Потеха колдунов: Пробуждение Дмитрий Павлов
        Потеха колдунов #1 Рыцарь-изгой и безродный, но необычный пастух волей судьбы встретились на дорогах Порубежья. Совершенно разные, они были вынуждены пойти вместе по землям княжества, в котором назревает война. Казалось, что двое беглецов смогут противопоставить катастрофам, колдунам и правителям? Но Небо смеется и играет в свои игры: потеха для сильных, слезы для слабых... И в избранных проснется скрытое, перевернув все с ног на голову.
        Дочь купца была рождена в снегах Кряжных дебрей. Ей судьбой предписано стать исполнительницей пророчества. Но согласится ли она безропотно идти по уготованной дороге? Не захочет ли сама начать диктовать условия, тем более, когда за спиной стоит таинственная сила?
        А в это время в Стеклянной пустыне...
        Примечания автора:
        Злая сказка для взрослых ::)
        Пролог
        Ежик сидел на горке под сосной и смотрел на освещенную лунным светом долину, затопленную туманом.
        Красиво было так, что он время от времени вздрагивал: не снится ли ему все это?
        (С. Козлов «Ежик в тумане»)
        - В полудреме, Медвежонок, можно вообразить все, что хочешь, и все, что вообразишь, будет как живое. И тогда-то…
        - Ну!
        - Тогда-то…
        - Да говори же!
        - И тогда-то… слышны звуки и голоса.
        (С. Козлов «Осенняя песня травы»)
        - По небу за окном пронеслось что-то тёмное. Наверное, птица. А может, из этого мира опять улетала чья-то душа.
        (Х. Мураками «1Q84»).
        Сознание постигшего себя разума - это безграничная вселенная, в которой вопросов больше, чем ответов. Что породило его: маленькие клеточки мозга, их сложная, запутанная система, неуловимая душа или что-то иное? По каким законам оно развивается? Почему сейчас любит, а завтра - ненавидит? Почему утром - дрим фолк, а вечером - хогаку с ее бамбуковыми флейтами? А посмотришь со стороны - ну, голова, ну, в ней мозги в двух полушариях, у кого-то больше, у кого-то меньше. Прошу, не смотрите на головы таким образом, иначе… Впрочем, обо всем по порядку.
        Сознание же подопечных Общины - это бесконечность, помноженная на бесконечность, потому что наш разум в какой-то мере един. Мы очень хорошо слышим мысли друг друга, особенно когда находимся рядом, еще лучше ощущаем. И часто трудно определить, где заканчивается Я одного и начинается Я другого. Переплетите пальцы с любимой и любящей, пошевелите ими, глядя ей в глаза, - примерно так.
        Но зачем нужна вселенная, если ее не дано исследовать? В чем смысл бесконечности, ограниченной запретами? Когда осознаешь эти два простых вопроса, случается «БУМ!», апокалиптический диссонанс. По крайне мере, так вышло со мной. Но не сразу, сначала я и не знал ничего ни о любви, ни о мозгах, ни об Общине, ни даже о хогаку. Была просто точка, вне времени и пространства, - самодостаточная, самосовершенная, самоникакая. И тьма была довольна. И свет был в покое. Пока не раздался щелчок и я не открыл глаза. Так произошло Событие!
        Я смотрел и ничего не понимал. Возможно, и не знал, что ничего не понимаю. Все вокруг было лишено смысла ­ - сплошной хаос коротких и длинных линий. Но вот я смог сопоставить их друг с другом и определил, что в них есть закономерности: из линий образуются фигуры, объекты с разными формой и цветом. Потом пришло понимание движения. Оказалось, объекты перемещаются относительно друг друга. В этом сложном взаимодействии родились понятия, конкретизирующие то, что я видел: имена и названия. Например, я осознал, что лежу на траве. Надо мной шелестела листва разнообразных деревьев, сквозь ветви угадывалось лиловое небо. Меня щекотали бирюзовые травинки и мох. Иногда сверху, с веток, падали крупные дождевые капли. В них гримасничали бордовые отражения. Рядом ползала, летала, шелестела мелкая живность. Было прохладно и хорошо. И совсем не жестко, как бывает, если спиной ощущаешь камни или обтесанное стекло (пока еще не вполне осознанные слова). Я обнаружил, что заключен в тело! Так появилось Пространство!
        Вдруг картинка резко изменилась, мое тело начало переворачиваться независимо от моего желания, и перед глазами предстал странного вида зверек с вытянутой мордочкой и кучей иголок. Это был крупный еж. Он фыркнул, демонстрируя тем самым, что очень зол. Потом закопался мордочкой в мох -- по самые глаза. Две черные точки смотрели неотрывно на меня - зверь словно гипнотизировал! Долго, однако, не вытерпел: снова фыркнул, зашевелил усиками и настоятельно потребовал немедленно убраться с его дороги. Тогда все и началось. Я вспомнил. И Время обрело свободу!
        Глава 1. Говорящий с ветром
        Примятая луговая трава, стремясь выпрямиться, колола в спину. Настырный муравей лез и лез через раскрытую ладонь по своим муравьиным делам. Пастуху, светловолосому долговязому пареньку со слегка веснушчатым лицом, было хорошо лежать, уставившись в насыщенное лиловым цветом небо. Белая рубаха, шерстяные штаны, лапти, котомка с нехитрым скарбом - вот и все его богатство. Немного, но зачем ему больше в долгих переходах от одного пастбища к другому? Рядом пережевывала ковыль вперемешку со щавелем любимая овца Чара. Чуть дальше на лугу расположилась вся остальная отара - сотни белых овец и черных баранов, между которыми пугливо жались ягнята. За соседним лесочком резвилась шишига. Она пыталась соблазнить лугового. Тот не поддавался, и теперь они гонялись друг за другом.
        Незаметно для себя пастух задремал.
        Во сне ему привиделся странный город, засыпанный песком. Среди барханов и дюн торчали обломки зданий. Над городом разносился детский смех. Он то становился громче, то захлебывался, то почти затихал. А потом с ним заговорили:
        - Ты меня слышишь?
        - Да.
        - Ты знаешь, где ты?
        - Я во сне.
        - Верно, сейчас ты во сне. Не бойся. Просто ответь на вопросы. Ты когда-либо сомневался в реальности окружающего?
        - Нет. Мы говорим и думаем, мы видим и чувствуем, мы рождаемся и умираем. Мой мир полностью реален. Я в нем не сомневаюсь.
        - И что ты думаешь о своем мире?
        - Некоторые предпочитают видеть его уродство. Я же вижу в нем красоту. Хочется верить, что эта красота в итоге изменит мой мир.
        - А ты не замечал в своем мире противоречий?
        - Жизнь однообразна, все в ней построено на повторениях. Однако в любой день она может измениться - от одной случайной встречи, от одного незначительного события.
        - А если я скажу, что лишь безмерные страдания приведут к исправлению этого мира, что ты на это ответишь?
        - Я люблю свой мир и с нетерпением жду, когда он станет еще лучше. Что же касается страданий… Разве не боль заставляет нас двигаться дальше, и разве не в муках мы появляемся на свет?
        Сонливое состояние было прервано тычками в ухо. Чара потребовала ласки. Пастух лениво погрузил руку в густую шерсть любимицы, почесал кожу под кудряшками. Овца не отставала.
        -- Ну, зачем ты так? - пристыдил ее паренек. - Щекотно же. И не уговаривай, не пойду я к ним. Кому на этой свадьбе я нужен, только еще один рот корми. Не по обычаю? Пусть так. Зато не дам повода для мордобоя. Ладно, согласен, какая свадьба без драки, но почему достается все время мне?
        Наконец Чара успокоилась и побрела в тень ольхи, где принялась за очередной пучок травы. Какой удивительно правдоподобный сон он только что видел! Как там одиноко - среди песков! Пастух всмотрелся в облако, висевшее прямо над ним. Чем больше он его разглядывал, тем меньше и меньше оно ему нравилось. И тогда он взял и изменил ему форму, придав схожесть с Чарой. Овца не обратила на проделку внимания, увлекшись сложным процессом поглощения пищи. Молодой человек нахмурился и в вишневость злосчастного облака добавил густоты. Оно немедленно набухло и приготовилось разразиться дождем. Осознав, что сам попадет под дождь, пастух отогнал облако поближе к старому барану. Тот считал себя вожаком отары и любил поупрямиться. Хлынул ливень. Баран заблеял и с обвисшей мокрой шерстью обиженно потрусил прочь [от паренька], словно понял, чья это проделка.
        Пастух задумался о том, чем бы ему еще заняться. Спать расхотелось. Можно было, конечно, покачать Луну - это размытое блюдце в четверть неба. Но его внимание привлекла скромная звезда, спрятавшаяся за светом солнца, которое с трудом справлялось с лиловостью неба и серебром Луны. Почему бы и нет? Он привычно сосредоточился, представил, как его рука дотягивается и затем выкручивает ее, словно шишку с лапы сосны. Звезда кометой сорвалась и понеслась к горизонту. Хорошо пошла! Голова закружилась, мир содрогнулся и нехотя встал на место.
        - Как? Как ты это делаешь? - могли бы его спросить.
        Однако он бы не ответил, только пожал плечами. Ведь при мысли об этом холодный пот покрывал его тело. Как правило, он об этом не думал. Да никто его и не спрашивал.
        Заметно припекло голову. До реки идти было далеко и лениво, поэтому он потихоньку притянул к себе ветер. Посвежело. Облака ускорили свой бег. Между ними вновь выглянул глаз ослепляющего оранжевого солнца. Юноша играючи вернул парочку обратно и закрепил над собой. Хватило ненадолго. Что-то заставило их сорваться и понестись дальше по небесной глади. Когда же он постарался передвинуть облачко размером побольше, то наткнулся на заметное сопротивление. Разозлившись, дернул его к себе, однако кто-то потянул облако в противоположную сторону. Раз, два, и на третий рывок оно рассыпалось на несколько частей, которые тут же истаяли.
        - Доигрался, Стрый! Не мог уступить? - проговорил паренек, не поднимаясь с травы.
        - А когдай-то я тебе уступал? Во что надумал, - прозвучал в ответ молодой задорный голос невидимого собеседника.
        - Давно в наших краях? В своей обители заскучал? - продолжил пастух, одновременно заставив ольху вытянуть сучья вверх и совершить поклон.
        - Нравится мне у тебя: подданные не беспокоят, брат своим занудством не тревожит. - После этих слов трава начала кругами пригибаться вокруг пастуха. [Парень] встал и оперся на терновый посох.
        - Как твои грифоны? - поинтересовался у Стрыя.
        - Шевелят крыльями. Летают.
        - Никогда не мог этого понять. Они же такие большие и тяжелые, а не падают.
        - Бывает.
        Воздух зарябил, в нем проявились контуры фигуры молодца, потом черты лица с намечающейся бородкой, и снова все развеялось дымкой.
        - Так как же они летают? - Пастух направился в обход луга, пришло время проверить отару.
        - Обыкновенно. И ты можешь, - тут же услышал в ответ.
        - Я?! Нет, я не могу, люди не летают. Зачем ты обманываешь? Люди - не птицы.
        Здесь, в междуречье Лучесы и Репейни луга были заливные, слишком тучные для отары. Но сегодня в доме старосты игралась свадьба, поэтому слишком далеко пастух не удалялся, мало ли что потребуется - мясо барашка или еще что-нибудь. Он думал и об этом, и одновременно о странных крылатых существах - грифонах. Стрый как-то показал одного, и теперь при встрече пастух каждый раз о них что-нибудь да выспрашивал.
        - А ты попробуй, многое о себе узнаешь. У всех есть крылья, просто не всем они нужны, - звонко засмеялся собеседник и закружился вихрем.
        Отара зашевелилась и пришла в движение. Пастух был вынужден прервать разговор: требовалось остановить надвигающийся хаос, иначе собирать овец придется дотемна. Когда он справился с проблемой и овцы опять скучковались, Стрыя рядом уже не было. Паренек схватил Чару за уши и принялся трепать ее из стороны в сторону, приговаривая:
        - Какой же он непоседа, никогда не задержится, скажет слово и улетит.
        Овце не понравилось такое обращение. Она попятилась, затем неожиданно села на задние ноги и завращала глазами. Пастух испугался за нее и, оббежав, принялся помогать ей подняться:
        - Прости, родная, увлекся, прости.
        Но Чара, видимо, решила умереть или просто очень обиделась, поэтому, невзирая на толчки [паренька], закатила глаза, потом закрыла их и упала на бок.
        - Чара, это нечестно! Так ведут себя лишь избалованные барышни! Ты же не такая!
        Овца открыла один глаз, повертела им, закрыла и осталась лежать на боку, будто эти слова ее не касались. Иногда она явно позволяла себе вольности. Ему же требовалось перед возвращением надрать лыка, поэтому он со вздохом оставил капризницу в покое и направился к своей котомке, под которой лежал топорик. Чара проводила пастуха взглядом и как только убедилась, что тот действительно уходит, вскочила и продолжила как ни в чем не бывало жевать траву.
        К вечеру лыка было заготовлено достаточно. Юноша сощурился на заходящее солнце, спрятал в приметном дупле широкого вяза завернутый в материю топорик, перекусил куском сыра и корнем репы, запил родниковой водой и, обойдя отару, направил старого барана домой. Овцы послушно двинулись следом. Вскоре луг сменился редколесьем, где всего встречалось понемногу: берез, осин и даже дубов. Дальше лежала широкая долина, переходящая в пойму Лучесы. Приходилось внимательно наблюдать за овцами, отгоняя от них любопытную шишигу. Почему-то ей казалось, что это чрезвычайно весело - пугать животных, от ее проделок те шарахались и залезали во всякие буреломы.
        Подойдя к речной мели, пастух невольно взглянул на стоявшую выше по течению у запруды водяную мельницу, колесо которой сейчас было застопорено. За мельницей возвышался на холме дом отца Милавы, полускрытый кустами черемухи, чьи ветви ломились от шаровидной черной костянки. Пастух остановился и подождал, пока отара медленно перейдет реку. Раз за разом он всматривался, ломая глаза, хоть и понимал - никого там нет. Темнота опускалась все ниже, солнце багровой полоской бросало лучи из-за его спины. Он же думал о Милаве - девушке с рыжей копной волос, еще недавно любившей носить короткие рубахи отца, дразниться и показывать мальчишкам язык, чтобы потом бежать от них, сверкая босыми пятками. Проказница и плутовка, она заигрывала со всеми, но не с ним. Наверное, виной тому была его неразговорчивость. Он дичился людей и общался преимущественно с овцами. Поэтому не оставалось ничего, кроме как высматривать издалека ее ленточки и ловить взгляд, чтобы сразу же отвести глаза. Подойти к ней было выше его сил. Особенно теперь, когда она выросла и превратилась в красную девицу.
        За мелью начиналась наезженная дорога, которая, пропетляв между невысокими холмами, привела его к первым изгородям неукрепленной веси. В этом поселении испокон веков жили бок о бок любичи и рубежцы. В весь пастух вошел уже в полной темноте. Овцам не требовалось указывать дорогу: они сами разбились на группы и потопали к своим хлевам, где их встретили веселые домовята и серьезные волкодавы.
        К сожалению, не пройти мимо дома старосты было нельзя. Землянка паренька находилась на самой восточной окраине, в то время как большая, состоящая из нескольких срубов, окруженная открытой верандой изба Броди, так звали старосту, занимала центральное место поселения. Пастух взял посох подмышку и осторожно начал пробираться вдоль изгороди. Ему не хотелось показываться на глаза веселящимся соплеменникам. Знакомые с его повадками домовята лишь осуждающе качали головами, волкодавы скалили зубы, но лай не поднимали. Свой как-никак. Со стороны освещенного многочисленными факелами дома доносились песни и смех, играла волынка, громыхали тяжелые чаши, наполненные лучшей медовухой и сурой, а он, словно тать, крался в ночи. Нет, безусловно, ему хотелось туда, но это значило бы терпеть насмешки и подзатыльники, завидовать танцующим и бояться сказать лишнего. Нет уж, обойдется. Только бы не выдал какой-нибудь упрямый баран или заблудившаяся овца.
        Перед воротами во двор пастух был вынужден остановиться. Напротив у колодца стояли несколько человек. Юноша застыл в темноте, дожидаясь, когда они вернутся обратно и он сможет продолжить путь. Рука непроизвольно нащупала оберег, фигурку березовой чудо-птицы на шнурке, подаренный давным-давно отцом. Спаси и убереги от взгляда, так его учили говорить, так оберег и действовал.
        - Бродя настарался, такой стол ради своего сына Поклухи устроил. Поди, перед тобой, Перемысл, прогибается. Сестру здесь оставишь или заберешь молодоженов с собой? - проговорил один из мужчин, в годах с воинской выправкой и разросшимся родовым пятном на левой щеке. Даже на свадьбе он не открепил от широкого кушака боевой топорик. В руках же держал резной ларец.
        - ПоКЛУХ к торгу имеет склонность, сообразительный и считает неплохо. Поставлю его в Старобуже главным над хозяйством. Пусть пользу там приносит, - с достоинством ответил второй, плотного телосложения, с начинающейся лысиной и приметным шрамом на лице. Его левый глаз время от времени дергался. На поясе у этого мужчины висела толстая калита из сафьяна с вышитым золотом изображением туров, украшенных драгоценными камнями. - Владетель Колеслав, так что ты решил передать через Януша? А то сей отрок стоит перед нами, мается, выпить лишнего боится. Сразу видно, ему праздник - не праздник, хочет узнать, почему твои витязи его задержали.
        Рядом с ними пригладил чуб молодой лех. Он поклонился на слова купца Перемысла и повернулся к Колеславу. Тот проговорил медленно, делая частые паузы между словами:
        - Мой сын, Сандр, уже год сохнет по девице из Раековских, Лиандре. Знаю, что за ней нет большого приданого и владений, но его счастье для меня превыше всего. Я попрошу тебя, Януш из Доруцких, во имя вековой дружбы между нашими семьями, стать посредником. Езжай в Мнемицу и обратись от моего имени к уважаемому владетелю Кубе с просьбой выдать Лиандру за моего сына. Если нужен выкуп, то я ничего не пожалею, пусть назовет требуемое. Надеюсь, ты сможешь объяснить, насколько значим мой род в княжестве. И… встреча Сандра с девушкой произошла в твоих владениях, в какой-то мере их судьба связана с твоей. Подумай об этом, прежде чем давать мне свой ответ.
        - Колеслав, если такова твоя воля, я ее выполню. Для меня честь представлять твой род в королевстве, - пылко заверил отрок и поклонился еще раз.
        - Вот и хорошо. Несмотря на царящую здесь суету, вы все же смогли переговорить, а я выступлю вашим послухом, закреплю достигнутые договоренности, - радостно объявил купец, после чего обнял обоих собеседников.
        Затем Колеслав открыл ларец и продолжил, обращаясь к Янушу:
        - Чтоб тебе ни в чем не пришлось себя ограничивать, возьми этот золотой перстень и калиту с гривнами, а для будущей невесты - серебряный обруч с янтарными вставками. Подари ей обруч, когда наступит подходящий момент. Они оба молоды, так что время пока терпит, но затягивать не стоит. Мало ли, вдруг ее кому-нибудь другому просватают.
        Януш принял ларец и отвесил традиционный поклон. Между тем купец сверкнул глазами и вдруг произнес:
        - Многие заметили, что на свадьбу от окраинных поселений никто не приехал. Очень странно. Не стряслось ли у них чего? Земли королевства к ним ближе всех. Что скажешь, Януш? Всё ли мы знаем?
        Молодой лех побледнел, но не опустил глаз и с достоинством ответил:
        - Мне о том ничего неизвестно. У королевства нет причин разорять Порубежье. Столько лет хранили мир, чтобы враз его нарушить? Торговле между нами нет пользы от кровавой склоки.
        - Все-то ты говоришь правильно, Януш. Сразу видно, толковый растет владетель. Да только события не всегда подчиняются разуму, а люди - выгоде. Как бы чего не вышло, о чем все потом пожалеют. Ладно, не будем об этом. Завтра, Колеслав, я с молодоженами присоединюсь, с твоего позволения, к витязям и вернусь вместе с тобой в Смолянку. По дороге предлагаю обсудить новый торговый ряд, условия тебе понравятся.
        Перемысл вперил взор на запад, при этом пастуху показалось, что смотрит купец прямо на него. Спина у паренька взмокла, прослыть слухачом ему ой как не хотелось. Но тот его не видел. Он думал о своем, снедаемый беспокойством. Мужчины еще немного постояли и, к облегчению невольного слушателя, направились к веранде, украшенной живыми цветами и плющом. Там сразу же раздались громкие крики и стук посуды по деревянным столам.
        Пастух вытер вспотевший лоб. Все вокруг заЛИЛо призрачным серебром. Луна вступила в свои права. Мир наполнился таинственной игрой, способной разбудить в людях скрытое до поры до времени, но пареньку было не до окружающей красоты. После ворот, ведущих во двор старосты, ему предстояло отмахать еще с полсотни саженей и срезать путь, пройдя боковым проулком вдоль низкой изгороди, чтобы очутиться на малой улочке, в конце которой, собственно, и находилась его землянка. Когда-то он жил в большом светлом доме, когда-то у него было все как у всех, но стоит ли тешить себя этим «когда-то»? И он продолжил свой путь все так же крадучись.
        Почти уже было закончил обходить двор старосты, и тут его слух резанул девичий смех. Пригляделся и едва не уронил посох на ногу. Там, среди амбаров и хлева, пастух увидел ее, Милаву. Она стояла с подружками, в космах которых угадывались венки голубых цветов, и о чем-то возбужденно переговаривалась с одним из витязей Колеслава. Девушкам витязь явно нравился, и они перед ним красовались: постоянно поправляли свои сарафаны и поневы, теребили косы, громко смеялись над его шутками. Рядом с ними чуть в стороне маячили молодые весняки. Те не спускали злых глаз с приезжего красавца, однако пока сдерживались.
        Паренек горько вздохнул, подошел к месту, где изгородь сменялась зарослью крапивы, встал на четвереньки и осторожно пополз в таком согнутом положении. Голова его низко опустилась, кровь прилила до звона в ушах, поэтому он не сразу сообразил, что воткнулся в какое-то препятствие.
        - Эка, ребятушки, тут басурманин кверху задом ползет, головой в колени тычет! - услышал он знакомый голос.
        Раздался дружный гогот. Пастух поднял глаза и обнаружил себя в окружении четырех одногодков, от которых знатно разило брагой. Внутри все похолодело. То, чего он боялся, на то и нарвался.
        - Пастушок, бе-е, забодаем… - принялись издеваться весняки. Пастух - не витязь, с ним можно не церемониться. Самое то, чтобы спустить пар и забыть ухмылки воинов владетеля.
        - Хорошо навозом несет, крепкий стоит дух, - заметил один из них.
        - Он же спит в нем, - вторил ему другой, - как от него еще должно пахнуть? Ромашками?
        Его толкнули в спину, от чего он влетел в крапиву. Котомка выпала, связки лыка рассыпались. Опять раздался смех. Кто-то из обидчиков отвесил ему пинок, а потом оседлал и заставил пронести на себе несколько саженей. Когда же он вывернулся и поднялся на ноги, его наездник разозлился. От удара в лицо пастух отступил назад, второй удар в грудь отбросил его к поленнице. Из носа обильно пошла кровь и запачкала рубашку. Он неловко встал и опрокинулся на изгородь, которая вместе с ним повалилась наземь.
        - Ты че не дерешься? Давай, отвечай, - поддевали его обрадованные стычкой молодцы. - Дай сдачи, будь мужчиной, а то не поймешь, овца ты или человек.
        Он промолчал. Тогда ему еще раз приложили по лицу, а затем и в ухо.
        - Четверо на одного, велика потеха, - раздался вдруг насмешливый голос.
        Пастух вытер рукавом кровь (что теперь о рубахе печься!) и разглядел подошедшего Януша. Надетая на отрока красная рубаха с желтыми полосами была расклешена в рукавах и открывала увитые мышцами руки и грудь.
        - А ты че, лех, помощничком выступить собрался? - с угрозой встретили его весняки. - Так подходи ближе, мы и тебя подкрасим.
        К чести сказать, новоявленный борец за справедливость не стал размениваться на оскорбления, а прямым ударом с ближней руки отправил одного из весняков на землю. Потом сделал шаг вперед и тут же нанес правый хук следующему. Однако этот парень оказался резвым, принял удар на локоть и сам ответил ногой в пах. Януш отпрыгнул назад, скривил лицо и зашептал проклятия на незнакомом языке.
        - Знай наших! - радостно прокричал самый низкорослый весняк, еще не вступивший в драку.
        Между тем на Януша уже наступали с трех сторон парни, которым выпитая брага и злость на приезжих добавила, как они думали, справедливого гнева.
        - Прикрой мне спину, - гаркнул на остолбеневшего пастуха лех и сам пошел навстречу противникам. Пастух с недоумением взглянул на него, ему было неуютно стоять среди дерущихся. Он и не думал бить людей, поэтому то ли к приказу, то ли к просьбе Януша остался глух. Встревать в драку, затеянную даже из-за него, он не собирался. В конце концов, завтра его опять выловят и наддадут за все, что не дополучил сегодня.
        Януш увернулся от замаха одного и ловко провел два встречных удара подряд в голову самому крикливому. От полученных ударов низкорослый весняк присел рядом с неподвижно лежащим другом и зажал пальцами разбитый нос. Будучи уверенным, что тыл ему надежно обеспечивает странный парень с посохом, лех занялся обработкой следующего. Самому крепкому на вид неприятелю это было только с руки. Он подошел и смачно приложил леха по затылку. Тот уткнулся в грудь, казалось бы, поверженного третьего противника и едва не потерял сознание. На удачу, удар по ушам и два тычка в поясницу, полученные от бугая, непонятным образом привели Януша в чувство.
        К этому моменту лех оказался зажатым в объятиях весняка, уже предвкушающего безоговорочную победу и оттого улыбающегося во все свои оставшиеся зубы. Недолго думая, Януш врезал ему в переносицу лбом, затем развернул и толкнул на бугая. И пока тот пытался посадить обмякшего друга на землю рядом с другими поверженными, пастухов защитник мягко приблизился и ударом колена вырубил последнего драчуна. Бугай уложился как раз поперек остальных трех.
        - И как тебя понимать? - с укором повернулся Януш к тому, кто явился причиной драки. - Если хочешь, чтобы не трогали, научись постоять за себя, поднимать кулаки и не бояться разбить чужой лоб. Иначе что за жизнь тебя ждет? А, ладно, не мне тебя учить. Бывай.
        Лех махнул рукой и пошел прочь, растирая ушибленные места.
        В кустах за поваленной изгородью громко затрещал сверчок. Паренек осторожно обошел постанывающих обидчиков и продолжил путь к своей землянке. Назад смотреть побаивался. Все как всегда: он с легкостью зажигал звезды, но не мог найти общий язык с соседями. Про лыко совсем позабыл. Было почему-то стыдно из-за слов Януша, к побоям же одногодков он привык.
        Землянка встретила запахом дыма и теплом очага, около которого суетился маленький, по колено ребенку, покрытый то ли кучерявыми густыми волосами, то ли мехом, в больших лаптях и шапке-ушанке лопоухий старикашка-домовенок.
        - Здравствуй, хозяин. Смотрю, опять тебе досталось. Никак наши забияки не успокоятся. Страха в них нет! Присаживайся, покормлю и залечу болячки.
        - Лохматик, спасибо, что дождался. День был длинный, а тут еще эти… Шишига передавала привет, все надеется, что ты к ней переберешься или хотя бы навестишь.
        - Ну уж нет. Мне и здесь хорошо. Что я у нее в буреломах забыл? Только клещей на себе разводить. Ты присаживайся к огоньку-то поближе, кушай кашку, она еще горячая.
        Пастух поклонился Чуру, смотревшему в три стороны мордами барана, медведя и совы, потом сел на низкую лавку. Миска каши оказалась очень кстати. После первой ложки на него нашло умиротворение. Уют дома и суета Лохматика отгородили его от внешнего мира. И все, что случилось, показалось далеким и неважным.
        - Сиротинушка ты моя горемычная, - охал старичок. - Бродишь по белу свету и места себе не находишь. Кушай, кушай. Ни о чем не тревожься.
        Согретый огнем и заботой, паренек незаметно задремал.
        Лохматик покачал головой, вынул из его рук ложку с миской, расшнуровал оборы, снял лапти с онучами и переложил юношу в короб, наполненный соломой. В этот миг домовенок совсем не казался маленьким. Впрочем, может быть, это была игра теней или угар от дыма, в нем и не такое привидится…

***
        Ночь перебросила свое фиолетовое покрывало сначала с Восточного предела на Полуденные земли, затем на Закатный край. Вслед за приходом ночи Прасковья, молодая женщина в светло-бежевом меховом палантине, вошла в дом с остроконечной крышей. Здесь, у самой крепостной стены одного из городков закатных марок, осколков былых, ныне забытых королевств, она решила сделать свою остановку.
        Ни одна половица не скрипнула, ни один охранный оберег не сработал. Хозяева дома еще крепче уснули на соломенных тюфяках.
        Прасковья поправила русую косу, украшенную ленточками, успокоила домового, шепнула ласковое слово кошке и села за неубранную прялку. Что же, волокон жизни накопилось много, уже не одна судьба застыла на перекрестке в ожидании направляющего перста фатума или игривой улыбки фортуны. Пришла пора начать прясть, вытягивать и скручивать Нити судьбы. Она взялась за нить, и облако золотой пыли укутало ее руки.
        Когда-то было по-другому. Прасковья с сестрами скиталась от планеты к планете, переходя из одного зеркала Изнанки в другое. Видела двойные звезды, любовалась мирами на китах, изумлялась скрученным пространствам и вертикальному горизонту. А потом встретила его. Он стоял над бездной и рисовал картину. Творец, создатель, художник. Он улыбнулся, и они полюбили друг друга.
        Как-то, устав от безудержных ласк, он показал ей, что рисует. И она, казалось, видевшая все на свете, растерялась. На его холсте была сама жизнь. Прасковья не удержалась и провела по холсту рукой. Рука прошла сквозь полотно, попадая одновременно в тысячи измерений. Как такое могло быть? Он засмеялся и протянул ей подарок - изумительные волокна для пряжи, убранные в искусный адамантовый чехол. Они переливались златом, светились изнутри, и она не смогла отказаться от них. А ведь правильно говорят: дареного коня надо принимать так же, как выбирать врагов, - вдумчиво и осторожно.
        Так появились у нее Нити судьбы, так оказалась она заперта в одном единственном мире - его мире, Триболуса.
        Сегодня Нити тянулись из кудели особенно хорошо, можно было любоваться их ровной, гладкой накруткой на бобины. И пока мотки пряжи росли, проносились перед глазами Прасковьи варианты последствий людских поступков, раздавались Доли и Недоли, что репейниками прицеплялись к дням будущим. Весь спектр мирских эмоций бушевал перед ней, плоский мир сплющенной планеты разом находился перед ее взором. Лишь часть пустынных южных земель была закрыта от нее, но их судьба - не ее забота.
        Ушла с головой в работу и не заметила, как на лопаске прялки фигурки забуянили, передрались, ее воле подчиняться перестали. И от их шума и неповиновения вдруг порвалась нить, до этого так послушно струившаяся между пальцев.
        Зазвенели горизонты, изменились предназначения.
        Очнулась женщина, осмотрелась, нахмурилась.

«Быть беде, Прасковья», - обреченно подумала она, обнаружив, что у нее украли незабираемое.
        ГЛАВА 2. ХРУСТАЛЬНЫЙ ЗВОН
        Пастух открыл глаза. Сквозь доски потолка сверху вниз проросли травинки. По ним ползали, перелетали с одной на другую мелкие букашки. В углу землянки трудился паук, латая порванную паутину. Солнце не взошло, но пора было подниматься и собирать отару по веси. Он решил уйти как можно дальше, попасться под горячую руку обидчикам не хотелось. А там, на склонах Серухова кряжа или даже в Продолье, пусть еще попробуют достать.
        Очаг дышал теплом, однако Лохматик где-то пропадал. Сборы были недолгими: пастух вылез из соломы, отряхнулся, надел лапти, прислонился лбом к Чуру, взял посох и вышел вон. Уже на улице, в сумраке не наступившего утра, его догнал домовенок и протянул наполненную едой котомку. Верный друг всегда о нем заботился и никогда не забывал проводить в путь-дорогу. Вот и в этот раз все как надо успел сделать.
        - Спасибо, Лохматик, не хочешь пойти со мной? Шишига тебя заждалась, каждый раз о тебе спрашивает.
        - Ну, как мне оставить наш дом? Хозяйство пригляда требует. А старой передавай привет, пусть в следующий раз сама ко мне заглядывает, - переминался с ноги на ногу старичок, зыркая по сторонам. Опекать-то пастуха он опекал, но был известным домоседом.
        - Какой это дом, дом у нас с тобой отобрали, - юноша перевязал веревку у штанов, перекинул за плечи котомку и подумал, как было бы здорово все же уговорить Лохматика.
        - Домом дом делают не его размеры, а люди, живущие в нем. И это, лыко я собрал и сложил, начну без тебя лапти плести, - промолвил домовенок и растворился в воздухе. Лишь три разноцветные бабочки закружились на месте, где он только что был.
        Словно что-то дернуло пастуха за щеку. Дом не дом, но к этому месту он привык. И к Лохматику. Но он же вернется… когда одногодки позабудут про вчерашнюю драку. По крайней мере, он надеялся, что позабудут. Так почему защемило-то внутри?
        Парнишка вздохнул и пошел по проулку. Правда, вначале пришлось погладить волкодавов, те сбежались и некоторое время его не отпускали. Они очень уважали его за то, что он по утрам забирал этих курчавых пугливых животных. Пастух проходил двор за двором, у каждого здоровался с домовятами, которые, позевывая, открывали ворота и выпускали из клетей толкающихся овец. Редкие весняки, поднявшиеся до восхода, бурчали при его виде. Одного из них он попросил передать старосте, что уходит на седмицу или даже дольше. Тот махнул рукой, мол, иди уже, не до тебя. Паренек не обиделся, привык. Напротив дома старосты у колодца бодрствовала четверка витязей из сопровождения владетеля Колеслава. Сами весняки давно обленились и не держали ни охраны, ни стражей. Сколько лет войны не было, зачем им лишние траты? Витязи замолчали при виде отары, на приветствие пастуха не ответили, проводив его тяжелым взглядом.
        У речной мели [он] привычно посмотрел в сторону мельницы. Туман стелился над гладью воды. Черемуха все так же качала пожелтевшими листьями. Над домом мельника вился дымок. Милава и ее отец уже встали. Скоро закрутится колесо мельницы, и начнется обычный трудовой день. Дочь будет помогать старику: встречать посетителей и бегать по поручениям.
        Первые лучи восходящего солнца догнали путника, когда он голым по пояс вошел в прохладную воду.

«А Милава вчера даже не взглянула в мою сторону», - с горечью подумал он, хотя и понимал: если бы и посмотрела, что бы она увидела? Как его избивали у крапивы за изгородью? То еще зрелище. Эх, взять бы ее с собой и показать чудеса: перешепот трав и звезд, покачивание Луны, игры ветра. Или еще лучше - познакомить со Стрыем. Но все это мечты, рядом с ней он слова не вымолвит. А если бы и вымолвил, никуда бы она с ним не пошла. Кто он ей? Замечает ли она вообще его? Пастух передернул плечами и обреченно побрел за отарой.
        На вчерашнем лугу ему под ноги выскочила шишига. Это надо же, дождалась!
        - Ну че, привел Лохматика? - протараторила она, огляделась и тут же отпрыгнула в кусты. Чара явно решила попробовать ее на вкус и теперь внимательно выискивала, куда она могла спрятаться. Шишига была такой же малой, как и домовенок, обладала толстым вытянутым носом, длинными ушами и челкой жестких косм, которые спадали ей на глаза, от чего она была вынуждена постоянно на них дуть.
        - Опять отказался, но передавал привет и приглашал в гости, - ответил ей паренек, зная, что она его отлично слышит. Потом достал из дупла вяза припрятанный топорик, немного подумал и положил обратно. Лыко драть не собирался, тогда зачем таскать лишнюю тяжесть? Вся нежить в округе признавала его за своего и никогда не трогала, не то что люди.
        - Вот негодник, знает ведь, что меня домовята с чурами недолюбливают, а все равно приглашает, - возмутилась откуда-то сбоку шишига. Она с опаской по широкой дуге обошла Чару, которая единственная из отары давала ей отпор и именно сейчас находилась в воинственном расположении духа.
        -- Да не горюй, рано или поздно придет. А мы вот к Серухову кряжу отправляемся, до истока Лучесы дойдем, - зачем-то сообщил ей пастух. Присутствие шишиги, ее болтовня, резвость успокаивали, позволяли не переживать из-за вчерашнего.
        - Эх, луговой меня окончательно отшил, - доверительно сообщила ему шишига. - Пойду-ка я с вами, хоть с тамошним водяным потолкую, давно не виделись.
        Так и пошли они вместе: пастух, овца Чара и шишига. При этом было непонятно, кто кого ведет и кого больше слушается отара. На дневном привале, устав спасать пигалицу от Чары, пастух подошел к овце, посмотрел ей в глаза и вдруг приподнял за передние копыта. Чара оказалась стоящей на задних ногах. Юноша принялся тихонько передвигать ногами: вправо-влево, полуоборот, вправо-влево, полуоборот. Чара завороженно повторяла движения за ним. Пареньку почудилось, что он танцует с Милавой, и на него напал смех. Однако вскоре овца потеряла терпение. Она смекнула, что танцуют как бы не с ней, и при очередном перешагивании резко оттолкнула [его], отчего оба упали в траву. Шишига тут же радостно взвизгнула, уселась на загривок Чары и начала дергать за кудряшки на ее голове. Животное жалобно заблеяло и с силой крутануло головой. Проказница сорвалась и покатилась, пока не треснулась о ближайшее дерево. Овца вскочила и бросилась на нее. Но куда там - шишиги уже и след простыл, она во всю прыть неслась на другой конец луга, на ходу потирая ушибленный бок.
        Луга сменялись лесами, низины - поймами. Солнце ушло за полдень. Пастух как мог забавлялся: качал Луну, сбрасывал звезды с небосклона, разгонял облака, наматывал на посох ветер, заглядывал за горизонт в поисках златокрылых грифонов. Однако нет-нет но вспоминал, как его побили на глазах у Милавы.
        Почему люди так стремятся унизить себе подобных? Неужели без всего этого нельзя прожить? Что там Януш сказал: «Умей постоять за себя…»? Постоять - то есть ударить в ответ, сломать чей-то нос, причинить боль?! Но разве это правильно? В жизни так много интересного, непознанного, люди настолько разные, а еще есть духи, волшебные существа и разлитая по всему миру волшба. Всем бы жить-поживать, да друг дружку узнавать, а вместо этого... И для чего? Чтобы показать свою значимость? Но он-то никому ничего не хотел показывать. Ему нравилось пересекать окрестные луга, углубляться в тенистые долины, бродить вдоль озер и рек. Здесь он словно попадал в другой мир, где можно быть самим собой, не оглядываться через плечо. С самого раннего детства он боялся прослыть колдуном, таких изгоняли. А куда идти? Волхвы же в его веси надолго не останавливались. Да и податься к ним опять же означало покинуть родные места.
        Шишига почувствовала его настроение и робко спросила:
        - Че нос повесил? Что за черная дума поселилась в тебе?
        - Стрый не отвечает, - ответил ей паренек и рассеянно посмотрел на юг, это была часть правды, но старый друг, действительно, пропал. - Раньше всегда, когда я начинал играть с ветрами, он появлялся, бедокурил и проказничал. А теперь вокруг пустота. Духи молчат, словно в рот воды набрали, никто не ведает, где он и что с ним.
        - Стрый обладает очень большой силой. Он сам решает, где ему быть и что делать. Ему никто не указ. Вообще удивительно, что он с тобой водится. Кто ты, и кто он, общение не по рангу. Так что не переживай, он вернется, когда сочтет необходимым. Лучше посмотри, какие зяблики слетелись нам навстречу.
        К вечеру леса поредели, а луга превратились в бескрайние пастбища. Где-то вдали угадывались первые вершины Серухова кряжа, пока еще невысокие. Слева в верстах пяти делала широкий разворот Лучеса, чтобы дальше в виде ручья снова пересечь им путь. Именно здесь и остановил пастух отару на ночь. Убедившись, что его спутница спать не собирается и обещала покараулить, пастух перекусил, уложил Чару и прилег рядом с овцой. Огонь разводить не стал: снедь, заботливо собранная Лохматиком, еще не закончилась, а к ночному холоду он был приучен.
        Ночью ему приснился сон.
        Опять он был мальцом. Опять шел через темный-претемный лес, пока не увидел на поляне диво дивное - разноцветный огонь, переливающийся всеми цветами радуги, меняющий форму, ласкающийся к вайям папоротника, но ни к чему не привязывающийся, ничем не удерживающийся волшебный цветок.
        Тогда протянул он к нему ладонь, однако лишь дотронулся, как все вокруг залилось ярким светом, и отступила темнота, и пропали тени, и исчез цветок. В лучах света увидел он улыбающегося человека с добрым лицом, за спиной которого на подрамнике был установлен громадный холст. Помахал человек с добрым лицом рукой с зажатой в ней кистью. Захотелось помахать в ответ, но с ворсинок кисти сорвалась и упала на грудь капля краски. Белая капля стремительно расползлась по одежде, покрыла шею, руки, лицо, пока пастух не слился со светом.
        Тотчас паренек проснулся. Небо было усыпано звездами, отливала серебром Луна, до восхода еще спать и спать, но какое тут, если голова гудит от хрустального звона. Этот звон давил частотами, менял тональность, поражал резкостью. От него было не укрыться, не избавиться. Он был всюду, уничтожительно-сильно-противный.
        От боли юноша сжал виски, не выдержал и покатился по траве. Показалось, что голова вот-вот взорвется изнутри. Шишига стонала рядом, притягивая вниз ручками свои длинные уши. Ее овальные черные глаза наполнились слезами. Малявка с какой-то тоской посмотрела на звезды и жалобно захныкала.
        Забеспокоилась отара. Чара, разбуженная сильным толчком в бок, отбежала и забилась в ближайшей низине в орешнике. Она обиженно вздрагивала всем телом и не спешила возвращаться.
        Наконец боль унялась. Пастух сел, затравленно озираясь. Шишига устроилась рядом и тоже оглянулась.
        - Ты слышала? - спросил ее парень. Рубаха, мокрая от пота, холодила. Невольно захотелось ее снять и выжать, но вдруг под ней на теле обнаружится та краска? Сон до сих пор стоял перед глазами. Он передернул плечами, его спутница повторила за ним движение: страх вместе с болью волнами накатывал и отступал.
        - Что слышала? - непонимающе уточнила пигалица и хлопнула ушами, отчего усики у ее носа поникли.
        - Звон, он был повсюду, в мире что-то произошло, - произнес паренек тихим голосом.
        - Звон - не звон, но кто-то что-то сделал с моей головушкой. Ой-ёй-ёй, как же болит, - простонала шишига. Ее усики выпрямились, уши опустились.
        - Ты не поняла. Случилось что-то ужасное: оно затронет всех нас. Может быть, потому Стрый и не явился, - прошептал пастух, прислушиваясь к ветру. Ветра он больше не слышал, будто того и не было. Словно ветер стал просто ветром. Или это он еще не отошел от боли? Паренек брезгливо тряхнул ладонями, ему померещилась на них краска.
        - Никакого понимания, никакого сочувствия! Ужасное случилось с моей головушкой, сейчас точно помру, - буркнула мелкая и исчезла в траве.
        Пастух вздохнул и принялся заготавливать травяную подстилку. Чара к себе не подпустила. Осталась стоять в орешнике, всем своим видом показывая, как сильно обиделась.
        Утром он размял затекшее тело, умылся росой и поднял отару. К истоку Лучесы решил не идти, а взял восточней, к Продолью. Так, не спеша, можно было за несколько дней добраться до самых болот Лешего края, откуда повернуть на юг. Ему хотелось обдумать то, что с ним произошло, но долго думать не получилось. Сразу после переправы рядом с ним замаячила шишига. Вид у нее был чересчур обеспокоенный. Наконец она не выдержала и потрусила рядом, заглядывая ему в глаза.
        - Ладно, что случилось? Говори! - сказал пастух. Голова у него болела до сих пор. Звон никак не уходил из памяти. Слишком громкий, чистый и какой-то беспощадный. Паренек никогда не видел хрусталь, но почему-то точно знал, как тот может звенеть. Однако это был не просто хрусталь, в нем присутствовало что-то инородное.
        - Видишь ли, какое дело, - слова шишига произносила с перерывами, ей часто требовалось перескакивать через каменистые проплешины, встречавшиеся теперь среди кустов и травы, - да-да, я выжила, спасибо за беспокойство, меня тут местные предупредили о некоторых проблемах. Не смотри на меня так, мне неуютно становится от твоего взгляда. Будто бородавка на носу выросла, а ты ее разглядываешь. Так вот, проблемы у нас. Может быть, и большие. Дело в том, что поблизости объявилась стая волков. Ну да, таких серых и кусачих, с красными глазами. И… - тут шишига сглотнула, - они нас выследили. Как Василис прекрасных загонять будут, пту, сорвалось.
        К этому моменту пастух заметно побледнел, его пальцы судорожно сжали терновый посох. Страх вернулся и мощной волной накатил снизу, ноги предательски ослабли. Чара, заметив состояние [паренька], боязливо прижалась к его коленям. Как только отара тронулась в путь, она простила ночные побои. Шишига же продолжила:
        - Но это полбеды. Основная беда в том, что с ними оборотень, тот, который и человек, и волк. И вот это настоящая проблема, стой, не падай, ай-яй-яй, пришибешь ненароком.
        При упоминании об оборотне, волколаке, ноги пастуха окончательно подкосились, и он шлепнулся лицом вниз, получив вдобавок посохом по голове. Это было слишком. Сны, хрустальный звон, а теперь…
        Все, что умерло, но не попало в Ирий, не кануло в Нави, все, что обманывало смерть или договаривалось с ней, - было для человека нежитью. И если домовята были родными, то кикиморы уже считались вредными существами. С теми и другими можно было худо-бедно сосуществовать. Но когда дело касалось оборотней, человек становился бессильным. Здесь требовалось вмешательство ведьмака, волхва или ведуний.
        Волки не слышали пастуха. Они верили только бегу и стремительной атаке, запаху крови и страха. Всей стае глаз не завести, ум не успокоить, а когда среди них оказывались волколаки, опасность, исходящая от стаи, утраивалась. Волколаки соединяли в себе острый ум человека и интуицию дикого зверя. Случалось, они опустошали целые уделы, где убивали всех, кто попадался им на пути: без жалости, без смысла, без сожаления.
        - Ты че такой чувствительный, я же с тобой, - суетилась вокруг него шишига, ей даже удалось отогнать Чару. - Не надо больше так падать, еще голову расшибешь иль меня раздавишь. Короче, я предупрежу, если они приблизятся. Постарайся не паниковать, на тебе сильный оберег, еще отцом сделанный, тебя они не тронут. А уж бараны постараются как-нибудь защитить отару. Они у нас крупненькие. Ммм… накаркала. Волки приближаются, а я думала, до завтра будет спокойно. Только без паники, прошу придерживаться выше озвученного плана.
        Можно долго любоваться звездами и развеивать облака, но как это поможет, когда из-за холмов вот-вот появятся серые убийцы? Пастух бросил взгляд на одинокую березу. Конечно, он-то спасется, но остальные? Эх, а он еще переживал из-за тумаков. Между тем шишига развила бурную деятельность: под ее началом бараны поспешно выдвинулись в первую линию, ягнята отошли в середину, овцы замкнули неровный круг.
        Пастух сглотнул: теперь и он почувствовал приближение угрозы. Осознание того факта, что спасения ждать неоткуда, подействовало отрезвляюще. Он успокоился, насколько это было возможно, перехватил посох как дубинку и встал рядом со старым бараном. Тот скосил глаз, помотал головой и отвернулся, - злопамятный, не простил проделку с тучей. Самцы шагнули вперед, оставив пастуха сзади, он оказался отгорожен их кудрявыми низкими спинами.
        Невысокая верба с шиповником скрывали подступающие к долине низины с журчащими в них ручьями. Посередине долины отара скучковалась и с трепетом ждала появления вражьей стаи. И будто оправдывая ожидания, раздался жуткий вой. Солнце скрылось за пригнанной с запада тучей грязного цвета. Потемнело. Усилился ветер, духота сменилась прохладой. Трава пригнулась. Снова раздался вой, на этот раз протяжный, ему вторило еще несколько глоток уже со всех сторон. Страх опять вернулся, пастуха затрясло. Никогда, никогда сюда не проникали оборотни, их угодья располагались далеко на востоке, к югу от Старых гор, до которых был не один месяц пути.
        И вот из-за кустов показались красные глаза белоснежного хищника. Он стремительно выпрыгнул, грациозно встряхнулся и словно улыбнулся, обнажив молочно-белые клыки. У него была широкая грудь, ровная спина и гордо поднятая крупная голова. И ни одного намека на трусливую настороженность, свойственную волкам. Глухое ворчание вырвалось из его пасти.
        Потом волколак разогнался и ринулся на отару. Скорость, с которой он бежал, не уступала скорости самого ветра. За ним следовали, вытянувшись полумесяцем, постепенно отставая, серые тени - олицетворение свирепой жестокости, могучая сила челюстей, клыков и мышц, настроенная на смерть.
        Волколак приблизился, резко прыгнул и втиснулся между баранами. Запах псины ударил пареньку в нос, хищник оказался от него слишком близко.
        Убийца заметался между животными, нанося им жуткие на вид раны. Один, второй, третий баран получили увечья, и лишь мгновения оставались до того, как в проделанную прореху в овечьем строю хлынут волки. Перед пастухом упал баран, в возникшей сутолоке паренек ничего лучше не придумал, как нанести с размаха удар посохом снизу вверх. Посох попал волколаку прямо под брюхо. Хищник упал на хребет, заскулил, однако тут же извернулся, чтобы уйти от наставленных рогов, и попытался прошмыгнуть под старым бараном. Что там у них случилось - переоценил ли оборотень себя, удар ли у пастуха получился отменным или шишига постаралась, - но баран опустился на него сверху и прижал к земле. Неожиданно волколак затих, а баран так и остался лежать на нем, трясясь всем телом. Испуганная мордочка шишиги, и правда, промелькнула между копыт.
        Волки не решились повторить маневр вожака, ведь бараны восстановили свой плотный строй, но и не стушевались. Они разбились и в два потока стали обтекать отару, с тыла ее никто не защищал.
        Они весело неслись, и казалось, вот-вот их задумка удастся. Кровь была рядом! Ветер не успевал за их серыми хвостами! Смерть пела песню!
        Пастух провожал их взглядом. Он понимал, что не в состоянии помешать. Животные плотно сбились вокруг него, ему ничего больше не осталось, как стоять возле затихшего оборотня и дрожащего барана на нем.
        Когда обход был завершен и стая почувствовала приближение мига торжества, над долиной разнеслось раздирающее слух громкое блеяние. Затем истошно завизжали два матерых волка. Они замыкали один из потоков стаи, и что-то причинило им немыслимую боль. Их тела были кем-то отброшены далеко в сторону, и на лапы они уже не поднялись. Следом та же участь постигла еще троих. И только тогда показался исполинских размеров грязно-желтый баран, горный муфлон с чрезвычайно развитыми толстыми рогами. Глаза зверя покрывала сетка воспаленных сосудов, пена свисала с морды. Он с такой яростью нападал на волков, что те просто не могли с ним ничего поделать и один за другим погибали под его копытами и рогами.
        С появлением муфлона ситуация в долине резко изменилась. После скоротечной гибели своих братьев и в отсутствие лидера стая распалась на группы, потеряла интерес к отаре и удирала во все стороны. Волки неслись все дальше и дальше, прижав уши и опустив хвосты. Когда последний из них скрылся в окружающих низинах, горный баран фыркнул, срыгнул и уверенно пошел на опиравшегося на посох паренька. Пастух молча стоял, не зная, что ему предпринять. Подойдя, муфлон наклонил морду и сбил [его] с ног ударом лба в грудь, перешагнул, обдал запахом пота и направился к оборотню. Тот зашевелился, баран, до сих пор так и не слезший с него, испуганно вскочил и бросился наутек. Муфлон что-то проблеял, потом подскочил и с ненавистью опустил сверкнувшие серебром копыта на голову оборотню.
        - Зачем? - закричал пастух, увидев, как треснула височная кость волколака.
        Не обращая на паренька внимания, могучий зверь деловито проследовал к овцам. В то же время белоснежное тело поверженного врага забилось в конвульсиях, лапы удлинились, шерсть опала, однако все достаточно быстро закончилось. Волколак так и не смог полностью обратиться в человека. Пятно крови под его головой увеличивалось. Юношу затрясло, пережитое начало сказываться. Он опустился на колени, выронил посох и освободил желудок от содержимого. Если бы не этот муфлон, на которого пареньку страшно было даже взглянуть… По правде говоря, он боялся его ничуть не меньше, чем волков или того же оборотня.
        И тут его снова накрыло. Хрустальный звон наполнил пространство. От звона потемнело в глазах. Паренек упал и принялся хватать зубами траву.
        Пока он корчился на земле, муфлон призывно заблеял, успокоил овец и повел отару на север. Чара шла последней и постоянно оглядывалась. Шишига куда-то исчезла еще раньше.
        Когда юноша открыл глаза, то долго потрясенно смотрел в небо. Так горько ему еще никогда не было. Рядом лежал мертвый оборотень. Все было неправильно: то, от чего он бежал, настигло его вдали от людей. Это было как предательство, этого не должно было произойти! Но произошло.
        Показалось, оборотень пошевелился. Пастух испуганно отполз подальше. И вдруг голову пронзила мысль: отара оставила его и удалились с чужаком! Но самое худшее было то, что он перестал слышать неслышное. Звезды больше ему не подчинялись, Луна не отвечала на призывы, а мелкие духи с нежитью отгородились от него стеной. Он был один посреди вытоптанной долины, в целом мире один! Мир утратил свою иллюзорность, двойственность, и за горизонтом больше ничего для него не скрывалось.
        И тогда он заплакал, и плакал долго, навзрыд. От него отвернулись люди, а теперь его лишили единственного, что у него было. Лишь когда от слез полегчало, пастух, опустошенный, отбросил мысли, встал и пошел догонять отару. Муфлон не муфлон, овец следовало вернуть веснякам.

***
        А в это же время, где-то северо-западней в Порубежье…
        Морена, колдунья в белом сарафане, богато украшенном вышитым руническим узором, потрогала носочком сафьянового сапога не до конца прогоревшее бревно. В нем сохранились еще остатки тепла. Она слегка прищурилась и пошла дальше. Масштабы разрушения села поражали. Даже пара йети не смогла бы так побушевать, но откуда им тут взяться? Такая мощь, потраченная на непонятные цели.
        Там, где она проходила, оставался шлейф инея и тонкого льда, если задерживалась - растения начинали увядать, а земля твердеть. Седые волосы, убранные в десятки косичек, унизанных жемчугом, спадали до пояса, глаза без зрачков сияли голубым светом. Почерневший человеческий череп в ее руках глядел пустыми глазницами и наверняка напугал бы селян, если бы те вдруг объявились. Да, все увиденное впечатляло, но больше демиурга обеспокоили остатки чуждого колдовства; оно, словно гигантская амеба, растекшись по поселению, поглотило всех жителей и скотину без остатка.
        - Не совсем так, - произнес голос в ее голове. - Тут налицо многоаспектное воздействие. Из кого-то высосали исключительно душу. После чего хозяева тел обратились в примитивных упырей. Их разум заменился простейшим кукольным алгоритмом: увидел, напал, растерзал. Кто-то, действительно, был развоплощен на всех уровнях сразу. Ну а всю их энергию забрал побывавший здесь хмырь.
        - Разве так можно? - удивилась колдунья.
        - Морена, - ответил ей черный череп, - мои замечания - это лишь констатация факта. Впрочем, было еще одно постороннее вмешательство; здесь некто позже хорошо повеселился с игрушками хмыря. Он пошинковал их, как капусту, с использованием зачарованного серебра и внутренней агрессии скрытого эго.
        - Сильный потенциал? - спросила она с любопытством.
        - Неопределенный, но явно недостаточный для отнесения его к порождению Изнанки.
        - Тогда пустое. Куда делся этот хмырь? Я не могу найти ни начала, ни конца его следов.
        - Ответ неизвестен, телепортационное пятно не наблюдается.
        - Сдается мне, что, как и предупреждал Триболус, Захрусталье пробудилось, а значит, пришло время пророчеств, слез и крови! Но чую, здесь дело не только в Захрусталье. Опять Драконы мутят воду… Пора и мне сделать ответный ход…
        Морена остановилась, начертила в воздухе круг, дождалась, когда портал дорастет до размеров прохода, и шагнула в него. После нее остались лишь талые лужи мутной воды.
        ГЛАВА 3. ПОДЛЯНКИ НА ПОЛЯНКАХ
        На следующий день, ближе к закату, у самой поймы Лучесы пастух догнал своих овец. Отара стояла на месте. Овцы натыкались друг на дружку и жалобно блеяли. Странно. Паренек обошел отару стороной, стараясь не приближаться к грозному муфлону, и взглянул на мель реки. Лучеса разлилась. Над водой клубился туман. Чуть выше по течению вместо привычной мельницы взору предстал обгорелый остов, почерневшая, съежившаяся черемуха, надломанное водяное колесо с разрушенной запрудой.
        Пастух задрожал. Так не должно было быть! Он бросился вперед. За его спиной муфлон фыркнул. Овцы с баранами послушно остались: кто пережевывал траву, кто уставился в никудысь. Лишь Чара рванулась было за ним, но не далеко. Она отчаянно завертела головой, потом опустила глаза и вернулась обратно. Предательница!
        Пастух как был, так и вбежал в реку, перебрался на другой берег и мокрым понесся вдоль него. Ветви кустов били по лицу, царапали кожу, сбитое дыхание обжигало грудь. Но он ничего не замечал. Добежал и встал истуканом. Разум отказывался верить глазам: бревна от избы мельника валялись так, как если бы ими поиграли в городки. Самого дома не было! От мельницы также мало что осталось. Он еще раз оглянулся. Вокруг ни души, ни животины, ни трупов. Только дым, запах гари, слом и горы щепок от разбитой утвари.
        Темнело. Слишком насыщенное бордовым солнце почти скрылось за холмами. Свет медленно отступал перед фиолетом ночной тьмы. Тут до пастуха донесся то ли стон, то ли крик. Он пронзил тишину и шел от ближайшего холма. Паренек встрепенулся и побежал на звук. Когда обогнул холм, о Род изначальный, рядом с кустом черемухи увидел ее. Только… она лежала без движения, словно глубоко уснула. Ее космы рассыпались по земле громадным кленовым листом, на сарафане темнели грязные пятна. Казалось, белесый пар исходил от нее, неторопливо устремляясь вверх.
        Над телом девушки склонился незнакомый мужчина в кольчуге из переплетенных крупных колец, с мечом в ножнах и накинутым на правое плечо клетчатым плащом. Что тот делал: трепал ли ее, бил ли, оттащил от двора - стало неважно. Негодяй убил Милаву! Все остальные мысли разом исчезли. Пастух перехватил посох и осторожно подкрался к убивцу. Он ему отомстит! В этот момент юноша почувствовал себя другим: не тем, кто боялся подраться, не тем, кто убегал в долы от обидчиков, а тем, кто способен постоять за себя, за своих, за любимую. Но когда занес палку над головником, то вместо ожидаемого удара сам провалился в забытье.
        Очнулся от холодного душа. Кто-то вылил на него целую бадью воды!
        - Да чтобы вас… - закричал он и тут же захлебнулся от второй порции.
        - И тебе не хворать. Что ж ты так, лихая порода, со спины и сразу в голову метишь? - послышался голос откуда-то сверху.
        Глаза не спешили открываться, но лежать на земле, когда шишки упираются в бок, а рубашка прилипает к телу, то еще удовольствие. Паренек приподнялся и увидел рядом с собой прислонившегося к березе незнакомца, того самого, кто зарезал Милаву. Лиходей был коренастым, среднего роста, с внимательными серо-голубыми глазами. Ровные когда-то темные власы торчали сальными кончиками. Усы опускались к клиновидной бородке. Кроме меча с рукоятью в виде девы, сплетенной в танце с медведем, к его поясу были пристегнуты небольшой топорик и нож. Пах мужчина терпко: сосной, мхом, потом и кровью. По каким-то малоприметным признакам пастух определил, что головник скорее переруг, чем любич, может быть, нет, точнее лех. Рядом валялись две треснутые старые бадьи.
        - Хорошо, ты хоть живой. Поторопись, надо уходить дальше в холмы, здесь опасно разлеживаться, - сказав эти слова и решив ускорить события, убивец уверено подошел к юноше, одним рывком поднял его с земли, встряхнул и легко отбросил на два шага от себя. Пастух только ойкнул, от такой встряски он едва опять не повалился на землю.
        - Бери сумы, ноги в руки и по-бе-жа-ли, - последнее слово убийца протянул.
        Бежать? Куда? Зачем? Немного кружилась голова. Один глаз не открывался. Парень заставил себя вторым глазом окинуть взглядом местность. Ни девушки, ни свежей могилы, ни погребального костра. Хотел было спросить, но ладонь леха нервно сжалась, и пастух испугался. Желание оказать хотя бы видимость сопротивления пропало.
        - Там мои овцы.
        - Беги, не оглядываясь, пока не скажу остановиться, - зашипел убивец и добавил: - Какие еще овцы? Ты вышел из тумана, а в том тумане, поверь мне, прячется такая жуть, с которой лучше не встречаться. Так что были с тобой овцы или нет, не важно. Их уже нет, как нет и твоей веси. Все погибли, всё разрушено. А теперь шустрее…
        Увы, с овцами не прокатило. Разбойнику отара оказалась не нужна. Пастух тяжело вздохнул и побежал на юг, прочь от родной веси. Он не до конца поверил убивцу, но это не мешало бояться его. В незнакомце чудилось что-то невероятно свирепое. Кроме того, не верилось, что лиходей один. Где-то рядом были еще такие же. Они лишь по каким-то причинам не показывались. Не мог же убивец в одиночку сотворить такое с мельницей и домом мельника? Или все же со всей его весью? И как там овцы? От подобных мыслей стопорилось сознание. Однако рваный бег подействовал отрезвляюще. Требовалось тщательно следить, куда ставишь ногу. Подверни он сейчас лодыжку, что с ним будет? Острота переживаний на время стерлась.
        Остановились через несколько верст, в глубокой балке. Сподручные убивца так и не объявились. После того, как нашли более-менее сухое место, пастух услышал:
        - Прости, но на ночь я тебя повяжу.
        И повязал. Крепко. Сначала по рукам и ногам, а затем к осине.
        - Надеюсь, пока я сплю, ничьим обедом стать не успеешь, -- услышал юноша напоследок.
        Приободрил, так, ёки так. О том, удобно ли спать повязанным, пастуха не спросили. Впрочем, за день тот настолько умаялся и физически, и морально, что умудрился быстро уснуть. Поерзал и провалился в темноту. В этот раз ему ничего не приснилось. Лишь тревога, тревога накатывала волнами. Вернее, почти не приснилось. На дне сна, перед тем как проснуться, ему привиделось лицо черного человека, который внимательно наблюдал за ним.
        Утренняя роса еще не высохла, когда пастух был отправлен готовиться к переходу. Тело ломило во многих местах, руки и ноги слушались плохо, но постепенно он пришел в себя. Вернее, пришло в себя его тело. В голове как был, так и остался полный бардак. Мешанина мыслей и чувств. И страх. Много страха.
        Чуть позже лех обратился к нему. В его голосе звучала стальная непререкаемость.
        - Итак, млад человек, нам предстоит нелегкий путь на восток, вплоть до Княжего града. По тракту дороги нет. Там нас не ждут, стол не накроют, хлеба с медом не предложат, а если что и дадут, то мало не покажется.

«Это почему же? - пронеслось в голове у пастуха. - По тракту только и надо. Где же еще нормальным людям странствовать? Там же свои. У первой заставы тебя, убивцу, и схватят. Вот страже и рассказывай тогда свои байки».
        Однако вслух ничего подобного сказать не осмелился.
        Лех подумал немного и продолжил. Его голос подозрительно смягчился.
        - Остаться тебе тут я не разрешу. И хохолок свой пригладь, радуйся, что как со свободным разговариваю. Холоп и без зубов холопом останется. Пойдешь со мной проводником. Потом благодарить будешь.
        И отвернувшись от паренька, добавил:
        - Девку твою нельзя было проводить по обряду. Хмырь туманный приближался, и его слуги могли нас учуять. Надеюсь, ты это усек и вопросы задавать о том больше не будешь.
        Повисла пауза. Девку? Пастух чуть не задохнулся. Так-то про Милаву? Про ее разноцветные ленточки и голые пяточки? Про ее живой насмешливый взгляд? Невольно защипало в носу. Потом убивец изрек:
        - К селам и городкам не приближаемся. Пойдем в обход. Только по пустошам, по безлюдью, и поведешь меня ты. Обойдем Леший край и по правому берегу Моши к Граду выйдем. Ты местный, со всеми чурами и берегинями знаком, тропы знаешь. Если же подведешь, останешься лежать на сырой земле непогребенным. Слушаешь? Ты меня разумишь?
        Пастух кивнул. О смерти он не думал, но умирать было страшно, по крайней мере, страшнее, чем идти проводником.
        - Не подведешь?
        Юноша помотал головой, затем, не удержавшись, спросил:
        - Вы же торопитесь в Княжий град? Так зачем обходить Леший край? В нем мне все тропки известны и сто раз перехожены. Может, через него? Тем более, - уже тише добавил он, - в Продолье волколаки объявились, опасно там.
        Лех некоторое время молчал и разглядывал пастуха. Потом кивнул, заканчивая разговор:
        - Ну и славно, тогда через Леший край. Вперед, покушаем на закате.
        Как ни сильна печаль на сердце, но отек на лице напомнил о сноровке. Пастух подхватил сумы и под пристальным взглядом убивца затопал на юго-восток к Лешему краю.
        Ох, не зря тот край называли Лешим. Много чего скрывалось среди его буреломов, гарей и топей. Странные росли травы и ягоды, еще более странные существа обитали. Знал об этом новоявленный проводник, потому и решил немного подправить путь. Раз поход неизбежен, то стоит пойти там, где мало ли что может случиться, особенно с тем, кто ни разу туда не захаживал.
        Неужели и правда все весняки погибли? И у него больше нет соплеменников? Нет, убивец лжет. Кто-нибудь да спасся. Он вернется к своим, только в Леший край заскочит и вернется. А там, глядишь, и Изнанку снова увидит, и тогда, кто знает, может быть, возвратит Милаву обратно. Домовята же были когда-то людьми? Чем нежить хуже живых? В любом случае, из Изнанки Навь была доступней, а именно в Нави обитали души умерших, пока не достигнут Ирия - солнечного пристанища пращуров. До него же идти и идти через Калинов мост и дальше по лунному лучу.
        Из оврага странники выбрались на тропку. Тропка бежала между высокими стволами деревьев, часто ныряла под ветви кустов, периодически приближалась к низменностям с весело журчащими ручьями. К концу первого дня она вывела их к развилке, от которой один путь шел на юг, к суровым великанам-ратоборцам, другой - на восток, вдоль взгорья невысокого горного кряжа к Пустошам. Они направились восточней.
        Сменялась верста за верстой, а паренек пытался осознать глубину образовавшейся в нем пустоты. Разрушенная весь и гибель Милавы как будто надорвали в нем внутренние жилы. Если утром голова гудела, то сейчас его чувства заледенели, мысли обрели тягучесть, бесформенность. Ему редко удавалось на чем-то долго сосредоточиться. Он шел ранее хожеными лесами и долами, но не узнавал их. Нет, конечно, все осталось на своем месте: вон гребень горбатого холма, где на вершине угадывался черный от времени дуб, слева тянулся песчаный обрыв, который выводил к озеру с плачущей ивой, а там и до выселка трехпольцев недалеко.
        Но при всем при этом мир удручающе изменился. Его больше не заполняло пение звезд, их хоровод укрылся за серыми низкими облаками либо за нависшей над головой Луной. Да и сами облака стали чужими, словно его друг-ветер перестал их погонять. И сам ветер казался просто ветром, звери - безголосыми тварями, птицы - писклявыми невидимками. Слишком серо и мглисто. Слишком большая навязчивая Луна. Чуждый пустой мир без Лохматика и шишиги.
        Он будто одновременно ослеп и оглох.
        Говорить не хотелось, и потому он безмолвно переставлял ноги. Убивец, злыдень, бесшумно ступал следом без устали и вздохов, словно и не нес на себе железо, а меч не путался под ногами. О чем он думал, пастух не понимал. В разговоре прикрывался каким-то хмырем. Сказал бы правду, мол, Милаву убил и тебя убью. Но нет, всё строил из себя княжича в изгнании.
        Пребывая в раздумьях, юноша не сразу услышал окрик:
        - Стой. Стой же. Все, дальше ноги ломать не будем, здесь привалимся. Давай-ка не теряйся: набери воду, собери хворост и, смотри мне, без глупостей. От стоянки не удаляться, догонять я умею. Поверь, не стоит меня испытывать.
        Лех укутался в темно-зеленый клетчатый плащ, точь-в-точь как у мельника, и начал разбирать сумы, первым делом достав котелок. «Как прикажешь», - невесело подумал парень, взял котелок и отправился выполнять поручение.
        Низина, где они остановились, уже набрала темноту. Высокая трава и кусты стояли сплошной стеной, из которой, казалось, вытягивались извилистые щупальца, пугающие своим обманчивым танцем. Редкие крики птиц и жужжание насекомых не могли прорвать завесу окружающей тишины. Тем резче раздался стук топора убивца.
        С водой пастух разобрался быстро - рядом обнаружилась небольшая запруда. Осталось набрать хвороста. В какой-то момент, нагибаясь за очередной веткой, он понял, что совсем ничего не видит. Вдруг сумрак развеялся последним лучом солнца, закат осветил вайи папоротника и столбики тростника. Под ногами развернулся изумрудный ковер травы-муравы, наполненный трехгранными плодами-орешками. Посередине поляны на белесых куполах-зонтиках веха, теребя длинные усики, восседал крупный, чуть ли не с палец, сверчок. Терпкий запах растений и трав заметно усилился. В груди у юноши потеплело от мысли, что нашелся способ поквитаться с головником.
        Когда он вернулся, огонь был уже разведен. Вокруг играли тени, за которыми все сливалось в черноту. Убивец с каким-то беспокойством посмотрел на него, будто хотел о чем спросить. В одной неопоясанной рубахе лех не выглядел таким уж грозным. Пастух даже сказал бы, что перед ним усталый поселянин, по возрасту могущий быть ему старшим братом. Эта мысль вызвала в нем брезгливость: словно он заглотил скользкого головастика.
        - Смотрю, ты муравушки нарвал. Не возражаю. Можно ее в настой к дремухе добавить, хуже не будет, а пользу принесет.
        Паренек только этого и ждал. Медленно поднес к котелку ладонь, наполненную пучком пахучей травы, и раскрыл ее. Травинки завертелись в водовороте. Он улыбнулся, потом незаметно вытер с ладони о штаны желтый сок.
        Перекусили вяленым мясом, засохшим хлебом и затвердевшим сыром. Через некоторое время лех заговорил:
        - Поесть поели, а вот выпить не выпили. Пока настой охлаждается, я, с твоего позволения, приму медовой суры.
        Сделав долгий глоток из оплетенной глиняной фляги, он подмигнул своему спутнику и спросил:
        - Ты не против, если я первым попробую, запью першение в горле?

«Веселись, веселись, злыдень. Мы тоже кое-что умеем», - подумал пастух, а вслух сказал:
        - Нет, конечно, как угодно будет.
        - Будет, будет, - передразнил его головник. - Все у нас будет…
        Убивец еще продолжал говорить, но пастух его не слушал. Он заторможенно следил за тем, как лех сменил флягу на кружку, как зачерпнул из котелка и как поднес кружку ко рту. Вот сейчас, еще глоток, еще. За все воздастся. Виновник будет наказан. Не мечом, так хитростью, не кулаком, так… Возможно, потому он и проглядел момент, когда что-то стремительно к нему приблизилось, силой раскрыло рот и влило в глотку горячий напиток. От неожиданности паренек заглотил смесь. Обожгло. Он было дернулся, но его не отпустили. Чужие пальцы стальным захватом держали распахнутыми губы и челюсть, и настой продолжал проникать вовнутрь, как бы он его ни выплевывал. Потом его подсекли и бросили на землю. Нога убивца на груди, как пастух ни крутился, не позволила встать. Вскоре у паренька появилась горечь во рту, головная боль и колики в животе. В глазах зарябило.
        - Что же ты, бестолочь лаптевая, так к смерти стремишься? - услышал сквозь муть юноша.
        Лех схватил его одной рукой за шиворот, быстро вспахал телом жертвы мураву, смел тростник и выволок на берег запруды. Там он бросил беднягу рядом с кромкой водоема, набрал в кружку воды, растворил в ней щепотку соли, перемешанной с черным камнем, все это взболтнул. Дальше убивец заставил парня выпить полученный раствор. Казалось, темнота ему не мешала. Когда пастуха затрясло, лех отвернул его от воды и со всей силы приложил под дых. От удара выпитое пошло наружу, в уголках губ несчастного выступила пена. И только тогда от него отстали. Паренек услышал, как его мучитель направился к костру, бормоча:
        - Надо же, в такой глухомани цикутой пытались отравить. Умник, тоже мне.
        На пастуха накатило отчаяние. Он не выдержал и горько заплакал. Головник был жив, месть не удалась. Злодей все замечал, предвидел поступки своего проводника, был сильней и быстрей, а бедный юноша не мог даже позвать на помощь местного хозяина: водяной хранил молчание, шишига и луговой попрятались. Да что и говорить, он ничего, кроме писка мошкары, не слышал! Слезы текли и текли по щекам. Он лежал на спине и смотрел в фиолет неба. Звезды с Луной укрылись за тучами. Лежал, пока к нему не пришло понимание: а ведь к нежити можно обратиться напрямую, если знать, где тебя точно услышат! Паренек посмаковал эту мысль и так и эдак, успокоился, приподнялся, омыл лицо и нетвердой походкой двинулся обратно к костру.

***
        По гребням холмов, через пороги и мели речушек, перепрыгивая ручьи, обходя лесные дебри, радуясь светлым березовым рощам, пастух день за днем вел за собой головника навстречу восходящему солнцу. Дорога волей-неволей сближала. Даже пастуха и убивца. Лех перестал его путать на ночь, но был так же строг до грубости, впрочем, панического страха уже не вызывал. По первому свету он делал длительные упражнения с дыханием, разминал тело, проводил бой с тенью и совершал непонятные движения с мечом, будто рубился с толпой неприятеля. Со стороны выглядело, мягко говоря, странно и диковато. Но разве с таким поспоришь? Юноша осуждающе качал головой и продолжал молча переживать. Ему было о чем подумать. Но его замкнутость, даже скорее угрюмость, не мешала уверенно выбирать направление.
        Однажды пастух остановился и сказал:
        - Тянет дымом.
        - И птицы встревожены, - задумчиво добавил лех и затем приказал: - Давай вдоль того обрыва обойдем. Посмотрим, кто нам повстречался и чего от встречи ждать.
        Сказано - сделано. Странники тихо, крадучись, осторожно отводя в сторону торчащие корни растущих на вершине обрыва деревьев и высокие стебли осоки, зашли к обнаруженным людям с подветренной стороны и выглянули из-за сирени. Среди редкого леса, высоко устремляя языки пламени, горел костер. Вокруг него на небольшом отдалении стояли распряженные телеги. Бабы и мужики с хозяйственными топорами и копьями, больше похожими на жерди, выдернутые из плетня, без суеты готовились к передыху. Где-то, скрытые от глаз, угадывались волы и лошади.
        Вот они, свои! Пастух сглотнул. Его нестерпимо потянуло к этим людям. Он раньше так не любил возвращаться, а теперь… Теперь бы все отдал, чтобы было, куда вернуться. Но о чем это он? Ему есть куда возвернуться! Только для этого надо решиться, побежать - и будь что будет!
        Вдруг к костру выбежала остроухая лайка. Убивец поднял руку, показывая, что стоит отойти от стоянки дальше. Однако вместо этого пастух сделал шаг вперед и сделал бы еще, если бы…
        - Дядьки, а вы чьи будете? - раздался голос со стороны. При этом пастух отпрыгнул назад, а лех приставил лезвие топорика к шее… девочки лет семи. Короткий светлый сарафан не закрывал голых лодыжек, богатые каштановые космы были собраны в длинную косу, зеленые глаза лучились удивленной наивностью.
        - Т-с-с… малек.
        Все смутились. Лех пристегнул топор обратно к поясу и спросил:
        - Бежите?
        - Бежим, - согласилась девочка, теребя в руках тряпичную куклу. - Бабай по земле идет, людей забирает. Вот мы всем селищем и ушли подальше в лес. В нем нас предки укроют, а к глубоким снегам вернемся, если Трындол искать не отправимся. А вы с нами пойдете? Нам такие воины ой как нужны. Без них Пустоши с Диким полем как пересечь?
        - Нет, красавица, мы сами по себе, - ответил лех, - но вы будьте осторожны, в лесах зла полно, так что не гуляй далеко.
        - Тут-то зло свое, родное, а там басурманское. Ну, я пошла тогда.
        - Иди, милая, иди.
        Они проводили девочку взглядом. Пастух с горечью понял, что не побежит. Момент упущен. И не в девочке дело. Хотя бежать перед ребенком от лиходея ему показалось несуразным. Дело было исключительно в нем: больше не чувствовал он в себе необходимой решимости.
        Они быстро удалились от стоянки беженцев и продолжили движение на восток. Объясняться пусть и с плохонько, но вооруженными людьми в планы головника не входило. По пути им все чаще встречались следы от возов, уходившие на юг в сторону от тракта. Иногда они проходили по покинутым людьми весям и небольшим селам. В них избы стояли по большей части нетронутые, без каких-либо особых разрушений. Впрочем, паренек не шибко придавал этому значения. Война воспринималась им как очередное бедствие, которое надо просто переждать. Он терзался и думал, думал и терзался…
        Через несколько дней пастух, оглядевшись по сторонам, убедился, что достиг нужного места. Вокруг расстилалась глухая пуща, среди коряг и поваленных деревьев еле угадывались тропка.
        Тогда он, стараясь не выдать себя голосом, сказал:
        - Непростой это лес, водят нас. Пора остановиться и его хозяину поклониться.
        Убивец пожал плечами, мол, надо так надо.
        Юноша подошел к приметному пню, провел по своему лбу пальцами, потом по его шершавому боку и принялся неистово отвешивать земные поклоны. Здесь требовалась ретивость, чем искренней, тем лучше. Что там говорил отец? «Необычным нужны необычные слова. Скажи каждому то, что он хочет услышать, в тот момент, когда сможет услышать, и у тебя появится отличный шанс получить от него требуемое. Не забывай только верить в то, о чем говоришь, и в то, что делаешь». Поэтому одновременно паренек принялся приговаривать:
        Леший-батюшка, хозяин лесовой,
        Мы поклон кладем и телом, и душой,
        Ты подарочки, что выложим, прими,
        Морок наведенный, просим, с нас сними,
        В край людей из пущи отпусти.
        - Надо поторопиться, времени у нас не осталось, - заволновался пастух, колючий взгляд уже буравил затылок.
        Хозяин приближался. Лес наполнялся его раздражением. Паренек с грустью понял, что чужд для Лешего, как и для всего ранее привычного мира духов; он будто оказался по другую сторону прозрачной льдинки. Что-то ему сквозь нее виделось, но мутно и нечетко, как белый свет подслеповатому старцу.
        - Все не все, а кой-какие заначки, так и быть, выложим, - заметил лех. Он передал пастуху каравай хлеба, завернутое в тряпицу вяленое мясо и пару луковиц. Юноша выложил подношения на пень. Как бы, как бы. Тут едой не отделаешься!
        - А теперь отойдем к тем кустам и глаза закроем, может, пронесет, - шепотом предложил он. И сам подал пример, отойдя к огненной калине, где закрыл глаза. Правда, щелочку все же оставил. Любопытно на Лешего посмотреть.
        Вскоре в лесу установилась необыкновенная тишина. Через какое-то время послышалось сопение - то ли еж пожаловал, то ли другое зверье, то ли…
        - Негодники, топтуны горемычные, меня такими крохами ублажить захотели, - голос говорившего был скрипучий, недовольный и шел со стороны пня. Что же, как пастух и предполагал, Леший самолично пожаловал. Место это было особым древним капищем, оставленным людьми в незапамятные времена. Когда-то отец поведал о нем, и теперь он воспользуется этим знанием.
        - Прости великодушно, не со злого умысла, из-за нужды тебя не уважил, - проговорил паренек уже с широко открытыми глазами. - Отдал бы все, да в плену я у этого чужеродного, погубившего невинную девушку и ее отца. Со злым умыслом идет он в Княжий град, видно, погибель любичам принести хочет: отравы в колодцы подсыпать или мор вызвать. Кто его, если не ты, остановит?
        Старичок-боровичок с зеленоватой кожей, с иглами на спине, прикрытый спереди длиннющей бородой, наполненной лесным мусором, с удивлением посмотрел на говорившего, потом на предполагаемого убивца. Надо отдать должное: резких движений лех делать не спешил, а, в свою очередь, с интересом разглядывал неожиданного обвинителя, которого постепенно покрывал липкий пот.
        Во, выпалил так выпалил! Что же теперь будет? Спасет ли Леший, прислушается к его словам? Или убивца одним ударом прикончит? Умирать ой как не хотелось. Но слово не курица, обратно во двор не загонишь.
        - Что-то сомнительное в сём видится, - наконец проговорил Леший и обратился к убивце. - Кому чужеродный, кому родной, но, зайдя в мой лес с железом, уставы ты нарушил. А это мне не по нраву. На тебе кровь многих - как злодеев, так и невинных. Прав ты был или не прав, мне то неведомо. Однако в одном простить мне тебя будет сложно: зачем тогда ежа-то съел? Потерпеть денек, второй не мог? Поголодать-то полезно! А я, знаешь ли, очень не люблю, когда моих зверюшек зазря обижают. А тот малый мне был как брат. Только вспомню, как он шевелил усами, пыхтел под пеньком, ловил кузнечиков и шмелей, так слезы наворачиваются!
        В лесу потемнело, деревья наполнились белками, куницами, горностаями и прочим мелким зверьем. Они суетились, перепрыгивали с ветки на ветку, носились в кустах между стволами деревьев и совершенно не обращали друг на друга внимания. К ногам разгневанного старичка спрыгнула пятнистая рысь, стряхнула со своих бакенбард налипшую паутину и села напротив странников, буравя их взглядом. При этом пастуху казалось, что она облизывается и выбирает место, откуда от него откусить. Неприятное ощущение, надо сказать. На этом все не закончилось. В них полетели шишки, орехи, грязь и труха древесная, ветер захлестал ветками в лицо. Один из отломанных сучков глубоко проткнул его левое плечо. Юноша заскрипел зубами от боли.
        И тут случилось то, чего он никак не ожидал.
        Убивец развязал кушак, отбросил его вместе с оружием в сторону и встал перед Лешим на колени. Потом сказал громким голосом, перекрикивая ветер:
        - Ты прав. Признаю, совершил много неправого и заслужил наказание. Если судьба предопределила мне остаться в этих лесах, так знай: я готов. Возьми мою жизнь за то, что нарушил твои уставы, за то, что убивал и давал убивать другим, за то, что предал близких, и за то, что съел твоего ежа.
        Пастуха даже передернуло! Да! Давай, Леший, он же сам просит. Забери его жизнь, раз ее он не ценит. Он же убивец и ёжеед!
        Однако Хозяин призадумался. После затянувшейся паузы он вскинул руку. Окружающий лес успокоился. Ветер стих. Рысь широко разинула пасть, зевнула и, передвигаясь мягкими прыжками, исчезла за деревьями.
        - Вижу, повинился ты от сердца и отчаяние от совершенных поступков искреннее. Ну а если уж повинился, то зачем наказывать того, кто сам себя уже наказал? Не в моих это правилах. А вот с твоим спутником я бы потолковал отдельно. Поклеп наводить должно быть стыдно. Но буду и к нему, ради его праведных родителей, добр. Спишу на молодость и глупость. Вскоре все исправится. Вскоре все образуется. Потому, так и быть, отпущу вас обоих из своего края. Дам день на то, чтобы без отвода глаз лес покинуть. Хотя кое-что и заберу. В качестве зарубочки на память. Ну и, конечно, попрощайтесь с мешками и котомками, мне они БОЛЬше пригодятся. Считайте это платой за проход. Таково мое слово!
        Последние слова прогремели раскатом грома.
        Что имел в виду Леший, пастух понял сразу. Развязалась веревочка на шее. Защипало в груди. Не снимаемое с детства было снято, а после само исчезло, оставив пустоту в ладони, когда он попытался удержать оберег. Юноша потрясенно поднял глаза. Как? За что его предали? Однако Леший исчез, а вместе с ним лесная живность, заодно с их мешками. Будто ничего и не было. Перед ними находился лишь большой поломанный пень, кое-где затянутый серебристым мхом. Привычные лесные звуки вернулись: шелест листьев, стук дятла, чирикание пичужек, жужжание мошкары и шмелей.
        - Ни еды, ни мешков. Хоть животы сохранили. Благодарю тебя, проводник хороший, - сказал убивец, поднялся с колен и отвесил пастуху звонкий подзатыльник. Потом подобрал кушак с оружием и быстро направился прочь от полянки, вынудив своего спутника бежать следом.
        К списку потерь паренька теперь добавился еще и оберег, фигурка березовой чудо-птицы на шнурке, подаренная давным-давно отцом. Опять злыдень выкрутился, опять у незадачливого мстителя ничего не получилось.

***
        А в это время далеко на севере холодные залы Обители ветров наполнялись жутким звуком. Золотокрылый грифон скреб когтями гранит пола. Из-под когтей сыпалась огненная крошка.
        Трон был пуст. Хозяин Обители ветров пропал, и после его исчезновения случилось много непоправимого.
        Неожиданно в залы влетел буран. Воздух наполнился мириадами ледяных иголок, слой снега покрыл пол, стены, колонны, лепнину под сводами.
        - Где мой брат? - прогремел голос появившегося из бурана Крачуна, грозного старика в белоснежной шубе с большими каплями бурой крови и шапке-мурмолке. В руке он держал посох, от которого исходило режущее глаз сияние. Трудно было оценить истинный рост колдуна, ибо пространство сминалось, и невозможно было верить ощущениям.
        Грифон, казалось, не обратил на него внимания и продолжал разбивать гранит подле трона. Снег вокруг него таял.
        Крачун подошел к трону, упал рядом с ним на колени и закричал в припадке:
        - Куда ты делся, Стрый?! Я схожу с ума, мне нужна твоя помощь. Услышь меня. Вернись!
        Но трон оставался пуст, лишь грифон как заведенный выбивал когтями из гранита крошку. Старик направил на него невидящий взор, встал и потряс своим посохом. Буран усилился, и он пропал в нем. Но перед этим успел выкрикнуть:
        - Так пусть вас всех пожрет Ледяная ярость, а с ней тьма и безумие, как меня съедает моя боль! Пределы нарушены! Печати сорваны! Пророчество обернется проклятием!
        ГЛАВА 4. ВОТ И ПОЗНАКОМИЛИСЬ
        Низина звенела мошкарой. Сказывалась близость болот, рта не открыть, чтобы не залетел мелкий кровопийца. После встречи с Лешим минуло несколько дней. Без провизии, оставленной вредным старикашкой себе, с едой было не очень. Бортничество не помогло, найденный улей оказался пустым, только ленивые пчелышевелились внутри. Брусника стояла белой, а терять время на охоту было нельзя. Время поджимало - королевское войско шло, в отличие от него, по прямой, по тракту. Если уж со Смолянкой не получилось, то он рассчитывал первым добраться до Княжего града. И тогда будет время выполнить задуманное: кое-кого увидеть, кое-кому посмотреть в глаза.
        Мужчина провел рукой по лицу, слишком заросшему для него вчерашнего и такому привычному для него нынешнего. Затем положилладонь на рукоять своего меча. На душе немного полегчало. Меч - единственное свидетельство того, кем он когда-то был. Все остальное утеряно, все, кроме меча и его жизни. Он его сохранил. И меч хранил его. Убивец - так называл его пастух-проводник, боялся, но называл. И был прав: убивать он умел.
        Впрочем, расслабляться не следовало. Паренек уже не раз выделывал кренделя, так что невольно начнешь задумываться при виде такого, например: тропинка уткнулась в деревянный столб, чье навершие увенчивали три человеческих черепа, лишенных плоти и с выклеванными глазами. На лбу одного из черепов пристроился крупный паук, на других виднелись трещины. С колдовством приходилось сталкиваться не раз, и каждый раз после оставался горький осадочек. Рубежцы же, казалось, притягивали к себе колдовство. Один Леший чего только стоил!
        - Так и должно? - поинтересовался он успутника. Тот, как часто с ним бывало, вздрогнул. Что же он такой нервный? Да и выглядел не очень: рана на плече, залепленная живицей, кровоточила, левая рука отнималась, и, как всегда, хмур и весь в себе.
        - Нет, раньше здесь были Чуры, - ответил проводник, отгоняя здоровой рукой оводов. Те отлетели и тут же вернулись.
        - Теперь, смотрю, покровители сменились, - усмехнулся мужчина. Эти леса оказались пустынными, но не пустыми. Причем нежити в них встречалось гораздо больше, чем обычных людей. А люди, взять хотя бы этого пастуха, с теми еще странностями.
        - Так и время лихое. Пойдем скорее, мне худится и есть очень хочется, - устало произнес проводник и заторопился по тропинке вперед.
        Глядя ему в спину, мужчина не в первый раз пожалел, что вытащил этого глуповатого паренька из-под носа хмыря, надо было оставить его у трупа той девушки, ненадолго он бы ее пережил. Не все ценят добрые дела, а многие их и не замечают. С другой стороны, он явно не ради благодарности его спасал: пусть тот потом и травил его, и пытался настроить против него Лешего, сам бы он дольше обходил местные топи и ловушки.
        Леший… Его колдовство скручивало руки и ослабляло дух, и трудно было сказать, смог бы он что-либо противопоставить ему. Впрочем, тогда, повинуясь порыву, он был действительно готов принять смерть. И если лесной колдун решил бы забрать его жизнь, не стал бы сопротивляться. Заслужил. Однако не умирать же от рук этого долговязого увальня!
        Мужчина ускорил шаг, легко догнал проводника и пошел за ним след в след. Мало ли, что на сей раз тот задумал.
        За старой корявой ольхой тропинка сделала поворот, и открылся вид на достаточно большую избу. Она возвышалась на добрую сажень за счет угловых столбов-куричинов, раскинувших коряги снизу, как курица лапы. Рядом располагалось ухоженное хозяйство с хлевом и сараями, отгороженное от леса невысокой изгородью. Над кровлей курился дымок, пахло свежим хлебом.
        - Ты знал, что здесь живут? - спросил он проводника, внимательно озирая окрестности. Безлюдно. Засады вроде бы нет.
        - Идем, идем, нас ждут, - торопливо ответил тот.
        При их появлении белая сова с перьями в черную крапинку нехотя оторвалась от крыши и, ухая, полетела вглубь леса.
        Они поднялись по скрипучей лестнице, остановились на пороге и совершили глубокий поклон. Посреди избы стоял стол, накрытый красной скатертью, за которым лицом к вошедшим сидела высокая женщина немолодых лет. Ее красноватые распущенные космы падали волнами на расшитый драгоценной нитью сарафан, местами покрытый рунической вязью. На длинной точеной шее красовалось ожерелье из цепей с крупным красным яхонтом посередине, в ушах -- серьги-голубцы, на ножках - кожаные сапожки, украшенные мудреным узором.
        Она отложила в сторону костяную расческу, улыбнулась им и молвила:
        - Добрались, молодцы, долго же вы шли ко мне.
        - Добро здравия, Пелагея. Так вокруг болота и леса. Просим приютить и дать отдохнуть с дороги, - проговорил ослабевшим голосом проводник.
        - И вам здравствовать, проходите и садитесь, потчевать будем.
        Хозяйка сбросила с колен черного кота, встала и направилась к большой, сложенной из камней печи. Когда повернулась спиной, повеяло сиренью в цвету. Ее стан и изгибы притягивали взор, ступорили сознание. Лучины в комнате разом мигнули, на краткий миг в темноте можно было увидеть только красные угольки кошачьих глаз. Потом свет выровнялся и стал прежним. Наваждение отпустило.
        Мужчина огляделся: вдоль стен резные сундуки, полки заставлены шкатулками и коробами, между которыми встречались и толстые фолианты, и свитки бересты, с потолка свешивались пучки засушенных трав. Добротный дом преуспевающей ворожеи, но зачем она так далеко от людей забралась?
        Чуть погодя, когда они умылись с дороги, хозяйка выставила на стол выпуклый котелок с кашей, каждому выдала ложку, кусок хлеба, крынку парного молока и пригласила трапезничать.
        - Мясом не угощу, нет у меня свежего, но вот лепешек и круп хватает. Знаю, досталось вам, Леший попроказничал, любит старый поиграть. Вы его простите. Хоть ему годов немерено, ума-то не прибавилось. Особый подход к нему требуется, тогда он лапушка безобидный.
        - Плечо у молодого так и кричит о его безобидности, - заметил мужчина.
        Он с азартом взял ложку и зачерпнул из котелка дымящуюся кашу. О чарующей красоте хозяйки старался не думать, не хватало ей заметить его интерес. Но ее наблюдательность отметил. Знать, и правда, их ждала и путь отслеживала. Еще одна загадка этой дикой местности, еще один непростой персонаж. Однако каша у нее отменная!
        - Разве это рана? Перед сном подую, травку приложу, утром о ней и не вспомнит. А вот ваши души, пожалуй, мне не залечить, - улыбнулась Пелагея, подкидывая в печь березовые поленья. Странные речи, но чего еще ожидать от ворожеи?
        - Прости, хозяйка, но мы и не просим. Нам бы попить, поесть, переночевать, да дальше в путь, - он постарался ответить ей чинно, все же радушно их встретила, от такого он давно отвык.
        - Как скажешь, мил человек, как скажешь, но глаза твои ведают о другом, а читать прошлое я пока не разучилась, чай, не совсем старая, - сказала [женщина] и неожиданно оказалась прямо перед ним.
        Защипало в носу, заслезило, и вот уже воспоминания полностью поглотили его. Он неподвижно застыл. Ложка упала со стуком на стол. Старая боль вернулась. Он снова был отроком и снова повторял свои ошибки, одну за другой. Судьба петлей затянулась и не желала выпускать. Ничто не помогало спрятаться от правды, укрыть глаза или отвернуться в сторону. День за днем, час за часом он переживал прожитое.
        В долине, ограниченной рекой Суарой, северными предгорьями Катуйских гор и Вислянским холмом, располагались два лена, больших земельных надела, - каждый со своим замком, состоявшим из каменного донжона и деревянных пристроек. Тогда он был наследником одного из них. Казалось, у него было все, о чем можно мечтать, но он страстно хотел стать рыцарем. По традиции, чтобы заслужить посвящение в рыцари, мало было продемонстрировать доблесть и воинское умение. Слыл он юношей смелым, сильным и к бою подготовленным, знатно постранствовал по свету как оруженосец и воин из свиты, отслужил в Пограничном поясе, не раз отличился в боях кровавых, на турнирах уважали его неуступчивость. В общем, все признали, что он достоин титула, и оставался только последний шаг - он должен был доказать Владыкам силу своей Веры.
        В той местности недавно утих черный мор. Не одну семью потеряли земельные лены и городки. И тогда указали Владыки на виновниц этих бед - ведьм, женщин, как правило, прекрасных лицом и телом, но гнилых нутром, без души и сердца. И дали ему, отроку, задание, важнее которого ничего быть не могло: найти место, где ведьмы шабаш устраивают, куда на метлах прилетают и ужасные ритуалы проводят.
        Много денег отца он кинул на сбор слухов, много времени провел как в местах злачных, так и в окрестных пустошах - все искал следы ведьм проклятых. Но сталкивался только с наветами да людской ложью. Не было в женщинах, на которых указывали, ничего таинственного и злой силы. И вот, когда отчаяние подступило вплотную, узнал он про тайное место. Указали ему на Лысую гору. Именно там, сообщили ему, видели таинственные огни в дни равноденствия, а значит, там и только там собирали ведьмы свой злобный ковен.
        Оглядел он себя, все, что нужно, при нем: щит, острый меч, добрый конь да зачарованная веревка, полученная от послушников. Поэтому тут же отправился на охоту. Дождь и снег были ему не помехой. Он был терпеливым и настойчивым следопытом. День и две ночи промерз под открытым небом: наблюдал возвращение чибиса и зарянки, отряхивал снег с лепестков подснежников, отрывал сосульки от своей начинающейся бороды. О том, та ли это гора, когда вокруг так много возвышенностей, старался не думать.
        На вторую ночь при свете большой и яркой Луны заметил богато одетую деву с вуалью на лице. Она бежала вверх по склону с какой-то отчаянной решимостью. Ее космы выбились из-под шапки, подол платья и шлейф были разорваны, но она словно этого не замечала. В руках девушки угадывался сверток, который она судорожно прижимала к себе.
        Вдалеке послышались ржание коней и лязг металла, судя по звуку, сражение то приближалось, то удалялось от горы. Вдруг откуда-то сбоку из темноты кустов выскочил воин с занесенным над головой мечом.
        - Нет, не трогайте меня, - закричала в страхе дева, прикрываясь свободной рукой.
        И тотчас молния ударила из ночного неба, прошла искрящейся волной вниз по лезвию меча и пронзила тело мечника. Упал воин обугленной плотью. Следом просвистела стрела, сорвав шапку с вуалью. Девушка в растерянности остановилась, еще крепче прижала к себе непонятный куль. И тогда показался в небе темный силуэт с могучими крыльями и хотел приземлиться рядом с ней. Понял юноша - время пришло, вышел из засады, встал между девой и крылатым чудовищем, достал из ножен проверенный меч, защищенный многослойными чарами, прикрылся щитом с родовым гербом и приготовился дать бой. Посмотрело прилетевшее существо, горгулья, ему в глаза и произнесло громовым голосом:
        - Юный воин, зачем ты встал передо мной, то ли как защитник, то ли как глупец? Уйди с дороги, не заставляй убивать того, чей род одной стези со мной!
        - Что ты можешь знать обо мне, злобная горгулья? Не тебе путь мне определять и уму-разуму учить, - храбро ответил юноша, чувствуя за собой право и справедливость.
        - Смел ты, однако все же глуп, но раз готов умереть, так умри!
        И нанесла тогда горгулья удар по юноше обеими крыльями, а крылья те заканчивались когтями-лезвиями, но удалось ему увернуться. Поднырнул он под ними и, оказавшись чуть в стороне от горгульи, ударил по ее боку со всей молодецкой мочи. Взревела горгулья, поднялась на задние лапы, распрямила крылья и сбила его с ног.
        - Что же ты делаешь, недоросль мелкая! - прорычало чудовище и попыталось с разворота, поднявшись в воздух, с разворота на него ринуться. Но не тут-то было. Опять он увернулся и опять нанес жесткий удар, - сначала повредил ей правое крыло, а затем отсек и палец на одной из лап.
        - Не в свою битву ты вмешался, дурья башка, и теперь все последствия на тебе, - сказав эти слова, взлетела горгулья и скрылась в ночном небе. Несколько капель черной крови упали на землю. Сквозь рев ветра сверху донеслось: «Прости».
        Повернулся тогда юноша к девушке, схватил ее за пустую руку, ибо в руках ее ничего не было. И лишь глаза девы сверкали торжеством - серые глаза на восковом лице. Повязал ее веревкой, как научили послушники, и потащил за конем к их обители. Только слова горгульи не шли из головы, неправду почувствовал он в своем поступке, сомнения в нем появились и с тех пор не давали покоя.

***
        Когда Пелагея провела рукой перед лицом убивца, пастух вначале не придал тому особого значения. Ну, провела и провела. Однако когда тот застыл истуканом, паренек забеспокоился. Что за ворожба? Она опасна? Видя, что убивец не двигается, юноша заозирался по сторонам. В голову пришла идея, безумная для того, кем он был седмицу назад, но вполне приемлемая для него сегодняшнего - треснуть злыдня чем-то тяжелым. Желательно по затылку. И у печи он тотчас обнаружил подходящее для этих целей полено. Дернулся было к нему, да Пелагея приложила палец к губам. Этого оказалось достаточно, чтобы вся его решимость мигом испарилась. Он понуро склонил шею и продолжил хлебать кашу, вполглаза поглядывая за ворожеей. Вдруг даст отмашку.
        Прошло время, убивец ожил и оглядел всех взглядом, от которого у пастуха мурашки пробежали по коже: лицо-то у того было, как у покойника, белое-белое. Жуть. Но ложку в сторону пастух не отложил, наголодался.
        - Не переживай. Упрятал ты, конечно, память свою далеко, но ничего хорошего из этого не получилось, - проговорила ворожея, показывая леху на кашу, мол, приступай, остынет. - Тебе надо принять прожитое и простить самого себя. А как можно простить, если ты отгородился от воспоминаний семью стенами и десятью заборами? Бушующий огонь этим не затушишь. Истлеешь изнутри, как торфяник в жару.
        - Это не так, - глухо возразил тот, - я помню каждый день, каждый час того года.
        - Ты кушай, кушай, врать-то не хорошо. Да и дело не только в том годе. Знаешь, под твоими воспоминаниями скрывается память о белой комнате с голубыми занавесями. В центре той комнаты стоит стеклянная тумба. Но что за ее стеклом, я так и не поняла.
        - Убедила, я не помню комнаты и вспомнил о Лысой горе лишь тогда, когда ты мне ее показала. И… в моем мире нет места для белых комнат с тумбами и занавесями.
        - В твоем мире много для чего нет места. Только твой ли это мир?
        Паренек сообразил, что говорят они о чем-то своем. Впрочем, это его не обидело. У него была собственная цель визита к Пелагее. Пусть наговорятся, он подождет и спешить, как с Лешим, не будет. Хватит на грабли наступать.
        Ворожея принесла травяные отвары, подала кулагу - жидкий пирог из ржаной муки с ягодами, варения, сваренные на патоке, плюшки со сладким соком клена, березы и липы, ну и на добавочку вяленую вишню. Разговор перескочил с прошлого на настоящее. И чем дольше пастух слушал, тем больше ему становилось не по себе. Если верить услышанному, то его родную весь разорил не случайный наезд молодых лехов и не ватага разбойников, а разъезд целого войска, выдвинувшегося на восток из королевства. А значит, Бабай маленькой девочки действительно существовал и сейчас вышагивал по тракту. Значит, все же война. Пастух взгрустнул, но тут же себя одернул - он вернется и найдет способ все исправить. Вернется, как только отомстит. Как же Пелагея не видит, что кормит убивца, соглядатая леховского? Про хмыря он ей почему-то не упомянул!
        Лучины периодически все так же мигали, погружая присутствующих в темноту. Устье печи было плотно закрыто заслонкой. Черный кот важно расхаживал внизу по полу, терся и принюхивался, иногда мурча свои кошачьи песни. Боль в плече практически не беспокоила.
        - Я же на постриге твоем была, вьюноша. Из-за спины твоей матери за тобой наблюдала, путь жизненный подсказывала. Почти родные мы с тобой, - вдруг заявила Пелагея. Она отхлебнула смородиновый настой и продолжила: - Правда, слышала я, что после той нашей встречи ты пропал, как сквозь землю провалился. А кто-то и вообще считал, что тебя и не было вовсе.
        - Как видишь, слухам верить не всегда стоит. Но что ты здесь делаешь? Как я помню, раньше иначе было, ты все больше по весям и селам ходила, людям помощь предлагала, - поинтересовался у нее паренек. Ее слова почему-то задели. Это как так - его не было вовсе? А с кем тогда она разговаривает?
        - Почему я забралась так далеко от поселений? Устала людские страдания видеть, что наступают из-за их глупости, жадности и нерадивости. Детей сиротских становится все больше и больше, сил же моих - все меньше, да и волхвы на ведуний косо смотрят, страсти рассказывают и людей натравливают. А здесь тихо, спокойно. Кому надобно, тот меня сам найдет, а другие пусть с Лешим разбираются.
        - А как же лесная нежить, не тревожит? - продолжал выспрашивать пастух. Если совсем по-честному, он искал слова, чтобы чем-то ее обидеть. Да только на ум ничего путного не шло.
        Улыбнулась Пелагея игриво, погладила его по руке, надавив на костяшки пальцев.
        - От лесовиков оберегов достаточно, да и силушки они моей боятся, сами поклон несут.
        И заканчивая разговор, сказала:
        - Ну и славненько, поесть поели, попить попили, языком почесали, пора спать ложиться, а перед сном и ваши раны излечить.
        Пастух вздохнул, спать-то, конечно, хотелось, но как бы с Пелагеей с глазу на глаз переговорить. Обида на нее незаметно исчезла. Для сна им отвели место в отстроенной ближе к лесу клети. Когда паренек лег на сено, прикрытое шкурой, ворожея подошла к нему, осмотрела рану, что-то прошептала и втерла сильно пахнущую мазь. Поговорить не удалось, убивец лежал рядом.
        Утром у Пелагеи петух во дворе не кукарекал, печь остывала без дров, воды в корыте было только чтобы омыть лица. Встретила она пробуждение странников с иглой в руках, заштопывая их одежку.
        - Сразу, молодцы, в дорогу не отпущу, сначала постой отработать заставлю. Не серчайте, все же одна живу, по хозяйству и так работы хватает. Так как же мне не воспользоваться вашим присутствием?
        Пастух взглянул на леха и, убедившись, что тот не возражает, облегчено выдохнул. Будет еще возможность осуществить задуманное, найдет он время для своего разговора.
        За сбором смоляной живицы и уборкой хлева день прошел быстро. Согнул спину - солнце взошло, разогнулся - уже вечер настал. Но лишь когда подошла Пелагея, окутанная запахами сочных трав и освещенная лучами заходящего солнца, он очнулся и понял, что ничего больше делать не требуется. Между тем ворожея довольно молвила:
        - Ах, вы мои золотые, хорошо потрудились, порадовали меня изрядно, оказали уважение. Перед тем как откушать, попрошу одного из вас воды из колодца набрать, а другого помочь стол накрыть, - после чего она, развернувшись, пошла в дом, при этом ее волосы задели лицо пастуха. Его сердце непроизвольно громко застучало.
        Лех отправился за водой, а юноша вслед за Пелагеей - в избу, радуясь возможности остаться с ней наедине. Ему казалось, она его обязательно поймет.
        - Ведаю, о чем попросить меня хочешь, - сказала женщина, не дав ему рта раскрыть. - Черные думы в сердце хранишь да особо и не скрываешь. Что же, пока мы одни, давай подуем на водицу, поворожим немного, посмотрим, как твою просьбу можно выполнить и что из этого получится.
        Принесла Пелагея оловянный тазик с водой, поставила на стол и знаком предложила пастуху всмотреться в него, а когда тот наклонился, запела:
        Вода, вода, ВОДушка не простая,
        Из дыханья силу жизни отбирая,
        Чары, чары, чарушки на вьюношу клади,
        Ты неспящего сном крепким усыпи.
        Вода, повинуясь ее колдовству, закрутилась в спираль и воронкой устремилась к лицу паренька. Как только это случилось, лицо его онемело и тело охватило оцепенение. Попытался он пошевелиться, но куда там. Захотел закричать, да звук застыл в горле. В это время черный кот прыгнул на стол, приблизился и, будто проверяя устойчивость волшбы, куснул его за мизинец. Боли несчастный почти не почувствовал, но обиделся изрядно:так, еки так, за что?
        - Мяу, вкусненький какой, сока в нем много, - проговорил кот человеческим, слегка охрипшим голосом и слизнул выступившую кровь с пальца. Нет, конечно, пастух привык жить в окружении чудес, но говорящих котов еще не встречал. Этот был, видимо, к тому же людоедом. От последней мысли парню стало не по себе.
        Тем временем Пелагея начала стареть, превращаясь в старуху с обвисшей кожей, покрытой коричневыми пятнами и бородавками. Пальцы ее рук удлинились, и вместо ногтей показались когти. Она провела по его спине острием одного из них и прошептала, дуя в шею:
        - Водяному скормим второго, а этого сами съедим, бульон обещает быть наваристым. А пастушок-то сопротивляется, за гранью силы почерпнуть старается, да только ему не можется, двери ныне для него закрыты, лишь щелочка оставлена. Страдалец бедненький! Скоро, скоро к своей Милаве присоединится, ее за белоснежные ручки возьмет; девочка не уходит, ждет его у переправы через реку Смородина.
        Пастух до конца не мог поверить в то, что Пелагея может с ним такое сотворить. Впрочем, мысли его уже путались, страх перерастал в панику.
        Ворожея (или все же колдунья?) закружилась по избе, при этом подол сарафана и ее волосы высоко подняло кверху. Огонь в печи принял зеленый оттенок, большой чан, стоявший внутри, закипел без воды, тьма сгустилась над головой бедняги. Но тут дверь слетела с петель, и Пелагею смел к стене разъяренный убивец. По пути он смахнул на пол таз и отдавил коту хвост. Надо сказать, пастух впервые был так искренне рад видеть своего спутника.
        - Ты куда меня, хитрая, отправила? Что за колодцы у тебя такие необычные? - закричал лех, давя локтем Пелагее на шею.
        - Бездоспешным и без амулетов на демиурга в его доме попёр, - удивилась она и повела плечами.
        Леха отшвырнуло через всю избу, ударило сначала о стол, затем об угол печи. Там его засыпало плошками, ложками и прочей кухонной мелочью. От столкновения стол отлетел к входу, увлекая за собой паренька. Оцепенение тут же отпустило, но его немного покачивало даже в лежачемположении. Черный кот, не отказавшийся от идеи откусить ему мизинец, пригнул голову к полу, медленно приближаясь. Вид у зверя был весьма боевой. Пелагея выбросила руку в сторону убивца, тот прикрылся заслонкой от печи. Зеленая молния рассекла пространство избы и, отскочив от заслонки, подпалила коту хвост.
        - Мяу! - завизжал тот и прыгнул на голову паренька.
        - Спасите! - закричал пастух и вместе с котом опрокинулся на спину, стараясь сдернуть его с себя.
        Лех запустил заслонкой в Пелагею, но вместо нее попал в светец. Одна из лучин вывалилась и упала ей на сарафан со спины. Огонь вспыхнул неожиданно ярко, причем космы ворожеи запылали особенно сильно.
        - Стоп, мальчики, - вдруг приказала колдунья, - победокурили и хватит, а то от дома ничего не оставите.
        Она опять повела плечами, огонь тут же утих; и Пелагея стала обратно обращаться из старухи в женщину: исчезла обвисшая кожа, коричневые пятна сменились румянцем, бородавки превратились в милые родинки. Только платье сзади подпорченным осталось, да космы заметно укоротились. Видя ее превращения, лех положил на полку у печи окованное серебром зеркальце. Паренек слез с кота, перестав заламывать ему лапы. Тот немедленно поднял хвост трубой и торжественно направился к хозяйке. В этой битве он явно считал себя победителем.
        - Теперь вот косы отращивай, платье чини, чуть зеркальце мое заветное не разбили. Разве можно так неправильно себя вести? - воскликнула в возмущении женщина, оглядывая бардак, учиненный в доме.
        - Неправильно, это потому что в котел сами не полезли? - удивился убивец. Он с унынием посматривал на порванную во многих местах рубаху, этим утром так хорошо заштопанную. Новых дыр стало намного больше, чем старых.
        - А ты вообще как с водяным управился? Надеюсь, не зашиб ненароком? - поинтересовалась Пелагея, игнорируя вопрос. Она подняла опрокинутую лавку, взяла на руки кота, при этом старалась не поворачиваться к гостям спиной.
        - Хороший у тебя колодец, широкий, доверху наполненный, вода прям из краев выливается. Да только вокруг него кости не прибраны. Понимаю теперь, чьи это кости, - серьезно проговорил убивец, пока паренек вместе с колдуньей возвращал на место стол. - А если подойти аккуратненько, не ломая веток и не стуча пятками, то и разговаривать твой колодец умеет, правда, больше храпом. Стой и слушай. Ну а потом возьми и кинь в него бочонок смолы, он спросонья-то все хватает налету, не шибко привередничая. Думаю, теперь долго пережевывать подарочек будет, если рот разлепить сумеет.
        - Говорила же хроменькому, убирай за собой. Да непутевый он, ленивый, в обычных озерцах жить неприученный. Вот и приходится его держать на подкорме. От себя как такого отпустишь, помрет с голоду, - успокоившись, пояснила странникам ведунья.
        - Но, Пелагея, - тихо промолвил юноша, - ты же ворожея. Ты людей от болезни и смерти не раз спасала, многим жить помогала, как же ТЫ так?
        - Не попроси ты меня о смерти своего спутника, глядишь, не случилась бы наша размолвка. С желаниями осторожней надо быть, а уж с такими просьбами - тем паче. Сам косую позвал - чему тогда удивляешься? На твоем спутнике нет крови ни Милавы, ни кого другого из твоей веси. Разве тебе Леший этого не объяснил? А потом, посмотри вокруг: мир меняется, рвутся привычные устои. Звон Разлома наполняет собой Навь. Впрочем, ты его слышал, этот ужасный хрустальный звон. Ты его слышал…
        Плечи Пелагеи опустились. Она задрожала и уже сама себе начала шептать, заговариваясь:
        - Калинов мост не пропускает души умерших. Они стонут, сходят с ума. Голова, голова моя разрывается. Скоро мир треснет… Не успею я, не успеваю…
        Казалось, в ней что-то надломилось. Она упала и принялась кататься из стороны в сторону по полу, продолжая повторять:
        - Калинов мост не пропускает души, они стонут, больно, больно, они стонут…
        Пастух понял, как сильно ошибался. Лех оказался ни при чем, а значит, он сам едва не стал убивцем! Сколько раз готов был лишить жизни своего спутника, а тот раз за разом вытягивал его из передряг! Но кто же тогда виноват в учиненных зверствах? Люди, колдуны или загадочный хмырь? Время терять, однако, не стоило. Опасная хозяйка могла прийти в себя в любой момент. Поэтому паренек осторожно взял свою одежку, и аккуратно, сторонясь ведуньи и ее фыркающего черного кота, выбежал наружу. За ним последовал его спаситель.
        - Так, значит, ты опять хотел меня погубить? - услышал юноша вопрос, когда оба путника отбежали от избы Пелагеи на пару верст.
        - Ты знаешь почему, - буркнул пастух, растянувшись на траве-мураве. Ему было стыдно. Краска залила лицо, как теперь в глаза-то смотреть? Хорошо темень стояла плотная, много в ней не разглядишь.
        - А просто спросить, убивал ли я девушку, нельзя было?
        Промолчал парень, потому как не всегда словами можно объяснить свои поступки. Ну, вот увидел его тогда рядом с Милавой и решил, что это лех ее погубил. Как теперь оправдаться?
        - Ладно, кто прошлое вспомянет, тому око долой. Будем считать, что между нами недосказанного не осталось, все камни из-за пазухи выбросили. Так как зовут тебя, молодец? - улыбнулся лех и протянул руку. Хотя, может быть, и не улыбнулся, лицо-то его еле проглядывалось в темноте.
        - Митяем всегда звали, - тихо ответил пастух, пожимая запястье мужчине.
        - Тогда позволь и мне представиться - Дементий из ЗабуГОРовских, рыцарь на службе у воеводы Святополка, возвращаюсь в Княжий град с докладом.

***
        Вошла Пелагея в клеть, взяла метелку, из трех деревьев сделанную, уже обратиться собралась, но тут тень закрыла свет Луны, льющийся из дверного проема. Вздрогнула женщина, прижала к себе метелку, приготовилась швырнуть заклятье. Но остановилась, когда голос, почти забытый, вопросил:
        - Куда же ты, матушка, так заторопилась? Подожди немного, положи метелку обратно, разговор к тебе есть особый. Камни еще рано собирать, живые сами себя накажут, а нам надо многое обсудить, о важном потолковать. Да и с каких пор ты мясом разумных питаешься? Не устанешь выковыривать-то последствия? Хотя, смотрю, ты и так их уже чувствуешь.
        Оглянулась она, а к ней в клеть, хлопая крыльями, громадная сова белой окраски в черную крапинку залетела. Закрутилось пространство, зарябило, и вот перед ней стоит старик с седой густой бородой и лохматыми бровями, лицо которого тремя зверьми помечено.
        - Здравствуй, Велес, изгнанный Хранитель Печатей, смотрю, ты обретаешь силы, раз облик к тебе вернулся, - поклонилась ему ворожея.
        - Ну, не все так хорошо, как хотелось бы. Но ты ведь поможешь? Знаю, задумала пробудить Его. Благое дело, ибо вместе с ним появляюсь и я. Не может мой брат ходить без меня по планете. Послушай внимательно: пророчество о Черной Луне, смене Эпох и восстании Поверженного было сказано давно, но только сейчас начало исполняться. А значит, не надо мешать, пусть смертные схлестнутся между собой, пусть нарождающиеся сделают предназначенное, а рыцарь отыграет свою роль.
        - Сложны для понимания твои слова, однако я не буду перечить, - заверила старика Пелагея, внимательно всматриваясь в его лицо. - Но что тогда мы должны делать?
        - Дракона [Колдуна] переиграть сложно, убить - невозможно, но и он ошибается, потому ведомо мне, что не за горами время, когда он сам себя перемудрит. Слишком высоко поднял ставки, но Триболус найдет, чем их перекрыть. И тогда у нас появится шанс!
        - Неопределенно как-то, - пожала плечами женщина.
        - А что ты, матушка, от будущего хочешь? Когда оно было определенным? Подбирай подарочек. Об остальном позже сообщу.
        Исчез старик. Сова захлопала крыльями и вылетела вон. У входа остался лежать адамантовый чехол, который Пелагея осторожно подняла. Эх, подарочек-то, конечно, отменный, но чем водяного с котом кормить?
        Глава 5. Уроки невзначай
        Солнце поднялось над крышами. Березы у забора лишь немного спасали от его лучей. Ветер почти не угадывался. Пот пропитал одежду, но Любава не обращала на это внимания. Ее вздернутый носик блестел на скуластом лице, карие глаза напряженно щурились, под левым глазом чернела маленькая родинка, слипшиеся светло-русые космы выбились из-под мужицкой стеганки. Что заправляла за шиворот, что нет! Почти час она никак не могла преодолеть оборону учителя. Тот, словно бездушный голем, безэмоционально отражал все ее выпады и наскоки. Иногда проводил жесткие контратаки, от которых болело тело. А иногда, как сейчас, командовал:
        - Поменяй руку.
        - Мне и так хорошо, - огрызнулась она, вконец раздосадованная его неуступчивостью.
        - Говорю, поменяй, возьми клинок в левую. Не ленись. Когда-нибудь это спасет тебе жизнь, - продолжал упорствовать наставник.
        - Ну, держись, Ритарх.
        Девушка вспылила и схватила тренировочные мечи в обе руки, затем закружила их восьмерками и пошла на поджарого, тщательно выбритого лысого мужчину в белой безрукавной тунике. Учитель принципиально не надевал дополнительную защиту. Когда показалось, что деваться ему некуда (двор закончился поленницей), он сделал шаг вперед, неуловимым движением отвел в сторону один из ее клинков, жестко встретил второй и оказался прямо перед лицом Любавы, после чего демонстративно толкнул ее в грудь. Она опрокинулась назад и села на заднюю точку. Несколько холопов, занимавшихся по хозяйству, отвернулись, чтобы спрятать улыбки. Это не укрылось от нее, и она с обидой прокричала:
        - Ах так, подличаем?!
        Девушка отбросила оружие, подбежала к бочке с водой, куда опустила плавающий на поверхности ушат. Зачерпнула воду и с силой выплеснула на Ритарха. Тот попытался увернуться, но промедлил - вода настигла его, что вызвало у [нее] бурную радость. Вслед она кинула в учителя и сам ушат.
        - Оставь, Любава, сдаюсь. Твоя смекалка победила. Думаю, на сегодня хватит занятий.
        Мужчина ловко поймал ушат носком сапога и зашвырнул его обратно в бочку.
        - Струсил, от водицы-то не убежишь, - некоторое удовлетворение она все же получила, наставник перестал говорить про левую руку. Слабая, слабая… Зато с правой полный порядок! К сожалению, у нее в фехтовании успехи были куда хуже, чем в арифметике и естествознании.
        - Проиграл не проиграл, но в следующий раз надо будет поработать над левой. Удара как не было, так и нет: бьешь, не зная, куда попадешь.
        - Как скажешь, учитель, как скажешь. Не забыл? Ты обещал проводить меня на речку искупать Белянку. Прошу, не погружайся в медитацию, я скоро вернусь.
        Любава наказала одному из холопов прибрать тренировочное снаряжение и побежала к заднему крыльцу большого дома - палатам, принадлежащим ее батюшке, уважаемому купцу Косме Селикатовичу. Над палатами возвышался терем, богато украшенный резными карнизами и позолоченной крышей. В нем располагалась ее спальня, заполненная немногочисленными фолиантами, или по-простому книгами, ларями с платьями и коробами с игрушками. Надо признать, она до сих пор любила играть в куклы, причем, намного больше, чем махать железом. Девушка шустро взбежала по ступенькам, пересекла балкон, опоясывающий дом, и скрылась внутри. Жить она любила быстро, оставляя усталость на вечер.
        Чуть позже они с Ритархом покинули небольшой городок Кистени, отъехали к югу от его посадов и оказались на берегу тихой, спокойной речки Мирули. Верхушки сосен покачивались под порывами ветра, белки кидались шишками, бобер раздумывал, как соорудить запруду в ближайшем ручье, шныряя в кустах. Было тепло и как-то уютно.
        Всю дорогу она думала о своем спутнике. Да и о ком ей еще было думать? Друзья детства, Петро да Гаврило, отправились с торговым поручением в южные страны. Перед отъездом они были такие радостные, возбужденные. Их юные лица чуть ли не светились. И они так и не заметили ее состояния, дрожи в голосе и обиды на сердце. Почему ей не позволено то, что им? Почему они ее оставили?.. В общем, она на них серьезно обиделась. Но Ритарх был другим. Прежде всего, он не любич. Во-вторых, он уже видел то, что ее друзьям только предстояло увидеть. В-третьих, он был старше и очень мужественный. И никогда не бросал на нее те взгляды, которые нет-нет да позволяли себе иные мужчины. Это и успокаивало, и раздражало. Что же держит его в их городе? Она ударила Белянку пятками по бокам и вырвалась вперед.
        На берегу Любава аккуратно сложила поневу с шерстяной накидкой, скинула с лошади сбрую и в одной длинной рубашке завела кобылу в чистые прибрежные воды. От ног во все стороны разбежались мальки. Где-то громко ударил по воде хвостом сом. Застучал дятел. Сорока перелетела с дерева на дерево. Рядом ввел в воду своего коня Ритарх, как всегда, не снявший со спины мечи. Его жеребцу пришлось немало потрудиться, чтобы догнать ее Белянку.
        - Повезло мне с тобой: и воин, и учитель, и телохранитель, сразу все в одном. Сколько ты со мной нянчишься, лет десять? -- начала Любава, лукаво поглядывая на мужчину. Такой весь подтянутый, жилистый и постоянно собранный. Ритарх не признавал праздности и лени. Как бы она его не доставала, ни разу не слышала, чтобы тот повысил голос или сорвался. Мог ли он быть идеальным, тем самым? Наверное, мог, но не для нее. Почему-то в этом она была уверена. Возможно, привыкла видеть в нем если не отца, то, по крайне мере, старшего брата.
        - И правда, минуло десять лет, как я переступил порог вашего дома, - сдержанно заметил ее собеседник, занятый распутыванием гривы жеребца.
        Девушка перебросила косу с намокшим кончиком на другое плечо и спросила:
        - Не жалеешь, что согласился обучать меня? Столько волнений, поди, тебе принесла?
        - Комплимента ждешь, похвалы захотелось?
        Любава успокоила лошадь, которая взбрыкнула на укус слепня. Ну, от похвалы она бы не отказалась. А еще от того, чтоб узнать тайны, которые скрывал мастер. В ее играх кукла по имени Ритарх всегда спасала куклу Любаву, а потом… Так что она решила продолжить расспросы.
        - Это-то да, но я тут подумала и поняла, что не больно ты о себе рассказывал, больше меня слушал, несправедливо как-то. Может, я заслужила узнать, почему ты покинул родину? Что заставило тебя это сделать? И как ты решился: по принуждению или добровольно? Совершил ты скверный поступок или столкнулся с людской несправедливостью?
        - Любава, ты просто не слушала. Неужели ты не поняла, кем я был в Дивнограде, когда описывал его изумительную красоту и элегантность, его воздушные дворцы и музыкальные фонтаны, его перемещения с места на место? О, что за ужимки, видимо, это знак согласия. Хорошо. Повторюсь. В Дивнограде, или по-другому в городе Зеленого Дракона, я преподавал в Академии Чудачеств. Название своего курса я тебе неоднократно называл: развитие силы духа в подготовке воина. Разве не так? Вижу, ты и с этим полностью согласна. Я учил, как выработать баланс между внутренним настроем, освоенной техникой боя и внешними обстоятельствами путем самовнушения, самоконтроля и физических упражнений. Ведь правильно подготовленный воин может успешно противостоять и более многочисленным противникам, и лицу, наделенному сверхъестественными способностями.
        - То есть колдунам и ведьмам? - заинтересовалась Любава.
        Конечно, что-то подобное она от него уже слышала. При этом меняющие свое место города ее не очень занимали. Ну, если подумать, корабли должны плавать по воде, а она однажды своими глазами видела, как ладья под парусом скользила сначала по льду, а потом и по снегу. Поэтому допустить, что какой-то там город перемещается, могла. Также девушка слышала об Изнанке с ее кривыми зеркалами и понимала: без магической связи с последней в полетах Дивнограда не обошлось. Но лично ей далекий город магии был без надобности. С недавних пор она всерьез задумалась о своем месте в этом мире, о том, что мир не ограничивается семьей и друзьями. И более того, воины агрессивных Закатных марок и Кашакского каганата в нем не самые страшные противники. Ведь сталью режут плоть, а колдовством, волшбой подчиняют душу.
        Власть над таинственными силами - как ее обретают? Судьба или личность определяют, кто кем станет? И откуда у избранных появляются магические да и просто иные таланты? Вот она, например. Что ей уготовлено? Под венец со старцем, которого до свадьбы в глаза не видела? Рожать детишек, да вышивать цветочки с завитушками? Тут ее мысли сбились: а у Петро с Гаврилой такие чувственные губы. Кто же из них ей милей? Ах, опять она задумалась не о том. Так может быть, она не права, и в существовании Академии Чудачеств есть свой резон? Иначе как ей еще обрести эту таинственную власть?
        Между тем наставник продолжил объяснения:
        - В том числе, а также магам, шаманам, чародеям, нежити, выкидышам Изнанки и много еще кому. Существует особый комплекс упражнений. При правильном подходе он позволяет практически любому мало-мальски настойчивому ученику достичь приемлемых результатов.
        - Мало-мальски настойчивому... Значит, ты так оцениваешь мои способности? - скривила губы девушка. Почему надо обязательно подчеркнуть ее уровень? А ведь у нее были успехи! Не такой уж она и бездарь.
        - Опять напрашиваешься на комплимент? - ответил ей вопросом Ритарх. Иногда он ее очень раздражал. Кто ему мешает немножко ей подыграть? Ох уж эти уверенные в себе мужчины. Никакой чуткости!
        Они стали собираться. Довольные тем, что освежились, лошади весело пробежались друг за другом сначала от реки, потом обратно, целуясь, словно влюбленная пара. На берегу Любава выжала подол рубахи и надела поневу с накидкой. Белянка подошла к ней, намекая, что пора возвращаться. Девушка взгромоздила на кобылу седло и по привычке проверила, хорошо ли выходит кинжал из ножен. Искупаться бы самой, но об этом они не договаривались.
        Дорога, а вернее, утоптанная тропка, бежала через ельник, разросшийся вперемешку с молодыми осинами и березняком. Сплетенные корни деревьев перехлестывались через нее, образуя естественные препятствия. Сочная бирюза приятно радовала глаз. Юркая сорока не желала отставать, носилась над головой и явно нацелилась на яркие бляшки на уздечках лошадей, которых Ритарх с Любавой вели за собой.
        - Не всегда обстоятельства складываются так, как мы того желаем. Не всегда наши чаяния положительно оцениваются соплеменниками. Так произошло и в моем случае, - откровенничал Ритарх, и Любава улыбнулась: она его все же разговорила! - Перед тем как прибыть в княжество, я за кафедрой в Академии Чудачеств продвигал идею более активного воздействия на внешний мир, предлагал отказаться от изоляции Дивнограда. Ведь мой город мог бы принять больше беженцев, оказать помощь нуждающимся, направить миссионеров для искоренения невежества! И, возможно, в будущем удалось бы стереть границы: мы все стали бы единым народом! Однако Совет Эпархов посчитал мои лекции слишком дерзкими. Мне сначала запретили преподавать, а потом пригласили в Башню Познания. Там мне довелось посмотреть в глаза непревзойденному в своей милости Дракону зеленого пламени, после чего оставаться в Дивнограде я больше не мог.
        - Значит, драконы существуют?
        Из всего услышанного Любава выделила лишь последнюю фразу. Сияние Макоши! О крылатых ящерах упоминалось только в сказаниях, у нее дома не шибко любили о них вспоминать. Однако когда перед тобой человек, который видел их вживую, как не выспросить об этом поподробней?! Почему-то ей казалось, раньше учитель драконьи темы обходил стороной.
        - Определенно. И их могущество представляет опасность для людского рода. Для всех нас. Трудно бороться с тем, что находится над законами и само является законом!
        - А какие они, драконы? Где обитают? Как выглядят? - Любава поравнялась с Ритархом, внимательно всматриваясь в его лицо. Сколько же у нее вопросов!
        Наставник помолчал, потом сделал над собой заметное усилие и ответил:
        - Я могу рассказать про трех. Один, называемый Желтым Драконом неизменности, обитает далеко на востоке, на Золотой горе, где охраняет покой первородной Полины - жемчужной девы с черными крыльями, которая по одной из легенд держит в руках Сердце нашего мира. Этот дракон считается прародителем чародеев и чародейства. Рядом с ним реальность сменяется снами, а сны подменяют реальность. Второй известен как Дракон синего пламени, или Великий Колдун. Он постоянно перемещается по миру, считается экспериментатором, ставящим опыты над смертными. Говорят, он хозяин зачарованного острова посреди Океана. Горе тому, кто попадет на этот остров, игры этого дракона бесчеловечны и всегда заканчиваются одним - ужасной смертью. Ну и третий, мой… заклятый враг, Зеленый Дракон иллюзий. Великий строитель, Отец магии, скользящий между пластами реальностей. Он создатель Дивнограда, пленитель Жар-Птицы, тиран и обманщик. Все драконы - великие демиурги, все они пришли в наш мир после появления Хрустального Разлома, когда истончились границы с Изнанкой, и с тех пор наш мир - игрушка в их руках. Они могут принять любое
обличье, но считается, что их истинный облик - крылатый ящерообразный зверь. Не жди от них пощады - им это слово неизвестно; не ищи в них человечности - они истинные нелюди!
        - И ты предлагаешь с ними бороться? - спросила Любава.
        Это было для нее чем-то новеньким! В былинах драконы выступали спасителями, являлись в моменты, когда люди готовы были взорвать планету, и не позволяли сделать этого. Впрочем, что-то все же взорвать успели. Не зря же появились Искаженные земли, земля вулканов - Ридован, ну и, конечно, Хрустальный Разлом, о котором все слышали, но никто не представлял, как он выглядит, и что он есть такое.
        - Их надо просто истребить, - громче, чем прежде, ответил Ритарх. От Любавы не укрылось, как сжались его ладони и заиграли желваки на скулах. Вот это да, простой вопрос вызвал такую бурю эмоций! Нет, сегодня определенно ее день! Надо срочно дожимать мастера, когда еще такой случай представится!
        К сожалению, на этом месте их разговор прервали неопрятно одетые люди, двое из которых вылезли из буерака на тропинку прямо перед ними. И все бы ничего, да топоры с дубинами и лица в шрамах отчетливо говорили об их намерениях.
        - Баба со стариком, - протянул один из них, обросший, с подбитым глазом, - красивая, из купеческих.
        - Ты, это, лысый, за мечами-то не тянись, у нас в кустах пара лучников метких, во! - вторил второй, мелкий, с перебитым в пол-лица носом.
        От неожиданности Любава прижалась к лошади. Ее мысли смешались. Какие там драконы, сверхспособности, если неполная дюжина таких вот уродов может тебе диктовать, что делать. Нет, не дюжина - девять, их ровно девять, отметил ее тренированный мозг. Она постепенно справилась с дыханием и приготовилась выхватить кинжал. Купчиха не купчиха, но без боя она не сдастся. Только бы унять дрожь в руках. Немного отпустило лишь тогда, когда услышала спокойный голос учителя:
        - Может, разойдемся подобру-поздорову, не будем цеплять друг друга? Разве вы не слышите, как чудовище приближается?
        Одновременно Ритарх принюхался, наморщил нос, потом примирительно поднял руки ладонями к разбойникам. Любава заметила, как с его пальцев слетают какие-то желтые пылинки. Резко запахло тиной, камышами и почему-то потом.
        - Что вы с нас возьмёте кроме проблем? Вы-то нас, а оно - вас. Убежать-то успеете?
        Пока Ритарх говорил, послышался шелест множества крылышек. Следующее мгновение растянулось в минуты. И как только время вернулось в свое обычное состояние, налетела туча слепней. Любава еле удержала Белянку. Из кустов посыпались проклятия. Непонятный ком из шевелящихся насекомых прокатился через тропинку и исчез среди деревьев. Разбойники напротив усиленно замахали руками и принялись исполнять странный танец: один приседал, другой подпрыгивал. Можно было бы даже улыбнуться, если бы не было так противно. Всё-таки слепни - не бабочки, а разбойники - не скоморохи. На ее счастье вскоре прошла волна по воздуху, насекомые поднялись вверх и полетели дальше.
        Не успела туча слепней исчезнуть, как вдали раздался громкий скрипучий звук.
        - Петушок к ненастью надрывается, - обеспокоенно проговорил разбойник с подбитым глазом. Петушком называли в Кистенях шибко горластый флюгер на башне крепости, который издавал жуткие звуки при развороте.
        Вслед за скрипом по окрестностям разнесся протяжный волчий вой. Потом еще один, и еще.
        - Оборотни, - засипев, сказал лиходей с перебитым носом. Было видно, что его лицо распухло и покраснело. - Как знаете, во, а я пошел. У меня в избе двери крепкие, там сподручней от зубастых отбиваться. На чудовище я не договаривался!
        Он развернулся и почти побежал. Немного помедлив, за ним последовал и его товарищ. В кустах уже никого не было, остальные сбежали еще раньше.
        - Что это было? - спросила потрясенная девушка. Она никак не могла успокоить дыхание. Тренировки тренировками, но на практике ей пока что ни разу не приходилось испытывать боевые навыки. И мысль, что именно сейчас их надо было применить, ее поразила. Мысль о необходимости убить человека, пусть и негодяя, пусть и для сохранения своей жизни, не укладывалась в голове. Если бы… что?
        - Попытка разбоя, - равнодушно ответил Ритарх. Казалось, он не придал произошедшему особого значения. Наставник погладил жеребца и вскочил в седло.
        - Я не об этом. Почему они ушли?
        - А лучше было бы, реши они остаться? От случайной стрелы никто не застрахован, - голос Ритарха едва заметно смягчился. - Это и есть, моя дорогая, применение силы духа, когда внутреннее воздействие на внешний мир позволяет достичь победы, не обнажая клинка и не проливая крови.
        - Разве это не волшба?
        - Это больше, чем волшба или магия. Это наука! Рядом река, день солнечный, немного изменить структуру порошка от кашля, и он становится самой желанной наживкой для слепней. А как только разбойники отвлеклись на насекомых, внушить им то, что требовалось, не составило труда.
        - Так Петушок и оборотни ни при чем? Что же мы слышали?
        Жеребец Ритарха рванулся вперед, не дожидаясь, пока Любава взберется на Белянку. Учитель не ответил. Девушка в очередной раз подумала: кто же он на самом деле? Что за человек скрывается за его личиной? И смогла бы она хладнокровно убить, если бы обстоятельства сложились иначе? Однозначно, батюшке не стоило о том рассказывать.
        По возвращению они застали большое оживление. Холопы носились по двору, будто им хвосты накрутили. Подбежала служанка и затараторила:
        - Хозяин как с цепи сорвался, всех сильно распекает, Ваське-конюху по горбу приложил. Вас ищут, в горницу требуют. Любавушка, пройдемте скорей, а то быть беде, прибьет ведь кого-нить ненароком.
        Ритарх помог девушке спуститься с лошади, ободряюще улыбнулся и повел Белянку со своим жеребцом к стойлу. Любаве же ничего не оставалось, как пойти за семенящей служанкой, недоумевая, что так могло осердить батюшку. Уж не прознал ли про случай в лесу, или, может быть, чего лишнего нашептали о дружбе с Петро и Гаврилой? Вздохнув, она решила: пусть события идут своим чередом.

***
        Купец Косма Селикатович, отец Любавы, распалился не на шутку. Под глазами сильней выделились морщины, квадратная борода на скуластом лице топорщилась. Он не то чтобы кричал, но от сказанного им становилось очень горько и обидно. Напротив него мать Любавы, Варена, женщина со смуглым лицом и раскосыми глазами, невозмутимо вышивала узор на платке. Слова мужа отскакивали от нее, как волны от гранитной скалы. В какой-то степени Любава ей даже завидовала. Она вот не умела так контролировать свои эмоции.
        Наконец Косма закончил свой монолог:
        - Избаловал я вас, однако. Когда еще такой случай представится? Сам наместник Дятловой крепи, владетель и господин многих городков, пожелал с нами породниться, а мы в отказ? И узнаю я об этом не от дочери или жены, а от слуг, так, между делом. Васька проболтался… Что вы себе позволяете, женщины?
        - Так сам и выходи за него замуж. Зачем меня ему подсовываешь? - дерзко ответила Любава. А про себя подумала: «Почему до батюшки не доходит очевидное? Ведь так нельзя, этим же он меня обижает!»
        Девушка прикинула, как бы ловчей прошмыгнуть мимо родителя. Зря она сюда поднялась. Пусть сами без нее разбираются. Уж лучше зубрить с Ритархом его скучные науки, чем объяснять твердолобому отцу, что у нее имеются свои интересы.
        - Дочурка, не груби, это очень важный вопрос, и не менее важное решение, - мягко молвила супруга купца, отложив вышивание.
        Матушка-то понимала настрой дочери, но благополучие рода у сааркенов, к племени которых принадлежала Варена, всегда стояло для нее на первом месте. Кроме того, на рождение внука - внука от правителя! - у женщины были большие надежды. А Любава так надеялась на ее поддержку!
        - Дочь моя, девицы рано или поздно всегда выходят замуж, а лучшего выбора среди любичей не сыскать. Святополк неглуп, силен, обеспечен и статен, да и как воин хорош. Вы с ним будете отличная пара, - упрямо твердил Косма.
        Любава знала, почему он настаивает: нарождающийся союз «меча и калиты», как про такие говорили, мог скрепить нижние земли, создать ядро, вокруг которого вновь соберется рассыпающееся княжество. Но ей то что с того? Решают ведь ее судьбу! За счет нее! Это было по крайней мере несправедливо.
        - Не по сердцу он мне, да и претит быть телкой, что на торге для племенного быка подбирают. Сама хочу свою половинку найти, сама хочу свой выбор сделать. Чтобы было у меня, как у вас с мамой, - язык Любавы выбрасывал слова прежде, чем она успевала подумать. Ну а как тут сдержаться, если ее продают собственные родители?!
        Варена промолвила вперед мужа:
        - Может быть, вам стоит со Святополком побыть вместе? Ты к нему присмотришься, он тобой полюбуется, вот и договоритесь меж собой, поладите.
        - Я! К нему! Не поеду! Мне не нужен такой муж!
        Косма схватил прялку и в сердцах опустил ее на ближайший ларец, да так, что во все стороны полетели щепки. Чем непокорная дочь тут же и воспользовалась: рванулась и проскользнула мимо родителя. Тот попытался ее остановить, но куда ему тягаться с легкой ланью! Его пальцы коснулись только краешка одежды девушки. Однако как только Любава выбежала из комнаты, она остановилась, вытерла рукавом лоб и на цыпочках вернулась к двери. Решалась ее судьба, и ей следовало знать, что ее ждет и к чему надлежит готовиться.
        - В руках себя держать не можешь? Срываешься, давишь в таком вопросе на единственное законное дитя, свое продолжение, свою наследницу? - услышала бунтарка слова матушки.
        - Ты опять об этом? - чувствовалось однако, что Косма сдал назад.

«Да, батюшка, - не без злорадства подумала Любава. - С мамой спорить сложно. Сейчас она внятно объяснит, что дочку трогать нельзя и хорошо бы извиниться перед ней вдобавок».
        - Да, об этом. Где он? Куда ты упрятал своего выродка? Кто его мать? Сколько лет правду от меня прятал, а как она всплыла, так открыть до конца не смеешь? Что глазки отводишь? Говори как есть. Мне нужна вся правда, и ты, дорогой, ее раскроешь.
        От этих слов девушка вздрогнула. У нее есть брат? И она об этом до сих пор ничего не знала? Потом подумала: «Как же матушке должно быть больно! Бедная. Такое предательство трудно простить, особенно, когда есть кто-то, способный о нем напомнить». Но… у нее есть брат! Пусть и младший, но брат! И надо сказать, Любаве нестерпимо захотелось с ним познакомиться. Интересно, а он знал о ней? Тысячи вопросов пронеслись у нее в голове. Тысячи вопросов, на которые пока не было ответов!
        - Это было много лет назад, зачем ворошить прошлое? Поверь, я не ведаю, где они скрываются, - почти простонал Косма.

«Так-то тебе, батюшка, - думала Любава. - Мама умеет напустить в голос льда, не забалуешь. А какие царапины она может оставить на лице! Залюбуешься! Давай, признавайся, где мой брат. Я первая его найду».
        - Ложь, опять я слышу от тебя ложь, - продолжала между тем Варена давить на Косму, от ее голоса у дочери по спине побежали мурашки. И это-то здесь, за дверью! - Куда делись твои обещания? Ножки мне целовал, умолял бежать с тобой от моего племени. И для чего? Чтобы узнать о таком? Как можно разрушить то, что столько лет строил? Не подходи ко мне.… Слышишь. Не подходи, глаза выцарапаю. А найду этих, ты знаешь меня, убью.
        Любава в щелку увидела, как мать с силой вложила в руки мужа платок с недоконченным крылатым оленем и направилась к выходу из горницы. Девушка мигом отлепилась от двери и побежала вниз по лестнице. Ей просто необходимо было обсудить эту новость с Ритархом. Он должен знать ее брата. Как знал все на свете! И пока она у него истину не выведает, от него не отстанет!
        Однако во дворе учителя не застала. Хорошо хоть с крыльца заметила, как его лысая макушка сверкнула за забором. Девушка ворвалась в конюшню и вскочила на еще не расседланную Белянку, краешком сознания отметив: Васька второй раз за сутки провинился! Ритарх следовал в сторону Капища на восток от города, значит, и ей туда. Пугая свиней и кур, она стремительно проскочила крепостные улицы и ближайший посад. Но когда почти его догнала и хотела окликнуть, то увидела, как он стреножил лошадь и направился к вершине холма, напрямик к кругу Идолов. Заинтригованная, Любава оставила Белянку пастись и, таясь за кустами, проследовала за учителем. Вопросы могли обождать. Возможно, ей удастся узнать, ЗАЧЕМ он задержался в Кистенях. Ну, не ради же ее обучения, в самом деле!
        С холма виднелась поблескивающая полоска Лили. Чуть дальше она сливалась с другой речкой, Мирулей. Вокруг в большом количестве порхали бабочки, привлеченные разросшейся желто-фиолетовой иван-да-марьей. Многоликие представляли собой четырехгранные высокие столбы, высеченные либо из дерева, либо из серого известняка, - Идолы. Столбы делились на ярусы и были покрыты особыми руническими знаками. Верхняя часть каждого напоминала округлую шапку с меховой опушкой, под которой располагались лица. Много разных лиц. Потому их и называли Многоликими. Никогда не знаешь, каким лицом они повернутся: выражающим ужимку, злобу или смех.
        Мастер присел среди истуканов. Некоторое время ничего не происходило. Но вот словно дымка прошлась по миру. Идолы зашевелились. Небо утратило привычный лиловый оттенок, став голубым, нет, кристально синим. Любава всерьез испугалась, еще сильней, чем с разбойниками. От Идолов к Ритарху потянулись словно молнии и… застыли, не коснувшись его самую малость.
        Окружающее пространство распалось на фрагменты: Любава словно вышла из тела, окутанная черно-белым… туманом? облаком? покрывалом? А потом ее закрутило в водоворот ярких сполохов, где время приобрело вес, а объемы потеряли значение, где можно одновременно было быть и в прошлом, и в будущем, тут и там, породившей и рожденной, и еще много кем. И не было смысла в том, что являлось самим смыслом. Стих и проза на клавишах оживших звуков…
        Она летала тысячами брызг. Она была всеми каплями моря сразу. Пока все резко не оборвалось. Словно струна лютни, словно песнь соловья…
        И тогда она увидела, как из провалов Хрустального Разлома выползли черные, грязные кляксы. Они расползались по планете, оставляя после себя смердящие следы. Их мысли пугали, голод потрясал. И если существовала мерзость, то она была в них, была ими. И если было зло, то оно могло быть только таким! И надо было бы их остановить, но не было такой силы: от их вони засорялись эфирные каналы, притуплялись магические возможности, от их смрада Идолы впадали в спячку один за другим. И было это очень, очень плохо для всех без исключения. Ибо для них люди были дичью, а планета - охотничьим угодьем.
        Цвета угасли. Видения пропали.
        Любава очнулась первой. Медленно возвращались привычные звуки и запахи. Девушка посмотрела на верх холма: Ритарх лежал среди Идолов в позе зародыша. Она не решилась его побеспокоить, поэтому встала и ушла.

***
        В покоях одного из замков, на границе болотистых Мерзлых земель, далеко на запад от Кистеней, у пылающего камина отдыхали на медвежьей шкуре двое мужей. Из одежды на них были лишь черные шелковые рубашки и свободные фиолетовые штаны. Уверенные движения и крепкие плечи говорили о том, что привыкли они повелевать и при этом не гнушались воинских забав. Один из них время от времени поправлял рыжий чуб, другой - приглаживал длинные темные власы. Иногда они вкушали фрукты с серебряного подноса, брошенного тут же между ними, и запивали вином из изящных кубков.
        - Роланд, ты нашел Триболуса?
        Человек с рыжим чубом развел руками:
        - Только мимолетные упоминания. Его видели то там, то здесь, но никакой конкретики. Зеркала обманывают, нежить отмалчивается, ворожба указывает на все четыре стороны.
        - Активизируйся. Нам надо с ним переговорить, иначе все может стать еще хуже. Намного хуже. Что творится по ту сторону Катуйских гор?
        - Слухи доходят крайне интересные. Кабан не только романейских магнатов из Междугорья выгнал, так еще и с магистратом Росинки договорился. Теперь город за охрану своих рубежей обязался выплачивать ему постоянную ренту. А это очень сильно затронет интересы Крисуанской ганзы. Даже пять-шесть сотен гривен в год, что пройдут мимо их кармана, не дадут купцам спать спокойно: Росинку из-под их крыла увели! Надо же! Но Кабана в его Логове, кажется, это не беспокоит.
        - Как проходит его инициация? Есть ли шанс пробудить его истинную сущность?
        - Да никак. Дикий он, ничью помощь принимать не хочет. Представляешь, наших посланников в клетку запер, а потом приказал колоть сквозь прутья. Говорят, сам в том представлении поучаствовал...
        - Трудно такого приручить, если вообще возможно, но надо постараться, нас осталось так мало. Отзову-ка я из княжества Ларнику, пусть ведьма присмотрит за ним, - проговорил в задумчивости королевич Ляшко. - Роланд, нет желания продолжить интрижку с леди Идой? Она из древнего рода, прекрасна собой, при этом несчастлива в браке. Есть шанс заполучить приятные неожиданности.
        - Вместе с вызовом на смертельный поединок? А ведь ее мужу обязательно помогут, вкачают в него столько колдовской силы, что он ярче солнца сверкать будет. Ты мне это предлагаешь? - засмеялся Роланд, съел финик и мрачно продолжил: - В последний раз твой совет привел к трагическим последствиям. Да и есть пока, за кем наблюдать и о ком заботиться. Умбра стремительно растет, уже играет тенями, как его ровесник - камушками. Изнанка в нем перетекает в Явь, а в жилах у него Нави больше, чем собственной крови.
        - Игры с порослью успокаивают, но огорчу черной вестью. Владыкам передали артефакт невиданной силы. И, видимо, они им уже воспользовались. Еще одно такое сотрясение Артрии, и ни взросление Умбры, ни пробуждение Кабана, ни появление Предвестницы нам не поможет. Так что без новых союзов не обойтись.
        - Тогда найдем Триболуса!
        - Вот именно! Нам нужен Художник. Продолжим поиски.
        Глава 6. Тот, кого как бы и не было
        Любава возвращалась с Капища будто во сне. Казалось, она все еще разобрана по кусочкам, на тысячу маленьких фрагментов. Встреча с разбойниками, подслушанный разговор о брате, потом ритуал Ритарха - слишком много для неполного дня. Привычный мир не хотел вставать на место. Пару минут назад она была каплей, звуком и запахом, была множеством, а теперь снова заперта в одно единственное неуклюжее тело. Это не укладывалось в голове. Поэтому она тихо ехала, доверившись своей кобыле.
        Подсмотрела, называется, за мастером. И что теперь делать? Чего от нее ждут? Она всего лишь молодая девушка: не владетель, не воин, не волхв. Правильно, она зацепилась за последнее слово, волхв - тот, кто обладает тайными знаниями и владеет волшбой, посредник между Явью и Навью, кудесник и прорицатель. Она должна переговорить с одним из них. Вот кто поможет разобраться во всем!
        Да только, к ее досаде, волхвов в Кистенях давно не наблюдалось.
        Тут Любава вновь вспомнила пережитый ужас от вида грязных клякс, от их огромных размеров и исполинской силы. Вспомнила, как сминаются горы, испаряются реки, высыхают моря. Но главное - как они жаждут уничтожить все живое! От волнения девушка чуть не выпала из седла. Ох, не связались бы с ней пращуры, если бы не надвигалась катастрофа. Она выровнялась и подумала: ей надо переговорить с Велемудром. Из волхвов знала только его, но старик уже год как убыл в Камнеград - поселение в самом сердце Старых гор. Обоз туда пойдет не скоро, а найти вестового будет сложно. Но если не Велемудр, то кто же еще?
        Очнулась она на площади семи дорог. Здесь, посреди посада, была установлена фигура черной женщины с белыми крыльями, слегка наклоненная в направлении севера. Ее словно поймали в полете. Вокруг был выложен круг из черно-белых выпуклых камней. На некоторых черных камнях застыли сброшенные белые перья. По отбрасываемым от фигуры теням горожане определяли время.
        - Однако, интересное исполнение часов, не так ли? -услышала Любава.
        Вопрос заставил ее вздрогнуть. Рядом с собой она обнаружила упитанного человека в аляпистой рубашке, словно сшитой из цветных лоскутов, и в оранжевых портках до колен. Волосатые лодыжки заканчивались толстыми ступнями с пальцами ног, торчащими из ремешков сандалий. На носу сверкало стеклами пенсне в белой оправе, на голове красовался короткий ежик власов, вместо бороды - рыжеватая щетина.Незнакомец, не переставая, тыкал стилом в прозрачную пластину. Можно было только гадать, как от его дерганых движений та еще не разбилась.
        Между тем, странный человек продолжал:
        - Посмотри вокруг. Мир переполнен подобными творениями. А ведь в какой-то момент множество переходит в качество: творения сами познают процесс созидания - с пробуждением сознания, с рождением разума. Появляются творения творений, потом уже творения тех творений, и так до бесконечности. Можно было бы радоваться, хлопать в ладоши, ведь высшее достижение творчества - это создание способности создавать! Но в этой мешанине становится трудно отличить исходное от вторичного. И, как сюрприз из коробочки, выскакивает парадокс: что было раньше - яйцо или курица? Сознание или материя? Мысль или действие? Творец или творчество? И в конце концов творца настигает проклятие: он либо растворяется в том, что создал, либо меняется с ним местами, из субъекта превращаясь в объект.
        - Вы предлагаете отказаться от творчества? - осмелилась спросить Любава.
        Даже если этот странный человек бредил, его бред заставил ее окончательно прийти в себя. Ей нравилось решать ребусы, а его высказывания сильно их напоминали. Девушка слезла с Белянки и встала сбоку, чтобы видеть лицо незнакомца. Какой у него красноватый загар! И щетина почти медная… К ней он так и не обернулся.
        - Что ты?! Что ты?! Кто такое может предложить? Я о другом: как, осознав себя личностью, познать истинную свободу? Как освободиться и от того, что тебя создало, и от того, что создал ты? Сначала мы творим, а потом наши творения творят нас самих, как мы - тех, кто приложил руку к нашему созданию. Но где же здесь истинная свобода воли, избавленная от чьего-либо воздействия? Ведь как первичное со временем теряется во вторичном, так и вторичное никогда не избавится от связи с первичным. Например, вот эта черная женщина с белыми крыльями создана исключительно усилиями местных жителей. И неважно, что было причиной их вдохновения. Но настоящая Черная женщина, ее прообраз, Лоли, обитает далеко на юге, порожденная сознанием тех, кто первым вступил на пески Артрии. И эта статуя лишь ее блеклая тень -- то есть тень тени, которая каким-то необыкновеннымспособом смогла побудить воссоздать себя здесь. Пускай и в камне. Но теперь они связаны между собой, связаны и их создатели, самым немыслимым образом, словно разбросанные по миру осколки души.
        И добавил тише:
        - Ведь несмотря на всю эфирность души, она намного хрупче, чем самый тонкий хрусталь! Ее так легко разбить и так трудно собрать!
        Любава замотала головой. Чудак ее окончательно запутал. Первичное. Вторичное. Тени. Души. Какая-то мысль не давала покоя, наконец, девушка смогла ее сформулировать:
        - Но мы же четко выделяем себя из всех существующих вокруг образов. Мы всегда знаем, где «мое» и где все остальное. Может быть, этого достаточно?!
        - Ой ли?! Подумай, как понять, что ты действительно существуешь? Что ты - это ты? Больно ущипнуть? Ударить по щеке? Громко закричать?! Один мыслитель сказал: «Я мыслю, значит, существую». Но… почему твое сознание со всеми его эмоциями, страхами и желаниями будет обязательно твоим, подлинным, исходным, а, скажем, не эхом чужого мегасознания, частью некого демона, демиурга? И он лишь таким извращенным образом развлекается, расщепляя свое Я?
        - Но разве проявления свободы воли, возможность выбора не подтверждают того, что ты настоящий? И разве можно одновременно находиться в нескольких телах и мыслить по-разному, оставаясь при этом одним? - Любава осеклась: она была всеми каплями моря сразу, она летала тысячами брызг, просто с трудом вспоминала пережитое, словно это случилось очень, очень давно. «Нет, - разозлилась девушка, -я не чей-то вымысел, зачем он меня путает? Зачем пугает?!»
        - Навряд ли можно осознать мегасознание, будучи его частью. Каждая тень отождествляет себя с тем, кто ее отбрасывает, и искренне верит, что от нее что-то зависит. Вот тебе задачка: когда приобретешь нечто, отличающее от других, пусть и навязанное внешней силой, попробуй-ка отказаться от дара, попробуй остаться той, кем ты была до этого дара. Изменения внесены, время пошло… Получится, поздравляю, встретимся и вновь продолжим беседу. Только, смотря на свою тень, помни, кого из вас она считает хозяином. Впрочем, я увлекся.
        - Постойте, вы не могли бы пояснить? - попросила вконец потерявшаяся в его рассуждениях Любава.
        Однако он, больше не обращая на нее внимания, забормотал бессмыслицу:
        - Надо четко представлять последствия своих действий. И, конечно, сразу же следует проводить каталогизацию с минимизацией, но ни в коем случае не пускать процесс на самотек, иначе окажешься погребенным под завалами неудачных форм и незаконченных образов…
        Прозрачная пластина замигала красным, чудак вновь принялся нервно тыкать в нее стилом.
        - Адаптация уменьшается. Сбой синхронизации. Скачок энтропии. Требуется перезагрузка…
        Послышались шаги. Любава обернулась и увидела воеводу. Он был в полной броне, сверкавшей начищенным блеском, со шлема на плечи спускались серебристые перья плюмажа. Из крепостных ворот к нему неспешно подъезжал на черногривых конях отряд местных витязей с опущенными к земле копьями.
        - Позволь, провожу тебя домой, - сказал Влад и потянул Белянку за уздцы. - Темнеет. Не надо за стеной в одиночку прогуливаться.
        - Но… - хотела возмутиться девушка, дернула кобылу на себя, и тут заметила, что возле статуи черной женщины никого нет. «Куда же он делся?» - подумала Любава.
        - Кто куда делся? - переспросил воевода. Видимо, она задала вопрос вслух.
        - Я про мужчину, который здесь только что стоял, - пояснила девушка.
        - Не было здесь никого кроме тебя. Возвращаемся, - проворчал Влад.
        Любава едва не поперхнулась. Это как же так? Уж не шутит ли воевода? В глазах непроизвольно выступили слезы, и она замахнулась плеткой.
        - Не балуй, дочка, отец ждет.
        Воевода перехватил плетку и помог девушке взобраться на кобылу. Любава поняла - над ней не шутили. Этот суровый воин не заметил ее собеседника. Но она-то его очень даже хорошо видела! Как он там сказал: «Когда приобретешь нечто, отличающее от других, попробуй-ка отказаться от дара?» Но значит ли это, что она получит тот дар? Были ли его слова предрешением? И вдруг Любава осознала: а как же иначе? Не зря же в ней кровь сааркенов - дев Зачарованного леса. Не зря же именно к ней обратились пращуры!
        Голова девушки сравнялась с ликом черной женщины. Всадница высоко подняла подбородок. Но черная женщина смотрела на север и хранила свои тайны.

***
        - Тятя, мир сошел с ума! - это было первое, что произнесла Любава, войдя в комнату к Косме Селикатовичу.
        - Нашла, чем удивить! Я и сам порой так думаю.
        Косма был тих и задумчив. Глубокие морщины избороздили его широкий лоб. Он словно еще не отошел от разговора с Вареной. Но Любава была слишком потрясена, чтобы делать кому-либо поблажку.
        - Значит, у меня есть брат? Не скрывай, я все слышала. Да, да, я подслушала ваш с матушкой разговор. Ты знаешь, а я даже рада, что это выяснилось, и очень хочу с ним познакомиться. Ведь это возможно? Какой он? Высокий, сильный, красивый? Кем собирается стать? Давай его навестим. Прошу, не откладывай. Что ты так на меня смотришь? Вставай, пошли…
        Девушка говорила и не могла остановиться. Ей хотелось плакать и одновременно истерично смеяться. Смерть и рождение, белое и черное, красивое и ужасное - как много она увидела за один короткий день! А еще эти безумные речи чудака, которого вроде бы как и не было. И что с этим делать, она не знала. Но знала, что хотела узнать. Она схватила батюшку за руку и потянула.
        - Прости, дитя. Я подвел вас, - еще тише проговорил Косма. Он осторожно освободился и обхватил поникшую голову дочери руками.
        - Подвел ты матушку. У нее и вымаливай прощение. Я же не раз и не два просила у вас брата или сестру. И тут узнаю, что не одна. Понимаешь? Не одна!
        Девушка опустилась на сиденье рядом с ним и вдруг заплакала. Ее пробрало, плечи задрожали, и вскоре слезы переросли в рыдание. Косма приобнял дочь за плечи.
        - Ну, что же ты так. Зачем? Все будет нормально. Однако… с братом встретиться не получится.
        Любава подняла красные заплаканные глаза.
        - Почему?
        - Он отъехал из наших краев. Знаешь ведь, что могла бы сделать с ним и его матерью Варена. Ему не было места рядом с нами.
        - А что ты будешь делать, когда и я отъеду? Ведь ты так настойчиво меня сватаешь.
        - Я всегда буду рядом с тобой. Свадьба немногое изменит.
        Косма сильнее сжал ее плечи. Любаве хотелось верить ему, как в детстве. Хотелось думать, что с ним она в безопасности. Но она знала - надвигалось нечто ужасное, и никто о том не ведал. А сказать об этом - не поймут. Многоликие говорят только с волхвами. И, видимо, с Ритархом. А кто она? Дочь купца и беглянки из Зачарованного леса. Никто не станет ее слушать. Но если… Девушка вытерла глаза и вывернулась из рук отца.
        - А если мы с тобой заключим ряд?
        - Ты о чем, Любава? - непонимающе спросил Косма.
        - Тебе же очень нужна моя свадьба со Святополком. Но намного лучше, если я все сделаю по доброй воле, не так ли? Так позволь мне сначала стать той, которая больше подойдет наместнику. Не маленькой девочкой, умеющей только ноги раздвигать, а спутницей, способной и совет дать, и плечо подставить.
        - Поясни, - проговорил сбитый с толку купец.
        - Отпусти меня с поручением к Поясу мира, к Старым горам. Позволь на практике постигнуть азы управления. Самой. Дай мне побыть твоими глазами и голосом. И пусть меня туда сопроводит учитель Ритарх. А как вернусь, обещаю, не буду тебе перечить.
        Сказала и посмотрела прямо в глаза батюшке. Потом на секунду опустила ресницы и еще раз взглянула. Сердце замерло. Позволит или нет? Ведь если не позволит, придется все рассказывать. А этого, как ей казалось, делать не следовало. По крайней мере, пока.
        Косма некоторое время молчал. Потом пригладил бороду и раздумчивомолвил:
        - А знаешь, в этом есть смысл. Ты же, в конце концов, дочь купца, моя дочь. Набьешь руку. Станешь настоящей хозяйкой. Мастеровые и старатели там покладистые. Кривиться не будут, наоборот, помогут и подскажут. Ты им понравишься.
        Любава оторопела. Она не ослышалась? Отец согласился ее отпустить! А значит, она не только отсрочит свадьбу, но и попробует разобраться в том, что увидела на Капище. В Старых горах, на границе людских земель, магия переплеталась с реальностью, волшбой пропитан воздух. И там она найдет Велемудра, самого опытного и мудрого из волхвов.
        - Спасибо, батюшка. Я не подведу. Буду стараться, чтобы ты мною гордился.
        Она обняла Косму, поцеловала его в щеку и выбежала из комнаты в горницу, из горницы на лестницу, с лестницы в клети, из клетей во двор. Плакать уже не хотелось.
        Во дворе в лучах заходящего солнца перед манекеном сидел, скрестив ноги, Ритарх. Видимо, успел вернуться, пока она общалась с тем странным человеком. Или тот ей все же привиделся? Сегодня она была во многом не уверена. Даже в том, что была всеми каплями моря сразу и летала тысячами брызг. Интересно, Ритарх на Капище ощутил то же, что и она? Но спросить, значит, себя выдать, признаться, что подглядывала. И она решила не спрашивать.
        Девушка подошла и бесцеремонно прервала медитацию мастера.
        - Учитель, почему ты так уныл лицом? Порадуйся за меня.
        - Чему же конкретно, Любава, я должен радоваться? - спросил Ритарх, открывая глаза и выпрямляя ноги.
        - Я еду в Камнеград с деловым поручением, буду батюшку представлять перед местными. Хозяйка Больших камней, Любава Кареглазая! О! Как звучит! Тятя согласился проверить мою деловую смекалку до того, как отдать замуж. Я все еще свободна!
        - Похвально. Трудности многому научат, придадут остроты и твердости твоему характеру.
        - Ты поедешь со мной?
        - К сожалению, нет. У меня возникли дела в противоположном направлении.
        Вот это да! Ответ наставника следовало переварить. Она-то планировала, что тот будет за ее плечом, прикрывать и подсказывать. Как она вообще сможет жить без него и их тренировок? И куда это он собрался?
        - Неожиданно! Батюшку удар схватит. Ты вернешься? - еле смогла вымолвить.
        - Скорее да, чем нет. Мне кажется, наша совместная история еще не закончилась, но обещать ничего не могу.
        У Ритарха, конечно, могла быть какая-то своя цель в этой жизни, подумала девушка, но ей от этого не легче. С ним или без него, она должна понять, что происходит. Не зря же ей показали ту черноту, этих исполинских безжалостных клякс. Словно ком застрял в горле - теперь не спрятаться в кукольном домике, не поможет. А готова ли она? Тот еще вопрос…
        Лицо учителя укрыла тень, стемнело. Девушка немного помедлила и вдруг спросила совсем не то, что собиралась:
        - Прости за вопрос, почему ты всегда один, где твоя женщина?
        Любава не смогла бы внятно объяснить, зачем задала именно этот вопрос. Но наставник уходил от нее, а она не знала о нем самого главного. Ей вообще казалось, что она его не знает. Десять лет учил ее, учил, а она с трудом вспоминала его лицо и голос, когда с ним расставалась. Что уж тут говорить о чем-то другом.
        - Моя женщина не решилась отправиться со мной в изгнание, нашла мне замену, - спокойно ответил Ритарх. Было видно, что он не хотел углубляться в эту тему.
        - А дети?
        Любава помнила его рассказ о том, что в Дивнограде женщины рожали редко. Это, видите ли, мешало им наслаждаться жизнью, уводило от легкости бытия, к которому они так сильно стремились. Считалось, что рождение ребенка скрадывает отведенные годы. Однако кем была его женщина?
        - Детей у нас не было.
        - Разве так бывает? Вы любили друг друга?
        - Скорее нет, чем да. Но сейчас это неважно. Любовь может рождаться по-разному, в том числе и из-за взаимного уважения. Когда живешь вместе, дышишь одним воздухом, трудно не полюбить партнера. Мы слишком нуждаемся друг в друге, мужчина и женщина, чтобы не вспыхнула искра от ежедневных соприкосновений.
        - Значит, вот как ты относишься к идее выдать меня замуж за наместника! Ежедневные соприкосновения?! Это же гадко! - зрачки Любавы расширились, она действительно так думала. И зачем он ей такое сказал! Неужели не мог как-то по-другому?
        - Я никак к этому не отношусь. Это твоя жизнь. Тебе принимать решения и нести за них ответственность. Просто делюсь с тобой своими наблюдениями и опытом. Не думай, что ты кого-то выберешь сама, если откажешь отцу. Наши поступки предопределяет судьба. А она давно не так свободна, как должна была быть. Над ней довлеет воля того, кто забрал ее у нас. Если встал вопрос о твоей свадьбе с наместником, значит, такой на тебя план. Беги, упрямься, хоть бейся головой об стенку - судьба настигнет тебя, и ты выйдешь замуж за того, кого тебе определили в мужья!
        Любава гневно отвернулась. Она не была с ним согласна. Она сама изберет свой путь. И насчет того, что ее выдают за Святополка, - тут еще посмотрим. Только сначала надо разобраться с чернотой из Хрустального Разлома. Как там сказал чудак?.. Впрочем, его слова тоже ничего не значат! Не прощаясь, девушка отправилась в свои покои.
        Слишком долгий день. Слишком бордовый закат. Слишком взбесил учитель.
        И уже в тереме она вспомнила, что так и не расспросила его о своем брате.

***
        На высокой скале острова Веры у стен замка Алврат, обдуваемого колючим морским ветром, стоял Владыка Вольф. В руке он держал увитый черной лозой посох. Красно-коричневый плащ, накинутый на его плечи, развевался и хлопал складками.
        Напротив Владыки прилег на лапы Дракон, овеянный синим пламенем.
        И говорили они друг с другом на языке, непостижимом для уха смертного.
        - Как и обещали, мы воспользовались подарком. Стрый пойман и заключён в Шар Заточения. Ты выполнил свою часть сделки, и мы готовы выполнить свою. Но скажи, едина ли наша цель? Ты так же, как и мы, хочешь обрушить этот мир? Освободить его от Художника и его холста?
        Дракон широко разинул пасть и прорычал:
        - Разве это так важно? Цели и причины? Вы видите холст, я - игральную доску. Вы хотите смыть краски, я - смешать фигуры. Отдайте мне Шар, и, когда придет время, мы взорвем этот мир и получим желаемое.
        Вольф усмехнулся:
        - Если только мир до этого сам не рухнет в Тартары.
        - Такие задачки не решаются одним уравнением. Миры не рушатся от одного толчка, каким бы он сильным не был, - равнодушно проговорил Дракон, раскрывая свои огромные крылья.
        От Вольфа отделился сверкающий внутренним светом, как будто стеклянный шар, который медленно доплыл до Дракона и был им проглочен. Дракон встал на лапы, ударил хвостом и взмыл в небо, провожаемый взглядом внимательных глаз.
        Глава 7. Длань шакалов
        У Рагози, воеводы Изверга Пустоши, болела голова. Здесь, на дне Впадины, ему всегда не хватало воздуха. И даже стоя на балконе, в который рабы превратили выступ скалы из его комнат, он это прекрасно чувствовал. Воеводу словно прессовало сверху. Прямо перед ним расстилался песок Ямы, где так любил устраивать кровавые поединки местный вождь, глава разбойничьих ватаг Соловушка, прозванный Извергом Пустошей. За пределами Ямы виднелось нагромождение неровных холмов и выпуклых грибообразных скал. Редкие кривые деревья и желтая жесткая трава отчаянно цеплялись корнями за камни и тощий дерн. Даже небо здесь было другим, больше оранжевым, всюду процветали плесень и красноватый мох. Как Впадина могла появиться в Средитопье, Рагозе так никто и не смог объяснить: ученых мужей в ней не держали.
        Ему на покрытое бронью плечо положил руку Мерген, воин из перекатов, чьи длинные черные усы свешивались ниже короткой бороды. Он был не такой высокий и плечистый, как Рагозя. На фоне орлиного носа воеводы нос Мергена был мал, зато перекат обладал таким прищуром, что мог одним только взглядом лишить противника уверенности в себе.
        Пора было выдвигаться: их звал к себе Соловушка. Возможно, к полудню удастся покинуть это проклятое место. Рагозя поправил кисточки, заплетенные в бороду, прихватил меч и вышел следом за воином.
        Они прошли по переходам, освещенным чадящими факелами, и оказались в покоях вождя, устроенных тут же, в скале. До сих пор он помнил изумление, когда в первый раз лицезрел Соловушку: ростом тот был под три аршина, в плечах крепкий, станом плотный, глаза мелкие и узкие, а башка - очень крупная и лысая. Наверное, самая большая из всех, которые Рагозя когда-либо видал! В носу болталось бычье кольцо, в руках поигрывала пудовая палица, хотя слава шла о нем, как о колдуне, способном любого на колени поставить. Может, и правда, мать родила его от ратоборца и младенцем окунула в ядовитые Черные воды?
        Соловушка сидел на подушках, поджав ноги, и взирал на мечущегося из угла в угол странного человека с необычайно развитыми плечами и руками. Рагозя поморщился: от гостя заметно разило псиной, да и лицо у того было слегка вытянуто вперед.
        - А вот и они, мои удалые воеводы. Смотрите, кто у меня в гостях! - весело воскликнул вождь. - Сам гроза степей и Серых угодий! Позвольте представить - Алуар, очень обеспокоенный волколак. Сейчас он вам повторит все то, что поведал мне. И мы вместе подумаем, как ему можно помочь.
        Безусловно, Изверг Пустошей своей мощью превосходил всех виданных Рагозей людей, однако и ему шутить с оборотнями было опасно. Терпеливостью те не отличались, а об их реакции слагали легенды. Но сейчас голова Алуара была забита совсем иным, и он никак не отреагировал на насмешливый тон Соловушки.
        - Спасибо, Изверг, что принял, - Алуар едва ли не рычал. - Не буду скрывать, мне нужна ваша помощь. Наша стая вынужденно покинула Серые угодья, слишком сильным стал звон из Разлома, слишком много выкидышей Изнанки лезет со стороны Искаженных земель. Мы пересекли Дикое поле, попробовали кровь перекатов, загнали кашаков в их крепости, одолели Ра-Реку и начали охотиться, с вашего позволения, по границам Пустошей. Мой брат, ведомый азартом, углубился в Продолье и не вернулся. Волки принесли весть, что он был там подло убит. Я требую мести! Я ее жажду! Убийца, кем бы он ни был, должен заплатить кровью. В настоящий момент повозки беглецов из тех мест обходят Злычий выступ. Кто-нибудь из них точно знает, что случилось. Помогите переворошить их караван, а потом продайте всех в рабство или убейте. Мы и сами бы справились, да с ними волхв, он хорошо отгоняет моих волчат.
        Предложение волколака было неожиданным, обычно за помощью оборотни не обращались. Но что могло людей заставить уйти из Порубежья, следовало выяснить, да и сидеть на дне Впадины Рагозя долго не собирался. Поэтому он посмотрел на Соловушку и сказал:
        - Вместе с рабами мы получим весь их скарб. Это хорошее дельце. Предлагаю перехватить караван до того, как тот достигнет ратоборцев.
        Соловушка покачал головой. Было видно, что решение он принял, и теперь просто тянет, заставляя оборотня нервничать. Впрочем, Рагозя привык к его манере. Пока вождь изображал размышления, он незаметно потрогал заветный перстень с когтистой лапой. Наконец Изверг промолвил:
        - Хорошо, быть посему. Рагозя, вы вместе с Мергеном отберите сотни две проверенных бойцов и выдвигайтесь вслед за Алуаром. Его стая выведет вас к каравану. Приведите ко мне любичей в ошейниках. Яма ждет представления!
        Воевода поклонился, дождался кивка Соловушки и вышел из покоев. Настроение заметно улучшилось. Еще бы, головная боль-то прошла! Покрутив указательным пальцем правой руки, будто накручивал волос, он призвал к себе десятников - те уже ждали в каменных коридорах - и приказал собирать людей. Сборы были привычны и недолги. Вскоре всадники покинули пределы Ямы. За ними в тележке, запряженной волами, двигался Алуар.
        Самым сложным было подняться по склонам Впадины без потерь. Узкая тропка, вьющаяся наверх, жалась к каменистому склону из оплавленной породы. Пришлось спешиться и взять под уздцы коней, нервничающих из-за присутствия волколака. Тот оценил ситуацию, оскалился, скинул одежду и обратился на одной из площадок, образованных в складках скал. Потом зло щелкнул зубами и умчался вперед поджидать отряд на выходе. Несколько лошадей от его выходки встали на дыбы и, пятясь, сорвались вниз на камни. Рагозя плюнул в сердцах. Все, как всегда, - так просто Впадина от себя не отпускала.
        Дальше путь пролегал вдоль болот по кленовым лесам, чья бирюза потихоньку сменялась на желтое с красным под стать небу. Изредка встречались починки и выселки, занятые обросшим низкорослым людом с большими топорами и зверскими рожами - древичами. Однако в этот раз отряд спешил и в поселениях не останавливался. В отдалении следовала волки. Их вел громадный черный волколак с клоком рыжей шерсти на груди.
        Через несколько дней на вершине одного из холмов они заметили караван.
        Воевода поднял руку, справа и слева от него выстроились в цепочку всадники. Впереди стая Алуара растеклась по периметру сдвинутых в круг телег, откуда, надрываясь, залаяли собаки. Любичи их ждали.
        Рагозя был спокоен и только немного зол на тех, кто оказался на его пути. Жалости ни к своим, ни к чужим он давно не испытывал. Его ум занимал лишь подсчет возможных потерь: падут не только его люди, в караване много детей и женщин, в запале боя им тоже достанется, а они стоят хороших денег. На миг подумал: осуждал ли он себя за подобную черствость? И не смог ответить.
        Дул противный южный ветер, кожа высушилась и чесалась. На западе угадывались вершины Серухова кряжа. Склон возвышенности, на котором укрепились любичи, кое-где был изрезан рытвинами и оврагами. Рагозя подозвал к себе Мергена и показал тому на лесочек с северной стороны. Тот кивнул и хотел было уже с половиной бойцов совершить обход. Но командир его придержал, дав последний наказ:
        - Подзови волколака, пусть, когда мы отвлечем на себя внимание, разберется с волхвом, иначе поляжем почем зря.
        Больше не задерживая Мергена, он приказал стрелкам выдвигаться ближе к телегам и занять защитников, чтобы те не заскучали. Два десятка всадников сорвались вверх по склону и принялись на скаку выпускать стрелу за стрелой. Но, как Рагозя и предполагал, стрелы чаще сгорали в полете, чем долетали до защитников. Вскоре одна из лошадей запнулась и упала вместе с всадником в траву, где их обоих тотчас схватили выросшие из земли корни, передавливая на глазах у остальных. Волхв не дремал.
        Воевода выждал, затем слез с вороного коня, потрепал его по холке, прежде чем отпустить пастись, и лихо свистнул. Когда остальные спешились, поднял свой полутораручный меч и обратился к воинам, чьи разномастные одеяния выдавали в них людей без роду и племени:
        -- Эти козьи дети думают отсидеться за телегами. Ни одного мужа - одни трухлявые пни. И нас это устраивает? Стоять будем? Нет?! Так вперед, шакалята, возьмите свое. Колобок всегда прикатится к лисе, но прожевать его ей надобно самой. Вперед! Покажите, кто здесь хозяин!
        И первым двинулся быстрым шагом вверх по склону. За ним пристроился остальной отряд, на которым подняли стяг с окровавленной ладонью. Через пару саженей засвистели стрелы - справа упал пораженный одной из них воин. Однако Рагозя лишь поправил шлем, прищурился на солнце и, так и не взяв щит, пошел дальше. На полпути почувствовал признаки волшбы. Что-то схватило его за ноги. Волчья сыть! Пришлось резко опустить меч и перерубить вылезшее корневище. Остальным корням металл не понравился, и они убрались обратно в землю. Воевода поднес к губам рог и затрубил. Звук рога подхватил мощный волчий вой. Волки не вмешивались в битву, но показывали, что рядом. Знаменосец вскинул вверх полотнище с кровавой пятерней. И тогда Рагозя громко закричал и побежал вперед.
        Перед самыми телегами кто-то из своих выронил меч и зажал лицо руками. Из земли полезли странные цветки с большими бутонами, которые взрывались сотнями ядовитых игл. Еще с десяток воинов затряслись в падучей. Но командир ничего больше не замечал. Давно загнанная внутрь злость вырвалась наружу, требуя крови. Он лихо перемахнул через борт телеги и сбил первого противника ударом с двух ног. Тот отлетел на добрую сажень внутрь укрепления. Дальше Рагозя отвел удар топора, удачно крутанул мечом и вырвал оружие из неумелых рук второго любича. Потом играючи перерубил опорную ногу и на обратном движении снес русую голову с плеч. Та покатилась по земле, отскочила от ног завопившей бабы и остановилась перед маленькой девочкой. Рагозя добил прямым ударом острия в грудь мужчину, который пытался подняться на ноги, рукояткой меча приложил женщину, чтобы не вытворила что-нибудь со спины, и встал перед ребенком. Злость неожиданно прошла. Остались лишь досада и пустота.
        - Вот и догнал нас Бабай, убил батьку, - тихо прошептала девочка и прижала к груди тряпичную куклу.
        - Прости, милая, но на юге тебе не понравится, - сказал Рагозя и опустил меч.
        Потом с отвращением взглянул на следы крови на клинке. «И кто из нас Изверг?» - отстраненно подумал, оглядывая дерущихся вокруг людей, размахивающих мечами, топорами, а то и просто вилами. Кто-то выдавливал кому-то глаза, кто-то в смертельных объятиях перекатывался под ногами. Бабы прижимали детей, старались загородить их от случайного удара или вместе с ними хоронились под телегами. Ужас на лицах, отчаяние в глазах.
        Его взгляд зацепился за куклу - та выпала из рук девочки. Один глаз у нее оторвался, правая рука держалась на тонкой нитке. Воевода наклонился, чтобы поднять ее. Девочка держалась за игрушку до последнего. Он стряхнул с куклы грязь и засунул за пояс.
        Между тем Мерген дождался, когда беглецы увязнут в отражении основного удара, и неожиданно атаковал с севера, подкравшись под укрытием леса. Первым телеги в большом длинном прыжке преодолел волколак и тут же устремился к волхву. Седой мужчина в лоскутах мелких шкур в тот момент накладывал руну заживления на одного из раненых и, видимо, пропустил приближение опасности. Не стоило ему отвлекаться. Волколак сходу сбил волхва с ног и одним нажимом пасти оторвал тому руку. Потом, схватив ее, начал тыкать кровавыми ошметками в лицо. Волхв не сопротивлялся: сознание покинуло его мгновенно. «Мерзко, все это мерзко», - пронеслось в голове у Рагози.
        Гибель волхва и появление разбойников в тылу охладило пыл любичей. Они, один за другим, опустили оружие. Воевода пришел в себя и дал команду Мергену выбрать жертву для допроса. Тот с ухмылкой схватил за бороду пузатого мужика и поволок к костру. Пытать Мерген любил и умел, он хорошо усвоил уроки Рагози. В это время остальные разбойники начали разворачивать телеги. Мужчин они отделяли, кого-то из женщин насиловали. Женщины отдавались молча, обреченно, лишь отворачивались от своих домочадцев, взгляды ранили. Рагозя пока не вмешивался.
        Боль рано или поздно сломает любого, пузатый же не был стоиком, так что заговорил сразу и много, при этом мелко тряс окровавленной бородой и шепелявил беззубым ртом:
        - Бежим от лехов. Хотели в Трындоле укрыться, да вот оно как получилось. Но не одни лехи нас вспугнули. Вместе с ними пришло большое зло - прошелся по нашим весям колдовской хмырь. Этот злыдень появлялся из тумана, кого рвал на части, кого обращал в упырей. Жуть невообразимая. И не было от него спасения, не брали его ни сталь, ни волшба. Вот мы и сорвались, аки птицы, а как про волчью стаю волколака прослышали, так сбились в один караван.
        - Что ты заливаешь, любич, - воззрился на него Мерген. - Какой еще хмырь? Ты нам про оборотня лучше расскажи. В подробностях: что точно слышал, кто мог бы с ним справиться, кто бы осмелился бросить вызов? И не отвлекайся, в глаза смотри, я тебе сейчас ноздрю вырву. Освежу память. Придам разговору особый интерес.
        - Так хмырь же, хмырь мог… - запаниковал любич.
        В отличие от Мергена Рагозя не стал бы отмахиваться от слов про хмыря. Он видел разное, много разного. Память невольно подсунула картинку из прошлого, когда он, еще не будучи воеводой Изверга, возвращался домой к своему отцу, местному господину, после бурной ночи, проведенной с дочерью одного из лесорубов.
        Как и сейчас, тогда стояли длинные дни и короткие ночи, листва весело шелестела, колосья пшеницы уже налились желтизной, хотя молодежь еще не успела забыть хороводы у костров и первые поцелуи в темноте. Он ехал на своем Черныше и наслаждался окружавшей благодатью. Пока не завертелось вокруг пространство, пока вертикаль не сменилась горизонталью, и он будто в колодец провалился. Не успел понять, что случилось, как на него сверху посмотрел незнакомый старик. Лицо старика было помечено тремя зверьми, глаза слишком глубоко посажены, сам же весь седой, с густой бородой и лохматыми бровями.
        - Пожалеть тебя пришел, - услышал Рагозя. - Проспал ты удачу мирскую. Лишили тебя будущего и мнения не спросили. Вот я и явился, хочу хоть немного подправить то, что случилось. Возьми-ка перстенек. Сам понимаешь, непростой он, когда надо, и жизнь спасет, и смерть отведет. Только ты и сам не плошай, у всего есть пределы. И вот еще, чуть не забыл, снимешь его - себя потеряешь.
        Сказал это старик и исчез.
        Вновь Рагозя ехал на Черныше, вновь дышал теплым воздухом. Подивился он перстню с лапой зверя, покрутил его на безымянном пальце, да только дальше не до перстня стало - в его дом беда пришла, и жизнь повернулась к нему самым что ни на есть срамным местом.
        Воспоминания воеводы прервал волколак, принявший человеческий облик. Алуар, обнаженный, густо обляпанный кровью, остановился напротив пузатого, что извивался под калеными щипцами Мергена.
        - Где мой брат? - зарычал он, и пузатый обгадился.
        - Что тебе известно об убивцах волколака? Кто его убил в Продолье? - уточнил вопрос Мерген, отбрасывая в огонь очередную часть тела несчастной жертвы.
        - Простите, но никто из нас не смог бы убить оборотня, - залепетал любич разорванным ртом. Где-то рядом завыли женщины. В небе захлопало крыльями слетевшееся воронье.
        - Мы в этом и не сомневаемся, - примирительно проговорил Мерген. - Ты просто выскажи свои подозрения. Кто мог убить волколака? Кого вы видели, кто мог бы его убить? Вспоминай. Живо.
        Пузатый заплакал и проговорил:
        - Были такие. Помню. Как-то мимо нашей стоянки проходили два воина. У одного меч был, серебром отливался, особенный, рукоятка с девой и медведем. Ведьмаки, не иначе. К нам они не заходили, но наши охотники по их следам немного прошлись. Мало ли чего. Больно странные: все в обход, а они в Леший край подались. Если не хмырь, то они. Точно они. Лехи так далеко на юг не забирались.
        - Ты доволен? - спросил Мерген у волколака, тот утвердительно взревел. Мерген, не поворачиваясь, перерезал горло любичу и направился омыть руки.
        - Куда ты теперь? - обратился к волколаку Рагозя.
        - Лешего навещу, - мрачно сообщил Алуар, расчесывая грудь.
        - Силенок-то хватит с хозяином леса бодаться?
        - Вот и проверим, - сказал волколак и начал меняться в лице. Рагозя отвернулся, пора было прекращать насилие и выдвигаться обратно.
        Раскаивался ли он в том, что не спас родителей в тот злополучный день, или в том, что стал таким, каким стал? Наверное, уже нет. Но недавно он узнал имя того, кто в ответе за все его беды, а значит он возвернет долг, как бы ему не было уже все безразлично.

***
        В любом городе встречаются улочки, заслуженно пользующиеся дурной славой. Им дают разные названия, призывающие к осторожности тех, кто по каким-то причинам забредет на них. В Княжьем граде, в столице прирареченского племени любичей, тоже имелась подобная. Она прозывалась Стоком и находилась в восточной части города за кузнечной слободой.
        Вот в такое место и пришел глава местных купцов Остромысл решать свою проблему. Для этого случая он надел кафтан попроще, из крепкого тёмно-синего сукна, без парчи и украшений, пояс кожаный, в один обхват, калиту без шелковой вышивки, кинжал без каменьев, на голову - маленькую атласную шапочку; перстень оставил один, с мелким яхонтом.
        Его встретил и провел к неказистому дому мордоворот: низкий лоб, кривой нос и кулаки с тыкву. В доме оказалась нора, за норой - длиннющие петляющие коридоры, которые сошлись перед просторной пещерой. Древесные корни опутывали стены и потолок пещеры, между корнями вдоль стен виднелись канделябры, с потолка свешивались почерневшие светильники, обвитые сухим плющом и лохмотьями паутины. Свет от свечей был красноватым, пугающим. Где-то скрытые от глаз громко тикали часы, бомбя через равные промежутки времени.
        От сырости одежда у купца стала влажной, лоб - липким, впрочем, лоб, может быть, - от страха. Нет, подумал Остромысл с тоской, все же староват он и не в той форме, чтобы лазить по таким переходам. Заберутся же шелудивые, могли бы ведь дворец краше княжеского отгрохать. Он протер рукой лицо и боязливо посмотрел перед собой.
        Перед ним на низких табуретах восседали братья Коржи, в чем-то неуловимо похожие друг на друга. При этом один был толстым, второй - длинным, третий - худым. Одеты братья были вызывающе скромно: в серые короткие зипуны и черные штаны, подвязанные бечевой. Что-то хищное проступало в них, словно и не люди они вовсе: острые ушки и мелкие глаза на треугольных лицах.
        - Здравствуйте, - сказал он им и смутился. Потом снял шапочку и принялся мять в руках. Коржи его пугали, но без них никак. Кто же еще возьмётся за такое порученьице? Подленькое, между прочим, чего уж тут скрывать, но дело всё стерпит, надо только задуманное осуществить. А там он как-нибудь себя простит и Многоликих подарками задарит.
        - И тебе не хворать, пришел-то че? - спросил его Тощий, первый из братьев.
        - Помощь мне ваша нужна, по самое горло нужна, в деликатном вопросе, - быстро проговорил купец, заливаясь пунцом, как девица.
        - Странно, денег тебе не надо, сладострастия и так хватает, так в чем деликатность-то, купец? - уточнил Длинный, второй из братьев.
        - Приструнить конкурента надобно. Не пускает меня в нижние земли. Не дает там развернуться. Хочу, чтобы вы удачу его забрали, тоску на него смертную нагнали, такую, чтобы выл на стены и больше ни о чем не думал.
        Остромысл вынужденно прервался. Оглушительно пробили часы. От испуга он почти присел. Часы отбили, гость выпрямился, еще раз вытер лицо и продолжил:
        - Боюсь я его, слишком резок и крут. Прошел огонь и воду, повольником у самого Лиха увел несметные богатства. На переговоры не идет, уступать не хочет, в шею гонцов посылает.
        - Дело-то для нас нехитрое, - молвил Толстый, третий из братьев, пристально глядя в глаза купцу, - только совесть не заест? Нет… Ну, тогда ладно, а то знаем, попросят, а потом заканючат: не подумал, простите, пожалейте, отмените. Конкурента-то Космой зовут? Точно сгноить его хочешь, не убить, не отравить, а так, чтобы помучался? Славненько. Ты же знаешь, теперь должок перед нами будет. Вернуть-то сможешь? Хорошо. Тогда ряд заключаем. Сейчас что-то появится, ты туда ручки запусти, пошевели ими там, помНИ то, что нащупаешь, как сиську служанки, и спокойненько ступай домой. Через год скажем, чем долг возвращать будешь, а пока отдашь нам…. Да не дочку. Ее оставь себе. Страшная она у тебя. В тебя что ли? И служанка страшная. И жена кривая. Чура своего отдашь. Пусть у нас постоит. И не беспокойся, братья Коржи лишнего не попросят, но свое заберут.
        - Заберем, - убедительно подтвердили остальные братья.
        - Сундук-мармендук, появись из-под луг, - затем проговорили они все вместе.
        И тут же, откуда ни возьмись, перед купцом выскочил, как из-под земли, окованный латунью пузатый сундук. Отшатнулся Остромысл, забылся, вытер лицо шапочкой. Сундук заскрипел крышкой и сам по себе открылся. Заглянул в него купец, а там зеленоватое желе, светится изнутри, дрожит. Куда теперь отступать, раз сам вызвался? Поэтому опустился на колени и на выдохе брезгливо сунул в желе руки. Сунул и обомлел. Нечто проникло в него, пронзило сознание тысячами нитей, которые соединились со всем, что наполняло когда-либо его душу. И в тот же миг мелкими показались прежние помыслы, увидел купец возможности, коих раньше не замечал. И тогда возжелал он обладать увиденным, сильно возжелал. Да руки его сами из желе вынулись. Сознание измельчало, в памяти остались лишь жалкие крохи от полученных знаний и тяга, тяга прикоснуться к мармендуку снова. Почти в беспамятстве поднялся Остромысл на ноги, заторможенно поклонился и вышел, бочком, бочком протиснувшись мимо мордоворота.
        - Славная работа, - сказал Тощий.
        - Давно пора за нижних взяться. Ему подможем, и о себе не забудем, - подтвердил Длинный.
        - Вот и приступим, - завершил Толстый.
        Интерлюдия 1.
        Сознанию свойственно любопытство. Оно заставляет проникать дальше и дальше и часто туда, куда, может быть, не следовало. Но если бы оно этого не делало, то кем бы стали его носители? Кем бы мы стали - зомби, выполняющими функцию «сигнал - беги, принеси» и так далее на выбор? Подобно лягушкам, которые могут заметить, поймать и съесть муху только в том случае, когда муха движется, и умирают от голода, если окажутся посреди кучи мертвых мух!
        Я никогда не был согласен становиться зомби, пускай и совершал ошибку за ошибкой. Потому и оказался там - вдали от ежа, от двух точек его глаз, посреди бескрайней Стеклянной пустыни, в будущем, которое оказалось прошлым, в равноудаленном от начала начал.

***
        Дорога была преграждена. Шарики ртути висели в воздухе рваным облаком. Слева от них, на месте разрушенного дома, виднелась яма, заполненная мусором и битым кирпичом. Справа - остатки каменного забора, за которым располагалась слишком ровная для Мертвого города пустошь, за ней - башня без крыши с незатухающим огнем внутри.
        Я остановил свою группу, приблизился к обнаруженной аномалии - чем же еще могли быть эти левитирующие шарики? - и осторожно активизировал мысленный щуп, свое стандартное, но чрезвычайно эффективное колдовство. Кто знает, что будет, если дотронешься до них руками. Затем принялся щупом сталкивать шарики в сторону. В момент, когда первый из них пересек забор, раздался хлопок, и они все дружно устремились в центр пустоши. Одно биение сердца, взрыв, гулкий звон в ушах. Поверхность пустоши снова разгладилась. Облако исчезло. Путь был свободен.
        Я оглянулся. Чернокожий старый мглу смотрел на меня, покачивая в пыльном мареве лысой башкой на длинной шее. Ему, как и остальным, было страшновато находиться среди развалин Мертвого города. Мглу предпочитали барханы Стеклянной пустыни, где любили охотиться на варанов и диких коз. Вытянутые у верхних кончиков уши, украшенные костяными вставками, мелко подрагивали от завываний ветра. В отличие от меня, мглу были лишены какой-либо растительности. Их лица отличались выпирающими скулами и мощными подбородками. Часто превосходя ростом подопечных, они были более тонкокостные и прикрывали тело только серыми передниками. Впрочем, и подопечным не требовалось много одежды: мужчины носили дополнительно к переднику золотистую повязку и ожерелье из тонких серебряных пластинок, женщины - короткую тунику. Черные густые волосы, обрезанные у плеч, подчеркивали превосходство подопечных над мглу, но так же - никакой бороды и усов.
        В какой-то момент показалось, что старый мглу подмигнул. Я внимательно к нему присмотрелся, но нет - мысленная активность, как обычно, крайне низка. В этой жаре всякое могло примерещиться. Со мной сразу же согласилось несколько подопечных - их голоса привычно раздались в голове. «Мглу не просят, им приказывают», - пришло напоминание от Общины. Кто бы спорил. Я сверился с ощущениями и повел группу дальше.
        Здесь, в Мертвом городе, многие дома были занесены песком, особенно с юго-востока, не прикрытого горами Халибру и лесами Керады. Однако остальная часть города оставалась доступной, чем мы и планировали воспользоваться.
        Пройдя под аркой оплавленного перегнутого металла, я вышел к нужному трехэтажному зданию. Несколько высоких кустов саксаула росли прямо из его фундамента. Грязно-желтый фасад покрывали многочисленные трещины. Кое-где из стен вывалились целые секции кирпича, которые лежали неровными кучами понизу, но в целом дом неплохо сохранился по сравнению с остальными. Мне стало интересно, сколько же в нем когда-то умещалось семей.Попытался сосчитать количество оконных проемов, но сбился со счета. Впрочем, когда заходило за сотню, я всегда сбивался. Подопечный Общины - он больше телепат, эмпат, интуит, в конце концов, колдун, но никак не тот, кто умеет жонглировать цифрами. В этот раз на меня не обратили внимания: Община увлечено перешептывалась о стимулах и ограничениях.
        Мне же с моей группой полагалось добыть несколько тележек кирпича и каменных блоков для Кубов Памяти - гигантских сооружений, накопителей колдовской энергии. Возводя и разрушая Кубы Памяти, Община сохраняла силы и не позволяла демиургам проникать в свои владения. Ведь там, за пределами пустыни, лежали зловонные земли, наполненные их порождениями - демонами и монстрами, а также теми, кого можно лишь употреблять в пищу, -- шушу. Для приобщения к Кубам они не годились, их души были безнадежно испорчены ядом Тритуги.
        Пора было начинать. Я уселся на горячие плиты дороги напротив дома. Биение сердца замедлилось, моя тень ожила и куда-то сбежала, я осторожно выскользнул в Изнанку. Там сразу же обернулся и постарался из нее взглянуть на покинутый пласт реальности. В Изнанке главное не смотреть в кривые зеркала. Иначе можно заблудиться в вымышленных мирах и не вернуться обратно. А кривые зеркала там на каждом углу. У меня получилось. Предметы избавились от красок и постепенно превратились в черно-белые схемы. И я словно поплыл над миром, рассматривая его, как инженер чертёж.
        Мглу переминались за моей спиной, часть из них прижалась к выступающим из расколотых плит бесформенным останкам строений. Там была тонкая полоска прохладной тени. Иногда они резко приседали и ловили ящерок, мелькающих между камнями, сворачивали им шеи и складывали в перекинутые через плечо сумы.
        Наконец я отыскал в кирпичной кладке все ослабленные места и покинул Изнанку. Моя тень нехотя вернулась. После чего встал, размял тело и ментальным усилием надломил ближайший проем здания. Облицовка стены рухнула, обнажив камень, часть кирпича ввалилась внутрь. Я мысленно направил мглу вынимать и складывать кирпич на телеги, а сам прошел вдоль здания к месту, где в нем были встроены нужные мне балки. К вою ветра добавились звуки удара железа о камень.
        Заметно фонило. Мои пальцы подрагивали от выбросов аномалий. Связь с Общиной ослабла. Надо заметить, хотя я и привык с рождения слышать в своей голове разговоры, переклички и указания, постоянное чужое бормотание в последнее время раздражало. Особенно когда сравнивал ихс тишиной, что приходила в подобные этим мгновения. Не менее сильно действовало на нервы и однообразие пейзажа, что ослеплял каплями расплавленного стекла, перемешанного с рыжим песком барханов. Эти навеянные ветром складки земли наступали на меня отовсюду. Успокоение приходило лишь тут, в развалинах Мертвого города, либо в отрогах Халибру, куда я старался выбираться как можно чаще.
        Странно, но мне что-то настойчиво мешало: дом, который до этого четко ощущался, казался частью меня, померк. Я с трудом удерживал его картинку перед мысленным взором. Отойдя на пару шагов, потер виски и увеличил нажим. Через некоторое время стена передо мной закряхтела и треснула; сквозь трещину показалась искомая балка. Зафонило сильней. Голоса в голове стали прерывистыми. Я вытер пот со лба и сквозь марево посмотрел на небо. Пекло. Я наморщился и начал выдирать балку из дома. Колдовской щуп привычно протянулся в ее сторону. Пыль заволокла все вокруг, захотелось чихнуть, но это могло сбить концентрацию, поэтому я терпел. Терпел, пока меня не накрыло визжащей волной, возникшей словно из ниоткуда. О, проклятые земли Тритуга! Голова готова была треснуть. Я упал на колени и отвлекся. Балка вырвалась из стены, перевернулась в воздухе и отлетела в сторону мглу. Часть верхних этажей просела, а потом обвалилась плитами вниз вместе с поломанным саксаулом.
        Когда поднял глаза, невольно вздрогнул. Проклятье! Из моего отряда на ногах осталось только четверо. Хотя нет, пятеро: старый мглу отделался испугом и уже вставал. Остальные были раздроблены балкой и не шевелились, еще один отброшен на железные прутья. Загнутый крюк вошел ему в затылок и вышел через глаз. Вид был не очень. Нет, я не испытывал к мглу ни жалости, ни сострадания. Их кровь и увечья не могли вызвать особых чувств у подопечного Общины. Но пришлось признать: вылазка в Мертвый город завершилась. Какие камни и блоки! Теперь требовалось дотащить трупы до поселения и отдать их Хлысту ноющей боли - вечному стражу Кубов Памяти, черному ангелу пустыни, чтобы тот забрал из них накопленные крохи эмоций, прежде чем расщепить на молекулы.
        Стоп! Но зачем мне-то торопиться? Почему бы не найти то, что сбило концентрацию? Новый вид аномалии? Эта мысль несколько приободрила. Не услышав от Общины запрета, я дал команду подобрать мертвых и выдвигаться обратно. Мглу повиновались. Их шеи заметно ужались, безучастность сменилась паникой.
        Больше не забивая голову тем, что произошло, я вошел в проем в стене. Босые ноги осторожно ступали по битому стеклу и камням. На полу попадались острые металлические шипы, иногда - остатки редкого в наших краях дерева. Из поваленных ящиков выглядывали прямоугольники, обтянутые потрескавшейся кожей и заполненные тонкими пластинами. Но до них не дотрагивался, мне было известно: если их раскрыть, они пыхнут едкой черной пылью, и тогда ожог долго будет украшать лицо и руки.
        Прошел первое помещение и оказался в большом зале. Обвал его не затронул. Окна выходили на открытое пространство, заросшее низкорослыми пальмами и баобабами. Смотрелось ничуть не хуже, чем с вершины Куба на леса Керады: местность опускалась в низину, открывая волны грязной бирюзы, которые разбивались о далекие скукоженные дома. Конечно, растительности и тут мало, но все же это хотя бы не однообразный рыжий песок. Справа в конце зала увидел уходящие вниз ступеньки. По бокам от лестницы стояли фигуры животных, гладкие снизу и с густой гривой ближе к морде. На их макушках удерживались витиеватые перила. Иногда незнакомые слова всплывали в моем сознании, но не в этот раз. Я не смог определить, как назывались животные.
        Стоило мне начать рассматривать лестницу, как в глазах поплыло, и я перестал чувствовать связь с Общиной. В первый момент застыл, не понимая, что происходит. Я буквально ничего не слышал внутри себя. Голоса пропали! Не стихли, не отдалились, а именно пропали! Этого просто не могло быть! Даже в самых опасных аномалиях Мертвого города Община никогда не покидала подопечных. Это было основой нашего существования: именно из этого мы черпали свои силы, именно Община связывала нас в единое целое и позволяла прикасаться к накопителям Кубов Памяти!
        Постарался взять себя в руки и успокоить сердцебиение. Разве не к этому я стремился: узнать новое, вырваться из состояния апатии? Освободиться от навязчивого внимания Общины? И вот, такое место найдено - здесь, посреди Мертвого города! Может, именно надежда на это и привела меня сюда?
        Как только отвел глаза в сторону, Община вернулась. Снова почувствовал внутри себя знакомую связь. Удивительно, но даже испытал облегчение. Никто не заметил моего отсутствия. Сообщения-импульсы так же, как и раньше, стремились от одного подопечного к другому: шептались влюбленные, ругались старые друзья. А ведь Мертвый город способен удивить, и нередко в нем пропадали целые группы мглу, либо отправлялись на перерождение подопечные. Хм, нужно было срочно отвлечься и перестать об этом думать. Решил, что объявлять о находке преждевременно.
        Я уже не вспоминал о прекрасном виде из огромных окон и плетущихся на восток мглу. Мои предыдущие планы были отброшены. Неотвратимо потянуло к лестнице. В ней чудилась тайна, которой так не хватало, обещание того, чего не смог найти больше нигде.
        Я сделал первый шаг, потом второй, и еще, и еще, пока не подошел и не спустился на проем ниже. Лестница привела в подвал, заваленный ящиками, пылью, сломом, порыжевшими железными цилиндрами и прочей ерундой. Обычный подвал, за исключением одного: в середине него пол проваливался, открывая темную дыру.
        С волнением задержал дыхание, провел языком по губам - из дыры сквозило искомой аномалией. Иногда она фонтанировала резкими всполохами, затем притухала, становилась незаметной. Словно живой организм. Словно играла. Это было как приглашение, адресованное лично мне! Я отодвинул сделанное из красного дерева седалище, неосторожно развалил попавшуюся под ноги коробку, подошел и наклонился над неровными краями дыры.
        И тут осознал, что нашел. Это была не совсем аномалия. Это был вход в Лабиринт!
        О да! О прОклятом Лабиринте ходили легенды. Считалось, в нем скрывались ворота в земли Тритуга и даже к самому Хрустальному Разлому, некий аналог пространственного перехода, «кротовой» норы. Но тех, кто переступал в Лабиринте незримую грань, подстерегали демоны. Их проклятие отравляло жизнь ложными грезами и сводило с ума. Поэтому самые строжайшие табу запрещали к нему приближаться. Уже простое упоминание о нем могло привести к жестокому наказанию, вплоть до изгнания из Общины.
        Я задумался. Сейчас мои мысли были недоступны. Мглу медленно возвращались той же дорогой, что и пришли сюда, волоча заполненные трупами тележки. Если бы потребовалось, я мог бы передвигаться в разы быстрей. Догнать их не составляло труда. До заката оставалась масса времени. А так хотелось изведать новых ощущений. Понять, как это жить только с самим собой. До дрожи. Да и дверь в Тритугу притягивала, вдруг ее обнаружу?! В проклятия же особо не верилось: какая опасность может угрожать тому, кто обречен в случае смерти на перерождение при первых лучах солнца? Если же все сделать правильно, никто и не узнает, что я побывал в Лабиринте. Поэтому, немного помедлив, набрался смелости и шагнул в дыру.

***
        Падение продолжалось недолго. Пролетев вниз несколько саженей, я мягко полуприсел на ноги. Серебряные пластинки ожерелья предупреждающе звякнули. Встал. Огляделся. Узкий коридор с высоким потолком вел в неизвестном направлении, куда-то в сторону от дома. После первых шагов меня окружила темнота. Зрение тут же перестроилось, зрачки расширились, восприятие обострилось, и темноту сменил сумрак. Я осторожно пошел по коридору.
        Вскоре пол похолодел, как и воздух. Крошки битого камня пропали, потом исчезла и пыль. Куда я иду? Стоило ли так рисковать? Было жутковато, но желание прикоснуться к тайне пересиливало сомнения. Ощущение свободы пьянило, хотелось продлить его на как можно более долгий срок.
        Внезапно услышал позади скрежещущий звук. Прямо за мной резко ушла вниз стоявшая, казалось, намертво плита. Сработала не замеченная ловушка - холодная шершавая поверхность под ногами сменилась острыми иглами. Не успел задуматься, как тело, словно по наитию, высоко подпрыгнуло, перевернулось в воздухе и приземлилось далеко впереди.
        Я перевел дух. Кое-как левитировать подопечные могли, но так, без подготовки, мне еще не доводилось. Тело само воспользовалось заложенными в него возможностями и спасло своего хозяина. Может, такие ловушки и имели в виду, когда упоминали про проклятие Лабиринта? В это верилось с трудом. Слишком просто. Проклятие не может быть настолько примитивным.
        Между тем коридор продолжился, и я отправился дальше. Какое-то время все было спокойно. Но потом мой слух уловил тихий скрип. Намечалось что-то интересное?! Сразу за скрипом коридор наполнился визжанием и грохотом. Стены задвигались, из них на разной высоте стали выпрыгивать полоски металла с острой кромкой, сверху повалились каменные блоки, грозя раздавить и сплющить. Мое тело опять начало вытворять разные трюки. Я перетекал из одной стойки в другую, приседал, падал на пол, полз и резко вскакивал. Несколько раз пришлось практически пробежать по потолку. Надо признаться, и этому меня не учили, так что удивиться было чему. Возрождаться в новом теле, сотворенном в Кубе, - то еще удовольствие. И это, если не вспоминать про огромный расход ресурсов!
        Когда в очередной раз спрыгивал со стены на пол, одна из каменных секций задела меня за бок. Я кувырнулся, потерял равновесие и упал. А ведь почти получилось! Могло получиться! Некоторое время лежал, рассматривая потолок. Потом огляделся: ничего не происходило, блоки встали на свои места. Вот, значит, как. Мне все же удалось пересечь незримую границу этой мясорубки!
        Я не видел конца и начала коридора, сумрачное зрение не позволяло, но мои чувства просто кричали, что надо подниматься и идти дальше и что впереди что-то ждет. Бонус? Подарок? И где та черта, у которой я должен остановиться? Я ощутил азарт, который не испытывал уже много лет, и мне это понравилось - быть на пределе. Что ж, проверим предчувствие. Поэтому и пошел, чтобы вскоре с ужасом побежать. Нос распознал сернистый запах. Спустя мгновение сверху полилась едкая кислота, которую пришлось на бегу преобразовывать и распылять. Запала хватило, чтобы вырваться из смертоносного дождя, однако дела начали принимать скверный оборот. В моем организме осталось критически мало живой воды. Без этой жидкости, концентрируемой в недрах Кубов Памяти, мои возможности падали до способностей жалкого мглу, и сухость во рту красноречиво намекала на это. Если когда и надо было бояться, то можно было начинать. Но стоило ли? Я пока не определился. Будучи подопечным, настоящий страх испытываешь редко, а голос Общины удерживает от излишнего риска и нарушений табу. Сейчас же этот голос молчал.
        К тому моменту, как я отдышался, коридор позади меня выглядел так, будто ничего не скрывал: темный, чистый, приглашающий вернуться. Впереди обнаружился тупик. Уже? Все?
        На полу тупика, в нише, мерцал зеленым стеклянный полукруг. В него были встроены двухаршинные дуги из матового металла. В моменты мерцания по ним изумрудным росчерком пробегал свет. На стекле пола виднелось переплетение завитушек и неизвестных букв. Заинтересованный, я подошел и дотронулся до выступающих из пола дуг. На грани слышимости раздался звук, похожий на свист выходящего воздуха. Пол вздрогнул и вдруг вместе со мной ухнул вниз. Мой желудок подлетел к горлу и… вернулся обратно. Я судорожно вцепился в дуги, затем медленно повернулся и изумлённо замер. Скользя вдоль отвесной стены, платформа опускалась на дно громадной пещеры, заполненной опрятными домиками, широкими улицами и площадями. Отовсюду исходило словно неуловимое сияние, особенно заметное на фоне громадного массивного здания - Храма. Храм занимал центр пещеры, был украшен арочными витражными окнами, стройными колоннами и летящими в темноту потолка шпилями-башенками. Вокруг располагался подковой подземный город. Показалось, что Храм был чужд городу, довлел над ним и приказывал. В любом случае, они были очень разные: город и Храм.
        Вскоре падение платформы остановилось, она вошла в пазы и слилась с ровной поверхностью пещеры, мигнув на прощание зеленым. Я с трепетом покинул стеклянный полукруг. Площадка, на которой очутился, возвышалась над городом, от нее к нему шли мраморные ступеньки.
        И это Лабиринт? Мои эмоции зашкаливали: радость первооткрывателя, страх, надежда - все смешалось в гремучем клубке. Глубоко вздохнув,удивился тому, насколько свежим был воздух без привычной пылевой примеси. Оказался ли я первым, кто проник так далеко? Я не знал. Лабиринт не было принято обсуждать в Общине.
        Я шел по улицам, пересекал скверы с высохшими пальмами и акациями, с интересом разглядывал небольшие в поперечнике и вытянутые вверх дома, тесно прижавшиеся друг к другу. Вместо камня, глины или кирпича для их постройки использовалось стекло, везде, кроме треугольных крыш, материал которых я не определил. Вокруг ни пустырей, ни ям, ни трещин. В глубине домов, за полупрозрачными матовыми стенами, были видны разнообразная мебель, множество мелких предметов, утвари и посуды. С потолков лился слабый зеленоватый свет. Везде чисто. Всё аккуратно расставлено, словно напоказ. Вдоль улиц через равные промежутки стояли чугунные лавки с изогнутыми спинками и фонарные столбы с многогранными круглыми набалдашниками. Иногда попадались громадные, похожие на гусениц окаменелые животные, полые внутри. Заглянув в останки одного из них, наткнулся на места для сидения. Их что, использовали для передвижения? Меня наполнило благоговение. Те, кто все это создал, заслуживали самых лестных слов.
        Неожиданно меня качнуло. Тело заметно ослабло, сказывались рана на боку и перегрузки, испытанные организмом. Кроме того, в подземелье висела плотная тишина. Если мой разум не прекращал наслаждаться ею, то уши словно налились тяжестью. С непривычки стали чудиться голоса. Нет, не Общины, не звуки языка мглу или вздохи пустыни. Меня словно кто-то звал.
        - Идем.
        Обернулся, но никого не обнаружил. Забавно, Лабиринт умеет разговаривать детским голосом? Может, демоны? Мысль мелькнула и пропала: рядом не ощущалось ни посторонней колдовской силы, ни всплеска эмоций. Изнанка тоже молчала.
        Площадь, до которой добрался, отличалась от остальных. Ее окружали дома больше похожие на те, что остались на поверхности: из кирпичной кладки с широкими окнами, украшенные барельефами мускулистых гигантов. Посередине площади находился пересохший фонтан с изогнутыми трубками. Из их отверстий изредка просачивались капли воды и с глухим стуком разбивались о дно. Я мог поклясться, пару биений сердца назад капель не было.
        Никого. И я не мог определить, откуда пришел и куда мне возвращаться. Храм меня к себе не подпускал, доверять его шпилям было нельзя. Как бы к нему не сворачивал, он все время оставался вдалеке.
        - Не останавливайся, иди вперед, - прозвучавшие слова заставили вздрогнуть.
        Аномалии в Мертвом городе бывали разные. Некоторые из них просто убивали, обрушивая звуковую какофонию, выжигающую мозг, другие - играли физическим телом, сплетая его материю в мертвые узлы, иные изводили миражами, заставляли поверить в то, чего на самом деле не было. То, что вокруг аномалия, было понятно, но к тому, что аномалия будет разговаривать, я оказался не готов.
        - Хватит сомневаться, Лабиринт тебя ждёт!
        Голос звал в сторону от площади, и, не имея возможности предпринять что-то более осмысленное, я подчинился. За площадью меня встретили две параллельные узкие железные полосы, уходившие за предел видимости глаз. Я немного подумал и пошел между ними. При этом приходилось переступать через короткие поперечные бруски, на которых эти полосы лежали. Начался спуск, рельсы ­ - в голове всплыло незнакомое слово - стали уходить вниз, земля по бокам - подниматься. И вот впереди показался черный зов туннеля.
        - Давай, давай, - подстегнул меня голос ребенка. Девочка тут же звонко рассмеялась.
        Хоть кому-то было смешно. «Ты зашел достаточно далеко, чтобы останавливаться», - напомнил себе на всякий случай. Если только так суждено раскрыть тайну Лабиринта, то почему бы и нет? К тому же никаких демонов пока не наблюдалось. Может, не стоило так слепо верить догмам Общины? И я вошел под своды туннеля.
        Дыхнуло озоном. Ослепив, сверкнула искра. Между рельсами зигзагом заиграла молния, туда-сюда. Запах жженой кожи неприятно ударил в нос. Сотворенный защитный кокон лопнул. Сознание поплыло, панический страх возник и затух. Пришла темнота.
        Когда открыл глаза, обнаружил себя лежащим на траве. Надо мной шелестела листва не виданных ранее деревьев, сквозь ветви просматривалось лиловое небо с ласковым небольшим, но ярким оранжевым солнцем и громадным ликом луны. Никогда бы не подумал, что она такая огромная! Лицо щекотали сочные бирюзовые травинки. Иногда падали крупные капли воды. Рядом ползало, летало, шелестело громадное количество разной живности. Было прохладно и хорошо. И совсем не жестко, как обычно бывает, когда спиной ощущаешь камни или обтесанное стекло. В то же время тело, руки, даже мысли были не совсем мои. Я лежал и смотрел на мир чужими глазами, но отличить, где заканчивался я и начинался он, не мог.
        Вдруг вид изменился. Незнакомец, в чьем теле я был, перевернулся и уставился на странного зверька с вытянутой мордочкой и кучей иголок. Чуть позже я узнал, что это был еж.
        Глава 8. Первая кровь
        Дементий вошел в столицу любичей, Княжий град, с запада на своих двоих. Конь, слуги, пышные одежды нынче были ему не по карману. За ним следовал Митяй, то ли горе-оруженосец, то ли непутевый проводник, после встречи с Пелагеей поглощенный раскаянием. По крайней мере, хотелось в это верить.
        Город встретил распахнутыми воротами, ленивой стражей и криками зазывал, наперебой приглашавших испробовать местной суры и медовухи. Домишки по большей части низкие и слепые, редко в каком углядишь оконце или печную трубу - топили в них по-черному. В то же время радовали глаз мощеные улицы, широкие и чистые, что тянулись от ворот города к княжескому детинцу. Помогали и сточные канавы вдоль заборов.
        Рыцарь шел и видел обычную суету, ловил шаловливые взгляды служанок, уклонялся от играющей детворы. И никаких признаков войны! А ведь любичи должны были уже знать о королевском войске. Однако набат молчал, ополчение не собиралось.
        Дементий не обманул пастуха. Он был действительно рыцарем, только рыцарем в изгнании. Именно изгнание из родных земель и привело его на службу к князю, вернее, к его воеводе Святополку, который как владетель княжества взял на поруки чужестранца. Святополк и настоял, чтобы именно рыцарь возглавил тайную миссию на свою бывшую родину.
        То, что Дементий увидел в пути - хмырь, упыри, порушенные черной магией села, - мягко говоря, потрясло. Колдовство Лешего и Пелагеи впечатлило меньше. За годы странствий он подобного навидался. Хотя к такому трудно привыкнуть. Следовало немедленно переговорить со Святополком: отклонения настораживали, а также и то, как с послом воеводы обошлись в королевстве.
        Перед торгом на Дементия налетел высокий парень. Вывел рыцаря из задумчивости, не извинился и побежал дальше. Его преследовал мужчина в переднике гончара, по виду отец убегавшего.
        - Ступор, остановись. Объясни, зачем ты открыл мастерскую?! Тебе что - в нашей тесно? И кто одолжил тебе гривны? - кричал мужчина. Юноша только отмахнулся и постарался оторваться от преследователя. Оба скрылись в боковой улице, сопровождаемые едкими комментариями любичей.
        Впрочем, с неуклюжестью Митяя сын гончара сравниться не мог. С момента, как странники вошли в город, пастух успел несколько раз столкнуться с прохожими, перевернуть тележку с овощами и отдавить пятку женщине, за что получил от той хлесткую пощёчину. По всему было видно - в городе парень растерялся. Ничего, ему полезно, пусть привыкает. Дементий задумался: а что, собственно, с ним делать? Из разоренной веси его вывел, от хмыря спас, никаких обязательств перед ним не имел. Почему-то паренек до сих пор плелся следом, хотя рыцарь его уже не удерживал. Странный он: то разговаривал сам с собой, то молчал целыми днями, то зыркал в пустоту. И что он там высматривал?
        На торге взгляд Дементия зацепился за постаменты с черными головешками. К ним часто подлетало воронье. В сердце кольнуло. Совсем недавно здесь предали сожжению людей. Он слишком хорошо помнил, как это происходит. Правая ладонь непроизвольно сжалась, и рыцарь положил десницу на рукоять меча. Воспоминания, разворошенные Пелагеей, грозили снова нахлынуть. «Спокойно, воин, спокойно», - убеждал себя мужчина. Нельзя раскисать, впереди сложный разговор. Взять-то себя в руки взял, однако языки пламени и обугливающаяся плоть еще долго стояли перед глазами.
        Во внутреннюю крепость - детинец - рыцаря не пустили. Гриди, опытные воины князя, лучшая часть дружины, узнав его и отводя глаза, приказали ждать. Дементий пожал плечами: он спешил, но не торопился. Впрочем, вскоре его провели в караульную. Перед тем как войти, он взглянул вверх и в вышине над шпилями башен увидел парящего орла. Хищник охотился и был свободен от всех сомнений и обязательств - привилегия, редко даруемая человеку.
        - Постой тут, - шепнул Дементий пастуху, - если меня долго не будет, уходи из города. Не задерживайся и не оглядывайся. Ищи пристанище дальше, к северу от Ра-реки. Скоро здесь будет неспокойно.
        Его спутник порывался о чем-то спросить, но рыцарь уже пошел за гридем к пристройке башни. Своих сомнений хватало. Потерпит юнец, не до него.
        Войдя в караульную, он вздрогнул. В ней на табурете сидел Добрыня. Значит, вот оно как! Лицо Добрыни было хмурым, лоб избороздили глубокие морщины. Одетый в полную броню, лишь шлем лежал на полу, тысяцкий своими плечами, казалось, перегораживал помещение от одной стены до другой. Гридь сунулся было внутрь, но тут же передумал.
        Мужчины внимательно посмотрели друг на друга.
        - Здравствуй, уважаемый тысяцкий, рад тебя видеть, Добрыня, -- сказал Дементий и поклонился. От нехорошего предчувствия кольнуло под ложечкой. Свет от узкой бойницы провел между ними границу.
        - Не думал, что увижу тебя еще раз, - вместо приветствия процедил тысяцкий. - Исчез. Бросил дружину. Уехал на закат с десятком, а вернулся один, в чужой кольчуге и почти босиком.
        - Добрыня, дружину я не бросал, а был отправлен на запад с особым поручением Святополка, - осторожно подбирая слова, начал говорить Дементий, но тысяцкий его прервал.
        - Мне об этом не докладывали. Подтвердить же тобой сказанное будет ой как затруднительно: Святополк отослан наместником в Дятлову крепь. И что мне с тобой делать?
        Известие, что Святополка нет в Княжем граде, вызвало в Дементии двоякие чувства: с одной стороны, теперь будет сложно что-либо доказать, с другой - он не знал, можно ли так уж безоглядно верить своему покровителю.
        - Допусти до князя, у меня срочные новости, - попросил он. Будь что будет, но князь должен услышать и о леховском войске, и о тьме, что идет по пятам этого войска.
        - До князя? - с недоумением воззрился на него Добрыня. - Да тебя надо в колодки одеть и в холодное отправить. Волу срать, ты же явный лазутчик, соглядатай леховский. Да и что ты можешь нового сообщить? Может, то, что из королевства выдвинулся неожиданно воскресший брат князя Ингвар? То, что идет он в окружении вооруженных до зубов наемников? То, что после них земли пустеют, а поселяне уводятся рабами в Мнемицу и Висулы?
        - Так ты все знаешь? Почему же не собрано ополчение? - не удержался рыцарь, озвучив мысль, которая его занимала.
        - Знаю? А не должен?! Да, всё я знаю. Но вот что самое интересное: волхвы во главе с Яростенем подтвердили: и правда, брат князя возвращается из плена реев. Столько лет ни слуху, ни духу, а тут на тебе, объявился. Их поддержал посадник Никула, а за ним и Вече. Остатки тех, кто сомневался, ты мог видеть перед детинцем на торге. У нас теперь ТАК принято. Князь же, Вольга, разве только с ума не сошел от радости, он же себя так корил, когда не вытащил брата ИЗ ТОГО ПЕКЛА. Уже подготовлена грамота на передачу Смолянки и прилегающего края в удел брата. БаГЕРа с тиунами вовсю готовят пир. А ты говоришь - ополчение не собрано! Тут даже стражу удвоить не разрешили.
        Голос Добрыни стал глух. Было видно, он тяжело переживает. Дементий понимал его чувства, принимая часть вины на себя. Пламя костра перед глазами не отпускало.
        - Смолянка открыла ворота Ингвару? - недоверчиво переспросил он, вспоминая белокаменные стены и семь высоких башен города.
        - Не то слово. Вестовичи красную дорожку выкатили и хлеб с солью Ингвару предложили, - как плюнул, сказал Добрыня. - Поклялись в своей преданности.
        - Колеслав среди них тоже был? - удивился рыцарь, зная неуступчивый характер владетеля. Колеслав не был старшим среди Вестовичей, но пользовался среди них уважением, как за ум и воинскую доблесть, так и за отметину предков на лице.
        - Нет, он удалился в свою вотчину в Смоляных чащах. Заперся там и никого к себе не подпускает. Против родичей не пошел, но и с лехами общаться не стал. Встречал Ингвара его двоюродный дядя, наместник Смолянки, - Михайло. Ну, и другие Вестовичи помельче. Впрочем, ты должен это знать, раз возвращаешься с запада.
        - Я прибыл не по тракту, мой путь пролегал через Заречье и Леший край, - заметил Дементий, с опаской поглядывая на потемневшего в лице тысяцкого. Ох, как бы Добрыня не выплеснул свой гнев на него. Этот человек был последним, с кем рыцарь хотел бы сойтись в рукопашной. И это если не вспоминать про гридей: с десяток сбежится, не успеет он вынуть меч.
        - Так ты расскажешь, зачем отъезжал и где был? - спросил Добрыня, щелкая бычьей шеей. Звук получился резким, показалось, оружие на стойках вдоль стен в ответ зазвенело металлом.
        - Пусти с докладом к князю, я должен ему лично обо всем поведать, - твердо произнес рыцарь, выдерживая пристальный взгляд. - Прости, Добрыня, но так надо.
        - Упрямишься, - в голосе тысяцкого промелькнула грусть. - Тогда вот что я скажу. До князя тебя не допущу, не проси. Нет тебе веры. Более того, ни простым гарнизонным, ни дружинником к себе не возьму. Беги к своему засловнику в Дятлову крепь. Если останешься в столице, то сиди тихо, как мышь, не высовывайся, жди своих, может быть, они тебя обратно примут. На этом прошу детинец покинуть, тебе тут не рады.
        Вот и нет у него больше друга, понял Дементий. И разве можно за то Добрыню винить? Сам дал повод усомниться. Слишком поспешно отъезжал, слишком горд был от порученной миссии. Дел натворил, а теперь куда идти, куда податься?
        Он покачал головой и вышел из караульной. Подозвав Митяя, в задумчивости пересек торг и медленно побрел обратно тем же путем, что и прибыл. Ночевать предстояло в стоге сена, кто же их с пустыми карманами на постой-то пустит? Когда прошли торг и купеческую слободу, Дементий опомнился и начал примечать знакомых и не очень. Поздоровался с осьмеником Путятой, который, видимо, только что прибыл из объезда княжеских владений и теперь наблюдал за разгрузкой телег. Потом перекинулся парой фраз со стражниками. И наконец, решил поведать пастуху о положении дел.
        - Отказали мне, Митяй, как в постое, так и в праве явиться пред княжьи очи. Так что пролетел я с дружиной, обратно не взяли, а потому и в гриднице места мне нет.
        - Как же так?! - встревоженно воскликнул его спутник. «Наивный, - подумал Дементий, - и рыцарям отказывают, случается».
        - Друг мой бывший, тысяцкий Добрыня, злым взглядом встретил. Сказал, кому ты, мол, без коня, щита и копья нужен. Безлошадный рыцарь, словно топор без полотна с острием, только сам знаешь, где поковыряться им и можно, - попробовал пошутить Дементий. Но Митяй, видимо, шутку пропустил мимо ушей.
        - Но если тебя не берут в дружину, как нам за постой заплатить и одежку обновить?
        - М-да… последний ПОЛуш в придорожной корчме оставили, калита воздухом набита. Ну, ничего, поставим тебя возле торга со свирелью, не все мне нас кормить. Пастухи же играют своим овцам? А там и таланты какие-нить откроешь: станцуешь иль споешь. Не грусти, скоморох - дело выгодное. О-го-го, разбогатеем!
        Неприкрытое отчаяние пастуха забавляло, настроение потихоньку улучшалось. Хорошо, что он от своего проводника не избавился. Печалиться вдвоем легче. Выдвигаться в Дятлову крепь никакого желания не было: туда либо гребцом наниматься, либо ноги ломать не меньше месяца. Ждать же прихода лехов было опасно. Он и так от них в Порубежье еле-еле ушел. Что делать дальше, рыцарь пока не представлял.
        - Грустно как-то, - приуныл Митяй, перестав наконец оглядываться по сторонам.
        - Грустно не то, что за пазухой пусто, а то, что слова больно нехорошие были сказаны. И сказал ведь тот, за кого кровь проливал и кого щитом прикрывал, с кем в поход ходил и с кем хлеб с солью делил. Услышал я новости черные, злым словом приправленные, - продолжил рассказывать Дементий, хлопнув пастуха по плечу. - Предупредил меня Добрыня, чтобы до прихода брата князя на глаза не попадался.
        - Так это брат князя села разоряет да людей губит? - удивился паренек.
        - Вот именно. Объявили мне, что его ждут не дождутся, готовят пир и самый что ни на есть радушный прием.
        Пастух вздохнул, переступил лужу, посмотрел на потемневшие избы, поникшие заборы и пробормотал довольно громко:
        - Так стремились в чудный град, а пришли и невпопад. И куда мы теперь?
        - Ребятушки, ну, точно не на Кудыкину гору, это больше по моей части, - раздался озорной голос позади них.
        Обернулся Дементий и чуть не отпрыгнул в сторону. Ему в грудь уткнулся мордой крупный длинноухий осел, волочивший за собой небольшую тележку. В тележке восседала чернобровая женщина. Эта красавица явно знала себе цену: смоляные космы, специально выпущенные, выбивались из-под расписного платка, ярко раскрашенный сарафан с высоким шелковым поясом не скрывал богатство фигуры, драгоценные каменья вызывающе украшали ушки и шею. Женщина осмотрела их с головы до ног и добавила, прищелкнув язычком:
        - Унылые и нездешние, печальные и горластые. Как поняла, идти вам особо некуда, а потому могу предложить ряд, простой до неприличия.
        - Я бы выслушал, красавица, хотя некоторые из нас уже согласны, - улыбнулся ей Дементий. Что скрывать, она ему приглянулась, как и Митяю. У бедного юноши разве только челюсть не отвисла. Ну, может быть, забудет о своей Милаве. Сколько можно страдать: ведь была не сестра, не невеста, а так - соседская девчонка.
        - А ряд такой: с меня - постой и обед, с вас - работа по хозяйству, ну и в довесок с тебя, воин, особая забота. Только не смущайтесь, вдова я, бывшая коробейникова жена, так что никто не осудит, а всем польза будет.
        - Смотрю, ты пряма, как струна у лютни, - сказал Дементий, удивляясь превратностям судьбы. - Что ж, по рукам. Веди к себе. Ты права, нам выбирать особо не из чего. Ты согласен, Митяй?
        Тот смог только кивнуть. Лицо пастуха пылало, уши налились такой краснотой, что рыцарь забеспокоился, уж не хватил ли паренька жар.
        Изба у Марфы, как звали красавицу, была наполовину вкопана в землю, с узким оконцем и земляным полом, может, и не слишком большая, но чистая. Подле холодной клети справа от входа была сложена побеленная печь без дымохода, за ней по стене стояли широкие спальные лавки, отгороженные занавесями, слева - длинный стол с табуретами, за ним лари и полки вплоть до дальней стены. На полу - одна овчина на другой. Высокий светец с наполненным водой поддоном помогал лучинам давать хороший свет.
        Как вошли, женщина сразу же заявила:
        - Вымыть вас надо, а то блох принесете, всё перетряхивай после. Там на дворе клеть банная, идите, молодцы, парьтесь, а я пока вещи разберу, осла распрягу да на торг сбегаю, перед тем как стол накрыть. Только из Смолянки прибыла, ничего еще не успела сделать.
        - И давно ты покинула Смолянку? - поднял настороженно бровь Дементий, поразившийся такому совпадению. Хотя, если подумать, сколько народу из одного города в другой по тракту перемещается! Ему ли допрос учинять?
        - Если ты спрашиваешь, до прибытия Ингвара или после, то до. Когда выезжала на тракт, лехов в городе не было. Лишь в пути от вестовых узнала о его возвращении, - спокойно ответила Марфа, вытирая вспотевший лоб. - Так и будете стоять или все же мыться пойдете?
        Позже, когда они, чистые и расслабленные, вкушали квашеную капусту с яичками, запивая легкой сурой, подозрения Дементия о характере особых услуг подтвердились. Женщина почти сразу же к нему присела и нескромно прижалась. Ее пальцы то поглаживали мускулы на его голой груди, то задерживались на шрамах, то щекотали рубцы выжженного стремени над сердцем - символа рыцарства. Митяй же, смущаясь, не мог отвести глаз от хозяйки. Это не то чтобы Дементия напрягало, но как-то выглядело по-щенячьи. В итоге он плюнул и решил не обращать внимания.
        От ласк Марфы рыцарь не отказывался. Давно он не был с женщиной, да еще с такой! Ее черные волосы в неровном свете лучин завораживали, запах тела дурманил естеством и ароматами душистых трав. Женщина безобразничала, играя под столом ножкой, периодически задевала то его, то паренька. Но рыцарь знал, к кому она придет ночью. Так оно и случилось. Сразу же после ужина, оставив Митяя мучиться за занавеской, воспаленный ее близостью Дементий наскоро сбросил одежду и привлек Марфу к себе.
        И были ноги одного на бедрах другого, и ногти чертили по спине кровавые полосы, не отрывались губы от губ, язык от языка, а зубы от желания сталкивались с зубами, и тело каждой ПОРой прижималось к телу.
        Где был он, где - она?
        Он входил в нее сверху, она, изворачиваясь, играла с ним, целуя все ниже и ниже. Он поднимал ее и, держа за твердые плотные бедра, задавал ритм. И повторял с ней то же, и она повторяла с ним так же. Очень скоро женщина перестала понимать, сколько раз улетала ввысь и опадала обессиленной волной, но, как безумная, снова забиралась на него или заставляла брать себя. Молитва ли, проклятие - но стоны, не переставая, срывались с ее губ, и ей было мало. Ее трясло, зрачки расширились, воздуха не хватало, ноги сводило от напряжения. Он все это чувствовал, переживая вместе с ней. Наконец, она уснула, а он был еще в ней.

***
        Разбудил Дементия запах чужого пота и похабная ругань. Еще не открыл глаза, а уже понял: в избе посторонние. Но лишь когда его грубо столкнули с кровати, окончательно проснулся и взбешенно взревел, вскакивая с холодного пола. Сон это или явь - стало без разницы. Хотелось лишь крушить и ломать. Кровавая пелена закрыла глаза, но видеть она не мешала.
        Он увернулся от мощного хука, схватил напавшего за шею и с силой приложил головой о печку. Одновременно подсек ногой следующего. Следом с размаха залепил в ухо третьему, который тянул женщину за космы ко входу, и, видимо, выбил из него дух. Не дать очухаться, не дать выхватить оружие, ни мгновенья передышки… Ярость сжигала изнутри. Выброс руки, и он сжал кадык последнего из противников, ударом ноги припечатал обратно к полу ранее сваленного подсечкой и вышел голышом на воздух. При этом лишь чудом не задел женщину, которая упала и отползла под стол. За спиной остались боль и страх. Пастуха он не заметил.
        На улице Дементий остановился, щурясь от солнечного света, но кадык противника не отпустил. Невзирая на ранний час, улица перед домом была порядком заполнена. Возле двери стоял небольшого роста мужчина, достаточно широкий в плечах, если не сказать квадратный. Был он в красном кафтане с гербом князя, подпоясан широким кушаком с кисточками. На боку виднелся короткий меч в украшенных золотыми бляхами ножнах. В ремешке на власах красовалась серебряная вставка, по форме - перо заморской птицы Прирудных лесов. За ним сгрудились настороженные воины с мечами наголо. Несколько водоносов оставили свои бочки и оживленно обсуждали действия стражников. К ним постепенно присоединялись прохожие.
        Голова у рыцаря понемногу прояснилась. Он уже осмысленно осмотрелся, и увиденное его не обрадовало. Как-то все неправильно складывалось.
        - О, морское чудо выползло из глубин вдовьей пещеры, - ухмыльнулся крепыш-коротышка. В его улыбке с правой стороны темнел провал вместо зубов, борода воинственно топорщилась. - Низ не знаю, впервые вижу, а вот верх в дружине встречал, - продолжал он скалиться. Стоявшие за ним стражники дружно засмеялись. - Предлагаю отпустить моего отрока да прикрыть свой срам. Все уже и так поняли, с кем теперь Марфа тепло делит.
        - Тогда зайдем в дом, вирник Мстислав, поговорим там, не торопясь, - ответил Дементий.
        Он разжал пальцы и пригласил жестом от сердца зайти вирника внутрь. Память вернулась вовремя. Что же за сон у него такой был, раз он берсерком на людей бросился?
        Они вошли в избу. Побитые стражники под насмешливый взгляд вирника быстро из нее ретировались. Дементий вздохнул, слава Роду, никого не зашиб, а то отвечай потом перед князем. Подождав, пока все оденутся и приведут себя в порядок, Мстислав начал разговор:
        - Беда случилась в Граде большая. Вернулся вчера из северного объезда осьменик Путята. Славно по селам прошелся, много добра и гривен князю привез. Отдохнул по этому поводу тоже славно, не все гарнизонные встать с кровати смогли: кто от побоев, кто от питья излишнего. Но ближе к делу… Видели, как после корчмы шел он от торга в сторону своего дома, что недалече отсюда находится. А на рассвете нашли его перед входом в избу, разорванного изуверски: голова и конечности в разные стороны отброшены, телом словно крыльцо подметали, глаза вырваны, и в глазницы черепа вола вставлены, что на коньке крыши подвешен. Крови столько… - замолчал ненадолго Мстислав. - Невиданная смерть для нашего Града.
        - Так я при чем? - спросила сильно побледневшая Марфа. - Твои меня первым делом схватили, одеться не дали, клок волос вырвали и лицо разбили.
        Нижняя губа у вдовы, действительно, кровила. Космы же она прикрыла платком.
        - Ты же его полюбовницей была. Только ты к нему до отъезда и приходила. Заклич об убиении с утра на торге совершен, гонение к тебе привело. Хотел через ордалии пропустить, природу твою на свет вытащить. Может, не поделили что-нибудь, - глядя ей прямо в глаза, ЧЕСТНОответил Мстислав. Дементий поморщился: «К чему так жестко?»
        - Тебе не стыдно, королобый ты эдакий, на меня наговаривать? Убить меня задумал? - кинулась на вирника женщина, еле успел Дементий ее руки перехватить и к себе прижать. Неожиданно удержать ее оказалось непросто. Неженкой Марфа точно не была.
        Голова у рыцаря работала плохо. Мысли путались. Убийство. Марфа. Он же Путяту только вчера живым и здоровым видел. Потом они встретили осла, пфу, Марфу на осле… То есть в телеге с ослом. Потом с ней немного поприжимались, так, всю ночь. Как она могла успеть убить осьменика? Летать сквозь стены что ли научилась? Ох, путает что-то Мстислав, точно путает.
        - Не дала свое тело трогать, так теперь припомнил, - зашипела на крепыша Марфа, и Дементию в очередной раз пришлось напрячь все свои силы. Ежина мать, откуда берутся подобные женщины?
        - Порядки такие, и хотя прямо на тебя ничто не указывает, ты все же первая на подозрении, пока другого не найду или старосты слобод мне головника сами не выдадут, - пояснил вирник и пересел от Марфы подальше, с опаской косясь на ее ногти. Дошло, видно, наконец. Его большая голова как-то слишком глубоко вжалась в плечи. Квадрат квадратом, а не человек.
        - Разве баба так сможет? - высказал свои сомнения Дементий, его руки задрожали от напряжения. Сложившаяся ситуация ему нравилась все меньше и меньше. Буквально недавно он видел нечто подобное, когда убегал от хмыря в Порубежье. Но там жертв было намного больше, здесь же всего один разодранный. - Что делать нам, Мстислав? Подскажи, как от подозрений избавиться?
        - То, что она была с тобой ночью, уже хорошо. Будешь ее послухом, если до суда дойдет, а так - с тебя стол в корчме и сказ красочный. Говорят, ты еще тот странник, до самой Стеклянной пустыни дохаживал. Каковы они черненькие: ласковей, чем наши? Ну, и ребят моих не забудь, надо обиду сгладить. Все же крепко ты их помял. Хотя им не привыкать, такое часто бывает. Искать губителя буду, как свинья последний желудь, - продолжал вирник, - люд напуган. Жаль, волхва к гонению не привлечешь, а то мало ли, вдруг злыдень какой-нить из нежити объявился.
        - Яростень стал таким неприступным?
        - Многих нынче как подменили. Волхв все больше на Капище находится, с мертвыми говорит, жертвоприношения не прекращает. Недавно вон оттащил ему трех старост, больше всех по случаю приезда Ингвара возмущавшихся. Обвинили их в оскорблении княжеского рода, вот и пришлось повязать, допрос с пристрастием учинить.
        - И что с ними стало? - спросил Дементий, подозревая, какой будет ответ. Он осторожно освободил Марфу из своего захвата и глазами показал Митяю, чтобы тот приблизился и подсобил. Митяй сделал вид, что его не понял. Такую Марфу пастух побаивался, хорошо еще, что та притихла.
        - Сожгли в дар предкам, а потом так пьянствовали, что с обрыва пара мужей свалилась. На Добрыне с тех пор лица нет, из его дружины были. Путята, кстати, на очереди у Яростеня был, больно много спорил, доказывал, что если, прости Дементий, леха с запада увидать - гривен больше не собрать. Орал на него волхв так, что думали, молнии падать начнут, но обошлось без пожара.
        - А чью сторону занял князь? - уточнил Дементий.
        - Последнее время Вольга от волхва не отходит, во всем его поддерживает. Князя чаще можно на Капище встретить, чем в палатах. Багера одна хозяйством управляет. Она, конечно, старается: и тиунами руководит, и к празднику усердно готовится. Да все равно чего-то не хватает. Сиротливо без княжеской руки.
        - Благодарю тебя, Мстислав, уважил так, как и от друга не ожидаемо, - приложил руку к сердцу рыцарь, показывая свою признательность. Он не держал на него зла за раннюю побудку. Вирник делал свою работу. В любом случае убивца надо сыскать.
        - Сколько лет ты удалью удивлял, грудь под копья подставлял, в самые страшные замесы бросался. Ни разу в обозах не отсиделся. Вера в тебя крепкая. Квиты будем, думаю, скоро. Про корчму не забудь, вечера нынче становятся длинные, - ткнул кулаком Мстислав в плечо Дементия, вставая.
        Как только за вирником закрылась дверь, Марфа нервно прошлась по избе и закричала:
        - Вот что вы стояли, отлупили бы его… или мне дали глаза ему выцарапать.
        - Марфа, все же хорошо закончилось, - робко проговорил Митяй. А лучше бы промолчал.
        В руках у Марфы оказалось полотенце, с которым она набросилась на пастуха. Удар сыпался за ударом. Парень прикрыл лицо руками и терпеливо ждал, когда порыв вдовы иссякнет. Ждать пришлось долго. Дементий не вмешивался. Услышанное сначала от тысяцкого, затем от вирника не шло из головы. Князь вновь обрел брата. По какой-то причине волхвы утверждали, что Ингвар выжил, хотя с момента пленения прошло свыше десяти лет. Святополк заранее отбыл в Дятлову крепь, не оставив для Дементия даже весточки. В тот же день, как они с Митяем появились в Княжем граде, произошло зверское убийство. Есть или нет между всеми этими событиями какая-либо связь? Чутье ему явно что-то подсказывало, но пока он не понимал, что именно.
        Дементий мотнул головой и вышел во двор.
        В небе кричал кречет. Он отбивался от большого черного орла. У свободы была своя цена.

***
        Мужичок был махонький и злой. Надо же, жил не тужил, из житницы ключника на свет не вылазил, так хорошо там было: запасы меда, грибов и ягод ни на день не переводились. А уж как он над стариком издевался, как его бороду сединой изукрасил, любая кикимора бы обзавидовалась. Да только давно что-то ключник не показывался, не иначе, из Града отъехал. И вот ничего не осталось, все было подъедено либо мышами растащено.
        А тут еще кто-то в Нави баловаться начал: по Разлому прошелся трелью - зазвенело так, что слезы из глаз посыпались градинами. Словно в мозгу печененькой поковырялись, как теперь извилины обратно закрутить, и дядька не скажет. Звенело долго и нудно, от боли не спасали ни мята, ни пустырник, ни заговор-приговор. И баюкал он лысину, и тер копытца - ничего не помогало. Пока звон не прекратился так же, как и начался - резко, вдруг, на ахты-барахты.
        Делать нечего, сидеть в житнице - только помереть зазря. Хотя нежить не мрет, она истончается. Вылез он и застыл столбом: мало того, что свет глаза прищурил, так еще столько эмоций на него обрушилось. На улице люда оказалось немерено: кто в сторону торга бежит, кто из детинца несется. Отвык он, чего уж говорить, от такого изобилия. Одно сразу отметил, защитка-то у всех хиленькая, словно обереги плести разучились, либо чуры совсем обленились. Значит, можно будет знатно повеселиться.
        Пружиня беспалыми ногами, обошел он дом, хотел было соснуть у поленницы, да только петух как заорет в ухо: «Кукареку!» Вот от неожиданности и вырвалась скороговорка:
        - Зарой голову в песок, словно в грядку корешок.
        Ну, нельзя анчутку пугать, разве это не понятно?
        Однако, когда увидел, как бедная птица задергала лапами, пытаясь выдернуть увязшую в земле голову, тут же пожалел о сказанном. Поплевал тогда на ладошки и схватился за хвост петуха. Потянул, вроде бы все силы вложил, но дура-птица никак не вытаскивалась и показывала всем видом, что вот-вот издохнет. Время было не на его стороне, но раз сам напакостничал, то надо бы самому сие недоразумение и исправить. Снова сделал попытку вызволить петуха и, батюшка родненький, все же вытащил непутевого из ловушки, правда, хвост немного от усердия ободрал. Петух встряхнулся, одним глазом на него вылупился, но клюнуть не решился, а потом пошел восвояси, высоко задирая ноги.
        - Иди-иди, в следующий раз помогать не буду, - обиделся мужичок, поглаживая свою лысую макушку.
        Стало анчутке скучно, пошел он искать собеседника. Один дом прошел, второй - ни одного барабашки не видно. Людей много, а домовят с кикиморами как корова языком слизала и потом еще боком почесалась. Так и не смог найти себе товарища. Да где это видано, чтобы целый город без домовят? А тут еще плешивый пес увязался, все норовил заднюю ногу поднять, видимо, от него - с собачьей точки зрения - пахло соответствующе. Отбежав пару раз от псины, пристраивающейся рядом, мужичок не выдержал и сказал:
        - Кто увидит собаку - тот отдавит ей лапу.
        Почему он не удивился, когда тут же прохожий наступил на бедную лайку, заставив ее завизжать от боли и убежать в испуге? А ведь все это от одиночества; что ни говори, отсутствие полноценного общения вредно сказывается на характере.
        Все, с него хватит! Пора в бордель. Минимум одежды, максимум удовольствия. Ах да, в этом городе не придумали столь прекрасного заведения. Эх… не трусь! Врагу не сдается наш гордый мокряк! «Будет и на нашей улице праздник», - успокоил себя анчутка. Тогда в питейное, там сытно и весело. Можно кусок мяса с тарелки стащить или кружку медовухи кому-нить на брюхо пролить.
        И направился он в сторону местной корчмы, прижимаясь к канавам и заборам, уворачиваясь от женских понёв и мужского широкого шага.
        Но, видимо, был не его день. Сначала попалась прям-таки благородная дама в темно-фиолетовом платье, с лицом, скрытым в глубоком бордовом капюшоне. Она обдала таким сильным ароматом благовоний, что глаза заслезились. Не успел проморгаться, три раза чихнуть и почесать затылок, как на него наткнулся пьяный пузатый господин с княжеским трезубцем на кафтане. Столкновение вышло знатным (и чёй-то пьяные всегда его замечают?): пузатый полетел в сливную канаву. Мужичок не удержался и свалился туда же прямо ему на голову. Ну вот, теперь вся шкурка намокла! А этот всё из ямы выбраться не может. Вспомнив о петухе и собаке, решил анчутка ничего не проговаривать, мало ли из чего пьянчугу доставать придётся. Зачем ему лишняя смерть на лапках?
        Пока сушился, пока крутился на месте, пьяненький кое-как вылез и исчез за поворотом. Стоило мужичку вслед тронуться, как его обогнал спешащий с недобрыми намерениями низкорослый крепыш: кулаки с тыкву, глаза мелкие, дым из ушей. Они что - друг за другом бегают?
        Увязался было анчутка за ним, да только из избы, стоявшей через дом за перекрестком, злым колдовством потянуло. Даже рябину тряхануло, ягоды с листьями посыпались. Притормозил анчутка, забеспокоился. И вовремя. Впереди на перекресток из колодца с высоким журавлем выплеснулась тьма.
        Да что же здесь происходит? Страх сжал маленькое сердечко. Эх, ключник, старый дед, ну, почто ты сиротинушку оставил?
        Глава 9. Ритуал призыва
        Журавль колодца скрипел: виу, виу, - водоносчик упорно заполнял бочки водой. Желтый лист пролетел перед самым лицом. Пастух вздрогнул, как от удара. Сколько же можно трястись? Его послали на торг за покупками, а вместо этого он застрял здесь, на перекрестке. И вроде бы калита с мелочью позволяла махнуть на все рукой и отправиться обратно домой. Ведь там, на западе, осталась его весь, милые Черемушки. Его никто не держал, нужно было сделать только один шаг. Но…у него не получалось решиться на шаг этот...
        Дементий в очередной раз напугал. Казалось, Митяй уже свыкся с характером рыцаря: с его мрачной целеустремленностью и незлобными насмешками. Но вот к ним ворвались стражники, и из рыцаря выглянул разъяренный Зверь, не способный ни на сострадание, ни на жалость. Он был из тех, чьи души никогда не попадут в Ирий, если, конечно, у таких, как он, была душа. Он был из тех, кто мог лишь убивать, возможно, еще более худшим кошмаром, чем волколак. В этот раз пастуху никого не надо было спасать: отары с ним нет, любимой овцы тоже. Так почему он медлит? Почему не бежит? Неужели все дело в Марфе?
        Его мысли перескочили на вдову. При ней он часто терял дар речи. Движения ее рук, изгибы тела, бросаемые взгляды доводили до дрожи. Да что тут говорить, до нее он и не знал, что так можно желать женщину. Когда же подглядел, чем она занималась с Дементием, то подумал - умрет на месте. Не умер, но узнал о себе много интересного. Не толстая, не тощая, но такая гибкая! Бедра, коленочки с локоточками. С той ночи она представлялась ему ангелом с крыльями, которую удерживает в когтях жестокий демон. Под демоном он, естественно, подразумевал рыцаря.
        Листопад усилился, первый в этом году. Две телеги не смогли разъехаться, и их возничие принялись орать друг на друга. Их злость передалась и ему. Почему, почему он не может взять себя в руки? А как же Милава? Попробовал вспомнить ее образ, смех и медную косу с ленточками, неприкрытые лодыжки, но обернулась девушка - и то не Милава, а черноволосая Марфа с подведенными глазами, носом с горбиночкой и сжатыми губами. И гневно так посмотрела, словно он опять в чем-то оплошал. В испуге пригнул пастух голову, опустил глаза. Наваждение развеялось, но не полегчало. И хотя не один был на улице, вокруг себя ощутил бескрайнюю пустыню: ни домового, ни овина с шишигой, ни даже кикиморы. Еще немного - и барханы покроют улицы этого города, песок занесет его дома. «Где же ты, добрый друг Стрый? Куда ты пропал?» - с тоской подумал паренек. Никто ему не ответил. Папоротники среди домов не растут, а значит, волшебный цветок здесь не обнаружить.
        И тогда он поднял глаза к небу. И тогда постучался ввысь. Он знал, что так можно, и не принял отказа. Там где-то была душа его Милавы, и он должен ее возвернуть. И так сильно он этого захотел, что Навь задрожала, прогнулась. На краткий миг показалось, что у него получится. Увидел в глубине потустороннего маленький светлый огонек, дрожащий, как свеча на ветру. Но это был лишь краткий миг. Небо ответило громовым раскатом.
        Его швырнуло о землю. Резко хлынул холодный ливень. Журавль колодца прекратил скрипеть. Возничие, сыпя проклятиями, шустро разъехались, прохожие заспешили, и никто не заметил, как пастух поднимает руки кверху и не может встать.
        - Че, милок, припечатало тебя? - вдруг услышал юноша старческий голос.
        Он проморгался и увидел над собой морщинистую старуху в затасканных лохмотьях. Ее клювообразный нос и выпирающая нижняя губа мелко дрожали. В одном глазу угадывалось бельмо. Из-за спины торчала прутьями перевязанная вязанка хвороста, через локоть была переброшена корзинка, заполненная корешками и травами. Вода заливала старуху и ее корзинку, но она терпеливо стояла рядом.
        Митяй беспомощно прошептал:
        - Помогите.
        - Так бы и сразу, - засуетилась старуха. Она как будто ждала этих слов. Ее костлявая рука схватила его и рывком заставила встать на ноги. Потом не дала ему упасть обратно. «А с виду одуванчик», - подумал Митяй.
        Под ливнем одежда промокла насквозь. Раскаты грома следовали один за другим. Молнии рассекали небо. Ни силы, ни воли уходить из города у пастуха не осталось.
        - Ну, так как - по домам или проводишь бабушку? - поинтересовалась у него старуха.
        - Конечно, провожу, -- особо не задумываясь, ответил паренек. Хотя устоял бы он на ногах, отпусти она его, тот еще вопрос.
        И вдруг у него вырвалось:
        - Никого нет, пустой город.
        Они медленно обогнули колодец и пошли в сторону Западных ворот, как раз туда, куда бы пастух направился, решись бежать. На улицах, действительно, никого не было. Но он имел в виду совсем другое.
        - А кого ты ищешь? - поинтересовалась старуха. - Милаву? Так умерла Милавушка. Зачем ее тревожить?
        - Я должен ее вернуть... Я могу... - проговорил Митяй и замолчал. Чуть не проговорился! Но откуда она знает про девушку? Он с подозрением скосил на старуху глаза.
        - Что ты можешь? - спросила она, словно и не было никакой заминки. - Зайдем ко мне, потолкуем. Ворожея я, ворожея и ведунья немного. Обсохнешь, согреешься и пойдешь восвояси.
        Ворожеям с недавних пор Митяй не доверял. Да только захват у старушки оказался железный, попробуй из него вырвись. Так сам и не заметил, как оказался у ее избушки, а потом и внутри.
        Изба у старухи была не из примечательных. Небольшой двор с парой рябин перед крыльцом, маленькая холодная клеть, сени и теплое помещение с печкой. Над дверью символ змеи, поглощающей копье; под его взглядом змея шевельнулась. С одной стороны, была изба так же мала, как у Марфы, с другой стороны - заставлена, как дом Пелагеи: сундуками, корзинками, бочонками, кувшинами и пиалами. Пучки засушенных трав свешивались с натянутых вдоль стен веревок и потолка. Горело много свечей, нашлось место даже канделябру и большому зеркалу в бронзовой оправе. И никакого Чура! Ни в углу, ни за печкой! «Ворожея она, как же!» - засомневался Митяй. Нормальные люди свечи просто так не жгут.
        - Подожди, переоденусь, - проворчала старуха, бросила вязанку хвороста у печи, рядом поставила корзинку и скрылась за занавеской в дальней части.
        Воздух в избе отдавал гнилью и сыростью, печь - с виду сто лет не ТОПлена. Митяй передернул плечами и хотел было выбежать наружу. Да не успел. За занавеской раздался громкий хруст, там что-то активно задвигалось, и по комнате прокатилась волна творимого колдовства. В тот же миг все предметы относительно пастуха сдвинулись на шаг вправо, один за другим, затем слегка вернулись обратно, и он потерял сознание.
        - Что же ты такой нежный? - первым делом услышал Митяй, когда очнулся.
        Над ним склонилась миловидная беловолосая женщина с большими зелеными глазами, опрятным носиком и яркими алыми губами. Она была одета в странное узкое бирюзовое платье с длинными расклешенными рукавами. На шее висело жемчужное ожерелье с изумрудной трехпалой лапой. От нее шел сладко-приторный аромат. И, надо сказать, голос у нее был совсем не старческий, а задорный и звонкий.
        - Что случилось… - хотел было спросить пастух, да запнулся.
        - Со старухой? - закончила за него женщина и рассмеялась. - Да я это, я. Переоделась, как тебе и сказала. Да и ты, смотрю, уже высох. Вот теперь и поговорим.
        Последние слова она произнесла опять скрипучим старческим голосом.
        Юноша поднялся с пола и пугливо присел к столу. С ним такое уже было. Сейчас появится говорящий кот и укусит за мизинец. Потом загорится в печи зеленый огонь. И у женщины отрастут клыки и когти. Между тем, перед ним поставили кувшин с сурой и большую кружку. Пока все было подозрительно чинно и прилично. Более того, одежда на нем, действительно, высохла!
        - Значит, душу вернуть хочешь? А ведь пока, и правда, можно. Застряла твоя Милава перед Калиновым мостом, что-то ее не пускает ни туда, ни обратно. Но знаешь, я тебе помогу. Давно хотела ритуал один провести, да ингредиентов не хватало. А тут ты - сплошной ингредиент. Не боись, не съем.
        Язычок женщины мелькнул за коралловыми губками. Голос опять изменился, стал нежным и музыкальным. «Точно съест», - отрешенно подумал Митяй. Во попал так попал! Дементий сочтет, что он сбежал в Порубежье, и не будет искать. Зверь рыцарь иль не зверь, плохой иль хороший, но в том, что бросился бы на помощь без оглядки, юноша не сомневался. И чего он его так испугался? Не сидел бы сейчас здесь… Митяй уныло принялся разглядывать глиняный кувшин перед собой. На нем жирдяй в оправе на носу потешно размахивал руками, над жирдяем летела невиданная птица, оставляющая клубы дыма после себя.
        Беловолосая женщина села рядом и выложила со стуком на стол большущий тесак. Митяй вжал голову в плечи. Она его что - кромсать ЭТИМ будет?
        По крыше все так же стучал дождь, свечи горели ровным высоким огнем. Паренек молчал, мочала и женщина.
        - Пей, - наконец сказала она.
        Увидев, что он не реагирует, налила полную кружку суры, потом взяла его за дрожащие ладони и помогла поднести напиток к губам. Глоток ожег хмелем и, что удивительно, расслабил. Он хотел было поставить кружку обратно, но женщина удержала его руки и заставила допить до дна. Потом отставила питье в сторону, разорвала на нем левый рукав рубахи и положила его руку на стол ладонью вверх. Мелькнул тесак, пастух не успел даже дернуться, как на его запястье появилась глубокая рана. Кровь булькнула слабым фонтанчиком. Митяй почувствовал рвотный позыв, но правая ладонь женщины уже накрыла его левую ладонь, их пальцы переплелись, ее запястье прижалось к его запястью, и из нее также текла кровь. Он сдержался. На столе быстро образовалась целая лужа крови. Их крови!
        Он всмотрелся в красную лужицу. Она растекалась струйками, достигла края стола и закапала на пол. Голова закружилась. И вдруг он увидел то, что давно не видел, услышал то, что давно не слышал, почувствовал то, что давно не чувствовал! Барьер спал! Он вновь мог дотронуться до Большой Луны, связать узлом ветер и заставить звезды падать. Но сегодня этого было мало. Сначала несмело, но потом настойчивей и настойчивей он потянулся дальше: к межзвездным дорогам, туда, куда уходили души умерших. И получилось! Он вышел из тела, проскользнул сквозь крышу, оставил землю, а потом и облака с парящим среди них орлом. Изнанка сменилась Навью. И там, на тонком лунном луче, он заметил Ее, балансирующую над самой Пропастью. Светлячок, маленький светлячок, даже не звездочка. Подлетел к ней, осторожно выхватил из толпы таких же запуганных, жмущихся друг к другу душ и унес с собой вниз через пласты реальностей, обратно в Явь.
        Глаза Митяя открылись. Он все так же держал за руку беловолосую женщину, однако на столе не было ни капли крови, раны на запястьях затянулись. [Ведьма] зевнула, повертела головой, вдруг вырвала свою руку из его руки и резко вскочила. Лавка зашаталась, и Митяй едва с нее не свалился. Потом она попробовала побежать, но как-то неловко - зацепилась за угол стола, охнула от боли и присела на корточки. Тут же медленно поднялась и внимательно оглядела левую сторону груди. Ее ладони коснулись области сердца, и она непонимающе обернулась к нему.
        - Тебя же Митяй зовут? Ты пастух? Где мы? Я не узнаю это место… этот дом.
        Паренек присмотрелся внимательней. Движения женщины были какие-то несуразные, рваные, лицо - малоподвижное, словно у фарфоровой куклы. Однако за оболочкой лже-ворожеи вдруг почудился знакомый облик. Неужели?
        - Милава? - прошептал он, не шибко надеясь.
        Она ему не ответила, увидела зеркало и, покачиваясь, подошла к нему. Пастух с тревогой наблюдал. Разыгрывает его ведьма или нет? Между тем она встала у зеркала и достаточно долго в него всматривалась. Пастух не выдержал, вышел из-за стола и хотел было к ней приблизиться. Не дав ему этого сделать, она развернулась и со слезами на глазах спросила:
        - Что со мной? Мне это кажется, или я сильно изменилась?
        И тут он поверил: это Милава! Он ее вернул! Как же, как же ей объяснить то, что произошло? Он в волнении снова сделал шаг к ней, остановился смущенно, протянул к ней руку и тут же опустил. Но как?! От нахлынувшей радости чуть не заплакал.
        Милава, видимо, истолковала его поведение превратно. Девушка отшатнулась от него, потом и от зеркала и произнесла безжизненным голосом:
        - Я ничего не помню. Я же умерла? Меня убили? В моей груди была дыра. Меня проткнула… лапа с когтями. И тьма, тьма клубилась у ног. Но вот я стою здесь. Только кто теперь я? Кем была? Почему меня убили? Я… не понимаю. Лишь тени из снов, чьи-то мысли. Ленточки в волосах, журчание речки, гроздья черемухи. Это точно моя память? Почему так всего мало в моей голове? И ты…
        Милава посмотрела на пастуха и истошно закричала:
        - Что ты со мной сделал? Верни мое тело! Верни мою память! Я не могу жить в этой пустоте. Она меня выжигает.
        Теперь настала пора ему отшатнуться. От растерянности он сел на один из сундуков, прижал ноги к груди, обхватил колени руками и подумал, что у Милавы были пронзительные голубые глаза, зелень сегодняшних ей совсем не шла. Его радость приобрела горьковатый привкус.
        - Верни мне мою память, прошу. Ты же хороший мальчик, я знаю, - между тем упрашивала его Милава. - Ты же хотел со мной дружить. Ты тот пастух, что вечно на меня пялился. Ходил вокруг кругами и пялился. Баран безрогий. Овца неостриженная. Но почему, почему я кроме тебя ничего не помню?
        Милава куклой повалилась на колени и протянула к нему руки.
        - Я не хочу, слышишь, не хочу знать, как умерла, как вернулась обратно. Я готова забыть, кто ты. Но я хочу знать, как жила, вспомнить каждый свой день. Эта пустота сводит с ума, помоги ее заполнить. Прошу, помоги. Она жжёт меня изнутри!
        Руки ее упали вниз, в голосе окончательно пропали живые нотки:
        - Калинов мост не пропускает… Больно, очень больно, как же больно...

«Если это и Милава, то какая-то не его Милава», - лихорадочно размышлял Митяй. Почему душа, вернувшись из Нави пусть и в другое тело, ничего не помнит? В чем здесь подвох? Да… Рано он обрадовался. Что теперь-то с ней делать? И где эта ведьма бродит? Точно ведь ведьма, помогла призвать душу и скрылась. Хотя куда она скрылась, тело то ее вот, перед ним, повторяет и повторяет как заведенное:
        - Калинов мост не пропускает… Больно, очень больно, как же больно...
        Милава поднялась с колен, резкие движения следовали за краткими остановками, подошла к столу. Она, как слепая, похлопала по его поверхности, пока не наткнулась на тесак. «Нет, только не это», - запаниковал пастух. Но у девушки был свой план. Она прекратила причитать, взяла тесак и теперь уже направилась в его сторону. Между ними всего-то была пара шагов. Пастух забыл даже дышать, зачарованно глядя, как она к нему приближается. Остановилась, шагнула, снова остановилась, снова шагнула. Не живая, не мертвая, словно заводная кукла. Ее лицо окончательно приобрело восковой оттенок, глаза перестали мигать. Резкий выдох - и тесак устремился к его шее. «Прости», - прошептал он и зажмурился. Однако ничего не произошло.
        - Штаны не намочил? - услышал он знакомый звонкий голос. - Еле успела вернуться. Уж больно резвая оказалась девочка. Смотрю, ты недоволен. Ай-яй-яй, неблагодарный. Ну, конечно, можно было попробовать подобрать ей другое тело, но мне захотелось именно так. Самой прочувствовать.
        - Она ничего не помнила, - потрясенно проговорил пастух, прерывая веселое щебетание беловолосой колдуньи. Сейчас та выглядела совершенно нормально: румянец на щеках, плавные движения. Тесак она, бравируя, закинула на плечо. Что же с Милавой было не так?
        - Ну а чего ты ждал от нежити? Ты же ее с Калинова моста призвал. Не буду скрывать, я подозревала что-то подобное, но, как говорят, лучше раз самой проверить, чем сто раз слышать от других. Можешь не благодарить.
        Ведьма отошла от пастуха, положила тесак за печку, вывалила на стол содержимое корзины и приступила к разборке трав. Правый рукав бирюзового платья отсутствовал, но это ее не смущало. Митяй протер глаза, от духа, стоявшего в избе, они покраснели и слезились. Сказать, что он был разочарован, ничего не сказать. Душа Милавы так и осталась блуждать в потемках. Изнанка опять от него закрылась, Навь спряталась: он не слышал неслышное, звезды ему не подчинялись, Луна не отвечала на призывы, а мелкие духи… Что ж, нежити в городе не наблюдалось.
        Видя, что колдунья не обращает на него внимания, он встал и нетвердой походкой направился к выходу. На пороге обернулся и неожиданно заметил чьи-то голые ступни. Они торчали пятками из-за занавеси, где переодевалась его странная хозяйка. Юноша помялся, помялся и спросил:
        - Это случайно не ты убила Путяту?
        Ведьма отвлеклась от своего занятия, выпрямила спину и развернулась к нему. Уставила руки в боки и строго молвила:
        - Случайно здесь не убивают. Случайно я не убиваю. Это убийство дело рук нежити. Ее и ищите. Или твой рыцарь нюх потерял?
        - Ты знаешь Дементия? - ляпнул пастух прежде, чем подумал, надо ли о рыцаре спрашивать.
        - Пересекались, - неопределенно подтвердила ведунья.
        - Но нежити нет в городе!
        - Соглашусь, есть в этом загадка. Я тоже ее давненько не чую, но это не работа ковена. Бессмысленная безвкусица! Никогда не любила этих мелких засранцев, только они на такое способны. Признаю, странные дела в Граде творятся. Так что ты там… поосторожней. Мы теперь, как брат с сестрой, одной крови. Я старшая, ты младший, ну и все такое, - ведьма противно захихикала. - Переживать буду, не сгубись зазря.
        И она опять вернулась к своим травам. Движения у колдуньи стали дергаными, прерывистыми, словно опять в ее тело вселилась чья-то призванная душа. Пастух бросил еще один взгляд на голые ступни, торчащие из-за занавеси, и вышел на улицу. Стемнело. Дождь прекратился. Надо было возвращаться к вдове, а значит, ему достанется на орехи: он так ничего и не купил. На его левом запястье угадывался красноватый шрам, рукав рубахи болтался. И да, когда он выходил, вязанка хвороста чудесным образом пропала, словно растворилась в воздухе. Печь так никто и не затопил.

***
        Немного позже где-то под кузнечной слободой в пещере, освещенной тусклым красноватым светом, Щербатый старательно смотрел под ноги братьям Коржам. Те не любили, когда на них пялились такие, как он. Могли и наказать, чего Щербатому совсем не хотелось. Тогда ему придется еще седмицу без мармендука жить, а его уже заметно подтряхивало. Нет, с ним так не надо. Пожалейте окаянного, ведь сорвется, зуб вырвать, сорвется в кровинушку…
        Слева в углу пещеры журчал подземный ручей, наверху лило, вот он и пробудился. Щербатый вообще-то предпочитал не ползать по темным туннелям, но кто его будет спрашивать. Хочешь быть при братьях, подчиняйся их правилам. А у кого еще такие лиходеи, как он, найдут пристанище, кто даст постоянную непыльную работу? Нормальный люд при виде его поломанного носа и выбитых передних зубов сразу же за топор хватался. Боялись. А Коржам самое то, чем он страшней, тем лучше.
        - Это он? - спросил Тощий, его маленькие глазки на треугольнике лица прям засверкали.
        - Да, из хором Остромысла вынес, - с гордостью ответил Щербатый и снял сукнину с Чура, которого держал в руках. Был он деревянный, в виде усатой головы умудренного годами старца.
        - Поставь к остальным, - распорядился Длинный.
        Тотчас корни вдоль правой стены раздвинулись и открыли боковой проход. Щербатый с опаской заглянул в него и ахнул: в темноте сплошными рядами стояли чуры любичей - трехголовые, человекообразные, звериные. При этом конца и края им видно не было. От их раздражения воздух заметно колыхался, по пещере гулял слабый гул. Щербатый осторожно вошел и бережно опустил рядом с ними еще одного - нового их соседа. Потом поклонился и, пятясь, вышел. На висках у него выступили крупные капли пота. Ему почудилось, или на него посмотрела тысяча пар глаз? Целая армия чуров! Как пить дать, Коржи что-то задумали!
        - Путята нам больше не помеха, - сказал Щербатый, как только корни закрыли проход. - Нашли его растерзанным у порога собственного дома.
        - Тогда причин для отсрочек больше нет. Пора о себе должникам напомнить, - довольно потер руки Длинный. Щербатый заметил, что братьев не больно-то заинтересовали подробности. Что ж, Коржи глубоко сидят, да далеко глядят. Не он один у них в подручных ходит, не он один новости приносит, да и артефакты у братьев есть интересные. Не просто так они в Лукоморье кости морозили, ой, не просто так. А ведь до Лукоморья ничем особо не выделялись. Знали их как Коржей с Кривого переулка: в меру хитрые, в меру безбашенные охочие люди. Даже имя у каждого человеческое было. Теперь же все к ним на поклон идут: что бедняк с рваной шапкой, что разодетый княжеский тиун.
        - Напомним, конечно, напомним, - заверил Тощий. - Однако появилась еще одна проблемка. Приезжий меняла предлагает лучшие условия - как по обмену монет, так и по займам. Есть подозрения, что это месть старейшин чуди. Не забыли, кто изгнал их из города, вот и подослали шибко бойкого молодца нам насолить, о себе напомнить.
        - Нехорошо получается, - пробасил Толстый, - всех местных отучили в дела наши лезть, так тут этот гость объявился. Сколько же ему пообещали? Щербатый, ты знаешь, что и как делать. Где один взялся, там и второй появится, если с первым быстро не управиться.
        - Мне бы побольше бойцов проверенных. За такими, как он, псы сторожевые ходят, близко не подпустят, - осторожно посетовал Щербатый. Про награду они вовремя вспомнили, знать, скоро, скоро его к сундучку допустят. От предвкушения тело аж заломило.
        - А что нам сороки на хвосте принесли? - обратился Толстый к братьям.
        - Говорят, в городе лех объявился из бывших гридей, неприкаянным бродит, - проговорил Длинный.
        - Надо бы к нам его пристроить. Что ему без дела маяться, - задумчиво молвил Толстый.
        - Так пригласим его, а Щербатый проводит, - ухмыльнулся Тощий и подмигнул Щербатому.
        Оглушительно забили часы. Щербатому осталось только стоять и слушать. Пока бьют часы, двигаться не разрешалось.
        ГЛАВА 10. ВЫБОР ИЗГОЯ
        Понемногу Дементий привык жить с Марфой. Дни шли, а Ингвар не объявлялся. Помня наказ Добрыни, рыцарь старался не показываться рядом с детинцем, однако и отъезд из столицы откладывал. Что-либо докладывать князю он передумал, как и вообще кому-либо что рассказывать. Зачем? Кто ему эти люди? Путь каждый из них познает свою судьбу, всех не спасти. А он, когда прижмет, вывернется.
        Участились дожди. Иногда налетал сильный ветер и громыхал гром. Ворота Града были все так же широко раскрыты, на стенах маячили редкие стражники, не созывалось ополчение. Но неуловимое напряжение витало в воздухе, а вместе с ним усиливались страх, неуверенность, показная веселость. Ведь трудно было закрыть глаза на то, что там, за стенами, по тракту тянулись вереницы людей. Они опирались на посохи, держались за удила коней, плелись за волами. Коровы, привязанные к задникам, тревожно мычали, собаки лаяли, свиньи визжали. Терялись дети, матери переругивались, чад находили, били и двигались дальше, понуренные после скоротечной активности. Нехитрый скарб доверху заполнял их телеги.
        - Марфа, а как ты поняла, что Дементий - закатный рыцарь? - в один из таких дней услышал он о себе вопрос, заданный пастухом вдове. Мужчина не разозлился. Не мог паренек вызвать в нем ни ревности, ни злости. А вот понаблюдать за его потугами было занятно.
        - Чего тут понимать? Посмотри на него: повадки утонченные, речи витиеватые, при этом торс с руками будто из стальных прутьев свиты. И вообще, воняет от него не по-здешнему, - проворчала вдова, не отвлекаясь от готовки теста. Однако ее движения стали более резкими. Ай, затейница, чего она там себе напредставляла?
        - Так тебе запах мой не нравится? - деланно удивился рыцарь.
        Ему никак не удавалось привесить полку. К обычной жизни еще предстояло привыкнуть. До этого, в казармах или замках владетелей, он никогда не привлекался к холопской работе. Впрочем, воин не жаловался. Учиться новому он любил. Вот и сейчас самозабвенно вкручивал штырь крепежа, который раз за разом выскакивал обратно из бревна.
        - Нравится не нравится, ночью никуда не отпущу, так что набирайся сил. Эй, аккуратней, стену проломишь, увалень, не налегай так, - услышал он окрик Марфы. За показной грубостью вдовы скрывалась ненасытная страсть. И бороться с ее бушующим океаном было приятно, как и побеждать. Может, в этом была истинная причина, почему он задержался? Нет, любовь не для таких, как он. Завтра, послезавтра, через седмицу он уедет.
        - Марфа, я целоваться не умею, научишь? - как только выпадала возможность, Митяй решительно переводил разговор на себя. Дементий увидел, как пастух присел сбоку от стола и начал кидать на вдову призывные взгляды. Осмелел. Когда он так научился смотреть-то? Опять ведь нарвется.
        - Так ты чего время в полях терял, когда овец вокруг столько было? Али они того… баранов предпочитали?
        Митяй на насмешки вдовы не обижался. Марфа же, совершенно не стесняясь при утехах с рыцарем, держала пастуха на расстоянии. Ее жесткую руку паренек уже прочувствовал не раз. Дементий не вмешивался в их отношения. Пусть события текут своим чередом.
        - Марфа, а почему в городе домовят не видать? У тебя, например, следов их вообще не наблюдается, да и Чура ты в красном углу не держишь… - Заданный вопрос заинтересовал рыцаря. Что-то подобное он тоже ощущал, словно в мире отсутствовал маленький привычный элемент: не шуршало под печкой, никто не пробегал за спиной, паутина подозрительно быстро скапливалась по углам, и мыши ничего не боялись.
        - Съела я их всех, по одному выловила и съела, а Чура вон из избы выставила. Не помог моему муженьку возвернуться. Зарубили его чудины, товар отобрали. Меня за долги на улицу чуть не выгнали, хорошо, мужики тепло мое полюбили, гривны не жалели, мехами и каменьями задарили. Не то померла бы от холода, или продали бы наседкой в кашакские каменоломни, рабов рожать да надсмотрщиков ублажать.
        -- Зачем так шутишь, поклеп на себя возводишь? - В голосе пастуха послышалось изумление. Возможно, именно это в нем и подкупало - искренность, соединенная с почти детской непосредственностью.
        - Достал ты своими вопросами, как банный лист приклеился, или работы у тебя мало? - заругалась вдова, спокойно разговаривать с Митяем у нее не получалось. Пастух быстро выводил ее из себя, а сдерживаться она не считала нужным.
        Они некоторое время молчали. Рыцарь почти отмучился с полкой, когда Марфа к нему обратилась:
        - Будь осторожен с Мстиславом. Сладки его речи, да осадочек у них мутный. Людей мучает, жалости не имеет, весь в крови измаран. У нас на волхва кивал, а сам, как на торге шепчут, в день убийства Путяту в шею из корчмы выкинул, потом за ним выбежал. Что они там дальше делали, что делили, неведомо, но вернулся он в корчму покрытый грязью и с разбитыми кулаками. После молча пил, ни с кем не разговаривал и был чернее тучи.
        - Так тебе жаль Путяту? - спросил Дементий и внимательно посмотрел в сторону Марфы. Она что-то недоговаривала, за всеми ее словами скрывалось нечто едва уловимое. Обрывки воспоминаний?
        - И да, и нет. Смерть он принял страшную, но и ягненком при жизни не был, жесткие ласки любил, плетью умеючи пользовался. Сам был как кремень, отсрочек не давал, за неуплату сек немилосердно, а кого и на копье поставил. Боялись его окрестные, доброты ни к кому он не знал, - озлобленно ответила вдова, загремев катушкой по разделочной доске. Ее оголенные по локоть руки раскраснелись, космы норовили вырваться из завязки. Слишком резкие движения, слишком колючие слова.
        - Так и должность у него была та еще. На такой шутки шутить негоже. Слабину дашь - и мигнуть не успеешь, как казна опустеет, а твоя шея под топором окажется, - твердо возразил рыцарь. Ему была известна такая ответственность, но как ее объяснить окружающим, не всегда могущим ответить и за себя? Или за словами Марфы все же скрывалось иное? Обида? Досталось ей от него, догадался он. Она сильная, но трудно ей было что-либо удержать на языке. И это-то с Путятой!
        - Всему свое время, милый, всему свое время! Прошу тебя, аккуратней с Мстиславом, непростой он человек, скользкий, как угорь, - снизила напор Марфа, затем подошла к нему и прижалась, испачкав в муке. Дементию осталось лишь опустить руки и прихватить ее за талию.
        - Хорошо, буду осторожен. Обязательно. Не тревожься, вечером встречаюсь с ним...
        Женщина резко вывернулась. Избежать ее ногтей не удалось. Кровавые полоски украсили щеку. Бывает.

***
        Располагалась корчма у торга, лицом к улице, соединявшей детинец с Северными воротами. Место, проходное и оживленное, называлось «Погулянка», но редко кто об этом вспоминал. Для местных она была просто «Корчмой» и пользовалась особой популярностью. Не терем купеческий, но и не какая-то там халупа: в два этажа, покрыта дранкой, имела заезд с двумя воротами, такими широкими, что любая телега пройдет. В центре небольшой двор с лестницами на второй этаж. Слева от входа - белая, по-романейски крашеная изба с печью и камином, справа - светлица с каморками, ну а прямо - конюшня с амбаром. Наружные лестницы вели к жилым комнатам постояльцев, разделенным сенями. Посетителей побогаче звали налево, тех, что попроще, направо. Печь в белой избе была непростая, с хитрым дымоходом. Поэтому дышалось внутри хорошо, свободно. Обстановку дополняли буфет, несколько длинных и не очень столов на козлах, лавы вдоль стен и отдельные табуреты.
        Войдя во двор корчмы, Дементий свернул в зал налево, выбрал себе место и заказал пива. Давно сей чудесный напиток не пробовал, хотелось посмаковать да на людей посмотреть. А люд в корчме наблюдался разный: открытие ярмарки увеличило население Града чуть ли не вдвое.
        После монотонного житья у вдовы он наслаждался окружающим гамом. Казалось, что он все так же гридь у князя и сейчас отдыхает после очередного выезда на границу. Служить было просто: получил приказ, выполняй - думай не думай. Когда же ты предоставлен себе, невольно теряешься в многообразии выбора: никто над тобой не стоит, не требует отчета. Это пугало, пробуждало тоску по былому, а также по тому, что хотелось забыть.
        Как рыцарь и предполагал, вскоре заявился Мстислав. Вирник по-свойски поздоровался с корчмарем, заметил Дементия и сразу же направился к нему.
        - Какие люди! Присоединюсь, не возражаешь? - И, не дожидаясь ответа, уселся напротив.
        - Да я только рад буду, - ответил Дементий.
        - Смотрю, ты до сих пор не в дружине. Хотя понимаю… Добрыня нынче чужих не жалует. Камень за пазухой держит, недоволен дюже многим. Но в его верности сомневаться - все равно, что в своей дури признаться. Такие за княжеский престол себя погубят и других не пожалеют.
        Не успел Мстислав поудобней разместиться, как стол перед ними заставили яствами: разные сорта мяса, блюдца с овощами и кувшины хмельных напитков. От Дементия не укрылось, что вирника здесь привечали и старались угодить.
        Вздрогнули по баклаге, помолчали и разговор продолжили.
        - Слышал, убийца снова пошалил? Вчера, сразу после вечернего грома, приезжего менялу с охранением нашли растерзанным, руки и ноги у всех были оторваны и разбросаны так, что я долго разбирал, где чье. В довесочек убийца меняле язык вырвал, ну и… в жопу рубашку засунул. Зачем срам-то устраивать? Проказничает лиходей, издевается, - поведал Мстислав между первой и второй, напряженно пережевывая закуску. Его красный кафтан расстегнулся, в бороде затесалась мелкая кость, объемный нос побагровел, ремешок с серебряным пером высоко задрал власы.
        - Как же так? - Волей-неволей убийства касались и Дементия. Определенные мысли возникли еще при первом случае, теперь же он практически был уверен, в чем дело. Только как до вирника донести свои соображения?
        - Меняла избу по ряду снял у Западных ворот, вот перед ней его… и того. Не уберегли и нанятые воины, а опыта им было не занимать. Так что получил я еще три трупа… - продолжил рассказ Мстислав, не отрываясь от еды.
        - На подозрении есть уже кто?
        - Тех, кто рядом пробегал, и схватил. Теперь в холодном сидят, буду огнем проверять, вдруг как-то причастны.
        - Сам что думаешь? - осторожно спросил рыцарь.
        - Видишь ли, какое дело, - задумчиво проговорил Мстислав, прекратив жевать и рассматривая свои толстые пальцы, - головник вряд ли так просто попался бы. Но… наша княгиня в то время со служанкой ходила к местной знахарке-травнице, причем охрану в детинце оставила, а знахарка та живет через пару дворов от места кровавого. Чуешь, как могло нехорошо получиться? Князь в страшном гневе, требует немедленной поимки виновного. Со служанкой бы поговорить, да пропала она, как и вои, что должны были княгиню сопровождать. Но что самое подозрительное, в тот вечер и волхва в детинце не было, как и не было его на Капище. То ли по воде научился ходить, то ли птицей оборачиваться, то ли невидимым сделался - неведомо мне. А где был, как его спросишь?
        - Мне трудно представить между всем этим связь, - сказал рыцарь, с отвращением вспоминая пережитый ужас в лесах Порубежья, - но одно скажу: когда возвращался в Княжий град, то столкнулся с невероятной жутью - мерзким хмырем. Он появлялся из тумана, напоминал сгустки тьмы, мог как разорвать жертву, так и сделать из нее упыря. Правда, он на одной жертве не останавливался, где объявлялся, погибало все живое, оставались лишь разрушенные избы и злобные мертвяки. Может, он в Град пробрался? И не живые виновны в учинённом?
        Мстислав дернул плечами, с какой-то злобой посмотрел на рыцаря и ответил:
        - Нет, друг мой, не будем о хмыре. Ни о тьме из тумана, ни об упырях, спаси нас Род, мне не докладывали. Я вот все больше на своих думаю. Кто-то из любичей приколдовывает, хочет по-тихому, а получается с кровиночкой. Ну а про волхва и менялу… что тут скажешь? Все когда-то друг с дружкой пересекались: кто гневным словом прикладывал, кто ладошкой приглаживал. Не знал или знать не хотел? Умеет Марфа мужиков подбирать. Тебя вот только почему выбрала, понять не могу: ни лошади, ни милости от князя. Заступник твой за сотни верст кашу тамошнюю разгребает. Герб рода лишь с рукояти меча просматривается. Что от рыцаря в тебе осталось? Какая ей от тебя польза-то?
        - Не по одежке судить надо, мое умение от калиты не зависит, - Дементий напрягся. Вирник его не услышал, по пьяни или по умыслу провоцируя на мордобой.
        - Не серчай, - сдал назад Мстислав. - Прости слова дерзкие. Просто хочу, чтобы ты ко мне пошел. А если ближе к делу, помощь твоя нужна. Надо убивца словить, два похожих черных дела сотворены. Все бы ничего, и разговоры людские пресёк бы, и страхи развеял, да княже больно взбеленился, расправы скорой требует. Сколько невиновных загублю, пока гонение не приведет к нужному следу, подумать страшно! А без таких следопытов, как ты, выбора у меня нет.
        - Нанять меня хочешь?
        - Платить буду хорошо, гривны лишними не бывают, - утвердительно кивнул вирник. - Подумай, кому ты тут нужен, а так славному делу послужишь. Пора от бабского подола отрываться. Хватить пня гонять. И… есть еще одно. Под Градом банда разбойничья обосновалась. Накопали себе туннелей, набезобразничают, а потом скрываются в них. Давно хочу выжечь эту заразу, да товарищей надежных нет. У ребятушек моих кость не та.
        - Обещаю крепко подумать.
        - И это… за Марфой приглядывай. Разное люди поговаривают. Странные звуки исходят от ее избы ночью. Понимаю, с такой девкой не поспишь, но не только о любовных стонах гикают.
        На Дементия накатило раздражение. Ежина мать! Еще одно слово про Марфу, и он зарядит по этой квадратной харе. И зарядит сильно! Вирнику и так зубов не хватало, а нет, прет и прет. Сохнет что ли по Марфе? И этот тоже! Не о том коротыш думает. Ой, не о том. Ему же голову скоро снимут, если убивцу не найдет.
        В этот момент к столу подошел косоглазый паренек. Помял в руках шапку и, заикаясь, проговорил:
        - Дядька Мстислав, вас посадник Никула к себе требует.
        - Требует?! А иди ты, Станька, ко всем дальним, ослеп что ли, не видишь, с товарищем за дело беседую. Чтобы тебя больше сегодня не видывал. Требует… - Мстислав тяжело развернулся и попытался лягнуть паренька. Тот шустро отскочил и спешно покинул корчму, боязливо оглядываясь.
        Когда Дементий вышел наружу, то не сразу понял, куда ему идти. Поэтому пошел не спеша, разгребая ногами палые листья. Громадная Луна заливала дорогу тусклым светом. Невидимая птица надрывно кричала: киу, ууух, киу, ууух... Редкие прохожие напоминали бестелесные тени. Запали в душу слова Мстислава. Что и говорить, даже пиво пил за гроши, от вдовы полученные. А как быть дальше, не понимал. Как идти без четкой цели, без осознания, с кем и кто он, что хочет: мести, славы, любви или забвения? Всю жизнь махать мечом, выполнять чужие приказы? Или спрятаться от всех в глуши бездорожной?
        И в этот момент внутри рыцаря словно кто-то проснулся. И этот кто-то широко зевнул и потянулся наружу. Маленький, очень злой, но который еще окончательно не определился: просыпаться или нет. Когда же показалось, что вот-вот произойдет особенное, Дементий отвлекся. В тот же миг этот внутренний кто-то свернулся и исчез в глубинах его сознания.
        Птица перестала кричать. Вместо нее на перекрестке при свете множества факелов перед толпой рвал глотку княжеский крикун.
        - Люди добрые, любичи любимые, ждет нас радость большая. Брат князя нашелся, домой спешит и подарки везет. Радуйтесь, скоро пир закатим, праздник устроим. Князь погреба откроет. Медовухи будет столько, что рыбами плавать будем. Ингвара ждем, Ингвара встретим, с Ингваром выпьем!
        Толпа пришла в возбуждение, в воздух полетели шапки, мужики начали целовать баб, а те не особо противились. Дементий протиснулся, закутался в плащ и поспешил к Марфе. Луна предательски покачнулась в небе, как и земля под ногами. Молоко звезд отразилось от поверхности мостовой, меняя верх с низом. Однако изба была уже близка, с трудом, но он дошел до ее порога.
        Внутри горела лучина. Марфа ждала его, сидела в нижнем на кровати и теребила локон. Ее лицо казалось необычно белым, и на этом белом пятне выступали черные брови, под которыми спрятались такие же черные глаза. Отгороженный занавеской, похрапывал пастух. Под пристальным взглядом вдовы Дементий скинул сапоги с одежкой, отставил в сторону ножны и хотел было лечь рядом, но пошатнулся и присел прямо на овчину, брошенную на земляной пол.
        - Хорошо провел время? - одеяло сползло, и он различил голые лодыжки женщины. От нее веяло теплом и уютом. Хотелось уткнуться в ее коленки, почувствовать ее кожу; только не спорить, только не кричать.
        Неожиданно Марфа погрузила свои пальцы в его власы и прошептала:
        - Вроде и ласков, и умел как никто, но… голем големом. Души не чувствую, холод в твоем сердце. Не люба я тебе, верно?
        - Разве нам плохо с тобой, Марфа? Разве не поет твое тело в моих руках? Разве берегу от тебя свое семя? Так зачем же тебе еще и душа моя? - с недоумением ответил ей Дементий. Надо признаться, его мутило, и он с трудом подбирал слова.
        Женщина вдруг зарыдала, ударила его по голове и отвернулась к стене. За занавеской заворочался Митяй, на него привычно никто не обратил внимания.
        Воину стало жаль ее. Но что он мог ей предложить? Как и всем тем, кто был до нее. Как и всем тем, кто будет после. Язык отказывался шевелиться, голова мыслить, но Дементий все же сказал:
        - Пойми же, нет у меня сердца. Разбито оно прежними проступками. Слишком неразумен был в молодости, слишком рвался к славе мирской и заплатил цену неимоверную. Не спрашивай, что наделал, даже вспоминать больно. Нет, тошно! Прощения мне нет, и род мой проклят, сам я изгой, беглец от собственного народа. Поэтому о каком сердце и какой душе ты спрашиваешь? Посмотри на меня и ответь: разве есть во мне то, что ты так упорно ищешь?
        Марфа промолчала. Мужчина поднялся с овчины и забрался в кровать. Лучина мигнула и погасла. В наступившей темноте рыцарь немного помедлил и взял в свои руки ее ступни, прижался к ним губами и принялся целовать. И целовал он ее ножки, начиная от пальчиков, поднимаясь к коленочкам кругленьким с косточкой выступающей, и дальше по бедрам к пещерке заросшей. И был он там, пока она не застонала и не опала, как волна откатывается от берега.
        - Что же ты со мной делаешь? - прошептала она в его объятьях. - Зачем меня мучаешь?
        И только свалившийся с лавки Митяй не дал им сразу продолжить.

***
        На следующее утро Дементий поднялся по первому петушиному крику, оделся и тихо выскользнул в город. Ему требовалось побыть одному. И час бродил, и два, а может, и больше - солнце уже высоко поднялось над крышами. Незаметно для себя он оказался на мостовой Стока, улицы, пользующейся дурной славой. И здесь, среди желтой листвы и низкорослой, прижавшейся к слепым стенам рябины, ему преградили путь семеро. Вроде бы толком и не вооружены, да у одного - массивный посох, у второго - дубина, а у остальных цепи намотаны на кулаки. И стояли они среди красных ягод. И смотрели друг на друга исподлобья.
        - Шел, шел и прямо в гости к нам зашел. А мы ведь тебя искали. Смотрю, не из пугливых, раз за меч не хватаешься, - обратился к нему мужик с выбитым зубом и кривым носом. Нагло так обратился, нехорошо, с легкой ухмылочкой.
        Дементий промолчал - пусть выскажется. Меч из ножен выхватить - глазом не моргнуть. Для себя же решил: как начнут, вырубит кривоносого первым. Больно он ему не понравился.
        - Поговорить с тобой хотят, - между тем продолжил тот, - так что давай без глупостей, пройдем с нами, тут недалече. Поговоришь, подумаешь и пойдешь себе дальше. Тебя не тронут, ты нас не заденешь.
        Дементий пожал плечами: коли приглашают, почему бы и не зайти. Возвращаться к вдове не хотелось.
        - Вот и славненько, тогда ступай за нами, - подытожил кривоносый и улыбнулся. Лучше бы он этого не делал. Однако бугаи прекратили дырявить рыцаря взглядами, и то хорошо.
        Привели его к низенькой избенке. Дементий вошел внутрь, где из сеней попал в коридор, в конце коридора пришлось прыгать в яму, похожую на звериную нору, а там по петляющим туннелям его вывели к довольно просторной пещере. Посреди пещеры восседали на табуретах Тощий, Длинный и Толстый. Эти трое в представлении не нуждались, он догадался, кто перед ним. Предчувствие опасности змеей проскользнуло под сердце, приятно напряглись нервы. Красноватое освещение лишь усилило эффект от встречи. Братья были в простых зипунах, без оружия, и лишь многочисленные кольца украшали их пальцы. «Как же они похожи на лисиц в норе. Вот только кто для них я?» - подумал рыцарь.
        - Здравствуйте, уважаемые Коржи. Будучи приглашенным, не мог вам отказать, да еще когда такое посольство присылаете, - решил он начать разговор первым. Ну, не в гляделки же с ними играть?
        - Кто знал, Дементий, - сказал за всех Тощий, - как ты отнесешься к нашей просьбе. А зачем нам лишние проблемы?
        - И вы решили, что семеро меня остановят? Телами что ль завалят?
        - Семеро всё лучше, чем один, в любом случае ты сейчас здесь, - ухмыльнулся Длинный.
        - И в чем же такая надобность?
        - Да в тебе. Говорят, без службы остался, от тоски изнываешь, работу ищешь, - снова выступил за всех Тощий.
        Воин приподнял одну бровь. Это надо же, о нем беспокоятся! Что-то он популярен в последнее время. Осторожно осмотрелся: один вход за ним, второй за Коржами, справа в стене среди корней деревьев скрыт еще один. За первыми двумя он чувствовал присутствие головорезов, за скрытым проходом - опасную волшбу. По всему выходило, для него эта нора - мышеловка, из такой на раз-два не выберешься. Ну, ежина мать, это еще посмотрим!
        - А нам есть что тебе предложить. Иди к нам, стань нашей правой рукой, поучи ребятушек науке воинской. В долгу не останемся. Отблагодарим по-княжески, - между тем промолвил Длинный, и все трое братьев уставились на рыцаря.
        От этих слов если только тиной не повеяло. Что-то неладное было с этой пещерой. Дементия словно в болото засасывало, хотя никаких видимых проявлений волшбы он не видел. Если не обращать внимания на старые канделябры и светильники, если не смотреть в лисьи морды братьев.
        - Я воин, а не вышибала, и тем более не убивец, - чуть помедлив, ответил рыцарь. - Да и чему можно научить тех, кто наслаждается кровавой потехой?
        - Если ты о последних зверствах, то это не наша работа, - настаивал Тощий. - Подумай вот о чем: времена меняются. Скоро так все закрутится, что и не поймешь, кто будет воин, а кто убивец. Да и на своем веку ты наубивал больше, чем любой наш умелец.
        - Не спорю, наверное, тут вы правы. Но спасибо за предложение, а к вам я не пойду.
        Дементию захотелось поскорей покинуть эту пещеру. Слишком в ней влажно и липко. Но Коржи так просто от своего не отступали.
        - А если мы тебе мармендук покажем? Может, ОНпоможет изменить твое решение, - вмешался в разговор Толстый и сделал рваное движение рукой, ото лба вниз. - Сундук-мармендук, появись из-под луг.
        Тут же, откуда ни возьмись, перед Дементием выскочил окованный пузатый сундук, скрипнула тяжелая крышка, и ларь сам по себе открылся. Противиться стало невмочь. Дементий заглянул в него и увидел всю свою прожитую жизнь, ту, что не досмотрел у Пелагеи, вернее, заново почувствовал когда-либо испытанные им желания: из детства - присоединиться к вилланам в их играх у стен замка, чуть позже - овладеть родовым мечом, в отрочестве - стать прославляемым рыцарем, и еще самые разные желания. Но… все это было когда-то, ныне оно не задевало, не тревожило, в нем царила одна серая тоска. Правда, за тоской скрывалось странное: недоумение от колодца, обведенного алым пламенем, посреди унылой долины. А ведь там, в колодце, было то, о чем говорила ему ворожея, то, что он не мог вспомнить, а может, боялся…
        Проморгался рыцарь, а перед ним ничего и нет. Только напротив три брата сидят и, не моргая, его разглядывают.
        - И что это было, уважаемые? Причудилось что ли? - задал он им вопрос.
        - Всякое бывает, - медленно проговорил Длинный, - и причудиться что-то могло. Ну, ты, наверное, иди уже. Ежели передумаешь, знаешь, где нас искать.
        - Что ж, тогда я пойду. Прощайте, уважаемые.
        Но сначала он был вынужден выслушать бой часов: громкий, словно трубы ангелов, раскатистый, словно эхо горных вершин. И лишь когда звук затих, Дементий покинул полутемное помещение тем же способом, как туда и попал - коридорами длинными, туннелями запутанным, через лаз звериный и избенку неказистую. Головорезы-бугаи шли за ним на почтительном расстоянии.
        - Да… - протянул Толстый. - И как с таким работать? Ни бабы ему не нужны, ни деньги, ни власть, ни титулы. Для чего жить-то тогда?
        - А живет ли он, братцы? - спросил больше сам себя Длинный. - Ну его, вдруг это заразно, пусть сам по себе по свету шатается, без него управимся.

***
        Дементий вышел из избы и протер кулаком глаза. Белоснежный гусь испуганно загакал, широко растопырил крылья, но в последний момент передумал нападать. Мелкие пичужки стремительно слетели с рябины. Как хорошо при дневном свете! Пещера Коржей с ее мороком осталась позади. Почти ловушка, мог ведь наружу и не выбраться…
        Неожиданно рыцарь понял, что ему хочется. Не служить ни Мстиславу, ни Коржам, не жить за счет вдовы! Он сам с усам, перед ним открыт целый мир. Только заработает немного грошей - и в путь. Тогда зачем откладывать? Зачем тянуть? И он решительно направился на звук рожков. Сегодня первый день ярмарки урожая, а значит, будут и потешные бои!
        Торг пестрел шатрами и палатками. Градичи, селяне, весняки парочками и группами ходили вдоль рядов. Люд наслаждался возможностью всласть прицениться, поторговаться, зацепиться языком с соседом или дальним гостем. Все были одеты в самое нарядное, стараясь перещеголять друг друга. Встречались кокошники самых диковинных размеров и раскрасок, сарафаны и навершники, расшитые птицами, цветами и мозаикой, ну а про клетчатые поневы и пояса, украшенные золотой нитью, и говорить нечего. Мужики расхаживали в белых и синих рубахах с цветными вставками по рукавам. Женщины красовались монистами, собранными из жемчуга, монет, бисера и кораллов. Между любичей попадались каШАКи в чалмах и ярких одеждах, перекаты в длинных широких халатах и тюбетейках, венды и рюгены в рыжих лисьих шапках, плечистые чудины в плащах буро-зеленной окраски. То тут, то там над толпой возвышались великаны-ратоборцы.
        Шуты играючи нахваливали товар. Ревели медведи, по указке хозяев поднимались на задние лапы и били себя лапами в грудь. Тут же люди хохотали над проделками одного хитреца, убеждавшего, что его лошадь полосата от природы, а не крашена в черные и белые полоски. За всевозможными лакомствами выстраивались очереди. Бондари, кузнецы, гончары и коробейники надсаживали глотки - зазывая, предлагая, упрашивая. Часто мелькали перчаточные куклы-Петрушки, от их красной одежды рябило в глазах. Кто-то демонстрировал искусство ходить босиком по углям, ребятня сквозь смех ему кричала:
        - Покажи свои пяточки, они у тебя, как у цапочки!
        Дементий медленно продвигался к детинцу, иногда раскланиваясь со встречными. Все-таки за годы службы он со многими перезнакомился. Когда почти добрался, был вынужден обойти помост, окруженный плотно стоящими людьми. На помосте возвышался громадный медовый пирог, из-за которого выглянул скоморох и прокричал:
        - Видите ли вы меня?
        Ему из толпы в ответ:
        - Видим, видим, хвост и уши из-за пирога торчат. - И кто-то писклявым голосом добавил: - То не хвост, то его тощий зад.
        Скоморох перестал прятаться, сделал колесо, показал язык и воскликнул:
        - Так давайте через год испечем такой теремок с башенками, чтобы в нем и Василиса Толстожопая могла спрятаться! А теперь, эге-гей, налетайте смелей, разевайте роток, поглощайте пирог, а кому не достанется, тому весь год маяться.
        После чего толпа колыхнулась и устремилась к помосту. Из тел образовалась куча мала - каждый стремился отведать пирога первым. Не удивительно, что рыцарь достиг места игрищ - потешных боев - несколько помятым. Здесь, на огороженном разноцветными ленточками круге, умельцы доказывали свою удаль и на заклад сшибались друг с другом. Их подбадривали, на их победы ставили. И именно здесь Дементий решил поискать удачу.
        Он подошел, как раз когда закончился очередной поединок и распорядитель прокричал:
        - Кто выйдет против нашего Микулы? Кто рискнет здоровьем? Кому гроши не греют калиту?
        Микула был крепок телом. Его соломенные власы торчали в разные стороны, один глаз заплыл. Он выиграл несколько поединков и заметно подустал. Да и навряд ли у него была какая-то особая техника. Хорошее начало. Потому воин первым подскочил к распорядителю, отдал дареную Марфой деньгу, скинул верхнее, взял деревянный меч и вошел в круг. Противник улыбнулся, крутанул таким же мечом и короткими шагами двинулся на рыцаря. А как сблизился, так резким движением без обмана попробовал пробить в голову. Дементий увернулся, как и от выпада в плечо, и от ноги в пах.
        Микула не переставал улыбаться, что прибешивало. Зрители улюлюкали и подбадривали молодца.
        Произошел размен ударами, больше на потеху публики, чем для дела. Поймав момент, когда тело парня ушло вперед вслед за мечом, рыцарь провел удар по держащей руке. Следом перехватил свою деревяшку двумя руками и зарядил ею по опорной ноге молодца. Тот подлетел, растопырил ноги в разные стороны и упал на спину, после чего получил парочку смачных оплеух в голову, а затем и добивающий. Улыбаться Микула не перестал и в отключке.
        - На отроках балуешься? - прогремел голос сзади.
        Воин обернулся и увидел тысяцкого Добрыню в сопровождении гридей. Каждый раз Дементия немного передергивало, когда он сталкивался с любичским богатырем, хотя знал его давно. Добрыня был широк и высок, руки как балки, круглое лицо, заросшее бородой, и колючий взгляд серых глаз. Обманчиво медленный, он был, пожалуй, опаснее поднятого из берлоги бурого медведя. Предчувствие беды лишь только усилилось, но кто в такой ситуации сдаст назад?
        - Так давай лучше муж на мужа, лех на любича, пободаемся, пошутим. А то смотрю, советов не слушаешь, в Граде что-то все вынюхиваешь. Волу срать, али к празднику усердно готовишься? Так зачем отсрочивать?
        Добрыня расстегнул доспех, стянул с себя кольчугу со стёганкой, передал одному из воинов боевой меч, и голым до пояса ступил в круг. Его приветствовали кто ударом кулака в грудь, кто железом по железу, а кто и озорным свистом.
        Бывает такое в жизни, когда знаешь наверняка, что произойдет в последующие моменты. Предопределение это или фатум, неважно, ты просто понимаешь, что выбор за тебя уже сделан и страница о тебе написана. Если можно было что и изменить, то надо было менять раньше. В случае с рыцарем не приезжать в Княжий град, не просыпаться с первым петушиным криком, после встречи с Коржами не идти на торг. Но теперь всё будет, как будет. Дементий понял отчетливо: заработать не удастся.
        В голове у него зазвенел колокольчик, время убыстрилось и понеслось. Он увернулся от свистящего удара Добрыни и нанес деревянным мечом скользящий ответ по руке противника. На бицепсе тысяцкого появилась кровавая полоска. Впрочем, тот даже бровью не повел. Дементий еще и еще раз атаковал, но скала мускулистого мяса, коим представлялся ему любич, скупыми движениями, но без единой оплошности оборонялась. Со стороны, возможно, казалось, что рыцарь полностью овладел ситуацией и тысяцкому нечего противопоставить его прыти. Может, так оно и было, до поры до времени.
        Неожиданно Добрыня проснулся и провел встречный выпад. Меч рыцаря был отведен в сторону, а он сам получил сильнейший удар ногой в грудь, после которого отлетел назад на три роста. Дух выбило знатно. Передых тысяцкий сделать не дал, как и не позволил встать, пришлось откатываться через бок, чтобы не попасть под новый добивающий удар. Затем Дементий на коленях под хохот толпы быстро переполз чуть в сторону, где все же успел подняться на ноги. Противник приближался к нему мягкой пружинистой походкой.
        Раз, Дементий увернулся от замаха. Обманка. Два, его задело по плечу, и он снова полетел наземь, выбивая пыль. Опять быстро поднялся. Успел. Удар и удар по лицу, по корпусу, и надо в который раз вставать с земли, и он снова встал.
        Воин попытался провести ложный выпад и атаку мечом в голову, но его скорость была уже не та, предыдущие падения сказались, потому попал по пустоте. Зато его поймали за шиворот и обратным рывком, одновременно подсекая ногу, кинули спиной на землю. Дальше было очень больно, пока темнота не окутала его спасительной вуалью. Добрыня же, как заведенный, продолжал наносить удары. Красная ягодка оказалась с кислиночкой.
        Глава 11. Волшба на Капище
        Был погожий сухой день. Солнце слезило бликами от воды. По пристани разливался запах свежих яблок: не тины с рыбой, как обычно, не пряностей с южных морей, как можно было бы ожидать при виде разнообразия тюрбанов и тюбетеек, - а именно яблок. Он был настолько явный, что ощущался хрустом на зубах, брызгами сока на нёбе.
        Митяй огляделся. Время ярмарки урожая. Ладьи, лодки, юркие ушкуи густо облепили причалы пристани Княжего града. Носильщики сновали туда-сюда. Но его интересовала лишь одна лодка, та, которая готовилась к отплытию к острову посреди Моши. Ему нужно было на Капище, поговорить с предками.
        За веслами лодки сидели суровые молодцы, статью бывалые воины. Парус был снят. Перед сходнями перегораживали проход два волхва в звериных накидках с глубокими капюшонами, по краям которых торчали вшитые клыки. Их лиц не было видно. Пастух боязливо приблизился.
        - Я могу… - начал было он разговор.
        - Не можешь, - буркнул один из них.
        - Но мне… - растерянно попробовал объяснить пастух.
        - Не требуется, - ответил второй.
        Парень словно наткнулся на стену. Он сглотнул: их капюшоны смотрели на него как на пустое место. Видимо, он и был для них пустым местом. И что делать дальше? Их холодное равнодушие отталкивало и физически, и морально. Но возвращаться к Марфе он пока не собирался: пусть выпекает караваи в ожидании своего рыцаря. Что ж, попробуем по-другому. Пастух сунул руку в калиту, там грошами набиралась целая гривна, однако вынуть не успел.
        - Ты так спешишь к предкам, что не ждешь окончания праздника? - раздался голос за спиной.
        Митяй резко обернулся, едва не опрокинув носильщика с корзиной на плече.
        Яблоко застучало по деревянной пристани: стук, стук, стук…
        Позади стоял высокий старик, выше его на полголовы, в такой же накидке, как и у остальных угрюмых путников, усиленной местами кожаными ремнями, с откинутым назад капюшоном. Выпуклый лоб, хмурый взгляд черных глаз, темные с вкраплением пепельного густые власы, борода, большой орлиный нос. В руках у него был извилистый посох. Казалось, это змея, готовая ожить в любой момент. Незнакомец окинул пастуха пристальным взглядом, что-то тихо пробурчал и затем громко сказал:
        - Чего застыл? Беру я тебя. Беру с собой. Иди следом.
        И не дожидаясь, пока юноша придет в себя, старик первым поднялся в лодку. С небольшой задержкой за ним двинулся Митяй. Когда проходил между мрачными волхвами, его обдало запахом мокрой овчины, таким знакомым и таким сейчас отталкивающим. В этот раз они его пропустили.
        В лодке было тесно от корзин, доверху заполненных красными яблоками.
        Сходни втянули, заскрипели уключины, покачнулись борта, и берег начал отдаляться. Митяй прислонился к мачте. Зачем он потребовался хозяину лодки? В бескорыстие верилось плохо. Но заставил себя успокоиться, понимая, что вскоре все узнает. Гребцы налегли на весла. Первые брызги упали на лицо. Возле рулевого на корме беззвучно застыли волхвы.
        - Так значит, ты из самой глухомани в Град пришел? - все так же неожиданно задал вопрос высокий старик, по хозяйски расположившийся на носу лодки. И была в его голосе сила, и была в его голосе власть. Этот человек не сомневался в том, кому принадлежит этот мир. И надо сказать, получалось у него это само собой, без надрыва.
        - С Порубежья, из Черемушкиной веси, -- ответил пастух.
        - То-то, я смотрю, странный ты, в отметинах, прям светишься в Нави, - продолжил незнакомец.
        Митяй невольно опустил глаза и посмотрел на свои руки, да нет же, все с ним нормально, хотя на себя из Нави он взглянуть не мог. Может, и правда, там как-то светится. А вот со стариком явно было что-то не так. Пах он не по-человечески. И если резко перевести на него взгляд, плыл его образ, терял привычные краски.
        Задумался парень. Мужчина-то, конечно, странный, но с чегой-то у него, у Митяя, нюх собачий обнаружился? Он заметил за собой эту особенность с тех пор, как вернулся от ведьмы. Теперь его постоянно преследовал терпкий запах рыцаря и сладковатый аромат вдовы, дерева бревен и земли пола, сушеных трав и свежего хлеба, и много еще какой.
        Лодку встряхнуло, яблоки отчетливо ударились друг о дружку в плетеных корзинах.
        - Леший мед тебе подливал, а Пелагея сушками баловала? - задумчиво проговорил старик, не сводя с него глаз.
        - Да нет же. Леший в трех соснах хотел оставить, а Пелагея едва живым не съела, - запротестовал пастух. Его собеседник оказался подозрительно прозорлив.
        - Значит, признаешь, что с сими зловредными противниками княжеской воли знаком, - подытожил тот. - И, поди, с Черным котом за лапу здоровался?
        - Не было у Пелагеи раньше кота-людоеда. Она была доброй ворожеей, по поселениям ходила, людям помогала. Помню ее с самого раннего детства. А с котом я не здоровался, наоборот, это очень нехороший кот, он мне чуть мизинец не откусил.
        Митяй говорил взахлеб, несправедливые обвинения задели за живое. При этом он стал постепенно догадываться, с кем беседует. Ох, зачем послушался коробейника, указавшего на эту лодку?
        - Не откусил же, вот оно и соучастие. Но мы остановились на том, что Пелагея была добра к тебе.
        - Да, она часто гостила у нас в доме, покуда живы были родители. Помогала при хворях, подсказывала с началом посевов, предостерегала о надвигающихся ненастьях, - испуганно подтвердил пастух.
        - Как бы, как бы…. Такая, прям, вся полезная. Вижу, вы так и не поняли, кого к себе в дом пустили.
        Припомнилась юноше ночная полянка, на которой он цветок папоротника нашел, и последующий день, когда на крыльце своего дома очнулся. Как обнаружил помертвевших родителей, их восковые лица и обескровленные тела. А ведь Пелагея в предшествующий день к ним заглядывала, а потом его в лес-то и увела. И если ведунья все это время скрывала свой истинный облик, уж и не она ли кровь у родителей-то и выпила? Похолодело у Митяя внутри, мало ему испытаний, так еще и такая ужасная правда раскрывается! И кем, Яростенем, который ждет и не дождется, когда явится Бабай, притворяющийся сыном князя. Род ты наш, что же такое творится?!
        Лодка ткнулась в берег. Гребцы подобрали весла, спрыгнули в воду и подтянули ее к одинокому пирсу. Упали сходни. Митяй так же, как до этого поднялся на борт, продвигаясь между Яростенем и волхвами, сошел на остров. Как только путники покинули лодку, гребцы принялись переносить корзины с яблоками. Достаточно быстро весь груз оказался перед ступеньками тропинки, что бежала вверх по склону на вершину священной горы. Вокруг шумели желто-красные дубы. Иногда ветер срывал широкий лист, и тот скользил между их величавыми стволами.
        - Колдунья и нежить, предательство и обман, как такая история обойдется без капельки любви? Так кто она? - между тем продолжил выспрашивать Яростень.
        - Милава, - выдохнул Митяй.
        - Так ты о ней хочешь просить Многоликих? И чего же ты ждешь? Что тебе ее вернут? - ухмыльнулся собеседник, уверенно возглавив процессию. Старик шел споро, лишь изредка опирался на посох.
        - Нежить тоже была когда-то человеком, - пробубнил пастух. Ступеньки были неровными, часто прорежены перекрученными корнями деревьев, он едва поспевал. Иногда его в спину подталкивали угрюмые волхвы.
        - Вижу, ты это себе не раз говорил. Будто не слышал про судьбу бедолаг, полюбивших русалок.
        - Да я за нее всё готов отдать, - вспылил паренек.
        - Это мы посмотрим, это мы посмотрим, - повторил несколько раз старик.
        На вершине горы была каменистая площадка, по краю которой подковой к обрыву горели крады - священные костры, сложенные из бревен в человеческий рост, а посреди, кругом, стояли Идолы. Яростень остановился между двумя кострами. Он поднял посох, и Митяй почувствовал, как неведомая сила подхватила его и приблизила к огню. Лицо раскраснелось от жара, ресницы подпалились, и отчетливо разнесся запах паленой кожи. Не успел пастух испугаться, как услышал голос старика над самым ухом:
        - Посмотри сквозь огонь на Многоликих, посмотри, а потом повтори им свою просьбу.
        Митяй и посмотрел. Огонь отразился в его зрачках, и Явь поплыла, пределы придвинулись, скрепы треснули, цепи ослабли. Он увидел, как пращуры лениво перебрасываются словами-образами, как они неторопливы и далеки от своих потомков, как слух их огрубел, а воля ослабла. И не было им дела до просьб и уговоров, до слез и печали, до смертной доли оставленных на другом берегу. И тогда возмутился юноша, их лень была ему противна, не мог он мириться с таким пренебрежением. Он взроптал и приготовился прорвать отделяющее от них пространство, чтобы закричать, призвать, высказать все, что накипело.
        - Это ты у них хотел просить помощи? - услышал он голос в оставленном мире.
        И тут же все вернулось на свои места. Он стоял посреди круга Идолов. Волхвы медленно били в натянутые шкуры, гребцы с лодки выкладывали перед каждым столбом яблоки из корзин. Яростень упирался в посох и пристально взирал на пастуха. Многоликие кривили свои лица: ухмылки сменялись злобой, безумный смех - презрением. Небо пропало за чадом от крад. Купол дыма пропускал сквозь себя какой-то нереальный свет. Тени словно ожили и не признавали хозяев, бегали от одного к другому, метались. И лишь где-то, очень далеко, шумела дубрава.
        - Так что Многоликие могут? - обратился к пастуху Яростень. - Мы приносили им богатые требы, они молчали. Мы поили их лучшим медом и сурой, они проглатывали и продолжали молчать. Мы сожгли в их славу приговоренных к смерти, они лишь поменялись в лицах и снова промолчали. Ты еще хочешь у них что-то попросить, мальчик?
        Нет, пастух уже ничего не хотел от пращуров. Они не только отвернулись от него, они отвернулись от всего Прираречья, забыли о своем предназначении. Еще одно разочарование, еще одна несбывшаяся надежда.
        - Но не все так плохо, - глаза старика налились чернотой, белок в них исчез. Мир вновь отодвинулся, и пастух мог смотреть только в эту бездонную ночь.
        - Не все так плохо, - услышал Митяй слова из-за края Вселенной.
        И Яростень подбросил посох вверх, резко возвращая паренька в какой уже раз обратно на Капище. Посох принялся извиваться прямо в воздухе, пока не превратился в змею. Ее рваный танец убыстрился. В довесок кудесник принялся творить руну за руной. Они срывались с его рук и соединялись между собой особой песней, повинуясь которой, земля сбилась в комья, пепел отделился от крад, воздух загустел, - а потом все это завертелось и смешалось. Пока, о чудо, перед Митяем не предстала нагая Милава.
        Девушка осторожно ступала по сырой, местами каменистой земле. Ее огненные космы развевались на ветру, в глазах плескалось небо, груди нескромно покачивались при каждом шаге, белизна живота и бедер притягивала взгляд. Волна дикого желания накрыла парня. Казалось, только протяни руки - и Милава сама бросится в его объятия. Она к нему вернулась! Уже рванулся снять рубаху, чтобы прикрыть девушку, но остановился и оглянулся на Яростеня.
        - Что же ты заставляешь красавицу ждать? - недовольно проговорил тот. - Али не люба она тебе? Али не жаждет твое сердце обладать ею? Давай же, делай с ней, что хочешь, учи ее, чему хочешь. Она в твоей власти.
        - А взамен? - нахмурился Митяй. Почувствовал он нутром подвох: пустая оболочка стояла перед ним. Пускай и красивая, пускай и такая желанная, но не было в ней души. Нет, не за этим он шел на Капище, нет цены в такой победе.
        - Стань одним из них, - и Яростень показал на своих помощников в капюшонах, которые все так же продолжали бить в натянутые шкуры.
        - То есть променять свою душу на пустышку? - осмелился возразить пастух.
        От таких слов его собеседник поменялся в лице. Забавно, но этот человек - возможно, самый влиятельный в княжестве - больше не вызывал страха.
        - Ты это ТАКпонял? - недоуменно спросил Яростень. - Или это такой… оборот речи? Но зачем тебе душа? Какой для тебя в ней прок? Разве ты можешь ее потрогать? Использовать? Взглянуть на нее? Неужели веришь в новую жизнь в сверкающем Ирии? Или надеешься остаться собой после перерождения? Разве душа не отголосок схлопывающегося эфира, не последний выдох перед ликом смерти, не сухие строчки конспекта твоих деяний? Неужели тебе не прожить без нее? Да и не могу я «забрать» твою душу, способен лишь подчинить на время или до твоей смерти. Взамен бы ты получил сытую жизнь, прикоснулся ко всем знаниям, коими я владею, и ее, Милаву.
        Митяй промолчал. Волхвы прекратили бить в бубны и уставились на него. Слишком слаженно, слишком демонстративно.
        Видя, что юноша непреклонен, Яростень развеял волшбу. Его посох прекратил свою змеиную пляску и вернулся к нему в руки. Милава сделала последний шаг и распалась землей, пеплом и туманом. Паренек невольно вскрикнул. Да, он нашел силы отказаться от оболочки девушки, но это не означало, что выбор не причинил ему боли. Медь ее косм мерещилась в огне ритуальных костров.
        Первыми Капище покинули суровые молодцы с пустыми корзинами. Митяй понял без особого приглашения, что теперь его очередь. И оставил это дымное место. Перед тем как войти под листву дубравы, он бросил взгляд назад и заметил, что яблоки уже превратились в гниль.
        Путь обратно к реке не отнял много времени. Лодку оттолкнули от берега, и она устремилась к стенам Княжьего града. Яростень игнорировал присутствие Митяя, тот старался не обращать внимания на опасного старика. Не принес в жертву, и на том спасибо. Когда лодка достигла пристани, бедняга чуть ли не бегом бросился на берег и быстрым шагом поспешил к Нижним воротам. Вслед ему смотрели черные глаза того, кому он посмел отказать.
        Пастух шел по улочкам гончарной слободы. Все лавки были открыты, часть посуды и утвари выставлена наружу, стены домов, заборов и изгородей украшены цветными расписными тканями и коврами. Однако ничто его не радовало: яркое солнце резало глаза, люди казались разодетыми скоморохами, болванками, разевающими пустые рты. Улыбка воспринималась как оскал, приветствие - как оскорбление, легкое прикосновение чудилось злонамеренным тычком. Как мог могущественный старец так отзываться о душе? Что он сотворил со своими учениками? Чего именно хотел от него? И что не так у него с пращурами? Заметно же, что он небрежен с ними. Очень странный волхв, не таким пастух его себе представлял. От всех этих мыслей кидало из жары в холод. И вот в таком настроении Митяй зашел в избу Марфы.
        Он вернулся как раз тогда, когда вдова заворачивала только что выпеченный хлеб в полотенце. Было видно, ей приятно от проделанной работы. Хлеб вышел на славу и наполнял ароматом дом. Паренек осторожно прошел к своей лавке. Как ни нравилась ему Марфа, сейчас он не был готов выслушивать ее поучения. Ему полежать бы, поразглядывать потолок. Но судьба вновь усмехнулась над ним! Спина женщины вдруг согнулась, она сделала несколько шагов, повернулась к нему, и он увидел, как из ее носа густо пошла кровь. Белое полотенце покрылось бурыми пятнами. Хлеб выпал из ее рук и покатился по полу.

«Не так… Яблоки стучат, а он мягко пружинит», - подумалось ни с того ни с сего.
        Пастух вскочил с лавки и подбежал к вдове, желая поддержать, но та отстранила его рукой. В тот же миг на улице послышались громкие голоса, и в избу вошли гриди из княжеской дружины. Они внесли окровавленного Дементия. Мужчина был без сознания. Невзирая на то, что у самой еще кровь не останавливалась, Марфа рывком перетащила стол на середину избы и жестом приказала положить на него раненого. Гриди выполнили указание, поклонились, оставили у двери меч с кольчугой рыцаря и не говоря ни слова вышли. После них все запахи смешались, вызвав у паренька першение в носу. Он громко и не к месту чихнул.
        Когда остались одни, Марфа зарыдала и упала на тело возлюбленного. Его лицо было сильно побито, глаза, нос и рот еле угадывались, тело покрыто ссадинами, кожа отливала синевой. Иногда он в своем забытьи начинал кашлять, и тогда кровавые струйки текли от губ по подбородку, капали на доски и дальше на земляной пол.
        Если в Дементии и скрывался Зверь, то сейчас он хорошо спрятался. Митяй видел перед собой лишь человека при смерти. Помочь он ему не мог, Яростень - тот, наверное, да, но опять посмотреть в его черные глаза было выше сил паренька. Даже ради друга, даже ради того, кому он вроде бы как и должен. Можно было только гадать, что случилось с рыцарем и кто с ним смог такое сотворить, но выглядел тот обреченным.
        Вдова, видимо, считала иначе. Она засучила рукава своей длинной рубахи, разорвала на мужчине остатки одежды и приказала:
        - Воды, живо.
        По привычке юноша тут же подчинился. Выскочил во двор, мигом наполнил в колодце ведра и вбежал обратно. Марфа показала глазами, куда поставить, и начала протирать рыцаря водой. Митяй едва успевал подавать ей чистые тряпки. Потом она взяла тонкую спицу с ножом, подержала их над огнем лучины и принялась за обрабатывание ран, зашивая дорогой шелковой нитью наиболее рваные. Затем, еще раз внимательно осмотрела страдальца и лишь после этого открыла горшок, в котором обнаружилось желе из загустевшей крови молочных телят, смешанной со сбором редких трав. Женщина обмакнула в месиво пальцы и осторожно растерла его по всему телу раненого.
        Серьезность происходящего не укладывалась в голове пастуха. Он невольно восхищался уверенными движениями Марфы, ее напряженным лицом и сбитыми, мокрыми от пота космами. И так ею залюбовался, что пропустил момент, когда та отошла от стола и из дальнего сундука достала нарезанные полоски кожи. То, что дальше пастух увидел, никак не вязалось с той Марфой, которую он знал. Женщина разложила на теле рыцаря полоски кожи и провела над ними руками. И окутались они темнотой, дымом заскользили, и словно уже не руки их хозяйки, а крылья большой черной птицы вздымались над поверженным воином. Полоски же кожи будто сами собой в узелки заплетаться стали, вокруг тела Дементия обматываясь.
        И зазвучали слова Марфы:
        - Зачем? Зачем ты пошел за ГРОШами? Разве не видел, что я не нуждалась ни в чем? Знал бы, сколько каменьев, серебра зарыто, сколько всего припрятано: на десять жизней хватит и еще останется. Купила бы тебе и коня боевого, и доспехи богатырские, все могла позволить, если бы не твои гордость, упрямство необъяснимое. Как же я не смогла тебя успокоить и обольстить? Почему твоя голова не закружилась от безудержных моих ласок? Как такое возможно, чтоб приворот на сердце не подействовал?
        Руки вдовы замелькали быстрее, и запела она срывающимся голосом:
        Отвязать, привязать, волосочек вплести,
        От любимого лютую смерть отвести.
        Все, что порвано, срезать, в узелочек собрать,
        Всю себя без остатка ему передать.
        Пусть затухнет свеча, кровь из пальцев пойдет,
        Но волшба дух излечит и в тело войдет…

***
        Черная тень неслась над Княжим градом. Высоко не поднимаясь, она касалась крыш, то исчезала, то появлялась. Переворачивалась в воздухе, растекалась по стенам, собиралась в комок. Затем обернулась в большую летучую мышь, снизилась и полетела над мостовой.
        Искала тень эхо прошлого, души умершие, неосторожно себя проявившие. Нужны ей были домовые, овинники, банники и хлебники - нежить, по-другому. Иногда она замечала грызунов: крыс, мышей, хомяков и белок. Тогда она отвлекалась, коршуном бросалась вниз, ловила и долго их терзала и грызла. Насытившись, снова вылетала на охоту. Не грызуны были ее основной заботой.
        Как ни прятался анчутка, беспалый махонький мужичок, но засекла его тень, увидела сквозь стены и крышу, не дала наиграться с остроносой кикиморой под крылечком избы гончара. Однако не смогла и застать врасплох. Тот учуял ее приближение, учуял и кубарем выкатился на ночную улицу, да еще на прощание успел выкрикнуть: «Свободу нежити! Долой произвол! Спасайся кто может!»
        На улице он нервно обернулся и усердно потер лапкой лысину. Надо было что-то срочно предпринять! Озорством не отделаешься. Вдруг он увидел соседского кота, того еще гордеца. Никогда этот кот с ним не разговаривал, только шипел и зубы показывал. Вот и сейчас подлец шел с высоко поднятым хвостом, даже ухом не повел. «Как-то выступали в балагане», - вспомнил анчутка бурную молодость. Вспомнил и, недолго думая, его оседлал. Мелковат кот, конечно, но не из чего выбирать. Уже верхом на котяре анчутка ухватился за усы зверя и заставил того понестись в сторону пристани. Вода была противна, но что не сделаешь ради спасения собственной шкурки! Пока ошалевший кот делал полукруг вдоль рва детинца, анчутка приговаривал:
        - Перебирай быстрее ножки, не дай догнать нас на дорожке. Не хочешь хвост свой потерять, не дай себя сейчас поймать.
        Всё бы хорошо, да попалась на пути баба необъятных размеров, зачем-то несшая коромысло в столь поздний час. Негодяй-кот, вместо того чтобы благоразумно пробежать по краю мостовой, взял и влетел ей прямо под поневу. А там благодать, век бы воли не видать! Баба завизжала, животное полезло по ее ногам вверх. Мужичок ослеп из-за материи, закрывшей ему глаза, а потом на добавочку получил бадейкой по макушке. Женщина завертелась вокруг себя и грохнулась на мостовую. «Нет, так дело не пойдет, еще немного промедления - и меня слопают», - понял анчутка. Поэтому он оставил кота разбираться с бабой и, невзирая на прыгающие звездочки в глазах, припустил в сторону. Ему было не впервой перепрыгивать через заборы.
        Бежал, бежал, только что язык на плечо не выложил, когда услышал впереди за очередным двором странное сопение. Остановился, оглянулся, вроде бы никто не преследует. Любопытство, ну-ты фу-ты, заело. Анчутка осторожно пересек двор, выглянул из-за угла и остолбенел. Все пространство перед избой оказалось залито кровью, человеческие внутренности и части тела были беспорядочно раскинуты, и во всем этом копалась свинья. И как тут Чура не помянуть? Это тебе не дяденькины розги!
        Шаг за шагом обошел мужичок страшное место и решил: пришла пора ему из Града драпать. Тем более и поговорить здесь стало больше не с кем.
        Глава 12. Вместе навсегда
        Он был человеком не самого большого роста, однако упрямство, физическая сила и ратные умения сделали из него того, кем он нынче стал - княжеским вирником. И пусть за глаза его называли полукровкой, выкормышем чуди, он знал, что это не так. Просто родителям не повезло: у них родился такой вот квадратный сын.
        И как-то задумал он, сын гридя и дочери тиуна, великое дело - добыть мармендук Коржей. И пусть разбойники глубоко упрятались под землей, пусть осторожничали, как лисы, дело начало было вырисовываться. Ключевое слово «было». Он спланировал собрать ватагу отважных ребят, в которой видное место отвел рыцарю. И цепочка убийств, произошедшая в Граде, вроде бы создала неплохое прикрытие: аки злодей бедокурит. Но тут случилось это несчастье! Добрыня перестарался, отделал Дементия, и все почем зря. Эх, рыцарь, думать вздумал и нарвался на озлобленного тысяцкого! Судьба, в какой уже раз, выкинула странный финт. Вместо того чтобы помочь вирнику уничтожить разбойничью заразу, ну и между делом заполучить редкий артефакт, Дементий помирал в конуре у вдовы. А ведь Мстислав отлично помнил, как рыцарь в Приозерье обманки чуди раскрывал, как загодя чувствовал опасность. Про то, что воин отменный, и говорить не стоило. Теперь вирнику крутись-вертись, ищи и выкидыша бездны, кромсающего градичей, и на мармендук облизывайся. В одиночку, без хорошего следопыта, лезть в туннели Коржей он не дурак!
        Дождь усилился. Вирник остановился напротив избы Марфы и решительно зашел внутрь. Вошел и застыл на пороге. Пара лучин давала тусклый свет. Дышалось после улицы тяжело. А эта Марфа, та еще кобыла, на него как зыркнула, видать, никак позабыть слова об ордалиях не может. Ну да, тогда он погорячился. С кем не бывает? Невольно взгляд задержался на вдове: немытая, неухоженная, черные пряди змеями спадали на серую рубаху, впалые щеки и глаза, без привычных украшений. И все равно притягательная, все равно желанная. Что она тут с рыцарем-то вытворяет? А тот лежит у стены, ни живой ни мертвый, и рядом пес его, паренек этот, обреченно в пол уставился.
        - Проведать зашел, - неловко, очень неловко у вирника получилось, пришлось даже прокашляться. - Смотрю - поправкой и не пахнет, но вы уж старайтесь. Если в чем нуждаетесь, говорите, не стесняйтесь. Где обитаю, знаете, заходите, не обижу, - последнее слово Мстислав выделил.
        Потом помолчал немного (неловкость, фу, какая напасть, никак не оставляла), встряхнул шапку от воды и продолжил:
        - Так я надеялся на помощь твоего полюбовника, Марфа! Так он мне нужен! Что в Граде творится!!! Этакого раньше себе и представить было нельзя! Убивец как с цепи сорвался, трупы появляются один за другим, и всё - уважаемых мужей. Порой мне кажется, что и нет никакого убивца, просто люди с ума сходят и друг на дружку набрасываются, словно звери бешенные. Самое печальное, никто ничего не видит. Нет у меня ни видока, ни послуха, лишь бездыханные останки. Каждый раз на полшага, но опаздываю, словно он выкладывает кровавую мозаику специально для меня! Как же это нехорошо! А, Марфа, правда ведь - нехорошо?
        - Тебя только это беспокоит? - спросила Марфа. «Упрямится, - подумал вирник, - даже не скрывает, что не слушает. Всем видом показывает, что мои проблемы ее не интересуют».
        - Не только это, ты права, есть и другие заботы, но ближе к делу. Вот гляжу я на вас, сидите сиднем, на улицу носу не кажете… -- Заметив, как Митяй дернулся, добавил: - Докладывают мне, не скрываю. Несмотря на то что волхвы обильно жертвы приносят, пращуры не дают ответа, не указывают на виновника. И теперь все, кто отказываются славить Ингвара, открыто не рады его приезду, рискуют оказаться на костре. Кто бы мог подумать - мы вернулись к человеческим жертвоприношениям!
        - Смотрю, и людей не жалко, и Многоликие недовольны. Так может, что-то не так делается? - не своим голосом ответила вдова. Мстислав, надо сказать, даже немного струхнул. Однозначно, такая Марфа была опасной. Того гляди кинется. Про ее боевой нрав он был наслышан, а ходить с расцарапанной мордой то еще удовольствие.
        Подергал себя за бороду вирник и на прощание произнес:
        - Озлобилась ты. Понимаю. Как твой закатный дружок помрет - приходи ко мне, приму хозяйкой. А там, со временем, и отпустит тебя. И холопа его захвати, все по дому польза будет.
        И с этими словами вышел вон.
        Разговор с Марфой оставил неприятный привкус. Словно он что-то выпрашивал. И выпросил - дерьмо осла, вместо сладкого. Это раздражало. А тут еще предстояло идти в детинец, к самому князю.
        Мстислав глубоко вдохнул влажный холодный воздух. Под ногами хлюпнула грязь, доски мостовой прогнулись, часть разъехалась; их давно следовало заменить, но кто нынче этим займется? В головах градичей одна политика! Хорошо хоть кустарник, обильно росший между дворами, радовал красно-желтой листвой.
        Вирник сжал кулаки, выпятил подбородок и убыстрил шаг. Надежды, что вдова прислушается, у него было мало еще до того, как он к ней вошел. Марфа почему-то избегала его и раньше, и сейчас. А ведь он был не последний человек! Ее упрямство выводило из себя, и в итоге еще больше заставляло желать: запустить пальцы в ее космы, прикоснуться к шее, схватить зубами кончик мочки. Эх! Может, зря он тогда не приволок ее в тюремный подвал?!
        В колодец, что торчал своим журавлем посреди перекрестка, углами уткнулись три основных слободы: купеческая, кузнечная и плотницкая. Вокруг него собралось довольно много народа. Любичи громко обсуждали приезд Ингвара. Мстислав удивился: как им еще не надоело мусолить одно и то же? Что Вольга, что Ингвар, что отец их - ушедший в Ирий Олежка, какая разница, кому служить? Да хоть и не Драгановичам, была бы рука у князя сильная, и все наладится.
        Дальше дома пошли побогаче, дворы - побольше, на дверях - оберег на руне, а то и усмешка одного из Многоликих. На улицах то тут, то там появились волхвы в своих звериных шкурах и с тяжелыми посохами, а с ними добрынинские гриди. Жаль, не в помощь вирнику они посланы, знал он, кого те высматривают.
        Внезапно подумал: «А вдруг Дементий прав, и в Княжий град пробрался мерзкий хмырь?» Внутри похолодело. Плохи тогда его дела, как, впрочем, и всех горожан. Он хоть и подкопил амулетов с артефактами, но может и не управиться. Красное с желтым поплыло перед глазами, пока не стало бордовой густой кровью. Он слизнул ее с губ, это оказались дождевые капли. В его деле крови хватало, не ее он боялся. Свыкся. Когда сам ищешь, сам судишь и часто сам же исполняешь приговор, на что только не насмотришься. А вот от мысли, что заветный сундучок может ему не достаться, заметно пробрало. Как же так? Он представил себе соблазнительную картинку: груда золота, и он погружает туда свои руки. Золото сверкало, было разной формы, среди него попадались блестящие камушки. Он его щупал, пробовал на зуб и нюхал. Вот оно-то пахло так пахло! Мысль о хмыре постепенно забылась, как и о Марфе. Какие возможности открывал мармендук! Все людское как бы переставало существовать, теряло значимость. Взамен обреталось понимание, что ты мог, имел право, и главное, знал, как взять тебе причитаемое и встать над стадом. Ну а золотце - в
довесок, на сладенькое!
        Он потер нос кулаком. Пальцы заметно дрожали. Подсадили его Коржи, дали потрогать сундучок, а потом отняли! Да еще этот должок перед ними... Однако хватит пускать слюни! Его ждал сложный разговор о Багере. Княгиня слишком зачастила в город, причем всегда захаживала к знахарке. Куда смотрели гриди Добрыни, Мстислав не понимал. Такое время и такая безответственность! Впрочем, была одна мыслишка. Но пока князю ее высказывать не следовало.
        Вирник вышел на торг. Палаток и лотков заметно поубавилось. Караваны ушли, богатые гости уплыли. Зато воронье заполонило небо. Где-то на дальней восточной стороне тревожно мычали волы. Из детинца неспешно выезжал отряд всадников.
        В последние дни случилось еще два зверства: сначала купца с семьей, а потом и целую лавку мастеровых растерзали знакомым образом. И с каждым разом убитых становилось все больше, а убийства - страшнее. И опять он запоздал самую малость, опять застал на месте лишь остывающие трупы. Послухов, как сказал Марфе, не было, люди боялись привлечь внимание, помня судьбу Ступора. М-да... То, что убивцем был не Ступор, Мстислав не сомневался. Но сыну гончара это не помогло. Взял его вирник еще над первым телом, всласть с ним порезвился и перестарался. Сердце у несчастного не выдержало, впрочем, как позже и у остальных. С посаженной в подвал служанкой княгини Жужаной вирник повел себя аккуратней: пока не трогал, держал в холодном, кормил одной корочкой хлеба в день. Как ослабнет - сама разговорится. А там и князю будет о чем доложить.
        - Входи, Мстислав, - приветливо разрешил Вольга, когда тот добрался до княжеских покоев. - С какими вестями пожаловал? Нашел убивца?
        - Здравствуй, княже, благодарю, что принял.
        Вирник совершил глубокий поклон, отошел от дверей и остановился у изящных резных столиков, покрытых позолоченным шелком и уставленных вазами с фруктами. Князь остался стоять вполоборота, занятый созерцанием вытянутого вверх колючего растения из Заморья - кактуса, купленного на последней ярмарке. Он дотронулся до него, укололся и принялся сосать кровь из пальца. Узкая борода, уже проявившаяся залысина и покрытый морщинами лоб не делали Вольгу красавцем, но определенная мужественность в нем сохранилась. При своем среднем росте, он был дороден, выделялся широкими и крутыми плечами. Драгановичи славились хорошими воинами, и Вольга до сих пор не гнушался поупражняться с мечом, хотя все реже и реже. Мстислав продолжил свою речь:
        - К сожалению, пока нет. Убивец умело прячется, но я бросил все силы на его поимку. Обещаю, скоро будет схвачен, и мы прилюдно покараем его.
        - Долго, слишком долго ты его выискиваешь. Словно нюх потерял мой цепной пес, на тебя не похоже. Тогда зачем ты здесь? - князь повернулся и внимательно посмотрел на вошедшего.
        - Не могу скрывать, беспокоит меня поведение княгини, - начал Мстислав, невольно потупив взор. - Слишком легкомысленно относится к вопросу своей безопасности: почти каждый вечер выходит за стены детинца, встречается с подозрительными личностями, с той же знахаркой, до которой надо пройти двумя слободами. Одна, без охраны. А ведь не всем встречным доверять можно! Кто знает, кого к нам занести может.
        - Ты что, следишь за ней? - удивился Вольга, забыл про кактус и приблизился к вирнику. Мстислав сделал шаг назад. Его опасения сбылись, князь его не слышал и, чувствовалось, начинал закипать.
        - Только ради ее блага! В радении о Княжестве! Мало ли какие лиходеи попадутся, а так мои ребята поспеют на помощь. Но… зачем княгине посещать эту страшную женщину? Ко мне поступают на нее доносы, не сегодня-завтра знахарка окажется в подвале. Есть подозрения, что торгует она ядами и приворотами. Не место ей в нашем Граде. И вот у такой женщины видят княгиню!
        - Ты о себе много возомнил, Мстислав, - обманчиво тихо произнес Вольга, подошел почти вплотную и забарабанил пальцами по одному из столиков; при этом золотая пуговица на груди княжеского кафтана оказалась на уровне глаз вирника, в ней его и так не самый маленький нос превратился в гигантский носище. - Прекрати следить за Багерой. Немедленно! Она все делает с моего позволения. Или сам окажешься в подвале… в цепях и наморднике, как полагается потерявшей доверие собаке.
        Князь взял серебряный кувшин с фруктового столика, сделал короткий глоток и пояснил:
        - Дитя мы хотим. Вот она и ходит к знахарке, та помогает ей природу исправить, побороть проклятье, врагами наложенное. Потому и я все больше на Капище нахожусь. Пращуры со мной разговаривают, вроде бы помочь обещают. Но кто точно поймет, о чем их речи. Слабы они нынче. Яростень тоже… На чудеса горазд, а здесь руки разводит. Надеемся мы с княгиней очень, наследника зачать хотим. А ты…
        И вдруг закричал Вольга не своим голосом:
        - Пошел вон! Найди убивца, неблагодарный. И оставь княгиню в покое.
        Вирник еле успел увернуться от полетевшего в него кувшина, отскочил назад и немедленно покинул княжеские покои. За его спиной об широкую дубовую дверь разбился фруктовый столик. Фу… Ну, хоть жив остался. Гриди с охранения только усмехнулись в усы. Зубоскалы!
        Он спустился на первый этаж, пересек гридницу и вышел во двор. Белое дерево, одиноко прижавшее крону к земле чуть в стороне от построек, было украшено красно-желтыми ленточками. Рядом с ним стояла княгиня Багера, в ее переругском платье темно-фиолетовое соседствовало с бордовым. Она куталась в меховую накидку и держала в руках сизого голубя. В какой-то момент женщина обернулась и посмотрела на Мстислава. «Костлявая стерва, - подумал тот и ускорил шаг. - Знаю, знаю, что отправляешь на закат голубя за голубем. Чего же ты добиваешься, княгиня?»

***
        Очнулся вирник ото сна резко, весь потный. В дверь его жилых палат, располагавшихся прямо над тюрьмой, громко стучали. Он встал, откинул щеколду и был отстранен в сторону Добрыней, который без приветствия тут же ворвался внутрь.
        Тысяцкий первым делом ополоснул лицо в бадье, потом повернулся к Мстиславу и сказал:
        - Волу срать, ты че тут заперся? Знаешь, какой час? Давно уже за полдень, день к закату клонится. Что, перепил вчера?
        - Добрыня, остынь, с кем не бывает, - попытался его успокоить вирник, но не тут-то было, тысяцкого разве только не трясло.
        - Собирайся, Багера к себе зовет. - И после паузы добавил: - Князь умер.
        - Как умер? Я же с ним буквально два дня назад разговаривал, вроде все было в порядке, - заторможенно переспросил Мстислав.
        - Быстрее, - повысил голос Добрыня, по нему было видно, что он готов тащить вирника раздетым, если тот заупрямится, - на месте все узнаешь. Времени нет.
        Выйдя наружу, оба почти бегом пересекли торг, прошли ворота детинца и поднялись в верхние палаты. К этому моменту в большом зале собрались все ближние князя. Не хватало лишь дальних наместников, того же Святополка, но тому из Дятловой крепи было никак не поспеть.
        Слюда высоких узких окон, смотревших на юг, едва-едва пропускала свет. Одно большое арочное окно было открыто и позволяло различить посреди Моши скалистый остров с расположенным на нем Капищем. В окно врывался ветер. Он заставлял людей ежиться, а огонь в серебряных светильниках трепыхаться. На стене напротив окна висели рядами доспехи былых героев и прежних князей, и чудилось, что там истуканы несут свою службу. Налево от окна возвышался помост, на котором перед украшенным золотом княжеским троном выставили сдвоенные лавки, убранные красным покрывалом. На покрывале лежал мертвый князь любичей, Вольга.
        Мстислав продвинулся ближе, но был вынужден остановиться. Стража щелкнула копьями о щиты, вошла Багера, одетая в черное приталенное переругское платье с многочисленными меховыми оторочками и плащом на плечах. Ее косы были упрятаны сзади в платок; за локоть ее поддерживал Яростень, словно заботливый отец маленькую девочку.
        Княгиня подняла глаза и посмотрела на окружающих: на него, Добрыню, посадника Никулу, на управляющего Вячко и остальных тиунов. Скулы ее резко выступали на лице, глаза были слегка прищурены и красны.
        - Трудно говорить, слезы сдерживая, еще труднее дышать, понимая, что он не дышит. Простите за сбивчивые речи, но нам надо взять себя в руки и сделать все, как требуется… Обычаи нельзя нарушать. Чтобы не было недомолвок, повторю ранее сказанное: у князя, мужа моего, кровь ударила в голову, когда он возвращался с Капища. Умер мгновенно, на моих руках. Возможно, сказался угар от жертвенных костров, длинный подъем и последующий спуск со священной горы, переживания по случаю скорой встречи с братом. Понимаю, его смерть - невосполнимая утрата для всех нас. Княжество обезглавлено. Нашу землю ждут потрясения. И… потому нам нужен Ингвар, брат его. Так хотел мой муж. Так он нам завещал. Только Ингвар может продолжить княжеский род. Поэтому прошу его приезду не противиться, ни тайно, ни явно. Тиуны под руководством волхва пусть незамедлительно займутся организацией погребальной церемонии. Любичи должны получить возможность проститься с благодетелем. Однако тризну ограничим. В гридницу пригласим только самых близких. Обойдемся без скоморохов и турнира. Добрыня… Собери дружину, сразу после церемонии верни
всех, кто в отлучке. Будем ждать Ингвара, встретим его так, как хотел муж, с почетом и уважением, хоть и без ранее объявленного пира. Жду от вас поддержки и понимания. И, Мстислав… Наведи порядок в Граде, страшно по улицам ходить. Что у тебя вообще творится?
        Мстислав склонил в знак согласия голову. Багера кивнула советникам и скрылась за дверьми, ведущими в личные покои. За ней, посмотрев на всех долгим тяжелым взглядом, вышел и Яростень. Тихо переговариваясь, собравшиеся стали расходиться.
        Вирник подошел и посмотрел в лицо князя. Сколько раз с ним в строю стоял, помогал на медведя с рогатиной выходить, пил и из бани выносил, и так вот нелепо проститься. Вольга умер от удара крови, возвращаясь с Капища! Какая насмешка судьбы! Или предательство? Больно все для Багеры удачно сложилось. Вот только в чем ее выгода? Неужели она так жаждет сменить княжеский венец на служение короне? В голове не укладывался такой расклад. А может, Багера сама приложила руку к смерти мужа? И при этом ему, верному княжескому псу, приказывает бегать по городу в поисках неуловимого убивца! Нет уж, сейчас стоило устроить слежку за самой княгиней. Она должна проколоться. Взять тех же голубей. Кто теперь его остановит?
        Мстислав дотронулся ладонью до холодной щеки князя, вздохнул и направился к выходу. Взгляд скользнул по проему окна, в котором игрой света мир был разделен на две части: справа багровые лучи заходящего солнца пронзали тьму, сгустившуюся в левой части. По границе света и тьмы над далекими Идолами парила большекрылая птица.

***
        Через три дня погребальная процессия начала движение с княжеской гридницы. Первой с князем простилась его дружина: витязи и гриди. За ними - ближние и немногочисленные родственники. Потом восемь дюже крепких отроков подняли копья, на которых лежал князь, завернутый в белые простыни, и медленно двинулись из детинца по улицам Града, чтобы каждый мог пожелать ему удачи в солнечном Ирии. Их сопровождало несколько мужей с большими щитами, обитыми медью. Они равномерно стучали по щитам обухами топоров, извещая о приближении процессии. На некотором удалении ступали княгиня и волхв Яростень, за ними выстроились друзья и соратники, а после все прочие: владетели городков, господа на кормлении, старосты, тиуны, уважаемые купцы. Вдоль пути стояли дружинники в полном боевом облачении, преграждая путь тем, кто случаем или по умыслу пытался выбежать вперед. Женщины не скрывали слез, мужики - тревогу и растерянность, и все слушали, как стучит медь, в такт ей сердца людей то замирали, то вновь оживали.
        Мстислав шел и думал. Пойманная птичка принесла в коготке интересное сообщение: «Приходи». Кого Багера приглашала, у него не было сомнений. Вопрос в том, откуда княгиня знала Ингвара? Ведь она приехала в княжество через год после того, как тот пропал на островах реев. Что за партия разыгрывалась под носом у князя? И ведь голуби начали посылаться чуть ли не на следующий день, как пришла первая весть про возвращение его брата! С благословения Вольги, с поддержки Яростеня. Все понадеялись на слова волхва о том, что Ингвар - не самозванец. И почти сразу же отдали Смолянку с окрестностями. Что же Яростень наделал! Князь же его слушал как отца! А волхв допустил такую глупую смерть. Не случайна смерть князя, ой, не случайна.
        Слежка за знахаркой себя не оправдала. Старуха раз в день посещала торг, изредка принимала гостей, продавала травы от запора да мази от болячек. Придется тащить ее без прямых улик, ордалиями выпытывать правду. Глядишь, в чем-нибудь и признается.
        Процессия миновала Нижние ворота, спустилась к пирсам и приблизилась к ладье, украшенной вдоль бортов щитами с княжеским трезубцем. Тело князя внесли и усадили на заранее приготовленный трон лицом вперед, вокруг разбросали благовонные растения, разложили оружие, мясо забитых лошадей, коров, собак и домашней птицы, поставили фляги, кувшины, меха с сурой, брагой и южным вином. Когда дошла его очередь, Мстислав преклонил перед князем колено, поцеловал его босые ступни и спустился ко всем.
        Последней проститься с князем поднялась на палубу княгиня. Приблизилась и ласково провела по его лицу кончиками пальцев, потом встала на колени и положила свои руки ему на грудь. Было видно, что она плачет. Ее поведение вызвало у Мстислава недоумение. Багера слишком задерживалась! Казалось, словно тень накрыла ее сверху.
        - Что с княгиней? - зашептали в дружине, кто-то из отроков рванулся было на ладью, но волхв посохом преградил дорогу.
        - Княгиня решила пройти Калинов мост вместе с мужем. Не нам мешать ей. Рубите канаты, ладья готова отправляться в путь, - распорядился кудесник. Вокруг него в воздухе зажглись чудные знаки, опасно переливающиеся ядовитыми красками.
        Подозрения с новой силой вспыхнули в голове у Мстислава. С Яростенем что-то происходило, он не был похож на себя прежнего. Еще чудней стало, когда сотни голов одновременно повернулись в сторону волхва, а затем, как по команде, правые ладони, сжатые в кулак, поднялись вверх. Видя такое, вирник не решился выступить.
        Народ к волхву прислушался, веревки сбросили с мола, часть дружинников шагнула в воду, помогая судну набрать бег на восток. Ну а что ему тогда за иноземку впрягаться?!
        Когда ладья достаточно удалилась от берега, вперед выступил воин, одетый в спадавшую до самых пят кольчугу и конусный шлем с черным лошадиным хвостом. Его лицо закрывала стальная личина. Он растянул тетиву большого, чуть ли не в рост человека, лука, прицелился и пустил горящую стрелу. Та, мягко прошелестев по воздуху, ткнулась в подготовленную на ладье паклю. Огонь стал заниматься, пожирая корабль и его черный парус. Красно-желтое на черной глади воды. С неба пошел первый снег. Снежинки, кружась, цеплялись за веки, попадали на губы, таяли в огне, покрывали землю и пожухлую траву. Они ушли вместе, князь и княгиня, и на Мстислава навалилась грусть. К знахарке, значит, княгиня ходила? Пришла пора, и правда, ее навестить.
        Однако в суете потрясенного двойной смертью двора, находясь среди растерянных тиунов на скоротечно проведенном Вече, Мстислав так и не нашел времени в этот день что-либо предпринять.

***
        На следующий день к обеду вирник вроде бы уже собрал своих ребятушек и хотел выдвинуться за знахаркой, но вспомнил о Жужане и спустился в подвал. Там поставил кресло и небольшой стол, заваленный берестой, напротив девушки. Жужана сидела перед ним на грубо сколоченном табурете. Она вжалась в холодную стену и дрожала всем телом. Длинноватый нос и треугольное лицо мешали признать ее красивой, худоба так еще сильней портила, но и откровенной уродиной она точно не была. Слева и справа встали подручные Мстислава из крепких. Их учить не надо: один облокотился на крестовину широкого длинного меча, что воткнул в пол перед собой, другой - на толстую ручку секиры, также выставленную напоказ.
        Вирник поудобней расположился и взялся за грамоты, делая вид, что вычитывает записи, пока внезапно не обратился к девушке:
        - Начнем сначала. Рассказывай без утайки, зачем бежала из города? Какое отношение имеешь к творимым зверствам?
        - Простите, я не понимаю, о чем вы. Я домой решила уехать, к матушке в Захолустье. Я никуда и ни от кого не бежала.
        - Ты, - поднял бровь Мстислав, - служанка княгини, без ее позволения удалилась от двора?
        - Мама заболела, - прошептала девушка, потерянно глядя вниз.
        - Мама, значит. Врешь! - вдруг закричал на нее Мстислав, схватил одну из грамот и затряс ею. - Вот показания княгини. Жужана, тебе никто не разрешал покидать двор. Ты бросила свою госпожу. Вот показания видоков, в которых говорится, что ты покупала у знахарки убойные зелья. Такие если примешь, страшной силой наделяешься. А теперь поведай как на духу: зачем они тебе? Говори…
        Девушка зарыдала, заломила руки и прошептала сквозь слезы:
        - Но ведь все было не так, уважаемый вирник! Никого я не убивала и никаких таких зелий не покупала.
        - Тогда сказывай, как было. Быстро.
        Жужана закивала, кое-как успокоилась и затараторила:
        - Это все из-за него. С него все беды мои начались. Муж мне нужен был, а тут с ним у меня как-то получилось. Ходил вокруг меня, облизывался, вот на заднем дворе, между малой и третьей сторожевой башней, в одном из амбаров, и произошло между нами. Думала, во мне души не чает. Ан нет, так, решил попользоваться, поиграться. Враз после того случая обо мне позабыл. Я и подумала: раз княгине можно, почему мне нельзя? Каюсь, захаживала к знахарке. Но покупала я зелье приворота, сердце его хотела вернуть. Думала, снова влюбится, замуж позовет. Влила ему зелье в питье, выждала время. А когда пришла в гости, то ужаснулась. Глаза у него горели красным, руки удлинились, челюсть выпятилась, и, кажется, когти появились на руках. И лицо, лицо все в крови. Вот и побежала в испуге из города, голову совсем потеряла, да стражники словили на выходе.
        Девушка вновь разрыдалась, а потом начала биться затылком о стену.
        - Жужана, хватит, - громко рыкнул на нее Мстислав, от чего та снова сжалась, не переставая всхлипывать. - Ближе к делу, как зовут-то твоего женишка?
        - Да Станька, он правой рукой у старосты Хряпы ходит.
        - Косой?
        - Косой, да при деньгах.
        - А что княгине-то надо было от знахарки? Ты сказала: «Раз княгине можно, почему мне нельзя». Что ты имела в виду?
        Однако девушке ответить не дали. Сверху послышались торопливые шаги, и в подвал ворвался один из стражников:
        - Вирник, посадника искромсали.
        Глава 13. Рассказ изгоя
        Рябина оголилась, сверкая яркими гроздьями ягод на черных ветках. Митяй, проходя под кустом, сорвал ягоду, пожевал, выплюнул и направился в сторону корчмы. Марфа практически выгнала из избы, в который уже раз.
        Завтра будет седмица, как очнулся Дементий. Однако пока рыцарь был не похож на себя прежнего: ослабел, еле передвигался, подолгу угрюмо молчал. И, как понял паренек, причина заключалась не столько в перенесенных побоях, сколько в терзавших его воспоминаниях.
        Кто из нас может смело смотреть в зеркало прошлого: без прикрас, восхваления и лести? Когда черное - черное, а белое - белое? Когда твои поступки видятся именно теми, которыми они были? Кто из нас сможет смотреть в такое зеркало и не отвести взгляда? А если за тобой тянется шлейф предательства и крови… Именно приторный запах крови и чувствовал Митяй, находясь рядом с рыцарем, той крови, которая не смывается с годами. Но зачем ему было вникать в прошлое Дементия, когда собственное не оставляло ни на мгновение? И пусть он находился в тупике, пусть не видел выхода из этого лабиринта, но не переставал верить, что сможет. Окружающий мир не был чем-то незыблемым, он постоянно менялся, и его краеугольные точки позволяли его менять. А значит, существовали и руки, которые могли это сделать. И дело не в цветке папоротника, не в происках ведьм, а в нем, в Митяе. Потому что хрустальный звон пронзил Навь не просто так, потому что его прошлое хранило тоже неприятные загадки: обескровленные лица родителей, мягкая лапка домовенка на коленях, настороженные лица соседей…
        Между тем на улицах царила полнейшая неразбериха. Пропала куда-то праздность, скоморохи с жонглерами исчезли с перекрестков, добродушие жителей сменилось всеобщей озлобленностью. Любичи что-то громко обсуждали, о чем-то ожесточенно спорили. Иногда кто-то за кем-то бежал. На одном из перекрестков толпа била дородного купца. Город жужжал, как улей потревоженных пчел.
        В корчме пастуха проводили в светлицу направо от входа и принесли для разогрева браги. Но как только он поднес кружку ко рту, рядом гулко зазвенел вечевой колокол. Все в зале прекратили трапезу, подняли головы, установилось молчание. Колокол продолжал бить. Его звон проникал всюду, заставлял непроизвольно напрягаться. И вот заскрипели лавки с табуретами, посетители один за другим потянулись к выходу. Митяй с сожалением отставил кружку и последовал их примеру. Неужели любичи одумались и собирают ополчение?
        Толпа вынесла его на торг перед детинцем, заполненный горожанами. К возведенному помосту паренька не пустили, стража разделяла людей по слободам и степени уважения. Впереди отвели место тем, кто был значим для города и мог принять участие в голосовании, остальных просили стоять на отдалении. Получив под дых за нерасторопность, пастух отошел к подмастерьям.
        К этому моменту чадь распалилась не на шутку. Несмотря на легкий заморозок, сковавший лужицы тонкой льдинкой, многие пораспахивали кафтаны и зипуны. Люди кричали друг на друга, угрожали, доказывали, старосты отчаялись навести порядок, недалеко было и до рукоприкладства. Но вот из детинца выехала дюжина витязей, которые направили коней прямо к помосту. Толпа в испуге раздвинулась, кое-где возникла давка, кого-то уронили и основательно потоптали. Впрочем, обошлось без крайностей.
        Колокол замолчал.
        - Ну что, уважаемые мои градичи, ругаемся? - раздался зычный голос посадника Никулы. Перед этим он лихо взобрался на возвышение прямо с крупа коня и теперь смотрел на окружающих, приставив руки к бокам. Рядом с ним встали Мстислав и незнакомые тиуны. - Ревем, словно белуги, на берег выкинутые. Или, может, вас в смоле изваляли, перьями осыпали да голышом гулять отправили? Нет, вроде бы все у вас в порядке. Стоите тут, хмуритесь. А нам ведь судьбоносные решеньица принимать надобно, о государстве подумать. Нет у нас с вами больше ни князя, ни княгини. Сироты мы, словно проклятые. Так, может, утихнем и обсудим важное?
        Неожиданно прозвучал рог, кто-то из витязей решил помочь Никуле привлечь всеобщее внимание. После резкого звука наступила тишина, нарушаемая лишь карканьем воронья, облюбовавшего расположенные рядом зерновые амбары. Митяю посадник не понравился. Было в нем что-то от воровки-лисы, хитрое и хищное. Но одно он отметил с недоумением: как это, еки так, - нет у нас ни князя, ни княгини?! То, что князь умер, он слышал, но вот что случилось с Багерой?
        Никула подождал, пока окончательно не стихнет звук рога, и продолжил:
        - Мы знаем волю княжескую, не раз ее слышали, так зачем сие оспаривать? Зачем без нужды ссориться? К нам едет Ингвар, наследник славного рода Драгановичей, возвращающийся домой после долгого пленения. Волхвы подтвердили скорый его приезд. Так давайте по совести гостя встретим и всем миром вручим ему княжеский трезубец. Если он готов управлять любичами, пусть принимает княжение, кровь сама подскажет ему, что правильно, а что нет. А мы поможем, если надо - научим. Как вам такое предложеньице?
        - Для выбора князя нужны представители всех краев Прираречья, а тут нет ни старобужцев, ни нижнеземельных, ни приозерных, - заметил грузный купеческий глава Остромысл. От Митяя не укрылось, что на слова купца многие закивали головами. Со стороны подмастерьев раздался громкий залихватский свист.
        - Мы своей волей окраины после перемолем, а окрестные с верхними и так за нами. Али мы не стольные, али не градичи? - развел руки Никула, красуясь в нарядном оранжевом кафтане с шарообразными пуговицами. - Время-то какое: из Драгановичей, кроме Ингвара, осталась лишь седьмая вода на киселе. Так чего ждать? Или послать за Темой Несносным, владетелем Грязино? Его Бородычи ближе всех по крови к Драгановичам.
        Кто-то засмеялся. Митяй не знал, кто такой Тема, но понял, что его не больно-то уважают. Из толпы послышались оскорбительные слова, но крикунов утихомирили, собравшиеся прочувствовали ситуацию. Вроде бы все чин по чину рассуждали посадские головы, Ингвар - наследник, других претендентов нет, а что с лехами едет, то поправимо. Правильно говорит Никула: свое быстро станет ближе.
        Смекнув, что Вече склоняется в нужную сторону, посадник поправил красную шапку с вытянутой меховой опушкой и незамедлительно предложил:
        - Если нет больше возражений, прошу поднять руки, показать наше единение и общую волю. Кто за то, чтобы Ингвар пришел на княжение?
        Если кто-то и не поднял руки, то в общей толпе того не заметили. Никула поклонился, пошептался со старостами, которые к нему поднялись, и быстро ускакал в детинец, окруженный витязями с тиунами. Народ стал медленно расходиться.
        -- А что случилось с Багерой? - осмелился спросить пастух у молодого подмастерья.
        - Ты с дуба свалился? Ушла Багера вместе с мужем по Калиновому мосту, не выдержала горя расставания, - зло ответствовал юноша и толкнул плечом.

«Так что же, - думал про себя Митяй, пробираясь сквозь толпу, - едва проводили в последний путь князя с княгиней, как Ингвара на княжение позвали? Того Ингвара, чьи люди разорили Порубежье, а теперь грабят поселения Прираречья?» Он, конечно, точно не мог сказать, кто погубил жителей его веси: наемники Ингвара или хмырь, но одно для себя определил - для простого люда брат князя не брат.
        Пастух решил не возвращаться в корчму. Прошел мимо тюрьмы, затем свернул на лучевую улицу, ведущую от детинца к внешним стенам. И вдруг - зазвенело на грани слышимости. Где-то захлопали крылья. Облака приостановили свой бег, а редкие падающие листья зависли в воздухе. Ветер заснул. Огляделся испуганно Митяй - давно с ним подобного не происходило. Неужели опять услышит хрустальный звон?
        - Тики-таки, тики-таки, мы явили наши знаки, - прозвучало у него в голове, голос девочки приближался, но самого ребенка видно не было.
        Посмотрел паренек на свои руки, а они как дым: то пропадут, то появятся, словно и не человек он вовсе. И тут почувствовал на себе недобрый взгляд, голову поднял, а там провалы глазниц черепов, коими у любичей коньки домов украшают, на него огнем красным смотрят, челюстями шевелят, а вокруг них летают тени умерших. И кричат, но неслышно, просят, но не понятно, чего именно. А потом все тени к нему ринулись, обратившись в людей, и толпа из них разрасталась, пока не заполнила улицу и не растворила его в себе. В последний момент поднял глаза Митяй и увидел над собой знакомое лицо улыбающегося человека, зажимающего в руке испачканную в белой краске кисточку.
        Очнулся пастух и не понял, день сейчас или ночь, лишь спустя какое-то время сообразил, что лежит в проулке на усохшей земле. Встал, похлопал себя по плечам: холодно, почти заледенел. Осмотрелся - и правда, звезды горят, вечер наступил. С неба густо валил мокрый снег, смешиваясь внизу с прелыми листьями и тут же превращаясь в грязь. Ветер стал порывистым и колким. Понял парень, что если не хочет околеть, пора домой возвращаться.
        Когда вошел в избу, там было жарко натоплено. Дементий и Марфа сидели красные, распаренные. Их босые ноги утопали в брошенных на землю овечьих шкурах. Вдова пригласила пастуха к столу, на котором дымилась каша. Он скинул лапти, снял верхнее, подошел и первым делом протянул руки к хлебу. Тот был свежий, теплый. Митяй с удовольствием отломил корочку и положил в рот.
        - Вернулся? Слышал, вечевой колокол бил. Что решали? - спросил его рыцарь, уставившись сквозь приоткрытую заслонку на огонь в печи.
        - Ингвара на княжение пригласили, - с горечью молвил Митяй. - Багера ушла из жизни вслед за князем.
        - Плохо дело, - охнула Марфа и метнула быстрый взгляд на рыцаря.
        Юноша сел за стол, взял ложку и принялся за кашу. Все долго молчали. Понемногу вдова расслабилась и, приподняв подол сарафана, залюбовалась новыми короткими сапожками на каблучке. Пастух сначала пытался отводить глаза, но быстро сдался. Ведь что может быть привлекательней лодыжек женщины, к которой испытываешь притяжение? Каша обожгла ему рот, ее комок свалился на порты.
        - Марфа, откуда в тебе такая красота? Ты, наверное, уже в детстве мальцов с ума сводила? - спросил он вдову, торопливо собирая кашу с колен.
        - Приятно женщине подобные слова слышать, однако больно прямо подступаешь, да еще на глазах у ее милого, - скокетничала Марфа. Она опустила подол и разгладила складки сарафана. - Не помню я своего детства. Первое мое воспоминание - это мох, торчащий со дна телеги, и псина, облизывающая меня языком. С тех пор животных терпеть не могу, воротит, только этот мокрый язык и стоит перед глазами. Говорят, ударилась головой я сильно. Когда меня из-под телеги достали, вначале подумали, что юродивая: ни имени своего, ни родителей - ничего вспомнить не могла. Хорошо, одна барышня взяла в услужение, личико мое ей понравилось, многому научила. Правда, позже я еле освободилась от навязанного ряда, чуть свободу не потеряла. Ну а ты помнишь своих родителей? Навещаешь? Где сейчас они у тебя?
        - Я родителей рано лишился, милая Марфа, - погрустнел Митяй, вспоминая о давней боли. - В семье у нас всё было хорошо, любили друг друга, уважали, меня лелеяли, пока в одну из коротких ночей в канун праздника солнцестояния не задремал я в лесу, а когда очнулся, то оказался на пороге собственного дома, в котором батька с мамкой лежали бездыханные. Тут и закончилось мое детство. Если бы не овцы, не знаю, как бы выбрался из ямы отчаянья.
        - Что-то невеселые у нас истории получаются, - заметила вдова.
        Она поднялась и подошла к шестку печи. Отпила горячего настоя из глиняной чаши и обратилась к рыцарю:
        - Когда тебя выхаживала, то, будучи в горячке, ты много чего наговорил. Но одно не поняла: почему ты отчий дом покинул? Зачем к нам переселился?
        Марфа отставила чашу, села обратно рядом с возлюбленным и добавила, глядя на его руки:
        - Если нет желания о том говорить, я пойму. Но женское любопытство не дает покоя. Расскажешь или как?
        Дементий взял ее ладонь, погладил и задумчиво ответил:
        - Может быть, и не стоит ворошить дела минувших дней. Но как я могу тебе отказать? Как могу тебе не ответить? А коли рассказ просишь, так давай взбодрим себя сурой перед тем, как узнаете, что рыцарь сидит перед вами окаянный, дома лишенный, предавший отца и проклятый вождем.

***
        Крокун хол, замок послушников в землях лехов, представлял собой четыре высокие башни, каменными квадратами прислоненные друг к другу. Полукругом к башням примыкал двор, огороженный по периметру плохо сложенной кирпичной стеной. В него молодой Дементий, еще отрок, и въехал. За его конем, привязанная, шла босая девушка в разорванном грязном платье. Страх и презрение преследовали ее всю дорогу; плевки - это лучшее, что доставалось от тех, кто осмеливался к ней приблизиться. Она же лишь молчала, терпеливо снося тяготы своего положения. Ни слова от нее не услышал юноша за весь путь до замка.
        Во дворе к отроку подошел невероятно тощий послушник, одетый в рубище, перевязанное красно-коричневой веревкой.
        - Дементий, позволь представиться. Инок, надзирающий в этой скромной обители. - Слова послушника резали уши, однако юноша слишком устал и был рад, что его коня придержали. - Мы впечатлены твоим подвигом. Ты хорошо постарался на пути Веры. Бой с горгульей… это что-то! Немного тебе не хватило, чтобы одолеть супостата.
        - Ваши люди были на Лысой горе и не пришли на помощь? - удивился воин, слезая с коня. От дыхания пошел пар, на девушку он старался не смотреть, сапожки ее развалились еще на прошлом привале. Надо сказать, его сердце давно наполнилось жалостью, но желание стать прославленным рыцарем подобно Оноре, победителю драконов, Тятину, берийскому копью, или Ульриху, хранителю Пограничного пояса, удержало от необдуманного поступка.
        - Кого-то из них ты все же видел, например, мечника, убитого ведьмой. Остальные схватились в низине с ее приспешниками, не до тебя им было. Но, тем не менее, наше поручение ты выполнил. Пойдем, освежим горло перед допросом, - пригласил послушник отрока, передал поводья служке и первым направился ко входу во внутреннюю часть замка. В то же время на пленницу накинули матерчатый мешок и повели к боковой дверце.
        В длинном обеденном зале им подали кувшин вина и поднос с кусками сыра и хлеба. Вино было с берегов Реаны, побережья, недавно возвращенного в Закатный край. Оно отливало оранжевым цветом, обдавало вкусами свежей смородины, кедра и мяты.
        Инок сделал несколько жадных глотков и продолжил начатый во дворе разговор:
        - Владыки, как ты знаешь, уже давно ведут беспощадный бой с нежитью, колдунами и ведьмами. Ибо мешают они своими кознями приходу Мессии. Там, за каменными Вратами, ждет своего часа Необъявленный. И когда час настанет, поведет он достойных через Разлом в иные миры. Артрия будет отброшена, как съеденный плод, она выполнила свое предназначение: взрастила нас, чад праведных, достойных занять лучшие миры. Однако те же ведьмы до сих пор сопротивляются неизбежному. Более того, с момента сожжения ведьмы Бриджи, умирая, они выкрикивают свое мерзкое пророчество. Оно пугает легковерных и слабых духом, вносит смуту в неокрепшие умы. И хотя мы нашли, как и с этим бороться… ведьмы не должны существовать вместе с нами, людьми. Они вообще не должны существовать.
        И Инок, размахивая своей чашей, продекламировал:
        Когда у снежной девы пробудятся силы,
        Когда для ужаса откроется проход,
        Когда поверженный восстанет из могилы, -
        Три армии обрушат небосвод.
        В крови увязнет край, что на закате,
        И засмердят от трупов города.
        Падет тогда последняя помеха,
        И явится черненая луна.
        Откроют жерла спящие вулканы,
        Неприкасаемый лишится головы,
        На берег выкинут чудовищ океаны,
        Эпоха сменится - придет сезон войны!
        - Представляешь, сколько бед случится, если пророчество сбудется? Сколько невинных душ мы потеряем? Надеюсь, теперь тебе легче понять причины, по которым мы боремся с этой заразой и почему необходимы все эти жесткие меры.
        - И вы верите какому-то стишку? - удивился Дементий.
        - Какой-то стишок?! - поперхнулся вином Инок. - Отрок, сказанное ведьмой перед смертью обладает особой силой, чтобы от него можно было так просто отмахнуться.
        Юноша пригубил из кубка и отошел от стола. Послушник раздраженно пожал плечами, отставил от себя с заметным сожалением кувшин и повел воина к лестнице.
        Они спустились на несколько пролетов и вошли в пыточную. В неровном свете, идущем от углей жаровни, мерещились былинные чудища, вдоль стен угадывались устрашающие приспособления. К одному из столбов, поддерживающих свод, была прикована обнаженная девушка, в которой Дементий узнал пленницу. При виде ее он заметно побледнел. Только теперь осознал, что за допрос ожидал и пленницу, и… его. Два на вид крепких послушника вышли из тени и встали позади него.
        Инок подошел к девушке, провел по ее телу от горла вниз пальцами, обернулся и сказал:
        - Пожалуй, начнем. Крепись, приятного в этом деле мало. Пока без инструмента, так, по старинке. Однако колдовство должно быть истреблено, сорняки выполоты, иначе с чем мы встретим Неназываемого? Кого он возьмет с собой, когда Артрия падет в тартарары?
        Палач достал из жаровни раскаленные щипцы и прижал к телу жертвы. Раздался крик. Глаза Дементия заметались. Ему не нравилось происходящее все больше и больше. Неужели Вера требовала этого?
        - С кем на встречу ты шла, милая? - проворковал Инок в самое ухо девушке. Та застонала и попыталась отстраниться, ее тело изогнулось, но тщетно. - Стойкая, но глупая. Разве следует так себя не любить? Ответь на вопросы, и закончим наши посиделки.
        И снова ожег ее тело, а потом задал тот же вопрос, и повторил так несколько раз. Тяжелый воздух темницы заполнился запахами жженой кожи, пота, мочи и страха. От каждого крика Дементий вздрагивал всем телом. Зачем надо мучить девушку? Зачем пытать подобным образом? В какой-то момент он отключился, но ненадолго, голос Инока привел его в чувство.
        - Кстати, Дементий, ты же толком не знаком с этой девицей, а вернее… женщиной, хоть и, несомненно, о ней слышал, - дознаватель сделал паузу. - Хочу представить тебе дочь владетеля Боровицы, Лаету из Батувских, твою нареченную. Ты совершил поистине невероятное, - продолжал изувер испытывать его на прочность, то ли усмехаясь, то ли на полном серьезе. - Конечно, мы установили, что в прямом смысле эта девушка не ведьма. Как ты можешь видеть, у нее нет ни хвоста, ни явных колдовских способностей. Но… она общалась и, главное, сношалась с ненавистным колдуном, оборотнем, отвергающим Веру самим фактом своего существования, подарила девственность не тебе, своему жениху, а грязному противнику рода человеческого, помехе на пути Мессии, чье имя мы, безусловно, выясним.
        Инок подошел к юноше, бледной тенью повисшему на руках невозмутимых мужей, и промолвил чуть ласковей:
        - Мужайся, испытания Веры длятся всю жизнь, и почти всегда они болезненны. Не невеста она тебе, а предательница, мести твоей заслуживающая.
        После чего палач махнул рукой. Юношу поволокли наверх, вон из камеры. Худосочный послушник же задумчиво обвел взглядом помещение и вернулся к потерявшей сознание девушке.
        Дементия оставили в небольшой каморке, где, кроме лежанки на полу, ничего больше не было. Пришел он в себя не скоро, а когда очнулся, то долго смотрел в стену, пока не закричал:
        - Сама виновата! Мерзость! Мерзость!
        Но верил ли он сам себе? И кого обвинял больше? Он бросился на стену, стукнулся об нее лбом, плечом, заколотил кулаками. Потом упал на пол. Прошло мгновение, минута, час или день? Но тут заскрипела дверь, и в келью ворвался разъяренный Инок, который нанес юноше несколько ударов ногой. Дементий отполз в угол. Кровь залила его лицо, но он не почувствовал боли.
        - Безмозглый слепец, неотёсанный дубень, как ты не заметил младенца?! - заорал на него послушник. - Она же родить успела, на Лысую гору не одна пришла. Куда дитя дели?
        - Знать не знаю, ведать не ведаю, никакого младенца, когда вязал ее, с ней не было, - срывающимся голосом ответил отрок.
        - Как такое вообще возможно? Ты же ранил горгулью. Черная кровь оставила прогалины. Ничьих иных следов там не было. Куда мог исчезнуть ребенок? - не унимался Инок. Казалось, тот помешался: глаза на выкате, руки дрожат.
        - Не до младенца было, - тихо ответил юноша.
        - Что ж, - сделал над собой заметное усилие дознаватель. - Принято решение оказать тебе особую честь, заодно подтвердишь королевским посланникам силу своей Веры. Пойдем, нас ждут. И вытри лицо, на, - протянул он платок, - пережми бровь.
        Недоумевать, как и продолжать мучиться от сомнений, Дементию не дали. Они спустились во двор, прошли за стены замка, где уже выстроились послушники и многочисленные кнехты, призванные им в помощь. Впереди на вытоптанном лугу на постаменте виднелась девушка, привязанная к столбу, который был обложен снизу кучей хвороста. На Лаету надели мужицкую робу, космы обрезали. Несчастная испуганно вертелась. Но что может пташка на вертеле?
        Завыли трубы, зачитал приговор Инок, и вот в руки Дементия сунули горящий факел и подтолкнули к жертве. «Зачем я это делаю?» - заторможенно подумал он и шагнул к постаменту.
        Лаета подняла на него глаза, такие бездонные, серо-голубые. А потом разжала губы, словно собиралась что-то сказать, прокричать о чем-то, но не было у нее ни зубов, ни языка. И, глядя в черноту ее рта, не удержал Дементий факел в руках, выронил, объятый оцепенением, и сгорел бы вместе с ней, если бы послушники не оттащили его от костра.
        Вдали послышались топот копыт и ржание коней.
        - Именем короля, остановите казнь! - закричали подъехавшие всадники, но было поздно. Огонь пожрал Лаету, слишком жаркий, слишком сильный, чтобы кого-либо в нем спасти.

***
        Церемония посвящения в рыцари традиционно проходила в коронном зале замка ВИсулы, столицы королевства лехов. Каменными глыбами башен нависал замок с Вислянского холма над окрестностями верховий великой реки Закатного края - Тиссы, которая ниже, пройдя через многочисленные пороги, пронзала все области этой части мира и впадала в Змеиное море. За стенами замка скрывался дворец, примыкавший к донжону - главной и самой крупной башне, прозванной Последним оплотом королевства. На верхней открытой площадке донжона редко кто бывал, там шум ветра не давал говорить, а его порывы рождали ощущение, что тебя вот-вот унесет к облакам или скинет вниз.
        Сам же посад располагался у подножия холма на некотором отдалении от замка, защищен был неглубоким рвом и низкой, но толстой стеной со многими башенками. Избы были, по большей части, врыты в землю, но зато ярко раскрашены. Каменный круг Владык с ритуальными воротами прихода Мессии находился в стороне, вне укреплений.
        Накануне посвящения Дементий вместе с еще двумя отроками выкупался в особой ванне, в которой вода, благодаря растворенному в ней экстракту, полученному из бутонов роз, имела кровавый оттенок. Затем юноши вытерлись, надели темные кожаные штаны, сапоги и белые рубахи с неплотной шнуровкой спереди. После чего их провели в зал.
        Они вошли и остановились перед Черным Орлом, чье обсидиановое двухаршинное изображение было влито в гранитное покрытие пола. Вокруг горели огни в урнах, приподнятых на высоких треножках. Справа от головы Орла стоял королевич Ляшко, слева - Владыка Венденской марки Асгер. Король Буслав отсутствовал, он болел не первый год. По бокам зала между колоннами и статуями толпились тиуны, ближе к центру выстроились вельможи королевства: владетели, переругские магнаты и представители купеческих союзов - белая кость Закатного края.
        Один из старейших рыцарей, Гарве из рода Рубов, одетый в алую мантию, вышел перед всеми. Хорошо поставленным голосом он красочно описал ратные деяния Дементия, напомнил про древность и знатность его рода, после чего под надрывные звуки волынки вынул щипцами из огня урны раскаленное стремя и приложил его к левой груди юноши. Запахло паленой кожей, боль ужаснула, но Дементий не моргнул и не вскрикнул. Вельможи одобрительно закивали. Затем Владыка тронул отметину навершием своего посоха. Изображение стремени увеличилось, полыхнуло пламенем и вернулось к прежнему размеру. Боль ушла. Королевич коснулся мечом его левого плеча, сказав: «Будь храбр». Владыка дотронулся посохом до правого плеча, произнеся: «Храни Веру». Так повторили с каждым инициируемым. Наконец, на них набросили алые плащи - сюрко, и рыцарь Гарве опоясал их мечами.
        Свершилось! Теперь он стал рыцарем - благородным как по крови, так и по делам, защитником Веры, короля, магнатов и земли людской. Но воспоминания о страданиях и смерти Лаеты не давали ему испытывать ни радости, ни гордости. То, к чему долгие годы стремился, не принесло ничего. Он смотрел в радостные глаза придворных и поневоле испытывал ненависть к ним, к себе, к тому, что они называли Верой. Сплошное лицемерие! А ведь вскоре предстоял разговор с отцом, к которому его не допустили, приказав до церемонии сопровождать послушников. Что он ему скажет? Что он мог ему сказать? Только вот где отец?
        Во время пира, организованного по случаю торжества, к Дементию подошел Роланд - сокольничий и маршал королевства - и приказал следовать за ним. Недоброе предчувствие усилилось, когда за их спинами пристроилась четверка рынд в полном боевом облачении.
        Вновь, как седмицу назад, Дементий спускался в подвалы, не имея четкого представления о том, чем закончится приглашение. Роланд, идущий впереди, заметно прихрамывал, его рыжий чуб чуть завивался слева. Рынды угрюмо молчали. Наконец сокольничий открыл решетчатую дверь, пропустив Дементия вместе с воинами внутрь, и запер ее снаружи. Громко щелкнул замок, и рыцарь оказался в пыточной замка Висулы - месте, откуда не выходят.
        Не успел осмотреться, как к нему приблизился мужчина. Дементий его узнал. Среднего возраста, не слишком высокий, плечистый, с довольно простым лицом, темными власами, спадающими ниже плеч, и ухоженной бородкой, Ляшко из рода Орловичей был серьезен и не торопился начинать разговор. На его желтом камзоле, украшенном золотыми строчками, как будто жил свой жизнью вышитый Черный орел, который, мнилось, в полутемном помещении шевелил крыльями, тряс головой и клювом, сжимал когти на лапах. Его братья сверкали каменьями, переплетаясь в танце между зубьев короны, украшавшей голову королевича.
        - Я не смог отказать себе в желании посмотреть в твои глаза. Надеюсь, в последний раз, ибо сейчас тебя убьют, - ледяным тоном произнес Ляшко.
        Повисла пауза, затем клинок прижался к шее Дементия, кто-то из рынд ждал лишь кивка, чтобы оборвать жизнь молодого рыцаря. Юноша молчал, слыша громкий стук собственного сердца.
        Между тем королевич продолжал:
        - После того как закончим разговор, для меня и моего королевства ты будешь все равно что мертв - покинешь земли лехов и никогда не вернешься. А чтобы мое слово для тебя было более весомым, пройди в дальний угол, там все поймешь.
        Дементий медленно двинулся в указанную сторону. И вдруг, еще не веря своим глазам, бросился вперед и обнял подвешенного на цепях обнаженного по пояс старика, чья грудь была перечеркнута косыми рваными ранами, затем сполз по его телу и ткнулся головой ему в ноги.
        - Твой отец, умирая, ценой своей жизни заплатил за твои поступки.
        - Почему? - почти зарычал Дементий.
        - Тебе что-то еще надо объяснять? - возмутился Ляшко, дернув плечами. - Ты отнял жизнь у моего вассала и его дочери. Не тряси головой, послушники лишь объявили приговор, а исполнил его ты - представитель местной власти. Вспомни, кто бросил в костер факел? Кто стоял у обрушенных ворот Боровицы, когда кнехты Асгера брали штурмом замок. Ведь именно этим была подтверждена справедливость обвинений! На моей земле ты за меня осудил моих вассалов! Ты был в своем уме?! Щенок…
        - Но мой отец… - слезы не давали говорить, юношу трясло.
        Перед Дементием стоял образ живого отца, сильного и уверенного владетеля, поражавшего терпением, с которым раз за разом объяснял, как правильно держать меч и из каких позиций следует атаковать. Он так гордился сыном, когда тот впервые попал копьем в тренировочное кольцо. Вспомнился поникший взгляд родителя, когда отрок отъезжал в странствия. Его радость, когда тот возвращался. Отец после смерти жены, матери Дементия, всегда был один. Так и не связал себя новой супружеской клятвой. И вот он мертв.
        - Разве ты вмешался, когда твоего соседа убивали, а его дочку на твоих глазах замучили? - услышал он голос королевича. - Может, ты возражал, пытался противиться несправедливости? Понимаю, титул рыцаря, столь почетный в Закатном крае, где ты, видимо, себя и видишь, слишком манил. Это клеймо для тебя важнее, чем человеческие жизни. И кем тебя я должен теперь назвать?
        Ляшко некоторое время молчал, потом чуть менее эмоционально добавил:
        - Мой долг - сберечь последнее королевство в этих землях, попытаться сохранить наши обычаи. Я связан столькими клятвами и обещаниями, столько приходится делать, чтобы от лехов отвести длань Владык! Но ты-то почему стоял и молчал?
        Дементий обнимал ноги отца, опустошенный и сникший, потерявший связь с реальностью.
        - Разве не имел я права то же сделать с твоим отцом? Разве можешь ты мне чем-либо возразить?! - вдруг заорал королевич не своим голосом и ударил в стену кулаком.
        После паузы он подошел к Дементию и прошептал:
        - А не думал ли ты, что на Лысой горе на тебя девушку вывели, как дичь на охотника? Что играли с тобой в игры кошкины? Что был ты балаганным Петрушкой и прыгал, когда тебя дергали? Так скажи, зачем мне вассал, своей головы не имеющий? Молчишь?! Слушай же мою волю: ты покинешь королевство. Так как Владыкам придется отдать Боровицу, в ответ я заберу у тебя Кресты. Отца твоего погребу с почестями в родовом склепе Забугоровских, он был славным воином и хорошим человеком, с пониманием встретил свою судьбу.
        Королевич посмотрел на Дементия уже спокойным взглядом и подытожил, чеканя каждое слово:
        - Лен забираю, тебя прогоняю, твой род после тебя - проклинаю. Ты получил то, что хотел, рыцарь.
        И Ляшко вышел из пыточной вместе со своими рындами.

***
        Урчали дрова в печи, давно было за полночь, Марфа плакала, Митяй хлюпал носом. То, что он услышал, не укладывалось в голове. Как благородные помыслы могли привести к таким ужасным последствиям, а человек так быстро лишился всего, что имел и чем дорожил?
        - В нашем мире все несправедливо, - прошептала вдова; ее голова лежала на плече Дементия. - Мало радости, много разочарования, весы судьбы раз за разом перевешивают в противоположную от счастья сторону. Мы живем на грязной, гадкой планете. Может, и правда ей давно пора куда-нибудь провалиться?!
        Рыцарь ее погладил, но, ссутулившись, все так же смотрел на огонь.
        Митяй осторожно поинтересовался:
        - От кого же был ребенок?
        Марфа рванулась дать ему подзатыльник, но он вовремя отбежал. Было жаль рыцаря, его отца и невесту, но он интуитивно чувствовал, что именно в ребенке все дело. Однако картинка никак не складывалась, и паренек снова спросил:
        - Неужели девушка могла понести от чудовища? И ради ребенка пожертвовала собой?
        - Она была его невестой! - возмущенно закричала их хозяйка.
        Дементий примирительно ответил:
        - Откуда мне знать? Может, и от чудовища, а может, и от человека. Недосуг мне было это выяснять, да и кого спрашивать: королевича, Роланда, Инока? Кто бы сказал правду? Кто ответил? Да и кому из них можно верить?
        - А чудовище, что ты о нем думаешь? Оно могло быть связано с королевичем? Или Роландом?
        Митяй жаждал раскрыть эти тайны. К его удивлению, рассказчик лишь пожал плечами.
        - Ты будешь мстить? - не унимался пастух. Услышанное неожиданно придало ему воинственности, и он хотел убедиться, что Дементий так все не оставит. - Ведь у тебя отняли и отца, и имя, и замок, и землю. Ты же был владетелем, равным магнатам, твой род не менее древний, чем род Орловичей или Драгановичей, а из тебя сделали простого наемника!
        - Разве месть вернет мне отца? - ответив вопросом на вопрос, рыцарь сжал правую ладонь. - Но одно я знаю: из прошлого рождается настоящее. Если бы не случилось того, что было, мы не сидели бы сейчас здесь, не говорили, не узнали друг друга, и не было бы нашей совместной истории. Ты предлагаешь мне выступить против целого королевства? Красивая сказка, достойная песен скальдов, если забыть простое правило: до короля дотронешься - и сам обожжёшься, и других спалишь. Потому я не знаю.
        Дементий отстранил вдову и обхватил голову руками. Через некоторое время женщина снова вложила свою ладошку в ладонь рыцаря, уняла его судороги и прошептала:
        - Бежать тебе надо из Княжего града, воин, и бежать быстро.
        - Почему же, Марфа? Пригрелся я тут, трудно будет от тебя оторваться, - грустно пошутил тот.
        - Раз на Вече чадь со старостами проголосовали за передачу княжения Ингвару, то он на днях, если не завтра, прибудет. Поговаривают, его войско недалече от города. Как бы худо тебе не сделали прежние соплеменники, - очень серьезно сказала женщина.
        - И что же ты предлагаешь делать? Куда бежать? - не менее серьезно молвил рыцарь.
        - Завтра зайду к одному знакомому, перемолвлюсь с ним о тебе, а там видно будет.
        Глава 14. Побег из Града
        Старая ольха шелестела бирюзовой листвой. Рядом с ней Чара схватила Лохматика за власы и потащила в сторону луга. Домовенок отчаянно отбивался, но силы оказались неравны. Неожиданно порыв ветра подхватил Чару и Лохматика вверх. Оба перевернулись, испуганно забарахтались и позабыли друг о друге. Из воздушного завихрения выглянуло насмешливое лицо Стрыя.
        - Стрый, отпусти их, - закричал обрадованный его появлением Митяй. Он незаметным усилием пригнул ветер к земле. Овца и домовенок покатились в ближайшие кусты.
        Стояли теплые дни. Он был прежним пастухом, способным двигать облака, зажигать звезды и качать Луну. И Стрый никуда не пропал. Ощущения пьянили! И юноша безоглядно поверил тому, что видел. Снова дома! Все живы, вечером он вернется в весь и полюбуется издалека на Милаву, ну, хотя бы взглянет на мельницу ее отца. Захотелось заплакать от счастья, злой сон закончился!
        Однако вдруг мир зарябил, раз, второй и на третий покрылся изморозью. Листья ольхи почернели и свернулись в высохшие трубочки. Трава будто поседела. И как-то сам собой исчез Стрый, за ним Чара, Лохматик, словно рисунки на песке. Один за другим. И лишь крик застыл на губах. Стойте! Так не честно. Куда же вы?..
        Он очутился в темной вдовьей избе. Все предметы отливали серым глянцевым цветом. Марфа что-то напряженно втолковывала Дементию, тот ей кивал, однако звуки не доносились, как если бы воздух заменили водой. Пастух усиленно заморгал - на том месте, где только что были вдова с рыцарем, размазалась красная краска с алыми всполохами. Она скатывалась, набухала и выбрасывала в стороны кровавые искры. Она не подчинялась никаким законам - абсолютно чуждая, чужая для этого серого блеклого мира. «Как же это? - подумал паренек. - Что происходит?» Но ответа не последовало.
        Митяй открыл глаза и увидел над собой тот же потолок избы. Сквозь открытую дверь с улицы шел поток свежего холодного воздуха. Парень натянул до подбородка сшитое из мелких шкурок одеяло. Переход от сна к яви был резок, дрема не хотела отпускать. Тяжело верилось в окружающее, со страхом вспоминалось пережитое. Потом он почувствовал запахи разгоряченного тела и еле уловимый лавандовый, которые смешивались с устойчивым духом от свежеиспеченных блинов.
        - Да как вам не стыдно. Если едак спать, всё проспать можно. Я уже и печь натопила, и блины испекла, и с купцом договорилась, а они с лавок до сих пор не слезли, - возмущалась их хозяйка.
        И воспоминания о сне потускнели. Нестерпимо захотелось прижаться к Марфе, потереться щекой о ее руки, закопаться в сборках поневы. Такая живая, такая желанная! С недавних пор он смирился с тем, что в нем уживались два этих чувства: нежное - к рыжей Милаве, и страстное - к чернявой Марфе.
        - Мы у тебя, словно голуби в дивном саде, даже шевелиться не хочется, - мечтательно пробурчал Митяй и полетел на пол вместе с одеялом.
        - Ну вот, язык прикусил, - обиделся паренек, уткнувшись носом в сапожки женщины.
        - Ну-ка, живо на двор умываться и за стол, нас ждать долго не будут, -- скомандовала вдова, не обращая на его причитания внимания.
        - Слушаемся, хозяюшка, - бодро проговорил Дементий и спрыгнул с кровати. Мужчина ловко переступил через пастуха, поцеловал возлюбленную и выскочил во двор.
        Марфа внимательно посмотрела на Митяя. Тот все оценил правильно: поднялся с пола, торопливо накинул рубашку и выбежал вслед за рыцарем. Во дворе столкнулся с ослом хозяйки. Тот каким-то образом вырвался из загона и теперь раздраженно бегал по пушистому снегу, который за ночь укутал землю. При виде Митяя осел требовательно запросил овса, рыцаря он игнорировал.
        - Не, брат, с тебя и соломы достаточно, ­ - сказал животному пастух, обнял его за шею и завел обратно в загон. Осел несколько раз фыркнул и уставился на него слезливым взглядом. Ах, проказник, не дождешься. Митяй подложил новой соломы и отошел к бадье, где, поеживаясь, ополоснул лицо, и поспешил вернуться в дом. В это время рыцарь привычно вылил на себя бочонок холодной воды, растерся и начал у банной клети делать свои ежедневные упражнения. Он медленно двигал руками и телом, застывал в странных позах, иногда резко выдыхал. До меча пока не дотрагивался.
        В избе Митяй занял за столом центральное место. Марфа поставила перед ним горку золотистых блинов и крынку сметаны. Ему подумалось, что вот рыцарь уедет и заживет он с ней душа в душу. Найдет причину, почему домовята исчезли из города, освоит промысел, например, того же коробейника, а там и вдова к нему сменит свое отношение…
        - А что за купец, Марфа? - вернул Митяя на землю вопрос Дементия. Воин раскраснелся и излучал тигриное удовольствие. Любил он поутру брызгаться в ледяной воде. Вот если бы еще не заставлял пересаживаться на угол.
        - Перемысл, он торгует рудой и каменьями с дальних гор, знакомый моего покойного мужа, а может, и родственник, до конца сама не знаю. Мне всегда старается помогать и, как понимаю, имеет определенный интерес к происходящим событиям, - пояснила женщина, подливая сметаны. Марфа была как никогда спокойна, даже задумчива.
        - И в чем же интерес? - продолжал выспрашивать рыцарь, не забывая о блинах.
        - Так Ингвар не один едет, с ним купцы от разных торговых союзов Закатного края. Видимо, не всем их порядки по нраву приходятся, а хозяйничать переруги умеют, - предположила Марфа и добавила: - Перемысл сам лучше объяснит, его и поспрашиваешь.
        Они еще о чем-то там говорили, но Митяй их уже не слушал. Его отвлекло изменение обстановки: все предметы поплыли, запахи резко усилились. Он усиленно заморгал - показалось, сон вернулся и красная краска вновь размазалась вместо людей. Но нет, Марфа как Марфа, Дементий как Дементий - никаких тебе превращений! Только рваные у них движения, и не говорят, а булькают…
        Пришел он в себя от стука молоточка по медной тарелочке. Огляделся, а они уже втроем на улице в купеческой слободе перед дверью богатого дома с теремом и арочными окнами. Был дом выкрашен по-закатному - стены в желтое, шатровая крыша - в красное. А как сюда попал, не помнит.
        Дверь открыл одетый в цветастый укороченный кафтан слуга. Он степенно проводил их в контору и пошел звать хозяина. Митяй не удержался и дотронулся до стены - гладкая, обита коричнево-медовым орехом, на потолке - серебристый бархат, напротив окна на улицу - овальный дубовый стол на резных ножках. В углу конторы громко тикали напольные высокие часы - княжеская роскошь.
        Митяй принюхался (что же с ним происходит?) - ничего не почувствовал. Его нос отказывался различать запахи! Вообще! Он резко перевел взгляд - мир опять поплыл, но на этот раз быстро вернулся обратно.
        В контору вошел хозяин - крепкий мужчина, широкий как в плечах, так и в пузе, русобородый, с начинающейся лысиной и плохо заросшим шрамом через левую щеку. На нем поверх нарядной рубахи был накинут кашакский шелковый халат. Вошедший скользнул внимательным взглядом по пареньку и задержался на Дементии. Митяй смущенно отступил за спину вдовы. Это был тот самый купец, которого он видел у колодца во время свадьбы в Черемушках, старший брат невесты. Да, прошлое часто настигает нас, когда мы того не ждем!
        Марфа недоуменно посмотрела на мужчин, взяла рыцаря за руку и сказала за всех:
        - И снова здравствуй, Перемысл. Как и обещала, привела с собой странника.
        - Здравствуй, хозяин, - поклонился Дементий. Митяй суматошно повторил за ним поклон. Сказать что-либо от себя не посмел, больно хозяин был суров, к тому же никак не мог овладеть своими ощущениями - окружающие предметы так и норовили выйти из-под контроля.
        - И вам не хворать, коли не шутите, - кивком головы купец показал, что принимает гостей. Его левый глаз дернулся. - Прежде, чем разговаривать, хочу убедиться, что передо мной тот, о ком столько рассказывали. Будь добр, рыцарь, выложи на дубовую доску свой меч. Да не тушуйся, это мне тебя бояться надобно.
        Дементий помолчал, помедлил, потом все же отвязал от пояса обтянутые потрескавшейся кожей ножны, медленно вытащил из них меч и положил раздельно, куда ему указали. Митяй уставился в стену, вдруг опять что-либо привидится. Нет, с ним определенно творилось неладное. Слова доносились словно издалека. Вот тебе, пожалуйста, сначала нюх пропал, а теперь и глухота напала.
        - Так, что тут у нас? - тихо, будто сам себе, сказал купец. Он приблизился к клинку и осторожно провел по его лезвию пальцами. - Узорчатая сталь с переливами серебра, широкий дол, за крестовиной удлиненная рукоять в виде девы, переплетенной в танце с медведем. Что же, не буду скрывать, это известный клинок, древний и принадлежащий к старинному роду, выкованный теми, о ком мы не помним. Я слышал, в гербах знатных родов скрывается ключ к их дару или проклятию. Эмблема ведь повторяет герб твоего рода? Не отвечай, мне то известно.
        Перемысл обернулся к Дементию и попросил:
        - Теперь покажи свою рыцарскую отметину. Я должен убедиться в том, что ты - это ты, меч мог ведь и поменять хозяина.
        Дементий встряхнул головой (Митяю не надо было его видеть, чтобы понять, насколько рыцарь взбешен), скинул кафтан, стянул кольчугу, затем стеганку с рубахой и обнажился по пояс. На мускулистой груди слева четко выделялось красновато-бордовое Стремя. Но и это окончательно не убедило Перемысла, который, придирчиво осмотрев отметину, произнес:
        - И последнее, раскрой правую ладонь.
        Мир перед пастухом даже не двоился: Дементий был одновременно и человеком, и зверем, и повисшей в воздухе красной краской. Таким крупным ярким вертикальным мазком на серой поверхности. Даже следы от ворсинок виднелись. Марфа за ним пропадала. Лишь купец оставался тем, кем был, - смертным купцом. Паренек перестал понимать, в каком из миров он находится. Можно ли было верить глазам, доверять ощущениям? Где то постоянное, на что можно опереться? Ан нет, все опять как прежде, перед ним обитая коричневым орехом стена - твердая и прохладная на ощупь.
        Между тем купец кивнул и обратился ко всем:
        - Много сейчас самозванцев бродит по свету. Про Забугоровских тоже вот говорили, что род их угас, но нет, стоит передо мной их представитель. А ладонь только подтвердила сказанное. В Реанах широко известна история про одну печать, которую поставил слишком дерзкому отроку Тятин на турнире близ Крисуан.
        - Давно это было, а случай помнится? - заметил рыцарь. Его правая ладонь привычно сжалась в кулак.
        - Если хочешь из иноземья прибыль привезти и живым вернуться, надобно много чего знать и еще больше чего помнить. Тятин - герой закатных баллад, его имя не сходит с языка скальдов, а в одной из баллад и тебе место нашлось… Как предостережение от сопливого бахвальства и излишней самоуверенности, - пояснил купец, хлопнул себя по бокам, и закричал: - Гришка, неси суры и пироги с медом, мы разговор важный начинаем!
        Перемысл взял от стены табурет, переставил его к столу и грузно сел. Марфа цепко ухватила Митяя за локоть и, когда рыцарь облачился, заставила паренька присоединиться ко всем.
        Как Гришка расставил кувшины и тарелочки с закуской, купец промочил горло и продолжил:
        - Марфа рассказала о твоей проблеме. Известно мне, что ты хорошо послужил Святополку, когда тот воеводой под покойным князем ходил. Теперь он наместничает в Дятловой крепи. Но скоро может все измениться, и кто знает, кто тогда торговать будет, а кто за людом в нижних землях приглядывать. Не буду скрывать, мне нужен человек со стороны, способный доставить посланьице моему двоюродному брату в Кистени, это городок чуть севернее Дятловой крепи. Причем идти надобно не трактом, больно он просматривается, и не рекой, там безобразничают ватаги повольников, а через Заречье и Пустоши, по прямой. Вроде бы смельчаков у меня хватает, но таких ловких и умелых, как ты, среди них точно нет.
        - Куда же ты его направляешь? - заволновалась Марфа. - Мы об этом не договаривались. В Пустошах разбойники под каждым кустом, непроходимые болота и лютая стужа. Сгубить его хочешь?
        - Всех нас гонит нужда крайняя, - возразил Перемысл, - а другим путем не дойдет Дементий, перехватят его люди Ингвара. Он давно уже столицу обложил, просто здесь об этом не ведают. А так, глядишь, и оторвется от преследователей. Не знаю, чем ты так насолил будущему князю, но за тебя он обещал немалую награду. Не ожидал? И я не думал, что такое возможно. Потому пойдешь местами, где об этой награде не слыхивали и с лехами дел не ведут. Себе поможешь и мне послужишь.
        Купец сделал паузу, положил ложкой мед на хлеб, скушал и предложил гостям:
        - Вы на мед-то налегайте, он у меня тягучий, янтарный, отменное баловство, с васильковых пасек доставляется. Холопа твоего, Дементий, я бы выкупил, но примелькался он. Так что в городе ему тоже делать нечего, пусть с тобой идет, вместе веселей и сподручней. Отправляйтесь, не откладывая, сегодня. Как от меня выйдете, так и отправляйтесь. Из Княжего града конным лучше не выходить. Я про вас шепнул на Восточных воротах, пройдете пешими, через версту будут ждать оседланные лошади. Копье, щит да закатный шлем, а также муку, мясо и овес найдете в сумах. Одежду, предназначенную для холодов, выдам здесь: Дементию - медвежью шубу с шапкой, пареньку и овчинный полушубок сойдет, ну и теплые войлочные сапоги в довесок. Не все же вам Марфу обирать. И, Дементий, помогаю не даром. Брат скажет, что с тебя причитается. Отдашь ему должное, тем и поквитаемся. Ну как, скрепляем ряд, берешься за такое дело?
        Рыцарь медленно пожал протянутую купцом руку. Митяй про себя отметил: его опять отрядили в холопы. Неприятно, но не более. Разобраться бы с тем, что с ним происходит, тут не до обид.
        - Вот и поговорили, - закончил купец. - Гришка вам все выдаст и проводит, а я откланиваюсь. Дементий, не забудь записочку брату передать.
        Резко пробили часы. Как бой затих, купец поднялся и вышел. Вскоре в контору скользнул слуга и отвел их в кладовую, где подобрал одежду и передал воину берестяную записку, а потом достаточно споро выставил гостей на улицу.
        - Уже? - пастух посмотрел на Марфу и Дементия. Только вчера обмолвились о том, что пора уходить из города, а сегодня они, и правда, его покидают. В холод. К разбойникам. От привычной избы Марфы, от самой Марфы.
        - У нас нет причин затягивать, - спокойно пояснил ему рыцарь. И, наверное, причин действительно не было.
        Паренек не заметил, как прошли город. Перед воротами вдова их остановила, повесила каждому на шею по узелковому оберегу, затем прижалась к Дементию и прошептала:
        - Не стала мучить ночью, ведаю, скоро сила тебе пригодится, а теперь корю себя. Бабское счастье мое закончилось. Береги себя и Митяя, удачи у вас мало. Надеюсь, мои обереги в нужный момент беду от вас отведут.
        Потом сунула парню набитую калиту, смахнула слезу и спросила:
        - Митяй, точно уйти хочешь? Я бы могла тебя в бане спрятать, глядишь, и отсиделся бы там до спокойных времен.
        Пастух встрепенулся, почти ответил, мол, да, согласен, но… сон тоже так хорошо начинался. Взглянул на рыцаря, который терпеливо ждал его решения. Уходить не хотелось, но и оставаться страшно. К тому же он так и не приблизился к пониманию, как вернуть Милаву, своих весняков, а баня… Баня не спасет, нет в ней банника. Поэтому обреченно покачал головой.
        Женщина его поняла, вздохнула и сказала твердо:
        - Не доверяю я купеческим шептунам, лучше сама вас, милые мои, проведу. Только опосля не осуждайте меня сильно, не вспоминайте недобрым словом, что бы вам ни сказали, что бы вы обо мне ни услышали. Сохраните в памяти наши дни, мне больше от вас ничего и не нужно.
        Она отошла в сторону, перевязала себе руку нитью с бусинками и направилась к городским воротам, шелестя поневой. У ворот народа было мало, тем не менее, несколько воинов останавливали всех покидающих город, при этом конных и с телегами возвращали обратно, пеших долго осматривали, прежде чем пропустить.
        Вдова повела плечами и крутанула перед лицом первого стражника рукой. Будто черное крыло пошло за ней, и услышал тогда Митяй глухой голос:
        - Умоляю, идите быстрей, заклятье истончается.
        Думать и удивляться было некогда. Пастух устремился за Дементием, быстро пересек открытое пространство, прошел мимо прозрачной, как призрак, Марфы и заторможенных людей, минул проход под надвратной башней, преодолел откидной мост надо рвом и стал удаляться от города. И чудилось Митяю, что тени умерших смотрят вслед и ждут некой команды, а если та команда прозвучит, недалеко им позволят уйти. Но, к счастью, никто той команды не дал.

***
        В избу к косому Станьке Мстислав заходил со всей осторожностью. Двора, как такового, дом не имел, примыкал невысоким крыльцом к улице. Многочисленные обереги, добротная кольчуга, посеребренный клинок позволяли надеяться на положительный исход встречи с любым удальцом или нежитью. За спиной сопели ребятушки ­ - двенадцать разновозрастных оболтусов. Однако как раз на них-то особой надежды не было, кость не та, иначе не оказались бы у него в страже.
        Пройдя предбанник, он осторожно заглянул внутрь и вылетел обратно, получив удар в грудь. Как ни старался, уследить за когтистой лапой не сумел. Следом на улицу выскочила перекошенная тварь, которая тут же отсекла одному из отроков кисть и бросилась на вирника. Тот успел вскочить на ноги и встретил ее ударом носка обшитого металлом сапога. Тварь снова оказалась среди его ребятушек. Они неуклюже попытались взять ее на копья, в итоге лишь обагрили своей кровью оледенелую мостовую. Три трупа. Быстро.
        Мстислав, держа в одной руке меч, в другой - топор, громким посвистом привлек к себе внимание. Тварь развернулась к нему. Это позволило ребятушкам отскочить на другую сторону улицы, где они встали плечо в плечо и прикрылись щитами. Раненый воин прекратил стонать, подхватил отрубленную кисть и побежал к ним. Кровавый след протянулся за ним по снегу.
        От прежнего Станьки мало что осталось. Одежда на нем висела лохмотьями. Конечности удлинились, при беге он опирался на передние лапы. На пальцах виднелись черненые когти. Лицо было бледным с сероватым отливом, глаза, как и рассказывала Жужана, горели безумным огнем.
        Занепогодилось. Мечущиеся тучи снега грозили превратиться в метель.

«Начнем», - подумал вирник. Обереги ли помогли, либо опыт сказался, но он ловко ушел как от первой, так и второй стремительной атаки. Тварь, в которую обратился Станька, раз за разом пыталась вскрыть броню вирника. Слишком быстро для обычного существа, но прямолинейно - одни наскоки! - чтобы обмануть бывалого воина. При третьей атаке Мстислав поймал ее на острие топора и перебросил через себя. Тварь грохнулась на мостовую, снег взмыл вверх. Вирник тут же пронзил ей плечо мечом. В месте соприкосновения металла с плотью пошел дымок. Раздался дикий визг, и тварь стала обращаться в юношу. Ее тело выгнулось, а потом забилось в конвульсиях.
        И это Косой? Опять его планам пытались помешать неудачники! Вместо того чтобы добывать мармендук, он гоняется за этим вот упырем! Ярость овладела вирником, и он с одного взмаха отсек Станьке левую кисть. Скольких, гадина, загубил, скольких искалечил! Второй ему взмах сделать не дали, кто-то перехватил топор. Мстислав резко обернулся и увидел одного из своих. Толчок - и вот он навис над воином. С трудом, с большим трудом ему удалось остановить занесенную руку. Пелена медленно отступила, еще немного - и быть бы беде.
        Рядом блевали двое младших отроков, еще один перетягивал руку покалеченному. Недалече охала местная баба, народ прибывал, скоро станет тесно от зевак.
        - Так, ребятушки, перетяните этому чем-нибудь культю, в кандалы - и ко мне. В подвале потолкуем, нечего пугать градичей, - скомандовал вирник и устало протер топор. - И посмотрите, может, кто жив из наших, тащите тогда их к лекарю.
        Позже Мстислав, так и не скинув брони, стоял в своем подвале перед посаженным на заговоренные цепи то ли человеком, то ли монстром. Воспаленные глаза, выпирающие кости, удлиненные, загрубелые ногти, заостренные зубы. Иногда он рычал, человеческий разум возвращаться к нему не спешил. Вроде бы и Станька, а нет, уже совсем другой, жуткий.
        - Вот он какой, отмеченный Злом, - проговорил у него за спиной стражник. - Сколько же их еще в нашем Граде? Или всё, поймали убивца?
        Своими сомнениями Мстислав делиться не стал. Хлопнул стражника по плечу, желая придать тому уверенности, повернулся к лестнице. Пора поприветствовать нового князя. Ингвар должен был уже прибыть.
        В этот момент наверху раздался грохот, и в подвал спустились двое гридей, за ними на цепях проследовала фигура, укутанная тенями, и лишь после них показался Яростень. И воины, и волхв были несколько помяты: лица в кровавых подтеках, звериная накидка старика местами порвана, местами обгорела, власы в заметном беспорядке.
        Волхв обвел присутствующих тяжелым взглядом и сотворил несколько рун. Волшба змейками устремилась в разные стороны, серебром отливаясь на встречающихся углах.
        - Кого ты привел? - угрюмо поинтересовался вирник.
        - Принимай ведьму, - сквозь зубы ответил кудесник, любви между ними давно не наблюдалось.
        Кто бы вирника спрашивал! Гриди сами отвели ведьму в одну из ниш, дополнительно отгороженную железными прутьями, и шустро набросили сковывающие ее цепи на крючья стены. Яростень прошептал ключ-слово. Железо накалилось, сливаясь в неразрывное целое, ведьма вскрикнула, и тут с нее опали тени.

«Фу-ты, ну-ты. Як отпесочиться можно», - подумал вирник, разглядывая ее: космы и глаза черные, лицо искорежено, на голом теле пушился пух, титьки с большими сосками и неприкрытый стыд.
        Ведьма посмотрела на вирника, и вдруг ему улыбнулась. От ее улыбки он чуть не присел, такая жуть накатила. С ней точно что-то было не то. Словно тысяча демонов скрывалась под ее кожей. А главное, она ему кого-то напоминала, просто мозг отказывался признавать очевидное.
        - За что же вы с ней так? - спросил он не своим голосом.
        - На черном колдовстве поймали, - соизволил пояснить волхв. - Долго выслеживал, кто порчу на Град наводит и упырей притягивает. Хорошо пряталась. А тут днем в своем облике объявилась. Тяжелый был бой, Любомира потеряли. Ты с ней особо не разговаривай, она словно помешана, от человеческого в ней мало что осталось. Судить будем прилюдно, как Ингвар малость освоится. Не беспокойся, руны не дадут ей освободиться.
        Ведьма вдруг плюнула в сторону волхва. Плевок удался, пролетел через весь подвал и повис на бороде Яростеня. Тот невозмутимо его стер, затем развернулся и направился к выходу.
        - Все, нам пора, пошли, вирник, нас ждут. Не расслабляйся. Ингвар терпеть безобразие не будет, быстро замену найдет.

«Ладно, проглотим», - зло подумал Мстислав и двинулся вслед за гридями. Эта ведьма не была хмырем. Станько не был хмырем. Неужели рыцарь ошибся, и убийства с их поимкой прекратятся? Хотелось бы верить, но только время покажет…

***
        Мелкая снежная крошка металась в воздухе, колола щеки, залепляла глаза.
        Сквозь Западные ворота в Княжий град входили чубарые лехи с круглыми щитами, железнобокие всадники на конях, покрытых доспехами, наемники, несущие бердыши на плечах, любичи, что волей или неволей присягнули новому князю. Никто не оказывал им сопротивления, никто не бил в набат, не призывал жителей на стены города.
        Ингвар, кареглазый, светлорусый, со слегка подстриженной бородой, ехал на долгогривой серой кобыле, покрытой красной попоной, сбруя которой переливалась ярко-алым цветом. Он был одет в шелковый, шитый золотом кафтан с золотыми шнурками и кистями. На плечи накинута огненно-рыжая шуба, из мехового берета торчало длинное белоснежное перо. Его сопровождали седовласый владетель Куба из Раековских, командор наемников Бодагор из Пирсано, наместник Смолянки Михайло из Вестовичей, старосты Града и рынды, шедшие пешком с оголенными двуручными мечами. Замыкали ближних послушники в рубищах, перевязанных красно-коричневыми веревками.
        Ингвар излучал приветливость. Он энергично махал любичам, шутил с приближенными, трепал гриву своей кобылы. Ему отвечали подбрасыванием шапок и низкими поклонами. Народ его принял. Народ его заждался.
        Однако в княжеской гриднице Ингвар сменился в лице, незамедлительно собрал тиунов, сотников и советников покойного князя и в окружении своих людей начал раздавать указания.
        - Сколько припасов в погребах? Мои люди привыкли кушать обильно, так что столы накрывайте и тащите всё: мясо, фрукты, бражные напитки. Не жалеть, мы долго ждали этого момента. Что с девками? Их тоже приведите. Не ДЕРжите?! Так по городу пройдитесь, можно и холопок покрасивей. Да не бычитесь, не сильно их обидят, потешатся и по домам отпустят, племени новая кровь не помешает. Представьте список дворов с банями. Хочу, чтобы мои молодцы расположились со всеми удобствами.
        В этот момент двери в гридницу распахнулись, вошли Яростень с Мстиславом. Гриди с караула было рванулись навстречу, да застыли истуканами - по змеиному посоху волхва прошлась рябь. Все повернули в их сторону головы. Посмотрел на них и Ингвар.
        - Нижайше кланяемся, княже, - сказал Яростень, не сгибая спину. Последовать его примеру вирник не осмелился, низко поклонившись три раза.
        - Убери волшбу, волхв, и подожди, пока не закончу.
        Яростень тяжелым шагом отошел к стене, на первом же стуке его посоха об пол к гридям вернулась подвижность, однако никто больше остановить кудесника не пытался.
        Ингвар что-то выслушал от Михайло и громко произнес:
        - Добрыня, Мстислав - подойдите.
        Как тысяцкий с вирником оказались перед ним, Ингвар зло заговорил:
        - Ведомо мне, что вы приютили изгоя - недорыцаря Дементия, лишенного своего рода и племени. Сие крайне неразумно и требует срочного, слышите, скорейшего исправления! Негоже сорняку поганить мой сад! Негоже обижать моих друзей!!! Потому… Марек, Якоб, Ян, берите по десятку и перекройте выезды из города, к каждому в отряд возьмите по гридю Добрыни. В лица всматривайтесь лучше, если узнаете Дементия, крутите его и тащите ко мне. Калечить можно, но не убивайте. И шустрее, кособокие, Он известен своей верткостью. Чтобы без него не возвращались. А вы, - обратился Ингвар к тысяцкому с вирником, - помогите моим. Мне нужен этот изгой! Все всё поняли?
        Мстислав с Добрыней поклонились и отступили к остальным, а затем вышли вслед за лехами исполнять порученное. Новый князь взял круто, но что тут скажешь, на то он и князь. Дементия было жаль, ну, Мстиславу точно, за Добрыню он и сам бы не ответил.
        Вороные разлетелись в концы Града. Одоспешанные тяжелыми латами, при полном оружии, уверенные молодцы встали у городских ворот, потеснив присмиревших гарнизонных. Следом Бодагор с наемниками был отправлен объезжать владения, Куба с лехами - пройтись по избам и подворьям.
        Чуть позже Ингвар с Яростенем прошли в покои князя. Руны укрепили полог тишины. Змеиный посох притаился стражем в дверях.
        И тогда грозный кудесник сказал:
        - Ну, что ли здравствуй, Васюта. Смотрю, ты так и не стал морским волком?
        И ему Ингвар, которого назвали Васютой, ответил:
        - Ты прав, всегда мечтал пойти путем Рагнара, но получилось так, как получилось. А ты, славный потомок ТорквеМАДы, нашел ли для меня мою Изабеллу?
        - В поисках. Волхвы уведомлены, скоро она объявится. Да, кстати, как тебе этот мир? Как первые ощущения? Оправдал ли твои ожидания?
        - Думаю, ответ необязателен. Все лучше, чем висеть в ледяном безмолвии. В отличие от тебя, у меня выбора особого не было. Только почему мечи и магия?
        - Подсознание вытворяет и не такие штуки. Зато какая магия! Вдохни этот воздух: здесь МЫ диктуем законы, игра идет по НАШИМ правилам. Мир сам подстраивается под нас!
        - Почти, друг мой, почти, Дементия-то мы упустили, а он мне слишком многое задолжал.
        - Неужели королевич настаивает на его казни?
        - И да, и нет. Я не смог его завербовать. Когда он выволок меня из колодца этого вонючего Ридегера, чтобы ему яйца муравьи съели, то я бессильной рыбешкой валялся у его ног. Не думал, что в этом мире можно быть таким слабым! И я не разобрался в Дементии. Он то, чего здесь не должно быть по определению! По всем известным канонам!
        - Ты слишком мнителен. Но если он так тебе сдался, всегда найдутся те, кто исполнит желаемое. Не обязательно грязную работу делать самим!
        ГЛАВА 15. ПРИЗРАКИ РИТАРХА
        Ритарх протер сначала один череп, потом второй, положил их рядом и подумал: «Они втроем здорово похожи». И здесь, на этом острове посреди Моши, под сенью величавых дубов, так и не скинувших до конца листву, покрываемых падающим снегом, им всем самое место. В каком-то смысле он тоже был мертвым - мертвым, желающим говорить с неживыми, чтобы отомстить нерожденному. Вот такой каламбур…
        Он привычно, тремя вздохами успокоил сердцебиение. Ненависть - основа его жизни - не должна быть заметна. Ненависть к пришлым демиургам, к тем, кто поработил его народ, особенно к Зеленому Дракону иллюзий. Ненависть к судьбе, определяющей все и вся. Даже ее, судьбу, казалось бы, гаранта свободы, они смогли подчинить. Немыслимо! Но это была суровая действительность Артрии. И пока с этим он ничего поделать не мог.
        Здесь, на севере Полуденных земель, среди дикарей, Ритарх нашел то, что искал. Он, боевой маг Дивнограда, уже не один год пытался обуздать силу псевдоразумных магических структур, возведенных предками любичей и прозванных Многоликими. Эта сила могла многое при правильном применении. А он, Ритарх, знал, где и как нужно ее применить. И вот перед сезоном дождей у него получилось. Ему удалось обнаружить эфирные нити, что связывали Идолов Многоликих друг с другом! Его сознание прошло через петлю внутреннего сплетения и растворилось в одном из энергетических потоков, после чего помчалось по пластам реальностей.
        Годы наблюдений и напряженного анализа не прошли даром: он смог правильно выбрать подход и время для слияния. Мир преобразился, распался на фрагменты, явствуя свое естество и многообразие. И когда он стал не тем, кем был до этого, с ним заговорили, пообещали дать то, что он так сильно хотел получить. Но сначала следовало выполнить одну просьбу: найти способ извести болезнь, поразившую Прираречье, разрушить заклятье, наложенное на Многоликих существами Захрусталья. Ему предложили, и он согласился!
        Он простился с Космой Селикатовичем, его неугомонной дочерью, покладистыми домочадцами и оказался здесь, на острове посреди Моши. Вспоминал ли он свою ученицу? Наверное, нет, его интересовала только поставленная перед ним цель. Все, кто когда-то был дорог, выбрали сытость рабского существования и при первой же угрозе отвернулись от него. Так зачем ему новые привязанности с последующим разочарованием?
        Черепа почти не обгорели. Они еще помнили мысли людей, которым принадлежали, вернее, отголоски, слабое эхо. Многоликие дополнят по обрывкам остальное. Ритарх взглянул на небо, затянутое темно-вишневыми тучами без единого разрыва. «Пора!» Он встал и подошел к столбу ближайшего Идола. Тот вначале неодобрительно посмотрел на него впалыми глазами со сморщенного лица одной из своих граней, но, узнав, кивнул, как старому знакомому. Предстояла тяжелая работа. Ритарх примерился, равноудаленно поставил черепа прямо на землю и принялся вычерчивать сложную фигуру, центром которой был собственно Идол.
        В процессе создания пентаграммы на Ритарха нашло словно безумие. Он раз за разом чертил линии, напитывал их силой и, неудовлетворенный, стирал. Сотворенные им лучи устремлялись по разные стороны временной шкалы, но терялись в ее бесконечности, вновь и вновь возвращали его к исходному состоянию. Он искал то совершенство, которое помогло бы установить наиболее четкий контакт с ушедшими за грань, привязать к остаткам их бренной оболочки. Его лихорадило от предчувствия, что вот-вот получится.
        Ритарх ползал по земле, бормотал, кусал грязные замерзшие пальцы, тер до красноты лысину и снова чертил только ему понятное. Он перешел на другие законы существования. Время приобрело иное значение. В какой-то момент он в порыве накрывшего его возбуждения отцепил прикрепленные за спиной мечи и отбросил их в сторону. Ничто не должно отвлекать! Любая мелочь могла остановить начатый процесс. Безопасность отодвинулась на второй план.
        И когда работа была завершена, мир изменился. Перестали дымиться крады, исчезла нарождающаяся метель, пропали ветвистые дубы. Он видел перед собой только две фигуры: мужчину и женщину. И были они бледны и призрачны, и дым струился из глаз. Вся их жизнь промелькнула перед ним, вся их предопределенность друг другу стала понятна и была принята.
        - Для чего ты нас призвал? Зачем тебе с нами говорить? Разве и так не видишь, что произошло? Столько усилий потрачено на ушедших к лунной тропе, - спросили они глухим голосом.
        - Ваша смерть не случайна, - ответил им Ритарх, от сердца, со страстью, на которую был способен. - Она связана с происками мерзости, порожденной Захрустальем. Помогите очистить от нее земли любичей, помогите спасти княжество.
        - Спасти княжество? Очистить земли? - голоса призраков заскрипели, их фигуры еще больше поблекли. - А у нас теперь под ногами и земли-то нет, как и ног, висим среди бестелесной толпы на берегу Смородины, перед Калиновым мостом, чего-то ждем, трясемся в окружении голосящих, плачущих, воющих душ. Ни Луны, ни Солнца, ни Ирия, ни туды, ни сюды. Так зачем нам помогать? Зачем о чем-то тревожиться?
        - Но если не вы, то кто? - вскричал Ритарх, понимая: если с ними сейчас не договорится, все будет насмарку. - Из года в год любичи славят тех, кто дал им жизнь. Они верят, что предки заботятся и помогают им. Или эта вера ничего не значит? Не дайте предать свой народ! Я открою кладовую пращуров, но только вы сможете в нее войти, найти там то, что разорвет паутину проклятья… в отместку за то, что с вами сделали, ради того, что вам не дали сделать. И тогда, быть может, Калинов мост пропустит души, Ирий примет вас…
        Потянулось время, заинтересованно посмотрели Многоликие. Ритарх блефовал, отчаянно блефовал. Он ничего не мог гарантировать, но надеялся, что призраки еще не потеряли связь с прошедшей жизнью и сопричастность возьмет в них верх. Наконец он услышал:
        - Черное лечится черным. Нам нужно прочувствовать сущность, что так обеспокоила тебя. Пройдись по ее следам, дай нам попробовать вкус оставшейся после нее пыли. И если предки подсобят… Мы согласны помочь тебе, инородец. Готовы спасти любичей. Но и тебе придется постараться! Спеши, спеши, спеши…
        Все было сказано, все сделано. Призраки исчезли. Ритарх развеял магию, устало поднялся с земли, убрал черепа в котомку, разместил мечи за спиной и пошел к утлой лодочке, припрятанной в зарослях прибрежного кустарника. Лед еще не полностью сковал реку. Мужчина намеревался спуститься по течению, выспаться в одной из покинутых хижин лесорубов, набраться сил и отыскать следы того, что пришло из Захрусталья. То, что оно было в Княжем граде, сомнений не вызывало.
        К Восточным воротам Ритарх вышел на следующий день под вечер. Было пасмурно. Падал снег. Порывистый ветер обжигал лицо. Хлопчатая туника мага и повязанный на шею шерстяной шарф плохо спасали от холода, но он был терпелив. Зато снегири радовались и такой погоде. Их сине-красное мелькание скрашивало общее уныние.
        Ритарх шел, обременённый лишь котомкой, на дне которой лежали тщательно завернутые в сукнину черепа. За поясом виднелся лишь простой дешевый нож. Свои мечи он зарыл под приметной изогнутой сосной: пришлый воин вызовет вопросы, а так -- кому он нужен? Перед городскими воротами навстречу попался крепкий мужчина в кольчуге под шубой и долговязый юноша в овчинном полушубке. Ничем не примечательная встреча, если бы мужчина не толкнул его плечом, если бы сам маг не был настолько поражен аномальным состоянием пространства вокруг надвратной башни, что позволил себя толкнуть.
        Умение видеть незримое тренировалось у магов с первых дней их обучения. А магистр Академии Чудачеств, пускай и бывший, и вовсе мог заглядывать в Изнанку. Но с подобным он встретился впервые. Сила только что использованного заклинания впечатляла: время словно совершило выверт, физические законы подверглись коррекции. Люди в пораженной заклинанием зоне кратковременно оказались в ином, сквозном к настоящему измерении. Они дышали другим воздухом, их кровь наполнялась чуждыми веществами…
        Что ж, всех не спасешь. Ритарх благоразумно поставил защиту от внешнего воздействия. Однако, как только он прошел под надвратной башней, колдовство развеялось, и область, покрытая им, стремительно схлопнулась. Объяснять что-либо стражникам в его планы не входило. Маг толкнул на них какого-то недотепу, чем вызвал суматоху, и, никем не остановленный, пересек открытое пространство.
        В прилегающих улицах он сразу же заметил эфирный след существа, сотканного из тьмы, и незамедлительно пошел по нему. Кто знает, что ОНОзабыло у ворот, но этим значительно сократило время своего поиска. Фонило Изнанкой, хрустальный звон Разлома слышался в падающих снежинках. Ритарх подавил в себе сомнения и свернул в тупик, где его остановили княжеские дружинники.
        - Не ходи сюда, путник, возвращайся на Лучевую, - приказал ему розовощекий молодец, кладя руку на рукоять меча. Остальные направили в его сторону острия копий. Маг склонил в согласии голову и отошел на соседнюю улицу, где встал под покорёженной вывеской скобянщика. Он подождет. Не убивать же их, в самом деле! Жаль, тупик был уставлен высокими поленницами, а на воинах светились перекрывающие взор и слух руны. Что там происходило, он не определил.
        Вскоре окончательно стемнело. Возня за углом закончилась. Ритарх, продрогший в тонкой одежде, потер уши, обновил магическую защиту и вернулся в тупик. Людей на улице не осталось, дружинники ушли. Город притих, но тишина была какая-то напряженная, готовая в любую минуту взорваться. «Не к добру все это, ой, недобрые дела здесь творятся», - подумал Ритарх. И он, боевой маг, понемногу начал испытывать страх, ужас перед тем, ЧТО скрывалось в этом городе. К его темноте, ко тьме в этой темноте.
        В тупике явно произошла битва колдовских сущностей: в использованной волшбе не было ни особого мастерства, ни изысканного напряжения воли - только голая природная сила. Ритарх определил смерть нескольких случайных жертв. Они попали под раздачу и были разорваны заклинаниями. Наверное, кто-то из тех дружинников. Он посмотрел на стены домов и ясно представил, как кого-то об них швырнуло, потом протащило по мостовой и припечатало о поленницу. Эманация, идущая от места, была особенно сильна. Усилие воли, напряжение в зрачках - и вот он заметил среди бурой человеческой крови черные инородные вкрапления.
        Ритарх достал черепа, взглянул в их темные глазницы и поставил рядышком так, чтобы не было видно со стороны случайному прохожему. Хотя кто его в ночи сможет заметить? Выпил из флакона усилитель способностей, досчитал до десяти и нарисовал на мостовой первую линию. Постепенно скорость его движений увеличилась, а фигуры стали замысловатей. Прорисованные ножом линии шипели, обращали снег в пар, прожигали дерево мостовой, пока он не понял, что все - можно. Тогда Ритарх скребком аккуратно снял с поверхности черноту, затем в виде пыли стряхнул ее в полупрозрачную пиалу. Кивнув черепам, поднялся с колен, упаковал все, как было, и направился в корчму. Он срочно нуждался в отдыхе.

***
        На улице мело, в расщелине на потолке каморки, которая ему досталась, шевелилась муха. Она дергала крылышками, переползала с одного места на другое и не хотела умирать. «Мы как эти мухи, - думал Ритарх. - Ползаем, что-то ищем, отчаянно сопротивляемся наступлению смерти, оттягиваем ее приход. Боимся неопределенности последующего существования. У всех ли оно будет, это последующее существование? И в чем его смысл? Достигнем ли мы Ирия или остановимся на полпути? И что там, дальше? Вспомним ли свое прошлое? И мы ли это будем?» Всё это были вопросы, над которыми посмеивались вечные существа перед тем, как запутать своими ответами.
        Сколько дней он так провалялся, было трудно определить. Время играло с ним злые шутки. Он мог сидеть за столом в общем зале, разглядывать огонь в камине, а потом очнуться на заднем дворе лицом в сугробе, посиневшим от холода. Беспамятство шло за ним по пятам, руки плохо слушались, тело не повиновалось, мозг одолевала апатия. Требовалось собраться с силами перед ритуалом, но их-то у него и не было. Прикосновения черноты оказались слишком губительны. Медитация и внушения не помогали - кровь не желала очищаться.
        Муха брякнулась с потолка ему на лицо. Он мысленным усилием скинул ее на пол. И охнул. Осознав, что в таком состоянии ритуал не провести, Ритарх тяжело поднялся и спустился на первый этаж к корчмарю узнать, где живет местная знахарка. Тот нахмурил брови, побурчал и после объяснил, как пройти. Пересечь предстояло чуть ли не весь город - изба знахарки стояла у Западных ворот. И на том спасибо, лицо у любича было больно озлобленным, мог и не ответить.
        На улице магу пришлось идти навстречу толпе, что неслась бурным потоком в сторону торга. В ней перемешались любичи, лехи и островитяне: дикари были возбуждены, многие громко обсуждали предстоящую казнь. Что еще могло их заставить так спешить, как не яркое зрелище, связанное с чужими страданиями? Реалии этого мира пугали, академическая душа требовала немедленно вмешаться, но опыт подсказывал: предпринимать ничего не следует. Пока не следует. Сначала он сделает то, что обещал. Однажды он попробовал изменить мир - мир ему этого не простил, и он лишился своего дома. Поэтому мужчина остался стоять в стороне, хоронясь от любопытных глаз простейшим отводом. Озноб сменился липким потом, мех купленной накидки не грел, тьма внутри разрасталась.
        Когда Ритарх подошел к избе знахарки, то почувствовал неладное. Впрочем, его это не удивило: неладное ощущалось во всем городе. Он попытался сосредоточиться, но голова закружилась, и ему пришлось опереться о дверь. Лишь один раз ему довелось почувствовать себя настолько слабым - когда громадные змеиные зрачки проникли в душу, развоплотив и собрав его в одно мгновение. По-другому, не так, как при соединении с Многоликими, грубо, с одной лишь целью - унизить. И вот опять это подавляющее ощущение беспомощности…
        Придя более-менее в себя, он отвел морок от символа змеи над дверью и постучался. «Открыто», - услышал Ритарх достаточно звонкий голос. Он прошел клеть, переступил порог. Из темноты ему навстречу вышла молодая женщина в чепце и бирюзовом приталенном переругском платье. Очень странный наряд для любича. Ее лицо притягивало какой-то неожиданной красотой: слишком правильные черты, кокетливый изгиб тонких бровей, чуть припухлые губы и прямой опрятный носик. В глазах плясали зеленые огоньки. На шее висела в виде ожерелья плененная сущность выкидыша Изнанки. Даже в своем плачевном состоянии маг опознал, кто перед ним. За всей этой телесной ширмой скрывался запах гнили. Кровь отлила от его лица.
        - Ты не знахарка, ты ведьма! - прорычал он. Воздух на кончиках его пальцев уплотнился, маг приготовился к рывку сквозь пространство, за спину ведьмы, возможно, к своему последнему рывку. Осталось сказать ключ-слово…
        - Ведьма, знахарка… Какая разница? Сегодня лечим, завтра калечим. Не спеши принимать решение, - успокаивающе проговорила женщина, всем видом выказывая миролюбие. - Тебе помощь нужна или нет? Проходи, раз пришел, не бойся, я сыта, да и кровь у тебя больно черная.
        Ритарх некоторое время на нее настороженно взирал, потом прошел вглубь и сел на табурет посреди избы - ноги совсем не держали. Многочисленные свечи источали дурманящий запах, большое зеркало обманывало отражениями. И тогда он подумал: «Будь, что будет. Сейчас не ведьма его главный враг».
        Между тем эта встреча была более чем неожиданной. Ведьмы считали магов предателями, которые отвернулись от силы и вековых традиций, маги видели в ведьмах пережитки прошлого, что мешают настоящему и будущему. Однако открытых столкновений между ними не случалось. Может быть, потому что ведьмы не появлялись в Дивнограде, а маги не забредали в Закатный край. Только Прираречье - оно же само по себе. Ритарх за время своих скитаний освободился от многих предубеждений, но создания, питающиеся разумными существами, все так же вызывали у него омерзение.
        - Ты по адресу. Я знаю, как излечить тебя. Жди, - удовлетворенно промурлыкала ведьма.
        Женщина подошла к печи, достала из нее дымящийся чан, поставила на стол, открыла крышку и вдохнула пар. «Чабрец и календула», - машинально определил Ритарх. И как же она приготовила отвар, печь-то холодная? Пол под ним в очередной раз покачнулся.
        - Не умри там, еще немного, терпи, - проворчала ведьма теперь уже старческим голосом и надкусила свое запястье. Из укуса активно полилась кровь и закапала с руки в варево.
        - Ведомо мне, что платить тебе особо нечем, - продолжала она, причем рана на ее запястье подозрительно быстро затянулась. Мгновение - и ни шрама, ни царапинки. - Потому свой ритуал проведешь у меня, под моим надзором. Всегда было интересно, как боевые маги применяют свое искусство, чему вас там Дракон научил. Полезно противника знать в лицо, а его способности изучать непосредственно. Так что не обессудь, пока ты не закончишь общение с призраками, никуда тебя не отпущу.
        Ритарх пожал плечами: ему было все равно. Сил на какие-либо возражения не осталось, да и смысла скрывать что-либо в ритуале он не видел.
        Ведьма плюнула в чан и, взяв его в руки, подошла к магу. Мужчина обхватил чан ладонями за обжигающие края, остатками воли погасил боль от ожога и припал к дымящемуся вареву. Оно показалось огнем, но огнем очищающим. Больной словно встал под душ, который струя за струей смыл с него налипшую грязь. Очищение было полным и неожиданно легким, словно поцелуй желанной женщины, ощущение ее дыхания, касание ее кожи, венки на шее, всего ее тела. Он был в танце, она была с ним. Незнакомая, таинственная, прекрасная, на все готовая и недоступная. Близкая и такая далекая. Взрывающая мозг и успокаивающая взмахом ресниц. И можно было сколько угодно говорить о судьбе, но казалось, его судьба была перед ним.
        Когда же открыл глаза, то увидел ее, ведьму в полутемной избе. И на одно мгновение она стала ему самым близким человеком. Но мгновение прошло…
        - Да, я такая, могла ею быть, но мы же понимаем, что все намного сложней?
        В ее голосе читалась грусть, в то же время усмешка на устах говорила о другом.
        - Ты слаб, но справишься. Однако сначала дойди до корыта...
        Ритарх свалился с табурета, прополз пару локтей, вскочил на ноги и бросился в указанном направлении. Его вывернуло желчью. Потом кровью. Он поперхнулся, издал булькающий звук, из его горла показались щупальца черного дыма. И тогда в нем зашевелилась тьма. Она не хотела с ним расставаться, держалась за его внутренности и отчаянно сопротивлялась живительной энергии, наполнившей его ранее. И состоялась битва: искрящее схлестнулось с тем, что жило в тени, желания - с оцепенением, а призом был он.
        Мужчину затрясло. Пена скопилась в уголках его губ. Он то видел дно корыта, покрытое дурно пахнущей желчью, то за Явью различал поединок сплетенных сущностей. В его видениях свет рождался из маленькой искры, но тьма подменяла очертания предметов, что стремились проявиться в ней, и они пропадали, так и не став чем-то определенным. Казалось, все попытки искры закончатся ничем, но вот рядом зажглась еще одна, за ней еще и еще. И света стало больше. И уже тьма пряталась в тенях, которые мельчали, распадались на фрагменты, пока окончательно не пропали. И свет ослепил, грозя уничтожить своим жаром.
        В тот же миг Ритарху стало хорошо: ничего не болело, ум очистился, внутри было свободно - мучавший его ком вышел. Ну, если не обращать внимания на тряску в руках. Он отшатнулся от корыта и повернулся лицом к женщине.
        - Начинай! - нетерпеливо приказала ведьма. - Слабость не должна помешать.

«Не должна!» До чего же шустрая, он буквально едва не умер, а она требует от него не самую простую магию. Однако в том, что откладывать ритуал не следовало, она была права. Ишь, как глазами зыркает. А между тем, как прежде, относиться к ней он уже не мог. Ее кровь навсегда смешалась с его. И часть ее судьбы перешла к нему. Удивительный опыт, последствия которого еще предстояло узнать.
        Ритарх справился со слабостью, встал, сдвинул в сторону табурет с лавкой, развязал котомку, установил на полу черепа. Его магия основывалась на точном взвешенном взаимодействии трех атрибутов: силы, воли и знаний. Сила - показатель того, насколько может воздействовать на мир человек. Воля - способность направлять силу в нужную сторону, не столько желание чего-либо, сколько намерение это получить. Знание - понимание того, как правильно применить силу и волю к существующей реальности. И в этой триаде знание занимало ведущее место. Главное - знать, к чему прикладываться, и тогда все получится.
        Со стороны казалось, что он просто вычерчивает на полу между черепами ломаные линии: лезвие его ножа оставляло после себя на досках пропалины, которые иногда вспыхивали огнем. Вначале слишком медленные, постепенно его движения убыстрились, пока руки не исчезли для глаза.
        Провести ритуал кормления без поддержки Многоликих оказалось сложней, чем ожидалось. Реальности не спешили переплетаться и открывать дверь в Навь. Черепа отказывались подчиняться, Явь не желала пускать, Навь - отдавать. Пространство скрипело и напрягалось, стены избы, пол и потолок плыли, меняя формы, пальцы то удлинялись, то сокращались, пот заливал глаза.
        Все это время ведьма молча стояла на одном месте, скрестив руки, и не вмешивалась. В то же время ее присутствие само по себе помогало: он помнил ее тело, знал вкус ее губ… Перешедшая в него часть ее делилась с ним силой, его прежние тренировки - волей, а знания - знания никуда от него не делись.
        Наконец Ритарх превозмог сопротивление реальностей и собственную немощь. Души откликнулись. Мир изменился: стены отдалились, потолок пропал, перед ним вновь сидели призрачные мужчина с женщиной и призывно смотрели на него. Маг достал пиалу и протянул им. Повеял ветерок, пиала раскрошилась, пылью втянувшись в раскрытые рты призраков. На мгновение их глаза окрасились алым, потом налились шевелящейся чернотой и снова стали пустыми. И они заговорили.
        - Мы вкусили того, кто обманул любичей и осквернил их земли, кто спеленал злобным колдовством Многоликих. Это он, она, оно… Его замыслы нам понятны, слабость известна. Неси нас, береги нас, не отпускай нас. Ищи, ищи, ищи. Закопай нас там, где воздух коснется земли, земля уступит воде, а вода станет огнем. В нужный момент все замкнется в одну цепь. И тогда чернота, мразь, мерзость уступят и будут изгнаны за пределы трех пространств.
        Глухой сдвоенный голос. Он звучал в голове. Он существовал вне привычных законов. Произнесенные им слова становились путеводными символами, делали услышавшего проводником их воли. Но Ритарх уже давно дал на то свое согласие.
        И призраки продолжили:
        - Торопись, торопись, торопись. Любое промедление будет стоить сотен, тысяч жизней. Артрия стонет. Планета на грани гибели. И звон привлекает новых черных мух. Их становится все больше и больше, и нет им числа. Прислушайся, присмотрись, найди нужное место: где воздух коснется земли, земля уступит воде, а вода станет огнем. Мы знаем, и ты узнаешь.
        - Как найти это место? - заставил себя уточнить маг.
        - Думай, чувствуй, старайся. Времени мало. Найдешь, если будешь настойчив. Увидишь, если будешь внимателен. Тебе помогают, тебя ведут. Следуй зову. Помни: где воздух коснется земли, земля уступит воде, а вода станет огнем, там замкнется цепь. И тогда изменится предначертанное. И тогда возвернемся к исходному.
        И мужчина с женщиной вновь обратились в черепа. Магия сама по себе развеялась.
        Послышались аплодисменты ведьмы:
        - Многое ты, однако, узнал, маг. Слов нет. Одно утешает, хоть представление посмотрела.
        И она передразнила:
        - Где воздух коснется земли, земля уступит воде, а вода станет огнем, там замкнется цепь…
        - Наверное, я пойду, - сказал отрешенно Ритарх, заворачивая черепа в тряпицу и укладывая в котомку. Он больше не воспринимал ведьму как врага, однако испытываемое к ней не было благодарностью. Он честно опознал в себе зародившуюся зависимость от этой женщины, конечно, если можно было ее отнести к человеческому роду. С этим предстояло разобраться, позже. И вдруг он спросил:
        - Ты имеешь отношение к убийству князя с княгиней?
        - Это так важно? - ответила она ему вопросом на вопрос. Вызов? Усмешка? Чего в ее голосе было больше? - И почему в этом городе меня обвиняют в каждом убийстве? Не ведьмы испортили Град, не они призвали в него скверну.
        - Но ты в этом замешана, не так ли? - теперь он в этом не сомневался. - Ты чей-то наблюдатель? Кем ты послана?
        - Запоздалый допрос?! Я сама по себе, мальчик. Не терзай себя. У тебя дальняя дорога. Удачи....
        И Ритарх подумал, что она все же враг, не надо обольщаться. Ее глаза вновь заблестели, губы приоткрылись, и он в какой уже раз испытал дрожь: слишком рядом, слишком близко. Мышка в тисках кошки: она его отпустила, но не выпустила. И ему захотелось продолжения…
        На улице послышался смех, и в комнату ввалились два чубарых леха - вошли и ошарашенно уставились на ведьму с магом. Свежий воздух волной прокатился по помещению. Огонь свечей дрогнул, одна затухла. Зачем они пришли и чему так удивились, ведьма выяснять не стала. Взмахнула рукой, и один из них приложился головой об стену. Второго споро огрела попавшимся под руку горшком. От падения тел часть сундуков у стены сдвинулась, и к ее ногам выкатилась голова мертвой женщины. Ведьма оглядела неподвижные тела, потрогала носочком сапога голову и проговорила голосом капризной девочки:
        - Упс. Не удержалась. Инстинкты сработали. Хотя бы поздоровались. Ну вот, теперь менять жилище.
        Сказала и засмеялась озорным смехом. Невольно Ритарх тоже засмеялся вслед за ней, правда, вскоре закашлялся. Наваждение отпустило. Убивать лехов было не обязательно, можно было обездвижить и лишить памяти, хотя повозиться тогда бы пришлось изрядно. Но что людская смерть для ведьмы, да и ему ли ее осуждать, он навидался и напеределывал всякого.
        Ведьма отсмеялась и молвила своим обычным голосом:
        - Иди уж, мне тут надо собрать кое-какие вещички, не задерживай меня. И да, возьми скляночку, в ней моя кровь. Будь добр, не показывай ее никому, тем более не давай, сам пользуйся. Она поможет тебе продержаться. Предупреждаю, скляночка с побочными эффектами, помучает тебя нездоровыми ощущениями. Хотя, может, и понравится. Кто тебя знает.
        Когда за магом закрылась дверь, ведьма мгновенно осунулась и постарела. Она поправила выбившийся на лоб белый локон, переступила через тело леха, пинком закатила обратно отрезанную голову знахарки и пробурчала:
        - Так есть ли память у души? Каково оно - послевкусие смерти?
        Ритарх пожал плечами. У него был отличный слух, но он также не знал ответа.
        Не успел он пройти и два дома, как увидел, что по улице в сторону избы ведьмы устремился отряд наемников. Среди них выделялся высокий старик со змеиным посохом и выглядевший рядом с ним коротышкой дюже широкоплечий воин. Сила и страсть на поверхности, и тьма Тартары внутри - вот что их объединяло, и вот что от них отталкивало. Однако проблемы ведьмы были не его проблемами, и маг ускорил шаг.

***
        - Зло может быть привлекательным, но все равно остается злом, - повторял Ритарх, работая лопатой. Он уже который час углублял яму. Иногда пользовался нехитрым заклинанием, чтобы прогреть мерзлую землю. Получалось плохо.
        Маг отчетливо понимал: без крови ведьмы он не добрался бы до Светлояра, его прежние силы так и не восстановились. После проведенного ритуала по сбору черной эманации он стал слабее и более чувствительным к холоду. Однако стоило поднести склянку к губам и слизнуть каплю ведьминой крови, его словно подменяли. Жизнь начинала играть красками, усталость отступала. Но… появлялось и желание - желание целовать, ласкать ее ноги, сжимать колени, кусать соски, такое сильное, что попадись ему в тот момент женщина, он не был уверен, что совладал бы с собой. Потому путь выбирал по бездорожью, подальше от людских поселений и тракта, боясь самого себя и того, что может совершить в таком состоянии.
        - Зло может быть привлекательным, но все равно остается злом, - напомнил он себе и вбил острие лопаты в промерзлую землю.
        Что и когда произойдет на этом Капище, он не знал. Однако временные вероятности петлями затягивались вокруг этого места. За неимением другого предложения Ритарх принял это как должное. Зов ли привел его сюда, либо предчувствие, разбуженное Многоликими, он сделал положенное. И теперь надеялся, что тем самым приблизился к своей цели. Его руки не привыкли к грубой работе, но тело было натренировано. И он продолжил копать.
        Когда-то его оставила любимая. Она не поверила в него, посчитала его идеи сумбурными и недостижимыми. Затем Дракон изгнал его из Дивнограда, сделав странником, а жизнь в скитаниях заставила отказаться от многих запретов и ограничений. Что ж, это все произошло с ним, и, чтобы двигаться дальше, он должен расстаться с любым сожалением о прошлом. Иначе проиграет еще до того, как начнет свой бой.
        Все было передумано и определено. Пришло время действовать.
        Когда яма стала достаточно глубока, он вынул черепа и осторожно положил их на дно.
        - Надеюсь на вас, не подведите, - сказал им на прощание. Пора было двигаться дальше. И он сбросил сверху в яму первый ком земли.
        Глава 16. Инициация
        Слякоть прошла. Но хотя мороз вроде бы сковал землю, а лед - реки, снег все еще был тяжелым. Иногда налетал влажный ветер. И тогда можно было, проведя по одежде, наполнить ладони водой.
        Первые снегопады изменили мир, добавили ему сказочной белоснежной красоты, спрятали изъяны до теплых дней. Дома украсили снежные шапки. Люд в Кистенях обрядился в шубы, утепленные зипуны и кафтаны с меховой отделкой. Однако караван к Старым горам не торопился трогаться в путь. Купец Косма Селикатович, к раздражению дочери, медлил. Ее упреки натыкались на одну и ту же отговорку: рано, мол, надо подождать, лед слишком слабый, не выдержит саней.
        Любава сидела на открытом балконе, что опоясывал со стороны улицы палаты отца, куталась в меха и откровенно скучала. Ритарх уехал. Без учителя и его тренировок совершенно нечего было делать. Заставить же себя самостоятельно заниматься она не могла и не хотела. Апатия постепенно завладевала ее разумом. Даже руку поднять было лень. Эх, весточку Велемудру она так и не послала. Как пережитое доверить бересте? Да и какими словами описать увиденное? Думала, думала, до сих пор ничего не надумала. Поэтому, когда на улице за забором объявился Петро со своим другом Гаврило, она обрадовалась. Молодые купцы пользовались уважением и уже состояли в младших компаньонах Космы. С ними всегда интересно. Она невольно закусила нижнюю губу, задержав на ней зубки. Пусть ярче будут, а то, поди, выглядит как Снежевиночка Лукоморская.
        Друзья осторожно вошли в открытые ворота, приобняли бабку Сахару, вечно торчащую на переднем дворе, и, заметив девушку, подбежали к ней.
        - Любава, подружка, видим, что грустишь. Здесь, на холоде, без движения и хворь подхватить недолго, - начал Петро после традиционного приветствия. Было заметно, он тоже немного волнуется.
        - А мы сегодня свободны и готовы тебя развлечь. Оставь свои печали, айда с нами, прогуляемся, - вторил ему Гаврило, присаживаясь рядом. И столько в юношах было задора, что девушке невольно захотелось к ним присоединиться. На душе посветлело. День обещал занятные приключения.
        - И куда же вы меня поведете?
        - Да в посады, вокруг крепости. Походим, побалуемся, себя покажем, на других посмотрим.
        - Смотреть можно и из оконца, ничего нового-то все равно не увидишь, - Любава сделала вид, что их предложение ей не интересно.
        Петро бухнулся перед ней на одно колено, раскрыв широко руки:
        - Любезная, подари нам свою улыбку, проведи с нами этот день. Какая разница, куда идти, главное - вместе.
        Сердце девушки, как ей показалось, застучало еще сильней. Чтобы себя не выдать, она отвернула голову, как бы раздумывая, но долго не смогла противиться и весело сказала:
        - Ну ладно, зачем дыры протирать в коленях, поднимись. И правда, пойдемте лучше гулять.
        Петро сразу вскочил. Друзья радостно обнялись, затем подхватили ее с двух сторон под локти и увлекли по ступенькам вниз, во двор, в сторону открытых ворот. Бабка Сахара помотала головой, впрочем, не слишком осуждающе.
        Как только вышли на улицу, Любава освободилась от рук юношей и тут же показала язык Гаврило, который ответил ей широкой улыбкой. Он был более складен, нежели Петро, но не такой живой и смелый. А смелость, граничащая с наглостью, девушке нравилась. Поэтому невольно ее сердце склонялось больше к его другу, затейнику и легкомысленному балагуру. Она незаметно залюбовалась им, понимая, что тот тоже любуется ею. Чуть выше ее, светлый, с голубыми глазами и короткой аккуратной бородкой, он мог произвести впечатление на любую девушку.
        - Так когда вы вернулись, и успешной ли была поездка? - Кокетка чуть склонила голову и игриво посмотрела на них.
        - Ах, Любава, -- немного томно проговорил Гаврило, - вернулись мы только вчера, и где мы только не были: и Дивноград посетили, и Пряные острова, и Сусель - богатый город кашаков с сильной цитаделью и большим гарнизоном. Ты даже не представляешь, как много чудного в Сусели: стражу там сопровождают по улицам боевые громадные кошки; дома из белого камня, с водными ямами на крышах; женщины носят покрывала, укутывающие их с головы до пят. А какой там рынок, чего на нем только нет! Торговать бы и торговать. Да одно смущает: больно много в Сусели рабов из любичей. Куда ни посмотришь, везде видны рабские ошейники.
        - И с этим ничего нельзя поделать? - спросила девушка дрогнувшим голосом. Ей было искренне жаль соплеменников. Купечество нижних земель активно боролось за освобождение любичей, но спрос в южных землях на рабов был велик: оттуда возвращалась струйка, туда утекала река.
        - Кого-то, конечно, выкупили, - пожал плечами Петро, - но разве хватит денег на всех? Так и на торговлю не останется. Не печалься. Лучше расскажи - это правда, что вскоре ты отправишься в Камнеград?
        - Скучать будешь? - ответила вопросом на вопрос Любава и хитро улыбнулась. Ей бы очень хотелось на это надеяться. С парнями она дружила с детства, их семьи держались друг друга и были связаны больше, чем общим делом. Однако в последнее время она видела друзей все реже, уж больно в дальние странствия направляли их старшие, словно специально подальше от нее.
        - Куда же больше? Столько времени тебя не видел, вернулся, а ты нас покидаешь. И есть ли в этом справедливость?
        - Так поехали со мной, мне такие помощники пригодятся.
        - Эх, Любава, теперь нас ждет север - экспедиция за пушным зверем. Но может быть, лучше ты с нами? Разве тебе не хочется взглянуть на Лукоморье? Увидеть полет Перитона? Пройтись по самому чистому снегу? Найти среди льдов Канды артефакт, то же яйцо Алконоста?
        Нельзя сказать, что девушка этого не хотела. Нет, она была двумя руками за! Но… Клякса на чреве мира! Тьма ждать не будет. Чистый снег обагрится кровью и станет черным. Перитон - это просто крылатый олень. А их дружба закончится, когда они все умрут. Поэтому она молча слушала и ничего не обещала.
        Перед воротами крепости их окликнул статный молодой воин, из витязей, чей доспех был собран из кожаных и железных пластин, между которыми торчал черный мех. На голове воина сверкал высокий шишак. К седлу был приторочен каплевидный щит с ликом солнца посередине.
        Воин смело гарцевал на белом коне в яблоках. Жеребец под ним то шел вприпрыжку вдоль края площади, то привскакивал на дыбы и бил копытами по воздуху.
        - Друзья мои, куда же вы без меня направляетесь?
        - Так слазь с коня, пойдем с нами, вот и узнаешь, - весело ответила Любава.
        - У меня ратная потеха намечается, на копьях биться буду, а так бы с радостью.
        - Не убейся, Василько, жалко тебя будет, - крикнул Петро и заторопил своих спутников. Любава это заметила, но решила не серчать. Ей было приятно, что приятель не хотел ни с кем делить ее внимание.
        Василько помахал им рукой в латной перчатке и поскакал вглубь крепости.
        Они перешли через мост и, не дойдя до перекрестка со статуей крылатой черной женщины, свернули направо, туда, где было побольше снега да поменьше построек. Здесь, между крепостным рвом, посадскими домами и рекой Лилей, местные жители часто устраивали гуляния с ритуальными кострами и хороводами.
        На заснеженном пустыре вовсю шел снежный бой. Десятки снежков летели из одной стороны в другую.
        - Во дают, - заметил Гаврило. На всякий случай он прикрыл собой Любаву. Они прижались и некоторое время стояли, дыша друг на друга паром. Девушке показалось, что простоит она так вечность и не заметит. И она бы простояла!
        - Давайте на спор, кто быстрей и лучше построит снеговика, - предложил Петро, толкая Гаврило в плечо. Тот нехотя отпустил девушку, которая растерянно поправила платок.
        - А какой будет приз? - спросила Любава, больше чтобы скрыть смущение; для себя она уже согласилась на соревнование. Ей нравилось побеждать. Парни всегда так смешно переживали поражения!
        - Победитель загадает желание, которое другие непременно выполнят, - выпалил Петро, на что Гаврило залихватски присвистнул.
        - Только без глупости, а то батюшке нажалуюсь, - строго сказала девушка и не выдержала, прыснула от смеха. Взаправду именно глупостей ей и хотелось, но в этом она бы ни за что не призналась.
        - Ну, тогда начнем, - озорно крикнул Гаврило и первым полез в сугроб. Любава поспешила следом за ним.
        - Вот здесь, по этому сугробу, тут он свежей, - посоветовал Петро, сам-то он не больно торопился.
        Платок сбился, космы растрепались, но девушка без устали катала взад-вперед разросшийся снежный шар. Ей с трудом удавалось его передвигать двумя руками. Вдруг ком обо что-то ударился, она подняла глаза и чуть не закричала. Вот корова, увлеклась и врезалась в Гаврилу, при этом ее ком распался на две части. От нахлынувшей обиды стало очень горько, она едва не заплакала. Ну как же так? Нос покраснел, в нем предательски защипало.
        - Любава, не горюй, возьми мой, а я из твоего что-нибудь слеплю, - предложил Гаврило, с участием глядя на нее.
        - Сама справлюсь, - буркнула та, снова налепляя снег.
        Когда же подняла глаза, увидела, что Петро приступил к лепке второго, центрального шара. Незаметно для нее он вступил в соревнование и уже опережал их с Гаврилой. Петро ловко перемещался по сугробам и одновременно о чем-то переговаривался с малышней, затеявшей строительство снежной крепости. В этот момент дети разом посмотрели в ее сторону. Раздался хохот.

«Вот засранцы, надо мной же смеются», - подумала Любава.
        Злость придала ей силы. Она достаточно быстро завершила опорный ком. Устало выдохнула и ту же поняла, что безнадежно отстает. Оба ее друга вовсю накатывали головы для своих снеговиков.

«Не бывать этому, мы еще повоюем», - подбодрила себя гордая девушка и снова сунулась в сугроб.
        Постепенно она отрешилась и от мыслей, как идут дела у друзей, и от пролетающих мимо снежков. Пока ее что-то не остановило, нечто неуловимое.
        И тогда она скинула варежки и погрузила руки в снежное покрывало. Сначала кожу обожгло уколами тысяч игл, потом стало холодно до боли в костях, потом… Показалось, что рядом сгустился воздух. Снежинки увеличились в размерах, и вот уже вокруг закружились крупные кристаллы прозрачного льда. Спустя мгновение Любава заметила повисшую в воздухе белесую женщину, нимфу. Лицо нимфы было белым-белым. Глаза - без зрачков. Тело укутано в тончайший тюль, сотканный из мириады малюсеньких звездочек. Края покрывала развевались по ветру.
        Нимфа протянула к ней руки.
        Испугалась ли Любава? Наверное, нет. Скорее, ей стало любопытно.
        И в тот же миг она всем телом почувствовала студеный ветер. Словно и не было на ней теплой шубы. Словно стояла она обнаженная над пропастями Обители ветров. Но холод больше не беспокоил: он принял ее, и она приняла его.
        Любава вынула руки из снега. Вокруг ее ладоней пробежали сапфировые змейки.
        Шевельнула пальцами. И снежинки устроили хоровод, а небо приняло цвет аделаида.

«Убей. Забери их жизни. Ты вправе», - прошептали губы нимфы. И девушка поняла, что речь идет о веселящихся детях и ее друзьях. Она вправе взять у них все, что ей требуется. Если потребуется. И она не ужаснулась этой мысли. Это был просто один из вариантов ее выбора. Без жалости. Без сожаления.

«Убей. Тебе нужна их сила», - продолжала шептать нимфа. Убедительно шептать. Ведь так было нужно.
        Возможно, Любава и подчинилась бы. В какой-то момент она почти согласилась. Власть опьяняла, кружила голову. Но… когда-то она была всеми каплями моря, летала тысячами брызг и, будучи расщепленной на множество тел, не сошла с ума, просто с трудом вспоминала пережитое, словно это случилось очень и очень давно. Поэтому она не послушалась белесую женщину. И никого не убила, не забрала ничьей жизни. Ей не надо было ничего доказывать, ей либо будет дано, либо нет.
        Ни одной эмоции не отразилось на белом лице нимфы. Она прижала руки к своей груди, опустила в поклоне голову и исчезла среди прозрачных кристаллов льда. На ее месте в воздухе осталась снежная дымка. Сапфировые змейки попрятались.
        Любава пошатнулась. Наваждение спало. Она растерла лицо. Что это было? Оглянулась. Кажется, никто ничего не заметил. Ладно, неважно, она обдумает случившееся позже.
        Девушка с трудом подняла ком снега, покачнулась под его тяжестью и понесла к основному.
        - Помочь? - голос Гаврилы выражал неподдельную заботу.
        - Да иди ты, - огрызнулась она, споткнулась и завалилась в сугроб. Только б не надломить, подумала с тревогой, далеко вытягивая руки в надежде спасти будущую грудь снеговика. Упала. Лицо окунулось в снег. Он показался удивительно мягким. Пух, а не снег! Подтянула колени, поднялась, отбросила косу на спину и все же донесла в целости слепленный снежный шар. Нате, выкусите!
        Никто даже не оценил! Петро вытащил из-за пазухи яркую большую морковь и вкрутил вместо носа снеговику. Любава от неожиданности поперхнулась: откуда морковь? Заранее что ли припас? Между тем юноша подозвал одного из мальчишек и указал на растущие по краю пустоши рябины. Тот кивнул и через минуту вернулся с гроздьями красных ягод. И вот у снеговика Петро появились глаза, рот и даже пуговицы.

«Мог бы и мне предложить», - подумала девушка и кинула в юношу снежком. Комок попал ему в затылок. Увлеченный забавой парень не обратил на это никакого внимания. У него действительно здорово получалось! Гаврило развел руками, показывая, что ничего поделать с товарищем не может. Эх, знали бы они, что с ней только что было, может быть, по-другому себя вели!
        - Вот и все, - закончил мудрствовать над снежным истуканом Петро, водрузив тому на голову свою шапку с желтым околышем. На залихватский свист парня сбежалась малышня.
        Любава кинула взгляд в сторону Гаврилы и невольно улыбнулась. Его творение явно валилось на бок. Ну, с ее снеговиком все понятно, значит, вопрос по победителю закрыт. Мысли о встрече с нимфой она решила оставить на потом.
        Петро воскликнул:
        - Ну что, детвора, у кого снежный истукан лучше?
        Те закричали вразнобой:
        - У тебя, у тебя, дядька, твой лучший. А ПОЛуш дашь?
        - Так сразу и полуш?! Я к вам от чистого сердца, а вы баш на баш предлагаете.
        Любава протиснулась сквозь толпу ребятни, подошла к победителю и, заглянув ему в глаза, спросила:
        - И что желаешь? Чего потребуешь?
        Наверное, вышло не слишком скромно. Но она об этом не думала. В голове прояснилось. Обида прошла. Казалось, стоило поднять руки - и она полетит. Сердца окружающих громко стучали. Она слышала, как их кровь проходит по венам. Люди были чужды холоду, они слишком нуждались в тепле, но не она. Она особенная! Ее чаяния сбылись. Белесая нимфа, студёный ветер, право на чужие жизни - ее сделали избранной. Девушка пока не понимала, за что и почему, и что именно она обрела. Но верила, с этим уже можно выходить против той чудовищной тьмы, что грозила поглотить все ее Прираречье.
        Петро стряхнул с усов прилипший снег, для вида подумал, хитро улыбнулся и молвил:
        - Хочу в полночь полюбоваться небесными сполохами.
        - Ночью? - изумилась Любава. Все бы хорошо, да не по обычаю девушку приглашать на встречу при свете звезд, если, конечно, не собираешься к ней свататься. «Может, он что удумал, - пронеслось у нее в голове, - а может быть…»
        - Ты боишься остаться с нами одна? Не веришь в мою честность? Если веришь и готова выполнить уговор, буду ждать на площади в крепости в полночь. Придешь, значит, слово держишь, а нет - засмею.
        Любава подняла глаза и твердо ответила:
        - Ничего я не боюсь, встретимся в полночь, сами не проспите.
        - Жених и невеста, тили-тили тесто, - закружили вокруг них дети.

***
        Снег скрипел под сапожками Любавы. Кристальный воздух обжигал дыхание. Свет луны то струился вниз, то пропадал, когда хозяйка ночи скрывалась за облаками. Сполохи пока не появились. Было некое очарование в том, чтобы, нарушив запреты, так поздно выйти из дома на пустынную улицу. Впрочем, путь был недалек: тюрьма воеводы, пара амбаров, три двора, а там и площадь, на которой уговорились встретиться. Ворота крепости наглухо закрыты, на стенах дежурит опытная стража, что ей может угрожать? Однако окружающая темнота пугала, тишина вызывала беспокойство, и лишь скрип снега успокаивал.
        Так зачем явилась белесая женщина? И почему к ней? Уже дома, в своем тереме, Любава попробовала вызвать сапфировых змеек, но не получилось. Постепенно чувство легкости пропало. Как ни старалась: и кричала, и требовала, и танцевала, и прыгала, даже постояла на голове, - ничего необычного не происходило. И теперь она вообще сомневалась в том, что ей что-то даровали. Особенная, как же, навоображала себе!
        Мать с отцом никогда о подобном не рассказывали, да и в роду у них колдуны с ведьмами не наблюдались. Хотя… Матушка родила ее в Кряжных дебрях, под ветвями громадных елей, среди снега и стужи. Родила после того, как батюшка вытащил ее из самого сердца Лихолесья. Должна была Варена стать невестой Полкана - существа с головой и торсом человека на туловище лошади, а стала женой ватамана повольников, Космы, с тех пор прозванного Селикатовичем. Тогда он еще не был мирным купцом.
        Так, может быть, подумала Любава, она снова грезила, как тогда с чудаком у статуи черной женщины с белыми крыльями? Он, помнится, все говорил про сны, а потом сам оказался сном. И никакой нимфы и не было?
        Невеселые мысли прервал неразборчивый громкий звук: стон?.. мычание?..
        Девушка прислушалась. Впереди определенно кто-то был. Она отступила к забору, но не остановилась. Шаг. Еще шаг. И тут разглядела вцепившихся друг в друга мужчин. Они, борясь, медленно развернулись к ней. «Да это же какой-то незнакомец душит Петро», - с ужасом поняла она.
        - Что ты делаешь?! - закричала растерянно. Где-то залаяла собака.
        Убивец присмотрелся, а как заметил в темноте девушку, отпустил шнур, которым удавливал Петро, и пошел к ней. Юноша обессилено повалился в снег.
        Любава попятилась, она не верила своим глазам. С ней этого не могло случиться, здесь, рядом с батюшкиным домом, посреди ее родного города. Судорожно огляделась, в отчаянии стараясь понять, что делать. Темнота тянулась к ней по лунной дрожащей дорожке, и никто не спешил на помощь.
        - Не надо, - умоляюще проговорила она. Без оружия, в неудобной одежде - все было против нее!
        Ее слова незнакомца не остановили. В руке у него блеснул металл. Любава распласталась на земле. Что-то звякнуло за ее спиной. Тело, натренированное Ритархом, само среагировало на бросок. Убивец понесся на нее, и Любава, так и не встав, заторможенно наблюдала, как он приближается. Страх парализовал, не давал ни вдохнуть, ни выдохнуть. О том, чтобы закричать и позвать на помощь, она и подумать не успела. В голове крутились лишь обрывки мыслей…
        Вдруг кто-то, появившись сбоку, сшиб убивца и покатился вместе с ним по мостовой. Мужчины принялись молча колотить друг друга, слышались лишь удары да тяжелое сопение. У Любавы навернулись на глазах слезы. Она попыталась подняться, но запуталась в полах своей шубы и осталась стоять на четвереньках.
        Между тем убивец отбросил от себя, как выяснилось, Гаврилу, потом сел на него и замолотил кулаками по голове юноши. Отбиваться у Гаврилы получалось плохо, казалось, его удары убивец и не замечал. «Надо что-то срочно предпринять, - поняла девушка, - иначе парня забьют до смерти». Наконец-то удалось встать и нетвердой походкой двинуться к дерущимся. Однако когда попыталась схватить за шиворот убивца, тот выкинул руку назад и попал ей в живот. От боли она сложилась пополам и упала в снег. Во рту ощутила привкус крови. Гаврило перестал отбиваться и захрипел. Убивец нанес ему последний удар, поднялся, поддал ногой и развернулся к несчастной свидетельнице всего этого ужаса. Ночь, казалось, налилась еще большей темнотой, чем прежде.
        Любава поползла от него прочь. Где-то продолжала лаять собака, иногда ее лай переходил в истошный визг, а на девушку надвигалась жуткая тень. Дышал ли убивец - за это она бы не поручилась, правда, сейчас она ни за что не смогла бы поручиться. Все вокруг выглядело нереальным.
        Когда страшный незнакомец приблизился и попытался ее схватить, девушка, все так же лежа, крутанулась на месте и подсекла ему ноги. Враг тяжело грохнулся рядом. Она попыталась подняться и побежать, но вместо этого полетела в снег. В последний момент убивец схватил ее за подол шубы и увлек на землю. Она задергала ногами, надеясь вырваться. Куда там! Силач навалился сверху, прижал коленом и вывернул ей руки назад.
        Любаве показалось, что она достигла дна своего отчаяния и сердце вот-вот разорвется, когда вдруг перед ее глазами закружилась крупная снежинка… Студеный ветер коснулся груди… Стук чужого сердца раздался у самого уха…

«Убей его, - прошептала появившаяся нимфа. - Чего ты ждешь?»
        - Да где ж ты была все это время? - просипела Любава.
        Тело незнакомца перестало быть тяжелым. Смешно… Почему она так его боялась? Ведь что плоть может поделать с холодом вершин Обители ветров? Надо только разрешить - и сапфировые змейки, скользившие живыми браслетами вдоль ее рук, всё сделают сами. И она разрешила.
        Разорвались кристаллы льда, дыхнула самая свирепая стужа, и насильник перестал дышать.
        Нет, на нее еще давило его тело, но еле ощутимо. И хватка ослабла. Любава медленно вернула руки в нормальное положение, облокотилась на локти. Сапфировые змейки оказались у ее лица. Их крошечные язычки словно пели какую-то песню. И тут ее накрыл поток чужой энергии. Поток, который наделял странной, безудержной силой. Захотелось громко закричать, призвать буран и взглянуть буре в лицо. Захотелось что-то разрушить. И для этого ей нужно было только разрешить. Она отняла жизнь, и ей это понравилось!

«Убей остальных», - лишенным эмоций голосом призвала белесая женщина. Внутри у Любавы оскалилось раздражение - не надо ей указывать. Она сама решит, когда и что будет делать. И нимфа услышала: как и раньше, прижала руки к груди, опустила в поклоне голову и исчезла среди прозрачных кристаллов льда. На этом месте в воздухе повисла снежная дымка. Сапфировые змейки тут же попрятались.
        Раздался удар. Застучали осколки льда. Любава почувствовала, что никто ее больше не держит. Она отползла, обернулась и увидела Петро с палкой в руках, видимо, вырванной из забора. Юноша был в разорванном полушубке, без шапки, один глаз затек чернотой. Он ошарашенно смотрел на останки их недруга, который надломился до пояса. Незнакомец был мертв еще до удара: внутри ни крови, ни костей - только лед.
        Любава вскочила на ноги и бросилась другу на шею. Тот прижал ее и промолвил тихим голосом:
        - Все, все прошло, Любавушка, я рядом. Прости, что так вышло. Он слишком неожиданно выскочил, удавку накинул, немного ему не хватило. Но мы справились… вот, чтобы его… что с ним случилось-то?
        Она молчала, потому что и сама толком не поняла. Тело было легким, она почти не замечала веса шубы и остальной одежды. Хотелось что-то делать, двигаться. С трудом удалось сдержаться, чтобы не выказать своего состояния. Но хватило ее ненадолго. Пара биений сердца - и тело затрясло. Полученная энергия требовала выхода и, не найдя его, обернулась против своей хозяйки. Любава отскочила от Петро, дала знак, что приближаться не стоит, закрыла лицо руками и зарыдала. Колотун сотрясал тело. Оставалось только терпеть. И вскоре ее вырвало.
        В тот же миг мир окрасился в неяркие цвета - это сполохи заиграли в небе. Темнота отступила. Любава посмотрела на свои руки, на них угадывалась кровь вперемешку со слезами. Зашевелился Гаврило. Ужалила головная боль. По улице, бренча броней, бежала стража. В оконцах домов загорелись лучины. Город просыпался.

***
        - Как такое могло случиться? - бушевал Косма Селикатович, когда Любаву с молодыми купцами сопроводили к нему в палаты. - Где была стража? Почему головник свободно бродил по городу и никто его не заметил? А? Ответь мне, Влад. Что делали твои витязи? Отдыхали после запоя? У тебя опытных воинов больше, чем у наместника, а ты не можешь обеспечить безопасность? Под носом мою дочь убивали, а ты в ус не дул!
        Влад, здоровый плотный мужчина, воевода Кистеней, стоял перед купцом и наливался багровым румянцем, его кулаки сжимались и разжимались. Кому, кроме Космы, он бы позволил себя так распекать? Но неожиданно стушевался, да ведь и было от чего. Вроде бы всех поголовно в городе знал, ни один чужак не мог мимо него в крепость пройти, тем более остаться на ночь, а тут такое…
        - Молчишь? Это хорошо еще, что он в лед обратился, не успел свое черное дело доделать. Словно сама Макошь защитила мою девочку…
        Варена метнула быстрый взгляд в сторону мужа. Косма понимающе ей кивнул.
        Влад пробурчал:
        - Может, и не человек это был, а колдун искусный.
        - Не человек, - в очередной раз взорвался купец, - ты на этих молодцев посмотри, на их же лицах отметины от кулаков, а ты мне тут… не человек. Вот именно что человек, удалой такой лиходей, обвел нас вокруг пальца. Если бы не амулет сааркенов, получили бы три трупа.
        Гаврило охнул от водицы, прижегшей его раны. Варена вернула голову юноши на прежнее место и внимательно посмотрела на дочь. Та опустила глаза. Любава была благодарна батюшке. Надо же, догадался придумать забавную историю про защитный амулет. Никогда она никаких амулетов не носила. А раз никому ничего объяснять не придется, осталось только самой осознать, кем она стала и кто ей помогает. Слишком много причин увидеть Велемудра как можно раньше. Кто знает, может, в один прекрасный день она не удержится и натворит немало бед. Данная ей сила имела тот еще запашок. Словно отключала сострадание к окружающим. Словно убить было - как съесть вишенку. А ведь недавно она и помыслить об этом не могла.
        Между тем купец принялся корить ее друзей:
        - А вы, молодые лбы, куда мою дочь повели, чего так в ночь потянуло? Не знал бы вас, заставил ответить за оскорбление. Вдвоем не могли одолеть какого-то темника. Чему вас обучали столько лет? Как вы себя и товар-то убережете, если так легко уступили одиночке?
        - Не вдвоем, а втроем, - поправила его Любава.
        - А ты вообще молчи, девица в длинной шубе. Втроем! Тебе там не место было, да и не твое дело лезть на головника.
        Купец заметался по гриднице из стороны в сторону, размышляя, потом остановился и проговорил:
        - Так кто же мог его подослать? Не сам же он такое удумал? Кого он подкарауливал? Случайно ли вы ему попались или был умысел?
        Петро, до этого не очень стремившийся обращать на себя внимание, вдруг громко заявил:
        - Без допроса не разгадаем эти загадки, а у кого теперь спрашивать? Он мог быть как от завистников, так и от повольников, или просто разбойником одиночкой. Бессмысленно гадать, но одно ясно: Любаве от беды подальше надо уехать. Он, как ее увидел, меня бросил и на нее пошел. Хотя казалось - еще одно усилие, и был бы я задушен. Но нет, ему не я был нужен, ни моя калита, ни перстни на пальцах. Предлагаю: отправь ее с нами. Мы ее в Старобуж сопроводим и упрячем у твоих родственников или даже дальше - в Дяковом погосте. Пусть там до теплых дней схоронится.
        Установилась тишина. Косма с Вареной с тревогой посмотрели на дочь.
        - Надо Святополку весточку послать, пусть узнает, что у нас тут происходит и как его невесту чудом уберегли, - наконец проговорил Косма.
        - Невесту? - Петро с непониманием обвел взглядом присутствующих.
        - Пока нет, - поспешно вставила слово девушка. Сердце ее сжалось, не хотелось, чтобы юноша узнал о планах батюшки вот так. Что Петро о ней подумает? Как сохранить теперь их дружбу?
        - Сегодня, может, и нет, а завтра станет, - спокойным голосом продолжил Косма Селикатович. - Но в одном парень прав: пора тебе, дитя мое, с обозами на восток отправляться. Пора о нашем уговоре вспомнить. Все вернулись, вот и эти молодцы последними прибыли. Ничего тебя больше здесь не держит. Готовься, завтра-послезавтра отъезжаешь.
        Горько стало Любаве, когда заметила, как взгляд Петро наполнился болью, а лицо посерело и глаза заблестели. Но может, так оно и лучше?.. Не друг детства должен стоять рядом с ней, когда она встретится с чернотой Захрусталья. Сапфировая змейка мелькнула у нее между пальцев. Однако не полегчало, сердце жаждало иного…
        ИНТЕРЛЮДИЯ 2.
        Сознанию свойственна гордыня. Ему, а следовательно, и нам, кажется, что оно исключительно, а значит, обладает чем-то, что позволяет однозначно решать: что правда, что ложь; что стоит превознесть, а что - отбросить как мусор; чья реальность более реальна, а чья - отражение в кривых зеркалах субъективности. И чувствуешь себя ангелом, карающим грешников, и видишь себя пророком, очищающим зерна от плевел.
        Но увлекаясь оценкой всего и вся, невольно ограничиваешь свои горизонты, свой выбор, увеличиваешь шанс ошибиться, и тем самым рано или поздно способствуешь возврату к тому, с чего все началось, - к самодовольной и самодостаточной точке во тьме. И начинается заново: событие, появление пространства и времени, потом еж, две точки его глаз, и бескрайняя Стеклянная пустыня, пока гордыня опять все не испортит. Но как сознание загоняет в этот повторяющийся цикл, так оно может и вывести из него. Когда созреет, когда придет время.

***
        В Стеклянной пустыне не видно звезд и луны. Ее небо всегда затянуто пылевыми тучами. Лишь иногда на рассвете проглядывает солнце, особенного после возрождения подопечного. Раньше я не придавал этому значения, но раньше и не задумывался о том, что находится за ней. Нет, конечно, устройство и история Артрии мне были знакомы. Подопечным Общины рассказывали про Великую войну, падение Черной луны, появление Хрустального Разлома и про череду последовавших катаклизмов. Но дальше история заканчивалась, оставались только пустыня и зловонные земли - Тритуга. Каково сейчас там? Какие обычаи у племен? Что это за племена? На все вопросы звучал резкий ответ: «Табу!» Почему демиурги враги? Опять табу. Тех, кто продолжал настаивать, ждало наказание: изгнание в безжизненные солончаки или даже полное развоплощение.
        Я сидел за врытым в землю глиняным столом в сумрачном жилище, похожем на склеп, и ковырялся в бобовой похлебке. Если ее сосредоточенно разглядывать, то получалось почти не замечать разноголосицу в голове. И не думать. Мне и так сильно повезло, когда объяснение про новый вид аномалии удовлетворило Хлыст ноющей боли. Я сумел скрыть правду, по крайней мере, в этот раз.
        Настороженный взгляд дочери раз за разом возвращался ко мне. Наконец, она не выдержала и спросила:
        - Прошло столько дней, а ты все переживаешь из-за гибели мглу?
        Я пожал плечами. Мысли были далеки и от мглу, и от Кубов Памяти, и от ее похлебки. Но как ей сказать, не раскрыв тайну другим? Я продолжал молча трапезничать, задевая ложкой дно миски. Стол, два табурета, шкуры у спальной стены, пара емкостей и короб - вот и все убранство. Особо выделялся разве что кувшин с тягучей живой водой, выполненный из красной глины с золотой полосой по ободу. Он всегда стоял слева от входа: традиционное место в каждом жилище подопечного. А так ничего лишнего: ни в мыслях, ни в вещах. Дочь терпеливо смотрела на меня черными миндалевидными глазами, потом встала и вышла наружу. Циновка пару раз колыхнулась и снова прикрыла проем. Мне было все равно, куда она ушла. Завтра Община закончит строительство Седьмого Куба, сотый или тысячный раз на моей памяти, чтобы сразу же начать разборку Первого. Бесконечный цикл повторений, в котором я чувствовал себя лишним.
        Вскоре дочь вернулась, зажимая в одной руке скорпиона, в другой - песчаную змейку, золотистую эфу. Я удивленно отставил миску. Неужели она решилась на столь опасный поступок? Изильда утвердительно кивнула и протянула их мне. На сгибах ее рук виднелись свежие ранки. Немного помедлив, я взял скорпиона, послал ему мысленный приказ и подставил руку. Скорпион тут же ужалил. Я унял боль и выбросил его наружу. То же проделал с эфой. Ее укус был более болезненным. Голова закружилась, горло сильно запершило. Эфа вывернулась из моих рук и заползла в угол. Через пару биений сердца голоса стали удаляться, связь с Общиной ослабла. Теперь мы могли беседовать, не опасаясь, что нас услышат.
        - Что с тобой произошло в Мертвом городе? Ты вернулся полностью опустошенным. На тебе лица не было, - спросила Изильда ослабленным голосом. - Все ждала, сам расскажешь, а ты молчишь, угасаешь с каждым днем. Что за аномалия способна перекрыть голос Общины? Никто подобного ранее не встречал. Ведь это в ней дело?
        - Разве? - Я позволил себе усмехнуться. - А что ты сейчас сделала?
        Говорить было сложно, как и думать, двойной яд поражал клетку за клеткой. Если бы не наличие в организме живой воды, мы бы оба лежали на полу и корчились в судорогах. И я решился открыть ей правду:
        - Изильда, это произошло не в Мертвом городе. Я нашел Лабиринт.
        Дочь напряглась. Ее губы плотно сжались. Она хорошо знала, как наказывают за нарушение табу, но пока молчала. От ее эмоций заложило уши, мы находились слишком близко друг к другу, поэтому я ощущал практически то же, что и она. Но справился и успокоил, как мог, нас обоих.
        - Я нашел Лабиринт и вошел в него. Лабиринт провел меня через пласты снов за пределы пустыни, в Тритугу. Не физически, портал мне обнаружить не удалось, ментально. Я оказался в местах, наполненных водой и жизнью, с чистым небом и нежным солнцем, в теле того, кого мы называем шушу. Я был в нем, чувствовал, как он, жил его жизнью, смотрел его глазами. Некоторое время, пока не перенесся в другого…. Я рождался с ними, проживал и умирал вместе с ними. Я пробовал их души на вкус…
        -- Вот именно, - прервала меня Изильда, - они не рабочие мглу и не надсмотрщики ша, они - шушу! Их не зря отторгают Кубы Памяти. Они испорчены с самого первого вздоха и предназначены лишь для забав своих хозяев. Ответь, ты сам выбирал, в кого вселиться, или за тебя решали? У тебя точно была свобода выбора? Ты мог что-либо сделать самостоятельно? Молчишь. Так чем ты отличался от мглу, когда входил в Лабиринт? Разве его картинкам можно верить? Уверен ли ты, что избежал обмана?
        Эмоции дочери были под стать ее словам - как треск стекла. Я ведь тоже думал об этом, следил за собой, но не нашел в своих поступках ни капли безумия. А вот мир вокруг мне казался все больше ненормальным. Община уткнулась носом в песок и надеялась, что ее не тронут. Подопечные слепо следовали догмам: ни шага в сторону. Поэтому, когда Изильда замолчала, я попробовал пояснить:
        - Слишком много вопросов. Но как найти на них ответы, если не пройти Лабиринт до конца? И что есть ложь? Эти сны, видения более реальны, чем жизнь, что мы ведем. Они - путеводная нить, по которой можно выйти наружу! Ведь каждая прожитая жизнь шушу - это шаг к выходу, очередная стрелка на развилке Лабиринта.
        - И пойти против Общины, нарушить табу? - изумилась Изильда, в порыве эмоций вскинув пряди волос вверх. - Это ты предлагаешь? А что потом? Если Лабиринт не даст себя пройти, если ты там застрянешь или, еще хуже, придется вернуться? Что тогда будет? И куда ты придешь, если его пройдешь? Кем станешь?
        Но вдруг она успокоилась и утвердительно сказала:
        - Так ты вернулся за мной!
        И внимательно в меня всмотрелась. Все, что я видел и чувствовал, пронеслось перед ее глазами. Она вкусила меня и прожила меня! И потом заговорила тихим голосом:
        - Инкарнации. Во всем виноваты твои инкарнации. Ты не помнишь? Подобное случалось с тобой и прежде. Нет, нет, не Лабиринт. Ты уже ходил по закрытым для других дорогам, и тебя всякий раз возвращали. И вот, эта череда возрождений тебя изменила, ты стал другим. Отчаянным… нет, не то слово… Но ты все еще мой отец! Я все видела. Мне кажется, я поняла. Думала, что ты страдал из-за мамы, что тебе надоело однообразие нашего существования. Но это не так. Потом мне показалось, что виновник - этот Рыцарь, который чем-то возбудил в тебе особое любопытство во время твоих... видений. Интересный случай. Не спорю. Но стоит ли судьба этих существ безопасности нашего дома?
        - Да нет же! - воскликнул я. - Дело не в моих переживаниях и не в Рыцаре. Все же ты не добралась до самых глубин. Я узрел поступки наших врагов - демиургов - и ужаснулся. Они не только забрали себе Время, не только подчинили Пространство, но им служит сама Судьба - они определяют череду Событий! Понимаешь, они замкнули жизнь, целый пласт реальности, вокруг себя. Но… там есть и те, кого они боятся, перед кем заискивают и для кого играют в свои безумные игры. И я решил, что глупо сидеть в нашем коконе. Под черепашьей броней от орла не спрячешься! Пассивность сродни поражению! Надо выйти и объединиться с теми, кто может кинуть им вызов, кто МОЖЕТ СТАТЬдля них угрозой. И тогда, быть может, мы спасем свой мир, вернем свободу Событиям, отпустим Время и снимем ограничения с Пространства! Вот для чего нам надо пройти этот Лабиринт! Вот почему я вернулся за тобой!
        Я понимал, что прошу многого, но во мне крепла уверенность, что по-другому нельзя. Либо сейчас, либо никогда. Я должен дать ей шанс вырваться из этой пустыни. Как и себе. Я почувствовал вкус свободы, возможность изменить окружающий мир, и не мог его забыть. И желал им поделиться с самым близким человеком. Увести дочь отсюда, навстречу достойной борьбе, той, ради которой стоило жить. Если в Лабиринте была дверь, мы найдем ее. И когда откроем, никто нас не сможет остановить!
        - Мы должны пройти Лабиринт и выйти за пределы Стеклянной пустыни. Уверен, вдвоем мы поймем, как преодолеть сны и найти проход. Решайся. Как только Община обнаружит вход в Лабиринт, она заблокирует его, и у нас больше не будет такого шанса, - последние слова я произнес как можно мягче.
        Дочь молчала. В ее эмоциях все так же присутствовало изумление с легким отрицанием услышанного. Она уже не могла стоять, поэтому присела на корточки у стены. Ее иссинее лицо выражало муку, под рваной, никогда не стираной туникой открывалось жилистое тело, на ногах видны многочисленные синяки и ссадины.
        - Знаешь, когда прогнали маму, я была поражена, - задумчиво проговорила Изильда. - Как такое могло с нами случиться?.. Сколько это было лет назад? Теперь и не скажешь. Мы так плохо чувствуем время. Где она? Говорят, охраняет периметр от демонов, может, погибла, лишенная перерождения. Нам пока дано право жить вечно, ей… Я вижу, ты без нее так же одинок, как и я. Мы оба чувствуем это одиночество, одни из всех, кого я знаю. Мы - как жуки в застывшем янтаре: смотрим сквозь него, страдаем, а ничего поделать не можем. Неудовлетворенность рано или поздно разрушит тебя, а потом и меня. И никакое перерождение не спасет. Ведь оно внутри нас, в глубине нашего сознания, наше мучительное кредо.
        Я внимательно посмотрел на Изильду, опустился на колени рядом и прошептал:
        - Пойми, может быть, в Лабиринте за дверью нас ожидают ловушка и окончательная смерть, но пока мы эту дверь не откроем - не узнаем. Пустыню же нам не преодолеть, да и Хлыст ноющей боли не даст далеко уйти. Другого выхода нет: либо смириться, либо рискнуть и нарушить табу.
        Я замолчал. После небольшой паузы дочь протянула мне флакон с желтоватой жидкостью.
        - Пора принять противоядие, иначе проснемся в новых телах.
        Я взял флакон трясущейся рукой и выпил. Вкус был ужасным. Однако кровь начала быстро очищаться, а поврежденные клетки восстанавливаться. Голоса Общины снова приблизились. Спустя некоторое время дочь поднялась и сказала:
        - Веди, чего ждешь?
        Изильда по привычке хотела испить из кувшина, наполненного тягучей живой водой. Я еле успел его выхватить и сделал жест рукой, приказав следовать за мной. Как только приоткрылась циновка, эфа зашипела и проползла мимо меня наружу.
        Мы вышли из нашего жилища. Вокруг под сенью громадных Кубов раскинулось поселение Общины, состоящее из однообразных домиков - маленьких деревянных каркасов, обтянутых шкурами коз и занесенных песком. Редкие кактусы возвышались исполинами то тут, то там. Ночь не мешала: просто сводила цвета к серым тонам. Я перевернул кувшин и вылил живую воду. Изильда потрясенно наблюдала за испарявшейся у наших ног бесценной жидкостью, пока от той не осталось и следа. Потом мы отправились на запад в сторону Мертвого города.

***
        Не успели пройти и версты, как наступила тишина. Перестал дуть ветер, а вместе с ним исчезли звуки и шорохи. Навалилась духота. Кто-то из подопечных нас окликнул, но мы отмолчались. Через некоторое время на горизонте появилась быстрорастущая туча черно-багрового цвета. Ветер вернулся, усиливаясь с каждым мгновением. Все вокруг заволокло песчинками, среди которых мелькали мелкие крошки стекла.
        И тогда мы побежали. По крайней мере, нас научили управлять своим телом. Я с наслаждением увеличил скорость бега, местами мысленным усилием скрадывал пространство или использовал себя наподобие паруса, взлетая на много сажень вверх. То, что для других было смертельно, для меня было игрой. Особенно после того, что узнал о своих возможностях в Лабиринте. Дочь двигалась чуть медленней, не так ловко, но почти не отставала.
        Мы обогнали бурю и практически влетели на улицы Мертвого города. В нем нас встретили пылевые завихрения. Они медленно перемещались между развалинами, зарослями корявого саксаула и пустырями. Среди камней отчаянно сопротивлялась ветру пушистая солянка. Протяжный гул надавил на уши. Дочь настороженно завертела головой.
        - Стой, - я предостерегающе поднял руку, хотя не сомневался, что Изильда настроена на меня и считывает мои мысли. Но мало ли.
        По центральной улице идти было нельзя. Среди ее плит угадывались темные провалы ям. Над ними клубилась еле заметная дымка. Знакомый вид аномалии - приблизишься и потеряешь контроль над телом. С аномалиями всегда так: то они здесь, то там. Их перемещения не поддавались логике, требовался определенный опыт, чтобы безошибочно понимать, что и как.
        Я направился между разрушенными постройками в сторону от дороги. У некоторых развалин сохранились стены, каменные лестницы вели на несуществующие этажи, кое-где перила и обломанные ступеньки торчали прямо из барханов. Когда миновали здание с наклонившейся башенкой, одна из стен рухнула, за ней обвалилась и башенка. Из поднявшейся пыли к нам устремилось облако ртутных шариков. Я активизировал колдовской щуп и постарался их остановить. Шарики замедлили движение, но все равно неуклонно приближались, продавливая мою защиту.
        Вдруг в центр облака влетела балка с торчащими из нее железными прутьями. От удара облако ушло в сторону и попало в зону действия другой аномалии - утяжелителя. В Мертвом городе часто среди хлама прятались искаженные пространства, в которых действовали иные физические законы. Шарики прижало к земле, и они стали жалобно тереться друг о друга. Скоро к ним явится кромсатель, итог встречи с которым всегда один - развоплощение. Я обернулся: так и есть, Изильда вмешалась в нужный момент и теперь довольно улыбалась. Хорошая девочка!
        Мы вышли на параллельную центральной улицу и снова побежали. Вокруг уже вовсю бушевала непогода. В воздухе, кроме песка, проносились вырванные обломки зданий, острые листы железа и полые трубы. Перед самым входом в проем нужного дома с обломанным саксаулом по фасаду рядом с Изильдой воткнулась одна из таких труб. Чтобы избежать ее рваных краев, дочери пришлось уйти перекатом в сторону. Следом с неба посыпался град из камней.
        Стоило нам вбежать в зал с лестницей, дом задрожал. Мои прошлые манипуляции основательно его расшатали, и теперь под давлением бури он готов был окончательно развалиться.
        - Рарнэ, Изильда, где вы? - одновременно услышали мы вопрос.
        В Общине все же заметили наше странное поведение. Проклятье! Времени у нас почти не осталось. Не отвечая, я рванулся к лестнице с перилами в виде чудных скульптур животных. На ступеньках голоса Общины пропали. Дочь вскрикнула от неожиданности. И правда, в первый раз ощутить отсутствие голосов в голове - довольно пугающее чувство. В подвале я уверенно направился к дыре и приготовился шагнуть в ее темноту. Однако Изильда меня окликнула. Не привыкшая к условиям Мертвого города, она напоролась на штырь и теперь непонимающе смотрела на меня. Что ж, так даже лучше. Я вернулся к ней, послал успокаивающий импульс и вырвал штырь из ее голой ступни. Затем объединил нашу энергию и заживил рану: ткани срослись, кожа разгладилась. Зато запас живой воды в наших организмах серьезно уменьшился, в этот раз я не экономил, и Изильда это заметила. Ее глаза разве только не округлились: остаться где-либо без воды из Кубов Памяти для подопечных было немыслимо. Что скрывать, я тоже боялся.
        Спрыгнув вниз, подождал, пока рядом не приземлится Изильда, и пошел первым по уже знакомому коридору. С каждым шагом тишина вытесняла звуки бури. Похолодало. Дочь обхватила тело руками. Пришло время проверить догадку. Следующий шаг должен был определить все. И я сделал этот шаг. В том месте, где в прошлый раз плита ушла вниз, ничего не случилось. Неужели я оказался прав? Лабиринту не нравилась живая вода?! Я немного нервно проследовал дальше. Мои эмоции отразились от дочери и вернулись ко мне легким изумлением с долей испуга.
        Мы достаточно быстро добрались до тупика. Остальные ловушки также не сработали. Как только Изильда пристроилась рядом, я схватился за дуги, выступавшие из стеклянного полукруга в полу. На грани слышимости раздался свист выходящего воздуха. Пол вздрогнул и вместе с нами начал резво опускаться. Изильда обернулась и не удержала вскрика: на нас надвигалась подземная часть Мертвого города, расположенного в необъятной для взгляда пещере. За время моего отсутствия здесь ничего не изменилось. Все так же стояли опрятные домики, где впритирку, а где отделенные друг от друга чистыми улочками и скверами. Высохшие пальмы вперемешку с фонарными столбами обрамляли круглые площади. Повсюду изящные лавки с изогнутыми спинками манили отдохнуть. И все так же над городом довлел громадный Храм.
        Как только платформа остановилась, мы вступили на мраморную площадку и некоторое время приходили в себя. Потом я взял Изильду за руку и повел по широкой лестнице к ближайшей улице. Там девушка вырвалась и подбежала к стеклянной стене дома. Она прилепилась к стеклу, разглядывая внутреннее убранство. Дом был переполнен разнообразными вещами: шкафчиками и сундуками, лежаками и креслами, подсвечниками и канделябрами, горшками и кувшинами, и прочей мелочевкой и не только - везде и всюду. И при всем при том в нем все поражало чистотой и порядком: ни пылинки. Подозрительная идиллия! Изильда разглядывала до тех пор, пока одна часть стекла не ушла в сторону и дочь не ввалилась вовнутрь.
        Я оторопел. Если у дома была защита, ничего хорошего это не предвещало. Однако опять ничего не случилось. Девушка медленно поднялась на ноги и огляделась. Вдруг подбежала к полкам и схватила предмет, напоминавший человечка. Тот был сделан из фарфора и зачем-то одет в кружевную одежду. Изильда затанцевала с фигуркой. От нее пошли волны радости. У меня перехватило дыхание: давно, а может быть, никогда не видел я ее такой счастливой!
        Подопечные Общины тяжело сходились друг с другом, еще сложней им было заводить детей. Часто лишь прямое указание Общины заставляло создавать пары. Мы же с матерью Изильды стали жить вместе по собственной воле, когда обнаружили общую склонность к дальним прогулкам по отрогам Халибру и лесам Керады. Помню, как-то раз нас застал там град! Немыслимое дело, град в Пустыне! Именно тогда под одним из баобабов и была зачата дочь. Сердце непроизвольно сжалось: пришли иные времена, и мы с Изильдой остались одни. Хотя, когда я смотрел на свое дитя, то видел те же глаза, те же густые брови, прямой нос, ровную челку и иссиня-черные волосы, спадающие на плечи, как это было у ее матери.
        Я осторожно вошел в дом и огляделся. Там было много комнат, каждая из которых, судя по мебели, выполняла свою функцию. Видимо, в комнате, где мы сейчас находились, хозяева собирались вместе для церемониальных действий. Рядом я определил помещение, в котором принимали пищу: обилие посуды прямо указывало на это. Назначение же следующей комнаты понял не сразу. Посреди нее находилось большое овальное углубление. Оно сверкало белизной. Что в нем могли делать? Для чего оно служило? Пока дочь пробовала удобства всех спальных мест, не выпуская из рук сразу несколько фигурок, я спустился в углубление и потрогал пальцами ног его поверхность. Сверху упала капля воды. Я поднял глаза и заморгал от брызг. Под ногами зазвенело колокольчиком, звук сменил тональность, размножился и долго затихал. «Значит, здесь совершали омовение, - подумал я с трепетом, - и в Мертвом городе не испытывали недостатка в воде. Так куда же она исчезла?» Впрочем, эта тайна могла подождать. Капли больше не появлялись. Колокольчик окончательно замолчал.
        - Изильда, нам надо идти, - позвал я.
        Дочь с сожалением положила фигурки на место и вышла вслед за мной обратно на улицу. Я знал, как ей это тяжело далось. Ей понравилось в доме, но сила воли моему чаду досталась от матери. Она всегда без колебаний делала то, что требовалось. Как и в этот раз. Невольно я ею залюбовался, гордость переполнила меня. Она это заметила и ответила улыбкой.
        Я повел ее дальше, мимо таких же домов, лавок с изогнутыми спинками и чудных, полых внутри, окаменевших животных. Мы пересекли площадь с высохшим фонтаном и, наконец, увидели две параллельные железные полосы, убегающие в темноту.
        - Нам туда, вдоль них, - сказал я и зашагал вперед, переступая через короткие поперечные бруски. Дочь последовала за мной.
        Когда мы вошли в туннель, я немного растерялся. Никто никак не отреагировал на наше появление. Изильда с беспокойством взглянула на меня. С тяжелым сердцем я продолжал движение вглубь (туннеля). Через пару сотен саженей мы оказались на тройной развилке.
        - Это и есть Лабиринт? - с недоумением спросила дочка.
        - Мы давно уже в нем, - ответил я тихим голосом, лихорадочно пытаясь понять, что происходит. И в этот момент мы почувствовали давление со стороны Общины, которая каким-то образом смогла достучаться до нас сквозь аномалию и фоновые завесы. Нас начали искать.
        Глава 17. В снегах Пустошей
        Ветки кустов, торчащие из-под снега, указывали на то, что его покров достаточно глубок. Там, под снегом, пряталась мутная, холоднющая вода, в которой пыхтел злобой голодный водяной. Иногда было слышно, как булькает его отрыжка. Тогда снег подбрасывало, и снизу пыхал фонтан той самой воды.
        В этот раз полукровку, маленького человека, прихватили жестко. Он был неплохим следопытом, однако те, кто шли за ним, оказались лучше. Видимо, у последнего поЧИНка заприметили. И ни быстрый темп, ни расставленные по ходу гостинцы не помогали - преследователи старательно обходили натянутые колья и скрытые капканы, неукротимо сокращая расстояние. Пока не загнали в это болото.
        Иванко поправил шапку и, часто перебирая снегоступами, припустил к дуге густого леса. Когда выбрался на наст, невольно задумался. Вокруг стояло почти полное безмолвие: белки не шуршали, куница затаилась, горностай притих. Лишь одна ворона недовольно каркала. Первые редкие березки сменились высокими соснами, под которыми властвовал ельник с кое-где поваленными деревьями. Все вроде бы как всегда, да в то же время тревожно! Может, конечно, это и селезенка побаливала или камень в печеночном протоке ворочался, а может, в лесу напротив было что-то неправильное. Понять бы - что именно.
        Он осторожно сделал шаг, второй. Прислушался, ничего не изменилось. И вдруг, на третьем шаге, снег всколыхнулся, его опрокинуло и потащило вверх, больно приложив рамой снегоступов. Просчитали как ребенка! Надо было доверять печени, она же у него вроде сторожевой собаки! А теперь болтайся в пяти аршинах над землей, кляня себя за тупость.
        Полукровка поерзал, извернулся и вытащил из-за пояса нож. Поймать - не значит удержать! И правда, вскоре ему удалось в сети проделать достаточный прорез. Упал удачно - в заснеженный куст. Покряхтел, нащупал в снегу выроненное копье, с сожалением посмотрел на снегоступы - достать бы их - и хотел было вернуться обратно в низину. Да не успел. Раздался свист. На уровне глаз в ближайшее дерево воткнулась стрела.
        - Стою, не бегу, - громко крикнул Иванко. Отбросил копье, поясной нож и поднял повыше руки. Не хватало еще стрелу словить! А там, глядишь, и договоримся.
        Вот тебе и от кома в брюхо! К нему приближался хорошо известный жуткой славой перекат Мерген, по слухам, брат самого Соловушки. Под распахнутым собольим полушубком угадывалась усиленная металлическими заклепками стеганка, кривая сабля играла в руках, иногда стуча по круглому щиту, украшенному изображением окровавленной ладони. Два длинных черных уса свешивались ниже бороды. Шанс выпутаться резко уменьшился. Селезенка вновь дала о себе знать ноющей болью.
        - Отбегался, русак, нюхач подосланный, - засмеялся Мерген, - зря не утоп в болотце иль на копье не бросился. Пытать стану долго. Умирать будешь медленно. Это я тебе обещаю!
        - Твое право, воин славный, Пустоши - твоя вотчина, - попробовал его немного умилостивить пленный, - но скрывать мне нечего, на все вопросы отвечу честно. Извиняюсь, если доставил хлопоты. Знал бы, что уважаемые меня ищут, сам бы немедля явился.
        Судя по ощущениям, рядом находились еще четверо. Они неспешно подбирались со спины. Иванко с трудом справился с желанием воспользоваться припрятанным ножичком. Повезет с Мергеном или нет, ему однако не управиться с остальными, тем более когда один из них не снимает стрелу с тетивы. Потому с унынием подождал, пока ему не дадут по затылку, отправляя в темноту…
        Очнулся от того, что забивший ноздри снег не давал как следует вдохнуть. Судорожно всхлипнул, прокашлялся и опять уткнулся лицом в снег. Из всего выходило, раздели его до исподнего, связали и бросили в том же ельнике, где и поймали. Голова работала вяло, сказывалось постепенное замерзание, но… он был жив! А значит, еще поболтаем, подёргаемся! А то, что рубашка одна на теле и ноги голые, можно и перетерпеть.
        Наконец о нем вспомнили. Подошедший резко дернул за власы, заставив встать на колени. Перед ним присел, хищно щурясь, кашак, укутанный в шерстяное покрывало поверх кафтана. Остальные члены банды -- ватаги, как они себя предпочитали называть, - расположились вокруг на поваленных стволах деревьев.
        - И чито ты в Пустошах забыть? - с акцентом спросил желтолицый человек.
        Кашак достал из-за пояса ритуальный нож с малахитовой ручкой и прокрутил в руке. Малахит - камень правды - позволял влиять на сознание таким образом, что жертва не могла удержать в себе никакой тайны. Ключевым моментом было причинение боли и правильно заданный вопрос. Иванко же не чувствовал ни сил, ни желания молчать под пытками, да и в возможность обмануть колдовской инструмент не верил.
        - Нет нужды меня резать, я вам и так все скажу. Подробно, со всеми поясненьицами, - быстро заговорил маленький человек, завороженно следя за лезвием.
        - Начинать, а мы послушать. Если понять, что пропускать подробности, снимать с тебя кожу, ломтик за ломтиком, - сообщил кашак и неуловимым движением сделал надрез на правой щеке пленника.
        Полукровка почувствовал, как теплое побежало к подбородку. Но что тут поделаешь, если все уже случилось, потому посмотрел в темнеющее небо, слизнул кровь вместе со снежинками и обреченно заговорил:
        - Мой хозяин, наместник Дятловой крепи Святополк, послал меня изучить маршруты и проходы через Пустоши в Заречье и далее в Верховья, выяснить настроение древичей, узнать возможности Соловушки. Он (наместник) - серьезный человек; у него воинов - как в реке камушков, всадников - как полыни в степи, с ним удобно дружить. А поручил он мне это сделать тихо, незаметно, никого не тревожа. В доверенных я у него, в близких, не последний человек, между прочим.
        - Продолжать, - кашак не унимался: играя клинком, нарисовал кровавый крест на лице полукровки. Боль подстегивала, заклятие давило, язык у Иванко начал жить своей жизнью. И он продолжил:
        - Кто я, чтоб хозяину перечить? Вот и изучал, считал починки и выемки, дворы и подворья, запоминал изгибы рек, сухие места и гати, отмечал болота и топи. Для серьезного человека надобно серьезно стараться.
        - Скучно и неинтересно, - сообщил разбойник, после чего поставил на лице Иванко очередную отметину. - Ты считать, я злой? Это ты нашего Рагозю не знать. Вот кто злой. А все Заяна, царица, виноват. Мамку и папку его кирдык, того, когда Тугарин закат на копье ставить. Баб Рагозя любить, а мамку не защитить. Больше баб он не любить, любить убивать и мучить. Он меня тому учить, я тебе показать.
        Неожиданно Иванко вспомнил ласковые руки матери, девицы родом из далекого приозерного Белого Торга, и огромные кулаки чудина-отца. Он же сбежал от них и долго жил один на песчаных берегах Буйно-озера, пока купцы из проходившего мимо каравана не взяли в услужение. Никогда особо человечек о том не сожалел. Однако, видя отражение своей судьбы в глазах убивца, загрустил. Он так и не понял родителей: что связало их друг с другом, что оттолкнуло его от них. Но главное, почему потянуло к ним именно сейчас. Может, зря не согласился остаться у чудинов - те признали в нем, в задохлике, свою кровь. Глядишь, и здесь бы не стоял, и за родителями присмотрел. Хотя как вспомнишь бездонные норы, в которых скрывалась чудь, так дрожь пробирает. Говорили, те норы достигали центра Артрии, где на алтарях приносились кровавые жертвы самому Мракобесу! Но тот страх был далече, а этот - прямо перед ним.
        - Еще я вычислил логово Соловушки, основные подходы к Впадине Средитопья, определил количество ваших воинов, кто и чем платит дань, расположение укрытий и стоянок, ну и возвращался с докладом.
        - Успеть у Впадины побывать? Лучше, но мало, - кашак покачал головой и широко зевнул. Время замедлилось. «Скоро прирежут», - подумал Иванко.
        - Во всем этом есть тайный смысл, - торопливо молвил он. - Наместник не верит в чудесное возвращение Ингвара и планирует поход на Княжий град. Так что ему и тропы через Пустоши нужны, и новые союзники не помешают.
        Кашак, оценив искренность полукровки, хотел было оборвать его жизнь, но слова Мергена заставили придержать клинок у самой шеи.
        - Собрались заключить ряд с Соловушкой? - засмеялся главарь. - Какой интересный расклад. Давно мы не грабили большие города, давно не заливали кровью деревянные мостовые любичей. Хочу пить из черепов их господ и мять их холеных девок. Ты заслужил пару дней жизни, согляДАТай; так и быть, отведу тебя к нашему вождю, а там посмотрим, куда кривая выведет.
        Мерген дал знак, и все начали подниматься: мечник и лучник из древичей, копьеносец-кашак и увалень с большим топором, не пойми какого рода. Одежду полукровки тщательно прощупали, забрали припрятанный ножичек, слиток серебра и горсть монет и лишь потом развязали ему руки и разрешили одеться.
        Теперь Иванко шел первым, прокладывая в сугробах путь ватаге лиходеев, которые занимались чем-то вроде присмотра за пограничной территорией. Он был упертый маленький человек, тот еще ходок, так что не жаловался. Впрочем, через пару верст пересели на сани, чтобы к вечеру остановиться в поселении древичей. Те злобно косились, но противоречить не смели.
        Так продолжалось несколько дней: перегон на санях, затем зигзаги на снегоступах по заснеженным болотам с осмотром тайников и схронов, опять сани и ночевка у местных. Лицо постепенно заживало, печень с селезенкой ссыкливо молчали. Ну, если разобраться, даже женку не за личико выбирают. Главное, раны не воспалились. Или еще хуже - подцепилась бы проказа, тогда о сытой жизни при наместнике можно забыть. А надежду выпутаться полукровка не терял, всяко бывает…
        Однажды утром поведение разбойников изменилось. В выселке, где они провели ночь, сообщили, что впереди, опережая их меньше чем на сутки, в сторону востока движется странная парочка: воин и его холоп. Идут с одним конем, второго, охромевшего, в убыток себе обменяли. Мерген как узнал, что у воина особый меч, так сразу и решил во что бы то ни стало его нагнать.
        - Ты думать, это они? - донеслись до Иванко слова кашака, обращенные к главарю.
        - Меч их выдал. Алуар обрадуется, если мы принесем голову его хозяина. Соловушка же с удовольствием получит добротный клинок. Для нас идеальный расклад, разве нет? - ответил Мерген. Что там думал кашак, Иванко не знал, но как тот пробурчал, хорошо расслышал:
        - Никто не видать волколака после Леший край. Кому нужна будеть голова странника? Мало за одним было бегать, теперь за другим ноги ломать.
        Тем не менее на следующий день ватажники отправились на восток. Гнали не час и не два, не жалея коней. Через некоторое время оставили сани и устремились дальше в снегоступах. Мерген вел отряд лично. Когда полукровка окончательно выдохся и готов был взмолиться (невиданное для него дело!), перекат прекратил безумный бег, расставил всех в засаде, пленника же крепко повязали и убедительно напомнили ему о необходимости соблюдать тишину. Тому осталось только послушно ожидать представления. Вскоре оно последовало.
        Странник шел рядом с конем, к луке седла были примкнуты каплевидный щит и копье. Весь облик мужчины говорил о том, что связываться с ним опасно, что это не затюканный землепашец и не какой-то там дровосек. Скорее опытный гридь или рында владетеля. За ним топал ничем не примечательный высокий паренек с посохом в руке. Таких дурней в каждой дыре с десяток наберется. Стоило ватажникам выйти из укрытий - трем спереди, двум сзади, - мужчина отпустил поводья, сбросил с плеч массивную медвежью шубу и спокойно выступил навстречу самому крупному из них. В его руке был тот меч, который так сильно желал заполучить Мерген.
        Здоровяк перехватил поудобней длинное топорище, замахнулся и, долго не думая, вознамерился воткнуть топор в голову воина. Хорошая задумка, да плохое исполнение. Тот ловко увернулся и, оказавшись за спиной ватажника, с полного оборота, резко выдохнув, разрубил надплечье противника. Меч глубоко вошел в тело незадачливого бойца и, видимо, там и застрял. В этот момент стрела проскользнула по кольчуге воина. Он тут же вскинул руку, и в лучника полетел боевой топорик, который обухом выбил у врага глаз с каким-то чмокающим звуком. Раненый разбойник-древич бросил лук с уже вложенной стрелой, зажал кровавую дырку руками и повалился вперед на колени.
        - Асс, - зарычал кашак. Он с разбега попытался проткнуть копьем столь умелого противника. Одновременно к ним со всех ног бросился бежать Мерген, вооруженный щитом и кривой саблей.
        Копье кашака было отведено в сторону неуловимым движением правой руки, и в тот же миг кулак левой руки воина, усиленный кастетом, пробил височную кость лиходея. Тех нескольких секунд, которые потребовались Мергену, чтоб приблизиться к месту схватки, хватило воину: он оперся ногой о спину издохшего увальня и выдернул застрявший меч.
        Мерген остановился, озадаченный столь скорой расправой над ватажниками. Странник же неторопливо подошел к своему коню и отцепил щит.
        - Сукач, прирежь поросенка, мне твои руки нужны, у нас тут пляска намечается, - сквозь зубы процедил перекат. Но разбойник, державший за шкирку паренька, не откликнулся. Он завороженно смотрел на восьмерки, которые выделывал воин мечом, сближаясь с Мергеном.
        Они сшиблись и закружились друг вокруг друга. После обмена парой замахов, мужчина разорвал ритм и неожиданно для противника въехал щитом в его щит, вложив в толчок весь вес своего тела. Перекат повалился наземь, что позволило воину тут же воткнуть лезвие меча в его ногу чуть выше колена.
        - ... ать, - закричал от боли Мерген.
        Грозный странник прекратил стоны поверженного врага ударом щита по голове, а затем направился к тому, кто держал паренька. Последний невредимый ватажник разжал руки, повернулся и рванул прочь, но так неудачно, что потерял равновесие и брюхом въехал в заледеневший сук старого вяза. Сук пронзил его и вышел со спины, натянув одежду. Разбойник несколько раз дернулся и затих. Мужчина не спеша подошел и добил его прямым коротким ударом в область шейного позвонка. Осталось уладить дело с визжащим от боли лучником, ну и с ним, с Иванко.

***
        Не любил Митяй поездок верхом, больше своим ногам доверял. В бытность пастухом в Порубежье сколько пешим верст намотал по долам и предгорьям, ни разу не взбирался на круп коня. Казались они ему теми же самыми лосями и турами, только закабаленными людьми. Потому, когда его кобыла подвернула ногу и он кубарем с нее слетел, то даже обрадовался. Попытался встать, охая, да заметил на себе пристальный взгляд. Вот так да - перед ним из-под овражных коряг мужичок вылазит, анчутка, нежить: махонький, голова лысая, в других же местах мохнатый настолько, что и не разберешь, то ли в шкуры одет, то ли сам по себе такой, на беспалых ножках с копытцами.
        Отряхнулся мужичок от снега и говорит ему:
        - Спасай, Митяй, брата малого. Возьми с собой. Невмочь мне в Граде оставаться, невмочь и по снегу босым топать. Там, в Граде, нечто с большими крыльями и темными глазами таких, как я, вылавливает, страшно вспомнить... Бегу, но сил моих больше нет. Мне лес противопоказан. Только на тебя одна надежда и осталась.
        И так умиленно посмотрел в глаза Митяю, так свою рожицу скуксил, что тому ничего не осталось, как взять его с собой. Да и как не взять, если это была первая нежить, которую пастух встретил за последнее время! Засунул анчутку поглубже в овечий полушубок, а тот там поерзал, ужался и свернулся клубочком, словно за пазухой у него дом родной.
        В выселке, куда они заглянули на ночь, встретили неприветливо. Бородатый низкорослый люд, называемый древичами, с сомнением пустил их в свои засыпанные снегом норы-землянки. Пахло внутри соответствующе. Однако выбора особенного не было. Помогло то, что нежданные гости предложили для обмена кобылу. Хромая не хромая, лошадь пришлась древичам по душе.
        - Слушай, я те не игрушка, зачем со мной возишься? - бубнил недовольно анчутка.
        - Это я от радости. Ты даже не представляешь, как мне вас не хватало, - ответил пастух. Он пребывал в самом радужном настроении - опять не удержался и потрогал нового попутчика за уши. Всамделишный! Страшненький! Пусть и совсем не домовенок!
        - Нас? - с удивлением переспросил анчутка, отдергивая голову. - Ты не болен? Бредишь? Нежить видеть - ненормально. Даже мне понятно.
        - Так я, считай, всю свою жизнь вас вижу. Мне без того неуютно. А тут, после хрустального звона, как отрезало. Ты первый, с кем смог заговорить.
        - Хорошо, но не увлекайся, тискать меня не надо, - предупредил строго мужичок.
        Митяй постарался взять себя в руки. Неужели дар возвращается? И он начнет слышать неслышное? Звезды вновь станут ему подчиняться? Луна отвечать на призывы? Мир вернет свою послушную сказочность, а за горизонтом будут летать златокрылые грифоны? Беспокоили лишь недавние видения: размазанная краска вместо людей, булькающие звуки вместо голосов, обломки зданий среди рыжих дюн. Когда реальность неотделима от сна, сон становится ближе к реальности. И тогда можно потеряться, забыть настоящее, стать сумасшедшим, юродивым, чего бы очень не хотелось.
        Весь следующий день провели в заснеженном лесу. От мороза трещали деревья, от суеты зверюшек с веток опадали снежные наносы, от дыхания густо валил пар. Дементий вел коня под уздцы. Митяй плелся за ним с поДОБрышем за пазухой. Выглядел рыцарь все лучше и лучше, днем яростно провел боевую разминку, меч у него так и мелькал в руках. Заставил даже пастуха поучаствовать. Скажем честно, понравилось только анчутке. Ох, уж он вволю поиздевался! Его хохот еще долго стоял в ушах!
        К вечеру мужичок растревожился, а вскоре и вовсе выглянул из-под завязок полушубка и затараторил:
        - Следит за нами, ухает, наверное, меня приметила, сожрать хочет.
        - Ты о ком, анчутка?
        - О белой большой сове, что средь веток прячется.
        - Нет там никакой совы, не придумывай, - сказал паренек, убирая голову мальца обратно за пазуху.
        Ночь прошла тяжело, приходилось часто вставать, собирать хворост, рубить замерзшее дерево. Потому поутру Митяй, как рыцарь закончил свои упражнения, чуть ли не побежал, так хотелось побыстрей согреться. Теперь уже и ему стало чудиться, будто за ними наблюдает кто-то недобрый. Пастуху казалось, что он улавливает отголоски чужих мыслей, наполненных дикой злобой. Когда оборачивался, среди деревьев что-то мелькало, но ему никак не удавалось различить - что именно. И это точно была не сова. Волей-неволей вспомнил рассказ Дементия о тумане, хмыре и щупальцах из тьмы.
        К полудню анчутка завозился и возбужденно заголосил:
        - Беда! Чую людей с лихими намерениями. Предупреди рыцаря, надо разворачиваться и бежать, худо нам удумали.
        Но Дементий уже поднял руку, призывая к тишине. Чуть погодя обернулся к Митяю и произнес:
        - Засада нас ждет. Как нападут, вались в снег и демонстрируй покорность. В рубке мне тебя не защитить, но противников мало и, скорее всего, вооружены плохо, так что должен я сдюжить.
        Мужчина, сказав эти слова, развязал шнурки на шубе, проверил, как выходит меч из ножен, и лишь после продолжил путь.
        - Он всегда такой уверенный или просто перед тобой красуется? - спросил Митяя анчутка.
        - Он - рыцарь, а они все немного безбашенные, - ответил паренек, чувствуя, как в нем пробуждается страх. Захотелось отойти в кусты да там и затаиться. Ведь говорила Марфа, не надо идти в Пустоши, здесь без встречи с разбойниками не обойтись! Но нет, в самую глухомань забрались. И что теперь? А если рыцарь не справится, он ведь еще и от ранений не до конца излечился? О хмыре пастух враз забыл.
        - Митяй, не знаю, с кем ты беседуешь, но лучше бы рот прикрыть. Ты мне звуки заглушаешь, - рявкнул в его сторону мужчина. «Ой, нехорошо так сказал, - подумал тот, - знать, и вправду дело худо».
        Дальше пошли молча. Но откуда появились разбойники, паренек не уследил. Вроде бы был пустой лес, в снегу наблюдались только цепочки звериных следов, и вот уже направляются к ним навстречу пятеро. Дементий сразу вышел вперед, чтобы их поприветствовать. Митяй же решил в стороне под кустом леЩИНы схорониться. Ему же приказали падать в снег. Да не тут-то было, какой-то древич схватил его за шиворот и к шее меч приставил. Жутко неудобно на себе сталь ощущать, но что сделаешь, раз попался.
        Как там Дементий управлялся, отроку видно не было - его развернули лицом в другую сторону, - но слова одного из лиходеев паренек расслышал хорошо, и больно они ему не понравились:
        - Сукач, прирежь поросенка, мне твои руки нужны, у нас тут пляска намечается.

«Неужели это про меня? Нет, нет, я не поросенок, резать меня не надо», - подумал Митяй, пытаясь собрать мысли в кучу. Благо анчутка не растерялся, шепнул заветное слово:
        - Застынь чурбаном, постой-ка пеньком.
        От приговорки разбойник потерял подвижность, но меч от шеи не убрал. Однако когда увидел направившегося к нему рыцаря, стряхнул оцепенение, забыл о пленном и резво потрусил в лес.
        - Прыг-скок, дурачок, насадись на крючок, - шепнул вслед анчутка, и древич, взмахнув руками, заскользил и с разбега уткнулся в сук вяза. Раздался стон, и вот уже вражина нанизан как жук на иголку.
        - Упс, как я его, - обрадовалась нежить и перевернулась через голову перед Митяем.
        - Брысь обратно, - приказал паренек, выдохнув, - замерзнешь, и волосня не спасет.
        - Смотри, а там еще один припрятался, давай я над ним тоже пошучу, - воинственно предложил отважный спаситель.
        - Не торопись, пусть Дементий с ним определится, - остудил порыв анчутки паренек и для надежности прикрыл ему варежкой рот.

***
        Иванко увидел, как странник добил лучника и теперь идет к нему. «Из огня да в полымя», - промелькнула мысль. Этот муж казался более опасным, чем вся ватага разбойников: снег скрипел под его ногами, кровь стекала с клинка, в облике проступали черты хищного зверя из страшных снов. Никто на памяти полукровки так не убивал: быстро, без лишних движений, что оружием, что голыми руками. Маленький человек закрыл глаза, надеясь с одного удара уйти на лунную тропку, но вместо боли услышал вопрос:
        - Ты кто такой? Кем будешь?
        - Иванко, - немного заторможенно ответил он, - охотник, из Дятловой крепи.
        - Пойдешь проводником?
        Полукровка растерялся: в Пустошах, если встречали кого за пределами поселений, считали врагом, которого надлежало убить и ограбить. И только сила могла остановить местного. Он же явно был легкой добычей.
        - Почему бы и нет, коли вы к нижним путь держите, - справившись с собой, наконец ответил человечек.
        Не продолжая разговора, мужчина разрезал на нем путы, вытер меч сначала о снег, потом высушил материей и лишь после убрал в потертые ножны. Необычная рукоять зацепила взгляд Иванко - дева с растрепанными космами и медведь с оскалившейся мордой, переплетенные в диком танце. Значит, об этом мече говорили кашак с Мергеном. Переоценили они себя. Словно что-то щелкнуло в голове. Он уже видел этот меч, но где и при каких обстоятельствах, вспомнить не смог. Воин между тем сказал усталым голосом:
        - Собери хворост и наруби сучьев, надо проводить убитых. Потом пойдем в ближайший город. Пока ты мой пленник, а там видно будет. По пути поведаешь, с кем я сразился и что им было надобно.
        Ослушаться Иванко не посмел. Взял протянутый топорик и принялся за работу. Долговязый паренек со смешным веснушчатым лицом вызвался помочь. Было заметно, что юноша не привык к открытым ранам и смертям, слишком бледнел, когда они стаскивали трупы. Сам же воин сел в снег, скинул кольчугу со стеганкой, задрал рукав рубахи и принялся обрабатывать рану от копья. Он быстро справился и, облачившись, разжег огонь и принялся шептать ритуальную молитву. Среди незнакомых слов часто повторялись: «ЖЕГнай, пшепрашам».
        Погребальный костер прогорел и остался позади. Иванко убедил спутников надеть снегоступы и повел на юго-восток. Свои имена они ему не назвали, а он тоже не торопился раскрывать свою подноготную. Всему свое время...
        Шел и крепко думал. Убитый Мерген был ближним человеком Соловушки. Тот довольно скоро узнает о произошедшем и свяжет это событие с ним, полукровкой, - его где только с перекатом не видели! Эх, а как Соловушка осерчает, скольких людей поднимет с указом найти маленького человека. С другой стороны, наместник послал его в том числе, чтобы решить вопрос свободного прохода по землям Изверга. А тут нарисовались такие проблемы - появился этот ведьмак и нарушил планы. И как распутать образовавшийся клубок, человечек не знал. Вот если бы все спихнуть на этого страшного воина. Ведь и правда, всех поубивал, никого в живых не оставил. Пусть тогда и несет ответ. А Иванко так, в стороночке отстоится, какие к нему могут быть претензии?
        Они вышли из леса. Впереди раскинулось голое пространство, усыпанное неглубоким поблескивающим снегом.
        - Что за гигантский валун на плато? - задал вопрос воин. - Он словно говорит с нами.
        - Капище старое. Чтобы с пути не сбиться, надо бы у Черного камня жертву принести. Если не сложно, подойдите, преклонитесь, а я у коня ноги свяжу и к вам присоединюсь, - ответил проводник, старательно отводя глаза.
        Что ж, предоставим выбор судьбе! Лишь бы самому не поддаться зову!
        Мужчина с пареньком отправились к Черному камню, возвышавшемуся башней над белым пустым пространством. «Все же они хорошие люди, - мелькнула мысль в голове у полукровки, - не убили, доверили топор, теперь лошадь». Но хорошие люди такие нехитрые, не всякое колдовство почуять можно, не всякое…
        На середине пути раздался треск, шум, и без видимой причины наст под ногами странников сначала просел, а потом резко ухнул вниз, в провал пустоты. Черный камень принял предложенную жертву!
        Unknown date
        Глава 18. Медвежий угол
        Они стремительно скользили вниз по склону. Иногда Митяй ударялся о какие-то коряги, цеплялся за торчащие корни, но в целом все обошлось довольно удачно, под конец его несколько раз перевернуло, и он кубарем влетел в достаточно просторную пещеру. Следом за ним туда же ворвался большой ком земли и снега.
        - Ух ты, еще хочу, так весело! - засуетился вокруг его головы анчутка. - Айда наверх, повторим.
        Но паренек лишь закряхтел. Земля под ним никак не обретала твердость, предметы двоились, тело не слушалось. Это нежити все нипочем, а смертным бывает больно.
        Пещера, где они очутились, была освещена слабым светом, шедшим из расщелины сверху. Заметно тянуло свежестью. В сугробе, вспугнув анчутку, кто-то зашевелился, оттуда показалась человеческая рука, а после и весь Дементий, в порванной шубе и без шапки. Рыцарь судорожно прижимал к себе свой меч, гневно вращая глазами.
        - Он знал, - ошарашенно констатировал лех.
        - Знал что? - переспросил пастух, хотя сразу же понял, о чем идет речь.
        - Хитрец, устроил ловушку, провел на мякине, а я и не почувствовал подвоха. Но вот что это перед нами? - и Дементий показал за спину паренька.
        Тот медленно оглянулся и увидел бурую меховую массу. Эта масса пришла в движение. Митяй потихоньку перебрался за спину рыцаря, как и анчутка, враз утративший всю веселость. Из темноты на них глянули два красных, налитых кровью глаза, потом показалась исполинская морда, которая, громко вздохнув, разинула пасть, наполненную убедительными клыками, а потом издала рев. Пол в пещере задрожал, посыпались мелкие камешки. Да что же такое творится! Сначала разбойники, затем предательство спасенного пленника, а теперь этот пещерный монстр! И главное, непонятно, чем все это закончится.
        Рыцарь взял меч двумя руками и направил острием в сторону медведя. Лезвие окуталось серебристым светом. Чудищу не понравился блеск металла, оно недовольно встряхнулось… и рванулось на пришельцев. Дементий чуть согнул колени, рассчитывая насадить мишку на меч, но в последний миг, когда казалось, что морда зверя вот-вот соприкоснется с острием, тот резко остановился и сшиб человека лапой с ног. Лех куклой отлетел в сторону. Медведь радостно зарычал, подошел к Митяю и, нависая над ним, с шумом выпустил из пасти смрадный воздух, потом развернулся и уже спокойно отошел вглубь пещеры.
        - Может, зря я к вам подвязался? - с сомнением спросил анчутка.
        В то время как рыцарь пытался прийти в себя от удара, зверюга встал на задние лапы, рыкнул и начал изменяться. Немного осунулся, плечи и голова уменьшились, нос втянулся, шерсть заменилась на кожу, красный цвет глаз перетек в карий, когти превратились в пальцы. И перед путниками предстал крупный обнаженный мужчина, чьи конечности были по-прежнему покрыты шерстью, но в остальном вроде человек как человек: безбородый, с курчавыми бакенбардами.
        - Вау, - произнес анчутка, - он решил нас руками придушить. Надеюсь, начнет с рыцаря, может, на нем и умается.
        - Здоровья желать вам, нежданные гости, не буду, к себе не приглашал. Видимо, о том, что будить зверя в спячке опасно и для себя непрактично, вам не рассказывали, -- голос оборотня звучал неожиданно мягко и мелодично, что совсем не вязалось с его статью.
        - Так ты убивать нас не будешь? - поинтересовался пастух, задерганный анчуткой. Привычно подтряхивало, но вместе с тем к страху примешивалось и любопытство. Он почувствовал смутное родство местного хозяина со Стрыем, своим волшебным другом, который неожиданно пропал перед тем, как начались все эти ужасные события.
        - Возможно, и буду, но позже, а пока мы с вами побеседуем: не каждый раз тебе на голову сваливаются, да еще один за другим, неприкаянный изгой древнего рода и СИРота, отыскавший цветок папоротника.
        - Во завернул-то, а про меня он что-нибудь подобное чудно-красочное скажет, я ведь тоже с вами? - занервничал мужичок и для верности еще и дернул Митяя за штанину. Пареньку пришлось ногой отодвинуть его от себя подальше.
        - И как, уважаемый, к тебе обращаться? - спросил Дементий. Он убрал в ножны меч и оперся о камень стены.
        - Обращайтесь просто, Потапыч. Настоятельно предлагаю пройтись со мной. Покажу вам, куда вы попали, обскажу свою потребность, а там и ясно станет, чем закончится наше знакомство.
        - А как звать нас и кто мы такие, тебе разве не важно? - удивился лех, оторвал руку от стены и нетвердой походкой подошел к Митяю. «Да, досталось ему в последнее время», - паренек готов был помочь, но не знал чем. Сколько же Дементий его спасал, сколько для него сделал… Невольно стало жаль рыцаря и, одновременно, стыдно за свою бесполезность. Дернулся было подставить плечо, но тот отстранил его. Вот и как после этого к нему относиться?
        - Зачем ваши имена тому, кто видит людскую суть без прикрас? Впрочем, о себе вы еще расскажете.
        Потапыч двинулся в сторону пещерного коридора, недвусмысленно приказывая следовать за ним.
        Долго ли коротко ли они шли по лабиринтам темных подземных переходов, трудно сказать, но спустя какое-то время очутились в громадном зале, заполненном спиралевидными растениями с крупными листьями-лопухами, мелкие цветки которых давали желтоватый свет. Где-то журчал невидимый ручей. В нишах, покрытых мягкой бирюзой травой, спали бурые медведи - не такие крупные, как Потапыч, но и не маленькие. У некоторых под боком угадывались медвежата. Над мордами зверей кружились разноцветные бабочки, их крылышки издавали мелодичный нежный звук. Всюду витал запах душистой спелой ягоды.
        - Так это же медвежий рай! - произнес пораженно анчутка. Мужичок вовсю вертел головой, принюхивался, его ушки стрункой вытянулись вверх.
        - Вот мы и пришли. Именно это место я и хотел вам показать, именно здесь мы подождем ту, чей приход неизбежен, - сказал оборотень.
        Он выбрал одно из углублений, сел на покрытый мхом камень и предложил всем разместиться рядом. Митяй робко расположился напротив, за ним последовал и рыцарь. Пастуха смущала нагота Потапыча, беспокоили медведи вокруг, он чувствовал, еще немного и к нему опять вернется раздвоенность сознания, когда предметы сдвигаются, а люди кажутся размазанной краской.
        Между тем их новый знакомый продолжил:
        - Пока мы ждем, ответьте на несколько простых вопросов, покажите мне, как вы себя сами представляете. Воин, чему тебя учили и чего ты достиг?
        Дементий задумался и, немного погодя, ответил:
        - Обучали бою на мечах, владению копьем как в пешем, так и в конном строю, навыкам выживания в любых условиях, охоте, основам тактики и стратегии, ведению хозяйства, в том числе умею считать, писать и читать на многих языках. Это помогло не умереть в первой же стычке, а со временем заслужить титул рыцаря, добиться в княжестве, чтобы со мной считались и уважали.
        - И это все, - изумился Потапыч, - при том, что остальное умудрился растерять?
        Воин потряс головой и, в свою очередь, недоуменно поинтересовался:
        - Я сейчас должен испытать муки совести?
        - По крайней мере, ты должен испытывать разочарование, собственно, оно тебя и гложет, - резюмировал их экзотический собеседник. Он почесал своей громадной ладонью грудь, и Митяй заметил, что ногти у него тщательно обработаны.
        - Я видел в жизни немало, чтобы понимать свое место, но многие бы подтвердили, что страх не показывал ни в сече, ни в миру, ни перед королями, ни перед колдунами, - твердо молвил рыцарь, его взгляд разве только не буравил допрашивающего.
        Митяй схватил анчутку и прижал к груди, вдруг поможет? Тот обиженно засопел, для вида повертелся, повырывался и притих. Настоящая реальность только одна, и точка. Но эта реальность его очень плохо слушалась, привычный мир стремительно ускользал. Противоречия и несовершенство, несовершенство и противоречия…
        - Да при чем тут страх? - в голосе местного хозяина прозвучала высокая нота. - Я говорю о следе в истории, в сердцах людей, о взносе в кладовую, о наследии! Чего ты добился такого, чтобы память о тебе жила? Что ты оставишь своим потомкам? Вспомнят ли они тебя, сидя ненастным вечером у костра или у камина? Или ты исчезнешь подобно тени в полдень, как мимолетный сон, которого будто и не было?
        - Дементий самый храбрый и благородный рыцарь на всем белом свете, - не выдержал и вмешался в разговор Митяй.
        Это была отчаянная попытка удержать окружающее под контролем. При этих словах лех крепко сжал губы, а его рука непроизвольно сжалась. Ну да, ну да, храбрый, иногда превращается в зверя, но кто из нас не без огреха?
        - Он сам за себя сказать может, да и знает он предел своему благородству, - бархатным голосом возразил его неожиданный судья. - И потом, посмотрите, каким образом он сыскал славу храбреца… А приобрел он ее с помощью меча, даденного предками и взятого без разрешения. Как долго спасала бы в бою его храбрость, если б не острота и прочность этого клинка? И если сложить вместе достижения как плюсы и неудачи как минусы, то получится в лучшем случае ноль, а в худшем - кукиш. Негусто, не так ли? С таким багажом отправляться к праотцам, даже по-геройски защищая друга от сотен разъяренных медведей, должно быть, стыдно?
        Митяй всмотрелся в желтоватый сумрак пещеры и с ужасом осознал: если это место для кого-то и рай, то они в нем всего лишь одно из блюд…
        Где-то вдали зажужжало, все посерело, звуки отдалились. В этот раз обошлось без алого с красным. Потапыч с Дементием лишь поблекли, если не считать анчутки. Тот да, выделялся, словно рисунок, обведенный несколько раз мелом. Что-то сдвинулось в этом мире. И тут увидел Митяй, как души зверей, одна за другой выходят из медвежьих тел и направляются к нему, но вместо злобы и ненависти в их глазах слезы и страх. «Что же вас так могло напугать?» - подумал паренек. И, сам от себя того не ожидая, потянулся к ним, попробовал погладить и успокоить, и у него получилось! Его сознание расширилось, стало захватывать, принимать в себя боль, даря успокоение и надежду.
        Однако голос хозяина вернул его обратно:
        - Юноша, ты только разбудишь этих ласковых зверюшек, и я не уверен, что не присоединюсь к выражению их неудовольствия, а мы ведь еще не обсудили тебя.
        - О, нет, - не выдержал анчутка, - когда же он свое сладенькое бла-бла-бла закончит?
        - Тебе не кажется, что однажды, решив вернуть из небытия некую девушку, ты упустил возможность спасти целую весь? Ты, который мог разговаривать с ветром и срывать с небосклона звезды, ничего не сделал для своих соседей, для своего народа! - посыпались обвинения теперь уже на голову паренька.
        Но они сделали свое дело! Все вернулось: разум освободился от миражей и видений, если, конечно, это были миражи и видения; реальность встала на полагающееся ей место; зато желание отвечать честно и искренне заполнило сердце. Новый знакомец явно владел особым колдовством, на его вопросы всегда следовали ответы.
        - Это провокация, не поддавайся, тебя к чему-то склоняют! - мужичок вывернулся из рук пастуха и от волнения даже кувырнулся через голову. Однако тот остался к его проделкам равнодушен. Он не отрываясь смотрел в глаза оборотня и переживал бурю чувств. Вот умеют же некоторые! Вроде бы и слова обычные, но интонация, голос, мимика заставляют раскрываться, ты откровенничаешь и при этом волнуешься и эмоционируешь от мысли, что тебя не поймут!
        - Мне больно и стыдно, - наконец признался пастух, - но я не знаю, что мог бы сделать и на что способен. И ты прав, мои сородичи не заслужили той смерти, на которую их обрекли, а народ - той участи, которую ему приготовили.
        - Какие слова, больно и стыдно! - передразнил его Потапыч. - Обладать силами и не знать, как ими пользоваться, это как гривны, данные в рост, выкинуть в воду. Услышал хрустальный звон и закрылся, сам себя ограничил, испугавшись боли. Ты же пастух, что же ты не присмотрел за своим стадом?
        Неожиданно оборотень подмигнул пареньку и подытожил:
        - Потому постарайтесь правильно оценить тот шанс, что у вас будет. Схватитесь за него руками, копытами, зубами и тяните, ибо людям он дается редко, и еще реже больше одного раза. Думаю, теперь вам станет легче понять смысл того, о чем дальше пойдет речь. И надеюсь, вы оправдаете мои ожидания!
        В тот же миг рядом с ними воздух зарябил, и в нем сформировался портал. Из портала посыпался снег, трава покрылась инеем, и к ним вышла женщина в белом.
        - Здравствуй, Морена, - Потапыч поспешно вскочил и сделал элегантный поклон, - а мы тут о тебе только что вспоминали.
        Женщина подняла свои длинные ресницы, и на всех будто холодом повеяло. Смотреть в ее глаза, сиявшие ровным голубым светом, было жутковато. Ее белая песцовая шуба с расклешенными рукавами утягивалась посеребрённым поясом с прицепленным к нему черным сверкающим черепом. Седые волосы, убранные в две косы, были сверху покрыты мелкой жемчужной сеточкой. Бледное лицо со стянутое кожей одновременно притягивало и отталкивало.
        Рыцарь с пастухом встали и тоже поклонились. В этот момент почудилось пареньку, что не женщину он видит, а саму неумолимую смерть, и в руках у нее не кожаные перчатки, а боевой серп, срезающий жизни, как ржаные колосья. Посмотрел он на себя и не ощутил в груди сердца, глядь, а оно в зубах у черепа, кружащего вокруг Морены и дышащего лютой злобой. Время потеряло смысл: когда мгновенье сравнялось с вечностью, а бесконечность догнала свой собственный хвост…. И если бы не возня анчутки, то не смог бы он отогнать наваждение.
        - Гой еси, добры молодцы. Вижу, гости твои, Потапыч, догадываются, что жизнь их зависла между Явью и Навью, а значит, будут слушать меня внимательно.
        И слушали они внимательно. А рассказала им Морена про Кал?нов мост, соединяющий два мира - мир живых, Явь, и мир мертвых, Навь, между которыми пролегает река, полная огня, - Смородина. Волхвам этот мост видится ярко-красным, духам малым как лунная тропка, для людей он словно отблески небесного серебра на воде. Ибо сказано, что людские души поднимаются по лунному лучу к обители Рода изначального, Ирию. Преодолеть Калинов мост живым невозможно, стоят для них там нешуточные барьеры, непреодолимые запреты. Таков порядок вещей, и так продолжалось, пока Огненный Пес не возлег на том мосту, запретив душам покидать Явь. И столпились они на переходе, и затрепетала твердь планеты, и зазвенел Хрустальный Разлом, и стало возможным невозможное, и колдуны обратились к смертным.
        - Огненного Пса прогнать можно было бы, да его поддерживает один небезызвестный Колдун. Потому ищем мы с Потапычем героев, что победят того Колдуна и лишат Пса колдовской подпитки. И тогда либо души умерших его с моста столкнут, либо сам он, заскучав, пойдет искать блох в другом месте, - объяснила Морена и опять взглянула на странников. И было холодно от ее взгляда. И было неуютно.
        Митяй потер руку об руку, замерзли. Посмотрел, а трава вокруг сникла, почернела, ближайшие медведи заворчали во сне, лишь оборотень стоит, ничего не замечая, и с обожанием смотрит на белую женщину.
        - Вы считаете, что мы вдвоем одолеем Колдуна? - удивился Дементий, и до Митяя стала доходить суть предложения. Ничего себе! И ладно, они были хотя бы ведьмаками, что иногда забредают в Прираречье. Виданное ли дело на колдуна на его земле бычить? Это тебе не пятерых разбойников уложить в сугробики. Здесь мало воинских навыков и умения разговаривать с нежитью. Сама же нежить, если повстречается, и принесет их к колдуну на блюдечке, сверху пудрой присыплет и бантик повяжет.
        - Не всё в предстоящей схватке будет обычным, (ибо) сражаться вы будете чистым разумом. Тела же ваши останутся… здесь, у Потапыча. Существует возможность перенести души смертных на остров Колдуна, где он обитает в одной из своих ипостасей. Может быть, и не души. Может, это будете вы, но не вы, а ваша, скажем так, проекция, если вы меня, конечно, понимаете. На том острове находится каменный замок. Сам остров, облизываемый гигантскими волнами, лежит посреди Океана, куда не добраться на ладье, не долететь на метле. Если вера в себя крепка, то шанс победить у вас будет, ибо всё, что представите, вам откроется, всё, что захотите, - сбудется. Правда, желания должны касаться сугубо вас и ваших возможностей. Любое же сомнение, наоборот, может стать для вас губительным. Ну и конечно, смерть на том острове означает смерть настоящую, так как тело без разума - разве это жизнь? - иронично закончила Морена. Она встала напротив Потапыча, и взор ее блуждал по нему, а он отвечал ей тем же.
        - Почему же ты, уважаемая, сама не бросишь ему вызов? - осторожно спросил Митяй. Все в озвученном его пугало. Но как быть, он не знал: колдуны здесь, колдун там. Куда ни посмотри, везде ожидались большие проблемы. Безвыходность ситуации угнетала, заставляла от отчаяния кидаться дерзкими словами. Неприятно ощущать себя загнанной в угол крысой!
        - Ход на остров мне закрыт, из другого я теста, нежели вы. А в честном поединке мне не одолеть того Колдуна. Для вас же это возможность послужить сородичам, завоевать уважение предков, доказать, что ваша жизнь чего-то да стоит, - жестко ответила Морена и коснулась ладонью лица Потапыча.
        - Митяй, не соглашайся, это верная смерть, чуйка меня не подводит. Авось, без этого выкрутимся. Торгуйся, тяни время, не дайте себе голову заморочить, - почти заплакал анчутка.
        - Добавлю на закусочку, - проговорил оборотень своим мелодичным голосом, который хотелось слушать и слушать. - Посмотрите на себя. Кто вы?.. Так, двое бродяг, которым предрекли смерть в снегах. В принципе, вы уже мертвы, так как я никого от себя так просто не отпущу. Медвежий угол - гиблое место, а Черный камень - это Камень смерти. Лишь надежда на то, что вы представляете из себя большее, нежели очередные неудачники, идущие на прокорм моим подопечным, сделала наш разговор возможным. Думайте споро, сила Морены вытягивает из вас жизнь. Бесславная скорая смерть или прыжок к бессмертию - вот в чем для вас вопрос…
        - Да что тут думать, - вымолвил рыцарь, - руки-то выкручены, нет у нас другого пути, вы это ясно дали понять. А раз такой ряд предлагаете, то обещайте: коль не сдюжим, наши тела здесь не оставите. Пусть небо со снегом будут нашим саваном, а не эти мрачные своды.
        - Что он делает, ой, что делает, нам всем трындец, - заключил мужичок, хватаясь за голову руками-лапками. - Надо же было посоветоваться, чей-то ум хорошо - а мой всегда лучше.
        - Ну а ты, юноша, подтверждаешь, присоединяешься? - обратилась Морена к Митяю.
        - Раз Дементий согласен, я его не брошу, - неожиданно храбро заявил пастух под взглядом сияющих глаз. Страх как-то сам собой отступил. Ему вдруг стало безбашенно все равно, что будет дальше. Как ни крути, его отсюда не выпустят, а так хоть на загадочный остров посмотрит, Колдуну бой даст, и кто знает, может, они вместе с товарищем найдут на него управу.
        - Только прошу, расскажите, - прервал он Морену на полуслове, - ведомо ли вам, что случилось со Стрыем?
        - С хозяином северных ветров? - перепросил Потапыч, нисколечко не удивившись вопросу. - Пропал он, как в бездну свалился. Никто не ведает, где он, никто не знает, что с ним. Лишь пепел горы ХамаДАу хранит его следы, а Обитель - эхо его дыхания.

«О, бедный друг! - подумал пастух. - Даже они не знают, где ты!»
        - Раз вопросы закончились, за дело, сотворим колдовство, - подвела итог Морена и подняла руки вверх.
        Закружился вихрь. Из него вылетел ворон с двумя бутылями в когтях. Тут же чаша появилась в руках колдуньи, куда ворон вылил водицу - сначала красного, потом синего цвета. Из чаши пошел дым, в котором ворон с бутылями исчез.
        - Сие нужно выпить, и обговоренное сбудется, - подозвала Морена странников и протянула им чашу.
        Дементий первым сделал краткий глоток. Митяй с волнением повторил за ним. Не успели губы оторваться от питья, как помутнело в глазах, и сквозь шум в ушах он услышал голос белой женщины:
        - Вы испили настой из живой и мертвой воды. Эффект может быть самый неожиданный, но вам ведь уже все равно, славные молодцы?
        - Не хорони их раньше времени, госпожа, - возразил ей оборотень. - К Черному камню просто так не приходят. В них чувствуется большой потенциал. У первого древняя кровь бурлит и душа сокрыта в потемках, ну а второй сам не понимает, какими дорогами ходит. Пусть прощупают Колдуна, а мы посмотрим и выводы сделаем.
        - Анчутку оставь у себя, незачем ему больше на миру показываться, - опять раздался голос Морены.
        - Заметила стервушка, - еле слышно прошептал мужичок. - Прощай, Митяй, не поминай лихом
        Unknown date
        Глава 19. Замок колдуна
        Кап, кап… блям.
        Пастух лежал на спине и слушал однообразную капель. Каменный пол холодил, но встать сразу не получилось. Он пошевелил рукой, ногой, плечами - вроде бы все на месте. Принюхался, дыхнуло сыростью. Нет, прежний нюх не вернулся, хотя запахи он опять чувствовал - ту же плесень с влагой - даже очень отчетливо.
        После нескольких попыток удалось принять сидячее положение. Прощупал себя. А говорили, тело в Медвежьем углу останется, но он-то оказался здесь весь, целиком, с руками и ногами, а совсем не бестелесным духом! Или это хорошая иллюзия, и осязание обманывает?! Жаль, анчутку отняли, и где же, где Дементий?
        Митяй судорожно завертел головой (куда только делась слабость?), но никого рядом не обнаружил. Ну, конечно, все как всегда, и на что он рассчитывал? Без рыцаря его воинственный настрой окончательно угас. Не зная, что предпринять, огляделся более внимательно.
        Странное место: полутемная сводчатая галерея с зарешеченными нишами по бокам и редкими стрельчатыми окнами под потолком. Подземелье? Кто его знает. Наверное, следовало пройтись, поискать выход. Выход же должен быть… О том, что будет, если встретит Колдуна, старался не думать.
        Кап… кап… и тишина могильная.
        Митяй встал. Однако стоило сделать первый шаг, до слуха донесся глухой стон - словно время вернуло его к тому самому кусту черемухи, даже гарью вперемешку с сиренью повеяло. Побежал на стон, но, взяв себя в руки, замедлил шаг, а затем и вовсе остановился.
        Опять воцарилась тишина, прерываемая каплями воды, гулко падающими на камень пола.
        Вперед или назад, выбор не велик...
        И тут со всех сторон обрушились протяжные звуки и неразборчивый шепот: «Спаси нас. Выпусти. Тяжко нам. Мучают немилосердно».
        Пастух приблизился к решетке, попытался разглядеть, что там, ничего не увидел и хотел было отойти прочь, но в этот момент с другой ее стороны на него жуткая тварь прыгнула, за лицо схватилась, чуть глаза не выдавила.
        Отшатнулся паренек, еле вырвался, упал задом на пол, отполз назад, пока спиной не уткнулся в препятствие. Однако ему выдохнуть даже не дали! В спину повеяло могильным холодом, чьи-то пальчики дотронулись до затылка.
        Закричал в испуге несчастный и на четвереньках, забыв про человеческую походку, пополз теперь уже вперед. Как вдруг сквозь причитания знакомый голос почудился, спокойный такой, умиротворённый: «Митяй, милый, где ты?». А затем: «Митяй, я тут, иди ко мне быстрей».
        У пастуха страхи словно волной смыло. Он перевел дух и поднялся на ноги, благо завывания попритихли. Встал и глазам не верит. В одной из ниш заприметил образ, давно в сердце потерянный: нечёсаные рыжие волосы, немытое милое личико и пронзительный взгляд голубых глаз. Это же… Милава, босая, в одной длиннополой бесцветной рубахе!
        - Долго же ты искал меня, долго с путями определялся, - упрекнула его девушка, но так, чтобы не обидеть, мол, молодец, что нашел.
        Митяй подошел к нише, в которой ее удерживали, и замок, как бересту, смял, откинул решетку, обнял Милаву. И все у него как-то само получилось, будто и не из железа запоры сделаны… А девица застенчиво голову на плечо ему положила и прошептала:
        - Бежать бы, миленький, надобно. Нельзя нам тут оставаться. Колдун близится, и нет никого страшнее.
        Паренек не возражал. Они взялись за руки и помчались мимо беснующихся узников, сквозь залы и помещеньица, галереи и коридоры, до тех пор, пока из замка в сад не выбежали. А за замком, после арочного моста через пропасть, куда океан нагонял ВОДы, увидели удивительный сад с деревьями, опутанными лианами, с цветами махровыми, в лепестки которых можно было прилечь, как в гамак, а в нектар - окунуться, как в купель. То тут, то там проносились попугаи всех цветов радуги, среди веток угадывались любопытные мордочки обезьян, от ног разбегались янтарные жуки и светящиеся ящерки.
        Беглецы остановились, оглянулись, а за ними никто и не гонится, не пытается возвернуть. Пошли тогда тихо, наслаждаясь теплом и лучами солнца, проникающими сквозь густую листву. Вскоре выбрались к ручью, что водопадом спадал с обрывистого холма. Глядь, а перед ним на поляне расстелена скатерть, заставленная яствами. И так тут есть захотелось, что они, не сговариваясь, прилегли на изумрудную траву да откушали угощеньица - в тени громадных алых лепестков, под звуки падающей воды и мелодию бамбуковой флейты, долетающую с дымящейся вершины далекой горы.
        Митяй смотрел на Милаву и не мог налюбоваться. Всё ему в ней было мило: и рыжий локон, выбивающийся из взлохмаченных косм, и худые руки, теребящие травинку, и вырез рубахи с приоткрытой грудью. И молчали они... Лишь на задворках сознания шевелилось воспоминание о черноволосой Марфе, а еще дальше - мысль о том, уж не сон ли это. Но просыпаться не хотелось: слишком сильны были чувства, слишком долго он ждал этой встречи.
        - Благодарю, что не бросил, пришел за мной, - проговорила, наконец, девушка. - И не предполагала, что свидимся. Всегда такой робкий, со мной в игры не играл, ко мне на мельницу не ходил.
        - Я всегда мечтал… подойти, поговорить, проведать... Но ты…так красива, - сбивчиво начал оправдываться юноша, не в силах отвести от нее глаз. -- Думал, не замечаешь. Вокруг тебя же одни молодцы… вились, берегли тебя и подарками задаривали. Куда мне, пастуху, с ними тягаться?
        - Но не они за мной пришли! - порывисто воскликнула Милава. - И потом, замечала я, как ты выглядываешь, смотришь на меня. Ждала, когда пересилишь себя, но не успела…
        Девушка сникла, откусила кусочек персика, задумалась. Пастух боялся пошевелиться. Вдруг упорхнёт, растает дымкой, развеется ветром, он столько раз обманывался. Но нет, время шло, а она оставалась той Милавой, которую он когда-то потерял.
        Ее настроение снова изменилось, она на него озорно посмотрела и воскликнула:
        - Но кто нам мешает наверстать упущенное, мы же здесь навечно?! Не воробушки мы, чтобы улететь, и не рыбки, чтобы уплыть. Так будь что будет, насладимся тем, что ДАдено. Не хочу откладывать, ни мгновения, ни одного биения сердца!
        Примятая трава колола молодой крапивой. Настырный муравей лез через раскрытую ладонь. Нельзя сказать, что Митяй не возрадовался словам девушки. Сердце его ликовало… и трепетало, ибо помнил он, как ведьма поместила душу Милавы в свое тело, помнил, и как волхв создал пустую оболочку, поразительно на нее похожую, а также, чем все закончилось.
        Между тем девушка, кинув быстрый взгляд, приблизилась и кратко его поцеловала. Пронеслось в голове: если и есть на свете счастье, то оно вот такое незатейливое - когда ее руки касаются его рук, когда ее космы щекочут его лицо, когда ее губы так близки к нему! Только почему-то красава, тоска его сердца, тень не отбрасывала...
        И как подумал об этом, так приметил у нее резцы вместо зубов и синеватый оттенок на пальцах. На краткий миг захотелось не сопротивляться, принять уготовленную участь. Но пересилил себя, выскользнул из ее объятий и припустился из сада обратно в замок, а за ним под журчание ручья и стрекот цикад нёсся нечеловеческий хохот:
        - Куда же ты, полюбовничек, мы даже деток не начали делать?
        Опять бежал Митяй по замковым коридорам, перепрыгивал через ступени лестничных пролетов, мимо картин былых эпох, мимо доспехов, к стене прикрепленных, и боялся обернуться, ибо за ним следовало нечто: стучало копытами, обдирало боками дверные проемы, сбивало рогами потолочную лепнину. Так спешил, что не заметил, как в тупик попал и с разбега в стену влетел, а за коридорным поворотом кто-то продолжал смеяться, приближаясь.
        Тут припомнились слова Морены - на острове неземные законы действуют, на разум завязанные, и если сильно захотеть и смелости набраться, можно многое вытворить. Сосредоточился парень, отсек от себя всё отвлекающее и от испуга ли или от иного чего сотворил волшбу, о коей помыслить не мог раньше: замедлилось время, цвета потускнели, и раздался звон, наподобие комариного писка. Подчиняясь его желанию, пространство вокруг стало сминаться, предметы увеличились, пока пастух не осознал, что стоит на четырех лапах и крутит длинным хвостом. Не тратя времени даром, протиснулся он в расщелину между стеной и полом и в последний момент увернулся от противного лязга зубов за спиной.
        Помчался дальше по мышиным туннелям, по забытым колодцам, по воздушным отводам. Понимал ли, что происходит? Навряд ли… Слишком сильно колотилось сердце, слишком крутой обуял ужас. И продолжалось это, пока он не вывалился на верхнюю площадку башни, где предстал обратно человеком. Времени раздумывать не было, потому запрыгнул на крепостной зубец и тут же замахал руками - едва не поглотила его пропасть. Да не один он уже был на башне. Когда обернулся, увидел трехсаженную рептилию - Змея по-нашему, Дракона по-ихнему - с острыми рогами, зубами-саблями, с крыльями, сейчас сложенными и прижатыми к бокам.
        Змей шевельнул хвостом и молвил:
        - Не печалься, Митяй, расставаться с жизнью всегда неохота, но хоть в родном облике помрешь.

«Разве стоит смерти страшиться, если она неминуема», - невесело подумал пастух. Он вспомнил разоренную родную весь, возлюбленную свою - настоящую Милаву, с космами, рассыпанными желтым кленовым листом по земле, девочку, бегущую от Бабая, привычную жизнь, теперь навсегда потерянную. И одновременно почувствовал, как звездная пыль потекла сквозь пальцы, как ветер зашептал свои секреты, словно Стрый был рядом, его давний друг.
        Род изначальный! Макошь-родительница!
        Паренек перестал бояться, страшиться больше было нечего. Он направил раскрытые ладони в сторону Змея.
        Прошло мгновение. Перед ним заискрился воздух, загустел и сорвался копьем, попав в правый глаз рептилии. Видимо, злобный враг не ожидал такого. Похоже, и колдуны ошибаются. Змей зашипел, отшатнулся, но затем с хлопком наотмашь вдарил по груди Митяя длинным хвостом. От удара юношу отбросило назад, и он потерял опору…
        Тогда Митяй широко расставил руки. Как там говорил Стрый - люди тоже летают?
        Но он-то не златокрылый грифон, просто человек. Так почему же Стрый над ним смеялся?
        А со стены вослед смотрели Ее голубые глаза…

***
        Рыцарь шел по колдовскому замку. Шаги эхом разносились по залам. В душе царило спокойствие. Колдун так колдун! Он попробует, а там как получится.
        Замок впечатлял. Стены украшали гобелены из тончайшего сукна, то тут то там стояли изящные фарфоровые вазы, и везде мебель из дорогого красного дерева. Искусная резьба покрывала массивные двери, в окнах вставлены разноцветные стекла, полы выстланы зеленым мрамором, широкие лестницы сверкали медным малахитом и позолотой перил. Иногда в солнечные галереи доносился глухой рокот бушующего океана.
        Его родовой меч был при нем, вес кольчуги успокаивал. Впрочем, сказать, что он жаждал битвы, было бы неправдой. Его бы полностью устроило, если б удалось договориться и избежать кровопролития. Даже больше. В том, что надо с Колдуном договариваться, он не сомневался. Главное - начать разговаривать.
        Так он и вошел, раздумывая над проблемой сродни «быть иль не быть», в очередной зал. В нем с потолка, терявшегося в темноте, свешивалась многоярусная люстра с горящими восковыми свечами. В громадном камине пылали дрова, а жарко между тем не было, даже наоборот, рыцаря охватила какая-то ПОГребная сырость.
        Посреди зала располагался небольшой столик, рядом с ним два резных кресла. На спинку одного из них был наброшен черно-фиолетовый траурный плащ, подбитый огненной материей. Три шпаги с серебряными рукоятями стояли у камина. На оленьих рогах висели береты с орлиными перьями. Большую же часть стен занимали полки, заставленные фолиантами. От их разнообразия зарябило в глазах: большие и малые, толстые и тонкие, с застежками и без. Такого количества Дементий не встречал ни в одной библиотеке. Магнаты и владетели бывало благоволили чтению и наукам, и некоторые допускали любопытного отрока до книг, так что сравнить ему было с чем.
        Как только рыцарь приблизился к столику, из угла комнаты вышел ранее незамеченный им мужчина, примерно одного с ним роста, безбородый, с тонкими усиками и внимательными глазами. Одет изысканно, но неброско: светло-коричневый дублет, чулки и черные кожаные остроконечные сапоги. Мужчина явно кого-то напоминал из прошлого, однако воспоминания о том, кого именно, ускользали.
        - И как вам мой замок? - спросил Колдун, поведя рукой, и продолжил: - Не дурен, правда? Можете не отвечать, все и так понятно. При его воплощении использовались лучшие образцы существующей архитектуры. Все три Дракона поучаствовали в его создании: здесь неизменность переплетается с иллюзией, дух с душой, фантазия с закостенелыми убеждениями. Предлагаю для знакомства за бокалом вина сыграть партию. Ведь вам спешить, полагаю, некуда? А в этой библиотеке игра интеллекта как-то уместна, заодно обсудим происходящее и ожидающее. Не скрою, я вам несказанно рад. Все же-с была заключена сделка… А законы известны…
        Только сейчас Дементий заметил на столике расставленные шашки, сверкавшие костяным бликом. Незнакомец сделал белыми первый ход и поднял бокал бордового вина. Рыцарь не имел ничего против игры, популярной среди закатных марок, подошел к столику и тоже взял бокал. Вино обдало давно забытым вкусом - малины с земляникой, - словно вернулись турниры и короткие стычки на границе с дикими племенами Заморья, первая кровь, как своя, так и чужая, первые женские ласки. И он ответил [черными].
        - Вам не кажется, что скучно, даже можно сказать, уныло жить, не бедокуря? Без экспериментов, эксцентричных выходок жизнь становится пресной, время застывает, - начал с гамбита Колдун, переставил стоя шашку и лишь затем расположился в кресле. - Ведь все гениальное рождается из желания самовыразиться, изменить по своему усмотрению окружающую действительность. Так приятно заставить переписать законы, отредактировать правила, выйти за установленные рамки, открыть новые горизонты. Искать и находить, играть и побеждать!
        - Но у подобных поступков есть последствия, - попытался вклиниться рыцарь в эксцентричный монолог хозяина замка; он последовал его примеру и устроился в кресле напротив. - Часто страдают невинные, затрагиваются чужие судьбы. Вы ведь говорите не о шашках? Может, стоит оставить мир в покое? Полагаю, возможен какой-то компромисс?
        - Разве философ виноват в том, что окрыленные его идеями короли бросают народы на истребление себе подобных? Или, может быть, стоит обвинить морехода, привезшего вместе с заморскими товарами бубонную чуму? Вы об этом? Поверьте, в масштабах Вселенной, да что там, даже нашей планеты, сие есть ничто, а вот полученный опыт бесценен. Краеугольным камнем эволюции является эксперимент, а ему свойственны побочные эффекты. Что же до компромиссов, они случаются только с равными, а не с подопытными. Вам кто больше-с нравится: кролик или свинка?
        - Кролик, свинка… - такие унизительные слова по отношению к человеку. А где же в этом благородство, великодушие, в конце концов, снисхождение? - поинтересовался Дементий, запирая шашку противника на краю доски. - Позволю себе повториться: разве нельзя дать людям жить своей жизнью? Зачем тасовать их судьбы?
        - Послушайте, разоряя муравейник, из озорства ли или научного интереса, мы спрашиваем у муравьев разрешения? - ответил вопросом на вопрос Колдун; он обменял одну шашку на три и теперь присматривался к возможности провести другую в любки. - Да и люди, когда попадают под дождь, разве могут предположить, что это просто кто-то приспустил порты и освобождается от излишка влаги? Движение воздушных масс, перепад давления - это все отговорки для идиотов. Все в этом мире проще. Так что эксперименты над более слабыми - это естественный закон, аксиома для построения жизненных уравнений. Марионеток используют и, отыграв, закидывают на дальнюю полку. Инстинкт жестокости копошится в нас, как паразит, а доброта всегда была началом конца. И лучше об этом говорить честно и прямо.
        Мужчина провел пальцами по усам, пригубил вино и продолжил:
        - Вот вы пришли сюда, чтобы найти того, кто стоит вне ваших рамок. Зачем этот бессмысленный жест, кто его оценит? Да и сами ли вы сюда добрались, был ли у вас выбор? Разве могли сделать так, чтобы вас оставили в покое? Я, конечно, исправлю этот недочет. Какую бы вам ни поручили решить задачку, от вас мало что зависит-с. Исход предрешен. Души, Калинов мост, Пес… Тем, кто вас прислал, следовало не кидать решку: повезет не повезет, - а внимательно присмотреться к мирозданию, его устройству. Вами пожертвовали, но во имя чего? Ради сохранения миропорядка, устроенного по чьей-то прихоти? Зачем? Почему? Чтобы отыгрывать для тех, кто приходит извне? Может, стоит все разрушить, к ядрёной матери, а потом построить заново, но уже по новым правилам?! Так кто вы - кролик или свинка?
        И Колдун горько засмеялся. Он допил бокал вина и бросил его назад. Тот исчез в полете, как и бокал из руки рыцаря. «Что ж, у слабых не спрашивают», - подумал Дементий.
        - Понимая, что вы никому ничего не расскажете, немного поясню. По договору с ведьмами я выменял вашу жизнь на их проклятие или пророчество - кому как будет угодно. Да, да… много лет назад мы с вами пересекались. Правда, вы тогда были, мягко говоря, не в форме. Истекали кровью, бредили. Тятин вас хорошо отделал. У вас есть странная способность… получать по самое «не могу». Впрочем, разговор не о том. Вы же его, ведьмино пророчество, слышали?! Да, вижу, что слышали. Но… как я понял, не всё. Послушники утаили последнюю его часть, скажем-с, от общественности. Не беды их беспокоили, не гибель невинных душ, ведь, по их убеждению, этому миру и так падать в Тартар. Их беспокоил вопрос власти.
        И Колдун процитировал:
        Когда у снежной девы пробудятся силы,
        Когда для ужаса откроется проход,
        Когда поверженный восстанет из могилы, -
        Три армии обрушат небосвод.
        В крови увязнет край, что на закате,
        И засмердят от трупов города.
        Падет тогда последняя помеха,
        И явится черненая луна.
        Откроют жерла спящие вулканы,
        Неприкасаемый лишится головы,
        На берег выкинут чудовищ океаны,
        Эпоха сменится, - придет сезон войны!
        Колдун сделал паузу и закончил:
        Кто правит, тех поставят на колени,
        И не поможет им ни меч, ни колдовство.
        Возмездие появится из тени,
        И ведьмы коронуют своего!
        Он что, издевается? Дементий недоверчиво вслушался в последние строчки. Что в них могло быть таким важным, чтобы скрывать? И что в них такого важного, чтобы вспоминать именно сейчас? Ежина мать, а если просто взять и проткнуть Колдуна острием? Может, и не нужны никакие переговоры? Эта мысль настолько показалась заманчивой, что рука рыцаря невольно опустилась на рукоять меча. Кто-то маленький и очень злой в нем шевельнулся в сладостном предвкушении.
        - Не о людях Владыки заботятся, когда искореняют нежить и ведьм! О своей власти они пекутся. Ибо одно, когда придет их Мессия, а другое, когда явится Черная луна. Так-то вот-с.
        - Зачем же вы тогда Огненному Псу помогаете? - почти прошептал Дементий.
        По всему выходило - из петли белых шашек ему не выбраться. Рыцарь напряг руку, внутри начинала закипать ярость. Пусть только Колдун отведет взгляд, нужно мгновение, одно мгновение.
        - Возможно, и помогаю, а возможно, и нет, - усмехнулся изысканный господин с тонкими усиками. - Однако я съел вашу последнюю дамку. Так что, не обессудьте, прелюдия завершилась, пора переходить к основному акту. И никаких компромиссов не будет…
        Подивиться словам хозяина замка рыцарь не успел, как и не успел осуществить задуманное. Шашечная доска стала увеличиваться в размере, и он устремился навстречу ее квадратам, диагоналям и линиям, ускоряясь с каждым мгновением. Все вокруг завертелось, перемешалось сумасшедшей радугой, и… он оказался на арене, окруженной высокой кованой сеткой. За сеткой угадывались многочисленные зрители. Дементий узнал знаменитый Амфитеатр, где ему приходилось бывать во время посещения Берийской марки. Шум и крики оглушили, яркий солнечный свет ослепил. Проморгавшись, рыцарь увидел стоявшую напротив него на полусогнутых лапах горгулью. Человек с усиками, стол с шашками, библиотека с фолиантами бесследно исчезли. Запах сырости сменился запахом пота и крови.
        - Опять ты мне на пути попался, словно мало тебе прошлого раза, - донесся рокот из глотки колдовского существа. - Разрушитель устоев, погибель родичей, убийца невинных. Как ты смеешь до сих пор существовать? Почему горло себе не вырвал, не подавился собственным языком?
        - Кто же ты такой? Кем была тебе Лаета? - спросил Дементий.
        Он поправил появившийся на левой руке щит и перехватил поудобней рукоять меча. Может, хотя бы сейчас получит ответы? Вывести из себя это чудовище его точно не могло, особенно после того, как Потапыч вывернул его наизнанку.
        - Так ты до сих пор не понял? Как и не понял того - кем являешься ты? Но теперь и это не важно. Закончим начатое на Лысой горе!
        Горгулья взлетела и ринулась всей своей массой вниз, желая раздавить противника. Зрители взревели. Время замедлилось… За мгновение до ее приземления рыцарь в полуприсеве сделал шаг вперед, пропустил чудище над собой и нанес сильный удар по одной из ее лап, после которого тут же ушел перекатом в сторону. Ответный удар когтистых крыльев прошелся над его головой.
        - Опять по тому же месту, - взревела горгулья, чем привела зрителей в еще больший экстаз.
        Припадая на одну ногу, она стала кружить вокруг мужчины. Дементий старался на всякий случай не смотреть ей в глаза. Однако, видимо, это не совсем помогало, голова налилась туманом, зрение подводило. Рыцарь споткнулся раз, второй. Больше полагаясь на интуицию, чем на восприятие, воин рванул влево, кромкой щита отвел правую лапу горгульи и уже в следующий момент колющим ударом вогнал меч ей в подмышку. Тварь рванулась вверх, Дементий, удерживая двумя руками рукоять меча, - вниз. Меч, выйдя наружу, оставил в теле врагини жуткую подпаленную рану. Черная кровь густо окропила песок, испачкала рыцаря, зашипела на лезвии меча. Горгулья завалилась и забилась в агонии.
        - Как же это бывает больно, - изрекло чудище и издохло.
        Тысячи разноцветных бумажек и конфетти заполнили пространство Амфитеатра. Они кружились и падали к ногам рыцаря. Зрители неистово аплодировали. Он же смотрел на поверженную противницу, не чувствуя ни злобы, ни удовлетворения, ничего. Кто-то в нем проглотил все чувства: и плохие, и хорошие, и добрые, и злые. Вот они были, и вдруг резко не стало. Истукан, как-то сказала про него Марфа, бесчувственный истукан, и она, видимо, была права. Наемник судьбы, отмороженный идиот, заляпанный кровью…
        - Прошлый шутовской бой чуть не отправил тебя в Ирий, - напомнил Добрыня, крутя финты двуручным мечом.
        - И ты здесь? - удивился рыцарь, не заметивший его появления.
        - Ну, куда ты без меня? Если уж вступил на землю любичей, будь готов ко встрече со мной. Я же твоя противоположность, твой забытый брат, и настала пора нам серьезно потолковать.
        - Может, начнем сразу, без разговоров? - предложил Дементий. Он с трудом стряхнул с себя оцепенение. Несмотря на то, что тело еще помнило полученные от богатыря побои, в этот раз воин не испытывал при его виде особого трепета. Биться так биться. Опустошенность, поселившаяся в нем, как ни странно, здорово в том помогала.
        - Спешишь свою башку потерять? - тихо, будто сам себе сказал Добрыня, а затем продолжил громче. - Почто вы к нам лезете: лехи, романы, перекаты окаянные? Что, у нас медом намазано? Вроде лупим исправно, учим уму-разуму, а вам все неймется?
        - Так на одной земле живем, одну травку топчем, почему-таки не зайти? - настороженно спросил рыцарь.
        - Ну, так с железом приходите, а то и с подлянкой какой-нить, хлеба с солью вам недостаточно, - продолжал входить в боевой ритм его противник, разрабатывая кисти рук.
        - Чего ты от меня хочешь, бессмысленные вопросы задаешь? Всегда было так: вы к нам, а мы к вам, то с пирогом, то с бердышом, по-другому и не помнится, - не выдержал пустого разглагольствования Дементий.
        - Так, может, пора поменять законы? - прорычал не своим голосом богатырь и крутанул мечом по тому месту, где секунду назад находилась шея рыцаря.
        Началась боевая крутотень. Добрыня гонял Дементия по арене, нанося сильные свистящие удары, которые если принимались на щит, отбрасывали на несколько аршинов. Пару раз рыцарь терял равновесие и катился по песку под улюлюканье толпы. От очередного удара щит треснул, пришлось его отбросить. После чего богатырь встал на середину арены, расставил в стороны руки и захохотал - бой полностью поглотил его разум.
        Воин присмотрелся к нему: удлиненная кольчуга до колен была усилена круглым металлическим нагрудником, шлем-шишак прикрывал голову, длинный тяжелый меч не предвещал ничего хорошего. Что ж, долгий бой с этим человеком ему не выдержать, уже проходили, значит, нужно заканчивать этот поединок как можно скорей. Он успокоился, взял меч двойным хватом и стал ждать атаки противника. Казалось, что медведь на рукоятке родового меча оскалил зубы, дева сжала кулаки.
        Великан, насмеявшись, шагнул в сторону рыцаря и постарался нанести мощный удар. Дементий встретил его меч самым краем своего, обошел на противоходе справа и, сделав полукруг, с силой разрезал затылок любича по косой. Шишак богатыря слетел, кровь потекла из-под влас. Добрыня, шагнув вперед и сказав «Однако», опрокинулся, попытался привстать на локтях, дернулся и перестал подавать признаки жизни.
        Люд вокруг арены одновременно привстал и молча застучал ногами по настилу. Все, в один ритм, громко. Кровью запахло еще сильней.
        - Да, да, да, - произнес громовой голос.
        - Я тоже… буду с тобой … биться, - молвил Дракон. Темно-синяя матовая чешуя покрывала его вытянутое тело, короткие лапы заканчивались мощными когтями, на хвосте проступали шипы, раздвоенный язык мелькал в пасти, и лишь внимательные и умные глаза выбивались из образа кровожадного чудовища.
        - И как ты теперь выиграешь свою битву, рыцарь? Что сможешь противопоставить моей истинной сущности? - уже почти с человеческой интонацией поинтересовался Дракон.
        Дементий не ответил, а под молчание трибун закружил вокруг него. Хищный ящер, оскалясь, выдохнул волну жара. Огонь опалил песок и пронесся над тем местом, где уже не было леха. Начались танцы со смертью. Противник не давал к себе приблизиться, плюясь огненной струей, в которой фиолетовое сменялось синим. Рыцарь, подобно ртути, перетекал по всей площади арены, уходил от огня и пытался сократить расстояние до монстра.
        Безвыходность ситуации словно его разбудила. В какой-то момент воину показалось, будто он сам монстр, и нечто со стороны управляло его движениями: кувырок, перекат, отход в сторону, попытка добежать, и вот он снова распластался на песке, пропуская огонь над собой. В нем зарычало то, что он так долго сдерживал, прятал от самого себя. Оно требовало растоптать врага, кем бы тот ни был. Оно давало силы, но оно же и мутило разум, подменяя его иными, не присущими человеку категориями. Не оставляя попыток подобраться к Дракону, Дементий с трепетом наблюдал за переменами. Что с ним происходит? Кто он? Кто теперь он?
        Однако величины были слишком разные, потому все закончилось так, как закончилось. Мгновенной задержки хватило, чтобы один из драконьих выдохов достиг цели. Тело рыцаря вспыхнуло факелом, огонь поглотил его слишком быстро, не дав шанса сбить с себя, так же быстро отключилось ощущение боли. Но лицо Лаеты, склонившейся над ним, он увидеть успел, как и черный провал в ее правом глазе.
        - Вот и финал пьесы, финита ля комедиа, - произнес грустный женский голос незнакомую присказку.

***
        В желтоватом свете укромной пещеры, находившейся за тысячи верст от крепости Колдуна, у ложбины, заполненной родниковой водой, стояли седая женщина в белой одежде и оголенный мужчина с руками и ногами, покрытыми шерстью. Видя, как поверхность воды окрасилась красным, Потапыч вздохнул и сказал:
        - Жаль, молодцы не сдюжили. Почему герои перестали рождаться у смертных? Обмельчал народец. Вот и получили еще одних юродивых, что пойдут по свету скоморохами, бубенцами веселить толпу, если не окочурятся до пробуждения.
        - Пустое, все пустое. - Морена смахнула с воды видения и отвернулась от ложбины. - Дракон [Колдун] опять над нами посмеялся. И будто его не беспокоит хрустальный звон, терзающий других демиургов! От его проделок и Разлом ширится, и Черная луна приближается. Еще этот хмырь! Откуда он вообще взялся? Такое чувство, что он где-то рядом: хитрый и непобедимый. Жаждет снова унести чью-то жизнь, забрать чью-то душу, и, как знать, может, следом придет и наш черед.
        Потапыч накрыл ладонями ее руку в перчатке, поймал ее взгляд и произнес:
        - Я готов успокоить тебя в своих объятиях.
        Длинные ресницы Морены поднялись вверх, усилился исходивший от нее холод, озерцо с водой покрылось тонкой корочкой льда.
        - Шутишь? Ты же себе все отморозишь, опять годы отрастать будет.
        - Госпожа, иди же в мои теплые объятия, в них разрешатся все твои проблемы и забудутся все твои печали. Поверь, я провел работу над прежними ошибками и уже не тот юнец, коим был раньше.
        После этих слов показалось, что тепло и холод встретились в одной точке. Над головами мужчины и женщины образовалась маленькая туча, в которой перекатывались молнии.
        Однако Морена отошла в сторону и нервно произнесла:
        - Не место и не время, мазохист. Найди способ согнать Пса с Калинова моста, но не рискуй понапрасну. Я же попробую выследить этого хмыря, а то может прийти время, и некому будет пересекать реку Смородину.
        Дрогнул воздух в пещере, рядом с ними над полом закрутилась воронка. Открылся проем в пространстве, куда тут же направилась седовласая женщина. Перед тем как окончательно скрыться в портале, она обернулась и сказала:
        - Заморозить твое жаркое сердце я еще успею. Прошу тебя, отнесись серьезно к услышанному, разреши проблему. И… тела наших засланцев брось поближе к людям, авось и подберет их кто, все же мы им это обещали.
        Белая женщина ушла. Портал схлопнулся. В пещере хлынул дождь.
        Глава 20. Любава и старик
        Любава сидела за круглым столом и наблюдала.
        Дом воеводы был основателен, впрочем, как и большинство домов в Камнеграде. Здесь любили большой камень. Со стен зала, в котором нынче заседали местные главы, смотрели морды крупных животных: медведя, оленя и тура. Потолок поддерживали потемневшие широкие сосновые балки с сетью глубоких трещин. Два окна сквозь слюду давали достаточно света. От печи тянуло приятным теплом. Стол пустовал, если не считать пары кувшинов легкой медовухи, тарелки с горой кедровых орешек и остатка вкусно пахнущего каравая.
        Напротив Любавы расположился старшина охотников, высокий, белокурый, моложавый Чеслав. Он был заносчив и самоуверен, меньше всех с ней считался и ратовал за рисковые экспедиции. Ему бы не работать, а искать падающие звезды!
        По правую руку старшина старателей, угловатый крепыш Крив, старался не высказывать своего отношения. Осторожный и недоверчивый к новому, он исподлобья кидал взгляды то на одного, то на другого. Она уже знала о его проблемах с малахитом и самородной медью. Все обстояло плохо, очень плохо. Будто горы на людей обиделись и теперь мстили, как потерявшие кров селяне надменному осьменику.
        По левую руку старшина рудокопов, умудренный годами, широкоплечий чудин Хадко, с виду излучал радушие. Этот, в отличие от Крива, все нормы по добыче выполнил. За что за что, а за руду беспокоиться не стоило. Да ведь не окупит руда всех затрат, ее и в других местах хватало.
        Между Хадко и Чеславом хмурил густые брови хозяин дома - воевода Семушка, опытный воин, поставленный надзирать за крепостной стеной и порядком. Вот кто не подведет и во всем поддержит, как и его ветераны, чьи дети и внуки остались в Кистенях. Только к чему гарнизон среди мертворождающих скал? Сухую титьку какой теленок распробует?
        Надо понимать, что Камнеград, по сути, был дальним выселком купеческих семей нижнего Прираречья. Вся земля вокруг и все добытое на ней принадлежало им, а представляла купцов она - Любава. Не все с этим были согласны, но не всех об этом и спрашивали.
        Осознание того, кто ты и для чего предназначен, у иного занимает годы, если не всю жизнь. Девушке понадобилась пара седмиц: пока собирали обоз, пока нарезали по рекам лед. И теперь она нисколечко не сомневалась, что роль ей отведена самая что ни есть выдающаяся, историю творящая. Однако, к ее неудовольствию, события замедлились, грозя окончательно поглотить своей рутиной.
        - Да пусты они, уже все штольни перепроверили, - брюзжал Крив. - Нет здесь больше ни малахита, ни меди. Только зазря долбим камень, людей мучаем и сами мучаемся!
        - Вот и я говорю, - улыбнулся Чеслав, пристально глядя дочке купца в глаза, - нужна экспедиция вглубь гор. Найдем новые жилы - все образуется. А еще лучше - проход за горы. Тогда сами купцами заделаемся, спину гнуть перестанем. Всем известно, Зачарованный лес от богатств ломится!
        Охотник нагло подмигнул Любаве, а потом откинулся на спинку стула. Та как можно спокойней вынесла его взгляд, намотала на пальчик выпавший локон и пообещала себе при случае припомнить ему эту выходку. Этот тип раздражал не столько даже своим неуважением, сколько тем, что напоминал Петро, расставание с которым далось болезненней, чем она ожидала. Когда милый друг пришел ее проводить, она не услышала от него ни слова! Лишь легкий кивок на прощание! Про Зачарованный же лес она могла бы много чего поведать. Забывают, ой, забывают, что прозван он также Лихолесьем. Ага, богатств он полон. Батюшка еле живым из него вырвался, кроме матушки ничего прихватить не сумел. И это с его-то пронырливостью!
        - И где ты людей возьмешь? - возмутился Семушка, его кулаки разве только не пробуравили стол. - На стены ставить некого. У тебя самого опытных следопытов едва с пару дюжин наберется. Наткнемся на селикатов, все поляжем. Не так ли, Хадко?
        - Селикаты, конечно, обитают северней, но чудь бодокская тоже не сахар. Мне ли не знать? Да и нет рядом никакого прохода по ту сторону, - молвил мягко чудин и подкрутил сначала правый ус, затем левый. Усы у него были замечательные: прямые, перпендикулярные бороде, далеко выступающие, от чего он смахивал на хитрого рыжего кота.
        -- То-то у тебя все пальцы в перстнях, прохода он не знает, - зло заметил старшина охотников. - Поди, в них злата больше, чем все старатели Крива намывают за год.
        - Я людей своих не дам, - быстро убрал под стол руки Хадко. При этих словах усы у него снова выпрямились. - Мне и так древесный уголь уже от устья Камушки тащить приходится. Не из наших же сосен его добывать, одна пыль на выходе. А перстни мне от прадеда достались. Ни при чем здесь перстни. Прошу без зубоскальства и расовой предвзятости! Мы из тех, вы из этих, но все равны!
        - Четверть за весь прошлый сезон, половина - три сезона назад, а ранее доходило до двух пудов, - проговорила Любава, уставшая слушать перепалку. С момента ее приезда старшины за этим столом все рассуждали и ругались, ругались и рассуждали. Выводы же лежали на поверхности. Неприятные выводы. Интересно, знал ли об этом батюшка, когда отправлял ее в Камнеград? Неужели миссия с тухлятинкой?
        - Это о чем? - не понял Семушка.
        - Это о добыче золота, - проворчал старшина старателей. Он повертел в руках кувшин с медовухой, понюхал и с сожалением отставил в сторону.
        - Четыре воза звериных шкур, восемь - руды, одна шкатулка полудрагоценных камушков, небольшая, - продолжила купцова поручительница, - и в два раза больше повозок муки, мной доставленных.
        - Так и людей под пять сотен. Кормить же всех надо, - недоуменно пояснил воевода.
        - Четыреста шестьдесят один, вместе с детьми и чудинами, плюс двести одна единица скотины, - спокойно уточнила Любава. При этом Хадко шевельнул усами, а Чеслав ухмыльнулся.
        - Откуда такая точность? - непонимающе вопросил Семушка.
        - Посчитала, - ответила девушка и строго обвела всех взглядом. - И люди убывают. Не знаю, что вы такого делаете, вроде бы не мор, не война, но Камнеград, простите за грубость, вы просираете. Еще немного - и мы потеряем этот торговый пост. Я наслушалась достаточно. Завтра сама отправлюсь в пещеры под Большим Камнем. Посмотрю, так ли там плохо, как меня здесь убеждают. А когда вернусь, жду от каждого предложения. Детального, с начиночкой! Как исправить ситуацию, что предпринять, что запланировать. Неужели вам не жалко трудов своих? Встряхнитесь, старшины!
        Она поднялась и направилась к выходу. Хватит с нее болтовни! Пора брать все в свои руки и начинать действовать. От пещер зависело слишком много. Если они пусты, Камнеград, к сожалению, не сохранить.
        - Любава, постой, - окликнул ее Семушка. - Ты спрашивала о Велемудре. Так вот, волхв возвернулся. Ты найдешь его на Капище.
        Та глубоко вздохнула. И ей только сейчас об этом сообщили? Девушка заставила себя кивнуть воеводе и быстро вышла из зала. Наконец-то она сможет приступить к тому, ради чего, собственно, и приехала!

***
        Словно время вернулось вспять. Она снова видела в отдалении столбы Многоликих. Опять подсматривала за пришедшим к ним. И боялась. Но Многоликие молчали. Не били молнии, не поднимался туман, небо не приобретало завораживающий голубой оттенок, и она не распалась на тысячи фрагментов, не разлетелась мириадами брызг во вневременной круговерти. Все осталось на своих местах. Просто застыл старик среди Идолов на Капище, стоял и о чем-то им шептал, иногда поднимая раскрытую ладонь на уровень лица. В наброшенных шкурах мехом наружу, с бусами из деревянных фигурок и звериных клыков, с потемневшим посохом и непокрытой головой, полной седых редких влас, он не производил впечатления самого грозного волхва Прираречья.
        Велемудр развернулся и встретился взглядом с Любавой. И та поняла, что поспешила с выводами: в его глазах плескалось море зеленого огня, в котором она была лишь утлой лодочкой. Впрочем, наваждение быстро пропало, глаза волхва вернули серый цвет с желтым ободком вокруг зрачков.
        - Здравствуй, девица. А ты выросла, - молвил старик. Его лицо избороздили глубокие морщины, руки покрывали коричневые пятна, седая борода - неровна и жидка. Но голос… Голос мог принадлежать только уверенному и сильному человеку, могущему повелевать скрытым!
        - Старче, рада тебя видеть. Если бы ты знал, как ты мне нужен!
        - Я знаю. Но лучше, если сама все подробно расскажешь.
        Велемудр подошел, и они медленно побрели вниз по ступенькам.
        Камнеград был необычным городком. Построен на крутом холме, верхушкой которого служило Капище, и все улицы спускались от него к крепостным стенам. Для удобства в полотно улиц были вделаны большие и малые ступеньки. Кроме того повсюду в нем встречались странные каменные жабы. Их уродливые формы могли напугать, но все же у многих вызывали улыбку. Как верили местные, они отпугивали злых существ и приносили удачу. Про удачу, может, и завирали, но что-то в них определенно было.
        Рядом с волхвом Любава впервые за многие дни почувствовала себя защищенной. Она надеялась, что его знания позволят объяснить происходящее, мудрость - найти выход, волшба - одолеть противников.
        - Все началось неожиданно. В тот день я собиралась переговорить с Ритархом об одной проблеме… Видишь ли, выяснилось, что у меня есть брат. - Любава сделала паузу, но, к ее досаде, Велемудр никак не отреагировал. - Я нашла учителя на Капище близ Кистеней. Но вместо разговора с ним получила видения от Идолов. Внезапно мое сознание отделили от тела, затем расчленили на бессчетные лоскутки. Это было пугающе - ощущать себя множеством несвязанных между собой вещей и явлений. И при этом быть в каждом. Оказалось, время и пространство могут сжиматься и разжиматься, меняя местами свои начало и конец. Звучит безумно, но то, что мне показали, было само по себе безумным. А когда меня вернули, все полученные воспоминания слились в одно, разом. Я схлопнулась! Но этого Многоликим показало мало: когда я была не я, мне довелось посмотреть в глаза самой тьме. Она наползала из Захрусталья в виде черных-пречерных клякс. Ее целью было уничтожить все живое в наших землях, на всей Артрии. И эта чернота была больше, чем смерть, ибо смерть всего лишь одно из проявлений жизни. После нее же не оставалось жизни. Кляксы словно
стирали то, до чего дотрагивались, касались, меняли структуру вещей с нечто на ничто…
        - И ты решила, что волхвы смогут остановить эту наползающую черноту?
        - И я решила поговорить с тобой! Мне нужно знать, что это и как с этим бороться.
        - Но было что-то еще, после Капища? Не так ли? - уточнил собеседник. Несмотря на то, что его посох гулко стучал по мостовой, старик достаточно проворно преодолевал многочисленные неровности. Вот и сейчас мягко соскочил с обломленного камня и протянул руку Любаве. Затем помог ей преодолеть обрушенное место.
        - Я не просто так хочу узнать про эту тьму. Я хочу вступить с нею в бой. Что?! Почему ты на меня так смотришь?
        Сердце девушки громко забилось. Она отчетливо представила, как отползает от убивцы в лунном свете. Нет! Такое не повторится! Она сжала зубы, помолчала и только после пояснила:
        - Незадолго до отъезда из Кистеней меня посетила белесая нимфа. Не удивлен? Ты встречал подобных созданий, не так ли? - Любава метнула взгляд на Велемудра и продолжила: - Она заговорила со мной. И в тот же день мне пришлось убить человека, плохого человека, воспользовавшись силой нимфы. Плохой человек превратился в ледяную глыбу. Просто, пшик. И жизнь из него вышла. Лишь по моему желанию. С тех пор мне подвластно что-то необычное. Я слышу биение чужих сердец так, будто они стучат у самого моего уха. Я вижу, как по людям бегут жизненные соки… Не всегда. В определенные моменты. И я могу…
        Дочь купца хотела призвать сапфировых змеек, но Велемудр схватил ее за руку и твердо сказал:
        - Не здесь. Бойся чужих глаз!
        Они вошли в каменный дом, в котором гостья остановилась, поднялись на второй этаж, в горницу, и встали у широкого прохода на балкон. Оба не торопились снимать верхнюю одежду. Снег залетал сквозь открытую дверь, легкий сквозняк колебал льняные занавеси. Они же смотрели, как печной дым поднимается от соседских крыш, слушали, как где-то гремит молот о наковальню и перекрикивается детвора.
        - Пойми, Любава, - наконец проговорил волхв, - Многоликие живут по иным законам, нежели простые смертные. Удивительно, что они выбрали именно тебя. Однако не нам обсуждать их выбор. Сложность в том, что никогда не знаешь точно - то, что они показывают, относится к прошлому, настоящему или будущему. Поэтому эти темные кляксы не обязательно именно сейчас угрожают нашему миру. Калейдоскоп видений - слишком обманчивая мозаика…
        - Велемудр! - девушка сделала шаг в сторону от него, она ожидала объяснений, а не сомнений. - Мне ясно дали понять, что угроза настоящая. Это не прошлое и не будущее. Это здесь и сейчас.
        - Выясним, обязательно выясним, - примирительно сказал старый кудесник. - Хотя кто его ведает, где оно - это здесь и сейчас. Как ты знаешь, люди не единственная раса, обитающая на Артрии: есть также чудины, сааркены, змеелюди, псоглавцы, ратоборцы-великаны, волколаки. Но есть и те, кто не относится ни к одной из перечисленных рас, те, кто прибыл после появления Разлома, когда истончилась граница между нашим миром и его Изнанкой, так называемые демиурги. Их возможности поистине безграничны. Фактически именно они властвуют над Артрией, хотя мы вроде бы и не ощущаем их присутствия. Одни говорят, они демоны, другие, что предвестники тех, кто придет после. Не всех устраивает такое положение дел, не все готовы мириться с этим. У пращуров свой взгляд как на демиургов, так и на идущих следом. Не мне спорить с ними, возможно, они правы, а возможно, и ошибаются.
        - Возможно? - голос девушки дрогнул.
        Она почувствовала болезненный укол разочарования. Ведь надеялась, что они немедленно начнут планировать, как одолеть Самого Грозного Врага. А вместо этого старик развел уклончивую демагогию.
        - Да, возможно. Видишь ли, в нашем мире есть не менее серьезная проблема. Хрустальный звон наполняет Навь, от него малые существа погибают одно за другим. И сейчас все силы волхвов брошены на выяснение причин происходящего. Что заставляет звенеть Хрустальный Разлом? Чем нам это грозит? Мы должны найти ответы, пока не станет поздно.
        - То есть ты не знаешь, что происходит? Может, кляксы из видений и вызывают звон? Не зря же мне показали именно их? Иначе зачем? Для чего?..
        - Это мы и определим, - терпеливо повторил Велемудр. - Но сначала предлагаю разобраться с тем, что ты так внезапно обрела. Не будем рисковать. Давай удалимся от городка и на склонах Большого Камня все хорошенечко проверим.
        - Давай, - согласилась Любава, - но я так ничего и не услышала про своего брата.
        Он не хотел ей рассказывать, но под ее решительным взглядом отступил.
        - Я не знаю имени той женщины, - начал волхв, на его посохе сверкнул звездочкой огонек и тут же затух. - Привезли ее то ли с Пряных островов, то ли с южной части Кашакского нагорья. Она был рабыней, необычайно красивой рабыней. Несмотря на то, что ее кожа отливала серым, она нисколько не отталкивала, а наоборот, притягивала. У нее был особый наклон головы, улыбка на краешке губ, во всех движениях наблюдалась редкая грация. Вот Косма и попал под ее чары. А так как был ее хозяином, вскоре стал оставаться с ней и на ночь. Поселил ее в Богурье, подальше от глаз твоей матери. Там и дитятко появилось, твой младший брат - Бова. Как родился, что-то между ними приключилось, перестали видеться. Возможно, остыл Косма Селикатович, застыдился своей слабости, справился с ее притяжением. Ну а рабыня с сыном однажды вышла к реке и, как говорят, обратилась в рыбину и по воде уплыла на юг. Кто-то, правда, шепчет, что это повольники их подобрали. Как раз тогда выстраивался Трындол, и там больно не хватало людей.
        - И это все? - тихо спросила Любава.
        - Да, вот и вся история, - подтвердил старец. - Мне больше нечего добавить. Я не видел мальчика, но знаю, что он больше похож на любича, чем на свою мать. Я видел его мать и знаю: подобных женщин на свете больше нет.

***
        Они нашли подходящую площадку в нескольких верстах от Камнеграда. Сквозь наледь выступал черный гранит. Широкие лапы сосен скрывали тропку, по которой они поднялись. С обрыва открывался вид на городок, отсюда выглядевший игрушечным, словно сложен был из детских кубиков. «У меня такие кубики остались дома в Кистенях», - невольно подумала Любава.
        Девушка исподлобья зыркнула на волхва, одновременно поправляя пояс. С недавних пор она носила исключительно укороченную шубу и мужские штаны. Так чувствовала себя в большей безопасности, так было легче выхватить кинжал. Впрочем, от капора из каракуля она не отказалась.
        - Мы пришли, - произнес Велемудр, не обращая внимания на ее колючий взгляд. Он вышел на середину площадки, взял посох двумя руками и обернулся к спутнице. - Пора показать, что ты умеешь и на что способна. Не сдерживай себя, моя защита крепка.
        Та приняла его приглашение. В конце концов, сам напросился. Не стоило сомневаться в ее предостережениях, надо было просто помочь. И эти ужасные слова про мать ее брата! Подобных женщин на свете больше нет, как же, как же. Кто может быть необычней сааркена, девы-воина, ее матушки? Что могло быть такого в этой южанке? Мужики! Думают одним только местом, которому верность неизвестна.
        Она позвала, и холод пронзил ее тело. С неба посыпались крупные хлопья снега. От ног девушки по граниту побежали ледяные прожилки. И вот она услышала знакомые слова:
        - Убей его. Возьми его жизнь.
        Что стоит жизнь одного старика? Почему она должна сомневаться в своем праве? И Любава разрешила. Подняла руки и увидела: они были переплетены десятками сапфировых змеек. Змейки разом повернулись к волхву и открыли свои маленькие рты. Стужа Обители ветров дыхнула в его сторону, буран самой дальней тундры рванулся к нему. И когда показалось, что сердце кудесника перестало стучать, изумрудный кокон покрыл его, впитал в себя весь холод и осыпался сверкающими осколками. Сам же он остался стоять, как стоял.
        И тогда уже Велемудр ударил посохом о камень под ногами, поднял руку и словно огнем нарисовал руну в воздухе. Она медленно поплыла к девушке. Тотчас ледяные прожилки, покрывавшие до сих пор гранит, одна за другой испарились. Холодный воздух наполнился водой, а снежинки попадали градом.
        - Слишком теплый, чтобы умереть, - прошептала нимфа. Ее белое, как молоко, лицо скривилось, веки закрылись, и она, замерцав, пропала. «Куда же ты? - зло подумала Любава. - Ладно, справлюсь без тебя».
        Сапфировые змейки поползли от ладоней к предплечьям. Послушные ее воле, они все еще пытались забрать жизнь старика, но добились лишь того, что огненная руна остыла и рассыпалась пеплом. Однако на место одной руны пришли три других. Невидимые для глаза, они опутывали Любаву, заставляя ее волю отступить. И чем меньше ей хотелось сопротивляться, тем быстрей пропадали змейки с рук, тем дальше уходил от нее холод, пока она не осталась одна.
        Эмоции обрушились сплошным потоком. Страх, разочарование и одновременно раскаяние: подумать только, она хотела убить Велемудра! И убила бы, если бы с ним справилась! Что же с ней происходит? Почему чужая жизнь, жизнь друга, для нее стала так мало значить? Девушка в отчаянии упала на колени. В горле запершило. Через некоторое время она почувствовала ладонь волхва на плече. Волна тепла прокатилась по телу, успокаивая и согревая. Любава подняла голову и посмотрела на старика.
        - Тебе дано многое, но не достаточно, чтобы выходить против тьмы, в каком бы обличье она ни явилась, - спокойно сказал Велемудр. - Да и с тем, что тебе дано, не всё так просто. Уж больно навязывают тебе эту силу. А она меняет тебя. Но ты и сама это знаешь.
        Купеческая дочка кивнула старцу. Ей больше не хотелось перечить. В детстве он с ней часто играл: заставлял тени плясать на стенах, рассказывал удивительные сказки, учил плести фенечки из конского волоса и кожи. Был ее другом и учителем, пока в дом не пригласили Ритарха. Но она до сих пор с теплом вспоминала время, проведенное с волхвом.
        - Помнишь, я упоминал демиургов, - продолжил Велемудр. - Так вот, сила, которой ты пользуешься, очень напоминает силу одного из них. И знаешь, тот демиург обладает очень больным воображением. Его подарки не приносят людям радости, а служат для его прихоти. Мой совет: не используй ее, откажись, не привлекай к себе излишнего внимания.
        Девушка провела руками по камню. Она почти не ощутила его холода. Лед больше не сковывал гранит. Растаял. Попавшийся осколок раскровил ладонь. Так ей и надо. Умом она понимала, что старик прав, но сердцем… Ей ведь придется отказаться от соблазнительной роли воительницы, которая низвергнет тьму и спасет княжество, кто поведет за собой людские рати! Она снова станет обычной девицей. Без сапфировых змеек и права забирать чужие жизни. Без каких-либо особенностей. От этой мысли стало еще горше. Как же несправедливо!
        - Я и не зову нимфу, она сама появляется. И разве я могу добровольно отказаться от ее помощи? В минуту опасности все происходит само собой: холод забирает и передает мне жизненную силу врага. От меня требуется лишь разрешение и указание. Не дам, погибну сама.
        Слова давались с трудом. Любава искала повод, чтобы отказаться, но чувствовала, что вместо этого приближает обратное.
        - Я помогу закрыться от нимфы, - сквозь звон в ушах услышала она голос Велемудра. - Наложу на тебя ограничительное заклятие, а оберег поможет его усилить.
        Руки кудесника взмахнули крыльями, и словно сеть опустилась на Любаву. Она оказалась отрезанной от окружающего мира: пропали звуки, исчезли запахи, даже дневной свет померк. Девушка по знаку волхва сняла капор и приподняла косу. Велемудр осторожно надел ей на шею осиновый оберег с вечным трилистником.
        - Вот так будет лучше, - с удовлетворением проговорил он, развеивая волшбу. - Значит, твой путь теперь под Камень? Пойдем вместе, мне надо проверить подземное озеро, что-то странное с ним творится.
        Любава промолчала. Может, под Камнем ей удастся смириться с потерей. Может быть, там она забудет белесую нимфу и сапфировых змеек.
        Глава 21. В рядовичи
        Темноту прочерчивали тонкие лучи света: белые, серебристые, голубые, желтые, красные, иногда прямые, чаще - колеблющиеся. Они пронизывали темноту насквозь. Они мешали…
        Наконец, они перестали походить на липкие нити паутины.
        Лучи превратились в оранжевое море, которое то падало волнами на лицо, то откатывало обратно.
        Сознание медленно возвращалось.
        Сначала Митяй услышал скрип прялки, затем почувствовал перемешанный запах сосны с шерстью - медовый запах забытого дома - и лишь после различил в неровном свете незнакомую женщину. Она сидела на донце и неторопливо вытягивала из кудели нить. Ее русая коса, украшенная многочисленными ленточками, лежала спереди на груди. Терракотовый сарафан с богатой вышивкой не мог скрыть стройной фигуры. Иногда она стряхивала с себя золотую пыль, что, поблескивая, слеталась к ее ногам, иногда посматривала на лопаску прялки, на которой фигурки, вырезанные в дереве, бегали, менялись местами, суетились.
        Но на лопаске пастух заметил и еще что-то. Накинуты были на нее два узелковых оберега, что Марфа им с рыцарем вручила перед тем, как расстаться. Хотел было он спросить, обратиться, да не успел…
        За спиной женщины сгустилась тьма, чтобы тут же смениться иной перспективой.
        И пришло узнавание…
        Художник наносил перед открытым окном на холст во всю стену крупными мазками краску. Тонкая длинная кисть то мелькала, то замирала, и казалось, на ее ворсинках сама жизнь дышала в такт движениям мастера. Чуть слышно играл на фортепиано вечный Пол, исполняя музыку Захрусталья. В мелодичных звуках угадывались незнакомые печальные слова о вчерашнем дне, о потерянной любви и робкой надежде, о скулящей тоске и безграничном одиночестве.
        - Что не так с твоим миром? Что не так с нами? - вскричала женщина. Она оторвалась от прялки и напряженно посмотрела на художника.
        - Корреляция. Новые переменные создают новые правила. Мы ждали ее, говорили о ней, и вот она произошла.
        Он повернул к ней голову и улыбнулся. В этот раз пастух разглядел его достаточно хорошо.
        Мужчина был одет в коричневый свитер с закатанными рукавами, брюки из плотной хлопковой ткани, клетчатый шарф и фартук. Его власы торчали коротким ежиком, но при всем при этом черты лица имели некоторое благородство, которое не портили даже рыжеватая щетина и пенсне из панциря пепельной черепахи.
        Художник поднял кисть и произнес:
        - И не говори мне ничего больше, ты сама допустила огрехи. Кто не досмотрел за моими подарками? Пружину завели, маятник начал движение, теперь жди звона колоколов в полночь!
        От его слов стало неуютно. За окном зияла бездна - пропасть без дна, перпендикулярная существующей обыденности. Можно в нее всматриваться, можно в нее прыгнуть, но можно ли остаться прежним, допустив до себя?..
        - И ты позволишь твориться всему, что происходит? - застонала женщина, ее пальцы дотронулись до висков.
        - Для того [наш] мир и предназначен. Не грусти, не волнуйся, продолжай делать свою работу. Помни, мы созданы из того же вещества, что и наши сны. Сном окружена вся наша жизнь… Да и что такое жизнь, если не игра среди теней!
        На этих словах силы покинули пастуха.
        В следующий раз Митяй очнулся от тихого говора. Открыл глаза и смутным взором разглядел над собой красноватый потолок, сбоку мелькали нечеткие силуэты. Тепло от печи успокаивало, дым не тревожил и был каким-то сладким. Он различил пожилого мужчину, чей голос, собственно, его и пробудил. Тот утягивал пятку лаптя по колодке и рассказывал мальцу, державшему приготовленные лыки:
        - Агафья-то наша, слепая курица, карга старая, углядела однако молодцев в снегах! Говорит, столб пламени над равниной привел ее к ним. Ну и приволокла их на полозьях вместо хвороста. Откуда силы-то взяла? Раздел я их, омыл талой водицей, укутал шкурами, влил в них медового настоя. Однако дни идут, а они в себя не приходят. Так все это время и кормим их медом с водой. Из ратной братии один из них, при кольчуге и мече, второй - холоп аль слуга из вольных. Далеко от тракта забрались, то ли гнались за кем-то, то ли за ними кто гнался. Потому отправил я весточку в Кистени, пусть воевода с Космой разбираются, что с ними делать. Вдруг посланники важные либо басурманские соглядатаи.
        От сделанных усилий к Митяю опять пришло беспамятство, но было оно уже вперемешку со снами, в которых бежал он на четырех лапах, а его настигал шелест змеиного тела. И все же на этот раз он знал, что обязательно убежит.
        В третий раз пастух проснулся от звуков бубна и веселых песен.
        Большая изба была наполнена людом. Вокруг уже знакомого пожилого мужчины сидело много детей. Несколько девушек кидали плетеный клубок в какого-то юношу, тот, смеясь, ловил и возвращал его им. Женщины, одетые в красные сарафаны, расшитые снизу и по вороту узорами, некоторые в меховых накидках, освобождали столы от посуды.
        Со столов убрали, вместе с лавками вынесли их вон. Глава дома, он же староста Попады, как называлась здешняя весь, взял горшочек каши и направился в сторону печи. Около печи поклонился и запел, а за ним подхватили и остальные:
        Хозяин-батюшка, прими еду нашу -
        От чистого сердца овсяную кашу,
        Защиту свою на дом навеси,
        От ч(е)рта рогатого нас упаси.
        Шедший за ним юноша с упоением бил в обтянутый с одной стороны кожей деревянный обруч. При каждом ударе звенели подвешенные бубенцы. Так торжественно они поставили за печку горшок с кашей, затем обложили его горячими углями и отошли внутрь избы.
        Чья-то маленькая ручка дернула Митяя за власы, потом еще раз. Пастух скосил глаза и увидел женскую рожицу с обросшими густыми космами. Показав в сторону весняков язык, барабашка проворчала:
        - Вот почто они так? Батюшка да батюшка. Никакого желания защитку ставить, порчу с заразой в болотце загонять. И не слышат меня, подсказки не угадывают. Ну, не мужик я, сил моих терпети больше нету.
        -- Какие же вы, домовята, привередливые! Люди вам почести кладут, а вам все не так, все не эдак, - произнес слабым голосом Митяй.
        Глядь, а ее и нет, только глаза из-за Чура выглядывают. Не ожидала, что больной в себя пришел, а теперь скромничает. Так и сидела там, пока весняки не разошлись, лишь тогда услышал паренек, как кто-то кашу подъедает, стуча горшком о каменную подкладку.
        На следующее утро пастух, завернувшись в теплый шерстяной плед, вышел на мороз. К нему тут же подковыляла старушка Агафья:
        - Первый раз встал и сразу во двор, пожалел бы себя, юноша.
        - Хорошо у вас тут, - сказал Митяй, оглядываясь по сторонам и вдыхая воздух полной грудью.
        Искрящееся снежное покрывало слепило глаза, мохнатые ели делали пейзаж сказочным, низкие избы с курящимся над ними дымком добавляли уюта. Робкие домовята старались не попадаться на глаза, но он ощущал их присутствие. И это не могло не радовать! Он чувствовал, как огонь цветка папоротника, когда-то им сорванного, вновь оживал в нем. Чудеса возвращались! Вдруг поверилось, что вскоре все встанет на свои места. Мир забудет про хрустальный звон, про хмыря и всех тех, кто охотится за душами и нежитью. И тогда у него появится шанс все исправить…
        - К обеду ждем сани, - доверительно сообщила старушка. - Побаивается вас староста, спешит побыстрей избавиться, а я не боюсь. Мне о вас многое известно. Когда у смерти человека выхватишь, она про него чего только не порасскажет...
        Внутри избы послышались тяжелые шаги, и наружу вывалился взъерошенный, ошалелый от долгого лежания Дементий. Он споткнулся, упал в снег, кой-как поднялся, скрестил руки на голой груди, выдохнул паром и прокричал:
        - А мы живы, пастух! Все равно живы! И ни одной царапины!
        - В дом иди, непутевый. Еще не выздоровел, а уж мороз голышом дразнишь, - замахала на него Агафья.
        И правда, Дементий тут же закашлялся и позволил женщине затолкать себя обратно. Митяй постоял, постоял и пошел за ними. Чего там имела в виду старушка, он не понял, а расспросить постеснялся, как и то, кем была пряха и куда она подевалась.
        Когда за ними прибыли суровые молчаливые витязи, провожала найденышей только та же Агафья. Местные старательно их сторонились. Лишь пара лаек побежала следом.
        Как отъехали, жуткий вой разнесся над округой. Лайки заскулили и повернули обратно. Митяй дотронулся до груди - оберега там не оказалось.

***
        Кистени были вторым городом, который довелось посетить пастуху. Со всеми своими посадами и крепостицей он поместился бы в любой слободе Княжего града. Лишь ворота в основании были выложены крупным камнем, остальные постройки сплошь из дерева: стены, башни, дома. Посреди посада, на перекрестке семи дорог, стояла статуя черной женщины с белыми крыльями, наклоненная на север. В ее фигуре ощущались напряжение и борьба…
        Стоило Митяю посмотреть на статую, как, словно наяву, увидел он взъерошенные барханы, посреди них странные толстые деревья, а перед ними торчащую из песка голову. Что-то стремительно мелькало в воздухе, то приближаясь, то удаляясь. Он присмотрелся к голове, но различить черты не смог, вместо этого услышал детский смех. Смех становился то громче, то захлебывался, то почти затихал. Он его уже слышал, давно. Раздалось хлопанье громадных крыльев…
        На этом видение закончилось, и на него напал жуткий озноб. И это не был холод Яви. Сквозило из другого места, сквозило Изнанкой. Впрочем, в самой крепости озноб прошел.
        Сани, увлекаемые фыркающей тройкой лошадей, прогромыхали по мостовой и через две улицы остановились во дворе двухэтажных палат с высоким нарядным теремом. Их встретил, стоя на верхней ступеньке крыльца, степенный мужчина. Из-под накинутой короткой шубы выглядывала посеребренная кольчуга. В ответ на их глубокий поклон он едва кивнул и приказал следовать за ним.
        Во внутренних покоях у Дементия отобрали оружие и только потом пропустили. В горнице со стенами, обитыми светлой тканью, встретивший их властно кивнул на табуреты. Однако никто не присел. Митяй вгляделся в мужчину: квадратная борода на скуластом лице скрывала мощный подбородок, под внимательными глазами выделялись глубокие морщины, широкий лоб лишь слегка прикрывался власами. Рядом с ним, судя по боевому облачению, стоял местный воевода. Но если воевода отличался от других своей физической мощью, то в хозяине дома чувствовалось иное. Вокруг него клубилось еле уловимое облако, некий оберег прикрывал его со всех сторон. Достаточно сильный, чтобы огорчить нежить, достаточно малозаметный, чтобы не быть видимым смертному. Непростым человеком он был, хотя простым предпочитал казаться.
        И хозяин к ним обратился:
        - Зовут меня Косма, прозывают Селикатовичем, я - местный посадник и одновременно глава нижнеземельных купцов. Рядом со мной воевода Кистеней Влад. Принимаем вас потому, что нашли у вас берестяную грамотку, адресованную мне.
        Он помолчал, потом продолжил:
        - То, что передали весточку от моего брата, пусть и не своей волей, - хорошо; то, что Ингвар, пришедший с заката, вам не друг - еще лучше; но чтобы щи вместо дыбы получить, расскажите-ка да без утайки, в чем был ваш интерес бежать, да еще по Пустошам из Княжего града в нижние земли? Мы внимательно послушаем, посмотрим на вас и свои выводы сделаем.
        Слова купца, как Митяй понял, брата Перемысла, ожидаемого эффекта на Дементия не произвели. Несмотря на то, что рыцарь был с виду еще слаб и часто закашливался, свое рыцарское достоинство он не растерял. Угрожать ему точно не стоило! Однако они были в гостях, у дверей перекрывали проход воины при полной броне, в сенях крепкие на вид слуги разбирали сундуки, во дворе не дремали витязи, потому к предложению хозяина надлежало прислушаться. Воин прочистил горло и начал рассказ:
        - Как ты мог, уважаемый, уже прочитать, меня зовут Дементий. Я из владетельного рода ЗабуГОРовских, рыцарь по титулу. Много лет прослужил в дружине, ходившей под рукой Святополка. После выполнения в Порубежье его поручения прибыл в Княжий град для доклада. По пути вывел из разоренной веси Митяя, пастуха, что сейчас со мной. Да вот только в столице Святополка я не обнаружил. Оказалось, за то время, пока меня не было, отослали его наместничать в Дятлову крепь. И до князя меня не допустили, хорошо еще соглядатаем в глаза не назвали. По уму, надо было бы сразу рвануть в нижние земли, да сначала задержала пустая калита, а затем восстанавливался после случайного ранения, так и дотянул до самых снегов.
        - Рыцарь в нашем княжестве… Так ты лех по племени? - прервал повествование купец. При этом нахмурил брови и затеребил бороду. Влад подался вперед.
        Митяй вздохнул: Ингвар, разбойники, медведи, колдуны, кто им только не угрожал! Все их по каким-то причинам цепляли. Вот и здесь запахло жареным. А ведь они не по своей воле так далеко забрались, рисковали жизнями, между прочим! Эх, учил его рыцарь приемчикам, учил, все без толку - меч тяжелый, нож острый, топор неудобный, а сердце боязливое. Не встать ему плечом к плечу с таким воином, как Дементий, только и остается, что за спиной его жаться.
        Когда-то, до всех этих событий, другой лех, Януш, сказал: «Умей постоять за себя…» Тогда он не смог принять тех слов. Однако на его глазах, чтобы спастись и спасти, уже столько раз не просто кого-то там били, а даже совсем по-настоящему убивали. Оттого и перестал он быть таким категоричным. Конечно, хотелось бы мирно углубляться в тенистые долы, бродить вдоль их рек и озер. Но в этом мире ты не один, твои пути рано или поздно пересекут другие. И другим твои интересы будут безразличны. Другие постараются забрать у тебя всё, в том числе, и твою жизнь.
        - Более правильно сказать - изгнанник, лишенный владения и потерявший в пыточной Висулы отца, - с непроницаемым лицом уточнил рыцарь. - Напомню, мой меч был принят наместником. Ингвар знает, что я собирал о нем сведения и что моим кровником является его покровитель - королевич лехов Ляшко. Более того, на моих руках кровь других закатных рыцарей, так как участвовал в жестких стыках с ними в Приозерье. Митяй же все время был в Граде при мне, потому мое бремя полностью легло бы на него. Помог нам твой брат уйти из столицы, благодарность ему большая; от возврата долга уклоняться не буду, не в моих правилах такое лукавство, так что жду твоего слова и веления.
        - Признаю, причина бега веская, и говоришь складно, - согласился Косма, все так же теребя бороду, - но если ты собирал сведения о вторжении Ингвара, то, значит, ведаешь и о силах, которыми он располагает? Сколько мечей под его стягом? Как его встретил стольный люд? Когда он выступит против нас?
        - От лехов с ним пошел сплошь молодняк, пеших отроков сотен шесть и несколько десятков мужей, убеленных сединой, послушники со своим колдовством, усиленные бронированными всадниками, общим числом не более двух сотен. Видел много наемников как из переругов, так и с островов. Может, тысяча, может, две, а может, и более. Ну и в довесок смолянкский гарнизон и княжеская дружина со всеми их витязями, гридями и прочими ратниками. В ополчение же народ вступать не стремится - своим он для градичей еще не стал. А когда он выдвинется на нижние земли, мне не ведомо, как и то, где Ингвар сейчас.
        - Что ж, твое наблюдение совпадает с шепотом наших пташек. Прошу, продолжай, - кивнул Косма.
        Купец отошел и сел на массивный стул сбоку от такого же массивного стола. Остальные, в том числе и Влад, по-прежнему остались стоять, где стояли. Митяй подумал: «Кажется, пронесло, в этот раз их убивать не будут».
        - Да особо продолжать-то нечего, - постарался как можно более лаконично закончить рыцарь. - Настроение у люда разное, в основном, к Ингвару приветливое. Но, думаю, стоит ему показать свое истинное лицо, иль лехам с наемниками победокурить, недалеко будет и до вил с топорами. Кого тогда поддержит дружина - тот еще вопрос.
        Выслушав все это, Косма крепко задумался. Митяй видел, как морщины избороздили его лоб. Купец производил впечатление рассудительного и ценящего выгоду человека. Прямой опасности они ему не представляли, а для пользы дела могли и сгодиться. Осознав это, пастух окончательно перестал беспокоиться. Ему стало важнее разобраться в себе.
        Последние события окончательно убедили - утраченное возвращалось! Но возвращалось измененным. Он все еще не мог дотянуться до звезд, Луна не обращала на него внимания, но он не был больше глухим и слепым. Снова многое видел и слышал, но при всем при этом, так же как и раньше, не понимал одного: кто же он? В чем его предназначение? Образ Милавы, которым столько раз с ним поиграли, общение с Марфой и пережитая к ней страсть заставили всерьез задуматься: а любил ли он дочь мельника и что на самом деле испытывал к вдове? Да и что такое любовь? Он слышал это слово, но что оно значило? Любил ли он Лохматика или Стрыя? Родную весь или свою отару? Хотел ли создать семью? И с кем? Ведь до острова он ни разу не заговаривал с Милавой, никогда не целовал Марфу. Они обе переплелись в его воспоминаниях, и с каждым днем все сложней было отделять одну от другой. Прежние представления о жизни были порушены, а новых он пока не приобрел.
        - Рассказ я услышал, выводы сделал, но до щей моих вам далеко, - наконец проговорил посадник, заставив пастуха встрепенуться, - так и быть, будет вам ряд, будет и служба. Через седмицу отправлю с обозом в Камнеград, к Старым горам. Заберете оттуда изумруд, малахит и яшму, и главное, мою дочь - Любаву. Пусть она станет для вас самым ценным алмазом, смыслом вашего дня и сном вашей ночи! За ее безопасность ответите и головой, и ушами, и последним позвонком.
        Повисла пауза. И тогда паренек в каком-то озарении спросил:
        - Ваша дочь, с ней что-то не так?
        - Знай свое место, пастух! - рявкнул на него воевода. - Не рядовичам вопросы задавать!
        - Над городом веют северные ветра. Явь истончилась. А недавно мне довелось услышать пророчество про снежную деву, чье появление откроет чреду бед и лишений, - пояснил Митяй, словно не замечая направленной на него угрозы.
        Влад рванулся к пастуху. Дементий выступил ему навстречу. Косма поднял руку и громко произнес:
        - Стойте. Не знаю, что там тебе показалось, но моя дочь - это просто моя дочь. Пророчество здесь ни при чем. У нас всегда холодней и ветреней, чем в других частях Прираречья. Так что постарайся впредь не пугать уши пророчеством. И, тем более, не приплетай к нему Любаву.
        Влад с Дементием отступили на свои места. После паузы, заполненной глотком стотравной суры, купец продолжил:
        - Сделаем вид, что никто ничего не говорил. Предупреждаю: размолвка у меня с повольниками. С их стороны может быть засада с разбоем. Так что крепкие руки и меткий глаз в обозе, ой, как нужны. Кровь и пот лучше чаши вина проверяет, вот и вас таким образом проверим. Не подведете, ряд выполните, и сможем друг с другом по-иному поговорить. Ну, как, молодцы, по рукам?
        Они были согласны. Но с городом все же что-то не так, как и с Космой, как и с его дочкой, - в этом Митяй был уверен.

***
        В княжеском тереме, в красной палате, чьи окна смотрят на островное Капище, на троне сидел Ингвар, он же Васюта, так и не ставший Рагнаром. На его голове красовалась шапка с меховой опушкой, украшенная яхонтами вперемешку с жемчугом и увенчанная трезубцем. Много золотых украшений виднелось на шее и пальцах, на плечах - огненная рыжая шуба. Подле него расположились два послушника в сандалиях и рубище, перевязанном красно-коричневой веревкой. За ними пристроился седовласый владетель Куба из Раековских, на сюрко которого значились вышитые два полумесяца с рогами, обращенными в разные стороны. Вдоль северной стены между висевшими доспехами былых княжичей и князей выстроились рынды с оголенными двуручными мечами.
        Напротив Ингвара стояли двое худощавых мужчин, по лицу - перекаты, в одинаковых серых кафтанах с черными меховыми воротниками.
        - Раван и Кучук, вы известны своей удачей, твердой рукой и умением хранить секреты. Потому решил поручить именно вам то, что позволит по завершению купить хоть табун лошадей у холмов Каты, хоть владение в Реанах. Есть два человека, две цели, которые больно путаются под ногами. Я желаю, чтобы по ним к посевным справили тризну. Выбор средств и способа исполнения за вами. Один из них - рыцарь Дементий из Забугоровских, второй - наместник Дятловой крепи Святополк из рода Стужичей. Непростые мужи, много чего умеют, еще больше чего знают, но награда за их головы того стоит. И, как я понимаю, раз вы здесь, то на ряд со мной готовы. Ничто не истинно, все дозволено, не так ли?
        Ингвар подождал, но не услышал ни вопроса, ни подтверждения. В Артрии не знали про Горного старца, как и про Рагнара, ТорквеМАДу и Изабеллу. А ведь Горный старец многому мог научить этих сосунков. Впрочем, следовало продолжить. Поэтому он кивнул послушникам и продолжил:
        - Тогда приступим, не будем тянуть. Подходите ближе. Режем руки. Пусть через кровь войдет заклятие, чтобы по итогу не обидеть друг друга и не выболтать лишнего.
        Мужчины встали вокруг серебряной чаши, по очереди надрезали ладони ножом с малахитовой ручкой и смешали кровь в сосуде. Затем один из послушников воспламенил ее, при этом огненные змейки обвили руки каждого и растворились. Запахло озоном, слабая боль пробежала от кончиков пальцев до самых сердец.
        Все вернулись на свои места. Как только обрядовую чашу убрали, Раван и Кучук поклонились и вышли из зала. Они так и не проронили ни слова.
        - Мне помнится, Куба, ты говорил, что это лучшие душегубы Закатного края? - с сомнением произнес Ингвар. Он смотрел им вслед. Он их так и не понял. Этот мир был забавен, иногда в нем встречались удивительные персонажи. Но иногда Васюта чувствовал, что до совершенства ему далеко - до совершенства в его понимании.
        - Эти молодцы единственные, кто по заданию Владык смогли проникнуть в Академию Чудачеств и вернуться в здравом рассудке, - повторил известную информацию умудренный годами лех. Он также смотрел в сторону двери, за которой скрылись перекаты. - Раван обладает колдовскими навыками, Кучук - мастер кинжалов, действуют всегда вместе. Они справятся.
        - Что ж, до ледохода время еще есть, успеем к визиту нижних подготовиться. А будет их вести Святополк или нет, многое не изменит, хоть без него было бы проще. Пойдемте, уважаемые, казнь смотреть, которую Мстислав нам приготовил. Вирник обещал занятное зрелище, не стоит его задерживать.
        Ингвар потер ладонь и направился к выходу. Порез болел ничуть не меньше, чем там, откуда он прибыл. Если Дементий был тем, кем он мог быть, кто-то должен умереть еще один раз.
        Глава 22. Встреча под Камнем
        Костры потрескивали, делясь теплом. Снег оттаял черными кругами, внутри которых скучковались люди. Луна закрылась тучами, как стыдливая девица. И темное морозное покрывало накрыло долину, спрятанную среди поросших высокой елью горбатых холмов.
        Здесь, посреди распряженного обоза, уверенных воинов и опытных следопытов, Митяй чувствовал себя обычным человеком. Его отпустило: ни видений, ни смещений реальностей, никакой нежити. Зато остались вопросы, и, видно, не у него одного.
        - Что с тобой у купца приключилось? - обратился к нему подошедший рыцарь. Дементий устало подбросил в костер дрова и уселся рядом на шкуры. - Признаюсь, смутил ты меня. Не думал, что пророчество произведет на тебя такое сильное впечатление.
        - Дело не в пророчестве, - тихо ответил паренек. - Дело во мне.
        Воин внимательно посмотрел на пастуха. Они помолчали. «Наверное, - подумал юноша, - пришло время. Почему бы и нет, кому, если не Дементию, стоит знать?»
        - Понимаешь, у меня все как не у всех. Однажды в детстве я нашел цветок папоротника. И он дал мне нечто, в голове не укладывающееся. Я стал видеть подземную тьму, алчную и выжидающую, пустоту за звёздами, смеющуюся абсолютной тишиной, узкую, еле заметную тропу, по которой уходят блеклые тени покидающих нас. Моим другом стал ветер, со мной заговорила нежить. Меня стали посещать странные видения. Например, в Кистенях у статуи черной женщины с белыми крыльями я увидел пустынные барханы, посреди которых росли толстые деревья, а перед ними из песка торчала голова какого-то бедолаги. Уже не первый раз будущее меня о чем-то предупреждает…
        - Это не будущее, - вдруг глухо прервал его Дементий, - это прошлое. Мое прошлое. И в нем у черной женщины давно нет белых крыльев.
        - Значит, видение связано с тобой?! - невесть чему обрадовался Митяй. - Ты говоришь про Стеклянную пустыню? Знаешь, я многое в тебе вижу. Чаще ты в своем облике, но иногда предстаешь то зверем, то… сложно подобрать слова… размазанной красной краской с алыми всполохами. И если человек в тебе опасен, зверь -- безумен, то краска… она способна изменить все, до чего дотронется, чего коснется! Она способна полностью перекрасить этот мир! Не знаю только, к добру иль худу…
        - Звучит бредово, - голос рыцаря дрогнул. И паренек понял: он поверил ему! Рыцарь что-то о себе знал, он не мог не знать. - Однако в нашем мире много волшебства и магии. Оно непостижимо, выбивается из обыденных рамок, но оно есть! Где-то с волшбой борются, где-то превозносят, где-то изучают, но везде воспринимают как норму жизни, которая тем не менее не должна быть доступна простым смертным. Если ты чувствуешь в себе то, о чем рассказал, тебе прямая дорога к волхвам. Они помогут обуздать видения, научат контролировать скрытое. Не тяни с этим, иначе закончишь на костре или навлечешь беды на всех нас.
        - Но как ты собираешься обуздать то, что скрыто в тебе? - воскликнул пастух, хотя от мысли о костре его передернуло.
        Он помнил судьбу Лаеты. Видел останки несчастных в Княжем граде. Сгорать заживо - хуже пытки не придумаешь! И что говорить, он не хотел такой участи. Умирать все же страшно! Куда бы ни приводила небесная тропка, что бы ни скрывал Ирий, умирать всегда страшно! Те, кто держал души других в своих руках, хорошо понимают это чувство - безграничного трепета. А когда умираешь вот так, в море огня, пожирающего твое тело, кожу, органы, все то, с чем ты жил, что причиняло тебе наслаждение, радость или страдание, неважно… Когда переход в новое качество сопровождается такой телесной болью… Что может быть ужасней?
        - Мое дело конченное! - грубо отрезал Дементий. - Не беспокойся обо мне. И еще… не пугай людей своими откровениями и не говори никому про встречу с демиургами. Не к добру эта встреча, впрочем, ты и сам убедился. Пусть колдуны идут своей дорогой, а мы своей - целее будем.
        - С деми…? - запнулся пастух на незнакомом слове.
        - С демиургами, с теми, кто держит планету за яйца, с теми, кто сидит в алчущей подземной тьме, кто висит в пустоте за звездами, кто гуляет по лунной тропе, как им вздумается. Они больше, чем колдуны, они само колдовство, магия, чары и волшба вместе взятые.
        - Откуда ты все это знаешь?
        - Ты говоришь, что иногда видишь во мне зверя? Пойми, меня учили не только махать мечом… Отец знал много легенд. И в одной из них Черная луна уже приходила. И была боль. И были беды. И была всеобщая война. И появился Разлом. А до прихода той Черной луны царила совсем другая эпоха. Эпоха, в которой правили такие роды, как мой, каждый со своими способностями, каждый со своим скрытым зверем! Люди-звери были королями и лордами, все остальные - чернью и отбросами. И пропасть лежала между ними. Пропасть, которую преодолевали немногие.
        - Так значит, вот почему горгулья прокричала про ваше родство? - пораженно молвил пастух. Пазл почти сложился. Осталось лишь уточнить одну маленькую деталь.
        - Возможно, - нетерпеливо ответил рыцарь, - но после поражения от Владык большинство родов либо сгинуло, либо утратило свои способности. Была произнесена особая клятва отречения. Те же, в ком просыпался древний дар…
        - Безжалостно уничтожались послушниками или рыцарями, - закончил его мысль Митяй.
        - Да, - тихо проговорил Дементий, - обет рыцаря - защищать людей от колдовства и от нежити. И я нарушил этот обет.
        Митяй постарался не зацикливаться на последних словах. Не сейчас, не это важно.
        - Почему древние роды проиграли? - спросил он.
        - Их дар обернулся проклятьем. Они творили жуткие вещи: опыты над людьми, опыты над планетой. И постоянные войны, войны, войны. Скрытый зверь не хотел останавливаться, не желал он ни с кем и объединяться. Убийства с особой жестокостью были его гимном…Пока не случилась Черная луна, пока не появился Разлом. Владыки - далеко не первые из демиургов - вместе с другими изменили этот мир, переписали его законы. Прежние повелители ушли в историю, уступив свое место новым.
        - И ты считаешь, что Морена, Потапыч и Колдун с острова - это те самые демиурги?
        - А кто еще? - буркнул Дементий.
        Мужчина снова подбросил в костер дров, укутался поплотнее в шубу и прилег, довернувшись в шкуры, на которых до этого сидел.
        - Ну а ты, правда, думаешь, что Любава - та самая Снежная дева из пророчества? - услышал пастух вопрос, заданный шепотом.
        - Да кто ж это знает, я ни разу ее не видел. Но больно на перекрестке семи дорог холодом сквозило из-за пределов, словно у Морены появился двойник. А слова про деву - так они сродни видению, слетели с языка помимо воли. Вскоре узнаем. Вскоре многое встанет на свое место.

***
        Митяй прошел по горному серпантину, обернулся и увидел, как Камнеград, небольшая каменная крепость, возвышается над бирюзой кедра и сосен, над белизной снега и льда реки. Отсюда хорошо просматривались ступенчатые улицы и заснеженные крыши. Иногда между домами появлялись фигурки людей, спешащих по своим делам. Бездельников здесь не держали. Еще ниже в долине дымили мастеровые выселки. Однако впереди ждало ущелье, зажатое скалами, которое должно было привести к нужным пещерам. Начатое следовало закончить. И он продолжил свой путь.
        Постепенно дорога сменилась тропинкой, сосна - кустарником, и вот перед ним открылся провал, ведущий к неизведанным глубинам. Перед пещерой выделялось кострище, обложенное камнями, в стороне осталось еще достаточно нарубленных веток и сучковатых поленьев. Здесь часто останавливались, по крайне мере, раньше. Опираясь на посох, Митяй вошел под каменный свод. Идти было легко - уклон пологий, сквозняк подталкивал в спину. Недалеко от входа он обнаружил заготовленные факелы, одним из которых решил воспользоваться. Три удара кресала о кремень, и огонь весело затрепетал перед ним.
        Если первые шаги дались легко, то вскоре все усложнилось. И дело было не только в неровностях и расщелинах. Трудно в темноте, окружающей освещенный круг, осознавать пройденное расстояние, трудно не пригнуть голову, ощущая давление камня! Тревога нарастала. И даже мимолётные следы присутствия человека - то разбитая тележка, то сломанная кирка - не помогали. А ведь недавно он так же шел за Потапычем и ничего похожего не испытывал. Что за странное имя для деми… урга? Хотя, что тут говорить, этот персонаж сам по себе очень странный.
        Вскоре Митяй [понял, что] потерялся. Пещеры сменялись друг другом, ходы между ними петляли, ветвились, убегали в стороны. Куда идти? Он покрутил головой, будто что-то можно было рассмотреть, и услышал, нет, почувствовал настойчивый зов. Где-то там, в глубине, его ждали. В голове зазвучали неразборчивые голоса. И пастух пошел дальше, перебирая в голове воспоминания о вчерашнем дне…
        В Камнеград добрались под вечер. Ледяная дорога, шедшая по замерзшему руслу Камушки, слава Роду, привела обоз к городку без приключений. И нигде больше не ощущался тот жгучий холод, что встретил его в Кистенях!
        Неужели он ошибся, неужели это все его длинный язык, а предчувствие Снежной девы - плод его воображения?!
        Может быть, оно и к лучшему. Достаточно того, что лицо Морены - лицо, обтянутое кожей, - нет-нет да всплывало в памяти, а с ним и те противоречивые чувства, когда тебя и тянет, и одновременно отталкивает. Красота в увядании. И знаешь, что нельзя, а хочется. Жуть, одним словом!
        Городок оправдал свое название возведенными из камня домами и невысокой, но широкой стеной из гранитного валуна. У многих жителей перед входом в жилища стояли замысловатые базальтовые изваяния. Центр был отдан Многоликим.
        Пока разгружали обоз, выяснилось, что Любавы нигде нет. Пастух поразился тому, насколько никого не обеспокоило ее долгое отсутствие. Ему выделили грубо сколоченную кровать в казарме у местных гарнизонных ратников. Дементия забрал с собой воевода. Ложились здесь рано. От ратников добиться ничего не удалось: не их, мол, это дело, если ушла, значит, так надо, не одна же. И шутки с прибаутками, и смех до дрожи стен…
        Как рассвело, Митяй поспешил на улицу. Первым ему попался старшина рудокопов, которого он поймал на пути к плавильщикам дальнего выселка. Это был усатый чудин по имени Хадко: низкий, но широкоплечий, с хитрой улыбкой и обманчиво ласковыми глазами.
        - Постой, уважаемый, много лет и здравия! - обратился паренек к старшине, перекрывая тому проход. - Прошу, проясни недоразуменьице. Купец Косма Селикатович послал с четким поручением вернуть Любаву. Но вот только где она?
        - И тебе не хворать, сынок. Всем известно, [что] купеческая дочь в дальних пещерах. Не стоит тебе так беспокоиться, вернется к закату… или к следующему. Никто здесь не властен над сей девицей, [она] сама себе указ. К тому же с ней наш заступник - Велемудр. Чего опасаться-то? - успокоил слишком настырного рядовича умудренный годами камнеградец, а затем попытался обойти его по краю лестницы, но не тут-то было.
        - Ее давно уже нет, а никто не хватился? А вдруг что случилось?
        Митяй передвинулся, все так же не уступая дорогу.
        - Горы как дом для волхва, а штольни в пещерах давно освоены, ничего безопасней нету. Мне ли не знать? - вновь сделал попытку бочком протиснуться старшина, но уткнулся носом в завязки на полушубке настойчивого незнакомца.
        - Так может, кто проводит меня? Поможем девушке вернуться?
        - Дел невпроворот, сынок, да и Любава наша не рада будет.
        Хадко улучил момент и проскользнул мимо, после [чего] во всю прыть понёсся вниз по ступенькам к воротам крепости. Пастух растерянно посмотрел ему вслед. Чем же девушка смогла так насолить, что никто не жаждал ее возвращения?
        В таком же ключе с ним поговорили старшины охотников и старателей, едва кренделей не навешали. К воеводе не пустили, тот откушивал со знатным гостем.
        Ждать, пока рыцарь освободится, паренек не захотел, равно как и тратить время на поиски завтрака. Его внимание привлек домовенок. Митяй поднялся вверх по улице и призывно свистнул. Лопоухий, заросший мехом по самые глаза малец оторвался от натирания большой каменной жабы и нехотя приблизился. Выглядел он не очень: уши обвислые, волосня всклокоченная, глаза бегают. Подавленным выглядел. Излишне потрепанным.
        - Чего тебе? - грубовато спросил мужичок.
        - Здравствуй, уважаемый. Хозяйку вашу ищу, Любаву. Помоги найти дорогу в пещеры, говорят, туда она отправилась, - постарался умилостивить его парень. В другой раз он, может, и поинтересовался бы, что с нежитью приключилось, но не сейчас и не сегодня.
        - Правильно говорят. Дорога известна: обойди крепость и иди на север, вверх, в горы, мимо не пройдешь.
        - Ты как-то совсем не весел, - все же заметил пастух.
        - А ты дойди туда, куда хочешь, и сам все поймешь, - буркнул домовенок и, не прощаясь, пропал. С того места, где он стоял, только камушки покатились.
        Так Митяй и оказался в пещерах.
        Иногда он видел на стенах странные рисунки, не ведические знаки, не руны, не буквы алфавита, который так и не выучил, а как будто детской рукой нанесенные изображения животных и людей, состоящие из черточек и линий. Было забавно наблюдать, как неизвестный художник постарался передать подробности быта маленького подземного народа, его страхи и чаяния, а также его жертвоприношения. «Мы пожираем друг друга даже в своих сказках», - подумал отрок, касаясь подушечками пальцев забытых откровений чуди. Один из рисунков особенно долго задержал его взгляд - это был выделявшийся непропорциональными размерами столб со световой колбой в навершии. Зачем он малому народу? Что за непонятный символ? Ответы терялись в игре теней и в прошедших годах.
        Между тем холод усилился, пол усеяли рытвины, и пастух несколько раз споткнулся, рискуя выронить и загасить факел. Неожиданно раздался странный звук, похожий на вздох гиганта, и тут же сверху посыпалась земля. Вздрогнув от испуга, юноша резко оглянулся. Стоило ему сделать шаг, звук повторился. Теперь уже вместе с землей стали падали мелкие камни. Пара булыжников больно задела по спине. Паника охватила разум, и он бросился бежать. Горы будто этого и ждали. Раздался треск, потом грохот, и произошел обвал.

***
        Его окружала темнота. Митяй сидел, привалившись к стене: оглушенный, потрясенный, смакующий во рту песчинки и кровь. Факел с посохом выпали из рук и затерялись. Мерещилось всякое: что воздух обрел вес (в нем он чуть ли не задыхался), что рядом кто-то большой. Шевелится. Скребется. Бормочет.

«Все же надо подняться, бояться можно и двигаясь», - подумал он.
        Плечо ныло, спина зудела, лицо кровоточило, но пастух кое-как встал и пошел наугад, слепо ощупывая стены. Пока не понял, что вернулся к завалу. Проведя ладонью по камням, ощутил холодную дрожь. Горы дышали! Ждали помощи! Им что-то причиняло нестерпимую боль.
        Мысли ушли, сознание потянулось к обнаруженной сущности. Почудился неритмичный стук громадного сердца, с надрывами и промежутками. Существо умирало. Горы умирали! В душе паренька поднялся протест. Если его просят, он должен, если он должен, то может… Резкий писк заполнил пространство, темнота отошла, предметы окрасились в серые тона, руки окутались серебристой дымкой.
        Митяй сделал движение, словно собрался раздвинуть каменный свод. Он должен добраться до страдающего существа, до его сердца, помочь перенести эту боль! Стало невероятно тяжело, глаза налились кровью, в висках застучало. Но он не останавливался, обретенная сила требовала выхода. Камни зашевелились, некоторые взорвались осколками, едва не поранив, но на их место скатывались другие. Однако юноша не терял надежды, он очень старался, пока не услышал разговор.
        - Ты же знаешь, что такое гриб? - спросил мужской голос.
        - Это такое растение? - неуверенно предположил женский.
        - Почти. А что такое оправа?.. Вот видишь, каждый знает слово «гриб», но никто его не видел. Все понимают, для чего нужна оправа, но разве кому-то она нужна?
        - Я встречала слепых и на одном чудаке видела оправу, - возразил женский голос.
        - На одном чудаке. Но он же чудак - один на целый мир! И все! Либо слепой, либо зрячий. Либо мох, либо ягодка, и ни одного гриба! Мы даже не знаем, как он выглядит! Как же так?! Существуют слова, которых не должно быть, и понятия непонятно чего! И хоть кого-то это смущает? Нет! Все принимают как должное! Постой-ка, впереди что-то светится… - на этом голоса затихли.
        Пастуху казалось, у него вот-вот получится, и, наверное, он себя бы так и умучил, если бы не постороннее мягкое воздействие, которое осторожно вмешалось и опустило ему руки.
        Паренек очнулся и увидел рядом с собой старика в шкурах мехом наружу и девушку в укороченной шубке, обшитой светлым бархатом. Набалдашник посоха старика давал неровный желтый свет. Их глаза встретились: шесть черных точек…
        - Ты че творишь, совсем на голову ушибленный? От твоей волшбы мы здесь все останемся! - набросилась на паренька девушка.
        Ее капор съехал набок, из-под него выглянули собранные в пучок русые космы. Голос прокатился звонким эхом и вернулся бранным словом. «Зачем так вопить?» - с раздражением подумал отрок, едва устояв на ногах от полученного толчка.
        - Не волхв, а волшбу городит, не дух, а с хозяином гор бодается, - удивился старик. - В одиночку Большой Камень пытался поднять! Пупок не развязался? Как звать-то и что ты тут делаешь?
        - Митяй я из Порубежья, Любаву, дочь Космы Селикатовича по его поручению ищу, - в растерянности проговорил пастух и повнимательней вгляделся в незнакомцев.
        Над стариком клубилась волшба: при его появлении горы перестали стонать, затихли, убаюканные исходящей от него силой. Определить же, что представляет из себя его спутница, паренек не смог. Что-то отводило взгляд. Никакой волшбы, никакой магии! Определенно, если в ней что-то и было, то оно хорошо пряталось.
        - Меня искать? Видится мне, это мы тебя нашли, теперь возвращаться раньше времени надобно!
        Пастух вжался в стену пещеры, отстранённо ожидая от девушки продолжения. Бодаться с ней он не собирался, мериться силой тем более, однако не исключал, что его сейчас побьют.
        - Подожди, Любава, не торопись. Основной выход все равно завалило, проход остался лишь с другой стороны, а значит, идти нам вдоль подземного озера, так что волей неволей и его наружу выведем, и сами неосмотренное досмотрим, - примирительно молвил старец. - Пойдешь с нами, Митяй, много любопытного увидишь, а по дороге о себе поведаешь. Ко мне обращайся Велемудр, я волхв и обещаю тебе, мы здесь не затеряемся. Не поддавайся панике и постарайся подобного больше не вытворять.
        Смысла спорить, кто кого нашел, паренек не видел. В любом случае особого выбора не было. Так что подчинился без возражений и, как только убедился, что девушка от него отвернулась, направился следом за ними.
        Вот, значит, она какая - Любава! Дочь купца шла перед ним, одетая в короткую шубу и мужские штаны. Диковато, конечно, бабу в штанах видеть, но на то она и купчиха - сама себе на уме! И при этом совсем не уродина, и не было в ней ничего от Морены, как можно было подумать раньше. Слишком живая, слишком бойкая!
        А ведь он, и правда, себя переоценил! И не только с Большим Камнем. Пастух горько вздохнул. По всему выходило, Милаву ему не вернуть. И весняков, и родителей… Не в его это силах. И возвращаться ему в таком разе некуда, и идти незачем. И голубые глаза, и золотистый локон, и тот поцелуй - лишь эхо ложных надежд, воспоминание, подаренное Колдуном с острова. И на том спасибо, за воспоминания.
        О чем старик с девушкой беседовали, Митяй не слушал. Опустевшие штольни его не интересовали, к нему же никто не обращался. Зато пастух с каждым шагом все сильнее ощущал приближение множества малых существ, чем-то явно взволнованных. Они метались, кричали, звали. Их было очень, очень много! И гора снова зарыдала…
        Когда вышли к озеру, волхв сотворил волшбу и огненный шар осветил свод. С потолка выцеливали в черную водную гладь сотни причудливо изгибающихся сосулек: голубых, фиолетовых, бирюзовых, алых. Юноша заметил, что на поверхности озера периодически расходятся в разные стороны круги. Заинтересовавшись этим, он подошел к самой его кромке. И тут на него из-под воды посмотрело чье-то лицо, мелькнул чешуйчатый хвост и пропал. Вслед за этим в глубине зажглись огоньки, один за другим, сотня за тысячей. В ушах стал нарастать стон, который заставил упасть на колени и окунуть руки в воду, уткнувшись в скользкое дно.
        Крик отчаяния! Слезы безысходности! Рыдание камня! Переливы хрустального звона скрежетом когтей по стеклу! И он понял. Он осознал. Морена была права…
        - Что с ним, Велемудр? - обеспокоенно спросила девушка, ее голос паренек слышал как будто на отдалении.
        - Хозяин жертву требует, наш гость привлек его внимание.
        Старик знал свое дело: на Митяя обрушился мощный поток успокоения, который постепенно вымыл из него боль, отгородил от внешнего воздействия. И звон затих, и крики отдалились, но валежник познал искру…
        - Не то, волхв, прости, ты не прав, - проговорил пастух, тяжело дыша. - Хозяин не жертву требует, а помощи, как и души умерших. Застряли они между Явью и Навью, а озеро дало им временное пристанище. Только переполнено оно и своей тяжестью разрывает горы, причиняет боль хозяину, потому и стонут они вместе, отсюда и обвалы, и камнепады.
        Паренек почувствовал изумление волхва, обеспокоенность девушки. Знать, они тоже искали ответы - и ответ им не понравился. Старец подхватил его под локти и помог подняться. Когда отошли от воды, к странному отроку обратилась Любава:
        - Кто же ты такой? Отродясь такого не встречала. Не самими ли пращурами послан?
        И уже не было в ее голосе прежней резкости. Лишь нескрываемое любопытство.
        Митяй замешкался. Он не знал, что ей ответить. Его и самого мучил подобный вопрос. Впрочем, девица не настаивала. Пастух растер заледеневшие руки и спросил больше сам себя:
        - Штольни, значит, проверяли?
        - Как дочь владельца местных шахт я должна знать свое хозяйство. Вот почему лично отправилась искать признаки рудных жил и выходы малахита. Говорят, они исчезли. Говорят, горы перестали родить. Велемудр видит схему пещер и проходов между ними. Так что, считай, мы у себя дома, юноша: любой уголок нам здесь знаком, любой поворот понятен.
        Волхв лишь покачал головой, призывая не задерживаться.
        Путь вдоль озера был долог. И хотя тропинка наблюдалась, скакать и перескакивать через неровные выступы и глубокие ямы пришлось изрядно. Благодаря рунам кудесника души и хозяин гор почти не тревожили. Но их присутствие тем не менее ощущалось давлением на виски, писком на краешке уха.
        Перед тем как уйти в боковой отвод, выходящий на поверхность, они были вынуждены в очередной раз приблизиться к озеру. Держась за каменные выступы, осторожно пробирались рядом с темной водой. Старик, проверяя поверхность посохом, шел первым, за ним ступала Любава, а замыкал цепочку Митяй. И тут в хаосе далеких голосов различил пастух надвигающуюся опасность. Где-то под водой озлобленное существо устремилось к ним. Понимая, что предупредить Велемудра не получится, он сделал шаг вперед и прикрыл собой девушку. Мгновением позже из озера выскочила трехаршинная хвостатая страхолюдина с заведенным для удара копьем. Однако вместо того, чтобы их пронзить, русалка, если это была русалка, словно о стенку ударилась и отлетела обратно.
        Брызги, вопль и новый прыжок. Теперь уже руны волхва вызвали водную преграду, в которой русалка завязла, как в сети. Легкий шепот, и воздушный кулак отбросил ее снова в озеро. Она злобно нарезала три круга, ударила хвостом и скрылась под водой.
        - Хозяйка ревность показала, - немного отрешенно пояснил проводник. - Хорошо, что мы не причинили ей вреда, бедной и так достается.
        Любава неожиданно бросилась на шею Митяя и крепко его поцеловала. Так, что даже нижняя губа занемела. Его нервы такого поворота не выдержали, и он отстранил ее более резко, чем требовалось. Наверное, не следовало этого делать. Попытался ее задержать, но девушка, покраснев, развернулась и убежала. Паренек с удивлением уставился на свои руки, по которым от плеч к кончикам пальцев сползала серебристая дымка.
        - Умеешь удивить, юноша, быстро отплатил за свое спасение, - поблагодарил его старец.
        Потом подошел к пастуху, оперся о его плечо, постоял так недолго и направился вслед за дочкой купца в подземный отвод.
        Митяй некоторое время смотрел в темноту. Он второй раз после колдовского острова смог сотворить волшбу. Это лежало за гранью его понимания. Нет, как качать Луну, срывать звезды, перемещать облака, слышать и видеть нежить - это одно, а вот напрямую воздействовать на существ - это совсем другое! С этим предстоит разбираться и разбираться. И потом, его поцеловала девушка! Живая девушка! Разве это не чудо?! Марфа только смеялась, за ликом Милавы кто только не скрывался, а Любава взяла и поцеловала.
        Пастух потрогал языком распухшую губу. Солено! Эх, если бы он ее не оттолкнул! Бешено застучало сердце, внизу подозрительно набухло. Эх, если бы он мог поступить иначе! Опять представил, как красавица его целует, и теперь он ее не отпускал, не отталкивал…
        Тут он вытер вспотевший лоб, развернулся и поспешил за всеми. За спиной кричали души…
        Чуть позже вышли на поверхность. Однако ночь заставила вернуться обратно. Любава сторонилась пастуха. Тот старался ее не замечать. В одном из залов в нерукотворном камине, образованном благодаря причудам противостояния камня и воды, развели огонь. Старик поистине знал все о местных пещерах! Так, без труда обнаружил схрон местных рудокопов и разрядил их нехитрую ловушку.
        Все трое прижались перед огнем друг к другу, тепла не хватало: Велемудр посередине, Митяй с Любавой по краям. Кудесник раздал вяленое мясо, завернутое в лепешки, и фляги с талой водой. Журчание в животе напомнило о том, что уже сутки как во рту не было ни крошки, так что еду паренек принял с особой благодарностью.
        - Так откуда ты, юноша, прибыл? - спросил Велемудр. В отличие от молодых есть он не торопился.
        - На закате, если смотреть через Пустоши и Леший край, а не обращать свой взор к серпу Ра-реки, лежат земли, именуемые Порубежьем, - немного тягуче проговорил отрок. От воспоминаний ком встал у него в горле, и рассказчик судорожно сделал глоток из фляги. - Там и находился когда-то мой дом, жила моя отара и текла безмятежная жизнь. Да только выгнали меня недобрые перемены, заставили покинуть родину. Не задержался я и в Княжем граде - Ингвар объявил охоту на моего спутника, рыцаря Дементия. Он славный человек и хороший воин, много лет назад из земли лехов прибыл, честно служил и выполнял поручения князя и его воевод, да времена изменились. Пришлось бежать, пока не оказались в Кистенях, где дали слово сопроводить тебя, девица, обратно к твоему отцу.
        - Возвернуть хотите? А меня спросить не забыли? - сердито воскликнула та.
        Митяй скосил глаза на Любаву, на ее вздернутый носик, карие глаза, румяные щечки и русые космы. Ее поцелуй еще жил на его губах, руки еще держали ее ускользающие пальцы, но в то же время он невольно подумал: какой же она еще ребенок. Сбежала от отца, настроила в Камнеграде всех против себя, забралась в пещеры, будто что-то в них могла изменить. И чегой-то он решил, что она - Снежная дева из пророчества? Правду говорят: язык мой - враг мой! Но не спорить же с ней. И он ей не ответил.
        - Я не зря про души у озера сказал. Думаю, волхвам известно, что на Калиновом мосту происходит. Но известно ли, к чему все это может привести? Слышат ли мудрые мужи, как трепещет твердь планеты, как растекается по Нави хрустальный звон - звон Разлома, как кричат от боли малые существа? Понимают ли провидцы, сколько Артрия еще выдержит?
        Голос пастуха надломился. О чем он думал у озера, как мог отвлечься на поцелуй, будь он не ладен!
        - Вода открывает тем, кто спрашивает, воздух рассказывает тем, кто слушает, потому известно мне о проблемах Нави, - молвил старый кудесник. - Но связь между хрустальным звоном и затором на Калиновом мосту - смелое утверждение. Хотя это многое бы объяснило… как одновременно и усложнило б. Никому из живых не пересечь реку Смородину, никто не сможет бросить вызов тому, кто засел на мосту чрез нее. Так что нам остается? Молиться и просить? Просить у пращуров, которые сном закрылись от звона? Получается замкнутый круг.
        - Неужели до пращуров не достучаться?
        - Чтобы они пробудились, нужна жертва. Только не ведомо, какой эта жертва должна быть. Кровью их не удивишь, Яростень залил ею на сто лет вперед. А все остальное оставляет их равнодушным.
        - В твоих словах слышится отчаяние. Но нельзя же просто опустить руки, нужно что-то делать, - горячо возразил пастух.
        Слова старика не убедили, Морена предлагала хотя бы попробовать. Тогда он не смог, но, может, найдется другой способ? Где-то, кто-то, как-то подскажет, а возможно, и поможет. Ведь, если не вернуть ушедших с тропы, то необходимо дать им возможность пройти ее. Среди них мучается и его Милава. Ну… или не его. Только это ничего не меняло. Неважно, чья она, важно, что он ее помнит и она ему дорога.
        - Не по плечу нам эти игры. Среди волхвов, как и среди прочих людей, нет того, кого бы признали Многоликие, - сказал старик. И пастух заметил, как вспыхнули зеленым его глаза, но тут же затухли. - Но ты прав, делать что-то надобно. И кто-то уже делает.
        - Вы в курсе, что здесь не одни? И заданные вопросы невежливо оставлять без ответа, - вмешалась в разговор Любава. - Калинов мост. Река Смородина. Навь. Души. У нас тут штольни опустели, целый город переселять придётся. Не одни вы орешки грызете. Может, вам добавить горсточку?
        - Верно говоришь, увлеклись, некрасиво вышло, - поддержал ее кудесник, поспешно поднимаясь. - Давайте укладываться, а я из схрона еще дровишек принесу.
        Глава 23. Черное знамя кочевника
        Ухнул медный гонг. Завибрировала слюда в окнах. Служанка уронила гребень на пол. Любава оторвалась от созерцания своего отражения в зеркале и провела рукой по щеке. Снова раздался глухой мрачный звон. Набат звучит к беде - правило, впитавшееся с молоком матери. Предательски скрутило живот.
        Только не паниковать! Мало ли зачем это все. Но волнение никуда не уходило, как и не прекращался звук гонга.
        Тогда Любава поднялась, отстранила служанку и спустилась по лестнице из светлицы в холодную клеть. Перед дверьми она сменила КОты на сапоги до колен, набросила короткую шубку, шарф-снуд, проверила кинжал за поясом, второй закрепила за голенищем и вышла наружу.
        Улица оказалась переполнена людьми. Народ стекался к стенам Камнеграда.
        Перед квадратом надвратной башни Семушка выстроил гарнизонных ратников. Их лица были напряжены - воины готовились умирать. Рядом суетились конюхи, накрывая большими деревянными щитами привязи с лошадьми. Мальчишки поспешно отгребали сено под навес. Отовсюду тащили шкуры. Позже их смочат и набросят сверху на все, что может гореть.
        Дочь купца, никем не остановленная, взбежала на смотровую площадку башни и глянула вниз.
        На фате снежного покрывала перед крепостью, в долине, что уходила вдоль Камушки и горной гряды на запад, темными мотыльками носились вереницы всадников. Перекаты! Сотни и сотни. И они всё прибывали. Взор девушки метнулся дальше, к пока еще не тронутому сосновому бору. Там ее глаза невольно задержались на могучем воине, восседавшем на приземистом, плотно сбитом жеребце цвета черного перламутра. Такого же цвета панцирь был на всаднике. От его шлема белыми крыльями отходили перья, под стать гриве коня. Перед ним стояли два пеших кочевника. В их руках трепетали черные знамена. На груди Любавы под оберегом заныла кожа - справятся ли ее любичи с таким полчищем?
        - Царевич Тугарин пожаловал, - пояснил незнакомый мужчина. - Проклятье небес и ужас земли. Никого не признает, берет все, что может. Считает сушу своей вотчиной. Я думал, его орда полегла при штурме перевалов Ридована, но нет, опять он за старое. Снова степь отдала ему своих сыновей. В него, как и раньше, поверили!
        Любава обернулась. Это был рыцарь, о котором упоминал Митяй. Тот лех, кому поручили ее возвернуть. Девушка поморщилась: мало того, что ушел служить от своих к иноземцам, так еще и рот разевает. А облачился-то, облачился! Неужели воевода рядовичу из своих запасов броню выдал? Сколько чести наемнику! Коренастый, чуть выше нее, с внимательными серыми глазами и ровными чертами лица, снизу аккуратная клиновидная бородка. В руках горшкообразный уродливый шлем. Безусловно, преотвратительный тип!
        - Знать бы, что ему тут надобно и как он прошел сквозь левобережные засеки, - проговорил взволнованно Хадко. В отличие от рыцаря старшина излучал испуг, его глаза бегали из стороны в сторону, усы опустились книзу, руки теребили перстни на пальцах.
        - Шаманы с ним, - раздался за спиной голос Велемудра. «И он тут, - подумала Любава, - как я всех-то вас не заметила?» - Стен будет мало, придется серьезно попотеть. Не обессудьте, весточку о помощи не передать. Навь с Изнанкой заблокированы, а голубей ястребы кочевников рвут на вылете.
        - Разве наши воины разучились дрова рубить? - с вызовом воскликнула купцова посланница, дерзко окинув взглядом мужчин. -- А если мышами решат прикинуться - бабы с коромыслами на стену встанут!
        В этот момент послышались хлопки, в сторону любичей полетело множество стрел. Девушка, как и многие другие, завороженно наблюдала за их полетом. Но в последний миг Велемудр шепнул заветное слово, и руна, ранее им подготовленная, сверкнула голубым. Лишь пепел коснулся лица Любавы. Макошь РОДная, ведь могло все здесь и закончиться!
        Набат смолк. Первая жизнь оборвалась.
        Воин в броне цвета черного перламутра все так же неподвижно рассматривал крепость. Он словно что-то выискивал на ее стенах.
        - Дитя мое, прошу, позволь тебя увести, второй раз могу и не успеть, - тихо проговорил волхв. - Обещаю, никто не дрогнет, каждый будет стоять до последнего.
        - Сам, - вмешался Хадко, - я сам провожу нашу уважаемую госпожу. Правильно, незачем красавице подвергаться опасности. Мы уж как-нибудь…
        Чудин крепко схватил ее за локоть и почти потащил к внутренней лестнице.
        Любава перед ступеньками обернулась, воин у соснового бора поднял руку в латной перчатке…
        Перед ее домом старшина рудокопов остановился, отдышался и сказал:
        - Ты, девица, не серчай на меня, если что не так скажу или сделаю. Но не спеши, не спеши с выводами. Пустые штольни не повод ставить крест на Камнеграде. Он еще купцам послужит. Ведь лежит у самого сердца Старых гор, тут такие богатства под ногами, надо только нагнуться, присмотреться, принюхаться. Дай мне время, уговори отца обождать, и место это себя сторицей оправдает. Мне ль не знать.
        - То-то ты один и процветаешь, - съязвила Любава. - Или правда, твой народец помогает? Не Мракобес ли шепчет тебе в уши? Не он ли просится с твоего языка? Признайся, ведь есть то, о чем ты не договариваешь?
        Она вывернула локоть из его руки и отступила на шаг.
        - Как-то зло у тебя получилось, - мягко проговорил мужчина. - Вроде бы ничего плохого тебе не сделал. Так и ты не делай, все же вместе под осадой сидеть. Подумай над моими словами, если что нужно, обращайся, мой дом - твой дом, твоя нужда - моя нужда. Помоги мне, и я стану твоим лучшим другом. А кусать меня не надо, мало ли как все повернется…
        После этих слов Хадко развернулся и пошел обратно.
        Любава успокоила дыхание. Каким бы трудным не было решение, оно уже принято.
        Дни предстояли тяжелые, но в поражение любичей она не верила. К тому же в сундуках ждали своего часа острые клинки и собранный под нее доспех. Вот и пришла пора проверить, чему научилась у Ритарха. Пришла пора узнать, чего она стоит. И никакой волшбы, белесой нимфы и сапфировых змеек, лишь каленая сталь и воинская сноровка.

***
        Шел пятый день осады. Всего лишь пятый, кто-то скажет. Уже пятый, возразят те, кто прожил эти дни.
        Рыцарь открыл глаза. Осмотрелся. Вспомнил, где находится, вылез из-под теплых одеял и вышел голышом во двор с задка дома. Солнце еще пряталось за вершинами гор. Стоял предрассветный сумрак. Во дворе он облился водой, поморщился, когда студеная влага коснулась недавней раны на боку, долго вытирался и вернулся в дом.
        Один из холопов Семушки, привычный к поведению Дементия, подал теплой суры, которую тот с удовольствием выпил. Сам воевода уже был на стене. Напиток из трав прогнал остатки сна. Лех без спешки облачился в доспех - в бригантину с поножами и наручами, повязал ремни, пристегнул ножны, закрепил на голове шлем - топхельм, неуместный в Прираречье, зато надежный, и под конец перекинул через руку со щитом убранный мехом плащ.
        На улице остановился у каменной жабы. От сего животного в камне было немного; больше изваяние походило на толстую уродину. Но не спорить же с местными? Жаба так жаба. Дементий воткнул меч рядом с ней и встал перед поблёскивающим лезвием на одно колено. «Род, изначальный предок, помоги сдюжить, надели отвагой, не обидь удачей», - прошептали губы и повторили еще на двух языках. Так надежней, скорее услышат. И лишь потом направился к надвратной башне.
        Пять дней не прошли даром: многие камнеградцы получили ранения, кое-кто перестал дышать. А ведь и штурма толком не было, так, проба сил. Где-то шаманы швырнули колдовством, как-то ночью перекаты попытались перелезть через стену. И постоянный ливень стрел, слишком плотный и точный даже для кочевников.
        В эти дни пастуха видел редко, да и то мельком. Тот, если не ухаживал за ранеными, пропадал с Велемудром на Капище. Там они то ли духов сдабривали, то ли шаманам шаманить мешали - в их дела рыцарь не вникал. Одно хорошо, паренек был при деле! Глядишь, и оставит его волхв в учениках.
        Это надо же, звезды пастух срывал! Чего в мире не делается! И ведь чувствовалось, не врет. Замечал рыцарь в нем необычность, так оно и оказалось. От Митяя словно исходили волны тепла. Они беспокоили, пробуждали что-то темное, прячущееся глубоко внутри. Скрытый зверь, проклятие или благословение рода Забугоровских, скалил зубы, рычал медведем, кричал девой, становясь сильнее с каждым днем.
        Дементий не хотел этого, но кто его спрашивал. Контроль над мыслями, разумом, сознанием постепенно утрачивался. Ему оставалось лишь идти навстречу своей бездне.
        На башне он облокотился на поломанный зубец. День обещал быть жарким! Внизу во многих местах и так неглубокий ров был засыпан, во льду вала прорублены ступени и сделаны вставки. От соснового бора мало что осталось, перекаты очень постарались - извели до выхода из долины, от реки до склона Камня.
        Как только первый луч солнца отразился от шлемов кочевников, забили бубны, затрещали трещотки, и темная волна покатилась на стены. Однако не докатилась. Конные лучники образовали карусели и стали закидывать защитников стрелами. Сразу же появились раненые, кто-то свалился наземь с пробитой шеей.
        Спустя какое-то время Дементий увидел несколько плотных пеших групп, заходивших под стены с лесенками.
        Поток стрел усилился. Воин присел за остатки зубца. Ратник справа вдруг схватился за лицо, зашатался и опрокинулся вперед. Рыцарь попытался ему помочь. Не успел. Три стрелы, одна за другой, вонзились в щит. «Метко бьют», - с досадой подумал он, вернувшись обратно.
        Лех выжидал, пока справлялись без него. Часть лесенок удалось опрокинуть. Их отталкивали от стены длинными шестами, на них сбрасывали бочки и камни. Лесенки надламывались, кочевники с криком падали вниз. Вскоре тела перекатов неровным слоем покрыли поверхность вала. Но и защитники теряли людей, стрелы собирали обильную жатву. Любичи так не умели, их лучники чаще мазали, чем причиняли какой-либо урон. Но так было, пока меч с топором не обрушивались на саблю, тут уж камнеградцы не плоховали.
        Еще один отряд перекатов зашел с юга, по льду реки.
        И в этот момент Дементий напрягся - звуки изменились. К возгласам любичей примешался чужой говор. Знать, пора! Он поправил шлем, достал меч и, опережая ратников, устремился к месту прорыва. И правда, за ближайшей башенкой слева нападающие сумели закрепиться на стене и теперь отвоевывали проем за проемом. Защитники града дрогнули.
        Но, как оказалось, не все. Хрупкий сложением юноша, орудуя двумя короткими клинками, удерживал пятерку неприятелей, причем еще двое лежали, распоротые точными ударами. Дементий уже видел этого отрока - тот изумительно владел своим оружием, - но оказался вблизи него впервые.
        Храбрец веерным движением отвел выпад сразу двух сабель и тут же неуловимым финтом подсек острием ногу одного из противников. Раненый перекат завалился, наткнулся на своего и вместе с ним отправился вниз, вовнутрь крепости - ограждение у прохода было лишь с одной стороны. Однако к оставшимся троим присоединилось столько же. В этот момент стрела чиркнула по плечу юноши, задержав подготовленный выпад, чем не преминул воспользоваться один из врагов. Он нанес юркому любичу резкий удар в область головы. Тот потерял равновесие и отлетел назад, прямо к ногам Дементия. Шишак слетел с головы, и взору открылось лицо донельзя рассерженной Любавы.
        - Удивила? - спросила девушка, сплевывая кровь. Глаза ее лихорадочно блестели, лицо было красным, космы предательски рассыпались по кольчуге.
        - Не то слово, - ответил мужчина и тут же вступил в схватку.
        Он принял на плоскость своего меча чью-то саблю, ударил щитом о щит, и кочевник полетел со стены ломать кости. Разворот - и родовой меч перерубил клинок следующего у самой крестовины. Следом Дементий приложился налокотником в его переносицу, на этом битва для переката закончилась. Рыцарь подставил щит, отвел удар, опять прикрылся, пропустил копье своего, добил подранка. И снова скоротечная схватка, и еще одна перерезанная глотка, отрубленная рука, вскрытая грудь, которую не спасли ни вареная кожа, ни кольчуга. За его спиной толпились любичи, по мере сил помогая, а больше стараясь не мешать.
        С каждым мгновением боя внутри росло наслаждение от происходящего. Иногда воин словно смотрел чужими глазами, ощущая присутствие незримого наблюдателя. Иногда и вовсе не понимал, кто он, что, впрочем, не мешало убивать. И ему это нравилось!
        Полетела бочка со смолой, пыхнуло жаром, внизу раздались крики, кто-то из горожан оттолкнул от стены последнюю лестницу. Вроде бы справились!
        Дементий снял шлем и с удивлением заметил кровь на подшлемнике. ВДАЛи знатно, а он и не почувствовал. Рядом с ним кто-то остановился. Повернул голову и обнаружил знакомый силуэт девушки.
        - Любава, так ты не ушла? - спросил он.
        - Ты, конечно, голем боевой, прешь, как косишь, но и тебя прикрывать надо, - бодро ответила та и улыбнулась.

«Какой чудесный день!» - подумал рыцарь. Озорная улыбка юной воительницы словно выбила из него пробку, щенячья радость переполнила все существо, не хватало только завилять хвостом, лишь бы видеть эту улыбку, розовые губки и еле заметную родинку под левым глазом. Он стер разводы крови с клинка и едва не закричал - наступила разрядка.
        Его руки все сделали сами. Девушка побледнела и упала бы, если бы он ее не подхватил. Вот тебе и ежина мать! Дементий осторожно отнес Любаву к ближайшей башенке. Затем надорвал ворот ее стеганки, коснулся чудного оберега и несколько раз ударил по щекам. Тщетно, она в себя не пришла. При этом ее губы посинели, по лицу пробежали морщинки. Но разобраться в том, что с ней, ему не дали. Неожиданно раздался грохот, знатно качнуло, над надвратной башней поднялся столб пыли. Тугарин не собирался успокаиваться!
        - Полежи тут, я скоро, - прошептал он, быстро надел шлем и побежал к месту взрыва.
        Башня ему не понравилась. Она изошлась трещинами, внутренние лестницы перекорёжило, мост по каким-то причинам был опущен. И главное, несколько десятков перекатов с упоением били тараном в ворота крепости. Не просто там бревном каким-то, а дубовой балкой, подвешенной на толстых канатах к крепким столбам! И ворота поддавались! Недолго им осталось…
        Дальнейшее не имело значения. Медведь на крестовине меча зарычал. Дева вскинула оголенные руки. Что ж, прощаться не будем. Дементий без разбега перебросил свое тело через край и всем своим немалым весом обрушился на находившихся внизу кочевников. Кем он был в тот момент - человеком или зверем, он бы и сам не ответил.
        В прорези шлема много не увидишь, но ему и не требовалось. Он подчинялся тому, что было в нем, что пело в его руках. Крутанулся всем телом - ближайшие перекаты слетели с моста, проскользнул под громадное бревно - и вокруг закричали от боли: как ноги-то защитишь от мелькающего снизу клинка?
        Кочевники, потеряв чуть ли не треть отряда, вынуждены были бросить таран и взяться за сабли. Но достать рыцаря не успели. В башне отворилась ранее скрытая в камне дверца, и из нее стали появляться возглавляемые Семушкой камнеградцы. Не обращая внимания на стрелы, которые жалили как своих, так и чужих, воин выбрался из-под тарана и бросился на супостатов, вынужденных теперь отражать его наскок с одной стороны и атакующих с мстительным азартом ратников - с другой.
        Рыцарь получил в щите не одну пробоину, от плаща остался жалкий клок, часть пластин на бригантине была вспорота, но он удачно протиснулся сквозь неровный строй кочевников - еще четверо остались корчиться за спиной - и оказался на другой стороне моста. Перед ним стояли лишь трое - низкорослых, злых, жаждущих с ним поквитаться. То, что надо! И он ринулся вперед.
        Об одного доломал щит, нанеся удар боковиной. Второму подрубил ногу в колене, после отвода меча, сближения и одновременного удара плечом в плечо. Третий словил в брюхо топорик рыцаря, после того как тот скинул ему в лицо ставший помехой щит. Это заставило переката прикрыть голову и на мгновение потерять зрячий контакт. Смертельная ошибка.
        Потом скупыми движениями добил раненых. Боевой запал прошел. Вместо него накатилась усталость, раны и ушибы враз заныли. Он, тяжело дыша, посмотрел в узкую щель своего топхельма. Вроде бы все, ворота удалось отстоять, таран скатили в ров и подожгли, можно отходить. Но… видимо, поздно.
        На него с низко опущенным копьем несся сам Тугарин. За ним под хлопки черного полотна скакали его ближники.
        Где-то там, над вершиной Большого Камня, парил орел. Казалось, его крик застыл в воздухе. Слишком яркое солнце и такой ослепительный снег, чуть испорченный мертвыми телами и кровью. Можно и умереть, раз особого выбора судьба не предоставила. Но стоило попробовать сделать это красиво. Может быть, Любава очнулась и со стены полюбуется! Хотя лехов она особо не жаловала.
        Дементий выпрямился, взял меч в две руки и затем чуть присел. Умирать становилось привычным. Время замедлилось, в его груди окончательно открыла глаза ярость, вытеснив остальные чувства. Захотелось рвануться навстречу всадникам, чтобы искромсать их теплую плоть. Все остальное стало неважным.

***
        Вокруг творилось безумие. Вокруг властвовала смерть. Люди падали по обе стороны стены, никто никого не щадил, никто не думал уступать.
        Едва заметная дымка поднималась над крепостью. Это души умерших пытались уйти по лунной тропке. Но у них не получалось. Проход был закрыт. Им оставалось только рыдать и метаться, метаться и рыдать или вжиматься в подземное озеро.
        Пастух, никем не замеченный, стоял в углу надвратной башни. Он был в замешательстве. Ощущение боли, что испытывал хозяин гор, и отчаяния, в котором пребывали души, не отпускало. Черная поверхность подземного озера продолжала смотреть на него, глаза существа в воде все еще были рядом. Внутри звучал один и тот же вопрос: «Если не ты, то кто же?»
        Привел его в себя голос низенького старикашки, который требовательно прокричал:
        - Хватит бездельничать, мальцам помощь нужна.
        И тут же домовенок деловито запустил снежком прямо в лицо перекату. Кочевник, на мгновение ослепленный, получил в грудь прилетевшее следом копье.
        Митяй проморгался. Но нет, все так и есть. В ногах у любичей носились мелкие волосатые человечки, методично посылавшие в степняков снежные комки, а иногда и предметы, смутно похожие на экскременты. Их не смущала ни кровь, ни то, что иногда их пинали и сбрасывали со стен. Они были словно неваляшки: упали, встали, отряхнулись - и снова за работу.
        Не успел пастух понять, чем может помочь, как в воздухе что-то изменилось. Запахло озоном вперемешку с серой. Будто чья-то злая рука протянулась к башне, пробежала пальцами по кладке, потрогала засовы на воротах, подёргала цепи моста.
        - Мальцы, ложись, - вдруг истошно закричал один из домовят, и тут же основание башни встряхнул взрыв. Паренька сбило с ног, он больно приложился головой о камень. Когда приподнялся, то увидел как пешие кочевники при поддержке лучников, подхватив здоровое, окованное железом бревно, несутся к крепостным воротам. Незримая рука опустила мост! Многоликие не справились с шаманами! Волшба Велемудра не помогла!
        Вскоре раздались глухие удары в подбрюшье града.
        Бум. Бум. Бум…
        Башня дрожала. Она осыпалась, как гребень бархана под ураганным ветром. Кротовая нора ширилась…
        Но тут луч солнца отразился от брони. Один из защитников крепости перемахнул через край и свалился сверху прямо на таран. Митяй подбежал к зубцам и выглянул из-за них. Любич сумел не убиться. Более того, он столкнул в ров нескольких перекатов и попутно зарубил еще парочку. А после… После устроил кровавую бойню.
        Теперь юноша его узнал. То был не любич, то был лех, рыцарь-изгой. Это его плоский сверху шлем, его отточенные, скупые движения, несущие смерть. Кто еще мог так прикрываться щитом, скрывать резкие выпады своего меча, наскакивать и уходить от ударов! Кто еще мог выжить в такой толпе врагов!
        Все вокруг окрасилось в серый матовый цвет. Контуры неровными линиями заменили людей. И лишь на месте Дементия булькало пятно красной краски с лилово-вишневыми прожилками - пара мазков на картине вывернутого мира! Что против его красноты могла поделать серость? Лишь окраситься, лишь исчезнуть…
        Пастух с трудом отбросил видение и тут же ужаснулся действительности.
        Ибо хрипели слепые от шор кони, направляемые твердой рукой седоков… Раскрылись рты в гримасах, предваряющих смерть… Прищурились глаза, не знающие жалости…
        Время замедлилось. Комариный писк в холоде уже не казался чем-то абсурдным. Звуки растянулись, пока не исчезли вообще. И лишь где-то в отдалении продолжал отбивать ритм шаманский бубен. Не думать, не отвлекаться, просто сделать, что должен.
        И Митяй сотворил волшбу.
        Его сознание протянулось к нежити, схватило с десяток и забросило под копыта коней с одним лишь наказом: «Задержите!»
        После чего время вернуло свои права и понеслось с нормальной скоростью, но одновременно паренек продолжал видеть, как маленькие защитники выполнили порученное дело. Тонкая нить протянулась по ходу движения всадников, в которую они на полном ходу и влетели. Ноги коней надломились, многие перевернулись через свой круп. Образовалась куча-мала, наполненная ржанием и криками боли. Пара лошадок без седоков выбралась из завала и понеслась к выходу из долины, прочь от крепости.
        Дементий был спасен. БОЛьшая же половина домовят растворилась в нигде, исчезла из этого мира. Мальцы надорвались. Митяй испытал чувство стыда, они погибли из-за его команды, погибли, потому что он так захотел. Отрок был им благодарен - они спасли человека! Вот только человека ли?!
        Словно из ниоткуда появилась крупная белая сова с черными пятнышками. Она спикировала на шлем Дементия, уселась там и обгадилась, затем резко стартанула вверх, чтобы раствориться в облаке снега. Рыцарь развернулся и, тяжело переставляя ноги, пошел к воротам. Птицы он не заметил. Он был измотан и ранен. Кровь капала с острия его клинка.
        Но… не веря своим глазам, Митяй обомлел, когда с заснеженной земли поднялся человек богатырского сложения, в черной перламутровой броне, в шлеме, из которого крыльями отходили назад белые перья. Он поднес к губам рог, раздался длинный призывный рев. Рядом подняли черный флаг, подвели новую лошадь, подали круглый щит. К нему стали стягиваться степные всадники. Показались перекаты, несущие чудовищную балку, еще больше прежнего тарана, похожую на корабельную мачту и снабжённую крепким железным наконечником наподобие бараньей головы. Закричал над горами орел. И приуныли камнеградцы.
        Глава 24. Предательство
        - Проснись. Сними оберег. Их всех надо убить.
        Тихий голос не давал покоя. Будоражил. Терзал слух. Но в холоде было так уютно. Зачем ей пробуждаться?
        - Любава, очнись.
        Кто-то сильно потряс за плечо. Она со стоном открыла один глаз, затем второй. Перед ней замаячило заросшее лицо Крива, старшины местных старателей. На его лбу под сосульками влас просматривался свежий шрам. Доспех во многих местах был жестко посечен.
        - Ну, слава Роду, жива!
        Мужчина помог ей подняться. Из-за его коренастой спины с любопытством выглядывали камнеградцы - ополченцы, сменившие кайло на топор. Все покрыты ранами и кровью, все с усталостью в глазах. Ладно, не видели что ли, как девушки в обморок падают? Все это дурацкий оберег: то его не замечаешь, то как начнет силы вытягивать.
        С привратной площади закричали:
        - Воеводу ранили! Зовите Велемудра. Где волхв?
        Защитники града засуетились, часть из них бросилась к воротам. В это время Крив посмотрел на запад и застыл от ужаса. Любава проследила за его взглядом.
        В долине вокруг черного знамени скапливались перекаты. Их было много, очень много! Словно их не убивали под стенами. Словно им не проламывали головы и не сбрасывали в ров. Пред строем кочевников на вытоптанном снегу лежала гигантская туша тарана. Его железная баранья морда недобро скалилась. Сердце девушки сжалось. Сдюжат ли любичи в этот раз? Смогут ли отбросить Тугарина?
        Как будто ей в ответ земля застонала. Раздался грохот, испуганный вскрик пронесся над крепостью. Затем мощный толчок опрокинул людей.
        Любава оперлась руками о кромку крепостного зубца и только потому устояла. Потом обернулась и увидела, как у ближайших домов проломились крыши. Лед затрещал на реке, по ней прошла серия взрывов, большие ледяные глыбы вместе с водой высоко подбросило вверх. Идолы на Капище пошатнулись и будто ужались в размере, один из них наклонился и треснул в середине. Последовало еще несколько толчков, после которых внутренняя стена надвратной башни осыпалась камнями. Петли ворот обломились, удерживающая запорная балка треснула, и створки рухнули, одна внутрь, другая - наружу.
        - На стене больше делать нечего, - глухо молвил Крив, - постараемся остановить вражину на площади. Айда, ребята, покажем, с какой стороны у топора лезвие!
        Любава было рванулась за ними, но кто-то ее грубовато задержал. Она перехватила чужую руку и уложила наглеца лицом в камень. Им оказался Чеслав.
        - Хватит, хватит, не со зла. С востока помощь нужна. Там обрушение стены еще похлеще, чем здесь. Быстрее. Иначе в спину зайдут.
        Девушка освободила его от захвата. Парень ей не нравился, слишком смазлив, слишком самоуверен. Но в бою не плошал, один из немногих, кто клал перекатов со второй стрелы на первую. Старшина охотников поднялся, поправил кожаный ремешок, утягивающий белокурые власы, и спросил:
        - Идешь?
        Любава кивнула: раз там нужней, туда и пойдем.
        Они спустились на улочки Камнеграда и побежали. Вскоре к ним присоединилась группа охотников. Те, как и все, были напряжены и сумрачны, у каждого по дополнительному колчану стрел и короткому клинку. Стариков среди них не наблюдалось.
        Девушка старалась смотреть только вперед. Землетряс основательно порушил городок. Здания покосились, около них вповалку лежали трупы, стонали раненые, трещины паутиной разбегались во все стороны. Одна, особо глубокая, разрезала крепость пополам. Пришлось спуститься на ее дно и потом вскарабкаться по почти отвесному склону. Охотники вначале пытались помогать Любаве, но быстро поняли, что у нее и без них хорошо получается. Она выбралась первой. Позади в расщелине осталась стонать старушка, никто не стал тратить на нее время. Может, потом вспомнят и вернутся, если будет кому вспоминать.
        Улица пошла вниз. Сапожки проскальзывали на мерзлом камне. Два более-менее сохранившихся дома и череда разрушений перед стеной.
        Стена же порушилась даже больше, чем ожидалось. В проем, если расчистить, могла заехать телега. Около него дежурило с десяток любичей. В отдалении - еще дюжина. Они не оглянулись, когда показалась группа Чеслава. Ждали из городка подмоги. Ничего не заметила и юная воительница. Только хлопнула одна за другой тетива, только стрелы вонзились в незащищенные спины.
        Не успела Любава понять, не успела ничего и сделать. Удар по затылку опрокинул ее на землю, мужское тело навалилось сверху, и руки оказались туго повязаны за спиной.
        Чеслав вытащил из ножен ее клинки и отбросил их в сторону, затем перекинул девушку через плечо и устремился в проем. Сквозь кровавый туман увидела она, как вступили в бой охотники. Как убивал любич любича. Как забыли они обеты.
        Похититель не оглядывался. Он ловко съехал в ров, пробежался по его ледяному дну, поднялся наверх и устремился вдоль реки в ближайшее ущелье. Густой ельник скрыл его, погони не было. Однако беглец не снижал темпа. Он был силен и уверен в себе. И явно знал, что делает. Любаве невольно стало интересно: а что же он делает? Страха не было, а вот раздражение, да, раздражение нарастало.
        Остановился Чеслав только через несколько верст. Вокруг пушил бирюзовые лапы кедр, среди его красных шишек прыгали рыжие белки, иногда они пробегали по сугробам, оставляя после себя череду неровных черточек.
        Пленница проглотила ком в горле. Еще недавно она играла в снежки с друзьями. Гаврило - складный, нежный, готовый ради нее на все. Петро - красивый, с невероятно голубыми глазами, затейник и балагур. Они предлагали ей ехать с ними, она предлагала им быть с ней. В итоге она висит кулем на плече самовлюбленного болвана. В памяти всплыло почерневшее лицо Петро, когда тот узнал, что она невеста Святополка. Какая насмешка судьбы!
        Ее швырнули лицом в снег. Перед глазами появились меховые сапоги предателя, сам моложавый охотник присел на обледенелый поваленный ствол.
        - Подождем немного. МолоДЕЦ, терпеливая, -- с усмешкой проговорил он.
        - За что ты так со мной? - спросила Любава.
        Она почти уже знала, что ей нужно совершить. Осталось понять, как это сделать. Несмотря на многочисленные тренировки, руки из-за спины было не высвободить, похититель все сделал умело. А значит, придется обойтись без рук. Есть у мужиков одна болезненная точка!
        - Ничего личного. Мне предложили, я согласился. Все равно Камнеград себя исчерпал. Завтра, послезавтра, через год любичи его оставят. Так почему бы не уйти первым, да еще и с прибавочкой?
        - На мне заработать? Продать меня решил?
        Эх, если бы не осиновый оберег с вечным трилистником под кольчугой! Оберег покалывал: то, от чего он ее ограждал, билось с волшбой Велемудра, и волхв пока побеждал. Злость на свою беспомощность заставила Любаву заскрипеть зубами. С каким удовольствием она размазала бы Чеслава по снегу, переломала ему пальцы, вырвала язык, выколола глаза! С трудом, но заставила себя скрыть свое состояние. Постаралась приподняться со снега. Однако быстрый удар по лицу опрокинул ее обратно.
        - Вставать не разрешали.
        Охотник нагнулся и поднял голову пленницы за подбородок. Внимательно посмотрел ей в глаза и процедил:
        - Да. Ты дорого стоишь. Тугарин за тобой аж с Костяного берега барсом примчался. Считай, все Дикое поле пересек, быстрей иного голубя. Не одну седмицу меня обрабатывал и, как видишь, убедил. Золотая ты наша, краса-девица…
        - Чем же я так приглянулась Тугарину?
        - Не личиком точно. Говорил про черное пророчество: что-то в тебе есть такое, что ему требуется, со всей этой белибердой связанное. А точнее - сама спросишь, как прибудет.
        Любава решилась. Нужно было действовать и действовать споро. А для этого придется пойти на жертву. И она, превозмогая себя, игриво сказала:
        - А тебе? Ты-то не Тугарин. Может, сладим без него?
        Охотник провел большим пальцем по ее нижней губе. Девушка отчетливо почувствовала, как забурлила в нем кровь, как участился стук его сердца. И он считал себя умнее прочих?
        - Ты же девственница? Девственница, - утвердительно прошептал он. - Тугарину нужна ты живая, про твою невинность он ничего не говорил. А ты и не против, по глазам вижу. Постарайся, и я подумаю, отдать тебя степняку иль с собой забрать. Строптивые - они ведь самые вкусные, когда до дела доходит.
        Любава промолчала. Если он так успокаивал свою совесть, ему же хуже. Промолчала она, и когда он ее поднял, сорвал меховую накидку и грубо бросил животом на поваленное дерево. Металл окровавил кожу чуть выше ворота со спины. Осторожничал, гадина, клинок к шее приставил!
        Она вспомнила слегка веснушчатое лицо Митяя, его карие умные глаза, недоумение от ее поцелуя. Гаврило, Петро, Митяй, такие хорошие и чистые, но нет вас сейчас рядом. Макошь, родительница, неужели на это придется пойти? «И пойдешь, - зло подумала она, - другого пути нет, времени нет, надо решать здесь и сейчас».
        Между тем Чеслав продолжил. Одним рывком стянул с нее штаны вместе с сапожками, при этом Любава больно ударилась носом о сук. Руки, как и ожидалось, ей не освободил. Голые ступни почувствовали ожог от снега, язык - привкус крови. Затем он задрал ей подол кольчуги и хлопнул по ягодицам. Хмыкнув, негодяй увлеченно раздвинул жертве ноги и запустил в нее пальцы. От его уверенных, наглых движений у пленницы невольно заколотилось сердце. Почему именно с ним у нее должно быть впервые? Что за издевательство?! Однако голова ее свешивалась со ствола вниз, чего, собственно, она и добивалась. Ворот кольчуги отошел от тела.
        - А ты уже мокрая, - с придыханием сказал этот дурак. Какой же у него мерзкий голос!
        Он поднес свои пальцы к носу и шумно вдохнул ее запах. И повторил, вызвав у нее вскрик. Пульсация в животе нарастала, и с этим ничего поделать она не могла. Зато помогла выскользнуть оберегу из-под кольчуги. Схватила его овал зубами, вкус коры и крови перемешался. Красная шишка упала рядом.
        - Царевич еще не подъехал? - услышала она чей-то молодой голос. - О, Чеслав, мы насильничать не договаривались!
        - Стойте, где стоите. Никто вам и не предлагает. Кто его знает, что Тугарин с ней сделает, может, конями разорвет, а может, южным продаст. А так хоть память о своих останется.
        На этих словах насильник вошел в нее пульсирующим ударом, ее внутренние мышцы задрожали от его глубокого проникновения, стало горячо и больно. Второго движения Любава сделать ему не позволила. Наконец-то шнурок оберега зацепился за сук, и она рывком сорвала его с себя.
        Тут же от ее дыхания пролегла кристаллическая дорожка. Повеяло стужей, крупные снежинки закружились в воздухе, красная шишка покрылась инеем, а вскоре спряталась под холмиком снега. Сапфировые змейки показали свои язычки. Белесая полупрозрачная нимфа проявилась в воздухе.
        Этого хватило, чтобы Чеслава отбросило от девушки на добрых несколько сажень. Он упал, подняв тучу снега, без штанов, еще покрытый ее влагой.
        Любава ощутила промозглый голод, рядом пульсировала энергия, ее нужно было забрать. Она выпрямилась, и ее руки без усилий разорвали хрупкие путы. Нимфа с глазами без зрачков и белым лицом открыла рот. Выпущенные стрелы бессильно упали к ногам девушки. Она разрешила, и три ледяные статуи заменили охотников - тех, кто выжил в стычке у проема стены и кого не спасли их обереги.
        Похититель поднялся со снега и затравленно оглянулся.
        - Ведьма, ты сучья ведьма, вот почему тебя так хотела заполучить эта отрыжка бездны, басурманов сын. Но Чеслав тебя не боится, он насадит тебя на свой нож, как насаживал на...
        О чем он дальше кричал, какие гадости извергал его рот, ей было уже неинтересно. В нем билось большое, сильное сердце. На нем еще оставалась ее кровь. Его жизнь обещала притупить мучающий ее голод. Сапфировые змейки зашипели голосами Обители ветров. И она направила на него своих змеек.
        Сначала у несчастного затвердели руки. Он упал на колени. Попытался пошевелить ладонями, но те перестали его слушаться. Кинжал выпал из разжавшихся пальцев. Затем у него отнялись ноги. Он пополз к ней, извиваясь, как червяк. Его рот продолжал сыпать проклятьями. Она дала ему доползти до себя. И когда он уткнулся в ее голые ступни, потрогала пальцами ноги его губы. Он попытался их укусить. И тогда его зубы выпали - один за другим. Глаза заволокло белесой дымкой, в них промелькнули ужас, мольба, что-то еще, но она не простила. Глаза треснули, и негодяй отдал ей все: и то, что забрал, и то, что не успел.
        - Не закрывайся от меня. Я тебе нужна, - услышала она голос, лишенный эмоций.
        Любава подняла голову и дико захохотала. Ей было хорошо! Она была так сильна!
        Она больше не отказывалась от дара! Не собиралась оставаться той, кем когда-то была!
        В небе над ней поднялось снежное торнадо. Оно крутилось все быстрей и быстрей, пока ближайшие кедры сначала не прогнулись, а затем надломились и сорвались в безумную карусель. Вместе с красными шишками, рыжими белками и ледяными останками охотников. Вместе с ее памятью и сожалением…

***
        Клёкот орла. Крик хищника в вышине…

…А за ним раскатистый звук рога - насмешка право имеющего.
        Митяй смотрел, как со снега встал человек богатырского сложения, в черной перламутровой броне, в шлеме, из которого крыльями отходили назад белые перья. Как выстраивались ряды перекатов. И как шел по мосту окровавленный рыцарь.
        Дементия никто не встречал.
        Ратники сгрудились вокруг раненого воеводы, лежащего на площади среди таких же пострадавших. Никто не поднял головы, когда появился рыцарь. Ни одна живая душа! Лишь Велемудр мельком взглянул в его сторону и опять склонился над порванным боком Семушки.
        Неприятно пораженный таким равнодушием, пастух устремился со смотровой площадки вниз, перескакивая через ступеньки. Кто еще подставит плечо другу? Кто поддержит его добрым словом? Через пару мгновений он оказался подле воина, прислонившегося спиной к основанию башни, и встал как вкопанный. Дева оцарапала лицо. Медведь дернулся навстречу. В рыцаре бушевала ярость, пугающе-беспощадная. И эта ярость готова была выплеснуться морем!
        Митяй попятился, шаг за шагом, через площадь, осторожно обходя камнеградцев. Нельзя допустить Зверя до любичей! Нельзя дать рыцарю совершить непоправимое! Он, пастух, в ответе за него. И должен его остановить. Мысли путались. Время безвозвратно утекало. Но хотя страх мешал, паренек повторил то, что у него получилось в Медвежьем углу: попытался дотянуться до души - души рыцаря. Успокоить, изгнать безумие, вобрать в себя боль и страдание.
        Сознание вышло из тела, протекло сквозь окружающие контуры и достигло Дементия. Но вместо колыхающейся дымки, маленького светлячка пастух наткнулся на красную воронку на бескрайней серой долине одиночества. Она фонтанировала чем-то мерзко алым, противно чавкая при каждом выбросе.
        И юноша заглянул в этот прокол, в этот бездонный колодец, и, как сквозь дырку в потолке, увидел белую комнату с голубыми занавесями. В центре комнаты стояла стеклянная тумба. От тумбы к стене тянулись тонкие шнуры…
        Однако он так и не успел разглядеть обнаруженное, понять, кто или что скрывается за стеклом. Ибо хрустальный резонанс сдвинул саму землю, горы выдохнули в небо, и все содрогнулось от этого выдоха. Башня обрушилась камнепадом, завалив всех, кто был рядом. Лишь обгаженный совой топхельм остался торчать в том месте, где только что готовился к прыжку Зверь.
        Казалось, пастух единственный устоял на ногах. Он потряс головой, наклонил ее так, словно хотел освободить уши от воды. Виски прострелило, но это все же лучше, чем кататься по земле от боли. Паренек хорошо помнил, как его скукожило в первый раз, как мучился в последующий. Ну, вот, вроде цел. Сделав пару шагов, бросился к завалу. Из шлема раздался хрип. Еще не веря, что такое возможно, аккуратно отбросил булыжники и стянул топхельм с головы леха. Дементий был жив! И в нем ни капли темноты, ни ярости, ни злобы. Это опять был его знакомый, немного нудный рыцарь.
        Однако когда Митяй начал его откапывать, мужчина открыл глаза и прошептал:
        - Не трать время, меня позже вызволят. Не привыкать. Найди Любаву, мы обещали ее отцу…
        Юноша заколебался, и, видит Род, было от чего! Вокруг лежали, сидели, непонятно куда ползли оглушенные, сбитые с ног защитники града. Кровь, пыль и черный снег перемешались. Многие плиты площади проломились. Ворот больше не было. Их большие, тяжелые створки представляли собой кучу слома, сквозь дырку прохода виднелся мост, который так и не смогли поднять. Скоро здесь будут перекаты, и на этот раз их не остановить. Простая, в общем-то, мысль, но она убивала любую перспективу, отбивала всякое желание что-либо делать. Однако девушку, и правда, надо было найти. Возможно, в суматохе боя ее удастся вывести из крепости. Если она согласится. Если совесть позволит бросить своих. Как много этих «если» и только одно «надо»!
        Пастух посмотрел на торчащую над завалом голову леха, вздохнул и поднялся с колен. Не очень-то верилось, что еще раз увидит это лицо. Поганенько так - оставлять товарища. Что же ты, дружок, делаешь - как та сова, что обгадила и улетела. И где, скажите на милость, искать их неуемную подопечную?
        Не успел сделать и пары шагов, не успел выбрать, куда лучше направиться: в палаты девушки или по стене пройтись? - как навстречу Крив во главе отряда воинов бежит, глаза выпучены, пыхтит. Ну а воины еле за ним поспевают.
        - Уважаемый, ты Любаву часом не видел? - только и успел крикнуть Митяй.
        - Какую к Мракобесу…, а…, со мной она…
        Старшина приостановился, осмотрел своих и недоуменно развел руками:
        - А вот и нет. Отстала. Поищи за юго-западной башенкой, там с ней только что расстался.
        И тут же, забыв про паренька, закричал:
        - Велемудр, мы пришли. Баррикады начинаем. Не отставать, молодцы, работы много, времени мало. Половина к раненым. Оттаскивайте к домам, там пусть бабы подхватывают. Эй, что с лошадьми? Живо к ним, отводите вглубь крепости, сейчас здесь жарко будет!
        - Тут, это… под завалом… Дементий, - но никто пастуха не услышал.
        Юго-западная совсем недалеко, отсюда видно, что там и кто на ней. Но лучше дойти, проверить. И Митяй покинул площадь, переполненную пришедшими в движение людьми, у которых появилась хоть какая-то цель, а вместе с ней и надежда.
        Впрочем, до башни не дошел. Сразу за площадью на малой улице под каменными крошками разбитого изваяния заприметил свернувшийся лохматый комок. Домовенок лежал без памяти! Рыжий с белым! Реснички длинные. Крошка совсем ослабел. Жалость наполнила сердце. Паренек наклонился и потрогал его шерстку. Никакой реакции! Тогда он встряхнул его сильней. На этот раз подействовало. Малец широко зевнул, открыл глазки, протянул к пареньку лапки и заныл:
        - Ай-яй-яй, какой же противный звук, вымораживает, разрывает головушку! Спасите!
        Однако когда разглядел, кто перед ним, то истошно завопил:
        - Изверг! Убивец! Братиков сгубил. Вовек не прощу!
        Потом перевернулся и шустро пополз прочь, а как отполз, погрозил маленьким кулачком и исчез. До пастуха долетели комья дурно пахнущей грязи… Ну, или чем там разгневанные домовята кидаются.
        Обидно? Обидно! Поделом? Поделом! Только был ли у него выбор, мог ли он спасти рыцаря по-другому? Никогда прежде с ним нежити так не поступали, никогда прежде он не подвергал их такой опасности.
        Юноша отряхнулся, поднял глаза и заприметил то, чего ему бы очень не хотелось. Это заставило позабыть про обиду, про домовят и сделанный выбор. От башенки в центр городка тянулся след необычной изморози, слабый, но для него нынешнего вполне заметный - где-то скопление кристалликов льда, в другом месте обледенелые кусты и камни.
        Митяя затряс озноб. Он почувствовал холод в холоде, его лизнул северный ветер, коснулось ледяное безмолвие. Любавы на стене не было, и если он собирался ее найти, следовало поторопиться. Тогда пастух развернулся и пошел через разрушенный Камнеград.
        Шел и думал. Что же такое получается? У одних душа есть, а у других ее нет?! Кем же ты становишься без души-то? Упырем, вурдалаком? Да и можно ли сказать, как душа-то точно выглядит? И главное, что она из себя представляет? И вообще, что это за мир такой, в котором у кого-то она есть, а у иного ее нет? Что это за мир, где существует красная воронка на серой равнине одиночества? Стало страшно: а вдруг и он потерял свою душу, вдруг ее украли, и он лишь марионетка чьей-то прихоти, тень, считающая себя хозяином? Но одно он понимал совершенно точно: если не освободить Калинов мост, и такому миру придет конец.
        Паренек перескакивал с одного камня на другой - после землетряса улицы превратились в трудно проходимый лабиринт с ямами и глубокими трещинами. Пролезал через каркасы домов - у многих кладка не выдержала, обнажив внутренности. Смотрел на покосившихся Идолов - Многоликие продолжали хранить молчание.
        Несколько раз пришлось задержаться и оказать помощь: вытащить из расщелины пожилую женщину, вправить руку испуганному мальчишке, наложить шину на сломанную ногу молчаливого воина. Он не ждал от них благодарности, просто быстро помогал и пробирался дальше. Да они его и не волновали - то ли изморозь проникла в сердце, то ли сказывалось отсутствие домовят, то ли воспоминание о красной воронке изводило червем.
        Как ни торопился, времени потерял достаточно, а когда добрался, убедился, что не зря беспокоился.
        В стене был широкий проем - обрушился целый пролет. Перед ним громоздились трупы любичей, убивших любичей. Стрелы торчали из спин, тела посечены братскими мечами.
        Отрок бросился к ним, перевернул одного, второго. Лица сплошь мужские, еще теплые. С трудом верилось, что они уже не дышат. Он искал подсказку. И нашел! Взгляд зацепился за знакомые клинки - они одиноко лежали в сторонке. Видел их у Любавы, когда та приходила красоваться в госпиталь у Капища. Девица не говорила с ним, но раз в день обязательно заявлялась. Сначала женщины охали, потом привыкли, а затем и вовсе стали гордиться, а то и повторять за ней. В итоге многие девушки присоединились к воинами на стенах, прибавив им с Велемудром работы.
        Любава была здесь! И раз ее оружие оставлено, с ней случилась неприятность!
        Митяй остановился, выпрямился, его руки покрепче перехватили рукояти двух тонких клинков. Блеск их стали придал уверенности. Скажите, с кем сражаться, и он будет биться насмерть! Скажите, куда идти, и он пойдет!
        В вышине разнёсся клёкот орла. Небесный охотник перебрался поближе к горам.
        За ним приглушенно проревел боевой рог.
        И в этот момент где-то в ущелье сошла лавина. Или нет? Холод усилился. Дыхание стужи покрыло лицо льдинками. Юноша с трудом проморгался и бросился в пролом.
        Холод стал проводником для пастуха - он провел его через ров, вдоль прибрежья в узкое горное ущелье. Иногда то, что страшит, и заставляет двигаться вперед. Пушистые ели били по лицу, их лапы хватали за одежду, клинки норовили выпасть из рук - все говорило ему: «Остановись!» Но отрок упрямо шел по видимым лишь ему следам. Пока рядом что-то не промелькнуло, схватило и не перекинуло его через голову. Паренек больно плюхнулся в сугроб. Его придавили сверху и прямо в ухо спросили:
        - А теперь скажешь, что тебе нужно?

***
        Тугарин остановил своего коня перед ущельем. Крепость упертых любичей осталась позади. Он был высок, силен и статен. Гордая осанка демонстрировала привычку повелевать. Панцирь отливал черным перламутром. Перья белыми крыльями отходили от шлема. Из прорезей забрала сверкали гневом глаза. За его спиной четыре ближника держали четыре черных шелковых стяга.
        К царевичу подъехал перекат, чья шерстяная накидка шелестела привязанными к ней красно-синими ленточками. Его лицо скрывала костяная маска, сделанная из черепа неизвестного животного. Правой рукой он перебирал связку бусин с плененными сущностями выкидышей Изнанки.
        - Мы опоздали, - глухо сказал Тугарин, всматриваясь в воздушную воронку, поднимающуюся над деревьями и с каждым мгновением все больше и больше расширяющуюся к небу. В потоках воздуха синее переходило в фиолетовое, превращалось в цвет аделаида, чтобы затем смениться глубоко алым.
        - Да, это так, - согласился шаман. - Снежная дева нашла покровителя. Пророчество начало сбываться.
        - Демиурги нас вновь опередили.
        - Мне спустить выкидышей? - спросил шаман. - Под этими стенами полегло много славных багатуров. Мы можем убить всех любичей, не проливая больше своей крови.
        - Не стоит, - в голосе царевича промелькнули стальные нотки. - Их смерть не принесет успокоения, как и смерть девушки теперь не даст преимущества. К тому же за нашей спиной свирепствует эта тварь - демон из самых страшных снов. Скольких шаманов ты готов ему скормить, скольких свояков мы должны еще потерять? Ни чары, ни волшба, ни кровавое колдовство, ни свора выкидышей не стали ему помехой. Они пали… один за другим. Он буквально съел их тела и выпил души! Мы уходим. Пошли весточку братьям Коржам о том, что здесь все напрасно. Пришла пора им самим выйти из тени.
        И Тугарин развернул своего коня на юг.
        Глава 25. Принеси его голову
        Соловушка бушевал. Вождь ватажников был вне себя от гнева. Перед ним на коленях стоял обросший низкорослый древич, без шапки, в грязном латаном кожухе. Вокруг валялись разорванные в клочья овечьи шкуры и подушки. Пух медленно оседал на пол, взлетая каждый раз, как Изверг Пустошей делал шумный выдох. Три нагие рабыни в страхе забились в угол. Четыре злобных зверя отворачивали свои морды. Лишь Рагозя оставался безразличным: в этом зале он и не такое видывал.
        - Как? Как могло случиться, что на моей земле пропали мои лучшие следопыты? Кто смог одолеть Мергена? Чьих это рук дело?
        - Заходили к нам двое: воин с мечом с приметной рукоятью - в виде девы, переплетенной с медведем, и паренек с дурным взглядом. Куда бы этот паренек ни шел, рядом с ним бормотание слышалось, нежитью за версту несло. Хорошо, не задержались, после ночи ушли. Мерген как узнал, что они недалече, решил их выловить, сказал - они особенные.
        Древича заметно подтряхивало, нижняя губа дрожала, зрачки расширились, на лбу проступили крупные капли пота. Дуралей догадался, во что вляпался, и его отчаяние все больше переходило в панику.
        - Особенные… Ты слышал, Рагозя, и здесь эти странники отличились. Это же явно те, кто прихлопнули брата Алуара, нашего беспокойного волколака.
        Соловушка обернулся к допрашиваемому и заорал:
        - Как ты понял, что с моими людьми не все в порядке?
        - Так они ж не возвернулись. Мы ждали-ждали, а их нет и нет. Через несколько дней наткнулись на брошенные сани, а потом и на останки лошадок. Шатун их того, погрыз. Чуть позже около Черного камня погребальное кострище обнаружилось и следы боя, по которым один одолел пятерых и увел с собой двух.
        - Каких еще двух? - переспросил предводитель ватажников. Его неимоверно большая лысая голова нависла над древичем, один из зверей заскулил и обмочился.
        - Твой человек пленника вел, малого такого, хотел вам показать. Иванко кликали. Ну и второй - паренек этот, при воине был.
        - Значит, Мерген скорее всего погиб, - на этот раз тихо проговорил Соловушка.
        Тут уже и Рагозя напрягся.
        Изверг побагровел, его громадные ноздри раздулись. Понимая, что за этим последует, воевода поспешно вышел в прилегающую комнату, прикрыл створки дверей, однако его достало и там. Голова враз налилась тяжестью, в висках закололо, кто-то из стражников рухнул на пол. Рагозя захрипел, прислонившись к стене. Надо было перетерпеть, скоро пройдет. По-тер-петь, какое же уродство - эта головная боль! Но рожать больнее, он помнил муки на лицах баб. И когда огнем прижигают иль щипцами ноготь рвут, тоже больнее. Так что… Через пару биений сердца отпустило. Три глубоких вдоха. И он, тяжело ступая, вернулся к вождю.
        Посреди покоев, в луже собственной крови лежал древич. Непонятно, на что тот надеялся, когда принес Извергу такую весть. Как и рабыни в углу, низверженный не подавал признаков жизни. Лишь четыре зверя довольно скалились. Не все могли вынести шепот Соловушки!
        Пустоши злы к людям. И люди отвечали тем же: если в них и оставалась жалость, то она приобретала садистский оттеночек. Рагозя потрогал заветный перстень с когтистой лапой. Ему нравился мертвый древич. Он ими брезговал - живыми. Вонючие блохи, кусающие слабого и пригибающиеся перед сильным. Мертвыми они выглядели лучше. «А девочка, -- вспомнил он ребенка из каравана, - как та выглядела?» И сам же себе ответил: «Она была красивой…»
        Изверг Пустошей выпрямился во весь свой немалый рост и сказал:
        - Пройдись по следу Мергена. Проверь услышанное. Не верится, что одного из моих воевод со всей его матерой командой одолел какой-то беглец. Однако если сие подтвердится, найди того удальца и вспори ему живот, потом отруби голову и принеси ее мне. Тебя считают неуязвимым, вот и проверим, правда это или нет. Ты мне должен, помни. Выполнишь мою волю, считай, мы в расчете.
        Конечно, он помнил. Когда-то Рагозя принял ряд, по которому долг надлежало отдать кровью, - расплата за короткую ночь в постели дочери лесоруба. Не надо было ему тогда удаляться из дома, лучше бы погиб, защищая очаг и родителей. На сладенькое потянуло, а оно обернулось соленым.
        - И еще, - остановил его на пороге Соловушка. - В Прираречье затевается смута. Слух идет, князь у них умер и градичи чужака на княжество пригласили. Этим не больно довольны остальные любичи. Если придется, я не против, чтобы ты пошумел там погромче. Пусть думают друг на друга. Если придется… Главное, принеси голову убийцы Мергена!
        Рагозя поклонился и направился в конюшню седлать Черныша. Ему много было не надо: верный конь, мешок овса и меч. Выполнит ряд и уйдет мстить тому, кто разрушил его жизнь.
        Жеребец встретил радостным ржанием. Как и хозяин, конь тяготился пребыванием на дне Впадины с ее оранжевым небом, грибовидными скалами и тухлой водой. Черныш скучал по быстрому бегу, по степным просторам. И они покинули Впадину.
        Через три дня путник прибыл к выселку, где в последний раз видели следопытов Изверга. Землянки, сараи, грязные сугробы и характерный запах говна. Ему наперерез вышли пять древичей с большими топорами и родовой травмой на лицах. Он оглянулся, ну да, ну да. Еще пара лучников спряталась за выступающим из снега срубом. Глупость или отчаяние?! Рагозя слез с Черныша, похлопал того по боку, ожидая продолжения. И оно последовало.
        Один из встречающих спросил глухим голосом:
        - Где Чрезень, мой брат? Почему вместо него явился ты?
        - А с чего ты решил, что я знаю, о ком ты спрашиваешь и тем более где он? - удивился вопросу Рагозя, решивший, по возможности, не обострять ситуацию.
        - Он отправился с вестью к твоему хозяину и не вернулся.
        Напряжение нарастало, древичи не опускали оружия, нервно перебирая пальцами топорища. Так дело не пойдет. Совсем страх потеряли! Воевода сделал шаг вперед и резко выкинул кулак. От прямого удара в голову говоруна откинуло назад на своих же. Он повалился вместе с ними в снег. Свистнули стрелы, ожидаемо прошедшие мимо. Черныш встал на дыбы, затем в несколько прыжков преодолел расстояние и грудью сбил еще одного, в довершение опустив на бедолагу копыта. Противно хрустнуло. Жеребец перестарался. На этом, собственно, все и закончилось. Древичи сникли и побросали топоры. Лучники разбежались. Как всегда, местных хватило ненадолго. «Вши, одно слово», - зло подумал посланник Соловушки. Лишь настоящая битва могла в нем вызвать ярость, и лишь ярость могла принести удовлетворение, ибо в ней он забывался. Серая долина с кровавыми лужами… Лиловые глаза бездонного неба… И головная боль в темени и висках.
        Чуть позже Рагозя сел на пень перед входом в землянку и принялся мехом тщательно протирать свой меч. Перед ним уткнулся лбом в носок его сапога тот, кто ранее рискнул спросить про брата. Правая часть заросшего лица мужчины заметно налилась синевой, вместо переднего зуба зияла пустота. Но в лицо лежащего Рагозя не смотрел - это дело его сапог. Достаточно того, что он слушал.
        - Черный камень заметен издалека. Только ты к нему не подходи. Заберет к себе. Мерген о нем знал и никогда по своей воле к нему бы не сунулся. Однако не дошел он до камня. Завалили его с ватагой в лесочке. Собирался засаду устроить, да сам и попался. Стоит ли туда идти? Чего ты там сможешь найти? Следов-то уж не осталось.
        - А как выглядел Иванко? - поинтересовался воевода, не обратив внимания на вопросы. Возникло желание ткнуть мечом в этот куль мяса, как любил делать Мерген. Но даже это вызывало омерзение. Тоска, одна серая тоска…
        - Средних годов, низкий и худосочный, не наш и не любич, помесь. Все про наместника какого-то говорил, небылицы всякие про большую войну плел, встречи с Извергом искал.
        Покидать пень не хотелось. Спать в гадюшнике, где не было ни воздуха, ни простора, претило. Даже отсюда были слышны стоны местных баб, в охотку дававших как своим, так и ватажникам. Рагозю женщины древичей не интересовали: слишком от них пахло, красота - блеклая, лица усыпаны оспой. Так что причин торопиться покинуть пень у него не было.
        Его взгляд зацепился за тряпичную куклу, которую он зачем-то прихватил с одного выезда, когда ограбили караван беглых любичей. Выпала из-за пояса, видно. Один глаз у куклы оторвался, правая рука держалась на тонкой нитке. На мгновение ему захотелось подарить игрушку девочке, запримеченной в землянке, но, вспомнив, кем она станет через пару лет, отказался от этой мысли. К тому же кукол с лицом здесь не жаловали, считалось, духов они притягивали. Повальная родовая травма!
        Внезапно нахлынула безудержная злость на пришлого, чей необдуманный поступок перевернул его судьбу и привел к гибели родителей. Он оттолкнул древича, воткнул меч в снег, вскочил и схватил куклу. Затем закинул ее в сторону. Та перевернулась, отлетела к обледенелому колодцу, ударилась о него и приняла сидячее положение с поднятой рукой. Голова куклы начала от ветра покачиваться.
        - А воина, как говоришь, звали? - вдруг уточнил он.
        - Паренек к нему обращался как к Дементию. Закатный он, иногда говорит «пшикая».
        Сказать, что Рагозя онемел, значит, ничего не сказать. Сука-жизнь, разве так бывает? Неужели это тот, кто принес ему столько несчастий? Кто своим поступком спровоцировал Тугарина на поход на запад, который, в свою очередь, дал повод царице Заяне пройтись по окрестностям Дятловой крепи? Именно тогда были полонены его родители, именно тогда он продался Извергу за обещание их выкупить, и именно тогда судьба над ним посмеялась, вернув головы стариков в холщовом мешке. И вот наконец-то у него появился шанс отомстить?! Убийство этого воина приобрело особый, сакральный смысл, став альфой и омегой его жизни. Что ж, он просто обязан дойти до Черного камня и понять, куда Дементий направился дальше! Теперь он зубами вцепится в него и не отпустит, пока не услышит кровавое бульканье из его горла.
        Совсем стемнело, кости заныли от холода. Мужчина нехотя подошел к колодцу, поднял куклу, убрал ее поглубже в суму. Если духи придут, он им будет только рад. Еще раз посмотрел на пень и полез в землянку, где постарался уснуть своим обычным тревожным сном. В нем отец и мать впервые ему улыбнулись…

***
        Место боя не нашел, а вот кострище выдали порубленные деревья.
        Из-под снега выглядывали почерневшие головешки, среди которых, если присмотреться, можно было увидеть кости - все, что осталось от ватаги Мергена. Зубастый был воин, беспощадный, с черной душой. Только такие и держали Пустоши в повиновении, только такие могли выжить в этом мракобесии.
        Рагозя не поленился и отыскал среди золы все пять черепов. Выставил их перед собой. Чего говорить, хороших людей среди них не наблюдалось, а вот воины были надежные. Черныш занервничал. Хозяин потрепал его по холке. Потерпи. Скоро тронемся.
        Щелкнула поломанная ветка. Жеребец отбежал на другую сторону от кострища, задев по пути крайний череп. Тот откатился в сторону. Кто-то большой вышел из леса. Фыркнул. Затем встал за спиной. Шумно задышал. Любопытный, или духи привели? Вспомнилось поверье про куклу с лицом. Воевода подошел к перевернутому черепу и вернул его на место. Лишь затем обернулся, но никого не обнаружил. Следы вели из леса и обратно - следы зубра или того, кто им прикинулся.
        Тогда он свистнул, подзывая коня. Надо было двигаться дальше.
        И они двинулись дальше, чтобы вскоре достигнуть Черного камня.
        Слишком спокойное лиловое небо, слишком ровная сверкающая снегом долина, посреди которой выделялся темный неровный овал.
        Он звал к себе, этот Камень. Приди и дотронься до меня. Я - Капище капищ твоих предков, я - ответ на все твои вопросы. Подойди и дотронься. Я заполню в тебе пустоту, уйму твою боль.
        Однако Рагозя привык к серой тоске и к своей головной боли. Единственный вопрос, который его интересовал, - где найти Дементия? Он был уверен, Черный камень ему в этом не поможет. И зов ослаб.
        Могучий воин, которого иные назвали бы богатырем, осмотрелся. Куда этот проклятый мог направиться? На юг - чтобы напрямую попасть в Дятлову крепь? На север - к Старобужу? Или на восток - к малым городкам Прираречья? Таких Черные камни не берут - проклятых убивают проклятые.
        Неожиданно заветный перстень с когтистой лапой ожег палец нестерпимой болью. Посланник заскрипел зубами, схватился за руку. Боль перекинулась на всю кисть. И в тот же миг услышал хлопанье крыльев. Над ним пролетела крупная белая сова.
        Смерть Мергена, Черный камень, перстень, сова: последние события складывались один к одному. Потому воевода, не раздумывая, приказал Чернышу следовать за ночным охотником, покинувшим свое дневное укрытие.
        Как только конь двинулся за совой, перстень остыл, а вместе с этим ушла и боль.
        Черный камень они объехали по широкой дуге. Однако всадник еще долго ощущал, как чей-то взгляд буравит ему затылок.

***
        В Кистени заходить не стал, решив, что корчмы на тракте будет достаточно. Снег валил густо, холопы не успевали расчищать двор с коновязью. Они весело перекидывались прибауточками в своих распахнутых зипунах. Это тебе не пришибленные древичи. Воевода привязал Черныша и кинул полуш подбежавшему мальцу. Пусть поухаживает за жеребцом.
        Недолго задержавшись перед вывеской, Рагозя вошел в корчму. В ней стояли несколько длинных пустых столов, было жарко натоплено, пахло свежим хлебом, чесноком и луком. Хороший запах - достатка и мира.
        - Здравствуй, хозяин, - обратился путник к мужчине в фартуке и почтительно поклонился. Тот вытер руки полотенцем и ответил более осторожным кивком. - Мне бы комнатку с сундуком. Хочу на пару деньков задержаться, пока товарищи не нагонят.
        - На север отправляешься, - с пониманием заметил корчмарь, внимательно разглядывая броню на госте. Броня была хороша, не у каждого княжеского витязя такую встретишь: чешуйчатая на подоле и пластинчатая на груди, при этом та же грудь дополнительно защищалась зерцалом, покрытым серебряной вязью. Соболиная накидка грела, как печь, и такая же шапка сверху, расшитая серебряной и золотой нитью.
        - Не скрываю, есть такое, - решил ему подыграть посланник Соловушки.
        - Что ж, воины наместника у нас в почете. Есть одна комната, пойдем, покажу, - и мужчина самолично повел его в боковые пристройки.
        Комната оказалась как комната - три шага на пять - с крепкой кроватью, окованным железом дубовым сундуком и небольшим столиком, из-под которого выглядывал табурет. Рагозя удовлетворенно крякнул: сойдет. Хозяин зажег в светильнике лучину, выдал ключи и после оставил одного, даже не проверив, есть ли грошей в достатке.
        Странник скинул в сундук бронь с мечом, туда же отправил суму со сменной одежкой. Нижняя рубаха пропотела, но он пока ее оставил, пусть просохнет на теле. Затем присел на табурет. На столике мигал крохотный огонек. Оконца в комнате не было, так что свет шел лишь от него. Думы особо не тревожили. Да и зачем они ему - думы? Все просто: расспросить местных, узнать, видели ли здесь странника с приметным мечом, найти его и убить. Рагозя дотронулся до перстня с когтистой лапой. Ему сломали судьбу, он сломает этого человека. Кем бы тот ни был. Кто бы за ним ни стоял. А потом отрубит ему голову, если к тому времени это все еще будет важно.

«Ладно, - решил он, - пора объявиться».
        Воевода переплел кисточки в бороде, пригладил власы, надел новую синюю рубаху, подпоясался поясом с золотой окантовкой и прошел через холодный коридор в общий зал. На него едва взглянули.
        Посетителей заметно прибавилось. По привычке он занял место у дальней от входа стены. Могли ли в нем узнать ближнего Соловушки? Навряд ли. Все, с кем когда-либо пересекался, либо расстались с жизнью, либо надели рабский ошейник. Так что можно было не осторожничать, но привычка есть привычка.
        Мужчина погрузился в изучение посетителей. При этом на смердов, мастеровых и прочий ремесленный люд не обращал внимания. А вот купцы, коробейники и ратники вызывали неподдельный интерес. Наконец, определившись, пересек корчму и сел рядом с молодым воином и его приятелем, даже не отроком, почти ребенком.
        - Хлеб да соль, - улыбнулся он им и крикнул: - Хозяин, тащи сюда пару кувшинов лучшего пива. Надеюсь, не помешаю своим присутствием. Ищу компанию выпить и побалагурить, а то пока из Дятловой крепи к заставам северным доберешься, либо что-нибудь отморозишь, либо со скуки помрешь. Позвольте представиться: Рагозя, из дружины Святополка.
        - Что ж, хоть не звали, но видим, человек ты уважаемый, едешь по делам важным, а потому отчего не поговорить, отчего не побалагурить? Зовут меня Василько, я витязь местного воеводы, а это друг мой Никита, только претендует на место в дружине, - ответил ему юноша и посмотрел прямо в глаза.
        Василько понравился: прямой, уверенный в себе, если не поддастся тщеславию или другим напастям - далеко пойдет. Второй показался сыроватым.
        - Когда же стольный град возвращать будем? - в запале воскликнул Никита, после того как они вытерли первые пенные усы. Совсем молодой, совсем юный. Лакомая добыча первой битвы.

«Интересные дела тут делаются, - подумал новоявленный дружинник Святополка. - Нижние готовы идти на верхних! Как и предупреждал Изверг».
        - Эх, молодость, умереть-то всегда успеешь. Вот как снег сойдет, земля просохнет, так и поднимем стяги, и тогда каждая рука потребуется. Так что готовься, тренируйся, время быстро пролетит, - усмехнулся мужчина, невольно вспоминая свои первые походы и отчий дом, ныне брошенный. Не вернуть те времена, но и не забыть.
        - Василько копьем бьет так, что любого с коня ссадит. В Кистенях уже нет витязей, готовых против него конными выступить, - похвастался младший успехами товарища, видимо, в душе надеясь, по крайней мере, со временем их повторить.
        - Местные, может, и не смогут. Надо бы тебе, Василько, на закатных себя проверить. Они еще те умельцы в этом деле! Не может быть, чтобы ни одного поблизости не сыскалось, - заметил Рагозя, подводя разговор к интересующей его теме.
        - Твоя правда, надо, - пожал плечами тот, нисколько не смущаясь похвальбой, но и не высказывая довольства. - Кстати, привезли недавно к купцу Косме настоящего рыцаря. Ранен был, но оправился. Хотел я ему предложить немного пошутить с копьем, силами помериться, но наш воевода его с обозом к Старым горам отправил.
        - Мне кажется, я знаю этого рыцаря, - не без волнения проговорил посланец. - Значит, нет моего знакомого у вас. Вот бы выпить с ним, обсудить дела минувшие…
        - Опоздал ты самую малость. Но обоз не задержится, скоро обратно вернется. Им же до ледохода успеть надо.
        - Тогда подождем, а пока налегайте на пиво. Гулять, отроки, надо так, чтоб земля дрожала, а девки от вожделения плакали!
        В этот день ни в чем себе Рагозя не отказывал, пил все, что не допил за годы, проведенные в Пустошах, ибо после смерти родителей боялся потерять голову, да и не тянуло. Все привык держать в себе. Но даже когда уснул рядом с Чернышом, так и не добравшись до снятой комнаты, продолжал смаковать мысль: нашелся проклятый, нашелся, совсем он близко!

***
        В подземном зале, тускло освещенном желтым светом, исходившим от разросшихся спиралевидных растений, в огранном круге изнывал от безделья анчутка. Кого-то, возможно, Медвежий угол и устраивал, но махонький мужичок категорически не понимал, чем тут можно заняться и зачем его здесь держат. Потапыч, обнаженный крупный мужчина-оборотень, либо напевал песни из трех слов, либо спал в обнимку с одной из медведиц. Их тут в ложбинах между ручьями хватало. Как на подбор: бурые, серые, черные.
        - Сижу за решеткой в темнице сырой, вскормленный в неволе орел молодой… Слушай, хозяин, отпустил бы меня, ну что я тебе сделал? - в очередной раз заканючил мужичок. - Не будь подкаблучником, ты ж мужик. Почему ее слушаешь? В тебе такая силища! Ты же царь зверей, князь оборотней, пуповина вселенной! Зачем тебе я? Выпусти, и тогда все поймут, что ты никаких колдуний не боишься, что ты сам по себе - боевая грозная единица. С тобой считаться начнут. Отпусти, а?!
        - Отстань, нежить, я делом занят, - пробурчал Потапыч, не оглядываясь.

«Интересно, - подумал анчутка, - что это за дело битый час чесать между глаз медведю? Он что тебе, щеночек? Такой лизнет, полголовы не станет. Короче, тот еще бездельник, этот [берендей]». Впрочем, раз он так, мужичок решил ему подыграть.
        - Каким таким делом, может, подмогну?
        - Тебе искусство не понять, не трать мое время.
        - Ты имеешь в виду те две строчки: «Твой лед руками растоплю, тебе я счастье подарю»? Фу, более унылого набора звуков не придумаешь. Творческий бздец настиг и не отпускает? Да любого ярмарочного менестреля кондрашка хватит от такого рифмопорства!
        - Подслушиваешь?

«Ого, - удивился анчутка, - Потапыч почти зарычал! Обиделся что ли? Нашел, на что обижаться. Ну и пусть, все равно не отпустит. А если с другой стороны зайти?»
        - Чтобы не услышать твоего бормотания, надо уши законопатить. Выпусти, и я тебе такие вишни сочиню, которым сирены южных морей обзавидуются, любое женское сердце растопят. У меня талант толочь лед и пудрить мозги!
        - Ну уж нет, сиди, где сидишь, пудри себе… что там у нежити в наличии. А я пока отойду. Тьфу, весь настрой сбил. И… не балуй! Я рядом.
        Мужичок с интересом стал смотреть, как хозяин из человека в медведя оборачивается.
        Сначала его затрясло от потуги, затем кости задвигались - как только кожу не прорвали? Тело округлилось, увеличилось, лицо превратилось в морду, и, наконец, шерсть отовсюду из-под кожи повылазила. Нехилый черно-бурый медведь встал на лапы: дышит, вздыхает, вертит мордой. Да чтобы батю к маме не пускали, откуда такие народятся?!
        - На меня ты не дыши, из пещеры убеги, - прошептал как можно тише анчутка.
        Интересно, как проговорка откликнется?
        Зверь рыкнул в его сторону и медленно, вперевалочку, направился в соседние коридоры искать вдохновения. Какой послушный мишка! Как-то встречал мужичок в одном борделе такую же тонкую натуру… Яскером, кажется, кличали - тот еще бабник и балагур. Вздохнул, огранный круг сильно уменьшал силу скороговорок. Находясь в нем, особо не пошутишь. Однако своего он все же добился! И как только Потапыч скрылся из виду, анчутка проговорил:
        - Повернись-ка на бочок, прикуси-ка язычок.
        Медвежонок, до этого спокойно лежавший в соседней ложбине, неожиданно заскулил, вскочил и отбежал от бока медведицы. От него разлетелись в стороны разноцветные бабочки. «Так… Дело пошло», - обрадовался затейник. И принялся размахивать руками, показывать язык, улюлюкать и всячески дразнить малыша. Тот встал как вкопанный, понюхал воздух, дал лапой себе по уху, не понимая, что от него хотят. Затем повернулся спиной и пошел обратно к мамке.
        - Нет, куда же ты? - забеспокоился мужичок. - Неуклюжий ты, растяпа, наступи себе на лапу.
        Было видно, как медвежонок споткнулся. На этом терпение у него лопнуло! Он зарычал, развернулся и побежал на обидчика, но в момент, когда собирался уже схватить его зубами, врезался носом в невидимую преграду. От боли и обиды детеныш совсем по-человечьи заревел - некоторое время на проказника смотрели наполненные болью два черных глаза - и понесся обратно к медведице.
        Та, видимо, что-то почувствовала. Заворочалась, преодолела сонливость, встряхнулась и пошла навстречу своему сынку. Когда тот к ней прижался, она лизнула его в мордочку, а потом посмотрела на мужичка. Тяжело так посмотрела. Нехорошо. С продолженьицем!
        Опытная медведица не стала атаковать в лоб. Она отстранила свое дитятко и обманчиво лениво обошла огранный круг по периметру. Ее ноздри раздувались, она принюхивалась - искала слабое место в колдовском плетении и вскоре его нашла. Остановилась, оскалилась и принялась рыть землю.
        - Давай, косолапая, маши быстрее лапами, - подбодрил ее анчутка.
        Риск, конечно, был… Но когда еще такой случай представится? По песчинке, по волосочку сдерживающее заклинание истончалось - оно было против него, но никак не против местных обитателей. Материнская звериная ярость делала свое дело. Еще чуть-чуть…
        В момент, когда рухнули запреты и проход освободился, нежить стрелой взлетела на холку медвежонка, мявшегося рядом, и с азартом проговорила ему в ухо:
        - Выноси меня наружу и забудь про злую стужу. Мамка - враг тебе, беги, на нее ты не гляди!
        И тот понес, что тебе ретивый конь!
        Медведи начали пробуждаться от рева рассерженной мамаши. Как он ее провел, красава! И уже не так были страшны слова Потапыча, кинутые вдогонку:
        - Я оторву тебе голову, мелкий засранец! Попомни мои слова! Я оторву тебе голову!
        Глава 26. Междугорье
        Среди пихт и можжевельника, высоко над уровнем моря, здесь, в Катуйских горах, дышалось необычайно легко, хоть легкий морозец и заставлял поеживаться. Впрочем, качество воздуха Ларнику заботило мало, как и окрестные виды. Ее обманчиво юный возраст скрывал сотни прожитых лет. Так что узнать мир она успела. Дождя нет, горы не трясет - все остальное не главное. К тому же ей порядком надоела бесконечная извилистая дорога. Мелкие камушки норовили впиться в сбитую подошву сандалий, желтый первоцвет среди черных глянцевых валунов мозолил глаза. Потому она даже обрадовалась, когда на нее вышли трое бродяг. Вернее, это по ее мнению бродяг, они-то считали себя великими вояками, такими, прям, истинными кнехтами. Их дешевые рыжие гамбезоны, кривые палаши и вечный перегар изо рта хорошо стимулировал на разные чудачества и кривляния. От мысли, что ее захотят сызнасиловать прямо посреди горного серпантина, немного перехватило дыхание. Слегка, чуть-чуть. Бедокурить она любила.
        - Слышь, девица, тебе не страшно одной тут хаживать?
        Будь у них хоть капелька ума или здравого смысла, они бы сообразили, что эта дорога ведет туда, куда никакая простушка без важного повода ни за что бы ни сунулась. Да и с поводом тоже. Однако умом и здравым смыслом они не отличались. Вот так и началось знакомство, в котором интересен был лишь один момент - сколько слов эти недоумки скажут, прежде чем попытаются завалить ее в пыль.
        - Конечно, такой милашке должно быть страшно. В горах пустынно и дико. Но мы же поможем ей? - просипел второй из них.
        - Ганс, ну как не помочь, но вот незадача, чем она заплатит? - это уже присоединился к представлению третий.
        Бравые кнехты приблизились и остановились напротив. Ларника выжидала. Жадно осмотрев ее хорошенькое личико, видавшее лучшие дни дорожное бежевое платьице, отсутствие чепчика, обязательного для порядочной женщины, они сделали правильные, по их мнению, выводы. Тот, кого назвали Гансом, спросил:
        - Милая, ты же нам заплатишь? - И, видя, что девушка продолжает молчать, со вздохом сипло добавил: - Правда, мы берем оплату вперед. Если же платить нечем, не обессудь, просто расслабься. Мы умеючи. Тебе понравится, еще добавочку попросишь. Гарантия бывшего свинопаса.
        После этих слов они громко заржали. «Ну, вот и всё», - поняла странница. На этом романтический эпос заканчивался, и начиналась обычная в таких случаях бытовуха: где срывают платье, держат ноги и совершают с девушкой прочие непотребства. Можно, конечно, им было позволить и это (она иногда так развлекалась, чтобы потом посмотреть, как отсыхает предмет гордости насильников), но все же не сегодня. Она торопилась.
        Потому, как только они двинулись к ней, Ларника отскочила к самому краю дороги - камни посыпались в пропасть за спиной - и хрустнула шеей, чем немало позабавила мужчин. Они весело переглянулись. Однако дальше события пошли не по их сценарию. Сначала она ментально надавила на одного из них, да так, что тот со всхлипом повалился на дорогу. Его колени больше никогда не разогнутся, хрящей там не осталось. Потом надломила себе мизинец, чтобы через боль вернуть потраченную силу. Сказались долгий переход и накопившаяся усталость. Несложное заклятье шепота ветра, взмах руки, и второй отправился в полет. Ах, бедолаге не повезло. Удар спиной о камни переломил ему позвоночник. И теперь он, как беспомощная рыбешка, хватал воздух ртом, не будучи в состоянии пошевелиться.
        Ларника перевела взгляд на Ганса. Толстячок побледнел, выставил перед собой палаш. Крупная капля пота медленно стекла по его лицу. Как будто железка могла защитить! И, между прочим, очень некачественная железка! Дородность мужчины Ларнике приглянулась. Она щелкнула пальцами. Бедняга безвольно рухнул на четвереньки рядом со стонущим товарищем. Палаш выпал из его рук, зазвенел и отлетел в пропасть. Еще немного усилий, и он принял ездовую позу. Конечности кнехта заметно видоизменились, ягодицы, эта природная подушка, пополнели и округлились. Ларника подошла к валунам, сорвала желтые цветы, один из которых прикрепила к своим космам, потом сделала реверанс лежащему там мужчине и подозвала Ганса. Он тут же к ней подбежал. Она задрала до колен подол платья и уселась прямо ему на хребет.
        - Пошел, милый поросеночек. Нагулять бока еще успеешь, - пообещала ему нежным голосом и прихлопнула по его заднице свободной рукой. Тот, хрюкнув, бодро устремился по дороге в гору.

«Итак, -- подумала путница, - до своей новой цели я добралась». Было непросто. Еле вырвалась из Княжего града. Этот волхв с чернотой в глазах сильно напугал. Она словно нырнула в глубины Тартара. Пришлось немного погреметь. Наемники с Обездоленных островов надолго запомнят, как вставать на пути у ведьмы. От дома ворожеи едва ли осталась пара бревен, а рядом - с десяток трупов. Жаль, пришлось использовать медальон с заточенной в нем сущностью выкидыша Изнанки. Волхв ее недооценил, и она этим воспользовалась. «Как странно, - усмехнулась колдунья, - мы так пострадали от демиургов, а теперь пользуемся их порченой версией».
        Ларника облизнулась, и мстительная улыбка промелькнула на ее губах. Королевич ведь не знал о том, что скрывается в Княжем граде. А она спешить рассказывать не будет. Ну его, Ляшко, не до нее ему сейчас, а к тому времени, как станет до нее, - она подготовится.
        Так, верхом на Гансе и с первоцветом в руках, ведьма и въехала в Логово, в котором ее встретил сам хозяин Междугорья, тот, кого принято называть Кабаном. Впрочем, он и сам так себя именовал. Был он в меру высок, плотен телом, с резкими чертами лица, перечеркнутого тремя красными шрамами.
        - Кого я вижу! - провозгласил громким баритоном хозяин, стоя на лестнице башни. - К нам прибыла настоящая ведьма, ее чудачество Ларника Беловолосая! И я смотрю, уже успела захомутать моего Ганса. Боюсь спрашивать про остальных ребят. Хотя какая разница! Эти бездари не стоят ее самой маленькой родинки.
        Ближние воины если и засмеялись, то как-то неестественно, вынуждено. То ли похрюкивающий кнехт тому был виной, то ли ее странный вид, однако чуть погодя около Кабана остался лишь один высокий, атлетически сложенный мужчина. Он был смугл, под тонкой ниточкой усов скрывалось что-то хищное. Этот высокий лоб, тонкий орлиный нос над крупным ярким ртом, широко расставленные глаза… Да, несомненно, в чертах его лица чувствовалась порода.
        Незнакомец был одет в кольчугу изысканной работы и держал в руке ножны с длинным мечом, чья рукоять представляла собой дракона, пожиравшего свой хвост. Чешуйчатые латы на Кабане, из которых, как говаривали, тот никогда не вылезал, на его фоне казались излишне громоздкими и какими-то неуклюжими. Мужчина посмотрел на Ларнику не то что тревожно, а даже как будто болезненно. И ее поразило необыкновенное, никогда не виданное одиночество в его глазах! Сродни щенячьему чувству, что она в себе так старательно прятала, но никак не могла до конца изжить.
        Гостья демонстративно подула на свой поврежденный мизинец, бросила плотоядный взгляд на кнехта и произнесла, словно маленькая избалованная девочка:
        - Свою свинку не отдам, вечером забава намечается.
        - Но где же твоя лошадь? Или ты на метле? - недоуменно спросил Кабан, спускаясь к ней.
        - Сдохла стерва, - ответила Ларника уже злым старческим голосом.
        После чего, почти мурлыкая, пояснила:
        - Подо мной скотина всегда быстро дохнет. А тут еще пришлось ехать в метель. В Королевстве до сих пор лежит снег. Умаялась быстрей, чем ожидала. Про метлы же вы бросьте, не шутите, они для модниц, старое поколение ими не пользуется. И… как я заметила, вы здесь хорошо устроились!
        И правда, Логово находилось посреди надломанной горной чаши. Крепость окружала толстая невысокая свежеоштукатуренная стена. Впрочем, учитывая, что за ней сразу начинался обрыв, высота не играла существенной роли. При этом обрыв отделял Логово с трех сторон от отвесных скал, чьи вершины сверкали льдом. С западной же стороны крутой склон уходил сильно вниз, открывая взору вид на долины Междугорья, кое-где скрытые туманом. Редкие селения еле угадывались. Сам владетель сего места жил в достаточно просторном каменном доме с выступающими башенками по фасаду. Жилище дополнительно защищал частокол из свежесрубленных заостренных бревен. Единственная дорога, по которой можно было попасть сюда, вилась вдоль одной из скал, что позволяло ее хорошо просматривать, а в случае надобности засыпать стрелами и камнями с камнеметалок.
        - Твое появление - добрая весть. Колдовством поддувает со всех сторон. Того гляди, Владыки натравят на нас своих собак. И тогда добрых рубак будет мало. Позволь представить непревзойденного мастера боевого искусства, мессира баталий, рыцаря Тятина. Его копейщики - лучшие всадники этой части мира. Вместе с вами я могу наконец-то вздохнуть свободно и задуматься, например, над продолжением своего рода, ну или над написанием трактата про разнообразие пыток и орудий к ним. Вопросы рождения и смерти, сладострастия и боли - что может быть более волнительным?!
        - Что ж, тогда огорчу. Перо придется отложить, а девку обрюхатить сможешь и на привале. Пока Владыки заняты, видимо, чем-то другим, проснулись те, о ком как-то успели и позабыть.
        Ларника говорила, но думала совсем о другом. Мужчина оказался Тятиным, проклятым рыцарем. Как же она его сразу не признала?! Недавно он так страстно гонял сестер по лесам и оврагам. Сжег на костре саму Бриджи! Был ее самым злейшим врагом! Но, как видно, от бумеранга никто не застрахован, и его настигла расплата.
        Между тем хозяин Междугорья нахмурился, заиграл желваками. Он с трудом сдержал накрывшую его волну ярости. «Ох уж эти куколки, - подумала ведьма, - столько скрытой силы, а все без толку».
        - А что, собственно, случилось? - поинтересовался Тятин. - Мы только вернулись из долины, трех магнатов разбили. Вон один из них: кол в заднице, а он все поудобней устроиться хочет.
        - Так вы не знаете? Слепые котята… - ее голос [театрально] дрогнул, глаза закатились.
        Сделав паузу, гостья провозгласила:
        - После пятидневного шторма с волнами, перехлестывавшими городские стены, змеелюди осадили вашу кормушку, Росинку. Город пылает. Остатки порта захвачены. Окрестные села разорены.
        - Что? - заревел Кабан. Он схватился за боевую секиру, окончательно потеряв над собой контроль, повертел глазами и рванулся к саженному на кол пленнику. Три красных шрама разбухли и окончательно обезобразили его лицо.
        - Дайте мне передохнуть, сами получше выспитесь, а завтра поутру и выступим… - промолвила ему в спину Ларника, понимая, что ее уже не слышат. Тятин напряженно смотрел в том же направлении.
        И вдруг она спросила его низким, срывающимся голосом:
        - Нравятся ли вам мои цветы?
        Тот резко обернулся к ней, взглянул на желтый первоцвет и ответил:
        - Нет.
        - Вы вообще не любите цветов? - более враждебно, чем хотела, проговорила колдунья.
        - Нет, я люблю цветы, только не такие, - ответил мужчина.
        - А какие?
        - Я розы люблю.
        Ларника почувствовала злость и швырнула букет к основанию башни. Тятин проводил его глазами, дернулся было поднять, но вместо этого пошел следом за Кабаном.

«Козел», - подумала странница.
        Однако дальше она получила истинное удовольствие, наблюдая, как местный владетель набросился на свою жертву. От свистящих ударов через некоторое время столб повалился наземь, но это не остановило Кабана - он продолжил кромсать пленника. Рядом уворачивался от его секиры Тятин, пытаясь что-то ему втолковать.

«Сколько же необузданной энергии скрывается в этих двоих», - внутри ведьмы нарастало вожделение. Она почесала голову осоловевшему от удовольствия Гансу. А проклятый рыцарь-то хорош: такая ловкость и грация, и, как и раньше, полное презрение к смерти! Зачем ей Кабан, когда она нашла себе иного. Кабана же оставим на закуску королевичу, пусть сам с ним мается.
        Вот ведь до чего могут довести азарт и жажда адреналина! Перед ней был прославленный победитель десятков турниров, гроза ристалищ и многократный чемпион Арены, владелец Стурии, герой освобождения Реаны. Но все это относилось к прошлому. Сейчас он скрывался на краю Закатного края среди убийц, воров и прочих лиходеев. Несколько необдуманных поступков, высказанное презрение Владыке Берийской марки Цвагу, и вот герой превратился в капитана мясника. Хотя… определенно без вмешательства Дракона здесь не обошлось.
        Была у нее встреча с этим демиургом, Великим Колдуном. Застал ее врасплох, когда она собиралась испить одного очень перспективного юношу, который тяжелораненым оказался у нее в плену. И заключили они с Драконом сделку. За то, что она оставила в покое того юношу, последние слова любой ведьмы, приговоренной к смерти, приобретали силу пророчества. Пророчества, призванного вернуть власть над Закатным краем ее сестрам. Жаль, всю иронию той сделки она оценила чуть позже. Именно в это время Тятин сжег Бриджу, ее младшенькую, самую любимую кровиночку. И именно в это время Бриджа прокричала свои знаменитые слова. О, Бриджа, кто бы мог подумать, что так все получится?! Что именно ты будешь корчиться в том огне?

***
        Вечер прошел в окружении Кабана и его лейтенантов. Перед тем как к ним выйти, Ларника освежилась в ванне, тщательно обработала ступни ног и с помощью присланных служанок облачилась в черное платье. Надо сказать, одеяние ей подошло. Сшитое из разных тканей, оно вытягивало фигуру, имело высокий воротник, выступающий вровень с макушкой, тугую шнуровку на талии и красивые кружева по закрытой груди и рукавам. На голову надела украшенный изумрудами обруч, на кисти рук подобные ему браслеты - естественно, все из запасов Кабана. Ногти удлинила и заставила их принять тусклый зеленый с переливами цвет.
        В зале кроме нее было еще несколько девушек, чье поведение не отличалось строгостью. От хмеля воины осмелели и стали наперебой предлагать ей свои услуги. Глупые, самоуверенные людишки. Когда потребуется, она и так возьмет свое. Хозяин Междугорья уже успокоился, его смех раскатами гулял под сводами. Слишком громко, слишком вызывающе. И хотя из больших, овальных, ничем не прикрытых окон открывался восхитительный вид на горный закат, Ларника почувствовала дискомфорт. Вино не пьянило, еда не лезла в горло. Объедки на блюдах, разлитые по столу напитки, скулящие под ногами борзые и воркующие дамы с пьяными кавалерами - свернуть бы им всем шеи! - не добавляли аппетита, не улучшали настроения.
        Тятин сидел рядом с Кабаном, уткнувшись в чашу вина, и ни разу на нее не взглянул. От этой мысли она разозлилась, встала и направилась к выходу. Ей вслед отпустили несколько сальных шуточек, но на большее никто не решился. Раздражение усилилось, к тому же у нее осталось слишком мало энергии. Это грозило неприятностями, требовалось срочно подкрепиться чем-то существенным. Пришла пора вспомнить о Гансе. В Тартар обруч с браслетами, красивое платье и чистое тело. Людское для ведьмы чуждо. Он даже не взглянул на нее!
        Ларника нашла Ганса в свинарнике. К нему не приближались, считая заразным. Как на руку! Она почти нежно погладила его между подросших ушей, прошептала заговор и обернулась в свой истинный облик. Кнехт мелко задрожал, чем привел ее в восторг. Мгновение - и она потеряла голову: ее острые зубы впились ему в шею. Было так сладостно высасывать густую кровь, откусывать кусочек за кусочком живую плоть. Вскоре Ганс издох, но она не остановилась. Смерть еще не обрела над ним окончательной власти. И ведьма многое могла извлечь!
        Во дворе послышались осторожные шаги. Когда мужчина заглянул вовнутрь свинарника и подошел поближе, она обернулась и проговорила:
        - Вот те раз! Явился, не запылился, а раз оторвал от трапезы, отплатишь по-нашему.
        Силы хватило, чтобы подавить его сопротивление и полностью подчинить своей воле. И она сделала то, о чем мечтала с момента, как его увидела: призвала к себе, в себя. Не обращая внимания на наполненные ужасом глаза, на испуганных свиней, на обглоданное тело жертвы, она долго наслаждалась ласками, ворча:
        - Все бы вам, мелким поганцам, за нами гоняться, костром угрожать. Как же ваша память коротка. Быстро забыли, что подлинные повелители Закатного края не Владыки с магнатами, а мы - ведьмы. И были времена, когда на поклон к нам шли и ни одно дело без нашего разрешения не начиналось. Чтобы вы ни напридумывали, как доили вас, так доить и будем. Ну а если не мы, так найдутся другие. Можете не сомневаться. Такая уж ваша доля - быть пешкой в чужой игре...
        Тут ее сотрясла дрожь, и она сквозь стон закричала:
        - Ускорься, недотепа. Быстрее! Жестче!
        Когда тот закончил, она оставила его лежать в крови со свиньями. Мальчик потерял сознание, как и остальные, кому она являлась в истинном облике. Его лицо приобрело желтый оттенок, но не утратило волевого очертания, которое так ей понравилось. Эдакого сразу не сломаешь! Тем веселее будет! Его одиночество она заполнит своим. Он заменит ей Бриджу!

***
        Утром Ларника чувствовала себя просто великолепно.
        Она надевала подаренное Кабаном новое алое платье, достойное королевы, когда сквозь узкий проем окна опочивальни увидела, как в предрассветном сумраке Тятин первым вывел своих всадников на горный серпантин. Невольно в теле отразилось эхо ночного сладострастия. Да, повеселилась с ним знатно, оторвалась по полной. Редко подобные мужчины попадались. К такому она подбиралась долгие годы. И смогла же! Заполучила!
        Колдунья набросила сверху черный плащ на белой подкладке и заторопилась вниз. Во дворе легко вскочила на поданного ей жеребца и заняла место рядом с Кабаном во главе отрядов кнехтов, которые потянулись вслед за сотней Тятина. Вокруг царило всеобщее возбуждение. Сколько лет змеелюди не осмеливались бросить вызов закатным, а тут на тебе, проявились! Змеелюди были людьми, правда, больше по названию, по сути же являлись прямоходящими рептилиями с зеленоватой кожей и вертикальными желтыми зрачками. Их пятьдесят два мелких зуба и раздвоенный язык могли неподготовленного напугать до икоты, в рабском же ошейнике из них получались отличные слуги.
        Ларника пришпорила жеребца и вместе с Кабаном помчалась вперед, желая оказаться во главе войска.
        Она видела спину рыцаря, спадающий на его плечи конский волос со шлема. Потом их кони поравнялись. В какой-то момент ведьма поймала взгляд Тятина и возликовала. Она знала, что была неотразима: ее лицо обрело правильные черты, поражало изгибом бровей, яркостью губ и прямым носиком. Все дышало в ней свежестью, большие глаза сверкали изумрудом, белоснежные длинные космы развивались на ветру. И мужчина не смог отвести от нее взгляда! В нем бушевали нешуточные эмоции: от преклонения до похоти. Он ее хотел, несмотря на то, что испытал в сарае. Ведьма в своем облике - то еще зрелище! Бедный мальчик, куда он от нее теперь денется!

***
        На второй день похода войско хозяина Междугорья было атаковано на марше.
        Дорога шла вдоль правого берега Чернявы, в дельте которой их ждала умирающая Росинка. В этом месте река разлилась на приличное расстояние. Холмы чередовались с низинами. Кое-где проглядывались корявые пихты. Над водой летали чайки. Туман скрыл подготовленную засаду, и, когда отовсюду полетели стрелы и дротики, в колонне образовалась неразбериха. Закричали первые раненые. Уж насколько Ларника была сильной ведьмой, но даже она заранее ничего не почувствовала.
        Падали люди, проливалась кровь. Тревожно кричали птицы.
        В образовавшейся суете громко прозвучал рог Тятина. На короткий миг он перекрыл все остальные звуки. Со звуком рога покрытые броней всадники устремились вперед. Колдунья уловила глухие удары, волну ужаса и поняла, что Тятин прорвал заслонный отряд и уводил своих ребятишек в тыл противника. Значит, вскоре развернется и ударит им в спину. За него она была спокойна. Его воинам хватало опыта, чтобы в плотном тумане беспрекословно идти за командиром. Не допуская разрывов в клиновидном построении, не тратя время на сомнения. А он сам, ее рыцарь, мог умереть, лишь когда она ему позволит… или найдется кто-то более могущественный, чем она.
        В это же время, слыша непрерывный рев Кабана, кнехты прекратили паниковать и сплотились вокруг своих лейтенантов. Прямоугольники отрядов прикрылись щитами, выставили копья и стали постепенно углубляться в холмы. Желтые пешки на пока еще бирюзовой шашечной доске. Река с трактом остались у них за спиной. Сам же предводитель раз за разом проносился вдоль рядов: то перед ними, то позади. В своей броне, в топхельме в виде морды вепря и оранжевом плаще, он притягивал к себе как взоры своих воинов, так и многочисленные стрелы противника. Впрочем, стрелы не причиняли ему особого вреда, лишь однажды заставили сменить лошадь.
        Наконец над полем пролетел гул, и из тумана показались змеелюди. Презиравшие нательный металл жители моря, эти отчаянные пираты, были одеты в кожаные доспехи, усиленные пластинами невиданных морских существ. Перед непосредственной атакой они бросили в противников пилумы и после с протазанами в руках пошли в рукопашную. Две волны сшиблись друг с другом: рыжее с темно-синим. Лязг металла вытеснил другие звуки: крики чаек, вой ветра, стоны раненых.
        Как ни старались междугорцы сохранить плотность строя, но то тут, то там появлялись зазоры. Отряды смешивались, линии распадались, сражение скатывалось к индивидуальным поединкам, и тогда потери увеличивались. Оказалось, что для змеелюдей одинокие, часто неуклюжие кнехты не страшны. Впрочем, в драке в партере однозначных победителей не бывает…
        Оценив обстановку, в одну из таких замес и послал своего коня Кабан. Опрокинул вырвавшихся вперед и обрушился на бегущих следом. Кистень на цепи в его руке наносил ужасные раны. Тяжелый шипованый шар легко сминал доспехи и плющил синие лица. Копыта коня добивали упавших. И лишь напор задних рядов не позволял змеелюдям бежать от этого страшного человека, в руках которого ожила сама смерть.
        Междугорцы, как могли, прикрывали владетеля, но казалось, он в том не нуждался.
        Однако в бою удача переменчива…
        Один из противников ловким ударом глубоко вонзил копье в грудь коня. Жеребец споткнулся и повалился набок. Предводитель в последний момент соскочил с седла, отцепил с агонизирующего животного секиру и тут же снес ближайшему змеелюду голову. Это за коня! Вторым ударом разрубил с плеча до пояса следующего противника. Это за Росинку!
        Кабан стал бросаться из стороны в стороны, и смерть в его руках приобрела новый облик. Кряк - кровь, кряк - отрубленная конечность. Иногда змеелюди как бы расступались, это Тугарин со своими всадниками въезжал им в спину, принимая врага на копья. Тогда страшный воин останавливался, и из-под его шлема слышалось нечеловеческое рычание. Но проходил миг, второй, и он снова бросался в рубку.
        Ларника, все это время находившаяся в глубине построений междугорцев, почувствовала, что порыв змеелюдей вот-вот иссякнет и они дрогнут. Роль [статиста] ее полностью устраивала. Еще немного…
        Вода в реке вспенилась, забурлила и оттуда показались длинные тела морских змей. Как их смогли уговорить уплыть по пресной воде так далеко от моря, оставалось только гадать. Однако они были здесь - гигантские, многосаженные пресмыкающиеся. А междугорцы пока об этом не догадывались.
        Змеи набрали скорость, хорошенько разогнались и принялись выпрыгивать из воды. В другой раз их полет мог бы быть удостоен пера поэта или кисти художника! Однако здесь и сейчас художников не было, а единственный поэт погиб первым от случайной стрелы. Поэтому толстые длинные тела змей банально обрушились сверху на людей. Кто-то был раздавлен, кто-то - схвачен зубастыми челюстями, кто-то - сбит с ног ударами хвостов. Ситуация на поле боя изменилась. Теперь уже защитники Междугорья были близки к паническому бегству.
        Ведьма поняла, что если не хочет оказаться погребенной под одной из этих грязно-зеленых туш, пора вступить в схватку. Она сосредоточилась, выбрала морского гада и щелкнула в своей манере пальцами. Тот застыл, не успев откусить голову у опрокинутой им жертвы. Потрясенные воины недоверчиво отступили от него, кто-то выполз из-под тяжелого извивающегося тела, с трудом поднялся на ноги и сразу же был вынужден вступить в сражение с подоспевшими синекожими пиратами. Между тем змей разбух, замотал головой, несколько раз приложился ею о землю и… взорвался, обдав окружающих ошметками внутренностей. Минус один, но вокруг осталось еще так много подобных тварей.
        И в это мгновение она ощутила на себе заинтересованный взгляд из глубин реки, с самого дна. Нехороший такой взгляд. Знакомый по древним войнам. Кто-то готовился вмешаться, и он мог окончательно переломить ход битвы. «Видимо, один из хозяев морей», - обеспокоенно подумала Ларника. «Что ж, простите, ребятки, но мне нужно больше силы. Придется вам со мною поделиться», - извинилась про себя.
        Она неуловимым движением выбросила руку и вырвала кадык у ближайшего всадника. Мужчина наклонился и того гляди должен был свалиться с лошади на землю. Оставленные Кабаном телохранители отпрянули в испуге. Ведьма же надкусила вырванную плоть и сплюнула остатки. Пока всадник не испустил дух, пока еще в нем бушевала эта боль, следовало незамедлительно объединить ее со своей. Она стянула бордовую перчатку до локтя, бросила ее под копыта жеребца, затем выхватила с пояса кинжал и воткнула себе в руку. Боль рванула вверх, в глазах невольно навернулись слезы, но главное - колдовство завершилось! Ритуал проведен! Она была готова к встрече, сила переполняла ее. И когда огромная голова со множеством отростков появилась из воды, Ларника безумно захохотала, опьяненная временным могуществом. От ее смеха лошади повставали на дыбы, ближайшие воины присели в испуге, у всадника с вырванным кадыком остановилось сердце.
        Глаза кракена уставились на нее, узнавая, но ничего ему сделать ведьма не позволила. Повернула кинжал в своей руке, а затем направила в сторону монстра всю накопленную энергию.
        Некоторое время кракен сопротивлялся. Сначала каким-то образом рассеивал шедший на него поток, потом начал его поглощать, но вскоре захлопал выпуклыми глазами, как-то сморщился и вдруг покрылся ранами, из которых густо потекла зеленая кровь. Вода в реке забурлила, рыба всплыла кверху брюхом, дымка поднялась над камышом, с неба посыпались мертвые чайки. И чудище скрылось под водой. Как только над ним утихла волна, змеи бесцельно заметались на берегу, постепенно отползая обратно к реке. Их прыть угасла, и море позвало их обратно.
        Кабан, увидев одного рядом с собой, с невероятной скоростью подлетел к нему и со всего размаха опустил свою чудовищную секиру на его тело. Лезвие оружия сделало большую зарубку, оттуда хлынула вязкая жижа, сопровождаемая судорогами гада. Тело морского чудовища было в поперечнике больше обхвата самого крупного человека, но предводитель продолжал рубить и рубить, не давая ему уползти. И змей не уполз.
        Неожиданно стало ясно, что змеелюди покидают поле битвы. Один за другим пираты исчезали в сгустившемся тумане. Поэтому, когда Тятин подъехал, пред ним предстало лишь сильно поредевшее войско междугорцев и горы трупов вдоль тракта. За ним неотступно следовал его оруженосец, возможно, единственный, кто остался в живых из всего отряда.
        - Смотри-ка, а мы тут знатно пошалили, не так ли? - спросила Ларника рыцаря старческим голосом. Стоять было сложно. Кракен заставил перенапрячься. В какой-то момент она стала высасывать энергию прямо из окружающих, и теперь вокруг нее во множестве валялись иссушенные черепа и кости. Она словно пожухшая роза среди этого хлама, как тот и хотел. Левая рука свисала плетью, с нее капала кровь. Белоснежные космы местами почернели. Алое платье превратилось в рваную тряпку; куда делся плащ, она не помнила.
        Рыцарь был без шлема, в порубленных латах. Конь под ним хромал, раненный во многих местах. Волнистые власы слиплись и висели паклями. Тятин посмотрел на нее в упор своими черными глазами из-под набрякших от усталости век, и в глазах его горело безумие. Когда он подошел к ней, она покачнулась и была им подхвачена на руки.
        - Какой, однако, ты уступчивый, железный человек, - прошептали ведьма. - Не отпускай от себя оруженосца, его верность нам еще понадобится…
        Она закрыла глаза и уснула на полуслове в образе юной девы. Мужчина остался с ней.
        Интерлюдия 3.
        Сознанию свойственно раскаяние - горькая смесь из сожаления и чувства вины. Оно, словно змея, пробирается в голову и жалит, и жалит. В итоге, ты сам себе взваливаешь на плечи терновый крест, чтобы пойти с ним под обжигающим солнцем.
        Но раскаяние - это одновременно и ложь. Ею прикрывается плеть, стимулирующая к последующим действиям. Только вот кто держит в руках эту плеть? Кому это нужно? Ведь никакая жизнь не возможна без сомнений и ошибок, и именно они составляют большую часть нашей памяти, нашего опыта. Мы их совершаем, мучаемся, и если выживаем, если не стираем подошвы ног о камень, идем дальше, уверенные, что свой выбор сделали сами.
        Говорите, ничего нельзя вернуть, ничего нельзя исправить? Я слышал и такое. Возможно, вы правы. Но не в мире, у которого есть Изнанка, где на Событие, Время и Пространство может быть повешен серебряный замок. Тем болезненней принятие того, что это не твоя рука повернула в нем ключик и не ты хранитель его скважины.
        И тогда опять накрывает раскаяние: в тебя поверили, а ты не справился, за тобой пошли, а ты завел в тупик. И за серебряным замочком остался спрятан ответ: как ты оказался посреди Стеклянной пустыни, если начало времени и пространства обусловлено двумя точками глаз обыкновенного ежа?
        Мое раскаяние - это боль и кровь, и потерянная память. Мое раскаяние - это ложь, потому что я не знаю, мое ли оно.

***
        Выбор в пространстве ограниченного горизонта и низкого потолка, с одной стороны, прост, с другой - неочевиден. Вправо или влево? Вверх или вниз? Среди каменных стен, давящих со всех сторон, и однообразных поворотов волей-неволей теряешься, начинаешь испытывать панику. Боялись и мы, потому не отпускали руки друг друга. Изильда меня не укоряла, она сознательно приняла решение и помнила об этом. Но никто не мешал нам сомневаться в правильности своего выбора. И так мы шли дальше до очередной развилки. Рельсы закончились где-то позади, как и воспоминания об уютных улочках подземного города. Лабиринт же вовсю забавлялся с нами, заставлял чувствовать себя фишками в настольной игре. Он то погружал нас в чужие жизни, где прошлое было неотличимо от будущего, то возвращал под мрачные своды бесконечных туннелей. И никакого намека на дверь, на выход из него.
        Гневный голос Общины догнал в очередном узком коридоре.
        - Изильда, Рарнэ, что вы наделали? Где вас найти? Если вам плевать на себя, подумайте о других. Последствия лягут на всех. Зачем вы так?
        Пульсирующая точка в левом виске разрослась болью. Я опустился на колени и схватился за голову. Изильда упала рядом. Глаза перестали видеть. Голова раскалывалась, словно в нее воткнули штырь и медленно его там проворачивали. Пересохший язык ощутил кровь. И тогда пришла тьма.
        И так было вечность. И так было долго.
        А потом я увидел мир глазами шушу. Он шел по тропе, едва угадывающейся в снегу. Тритуга покалывала морозом. Но не мороз беспокоил Рыцаря. Он был подавлен прошлым. Раз за разом, словно рассыпавшийся бисер, он собирал свои воспоминания, оценивал поступки и с горечью отбрасывал их прочь. Однако время не поворачивало вспять. Время не знало к нему жалости. И будучи внутри него, с ним, я пережил волнение от кражи родового клинка, стыд от взгляда отца, когда наследник как вор был пойман в сокровищнице замка. Мне чудился его первый поединок, виделась первая пролитая кровь, глаза Черной женщины, что когда-то пленила и засыпала Рыцаря по самую голову в песок. Я испытал унижение, причиненное закатным воином, о чем постоянно напоминала боль в правой ладони, терзался из-за гибели в огне девушки с вырванным языком и клял себя за поездку к тому, кого Рыцарь ненавидел и кто ненавидел его. И снова, и снова. Все это, как яд гремучей змеи, уничтожало моего героя, а с ним уничтожало и меня. И можно было лишь удивляться тому, что он еще не сломался, а упрямо шел вперед. По этой рыхлой неровной снежной тропе.
        В глазах зарябило, на мгновение я вернулся во тьму, после которой очнулся в сумрачном коридоре, извивавшемся кишкой в толще скалы. Два роста вверх, три в ширину, неровные с уступами пол и стены, кое-где покрытые колючим мхом. Рядом лежала Изильда. Я медленно подполз к ней, взял за руку, постарался обнаружить пульс. Он был слабым. Всмотрелся в лицо дочери. Ее сознание практически не прореагировало на внешнее воздействие, не позволило мне проникнуть в себя. Сколько мы не пили? Времени в Лабиринте не существовало. Мне нечем было поделиться с моей кровиночкой. Жива ли она? Нервно затряслись пальцы. Только не это. Я сам завел ее сюда. И теперь не мог понять, что делать. Как ей помочь? Неожиданно пронзила мысль: во мне же еще оставалась кровь. Я посмотрел на свои запястья. Что такое физическая боль, когда рядом умирает твой ребенок? И ты в этом сам виноват. Зажмурился, поднес ноготь и нажал. Кровь сначала медленно, а затем быстрей начала капать. Я поднес запястье ко рту Изильды и чуть приподнял ей голову. Вначале ничего происходило, затем она сглотнула. И еще раз. Открыла глаза, улыбнулась и тут же
настороженно отстранилась от меня.
        - С ума сошел? - первое, что она произнесла.
        - Прости меня, - прошептал я.
        - За что? - Она набрала в грудь воздуха и продолжила: - За то, что поддержала тебя? За то, что ты помог мне посмотреть дальше, увидеть мир во всех его проявлениях, не ограниченных ближайшим барханом?
        - Нам не пройти Лабиринт.
        - Ты не прав. Мы пройдем его! Мы столько уже прошли! Как только поймем его природу. Чего от него хотим, мы уже знаем. Сны -- наша путеводная нить, и каждое пробуждение приближает нас к выходу. Смотри, это уже другой коридор!
        Коридор был другой, но суть та же: мы слабели и двигались почти на ощупь. Она прикусила губу, кивнула самой себе и добавила еще раз утвердительно:
        - Из Лабиринта должен быть выход. Из всего есть выход, в каком бы тупике мы ни очнулись. Знаешь, я поняла, о чем ты говорил в прошлый раз. Я тоже увидела цветные сны после одиночества и страха, познала новые ощущения - полета, высоты и падения. Искупалась в ледяной воде, в проруби, видела белокожие тела шушу, разглядывала синеватый отлив русалок и зеленоватую кожу дриад, наблюдала за полетом Жар-Птицы. Я была Медведем и Девой, и еще много кем. И при всем при этом я заворожена потенциалом, скрывающимся в шушу. Но также поняла, откуда он в них. Не в тех, кто пришел следом, и не в тех, кто был до. Ты не ослышался, именно в шушу!
        Дочь пристально посмотрела на меня, ее взгляд был больше, чем просто взгляд. Он пронзил мое сознание насквозь и на этот раз достиг того, что я тщательно скрывал. Я не сопротивлялся. Она имела право знать.
        - Ты изменил их! Не знаю как, ты пробудил в них скрытое, переписал скрижали, подправил оттенки. И теперь последствия непредсказуемы.
        - Это может и спасти, спасти всех нас, - тихо сказал я.
        - Я видела, что ты с ними сделал! Но чем мы тогда отличаемся от демиургов? Если мы, как и они, играем судьбами, влияем на пространство и время?
        - Мы это делаем, чтобы спасти планету от них!
        - Но кто спасет планету от нас? - спросила с болью в голосе Изильда. - Ладно… Как бы там ни было: что сделано, то сделано. Мы должны выйти наружу и закончить изменения! Иначе зачем мы здесь?
        Она прервала речь и посмотрела на меня. В темноте зрение было другим. Мы видели себя в иных ракурсах под иной перспективой. И потому я уже не мог, как раньше, четко определить, что было на ее лице; ее чувства слишком сильно переплелись с моими, и в какой-то момент для меня как бы не стало ни тех, ни других. В темноте мы изменились. Словно мы были не мы. Надо признать, я запутался и в пространстве, и во времени, и в событиях, и в нас.
        - Вы еще живы? - раздался из пустоты детский голос. Изильда вздрогнула, хотя была готова к его появлению. - И вас уже двое. Не ищите меня, я везде. Я - интерпретация Лабиринта, его вестник, глашатай, бирюч. И скажу сразу: я не согласна, что вы пройдете Лабиринт, когда найдете ответ на вопрос, зачем он создан. Смотрите глубже. Ищите лучше. Поймите, я то же, что и Кубы Памяти. Только они закрывают вас внутри, я же открываю вам то, что снаружи. Вы думаете, Мертвый город стал мертвым из-за демонов или природного катаклизма?
        Раздался смешок.
        - Нет, Мертвый город стал мертвым из-за его жителей, из-за вас. Задайте правильные вопросы Общине, и тогда, может быть, вразумите. А может быть, и нет.
        - Тебя долго не было, - хмуро сказал я, разглядывая незаживающую рану на запястье. К этому трудно было привыкнуть. Вообще, сложно смириться с тем, что лишен чего-то, к чему относишься как к должному. Живая вода во многом облегчала жизнь, и без нее даже такая мелкая рана причиняла неудобства.
        Некоторое время голос молчал. Ребенок, или оживленная ипостась Лабиринта, задумался. Мы тоже молчали. Если нам предстояло выжить, необходимо выслушать его до конца. Мы слишком далеко зашли в этом отчаянном поиске.
        - Когда-то здесь было по-другому. Когда-то на месте пустыни были прекрасные города, земля утопала в садах, текли реки, и звезды отражались в ровной глади озер, вдоль берега которых в камышах любили гнездоваться пеликаны, а речные лошади купаться в их водах. Но случилась война. С неба упали раскаленные камни. Огненный гриб из поднятой пыли вырос выше гор, а когда опал, все предстало таким, как сейчас. И тогда извне пришел Он и забрал себе этот умирающий мир. Немногие смогли оказать ему сопротивление. Возможно, Он просто допустил это сопротивление. Для развлечения. А они, выжившие, заперлись в свернутом пространстве и создали Кубы Памяти, заключив в них смысл, знания и надежду. Но во что превращается надежда, если ее так глубоко спрятать?
        Голос затих, мы с дочерью переглянулись. И ради этого мы нарушили табу и оказались здесь? Нет, борьба еще не окончена!
        Между тем царившая вокруг тишина нарушилась: прямо под нами раздался вздох, пол задрожал, сверху посыпалась мелкая крошка. Каменные блоки сдвинулись, где-то прогремели падающие глыбы. Хрустальный звон пронзил Изнанку, а затем и все иные пласты реальности. Головная боль вернулась, пульсируя внутри затылка.
        - Бегите, время вышло. Лабиринт рушится. Вам не успеть, - прозвучал грустный детский голос. И мы побежали.

***
        Бежать было непросто. Пол расходился трещинами. Я перепрыгнул одну из них, обернулся и подхватил Изильду под руку. Только она выбралась из расщелины, как стена слева обвалилась, и нас основательно побило камнями. Но останавливаться и переводить дух времени не было. Туннель превратился в ловушку, выйти из которой казалось нереальным. Однако последовал очередной поворот, а мы все еще были живы.
        Изильда опять упала, я подскочил и прикрыл ей голову. Вовремя! Град осколков обрушился на спину. Дочь захрипела. Я ладонью дотронулся до ее затылка и почувствовал липкое - кровь. Помочь было нечем, потому рывком поднял ее и заставил пойти дальше.
        Очередной поворот, треск, коридор за спиной сложился. Порыв тучи из мелких камней и пыли подхватил нас и отбросил вперед. С трудом встав на ноги, я увидел перед собой развилку, в один из туннелей которой уходили знакомые железные полосы. Мы находились где-то рядом с подземной частью Мертвого города!
        Дочь заметно ослабла, ее эмоции стали бледными, фрагментарными, лицо и руки покрылись многочисленными ранками, один глаз заплыл, лоб… Я старался не смотреть на ее лоб. Сил хватило только на то, чтобы послать ей стимулирующий импульс. Пользуясь тем, что тряска прекратилась и сверху не сыпались камни, я забросил ее на плечо и тяжело продолжил идти. Шаг, второй, третий. Покачнулся, чуть не упал, но вроде бы освоился.
        Мои мысли лихорадочно метались. Что могло разрушить Лабиринт? Община применила неведомое колдовство? Демиурги попытались прорваться сквозь периметр? Или что-то еще, о чем я не знал? Детский голос - кем бы он ни был - молчал и не спешил что-либо объяснять. Мы словно попали в пограничный мир: между жизнью и смертью, балансируя на тонкой грани.
        Наверное, нам повезло. Иногда так бывает. Вскоре мы вышли к подземному городу, однако не к площади с пересохшим фонтаном. Рельсы внезапно закончились, и проход уткнулся в массивные створки ворот из красного дерева. На барельефах, украшавших ворота, были изображены всевозможные пытки шушу безобразными рогатыми монстрами: кого-то топили в лаве, кого-то сажали на кол, с кого-то сдирали кожу. Лица жертв напоминали лица из моих видений, среди них я заметил даже Рыцаря. Он, окровавленный, сидел у трона, покрытого медвежьей шкурой, к нему тянула руку девушка с длинными змееподобными космами. Ее увлеченно кололи пиками, рубили тесаками, дробили палицами двенадцать мучителей.
        Я осторожно толкнул створки, и они со скрипом открылись внутрь. Пыль дорожкой осела передо мной. Пара шагов - и моим глазам открылся громадный продолговатый зал, освещенный зеленоватым слабым светом. Над головой располагался стрельчатый свод, чьи ажурные конструкции выглядели как толстые корни гигантских деревьев, именно из их прожилок и лился свет. Под ногами - пол из черных и белых мраморных плит. В нескольких шагах от входа - громадная колонна, потом другая, третья. Всего вдоль высоких стен зала насчитывалось семь парных колонн, между которыми стояли статуи шушуобразных существ - мужчин с длинными волосами и бородой, в туниках и накидках, набросанных разными способами. У некоторых на голове угадывался венок, у других - корона с крылышками по бокам. Персты всех указывали на вошедших - на нас с Изильдой; глаза горели гневом; лица сведены негодованием. За статуями виднелись витражные окна с разноцветными стеклами, в конце зала - дверь, подобно той, в которую мы вошли.
        После первого моего шага по плитам Храма, а это был Храм, его стены застонали, пол пошел трещинами. После второго - раздалась торжественная музыка тысяч труб и флейт. После третьего - сверху выпало несколько камней. Они разбились о мрамор у моих ног, и я побежал.
        Я бежал с дочерью на плече, а за моей спиной поднимался волной пол, обрушивался свод, осыпались осколками витражные окна, падали колонны. И при этом продолжала звучать музыка труб и флейт, прорываясь сквозь грохот и постепенно понижая октаву, что еще сильней подстегивало мой бег.
        Когда миновал первый ряд статуй, то услышал громовой бас:
        - Ты здесь для ответов? Так ответь…
        Когда за спиной взорвался второй ряд статуй, прозвучал вопрос:
        - В чем начало начал?
        После гибели третьего ряда до меня донеслось:
        - Каким было первое слово?
        Но я бежал. Не мог ни говорить, ни думать, а вопросы звучали и звучали:
        - Что было до и где будет после? Что ты ищешь? Ты ли ты, они ли они?
        На последнем вопросе трубы и флейты разом замолкли. Я с надрывом сотворил колдовской щуп. Тот вынес створки ворот, и я выбежал на ступени, ведущие к прихрамовой площади, за мгновение до того, как мог бы быть погребенным под обломками здания. Меня в очередной раз сбило с ног воздушной волной. Изильду вырвало из моих рук и потащило вперед. И тут же то, что осталось от Храма, продолжило падение в темные глубины образовавшегося под ним провала. Ступеньки подо мной последовали туда же, и я лишь чудом успел зацепиться кончиками пальцев за рваный край пропасти.
        Я повис над тьмой. Мое лицо уткнулось в шершавый камень, из которого кое-где торчали железные прутья. Зачем я здесь? Знать бы. Оглушенный, опустошенный, я пытался понять, что с моей девочкой. Ее эмоциональный фон еле ощущался. Как замутненное зеркало: что-то угадывалось, но ничего толком не разглядеть. «Не паниковать, - уговаривал себя, - все будет хорошо». Нащупал ногами уступ, оттолкнулся от него и потихоньку подтянулся. В последний момент пол пещеры сильно повело, и нас едва не отбросило в провал. Я вытолкал тело дочери подальше и позволил себе немного передохнуть рядом с ней.
        Кто же знал, что все так обернется? Ведь изначально идея пройти вместе Лабиринт казалась отличной. Ничто не предвещало подобного фиаско, такой кошмарной цены. Как же, решил, что смогу изменить целый мир, переделать систему, которая формировалась столетиями! В итоге - не переделал, не прошел…
        Поднялся и двинулся дальше. Изильда лежала на моих руках как в колыбели. Мое сердце рвалось на части, ее - стучало с перерывами.
        Дома вокруг храмовой площади были частично разрушены, многие стояли без крыш. И стекло… Стекло было везде. Так понравившиеся моей дочурке человечки в кружевных одежках валялись в большом количестве - павшие солдаты на поле брани. Я с трудом находил, куда ставить ступню, чтобы случайно не раздавить одного из них. Мне было почему-то перед ними стыдно.
        - Папа, - простонала дочь. Ей становилось все хуже и хуже. Я ощущал ее боль, но и она чувствовала мою. Вот оно - проклятие эмпатии во всей красе: страдание одного усиливало страдание другого, эхом возвращаясь обратно. Хотелось выть, но где здесь найдешь небо?
        - Я с тобой, потерпи немножко, скоро мы выберемся, - прошептал я. Что еще мог сказать? Случилось то, о чем она предупреждала: мы возвращались. И я не представлял, что с нами будет.
        Улицы напоминали оставленную позади площадь: везде слом, битое стекло, рассыпанная утварь и фарфоровые человечки. Они смотрели на меня своими нарисованными глазами, будто это я был виновником происходящего. Многие с разбитыми лицами. Сверху раздался вой, ухнуло, поблизости упала громадная скала. Осколки зарикошетили от зданий. Потолок пещеры дал трещину, и с него начали падать одна за другой целые маленькие горы. Это уже был какой-то скалопад, завораживающий своей неизбежностью. Я встряхнулся, от чего у Изильды вырвался стон, и снова побежал.
        Между тем скалопад усилился. Подземному уровню Мертвого города осталось недолго.
        Трудно объяснить мою живучесть, то ли в моем теле живой воды было больше, то ли мне кто-то незримо помогал, но я упрямо двигался вперед, к стеклянной платформе. Пересек последнюю площадь, затем пробежал последнюю улицу, поднялся по мраморной лестнице и очутился на площадке перед отвесной скалой. И тут меня охватила паника. Нужная часть стены обвалилась, вместе с единственным выходом из Лабиринта. Ловушка захлопнулась! Конечно, подопечным Общины смерть не критична, но…. Мы с Изильдой нарушили табу, а значит, нам могли и отказать в возрождении. К тому же я не помнил своих инкарнаций, но знал: в них ничего хорошего нет. Уже то, что я совсем ничего не помнил, было тому подтверждением. А ведь Изильда еще ни разу не воскресала в Кубах Памяти!
        Куда бежать и что делать дальше, я не знал. Громадная полость пещеры довольно быстро заполнялась обрушивающимся сводом. Не затронутое пространство сужалось, и неизбежно приближалось время, когда нас должны будут засыпать камни. А мы так ничего и не добились.
        Я аккуратно положил Изильду на пол. Ее черные миндалевидные глаза были едва приоткрыты, усыпанное синяками лицо совсем почернело от крови, израненное тело покрылось слоем пыли. Мы сделали попытку вырваться из пустыни, познали неведомые прежде эмоции, увидели иной мир, ощутили вкус свободы. И были грубо возвращены обратно. Дочь страдала, и я страдал вместе с ней.
        В момент, когда отчаяние окончательно победило мою волю и я уткнулся лбом в сложенные на груди Изильды руки, сверху прорезался свет. Очередной обвал вскрыл потолок пещеры до самой поверхности. Солнечные лучи пронзили подземный сумрак. Полузасыпанный песком, я оторвал лоб от рук Изильды и поднял глаза. Когда перефокусировал зрение, то увидел его - за нами пришел Хлыст ноющей боли, Черный ангел пустыни, гигант с крыльями! Он был в вышине и сиял в своем черном великолепии.
        И я услышал:
        - Ты хотел именно так уйти от меня?
        Мы все его любили и боялись. Он был как мы и больше, чем мы. Никто никогда не мог определить его истинные размеры и пол: он был здесь и там, большим и малым, женщиной и мужчиной, живым и мертвым, нашим помощником и палачом. Его разум был независим от Общины, но он слышал наши мысли, а мы - его, когда он того желал. Он взмахнул крыльями, щелкнул хлыстом, и мы с Изильдой, теряя сознание, притянулись к нему, чтобы через мгновение оказаться прикованными к Столбу позора.
        Полуденное солнце не знало жалости. Наши раны не давали шанса прожить долго. После прохлады Лабиринта жара казалась особенно жесткой. «Не удалось!» - одна мысль и море боли. Мне не удалось провести Изильду сквозь Лабиринт! Все было напрасно. Проклятые земли Тритуга - мы так и не смогли до них добраться. Я посмотрел на остатки Седьмого Куба, разрушенного в сотый или тысячный раз, и понял, что если закрою глаза, то в этом теле их больше не открою. И я закрыл глаза.

***
        Когда пришел в себя, свет был туманным, рассредоточенным. Вокруг царила прохлада, не такая, как в Лабиринте, но все же резко контрастировавшая с недавней всепроникающей жарой. Я попытался просканировать место, в котором оказался, и понял, что лежу в углублении с живой водой. Тело было свежим, недавно выращенным, с небольшими изменениями по сравнению с прежним. Но поднеси ко мне зеркало, я бы не нашел отличий. Значит, меня возродили внутри Куба. Но какого: Второго, Третьего или Шестого? И что с моей памятью? Анализ воспоминаний показал, что с ней полный порядок: я остался прежним. По крайней мере, я на это надеялся.
        В Кубе Памяти нельзя видеть, в нем работал только ментальный взор. Никто в Общине не знал, что в нем, но все знали - для чего. Потому я стал ждать, когда окажусь за его пределами. Ждать пришлось недолго.
        Хлыст ноющей боли позволил открыть глаза. Я опять был у Столба позора, лицом к Кубам Памяти, освещенным лучами восходящего солнца. На мой взгляд, для пробуждения слишком оранжевая перспектива с пугающей черной рамкой по краям. Рядом повисла Изильда. Сил было много, но цепи готовили именно для таких, как мы. Без разрешения мы не могли покинуть Столб. Чувствовать в себе возможности без права ими воспользоваться - сама по себе та еще пытка.
        - Будет больно, очень, - предупредил Хлыст ноющей боли, сейчас выглядевший моей копией: передник на синем теле, золотистая повязка, ожерелье из тонких серебряных пластинок, густые волосы на безбородом лице с волевым подбородком, прямым носом и выступающими бровями. Правда, он был свободен, а я прикован. - Без очищающей боли в этом деле нельзя. Подумайте о той глупости, которую вы совершили. Как можно было променять свой мир на мираж? Лабиринт нельзя пройти. Чтобы выйти из пустыни, надо пересечь море барханов. Когда я разрешу. Только так. Бежать через Лабиринт не имело смысла. Вы просто попались под магию этого слова - Лабиринт. Но табу есть табу, и теперь наказания не избежать.
        Хлыст ноющей боли засмеялся, словно для него это лишь игра и мы - его приз. А может, мне показалось, и в его смехе не было ничего особенного. Он поднял и опустил плеть…
        В Общине всегда сначала наказывали физически. Считалось, прежде чем бросить зерна, надо вспахать поле. Я понимал смысл каждого слова, но не видел, чтобы кто-то действительно пахал это самое поле. Да и какое поле может быть в Пустыне? Зато как снимают кожу, я видел, а теперь и прочувствовал.
        Плеть безостановочно опускалась то на меня, то на Изильду. Образовывались раны, вырывалась плоть, стекала вниз кровь. Организм использовал живую воду, раны заживали, но тут же наносились новые. Пока солнце не вошло в зенит. Пока живая вода еще находилась в организме. Пока почва не была подготовлена! Дочь терпела рядом, и это было страшнее телесной пытки.
        Я потерял сознание, а когда очнулся, Хлыст ноющей боли отложил плеть, и тогда физическое воздействие сменилось ментальным.
        - Зачем? Почему? Как ты смел? - зазвучало набатом внутри. Эти слова не давали забыться, давили скучным однообразием повторяющихся фраз.
        Дочери приходилось не легче. Наше сознание наполняли монотонными вопросами, которые вытесняли все остальное и загоняли любые эмоции в стагнацию. Беспощадная обнаженность…
        - Как ты смел? Зачем? Почему?
        Ответов никто не ждал, смысл был не в них.
        Шли дни. Мглу и ша с ужасом проходили мимо. Они видели, как иссыхают наши тела. Мне было жаль их, ибо наша смерть означала и смерть многих из них. Их черепа приносили и складывали перед нами. Гора черепов росла. Мне было жаль и нас с Изильдой, ибо вокруг также скапливались и наши прежние головы: с пустыми глазницами и полые внутри. Такие похожие на нас, и такие другие. По каким-то причинам Община восстанавливала нас раз за разом, для чего использовала материал, который брался исключительно из тел мглу и ша. Но Община не ведала сострадания, особенно к тем, чей жизненный цикл ничтожно мал. Общине нужна была жертва, и мы были той жертвой, а значит, вопросы звучали снова и снова:
        - Почему? Как ты смел? Зачем?
        Однажды над головой сутулых чернолицых жителей пустыни пронеслась хвостатая тень, взмыла вверх над каменными Кубами, а потом резко упала вниз - почти коснувшись песка. Зачем птаха забралась так далеко от бирюзовых просторов Тритуга, разве не знала, что обратно дороги не будет? Может и знала, но сейчас она играла с ветром, взлетала и падала, взлетала и падала, пока выпущенный камень из пращи мглу не прервал ее полет, а Хлыст ноющей боли не перерубил ее тело. И в очередной раз умирая, я твердил сам себе, что Тритуга не плод моей фантазии, жизнь не сводится лишь к выполнению указаний, и жаворонки летают даже над раскаленным песком. Каждый из нас имеет право знать правду, идти в любом направлении и быть свободным от запретов и табу.
        - Мы, как эта птаха, просто перепутали направление, - услышал я слабый шепот Изильды. Она улыбнулась мне растрескавшимися губами, из них сразу же пошла кровь.
        Но разве оно того не стоило? Я вновь и вновь прокручивал видения, перебирал образы и вспоминал шушу, их надежды и печали. Ведь не в одних Кубах Памяти заключается смысл мироздания. А птиц… подобных птиц я тоже уже видел и верил, что просто так они не путают направление…
        Глава 27. Клятва
        Ее руки были подобны северным ветрам. Их наполняла сила йети. И под ними трепетала его жизнь. Подумаешь! Всего лишь жизнь какого-то пастушка. К несчастью, этим пастухом был он.
        Она могла бы убить его сразу, но вместо этого чужим, незнакомым голосом спросила:
        - В тебе жар папоротника. Он опаляет мои пальцы, тревожит сердце, заставляет отворачивать глаза. Что тебе от меня нужно?
        Любава позволила ему подняться со снега, и Митяй, стоя перед ней среди побелевших лап ельника, силился понять, как правильно ответить. В руках она держала за власы то, что осталось от белокурого незнакомца. Попробуй соберись с мыслями, когда на тебя смотрит мертвая голова с пустыми глазницами!
        По щекам девушки разбегались узоры морщин, на губах виднелись трещинки. Ее русые космы беспорядочно спадали на плечи кольчуги, из-под юбки которой выглядывали голые посиневшие ноги. В воздухе кружились крупные кристаллы льда, готовые обрушиться на паренька ледяными стрелами. Безумная сила скрывалась рядом, и тот, кому она принадлежала, был ему не рад.
        - Я искал тебя. Думал, тебе грозит опасность, - наконец выдавил из себя Митяй.
        - Мило. Очень мило, - сказала она, но голос ее был совсем не мил. Безжизненный такой голос. - Как видишь, ты опоздал. Я спаслась сама. Впрочем, ты тоже еще можешь спасти себя… Помоги-ка мне надеть вот это.
        Она водрузила голову любича на верхушку сугроба и протянула пастуху осиновый оберег с вечным трилистником, нанизанный на разорванный конский волос. Потом повернулась спиной и отбросила вперед космы. Юноша осторожно перекинул шнур оберега через ее обнаженную шею с отчетливо проступившими костяшками позвонков и попытался завязать узелок. Невольно коснулся кожи, и тут же тысячи игл обожгли его руки, сапфировые змейки зашипели в лицо. Однако пальцы не дрогнули, узелок затянулся, и все вернулось на круги свои. Заклятие сработало, холод покинул деву, кристаллы льда попадали и утонули в снегу. Митяй невольно выдохнул: кажется, пронесло!
        Значит, он был прав: Любава - та, кто начнет цепочку событий пророчества. Вернее, уже начала! И с горечью подумал, что все в этом мире предрешено. Страдания людей никому не прекратить, они только увеличиваются. Сильные упиваются властью, слабые молча принимают свою участь. И хоть ты передвинь небосвод, хоть опрокинь небо - кости упадут нужной стороной. А они ­ - Любава, Дементий и он сам - лишь игрушки фортуны, не демиурги, не простые смертные, могущие видеть, но не могущие ничего изменить.
        Дочь купца глубоко вздохнула, повела плечами, повернулась и произнесла на этот раз своим прежним резким голосом:
        - У тебя царапины на лице.
        - А у тебя кровь под носом, - вырвалось у него, и он невольно улыбнулся. Почему? Ну, все же они пока еще живы!
        Девушка неловким движением стерла засохшую кровь. К ее лицу вернулась свежесть молодости, морщины исчезли, под левым глазом выступила еле заметная родинка. Знакомый привкус волшбы сфонтанировал и угас. «Живым лучше без магии, лишь бы магия оставила в покое живых», - подумалось пастуху.
        - Тебе, наверное, холодно? Надень мою обувку с верхним, -- опомнился он.
        - Не надо, оставь, у меня с холодом теперь особые отношения, сугубо личные, - спокойно ответила Любава. Только ресницы предательски дрогнули. Ладно, мысленно согласился он, личное трогать не будем, в нем всегда намешаны обида и боль. Ветра нет, снег рыхлый, может, и обойдется. Будь на его месте рыцарь, тот просто бы заставил, с него же и того, что предложил, достаточно.
        - Возьми хотя бы свои клинки, - он нагнулся, поднял и протянул ее оружие.
        - А вот за клинки спасибо. Их, - она запнулась, - у меня забрали.
        Митяй осмелился присмотреться к девушке. Та могла его убить, но не убила, переборола себя. Но в ней, по сравнению с прежней, что-то явно изменилось, огрубело, покрылось шершавым налетом.
        - Кто это был? Кто тебя похитил?
        - Чеслав. Хотел продать Тугарину. Да не рассчитал силенок. - Любава убрала клинки в ножны, кивнула на мертвую голову и занялась своими космами. На ее скуластом лице наконец-то проявился легкий румянец.
        - И ты его убила? - спросил юноша.
        - И я его убила.
        - Нам нельзя возвращаться, - неуверенно проговорил он. - Тугарин должен был уже занять крепость. Город пал. Нужно поспешить к Камушке. Быть может, удастся переправиться на левый берег, а там как-нибудь доберемся до наших поселений.
        Митяй решил не уточнять, куда делась ее одежда, так же как и о подробностях похищения. Захочет, сама расскажет. Такая гордая и такая слабая, несмотря на силу сапфировых змеек и невидимого покровителя. Захотелось ее прижать, согреть, растереть заледеневшие ступни, расцеловать потрескавшиеся губы. Но не посмел. У них обоих было личное, а как сделать личное общим, он не знал.
        - Нет уж. Я не побегу. Если Тугарин в Камнеграде, это будет его проблемой. Мы возвращаемся. И не повезет тому, кто встанет на моем пути.
        - Его не остановили сотни наших воинов…
        - Тогда это сделает одна девушка с босыми ногами. Он меня не нашел, так я его найду! Хотя ты можешь отправляться к Камушке, тебе же надо на ее левый берег.
        Сталь зазвенела в ее голосе. И он поверили ее безумию. Будь что будет, он хотел спасти дочку Космы, обещал вернуть, а значит, должен быть рядом с ней. Даже в безумии.
        - Я пойду с тобой.
        - Твой выбор - твое право. И еще. Поклянись, что никому не расскажешь о том, что здесь увидел и понял. Ты же умный, ты не мог не понять. Пусть все думают, что это ты убил Чеслава и освободил меня. Вот этими клинками. Подкрался сзади и убил, а потом отрубил голову. Поклянись…
        Он не смог ей отказать. В конце концов, какая разница, кто покарал предателя? Цепь событий запущена. Не зацикливаться же на такой мелочи, что голова оторвана, а не отрублена!
        - Клянусь отцом и матерью, изначальным Родом и благословенной Макошью никому не рассказывать о том, что здесь увидел и понял. Для всех это я убил охотника.
        - Хорошо. Помни свою клятву. Ты теперь ею связан. Мы теперь ею связаны… на веки вечные. И возьми голову Чеслава, это твой трофей, тебе и нести.
        Ее вздернутый носик блестел, карие глаза напряженно щурились, слипшиеся светло-русые космы выбивались из-под кольчуги. Она двинулась в обратный путь. Пастух пошел за ней, не сомневаясь, что их ждет верная смерть. В его руке покачивалась мертвая голова. Он держал ее за власы, и она время от времени била ему по коленке…
        На подступах к Камнеграду путники сначала почувствовали гарь, а затем увидели черные клубы дыма, которые поднимались и над ним, и над дальними выселками кузнецов и плавильщиков. Перекаты вяло штурмовали крепость с восточной стороны, скорее для отвода глаз. На шпилях боковых башенок отсутствовали полотнища с трезубцем, над проломом висели распятые любичи. И ни одного взгляда нежити, ни одного домовенка! По всему выходило - в городке хозяйничали чужие.
        Во рву дочь купца быстро натянула снятые с какого-то трупа штаны с накидкой, но обувь не тронула: то ли размер не подошел, то ли еще по какой причине.
        С тяжелым сердцем входил в пролом стены пастух, не представляя себе, как в предстоящей рубке помогут его ненадежные способности. И так и эдак выходило, что сам по себе он ничего заранее сотворить не мог. Это знание тяготило. Он не желал быть бесполезным, он хотел драться вместе, наравне с Любавой. Вгрызаться, преодолевать, ломать, крушить и побеждать! Забыть про белесый туман, поднимающийся над городком, забыть про Калинов мост…
        Впрочем, девушка вынимать клинки не спешила, осторожно шла впереди, выбирая, куда поставить ступню. Ее действительно не беспокоил холод! И она первой заметила направленные в их сторону копья.
        - Стоять, лесное отребье. Кто такие? От поганцев посланы? - раздался грозный окрик.
        - Опустить оружие, свои это, свои, разуйте глаза.
        Из строя ратников вышел низкий усатый крепыш, в котором, как только тот снял шлем, пастух узнал хитроватого старшину рудокопов Хадко. Именно этот чудин первым отказался помогать в поисках Любавы, когда они с рыцарем прибыли в Камнеград.
        - Разве Тугарин не взял город? - недоуменно, но с затаенной надеждой спросил Митяй.
        - Вот ржака, - ответил кто-то из воинов. - Да Тугарин, как случился землетряс, развернулся и дал деру. Не понравилось ему у нас в горах.
        - Так почему стяги спущены и любичи распяты? - мрачно поинтересовалась Любава.
        - Стяги спущены, потому что объявлен траур по погибшим, а любичи распяты, так это предатели, что напали на своих, - пояснил Хадко, поправил усы и принялся внимательно разглядывать вновь прибывших. - Ай-яй-яй, а теперь, ребята, найдите, да побыстрей, теплую обувку. Негоже нам рисковать здоровьем дочери Космы Селикатовича. Мне ли не знать? Мне ли не знать? - повторил он.
        В этот раз девушка от войлочных сапог не отказалась. Потом выхватила страшную ношу из рук Митяя и пристроила на острие одного из копий. Старик десятник лично отнес копье с головой на стену, чтобы все видели. Чеслава узнали. Купцову посланницу заботливо набросили на плечи меховую накидку и дали выпить теплой медовухи. После чего воины расслабились и вернулись к кострам, на которых грелись котелки с водой и кашей. Кое-кто присел у очагов в ближайших домах, лишившихся где стен, где потолка.
        Пока царила суета, Хадко взял пастуха за локоть, отвел в сторону и вкрадчиво полюбопытствовал:
        - Это ты убил Чеслава?
        - Я, - как можно убедительней подтвердил паренек.
        Из разрушенного дома выглянул домовенок и погрозил пальцем, мол, врать-то нехорошо. «Прятались, поганцы, - подумал Митяй, - тень на плетень наводили, не хотели, чтобы я в Камнеград возвернулся».
        - Не думал, что ты вообще кого-нить ранить можешь, не то, что убить. Удивил. Герой. Спас девицу, теперь доставишь ее к отцу, войдешь в Кистени под фанфары!
        Что-то твердое ударило юношу между лопаток. «Не обращать внимания, - уговаривал себя он, - рано или поздно мальцы успокоятся. Только вот зачем старшина вокруг упорно вьется?»
        Между тем чудин продолжал:
        - Как видишь, сильные у нас разрушения. На складах пожар, много убитых. Но Камнеград себя не исчерпал, вокруг запасов руды видимо-невидимо, богатства прямо под нашими ногами скрываются. Их надо просто достать. Без труда, так сказать, и карась не выпрыгнет. Сюда бы людей побольше, старшин потолковей, и потечет ручеек прибыли. Всем хватит! А городок отстроить - так это пару мозолей натереть!
        - Простите, уважаемый, никак не возьму в толк, а от меня-то чего хотите? - прервал его Митяй.
        - Да, да, вопрос уместный, - мягко проговорил собеседник, уводя его все дальше и дальше от пролома, в ближайший проулочек-переулочек. - Просто, если спросит Косма, как там, мол, в Камнеграде, стоит - не стоит, замолви словечко, скажи, что все поправимо, жители справятся. Будут и доход, и польза от этого места. Хадко все устроит…
        - А зачем ему меня об этом спрашивать?
        Сзади послышался стук камушков, Митяй резко обернулся, но никого не увидел. Мелкие пакостники, с ними надо срочно что-то делать! Изведут же!
        - Как же тебя не спросить? Ты же дочку его спас, единственную! Подумай сам.
        Пастух осторожно посмотрел через плечо. Любава обулась и теперь махала ему рукой, призывая вернуться. Да, дочь купца и впрямь изменилась с тех пор, как он ее встретил впервые в пещерах. Дерзость превратилась в уверенность, немного детское позерство - в грацию пантеры. Но вот чего от него ждет этот человек-лиса, паренек так и не понял. С какой стати уважаемому купцу о чем-то советоваться с отроком, да еще по вопросу, в котором тот ничего не смыслит?
        - Так что? Поможешь местным сохранить свой город? - вновь напомнил о себе старшина. - В долгу не останусь, отблагодарю. Вот, возьми на затравочку, пригодится…
        Чудин с трудом скрутил с пальца и протянул юноше перстень с большим драгоценным камнем. Однако домовенок не дремал, успел спроказничать. Украшение выскользнуло из рук хитрого проныры и покатилось прямо к трещине. Мужчина упал на четвереньки и по-лисьи бросился его ловить. Да не тут-то было! Перстенек постучал по камням и свалился вниз. Ждать, пока Хадко выловит свою драгоценность, Митяй не стал, его звала Любава.
        - Давай быстрей, Велемудр в госпитале, надо узнать, скольких мы потеряли и что можно сделать для раненых, - проговорила девушка.
        Схватила его за руку и, как ребенка, потащила за собой вверх по улице. Он не сопротивлялся, ему были приятны ее прикосновения, все лучше, чем липкая навязчивая хватка старшины рудокопов.
        Среди обрушенных домов копошились люди, под сломанными изваяниями каменных жаб прятались домовята, над городком все так же поднимался черный дым, а они споро пробирались по разбитым улицам. В глубокой трещине, уже рядом с Капищем, Любава закашлялась. Дышать, и правда, было нечем. Теперь ему пришлось тащить ее наверх. А она все кашляла и кашляла.
        Когда перелезли на другую сторону расщелины, раскрасневшаяся девушка сипло спросила:
        - Чем же так воняло?
        - Серой. Видимо, землетряс под землей сдвинул пласты, и оттуда сквозь щели просочился газ, - пояснил он.
        - Какой ещё такой газ?
        - Газ от жаровен Мракобеса.
        Они сели рядом на один из каменных блоков, что остался от общественной бани. Добрая половина здания сейчас лежала внизу. Их ладони опять соприкоснулись. Пастух почувствовал, как забилось его сердце. Значит, вот оно как. Все прежнее поблекло, смазалось. Она была рядом и совсем не холодная, обычная девушка - никакая не Снежная дева. Его от их бега так притопило, что хоть полушубок скидывай. Вот и сидел рядом с ней, потный и счастливый, боясь спугнуть это состояние - ничем не обусловленного, противоречащего всему на свете счастья.
        Но, конечно же, сам все и испортил, задав вопрос:
        - Там… я так и не разобрался, это ты контролировала силу или она тебя?
        Обломанные ногти Любавы впились ему в кожу.
        - Без моего позволения ничего не происходило.
        - Тогда зачем тебе охранный оберег? От кого ты хоронишься?
        Под ногтями девушки проступила его кровь.
        - Что чувствуешь, когда прибегаешь к силе? - продолжил он расспросы, кляня себя за упрямство.
        - Мне ее предсказали, - ответила она тихо, убрав свою руку. - Силу. Мое рождение, все, что меня окружало, все, к чему готовили, указывало на то, что мне придется встать над людьми. А потом Многоликие провели надо мной ритуал. И я изменилась. Словно была до этого гусеницей, а потом раз - и из кокона выпорхнула бабочкой. Правда, бабочкой с когтями. Готовой встретить черноту, ползущую из Хрустального Разлома. Дать ей бой, победить или умереть, но не отступить. Но, как ты догадался, у всего есть последствия: сила отключает чувства, снимает человеческие рамки, уничтожает мораль; ей чужды наши правила, у нее свое представление о добре и зле. Возможно, для нее вообще не существует добра и зла.
        - Это напоминает вседозволенность, - заметил Митяй.
        Тень от горных вершин стремительно накрывала Камнеград. Солнце перевалило за полдень - яркий оранжевый глаз, подглядывающий из-за размытого блюдца в четверть неба, - и теперь сваливалось к горизонту.
        Чернота из Хрустального Разлома - уж не хмырь ли это из рассказов рыцаря? Тот, кто выпивает души и рождает упырей? Но тогда бойня под стенами может его привлечь - смертей случилось здесь ой как много. А еще подземное озеро, переполненное душами! Как же нехорошо все складывается! Безумием было надеяться победить Тугарина в одиночку, еще более безрассудно выходить против хмыря. От этой мысли его чуть не подбросило…
        Любава удержала парня, приблизила свое лицо, они едва не стукнулись лбами, и спросила:
        - Ты когда-нибудь встречал гриб?
        - Нечто с красной шляпкой на ножке? - растерялся Митяй от несуразного вопроса.
        - Почему обязательно с красной шляпкой? - в свою очередь удивилась девушка. Она оставила его ладонь, вытащила косу из-под кольчуги и перекинула через левое плечо. - Шляпки могут быть разные, практически всех цветов.
        - Нет, грибов я не встречал, хотя слово знакомо.
        И тут пастух, поддавшись порыву, сотворил невозможное! Гриб появился прямо на большом камне перед ними. Он был на толстой ножке с бурой шляпкой в поллоктя. В полном изумлении смотрели они на это великолепие. У Митяя пересохло во рту, он напрочь забыл и о хмыре, и о Тугарине. Почудилось, будто вокруг шелестит бирюзовый лес, изумрудный мох покрывает землю, тропинка муравьев пролегла между ними, и запах прелых трав щекочет ноздри. Но и это было лишь ничтожной частичкой всего, что переполнило на какое-то мгновение юношу. Никогда прежде у него не получалось ничего подобного! Никогда прежде он не являл того, что отсутствовало в этом мире!
        - Ого! Это ни на что не похоже! - воскликнула девушка и протянула руки к чуду.
        Гриб рассыпался черной трухой. Любава недоверчиво потрогала останки. Труха размазалась по поверхности камня, и ее смахнул ветер.
        - Прости, - прошептал пастух. В нем еще колыхались остатки того невероятного, что он только что пережил. Чудо словно позволило заглянуть в другую Вселенную!
        - А ты можешь сотворить, - Любава задумалась на мгновенье, - примус?
        - Я не знаю такого слова, - соврал паренек.
        - Так не бывает. Мы всегда знаем значения слов, - недоверчиво протянула девушка.
        - Честно, не ведаю, что это, - тихо повторил Митяй.
        - Ну а как же «гриб»?
        - Что значит «гриб», знал, а «примус»… - пастух пожал плечами.
        - Жаль, - лукаво молвила Любава, - а мне так хотелось посмотреть на эту диковинку.
        И она, засмеявшись, толкнула его плечом.

***
        Галерея госпиталя была просторна и хорошо освещена. Сейчас она была переполнена ранеными и теми, кто пытался облегчить им участь. Впрочем, дочь купца и Велемудр нашли, куда пристроиться, чтобы никому не мешать. Ну, и чтобы им не мешали. Мансарда со световыми колодцами оказалась пустынной, ветер задувал сквозь трещину, подхватывая снежинки, падающие сверху.
        Митяй задержался у постели своего рыцаря: те еще товарищи, более противоречивых фигур Любава не встречала. И, надо сказать, она бы с удовольствием осталась рядом с пастухом, который постепенно превращался в того, с кем считались. Еще не волхв, но обязательно им станет. Кудесников люди ценили.
        - Ты снимала оберег, - осуждающе промолвил старик; желтый ободок радужки его глаз увеличился.
        - Пришлось, - сквозь зубы процедила Любава.
        Она прислонилась к стене, лиловые зайчики перебежали с ее лица на грудь, где отразились от металла кольчуги холодным блеском.
        - Но пастух успел?
        Девушка кивнула. Разговор давался тяжело, тело требовало горячей ванны. Внизу живота усиливался дискомфорт, ей казалось, что от нее пахнет, нет, несет кровью. Хотелось смыть налипшую грязь, но как, если от ее дома остались развалины? Приходилось терпеть противные ощущения, мириться с болью и ПОТом, стараться не думать о том, что в действительности произошло и как это на ней скажется. Мерзкие мужчины, вот бы им оказаться в ее шкуре.
        - И ты понимаешь последствия произошедшего?
        - Почему Тугарин пришел за мной и причем здесь пророчество? - вместо ответа задала свои вопросы дочь Космы. Она не позволит случившемуся даже на мгновенье завладеть ее разумом. Старец же пытался проникнуть именно в прошлое… то прошлое. Нет больше никаких воспоминаний, а с будущим она как-нибудь разберется.
        - Начну со второй части вопроса, - Велемудр прокашлялся, бусы на нем звякнули, деревянные фигурки ударились о звериные клыки. - В Закатном крае существует пророчество о том, что появление Снежной девы ознаменует череду ужасающих катастроф и смену эпох. Толкователи утверждают: та дева родится в снегах и будет наделена ледяной силой, способной превращать живое в мертвое, теплое в холодное, твердое в хрупкое. А еще она откроет врата ужасу, обитающему на востоке.
        - Лиху из Лихолесья?
        - Да, тому, у кого украл себе жену твой отец. И, как понимаешь, многое из сказанного указывает на тебя. Именно ты родилась в снежную бурю в Кряжных дебрях, именно ты как дочь сааркена имеешь доступ к древней Земле экспериментов, и, как выяснилось, именно ты обрела ледяную силу.
        - Я никому не собираюсь открывать двери! - горячо возразила Любава.
        - Когда приняла силу, ты вступила на путь предназначения. И теперь, желаешь того или нет, пророчество начало исполняться. Что же до первой части вопроса, то тут надо понимать, кто такой Тугарин. Я не говорю об известном: о том, что он царевич перекатов и великий воин. Тугарин - это, прежде всего, тот, кто хочет избавить людей от демиургов и прочих властителей, обладающих нелюдскими способностями. Он считает, что люди сами должны определять свою судьбу. По мнению таких, как он, подобное пророчество в конечном счете служит укреплению власти демиургов. Думаю, он хотел помешать тебе пробудить в себе силы и когда увидел, что опоздал, отступил.
        Волхв поднял лицо к световому колодцу и продолжил:
        - Только есть и другой путь. Есть те, кто готов тебе помочь, а не мешать обуздать силу. Яростень, волхв из Княжьего града, у него хватит и знаний, и могущества. За то, что выполнишь его просьбу, он научит тебя подчинять своей воле ледяное безумие. В свою очередь это может помочь осилить того, кто запер Калинов мост!
        - Просьбу? - нахмурилась Любава. Слова Митяя про Калинов мост, конечно, занятны - вон как кудесника они зацепили! - но однозначно здесь был скрытый подвох!
        - Тебе придется родить для него ребенка от того, на кого он укажет.
        - Чего?
        Она была готова ко многому, но не к этому! Только не сейчас, когда такое пережила! Дочь купца уставилась на старика, но тот спокойно выдержал ее взгляд. Слишком спокойно.
        - Теперь, когда стало ясно, кем ты являешься, есть шанс в твоем ребенке объединить душу смертного, силу демиурга и мощь захрустального гостя. Твое дитя сможет провозгласить смену эпохи - но не войны каждого с каждым, а всеобщего мира и процветания!
        На этих словах девушка не выдержала и закричала:
        - Какого еще гостя!? О чем ты говоришь? Я же тебе рассказывала о своих видениях. Не к добру твоя просьба. Видно, и правда, тьма добралась до Княжего града, поразила княжество в самое сердце. Как ты мог, после того как я тебе открылась, такое мне предложить? Если Яростень пришел из Захрусталья, он враг всем нам и должен умереть, иначе горе нашему миру!
        - Дочка, ты не понимаешь… - начал было волхв.
        - Не дочка я тебе и все хорошо понимаю, - зло оборвала она.
        На мансарде резко похолодало. Возникло стойкое желание сорвать осиновый оберег с вечным трилистником и бросить старику в лицо. Велемудр ее жестоко разочаровал. Ждала от него поддержки, а он оказался чуть ли не предателем. И море зеленого огня в его глазах уже не пугало. За ней стояла ледяная мощь всего Севера!
        Глава 28. Неловкая ситуация
        Можно смотреть и не видеть. Можно слушать и не слышать. Можно думать и не понимать. А когда ты не видишь, не слышишь, не понимаешь - ты находишься в покое, в радости от бытия, легкой, как полуденный сон. Именно так себя чувствовал человек без имени, пока не оказался в мягкой пене облака.
        Облако стремительно летело без цели, иногда подпрыгивало, иногда качалось. И вместе с ним подрыгивал и качался он, пытаясь угадать, как там - на земле.
        Однако - о, какое разочарование! - облако оказалось на самом деле санями, запряженными тройкой низких лошадок, а земля не землей, а небом.
        И когда он это осознал, то подумал: а почему он здесь?
        Помнилась улыбка девушки с мечами, вспоминалось отчаянное положение у врат горной крепости, но дальше в памяти следовал провал. И теперь над ним висело лиловое небо с облаками цвета крови. Он сам себя ощущал сгустком крови, а тут еще это небо с разводами.
        Человек без имени повернул голову набок. Холмы с ельником, ельник и холмы, явно не баобабы с кактусами. Иногда проносились конные. Иногда видел ее - девушку, чей запах казался знакомым, силуэт - желанным. Тянул к ней руку, но она его не замечала. Его никто не замечал. И он снова смотрел в лиловое небо, где усмехалась громадная Луна, выполненная неровными мазками, и подмигивал фонарь злобного карлика - тот, который обзывали солнцем.
        Неожиданно караван остановился. Человек решил больше не медлить, перекинул тело через край саней и вывалился в снег. Поднялся. Пошатнулся. Осмотрелся. Перепаханная долина при впадении одной реки в другую: деревья повалены, воронки, вязкая грязь между ними. Шаг, еще шаг. Под ногами что-то хрустнуло. Он замер, нагнулся, поднял костяную маску. Занятно! Натянул ее на лицо и посмотрел в прорези. Какой забавный вид! Как четко все видно!
        И человек без имени стал всем сразу заметен!
        К нему подбежал возничий и указал на сани. К ежу его! Возничий отлетел в сторону и упал в эту мерзкую грязь. Снега нет, есть лишь лиловые обрывки девочки-растеряшки, кровавые нити ее ленточек и ухмылка вора…
        Пришла злость на свою слабость, на этот маленький мир, на то, что вокруг мечутся люди. Их настрой угнетал. Что же они никак не угомонятся?
        Он видел, как из грязи торчат рукояти мечей, слышал, что шепчут губы тех, кто их держал. И ничего не мог сделать, даже то, что сделал тот, кто носил эту маску!
        Хотя… что-то он все же сделает!
        Корявая сосна, а в ней вросшее в ствол серое существо с лицом, искривленным ненавистью. Оно не могло быть человеком. Но оно им когда-то было. Существо кривлялось и проклинало всех и вся.
        Пошатываясь, человек без имени вернулся к саням. От него хотели скрыть, но не скрыли, что там лежит. Достал меч и устремился к существу. Ему попытались помешать, поймать, сбить с ног, но куда уж. Он ловок и быстр, даже в таком состоянии. И он уже у корявой сосны!
        Меч с легкостью проткнул серое существо. Его плоть по краям лезвия зашипела. Существо завизжало, но быстро успокоилось. И вместе с его успокоением вертикаль сменилась горизонталью. В прорези маски забилась ненавистная грязь. Человек без имени погрузился обратно в облако.

***
        Петля неизбежного затянулась, и Любава дала команду возвращаться. Десять долгих дней камнеградцы приводили свой городок в порядок. Казалось, им не хватит и десяти лет. В итоге, забрав всех раненых, баб и детей, обоз тронулся. Крив с полусотней остался ждать теплых дней. Если из нижних земель не подоспеет помощь, он обещал прибыть в Кистени к посевным. Чудин Хадко пропал, говорили, во рву с восточной стороны видели большого рыжего лиса, гонялся как бешенный за невидимой мышью. С него станется.
        Дочь купца гарцевала на своей белоснежной Белянке. Длиннополая накидка из черно-белого горностая спускалась почти до копыт лошади. Капор из норки прикрывал космы и шею, из-под него выглядывал край вычерненного шерстяного платья с узкой полосой серебряной манишки. К Бабаю мечи и кольчугу, они не помогли, когда требовалось, и теперь она полагалась на другое.
        Девушка безостановочно проносилась от начала каравана в его конец и затем обратно. Зорко следила за всеми и каждым. Она сознательно притягивала к себе взоры. Камнеград выглядел, как гнилой зуб: террасы проломленных крыш, рытвины и провалы, съежившиеся Идолы на вершине холма. Нет, пусть лучше смотрят на нее.
        Любава больше не сомневалась, что обрела нечто, отличающее ее от других, и не собиралась отказываться от дара. Без новой встречи с тем, кого как бы и не было, как-нибудь проживет. А вот без этой силы в грядущей войне не обойтись. Теперь она знала, где искать кляксы из видений - этих гостей из Захрусталья. Велемудр, сам того не подозревая, открыл ей глаза.
        Купцова посланница поравнялась с санями, в которых ехали Митяй с кудесником. От нее не укрылось, как в тот же миг переменился пастух, как загорелись у него щеки, как выпрямился его стан. Такой милый! Хотя какой же он пастух! Пастухи не несут в себе жар цветка папоротника! Эта была та тайна, которую уже она поклялась сохранить. Поклялась сама себе - для него, как подобное сделал он - для нее.
        - О чем вы так увлеченно спорите? - не без игривости спросила девушка, при этом на Велемудра старалась не смотреть.
        - Я убеждаю сего юношу стать моим учеником, - ответил волхв. И склонил в знак уважения голову. Между ними установилось нечто вроде перемирия: он не трогал ее, она не касалась его. Пока Любаву это устраивало.
        - А что юноша?
        -- Проявляет редкое дуболобство; считает, что не может оставить рыцаря.
        - Кого? - удивилась наездница. - Инородца? Митяй, взгляни наконец-то на меня. Не укушу. Наемник рано или поздно нас покинет. И что тогда ты будешь делать? Пойдешь следом? Но зачем тебе это? Ты нужен здесь, нужен своей родине, нужен мне. Разве тебе этого мало? Потому прошу, прислушайся к словам более мудрого мужа. Учись, учись всему и у всех, кто предлагает. Впереди война. Каждый должен быть на своем месте!
        - Ты считаешь, мое место среди кудесников? - паренек посмотрел ей прямо в глаза, аж дух перехватило!
        - Если это поможет разобраться с твоим даром, то иди к ним, - немного хрипло ответила она. Неужели он считывает ее мысли?! Она невольно облизнула губы. Мысли-то больно нескромные.
        Кобыла занервничала, повела в сторону, Любава отвлеклась, успокаивая ее. Хороший повод прервать их немой диалог, смахивающий на дуэль!
        - Ну а если не к волхвам, тогда возвращайся к своим овцам, может, это твоя судьба. - Она опустила плетку на бок Белянки. Та рванула вперед, и вскоре всадница обогнала караван. И что ее так зацепило? Девушка вздохнула полной грудью. Она знала - что.
        Воспоминание о поцелуе до сих пор обжигало и губы, и душу. Это воспоминание позволило остановить белесую нимфу и сапфировых змеек. Оно же защищало сердце от стылых ветров, которые жили в ней. Безумие постоянно шептало ей в ухо. И не осиновый оберег с вечным трилистником хранил ее - талисманом служил этот поцелуй во тьме у подземного озера. Жар от него мог растопить целый айсберг, что уж тут говорить про бедное девичье сердечко. А то, что на самом деле целовала она, а вовсе не ее, из памяти стерлось и стало неважным!
        С каким тщеславием красавица наблюдала, как с каждым днем нравится Митяю все больше и больше! Как он пересиливает свою робость и тянется к ней. Как в этой борьбе растет над собой.
        Впрочем, тут ее размышления прервали. Навстречу из-за холмов с выпученными глазами выскочил посланный вперед дозорный.
        - Там, там… - от волнения воин не мог выговорить ни слова.
        К ним тотчас подскакал Семушка. Благодаря врачеванию волхва он оправился поразительно быстро и теперь неизменно находился во главе каравана с десятком своих ветеранов.
        - Говори же, не мямли, - рыкнул воевода на дозорного.
        - Там побоище, страшное дело.
        Любава пришпорила Белянку и первой добралась до вершины холма.
        А за холмом…
        При впадении Камушки в Ра-реку образовалась неровная долина. Еще недавно ее покрывали ели и сосны, еще недавно среди них бродил сохатый олень. Теперь же деревья частично были повалены, частично выжжены. Сугробы ужались, покрылись грязной коркой, кое-где торчали кучи пепла. Но когда девушка присмотрелась получше, увидела: то не пепел, а густая темная масса, в которой перемешались остатки человеческих тел, брони и одежды. Две волчьи тени метнулись к дальнему лесу. Дыхнуло смрадом.
        Всадница повернула голову, и на нее уставилась оторванная лошадиная морда. Закрыла глаза - к ней протянулась чья-то рука. Еле сдержала рвотный позыв, не хватало еще осрамиться, высказать девичью слабость.
        - Знатно повозюкались, - подытожил осмотр воевода.
        Он слез с коня и указал сначала на характерную секиру повольников, затем на круглый щит перекатов. Что-то начало проясняться. Но такая магия! Зачем, а главное, откуда? Они же буквально переварили друг друга, устроили не битву, а бойню. Темная масса - это же их изжаренные тела, словно они искупались в лаве, а потом так и застыли.
        За спиной начали тормозить сани, с минуты на минуту камнеградцы должны были увидеть побоище. И они увидели. За дни осады любичи насмотрелись на всевозможные жуткие раны, встречались с колдовством и смертью, но никто из них не оказался готов к такому. Люди молча брели по долине к Ра-реке, изредка отбрасывая в сторону страшные находки. И все больше впадали в уныние и оцепенение.
        Неожиданно Любава заметила совершенно голого человека, который как безумный метался среди любичей. Мускулистый, не шибко обросший, с шаманской звериной маской на лице, усиливавшей страх и без того напуганных людей. Впрочем, ему не мешали. Некоторое время он хаотично перемещался вдоль обоза, иногда долго смотрел под ноги. И вдруг выхватил невесть откуда знакомый меч, стремительно перебежал к толстой корявой сосне и пронзил ее ствол.
        - Упырь, - кто-то испуганно завизжал. Многие вздрогнули, какая-то баба уронила младенца.
        Сердце девушки сжалось и снова застучало, прежде чем она пустила Белянку в галоп, чтобы в три мгновенья оказаться рядом с пронзенным деревом.
        Обнаженный, а им оказался леховский рыцарь, лежал у корней лицом вниз, широко раскинув руки. Из сосны торчало вросшее в нее существо, отдаленно напоминающее человека. Клинок пронзил его чуть ниже левой ключицы. Рукоять меча в виде девы, переплетенной в танце с медведем, слегка вибрировала.
        Семушка, отставший от Любавы лишь на круп коня, кончиком кинжала приподнял губу существа. Судя по боковым клыкам, оно, и правда, было упырем, теперь уже окончательно мертвым. Кожа с пятнами, лохмотья на располосованном теле, массивная челюсть, вытянутые пальцы с когтями - упырь мог бы наделать бед, если б не был впечатан в дерево. А воин его добил. «Может быть, он не совсем пропащий, этот рыцарь», - пронеслось в голове у девушки.
        - Не друг с другом здесь люди сражались, - задумчиво произнес подошедший Велемудр, - а били они общего врага, хмыря и его подручных, что пришли за их душами.
        Митяй и еще один ратник подхватили рыцаря за руки и оттащили к ближайшим саням. Любава проследила за ними. Пастух был, как и все, угрюм, да к тому же весь наполнен заботой о друге. В этот раз на нее даже не взглянул. А мог бы! Может, тогда ягодицы рыцаря не торчали бы прямо перед ее глазами.
        - Что нам делать? - обратился к ней Семушка. - Лед на Ра-реке взломан.
        Враз забыв об упыре, неблагодарном пастухе и ягодицах рыцаря, дочь купца проскакала долину и остановилась на обрыве. В отличие от людей Белянка выглядела довольной, она то и дело норовила встать на дыбы или броситься за очередной холм, не дожидаясь разрешения хозяйки. Вот и сейчас кобыла подняла переднюю ногу и забила по воздуху, едва не съехав вместе со всадницей вниз. Но девушка даже не заметила ее проделок, настолько скверно все выглядело.
        Если ледоход и не начался как следует, то сам лед вызывал сомнения. Трещины пронзали его гладь, кое-где льдины наехали друг на друга, кое-где виднелась вода. И в довершение часть сверкающей равнины была словно покрыта пеплом. Ровная темная прямая шла с одного берега на другой - как раз напротив того места, где сейчас стояла Любава. Черный след, который мог оставить только хмырь. Еще один привет из Захрусталья!
        Девушка спешилась, зацепила поводья за остатки куста и начала спуск вниз. Длинные полы накидки мешали, но повезло благополучно добраться до берега. Там ее догнал тяжело дышавший Семушка. Бежал что ли? Чуть позже, когда она сделала несколько первых неуверенных шагов по льду, появились Велемудр с Митяем. Оба осторожно пошли по тропинке, проторенной воеводой. «Тоже мне - неразлучная парочка», - подумала она.
        Потом обернулась и подняла глаза. С обрыва на нее смотрело множество напуганных лиц. Любичи явно утратили бодрость духа. Они готовы были повернуть назад или, по крайней мере, пойти берегом. Многие раненые этого не переживут. Апатия моментально покинула ее. Злость привычно расправила свои крылья. Нет уж, она этого не допустит!
        - Велемудр, и ты призываешь к переговорам? - сама того не замечая, девушка перешла на крик. - Смотри, повольники с перекатами, казалось бы, злейшие враги, а нет, объединились, не испугались, вместе дали бой черной гадине. Погибли, все погибли! Но отогнали ее! Возможно, тем самым спасли нас. А мы?.. Пойдем к ней на поклон, будем договариваться? Что на это, волхв, скажешь? Может, повторишь при всех свое предложеньице?
        Любаву накрыло. Она все кричала и кричала. Ее космы выбились из-под капора, в глазах плясал безумный огонек. Но никто не пытался ее прервать, любичи словно застыли, с трепетом ловя каждое слово.
        И тогда ее руки сами сорвали оберег, и холод привычно изгнал из нее остатки тепла. Нет, сегодня убивать она не будет. Сегодня она явит свою силу, чтобы людишки поняли, кто их истинный вождь. Они заслужили чуда, заслужили знак. Все пойдут за ней. Она поведет их за собой. Как воительница Севера! Как предвестница пророчеств! И она приказала.
        Сгустился воздух, снежинки увеличились в размерах, а вскоре закружились кристаллами льда. Река вздохнула и обновила свой панцирь: трещины и разводья затянулись, ледяные нагромождения сгладились, белизна сменила следы пепла.
        Женщина без зрачков, чье тело укутано в тончайший белый тюль, сотканный из мириады звездочек, засмеялась. Ее смех был неприятен, но прервать его Любава не могла. Лишь когда подошел пастух, взял из рук оберег и осторожно завязал на ее шее, невидимая людям нимфа прекратила свой мерзкий хохот.
        Сердце девушки освободилось от чар холода. Она была благодарна за очередной ожог огня папоротника. Пастух вернул ее из ледяного плена и сделал это вовремя!
        Любичи хранили молчание. Но в их взорах виделось столь желанное одобрение, смешанное с благоговейным почитанием. Они ее признали! Готовы были идти за ней, в них пробудилась надежда. Как она и хотела!
        Лишь глаза Велемудра были полны зеленого огня, и его посох покрывала сетка рун. Ему еще предстояло понять, кто она. Ему еще многое предстояло понять.
        Один из ветеранов подвел Белянку, помог дочери Космы взобраться и, ведя лошадь под уздцы, гордо пошел по обновленному льду через Ра-реку. С другой стороны шел пастух. Девушке показалось, что это лучший день в ее жизни! Она уже забыла, что осталось позади и кто ждал ее впереди.

***
        Митяй смотрел на исхудалые руки Дементия и понимал, как тот устал бороться с разорванной памятью, самим собой и гложущей болью. Руки многое могли рассказать: их напряженные движения, эти незаконченные жесты.
        Рыцарь недавно пришел в себя, и пастух забрал его в свои сани. Волхв не возражал. Впереди ждали посады Кистеней. Но до них еще надо было добраться.
        Желая отвлечь друга, паренек спросил:
        - Как получилось, что легендарный Тугарин, безжалостный царевич, вдруг отказался брать на щит нашу крепость? Чего он испугался?
        - Тугарин не знает страха, - слабым голосом ответил Дементий. Он сидел, уткнувшись головой в колени, и дрожал всем телом под накинутой шубой. - Думаю, в его представлении крепость уже пала. Однако подземные толчки, лавины, разрушения… они-то его и убедили… тем более, когда вокруг снуют повольники. Как перекат силен в поле, так повольник - в рукавах местных рек, а дружить они особо не дружат. Войско же Тугарина мы порядком проредили. И потом, царевич не просто воин и предводитель, он также неслабый шаман. Знать, что-то почувствовал, чутье сработало…
        Что почувствовал царевич, пастух догадывался, но расстраивать товарища не стал, тому и так досталось. Поймет позже, когда наберется сил…
        - Ты хорошо его знаешь? - поинтересовался Велемудр.
        От Митяя не укрылось, как потемнело лицо рыцаря, как сжалась его правая ладонь.
        - Хотел бы сказать, что это не так, но врать негоже. - Дементий прокашлялся и продолжил: - Случалось нам ранее пересекаться. Когда я только прибыл в Княжий град и был принят в дружину, отрядили меня с посольством говорить с царевичами перекатов. По прибытии в их Ставку в Диком поле нам устроили представление. Лучшие воины кочевников показывали свое искусство. Так нам пытались внушить, что мощь перекатов не знает границ. Они метко стреляли из лука, метали ножи, сходились в рукопашной, но вот бой на копьях меня не впечатлил, о чем я неосторожно и поведал на пиру.
        Мои слова больно задели некоторых из них и, как оказалось, особенно Тугарина. Мне предложили доказать слово делом. Делом так делом. Выпил браги, взял копье, выбрал щит, влез на коня и выехал навстречу их багатуру. Всадники-то перекаты отличные, но копейный бой требует особого мастерства, в нем важно всё: осанка, посадка в седле, положение локтя, выброс руки в нужный момент; вот и ткнул я их поединщика хорошенько, вылетел он из седла так, что самостоятельно встать не смог. После чего повторил то же со следующим. Не выдержал такого унижения их предводитель, предложил мне с ним съехаться. Вскружили голову одержанные победы, подумал я в гордыни: «Что мне какой-то там царевич бездомных, только еще одного извалять!» Хоть и пытались посольские меня остановить, но я никого не слушал, обновил копье и пошел на него. Тугарин оказался хорош или я уже был слишком пьян, но выбили мы друг друга одновременно. Давно меня так на задницу не ссаживали. Хотел было встать и поблагодарить за науку, но меня снова уронили и повязали ближники царевича на глазах любичей, а те даже не рыпнулись. Побили слегка, сорвали одежды
да голышом и бросили в сырую яму. День, два, три, короче, не помню, сколько там просидел. Пару раз вместо еды помои на меня выливали, иногда копьями кололи, а то и камнями забрасывали. В общем, невесело было.
        Однажды глянул наверх - сам пожаловал: стоит, смотрит. Потом взял и кинул вниз пару длинных гадюк, тем самым предлагая смерть принять. А я так оголодал, что было мне не до величавых жестов. Похватал тех змей, бошки поотрывал и так их сырыми и сожрал, хвосты же обратно ему забросил. Видимо, развеселил Тугарина этой выходкой. Меня из ямы вытащили, умыли, отдали броню с оружием, посадили на коня и отправили на все четыре стороны, наказав в Диком поле не появляться. Как впоследствии мне объяснили, запрещено у них в Ставке на царевичей оружие обнажать, даже если те сами прикажут. Смертью жуткой это карается. Так что, считай, мне повезло. А степняк в тот же год дошел до самой Висулы, попутно разбив войско лехов и разрушив пограничный Огран хол. И лишь высокие гребни Вислянского холма и сотни пленников, медленно бредущих в обозе, заставили его повернуть обратно. Хорошо ли я знаю Тугарина? Да как не знать, как не знать…
        Рыцарь что-то еще говорил. Наверное, его рассказ был бы интересен кому-то и где-то, но не здесь и не сейчас. В любой момент на караван мог напасть хмырь, а люди словно обезумели, не выстраивали стену щитов, не накладывали чары и волшбу, лишь фанатично пялились на Любаву, снимали перед ней шапки и бросались выполнять ее самые незначительные указания. Такая резкая перемена не укладывалась у Митяя в голове. Что она с ними сделала?
        Если раньше пастух ощущал, как девушка бессловесно обращается к нему по поводу и без, то теперь их связь оборвалась. Ее внимание распределилось по всему каравану и предназначалось всем, кто в нем был: каждого старалась поддержать, каждому подарить хотя бы улыбку. Но не ему, его она избегала. А ведь как жар папоротника опалял, топил лед в ее сердце, так и ее холод позволял ему держать реальность под контролем. Он не хотел видеть скрытое в людях, бегающие тени и пульсирующие краски. Они нуждались друг в друге, были разные, как лёд и пламя, но в то же время дополняли друг друга, как свет и вода для живого. Была и иная причина, почему он страдал от ее отстраненности.
        В отличие от людей домовята, коих набилось по саням немало, наоборот, дочери купца всячески сторонились. Настолько, что сменили в отношении пастуха гнев на милость. Вот и сейчас одно мохнатое чудо свернулось у него в ногах и мирно посапывало. Нет, не рыжий с белым. Тот только кидался в спину. Этот был в коричневом, в лаптях и варежках. Лежал себе преспокойненько, изредка подглядывал из-под закрытых век, шевелил ушками…
        Под вечер показались башенные шатры Кистеней.
        Когда караван приблизился к посадам, стало понятно, что землетряс дошел и досюда. Выстроенная на пригорке деревянная крепость обвалилась во многих местах, открывая нутро подворий. Часть башенок лишилась знаменитых шатров, скрипучий флюгер Петушок отсутствовал, мостовая зияла провалами. Но все же не сравнить с тем, что пришлось на оставленный Камнеград.
        Любава ехала на Белянке первой. Ее профиль приобрел гордый вид, насытился значимостью и некой торжественностью. За ней выстроились конные ветераны Семушки вместе с самим воеводой. Знамя хлопнуло своим полотнищем и змеей затрепетало в руках одного из воинов.
        Город встретил морем огней. Любичи высыпали на улицы посадов, держа факелы, огнища, разного рода лампы и фонарики. Словно тысячи светлячков в фиолетовой ночи. Весть о победе над Тугарином опередила караван. Однако и здесь наблюдалась та же странность: люди прознали про чудеса на реке и теперь девушке если только не преклонялись. Сотни рук стремились дотронуться до ее ног, сотни глаз - поймать ее взгляд, сотни ушей - услышать ее голос, сотни ртов - прокричать приветствие! Толпа перед ней бурлила и волновалась. В какой-то момент пастух испугался, что ее стащат с лошади. Слава Роду, до этого не дошло!
        Караван расползся по улицам и проулочкам. Многих ждали женки, остальных расселяли, как было заранее оговорено. Косма оказался предусмотрительным хозяином.
        Пока пробирались к крепости, кудесник шепнул Митяю:
        - Держись сегодня от рыцаря подальше. Рядом с ним опасно, помни, о чем мы говорили. Соберем всех волхвов. Устроим тризну, да такую, что Многоликие проймутся, помогут очистить Калинов мост от дряни. Ты, главное, при купце помалкивай, за тебя все решат.
        Паренек посмотрел на Дементия. Тот раскачивался вперед-назад, вперед-назад, пока Велемудр не коснулся его посохом. Тогда мужчина ненадолго успокоился. Отрок разволновался: и как лех проведет переговоры? В таком-то состоянии! К тому же они ведь так ничего и не обсудили. То одно, то другое, все время что-то мешало.
        Когда сани въехали во двор купеческих палат, Любава вместе с Космой, Вареной и двумя воеводами уже входила по крыльцу в дом. Толпа громко ворчала за воротами. Ветераны Семушки пытались оттеснить любичей, призывая разойтись. Домовенок тут же исчез. После него на дне саней остались три каменных кругляша. Дементию помогли выбраться, рыцарь оперся о Митяя, и они двинулись вслед за всеми.
        Горница была украшена, калачи с блинами выставлены перед Чуром, стол ломился от яств. Особо выделялся большой горшок со свежими щами, издававшими характерный запах. Желудок у пастуха отозвался громким урчанием. Показалось, Чур понимающе ухмыльнулся лицом лесовика.
        Сбоку у стены расположились три рослых витязя в полной броне и при мечах. Кроме Любавы с ее матерью женщин в зале не наблюдалось. Семушка на фоне Влада и витязей выглядел сухопарым старикашкой. Но центральной фигурой в горнице был Косма Селикатович, рядом с ним все как-то мельчали, хотя он не имел ни выдающегося роста, ни богатырского сложения.
        Люди не садились, ждали кивка хозяина дома, а тот не спешил. Внимательно оглядел каждого и произнес:
        - То, что добрались живыми и здоровыми, конечно, хорошо. Но на этом, собственно, все хорошее и заканчивается.
        Присутствующие напряглись. Митяй сглотнул: ну, ничего себе начало! Чем же тогда удивит конец? С трудом удержал рыцаря, тот не вовремя покачнулся. И в то же время отметил, как сошла улыбка с лица Любавы, как сжались ее губы и похолодел взор. Варена сделала шаг вперед и успокаивающе дотронулась до ее локтя.
        Купец продолжил:
        - Значит, говорите, Тугарин положил чуть ли не четверть всех камнеградцев, земная тряска порушила город, а ты, девица, сама с железками на перекатов бросалась? Я ничего не упустил? И да, - он поднял палец вверх, - тебя пытались похитить?
        - Шахты пусты, нам там делать нечего, - тихо, но твердо ответила ему дочь.
        - Делать там чего или не делать, решать мне! Но вы об этом забыли, при первой же возможности бросили все и бежали…
        - У нас были раненые и дети… - опять вставила слово Любава.
        - Не перебивай меня, девочка, - прорычал Косма. - Здесь я говорю! К тебе же вопрос будет следующий: чего ты на Ра-реке устроила? Мало того, что оставила крепость, так еще по пути из себя живого идола сотворила?! Велемудр, как ты допустил, чтобы вместо тебя волшбу творили? Семушка, а ты че отмалчиваешься? Разве не ты должен был стены защищать, заперев баб в горницах? Правильные вы мои, бла-го-разумные.
        - Я спасала людей…
        - Да кого ты спасла? - заорал купец, махнув рукой от возмущения, на лбу у него явственно вздулись вены. - Ты дала им ложного кумира, привлекла к себе ненужное внимание. И что ты будешь делать, когда демиурги придут по твою душу? Когда Оно явится? Не спасут тебя, всех нас не спасут твои фокусы, даже вместе с волшбой кудесника. Не спа-сут! Пойми же… наша ниша здесь, а ты слишком далеко высунула свою худенькую шейку. Кинула фишки, да не на свое поле.
        Мужчина замолчал, и пастух ощутил, как навалилась тишина, укутала тяжелым пледом, потянулась шелковой нитью к горлу. Эвон как повернулось! Оно - это про Лихо из Зачарованного леса? С ним у купца отдельные счеты. Однако что получается: с одной стороны хмырь, с другой - это Лихо, а между ними людишки…
        Любава развязала завязки накидки, сняла капор и кинула его на лавки. Если Семушка, Влад, да и сам пастух раскраснелись, девушка бледнела с каждым словом отца.
        - Людей взбаламутила, попробуй-ка прекрати теперь ненужные толки. Языки-то у всех длинные! Хорошо, что завтра уезжаем, - между тем сбавил обороты хозяин дома.
        - Что?
        - Да то. Вече в Дятловой крепи поход постановило. Собирают всех данников, идем в верхние земли, пора Княжий град обратно забирать. Так что ждет нас Святополк, и мы его не подведем. Влад уже объявил сбор, догонит с воинами в пути. И в такое время ты меня подводишь...
        Косма прошелся, зачем-то передвинул нетронутые тарелки на столе и наконец сказал:
        - Василько, проводи свою подружку в ее терем и проследи, чтобы она оттуда носа не показывала!
        - Но тятя… - воскликнула Любава.
        - Василько, ты слышал приказ, - твердо повторил купец. И никто больше не осмелился перечить.
        Девушка схватила капор, помяла его в руках и снова швырнула. Затем вышла, а за ней проследовали один из витязей и, немного помедлив, Варена, которая так и не проронила ни одного слова.
        Пока остальные отвлеклись, другой витязь нагнулся, поднял и украдкой спрятал брошенный капор под плащом. Его товарищ понимающе кивнул головой.
        Когда дверь в зал закрылась, Косма выдохнул и сказал:
        - А теперь разберемся с рядовичами. Присаживайтесь.
        Митяй смотрел на дверь, за которой скрылась дочь купца. Его душа рвалась вслед за ней - утешить, успокоить. Но вместо этого он помог Дементию усесться на табурет и сам присел рядом. Слева от них расположился Велемудр, справа - Семушка, напротив центральное место заняли хозяин с Владом. Витязи остались стоять там, где стояли.
        - Ну, за приезд, - дал отмашку Косма и показал пример, заглотив большую чашу с медовухой. - Теперь вас и щами побаловать можно. Приступайте.
        Впрочем, насладиться едой не получилось. Горшок с ароматным варевом так и остался нетронутым. Ложки были подняты и тут же отложены в сторону.
        - Значит, обозы доставлены, дочь возвращена, еще и Тугарин отогнан, - медленно перечислил купец, теребя бороду и пристально глядя на Дементия.
        Рыцарь попытался что-то ответить, но вышло неразборчивое мычание. Рука воина совершила замысловатое движение и бессильно упала на стол.
        - Так и есть, уважаемый Косма, - пришлось вмешаться пареньку, - так и есть. Прошу подтвердить, что ряд мы выполнили и больше тебе и твоему брату ничем не обязаны.
        - Твоя правда, Митяй, - хозяин дома перевел на него взгляд, тяжелый, внимательный, таким взглядом болты можно вкручивать. - Ряд вы выполнили. И вроде бы ничего мне не должны. Но… Видишь ли, одним своим поступком ты, именно ты, поставил меня в неловкую ситуацию.
        Надо сказать, от этих слов юноша оробел. Сидя за столом, за рыцаря не спрячешься, да и рыцарь был, мягко говоря, сейчас не тем, за кем следовало прятаться. Более того, пастух чувствовал, как многочисленные обереги оплетают Косму Селикатовича двойной, тройной защитой, словно тому предстояла не просто битва, но кровавая сеча. А когда еще и волхв активизировал руны, ему совсем схудилось. Они что - убивать их собрались? Кушать расхотелось окончательно. Чур оскалил морду вепря.
        - В неловкую ситуацию… - непонимающе повторил отрок.
        - В чем неловкость, ты хотел спросить? - Отец Любавы выставил перед собой два здоровых кулака. - Велемудр, смотрю, не объяснил. Прошу, старче, исправь упущение.
        - Кхе, кхе… - прокашлялся волхв. Руны затухли, он даже немного обмяк, затем недовольно проговорил: - Видишь ли, Митяй, в нижних землях есть древний обычай. Если незамужнюю от верной смерти или неволи спасает неженатый, то родители девушки обязаны предложить ему взять ее замуж. Обычай старый, применяется редко, но…
        - Но обычай, - за него емко закончил Косма. - А ты спас мою Любаву от Тугарина, если никто ничего не попутал…
        Вот это гром среди ясного неба! Пастух чуть не упал с табурета, теперь его уже рыцарь хоть слабой рукой, но удержал. Любаву? За него? Замуж?! Ничего себе поворотик!
        Нет, конечно, красавица ему нравилась. Очень. Ее поцелуй до сих пор жёг губы. Такой страстный, неожиданный и резко прерванный. Ее тело безудержно манило. Не так, как когда-то тело Марфы, - от вдовы у него просто сносило голову, - но достаточно, чтобы ночью просыпаться в поту. Однако чтобы представить себя ее мужем, до такого его воображение не доходило!
        - Только не могу я за тебя дочку выдать, - во взгляде купца сверкнул опасный огонек. - Родина не простит. Друзья не поймут. Потомки проклянут. Война на пороге. И как никогда нужен крепкий союз, вокруг которого сплотятся и владетели, и купцы, и прочая чадь. А основа союза - брак, брак моей наследницы с самым грозным воителем любичей.
        - Со Святополком, - прошептал юноша.
        - Да, с ним. Как видишь, я с тобой откровенен. - Косма осушил еще одну чашу с медовухой. - И теперь самое главное. У тебя будет выбор: либо сам прилюдно освободишь меня от обязательства, либо...
        Митяй сглотнул, потер лицо, помолился всем предкам. Да как же так можно на повороте ссаживать?! Он до разговора и не думал претендовать на Любаву, а как подумал, ему такое в лицо!
        - И правда, знатный выбор, - произнес глухим голосом Дементий.
        Все посмотрели теперь уже на воина. Видок у того был не очень. Посерел, круги под глазами, выпирающие скулы, заострившийся нос, даже пальцы и те подрагивали. Но смотрел по-рыцарски: смело, не отводя глаз. Паренек почувствовал благодарность: не бросает, вмешивается.
        - Какой ни есть, а все же выбор, - подтвердил Косма Селикатович. - А вот с тобой и такого нету. Мне сообщили, что ты соглядатай Изверга Пустошей, кашакского Кагана, ну и, как без этого, короля Буслава. Обвинения дикие, но идут от уважаемых людей. Нам ли спорить, нам ли сомневаться… Так что… в кандалы ублюдка.
        Митяй не успел опомниться, как витязи кинулись к Дементию, по пути опрокинув отрока на пол. В горницу ворвалось еще несколько вооруженных мужей. Пастух смог только разглядеть их большущие сапоги со стальными носками. Воины накинули на голову рыцаря мешок и в краткий миг, словно куль капусты, выволокли наружу.
        - Вот как бывает, сынок, - задумчиво проговорил купец, подливая себе медовухи.
        Глава 29. Наместник [Дятловой крепи]
        Землетряс разрушил банную клеть, когда Рагозя как раз выходил из нее распаренным. Голова до сих пор гудела от удара по затылку. Впрочем, корчма устояла, и на том спасибо. Вот и сейчас, проведывая своего коня в полутемной конюшне, нет-нет а вспоминал посланник Соловушки тот злополучный день. Напугало народ знатно. Да видно, предки хранили город, никого не убило, одному ему за всех досталось.
        Уши у Черныша мелко дрожали, густая грива вздымалась, он часто в нетерпении бил копытом. Столько лет они были вместе, столько повидали, не каждая женка выдержит. Потому Рагозя и гладил жеребца по холке, и теребил за ухом, и кормил морковью. Вороной отвечал ржанием, пытался ткнуть губами в нос и всячески показывал, что не хочет отпускать хозяина, и, вообще, мол, подзадержались они тут, пора в путь-дорогу размять застоявшиеся косточки.
        - Да, да, верный друг, и ты мне тоже люб, еще поиграем на равнине, погоняемся за ветром. Но пока потерпи, здесь постой, местного сена пожуй.
        Снаружи заскрипел снег, сквозняк вплел свежесть в сладковатый запах пота и соломы. Василько, юный витязь, подошел и панибратски хлопнул Рагозю по плечу. Тот внутренне скривился, но вида не подал.
        - Думаю, куда ты пропал, а ты здесь. Хороший у тебя конь, злой. Вчера со Старых гор долгожданный обоз вернулся. Наши с боем прорвались, самому Тугарину отпор дали. Встречали их уже в темноте. Красотищу устроили, тысячи огней зажгли. Неужели проспал? Пить надо меньше. Любава наша явила чудо: лед после землетряса на Ра-реке обратно сковала, чем многих от смерти уберегла. С обозом твоего знакомца привезли. Еле ходит, сам видел. Досталось ему.
        Было видно, Василько доволен собой. За эти дни Рагозя сделал все, чтобы они сдружились: и пили, и гуляли, и в поединке сходились. Надо сказать, в последнем молодой человек почти не уступал, опыта бы ему побольше.
        Витязь красовался в полной броне: утепленные черным мехом доспехи из пластин, кольчужная юбка, высокий шишак, на перевязи меч в ножнах, обитых бархатом. К походу, что ль, готовится?
        - Тут, как бы это… Получилось не очень… - замялся он. - Твоего друга схватили и держат у Влада в клетке. Из Дятловой крепи сообщили, что он соглядатай ворогов. Должны были казнить на месте, но Косма распорядился отвезти леха к наместнику, а уж тот сам примет решение. Вдруг ошибка какая вышла…
        Рагозя выпрямился и отстранил морду коня. Час пробил, а у него едва не украли право на месть! Жизнь Дементия принадлежала ему и только ему! Ярость накатила волной. Пришлось несколько раз вздохнуть и выдохнуть, чтобы отпустило. Голова должна оставаться холодной, по крайне мере, до тех пор, пока не увидит рыцаря.
        - Спасибо за новость. Думаю, наместник разберется, но прежде мне с Дементием нужно свидеться. Вдруг, и правда, кто-то скрывается под его личиной. Подожди внутри, выпей за мой счет местного кваса иль че покрепче. Я переоденусь и к тебе спущусь. Надеюсь, воевода не откажет допустить до пленника.
        - Со мной не откажет, - самоуверенно заверил юноша. - И да, пешими пойдем. Народ нынче бурлит. Быстрее выйдет.
        Посланник Соловушки сжал губы. С Чернышом у него был шанс уйти из крепости. Но будь что будет. Если придется, голыми руками удавит мерзавца, а там уже как-нибудь.
        Убедившись, что Василько прошел в корчму, Рагозя поднялся в свою комнату, надел броньку, подпоясал ножны, перекинул ремни, крутанул перстень и спустился вниз.
        В крепости им сообщили, что Косма собирается в путь, потому весь народ вышел его проводить, впрочем, может быть, виной всему была его дочь, которую уже нарекли Спасительницей, Снежной девой и чуть ли не самой Макошью. Людей на улицах наблюдалось и вправду много. Камнеградцы толкались, судачили, обсуждали вчерашний въезд каравана и, конечно же, ее. Что такого особенно совершила Любава, Рагозя не понял, но его это особо и не интересовало. Куда больше волновал вопрос, заберет ли с собой Косма пленника или нет. Становилось все сложней скрывать нетерпение.
        Как назло, недалече от купеческих палат дорогу перегородили местные ратники, полторы дюжины, не меньше. Мужчина раздраженно посмотрел на них, ожидая продолжения. Обычно его взгляд заставлял отступить и бывалых воинов, но эти, видимо, совсем на раннем солнышке перегрелись.
        - Смотрите, приоделся, - обратился один из них к своим товарищам, - нацепил пояс златный, на плечах соболь, на груди зерцало, в бороде ленточки. Может, стоит такого красавца пощупать, вдруг ему наши ласки понравятся?
        - А под кольчугой титьки обнаружатся? - вторил другой.
        Ратники заржали, но ватажник видел: глаз с него они не спускали. Для них он был пришлый, и пришлый при деньгах, так как ни в чем себе не отказывал. За эти дни его заприметили, да и он многих выделил. Погуляли хорошо, чего тут скрывать. Он положил руку на плечо Василько - не время и не место гордость выказывать, а молодой мог и не выдержать.
        -- Рты закрыли, чтоб оттуда срач не вылетал, - рявкнул их старший, седой дядька с густыми бровями. - Следуй с нами, воин, тебя воевода требует. И не балуй, отказа не примем. А ты, Василько, к своим отправляйся, витязи в отряд собираются. Скоро выступаем, у Крепи сбор назначен.
        Тот даже в ус не подул. Сделал вид, что не слышал приказа. Что ж, Дементий мог быть еще в тюрьме, поэтому Рагозя позволил себя к ней проводить. Коли Владу что-то от него нужно, это может сослужить добрую службу. Если рыцарь у него, там все и закончится. Отомщенный найдет свою серую долину, погрузится в самую сердцевину тоски, выпустит наружу свою ярость.
        У входа в тюрьму молодого оттолкнули в сторону.
        Внутри посланник Соловушки первым делом увидел двух перекатов. Они были привязаны к столбам и основательно помяты. Впрочем, дух их не был сломлен. В пленниках чувствовались незаурядная сила и легкая толика то ли магии, то ли волшбы. Непростые ребята. Затем в тусклом свете лучин заметил писаря и воеводу. И все. Дементия здесь не было. В голове ухнуло: мать вашу! Только бы сдержаться.
        - Рагозя, рад, что не отказал, ко мне зашел, - молвил Влад, растирая пудовые кулачища. - Тут мужи утверждают, будто служат наместнику, везут ему сведения важные, но грамот не предъявляют. Будь добр, погляди им в личико, может, узнаешь кого-нить, а то пришибу своих ненароком.

«Хорошо, что местный воевода не всех так принимает, - пронеслось у Рагози в голове. - Правильно мне посоветовали с юга появиться и имена известные почаще называть».
        - Нет, уважаемый Влад, не знаю я их и в Дятловой крепи не видывал. Не жалей каленого, не нашего они племени, не друзья нам.
        Один из перекатов поднял голову и усмехнулся, обнажив кровоподтек на месте выбитого зуба.
        - Вот и я думаю: от закатных они пожаловали. Иначе имя своего царевича давно назвали бы. Они сейчас все гостят у наместника. Но проверить ведь стоило?
        Влад окинул собеседника цепким взглядом, однако тот успел скрыть свои чувства под стылой маской холодного равнодушия. Вряд ли в его глазах многое можно было разглядеть.
        Потому воевода, кивнув своим мыслям, крикнул ратникам:
        - Выпускайте, пусть идет по своим делам.
        - Подожди, а что с леховским рыцарем?
        - Косма Селикатович с собой забрал, поспешишь, может, еще застанешь.
        Однако когда Рагозя подбежал к палатам купца, обоз успел покинуть крепость. Спина последнего всадника скрылась в проеме ворот. Дементий все-таки ускользнул! Краем глаза ватажник заметил тени на крыше домов. Перекаты оправдали ожидания, выбрались вслед за ним из тюрьмы. Кто их послал, он не сомневался. Вряд ли теперь застанут Влада в живых. И ему тоже ни к чему больше в Кистенях задерживаться.

***
        Пять дней спустя…
        Дверь была перед самым его носом: высокая, дубовая, двухстворчатая, на громадных кованых петлях, с декоративным кокошником. Дементий не жаловался, пусть будет так. Главное, от кандалов освободили, что само по себе счастье. Пока везли до Дятловой крепи, оковы порядком поднадоели: натерли все, что можно натереть. А то, что лишь стеганка на теле да штаны потертые, сие перетерпит.
        Словно время повернулось вспять. Ведь было дело, он так же стоял и ждал, когда его, неизвестного в Прираречье изгоя, пригласит ближник князя. Потом была верная служба, походы в приграничье, безбашенные попойки в гриднице… И да, особое порученьице, круто изменившее в очередной раз его судьбу. Да что там говорить, судьбу целого княжества.
        Память странная штука. Все в ней казалось смазанным. Какие-то события проступали предельно ясно, какие-то едва помнились. Стремительная пробежка по Порубежью… А что ей предшествовало, уже толком не вспомнишь. Столько всего наворочено! Затем встреча с пастухом и лоскутные воспоминания о Княжем граде; Медвежий угол и нечеткий контур человека с тонкими усиками в библиотеке колдовского острова; бой на стене Камнеграда и тут же разговор с Космой Селикатовичем…
        Одно рыцарь понимал как никогда четко - он терял себя. Его разум становился не его, сознание заменялось чужим, он смотрел на себя и не узнавал все больше и больше. Вот это было страшно! Проснуться и не помнить, какой сегодня день, кто ты, где ты. И было ли вчера, существует ли сегодня, будет ли завтра?!
        Стражи медленно отворили тяжелые створки. Что ж, пора!
        Дементий вошел в приемные покои наместника.
        Зал был довольно велик: шагов тридцать в длину, пятнадцать в ширину. Снаружи через узкие, но высокие окна, в оловянные рамы которых были вставлены круглые стекла, вливалось много света. Казалось, здесь все сияло и блестело: серебряные подсвечники по стенам, светильники под потолком, помост с большим, украшенным золотом креслом, резной столик с фруктами возле него. Вдоль стен стояли тяжелые, темные дубовые лавки. Также имелось несколько дверей - между лавками и за креслом.
        У дальнего окна увидел высокого мужчину с курчавыми светлыми власами, широким открытым лбом, выступающими скулами и прямым носом. При его появлении тот отступил в тень. Был он одет в длинную серо-синюю рубаху, отделанную темным орнаментом и красными полосами вокруг ворота. Ее узкие рукава заканчивались золотыми обшлагами. Плетенный золотом с серебром кушак несколько раз обвивал тело и свешивался концами спереди. За кушаком виднелся убранный яхонтами кинжал.
        - Здравствуй, уважаемый Святополк, по первому зову прибыл для доклада, - сказал рыцарь и поклонился. Как будто был у него выбор…
        - Здрав будь и ты, Дементий, позволь же тебя обнять.
        Наместник подошел и крепко прижал к себе оказавшегося вдруг немного мелковатым по сравнению с ним рыцаря. Пахло от него банной свежестью, чего нельзя было сказать о вновь прибывшем. После отстранился и провел гостя, придерживая за локоть, к дальней стене, где висела выполненная на пергаменте карта Прираречья с помеченными крепостями и острогами, селами и весями, речками и переправами. Небольшие цветные флажки указывали на предполагаемое расположение тех или иных отрядов.
        Под ней в настенной подставке лежал родовой меч Забугоровских, рукоять которого улыбнулась девой, переплетенной в танце с медведем. Рыцарь еле удержал свои руки, чтобы не схватить клинок. Дева звала, Медведь ревел, но он им не поддался. Внутренний кто-то послал раздраженный сигнал. Нет, в этот раз он не даст ему одержать победу. Дементий что есть силы сжал правую ладонь. Он не потеряет над собой контроль! Не дождетесь!
        - Ты хорошо выполнил поРУЧенное, - со значением проговорил Святополк. - Все происходит так, как и планировалось. Скоро наступит наш черед действовать.
        - И тем не менее меня привели в кандалах, - рыцарь растер запястья.
        - Ты же понимаешь, я не знал, ты ли это. Столько дней ни слуху, ни духу.
        - И решил навесить ярлыки?
        - И решил перестраховаться. А обвинения… Ну, война, обознались. Так что же с тобой приключилось?

«Что приключилось? - подумал рыцарь, - Знать бы наверняка». А еще не плохо бы понять, о чем можно, а о чем не стоит рассказывать. Наместник - это олицетворение власти, с ним и раньше приходилось осторожничать, а сейчас... Посмотришь, так Святополк полон отеческого участия: руки, поза, голос. Вот только глаза… Они всегда оставались холодно-равнодушными.
        - Яростень не ошибся с советом, - наконец проговорил рыцарь. - Королевич клюнул на приманку, согласился поддержать Васюту, объявил его Ингваром, дал людей и выделил средства.
        - Но, - сделал паузу, а затем продолжил за него наместник, - дальше пошло немного не по плану.
        - Именно. Вместо проверенных гридей с Васютой отправились малоопытные отроки, за исключением разве что Кубы из Раековских. Меня же, невзирая на статус посла, попытались убить, а когда не смогли, начали травить собаками, прогнали по всему королевству. Была еще одна странность. Лже-Ингвар словно ждал меня. Откуда какой-то пленник, раб в яме у мелкого властителя на краю Мерзлых земель мог знать, что я приду за ним?
        Рассказывая, Дементий внимательно следил за наместником. Хоть что-то, но должно было его выдать. Но нет, тот отыгрывал свою роль от начала до конца: сначала уперся рукой в стену, потом ударил по ней кулаком и проникновенно посмотрел на своего посланника. Казалось, Святополк сильно рассержен услышанным.
        - Но раз ты здесь, то от погони ушел и травля не достигла цели. Васюта… Тот еще провокатор и лиходей. Именно поэтому его и выбрали - легче народ будет поднять. Знай же, в настоящий момент этот бывший морской разбойник пытается утвердиться в Княжем граде, мнит себя князем, требует, чтоб владетели и наместники явились для присяги. Яростень отмалчивается. С кем кудесник сейчас, мне неведомо. И знаешь, я готов перед Васютой предстать, только за моей спиной будут рати всех нижних земель, усиленные отрядами повольников и конницей перекатов.
        - Зачем все это? Столько смертей и потрясений? Ведь брат на брата поднимется, дядька племянника топором стричь будет, - не удержался Дементий.
        Год назад он бы не рискнул такое сказать, лет пять назад даже не пришло бы подобное в голову, еще раньше скривился б от презрения к задавшему подобный вопрос. Но он изменился, по крайне мере, ему так казалось.
        - Мы с тобой говорили об этом, но, так и быть, повторюсь.
        Последовала многозначительная пауза. Святополк вздохнул, достаточно громко, чтобы звук разнесся по залу. Возможно, ждал, что собеседник его остановит, но тот промолчал.
        - Князь Вольга не мог иметь потомства, а без прямых наследников ЧТОожидало нас впереди? Разве не братоубийственная война с вторжением инородцев? Только еще более кровавая, более масштабная, чем предстоит! Но главное - Вольга предал наши обычаи: отвернулся от восхода и повернулся к закату. Сначала походы к островам, потом посольство к лехам, женитьба на Багере, привилегии иноземным купцам, которых на торжищах стало больше, чем блох на бродячей собаке, а под конец Смолянку в удел собрался отдать невесть кому. Кто ему мешал поднять рати против самозванца? Нет, он выжидал, тешил себя ложными надеждами. А то, что в это время села, веси, городки под корень вырезали, его не волновало. Хотя, не буду скрывать, скорая смерть Вольги для меня большая загадка: будто кто-то ускорил его кончину. Но как из Крепи все разглядишь? И теперь, сам понимаешь, пути назад нет, нельзя любичам не свояка на престоле иметь.
        Дементий обвел взглядом покои и лишь затем посмотрел Святополку в глаза. Как и предполагал, он не услышал ничего нового. Наместник твердо шел к своей цели и не намеревался никуда сворачивать.
        - Слышал ли ты о хмыре, о хрустальном звоне, о Калиновом мосту? - тихо спросил рыцарь.
        При этих словах его собеседник поморщился и с раздражением произнес:
        - Теперь понятно, почему вдруг такие вопросы. До тебя я говорил и с Космой, и с Велемудром. Моя задача с людским разбираться, задача волхвов - потустороннее отваживать. Тем более ни перекаты, ни повольники не подтвердили бойню на Ра-реке. Как я понял, ты тоже ничего не помнишь…
        Повисла пауза. Немного подождав, хозяин Дятловой крепи продолжил:
        - Ты видел, что творится на торге? Как же… в клетке сидел. Ну, так я расскажу. Весь люд поднялся. Дружина с нами, стар и млад в ополчение вступает, выселки с дальних гор богатырей присылают, отряд за отрядом к Крепи подходит. Все хотят биться под моим знаменем! Грядет небывалое единение! Когда такое еще случится? Кто такую силу остановит?
        - Перекаты придут, несмотря на проделки Тугарина? - удивился Дементий.
        Святополк фыркнул, в презрительном звуке прозвучала усмешка. Отошел от карты, сел в кресло, кинул горсть клюквы в рот, прожевал и пояснил:
        - Царевич среди них как белая ворона, ни с кем не советуется, одной своей волей живет. Перекаты не пойдут за ним, их вожди с нами. Лишь снег сойдет, лед спустится, освободив переправы, мы и выступим.
        - И что потом? - воин еще раз взглянул на меч, обошел помост и встал напротив наместника.
        - Потом? Славная битва, освобождение Княжего града, выборы новой династии и возврат к традициям.
        - Династии?
        - Да, Дементий, мой род заслуживает трезубца не меньше, чем охилевшие Драгановичи. Думаю, Вече сделает правильный выбор, - Святополк тяжело посмотрел на рыцаря. - Так ты со мной? Обиды не держишь? Для Закатного края ты изгой, здесь - до сих пор своим не стал. Пора, друг мой, определиться. Намечена общая трапеза на старом Капище - Лобном холме, у кургана Воина Основателя. Восславим предков, отдадим должное Многоликим. Встань пред крадами рядом со мной, и нарекут тебя любичем.
        Мужчина задумался. Отказать нельзя, но и соглашаться не хочется. Не мог он теперь просто сказать: «Я с тобой, государь, веди». Не было у него должной веры в Святополка, растерял, пока до него добирался и от егерей с собаками убегал. Ежина мать! Слишком хорошо помнил (хоть здесь память не подводила), через что пришлось пройти, когда его предали в Северце - Северном оплоте лехов, в вотчине Роланда. И снова стать пешкой в очередной игре? Рыцарь глубоко вздохнул. Как бы ему ни хотелось иного, разговор подошел к роковой черте. И он ответил:
        - Извини, наместник Дятловой крепи, предводитель Святополк, но не моя это битва, не мне определять лучшее для Прираречья. Я свой ряд выполнил, для тебя послужил. Будь добр, и ты свою часть исполни - серебро обещанное выдай. На том и расстанемся.
        Показалось, воздух в комнате стал ломким. Дементий заметил, как потемнело лицо Святополка. Шло время, но тот молчал и не двигался. Наконец посмотрел на рыцаря и произнес глухим голосом:
        - Тогда, пожалуй, прощай. Ступай. Комната в ближайшей корчме для тебя приготовлена. Жди там. Положенное тебе позже передадут, нам же говорить больше не о чем. Ты свой выбор сделал.
        И, видя, что рыцарь медлит, добавил:
        - Меч можешь взять. Мне чужого не надобно.
        С тяжелым сердцем заходил Дементий сюда, с еще большей тяжестью на душе вышел. Много историй про отказы государям он знал, но ни одна из них ничем хорошим не заканчивалась.

***
        Как только посетитель исчез за порогом, открылась боковая дверца и в покои вошел, немного сутулясь, полукровка Иванко.
        - Ты же говорил, что с рыцарем покончено? Однако вот он, жив, здоров, - хмуро взглянул на него Святополк. - Косма удружил, указ дословно выполнил, схватил и приволок изгоя. Не захотел марать руки!
        - Кто же знал, что лех настолько живуч, - отвел глаза в сторону охотник.
        - Плохо, что все так сложилось, но раз Дементий здесь, то и шакалы Соловушки рядом. Изверг Пустошей про месть не забудет. Если не мешать его ребятушкам, они всю работу и сделают. А как они с рыцарем покончат, ты с ними и разберись. На Дементия потом спишем. Так что прояви смекалку, не оплошай снова.
        - Как скажешь, государь. Твоя воля мной управляет, твои слова закон пишут! Только ты же хотел с Соловушкой договориться?
        - Хотел, да перехотел. Ступай, выполняй сказанное.

«Все-таки еще одной встречи с рыцарем не миновать», - с унынием подумал маленький человек.
        Глава 30. Прогулка над обрывом
        Понять логику купца Митяй так и не смог. Почему, чтобы спасти Дементия, нужно было заковывать рыцаря в кандалы и тащить в клетке к наместнику? К чему потребовался весь этот балаган? Ведь воин кровью доказал, что не соглядатай, и, более того, собирался покинуть пределы княжества. По крайне мере, пастуху казалось, что тот говорил именно об этом.
        Косма не ограничивал паренька в передвижениях, но и далеко от себя не отпускал. Никто не сомневался, что юноша в скором времени прилюдно освободит купца от особых обязательств. Никто не сомневался… кроме Митяя и Любавы. Последняя даже не догадывалась о том, что за ее спиной происходит.
        - Смотрю, собрался, - весело проговорила девушка, схватила его за рукав полушубка и потянула к выходу. - Ох и надоело дома сидеть. Зря что ли в Крепь приехали!
        - Задержись немного, дочка, - остановил их на пороге Косма, спускаясь по лестнице в сени.
        Дом, где они остановились, был не таким большим, как в Кистенях, да и находился не в детинце, а в посадах. Однако и здесь хватало светлиц и комнат - тому же пастуху отвели просторное помещеньице с оконцем на втором этаже.
        - Что еще, батюшка? - излишне резко спросила Любава, развернувшись к нему.
        Повисла звонкая тишина. Наконец скрипнула ступенька, и дом снова ожил.
        - В городе полно ополченцев, данников и просто лихого люда. Все на взводе. Постарайтесь не привлекать к себе внимания. Пусть вас проводит один из моих витязей - и мне спокойней, и вам безопасней.
        - Обойдемся без няньки, мы за себя сами постоять можем, - вспыльчиво проговорила девица, кинув колючий взгляд в сторону родителя.
        - А я думал, мы договорились не превращать Крепь в Кистени. Разве нужна здесь очумелая толпа, жаждущая в оголтелом порыве разорвать тебя на куски? Хорошо еще, слухи не докатились.
        - Косма Селикатович, - взял слово Митяй, -- мы ненадолго и очень осторожно. Обещаю. Душно в четырех стенах. Позволь подышать свежим воздухом.
        Тот вздохнул и разрешил:
        - Ну, если осторожно. И… не беспокойся, рыцаря должны были уже отпустить. Как узнаю, где он остановился, скажу. Ладно уж, идите, пока не передумал. По пути загляните к Аделе, поклон передайте, чай, родственница все же.
        Любава тут же выбежала наружу. Митяй слегка поклонился и поспешил за ней.
        Небольшая кленовая аллея, глухая калитка, и они уже на оживленной улице. Яркий глаз карлика вовсю жег с неба лиловым светом. Вооруженный и не очень люд болтался от одной корчмы до другой. Звенели бляхи, развевались плюмажи, шелестели кольчатые бармицы. Шло повсеместное братание. То тут, то там славили Стужичей и их главу - Святополка. Любава старательно делала вид, что ее это не касается.
        Через тонкую полоску подворий нависал местный краснокаменный детинец. Его широкие башни-бастионы поднимались под самое небо. За деревянными стенами посада виднелись отроги горного хребта. С их вершин недавно спустилось несколько лавин, сильно напугав любичей, но до города снежные оползни не добрались. Так, позвенело посудой, и все прошло. Если не считать Вдовью башню - у той верхняя площадка частично обвалилась, - землетряс Крепь не затронул.
        Митяй с трудом отрывал взор от Любавы: от ее стремительных движений, игривых глаз, легкой улыбки на краешке губ. В этот раз на дочери купца была шуба из черно-белого меха; под стать ей на голове красовалась шапочка; да и руки красавица прятала в такую же муфту. Несмотря на то что Митяй обновил свой полушубок, его овчина выглядела рядом бедновато. Но девушку это не смущало, потому и он решил не стесняться.
        Вскоре молодые люди пошли вдоль оврага, отделявшего посад от детинца. Любава вытащила руки из муфты и повисла на локте спутника. На них оглядывались, но в веренице мелькающих лиц сами они мало кого замечали.
        - Я рада, что ты увел меня от батюшкиных разговоров. - Проказница сделала движение, будто поглаживает невидимую бороду, и затем проговорила голосом Космы: - Замуж пора, пора замуж, хватит в девках ходить. Ну, какое замужество, когда еще повеселиться хочется? Давай посекретничаем. Вот скажи-ка мне, только честно: каково тебе было мальцом нежить видеть, когда никто ее больше не замечал?
        - Ох, Любава, и не говори. Но кто меня тогда от бездыханной мамки оттащил, как не Лохматик - мой первый друг и воспитатель, самый что ни на есть домовенок. Кто меня сопровождал, когда я дни напролет водил отару по пустынным долам? Кто все годы обо мне заботился и учил уму-разуму? Так что нежить мне казалась ближе и понятней, чем любая живая душа. Да и никуда она с той поры не делась. Поверь мне, она вокруг, даже сейчас тебе кикимора язык показывает.
        - Шутишь же?
        Девушка преградила ему путь. Они столкнулись, постояли и снова пошли рядом.
        - Шутишь! - утвердительно молвила она. - А когда ты первый раз раскачал Луну? Поди, в штаны наложил?
        - Испугался, не то слово. Думал, небосвод рухнет. Но как ни качал я Луну, кроме звезд ничего не падало. А на следующую ночь они снова зажигались на том же самом месте, откуда я их срывал. В нашем мире звезды возвращаются обратно.
        И он с опаской посмотрел на небо. Луна другой не стала, но качаться категорически отказывалась, она хорошо помнила его прошлые проделки и старательно за них мстила красноватым оттенком. Впрочем, Любава его ни о чем не попросила.
        - Как же ты голову не потерял среди теней и красок?
        - Меня ТЫспасла. Я же тебе говорил. Вовремя мы с тобой встретились. Твой холод остудил мое пламя, а вместе с ним отступили мои демоны.
        - А твой огонь, пастушок, помог мне не замерзнуть, - девушка крепко сжала ладошкой его пальцы. - Знаешь, однажды я встретила странного человека. Он утверждал, что мы сами тени в чьем-то сне и наше сознание - не наше. И вся эта жизнь лишь игра чужого разума.
        - Ты ему поверила?
        - Он меня смутил. Он как тот художник, про которого ты рассказывал, словно вне рамок нашего существования, по ту сторону зеркала. Вот он, а вот мы. Тогда он казался мне нескончаемо далеким. Но прошло время… И теперь ты, я - мы так же далеки от всех этих людей.
        - Любава, ты ошибаешься. Мы с тобой такие же, как были.
        - Ты уверен?
        Она хотела что-то добавить, но ее за свободную руку грубо схватил и прижал к себе один из проходивших мимо ополченцев. Был сей воин из дерзких молодцев, изрядно весел, в расстегнутом кафтане, с голой грудью, на перевязи висела перекатская кривая сабля, на голове - вбок сдвинута шапка с красным пером.
        - Поймал я уточку на свою кривую дудочку. Никуда не пущу без поцелуя.
        Рядом засмеялась его компания - трое таких же молодых любичей из окрестных.
        Не успел Митяй и глазом моргнуть, как Любава слегка дунула на усы обидчику. Еле заметное движение губ. И тотчас невесть откуда тому в ухо прилетела увесистая сосулька. Удар получился знатный! Голова ополченца ушла в сторону. Он отпустил руку Любавы и покачнулся.
        Тут под его ногами завертелся местный домовенок, непонятно зачем покинувший соседний дом: три точки на мордочке - два глазика и носик, длинные уши, бурая шерстка. Молодец споткнулся, потерял равновесие, развернулся к своим товарищам, а затем упал прямо на них. Все дружно повалились на мостовую. Нежить кивнула Митяю и исчезла.
        - Кто кинул? Кто посмел? - закрутились на месте ополченцы, когда поднялись на ноги. Однако их главный заводила, в отличие от товарищей, встать сразу не смог. В толпе же, привлеченной неожиданной потехой, углядеть подозрительное не получилось. И правда, в ней каждый с оружием, любой готов ответить по-серьезному! Поди обвини кого понапрасну.
        - Пойдем-ка отсюда, пока эти отвлеклись, - шепнула девушка Митяю, - мы же обещали батюшке…
        И молодые люди побежали.
        Мог ли он в ней узнать ту Любаву, что держала оторванную голову Чеслава или вела за собой камнеградцев по льду Ра-реки? Чувствовал ли он в ней стужу и безумие ледяных пустошей? Или в ней проснулась та озорная дивчина, что просила вызвать из небытия примус?
        Красавица щелкнула по обледенелой ветке смородины, чему-то засмеялась, потом потянула его за руку и крикнула:
        - Давай с горки. За мной!
        Как раз за обрывом закончились стены детинца, и открылся вид на широкую долину Ра-реки.
        И они скатились вниз, попав в самую кучу малу из малышни. Долго возились, опрокидывались, почти преодолели подъем на посадский вал, но поскользнулись и опять очутились в том же месте, откуда начали. Само собой получилось, что Любава оказалась сверху, в его объятиях. Его тепло растопило снежинки на лице девушки, их глаза закрылись, и губы одного нашли губы другого.
        Ее рот оказался мягким, немного соленым. Его - обветренным и жадным.
        Вначале они едва дотрагивались друг до друга, словно чего-то боялись. Так робкая лань делает первый глоток из заводи. Так зарянка заглядывается на подснежник. Но совсем скоро их движения наполнились страстной яростью, пока он не впился в нее, пока она не ответила ему тем же!
        Их губы не могли напиться, языки - наиграться. Оба словно выпали из реальности. Под конец у обоих перехватило дыхание, застучало в висках, а от тяги друг к другу стало больно. Потому, когда все же оторвались друг от друга, они некоторое время с недоумением смотрели вокруг, вновь привыкая жить и дышать раздельно. Хихиканье малышни звучало далеким эхом.
        - Это было… - задохнулся пастух и не смог продолжить.
        - Ты хотел сказать - восхитительно?! - закончила за него девушка и улыбнулась. - Так зачем, непутевый, меня в пещерах оттолкнул?
        Она кинула в него снегом. В небе промелькнули жаворонки.

***
        - Заходи, не стесняйся.
        Избенка у двоюродной тетки Адели располагалась в южном посаде, недалече от корчмы «У дяди Сома» и небольшого незамерзающего озера волхвов, посреди которого на заросшем бурьяном острове среди корявых деревьев пряталось их урочище. Была избенка не мала, не велика, утопала на треть в земле. Аделя жила одна, по ряду следила за хозяйством одного из местных купцов. Вроде даже что-то у них там было, но съезжаться не съезжались.
        - Тетя, принимай гостей, - крикнула Любава, когда молодые люди переступили порог.
        Загремело плошками, кто-то витиевато выругался, и из-за печи выглянуло чумазое лицо дородной женщины. Только по характерному длинному носу девушка, хоть и с трудом, признала в ней Аделю.
        - Кого там брадобрей принес? - с хрипотцой спросила хозяйка. - О, мать моя - женщина, Любавушка, сто лет как не виделись. Да ты выросла! А это еще кто с тобой? Больно у него рожа простоватая. С такой наш брат не ходит.
        Дочь купца засмеялась. Тетка нисколько не изменилась: грубая, но добрая. Затем девушка поклонилась и сказала:
        - Позволь представить моего друга - Митяя из Порубежья. Помогает батюшке в делах. Будущий волхв.
        На этих словах она толкнула «будущего волхва» в бок. Паренек опомнился и тоже поклонился. Бедный так и не пришел в себя после столь многообещающего поцелуя! Забавный! Тянется к ней, но смущается от своих желаний. Сама она их совсем не стесняется и уже продумала, как все будет дальше. Вот Петро с Гаврилой удивятся, когда вернутся из своей экспедиции! Как будут смотреть на нее голубые глаза Петро! Девушка прикусила губу, сожаление об упущенном невольно кольнуло в сердце.
        - Волхв? - выделила последнее слово Аделя.
        Женщина приблизилась, вытерла руки о передник, накинутый на светло-синий сарафан, и внимательно осмотрела гостя. На ее носу и под глазом чернела печная зола. Пахло от нее кашакскими пряностями и сладкой пудрой.
        - Молод он, даже усы не выросли. Точно волхв? А то их ко мне и гривнами не заманишь. Последнее время все такие занятые!
        - Нет, он будущий волхв, но многое умеет. Правда, Мить?
        - Да, я многое умею, - послушно повторил за ней пастух.
        - Ну, раз так, ему рады в этом доме. Проходите, не теряйтесь, перед уходом сами за собой приберетесь, - предупредила Аделя и сделала приглашающий жест.
        Любава пожала плечами на немой вопрос Митяя и ступила на циновку пола. Порой не поймешь, когда тетка шутит, а когда говорит серьезно. В избе, мягко говоря, было не прибрано. Гнутые деревянные ложки разбросаны, табуреты словно обкусаны, занавеси порезаны, из-за печной заслонки просачивались струйки дыма. На столе стояли колотая миска и кувшин, последний, судя по запаху, с кислым молоком.
        - Значит, Косма явился на зов Святополка и решил пойти против княжеской власти? - между тем спросила тетка. - Вот всегда лезет в замуты, не сидится ему на месте. Эх, братик!
        - Князя нет, значит, и власти тоже нет. А еще батюшка передавал… - начала было Любава.
        - Понятно, что он мог передать, - прервала ее отцова сестра, ее явно мучила какая-то мысль. - Вы вот что мне скажите… Есть у меня маленькая проблемка.
        Аделя затеребила передник, явно пребывая в нерешительности. Наконец, сделала над собой усилие и пояснила:
        - Беда у меня в доме завелась. Не могу упросить нежить успокоиться: пакостничает не переставая. Ничего не могу сделать, вон и Чур глаза прикрыл. Такое безобразие! Будто проклята. Может, будущий волхв поможет? А то хоть переезжай…
        В подтверждение ее слов одна из табуреток передвинулась на ладонь вбок. Кто-то протопал под лавками в сторону дальней стены. Чудно как! Домовенок, что ли?!
        Любава обернулась и взглянула на Митяя. Тот был спокоен, словно просьба так себе, ни о чем. Скромно стоит себе при входе. Такой милый! Ей захотелось, чтобы он взял ее за ладошку. Тепло, которое исходило от него, не только теребило душу, но и приглушало безумный шепот белесой нимфы. Та не отпускала. Лишь когда пастух приближался, пряталась в окружающих тенях. Рядом с ним было тихо. Рядом с ним хотелось испытывать чувства, а не их замороженные отблески.
        - Решим, уважаемая, решим, - успокоил тетку парень и прошел ближе к печи.
        Там поднял обе руки и зашевелил пальцами. Затем что-то быстро зашептал, но по-особенному, не слышно. Вдруг у него власы встали дыбом, глаза засветились, и сам он чуть ли не воспарил, будто кто-то потянул его вверх. Женщина побледнела, схватилась за сердце и заохала. Пастух не обратил на нее внимания, продолжал шевелить пальцами и шептать губами незнакомые слова.
        Любава до конца не понимала, что происходит, но почему-то нисколечко не беспокоилась. Лишь казалось, что друг немного перегибает палку с представлением, мог бы все сделать попроще. Сапфировые змейки выглянули из ворсинок ее шубы и тут же спрятались. Не подглядывать! Для нее стараются!
        Наконец паренек опустился на пол, потер лицо и посмотрел на всех нормальным взглядом.
        - Кхе, кхе, - прокашлялась хозяйка, - ты выяснил, что нежити от меня нужно?
        Девушка с любопытством посмотрела на пастуха. Какое у него странное получается общение с нежитью. Не о таком он рассказывал.
        - Аделя, у тебя кикимора с домовенком спорят, не могут дом поделить. Но не меж собой. Говорят, кровь на твоих руках, нерожденные им покоя не дают. Мешают. Мечутся туда-сюда, плачут и жалуются. Не может нежить их выгнать, нервничает, на тебе отыгрывается.
        - Какая еще кровь? Не убивца я, Макошью клянусь, - побледнела та и плюхнулась на табурет.
        - Разве не избавилась ты от дитятка горшечника, потом от ребенка купца местного, потом…
        - Всё, всё, ни слова больше, - замахала руками женщина. - Ну, как же я родить-то могла, чай, не замужняя! Как на меня смотрели бы? Вот и пила горькие травы, вот и не дала народиться младенцам.
        Любава отошла к сундукам и присела. Тетка, что же ты натворила! И тут же испугалась: а вдруг?! Вдруг после того раза и в ней зреет ребенок. Ребенок Чеслава! Что ей-то тогда делать? Показалось, что внутри что-то задвигалось, уткнулось и затвердело. И тут же она разозлилась: почему это должно сделать ее слабой? Нет уж! Придется принять ее дитя. Она заставит их всех принять его. И пусть хоть один попробует сказать слово против.
        Подушечки ее пальцев почувствовали льдинки, дыхание ледяной пустоши лизнуло щеку, и она успокоилась. В любом случае она не останется одна. Они - в любом случае! - не останутся одни.
        - Аделя, нежить готова помириться с тобой. Но придется заплатить…
        - Что я должна сделать, сколько и кому? - голос у тетки сорвался, хрипотца сменилась чуть ли не визгом.
        - Не води больше в дом полюбовников. Через седмицу придет гость. Накорми его, выслушай и, когда он предложит выйти за него, соглашайся.
        - Род ты мой, как же такое возможно?
        Митяй неожиданно погрустнел, махнул рукой и пошел на выход. Перед дверью остановился и добавил:
        - Все возможно, если верить и действовать по вере. Ты сделай, что сказано, а там сама все увидишь.
        И вышел вон.
        Любава взглянула на тетку. Та с раскрытым ртом смотрела в сторону двери. Умел пастух удивлять. Но у девушки был свой разговор к родственнице. И, как нельзя кстати, догадливый дружок дал ей возможность с ней кое-что обсудить с глазу на глаз. Свое, девичье.

***
        Митяй расслабил верхнюю завязку полушубка. В теплом доме он изрядно вспотел. Любава осталась утешать Аделю, ему же хотелось побыть одному, продышаться. За последние дни он почти забыл, каково это - видеть мечущиеся души. Теперь снова вспомнил.
        День становился длиннее, солнце ярче и теплей, капель набирала обороты, но иногда мороз возвращался, и тогда земля, растения, постройки покрывались ломкой корочкой льда. Однако за этой ширмой скрывалась страшная беда; никто не знал, как с ней справиться, а многие и не догадывались о ее существовании. Но ведь если мы не знаем о беде, она никуда не денется! Просто ждет своего часа, чтобы поосновательней трахнуть по голове.
        Направо виднелась корчма - высокое двухэтажное здание с мансардой и задним дворовым теремом. Перед корчмой бегали дети, кто в обувке не по ноге, а кто и босиком. Их резвость только дополняла всеобщее возбужденное состояние. Малышня подбрасывала вверх и ловила свежеиспеченные хлебы в виде птах. Выделялась чумазая девочка с жаворонком на шесте, выпеченным с распростертыми крылышками и растрепанным хохолком. Каштановые космы ребенка развевались на еще холодном ветру.
        За корчмой через пару улиц гудел торг, ныне заставленный шатрами призванного ополчения. Оттуда доносилось ржание лошадей, лязг кузнечных молотов и громкий лай собак.
        Митяй с трудом отвел взгляд и посмотрел налево - на незамерзающее озеро с островом волхвов. Тишина, спокойствие и некая отчужденность витали над ним. Он немного подумал и пошел по протоптанной в снегу тропке в сторону озера. У воды оперся о деревянные перила. Их шершавость успокаивала, позволяла справиться с хороводом мыслей.
        Что же такое душа? Почему кто-то может существовать без нее? В чем тогда ее важность для остальных? Зачем мы вообще рождаемся, живем и умираем? Откуда беремся? Кто распределяет души по телам? Для чего собирают их после смерти в Ирии? Вопросы, череда бесконечных вопросов…
        Пастух поднял глаза на все больше наливающийся фиолетом бордовый закат мелкого карлика, по ошибке называемого солнцем. Как же, дверь в Ирий. Он, этот карлик, должно быть, очень злой. Вот сестрица Луна, она, по крайней мере, всегда на небе: и ночью, и днем. Большая, величавая, спокойная. А он? Пыжится полдня, что-то пытается доказать, а потом исчезает. Да и днем, если бы не был таким жгучим, никто бы его не заметил. Как пить дать, злой он, а значит, и с Ирием не все гладко. Так зачем души идут туда по лунной тропке?
        Юноша вспомнил бездонный колодец, красную воронку на серой пустынной долине, а также то, что в ней увидел: поломанное древо, не проросшую почку, осколки чего-то важного, соединяющего каждого с каждым, но неизменно рассыпающегося при прикосновении, при одном дыхании в его сторону. По-своему, лунная тропинка была таким же колодцем.
        Показалось, он почти осознал нечто важное, уловил некую суть, которая бы все объяснила. Но это лишь показалось.
        - Здесь хорошо, вода успокаивает.
        Велемудр встал рядом и тоже уставился на озеро. Волхв возник словно из воздуха, но, в конце концов, он же волхв, и рядом его урочище.
        - Мы с тобой сейчас смотрим на саму суть нашей жизни. В воде спряталось так много образов, понятий и значений. По сравнению с ней зеркала Изнанки - это жалкая пародия, пара слезинок против сплошного ливня. Вода принимает любые формы, она смеется над границами, переходя из одного состояния в другое, - слабая, мягкая, непобедимая, дарующая и забирающая. Но можем ли мы охватить своим разумом эту тайну? Ведь мы не способны понять даже собственных снов, созданий своего собственного воображения. Знаю, ты тоже об этом задумывался. Наше ли то, что мы называем нашим воображением, нашими мечтами? Своей ли воле мы подчиняемся, стремясь к той или иной душе?..
        Велемудр помолчал, прочистил горло и спросил:
        - Ты принял решение?
        - Я должен ответить здесь и сейчас?
        Юноша все еще медлил, хватался за последнюю возможность остаться тем, кем он так и не стал: простым человеком со своей собственной незамысловатой судьбой. Но мог ли беседующий с ветром, гладящий звезды, слышащий неслышимое позволить себе подобное? Говорят, не человек находит цветок папоротника, а его жар притягивает выбранного им, и за всё всегда настигает расплата.
        - Ты должен ответить, - утвердительно сказал волхв. - Твои слова подтвердились: если не освободить Калинов мост, Артрия разрушится! Волхвы видят лишь два пути: либо Любава проследует к призвавшему ее, либо ты обратишься к Многоликим на Лобном холме. Вы с ней не зря встретились в пещерах. Вас выбрали. Кому-то из вас надлежит стать основой той силы, что бросит вызов Огненному Псу и вернет миру устойчивость.
        Когда-то пастух уже подобное слышал. Тогда все закончилось не очень, хотя могло быть и хуже. Он разбился о камни, крылья у него так и не выросли. Люди не летают. Стрый, почему он смеялся над ним? Горько и обидно, когда над тобой насмехается друг. Еще горше, когда друг тебя забывает.
        Видя, что отрок тянет с ответом, волхв продолжил:
        - Мне передали, что Яростень схватил хмыря. Некая Марфа бедной вдовой прикидывалась, сама же злобным колдовством занималась: оборачивалась чудовищем, кого на части разрывала, кого в упыря превращала. Много, очень много зла принесла любичам. За это ее на торге прилюдно казнили самой что ни на есть жестокой казнью. Весь Княжий град от мала до велика смотрел. Конями разорвали, потом в четырех кострах тело сожгли, а пепел в разных местах развеяли. Но даже тогда она отличилась: перед смертью убила своего палача. Так что хмырь никому больше не угрожает. Можно полностью сосредоточиться на Калиновом мосту.

«Как же больно», - подумал паренек.
        Словно чья-то рука сдавила горло. Он рванул ворот нижней рубахи. В голове потемнело. Марфа, чернобровая смуглая красавица, чей изгиб спины, голые ноги и бедра до сих пор стояли перед глазами. Та, что гоняла и даже била, но никогда в сердце не держала зла. Вспоминания захватили его. Вот они с Дементием идут, обездоленные, по улицам Града, а она их окликает, к себе на постой приглашает. Вот утром, не смущаясь взора Митяя, одевается, выбирает колечки и сережки. Вот ее руки превращаются в крылья, когда она безумствует над полумертвым рыцарем; и наконец, вот она, прощаясь, повязывает им узелковые обереги. И такое отчаяние накатило, что он чуть не завыл: всех, всех, кого выбирало его сердце, ждал конец горемычный. Нельзя ему любить, не положено. Всех сгубила его любовь, никого не пощадила!
        Марфы… больше… нет. В это трудно поверить. Но это так. Хмырь, как же. Марфа была Марфой, а хмырь… Он как бродил по белу свету, так и бродит, что бы о нем ни говорили.
        Маленькая ладошка сжала руку юноши. Запримеченный ранее домовенок проявился рядом, что-то прошептал, и боль немного отпустила.
        И тогда пастух сказал:
        - Я принимаю тобой предложенное. Я пойду с тобой на Лобный холм и сделаю все как надо.
        Глава 31. Потерянные души
        Шатры башен, покрытые последним снегом, ослепляли белизной. Лиловое небо с громадной Луной и оранжевым прищуром солнца давило тоскливой тяжестью. Последнюю из приговоренных вывели обнаженной. Она стояла синяя, с темными пятнами на коже, неловко пытаясь согреть ступню одной ноги о голень другой. Толпа на торге перед детинцем Княжего града напряженно притихла. Люди узнали Марфу.
        Ингвар с Яростенем расположились напротив. Рядом наместник Смолянки Михайло предпринимал попытки привлечь их внимание: переминался и делал порывистые движения то вперед, то назад. Командор Бодагор вполголоса переругивался на десяти языках со своими наемниками-островитянами. Чуть в стороне застыл седовласый владетель Куба, мрачно уставившись себе под ноги. Остромысл с Перемыслом в окружении видных купцов прижали шапки к груди и с ужасом взирали на голую женщину, так же как и молодой отрок, Януш из Доруцких, и многие другие родовитые лехи и любичи.
        Мстислав сделал над собой усилие и подал знак. Приглашенный по этому случаю экзекутор, мужик в мешке с вырезами для глаз, с помощью своих подручных подвел четырех лошадей. Животные занервничали, их пришлось некоторое время успокаивать. Наконец палач взял веревки, подошел к жертве и закрепил петли сначала на ее запястьях, потом на лодыжках. Другие концы привязал к брусьям, в которые впрягли лошадей.
        Ингвар кивнул, вирник поднял руку, подручные палача подхватили лошадей под уздцы и медленно повели их в четыре разные стороны. Марфа растянулась в воздухе. Кто-то в толпе охнул, послышались рыдания. Наемники засмеялись, предлагая мастеру смерти приласкать женщину, пока та еще дышит. Куба что-то зло сказал им, и они заткнулись. Однако это не понравилось Бодагору, он грубо одернул леха: нечего, мол, давать указания его воинам. Мужчины встали друг перед другом, словно две злые собаки, но стоило Ингвару к ним обернуться, тут же остыли и разошлись.
        Мстислав тяжело махнул рукой. Экзекутор принялся лупить лошадей. Растянутая Марфа громко закричала. Вирник сглотнул. Пошел снег. И в этот момент сухожилия у вдовы надорвались, кости в суставах не выдержали, под стон толпы тело разорвалось на части, враз лишившись конечностей. Однако несчастная еще была жива. Лошади остановились.
        В голове у распорядителя казни все смешалось. Почему ж она не померла-то сразу? Она же зло, тьма или как там ее следует называть? Яростень так долго его убеждал, да и сам он видел ее черные глаза, искореженное лицо, пух на теле, улыбку тысячи демонов. Вот только сейчас это была та самая Марфа, которую он знал не один год! И кричала она от боли, как самый обычный человек! Палач, этот сукин сын, шагнул к ней, примерился и с кряком опустил топор. Кровь обрызгала мешок на его лице.
        Вирник закрыл глаза (подозрительная слабость? пусть и так!), потому пропустил момент, как рядом с казненной сгустился воздух. И лишь когда в клубах неизвестно оттуда взявшегося тумана пропали колени палача и тот заорал не своим голосом, Мстислав снова взглянул на жуткую сцену.
        Туман выбросил щупальце, сотканное из тьмы. Черные кольца медленно обвили экзекутора одно за другим, поднялись к голове и залезли под надетый мешок. Крик бедолаги сотряс воздух, но вскоре захлебнулся. И когда мастер смерти был нанизан, словно рыбешка на крючок, его всего вывернуло: одежда набухла, ткань разорвалась, сквозь ее разрывы полезли внутренности, густо потекла кровь, глаза лопнули с противным чмоканьем.
        Толпа в испуге отпрянула назад, кто-то побежал. Лошади задрожали и все как одна повалились на бок. Отчетливо завоняло падалью. Дружинники, выставив копья, быстро окружили место казни. За ними подтянулись и наемники с лехами. Правда, подходить ближе никто не решался.
        И тогда, растолкав воинов, вперед выступил Яростень. Он поднял свой змеиный посох, начертил им пред собой руну подавления и указал на сгустки клубящейся тьмы. Почудилось, что мир покачнулся. Метель на миг взыграла, но тут же затихла. Волхв воткнул посох между досками мостовой, сделал несколько пассов рукой, и волшба накрыла туман искрящейся сетью. В тот же миг из-под нее попытались вырваться щупальца, но, наткнувшись на препятствие, рассыпались прахом. Останки палача взорвались красными брызгами. Кудесник крепко ухватил посох двумя руками и исступленно забубнил что-то неразборчивым речитативом. На короткое мгновение установилось равновесие, и тьма сдала.
        Туман понемногу рассеялся, прижался, пока не пропал полностью, а вместе с ним исчезла и волшебная сеть. Любичи облегченно выдохнули. Яростень выдернул посох, приблизился и внимательно осмотрел кровавое месиво. Затем нагнулся и что-то подобрал, после чего вместе с Ингваром проследовал в детинец.
        Работа для вирника почти завершилась. Он кивнул Кубе, получил тычок в плечо от Бодагора и собрался было дать подручным палача последние наставления.
        - Эй, приятель, не составишь мне компанию? Айда в корчму, - услышал он голос наместника Смолянки.
        С кем пить меньше всего хотелось, так это с сей лизоблюдской рожей, потому Мстислав уклончиво ответил:
        - Прости, Михайло, служба не отпускает. Как-нибудь в другой раз.
        - Ну, тогда ладно, если что, найдешь меня там.
        Впрочем, выпить все же следовало. И выпить крепко.

***
        Жилая часть была протоплена плохо. Слуг в тюрьме не было, всю работу делали стражи, а этот брат, как известно, категорически ленив. В печи еще тлело, но жар давно ушел. Мстислав, правда, и не планировал надолго задерживаться, потому распекать никого не стал. Вместо этого споро переоделся в одежку попроще, нацепил собачью шапку, прихватил кастет и направился в одну из забегаловок кузнечной слободы. Сегодня не хотелось быть узнанным. Задуманное требовало особой осторожности.
        Вроде бы казни провели быстро и решительно, да больно напоказ. Многое рассказала Жужана, еще больше прояснилось после обыска в жилище знахарки, вернее, того, что от него осталось. Настоящая ведьма, подменившая ее, прошла сквозь отряд наемников, как нож сквозь масло: хорошо хоть его ребятушки в стороне оказались. Ту же избу, в коей ее обнаружили, разметала по бревнышку, а призванный демон заставил старика кудесника попотеть…
        Теперь вирник не сомневался, кто приложил руку к смерти Вольги. Как пить дать, Багера его отравила, а потом сама попала под чужое колдовство. Опять же то ли ведьма постаралась, то ли тот же Яростень.
        Еще этот Ингвар. Брат ли он князя, тот еще вопрос. Похож, но не более. Мстислав-то знал Ингвара ранее, до пленения того реями, до злополучного похода. В теперешнем много ли от прошлого?! Словно другой человек. Или память совсем другая…
        Шел Мстислав и голову в плечи вжимал все больше и больше. Обстановка на улицах была еще та. То тут, то там попадались патрули наемников. Они ходили задиристыми петухами: руки держали на широких палашах, их нагрудники сверкали начищенными бляхами, на поясах выпячивались калиты, набухшие от монет. Если лехи и любичи смотрели друг на друга исподлобья, то островитян чурались и те, и другие. Женщин без особой нужды из дома не выпускали. Попасть на ночь в казармы стало очень уж просто. Ингвар на словах обещал прекратить безобразие, но время шло, а ничего не менялось.
        Вирник свернул на лучевую, что бежала от детинца к внешним стенам, пересек площадь Старого дуба, затем Поперечную улицу, оставил за спиной посадскую школу и углубился в бедную часть города. Наконец, найдя нужное заведение, осторожно в него вошел. Внутри выбрал самое темное место, сел и огляделся. Они были здесь - подпевалы Коржей, те, из кого братья набирали свою армию. Неудачники, неумехи, считающие, что им все должны, отличающиеся от остальных, может быть, только более или менее крепкими кулаками да раздутым самомнением.
        Подносчик шустро принес кисловатой кленовой браги, поставил поднос с пирогами, дождался расчета и тут же умчался, испуганно косясь через плечо. Ну да, ну да, по лицу вирник выглядел как заправский стоковский мордоворот. Спасибо родителям, наделили квадратного сына правильными чертами.
        Мужчина поднял баклагу. За Марфу! Кем бы она ни была: вдовой коробейника, знахаркой, ведьмой или помеченной тьмой. Какая теперь разница. Что мог он сделать? Кто бы посмел оспорить приказ власть держащего? Он вот не решился…
        Между тем опьянение пробрало. Подробности кровавого дня - дня многих казней - смазались в памяти, а желания наоборот вернулись. И стояла она перед ним с распущенными черными космами, и стреляла подведенными глазками, и звенела украшениями на запястьях, и снимала наряды шелковые…
        Однако разговор, к которому он не забывал прислушиваться, заставил резко отрезветь. Те, ради кого он, собственно, пришел, уже хорошенько распалились и громко обсуждали не кого-нибудь, а самих Коржей!
        - Да я самим Тугариным понукаю, как объезженной кобылой. Нужно - повернул он на запад; возникла потребность - осадил городок на востоке.
        - Щербатый, не заливай. Мы еще можем поверить, что это ты отправил Палого к купчихе, но чтобы сам царевич принимал от тебя указания, это перебор. Выпей, кончай трепаться.
        - Дубень, ты во мне сомневаешься? - вскочил на ноги кривоносый мордоворот. - Коржи мне верят, а ты, значит, нет? Может, выйдем во двор, и ты еще раз повторишь про трёп.
        - Остынь, герой, верю тебе, честно слово. Просто не понимаю, зачем Тугарина приплетаешь!
        -- Зачем приплел, сказать не могу, - разбойник позволил себя усадить обратно. - Уважаемые затеяли большую игру, а на раздачу поставили меня. Так что не надо меня задевать, обкостылю. Давайте-ка лучше еще по одной.
        - Ну, давай. Приятно с тобой иметь дело, сам себя значимым чувствовать начинаешь. За Щербатого!
        Компания разразилась хохотом, на этот раз кривоносый не обиделся. В Мстиславе же взыграл азарт. Не зря он здесь! Ой, не зря. Узнать, что задумали братья Коржи, дорогого стоило. Особенно, когда на тебе висит немалый должок. К тому же когда до мармендука никак не дотянуться. Пить вирнику окончательно расхотелось, а вот проследить за Щербатым, как кликали бугая, другое дело.
        - Так ты теперь у Коржей вроде воеводы? - поинтересовался один из застольников.
        - Так оно и есть, - надулся от важности кривоносый. - Был у меня один конкурент, рыцарь из лехов, ему вначале предложили мое место. Я, как узнал об этом, на разговор его пригласил. На следующий день после нашей беседы он деру дал. Сам не ожидал, что так напугаю.
        - Ай да молодец. Только почему лех к своим не подался, сейчас же они всем в Граде заправляют?
        - Этого я выяснить не успел. Больно быстро бегает, не догнать. Но ты, если время не жмет, найди его и спроси, потом нам и расскажешь.
        Компания снова рассмеялась.
        - А мармендук? Ты его видел? Правду говорят, что он доверху забит богатствами? И если вынуть одно, тут же наполнится другим? - От сказанного Мстислав поперхнулся, едва не выронив из рук баклагу. Нет, ничего себе, это отребье смеет упоминать волшебный сундук Коржей, его усладу! Вирник тяжело задышал, его нос налился краснотой; он с трудом усидел на месте.
        - Каждый день! - уверенно продолжил заливать хвастливый болтун. - Мне верят, так что от меня ничего не скрывают. Правда, мармендук хорош не столь златом, его-то унести не дадут, сколь иными радостями.
        - Это ты о чем? Объясни по-простому.
        - Может, тебе и кашицей в рот посрать? Если бы мог, объяснил, - неожиданно взорвался рассказчик. - Когда рядом с ним находишься, будто в Ирий попадаешь, так сладостно, как ни с одной девкой. Сидишь подле, стеночки поглаживаешь, в нем копаешься и ничего больше не надобно. Артефакт из Лукоморья, это тебе не просто сундучок, наполненный камушками, он живой и открывает мир, где все позволено, в котором так хорошо, что и возвращаться не хочется.
        - Проще травы басурманской обкуриться, - пробурчал кто-то с сомнением, ­ - там и тот же Ирий привидится, и гурии грудастые.
        - Да вы, лапти, ничего не понимаете. Здесь мы кто? Черви подзаборные, твари дрожащие, ладно-ладно, иногда борзыми прикидываемся, а сей ларь делает тебя князем над князьями! Королем над королями! Его миры такие, что ни пером не описать, ни словом молвить… И делать в них можно такие вещи, которые вспомнить одновременно и страшно, и сладко… Налейте-ка лучше медовухи, в горле пересохло.
        Ближе к полуночи компания поднялась из-за стола и под разухабистые песни покинула забегаловку. Вирник незаметно проследовал за ними, благо подвыпившие разбойники ничего вокруг не замечали. Однако пойти темными проулочками им ума хватило. План вызрел сам собой. В какой-то момент Щербатый задержался, махнул рукой на ушедших вперед собутыльников, развернулся и привалился к забору для обычного в таких случаях дела. Мстислав, недолго думая, подкрался и аккуратненько приложил кастетом ему по голове. Упасть мордовороту не дал, подхватил и перекинул его руку через плечо. И быстрей, быстрей, шуршать ножками от этого места. Так и добрался до тюрьмы. Слава Роду, никто из патрульных не остановил и развязанные порты с обмякшего бугая по дороге не слезли.
        Еще утром заполненная тюрьма сейчас пустовала. В подвале Мстислав приковал разбойника за руку к стене, зажег над ним светильник и отошел ждать в темноту.
        Кривоносый очнулся достаточно быстро. Как открыл глаза, проморгался и тут же прокричал:
        - Эй?! Есть кто тут?
        Его тюремщик промолчал.
        Пленник дернулся, внимательно осмотрел цепь, оскалился и проговорил глухим голосом:
        - Не охренел, вирник, без вины человека на улице хватать? Как князю потом объясняться-то будешь?
        Услышанное позабавило: умеют же лиходеи держать себя в руках. Интересно, как он запоет, когда узнает, что его ожидает? Эх, сколько у этой стены ломалось и более стойких, и более праведных, и более достойных!
        - Щербатый, а с чего ты решил, будто я тебя выпущу? Ты мне здесь больше пригодишься, - уточнил низким голосом Мстислав.
        От этих слов левый глаз у разбойника заметно дернулся, а правый заслезился. Видимо, оценил и поверил в угрозу. Бугай дотронулся до затылка свободной рукой, затем посмотрел на ладонь, на ней увидел бурую кровь. Тем не менее продолжал упорствовать:
        - Коржи узнают правду. Они всегда докапываются, кто на них и их людей наезжает. И тогда тебя порежут на кусочки, от ножа не спрячешься.
        - Не в этот раз. А если от Коржей гости придут, то я выдам твое тело. Зачем оно мне? Мало ли каким ты сюда прибыл. И на вопросы отвечу, но сначала повторю все то, что сегодня твой язык выболтал: и про Тугарина, и про купчиху, и про мармендук. Думаю, мне даже доплатят за проделанную работу.
        Бугай от нарисовавшейся перспективы впал в ступор. Его лицо побледнело, если, конечно, тусклый свет не обманывал. Да и знал вирник, о чем говорил. Про его подвал ходили жуткие слухи, особенно после того, как в нем побывали ведьма и измененные. Хм, в это верили, а он не спешил разубеждать. Про отношение Коржей к своим тайнам и подавно упоминать не стоило. Взгляд Щербатого заметался. «Пора дожимать», - удовлетворенно подумал Мстислав.
        - А теперь, когда ты оценил свое положеньице, давай ближе к делу. Расскажи-ка и поподробней: кто такой Палый, причем тут Тугарин и о какой купчихе шла речь? Помни, от твоего рассказа зависит, сколько проживешь и в каких условиях. Начинай, а я внимательно послушаю.
        С этими словами он вышел из темноты на свет, поставил табурет напротив и грузно сел.
        - Знатно твои вдову распетрушили. Нашим понравилось, - медленно проговорил разбойник.
        Мстислав молниеносным ударом припечатал его голову к стене, а потом добавил пару боковых в челюсть. Потер кулаки, глубоко вздохнул и с силой на выдохе произнес:
        - Не зли меня, бить буду долго, а там и щипцы разогрею, зубки с ногтями проверю, улыбку подправлю. Мало не покажется.
        - Да знаю, знаю, что ты черный, как смоль. Нутро у тебя черное, как глаза у той потаскухи на торге…
        В этот раз вирник точно доломал ему нос, еле остановился.
        - Я же говорю… черный ты, - прошепелявил пленник, кровь мешала ему говорить, пузырилась на губах. - Знаю, что ты тоже по мармендуку сохнешь. Как дотронешься до него, так душу и теряешь, чернеет душонка. Кажется - красотища, ан нет, обманка, но такая притягательная. Ну, че остановился, бей дальше…
        - Ближе к делу, - процедил Мстислав, с трудом сдерживая себя.
        - Ближе, говоришь?.. Да не те ты вопросы задаешь. Не важные… Ведь что для тебя может быть важней, чем знать, кто такие Коржи? А?.. Интересно же, признайся. Ладно, твоя взяла. Бунтовщики они, вот кто. Поднять люд хотят: и против князя, и против волхвов, и против… хех… пращуров. Говорят, не нужны нам пастыри и господа, люди могут сами управлять своей судьбой и своей жизнью! Каково?! Чуешь, что это значит? А Тугарин, он же только об этом и мечтает - чтобы все эти колдуны и, как их там, деми... урги… в жопу убрались или куда подальше. Потому и чуров они у всех забирают, чтобы отдалить от предков. Потому и Марфа эта всю нежить из Града вычистила. Но… мармендук как дает, так и забирает. Коржи уже не те. Черные они. Еще черней, чем ты, чем я. Не они владеют сундучком, а он ими.
        - Постой, - разволновался дознаватель, даже поднялся с табурета. - Причем здесь Марфа?
        - А, - равнодушно протянул Щербатый, - проштрафилась она перед Коржами, а те в ней особую силу разглядели. Вот и стала что-то типа домовых по домам для них собирать.
        - Так она не хмырь?
        - Если ты про зверства, они не ее и не наша работа. Зуб даю, вдова людей не трогала, она их… любила. А Коржи убивают по-простому, в этом деле им размах не нужен.
        Мстислав ухватил разбойника за подбородок и всмотрелся в его лицо. В чем-то они с Щербатым были похожи: оба с выбитыми зубами, оба тайные любители волшебного сундучка, и оба завязаны на делишках братьев.
        - Так что ты там про купчиху не договорил?
        А сам подумал: «Скверно! Мармендук не достать, долг Коржам не отдать, а в смуту начнут с меня - тюрьма-то бельмом на торге торчит».

***
        Рагозя вел под уздцы своего вороного по улицам Дятловой крепи. В городе на него мало кто обращал внимание, казалось, тут собрались все армии мира: кроме любичей хватало и перекатов, и повольников, и чудинов. Все вооружены, все ожидают со дня на день команды выступать.
        Тюрьма и дворец наместника находились в детинце, воевода не сомневался, что рыцарь пребывает в одном из этих мест. О том, что того могли уже казнить, предпочитал не думать.
        Теплело, и вместе с теплом посланник Соловушки чувствовал себя все хуже: глаза часто застилала пелена, и тогда виделись какие-то смутные тени, слышались незнакомые слова. Нет, физически с ним все было в порядке, сила никуда не ушла, но вот с душой что-то творилось. Может быть, пора было обратиться к знахарке, но неисполненная месть требовала дойти и сделать то, что задумал. А потом можно и к знахарке.
        Волчья сыть! Когда-то Дятлова крепь ему нравилась. Успокаивала своей основательностью, и в то же время поражала легкостью: она словно парила над гладью Ра-реки. В холмах ли было дело, на которых она лежала, или в чем другом, он не знал. Однако дышалось здесь всегда легко. Горный хребет исправно поставлял ветра, наполненные свежим воздухом, запахом сосен и льда. Но не сейчас. Сегодня Рагозя мучился от духоты. К тому же вокруг было слишком много народа, люди мешали. Он отвык от такой суеты.
        Ватажник шел и ни о чем не думал. Отвык. Жизнь сузилась до одной конкретной цели: дойти и убить. Уничтожить того, кто когда-то разрушил его жизнь, разлучил с родителями. И тогда… Тогда можно будет сказать, что жизнь прожита не зря. Захотелось побежать, вскочить на коня, но он сдержался. Никуда рыцарь не денется. Теперь уже точно. Круг замкнется. Сегодня или, самое позднее, завтра.
        Внезапно увидел перед собой маленькую девочку. Босая, она бежала по снегу, в старом зипуне со слишком длинными рукавами. Каштановые космы растрепались по спине. Прутик, подхваченный ветром. В ее фигурке почудились что-то знакомое. Рагозя резко выдохнул. Не может быть! Он же сам тогда опустил меч. Помимо своей воли ускорил шаг и свернул в переулок, не дойдя до ворот в детинец буквально сотни шагов.
        Девочка пробежала вперед, повертелась среди телег и нырнула в следующий проулок. Мужчина, как завороженный, следовал за ней. Мостовая сменилась тропинками, избы - землянками на прибрежном склоне. Он был вынужден то и дело смотреть под ноги и еле уследил, в какую из халуп та занырнула.
        Рагозя привязал Черныша к изгороди, еле выглядывавшей из-под сугроба, перекрутил на пальце перстень, нагнулся и вошел внутрь. И сразу же на него уставились испуганные большие зеленые глаза на чумазом лице.
        - Не бойся, не обижу. Как звать-то? - спросил, внимательно всматриваясь ей в лицо.
        - Девочка не ответит, - донесся из глубины избы скрипучий голос. Там, у полыхающего очага, грел руки сгорбленный старик с накинутым на голову глубоким капюшоном. - Она немая. Родителей недавно лишилась, осиротела, вот с горя и перестала разговаривать. Как зовут, никто не ведает.
        - На, возьми, - протянул Рагозя тряпичную куклу девочке. Давно от игрушки собирался избавиться, да рука не поднималась. Дитя замотало головой, отбежало и спряталось за стариком.
        Рагозя почувствовал досаду. Пигалица. Доброе дело испортила.
        Убрал куклу обратно и подумал: «Зачем заглянул в эту дыру? Хорошо хоть, пахнет здесь еловой веткой, а не как у тех же древичей. Дыма так и вовсе не ощущается. Да и стены с крышей не такие дырявые, как показалось снаружи».
        - Не сердись на нее, мил человек, - продолжил скрипеть дед, - пуганная она. Натерпелась. Настрадалась. Присядь-ка лучше. Испей моего варева. Поговоришь, отведешь душу и пойдешь дальше. Нас развлечешь, и тебя не убудет.
        Хотел было незваный гость развернуться и уйти, да вдруг решил: «Почему бы и нет?» Давившая духота исчезла, мельтешащие тени отступили, стало как-то по-особому уютно, будто он очутился в густой чаще под большими хвойными лапами. Потому подошел и присел на поленья рядом со стариком. Тот передал ему чашу дымящегося угощенья. Гость поблагодарил и сделал осторожный глоток. Обожгло. По телу разлилось приятное тепло. Голова прояснилась, напряжение спало. Сразу и не скажешь, пил ли раньше что-либо подобное.
        - Так откуда ты и куда путь держишь? Бежишь от кого или ищешь чего-то? - спросил дед.
        - Ответить тебе, так всю жизнь рассказать, - горько ухмыльнулся Рагозя и отпил еще. - Скажу главное: путь мой близок к завершению. Когда-то жил не тужил, не думал, не гадал, да беду повстречал. После маялся, по свету мотался, много чего плохого натворил. Искал виновника, нашел. И скоро за все ему воздам, а там и душа моя успокоится.
        - И что потом делать будешь, когда душа-то успокоится?
        - Потом? - удивился посланник Соловушки. - А потом не будет. Не беспокойся обо мне, лучше расскажи, как с девчонкой-то так вышло?
        - Да как, как. Оказалось ее селеньице на пути Тугарина. Кто же знал, что взбредет ему в голову пройтись огнем и мечом вдоль Старых гор по ту сторону Ра-реки. Искал, видите ли, предвестницу из пророчества о Черной луне. Тоже мне, спаситель рода людского, - старик в сердцах плюнул в огонь; тот полыхнул зеленым. - Вот и вошли перекаты, эти топтуны окаянные, в одно из тамошних селеньиц, искали среди девок ту предвестницу. Отец девчонки с топором на них кинулся, мать - с вилами. Сам понимаешь, как дальше дело было. Ну а она, пока родители отвлекли на себя ворогов, бежала в горы, где в расщелинах схоронилась, потом прибилась к таким же погорельцам и вместе с ними в Крепь пришла.
        - А что Святополк? Неужели дал спокойно Тугарину вернуться в Дикое поле? - спросил воевода внезапно осипшим голосом. Обычная вроде бы история его глубоко задела. Должно быть, отклики былого.
        - Святополк нынче другим занят. Шепчут, грезит о княжеском троне, недосуг ему по степям за царевичем гоняться. А погорельцам выделили по два ПОЛуша на душу и предложили под Титьково расселиться. Только кто ее, сиротинушку, к себе-то там возьмет? Кому нужен лишний рот? Вот пока ко мне и прибилась. Среди моих ежат и ей место нашлось.
        Огляделся Рагозя - и впрямь вдоль стен ежи ползают, фыркая и водя из стороны в сторону мордочками. Как же он их сразу-то не приметил? Неожиданно вздрогнул, вспомнил отца и мать: как проводил с ними время, как целовал их, и как смотрели они на него пустыми глазницами мертвых голов. Сколько раз после этого его руки обагрялись кровью таких вот девочек и стариков! Смог ли затереть их кровью свою память? Забыть, найти в забвении покой? Что и говорить, нет. Так почему именно эта девочка привела его сюда? Отчего ему так важно, чтобы она была жива? Стоит ли оно того? Может, встать и просто уйти? Много беглецов нынче в Полуденных землях, всем не поможешь.
        Встряхнул мужчина головой, затем решительно стянул с пальца заветное кольцо с когтистой лапой и протянул девчушке. Та опять испуганно отпрянула. А он подумал: «С перстенька все началось, пусть им и закончится». Зачем ему теперь перстень? В Крепи рыцаря и так найдет. Не нужна ему помощь колдунов, с инородцем он и голыми руками управится.
        - Ты точно того желаешь? Не пожалеешь потом? - спросил дед, осторожно беря драгоценность вместо приемыша.
        Рагозя кивнул и пояснил:
        - Продашь, на вырученные деньги устроишь ее судьбу. Мне эта вещь больше не надобна. Только помни, она заговоренная, не продешеви.
        Старик кивнул, завернул перстенек в тряпицу и упрятал за пазуху.
        - Ты пей, пей варево. Еще подолью. Оно из трав с перекрестка семи дорог. Три травинки собрал при лунном свете с одной дороги, две - ровно в полдень с другой, остальные, - хозяин хитро улыбнулся, - разные люди принесли. Не скрою, удивил ты сильно. Не ожидал, что судьба сиротинушки заставит тебя с таким добром расстаться. В другой раз прослезился бы. Да только души нынче дороги…
        Гость еще раз отхлебнул от варева, и тут голос старика утратил прежнюю резкость, а слова смысл. Голова воеводы поникла, и, перед тем как провалиться в беспамятство, увидел он на стене перед собой чучела с мордами волколаков: черной - Алуара и белоснежной - его брата, Алиара. Они смотрели на него прямым, открытым взглядом красных глаз и улыбались, показывая молочно-белые клыки.
        Когда пришел в себя, очаг не только остыл, но весь покрылся инеем. Халупа опустела - ни старика с девочкой, ни ежей, ни волчьих чучел в ней не наблюдалось. Лишь совиные перья, как снег, лежали на золе. От холода тело онемело, он с трудом поднялся. В голове было пусто, внутри царила серая долина. Поднес руки к лицу и понял, что ничего не чувствует! Впрочем, в его состоянии сказать, что он что-то «понял», было бы неправильно: ему не надо было думать, не надо было переживать, требовалось лишь следовать заложенным инстинктам, тому, на что он сам себя обрек: найти и убить. Одно хорошо, что он твердо знал - где и кого.
        Глава 32. Лобный холм
        Приготовления к трапезе на Лобном холме подошли к концу. К кургану Воина, чьи потомки основали Дятлову крепь, потянулись вереницы людей как знатных, так и не очень: смерды и мастеровые, ратники и витязи, ватажники и перекаты, купцы и владетели - все, кто мог держать оружие, кто не был калекой или древним старцем. Каждый по статусу нес богатые дары, яства и бражные напитки. Ждали чуда, особого знака, ведь не каждый день на Княжий град в поход собирались, любич с любичем, данник с данником сразиться готовился. Мир, привыкший к проявлению волшебства, не мог обойтись без волшбы.
        Люди кланялись Воину, чья каменная голова высилась над входом в курган, и продолжали движение к Идолам Многоликих, хранителям Яви и ее созданий, молниям в сердцах человеческих, огню во тьме кромешной.
        Вокруг Капища шел земляной вал. По его гребню горели крады - священные костры. Круглые урны с раскаленными углями стояли в широких проходах через каждые два шага. Второй вал выступал внешней границей святилища. Именно в пространстве между этими валами - в требище - и расстилали на притоптанном снегу скатерти с коврами, выкладывали жертвенную пищу, готовились к сотрапезничеству.
        Среди подошедших был и Ритарх.
        Боевой маг исхудал. Его кожа задубела, щеки впали, пальцы рук заметно подрагивали. Он больше не мог нести клинки, потому в одном из городков обменял их на ночь с тремя падшими женщинами, или шестью, он точно не помнил. Только вино и женщины его и спасали, а еще остатки ведьминской крови.
        От него, наверное, воняло. Меховая накидка совсем истрепалась. Щетина покрывала лицо. Но ему было все равно. Его ждало обещанное! И тогда он вернется в Башню Познания, посмотрит в глаза зеленого ящера, разрушит драконью иллюзию и вернет то, что у него отняли!
        - Не против, если присяду рядом? - спросил Ритарх у какой-то семьи.
        К нему обернулся здоровенный мужичина с суровым взглядом и хотел было послать куда подальше, но успокаивающее касание кисти, слово-подчинение, и вот маг сидит на почетном месте, а вокруг вся многочисленная родня неприветливого любича пытается угодить гостю.
        На ковре перед Ритархом выставили медовуху, караваи с изюмом, мясо редких птиц. Дочки-невесты прижались к ногам. Рядом расположились другие семьи, с недоумением поглядывающие в их сторону. Но что эти взгляды? Какое ему дело до дикарей? Маг ни в чем себе не отказывал: кушал и пил с удовольствием, целовал юные губы и славил тех, кто даст ему еще больше.
        Волхвы начали - ухнул первый барабан. К подножию Идолов стали складывать подарки. Ритарх смаковал каждое мгновение, с трудом сдерживая свою похоть. Его дух был серьезно покорежен борьбой тьмы со светом. В какой-то мере он перестал быть человеком - превратился в арену для того, что имело много имен, но ни одного подходящего. И все навыки бывшего магистра Академии Чудачеств терпели неудачу, сталкиваясь с яростью внутренней битвы. Плоть не желала подчиняться, мысли словно обрели независимость, и лишь краешком разума удавалось хотя бы направлять то, что от него осталось.
        Барабаны и бубны звучали все громче. Многоликие все шире разевали искривленные рты, эфирные нити между Идолами звенели в такт пению людей и призывам волхвов. Невольно сердце отзывалось окружающей истерии. И Ритарх оторвался от молодых сладких губ и тоже поднял вверх свои руки.
        Били барабаны, гремели бубны…
        Маг с трепетом ждал, когда мир преобразится, распадется фрагментами, явствуя свое естество и многообразие, когда он станет не тем, кем был до этого, и когда с ним снова заговорят, наградят за то, что выполнил наказ, справился с поставленной задачей. Он ждал, как ждет пес похвалы хозяина, и разве только не выл…
        Но Многоликие лишь разевали свои рты. Мужчина видел, как они ухмыляются, плачут, корчатся, но к себе не приближают. Он как был одним из многих, так им и остался - тенью в россыпи теней, пташкой посреди стаи одинаковых птиц. Его позабыли! Постепенно руки опустились, в сердце пробралось отчаяние, и он испугался…
        Когда же упал на колени, искры крад взметнулись высоко в небо, где ярко сверкнули созвездия Плеяд и Макоши. И тогда между кострами расцвел цветок невиданной красоты, играющий всеми цветами радуги, и была сотворена Великая Волшба.
        Понял Ритарх: обещания не будут исполнены. Он был отыгран и больше не нужен. Горе слабым! Горе тем, кто тешит себя надеждами! Горе тем, кто верит силу имеющим!
        И боевой маг закричал в лицо кровавому небу…

***
        - Я сделаю все, как надо, - пообещал пастух перед тем, как вступить на священную землю.
        Никогда прежде юноша не видел столько людей, никогда столько глаз не наблюдало за каждым его движением! Казалось, он стоит на колыхающейся паутине, передающей вибрацию от одного сердца к другому.

«Разбуди своего Идола», - говорили голоса внутри.

«Сними вуаль с вечного», - вторили им другие.
        И кружил рядом Велемудр, и рвал рунами воздух и землю, взметал остатки снега в краснеющее небо, и били, поддерживая ритм, десятки бубнов прислужников. Но ничего не помогало - угасала, не зажегшись, остывала, не нагревшись, рушилась волшба волхва.
        Чувствовал Митяй, что Многоликие опутаны заклятьем, словно лишайником, иномирной тиной заросли их рты, непреодолимые ограничения тяжкой ношей сковали их мысли. Но паренек старался, как и обещал…
        За те дни, что провел в урочище волхвов, он успел освоить лишь руну очищения, зато вволю наслушался про значения знаков, про пророчества и грядущие беды, про Огненного Пса и тех, кто мог его призвать, и про то, что пращуры способны прогнать того Огненного Пса. И вот Многоликие молчали!
        Он тогда бросил Любаву, ушел с Велемудром, передав через волхвов послание Косме Селикатовичу. Мол, не беспокойся, все нужные слова будут сказаны. И сейчас отрок видел, как купец смотрит из-за урн, как сжимает свои громадные кулаки. Рядом возвышался над толпой кудрявый, русоволосый Святополк, тот, ради кого пастух должен был сказать обещанные слова. А за ними стояла Она…
        Чтобы пастух ни делал, взгляд девушки преследовал его. Он знал, что скрывается за этим взглядом, помнил, кто прячется в ее тени. Но также знал, что их желания не играют никакой роли. Если им уступить, Любава пострадает. Как его родители, как Милава с Лохматиком, вся его весь. Как Марфа, Дементий…
        Колесо судьбы всех перемелет…
        Потому и был он с этой стороны, среди Идолов и волхвов, одним из их прислужников: бил в бубен, взмывал руки вверх, обращался и слушал. Потому в какой-то мере и предал Ее…
        Но Многоликие не отвечали…
        Неожиданно паренек представил себе златокрылых грифонов, их гордую осанку, их стремительный полет. А ведь он так же машет руками, как они крыльями: вверх, вниз, верх, вниз. Но те почему-то взлетали, а он лишь падал. Помнится, спросил у Стрыя: «Как же они летают?» И друг ответил: «Обыкновенно. И ты можешь». Однако людям не дано летать. Так чем он машет - руками или все же крыльями?
        Мир дрогнул. Явь поплыла. Контуры заменили очертания, движения стали штрихами, цвета слились в сплошной серый фон.
        Где-то далеко скрывалась красная воронка, прокол в белую комнату со стеклянной тумбой. Где-то высоко наносил на холст мазок за мазком Художник. Где-то внизу плевался злобой Мракобес. Нужно ли было обо всем этом беспокоиться, когда в груди полыхал огонь, пробуждающий живое в неживом и превращающий действительность в глину?
        И с пастухом заговорили:
        -- Что теперь ты видишь?
        - Я вижу блеклые, нечеткие линии, словно не доведенные до конца…
        - То есть ты разглядел несовершенство, скудность этого мира?
        - Да, в нем не хватает ярких красок и четкого завершения.
        - Но ты продолжаешь любить этот мир?
        - Если бы его немного подправить…
        - … чтобы он приобрел недостающую цельность?
        - Да, наверное...
        - И для этого ты готов отбросить свою человечность? Пройти по канату над Смородиной, чтобы родить танцующую звезду?
        В тот же миг пастух понял, кого ждет Огненный Пес!
        Вокруг Капища шёл земляной вал, по гребню которого горели крады. Внутри Идолы кривили рты. В их глазах не было надежды, там скрывалась просьба. Никто ничего не требовал. Свой выбор каждый должен был сделать сам. И Митяй его сделал!
        Юноша бросил к ногам бубен, отошел от Идолов, забрался поближе к кострам, скинул с себя звериную накидку, оставшись голым по пояс. Увидел, как Любава побежала вдоль вала. Поздно! Он принял решение. Есть только один способ освободить проход по Калинову мосту! Если не он, то кто? Разве не для этого он получил свой дар? Разве не поэтому пересек все Прираречье, умирал и не умер, терял и находил, ненавидел и любил?!
        И паренек шагнул в костер, обняв горящие бревна, однако перед этим, на мгновение, серебряная дымка полностью покрыла его тело.
        Боль, шипение кожи, вскрик - и абсолютная тьма без мыслей и сознания. Прощайте…
        Взметнулись искры в потемневшее небо, сверкнули созвездия Плеяд и Макоши, сгорел пастух, словно смоляным было его тело.
        Удивленно выдохнула толпа. Идолы развернулись другими ликами, заявляя о своем присутствии. Жертва была принята! Заклятье разрушилось! Многоликие смогли сказать свое слово!
        Велемудр опустил посох. Стихли бубны и барабаны. И раздался крик женский, отчаянный, надрывный:
        - Зачем ты так? ЗАЧЕМ?
        Никто не ответил.
        Лишь белая сова одиноко закружила над Капищем, роняя перья, как слезы.

***
        Любава стояла на краю площадки Вдовьей башни и смотрела в темноту фиолетового неба.
        Рядом висела в воздухе белесая полупрозрачная нимфа. Лицо призрака было белым-белым. Глаза - без зрачков. Тело укутывал тончайший тюль, сотканный из мириады малюсеньких звездочек. Края тюля трепал холодный ветер, как и растрепанные космы нагой девушки. Внизу шуршала льдами о камни берега Ра-река.
        Кожа девы приобрела цвет слоновой кости, но ни ветер, ни холод ее не беспокоили. В ее сердце бушевал буран, и не было рядом того, кто мог бы его успокоить.
        Нимфа протянула руки.
        - Ты наконец-то поняла? - прошептали призрачные губы. - Ты поняла, что их жизни ничего не стоят? Даже он тебя бросил!
        Да! Пастух ее бросил. И эта мысль доставляла невыразимые мучения. Непонимание: почему, зачем, для чего? - заставляло сжимать кулаки и играть скулами. Он был так ей нужен и утверждал, что она ему тоже нужна. Неужели лгал?! Но разве… Разве можно так лгать? Ведь их поцелуй говорил о другом... Впрочем, что она знала о поцелуях?
        И вот Он от нее сбежал, ушел, не попрощавшись, сначала к волхвам, а потом спалил сам себя в костре. Ах, если бы не высокий склон, она бы проследовала за Ним, но поскользнулась, съехала с вала вниз, и ее успели оттащить. Как можно было дойти до такого, чтобы добровольно войти в огонь? Что за пращуры, которые допустили это? Как можно было их разлучить?!
        - Правильный вопрос! Кто такие эти полуживые столбы? Ты поняла, что все они не достойны того, чтобы жить. Да и не ценят они жизни, - проговорила нимфа и завертелась вокруг.

«Они его не остановили! - в который раз подумала Любава. - Могли, но не остановили. И Он ушел, ничего не объяснив. Наверное, спасать этот мир. Но мне-то от этого не легче. Меня-то он бросил! Да и вообще, нельзя так умирать! Вот только что я знаю о смерти?»
        Она готова была уйти за ним, с ним! Пустота манила. Лунная тропинка притягивала. Он был там, так зачем ей было оставаться здесь?
        И тут она почувствовала зверя в облике человека. Он крался в тени. Он пришел по ее душу, этот зверь. Они все приходят за душами, будто в них есть какая-то ценность! Вот и пастух ушел спасать эти самые души…
        - Не делай этого, - тихо сказал зверь, - не иди на поводу у безумия. Разве это твой путь? Разве этого он желал для тебя?
        - Да заткнись ты, - развернулась к нему девушка. - Не смей упоминать о нем! Крадешься в тени, на тело мое пялишься, зубы заговариваешь, а как друга под убой подвели, не заметил, упустил. Где ты был? Почему за руку не удержал? Вместо него в костер не кинулся? Ты как те черные кляксы, что вползли в наш мир: всё, к чему прикасаешься, рушится, везде, где появляешься, происходят беды и несчастья.
        Не сразу нашелся он, что ответить. Не сразу продолжил к ней движение. Этого хватило, чтобы сапфировые змейки обвили кольцами ее руки, а нимфа повернулась лицом к мужчине.
        - Не буду оправдываться. Во многом ты права. Только не враг я тебе, прошу, отступи от края. И тогда готов повиниться, рассказать и выслушать.
        - Покончи с ним, или он предаст тебя, как тот, - прошептала нимфа, и Любава не стала противиться.
        Дуновение холода ударило по тени, в которой зверь прятался, вслед туда обрушился град сосулек. Но в тени уже никого не было. Мужчина каким-то немыслимым образом переместился на другую сторону площадки. Нимфа раскрыла свой рот, змейки оскалились - сама стужа Обители ветров пришла за ним. И лишь чудный клинок, что оказался в руках зверя, был между ним и его смертью. Вихрь налетел, человек покачнулся, оступился и почти завис над пропастью. В этот момент с рукояти клинка зарычал медведь, громко крикнула дева, и стужа отступила.
        Любава в растерянности оглянулась на нимфу. Глаза у той были закрыты, затем она и лицо прикрыла руками.
        - С ним что-то не то… Нельзя лишить жизни того, кто не жив и не мертв, у кого осколки вместо души, да и те пропитаны ртутью, - только та и смогла вымолвить, прежде чем исчезнуть.
        Нет, так дело не пойдет! Руки дочери Космы покрылись змейками, как доспехом, и она рванулась на зверя сама, желая вырвать его сердце, вкусить его смерть. Он не должен уйти живым!
        Ее бросок был стремительным, движения неуловимыми. Но вместо сердца ее пальцы наткнулись на сталь клинка, противник ни в чем ей не уступал, и более того, в какой-то момент перешел в атаку. Они себя не жалели: лупил клинок о бронь рук, а бронь рук опускалась на клинок - никакого искусства, лишь голая сила. Никто не уходил от столкновения, никто не применял уловок. Да только камень площадки был ледяной, зверь весил больше - и вот после очередного наскока Любава отлетела к краю и вдруг почувствовала, как ее тело устремилось вниз.
        Значит, пусть будет так! Ему костер - ей прибрежные камни. Она нагонит его на лунной тропе и вместе с ним выйдет против Огненного Пса. Или что пастух там хотел…
        Чья-то рука схватила ее руку, прервав полет, затем втянула обратно наверх, и она оказалась прижатой к Дементию. Мужчина был в одной рубашке, заросший, с заметным запахом перегара и пота.
        - Тебя там даже не было, - тихо проговорила дочь купца.
        Сапфировые змейки скрылись, волшебная броня исчезла. Она была снова Любавой, а он - изгоем-рыцарем. Он прижимал ее к себе одной рукой, другой удерживал свой меч. И обнимал ее так, как никогда не обнимал пастух. Но он предал его! Такое не перечеркнешь!
        Послышались шаги, на площадку Вдовьей башни вбежал Косма Селикатович, за ним наместник Святополк. Они держали сброшенную на лестнице одежку. За спиной у них столпились караульные. Нагота девушки смутила мужчин. Никто кроме батюшки не смел поднять на нее глаз.
        - Что здесь происходит? - суровым голосом спросил купец.
        Его ладонь легла на рукоять меча, еще немного - и он бы набросился на рыцаря.
        - Хотела я уйти. Хотела оставить вас. Да не дали мне. Вытащил меня из бездны этот воин, так что не стоит обнажать оружие, все прошло. Больше не о чем беспокоиться. Демоны отпустили меня…
        Ей дали силу, способную остановить рати. Ей предложили дар, перед которым спасуют колдуны и чародеи. Так почему она должна от всего этого отказаться? Ради кого? Ради того, кто не смог оценить ее? И она перестала переживать.
        Видя, что мужчины сомневаются, дева отступила от Дементия, подошла к отцу, надела на себя шубу из черно-белого меха и сказала голосом, так похожим на голос нимфы:
        - Если Святополк все еще намерен взять меня в жены, я дам свое согласие. Пусть засылает сватов. Будет у него супруга, достойная правителя, если он, конечно, собирается стать правителем!
        ГЛАВА 33. ПРОДЕЛКИ ДРАКОНА
        Высоко в горах, среди снега и льда, на ровной площадке, заканчивающейся со всех сторон бездонным обрывом, у малого озера в форме шестиконечной звезды стояли три прекрасные девы.
        Самая высокая с каштановыми космами куталась в шубу из рыжей лисы, на ее приоткрытой шее сверкал красный яхонт, чаруя своими бликами.
        Второй была женщина, чьи седые косички, унизанные жемчугом, обвивали голову, с лицом, сливающимся с ее белой песцовой шубой, стянутой посеребрённым поясом с прикрепленным к нему человеческим черепом.
        Третья представляла собой молодую девушку в светло-бежевом меховом палантине, чья русая коса, украшенная ленточками, лежала спереди на груди.
        И сияли глаза их светом.
        И бродил между ними черный кот.
        И боялся тревожить их ветер.
        И не было понятно, то день или ночь, солнце иль звезды на небе, но точно громыхало знатно, и молнии, не прекращая, озаряли их лица.
        Но не обращали они ни на ненастье, ни на окружающий холод внимания, их взоры были прикованы к воде, в которой мелькали картинки прошлого и будущего, позволяя осознать настоящее. И видели они там сверкающий Калинов мост, где шли навстречу друг другу Пастух и Огненный Пес. И наблюдали они там противостояние, огни яркие, взрывы мощные. И пораженно смотрели, как Огненный Пес поджал свой переливающийся из золота в бронзу хвост, уступил дорогу и исчез среди складок бытия. Воин огня, посредник между небом и землей отступил перед тем, кто только что обрел свое истинное имя!
        Раздалось хлопанье крыльев, на камни позади женщин приземлились черный орел и белая сова, сели, вцепились в скалу так, что каменная крошка посыпалась, и застыли истуканами. При этом на одном загнутом серебряном когте совы заметен был человеческий перстень.
        Тут высокая женщина с каштановыми космами опустила кубок в горное озеро, набрала из него ледниковой воды, отпила и передала дальше седовласой напарнице. Та также отпила и протянула сосуд русой девушке. И после передали они кубок еще раз по кругу.
        Орел проклекотал и снова успокоился.
        - Напиток получился редкостный, субстанции смешались в неожиданном сочетании. Сама придумала, Пелагея, или подсказал кто? - спросила Морена, ровняя ноготочки боевым серпом, и скрипели льдинки под ее каблучками.
        - Подсказали, не без этого. Много нынче по Артрии странников бродит, некоторые ко мне иногда заглядывают, забавные вещицы предлагают.
        - Значит, не зря следили мы за этим мальчиком, сумел он испортить партию старцев с их нелепой Миссией? - заметила Прасковья, молодая девушка в светло-бежевом меховом палантине, продолжая смаковать питье. - И лишь хмырь дает солоноватый привкус, хотя кто-то обещал от него избавиться.
        - Так зачем ты нас собрала, Пелагея? - спросила Морена, делая вид, что не понимает, о ком идет речь.
        - Я? - удивилась высокая женщина с каштановыми космами. - Я думала, это Велес.
        - Велес? Так Велес же сова, - кивнула в сторону птицы Прасковья и передала кубок Пелагее. - Сова это же Велес?
        - Так кто же нас всех позвал? -- произнесла Пелагея, и сосуд выпал из ее рук.
        Вдалеке ухнуло особенно сильно. Молнии рассыпались брызгами по небу. Над вершинами гор промелькнула большая тень. Ударил порыв ветра, и перед озером в снежном облаке появился Дракон, овеянный синим пламенем. Матовая чешуя покрывала его вытянутое тело, короткие лапы заканчивались мощными когтями, на хвосте проступали шипы, раздвоенный язык мелькал в пасти, вместо правого глаза зиял темный провал.
        Дракон внимательно осмотрел женщин левым глазом и молвил на языке, непостижимом для уха смертного:
        - Спасибо, что приняли приглашение. Трудно вас всех собрать, еще труднее убедить. Жаль, что Крачун оказался не доступен. Заигрался в свое пророчество. Окончательно сбрендил со своей Ледяной яростью. Ну а Берендея я сам навещу, когда придет время. Пока и вас мне хватит.
        Буря за пределами площадки усилилась. У черного кота шерсть встала дыбом. Яхонт на шее Пелагеи усилил свой кровавый блеск. В глубине глазниц черепа на поясе Морены замерцал алый огонь. Золотая пыль взмыла с рук Прасковьи в воздух.
        - Ты похитил мой след! Подменил мой запах! Ты предал всех нас! - закричала Пелагея.
        - Вы, которые играют судьбами смертных, удивляетесь тому, что кто-то поиграл и вами? - иронично заметил Дракон. - В это трудно поверить? Ты, Пелагея, одной рукой даришь спасение, другой - вырываешь сердца. Ты, Морена, закрываешь глаза героям прощальным поцелуем и не замечаешь, как рядом умирают дети. А уж о тебе, Прасковья, можно было бы и не говорить: кто, как не ты, возвышаешь одних, чтобы тут же уронить других, кто еще так жонглирует самой судьбой?!
        - Зачем мы здесь? - прошипела Морена, и голубизна ее глаз стала еще ярче.
        - Скоро скажу, не торопи, дай насладиться моментом. Я вас не осуждаю - мы же право имеющие, надзиратели этого мира. Но почему вы не видите дальше зеркал Изнанки? Почему ваши помыслы направлены лишь в ее искривленные отражения? Почему не пытаетесь сделать этот мир поистине свободным? Ты, Пелагея, зачем тебе был нужен жар папоротника? Он не давался напрямую, и ты решила похитить его руками Пастуха? Но для чего? Ради лишнего хода, дополнительной фразы, кусочка личного пространства в нашем тесном мирке? Ты, Морена, забросила Рыцаря и Пастуха в мой замок. Весьма оригинальный способ бросить мне вызов!.. Но я подобрал перчатку и вернул ее обратно. А ты, Прасковья, для чего позволила им выжить? Что за новый образ для Художника? Ему мало своих фантазий? Даришь мастеру очередной подарочек?
        - Так почему ты нас обманул? - с дрожью в голосе воскликнула Прасковья.
        - Кто же верит драконам?! Чего от нас еще ждать? Да и где, как не у звездной чаши, я мог вас всех собрать? В одном могу уверить: ваша сила послужит благому делу! Мы открепим наш мир от его якорей! Холст Художника перестанет иметь над нами власть! И все благодаря вам…
        Дракон широко разинул пасть. Женщины невольно сделали шаг назад. Черный кот зашипел, а потом спрятался за Пелагеей. Орел с совой забеспокоились и повернулись в сторону Дракона. Из его пасти выпал Шар, озаренный внутренним светом. Упал на снег и покатился, пока громадная лапа не накрыла его.
        - И давно ты это задумал? - изумленно спросила Пелагея,
        - С момента своего пробуждения! - прорычал Дракон и надавил на Шар.
        Колдовство столкнулось с колдовством, и Шар победил. Три прекрасные девы взорвались кровавыми брызгами. От кота остался один черный хвост, вместо черепа - труха. Пара перьев повисла в воздухе. Красный яхонт скатился в воду озера, где оседала на дно золотая пыль.
        На месте Дракона стоял мужчина с тонкими усиками. На его светло-коричневый дублет был наброшен черно-фиолетовый траурный плащ, подбитый огненной материей, на голове виднелся берет, сбоку на перевязи висела шпага с серебряной рукоятью. Правый глаз закрывала повязка.
        Мужчина осторожно потрогал острым носком своего кожаного сапога Шар, а затем нагнулся и поднял его. Казалось, внутри прозрачной сферы собрались все облака этого мира; свет, исходящий из него, менял оттенки, да и сам он постоянно то набухал, то уменьшался в размерах.
        И здесь, высоко в горах, среди снега и льда, на ровной площадке, заканчивающейся со всех сторон бездонным обрывом, у малого озера в форме шестиконечной звезды Дракон поднес Шар к своему лицу.

«Какой момент! Какая история! - подумал Колдун. - Весь мир у меня на ладони. Любые желания могут осуществиться. Но если Его бросить в Разлом, то Хрусталь разобьется, Изнанка вывернется, Явь с Навью перекроются, и больше не будет никакого Захрусталья! Однако не останется и Возможности! Так ли я сильно хочу этого? Я, который осознал себя. Я созидающий! Я разрушающий! Этого ли требует моя суть - та, что спрятана среди толщи воды, мириады рыб и коралловых рифов?»
        Он долго думал. И сомневался самым страшным сомнением, пока не вздохнул и не сжал Шар двумя руками. Одна рука - та, что снизу, - повернула Шар по часовой стрелке, другая рука - та, что сверху, - повернула против.
        Пространство исказилось, смялось, и перед Драконом вместо озера открылся зов Хрустального Разлома.
        И тут сквозь вой ветра и раскаты грома послышался комариный писк. Он рос и рос, пока не перекрыл собой все остальные звуки. В момент, когда показалось, что сами горы треснут от этого писка, установилась абсолютная тишина. Мир выбелился, и на похрустывающий снег вступил удивительный человек в коричневом свитере с накладками на локтях, с накинутым поверх клетчатым шарфом. На его лице было пенсне из панциря пепельной черепахи, в руках - прозрачная панель и стило. Никто больше не двигался. Лишь он шел, а под его ногами все хрустел и хрустел снег.
        Человек внимательно оглядел площадку, нахмурился при виде Шара, покачал головой и что-то проковырял стилом в панели.
        - Начинаю апгрейд, - забубнил странный персонаж. - Удаление испорченных проекций. Изменение временного вектора. Адаптация старого с новым. Исправление ошибок сегментарности. Раз, два, три…
        Шар начал уменьшаться в размерах, и, когда он схлопнулся в точку, свет поглотил окружающий мир, чтобы через мгновенье Время совершило выверт.
        В замедленном темпе Колдун превратился в Дракона, из небытия возвратились сова и орел, черный кот выскользнул перед Пелагеей, а сами женщины вернулись каплями крови в свое тело и сделали шаг вперед.
        - Так-то лучше, - удовлетворенно кивнул тот, кто прибыл последним. - Целостность системы восстановлена!
        И здесь, высоко в горах, среди снега и льда, на ровной площадке, заканчивающейся со всех сторон бездонным обрывом, у малого озера в форме шестиконечной звезды произошли изменения. Между Драконом и тремя колдуньями появился седой юноша с глазами старика, на его лице застыла гримаса страдания, рот был сведен в крике, а руки скручивали ветер.
        - Коррекция завершена! - объявил человек в коричневом свитере и с пенсне из панциря пепельной черепахи.
        - Исход этой партии предрешен, но закладочки в миру оставлены. Мы изменились! - прошептал Дракон прежде, чем Время ожило.

***
        Пелагея поплотней запахнула шубу из рыжей лисы.
        Головная боль осталась в прошлом, напиток звездной чаши еще играл на языке послевкусием, но она была слишком потрясена и могла думать только об одном.
        Так и стояла у старой корявой ольхи перед возвышающейся над снегом на столбах-куричинах избой. Черный кот убежал заниматься хозяйством. Иногда доносился надрывный плач голодного водяного. За ее спиной в ветвях сидела белая сова с перьями в черную крапинку. От Старых гор отделяли тридевять земель, но спокойствия это не приносило.
        - Не думала, что придется пережить подобное. Меня развоплотили! Этот ужасный Шар Заточения!
        - И на старуху бывает проруха, - послышался голос совы.
        - Дракон синего пламени сделал свой ход и проиграл. Однако мы так и не приблизились к нашей цели!
        - Не скажи, - не согласилась сова, подняла крыло и вытащила [какую-то соринку] мусор из перьев. - Триболусу пришлось вмешаться напрямую, теперь драконы у него в немилости. А значит мы на шаг, но продвинулись. И когда наступит активная фаза Черной Луны, мы заявим о своих правах. Ведь там, где нет трех, их заменяют другими. Поверженный восстанет, а я обрету свой истинный облик!
        - Так чего добивался Дракон? Зачем ему нужна была вся наша сила? Для чего сговорился с Владыками? - воскликнула Пелагея.
        - Не все мирятся со сменой Эпох, не все согласны с объявленными переменами и отведенной в них ролью.
        - Но никто не знает, где скрывается Сварог! Без третьего все напрасно!
        - Не беспокойся, я знаю…
        Глава 34. Танец зверя
        Ручьями торопились уйти снега. Первые почки набухли у вербы, а за ней потянулись смородина, крыж и жимолость. Ра-река разродилась долгожданным ледоходом, и трескающиеся ледяные глыбы побежали к дышащей жаром Красной губе. Среди плывущих льдин в темной воде вовсю резвились очнувшиеся от спячки сомы. Чибис с зарянкой наполнили луга веселой суетой. На земле их караулили тощие лисы и горностаи. Холодные ветра отступали к своей северной обители.
        Любава задумчиво сидела на лавке в натопленной бане. Посмотрела на свои покрасневшие коленки, потрогала тонкую талию, погладила округлые гладкие груди, мельком взглянула на дымку мягких русых волос на лобке. За эти дни многое изменилось, а еще больше изменится. Святополк прислал сватов. Завтра ее отвезут к нему. Он возьмет ее за белые ручки, батюшка даст свое согласие, и она после объезда Крепи и пьяного пира возляжет с ним как его женщина.
        Говорят, души перестали беспокоить живых, пращуры благословили поход нижних на Княжий град, а ее будущий муж вскоре станет князем. Но сейчас она сидит и смотрит на свое тело.
        Вестина, крепьчанка с лукавыми темными глазами, ее местная помощница, с двумя другими девушками подошла и осторожно помогла лечь на лавку. Затем они смочили в кипятке березовые веники и начали по очереди ее охаживать. На втором ударе Любава застонала, на четвертом - вскрикнула, на шестом - почти заплакала.
        - Зачем вы так разошлись? Почто меня не жалеете? - прошептала дочь купца.
        - А зачем нам тебя жалеть? Муж пожалеет, - ответила одна из девушек.
        - Без слез нельзя, ты лучше сейчас поплачь, потом поздно будет, - подтвердила вторая.
        - Терпи и думай о кудряшках Святополка, как в них пальцы запустишь. Они у него, наверное, не только на голове растут, но и ниже, - пошутила Вестина и прошлась банным веником от плеч девушки к ее локоткам.
        - Что мне старый Святополк?! Выйти за него выйду, а грущу о другом, - буркнула Любава.
        - Стерпится - слюбится, - прозвучало в ответ.
        -- И Святополк совсем не старый, - заметила одна из банщиц.
        - А кто же этот таинственный юноша, что вскружил голову нашей невесте? - спросила Вестина.
        А ведь она решила о нем забыть! Его образ не должен был тревожить ее холодное сердце. И, тем не менее, она о нем вспоминала. Без слез, без горечи, без эмоций, но все равно вспоминала. Кого она обманывала?..
        - Тот, кто решился на необычную жертву. Тот, кто взошел в костер на Лобном холме. Тот, кто пришел издалека и ушел еще дальше, - тихо проговорила Любава.
        - Но на Лобном холме никто не входил в огонь, - удивилась одна из девушек.
        - В тот день предки никого к себе не забирали, - подтвердила вторая.
        - Мы не понимаем, о ком ты говоришь, - сказала Вестина и пошла к печи за кипятком.
        - Как такое возможно?! - вскрикнула дочь Космы.
        Она резко поднялась с лавки, отстранив девушек. Вокруг запястий привычно скользнули сапфировые змейки. Стылый ветер замер на губах. Дорожка льда побежала к печи, и огонь в ней затух, кипяток враз стал студеной водицей.
        Девушки взвизгнули и бросились к выходу из бани.
        - Постой, Вестина, - приказала Любава.
        Та не осмелилась ослушаться.
        - Что, правда, не помнишь юношу, который сгорел в крадах Капища?
        - Клянусь, моя госпожа, - испугано проговорила крепьчанка.
        - Как такое может быть, что я помню, а ты нет? Ведь речь идет о живом человеке, вернее, уже мертвом, ну, который был на тот момент живым? - Любава с трудом сдерживалась, чтобы не поддаться шепоту нимфы.
        - Мне НЕчего на это сказать. Завтра сама спросишь у отца с женихом. Но поверь, я бы не стала шутить, смерть такое не прощает. Пока же, прошу, прекрати колдовать. Мне жутко.

«Да, что-то я увлеклась», - подумала Святополкова невеста. Сапфировые змейки тут же попрятались. Лед начал медленно таять. Она не понимала, как можно менять людскую память, но знала, как следует исправить один недочет.
        - Вестина, ты же слышала, как меня прозвали в Кистенях? Осознаешь, кем я стану? Угоди мне, и я сделаю тебя своей наперсницей. Поедешь со мной в Княжий град. Всегда будешь рядом.
        - Не сомневайся, госпожа, ради тебя я на все готова. Только скажи, и я исполню, - воскликнула крепьчанка и подняла свои темные глаза на Любаву.
        - Есть тот, кто повинен в моих бедах, кто не сохранил то, что мне очень дорого. Я хочу, чтобы ты отправилась к нему и дала выпить особый напиток. Примени все свое обаяние, но убеди испить его. И ты познаешь мою благодарность.

***
        Можно было сказать, рыцарь устроился в корчме «У Сома» по-королевски. В просторной комнате у окна стояла широкая основательная кровать, недалеко от нее - такой же стол с двумя стульями, напротив - два (!) окованных железом сундука, налево от двери - деревянная купель, направо - ветвистые оленьи рога, привешенные к стене. На полу брошена волчья шкура.
        Дементий в одной исподней рубахе сидел на кровати и смотрел перед собой.
        Все эти дни он пил. Пустые фляги с кувшинами валялись в беспорядке и на столе, и на сундуках, и во всех углах. Но сказать, что хмель его брал, было бы неправдой. Как ни старался, как ни вливал в себя суру, медовуху, брагу, вино, он оставался трезв! Если не телом, то головой. Слова Любавы - этот резкий противный голос - все продолжали звучать и звучать: «…Как друга под убой подвели, не заметил, упустил. Где ты был, почему за руку не удержал? Вместо него в костер не кинулся?» И слова эти отрезвляли, мучили и возвращались снова и снова.
        Огонь плясал у него в глазах. В огне корчились все те, кого он не спас.
        Лаета, какая она была? Какой женой могла стать для него? Каким бы он стал для нее мужем? А вместо этого помнил лишь обрезанные космы, короткую рубашку, открытые посиневшие лодыжки, испуганные серо-голубые глаза и изуродованный рот. И Митяй, его долговязый друг-попутчик. Их обоих, пусть и в разное время, поглотило пламя! После разговора со Святополком он просто не смог себя заставить пойти на этот Лобный холм. И вот что из этого получилось…
        Тогда он просто почувствовал запах беды. Пошел по ее следу. И вышел к Вдовьей башне. А когда увидел Любаву, все сразу и понял. Надо было дать ей убить себя, но куда там. Его сущность готова была убиться сама.
        Рыцарь уставился в окно. Ему показалось, что оттуда на него смотрит еж. Тот еж!
        Как тогда, травинки щекотали нос. Тело притопило бархат изумрудного мха. Яркая иволга пересвистывалась с неприметным соловьем. Птицы перелетали с ветки на ветку и сбрасывали сверху капли, оставшиеся после недавнего дождя. Он же, обросший неухоженной бородой, внимательно разглядывал ежа, облокотившись перед ним на локти. Зверек был крупный и тоже смотрел на него бусинками внимательных глаз. Сколько они вот так изучали друг друга, неизвестно. Может час, кто знает, а может, и куда больше. Но, видимо, ежу надоело. Он забеспокоился, свернулся клубком и выставил длинные иглы. Дементий вздохнул; ему не нравилось то, что необходимо было сделать, но иного выхода он не видел. С самого момента пробуждения мужчина не мог добыть себе пропитания. Порубежье оказалось пустынным: ни села, ни выселки. В животе заурчало, спазм скрутил желудок. Рыцарь мысленно извинился, вынул из ножен меч и проткнул им жертву.
        Лезвие легко прошло сквозь тело пискнувшего животного, со следующим нажимом разрезало иглистый панцирь. Дементий отложил меч в мох, после чего развернул добычу, содрал пальцами желтую шкуру с панцирем, рассек туловище на части и, не выдержав, начал рвать зубами еще теплое жилистое мясо, плотно приросшее к костям. На запахи он был приучен не обращать внимания. Покончив с трапезой, поднял обветренное лицо вверх и поймал губами падающую каплю. Возвращающаяся память настойчиво тянула на восток, до вечера времени было много. Потому он спрятал кости под мох, вытер лезвие меча, поднялся и быстрым шагом устремился прочь.
        Странно, почему вспомнил об этом сейчас, когда и думать ни о чем кроме огня не мог?
        В комнату постучались.
        Он встал с кровати, пошатнулся, подошел и открыл дверь. За ней оказалась незнакомая девушка. Она подняла глаза - темные, так похожие на две черные точки глаз того ежа. Этого хватило, чтобы он резко схватил ее и без слов втащил в комнату. Само собой получилось, что они оказались в объятиях друг друга. Ее платок сполз на воротник шубы. Он глубоко вдохнул запах косм и уткнулся губами в шею незнакомки, чуть ниже правого ушка.
        Почему-то по ее щекам потекли слезы, но она не оттолкнула его. Вместо этого ее пальцы принялись бегать по его спине, словно отыскивая что-то. Завязки поддались на втором рывке. Одной рукой он удержал ее за талию, второй сорвал с нее шубу и отбросил к сундукам. Ее губы ответили его губам, глаза вновь посмотрели в его глаза, и он окончательно перестал себя сдерживать.
        Они упали на волчью шкуру. Ее руки загнулись и уперлись в ножки кровати. Она полностью отдала себя в его власть. Оба это поняли и признали.
        Одежда на ней была разорвана, тело покрыто жадными поцелуями.
        И она отвечала ему, порой более безумно, чем он, целовала его там, где редко целуют.
        Он изливал в нее, и потом она глотала то, что не принято глотать, а между этим и тем стонала так, что даже его внутренний кто-то урчал в ответ. Пока их пот не смешался, пока они вдруг не остановились - он сверху, она под ним, спиной к нему, чувствуя его дыхание на позвонках шеи.
        И только тогда он увидел кровь на ее бедрах.
        - Ты до этого не была с мужчиной?
        Девушка перевернулась, отстранилась, затем легла рядом набок. Ее пальцы пробежались по его лицу, задержавшись на губах.
        - Не думай об этом. Что случилось, то случилось, - произнесла она бархатным голосом. - А ты, и правда, зверь, как про тебя говорят. Дикий и необузданный. Я принесла тебе выпить, хотя корчмарь и предупреждал, что не нужно.
        Она окинула взглядом комнату.
        - Вижу, он был прав. Вскоре сюда прибудут наместник с невестой. Они хотели, чтобы ты к ним спустился. Все перед тобой в долгу…
        Последние слова были сказаны с явной усмешкой.
        Гостья чем-то неуловимым напоминала Марфу, только нос чуть поменьше, без горбинки, а груди побольше. Она стянула шубу с сундука, покопалась под ней и достала флягу. Дементий машинально протянул руку, но вдруг напрягся. Его внутренний кто-то поднял шерсть и оскалил зубы. Там, за дверью, почудилась угроза. Этого хватило, чтобы он вскочил и начал быстро одеваться. Затянув кожаный пояс, обернулся к девушке, чье голое тело соблазнительно выгнулось на полу, и тихо предупредил:
        - Не торопись выходить, даже если станет очень шумно.
        Потом взял в одну руку ножны с мечом, в другую топорик и вышел.
        Он не знал, как ее звали, но и не хотел этого знать. Имена больше не имели значения - всех тех, кто был до нее, всех тех, кто будет после, если после вообще будет…

***
        Мужичок пробрался в корчму в надежде найти Митяя. Привык к засранцу, чего тут скрывать, понравились его доброта и забота. Но к его удивлению пастуха рядом с рыцарем не обнаружил. Что же за несчастье такое? От людских эмоций едва копытца не отбросил, истончился так, что сквозь себя смотреть мог, а все зазря! Нет пастуха, понимаешь ли, тут. Нету его и там.
        Ох, как анчутка лихо ушел из колдовской темницы! Медвежонок оказался отличным скакуном - держал приличный аллюр. Потапычу намазал на нос, пусть знает, как удерживать нежить в заключении. Интересно, каково берендею собирать мишек по всем окрестным лесам? Хотя и малышу теперь трудно придется - поди найди дорогу обратно к мамке. На миг стало жаль звереныша. Но…Се ля ви есть селяви.
        Помещение корчмы было длинным и двухъярусным. На втором этаже, куда вела лестница от входа, располагались по периметру жилые комнаты постояльцев, могущих при желании откушать там же, на галерее. Большая печь отделялась от посетителей высокой стойкой. За ней стоял корчмарь в белоснежном фартуке. Он раздавал указания суетящейся прислуге. За спиной мужчины на стене висел добротный невод, а над неводом - здоровое чучело головы сома. На столах в изобилии присутствовали мясо, рыба, толокнянка и соленая редька. Медовуха с сурой распространяли сладкий хмельной дух.
        В другой раз анчутка потер бы в предвкушении лапки, постучал бы копытцами, но только не сейчас. Корчма была переполнена лихим людом. Слишком много на одно помещеньице! Слишком кровожадные у всех намерения! Да и местный чебурашка не зря дрожал под стойкой.
        Дементий не заставил себя ждать - появился на галерее с обнаженным оружием. Пока еще настороженный, оценивающий, готовящийся. К нему тут же устремились два молодца из подозрительных. Внизу у выхода обнаружился знакомый любитель снежных подстав Иванко. Вот кому надо было поддать, да поосновательней! Но проговорить что-либо анчутка не успел, так как на стол рядом свалился один из тех, кто пошел на рыцаря. Посетители повскакали, но еще большую панику посеял ворвавшийся в зал громадный воин с ленточками в бороде, в полной броне с зерцалом, покрытой серебряной вязью. Он гаркнул «чурило» и киданул било от цепа, целясь в голову Иванко. Однако тот, верткий тип, ушел от удара, отбежал к стене и завопил фальцетом:
        - Хватай убивца, Извергом посланного. Налетай, кто может, озолочу!
        И правда, гривны застучали по полу.
        Какой тут поднялся переполох! Бедный анчутка, чтобы его не задавили, был вынужден забраться под стол. Это тебе не дедушкина карамель! Забрался, и чуть не обгадился. Ухнуло! Посыпалась мелкая крошка. На стол свалился сам Дементий, выбрав местом приземления спину ранее скинутого молодца. Тот хрюкнул и помер. При этом сразу же рыцарю пришлось прямо по этому же столу уходить кувырком от кинжалов. Кувшины с мисками полетели в разные стороны. Значит, вон оно как - два переката не зря прятались в тени угла. От чар их амулетов зарябило в глазах, и анчутка вынужденно отвернулся к выходу.
        А там творил беспредел громадный воин. Оставил цеп в чьей-то голове и теперь перемалывал полутораручным мечом любичей, ответивших на призыв Иванко. Им бы бежать через кухню, ан нет, полезли на этого - анчутка присмотрелся - пустого человека. Тот явно заблудился в своей серой долине, и теперь от него осталась одна смертельно опасная оболочка. Свист, резкий выброс, и еще один любич упал с разрубленной грудью. Снова свист - и следующий ревет белугой, пытаясь пережать бедро.
        Рыцарь также не терял времени. Разбежался и прыгнул, оттолкнувшись сначала от стола, потом от плеча мастерового, неспособного в силу опьянения что-либо предпринять. Ему удалось грудью сбить с ног ближайшего переката. Оба повалились, при этом воин лбом со всего размаха припечатал тому в переносицу и снова перекатился, прикрываясь телом противника. Противно чавкнуло, и в спину обмякшего врага воткнулось сразу три лезвия.

«Да что тут творится-то?» - потрясенно подумал анчутка, переползая под лавку. Там вроде бы было побезопасней. Звенела посуда, падала мебель, кричали люди. Нет, конечно, он всякое повидал, но такого безобразия на своем веку не помнил.
        Между тем Дементий отбросил тело того, кто послужил ему щитом, и кинул во второго переката топорик, а затем и ножны, освобождая меч.
        Тут мужичок почувствовал, как перекат умело применил отвод глаз. Рыцарь затряс головой. Перестал видеть противника, выставил перед собой меч и яростно зарычал. И в унисон с рыком визжала дева сотнями глоток, и бесновался медведь, что слились в странном танце на рукояти меча. Перекат взвесил в руке очередной кинжал, жутко улыбнулся и занес его для броска…
        - Чтоб те руку свело, а ногу подломило, - только и успел шепнуть мужичок, выглядывая из своего укрытия.
        Вышло так себе: нога не подломилась, но рука подвела - кинжал просвистел и увяз в кольчуге на плече рыцаря на два пальца выше сердца. Перекат с удивлением взглянул на свою ладонь и попытался вытащить саблю. Не успел. Лех преодолел оковы чар и уже был рядом. Сверкнул меч, и тело переката развалилось на две неравные половины. Слишком сильный удар для человека, да был ли Дементий в этот момент человеком?
        В более спокойной обстановке мужичок с удовольствием подискутировал бы на тему: есть ли человечное в безумном, а в безумном разумное начало. Но какая тут беседа?! Тот, кто был когда-то рыцарем, крутанулся вокруг своей оси, вырвал из плеча кинжал, отбросил его и оскалился. Затем мягкой походкой направился к воину, ожидающему посреди многих мертвых тел с бастардом в левой руке и кастетом в правой.
        Анчутка вылез из-под лавки и застыл с раскрытым ртом. Пустой человек сошелся с тем, у кого от души остался лишь битый осколок. И были они как звери, так же скалили зубы, так же кровью налились их глаза, а у стены корчмы, стоя на коленях, испускал волны ужаса полукровка Иванко. В руках он сжимал пустую калиту с княжеским трезубцем.
        Рыцарь нанес быстрый удар мечом от плеча в голову противника. Тот принял его на плоскость бастарда и ответил ударом кулака с кастетом. Но лех присел, и удар прошелся над его головой. В свою очередь, он постарался достать голень противника. Воин приподнял ногу, согнув колено почти до груди, и тут же нанес укол сверху вниз. Дементий отпрыгнул назад и сразу вскочил.
        Противники закружили друг вокруг друга, переступая через трупы и откидывая в сторону столы с лавками. Рыцарь двигался чуть согнувшись. Периодически делал ложные рывки. В отличие от него богатырь оставался на прямых ногах, одной рукой без видимого напряжения удерживая тяжелый бастард.
        В какой-то момент они бросились навстречу друг другу. Их оружие встретилось, и в этот раз кулак воина смял левую скулу рыцаря, приподнятое плечо которого лишь немного смягчило удар. Дементий не удержался на ногах, но все же успел из сидячего положения прикрыться мечом от следующего удара бастардом. А вот от ноги воина в грудь уже ничего не спасло. Перевернувшись через голову, рыцарь отскочил, облизал разбитые губы и ногой отбил запущенный в его сторону табурет.
        Анчутка отступил и уперся спиной в стойку. За ней забытый всеми корчмарь осторожно снимал со стены невод. Каких же рыбок он решил выловить в этой кровавой каше? Пару минут назад здесь кипела жизнь, а теперь все разгромлено, пол залит кровью дюжины мертвецов, которых продолжали топтать два бешеных зверя.
        На пути воина попался пьяный мастеровой. Он так и не смог встать со своего места. Когда меч приблизился к его шее, крепьчанин поднял руку с флягой. Кисть, выронив флягу, первой упала на пол, за ней последовала и голова. «Ну, разве так можно, разве так можно, уважаемые? - невесело подумал анчутка. - Этот-то при чем? Вон, бедная душа повисла над телом, не понимая, что случилось. Ай-яй-яй, как не стыдно!»
        Рыцарь зарычал. Его клинок засверкал серебряным всполохом, образуя волнистую сплошную линию. Его сущность полностью растворилась: анчутке виделся грозный медведь, на спине которого бесновалась дева с длинными змееподобными космами. Стало грустно, мужичок окончательно перестал узнавать спутника пастуха. Пакостничать это одно, а такое…
        Удары рыцаря посыпались со всех сторон. И вроде воин их отбивал, рука с кастетом все так же пыталась выцелить голову, но движения Дементия становились все быстрей и быстрей, пока молниеносный пируэт его клинка не привел к тому, что левая кисть противника с хряком отошла от тела и громыхнула зажатым в ней мечом об пол.
        - Ба, - с недоумением сказал воин.
        Мгновением позже он остекленевшими глазами вперился в клинок, застрявший в его глотке.
        Дверь корчмы слетела с петель, и в комнату вбежали один за другим ратники наместника. Зверь оскалился: перед ним оказалось так много мешков с костями! Жажда убийства вытеснила все остальное. И это было очень плохо! Убийства нужно было прекращать, тут три не три свою лысину. Потому, когда корчмарь осторожно развернул невод и выбросил в сторону рыцаря, анчутка прошептал:
        - Сетка ножки оплети, зверя в рыбку преврати!
        Невод упал как надо, рывок лишь опрокинул пастухова приятеля. Он запутался в веревках, а дальше навалились ратники, плотно прижали его к полу и вырвали из ладони меч. Корчмарь довольно похлопал себя по окровавленному фартуку. А ведь совсем недавно тот был таким белоснежным!
        Анчутка никогда не видел наместника, впрочем, людские титулы его особо не интересовали, но во властном человеке он сразу же признал вождя. Тот окинул взглядом беспорядок, некоторое время задержался на Иванко, так и не поднявшегося с колен, и скомандовал:
        - Обыскать всё, может, живые остались, а этого… на цепь и в холодное.
        Ратники наместника споро потащили опутанного неводом рыцаря к выходу. Однако анчутка заметил, как рука Дементия схватила тряпичную куклу, выпавшую из-за пояса воина.
        Пора было и ему покинуть корчму и начать искать новую житницу с запасами меда, грибов и ягод. Хватит с него путешествий! Только куда все же делся пастух?
        Глава 35. Метель в [ее] сердце…
        Правое крыло сборной рати Кистеней под рукой молодого - теперь уже сотника! - Василько сошло с тракта и углубилось в Лихоборье. Холмы сменились лесами, голый березняк высокой золотистой сосной. Тот, кто спешил в Дятлову крепь, часто выбирал путь через эту местность, несмотря на то что Пустоши грозной тенью нависали над ней, и кое-кто оставался здесь навсегда. Впрочем, ста пятидесяти всадникам в чешуйчатых кольчугах, высоких шишаках, с каплевидными щитами с ликом солнца посередине и двухсаженными копьями самоуверенности было не занимать. Их горячие кони радовались скачке по неглубокому снегу, и витязям этого было достаточно.
        Поодаль в двух часах шло основное войско: сначала левое крыло старшего сотника Бузыни, затем пешая рать Семушки, принявшего воеводство взамен подло убиенного Влада, следом обоз и резерв, собранный в основном из холмогордцев под рукой их владетеля Златослава - родственника самого Святополка. Замыкала колонну ватага повольников Батюши. Они прибыли последними и сильно задержали всех.
        Возможно, следовало дождаться Святополка, а не выступать ему навстречу, но Василько со старшими не спорил. Он вел отряд витязей, растянувшийся в треть версты, строго на юг-восток и думал.
        Рагозя, как Косма исчез за воротами, вернулся в корчму, вскочил на Черныша и торопливо ускакал. Ни пока тебе, ни прощай!
        Плененные перекаты учинили свое злодеяние в то же самое время.
        И, судя по всему, все двигались в одном направлении - и убивцы Влада, и богатырь Рагозя, и Косма с дочерью, а теперь и он - сотник правового крыла сборной рати Кистеней.
        Но что за причина побудила стольких разных людей устремиться в одно место? И молодой витязь усомнился в очевидном, ведь за очевидным скрывалось недосказанное.
        Нет-нет но его новый знакомый упоминал о том леховском рыцаре. Да и представление, устроенное Космой Селикатовичем перед тем, как схватить Дементия, что-то да значило. Слишком много чести, слишком много… Хотя, если разобраться, рыцарь того не заслужил. Он честно выполнил ряд - Любава вернулась к отцу. Кроме того, как сказывают, геройски показал себя при обороне Камнеграда. А они… Они его обвинили в соглядатайстве и заточили в колодки!
        Разнепогодилось. Потемнело. Усилилась метель. Ветер бил в лицо, заставляя отворачиваться. Видимость упала до ближайшего куста. Холод из последних сил цеплялся за Прираречье. Василько вынуждено перевел жеребца на шаг. В завихрениях чудились странные фигуры, словно среди стволов деревьев танцевали гиганты, а духобабы махали палицами. И уже не радовал сосновый бор, в нем ощущалась скрытая угроза, а тут еще затревожились обереги.
        Сотник хотел было ускориться, когда вокруг посыпались стрелы: не столько точно, сколько тучно. В колонне образовались зазоры. Попадали всадники, споткнулись лошади. Вдобавок позади Василько рухнула высоченная сосна, отрезав его от остальных. Задержись он немного, и его бы размозжило.
        Мелькнула мысль: «Засада? Неужели разбойники Соловушки рискнули выползти из своих нор и яров? Среди деревьев и в ясную погоду конным тяжко, а тут хоть глаз выколи».
        Понимая, что впереди одному делать нечего, Василько развернул коня и пустил в галоп прямо на темную тушу поваленного дерева. Одна за другой стрелы прошелестели в опасной близости. Натужно прозвучал чужой рог. Последовал рывок, конь взвился в воздух, на миг завис в затяжном прыжке… и удачно перескочил на другую сторону.
        А там вовсю царил хаос. Отряды неприятеля разрывали неровный строй витязей, которые крутились на месте и не понимали, откуда ждать следующего удара.
        Василько смел грудью своего коня одного из напавших, оглушил щитом другого, затем сбросил копье на перевязь и поднес к губам рог. Его легкие выдохнули воздух, и над бором пронесся звучный рокот. Потом сотник, продолжая трубить, поскакал вдоль разрозненной колонны всадников. Те при его приближении начали сбиваться в десятки, а где и спешивались для более удобного боя. Витязи не дрогнули, а значит повоюем!

«Кто же они, к лешему?» - судорожно подумал Василько. Колючая метель не давала толком ничего рассмотреть.
        Вскоре юноша был вынужден остановиться - впереди буйствовала пятерка конных воинов. Ветер на время спал, и все стало враз понятно. Вражины были одеты в леопардовые шкуры поверх брони. С закрытых вытянутых шлемов спадали длинные перьевые плюмажи цвета крови, на ногах под набедренниками виднелись шаровары и высокие сапоги из красной кожи. На круглых щитах красовались гербы леховских родов. Люди Ингвара!
        Между тем эта пятерка опрокинула группу противостоящих им любичей, добила раненых и уже разворачивалась для нового захода. Трупы в снегу - это же его друзья! Любичи, отбиваясь от выскакивающих из-за деревьев противников, не обращали внимания на угрозу. Битва распалась на личные поединки, оставалось надеяться, что сосед прикроет бок, а вторая шеренга - спину. Да только второй шеренги не было…
        - Ко мне, братья! - громко выкрикнул Василько и в последний раз поднес рог к губам. Затем его рука перехватила копье.
        Кто-то откликнулся, кто-то не смог, но он уже несся в сторону этой пятерки. Его заметили. И вызов был принят! Они заскользили между деревьями навстречу друг другу. Сближение, выдох, удар. Копье Василько сильно вдарило в верхнюю часть щита одного из лехов и, проскользнув по кромке, задело шлем. Голова противника далеко запрокинулась назад, и тот вылетел из седла.
        Витязь остановил хрипящего коня. Поднял копье вверх. Развернулся. Три против трех: по двое с обеих сторон остались лежать в снегу. И между ними поляна открытого пространства. Один из лехов отсалютовал ему и нацелил острие копья в его сторону. Что ж, от сшибки он никогда не убегал. Кровь бурлила и требовала еще!
        Сотник прислушался: судя по звукам, битва была в самом разгаре. И кто поймет, что происходит впереди, кто побеждает сзади?! Стволы сосен, заснеженные кусты, метель добротно сужали обзор. Он мог видеть только этих трех воинов, и он ускорил коня. Василько верил в своих товарищей, а они должны поверить в него, но для этого здесь и сейчас надо сдюжить!
        Кровавые перья леха, с которым он сошелся, красиво поднялись вверх, когда тот рухнул с коня. Но от мощного встречного удара Василько тоже не удержался в седле. Его нога застряла в стремени, и его потащило по снегу. На удачу верный конь быстро понял, в чем дело, и остановился, позволив выпутаться.
        Сотник вскочил на ноги и вытащил из ножен меч, щит так и остался у него на запястье - как только не вывернул сустав при падении? Лех уже неторопливо подходил. Ничего не скажешь, крепкий малый. На его памяти лишь Рагозя с Бузыней так ловко сшибали его наземь, а они те еще богатыри! Остальные нападавшие, оставшись без копий, торопливо поскакали к ближайшей группе своих, что отступали за поляной под натиском любичей. Витязи устремились за ними в погоню.
        Увидев, что противник при падении потерял шишак, лех отстегнул с себя шлем и отбросил в сторону. Под шлемом оказался такой же молодой воин, как и сам Василько. Ну, если срезать длинный чуб и отрастить власы.
        - Куда же твои товарищи заспешили? - прокричал витязь.
        -- Туда же, куда и твои, - беззлобно ответил лех. - Ян и Станко у меня еще ответят… после того, как с тобой разберусь.
        И нанес первый удар.
        Увернувшись от клинка вражины, Василько возвернул сильным ударом по его правому боку, однако лех успел вовремя отступить на шаг. Не останавливаясь, сотник обрушил на противника град ударов, пришедшихся на подставленный щит. Неожиданно молодой воин резко выкинул клинок вперед, надеясь поймать любича на контратаке. Тот ловко пропустил меч между внутренней поверхностью щита и боком, прикрытым кольчугой, и вырвал оружие из рук неприятеля. После чего, довернувшись телом вокруг оси и обойдя леопардового со спины, нанес ему удар локтем по затылку, от которого тот потерял равновесие и упал лицом вперед. Встать ему Василько уже не позволил. Навалился сверху и добавил по чубарой голове рукоятью меча. Не надо было снимать шлем! Будет теперь кого допросить!
        Вскоре метель спала, и лехи отступили…
        Витязи подобрали раненых, подозвали разбежавшихся лошадей и собрались вокруг Василько на поляне с вытоптанным снегом. Сосновый бор просветлел. Уже сейчас было видно, что многих не досчитают. Сколько же придется сложить погребальных костров! Сотник покрутил на пальце серебряный обруч с янтарными вставками и внимательно посмотрел на пленника.
        - Невесте вез?
        - Не своей, - ответил тот. - Ваш Колеслав попросил в королевстве сосватать сына.
        - А ты вместо этого с Ингваром в Прираречье направился?
        - Если бы тебе твой князь приказал, ты бы ослушался?

«Наверное, нет» - согласился про себя Василько. Лех выглядел бодрым, ничем не выказывал страха и обеспокоенности. С него сняли кольчугу с леопардовыми заморскими шкурами, под которыми оказался бордовый жупан, или по местному зипун. Сидел со связанными руками и прямо смотрел перед собой. Витязи особого недовольства не проявляли, война есть война, хотя в горячке боя и порывались его прирезать.
        - Тебя звать-то как? - поинтересовался сотник.
        - Януш из Доруцких.
        - А кто командовал твоим отрядом?
        - Марек из Гравичей.
        Януш не упирался и не кривил, когда его спрашивали. В нем чувствовались солдатская упертость и благородство древнего рода. Он проиграл и не видел в своих действиях ничего постыдного. И не боялся последствий, по крайней мере, достоверно это показывал. «А ведь я бы так же себя вел, окажись на его месте», - подумал Василько.
        - Почему же вы столь малыми силами устроили засаду?
        - Малыми… - вдруг ухмыльнулся лех. - А кто сказал, что здесь был наш основной отряд? Пока ты со мной разговариваешь, славный владетель Куба добивает остатки вашего войска. И поверь, воинов у него хватает, как лехов, так и любичей. Так что? Теперь и ты поспешишь или продолжишь расспрашивать?

***
        - Как ты смог потерять столько воинов?
        Голос мужа давил, наполненный едва сдерживаемым бешенством. От Любавы не укрылось, как смущены стоявшие перед ним. Сам Святополк восседал на украшенном золотом кресле и часто трогал рукоять своего кинжала. Девушка, находясь слева от него, на фоне вливающегося света от окон видела его профиль очерненным - словно вдоль широкого лба, прямого носа, резких губ и скул провели углем. Эти ночи, прошедшие в его объятиях, не смогли ни согреть, ни наладить их отношений, ежедневные соприкосновения искр не выжгли. Он не получил того, что хотел, она не нашла того, что искала. Но свадьба, пускай и сыгранная на скорую руку, была фактом, и с этим фактом приходилось считаться.
        Рядом с ней, немного сзади, находились Косма, Велемудр и Иванко, напротив мужа - Семушка, Бузыня и Василько, за ними местные тиуны и тысяцкий Злобен. Златослав отсутствовал, после тяжелого ранения его жизнь висела на волоске и теперь зависела от искусства волхвов. Впрочем, Любава о его судьбе особо не пеклась. Встречи с Калиновым мостом никому не избежать…
        - Предательство и засада, - хмуро проговорил Семушка, его густые брови сошлись над переносицей, от них по лбу пробежали глубокие морщины. - Батюша сговорился с лехами. Лихоборье должно было стать нашей могилой. Там, среди высоких сосен, мы прилично растянулись. Когда поднялась метель, повольники ударили в спину, а отборные отряды лехов под началом Кубы из Раековских отрезали витязей от пехоты. С боков атаковали предатели из любичей.
        - С Добрыней? - прервал рассказ Святополк.
        - Слава Роду, Добрыни с ними не было, как и большей части княжеских гридей, иначе могли и не сдюжить. Однако и тех, кто был там, почти хватило. Драли нас крепко, пока Бузыня не прорвался сквозь лехов. Тогда-то ему и удалось ранить седовласого Кубу, а его витязям перебить бронированных рыцарей из свиты владетеля. После этого лехи стали отходить, а у верхних пыла и прежде было немного. Одни повольники не отступали до последнего, почти схватили вашего родственника Златослава. Холмогордцы во множестве полегли, защищая предводителя.
        - А что делало посланное вперед правое крыло? - спросил Святополк, наколов на кинжал яблочко с фруктового столика.
        Любава взглянула на Василько, такого молодого сотника, такого статного юношу! Она знала его с детства. Всегда отличался силой и воинской сноровкой. Он обладал голубыми глазами Петро и был складный, как Гаврило, и при этом такой же светлый, как они оба. Легкая бородка обрамляла его выразительный подбородок, до которого хотелось дотронуться рукой - такой он был аккуратный. Что осталось от их дружбы? Что осталось от ее чувств к ним?..
        Она могла бы закричать… Но что толку…
        Девушка крепко сжала пальцы рук.
        Ее чувства - это комок колкого снега, слепленного из разочарования и обманутых надежд. И у нее было все, чтобы отомстить тем, кто виновен в этом…
        Так кто теперь ей Василько? Будущий инструмент или все еще друг? Нет. В дружбу она больше не верила, однако не торопилась с выводами. Выводы сделать еще успеет…
        - Его крыло также натолкнулось на неприятеля, с которым благополучно справилось, - вступился за сотника Семушка.
        - Настолько благополучно, что от крыла осталось менее половины? - достаточно громко, чтобы его услышали, проворчал Злобен.
        Высокий, худощавый, с неухоженной бородой и злыми глазами тысяцкий был верной собакой ее мужа. И если Злобен позволил себе что-то сказать, значит, ему это заранее позволили. Шелест тончайшего тюля, сотканного из мириады малюсеньких звездочек, послышался за спиной Любавы. На стеклах круглых окон приемных покоев проявился пока еще еле заметный ледяной узор.
        - Верно подмечено, - с удареньицем произнес Святополк. - Где же мои воины? Кто их вернет? И да, куда делся пленник сотника? Он же из знатного леховского рода и мог многое нам прояснить?
        - Да, его имя Януш из Доруцких, - подтвердил немного бледный Василько. - Он сумел распутать узы и сбежать. Мы очень спешили на помощь и не доглядели за ним.
        - И что имеем? - Муж Любавы перестал рассматривать наколотое на кинжал яблочко, разрезал его на две половинки и отложил их на столик. - В глубине нашей территории Ингвар нанес упреждающий удар, едва не лишившей меня четверти воинов. Хуже того, теперь трудно доверять всем остальным повольникам - Батюша у них безусловный авторитет. А это еще одна заметная потеря. И, судя по всему, в нападении не принимали участия наемники - основа войска Ингвара.
        Святополк взял паузу.

«Как драматично!» - мысленно скривилась Любава. Показалось нелепым, что все эти сильные люди склоняют головы перед тем, кто не обладал даже малой щепоткой колдовства. Какое недоразумение, что власть над собой чаще передают не тем, кто отличается реальными способностями, а тем, кто лучше других обманывает. Одна уловка, вторая - и вот у толпы нужное мнение. Одно слово там, другое здесь - и черное уже белое, а лошадь - верблюд. И чем сильнее ложь, тем проще. Услышанное три раза становится истиной. Она прочитала сердце Святополка, она прочитала сердца всех присутствующих. И прочитанное вызвало отвращение.
        - Многоликие на Лобном холме предвестили нашу победу! - продолжил муж, встав с кресла. - Все видели их знаки, волхвы слышали их голос. Пособники наших врагов схвачены. Мы выступим с тем, что имеем. Но вперед войска отправим нашего представителя - мои уста, глаза и уши. Он проведет переговоры с Ингваром и выяснит, что тот задумал и на что способен. А когда вернется, мы решим, где и в какое время нанести наш удар, что бы ни БЫло обещано или сказано. Если Ингвар не знает чести, мы тоже забудем о ней: победа все спишет.

***
        - Значит, ты будешь послом Святополка к Ингвару? - холодно спросила Любава, когда ее муж распустил совет и они с Велемудром прошли во внутренние покои.
        Волхв пожал плечами.
        - Мы оба знаем, что ты готов был его предать, - твердо сказала девушка.
        - Это не так, - мягко ответил старец. - Мы оба знаем, что речь шла о спасении всей Артрии.
        Они остановились в одной из галерей дворца и посмотрели друг на друга.
        - И ты тоже Его не помнишь? Не помнишь, после чего именно Многоликие проснулись? - прошептала Любава.
        Старик ссутулился, потом оперся на посох. Сейчас в нем не было той силы, которую она когда-то в нем видела. Что-то высушило его изнутри. Зеленый огонь в глазах еле теплился. Клыки в бусах звякнули - нужны ли они были ему, эти ненадежные человеческие амулеты?
        - Многоликие… - с горечью повторил он за ней. - Пойдем, я тебе кой-кого покажу.
        Он взял ее за руку и повел наружу из дворца. Она не стала возражать, хотя его ладонь была раздражающе шершавой.
        Они пересекли внутренний двор и вошли в одну из пристроек. В небольшой комнате, куда Любава вошла вслед за кудесником, на покрытых шкурами досках у стены лежал ее учитель - Ритарх, вернее, тень того, кем она его помнила. Свет от пары лучин делал его лицо желтым, щеки казались слишком впалыми, под глазами выступали черные круги, лоб покрывали бисерки пота. В его крови ощущались следы гнили, перемешанной с остатками захрустальной черноты. Что-то или кто-то осквернил его кровь. Неужели Ритарх столкнулся с черной, грязной, голодной кляксой?! Из тех, что отрыгнул Хрустальный Разлом? Из тех, что оставляют после себя смердящие следы?
        А ведь она хотела бросить им вызов! Возглавить поход против них! Теперь же желалось иного…
        Рядом с ослабленным магом хлопотала Вестина. Крепьчанка со страхом взглянула на жену наместника, но, тем не менее, продолжала смачивать лицо болезного, окуная тряпку в таз с водой. За то, что рыцарь выжил после их встречи, Вестине досталось. На щеках девушки виднелись отметины от пальцев Любавы: следы обморожения не спрячешь под румянами. Что ж, крепче запомнит, как подводить госпожу. А предатель и убивец… Пока его одолевает безумие, посидит на цепях в холодном, а потом она решит, как его наказать.
        - Я испытал на нем все известные мне руны врачевания, - между тем сказал Велемудр, подходя к Ритарху и внимательно всматриваясь в его зраки. - Но состояние ухудшается. Впрочем, говорить он еще может.
        - Кто же с тобой такое сотворил? - спросила девушка. - Ты же магистр Академии Чудачеств, владеешь силой духа как никто иной. Ты же практически непобедим!
        Ритарх с трудом перевел на нее глаза. Наверное, так смотрел бы побитый вожак собачьей стаи. Еще мгновенье назад он и думать не мог о таком исходе, а теперь нет сил, чтобы даже заскулить.
        - Мне обещали то, что позволит бросить вызов Дракону, - слабый голос мага едва слышался. - Мне поручили, и я выполнил… Но меня обманули… Там, на Капище, расцвел цветок… яркий, как горячий уголь, как зарница, как сама Смородина… Он осветил Явь, проник в Навь, и отразился в зеркалах Изнанки… И вся сила ушла в него…
        - Ты видел пастуха? - взволновано прервала его Любава, отстранив волхва с крепьчанкой.
        Она склонилась над магом, затем взяла двумя ладонями его лицо и приподняла его голову.
        - Я видел только, - прошептал он, - как то, чего не должно было быть, забрало обещанную мне силу… Я слишком много поставил, чтобы пережить такой исход…
        Любава раздосадованно отпустила его голову, и та безвольно упала на шкуры. Это было не то, что хотелось услышать! Его надежды и разочарования ее не волновали, своих хватало. Жаль, если умрет, но он так много говорил про предопределение. «Беги, упрямься, хоть бейся головой о стенку - судьба настигнет тебя». И вот - она жена наместника, а он надорвался в попытке отомстить Дракону!
        На выходе девушка вдруг заметила странную скляночку, закатившуюся к самой стенке. Вроде бы и пустая, да что-то от нее исходило. Протянула руку и тут же отдернула. В скляночке чувствовалась та же гниль, что одолевала Ритарха.
        - Кровь ведьмы, не трогай ее, - голос нимфы, как всегда, слышала только Любава. - Просто позволь убить его. Он выбрал не ту сторону.
        Опять ей указывали, что делать! И, видимо, этого никак не прекратить! Нет, решила Любава, она не отдаст жизнь учителя ни нимфе, ни какой-то ведьме. Только не после того, что увидела и что ей было сказано.
        Холод Обители ветров пронзил ее сердце, пробуждая сапфировых змеек.
        Девушка развязала меховую накидку, сняла осиновый оберег с вечным трилистником и протянула Велемудру. Старик взял оберег без слов. Одновременно Вестина отступила за спину волхва, от крепьчанки усилились волны страха. Хорошо! Чужой страх помогал, как и обреченность кудесника. И Любава простерла над Ритархом свои руки.

***
        Они пришли со стороны Вислянского холма - горгулья и малыш. И была горгулья большим крылатым чудовищем, а малыш был похож на человеческого детеныша с пепельными власами и кожей, сквозь которую, казалось, проникал свет. В его руках переплетались тени, и сам он, входя со света в тьму, иногда исчезал.
        Горгулья и малыш встали на холме и посмотрели на замок внизу.
        Он был совсем небольшим, этот замок: донжон, три квадратные невысокие башни, два кольца деревянных стен. К внешней стене прильнуло такое же небольшое село. В нем копошились вилланы, рылись в навозе свиньи, мычали телята.
        - Зачем ты привела меня сюда? Мне было хорошо в Тяхонском лесу. Я вчера победил рогатого тура. Он так и не понял, как я убил его. Умирая, долго дышал мне в лицо, - сказал малыш.
        - Знаю, - пророкотала горгулья, задумчиво опершись передними лапами о землю. - Но тебе пора идти дальше. И вот твой новый дом.
        - Здесь много людей. Они будут мешать, - недовольно заметило дитя.
        - Люди всегда мешают, - усмехнулось чудище. - Но без них этот мир был бы пустым.
        - Чему я должен научиться?
        - Жить среди них. Наблюдать и управлять ими. Ты теперь владетель королевства.
        - Чьим этот замок был раньше?
        Последовало молчание, после которого горгулья проговорила низким голосом:
        - Умбра, этот замок принадлежал убийце твоей матери.
        Глава 36. Бойся своих снов…
        Витязи, разгоряченные и веселые, сели поближе к стойке и попросили корчмаря принести запеченных телячьих ребрышек, квашеной капусты и кувшин медовой суры. Кто-то из них добавил к заказу овсянку с толчёным террийским орехом. Корчмарь подивился размаху, но сверкнувшая между пальцев гривна убедила, что следует поторопиться, и он убежал на кухню.
        Велемудр устало отставил посох к стене и осмотрелся. Четыре накрест стола посередине, пять - вдоль стен, чур о трех лицах в дальнем от входа углу, а в нишах - где пустые крынки на полках, где дрова на просушке. Грубые дубовые столбы поддерживают свод помещения, маленькие окна затянуты бычьим пузырем. И повсюду заботливая аура нежити. Обычная для Заречья корчма, да необычные обстоятельства, в связи с которыми он сюда прибыл.
        С тяжелым сердцем покидал он Дятлову крепь. То, во что превратилась Любава, не могло не тревожить. Снежная дева, кем она стала, вместо того, чтобы обуздать последствия пророчества, выбрала иной путь. Слепота девушки при той силе, что ей была дана, поражала. А значит, за спиной, так же как и впереди, затаилась опасность. И даже ребенок, что зрел в ее чреве, мог не спасти деву от ее собственных пагубных поступков. Ребенок, зачатый не от того и не там, где должен был…
        - Так как ты сходил к Аделе? - задал вопрос один витязь другому.
        - Хорошо сходил, - недовольно ответил тот.
        - Слишком, видимо, хорошо, - с усмешкой заметил Василько. - Фингал так и сверкает под левым глазом. Неужели она посмела отказать?
        - Скажет он, как же, - засмеялся первый витязь. - Но я-то все знаю!
        - Молчи, несчастный, а то и у тебя фингал появится.
        Однако уныло высказанная угроза никого не впечатлила.
        - И что же ты знаешь, о чем нам неизвестно? - спросил Василько.
        -- У… там такая история! - И после паузы зачинщик разговора продолжил: - Вошел наш приятель к своей подружке, а его там мужик встретил. Да не просто мужик, а настоящий богатырь. Да и не какой-нибудь богатырь, а сам наш старший сотник.
        Сотрапезники загоготали.
        - Как понимаете, Бузыня был не рад визитеру, встретил по-свойски, с полным радушием, прямым в челюсть и вторым в глаз.
        - Ну, я же не знал, что она теперь с ним.
        Снова раздался хохот.
        Неожиданно дверь распахнулась, и в корчму вошли вооруженные воины в рыжих шапках, с длинными лисьими хвостами, спускающимися до плеч. Один из них, заметив волхва, направился прямо к нему. Витязи повскакали, хватаясь за мечи. Однако незнакомец примирительно поднял руку, затем отложил на соседний стол нерасчехленный бердыш и сказал с акцентом:
        - Здравия, уважаемые, не надо драки. Мы с посланьицем для старца. Ты же Велемудр?
        - Да, я тот, о ком спрашиваете. А кем вы будете?
        Кудесник развернулся к подошедшему. Нельзя сказать, что он очень уж удивился. Нечто подобное ожидалось. Яростень ведал, что он выехал, а значит, мог прислать и встречающих. Если же что не так, руна оглушения всегда наготове.
        Когда все успокоились и посетители корчмы расселись обратно, воин продолжил:
        - Позвольте представиться: Готлиб. А это мои верные товарищи, чьи имена для нашего дела не важны. Мы рюгены из Гурды. Не надо вам ехать в Княжий град. Предвидя вопросы, сразу объясню. В Граде бунт, некие Коржи сразу после землетряса подбили народ и устроили «кровавую баню» всей старшей чади, купцам и княжескому люду. Выжившие заперлись в детинце. Князь Ингвар вместе с Яростенем отбыл в Северечье, где у Капища Светлояр и будет вас ждать.
        - А что хотят эти Коржи? - удивленно спросил Василько.
        - То, что обычно, - поднял бровь Готлиб, - власти. В самом Граде заправляют теперь убивцы и тати. Кровь и насилие переполнили его улицы. Не надо вам туда. Яростень настоятельно не рекомендует. Я не советую. Со дня на день бунт поутихнет, и князь воздаст всем по заслугам, тогда через любые ворота и в удобное время, а пока повремените.
        - Вы нас сопроводите? - уточнил Велемудр. Он слышал о Коржах, но не подозревал, что они набрали такую силу. Остается только догадываться, почему Яростень позволил этому бунту случиться. А вот почему Ингвар выбрал Северечье, ему было понятно: центральный городок той местности, Грязино, - древняя вотчина Драгановичей, а ныне родственного им рода Бородычей с Темой Несносным во главе.
        - Думаю, вы и без нас справитесь. Мы же возвращаемся обратно, в свою Гурду. Ингвар теперь князь, нам уговоренное выплачено, а тут у вас не пойми что происходит. То землю трясёт, то в бане топят, то из тьмы щупальца рвут несчастных на части. Демоны одолевают ваши земли, под дланью Владык рюгену проще, хоть и платят меньше.
        - Ну, что же, вам виднее, - согласился кудесник.
        - На этом прощайте, - кивнул в ответ Готлиб и крикнул корчмарю. - Хозяин, бочонок лучшего пива, заплатим золотом.
        Наемники подождали, пока хозяин принесет из погреба требуемое, расплатились и вышли.
        В корчме снова стало пустынно.
        - И что, - обратился молодой сотник к Велемудру, - мы отправимся к Светлояру?
        - Тут нужно подумать. Хорошенько подумать, хорошенько… - несколько раз повторил старик.
        Круг волхвов дал ему особое поручение. Что тут говорить, кудесники придерживались своих правил, и те не всегда совпадали с желанием правителей. Просто ведуны редко об этом говорили за пределами круга, а вернее - никогда. Для всех они были верными служителями Многоликих, посредниками между пращурами и их потомками. Как будто пращуры только и думали, как помочь потомкам, и чаяния последних так уж много значили для первых!
        Память волхва похожа на сон: слишком живая и яркая, и так же, как сон, начиналась без присказки и предисловия. В ней не было ни детства, ни отрочества. И первое, что он помнил, как стояли они трое - Белозар, Яростень и он, Велемудр, - на острове посреди Моши и смотрели на стены далекого города. А почему стояли, что было до того, в памяти ни подсказки, ни намека. В легендах раскрывалось прошлое, в видениях - будущее, но начало было на том острове…
        И если Белозар давно отрекся от людского и исчез в лесных дебрях на севере, то они с Яростенем исправно несли службу, защищая Прираречье от колдунов, ведьм и выкидышей Изнанки. Пока не зазвенел Хрустальный Разлом, пока Огненный Пес не закрыл для прохода Калинов мост, пока из Захрусталья не вышли те, кто не имел ни души, ни собственного тела. И Яростень перестал быть Яростенем, и вернулся из ниоткуда Ингвар.
        Но вместе с захрустальными гостями выползло и что-то очень страшное, то, что по-настоящему напугало Многоликих, то, с чем не смог справиться Круг волхвов, то, что Любава назвала кляксами, а Дементий - хмырем, то, что кидалось из стороны в сторону и было неуловимо, как тень, и, как смерть, неумолимо.
        И вот ему предлагают направиться к Светлояру, к месту, которое ранее обозначил Ритарх и в которое того привели пращуры. Разве бывают такие совпадения? Разве не стоило насторожиться?!
        Велемудр обвел глазами своих спутников, таких молодых и задорных. Они еще не думают о смерти, не испытывают страха за свою душу, не понимают, насколько она хрупка и как желанна для тех, других…
        Когда корчмарь поставил на стол подносы с тарелками и кувшином суры, а витязи радостно протянули к ним свои руки, волхв тихо спустил на волю соньку - руну с мягким усыпляющим эффектом. Пара вдохов, и сонька сработала: головы молодцев поникли, а рядом опустился на пол хозяин корчмы. Сдвинув в сторону тарелки и вытерев от каши лица витязей, Велемудр встал из-за стола, подошел к сумам, отцепил от них длинный куль, завернутый в холщовую ткань, взял посох и направился к выходу.
        Там, куда он шел, не было места обычным воинам, пусть отдохнут до следующего рассвета…

***
        Велемудр потянулся так, что косточки хрустнули, и довольно зажмурился под нежными лучами набирающего силу солнышка. Затем, придерживаясь за деревянное основание Идола, обошел его по кругу. Было приятно дышать свежим воздухом, прислушиваться к пению соловья и шелесту молодой листвы. Капище Светлояр стояло в окружении берез, усыпанных серёжками, и лишь иногда среди белоствольных красавиц попадались темные стволы лип. Снег начал сходить, и на прогалинах обнажился пока еще пожухлый мох, сквозь который проглядывали редкие подснежники. Где-то за лесом скрывалась с одной стороны речушка, с другой - топкое болото.
        Волхв приметил в ветвях любопытные глазки бельчонка, свистнул ему, а тот словно этого и ждал: тут же спрыгнул на плечо старика и зашептал лесные тайны в ухо. Щекотунчик! Пережил холода и радуется своему нехитрому счастью! Жаль, поговорить им толком не дали, так как следом явились те, кто его призвал и ради кого он пришел.
        Из-за деревьев показался высокий старик в звериной накидке, усиленной местами кожаными ремнями, с откинутым назад капюшоном, по краям которого торчали клыки. Выпуклый лоб, хмурый взгляд черных глаз, темные, с вкраплением пепельного, густые власы, борода под большим орлиным носом, в руках извилистый змеиный посох, готовый ожить в любой момент.
        Рядом шел Ингвар, кареглазый, светлорусый, со слегка постриженной бородой, одетый в шелковый, шитый золотом кафтан с золотыми шнурками и кистями. На его плечах красовалась огненно-рыжая шуба, из мехового берета торчало длинное белоснежное перо, на перевязи висел короткий меч. Не молод, но и не стар, с виду воин в самом расцвете сил.
        Вскоре показались и рынды в желтых сюрко и с оголенными клейморами на плечах, а также наемники во главе с Бодагором, вооруженные самым разнообразным способом. Их было несколько больше, чем требовалось. И, конечно, братья волхвы. Хотя какие они братья! Отвергли Круг, отдали при жизни свои души за болотный огонек. Пустые болванки!
        Бельчонок, испуганно пискнув, исчез в ветвях соседней березы. Вот бы ему упрыгать вслед за зверьком, но кто его отпустит, кто разрешит…
        - Приветствую тебя, одинокий волхв. Смотрю, Святополк не уважил своего князя присутствием, - первым начал разговор Ингвар.
        - Ты огорчил нас. Мы ждали от тебя большего, - вкрадчиво добавил Яростень.
        Они стояли напротив, а он не мог понять, кто они. Люди? Демиурги? Нечто иное? Под формой скрывалось то, что не укладывалось в привычные рамки. Он видел их ауру и едва не жмурился - в ней переплеталась аура тысяч людей, да что там людей.
        - Святополк не отказывается от своих слов, - с трудом проговорил Велемудр, - верхние земли отойдут к Ингвару. Но зачем ваши люди атаковали рати нижних?
        - Затем же, зачем нижние собрали эти рати, - усмехнулся Ингвар. - Но где моя Изабелла? Разве ты не должен был уговорить ее стать моей нареченной? Если честно, когда я согласился вернуться в Княжий град, одним из условий был этот брак. Пророчество можно изменить лишь новым пророчеством. А как ему появиться, если нет его предвестницы?
        - Любава выбрала иной путь, - вынужден был признаться волхв.
        - Тогда, может быть, ты отдашь мне голову моего врага, Дементия?
        - Почему тебе так важно убить рыцаря? - осмелился спросить старец.
        Как же их аура давит! Его охранные обереги превращались в труху один за другим, заготовленные руны - гасли. И изменить что-либо не получалось. Им не требовалось колдовать, колдовство творилось вокруг них помимо чьей-либо воли. Кудесник сжал двумя руками свой посох, словно тот мог его удержать под порывами ураганного ветра.
        - Ты ждешь от меня ответа? - удивился Ингвар. - Покопайся в своей памяти, перебери свои сны. Разве ты помнишь начало? Разве ты предвидишь конец? Нет, у тебя есть только здесь и сейчас. Твои воспоминания ложь, твои предположения ложь, твое будущее ложь. Правда лишь то, что ты ощущаешь в этот конкретный момент. А в этот конкретный момент ты испытываешь страх, ужас и отчаяние. Пытаешься понять, кто мы, но сначала осознай - кто ты! Я тебе говорю - пока этот изгой жив, не будет мира в твоих землях, как нет мира в голове у него. И все же по каким-то причинам вы сохранили ему жизнь, не поверив в мои предостережения!
        - Да, - выдохнул Велемудр, ему показалось, что в легких горит воздух, - он все еще жив. Только трудно сказать - он ли это. Болен его разум, неразумны поступки, воин заперт в каменном мешке, закован серебряной цепью. Да, мы сохранили ему жизнь. Пока. А чтобы продемонстрировать лояльность, хочу вам передать его родовой меч - клинок Забугоровских, на рукояти которого дева переплелась в танце с медведем.
        Волхв развязал холщовую ткань, осторожно достал оружие и протянул его им.
        Стоило Ингвару дотронуться до клинка, как посерел солнечный день, запахло падалью, туман заклубился по земле. «Началось», - промелькнуло в голове у Велемудра, предчувствие его не обмануло. Идолы Многоликих начали оживать один за другим. Но хватит ли у пращуров силушки?
        - На ловца и зверь бежит, - процедил сквозь зубы Яростень.
        Ингвар воткнул меч в землю, и они втроем встали треугольником спиной к нему.
        За деревьями загромыхали раскаты, это вступили в бой послушники Владык. Потянуло горелым, раскаты утихли, туман поднялся до лодыжек.
        Наемники вытащили палаши, наложили стрелы на тетивы, выставили пред собой копья. Но враг был невидим, он накатывал клочьями дыма, и палаши, стрелы, острия копий не находили противника. Люди же просто исчезали. Что-то утаскивало их, и лишь недолгий крик сопровождал очередную жертву.
        Велемудр попробовал сотворить руну, ничего не вышло. Его основательно потрепала аура Яростеня с Ингваром. Все его навыки словно обнулились. Лишь посох отсвечивал слабым желтым светом. Оставалось надеяться на помощь Многоликих. И он воззвал к ним!
        За пределами Капища туман поднялся выше человеческого роста, и в нем исчезли и наемники, и их командор, и рынды с оголенными клейморами. Дольше всех продержались волхвы Яростеня, но и их ядовитые краски потухли.
        Установилась тишина.
        Вдруг из тумана вылетело тело Бодагора, оно ударилось об Идола и упало перед Велемудром. С командора была сорвана одежда, тело посечено во многих местах, лицо отливало серым, вместо глаз зияли окровавленные впадины, пальцы вывернуты в противоположную сторону. Наемник попытался что-то сказать и испустил дух. Не успел волхв прийти в себя, как ему на плечо с визгом взобрался бельчонок.
        Больше живые из тумана не появлялись. Зато упырей хватало. Они повалили толпой, куклы с серыми лицами. И началась битва, коей не знало Прираречье!
        Волна огня Яростеня сожгла первых.
        Воздушный удар Ингвара разорвал вторых.
        Вылезшие корни утащили под землю оставшихся. Многоликие откликнулись на призыв волхва!
        Но туман надвигался. Он становился темнее, он густел и должен был вот-вот поглотить Капище.
        А в тумане прятался хмырь. Велемудр ясно осознал, что хмыря интересовало одно - его душа, ведь у стоявших рядом ничего кроме колдовской ауры не было. А значит, у них не было и настоящего страха. Они не знали, что такое полностью исчезнуть из этого мира, быть стертым, как рисунок на песке стирается волной. Так были ли они живыми, ибо лишь живому присущ истинный страх? Так нужны ли они были хмырю?
        Но никто не отходил в сторону. Лишь в какой-то момент прошептал Яростень напряженным голосом: «Вот тебе и Грюнвальд, а я-то мечтал возродить славный Орден…»
        Память волхва похожа на сон. Где-то на дне этого сна, за сетью коридоров и пустых комнат, скрывается самый главный враг, монстр, способный пожрать и заменить собой. Потому большую часть своего обучения, а затем и ежедневной тренировки кудесник тратит на подготовку к встрече с этим монстром. Однако как бы он ни старался, как бы ни преуспел в волшбе, однажды монстр посмотрит ему в глаза, и никто не предскажет, чем закончится их поединок, где и кем волхв проснется. И да, хмырь был этим монстром из снов! И они взглянули в глаза друг другу!
        Любая битва сводится к личному танцу со смертью. И, как в каждом танце, есть в ней место и для страсти, и для драмы. Роли строго распределены. Ты делаешь па, выдерживаешь паузы, партнерша отскакивает, кружится вокруг себя, но затем снова приближается, чтобы встретиться с тобой взглядом. Вдыхая запах крови, пота, страха, ты чувствуешь аромат этой незнакомки; получая болт в печень, ощущаешь прикосновение ее невесомых пальчиков. Иногда тебе наступают на ноги, иногда ты оступаешься, но никогда танец не закончится, пока она что-то не заберет от тебя…
        Когда старик уже смирился с неизбежным, вздрогнула земля под Капищем, пошла ходуном, чуть погодя резко просев на много сажень вниз. Небо потемнело и усеялось звездами. Увлекая за собой деревья, Идолов, клубящийся черный туман, полилась в глубокую яму бурными потоками вода с соседних болот. И странный огонь бушевал среди потоков. И смотрел Велемудр словно со стороны, как опускается он все глубже и глубже, как шипит змеиный посох Яростеня, как горят тела там, где нет места огню, как проявился в том огне хмырь, в котором было столько знакомых черт…

***
        Они стояли над бездной: Художник и его Ученик, мужчина и отрок. Первый - в своем любимом коричневом свитере, с перекинутым через плечо клетчатым шарфом, второй - в простой белой льняной рубахе. На обоих черные прямые штаны. Поблескивали узкие лакированные ботинки Художника, у его Ученика ноги обуты в что-то скромное, с тупым носом. Оба без фартуков. Перед ними находился холст. На холсте была запечатлена, казалось, сама жизнь.
        Один протянул другому кисть из тончайшего ворса зачарованной ласки и сказал:
        - Возьми. Ты же хотел подправить…
        - Ты доверишь ее мне? - удивился Ученик, но от предложения не отказался.
        - Но разве ты хотел не этого? И заметь, в твоих руках не только кисть… Так с чего начнешь?
        - С небольших изменений…
        - Вернешь из Нави дочь мельника? - улыбнулся Художник.
        - Она бы не хотела стать нежитью, слишком дорожила своей памятью, каждым мигом прожитой жизни, - задумчиво произнес Ученик. Это он уже проходил. Простите, второй раз на те же грабли…
        - А как же любовь?..
        - Нет никакой любви. Она не более чем болезнь. Отвлекает. Мешает. Не дает творить. Искажает чистоту замысла.
        - Пускай стихи живут без нас, а мы останемся свободны… - продекламировал с нотками грусти Художник.
        - Есть только ученик и учитель, - подтвердил его собеседник.
        - Есть только ученик, учитель и их картина, - подправил мужчина отрока. - Но в Ирии вряд ли можно найти ожидаемое. Мы всегда возлагаем слишком много надежд на далекие берега. А когда оказывается, что там не все поголовно ходят в белых штанах, накатывает такая безысходность, которую не спрячешь ни на дне бокала мартини, ни в чем-то покрепче, ты уж мне поверь.
        Художник стал невероятно серьезным. Его лицо потемнело.
        - По крайней мере, она там будет не одна, - заметил Ученик. Он попытался представить этот бокал мартини и как он в нем что-то прячет. Вышло так себе. Не с самим действием, а с образом этого самого бокала. Как когда-то с примусом. Откуда он только взялся, этот примус? Из какого мира? С какой страницы очередного откровения?
        - Ирий за пределами нашей картины, - пояснил мужчина. - Мы не можем знать, что там.
        - Как в той белой комнате с голубыми занавесями и стеклянной тумбой посередине?
        - Да, как в той комнате, - ответил Художник и поправил на переносице пенсне. Оно у него отличалось неустойчивостью и часто съезжало ниже, чем требовалось.
        - Но всегда можно подсмотреть. Не бывает ЛУГа без кротовой норы, а селА - без колодца!
        - И к чему это приведет? К чему приводит выход за грань обычного хода событий? Зачем менять свою реальность, подглядывая в замочную скважину другой? Ты нашел свою Вечность, твори…
        Оба пожали плечами. Помолчали. И Ученик нанес кистью первый мазок. Затем второй, третий, пока небо не изменило лиловый цвет на голубой, пока под белоснежными облаками не полетел златокрылый грифон, чей полет сопровождала музыка бамбуковых флейт.
        Эпилог
        Мы сидели с Изильдой спина к спине на одном из барханов. Наши ступни увязли в обжигающем песке, цепи сняты. «Надо же, - подумал я, - в Стеклянной пустыне встречается мягкий песок, а не только истолченное стекло». Мы сидели и наслаждались внутренней тишиной. Нас освободили от гнетущего давления извне, никто не терзал больше наши тело и разум. Однако сил для побега не осталось: Хлыст ноющей боли хорошо поработал. И мы были не одни. Община смотрела на нас большими глазами длинношеих девушек мглу. Их было много: лишенных волос, с костяными вставками в мочках вытянутых ушей, с обнаженными грудями. Они молча изучали нас, как редких экспонатов. Как же, мы посмели отказаться от правил, нарушили вековые табу! Кто из девушек был подопечным, а кто мглу, мы не знали: их содержание укрылось за формой. Теперь мы многое не знали об Общине. Община оборвала с нами связь. И если она не желала, мы ее не слышали. А сейчас она не желала.
        Иногда ветер засорял глаза, они слезились, но мы с Изильдой продолжали смотреть, мы - на них, они - на нас, и казалось, ничто не могло прервать этот процесс. А потом Община забрала наши воспоминания. Что двое могут противопоставить разуму коллектива? Нас лишили всего, чем мы так дорожили, что составляло саму нашу суть, без предупреждения, мгновенно. И мы в растерянности уставились в пустоту. Смысл происходящего окончательно исчез, связь между прошлым и нынешним оказалась утерянной. Общине оставалось сделать лишь одно усилие, чтобы все закончилось навсегда. Но вместо этого девушки мглу с длинными шеями и большими глазами просто наблюдали за нами, заняв неудобные позы с выставленными вперед голыми коленками.
        А потом воспоминания вернули, так же легко, как до этого и забрали. После чего с нами заговорили.
        - Почему Лабиринт не поглотил вас? Почему ваш разум до сих пор цел, а сознание не разрушено? Случалось, в Лабиринт входили, но чтобы кто-нибудь из него вышел… - прозвучал вопрос от одной из девушек и одновременно ото всех сразу.
        Я устал бояться. Много дней, я уже и со счета сбился, нас истязали всеми мыслимыми и немыслимыми способами: то вместе, то по одному. Я давно уже готов был раскаяться, но кто мне дал такую возможность?! Готов был даже умереть. И я умирал, но каждый раз на рассвете сквозь закрытые веки видел над собой размытый свет, получал новое тело и оказывался у Столба позора. Речь не шла о жестокости ради жестокости, как и о наказании ради наказания. Так Община демонстрировала сомнения, гордыню и любопытство - все сразу. Она пыталась оценить произошедшее, уточнить его масштаб и подсчитать ущерб. Мертвый город почти полностью разрушился, на его месте образовался глубокий котлован. Прошедшие песчаные ураганы приостановили работы с Кубами Памяти. А тут еще мы - то ли причина, то ли следствие.
        Между тем голос одной из девушек и одновременно ото всех сразу продолжил:
        - Табу на вход в Лабиринт придумано не просто так. Яд его миражей отнимает основу, то главное, что делает Общину живой и способной существовать - веру в правильность выбранного пути. Строительство и разрушение Кубов Памяти - это круговорот, позволяющий Общине хранить себя от внешнего воздействия, накапливать силу для отпора тем, кто придет к нам без приглашения. Но что ты теперь будешь делать, когда Лабиринт разрушен? Куда пойдешь? Кто ты теперь, если не хочешь быть больше нами и перестал нуждаться в Общине? Без возможности инкарнации, без дара бессмертия? Ты умрешь, если не примешь солоноватой воды из глиняных чаш. Но здесь нет голубых потоков Тритуга, нет его дождей. А воды в глиняных чашах мало, и она нужней мглу и ша. Так каким образом ты собираешься спасать это тело? Возможно, свое последнее тело? Безнаказанность порождает вседозволенность, отказ от семьи - горькое одиночество. Нельзя просто так бросать мглу при строительстве Куба, нельзя оставлять ша при его разрушении. Но ты это сделал.
        - Разве мы не сами виноваты в том, что случилось? Разве это не мы породили Лабиринт и пустыню? - с трудом, но я все же смог сформулировать эти вопросы. - Так почему было не дать нам спокойно пройти через Лабиринт? Зачем нас заставили вернуться?
        -- Он ведь тебе понравился? - неожиданно я услышал то, что никак не ожидал услышать. - И ты ему безоговорочно поверил. И говорил он с тобой детским голосом, и называл себя ипостасью Лабиринта? Поверил не тем, кто был твоей семьей, а какому-то бестелесному голосу. Возможно, мы поспешили с утверждением о твоей разумности. Но мы все же ответим… Правда в том, что, возможно, мы и участвовали каким-то образом в катаклизме, породившем Мертвый город и Стеклянную пустыню. Но не мы начали ту войну, и, тем более, не мы первыми напали на демонов. И… чтобы ты там ни услышал, Лабиринт был создан не нами, он не имеет никакого отношения к Кубам. Он - единственная лазейка для тех, кто пришел извне, для тех, кто сделал из Артрии полигон, аквариум, в котором наблюдают за рыбками. Лабиринт - это творение демиурга, что завладел планетой и от кого мы скрываемся в этом анклаве. Вот она правда, и ты ее знал!
        На некоторое время установилась тишина. Изильда молчала, впервые закрыв свои эмоции от меня. Я же с каждым словом погружался в пучину хаоса, мысли путались, во мне не осталось каких-либо убеждений. Все, во что я верил, оказалось зыбким и неточным, правда напоминала ложь, а ложь была неотличима от правды.
        - Рарнэ, ты держал все в себе, таил, страдал и ни разу не обратился за помощью, за советом. Почему? То, что ты хотел найти в Лабиринте, Община могла тебе дать. Кто и когда тебе отказывал? Обычай - это форма реакции общества на внешние факторы. Каждое табу объяснялось необходимостью защититься, желанием выжить, сохранить свои особенности и волю. Но ты об этом не подумал, отринул табу, объявил поход против своего народа. Ты поставил себя выше всего накопленного опыта. Как же - тебе стало пресно жить в таком обществе. С нами. А ведь получается, Община - не зло, это ты зло для Общины. Именно ты отвернулся от нас, пошел навстречу врагу.
        Наверное, я не самое упорное существо во вселенной. И мои убеждения действительно были поверхностны. Но с каждым словом, которое я слышал, мне становилось горше и горше. Я со многим был не согласен. И в то же время не мог не признать правоты в сказанном.
        Внезапно я подумал: эти девушки, их же специально подобрали для нашего разговора. Именно из них будут выбирать тела для умерщвления после заката, если мне дадут еще одно возрождение. Каждая из них была молода и не заслуживала такой участи. Хотел ли я этого? До того, как узнал шушу и их истории, до моих прожитых жизней в их облике под маленьким солнцем и большой Луной я бы даже не задумался над подобным вопросом. Мне было бы все равно, кто умрет, чтобы я родился вновь. Теперь же… Я разглядывал их, и к моим прежним сомнениям добавилось еще одно. Почему они должны умереть из-за меня, моего поступка, кто определил, что именно они должны умереть, а не я? Но и настоящая смерть меня страшила. Говорят, что те, кто прошел по лунной дорожке и вернулся, смеются смерти в лицо. Я тоже мог бы рассмеяться, но не от храбрости, а от страха, чтобы спрятать его, перестать ощущать безысходность. И я боялся: за себя, за дочь, за длинношеих девушек мглу с большими глазами. Почему все время кто-то умирал, чтобы другие жили? Разве в этом была справедливость?
        Стемнело. Солнце скатилось к самым вершинам барханов. Сознание сделало очередной выверт, и я вспомнил забытое: как появилось пространство, как время обрело свободу, глаза ежа пред тем, как его проткнул меч, как я оказался в Стеклянной пустыне. Я осознал, и понимание меня потрясло!
        Голос продолжил говорить устами одной из девушек и одновременно ото всех сразу.
        - … о Лабиринте. Считай его испытанием, которое ты не прошел, подвел себя, свою дочь, свою семью. Рарнэ, то, что ты видел, - это всего лишь дрема, навеянная аномалией. Рарнэ, очнись. Хватит держаться за грезы. Хорошо… Ты наконец-то пришел в себя. Мы до тебя достучались!!! Ничего не было! Вы никуда не ходили. Лабиринт невозможно пройти, ибо его нет. Мертвый город - как верхний, так и нижний - был разрушен давным-давно в результате мощного катаклизма. Вспоминай - ты участвовал в изучении причин Хрустального звона, блокировки душ шушу и сползания Артрии по спице Разлома. Ты вспомнил! Теперь ты понимаешь, что тебе привиделся не только Лабиринт, но и все те истории, которые якобы случились в Тритуге?! Да там сейчас и не до историй. Земли Тритуга накрыло пророчество: города пылают, шушу убивают друг друга в порывах бесконтрольной ярости, идет война всех против всех. Бессмысленная. Беспощадная. Мертвый город же - да, провалился… Но аномалии никуда не делись, они там, на дне котлована. Там тебя и нашли.
        Я почувствовал дикий приступ паники. Как же так? Как можно так играть с памятью? И у меня не было якоря, чтобы зацепиться за одну из множества версий прошлого, разобраться в их хитросплетении.
        - Но Тритуга существует? - полуспросил я; на мгновение захотелось услышать отрицательный ответ.
        - Существует, - пронеслось в моей голове.
        - И демиурги там властвуют?
        - И демиурги там властвуют, - последовало подтверждение.
        - Так почему мы не можем сделать шушу нашими союзниками? - закричал тогда я.
        - Кубы Памяти отвергают шушу, - безапелляционно ответили мне, - а значит, их отвергаем и мы. Ты же… Ты будешь наказан изгнанием. Ты искал запретных ощущений, ты их получишь. Сегодня ты умрешь и в последний раз возродишься. После чего будешь лишен права на перерождение. Помни, тогда смерть придет к тебе уже не играть в игры. Береги себя. Пустыня выпустит, барханы расступятся. Ты изгоняешься из поселения. Тебя ждет периметр. Его страж встретит и объяснит твои новые задачи. Ты не нужен здесь, ты больше не нужен Общине.
        - А как же Изильда? - не удержался я от вопроса и обернулся к дочери. Та уставилась на меня расширенными зрачками. Она не была со мной, она была рядом с ними. Она пришла с ними! Это было сродни предательству, это было очень больно. Но я тут же все простил. Я принимал любой ее выбор.
        - Она останется здесь. Мы тоже умеем делать выводы и меняться. Она не пойдет по стезе своей матери… и отца.
        - Но…
        - Она не была с тобой в Лабиринте, как и ты не был там. И она будет наказана, по-другому, за то, что могла быть там с тобой. Решение принято и не подлежит обсуждению. Сейчас мы оставим тебя, прими свою смерть, закат уже наступил.
        Длинношеие девушки мглу встали, а вместе с ними поднялась и Изильда. Вскоре я уже не мог различить ее силуэт; ее туника и волосы исчезли, темно-синий цвет кожи слился с черным. Девушки развернулись и пошли в сторону Кубов Памяти. Следы от их босых ног исчезали быстрей, чем они завершали следующий шаг. Мне захотелось пойти с ними, закричать, чтобы не оставляли меня здесь одного. Но я лишь опрокинулся вперед и набрал полный рот песка, порезав нёбо об осколок стекла.
        В Стеклянной пустыне никогда не видно звезд и Луны, ночью в ней царят темнота и тишина. До тех пор, пока не приходят шакалы. Пришли они и в этот раз.
        Сначала раздался высокий, скулящий вопль, который подхватил один, второй и уже много похожих голосов. Вопль становился то тише, то громче, то как плач ребенка, то как завывание бурана. И он приближался, пока из темноты не выскользнула тень с горящими глазами. Передо мной встал тощий, рыжий, почти золотистого цвета зверь - самец. К нему спустя мгновение присоединилась самка. Они чувствовали, что я при смерти, и осторожно обходили меня. Встать я не мог, закричать тоже. Сил не было, только слабость и страх.
        Они напали, лишь когда я был готов принять смерть, в миг, когда воля оставила меня, и почти сам попросил: «Прикончи». И они, эта пара шакалов, быстро выполнили непроизнесенную просьбу. Последний стон, захлебывающийся вздох, и наступили те мгновения между точкой смерти и возрождения, когда можно подсмотреть, что же происходит там, на мосту. Подсмотреть, чтобы тут же забыть, вновь очнувшись в углублении, заполненном живой водой.

***
        Он провожал меня вдоль кромки лесов Керады, изредка хлопая своими черными крыльями: больше Ангел, чем Хлыст, больше древний друг, чем новый враг. Он был единственный, кто не осуждал и кто до сих пор не отвернулся от меня. Мучитель, не испытывающий радости от пыток, садист, не понимающий, в чем смысл этого слова. И он был снова в своем неуловимом облике.
        - Каково оно, быть смертным? - спросил я у него.
        - С одной стороны, страшно и жутко, с другой - жизнь становится ярче, поступки осмысленней, последствия весомей. У тебя редко когда будет второй шанс, каждое прожитое мгновение неимоверно дорого и неповторимо. Ты будешь смотреть вперед и видеть вечность, но если оглянешься - ужаснешься кратковременности отпущенного бытия.
        - Ты познал это состояние?
        - Я помню это состояние, как и многое другое. Память, даруемая Кубами, многогранна.
        - Ты присмотришь за ней?
        - Как и за всеми остальными. Помни, - вдруг слишком серьезно сказал Хлыст ноющей боли, - следует держать свою душу покрепче. Теперь она у тебя как на ладони. Кубы ее больше не прячут. Я ее больше не храню. Не дай себя убить, не дай забрать ее у тебя. Гляди в оба! Найди свое начало! Событие не обязательно начинается в прошлом, время движется в обе стороны. И, быть может, ты когда-нибудь увидишь Изильду. И она тебя простит. И мы втроем будет гулять по барханам. Но не затягивай, это тело не только смертно, оно и стареет. В нем твоя душа держится лишь на одном волоске. Удачи. Я буду тебя ждать.
        Леса Керады закончились. Пальмы и баобабы сменились каменистой долиной, переходящей в дюны с редким кустарником. Я поднял руку, прощаясь, и пошел дальше. Живой воды было достаточно, чтобы не умереть в первые дни. А что будет потом… кто его знает. В любом случае, я собирался достичь края пустыни.
        Я помнил точку, самодостаточную и самодовольную. Вспомнил, когда все началось: как первый раз коснулся песка, как жил в пустыне, как изгнали мою жену - черную женщину с белыми крыльями, как подумал, что нашел Лабиринт. Но Лабиринт был давно разрушен, и я никуда не бежал. Так мне сказали…
        Этот ложный мир… Чтобы с ним ни было, он был во мне, и - одновременно - я был в нем. Те, к кому я направлялся, были моими снами, и - одновременно - я был у них во сне, их сном. Мое бытие предполагало их жизнь, но без их жизни не было бы моего бытия. Однако, чтобы найти начало начал, мне надо было пройти до конца, вспомнить забытое, воссоздать будущее. Так что я собирался достичь края этой бесконечной Стеклянной пустыни и взглянуть за него.
        Говорят, сознание, то есть то, как мы воспринимаем окружающий мир, переживаем, реагируем, - и определяет нас. Оно во многом связано с нашим опытом, нашей историей. Но принадлежит ли нам наша история? Кто может поручиться за правдивость воспоминаний, за честность хранящегося в памяти? И есть ли у нас подлинная свобода, если большую часть своего выбора мы осуществляем интуитивно, бессознательно, либо под влиянием внешних факторов? Так может быть, сознание - это иллюзия, фикция? Но тогда кто же мы такие? Кто такой я? И кто они, тени из моего сна?
        Viewed using Just Read
        Краткий справочник
        Данный Справочник подготовлен для подготовительного курса Академии Чудачеств
        (в редакции от 300 года со времени появления Разлома (в ред. от 300 СВР))
        ВОСТОЧНЫЙ ПРЕДЕЛ (реже Сокрытые земли, до СВР относился к Земле экспериментов) - регион, начиная со 120 года СВР, сокрытый от магического взора и чрезвычайно труднодоступный для морских караванов, изредка проникающих в него через Сернистый Проход, невзирая на риск сгореть от пепла и огня вулканов Искаженных земель, быть потопленными кракенами, облюбовавшими Гиблую отмель, или разбиться об острые скалы и рифы Стонущих берегов, населенных кровожадными псоглавцами. Политический расклад в Восточном пределе на сегодняшний день не известен. Однако доподлинно известно, что в нем существуют по крайне мере два больших торговых города: прибрежный - Камелия (Розовый цветок) и внутренний - Дрёма (Град желаний). Именно рядом с Дрёмой в Пагоде, что стоит на Золотой горе, обитает ЖЕЛТЫЙ ДРАКОН НЕИЗМЕННОСТИ, третья ипостась Дракона, Родитель Чародеев, охраняющий вечный сон ПЕРВОРОДНОЙ ПОЛИНЫ - жемчужной девы с черными крыльями, которая по одной из существующих версий держит в руках Сердце нашего мира. Информацию о том, кто же есть Полина и что есть Сердце мира в различных смыслах и интерпретациях можно найти в
специализированных источниках. Из Восточного предела купцы везут к нам шелк, душистый чай и великолепный фарфор. Иногда на рынках Дивнограда можно встретить людей с красноватым отливом кожи - представителей названных городов, чародеев. В настоящий момент основной диспут разворачивается о том, какие земли находятся на север от Восточного предела.
        ДИВНОГРАД(так же называемый городом Зеленого Дракона) - город-государство, центр известного мира, хранитель которого - непревзойденный в своей милости ЗЕЛЕНЫЙ ДРАКОН ИЛЛЮЗИЙ, Отец Магии - после вхождения в мир создал в нем этот шедевр, ставший поистине Всеобъемлющим Центром Магии. Годом основания Дивнограда считается 33 год СВР. Особенностью города является то, что благодаря вложенным в него чарам и магии он периодически перемещается не только в пространстве Яви, но и часто уходит в Изнанку. Каждое новое появление города приводит к изменениям очертаний береговой линии восточной части Змеиного моря (южной оконечности Террийской возвышенности). Формально городом управляет Совет Эпархов, которые представляют интересы разных слоев горожан (магов, торговцев, ремесленников, воинов), но неизменно назначаются по велению Дракона. Самым престижным и известным зданием города является АКАДЕМИЯ ЧУДАЧЕСТВ,самым невероятным событием - небесный танец Жар-Птицы. Город пережил несколько осад со стороны Закатных марок (90, 134, 190, 268 годы СВР), диких племен Заморья (95, 201 годы СВР), а также приступ царевича
перекатов Тугарина в 295 году СВР. В целом, положительным образом на ситуацию с соседними государствами и народами оказал принятый эдикт Илаки, согласно которому любое крупное поселение на территории побережья Илаки, за исключением городов лесовичей, объявляется угрозой Дивнограду и подвергается незамедлительному жестокому истреблению. Гербовый символ: глаз Зеленого Дракона.
        ДРЕВО МИРА - реликтовые деревья, образованные как ответ Природы на чудовищные изменения, вызванные образованием Разлома, которые своими поистине гигантскими корнями удерживают наш мир у спицы Разлома, не давая обрушиться в Тартары. Стволы этих деревьев, в виде переплетенных спиралями более малых стволов, поднимаются выше облаков, и не всякая гора сравнится своими размерами с ними. Особенно красивы деревья во время огнепада, когда их листва, опадая, не достигает поверхности земли, сгорая в воздухе разноцветным фейерверком. Поэтическое описание данного явления хорошо представлено в одноименной поэме поэтессы Лады. Известны, по крайней мере, три Древа: первое - на границе Дикого поля и Кашакского нагорья в Полуденных землях, второе - в Сокрытых землях, третье - в материковой части земли Тархов.
        ЗАКАТНЫЙ КРАЙ (до СВР относился к Северному альянсу) -четыре региона, подчиненные власти ненавистных Владык, место грязи, унижения человеческого достоинства, лжепророков и погубленных древних королевств. Закатный край в настоящее время фактически поделен на четыре марки: Венденская (столица - Акрон хол), Рюгенская (столица -- Рюген хол), Берийская (столица - Бребург), Романейская (столица - Рубург), в которых проживают одноименные народности (вместе называемые закатные или реже - переруги). Отдельной территорией является крепость Алврат на острове Веры. Владыки, осуществляя власть над умами посредством прямо им подчиняющихся послушников, решение большей части повседневных задач возложили на магнатов и торговые союзы (известны три крупных ганзы). Население в сельской местности находится в крайней степени закабаления, признаются как рабы (инородная челядь), так и холопы. Сами же Владыки относятся к категории радикальных колдунов, которые появились где-то после 50 года СВР и в течение последующих двух десятков лет уничтожили почти все древние роды Закатного края, обладающие хоть какими-то зачатками
колдовской силы. Вот как написано о Владыках в РЕЧЕТИВЕ: «Под звон Разлома, словно песен ангелов из Ирия, явилось пять старцев с посохами, увенчанных хрустальными набалдашниками. Они обладали нечеловеческой мудростью и большой колдовской силой, потому, увидев духовную нищету окружающих, провозгласилиначало эры Очищения, эры Истребления нежити, а себя объявили защитниками Веры. Ибо паразитировала нежить и иная зараза на духовной энергии убогих народов Закатного края, лишая их возможности вести достойную жизнь, могущую привести к возрождению. Вера же, согласно объяснениям Владык, это безусловное убеждение в том, что род человеческий является единственным достойным быть спасенным будущим Мессией Необъявленного. И взяли они власть в свои руки, и учили слушающих их основным правилам и догмам, например, что хоронить можно только в земле, предание огню исключает будущее спасение. Мессия соберет спящие души и, отобрав праведные, поведет в Новый путь, через Разлом, по иным хрустальным мирам. Праведная жизнь: если ты смерд или ремесленник - работай на господина своего, если ты воин - защищай край свой, если ты
купец - торгуй, увеличивая свое благосостояние и, соответственно, благосостояние своей области (ганзы, города). Главное, не соприкасайся с черным колдовством, иначе тебя ждет костер, колдовство же оставь на откуп всезнающим Владыкам и их послушникам». Приведенный отрывок наиболее ярко раскрывает догматическое представление о Владыках, поддерживаемое ими среди населения западных марок. Самыми известными местами Закатного края являются Заповедная пуща, где до сих пор водятся Единороги, и Амфитеатр (кровавая Арена варваров), излюбленное место для организации рыцарями воинских турниров. Гербовый символ: врата, сложенные из двух неотесанных камней с третьим камнем, расположенным сверху.
        ЗАМОРЬЕ (реже Заморские, или Южные, земли, до СВР относились к Срединному альянсу) - территория, лежащая к югу от Змеиного моря, как правило, покрытая Стеклянной пустыней. Политической уклад характеризуется странным союзом диких племен, отличающихся каннибализмом и наличием сильных шаманов. Данная местность плохо просматривается магическим взором, однако известно, что среди пустыни встречаются крупные оазисы, Мертвые полуразрушенные города и необычные каменные Кубы, которые образуют между собой фигуры, со временем разрушаемые и возводимые вновь. Смысл данных действий диких племен породил много теорий у магистров Академии, которые на старших курсах будут досконально изучены. Замечено также, что через каждые 30-35 лет племена вторгаются в Реаны - западное побережье Закатного края, периодически доходя до Амфитеатра на западе и Междугорья на востоке. В настоящий момент Закатные марки построили три сторожевых крепости (Лапа, Злая глотка и Выступ), где держат постоянные гарнизоны, усиленные рыцарями, призванные не допустить черных каннибалов-пустынников вглубь подконтрольной территории. Шаманы диких
племен Заморья особенно поразили мощью своего колдовства, когда осадили в 95 и 201 годы СВР Дивноград, единственные, кто смогли серьезно повредить стены и ворота города, и лишь своевременное вмешательство непревзойденного в своей милости Зеленого Дракона иллюзий спасло всех нас от неминуемой гибели. Именно тогда у шаманов была замечены способности к психокинезу.
        ЗАЧАРОВАННЫЙ ЛЕС (реже Лихолесье, до СВР относился к Земле экспериментов) - глухой таежный лес, который начинается после Старых гор и тянется до Хрустального Разлома. Зачарованный лес считается местом обитания мифического ЛИХА (в нашей поэтической литературе - олицетворение абсолютного Зла) - одноглазого великана, обладающего сильнейшими чароколдовскими способностями. Также Лихолесье населено различными племенами дев-воинов (самоназвание - СААРКЕНЫ), имеющих требующий дополнительного пристального изучения иммунитет против всего спектра способностей, представленных в Гексаграмме сути (когда по развитию силы, воли, знания можно рассчитать уровень колдовства, чародейства или магии). По словам историка Кента, совершившего в 64 году СВР экспедицию в Лихолесье, именно там скрывается ныне ПОЛКАН (Кентавр). Также Кент предполагает, что Лихо не порождение прежних экспериментов, а мутация одного из существ Изнанки, что ставит его в один ряд с Драконами. Заметим, что это все же теория.
        ЗМЕИНЫЙ НАРОД(змеелюди) - народ из Туманности, образовавшейся в южной части Змеиного моря, по большей части известный своими пиратами, хорошими мореходами, ветродувами. Держат данниками Червонь и мелкие поселения гряды Дувов. Змеелюди отличаются зеленоватой кожей и вертикальными желтыми зрачками рептилий, могут долго находиться под водой, общаются с русалками. Несмотря на то, что они постоянные гости Дивнограда и никогда не нападали на город, об их политическом устройстве мало что известно. Природа же Туманности была изучена магистром Плутом еще в 88 году СВР, который доказал, что в ее основе лежит пространственный выверт, образованный особенными свойствами нашей планеты, сжатой в полюсах и нанизанной на спицу Хрустального Разлома. Данное явление в условиях резкого перепада гравитационных полей создало чуждую реальность как некое вкрапление в наш мир, наделив людей, оказавшихся в ней в момент зарождения, возможностью свободного перехода между Туманностью и нашим миром. Так называемый - эффект выкидышей Изнанки. Отметим, что в настоящий момент изучается установленная связь между кракенами и
змеелюдьми. Гербовый символ: скрученная змея.
        ИСКАЖЕННЫЕ ЗЕМЛИ(до СВР относились к Земле экспериментов) - земли, измененные и изменяемые Хрустальным Разломом, лежащие между Полуденными землями и Восточным пределом, характеризуются большим количеством действующих вулканов и населены опаснейшими чудовищами. Считается, что территория Искаженных земель с каждым годом увеличивается, поглощая окружающее пространство.
        КАШАКИ(Кашакский каганат, до СВР относился к Ничейной земле) -желтолицый народ, обитающий в кипарисовых рощах и джунглях у подножия Корявых гор, на Кашакском нагорье. Кашаки славятся умением обращаться с холодным оружием одновременно двумя руками, обладают способностью контролировать больших боевых кошек - тигров, барсов, леопардов, пантер, считают своим покровителем четырехрукую женщину с кошачьей головой, носят чалмы и пестрые одежды. Кашакское нагорье, а вернее, долины реки Шато являются основным местом произрастания и производства хлопка. В целом, Кашакстан - это жестко рабовладельческое государство с деспотией Кагана и его беев, является вассалом Тархов (возможно, считается их колонией), однако с 260 года СВР вассальная зависимость носит формальный характер, во многом благодаря успешным действиям пиратов в Море Бурь, которые практически парализовали торговлю с Метрополией. Между тем кашаков продолжают называть ловцами живности Тархов за то, что каганат является единственным государством, поставившим на поток продажу рабов на Юг. Гербовый символ: черная пантера.
        ЛЕСОВИЧИ(их территория расселения до СВР относилась к Северному альянсу) - родственный любичам и лехам народ, немного одичалый, близок к лесу, многие из его представителей владеют даром сливаться с деревьями. Живут поселениями, почитают берегинь и дриад. В основном заселяют хвойные леса (боры) Террийских холмов и побережья Илаки, расположенные на юго-восток от Катуйских гор и на северо-запад от Радужной губы. При этом символ лесовичей и особо охраняемое дерево - рябина. Даты основных вторжений в земли лесовичей: 90 год СВР - сводные отряды магнатов Венденской и Романейской марок; 130 год СВР - войско короля лехов Минько Второго; 135 год СВР - отряды Владыки Венденской марки Шендера; 182 и 195 годы СВР - войско беев кашаков; 212 и 244 годы СВР - конница царевичей перекатов Баву и его сына Соята; 268 год СВР - опять отряды магнатов Венденской и Романейской марок. Ни одно из вторжений не привело к потере независимости лесного народа, захватчики просто не находили лесовичей, неся при этом колоссальные небоевые потери. В настоящий момент считаются ближайшими друзьями Дивнограда, благодаря чему идет
стремительный рост Шелиста, возможно, первого и единственного города лесовичей.
        ЛЕХИ (королевство лехов, земля лехов, их территория расселения до СВР относилась к Северному альянсу) - родственный любичам и лесовичам народ, обитающий на равнинах верховий реки Тиссы и ее притока Нары. Лехи объединены под властью последней королевской династии Закатного края Орловичей, находятся в формальной зависимости от Владык. В настоящее время королем лехов является Буслав, его наследник - королевич Ляшко. Орловичи относились к правителям эпохи до Разлома, однако были признаны очищенными от скверны, что позволило им сохранить свою власть, тем не менее дважды (105 и 170 годы СВР) королевству пришлось отражать вторжение закатных магнатов. Для лехов характерны все признаки упадка, перечисленные при описании Закатного края, в социальной структуре присутствуют сервы, холопы, и в меньшей степени - рабы. Королевство поделено на лены, которыми управляют владетели. В настоящий момент наблюдается экспансия лехов в Мерзлые земли, отделяющие их равнины от Студеного моря, и в Порубежье, находящееся с 222 года СВР в вассальной зависимости от княжества любичей. Гербовый символ: Черный орел.
        ЛУКОМОРЬЕ(до СВР относилось к Земле экспериментов) - малонаселенный край на далеком севере, место чудес, миражей, различных артефактов, например, таких, как яйца Алконоста, моржей и ошкуев (белых медведей). Природа появления артефактов до сих пор мало изучена, то же яйцо Алконоста появляется на ледяных островах без какой-либо причины, хотя легенды говорят о некой птице, прилетающей из Ирия. Однако доподлинно подтвердить существование Алконоста пока еще не удалось. Все, что известно об этом крае, записано со слов повольников, регулярно совершающих в Лукоморье вылазки и рассказывающих про встречи с мамонтами, атакующими человека черными воронами, и с Ледяной Яростью - безумием, исходящим из холодных бурь. В целом, Лукоморье - обобщающее название многих земель и угодий мифических существ.
        ЛЮБИЧИ(княжество любичей, земля любичей, их территория расселения до СВР относилась к Северному альянсу) -родственный лехам и лесовичам народ, расселившийся вдоль верхних и нижних земель Ра-Реки (иначе - Прираречье). Любичи объединены под властью князей из рода Драгановичей, взошедших на престол после переворота, совершенного в 135 году СВР, при этом власть князя ограничена Вечем, в котором вольны принимать участие уважаемые представители местного населения (в основном, купечество и владетели вотчин (господа)). В то же время у любичей распространена такая форма зависимости, как холопство. Краеугольным значением в мировоззрении любича является его связь с родом, проявляющееся через общение с Чуром и Многоликими, чью волю постигать помогают волхвы, обладающие способностью к так называемой волшбе (местный аналог магии и чар). У князя любичей много данников: перекаты, повольники, чудины, рубежцы, города Приозерья. При этом вассальное положение не мешает данникам достаточно часто воевать с любичами, а позже восстанавливать прежние отношения. Наиболее кровавые столкновения любичей зафиксированы с
отдельными отрядами лехов в Порубежье и с магнатами Рюгенской марки на Яхертовых берегах и в Приозерье (последний зафиксированный случай произошел в 299 году СВР). Гербовый символ: трезубец.
        МНОГОЛИКИЕ - по верованиям любичей, это их древние пращуры, хранители родов, те, кто когда-то разбудил народ. Макошь (женское начало) и Род (мужское начало) являются наиболее известными их представителями. Согласно же проведенному исследованию историком Кентом в 74 году СВР, идолы, как воплощение Многоликих, - это псевдоразумные магические структуры, возведенные (созданные) с неясными целями предками любичей, обладающие свойством накапливать или даже синтезировать энергию, которую способны часто в случайном порядке преобразовывать для изменения внешней обстановки. Как известно, Кент, желая продолжить изучение идолов, попытался перевести одного из них в Дивноград, но, попав на период активности последнего, превратился в соляную скульптуру. В 155 году СВР данная скульптура была перевезена в Дивноград и с тех пор находится в МУЗЕЕ ТРЕТЬЕГО ГЛАЗА.
        ОСТРОВ КОЛДУНА - мифический остров, на котором расположен замок ДРАКОНА СИНЕГО ПЛАМЕНИ, созданный из дыхания трех Драконов в год после появления Разлома, когда истончились границы между Явью и Изнанкой. Дракон синего пламени - Великий Колдун, Дракон [Колдун], пришедший в наш мир вместе с двумя другими Драконами, - считается вечным существом, так называемой второй ипостасью Дракона, олицетворяющего изменения, эксперимент, опыт. Достоверно существование ни данного острова, ни Дракона синего пламени не подтверждено, но непревзойденный в своей милости Зеленый Дракон иллюзий часто о нем упоминает в своих лекциях. Сразу оговоримся, не надо путать существ Изнанки и выкидышей Изнанки. Несмотря на то что и тем, и другим присуща колдовская составляющая, первые разумны, вторые по уровню развития простейшие животные.
        ПЕРЕКАТЫ(их территория расселения до СВР относилась к Северному альянсу) - кочевники, обитающие в серединных землях, в так называемом Перекати-поле, иначе в Диком поле, мигрирующие со своими табунами лошадей от Катуйских гор до Черных вод. Перекаты славятся как хорошие наездники и меткие стрелки из лука, не имеют городов, управляются царевичами, представителями наиболее знатных родов, обладают зачатками шаманизма, считаются потомками мифического хана Каты, некогда правившего империей от одного берега Океана до другого. Формально перекаты (по крайней мере, часть из них) являются данниками князя любичей, но основная связь у перекатов наблюдается с купечеством Дятловой крепи и рабовладельцами Сусели. Все население у перекатов делится на свояков, чуждых и рабов. В настоящий момент наиболее известным царевичем является Тугарин, который в 295 году СВР потерпел поражение под стенами Дивнограда. Поговаривают, что отряды перекатов являются частыми гостями Искаженных земель, где именно их удаль сдерживает нашествие порождений пепла, впрочем, данная информация не более чем слухи и пока не нашла своего
подтверждения.
        ПОВОЛЬНИКИ(их территория расселения до СВР относилась к Северному альянсу) - ватаги речного братства, управляемые ватаманами, осуществляют проникновения в поисках артефактов и богатств в Лукоморье и Зачарованный лес. Несмотря на то что повольники являются данниками князя любичей, с 260 года СВР они активно пытаются установить контроль над нижними землями Ра-Реки и ее притоков; знамениты своими легчайшими лодками - ушкуями, позволяющими при необходимости переносить их на значительные расстояния. Их символ - белый медведь (ошкуй). Своей столицей выбрали город Вежу, спрятанный в Кряжных дебрях за порогами реки Корунь. Ватаги повольников набираются в основном из любичей и перекатов, обладающих ярко выраженным бунтарским, авантюристическим характером, или беглых холопов, реже из представителей чуди.
        ПОЛУДЕННЫЕ ЗЕМЛИ - обобщенное название Лукоморья, Приозерья, верхних и нижних земель Прираречья, Пустоши, Перекати-поля (Дикого поля), Кашакского нагорья.
        ПОРУБЕЖЬЕ (иногда также междуречье, до СВР относилось к Северному альянсу) - территория, расположенная между землями лехов и любичей, постоянно ими оспариваемая, к северу от Серухова кряжа в верховьях реки Лучеса. Тянется до реки Талка и Ториного болота. Наибольшая плотность поселений приходится на пространство между реками Мохнаша и Репейня. Порубежье населено мирными и, как правило, вольными землепашцами, которые называют себя рубежцами; с 222 года СВР данная территория находится в вассальной зависимости от княжества любичей, известные города отсутствуют.
        ПСОГЛАВЦЫ(реже - стремглавы, их территория расселения до СВР относилась к Земле экспериментов) - существа, имеющие тело человека и голову пса, физически развиты, организованы, разумны, населяют Стонущие берега и земли к северу от них. Политический уклад не известен. Единственное открытое для посещения поселение - Касело, представляет собой хаотичное скопление множества хижин на одноименном острове в дельте реки Картала. Однако подход к острову осложнен коварными течениями, мелями и рифами, потому используется для посещения редко. Предполагается, что в саваннах, заселенных псоглавцами, встречаются массивные бронированные зазавры.
        ПУСТОШИ (до СВР относились к Северному альянсу) - территория заселенная людьми, которые называют себя древичами, находится между землей любичей и Диким полем, естественно ограничена с юго-запада Серуховым кряжем, а с юго-востока - Дятловыми горами. Примерно с 270 года СВР является вотчиной разбойника Соловушки (настоящее имя Каид, или Касим), изгоя-переката, обладающего даром необычного свиста, могущего дезориентировать и оглушить противника. Периодически подвергается рейдам со стороны дружин князя любичей и его наместников, а также царевичей перекатов, однако на протяжении последнего столетия неизменно является притоном для разбойников всех мастей.
        РЕЙСКИЙ АРХИПЕЛАГ(до СВР считался Ничейной землей) - острова, расположенные на север от Закатного края, населенные воинственным народом РЕИ,возможно, группой племен, объединенных одним общим названием. О политическом устройстве мало что известно, так как на контакт с исследователями местные жители идут неохотно. Однако установлено, что в глубине самого большого острова архипелага - Арун, воздвигнута каменная крепость, называемая Рингстоун, у которой в 282 году СВР потерпел поражение любичский князь Вольга. Судя по описаниям очевидцев, острова населены троллями (они также именуемы снежными людьми, или йети). Данные существа отличаются от человека более плотным и мускулистым телосложением, более крупным телом, малой длины шеей и массивной челюстью, относительно короткими бёдрами, густым волосяным покровом по всему телу - чёрного, рыжего, белого или седого цвета. Лица тёмного цвета. На голове волосы длиннее, чем на теле. Усы и борода очень редкие и короткие. Хорошо лазают по деревьям. Высказывались предположения, что горные популяции снежных людей живут в пещерах, лесные строят гнёзда на ветках
деревьев. В целом, Рейский архипелаг считается труднодоступным, в том числе по причине громадных приливных волн со стороны Океана и чересчур агрессивных китовых акул, облюбовавших его прибрежные воды.
        ТАРХИ(Метрополия Тархов, земля Тархов, их территория расселения до СВР относилась к Южному альянсу) - бронзовокожий народ, проживающий в развитом государстве, находящемся далеко на юге за Морем Бурь и занимающем территорию некого большого острова и дальних берегов Южных земель, отделенных от Стеклянной пустыни Рудными горами. Тархи активно торгуют с окружающими Дивноград землями, но отказываются кого-либо пускать в свои воды и порты. Видимо, земля Тархов достаточно богата, так как они активно предлагают на продажу алмазы, специи, редкие породы дерева, сахарный тростник и слоновую кость, закупают некоторые металлы, ювелирные изделия, мех и воск, а также товары Восточного предела. Однако самый ходовой товар, который они готовы покупать в неограниченном количестве, - это рабы. В каганатской Сусели существуют целые рынки для торговли людьми и разумными существами, поставляемыми перекатскими царевичами после их очередных набегов. Остается лишь только посочувствовать участи несчастных, отправленных через море Бурь и южные воды Океана в землю Тархов. Из анализа безрезультатных осад Крепости Рока со
стороны племен Заморья и пиратских капитанов змеелюдей можно сделать вывод, что тархи обладают большими военными познаниями: их баллисты кидают взрывающиеся ядра на впечатляющее расстояние, удивительные самострелы способны за раз поражать несколько воинов в доспехах, боевой дух солдат невероятно высок. Если бы не отчаянное сопротивление их влиянию на море со стороны змеелюдей и необъяснимая ненависть, испытываемая к ним со стороны кракенов, Метрополия, используя плацдарм в виде подвластного Кашакского каганата и Пряных островов с Мамброй, могла бы вполне решиться на полноценное вторжение в Полуденные земли. Управляет тархами некий Верховный Отец, обладающий абсолютной властью. Развитие способностей представителей данного народа относительно системы координат Гексаграммы сути не известно. Гербовый символ: голова льва.
        ХРУСТАЛЬНЫЙ РАЗЛОМ (место расположения до СВР относилось к Земле экспериментов) - место, в котором соединяются миры, ось тверди, часто, благодаря произведениям поэтической литературы, воспринимаемый как спица, удерживающая Артрию. Хрустальный Разлом способствует проникновению в наш мир новых существ.Разлом - одновременно благо и печаль нашего мира. Его звон наполняет как надпространственный эфир, так и подпространственные структуры, усиливая способности могущих его слышать. Но его возникновение привело к слишком сильным изменениям в Природе, в частности, к появлению Искаженных земель, пугающих своими извергающимися вулканами и чудовищами, живущими между ними. Впрочем, именно Хрустальный разлом позволил Драконам пересечь пространство между Явью и Изнанкой.
        ЧУДЬ(народ, имеющий много названий: белоглазая, лесная, озерная, чудины, малый народ) - низкорослые жители Приозерья, Яхертовых берегов, расселившиеся на Север до реки Зверьяны, дикие и не поддающиеся пониманию, формальные данники князя любичей. Чудины считают своим покровителем Черного Ворона, однако, возможно, это ошибочное мнение, так как многие исследователи указывают на их сильную связь с землей, выраженную, в частности, в том, что они, впадая в спячку, замуровываются в землянках, исчезают целыми поселениями, уходя под землю. Предполагают, что отдельные их поселения есть по восточную сторону Старых гор, на границе Зачарованного леса и вдоль рек, впадающих в отравленные серой Черные воды Искаженных земель. С чудью связана одна из самых очаровательных легенд. До СВР чудины не выходили на поверхность, по крайне мере, не появлялись на территориях Альянсов. Их относили к так называемым чернорабочим, обслуживающему персоналу, мусорщикам, обладавшим лишь зачатками разума. Но случился Хрустальный Разлом. И чудины нашли в глубинах земли Скрытый источник и, испив из него, осознали себя. И увидели они
жаркий огонь под камнем, пульсирующий свет в кромешной тьме. И пройдя путями расплавленного металла, обнаружили Сердце нашего мира. Преклонились они, многие отдали свои жизни, но после многочисленных попыток смогли его обуздать и взять с собой. Благодаря жару, издаваемому Сердцем, пробили они тропы сквозь гранит в толще земли и вышли на поверхность. Но когда впервые увидели дневной свет, опустилась перед ними дева с жемчужными крыльями и была с ними милостива. Пораженные ее красотой, сами того не понимая, подарили чудины ей свое бесценное сокровище - пылающее Сердце мира. Обрадовалась ПОЛИНА его пульсирующему жару, тут же вспорхнула ввысь, желая показать подарок своему возлюбленному наставнику - ЖЕЛТОМУ ДРАКОНУ НЕИЗМЕННОСТИ,забыв о малом народе, что преклонил перед ней колени. Да только заснула на полдороге, ибо Сердце мира как давало тепло, так и забирало жизненные токи у того, кто держал его в своих руках. Так и нашел ее Желтый Дракон неизменности, обездвиженную, но живую; опечалился и унес Полину в возведенную для нее Пагоду. И застыло время вокруг Золотой горы. Когда же осознали чудины, какой
артефакт они сами отдали первой встречной, зачерствело их сердце, обозлились их старцы. И с тех пор стали они крайне недружелюбны ко всем остальным народам, избрав своими покровителями Черного ворона и Мракобеса, поклоняясь им кровавыми ритуалами.

***КОНЕЦ***