Книга страха Юлия Владимировна Остапенко
        Фантастика 2009: Выпуск 2. Змеи Хроноса #3 Юная Эми Завацки - типичная неудачница. Ей постоянно не везет с парнями, ее уволили из кафе, где она работала, и ей приходится считать каждый цент, чтобы выжить в Нью-Йорке. Но все в ее жизни меняется, когда она находит странный дневник и начинает записывать в него свои желания.
        Юлия Остапенко
        Книга страха
        Эми Завацки была из тех девушек, которые всегда выбирают плохих парней. В старшей школе таких девушек легко заметить по кофточкам с длинными рукавами, которые они носят даже в разгар июльского зноя. В колледже эти девушки иногда не являются на семестровые экзамены, а если приходят, то придерживая на переносице огромные солнцезащитные очки. Девушки, выбирающие плохих парней, зачастую превращаются в женщин, которые смыслят в мужчинах побольше многих. Но и тогда в такой женщине, вышедшей в супермаркет за детским питанием, в том, как она будет инстинктивно прикрывать свой большой живот, где растёт её четвёртый ребенок, в том, как опустит глаза в ответ на приветствие соседки, в том, как поправит воротничок блузки, прячущий свежие синяки, - во всём этом всё равно будет угадываться та самая девочка, которая когда-то, очень давно, выбрала не того парня.
        Однажды тусклым, холодным, недобрым осенним вечером Эми Завацки решила, что с нее хватит.
        С Робби всё оказалось просто - он и сам давно собирался её бросить и не сделал этого до сих пор лишь потому, что у него не хватало на это времени. Она позвонила ему сама, попросила забрать её после работы, сказала, что это важно. И он как будто почувствовал по её голосу, что она собирается сделать, потому что впервые за последние три недели не стал отнекиваться и пообещал, что приедет в девять. Смена Эми заканчивалась в восемь, и он это знал, но она ничего ему не сказала - она надеялась, что ей вообще ничего больше никогда не придется ему говорить, кроме одного-единствснного слова, которое, будь честна с собой, Эми, надо было сказать давным-давно.
        Беда в том, что Робби был лишь одним из многих плохих парней в ее жизни. Ничем не лучше был ее босс, мистер Хенрид, «Герберт, просто Герберт, моя сладенькая». Эми Завацки была не так чтобы очень умна, но в отличие от множества не очень умных женщин вполне сознавала сей факт, что уже само по себе отделяло её от звания полной дуры. Поэтому даже своим не слишком большим умом Эми понимала, что обращение «моя сладенькая» от менеджера кафе к официантке не имеет под собой двусмысленного подтекста лишь в том случае, если менеджеру уже исполнилось девяносто лет. Мистеру Герберту-просто-Герберту Хенриду прошлой весной минуло пятьдесят пять, и, как многие мужчины в его годы и с его положением, он был не прочь утвердить свою увядающую мужественность за счёт молоденькой, миловидной и, чего уж там, не слишком умной девушки, находящейся у него в подчинении. Это Эми почувствовала инстинктивным женским чутьём, когда он ещё только брал ее на работу полгода назад. Полгода она терпела его вялые, но довольно назойливые заигрывания, лишь единожды пожаловавшись Робби, за что заработала внушительный пинок и беседу, во
время которой Робби объяснил ей, в соответствии с её небогатым умом, что ни один мужчина не станет приставать к женщине, если только та не станет его поощрять. Это была аксиома; Эми помнила это слово со школы, потому что её брат Джейк был зубрила и молился на математику, мечтая поступить в колледж. Математика, впрочем, не обеспечила ему проходной балл и не спасла ни от Афганистана, ни от шальной пули под Кабулом. Тогда-то Эми и уехала из Стоунвилла в Нью-Йорк - дома ей нечего стало делать, отец окончательно спился и колотил её теперь чаще, чем все её дружки, вместе взятые, а Джейка больше не было рядом, чтобы её защитить. Она взяла с собой на память его тетрадку по геометрии и иногда листала её перед сном, как другие девушки листают модные журналы - бездумно, просто чтобы занять чем-то руки и глаза. И там было это слово: «аксиома». Нечто недоказуемое, но не подлежащее сомнению. Параллельные прямые не пересекаются. Герберт-просто-Герберт Хенрид не стал бы совать потные ладони ей под юбку, если бы она сама этого не захотела. Некоторые девушки просто всё время выбирают плохих парней.
        Тем тусклым осенним вечером Эми сказала мистеру Хенриду, куда он может засунуть свои лапы, своё убогое стариковское обаяние и свою работу. Она собиралась сделать это в конце смены, но получилось раньше - он вызвал ее в половине шестого под предлогом выволочки за то, что она якобы обсчитала одного из клиентов, и, назвав пару раз «моей сладенькой», снова принялся лапать. Тогда она это и сказала.
        После чего оказалась на улице за два с половиной часа до того, как Робби должен был за ней заехать.
        Кафе, в котором она работала (вернее, теперь уже не работала), располагалось в одной из самых тёмных, тесных и вонючих улочек Бруклина. До ближайшей станции метро отсюда было восемнадцать кварталов, автобусы ходили раз в час, чаще всего не останавливаясь, а такси было не сыскать днём с огнём, да у Эми и не было денег на такси. Выйдя из кафе, она сразу отошла от него шагов на тридцать, чувствуя огромное облегчение, потом пошла медленнее и, наконец, остановилась, раздумывая, что ей теперь делать. Ещё только начинало вечереть, но та осень в Нью-Йорке выдалась холодной, сырой и ветреной, а на Эми был только старенький фетровый плащик и летние туфли на все случай жизни, «мультивариант», как говаривала Грейс. Грейс была её подругой, единственной, которую Эми сумела завести за два года в Нью-Йорке, постоянно переезжая с места на место и ни на одной работе не задерживаясь надолго. Грейс тоже была из Пенсильвании, из Ренкл-Рока, это почти рядом со Стоунвиллем. Не то чтобы кто-то из девушек, переехавших в Нью-Йорк из глуши в поисках лучшей доли, помнил два года спустя, как назывался тот городок, где они
родились. Но всё равно это их роднило - это и ещё то, что Грейс тоже выбирала плохих парней. Чаще, впрочем, она не выбирала вообще никаких.
        Подумав про Грейс, Эми вдруг решила, что будет делать этим вечером. В кармане у неё завалялась мелочь, и это было очень кстати; она подошла к телефонному автомату на углу, бросила монету и набрала номер Грейс, а пока ждала ответа, думала, что тут, в телефонной кабинке, почти хорошо - ветер не так пронизывает, и даже уютно.
        - Эми, ты? Уже освободилась? Или что-то случилось? Я только что от Долли - представляешь, она опять сошлась со Спайком, да сколько же это будет продолжаться?
        Я три часа вправляла ей мозги и всё впустую, ужас, как я от неё устала, ну, а у тебя-то что?
        - Привет, Грейс и, - улыбаясь, сказала Эми. Она понятия не имела, кто такая Долли, но Спайк, видимо, тоже был плохим парнем - судя по возмущениям Грейс, которая определённо знала толк в плохих парнях. - Да, я уже освободилась. Совсем-совсем освободилась, то есть совершенно.
        - О, ну так это просто отлично, я как раз думала позвонить тебе и… - Щебет Грейс вдруг оборвался, и несколько секунд Эми слушала в трубке изумлённое молчание. - То есть как… что значит… совсем?
        - Свободна, как ветер, Грейси.
        - Ты всё-таки послала своего ублюдка Робби отсосать у его дружков? О, умница моя, давно было пора!
        Да, Грейс всегда умела подобрать слова. Эми подумала, сможет ли сформулировать это именно так, когда Робби всё же приедет за ней, и покачала головой. Лучше не рисковать - она хотела оставить его, но не злить.
        - Пока нет. Я скажу ему сегодня. Он за мной заедет в девять.
        - В девять? А почему тогда ты сейчас… Эми, где ты?
        - Я из автомата звоню. Я ушла с работы.
        - Ушла? А тебе не влетит? Ты не… - И снова три секунды изумлённо тишины. - О, Эми!
        - Да, - сказала Эми, по-прежнему улыбаясь. Чувство облегчения не исчезало, а только росло, становилось всё больше и легче. Она невольно приподнялась на цыпочки, а потом опустилась обратно, переступив озябшими ногами - стоять на одном месте даже под защитой стенок кабинки всё равно было холодно. - Я ушла. Я совсем ушла оттуда, Грейси, я не могу больше так. Послушай, что, если ты сегодня возьмёшь бутылочку вишневой наливки и приедешь после работы ко мне?
        - О Господи Боже, Эми, тыс ума сошла, какая наливка?! Только шампанское в этот великий день! Умничка моя, давно пора, я говорила, что давно пора! Надеюсь, Ты напоследок наподдала этому жирному хрычу коленкой по его неугомонному хрену. В десять я у тебя, целую, детка!
        Эми повесила трубку, по-прежнему улыбаясь. Она, по правде, была совсем не уверена в правильности своего поступка. Но пути назад всё равно нет, а Грейси - ох, ну, Грейси всегда знает; что надо сказать.
        Эми прошлась немного по кварталу, заходя в каждый магазин и бесцельно стоя перед прилавками. Но даже в трущобах Бруклина продавцы слёту распознавали безденежных бродяжек, забредающих в магазин погреться, и Эми проводила в каждом не больше пяти минут, почти физически чувствуя, как её недоброжелательным взглядом выпихивают за дверь. В одном магазине она, правда, задержалась подольше и даже купила шарфик за восемь долларов, который тут же повязала на шею. Шарфик был из дешёвого синтетического материала и почти не грел, но Эми понравилась расцветка - яркие асимметричные полоски, жёлтые и красные. Хорошее сочетание, солнечное, и асимметрия в этом году на пике моды. Эми подумала, что из него вполне можно сделать интересную оборку на юбку. Этой мыслью она развлекала себя, идя к куцему скверу из пяти облезлых тополей, находящемуся двумя кварталами дальше. Там она села на скамейку, поглубже засунув руки в карманы плаща и пряча подбородок в солнечно-ярких складках шарфа. У неё оставалось ещё около двадцати долларов, и она подумала, не купить ли чего-нибудь сладенького к вечеринке, которую затеяла с Грейс.
Но инстинкт предупредил её от подобного расточительства, и она так и просидела оставшиеся два часа на скамейке, глядя на рваные газеты, которые ветер волок по тротуару, и на немногочисленных пешеходов, изредка торопливо проходивших через сквер.
        Без четверти девять она встала и пошла обратно к той улице, где ещё сегодня утром работала. Подержанный «шевроле» Робби стоял перед входом, а его владелец как раз выходил из кафе, с досадой грохнув дверью на прощание. Эми невольно замедлила шаг, подходя к нему ближе. И вдруг подумала, что инстинкт ее не подвел и она не зря сохранила в целости эти двадцать баксов.
        - Вот ты где! - воскликнул Робби, сердито звякая зажатыми в кулаке ключами. - Какого черта, где тебя носило? Тебя сменила какая-то дура, говорит, ты здесь больше не работаешь…
        - Робби, - сказал Эми, - давай отойдём на пару шагов? Я хочу тебе кое-что сказать.
        Домой она добралась на такси. Ехать было недалеко, и у неё ещё осталось пять баксов с мелочью, чтобы купить ванильный бисквит, который, она знала, просто обожает Грейс.
        - Ну вот я ей и говорю: Долли, солнышко, ты совсем протрахала свои блондинистые мозги? Это же Спайк, это тот самый Спайк, которые воровал твои кредитки! И знаешь, что она ответила? «Но, Грейси, он же на эти деньги купил мне абонемент в фитнес-клуб». Нуты представляешь?!
        Эми кивнула, потому что да, она представляла. Робби, конечно, не воровал её кредиток. Во-первых, он был выше этого, во-вторых, у Эми не было счёта в банке. Но зато он однажды повёл её в «Россалини», шикарный ресторан на Манхэттене, чтобы отметить своё повышение в должности (его продвинули до младшего менеджера). А потом оказалось, что у него не хватает денег, и почти всю сумму за ужин Эми заплатила сама, благо как раз в тот день получила очень хорошие чаевые. Робби, конечно, обещал, что всё ей отдаст, но потом забыл. Не те парни - это такая удивительная разновидность мужчин, которая, даже делая подарки, умудряется тебя унижать.
        - Так что ты молодец, - безо всякой видимой связи заявила Грейс, болтая свешивающейся с диванного валика ногой. - Умничка ты моя. Таким надо сразу давать от ворог поворот, пока они окончательно не залезли тебе на шею. Я горжусь тобой, моя девочка! За что и выпьем.
        После этого импровизированного тоста Грейс опрокинула в рот остатки шампанского. Она и правда принесла бутылку дешёвенького вина, купленную в супермаркете за углом, и весело хлестала его весь вечер. Эми выпила всего бокал или два - шампанское она не любила, но, Грейси права, праздновать - так уж праздновать. Грейс ещё с порога сказала, что по такому случаю припасла для неё особый подарок, но больше о нём не упоминала, и Эми решила, что особым подарком был, видимо, неиссякаемый оптимизм и неуёмная болтливость её подруги. Они валялись на диване, как школьницы, поджав под себя босые ноги, и Грейси болтала сперва о том, какая скотина был этот Робби и какая Эми молодец, а потом про то, какая скотина был этот Герберт-просто-Герберт Хенрид и какая Эми молодец, а потом про то, какая скотина был Спайк, и Мэл, и Чак, и Дюк, и куча ещё каких-то парней, о которых Эми никакого понятия не имела, но все Эми была молодец. К тому времени, когда Грейс окончательно опьянела и принялась рассказывать Эми про обалденного мужика, с которым ходила на свидания уже дважды и теперь намеревалась провести остаток своих дней,
Эми уже слегка устала от неиссякаемого потока её болтовни. Но она не хотела, чтобы Грейси ушла; она не хотела в эту ночь быть одна, не хотела отпускать это чувство блаженной эйфории, это облегчение, эту свободу. Потому что как только она их отпустит, они улетят, словно выпущенный ненароком воздушный шарик - и след простынет… Так что она не торопилась отпускать этот шарик и слушала, не слыша, как болтает Грейс, и улыбалась, всё время улыбалась, потому что не могла никак перестать, ну, просто нельзя было.
        В конце концов Грейси сказала, что ей надо в туалет, и не выходила оттуда очень долго, а когда Эми, забеспокоившись, заглянула в ванную, то увидела, что Грейс спит, свернувшись калачиком на куче предназначенных в стирку полотенец. Эми растолкала её и уложила в постель, а потом погасила свет и стала убирать со стола. Убирать, правда, было особенно нечего - почти допитая бутылка шампанского да остатки бисквита. Бутылку Эми поставила в неработающий холодильник, задержав ненадолго взгляд на банке с кетчупом и начатой пачке хлопьев, составлявших всё его содержимое. А, нет, ещё в боковой стенке стояла бутылка молока, и Эми обрадовалась, что оно не успело скиснуть. Если бы ещё можно было его подогреть… Два дня назад у неё испортилась проводка в кухне, и домовладелец всё обещал починить. Он тоже не был хорошим парнем; плохим, впрочем, не был тоже, во всяком случае, не настолько плохим, как Робби или мистер Хенрид. Эми подумала, что теперь, когда ей нечем стало платить за квартиру, заикаться о проводке тем более бесполезно… да попросту опасно, потому что мистер Нокс может воспользоваться случаем и
напомнить, что в следующей четверг пора будет вносить квартирную плату. Нет, не надо, Эми, не надо сейчас про это, не думай, улыбайся, вот так, умничка, девочка моя. Все завтра.
        Эми постояла немного, глядя на бисквиты, раскрошившиеся в полиэтиленовой обертке. Потом подошла к тёмному окну кухни и выглянула из него в переулок. Панорама, открывавшаяся из окон её квартирки, вполне соответствовала стоимости ренты, составлявшей сто восемьдесят долларов в неделю: за подоконником открывался живописный вид на кирпичную стену соседнего дома и местную помойку, на краю которой стояла большая картонная коробка из-под посудомоечной машины. В коробке жил Стэнли - маленький сморщенный старичок, никогда не снимавший шерстяной шапочки. Иногда, возвращаясь с работы, Эми видела, как он роется в контейнере для пищевых отходов, и всякий раз, заметив её, он отрывался от своего занятия и касался ободка своей шапочки с таким видом, словно это было поле цилиндра, а потом говорил что-нибудь вроде «Очень приятно, мэм» или «Чудесная сегодня погода». У него был сильный шотландский акцент, но при этом настолько безупречно правильная речь, что Эми только диву давалась, как мог такой воспитанный человек докатиться до подобной жизни. На самом деле ей вряд ли хотелось это знать - одинокой девушке в
Бруклине обычно хватает своих печальных историй, чтобы слушать ещё и чужие. Так что она только иногда выносила ему чего-нибудь поесть, за что он благодарил её с поистине джентльменским достоинством. Эми думала иногда, что на самом деле подкармливает его вовсе не по доброте душевной и не из сострадания. Просто он был единственным человеком, называвшим её «мэм». Хотя, конечно, она понимала, что это совсем ничего не значит.
        Сейчас было уже поздно, и она подозревала, что Стэнли спит, а в глубине души и хотела этого - может статься, эти бисквиты понадобятся ей самой в ближайшие дни. Она окликнула его, не слишком громко, но коробка тут же зашевелилась, и наружу показалась знакомая шерстяная шапочка, а вслед за ней - по-совиному моргающие глаза, давно лишившиеся и ресниц, и какого бы тони было выражения.
        - Мэм, - прошамкал Стэнли, поведя носом, словно голодный пёс, почуявший запах мяса. - Чудесная ночь, не правда ли?
        - Правда, Стэнли, - мягко сказала Эми. - У нас тут была вечеринка, осталось немного бисквитов, хотите?
        - О, мэм, - растроганно сказал Стэнли и, выбравшись из коробки с проворством молодого шимпанзе, поковылял к подоконнику. Эми раскрыла окно пошире и положила бисквит на карниз. На окне была решётка - первый этаж, как-никак, а ещё, знаете, рядом мусорные баки и там водится всякое, говорил, морщась, мистер Нокс. Из-за первого этажа, решёток и всякого, живущего под окном, он даже сбросил ей при заселении двадцать баксов в неделю. Может быть, за это Эми тоже чувствовала себя немного обязанной старому Стэнли.
        - О, мэм, - повторил Стэнли, аккуратно беря с подоконника бисквиты. - Бог всё видит, мэм, он благословит вас за вашу доброту. А почему у вас так темно? Опять проводка?
        - Опять. Но это ничего. Спокойной ночи, Стэнли.
        - И вам спокойной ночи, мэм.
        Эми закрыла окно и постояла ещё минутку, глядя, как он заползает обратно в свою коробку и садится, подтягивая к груди костлявые колени. Потом вышла из кухни и, проходя по коридору, сняла с вешалки красно-жёлтый шарфик, который купила сегодня. В темноте цвета поблекли и были совсем неразличимы, и Эми, помяв немного шарфик в руке, повесила его назад на полку - он вдруг перестал её радовать. Грейс раскатисто храпела на кровати, завернувшись в одеяло. Эми вынула из стенного шкафа плед и разложила его на диване. Ничего, диванчик довольно удобный, а сама она - маленькая, ей будет здесь вполне хорошо.
        Только не плачь, дура, не плачь, не смей сейчас заплакать, подумала Эми, сворачиваясь на диване и глядя на уличный фонарь, слепящий ей глаза через окно комнаты. Эми крепко зажмурилась, глубже засовывая ладонь под диванную подушку.
        И вдруг что-то твёрдое и острое ткнулось ей в пальцы.
        Секунду Эми лежала и просто думала, что бы это могло быть. Потом села на диване и отодвинула подушку, щурясь в темноту. Что-то лежало на диване, там, где полчаса назад сидели они с Грейси. Что-то похожее на книжку или толстую тетрадь. Эми взяла это что-то, ощупав в темноте обложку - мягкую, гладкую, кажется, с поролоновой прокладкой под слоем глянцевой бумаги. Эми потянулась было к лампе, но потом спохватилась - если Грейс сейчас проснётся, того и гляди, снова начнёт болтать, а Эми вдруг поняла, что смертельно устала за этот день. Слепящий белый фонарь за окном из проклятия вдруг превратился в благословение. Эми встала с постели, держа тетрадь в руках, и, подойдя к окну, выходившему в еще один переулок, почти такой же грязный, как переулок за окном кухни, подняла свою находку к лицу.
        Света теперь было достаточно, чтобы увидеть, что обложка красно-жёлтая, с асимметричным узором, напоминающим узор на том шарфике. Никакой надписи на обложке не было, и Эми открыла тетрадь, раскрывавшуюся в её руках с едва слышным скрипом, какой издаёт недавно разрезанная бумага. На первой странице крупной вязью было написано:
        МОЙ ДНЕВНИК
        Я НАЧИНАЮ НОВУЮ ЖИЗНЬ
        Ох, Грейси. Эми ощутила, что невольно улыбается - чуть-чуть кривовато, чуть-чуть раздражённо, но всё равно. Грейси, Грейси. Так вот, значит, твой подарок, вполне в твоём духе. Купила, наверное, в том же маркете, что и шампанское, на доллар двадцать, оставшийся с десятки после покупки спиртного. Девичий дневник - то, что только и может подарить одна провинциальная глупышка другой провинциальной глупышке в этом большом, холодном городе, одиноком и пустом, несмотря на миллионы живущих в нём плохих парней. В тетрадке было не меньше трёхсот страниц, разлинованных широкой розовой полоской, и внизу каждой страницы той же вязью, что и в заголовке, только мельче, было выведено: «Сегодня я мечтаю о…» - и ещё четыре пустые строчки внизу, как раз достаточно для нехитрых девичьих мечтаний. «Я начинаю новую жизнь, - прочитала - подумала - Эми Завацки. - Это по крайней мере чистая правда. Я хочу так думать».
        В кармане плаща у неё остался карандаш, которым она ещё сегодня днём записывала заказы посетителей. Эми на цыпочках сходила в прихожую, вернулась с карандашом и, встав на колени перед подоконником, записала на первой странице:
«Дорогой дневник! Здравствуй. Сегодня я начинаю новую жизнь. Я бросила своего парня, я ушла со своей работы, в четверг мне придётся платить за квартиру, и у меня совсем нет денег, моя единственная подруга спит пьяная в моей постели, а бисквиты я отдала бездомному, и уже об этом жалею…»
        Она остановилась и, отложив карандаш, вытерла мокрые щёки ладонями. Потом снова взяла карандаш и продолжила писать, торопливо, с каким-то остервенением. Она писала, и в полной тишине был слышен только храп Грейс и скрип грифеля по глянцевой странице.
«Моего парня звали Робби Флеккет, он бил меня, как и большинство моих предыдущих парней. Моего босса звали Гарольд Хенрид, и если бы я не переспала с ним, он бы сам меня уволил. Я всё сделала правильно, дорогой дневничок, только почему же мне всё равно так плохо? Мне так плохо, что я всё это пишу, хотя это же очень глупо, да?»
        Она поставила знак вопроса и какое-то время держала карандаш на точке, пытаясь понять, к кому было обращено это «да». Потом беззвучно рассмеялась и перевела взгляд на строчки внизу и надпись, в тусклом свете уличного фонаря выглядящую тёмно-красной.
        - Сегодня я мечтаю о… - прочитала Эми вслух. - Сегодня я мечтаю о том, чтобы ты сдох, Робби Флеккет, чтобы ты сдох, сдох, слышишь?!
        Грейс громко всхрапнула у неё за спиной и смолкла. Эми вздохнула и покачала головой. Что толку, если Робби Флеккет сдохнет? Это не даст ей ни работы, ни денег для платы за квартиру. Она утёрла слёзы ребром ладони и дописала:
«…только о булочках с маком и стакане горячего молока, вот и всё».
        Последнее слово сползло с тонкой линии, потому что Эми уже ничего не видела, когда его писала. Она опять вытерла глаза и захлопнула тетрадь. Господи, ну и глупость. Пора тебе ложиться спать, Эми Завацки, вот что. А завтра…
        Отрывистый треск, донесшийся с кухни, заставил её вздрогнуть и вскинуться. Она обернулась как раз вовремя, чтобы увидеть, как замигал на кухне свет. Эми медленно поднялась на ноги, и к тому времени, как встала прямо, свет прекратил мигать и загорелся ровно. Шагая осторожно, как по минному полю, Эми вышла в прихожую и выглянула на кухню.
        Это горела лампочка в холодильнике - Эми забыла закрыть дверцу, ведь он всё равно не работал. Индикатор на электроплите светился тусклым кроваво-красным огоньком. Эми повернула ручку горелки и почувствовала, как лицо обдаёт волной тепла. Плита работала.
        Эми достала из холодильника бутылку молока, непривычно тёплую. И уже закрывая холодильник, вспомнила вдруг, что позавчера купила упаковку булочек с маком. Она так и не вытащила их из пакета, и они всё ещё лежали в верхнем ящике кухонного стола рядом с плитой, медленно наливавшейся густым тяжелым жаром.
        Эми проснулась, по привычке, в половине седьмого. Оставила Грейс на столе ключи от квартиры и записку, чтобы сунула их, когда запрёт дверь, за решётку вентиляционной шахты возле лифта. Потом натянула плащ, замотала шею свежекупленным шарфиком и ушла искать работу. Новая жизнь - так уж новая жизнь, верно?
        На остатки вчерашней сдачи она купила газету с объявлениями и обошла за день восемь мест, в каждом из которых ей обещали перезвонить тем особенным тоном, который означал, что о её существований уже надёжно забыто. Несмотря на подсказанное дневником решение, Эми звёзд с неба не хватала и знала, что вряд ли сможет получить работу намного лучше той, с которой ушла. Ей не так много было нужно - всего лишь начальника, а лучше начальницу, которая не станет лезть к ней под юбку, ну и возможность хороших чаевых не помешала бы, а также страховка, но это уже была роскошь, на которую Эми не особенно надеялась, чтобы лишний раз не разочаровываться. Около трёх часов пополудни, не чувствуя под собой ног, она забрела передохнуть в уличное кафе на углу Пэркенси и Тридцать шестой, купила хот-дог с горячим кофе и проглотила то и другое в считанные мгновения, с сожалением подумав, что, похоже, это и завтрак, и обед, и ужин на сегодня. Посидев немного на пронизывающем осеннем ветру и пряча зябнущий подбородок в складках синтетического шифона, Эми вздохнула, встала и отправилась дальше.
        Домой она вернулась около шести, измученная, продрогшая, голодная и разочарованная. Она, впрочем, и не думала, что вот так сразу найдёт работу - в Нью-Йорке очень много девушек, умеющих только принимать заказы, разливать кофе и выбирать не тех парней, и все эти девушки хотят есть. Зато, подумала Эми, медленно идя по улице, на которой находился её дом, мне не надо сегодня звонить Робби и выслушивать, какая я ничтожная дура. Никогда больше не будет надо! А дома ждут булочки с маком и горячее молоко. И это было так здорово, что она невольно заулыбалась и ускорила шаг, торопясь поскорее добраться до тепла своей тесной квартирки.
        У подъезда стояла машина «скорой медицинской помощи». Мигалки ещё работали, но санитары, топтавшиеся у распахнутых дверец фургона, явно никуда не торопились. Один из них даже закурил, отойдя немного в сторону. Рядом с ним Эми увидела мистера Нокса. Домовладелец выглядел взъерошенным, ошалелым и явно пребывал в омерзительном настроении, но больным не казался. Эми вряд ли рискнула бы подойти к нему, когда он был настолько не в духе, но любопытство, смешанное со смутной тревогой, разобрало её слишком сильно, и она опомнилась, только когда уже оказалась перед ним.
        - Мистер Нокс? Добрый вечер. Что-то случилось? Кто заболел?
        - А, мисс Завацки. - Мистер Нокс обернулся на неё и сморщился так, словно с душой откусил от лимона. - Хорошие новости для вас.
        - Хорошие? - удивлённо переспросила Эми.
        - Хорошие для вас, паршивые для меня! Ваш сосед отбросил копыта.
        - Сосед? - На этаже с Эми не жили мужчины, только старушка мисс Голдсмит со своей сестрой и ещё девица по имени
        Одри, крайне редко показывавшаяся дома - Эми подозревала, она работает стриптизёршей или кем-то вроде того. - Какой сосед…
        - Так что, значит, никаких родственников и документов? - спросил санитар с сигаретой.
        Эми осеклась, внезапно всё поняв. Нокс ворчливо ответил, что нет, никаких, откуда документы у бродяги? Эми перевела взгляд на фургон. Двое санитаров уже закрывали дверцы, подтолкнув напоследок покрытые брезентом носилки. Вот так, и даже попрощаться не успела…
        - Стэнли? - тихо проговорила Эми. - Что с ним случилось?
        - Какое мне дело, - фыркнул Нокс. - Может, сердце, он же старый был, как Стоунхендж. А может, замёрз, ночь сегодня выдалась холодная. Кстати, мисс Завацки, теперь, когда он не таскается у вас под окном, я думаю, имеет смысл отменить ту небольшую скидку, которую я вам предоставлял. Этот месяц уж доплатите как есть, так и быть, но со следующего буду брать с вас двести в неделю.
        Эми кивнула, глядя поверх его нервно подёргивающегося плеча на машину. Санитар с сигаретой докурил, сплюнул окурок и забрался на водительское сиденье. Машина укатила, так и не включив заново мигалки.
        Ключи оказались за решёткой возле лифта - Грейс если и страдала с утра похмельем, то не настолько, чтобы совсем ничего не соображать. Эми вошла в квартиру, закрыла дверь и остаиовилась на пороге, вдруг словно впервые заметив, до чего же здесь тесно, душно и темно. Она редко открывала окна - смог и запах помойки были весьма сомнительными благами, достигаемыми регулярным проветриванием, так что Эми предпочитала им другие запахи - может быть, затхлые, несвежие, но свои, Однако сейчас она вдруг ощутила невыносимую потребность открыть окно. Эми прошла на кухню и, толкнув оконную раму сквозь решётку, заставила её качнуться вперёд. Картонная коробка Стэнли так и стояла там, где была. Могло показаться, что он просто забился в неё так глубоко, что не видно ни ног, ни шерстяной шапочки. Эми посмотрела немного на эту коробку, а потом закрыла окно.
        Подарок Грейси лежал там, где Эми оставила его вчера - на подоконнике, раскрытый на первой странице. Эми постояла над ним, думая про Новую Жизнь и про то, как всё было бы просто, если бы возможно было начать её вот так, как этот дневник, с чистого белого листа. Потом она взяла дневник, забралась с ним на диван, поджав под себя ноги, и перевернула страницу.
«Сегодня я искала работу. Пока не нашла, но не теряю надежды -я же знаю, как трудно начинать заново, но я уже делала это не раз, смогу и теперь. Когда пришла домой, узнала, что старый Стэнли умер. И теперь мистер Нокс обещает поднять квартплату на двадцать долларов в неделю. И с чего я взяла, что он о таком забудет?»
        Как-то очень коротко у неё получалось, но Эми не была сильна по части письменного изложения своих мыслей, за что никогда не получала в школе высоких баллов по английскому. Оставалась ещё по меньшей мере дюжина незаполненных полосок, но она пропустила их и перешла сразу к нижней графе: «Сегодня я мечтаю о…»
«О том, чтобы найти работу. Хорошую работу долларов хотя бы на пятьсот в неделю. И чтобы дневная смена, и со страховкой. И чтобы моим боссом была милая приятная женщина. И чтобы она меня называла «мэм». Я очень много прошу, да, дневничок?»
        Следующим днём она обошла четыре кафе. В пятом её взяли на полную дневную смену, через два дня на третий. Менеджером по персоналу оказалась миловидная брюнетка лет тридцати с очень красиво вылепленным носом - подарок на свадьбу от второго мужа, пояснила она, смеясь, через три недели, когда они с Эми уже стали почти подругами. Звали её Карла, она зачитывалась модными журналами и была фанатка пластической хирургии для среднего класса; но в тот день Эми ещё ничего этого не знала, только ужасно обрадовалась, когда Карла не стала обещать перезвонить ей, а просто спросила:
        - Так как ваше полное имя, ещё раз, мэм?
        Телефон зазвонил, когда она уже дописывала страницу. Эми успела наспех вывести «ты как будто приносишь мне удачу, правда», прежде чем подбежала к раздражённо трезвонящему аппарату и сняла трубку. Это была Грейс.
        - Эми, детка, ну как ты там? Я тебе звонила и вчера, и сегодня целый день, а тебя нет и нет, я прямо испугалась, думала, вдруг ты съехала и мне не сказала, представляешь?
        - Я искала работу. Мне же нужно было срочно найти, чем платить за квартиру.
        - Ах, ну да, ну да. Мэган мне ещё на прошлой неделе рассказывала, как она сама искала работу, правда не в барах, она косметичка, просто мастерица педикюра, кстати, если ты вдруг захочешь…
        Господи, какая Мэган? Эми не знала никакой Мэган.
        - У меня всё хорошо, Грейс. Работу я нашла.
        - Правда? Ну, чудесно, замечательно, умничка моя! - Грейс сердито шикнула на кого-то - вероятно, на покупателя, отвлекавшего ее от беседы. - Снова в баре?
        - Нет, лучше. В кафе «Солнечные часы», это на Мактенс-сквер. Очень приличное местечко, ты должна как-нибудь прийти. У меня дневная смена.
        - Это чудесно, слушай, я такая дура!
        - Что такое?
        - Я совсем забыла отдать тебе подарок позавчера, представляешь? Ты меня так обрадовала тем, что все-таки бросила этого своего засранца Робби, что я напилась в стельку и совсем забыла! Ну и дела! Мне так стыдно, Эми.
        Под аккомпанемент её трескотни Эми медленно перевела взгляд на тетрадь, раскрытую на столе. Свет лампы переливался на глянцевой странице. Какая хорошая бумага, плотная, мелованная, так и хочется что-нибудь написать на ней… Такую тетрадь в супермаркете на сдачу не купишь. Разве что в магазине канцелярских товаров, и с чего бы Грейс искать ей подарок в таком странном месте?
        - Так этот дневник принесла не ты?
        - Что? О чём ты, милая?
        Я сказала это вслух, поняла Эми и сглотнула, а потом покачала головой:
        - Ни о чём. Забудь. Так что ты говорила?
        - Я говорю, что купила нам два билета в клуб «Сильвестро», вот что я говорю! На сегодня! Я такая дура, что забыла, ты ведь свободна, надеюсь?

«Сильвестро» был диско-баром на углу Шестнадцатой и Шестьдесят седьмой. Эми ни разу там не бывала, потому что вход стоил пятьдесят долларов, на тридцать из которых предлагалось купить выпивку, но Эми никогда не могла позволить себе коктейли по тридцать баксов. А Грейси могла, в те времена, когда работала в прачечной одного крутого отеля - это было, правда, недолго, но в «Сильвестро» она всё же разок сходила, и Эми слышала об этом миллион раз.
        - Не знаю… не знаю, Грейси. Честно говоря, у меня… у меня настроение не очень. День был тяжёлый, и к тому же…
        - День был тяжёлый? - Голос Грейси подскочил на октаву вверх. - Нет, вы послушайте, у нее был тяжёлый день! Это же «Сильвестро», Эми, ты знаешь, чего мне стоило выклянчить у Дорис эти билеты? Их сегодня с рук продают по сотне!
        Так почему ты не продашь их по сотне, и ты ведь разве не сказала только что, что купила их, а не выклянчила, и кто такая Дорис - это всё Эми могла спросить у Грейс, но не спросила. Потому что у Грейс бесполезно что-то спрашивать, и потому что… потому что у неё правда выдался утомительный день.
        - Я сегодня видела, как умер человек, - сказала Эми, и Грейс захлебнулась возмущением.
        - Правда? О Господи! Кто? Как? Ты в порядке? Мне приехать?
        - Со мной всё хорошо. - Эми чуть заметно улыбнулась, подбадривая саму себя, и прижала трубку к уху немного крепче. - Я просто стояла на переходе под светофором, и там был велосипедист. Выехал почему-то на встречную полосу и… в общем, его сбило такси.
        Так, что он перелетел через капот машины и дважды - Эми машинально сосчитала, следя за полётом расширившимися глазами, - перевернулся в воздухе, прежде чем рухнуть на бетон с хрустом, омерзительнее которого она не слышала в жизни. Движение немедленно остановилось, вокруг собралась толпа, и сирены полицейских машин загудели вдали ещё до того, как Эми развернулась и пошла вдоль дороги в поисках подземного перехода. То, как переворачивался этот парень, почти ловко, почти изящно, будто заправский акробат, до сих пор стояло у неё перед глазами.
        - Ой, милая, это ужасно, было море крови, наверное?
        - Не знаю. Я сразу ушла, но… Стэнли тоже умер, вчера. Этого я уже не видела, но всё равно… мистер Нокс мне сказал.
        - Какой Стэнли?
        - Бездомный старик, который жил у меня подокном кухни. Я же тебе говорила.
        - А, этот… ну это-то, может, и к лучшему, милая. Хотя всё равно, я могу тебя понять - такое и одно за другим… Тебе тем более надо развеяться!
        - Спасибо, Грейси, но я правда не хочу. Завтра мой первый рабочий день, мне нужно встать очень рано и приехать вовремя. Возьми с собой Долли, или Мэган, или ещё кого-нибудь… И повеселись на славу.
        - Фу ты дурочка какая, Эми, - беззлобно фыркнула Грейс. - Я же как лучше хотела. Ну ладно. Если передумаешь ещё за часок, перезвони мне!
        - Хорошо. Пока.
        На кухне мурлыкал чайник, а Эми сидела, грызя карандаш, и смотрела на недописанную страницу в дневнике, который ей не дарила Грейс. Большую часть этой страницы заполняло описание велосипедиста, которого Эми всё никак не могла забыть. Он был сам виноват, что выехал на встречную полосу, но почему-то эта мысль не изгоняла из её головы повторяющуюся картинку, как он кружится и кружится, кружится и кружится
        - не два раза, а двадцать два, двести двадцать два, как на какой-то безумной медленной карусели, и всё никак не достигнет земли.
        Поддавшись внезапному порыву, Эми взялась за исписанную страницу и выдернула её из дневника. На появившейся под ней чистой странице она ничего не стала писать, а сразу перешла к нижней графе.
«Сегодня я мечтаю о… дорогой дневничок, раз уж ты приносишь мне удачу, то пусть мой первый рабочий день завтра пройдёт хорошо, и пусть мне на этой работе пореже дают угловые столики (а то там вечно садятся пьянчуги и приставалы). И ещё, пусть моя рабочая униформа будет не слишком безвкусной».
        На этом она поставила точку, закрыла тетрадь и выпила чашку чая, а после крепко уснула.

* * *
        - Эми, вы не могли бы зайти после смены ко мне в кабинет? - спросила Карла, и Эми кивнула, внутренне вздрогнув от чувства дежа-вю, довольно-таки смешного в нынешних обстоятельствах. Когда прежние боссы звали её к себе в кабинет после смены, обычно это не сулило ничего хорошего. Но то лишь потому, что все они оказывались плохими парнями, а миссис Карла Шейн не могла оказаться плохим парнем по той простой причине, что парнем не была. Тем не менее Эми подчинилась её приказу с некоторой тревогой. Она работала в «Солнечных часах» уже неделю, и хотя испытательный срок составлял двадцать рабочих дней, Эми не сильно удивилась бы, если бы менеджер прямо сейчас поблагодарила её за работу и велела убираться вон. Ну в самом деле, слишком быстро она нашла эту работу, и слишком ей нравилось здесь, чтобы всё вот так и оставалось. А иначе это была бы не жизнь Эми Завацки.
        - Пришли? Вот спасибо, - сказала Карла, когда Эми, робко постучав по косяку открытой двери, ступила через порог. Менеджер перебирала какие-то бумаги, и Эми невольно залюбовалась её длинными ногтями, расписанными в художественном салоне - причём, судя по тонкости и многоцветию рисунка, на каждый палец ушло никак не меньше недельного заработка Эми, - Садитесь, я хочу с вами поговорить.
        Эми нерешительно присела на краешек стула и сложила руки на сведённых вместе коленях - инстинкт, быстро вырабатывающийся у любой приезжей девушки в Нью-Йорке, когда её вызывает в свой кабинет начальник. Карла оторвала от бумаг глаза, тонко подведённые девятым «Макс Фактором», и раздвинула в улыбке карминово-красные губы, покрытые удачно подобранным по оттенку блеском.
        - Не напрягайтесь так. Я не собираюсь вас увольнять. Я наблюдала за вами, и пока что очень вами довольна, - сказала она, и Эми невольно выпустила воздух из груди.
        Карла Шейн отбросила бумаги и рассмеялась, громко, заливисто и беззлобно.
        - Бедная девочка! Привыкли небось, что менеджер вызывает вас к себе лишь затем, чтобы обсудить ваше грядущее повышение на столе, прямо поверх спеллеров и точилок.
        - Эми слегка порозовела, и Карла понимающе фыркнула. - Не смущайтесь, я сама через это прошла. Есть лишь два органа, которым женщина в наше время может проложить себе путь наверх, и как раз об одном из них я хочу с вами побеседовать.

«Надеюсь, она не лесбиянка», - подумала Эми, и эта мысль явно отразилась на её лице, ничего не умеющем скрывать, потому что Карла Шейн снова рассмеялась.
        - Я говорю о мозге, моя дорогая! Слыхали про такое?
        - В школе я изучала биологию, мэм, - слегка успокоившись, сказала Эми.
        - Это замечательно, хотя и совершенно непрактично. А рисование и дизайн вы, часом, не изучали?
        Если бы миссис Шейн вынула из ящика стола чек на тысячу долларов и предложила Эми использовать его как носовой платок, она и тогда не удивила бы её больше. Эми открыла рот, чтобы ответить, но не успела. Миссис Шейн переплела свои длинные пальцы с безупречными ногтями и сказала:
        - Сейчас я хочу вас кое о чём попросить. На вас в данный момент форма официанток, разработанная предыдущим владельцем кафе. Вы проходили в ней неделю. Что вы можете о ней сказать?
        - Что я могу сказать?..
        - Да. Что бы вы изменили, может быть, улучшили в этой модели, если бы вам дали такую возможность?
        Эми бросила взгляд на свои руки, всё ещё сжатые - хотя уже и не так судорожно - поверх форменного передника. И ответила сразу, не раздумывая:
        - Первое и самое главное - убрать оборку на подоле. Она визуально расширяет бёдра, это красит только очень худощавую фигуру, а большинство девушек, которые у вас работают, сложены средне. Вырез на блузке я бы сделала чуть-чуть глубже, на полдюйма, не больше, и он должен быть квадратным, повторяя форму передника. Или передник сменить на полукруглый, в той же форме, что и вырез на блузке, всё равно.
        - Вы, я вижу, много об этом думали, - живо откликнулась миссис Шейн.
        Эми слегка пожала плечамй и ничего не сказала. Её занимал вопрос, который она не решалась задать, все ещё чувствуя удивление от того, что вообще ведёт этот разговор.
        - О, я знаю, Эми, о чём вы думаете. Почему это я, топ-менеджер кафе, прошу подобных советов у вас, обычной официантки, которая к тому же проработала у нас всего неделю. Дело в том, что, когда я подбираю для нас девушек, их внешний вид играет столь же важную роль, как характер и опыт работы. Во время нашего собеседования я обратила внимание, как вы одеты. Меня поразило то, что при явной нехватке денег и необходимости одеваться в дешёвых магазинах вы умудряетесь выглядеть стильно и элегантно. Мне очень понравился ваш шарф с красно-жёлтой асимметрией. Я только на прошлой неделе купила себе мантилью очень похожей расцветки.
        Эми открыла рот и закрыла, так ничего и не сказав. Упоминание о том, что она одевается дёшево, слегка задело её, хотя и было правдивым. Однако она видела, что миссис Шейн, несмотря на разницу в их положении, сказала это не затем, чтобы унизить её. Напротив, она только что сделала Эми хотя и своеобразный, но очень ценный комплимент.
        - Спасибо, миссис Шейн.
        - Совершенно не за что, это не было лестью, поверьте. То, что вы сейчас сказали об униформе, в точности отвечает моим собственным выводам. Хотя я думала сделать декольте поглубже. Вы не согласны?
        - С вашего позволения, мэм… «Солнечные часы» - дневное кафе, как я могу судить, довольно часто здесь бывают матери с детьми и пожилые семейные пары. Нет, я не думаю, что более глубокий вырез здесь уместен.
        - Вы совершенно правы. Поэтому я и спросила, не занимались ли вы дизайном.
        - Ну, - Эми подняла взгляд и впервые с начала разговора посмотрела Карле Шейн в глаза, - вообще-то я всегда мечтала поступить в школу дизайна. Дома… когда я жила в Стоунвилле, я часто шила себе одежду сама.
        - А теперь не шьёте?
        - У меня не хватает на это времени, мэм.
        - В самом деле… Вы не оканчивали колледж?
        Эми лишь слегка улыбнулась в ответ и качнула головой. Колледж? Онa никогда и не мечтала о колледже. Джейк мечтал, но у родителей не было денег на образование даже для одного, более умного и толкового из своих детей. Эми должна была выйти замуж за плохого парня и рожать ему детей, подрабатывая в прачечной - иной судьбы она для себя и не ждала. С двенадцати лет она привыкла прятать под подушкой тетрадные листки с набросками платьев, которые она хотела бы когда-нибудь сшить. Это не было мечтой, потому что в жизни таких, как Эми Завацки, для пустых мечтаний нет места - его занимают поиски работы, разборки с бойфрендами, охочими почесать кулаки, и воскресные посещения могил матери и брата. Нет, она никогда не думала про колледж.
        - Эми, что вы скажете, если я попрошу вас разработать модель новой униформы? Разумеется, если результат будет удовлетворительным, вам будет выплачена за это премия. У вас сейчас есть на это время? Кстати, пока будете заниматься этим, перейдите на обслуживание центральных столиков. Те, которые заказные, да. Там клиентура получше, вы будете меньше уставать, а я заинтересована, чтобы в ближайшие дни у вас была ясная голова.
        - Я…
        Эми не успела договорить, не успела даже начать выражать свою признательность. Из коридора донёсся какой-то шум, потом торопливые шаги, и через миг в проём просунулась взлохмаченная голова бармена.
        - Миссис Шейн! Вы срочно нужны в зале!
        Карла Шейн резво поднялась с кресла и ринулась вслед за барменом со скоростью торпеды, поразительным образом не утратив при этом грации и безупречной осанки. Эми невольно залюбовалась её идеально прямой спиной, так же, как прежде любовалась холёными ногтями и грамотно сделанным носом. Благоговение перед леди-боссом, однако, отошло на второй план, когда Эми поспешила за ней следом, стремясь узнать, что же случилось в общем зале.
        Она так торопилась поспеть за Карлой, что у неё чуть не слетела туфля, и Эми замешкалась на минуту, поправляя её. Когда, всего минуту спустя, она вышла в общий зал, всё было уже кончено. Тучный немолодой мужчина лежал навзничь рядом с перевёрнутым стулом, его лицо было иссиня-багровым, а выпученные глаза слепо таращились в потолок. Галстук его был развязан, а воротник расстёгнут, но это не помогло, и официантка, имени которой Эми ещё не успела запомнить, стояла на коленях рядом с ним и смотрела по сторонам в таком ужасе, что взгляд её бросал в холодный пот сильнее, чем вид распростёртого на полу тела.
        - Подавился, - сокрушённо сказал бармен Карле. - Вроде бы салат с оливками. Кашлял, как подорванный, а потом повалился и…
        - В 911 звонили? - резко спросила миссис Шейн, й другая официантка пискнула:
        - Да, только что. Сказали, что уже едут…
        В кафе в это время было не очень людно, и все немногочисленные посетители сейчас смотрели на них: кто подойдя поближе и толпясь в двух шагах, кто привстав со своих мест, а кто - словно прилипнув к стульям. В зале стало вдруг очень тихо.
        Эми окинула зал взглядом и, прочистив горло, спросила:
        - Здесь случайно нету врача?
        Будь топ-менеджером кафе Эми Завацки, «Солнечные часы» назавтра остались бы закрыты. Вход преграждала бы чёрная траурная лента на пластиковых столбиках, а в Окне висела бы фотография мистера Рональда Паркера и небольшой венок. К счастью, Эми Завацки не была менеджером «Солнечных часов». Карла Шейн в отличие от Эми знала, что сантименты в бизнесе неуместны, и приняла единственное решение, способное спасти кафе от дурной славы и краха: сделала вид, будто ничего не произошло. На следующий день кафе открылось как всегда и работало в обычном режиме. Эми отработала свою смену, приветливо улыбаясь посетителям, а после работы, забравшись с ногами на диван под торшером, рисовала наброски в купленном накануне толстом блокноте. Сперва она подумала, что это лишняя трата, и она могла бы сделать несколько эскизов в своём дневнике. Но почему-то ей не хотелось раскрывать его в тот день, и писать туда ничего не хотелось, несмотря на то, что он продолжал приносить ей удачу, словно по волшебству выполняя желания, которые она ему доверяла. В другое время она улыбнулась бы мысли о таком удивительном совпадении, но
сейчас у неё не было настроения улыбаться. Всё хорошо, Эми, всё чудесно, у тебя отличная работа, начальница к тебе очень расположена и готова дать шанс, которого у тебя никогда раньше не было - в чём же дело?.. Да ни в чём…
        Она исчёркала дюжину страниц в блокноте, прежде чем наконец получилось что-то, что ей отчасти нравилось. Эми было трудно оценить саму себя, но модель казалась ей удачной ещё и потому, что требовала меньше ткани на пошив, чем нынешняя униформа. Карла Шейн наверняка оценит такую экономность, сочетаемую с функциональностью и изяществом. Эми удовлетворённо кивнула и закрыла блокнот с мыслью, что нужно будет завтра купить хороших карандашей и несколько листов картона, чтобы нарисовать презентабельный эскиз во всех подробностях.
        Весь следующий день на работе она то и дело возвращалась мыслями к своим наброскам, мысленно дорисовывая их и поправляя. Это не мешало ей принимать заказы и не делало её улыбку менее приветливой, только, может быть, чуть-чуть более рассеянной. Где-то в три часа пополудни, подходя к одному из центральных столиков, она настолько погрузилась в свои мысли, что даже не посмотрела на посетителя, машинально записывая на планшете его заказ. Вернее, её. Это была женщина.
        - Мне, пожалуйста, блинчики с черникой и молочный коктейль, и принесите ещё зубочисток, а то тут они кончились. А ты что будешь, дорогой?
        - Эми?
        Только тогда она вскинула глаза - и через миг, короткий и жгучий, словно укус осы, поняла, что это Робби, и что он уже не меньше минуты смотрит на неё в упор. Девица, сидевшая напротив него, та, что попросила сейчас блинчики и зубочисток, бросила на своего спутника удивлённый взгляд, а потом посмотрела на Эми. У девицы были плохо прокрашены волосы на темени, а костюм, хотя и из хорошей ткани, сидел на ней, как на курице. Надо же, ему нравятся такие женщины. Эми почувствовала себя так, словно её пристыдили.
        - Господи, надо же, это и правда ты, - это опять Робби, он что-то говорил, а она не могла перестать пялиться на костюмчик его подружки. - Я уж подумал, что обознался. Ты - и в таком месте.
        - Вы знакомы? - натянуто спросила девица. Робби кисло улыбнулся.
        - Были. Когда-то. Дейла, это Эми. Эми, это Дейла.
        - Очень приятно. Блинчики с черникой, коктейль и зубочистки, я поняла; а что вам, сэр?
        - Да ладно тебе, Эми, - сказал Робби и вдруг взял её за запястье. Вроде бы незаметно, потому что её левая рука была опущена и находилась всего в полуфуте от его плеча. Но только жест этот был таким спокойным, таким расслабленным, таким хозяйским, что не было никакой возможности поверить, что именно эта рука огрела её по щеке две недели назад, холодным сырым вечером, когда она сказала, что бросает его. - Ладно тебе, сядь, выпей с нами.
        - Я на работе, Робби, - сказала Эми и подумала: ну же, вырви у него руку, просто дёрни посильнее и всё, он отпустит, здесь ведь людное место, столько народу й рядом его новая девушка… Она так думала и стояла, всё равно стояла, не в силах пошевелиться, чувствуя его твёрдые пальцы на своём запястье так, словно они были зубьями стального капкана, дробившего её кости.
        - Да, я вижу, ты здесь работаешь. - Его верхняя губа слегка приподнялась в усмешке, от которой сердце Эми всегда начинало биться чаще. - Надо же, славно устроилась. Наверное, у тебя очень добрый босс. Решил помочь такой славной ласковой симпатяшке…
        - Робби, не надо, - предупреждающе сказала Дейла, и Эми внезапно как кипятком ошпарило: она же знает. Она всё знает, он ей рассказывал, должно быть, про эту надменную сучку, с которой встречался раньше и которая не оценила его высоких достоинств. Мало того что трахалась со своим боссом, так ещё и дерзила. Дейла не такая. Во всяком случае, они оба в это пока что верят.
        Дэйв, бармен, спас её, крикнув от стойки:
        - Эми! Шестой столик!
        - Простите. Я подойду позже, когда вы определитесь с заказом, - сказала она, и Робби разжал пальцы. Он был не глуп. Глупой была она; и он никогда не устал бы ей это повторить.
        - Не торопиеь, - сказал он лениво, откидываясь на дутую подушку сиденья и щуря на Эми глаза. - Мы теперь часто станем видеться. Дейла работает в офисе на другой стороне улицы. Мы иногда будем здесь обедать.
        Дейла опустила глаза. Она-то не была дурой. Она была умной. Куда умнее, чем Эми полгода назад, когда только начинала встречаться с этим парнем.
        Эми сказала «прошу прощения» и, отойдя от столика на добрых десять футов, вдруг поняла, что у неё дрожат ноги. Она быстро передала бармену заказ Дейлы и так же быстро обслужила столик номер шесть, а потом ушла в раздевалку для персонала и просидела там двадцать ми нут, изо всех сил стискивая ладонями виски. Не надо. Не надо, только не разревись, ты же знаешь, что когда ты ревёшь, у тебя жутко краснеет лицо, ты сразу становишься как варёная свекла. Он увидит и всё поймёт. А ты не должна больше плакать из-за него, не должна. Никаких больше слёз из-за плохих парней, мы так порешили, да, Эми? Жизнь с чистого листа.
        Она несколько раз сжала и разжала кулаки, потом оправила перед зеркалом волосы и передни к и вышла, чтобы принять заказ Робби. Он заказал буритос с соусом чили и смотрел на Эми всё время, пока они с Дейлой сидели в кафе. Когда он ушёл, ей показалось, что в зале заработали сразу три дополнительных кондиционера. Домой Эми шла так поспешно, что совсем забыла бы про намеченную покупку карандашей и картона
        - к счастью, миссис Шейн сама напомнила ей о них, спросив перед уходом, когда она сможет показать ей эскиз модели. Эми сказала, что завтра, и менеджер ободряюще ей улыбнулась. Глядя на неё, нельзя было заподозрить, что всего днём раньше в её кафе погиб человек. Эми снова подумала, что хотела бы быть похожей на эту женщину.
        Вечером она открыла дневник, пролежавший два дня без дела на подоконнике, исписала свою встречу с Робби.
«Если бы только я могла никогда в жизни его больше не видеть! Но вряд ли получится, раз эта Дейла работает рядом с моим кафе.
        Ох, дневничок, если б я только могла работать в таком месте, где нет риска встретить кого не надо. В каком-то таком месте, где не бывает случайных людей, и каждый знает, зачем он туда пришёл. И чтобы я тоже знала, зачем туда пришла».
        Запись получилась длинной, и последние фразы не влезли в пространство, отведённое для девичьих излияний. Поэтому всё, начиная со слов «если бы только…», Эми вписала в графу, которую, по замыслу создателя дневника, должны были заполнить её мечты.
        Робби пришёл в «Солнечные часы» на следующий день. Потом два дня его не было, а потом он появился снова. Иногда он приходил с Дейлой, иногда - один, Эми старалась перепоручить обслуживание его столика одной из девочек, но это не всегда удавалось. Если ей приходилось обслуживать его, Робби не разговаривал с ней, не пытался до неё дотронуться, но смотрел на неё - смотрел так, словно ничего не изменилось, они по-прежнему вместе, и он по-прежнему может не звонить ей неделями, а потом заявиться к ней за полночь и потребовать секса, и если она откажется, сославшись на то, что устала после тяжёлой смены… словом, лучше было не отказываться.

«Уходи, уходи, убирайся отсюда, я же попросила свой дневник, чтобы ты убрался!» - думала Эми, опуская глаза и чувствуя, как ползёт его взгляд по её ноге к подолу форменной юбки - ещё более короткому, чем в тот день, когда он пришёл сюда впервые, потому что теперь с подола убрали оборку. И так Эми узнала, что некоторые очень хорошие вещи могут быть одновременно и очень плохи.
        Карла приняла её проект униформы с восторгом и пообещала тут же направить его в дом дизайна, где работала одна из её приятельниц. Заказ на партию приняли и выполнили быстро, так что уже через две недели Эми впервые надела блузку с юбкой, выполненные в профессиональной мастерской по модели, разработанной лично ею. И пусть это была всего лишь униформа официантки - Эми чувствовала себя так, словно это вечернее платье с оторочкой из серебристого песца. И так она ощущала себя, пока взгляд Робби не начинал лапать её коленки.
        Это длилось несколько недель, а потом Дейла вдруг однажды пришла одна. Это было впервые - Робби бывал с Дейлой, Робби бывал без Дейлы, но Дейла без Робби не являлась ещё ни разу. Чувствуя странную тревогу, мешавшуюся с надеждой, Эми подошла к столику Дейлы и нейтральным тоном поинтересовалась, что та закажет сегодня. В ответ Дейла бросила на Эми неприязненный взгляд и безо всякого перехода сказала:
        - Робби предложили должность в Чикаго. Я поеду с ним. Мы поженимся, - и с вызовом вскинула подбородок.
        Эми сама не знала, чего в тот миг ощутила больше - облегчения или жалости к этой женщине. А впрочем, если Дейла и впрямь не дура, она ведь знает, на что соглашается.
        - Очень рада за вас, мэм. А теперь не угодно ли будет сделать заказ?
        - Пусть меня обслужит кто-то другой, - надменно сказала Дейла, и Эми, одарив её благодарной улыбкой, поспешила отойти к барной стойке, где как раз одна из девушек отдавала заказ бармену.
        - Мередит, ты не могла бы взять двенадцатый столик?
        - А? - Девушка вскинула глаза на Эми, потом на посетительницу. - А-а, снова эта девица, подружка твоего бывшего? Конечно, милая, без проблем. А ты возьми четвёртый, там жутко вредная старуха, всё ей кофе то слишком холодный, то слишком горячий.
        Жутко вредная старуха оказалась женщиной лет пятидесяти, высокой, стройной, поджарой, явно много времени проводящей в тренажёрных залах и салонах красоты. Она очень хорошо выглядела; впрочем, восемнадцатилетней Мередит она всё равно должна была показаться дряхлой.
        - Мисс Завацки? - бросив взгляд на бейдж Эми, сказала женщина, когда та подошла к её столику. - Какая удача. Вы-то мне и нужны. - И прежде чем Эми успела опомниться, женщина протянула ей руку для пожатия - резко и твёрдо, по-деловому, по-мужски даже. - Я Элизабет Нелкинз, главный дизайнер «Лекстер-Мод». Пришла взглянуть, как смотрятся в быту наши модели… то есть ваша модель, сшитая нами.
        - Миссис Нелкинз, - пролепетала Эми, растерявшись так, что даже не сообразила принять великодушно предложенное рукопожатие. - Я… для меня это очень… Я каждый месяц читаю «Дизайны Лекстер-Мод»! Раньше выписывала, но потом подписка стала такая дорогая и…

«Господи, что я несу», - подумала Эми, а Элизабет Нелкинз усмехнулась, поджав тонкие губы.
        - Думаю, эта проблема разрешима. Но я рада слышать, что вы в курсе, чем занимается наша компания. Это сэкономит время нам обеим, потому что, говоря по правде, я ещё четверть часа назад должна была быть на нашей фабрике с ревизией.
        - Тогда, может быть, я позову Карлу… то есть миссис Шейн?
        - Не думаю. Вряд ли Карла будет рада меня видеть сегодня. Я ведь собираюсь лишить её самой хорошенькой, толковой и ценной из её служащих. Мисс… - Ещё один взгляд на её бейдж, прямой и быстрый, как стрела, пущенная в сердце. - Мисс Завацки, хотите на меня работать?
        Домой Эми пошла пешком. Идти пришлось далеко, но ей необходимо было прогуляться и освежить голову, благо промозглые холода немного отступили, и стояли мягкие, тёплые и солнечные дни - последние в этом году. Эми шла запруженными людьми тротуарами, между огромных сверкающих витрин и рядами гудящих машин, шла, сунув руки в карманы, и ветер трепал её жёлто-красный шарфик, который она купила несколько недель назад вечером, когда в жизни у неё не было ничего, кроме этого шарфика. Её работу впервые похвалил человек, на самом деле знающий в этом толк; Робби уезжает в Чикаго и оставит её в покое; и ей предложили только что заниматься тем, о чём она для себя и мечтать не могла. Это было так удивительно, что изумление оказалось сильнее радости, вот потому-то Эми и шла так медленно, потому прятала руки в карманах так глубоко, словно ей было холодно, потому опускала голову так низко, что, если бы пробегавшим мимо неё людям было до неё хоть какое-то дело, они бы решили, что она несчастна. Но она ведь была счастлива, правда? Так счастлива, как никогда раньше! И, повторяя про себя эту мысль снова и снова, она
понемногу ускоряла шаг, спина её выпрямлялась, плечи расправлялись, а взгляд становился ярче; Всё хорошо! Господи, подумала Эми Завацки, впервые за много-много-много дней, впервые с тех пор, как погиб Джейк, впервые с того дня, как умерла мАМА,у меня всё совсем хорошо!
        Она вдруг поняла, что у неё безумно устали ноги - и лишь тогда осознала, что идёт уже не меньше двух часов. Начинало смеркаться, а идти по-прежнему оставалось не меньше десяти кварталов. Махнув на всё рукой, Эми решила шикануть и поймала такси. Жёлтая машина с шашечками остановилась сразу, стоило ей только взмахнуть рукой.
        - Куда едем? - буднично осведомился таксист, и Эми, подтягивая ноги и захлопывая дверцу, сказала:
        - Пэрингтон-авеню, 61, пожалуйста.
        - Пэрингтон? Это не там, где сегодня был взрыв?
        - Что? Какой взрыв? О чём вы?..
        Вместо ответа водитель включил погромче радио.
        Доехав до своей улицы, Эми торопливо сунула таксисту деньги, отказавшись от сдачи, выбралась из машины и почти бегом преодолела расстояние до линии ограждения, выставленной вокруг дома. На пути у неё тут же вырос неулыбчивый полицейский в сдвинутой на брови фуражке.
        - Прохода нет, мэм.
        - Пустите меня; я здесь живу!
        Мистер Нокс стоял недалеко от входа, и Эми отчаянно замахала ему рукой. Прежде чем её наконец пропустили, она успела окинуть дом взглядом. Видимых повреждений не было, но пожарная машина и фургон «скорой помощи» рядом с домом ясно говорили о том, что здесь снова - второй раз за не столь уж долгoe время - стряслось несчастье.
        Мистер Нокс был ошеломлён, раздавлен и взбешён. Он как будто только и ждал Эми, чтобы излить на неё всё эти чувства.
        - Проклятая старуха Голдсмит со своей выжившей из ума сестрой! - заорал он, едва только Эми подбежала и спросила, что случилось. - Вот что случилось со мной, и со всеми нами, мисс Завацки! Я говорил, нет, я требовал, чтобы они не смели устанавливать у себя газовый баллон. Во всём доме установлены надёжные электроплиты - нет, эти старые дуры хором твердили, что у них, видите ли, проводка то и дело летит, и они сидят без света и горячего чая! Ну так подогрели себе теперь чайку, а то как же! На всех хватит!
        - Мистер Нокс, моя квартира… помертвев, прошептала Эми.
        - А? Не знаю, не знаю, мисс. Вроде бы цела, разве только повылетали стёкла… стойте, куда вы? Не подумайте, я это не к тому, чтобы снизить вам плату!
        Эми уже бежала к лестнице. Пожарные и техники успели осмотреть дом и сказали, что опасности обвала нет. Утечка газа была небольшой, взрыв не повредил несущие стены, однако полностью разрушил квартиру и унёс в лучший мир обеих мисс Голдсмит. Возле их обугленной двери стоял полицейский, зачем-то нацепивший бронежилет; он сердито окликнул Эми, когда та пробежала мимо, но она дрожащим голосом сказала, что живёт здесь, и он махнул на неё рукой.
        Вытянув трясущимися пальцами из сумочки ключи, Эми с третьей попытки вставила их в замок. Мистер Нокс сказал, ничего страшного, разве что повылетали стёкла… И если так, то, что стояло на подоконнике, могло от вибрации выпасть наружу и…
        В квартире было темно и невыносимо душно от толстой завесы пыли, поднявшейся от рухнувшей со стены штукатурки. Кашляя и прикрывая глаза, Эми бросилась в комнату, к подоконнику. Дневник лежал там. Эми порывисто схватила его и прижала к груди. И стояла так, задыхаясь от пыли, с минуту, прежде чем осела грудью на подоконник и с хриплым вздохом наклонилась вперёд, глотая спёртый уличный воздух.
        Если бы кто-нибудь когдa-нибудьсказал ей, что она будет работать на Манхэттене…
        Эми Завацки приехала в Нью-Йорк два года назад поездом, в вагоне третьего класса, билет на который купила по рождественской скидке - потому и ехать пришлось на Рождество, и Сочельник она встретила в душном тряском вагоне, грея зябнущие руки в стареньких шерстяных перчатках, которые ей когда-то связала мама. Если бы кто-нибудь сказал ей в тот день, что она будет работать на Манхэттене, в небоскрёбе, искрящемся тысячью тонн стали истекла, на сорок втором этаже, и её рабочий стол будет больше, чем её первая квартира в Бруклине - если бы кто-то сказал такое, Эми Завацки сочла бы его очень плохим парнем, без зазрения совести глумящимся над бедной наивной девушкой.
        Стол действительно был так огромен, что Эми не могла даже придумать, куда девать так много пространства. Крисси, сидящая за соседним столом в пяти футах от неё, отделённая высокой пластиковой ширмой с логотипом «Лекстер-Мод», тут же сказала, что у неё есть пара идей - и Эми не успела моргнуть глазом, как безбрежный стол оказался завален журналами, карандашами, степлерами, скрепками, пробниками новой линии косметики и ещё полусотней мелочей, которые Эми совсем не были нужны, но немедленно создали на столе вид продуманного художественного беспорядка и чрезвычайной занятости.
        - Чем больший бардак у тебя на столе, детка, тем легче они верят, что ты вкалываешь как проклятая, - заявила Крисси, и таков был первый совет, который Эми Завацки получила в качестве помощницы второго консультанта по дизайну форменной одежды «Лекстер-Мод». Сама Крисси, по фамилии Перкинс, была старшим заместителем первого консультанта по тканям, и вообще в одной комнате с Эми работало ещё полдюжины заместителей консультантов, первых, вторых и десятых, и она со вздохом решила, что проще принять всё это как данность, чем пытаться в чём-либо разобраться. Тем более что разбираться - это была не та работа, за которую ей здесь платили.
        - Тебя нашла Нелкинз? О, это дорогого стоит, - заметила Хизер, высокая длинноногая брюнетка с волосами, затянутыми в тугой пучок, у которой за правым ухом всегда торчал огрызок карандаша, которым она никогда не пользовалась. - Она обычно только увольняет всех, кто имел неосторожность попасться ей на глаза. Впервые слышу, чтобы она кого-то брала на работу.
        В последних словах Эми почудилось неодобрение, но разобраться она не успела. К ней прибежала чья-то секретарша - она двигалась так стремительно, что Эми никак не успевала прочесть надпись на её бейдже - и велела, чтобы Эми пулей летела в кабинет миссис Хьюз. После чего умчалась с той самой скоростью, о которой распорядилась мгновением раньше, так что Эми не успела даже спросить, кто такая миссис Хьюз и где её кабинет.
        - Это менеджер по персоналу, - любезно пояснила Крисси, видимо, довольная ролью опекунши и советницы, которую самовольно на себя взяла. - Её кабинет на шестнадцатом этаже, комната номер 1641. Что ты сидишь, как там тебя, Эми? На твоём месте я бы поторопилась.
        Как же много здесь было людей! Эми никогда не видела, чтобы столько их собиралось в одном месте - разве что на улицах, но там они были не вместе, а порознь, и их пребывание на одном тротуаре, станции метро или переходе было случайностью, совпадением. Здесь же они все были частями единого механизма под названием
«Лекстер-Мод», и все делали одно дело. Дойдя до лифта и спустившись на шестнадцатый этаж, Эми успела увидеть три десятка густо накрашенных девице волосами неестественно ярких оттенков, две дюжины мужчин в расстёгнутых костюмах, ронявших сигаретный пепел на мятые бумаги, пятерых курьеров в сдвинутых на затылок бейсболках; таскавших с этажа на этаж груды коробок с пиццей, и десятки, нет, сотни мужчин и женщин в тёмно-синей униформе, что-то тащивших, толкавшись, несших и подтягивавших. На одном этаже был отдел разработки, на другом - отдел ревизии, на третьем - отдел сбыта, и нескончаемый людской поток перетекал с одного уровня на другой, словно ртуть, быстро и бурно, не видя никаких преград на пути к цели. Эми не знала, понравится ли ей быть смятой и унесённой этим потоком, но понимала, что ей придётся полюбить чувство своей неотделимости от этого потока. Она уже это ощущала.
        Миссис, Хьюз, перед которой Эми инстинктивно робела, едва обратила на неё внимание, всучила пачку бумаг - это был контракт и множество анкет, которые она должна была заполнить, - и велела убираться прочь. Эми успела сделать всего шаг по коридору, как к ней подскочила какая-то очередная третья помощница четвёртого консультанта, спросила, не она ли Эми Завакис, то есть да, Завацки, а я разве не так сказала? - а если она, то почему она всё ещё не у миссис Нелкинз, ведь та ждёт её уже добрых пятнадцать минут! А знает ли Эми Заверкис, что такое пятнадцать минута масштабе каждодневной работы «Лекстер-Мод»? Нет, Эми не знала, а у третьей помощницы четвёртого консультанта явно не было времени объяснять. Так что она просто доволокла Эми до кабинета миссис Нелкинз, находившегося, по счастью, на этом же этаже, и, подтолкнув в лопатку мимо ceкpeтapcкoгo стола, за которым трудились ещё трое или четверо помощниц консультантов, умчалась по остальным делам.
        - Мисс Завацки! - Элизабет Нелкинз встретила Эми улыбкой, сияющей, как тысячи тонн стекла и хрома, окружавших их со всех сторон. - Как я рада, что вы пришли. Первый день на новой работе - всегда сплошное безумие. Не стесняйтесь, садитесь. Я расскажу, чем вы будете заниматься.
        Эми села, чувствуя немалое облегчение оттого, что ей наконец-то предлагали заняться делом.
        Поначалу, как она и предполагала, принимая предложение миссис Нелкинз, от неё не ждали никаких грандиозных проектов и свершений. Она всего лишь должна была просматривать уже готовые проекты униформ для разных рабочих из сферы обслуживания и вносить в них исправления, которые сочтёт уместными. Разумеется, никакой гарантии того, что её замечания будут приняты, не было, но на стол главного дизайнера по отделу готовый проект ложился уже с теми поправками, которые сделала Эми, и он в любом случае мог оценить глубину и точность проведённого ею анализа модели. Это было совсем неплохо для начала - и, главное, не возлагало на неё слишком большой ответственности, а также оставляло некоторое количество свободного времени, которое она могла посвятить разработке собственных эскизов. За всё это ей предлагалось тысяча двести долларов в неделю, четыре выходных в месяц, гибкий график, личное рабочее место и, разумеется, страховка.
        В сто, в тысячу раз больше, чем могла надеяться Эми Завацки, ступившая на перрон железнодорожной станции в Бруклине два года назад.
        В тот день она проработала допоздна и совсем не устала, потому что толком и не работала. Проектов на анализ ей не дали, вместо этого предложили познакомиться с местом, условиями и темпом работы - и, разумеется, с коллегами, потому что, сказала Элизабет Нелкинз, «Лекстер-Мод» - это команда, и если в команде один игрок ленится или недотягивает, матч проигрывают все вместе. Помимо Крисси и Хизер, Эми познакомилась также с Рейчел, Дороти, Шейлой и Мартином - единственным мужчиной в их отделе, который не был ничьим помощником, а сам консультировал какой-то другой отдел, заседая в этом лишь потому, что в его кабинете меняли линолеум. Мартин понравился Эми больше всех - он мало разговаривал и при этом никуда не торопился, просто спокойно, методично и уверенно делал что-то за своим компьютером, повёрнутым монитором к стене.
        - Он кажется таким сосредоточенным, - сказала Эми, глядя на синие и красные блики, отбрасываемые монитором на скуластое лицо мужчины.
        - Марти? Сосредоточенным? - Крисси фыркнула, отточенным движением обрабатывая пилочкой левый мизинец. - Ещё бы! Должно быть, набрёл на новый порносайт, который системный администратор ещё не успел внести в чёрный список.
        Вернувшись вечером домой, заварив себе чаю покрепче и бессильно рухнув на диван, Эми никак не могла понять, нравится ли ей на новой работе или нет. Но что она знала совершенно точно - это что она счастлива, так, как только может быть счастлив человек, получивший больше, чем когда-либо мог мечтать.
        Всего лишь три вещи омрачали это счастье.
        Первой была Стефани Дженкли, тот самый второй консультант по дизайну униформы, помощницей которого назначили Эми. У мисс Дженкли был собственный кабинет на тридцать шестом этаже, слишком тесный, чтобы в нём можно было поставить дополнительный стол - это была, как вскоре заметила Эми, типичная проблема всех здешних кабинетов, потому что сотрудников в «Лекстер-Мод» было значительно больше, чем места. Поэтому общение мисс Дженкли со своей новой ассистенткой происходило преимущественно через коммуникатор, встроенный в стол Эми рядом со старомодной декоративной чернильницей. Всякий раз, когда лампочка на коммуникаторе начинала мигать, Эми нажимала на неё с затаенным чувством обречённости, потому что в следующий миг визгливый голос мисс Дженкли велел ей сию минуту быть здесь. В лучшем случае мисс Дженкли хотела кофе, в худшем и это, увы, случалось намного чаще - Эми ждал разнос за то, какие нелепые, бессмысленные, безграмотные и безвкусные исправления она внесла в последний проект, либо за то, что не внесла в него вовсе никаких исправлений. Стефани Дженкли была из тех, кто считает голый живот лучшим
решением для формы медсестер в педиатрическом отделении, а сочетание розового с зелёным полагает смелым и небудничным выбором. Поэтому Эми, болезненно осознававшая свою неопытность и недостаток знаний, жадно ловила каждое слово мисс Дженкли, старательно запоминая все её советы и указания, чтобы, не дай бог, не реализовать в будущем какой-нибудь из них. Это было самой лучшей, самой плодотворной стороной их общения; всё остальное было ужасно, потому что мисс Дженкли явно не нравилась ни сама Эми, ни её идеи, ни то, как она попала в
«Лекстер-Мод».
        - Я пять лет отпахала стажировку за шесть сотен в неделю, прежде чем меня взяли в штат, - заявила как-то мисс Дженкли, принимая из рук Эми кружку с капуччино и швыряя в свою ассистентку испепеляющий взгляд. - Пять лет, вот так-то, юная леди! И заметьте, я ничем, ровно ничем не лучше других, во всяком случае, сама я так совершенно не считаю. - «В отличие от тебя, драная ты курица», - добавлял её взгляд в круглой проволочной оправе очков, и Эми молча опускала глаза, потому что это было проще всего.
        Хуже прочего было то, что теперь, полностью перейдя под начало мисс Дженкли, Эми утратила доступ в кабинет Элизабет Нелкинз. Все её личные разработки, которым она уделяла довольно много времени, сперва ложились на стол к её непосредственной начальнице и, Эми была абсолютно уверена, немедленно летели в мусорную корзину. Эми пыталась несколько раз передать свои проекты главному дизайнеру компании через её секретаршу, но та принимала их равнодушным и отстранённым видом, и было крайне мало надежды, что эти бумаги лягут на стол Элизабет в этом тысячелетии. Что ж, всё и так шло уж слишком хорошо, не правда ли? Не считая трёх проблем Эми Завацки.
        Второй из этих проблем был Люк - парень, сменивший Марти, когда тот перебрался наконец в свой отдел, оставив на компьютере пять гигабайтов порнографического видео и двадцать четыре вируса. Люк не понравился Эми с первого взгляда. Он был фотограф, работавший с моделями - причём как местными, штатными, по меркам которых шилась одежда, так и с залётными пташками из именитых агентств, которых регулярно нанимала компания для презентации готовых моделей. Люк воплощал собой все качества, казавшиеся Эми типичными чертами нью-йоркского фотографа: он был вёрткий, шустрый, хамовитый и совершенно беспринципный, в чём она убедилась в первый же день, когда он подошёл и уселся на её стол, придавив подтянутой задницей эскизы, над которыми она как раз работала.
        - Привет, я Люк, а ты Эми? Новенькая? Оно и заметно. Тебе что, никто ещё не сказал про дресс-код? Юбка длиннее чем на две ладони от бедра - моветон. А хотя с твоими ногами, детка, такую стыдливость вполне можно понять. Но не всё потеряно, пока существуют брюки-клеш, что скажешь?
        Говоря всё это, он грыз яблоко, роняя семечки на стол, болтал ногой в дорогой блестящей туфле от «Гуччи» и заговорщицки подмигивал Рейчел и Шейле, хихикавшим за перегородками рядом. Эми настолько остолбенела от подобного хамства, что даже не нашлась с ответом и лишь инстинктивно поджала под сиденье кресла только что осмеянные ноги (которые, кстати, всегда считала одним из главных своих достоинств). Она запоздало поняла, что тем самым признала своё поражение в этой первой схватке, когда Люк победно хохотнул и схватил с её стола пачку мятной жвачки.
        - Ничего, малышка, ничего! Главное в нашем деле - здоровая самокритичность. Уверен, какой-то десяток лёт - и ты втянешься.
        - Отстань ты уже от девушки, Грендл, - лениво подала голос Крисси, и судя по её тону, она, хотя и забавлялась происходящим не меньше Рейчел с Шейлой, всё же питала к Эми определённое снисхождение. - Она тут недели не проработала. Насмотрится на уродов вроде тебя и совсем сбежит, и тогда…
        - И тогда я убью тебя своими руками, - мрачно подала голос из своего угла Хизер. - Я не собираюсь больше быть девочкой на побегушках у этой сучки Дженкли.
        - Да ладно, ладно, - примирительно замахал руками Люк. - Ладно вам, девчонки. Эми ведь всё понимает, правда, Эм? Девушки с такими ногами всегда оказываются поумней красоток вроде тебя, Крис. Ничего, во мне дремлет Пигмалион, мы сработаемся. А там, глядишь, и подружимся, а?
        И он подмигнул ей с таким видом, словно они были неразлейвода с первого класса школы.
        Но они не подружились. Эми всегда ненавидела типов вроде него - наглых, грубых, беззаветно уверенных в своей неотразимости и безнаказанности. Он был довольно хорош собой, если, конечно, вы любите прилизанных красавчиков с лисьими глазками, чья напомаженная шевелюра блестит так же ярко, как и носки их туфель. Чем-то он неуловимо напоминал Робби, хотя Робби был гораздо сдержаннее, мужественнее и холоднее - впрочем, бить умел так же больно, только предпочитал кулаки, а Люку нравилось бить словами. Он был плохим парнем, определённо, и когда Эми поняла это, её словно окатило ведром ледяной воды. Если бы Люку внезапно стрельнула блажь завоевать её, влюбить в себя и затащить в постель - в любом порядке, - он почти наверняка преуспел бы, несмотря на почти физическое отвращение, которое Эми стала питать к нему с первой минуты. Но её чувства ничего не значили: он был плохим парнем, а её тянуло к плохим парням, будто магнитом. И да, это была очень большая проблема.
        Его стол стоял в дальнем конце комнаты, возле окна, и каждое утро, приходя на работу, он проходил мимо стола Эми. Избежать этого было ни как нельзя, потому что он всегда опаздывал и мог появиться в любой момент, а Эми, единственная в отделе, всегда приходила вовремя - она слишком ценила эту работу, чтобы позволять себе излишнюю неаккуратность. И каждый раз, проходя мимо её стола, Люк не упускал возможности сообщить ей, что эта помада идёт ей немного больше, чем та ужасная, что была вчера, а эти духи ещё хуже, чем на прошлой неделе, и разве обязательно было выливать на себя весь флакон? И что её эскизы («О, детка, да ты ещё и рисуешь тут что-то? А я думал, только кофе таскаешь для сучки Дженкли»), так вот, её эскизы - это самое жалкое, что он видел с тех пор, как Роду Моллет выгнали взашей, и правильно, кстати, сделали. Эми не знала, кем была Рода Молпет и почему её прогнали, но это не имело значения - ни для неё, ни для Люка, который, кажется, просто искал повод подколоть её, так беззастенчиво, так прямолинейно и так жестоко, что, будь Эми мужчиной, уже раз пятнадцать заехала бы ему по смазливой
роже. Но она не была мужчиной; она не была даже женщиной, смелой настолько, чтобы подкараулить его по дороге в сортир и воткнуть шпильку каблука ему в ступню. Эми была женщиной, которые выбирают плохих парней, терпят плохих парней, смиряются с тем, что, куда бы они ни пошли, рядом непременно окажется плохой парень. Она не могла утешиться даже тем, что Люк был ничтожеством, отрабатывавшим на ней собственные комплексы, потому что кем-кем, а ничтожеством Люк Грендл не был. Эми видела его фотографии, как сделанные для «Лекстер-Мод», так и другие, напечатанные в известных журналах. Они были прекрасны. Над рабочим местом у негр висел в рамке диплом национального конкурса документального фото, и снимок, с которым он этот конкурс выиграл. На снимке была старая женщина, кормившая в парке голубей. И в каждой её морщинке, в каждой тени, бросаемой складками вуали на высохшее лицо, Эми видела то, что никогда не смогла бы описать словами, но что тем не менее пугало её до дрожи в костях. Она была рада, что стол Люка стоит далеко, и с того места, где сидела Эми, нельзя было бросить на эту картину случайный взгляд.
        Однажды, после того как мисс Дженкли наорала на неё особенно громко, грубо и незаслуженно, порвав в клочья эскиз, которым Эми втайне гордилась, она решила не сразу возвращаться назад в кабинет и немножко поплакала, стоя в нише у лифта между общей пепельницей и искусственным кипарисом. Глупо было так расстраиваться, в самом деле - ведь Эми знала, что эскиз, несмотря ни на что, хорош, и мудро сохранила копию. Но Дженкли разошлась очень сильно, да ещё и в присутствии полудюжины свидетелей. Когда Эми вышла из кабинета, у неё пылали уши, и она, как назло; именно сегодня зачесала волосы назад и убрала в пучок, что делала очень редко - в результате немое свидетельство её стыда и гнева видел каждый, кто мог бросить на неё мельком взгляд. Она постояла в нише минуты две, осторожно прижимая к глазам салфетку, и почти совсем успокоилась, когда оглушительно громкий голос над самым ухом заставил её вздрогнуть и подскочить на месте:
        - Гляньте-ка, да это же наша Эм! Мы думали, шляется бог весть где, а нет, она тут, ревёт в уголке. Что случилось, детка моя, кто тебя обидел? Не иначе сучка Дженкли снова выпорола перед всем отделом? Ну так разве тебе впервой, что же ты, сильные девочки не ревут!
        Говоря всё это отвратительно весёлым, бойким и очень громким голосом, Люк хлопад её по плечу и одновременно цепко окидывал взглядом, словно нарочно выискивая в её внешнем виде то, по чему можно проехаться. На них уже смотрели все, кто оказался в тот злосчастный момент неподалёку, несколько человек перед лифтом остановились и с любопытством наблюдали за происходящим. Эми внезапно почувствовала себя так, как будто стоит посреди коридора совершенно голая. Совсем голая, и все, каждый видит её кривые ноги, её слишком широкие бёдра, её недостаточно упругую грудь и…

«Если бы ты была в кино, ты бы сейчас гордо ушла, а потом вернулась красавицей», - мелькнула у неё в голове смехотворная, едва не безумная мысль. Она почти видела это: створки лифта медленно - куда медленнее, чем в реальности - расползаются, и из них выходит она, роскошная дива Эми Завацки, со спиной, прямой, как стрела, с золотом локонов, рассыпавшихся по плечам, уверенно и надменно кидающая в шаге ногу от бедра. Эми услышала странный звук и поняла, что это смех, смешивающийся со всхлипом. И что издала его она сама.
        Она не в кино.
        Эми шагнула в сторону, не сбрасывая ладонь Люка с плеча - у неё не хватило бы на это сил, - просто отступая, как она делала всегда, когда понимала, что больше не может терпеть. И как большинство плохих парней в её жизни, удерживать её он не стал, сразу разжав руку. Она была слишком вялой, слишком тихой и пассивной жертвой. С ней было скучно. И это, быть может, спасало её от чего-то худшего.
        Ночью она открыла свой дневник - впервые за прошедшие две недели - и вдруг подумала, что пора съезжать с этой квартиры. Она вполне уже может позволить себе что-нибудь поприличнее - не на Манхэттене, конечно, но где-нибудь в более чистом, безопасном и хорошо пахнущем месте… Мысль из мимолётной стала назойливой и почти невыносимой - так, что Эми захотелось немедленно убраться отсюда, бросив всё, не взяв никаких вещей. Но она не могла - это было бы слишком опрометчиво. Ей и так в последнее время невероятно везёт. А что, если её уволят после окончания испытательного срока? Если это зависит от рекомендаций Дженкли, то Эми совершенно точно знала, что та их ей ни за что на свете не даст…
«…И ещё этот Люк. Боже, мне иногда кажется, что я бы с лёгкостью стерпела всё остальное, если бы не эта паскудная гнида/ И я же ничего ему не сделала. Ничего ему не сделала, дневничок, почему же он так… Ну… - Эми Завацки горько улыбнулась, капнув злой слезинкой на слово «так», тут же расплывшееся чернильным пятном. - А чего ты ещё ждала от плохого парня, детка? Ты же знаешь, какие они. Они такие. Но я бы очень хотела, мой дорогой дневник, да, я бы ОЧЕНЬ хотела, чтобы этот Люк Грендл завтра навернулся с лестницы и откусил свой длинный вертлявый язык! Это то, о чём я сегодня мечтаю, так и запомни».
        Следующим днём она проспала - впервые за всё время, пока работала в «Лекстер-Мод». В результате разорилась на такси и только в машине, панически проверяя, всё ли взяла, и бросив мельком взгляд в водительское зеркало, обнаружила, что накрасила только один глаз. От мысли, что сказал бы на это Люк, если бы заметил раньше неё, Эми бросило в холодный пот, и она дрожащей рукой поправила макияж как раз перед тем, как такси зарулило на парковку возле офиса.
        На этаже была какая-то странная суета, отличная от повседневной - в ней ощущалось напряжение, возбуждение и сладкий холодный ужас. Такое чувство возникает среди людей, узнавших о беде, случившейся с кем-то, кто им совершенно не дорог. Несмотря на опоздание, Эми сбавила шаг на подходе к кабинету, и помедлила мгновение, прежде чем взяться за ручку и толкнуть дверь.
        - Это было ужасно. Я никогда не видела столько крови. А как он орал, о, пресвятая дева! Из больницы сейчас звонили, сказали, ему наложили шестьдесят швов - шестьдесят, с ума сойти! Но они всё равно не уверены в успехе, потому что из-за пробок «Скорая» везла его слишком долго и… Эми! - Крисси, с благоговейным ужасом изливавшая недавние события изумлённой Шейле, круто повернулась и картинно всплеснула руками. - Ну вот ты где, наконец-то! Слышала, что случилось с Люком?
        Эми медленно покачала годовой. Очень медленно, думая при этом, что лжёт. Но она не лгала. Она не слышала, что случилось с Люком.
        Она просто этого пожелала.
        В обеденный перерыв она спустилась вниз и подошла к телефонному автомату на углу. Звонок в пределах города можно было сделать и из офиса, но Эми чувствовала острую необходимость оказаться снаружи.
        Она бросила монету в щель и набрала рабочий номер Грейс.
        Минуты две она выслушивала восторги по поводу того, как здорово и замечательно слышать «мою Эми», а потом ещё минут десять - обвинения и упрёки, отчего не звонила раньше.
        - А я звонила тебе триста раз, Эми, тебя вообще невозможно дома застать, я даже думала, что-то стряслось, тебя что, перевел и в другую смену?
        - Нет. Я… у меня новая работа.
        - Опять?! Ты же вроде нарадоваться не могла на свою начальницу, что случилось?
        - Много чего случилось, - тихо сказала Эми, закрывая глаза. Как сказать… как объяснить, и с чего начать и… можно ли вообще говорить такое? «Грейси, у меня есть тетрадь, в которую я записываю свои желания, и они сбываются. Но как только это происходит, какой-то человек рядом со мной умирает. И мне страшно, Грейси. Мне страшно. Давай я расскажу тебе все, а ты меня успокоишь, что я просто сошла с ума».
        Вместо этого она сказала:
        - Я соскучилась. Может; возьмёшь как-нибудь бутылочку наливки и заглянешь ко мне вечерком?
        - О, конечно, дорогая! Вот только договорюсь с Сэнди, чтобы меня подменила, а то у меня до конца недели вечерняя смена и я не уве…
        Конец фразы потонул в визге подшипников и чудовищном грохоте. Эми знала этот звук из фильмов, хотя там он был не таким громким и режущим ухо: яростный скрежет сминаемого металла, когда на огромной скорости врезаются друг в друга два автомобиля. Мгновение над перекрёстком висела неестественная тишина, а лотом поднялся тревожный гул; перемежаемый криком. Но Эми не обернулась. Она вообще не двинулась с места, просто стояла и смотрела на пластиковую стенку кабинки, отстранение слушая голос Грейси, который спрашивал её, что там случилось - стояла до тех пор, пока чья-то рука не схватила её за плечо и не оттолкнула от телефона, чтобы позвонить в 911.
        Вот это была третья вещь, омрачавшая новую жизнь Эми Завацки.
        А так у неё было всё хорошо.
        Восемь лет спустя всё стало иначе.
        У неё была новая квартира. Тесный крысятник с вечно барахлящей проводкой и видом на свалку она сменила на шестикомнатные апартаменты в пентхаусе элитного жилого здания. В квартире было две спальни и джакузи, а дизайн, мебель и занавески для неё, в качестве личного одолжения, подбирал Глен Шеппард - один из лучших в Нью-Йорке дизайнеров, обставлявший гостиные голливудских звёзд и действующих сенаторов. Даже восемь лет спустя после того, как кто-то - она редко задумывалась, кто - сунул ей под подушку дневник, исполнявший любой её каприз, Эми Завацки не была ни сенатором, ни кинозвездой. Но это лишь потому, что она этого не хотела. То, что она хотела, она получала.
        Квартиру она не просила, впрочем, она её заработала… Работа у неё тоже была новая. После того как Стефани Дженкли уличили в промышленном шпионаже на компанию-конкурента, Эми естественным образом оказалась первой и главной кандидатурой на её должность. Вторым консультантом по униформе она пробыла ещё четыре месяца, затем её снова повысили - на этот раз до дизайнера женской линии ежедневного платья. И в этой должности она проработала в «Лекстер-Мод» ещё два года, всё чаще и чаще видя на женщинах, ловивших такси, обедавших в кафе и делающих покупки в супермаркетах, ту самую одежду, которую создавала для них она. Это было поразительное ощущение - так, словно её мысли и стремления каким-то волшебным образом материализовались во вполне телесную форму. Впрочем, это чувство для Эми Завацки не было новым.
        Шёл третий год её работы в «Лекстер-Мод», когда на коктейльной вечеринке, которые обожала устраивать Элизабет Нелкинз, Эми познакомилась с Гленом Шеппардом. Глен знал в этом бизнесе всё и всех, хотя и не имел к нему прямого отношения, однако спал с большей частью модельных воротил, включая и Нелкинз. К тому времени, правда, они разошлись, и позже Эми подозревала, что Глен решил увести её из
«Лекстер-Мод» не в последнюю очередь для того, чтобы насолить своей бывшей. Если так, ему это удалось: при активном посредничестве Глена Эми успешно сманили
«Пердженси и Картер», узко специализировавшиеся на повседневной одежде для среднего класса и, по сути, монополизировавшие эту область в большинстве штатов Новой Англии. Помимо престижа и более чем соблазнительного жалованья, они предложили ей право ставить своё имя на бирках, пришиваемых к изнанке воротничка. Тогда-то и оказалось, что квартира, работа и окружение - это не единственное, что ей придётся переменить.
        Теперь на очереди было её имя.
        - Как-как? Звацки?
        - Завацки.
        - Завацки? Но это же просто ужасно. Не поймите меня превратно, - говорил, нервно обмахиваясь газетой, председатель совета директоров «Пердженси и Картер». Стоял знойный летний день, и хотя в офисе вовсю гудели кондиционеры, этому тучному мужчине с одутловатым лицом и бычьей шеей вряд ли было бы комфортно даже на Аляске. - Я ничего не имею против русских…
        - Я не русская, мистер Олуэн, - слегка улыбнулась Эми. - У моего отца вроде бы были предки из Польши. Но это так, знаете, семейная легенда…
        - Польша, Россия - мне всё равно, главное, что на таком имени язык сломаешь. Если оно станет визитной карточкой вашей линии, оно должно звучать и, главное, запоминаться. Эми, Эми… Как, говорите, ваше второе имя? Роуз? Эми Роуз… Нет, звучит, как псевдоним авторши любовных романов. - Он отбросил газету и нервно отёр шею салфеткой. Эми сидела перед ним, крепко сжав коленки и положив на них переплетённые пальцы. - А Эми - это вообще что такое? Сокращение от Эмили?
        - Нет. - Это на самом деле было сокращением от имени Эмма, хотя никто никогда не называл её так - никто, кроме отца в те тёмные, густые мгновения, что предшествовали удару его кулака об её челюсть. Роуз тоже не было её именем - оно стало данью полуистёршейся памяти о какой-то из прабабушек по отцу, той самой полячке, которая якобы иммигрировала в Штаты во времена Великой Депрессии и положила начало бесславной истории американских Завацки. На польском её имя звучало немного иначе, но этого Эми говорить мистеру Олуэну не собиралась.
        - Нет? Чёрт. Эмили звучит лучше. Эмили Роуз… о! Да! То, что надо. Вы будете Эмили Роуз, что скажете, согласны?
        Он предлагал ей положение, известность и сто пятьдесят тысяч долларов в год. Разумеется, она была согласна.
        Тогда-то, видимо, кончилась жизнь Эми Завацки и началась новая жизнь, жизнь Эмили Роуз. Вот только для своих друзей, и своего дневника, и для себя самой она всё равно оставалась Эми, той самой Эми, что начала эту новую жизнь задолго до того, как ознаменовала её новой работой, квартирой, именем… новыми друзьями, кстати, тоже.
        Лиз Нелкинз так и не простила ей «предательского побега», как она выразилась, кривя губы в обжигающе презрительной гримасе, славившейся на весь «Лекстер-Мод». Эми не пыталась объяснять ей: за два с половиной года в этом бизнесе она поняла, что человек, заставляющий тебя оправдываться, менее любого другого стоит каких бы то ни было оправданий. Сама Лиз на её месте поступила бы точно так же; может, мечтала поступить точно так же, но не могла. Её не звали в «Пердженси и Картер». И у неё не было маленького тайного друга в красно-жёлтой обложке, у которого она могла бы об этом попросить.
        С Грейс Эми перестала видеться почти сразу после того, как заняла место старой сучки Дженкли. Сперва она была постоянно занята (и тогда-то Эми поняла, отчего бывшая начальница только и искала повод сорвать на ней зло: это была чудовищно напряжённая, нервная и выматывающая работа, к которой Эми привыкала почти всё время, пока её выполняла), потом переехала, и у неё совсем вылетело из головы, что Грейс не знает её новый адрес, как и номер телефона. Сама она спохватилась только через три месяца, когда её снова повысили, и дышать стало чуть полете. Грейс выслушала её торопливый, сбивчивый и взволнованный рассказ о невероятном карьерном взлёте непривычно тихо и молчаливо, лишь изредка вставляя короткие междометия и ни разу не упомянув никаких Глорий, Пам и Викки, а потом сказала, что очень рада за Эми и желает ей всего самого наилучшего. Эми пообещала как-нибудь сводить её в ресторан, и даже искренне собиралась выполнить обещание, но потом снова навалилась работа… Словом, они с Грейси больше не виделись.
        А потом у неё стали появляться другие друзья.
        Первым и главных среди них. был Глен. Он так любил Эми, что даже согласился обставить её квартиру, хотя - он всегда особенно подчеркивал этот факт - никогда не работал на своих друзей. «Или дружба, или бизнес, детка, только так», - говаривал он, и Эми знала, что он прав. Исходя из чего ей было трудно воспринимать дружбу с ним как нечто по-настоящему искреннее - ведь всё же он работал на неё, и она заплатила ему за проект своей квартиры двадцать пять штук до последнего цента. Нежных чувств Глена Шеппарда было недостаточно, чтобы сделать ей хотя бы минимальную скидку. Но Эми к тому времени уже не нуждалась в скидках, не обедала в уличных кафетериях и не покупала шарфики в дешёвых лавочках. Теперь она создавала эти шарфики, чтобы тысячи других жалких маленьких эми завацки покупали их ненастными осенними вечерами, выскрёбывая из карманов последние гроши. Маленькие эми завацки очень любили шарфики, которые создавала для них Эмили Роуз. Потому что Эмили Роуз очень точно знала, что им нужно и что их согреет, вопреки сомнительным теплосохраняюшим свойствам дешёвой синтетической ткани.
        Кроме Глена Шеппарда, у Эми было несколько друзей, которых справедливее было бы называть нахлебниками. Есть такая особая порода людей, которые только и ждут, когда очередной неудачник из Баскет-Рока, Оклахома, взлетел на хромированном лифте до небес Всемирного торгового центра, чтобы присосаться к нему и не выпускать до тех пор, пока счастливчик не ощутит головную боль от затянувшегося кровопускания. Некоторые из быстро взлетевших бывают очень жестки, но другие, напротив, сентиментальны - Эми была из последних, и чуткий нюх нью-йоркских прилипал Мигом почуял запах дичи. Среди них был бедный художник из Северной Каролины, которого не брали ни в одну галерею - Эми хлопотала за него перед владельцами сувенирных и художественных салонов, с которыми пересекалась на коктейлях; была стриптизёрша из Филадельфии, которую Эми устроила в кордебалет на Бродвее; была девица; родившаяся и выросшая в Нью-Йорке, которая, однако, привыкла быть содержанкой и совсем ничего не умела делать - Эми подобрала её буквально на улице после того, как очередной любовник вышвырнул её за порог, и почти полгода позволяла жить в
своей квартире, пока девица наконец не исчезла вместе с кое-каким драгоценностями, легкомысленно оставленными хозяйкой на видном месте. Всё это были люди, не слишком её ценившие и мало заботившиеся о том, в чём она на самом деле нуждалась. Но разве Грейс когда-нибудь отличалась этими чертами? Это Нью-Йорк, детка, - играй по правилам или не играй вовсе. Это Нью-Йорк, и это много больше, чем Нью-Йорк.
        Конечно, она могла бы попросить у своего таинственного покровителя настоящих, хороших друзей, как попросила когда-то работу и право жить собственной жизнью. Она не делала этого по двум причинам. Первой было то, что последовало после её единственной попытки наладить свою личную жизнь. «Дорогой дневничок, пусть я встречу хорошего парня. Это то, о чём я сегодня мечтаю, сегодня и всегда». Она написала это рукой, подрагивающей от слишком большого количества выпитого за вечер пунша; ноги у неё были стёрты до крови туфлями на восьмидюймовых шпильках, а бретельки маленького чёрного платья от «Шанель» сползли на плечо; Эми была пьяна и очень несчастна. И она попросила - попросила то, что всегда инстинктивно боялась просить. Если правила и были, она их не знала - но инстинкт подсказывал ей, что просимому есть предел. Должен быть, иначе… иначе что? Почему-то ей было страшно даже думать об этом.
        Дневник не подвёл её, как не подводил ни разу за прошедшие восемь лет. Она встретила хорошего парня - вернее, хороший парень встретил её, по всем законам романтического кино столкнувшись с её тележкой на выезде из кассы супермаркета и пороняв кучу пакетов. К тому времени, когда они закончили вместе собирать с пола разбросанные полуфабрикаты, Эми уже поняла, что это и есть ответ на её мольбу. Его звали Мэл, он был адвокат, холост, Стрелец по гороскопу, он любил собак, детей, группу «Deep Purple» и красивые закаты. Он дарил Эми охапки душистых ромашек, встречая по вечерам с работы на собственном «бьюике», он готовил индейку у неё дома, повязав на пояс кухонный передник с обнявшимися медвежатами. Он рассказывал ей про свой первый поцелуй в девятом классе и про своего младшего брата, творившего сущие чудеса на футбольном поле. Он купил для неё сюрприз-поездку в Париж и там, у подножия Эйфелевой башни, предложил ей стать его женой.
        Она отказалась, потому что к этому времени он надоел ей до колик, до воя, до зубовного скрежета.
        Тем не менее в тот день, когда они столкнулись тележками в супермаркете, на химическом заводе в Бронксе произошла авария, в результате которой погибли пятнадцать человек. Такой была цена за провалившуюся попытку Эми выпросить то, что на самом деле не было ей нужно. Её беда была не в том, что она любила плохих парней, а в том, что не умела любить хороших.
        Пятнадцать человек, пятнадцать человек отдали свои жизни за то, чтобы она это поняла.
        И это была вторая причина.
        Конечно, она следила. Она считала. Увольнение Стефани Дженкли и неожиданное повышение Эми - четыре человека, погибшие от пищевого отравления во время университетского выпускного. Встреча с Гленом и предложение от «Пердженси и Картер» - автобус, врезавшийся в бетонную стену, девятнадцать погибших. Стабильный успех её линейки на внутреннем рынке - школьная перестрелка невиданного, ужасающего масштаба: более двадцати погибших, почти полсотни раненых.
        Ей понадобилось не менее пяти лет, чтобы полностью принять тот факт, что виной всему этому была она. До того Эми продолжала успокаивать себя мыслью о… - нет, не о безумии, потому что не было ничего рациональнее, чем мистер Олуэн, вытирающий потную шею и требующий её поменять неблагозвучное имя, - не о безумии, нет, о совпадении. Ведь бывали дни, недели, месяцы, иногда даже годы, когда она не просила ничего. Отчасти потому, что не нуждалась ни в чём, чего на данном этапе своей жизни не могла получить сама; но отчасти и для того, чтобы убедиться - даже без её участия люди продолжают погибать ежедневно. Они умирают по вине уличной преступности, от болезней, в автомобильных и авиакатастрофах, от ураганов, от нелепых несчастных случаев, от старости, наконец - как бедный бездомный Стэнли, для которого, видимо, просто пришло его время, ведь та давняя осенняя ночь восемь лет назад была такой холодной… Эми всё ещё помнила, до чего же холодной, помнила, как зябко прятала ладонь в складках жёлто-красного шарфика, идя по грязной тёмной улице. Она и сама могла бы умереть в ту ночь, разве нет? Уличный грабитель
мог зарезать её, пока она блуждала по переулкам, её мог сбить пьяный водитель, выруливший на тротуар, наконец, Робби мог ударить её - ударить слишком сильно, как она подсознательно ждала этого всё время, пока находилась в его власти. Ничего этого не случилось - так что ж, значит, в ту ночь ей повезло. Ей и сейчас везло; ей - да, а старому Стэнли и тем десяткам, сотням людей, о смерти которых она слышала ежедневно, - что ж, им повезло меньше. Нелепо в самом деле думать, что в этом её вина.
        Верила ли она в это на самом деле? Временами - да. А временами хлестала пунши звонила по старым телефонным номерам, зная, что на том конце провода некому поднять трубку. В одну из таких пьяных истерик, вскоре после разрыва с Мэлом, она позвонила отцу - впервые за десять лет. Трубку не снимали долго, а когда наконец сняли, незнакомый женский голос сказал, что слушает. Эми сказала «простите» и повесила трубку на рычажки. Она не знала; кто эта женщина - может быть, новая жена отца, может, его сиделка, а может, агент по недвижимости, занимающийся продажей дома после смерти владельца. Эми не знала этого и не хотела знать. Ральф Завацки был последней ниточкой, связывавшей её с прошлым, давно оставленным позади. Если он жив, ей придётся съездить к нему; если он мёртв, ей надо посетить его могилу. Ни того, ни другого она не хотела, поэтому выпила в ту ночь ещё одну бутылку пунша и легла спать, а утром мучилась жесточайшим похмельем и даже не смогла поехать на запланированную встречу. По счастью, Глен Шеппард согласился её прикрыть на часок, пока она приведет себя в порядок. Глен был хороший, да. Порой ей
было жаль, что слишком хороший, чтобы она могла с ним быть.
        Впрочем, это не значит, что кроме Мэла у неё никого не было.
        Из всех плохих парней, украшавших собой жизнь Эми за эти восемь лет, самым плохим был, бесспорно, Рон Коллинз. Он был ошеломляюще, бесподобно, неприлично красив - все предыдущие подружки бросали его, не вынеся конкуренции, которую он являл, затмевая их собой на любой вечеринке. Эми подобными комплексами не страдала, поскольку никогда не считала себя привлекательной. Профессиональный макияж, причёска за тысячу долларов и эксклюзивная одежда отнюдь не от «Пейджен-си и Картер» дела не меняли: в душе она как была, так и осталась маленькой жалкой Эми Завацки, знавшей своё место. Рон почуял это тонким нюхом самовлюблённого самца, ищущего не партнёршу, а зеркало для отражения своего эго. Эми к тому же была богата, а Рон, формально занимавшийся страховым делом в фирме своего папаши, виртуозно умел прожигать деньги в казино и на скачках; словом, можно сказать, они нашли друг друга. В первый раз он избил её после семи недель знакомства - за то, чТОона якобы слишком язвительно высмеяла его причёску во время какой-то вечеринки. Он. и правда выглядел глупо, зализав свои роскошные чёрные кудри к черепу,
длинному й вытянутому, как страусиное яйцо. Эми говорила ему об этом ещё дома, но он не слушал, а потом на вечеринке она выпила лишнего и… Словом, в тот раз обошлось только парой синяков, в том числе солидным фингалом, который она неделю прятала за тёмными очками, оправдываясь приступом куриной слепоты. Рон ползал у неё в ногах и просил прощения. Так поступали почти все её парни - с тех пор, как она перестала быть Эми и стала Эмили, конечно. Робби Флеккет никогда так не поступал.
        Второй раз она получила за то, что не позвала его к телефону, не захотев будить после особенно бурной ночи, в результате чего он пропустил какой-то важный звонок. Хуже всего в Роне было то, что он любил бить по лицу - в тот раз синяками дело не обошлось, он разбил ей скулу и сломал челюсть, так что потребовалась пластическая операция, после которой Эми всерьёз задумалась о том, не слишком ли плох этот плохой парень даже для неё. Пока она размышляла над этим вопросом, Рон времени не терял и сломал ей три ребра, лучевую кость и ключицу. Глен, навестивший Эми в больнице, сказал, что она должна заявить в полицию, а главное - дать пинка под зад этому долбаному ублюдку, в конце концов. Эми знала, что он прав, конечно же, именно так ей и следовало поступить. Но в ней было для этого слишком мало решимости, слишком мало уверенности в себе и воли. Все они, казалось, до остатка ушли в тот единственный вечер, когда она разом покончила с работой, где её домогался босс, и со своим парнем, который бил её не так сильно, как Рон, но пугал её ещё больше Рона. Теперь, оглядываясь назад, она часто вспоминала тот
вечер с тихим удивлением, не слишком веря, что всё это на самом деле было с ней. То, что она делала тогда, и красно-жёлтый шарфик, и тетрадь в такой же красно-жёлтой обложке, хранившаяся сейчас в несгораемом сейфе в её манхэттенской квартире, - всё это было так странно, и так… так не с ней.
        Вернувшись из больницы домой и не обнаружив вещей Рона, Эми кое-как доковыляла до сейфа и, набрав двенадцатизначный код, который знала наизусть, вынула из тёмного зева хранилища ту самую тетрадь. В ней было исписано меньше трети, и основная масса записей приходилась на первый год. С тех пор Эми писала редко и никогда - по мелочам, как сильно бы ей ни хотелось горячего молока и булочек с маком. Нет, она до сих пор не верила… верила, что не верит, будто всё это правда, а не самое удивительное совпадение, какое только можно представить. И всё же она вынула эту тетрадь, села с ней в кресло из крокодиловой кожи под торшером с шелковыми кистями ручного плетения и, взяв со стеклянного столика ручку «паркер», открыла дневник там, где остановилась. Последняя запись была датирована июнем прошлого года; тогда она встретила Мэла.
        Правая рука Эми была в гипсе от запястья до плеча, но она могла писать левой - научилась, когда один из бывших дружков бросил её правым плечом на угол стола как раз во время рабочего цейтнота, когда она ежедневно рисовала очень много эскизов. Приобретённый навык пригодился - слова, которые она вывела на потускневших от времени розовых линейках, были почти ровными, а если и скакали немного, то определённо от того, что писала она левой рукой, а не потому, что не была уверена в правильности происходящего.
«Дорогой дневник, - писала Эмили Роуз, бывшая Эми Завацки, - я не попросила тебя об этом в тот самый первый вечер, когда Робби…. словом, ты помнишь. Ты не то чтобы задолжал мне это, но теперь я уверена: я хочу, да, я мечтаю сегодня о том, чтобы Рон Коллинз сдо…»
        Она вывела одну палочку в букве «х» и остановилась.
        Она не знала почему и не смогла бы объяснить. Её левая рука, упирающаяся запястьем в столешницу, как будто застыла сама, словно золочёное перо ручки наткнулось на невидимую преграду. Эми неуклюже разжала пальцы, ручка вывалилась и, упав на пол, закатилась под кресло. Эми откинулась назад и прикрыла глаза здоровой рукой. Мягкий красноватый свет торшера слепил ей глаза, резал опущенные веки даже сквозь прижатые к ним пальцы. Эми била дрожь. Она никогда не просила у дневника ничьей смерти. У неё были враги; ей завидовали, её ненавидели за стремительный взлёт, которого она ничем не заслужила и для которого почти ничего не сделала. Многие наверняка хотели, чтобы сдохла она сама. Но Эми никому никогда не желала смерти - во всяком случае, не так сильно, как Рону в тот миг, когда взяла из сейфа дневник. Ей приходило в голову порой, что она может сделать кого-то несчастным (и даже больше) так же легко, как и счастливой - себя. Люк Грендл, к которому, несмотря на пришитый язык, так и не вернулось прежнее красноречие, был тому наглядным доказательством. Но Эми никогда не ощущала себя вправе отнимать жизнь…
вот так. Она и без того отняла уже довольно жизней, разве нет? Ну разве же нет?..
        Эми опустила руку и открыла глаза. Недописанная буква «х» жгла её взгляд так, словно клеймом отпечаталась на сетчатке. Эми скомкала только что исписанную страницу и потянула её на себя. Усилие отдалось болью в сломанной руке, но Эми лишь стиснула зубы крепче - и рванула. На какой-то жуткий миг ей показалось, что страницу не удастся вырвать, что это как пытаться оторвать руку живому человеку, который отчаянно, бешено сопротивляется надругательству. Но потом раздался треск, оглушительнее и страшнее которого Эми не слышала никогда, даже когда голова велосипедиста, заплатившего жизнью за её работу в кафе «Солнечные часы», встретилась с асфальтом. А в следующий миг она откинулась на спинку дивана, тяжко дыша и судорожно стискивая в кулаке вырванную страницу с желанием, не дописанным до конца.
        Если бы можно было так же легко вырвать все те страницы, которые она уже исписала.
        Прошло ещё два года…
        Дженни Дэвор, яркая звезда на небосклоне кино категории Б, написала книгу об истории американского театра и закатила помпезную презентацию, окончившуюся не менее помпезной вечеринкой на крыше отеля «Хилтон». Эми не знала Дженни и редко ходила в кино, в основном на старые мелодрамы, а в театр её обычно таскал Глен, и она неизменно там скучала. На эту вечеринку её тоже затащил Глен - по той лишь причине, что там собиралась появиться президент нью-йоркского отделения «Шанель», которой Глен упорно сватал Эми весь последний год. В «Шанель», впрочем, были не слишком уверены, нужна ли им дизайнер, последние десять лет одевавшая домохозяек со склонностью к ожирению - несмотря на то, что имя Эмили Роуз к тому времени слышал каждый, имевший отношение к производству и рекламе готовой одежды. Конечно, если бы Эми захотела попасть в «Шанель», она бы туда попала - не было ничего проще. Но она не была уверена, что хочет этого настолько сильно. Вообще её желания в последние годы становились всё менее пылкими, а удовольствие от их исполнения - всё менее продолжительным и ярким.
        Несмотря на всё это, она сильно волновалась перед вечеринкой, хорошо зная, что на самом деле подобные псевдонеформальные встречи мало чем отличаются от официального собеседования. И испытала едва ли не облегчение, когда оказалось, что та леди из
«Шанель» не смогла сегодня прийти. Глен рассыпался в извинениях и клялся, что устроит им встречу на следующей же неделе. Эми говорила, что всё хорошо, ничего страшного, но слегка, кривила душой, потому что вечеринка уже началась, и уйти сейчас незамеченной не было никакой возможности. Народу было не очень много, не больше трёх дюжин, но радушная хозяйка, оказавшаяся вполне милой особой, ловко сновала между столиками с закусками и не оставляла без внимания ни одного из своих гостей. Стоило только Эми потерять её из виду, как заливистый смех звезды малобюджетных ужастиков раздавался над самым её ухом, так что от него невозможно было спрятаться. Глен почти сразу убежал в другой конец зала, где присосался к какому-то своему старому знакомому, которого не видел сто лет. Эми осталась одна и провела час или полтора, стоя в углу и теребя в пальцах ножку бокала с шампанским. Пару раз она порывалась уйти, но Дженни, бдевшая со старательностью тюремного охранника, тут же возникала рядом и восклицала: «Уже собираетесь? Так быстро? Прошу, побудьте ещё немного, Энни…то есть я хотела сказать, конечно, Эмили!» И Эми
оставалась, и снова стояла одна, рассеянным взглядом оглядывая гомонящую толпу незнакомых и безразличных к ней людей.
        Была среди этого сборища плохих актёров, известных адвокатов, модных пластических хирургов и журналистов из бульварных газет одна личность, невольно привлекавшая взгляд. Это была женщина лет шестидесяти - Эми заметила её потому, что она была самой старшей среди собрания довольно молодых людей, и ещё потому, что она была лучше всех одета. На ней был элегантный брючный костюм из бледно-розового атласа с пепельным отливом, приглушавшим легкомысленный оттенок ткани. Фигура у пожилой леди была удивительно хороша, особенно ноги, длинные и стройные, как у юной девушки - вернее, такая иллюзия создавалась грамотным кроем штанин. Туалет дополняли туфли и сумочка от «Армани», а также шляпка с устрашающих размеров полями, с которых свисала короткая вуаль, прикрывавшая верхнюю часть лица. Из-под вуали виднелась сигара, время от времени уступавшая место клубам сероватого дыма, вылетавшим изо рта леди, когда та удостаивала ответа обращавшихся к ней людей. Эми обратила внимание, что говорили с ней в основном мужчины, из женщин к ней подошла только хозяйка вечеринки. И такой восторг, такое раболепие сквозило в
движениях каждого, кто приближался к этой удивительной фигуре; что Эми, не выдержав, нашла Глена и спросила его, что это за особа.
        - О, - сказал Глен, скривившись. - Ты разве не знаешь? Это её величество королева, собственной персоной.
        - Великобритании? - с изумлением посмотрев на него, спросила Эми.
        Глен расхохотался:
        - Круче, малышка! Королева мыла и стирального порошка. Адель Симмонс. Её компания стоит дороже Великобритании, Шотландии и Уэльса, вместе взятых. Каждый раз, когда ты моешь голову, она получает с этого доллар.
        - Она очень себя ценит, да?
        - Ещё бы. Держись лучше от неё подальше, а то заморозит.
        Эми кивнула, принимая совет. Она, впрочем, и до того не собиралась подходить - с первого взгляда было ясно, что Адель Симмонс из тех людей, кто считает ничтожными червями всех существ, не обладающих годовым доходом, сопоставимым с их собственным. Эми смотрела с минуту, как её величество снисходительно качает полями шляпы в направлении очередного почитателя, и отвернулась, окончательно потеряв к происходящему интерес.
        Не похоже было, что ей удастся незаметно сбежать до того, как гости начнут расходиться. Было уже далеко за полночь; и в зале, крытом огромной стеклянной крышей, становилось жарко и душно. По периметру крыши шла открытая терраса, под которой разверзались мили и мили ночного Манхэттена. Эми поставила бокал с недопитым шампанским на столик и вышла на террасу, беззвучно прикрыв за собой стеклянную дверь.
        Порыв холодного ночного ветра рванул её шаль, и Эми, инстинктивно ухватив руками шёлковые кисти, порадовалась, что взяла её с собой. Стояло лето, однако ночь выдалась зябкой и пасмурной - чёрное беззвёздное небо казалось пустым, и единственным источником света был город, залитый огнями, волнами расходящимися от ног Эми до самого горизонта.
        - Отвратительная ночь.
        Широкие поля с короткой сеткой вуали качнулись рядом с её головой, и Эми слегка вздрогнула. Надо же, она не думала, что эта женщина так высока ростом. Морщинистая белая рука с мутно поблескивающими на пальцах бриллиантами поднялась к губам и прихватила сигару твёрдым и жёстким движением. Потом плотно сжатые губы разомкнулись, и из них вылетело облачко дыма.
        - Отвратительная, - повторила Адель Симмонс, глядя на океан огней. - Ни звёздочки на небе. Сплошной неон. Если бы всё это разом погасло, мы бы остались в кромешной темноте. Но и тот свет, что мы видим, - он лишь потому, что ребята на электростанции добросовестно отрабатывают смену Всё делают люди, всё подгоняют под себя. Ничего настоящего в этом мире уже не осталось.
        Голос у неё был низкий и хрипловатый - сложно было судить, от природы или потому, что она слишком злоупотребляет кубинскими сигарами. Но было что-то в этом голосе, от чего Эми с лёгкостью представила себе, как тридцать лет назад мужчины падали перед этой женщиной на колени, а может быть, падают и до сих пор.
        Хотя ведь перед Эмили Роуз они падали тоже - после того, как били её кулаком по лицу.
        За ещё одним серым облачком последовал лёгкий вздох, после чего Адель Симмонс, королева мыла и стирального порошка, повернула к Эми голову и посмотрела ей в глаза - прямым, пронзительным взглядом из-под вуали. Глаза у неё были чёрные и блестящие, и это был не тот неживой лаковый блеск, которым отливали взгляды финансовых воротил в этом лучшем городе на земле.
        - Я Адель Симмонс, - сказала женщина. - Это, я думаю, вам уже сказали. А вот вас мне назвали как Эмили Роуз, но это слишком нелепое имя, чтобы быть настоящим. Как вас на самом деле зовут, моя дорогая?
        В обращении, в тоне, в самих словах не было ни фамильярности, ни презрения. Быть может, поэтому Эми ответила сразу:
        - Эми Завацки.
        - Так-то лучше, - кивнула её собеседница и, затушив сигару, протянула Эми руку.
        Эми нерешительно взяла её, пожала и хотела отпустить - но крепкие, цепкие пальцы, прохладные от множества колец, не разжались и не отпустили её. Эми вздрогнула, внезапно почувствовав страх, и попыталась высвободиться. Адель Симмонс держала её руку в своей ещё несколько секунд, словно рыболов, наслаждающийся видом форели, тщетно рвущейся с крючка. Потом отпустила и сказала как ни в чём не бывало:
        - Чудовищно скучная вечеринка, не правда ли?
        - Н-не знаю, - пробормотала Эми, инстинктивно сжимая пальцами руку, только что вырванную из плена. - Я никого не знаю здесь, кроме Глена… Глена Шеппарда.
        - Глен? Что у вас общего с этим пустозвоном? А впрочем, не отвечайте. - Женщина презрительно усмехнулась. - Догадаюсь сама. Он ваш единственный друг.
        Эми открыла рот - и закрыла, ничего не сказав. Тонкие, безупречно подведённые тёмным карандашом губы изогнулись в подобии улыбки.
        - Что, и эту дурочку Дженни Дэвор вы не знаете?
        - Нет.
        - Немного потеряли. Надеюсь, вы не читали её книгу?
        - Нет, я…
        - И не читайте. Это просто смешно, тем смешнее, что там нет ни одного слова, написанного этой писклявой дурёхой. Всё это сварганили те писаки, что сейчас околачиваются вокруг неё, а она раздаривает им автографы - на той самой книге, за написание которой сама же им заплатила. И хоть бы знала, к кому обратиться, так нет, выбрала в литературные негры профанов… Это смешно, вы так не считаете?
        - Не знаю, - в третий раз сказала Эми. - Простите, миссис Симмонс…
        - Боже упаси, моя дорогая. Мисс Симмонс. Я была замужем четыре раза, но в конце концов вернула себе девичью фамилию, потому что тогда-то всё и началось. Не надо отрекаться от прежних себя, от тех, кем мы были, что бы ни случилось. Потому что зачастую жизнь доказывает нам, что именно тогда мы были подлинны.

«Чего она от меня хочет?» - подумала Эми. Удивление, неловкость, тревога и безотчётный страх продолжали нарастать в ней. Не НАДОпродолжать этот разговор, шепнула ей маленькая Эми Завацки. Извинись, скажи, что замёрзла, и уходи, уходи совсем, уходи домой. Пока ещё не стало СЛИШКОМ ПОЗДНО…
        Но уже было поздно, иОЧЕНЬдавно. Поэтому Эми осталась и сказала:
        - Мисс Симмонс. Простите, но я совсем ничего не понимаю ни в книгах, ни в театре, ни в…
        - Ни в стиральном порошке, вы хотели сказать? - перебила её та и заливисто расхохоталась. Эми смотрела на неё в изумлении. - Бросьте, я знаю, кто вы. Вы шьёте одежду для женщин, таких же нищих и жалких, какой были вы сами. И вы как никто знаете, что одежда ничего не меняет. А такая дешёвая, как та, которую шьете вы, - она не согреет даже. Это видимость. В глубине души вы так и остались тем, чем вы были. Вы то, что вы есть.
        - Мисс Симмонс, я…
        - У тебя ведь тоже есть записная книжка, да, детка?
        Эми задохнулась и умолкла. Нет, она не… что она сейчас спросила? О чём? Она ведь не… не может знать?..
        Адель Симмонс чуть откинула голову и посмотрела на Эми Завацки из-под вуали. Теперь Эми увидела, каким морщинистым было её лицо и какой гладкой, глянцевой оставалась кожа между морщинами. Некстати всплыла память о фотографии, за которую получил премию Люк Грендл: старая женщина, кормящая голубей. Я смотрю на себя, снова, как тогда, подумала Эми. Я опять смотрю на себя, на ту, кем я могу… могла бы стать.
        Она не сознавала, что задыхается, и отступила на шаг, и тогда сухая ладонь Адель неожиданно мягко накрыла её руку, судорожно вцепившуюся в перила террасы. Эми вдруг отчётливо ощутила холод и тьму, окружавшую их. Слева, за тонкой стеклянной дверью, шумела вечеринка, оттуда неслась музыка, смех и хмельные голоса, справа был Нью-Йорк - огромный, сверкающий, сделанный людьми. А они, две женщины, старая и молодая, стояли между, в тёмной холодной тишине.
        - Что? - выдохнула Эми. - О чём вы… я не…
        - Всё хорошо, - сказала Адель Симмонс, слегка похлопав её поруке - Эми никогда бы не подумала, что её прикосновение и голое могут быть такими мягкими. - Не бойся, милая. Я знаю. У меня она тоже есть.
        Несколько мгновений Эми просто смотрела на старую женщину в бесконечном изумлении, пробившемся сквозь кромешный ужас от того, что кто-то узнал её тайну. Она никогда не задумывалась по-настоящему, что будет, если кто-то узнает. И ещё реже допускала мысль, что она такая не одна… что не ей одной неведомый доброжелатель подбросил под подушку маленький подарок.
        - Ох, милая, ну не надо так расстраиваться. Я напугала тебя? Прости1. Мне следовало догадаться, что ты не знаешь. Что? Ты думаешь, как я поняла, что ты одна из нас? Это сразу заметно, деточка. По правде, - мисс Симмонс снова раздвинула в неподвижной улыбке тонкие губы, - я для того и хожу на такие вечеринки, чтобы высмотреть кого-то из нас. Можешь считать это моим хобби. Тем более что рано или поздно кто-то же должен рассказать вам, что происходит. Как знать, скажи кто мне самой, когда я была в твоих летах - всё могло бы сложиться иначе.
        - Кто вы? - вновь обретя дар речи, еле слышно прошептала Эми.
        - Кто я? Но ты ведь уже знаешь. Я Адель Симмонс, королева мыла и порошка. Сорок четыре года назад я, правда, была уборщицей в прачечной. Там было жутко сыро и водились крысы, просто прорва крыс, в мои обязанности входило их травить, и с тех пор больше всего на свете я ненавижу запах крысиного яда. Я его узнаю где угодно и когда угодно. Рабочие навыки, знаешь, не забываются.
        Да, Эми знала. Она до сих пор могла пронести заваленный едой поднос по бордюру тротуара и не качнуться даже на волосок.
        - А потом, - продолжала Адель, глядя на Эми всё так же мягко и ласково, - потом однажды я нашла у себя в сумке записную книжку, вроде той, в которую мой тогдашний муж Чарли записывал недельные расходы. Мы жили на пятьдесят баксов в неделю, и он был скрягой, каких я потом в жизни не видывала. Сперва я решила, что это его книжка, но он сказал, что не покупал новую, а эту, должно быть, я купила сама и забыла.
        Чарли был свято уверен, что у меня память как решето и я вечно всё забываю. Так что я оставила эту книжечку себе. Как-то раз мне надо было сделать покупки, много покупок, а свой блокнот я забыла, так что записала список в эту книжку. И удивилась, как ты понимаешь, когда все эти продукты возникли на кухонном столе, прежде чем я успела ступить за порог.
        Эми молча слушала. Изумление, недоуменное недоверие, страх, одолевавшие её минуту назад, понемногу уступали место любопытству и… облегчению? Да, кажется, и в самом деле так.
        - Что было дальше, думаю, ТЫзнаешь, - поймав её взгляд, усмехнулась Адель. - Прошло сорок четыре года, и вот я здесь. И ТЫтоже здесь, милая. Ты в конце концов поняла, что получила, верно? И как большинство из нас, перестала просить продукты из супермаркета и стала просить карьеру, успех, богатство. Любовь, может быть.
        Тонкая холодная улыбка на мгновение стала горькой, и Эми подумала, что Адель Симмонс, наверное, тоже могла бы рассказать пару-тройку историй о плохих парнях.
        Но Эми интересовало сейчас не это.
        - Но как вы…
        - Как я узнала тебя? Взгляд, моя милая. Некоторые из нас приспосабливаются, но у большинства - у подавляющего большинства - глаза не меняются совсем. Я сегодня увидела тебя и сразу же поняла: ты из наших, потому что кого же я вижу? Запуганную, зажатую серую мышку с пятью миллионами долларов на личном счету, над которой посмеиваются её секретарши и которую поколачивает муженёк. Ты попросила денег, успеха и счастья, и ты получила их, но ты их не заработала. Поэтому ты и не могла измениться, Эми, - нас меняет не то, что мы получаем, а те усилия, что мы прилагаем для этого.
        - А вы, стало быть, много усилий приложили для вашей мыльной империи? - резко спросила Эми и удивилась сама. Всё, что говорит ей эта железная женщина, правда, от первого до последнего слова. Так почему же её щёки пылают от гнева, обиды и унижения?
        Адель Симмонс, впрочем, никак не отозвалась на её вспышку.
        - Немало, - спокойно сказала она. - В какой-то момент я, как и ты, поняла, что все мои подарочки - не бесплатно, просто счёт выписывают не мне. Не скажу, что это заставило меня остановиться, но я стала более осторожна. Я рассудила - как, вероятно, и ты, - что рано или поздно кто-то может заметить связь между моими успехами и смертями людей вокруг меня. Это сломало бы всё, к чему я шла и что собиралась построить. Я не могла так рисковать. Поэтому там, где ты просила десять раз, я просила лишь раз. Девять остальных желаний мне приходилось выполнять самой. Поэтому да, Эми Завацки, я приложила к этому силы.
        Эми слушала её, чувствуя нарастающее головокружение. На какой-то дикий, жуткий миг ей показалось, что она вот-вот перевалится через невысокий парапет террасы и упадёт вниз, пролетит тридцать этажей отеля и врежется в крышу собственного
«кадиллака», припаркованного у входа. То, что говорила эта женщина, было правдой, но… Эми никогда не думала об этом так. Она тоже боялась просить слишком много, но не потому, почему этого боялась Адель. Эми просто не хотела лишний раз отнимать у других людей жизнь. Она ни разу за все эти годы даже не подумала, что кто-то посторонний может заметить связь.
        - Почему они умирают? - спросила она - это был главный вопрос, самый главный, мучивший её уже много лет, вопрос, который до этой минуты некому было задать. - Почему? Я… мы убиваем их?
        - Никогда не смотрела на это так. Или ты считаешь, что старуха с косой - убийца?
        - Что? Я не понимаю. О чём вы говорите?
        И снова - тень неподвижной улыбки из-под чёрной сетки. Свет из зала бросал мутные блики на пепельно-розоватый атлас шляпки.
        - Так ты не догадалась сама. Что ж. Тебя утешит тот факт, что не догадывается почти никто, и все обычно удивляются, когда я говорю…
        - Говорите что?
        - Что за работу мы выполняем.
        Эми моргнула. Услышанное ею слово было, пожалуй, последним, что она ожидала услышать.
        - Работу? Какую работу?
        - А что, ты думала; возможность выполнить любое желание дается тебе даром, просто так? Что твоя записная книжка появилась Утебя в сумочке по велению доброй феи? Что ты, ты сама, ты, Эми Завацки, ничем за это не платишь?
        Её сердце гулко колотилось в груди, в горле, мешая дышать. Думала ли она так на самом деле? Да, да, пока те, кто уходил по её вине, были где-то далеко, и никто не винил её в их смерти.
        - Те, кто умирал, - мягко сказала Адель, - они ведь все были тебе не близки, так? Никто из твоих друзей и родных, просто близких тебе не погиб. Разве не так?
        Так, но… старый Стэнли… «Бездомный, портивший тебе вид из окна», - холодно напомнила Эмили Роуз в её голове. Велосипедист, посетитель в кафе, люди в машине, ехавшей мимо тебя - те, кого ты не видела никогда и даже не слышала их имён.
        Да, но ведь у меня нет близких! Попросту нет. Мамы и Джейка нету давно, некому умирать, так что…
        Твой отец. Ты ненавидишь его, но он твой отец, и его смерть стала бы для тебя ударом, окажись ты рядом. И Грейс - Грейс ведь была твоей подругой. Лиз Нелкинз была твоей подругой. Глен Шеппард - он тоже твой друг, и они живы, здоровы, они в безопасности, пока…
        Нет. Нет. Это совпадение, всё этос самого начала было цепью безумных совпадений, только и всего.
        - Вы хотите сказать, что я сама выбираю, кому умирать? - хрипло спросила Эми, и снисходительное выражение на лице Адель Симмонс стало почти материнским:
        - Насколько это возможно, милая. Ты ведь не можешь предотвратить их гибель, даже если бы и хотела. Ты можешь, впрочем, не умерщвлять их так часто, но если не сделаешь ты, сделает кто-то другой. Просто их время пришло.
        - Кто-то другой… это… кто-то из… вас?
        - Из нас. Ты тоже в клубе, детка. Не бойся, платить членских взносов не надо. Ты даже можешь никогда ни с кем из нас не видеться, если захочешь. Я выполню свою миссию здесь, оставлю тебе свою визитку и уйду, и если не захочешь звонить - не звони. Но практика показывает, что время от времени всем нам надо выговориться и даже, может, немножко поплакать…
        - Объясните мне, - взмолилась Эми и вдруг, неожиданно для самой себя, схватила сухие морщинистые руки мисс Симмонс. - Прошу, объясните, что происходит, что… кто я?
        Адель Симмонс смотрела на неё с минуту, не отталкивая от себя. Потом мягко вытянула правую руку из судорожно стиснутых пальцев Эми и ласково накрыла ладонью её щеку.
        - Ты - смерть, деточка.
        Эми молча смотрела на неё. Адель вздохнула, слегка покачав головой.
        - Ты ведь не могла об этом не думать, правда? Что было бы, если бы ты не загадала вон то или вот это желание. Умерли бы те люди или нет? Я тебе отвечаю: нет. Не в тот день и не так, не рядом с тобой. Представь, что не было бы никаких записных книжек. И люди не умирали бы, нигде, совсем. В мире уже тысячу лет назад стало бы слишком тесно, не находишь?
        - Вы сумасшедшая, - сказала Эми, отступая от неё на шаг. - О боже, теперь я поняла, вы просто безумны, вы…
        - Возможно. Но не больше, чем ты, дорогая. Эми, мы - санитары леса. Кто-то там, наверху, выбрал нас, чтобы мы дел ал и эту работу - отправлял и к нему других. И спокон веков такие, как мы, служат человечеству, выбирая момент, когда пора очистить место от одних и предоставить его другим. Это тяжёлая ноша, и там, наверху, это знают. Потому за эту работу и плата соответственная - самая лучшая, какую ты только могла просить. Научись с умом распоряжаться ею и будешь счастлива.
        - А вы, - прошептала Эми Завацки; - вы счастливы? Губы раздвинулись, показав ряд крепких, алебастрово-белых
        зубов.
        - Вполне.
        Эми отвернулась, шатко взявшись руками за перила. Всё это было… всё это было так… она не могла подобрать слова и не была уверена, что хотела бы подобрать.
        Костлявая ладонь легла ей на спину и успокаивающе погладила между лопаток.
        - Ничего. Вдохни поглубже, милая. Я понимаю, слишком много всего и сразу. Но если ты подумаешь хорошенько, то поймёшь, что сама это знала. И знала давно.
        - Почему я? - не глядя на женщину, чьё холодное присутствие рядом обжигало ей кожу, спросила Эми. - Почему это выпало мне, почему я не могла отказаться?
        - Ты могла. Ты согласилась, взяв записную книжку и начав её заполнять. В любой миг ты могла остановиться, но не сделала этого. Ты ведь давно с нами, верно?
        - Десять лет, - прошептала Эми и закрыла глаза.
        - Вот видишь. Там, наверху, редко ошибаются. Ты подходишь для этой работы.
        - Сколько нас?
        - Ты имеешь в виду, у скольких людей есть книжка? Я знаю человек сорок - пятьдесят в Нью-Йорке, ещё столько же в Лос-Анджелесе, Далласе и Чикаго. Но это, конечно, далеко не все. В Вашингтоне наших наверняка больше.
        - В Вашингтоне?! - Эми круто обернулась. Неужели… Мисс Симмонс ответила на её ужас новым взрывом небрежного смеха.
        - А ты как думала, дорогая? Политики, да, и актёры, и знаменитые писатели, хотя больше всего дельцов вроде нас с тобой, и всем когда-то сказочно повезло. Все фантастически успешные люди в этом мире делятся натри группы: воры, трудоголики и те, у кого есть записная книжка. Все так или иначе ходят по головам, вопрос только в способе. И наша совесть чище, чем у кого бы то ни было, потому что мы выполняем работу, важную работу. Поэтому нас много, больше, чем ты можешь себе представить. В мире ежедневно умирают миллионы людей. Неужели ты думаешь, что с этим справилось бы полдюжины человек, не сойдя с ума?
        - Но я сошла, - прошептала Эми. - Я сошла. И вы тоже.
        - Может быть. Но согласись, куда в меньшей степени, чем могла бы, потому что мы разговариваем на крыше «Хилтона», а не в больничной палате, и ни на одной из нас нет смирительной рубашки.
        Эми перебрала пальцами, стискивающими парапет. Смотрела какое-то время на огни далеко внизу, так далеко, что жизни всей не хватит, чтобы туда упасть.
        Потом сказала:
        - Я могу прекратить? Могу… выйти из клуба?
        Рука, продолжавшая поглаживать её по спине, замерла. Эми резко повернула голову, впервые ощутив в Адель Симмонс, королеве стирального порошка и смерти, нечто отличное от снисходительной прохладной доброты. Адель Симмонс была удивлена настолько, что даже поколебалась, прежде чем ответить.
        - Думаю, что можешь. По правде, я никогда не встречала никого, кто хотел бы, но… почему бы и нет? С любой работы можно взять расчет. Вот только, Эми, я не думаю, что ты правда этого хочешь. Ты уже начала, ты запустила эту машину, и десять лет она работала исправно. Так какой же смысл останавливать её теперь? Что ты изменишь этим?
        - Люди…
        - Что, ты хочешь сказать, люди перестанут умирать? Да ничего подобного. Люди умирают каждый день. Не ты это сделаешь, так кто-то другой. А если тебя мучает совесть, - добавила Адель, и в её голосе снова зазвенели лёд и стекло, - то подумай о тех, кого ты уже убила. Одного или тысячу - не всё ли теперь равно?
        Эми молча отвернулась. Что-то капнуло на её стиснутые руки сверху - капля пота с её лба, холодная, как дождевая вода - и растеклось крохотным прозрачным пятнышком по её наманикюренному ногтю.
        - Мой брат погиб в Афганистане, - глядя прямо перед собой, сказала она. - Моя мать умерла от рака, потому что у нас не было денег на лекарства. Их тоже…
        Рука на её спине скользнула ниже и обняла её за талию: Эми не шелохнулась, закрыв глаза и чувствуя тёплое, пахнущее табаком дыхание у себя на щеке.
        - Все умирают, деточка, - тихо сказала Адель Симмонс. - Все. Просто такая работа.
        Она отстранилась через мгновение, и Эми ощутила странную потерю, пустоту на том месте, где только что была её рука. Не такая мягкая и тёплая, как была у мамы, конечно, но…
        Адель, в конце концов, права. Рано или поздно умирают всё. Так не всё ли равно, чья рука подписывает приговор.
        Она словно очнулась и поняла вдруг, что прошло уже очень много времени. Гул, доносившийся из зала, переменился, стал тише и жужжал теперь вяло, как сонный пчелиный рой. Вечеринка, слава богу, заканчивалась.
        - Позвони мне при случае, как будет настроение, - сказала мисс Симмонс, протягивая Эми маленький картонный прямоугольник, глянцево отблескивавший синим на неоновом свету. - Посидим поболтаем, выпьем мартини. Любишь мартини?
        - Пунш, - сказал Эми, и мисс Симмонс укоризненно покачала головой.
        - Слишком любишь, верно? Ничего, у меня есть отличный доктор, он тебя посмотрит. Всё будет хорошо, родная, - сказала она, снова касаясь щеки Эми ладонью. - Ты больше не одна.
        Эми всхлипнула и закрыла глаза. Сухая ладонь Адель ещё пару мгновений лежала на её щеке, а потом исчезла. Когда Эми открыла глаза, то увидела, что и сама старая леди исчезла тоже, оставив на память о себе лишь лёгкий аромат «Шанель № 5» и густой запах кубинских сигар.
        Встречу, которую всё же устроил для Эми Глен, пришлось перемести в Атланту. Вице-президент «Шанель» летела туда на конференцию, и Глен сказал, что такой шанс нельзя упускать. Эми заказала билет на самолёт, вызвала такси и коротала время, валяясь на диване в своей огромной гостиной и листая модный журнал. Время от времени она бросала взгляд на визитную карточку Адель Симмонс, но потом отводила глаза. Той ночью, вернувшись с вечеринки, она была совершенно уверена, что не станет звонить ни за что на свете. Теперь она уже не знала, и эта карточка… пусть полежит, в самом деле. Она ей ничем не мешала. В комнате было тихо, только тикали часы и низко гудел холодильник на кухне.

«Надо, что ли, завести хотя бы кошку», - подумала Эми и посмотрела на репродукцию Альфреда Мухи, за которой была дверца сейфа. Женщина на картине была молода и прекрасна, и Эми подумала, что такой, должно быть, была в юности Адель Симмонс. Историю о прачечной и муже-скупердяе она восприняла как миф, сказку о Золушке, превратившейся в королеву. У Эми тоже была такая сказка, просто ей некому было эту сказку рассказывать.
        Она смотрела на картину довольно долго. Потом зазвенел будильник, который она поставила, зная свою склонность некстати задремать. Пора было собираться и ехать в аэропорт, но прежде Эми встала, подошла к сейфу и достала из него свой счастливый дневник.
        Свою учётную тетрадь, куда она записывала отчёт о проделанной ею работе.
        Она открыла тетрадь там, где остановилась, и медленно перелистнула страницы назад. Успех зимней коллекции. Дополнительный заказ. Провал коллекции компании-конкурента. Рост акций банка, в который она вложили деньги. Мэл. Булочки с маком и горячее молоко.
        Всё то, чего она не достигла, не заслужила, к чему не прилагала усилий. Но - не заработала ли?
        Теперь она знала ответ.
        Эми Завацки закрыла тетрадь, положила её обратно в сейф и тщательно заперла замок.
        Таксист попался нерадивый, и в аэропорт она едва не опоздала. Торопливо прошла регистрацию, взбежала по трапу последней, протянула билет улыбающейся стюардессе, упала в своё кресло и сразу попросила минеральной воды. Потом закрыла глаза и глубоко вздохнула, пытаясь выровнять дыхание. Не сказать, чтобы она сильно волновалась перед грядущей встречей. В конце концов, не так уж сильно и нужна ей эта работа, но… ей хотелось сделать это - сделать самой. По крайней мере попробовать. Ну а если даже не получится… ладно, не стоит преждевременно думать о неудаче.
        Полёт прошёл незаметно и совершенно спокойно, погода стояла хорошая, всё было в порядке. Уже на подлёте к Атланте самолёт тряхнуло пару раз, но стюардесса сказала, что это просто турбулентность. Эми хотела сказать ей спасибо - не за слова, а за спокойную уверенную улыбку, с которой они были произнесены, но не успела. Раздался ужасный скрежет, потом грохот, потом была вспышка пламени и всё поглотивший огненный вихрь.
        Боли она не почувствовала.
        - …в тридцати милях от аэропорта Атланты. Причины катастрофы пока неизвестны, но специалисты надеются получить сведения из чёрного ящика, найденного на месте крушения. На данный момент нам ничего не известно о выживших. Из двухсот семидесяти пяти пассажиров самолёта опознаны тела ста шестидесяти двух, в том числе известного дизайнера Эмили Роуз, летевшей в Атланту на деловую встречу. Остальные считаются пропавшими без вести. Сенат принял решение об объявлений завтрашнего дня, 24 июля, днём национального траура в память жертв трагедии. К другим новостям…
        Роберт Флеккет - теперь он настаивал, чтобы его звали именно так, и горе было тому, кто осмелился бы вспомнить те времена, когда он был младшим менеджером захудалой бруклинской конторы и звался Робби, - выключил телевизор и нажал клавишу селектора, вызывая по интеркому свою секретаршу:
        - Минни, сенатор Гензби ещё там?
        - Да, мистер Флеккет.
        - Скажи ему, что я буду через минуту.
        - Да, сэр.
        Роберт убрал палец с клавиши и поднялся из-за стола, оправляя фалды пиджака. Потом уронил взгляд на свой ежедневник, лежащий на столе среди прочих бумаг. Десять лет назад, найдя его на столе и поняв, что он в себе таит, Роберт заказал под него несгораемый сейф - где его и обнаружила первая жена Роберта, Дейла. С тех пор Роберт постиг простую и мудрую истину: если хочешь надёжно спрятать что-либо - держи это на виду.
        Он слегка улыбнулся и тронул пальцами чёрную кожаную обложку ежедневника - на удачу, как делал всегда. И только тогда вышел из кабинета, чтобы встретиться с сенатором Гензби и сообщить ему о своём намерении стать президентом Соединённых Штатов.