Киберджейн Юлия Владимировна Остапенко
        Сборник «Жажда снящих» #0
        Юлия Владимировна Остапенко
        Киберджейн
        - Мне жаль, - сказал Джон. - Я… я не думал, что… это так. Мне правда очень жаль.
        Она ответила:
        - Я знаю.
        Он стоял на коленях, спиной к ней, и чувствовал, как вжимается в затылок дуло. Она держала пистолет обеими руками, но не из страха, что дрогнет. Что-то скользнуло по его щеке, и даже не открывая глаз он знал, что это было перо из её крыла.
        - Я знаю, - повторила Джейн и спустила курок.
        За восемь месяцев до этого она лежала на столе, голая, изломанная, мёртвая. То есть это была не совсем она, нет, даже вовсе не она - то, из чего её предстояло сделать. Уголь, который превратят в алмаз, земля, из которой вырастут цветы. Изначальное сырьё. Джон стоял рядом, рассматривая её, и в который раз поражался тому, что собирался сделать.
        - Нет, я всё же не понимаю… немыслимо… как из этого… - в голосе императора было больше отвращения, чем недоумения.
        - Пусть ваше величество доверится мне, - не отводя глаз от мёртвой девушки на столе, сказал Джон. - Это именно то, что нужно. То, что мы так долго искали.
        - Но она же уродлива! Она и при жизни была уродливой… К тому же - она рабыня.
        - Больше нет, - сказал Джон и взял девушку за сломанное запястье. Тонкие косточки выпирали под белой, почти прозрачной кожей. Она работала на лесах и упала, сломав себе всё, что только могла сломать. Джон совершенно случайно увидел, как несут её тело, поддался голосу интуиции - и после беспрерывных пятидневных замеров понял, что ему наконец-то повезло. Он нашёл то, что безуспешно искал три года, с тех самых пор, как Светлейший Император решил, что нет на свете женщины, достойной стать его невестой, потому таковую надобно создать. Джон знал, как, но у него не было подходящего материала. А материал, оказывается, всё это время находился рядом, в рабских бараках. Некрасивая, неуклюжая, хромая девушка-рабыня, на которую не позарился никто из её сословия. Но именно в ней был весь необходимой набор того, из чего Джон вскоре создаст Богиню.
        - Не важно, кем она была, - проговорил он. - Пусть ваше величество смотрит на это не как на мёртвое тело. Как на исходное сырьё, не более того. Ведь ваше величество не интересует, чем удобряют поля, на которых произрастает виноград.
        - Но я всё же не понимаю, как…
        «И не поймёте», - подумал Джон, а вслух сказал:
        - Достаточно просто верить мне, Светлейший. В этом убогом с виду существе есть все частички, из которых состоит божество. Просто они объединены неправильно. Я разберу их на составляющие и сложу заново - так, как они должны были сложиться, но не сложились из-за злой шутки небес.
        «Или небеса просто не сумели их так сложить А я смогу», - дрожа от предвкушения, подумал он. Грубое, асимметричное лицо мёртвой девушки казалось умиротворённым. На миг Джону показалось, что он чувствует под пальцами биение её пульса. Он разжал руку.
        - Сколько времени это займёт? - спросил император.
        - Пусть Светлейший назначит свадьбу на летнее солнцестояние, - ответил Джон. Император хмыкнул с сомнением.
        - Если она не понравится мне, я велю тебе покончить с собой.
        - Я сделаю это с радостью, Светлейший, - честно сказал Джон.
        Но она понравится вам. Она понравится мне. Она понравится всем. Мы станем молиться на неё.
        И, может, она даже сможет ответить на наши молитвы.

***
        - Это…
        - Это она, - сказал Джон. Он улыбался. Не потому, что шок на лице императора был более чем красноречив - потому, что невозможно смотреть на неё без улыбки. По крайней мере - он не мог.
        Джон ждал всяческих «невозможно» и «поразительно», но император молчал - только водил пальцами по стеклу, за которым, раскинув руки, в белковом растворе плавало тело его невесты.
        - Когда ты разбудишь её?
        - Скоро.
        - Завтра?
        - Нет, ещё рано. Она должна набраться сил.
        - Как ты… сделал это?
        - Я говорил вам. В старом теле было всё необходимое. Я просто расставил слагаемые в нужном порядке.
        Пальцы императора - тонкие, крепкие, с артритными узелками на костяшках - вжимались в стекло с такой силой, будто хотели продавить его. Голос был твёрд и властен, как всегда, но в нём звучало что-то непривычное… что-то похожее на страх.
        - Зачем ты приделал ей крылья?
        - Я ничего не приделывал. Они были в ней. То, что должно было стать крыльями, но, поскольку её собрали неправильно, стало чем-то другим, незаметным, неиспользуемым.
        - Это… так странно. Я не думал, что она будет с крыльями.
        - Прошу прощения, Светлейший. Это не зависело от меня.
        - Ничего… так даже любопытнее. Я хотел, чтобы она не была похожа ни на кого - так и есть.
        Он убрал пальцы со стекла, и Джон с трудом удержал вздох облегчения.
        - Как ты назовёшь её? - спросил император. Джон поклонился.
        - Это творение предназначено для Светлейшего Императора. Только ваше величество может дать имя своей Богине-Невесте.
        - Хорошо. Я подумаю. У неё должно быть имя, такое же удивительное, как она сама. Ты прав, Джон Доу.
        Он снова поклонился, и выпрямился, только когда удаляющиеся шаги императора стихли. Тогда он снова повернулся к резервуару и подумал: «Он может называть тебя как угодно, но на самом деле ты Джейн Доу. Помни это, дорогая».
        Её сложенные крылья слабо колыхались в растворе, и Джон знал, что она его слышит.
        Если бы кто-нибудь прежде сказал Джону, что Светлейший Император может бегать по комнате с сияющими от счастья глазами, едва не подпрыгивая, как ребёнок, он бы… впрочем, после их долгих задушевных бесед об идеале Светлейшего, возможно, и поверил. Но что император может схватить в охапку его, низкородного смерда, и едва не задушить в объятиях - ни за что на свете.
        - Джон Доу, ты сам - бог! Она… она больше чем Богиня! Она - Вселенная! Чего ты хочешь? Скажи?
        - Удовольствие моего императора для меня лучшая награда, - заученно ответил он, зная, что за этим последует прибавка к жалованию, новый дом, новые рабы или, может быть, даже свобода, но хотел он на самом деле только одного, а этого император не даст никогда.
        - Я всю ночь с ней говорил. Она… небеса, это абсолютно всё, о чём я мечтал! Абсолютно всё, понимаешь? Даже…
        - Даже то, о чём вы мне не говорили? - слабо улыбнулся Джон. Император покраснел, как мальчишка. Джон улыбнулся шире и спросил: - Как вы решили её назвать?
        - Не знаю… пока не знаю. Может, Селестия… или Клементина… как мою прабабку, Великую Императрицу…
        - Почему бы вам не спросить её саму?
        Император моргнул. Убрал руки с плеч Джона.
        - Я… даже не думал… ты полагаешь?..
        - Она совершенна. Ей лучше знать.
        Ему не следовало этого говорить, он понял это по глазам императора, но смолчать он не имел права.
        - Возможно…
        Император был недоволен. Джон знал, что через это просто надо пройти. Им обоим. Всем троим.
        Ночью император разбудил его, выйдя на видеосвязь. Его лицо было осунувшимся, а взгляд - растерянным.
        - Джон Доу, она сказала мне своё имя.
        Ему разом расхотелось спать.
        - Да? Какое же?
        - Джейн.
        - И… всё?
        - Всё. Просто Джейн.
        - Как Праматерь, - сказал Джон.
        «Такая маленькая, а уже лгунья», - думал он с улыбкой, засыпая.
        За три дня до летнего солнцестояния Джон получил аудиенцию у Богини-Невесты. Её называли именно так - это было больше, чем официальный статус. Похоже, её настоящее имя знали только избранные. Раньше она отказывалась его принять - была слишком занята. Она узнавала свой народ, а народ узнавал её. Народ любил её. Когда она вылетала из императорской цитадели и кружилась над землёй, медленно, плавно, раскинув тонкие белые руки, толпа внизу умирала на эти мгновения. Люди уже учились ей молиться. Но пока что Богиня-Невеста не отвечала на молитвы.
        Теперь она сама вызвала его к себе.
        Джон с опущенной головой прошёл между двумя рядами охраны, встал на колени.
        Она сказала:
        - Посмотри на меня, Джон Доу.
        Он поднял голову. Никогда ещё он не видел её так близко - только в лаборатории, пока она росла за стеклом, а потом лишь издалека, когда она летала в вышине, оглядывая то, что станет её миром. Сейчас же он смотрел на её тонкие белые руки и думал, что это единственное, что осталось в ней от существа, которым она когда-то была. Странно, до этого мгновения Джон не осознавал, что у жалкой девушки-рабыни были безукоризненно совершенные руки.
        - Прочь, - сказала Богиня-Невеста.
        Джон вздрогнул, не сразу поняв, что обращается она не к нему. Когда охрана, ни словом не воспротивившись приказу Богини-Невесты, покинула зал, она встала. Подол её белоснежного одеяния заструился по ступеням трона.
        - Джейн, - сказал он, смакуя её имя.
        Она смотрела на него, и в её глазах переливались все существующие во вселенной цвета, от чёрного до пурпурно-золотого.
        - Джон Доу, - сказала она, - как ты смел?
        Сначала он даже не понял, что она имеет в виду.
        - Джейн…
        - Это имя мне дал ты. Ты знаешь, как меня звали на самом деле?
        Это «звали» ударило его, будто пощёчина, но он всё ещё не хотел верить.
        - Я…
        - Я спросила, знаешь ли ты, как меня звали, Джон Доу!
        Она была в гневе, в ярости; он чувствовал это и холодел, видя, как разрастается вокруг её головы ослепительное алое сияние.
        - Ты прекрасна, - сказал он. - Ты богиня. Небеса, ты в самом деле богиня. Моя кибербогиня…
        - Меня звали Грета! - закричала она. - Грета! Хромая Грета, Кривая Грета, Червивая Грета, кто как хотел, но всегда Грета!
        «Некрасивое имя, - успел подумать он, - такое же некрасивое, как была ты сама».
        И только потом осознал, что она сказала.
        - Ты… - Джон понял, что охрип, но не смог даже прочистить горло. - Ты не можешь помнить.
        - Я помню. Я всё помню, Джон Доу. Я даже помню, как лежала мёртвая на твоём столе. А ты держал меня за руку. И думал обо мне как о грязи, о глине, из которой ты вылепишь богиню для императора.
        - Не для императора, - уже не думая, что говорит, прошептал он. - Глупенькая, совсем не для него.
        - Всё равно, для кого, - сказал она и отвернулась. Алое сияние вокруг её головы стало затухать. Крылья дрогнули, будто пытаясь расправиться.
        - Не важно, кем ты была, - тихо сказал Джон. - Важно, что я из тебя сделал.
        Он был готов, что она рассмеётся ему в лицо или ударит, но она только посмотрела на него глазами, в которых были все краски вселенной и вся усталость вселенной.
        - Вот именно, Джон Доу. Ты не думал, что ты из меня сделал?
        Что он из неё сделал?.. У него были ответы. Совершенство. Богиню. Идеал для себя и своего императора. Только в этот миг Джон понял, что ни один из них не является правильным… тем, который знает и хочет услышать от него она.
        - Уходи, - сказала Джейн. - Если ты когда-нибудь покажешься мне на глаза, я скажу императору, чтобы он велел тебе покончить с собой.
        Джон встал с колен. Поклонился. Пошёл к дверям.
        Когда он уже был у порога, она сказала:
        - Я любила тебя.
        В день летнего солнцестояния Богиня-Невеста, имя которой по-прежнему знали лишь трое, стала женой Светлейшего Императора. Свадебное одеяние было алым, как ореол пламени вокруг её головы, которое видел только Джон Доу, а сложенные крылья роняли белые перья на мраморный пол. Светлейший Император смотрел в её глаза, и в его взгляде была вся любовь вселенной. А в её глазах были только краски, бездна красок.
        И в тот же день, ночью, она пришла в спальню к Джону Доу. Её крылья всё так же роняли перья, оставляя за ней белоснежный след.
        Ночь была ясной, и луны-близнецы, одна полная, другая ущербная, смотрели в узкое стрельчатое окно.
        - Пойдём в твою лабораторию, Джон Доу, - сказала Богиня-Невеста, поднимая пистолет.
        Он отвёл её, не сказав ни слова. Охрана видела их, провожала изумлёнными взглядами, но не смела вмешиваться.
        В лаборатории Джейн велела ему опуститься на колени. Сама встала за его спиной. Роняя перья одно за другим.
        - Прежде чем я убью тебя, - сказала она, - я хочу знать, из чего ты сделал эти трижды проклятые крылья.
        «Какой ореол вокруг твоей головы сейчас, - думал Джон Доу. - Какой? Какого он цвета? Переливается, как твои глаза? И почему ты так несчастна? И почему ты не хочешь мне ничего сказать? Ничего, кроме того, что мне только почудилось тогда, в зале для аудиенций?»
        Он услышал, как она снимает предохранитель. Дуло легло ему в затылок.
        - Отвечай мне, Джон Доу. Из чего ты сделал эти крылья? Что ты забрал у меня, чтобы они появились?
        - Ничего, - сухими губами сказал он. - Они были в тебе. Уже были. Я просто сделал так, чтобы они были видны…
        - А тебе не приходило в голову, что они были видны кому-то, кроме тебя? - истерично закричала она.
        Перед его лицом был резервуар с белковым раствором, справа - камера, в которой он разбирал её и собирал заново, так, чтобы было правильно… так, как ему тогда казалось правильным.
        - Джейн…
        - Грета! Меня зовут Грета!
        - Тебя звали Грета. Ту, из которой ты создана, - он будто уговаривал её, с каждой минутой всё меньше веря в свои слова. - Крылья были внутри тебя…
        - Внутри меня, - она снова издала истеричный смешок, всё сильнее вжимая дуло Джону в затылок. - Да, Джон Доу, именно так, они были внутри меня! А теперь они снаружи! И что с них теперь толку?!
        Он закрыл глаза.
        - Ты… была ничтожным существом… рабыней… уродливой, никчёмной…
        - Для тебя. Да. Для тебя я была уродливой и никчёмной. Ты всегда так думал. Ты даже отвращения ко мне не мог испытывать, такой жалкой я была. Ты заметил меня, только когда я умерла. Умерла, чтобы ты увидел меня наконец!
        - Ты… моя богиня…
        - Я не хочу быть твоей богиней! Никогда не хотела! Я знала, что ты считаешь совершенством. Что все вы считаете совершенством. И я никогда этого не хотела! Почему ты меня не спросил?!
        - Я…
        Перо скользнуло по его щеке. Он задохнулся.
        - Я любила тебя, Джон Доу. А теперь не могу. Я теперь никого любить не могу, понимаешь? Я никого не могу жалеть. Я ничему не способна радоваться. Я не могу даже удивляться. Ты же сделал это… ты… разобрал всё это на части и сделал из них красивую оболочку. Мне теперь так…
        «Что, что ты хотела сказать? Пусто? Одиноко? Божественно? Это всё не то - так же, как слова „идеал“, „совершенство“ и „богиня“, - вовсе не то, чем ты являешься на самом деле», - подумал Джон.
        - Скажи, Джон Доу. Когда я потеряю все перья… я верну то, что ты у меня отнял?
        Он глубоко вздохнул, откинул голову назад, вынуждая дуло впиться в затылок ещё глубже, до боли. Опустил ладонь на землю, тронул пальцами шелковый подол платья Богини-Невесты, усыпанный перьями.
        - Мне жаль, - сказал Джон. - Я… я не думал, что… это так. Мне правда очень жаль.
        Она ответила:
        - Я знаю.
        И за мгновения, которые прошли между этими словами и его смертью, Джон Доу успел подумать, что она не права - он отнял у неё не всё.
        - Я знаю, - повторила Джейн и спустила курок.
        Потом она спустила его снова и снова, много раз, пока в пистолете не кончились заряды. Отбросила оружие, повернулась к сбежавшейся на звуки выстрелов охране.
        Расправила крылья, забрызганные кровью Джона Доу.
        - Возьмите его, - приказала она.
        Охранники подчинились. Когда их старший вопросительно взглянул на Богиню-Невесту, она указала на камеру, в которой была создана, и сказала:
        - Положите его туда.
        Джон Доу ошибался: Богиня-Невеста не знала милосердия.