Кукольник. Куколка. Кукольных дел мастер Генри Лайон Олди
        Большая серия русской фантастики #19
        «Ойкумена» Г.Л.Олди - масштабное полотно, к созданию которого авторы готовились много лет, космическая симфония, где судьбы людей представлены в поистине вселенском масштабе. Ювелирно выписанные, яркие и живые миры, связанные трассами звездолетов, калейдоскоп уникальных рас, наука, похожая на магию, события, завязанные в тугой узел. Впервые обратившись к теме космоса, Олди создали настоящий шедевр, доказав, что по праву считаются мастерами слова. Содержание: Кукольник Куколка Кукольных дел мастер
        Кукольник
        Пролог
        «Иногда мне кажется, что наша Вселенная - лишь эпиграф к другой, куда более масштабной и содержательной Вселенной. Фрагмент, припаянный на скорую руку между заголовком и началом. Это не значит, что мы - пустое украшательство и цена нам - грош. Это всего лишь значит, что в случае чего нами можно пожертвовать без особого вреда для общего замысла.
        Нас это утешает?
        Меня - да».
        Карл Мария Родерик О’Ван Эмерих. «Мемуары»
        Обе луны, Розетта и Сунандари, взошли рано.
        Плывя в светло-лиловом, глянцевитом, словно его натерли цветным воском, небе, спутницы планеты без лишней суеты преследовали друг друга. Куда спешить, если погоня - лишь способ скоротать вечность? Сегодня, вчера, на прошлой неделе, тысячу лет назад они делали то же самое, не балуя зрителей оригинальностью. Зрители, в свою очередь, не спорили с красавицами, веками любуясь соперничеством лун и тем, как закат ручьями стекает за шиворот горизонта.
        Орхидеи, над которыми днем жужжали осы и шмели, смежили венчики. Их поздние сестры, готовясь к ночному визиту бабочек-бражников, сделались похожи на гроздья облаков. Усилившись, аромат цветов волнами струился над зарослями папоротника. Облака вдали, над рощей криптомерий, не остались в долгу, став похожими на орхидеи: волнистые, легкие, с желто-розовыми прожилками по краям и пятнышками кармина в середине.
        - Красиво…
        - Да уж…
        Два старика улыбнулись, смутившись банальности сказанного.
        И опять замолчали.
        Они сидели в шезлонгах на веранде двухэтажного особняка и курили: один - трубку, второй - толстую самокрутку. Обоим было за восемьдесят. Бодрая, деятельная старость, особенно учитывая достижения современной медицины и тот факт, что средняя продолжительность жизни в здешнем секторе Галактики составляла сто шестнадцать лет плюс-минус три месяца.
        Статистические данные, взятые из «Вестника медицины», заслуживали доверия.
        Если не доверять статистике, то кому?
        Взяв с плетеного столика по стакану, где плескалась душевная порция тутовой водки, старики сделали по глоточку, крякнули и с удовольствием зажмурились. Пили они без закуски и без тостов. Второе выглядело куда удивительней первого. Молча пьют на поминках, где здравицы неуместны. Еще так пьют очень близкие люди, но старики не были похожи на друзей детства, кем за долгие годы все сто раз переговорено и ничто уже не требует лишних слов.
        На горьких пьяниц, которым без разницы, как пить, лишь бы выпить, они и вовсе не походили.
        Внимательный наблюдатель, изучая стариков, терялся бы в догадках. Судя по мелким нюансам поведения, эти двое познакомились не слишком давно. Взаимная симпатия не заменит привычку, рождаемую временем. Но, с другой стороны, учитывая кое-какие приметы, их можно было счесть и закадычными приятелями.
        Зато родственниками их бы не счел никто.
        Любитель вертеть самокрутки - смуглый, маленький, с диковатыми чертами лица - явно прилетел издалека. За ушами и на затылке у него топорщился седой, жесткий, коротко стриженный «газон», напоминая колючки ежа-альбиноса. Тощие ручки-ножки в сочетании с брюшком, выкаченным за поясной ремень, делали человека смешным; сонные, припухшие глазки усиливали комическое впечатление.
        Из одежды на «комике» имелась юбка до колен и кожаный фартук, где над кармашком выжгли эмблему: паук держит в лапках муху.
        Все.
        Хорошо, что ночь предполагалась теплая.
        Зато трубокур одевался стильно, можно сказать, со вкусом. В нем чувствовалась если не порода, то умение вращаться в свете. Шорты из натурального волокна, рубашка навыпуск с пуговицами, каждую из которых украшал скромный голозначок «Lazzaro Sforza»; на ногах - сандалии ручной работы. Дородный, крепко сбитый, он дымил трубкой, распространяя запах вишневого табака, и раздувал ноздри орлиного носа, словно намеревался чихнуть.
        Лысая как колено голова вызывала сомнения: росли ли на ней волосы хотя бы в молодости? Зато руки оказались волосаты сверх меры. И вполне энергичны, судя по легкости, с какой они потянулись к тыкве-долбленке, желая «освежить» содержимое стаканов.
        - Не напивайтесь! - строго предупредила их снизу женщина, возясь у вкопанного в землю стола. - Успеете еще!
        Щеголь прикусил трубку крепкими, похоже, имплантированными зубами.
        - Да мы по капельке!
        - Знаю я вас… Поставь на место, кому сказано!
        Лысый щеголь подчинился, а его комический собутыльник вздохнул.
        Женщина - ее следовало бы назвать толстухой, да мешала бойкость, с какой она двигалась, - оправила чепец и взялась за нож. Четвертушки курицы под ее пальцами и лезвием ножа живо теряли первозданный вид, превращаясь в одинаковые кусочки мяса без костей. Взлетев в воздух, они отправлялись мариноваться в кастрюлю с «толкушкой»: смесью куркумы, семян кинзы и сушеных корней турмерика с солью, сахаром и измельченным арахисом.
        Рядом ждали своего часа деревянные шпажки.
        Опытная хозяйка, женщина приготовила заранее даже веничек из лимонной травы - сбрызгивать курицу маслом, когда она зашипит на углях в мангале.
        - Чш-ш, Дамби! Чш-ш, маленький!
        Реплика адресовалась домашнему тапиру, совсем еще детенышу - тапир щипал траву, привязанный к декоративному плетню. Старшие родичи Дамби после вечерней дойки мирно отдыхали в хлеву, а этот, видимо, любимец хозяйки, никак не желал угомониться. Вытягивал короткий хобот, фыркал, топал, подвижностью напоминая диких сородичей, ведущих преимущественно сумеречный и ночной образ жизни.
        Шерсть Дамби покрывали белые пятна и полосы, очень красивые на коричневом фоне. С возрастом «украшения» обещали слиться по бокам и на спине в единый серебристый чепрак. Когда за озером, над невидимым отсюда космопортом раздался тоненький, еле слышный визг, сигнализируя о старте корабля, тапир засвистел в ответ, совершенно не боясь постороннего звука.
        Должно быть, привык.
        Обратив внимание на пристальный взгляд старика с самокруткой, обращенный в сторону кастрюли, женщина хмыкнула, нанизала три кусочка сырого, пропитанного специями мяса на шпажку и бросила страдальцу. Тот ловко поймал еду над перилами веранды, кивком поблагодарил и принялся возиться с мясом.
        Обжарить шашлычок он не попросил.
        Тощие, узловатые пальцы снимали курятину со шпажки, с тщанием разбирали на аккуратные, тоненькие, словно паутинки, волоконца и лишь потом отправляли в рот. В действиях старика крылось что-то от сомнительного искусства патологоанатома.
        Следить за ним было чуточку страшновато.
        Второй старик поднялся из-за столика и вразвалочку стал прогуливаться вдоль веранды. На внешней стене дома с этой стороны торчали вбитые и загнутые кверху гвозди, на которых висели куклы. Марионетки. Десятка полтора; возможно, больше. Кто и зачем развесил их именно здесь, оставалось загадкой. На ночь кукол имело смысл убирать под крышу, сберегая от ночной росы.
        И вообще, веранда - не куклохранилище.
        Впрочем, готовить еду на ночь глядя тоже не слишком правильная идея.
        Окутанный душистым облаком дыма, старик прошел мимо куклы, изображавшей помпилианского гард-легата военно-космических сил в полном обмундировании. Миновал трех дам: миловидную брамайни, одетую в робу и штаны мышиного цвета, и двух красоток в роскошных туалетах - темнокожую вудуни и помпилианку-брюнетку.
        Мастер-изготовитель передал даже стервозность в глазах брюнетки.
        Насладившись женскими прелестями, старик задержался у двух детей-близнецов, рыжих и конопатых, с невыразительными лицами гематров. И наконец остановился у крайней справа куклы - ничем не примечательного человечка, одетого эстет-распорядителем. Сюртук цвета морской волны с вставками розового атласа, белоснежная сорочка, лосины жемчужного оттенка, высокие ботинки на шнуровке…
        Казалось, скромной марионетке не слишком удобно в ярких одеждах.
        Ветер коснулся ее легчайшим пером, кукла зашевелилась, стараясь отвернуться от любопытного зрителя. В ответ трубка пыхнула дымом, скрывая усмешку, и старик вернулся к столику. По дороге он протянул руку к перчаточной куколке, лежавшей на подоконнике, - из-за потешной круглой головы, слишком большой для тряпичного тельца, кукла выглядела спящим карликом.
        Но, передумав, брать не стал.
        - Не трогай! - с опозданием пригрозила хозяйка. - Вот несчастье, все ему надо…
        Не требовалось быть телепатом, чтобы понять: трое людей возле дома - ждут.
        Кого?
        Чего?
        Чтобы выяснить это прямо сейчас, телепат не помешал бы. Но даже самый опытный пси-сканер не сумел бы сказать однозначно:
        «Дождутся ли?»
        Будущее, как и прошлое, капризно, надежно скрывая свои тайны. Хотя о прошлом мы можем вспоминать, а на будущее можем надеяться. Слабое утешение, но другого не дано.
        А по небу плыли две луны, не интересуясь заботами людей.
        Часть первая
        Китта
        Глава первая
        «Вертеп» едет на гастроли
        I
        - Уважаемые пассажиры!
        Бархатное контральто бортовой информателлы потекло со всех сторон, усиливаясь и привлекая внимание. Впрочем, звук быстро сконденсировался в стандартной точке: над дверью каюты, на фут ниже мерцающего потолка.
        - Наш грузопассажирский лайнер 2-го класса «Протей» успешно завершил РПТ-маневр и вышел на финальный отрезок траектории. Экипаж рад приветствовать вас в системе альфы Паука…
        На всякий случай информателла пустила в эфир запись бурных и продолжительных аплодисментов. То ли экипаж таким образом приветствовал пассажиров, то ли пассажиры благодарили экипаж за успешный маневр.
        Овация достигла апогея и стихла.
        - Расчетное время до планеты Китта, конечного пункта нашего рейса - один час тридцать семь минут. Предлагаем вам полюбоваться незабываемыми видами планетарной системы альфы Паука, одного из красивейших уголков Галактики. Сейчас вы можете видеть, как выглядит точка входа корабля в систему после выполнения РПТ-маневра…
        Торцевая стена каюты непринужденно растворилась в воздухе, и на пассажиров рухнула звездная бездна.
        - Ух ты! - выдохнул непосредственный Степашка. Лючано невольно усмехнулся, вспомнив, как завопил с перепугу, впервые увидев исчезновение стены. Тогда ему показалось, что он стремительно падает в открывшуюся за бортом ледяную бесконечность, а колючие лучи звезд пронзают его насквозь вязальными спицами. Он орал, наверное, минуты полторы, отчаянно вцепившись в сиденье. Над ним смеялись, показывали пальцами - многие, но не все. Кое-кто, похоже, прекрасно помнил свой первый перелет и сочувствовал мальчишке: дрожащему, наивному, уверенному, что умрет через секунду. Чужой ужас часто вызывает смех, особенно если смеющийся уверен в собственной безопасности; часто, но, к счастью, не всегда. А маэстро Карл сказал, чтобы дураки заткнулись, и дураки действительно заткнулись. Потому что маэстро зря не говорил.
        Это было давно.
        Сейчас за кормой медленно закрывался, стягивая лепестки к центру и оседая внутрь себя, лаковый бутон черного тюльпана-гиганта. Так выглядит место выхода корабля из разрыва пространственной ткани. Как можно в непроглядной тьме космоса различить, казалось бы, столь же черный «тюльпан» - это всегда оставалось для Лючано загадкой. Тем не менее инфернальный цветок фиксировался не только обычным зрением, но и приборами. Другой оттенок мрака? - глупости. Глянцевый? матовый?! - нет, нет, нет…
        Любые градации качеств, любые образы в данном случае пасовали, бессильные найти аналогию и успокоить взбаламученный рассудок зрителя.
        «Тюльпан» был чуждым.
        Инородным.
        «Как открытая рана на теле?..»
        Лючано усмехнулся, откинувшись на спинку койки. Дурацкое сравнение, неправильное. Слишком пафосное, а значит, бессмысленное. Но почему-то именно оно с завидной регулярностью являлось ему год за годом. Через пару часов «тюльпан» окончательно закроется и воссоединится с окружающим пространством, вольется в него, став единым целым. Рана затянется. К тому времени «Протей» успеет сесть на планету, а некий Лючано займется обыденными заботами, оставив пустые домыслы богатеньким туристам.
        Им хоть времени, хоть денег - все едино девать некуда.
        - …можете наблюдать живописный пояс астероидов, расположенный между Н’голой и Амбвенде, седьмой и восьмой планетами системы. Наш лайнер входит в систему под углом к плоскости эклиптики, так что мы пройдем над поясом на безопасном расстоянии. А пока перед нами разворачивается это захватывающее зрелище, позвольте кратко ознакомить вас с историей и основными особенностями планеты Китта. Четвертая от центрального светила…
        Никита, курносый и веснушчатый, досадливо ковырялся мизинцем в ухе, стараясь отодвинуться подальше от виртуального источника звука. В тесноте десятиместной каюты 3-го класса это оказалось весьма проблематично. Ничего, потерпит. Скоро посадка, не оглохнет.
        Чай, не барин!
        Последнему выражению Лючано научился у того же Никиты.
        «Интересно, - думал он, вполуха слушая назойливое пение информателлы, - из каких соображений, чем выше цифра в классе каюты, гостиничного номера или корабля, тем этот номер, каюта или корабль хуже и дешевле? Зато чем выше „звездность“ отеля, тем отель помпезнее и дороже? „Протей“, на котором мы летим, - одно название, что „лайнер“. Грузопассажирская лохань, старая и раздолбанная посудина. Лайнеры - они чисто пассажирские, без всяких сомнительных „грузо“. И каюты люкс 1-го класса на „Протее“ вряд ли потянут хотя бы на третий, по меркам какого-нибудь „Амадеуса“ или „Садху“. Не говоря уже о круизных звездолетах класса „прима“…»
        На «приме» Лючано в свое время довелось выступать с представлением.
        Впечатления остались незабываемые.
        - …была открыта и колонизирована расой Вудун около семисот унилет назад. Мощное излучение альфы Паука - голубого гиганта класса BG-18a, спектр которого значительно смещен в ультрафиолетовую область, - а также уникальный, не имеющий аналогов состав атмосферы дают представителям светлокожих рас неповторимую возможность в течение недели приобрести стойкий густой загар модных оттенков, без малейшего риска получить даже минимальные ожоги. Забудьте про смягчающие кремы и лосьоны! Загорайте весь световой день напролет! К услугам туристов личные бунгало, коллективные пансионаты и фешенебельные отели. Вас ждут спортивные комплексы, лечебно-оргиальные танцплощадки, экстрим-сафари, здравницы Вудун - лучших медиков Галактики! - и, разумеется, первоклассные пляжи, омываемые теплыми водами пяти океанов. Местная кухня разнообразна и экзотична…
        Рассказ об «основных особенностях планеты» окончательно превратился в навязчивую рекламу вудунских курортов. Лючано фыркнул и перестал внимать восторженному словоизвержению информателлы. На Китте он уже успел побывать.
        Правда, много лет назад.
        Вряд ли за эти годы курорт сильно изменился. Одни отдыхают, другие на них пашут. И все презирают друг друга: трудяги - бездельников, бездельники - трудяг, заработавший больше - заработавшего меньше, отдохнувший неделю - отдохнувшего три дня; обитатель бунгало - проживающего в отеле, дама с кофейным загаром - даму с загаром цвета корицы, сидящий на террасе ресторана «Ананси» - сидящего в открытом кафе «У дядюшки Мбенге», зритель - паяцев, паяцы - зрителя и директора цирка заодно…
        «Не слишком ли нервный способ скоротать время? - одернул себя Лючано. - Лучше считать овец или отлетающие корабли…»
        До входа в атмосферу оставалось меньше часа. Поясница изрядно затекла. Следовало размять ноги, пока зеленые сполохи на потолке не сменились ярко-алыми и информателла не объявила о необходимости вновь занять гелевые ложа-компенсаторы. Мрачно зыркнув на притихшую труппу - мол, оставайтесь здесь и смотрите мне! - Лючано небрежно мазнул ладонью по двери.
        Считав папиллярный узор зарегистрированного пассажира, створки дверной мембраны со змеиным шипением ушли в стены, чтобы через секунду сомкнуться за спиной.
        В коридоре ничего интересного не было. Тусклые блики панелей, неотвратимо стареющий биопласт обивки, сплошь в морщинах и отечных выпуклостях; ряды прозрачных контейнеров с мутным субстратом - обиталища регенеративных бактерий. Через каждые семь шагов - откидные сиденья индивидуальных кабинок для курения и ароматерапии. Одну из кабинок только что активировали: сиденье накрыл матовый купол, сквозь который виднелся неясный силуэт курильщика.
        Лючано с хрустом потянулся, сделал дюжину наклонов вперед-назад, покачался с пятки на носок. Перевел дух, прислушиваясь к собственным ощущениям. Да, полегчало. Возвращаться в каюту не хотелось, и он направился к стационарному авто-стюарду за бесплатным кофе. Кофе в эконом-отсеке для малообеспеченных подают жидкий, с синтетикой, но терпимый. Случалось давиться и куда худшей бурдой. На Китте кофе, вне сомнений, превосходный - только, если забудешь про цены, останешься без штанов…
        Табло автомата вспыхнуло, демонстрируя скудное меню. Не колеблясь, Лючано выбрал двойной глюкозированный «фаст». Автомат утробно хрюкнул и выдвинул лоток. В углублении исходила паром одноразовая чашечка.
        - Приятного вхр-р… ремяпр-хр… - каркнуло из «кофеварки».
        За поворотом затопали босые ноги. Лючано посторонился. Мимо него, переговариваясь вполголоса, прошла сменная бригада брамайнов-толкачей: все низкого роста, смуглые, бритые наголо, сухощавые - чтоб не сказать «изможденные», - в одних набедренных повязках. Двое аскетов вообще напоминали ходячие мумии. На их шеях болтались «гирлянды Шакры»: искусственные цветы чуть-чуть светились, пользуясь любой возможностью для аккумулирования избыточной энергии носителя.
        «Слишком резво шагают для восставших покойников…» - ухмыльнулся Лючано, стараясь не расплескать кофе. И подумал, что ухмылка, да и вся шутка в целом вышли слишком ядовитыми для случайной встречи в коридоре звездолета.
        Не выспался, что ли?.. Злопыхаем без причины…
        Брамайны шли отдыхать: корабль садился не на энергии толкачей, гнавших посудину всю дорогу, а на посадочной гематрице, специально исчисленной под финальный участок маршрута. Гематры свое дело знают: ювелирная точность посадки гарантирована, можно не сомневаться. А аскеты наконец получили возможность отоспаться и восстановить силы.
        Небось для этих работа на «Протее» - за счастье. Нищета, грязь и дичайшее перенаселение родных планет брамайнов известны всем. Там каждый, лишь бы сбежать с милой родины, наизнанку вывернется…
        Потолок замигал красным. Над головой разлился патокой голос информателлы:
        - Уважаемые пассажиры! Наш лайнер приступает к выполнению орбитального маневра. Просьба занять ложа-компенсаторы. Повторяю…
        Лючано выругался сквозь зубы: вот так всегда!
        В два глотка прикончив кофе, он швырнул чашечку в довольно чавкнувший раструб утилизатора и поспешил к каюте.
        II
        С багажом вышла заминка. Вся труппа успела получить свои сумки, баулы и рюкзаки, а любимый саквояж и чемодан с личными вещами директора до сих пор блуждали где-то в недрах сортировочного комплекса. В итоге Лючано махнул рукой Степашке, которому доверял больше других:
        - Ты главный! Веди народ занимать очередь на досмотр!
        - А вы? - испугался верный Степашка, цепляясь за рукав начальства.
        - Веди, я догоню!
        - Тарталья, вы недолго… я их боюсь, фараонов…
        - Идите, кому сказал!
        Провожая труппу взглядом, он остался ждать, когда бестолковая техника отыщет утерянное барахло, отправит в нужный сектор и на табло с номером их рейса загорится надпись:
        «Лючано Борготта, полноправный гражданин. Багаж: два места».
        Борготта - так звучала настоящая фамилия Лючано. Но вся труппа звала его Тартальей: Злодеем, Человеком-без-Сердца. Он не возражал. Тем более что прозвище придумал себе сам, много лет назад, когда вернулся в труппу - не в эту, а в старую, где командовал маэстро Карл, - после отбытия срока заключения. Коллеги вначале посмеивались: «Ну какой же ты злодей, малыш? Из тебя злодей, как из вудуна гематр!» Скоро коллеги смеяться перестали. Прозвище прилипло, стало естественным, а через некоторое время Лючано начал ему соответствовать.
        Не сразу, постепенно.
        - Вниманию встречающих рейс номер 64/12-бис Сиван - Китта! На трассе в районе Слоновьей Головы зафиксирована активность флуктуации континуума класса 1C-14+ согласно реестру Шмеера-Полански. В связи с этим в маршрут внесены коррективы. Яхта «Красотка», выполняющая рейс 64/12-бис, прибудет с опозданием на восемь часов. Приносим извинения за доставленные неудобства.
        - Кракен, двигун ему в глотку! - проворчал крепыш в темно-лиловой потертой куртке корабельного механика. Нашивки с рукава куртки были неумело спороты. - Два раза его, падлюку, «Ведьмаки» гоняли! Уходит, прячется, а потом опять всплывает. Отожрался где-то, тварь. Прошлый раз 7- был. А теперь 14-1 - года не прошло! Если до 17+ дорастет - сторожа его не сдюжат. Без антиса не справятся, точно вам говорю.
        Крепыш ждал багаж вместе с Лючано. Не склонный поддерживать разговор, Тарталья молча кивнул, соглашаясь. Будто нарочно подтверждая слова механика, информателла космопорта не замедлила сообщить:
        - Движение на трассах в районе Слоновьей Головы будет восстановлено в полном объеме в течение ближайших трех суток. Для зачистки района направлены два патрульных крейсера класса «Ведьмак» с рейдером поддержки.
        - Ну, вдвоем патрули, может, скотину и прижучат, - без особой уверенности буркнул крепыш, дергая вислый ус цвета спелой пшеницы.
        А багаж все мотался по сортировке. Конечно, лети клиент бизнес-классом и не на зачуханном «Протее» - небось все бы давно нашлось. А если и пришлось бы ждать, то уж никак не в душном гулком зале, где единственное кресло занято скучающим чернокожим охранником-вудуном, на поясном крюке которого дремлет, свернувшись в кольца, полицейская мамба. Охранник, понятное дело, змею контролирует, но даже самые законопослушные и добропорядочные граждане стараются держаться подальше от «напарников».
        Сквозняк таскал из угла в угол обертки от дешевого мороженого, пустые пачки из-под сигарет и надорванные пакеты. От пакетов за десять шагов несло вонючим бетелем. Скребясь о стыки лент полового покрытия, мусор играл картинками анимированных реклипов и неразборчиво шептал «завлекалочки», потерявшие всякий смысл.
        - Пассажиров, отбывающих рейсом 97/31 Китта - Октуберан - Магха отправлением в 13:44 по местному времени, просим пройти на посадку к 124-му выходу терминала «Гамма». Повторяю…
        Шепот рекламных оберток раздражал. Вездесущий голос информателлы раздражал тоже. И долгое отсутствие багажа. И грязный зал ожидания. И охранник с его жуткой мамбой - та наконец проснулась и теперь с явным неодобрением водила из стороны в сторону ромбовидной головой, мелькая темным раздвоенным жалом. И… В последнее время Лючано многое раздражало. Почти все.
        «Признайся, Тарталья: был бы ты сейчас доволен жизнью, если бы летел бизнес-классом? Комфортабельный релаксаторий, вместо охраны - смуглые милашки за стойкой бара. Дармовые напитки входят в стоимость перелета: пока пассажир не покинул терминал, он - клиент компании. Мягкое полиморфное кресло. В ушах - квазиживые фильтр-слизни с индивидуальной настройкой. Удобно: слышишь только то, что касается непосредственно тебя. Остальную дребедень слизень надежно глушит. Персональный реалайзер с новостями и пикантными ток-шоу…»
        Да, заманчиво. Тем более деньги есть. Регулярно бизнес-классом не полетаешь, но время от времени… Почему бы и нет?
        Потому.
        Лючано помнил, на что откладывается львиная доля гонораров. Да и с теперешним его характером он даже в уютном зальчике бизнес-класса нашел бы, от чего прийти в раздражение. Мало джина в «Еловом утре», кофе слишком горячий, милашка за стойкой чересчур вертлява. Слизняк ворочается в ухе, кресло с жесткой обивкой. По новостям крутят сплошную чернуху:
        «Ширится конфликт в секторе вехденов, известных как Хозяева Огня. После таинственной гибели лидер-антиса империя, еще недавно имевшая статус стабильной… мятеж на столичной планете Фравардин, коллапс экономики… бунт сепаратистов на Михре. Намерения помпилианцев урвать кусок от рушащегося колосса… захват планет Тир и Абан под предлогом…»
        Если бы не военно-торговый союз с брамайнами, империя вехденов развалилась бы еще вчера. Но, похоже, к тому идет: Хозяева Огня не в состоянии выполнять торговые соглашения с аскетами, а легендарное терпение брамайнов, несмотря ни на что, имеет границы. Особенно когда речь идет о существенных убытках для всей Агломерации.
        Политика, подумал Лючано.
        Ненавижу.
        Над головой звякнуло, на табло возникла долгожданная надпись. Лючано ударил ладонью по идентификатору. Вскоре транспортер выплюнул через дезинфицирующую мембрану его чемодан и саквояж. Мембрана чмокнула и сомкнулась; снова звякнуло, на табло возникла следующая надпись, приведя крепыша в буйный восторг. Не глядя на нее - неприлично пялиться на чужие данные, да и зачем? - Тарталья подхватил багаж и поспешил в сектор досмотра.
        - …а паспортов, значит, нет?
        - У пана директора есть. А у нас - справки.
        - Ну-ка, позвольте… О-сел-ков Степан… Гражданства нет. Частичное поражение в правах. Находится в ограниченной собственности… Потрудитесь объяснить!
        - В крепости мы, ваше высокоблагородие.
        - В какой крепости?
        - У его, значит, сиятельства графа Мальцова, с Сеченя.
        - Сечень, Сечень… Это в Архиерее?
        - Ага, ваше высокоблагородие. Бета Архиерея. Там, в путевом листе, все написано.
        Отвечая, Степашка с восхищением изучал форменную рубашку офицера: шелк с изумрудным отливом, золоченые пуговицы, на груди - россыпь значков, на плечах - погоны с восьмиконечными звездами. «За такую роскошь, - читалось на простоватой физиономии Степана Оселкова, частично пораженного в правах, - душу продать не жалко…»
        К сожалению, таможенник не оценил чужую зависть по достоинству.
        - Рабы, что ли?
        - Никак нет! Говорю ж, крепостные мы…
        С вниманием, не предвещавшим ничего хорошего, таможенник уставился на Степашку, затем окинул цепким взглядом притихшую труппу. На его поясном крюке зашевелилась мамба.
        Мамбе не нравились люди без паспортов.
        - В крепости? Очень интересно. - На унилингве таможенник говорил прекрасно, без малейшего акцента, в отличие от бойкого, но косноязычного Степашки. - И где же ваш… э-э… крепостник? Хозяин? Или его доверенное лицо? В бега податься решили?
        - Да ни боже ж мой, ваше высокоблагородие! - всплеснул руками Степашка, честный, как святой под присягой. - Пан директор с нами летит, у него, значит, и доверенность, и паспорт, и все бумаги…
        Таможенник позволил себе скептическую ухмылку.
        - Вы прилетели, а директор, значит, летит? Кстати, директор чего?
        Уловив не слова, а интонацию, к офицеру живо подтянулась пара рубежников с шевронами сержантов, синхронно сплюнув бетельную жвачку в утилизатор. Их пояса оттягивали кобуры, из которых грозно торчали рукояти мультирежимных разрядников «Тарантул»… Рядом болтались браслеты силовых наручников.
        Возможно, в другое время и в другом месте эта парочка в алых форменных шортах выглядела бы комично, но только не в данном случае. Рубежник или полицейский при исполнении редко располагает к веселью. Особенно если ты - объект его профессионального интереса.
        - Здесь я! Прошу прощения, задержался! Багаж получал…
        Лючано грубо растолкал очередь и предстал перед таможенником, торопясь извлечь необходимые документы.
        - Кто вы такой?
        - Лючано Борготта, полноправный гражданин. Директор «Вертепа», художественного театра контактной имперсонации графа Мальцова.
        - Паспорт? Доверенность?
        - Извольте.
        - Надзорное обязательство?
        - Вот.
        - Приложите ладонь к идентификатору.
        Лючано приложил.
        Толстогубое лицо таможенника ничего не выражало. Лишь слегка раздувались ноздри широкого приплюснутого носа, украшенные должностной татуировкой. Вудун словно к чему-то принюхивался. На табло портативного идентификатора он не смотрел: информация в расширенном объеме подавалась на биолинзы-симбионты офицера. Разглядеть их не представлялось возможным, но Тарталья был наслышан о таможенных профессиональных аксессуарах.
        «Пусть он не дочитает до отметки про судимость, - молился про себя Лючано. - А если дочитает, пусть не сочтет препятствием для въезда на Китту! Визу дали без проблем, теперь главное, чтоб этот не уперся…»
        Спустя минуту лицо офицера ожило. Он приветливо улыбнулся:
        - Все в порядке, баас Борготта. Благодарю за сотрудничество. Итак, сколько… м-м… крепостных в вашем театре?
        - Одиннадцать человек. Список есть в доверенности и в надзорном обязательстве. Доверенность генеральная, на пять лет. Прошу обратить внимание.
        - Вижу. Поставьте багаж на транспортер. Вы не возражаете, если моя мамба его проверит, пока мы с вами уладим все формальности?
        - Не возражаю.
        Теперь офицер обращался только к Лючано. Остальные перестали для него существовать. Крепостные. Почти рабы. Почти вещи.
        - Перед досмотром не желаете сделать заявление? Наркотики? Радиоактивные материалы? Взрывчатые вещества? Опасные амулеты?
        - Нет.
        - Яды? Аккумуляторы емкостью выше 5-го класса?
        - Нет.
        - Оружие мощностью выше 2-го гражданского значения?
        - Церебральный парализатор «Хлыст». 1-е гражданское значение, разрешения не требуется. Больше ничего.
        - Покажите, пожалуйста.
        Тарталья открыл саквояж и продемонстрировал таможеннику маленький парализатор установленного образца. Ортопедическая рукоятка из черного пластика, короткий титановый ствол, хромированный спусковой крючок; под прозрачной накладкой - гематрическая печать разрешенной мощности.
        Вудун кивнул, сверкнув серьгой в правом ухе.
        - Закрывайте. Итак, баас Борготта, вы - директор театра. Актеров вижу. А где ваш реквизит?
        Когда и каким образом таможенник отдал приказ мамбе, Лючано не заметил. Просто смертоносная змея длиной в полтора человеческих роста вдруг пришла в движение. Она плавно стекла с поясного крюка на транспортер и с тихим шелестом заструилась меж сумок, чемоданов и рюкзаков труппы, то и дело высовывая раздвоенный язычок и тычась им в сваленные грудой вещи. Зрелище завораживало. Тарталья с заметным усилием оторвал взгляд от мамбы, выпустив ее из поля зрения.
        - А мы и есть - реквизит, - пожал плечами он. - Повторяю, у нас театр контактной имперсонации. Кукольники мы. На профессиональном жаргоне - невропасты. Никогда не слышали?
        - Кажется, что-то краем уха… - неуверенно протянул офицер. - Можете пояснить вкратце?
        Похоже, ему очень хотелось спросить: «Где же тогда ваши куклы?» - но он боялся выставить себя полным идиотом.
        - Если вкратце, то невропасты нашего профиля на сцену не выходят. Они всего лишь помогают заказчикам осуществить их прихоть. Вступают в контакт с клиентом и оказывают необходимое содействие. Суфлер, балетмейстер, режиссер и психоаналитик в одном лице, если совсем грубо.
        - О! - На иссиня-черном лице таможенника возникло понимание. - Нечто вроде одержимости Лоа?
        - Вы нас переоцениваете, офицер. Скажу честно: мы всего лишь развлекаем почтенную публику. Наше скромное искусство не идет ни в какое сравнение с талантом вашей расы…
        Капелька лести на таможне еще никому не вредила. Главное, соблюсти меру.
        - Вот, не желаете бесплатный буклет? Там написано более подробно. Есть короткие эпизоды из постановок, разрешенные клиентами для распространения…
        - Спасибо, - офицер принял буклет. - Ознакомлюсь на досуге. Желаю удачных гастролей.
        Мамба вернулась на поясной крюк. Сержанты, видя, что их вмешательство не требуется, потеряли интерес к происходящему, отошли в сторонку и вновь принялись меланхолично жевать бетель. Однако Лючано по опыту знал: при малейшем намеке на проблему сержанты очнутся и ревностно приступят к исполнению служебных обязанностей.
        - Ваши документы, баас Борготта. Добро пожаловать на Китту.
        - Благодарю.
        Лючано на всякий случай удостоверился, что при активации паспорта над ним немедленно всплывает шарик визы (на Китте шарик напоминал бусину из аксарской бирюзы), а в справках труппы стоят обычные голографические печати, - и лишь тогда двинулся к выходу.
        Слегка чесалось левое запястье: браслет-татуировка давал знать, что перешел на местное время. Тарталья мельком взглянул на часы. Сейчас на сгибе кисти, как всегда по прибытии на очередную планету, «накалывался» второй циферблат с киттянской градуировкой. Сутки на Китте были длиннее стандартных, и вудуны избрали самый простой способ их деления: разбили на двадцать четыре часа. Только каждый час состоял не из шестидесяти, а из семидесяти пяти минут.
        Коэффициент перевода - 1,25.
        Адаптировать организм будет несложно: в первый раз, что ли? Труднее всего ему пришлось на Тишри, одной из планет гематров, где Лючано гастролировал вместе с «Filando» под руководством маэстро Карла. У «ходячих компьютеров» оказалось целых семь систем счисления, в том числе десятичная и двоичная - в разбивке суток. После этого семьдесят пять минут в часе на Китте - детская забава.
        В конце пустого коридора их ждал лифт. Обычный механический лифт с компенсаторами инерции, чему Лючано про себя порадовался. Он не любил квазиживых подъемников, силовых коконов, открытых антигравов и тому подобной экзотики.
        Просторная кабина вместила всю труппу с ее скудным багажом.
        - Идем на стоянку общественного транспорта, - распорядился Лючано.
        Четыре треугольных «лепестка» плавно скользнули навстречу друг другу, образовав монолитную стену, - и раскрылись опять. Движения никто не ощутил, как и должно быть при исправно работающих компенсаторах. Снаружи рухнул ослепительно голубой свет. Лючано поморщился, извлекая из саквояжа поляризационные очки.
        Мельком он позавидовал таможенникам, чьи биолинзы сами подстраивались под спектр и освещенность.
        III
        - Сюда, бвана! Сюда!
        Со стоянки им махал рукой пигмей-извозчик. Всю его одежду составляли пояс из радужных пушистых перьев, скромно прикрывавших чресла, и ожерелье из раковин. Перья и раковины были натуральными - вудуны не жаловали синтетику. Кроме аэромоба антикварной конструкции с плетенными из тростника сиденьями, никакого иного транспорта на стоянке не наблюдалось.
        «Небось цену заломит», - нахмурился Лючано, готовясь к торгу.
        - Не сомневайтесь, прокачу с ветерком! Куда едут уважаемые бвана?
        - В город. 7-я кольцевая, Синий крааль, отель «Макумба».
        Извозчик задумался, изображая бешеную работу мысли. Из его пернатого пояса выбрался мохнатый паук, резво пробежал по животу пигмея, по груди, украшенной орнаментальными шрамами, - и исчез в роскошной копне волос, скрученных в бесчисленные плотные спиральки.
        Прическа извозчика смахивала на груду лакированных пружинок.
        А сам извозчик смахивал на изрядного прохвоста.
        - Сорок экю, бвана, - теперь он обращался уже только к Лючано, игнорируя всех остальных. В отличие от таможенника, пигмею не требовались паспорта и справки, чтобы без ошибки оценить ситуацию. - Дешевле не бывает!
        - Мы не очень-то спешим, уважаемый. Пожалуй, лучше дождемся монорельса.
        Тарталья демонстративно потянулся, хрустнув позвонками, с ленцой огляделся по сторонам. Смотреть было не на что: над головами громоздились разноцветные кубы, цилиндры и призмы терминалов космопорта, растянувшись на пару миль в обе стороны. Шагах в ста возвышалась ажурная эстакада с прилепившейся сбоку станцией монорельса. К станции вела пульсирующая кишка квазиживого подъемника.
        Горячий ветер гонял по пустой стоянке миниатюрные смерчики пыли.
        - Медлительный бвана, должно быть, очень-очень не спешит! Монорельс отправится только через два часа. Исключительно для моего бваны - тридцать шесть.
        - Я вообще никогда не спешу. Двадцать.
        - Мудрый бвана не умеет считать! Целых двенадцать человек, толстых, упитанных, чрезвычайно тяжелых гостей Китты - и каких-то жалких двадцать экю? Так бедный Г’Ханга никогда не заработает своей семье на пропитание!
        - Не ври, у тебя нет семьи. Ни одна женщина не согласится на такое счастье.
        - А разве одинокому человеку не нужен кусок хлеба каждое утро?
        - И калебас пальмовой браги каждый вечер. Одинокий человек получит двадцать четыре экю. По два экю за худосочного, легкого как перышко пассажира. Два умножаем на дюжину, и Г’Ханга едет, а не морочит голову мудрому бвана.
        - А багаж? О, такой увесистый, такой обильный багаж!
        - Двадцать пять.
        Торгуясь, Лючано всем видом выказывал полное безразличие. Он стоял, засунув руки глубоко в карманы, не шелохнувшись, затемнив очки до максимума и напустив на лицо выражение вселенской скуки. Лишь губы скупо выплевывали слова. Зато извозчик старался за двоих: части тела пигмея находились в постоянном движении. Г’Ханга словно исполнял сложный ритуальный танец, внутри которого пряталась еще дюжина «тайных» танцев: отдельно для ступней ног, кистей рук, живота, бедер, высунутого языка, покрытого татуировкой. Вместе все это складывалось в завораживающую композицию со сложным ритмическим рисунком, не давая отвести взгляд, притягивая, засасывая…
        Обычные штучки местных.
        Тарталья не зря смотрел в сторону: пляски хитроумных вудунов обладали гипнотическим действием. После них наивный турист, опомнившись, искренне изумлялся: что на него нашло? С чего бы это он выложил за сомнительную безделушку, стакан кислого пива или короткую поездку в тряском аэромобе такие большие деньги? Да еще радовался как ребенок, в ладоши хлопал…
        - Тридцать пять, из почтения к великому бвана!
        - Двадцать один. Скоро монорельс, а торг с тобой скрашивает мне минуты ожидания.
        Видя, что его ухищрения не действуют, а упрямый клиент начал сбавлять даже объявленную раньше цену, Г’Ханга прекратил танцевать. Особо огорченным пигмей не выглядел.
        - Тридцать три из любви к великолепному бвана!
        - Двадцать пять. Ты мне надоел, уважаемый.
        - Тридцать!
        - Я лучше пойду пешком. Двадцать пять.
        - Оплата вперед?
        - Хорошо. Но только не наличными, не надейся. Иначе твоя колымага «сломается» на полпути. Перечисление с подтверждением, и никак иначе.
        - Бвана даст карточку бедному Г’Ханга.
        - Бвана ничего тебе не даст. Бвана все сделает сам.
        При входе на платформу, слева от панели управления, было укреплено чучело лягушки-рогача. Лючано собственноручно вставил кредитку банка «Мар Гершль» в беззубый рот рептилии, при помощи рожек-джойстиков набрал оговоренную цифру. Лягушка сыто квакнула, фиксируя перечисление оплаты на счет извозчика. Следующий «квак», долгий и протяжный, уведомил пигмея: если клиент не подтвердит, что его благополучно доставили куда следует, трансфер аннулируется в течение двух часов.
        - Занимайте места, - скомандовал Лючано. - Давайте шевелитесь!
        Невропасты «Вертепа» дружно полезли в аэромоб, волоча кладь и толкаясь.
        Сам Тарталья сел рядом с извозчиком.
        Аэромоб завибрировал, затрясся мелкой дрожью, чуть слышно гудя, и плавно взмыл над площадкой. Пигмей извивался перед панелью управления, словно гибрид спрута с многоруким брамайнским идолом, имя которого Тарталья забыл. Создавалось впечатление, что в теле Г’Ханги нет и никогда не было костей. Впрочем, Лючано давно привык к невероятной гибкости вудунов.
        По всей видимости, двигун машины сейчас питал один из местных Лоа. Иначе в подобных ухищрениях не возникло бы надобности.
        - Куууум! - истошно заорал пигмей.
        Без предупреждения аэромоб прянул вверх футов на двести. У Лючано перехватило дух. Компенсаторов инерции на этом антиквариате предусмотрено не было.
        - Я обещал с ветерком! - белозубо осклабился извозчик, на миг вывернув голову едва ли не лицом назад. Он не мог отказать себе в удовольствии видеть бледных, испуганных пассажиров. - Держись, неторопливый бвана!
        И платформа рванула вперед.
        Кукольников вдавило в спинки кресел, в лицо ударил обещанный «ветерок». У тех, кто поленился надеть очки, сразу заслезились глаза. Однако вскоре полет замедлился. Лючано обнаружил, что они плывут под самой эстакадой монорельса. Из покатого возвышения, размещенного в центре аэромоба, выстрелила штанга магнитного захвата, из штанги выехал на шарнире вогнутый сегмент со скользящими контактами - и накрепко прилип к монорельсу.
        - Поезд нескоро, - хихикнул извозчик, корча рожи, одна кошмарнее другой. Находись рядом опытный резчик масок, он проникся бы вдохновением на сто лет вперед. - Так быстрее будет.
        «И дешевле, - оценил хитрость пигмея Тарталья. - Этот танцор своего не упустит. Не удалось ввести в транс „мудрых бвана“ - подключился к городской энергомагистрали. Похоже, тут многие так делают. А власти смотрят на подобные художества сквозь пальцы. Иначе б поостерегся, наглец».
        Аэромоб заскользил по монорельсу, набирая скорость и вписываясь в изгиб эстакады. Теперь они оказались выше зданий космопорта. Перед «Вертепом» открылся величественный вид на космодром, скрытый ранее терминалами. Как раз в этот момент небо прочертила ослепительная синяя молния-вертикаль, струясь по краям зыбкой желтизной, - и серебристое веретено с нанизанными на него семью шарами, сверкнув в вышине, как гирлянда детских игрушек, умчалось прочь с Китты.
        «Корабль брамайнов», - отметил Лючано.
        На бескрайнем взлетном поле, уходившем к горизонту, грузились, разгружались, принимали или выпускали пассажиров, ждали очереди на старт и проходили регистрацию корабли едва ли не всех известных в Галактике типов.
        Тарталья потер дужку очков, давая увеличение.
        Приплюснутые сферы тилонских рудовозов - такой «таблеткой», грузоподъемностью в миллионы тонн, пожалуй, и ракшас подавится. Черные конусы конверторных галеонов - новейшая совместная разработка техноложцев с Бисанды и гематров с Элула. А вот чисто вудунская экзотика: «паутинный» рейдер. Сейчас, в свернутом виде, он напоминал кокон из тонких металлических нитей, внутри которого смутно угадывалось матовое «ядро». Рядом готовился к отлету патрульный «Ведьмак»: плотная связка титанокерамических сигар разной длины и толщины ощетинилась стержнями гравищупов, венчиками полевых детекторов, орудийными башнями, плазменными батареями, межфазниками, а также всевозможными отражателями и поглотителями.
        Возле крейсера, как дочь возле отца, сжималась и опадала, меняя цвет с лазури на индиго, типовая грузовая «гармошка». Определить ее принадлежность не представлялось возможным: дальнобойщиков производили по лицензии где угодно.
        Изящные каплевидные абрисы прогулочных яхт радовали глаз. Надменно задрала в небеса раздвоенный нос галера помпилианцев…
        А это еще что такое?!
        Подобную конструкцию - гладкий, монолитный цилиндр темно-багрового цвета - Лючано видел впервые. Корабль деловито наполнял чрево: в нижней части цилиндра зиял прямоугольный вход, куда по пандусу двигались портовые тракеры, исчезая в недрах звездолета.
        При ближайшем рассмотрении выяснилось, что от ближайшего рассмотрения груз корабля хорошо защищен камуфляжной оптической иллюзией. В области иллюзий вудуны слыли большими доками. Но можно было утверждать с уверенностью: корабль наполнялся содержимым далеко не мирного свойства. Вон, кстати, и охрана… Скользнув взглядом выше, Лючано разглядел герб на обшивке: веревка с тремя узлами охватывает стилизованный язык пламени.
        Вехдены.
        Хозяева Огня.
        Те самые, чья империя сейчас трещит по швам, на радость гиенам из программ новостей. Небось криогенные бомбы грузят - «горячие точки» охлаждать.
        - Мама моя родная! Дома расскажу, не поверят!
        - Вниз не свались, сказитель! - одернул Лючано возбужденного Никиту: конопатый ротозей навис над поручнем, пожирая глазами открывшееся ему зрелище. - Разобьешься, платить за лечение не стану. Мудрый бвана не лечит дураков.
        - А что делает мудрый бвана с дураками? - кокетливо спросила блондинка Анюта.
        Она с самого начала всеми способами норовила показать, как неравнодушна к директору театра. Лючано не исключал, что в Анютиной симпатии есть изрядная доля расчетливости, и потому до сих пор не решил: отвечать взаимностью или погодить?
        Если расчет, можно соглашаться.
        А если это любовь - ну ее куда подальше…
        - Дураков бвана хоронит за казенный счет, - буркнул Тарталья, подводя итог разговору.
        Эстакада вновь плавно изогнулась, скрывая космодром.
        Контрапункт
        Лючано Борготта по прозвищу Тарталья
        (сорок лет тому назад)
        Иногда мне кажется, что реальные события и воспоминания о них имеют между собой мало общего. Прошлое - спектакль. Каждый раз его приходится играть заново. Вспоминая, я беру в руки и заставляю танцевать незнакомую куклу, другую, совсем не ту, что танцевала вчера или на прошлой неделе. Комплексы, неврозы, возрастные изменения, застенчивость и гордыня, сомнения и уверенность - все новые нити тянутся к кукле, прорастая в колени, локти, виски, стопы и ладони. Я чувствую: они щекочут тело памяти. Кукла пляшет, как взбесившийся шаман, дергая конечностями и содрогаясь в конвульсиях, а я думаю:
        «Это я? Неужели это я?»
        И радуюсь, что завтра, когда мне взбредет в голову блажь снова окунуться в реку времени, я буду иной: и тот, который смотрит из неподвижного сегодня, и тот, который пляшет в изменчивом вчера.
        Тетушка Фелиция учила, что марионеток нельзя хранить в сундуке или ящике. Марионетки должны висеть на специальном крюке. Это правильно, утверждала тетушка Фелиция. В детстве я не понимал: почему? Сейчас я вырос и частично согласен с тетушкой: мы танцуем, пока однажды нас не положат по ошибке в ящик. Но висеть - тоже удовольствие не из первых…
        Дорога была сельской простушкой.
        Что делают сельские простушки? - то же, что и все. Банальность за банальностью. Вот и дорога честно петляла между холмами, взбираясь сперва на один, затем на другой, тонула в рощице ложных криптомерий, огибала луг, кровавый от буйно цветущих маков, и вприпрыжку бежала дальше, подставляя спину лучам солнца.
        У озера Мон-Тарле, где на искусственных плавучих грядках, сплетенных из водорослей и корней гиацинтов, росли помидоры, дорога сделала небольшую передышку. Но вскоре снова ринулась вперед, победно размахивая веером из тончайшей пыли. Если ближе к городу, где имелся самый настоящий, хоть и маленький, космопорт, дорога еще кое-как старалась вести себя прилично, прикидываясь светской львицей, то чем дальше от окраин Борго и ближе к Рокка-Мьянме…
        Так и хотелось сказать дороге: «Стой, красотка!» - сладко потянуться и рухнуть в душистые травы, глядя на приятно сдобные облака. Ну, допустим, сказали. Допустим, даже рухнули. Лежим, получаем удовольствие. Минуту получаем, три минуты. Пять. Что дальше? Дрын-дырын-дын-дрдыдын…
        Облака зачерствели. Травы приувяли. Маки качнули роскошными головками. Сгорбились криптомерии в роще. Дрыннн-дыдыннн-дрынды… ды-ды-дыннн… С ветви хинного дерева, держась хвостом, свесился золотистый гиббон. Злобно махнул лапой, затянутой от кончиков пальцев до запястья в белоснежную перчатку, и перепрыгнул на сосну. Настроение у франта-гиббона было испорчено минимум до вечера.
        Кто бы мог подумать, что таратайка на шести колесах способна производить столько грохота!
        Ездовая платформа решительно не вписывалась в буколический пейзаж. Лязгая и дребезжа, она чудесно, а главное, органично смотрелась бы в сотне иных мест. Но здесь, в патриархальной глуши, платформа выглядела более нелепо, чем прыщ на лбу красавицы Ваноры Рамболи, героини популярного голосериала «Любовь и грезы».
        - Ах ты, досада!.. руина ходячая…
        Мнение о чуждости ездовой платформы окрестностям Рокка-Мьянмы разделял и ее водитель. По виду нездешний, скорее всего, турист, он ловко орудовал рычагом управления.
        Не тащиться же пешком от космопорта в эдакую даль?
        Водителя звали Карл Мария Родерик О’Ван Эмерих. Еще пять часов назад он летел на вполне комфортабельной пассажирской шхуне «Ласточка» с Таррузы, планеты в системе Трех Солнц, на Таррузу, тезку планеты отбытия, но расположенную совсем в другом месте Галактики. У него был паспорт с доброй сотней визовых отметок, честно купленный билет 2-го класса, каюта без соседей, скидка на коктейли в баре и теплые отношения со стюардом Кристофером, любителем игры в криббедж. Его хорошо проводили при отлете и с надеждой ожидали в конечном пункте. Все складывалось наилучшим образом и не предвещало проблем.
        А сейчас у Карла Марии Родерика и так далее имелся в наличии целый день, который некуда девать, задержка в космопорте Борго, извинения капитана «Ласточки», принесенные всем пассажирам в письменном виде, и ездовая платформа с артритными сочленениями, взятая в аренду у местного проходимца-механика за полфлорина в час.
        И все из-за того, что где-то на трассе активизировались флуктуации класса 2A-7+, они же «гули-гули», и направление оказалось «временно блокировано».
        - Жизнь неумолимо налаживается, - сказал Карл сам себе.
        Этой поговоркой он частенько успокаивал расходившиеся нервы.
        - Дурындын! - согласилась платформа, подскочив на выбоине.
        Не выдержав, Карл остановил подлую тварь, спустился на землю и зашел к платформе с тыла. Здесь, прямо на оградительном поручне, хотя инструкция категорически возражала против такого вопиющего разгильдяйства, была наклеена гематрица, полученная в гараже. Краешек гематрической печати, сообщавшей платформе энергию для движения, отклеился и трепыхался на ветру.
        - Ах ты, досада! - повторил Карл, вздыхая.
        Его костюм, украшенный металлизированным галуном на обшлагах и отворотах, промок от пота. А шляпа с лентой, из-за которой торчала искусственная роза, покрылась пылью.
        - Руина, чтоб тебя…
        Будь платформа оборудована стандартным двигуном, он же «двигатель универсальный», отклеившийся край гематрицы не играл бы особой роли. А так, когда энергия печати взаимодействует с таратайкой напрямую, без рукотворных посредников - даже крошечное, самое пустячное отклонение…
        И клея, как назло, нет.
        Карл послюнил палец, смочил слюной треклятую гематрицу и прижал к поручню. Поначалу все выглядело лучше некуда. Но стоило налететь легкому ветерку - и гематрица вновь заполоскала флагом неповиновения.
        Механик в гараже, арендуя досточтимому клиенту «лучший кабриолет на планете», заверял, что езда на «лучшем кабриолете» - сплошное удовольствие. В эти минуты механик выглядел человеком, заслуживающим доверия. Как подсказывал жизненный опыт Карла, именно таким людям следует доверять в последнюю очередь.
        К сожалению, в данном случае жизненный опыт опоздал с подсказкой.
        Лицо Карла исказила гримаса раздражения. Это лицо, сотканное из противоречий, казалось, было создано для различного рода гримас. «Не дурак выпить!» - утверждали красные склеротические жилки на кончике носа. «Но меру знает!» - возражали живые, любопытные глазки, ярко блестя из-под лохматых бровей. «Повидал разное!» - вмешивались в разговор морщины на лбу, подведенные согласно моде темно-бордовой краской. «А толку?» - насмехались губы, пухлые и наивные, как у ребенка. «Действительно…» - соглашалась трогательная ямочка, абсолютно неуместная на волевом, лошадином подбородке.
        Этот спор мог длиться вечно. Во всяком случае, до тех пор, пока некий Карл Мария Родерик О’Ван Эмерих коптит небеса.
        - Зар-раза! - вдохновенно подвел итог Карл, делая неприличный жест.
        - Синьор! А вы ее жучиной смолкой! - посоветовали из-за кустов клеродендрума.
        Карл повернулся к кустам. Жесткие листья, заостренные и зубчатые по краю, отбивали охоту не только прятаться в их гуще, но и подходить близко.
        - Чем? - спросил он у доброжелателя-невидимки.
        - Смолкой!
        - Это я понял. - Говорить с кустами было непривычно. - Какой смолкой?
        - Липучей!
        Из кустов, сияющий и исцарапанный, выбрался мальчишка лет семи. Правой рукой он держал здоровенного жука-скорняка, крайне недовольного таким обращением. Сдавив жуку брюшко, юный советчик подставил палец к той стороне жука, которая находилась дальше всего от головных «ножниц»: роскошных, с королевскими зазубринами.
        - Смотрите, синьор!
        Карл Эмерих не успел вмешаться. Прыгнув к платформе, мальчишка молниеносно измазал «жучиной смолкой» отклеившийся край гематрицы и прижал печать к оградительному поручню. Платформа вздрогнула, подскочила на месте и перестала подавать признаки жизни.
        «Приехали, - оценил Карл ситуацию. - Жизнь наладилась. Неумолимо».
        - Красотища! - Без церемоний выкинув жука обратно в кусты, мальчишка забрался на платформу, не ожидая приглашения. - А вы, синьор, меня за это подвезете. И дадите рычаг подергать.
        - Тебе куда?
        - В Рокка-Мьянму! К тетушке Фелиции!
        - А ты уверен, что мы сможем поехать к тетушке Фелиции?
        - А то!
        В доказательство мальчишка пнул рычаг босой ногой. По счастью, не очень сильно - тронувшись с места, платформа раздумала набирать скорость, проехала метров десять и остановилась.
        Карл отметил, что шла платформа тихо, без звука, как послушная девочка рядом с матерью.
        - Ну ты гений… - Тремя прыжками он догнал «кабриолет», забрался в кресло водителя и взялся за рычаг с твердым намерением оградить управление от пинков малолетнего умника. - Тебе повезло, нам по пути.
        - Это вам повезло, синьор…
        Они миновали плантацию древовидных медоносов, обвитых плющом-сладкоежкой. С плетей свисали лазурные гроздья цветов. Над плантацией кружили птицы, истребляя орды бабочек. Как знал Карл из туристического справочника, от скуки прочитанного в зале ожидания, трижды в год плющ обрывается здешними крестьянами и идет в давильню. А из полученного сока делается крепкий алкоголесодержащий напиток с легкой примесью галлюциногенов.
        Напиток широко рекламировался в кафетериях космопорта.
        Пробовать его Карл не рискнул.
        - Как тебя зовут, парень?
        - Лючано. Лючано Борготта. А вас, синьор?
        - А меня - Карл Мария Родерик… Короче, зови меня синьором Карлом и не ошибешься.
        - У вас тут наша кукла, синьор Карлос…
        - Хорошо, пусть будет Карлос… Постой-ка! В каком это смысле: ваша?
        Карл обернулся через плечо. Случайный попутчик успел без спросу распотрошить его сумку и сейчас держал в руках марионетку, купленную Эмерихом в лавке поблизости от космопорта. Марионетка изображала комичного брамайна: голого, смуглого, бородатого, в набедренной повязке.
        Гематрическая печать на коромысле марионетки, если дать ей один щелчок, приводила нити в движение, вынуждая куклу двигаться в танце. Два щелчка, и марионетка замирала без движения. Простенькая, дешевая гематрица, с ограниченным комплексом задач. Для игрушки - в самый раз.
        Карл собирался подарить смешного брамайна одной капризной дамочке, чьей благосклонности добивался давно, с переменным успехом. Дамочка любила такие штуки.
        Впрочем, у него на куклу были еще и особые виды, ради которых «синьор Карлос» и предпринял путешествие в Рокка-Мьянму, пользуясь вынужденной задержкой.
        - Ну, наша. - Мальчишка потряс куклой, словно это все объясняло. - Я вам точно говорю, синьор Карлос: наша, и никаких смыслов…
        Нити злополучного брамайна свисали из кулака нахала.
        - Эта кукла моя, - медленно, словно говоря с умственно неполноценным, сообщил Карл, стараясь вполглаза следить за дорогой. - Я купил ее в лавке. У торговца. Заплатил деньги, и все такое.
        - Эта кукла наша. - Мальчишка кивнул невпопад, как если бы соглашался. Прядь иссиня-черных волос упала ему на лоб. - Мы ее сделали. Тетушка Фелиция и я. А вы ее купили. Сначала мы ее сделали, а потом уже вы ее купили, синьор. Поэтому она сперва наша, а после - ваша. Вы не бойтесь, я не стану ее у вас отбирать. Я ради правды.
        - А я и не боюсь. Говоришь, тетушка? А кто твои родители?
        - Сирота я.
        Ответ юного умника прозвучал с исключительным равнодушием. Чувствовалось, что к сиротской доле Лючано привык и особых неудобств не ощущает.
        - Мамаша родами умерла, я ее и не знал-то вовсе. А папаша на шняге летал, на «Крошке Сьюзен», вторым пилотом. Контрабанду возил: табак, жженку, «горячие пальчики». С кем надо, не поделился, его и зарезали в прошлом году. - Лючано почесал в затылке и подвел итог: - Хорошо, что зарезали.
        - Хорошо? Почему?
        - Так он ведь граппой нальется по самые уши и задницу ремнем порет…
        Остановив платформу, Карл повернулся к мальчишке. Возможно, подумал он, судьба решила возместить мне часть моральных убытков, связанных с задержкой рейса. Исцарапанный болтунишка Лючано - это шанс не тратить лишнее время на поиски изготовителя марионеток, опрашивая всю деревню и натыкаясь на врожденную скрытность крестьян, родившихся и выросших в глухом захолустье.
        - Ты - невропаст?
        - Кто? - обиделся мальчишка. - Сами вы, синьор…
        - Нет, ты меня неверно понял!
        - Верно я вас понял. Вернее некуда. Пустите, я слезу… лучше пешком дойду…
        - Да погоди ты, дурила! Ты умеешь ею управлять? Марионеткой? Если покажешь мне, как это делается, я дам тебе флорин. Целый флорин, а?
        Теперь уже мальчишка, забыв, что собирался оставить платформу и топать пешком, смотрел на Карла как на умалишенного.
        - Я не вру. Покажешь, как управлять куклой, и я дам тебе флорин. Честное слово.
        Вместо ответа Лючано перехватил брамайна за коромысло, звонко щелкнул по гематрице - и кукла затанцевала.
        - Давай флорин, - сказал маленький прохвост.
        - Так я и сам могу. - Карл кинул ему монету. Денег было не жалко. Жалко было, что мальчишка его обманул, сам того не желая. - Так любой может. Мне бы по-настоящему, без печати. Чтоб невропаст… гм-м-м… Чтоб кукольник за нити… Эх ты, хитрец!
        Лючано с сочувствием шмыгнул носом.
        - А-а… Нет, синьор, за нити я не умею. Тетушка Фелиция умеет. А меня не учит: говорит, никому это теперь не нужно. Хотите, я познакомлю вас с тетушкой? Она вам покажет. Вы ей дадите за это флорин, а мне еще четверть флорина, за расторопность.
        Кивнув, Карл забрал у мальчишки фигурку брамайна. Двумя щелчками остановил марионетку, вгляделся в потешное личико: длинный горбатый нос, жалобные глаза коровы. Обычная бесстрастность, свойственная расе брамайнов, здесь превращалась в страдальческое ожидание. Словно игрушка предвидела неприятность, но надеялась: а вдруг пронесет мимо?
        - Я помогал делать голову. - Мальчишка, похоже, долго молчать не умел. - Голову и лицо. Нос я вообще делал один, без тетушки. Я всегда знаю заранее, какое должно быть лицо. А получается не всегда. Вот скажите, синьор Карлос, отчего так: знаешь, а не получается? Тетушка говорит: я, когда работаю, рожи корчу. А я не рожи корчу. Я кукле родиться помогаю, как бабка Эльяса - ребеночку.
        Потянув рычаг на себя и закрепив его в гнезде, Карл остановил платформу у обочины. Из-под колес во все стороны прыснули зеленые стрекунцы: должно быть, тут у них было гнездо. Развернув кресло водителя спиной к дороге, Карл снял шляпу, положил ее на колено и наклонился к юному попутчику.
        - Ты в своем уме, парень? Корчишь рожи, помогая кукле родиться?
        - Ага. Я же не свои рожи корчу! - я ее рожи корчу, кукольные. Просто та рожа, которая у меня в голове, она лучше. И той, что корчится, и той, что у куклы. Да вы все равно не поймете! Никто не понимает. Дразнятся, насмехаются. Говорят, у меня в темечке дырка и в нее вороны гадят. Поехали лучше, чего на жаре сидеть…
        - Нет, отчего же… я как раз пойму…
        Это судьба, с ледяной, трезвой внезапностью понял Карл Эмерих. Это она, Большой Невропаст, в чьих руках - все наши нити. Главное, не сопротивляться. Иначе судьба потеряет к тебе интерес, перестанет управлять тобой вручную и просто щелкнет по гематрице, отвернувшись. Дергайся, брат, повинуясь слепой механике! - извините, мы уж лучше под живой рукой… Оно надежней. И приятней, если честно.
        - А давай в «корчи» сыграем?
        - На деньги? - деловито осведомился Лючано. - Если на деньги, я согласен.
        И лишь после этого спросил:
        - А что такое «корчи»? Как в них играют?
        - Будем рожи друг другу корчить. Один корчит, второй помогает. По очереди.
        Мальчишка тоненько захихикал:
        - Ищите дурака… А как мы узнаем, кто выиграл?
        - Узнаем, - с непонятной интонацией сказал Карл, и балабол Лючано на этот раз не стал спорить, а кивнул, соглашаясь. - Непременно узнаем. Ты не волнуйся, свои деньги ты получишь в любом случае.
        - Тогда ладно, - успокоенный, согласился Лючано. - Тогда я буду корчить.
        Главное, подумал Карл, он не спросил, как это: помогать? Он не спросил. Деньги, ищите дурака… А про главное не спросил. Похоже, все-таки судьба. Смешно: задержка в космопорте Борго, марионетка в лавке, отклеившаяся гематрица, мальчик в кустах…
        Готовый сюжет для будущей драмы.
        Или комедии, если мы ошиблись.
        - Так ты согласен? - поинтересовался Карл, делая вид, что не заметил двух предыдущих согласий мальчишки. Третье - обязательное. В контракте согласие клиента всегда заверяется трижды, тремя подписями.
        - Ну я же сказал! Кто первый?
        - Первый - ты. Корчи рожу, а я стану помогать.
        И снова Лючано ничего не спросил. Надул щеки, взялся пальцами за мочки ушей, растягивая их в стороны и вверх, выпучил глаза, став похож на бешеную жабу. Карл нахмурил брови, чувствуя, как на лысине, открытой солнцу, выступают капельки пота. Контакт был, но обычный, как всегда.
        Ничего особенного.
        Впрочем, Карла мало заботило, какая рожа получится у Лючано при его «помощи». Куда важней другое: какая рожа получится у Карла при содействии Лючано?
        Наверное, со стороны они выглядели парой идиотов.
        - Теперь вы, синьор Карлос!
        - Хорошо.
        Не особо стараясь, Карл высунул язык, зажмурил левый глаз и пристроил к затылку растопыренную пятерню на манер короны. Лючано с презрением захихикал.
        - Теперь я!
        Рожа, которую он скорчил на этот раз, не поддавалась описанию.
        Карл наклонился вперед, делая вид, что старается помочь. На самом деле он изо всех сил прислушивался к контакту, возникшему между ним и мальчишкой. Если в негоднике кроется талант невропаста, сейчас наступает важнейший момент испытания.
        Миг правды.
        - Теперь вы, синьор! Только у вас что-то не очень…
        - Это потому, что ты мне не помогаешь.
        - Я помогаю!
        - Значит, плохо. Постарайся, а? Иначе мне тебя ни за что не догнать.
        - Ладно. - Указательным пальцем левой руки Карл вздернул себе кончик носа, копируя пятачок свиньи. Большим и средним пальцами он раздвинул углы рта и злобно оскалился. Затем свел взгляд к переносице…
        Есть!
        Подсказка была вялой, еле ощутимой. Кто-то другой, скорее всего, вообще не заметил бы внешнего суфлирования. А даже заметив, не сумел бы трансформировать в конкретный жест. Кто-то другой, но не опытный невропаст, способный усилить самый слабый намек. Сидящий напротив мальчишка напрягся, и Карл отчетливо почувствовал, как посторонний толчок неловко, неумело поднимает ему правую руку - собственную руку Карла Марии Родерика О’Ван Эмериха! - и кладет ладонь на голову, так, чтобы пот потек по лбу, а пальцы гребешком свесились над бровями.
        - Славная рожа, синьор! - радостно завопил Лючано. Но быстро сообразил, что к чему, и поправился: - А у меня все равно лучше. Вы не расстраивайтесь, синьор Карлос. Вы старались. И я помогал, аж устал. Деньги давайте, чего тянуть…
        Если бы Карл Эмерих с каждым флорином расставался, радуясь так, как сейчас, он давно бы разорился и скончался в нищете.
        - Семнадцать нитей, - сказала тетушка Фелиция, подвешивая фигурку брамайна на специальный крючок. - Всего семнадцать. Больше я не умею. Знаете, синьор, мой дед в одиночку управлялся с шестью десятками. Представляете: шестьдесят нитей?
        Карл кивнул.
        Шестьдесят нитей? - да, конечно! Хоть сто! После чудес, какие вытворяла с марионеткой, лишенной гематрицы, эта полная, круглолицая женщина средних лет, он был готов поверить во все, что угодно. День исполнения мечты. Заветной, сокровенной мечты, с которой Карл уже почти распростился, утратив надежду.
        Искусство ручного управления куклой.
        Утерянное и забытое.
        Искусство, с детства кормившее Карла Эмериха, директора театра контактной имперсонации «Filando», было сродни этому. Так правнук приходится родней собственному прадеду. Даже если дитя никогда не видело патриарха, умершего задолго до его рождения.
        - Для изготовления брамайнов, синьор, мы берем камфарное дерево. Оно самое лучшее. А для вудунов - мягкий падаук. Он чудесно передает вудунскую пластику движений. Только нужно заказывать древесину с переплетенными волокнами и завитками. Опять же кедровый запах… Еще полагается, чтоб во время работы с куклой кто-то играл на арфе. Но у Лючано нет слуха. Это большая беда. Я так надеялась, что мы сможем выступать по деревням и даже возле космопорта, на улице… На лицензию мы бы наскребли. Но, увы, арфа и Лючано несовместимы. Это ужасно!
        - Ничего страшного, - возразил Карл. - У вашего племянника есть другие таланты. Я был бы рад поговорить с вами о Лючано и его будущем, но позже. Как, вы сказали, устроено коромысло марионетки?
        - Не коромысло, синьор. Это называется вага. - Тетушка Фелиция взялась за конструкцию, к которой сходились нити куклы. - Запомните: вага. Она состоит из стержня, подвижного коромысла и закрепленной планки. Колебания самого коромысла управляют коленными нитями. Еще из основных нитей я отметила бы височные, спинные и ручные. Остальное - нити мастеров. А что вы имели в виду под будущим Лючано?
        Вместо ответа Карл наклонился к тетушке:
        - Когда вы работаете с куклой, вы все время что-то напеваете. Так надо?
        - Нет, синьор. Просто я очень люблю петь. Особенно песню про море и лодку с парочкой влюбленных. Но у меня тоже нет слуха. И голоса нет. Мне никогда не спеть эту песню по-настоящему.
        Карл засмеялся.
        - Отчего же? Знаете, до сегодняшнего дня я не думал, что когда-нибудь увижу работу с деревянной марионеткой.
        - А бывают другие, синьор? Не деревянные?
        - Бывают. Хотите, я помогу вам спеть песню про море и лодку? Уверяю, получится гораздо лучше, чем обычно.
        Тетушка Фелиция нахмурилась:
        - Грех подшучивать над безобидной женщиной, синьор.
        - Я нисколько не шучу. Вы согласны, чтобы я помог вам спеть эту песню?
        - Согласна, но…
        - Никаких «но». Согласны или нет?
        - Разумеется, да. Но как вы собираетесь мне помочь?
        - Какая вам разница, если вы ничего не теряете? В третий и последний раз спрашиваю: согласны? Имейте в виду: та помощь, какую я предлагаю вам бесплатно, от чистого сердца, в иных местах стоит недешево.
        - И в третий раз говорю, синьор: согласна.
        - Тогда пойте! - велел Карл, сосредотачиваясь.
        Это было несложно: уточнение звука, тактировка, интонация. Карл Эмерих, опытный невропаст, с детства отличался развитым музыкальным слухом и чувством ритма. Случалось, работал с профессиональными певцами, когда те перед записью были не в голосе или не в духе. Да и тетушка Фелиция оказалась клиентом невзыскательным и благодарным. Она даже не хотела брать с гостя денег за куклы, которые он отобрал для себя. Говорила, что песня того стоит.
        Но Карл тем не менее расплатился.
        Он не любил чувствовать себя должником.
        Глава вторая
        «Вертеп» показывает класс
        I
        - Бвана не забыл?
        - Не забыл. У бваны память, как у справочного оракула.
        Лючано сунул карточку в лягушачий рот и дважды нажал на рожки. Ответный «квак», похожий на отрыжку, вполне удовлетворил Г’Хангу, который исполнил короткий, но зажигательный танец.
        - Выгружайтесь и стойте здесь, - скомандовал Тарталья труппе, жестом приказывая не смотреть на танцующего пигмея. - А ты, уважаемый, оставил бы номерок для связи? Бване понадобится транспорт. Сегодня вечером, да и вообще…
        Цена за проезд, если честно, оказалась вполне божеской. Лючано решил следовать мудрой истине: «От добра добра не ищут». Вместительность аэромоба его вполне устраивала, а лихачество Г’Ханги не пугало. Лучше «с ветерком», чем плестись черепахой, всюду опаздывая.
        - Бване понравилось! - расплылся в улыбке пигмей, подпрыгнув выше оградительных поручней аэромоба. - Бвана добр к бедному Г’Ханге!
        Не мешкая ни секунды, он запустил пальцы в собственную шевелюру. Когда рука извозчика вынырнула из «пружинных» джунглей, в пальцах был зажат стандартный микрочип. А на тыльной стороне ладони сидел знакомый паук, довольно потирая две передние лапы - словно радовался нынешнему, а заодно и грядущему заработку хозяина.
        «Чем он его кормит? - подумал Лючано. - Мухами?»
        О других вариантах думать не хотелось.
        - Вот!
        Когда извозчик протянул чип Тарталье, паук резво удрал по руке на спину пигмея. Толстушка Оксанка, узрев мохнатое «чудо-юдо», отчаянно завизжала. Две высокие договаривающиеся стороны даже ухом не повели: что с дуры-девки взять?
        - Обожди, бвана зафиксирует…
        Лючано извлек персональный уником. Вставив чип в разъем, он, прежде чем считать информацию, активировал периферийную защиту. И не зря! Над скважиной уникома вспыхнул алый язычок, предупреждая: «Внимание! Попытка несанкционированного доступа к базе адресов!» Скептически хмыкнув, директор «Вертепа» покосился на пигмея. Но тот был занят важным делом: щелкал себя по левому уху и внимательно прислушивался к получающемуся звуку.
        На косой взгляд «бваны» он не обратил никакого внимания.
        Защита тем временем успешно справилась с попыткой взлома. «Информация добавлена в базу», - сообщил уником. Лючано на всякий случай проверил: Нобуно Г’Ханга, планета Китта, мегаполис Хунгакампа, частный извоз… лицензия… код налоговой службы… Все на месте. Интересно, зачем извозчику воровать чужие адресные книги? Разве что продать в какую-нибудь не особо чистоплотную рекламную фирму. Потом начнут сыпаться приглашения в экзот-туры, призывы дешево купить партию «гирлянд Шакры» оптом, «стригущий лишайник» для биоэпиляции на дому и стразы легендарных рубинов из сокровищницы Кей-Вехденов.
        Вряд ли пигмей старается для местного криминального «инкоози». Что взять вождю, под чьим началом ходит целая шайка бандитов, с бедных невропастов?
        - Вечером будь готов. Я свяжусь за час.
        Лючано вернул чип Г’Ханге и, спрыгнув с платформы, критически оглядел фасад отеля «Макумба». Н-да, не фонтан, мягко говоря. Ядовито-розовая облицовка «синтет-коралл» - это у вудунов, которые молиться готовы на все натуральное! - местами осыпалась, обнажив серый пенобетон. Чтобы скрыть досадный факт, фасад густо оплетали дешевые декор-лианы. Их плети, как назло, старательно избегали дефектных участков, демонстрируя их всем желающим. Венчали здание крыша из пластика «под листья» и ржавая башенка антенны. У входа росли две кокосовые пальмы, скучные и пыльные, грозя пришибить орехом зазевавшегося постояльца.
        Лючано вздохнул, по привычке пересчитал труппу - все ли на месте? - и решительно направился в отель, сделав остальным знак следовать за ним.
        - Добро пожаловать, баас! - подхватился из-за стойки портье, спешно оправляя форменный саронг: темно-синий с золотой строчкой.
        «Гляди-ка, форма, - отметил Лючано. - Как в приличных гостиницах».
        Но расслабиться не спешил.
        На плече у портье сидел попугай - тоже синий, под цвет саронга, какаду. Хвоста и лап у попугая не было - симбиотический имплантат рос прямо из тела портье. Тарталья не слишком удивился. Как-то он ужинал за одним столом с человеком, из спины которого росла пара двухметровых королевских кобр. В сравнении с гадскими змеями какаду смотрелся милой забавой. Растрепанный пурпур хохолка, короткий, но массивный клюв блестит яичным желтком…
        А стойка у них, похоже, натурального дерева. Нет, опять пластик.
        Тьфу!
        - Моя фамилия - Борготта. Лючано Борготта. Я бронировал номера на группу из двенадцати человек.
        - Пусть баас не беспокоится. Номера в его распоряжении. Зарегистрируйтесь, пожалуйста.
        - Р-р-регистр-р-рация! Р-р-регистр-р-рация! - поддержал хозяина какаду.
        Лючано протянул руку к идентификатору, но что-то его остановило. Излишняя суетливость портье? Бегающие глазки? Интонации вудуна?
        Дурацкий вопль попугая?
        Он специально оформлял заказ в гостинице, расположенной в одном из краалей окраины: из-за дешевизны. Шиковать «Вертепу» не с руки. Но дешевые отели, помимо преимуществ в цене, имеют и другие особенности.
        - Покажите, пожалуйста, список моих номеров. Я бронировал один четырехместный, один трехместный, два двухместных и «особняк» класса полулюкс. Все - с удобствами, «особняк» - с коммуникативным терминалом. Завтрак включен в стоимость. Предоплата в размере половины стоимости номеров внесена.
        - Баас что-то путает. - На лицо портье снизошло выражение искреннего сочувствия к столь забывчивому баасу. - Вот, у хозяина записано. Лючано Борготта: две «четверки», одна «тройка», один «особняк» с удобствами и терминалом. Без завтраков.
        - То есть как это - две «четверки»? Ты мне мозги не пудри! И что там насчет удобств, а то я недослышал!
        - Без завтр-р-раков! Без завтр-р-раков!
        - Есть удобства, есть! Как баас заказывал. В вашем «особняке»…
        - А в остальных?
        - И в остальных есть… на этаже…
        - Бор-р-ргот-та! Бер-р-ри, что дают!
        - Что значит - на этаже?!
        - В конце коридора. Все мыслимые удобства! Совсем рядом…
        - И кондиционер тоже в конце коридора? - Лючано медленно закипал, но пока сдерживался. - Значит, так. Я еще раз повторяю заказ…
        - Кондиционер-р-р! Не р-р-работает! Бр-р-ред! - встрепенулся какаду.
        Портье многообещающе глянул на болтливый имплант, и птица поспешила заткнуться.
        - Ах ты пернатый жулик!
        Лючано грозно навис над портье, но тут его потянули за рукав.
        - Да ладно, Тарталья! Мы ничего… не облезем. Без удобств, значит. - Никита, вспотевший и усталый, преданно заглядывал в глаза директору. - Чай, не баре…
        - Я тебе, олуху, дам: «не баре»! Скиснете тут без душа и кондиционера, козлами завоняетесь! Представление коту под хвост пустите! Диван и кресла видишь?
        - Вижу.
        - Садитесь и ждите в холле. Я разберусь.
        Он тайком подмигнул и выдал кодовую, заготовленную именно для такого случая фразу:
        - Табором садитесь, понял?
        - Табор-р-р! Не бар-р-ре! - возликовал какаду.
        «Меня держат за простофилю, - понял Лючано. - Хотят нагреть глупого бааса. Ну что ж, маэстро Карла тоже не раз пытались нагреть. Всегда с одинаковым успехом. А кое-какой административный опыт, помимо искусства невропаста, мы у маэстро перенять успели».
        Он вновь обернулся к портье:
        - Зови хозяина.
        - Никак невозможно, баас. Нету хозяина.
        - Где он?
        - Уехал.
        - Когда вернется?
        - Трудно сказать, баас. Может, через час, может, через два… Может, завтра, - добавил портье, чуть запнувшись. - Вы селитесь пока, а когда хозяин вернется…
        - Завтр-р-ра вер-р-рнется! Завтр-р-ра! - Имплантат старался реабилитироваться в глазах портье после выданной ненароком военной тайны об испорченном кондиционере. - Послезавтр-р-ра!
        «Врет, - успокаиваясь, отметил про себя Лючано. - Здесь хозяин, неподалеку. Значит, надо стоять на своем. Знаю я этих мошенников. Согласишься - они тебя ни за что в лучший номер потом не переселят! А разницу - в карман».
        - Все вопросы я буду решать с хозяином.
        - Но у нас есть другие…
        - Др-р-ругие! Др-р-ругие номеррра! Хор-р-рошие! - Какаду распушил пурпурный хохолок и прищелкнул клювом. - Для др-р-рузей!!!
        - Другие номера меня не интересуют, - сообщил Лючано попугаю, игнорируя портье. - Меня интересует мой заказ.
        - Вы желаете ожидать хозяина в холле?
        По мере того как лицо портье приобретало страдальческое выражение, настроение у директора «Вертепа», напротив, заметно улучшалось.
        - Ага. Желаем. Всем сердцем.
        - Табор-р-р! Кошмар-р-р! Р-р-разор-р-рение! - возопил ушлый попугай.
        На сей раз имплантат был прав, как никогда. Тарталье не надо было оглядываться, дабы выяснить, что творится в холле за его спиной. Он и так это знал. «Табор» они репетировали много раз.
        - А не мог бы великодушный баас…
        - Не мог. Сдается мне, я еще стребую с вашего клоповника неустойку. Поминутную. - Лючано демонстративно посмотрел на часы. - Плюс компенсация морального ущерба. Очень большого ущерба, причиненного моей высокой морали. Вы даже не представляете, как она чувствительна, мораль Лючано Борготты…
        Он развернулся спиной к пепельно-бледному портье и пошел к окну, отметив по дороге, что «Вертеп» зря времени не терял. Театр ухитрился занять все пространство холла целиком, блокировав входную дверь намертво. И багажа, казалось бы, всего-ничего - а вот поди ж ты!
        Талант, как говорится, не пропьешь!
        Завалы распотрошенных сумок и рюкзаков перекрыли все стратегические направления. Меж завалами по холлу деловито сновали люди, занятые важными делами. Гришка, не торопясь, переодевался, начав с носков, которые демонстративно развесил на подлокотниках кресла. Сейчас он искал в бауле «запаску», вывернув наружу гору кальсон, рубашек и носовых платков. Анюта с Оксанкой с упоением наводили красоту, разложив вокруг себя целую коллекцию дешевой косметики. Степашка курил на редкость вонючую самокрутку, сосредоточенно пуская в потолок густые кольца дыма - ими он целился в датчик противопожарной сигнализации. Софка костерила «дымаря» последними словами, но тот не реагировал. Никита извлек пакет селедочных чипсов и громко хрустел лакомством, угощая Емелю и Наталку. Крошки сыпались под ноги, распространяя мощный рыбный дух. В качестве благодарности за угощение Емеля травил бородатые анекдоты, от которых «Вертеп» взрывался лошадиным ржанием.
        Усиливая творившийся бардак, вокруг кукольников приплясывал верткий вудун, продавец сувениров, выскочив из-за прилавка. Он арендовал в холле гостиницы место для торговли и был рад столпотворению.
        - Амулета! Джу-джу! Настоящий йама-ванга! Совсем дешево, ахмар суншук! Лучший нигде нет. Бьянга хоро амулета…
        Торговец верещал на жуткой смеси унилингвы с местным наречием, потрясая связками звенящих цепочек. На цепях, словно прикованные чудовища, десятками болтались амулеты: миниатюрные, покрытые лаком черепа, «кровавые алмазы», оправленные в фальшивое серебро, когти и зубы каких-то жутких тварей, «вынутые следы» неведомых науке зверей, сушеные фаллосы мангабеев, жуки-колофонги…
        - Зря стараешься. У них все равно денег нет, - осадил торговца Лючано.
        - У бваны есть? Деньги есть?
        - У бваны есть. Но бвана с тобой не поделится. Бвана очень жадный.
        - Джу-джу! Спасать, лечить! На счастье!
        - Бвана здоров, весел и удачлив. Все, разговор закончен.
        Видя полное равнодушие Тартальи к своим стараниям, вудун увял и вернулся за прилавок. Тем более что на его прилавке предприимчивый Васька уже установил походный кипятильник и как раз прилаживал к нему ладанку с вехденской «искрой». Продавец с возмущением замахал на Ваську руками, требуя убрать кипятильник. Васька показал ему шиш и начал препираться.
        II
        Пройдя к окну, Лючано раздвинул жалюзи. Над головой тихо гудел ионный кондиционер, овевая разгоряченное лицо прохладой.
        - Тарталья, слышь, чего скажу… С какой радости они вас то «бваной» зовут, то этим… «баасом»?
        Ну конечно, Степашка. Молодец, заметил. Наблюдательный.
        - А ты вспомни, кто меня звал и где. Глядишь, сам догадаешься.
        Тарталья глянул на несчастного, замученного перелетом Степашку и смилостивился:
        - «Баас» - это вроде «господина». Уважительное обращение. Так меня таможенник звал. И портье. У вас на Сечене как извозчик к господину обращается?
        - Ну… Барин.
        - Верно. Вот местный извозчик и меня не господином, а барином величал. «Бвана» - это по-ихнему навроде «барина», - доступно разъяснил Лючано. - Понял?
        - Понял, бвана! - гаркнул Степашка, ухмыляясь.
        Кто-то хихикнул. Кажется, Софка. Но Лючано не обратил на смешок внимания. Его куда больше заинтересовало другое: то, что творилось на противоположной стороне улицы.
        На веранде одноэтажного домика, стилизованного под хижину, который располагался между лавкой «Чудо-эликсиров» и крохотным кафе на четыре столика, танцевал человек в свободных белых одеждах. Босые ноги двигались, повинуясь ритму, слышному лишь танцору, неся тело по сложным, причудливым траекториям: круг, спираль, извилистые восьмерки… Руки жили своей, отдельной жизнью, плетя вокруг тела невидимый кокон, извиваясь подобно водорослям или щупальцам спрута.
        Казалось, руки ощупывают пространство в поисках выхода - и не находят.
        Глаза танцора были закрыты. «Он в трансе, - догадался Лючано. - Похоже, плясать начал еще внутри дома. Вон дверь открыта. Как бы с веранды не свалился…»
        - Помогите! Кто-нибудь! - налетел истерический женский крик. - Люди!
        В дверях гостиницы возникла растрепанная белокожая дама, явно туристка.
        - Помогите!
        Лючано почувствовал движение за спиной. Просочившись между завалами, рядом стоял портье. Он с ленивым любопытством глядел на танцора из-за плеча Тартальи.
        - Что это с ним?
        - Одер-р-ржание! - охотно сообщил какаду.
        - Лоа застрял, - уточнил портье, пожав плечами с вселенским равнодушием. - Наш брат впустил в себя чужого Лоа, а Лоа им овладел. Теперь Лоа хочет выйти, но не может.
        - Конечно, дурак, - согласился с имплантатом портье. - Бездельник, неуч. Бокор Матембеле уехал по делам, продлить аренду хижины, а наш брат остался за бокора. Решил тайком от старика подзаработать деньжат - и не справился. Бывает. Часто бывает. Хочешь заработать, а тебе гадят в калебас…
        Портье покосился на «табор», продолжавший бесчинствовать, тяжко вздохнул и, не дождавшись реакции от Лючано, продолжил:
        - Опытный бокор, такой, как Матембеле, он пациенту - родной отец. Он Лоа пациента в себя принимает, своим Лоа чистит, глянец наводит и обратно возвращает. Всю дрянь огнем палит, дымом выводит. О, Матембеле! А наш брат… - он с презрением фыркнул, имея в виду танцора. - Ученик, мохоро-дунда.
        - Мохор-р-ро-дунда! Мохор-р-ро! Бокор-р-р дур-р-рак!
        Скорее всего, портье недолюбливал «нашего брата», пляшущего на веранде из последних сил. Иначе не стал бы откровенничать на подобные темы с клиентом. Рассказывать о рискованном шарлатанстве сородича тому, кого ты вопреки заказу хотел поселить в более дешевые номера, - мягко говоря, глупость.
        И привлечению туристов не способствует.
        - Помогите же! Кто-нибудь! Сыночек…
        - Что надо делать? - поинтересовался Тарталья. - Вызвать полицию? Врачей?
        Портье развел руками с нескрываемым злорадством:
        - А ничего не надо делать. Надо смотреть и сочувствовать. А потом звонить в бюро ритуальных услуг. Тут бокор нужен. Или хотя бы хунган хороший. Можно, конечно, дедовским способом…
        Женщина не унималась. Увы, ее отчаянные призывы пропадали втуне, сливаясь в тоскливый, безнадежный вой. Ученик бокора, обхитрив сам себя, танцевал без передышки, теперь уже на самом краю веранды. Редкие прохожие спешили обойти веранду стороной, ускоряя шаг. За крайним столиком кафе сидел пигмей Г’Ханга, потягивая через соломинку голубоватый напиток, и наблюдал за «нашим братом». На лице извозчика читалось сочувствие, однако пигмей ничего не предпринимал.
        «Уймется она когда-нибудь?!» - подумал Лючано, морщась от воя женщины.
        Начала болеть голова. Голова всегда болела, когда кто-то кричал. Наследство тех лет, о которых Тарталья хотел бы забыть навсегда.
        - Дедовский способ? Это как?
        - Тр-р-ряхнуть! Т-р-ряхнуть дур-р-рня!
        - Сделать одержимому больно. Очень больно. - В улыбке портье крылись тонны обаяния. Так истинный гурман обсуждает новый рецепт шеф-повара, смакуя тонкости кулинарии. - Я имею в виду шок. Как это на унилингве… больный?.. Болевой шок. Боль обидит чужого Лоа, и он сразу найдет выход. Уйдет домой. К хозяину.
        - Тр-р-ряхнуть! Тр-р-рахнуть!
        - Ну так пойди и ударь его палкой! Видишь, дама в истерике…
        Портье продолжал улыбаться.
        - Нет, баас. Не пойду. И я не пойду, и вон тот извозчик тоже не пойдет. Никто не возьмется. Слабо ударишь - не поможет. Сильно ударишь - убьешь нашего брата или искалечишь. Придется ехать в полицию, объясняться, протокол составлять. Зачем? А чтобы в меру, чтобы очень больно, но без последствий… Трудно. О, Матембеле! - ему давно пора было сменить ученика…
        - Болевой шок, значит… - пробормотал Лючано.
        Он не собирался вмешиваться. В конце концов, это не его дело. Чужая планета, чужие люди; существа иной расы. Он не специалист по выдворению Лоа. Ему плевать на бокора Матембеле. И на женщину плевать. Если с танцором что-то случится, по судам затаскают. Тарталья - Злодей, Человек-без-Сердца; милосердие и сострадание ему не по карману.
        Эта женщина так кричит… ее крик раздражает…
        Боль копилась в голове, пульсируя.
        Он направился к двери. Пинком отшвырнул в сторону чей-то рюкзак, не дававший пройти. Ослепительное сияние рухнуло с неба, едва он оказался снаружи. Лючано поспешил надеть очки. К нему сунулся босоногий уличный разносчик с лотком. Директор «Вертепа» так взглянул на его товар, что торговец мигом отстал.
        Видно, лицо сердитого бваны испугало босяка.
        Деревянным шагом, боясь расплескать драгоценную боль в голове, Тарталья пересек улицу. Поднялся по ступеням веранды, заскрипевшим под ногами. Оперся рукой о резную балясину. Зачем-то кивнул Г’Ханге: пигмей с интересом следил за ним из кафе. Сейчас, стоя на веранде, Лючано ясно видел через дверной проем пациента «лечебной хижины»: парень лет двадцати сидел в плетеном кресле-качалке. Модник: загар «пятна леопарда», молодежная прическа-«дикобраз» - лакированные «иглы» черно-белых волос торчат во все стороны. Безрукавка-сеточка на голое тело, серебристые шорты a-la супергерой Клайв Бодром из популярного сериала «Галактика в опасности»; сандалии из кожи ходрадской игуаны…
        Все эти нелепые подробности давали возможность сосредоточиться на них.
        Прическа. Безрукавка. Сандалии.
        Кресло-качалка.
        Что угодно.
        Лишь бы не смотреть на оплывшее лицо дебила. Лишь бы не видеть бессмысленно вытаращенные пуговицы глаз. Лишь бы не замечать, как парень в кресле конвульсивно дергается в такт ритмичным движениям танцора.
        - Синьор! Синьор! Умоляю!..
        Синьор? Давненько он не слышал этого обращения. Окаменев у входа в гостиницу, женщина смотрела на него, тихонько подвывая смешным, сорванным голосом. На ее некрасивом, багровом от крика лице виднелись грязные дорожки - от слез потекла косметика.
        Лючано не ответил. Нельзя расходовать боль на лишние действия. «Накапливай и делись!» - учил Гишер, большой мастер копить и делиться. Спасибо, старик, я помню. Вас было двое в моей жизни: ты, Гишер Добряк, и маэстро Карл. Нет, трое: еще тетушка Фелиция.
        Просто тетушка была так давно…
        Он шагнул ближе к танцующему вудуну. Копи и делись. Я накопил, дружок. Хочешь, поделюсь? Тарталья ненавидел опыт, полученный им в заключении, в допросных камерах тюрьмы Мей-Гиле, но иногда, кроме этого опыта, не помогало ничего.
        Работать с танцующим вудуном ему не доводилось. С зафиксированным в кресле для дознания, плотно схваченным ремнями и зажимами «телом» - сколько угодно. Пару раз случалось сойтись в драке, повинуясь сложному кодексу Мей-Гиле. Но в танце, зная, что твое чувство ритма рядом с вудунским - как метеорит рядом со звездой…
        Понадобилось около минуты, чтобы подстроиться хотя бы самую малость. Поймать нужное па, вписаться, ощутить пульс… Есть! Руки Тартальи взлетели и замелькали, словно управляя марионеткой с шестью, семью десятками, с сотней и тысячей нитей. Собрать в щепоть кожу вудуна над ключичной ямкой. Не ослабляя хватки, напротив, усиливая ее - обжигающий росчерк ладонью свободной руки по груди танцора. Здесь и здесь. Хватит. Со стороны это, наверное, похоже на ласки двух влюбленных мужчин. Плевать, пусть думают, что хотят. И финал - легкий, острый тычок пальцами под ребра.
        Аккорд собрал воедино пять нот и завершил композицию.
        Голова перестала болеть.
        Зато «наш брат» истошно заорал, споткнувшись посреди изящного пируэта. Танцор распахнул веки, словно заколоченные окна в заброшенном доме, где водятся призраки. В глазах вудуна плескалось адское страдание. Прежде чем «наш брат» заехал добровольцу-спасителю кулаком по физиономии, Тарталья успел заметить, как резко выдохнул, обмякнув в кресле, пациент, как на лицо парня начало возвращаться осмысленное выражение…
        До конца увернуться от удара не удалось. Кулак прошелся вскользь по скуле. Лязгнули зубы. Неприятно, но таковы издержки. Как известно, ни одно доброе дело не остается безнаказанным. А вызывать у вудуна краткосрочный паралич мышц Тарталье не хотелось. Мало ли как на это посмотрят бокор Матембеле и местные законы…
        Второго удара не последовало.
        «Наш брат» упал на колени и разрыдался.
        Лючано развернулся и - не ожидая благодарностей, не желая давать объяснений - направился обратно к гостинице.
        - …Мои извинения, баас Борготта! Мои глубочайшие извинения! Нашлась! Нашлась запись! Правильная! Ваши номера, ваша бронь! С удобствами, с завтраками… с подарками от заведения!.. Вот ключи, прошу вас! Ужасное недоразумение…
        - Недор-р-р-азумение!
        - Я рад, - криво усмехнулся Тарталья, потирая ноющую скулу. - Надеюсь, больше проблем не возникнет?
        - Ни в коем случае! Заверяю вас…
        - Вер-р-рьте! Не повтор-р-рится!
        Когда Лючано, следуя за мальчишкой-коридорным, соткавшимся из воздуха и вцепившимся в чемодан бааса мертвой хваткой, подходил к лестнице, его догнал портье.
        - Прошу прощения, баас Борготта! Это… то, что я видел!.. Это и было ваше искусство?
        Человек-без-Сердца смерил взглядом портье, съежившегося, словно под ледяной струей. Немного подумал, подбирая слова.
        - Нет, любезный. То, что вы сейчас видели, не имеет никакого отношения к нашему искусству. Запомните: никакого отношения! Ни малейшего!
        - Бор-ргот-та! - тихо буркнул какаду. - Кр-рут!
        Портье промолчал.
        III
        Из отеля труппа, отдохнувшая и посвежевшая, выбралась лишь вечером.
        Перед входом в гостиницу Г’Ханга заправлял двигун аэромоба, опустошая мусорные урны в разверстую пасть топливоприемника. Утилизаторы в захолустье здешнего крааля считались роскошью, что обеспечивало предприимчивому пигмею достаточное количество хлама.
        - Лоа устал, - пояснил извозчик свои действия. - Лоа спать хочет. Ничего, бвана! Мудрый Г’Ханга у вехденов «искру» купил. На любой дряни полетим!
        Как правило, вудуны предпочитали использовать, где можно, духов - Лоа. Хотя Лючано всегда недоумевал; какие это, в черную дыру, духи, если они в двигуне сидят и аэромоб тащат?! Но при необходимости духознатцы легко переходили на энергетику других рас: гематров, вехденов, брамайнов… Двигун и вправду работал на любой дряни, пользуясь метким выражением пигмея.
        Освещение на окраине мегаполиса оставляло желать лучшего. Вывеска отеля, пара гигантских светляков над столиками кафе, гирлянда фонариков возле хижины бокора Матембеле… В окнах жилых домов стояли анизотропные стекла, пропуская свет только снаружи внутрь. В поздний час по здешним переулкам лучше не гулять, отметил Лючано. Надо предупредить народ.
        В темноте всякое случается.
        Зато когда аэромоб поднялся над домами, беря курс на виллы побережья, позади Тартальи раздался дружный вздох восхищения.
        - Мамочки! Пожар, чистый пожар!
        - Светопреставление!..
        - Это ж сколько огнищей…
        - И так всю ночь? А спать когда?
        - Днем!
        - Оксанка, дура! Смотри!..
        - Сама дура! Смотрю уж…
        Зрелище ночной Хунгакампы с высоты полета впечатляло. Над городом полыхало зарево, стреляя искрами летательных аппаратов. Зарево было тщательно срежиссировано, выстроено и отлажено; из любой точки взгляду открывалась завершенная картина, меняясь по мере перемещения зрителя. Вот припал к земле ягуар длиной в добрых десять миль от носа до кончика хвоста. Ракурс чуть изменился - и ягуар лениво потянулся, выгнув спину, зевнул, широко раскрыв пасть… Заиграли сполохи, шерсть у хищной кошки пошла волнами. Аэромоб свернул к юго-западу - и вот уже не ягуар, а морской змей приподнял голову над океаном света.
        - Ой, гадюка! Красивая какая…
        - Ага…
        Днем, когда они летели в отель, город рассмотреть не удалось. Хунгакампу затянула белесая дымка, которая, несмотря на ослепительное сияние альфы Паука, и не думала рассеиваться. Ничего, с курортными красотами успеется. Три дня в гостинице клиент им оплатит по контракту. А там, глядишь, случайная шабашка подвернется…
        - Подлетаем, бвана! Богатые люди тут живут! Вожди живут, инкоози! Наверно, платят хорошо?
        Вопрос Лючано проигнорировал, сочтя его риторическим. Г’Ханга подпустил шпильку по привычке, не задумываясь. Перед отлетом, связавшись с пигмеем по уникому, Тарталье не пришлось торговаться. Извозчик убедился, что мудрый бвана лишнего не заплатит, а мудрый бвана убедился, что пигмей своего не упустит. В итоге оба пришли к уважительному компромиссу, оставшись довольны друг другом.
        На вилле заказчика с иллюминацией тоже все было в порядке. Колымага Г’Ханги на парковочной площадке смотрелась нищей бродяжкой, случайно затесавшейся в общество принцев крови. Сверкающие аэроглиссеры на подвесках-антигравах, наземные мобили с изменяемым абрисом, помпилианская колесница, два дорогущих всестихийника, способных выйти в ближний космос…
        - Жди здесь. И никаких левых заказов!
        - Бвана обижает честного Г’Хангу! - Извозчик попытался изобразить оскорбленную невинность. С его рожей прожженного мошенника это получилось не слишком убедительно. - Г’Ханга будет честно ждать!
        «Разумеется, будет. Денежки-то капают. Жиденькие, зато на ровном месте. Ни делать ничего не надо, ни ресурс „искры“ расходовать…»
        Лючано придирчиво оглядел труппу. Все восемь невропастов - и мужчины, и женщины - были одеты в одинаковые угольно-черные трико, слегка искрящие при движении голубоватыми статическими разрядами. Береты, перчатки и мягкие мокасины того же цвета. Лица покрыты «серебряной патиной». Клиент возжелал «классику»? Вот, пожалуйста.
        - По двое за мной.
        Это в контракте не оговаривалось, но стиль есть вежливость артистов. Сам директор «Вертепа» был облачен в парадный сюртук эстет-распорядителя - тончайший бархат цвета морской волны со вставками розового атласа и золотым шитьем. Дополняли наряд белоснежная сорочка, лосины жемчужного оттенка и высокие кожаные ботинки на шнуровке.
        К ночи жара заметно спала, но Лючано перестраховался, активировав потопоглотители и ароматизаторы в стельках ботинок.
        У гостеприимно распахнутых ворот виллы их встретил привратник - вежливый смуглый великан в зеленой ливрее. Тарталья представился, показав копию первой страницы контракта. Он старался быть спокойным и не делать резких движений. Активат-татуажа или вживленных гаджетов у привратника не наблюдалось, но в нем сразу чувствовался измененный. Разумеется, подумал Лючано, на курортной вилле привратник - не просто мебель у входа. Охранник, физиогномист, досмотрщик… Великан в ливрее чуть сильнее, чем следовало, раздувал ноздри, когда дышал. И стоял слишком прямо: так долго не простоять, если над тобой не поработали хорошие хирурги. Наверняка он может учуять спрятанное оружие, взрывчатку или яд, да и просто запах агрессии, исходящий от гостя.
        Киноидный модификант? Возможно. Впрочем, какая разница?
        Привратник молча кивнул, разрешая проход. Махнул кому-то рукой, и из тени кустов, обрамлявших люминесцентную дорожку, выступил еще один человек.
        - Добро пожаловать на виллу мар Шармаля. Следуйте за мной.
        Приятный, мелодичный голос. Нарочито мелодичный. Богатые обертоны. Излишне богатые. Осанка лорда. Пластика балерины. Или марионетки, ведомой опытным кукловодом…
        «Голем, - догадался Тарталья. - Служивый голем». Големами звали искусственных слуг их создатели - гематры. Техноложцы именовали этих псевдосуществ андроидами, брамайны - кажется, киннарами; вудуны големами не пользовались из принципа. Лючано отметил, что невропасты «Вертепа» ничего особенного в манерах проводника не обнаружили.
        Простительная слепота: крепостные графа Мальцова никогда раньше не видели големов.
        Дорожка, по которой они шли, влилась в широкую аллею, словно ручей - в реку. Аллея была вымощена прозрачными и до черноты фиолетовыми кристаллами флюорита, каждый размером с шляпную коробку. Путь освещали две вереницы матовых шаров, наполненных живым пламенем вехденов. Шары висели, не шелохнувшись, прямо в воздухе, без всякой опоры.
        Искры светлячков едва различались в их сиянии.
        Лючано пригляделся и понял, почему светлячки вообще видимы. «Гэндзи-ботару» размером с мизинец, с усиленной иннервацией фотогенных клеток. Каждое такое насекомое стоило сумасшедших денег.
        Темный глянец зелени кустов. Пурпур листвы декоративного барбариса. Запах клубники волнами плыл от белых цветов чубушника. Ограждения густо оплетали побеги карликовой стефанандры, мерцая снежно-зеленой мякотью венчиков. От виллы неслась музыка: Фредерик Торрас, «Ликование», мотет для сопрано, виолайзера, флейты и клавинолы.
        Ангельский голос певицы ласкал слух, поддержан импровизацией генерал-баса.
        - Нам направо, - на миг обернувшись, спел в терцию голем.
        Боковая дорожка вывела их на просторную лужайку, залитую светом: над головами, переливаясь, висела искусственная радуга. Поодаль располагались ряды скамей, амфитеатром спускаясь к эстраде-раковине. В центре эстрады вздымался и опадал, играя разнообразно окрашенными струями, голографический фонтан. Журчал он как настоящий.
        Вокруг фонтана в живописном беспорядке был разбросан реквизит.
        - Располагайтесь. Я доложу мар Шармалю, что вы уже здесь.
        Голем направился к вилле, окруженной облаком жемчужного сияния. Помпилианский стиль: широкие ступени из мрамора, портики, анфилада колонн, узкий треугольный фронтон с барельефами… Имперская роскошь. Тарталья поморщился: он недолюбливал помпилианцев, и на то у него имелись веские причины. Однако вилла принадлежала отнюдь не надменному рабовладельцу. Ее хозяином был молодой гематр, сын одного из влиятельных банкиров этого сектора Галактики. И в чувстве стиля ему (а вернее, архитекторам и ландшафт-дизайнерам, нанятым его папашей!) никак нельзя было отказать.
        - Чего моргаете, олухи? - рявкнул Тарталья на труппу, замершую в испуганном ожидании. - Особого приглашения ждете? Живо за работу!
        Площадку он изучил заранее, в отеле, получив снимок через терминал и ознакомив «Вертеп» с планом рабочих мизансцен. Так что сейчас невропасты бегом отправились по местам, не теряя лишнего времени. Для них заранее установили блестящие круглые табуреты, по четыре с каждой стороны эстрады. Там кукольники в черных трико, невидимые для кукол, смогут спокойно заниматься своим делом.
        Вспомнив о реквизите, Тарталья окинул взглядом предметы на сцене. Шутовские колпаки, флуоресцентный бюстгальтер «с секретом», трость, веер из птичьих перьев, пара игрушечных лучевиков, очень похожих на настоящие, шляпа, стул, зонтик… Бутафор Васька подобрал удачный комплект: неброский, простой в обращении.
        Для гематров - лучше не придумаешь.
        От виллы послышались голоса и нарочито громкий, неестественный хохот. Так смеются люди, стараясь показать окружающим, как им весело. Людское толпище сошло половодьем со ступеней здания и - сверкая драгоценностями, мигая лазерными псевдошнуровками, мерцая флюоресцентным макияжем! - потекло в сторону лужайки. «Ого! - подумал Лючано, отходя в сторонку. - А изрядная компания гуляет!»
        Он оценил навскидку: человек триста, не меньше.
        - Мэтр Борготта?
        - Да, это я. Мое почтение, мар Шармаль.
        Лючано сразу догадался, кто перед ним. Хотя, когда они связывались по видеоканалу, клиент зачем-то блокировал изображение.
        - Вы пунктуальны. Я рад.
        Радости на лице и в голосе молодого гематра было не больше, чем в строке бегущего по дисплею текста. Впрочем, к каменным лицам и отсутствию интонаций у гематров давно привыкли все, кто хоть изредка имел с ними дело.
        - Это Адель.
        Шармаль-младший держал под руку ослепительно красивую рыжеволосую девушку в платье из квинтилийской чесучи. Безумно дорогой материал менял прозрачность в зависимости от каприза владелицы платья. Сейчас чесуча фактурой напоминала мокрую ночную сорочку из батиста, скорее раздевая, нежели одевая хозяйку.
        Девушка с вызовом показала Тарталье язычок: острый и хищный. Глаза ее горели от возбуждения и большой дозы фаирита. В отличие от спутника, негематрийке были доступны эмоции, наркотические и естественные.
        Цена за сутки «эскорт-услуг» такой Адели могла соперничать с гонораром за разовое выступление «Вертепа». Особенно если девица заказывалась по каталогу «Нуаре Папильон», куда входили лишь специально обученные «бабочки», знакомые, помимо прочего, с лазерным скальпелем нейрокосметолога.
        - Ваши работники готовы?
        - Разумеется. Можете начинать веселиться в любой момент.
        - Без предупреждения?
        - Без предупреждения.
        - Люблю иметь дело с профессионалами. - Узкие губы Шармаля сложились в мертвую, искусственную улыбку. Марионетки тетушки Фелиции улыбались куда живее. Но даже это далось молодому гематру с видимым усилием. - Вы мне нравитесь, Борготта.
        - Благодарю, мар Шармаль.
        - Не за что. Оставайтесь здесь. Я пойду веселиться. Я очень хочу веселиться.
        И Шармаль-младший в сопровождении рыжей Адели неуклюже вскарабкался на эстраду. Не по лесенке взошел - так взобрался, едва ли не вполз, словно моллюск в раковину.
        «Я очень хочу веселиться, - повторил про себя Лючано. - Бедняга».
        Для сверхрационалиста-гематра это уже равнялось подвигу.
        Сын банкира скованно, механически раскланялся. Затем он подумал, повернулся к гостям спиной и, приспустив брюки, показал всем задницу. Тощую, маловыразительную, абсолютно не смешную задницу. Небось специально смотрел это идиотское комик-шоу Кадди Гая, понял Лючано. Исчислял, взвешивал, измерял и запоминал в мельчайших деталях. Теперь пытается копировать.
        В воцарившейся тишине натянуто хихикнула дама с лотосом, растущим из ее виска.
        На эстраде объявился еще один гематр, сверстник хозяина виллы. Он заранее нарядился клоуном-бисексуалом из передачи «Мы идем к вам!»: кожаная жилетка на голом, безволосом торсе, бриджи в обтяжку, шелковый галстук с драконами. Глаза и губы «би-клоуна» были ярко накрашены; он хлопал накладными ресницами и каждую секунду приглаживал и без того зализанные волосы.
        «Софка с Омельком постарались, - оценил Лючано. - Молодцы».
        Гримера с костюмершей он заранее выслал на виллу в компании с бутафором Васькой. Куклы редко слушались советов, но иногда посторонняя помощь оказывалась весьма кстати. Особенно гематрам, ходячей математике бытия, как называл их маэстро Карл.
        - А ну-ка, сладенький молодой мар! Покажи и мне! - отрапортовал «би-клоун».
        Реплика, начавшись ровным и скучным тоном, к концу налилась похабным елеем, возвысилась и сорвалась на фальцет. Ага, кивнул Лючано, это Степашка подключился. Он в труппе лучший вербал. Вернее сказать, универсал, но с креном в вербальную коррекцию.
        Засмеялись уже трое из гостей.
        А пухленькая остроухая девица, отважившаяся на эро-фелинную модификацию, в восторге забила хвостом, который торчал из заднего клапана ее брючек.
        «Им все равно, над чем смеяться. У них вечеринка. Большинство из них способно показать кому угодно голую задницу, хоть в спальне, хоть на площади, не смутясь ни на секунду. Им не нужны для таких глупостей костыли, как они не нужны человеку со здоровыми ногами. Ах, мар Шармаль, ты так хочешь веселиться!.. ты очень хочешь веселиться…»
        - Уйди, уйди, противный!
        Сын банкира, похоже, сам удивился. Ему удалось заголосить эту чушь с нотками отчаяния, очень похоже на Бадди Гая. Схватив с пола шляпу, он кругами побежал по эстраде, прикрывая шляпой седалище. «Би-клоун» гнался за Шармалем-младшим, высоко вскидывая ноги и размахивая руками.
        Лючано тайком улыбнулся. Не «веселью» кукол, а работе моториков «Вертепа». Это Анюта с Никитой: «внахлест» корректируют обоих гематров. Он физически ощущал нити, ведущие от невропастов к куклам.
        На сцену выбрался кто-то из гостей, присоединившись к «би-клоуну» в его погоне за жертвой. Шармаль-младший увернулся, сделав грациозный пируэт, абсолютно невозможный для молодого гематра еще пять минут назад. Преследователи столкнулись лбами и картинно упали навзничь. Теперь смеялись многие. Кое-кто аплодировал. В основном потому, что на сцене безобразничали не артисты-профессионалы, а свои, знакомые, приятели.
        «Не важно, что шоу не стоит и выеденного яйца. Важно, что большинство и не догадывается о присутствии на вилле труппы невропастов. Сидят какие-то в черном, ну и пусть сидят… И даже это не важно. Вот кто важен - мар Шармаль, похожий сейчас на живого человека».
        Сын банкира вспрыгнул на стул, отмахиваясь зонтиком.
        - Ах, любимый! На кого ты меня променял?!
        На сцену взлетела рыжая Адель, заламывая руки.
        Ей не требовалась помощь невропастов: Адель и так была в восторге от собственных талантов. Тем легче, подумал Лючано. Хотя, кажется, кто-то из «Вертепа» чуть подправил заламывание рук, сняв излишек вульгарности.
        - Уйди, чудовище разврата! Не нарушай мужской дружбы! - с пафосом продекламировал «би-клоун».
        Пафос был заслугой Никиты: конопатый непоседа умел это лучше других.
        «Их подписи стояли в контракте. Шармаль-младший подписал как заказчик, оплачивающий услуги. И, отдельным пунктом, всегда присутствующим в договоре на коллективную работу: мар Зутра - это, похоже, гематр в жилетке, затем - Адель Легран, Барри Сильвер… Пятнадцать подписей, трижды удостоверяющих согласие на контактную имперсонацию, не связанную с насилием, не влекущую за собой… без последствий, без побочных явлений и так далее. Невропаст не может работать с куклой, если кукла не согласна. Наверняка подписавшиеся не вникали в суть дела: сын банкира сказал, что будет весело…»
        Что произойдет, если на эстраду полезут гости, чьих подписей не было в контракте, Лючано не волновало. Обязательно полезут. И ничего не произойдет. Те, кто не дал согласия - хотя бы потому, что его у них не спросили! - останутся вне поля коррекции. Пустяки. Шармаль-младший хочет веселиться. Очень хочет. И платит за помощь. Бедняга…
        - Ты даму оскорбил, козел вонючий! - Шармаль с гневом воздел зонтик.
        - Дуэль! Дуэль! - раздались крики в толпе.
        - Секунданты?
        - Я!
        - И я!
        Теперь работал весь «Вертеп». Слаженно, четко. Четыре вербала, четыре моторика. Сына банкира как заказчика представления вели сразу трое: Степашка, перебросивший «би-клоуна» Оксанке, и Григорий с Кирюхой. Остальные невропасты работали кукол «плетенкой», время от времени сдавая друг другу освободившиеся нити: ловко, незаметно, словно шулер - крапленые карты. Один правил походку, другой корректировал жестикуляцию, третий - мимику, четвертый подкидывал реплику: тайком, из своего богатого арсенала, заготовленного впрок для подобных случаев…
        Маэстро Карл был бы доволен, подумал Лючано.
        «И ты прав, малыш», - согласился издалека маэстро Карл.
        IV
        Лючано удивился, когда после работы голем пригласил его пройти в отдельный кабинет, расположенный в южном крыле виллы. А вскоре удивился во второй раз. Потому что в кабинете его ждал Шармаль-старший, который сейчас должен был находиться где угодно, только не здесь.
        Пожилой гематр, не вставая из кресла, смотрел на Тарталью.
        Лючано втайне поежился: он всегда нервничал, когда на него смотрели гематры. «Математика бытия, - говорил маэстро Карл, - это, малыш, хуже, чем скальпель препаратора». Трудно сохранять спокойствие под взглядом ледяных глаз, которые способны исчислить, взвесить и измерить тебя оптом и в розницу, со всеми потрохами. Так и ждешь, что тебе налепят на лоб гематрицу, как марионетке в лавке игрушек.
        И заставят плясать без прикосновения живой руки.
        - Я - Лука Шармаль. Отец бездельника, устроившего эту вечеринку. Вы, как я знаю, Лючано Борготта, руководитель труппы контактных имперсонаторов.
        Пожилой гематр не спрашивал. Он просто говорил: ровно, размеренно, без интонаций. Он произносил слова. Слова несли информацию, и больше ничего.
        - Вы абсолютно правы, мар Шармаль. Для меня большая честь…
        Банкир остановил Тарталью скупым движением руки.
        - Примите мою благодарность, мэтр Борготта. Мою искреннюю благодарность.
        Лицо Шармаля-старшего походило на гипсовую маску, на которой двигались одни губы. Голем - и тот, со всей его утрированной нарочитостью, выглядел более человечным. Слово «искренняя» в устах банкира звучало жутковато.
        Лючано знал, что гематры в возрасте часто страдают атрофией мимических мышц лица. Им прописывают целый комплекс упражнений: стоя перед зеркалом, улыбаться, растягивая губы, хохотать, гримасничая, недоумевать, вздергивая брови на лоб… Короче, рожи корчить.
        Он не хотел бы однажды увидеть, как это происходит.
        «Ты в курсе, что такое насильственный смех или плач? - спросил маэстро Карл, которого здесь не было. - Они не связаны с эмоциями, малыш. Это судороги. Они возникают вследствие спастического сокращения мышц, ответственных за мимику. Это ложь твоего лица. Лица-предателя».
        - У моего сына диагностировали прогрессирующую монополяризацию психики в первой стадии. Вы знаете, что это такое?
        - Нет, мар Шармаль.
        - Поясняю. При этом заболевании высшая нервная деятельность локализуется в одной, крайне узкой области. Все остальное постепенно перестает интересовать больного, пока сознание не зацикливается полностью, становясь самодостаточным. Вплоть до исчезновения реакций на внешние раздражители. В итоге - коллапс психики, каталепсия и неопределенно долгое существование в состоянии глубокого апато-абулического синдрома. Синаптические связи закольцовываются. Мозг продолжает работать, но он работает сам на себя, на решение ограниченного круга математических задач исключительно внутреннего, абстрактно-теоретического характера. Без выхода вовне. Я понятно изложил?
        - Вполне.
        На самом деле Лючано мало что понял, но его мороз продрал по коже. Банкир говорил о страшной болезни собственного сына так, словно сообщал прогноз погоды на завтра.
        - С нами иногда такое случается. Издержки специфического склада ума гематров. Мой сын принял решение лечь в санаторий профессора Мваунгве для курса интегральной психокоррекции. Это долгая и не слишком приятная процедура. Уверен, теперь срок лечения сократится минимум вдвое. Айзек просто в восторге. Он счастлив. И я тоже.
        - Я очень рад, мар Шармаль. Мы всего лишь скромные артисты…
        Снова жест: сухой и взвешенный. Приказ замолчать.
        - В дополнение к утвержденному гонорару, мэтр Борготта, я от своего имени перевел на ваш счет определенную сумму. Я умею быть признательным, когда речь идет о моих близких. Спасибо. Вы можете идти. Голем вас проводит.
        Голос банкира по-прежнему звучал ровно, а лицо ничего не выражало.
        Контрапункт
        Лючано Борготта по прозвищу Тарталья
        (тридцать лет тому назад)
        Бывают дни, когда я сожалею о выборе профессии.
        Кто я - невропаст Тарталья? Актер? - нет. Выпусти меня на сцену, поставь перед линзами голокамеры - я даже не смогу как следует сказать: «Ваш рейс, синьор!» Я не умею, я знаю, как должно быть. Я могу подсказать, подправить, видоизменить, но только в одном случае: мне нужен исходный материал. Я не творец, я суфлер.
        Не рассказчик - подсказчик.
        Да и суфлер я с недавних пор никудышный. Хорош суфлер, который в любой момент может высунуть из будки ствол парализатора и вместо реплики подать актеру славненький разрядик…
        Впрочем, бывают дни, когда я…
        Нет, не радуюсь выбору профессии, а просто не сожалею о нем.
        Счастливые дни.
        - Какой хорошенький!
        Цепкая ручка ухватила Лючано за локоть. Вторая ручка, цепкая не менее, а может, и более, чем ее сестрица, игриво шлепнула юношу по заднице. Удовольствия жертва насилия не получил, но на всякий случай остановился.
        - Красавчик, ты у нас с какой стороны?
        Вопрос за парсек отдавал каверзой.
        - Со стороны невесты, - как учили, ответил Лючано. - Дальний родственник.
        Он изо всех сил старался не чихнуть от смолисто-приторного аромата духов. В этом сезоне в моду вошли запахи, которые юный невропаст не одобрял. Кроме странной, противоречивой гаммы, вызывавшей неудержимый свербеж в носу, линия элитных парфумов «Бу-Сабир» позволяла вплетать в композицию легкие тона эмоциональных состояний носителя. Сейчас, например, в эфемерной сладости сквозил заметный оттенок симпатии и сексуального возбуждения.
        Такие нюансы, наверное, должны были вызвать в юноше ответную реакцию. Увы, невропасту во время прямого контакта с куклой ни за что не возбудиться, даже если бы он очень захотел. «Проще управлять звездолетом, - сказал однажды маэстро Карл, - в то время, когда усердная цыпочка трудится над твоим маленьким братцем. Звездолет, по крайней мере, не является частью тебя самого. Зато, малыш, ты сможешь хвастаться, что испытал чувства евнуха и тебе не понравилось…»
        Мимо прошел официант с подносом, неся чашечки, полные губчатой массы.
        - Эй, красавчик! Не разделишь ли со мной одну губку?
        - Я…
        - Маленькую губочку! Крохотную! В конце концов, скоро свадьба, мы станем родней… Дети должны слушаться старших!
        В красотке, осаждавшей Лючано по всем правилам взятия крепостей, чувствовалась порода. Статная, с полной грудью и широкими бедрами, затянутая в сильно декольтированное платье, она приплясывала на месте словно от нетерпения. В любом бы закипела кровь от этого колыхания здоровой плоти. Но кукольник лишь огляделся по сторонам, ища куклу.
        Куклой сегодня был Жан-Пьер Берсаль, отец невесты.
        Помолвка Розалинды Берсаль, единственной дочери крупного верфевладельца с Хиззаца, и Нобата Ром Талелы, третьего ненаследного сына его высочества Пур Талелы XVI, всколыхнула общественное мнение. Брак полагали мезальянсом, дерзкой выходкой Нобата-Гуляки, как называли жениха за глаза, его вызовом, брошенным чопорному аристократу-отцу. Злые языки осуждали Розалинду, обвиняли в шантаже («Беременна! Вы в курсе? Задержала развитие плода на четыре месяца, чтобы скрыть!..»); темой для болтовни служила шикарная яхта «Берсаль-Талела», которая готовилась сойти со стапелей самой мощной верфи Жан-Пьера в честь свадьбы дочери.
        Верфь, яхта и акции отцовской компании составляли приданое Розалинды.
        Каналы планетарных новостей Хиззаца день за днем пережевывали событие, превратив его в равномерную, остро пахнущую кашицу. «Титул берет за себя деньги, - сказал маэстро Карл, получив заказ от семейства Берсалей. - Деньги ложатся под титул. Обычная история. Вечная, как звезды. Впрочем, звезды иногда гаснут. А сплетням сиять во веки веков! Этим сорнякам даже дерьмо не нужно, чтобы расти. Ах, малыш, если бы за каждую сплетню в мире мне давали медяк - я бы купил себе Вселенную!..»
        - Фравель! Иди сюда!
        Видя, что объект ухаживаний топчется на месте, красотка сама подозвала официанта.
        - Фравель, кому сказано!
        Почему официант - фравель, Лючано не знал. Здесь все так обращались к прислуге и при этом скалили зубы, словно на редкость удачно пошутили. А когда кто-то из гостей во хмелю назвал фравелем шестиюродного дядю жениха, дядя выхватил из ножен кинжал, неотъемлемый атрибут традиционного костюма для выходов в свет, и на лужайке возле фонтана началась дуэль.
        К счастью, до первой крови: оскорбителю распороли щеку, заклеили рану полоской регенерина, и оба дуэлянта прилюдно расцеловались под аплодисменты гостей.
        - Ага, вот и наша губочка…
        Мимоходом, беря с подноса ярко-синюю губку, красотка потерлась грудью о плечо Лючано. Юноша постарался сделать вид, что ужасно польщен, обрадован и все такое. Кажется, удалось.
        - Меня зовут Сольвейг, - мурлыкнула красотка, облизываясь. - Ты можешь звать меня просто Со-Со.
        Нет, не отвяжется, подумал Лючано. Теперь уж точно не отвяжется.
        Он знал, что нравится таким женщинам: не первой свежести, звездам косметориев, львицам курсов омоложения, давно забывшим, какими их родила мать. Юный кукольник не считал себя привлекательным мужчиной: слегка полноват, жидкие усики на верхней губе похожи на тень, влажные глаза навыкате… «Ты несправедлив, - смеялся маэстро Карл, когда ученик делился с ним грустными соображениями. - Ты вызываешь желание приласкать и облагодетельствовать. Даже у меня. И не спорь! - раз ты здесь, значит, я прав. Это немало, дружок, поверь старому развратнику…»
        В труппе «Filando» две бойкие невропастки, сестры-близняшки Лаури, уже успели затащить Лючано в постель. Маэстро Карл предупреждал, что это может негативно сказаться на будущем юноши, испортив вкус, и оказался прав. После кувырканий с коллегами, когда каждый участник постельного спектакля способен откорректировать моторику партнера под свои запросы, дергая за хорошо знакомые ниточки, секс с посторонними - «куклами», как говорили в труппе, - казался пресным и однообразным.
        - А как зовут тебя, мой скрытный родственничек?
        - Лю… - Лючано вовремя опомнился и поправился, принимая во внимание сделанную оговорку: - Лю Кшиштоф.
        - Лю Кшиштоф Берсаль? - уточнила собеседница.
        - Нет, Лю Кшиштоф Гемаль. Мы с отцом, - он указал на маэстро Карла, который непринужденно развлекал у бассейна целый цветник хохочущих матрон в купальниках, рассказывая малоприличные анекдоты, - по линии Гемалей. Вы, Сольвейг, наверное, знаете мою тетю Анабель…
        - Со-со! - напомнила красотка, пропустив мимо ушей скользкий намек про тетю. - Двигайся ближе, мой сладкий!
        Дернув Лючано за край одежды, так, что ему пришлось упасть рядом с Со-Со в сетчатый шезлонг, красотка прижалась щекой к щеке юноши. Губку, взятую у официанта, она ловко вставила между сблизившимися лицами - и губка начала прорастать в человеческую плоть, щекоча обоих тончайшими усиками.
        Таким образом природные губки Хиззаца паразитировали на крупных морских млекопитающих, впрыскивая симбионтам легкие стимуляторы разного рода. Выращенные на спецплантациях, адаптированные губки - взаимогубки, согласно рекламе, - были безвредны для человека, легко отделялись после употребления, не оставляя следов, и вызывали галлюцинации, частично общие для обоих, слившихся воедино, потребителей.
        - А-ах! - еле слышно застонала Со-Со.
        Видимо, действие губки развивалось в правильном русле.
        Лючано не почувствовал ничего, кроме слабой эйфории, которая, впрочем, быстро улетучилась. Он поискал глазами куклу. Жан-Пьер Берсаль, потный и красный, плясал качучу у столика, сплошь уставленного рюмками. Жестами верфевладелец звал жену и будущего зятя присоединиться к нему в едином порыве.
        Внимательно следя за синьором Берсалем, юный невропаст усилил контакт, желая оценить степень нарушения координации у куклы. Симптоматика ясно говорила, что обычного вмешательства не хватает: кукла выходила из-под контроля.
        Лючано начал коррекцию «вручную».
        Заказ от семейства Берсалей свалился внезапно и очень вовремя. «Filando» гастролировал на Икраме, уютной планетке в секторе Зимородка, но гастроли шли вяло, без огонька. Заработки оставляли желать лучшего, труппа нервничала, маэстро Карл злился… Один Лючано чувствовал себя замечательно. Уже десять лет он путешествовал с Карлом Эмерихом: сперва в качестве ученика, затем - подмастерья, что означало работу с куклой под контролем более опытного невропаста, способного перехватить клиента в случае ошибки.
        И вот наконец ему доверили самостоятельный дебют.
        - Опробуем тебя на Берсале, - сказал маэстро Карл. - Не раздувай щеки, малыш, ты идешь простым моториком. Вербалом пойду я. И без лихости! - сальто-мортале нам не нужны…
        Разумеется, Лючано втайне мечтал пойти вербалом. Корректировать речь куклы считалось делом более тонким и сложным, нежели коррекция движений. Но спорить с маэстро Карлом накануне дебюта… Нет, не так: спорить с маэстро Карлом когда бы то ни было - занятие пустое и неблагодарное.
        Особенно если тебе предстоит работать в паре с упомянутым маэстро Карлом.
        Жан-Пьер Берсаль, в скором времени - счастливый тесть вельможи Нобата Ром Талелы, имел массу достоинств, включая пухлый кошелек, и всего один, зато явный недостаток. Жан-Пьер был алкоголиком. Он не употреблял наркотики, оставался равнодушен к галлюциногенам, не курил табак, гашиш и падуматейнгу, не жевал дурманную глину… Но запах алкоголя сводил его с ума. Понимая, что на помолвке дочери он без вариантов напьется до красных карликов, Берсаль судорожно искал выход из тупика. В трезвом виде Жан-Пьер умел предвидеть неприятности: он знал, что сорвется, и заранее подстилал соломку.
        Выход нашла его старшая жена, дама мудрая и проницательная.
        Следуя ее совету, верфевладелец подписал контракт на услуги «Filando» и получил в свое распоряжение на время помолвки двух невропастов. Теперь он мог пить, не боясь в самый неподходящий момент потерять равновесие или начать заикаться во время тоста. В случае чего Лючано и маэстро Карл поддерживали куклу с двух сторон, корректируя речь и движения.
        Разумеется, услуги оказывались анонимно. Гости и родственники не должны знать, что среди них находится парочка сомнительных кукольников. Дойди слухи до его высочества Пур Талелы XVI, и свадьба расстроилась бы навсегда.
        - С какого-то момента, если ваш муж не прекратит пить, мы больше не сумеем его корректировать, - предупредил Карл Эмерих мудрую жену верфевладельца. - Всякому искусству положен свой предел. В этом случае я подаю вам знак, и вы любым способом уводите супруга спать. В контракте сей нюанс оговорен отдельным пунктом, снимающим с нас ответственность после критического уровня алкоголя в крови клиента.
        - Три часа выдержите? - спросила мудрая жена.
        - Три часа? - Маэстро Карл задумался. - Надеюсь, что да.
        - Надеетесь? Или уверены?
        - Уверен. Он ведь у вас не самоубийца?
        Мудрая жена вздохнула:
        - Нет, не самоубийца. Он просто пьяница. Умоляю вас, хотя бы три часа…
        Вести пьяницу оказалось легче, чем предполагал Лючано. Здоровые рефлексы и трезвое сознание юноши, накладываясь на хмельные нарушения двигательных функций куклы, быстро приводили все в норму. Вот и сейчас: лишенный поддержки невропаста, танцующий Жан-Пьер уже бы не раз вспахал землю носом или смахнул со столика десяток рюмок, забрызгав гостей. А так опасный, грозящий падением крен мигом выравнивался до почти естественного, головокружение не столь явно мешало пируэтам, и рука на взмахе проходила над рюмками, не задевая посуды.
        Мудрая старшая жена, знавшая, в чем дело, тихонько улыбалась. Менее мудрые жены - средняя, две младшие и одна временная, без имущественных прав, - не посвященные в ситуацию, только диву давались: любимый супруг выглядел изящным, чтоб не сказать, грациозным, опрокидывая в глотку бокал за бокалом. А гости, знавшие о пороке Жан-Пьера, переглядывались и от изумления пожимали плечами.
        Лючано втайне гордился, принимая эти знаки на свой счет.
        Даже секс-львица Со-Со с ее губкой не мешала ему работать.
        Главное, держать куклу в поле зрения. Лючано знал, что способен некоторое время корректировать моторику клиента, не глядя на объект. Но это было гораздо тяжелее и требовало большого расхода сил. А при сильном удалении контакт «мерцал» и грозил пропасть совсем.
        До заказанных трех часов оставалось минут двадцать. Не факт, что старшая жена сразу уведет клиента в постельку. Но конец работы тем не менее близился.
        - О-о…
        Красотка Сольвейг застонала громче. Лючано, закрытый от воздействия губки, ощутил, как Со-Со напряглась и почти сразу расслабилась, обмякла, уронив ладонь ему на колено. Глаза дамочки ничего не видели; она лишь ритмично хлопала длиннющими ресницами. Смотреть на Со-Со было неприятно. Лет пять назад Лючано удивился бы тому безразличию, с каким проходили мимо гости и прислуга. Но теперь он вырос и понимал: на такого рода вечеринках случается всякое.
        Не готовься Жан-Пьер Берсаль к званию тестя Нобата Ром Талелы - верфевладелец бы с удовольствием пил и буянил, мало задумываясь о последствиях.
        Собственно, раньше он так и делал.
        - Дорогой Нобат! Я поднимаю этот тост за великолепный, блистательный, лишенный пороков род Талела! Для нас, Берсалей, родство с безупречными хранителями традиций, каковыми с давних пор являются все предки и потомки его ослепительного высочества Пур Талелы…
        Маэстро Карл, как всегда, был на высоте.
        Кукла говорила внятно, с искренними, чуть сентиментальными интонациями. Дыхания с лихвой хватало на длинные пассажи. Клиент не сбивался, не запинался, подыскивая нужное слово. Для таких случаев в памяти маэстро Карла хранилось целое собрание тостов и здравиц; при необходимости он незаметно подкидывал кукле «на язык» что-нибудь полезное.
        А тяжеловатое «каковыми с давних пор…» Берсаль произнес с легкостью записного оратора.
        Самому Лючано понадобилось лишь слегка откорректировать жест. Когда Жан-Пьер посредине тоста протянул руки к расчувствовавшемуся зятю, юный невропаст усилил это движение эмоционально, помог кукле развести руки для объятий - и угадал на все сто. Нобат Ром Талела кинулся к отцу своей невесты, и оба мужчины с минуту хлопали друг друга по плечам от избытка чувств.
        В сущности, не так уж он пьян, подумал Лючано. Три часа выдержим.
        И четыре выдержим.
        И получим сверхурочные.
        Потом, спустя неделю - тяжелейшую неделю, полную самых разнообразных переживаний! - когда Лючано признался директору «Filando» в тайных мыслях, маэстро Карл пригрозил выдрать ученика ремнем: за дурной глаз. Ремень, правда, остался пустым обещанием, зато Лючано выслушал длиннейшую лекцию о профессиональных суевериях невропастов. И ни разу больше не загадывал наперед, воображая удачный исход работы и радуясь несбывшемуся.
        Все - потом, когда успех или провал станут действительностью.
        Судьба, Большой Невропаст, не жалует торопыг.
        А во время помолвки Розалинды Берсаль и Нобата Ром Талелы, денег и титула, случилось вот что. Одна из матрон, в восхищении от анекдотов «милейшего Шарля», решила ни мало ни много облобызать остроумного рассказчика. Сказано - сделано. Губы матроны, днем изволившей посетить косметорий, поверх суспензии, стимулирующей естественный синтез коллагена, были обработаны помадой «Repulp Botticelli». А у Карла Эмериха оказалась довольно редкая аллергическая реакция на сочетание пчелиного воска, масла каритэ и гомогенизированных водорослей агарь-агарь, которые входили в состав косметики.
        В итоге поцелуй затянулся, а маэстро потерял сознание.
        - Ах! - вскричали матроны хором. Они были уверены, что очаровательный собеседник упал в обморок от восторгов любви. - Это так прелестно!
        - Ы-ы? - спросил Жан-Пьер Берсаль, лишенный поддерживающих нитей вербала-наемника. - Доча! Доча м-мы… м-моя сладкая!.. Тост! Хочу!
        Лючано понял, что все пропало.
        Первым порывом юноши было вскочить и броситься к бесчувственному маэстро, оставив куклу на произвол судьбы. Но он не встал из шезлонга. «Сидеть!» - велел Карл Эмерих, человек, вытащивший неотесанного сопляка в огромный мир Ойкумены. Этот человек дал сопляку профессию и в случае провинностей угрожал ремнем, как грозил бы отец, которого Лючано был лишен. Не играло роли, что Карл Эмерих сейчас молчал и ничего не приказывал.
        Упади небо на землю, это тоже не сыграло бы особой роли.
        «Работать! Работать, я сказал! Шоу должно продолжаться!»
        - Н-но… Н-нобат! - распинался меж тем будущий тесть, заикаясь и всхрапывая. - Н-нодик!
        Продолжая корректировать моторику пьяницы, благодаря чему окружающие не успели сообразить, в каком свинском состоянии находится верфевладелец, Лючано потянулся к ниточкам вербальных связей. Тонким-тонким, шелковистым, еле заметным ниточкам. Невропаст - не вполне телепат, а тем более не телепат-подавитель: он не мог говорить за Берсаля, перехватив управление целиком. Он мог лишь поправлять, подсказывать, чистить, доводить до блеска…
        Ничего он не мог.
        Ничего не получалось.
        Пьяница, двигаясь, как трезвый, нес околесицу.
        В одиночку Лючано Борготта не справлялся с двумя комплектами разнородных нитей. Не справлялся, и баста. Он готов был отказаться, закрыть глаза, принять позор и провал. В конце концов, ничего особенного. Гонорар пролетит мимо кассы. Маэстро Карл будет зол. Никто не обвинит Лючано в саботаже - он сделал свою работу, сделал хорошо, а идиотские случайности еще никто не отменял. Все забудется, уйдет в прошлое…
        Плохо понимая, что делает, он снова зацепил вербальные нити, сохраняя под контролем и главный пучок моторики. «Это не я. Я делаю то, что мне поручено. А с речью куклы работает маэстро Карл. Маэстро Карл - он такой. Он и лежа, и в обмороке… Маэстро - гений, я знаю. Маэстро сумеет. Конечно, сумеет. Что тут сложного: убрать лишние паузы, восстановить ритм, подбросить шаблон, насытить голос обертонами…»
        - Нодик! - с чувством сказал верфевладелец Берсаль, беря салфетку и тщательно вытирая мокрый рот. - Я люблю тебя как сына. Надеюсь, ты простишь старику эту фамильярность…
        «Это не я. Это маэстро Карл. Я делаю свое дело. Он делает свое дело. Обычное, не слишком сложное дело. Пьяный дурак - чепуха для двоих невропастов. Легче легкого».
        - Я всю жизнь мечтал назвать Нобата Ром Талелу просто Нодиком. Сегодня мечта сбылась. У нас, деловых людей, бывают странные мечты. Как и у аристократов.
        «Вот работаю я. А вот работает маэстро Карл. Нас двое. Все в порядке. Сейчас пьяница скажет то, что хотел, без заикания, гладкими, накатанными пассажами…»
        - О чем мечтаешь ты, Нобат? Не отвечай, я вижу. Дочь моя, подойди к отцу…
        «Этот алкоголик действительно мечтал о том, о чем сейчас говорит вслух. Маэстро Карл просто помог ему высказаться связно. Скоро все закончится, и мы уйдем. Получим гонорар, через три недели улетим на Борго, в отпуск. Маэстро Карл обещал, что мы отправимся в гости к тетушке Фелиции. Она станет рассказывать о марионетках, маэстро Карл будет слушать и улыбаться, потом он купит для коллекции новую куклу, а я побегу хвастаться друзьям детства своими приключениями… Скоро все закончится. Надо только следить, чтобы Берсаль не качался и не падал. А маэстро Карл приглядит за его речью. Это ведь не я - вербал. Я - моторик. Вербал - маэстро Карл. И все в порядке».
        Левой рукой Лючано приобнял за плечи задремавшую Со-Со. Пусть гости думают, что юнец соблазнился пышной красоткой и наслаждается «общей губочкой». Пусть думают что угодно. Кукла идет легко и свободно, корректируемая в четыре руки. Мы с маэстро Карлом бесподобны.
        Аплодисменты, дамы и господа!
        Почему я не слышу оваций?
        В дальнейшем, выслушав от маэстро скупую похвалу и выяснив, что он - универсал, редкий природный талант, способный работать куклу в одиночку, Лючано не признался Карлу Эмериху в главном. Совмещая функции вербала и моторика, он всегда представлял себе одно и то же. Год за годом - неизменно одно и то же.
        Это не я корректирую речь куклы.
        Это маэстро Карл.
        Маэстро здесь, рядом. Маэстро, как всегда, на высоте.
        И все получалось.
        Глава третья
        Злодей и рабовладелец
        I
        …Утро вползало в окно тихим шорохом прибоя, криками чаек, соленым дыханием бриза и золотистым лучиком солнца, который наконец пробился сквозь жалюзи…
        Ах, если бы!
        Так утро могло вползать в окошко частного бунгало на берегу океана, стоимостью как минимум семьсот экю в сутки. А здесь, в Синем краале, в дешевом отеле «Макумба» - добрых сорок миль от знаменитых пляжей Шин-Бунга! - такого чудесного утра просто не могло быть. Снаружи, вместо чаек и бриза, гудела, громыхая мусорными баками, допотопная «помойка» на воздушной подушке. Не требовалось выглядывать в окно, чтобы это определить. Сей звук будил Лючано сотни раз во время бесконечных гастролей «Filando», где он начинал карьеру невропаста.
        «На любой обитаемой планете, - размышлял он, зная, что сон удрал без возврата, - есть гостиницы типа „Макумбы“. А на задах этих отелей высятся горы дюралевых баков для отходов. И ранним утром их неизбежно опустошает водитель шумного драндулета, гордости местной службы ассенизации. Терпи, кукольник. Это судьба в облике вездесущей „помойки“…»
        В ответ судьба за окном издала отчаянный скрежет.
        - М’гомба с-суанх калела! Калела н’ча! Чхака…
        Лючано не понял ни слова, но интонации сомнений не оставляли. Любопытство пересилило: отбросив легкое покрывало, директор «Вертепа» босиком прошлепал к окну. Жалюзи с шелестом раздвинулись, в глаза ударил знакомый поток ослепительно голубого света. Проклятье! Он и забыл, где находится. Разумеется, в здешнем полулюксе прозрачность окон не регулировалась. Нашарив очки, Тарталья разглядел водителя «помойки» - тот сражался с мятежным чудом техники. Левый захват заклинило, машина вцепилась в контейнер мертвой хваткой. Мусороприемник тоже расстроился, обиженно скрежеща жвалами в ожидании порции жвачки.
        Водитель, подключившись через шлем к тому, что заменяло старой развалине «мозги», спешно гнал диагностику. Но результатов пока не наблюдалось.
        - Чхака!.. н’ча…
        Лючано закрыл жалюзи и пожалел, что сэкономил на режиме звукоизоляции номера. Пять часов утра по местному времени, чтоб они сдохли со своими отбросами…
        Душ, на удивление, работал исправно. Выбрав на панели ароматический тонизант - «баальский гибискус», - Тарталья с удовольствием подставил лицо под тугие струн. Из душа он вернулся свежим, приободрившимся и тут же сунулся к терминалу. До завтрака время есть. Интересно, не появилось ли новостей на «пятачке» «Вертепа»?
        Он не особо рассчитывал на заказ: труппа на Китте меньше суток. И «пятачок» у них крошечный, таких в вирте - тьма. С робкими усиками ассоциатив-линков, ползущими к общедоступникам, где не надо платить за «прописку». Если специально не искать по названию, профилю или ключевым семант-связям, разрешив полуосознанным стремлениям самим выбирать желаемое, - найти «Вертеп» практически нереально. То ли дело жирные спруты корпораций и полулегальные амебы рекламщиков, не гнушающихся ничем!
        На их щупальца и ложноножки натыкаешься всюду.
        Терминал представлял собой реликт давно минувших исторических эпох. Лючано подозревал, что устройство сохранилось в «Макумбе» со времен колонизации Китты. Выставь его хозяин отеля на аукцион антиквариата, мог бы неплохо заработать. Ни голоскважины, ни нейропорта, ни эмитора сферы. Имелся разъем для подключения шлема, но сам шлем отсутствовал. Хорошо хоть, голосовое управление в наличии.
        Тарталья не удивился бы, найдись в комплекте к терминалу доска с кнопками, которую он видел в музее. Как она называлась? Клавиатура?
        Натянув сенсорные перчатки, он щелчком запустил «руину», как любил выражаться в таких случаях маэстро Карл. Отрегулировал глубину рабочей голоформы, выплюнутой дисплеем, запустил в нее руки едва ли не по локоть, разгребая входной буфер; нащупал канал, ведущий к знакомому ресурсу. Можно было войти напрямую, с голосового кода, но очень не хотелось озвучивать код в «Макумбе». Пускай «пятачок» «Вертепа» никому даром не нужен, чтобы его взламывать и опутывать коконом мимикрантов-перехватчиков, падких на чужие запросы…
        Ага, вот и канал.
        - Ресурс «Мельпомена», раздел «линки»!
        Белковый процессор дико застрекотал в недрах корпуса, покрытого морщинистым биопластом. Навстречу ринулись, ритмично пульсируя, стены канала. Распахнулись ворота из слоновой кости, открывая холл «Мельпомены».
        - Мы рады приве… на нашем…
        Голос стих за спиной. Лючано молнией пересек холл, его буквально втянуло в крайнюю слева дверь, волоча по коридору-лабиринту. Открылась еще одна дверь, с надписью «Линки».
        - Каталог «Частные театры».
        Дверцы одного из металлических шкафов-гигантов, занимавших комнату, разошлись в стороны. Выдвинулся ряд ящиков.
        - Планета Сечень, бета Архиерея.
        Все ящики, кроме верхнего, скользнули обратно.
        - Театр контактной имперсонации «Вертеп» графа Мальцова!
        Из ящика выпорхнул голубоватый шарик. Он завис в воздухе, мерцая и вращаясь. На поверхности объявилась лимонно-желтая надпись: «Вертеп». Лючано ткнул в шарик пальцем, шар лопнул и директор «Вертепа» провалился в недра сферы.
        Уютный зальчик, стены обшиты резным дубом. Трещат поленья в камине, стреляя искрами. На стенах - костюмы, маски… куклы. Марионетки. Вирт-копия обширной коллекции маэстро Карла. Многим нравится. Они не подозревают, как невропасты называют своих клиентов. И правильно. Ни к чему им это знать.
        Журнальный столик, рядом - два кресла. Диван обит скрипучей кожей.
        - Добро пожаловать в гостиную театра! - шепнул над ухом мягкий баритон. - К вашим услугам - тончайшее, виртуозное искусство, чьи корни уходят в глубины…
        - Тарталья! - рявкнул Лючано.
        Услышав пароль, баритон сменился колоратурным сопрано:
        - Здравствуйте, синьор директор!
        - Есть новости?
        - Да, синьор директор. Ознакомьтесь, прошу вас.
        На столике возникла, раскрываясь, старинная книга: переплет из тисненой кожи, желтоватые страницы. Последняя запись сразу бросилась в глаза: летящий почерк клиента прожег бумагу насквозь. Внизу, в глубине, рдели угли костра, играя алыми сполохами.
        «Виконт Асканте дель-Торья желает воспользоваться услугами „Вертепа“. Свяжитесь с секретарем его светлости без промедления».
        И номер для связи.
        Лючано чиркнул ногтем указательного пальца по строчке с номером. Вспомнив, что сидит перед терминалом голый, он скосил глаза на панель видеокоммуникатора и дал приказ театральному гардеробу подобрать накладку. Теперь собеседник видел синьора директора в парадном сюртуке и все такое.
        Абонент отреагировал мгновенно.
        «Не спит?» - удивился Тарталья. Впрочем, к причудам заказчиков он давно привык.
        В кресле за столиком возник пожилой мужчина с холеным, гладко выбритым лицом. Благородная седина на висках, маникюр, осанка лорда. Лицо выкрашено светло-серой краской в тон остывшего пепла. «А костюмчик-то не дешевый, - отметил Лючано, разглядывая гостя. - Не накладка, реал-костюмчик, от-кутюр. Бен-Хазри или Миши-мото, клянусь черной дырой…»
        - Доброе утро. Извините за ранний вызов, но его светлость виконт дель-Торья настаивал на немедленной связи. Лючано Борготта, директор театра контактной имперсонации, к вашим услугам.
        - Не стоит извиняться, мэтр Борготта. Ваш поступок делает вам честь. Меня зовут Эмиль Сандерсон, я - гарант-секретарь его светлости. Мне поручено уточнить с вами условия разового контракта. С общей формой я уже ознакомился. Цены меня устраивают. Вы берете надбавку за срочность?
        - Это зависит от степени срочности.
        - Вы понадобитесь его светлости сегодня. Начиная с шестнадцати часов.
        Лючано на миг задумался.
        - Десять процентов надбавки. Скажи вы «через час» - было бы сорок.
        - Мне нравится ваша откровенность, - едва заметно улыбнулся секретарь. - В развлечении пожелают принять участие от пятнадцати до двадцати человек. Ваша труппа справится?
        - Какова поставленная задача? Шоу? Карнавал? Частное увеселение?
        - Костюмированный маскарад. Вы должны обеспечить соответствие заявленным маскам. Манеры, походка, интонации…
        - Я понял. Значит, до двух десятков масок… Это максимум наших возможностей.
        - Вы торгуетесь или просто уведомляете?
        - Я не торгуюсь. Вы должны понимать, что если на маскарад к его светлости внезапно приедет барон фон Дейрель и захочет присоединиться к компании наших клиентов - мы не сможем обслужить барона без ущерба для остальных.
        - Нет, барон не приедет. Думаю, в действительности будет шестнадцать человек, не больше. Двадцать - это для перестраховки. Его светлость желает, чтобы остальные участники маскарада померкли рядом с его друзьями. Как полагаете, мэтр? Померкнут?
        - И умрут от зависти. Мне потребуются характеристики масок. И подробное описание.
        - Сейчас вышлю.
        - Еще нужны троекратные подписи всех участников под контрактом.
        - Я в курсе. До начала выступления подписи будут.
        - Хорошо. Транспорт?
        - Транспорт предоставляет его светлость. В оба конца.
        - Очень любезно со стороны его светлости.
        - Судя по номеру, вы остановились в отеле «Макумба». Ждите, за вами прибудут.
        Определитель номеров у Сандерсона стоял выдающийся: Тарталья связывался с гарант-секретарем из вирта, а не напрямую с гостиничного терминала! Лючано всегда с опаской относился к людям, которые снабжают свою технику системами удаленной слежки. Но не отказываться же из-за этого от выгодного контракта, который сам плывет в руки?
        - Если возникнут вопросы - свяжитесь со мной еще раз.
        Секретарь вежливо кивнул, прощаясь, и растаял в воздухе.
        Наверняка виконт или кто-то из знакомых дель-Торья побывал на вечеринке у Шармаля-младшего. Возможно, даже «веселился» на эстраде. Что ж, гастроли начинаются удачно…
        - Новое сообщение, синьор директор.
        На странице гостевой книги зажглась свежая запись:
        «Гай Октавиан Тумидус. Гард-легат ВКС Великой Помпилианской Империи. Персональный заказ. Срочно».
        Тарталья скривился, словно по ошибке раскусил зернышко хинного лайма. Едкая горечь пополам с кислятиной, сводящей зубы, - сочетание не из приятных. Ничуть не больше приятности таило в себе воспоминание о давнем опыте работы с одним помпилианцем. Опыт этот стоил молодому невропасту трех лет заключения в Мей-Гиле. Правда, срок ему с «шестерни» скостили вдвое, и наказание он отбывал не обычным сидельцем, а подручным тюремного экзекутора. Но это дела не меняло. Лючано не любил вспоминать годы, проведенные за решеткой. Иногда он думал, что лучше было бы отсидеть в колонии от звонка до звонка, чем…
        Хватит!
        Усилием воли он воздвиг барьер на пути тяжелых воспоминаний. Глупо бередить душу. Прошлое не подправишь, как неловкий жест куклы. В одну и ту же реку нельзя войти дважды…
        Зато можно дважды наступить на одни и те же грабли.
        Проигнорировать заказ? Труппа занята, у нас аншлаг, ничем не могу быть полезен. Но, с другой стороны… Если время заказов виконта и легата не совпадет? Если удастся вписаться, выделив помпилианцу пару невропастов? Персональный заказ - это хорошие деньги. А с гард-легата мы три шкуры сдерем! Деньги нужны. Ты ведь знаешь, Тарталья, зачем тебе нужны большие деньги?
        Знаешь.
        Так чего привередничаешь?
        Доводы «за» выглядели разумными и убедительными. Доводы «против»… Их не существовало, кроме дурацкой мнительности и личной антипатии. Для Человека-без-Сердца такие чувства - непозволительная роскошь.
        «А может, ты боишься?» - спросил издалека маэстро Карл.
        II
        - Доброе утро, Тарталья!
        - Это кулеш? Кулеш, да?
        - Ой, оно шевелится! Я боюсь!
        - Мамочки…
        - Нет, это не кулеш… никакой это, братцы, не кулеш…
        - Не буду я его есть. Оно само кого хочешь слопает!..
        В трапезной на первом этаже завтракал «Вертеп». Кроме невропастов, за столиком в углу сидела четверка нагих брамайнов, с отрешенным видом поглощая рис из общего блюда. Аскеты поддевали рис деревянными лопаточками строго по очереди. Со стороны их завтрак производил впечатление религиозного ритуала.
        Возможно, так оно и было.
        Лючано сел за стол во главе труппы, придвинул ближе миску, содержимое которой отчетливо шевелилось, и запустил в еду узкую двузубую вилку. Выудив упругое тельце, он обмакнул его в острый соус…
        Вся труппа завороженно глядела герою в рот.
        - Пальмовые улитки в сыре, - сообщил он, распробовав. - Деликатес.
        - Живые, да?!
        Очень хотелось ответить утвердительно. Но Лючано сдержался: того и гляди, труппа голодной останется.
        - Нет, дохлые.
        - А почему шевелятся? - не унимался Никита. - Врете вы, Тарталья, смерти нашей хотите…
        - Потому что миска с самоподогревом. На дне сырная масса кипит, наверх пузыри поднимаются. Думаете, стал бы я живой деликатес есть?
        Последний довод показался невропастам убедительным. Степашка храбро ткнул вилкой в булькающую миску, с третьего раза подцепил-таки улитку и, зажмурившись, сунул в рот. Вскоре лицо его приобрело восторженно-обалделое выражение.
        - Класс! Братцы, оно навроде ухи из ершей! Только с кислинкой и в нос шибает…
        - А это что?
        - Яйца с мозгами и сметаной.
        - Чьи мозги-то?
        - Твои, дурила…
        - А это?
        - Ебаб.
        - Тарталья! Анюта, заткни уши…
        - Ебаб - это хлебный суп. С изюмом и медом.
        - Васька, гад! Сам затыкай уши! Тарталья, передайте мне капельку ебабу…
        Глядя на директора и расхрабрившегося Степашку, навалившего себе гору всякой всячины, невропасты оживились, зазвенели посудой, переговариваясь с набитыми ртами. В итоге за двадцать минут они смели со стола все подчистую. Включая жареную саранчу с зеленой фасолью. О составе этого блюда Тарталью спросить забыли, а сам он благоразумно промолчал.
        - Ну что, бездельники… - Лючано откинулся на спинку стула, махнув толстому лентяю-официанту, чтоб нес кофе. - Считайте, вам повезло. Есть заказ. Вот, смотрите.
        Он выложил на стол интерактивные голограммы, полученные от Сандерсона.
        Вернувшись в номер, он присел на кровать и сидел минут пять, собираясь с мыслями. А вернее, не решаясь выйти на связь.
        Ладно, поехали.
        Объемное изображение клиента возникло в комнате рывком, словно помпилианец хотел застать директора врасплох. В следующую секунду Лючано пожалел, что связался с этим хамом.
        - Вы заставляете себя ждать!
        Не терпящий возражений тон человека, привыкшего повелевать. Лицо под стать голосу, орлиный нос, жесткие складки вокруг губ, квадратный волевой подбородок. Льдистые глазки буравят собеседника, сверкая из-под сросшихся на переносице бровей. Косой шрам на левой скуле. Помпилианец был наголо брит; бронзовый, нездешний оттенок загара придавал ему сходство с ожившей статуей эпохи Третьих Октуберанских войн.
        - Я обещал связаться с вами в какое-то конкретное время?
        Раз легат счел излишним здороваться, Тарталья тоже опустил приветствие.
        - Вам было указано: срочно!
        - Простите, господин Тумидус. Тут явное недоразумение. Я не ваш подчиненный, мы даже не деловые партнеры. Поэтому не надо мне указывать. Договорились?
        - Ваш тон возмутителен! Вы знаете, с кем разговариваете?!
        - Знаю. Но при этом совершенно не понимаю, почему вас возмущает простая констатация факта? Кажется, я не произнес ни одного оскорбительного слова. Если я ошибаюсь, поправьте меня, и я принесу вам самые искренние извинения.
        Видя, что Тумидуса это бесит, он избегал именовать клиента легатом.
        - Прекратим словоблудие. - Помпилианец явственно скрипнул зубами. - Перейдем к делу.
        Лючано обезоруживающе улыбнулся:
        - Вот это совсем другой разговор! Я вас внимательно слушаю.
        «Первый раунд за нами», - отметил он.
        - Мне нужны услуги работников вашего профиля.
        - Если можно, конкретнее, пожалуйста. Услуги нужны лично вам? Услуги какого рода? Вам требуется помощь?
        От невинного словосочетания «требуется помощь» легата едва не хватил удар.
        - Услуги нужны лично мне. - Прежде чем ответить, он долго молчал, сдерживая гнев. - Сегодня я произношу торжественную речь перед выпускниками Имперской военно-космической школы на Китте. Речь должна воодушевить молодых офицеров, зажечь их сердца, пробудить волну патриотизма и подвигнуть…
        «Это уже речь началась или как? Да, хороший невропаст ему будет очень кстати. Ибо не воодушевляет, не зажигает и не подвигает. А на Китте, выходит, есть помпилианская военно-космическая школа? Никогда бы не подумал…»
        Лючано смутно припомнил, что система альфы Паука сложна для навигации и по-своему уникальна. Может быть, помпилианцы обучают будущих «львов космоса» полетам в особых условиях?
        - …имперских традиций!
        «Беда с этими имперцами. Нос до неба дерут, а сами все кусок пожирнее урвать норовят. Собственную ничтожность не прикроешь величием государства. Пузырь, он и в свадебной гирлянде пузырь…»
        - В котором часу намечена речь?
        - В семнадцать ноль-ноль по местному времени.
        «Не повезло вам, господин Тумидус. С шестнадцати часов вся труппа занята, согласно контракту, у виконта Асканте дель-Торья. Мои извинения. Приятно было пообщаться».
        Именно так следовало ответить, после чего прервать связь. И успокоить нервы злорадством, представляя себе взбешенного легата. Но вместо понятного и простого решения Лючано на два внутренних голоса занялся самоедством.
        «Вся труппа, говоришь, занята? Так-таки вся? А ты, малыш? Универсал Тарталья в одиночку легко сделает хаму-гвардейцу зажигательную речугу. Труппа отработает виконта и без присмотра: маскарад - чепуха…»
        «Но я больше не работаю! Особенно - с помпилианцами!»
        «Не облезешь. Личные пристрастия и антипатии - это для богатеньких господ вроде Шармаля-старшего. Для таких, как ты, есть другое правило: не отказываться от выгодных предложений».
        «Из каждого правила есть исключения! Кроме того, неизвестно, сколько предложит легат…»
        «Вот и выясни. И тогда решай, стоит ли груз жара, как говорят брамайны».
        «Да, но… Может случиться срыв! Из-за срывов я сломал карьеру, ушел от маэстро Карла, стал директором, администратором…»
        «Срыв? Может. Вероятность - десять-двадцать процентов. А в действительности еще меньше. Ты много лет не работал в качестве невропаста, у тебя не копилась критическая пси-масса. В конце концов, честно предупреди клиента».
        «Предупредить?!»
        «Да. Ты ведь честный злодей, Тарталья? И если он откажется…»
        «А если не откажется?»
        - Почему вы молчите? Я жду! - с раздражением поторопил легат.
        «Ну же! Пусть, если что, Тумидус пеняет на себя! Или ты боишься? Ты смог поставить его на место - так вперед! Доведи дело до конца. Иначе до конца жизни будешь терзаться воспоминаниями. От скелетов в шкафах надо избавляться. Выполни заказ. Лично. И прошлое канет в небытие, исчезнет, развеется по ветру. Тебя оставят призраки, которых ты сам выдумал. Решайся!»
        - Моя труппа сегодня занята, господин Тумидус. Я не собираюсь нарушать обязательства по контракту. Но, помимо труппы, есть еще один человек, способный выполнить ваш заказ.
        - Кто он?
        - Я.
        III
        Внизу проплывал город.
        Курорт-исполин, Хунгакампа, утопал в зелени. Сверкали и переливались на солнце разноцветные купола, башни и пирамиды зданий. Золото и бирюза, охра и малахит, аквамарин и дымчатый топаз. Город казался россыпью драгоценных камней на берегу лазурного залива. По воде скользили легкие яхты и раскоряки-катамараны, прогулочные катера-всестихийники и крылатые парусники - словом, все, что могло плавать, летать и нырять.
        На пару секунд Лючано снял очки. Мир затопило голубое сияние, рождая сонмы бликов и ореолов. Гладь залива превратилась в расплавленное зеркало, на поверхности которого уже ничего нельзя было рассмотреть. Лучи альфы обладали странным свойством: даря загар и не вызывая ожогов, они шутили со зрением злые шутки.
        Молчун-раб, сидевший в кресле пилота, крутанул штурвал и приналег на педали. «Стрекоза» затрещала крыльями, делая вираж. Увеличив скорость, она понеслась в сторону гор Кингури, круто обрывавшихся в океан за краалями северной окраины. «Стрекозу» с рабом прислал Гай Октавиан Тумидус. Условия контракта они согласовали на удивление быстро. В ответ на предупреждение Тартальи о том, что он - «имперсонатор с частичным дефектом» и существует вероятность, что в процессе контакта клиент испытает сильную боль, легат с презрением отмахнулся:
        - Вы боитесь причинить боль мне?! Не переоценивайте свои жалкие способности! Это я могу причинять боль. Я! И никак не наоборот.
        Прав был Тумидус или нет - в любом случае директор «Вертепа» не стал развивать скользкую тему. Клиент предупрежден и дал согласие. Значит, профессиональная совесть чиста. Цена, названная легатом, оказалась выше, чем рассчитывал Лючано. Для виду он поторговался, заломив надбавку за срочность.
        - Вы получите свои деньги! - без споров кивнул легат.
        Камнем преткновения неожиданно стало одно, казалось бы, совершенно невинное условие: Тарталья потребовал, чтобы перед выступлением помпилианец ознакомился с текстом заготовленной для него речи.
        - У меня нет времени на подобные глупости! - отрезал Тумидус.
        Лючано пожал плечами: хотите, не хотите, а придется выкроить часок. И не бегло ознакомиться с текстом, а трижды прочитать речь от начала до конца.
        - Вслух? - язвительно спросил легат. Его сросшиеся брови превратились в грозовую тучу, готовую метать молнии. - С выражением? На табурет встать не надо?!
        Идею с табуретом Лючано проигнорировал. Хотя в ней таился великий соблазн.
        - Можно - про себя.
        - Огромное вам спасибо!
        - Не за что. Напоминаю: трижды.
        В этот момент чувство юмора у Гая Октавиана Тумидуса, и без того небогатое, закончилось совсем. Его сменили гордыня и ярость.
        - У меня есть более важные дела! Зачем я тогда вообще нанимаю контактного имперсонатора?! Для издевательств?!
        И так далее, вплоть до финального пассажа: как смеет жалкий актеришка, разовый наемник, ставить условия ему, гард-легату, кавалеру ордена Цепи и малому триумфатору?!
        Пришлось объяснять в доступной для легатских мозгов форме.
        - Невропаст, он же контактный имперсонатор, отнюдь не телепат-транслятор. - Лючано изо всех сил скрывал неприязнь к упрямому клиенту. - Элемент телепатии в нашем искусстве есть, но в очень малой степени. Если в памяти клиента отсутствует исходный материал, то имперсонатору не с чем работать. Мы можем улучшить походку неуклюжему разине, но не можем поднять мертвеца и заставить плясать вприсядку. Я готов подкинуть вам «на язык» одну-две чужеродные реплики, перекроить исходный монолог, ухватить смутное желание. Чтобы дергать за ниточки, надо, чтобы нити к чему-то вели…
        Он снова вспомнил свой давний и печальный опыт работы с помпилианцем. Там речь не требовалась. Там были именно реплики, достаточно короткие - их Лючано подбрасывал клиенту, не требуя учить текст заранее. Тот клиент, чтоб его черви съели, и не сумел бы ничего выучить загодя - специфика заказа.
        Импровизация, в финале которой были арест и тюрьма Мей-Гиле.
        - Но транслировать целую речь, если вы не знаете ее в принципе…
        - При чем тут текст моей речи?! - перебил легат, не вникая.
        - Во время прочтения текста его содержание откладывается в архивах памяти. Пусть даже на сознательном уровне вы не запомните ни слова, в слоях, закрытых для обыденного сознания, речь сохранится целиком. И я, Лючано Борготта, до этих слоев доберусь, уж будьте уверены. Речь вы произнесете в лучшем виде, не прибегая к помощи табурета. Зал будет рукоплескать. По окончании выпускники стройными колоннами, в едином порыве…
        Единый порыв Тумидусу понравился. И грядущие овации.
        Ему по-прежнему не нравилась самая малость: что речь необходимо сперва прочесть.
        - Трижды? А с одного раза текст не отложится в этих ваших слоях?
        - Нет, с одного раза - никак.
        Легат еще повозмущался для порядка - «За что я вам деньги плачу?!» - и дал согласие.
        В следующие часы дел у директора «Вертепа» было, что называется, по горло. Он связался с секретарем виконта, уведомил, что труппа работает заказ в самостоятельном режиме - не сомневайтесь, они профессионалы и не нуждаются в няньке! - после чего затребовал транспорт для отправки на место бутафора, гримера и костюмерши. Дважды строжайшим образом проинструктировал кукольников, заставив каждого повторить инструкции слово в слово. Особо уделил внимание Степашке: ему поручалось забрать перед началом маскарада контракт и удостовериться, что все подписи на месте. Затем Лючано дал на сегодня «отбой» Г’Ханге, выслушав от пигмея массу упреков в адрес «лживого бваны».
        Он успел все. Даже пообедал вместе с труппой и проводил «Вертеп», за которым прислали роскошный аэрокатер.
        Через пятнадцать минут за ним прибыла «стрекоза» помпилианца.
        - Мы подлетаем, - обернулся через плечо раб. - Здание Имперской военно-космической школы прямо по курсу.
        Голос раба звучал неестественно. Не так, как у мар Шармаля-старшего или у голема, - иначе. Все вроде бы на месте: интонации, легкая шепелявость, усталость, сквозящая в каждом слове. И тем не менее… Словно за штурвалом сидела выгоревшая изнутри оболочка, исполнитель ряда строго очерченных функций, безропотно повинуясь чужой воле.
        Кукла.
        Не оригинальная марионетка, произведение искусства, созданное руками мастера, глядя на которую забываешь о нитях и ведущем куклу невропасте - настолько чертовка жива и самобытна. Не перчаточный Кюхель, тряпичный потешник, древний и вечно юный задира. Тетушка Фелиция делала марионетке глаза в последнюю очередь, говоря, что с глазами кукла «получает душу» и больше ничего переделывать нельзя, чтобы не причинять лишней боли. А Кюхеля с силой бросала на стол - в зависимости от того, как кукла ляжет, тетушка определяла, живет создание своей жизнью или его надо отправить в корзинку для отходов…
        За штурвалом «стрекозы» сидело дитя конвейера.
        Серийная штамповка.
        Никто, и звать никак.
        - Мы подлетаем, - повторил раб. - Прошу пристегнуть ремень.
        Тарталья глянул вперед, ожидая увидеть помпезное здание с колоннами и мраморными террасами. Что-то вроде виллы мар Шармаля, только раз в десять больше… Он ошибся.
        Из горы росла крепость. Самая настоящая цитадель. Не прилепилась к склону, на манер лишайника или ласточкиного гнезда - гора и крепость составляли одно целое. С трудом понимаешь, где заканчивается творение природы и начинаются шедевры фортификации, возведенные адским трудом рабов. Утесы, похожие на бастионы; меж них умело маскируются бастионы, смахивающие на утесы; ряды узких бойниц, утопленные в базальт трехъярусные батареи плазматоров, энергопоглотители, щиты-антилучевики…
        И ни малейшего намека на вход!
        «Стрекоза» летела на скалы, не сбавляя скорости. У Лючано появилось скверное подозрение. Должно быть, легат передумал и приказал рабу размазать «стрекозу» вместе с дерзким невропастом ровным слоем по периметру школы. А потом все спишут на несчастный случай.
        Перекрывая шум ветра, впереди раздался лязг. Из скалы выполз стальной язык посадочной плиты. «Стрекоза» резко затормозила, повисла в воздухе и мягко опустилась на плиту, прилипнув к ней присосками шести металлопластовых лап.
        Стрекот прозрачных крыльев стих.
        - Можете выходить. Вас встретят.
        Лючано отстегнул ремень, выбрался из пассажирского кресла и спрыгнул вниз, на металлическую плоскость, отозвавшуюся гулким эхом. Под ногами, в ажурных фермах, насмешливо посвистывал горячий ветер. Он по-прежнему не понимал, куда надо идти. Негостеприимная плита, летательный аппарат и два человека: один - свободный, другой - раб. Каменная жаба-великанша высунула язык. Сейчас тварь ощутит на нем добычу, и… Утробный гул пресек мрачные мысли. Скала треснула зубчатым разломом, открывая черный зев прохода.
        Из тьмы объявился человек.
        «Нет, это не легат. Не соизволил встретить лично. Центуриона послал…»
        В петлицах форменного оливкового кителя офицера сияли два имперских орла. Слева на груди, над сердцем - эмблема военно-космических сил Помпилии. Портупея, тяжелый «скорпион» в кобуре, галифе наглажены так, что о боковые стрелки можно порезаться. Сапоги горят умопомрачительным блеском. И над всем этим казенным великолепием - презрение к штатскому, чужаку, высеченное в граните лица.
        Воплощенная Гордость Расы в натуральную величину.
        Хотя ростом центурион не вышел. Гордость Расы, по прикидкам Лючано, должна быть на две головы выше. И в плечах существенно шире.
        - Добрый день, офицер. Я здесь по вызову гард-легата Тумидуса. Борготта, личный эмпат легата.
        Центурион мрачно окинул «личного эмпата» взглядом.
        - Следуйте за мной.
        Здороваться у помпилианцев, похоже, было не принято.
        «И как их вудуны сюда пустили? - думал Лючано, шагая позади офицера по бесконечным коридорам школы. - Дураку видно: это не просто учебное заведение, а укрепленная база. Небось и отдельный тренировочный космодром имеется. А арсенал? С ума сойти…»
        Он представил, в какую сумму обходится аренда горы, право на строительство военных объектов, разрешение на маневры в системе, и чуть не схватился за голову. Для его личных целей хватило бы жалкой толики этих средств.
        «И ведь платят! Курорты, что ли, приглянулись?»
        В трамбовке пляжей и флирте с легкомысленными туристками вместо изучения стратегии и тактики космических сражений бравых вояк заподозрить было трудно. Рядом с Директором «Вертепа» по коридорам школы маршировал, молодцевато печатая шаг, Дух Воинской Дисциплины.
        Ни один вудунский бокор не отважился бы вызвать такого грозного Лоа.
        Стерильная чистота. Холодный матовый отблеск термосила - покрытия стен, способных выдержать температуру в тысячи градусов. Часовые на каждом углу. Ряды запертых дверей - казармы? учебные классы? тренажерные залы? Таблички на дверях отсутствовали, имелись только номера. Дважды центурион молча делал предупреждающий знак рукой. Они останавливались и ждали, пока мимо пройдет строевым шагом манипула курсантов - в колонну по два, во главе со штандарт-вексиллярием, на чьих петлицах щелкали клювами четыре орла. Провожатый Лючано (так и хотелось сказать: конвоир) вскидывал руку ладонью вниз; офицер, ведущий колонну, отвечал таким же приветствием. Курсанты скрывались за углом, и центурион с гостем продолжали свой путь.
        Наконец они замерли перед стандартной дверью с номером LXXXII.
        - Ждите здесь.
        Щелкнул замок, центурион скрылся за дверью, и Тарталья остался в коридоре один. От нечего делать он принялся глазеть по сторонам, но скоро оставил это занятие - никаких достопримечательностей, отличных от увиденного ранее, в поле зрения не наблюдалось. Сомнительное разнообразие в интерьер вносили лишь миниатюрные глазки надзорных камер под потолком.
        «Сейчас примут по ошибке за лазутчика…» Развить это неприятное допущение он не успел. Вновь щелкнул замок.
        - Входите.
        Центурион был не многословнее раба-пилота. И куда менее вежлив. Общение с Тартальей он, судя по всему, считал ниже своего достоинства. Провести, сдать с рук на руки, уйти и забыть - как выбрасывают из памяти, например, посещение скверно убранного сортира.
        За дверью обнаружилась приемная. По форме и размерам она напоминала не слишком просторный гроб. В «гробу» имелся стол с терминалом, за которым сидела женщина в форме, в чине обер-центуриона. «Секретарь?» - предположил Тарталья. Он не помнил, как называют секретарей в военных школах. Адъютант? Денщик? Дневальный? Нет, как-то иначе…
        Офицер, сопровождавший Лючано, вскинул руку, щелкнул каблуками и удалился восвояси. Спина его излучала нескрываемое облегчение.
        - Лючано Борготта?
        - Да, синьорита.
        - Вас ждут.
        Обер-центурионша кивнула на вторую дверь в торце «гроба».
        Тон ее мог заморозить океан.
        - Вы сегодня прекрасно выглядите, синьорита, - сказал Тарталья, кланяясь. - В следующий раз я принесу вам букет цветов. Вы любите хризантемы?
        И только потом вошел в указанную дверь.
        «Все когда-то случается впервые, - улыбнулся издалека маэстро Карл. В улыбке маэстро крылось больше сочувствия, чем веселья. - Потеря невинности, удаление аппендикса. Импотенция. Смерть, в конце концов. Ты вот, малыш, впервые будешь работать куклу в военно-космической школе Помпилии. Я бы поздравил тебя, но не уверен, что это будет к месту…»
        Маэстро Карл, как обычно, попал в самую точку.
        IV
        Зал был помпезен и огромен.
        По контрасту с казенщиной коридоров и теснотой приемной это чувствовалось с особенной остротой. На сцене могла бы выстроиться двойная когорта при поддержке штурмового броневика. Прямо за лазерной рампой колыхался тяжелый занавес в складках. Бархат цвета запекшейся крови с обеих сторон - да-да, с внутренней тоже! - по центру украшал золоченый орел, держа в когтях змею. Пернатый хищник был разрезан посередине, по вертикали: иначе занавес не смог бы разойтись в нужный момент.
        С точки зрения Лючано, это снижало пафос и наводило на крамольные мысли.
        Расположился Тарталья за кулисами, в отведенном ему закутке. Отсюда, пока не началась главная работа, он мог любоваться системой мощнейших голопроекторов и камер-фиксаторов, акустических отбойников и резонаторов, турелями прожекторов - пакетниками и «пистолетами»…
        Не лучший, но приемлемый способ скоротать время.
        Не лучшее, но приемлемое место работы.
        Лючано усмехнулся. Разумеется, гордый помпилианец не мог предать огласке тот факт, что он прибег к услугам контактного имперсонатора. Легат читает речь выпускникам при поддержке невидимых костылей? - позор! А вот личный эмпат - это другое дело. Эмпат и невропаст в некотором роде антагонисты. Невропаст ведет куклу, корректируя ее по ходу дела. Эмпат же никого никуда не ведет. Он считывает эмоции клиента, фиксируя динамику эмограммы в пси-архивах собственного мозга. Позже это даст возможность включить эмограмму в запись выступления, чтобы зрители не только увидели все воочию, но и частично пережили чувства оратора.
        Общественное мнение утверждало без околичностей:
        «Личный эмпат - это престижно. Это - показатель искренности. Это - очень дорого. Этим можно гордиться!»
        А помощь невропаста - не предмет для гордости.
        «Ирония судьбы, - подумал Тарталья. - Работать куклу под личиной своей противоположности. Вечером можно будет посмеяться».
        Он прильнул к окошку, откуда просматривался зрительный зал.
        Зал мало-помалу заполнялся. Блеск галунов, тихий перезвон орденов, шарканье ног. Мягкие кресла первых рядов - золоченые подлокотники с львиными мордами - принимали в себя старших офицеров. Ряды начиная с пятого оккупировал младший офицерский состав. За ними расположились выпускники в парадной форме: они уже успели получить чин унтер-центурионов. Остальные места предназначались для курсантов: сейчас они колоннами текли через шесть дверей.
        Казалось, веренице молодых людей в одинаковой форме не будет конца. Зал школы - ненасытный хищник - поглощал и переваривал биомассу, а на смену сгинувшим героям шли новые, новые, новые… Но в какой-то момент зал насытился, поток военных иссяк, двери бесшумно закрылись, и свет погас. Тишина.
        Космическая, всеобъемлющая тишина. «Они и дышат в унисон? - восхитился Лючано. - Вот это дисциплина!»
        Над авансценой медленно разгорелось пурпурно-золотое сияние. Занавес пополз в стороны. Половинки орла утащили в гнездо по половинке змеи. Кто одержал при этом победу, осталось загадкой. Вступила музыка: грозному рокоту басов вторили медь труб и звон литавр. В полу сцены раскрылся широченный люк. Из него всплыла уменьшенная, но очень точная копия орудийной башни боевой галеры. На плоской верхушке замер человек в форме с нашивками дисциплинар-легата.
        «Начальник школы», - догадался Лючано.
        - Сыны Империи! Воины! - Голос, усиленный линзами аэроакустики, рухнул на зал океанской волной. - Настал ваш день! Мы благословляем на службу Отечеству новых офицеров, вчерашних курсантов. Сегодня нас почтил своим присутствием кавалер ордена Цепи и малый триумфатор, гард-легат Гай Октавиан Тумидус!
        В ответ взметнулись три тысячи рук.
        - Виват! Виват! Виват!
        Башня гигантским поршнем ушла вниз. Когда она вновь поднялась, наверху стоял Гай Октавиан Тумидус собственной персоной, в мантии с багряной каймой, наброшенной поверх мундира. Гард-легат поднял руку - то ли приветствуя, то ли требуя возвращения тишины.
        Последнее было излишним: зал и так затаил дыхание.
        Именно в этот момент Лючано начал действовать. Он потянулся к кукле, нащупывая пучки ведущих нитей. Ага, мимические мышцы… Это сейчас главное. Осанка гард-легата и так выше всяких похвал. Жестикуляция скупая, это хорошо, меньше работы. А маэстро Карл, который всегда находился рядом, тайное альтер-эго Лючано, уверенно взялся за вербальный пучок, нашарив в глубинах памяти куклы свежий отпечаток речи.
        «Прочел-таки… сдержал слово!..»
        Тарталья смутно ощущал, что от Тумидуса во все стороны тянутся еще сотни, тысячи особых нитей. Крепкие, властные, жгучие, они напоминали поводки. Казалось, гард-легат тоже был невропастом, командиром легиона марионеток.
        Прикосновение к этим нитям грозило опасностью.
        Сверху на оратора рухнул столб солнечного света. Словно небеса благословляли гард-легата, озарив божественным сиянием.
        - Я рад приветствовать в этом зале надежду Отечества, его будущее!
        «Для начала - общая торжественность и в меру официоза. Стартовая отметка, откуда начнет развиваться речь куклы. Если сразу взять слишком мощно, не выдержим динамику роста. Здесь берем паузу… Достаточно».
        - Отечество дало вам свою любовь и заботу, опекая и направляя по верному пути. Наставники, имеющие огромный боевой опыт, первоклассные тренажеры, учебные классы, новейшие корабли…
        «Еще одна пауза. Речь всплывает без осложнений. И окинуть зал взглядом: ты каждому заглянул в глаза».
        - …все самое лучшее Отечество щедро предоставило вам! И я уверен…
        «Нарастить силу голоса. Стоп, хватит! А связочки у него хлипкие…»
        Лицо Тумидуса оживилось, заиграло, отражая гамму чувств, которую полагалось испытывать старому вояке. Во многом он действительно испытывал эти чувства, но проявить без чужой помощи не умел. Оставалось сделать тайное явным, вытащить наружу - чем Лючано сейчас и занимался с нескрываемым удовольствием.
        Работа увлекла невропаста. Гард-легат оказался интересным клиентом. Несмотря на всю антипатию к помпилианцу, работать его было на удивление легко. В эти минуты Тарталья создавал настоящее произведение искусства.
        - …в безумии окружающего хаоса! Прогнившие «демократии» плетут интриги за нашей спиной! Бесчисленные варварские миры с их дикарскими нравами, жадностью и амбициями; волны мигрантов с перенаселенных нищих планет - вся эта накипь несет угрозу цивилизации! Вы - ее оплот! Родина с надеждой смотрит на вас…
        «Кто б говорил. - Лючано выровнял кукле дыхание, сбитое длинным пассажем. - Жадность, козни и амбиции, значит. А сами у вехденов две планеты оттяпали. Независимому Тасколу угрожаем. Если б не Тройственный союзный договор…»
        «И ты, малыш, помогаешь этой ходячей эпидемии, - тихо спросил маэстро Карл, - вдохновлять юных офицеров на подвиги?» Лючано пожал плечами. Да, помогаю. Работа как работа. Можно подумать, отбарабань легат речь, заикаясь и вспоминая текст на ходу, - юные офицеры тут же запишутся в пацифисты, бросят военную карьеру и разъедутся по домам?
        Маэстро Карл ничего не сказал в ответ.
        Тем временем клиент вещал с огнем во взоре. Он испытывал неподдельный душевный подъем. Тарталья прекрасно знал, почему. Не пафос речи, аплодисменты и крики «Виват!», несясь из трех тысяч луженых глоток, вдохновляли Гая Октавиана. Работа невропаста неизбежно сопровождается легкой стимуляцией центров удовольствия в мозгу куклы. Клиент испытывает эйфорию, он в восторге от собственных действий, не замечая внешней коррекции. И не важно, произносит он речь, показывает голую задницу или связно возглашает тост, невзирая на уйму поглощенного алкоголя.
        Кукла счастлива.
        Правда, потом она не любит вспоминать, что прибегала к услугам кукольника.
        - На ваши плечи легла забота о процветании Отчизны! Могущество Помпилии, ее способность обеспечить своих граждан необходимым для процветания количеством рабов… дать отпор любому агрессору…
        Лючано не сразу обратил внимание на пульсацию в висках. Проклятье! Знакомая боль подобралась незаметно, как наемный убийца. Теперь она уверенно распространялась от висков к темени и затылку, захватывая все новые и новые территории, обращая в рабство чувства и мысли на манер победоносных армад гард-легата Тумидуса.
        На лбу Тартальи выступил холодный пот.
        Только не сейчас! Он давно не работал с куклами! Критическая пси-масса не могла накопиться. Почему же боль настигла его?
        Вчерашний ученик бокора!
        Бесконечный, обреченный танец. Отчаяние и мольбы испуганной туристки. Наука старика-экзекутора Гишера. Милосердие, мучительное милосердие, которое нельзя было дарить. Не в этом ли причина? Хватит! Отставить панику! Сейчас главное - держаться. Не пустить боль наружу, заблокировать каналы, не дать ей выплеснуться в куклу.
        Хоть бы эта речь поскорее закончилась! Есть шанс вытерпеть, дотянуть…
        Он не дотянул.
        Боль тараном ударила изнутри, сметая выставленные преграды. Пламя вырвалось наружу, в нити, ведущие к гард-легату. Наполнило их, словно вода - резиновый шланг.
        - …доверена слава и гордость Империи - корабли ее военно-космического флота!
        Помпилианец запнулся. Лицо его на миг исказилось, но легат справился. Лючано, сам изнемогая от боли, рвущей голову на части в неистовстве частичного заключения, все же сумел оценить выдержку и силу воли Тумидуса. Да, кавалер ордена Цепи умел не только причинять, но и терпеть боль.
        Кроме кукольника и куклы, никто ничего не заметил.
        - Вы должны быть достойны славы ваших отцов и дедов.
        Легат говорил ровно, слишком ровно. Бесстрастностью он сейчас напоминал гематра. Лючано из последних сил старался удержать львиную долю боли в себе, отсекая жгучие щупальца от помпилианца. Он продолжал выводить текст речи из глубины памяти на доступную клиенту поверхность. Но после этого не оставалось сил на выверенность интонаций и патетику жестов. Лицо Тумидуса превратилось в ледяную маску. Легат по-своему боролся с транслируемой болью, заставляя мускулы не дергаться, а губы - выталкивать наружу необходимые слова.
        Когда же кончится эта речь?!
        «Шоу должно продолжаться», - сказал из немыслимого далека маэстро Карл.
        До конца?
        «До конца, малыш».
        В глазах темнело, пот градом катился по лицу. Горсть за горстью он вычерпывал колодец памяти легата. Еще чуть-чуть. Еще капельку. И еще. Как хорошо было бы выплеснуть боль в куклу, всю боль без остатка, и вздохнуть с облегчением. Нет, нельзя.
        Сколько еще осталось?
        Неужели это последняя фраза? Не может быть…
        Тарталья собрал в кулак остаток сил. Улыбнулся, отчего боль взорвала череп и попятилась прочь. И дернул все нити сразу, возвышая голос легата, возвращая блеск глазам оратора, вздымая руку в финальном жесте.
        - Слава Отечеству!
        Тьма толкнула его мягкими лапами, опрокидывая навзничь.
        Контрапункт
        Лючано Борготта по прозвищу Тарталья
        (двадцать лет тому назад)
        От трагедии до фарса - один шаг.
        Как выяснилось, подавляющее большинство людей обезножели. Они не в состоянии сделать этот шаг. Топчутся на месте, моргая в недоумении. Только что было смешно, а вот теперь, значит, практически сразу, без предупреждения, без письменного уведомления, уже совсем не смешно. Нет, говорят они, мы так не согласны. Вы уж будьте любезны, скажите нам заранее, что мы должны делать в следующую секунду: плакать или смеяться?
        Мы подготовимся, настроимся…
        Эти люди не живут.
        Они все время готовятся и все время не готовы.
        Потому что от фарса до трагедии - тоже один шаг.
        Хотите банальность? Наша жизнь короче этого шага.
        - Закат стекает в море, как кровь моих врагов! - басом продекламировал вождь Куйкынняк, воздев руки к небу.
        Браслеты из золотых цветов ира-ира упали ниже локтей. Обнажились предплечья: мощные, бугристые, со вздутыми венами. На левом красовались ряды шрамов. Это означало, что вождь пережил не одну дюжину схваток за титул главы племени, искусно владея кривым серпом из обсидиана.
        Грудь силача покрывала густая черная шерсть, словно у оборотня тайэ, живущего, согласно местным суевериям, на заброшенных кладбищах.
        Жест «воздевания рук» ясно сказал почтенному собранию: Куйкынняк совершил зачин первой песни. Кто-то обязан был продолжить, иначе конец света не заставил бы себя ждать. Да что там конец света! - сорвалась бы заключенная вчера сделка, выгодная обеим сторонам, определив судьбы многих сотен людей до конца их жизни…
        - Смешались соль и сладость в багряной глубине! - поддержал собрата вождь Ралинавут.
        Топнув босой ногой, он трижды дернул себя за косу и сплюнул на землю. Слюна была мутно-зеленой от жвачки. Тем самым вождь обозначил свой вклад в развитие образа, предложенного могучим Куйкынняком. Хрупкий и тщедушный, Ралинавут правил союзом диких горных племен «рэра» не жаркой силой воина, но скользкой мудростью змеи. Вот и сейчас он поспешил возгласить вторую строку, стараясь, чтобы его никто не опередил. Хитрец знал, что третья и четвертая строки подобны тишине в ущелье - опасны и подозрительны.
        Рисковать при зачине Ралинавут не желал.
        - Вчера я пил из чаши, сегодня из ладоней!
        Ага, кивнул Лючано, глядя, как третий из вождей, красавец Мэмэрэн, обходит собравшихся ритуальным шагом «ое», демонстрируя проявленную доблесть. Молодой невропаст без видимых причин был уверен заранее: Мэмэрэн и никто иной в этом собрании первым введет в песню посторонний, чуждый образ, внешне ничем не связанный с образами-предшественниками.
        Следом за блистательным вождем шел великан-побратим с опахалом из хвоста птицы кун-де-лель. Побратим ухмылялся, гордясь отвагой соплеменника. Вступать третьим на Кемчуге считалось уделом храбрецов, сорвиголов, способных внезапным маневром решить исход боя.
        Две жены силача Куйкынняка и пять жен хитреца Ралинавута смотрели на красавца с обожанием. Восемь жен Мэмэрэна, встав на четвереньки, мотали головами, славя великого мужа. В их волосах ярко блестели темно-лиловые пучки страстоцвета, распространяя одуряющий аромат. Любуясь верными женами, двенадцать старейшин из трех племен пустили по кругу горшок с хмельной бузой, сваренной из проса и патоки. После каждого глотка старцы громко восхваляли таланты сородичей.
        Наступал срок завершения первой песни.
        Согласно закону гостеприимства, это почетное право отдавали гостю. Дальше - как получится, особенно когда буза ударит в сердце, делая его звонким и ретивым. Но итог основополагающему стиху подведет далекий друг, усладив души хозяев. Вожди, с достоинством рассевшись по местам, смотрели, как помпилианец Тит Гней Катулл встает с камня, покрытого шкурой камелопарда, и надевает на голову легкий открытый шлем с гребнем, публично заявляя о праве на финал.
        Вожди ждали, не торопя.
        Лючано откорректировал надевание шлема, сняв у клиента лишний тремор. Помпилианец, человек еще нестарый, был с юности подвержен массе пороков; в последние годы у него дрожали руки. Затем, оценив ситуацию, улучшил заказчику осанку. Спинку прямее, плечи развернем, а подбородочек горделиво вздернем… Тит Гней оказался чудесной куклой: с помощью кукольника он так вздернул подбородок, что хоть скульптора зови. Пусть статую ваяет.
        Оставался заключительный штрих.
        Работа вербала.
        Для этого Лючано три месяца изучал основы ритуальной поэзии аримов. Разумеется, за счет клиента, включив расходы на мемориз в контракт, отдельным пунктом. К концу подготовки его тошнило от стихов, голова лопалась от выспренних фраз, но игра стоила свеч.
        Вот и сейчас: порывшись в памяти, молодой невропаст быстро скомпилировал строку, необходимую для завершения песни, и подкинул ее «на язык» кукле.
        - А завтра выпью море, где плещется закат! - чеканным голосом продекламировал Тит Гней. Завершив декламацию, он снял шлем и ударил по гребню ладонью.
        Вожди разразились приветственными кличами:
        - Матач! Гын матач!
        - Гы-ы-ын! - поддержали жены.
        В такие моменты им дозволялось выражать восторг без стеснений.
        Аримы, аборигены Кемчуги, захудалой планеты в системе гаммы Шамана, были помешаны на поэзии. Они сочиняли стихи по поводу и без, в походах и во время сбора урожая, на рождение детей, смерть старцев и праздник ущербной луны. Стихами, коллективными и индивидуальными, завершались все сделки и договоры. От качества «сдельной» поэзии зависело, останется контракт в силе или будет немедленно расторгнут. Ибо человек, нечуткий к поэтическому слогу, лишен богами права подписи.
        Возможно, поэтому цивилизация Кемчуги не шагнула дальше каменного века.
        Творчество аримов отличалось внешней простотой. Рифму они презирали, считая созвучность утехой «звездных варваров». Из размеров поощрялись элементарные двустопники. С ударением на первом слоге сочинялась лирика, с ударением на втором слоге - героика. Сложность таилась в образной структуре строфы, завещанной аримам доброй богиней Афсынах, покровительницей обильного чадородия. Первая строка создавала образ, вторая его развивала и усиливала; строка третья не имела ничего общего с первыми двумя, «плывя от небокрая», как говорили местные барды. Четвертая же строка связывала строфу воедино, ликвидируя ложную бессвязность образов.
        Согласно священному уговору между Афсынах и народом аримов, пока небо внимает таким стихам, оно не упадет на землю. И аримы будут неисчислимы, словно песни ветра над заливом.
        - Мата-а-ч!!!
        Помпилианец раскланялся и с достоинством сел.
        Тита Гнея мало беспокоило изящество стиха. У помпилианца имелись другие, деловые интересы. Участием в совместном поэзо-импровизе он подтверждал законность сделки, заключенной вчера вечером. Первая песнь - первый транш. Полторы сотни рабов-аримов, согласно решению вождя Куйкынняка, окончательно и бесповоротно перешли в собственность Катулла.
        Через час их начнут грузить в трюмы помпилианской галеры. Клеймо рабам владелец поставит во время полета, лично облагодетельствовав каждого. С этого момента рабы станут преданы хозяину душой и телом, не способные к бунту или побегу.
        Планета Кемчуга, родина аримов, представляла собой сплошной океан, густо усыпанный островами и архипелагами. Население с честью блюло завет Афсынах, плодясь и размножаясь. В условиях ограниченности суши, пригодной для жилья, основным источником пищи для туземцев служил каннибализм, а основным промыслом - работорговля. Сыновья и дочери, братья и сестры, отцы и матери по велению вождя толпами шли на продажу. Буйные и воинственные, угодив в рабство, аримы делались кроткими и послушными, с радостью исполняя любую прихоть хозяев. Некоторым покупателям нравилось демонстрировать гостям, как татуированный дикарь ревностно ухаживает за крошечной внучкой господина, кормя дитя с ложечки.
        Такая смена настроений была связана с еще одним уговором между аримами и ревнивым двуполым божеством Синанет. Но в чем там крылось дело, не знали даже ученые-антропологи, потому что табу.
        - Я люблю красавиц с пышной грудью!
        Теперь вождь Ралинавут решил начать первым. Лирику он считал своим коньком, мня себя главным любовником на архипелаге Тыргак. Кроме того, Ралинавут желал исподтишка уколоть соперника, красавца Мэмэрэна. О последнем сплетничали, что он предпочитает жен с маленькой грудью и узкими ягодицами, при случае не брезгуя и мальчиками.
        Стрела не прошла мимо. Побагровев от гнева, Мэмэрэн вскочил и обошел собравшихся ритуальным шагом «чурья», демонстрируя статус великого вождя. Косвенным образом, подпрыгивая один раз на каждую дюжину шагов, он выражал насмешку над брошенным вызовом. Головной убор красавца, унизанный жемчугом и перламутром, сверкал на солнце.
        Наконец Мэмэрэн остановился, сорвал табьей - пучок листьев горчичного дерева, - заложил его за ухо «на счастье» и развил образ:
        - Ибо спьяну есть за что держаться!
        - Гы-ын! - шаловливо хихикнули жены силача Куйкынняка.
        Жены Ралинавута от стыда спрятали лица в травяные передники. А восемь жен Мэмэрэна забили в ладоши, показывая небу языки от избытка чувств. Согласно здешней мифологии, сто пять божеств ликовали, видя женские язычки.
        Одобрение жен, с позиции эстетики аримов, играло особую роль.
        Ощутив желание клиента быстрее покончить с этим фарсом, Лючано помог Титу Гнею вскочить. Не встать, не подняться, а именно вскочить. Так, теперь ударим руками о бедра, дважды цокнем языком и на миг прогнемся назад. Откорректировав жестикуляцию таким образом, чтобы вскакивание сочли не позорной торопливостью, а возбуждением от соприкосновения с прекрасным, молодой невропаст потянулся за речевым пучком. Он уже много лет работал самостоятельно, совмещая функции моторика и вербала.
        Сегодня маэстро Карл разрешил ему бенефис.
        Весь гонорар от работы с Катуллом шел непосредственно на счет Лючано.
        - Гын матач! - В воплях собравшихся проскользнуло нетерпение. - Ка-ай!
        К счастью, память легко подбросила вполне приемлемый вариант. Третья строка, именно из-за ее контрастности, сочинялась проще. Особенно если ты не сочиняешь, будучи бездарен, как поэт, а вспоминаешь что-нибудь в нужном размере.
        Главное, чтобы вожди не могли этого слышать раньше. Обвинение в плагиате понижало статус гостя до почти неприемлемого статуса бродяги. А сделка купли-продажи сразу аннулировалась.
        - Волосат и грозен ствол у пальмы! - изрек помпилианец, озвучивая подсказку Лючано.
        Тит Гней наверняка счел сказанное своей собственной заслугой. «Специфика нашей работы, - посмеивался маэстро Карл. - Мы правим, но не создаем. Малыш, ты слышишь разницу: стоит сказать не „поправляем“, а „правим“, и на твоей голове сразу вырастает корона! А еще мы поглаживаем кукле зону кайфа - вагу, как сказала бы тетушка Фелиция! - и куклы, безмятежные куклы счастливы…»
        Чистая правда: подсказанные слова, откорректированные жесты, правленую мимику - все это куклы с первых секунд представления начинали воспринимать как персональные достижения, забывая о присутствии невропаста. И получали от коррекции явно выраженное наслаждение. Это потом, позже они вспомнят о контактном имперсоназе, честно расплатятся, даже поблагодарят… «Так ходят к проституткам, - говорил маэстро Карл, когда его одолевал приступ мизантропии. - Работа как работа, случается и хуже…»
        Вождь Куйкынняк схватил у лысого старейшины бубен, минуту силач колотил в бубен, чудом удерживая сложнейший ритм «енъеч-го», а затем, остановившись, в полной тишине выкрикнул:
        - Ствол мой волосатей и грознее!
        На этих словах Куйкынняк проворно выхватил из-за пояса кремневый нож и метнул его в хвостатую пху - верткую ящерицу, символ бедствий, разорения и мужской немощи. Бедная рептилия скончалась, не добежав до укрытия.
        - Гы-ы-ы-ыннн!!! - восхитились все жены разом.
        А старейшин четвертая строка привела в ликование. Они разбили пустой горшок о камни и потребовали новый, полный, с бузой самой свежей варки, куда для крепости крошился табак.
        - О, Куйкын! О-о, Кынняк!
        Второй транш сделки был подтвержден и зафиксирован. Еще полторы сотни рабов-горцев из племен союза «рэра», проданных хитроумным вождем Ралинавутом, займут свое место в трюмах галеры помпилианца.
        Четыре строки решили их судьбу.
        Для постороннего зрителя, пожалуй, все это выглядело бы смешно. Сидя в уютных креслах, любители научно-популярного шоу «Нравы и обычаи» покатывались бы со смеху. К сожалению, Лючано не был посторонним и сидел не в кресле, а на камне, застеленном шкурами. Человек тонкой душевной организации, он нутром чуял, как краток путь у здешних эстетов-каннибалов от одобрения до кипящего котла. В контракте между «Filando» и Титом Гнеем Катуллом за риск предусматривалась отдельная надбавка. Отправляясь работать куклу в одиночку, молодой невропаст еще пошутил, что в случае чего труппа потеряет одного, а не двух артистов. Чистая выгода.
        Он удивился, заметив, что шутку не поддержали.
        А маэстро Карл дал ему подзатыльник.
        - Гы-ынн! Аи олатай!
        Помпилианец Катулл тоже прилетел на Кемчугу впервые. Раньше сделки от его имени заключал доверенный человек, некий Гарсиа Хомец. Уроженец Адды, планеты в созвездии Малого Чепца, известной беспринципностью и деловой сметкой своих граждан, Хомец рыскал по Галактике, спекулируя малыми и средними партиями рабов. Сейчас он находился здесь, но участия в ритуальном поэзо-импровизе не принимал.
        Гарсиа Хомец стоял неподалеку от костра вождей в самом скверном расположении духа и дулся. Потому что вожди внезапно, без предупреждения, настояли на прилете истинного покупателя. Они решили, что постоянное общение с посредником унижает их достоинство. Что стих посредника навяз у них в ушах. Что они проявляют добросердечие, возглашая «сдельную песнь» на унилингве, понятной гостям, а посему требуют взаимного уважения.
        И жаждут услышать «душевное слово от далекого друга».
        Если бы не каприз вождей архипелага Тыргак, Тит Гней Катулл в жизни бы не явился на Кемчугу. А раз так, то и некий Лючано Борготта не корпел бы в меморизах, изучая поэзию аримов, будь она трижды неладна, и не рисковал бы свариться в котле с травами и кореньями.
        Но рабы!.. Целые партии здоровых, полных сил рабов…
        Помпилианец не мог отказать вождям.
        Раса, к которой принадлежал гордый Катулл, возникла на Помпилии, третьей планете светила Нумы в созвездии Волчицы. Если верить Большой энциклопедии, сперва родина помпилианцев называлась Януарий, но была переименована в связи с какими-то внутренними историческими коллизиями. В дальнейшем обитатели Помпилии колонизировали четвертую и пятую планеты Нумы - Юниус и Фебруар. А после выхода в дальний космос - еще три пригодные для жизни планеты: Квинтилис и Май в системе красного карлика Тация и Октуберан в созвездии Семи Холмов.
        Кроме Помпилии, столицы империи, и вышеуказанных «патерналистских» планет, воинственные сородичи Катулла силой захватили ряд обитаемых миров, варварских и технологических, расположенных в окрестностях Волчицы и Семи Холмов. После долгих и кровопролитных войн население подчинилось власти императора и сената, а большая часть военнопленных превратилась в рабов.
        Рабовладение было основой экономики помпилианцев.
        Многие ученые-антропологи до сих пор сомневались, куда отнести уроженцев Помпилии: к энергетам, техноложцам или варварам. С одной стороны, помпилианцы не уделяли особого вниманию прогрессу технологий, как техноложцы, и не были равнодушны к цивилизации, как варвары. С другой стороны, их физиология не позволяла обеспечивать должный уровень энергетических потребностей расы, продавая излишки всем желающим, - как это делали брамайны, гематры, вехдены или вудуны.
        На помпилианцев надо было смотреть с третьей, совершенно оригинальной стороны.
        В процессе эволюции, совершавшейся в условиях консервации рабовладельческого строя, уроженцы Помпилии приобрели оригинальную психофизическую особенность: они научились «ставить клеймо». Клейменный хозяином раб - захваченный силой, купленный на рынке, переданный в рабство по суду, за долги или иным законным способом - становился чем-то вроде части тела хозяина. Владелец мог использовать свое «двуногое имущество» любым способом, вплоть до перекачки нужного количества жизненной энергии раба в механические движители.
        Галеры помпилианцев летали на рабах.
        Колесницы помпилианцев ездили на рабах.
        Их заводы и фабрики также работали на рабах.
        Психика носителя «клейма» подавлялась и использовалась хозяином с любого расстояния. Лючано сам дважды или трижды прибегал к услугам «рабской почты», сообщая необходимую информацию рабу-связнику. Информация в течение пяти минут становилась достоянием хозяина раба, двигаясь дальше, от хозяина к другому рабу, в другом секторе Галактики.
        Поначалу молодой невропаст удивлялся: люди как люди, и клейма не видно. Все встало на свои места, едва он впервые увидел раба-почтовика в момент трансляции сведений хозяину. Все последующие разы Лючано отворачивался: он был брезглив.
        Однажды маэстро Карл, будучи пьян, заявил, что способности невропастов - слабое подобие умений рабовладельцев. Возможно, прообраз исконных качеств их расы, не получивший агрессивного развития. Это не подтверждается исследованиями, но Карл Эмерих плевать хотел на все исследования.
        Лючано не любил вспоминать слова маэстро.
        - Гын! А-ай…
        Он вздохнул и сосредоточился на кукле.
        Оставалось еще пять стихов.
        Пять траншей, каждый по полторы сотни душ.
        Трудней всего во время работы было избегать прикосновения к особым нитям Тита Гнея Катулла. Нитям, которые тянулись от помпилианца к его «клейменым» рабам. Лючано не знал, чем именно грозит такой спонтанный контакт, но не ждал ничего хорошего.
        «Менее опасно, - предупредил маэстро Карл заранее, - дергать паутину куиского арахноида».
        Под утро, после успешного завершения работы, когда Лючано Борготта вернулся в свой шалаш, он обнаружил там девицу, юную и пылкую. Одета девица была в гирлянду из цветов магнолии. Сперва молодой невропаст сомневался, сумеет ли он одолеть трудовую усталость, но вскоре сомнения оставили Лючано.
        Через три часа после рассвета его разбудили люди Катулла.
        Они избили невропаста, стараясь обходиться без членовредительства, связали ему руки за спиной, доставили на галеру, где и обвинили в посягательстве на чужое движимое имущество. Девица оказалась рабыней из второго транша. Тит Гней по непонятным причинам заклеймил ее вне очереди, не дожидаясь отлета.
        На галере помпилианец инкриминировал невропасту понуждение рабыни к сексуальным контактам, посягательство на чужое имущество, связанное с потерей девственности, что снижало рыночную стоимость рабыни - Катулл якобы собирался перепродать девицу какому-то любителю невинных туземок; кроме этого, в личных вещах Лючано обнаружилось портмоне клиента с пачкой банкнот и кредитными карточками.
        Сперва Тит Гней хотел доверить Лючано правосудию вождей. Но, остыв, передумал. Вряд ли закон одобрил бы съедение полноправного гражданина без суда и следствия, на котором настаивали вожди. «Пусть решит суд!» - сказал Катулл. Галера помпилианца взлетела и взяла курс на Ивликен, самый крупный остров Кемчуги, где располагались космопорт, прокуратура и печально известная тюрьма Мей-Гиле.
        Тит Гней Катулл гневался и твердо намеревался засадить вора за решетку.
        Причину гнева клиента Лючано узнал позже.
        - Ну ты и комик! - сказал Катуллу, ухмыляясь, Гарсиа Хомец, когда поэтический турнир закончился. - Я просто животик надорвал… Волосат, значит, ствол у пальмы? И грозен? Ой, не могу…
        Надменный рабовладелец пришел в ярость, выяснив, что был для кого-то смешон. И, поскольку категорически не желал обвинить в этом себя, обвинил молодого невропаста.
        Обвинил и вынес приговор.
        Дело оставалось за малым: закрепить приговор Катулла приговором суда.
        Глава четвертая
        Рецидивист
        I
        - Добрый день, баас Борготта. Хотя вы вряд ли сочтете его добрым.
        - Кто вы такая?
        - Фионина Вамбугу, ваш адвокат.
        - Очень приятно.
        Встав с койки, Лючано поклонился без лишних церемоний и вновь сел. Представляться он счел излишним. Синьора Вамбугу и так прекрасно знает, с кем имеет дело.
        Раздалось тихое шипение. Из пола, по другую сторону пластикового столика, намертво закрепленного в центре камеры, вспух пузырь надувного кресла. Обивка цвета весенней листвы должна была, по замыслу тюремных психологов, наводить заключенных на мысли о раскаянии и чистосердечном признании.
        - Садитесь.
        - Благодарю вас.
        Адвокат опустилась в кресло с грациозностью, свойственной женщинам-вудуни. Она была весьма привлекательна: хрупкая, изящная, с правильными чертами лица. Фиолетовый, под цвет глаз, саронг смотрелся на ней лучше и естественней, чем модельный костюм от Фидолуччи на галазвезде Пат Лаймуле. И серьги в ушах - золотые кольца скромного размера, со сложным орнаментом.
        Никаких излишеств.
        Увы, сейчас Тарталью куда больше интересовали профессиональные качества красавицы-вудуни.
        Он знал, что лучшими адвокатами Галактики считаются гематры, способные заранее просчитать исход дела со всеми вариантами и вероятностями, составив и решив юридическое уравнение со многими неизвестными, - и помпилианцы. Последним их дар рабовладельцев в данном случае никак не помогал, зато они по праву считались знатоками права (вот такой невеселый каламбур!..) и судебной казуистики, мастерами находить лазейки в законодательстве любой планеты.
        К сожалению, услуги защитника-гематра были Лючано не по карману. А нанять помпилианца, чтобы тот защищал «варвара» против своего… В итоге Тарталье назначили государственного адвоката из местных, за казенный счет.
        - Итак, в ваш адрес выдвинут ряд обвинений. Диверсия против военно-космических сил Помпилианской Империи. Умышленное причинение физического, психического и морального вреда клиенту. Противозаконное воздействие на чужую нервную систему. Это очень серьезные обвинения, баас Борготта. Вы с ними согласны? Или желаете возразить? Можете отвечать со всей откровенностью: системы наблюдения в данный момент отключены. Запись не ведется. Все, что вы скажете, останется между нами.
        Унилингва Фионины была безупречна. Вудуни лишь слегка растягивала гласные. Это не портило впечатление, а, наоборот, добавляло ее речи своеобразный мягкий шарм.
        - По первому пункту: отрицаю полностью. По второму: отрицаю, что вред клиенту был причинен умышленно. По третьему… Я его предупредил заранее.
        - О чем именно вы предупредили клиента?
        - О том, что в процессе контакта он может испытать сильную боль.
        - Очень хорошо, что вы уведомили бааса Тумидуса о такой возможности. Это говорит в вашу пользу. Но очень плохо, что вы не зафиксировали этот нюанс в контракте. Иначе иск легата не был бы принят, а вы бы сейчас находились на свободе.
        - Знал бы, где упадешь, - подстелил бы соломки.
        - Простите? А-а, идиома. Я поняла.
        Синьора Вамбугу серьезно кивнула. До бесстрастности гематров ей было далеко, но от большинства своих соотечественников Фионина отличалась разительно. Лючано вспомнил пигмея Г’Хангу, болтливого шельму-портье с имплант-попугаем на плече, торговца амулетами в отеле…
        Похоже, таких не берут в адвокаты.
        - Вы действительно причинили боль легату Тумидусу во время сеанса контактной имперсонации?
        - Да. Без злого умысла. На меня иногда находит. Я сам испытываю боль, и она передается ку… клиенту. Я ничего не могу с этим поделать.
        - Я рада, что вы искренни со мной. Доверие между нами - залог успешной работы. А вот на суде я бы не советовала вам признаваться в этом своем дефекте.
        - То есть?
        - Все отрицайте. Вы не причиняли Тумидусу никакой боли. Он обвинил вас ложно, по неизвестным вам мотивам. Личная антипатия, расовая неприязнь, нежелание выплачивать гонорар. Не важно. Главное: вы ни в чем не виноваты. Ни перед клиентом, ни перед законом. И постарайтесь сами в это поверить.
        - Странно. Вы, адвокат, советуете мне давать на суде ложные показания?
        Синьора Вамбугу улыбнулась с легкой иронией.
        - Странно другое, баас Борготта. Вас, имеющего судимость, удивляет гибкость моих предложений? Вы ведь, извините, рецидивист. Имели дело с правосудием. Статьи 83, часть первая - кража личного имущества - и 173-прим - нанесение имущественного ущерба. Кемчуга, тюрьма Мей-Гиле… Полагаете, я не ознакомилась с вашей биографией?
        - Я был невиновен. Меня подставили.
        - А у меня есть сведения, что вы признали себя виновным.
        - Признал. Меня убедили, что так будет лучше.
        - Значит, в тот раз вы послушались адвоката?
        - В тот раз меня убеждал не адвокат. - Лючано вспомнил разговор с маэстро Карлом и последующую «игру в боль» с Гишером Добряком. - Извините, я не хочу об этом говорить.
        - Хорошо. Значит, вы считаете, что честность - лучшая политика?
        - Считаю.
        - Я вижу, вы все-таки не поверили мне.
        - В чем?
        - В том, что системы слежения отключены. Ладно. Достойная позиция, баас Борготта. Но крайне шаткая. Уж поверьте моему опыту. Вы не против, если мой Лоа на краткий период времени подружится с вашим? Минуту, не больше. Это нужно для лучшего взаимопонимания между нами.
        Тарталья никогда раньше не участвовал в вудунских ритуалах. Интересно, на что это похоже? Контакт невропаста и куклы? Он вспомнил пустые глаза парня, чей Лоа застрял в танцующем ученике бокора, и поежился, как от сквозняка. С другой стороны, вряд ли синьора Вамбугу предложит клиенту опасную форму взаимодействия… Так и адвокатской лицензии недолго лишиться!
        - Я согласен.
        - Чудесно. Сидите, где сидели, не вставайте. Больше никаких ограничений.
        Адвокат положила на стол фиолетовую, в тон саронгу, сумочку и принялась извлекать «инвентарь». Лоскутный коврик джу-джу: таких полно в любой лавке сувениров. Набор стеклянных баночек. Сигара, короткая и толстая. Обычный с виду мелок.
        - Пемба, - пояснила она, указав на мелок. - Для сдерживающих узоров «веве». А это сигиль…
        На столик лег деревянный идол.
        - Это абибо…
        Рядом с идолом возник веер из птичьих перьев. За ним последовали грубая керамическая чашка, флакон с притертой пробкой, медицинский пробник для взятия анализов крови, коробка древних спичек со смеющимся козлом на этикетке…
        - Не волнуйтесь, баас Борготта. Я имею степень майомберо… - Адвокат впервые запнулась, подыскивая нужное слово на унилингве. - Докторскую степень по фундаментальной одержимости. Это обычная процедура. Иначе я не смогу защитить вас от давления обвинителя Нганги. Он - мастер коптить белую тарелку…
        Это напоминало беседу доктора с капризным ребенком. Назвать по имени все инструменты, рассказать о необходимости лечения, успокоить и отвлечь. Вот только Тарталья, Человек-без-Сердца, давно не был ребенком. Интересно, когда ты спокойней всего? - нуждаясь во враче, в адвокате или в могильщике…
        «Не смешно, малыш», - издалека ответил маэстро Карл.
        Не смешно, согласился Лючано. Я и не шучу.
        Вудуни расчертила мелком темную столешницу: круг, в нем - второй, между границами кругов - хитрый орнамент. В центре рисунка зажглась четырехлучевая звезда. Один из лучей указывал на Тарталью, другой - на Фионину. Затем синьора Вамбугу застелила стол лоскутным ковриком, скрыв от глаз круги, орнамент и звезду. На коврик она водрузила идола и зажгла рядом с фигуркой ароматические свечи.
        Запахло незнакомыми пряностями.
        У Лючано закружилась голова. Похоже, в состав свечей входил легкий наркотик.
        Открыв баночку, адвокат подцепила ногтем указательного пальца часть содержимого, похожего на пчелиный мед, и нанесла на голову идола. Смешав в керамической чашке «мед» еще двух баночек и зеленую жидкость из флакона, она пробником взяла у себя капельку крови и впрыснула туда же. Включила режим ультрафиолетовой стерилизации, очищая пробник.
        - Вашу правую руку, пожалуйста.
        Лючано повиновался без возражений.
        Едва ощутимый укол - и его кровь отправилась в чашку. Возник низкий вибрирующий гул; постепенно он набрал силу. Тарталья не сразу сообразил, что гул издает синьора Вамбугу, начав едва ли не с инфразвука. Словно некий праязык, давным-давно канув в пучины вечности, сейчас поднимался на поверхность, выпячивая горб мокрой спины.
        Казалось, вибрирует уже вся камера.
        Ладони женщины тягучим жестом омыли лицо - снизу вверх. Глаза стали заметно темнее: сапфиры превратились в агаты. Масса тонких косичек, в которые были заплетены волосы синьоры Вамбугу, зашевелилась кублом змей. Черты лица застыли жутковатой маской: оскалились белоснежные зубы, веки прекратили моргать, нос заострился, как у покойницы, а волосы продолжали жить собственной жизнью, будто в них запутался ветер.
        Миг - и руки вудуни метнулись вперед двумя атакующими мамбами. В пальцах возник яркий веер из птичьих перьев. Качнулся - раз, другой, третий…
        Усилился пряный аромат, дыша экстатическим безумием. Этот сквознячок не обдувал щеки, а беспрепятственно проникал в голову подзащитного Борготты, тонкой струйкой выходя из затылка. Сквозняк гулял, как хотел, а в голове оставался кто-то посторонний.
        Лоа.
        Дух вудуни Фионины Вамбугу, члена коллегии адвокатов Китты.
        II
        Феерия красок и образов. Бескрайняя чернота Космоса. Горящие самоцветы звезд и планет. Обрывки воспоминаний, скрученных в единый жгут. Водоворот, в котором нет начала и конца. Нити, нити, нити. Они тянутся к людям и событиям, промахам и удачам, радостям и сожалениям, возможностям и вероятностям.
        Чужие лица.
        Ребенок вертит игрушечный калейдоскоп…
        …прилегло отдохнуть за кулисами. Ему сейчас хорошо, ему не больно - а эти трое так потешно хлопочут вокруг, куда-то несут… Зачем?
        Оставьте мое тело в покое!
        Кто рядом со мной? Присутствие. Лиловое облако мерцает, пахнет самкой. Самка игриво меняет очертания. Зовет.
        Она меня зовет!
        Лечу следом, мельком глянув в зал. Там сплошь тела - в форме для войны. И на сцене. И под сценой. Кругом - тела, формы, война. Из всех растут стрекучие щупальца. Тела в зале радуются. Я люблю, когда радуются! Тамтамы, огни, пляски до рассвета. Жаль, эти, для войны, радость прячут. Чтоб наружу из тела не лезла.
        Глупые! Я ведь все равно вижу.
        Самка близко. Трогает меня. Будем играть? Не будем? Сначала посмотрим? А потом поиграем? Хорошо, летим!
        Тело на сцене говорит, говорит, говорит. Пыхтит и булькает. Тело встревожено. Тело сердится. Мы ныряем в люк за спиной сердитого. Здесь приводят в чувство еще одно тело: крепкое, бритоголовое, в форме для войны и красивой мантии. Тело хочет отдохнуть, отпустив на волю свой угнетенный Лоа, но ему не дают.
        Ловят Лоа и загоняют обратно.
        Вот дураки! Теперь у тела болит его бритая голова.
        Это тело сердится так, что мне щекотно. На кого оно злится? За что? Не пойму. Наверное, на всякий случай. Про запас. Смешной!
        Самка снова трогает меня. Хочет чувствовать вместе.
        Провал. Разрыв.
        Почему?
        Мы были под сценой, а теперь мы есть в какой-то комнате. Что случилось между… Самка шепчет, чтобы я успокоился. Жмется ко мне. Ее запах будоражит. Откуда в ее запахе страх? Не надо! Я тебя защищу!
        Не бойся.
        Мое тело тоже здесь. Спит в восстановительном коконе. Кокон пульсирует, дышит помощью. С моим телом все в порядке. Оно и так бы скоро встало. А в коконе даже дольше получится. Хорошо! Тело лечится, а я могу еще погулять.
        Самка тащит меня дальше.
        Другая комната. Тело, что говорило на сцене, бранит тело с бритой головой. Оба злятся. Сильно. Отгораживаюсь. Что? Ты хочешь услышать?
        Слушай.
        - …для всей школы! Гард-легат захотел покрасоваться? Блеснуть записью с эмограммой? Привезли на выпускное торжество этого хлюпика, а нам расхлебывать?! Я как начальник школы…
        - Вы забываетесь, господин дисциплинар-легат! Извольте сменить тон! Моя речь…
        - Ах, ваша речь! А если эмпат умрет? Или подаст на нас в суд? Вы об этом подумали?! Надеетесь, что улетите, а вся ответственность ляжет на школу? На меня лично?!
        - Какая ответственность?! Штатский хлыщ упал в обморок. Очнется, получит гонорар и уберется прочь…
        - Вы сошли с ума! Эмпат - это вам не раб! Не варвар с периферийного мирка! Эмпаты в Галактике наперечет! Их профсоюз…
        - Эмпат?! Профсоюз?! Мелкий актеришка, имперсонатор…
        - Что?! Значит, под видом эмпата вы провели в школу…
        Мне становится скучно. Тела жуют ерунду. Я хочу танцевать, но самка удерживает меня. В комнате объявляются два новых тела. Их лица из серого камня. Они уводят бритоголовое тело, которое очень волнуется. Бранит само себя за длинный язык. Кажется, оно сболтнуло лишнего, и теперь телу некуда отступать.
        Самка увлекает меня за телами.
        Комната. Снова. В углу - вещь. Живое пополам с мертвым, без Лоа. Мое тело звало вещь терминалом. Тела обожают имена. Это их игрушки. Тело с лицом из серого камня шарит в полумертвом терминале руками и глазами, второе тело спрашивает о чем-то тело с бритой головой.
        Допрашивает, поправляет самка.
        - …обязаны были поставить нас в известность заранее. Как это так?! - особый отдел не в курсе, что эмпат - вовсе не эмпат, а контактный имперсонатор…
        - Я хотел, чтобы моя речь воодушевила молодых офицеров.
        - Оставьте, легат. Никто не ставит под сомнение вашу лояльность и преданность империи, но имперсонатор упал в обморок. Признайтесь, ваша работа?
        - Моя? У меня до сих пор раскалывается голова. Во время сеанса этот мерзавец стал транслировать мне боль!
        - Боль? Он - вам? Варвар - помпилианцу?!
        Другое тело выныривает из терминала.
        - Я навел справки. Контактные имперсонаторы не могут причинить клиенту боль. Даже если очень захотят. Они в силах заставить клиента молоть чушь, поскользнуться, в конце концов, скрутить кукиш во время похорон… Но боль! - нет.
        - Этот - сумел.
        - Специально развитые навыки? Пси-мутация? - Легат, вы провели в военное учебное заведение мутанта. Что едва не послужило причиной срыва торжественной церемонии. Для диверсии - слишком мелко, но…
        - Вы подозреваете меня в диверсии?
        - Не вас. Тех, кто стоит за этим имперсонатором.
        - За ним никто не стоит! Я нанял его случайно.
        - Наша служба не верит в случайности. Допустим, кто-то поставил целью дискредитировать гард-легата Тумидуса, опозорить публично… У вас есть враги?
        - Разумеется!
        Больше я не слушаю. И самке не даю. Я хочу играть.
        III
        Реальность возвращалась болезненными рывками.
        Сквозь воспоминания - меркнущие, никак не желавшие угаснуть окончательно - пробивались бессвязные звуки, запах смятой постели… Кто-то кричит. Женщина. Она в истерике. Наверное, туристка: ее сын оплывшим сугробом лежит в кресле бокора. Аромат пряностей. Головокружение. Потолок камеры. «Глазок» в двери… идол, рядом догорают свечи… скорей бы догорели, а то дышать нечем… кто-то дергается… кричит…
        - А-а-а!
        Реальность наконец собралась воедино и рухнула на Лючано. Вся целиком, в лице разъяренного вудуна-охранника, который ворвался в камеру из коридора. Охранник швырнул Тарталью на пол, прижал к упругому ковролину, надавив коленом на позвоночник. Рывком завел за спину, выворачивая суставы, сперва одну руку, затем другую - и ловко зафиксировал на запястьях силовые браслеты.
        От детины несло табаком и жареным луком.
        Так пахнет охрана на любой планете.
        Сопротивляться Тарталья не пытался. Он еще не вполне пришел в себя после дурацкого обряда. Да и опыт прошлых лет подсказывал: стражу лучше не дразнить. Синьору Вамбугу он почти не видел: женщину скрывал стол. Стройные ноги вудуни подергивались: скверно, будто в конвульсиях. Адвокат скулила, как избитая собака. Охранник что-то затараторил, обращаясь к женщине, но ответом ему был отчаянный взвизг.
        Тюремщик отшатнулся, наступив Лючано на пальцы.
        «Везет мне на дамские истерики, - подумал Тарталья. Боль в отдавленных пальцах была едва ли не приятной: первое по-настоящему человеческое ощущение. Иначе он не поверил бы до конца, что все это происходит с ним, а не с посторонним человеком. - Вторая за три дня».
        Несколько секунд вудун моргал в недоумении, но, к его чести, быстро вышел из ступора. Он метнулся к столу, задул свечи и схватил мелок, что-то чертя на лоскутном коврике. Лючано не столько видел это, сколько догадался по звуку. Далее охранник сорвал с пояса миниатюрный барабанчик - и камеру наполнил сложный, настойчивый ритм.
        Стуча в барабан, он топал ногой в такт и басом тянул одну и ту же ноту.
        Тарталье показалось, что его сейчас вывернет наизнанку.
        Лоб охранника лоснился от пота, толстые губы дрожали. Он выполнял ответственную, очень важную работу, которая требовала полной концентрации сил. Ритм взлетал и опадал, понемногу выравниваясь, делаясь спокойным, вкрадчивым. Вудун сменил ноту на другую, более высокую. Голос его чуть не сорвался, но выдержал. Всхлипывания и скулеж стихли, ноги синьоры Вамбугу перестали содрогаться. Женщина выпрямилась, откинувшись на спинку надувного кресла, и Лючано увидел ее лицо.
        Испуг, и растерянность, и потеки от слез на щеках.
        Стук барабанчика стал глуше.
        Замер. Умолк.
        Напев истончился, сойдя на нет.
        - Снимите с него наручники, - четко и раздельно, пожалуй, даже слишком четко приказала синьора Вамбугу. - Мой клиент ни в чем не виноват. Я должна была предвидеть.
        На Лючано она старалась не смотреть.
        - Вы уверены… - Охранник колебался.
        - Вы хорошо знаете меня, Паломба. Я часто ошибалась?
        Охранник склонился над Лючано. Миг, и Тарталья уже растирал затекшие запястья. Медленно, стараясь не делать резких движений, он поднялся с пола, вернувшись на койку.
        - Я скоро буду. Нам надо закончить разговор, - бросила адвокат, выходя из камеры в сопровождении охранника.
        Весь обрядовый «арсенал» остался на столе. Более искушенный узник, наверное, придумал бы, как использовать что-то из этих предметов для побега. Но Тарталья, несмотря на второй арест, не считал себя искушенным узником. И бежать не собирался. А посему счел за благо не трогать ничего из вещей истеричной вудуни.
        Он попытался восстановить ощущения во время сеанса. Цельной логической картины память не сохранила, если эта картина вообще была. Из глубины всплывали реплики легата, начальника школы, сотрудников особого отдела - слова, которых он слышать никак не мог. Казалось, таинственный невропаст выводит все это на доступную кукле поверхность.
        Информацию окружали лохмотья смутных чувств и эмоций.
        Клочья тающего сна.
        Прерывая натужные воспоминания, щелкнул замок. В камеру шагнул знакомый охранник. Хмуро покосился на заключенного, взял со стола сумочку, забытую адвокатом, и вновь скрылся за дверью. Через пять минут вернулась синьора Вамбугу. Она полностью привела себя в порядок: дорожки от слез исчезли, прическа уложена, на губах и ресницах - свежий слой косметики, заметный лишь опытному взгляду.
        Заговорила адвокат не сразу. Сперва долго, с аккуратностью педанта, она прятала в сумочку реквизит, потом устраивалась в кресле, словно за это время разучилась сидеть… Решив проявить вежливость, Тарталья нарушил молчание первым.
        - Если я чем-то вас обидел - приношу свои самые искренние извинения. У меня и в мыслях не было…
        Синьора Вамбугу, впервые после сеанса, бросила на него короткий, настороженный взгляд. «А ведь она меня боится», - с неприятным удивлением понял Лючано.
        - Вы даже не подозреваете, насколько вы правы, баас Борготта. В мыслях у вас действительно не было ничего подобного. Но поведение Лоа не зависит от ваших мыслей или от стереотипов сознания. Лоа человека - это дух. Полудитя, полузверь. Если его не воспитывать, он навсегда остается дикарем. У нашей расы Лоа - взрослые. Мы их развиваем всю жизнь. Мой взрослый Лоа легко укротил вашего малыша. Но я не ожидала…
        Вудуни умолкла, собираясь с мыслями.
        Лючано терпеливо ждал. Конечно, не очень-то приятно узнать, что в тебе сидит буйный шалун, помесь зверя и дурно воспитанного сорванца, который плевать хотел на хорошие манеры. Вот, довел до слез приличную даму. Правительство Китты выделило ее для защиты Лючано Борготты, а духу плевать, дух в академиях не обучался…
        Узнай Тарталья, что аэромоб Г’Ханги летает, загнав в двигун Лоа дедушки пигмея, - нисколько не удивился бы.
        - Ваш Лоа, баас Борготта… Он меня пугает! Вначале он подчинился, но очень скоро вышел из-под контроля! Он хотел играть и совокупляться. Для зверя или дикаря это естественно, но… Он похож на демона Огун! Чудовищно цепкий, настойчивый… Я не могла разорвать связь.
        - Я - невропаст. Я вхожу в контакт с другими людьми, корректирую их действия…
        - Но у вашего Лоа - когти! У человеческих Лоа когти бывают крайне редко. Только у приверженцев направления Худу. Или у демонов. Извините, демон - слово не вполне точное, но я не знаю другого.
        - Мой Лоа - маньяк с когтями?!
        - Не обижайтесь, прошу вас. Ваш Лоа - не злой. Он просто не понимает, что причиняет боль. Он втягивал когти, как кошка во время игры. Но, забывшись, выпускал их снова. Вы когда-нибудь видели, что творят лев и львица во время спаривания?
        - Я сделал вам больно?! Простите, ради всего святого!..
        - Не стоит извиняться. Ваш Лоа… Великий Замби! Я до сих пор…
        Глаза Фионины расширились: она заново переживала случившееся. Но это длилось всего мгновение. Усилием воли вудуни подавила вернувшийся ужас, сделала ряд глубоких вдохов, успокаиваясь.
        - Тем не менее я получила ценные сведения.
        Ее голос обрел деловую отстраненность.
        - Мы меняем линию защиты. Помните, перед сеансом я предложила вам все отрицать? Я снимаю это предложение. Вам не скрыть когти вашего Лоа от обвинителя Нганги. Начни вы спорить, Нганга не замедлит приписать вам извращенные наклонности. Он будет настаивать на том, что вы опасны для общества, и требовать пожизненного заключения. Я согласна с вами, баас Борготта: в нашем случае честность - лучшая политика. Малейший обман, если он раскроется, склонит чашу весов на сторону обвинения.
        Лючано грустно улыбнулся.
        - Хорошо. Говорим правду, одну правду и ничего, кроме правды.
        - Правду можно подать по-разному. Итак, пройдемся по пунктам обвинения. Диверсию против Помпилианской Империи вы отрицаете?
        - Отрицаю. Категорически.
        - Думаю, данное обвинение удастся снять. Это не вы обратились к легату Тумидусу, а он - к вам. В заранее спланированную комбинацию, которая вывела Тумидуса на вас и имела к тому же столь ничтожные последствия, не поверят ни присяжные, ни суд.
        - Надеюсь, что так.
        - Теперь вернемся к умышленному причинению вреда. Умысел вы также отрицаете?
        - Отрицаю.
        - Степень вреда, нанесенного здоровью и психике потерпевшего, определит экспертиза. С моральным ущербом сложнее. Выпускники, речь… Очень важно ваше заявление о том, что клиент был вами предупрежден. К сожалению, предупреждение осталось устным. Как вы считаете, истец подтвердит ваши слова?
        Тарталья задумался.
        Высокомерие легата, горделивая осанка…
        - Точно утверждать не возьмусь. Но мне кажется, легат не опустится до лжи. При всей его неприязни к моей скромной персоне.
        - Буду рада, если…
        - Постойте! Мы общались с клиентом через терминал отеля!..
        Адвокат, надо отдать ей должное, все поняла сразу.
        - Ваш номер в гостинице? Коды доступа?!
        Через минуту ее уже не было в камере.
        IV
        Кормили в следственном изоляторе на удивление сносно. Обед, принесенный знакомым охранником, состоял из горохового супа с чесноком, кус-куса с рыбой, кресс-салата и банки витаминизированного «энергочая». Все напитки, кроме дорогих сортов алкоголя, вудуны выпускали в самоуничтожающихся экологичных банках. Опустев, тара исчезала без следа, распавшись на нетоксичные компоненты.
        Возможно, уроженцу Китты обед показался бы грубым, а турист-новичок грешил бы на плохую совместимость блюд. Но Лючано не привередничал. Здесь тебе, уважаемый бвана, не грибной ресторан «Л’Нага». Тряхнул стариной, срубил деньжат на легкой кукле - жри, что дают!
        От берберы - огненно-острого соуса, способного взорвать солнце, - он благоразумно отказался. Хотелось дожить до суда. Охранник пожал плечами и съел берберу сам.
        - Подследственный Борготта, на выход.
        - На допрос?
        После казуса с синьорой Вамбугу охранник проникся к заключенному уважением и снизошел до ответа:
        - На прогулку. Руки за спину, вперед по коридору.
        На Кемчуге его в «предвариловке» гулять не водили. Там была одна сплошная прогулка. Хоть по кругу, хоть по прямой, от берега к берегу. Адвокат озаботилась? Или на Китте порядки мягче?
        «А Тумидусу особисты хвост накрутили. Актеришка-инорасец изнасиловал бронированную психику помпилианского гард-легата! Позор на всю Галактику…»
        Тюремный коридор напоминал кишечник гигантской твари. Образец «скелетных» конструкций: кремнийорганическое сооружение выращивалось, как живой организм, а затем мумифицировалось по методике Бангве-Йо и использовалось в качестве здания. Правда, обычно не жилого.
        - Стоять. Лицом к стене.
        Воздух в трех шагах от них заколебался, поплыл зыбким маревом, которое быстро всосалось в стены.
        - Вперед.
        О судьбе неудачников, угодивших в ловушку страж-поля, не хотелось даже думать.
        «Если бы история не выплыла наружу! Ну кто Тумидуса за язык тянул? Сейчас у него одна защита - нападение. А у меня? Какая у меня защита? Симпатичная вудуни? Лоа с когтями, чтоб его?..»
        Ряд дверей с номерами напомнил классы в военно-космической школе. Страж-поле встречалось еще дважды. На подходах к каждому, в специальной нише, скучал дежурный, освобождая путь. Наконец дорогу преградила бронированная дверь. Здесь дежурили сразу двое. Тарталья оценил дверь: никакой металлокерамики или биопластов - старая добрая легиросталь. И механические замки.
        «Наверное, и отсюда как-то бегут? Не может быть, чтоб не бежали…»
        Караульные с интересом уставились на арестанта. Один принялся вертеть штурвал запорного механизма.
        - Вожди тебя смотреть хотят, - буркнул любитель острых соусов, нарушая инструкцию: с заключенными в беседу не вступать. - Ты у нас знаменитость. Шестиглавый Диквиши, не меньше…
        По глазам, отшвырнув прочь сумрак коридора, ударило безумное сияние. Тарталья успел забыть, как пылает голубой костер альфы Паука. Охранник что-то протянул ему: ослепленный, Лючано не сразу понял, что это.
        Темные очки.
        Дешевые, с минимумом регулировок, без дополнительных сервис-функций.
        - Спасибо.
        - Прогулка - час.
        Тюремные дворы, как и задворки дешевых гостиниц, одинаковы во всех уголках Галактики. Захолустье окраин и роскошь метрополий - везде картина не меняется. Глухие стены в три человеческих роста. Вышки со стационар-парализаторами по углам. Парит в небе «голубь»-надзиратель. Ага, вот и местный колорит. Над стенами, вместо мерцания силовых заграждений, скользила прозрачная вуаль, скручивая воздух стеклистыми воронками. Словно морской змей-мимикрант обрел способность к полету - и теперь, завороженный, двигался без остановок по периметру.
        От такого зрелища подступала тошнота.
        Во дворе располагались турники, тренажеры, беговая дорожка, десяток скамеек и круглая площадка с П-образной стойкой для игры в «гамбо». Площадка сейчас пустовала, зато большинство тренажеров и скамеек было занято людьми.
        Заключенными.
        Кое-кто «качался», иные дымили сигарами-самокрутками или жевали бетель. Двое карликов гуляли между турниками, разговаривая на птичьем языке. Жилистый вудун в шортах и соломенной шляпе отстукивал на бонгах сложный ритм, время от времени крича от удовольствия.
        Все во дворе были чернокожими.
        За исключением единственной белой вороны.
        «Как бы не вляпаться. - Тарталья чувствовал себя неуютно под градом любопытных взглядов, косых и откровенных, - Если всплывет, что я мотал срок в режиме сотрудничества…»
        Стараясь выглядеть безразличным, он вступил на беговую дорожку и побежал трусцой, разминая ноги. Первым напрашиваться на знакомство ни к чему. Захотят - подойдут. Это в камере новичок обязан приветствовать коренных сидельцев, назвать кличку, «вломленную» статью…
        Двор - другое дело.
        Он пробежал два круга, когда ритм барабанов изменился. В нем возникла некая тонкая структура. Пять-шесть огромных сердец забились одновременно, но при этом каждое запаздывало на малую долю такта, эхом вторя предыдущему. Все вместе, эти сердца вытворяли такое, что твой собственный «мотор» начинал выпрыгивать из груди, словно к нему подключился мощный толкач-брамайн. Устоять на месте не представлялось возможным.
        Никто, кстати, и не пытался устоять.
        Возле барабанщика образовался круг - подвижное толпище, куда спешили влиться остальные. Сойдя с дорожки, Тарталья с завистью наблюдал, как двигаются знаменитые своей невероятной пластикой вудуны. Создавалось впечатление, что внутри танцоров целый микрокосм вторит ритму бонгов, кровь бьется упругими толчками, заставляя тело выкидывать безумные коленца.
        Если бы ему сказали, что тела заключенных вообще лишены костей, он бы поверил. Так могли бы плясать змеи, приняв человеческий облик. Или пантеры. Или модификанты высших степеней сложности. Удивительное сочетание: плавность и стремительность, резкость и мягкость, расслабленность и сила, гармония и ритм - внешний и внутренний…
        И лица! Лица свободных людей! Не важно, что вокруг - стены и вышки с охраной, что в тюремном дворе гуляют не поэты и художники, а воры и убийцы, что скоро прогулка закончится, арестантов загонят в камеры…
        Сейчас эти люди были свободны.
        Здесь, в тюрьме.
        Невропасты им были нужны не больше, чем биопротез - здоровому человеку.
        Последним к танцорам, бросив силовой тренажер, присоединился татуированный качок. Лючано огляделся и понял, что остался один. На него никто не смотрел. Тем не менее он ощущал давление чужих ожиданий.
        Приглашение? Приказ? Проверка?
        Намек?
        Миг колебаний, и Лючано Борготта вошел в круг.
        «Без комплексов, малыш, - подсказал издалека маэстро Карл. - Глупо задумываться, как ты выглядишь рядом с вудунами, для которых ритм - родная стихия, как вода для дельфина. Задумываться вообще глупо. Раз задумался, два, глядишь, и пропал. Иди, не сочиняй кучу проблем…»
        Барабаны толкали в грудь. Кидались под ноги. Прыгали на плечах, норовя взобраться на голову. На долю секунды Лючано ощутил себя куклой. Марионеткой, которую ведет умелый и доброжелательный невропаст, цокая языком в ритме бонгов. Не противься, дурачок! Пусть маэстро делает свое дело. Исподволь, незаметно, так, чтобы у куклы возникла уверенность: она движется сама. Во время обучения ты ведь не раз позволял старшим коллегам вести себя, верно?
        Позволь еще разок.
        Танец растворял в себе, в единстве пляшущей толпы. Во внезапной общности, где каждый, оставаясь личностью, являлся частью чего-то большего, сверхорганизма, пульсирующего от банальной, вечной радости существования. На Лючано снизошло чувство покоя. Контракты, перелеты, клиенты, заботы о труппе, гонорары, дрязги, рутина, надутый помпилианец, предстоящий суд, срок заключения - все это осталось вне танца. И не волновало свободного человека.
        Подернулось дымкой.
        Отошло в область нереального или как минимум несущественного.
        Впервые за много лет Тарталье было хорошо. Просто хорошо. Он прыгал и размахивал руками, ни о чем более не заботясь. Чужак? Белая ворона? Одетый на нудистском пляже, голый на официальном приеме? - он был своим среди своих! Ритм царил на периферии сознания, барабанщик жонглировал синкопами, форшлагами и триолями; с какого-то момента Лючано танцевал, сидя на скамейке, в окружении улыбок, ослепительно белых на космической черноте лиц. Он танцевал, не двигаясь, а один из давешних карликов делал ему татуировку. Не пижонские «мобили», как у потного качка, который, кстати, тоже стоял рядом, - о нет, настоящую татуировку бывалых сидельцев, мастера которой наперечет по всей Галактике, не хуже сертифицированных эмпатов или изготовителей марионеток, как тетушка Фелиция…
        Он так и сказал мастеру, и остальным, кажется, сказал, на своем родном языке, как говорили в Рокка-Мьянме, но его чудесно поняли, загудели с одобрением, а карлик-мастер кивнул, выставляя наборный рисунок из игл в полированной деревянной матрице со множеством отверстий. Никаких лазерных «жгучек», безигольных инжекторов, типовых «колачей» - ручная работа!
        Да, согласился Лючано, я понимаю.
        Ну и хорошо, кивнул карлик, а меня зовут Папа Лусэро. Сморщилось обветренное личико, рука, похожая на руку ребенка, пригладила седые курчавые волосы. Глаза крошечного мастера прятались за очками с очень темными стеклами. Татуировок на самом Папе Лусэро не было, зато шрамов… Лючано едва удержался, чтобы не присвистнуть. Шрамы на груди и животе вудуна образовывали сложную композицию, куда умело вписывались ритуальные надрезы и несомненные боевые отметины. Из одежды на карлике имелись черные шелковые брюки и кожаные сандалии.
        Один из немногих во дворе, Лусэро носил обувь.
        Последняя игла встала на место, завершив картину. Узловатые пальцы Папы Лусэро нашарили на резном подносе кисточку. Складывалось впечатление, что карлик работает на ощупь: он не смотрел на то, что берет, что делают его пальцы.
        Да он слепой!
        Ага, ухмыльнулся карлик, я слепой. Кисточка нырнула в баночку с черной краской, любовно прошлась по иглам.
        Молодой парень с серебряным кольцом в носу заторопился принять использованную кисть из рук Лусэро. Карлик взял другую кисточку: настал черед красного цвета.
        Потерпи, молча сказал он.
        Потерплю, согласился Тарталья.
        …Когда удар гонга возвестил окончание прогулки, барабаны еще стучали в голове Лючано, постепенно угасая. Зато жгучая боль в плече, над которым потрудился Папа Лусэро, гаснуть не торопилась. Наверное, дело в сером порошке - отсыпав щепоть из ладанки, висевшей у него на шее, карлик втер порошок в свежее «колево».
        Лючано возвращался обратно в камеру голый по пояс, с мятой рубашкой в руке. Взгляды охранников на входе скользнули по его татуировке; вудуны словно по команде поперхнулись, закашлялись, булькая горлом. Глаза их явственно полезли на лоб.
        Идя по коридору, Тарталья не удержался: оглянулся, нарушив тюремные правила.
        Охрана смотрела ему вслед, забыв запереть дверь.
        Только сейчас он сообразил, что идет один. Знакомый тюремщик, любитель острых соусов, встретил его позже, около первого страж-поля. Лючано не знал, что это должно означать.
        V
        БВАНА ТОРГОВАЛСЯ, КАК ЛЕВ!
        Эксклюзивное интервью частного извозчика Нобуно Г’Ханги 3-му планетарному каналу новостей.
        «Я - старый хитрец, - сказал Г’Ханга нашему корреспонденту. - Много лет я развожу гостей Китты от космопорта во все уголки Хунгакампы, даже в те, куда гостям лучше не соваться. Но когда я впервые увидел бвану, который сейчас сидит в тюрьме… О-о, я сразу понял: это необыкновенный человек. Я обратился за советом к мпунгу своей бабушки, живущей в большой морской раковине, и мудрая бабушка предупредила меня…»
        ДУЭЛЬ: ДИРЕКТОР ТЕАТРА ПРОТИВ ЛЕГАТА ВКС ПОМПИЛИИ
        (информ-агентство «Шанго», криминальная хроника)
        - На наши вопросы любезно согласился ответить доктор психокриминалистики, виктимолог Мишель Раволе. Итак, Мишель, первый вопрос: что такое виктимология?
        - Виктимология - учение о жертве преступления. Оно предусматривает комплексное изучение потерпевшего во всех его проявлениях. Исследованию подвергается сам потерпевший, его связь с преступником, способность человека в силу ряда духовных и физических качеств становиться объектом для преступных посягательств…
        - Спасибо, Мишель, достаточно. Что вы как специалист можете сказать о случившейся сенсации?
        - До сих пор пси-насилие над представителем расы, к которой принадлежит гвардейский офицер Тумидус, считалось возможным лишь во внутрирасовых конфликтах. Психика помпилианцев представляет из себя сложный симбиотический комплекс, включающий ряд односторонних, малоизученных каналов, связывающих хозяина с его рабами. Даже для опытного и агрессивного телепата…
        - Скажите, что бы вы сделали в первую очередь, получив возможность изучить феномен Лючано Борготты в вашей лаборатории на Тарусе-И?
        - В первую очередь я пожал бы руку этому замечательному человеку…
        ТЕРРОР - ОРУЖИЕ СВОБОДЫ!
        «Лидер террористической организации „Кадиемпембе“, падре-маэстро Асуа Лулаби берет на себя ответственность за противоправные действия Лючано Борготты. Согласно заявлению Лулаби, он принудил Лоа директора театра, гастролирующего в Хунгакампе, к выполнению диверсионного задания в знак протеста против размещения на Китте Помпилианских военных баз…»
        «ВЕРТЕП» ПРОИЗВОДИТ ФУРОР
        «Успех театра контактной имперсонации „Вертеп“ не случаен, говорит арт-консультант Думба-на-Квило. Резкий взлет популярности театра лежит не в области высокого искусства - он спровоцирован шумихой вокруг „дела Борготты“, руководителя коллектива.
        Все, кто имел зуб на высокомерных граждан Помпилии, считают своим долгом прибегнуть к услугам „Вертепа“. Вчерашнее шоу на вилле Фердинанда Д’Алиньи, вице-губернатора Малой Сагары, едва не превратилось в демарш против имперской экспансии рабовладельцев…»
        МЭТР БОРГОТТА НЕВИНОВЕН! - УТВЕРЖДАЕТ БАНКИР ЛУКА ШАРМАЛЬ…
        ГРАФ МАЛЬЦОВ ПРОДОЛЖАЕТ ХРАНИТЬ МОЛЧАНИЕ…
        ЗАЯВЛЕНИЕ ШТАБА ВКС ПОМПИЛИИ НА КИТТЕ:
        «Это частное дело легата Тумидуса…»
        Контрапункт
        Лючано Борготта по прозвищу Тарталья
        (двадцать лет тому назад)
        У каждого свой свет и своя тьма. Но как только они начинают именоваться с заглавной буквы (или за них это делают фанатики) - Свет и Тьма, Добро и Зло становятся неотличимы друг от друга ни по методам, ни по облику. Я хотел бы никогда не встречаться с ними, когда они в этом жутком обличье.
        Мы связаны нитями. Для одного это паутина, для другого - шерсть маминого свитера, для третьего - нити марионетки, а для четвертого - струны арфы. Потому что смысл - не в ответах, а в вопросах. Во всяком случае, мне так кажется.
        Почему я не родился философом?
        Почему я стал Тартальей?
        Риторические вопросы - удел неудачников.
        - Соглашайся, - сказал Гишер.
        Маленький и седой, он клевал носом, словно вот-вот задремлет.
        Песок был тонкого помола. Небо было ослепительной голубизны. Солнце было ласковей пальцев массажиста. Чирикали какие-то птички. Летали какие-то насекомые. На взгорье, под хинным деревом, какие-то люди играли в «дали-дали». Они жевали жвачку из листьев бетеля, ореха арековой пальмы и гашеной извести, время от времени плюясь. По форме выплюнутой жвачки и расстоянию от плевка до плевка делались выводы о старшинстве игроков.
        Выводы сопровождались криками и потасовками.
        Гишер проследил за взглядом собеседника и хихикнул.
        - Курорт, - сказал он.
        Курорт, как успел выяснить Лючано, назывался тюрьмой Мей-Гиле.
        За неделю предварительного заключения он много чего успел выяснить. Песок раскалялся днем и жег пятки не хуже адской сковороды. Ночью песок остывал до приемлемой температуры, но спать на нем не рекомендовалось - к утру начиналась «песчанка», болезненная сыпь по всему телу. Голубое небо в мгновение ока становилось буро-лиловым, рычало и опрокидывало тебе на голову бочку ливня. Насекомые, на здешнем наречии - «гы», больно жалили зевак и норовили отложить личинки тебе под кожу. Птички кушали насекомых, за что их стоило бы поблагодарить. Увы, к вечеру чириканье пернатых сволочей превращалось в оглушительную какофонию. Шум нарастал к полуночи и не стихал до рассвета. Через неравномерные промежутки времени он прерывался тишиной, полной мучительного ожидания.
        Птички, кажется, не имели привычки спать.
        Вместе с ними не спал Лючано.
        Голова раскалывалась от боли.
        - А я говорю, соглашайся. - Гишер смежил веки, морщинистые, как у черепахи. Он даже не заметил, что собеседник ему ничего не возразил, или сделал вид, что не заметил. - Лучший вариант тебе предложат разве что в раю. Сам Махал Макакаако снизойдет и предложит. И толстую жену в придачу.
        - Оставь меня в покое. Вместе со своим Макакой.
        - Не искажай имени творца. Это грех. И не вздумай бежать. Ты слишком молод для плохой смерти. Махал Макакаако не приветствует в небесном дворце тех, кто умер, как идиот.
        - Шел бы ты отсюда. С творцом и дворцом.
        - Дружок, «шестерня» - за счастье. Будешь пай-мальчиком, выйдешь раньше.
        - Я ни в чем не виноват.
        Молодой невропаст повторял это, наверное, сотни раз. Он давал показания следователю, отвечал на расспросы собратьев по несчастью, встречался с адвокатом, человеком скучным и медлительным, смотрел ночами в звездное небо, все время утверждая, крича, доказывая непонятно кому:
        «Я не виноват!»
        Когда прилетел маэстро Карл, за взятку добившись встречи с подследственным вне графика, Лючано и ему сказал с первой минуты:
        - Я не виноват.
        - Знаю, - ответил маэстро Карл. - Не кричи.
        Лысина маэстро блестела от пота, а между бровями залегла тугая, незнакомая складка.
        - Малыш, я верю тебе. Ты ни в чем не виноват. Но сукин сын Хомец дал показания под присягой. И подписал протокол. Он якобы видел тебя, когда ты, крадучись, выходил из шатра Катулла и что-то нес в руках. Двое людей из команды Хомеца тоже дали показания. Я не в курсе подробностей, но полагаю, ничего хорошего они не сказали. И на портмоне есть твои отпечатки пальцев.
        Лючано возмутился:
        - Ложь! От начала до конца!
        - Рабыня тоже дала эрзац-показания. Ты ее принудил и изнасиловал. Специально, чтобы досадить Катуллу, которого невзлюбил с первых минут знакомства.
        - Рабы помпилианцев не могут свидетельствовать! Они говорят с хозяйского голоса!
        - Разумеется. Но это Кемчуга. Здесь не склонны долго выяснять, что да как. Судьбу местных преступников решает совет племени или вождь. Судит, выносит приговор и приводит его в исполнение, с перцем, травами и саговой кашей. Разнообразием приговоры не отличаются.
        - Неправда, - мрачно сострил Лючано, чувствуя, как в кишках ползает кто-то холодный и скользкий. - Иногда вместо саговой каши используются клубни ямса и съедобные личинки. В «предвариловке» меня научили выколупывать их из стволов деревьев. Деликатес, скажу прямо.
        Маэстро озабоченно наклонился вперед.
        - Надеюсь, ты в своем уме? Ты что, собираешься отдаться правосудию каннибалов? Вождь Ралинавут, если верить адвокату, первым подал заявку. Когда тебя казнят, он хотел бы съесть твою печень. Или не печень, я уже не помню.
        - Я - полноправный гражданин! Меня должен судить суд присяжных!
        - Замечательно. Присяжных для судебных разбирательств по таким делам, как твое, они вербуют из пассажиров. В космопорте, во время задержек рейсов.
        Карл Эмерих скорчил мерзкую рожу и запел на манер информателлы:
        - Старт круиз-яхты «Лукреция» откладывается на двое суток в связи с зачисткой трассы. Пассажиров «Лукреции» просим немедленно зайти в здание прокуратуры, второй этаж, зал для заседаний. Отказ будет расценен как неуважение к властям. Приносим извинения за доставленные неудобства.
        - Не может быть!
        - Может. Законодательство Кемчуги это позволяет. Ты даже не представляешь, малыш, как много себе позволяет здешнее законодательство, гори оно огнем!..
        - Присяжные - инопланетники, застрявшие на Кемчуге?
        - Да. Туристы, дельцы, транзитники. Бродяги, наконец. Торопясь улететь побыстрее, они засудят родную мать, не вникая в обстоятельства. Дело обстоит скверно, малыш.
        - Мерзавец Гарсиа лжет! Я не заходил в шатер Катулла! Любой пси-сканер на суде обнаружит его ложь…
        - Да, - кивнул маэстро Карл. - Обнаружит и обличит. Но сканеров мало. Редкая, знаешь ли, профессия. Услуги телепата на суде очень дорого стоят. Его надо вызывать из другого сектора Галактики, оплачивать перелет в оба конца, питание, комфорт… Это все помимо гонорара. А своего сканера на Кемчуге нет. Они работают по старинке: свидетельские показания под присягой. Или под пытками. Их устраивает.
        Он помолчал, вытер лысину платком и добавил:
        - Катулл здесь известный человек. А торговля рабами - главная статья экспорта. Если судье придется выбирать между крупным закупщиком «живого мяса» и никому не известным невропастом театра «Filando»… Как ты думаешь, кого выберет судья?
        - Я ни в чем не виноват… - безнадежно сказал Лючано, отворачиваясь.
        - Знаю. И судья не виноват. Такова жизнь, малыш. Она дергает за нити, а мы танцуем. Если победить нельзя, надо договариваться.
        И маэстро ушел договариваться.
        А Лючано Борготта остался в Мей-Гиле, на островке предварительного заключения. Вся тюрьма представляла из себя кучу мелких островков, отделенных друг от друга узкими проливами. Сперва молодой невропаст удивлялся этой видимой свободе. Кинься в воду и плыви - от острова к острову, от одного клочка суши к другому, пока не окажешься на Ивликене, где космопорт, свобода…
        Потом он узнал, что делают с купальщиками стайки рыбешек «боро-оборо». Понял, что видимая свобода и видимость свободы - две разные категории.
        И раздумал бежать.
        - Отлично, - кивнул Гишер, когда Лючано поделился с ним своими умозаключениями. - Ты делаешь успехи. А теперь расскажи мне, как ты вчера побил Толстого Уву. Ты ведь побил его, да? За что?
        Гишер, добродушный старичок с вечно сонными, чуть опухшими глазками, не был заключенным. Он приходил и уходил, когда вздумается. Кроме юбки, он носил кожаный передник, на котором красовался знак особых служб Мей-Гиле: паук держит в лапах муху. Но Гишер не был и охранником. Здешняя охрана набиралась из людей молодых, полных сил и нерастраченной энергии. Здоровенные лоботрясы, охранники шлялись между островками тюрьмы, для порядку поколачивая «сидельцев» дубинами. Другого способа наведения порядка они не знали.
        Поясные излучатели охраны что-то делали с водой, отчего тюремщики ходили через проливы, словно обув десант-боты на воздушной подушке. У Гишера имелся точно такой же излучатель. Прогуливаясь, Гишер часто захаживал на «предвариловку». Чаще, чем на остальные островки. Но до вчерашней драки с Толстым Ува он не проявлял к Лючано ни капли интереса.
        - Он меня обижал, твой Ува.
        Лишь произнеся это, Лючано почувствовал, как смешно и нелепо звучат его слова. Маленький внук жалуется дедушке на обидчика. Сейчас дедушка пожалеет, погладит по головке, защитит, пойдет к родителям драчуна и потребует наказать негодяя…
        «Я слишком молод для Мей-Гиле. Молод и глуп».
        Мысль была кривой и острой, с зазубринами, как рыбацкий нож.
        - Естественно, - согласился Гишер, почесав дряблый животик. Личико его сморщилось от удовольствия, напомнив печеный плод манго. - Толстый Ува, насколько я знаю, всегда обижает новичков. А когда его переведут на остров Хаэмуба, где сидят рецидивисты, «ястребы» и «вольные гуляки», то вожди-сидельцы Хаэмубы станут обижать Толстого Уву. Ты не сказал мне ничего нового, дружок. А я хочу знать, как ты побил Уву.
        Если бы мог, Лючано не побил бы, а убил жирного паскудника. С первых дней заключения Толстый Ува не давал ему прохода. Отгонял от баков с похлебкой, плевал в еду, толкал в воду, чтобы проверить, кто быстрее: молодой невропаст или рыбки «боро-оборо». Предлагал сыграть в «камешки» на пальцы. На шее Увы висело ожерелье из выигранных пальцев, засушенных особым образом. Когда Лючано отказался, Ува публично назвал его трусом, сопляком, охвостьем шакала - и рассказал, что делают с такими «пусонгами» могучие храбрецы.
        На следующий день могучий храбрец Ува решил воплотить рассказ в жизнь.
        Для начала он «замесил тесто». Лючано сопротивлялся, как умел, но в последний раз он дрался дома, на Борго, двадцать лет тому назад. Дальнейшая жизнь рядом с маэстро Карлом не способствовала развитию бойцовских качеств. Вскоре, лежа на земле, булькая кровью, текущей изо рта и разбитого носа, молодой невропаст смотрел, как Толстый Ува исполняет вокруг него танец победителя.
        Очень болела голова.
        Мало-помалу боль складывалась в слова: страшные, ледяные.
        Слова подсказывали, что делать.
        - Ты согласен, чтобы я с тобой дрался? - спросил Лючано.
        Продолжая танцевать, Ува расхохотался.
        - Согласен, пусонг. Дерись!
        - Я не расслышал. Ты даешь согласие, чтобы я помог тебе драться со мной?
        Удар ногой чуть не сломал ему ребра. Он корчился на песке, ожидая, пока снова научится дышать. Вокруг собрались обитатели «предвариловки». Они смеялись и делали ставки, на какой минуте Ува приступит к главному делу.
        - Оглох? Говорю ж: согласен. Ты станешь бить меня мягким задом? Или пугать, падая на колени? Дерись, обезьяна! - моя кровь еще не закипела…
        - И в третий… раз… спрашиваю… - Голос отказывал, приходилось шептать. - Ты… согласен?..
        - Да! Тридцать раз да! Сейчас ты разозлил меня по-настоящему…
        Толстый Ува прыгнул, норовя всем весом обрушиться на Лючано, который чудом сумел в эту минуту подняться на четвереньки. Но третье согласие было дано, да еще в присутствии свидетелей. Молодой невропаст не знал, каким злым гением придумано это ограничение, отчего он способен работать куклу лишь после троицы подтверждений добровольного согласия…
        Он не знал. Не мог знать.
        Но пучки основных нитей Увы сделались ему доступны.
        И Лючано Борготта дернул что есть мочи.
        Ува промахнулся. Прыжок унес его дальше, чем следовало. Толстяк рухнул на песок плашмя, разбив себе лоб и ссадив щеку. А когда попытался вскочить, то нога подломилась, и Ува снова упал. Рот раскрылся для яростного рева.
        - Я - гнусный шакал!
        «Это не я. Это маэстро Карл».
        - Я - пусонг и сын пусонга!
        «Маэстро держит пучок вербала. Я - пучок моторика. И все в порядке».
        Сегодня был день рождения Тартальи, Злодея, Человека-без-Сердца.
        Кровь текла со лба Увы, заливая ему глаза. Свидетели драки остолбенели, слыша, как грозный забияка выкрикивает оскорбительные слова в собственный адрес - теряя лицо, ставя себя в зависимое положение, опускаясь «ниже дна». Признание такого рода лишало сидельца статуса, достойного уважения.
        Никто, кроме Лючано, не знал, что Ува уже однажды произносил позорящие его фразы. Раньше, в других местах, перед другими людьми. Эти слова лежали на дне памяти Толстого Увы, заваленные разным хламом. Невропасту было нетрудно их достать, отряхнуть от пыли и выставить на всеобщее обозрение.
        Так поступает опытный старьевщик, дорвавшись до кучи барахла.
        - Я - ориогорухо! Вредный ориогорухо!
        Это был конец. Подбрасывая «на язык» кукле реплику, вытащенную из глубины кукольных воспоминаний, Лючано не знал, кто такой ориогорухо. Но после вопля Увы сразу трое сидельцев подошли к нему и начали избивать. Они трудились спокойно, размеренно, без намека на пощаду. Потом Уву отволокли в кустарник, красивый кустарник с желтой, красной и зеленой листвой, откуда вскоре раздались истошные вопли толстяка.
        Невропасту больше не требовалось ничего делать. Ни в тот день, ни завтра.
        Его статус поднялся на небывалую высоту.
        - Что значит «ориогорухо»? - спросил он у Гишера. Гишер с удовольствием засмеялся.
        - Оборотень. Мерзкая тварь. Его ноги оканчиваются свиными копытцами, а уши свисают до земли. Ушами ориогорухо укрывается вместо одеяла. Во рту - кривые клыки, на голове растет шиполист и ползучий тимьян. На преступном жаргоне Кемчуги «ориогорухо» - тот, гаже которого не бывает. Ты доволен, дружок?
        - Я доволен, - ответил Лючано.
        - Я вижу, ты не так прост, как кажешься. Ты не откроешь мне способ победы над Толстыми Увами? Я тоже хочу быть великим человеком.
        - Отстань. Ничего я тебе не скажу.
        - Хорошо. Тогда давай сыграем в боль.
        Лючано не понял. Он смотрел на Гишера, а Гишер безмятежно улыбался.
        - В боль? Разве можно играть в боль?
        - Можно, - кивнул Гишер.
        Он протянул тощую руку, дернул собеседника за волосы, двумя пальцами слегка прищемил кончик носа и почесал, словно собаку, за ухом. Миг, и Лючано заорал благим матом: боль в голове усилилась в десять раз. К счастью, почти сразу все прошло.
        - Сволочь! Подонок! Что ты делаешь?
        - Играю в боль. Теперь твоя очередь. Если ты сделаешь мне больно, я принесу тебе кусок жареной свинины. С луком.
        Лючано не знал, поможет ли в данном случае искусство невропаста. Он никогда не делал кукле больно. А проверить на практике не удалось, потому что хитрец Гишер помахал костлявым пальцем у него перед носом.
        - Без этих твоих штучек, дружок. Согласен, не согласен… Королева Боль приходит без разрешения. Перед ней открыты все двери.
        - Сейчас я тресну тебя, старого гада, по башке. И будет тебе Королева Боль.
        - Не треснешь, дружок. Ты заинтересован. Ты хочешь попробовать. Пробуй!
        - Ты предлагаешь мне корчить рожи? - вдруг спросил Лючано.
        Наградой ему был непонимающий, изумленный взгляд Гишера. Обычная дремотность спорхнула с лица старика. Вскоре он засмеялся. Так смеются, найдя клад.
        - Ты собираешься играть, дружок? Я не намерен долго ждать. У тебя болит голова?
        - Болит, - согласился Лючано.
        Голова действительно снова начала гудеть.
        - Собери боль в горсть. Словно воду. И плесни в меня.
        Не понимая, что значит плеснуть, ненавидя старика за идиотские игры, ненавидя себя, неспособного отказаться, встать и уйти, Лючано сосредоточился на собственных ощущениях.
        «Марионетка - это я. Боль в голове - вага марионетки. Простая, примитивная вага. При помощи ее нельзя управлять пучками вербала и моторика. Зато можно с легкостью спутать ведущие нити, нарушить внутренние связи…»
        Это оказалось несложно. Во-первых, он работал с собой, а не с клиентом. Такая работа не нуждалась в чужом согласии на коррекцию. Во-вторых, Королева Боль не требовала от невропаста особой виртуозности. Она сама была разнообразной, как природа, причудливой, как судьба, и доступной, как шлюха.
        Она вела в этом танце, и вела уверенно.
        Исчезло «чувство пола». Земля под ногами сгинула, как если бы остров канул на дно океана или вознесся в небеса. Сейчас Лючано опять стал ребенком, и тетушка Фелиция учила его вести куклу, не теряя опорной плоскости. Невропаст, ведя марионетку, видит куклу в неудобных ракурсах и поэтому часто сажает ее на согнутые ноги либо поднимает слишком высоко, и тогда кукла повисает в воздухе.
        Ребенок, невропаст, кукла, заключенный Мей-Гиле - он был всем сразу. Потому что Королева Боль - самый демократичный монарх в мире. Он заново учился водить; он заново учился ходить.
        Лючано качнул странной вагой.
        Лоб стянуло ледяной коркой.
        Он задал коромыслу иной ритм колебаний.
        В затылке булькнул кипяток.
        Он натянул височные нити.
        Раскаленный прут прожег виски.
        Удовольствие от автокоррекции, похожее на самоудовлетворение.
        В удовольствии, ядрышком в скорлупе - боль.
        Я.
        Боль.
        Я.
        Боль.
        Мы.
        Он потянулся и отдал вагу управления Гишеру. Чтобы старик тоже почувствовал это противоестественное, благодатное родство с Королевой Болью. Согласия не понадобилось - он не корректировал, не вмешивался, а делился. Так делятся радостью или сочувствием, в итоге не разделяя, а умножая сущность.
        Много позже благодаря науке старика Лючано вспомнит свои действия: что он делал с Гишером, деля боль на двоих. Оказывается, тыкал пальцем под сердце, мял отвислую мочку уха, ладонью шлепнул по правой щеке. Как если бы, превратившись в тетушку Фелицию, решил при посредстве общих нитей срастить воедино две марионетки: назойливого Тарталью и болтуна Маккуса. Ишь ты, какие сложности! Нет, тогда он не вникал в тонкости, а, не задумываясь, отдал вагу. Просто отдал, и все.
        Проще некуда.
        Куда сложнее оказалось вывести Гишера из обморока.
        - Соглашайся, - сказал Гишер.
        Он почесал бакенбарды обеими руками и оглушительно чихнул.
        - Соглашайся, дружок. Сам Махал Макакаако свел нас здесь. Если ты будешь по-прежнему упрямиться и доведешь дело до суда… Обвинитель от лица Катулла наверняка сошлется на поправку Джексона-Плиния. Ты в курсе, что это за поправка?
        - Нет, - буркнул Лючано. - Какая-нибудь пакость?
        - Согласно этой поправке, осужденный за преступление против помпилианца может быть передан в рабство пострадавшему гражданину Помпилии. На срок наказания, определенный судом, в порядке компенсации нанесенного ущерба. Существует ряд ограничений судебной формы рабства, но тем не менее… Короче, бросай артачиться и будь умницей. Тебе предложат шесть лет стандарт-режима в обмен на отказ от судебного заседания. Ты дашь согласие. А я позабочусь, чтобы тебя перевели в режим сотрудничества. Ко мне в подмастерья. Год за два, посуди сам. Отсидишь трешник и выйдешь. Если будешь стараться, еще полгода скостят. Верь мне, я на твоей стороне.
        И он ушел по воде, отделявшей «предвариловку» от других островков Мей-Гиле.
        Лючано смотрел, как он идет.
        Гишер Добряк, старший экзекутор тюрьмы, слуга Королевы Боли.
        В тот день Лючано не знал, что Гишер, почуяв родственный своему талант, тайком помог ему встать под знамена Королевы. Никто не способен сыграть в боль с первого раза, без содействия опытного мастера. Не помогай Гишер Добряк молодому невропасту, старик никогда не потерял бы сознание.
        Что-что, а терпеть боль он умел.
        Терпеть и дарить.
        Глава пятая
        Поздравляю, синьор директор!
        I
        - Обвинение вызывает свидетеля Тва Айомбу.
        Это еще кто такой? Тарталья вгляделся в конец зала, где открылась высокая дверь, впуская свидетеля. Репортеры тоже развернулись в сторону вошедшего: волчья стая почуяла добычу. На жертву нацелились жадные хоботки инфопоглотителей, счетверенные раструбы широкополосных голокамер, параболические зеркала визоров прямого вещания. Гай Октавиан Тумидус настаивал на проведении закрытого заседания, но суд ему в этой просьбе отказал.
        Зал был битком набит народом.
        Разумеется, журналисты тут же заслонили человека, идущего по проходу. В итоге Лючано, сидя на скамье подсудимых, окруженной невидимым силовым полем, смог рассмотреть свидетеля, лишь когда тот занял отведенное ему место.
        Ба! Да это же болтун-портье из «Макумбы».
        «Плохо дело. Синьора Вамбугу предвидела такой вариант. Теперь ей придется попотеть, чтобы вернуть хотя бы завоеванные ранее позиции…»
        - Клянетесь ли вы перед лицом Тьембла-Тьерра, Вершителя Правосудия, и великого Замби говорить только правду, одну правду и ничего, кроме правды?
        - Клянусь! - торжественно возгласил портье, макнув палец в ритуальную краску.
        Он начертил какой-то символ на присяжной доске, после чего, взяв медицинским пробником у себя капельку крови, нанес ее на доску в качестве финального заверения. Какаду на его плече молчал, затравленно озираясь по сторонам.
        «Припугнул его хозяин, что ли? Или клюв заклеил?»
        - Ваше имя?
        - Тва Айомба.
        - Где и кем вы работаете?
        - Гостевой администратор в отеле «Макумба».
        - Подсудимый после прилета на Китту остановился в «Макумбе»?
        - Совершенно верно.
        - Брат Айомба, вы не заметили странностей в поведении мэтра Борготты?
        - Конечно, заметил! Много разных странностей!
        - Каких именно?
        - Он не захотел селиться в номера, которых не заказывал!
        - Дур-рак… - тихо, но внятно добавил какаду.
        Обвинитель Нганга - двухметровый великан, носивший пояс из бычьих хвостов и плюмаж из перьев страуса, - сделал вид, что не расслышал комментария птицы. На груди Нганги сверкал знак Возмездия: леопард прижимал лапой к земле насмерть перепуганного зайца.
        - Что еще вы заметили?
        Портье, чрезвычайно гордый участием в громком процессе, приосанился.
        - Он мне очень странным показался! Как может инорасец изгнать чужого Лоа, если Лоа застрял?! Вы когда-нибудь такое видели? А я видел!
        Демонстрируя искренность и волнение, Тва Айомба ударил себя кулаком в область сердца. Имплантат на его плече встрепенулся и начал чистить перья.
        - С этого момента, пожалуйста, во всех подробностях…
        Лючано слушал показания свидетеля вполуха. Что нового мог сообщить портье? Ничего. Тарталья разглядывал присяжных - людей, которым предстояло решить его судьбу. Хорошо, что присяжные - сплошь вудуны. Так сказала Фионина. На Китте не очень-то жалуют заносчивых помпилианцев. Если в доводах защиты возникнет слабина, следует давить на сочувствие, «отмывая» подсудимого до ангельской белизны. Иногда это помогает. Полностью вряд ли оправдают, но приговор смягчат. Были случаи.
        - Протестую, ваша честь! Это не относится к сути дела.
        - Протест отклоняется.
        - Я и говорю: ладонью по груди - р-раз! Под ребро пальцем - два! А наш брат как заорет! От боли. Чужой Лоа из нашего брата и вылетел…
        - Кого вы называете нашим братом?
        - Вату Кваленгу, ученика бокора Матембеле. Он, конечно, растяпа, но брат…
        Зал потрясенно загудел.
        - Требую тишины!
        Судейский молоток, отлитый из серебра, взлетел и со звоном ударил в гонг. Гул стих: судью уважали.
        - Брат Нганга, продолжайте.
        - То есть вы утверждаете, что подсудимый намеренно и целенаправленно причинил сильную боль ученику бокора Матембеле?
        - Ну да! Иначе застрявшего Лоа не выгонишь.
        - Вы точно уверены, что подсудимый не бил ученика бокора? Не использовал болевой шокер? Иное техническое приспособление?
        - Уверен! Не бил он нашего брата. А шокер я бы увидел - его в ладонь не спрячешь.
        - У обвинения больше нет вопросов к свидетелю.
        - Защита?
        - У защиты есть вопросы.
        - Прошу вас.
        Щекастый толстяк-судья благожелательно кивнул Фионине. Обруч из каучука, вплетенный в его волосы и смазанный благовонным жиром, блестел наподобие нимба. Однако Лючано было сейчас не до шуточек.
        - Скажите, брат Айомба, подсудимый подошел к ученику бокора вплотную?
        - Да.
        - Он прикасался к ученику? Между ними был физический контакт?
        - Да.
        - Вам известно, с какой целью подсудимый подошел к ученику бокора?
        - Протестую, ваша честь! Это не относится к сути дела.
        - Протест отклоняется. Брат Айомба, отвечайте на вопрос защиты.
        - Конечно, известно. Он хотел выгнать из нашего брата чужого Лоа.
        - Бор-р-ргот-та! Хор-р-роший! Опр-р-равдать! - внезапно заорал какаду на плече портье.
        И в подтверждение сказанного звонко щелкнул клювом.
        На мгновение зал замер, а потом взорвался хохотом. Смеялись все, кроме обвинителя Нганги и легата Тумидуса, который сидел на месте истца. Судья смахнул слезу, пряча улыбку, взмахнул молотком.
        - Тишина в зале! Брат Айомба, требую призвать к порядку вашего имплантата!
        - Он больше не будет, ваша честь. Вот я тебе!..
        Но попугай уже снова чистил клювом перья, помалкивая.
        - Продолжайте, сестра Вамбугу.
        - Выходит, подсудимый оказал помощь ученику бокора?
        - Большую помощь! Если бы не баас Борготта…
        - Благодарю вас, брат Айомба. У защиты больше нет вопросов.
        Фионина Вамбугу повернулась к присяжным:
        - Таким образом, мы выяснили, что в действиях моего подзащитного не содержалось злого умысла. Напротив, он по собственной инициативе пришел на помощь человеку иной расы. И фактически спас его, а также его пациента от обоюдного билонго, грозившего полным разрушением психики обоих.
        - В данном случае мотивы подсудимого не важны, - вмешался обвинитель Нганга, потрясая жезлом с листовидным наконечником. - Важно, что он намеренно причинил человеку боль ментальным способом. Как и в случае с потерпевшим.
        - Протестую! В случае с потерпевшим мой подзащитный причинил боль без умысла! А в случае с учеником бокора не было ментального контакта!
        - Судя по показаниям свидетеля, обвиняемый обладает способностью причинять боль по своему желанию. И контролирует эту свою способность. Следовательно, можно утверждать…
        - Брат Нганга, вы знакомы со спецификой работы невропастов?
        - В общих чертах.
        - Тогда вы легко увидите принципиальную разницу между случаем с учеником бокора и сеансом контактной имперсонации с баасом Тумидусом.
        - Увы, сестра Вамбугу, я не вижу никакой принципиальной разницы между этими двумя случаями. Возможно, сам баас Борготта сможет прояснить ситуацию? Ваша честь, у меня вопрос к подсудимому.
        - Прошу вас, брат Нганга.
        Нганга повернулся к Лючано. Тот встал, чувствуя на себе косой взгляд помпилианца. На судебные заседания Тумидус являлся не в форме, но светло-кремовые рубашка с шортами смотрелись на гард-легате как мундир.
        - Баас Борготта, вы в состоянии контролировать свою способность причинять людям боль?
        - Физически - да. Ментально - нет. К моему глубочайшему сожалению.
        - Сожаления оставьте при себе! Отвечайте только на вопросы.
        На сей раз в голосе судьи не было и тени доброжелательности.
        - Слушаюсь, ваша честь.
        - Вы причинили боль ученику бокора Матембеле?
        - Да.
        - Вы причинили ему боль ментальным способом?
        - Нет. То есть в некотором роде…
        - Что значит «в некотором роде»?! Выражайтесь яснее!
        - Вы позволите мне пояснить?
        - Я слушаю.
        «Сейчас главное - не сфальшивить. Правильно подать ответ. Сейчас ты - кукла и кукольник в одном лице…»
        - Обычный невропаст в принципе не способен причинить боль клиенту. И я, несмотря на мой психический дефект, тоже не в силах этого сделать умышленно. Но бывают моменты, когда во время сеанса имперсонации я сам начинаю испытывать боль. Как правило, головную. В таком случае я ничего не могу с собой поделать: если не разорвать контакт, боль транслируется клиенту. В случае с гард-легатом Тумидусом я не имел права прервать связь - гард-легат не сумел бы без меня закончить речь. Я пытался удержать боль в себе, но у меня не получилось.
        - Вы сами себе противоречите! В случае с…
        - Простите, я еще не закончил. В случае с учеником бокора все было иначе. Я могу причинять боль целенаправленно - но только при непосредственном физическом контакте. Для этого мне необходимо совершить ряд определенных действий. Это мое умение не имеет отношения к искусству имперсонации. Если коротко: я могу целенаправленно причинить боль, когда прикасаюсь к человеку. При ментальном контакте я иногда причиняю боль без умысла, против моей воли.
        - Вы закончили свои пояснения? Прекрасно. Уважаемый суд, братья присяжные! Способны ли вы поверить в сказанное этим человеком? Не возникает ли у вас законное подозрение, что все эти противоестественные ограничения придуманы обвиняемым, дабы обелить себя в глазах правосудия?
        - Ваша честь, я протестую!
        - Протест отклоняется. Продолжайте, брат Нганга.
        - У меня, например, такое подозрение возникает. Как у всякого непредвзятого и здравомыслящего человека. Посему, ваша честь, я прошу разрешения на сеанс одержания в присутствии адвоката подсудимого. Для выяснения степени правдивости заявлений обвиняемого.
        - Суд не возражает против сеанса одержания. Сегодняшнее заседание объявляется закрытым. Следующее заседание начнется завтра в одиннадцать часов утра.
        Серебряный молоток ударил в гонг, подводя итог.
        II
        - Я хочу вас предупредить, брат Нганга. Лоа бааса Борготты не вполне обычен, мягко говоря. У вас могут возникнуть проблемы.
        При Лючано адвокат и обвинитель говорили на унилингве. Даже вне зала суда. Простая вежливость? Профессиональная этика?
        Он не знал.
        Сейчас его вели в тюремный лазарет для осмотра перед одержанием. Впереди топал охранник, и топал, вне сомнений, нарочно. За ним шли, мило беседуя, адвокат с обвинителем и Лючано. Замыкал процессию второй охранник, шагов которого слышно не было.
        - В чем кроется его необычность, сестра Вамбугу?
        - Мой подзащитный - невропаст. С еще одной дополнительной, весьма специфической… способностью.
        - Вы имеете в виду способность причинять боль?
        - Именно. А теперь представьте, как эти два совершенно разных, взаимоисключающих качества могли отразиться на его Лоа. Включите на минутку воображение.
        Нганга замедлил шаг. Могучие мускулы великана напряглись, словно на плечи упала тяжесть. Острым концом жезла он почесал себе затылок.
        - Вы рекомендуете мне отказаться от одержания?
        - Рекомендую. У меня уже есть печальный опыт.
        - Я подумаю. Вначале подсудимый пройдет общий осмотр.
        Лазарет производил впечатление жуткой эклектики. Новенький диагност-комплекс со скан-капсулой, шкафы с матовыми стеклами, кушетка. На стенах вперемежку с голосферными эмиторами и объемными диаграммами знаки, символы, семант-планшеты, маски, на полу - знакомые круги с узорами «веве» и четырехлучевой звездой, на столе - коврик джу-джу, специализированный терминал и штатив с небьющимися пробирками.
        В смежном помещении ждали своего часа три восстановительных кокона.
        Охрана осталась за дверью.
        Из-за стола навстречу им поднялся улыбчивый доктор в цветастом халате и тюбетейке, похожий на копченую мумию.
        - Снимите рубашку, - без церемоний скомандовал он Тарталье.
        Лючано повиновался.
        - Ложитесь на кушетку.
        - Погодите! Что это у вас?
        Голос Фионины дрогнул. Лючано стало не по себе. Неужто он подхватил какую-то заразу? Или паразита?
        - Где?
        - На правом плече.
        Теперь на него в шесть глаз смотрели трое: адвокат, обвинитель и врач.
        - А-а, это? Татуировка. Во время прогулки сделали. Нравится?
        После памятной прогулки, вернувшись в камеру, Лючано внимательно изучил творение карлика-слепца. Черно-красный орнамент из сплетающихся змей - лиан? шнуров? - при длительном рассматривании начинал плыть перед глазами. Казалось, змеи шевелились, щекоча кожу и перетекая по кругу внутри узора.
        В конце концов у Лючано затекла шея. Он надел рубашку и забыл о татуировке.
        Опять он вспомнил о ней перед следующей прогулкой - и, повинуясь неосознанному импульсу, вышел в тюремный двор без рубашки. Карлика во дворе не оказалось, да и танцев не было, зато он разговорился с парой здешних сидельцев. Болтали о пустяках. Что нового на воле? - благо Тарталья недавно оттуда; нет ли в тебе, полубрат, примеси нашей крови? а в шестом-седьмом колене? тебя помпил небось в рабы клеймить хотел, а ты его в ответ приложил? нет? ну ладно… а евро… ну да, невропаст - это как?
        Когда же Лючано, в свою очередь, поинтересовался, где Папа Лусэро, кольценосый парень ответил непонятно:
        «Работать забрали. Гнид гонять».
        Уточнять Тарталья не стал.
        - Ну-ка, дайте взглянуть…
        Вокруг татуировки собрался тройственный консилиум. Цоканье языком, изумленное хмыканье, возбужденные реплики на вудунском наречии - сейчас и адвокат, и обвинитель забыли об этике.
        - Кто вам ее сделал?
        - Карлик в шрамах.
        - Папа Лусэро?!
        - Да.
        - Простите, доктор… Мы с сестрой Вамбугу выйдем на минутку.
        Из коридора вскоре вернулась одна Фионина.
        - Брат Нганга счел ваши объяснения вполне удовлетворительными и решил воздержаться от дополнительной экспертизы, - официальным тоном сообщила она Лючано. - Обвинение в умышленном причинении боли легату Тумидусу с вас будет снято.
        И обернулась к доктору:
        - В осмотре больше нет нужды. Извините за беспокойство.
        Тарталья принялся надевать рубашку.
        - Откуда такое неожиданное доверие к словам подсудимого? - буркнул он себе под нос.
        Адвокат улыбнулась:
        - Вы в курсе, кто такой Лусэро Шанвури?
        - Нет. А кто он? Большая знаменитость?
        - Он же антис! Один из двух киттянских антисов.
        - Антис! Слепой карлик - антис?!
        - Вряд ли слепота ему мешает, - пожала плечами синьора Вамбугу.
        «Она права. Не мешает. Особенно когда исполин в боевом состоянии выходит в космос. Но… антис - в тюрьме?! Да ведь он способен при внезапном старте сровнять с землей и тюрьму, и весь курортный мегаполис в придачу!»
        - Лусэро Шанвури отбывает наказание за злостное хулиганство. Увы, будучи пьян, он любит колотить своих жен и задираться с туристами. Антисы, как правило, законопослушны, но иногда на них находит. Два года стандарт-режима заменены судом на девять месяцев в режиме сотрудничества. При необходимости Папу Лусэро привлекают к работе по профилю.
        Вудуни подмигнула Тарталье и добавила вполголоса:
        - Считайте, вам улыбнулась удача, баас Борготта. Теперь вы под покровительством Н’куйя.
        III
        « Антис(помпил. Antis; также Нефил(гематр.), Бахадур(вехден.), Н’куйя(вудун.), Велет(брамайн.), Исполинили Полоник(старосузд.) и т. д.) - человек, от рождения наделенный способностью к переходу в измененное, расширенное состояние (по К. Челковцеву) и, как следствие, - к выходу в открытый космос без средств защиты и перемещению со сверхсветовыми скоростями без использования РПТ-маневров.
        В измененном состоянии разум и тело антиса представляют собой единый энергетический сгусток огромной мощности. При этом особенности, характерные для расы, к которой принадлежит антис, сохраняются в полном объеме.
        Краткая историческая справка.
        Считается, что первые антисы возникли практически одновременно у всех рас энергетов, исключая помпилианцев, около 1200 стандартных лет назад, вскоре после открытия РПТ-маневра. Общество Любителей Мироведения связывает появление антисов с преодолением звездолетами светового барьера, но данная теория до сих пор не получила достаточного подтверждения.
        В течение прошедших двенадцати столетий наблюдался медленный, но неуклонный рост числа антисов. Если при зарождении этого феномена, по разным данным, было зафиксировано не более 25 измененных, то в настоящее время их насчитывается 327. Гипотеза Бернарда О’Лири о том, что доля антисов среди рас энергетов остается постоянной, статистикой не подтверждена. […]
        Социализация антисов затруднена: в детстве они часто бывают вспыльчивы, раздражительны, склонны к немотивированной агрессии. По этой причине в обитаемых секторах Галактики действуют особые службы по выявлению антисов в возрасте 5 - 7 лет. Выявленные дети воспитываются опытными педагогами по специальным методикам, облегчающим дальнейшую социализацию.
        В итоге большинство антисов вырастают с сознанием своей ответственности перед человечеством. Периодические вспышки их антисоциальной активности носят локальный характер и имеют минимальные-последствия. […]»
        Малая Галактическая Энциклопедия. Том 2
        «Мы идем по канату, натянутому между двумя формами существования - физической, т. е. материальной, и энергетической, или лучевой. Если одна из опор каната исчезнет, канатоходец рухнет в бездну. Но, пройдя весь путь до конца, мы перестанем нуждаться в канате. Структура мозга изменится в принципе, и новый организм - человечество - выйдет за пределы планет без помощи устройств различного рода.
        Антисы свой путь уже прошли».
        Давид Мдичавури. «Дорога к звездам»
        …И сразу, как с белой вершины нисходит лавина,
        Великая мощь снизошла на чело исполина.
        Утратил могучий герой человека подобье,
        Сияя, как звезды, смотрели глаза исподлобья,
        Душа воспылала от радости, буйной и гневной,
        Мгновеньем казался ему перелет многодневный,
        Он глянул - и стены столицы рассыпались прахом,
        Он прянул - и люди упали, охвачены страхом…
        Кирти Сагантара. «Сказание о Вайютхе» (часть XII, «Шалости юного велета»)
        «Во время терминальной эры человечество полностью ответит на вопрос: „Зачем?“ - и сочтет за благо включить в действие второй закон термодинамики в атоме, то есть из корпускулярного вещества превратится в лучевое. Что такое лучевая эра космоса, мы ничего не знаем. Мы можем лишь строить догадки, базируясь на изучении единичных примеров случайных мутаций, далеко опередивших медлительный процесс эволюции. Я говорю об антисах».
        Константин Челковцев, автор книги «Грезы о земле и небе», член-соревнователь Общества Любителей Мироведения
        IV
        - Таким образом, подсудимый, однозначно понимая, что его действия могут нанести клиенту психический и моральный ущерб, тем не менее влекомый жаждой наживы, согласился на сеанс контактной имперсонации. Тот факт, что клиент был устно предупрежден о возможных последствиях, не снимает с подсудимого ответственности. Согласно статьям 27 и 28-прим Уголовного кодекса Китты, подобные действия…
        Присяжные внимательно слушали.
        - …влекут за собой наказание в виде лишения свободы сроком от 3 до 12 лет, в зависимости от степени причиненного ущерба, с последующим запретом на любые ментальные воздействия на планетах, спутниках и искусственных космических объектах, принадлежащих расе Вудун. На основании вышеизложенного я, во имя Тьембла-Тьерра, Вершителя Правосудия, требую признать подсудимого виновным. Я закончил.
        Нганга отвесил поклон, качнув плюмажем, и вернулся на свое место.
        - Слово предоставляется защите.
        Пока синьора Вамбугу выходила к барьеру, который отгораживал присяжных, Лючано бросил взгляд в зал. Там, в задних рядах, сидели его кукольники. Труппа, до сих пор не объявлявшаяся в суде, на финальное заседание пришла в полном составе. Судя по назойливому интересу репортеров, популярность «Вертепа» на Китте взлетела до небес.
        Звезды!
        Толком рассмотреть всех со скамьи подсудимых не удавалось. Анюта, кажется, плакала. Вот ведь дуреха! Степашка гладил ее по плечу, успокаивал. Молодец. А Никита набычился, сидит чернее тучи. Как бы морду Тумидусу бить не кинулся! С конопатого станется.
        Много они, крепостные графа Мальцова, безропотные, безответные, от своего директора добра видели? А вот поди ж ты…
        - Уважаемый суд, присяжные братья и сестры! Вы видели, как один за другим рушились бастионы обвинения. Диверсия против Помпилианской Империи, акт личной мести легату Тумидусу, коварный умысел… Остался последний рубеж, за который изо всех сил держится обвинение: противоправное ментальное воздействие. Да, буква Закона нарушена. Я и мой подзащитный этого не отрицаем. Но что важнее: буква Закона или его Дух, вечно живой и неподкупный Тьембла-Тьерра, Лоа Справедливости?! Подумайте, братья! - и найдите в себе гражданское мужество ответить.
        Фионина наклонилась вперед, словно пытаясь заглянуть присяжным в душу.
        - Справедливо ли осудить человека, который честно предупредил клиента о возможных негативных последствиях? Сей факт установлен следствием, и сам легат Тумидус его не отрицает. Брат Нганга говорил здесь о жажде наживы. Будь это так, будь Лючано Борготта личностью аморальной и меркантильной, как это пытается представить обвинение, - разве он не обезопасил бы себя первым делом? Достаточно было заранее внести в контракт соответствующий пункт и снять с себя всякую ответственность! Разве стал бы человек расчетливый и беспринципный полагаться лишь на благородство и честность своего клиента? И что получил он в ответ на свое прекраснодушие?
        Звучный, проникновенный голос. Легкая дрожь - от наплыва чувств. Выверенность жестов - скупых, точных. Такая жестикуляция уравновешивает пафос речи. Иначе выйдет чересчур эмоционально. Замечательный адвокат - Фионина Вамбугу, майомберо фундаментальной одержимости, очень красивая женщина.
        Тарталья аж заслушался.
        Будь он на месте присяжных - вне сомнений, оправдал бы сам себя. А потом прослезился и вручил бы себе, как невинно пострадавшему от навета, нимб и крылья.
        - Братья и сестры, вам предстоит принять нелегкое решение. В ваших руках - судьба человека, который в трудную минуту добровольно пришел на помощь, спас рассудок, а, возможно, и жизни двух других людей. Многие ли из сидящих в зале взяли бы на свои плечи эту тяжесть? Многие проявили бы в критический момент лучшие качества души?! Да, Лючано Борготта оступился. Но не по злому умыслу! Надо ли теперь ломать ему жизнь? Или лучше проявить милосердие и сострадание, как проявил их мой подзащитный - спасая Вату Кваленгу, ученика бокора Матембеле?
        Заключительные слова упали гирьками на чашу весов.
        - Решать вам. Я лишь прошу вас, во имя Тьембла-Тьерра, вынести оправдательный вердикт моему подзащитному. Я закончила.
        «От „последнего слова“, пожалуй, стоит отказаться, - подумал Лючано. - Чтоб не портить впечатление от речи адвоката». Он прислушался к внутренним голосам. Маэстро Карл молчал. И Гишер Добряк молчал. И надежда тоже молчала.
        Надежда молчала тише всех.
        - Ваша честь, присяжные вынесли свой вердикт.
        Пауза. Воздух в зале ощутимо загустел. Кисель ожидания.
        - Виновен.
        В кисель упала бомба. Гул, протесты, возгласы наслоились друг на друга. Никита, бледный как смерть - даже конопушки поблекли! - рвался вперед, желая вцепиться в глотку легату, судье, присяжным, всем сразу; на нем висели Степашка, Емеля, бутафор Васька… толстушка Оксана хлопотала над Анютой, отпаивая беднягу успокоительными каплями и рыдая в голос.
        Почему-то Лючано видел только их - «Вертеп», кукольников.
        Остальных - слышал.
        - Позор!
        - Несправедливо!
        - Оправдать!
        - Долой помпи…
        Репортеры вертелись волчками, пытаясь заснять все и вся: присяжных, судей, Тарталью, адвоката, обвинителя Нгангу, вскочившего легата Тумидуса…
        - Тихо! Тихо, я сказал! Сейчас начну удалять из зала!
        Серебряный молоток ударил в гонг. Конференц-система разнесла звук по залу, многократно усилив. По мере того как замолкало разгневанное серебро, стихал и шум. Быть изгнанным никто не желал.
        «Шоу должно продолжаться. Вернее, шоу еще не закончилось».
        Он подозревал, что шоу едва началось. Дальше будет интереснее. Но лишь в одном случае: если смотреть со стороны. А когда тебя ведут на суровых нитках, и не туда, куда тебе хочется…
        - Есть ли у потерпевшего какие-либо пожелания? Заявления?
        Судья обращался непосредственно к гард-легату.
        - Да, ваша честь. Заявление.
        Тумидус бросил на Лючано короткий взгляд.
        «Презрение? Торжество? Нет. Равнодушие. Так смотрят на вещь…»
        - Я желаю воспользоваться поправкой Джексона-Плиния. Соответствующее заявление уже передано мной уважаемому суду. Прошу принять к рассмотрению.
        Гард-легат не пойми зачем продемонстрировал судье персональный уником, с которого, видимо, и отправил заявление. Помпилианец был подчеркнуто вежлив, соблюдая все формальности. Он явно старался не дать ни малейшего повода для отказа.
        - Ваше заявление получено и будет учтено. Суд удаляется на совещание.
        До этого момента Тарталья по большому счету оставался спокоен. Ну, отсидим, сколько дадут, а дадут вряд ли много. Четверть скостят «за примерное поведение». Лучше бы, конечно, отделаться условным и высылкой с планеты, но тут уж как повезет. В конце концов, мы - рецидивисты, нам тюрьма - дом родной, станем с Папой Лусэро вприсядку танцевать…
        Если бы не поправка Джексона-Плиния!
        Рабство у истца на срок отбывания наказания.
        В первый раз, на Кемчуге, работорговца Тита Гнея Катулла удалось обезоружить, лишив возможности прибегнуть к этой поправке. И вот на Китте прошлое догнало забывчивую жертву, ударив рикошетом. Лючано боялся даже представить, что сделает с ним злопамятный помпилианец, получив обидчика в свое полное распоряжение.
        - Встать, суд идет!
        Шорох, шепот, шелест одежды.
        - Суд вынес приговор. Лючано Борготта, согласно статьям 27 и 28-прим Уголовного кодекса Китты, признан виновным в непредумышленном нанесении психического и морального ущерба в результате преступной неосторожности. Лючано Борготта приговаривается к трем годам лишения свободы с отбыванием наказания в рабстве у гард-легата военно-космических сил Помпилианской Империи Октавиана Тумидуса, согласно поправке Джексона-Плиния, по заявлению потерпевшего. Время пребывания подсудимого под следствием засчитывается в срок отбывания наказания. С настоящего момента Лючано Борготте пожизненно запрещены любые ментальные воздействия на планетах, спутниках и искусственных космических объектах, принадлежащих расе Вудун.
        «Каково быть рабом, малыш?» - спросил издалека маэстро Карл.
        «Скверно, - вместо Лючано ответил Гишер Добряк. - Но наш дружок об этом еще только догадывается».
        Убирайтесь вон, сказал обоим Тарталья.
        Я еще достаточно свободен, чтобы вытолкать вас взашей.
        V
        - Как же вы теперь, Тарталья? В рабстве?
        Степашка ударил кулаком в ладонь.
        - Оно ж во сто крат хуже, чем в крепости! Да еще у меднолобого!
        Об этом посещении Лючано благодаря содействию адвоката договорился заранее. Ему был нужен именно Степан. Но отнюдь не для того, чтобы молодой невропаст, явившись в комнату для посетителей, изливал на экс-директора свое бурное сочувствие.
        - Цыц! - рявкнул Тарталья знакомым тоном, обрывая поток соболезнований, - Ты мне что, душу травить пришел? Не за тем звал. Три года ерунда, раз - и пронеслись. Имей в виду: вернусь - с тебя первого спрошу.
        - Почему с меня? - обиделся Степашка. - Я что, крайний?
        - Потому что спрашивать буду с директора. С временного директора. Уяснил, Степан Осипович? Или повторить?
        - Н-не… не надо…
        Услышав, как грозный Тарталья впервые именует его по имени-отчеству, Степашка от неожиданности чуть дара речи не лишился.
        - Что не надо?
        - Повторять не надо. Я понял. Вы, значит, спросите…
        Он сгорбился, будто собрался нырять в прорубь.
        - Вы спросите, - твердо сказал новорожденный Степан Осипович, - я отвечу.
        - И нечего на меня таращиться. Глаза на лоб вылезут. Кроме тебя, дружок, - Лючано поймал себя на интонациях Гишера Добряка, - больше некому.
        - Да как можно? - вдруг спохватился Степашка, - Я ж в крепости!
        - Уже нет. Со вчерашнего дня ты - свободный. Полноправный гражданин Сеченя. Моя адвокатша связалась с графом Мальцовым. Аркадий Викторович дал согласие и подписал твою вольную. Вот, смотри, если не веришь. Тут и вольная, и контракт.
        Тарталья толкнул по столу к собеседнику плоский скрин-планшет, где хранилась документация по труппе. Нужный файл он заранее вывел на дисплей. Пять минут он с удовольствием наблюдал, как обалделый до полной невразумительности Степашка читает текст, потешно шевеля губами.
        - Убедился?
        Степашка поднял на Лючано безумный взгляд.
        - Благодетель!
        Он вскочил, рывком обогнул стол, бухнулся перед Тартальей на колени:
        - Благодетель! Отец родной!
        Парень схватил руку «отца» и принялся истово ее целовать.
        - По гроб жизни!.. для вас!.. все, что прикажете…
        В первый миг Тарталья растерялся. Затем попытался высвободить руку. Это удалось не сразу, Силенок молодому невропасту было не занимать.
        - Не дури! Хватит! Ну, вставай, вставай… Я кому сказал?! Встать! Немедленно!
        Окрик помог: на лицо Степана вернулось прежнее, знакомое выражение.
        - Ты теперь свободный человек. В отличие от меня. Слышишь? Сво-бод-ный! Гражданин, в душу тебя насквозь! Значит, веди себя соответственно.
        Шмыгая носом, Степашка вернулся на прежнее место.
        - Вот так-то лучше. Садись. Платок есть? Рожу вытри. Соображать можешь?
        - М-могу…
        - Соберись. Директор в первую очередь головой думать должен. Раскисать будет некогда, привыкай. Контракт прочитал?
        - Какой контракт?
        - Твой контракт, с графом.
        Лючано понял, что Степашка после вольной уже ничего толком не читал.
        - Мой? С графом?!
        - А ты как думал? Теперь ни я, ни его сиятельство тебе приказывать не можем. Заруби себе это на носу, как дважды два - четыре. Читай. Если что не так - говори, обсудим. Имеешь право и не подписывать, между прочим. Бросай театр к чертям и мотай на все четыре стороны.
        - Как же я наших брошу? Они ж… - Маховики мыслей начали со скрипом проворачиваться в Степашкиной голове, набирая обороты. - Нет, я с «Вертепом» заодно… Раз надо, раз больше некому… Буду директором! Пока вы не вернетесь!
        - О! - со значением поднял палец вверх Лючано. - Кажется, я в тебе не ошибся. Срок действия контракта видишь?
        - …Три года, с правом досрочного расторжения по обоюдному согласию сторон, - прочел вслух Степан, отыскав нужный абзац, - Это на случай, если адвокатша вам срок скостит? Если вы раньше вернетесь?!
        - Именно. Но ты на это особо не рассчитывай. Остальное смотри.
        - Я смотрю. Только… Я, значит, теперь свободный, а вы? Вы, Тарталья?
        «Неужто и впрямь так переживает? Успокаивать его… Меня б кто успокоил!»
        На душе скребли кошки.
        - Как у вас на Сечене говорят, Степан Осипович? «От тюрьмы да от сумы - не зарекайся»? Верно говорят. Ничего, - Лючано зло сощурился, и Степашка подался назад: до того хищным, незнакомым показался ему отставной директор, - легату мое рабство еще поперек горла встанет. Слышал, как суд приговор в узел завязал? Хороший узел, скользкий, для петли в самый раз…
        Он с болезненным наслаждением вспомнил финал заседания.
        Слова судьи капали расплавленным серебром.
        - Лючано Борготта передается в рабство потерпевшему со следующими ограничениями:
        - запрещены умерщвление, членовредительство, нанесение телесных повреждений выше I степени, а также прочие действия (включая бездействие), влекущие за собой заболевания и расстройство жизнедеятельности организма осужденного;
        - запрещены ментальные и экстрасенсорные воздействия, способные привести к долговременным или необратимым расстройствам психики;
        - запрещены продажа, дарение или иная форма передачи осужденного в рабство третьим лицам;
        - по окончании срока наказания суд обязует Гая Октавиана Тумидуса освободить Лючано Борготту от рабства и за свой счет доставить на Китту для предъявления суду и прохождения медицинского освидетельствования. Состояние организма и психики Лючано Борготты по истечении срока наказания должно соответствовать их состоянию перед передачей осужденного Гаю Октавиану Тумидусу с поправкой на естественное старение организма;
        - в случае несоблюдения данного предписания суда Гай Октавиан Тумидус будет нести ответственность согласно Уголовному разделу Галактического кодекса, статья 214-прим.
        В принципе, выслушав сей перечень ограничений, гард-легат имел полное право забрать заявление обратно и предоставить заботы о Борготте пенитенциарной системе Китты, но Тумидус слушал молча, не перебивая. Лишь катал желваки на скулах и постепенно бледнел - от ненависти? от духоты, вопреки кондиционерам царившей в зале?
        Судья выдержал паузу, давая истцу время подумать.
        Бронзовая статуя осталась безмолвной.
        - Приговор окончательный, обжалованию не подлежит. - Толстяк-судья коснулся обруча в волосах. На пальцах остался священный жир, которым был смазан обруч. - Объявляю заседание суда закрытым.
        - …дочитал. Вроде нормально. - Степан взял в руку маркер. - Подписывать тут?
        - Уверен, что нормально?
        - Вы ж его читали? Контракт?
        - Читал.
        - Значит, было б что не так - упредили бы.
        - Эх, Степан, наивный ты человек. Нельзя людям на слово верить. Дрянь - люди. Я, когда с легатом договор подписывал, один-единственный пунктик поленился вставить… И где я теперь? - Тарталья похлопал себя по соответствующему месту, демонстрируя, где он теперь находится, - То-то! Вдруг у меня своя скрытая выгода есть?
        Степашка заново пробежал глазами текст контракта. Внимательно посмотрел в лицо Лючано:
        - Нету здесь вашей выгоды. И подвохов нету. Только, раз вы велели, я хоть тыщу раз подряд читать стану. Так и знайте.
        И он уверенно расписался на планшете.
        - Поздравляю, синьор директор.
        Лючано без улыбки протянул парню руку. Не лобызать - пожать.
        VI
        - Осужденный Борготта, на выход.
        Когда Лючано поднялся с койки, один из вошедших охранников продемонстрировал ему браслеты. А второй, любитель остренького, только руками развел: мол, сами знаем, что бежать не станешь. Но - по уставу положено. Тарталья кивнул, подставив руки. Положено - значит, положено, ничего не попишешь.
        - Вперед.
        Никаких личных вещей, кроме того, во что он был одет, Тарталье не полагалось. Да и одежку с обувью по прибытии на помпилианскую галеру, должно быть, отберут. Выдадут все хозяйское. У раба нет личных вещей. Даже собственная жизнь ему не принадлежит. Дерьмо из твоей задницы - и то собственность хозяина. Захочет - на хлеб намажет, захочет - тебя накормит.
        Тюремный коридор Лючано изучил как линии на своей ладони. Этим путем его в течение двух недель ежедневно выводили к машине, увозя на очередное заседание в Темпль Правосудия. Этим же коридором он возвращался обратно.
        Сегодня он шел здесь в последний раз.
        Позади остался многочасовой медосмотр, скрупулезное занесение всех данных в архивы, опись оставляемого на хранение имущества, переоформление счета труппы на Степана Оселкова и прочие бюрократические процедуры. Впереди ждал Гай Октавиан Тумидус.
        Хозяин.
        Очки Лючано вручили перед дверью.
        - Борготта!
        - Вот он!
        - Дамы и господа! Мы находимся в прямом эфире! На ваших глазах Лючано Борготту, проигравшего судебный процесс, уводят в рабство…
        Снаружи толпились репортеры. Если бы не две шеренги хмурых полицейских, вся эта братия наверняка отбила бы Лючано у охраны, а после живьем разодрала несчастного на новости, цитаты и эксклюзивные интервью.
        - Что вы чувствуете, отправляясь в рабство?
        - Вы подали апелляцию?
        - Ваше отношение к легату Тумидусу?
        - Вы считаете приговор справедливым?
        - «Вертеп» продолжит выступления?
        Тарталья не отвечал. Конвоиры молчали. Полицейские оцепления держали строй, сдерживая натиск впавших в экстаз журналистов. Лючано подвели к броневику-всестихийнику, сверкавшему на солнце антилазерным покрытием, передав с рук на руки двум сержантам, которые ждали внутри.
        В спину ударило:
        - Держись, Тарталья! Китта с тобой!
        - С то-бой! С то-бой!
        «Не хватало еще стать поводом для погромов, - подумал Лючано, ощущая вселенскую усталость и упадок сил, - Тогда уж точно пожизненное влепят, или аннигилируют без суда и следствия…»
        Под ногами тихо, но мощно загудел двигун. Едва ощутимый толчок. Броневик вывернул на трассу и, набирая скорость, понесся над самым покрытием. Тяжелый всестихийник шел ровно, чуть пружиня, словно весил сущие пустяки. На овальном иллюминаторе справа от Тартальи решетки не было - поляризованный стеклопакет по крепости не уступал иным сортам стали.
        Снаружи мелькали пальмы у обочины: скучные и пыльные. За пальмами вереницей бежали одноэтажные домики предместий. «Непрестижный район. Виллы и бунгало начинаются ближе к океану…»
        Очень захотелось увидеть океан.
        Знать бы - почему?
        Бритый наголо сержант перегнулся через спинку сиденья и молча снял с Лючано наручники. Явное нарушение режима перевозки заключенных, «Держись, Китта с тобой…» Перед развилкой двигун загудел на тон выше, броневик по крутой дуге взмыл вверх. Заложив вираж, машина взяла южнее. За иллюминатором возникла панорама Хунгакампы: здания сверкали в лучах альфы Паука, водную гладь бороздили прогулочные суда.
        «Хотел увидеть океан? - спросил маэстро Карл. - Смотри на здоровье».
        «Полегчало?» - без иронии спросил Гишер.
        Смотрю, ответил Лючано. Полегчало.
        Сержанты красотами родины, открывшимися с высоты, не интересовались. Их внимание привлекло нечто на экране заднего обзора. Курчавые головы полицейских заслоняли дисплей. Лючано сумел увидеть предмет сержантского интереса лишь в иллюминаторе, когда броневик сделал очередной поворот.
        Ба! Да это же летучее корыто Г’Ханги!
        На борту аэромоба находился «Вертеп» в полном составе. Вися на хвосте, колымага пигмея повторяла все маневры броневика, явно не собираясь отставать. При этом Г’Ханга четко соблюдал технический интервал, держась на безопасном удалении от всестихийника. Из-за поручней аэромоба Тарталье махали руками и что-то кричали, хотя слов, конечно же, не было слышно.
        - Ваши? - Бритый сержант нарушил молчание.
        - К сожалению, мои.
        - Отбить вас надумали? - как от оскомины, скривился второй полицейский.
        - Да вы что?! Они же не террористы. И не идиоты. Проводить решили небось…
        Если насчет «террористов» Лючано был уверен на сто процентов, то насчет «идиотов» у него имелись некоторые сомнения. А ну как действительно крепостные графа Мальцова решили освободить любимого директора - после того, что им поведал Степашка?
        Хотя нет, вряд ли.
        Хитрец Г’Ханга в такую авантюру в жизни не ввязался бы.
        - Не хотелось бы брать их за жабры…
        - Они не замышляют ничего плохого!
        - Надеюсь, что вы правы.
        «Не дурите, братцы, - шептал про себя Лючано. - Не надо. Вы ж теперь звезды. Контрактов - на три года вперед, заказы со всей Галактики. Работайте и радуйтесь жизни! Хоть какая-то польза от того, что старый дурак шагает по граблям, словно по проспекту. Не повторяйте моих ошибок…»
        «Вертеп» внял мысленным мольбам экс-директора, и перед космопортом аэромоб отстал. Тарталья вздохнул с облегчением.
        Сержанты, кажется, тоже.
        Броневик мягко опустился на площадку для спецтранспорта. Двигун смолк. Наручники на заключенного надевать не стали - вывели, усадили в ярко-оранжевый кар службы безопасности космопорта. За рулем ждал водитель в форме СБ. Пока они ехали к взлетному полю, следуя разметке, Лючано несколько раз оглядывался. Но если аэромоб Г’Ханги и обретался где-то неподалеку, то его скрывали, нависая над космопортом, грузовые и пассажирские терминалы.
        Впереди росли громады кораблей. Кар миновал пару «гармошек», огромный, разделенный на сегменты, блестящий куб - звездолет гематров, плоский транспорт с Хлои. Наконец над головами вознесся раздвоенный нос помпилианской галеры.
        «Не эту ли галеру ты видел в порту, когда вы прибыли на Китту? А, какая теперь разница?..»
        Кар остановился возле галеры. Их ожидали. У трапа стояли двое рослых помпилианцев в комбинезонах технической службы. Лица техников ничего не выражали. В сторону прибывших они не смотрели: скучая, пялились в пространство перед собой, и все.
        Легат Тумидус, как и в военной школе, счел ниже своего достоинства являться лично. Впрочем, теперь у него были для этого куда более веские основания.
        - Это корабль «Этна»?
        - Да.
        - Осужденный Лючано Борготта для передачи в трехлетнее рабство гард-легату Тумидусу доставлен. Легат должен собственноручно заверить акт передачи.
        Левый техник шагнул вперед. Он смерил Лючано взглядом, словно сопоставляя объект со снимком, хранящимся в памяти: совпадает ли?
        - В присутствии гард-легата нет необходимости, сержант. Я - сервус-контролер I класса Марк Славий. Вот доверенность от Гая Октавиана Тумидуса на мое имя.
        Оба сержанта придирчиво изучили доверенность и кивнули, соглашаясь. Сервус-контролер расписался в планшетке, после чего коротко бросил в адрес нового раба:
        - Следуй за мной.
        И Лючано стал подниматься по трапу, уходящему в чрево галеры. У самого входа в корабль он не выдержал - оглянулся. Над терминалами космопорта висело черное пятнышко. Аэромоб Г’Ханги. Впрочем, ему вполне могло и показаться. Альфа светила так ярко, что на глаза наворачивались слезы.
        Темные очки и те не спасали.
        Контрапункт
        Лючано Борготта по прозвищу Тарталья
        (семнадцать лет тому назад)
        Хотел прожить жизнь тихо. Не получилось.
        Хотел - счастливо. Тоже получилось не очень.
        Хотел одного, получил другое.
        Смотрю в зеркало, изумляясь тому, что вижу.
        Хотел - прожить.
        Не вышло. Пока еще живу.
        Пока еще хочу.
        Вехден кричал.
        Лючано отошел на шаг назад и стал ожидать, пока Королева Боль отпустит на волю своего нового подданного. Гишер подхватил лихорадку, слег на неделю - и вся работа досталась Тарталье.
        Младшему экзекутору тюрьмы Мей-Гиле.
        Работать с вехденами, как и с любыми другими представителями рас энергетов, было сложно. Бесстрастность и чудовищная терпеливость брамайнов, способность гематров уходить мыслями в головоломные математические построения, отключаясь от всего. «Скрытый огонь» вехденов - прикосновений к нему следовало избегать, если не хочешь заполучить горячку. «Скользкие» ритмы вудунских организмов - сознательно меняя ритмический рисунок биопроцессов, вудуны мешали экзекутору настроиться в нужной мере.
        Все это изматывало, требуя в каждом случае индивидуального подхода.
        К счастью, львиная доля сидельцев была либо из местных аримов, которые благоразумно отвергли однообразное правосудие вождей, либо из невезучих гостей Кемчуги, варваров и техноложцев, вступивших в конфликт с законом.
        - А-а…
        Вехден замолчал и обмяк.
        «Королева Боль справедлива, - всплыли в памяти слова Гишера Добряка. - Когда она уходит, она дарит минуты райского блаженства. Баш на баш. Не все монархи платят истинным счастьем за свой уход».
        «Убирайся! - мысленно огрызнулся Лючано в ответ на нравоучения старого философа. - Пей отвары, потей, набирайся сил и отстань от меня со своими нравоучениями!» Не хватало еще, чтобы Гишер пошел по стопам маэстро Карла, со временем превратясь во второй внутренний голос - назойливый и на свободе во многом бесполезный.
        До конца работы, по прикидкам Лючано, оставался час, не меньше.
        Он вздохнул и повернулся к человеку в пыточном кресле.
        Звали вехдена Фаруд Сагзи. Родился он, если верить пометке в личном деле, на Тире, одном из обитаемых миров в созвездии Дикого Жеребца, а тянул «двушку» за оскорбление действием, приведшее к тяжким последствиям. Париться бедняге оставалось семь месяцев, и в допросное кресло он угодил по воле слепого случая.
        Федеральному агенту Халлухского Доминиона понадобилась информация о каком-то Бижане Трубаче, предположительно родственнике или знакомом Фаруда. Пять дней назад агент с этой целью прилетел на Кемчугу.
        В Мей-Гиле допрос заключенных, согласно инструкции, проводился под пыткой. Инструкция успешно соединяла в себе древние традиции аримов, часть их религиозного культа, желание сэкономить казенные средства на гонорарах пси-сканеров и лабораторном ментоскопировании, а также своеобразный гуманизм по отношению к заключенным. Считалось, что боль, не влекущая за собой телесных или психических нарушений выше III степени, - чудесный стимул для дачи правдивых показаний.
        «Пытуемый, страдая, сам выбирает, что ему душеспасительней: сказать правду или запираться до последнего, - гласил раздел „Допрос и проведение очной ставки“. - Это первый шаг для желающих выйти на свободу с чистой совестью».
        - Итак, вы утверждаете, что видели Бижана в позапрошлом году на Аббаре?
        - Да, - устало подтвердил вехден.
        - Где?
        - В баре «Belle Epoque».
        - Что он там делал?
        - Играл на трубе. Паршиво играл, надо заметить. Все время лажался на «Campanario». Парни хотели его побить, но он сыграл им «Милашку Сью». Под «Милашку» хорошо танцевать…
        Фаруд поймал себя на неконтролируемом словоизвержении, характерном для допроса с пристрастием, и замолчал.
        - Бижан играл один?
        - Нет, в составе трио. Бас, гитара и труба.
        - Вы говорите правду?
        - Я с самого начала говорю правду.
        - Хотелось бы верить…
        Повинуясь знаку агента, Лючано восстановил рабочий настрой и трижды прикоснулся к зафиксированному в кресле Фаруду. В разных местах. Сейчас, после длительного периода работы, он очень хорошо чувствовал пытуемого - и имел возможность точно дозировать боль, не причиняя вехдену лишних страданий.
        Резкий всплеск и отдых.
        Так Гишер учил завершать допрос.
        Когда Лючано впервые присутствовал при допросе с пристрастием в качестве ученика, он позже признался старику, что иногда легче терпеть боль, чем причинять. «Возможно, - сухо отрезал Гишер, словно говорил с идиотом. - Но ты, дружок, будешь причинять. Прими это как должное, подбери сопли и иди за мной». В скором времени Лючано оценил сухость Гишера по достоинству и был благодарен за то, что старик не стал сочувствовать или пускаться в длинные морализаторства.
        На Кемчуге жизнь следовало принимать такой, какой ее подкладывают тебе в постель. И не мечтать о красотке с арбузными грудями и дипломом магистра изящных искусств.
        - Как назывался бар, в котором вы видели Бижана?
        - «Belle Epoque». - Вехден попытался сесть ровно, но у него не получилось. Мышцы спины отказывались сохранять осанку. - Я вам уже говорил. Вы зря стараетесь подловить меня на противоречиях.
        - Кто играл на гитаре?
        - Я не знаю. Смуглый, с усами. Да, кажется, с усами.
        - Вы разговаривали с Бижаном?
        - Да.
        - О чем?
        - О пустяках. О том, что у него нет денег на новую трубу. О женщинах. Его бросила подружка. Он много раз сказал, что она - стерва и нимфоманка.
        - Бижан интересовался служебными кодами лабораторий?
        - Каких еще лабораторий?
        - Химических лабораторий Аббарского национального университета.
        - Нет.
        - Вы уверены?
        Лючано перестал слушать. Во-первых, еще будучи подмастерьем у Гишера, он дал подписку о неразглашении. Во-вторых, плевать он хотел на трубу Бижана и коды лабораторий. В-третьих, агент, настырный человечек, похожий на клерка средней руки, был ему неприятен. Если космопорт закрыт из-за хищных флуктуаций континуума и ты надолго застрял на гиблой, малокомфортабельной планетке - глуши литрами слабоалкогольный «Танъёй», закусывай паштетом из ящерицы пху и жди, пока патрули расчистят трассу. Допрос ты уже провел в первый день прилета, и незачем мучить Фаруда Сагзи ежедневно, пользуясь согласием властей.
        Агент притворялся, будто желает удостовериться, проверить заново, вымучить крупицу новых сведений…
        Лючано видел, что он врет самому себе.
        Столкнувшись с допросом под пыткой, агент вдруг выяснил, что получает от этого зрелища удовольствие. Чувственное, физиологическое наслаждение. И старался выжать максимум, прежде чем покинет Кемчугу, вернувшись в цивилизованные миры, где пытку заменяют современные, менее зрелищные методы.
        «Королева Боль презирает таких ублюдков, - говорил Гишер. - Дружок, если мы не радуемся, когда болит у нас, мы не должны радоваться, когда болит у них, иначе Королева Боль оставит нас своей милостью. Ты видел прокаженных? У них ничего не болит. Поэтому они разлагаются заживо. Когда проказой страдает не тело, а душа, Королева Боль плачет, уединившись в тайных покоях…»
        Лючано все собирался спросить у старика, за что его уважают местные шаманы, если он - всего лишь тюремный экзекутор. И не спрашивал. В последний момент прикусывал язык.
        - Кем вам приходится Бижан?
        - Двоюродный брат мужа моей сестры Тахмины.
        - Вы говорили с ним о Джоне Мереке?
        - Кто это?
        - Капитан ракетного эсминца «Мчади».
        - Нет.
        - Вы уверены?
        Еще два прикосновения. Еще один спазм боли. Здоровье вехдена от этого не пострадает. И психика выдержит. Возможно, на психике останутся шрамы. Но эти рубцы - жесткие и грубые - хорошо защищены от инфекций особого рода. Они не превратятся в неврозы, комплексы и мании.
        Пройдя обучение у Гишера, Лючано знал такие вещи наверняка.
        Сердцем чуял.
        Встав, агент налил себе стакан кисловатого сока, выжатого из плодов дерева гамода, и выпил залпом. Он разрывался между желанием задержаться на Кемчуге - задавать Фаруду Сагзи бессмысленные, никому не нужные вопросы, получая, кроме ответов, темную радость, о какой раньше ничего не знал! - и приказом начальства продолжить розыск Бижана Трубача, межпланетного террориста.
        - Когда наконец расчистят трассу?
        - Вы спрашиваете у заключенного? - поинтересовался Лючано.
        - Нет.
        - У меня?
        - Нет, чтоб вас!.. - Агент достал платок и вытер мокрый лоб. Лицо его покрыла маслянистая пленка, смазывая черты. - Я просто не понимаю, почему чистильщики так долго возятся?
        - Потому что это фаги, - объяснил Лючано, хотя ему ясно дали понять, что мнением младшего экзекутора не очень-то интересуются. - Пожиратели. Тупые и агрессивные гидры. Буквально на входе в сектор орбитальных рейсов. Вы видели, что они сделали со шхуной «Мамочка»?
        Флуктуации континуума класса 1H-12+ по реестру Шмеера-Полански, они же - «гидры», жрали все подряд. Излучение звезд, выбросы плазмы, реликтовый фон космоса, полевые искажения, гравитационные волны… Материальные объекты доступного размера вроде мелких астероидов и комет «гидры» обычно игнорировали. Другое дело - космические корабли. Нападение пожирателя высасывало досуха энергетические системы корабля, а заодно экипаж и пассажиров - если, конечно, звездолет не успевал уйти от фага, совершив РПТ-маневр.
        «Осушив» корабль и переварив полезные составляющие, «гидра» фиксировала в своей структуре часть сознания людей, их памяти и личностных особенностей. Этого требовал малоизученный закон эволюции фага.
        Шхуна «Мамочка», которую молоденькая «гидра» частично употребила в пищу, свалилась на космодром Кемчуги буквально сразу после прибытия челнока с агентом. «Мамочке» повезло - посадочную гематрицу ввели в автопилот незадолго до атаки голодного фага. Лючано до сих пор тошнило, когда он вспоминал, как выглядел спасшийся экипаж шхуны. Мычание капитана, конвульсии дистрофика-старпома, хохот механика, разучившегося говорить по-человечески, пять живых мумий в трюме…
        Слово «спасение» в данном случае обретало издевательский оттенок. А боевые корабли, способные управиться с кублом «гидр», были заняты в других местах Галактики - и не спешили на зачистку трассы в захолустье, где мало кто летает.
        - Ладно, - сдался агент, принимая решение. - Все, допрос закончен. Отвязывайте заключенного. А я пойду напьюсь. Больше тут делать нечего.
        Лючано кивнул и стал расстегивать фиксаторы ремней.
        - Ты сегодня был в ударе, - улыбнулся Фаруд. Лицо вехдена до сих пор подергивалось, но кожа мало-помалу теряла восковый оттенок. - Отходняк легкий, как поцелуй девственницы. Гишер обзавидуется, когда я расскажу ему о твоих талантах.
        Он качал головой, разминая затекшую шею. От этого речь выходила невнятной, словно у человека, пережившего инсульт.
        - Парни говорят, Добряк скоро уйдет на пенсию. И ты сменишь старика. Это правда?
        Сидельцы Мей-Гиле пошучивали между собой, что после допроса пытуемый любит экзекутора больше, чем жених - невесту. Лючано смеялся вместе со всеми, зная, что в этой шутке очень мало юмора и очень много правды. Королева Боль - удивительная владычица. В методах ее правления было что-то от стимуляции невропастом центров удовольствия у куклы, только вместе с раздражением центров наказания, если такие существуют…
        «Ты отрываешь кукле ручки-ножки, - без особого веселья сказал издалека маэстро Карл. - Потом оказывается, что ручки-ножки на месте. И огуречик на месте. И человечек жив-здоров, чего и вам желаем. Поболело, мамка поцеловала, и все прошло. И кукла тебя обожает. Малыш, ты хочешь об этом поговорить?»
        «Не хочу», - ответил Лючано, не издав ни звука.
        Углубляться в подобные аналогии он считал опасным.
        Гишер одобрял осторожность ученика.
        - Фаруд, через девять недель у меня истекает срок. Я куплю билет на первую же посудину, которая подвернется под руку, улечу отсюда как можно дальше и навсегда забуду Кемчугу.
        - А если посудина не подвернется?
        - Тогда я уйду пешком.
        Вехден встал. Его повело в сторону, но Лючано подоспел на помощь.
        - Ври больше. - Фаруд навалился на экзекутора всей тяжестью, заново восстанавливая контроль над телом. Обычная история: после пытки мало кто мог сразу поверить и принять тот факт, что телу не причинен ни малейший ущерб. - Никуда ты не улетишь, мучитель. Разве что в отпуск. У экзекуторов хороший отпуск, долгий, с кучей премиальных…
        - Увидишь. Пойдем, я скажу, чтоб тебя забрали.
        Допросные камеры располагались на Ивликене, под зданием прокуратуры, вне системы островков Мей-Гиле. Согласно правилам, помещения для дознания под пыткой должны находиться под землей, не выше минус третьего этажа, в звуконепроницаемых отсеках, специально оборудованных для процедуры. Лишь такой большой остров, как Ивликен, позволял выполнить все необходимые требования.
        Снаружи, у входа, скучали двое аримов-охранников. По внешнему виду, а также судя по украшениям из цветов мучу-мучу - горцы из союза племен «рэра». Хитроумного вождя Ралинавута в прошлом году низверг и съел его собственный племянник, прибегнув к союзнической поддержке красавца Мэмэрэна. При новой власти горцы считали за благо покинуть родные скалы любым способом - служить в тюрьме, рыбачить, вкалывать на семаловых плантациях…
        Лишь бы не терять свободы.
        Жадный до одурения, вождь-племянник втрое увеличил квоты вывоза рабов за пределы Кемчуги. В основном за счет бывших приверженцев Ралинавута и членов их семей.
        Сдав Фаруда охране, Лючано не удивился, когда стражники толкнули измученного вехдена в спину, заставляя «оживить» двигун вездехода-амфибии.
        - У вас что, нет аккумуляторов? - спросил он. Младшему экзекутору, пускай даже мотающему срок в режиме сотрудничества, позволялось многое. Кого другого за лишнее любопытство охранники могли бы угостить дубинками.
        - Есть, - хмыкнул рябой горец, скаля зубы. - Вот.
        И ткнул пальцем в Фаруда.
        Ждать от охраны снисхождения не приходилось. Казенными гематрицами, обеспечивающими день-два работы двигуна, или «гирляндами Шакры», купленными у брамайна-поставщика, горцы предпочитали торговать на черном рынке. Особенно когда под рукой есть чудесный, безотказный, полностью зависящий от их доброй воли вехден Фаруд Сагзи.
        - Работай! Кому сказано!
        Фаруд жестом показал Лючано, чтоб не вмешивался, и надел трехслойную повязку из марли, закрыв рот. Затем вынул из топливного отсека двигуна полупустую «ладанку» и сосредоточился.
        Вехденам их «скрытый огонь», из-за которого уроженцев Фравардина, седьмой планеты в системе Йездана - желтый карлик спектрального класса G2 в созвездии Колесницы - звали Хозяевами Огня, давался, пожалуй, с большим трудом, нежели гематрам - высшая энергоматика или брамайнам - дар толкача. Желая «взлелеять искру» и «сохранить очаг», вехдены всю жизнь, от рождения до смерти, свято соблюдали тысячи самых разных ограничений. От разумных, понятных варвару или техноложцу, до нелепых, рождающих многочисленные сплетни и анекдоты.
        Эти запреты свитой-невидимкой бродили за представителями расы Хозяев Огня, желавшими сохранить качества, унаследованные от предков. Нарушение каждого из них грозило длительным циклом очищения, трудоемким и утомительным.
        Пройтись по живой земле босиком? - запрет.
        Покинуть жилище во время дождя? - запрет.
        Снять с бедер нитяной пояс с тремя узлами? - запрет.
        Коснуться змеи или насекомого? - запрет.
        Отмахиваясь от москитов и комаров, Лючано всеми фибрами души завидовал Фаруду - кровососы сгорали на подлете к неуязвимому вехдену, прежде чем сесть на щеку или лоб. В остальном Фаруду не позавидовал бы никто. Париться в Мей-Гиле, соблюдая весь ограничительный комплекс вехденов, - врагу не пожелаешь.
        Тарталья даже пытался спорить с федеральным агентом, когда тот вызвал Фаруда на допрос под пыткой. «Вехдены не лгут, - объяснял он. - Никогда. Вы это знаете не хуже меня. Ложь у них под запретом. Они просто физиологически не способны вас обмануть. Зачем лишний раз мучить беднягу?»
        Агент смотрел на младшего экзекутора как на пустое место.
        - Правду можно сказать не всю. Или подать ее под разным соусом.
        - Но пытка не обязательно подаст правду под нужным вам соусом!
        - Все, разговор закончен, - отвернулся агент.
        Пока Лючано размышлял об особенностях Хозяев Огня, Фаруд успел зарядить «ладанку» и вернуть ее в топливный отсек. Сейчас он был бледен куда сильнее, чем сразу после допроса. По-хорошему, ему требовался суточный отдых для восстановления энергобаланса организма. Калорийная пища, здоровый сон…
        Разве охране это объяснишь?
        Небо над головой, прежде ярко-синее, вдруг налилось опаловой бледностью. «Такой опал, с радужным отливом, называется жиразоль», - напомнил издали маэстро Карл, который знал все на свете. Договорить до конца маэстро не успел. Без паузы цвет небес начал стремительно и непредсказуемо меняться. Словно безумец-музыкант играл диссонансную гамму: от черного к огненно-желтому - и вплоть до молочно-белого.
        Когда купол стал похож на дымчатый кварц, по ушам Лючано ударили две мягкие ладони. Корчась на земле, он чувствовал, что ослеп, оглох, разбит параличом и вообще умер. Ивликен ходил ходуном - крупнейший остров Кемчуги «рвал корни», готовясь взмыть из вод океана и умчаться на другой конец Галактики…
        Еще секунда, и все закончилось.
        Без смертей и разрушений.
        - Антис, - сказал Фаруд Сагзи, сидя на земле возле амфибии.
        Из ноздрей вехдена сочились две тоненькие струйки крови. В другое время он поспешил бы умыться, и не водой - запрет! - а едким соком местной гуавы. Сейчас же Фаруд просто сидел, смотрел в остывающее, покрытое окалиной небо глазами, которые ничего не видели после цветового взрыва, и лицо Фаруда было лицом счастливого человека.
        - Это антис. Наш антис. Вехденский. - Он засмеялся и добавил: - «Гидр» больше нет. Сдохли. Летайте на здоровье.
        - Откуда ты знаешь, что это антис? - спросил Лючано. Слова выходили с трудом, царапая глотку.
        - Знаю, - ответил Фаруд.
        - Откуда знаешь, что именно ваш?
        - Знаю.
        Позже выяснится: вехден оказался прав. Там, куда медлил явиться крейсер патрулей, побывал знаменитый Нейрам Саманган, лидер-антис расы вехденов - не в качестве пассажира какой-нибудь прогулочной яхты, с разгону угодившей в кубло «гидр», а в боевом состоянии. Фаги, они же флуктуации континуума класса 1H-12+, оказались в ловушке без надежды на спасение.
        Переходя в так называемую «первобытную» форму, исполин Хозяев Огня мощью излучения, характерного для вехденских антисов, мог конкурировать с процессом аннигиляции увесистого астероида.
        «Гидр» просто выжгло.
        До последнего фага.
        К сожалению, сожгло также беспилотную орбитальную станцию «Чвегоди», которую «гидры» ранее игнорировали по неизвестным причинам. Еще в связи с ионизацией атмосферы на экваторе три дня наблюдались «полярные сияния», пугая суеверных туземцев. Но это уже были, как говорится, издержки баталии.
        - Наш… - прошептал Фаруд Сагзи. И махнул рукой охране:
        - Чего ждете? Поехали!
        Он говорил таким тоном, словно могучий Нейрам Саманган стоял у него за спиной, готовясь оказать поддержку сородичу. И охрана сделала вид, что ничего не произошло.
        Спустя минуту вездеход уехал.
        Через девять недель Лючано Борготта улетал с Кемчуги.
        - Не передумаешь? - спросил его Гишер Добряк, явившись на космодром проводить. Старик, как обычно, клевал носом, что означало бодрость духа и крепость тела. - Дружок, лучшей судьбы тебе не найти. Ты - наш. Навсегда. А мне пора на пенсию. Что-то стал прихварывать…
        «Наш…» - всплыло в памяти, озвученное голосом Фаруда.
        Вместо ответа Лючано обнял старого экзекутора.
        - Ну и зря, - сказал Гишер, отворачиваясь. - В конце концов, я сломал тебе жизнь. Ты был моим лучшим учеником, а я сломал тебе жизнь. Помнишь, ты требовал, чтобы я трижды дал согласие, а потом копался во мне, как повариха - в потрохах разделанной рыбы? Нечего хихикать, я же вижу, что помнишь. Вспомни об этом еще раз, когда соберешься вернуться. Мои потроха к твоим услугам, Человек-без-Сердца.
        - Я не вернусь, - ответил Лючано.
        Гишер потрепал его по щеке. Удовольствие, острое, будто скальпель хирурга, не признающего анестезии, пронзило сердце - и сгинуло. Гишер был великим мастером своего дела. Королева Боль стояла рядом, улыбаясь то ли с одобрением, то ли скрывая подвох. Это была очень двусмысленная королева.
        - Ври больше. Обязательно вернешься.
        - Нет.
        - Да. Свободный человек, на хорошем жалованье. И спишь спокойно. Что еще надо? Возвращайся, я буду ждать.
        Поднимаясь по трапу, Тарталья обернулся. И увидел, как Королева Боль шлет ему воздушный поцелуй. «Шуточки Гишера? - подумал он. - Не хватало еще повредиться психикой…»
        Тогда Лючано еще не понимал, что это значит.
        Часть вторая
        Этна
        Глава шестая
        Сопротивляйтесь, если сможете!
        I
        - Заходите, Борготта. Присаживайтесь.
        Проявлять вежливость и благодарить за приглашение Лючано не стал. Какая может быть благодарность по отношению к человеку, который тебя, свободного от рождения, сейчас превратит в раба?!
        Пусть даже всего на три года.
        Личные апартаменты гард-легата Тумидуса навевали мысли о патриотизме, прошедшем извращенный путь эволюции и мутировавшем в болезненную манию. Изображение орла со змеей в когтях встречалось тут везде. На почетных штандартах, развешанных по стенам в изобилии; на самих стенах, в виде элемента орнамента, золотистого на бежевом фоне; на резных дверцах бара, утопленного в панель из настоящего мореного дуба; на потолке…
        Плюс - нарочитая роскошь обстановки. Тяжелые складки гардин, невесть зачем нужных на космическом корабле. Наборный паркет пола, монументальные кресла и диван. Над головой укреплен антикварный светильник из темной бронзы и хрусталя. Кажется, эта грандиозная штука называлась «люстрой».
        «А не канделябром?» - усомнился издалека маэстро Карл.
        «Какая вам обоим разница? - подвел итог экзекутор Гишер. - Висит и висит. Лучше о своей судьбе думай, дружок…»
        В сочетании имперского официоза с надменной помпезностью, свойственной характеру Тумидуса, крылась тайная червоточина. Словно все здесь - ложь, бутафория, подделка. Однако каюта была настоящей. Хочешь, иди и щупай. А излишества и любовь к орлам… Ну что тут поделаешь?
        Вкус у человека такой.
        Не говоря ни слова, Лючано уселся в кресло напротив легата. Хотел закинуть ногу за ногу, но передумал. Так ведут себя от волнения и неуверенности. Мы ведь не доставим помпилианцу удовольствия понять, что творится у нас на душе?
        Не доставим.
        - Выпьете?
        «А что, это мысль: напиться напоследок!»
        - Не откажусь.
        Пил Тарталья редко. Но сейчас каждый нерв требовал успокоения.
        - Не думайте, что я так беседую с каждым, кому предстоит стать моим рабом.
        Легат усмехнулся, откупоривая пузатую бутыль. По каюте пополз, будоража ноздри, густой и терпкий аромат вина.
        - «Эпулано», двенадцать лет в дубовых бочках. С личных виноградников, между прочим.
        Лючано кивнул, по-прежнему избегая благодарить хозяина. Слово «хозяин», едва придя в голову, сразу приобрело мрачно-двусмысленный оттенок. Взяв в руку бокал - хрустальный, похожий на висюльки светильника, - он залюбовался на просвет игрой рубиновых искорок в жидком багрянце.
        И лишь спустя минуту пригубил.
        - Божественно! - вырвалось у него.
        - А вы что думали?
        Улыбка легата излучала самодовольство.
        - Пейте, Борготта, пейте. У вас теперь долго не будет возможности выпить винца с кем-нибудь из наших. Целых три года. Впрочем, я сильно сомневаюсь, что и по истечении этого срока вас станут угощать «Эпулано». В свободную, - он и впрямь сделал акцент на слове «свободную», или у Тартальи уже началась паранойя - продажу оно поступает только на Помпилии. Очень маленькими партиями, для знатоков.
        Лючано сделал еще один глоток.
        - Согласно верованиям контрариумистов, закоренелых грешников сперва ненадолго помещают в рай. А затем низвергают в ад, чтобы адские муки казались им стократ горше по сравнению с райским блаженством. Вы, случаем, не контрариумист?
        - Ни в коей мере. И издеваться над вами подобным образом не собираюсь. Хотя мысль неплохая. Вы мне просто интересны.
        - Вы решили сделать меня рабом из интереса?
        Легат покачал бокал в ладони. Алые блики веером прошлись по каюте, словно из бокала ударил каскадный лазер.
        - Из интереса я пригласил вас в свою каюту. Из интереса сейчас разговариваю с вами, вместо того чтобы без лишних слов поставить клеймо и отправить работать. Что же до суда и поправки Джексона-Плиния…
        Встав, легат одернул гражданский френч, который все равно смотрелся на нем как мундир. Прошелся по просторной каюте из угла в угол, заложив руки за спину. Он походил на зверя в клетке.
        Странное, дикое, неуместное сравнение.
        По идее, в клетке сидел Лючано.
        - Я не мог поступить иначе. Задета моя честь! Честь офицера. Кто-то должен был за это ответить. Этим «кем-то» оказались вы, Борготта. Как говорится, ничего личного.
        - Вернемся к интересам. Чем же я вас так заинтересовал?
        - Не догадываетесь? Я думал, вы умнее. До сих пор считалось, что на агрессивные ментальные воздействия, без помощи технических приспособлений, способны только мы, помпилианцы! Когда вы предупредили меня о возможной боли во время сеанса, я вам не поверил. А постфактум навел справки. Ремесло невропаста - бледная копия способностей нашей расы. Песчинка рядом с горой. Солдат-одиночка против полного легиона. Что может противопоставить легиону один солдат? Ничего. Но вам удалось. Вы меня по-настоящему удивили. И оскорбили. За оскорбления надо платить, и вы, Борготта, заплатите. Уж поверьте на слово: заплатите сполна.
        На миг сквозь облик радушного хозяина - опять это треклятое слово «хозяин»! - проступил знакомый кукольнику Гай Октавиан Тумидус: властный и гневный. Он не грозил, он сурово констатировал факт. Секундой позже маска вернулась на лицо гард-легата. Помпилианец был на удивление спокоен, едва ли не доброжелателен.
        Радуется, что добился своего и теперь оскорбитель в его руках?
        Вряд ли.
        Он горд, но не мелочен.
        - По-моему, вам надо винить себя. Я вас предупредил. А после сеанса вы сами сболтнули лишнее начальнику школы и сотрудникам особого отдела.
        Лючано осекся, сообразив, что и сам только что сболтнул лишнее.
        Но было поздно.
        - Откуда вам это известно? - вздернул бровь Тумидус, останавливаясь.
        - В противном случае вы бы не стали предавать дело огласке, подавая на меня в суд, - попытался вывернуться Лючано.
        Не рассказывать же легату о сеансе одержания с синьорой Вамбугу? Узнав, что дух будущего раба подглядывал за ним, помпилианец оскорбится еще больше. А Лючано сейчас в полной его власти. Превратить жизнь раба в ад можно и без пыток или членовредительства.
        - Скорее всего не стал бы… - медленно проговорил легат.
        Он о чем-то крепко задумался.
        - Впрочем, неважно, что вы пытаетесь от меня скрыть. Вижу, вы умеете не только причинять боль. «Под клеймом» вы расскажете мне все, что я пожелаю узнать. Но я уже не стану ничего у вас спрашивать. Рабы мне неинтересны. Именно поэтому я говорю с вами до клеймения.
        В нагрудном кармане френча запиликал уником. Тумидус с досадой хлопнул себя по карману, и бравурная мелодия оборвалась. Когда у легата гости, никто не смеет его отвлекать!
        Даже если гость через несколько минут станет рабом.
        - Вы всегда, желая поговорить с интересным вам человеком, сначала подаете на него в суд, а потом прибегаете к поправке Джексона-Плиния?
        - Вы не понимаете, Борготта. И от непонимания пытаетесь дерзить. Что ж, пользуйтесь моментом, пока в силах это делать. Ваш гонор достоин уважения. Это одна из причин, почему я трачу на вас свое драгоценное время. Вы причинили боль офицеру Помпилианской Империи. Пострадала моя честь. Мне пришлось подать в отставку и поставить крест на дальнейшей военной карьере.
        Он отхлебнул вина, запивая горечь сказанного.
        - Пусть вы виновны лишь косвенно - этого я не отрицаю! - но я не мог оставить вас безнаказанным! Приговор вынес не я, а суд. В случае оправдательного вердикта я не стал бы вас преследовать. Мы чтим законы. Даже чужие.
        Крыть было нечем. Закон есть закон. Можно сколько угодно клясть злопамятного легата, но закон на его стороне. Ерепенься, кукольник, пока ходишь без клейма. А дальше… а что - дальше? Что ты знаешь о рабстве у помпилианцев?
        Ничего.
        Но, к прискорбию, скоро узнаешь все. На собственной шкуре.
        - Превосходное вино. - Лючано, смакуя, допил «Эпулано» и аккуратно поставил бокал на низкий столик. - И беседа замечательная. Боюсь только, что я вас разочарую. Я неинтересный человек. Искусство невропаста плюс наука экзекутора Гишера - вот и вся моя тайна. Одно наложилось на другое и привело… Меня лично это привело в рабство. Сеанс вполне мог пройти без сучка без задоринки. Нам обоим не повезло. Больше мне добавить нечего.
        Тумидус пожал плечами:
        - Верю, что вы говорите искренне. Верю, что в ваших действиях не было злого умысла. Но это ничего не меняет в наших отношениях.
        Он тоже поставил бокал на столик. Выпрямился.
        Подобрался, как хищник перед прыжком.
        - А теперь, Борготта, сопротивляйтесь, если сможете.
        II
        …Ветер сек лицо колючей снежной крупой, выл в ушах и с легкостью вора проникал под ветхую мешковину. Холод жадно облизывал тело, норовя превратить его в ледышку. Рядом, в трех шагах, с натугой гудел примитивный горн, где калился железный прут, толстый и сизый. Гай Октавиан Тумидус, в лохматой безрукавке, кожаных штанах и кузнечном фартуке, сосредоточенно качал мехи, не обращая на Лючано ни малейшего внимания.
        Второй Гай Октавиан Тумидус, клон-близнец первого, одетый точно так же, не спеша проворачивал в горне прут - хотел, чтобы тот нагревался равномерно.
        Оба ждали, когда железо раскалится докрасна.
        Еще три Гая Октавиана Тумидуса - все в блестящих доспехах легионеров и открытых шлемах с гребнями - привязывали жертву к большому деревянному щиту. На щите имелись специальные держатели для рук, ног и головы. Туловище Лючано уже перетянули грубые веревки, уходя в прорези досок. Путы сдавили грудь и живот, врезаясь в кожу и мышцы; дышать было трудно.
        Он задергался, пытаясь освободиться.
        - Ур-р-роды, комету вам в дюзу!
        Знать бы, из каких закромов памяти вынырнуло наиболее безобидное ругательство боцмана с «Барракуды»? Тысячу лет назад боцман предложил тетушке Фелиции волосатую руку, нежное сердце и скромное жалованье… Тетушка отказала, а боцман все наезжал, уговаривал…
        - Развяжите меня!
        На брань и вопли Тумидусы не реагировали. Лодыжки коснулось мерзлое железо оков. Лючано начал отчаянно брыкаться. Но шансов справиться с могучей троицей у него не было. Вскоре он повис, распятый на щите. Не в силах пошевелиться, не в силах даже повернуть голову, чтобы посмотреть, что творится справа или слева, потому что голова тоже оказалась надежно зафиксирована.
        Слева вроде бы стоял какой-то дощатый сарай… Или бревенчатый сруб? Он не разглядел толком, занятый борьбой. Да и ветер слепил глаза. А справа… справа, кажется, тянулась степь. Ровная степь, укрытая крахмальным саваном, продуваемая насквозь, от горизонта до горизонта, стылым ветром.
        Тело закоченело и ничего не чувствовало.
        Спустя вечность в поле зрения возник один из Тумидусов - тот, что вертел прут в горне. Сейчас прут, рдея на конце кругляшом размером с крупную монету, неумолимо приближался к обнаженному плечу Тартальи.
        Клеймо!
        Лючано вновь задергался, но палач-Тумидус плевать хотел на его бесплодные попытки. Веревки с оковами надежно держали кандидата в рабы. Пышущий жаром кругляш придвинулся вплотную к телу жертвы, когда тюремная татуировка вдруг отозвалась диким зудом. Ощущение было такое, словно змеи Папы Лусэро ожили, зашевелились, вспучивая кожу навстречу раскаленному металлу.
        К сожалению, у Лючано не было возможности убедиться воочию, так ли это.
        Рука легата дрогнула. Кругляш оказался перед лицом Тартальи, и он разглядел на клейме отчетливую выпуклую букву «Т». В следующий миг Гай Октавиан Тумидус перехватил прут - и жгучая боль, стремительно нарастая, вгрызлась в плечо.
        Глубже и глубже, как если бы клеймо намеревалось выжечь татуировку дотла.
        Зашипела, обугливаясь, кожа. В ноздри ударил смрад паленой плоти. Тарталья зарычал. Боль и ненависть ручейками разбегались по телу, ветвились, ширились, переполняя все существо. Где-то далеко, на грани безумия, извивался под напором клейма клубок змей, без особого успеха стараясь впитать боль, не дать ей полностью овладеть Лючано.
        Казалось, металл прожег кожу и мышцы, дойдя до кости. Огненное щупальце вторгалось в человека через железный прут, прорастая внутрь, опутывая тело, разум, душу, устанавливая противоестественную связь…
        Связь.
        Щупальце - это нить.
        Толстая, скользкая, крученая нить, на которой отныне болтаться ему, Лючано Борготте, жалкой марионетке. Невропаста превращают в куклу. В пустотелую куклу, переполненную болью, густой и вязкой.
        «Это я могу причинять боль. Я! И никак не наоборот».
        «Однажды вы уже ошиблись, синьор Тумидус. Мы с вами в некотором роде коллеги: оба склонны время от времени наступать на одни и те же грабли…»
        Боль выплеснулась через край.
        И, как по трубе, устремилась наружу.
        По нити-щупальцу, по пруту, жгущему тело, по рукам палача - дальше, дальше…
        Гай Октавиан Тумидус содрогнулся, но прут не выпустил. Взгляды хозяина и раба встретились. Похоже, легат был готов к чему-то подобному. Оба терпели, сжав зубы. Здесь, в царстве Королевы Боли, они сражались на равных.
        Лючано дарил боль помпилианцу, но меньше ее не становилось.
        Сумма не равнялась слагаемым, законы сохранения не действовали, сообщающиеся сосуды сверлили друг друга взглядами, физика и математика бытия плавились в сдвоенной форме, и расплав не спешил твердеть, выжигая огненным дыханием душу и разум, волю и дух, время и место…
        III
        Тело было легким и пустым.
        Не тело - опорожненная бутылка из пластика.
        Боль утекла, исчезла, но двигаться не хотелось. Не из опасений, что Королева Боль осчастливит своего фаворита новой аудиенцией. Просто не хотелось, и баста. Зачем это нужно? - слышать, видеть, думать, чувствовать… Лучше пребывать в покое. Лежать, и чтобы никто не трогал. Заснуть наконец. Проспать всю жизнь, легким дуновением перенесясь в мир иной.
        Что ждет там, в ином мире, не столь уж важно.
        Мы ленивы и нелюбопытны.
        Увы, спать мешал шум. Голоса. Взволнованные, нервные. На каком языке они говорят? На помпилианском? Ты идиот, малыш, сказал маэстро Карл, ты круглый, беспросветный идиот. Какой еще язык в ходу на галере отставного легата Тумидуса? Выходит, ты все-таки очухался, дружок, мигом откликнулся Гишер. Ты слушаешь, припоминаешь и сопоставляешь.
        Молодец.
        Я молодец, согласился Лючано.
        И пришел в себя. Ощущение было такое, словно его шарахнули по голове дубиной, обмотанной тряпьем. Похожий отходняк случается после «золотой пыльцы». Сдерживая стоны, он открыл глаза и медленно, стараясь не делать резких движений, сел.
        Двое медиков в бело-зеленых комбинезонах и сервус-контролер Марк Славий приводили в чувство Тумидуса, лежащего на диване. На Лючано они внимания не обращали. Ну, валяется на полу какой-то тип - обычное дело!
        В душе забрезжил робкий призрак надежды.
        Старта не было, галера стоит на космодроме Хунгакампы. Дверная мембрана, ведущая в коридор, открыта. А что, если потихоньку выбраться из каюты, покинуть корабль - и затеряться в городе? Скорее всего в итоге его поймают. Но ведь попытка - не пытка? В случае поимки срок не накинут.
        Он передан властями в распоряжение Тумидуса, теперь это головная боль легата: следить, чтобы раб не сбежал.
        Пожалуй, стоит рискнуть.
        Лючано тихо поднялся на ноги. Направился к выходу, стараясь идти как можно спокойнее. Дюжина шагов - и дверной проем остался позади. Никто не окликнул наглеца, не остановил. Неужели все оказалось так просто?! Не радуйся заранее, сглазишь, предупредил издалека маэстро Карл, а Гишер, тюремная косточка, промолчал…
        Куда сейчас?
        Лифт, насколько он помнил, находился слева по коридору.
        «На какой уровень спускаемся? На первый или нулевой? Хватит стоять и думать! Топай к лифту, придурок. Для беглеца ты слишком медлителен. Пусть будет первый уровень: нулевой, скорее всего, трюм. Или двигательный отсек?»
        - Эй, ты!
        Тарталья обернулся, с удивлением отметив, что он, оказывается, уже довольно долго топчется у лифта, так и не активировав сенсор вызова. А его рассматривает сухощавый помпилианец с жеваным лицом, облаченный в бежевый китель с шевронами.
        Явно корабельный офицер.
        - Ты новый раб Гая Тумидуса?
        «Для начала следует оскорбиться и потребовать извинений. Затем сообщить, что я был в гостях у легата (в сущности, чистая правда!) - и наконец попросить офицера показать выход с корабля…»
        - Да, господин. Я - раб хозяина Гая.
        Пока Лючано выстраивал правильную линию поведения, предатель-язык и изменники-губы ответили за него. Какого дьявола?! Что он наделал?!
        Зачем признался первому встречному?!
        - Иди за мной.
        Офицер развернулся и двинулся прочь по коридору. Он даже не проверил, следует ли за ним новый раб.
        «Ну же, давай! Еще не поздно! Вызывай лифт или беги прочь…»
        Полон мыслями о побеге, Лючано шел за офицером как привязанный в трех шагах позади. Попытка замедлить шаги, остановиться и повернуть обратно ни к чему не привела - ноги двигались как заведенные. Что ж это за напасть такая?! Он никогда не был под гипнозом, он вообще не гипнабелен, он - невропаст…
        Какой, в черную дыру, гипноз?!
        Клеймо!
        «Ты больше не принадлежишь себе, Лючано Борготта. Ты принадлежишь Гаю Октавиану Тумидусу. Ты - его раб. Без вариантов».
        Истина рухнула снежной лавиной в горах, вышибла воздух из легких и погребла под тоннами отчаяния. Закружилась голова. Лючано показалось: ноги подкашиваются, он кулем валится на пол, застывая без движения. Пожалуй, он бы только обрадовался внезапному обмороку.
        Однако ноги продолжали нести его за офицером.
        Он не знал, куда идет, не смотрел по сторонам, не запоминал дорогу - тупо переставлял конечности, повинуясь приказу:
        «Иди за мной».
        Почему он подчинился?! Да, у него теперь есть… хозяин. Мерзкое слово далось с трудом. Но его хозяин - Тумидус, а не офицер в бежевой форме!
        Потрясен собственной покорностью, размышляя об этой, вдруг ставшей очень существенной, странности, Тарталья не заметил, как оказался в служебном помещении. Все стены здесь занимали пластиковые дверцы множества ячеек. Каждая ячейка имела свой номер.
        Еще одна дверь вела в тесные душевые.
        - Раздевайся. Одежду - сюда. И в душ на пять минут.
        Снимая одежду, складывая ее на скамейку и босиком шлепая в душевые, Лючано никак не мог сообразить: он выполняет приказы офицера, как выполнял бы приказы охраны в тюрьме, или подчиняется помпилианцу, потому что иначе не может?
        Очень хотелось верить в первое.
        Вода в душе оказалась слишком горячей. И, похоже, ионизированной - для снятия воспалений кожи. Ноздри терзал кислый запашок; кроме дезинфицирующих добавок, в душевой пахло озоном, как перед грозой. От растертого по телу геля появлялось слабое, зудящее раздражение, которое, впрочем, очень быстро исчезало.
        Мелкие пакости бытия Тарталья воспринимал с безразличием смертника, готовясь к решающей, глобальной битве. Он механически выполнял предписанные действия и воздвигал внутри себя бастионы сопротивления.
        Пять минут?
        Он проторчит под душем вдвое больше!
        И не потому, что не хочет видеть кислую рожу офицера. Надо сделать хоть что-то вопреки приказу! Мелочь, пустяк… Лючано скосил глаз на браслет-татуировку. Сколько времени он здесь? Жаль, не догадался засечь. Ничего, отсчитаем еще пять минут - в любом случае «на круг» выйдет больше, чем ему выделили.
        «Я человек, а не голем-андроид! У меня есть свобода выбора, куцая, но свобода…»
        - Возьми униформу из шестой ячейки и одевайся.
        Когда он успел покинуть душевую? Когда вновь предстал перед помпилианцем?! Сколько прошло времени? Лючано не помнил. Открывая шестую ячейку, он глянул на часы.
        Из дополнительных пяти минут, которые он себе положил, прошло всего две.
        Комплект униформы составляли хлопчатобумажные штаны на завязках, роба серого, мышиного цвета - и эластичные тапочки-безразмерки. Пока Лючано одевался, офицер связался с кем-то по уникому.
        - Иди по коридору налево. На лифте спустишься на нулевой уровень, в ходовой отсек. Дверь в отсек - напротив лифта. Войдешь, доложишься дежурному сервус-контролеру. Он укажет тебе рабочее место.
        Офицер цедил слова с отменным равнодушием, глядя мимо раба.
        «Нахамить помпилианцу? Ведь приказа „Не хамить!“ нам, кажется, не давали?!»
        - Да, господин.
        - Иди.
        И Тарталья пошел.
        В тупом недоумении он спустился на «нулевку», в ходовой отсек. За дверью оказался тамбур. Здесь его ждал знакомый сервус-контролер I класса Марк Славий, успев покинуть каюту легата Тумидуса.
        - Раб Борготта для работы прибыл.
        «Словно умелый невропаст подкинул кукле нужную реплику. Как же они это делают? У Тумидуса - сотни, если не тысячи рабов! Как он управляется со всеми, ни на минуту не ослабляя контроль? Им ведь надо держать нас на поводке, даже когда они спят!»
        Сервус-контролер зевнул, и не подумав прикрыть рот ладонью.
        Вид у Марка Славия был усталый.
        - Твое место - 241-b, второй ярус. Вверх по лестнице, правый ряд. Когда сядешь - пристегнись. К работе приступать по команде.
        Хлопок ладони по идентификатору - и перед Лючано распахнулась внутренняя дверь тамбура.
        IV
        Ровные ряды одинаковых кресел уходили вдаль, теряясь в полумраке. Торчали высокие и жесткие подголовники, словно стойки в шляпном магазине. Понять, сколь велик ходовой отсек галеры, не представлялось возможным. На освещении помпилианцы экономили: «живые батареи», разгоняющие корабль, вполне могли работать и в темноте.
        «Надо еще сказать спасибо за светильники под потолком - тусклые, допотопные…»
        По гулкой лестнице Лючано поднялся на второй ярус, благодаря наличию которого «Этна» относилась к классу бирем. Он двинулся по проходу, отмечая мимоходом, что все кресла уже заняты. Равнодушные люди в серых робах сидели, пристегнувшись и откинувшись на спинки. Кое-кто с вялым интересом проводил его взглядом, но большинство не обратили никакого внимания на нового собрата по несчастью.
        Поражало необычайное разнообразие здешнего «контингента»: загорелые уроженцы «варварских» планет, бледнокожие техноложцы, вудуны, вехдены, брамайны; мужчины и женщины, подростки и люди в возрасте. Складывалось впечатление, что в ходовом отсеке собрали представителей всех известных рас и народов.
        Кроме, разумеется, помпилианцев.
        «Странно. У них ведь есть исконные, потомственные рабы. Говорят, таких выращивают в специальных инкубаторах от женщин-маток путем искусственного осеменения. Врут, наверное. А тут - сплошь инопланетники…»
        На месте 241-a, у стены, сидела, безразлично уставясь в спинку переднего кресла, смуглая брамайни средних лет. Правильные, чуть мелковатые черты лица; родимое пятно между бровей не подкрашено киноварью, что для брамайнских женщин - вопиющее нарушение традиций. Роба скрадывала очертания фигуры, отчего неподвижная рабыня походила на скверно наряженную, забытую в кресле куклу.
        «Все мы здесь куклы, - подумал Лючано, занимая свободное место рядом с брамайни. - Все скверно одеты. Разница лишь в том, что о нас не забыли. О нас помнит хозяин, добрый, всевидящий, всемогущий хозяин, три вилки ему в печень…»
        Пристегиваясь, он поздоровался на унилингве.
        Женщина вздрогнула, с удивлением глянув на соседа.
        - А-а, новенький, - наконец догадалась она, словно простейшее умозаключение потребовало от нее колоссальных усилий, и кивнула. - Здравствуйте.
        И вновь уставилась в спинку кресла, как если бы смотрела транс-фильм в психиатрической лечебнице.
        Справа, через проход, на местах 241-e и 241-d обосновались близнецы: мальчик и девочка лет десяти. Оба конопатые, курносые, с огненно-рыжими шевелюрами. Точь-в-точь юные сорванцы-хулиганы, как их любят изображать в анимированных комиксах. Вот только лица у близнецов были отрешенные, будто тронутые инеем. И не потому, что дети - рабы.
        Потому что - гематры.
        Близнецы уставились на Лючано двумя парами глаз. Синхронно моргнули - так делают моментальный снимок, откладывая его в архив памяти, в строго пронумерованную ячейку. Затем переглянулись и молча, не сказав ни слова, отвернулись.
        Тарталью передернуло. Он привык к скупым жестам и каменным личинам взрослых гематров. Оба Шармаля, младший и старший, тому пример. Но усеченная, урезанная мимика детских лиц, сквозь которую тщетно пытались пробиться эмоции, еще не угасшие с возрастом… Казалось, ребенку намеренно недодают ласки, тепла, заботы. И в недостаче следовало упрекнуть не родителей, а законы эволюции.
        Лючано понимал, что не прав, что дело обстоит совсем иначе.
        Но ничего не мог поделать с внутренним предубеждением.
        - Всем занять свои места согласно расписанию взлета, - обрушился сверху лязгающий голос, ни капельки не похожий на контральто бортовых информателл. - Объявляется пятиминутная готовность.
        Не зная, делает он это сам или повинуется тайному приказу, Тарталья честно пристегнулся, проверил замки и крепления. Он откинулся на спинку кресла, и та мягко ушла назад, фиксируясь во взлетном положении. Из спинки переднего кресла выехала штанга - короткая, матово-серебристая, с двумя черными рукоятками по краям.
        Ладони сами легли на эти рукоятки; пальцы плотно обхватили упругий ортопласт.
        В следующий миг ему почудилось, что черные рукояти - живые. Они прилипли, приросли к ладоням, выпустив тысячи микроскопических ложноножек, проникших под кожу. По кистям рук побежал легкий зуд, быстро распространяясь выше. За считаные секунды зуд добрался по предплечьям до локтей, двинулся к плечам…
        Страха Лючано не испытывал. Да и ощущение нельзя было назвать неприятным. Так шевелят затекшими руками, разминая мышцы, и улыбаются, чувствуя, как внутри копошатся стада мурашек, возобновляя ток застоявшейся крови.
        В плече вспух горячий клубок: там, куда впилось железо помпилианского клейма, там, где извивалась, пожирая саму себя, татуировка слепого антиса. Поток мурашек отхлынул, но вскоре пополз в обход, огибая татуировку, пышущую жаром. Шея, подбородок, скулы…
        Пальцы сжались, потянув рукоятки на себя.
        Голова закружилась, стены отсека поплыли маревом, как при входе в вирт. Сквозь пластик и металл проступило дерево - темное, шершавое…
        Предстартового отсчета Лючано не услышал.
        V
        Скрип уключин.
        Плеск волн.
        Запах моря.
        На коже оседает соленая водяная пыль. Ветер, в броске одолев высокий борт, щелкает бичом. Раз, два, три. Нет, это уже не ветер. Это кларнет. Пронзительные, резкие вскрики через равные промежутки времени. Кларнет задает ритм, и надо успевать ворочать тяжелое весло, налегая всем телом, сгибаясь, а затем откидываясь назад - и еще раз, и еще, снова и снова.
        Женщина-брамайни старается рядом: у них одно весло на двоих.
        На себя. От себя.
        Это просто.
        Это очень просто.
        Загрубевшие ладони привычно сжимают отполированное ими же дерево. Надо плыть. Всем надо плыть - неважно, куда, неважно, зачем. Плыть. Галера должна двигаться. Капитан Тумидус лучше нас знает: куда и зачем. Наше дело - работать веслами, не сбиваясь с ритма, придавая кораблю разгон. «Этна» отходит от причала, рулевой правит в открытое море, ветер бьет в лицо. Пахнет смолой, йодом и солью. Где-то вдалеке, скрытое бортом, сияет голубое солнце.
        Жизнь прекрасна!
        Лючано засмеялся от полноты чувств. Брамайни, покосившись на соседа, еле заметно улыбнулась в ответ. Окрыленный тем, что женщина разделяет его радость, Тарталья с энтузиазмом налег на весло.
        Тело упивалось проснувшейся, внезапной силой. Душа пела вполголоса, готовая ласточкой упорхнуть ввысь. Галера плавно шла по ленивым, пологим волнам. Увы, на самом краешке сознания что-то раздражало, мешало и царапало. Он пытался сосредоточиться, найти и извлечь досадную занозу - и тогда сквозь просмоленное дерево борта проступали металл и пластик, тусклый искусственный свет…
        …зудит татуировка на плече.
        …мерзко вибрирует детище Папы Лусэро.
        …не дает с головой окунуться в помпилианский «вирт» для рабов.
        …тихая, хищная, жадная патока течет из пальцев в черные рукоятки. И дальше, дальше - во чрево галеры, в двигуны, работающие сейчас в режиме внутрисистемного ускорения. Все, кто сидит в ходовом отсеке, неподвижны: глаза закрыты, на лицах - далекий отблеск счастья. А патока течет, струится; махина корабля высасывает из счастливых гребцов…
        Что?!
        …мозолистые пальцы с уверенностью сжимают весло. На себя - от себя - на себя. Бирема набирает скорость, уходя в открытое море. Звездолет помпилианцев начинает разгон, маневрируя в системе альфы Паука, готовясь выйти в открытый космос и совершить РПТ-маневр. Металл и пластик. Смоленое дерево. Скрытое бортом солнце в небесной синеве. Дряхлые светильники под потолком.
        Правда.
        Ложь.
        Реальность.
        Иллюзия.
        «Для кого усердствуешь, дурачок? - спросил маэстро Карл, прячась сразу за двумя бортами: звездолета и гребной галеры. - Кому отдаешься, словно пылкая, озверевшая с голодухи вдовушка? Остынь, расслабься. Ворочай весло, раз уж никуда не деться. Но - без фанатизма. Силы нам еще потребуются».
        «Для чего?» - спросил Лючано.
        Он не видел силам лучшего применения.
        «Там видно будет, - вместо маэстро ответил Гишер Добряк и длинно выругался по-кемчугийски. - Но, дружок, уж никак не для того, чтобы хозяин Тумидус спалил их в ненасытной утробе своей биремы…»
        Нет, Лючано не бросил весло, не отлепил ладони от черных рукояток. Нити-щупальца держали крепко, заставляя повиноваться. Просто в дуновении морского ветра начал чудиться тухловатый душок фальши. Радость поблекла, выцвела. Она не ушла совсем, но и больше не подталкивала в спину, зовя на трудовой подвиг.
        Это работа, просто работа. На удивление приятная - ему по-прежнему нравилось ворочать весло, подставляя лицо, ветру и соленым брызгам. Впрочем, приятная не настолько, чтобы растворяться в ней без остатка.
        «Ну и молодец», - хором согласились Гишер и маэстро Карл.
        Струя патоки, уходящая из пальцев в черные рукоятки, ослабла.
        Хозяин по-прежнему контролировал большинство нитей, идущих от ваги к марионетке по имени Лючано Борготта. Марионетка беспрекословно подчинялась. Только нитей в данном случае оказалось слишком много для экс-легата Гая Октавиана Тумидуса. Некий юркий шалун-невропаст (уж не собственный ли когтистый Лоа, вспоен жаром татуировки антиса?) перехватывал из-под хозяйских рук то одну, то другую вспомогательную ниточку.
        Вот кукла невпопад моргнула.
        Вот чуточку повернулась голова.
        Пальцы правой руки на миг сложились в кукиш и тут же разжались. Стопа принялась отбивать свой, не предусмотренный командой ритм…
        Для окружающих, и для экс-легата Тумидуса в том числе, раб Борготта честно трудился наравне с остальными. Да и как могло быть иначе? Раб не способен ослушаться хозяина. Клеймо лишает его возможности сопротивления.
        Раб и слушался.
        В целом.
        А если и «волынил», так самую малость.
        Такая вот хитрая рабская свобода.
        Глубоко внутри себя, там, где никто не мог ничего разглядеть, куда не достигала власть Тумидуса, Лючано тихо улыбался. Пусть это жалкие крохи, мизер, безделица - но это его крохи, его безделица и его мизер. Над ними не властен надменный помпилианец.
        «Спасибо, Папа Лусэро».
        Не за что, ответил издалека слепец-карлик, исполин Китты.
        Вскрики кларнета перешли в иную тональность. Теперь кларнетист брал другую ноту - выше, надрывнее. Ритм тоже изменился, зачастил. Плеск волн за бортом слышался явственнее. Сильнее загудел внизу, под энергощитами и термосиловой броней, двигун биремы, требуя от рабов поторапливаться, налегать на весла.
        Галера оставляла гавань позади.
        Звездолет выходил на траекторию для РПТ-маневра.
        VI
        - …РПТ-маневр успешно завершен. Вторая смена рабов - занять места в ходовом отсеке. Первая смена - на построение, палуба три. Экипажу продолжать работу согласно штатному расписанию.
        Исчез ветер; сгинул йодистый, соленый аромат, сменившись пресной дыхательной стандарт-смесью, прошедшей сквозь фильтры системы воздухообеспечения. Одно предположение о наличии весел на звездолете и моря вокруг звездолета казалось безумием. Лючано обнаружил, что без напоминания отстегивает ремни-фиксаторы. Сидящая рядом брамайни занималась тем же самым.
        Он не знал, где находится третья палуба. Ноги сами понесли его в нужную сторону, вслед за остальными. Никто вокруг не толкался, не спешил, но и отстать не пытался. Это было мало похоже на воинский строй - скорее толпа, но толпа на редкость целеустремленная.
        И тихая.
        Никто ни с кем не разговаривал.
        Вместительный грузоподъемник в пять этапов доставил первую смену на место назначения. Обширный, абсолютно пустой зал с виду напоминал ходовой отсек, если оставить в нем один ярус и убрать кресла с лестницами.
        Места с избытком хватило всем. Рабы построились ровными рядами. Лючано вновь оказался рядом с женщиной-брамайни, на правом фланге, во втором ряду шеренги. Прямо перед ними двумя статуями-миниатюрами, пылая рыжим огнем кудрей, застыли близнецы-гематры.
        Незнакомый помпилианец, с шишковатой головой и золотым «циклопом» в центре лба, облаченный в форму сервус-контролера, с ленцой прошелся перед строем. Его «третий глаз» время от времени тихо жужжал, моргая окошком сканера-широкополосника.
        Остановившись у дальнего конца шеренги, помпилианец дал команду. Дюжина рабов вышла из строя. Люди неуклюже повернулись, словно пародируя строевые приемы, и, не оглядываясь, затопали прочь без сопровождения.
        Сервус-контролер двинулся обратно вдоль строя.
        - Куда их? - шепотом спросил Лючано у брамайни.
        Женщина посмотрела на него с удивлением. Дескать, а тебе не все ли равно - куда? И, видимо, с трудом вспомнила, что возле нее стоит новенький.
        - Уборка, камбуз… Разное.
        У Лючано без промедления возник следующий вопрос, но тут перед ними вырос трехглазый помпилианец. Зажглось окошко сканера.
        - Ты, ты и вы двое, - сервус-контролер ткнул пальцем в Тарталью, его соседку и пару мужчин, по внешнему виду - техноложцев, стоявших правее. - Уборка ангара.
        Техноложцам, вне сомнений, доводилось убирать ангар раньше. Похожие на андроидов, выполняющих заданную программу, они направились к выходу. Лючано с брамайни ничего не оставалось, кроме как следовать за ними. Все четверо спустились палубой ниже, миновали коридор, два тамбура, в одном из которых сидел дежурный офицер, равнодушно пропустив рабов дальше - так, словно мимо него протопали безмозглые механизмы.
        И очутились в ангаре.
        Техноложец, что был повыше и шире в плечах, мазнул рукой по стене. Воздух под высоченным потолком вспыхнул ярко-белым свечением «ледяной» псевдоплазмы. У Лючано перехватило дух, но не от внезапного света. Впервые он видел вблизи десантно-штурмовые боты помпилианцев: пять конструкций, пятерка металлопластовых жаб-великанов притаились в трюм-ангаре «Этны».
        «Боевые боты на гражданском корабле? Гай Октавиан Тумидус сказал, что ушел в отставку. Значит, он больше не военный. Почему же…»
        Однако рассмотреть боты подробнее и всласть поразмышлять над очередной загадкой Тарталье не дали. Высокий техноложец открыл подсобку и активировал дремавших там «метельщиков». Обычно «метельщики» снабжались искусственным интеллектом, работая автономно, но хозяева «Этны» предпочли не тратиться на дорогую начинку.
        Для управления подсобной техникой хватало рабов.
        - Чистим весь зал, - бесцветно сообщил второй, низенький техноложец. Роба и штаны висели на нем, как на вешалке. - Движемся вдоль стен, потом смещаемся к центру. Вот сенсор режимов очистки пола. Под ботами есть пятна масла. Чистка сорбентом - зеленый сенсор. Там, где масла нет, сорбент зря не тратить. В конце загоняем технику в подсобку, выключаем и уходим на ужин.
        «Выбор сервус-контролера был не случаен, - думал Тарталья, приступая к работе. - К чему лишний раз объяснять рабу его задачу? Куда проще приставить его к невольникам-ветеранам. Пусть учится у них. А позже раб и сам сумеет наставлять новичков. При невозможности ослушаться приказа - идеальная система…»
        Ни магнитной подвески, ни антиграва в «метельщике» предусмотрено не было. Массивная полусфера, громыхая, катилась по полу на дюжине миниатюрных колесиков. В верхней части купола торчала банальная ручка из металла, при помощи которой раб Лючано Борготта и толкал тяжеленный агрегат вдоль стены ангара. Под днищем гудел мощный пылесос и яростно вращались щетки, натирая пол до зеркального блеска.
        «Похоже, ручка автоуборщика - родная сестра „весла“. Зуд, ощущение живого, проникающего под кожу ворса… Только все гораздо слабее и без галлюцинаций».
        Рядом катил своего «метельщика» низенький техноложец.
        - Не в курсе, нас обедом кормить будут? - окликнул его Лючано. - Или только ужин? Тут работы часов на семь…
        Раб обернулся, с недоумением посмотрел на навязчивого собеседника и ничего не ответил. Если бы не инструктаж, выслушанный перед этим, Лючано счел бы коротышку немым.
        - Обед, говорю, когда?
        - Обед был. Мы гребли, - буркнул техноложец.
        - Гребля вместо обеда? Хорошенькое дело…
        Усталости, равно как и голода, Лючано, впрочем, не ощущал. Напротив, после долгого сидения в кресле хотелось размять мышцы. Уборка ангара пришлась весьма кстати. Он сильнее налег на ручку, вспомнил радость, которую испытал, оказавшись в иллюзорном «море»…
        Проклятье!
        Неужели ему нравится работать на галере Тумидуса?! Ворочать дурацкое весло, катить по полу гудящего «метельщика»? Он что, получает удовольствие от рабского труда?! А вдруг по прошествии трех лет он настолько привыкнет, что не захочет свободы?!
        Хозяин Тумидус, умоляю, оставьте меня в вашем чудесном рабстве!..
        Паника накатила мутным валом, захлестывая рассудок. Он судорожно попытался остановиться, оттолкнуть гудящий аппарат, ставший ненавистным. И, конечно же, у него ничего не вышло.
        «Спокойнее, малыш, - одернул паникера маэстро Карл. - Не можешь ослушаться приказа? Испытываешь радость от выполнения? Смирись - и стыдись. Стыдись этой гаденькой радости, ненавидь себя за нее. Не Тумидуса - себя. Можешь забыть, по чьей милости ты стал рабом, но помни, каково это - быть свободным. Пусть Тумидус использует твое тело, как хочет. Храни душу, малыш…»
        Хранить душу? Мне страшно, маэстро! Хозяин заставляет меня радоваться, когда я должен скрежетать зубами и ругаться самыми черными словами. Выдержу ли я целых три года?
        «Еще как выдержишь, дружок, - вмешался Гишер. - Я в тебя верю».
        «А я? Я в себя - верю?!»
        Три года…
        Однако приступ паники отступил. Тарталья поглядел в спину коротышке-«инструктору», обогнавшему его шагов на десять. Говорить этот человек, по крайней мере, не разучился. Может, ответит?
        - Эй! Слушай, тебе нравится твоя работа?
        Раб повернул голову, не прекращая движения. Улыбнулся с чувством глубокого удовлетворения:
        - Нравится.
        И, продолжая улыбаться, дважды кивнул.
        - Ты давно здесь?
        - Давно?.. - Лоб раба пошел складками. Он мучительно пытался вспомнить. - Давно?.. Да, давно.
        - Сколько? Сколько лет?!
        - Сколько лет?.. Не помню.
        Лицо его вновь стало скучным.
        - Вспомнил, - вдруг сказал раб. - Три года. Я здесь три года.
        И покатил «метельщика» дальше.
        Контрапункт
        Лючано Борготта по прозвищу Тарталья
        (тринадцать лет тому назад)
        Тетушка Фелиция рассказывала, что в древности марионетки на Борго считались посланцами богов. Их отправляли «вышние», дабы «нижние» помогали людям в их земном пути. Откровенно говоря, я не знаю, чем кукла способна помочь человеку. Дать возможность заработать на жизнь? - пожалуй, это все.
        Тем не менее, если верить тетушке, в прошлом царил запрет на уничтожение марионеток огнем или инструментом. Существовал особый обряд погребения, какого не удостаивалась ни одна другая кукла. Марионетку с молитвами бросали в реку, чтобы боги сами разобрались со своей посланницей. Если, прежде чем утонуть, «покойница» долго держалась на воде, считалось, что «вышние» одобряют ее деяния.
        Иногда мне кажется, что я не кукольник, а кукла.
        Еще держусь на воде.
        Еще не утонул.
        Знать бы, кто меня одобряет таким образом?
        Глоточек вина, и румянец брызнул на Венечкины щеки. Еще глоточек, и Венечка тронул рукой льняную волну кудрей, затенив глаза густыми, девичьими ресницами. Капельки пота оросили бледный лоб поэта. Это было странно, потому что кондиционер трудился наилучшим образом, поддерживая в кают-компании режим «июльский вечер близ реки». Все затаили дыхание.
        Приятным, чуть дрожащим баритоном Венечка начал:
        Приснитесь мне таинственной и томной,
        В колье из огнедышащих камней.
        Приснитесь мне однажды ночью темной,
        Приснитесь мне…
        Цыган Илья, примостившись в уголке, на плюшевом диванчике, под настенным бра с колпаком, похожим на зеленое яблоко, ловко перебрал струны гитары. Серебро пролилось звонкими каплями в ладони возникшей паузы, таинственным образом отразив в зеркале ритм Венечкиных слов - теплых и задыхающихся.
        Серебро поймало драгоценность в оправу.
        А черный, похожий на старого ворона Илья смеялся, колдуя над семиструнной подругой.
        Приснитесь мне нагой и беззащитной,
        Вне страсти, вне томленья, в тишине,
        Когда итог измерен и сосчитан -
        Приснитесь мне…
        Трудно было понять, поет Венечка или просто читает вслух. Гитара Ильи вилась вокруг произнесенных слов, поддерживая и направляя, как мать хлопочет рядом с младенцем, впервые вставшим на ножки. Стих превращался в романс, вновь становясь стихом, а эти двое никого не видели и ничего не замечали.
        Казалось, кучерявый гитарист - профессиональный невропаст, ведущий поэта на поводках-невидимках: звук, тон, тембр… Лючано и поверил бы в это, не сиди рядом с Ильей блондинка Эмма Лаури, одна из кукольниц «Filando». В вечернем платье, в жемчугах, после недели, проведенной в дорогом косметории за счет заказчика (отдельный пункт контракта!), она выглядела светской львицей.
        Еще один глоточек вина.
        Еще одна пауза, заполненная тихим журчанием струн.
        Приснитесь мне владычицей видений
        И неисповедимым колесом
        Скрипичной лжи оркестра - браво, гений! -
        Вкатитесь в сон…
        Граф Мальцов откинулся на спинку кресла. Губы графа тряслись.
        Наверное, от сдерживаемых рыданий, подумал Лючано. Его сиятельство - человек тонких чувств и близких слез.
        Трудно ожидать романтизма от бывшего военного, а вот поди ж ты! Но, скорее всего, сказывались последствия ранения, превратившие бравого офицера, бомбардир-майора с патрульного крейсера «Витязь», в дрожащий студень. Такой студень, из свиных ножек и петушиных гребешков, на Сечене подают в любом трактире.
        Впрочем, яхта «Горлица» - не трактир. Хотя бы потому, что за бортом - открытый космос. А граф Мальцов, владелец яхты - не жирный холодец под чарку рябиновой. «С хреном его не съешь», - улыбался при случае маэстро Карл.
        Это верно, согласился Лючано. Поперек глотки встанет.
        Несмотря на то, что давно вышел в отставку, Аркадий Викторович был в парадном мундире. Так он всегда одевался, празднуя день своего рождения. Аксельбанты, эполеты, витые шнуры с золочеными наконечниками, звезды на погонах…
        На Сечене обожали пышность. Дворяне, мещане, армейцы, княгини, белошвейки. Даже нищие носили вызывающе буйные лохмотья. Интересно, спецслужбы Белого Патроната тоже предпочитают атлас и бархат с канителью? Чтобы все сразу видели: идет тайный агент!
        Во всяком случае, поэты здесь наряжались павлинами. Один взгляд на Венечку, то бишь Вениамина Золотого, графского любимца, мог развеять любые в том сомнения.
        К стихам Лючано после инцидента на Кемчуге, стоившего ему трех лет жизни «под замком», относился с подозрительной опаской. Но Венечку слушал не без удовольствия.
        Приснитесь мне в унылой тьме алькова.
        О, легиона девственниц скромней,
        Изнемогая в страсти, как в оковах,
        Приснитесь мне…
        У поэта Золотого, человека во многих отношениях замечательного, имелся один недостаток - деликатный, но обременительный. Венечка был заикой. В обыденной жизни он говорил вполне членораздельно, лишь изредка спотыкаясь и начиная долдонить, как дятел. Но едва ему приходилось читать на публике свои бессмертные, если верить графу, творения…
        Происходила катастрофа.
        Венечка краснел, бледнел, булькал, кашлял, ломал размер, глотал рифму - и в конце концов убегал прочь, рыдая. Трудно сказать, что играло в этой конфузии решающую роль: заикание как таковое или патологическая стеснительность Вениамина. Нервические барышни десятками травились от неразделенной любви, в сотый раз перечитывая изданные сборники Золотого: «В лугах», «Сирень», «Строго между нами» и так далее. Но стоило им хотя бы раз взглянуть на поэта, когда он причитал на эстраде, не в силах произнести без помех одну-единственную строку…
        Трагедия, право слово.
        Ушла любовь, увяли розы.
        Граф Мальцов обожал Венечку как родного сына и ценил как талант. Раз в год, приглашая поэта на день рождения, в компанию близких друзей, Аркадий Викторович неизменно заказывал у маэстро Карла блондинку-невропастку.
        Почему именно блондинку, сказать трудно. Эмма Лаури, например, специально покрасилась ради этого случая, сменив черную масть на платиновую челку. А вот почему невропастку - ясней ясного.
        Для Венечки, милого дружка. Чтоб не заикался.
        Маэстро Карла граф заказывал для себя.
        …Приснитесь мне нелепой, небывалой,
        Невиданной нигде и никогда,
        Предчувствием вселенского обвала
        Шепните: «Да…»
        Венечка помолчал, прислушиваясь к отзвукам собственного голоса - ровного, внятного, без малейших признаков фатального заикания. Дождался, пока Илья оборвет замысловатый пассаж. И тихо закончил:
        Слова - оправа вечности резная.
        Приснитесь мне, сама того не зная.
        После этого гости и хозяин яхты бурно проявляли восторг, хлопали Венечку по плечам и спине, дамы целовали смутившегося гения в щечку, брызнувшую совсем уж морковным румянцем; и Аркадий Викторович возгласил здравицу в честь «украшения наших серых будней».
        Украшение смутилось окончательно.
        Стало ясно, что в ближайшие полчаса никаких стихов от него никто не дождется, хоть три блондинки-кукольницы к этому приспособь. Любому искусству есть предел: и для поэта Золотого, и для невропастки Лаури.
        Вакханалия изящной словесности мало интересовала Лючано. Он пригубил вина, мельком оценив тонкую работу маэстро Карла, корректирующего моторику его сиятельства. При помощи маэстро Аркадий Викторович сумел встать из специально оборудованного кресла, не прибегая к хитрой машинерии, поднять бокал и осушить его одним махом.
        Ни капли не расплескал, вояка.
        «Браво!» - мысленно крикнул Лючано. Маэстро Карл еле-еле наклонил седую голову, благодаря ученика за комплимент. Оба знали: работать больную куклу - высший пилотаж для кукольника. Долго корректировать нарушения такого плана нереально. Невропаст - не святой Лука, который заставил паралитика сплясать тарантеллу.
        Вмешательство кукольника поможет сутулому на время обрести гордую осанку, но оно не выпрямит горбуна. С людьми, имеющими телесные недостатки, работают по особой методике.
        Коррекция немощных - «точечное» искусство.
        Вошел в контакт, быстро сделал, что в твоих силах, - минута, другая, и контакт следует прекратить без отлагательств. Раз за разом: коррекция, пауза, вмешательство, отход на безопасную позицию… Обоим - и кукле, и кукольнику - требуется отдых после самого кратковременного «срастания». Иначе первому грозит осложнение болезни, а второму - нервное истощение.
        Адова работенка.
        Лючано уже имел честь раньше видеть графа Мальцова. Трижды - до заключения в Мей-Гиле, дважды - после. И всегда поражался, как маэстро Карлу удается сводить к минимуму двигательные проблемы Аркадия Викторовича.
        Честно говоря, набор этих проблем заставил бы спасовать кого угодно.
        Скованность мышц, вечный тремор. Движения пальцев рук напоминают счет денег. «Шаркающая» походка, когда у графа наступал период облегчения и он покидал кресло. Амимия лица - так называемое «крашеное яйцо». Трудности с началом любого движения - и аналогичные трудности с завершением. Его сиятельству, например, было одинаково сложно как пойти по прямой дороге, так и затем остановиться…
        Моторика бомбардир-майора пострадала во время боевого рейда от конвульсий агонизирующего, но еще опасного «дракона» - флуктуации континуума класса 2D-15+, согласно реестру Шмеера-Полански. Психически граф, человек еще не старый, был здоров целиком и полностью, сохраняя рассудок, острый как бритва. Речь его оставалась связной, если не считать легкого пришепётывания. Но тело, некогда сильное и ловкое тело всадника, стрелка и фехтовальщика, способного ночь напролет отплясывать мазурки и кадрили…
        Увы.
        Божья кара, шептались враги Мальцова.
        Надежды нет, выносили вердикт медики.
        «Вызов невропасту», - говорил Карл Мария Родерик О’Ван Эмерих, директор театра «Filando». И неизменно принимал этот вызов, стоило Аркадию Викторовичу выйти на связь с маэстро.
        - Ты летишь со мной, - приказывал маэстро, махнув рукой в адрес Лючано.
        Тарталья соглашался и летел.
        В сущности, Лючано нечего было делать на «Горлице». Уже два с половиной года как он не работал по специальности. Выйдя на свободу и окунувшись в будни театра, он вскоре выяснил, что Королева Боль продолжает числить некоего Лючано Борготту в своих верноподданных. Периодически - через неравные, накройся они черной дырой, промежутки! - во время сеанса контактной имперсонации у Тартальи начинала болеть голова. И не успевал бедняга, что называется, глазом моргнуть, как боль транслировалась дальше - кукле.
        Сдерживать этот процесс он не мог.
        Так скорбный животом рано или поздно отдаст должное позывам опорожниться. Хоть запри его в бальной зале, полной народа, и категорически не пускай в сортир - не поможет.
        Нагадит и лишь руками разведет: извините, мол.
        После третьего срыва, чудом уговорив возмущенного клиента не подавать на театр в суд, маэстро Карл запретил Лючано участвовать в выступлениях.
        - Извини, малыш, - сказал маэстро. - Я все понимаю. Но однажды тебя или засадят на всю жизнь, или попросту убьют. Выбор тут невелик. А я должен думать о судьбе театра.
        - Я не обижаюсь, - ответил Тарталья, мрачнее тучи. - Я тоже все понимаю.
        Еще бы он не понимал. Наистрашнейшим воспоминанием о спонтанном «болевом шоке» для него был призрак Казимира Ирасека, медиамагната с Трильи-П. Испытав при сеансе боль, Ирасек - гомосексуалист-извращенец, для которого страдание являлось единственным способом испытать наслаждение, - долго преследовал Лючано своими домогательствами и гнусными предложениями. Сулил осыпать золотом и кредитными картами, утверждал, что никогда не был так вдохновлен страстью, клялся в вечной любви, грозил похитить невропаста и заточить у себя в фамильном замке, потом на коленях просил прощения, даже начал ездить за «Filando», докучая букетами роз и персональными заказами на Борготту…
        Пришлось, скрепя сердце и сдерживая тошноту, дать согласие. К счастью, у Лючано не случилось рецидива. А напрямую прибегать к науке Гишера он по понятным причинам не собирался. Синьор Ирасек три сеанса подряд не испытал вожделенной боли, разочаровался в «мерзавце» и отстал.
        На следующий день Лючано подал заявление об увольнении из театра.
        Маэстро Карл положил заявление в карман сюртука и подробно рассказал, где и как он им воспользуется. Хорошо, что рядом не было дам - со стыда бы сгорели.
        - Ты дурак, - закончил маэстро, вытирая платком мокрую от пота лысину. - Ты небось уверен, что я с радостью выгоню тебя из театра. На вольные хлеба. Только и жду, понимаешь… А я вот, малыш, думаю совсем о другом. Возраст - не тетка. Однажды я оставлю «Filando» и осяду у вас на Борго. Возьму замуж твою замечательную тетку, которая, прости за каламбур, не возраст. Куплю домик, развешу по стенам коллекцию кукол… И я хочу, чтобы к этому моменту у театра образовался новый директор. Хваткий, зубастый и с творческой жилкой. Ты чуешь, к чему я клоню?
        - Ага, - кивнул Лючано, нимало не просветлев. - Чую.
        - Ну и славно. Готовься, с завтрашнего дня начинаем заточку щенка под директора. Думаю, много стружки сойдет…
        Стружки сошло много.
        А маэстро продолжал точить, шкурить и шлифовать.
        Словно задался целью притупить, заглушить, завалить ворохом непривычных требований тоску по искусству кукольника, грызущую Тарталью. Так и работали: тоска выгрызала нутро, маэстро обрабатывал снаружи.
        «Должно получиться нечто чудесное», - с сарказмом думал Лючано, изучая контракты, соглашения, добавочные условия, ставки, эксклюзивы, тарифы, организацию гастролей, систему антрепризы…
        Он ездил за Карлом Эмерихом на переговоры и заключение сделок. А когда маэстро работал куклу, что называется, собственноручно, то настаивал на обязательном присутствии Тартальи при сеансе. Чтобы Лючано следил за манерами учителя после работы - как тот общается с ублаженным клиентом, как подводит к мысли о премиальных, закидывает «крючки» на повторный заказ и так далее.
        Вот и сейчас: сиди, малыш, пей вино и учись, пока я жив.
        В открытом космосе?
        А тебе не все равно: в космосе летит «Горлица» или стоит на частном космодроме? День рождения, едим-пьем, куклы довольны, Илья бренчит на гитаре, гости ведут светскую беседу…
        - Согласно гипотезе Полански, которую мэтр выдвинул в конце жизни, мы сами виноваты в возникновении агрессивных флуктуаций континуума! Полеты на сверхсвете, РПТ-маневр - все это частично разрушает пространственно-временную, полевую, вакуумную и прочие структуры Вселенной…
        - Профессор! Оставьте самоедство! Вас послушать, так мы виноваты и в гравитационном коллапсе массивных звезд…
        - Позвольте, Аркадий Викторович! Я бы предложил аналогию: полеты на «до-свете» - скольжение утюга по мятой ткани; гиперпереходы - тупые, зазубренные ножницы, кромсающие эту ткань. Такие разрезы зарастают далеко не сразу. Наши корабли, словно черви, дырявят Вселенную своими ходами - отрывая клочья, отсекая торчащие нитки…
        - Клочья? Нитки? - игриво расхохоталась Эмма Лаури, в данный момент свободная от работы с забившимся в угол Венечкой. - Профессор, ради всего святого! Я с ужасом думаю, что нам на трассе может встретиться фаг или даже простейший «амебоид», а вы - нитки, утюг…
        На этих словах собеседник возжелал поцеловать тонкое запястье невропастки. Эмма милостиво протянула руку. В ее расположении крылся тайный резон: целуя, профессор вынужден был молчать.
        - Еще вспомните уборщицу, - заполнила она минуту молчания. - Которая соберет ваши лохмотья в совок и выбросит на помойку!
        - Милочка, вы очаровательны! Впрочем, в идее с уборщицей есть доля истины… Нити действительно уходят на помойку, со временем рассасываясь и сливаясь с материнской структурой. Клочья же сжигают в мусороприемнике - я имею в виду аннигиляцию с большим выбросом энергии, усиливающую «рваность» континуума. Но некоторые части ткани обретают самостоятельную сущность, становясь квазиживыми. В зависимости от того, как структурированы в данном «клочке» Мироздания материя и энергия, пространство и время, корпускулярная и волновая составляющие…
        - Профессор! Уймитесь! У нас день рождения, а не лекция!
        - А мне, например, очень интересно…
        Лючано заскучал. Один из гостей графа, Адольф Штильнер, доктор теоретической космобестиологии, сел на любимого конька. И поскакал, полетел, с молодецким гиканьем. О хищных флуктуациях континуума бравый профессор мог рассуждать часами. Если хоть кто-то произносил сакраментальную, смертельно опасную реплику: «А мне интересно…»
        Все, пиши пропало.
        Штильнер - не Венечка, стеснительность - не его грех.
        Вздохнув, Лючано кинул в рот маринованную вишенку и посмотрел в сторону негодяя, подвигшего Штильнера на новый поток словоизвержения. Героем дня оказался сослуживец графа Мальцова, усатый полковник-артиллерист, чьей фамилии Тарталья не запомнил. Вроде бы они с графом давно не виделись, со времени отставки Аркадия Викторовича. А накануне дня рождения приятелей свел случай - полковник приехал на Сечень в отпуск, заглянул в графское поместье и угодил прямиком, что называется, к столу.
        Вернее, к отлету.
        - Вам и впрямь интересно?
        - Почему бы и нет?
        Безымянный полковник залпом осушил бокал мадеры. Он пил, не пьянея, лишь глаза разгорались странным, истерическим блеском, словно угли от сквозняка. Лючано подумал, что никогда бы не согласился вести такую куклу, как полковник. Крылось в офицере что-то неприятное, словно иголка в подушке. Только обнимешь мягкую «душечку», собираясь сладко уснуть, а тебе в ладонь - острое жало!
        Если бы гостей приглашал Тарталья, он бы не позвал усача на «Горлицу». Но день рождения случился у его сиятельства, гостей выбирал опять же его сиятельство… А у экс-невропаста Борготты не было ничего - ни дня рождения, ни яхты, ни выбора, куда лететь и с кем коротать время.
        У него была разве что Королева Боль.
        - В конце концов, дорогой мой профессор, когда стреляешь по этой мрази, каждую секунду рискуя, что тебя накроет волной агонии… - Усач поклонился графу, явно адресуя ему финальный пассаж. - Хорошо бы знать, в кого я стреляю! Назвать по имени, прежде чем дать команду канонирам! Иначе не бой, а бойня, извините, выходит. Недостойная дворянина и благородного человека. Мне неприятно чувствовать себя мясником…
        Граф Мальцов слушал внимательно, не вмешиваясь. Лишь перестал прятать руки под клетчатый плед. Руки тряслись, а маэстро Карл не спешил вмешаться с коррекцией, приберегая силы на будущее.
        Беседа как беседа.
        Кукольник может отдохнуть.
        - Назвать по имени? - Космобестиолог вертел в пальцах серебряную вилочку. - Не хотелось бы разочаровывать вас, друг мой… Имя - прерогатива развитого сознания. Личности, если угодно. У флуктуаций нет имен, у них есть кодовые номера. Да, мы иногда даем имена ураганам или цунами, но это другой случай.
        - Отчего же другой? Тот самый, профессор, тот самый. Вы готовы поручиться, что ураган - просто безмозглый ветер? Я - нет. А если говорить о флуктуациях, то упомянутый вами Полански, рассуждая о высшей форме их псевдоэволюции…
        - Вы имеете в виду пенетраторов?
        - Да! Что, оборотни тоже не имеют права на имя?
        - А почему вас, полковник, беспокоят пенетраторы? Для кораблей они не опасны, следовательно, патруль с ними не сталкивается. Существует, правда, теория, что «оборотень», как вы изволили выразиться, есть высшая форма псевдоэволюции флуктуации. И путем захвата человеческих тел он изучает нас с вами. Мы, дескать, изучаем окружающий макрокосм, а пенетратор, в свою очередь, старается постичь микрокосм в лице прогрессивного человечества… Нет, я не сторонник сей теории. Шарлатанство! Примитивное умопостроение, основанное на ошибочных, глубоко антинаучных…
        - Профессор, вы гений! - невпопад зааплодировала Эмма, желая оборвать готовящийся спич. - А теперь я хотела бы попросить Венечку прочесть нам поэму «Сестры». Венечка, золотой наш, мы все вас умоляем!
        - Просим! - согласился полковник, подкручивая кончики усов. Он высоко поднял пустой бокал, выждал паузу и вдребезги разбил посуду об пол. - А я вдобавок прошу лично от себя! Как глубоко антинаучное, примитивное умопостроение, я…
        Бас полковника возвысился до визга, режущего уши.
        Казалось, офицер загорелся, вспыхнул от случайной искры, как если бы целиком состоял из пороха. Горел именно офицер - не мундир, украшенный орденскими планками, или сапоги, надраенные до умопомрачительного блеска, а существо, выходящее наружу из темницы плоти. Сотни, тысячи, мириады крошечных звездочек клубились в кают-компании, не причиняя никому вреда. Взвыла система воздухообеспечения, хотя дышалось по-прежнему легко. В нос ударил резкий запах озона, будто перед грозой.
        Хор, состоящий из множества голосов, запел в мозгу Лючано.
        Позже, когда сумасшедший день рождения ушел в прошлое, Тарталье ни за что не удавалось вспомнить ни слова, ни мелодию. Лишь ощущение события, слишком великого, чтобы остаться в памяти целиком. Чистая правда - мало кто видел, как флуктуация континуума класса 6P-27+ принимает естественный облик. А из тех, кто видел, единицы остались в живых.
        Рой звезд пронизал «Горлицу» насквозь и вышел наружу. В космос.
        - Тянет, - почти сразу сказал Венечка Золотой, с недоумением озираясь по сторонам. - Арк-к-ка… д-дий Вик-к-кт-т-то… тянет м-меня… из м-меня…
        Поэт встал, повернулся к стене и стал биться о нее всем телом. Складывалось впечатление, что Венечка тоже хочет выйти из яхты на манер лжеполковника. Закричала, разрывая контакт с куклой, Эмма Лаури. Лицо невропастки превратилось в восковую маску; одни глаза - огромные, страдальческие - жили на нем.
        Если проводить аналогию, беря пример с профессора, Эмма чудом успела выскочить из клетки, куда забрел, желая подзакусить Венечкой, голодный леопард.
        - Тянет!.. тянет!.. тя… н-нет!..
        На дисплеях внешнего обзора вокруг яхты крутился светящийся вихрь. Крутился и мучил бедного поэта. Что хотел пенетратор от Венечки, что он тянул из сердца, рассудка, души Золотого - не знал никто. И что делать, куда бежать и как спасать - этого тоже не знали.
        До тех пор, пока граф Мальцов не толкнул свое кресло вперед.
        Смяв валявшийся на полу мундир артиллериста, кресло подъехало к дублирующей панели управления яхтой. Маэстро Карл, еще не понимая, что собирается делать граф, вцепился в моторику куклы, помогая и корректируя. Руки Мальцова не дрожали, когда граф сыграл на панели дикую гамму кодов, открывая доступ к системе активной обороны.
        Пальцы ушли в голоформу, нащупывая ресурсные каналы.
        - Ну, тварь… - бормотал его сиятельство. Изо рта Аркадия Викторовича на гладко выбритый подбородок тянулась ниточка слюны. - Ужо тебе, зар-разе…
        «Порты плазматоров открыты», - бесстрастно сообщил дисплей.
        - Венька, держись… я сейчас…
        Он был большой оригинал, граф Мальцов с Сеченя. Выйдя по ранению в отставку, он правдами и неправдами, где соблюдая закон, где обходя его на вираже, выкупил у патрульной службы списанный в утиль катер «Охотник». Все подозревали, что в утиль катер списали за крупную взятку, данную графом кому надо, но помалкивали. На переоборудование ушло целое состояние. Хищник-катер изменил очертания, наполнился роскошью обстановки, из тигра делаясь домашней кошечкой…
        В регистрационном перечне «Охотник» теперь назывался «Горлицей».
        Частной яхтой.
        Но у «Горлицы» сбереглось кое-что из когтей и клыков списанного бойца.
        Вихрь пенетратора отпрянул, чуя опасность, но вскоре приблизился опять. Щеки Венечки побагровели, а черты лица, напротив, приобрели неприятную заостренность, как у покойника.
        Поэт оставил стену в покое, сел на ковер и затянул гнусавым, болезненным тоном:
        Поднимите мне веки - не вижу, ослеп,
        Безутешен навеки - не вижу, ослеп,
        Жизнь была, человеки, изюминкой в хлебе…
        Он не заикался.
        Внутри Венечки копался кто-то, стократ более сильный, чем Эмма Лаури. И этот «кто-то» освобождал поэта от дефекта речи, вместе с ним отбирая главное.
        Знать бы: что?!
        А граф Мальцов все никак не мог справиться с блоком огневого обеспечения. Коррекция, которой хватало Аркадию Викторовичу, чтобы встать и лихо выпить заздравную чарку, не обеспечивала чувствительности и скорости реакции, необходимой для боевого контакта.
        Так невропаст не способен вести куклу, пока не получит от нее троекратного согласия.
        - Карл! Карл, душа моя!.. работай… - хрипел Аркадий Викторович, воюя не с пенетратором, а с собственным телом, предательски отказывающим больному бомбардир-майору. - Карл, гадюка!.. работай, милый, давай…
        Маэстро Карл работал.
        Но в одиночку не справлялся.
        Взгляд маэстро, обращенный к Эмме Лаури, можно было истолковать единственным образом. Эмма фигурировала в контракте между «Filando» и Мальцовым, где стояли подписи обоих кукол. У нее имелся доступ к графу. На всякий случай, ибо Карл Эмерих был предусмотрителен.
        - Чтоб вы все сдохли!
        Трудно сказать, кому именно адресовался вопль блондинки, когда Эмма вцепилась в его сиятельство, подхватывая пучок моторика. Зато Аркадий Викторович мигом воспрял, увеличивая чувствительность голоформы, наклоняясь вперед и раскачиваясь, словно сектант на молитве. Почти, уже почти вышло…
        Увы, «игры в четыре руки» хватало на пределе.
        И тогда Лючано перехватил второй умоляющий взгляд маэстро.
        На раздумья времени не оставалось. Чувствуя себя на обрыве, перед прыжком в ледяную воду, Тарталья ринулся к графу. Он схватил Мальцова за дрожащие плечи, пренебрегая этикетом и приличиями.
        - Вы согласны, чтобы я…
        - Согласен, сатана тебя заешь!..
        - Вы даете согласие на контакт?..
        - Да!
        - Вы…
        Втроем невропасты сотворили чудо. Королева Боль улыбнулась, решив сегодня не создавать проблем любимому подданному. Лючано работал с наслаждением, виртуозно, как не работал никогда в жизни. Граф Мальцов мог быть доволен - мало кому доводилось служить объектом сразу для троицы кукольников.
        Он и был доволен, отставной вояка.
        Более того - он был счастлив.
        Яхта сделала сложный маневр, в результате чего искрящийся вихрь оказался строго по левому борту. И батарея плазматоров из открывшихся портов шарахнула по лже-полковнику прямой наводкой. А потом - еще раз, сминая и рассеивая.
        - Есть!.. есть, жечь твой прах…
        Венечка упал на спину и потерял сознание.
        Потом Лючано будет ломать голову, вспоминая: получил он от графа третье, решающее согласие или нет и чудо произошло на самом деле?
        Но вскоре оставит это пустое занятие.
        Глава седьмая
        Рейд
        I
        - Помпилианский раньше учил?
        - Нет, господин медикус-контролер.
        - А на каком языке я сейчас с тобой разговариваю?
        Тарталья задумался. А действительно, на каком?
        - На помпилианском?
        В его голосе не прозвучало особой уверенности.
        - Посмотрите на этого раба! - Медикус-контролер весело расхохотался, хлопнув себя по коленке. - Он не знает, на каком языке говорит!
        Затем, мгновенно став серьезным, он вновь нырнул в пульсирующие недра спирального нейротомографа, откуда объявился минуту назад, чтобы задать Лючано пару странных вопросов.
        Тарталья не знал, является ли медикус-контролер просто корабельным врачом или заодно выполняет дополнительные, не свойственные обычным докторам функции? Но вызову на медосмотр обрадовался: хоть какое-то разнообразие.
        Вместо монотонной «гребли» в ходовом отсеке, работы на камбузе, уборки помещений…
        «Рекомендованный досуг» - помпилианцы скорее откусили бы себе языки, чем назвали бы его «свободным временем»! - периодически выпадая рабам, проходил вымученно. Хочешь, смотри визор - те каналы, что включил дежурный. Большинство народа часами пялилось на бесконечные похождения героев «Святой Агнессы» или «Предупреди заранее». Хочешь - разминайся на портативных тренажерах, как в вудунской тюрьме. Особой надобности в физкультуре не возникало: спали рабы в тонус-коконах, которые во сне стимулировали мышцы лучше всякой гимнастики. Лючано даже сбросил живот и перестал сутулиться.
        - Забавно, очень забавно…
        «Что он увидел в мониторе? - Тарталья делал вид, что если чего и ждет от жизни, так это конца осмотра. - Когтистого Лоа? Вряд ли. Может, я болен экзотической болезнью? Тогда экс-легату придется меня лечить - не за совесть, конечно, но за страх предстать перед судом. Если с рабом Борготтой что-нибудь случится… если состояние нашего дивного организма и чудесной психики по истечении срока наказания не будет соответствовать исходной матрице…»
        Лючано ухмыльнулся со злорадством.
        По крайней мере, на это он еще был способен.
        Однако врач не обратил на ухмылку раба никакого внимания, и все злорадство пропало втуне. Кажется, медикус-контролер хотел еще о чем-то спросить обследуемого - но передумал.
        Не глядя, он ткнул пальцем в сенсор коммуникатора.
        - Гай? Зайди ко мне, когда сможешь…
        И махнул рукой «клиенту»:
        - Раздевайся и лезь сюда.
        Забираясь в диагностическую капсулу, Лючано вспоминал свои попытки заговорить с другими рабами. Крах надежд едва не вверг его в тяжелейшую депрессию. Общаться с себе подобными на галере мог лишь законченный псих. На него смотрели с непониманием, молча отворачивались или отвечали односложно. Лишь немногие пытались хоть как-то поддержать беседу - но их тоже не хватало надолго.
        Очень скоро выяснилось: те, в ком не угас интерес к общению, - новички.
        Вроде Тартальи.
        Брамайни Сунгхари, соседка по «гребной скамье», попала в рабство за долги мужа около полугода назад. Ее трижды перепродавали из рук в руки, пока она не очутилась на «Этне». Близнецы-гематры, десятилетние Давид и Джессика, стали рабами всего три месяца назад, но, как это произошло, рассказывать не желали. Зато охотно вступали в разговоры на другие темы.
        - Нам нужно общаться с людьми, - заявила Джессика, серьезная, как распорядитель похорон. Ее неморгающий взгляд поначалу угнетал Лючано, но спустя неделю он привык. - Иначе мы будем деградировать и станем совсем глупыми.
        - Наши взрослые в таких ситуациях умеют работать сами с собой. Ставят себе задачи и их решают, - поддержал ее брат. - Или разделяют сознание на две квазиличности и играют в многослойные ассоциации. А мы маленькие, мы не умеем. Нам нужно прямое общение.
        - Да. Чтобы нам ставили задачи, а мы их решали.
        - Я бы с удовольствием, - улыбнулся детям Лючано. - Но я не знаю, какие задачи вам ставить. Сколько будет триста двадцать пять умножить на семь тысяч шестнадцать?
        - Два миллиона двести восемьдесят тысяч двести, - хором ответили близнецы. - Это не задача. Это детская «погремушка». Для сосунков.
        - Ну, если для сосунков… Знаете, дорогие мои, я думаю, вы вполне можете ставить задачи друг другу.
        - Не можем. - Давид печально вздохнул. В лице его на миг пробилось что-то от нормального мальчишки. Только очень грустного. - Мы слишком похожие. Когда я спрашиваю Джессику - она уже знает ответ. И я знаю. Мы думаем одинаково. Ну… почти одинаково. На девяносто три процента.
        - Вы надеетесь снова стать свободными?
        Задавая этот вопрос, он понимал, что тычет пальцем в открытую рану. И делал это намеренно. При беседе с маленькими гематрами все время хотелось затрагивать животрепещущие, эмоциональные темы - иначе казалось, что говоришь с машиной.
        К сожалению или к счастью, но ответ Давида был прост и скучен:
        - Мы считали. Вероятность - семнадцать процентов.
        - Только это неточно, - вмешалась Джессика. - Слишком много факторов. Погрешность…
        - …Что тут у вас, Лукулл?
        Предавшись воспоминаниям, Лючано проморгал момент, когда в медотсеке объявился Гай Октавиан Тумидус собственной персоной. А вместе с ним - еще двое: приземистый крепыш и статная брюнетка в деловом костюме.
        - Вот, полюбуйтесь. Чрезвычайно любопытный экземпляр, - врач кивнул в сторону Лючано, лежавшего в прозрачной капсуле нагишом.
        Тумидус мазнул по «экземпляру» равнодушным взглядом.
        - Обычный раб. Что в нем любопытного?
        В голосе экс-легата сквозило плохо скрываемое раздражение. Кавалера, понимаешь, ордена Цепи и малого триумфатора оторвали от важных дел ради какого-то никчемного раба!
        - Он говорит на помпилианском.
        - Натаскался за это время. Лукулл, ты меня удивляешь…
        - Он хорошо говорит. Практически свободно. Хотя никогда не учил язык раньше.
        - Все клейменые рабы быстро учат язык хозяев! - буркнул крепыш. Краснощекий, с поросячьими глазками, с брюшком, нависшим над поясным ремнем, он являл собой полную противоположность стройному, подтянутому Тумидусу. - Лукулл, ты это знаешь лучше нас.
        - Знаю. Но не за десять дней! И не в таком объеме.
        - Может, у него способности к полиглоссии…
        - Тогда его способности - исключительные! Он не сразу сообразил, на каком языке я к нему обращаюсь! Я тут посмотрел его синапсы…
        - Возможно, раб сам что-то прояснит? - подала брюнетка дельную мысль.
        Выглядела она потрясающе. Легкий макияж-«невидимка», правильные черты лица хранят вежливо-заинтересованное выражение. Высокая прическа уложена волосок к волоску - настоящее произведение искусства. Жесты выверены и грациозны, костюм сидит идеально…
        При всем этом брюнетку нельзя было представить в постели.
        Воображение отказывало.
        «Малыш, о чем ты думаешь?» - изумился маэстро Карл.
        - Вы позволите, Гай?
        - Разумеется, Юлия. Он в вашем распоряжении.
        Брюнетка одним движением оказалась рядом с капсулой. Не спеша приступать к допросу, внимательно оглядела раздетого Лючано - словно она, а не Лукулл, была здесь врачом.
        Или покупателем, оценивающим приглянувшуюся вещь.
        - Ты знаешь, почему тебе удалось быстро выучить наш язык?
        - Да, госпожа.
        - Рассказывай.
        - Я невропаст, госпожа. Контактный импер…
        - Я знаю, что такое невропаст, - с нетерпением прервала его Юлия. - Дальше!
        - Когда невропаст вступает в контакт с клиентом, между ними устанавливается нечто большее, чем просто ментальная связь. Происходит… взаимослияние, в определенном смысле. Клиент этого не ощущает, в отличие от ку…
        Он чуть не брякнул: «кукольника». Сочти хозяин Тумидус эту вольность злонамеренной шуткой, состоянию организма и психики Лючано Борготты грозили бы серьезные отклонения.
        Несмотря на приговор киттянского суда.
        - Я хотел сказать, от курирующего сеанс невропаста. В частности, идет проникновение в речевые центры мозга - это необходимо для вербальной коррекции.
        - И ты сразу выучиваешь чужой язык?
        - Не сразу, госпожа. Я его знаю, пока нахожусь в контакте с клиентом. В том объеме, в каком его знает клиент. Хозяин Тумидус читал речь на помпилианском - и я прекрасно справлялся, пока…
        В этот миг Тарталья с размаху налетел на непреодолимый барьер, поставленный экс-легатом. Владелец «Этны» не желал, чтобы раб распространялся о сеансе контактной имперсонации, случившемся в стенах военно-космической школы на Китте, сеансе, который стоил одному службы, а другому - свободы.
        Лючано закашлялся.
        Возникшей паузы хватило, чтобы поток мыслей, обращающихся в слова, плавно обогнул барьер и потек дальше, не касаясь больше скользкой темы.
        - …пока контакт не прервался. Я и прежде работал с представителями вашей расы. - Очень хотелось добавить «…и в тюрьму из-за них попадал!», но Лючано поостерегся. - Это, госпожа, как зерно.
        - Зерно? - не поняла ослепительная ледышка Юлия. - При чем тут зерно?
        - Зерно, которое ждет внутри тебя. Если начать его поливать, удобрять, согревать - оно быстро прорастет. Для прорастания зерна полиглоссии мне нужна языковая среда. Или постоянный ментальный контакт с носителем языка. Хозяин Тумидус в контакте со мной - я ведь его раб. Поэтому…
        - Достаточно.
        Тарталья послушно замолчал.
        - Лукулл позвал нас не зря, - обратилась Юлия к мужчинам. Она вела себе так, словно была рождена для командования и «Этна» принадлежала ей, а не экс-легату. - Действительно, забавный экземпляр. Способности невропастов, как известно, - бледная тень наших. И тем не менее мы не в силах изучить языки и наречия рабов «под клеймом», просто находясь с ними в контакте. Столь впечатляющая быстрота обучения…
        - Мне, например, это неизвестно. Насчет бледной тени. - Крепыш явно не был впечатлен рассказом Тартальи и словами брюнетки. Таланты к языкам, особенно у рабов, не входили в сферу его увлечений.
        Экс-легат тоже не разделял энтузиазма Юлии.
        - Очень хорошо. Мы выяснили, что хотели. Теперь предлагаю вернуться в мои апартаменты и продолжить совещание. Нам нужно еще скоординировать действия эскадры…
        - Но это же уникум! - Брюнетка впервые повысила голос. - Учитывая не только его способности к языкам, но и то, что случилось с вами, Гай, во время сеанса…
        Тумидус побледнел. Пальцы его сжимались и разжимались, как если бы он душил кого-то - скорее всего, слишком осведомленных брюнеток.
        - Простите, Гай. Я не хотела вас обидеть. Знаете что? Если этот раб вам неинтересен, продайте его мне.
        - Очередной экспонат для твоего знаменитого паноптикума? - хохотнул крепыш.
        - Я собираю не просто экспонаты, любезный Тит. Мои индагаторы исследуют экземпляры, имеющие уникальные отклонения от нормы, и, между прочим, добились ряда значительных успехов. Помпилии нужен прорыв в области пси-технологий. Мои лаборатории…
        - Сдаюсь, сдаюсь! - Тит шутливо поднял вверх руки, капитулируя. - Твои лаборатории - залог процветания Империи. А для исследований тебе требуются легионы всяческих уродцев, мутантов и ненормальных. Конечно же, для изучения, а отнюдь не для того, чтобы хвастаться перед знакомыми своей кошмарной коллекцией. Гай, уступи Юлии этого раба! Зачем он тебе?
        - Он не продается, - отрезал Тумидус. Чувствовалось, что разговор ему неприятен.
        - Это не деловой подход, - кабаном попер в атаку Тит, желая потрафить брюнетке. - Все имеет свою цену. Особенно - рабы. Сколько ты за него хочешь, Гай?
        Юлия отошла в сторонку, наблюдая за намечающейся ссорой. «Она знает! - догадался Лючано. - Знает, что Тумидус не может меня продать. Эта стерва изящно стравила гордеца Гая с тупицей Титом. Выходит, красотка получает удовольствие не только от кунсткамеры с уродами вроде меня…»
        - Я же сказал: раб не продается.
        Чувствовалось, что экс-легат с трудом удерживается от взрыва эмоций.
        Медикус-контролер Лукулл тактично перебрался в дальний конец медотсека, дабы не мешать переговорам высоких сторон. Его статус в этой компании был рангом пониже.
        - Назови цену!
        - Я не желаю разукомплектовывать энергоресурс «Этны»!
        - Я дам тебе двух рабов за столь ценный экспонат. Трех! Разрази меня протуберанец, я дам десять! Что скажешь, Юлия? Ты примешь от старины Тита такой подарок?
        Юлия с улыбкой кивнула.
        - Меняемся, Гай! А то превратишь его за год-другой в робота - и наша наука понесет невосполнимую утрату!
        Незнакомое слово «робот» резануло слух. Что оно значит? Безусловно, ничего хорошего. Во что собираются превратить Лючано Борготту?!
        - Не паясничай, Тит. Я же сказал…
        - Я - паясничаю?! Нет, это я, Тит Атрокс - паясничаю?! Это оскорбление!
        - Если вы считаете себя оскорбленным, я к вашим услугам…
        - Гай! Тит! Прекратите! Вы собираетесь вызвать друг друга на дуэль из-за раба?! Постыдитесь! - Брюнетка легко завладела вниманием обоих мужчин. Ее голос обрел глубину, наполнился обволакивающими, успокаивающими обертонами. - Если Гай не желает уступать мне принадлежащую ему по закону собственность - это его право. Я не настаиваю. Идемте, нам есть что обсудить перед рейдом.
        Брюнетка с величием королевы прошествовала к двери. Мужчины, сердито косясь друг на друга, последовали за ней. В дверях Юлия задержалась, вопреки этикету пропустила скандалистов вперед, обернулась и - Тарталья не поверил своим глазам! - с лукавством подмигнула ему.
        Именно ему, и никому другому.
        Рабу.
        II
        «Сегодня, малыш, ты узнал много нового», - сказал маэстро Карл.
        Нравоучительный тон маэстро вызывал раздражение.
        «Это точно! - поддержал Гишер, деловитый, как всегда. - Меня, например, заинтересовала коллекция стервозной брюнетки. Таинственные, значит, лаборатории? Где изучают аномальные потроха „мутантов“? Если Галактике чего-то и не хватало, дружок, так только прорыва агрессивных рабовладельцев в области пси-технологий!»
        «Цыц! - огрызнулся Лючано. - Взяли манеру: лезть вовсе дырки…»
        От глобальных проблем ему в данный момент было ни холодно, ни жарко. Зато имелся прекрасный повод для злорадства. Умница Юлия болезненно щелкнула по носу заносчивого Тумидуса, дав понять, что экс-легат тоже несвободен в своих действиях.
        И зависим, как ни унизительно это звучит, от собственного раба!
        Впору, с одной стороны, аплодировать брюнетке за доставленное удовольствие, а с другой - опасаться, что взбешенный хозяин выместит злость на безответном рабе. Однако и тайны, и злорадство, и опасения маячили на самой периферии сознания.
        Центральное место занимала иная мысль:
        «Что еще за „роботы“? Что Тумидус со мной сделает?! И что делать мне?»
        Маэстро Карл и Добряк Гишер, обидевшись, молчали.
        Кто даст ответ? - никто.
        Впрочем…
        Медикус-контролер Лукулл закончил осмотр и выставил Тарталью из медотсека за час до окончания «рекомендованного досуга» его смены. Третья палуба, «стойло» № VII. Близнецы-гематры желали вопросов? Задач? Он пойдет им навстречу!
        Тарталья не слишком надеялся на успех, но попытаться стоило.
        Давид с Джессикой словно только его и дожидались. Когда Лючано подошел, дети вынырнули из простенького игрового «киселя», в мгновение ока завершив партию в «шинбейт» - многомерные облавные шашки.
        - Мы тебя ждали!
        - У тебя есть для нас задачи?
        - Да. Кто такие «роботы»?
        Несмотря на всю скудость мимики юных гематров, Лючано увидел, как их лица делаются скучными-скучными. Они ожидали чего-то сложного, интересного, а тут…
        «Но это значит, что им известен ответ!» - вмешался маэстро Карл.
        - Дрянь-вопрос, - уныло сообщил Давид.
        - У нас дядя по экономике Помпилии монографию писал.
        - А мы ее читали.
        - И что там насчет «роботов»?
        Джессика сощурилась и забубнила:
        - …рабов, у которых уровни пси-составляющих субъективной свободы достигли в процессе энергетической эксплуатации неотторжимого естественного минимума, помпилианцы называют «роботами». Слова «робот» и «раб» - однокоренные. Однако они связаны не только морфологически, но и семантически. Состояние «робота» является финальной точкой либертатной деградации раба, когда векторное пространство степеней субъективной свободы свертывается…
        Перебив сестру, Давид внес и свою лепту:
        - Раздел III, «Принципы тотального контроля», глава 12. Первый абзац сверху, перенос с предыдущей страницы.
        - А попроще нельзя? - взмолился Лючано. - Пси-составляющие свободы… Кошмар! Это что за зверь?
        Дети глядели на него с жалостью, как на умственно отсталого. Взрослый человек, а не понимает элементарных вещей!
        - Не свободы, а субъективной свободы, - поправила Джессика. - Объективную свободу человека можно ограничить внешними факторами. Например, связать. Или посадить в тюрьму. Или поставить в угол. - Она продолжала апеллировать к дядиной монографии, но последнее сравнение добавила от себя. - Эволюция помпилианцев дала им доступ к внутренней, иначе субъективной свободе человека. К свободе мыслей, желаний, стремлений, намерений, воспоминаний, чувств, свободе выбора… Ой, дальше я забыла!
        Девочка очень расстроилась, но быстро нашла оправдание:
        - Ну ничего, мне простительно, я еще маленькая…
        - Нет, это какая-то ерунда! По-вашему выходит, «Этна» летает на энергии свободы?!
        - Не по-нашему, а по-дядиному. - В точности формулировок Джессике не было равных. Она даже чуточку раскраснелась, настолько приятной оказалась разработка поставленной задачи. - И не на энергии свободы, а на процессе коллапсирования жизнеобразующих энергий при переходе их в мертвую, статичную систему менталообразов…
        - И не только «Этна», но и все остальное на этом летает, - подвел итог Давид. - Я имею в виду: у помпилианцев. Летает, ездит, дает свет и так далее. Поэтому на «Этне» в ходовом отсеке сидим мы, инопланетники, а не потомственные рабы из инкубатора. Инкубаторские - с рождения «роботы», из них много не выжмешь.
        Лючано мало что понял, кроме главного.
        - Сколько?! За какое время человек превращается в «робота»?!
        - Хорошая задача.
        - Сложная.
        Выражения лиц близнецов изменились едва заметно, но Лючано чувствовал: они счастливы. Пожалуй, бедная сиротка, замученная мачехой и тяжелой работой, была бы менее рада, дай ей добрая волшебница шанс поехать на бал к королю.
        - Вы можете это вычислить?
        - Для конкретного человека? - уточнил Давид.
        - Да. Для меня.
        Джессика переглянулась с братом.
        - Мы попробуем, - осторожно сообщила она. - Говорю ж, мы еще маленькие.
        - Нам потребуются дополнительные данные, чтобы провести расчет. Мы слишком мало о тебе знаем.
        - И расчет не будет точным.
        - Мы и для себя с большой погрешностью рассчитали…
        - Плевать на погрешность! Сколько у вас вышло?
        - При сохранении прежней интенсивности эксплуатации - одиннадцать месяцев. Плюс-минус три недели.
        От бесстрастности, с какой Давид сообщил срок, оставшийся близнецам до окончательного превращения в «роботов», Лючано передернуло.
        Знать бы еще, отследит ли суд на Китте через три года «либертатную деградацию» осужденного Борготты! И если отследит, то сочтет ли ее веским основанием для обвинения и последующего наказания Тумидуса…
        «Не думаю, малыш, - сказал маэстро Карл, - что тебя в тот момент будут интересовать такие пустяки. Тебя вообще мало что будет интересовать, уж поверь моему слову…»
        - Хорошо. Что вам нужно обо мне знать?
        - В идеале все, - пожали плечами близнецы.
        III
        Завтрак состоял, как обычно, из кружки воды, тюбика с «миксом» и брикета белково-витаминного концентрата. На вкус и по консистенции - точь-в-точь сырая глина, перемешанная с соплями, но, говорят, очень полезно и питательно.
        А в качестве десерта рабам были предложены беготня и суматоха.
        - Всем занять места согласно расписанию стыковочного маневра!
        Все заняли, пристегнулись и взялись за «весла».
        - Второй ярус, правый ряд - отдыхать!
        В числе прочих счастливчиков Лючано покинул ходовой отсек, забрался в спальный кокон и принялся честно копить силы. Минут через десять корабль качнуло. «Стыковка, - догадался Тарталья. - Кто-то пожаловал к хозяину Тумидусу…»
        - Резервная смена поступает в распоряжение гостей «Этны»!
        Акустика прибавила громкости:
        - Первая палуба, грузовой шлюз! Срочно!
        Спеша по коридору, Лючано с удивлением отметил, что испытывает интерес к происходящему. И обрадовался. Обрадовался своей собственной, а не наведенной, «клейменой» радостью. Значит, превращение в «робота» идет не так быстро, как он боялся. Дети определили себе срок в одиннадцать месяцев. Посмотрим, что даст расчет для него. Он все-таки взрослый, битый жизнью человек, он пытается сопротивляться, ему помогают…
        Да, ему помогали. Ворочая «весло», прорываясь сквозь стыдное счастье подневольного труда, застилавшее сознание хмельным туманом, он вспоминал. Урывками, клочками - как мог, как получалось. Спасибо татуировке Папы Лусэро. Самое светлое, дорогое или хотя бы просто яркое, что происходило с ним за сорок семь лет, - украдкой, минуту за минутой.
        Так нищий бережет свои лохмотья, потому что больше ничего не имеет.
        Добродушно ворчала тетушка Фелиция - мол, много сладкого есть вредно! - но потом, сдаваясь, выкладывала на тарелку еще один щедрый ломоть земляничного пирога. Лицо марионетки оживало под резцом и кистью, и малышу Лючано хотелось прыгать от восторга: получилось, получилось! Маэстро Карл делился с юным невропастом премудростями и тонкостями искусства, они вели долгие беседы с Добряком Гишером под двумя кемчугскими лунами; и счастье плескалось в глазах графа Мальцова, когда батарея плазматоров с ювелирной точностью всаживала залп за залпом в искрящегося «оборотня»…
        Они были здесь, с ним, в его мыслях, в его памяти.
        Их помощь, воспоминания о них не давали Тарталье сдаться, опустить руки, соскользнуть в серую бездну апатии, перемежаемую вспышками рабского фальш-счастья. Он еще не стар, у него полжизни впереди. Срок, отмеренный судьбой, он проживет человеком. Свободным человеком. Он помнит, как это: радоваться жизни без ядовитых инъекций клейма.
        «Я выдержу. Я не забуду».
        - …Четверками - в шлюз.
        Лючано уже знал: раб выполняет распоряжения любого помпилианца, если они не противоречат приказу хозяина. И, как говорят в скверных боевиках, сопротивление бесполезно.
        «Интересно, - размышлял он на бегу, - возможен ли суицид среди невольничьего контингента?»
        «И не думай!» - хором предупредили Гишер с маэстро Карлом.
        - Приступить к погрузке!
        Странные гости посетили галеру. Выправкой эти помпилианцы не блистали, форму носили полувоенную, без знаков различия, зато все поголовно были вооружены. Не табельным оружием, а, что называется, с неба по звездочке: армейские лучевики, полис-разрядники, тяжелые парализаторы. Ходили гости так, словно походку им делали по общему лекалу: с нарочитой расхлябанностью крупного хищника. Одни щеголяли хитро подстриженными бородками, другие - бакенбардами, похожими на щетки, третьи - бриты наголо…
        Экс-легат и корабельные офицеры «Этны» выглядели совсем иначе.
        Гражданские «косят» под военных? Вряд ли. Несмотря на воцарившийся хаос, пришельцы, заполонившие коридоры галеры, производили впечатление профессионалов.
        Наемники?
        Корсары-маландрины?
        «Стерва Юлия в медотсеке что-то обронила насчет „рейда“…» - вздохнул Лючано, надрываясь под тяжестью груза. Неподъемные ящики без маркировки приходилось тащить вручную, вчетвером каждый. В ангаре рабы складывали ношу на тихоходные, но мощные платформы-антигравы - те по мере заполнения выстраивались в цепочку и скрывались в разверстых чревах десантных ботов.
        Жаб принудительно набивали икрой.
        Внутренняя сеть оповещения каждую минуту разражалась лающими командами:
        - Старшему штурману! Проверить и подтвердить расчет курса!
        - Сервус-контролеру I класса Марку Славию! Срочно прибыть в капитанскую рубку!
        - Готовность бортовых систем вооружения!
        - Есть!
        - Либер-центуриону Тарквинию Муллу! Доложить о сроках окончания погрузки!
        Поток ящиков иссяк, и резервную смену отправили на построение.
        - Все, кто пробыл в рабстве меньше года, - два шага вперед, - скомандовал «трехглазый» сервус-контролер, имени которого Лючано не знал до сих пор. К чему рабу знать имена всех, кто им командует? Дело раба - молча выполнять приказы.
        Строй качнулся. «Новичков» оказалось больше двух десятков.
        - Кто в рабстве шесть месяцев и меньше - еще два шага вперед.
        Осталось одиннадцать. «Трехглазый» прошелся вдоль короткой шеренги.
        - Ты, ты, ты и ты, - во лбу сверкнул «циклоп», фиксируя выбор, - бегом в навигаторскую рубку. Пятая палуба. По прибытии доложитесь любому из навигаторов.
        Тарталья оказался вторым «ты».
        В рубке их четверку - «квартет», без особого веселья пошутил Лючано, воспринимая шутку как крошечную, но все-таки степень свободы, - долго рассаживали вокруг странного устройства, схожего с прорезиненной каракатицей. Наконец толстяк-навигатор с удовлетворением хмыкнул, нажатием кнопки выдвинул из каракатицы знакомые штанги, только размером поменьше - и велел рабам взяться за «весла».
        - Свежатина! - Он хлопнул Лючано по плечу. Так хлопают машину новой модели или стену только что купленного дома, но никак не живое существо. - Всадник молодец: в случае чего свежачок вынесет. Ладно, скоро все трюмы ботвой забьем…
        Под Всадником, наверное, подразумевался Гай Октавиан Тумидус.
        - Молчи! - рявкнул на коллегу второй навигатор. - Сглазишь!
        Толстяк пригладил редкие волосы.
        - А я не суеверен. Я в пятницу родился…
        Он был не суеверен, но сентиментален: над его приборной доской вертелся «хрустальный» мемо-кубик, в глубине которого улыбались женщина и двое детишек, мальчик и девочка.
        Чувствуя, как ортопласт рукоятей прирастает к ладоням, попутно качая в организм питательные растворы - обеда, само собой, не предвиделось; морщась от ставшего привычным жжения в татуировке Папы Лусэро, Тарталья внезапно задумался о странном. Свобода - свободой, надежды - надеждами, но насколько было бы легче, относись помпилианцы к рабам с презрением, насмешкой, брезгливостью или с каким-то другим, но человеческим, живым чувством.
        Трудно, почти безнадежно ненавидеть господина, который не делает различий между тобой, штурмовым ботом, автопогрузчиком и запасным блоком питания.
        Крыша над головой, сытое брюхо, спальные тонус-коконы, «рекомендованный досуг», гарантированная радость труда, отсутствие наказаний, телесных и ментальных, за полной ненадобностью карать и запугивать - сколько людей согласились бы променять свое нищенское существование на «клейменый» рай?
        Ты-то чего трепыхаешься, кукольник?
        Что, твоя прежняя жизнь была слаще?
        Привыкнув к постоянству двух внутренних голосов, маэстро Карла и Гишера, Лючано никак не ожидал, что в глубине души таится еще и третий - вот эта убедительная сволочь, хитрая тварь, во всеоружии беспроигрышных аргументов.
        Изыди, беспомощно подумал он.
        Хорошо, согласилась сволочь. Но я вернусь, кукольник.
        IV
        …Галера шла в тумане.
        Седые пряди клубились вокруг бортов. Тускло горел кормовой фонарь. У взведенных 30-фунтовых камнеметов на баке дежурили их расчеты, трезвые и суровые. Шли только на веслах, как в бою, - все три мачты, кормовая, главная и носовая, стояли голые, напоминая деревья зимой.
        Даже флаг был спущен.
        Плеск воды под лопастями весел напоминал чмоканье голодного идиота, дорвавшегося до миски с кашей. Облака цеплялись за верхушки мачт. Временами в них начиналось движение - казалось, повар шумовкой перемешивает вскипевший кисель, пытаясь справиться с комками. Тишайший хохот, сопровождавший эту небесную катавасию, заставлял гребцов вздрагивать и озираться по сторонам.
        От хохота ныли зубы, а в боку начиналось колотье.
        Кожу саднило, как если бы в воздухе летали полчища гнуса, забиваясь под одежду и впиваясь в плоть мириадами тоненьких хоботков. Избавиться от воображаемого жужжания насекомых не мог никто. В ушах стоял звон, от него кружилась голова, и рукоять весла делалась мокрой, скользкой, извиваясь словно змея.
        - Держать язык за зубами! - предупредил заранее капитан.
        Ослушаться не посмел никто. Хотя у многих возникала нервная болтливость, и удержаться от разговоров было труднее, нежели терпеть, когда свербит, и не почесаться.
        Ожог от татуировки вернул Лючано к действительности. Вернул не полностью - туман, кипень в облаках и чмоканье за бортом остались, но сейчас Тарталья ясно понимал, где он и кто он на самом деле.
        «Я сижу в навигаторской рубке „Этны“, возле „каракатицы“. Я держусь за „весло“. Я смотрю в спины навигаторов и на обзорники систем внешнего наблюдения. Я - Лючано Борготта, и я ничему не рад, чтоб вас всех в коллапсар засосало…»
        Его больше не удивляло рабское расслоение личности, когда он воспринимал себя гребцом на морском судне, память о котором осталась разве что в исторических справочниках.
        «Наверное, таким образом сознание защищается от нормальных для „робота“, но противоестественных для человека ощущений…»
        Деградация наркомана, тонущего в галлюцинациях.
        «Свежатину» пригнали в рубку в качестве аварийных батарей. Если энергообеспечение корабля пострадает в случае непредвиденной коллизии, здесь сумеют завершить РПТ-маневр, удержав курс и направив «Этну» в безопасное место.
        «Куда же мы идем, при таких мерах предосторожности?..»
        …А галера все раздвигала туман острым, изогнутым носом.
        Извилистый фарватер требовал пристального внимания лоцмана. Чувствовалось, что здесь, в местах темных и скрытных, ходили редко, если ходили вообще. Прислушиваясь к тихим, еле различимым взвизгам кларнета, гребцы правой и левой стороны по очереди поднимали весла. Корабль делал поворот, огибал невидимые мели, уворачивался от зубастых скал - и двигался дальше.
        Вор крался в темноте по чужому дому.
        Лиса подбиралась к курятнику.
        А в кисельных облаках хохотали комки, взмахивая перепончатыми крыльями. Чмокала вода - густая, черная, запекшаяся по гребням волн. Вот мелькнуло тело: глянцево-мокрый шланг раздвинул чернила, булькнул, изогнулся петлей, сверкнул откуда-то глазом - оранжевым с зеленой прорезью сердцевины.
        И сгинул, как не бывало.
        Шумно выдохнули два гребца, брат и сестра, совсем еще дети, и капитан не стал их бранить или наказывать. Капитан сам побагровел от удушья при виде глазастого шланга.
        - Скорость?
        - Шесть с половиной узлов…
        - Прибавь, Марк…
        Толстяк-навигатор тихо молился, прикипев взглядом к дисплею. Он мерил скорость и расстояние иначе, чем на галере, плывущей по ту сторону реальности - свет, сверхсвет, световой год, парсек… - но страх не имеет изнанки.
        Жена и двое детей улыбались из мемо-кубика. Навигатору хотелось однажды вернуться к ним. Вернуться - богатым.
        Это означало - иметь множество рабов.
        «Возможно, - думал Лючано Борготта, резервный аккумулятор к навигационному пульту, - для каждого отдельного помпилианца наличие рабов - физиологическая потребность. Возможно, им без нас плохо: они болеют, мучаются, испытывают дискомфорт. Опять же мы бываем разные: потомственные, свежатина, „роботы“… Власть или симбиоз?..»
        Татуировка Папы Лусэро клыками десятка бешеных гадюк впилась в плечо, и он проклял себя за это предательское «мы».
        А галера шла через незнакомые, смутные воды.
        Космос чмокал, кипел и сверкал одиноким, опасным глазом.
        - Есть выход на реперную точку!
        - Отлично. Наложение наблюдаемых ориентиров на зафиксированные разведчиком?
        - 99,9%, с учетом координатной поправки.
        - Проверить расчет траектории для РПТ-маневра!
        - Проверка произведена. Рассчитанный ранее курс подтвержден. Дальность прыжка - 2,5 стандартного светового года, со входом в систему за орбитой четвертой планеты.
        - Приготовиться к РПТ-маневру. Даю отсчет…
        Только сейчас, окончательно вынырнув из туманных фьордов, где во мгле, рядом с судном, скользили жуткие силуэты, в навигаторскую рубку «Этны», Лючано заметил - они не одни в окружающем пространстве.
        Нет-нет, никаких чудовищ, рожденных сном разума!
        Близко к «Этне», слегка подсвечены опалесценцией газопылевого облака, угасающей за кормой, и холодным, колючим мерцанием ближайших звезд, плыли еще шесть кораблей. Две одноярусные галеры, две биремы, одна монументальная трирема - и звездолет, класс которого, не будучи специалистом, Тарталья определить затруднился.
        - …два… один… ноль.
        Картина на обзорниках, дающая полную иллюзию космоса, раскинувшегося вокруг, поползла: сперва медленно, потом быстрее и быстрее. Корабли-союзники «висели» возле «Этны» как приклеенные, синхронно набирая скорость. Это значило, что там, в иллюзорном море, выбравшись из коварных проливов, эскадра ускоряла ход. Кларнет держал нервный ритм, и гребцы старались изо всех сил, с радостью налегая на весла, подставляя лица соленому ветру.
        «А вдруг, - задумчиво предположил маэстро Карл, - настоящая действительность пахнет морем и свистит дудкой на баке? Космос - лишь бред помраченного рассудка? Бред целой цивилизации? Мы бредим, иногда, урывками видя настоящее - и не доверяя ему… Почему бы и нет?»
        «По кочану! - оборвал тираду маэстро грубиян Гишер. - Хочешь сходить с ума, сходи сам. А цивилизацию сюда приплетать не надо. Эх, отчего на всех умников не хватает решеток?..»
        Лючано вздохнул.
        Меньше всего ему хотелось сейчас участвовать в философском диспуте.
        К счастью, РПТ-маневр накрыл его колпаком, отсекая лишнее. Звезды на обзорниках вспыхнули, сливаясь в сплошные полосы огня; сознание размазалось по телу, как масло по ломтику хлеба, и Вселенная с наслаждением принялась жевать этот бутерброд. Лючано сделался центром «Этны» и завис в кричащей паузе между мгновениями - словно галера угодила под разряд межфазника.
        Миг длился вечность.
        Вечность спрессовали в единый миг.
        Банальность превратилась в откровение.
        Бытие с изумлением моргнуло. Соринка «Этны» выпала из его прослезившегося ока - за два с половиной световых года от входной точки разрыва пространственной ткани.
        - Есть вход в систему!
        - Проходим орбиту четвертой планеты. Начинаем торможение.
        - Запустить сканирование. Нас интересует вторая планета.
        - Вторая планета - есть засечка. Производим коррекцию курса.
        - Расчетное время выхода на орбиту - пятьдесят четыре минуты!
        - Вы готовы к веселью, друзья?
        - Либер-центурион Мулл! Отставить разговорчики!
        - Молчу, молчу…
        Толстый навигатор откинулся на спинку кресла, вытер пот со лба.
        - Проскочили. - Голос его дрожал. - Говорю ж, в пятницу родился… Ну, теперь не работа - баловство. Хватай-тащи! Верно говорю, Всадник нам за этот рейд долю поднимет. Трассу нарезали, как по канату над пропастью…
        - Тыщу раз говорил тебе: не загадывай! Глаз у тебя, урода!..
        - Не пыхти, Анк! - Толстяк подмигнул взбешенному напарнику. - Задворки Галактики, тишь да гладь. Ни одна зараза об этой плантации не знает, кроме нашего разведчика. Мирок, судя по отчету, не бей лежачего: потенциальные техноложцы, I уровень. Серьезного сопротивления оказать не смогут. Выбираем грядку с подходящей плотностью ботвы, садимся, дергаем, грузим - и мама не горюй! Проход через облако отработан, чешем домой без проблем…
        Эскадра замедляла ход, что благодаря компенсаторам инерции практически не ощущалось; бело-голубой шар, возникнув на центральном обзорнике, увеличивался в размерах.
        - Выходим на орбиту…
        - Запустить зонды!
        - Панорамное сканирование?
        - Есть!
        Подавшись вперед, Лючано вглядывался в обзорник. Там плыли, наполовину скрытые рваниной облаков, незнакомые континенты и океаны. Ему мерещилось страшное: под ними - Борго, родная планета Тартальи. Именно так она выглядела из космоса, когда он впервые покидал ее с маэстро Карлом.
        Это на его родину сейчас рухнет помпилианский десант.
        Чушь, глупости! Очертания материков совсем иные. Да и вообще, Борго находится на другом краю Галактики. Это чужая планета! И Лючано Борготте нет никакого дела до захвата корсарами двух-трех тысяч варваров. Пока еще этот мир откроют официально, пока сюда прилетят эмиссары Галактической Лиги с верительными грамотами для установления дипотношений…
        А в данный момент в неизученном окраинном секторе нет ни кораблей Лиги, ни патрулей.
        «Чем ты, дружок, в состоянии помешать хозяину Тумидусу? - желчно спросил Гишер. - Ты даже слова против сказать не способен при всем желании! Да и желания особого у тебя нет, если честно…»
        - Пошли данные зондов.
        - Давайте.
        - Состав атмосферы пригоден для дыхания. Токсичных примесей не обнаружено.
        - Вирусно-бактериальная среда - в норме. Организмов, способных прорвать стандартную биоблокаду, не выявлено. Можно выходить без спецсредств защиты.
        - Температурный режим - комфортный.
        - Обнаружено 976 поселений аборигенов, подходящих для операции.
        - Запускайте оптимизацию.
        - Когда уже наконец изобретут пятимерные трюмы?! Наши яйцеголовые бьются-бьются…
        - Пятимерные трюмы?
        - Ну да! Чтобы всю ботву такой вот плантации одним махом…
        - Ну и аппетиты у тебя, Флавий!
        - Отставить болтовню на рабочей частоте!
        - Есть оптимизация. Объект выбран.
        - Дайте координаты и увеличение.
        На обзорнике проступила координатная сетка. Изображение начало рывками увеличиваться.
        - Первая итерация… вторая… третья… - бормотал себе под нос толстяк-навигатор.
        Город. Мелкий населенный пункт: захолустье, вне оживленных трасс. Красные, рыжие, серые прямоугольники крыш. Хаотичное на первый взгляд переплетение улиц. Пятна зелени, желтая полоска пляжа, море с едва различимыми черточками…
        Корабли? Яхты?
        Город распластался на берегу бесформенной амебой, вытянул дюжину ложноножек в глубь материка, не подозревая о нависших над ним звездолетах.
        - Дай полное увеличение, - обратился нервный Анк к толстому напарнику.
        - Зачем?
        - Все равно будем здесь до конца операции болтаться. Так хоть поглядим, пока не началось.
        - Смотри, старый извращенец, - хохотнул толстяк, погружая волосатую лапищу в недра пульта. - Только не сглазь.
        В следующий миг Лючано показалось, что корабль падает с высоты на город, и он невольно вцепился в рукояти «весел».
        Улица. Брусчатка мостовой, узкие тротуары. Дома в три-четыре этажа с разноцветными фасадами: канареечная желтизна, салатная зелень, бирюзовый росчерк. Разными дома были не только по цвету: пузатые балкончики, окна стрельчатые, полукруглые, прямоугольные, барельефы, лепнина, узкие ступеньки парадных…
        Никаких стандартов, никаких типовых проектов. С первого взгляда видно: варвары. «Потенциальные техноложцы», как выразился толстяк.
        По улице проехала повозка с крытым верхом, запряженная самой настоящей лошадью. У Лючано возникло ощущение, что он внезапно перенесся на тысячелетия назад, в эпоху первобытной цивилизации. Или в Мальцовку: там ему однажды довелось кататься на аналогичной повозке. Сюда бы историков с этнографами…
        Плотный человек в кургузой пиджачной паре и смешной шляпе «котелком», с тростью в руке, наклонился к витрине магазина. Рядом тут же образовался малолетний сорванец, пристроился вплотную, якобы тоже интересуясь выставленным товаром.
        - Гляди, Касиус! Парень у лопуха бумажник тырит! С кредитками!
        - Откуда у ботвы кредитки?! У них небось все за наличные…
        - О, вытащил!
        - Молодец, пацан! А лопух ушами хлопает…
        Воришка, удрав за угол, корчил оттуда рожи обворованному зеваке. Человек с тростью, по мнению Лючано, сильно смахивал на маэстро Карла. А сорванец - на юного Борготту.
        «Меня сюда, будь добр, не приплетай, - подвел итог Гишер. - Взял моду: аналогии выискивать. Стареешь, дружок…»
        - Приступаем к началу операции, - прервал восторги навигаторов знакомый голос экс-легата Тумидуса. - Даю координаты сектора накрытия.
        Изображение на обзорнике отпрянуло и сместилось. Красный пунктирный квадрат обозначил выбранный район - практически весь город, не считая хуторов на юго-западе.
        - Объявляется пятнадцатиминутная готовность. Отсчет пошел. Сетка для ботов накрытия…
        Навигатор Анк развернулся вместе с креслом, вспомнив про «квартет» рабов.
        - Идите на первую палубу. Там доложитесь дежурному и поступите в его распоряжение.
        Для Лючано было бы гораздо легче, если бы нервный Анк закричал: «Хватит прохлаждаться, бездельники!» - или просто велел: «Пошли вон!»
        Нет, Анк так не сказал.
        Контрапункт
        Лючано Борготта по прозвищу Тарталья
        (тринадцать лет тому назад)
        Мои взаимоотношения с судьбой можно определить кратко: «Я - кукла».
        Но всякий раз - разная кукла.
        Я бываю перчаточным болванчиком. Властная рука наполняет меня целиком, толкая на поступки вне моего согласия, и, опустев, я страдаю. Подчиняться - легко, вспоминать об этом - мучительно. Наверное, поэтому в таких случаях я дерзок и насмешлив.
        Защитная реакция.
        Я бываю тростевым героем. Управляющие трости создают видимость свободы, но только видимость. У этой куклы есть возможность широкого жеста, поэтому я теперь - оратор, романтик, существо возвышенное и патетическое. Если герой велик, его ведут на тростях сразу несколько человек. Одному ведущему с великим героем не справиться.
        Согласитесь, забавный нюанс.
        Я бываю марионеткой. В отличие от предыдущих кукол, в принципе не способных сопротивляться кукловоду, теперь я обладаю малой толикой собственной активности. Пусть даже это обусловлено всего лишь моим весом и инерцией.
        Вешу, следовательно, существую.
        Хрупкость марионетки - цена ее крошечной свободы.
        - Н-но, веселые!
        Распутица чавкала под колесами, доедая остатки снега. Деревья на обочине вздымали к небу голые ветви, требуя одеть их в сочную, клейкую зелень, и чем быстрее, тем лучше. Небо отмалчивалось, пряча монетку солнца в карман. Грай ворон висел над головами черной, ощутимо плотной тучей, грозя рухнуть и навеки погрести под собой, в безнадежности сварливого гвалта.
        Состязаясь с воронами, в деревне за рекой брехали собаки.
        Так начиналась весна на Сечене, близ Мальцовки.
        - Знаете, ваше сиятельство, я впервые в жизни еду на лошадях. - Лючано поежился и плотнее запахнул волчью шубу, выданную ему ключницей Матреной. Ключница, баба ядреная и себе на уме, похоже, имела виды на гостя, осыпая дарами сверх меры. - Странное ощущение. Я ожидал большего… Архаики, что ли? Романтики? Нет, не то…
        В носу засвербило, и он чихнул. Граф Мальцов засмеялся:
        - Вы, голубчик, отнюдь не едете на лошадях. Вы едете в фаэтоне. Кстати, будьте здоровы.
        - Спасибо.
        - Пожалуйста. На лошадях ездят верхом. В седле и так далее. А нас везет фаэтон с плетеным кузовом, дело рук каретного мастера Тараса Буряка. Больших денег стоит, между прочим. Кареты Буряка нарасхват: ландо, двуколки, вагонеты… А я бью эту редкость по здешним буеракам, не жалея, и рыдаю в душе. Вот спросите меня: зачем?
        - Зачем, ваше сиятельство?
        - Аркадий Викторович! Еще раз помянете «сиятельство», я огрею вас тростью!
        - Не надо трости, я запомнил. Итак, зачем вы бьете сей ценный раритет по буеракам?
        - А потому, милый вы мой человек, что йонари на дух не переносят самодвижущиеся платформы любых типов. Полагают их насилием над природой и кознями сатаны. Нам откажут в доступе, нас не пустят в скит, воспользуйся мы аэромобом или вездеходом. Я уж не говорю о том, что было бы, сиди у меня вместо кучера какой-нибудь толкач-брамайн!
        - А что было бы?
        - Катастрофа! Конец света!
        - Тогда зачем мы вообще едем к этим вашим… как их?.. Ёнарам?
        - Йонарям. Кудрявым овечкам Господа Ионы, кроткого и милосердного.
        - Вот-вот. Матрена сказала, они не любят посторонних.
        Вся затея с сегодняшней поездкой к каким-то сеченским староверам, нелюдимам и фанатикам, казалась Лючано полной авантюрой. Еще встретят камнями или дубьем, а мы безоружны. Полиции здесь днем с огнем не сыскать, полицмейстер в Мальцовку разве что пьянствовать заезжает - красный, пузатый, громогласный…
        - Не любят, - подтвердил граф. - Матрена знает, что говорит. Но старец Аника мне кое-чем обязан. А я хочу показать кое-что вам, не откладывая в долгий ящик.
        Граф подмигнул с нескрываемым лукавством:
        - Не торопитесь, голубчик. Всему свой срок. И, умоляю, не мудрствуйте заранее. Наслаждайтесь природой, свежим воздухом, буколикой захолустья…
        Лючано опять чихнул.
        - Потяните себя за уши, - строго велел граф.
        Он дождался, пока Тарталья выполнит приказ, и объяснил:
        - Народная примета. Иначе перестанете расти.
        Небо, словно обрадовавшись поступку Тартальи, просветлело, налилось голубизной. В воздухе отчетливо запахло разрезанным надвое огурцом. «Н-но, веселые!» - крикнул кучер Тимоха, щелкнув кнутом. Наверное, он не знал другого способа подбодрить лошадей, но те вдруг оживились, ускорили шаг. Сзади, с телеги - рыдвана, как уже выучил Лючано - раздалась музыка: гитара, скрипка и кларнет.
        Цыган Илья, прихватив в дорогу парочку своих соплеменников, знал наверняка, когда надо вступить, чтобы доставить графу удовольствие и не помешать беседе.
        За то и был в цене.
        - Хорошо, - прошептал Аркадий Викторович, жмурясь. - Ой, хорошо…
        И задремал, надвинув шляпу на глаза.
        После истории с пенетратором графу заметно полегчало. Казалось, у пострадавшей марионетки срослись давно разорванные нити. Пусть не целиком, частично, в урезанном объеме; пускай только ведущие - коленные, височные, спинная, ручные… Этого хватило, чтобы надолго поднять его сиятельство из кресла и вернуть радость жизни.
        Он даже умудрился два раза пригласить на вальс Эмму. Да, со стороны танец выглядел комично, но лишь для тех, кто не понимал, что значит вальс для отставного бомбардир-майора.
        Личный врач Мальцова удивлялся, цокал языком, произносил страшные слова «гипокинезия» и «ригидность», возил результаты позитронно-эмиссионной томографии мозга графа в госпиталь имени Св. Жюстины, на показ тамошней профессуре… Он даже хотел написать научную работу о регенерации «substantia nigra», расположенной в среднем мозге. Врач уверял, что под благотворным влиянием стресса, подкрепленного тройным невропастическим воздействием на объект, пигментные нервные клетки обогащаются дофамином - нейромедиатором, необходимым для поддержания нормальной двигательной активности.
        - Это прорыв в медицине! - кричал он. - Это революция!
        И пил много рябиновой.
        Когда медик уехал, маэстро Карл в приватной беседе с графом предположил, что благотворный эффект скоро сойдет на нет. Лучше, сказал маэстро, быть заранее готовым к горькой правде, чем претерпеть крах ложных надежд. Простите за жестокость, но это скальпель хирурга, он для сильных людей.
        К предупреждению Аркадий Викторович отнесся без трагичности, заявив, что он - не кисейная барышня, а боевой офицер и все понимает. Спасибо, братцы-сестрицы, за счастливый миг, а вечность счастья - греза из области несбыточных. Венечку спасли, и славно.
        - Надеюсь, вы погостите у меня?
        - Разумеется, ваше сиятельство. До начала гастролей мы в вашем распоряжении.
        Спустя неделю Карл Эмерих и Эмма улетели с Сеченя на Русудан-П, где их ждали остальные члены труппы, а Лючано остался. Не по своей воле - по настоянию графа и личной просьбе маэстро. Перед этим директор «Filando» и Аркадий Викторович долго шушукались наедине. Тарталья подозревал скрытую каверзу, но противостоять сдвоенной атаке не мог,
        А посему задержался в Мальцовке, участвуя в пирах и подвергаясь домогательствам пылкой ключницы Матрены.
        - Н-но, веселые!
        Нет, кучер не отличался разнообразием репертуара.
        Дорога - старушка, разбитая вдребезги параличом и трясучкой, - выбралась из низинки, обогнув рощицу нежных берез, и поползла выше, туда, где маячил чахлый, малонаселенный хуторок. По всей видимости, это и был скит йонарей, цель сегодняшней поездки. Под храп графа Лючано стал вспоминать, что он знает о сектантах всех мастей, и ничего хорошего, к сожалению, не вспомнил.
        Оргии, аскеза, ритуальный суицид.
        Обеты молчания и стояния на голове.
        Культ членовредительства.
        Общность жен.
        Еще из памяти, профессиональной памяти невропаста, всплыла скандальная статья с заголовком «Библиотеку слепых обвиняют в сектантстве и нейролингвистическом программировании клиентов!». Он читал статью на Борго, во время последнего визита к тетушке Фелиции. Тетушка сама подсунула племяннику новостной кристалл со словами: «Читай, читай, тебе это будет интересно…»
        Почему это должно быть ему интересно, Лючано не понял, но кое-что из прочитанного запомнил. Например, это:
        «По словам архивариуса Гвидо Пазолини, проверяющие из Департамента морали, увидев „цифрат“ с эссе Леонарда Циренита „Разрешение ада и восстановление его“ (ПСС, т. 27), сказали, что это прямая улика, подтверждающая сектантскую деятельность библиотеки. Роковой прыжок из окна библиотеки, совершенный Инессой Тольбан, которая оставила предсмертную записку о невозможности дальнейшей жизни с такой маленькой грудью, как у нее, сочли результатом целенаправленного давления на психику лишенной зрения девушки…»
        Нет, Лючано не боялся, что сеченские йонари запрограммируют его, скажем, на прыжок в колодец. И общую жену вряд ли предложат. И размерами своей груди он был вполне доволен. Но сейчас он предпочел бы сидеть в Мальцовке, пить чай с вареньем из крыжовника и слушать, как Аркадий Викторович пятый раз подряд читает вслух «Балладу о Белой Жизни» из нового сборника Венечки Золотого.
        Несмотря даже на то, что «Баллада…» не отличалась большим оптимизмом.
        У Белой Жизни белая бровь
        И белый зрачок в глазу.
        Сугробы-веки, ресницы-снег,
        Морщины - корявый наст.
        У Белой Жизни белая кровь
        И белый по телу зуд,
        Один раз в год
        Кого она ждет,
        Кого она ищет? - нас…
        Хутор придвинулся, вырос, обрел плотность и объем. Обнесен частоколом из грязных, неошкуренных, острых вверху бревен, он меньше всего говорил о гостеприимстве здешних обитателей. По тропке, ведущей к реке, от хутора тащилась цепочка усталых, зверообразных мужиков в полушубках. Они звенели дужками медных котелков, шутили и бранились.
        Изъяснялись мужики на местном языке, а не на унилингве. Лючано еще плохо различал - где шутка, где брань. И то и другое звучало одинаково устрашающе.
        - Отворяй! - завопил Илья с рыдвана, извлекая из гитары душераздирающий аккорд. - Его сиятельство приехали! К старцу Анике! Шевелись, рыбоверы!
        Поползли створки ворот. Лючано с ужасом обнаружил, что одну из створок, надрываясь от непосильной тяжести, тянет подросток, вчерашний мальчишка. Он копошился на четвереньках в грязи, прикованный цепью к частоколу. Одежду щуплого привратника составляли лохмотья, сквозь которые просвечивало голое, черное, покрытое расчесанными болячками тело.
        - Кто это? - не удержавшись, спросил Тарталья. - Раб?
        - Бесноватый, - с отчетливой, малопонятной в данном случае иронией ответил Аркадий Викторович, словно и не спал. - Сын сатаны. Насильник и одержимец.
        - Этот ребенок? Изуверы держат его на цепи, а мы молча проедем мимо?!
        - Не торопитесь, голубчик. Скоро вы все узнаете и все поймете.
        Фаэтон въехал на территорию скита.
        Рыдван с музыкантами остался ждать снаружи.
        Обернувшись, Лючано заметил, что несчастный парнишка смотрит им вслед, стараясь встретиться взглядом именно с ним, с Лючано Борготтой. Просит о помощи? Нет, мольбы в глазах привратника не было. Так смотрят на земляка, соплеменника, случайно обнаруженного вдали от родного дома.
        Оставалось пожать плечами и, следуя совету графа, не торопиться.
        В загородках у изб кормились лошади, голодные и усталые. Снопы искр вырывались из дымовых окон и труб на крышах, покрытых мхом. Редкие обитатели хутора, спеша по своим делам, старались не приближаться к фаэтону. Чувствовалось, что посторонних здесь действительно не любят и не скрывают этого.
        У Лючано возникло странное чувство, что все йонари - голые. Для такого вывода не имелось ни малейших оснований - тулупы, штаны, сапоги мужчин, шерстяные платки женщин, кацавейки детей - и тем не менее…
        Голые.
        Хоть разбейся, а голые, и баста.
        Наверное, влияла атмосфера недоброжелательства.
        Фаэтон остановился у дальней избы. Кучер и Лючано под руки помогли графу сойти на землю и, стараясь вести Аркадия Викторовича как можно незаметнее, прошли вместе с ним в темные сени.
        Здесь царил едкий, раздражающий запах дыма, птичьего помета и сушеных кореньев. В горнице пахло ничуть не лучше, но было гораздо светлее. С десяток ребятишек сидели по лавкам, косясь на пришельцев. Любопытствовать в открытую им было боязно.
        Между лавками прохаживался чинный старичок в рубахе до колен. Розга в его руке, гибкая, вымоченная в рассоле розга, ясно говорила о взглядах старичка на воспитание подрастающего поколения.
        «Изуверы», - еще раз убедился Лючано.
        «Ты думаешь, дружок?» - возразил Гишер Добряк, старший экзекутор Мей-Гиле.
        А маэстро Карл и вовсе промолчал.
        - И во чреве Левиафана, аки дитя в утробе матери, мертвец в могиле, либо путеводная звезда в ночи, - вещал старец надтреснутым тенорком, убедительно взмахивая розгой, - предался Господь наш Иона святому обнажению покровов души. Три дня и три ночи снимал Он покров за покровом, очищая Себя и всех через Себя…
        Подслеповат был старец, а может, просто увлекся лекцией, но гостей он заприметил не сразу. Гуляя по горнице, он бубнил о Господе Ионе и его воскрешении из Левиафаньего чрева, выказывая хорошее знание унилингвы. Лючано не знал, зачем йонари втолковывают детишкам свое Святое Писание на всеобщем - наверное, готовили для миссионерства на отдаленных планетах.
        Хотя это казалось сомнительным.
        Про йонарей ему до сих пор слышать не доводилось.
        - …и не было в те дни ни бури, ни ветра по земле. Восстав же из чрева, чист, аки мир в первый день творения, воззвал Господь наш Иона к верным гласом громким…
        - Кхм-м! - с намеком кашлянул Мальцов. - Внемлите, благостный Аника!
        «Гласом громким взываю!» - чуть не добавил Лючано. Старец обратил взор на его сиятельство и возликовал.
        - Благодетель! Отец родной! А ну, огольцы, кыш отсюда! Завтра, завтра доскажу…
        Огольцы гурьбой выскочили наружу, едва гости освободили проход. Лючано чуть не сшибли с ног. Старец же вприпрыжку подбежал к нему - именно к нему, к Лючано Борготте, как если бы после долгого ожидания встретил блудного сына, - и принялся без церемоний вертеть, трогать и причмокивать.
        Странное, извращенное удовольствие читалось на морщинистом, румяном личике. Складывалось впечатление, что развратнику, погрязшему во грехе, впервые довелось осуществить давнюю мечту - пощупать невинную девственницу.
        - Уважил! - охал и кряхтел Аника, топорща седую бороденку. - Уважил, твое сияцтво! По гроб, значит, жизни! Обязан! Так это, выходит, и есть доподлинный сын сатанинский! Чую, чую, без обмана… Сподобил Господь перед смертью глянуть, пальцем ткнуть!..
        Аркадий Викторович втихомолку посмеивался, кучер тоже гыгыкал, не скрываясь. А сатанинский сын Лючано недоумевал: не на потеху ли йонарям привез его сюда граф? Ранее за Мальцовым не водилось пустого самодурства, но мало ли…
        Было неприятно стоять столбом, когда вокруг тебя скачет этакий живчик, говоря обидное. Поскольку граф не вмешивался, наслаждаясь ситуацией, то Лючано решил прекратить комедию сам. Старец Аника в этот момент как раз вознамерился дернуть его за нос. Потянувшись к насмешнику, Тарталья взял Аникин пучок моторика, легко разобрал на нити, ведущие и вспомогательные, и потянул, какие нужно.
        В итоге старец ухватил-таки нос, но не чужой, а свой собственный.
        - Сатана! - просиял он. - Воистину змий-искуситель! Во плоти! И буду толкать тебя под левую руку, и под правую руку, и ноги твои переставлять, и слова переиначивать, пока не забудешь, какой ты есмь…
        Аника явно цитировал что-то священное.
        - А силища, силища!.. твое сияцтво, наш-то ему и в подметки не годится… наш жиденькой, соплей перешибешь… Ну-кось, подь сюда, сатануля!..
        «Малыш, что творится?» - спросил маэстро Карл.
        Лючано не ответил. Он не знал, что творится.
        Это было категорически невозможно - без троекратного согласия старца откорректировать его движение. Это нарушало законы бытия. Скорее убежавшие дети на ходу обратятся в големов, граф Мальцов пройдется колесом, изба стартует в открытый космос…
        Йонари - голые.
        Голые.
        Все.
        Лишь сейчас Лючано сообразил, что подсказывало ему по въезду на территорию скита внутреннее чутье, мастерство невропаста, которое нельзя обмануть внешней видимостью. Жители хутора были полностью открыты для посторонних воздействий. Их согласия для этого не требовалось - опытный и даже начинающий кукольник мог легко вмешаться в моторику или вербальную активность йонарей, захоти он это сделать.
        Хоть из озорства, хоть со злым умыслом.
        «Три дня и три ночи снимал Он покров за покровом, очищая Себя и всех через Себя…»
        Должно быть, вера йонарей, помноженная на специфику религиозных практик, делала их крайне уязвимыми для внешнего пси-давления. Теперь становилось ясно, зачем Аркадий Викторович привез в скит Лючано Борготту - показать людей, для которых невропаст мог быть не наемным работником, а тираном, повелителем, злым или добрым гением.
        Настоящим, подлинным кукловодом.
        В некотором роде - Королевой Болью, демократичной и всемогущей.
        - Что, чертушка? - Старец оказался проницателен. - Мы, святые, ввели тебя, грешного, во искушение? А не лезь, куды не зван… я не про скит, я про нос…
        Аника оставил гостя в покое и отвесил Мальцову низкий поклон:
        - Все, твое сияцтво! Верю! Верую, ибо истинно! Забирай пацаненка, нехай идет в чертову учебу…
        - Пацаненок - это я? - мрачно осведомился Лючано. Граф улыбнулся:
        - Нет, голубчик. Я побился с мудрым Аникой об заклад. Если я приведу в скит, как они полагают, истинного сына сатаны, то бишь вас - уж простите на добром слове! - и при этом вы не распухнете, не станете биться в корчах и грешить дурным словом против истины…
        - Не стал, - подтвердил Аника. - Свидетельствую пред Господом Ионой: никак не стал. Услыхав Писание, был тих и задумчив. А такоже ликом в меру благонравен.
        - Вот-вот. В этом случае йонари отдают мне своего бесноватого, ибо покарали зря.
        - Не отдают, - деловито уточнил старец. - Продают. За оговоренную цену.
        Лючано повернулся к графу:
        - Аркадий Викторович! Тот мальчишка, в грязи… Он - невропаст?
        - Еще нет. Но, полагаю, с вашей помощью однажды станет.
        - В каком смысле?
        Стало ясно, почему йонари посадили на цепь ребенка с зачаточными способностями к невропастии. Сектантам не понадобилось «корчить рожи», чтобы убедиться в таланте юного привратника. Спорном и скверном для местных хуторян таланте. Небось сперва сверстников корректировал, дьявольское отродье, затем до взрослых добрался… Вот и кинули наземь: беса трудом гонять, к смирению приучать.
        «А как он смотрел вам вслед…» - вздохнул издалека маэстро Карл.
        Карл Эмерих был чуточку сентиментален.
        - Я надеюсь, что вы, дорогой мой, взяв это несчастное дитя в ученики, заложите тем самым основу будущего театра. Художественный театр контактной имперсонации графа Мальцова, - Аркадий Викторович с наслаждением произнес каждое слово, - под руководством Лючано Борготты. Согласитесь, звучит неплохо.
        - Я скоро улетаю, - пытался сопротивляться Тарталья. - Меня ждут в «Filando»!
        - С Карлом Эмерихом я договорился. Дело за малым - за вашим согласием.
        Граф погрозил трясущимся пальцем и повторил:
        - За вашим согласием, господин директор.
        - Но создание театра займет кучу времени! Пока я найду достаточное количество потенциальных невропастов, пока обучу этих детей…
        - Я готов ждать. И финансировать проект. Собственно, что вы теряете? Работать с клиентами для вас рискованно - я в курсе ваших проблем, голубчик…
        - Как зовут беднягу? - спросил Лючано, толком не зная, зачем ему это надо, если он не собирается ввязываться в предложенную графом авантюру. - Я о привратнике… Имя у него есть?
        - Степашкой его звать, - вместо графа ответил старец Аника. - Сын Ефрема Оселкова, кузнеца. Твое сияцтво, ты уж не поскупись, а? Сатаненыши на дороге не валяются, они в цене, значит…
        Лючано вздохнул:
        - У вас-то, святой отец, как раз и валяются…
        Всю обратную дорогу он размышлял о куклах, себе и судьбе. Выходило не очень. Во всяком случае, опубликуй Лючано свои размышления, популярность ему не светила.
        Рядом храпел задремавший граф.
        Позади на рыдване, притулившись к скрипачу, катил отмытый дочиста и накормленный Степашка Оселков. Взгляд мальчишки сверлил кузов фаэтона, словно желая достать, дотянуться до Лючано Борготты - такого же сына сатаны, как и он сам, только не опрокинутого в грязь, а великого, благого, всемогущего.
        Спасителя.
        Всей сутью невропаста Лючано чувствовал этот взгляд.
        «Никакого театра, - пообещал он сам себе, заранее зная, что нарушит обещание. - Завтра улетаю. Покидаю Мальцовку, беру билет на первый попавшийся корабль и лечу в тартарары».
        «Это точно, - подтвердил маэстро Карл. - Летишь в тартарары, синьор директор».
        Туча ворон висела над березовой рощей.
        Брехали собаки.
        - А театр мы назовем «Вертепом», - вдруг сказал Мальцов и снова захрапел.
        Глава восьмая
        Зубастый урожай
        I
        Приказ грузиться в десантную «жабу» удивил Тарталью. Что делать рабу на варварской планете во время налета? Не воевать же! Помпилианцы рабов в качестве солдат не используют. На Помпилии воинская служба считается почетной, она - для свободных.
        Да и вояка из раба, как из джема - вилка.
        Разумеется, хозяин знал ответ на сей вопрос, однако просветить Лючано не счел нужным. Вскоре он оказался в грузовом отсеке бота, рядом с Сунгхари и еще четверкой рабов: вехденом и тремя техноложцами. Кроме них в отсеке никого не было: корсары расположились в верхней кабине. Из груза имелись три тихоходные платформы, тщательно принайтованные к полу одна поверх другой.
        - Десант-группы, доложите готовность.
        - Третий готов.
        - Первый готов.
        - Четвертый готов…
        - Даю отсчет. Десять, девять…
        Ни обзорников, ни тем паче иллюминаторов в отсеке не наблюдалось. Посмотреть, как «жабья свора» вываливается из чрева «Этны», устремляясь к планете, Лючано не удалось. Бот качнуло: раз, другой. Навалилась тяжесть - и тут же отпустила: сработали компенсаторы инерции. Некоторое время ничего не происходило, лишь ровно гудел двигун. Потом звук двигуна изменился, завибрировал, и началась болтанка. Не слишком сильная, но вполне ощутимая.
        Бот вошел в атмосферу.
        Спуск занял минут десять. Болтанка кончилась раньше: бот погасил скорость, его больше не швыряло в турбулентных потоках.
        Мягкий толчок.
        «Приехали…»
        Время шло, а дверь не спешили открывать. Распоряжений по внутренней связи тоже не поступало. За переборками в потрохах «жабы» что-то лязгало, щелкало, звякало, еле слышно ворчали механизмы: бот жил своей жизнью. Никому не было дела до роботов, сидящих в грузовом отсеке.
        О них словно забыли.
        «Может, нас сюда загнали по ошибке? Просидим до конца операции и вернемся на корабль…»
        Снаружи глухо ухнуло, как будто рядом с «жабой» на землю опустилась нога великана. Звуки внутри бота умолкли. Прошло еще минут двадцать. Клацнуло, разблокировавшись, запорное устройство.
        - Рабам активировать грузовые платформы, - ожили акустические процессоры. - Вывести их наружу и построиться у кормы бота.
        Мерзко подвывая сервоприводами, начал открываться внешний створ. В отсек ворвались, будоража ноздри, запахи чужой планеты. Пряная горечь разнотравья, медвяный аромат цветов и - йодисто-соленый запах моря!
        Настоящего.
        Отстегивая фиксирующие ремни, снимая крепления с платформ, активируя подвески-антигравы и помогая толкать к выходу неповоротливые конструкции, Лючано дышал полной грудью. Это вам не стерильно-кондиционированный, прошедший через регенераторы воздух «Этны». И не иллюзия рабского «вирта».
        Планета пахла солнцем, степью, морем и… свободой!
        Он никогда раньше не задумывался, как пахнет свобода. Но теперь был убежден: именно так, и никак иначе.
        Направо до самого горизонта раскинулась степь. Участки сочной зелени сменялись серебристой сединой, уходили вдаль, сливались - и теплый ветер нежно оглаживал колышущиеся, подобно воде, травы. А море катило волны прямо перед ботом, в какой-то полумиле. Густая синь, покрытая белыми барашками, к горизонту светлела, сливаясь с бирюзовым небом, по которому, как барашки по морю, двигались легкие стрелы перистых облаков.
        И ни одного летательного аппарата в бездонной голубизне!
        Совершенно нереальная, первобытная картина.
        Взглянув левее, вдоль глянцевого борта «жабы», Тарталья понял, что поторопился. Там, на расстоянии мили, начиналась окраина города, виденного им с орбиты. Над ней и дальше, теряясь в дымке, правильным шестиугольником висели шесть десантно-штурмовых ботов, накрывая место операции сеткой парализующих лучей.
        По другую сторону «жабы» высилась, лоснясь металлом и смазкой, толстая телескопическая штанга, увенчанная куполом мощного излучателя. От купола к парящей над домами зловещей «гексаграмме» тянулся энергетический луч, хорошо видимый за счет ионизированного им воздуха.
        Лючано завертел головой и обнаружил в отдалении еще три бота с излучателями. На аппаратах, образующих «гексаграмму», были установлены широкополосные отражатели-дифракторы - попадая на них, парализующие лучи дробились, расслаивались и частой сетью падали на населенный пункт.
        Плюс рассеянное излучение…
        Он отдал помпилианцам должное: профессионализма им было не занимать. Сектор они накрыли грамотно, как на образцово-показательных учениях. Чувствовалась хватка - клыки хищника, отточенные сотнями локальных войн и тысячами таких вот пиратских налетов на миры варваров, находящиеся за краем освоенной Ойкумены.
        Вряд ли к этому моменту кто-либо из аборигенов находился в сознании.
        - «Волк-3» на связи. Да, слышимость в норме. Хорошо, я учту…
        Из-за корпуса бота объявились двое корсаров. Один разговаривал с кем-то через уником.
        - Что у них? - поинтересовался второй, когда говоривший дал «отбой».
        - Все в порядке. Сели в другом полушарии. Там грядка вроде здешней, накрыли всю целиком. Сейчас приступят к уборке. Кстати, пора бы и нашим…
        Оба глянули на «гексаграмму». Словно повинуясь взглядам, лучи, протянутые к висящим ботам, исчезли. Искрящаяся сетка погасла.
        У корсаров ожили уникомы.
        - Закончили? Ясно. Приступаем.
        Первый обернулся к рабам, поправив висевшую на бедре кобуру с тяжелым «стрекачом». И за миг до того, как прозвучал приказ, Лючано наконец понял со всей ясностью, какая им сейчас предстоит работа.
        И почему до поры пустовал грузовой отсек.
        Понял-то он, наверное, раньше. Гораздо раньше. Чай, не дурак, как сказал бы граф Мальцов. Но упирался, ставя рассудку барьеры и препоны, защищаясь от правды. Все, что оставалось в Тарталье человеческого, протестовало против холодного, острого, как нож под ребром, понимания.
        Неизбежность соучастия.
        От этого можно было сойти с ума.
        II
        Они двигались к городу на двух платформах: третья осталась в резерве.
        Предусмотрительные корсары в каждый из «экипажей» включили по энергету - толкать платформу. В таком деле один энергет стоил десятка сидящих на «веслах» рабов, чья эволюция пошла иными путями. Это экономило место на платформе и существенно увеличивало мобильность группы.
        Брамайни стояла на «носу» и вела их транспорт. «Нос» отличался от «кормы» лишь наличием примитивного пульта управления на выдвижной стойке и браслетов энергоприемника, подсоединенных к пульту кабелем. Блестящие браслеты украшали запястья и щиколотки Сунгхари, делая ее похожей на храмовую танцовщицу - строгую и отрешенную.
        Вторую платформу вел раб-вехден - как и брамайни, рулевой и источник энергии в одном лице. Бритый наголо, со шнуром на лбу, Хозяин Огня нижнюю половину лица закрывал белой марлевой повязкой - чтобы дыхание, упаси небо, не осквернило «святость искры». Даже скатываясь к психическому ступору робота, погружаясь в трясину равнодушия и покорности, вехден был не в силах отказаться от системы запретов и разрешений, впитанной с молоком матери.
        «Есть кое-что превыше жизненных коллизий», - вздохнул маэстро Карл.
        Не слушая маэстро, Тарталья вертел в руках выданный ему индикатор пригодности. Как выяснилось, приборчик надо просто навести на кандидата в рабы, и огонек покажет: зеленый - пригоден, желтый - под сомнением, красный - непригоден.
        «Урожай» предполагался обильный, и помпилианцы распорядились:
        - «Сомнительных» не брать!
        - Дальтоников нет? Зеленый от желтого все отличают? - спросил раздавший рабам индикаторы корсар.
        Дальтоников среди мужчин не нашлось.
        А брамайни как женщина дальтонизмом не могла страдать в принципе.
        Лючано поднялся, подошел к Сунгхари и встал рядом, всматриваясь в приближающиеся дома окраины. Его напарник-техноложец остался сидеть на месте, безразлично глядя в пространство, а, может быть, внутрь себя. В отличие от Лючано, ему было все равно, куда и зачем они направляются.
        «Небось после рейда Тумидус всех окончательных роботов с „Этны“ спишет. Заменит „свежатинкой“ из здешнего „урожая“. Лети, галера, возьми тебя холера…»
        Начались дома: одноэтажные, приземистые, они едва выглядывали из-за высоких заборов, как если бы от страха и любопытства привстали на цыпочки. Крыши, крытые красной черепицей, печные трубы… Как на Сечене, да не совсем. Тут домики аккуратные, заборы крашеные, за заборами - буйная зелень фруктовых деревьев. Ветви гнулись под тяжестью зреющих плодов.
        Сразу видно: не крепостные живут - свободные. Для себя стараются, не для барина.
        «Недолго вам, бедняги, волей тешиться…»
        Он увидел первую аборигенку. Русоволосая девушка в простеньком синем платье лежала лицом вниз на пыльной улочке, выбросив вперед правую руку. Диковинные туфельки с острыми каблучками свалились с ног. Казалось, девушка споткнулась, упала, хотела встать, не смогла, пыталась ползти - да так и застыла, потеряв сознание.
        Охальник-ветер без стыда задирал платье, обнажая стройные загорелые ноги и тщась заглянуть дальше.
        «Ну зачем я ее заметил?! Что мне стоило сидеть сиднем? Проехали бы мимо…»
        Разумеется, проигнорировать девушку не вышло.
        - Останови, Сунгхари.
        «Кто меня за язык тянул? Гай Октавиан Тумидус? Корсар, отдавший приказ? Долг раба?! Какая разница, глупый ты кукольник, кукла, робот…»
        Он спрыгнул с платформы.
        Навел на девушку индикатор - словно прицелился.
        «Хоть бы красный! Иначе через три года, сняв „клеймо“, останется только купить веревку и повеситься…»
        Зеленый.
        Лючано махнул рукой напарнику. Вдвоем они легко уложили девушку на платформу. Теперь следовало начать осмотр домов. Ноги понесли его к ближайшей калитке. Напарник шел следом, молчаливо признав в Лючано старшего. Он первый проявил инициативу - ему и командовать. В рамках полученного приказа, разумеется.
        Ну и пусть!
        Аборигенам все равно ничем не поможешь. А так - хоть какое-то подобие свободы: решать, что делать, отдавать команды другим. Пусть мелкие, пустяковые, в строгих, отмеренных хозяевами границах - но распоряжаться-то будет он!
        «Сволочь ты, Тарталья».
        «Сволочь! - со знакомой, „клейменой“ радостью согласилась притаившаяся внутри сволочь. - Ну и что? Иди, ищи, братец…»
        Калитка оказалась заперта. После второго пинка что-то хрустнуло - видимо, деревянная щеколда, - и калитка распахнулась. Никогда раньше он, как разбойник, не врывался таким образом в чужое жилище. А вот теперь, став рабом, - довелось.
        «Хороший случай оправдать собственное прозвище…»
        Маэстро Карл и Гишер молчали, зато тайная сволочь разошлась вовсю.
        «Заткнись! Без тебя тошно…»
        Дорожка, тщательно выложенная из плоских камней. По краям - грядки; перед самым домом - клумба с бордовыми цветами. На пришельцев в изумлении таращатся раструбы соцветий. Дверь в дом приоткрыта. Темная прихожая. «Сени», как говорят на Сечене.
        Горница. Никого.
        Стол покрыт белой кружевной скатертью. Ручная работа, в метрополиях больших денег стоит. А тут небось обычное дело. В углу - темные лики местных богов или святых. Перед ликами теплится живой огонь. Массивные шкафы, буфет с посудой…
        Комната поменьше. На кровати - старуха.
        Индикатор загорается красным.
        - Пошли дальше.
        Напарник без возражений подчиняется.
        Следующий дом. Во дворе, на грядке, примяв какую-то съедобную зелень, раскинув руки, лежит босой мальчишка лет восьми. Солома жестких волос, конопушки на щеках; пятки измазаны в жирном черноземе. Глаза широко распахнуты (от ужаса? от изумления?..), смотрят в небо, откуда обрушилась нежданная напасть.
        Зеленый.
        - Возьми его.
        Напарник забрасывает обмякшее тело мальчишки на плечо и несет к платформе.
        В дом Тарталья вошел один, споткнувшись у порога о матерого детину - тот лежал ничком, похожий на труп. «Сам не утащу. Вдвоем бы управиться…» Он не поверил своим глазам, когда на индикаторе вспыхнул желтый огонек. Восьмилетний сопляк им, видишь ли, в рабы годится, а здоровенный бугай, на котором пахать можно, - под сомнением. Ну и ладно, нам же легче; сказали «сомнительных» не брать - мы и не будем.
        Зато женщина с усталым лицом, сомлевшая за столом, лицом в тарелку с супом, оказалась вполне подходящей. Вернулся техноложец, и они вынесли женщину из дома, уложив на платформу рядом с остальной добычей. Платформа продвинулась вперед шагов на двадцать и зависла напротив очередного дома.
        Через полчаса Лючано привык.
        Втянулся.
        Работа как работа. Зашел, проверил, утащил. Или оставил лежать. Он лишь раз дернулся, увидев валявшихся на земле не людей - птиц. От этого зрелища его без видимой причины пробрало холодом. Только сейчас дошло: вокруг царит мертвая тишина. Шелестят деревья, когда их ветви оглаживает ветер, прилетая из степи, - и все. Ни птичьего щебета, ни жужжания насекомых. Под ногами хрустели хитиновые панцири жуков, упавших наземь.
        Мертвый город.
        Кладбище.
        И рабы - слуги ангелов Смерти - забирают людей в потусторонний мир, где «ботве» до скончания века придется гнуть спину на новых господ.
        «Работай, ради всего святого! - выкрикнул почти неслышимый, запеленутый в кокон ужасной тишины маэстро Карл. - Работай и ни о чем не думай! Малыш, за что ж тебя так…»
        Гишер промолчал, а тайная сволочь хихикнула.
        Они битком наполнили платформу телами, когда пыльная грунтовка кончилась, сменившись булыжной мостовой, а дома выросли до двух-трех, местами до четырех этажей. Лючано отправил Сунгхари с грузом к боту, сам же с напарником прошелся по улице, сортируя редких прохожих по степени пригодности. Годных они стаскивали в одно место и выкладывали рядком на тротуаре, чтоб потом грузить разом, а не собирать по всей улице.
        Двое - седобородый старик в черном и пухлая девочка с леденцовым петухом, зажатым в кулачке, - мирно легли бок о бок.
        Обоим индикатор дал зеленый свет.
        И не хотелось задаваться вопросом: почему?
        Заходить в дома и вламываться в каждую дверь Лючано не спешил. Он заглянул за поворот улицы. В конце концов, мы продолжаем выполнять приказ, верно? Проверяем, нет ли за углом пригодной для сбора «ботвы».
        Ноги слушаются? - да.
        Никто его не одернул: ни снаружи, ни изнутри.
        За поворотом лежал опрокинутый экипаж. Лошадь сраженная парализующим лучом, повалилась на бок, увлекая за собой хлипкую повозку. Рядом, неестественно вывернув шею, скорчился кучер в длиннополой куртке и штанах из грубой ткани в рубчик. Из экипажа свешивалась женская рука: тонкое запястье, изящные пальчики, кружевной рукав. На безымянном пальце блестело кольцо.
        «Здесь, по-видимому, любят кружева…»
        Лючано подошел ближе, навел индикатор на кучера. Индикатор молчал. Это означало, что кучер мертв. Вот так, господа помпилианцы. Вот и ваши «гуманные» парализаторы. Полюбуйтесь. Впрочем, вам, конечно, плевать: лес рубят, щепки летят. Одним рабом больше, одним меньше…
        Издержки производства.
        Индикатор прицелился в даму.
        «Жива. Зеленый».
        Вместе с напарником они отнесли даму к остальным.
        - Ждем платформу, грузим этих, потом сворачиваем за угол и движемся вдоль улицы до упора, - распорядился Лючано, чувствуя, как внезапно оживает на плече татуировка Папы Лусэро. - Собираем, кто еще попадется, разворачиваемся и начинаем проверку домов.
        Техноложец кивнул.
        Ему было все равно, как действовать.
        В отличие от Лючано.
        «Людей на улице мало. Большую часть мы уже собрали. Могли бы прямо сейчас начать ломиться в дома. А так, пока дождемся платформы, пока погрузим добычу, пока не спеша пройдемся туда-сюда, подбирая оставшихся… Глядишь, поступит приказ возвращаться. Чуть проволыним тут, чуть проволыним там, и кому-то из аборигенов посчастливится остаться на родине, избежав рабства».
        Пустая платформа с брамайни прибыла минут через двадцать.
        - Давай шевелись…
        Погрузив добычу, они свернули за угол и вскоре добрались до конца улицы, где перед ними распахнулась площадь. Над площадью возвышался местный храм с золоченым куполом-луковицей. Но не стройный белокаменный собор, не стрельчатые окна с цветными витражами и не купол, горящий на солнце, заставили Тарталью остановиться. Не мастерство зодчего или благоговение перед чужим богом было тому причиной.
        Всю площадь устилали тела.
        Десятки, сотни.
        Особенно много их было на ступенях храма. Кто-то лежал прямо в дверях. Завидев зловещие черные силуэты в небесах, эти люди поспешили к святилищу. Просить у божества помощи и заступничества, каяться в грехах, призывать громы и молнии на головы пришельцев, которых, должно быть, сочли адскими демонами, - что, в общем, было недалеко от истины…
        Да какая разница, зачем сбежались несчастные?
        Они взывали к небесам, верили и надеялись на избавление, а пришел не избавитель от страданий, а Лючано Борготта - именно он, и никто другой! - и пригнал сюда проклятую платформу-рабовозку!
        «Не захотел вламываться в дома? Извернулся? Решил совершить хитренькое благо? Получи и распишись в получении, хитрец…»
        - Сунгхари, подай платформу вперед, - мертвым голосом сказал Тарталья. - Шагов на тридцать.
        И, обращаясь к техноложцу:
        - Начинаем собирать.
        Они успели проверить на пригодность и уложить на платформу лишь пятерых человек, когда от входа в храм послышался шум.
        Топот ног.
        Лючано обернулся.
        По ступенькам, перепрыгивая через распростертые тела, бежали трое: всклокоченный мужик с бородой веником и безумно горящими глазами фанатика, а за ним - два молодых, крепких парня, неуловимо похожих на бородача.
        Отец и сыновья?
        Впрочем, гадать о родственных связях троицы сейчас было не время. Один из парней сжимал в руках выдранный из ограды кол. Другой - штыковую лопату. А в лапищах бешеного папаши тускло блестел металлический предмет с отчетливо различимым стволом.
        Тупорылым, словно культя калеки.
        Нечто подобное Тарталья видел в музее на Сечене. Эта штука, если верить комментариям экскурсовода, называлась «обрез», была пороховой и стреляла пулями из свинца. Примитивный, допотопный огнестрел. К сожалению, музей, безопасный и цивилизованный музей находился далеко, а бородач - близко.
        Туземец задержал бег, страшно, по-звериному, зарычал - и, вскинув руку, выпалил по сборщикам «ботвы».
        Полыхнуло, как из тяжелого полис-разрядника при веерном накрытии. Только разрядник производит мало шума, а обрез лупил с оглушительным грохотом. Горячий воздух отчаянно взвизгнул над ухом. Огнестрел оказался не таким уж примитивным; по крайней мере, многозарядным. Бородач что-то передернул на своем оружии, изрыгнул брань, понятную без перевода…
        И выстрелил во второй раз.
        Лючано шарахнулся в сторону.
        - Бежим!
        «Проклятие! У нас - приказ! Мы должны собирать „урожай“. Приказ не позволит убежать, остановит, вернет обратно…»
        Секундой позже он обнаружил, что удирает со всех ног и никакой приказ тому не помеха.
        Брамайни, на удивление быстро сообразив, чем пахнет дело, с проворством обезьяны покинула тихоходную платформу и теперь мчалась следом. На бегу она ловко петляла, сбивая прицел.
        Один техноложец отстал, в растерянности топчась на краю площади.
        - Беги! Спасайся! - обернувшись, заорал ему Лючано, споткнулся и едва не полетел кубарем. Лишь сейчас он сообразил, что несется совсем не по той улице, которая вывела их на площадь.
        Жалобный, тоненький визг раздался позади. Рискуя упасть, Тарталья оглянулся снова.
        Парень с лопатой, сбив «робота» с ног, яростно молотил лежащего - изо всех сил, с остервенением, на убой. Техноложец молчал и ворочался, пытаясь встать на четвереньки. Парень с колом и бородач с обрезом, оставив родственника заканчивать начатое, парой медведей-шатунов топали за беглецами. Чувствуя, что отстает, бородач на ходу возился с упрямым огнестрелом.
        Обрез наконец поддался его усилиям и плюнул вдогонку свинцом.
        Из стены брызнула штукатурка, больно ударив Тарталью в висок и по щеке. Он постарался наддать, хотя в боку кололо вязальной спицей. Брамайни же оказалась двужильной: догнав его, она в три скачка вырвалась вперед.
        Желание жить не успело угаснуть в Сунгхари за полгода рабства.
        Улица вильнула вправо. Заметив узкий проулок, Лючано, не раздумывая, нырнул туда, догоняя верткую брамайни. Так мальчишками они удирали, путая следы, от собаки деда Бертолуччо, в чьем саду росли на диво сочные и вкусные кивуши - гибриды груши с киви. Пес бегал резво, а клыки у него были на редкость острые, так что улепетывать приходилось во все лопатки.
        Но сегодня ему грозило кое-что похуже зубов собаки или палки деда Бертолуччо. Одно дело воровать соседские кивуши, и совсем другое - похищать людей. Чьих-то сестру, сына, мать, брата, жену… Лючано, уж на что мирный человек, и то удушил бы за такое собственными руками.
        «Местных вполне можно понять», - буркнул рассудительный маэстро Карл.
        «Ага, - согласился Гишер Добряк. - Ты мечтал, дружок, чтобы к тебе относились по-человечески? Вот вполне человеческое отношение: подстрелить - и лопатой или колом…»
        Оба были правы.
        Однако Тарталье совершенно не хотелось становиться объектом справедливого гнева аборигенов.
        Минут пять он бежал за Сунгхари по каким-то закоулкам, грязным и запутанным, как волосы нищей побирушки. Подворотни, дворы, белье, развешенное для просушки прямо на улице, покосившиеся заборы, пыльные, немытые, засиженные мухами окна, плети дикого винограда, усыпанные гроздьями зеленых ягод, чахлые палисадники…
        Все слилось в вихрь безумного калейдоскопа.
        «Только бы не тупик!» - горошиной в пустой тыкве колотилась в мозгу единственная мысль. Наконец, нырнув в высокое парадное и прикрыв за собой дверь, они с Сунгхари, судорожно глотая воздух, привалились к исчерканной надписями стене. Снаружи больше не стреляли, но Тарталье казалось, что он слышит топот ног преследователей. Лишь миг спустя он сообразил: это его собственная кровь стучит в висках.
        Погони не было.
        Оторвались!
        III
        В парадном пахло мочой и кислой капустой.
        - Вот это вляпались! - прохрипел Лючано, медленно приходя в себя. Сердце грозило разнести ребра в клочья, выпасть на щербатые ступени лестницы и поскакать вверх, на чердак. - Пропадем ни за грош, и никто не вспомнит…
        Тот факт, что за гибель Лючано Борготты судьи Китты через три года накажут Гая Октавиана Тумидуса, нерадивого хозяина, почему-то ни капельки не успокаивал.
        Брамайни, восстанавливая дыхание, не ответила. Лишь молча кивнула, соглашаясь. Черные кудри ее растрепались, прядями закрывая лицо; кожа на скулах приобрела пепельно-бледный оттенок. Грудь ходила ходуном, натягивая ткань робы. Из нижней губы на подбородок тянулась струйка крови - рабыня на бегу закусила губу, не соразмеряя силу прикуса.
        Сейчас, впервые за все время их знакомства, Сунгхари походила на нормального человека.
        На женщину, растерянную и испуганную.
        Тарталья даже на миг залюбовался разгоряченным, таким живым лицом брамайни. «Совсем сдурел - о бабах думать? Думай, как выбраться из передряги!» - одернул его Добряк Гишер. Что ж, старый экзекутор понимал толк в жизни.
        - Переводим дух и начинаем пробираться к боту. Туземцы не станут выяснять, кто раб, а кто господин. Воткнут кол, и вся недолга. Лучше им не попадаться…
        Сунгхари опять кивнула. Было видно: она целиком и полностью полагается на спутника - как ранее действовала, повинуясь приказам помпилианцев. Внешняя живость оказалась лживой: шесть месяцев рабства давали себя знать.
        «Неужели и я стану таким?!»
        «Прекрати нытье! Потом будешь рефлексировать, на „веслах“. Восстанови силы, малыш, и выбирайся из этой задницы!» - без промедления присоединился к Гишеру маэстро Карл.
        Слегка приоткрыв дверь, Тарталья осторожно выглянул наружу.
        Вроде никого.
        Ни бородача, ни его оглашенных сыновей.
        Интересно, почему их не парализовало? Должно быть, когда город накрыли лучами с ботов, эта троица находилась в подвале или каком ином подземелье глубоко под храмом. Под храмами часто бывают подземелья. Махина святилища выполнила роль защитного экрана. Если над головой больше трех метров грунта, а тем более камня, никакой парализатор тебя не достанет.
        Вот и выбрались невпопад, народные мстители…
        - Идти можешь?
        - Могу.
        - Тогда - за мной.
        Сказать это было легче всего. Оглядываясь по сторонам, они вышли из подъезда. И тут Лючано сообразил, что совершенно не представляет, куда надо двигаться! Они заблудились в незнакомом городке, на чужой планете - хорошо еще, что территорию накрыли парализующие лучи эскадры.
        «Действие лучей - от пяти до восьми часов. Прошло максимум полтора. Это радует. Не хватало, чтобы туземцы очнулись, начали выяснять, шастать по улицам…»
        Тарталья завертелся на месте, пытаясь углядеть хоть какой-то ориентир. Из-за домов до него донесся колокольный звон. Тревожный набат вставал неподалеку, словно разбуженный великан, злой и агрессивный со сна.
        «Колокол, надо полагать, в храме на площади. Значит…»
        - Нам туда!
        Он махнул рукой вдоль улицы и с решимостью лидера зашагал в выбранном направлении, подавая пример Сунгхари. Если бы Лючано еще действительно был так уверен, как старался показать!
        «На площади - частично загруженная платформа. Попытаться выбраться на ней? - размышлял он на ходу. - Платформа, конечно, тихоход, но так в любом случае будет быстрее, чем тащиться к морю на своих двоих. Бегом, если очень постараться, рабовозку догнать можно, но бородач с сыновьями, как выяснилось, бегуны не ахти. Особенно на длинных дистанциях. Тем более один из них наверняка сейчас бьет в колокол - больше некому…»
        Хотелось, чтобы звонарем оказался бородач с обрезом.
        «А если этот гад остался внизу? Не догонит он - догонит пуля…»
        Лючано решил не рисковать с платформой. Лучше двигаться к ботам пешком, медленно, но верно. Доложимся корсарам, и пусть сами решают: вызволять платформу с «ботвой» или бросить? Он шел, практически не замечая бесчувственных аборигенов, попадавшихся на пути тут и там, переступая через тела людей или огибая их, как обходил бы бездушные препятствия.
        Совесть благоразумно помалкивала.
        Набат за домами не прекращался, зовя подмогу.
        Дойдя до угла, они свернули направо у магазина тканей, чья витрина была сплошь задрапирована разноцветными полотнищами. Звон колокола приблизился, говоря о том, что они идут в направлении площади. Что за напасть?! Ведь Лючано выбрал вариант с пешим отходом к ботам, пренебрегая брошенной у храма платформой!
        Однако ноги, не соглашаясь с выбором, упрямо несли обоих на площадь.
        «Приказ!»
        Рабы не в силах нарушить приказ. Можно сколько угодно тешить себя иллюзией свободы выбора - но едва непосредственная угроза для жизни миновала, приказ вновь стал действовать. Рабам велено собрать «урожай». Погрузить на платформу. И доставить на бот.
        Точка.
        Выжженная, похожая на клеймо точка.
        «На площади мы могли погибнуть, как погиб наш бедняга-напарник. И тогда задание хозяев в любом случае не было бы выполнено. Поэтому кукловоды на время ослабили нити, позволив марионеткам ощутить плоскость пола и спастись бегством. А теперь хозяева возвращают нас обратно - доделывать работу…»
        - Без платформы уйти не получится, - уведомил Лючано женщину. - Действуем быстро. Если рядом с платформой никого нет - вскакиваем на нее, ты подключаешься к управлению, и возвращаемся к боту на максимально возможной скорости. Следи за дорогой. А я буду отбиваться, если нас попытаются задержать.
        Последняя фраза прозвучала глупо и нелепо.
        - Да, - кивнула брамайни, похожая на фарфорового болванчика.
        По дороге он подобрал кусок ржавой железной трубы. Против обреза, конечно, не поможет. Но от туземца с колом или лопатой отбиться вполне реально. Все лучше, чем ничего.
        Впереди над крышами вырос знакомый купол храма. Луковица гудела и вибрировала. Больше не оставалось сомнений, что колокольный звон доносится именно оттуда. Лючано замедлил шаги, пригнувшись, с опаской выглянул из-за угла.
        «Кроме парализованных тел, вроде никого».
        Он вытер лоб, вспотевший от страха, грязной рукой, размазав по лицу ржавчину и не заметив этого. Взгляд раз за разом обшаривал площадь, то и дело возвращаясь ко входу в златокупольный храм, к рабовозке…
        «Местные наверняка незнакомы с антигравитацией. Почему же не торчат возле платформы, зависшей в воздухе, разглядывая „чудо“? Нашлись более важные дела? Нет, что-то здесь не так!»
        Однако ни в дверях храма, ни на площади, ни у строений вокруг не было заметно никакого движения. Лишь колокол тревожно метался над оцепеневшим городом.
        Лючано почувствовал, что больше не в силах оставаться на месте.
        Проклятый рабский долг толкал его вперед.
        - Готова?
        - Да.
        - Бегом!
        Казалось, их шаги громом отдаются по всей площади, заглушая вопли колокола. Сердце плясало в груди, норовя провалиться вниз живота, и дальше, дальше - в пятки; потерпев неудачу, сердце попыталось выпрыгнуть наружу через горло. Суровые нити натянулись, ведя и указывая. Лючано чувствовал: сейчас кто-то пристально следит за каждым его шагом, каждым судорожным вздохом, каждым ударом сердца; кто-то смотрит на происходящее его глазами.
        Он догадывался - кто, но это не имело никакого значения.
        Успеть!
        Добежать до рабовозки, завести двигун и поскорее убраться отсюда.
        Оказавшись у края платформы, он подсадил Сунгхари, которая тут же бросилась к пульту и браслетам. Сунул трубу под мышку, уцепился за стойку боковых поручней, готовясь запрыгнуть…
        - Х-ха!!!
        Отшатнувшись, он схватился за свое импровизированное «оружие». К счастью, нападающий промахнулся. Лопата со звоном ударила в край платформы. Брызнули искры. «В голову целил, чтоб наверняка», - мимоходом оценил Лючано, отбивая трубой следующий удар.
        И упал, не удержавшись на ногах.
        На помощь парню, разъяренному, как хищник, на чью территорию забрался соперник, уже спешил его не менее дружелюбный брат с колом. Отчаянным рывком Лючано закатился под платформу, спасаясь от взмахов смертоносной лопаты.
        «Мерзавцы! Они притворились парализованными! Легли между другими телами и не шевелились. Ждали! - а папаша трезвонил. Немудрено, что мы их проморгали…»
        - Сунгхари, заводи машину!
        «Если успею вскочить на платформу раньше туземцев - отобьюсь. Не дам им забраться следом. А потом они отстанут: долго гнаться за рабовозкой у них не получится».
        Соваться под «брюхо» платформы парень с лопатой не решился. Пока он ее обегал, Тарталья выкатился с другой стороны, встал на ноги и ринулся вперед, неумело, но решительно размахивая трубой с единственной целью: напугать врага, не дать опомниться, перехватить инициативу…
        За спиной охнула брамайни.
        Сумасшедшим натиском, словно штурмовал крепость, Лючано отогнал парня шагов на пять и поспешно обернулся. Он увидел Сунгхари - женщина как раз прыгала с рабовозки на булыжник площади, на ходу сдергивая браслет энергоприемника с запястья.
        А еще увидел, как кол второго парня обрушился на пульт управления.
        Вспышка, треск, и платформа начала оседать.
        Смотреть дальше у Лючано не было возможности. Парень с лопатой перешел в контратаку, и оба окунулись в смертельно опасный лязг металла. «Лопатника» обуяла ярость одержимого: рык клокочет в горле, глаза налиты кровью, изо рта - кислая вонь. Плечо густо измазано ржавчиной: видимо, труба приложилась, и не раз - а он и не заметил.
        «Ты выглядишь не лучше, дружок…»
        Занося лопату, туземец что-то крикнул.
        - Да!
        Почему брамайни завопила «да», как если бы отвечала на очередной вопрос, осталось загадкой. Главным было другое: в истошном, надрывном «да» даже для глухого звучало:
        «Берегись!»
        Крик Сунгхари спас его.
        Тарталья отмахнулся не глядя, прянул в сторону и упал на четвереньки, вскользь получив колом по бедру. Булыжник разодрал ему и штаны, и колени, и кулак, в котором была зажата труба. Не удержав равновесия, он продолжил падение, завалившись на бок, откатился в сторону, быстро вскочил - и решил, что в целом легко отделался.
        Теперь, когда против него двое разъяренных братьев, оставался единственный путь к спасению: бежать.
        «Авось снова не догонят…»
        Взревев, Лючано крутнул над головой трубу, заставив парней отшатнуться. Сейчас он, цивилизованный невропаст, человек искусства, богема, был дик во сто крат больше, нежели туземцы с забытой небом и Галактической Лигой варварской планеты. Дикость опьяняла, кружила голову, толкала на безумные поступки.
        Но быть диким не значит быть идиотом.
        Поэтому, воспользовавшись моментом, он припустил наутек.
        «Ты не хочешь попросить у них троекратного разрешения на коррекцию? - озабоченно, на полном серьезе поинтересовался маэстро Карл. - Это помогло бы тебе разрулить ситуацию…»
        Попадись маэстро на дороге, Лючано убил бы его без всяких угрызений совести.
        За спиной грохотали по мостовой каблуки парней и хрипели две надсаженные глотки. Рядом, бок о бок, мчалась легконогая брамайни. Но и она задыхалась, всхрапывая на бегу, будто загнанная лошадь. Слыша храп, хрип и топот, Лючано внезапно сообразил, что колокольный набат смолк. И смолк по меньшей мере минуту назад.
        Это значило…
        «Чтоб вы все сдохли с вашими колоколами!»
        …это значило, что вот-вот объявится бородач с обрезом!
        - Сунгхари, наддай!
        Повторять дважды не пришлось. Брамайни через плечо запустила в преследователей вторым энергобраслетом с торчащим хвостом оборванного кабеля (у Лючано не было времени проверять: попала или нет?), после чего вырвалась вперед, прибавив ходу.
        На сей раз они бежали по знакомой улице, стремясь к повороту, где на мостовой валялся опрокинутый экипаж с мертвым кучером. Там, за углом, начиналась грунтовка, выводя за город, в степь, к морю и десантным ботам.
        Над головой с каким-то запредельным визгом, переходящим в ультразвук, от которого заломило зубы, как от ледяной воды, пронеслась тень. Хищная крылатая тень. Тарталья на бегу вывернул шею, ловя силуэт взглядом. Если туземцы, несмотря ни на что, освоили воздушное пространство… если им на подмогу прилетел убогий, примитивный, но вооруженный аэроплан с пилотом, горящим жаждой мести…
        Нет!
        Он даже не успел обругать себя за тупость: примитивные аэропланы не издают таких пронзительных звуков при полете. Он обрадоваться и то не успел: все силы отнимал бег. Но увиденная картина была лучшей из всего, что попадалось Тарталье на глаза за сорок с лишним лет его жизни.
        Возле купола храма разворачивался легкий всестихийник «Вихрь».
        Серебряная запятая.
        Скажи кто-нибудь день назад рабу Лючано Борготте, что он будет рад явлению помпилианцев - ни за что бы не поверил! А вот поди ж ты…
        Он остановился как вкопанный.
        Рядом, приплясывая от возбуждения, пыхтела Сунгхари.
        Парни, когда всестихийник промчался над ними, обдав безумным визгом и волной упругого воздуха, в испуге присели, обхватив затылки руками. Но их ошеломление прошло в считаные секунды. После гексаграммы «жаб», парящей в небе, после площади, заваленной телами соотечественников, и платформы, собирающей «урожай», братьев трудно было чем-либо пронять всерьез.
        Вполглаза косясь на Лючано с Сунгхари, подобрав брошенное ранее «оружие», они наблюдали за маневрами диковинного летательного аппарата. И явно прикидывали, что лучше: продолжить погоню, самим спасаться бегством - или совершить попытку нападения на экипаж «Вихря», если тот сядет.
        Свое братья отбоялись и спуску незваным пришельцам давать не собирались.
        Кол да лопата готовились к бою.
        «Смешно? - спросил Добряк Гишер и, не дожидаясь ответа, сам подвел итог: - Нет, дружок, не смешно…»
        Всестихийник сел перед ступенями храмовой лестницы, подняв вокруг себя облако пыли. Не глуша двигун, из машины выскочил Гай Октавиан Тумидус собственной персоной - собранный, деловитый, в военной форме без знаков различия. В руках он держал мощный лучевик «Пульсар» с подствольным микроплазматором.
        Любимая пушка «черных беретов».
        Ручные «жаровни» и полис-разрядники отставной легат презирал, предпочитая серьезное, пускай и запретное для штатских оружие. За «Пульсар»-нелегал давали восемь лет каторги, и осужденный считал, что легко отделался.
        Тарталья прямо залюбовался хозяином. Сейчас легат так и просился на рекламный сфероид «Гордость Империи». Мигом позже Лючано искренне пожалел незадачливых аборигенов, к которым направлялся помпилианец: вид его не предвещал для братьев ничего хорошего.
        Зря, конечно, пожалел.
        Рано.
        Сглазил.
        Из глубины города, со стороны юго-западных хуторов, не накрытых парализующими лучами, надвинулся и вырос грозный рокот. Казалось, горная лавина, рухнув с заоблачных высот, приближалась к площади. Легат на мгновение отвлекся, обернулся на шум, пытаясь сообразить, что происходит…
        И проморгал бородача с обрезом, возникшего в дверях храма.
        Куцый ствол без промедления полыхнул огнем. Левый рукав мундира Тумидуса лопнул, из него полетели красные клочья. Ответная вспышка «Пульсара» сломала бородача пополам и швырнула на ступени спиной вперед. В груди несчастного дымилась черная дыра, не оставляя сомнений: туземец мертв.
        Легат сплюнул на булыжник площади и, не обратив внимания на полученную им рану, быстрым шагом направился к Тарталье с брамайни.
        «Хозяин пришел на выручку своему рабу! Хозяин успел вовремя!»
        Проклятье! - никакие силы на свете не могли заглушить в душе этой подлой, отвратительной, сладчайшей радости. Ожог татуировки Папы Лусэро, и тот утонул в ее ледяной сладости без остатка.
        Лючано даже прослезился.
        Краем глаза он заметил движение. Услышал дикий вопль боли, отчаяния и ярости. Но, забывшись в пронзительном дурмане счастья, не успел главного: уклониться. Метко брошенная лопата ударила его в голову - к счастью, плашмя. Впрочем, этого с лихвой хватило, чтобы мир вокруг завертелся сумасшедшей каруселью.
        Все слилось в единый мглисто-серый смерч.
        Боли не было: просто сильный толчок.
        Падая, он машинально выставил перед собой руки - и булыжник мостовой ткнулся в ладони мягче, чем щенок тычется в брюхо матери.
        «Тебе плохо, малыш?»
        Вопрос маэстро Карла угас в тишине беспамятства.
        Контрапункт
        Лючано Борготта по прозвищу Тарталья
        (десять лет тому назад)
        Распиши мою жизнь на аккорды, безумный слепой гитарист,
        Распиши от начала до коды, безумный слепой гитарист,
        Потому что не всякий подхватит на слух и сумеет
        Повторить мои дни, мои годы, безумный слепой гитарист…
        Это сочинил Венечка Золотой. Я - не знаток и не любитель поэзии. Почему тогда меня преследует видение: отложив гитару в сторону, незрячий музыкант, очень похожий на Илью, графского любимца, что-то пишет, не следя за записями, наугад, наобум, и не в цифровом планшете, а косматым пером на желтой бумаге, брызгая чернилами на кривые строки?..
        Он пишет, а я жду: перо однажды сменится гитарой, и я наконец услышу…
        Что услышу я, Лючано Борготта, прозванный Тартальей?
        Успею ли зааплодировать в конце?
        - Прогресс на Сечене в ваших руках, граф!
        Адольф Штильнер вытер лоб клетчатым платком и перевел дух. Взяв огромную, «сиротскую» кружку с чаем, он щедро набуровил туда из вазочки малинового варенья. Всякий раз, когда профессор, известный в научных кругах космобестиолог-теоретик, наезжал в Мальцовку, ключница Матрена велела дворовым девкам тащить из погреба три, если не четыре банки с малиной.
        Лючано успел выяснить на собственном горьком опыте: эту ягоду, тертую с сахаром, кидают в кипяток от простуды. Чтобы, значит, в пот бросило. Наверное, профессор Штильнер был вечно простужен или, извращенец, любил, когда его бросает в пот. Выпитого им чаю с малиной хватило бы для лечения дюжины страждущих гриппозников.
        - А вы как думаете, голубчик? - откинувшись на подушки, спросил граф.
        Он обращался к Тарталье.
        По мнению Лючано, прогресс на Сечене вполне мог обойтись без финансовых вливаний со стороны Аркадия Викторовича. Особенно прогресс в лице евгенического центра «Грядущее», где Штильнер числился в учредителях.
        Но прямо сказать об этом графу, меценату и филантропу…
        Еще перед открытием «Грядущего», описывая радужные перспективы развития евгеники, профессор умудрился так задурить Мальцову голову, что взносы прочих спонсоров - включая двух мильонщиков, князя Кармазова и фабриканта Саввы Брынных! - померкли перед щедростью его сиятельства.
        Лючано вслух подверг критике этот жест доброй воли:
        - Стоит ли шиковать на благо какого-то сомнительного «социал-управления эволюцией человека»?!
        Ответный удар Штильнера был беспощаден:
        - Милостивый государь! Я тоже, в свою очередь, полагаю финансирование вашего «Вертепа» швырянием денег на ветер! Три года вы за счет графа ездите по деревням, скупаете крепостных недорослей и занимаетесь с ними малохудожественной ерундой. Думаю, так продлится еще лет десять, потому что шарлатанство - дело трудоемкое и требует времени. Но, заметьте, я держу свое мнение при себе и не лезу к его сиятельству с вредными советами…
        Чувствовалось, что изучение агрессивных флуктуаций континуума не прошло для космобестиолога даром.
        Однако при всей своей напористости Штильнер был бескорыстен. Евгеника не имела прямого отношения к космобестиологии, да и косвенного не имела тоже, но профессор отдался новому увлечению с пылом вышедшего в тираж ловеласа, коему вдруг призналась в любви юная красотка.
        Им овладела пламенная страсть, свойственная большинству образованных техноложцев, чьи планеты вошли в Галактическую Лигу не слишком давно.
        Есть ли смысл развивать местную энергетику, заново изобретая паровоз, ползя улиткой от наглого ветряка к робкому электричеству? - когда правительства подписали ряд соглашений с Лигой, в десяти верстах от твоего дома строится космодром, и мальчишки уже не бегают смотреть на «пришлецов», потому что привыкли. Год, полтора, и вот ты собственными глазами видишь, как на взлетное поле садятся межзвездные лайнеры, а точно рассчитанная гематрица движет твой вчерашний суперпаровоз без угля и кочегара. Ты продаешь карету, покупаешь недорогой мобиль, на котором установлен всеядный двигун. Словно в отместку судьбе, которая вдруг превратила твой центр Мироздания в захолустную окраину, ты начинаешь изучать космобестиологию - науку, рычаг которой можно приложить лишь там, на космических трассах. Этим ты лечишь язву - острый комплекс неполноценности. Ты втайне завидуешь брамайнам, гематрам, вехденам…
        Всем расам энергетов без исключения.
        Ты сетуешь на причуды эволюции, сороки, которая этому дала, этому дала, а этому - лично тебе и твоим соотечественникам - не дала. И наконец ты задаешься главным вопросом, от которого напрямую зависит бурный рост родной экономики:
        «Почему при смешанном браке между, скажем, гематром и варваркой свойства гематра не передаются по наследству? Почему ребенок рождается чистокровным варваром?!»
        Сечень приобщился к цивилизации около ста пятидесяти лет тому назад. Естественно, что профессор Штильнер не застал периода первых контактов. Но неврозами и комплексами «нувотерров» он страдал так, будто его родину облагодетельствовали вчера. В крайнем случае позавчера.
        - А шансы на успех есть? Сами знаете, в последнее время «Грядущее» не баловало нас открытиями, способными толкнуть евгенику вперед…
        Граф Мальцов пытался подвести под свое меценатство хоть какую-то разумную базу.
        - Разумеется! - вскричал Штильнер. Между передними зубами его застряла крошечная косточка малины, делая профессора щербатым. - Аркадий Викторович, наши ученые на грани прорыва! Вы в курсе, что многие признаки, в частности, способность к физиологической концентрации энергоресурса, определяются не двумя генами, а особой комбинацией доминантных генов из разных пар, возможно, вместе с некоторыми гомозиготными рецессивными генами! Эти комбинации очень редко наследуются целиком и в неизменном виде…
        - Я понял, Адольф Фридрихович! - Если граф что-то и понял, так лишь одно: он выпустил из бутылки злого гения, который сейчас заговорит всех насмерть. - Значит, шансы есть…
        - И они велики! Почти все комбинации распадаются в процессе созревания половых клеток, и при объединении яйцеклетки и сперматозоида формируются новые сочетания. Данная пересортировка и рекомбинация генов имеют для нас совершенно особое значение…
        - Вы, профессор, великий человек, - вздохнул Лючано, поднимаясь из кресла. - Когда в вашем центре наконец найдут способ скрестить вас с молоденькой красоткой-вудуни так, чтобы новорожденный Пемба Штильнер ухватил за хвост ближайшего Лоа, вам поставят памятник. В бронзе, во дворе центра. Рядом поставят памятник Аркадию Викторовичу, из чистого золота, и по заслугам. А меня в «Грядущем» не изобразят даже в виде карикатуры, углем на белой стене. Поэтому, с вашего позволения, господа, я откланяюсь.
        - Вы не обиделись, голубчик? - с отеческой заботой спросил граф.
        - Ни капельки.
        Лючано хотел добавить, что и сам бы не возражал, унаследуй его сын физиологические особенности брамайнов или вехденов, что даже женился бы ради этого на какой-нибудь привлекательной энергетке…
        Потом вспомнил, что холост, жены не имеет, а детей не любит, и вышел из комнаты, плотно притворив за собой дверь.
        - Плутуешь!
        - А вот и нет!
        - А я тебе в лоб дам!
        - Не дашь!
        - Дам!
        Задержавшись у кустов сирени, распространявших по всему двору запах, способный свести с ума, Лючано смотрел, как трое его подопечных играют в «пристенок» возле сарая. Лидировал, конечно, Степашка - самый старший, самый сообразительный и, чего греха таить, самый талантливый, он легко справлялся хоть с конопатым увальнем Никитой, хоть с белобрысой егозой Анютой.
        За истекшие три года сын кузнеца Оселкова, выходец из скита йонарей, сильно изменился. Ушла затравленность, забитость, исчез страх перед самим собой, проклятым сатаненышем, перед врожденным «чертовым» даром, причиной всех бед и злосчастий. В Мальцовке из Степашки вырастал обстоятельный, деловитый, себе на уме мужичок, который ко всякому полезному делу относится с уважением: хоть на театре играть, хоть котлы на речке песком чистить.
        Вот и сейчас: вряд ли Степашка увлекся бы азартной игрой в «пристенок», рискуя просадить случайный грошик, если бы в игре, помимо денежного интереса, не крылось явной пользы для будущего «Вертепа».
        - Ан я сам тебе в лоб!
        - Не надо в лоб… - попросила Анюта трогательным, дрожащим голоском.
        И грозные парни сдались. Драться им, честно говоря, не хотелось, а хотелось играть да еще распускать веером павлиньи хвосты перед девчонкой, обещавшей в будущем стать первой сердцеедкой в здешних краях.
        Анюту, по «душевым письмам» - Анну Зеленчак, крепостную, сироту, живущую «в приймах» у бабки Катерины, выторговали в деревне Малые Кузьмаки позапрошлым летом. Зубами, можно сказать, выгрызли. Обнаружив у егозы зачаточные способности к невропастии, Лючано столкнулся с категорическим нежеланием хозяина, помещика Кривоноса, продавать девчонку.
        Нет, и все.
        «А если мы предложим вам, Петр Федорович…»
        Ни за какие деньги.
        «А если…»
        Гуляйте, сударь, лесом, привет его сиятельству.
        Трактирщик Гурьян, всезнайка и болтун, тайком разъяснил Лючано причину упрямства самодура. Кривонос с «жидких усов» любил портить девок, но, во-первых, совсем молоденьких, едва вошедших в возраст, а, во-вторых, не всяких девок, а тех, кто вырос у него на глазах. Устраивая детские смотрины, помещик безошибочно присматривал среди крепостных жертву лет десяти - и потом года три-четыре ждал, предвкушая удовольствие. Ходил кругами, пыхтел, сладкие сны видел. Предупреждал: берегите яблочко от червячка, не то запорю на конюшне.
        Что ж, берегли.
        Знали: запорет и глазом не моргнет.
        Наконец яблочко дозревало, бочок наливался красненьким, дело ладилось добром или делалось силой, и бедолага, утирая слезы, шла замуж - за кого укажет добрый «батенька» Кривонос. Указывал он обычно на вдовцов или бобылей.
        Анюту любитель малолеток готовил для себя уже два года - и срок близился. Пришлось вмешаться графу Мальцову, и вмешаться способом особенным, офицерским, как сказал граф. Напросившись к помещику в гости на именины, Аркадий Викторович сел играть с ним в вист и проявил небывалое карточное умение. На взгляд Лючано, оно граничило с шулерством, если можно вообразить себе шулера с трясущимися руками. Затем граф денек покочевряжился и согласился простить Кривоносу несуразно большой «долг чести».
        В обмен на пустяк - белобрысую Анюту.
        Зато с конопатым Никитой никаких проблем не возникло. Никиту нашли легко, а купили и того легче - за десять целковых. Родители, вольные, но бедные смолокуры, еще в пояс кланялись, предлагали и дочь, козу-дерезу, за сущие копейки продать. Лючано отказался: для «Вертепа» младшая сестра Никиты была бесполезна.
        - Вот, зырь, я бью грош…
        - А я беру пучок.
        - Ну, бери…
        В «пристенок» играли по правилам простым и доступным любому желающему - были бы деньги. Первый игрок ударял монеткой по стене, монетка отлетала и падала на землю. Следующий игрок старался, чтобы его денежка упала как можно ближе к первой. Затем мерялось расстояние между «битками»: если, поставив на свою монету большой палец, игрок дотягивался мизинцем до чужой, он забирал добычу себе.
        Если нет, следующий игрок получал шанс выиграть обе монеты.
        Сложность заключалась в особом способе удара. Взяв грош или алтын двумя пальцами, большим и указательным, игрок прижимал тыльную сторону ладони к стене. Затем, не отрывая ладони, резко бил ребром монеты о стену - так, чтобы грош летел параллельно земле, не кувыркаясь.
        А главную, невидимую посторонним сложность придумал Лючано. Помня годы ученичества у маэстро Карла, он старался любую, самую пустячную забаву превращать в тренировку для юных невропастов. Главное, чтобы перед игрой они не забывали давать друг дружке троекратное согласие на вмешательство.
        Остальное - дело техники.
        Например, сейчас тот, кто делал коррекцию действий бьющего игрока, помогая ему выиграть монетку, имел долю в выигрыше.
        - Плутуешь! Я бью, а ты не курек… не крек… не кукуречишь!
        - Корректируешь, балда!
        - Никиша, он курректирит… я ж чую, право слово…
        - Врешь! Чего ж я тады мимо шибаю!
        - Ты такой косорукий, что тебя хоть Злодей корректируй, все мимо!..
        - А в лоб?!
        Лючано нахмурился, скорее демонстрируя обиду, нежели обижаясь по-настоящему. Кличку «Злодей» сорванцы прилепили ему сразу, еще до того, как он попытался объяснить им смысл прозвища «Тарталья». Для этого имелись свои, особые причины, о которых и хотелось бы не думать, да не выходило.
        - В лоб не надо, - выходя из-за сирени, повторил он Анютину просьбу. Только совсем другим тоном, от которого драчун Никита скукожился, усох и стал носком башмака ковырять землю. - Еще раз услышу про лоб, поставлю коленями на горох.
        Местной пытке для оболтусов его выучила ключница Матрена.
        - Давай, я покажу. Никита, бей монеткой!
        Конопатый буян занял исходную позицию.
        - Стоп! А разрешение мне кто давать будет? Господь Иона?
        - Даю, даю, даю! - скороговоркой пробормотал Никита, подпрыгивая от нетерпения. Он хотел как можно скорее доказать врединам Степашке с Анютой, что он не косорукий и что если его будет вести сам Злодей, то он всем покажет, хвоста накрутит и деньги отберет.
        И с паном директором, как в глаза звали Лючано будущие кукольники «Вертепа», честно барышом поделится.
        Взяв Никитин пучок моторика, Тарталья наскоро откорректировал общую координацию движений. Снял лишнее волнение, закольцевав импульсы; расслабил запястье. «Следи! - не глядя, мотнул он головой в адрес Степашки. - Следи и учись, пока я жив! Не руку ему толкай, руку он сам поставит, а с глазомером работай! И не куклу под себя перекраивай, а себя под куклу! Бери, что есть, и пользуйся, да с умом! - тогда и он твоим умом воспользуется…»
        Разумеется, йонарь-изгнанник воспринимал не его тираду, не прямой смысл слов или содержание мыслей, поскольку невропаст - не телепат. Восприятие здесь строилось в чем-то тоньше, в чем-то - грубее; совсем иначе, чем мог бы представить себе человек, не имеющий практического понятия о невропастии.
        Но Тарталья помнил по собственному опыту ученичества: результат имел место.
        А, значит, все в порядке.
        - И-эх!
        Грошик ударился о стенку, отскочил и упал на Анютину монетку.
        Теперь Анюта должна была Никите вдвое.
        - Вот так бы рысака на бегах кукуречить, - мечтательно произнес конопатый, ухмыляясь от уха до уха. Он был не жаден, но скуповат, и выигрыш привел Никиту в наилучшее расположение духа. - Рысак бежит, ты его кректишь, он первым приходит, и тебе деньжищ сыплют - полную шапку!
        Лючано взял мудреца за шкирку:
        - А в лоб? Деньжищ ему, оглоеду! Степашка, теперь твоя очередь. Давай, становись к стенке! Или нет, я сам буду бить, а ты меня веди. Повторение - мать учения. Я тебе не Никитка, я скажу, так или не так…
        Достав из кармана гривенник и произнеся привычную формулу тройного согласия, он занял исходную позицию у стены и прислушался: верно ли Степашка ковыряется в его «потрохах»? На первый взгляд казалось, что верно и лучше, чем ожидалось. Все нити разобраны, под контролем, хватка не судорожная, мертвая, а легкая и свободная. Из йонаря растет хороший кукольник…
        Одернув сам себя - не сглазь, трепло! - Лючано привычно занялся отвлекающим фоном. Следовало освободить свою психику от «кукольного» удовольствия, которое всегда сопутствовало работе невропаста с клиентом. Это оказалось делом нелегким, требующим концентрации усилий. Ему, как любой ведомой кукле, было приятно подчиняться Степашкиной коррекции. А наблюдать за качеством работы ученика - сложно, потому что кукла очень быстро теряет ощущение постороннего вмешательства, принимая все достижения на свой счет.
        Он никогда раньше не был учителем.
        Только учеником, потом - практикующим невропастом-универсалом. Оттого и не подозревал, как трудно наставлять собственного ученика, будучи с ним в паре не ведущим, а ведомым. Предоставить себя в качестве куклы, оставшись кукловодом, - адова работенка, рехнуться можно…
        «Что, малыш, взмок? - рассмеялся издалека ехидный маэстро Карл. - А я с тобой еще и не так возился! Учитель-мучитель! Запомни присказку: „Его ведут, и он идет, его ведут, и он ведет!“…»
        Взмок, маэстро, хотел ответить Лючано.
        Ты прав, маэстро, хотел ответить он. Степан держит мою вагу, а я держу его вагу, но он дергает, тут и там, а я только держу и прислушиваюсь, чтобы после объяснить и поправить.
        Это труднее всего, что я когда бы то ни было делал, хотел ответить он.
        «Осторожно, дружок! - вмешался Гишер, сминая все несостоявшиеся ответы в кулаке. - Хватит пустой трескотни! Ты ведь уже заметил, что у тебя болит голова? Оглянись! - нет ли где поблизости Королевы Боли…»
        - Ух ты!
        Монетка ударилась о стену, взлетела в воздух и упала на Степашкин грошик, валявшийся у подножия здоровенного тополя. Весной этот тополь ронял облака пуха. Дерево собирались срубить, но дальше разговоров дело не шло, и хорошо, потому что тополь удался на славу…
        Думая о тополе, о дурацком дереве, Лючано рвал связи, забивал каналы всяким хламом и рушил мосты. Лишь бы боль не ушла дальше. Лишь бы не поделиться проклятой болью со Степашкой.
        Кажется, успел.
        Сегодня - повезло.
        - Забирай обе «битки», - наконец сказал он, обращаясь к пареньку. - Заработал!
        Капли пота на лбу сверкали бисером.
        Степашка, довольный похвалой, начал мямлить про справедливость. Дескать, гривенник пополам, по пять копеек каждому, и что-то в этом духе… Паренек начисто забыл, что деньги для полезной игры они все получали от «пана директора». А своих денег у «Вертепа» не имелось и в обозримом будущем не предвиделось.
        Слушая вполуха, Лючано радовался, что прекратил контакт в последний момент, не дав головной боли уйти «в тоннель», накрыв Степашку резонансом. Еще в начале работы с отобранными детьми Тарталья понял: его проблемы никуда не делись, оставшись с ним. Королева Боль временами навещала своего верноподданного. И не всегда удавалось избавить учеников от наведенных страданий.
        В такие минуты он хотел бросить затею и бежать куда глаза глядят.
        Скрипел зубами.
        Дурно спал ночью.
        И оставался, с ужасом думая о следующем визите Королевы Боли.
        - Какие есть жанры в драматическом искусстве? - спросил он невпопад, адресуясь к троице учеников. Это помогало отключиться, перестать есть себя поедом. - Ну, быстро!
        - Кумедия! - пискнула Анюта.
        - Трагедия… - ломающимся баском солидно откликнулся Степашка.
        Никита почесал кончик носа.
        - Драка… Не, не драка - драмба!
        - Сам ты драмба! - Анюта захихикала. - Драма, тупяк!
        - Что есть трагедия?
        - А вот Анька от любови к Степке на суку повесится, - выдал версию мстительный Никита, - а мы с вами плакать-рыдать станем… И выйдет чистая трагендия!
        - Ну, допустим. Что есть драма?
        - А сук обломится, а я как упаду, как стану вместе с вами плакать, а потом пойдем кашу есть! - затараторила егоза Анюта, сверкая на конопатого обидчика глазищами, похожими на васильки. - А вы мне ленточку в косы подарите! И получится драма…
        - В целом верно. И последнее: что есть комедия?
        Степашка расправил плечи и ухмыльнулся:
        - А я сейчас Никите по жопе надаю, чтоб не болтал помелом, а вы, пан директор, хохотать зачнете. Вот и получится для вас комедия, для Никитки, козла рогатого, трагедия, а для Анюты - драма. Для нее все чистая драма…
        - А для тебя? - спросил Лючано.
        - А для меня - радость великая и удовольствие…
        И Степашка прищурился вслед конопатому бедствию, удирающему прочь во все лопатки.
        Ночью он случайно подслушал разговор Никиты со Степашкой.
        В раскрытое окно доносился табачный дух: парни тайком баловались самокрутками, выйдя на свежий воздух. Возле светильника крутились мелкие бабочки, обжигая крылышки. Кровать скрипела, когда Лючано ворочался с боку на бок. А он все равно ворочался, и прислушивался, и понимал, что никуда не уедет, не улетит и не убежит.
        Хоть за шиворот судьба тащи, а никуда.
        И конец разговору.
        - Злодей мне сегодня чуть не врезал… Я ж почуял: сейчас ка-ак даст больно!
        - Ну?
        - Вот те и ну… Не дал, оставил без трепки.
        - Должно быть, ты, Степа, ошибку допустил.
        - Ага…
        - Злодей и собрался треснуть, да пожалел. Или ты ошибку сам поправил…
        - Он не со зла, Никитка, ты не думай. И Анюте разъясни. Науку, ее завсегда кулаком вколачивают, я знаю. Иначе не запоминается.
        - Я и не думаю. И Анюта без меня все понимает. Она мне первая сказала: бьет, значит, любит. Ей так бабка Катерина завещала. Мудрость, мол, бабья.
        - Ох уж мне эти бабы!.. с их мудростью…
        - Она еще сказала: боль - она разная. Не всегда боль от гнева делают. Бывает, что и от любви…
        - Тоже бабская мудрость?
        - Наверное. Она дура, Анюта, а вот поди ж ты…
        - Ну и хорошо.
        - Я знаю, что хорошо. Я за Злодея кому хошь горло вырву. Веришь?
        - Верю. Ну, курнем напоследок, и спать.
        «И спать», - повторил Лючано, тихо смеясь. Он и не знал, что уже спит.
        Ему снился евгенический центр «Грядущее», где его умело скрещивали с миловидными вудуни, брамайни и вехденками. Их дети сохраняли все положительные свойства матерей-энергетов, профессор Штильнер радовался, прыгая до потолка и почему-то надувая воздушные шарики, а Лючано не хотел скрещиваться в его присутствии, стеснялся и требовал, чтобы профессора вывели прочь.
        Но потом из новорожденных детей составили труппу невропастов, театр «Вертеп» улетел на гастроли, и все стало хорошо.
        Очень хорошо.
        «Спи, малыш! - шепнула тетушка Фелиция, а может быть, маэстро Карл, а может быть, Королева Боль. - Спи, уже поздно…»
        Глава девятая
        Раб и хозяин
        I
        Очнулся Лючано оттого, что его куда-то тащили. Ноги волочились по земле - пятки то и дело подпрыгивали на ухабах и выбоинах. Нет, это не выбоины. Это булыжники мостовой. Значит, они не ушли далеко.
        Кто же его тащит?
        «Хозяин?!»
        Он повернул голову, желая рассмотреть спасителя.
        В мозгу без промедления качнулся тяжелый маятник боли - секира, подвешенная на цепи. Лючано застонал сквозь зубы. Скосив левый глаз, он увидел мундир песочного цвета с окровавленным рукавом.
        «И впрямь - хозяин! А помогает ему Сунгхари. Больше некому…»
        Он сделал попытку переставлять ноги самостоятельно, но потерпел фиаско. Тем более что Тумидус с брамайни тащили его под руки лицом назад. Тут и здоровый не сразу сообразишь, как лучше переступать! А получив по башке лопатой - и подавно.
        Мысли ворочались снулыми рыбинами, без звука разевая рты.
        Ну и пусть. Пусть тащит. Хозяин - раба. Ха-ха! Весело. Если б еще голова не болела. Надо сдерживаться. Иначе боль хлынет на доброго, благородного хозяина, и все мы свалимся на мостовую - биться в корчах. Полное веселье начнется. Кстати, а куда мы торопимся? Трое людей свернули в подворотню. Двор.
        Три ступеньки: бам, бам, бам - пятками. Хорошо, что не головой. Подъезд… Зачем?!
        Дальше был краткий провал. Кажется, он сперва начал бредить, хихикая невпопад, а затем снова потерял сознание.
        Когда Лючано пришел в себя, то обнаружил, что медленно сползает по стене на грязный пол, а брамайни изо всех сил старается его удержать. Окружающая реальность наводила тоску почище бреда - там, в помрачении рассудка, хоть хихикалось, а тут не было ничего веселого. Сумрак подъезда. Затхлая вонь мочи и квашеной капусты. Прохладная стена, в которую упираются лопатки. Перила лестницы уходят наверх, к квартирам, где валяется парализованная «ботва».
        Тумидуса рядом не обнаружилось.
        «Куда он подевался? Тащил-тащил - и бросил?»
        - Быстро, вниз! В подвал.
        Властный шепот обжег ухо, заставив оторваться от стены.
        Хозяин не бросил своего раба! Хозяин просто ходил на разведку.
        Ну, где у нас подвал?
        Ноги подкашивались, в колени натолкали ваты. Легат с брамайни буквально волокли его по ступеням, скользким и щербатым. Так двое преступных любовников прячут в погребе труп мужа, коварно убитого ими. «Очень смешно…» - мрачно сказал издалека маэстро Карл. Совсем не смешно, согласился с ним Лючано.
        А что поделаешь?
        Под лестницей царили вечные сумерки. Хлипкая дверь была приоткрыта, щерясь беззубой чернотой. Из тьмы веяло душноватым теплом и кислятиной. Крыса, вильнув длинным хвостом, бросилась наутек и скрылась в норе.
        Подвал.
        Тесный коридорчик с низким, пузырчатым потолком. Земляной пол утоптан, вдоль стен громоздятся ящики, кадушки, сломанные стулья, еще какой-то хлам. Почему он все это видит? Здесь должно быть темно. А на поверку даже полосы на драном матрасе, брошенном кем-то из жителей дома под детскую коляску, вполне различимы…
        Свет.
        Серый, пыльный - но его вполне достаточно.
        Свет лился из проема в дальнем конце коридора.
        Открывшееся им помещение язык не поворачивался назвать «комнатой». Снова бочки, ящики, музыкальный ящик с трубой, похожей на морскую раковину, стеклянные банки с мутным содержимым - до самого потолка. Под потолком лепилось узкое окошко. Именно сквозь его загаженное, покрытое скользкими потеками стекло в подвал сочился день.
        - Сидеть здесь. Не высовываться. И - тихо!
        Тумидус шипел разъяренной змеей, укладывая Лючано на ворох прелой соломы. Очень удачно: отсюда видно, что творится за окном. А снаружи в подвал не заглянешь: окошко грязное, у самой земли. Низко, неудобно. Да и со света таращиться во тьму - гиблое дело.
        Брамайни уселась на солому и тоже уставилась в окно. Легат тем временем, забыв про рабов, послушно замерших и тихих, как мыши, извлек коммуникатор правой, здоровой рукой.
        - «Волк-5»! Пятый, вы меня слышите? Прием!
        Визуализацию он включать не стал - то ли счел излишеством, то ли экономил энергию.
        В устройстве хрипло буркнуло.
        - Срочно требуется подкрепление. Идите на пеленг. Площадь с храмом в северо-восточной части сектора накрытия. Прорыв конницы из ненакрытой области. Произвести зачистку. Немедленно! Что? Да, вооружены! Мне не докладывали, откуда там конные! Поторопитесь! Здесь мой «Вихрь» и поврежденная платформа. Территорию зачистить, платформу эвакуировать…
        Еще одно бурчание в ответ.
        - Что значит - «зачем»?! Мы не должны оставлять следов! Выполнять!
        Конница? Лючано ясно представил лавину варваров на лошадях, с обрезами, дубинами и вилами. Лавина с гиканьем и воплями выплескивалась на площадь. Из ноздрей животных валил пар. Так вот что это был за шум! - топот копыт…
        Да, сотню всадников не остановишь в одиночку.
        Даже с «Пульсаром».
        Спрятав коммуникатор, Тумидус резким движением разорвал окровавленный рукав. Снял с поясного ремня аптечку. Едва заметно поморщился, делая себе укол. Антибиотик? Антисептик? Обезболивающее? Стимулятор? Наверное, все вместе - универсальный солдатский «коктейль».
        Обождав, пока инъекция подействует, легат выдавил на ладонь каплю вязкого бесцветного геля. Бранясь вполголоса, залепил рану «замазкой». Когда он цеплял аптечку обратно на пояс, за окном послышался дробный перестук. Далеко, ближе, совсем близко…
        «Сколько их? Трое? Четверо? Больше?»
        Прозвучали отрывистые команды на чужом языке. Заржала лошадь: громко, нервно. За окошком что-то мелькнуло - Лючано не успел толком разглядеть, что именно.
        «Кажется, спешиваются…»
        Тумидус бесшумно скользнул ко входу в каморку, притаившись за штабелем дощатых ящиков. Сквозь щели ему был отлично виден коридор. «Пульсар» оставался в кобуре. Будучи человеком сугубо штатским, Лючано тем не менее оценил предусмотрительность легата. Выстрелишь - полыхнет, и на вспышку сбегутся отовсюду. А так есть шанс отсидеться, переждать и тихо уйти незамеченными.
        На лестнице загрохотали сапоги. Было слышно, как человек поскользнулся и едва не упал. Прозвучали сдавленные ругательства. Их сменило мгновение тишины, и почти сразу - шаги. Осторожные, вкрадчивые. В сущности, таиться после грохота и ругани было нелепо, но гость чихать хотел на логику и здравый смысл.
        Абориген (а кто же еще?!) медленно приближался.
        Сердце в груди грозило разнести ребра в куски. Лючано не сомневался: человек в коридоре обязательно услышит этот стук и достанет ужасный обрез! К счастью, сверху заорали хриплым басом. Туземец с раздражением отозвался, шумно высморкался и, уже не скрываясь, шагнул за порожек.
        На миг их взгляды встретились.
        Парень, на свою беду вошедший в убежище, и раб Лючано Борготта смотрели друг на друга, словно в художественном фильме про контакт цивилизаций.
        Туземец был молод - лет восемнадцать, не больше. Взлохмаченная русая шевелюра, смешной нос картошкой, рот раскрыт от изумления при виде чужаков… Во что он был одет, Тарталья разглядеть не успел. Только молодое, пылающее возбуждением лицо - и длинная кривая сабля, извлеченная из ножен. Клинок блеснул в свете, падавшем из окна, глаза туземца сузились, полыхнув ненавистью, - и из-за ящиков на него кошкой прыгнул легат Тумидус.
        Туземец успел лишь охнуть, прежде чем шея жертвы хрустнула в стальном захвате помпилианца. С ловкостью, выказывающей большой опыт, Тумидус подхватил тело, оседающее на пол, и поволок в глубь подвала, за ящики и бочки, напоминая крупного муравья, уцепившего добычу.
        В коридоре, словно опомнившись, оглушительно грохнуло. Оказалось, туземец был не один. Вспышка выстрела на миг высветила окружающее с неправдоподобной четкостью. Брызнула бритвенными осколками стекла одна из банок. Тихо, по-собачьи, заскулив, брамайни схватилась за порезанную щеку.
        Легат, бросив мертвеца, рванул из кобуры оружие.
        «Пульсар» дважды плюнул огнем. В ответ послышался задушенный хрип и звук упавшего тела. Снова крики и ржание лошадей - на сей раз наверху. Всадники снаружи начали стрелять в окно. Грязное, засиженное мухами стекло разлетелось вдребезги. Проворно развернувшись и припав на левое колено, Тумидус в ответ палил из лучевика.
        Давай, хозяин! Покажи этим варварам!
        Спаси нас!
        «О чем ты думаешь, малыш?! - спросил маэстро Карл. - Кому желаешь победы?! Он превратил тебя в раба. Ты должен желать смерти легату, должен его ненавидеть. Если его сейчас убьют - ты будешь свободен!»
        «Свободен? На пару минут? Пока аборигены не прикончат и нас с Сунгхари?»
        «Ты уже боишься свободы? Пусть за тебя думает и решает другой? Пусть тебя спасает - другой? А сам?»
        «Я не солдат! Даже если Тумидуса убьют - не факт, что…»
        «Отговорки! Лживые отговорки. Ты просто боишься».
        «Да, боюсь! Я хочу жить!..»
        Родной до одури, запредельный визг, от которого заломило зубы, а по телу побежали табуны мурашек, накрыл двор и дом. Вспышки, прорвавшись со двора в темный подвал, ослепили Лючано. Дикий гвалт аборигенов смешался в единую какофонию с суматошной дробью копыт - и звуковая волна схлынула.
        Воцарилась звенящая, нереальная тишина.
        Лишь капало что-то из банки, разнесенной пулей. Выждав с минуту, Тумидус выглянул в окно, затем в коридор.
        - За мной.
        Почему легат все время командовал вслух, имея возможность приказывать рабам через «клеймо», Лючано не знал. Он с трудом поднялся на ноги. Тело повело в сторону, едва не обрушив штабель ящиков. Устоять удалось чудом. Тупая боль долбила череп изнутри. Перед глазами мелькали, всплывали и гасли разноцветные пятна. Вот же напасть! Пока лежал, чувствовал себя нормально, а встал, и нате…
        - Чтоб ты сдох!
        В эту минуту Лючано был счастлив.
        Гай Октавиан Тумидус, хозяин, надменный помпилианец, впервые открыто проявил человеческие чувства по отношению к своему рабу. Впору гордиться, дружок, как заметил бы старый экзекутор Гишер.
        Скрипя зубами, легат поспешил на помощь. Тарталья переставлял ноги сам, но Тумидусу с Сунгхари пришлось вести его под руки.
        Возле ступенек, ведущих наверх, лежал труп с развороченной грудью.
        Лестница.
        Дверь.
        Солнце бьет в глаза, вынуждая зажмуриться. Это подарок судьбы: свежий воздух, которым можно дышать - с наслаждением, с радостью, а не давиться, как в затхлом подвале.
        Теперь пробуем идти, а не висеть марионеткой на крючке.
        Если б еще Лючано знал, зачем он обернулся, когда их совершенно невозможная троица ковыляла прочь из двора…
        - Сзади!
        Вопль наждаком разодрал глотку, но было поздно. Туземец в шинели, прятавшийся в тени дальней арки, уже навел на них длинный ствол оружия.
        И нажал на спуск.
        Выстрел раскатился по двору. Вспугнутое эхо отчаянно заметалось между стен. Тумидус крякнул, как если бы залпом выпил рюмку крепкой настойки, и начал валиться на бок, увлекая Лючано за собой. «Пульсар» прочертил огненный пунктир, отшвырнув сволочного туземца во мрак арки.
        Даже раненый, падая, легат не промахнулся.
        - Сунгхари! Держи!
        Откуда и силы взялись? Они с брамайни поддержали хозяина, не дав упасть, уложили у стены. Лючано быстро огляделся. Никого. Похоже, стрелок был один. Остальные либо погибли под обстрелом всестихийников, либо сочли за благо унести ноги.
        Что с Тумидусом?
        Он не разбирался в медицине. Но, лишь взглянув, сразу понял: вторая рана куда серьезней той, что нанес обрез бородача. Пуля прошила ногу насквозь чуть выше колена. Из выходного отверстия торчал окровавленный обломок кости. Да и крови натекло порядочно.
        - Аптечку, - с трудом разлепил белые губы Тумидус. Брамайни успела первой, но замешкалась, с недоумением изучая ряд биосенсоров.
        - Анестезия… синий… «замазка» - бежевый… На корабль…
        Глаза легата закатились, голова бессильно откинулась набок. Лучевик вывалился из разжавшихся пальцев. Мешки под глазами налились синевой, став похожи на следы от побоев.
        Пульс!
        Ф-ф-фух, жив! Просто лишился чувств.
        «Чему радуешься, дурачок?»
        «Тому, что он жив, идиот! Без него нам отсюда не выбраться. Кто станет спасать двух никчемных рабов? А вот Гая Октавиана, хозяина „Этны“…»
        «Ну-ну. Обманывай себя дальше. Успехов!»
        Раздирая залитую кровью штанину, возясь с аптечкой, отобранной у Сунгхари, неумело тыча выдвижным инъектором в бедро легата, выдавливая «замазку» в рану - все это время Лючано удивлялся собственной активности. Контузия не ощущалась. Голова гудела, но терпимо. И вялость в теле - как с похмелья. Но головокружение сгинуло, ноги не заплетаются, мысли не путаются…
        Странно.
        Влияние хозяина? Легату необходима помощь Борготты - вот и привел раба в норму, насколько мог? Или он сам сумел-таки собраться, когда припекло? Татуировка Папы Лусэро помогла?
        Так нет, молчит. Даже не чешется.
        «Не о том думаешь, дружок. Ты сегодня слишком много рефлексируешь. Меньше думай, больше делай».
        «Вы, как всегда, правы, маэстро…»
        «Я не маэстро. Я - экзекутор».
        «Тем более…»
        Надо идти к ботам. И надеяться, что боты не улетят раньше, чем два раба с бесчувственным хозяином доберутся до цели. Нет, корсары не посмеют бросить Гая Октавиана Тумидуса на варварской планете!
        «Ты так полагаешь, малыш?..»
        II
        Они добрались до знакомого опрокинутого экипажа с мертвым кучером, когда за поворотом раздался, приближаясь, цокот копыт. Лючано завертел головой в поисках укрытия. Как назло, рядом не обнаружилось ни одного подходящего закоулка - только стены домов.
        «Окна высоко, не забраться. Особенно с раненым, который до сих пор пребывает в обмороке…»
        - К стене, - шепнул Лючано.
        Он помог брамайни уложить Тумидуса на тротуар и вытащил из кобуры легата массивный «пульсар». Где тут предохранитель? Или на этой модели он вообще не предусмотрен? Ага, кажется, нашел. Рычажок мягко, без щелчка, опустился вниз. В окошечке индикатора зарядов высветилась цифра: 82. С таким боезапасом хороший стрелок, пожалуй, отбился бы от взвода пеших аборигенов. Или от десятка всадников.
        Жаль, Тарталья не был хорошим стрелком.
        А боевое оружие держал в руках впервые.
        «Убью! Честное слово, убью!» - с навязчивостью мании крутилось в голове, как если бы он давал кому-то клятву, глупую, но непреложную. Крадучись, судорожно сжимая лучевик, Лючано пробирался вперед вдоль кирпичной стены, оставив хозяина на попечение брамайни.
        Во рту пересохло.
        Вдоль позвоночника текли липкие противные струйки.
        «Убью… вот возьму и убью. Да, живого человека. Да, первый раз в жизни. Убью, а потом скажу: что? не верили?.. а я убил…»
        Сгорбившись, втянув голову в плечи, он выглянул из-за угла. Замер, не веря своим глазам, - и с облегчением расхохотался.
        Лошадь!
        Просто лошадь! Без всадника.
        Серая в яблоках кобыла брела по булыжной мостовой, цокая копытами. Обескураженная потерей седока, бедолага не знала, куда ей теперь направиться.
        Верхом Лючано ни разу не ездил. Разве что в фаэтоне, и то всего однажды. Но логика подсказывала: если ухитриться взвалить Тумидуса на лошадь и вести конягу в поводу, они доберутся до ботов гораздо быстрее. Обернувшись, он махнул рукой Сунгхари - мол, все в порядке!
        И с решимостью самоубийцы направился к лошади.
        Похоже, решимости оказалось чересчур: едва он попытался ухватить кобылу за повод, лошадь с возмущением заржала, увернулась и резво ускакала прочь. Хорошо хоть, не лягнула! Гнаться за сволочной кобылой Лючано даже не попытался.
        «Что ж, тащим легата своим ходом… - Он тяжко вздохнул, вытер вспотевший лоб тыльной стороной ладони и поплелся обратно. - Интересно, сколько у нас осталось времени до взлета ботов? Мало, ой мало…»
        Когда они с Сунгхари взялись поднимать беспамятного хозяина, у того из-за пазухи вывалился миниатюрный планшет. Подобрав мерцающий приборчик, Тарталья хотел было вновь сунуть его за пазуху или в карман легату - рабская одежда карманов не предусматривала, - как его вдруг заинтересовала картинка на дисплее планшета.
        Карта.
        Точно, карта.
        Что-то знакомое… Да ведь это же окраина города, где они сейчас находятся! Вот место посадки ботов, вот начинаются одноэтажные дома, вот площадь с храмом… А кривая улочка на отшибе - вроде бы та самая, по которой они пробираются.
        - А это что?
        Оказывается, брамайни, продолжая удерживать легата в сидячем положении, тоже с любопытством рассматривала непривычно плоское изображение на планшете. Особенно женщину заинтересовал крошечный треугольник - он мигал ртутной стрелочкой в центре карты, на храмовой площади.
        - Вот, - уточнила Сунгхари.
        И, дабы не осталось никаких сомнений, что она имеет в виду, ткнула в треугольник пальцем. Безумный стресс со стрельбой и погонями встряхнул брамайни, выведя из вялой дремы робота. В ней опять проснулся интерес к окружающему - робкий, но отчетливый.
        «Надолго ли?» - без особой надежды подумал Лючано.
        Блестящая капля собралась из треугольника в шарик, более характерный для ртути, замигав чаще и ярче. Плоскость дисплея внезапно выпятилась голографической полусферой, от капельки нарисовалась пунктирная парабола к окраине - и значок, колыхнувшись, бодрым жучком ринулся по траектории, намеченной пунктиром.
        В небе раздался знакомый визг, заставив вжать головы в плечи - это над домами пронесся всестихийник «Вихрь».
        И Лючано понял, что за жучки ползают по дисплею планшета.
        - Ты молодец, Сунгхари! Ты ее активировала! Машину хозяина Гая!
        Брамайни с недоумением хлопала ресницами.
        - Мы спасены! Смотри сюда, - он ткнул планшет женщине под нос. - Видишь? «Вихрь» сядет за домами. Тут недалеко. Идем, скорее!
        На лице Сунгхари забрезжила смутная улыбка.
        - Это я сделала?
        - Да! Пошли!
        Подхватив бесчувственного легата под руки, они бегом, насколько позволял вес тела раненого, двинулись в сторону окраины. За их спинами вдалеке начался истошный, пробирающий до печенок вой, как если бы волчья стая вышла на охоту. Это корсары зачищали территорию с воздуха, срываясь в пике и поливая вооруженных туземцев из лучевиков и экстинкторов.
        В ответ гремели выстрелы, разрозненно и залпами. Но древние пули из свинца, разумеется, не могли причинить серьезного ущерба помпилианским штурмовикам.
        - Быстрей!.. еще быстрей…
        Они бежали, не оглядываясь. Рабы спасали хозяина.
        А может быть, два человека просто спасали третьего, который незадолго до этого пришел к ним на выручку?
        Лючано очень хотелось верить, что дело обстоит именно так.
        Ноги подкашивались, в глазах темнело. Только не сейчас! Вон он, кораблик хозяина Гая! - стоит, родной, в сорока шагах от халабуды, крытой соломой. Умная машина - не сумев на автопилоте сесть прямо на узкой улочке, «Вихрь» избрал ближайшую к носителю планшета точку, где смог приземлиться, и указал место посадки на дисплее.
        Еще чуточку…
        Упругая, горячая, как кипяток, волна швырнула их на землю. Дикий грохот вломился в мозг, разорвав сознание на части. По спине барабанили сухие комья земли. Глубоко внизу шевелились корни деревьев - Лючано чудилось, будто все, что росло окрест, от страха решило освободиться и без промедления удирать прочь, размахивая ветками.
        С минуту он лежал неподвижно, дожидаясь конца светопреставления. Потом неуклюже заворочался, желая проморгаться и выковырять из ушей набившуюся туда землю.
        Рядом, не издав ни звука, встала на четвереньки Сунгхари.
        - Что это было?!
        Он не услышал собственного голоса.
        Ухнуло еще раз - глухо, как сквозь вату. И снова, дальше. В степи встал пыльно-дымный куст, окутываясь багровой листвой огня. Ага, новый куст, второй. И третий. Степь расцветала пламенем и дымом, встречая насильственную весну.
        Тумидус вздрогнул, зашевелился, нечленораздельно мыча.
        - Хозяин Гай! Нам надо торопиться.
        Легат не ответил.
        Но, по крайней мере, несмотря на раненую ногу, Тумидус, когда его подняли, попытался кое-как ковылять. Они успели сделать с десяток шагов, когда опять рвануло неподалеку. Валясь ничком, Лючано увидел «Вихрь» - кораблик взрывом подбросило в воздух.
        «Прилетели, встречайте…»
        Лицо ткнулось в горячую пыль.
        III
        …Голова гудела храмовым колоколом. Встать не было никаких сил. Казалось, в теле переломаны все кости до единой. Из носа текла кровь, пачкая робу. Душил кашель, глаза слезились. Но он встал, ругаясь, словно боцман, ухажер тетушки Фелиции, помог брамайни поднять Тумидуса - и выяснил, что еще не разучился удивляться.
        Рядом с «Вихрем» дымились две огромные воронки. Их окружали валы земли, вывороченной взрывом. Воздух насквозь пропитала кислая гарь. Но сам всестихийник легата выглядел целехоньким! Ни вмятины, ни царапины, ни даже пылинки на сверкающей обшивке.
        Только подойдя вплотную, Лючано различил едва заметное марево виндекс-поля вокруг летательного аппарата. Ну конечно! В режиме космического полета виндекс-поле защищает «Вихрь» от метеоров. Сейчас оно включилось автоматически, отразив удар жуткого оружия туземцев.
        Одно из достоинств автоматики: она не размышляет, что да как, а действует сообразно обстоятельствам.
        Степь в той стороне, где стояли боты, густо дыбилась разрывами. Безумец-великан лупил молотом по наковальне, зовя подмастерьев махнуть и своими молотками. В любой момент снаряд мог вновь упасть в опасной близости.
        Следовало торопиться.
        Поле без помех пропустило людей. Лючано ощутил лишь секундное легкое покалывание кожи, как при дезинфекции. Дверца кабины. Ну, давай…
        Не открывается!
        Заклинило?!
        На грани истерики он с бешенством отчаяния дергал проклятую рукоятку.
        - Идиот! - прохрипели сзади. - Отойди!
        Он не узнал голоса легата, но сработал рефлекс повиновения.
        Толкнув брамайни плечом, Тумидус буквально рухнул на гладкий корпус всестихийника. Мазнул ладонью по овальной пластине идентификатора, будто дал врагу пощечину. Замок щелкнул. Дверца кабины поднялась вверх.
        - Помогите мне забраться внутрь!
        - Да, хозяин!
        - Сейчас…
        Вдвоем с Сунгхари они с грехом пополам усадили Тумидуса в пилотское кресло. Брамайни, дико робея от близкого соседства с хозяином, устроилась в кресле второго пилота. Лючано пришлось сложиться в три погибели, умостившись за их спинами, в крохотном отсеке, предназначенном для мелких грузов: всестихийник был двухместным.
        - Взлетаем, хозяин! Скорее!
        Сказал и чуть язык не проглотил. Он, раб, осмеливается давать советы хозяину?!
        Торопить его?!
        Гай Октавиан Тумидус обернулся, буравя наглеца взглядом.
        «Скорее, скорее, хозяин!» - молил Лючано в ответ, шевеля губами и не произнося ни слова. Выждав сумасшедшую, сочащуюся ненавистью паузу, легат отвернулся. Пальцы его тронули биосенсоры-активаторы. Приборная панель ожила - но не сразу, как если бы была не уверена в собственной работоспособности.
        Тускло засветились индикаторы. Подпрыгнули и вновь, будто от испуга, опали столбики неведомых Лючано диаграмм.
        - Проклятье! У нас нет энергии!
        Легат невероятным усилием воли вернул себе спокойный вид. И подвел итог, будто подписал завещание:
        - Мы не можем взлететь.
        Сквозь прозрачный колпак кабины было видно, как на рейде, отчаянно дымя, разворачивается громоздкое неуклюжее сооружение - явная гордость туземного кораблестроения. Стальной монстр походил на чудище, всплывшее из глубин ради спасения народа, которому оно оказывало покровительство. Морской еж-гигант, корабль щетинился иглами множества орудийных стволов самого разного калибра.
        Сдвоенные, строенные, одиночные…
        Стволы перхали огнем, окутываясь пороховым дымом. Долетало очередное «бум!», над морем и степью противно выл снаряд, и возле десантно-штурмового бота расцветал рыже-серый куст - опадая комьями земли, сизым прахом возносясь в небеса.
        А рядом готовился вырасти следующий.
        «Почему боты не стреляют в ответ? Они могут сжечь этот плавучий сундук в считаные секунды! Надеются на защиту? Экономят боеприпасы? Или треклятые маландрины умотали в город, зачищать территорию - и отвечать некому?! Оставили по одному пилоту на бот, на всякий случай, а о стрелке не подумали?!»
        «Не впадай в ступор, дружок. Не отвлекай себя ерундой. Какое тебе дело, почему боты не стреляют? Вам надо взлетать и убираться с этой планеты. Будь добр, взлетай и убирайся. Остальное - ерунда».
        Ты, как всегда, прав, старина Гишер.
        Вы с маэстро Карлом всегда рядом, всегда наготове. Приятно сдохнуть в хорошей компании.
        - …поле… слишком мощная атака!.. сожрало всю энергию…
        Тумидус шипел от злости, стервенея, тыча пальцами в сенсоры в надежде отыскать энергорезерв - и всякий раз получая неутешительный результат. Должно быть, легат растерялся - впервые в жизни.
        - У нас есть брамайни! Она - энергет! Толкач!
        Легат уставился на Лючано, как на заговоривший пень. Спустя миг перевел взгляд на Сунгхари. Та потупилась:
        - Нет, хозяин. У меня не хватит сил. Так, - она провела рукой в горизонтальной плоскости, - я, наверное, смогу. А в космос - нет. Я слишком мало страдала.
        - Мало страдала?! - истерически хохотнул Тарталья.
        - Да. Мы, брамайны, черпаем энергию в страданиях.
        Теперь на женщину уставились оба: и Тумидус, и Лючано. Рабыня без слов поняла: мужчины требуют пояснений.
        - Эволюция, хозяин. Мы хорошо умеем страдать. Очень хорошо. Холод, жара, сквозняк. Духота, дождь, засуха. Боль, голод… Мы страдаем от всего. Сильнее, чем другие. Много сильнее. Мы это хорошо умеем. Страдаем - и накапливаем энергию.
        - Что-то я не замечал, чтобы ваш брат сильно страдал, - буркнул легат.
        - Никто не замечает, хозяин. И не надо. Мы умеем страдать - и умеем терпеть. Брамайны очень выносливые. Я страдаю все время.
        - И сейчас?
        Вопрос вырвался одновременно у обоих.
        - И сейчас, хозяин. Только мало. Не хватит, чтобы улететь на галеру.
        - А если я тоже… сяду на «весла»?
        Сунгхари разочаровала Лючано:
        - Тебя будет мало.
        Тумидус в ярости хватил кулаком по приборной панели.
        - Постой! Ты говорила - голод, боль? А если боль будет сильной?
        - Тогда, возможно, у меня хватит энергии для выхода на орбиту. Но…
        Рвануло вплотную. «Вихрь» покачнулся.
        - …но боль должна быть очень сильной, - со спокойствием каменной статуи продолжила Сунгхари. - Если, к примеру, отрезать мне пальцы… или жечь огнем…
        Лючано передернуло. Брамайни сама предлагала пытать ее! Причем делала это с таким безразличием, словно сообщала прогноз погоды в захолустном мирке, скучном для всех, включая его жителей.
        Тумидус поглядел на рабыню с интересом.
        - Не надо резать! Не надо жечь! - выкрикнул Лючано, спеша вмешаться, прежде чем случится непоправимое. - Я умею! Без членовредительства. Хозяин, ты же помнишь! Меня учили!
        - Помню, - кивнул легат. - Хорошо помню, сукин ты сын…
        И после минутных раздумий скомандовал:
        - Действуйте!
        - Сунгхари, тебе будет больно. Очень больно. Ты готова?
        - Как скажет хозяин.
        Брамайни преданно уставилась на Тумидуса.
        - Шевелитесь! Нам надо убираться отсюда.
        И снова легат торопил рабов словами, имея возможность напрямую воспользоваться «клеймом». Ментальный приказ, и Лючано Борготта перестанет городить глупости, без промедления приступив к экзекуторскому делу. Почему легат командовал ими таким странным для помпилианца образом, Тарталья не знал.
        Боялся, что психический нажим исказит палаческий талант раба?
        Кто знает…
        Всестихийник снова тряхнуло: ощутимей, чем в прошлый раз. Легат тронул крайний слева сенсор. На колени Сунгхари из открывшегося бокса выпал комплект энергобраслетов с подключенными к ним силовыми кабелями.
        «Нам! - запоздало понял Лючано. - Он сказал - „нам“».
        «Да. А что?»
        «Неужели в его тупой помпилианской башке хоть что-то сдвинулось?!»
        «Не тешь себя надеждой, малыш, - с печалью произнес маэстро Карл. - У вас стресс, шок. Это пройдет. И жизнь вернется на круги своя. А легат Тумидус будет потом стыдиться этих слов. Если вообще вспомнит о них».
        - Прости меня, Сунгхари. И - терпи.
        - Я умею терпеть. Делай свое дело.
        Королеву Боль не требовалось звать, умоляя об аудиенции. Она и так вечно была с ним, как подобает истинной владычице. На краткий миг Лючано расслабился - и на осужденного киттянским судом невропаста рухнуло небо.
        Жгучее, шипастое, чудовищно тяжелое небо.
        Все, чему он не позволял овладеть собой, пока тащил бесчувственного легата по булыжникам мостовой. Тяжкий пресс контузии сдавил мозг, стремясь выжать все соки и превратить рассудок в черствую лепешку. Тело ныло от многочисленных ушибов. В ушах звенело и стреляло: там, на барабанных перепонках, маневрировал, паля из орудий, туземный броненосец. Глаза жгло от пыли, во рту было мерзко, и не осталось слюны, чтобы выплюнуть накопившуюся дрянь.
        «То, что нужно, дружок, - ухмыльнулся Гишер Добряк. - Лучше не придумаешь».
        И с теплотой, не свойственной старому экзекутору, добавил:
        «Валяй. Удачи!»
        IV
        Пальцы с нежностью опытного развратника пробежались по шее женщины. Опустились на плечи.
        Потом - ниже, нащупывая восприимчивые точки. Здесь, под ключицей.
        И здесь, на груди, возле соска.
        Теперь - поймать ритм.
        Ага, есть.
        Снаружи начался ад. Один из десантных ботов открыл наконец ответный огонь. Залп батареи плазматоров ударил в воду, взметнув столбы пара и слегка зацепив корпус броненосца. Корабль встряхнулся мокрым псом и злобно рявкнул орудиями главного калибра. Степь застонала, выворачиваясь наизнанку, - роженица, гибнущая в попытке родить исполина.
        Но Лючано больше не заботило, что творится вокруг.
        Королева Боль сверкнула бритвенно-острыми зубцами короны, улыбнулась своему верному рыцарю - и махнула ядовитым платком, разрешая начать. Брамайни едва заметно вздрогнула, затрепетала, словно оторванный край афиши на ветру, - на единый, краткий миг - и только.
        Он усилил контакт, проникая глубже.
        Боль хлестала из него через край, изливаясь в тело Сунгхари. Боль обвивала брамайни щупальцами сладострастного спрута, наполняла, как драгоценный сосуд, кипящей смолой преисподней. Мучитель был в ударе. Он играл жуткую и прекрасную симфонию боли на струнах нервов, натянутых и дрожащих, вкладывая в музыку все самое темное, таившееся в глубинах души. И податливое тело, истосковавшись по вожделенным страданиям, жадно принимало дары, благодаря за щедрость.
        Два человека слились крепче, чем любовники в экстазе.
        Двое извивались в конвульсиях противоестественного соития.
        Виват, Королева!
        Периферийным зрением, словно в тумане, он видел: ярче вспыхнули индикаторы, налились светом дисплеи и шкалы приборов. С уверенностью поползли вверх, вздыбившись над пультом, будто эрегированные фаллосы, столбики диаграмм энергообеспечения. Встрепенувшись, Тумидус активировал сферу управления. Легат по локоть погрузил в нее руки, спешно тестируя системы всестихийника и готовя аппарат к взлету.
        Казалось, Тумидус месит тесто.
        «Не отвлекайся! Работай!»
        Упрек Гишера пропал втуне.
        Ни сугубо утилитарный результат действий, ни спасение, близящееся с нарастанием интенсивности пыток, спасение, к которому так стремились люди в «Вихре», уже не волновали Тарталью. Слишком многое сегодня произошло впервые в жизни. В первый раз кукольник держал боевое оружие и бежал под обстрелом. В первый раз офицер империи, рабовладелец, проявил человеческие чувства по отношению к рабу - нет, иначе: к роботу. И впервые Лючано Борготту, в прошлом - младшего экзекутора Мей-Гиле, целиком захватил сам процесс экзекуции!
        Он ощутил возбуждение.
        Перед ним на мраморных плитах древнего храма танцевала женщина - и женщина эта была прекрасна! Крутой изгиб бедер, поворот головы, каждый точеный жест, каждое текучее движение Сунгхари таили в себе столько скрытой страсти и желания, что он едва не задохнулся от вожделения, чувствуя, как камнем твердеет его мужское естество.
        Здесь не было храма.
        Здесь был храм.
        Как в космосе для рабов, сидящих на «веслах» галеры, пряталось тайное море, так в степи варварской планеты, в кабине готовящегося к старту «Вихря», архитекторами-невидимками возводился дивный храм.
        Святилище страданий?
        Церковь безумия?!
        В руках у Лючано возник тяжелый витой бич. Он с оттяжкой взмахнул орудием палача, нанеся ювелирно точный, хлесткий удар по спине брамайни - под лопатку, чуть наискось, ни на палец выше или ниже, по почкам, под единственно правильным углом. Так художник кладет мазок на холст - и, отстранившись, проверяет, не нарушена ли гармония? Угадан ли верный оттенок, чувствуется ли глубина, объем?
        О нет, мастер не ошибся! Его картина - настоящий шедевр!
        Сунгхари выгнулась иероглифом - невозможным и совершенным в своей невозможности. В движении женщины слились похоть и боль, страдание и страсть, мудрость и сила, и - ожидание!
        Ах, еще, еще, мой повелитель!
        Пьянящая музыка струилась ниоткуда и сразу отовсюду, то и дело меняя гармонию самым причудливым образом. Сунгхари плыла по воздуху, не касаясь босыми ступнями плит пола. Трехглазые демоны и шестирукие боги, красавицы, совокупляющиеся с мерзкими чудищами, обезьяны, змеи, тигры и гибриды, оскорбляющие природу самим фактом существования эдаких тварей, карабкались друг на друга. Сонм бесов взирал на танцовщицу со стен, увитых диким виноградом, тараща каменные очи. А на высоком троне в глубине храма восседал Гай Октавиан Тумидус - сверкающие золотом доспехи легионера, открытый шлем с гребнем, короткий меч у пояса.
        Руки воина были погружены в призрачную сферу.
        Внутри сферы, извергаясь наружу и заполняя храм, в черноте космоса роились мириады звезд - словно воин выпускал из улья рой бриллиантовых пчел.
        Пел в воздухе бич, чудом попадая в меняющийся ритм музыки. Или это музыка вторила ударам бича? Узор из рубцов покрыл спину брамайни сложным орнаментом. Лючано изо всех сил стремился довести до совершенства это сплетение полос, красных, белых и синеватых, поставив наконец заключительный штрих.
        Трое знали: тогда наступит кульминация, сотрясающая миры.
        Он хлестал, смеясь.
        А женщина танцевала с улыбкой, застывшей на губах, принимая страдание как должное, как необходимый элемент танца и основу вселенной. Так рыба воспринимает воду, птица - небо, а дракон - бесконечность.
        Брамайны живут страданиями. Купаются в них, пьют, едят, дышат, черпают в телесных мучениях силу энергетов.
        Будни, банальность, свойство физиологии, приобретенное за века эволюции. Но иногда, в исключительных случаях, боль и мука, вознесясь к вершинам искусства, могут не только наполнить тело жаром, способным швырнуть звездолет через половину Галактики.
        Страдание может на миг заменить утраченную свободу.
        Так было сейчас.
        - Есть отрыв! Давай, невропаст!
        Пел бич. Танцевала Сунгхари.
        - Давай, женщина! Еще, еще! - Легионер на троне близился к оргастическому финалу, круто замешивая черную сферу со звездами в глубине. По левой руке Тумидуса текла кровь, пятная созвездия. - Мы взлетаем!
        У края, на пике бытия сходились лицом к лицу противоположности, оборачиваясь друг другом: запредельное наслаждение становилось остро болезненным, а изощренная боль дарила удовольствие.
        Это легко понять рассудком.
        И невероятно сложно испытать, не повредив понятливый рассудок.
        - Да!!! Да! Мы вышли из стратосферы. Давайте, осталось немного! Идем к «Этне»… еще хотя бы пять минут!..
        Но всему положен предел. Какой бы запас прочности ни имело тело человека, тело рабыни-брамайни, этот запас не бесконечен. За все надо платить. Слишком остро, слишком быстро, слишком интенсивно; слишком большой приток и отдача энергии - даже организм энергета не рассчитан на подобное.
        Движения Сунгхари замедлились. Она оступилась - раз, другой. Улыбка стала растерянной. Женщина моргнула, словно выходя из транса, тихо вскрикнула…
        Тарталья выронил бич - и бросился к брамайни.
        Подхватить, поддержать, не дать упасть…
        Он успел.
        Но в то мгновение, когда он ощутил на руках легкое, почти невесомое тело, черная бездна накрыла рушащийся храм, поглотив лики богов, зверей и демонов. Вокруг обломков святилища раскинулся, искрясь переливами звездных россыпей, бескрайний простор Вселенной.
        Единственное, что не имеет ни начала, ни конца.
        Трое плыли в черноте Космоса.
        И звезды вокруг них медленно гасли, закрывая усталые глаза.
        - В медотсек, обоих! Живо! И чтоб поставили на ноги!
        - Этих двух рабов?
        - Да, этих двух рабов! Это приказ!
        - А вас, Гай? Вы ранены…
        - И меня тоже в медотсек, олухи!
        Контрапункт
        Лючано Борготта по прозвищу Тарталья
        (три года тому назад)
        На Борго, моей родине, в одном-единственном месте - на острове Туахшан, части Крабового архипелага - никогда не разыгрывались кукольные представления просто для потехи зрителей. Хотя марионетки Туахшана, если верить экспертизе тетушки Фелиции, наилучшие.
        Туахшанские кукловоды выводили свои творения «на люди», только желая умилостивить богов. Тамошние боги - существа вероломные, с кучей комплексов. Любой человек с такими фобиями и маниями давно угодил бы в психушку. А боги - ничего, держатся.
        Вот туахшанцы и разыгрывали представления на свадьбах, при рождении ребенка, после насильственной смерти кого-то из соотечественников, проводя очистительный обряд. Короче, если требовалась вышняя благосклонность.
        И никак иначе.
        Может быть, ублажая клиентов где попало, я навлек на себя гнев островных божеств? Вряд ли. Я и на Туахшане-то был всего дважды, в раннем детстве, с тетушкой…
        Что за дурацкие мысли порой лезут в голову?!
        - А я говорить: покидай студию!
        Зловещий шепот ассистента, равно как и его ужасный акцент, выдающий уроженца Маскача, не произвел на Лючано ни малейшего впечатления. Он уселся в плетенное из ротанга кресло-качалку, невесть как оказавшееся здесь, закинул ногу за ногу и сдвинул шляпу на глаза, подражая Капитану Возмездие, герою ритм-опер для детей.
        - Вы слышать, что я вам повелеть?
        Ассистент, кривоногий пузанчик Кэст Жорин, аж подпрыгнул от возмущения. Налившись дурной кровью, он принялся засучивать рукава куртки. Должно быть, собрался бить морду упрямцу, не желавшему внять голосу разума.
        Скандалить громко ассистент опасался: сессия уже началась.
        Собьешь настрой - по головке не погладят…
        Рядом с Жорином, укрепленный на стене при помощи липкой ленты, висел экран - дешевый, списанный в утиль, сто лет назад устаревший «плоскун». Случайный человек решил бы, что студия арт-транса «Zen-Tai» стеснена в средствах, и ошибся бы. Случайные люди часто ошибаются, изрекая истины, похожие на мыльные пузыри - радуга, блики; хлоп, и мокрый пшик.
        Лючано знал, что арт-трансеры, контролируя процесс записи менталообразов, никогда не используют голографических проекторов или, скажем, монтажных «объемников». Плоский экранчик, который минутой раньше стоял у стены, скатанный в рулон, плюс чувствительный к пси-потоку транслятор - и все.
        Традиция?
        Специфика арт-транса, крайне чуткого к «фону» аппаратуры?
        Какая разница…
        Сейчас на экране гуляли полосы всех цветов спектра. Пятна наплывали на кляксы, дробились яркие кристаллы, рассыпаясь искрами, а чернильная тьма мало-помалу копилась в верхнем правом углу.
        - Я в последний раз спрашивать…
        - Угомонитесь, - посоветовал Лючано вздорному ассистенту. - Не то заработаете мозговую грыжу. Никуда я отсюда не пойду, не тратьте на меня перлы вашего красноречия. У вас что, другого занятия нет?
        Из-под шляпы он на всякий случай приглядывал за Жорином. А вдруг полезет-таки драться? Пузанчики - обидчивые, с этого увальня станется. Хотя вряд ли: сорвать медитационную сессию арт-трансеров, нервных, как все артисты, во главе с режиссером Монтелье, сумасшедшим, как все телепаты, - за такое дураку открутят ручки-ножки и пустят катиться по наклонной плоскости…
        - Немедленно! Сей же минут!
        «Очень смешно, когда человек хочет кричать, а не может, - сказал издалека маэстро Карл. - Он тогда багровеет, сипит и делается похож на жабу, надутую через соломинку».
        «Ага, - согласился Гишер. - Если нажать вот тут, прищемить тут и царапнуть здесь, человек очень-очень хочет кричать и совершенно не может. Это очень смешно, вы правы».
        - Если я покину студию, - утихомирив оба внутренних голоса, сообщил Лючано ассистенту, - я уйду вместе с моими бойцами. Только так, и никак иначе. А вы останетесь объяснять Монтелье, почему рабочий день потерян для него без возврата. Я в курсе, сегодня вечером вы улетаете с Сеченя.
        - Ну и что такое?
        - После перелета ваши арт-трансеры неделю будут отдыхать. Еще неделю - восстанавливать силы. Еще неделю - входить в нужное эмоциональное состояние. Звезды капризны и взбалмошны. Мне продолжать или вы уже поняли?
        - В студии посторонний находить запрещено! Во время запись эпизода вы обязан покидать…
        - Ничего я вам, голубчик, не обязан. Читайте контракт, пункт 4.1, второй абзац сверху. Кстати, хорошая идея: сходите, перечитайте контракт. Хоть какая-то от вас будет польза…
        «Голубчика» Лючано перенял у графа Мальцова. Но использовал явно не к месту: от графского «голубчика» люди таяли, проникаясь к Аркадию Викторовичу симпатией, а от «голубчика» Тартальи приходили в бешенство. Вот и Кэст Жорин сжал кулак - почему-то один, левый. Видимо, контракт он перечитывать не желал. Но вдруг ассистент поперхнулся, закашлялся, с трудом разжал белый от напряжения кулак и слинял подальше от кресла-качалки. Поймать команду телепата Лючано был не в состоянии. Просто всеми фибрами души он ощутил резкое, как удар бича, «цыц!», которое на миг соединило Монтелье и скандалиста Жорина.
        Режиссер не желал, чтобы ему мешали. Сразу после капитуляции ассистента на экране возникло осмысленное изображение. Космос, огоньки далеких звезд и две армады боевых кораблей, выстроившихся друг напротив друга. Полукольцо галер - и острый клин линкоров.
        Орел Помпилии - против вехденской веревки с тремя узлами.
        «Гнев на привязи», исторический боевик. Часть вторая, эпизод IV.
        Скучая, Лючано наблюдал, как меняется цветовая гамма картинки, как резче проступают очертания галер, совершающих сложный маневр, а катер «Бывалый», штурмовик вехденов, дразнит противника, притворяясь, будто рехнулся и решил атаковать флот в одиночку. Наверняка военный-профессионал - да хоть тот же Мальцов! - сказал бы, что действия флотилий иначе чем бредом назвать нельзя. Но «Гнев на привязи» снимался не для военных-профессионалов и даже не для здравомыслящей публики, а для восторженных, бредящих подвигами недорослей.
        Для данной целевой аудитории - сойдет, как сказал бы маэстро Карл.
        Ах, осень - моветон!
        Жонглировать печалью,
        Как сорванной печатью,
        Над пестрым шапито…
        Ходили слухи, что Ричард Монтелье, гений телепатической режиссуры, поет во время работы. Специфика сложно организованного мозга. Иначе ему, дескать, не удержать под контролем пси-динамику артистов, объединяя, эксплицируя и мизансценируя потоки в контексте общего замысла.
        И поет гений исключительно поп-шлягеры или дешевые лирические шансонетки, черпая репертуар из крайне сомнительных источников.
        Сейчас Лючано имел возможность убедиться в правоте слухов.
        И в стареньком пальто
        Идти пустынным сквером,
        В мечтах, что было скверно,
        Но будет лучше, что…
        В центре студии, вокруг сосредоточенного, поющего, бешеного от возбуждения Монтелье стояли пять ванн с питательным субстратом. Больше всего субстрат походил на расплывшийся от жары холодец из свиных ножек с чесноком. В мутной, желеобразной дряни, густо заросшей плесенью, лежали голые арт-трансеры - с блок-линзами на глазах и тампонами в ушных раковинах.
        Плесень неопрятными комьями липла им на щеки и подбородки. Особенно много плесени было на висках. Она свисала вниз закрученными локонами, словно артисты решили вырастить себе сивые бакенбарды, на манер религиозных фанатиков Га-Арима.
        Студия арт-транса «Zen-Tai» жила на широкую ногу.
        На плесени куим-сё здесь не экономили.
        Орган размножения редкого мицелиального гриба, открытого ксеноботаниками на малонаселенном Эрондре, плесень куим-сё состояла из спор и сети ветвящихся нитей, крайне чувствительных к менталообразам высших млекопитающих, предпочтительно обладающих разумом. Можно сказать, куим-сё накапливала острые переживания, яркие впечатления и продукты творчества в непосредственном виде.
        Так другие грибы копят вредные вещества и соли тяжелых металлов.
        Разумеется, открытие тут же отобрали у ботаников, взамен дав престижную премию Камински, и приспособили к шоу-индустрии.
        Входя в транс-сейшн, арт-трансеры формировали внутри себя художественный видео- и звукоряд, образы героев будущей картины, общий сенсоплан и деталировку - естественно, следуя сценарию, но импровизация приветствовалась особо продвинутыми режиссерами! Диалоги и монологи, контексты и подтексты - созданное одним наслаивалось поверх творческого продукта другого, сообщая картине объем и полноту ощущений.
        А плесень впитывала и фиксировала.
        Позднее, на студийных размножителях, куим-сё «тиражировали» в производственных чанах, тщательно сохраняя исходный чувственный «наполнитель». Затем пересаживали в специальные медальоны-носители и пускали в продажу.
        Ценителю этого вида искусства достаточно было поместить чуть-чуть плесени себе на виски. Через минуту он, не вставая с кушетки, мог окунуться в захватывающую реальность «Гнева на привязи», «Временщика-IV» или какого-нибудь иного блокбастера. Интерактивного участия не предусматривалось, но эффект присутствия превосходил все ожидания.
        Многое зависело от того, бодрствует зритель во время сеанса или пребывает во сне. Целые диссертации посвящались разнице между двумя видами восприятия - сходства, различия, нюансы…
        Находились и борцы против арт-транса. Они бомбардировали средства массовой информации сообщениями, леденящими душу. Новый вид наркотика, примите меры. Травма психики на нижних слоях, требую денежной компенсации. В чанах, по вине бракованных перегородок, произошло смешение уже «отснятых» гиф - тех самых ветвящихся нитей, - и хит сезона «Любовь и грезы» наслоился на андерграундную «Шокировку».
        Журналисты с радостью сочиняли кричащие заголовки: «Симбиоз двух картин привел к конвульсиям и распаду личности двух тысяч пострадавших зрителей!»
        Это лишь подстегивало популярность арт-транса. И миллионы любителей острых ощущений, не смущаясь обещанными конвульсиями, кидались в магазины за медальонами с куим-сё.
        …в алмазах небосвод
        Взойдет над нашим домом,
        И ветру быть ведомым
        Сквозь ночи волшебство…
        Заказ от Монтелье, находившегося со съемочной группой в Жур-Жур, близ знаменитых каскадных водопадов, Лючано получил случайно.
        Можно сказать, дар судьбы.
        Уже полгода он колесил с «Вертепом» по Сеченю. Труппа из восьми невропастов плюс бутафор, гример и костюмерша - вполне достаточно для начала гастролей. Десять лет жизни положено на обучение молодых кукольников.
        Хватит.
        Пора на публике стружку снимать.
        Театр контактной имперсонации графа Мальцова имел успех в Карлсберге и с треском провалился в Северной Ярмале, родине людей сдержанных и недоверчивых. «Чесовый кат» в Хорькове приятно сказался на банковском счете «Вертепа» - открытом, разумеется, на имя Лючано Борготты, поскольку крепостных банки не обслуживали. Еле свели концы с концами в Пановии, отыгрались на гостеприимном Юровце. Пять недель ездили с антрепризой Константина Суркина - актеры, взятые антрепренером на бирже труда, были бездарны и много пили, отчего на сцене нуждались в «поводырях».
        Иначе могли забыть текст или упасть в оркестровую яму.
        Потом Суркин набрал новый состав, и нужда в «Вертепе» отпала.
        С каждого гонорара Лючано, согласно контракту, заключенному между ним и Аркадием Викторовичем, часть денег оставлял на нужды театра, часть перечислял его светлости в виде оброка, а еще часть откладывал. Неприкосновенный запас копился для выкупа невропастов из крепости, о чем в контракте имелся отдельный пункт.
        Сами кукольники про оный пункт и знать не знали.
        На этом условии настоял граф.
        - Голубчик! - сказал Мальцов, даже не пытаясь унять дрожь рук, усилившуюся в последнее время. - Я нечасто обращался к вам с настоятельными просьбами. Но в данном случае я не прошу. Я требую! О том, что вы планируете выкупить у меня «Вертеп», а я дал принципиальное согласие, никто знать не должен. Лишь в случае категорического форс-мажора…
        Ему не хватило дыхания, и граф надолго зашелся лающим кашлем.
        - …повторяю: лишь в случае форс-мажора или накопления оговоренной суммы выкупа я даю разрешение рассекретить нашу договоренность. На это у меня есть резоны. И, поверьте, серьезные резоны!..
        Слушая пламенную речь, Лючано думал, что Аркадий Викторович сильно сдал. Неукротимый дух, царивший в немощном теле, еще пылал в глазах, таился в доброй, чуть хитроватой улыбке, сквозил в старомодных, нарочито витиеватых оборотах речи - но на большее духа хватало с трудом.
        К тому же граф Мальцов был на грани разорения.
        Затея с евгеническим центром «Грядущее» благополучно лопнула, и брызги разлетелись во все стороны. Вложенные деньги пропали. Вдобавок пришлось выплачивать ряд неустоек, рассчитываться до обязательствам перед учеными-инопланетниками, а также энергетами, выступавшими в качестве селекционного материала. Иначе эта шайка грозила судом. Аренда комплекса зданий, оформленная на длительный срок, тираж научно-популярных инфокристаллов, запущенных в производство…
        Его светлость взял долги на себя и финансово надорвался.
        - Хотите, я набью морду профессору Штильнеру? - однажды спросил Лючано. - Привезу в Мальцовку, затею ссору и надаю тумаков? Не деньги, так хоть удовольствие получим.
        Граф устало рассмеялся.
        - Вы - скверный бретер, мой друг. Мне и представить страшно, как профессор начнет прятаться от вас за креслами, вопя о пощаде, а вы будете охаживать его половником. Комедия - не ваш жанр, Борготта. Смирите пыл и умерьте воинственность. Не волнуйтесь, скоро вы увезете «Вертеп» на гастроли и забудете про старого дурака.
        - Вы имеете в виду Штильнера?
        - Нет. Я имею в виду себя.
        А прочие приметы,
        Как стертые монеты,
        И крылья за спиной,
        И старики в пивной…
        Песня Монтелье вернула его в студию.
        На экране, отображавшем результат медитационной сессии, произошли серьезные изменения. Нет, зияющий космос, колючие звезды и боевые флотилии никуда не делись, по-прежнему зияя, сверкая и совершая маловразумительные маневры. Внимание Лючано привлекло другое - то, что даже примитив экранной плоскости передавал внятно, заставляя вглядываться в картинку.
        Складывалось впечатление, что где-то поблизости от театра военных действий вспыхнула сверхновая. И не в каком-то определенном месте, уничтожая все вокруг себя, а то здесь, то там, перемещаясь, бликуя, надвигаясь диким жаром и вдруг отступая в некую побочную реальность - откуда доносился лишь слабый отголосок, намек на колоссальную мощь огня-странника.
        Галеры помпилианцев срочно перегруппировывались, отступая.
        Корабли вехденов, напротив, с радостью выдвигались вперед, словно огненный гуляка указывал им наилучший способ атаки. А на заднем плане, жемчужно-розовый с затемнениями по краям, парил силуэт гигантской птицы с головой, похожей на человеческую.
        Совершенно неуместная в космосе, птица тем не менее смотрелась органично.
        - Красота? - тихо спросил кто-то у Лючано за спиной.
        - Да, - ни капельки не покривив душой, ответил он.
        - Я так и думал, Тарталья, что тебе понравится…
        Встав из кресла и обернувшись, Лючано обнаружил рядом с собой старого знакомого - Фаруда Сагзи, бывшего клиента тюрьмы Мей-Гиле. За прошедшие годы вехден практически не изменился. Разве что слегка раздобрел, наел брюшко. И в волосах, раньше черных как смоль, засверкали нити седины - праздничная канитель времени.
        - Фаруд!
        - Тс-с! Монтелье убьет за шум в студии…
        Они обнялись.
        «Чудеса! - не замедлил встрять маэстро Карл, хихикнув с ехидцей. - Палач и жертва, возлюбите друг друга! Малыш, я не замечал за тобой склонности к дешевым сантиментам…»
        «А я замечал, - оборвал Гишер тираду маэстро. - И не вижу здесь ничего удивительного. Ну, обнялись. Тюремная косточка, тонкие чувства. Ограничение свободы, оно сближает».
        Выдержав паузу, старый экзекутор добавил:
        «А Королева Боль сближает вдвойне».
        «Цыц! - возмутился Лючано, переняв полезный опыт Монтелье. - Разговорчики в студии! А ну, живо марш в подсознание!»
        - Что ты здесь делаешь, Фаруд?
        Сам того не замечая, он заговорил шепотом, как вздорный ассистент Жорин.
        - Работаю, - ухмыльнулся вехден, страшно довольный статусом человека искусства. - Тружусь в поте лица.
        - Багаж носишь?
        - Шутишь? Энергообеспечение съемочной группы. Не забывай, я - Хозяин Огня. И не самый тухлый. Третий год езжу с нашими психами.
        Он махнул рукой, показывая, что это все неинтересно и не стоит долгого разговора.
        - А ты как? В отпуск, из пыточной камеры?
        - Нет, я с театром. Контактная имперсонация. Помнишь, я тебе рассказывал?
        - Помню.
        - Так я теперь в директорах. Вон мои птенчики… Видишь?
        Фаруд посмотрел туда, где на вертящихся табуретах - других сидений в студии, увы, не нашлось - расположились четыре моторика «Вертепа»: Григорий с Кирюхой и Анюта с конопатым Никитой. Кукольники застыли в напряженном ожидании, будто вся четверка восседала на санитарных стульчаках, страдая диареей.
        - Значит, от Гишера ты ушел? Не думал, честное слово… А Монтелье от тебя что надо? Вроде бы раньше без вашего брата справлялись…
        Лючано напустил на себя гордый вид.
        - Монтелье без нас как без рук!
        Сравнение вышло не ахти, потому что для телепата руки - не главное. Но подыскивать более точный образ было лень.
        - Мы ему, братец, капсулы заменяем.
        - Какие капсулы? - не понял Фаруд, уверенный, что его разыгрывают.
        - Рабочие. Если ты с ними третий год ездишь, то скажи: в чем арт-трансеры обычно работают?
        Вехден пожал плечами:
        - Ясное дело, в капсулах.
        - А почему сейчас они - в ваннах?
        - Потому что мы вчера собирались улетать на Яхху. И весь багаж отправили вперед. А Монтелье возьми и реши с утра переснять четвертый эпизод. Не сойду, дескать, с места, пока не пересниму. Блажь гения. Билеты Жорин сдал, взял новые. Глядим, капсул нету. А Монтелье орет, велит начинать. Вот и кинули трансеров в ванны с плесенью…
        - А чем капсулы отличаются от ванн?
        - Тарталья, ты меня достал. В капсулах удобнее. Там и места больше, и воздух кондиционируется. И гасилки есть.
        - Ну! - поощрил Лючано собеседника. - Так что насчет гасилок?
        - Трансеры во время сессии дергаются. По-научному, непроизвольные сокращения мышц. Гасилки это дело гасят.
        - Зачем?
        - Во избежание мелких травм. И чтоб плесень не нервничала. Куим-сё, она с закидонами. От резких движений треть информации не прописывается, а треть идет с искажениями. Погоди, погоди…
        Начиная соображать, вехден снова уставился на кукольников.
        - Так, значит, твои красавцы…
        - Именно! Корректируют общую моторику. Чтоб не дергались. На благо вашей нервной плесени и «золотого миллиарда» фанатов арт-транса.
        - Платят хорошо? - деловито спросил Фаруд.
        Лючано кивнул.
        Платил Монтелье и впрямь хорошо. Даже торговаться, выпрашивая надбавку и упирая на срочность заказа, не пришлось. Торг с телепатом - дело безнадежное. Зараза-режиссер с первой минуты разговора назвал цену, какую Лючано собирался реально выбить из «Zen-Tai».
        И прибавил, крутя увесистый кукиш:
        «Ни флорином больше!»
        - Рад за тебя. Ты…
        Фаруд проследил за взглядом Тартальи, вновь устремленным на экран, где бродила рассеянная сверхновая и маневрировали армады. После чего с пониманием хлопнул бывшего экзекутора по плечу.
        - Смотри, смотри! Нигде больше такого не увидишь. Процесс интересней результата. - Фаруд явно повторил фразу Монтелье, переняв ее у режиссера. - Это трансеры Нейрама Самангана моделируют вехденского лидер-антиса. Как он помпилианцев близ Хордада гонял. Если честно, лажа. Не так все было. Но красиво…
        Он говорил правду: выходило очень красиво.
        - А птица? - спросил Лючано. - Художественный образ?
        - Типа того. Если верить биографам Нейрама, он родился не только антисом, но и альбиносом. Сам понимаешь, белокожий мальчик для нас, вехденов, с нашими термосиловыми традициями… Короче, Саманган-папа, устрашившись вредной мутации, якобы бросил младенца в челнок и оставил на орбите необитаемой планеты. Во избежание.
        - Вранье! - усомнился Лючано. - Не верю!
        - И я не верю. Только какая разница? Кто там будет выяснять: правда, вранье… Оставил, значит, на орбите, а челноком заинтересовалась птица Шам-Марг. То есть не птица, а флуктуация континуума класса 8S-32+ и так далее. Птицей ее журналисты прозвали для помпы. Короче, включила она челнок в свою структуру и восемь лет возилась с малышом, как умела. А на девятый год челнок подобрали монтажники - их пригнали собирать станцию для грузовых транзитов…
        Лючано смотрел на птицу, распростершую крылья на весь экран. На дивный огонь, теснивший помпилианские галеры. Он смотрел и думал о том, насколько мы все любим вымысел. Птица, малыш-альбинос в челноке, чудо-спасение… Иногда кажется, что продадимся с потрохами первому встречному, который предложит сказку поярче, позаковыристей. И, слепые от любви к тому, чего нет, без интереса проходим мимо того, что есть.
        Оно ведь есть? - ну и ладно, никуда не денется.
        А когда оно девается, и так, что не сыскать, - переводим его в разряд заветных сказок. Раскрашиваем, увешиваем яркими игрушками, заводим вокруг хоровод. И снова начинаем тосковать, хотеть туда, за грань…
        Эх, мы.
        Неугомонные.
        Ненасытные.
        Рвущиеся прочь из настоящего, как дети рвутся из-под родительской опеки.
        Тем временем на экране, наслоившись поверх космоса с флотами, вехденским антисом и птицей Шам-Марг, выдуманной журналистами, возникло море. Обычное, слегка волнующееся море, на котором маневрировали корабли, весельные и парусные. Над мачтами парил сокол невероятных размеров, а из-за горизонта на крылатом коне несся всадник, потрясая копьем.
        В сочетании с частично сохранившимся космосом картина выглядела потрясающе.
        Хотя и отдавала дешевой психоделикой.
        - Что это? - спросил Лючано.
        - Это Максимилиан Гермет, - ответил Фаруд. - Наш арт-трансер, звезда, вторая ванна слева. У него часто бывают такие забросы. Как по мне, чушь и гнилой сюр. Но Монтелье нравится.
        Вехден почесал кончик носа, чихнул и добавил:
        - Макс в юности побывал в рабстве у помпилианцев. Шесть месяцев. Потом друзья выкупили. Наверное, с тех пор и поехал крышей. Артист, психика хрупкая, ранимая…
        В рабстве, подумал Лючано. Интересно, как оно - в рабстве?
        Что значит «сидеть в тюрьме», он уже выяснил. И что значит - «быть в крепости».
        - …лишь в случае форс-мажора или накопления оговоренной суммы выкупа я даю разрешение рассекретить нашу договоренность. На это у меня есть резоны. И, поверьте, серьезные резоны!
        - Какие резоны? - не сдержавшись, возразил Лючано графу. - Даже сейчас, после финансового краха, вам ничего не стоит дать «вертеповцам» вольные. На прибылях от театра вы не разбогатеете заново. Мы оба это знаем!
        - Помогите, голубчик, - кивком головы Аркадий Викторович указал на стакан с травяным чаем. - Руки дрожат, сами понимаете…
        Лючано помог ему напиться, вернул пустой стакан на столик у кровати и вытер губы его светлости платком. Поблагодарив, Мальцов сполз обратно на подушку и после длительного молчания согласился:
        - Знаем. Оба. Тем не менее я не дам им свободу просто так.
        - Почему?!
        - Потому что свободу надо уважать. Вот я, например, уважаю. И не разбрасываюсь вольными, несмотря на пропаганду Штильнером высоких идеалов. Волю, дорогой вы мой, нельзя кинуть человеку как милостыню. От таких широких жестов воля гниет и воняет. Свобода, подаренная сверху, - яд. Сколько хороших людей погибло от этого яда!
        - А заработанная - лекарство? - мрачно усмехнулся Лючано.
        - Да. Если работать в поте лица - безусловно, лекарство. Еще можно брать в бою. Но это особый случай, и к «Вертепу» отношения не имеет.
        «Стареешь, благодетель. - Тарталья вертел в пальцах брелок от ключей, пытаясь скрыть гадкие мысли от проницательного Аркадия Викторовича. - Болеешь, дряхлеешь и впадаешь в детство. Пафос, маразм, капризы… Ладно, что я тебе могу возразить? Ничего. Хозяин - барин».
        Маэстро Карл и Гишер Добряк молчали.
        Было неясно, на чьей они стороне.
        - А свобода, полученная нами от рождения? - Директор «Вертепа» все же рискнул выступить напоследок. - Что вы скажете про нее?
        - Рождаясь, мы не получаем никакой свободы, - твердо ответил отставной бомбардир-майор. - Вы, голубчик, еще слишком молоды. Со временем поймете.
        Глава десятая
        Дуэль
        I
        Двое суток безделья - настоящий подарок судьбы.
        Нежась в постели, нашпигованной скрытыми датчиками, сканерами и наномассажерами от пролежней, как свиной окорок - чесноком (ах, благословенная Мальцовка!), Лючано вел нескончаемый спор со своими внутренними голосами - и получал от этого огромное удовольствие.
        «Голова по вечерам болит! - сокрушался заботливый маэстро Карл. - И в глазах временами двоится…»
        Да, перехватывал инициативу Лючано. Сотрясение, обычное дело! Череп целехонек, мозги из ушей не вылетели - радуйся и не ворчи!
        Когда лопатой по башке заедут, бывает и хуже.
        «Три десятка синяков по телу, - констатировал Гишер, в отличие от маэстро, конкретный и грубоватый. - Две гематомы, одно легкое растяжение. Содрана кожа на скуле и виске. Баклажан ты, дружок мой, синенький…»
        Кости, главное, целы, обрывал экзекутора Лючано.
        «А кто чувствует себя выжатой тряпкой?»
        Эка беда! - ухмылялся больной. На работу ж не гонят! Лежи, дорогой человек, отдыхай, сил набирайся. Комфорт, он выздоровлению очень способствует.
        Санитары, напуганные бешеным легатом сверх всякой меры, сунули его не в общий лазарет для рабов, а в индивидуальный спецбокс, предназначенный исключительно для помпилианцев. Да и то, видать, не для всех. Судя по восьмиэтажному загибу медикус-контролера Лукулла, во втором точно таком же боксе пребывал сейчас лично владелец «Этны» - Гай Октавиан Тумидус. А раненым корсарам достались апартаменты куда скромнее.
        И тут, изволите видеть, - раб!
        «Ага, - думал Тарталья, уплывая на теплых волнах сна, - выходит, от аборигенов не одному Тумидусу по зубам досталось. С норовом „урожай“ попался!» Особого злорадства он по данному поводу не испытывал. Так, самую малость.
        Сил на злорадство не хватало, что ли?
        Санитары, выслушав докторскую брань, крякнули, обиделись, еще раз обиделись, сослались на личный приказ экс-легата и ретировались от греха подальше. Лукулл ругнулся им вдогонку, но нарушить приказ не посмел. Задал программу восстановительному комплексу бокса, изучил показания приборов и ушел возиться с другими пациентами.
        Благо состояние Лючано опасений не вызывало.
        А любимый раб хозяина Гая отметил про себя, что необходимость лечить раба не как раба, а как свободного человека, и раздражение, вызванное этой необходимостью, странным образом подтачивали рассудок медикус-контролера. Дело здесь было даже не в презренном статусе одного и не в гордыне второго. Словно механику гаража поручили увешать мобиль клиента золотой канителью, смазать шины губной помадой «Edel-Star» и плясать вокруг, размахивая государственным флагом.
        Механик плясал и размахивал, но нервничал.
        Боялся сойти с ума?
        Осенней мухой гудела система кондиционирования, поддерживая оптимальные влажность и температуру. Через строго отмеренные промежутки времени срабатывали безыгольные пресс-инъекторы, впрыскивая стимуляторы, транквилизаторы и прочие таинственные, но, несомненно, способствующие скорейшему выздоровлению препараты. Из трубочек в ноздри струились тонизирующие ароматы. Ортопластовые накладки качали в жилы питательный раствор. Диагност-блок корректировал процедуры, реагируя на малейшие изменения состояния организма…
        Рай, да и только!
        Судьи на Китте должны плакать от восторга.
        Сутки без малого Лючано просто отсыпался. Ему снилась брамайни. Они танцевали среди звезд, в бархатной черноте Космоса. Без скафандров. Нагишом. «Словно антисы», - мечталось во сне. Им пели туманности и галактики, пульсары задавали ритм, потоки гравитационных лучей складывались в мелодию. Тарталья вел партнершу с уверенностью танцора-профессионала, легко касаясь горячего тела, и Сунгхари смеялась от счастья, запрокинув голову.
        Волосы женщины летели вороной гривой на фотонном ветру.
        «Она жива, - думалось в краткие минуты пробуждения. - С ней все в порядке. Тумидус приказал вылечить и ее тоже…»
        И вновь - падение в сладостные грезы.
        Окончательно разбудил его голос медикус-контролера. Но обращался Лукулл отнюдь не к Лючано. Баритон врача долетал из-за стеклопластовой переборки, отделявшей лечебный бокс от приемной части медотсека.
        - …только вы, Юлия, в силах повлиять на него!
        - Не орите так, Лукулл. Я вас прекрасно слышу.
        Даже не видя Юлии, можно было с уверенностью утверждать, что при этих словах она слегка поморщилась. И было от чего. Медикус кричал, срываясь на визгливые, истеричные нотки. Немудрено, что его вопли разбудили Лючано.
        Так и мертвого поднять недолго.
        Повернуть голову, дабы полюбопытствовать, что творится за перегородкой, Лючано не мог. Он был надежно зафиксирован на ложе и весь облеплен кучей медицинских гаджетов. Но поворачивать голову и не требовалось: оказалось достаточно чуть скосить глаза. Ряд прозрачных, полупрозрачных, зеркальных и поляризованных плоскостей: переборка бокса, поляроидный колпак, накрывавший больного, рефлекторы целебных излучений, зеркала, потолочные панели - все это давало в сумме сложную систему отражений, которая в итоге позволяла видеть приемную.
        Правда, финальное отражение вышло перевернутым вверх ногами. Но с этим неудобством приходилось мириться.
        «Мечта шпиона…» - сказал Гишер, и Лючано согласился со стариком.
        Лукулл, словно зверь по клетке, не в силах остановиться, вверх тормашками расхаживал по медотсеку. Умолкнув, он продолжал говорить сам с собой: без слов, отчаянной жестикуляцией разя оппонента наповал. Щеки медикуса покрывала сизая щетина - должно быть, он не брился с момента высадки десанта. Лицо осунулось, на носу выступили склеротические жилки, а под красными, как у кролика, глазами набрякли мешки.
        Из активированной голосферы стационар-коммуникатора за ним с интересом наблюдала Юлия. В интересе брюнетки крылось что-то профессиональное. Так психиатр изучает редкий случай шизофрении.
        - Успокойтесь, Лукулл. Расскажите толком, что случилось.
        - Что случилось? Нет, она еще спрашивает! Наш общий приятель Гай превратился в психопата! С самого возвращения куролесит, во всем винит Тита и требует дуэли. Ругается, на чем свет стоит. В итоге Тит взбесился и готов дать обидчику удовлетворение.
        - В чем конкретно Гай винит Тита?
        Жесткий лаконичный вопрос по существу осадил не в меру разбушевавшегося доктора. Так успокаивают буяна, облив ледяной водой,
        «Молодец Юлия! - оценил Лючано, наблюдая исподтишка. - Неужели Лукулл переживает из-за предстоящей дуэли? Ему-то что?! Его вроде бы никто ни в чем не винит и сатисфакции не требует. Беспокоится за пациента? Да, но не до истерики же?!»
        По большому счету ему не было никакого дела до душевных терзаний медикус-контролера. Однако, когда битые сутки валяешься в боксе, а сна больше нет ни в одном глазу - спасибо шумному доктору! - поневоле заинтересуешься причинами нервного срыва врача.
        Лукулл резко остановился перед коммуникатором. Руки медикуса заметно подергивались, напоминая вечный тремор графа Мальцова.
        - Гай упирает на скверную координацию действий при операции. Преступно скверную, по его словам. Из-за чего мы понесли потери и недобрали «ботвы». Мол, если бы Тит и его «паразиты» согласились с предложением Гая…
        - Подчинить экипажи ботов напрямую единому командиру? Как в армии?
        - Да! Но вы же знаете наших наемников: для них поступиться толикой своей дражайшей свободы - унизительно. Даже ради общего дела. Мы - вольные орлы Вселенной, мы не рабы, рабы не мы, и все такое… Ни на десять, ни хотя бы на пять процентов контроля не согласны, хоть режь, хоть ешь!
        - Вас несет, Лукулл. Остыньте. Я и без вас прекрасно знаю, каким образом в нашей армии офицеры командуют солдатами. И за что, уволившись в запас, отставники получают ряд привилегий. И про солдатские комплексы в курсе. Не надо читать мне лекции. Меня интересует, почему Гай взъелся именно на Тита. Ведь против армейской формы взаимодействия были многие. Большинство.
        - А я почем знаю?!
        В сердцах взмахнув руками, медикус сшиб со стола коробку с солеными орешками. В перевернутом отражении орешки очень комично запрыгали по полу-потолку. Но Лючано было не до смеха. Да и Юлия слишком серьезно вглядывалась в доктора из голосферы. Складывалось впечатление, что из этих двоих врач - именно брюнетка, а Лукулл - самый что ни на есть пациент.
        Не слишком благополучный.
        - Тит первым выступил против идеи Гая, насколько я помню. А вообще… - Доктор вдруг успокоился, перестав жестикулировать. - Извините, Юлия, но о корнях конфликта надо спрашивать вас.
        - Меня?
        - Да, вас! Вы умело стравили Гая с Титом перед началом рейда. Не знаю, зачем вам это понадобилось, но я-то был свидетелем! В тот раз вы пригасили ссору, но вражда между ними продолжала тлеть. И вот, пожалуйста: вспышка, рецидив!
        Лукулл умолк, собираясь с мыслями. Юлия не торопила собеседника, терпеливо ожидая продолжения. И оно последовало:
        - Гай вернулся с планеты сам не свой. Дважды ранен, глаза безумные… Нес какую-то ахинею! Раба, что был с ним - ну, этого! полиглота! - велел лечить…
        Медикус изменился в лице, рубанул рукой воздух, опять входя в раж.
        - Лечить как свободного! Хуже! Он велел лечить раба, как лечили бы его самого! Вы представляете? Услышать такое от Всадника?! Вот, полюбуйтесь!
        Театральным жестом Лукулл указал Юлии на «апартаменты» Лючано. «Полиглот» без промедления зажмурился, притворяясь спящим. Лишь миг спустя он сообразил, что мог бы и не дергаться. Какая помпилианцам разница: бодрствует робот или спит, слушает их или нет?
        - Тот самый раб?
        - В смысле?.. Ну да, тот самый.
        - Говорите, Гай немного не в себе?
        - «Немного»? Вы слишком деликатны, Юлия! На него даже транквилизаторы не действуют! Рвет и мечет, жаждет крови. Насилу уговорили обождать с дуэлью, пока регенератор хотя бы срастит ему кость. Может, вам удастся его остановить?
        - Я попытаюсь… Кстати, вы, Лукулл, тоже выглядите не лучшим образом. Примите успокоительное. Ждите, я скоро буду.
        Голосфера погасла - и врач опять зверем заметался по медотсеку. На очередном шаге его нога поехала на рассыпанных орешках, и Лукулл едва не упал, чудом успев схватиться за край стола. Грязно выругавшись, доктор взял себя в руки, вызвал раба - убрать мусор, - а сам уселся за стол и включил монитор.
        Мысли его явно витали далеко отсюда.
        Юлия объявилась через полчаса: деловая, стремительная, энергичная.
        - На вас одна надежда, - завел шарманку медикус. - Гай сбрендил…
        - И я подозреваю почему. А также догадываюсь, почему вы, любезный Лукулл, стали раздражительным и нервным. Не спорьте со мной: я вас знаю не первый год. Раньше вы не отличались впечатлительностью.
        Повелительным жестом Юлия указала вскочившему доктору на кресло. Тот разом сник и сел, как послушный ребенок. Брюнетка садиться не стала, проигнорировав ответный жест Лукулла. Медленно, по-хозяйски прошлась по отсеку - совсем иначе, чем до этого бегал медикус-контролер.
        Даже кверху ногами, как это виделось Лючано, она выглядела королевой.
        - Я навела кое-какие справки относительно «драмы на грядке», Гая беспокоить не решилась, так что сведения отрывочные. Но картина в целом ясна. Вы в курсе, что Гай через три года обязан освободить этого… Борготту, кажется? - и вернуть на Китту в целости и сохранности?
        - В курсе. У слухов длинные ноги. - Лукулл скорчил гримасу, уверенный, что выглядит опытным соблазнителем, и влепил брюнетке сомнительный комплимент: - Как у вас, дражайшая Юлия!
        Брюнетка оставила реплику без внимания.
        - Отлично. Тогда нам обоим понятно, отчего Гай кинулся спасать раба, едва наш полиглот угодил в переделку. Поступок из ряда вон выходящий: хозяин рискует жизнью из-за раба. Нонсенс, не правда ли?
        Лукулл кивнул, соглашаясь.
        - На «грядке» Гая ранили. Сложилась экстремальная ситуация. Ему пришлось ослабить влияние клейма, чтобы раб мог действовать самостоятельно. В определенных рамках, разумеется.
        - Вы так думаете?!
        - Уверена.
        «Так вот почему Тумидус отдавал приказы словами! Вот откуда ненависть во взгляде! И невозможное для помпилианца „нам“ по отношению к рабам… В те минуты мы с брамайни были для легата почти людьми!»
        «Почти, - эхом повторил издалека маэстро Карл. - И лишь в те смертельно опасные минуты. А сейчас, в безопасности?»
        - Лукулл, вы - медик. Вам известно, какое это серьезное потрясение - необходимость ослабить влияние клейма. Стресс, шок… Я не получила медицинского образования. Но я не хуже вас знаю, о чем говорю.
        - Откуда вы это знаете?
        - Убедилась на собственном опыте. Мне случалось…
        Брюнетка замолчала. Лицо ее окаменело: Юлия боролась с нахлынувшими воспоминаниями. Лючано готов был дать руку на отсечение: воспоминания - не из приятных.
        - У нас, помпилианцев, не принято говорить об этом. Дурной тон. Но мне, курируя ряд исследований, довелось изучить данный вопрос в деталях. Да, Лукулл, мы косвенным образом зависимы от своих рабов. Вам, гражданину Помпилии, неприятно такое слышать, но правда выше предрассудков. Они привязаны к нам, а мы - к ним. Помпилианец без рабов чувствует себя как… Голый на морозе? Мучимый жаждой в пустыне? На безрабье мы быстро впадаем в депрессию и рискуем сойти с ума. Именно поэтому наши власти выделяют беднякам хотя бы по одному рабу, за казенный счет.
        «Я бы на их месте тоже замалчивал эту тему. Выходит, рабовладелец, считающий раба вещью, - тоже несвободен?! Зависим от связанных с ним роботов?!»
        - Даже кратковременное ослабление влияния клейма пагубно для нашей психики. А для психики гордого легата Тумидуса - десятикратно. Общение с рабом, ходячим предметом, вступившим с хозяином в симбиотическую психосвязь, если хозяин вынужден «отпустить поводок»… О, это катастрофа! Рушится привычная система ценностей, начинается разлад уже не на уровне психики, а на уровне банальной физиологии…
        - Погодите, Юлия! А семилибертусы?
        - Гладиаторы? Это совсем другое дело. Двойное подчинение, удаленный «поводок», периферийный контроль… Не хотелось бы сейчас углубляться в детали и читать вам лекцию. Запомните главное: игры с клеймом не проходят даром. Психические расстройства неизбежны. Если Гай всего лишь разъярен и требует дуэли по дурацкому поводу - значит, он легко отделался. Имейся у нас в запасе неделя, и я была бы уверена, что сумею переубедить Всадника.
        Она пожала плечами и подвела итог:
        - Но недели у нас нет. Мы не можем столько времени болтаться в неосвоенном секторе. Увы, Лукулл, я ничего не могу гарантировать.
        - Надеюсь, сейчас Гай восстановил влияние клейма в полном объеме?
        - И я надеюсь. Он же не сумасшедший. Но психика Всадника стабилизируется не сразу. А легат весьма вспыльчив.
        - А я? Я весь на нервах! Дергаюсь, много курю… у меня дрожат руки!..
        - Это же элементарно, дорогой Лукулл! Вам вторые сутки приходится лечить раба как свободного. Дисфункция психики и локальное разрушение стереотипных синаптических связей, как у Гая. Только в ослабленной форме. Едва ваш пациент покинет медотсек, вы быстро придете в норму. За пару дней, я думаю.
        Она вежливо улыбнулась врачу.
        - А теперь я проведаю Гая. Эта идиотская дуэль…
        Направляясь к выходу, красавица Юлия, помпилианка со странностями, как и в первый раз, оглянулась в дверях и тайком подмигнула. Лючано Борготта, лежащий в спецбоксе раб-полиглот, ради которого хозяин Гай рисковал своей драгоценной шкурой, знал, кому демонстрирует знак расположения стерва-брюнетка.
        Тому, ради кого она так долго рассказывала вслух об особенностях психики рабовладельцев и их постыдной зависимости от собственных роботов.
        Нет, не доктору Лукуллу.
        Доктор, в сущности, все знал и без Юлии.
        II
        «Следующие сутки, малыш, - хихикнул маэстро Карл, - ты много думал».
        Лючано согласился. Он спал без сновидений, просыпался и думал снова. О свободе и зависимости, о помпилианцах и невропастах, венце и начале безумной дуры-эволюции, о скелетах, прячущихся в темных чуланах подсознания и человеческой души…
        «Ну и о бабах, разумеется, - встрял Гишер. - Куда ж мужику без этого?»
        Он не стал возражать. О бабах - тоже. Вспоминалась Сунгхари, молоденькая Анюта… Юлия, наконец. Лючано фантазировал, дурея от скуки и долгого воздержания. Хотя представить Юлию в постели у него по-прежнему не получалось - в отличие от остальных женщин.
        На брюнетке воображение буксовало.
        Между двумя эротическими грезами он вдруг понял, отчего чужим рабам помпилианцы подают команды голосом, а своим - как правило, молча, через «клеймо». К чужому рабу не тянется ментальный «поводок» от отдающего приказ - вот и приходится пользоваться речью. Когда Тарталью допрашивали насчет способностей к языкам, Тумидус предоставил вести допрос другим. Помпилианская этика. Вопросы и ответы должны слышать все заинтересованные. Другое дело, что хозяин в силах без звука заставить раба говорить хоть ложь, хоть правду…
        Но это уже вопрос честности хозяина.
        А в таких делах Тумидус щепетилен, надо отдать ему должное.
        «Что ж ты про детишек забыл? - укорил его маэстро Карл. - Хватит терзать мозги, оставь пару задачек для юных гематров. Интересно, они уже посчитали, сколько тебе осталось до состояния робота? И вообще, как они там?»
        Маэстро всегда любил детей.
        «Выписали» Лючано без проблем. Хмурый Лукулл открыл бокс, глянул на показания приборов, с удовлетворением кивнул и пробежался пальцами по сенсорам на пульте. Датчики, инъекторы и прочие гаджеты пришли в движение, отлепляясь от тела, словно сытые пиявки, и спеша убраться восвояси.
        - Одежда в ящике у входа. Найдешь вахтенного сервус-контролера и доложишься. Пошел.
        Кажется, медикус с трудом удержался от пагубного для Лукулловой психики: «Пошел вон, скотина!»
        Лючано послушно оделся, пошел, нашел и доложился. Их смена сейчас отдыхала, но для Тартальи, как свежевыздоровевшего, а значит, бездельника с двухсуточным стажем, мигом нашлась работа. Его отправили на рабский камбуз, готовить обед.
        Для помпилианцев стряпал кок из свободных, на отдельном камбузе. А побросать пищевые брикеты в распариватель, через пять минут извлечь и уложить в ячейки транспортера - большого ума не надо. И кулинарного таланта не надо. Ничего не надо, кроме двух рук и приказа хозяев.
        Любой робот справится.
        Здесь Тарталья и обнаружил близняшек Давида с Джессикой.
        Рабы, как обычно, работали без присмотра. Говорить можно было безбоязненно. Двоих варваров, раскладывавших комплекты рационов по ячейкам, давно уже ничего не интересовало в этой жизни.
        «Ты мог бы, - ворчливо напомнил Гишер, - говорить и при помпилианцах. Кто из них обратит внимание на болтовню рабов? Мы же не обращаем внимания на фоновый гул работающего двигуна, кондиционера или сервопривода?»
        - Привет, ребята! Как дела? Что новенького?
        - Здравствуйте, - хором ответили близнецы, не прекращая распаковывать брикеты и укладывать их ровными рядами в приемный лоток распаривателя. Наверное, они были рады видеть Лючано. Во всяком случае, так казалось Тарталье, который понемногу учился читать едва заметные письмена усеченных эмоций на лицах-масках гематров.
        Он вспомнил, как профессор Штильнер долго хохотал, разглядывая напечатанную в научном труде зубодробительную формулу. На вопрос графа Мальцова, что здесь смешного, космобестиолог с удивлением заявил: «Как что? Все! Смотрите сами: очень смешная формула!..»
        И с полчаса излагал скучающим слушателям, где в формуле кроется юмор.
        Должно быть, для родителей-гематров в лицах их малышей тоже найдется и смешное, и умильное, и радостное…
        - Ничего новенького, - сказал Давид. В голосе его мелькнуло уныние, но Лючано не был в этом уверен. - Распорядок обычный: «гребля», хозработы, «рекомендованный досуг», сон.
        - Завтрак, обед, ужин, - добавила в общую копилку обстоятельная Джессика. - Без еды нельзя, мы умрем. Ага, еще душ и время на выделения организма. Все.
        - Мы же висим на орбите! Зачем - «гребля»?
        Близнецы переглянулись.
        Вроде как решали: кому отвечать этому недотепе, не понимающему элементарных вещей?
        - Пока корабль висит на орбите, рабы заряжают накопители. Создают энергорезерв, - снизошла до пояснений Джессика, не прекращая работы. - Если бы мы были большие, мы бы сочиняли для двигунов ходовые гематрицы. Впрок, про запас. Но мы маленькие. Мы полезней на хозяйственных работах.
        «С такой женой, - вздохнул маэстро Карл, - если ты не гематр, можно повеситься. Она всегда права!..»
        На обед сегодня, кроме белково-витаминного брикета и тюбика «микса», полагалась розовая пилюля неизвестного состава и предназначения. А в кружку с водой добавлялся глоток тонизирующего стимулятора. «Это просто праздник какой-то!» - со злостью ухмылялся Лючано, оказавшись на раздаче воды с тоником. Рычаг на себя - под сдвоенный «сосок» подъезжает пустая кружка. Белая кнопка - порция воды, зеленая - тоник. Рычаг от себя - наполненная кружка уползает прочь.
        Повторить операцию.
        Все эти действия без проблем мог бы выполнить автомат - но только не на помпилианской галере. Уже через пять минут тупая механическая работа начала раздражать. Если бы не разговор с юными гематрами, он бы на стенку от тоски полез.
        - Вы посчитали то, о чем я вас просил? Мой срок до полного превращения в робота?
        Дети молчали.
        - Хотя бы приблизительно?
        Екнуло сердце: похоже, итоги вычислений были неутешительны.
        - Очень приблизительно. - В ломающемся голосе Давида пробились нотки смущения. - С большой погрешностью. Нам стыдно за такое исчисление.
        - И ничего не стыдно! - Джессика сделалась похожа на обычную девчонку. - Ни капельки не стыдно! Это потому что данные все время менялись. Возник положительный градиент…
        Она будто оправдывалась.
        - Положительный градиент? Что это значит?
        - Это значит, что твой срок полной роботизации увеличился.
        - Хорошие новости! - Лючано рассмеялся и довольно потер руки, забыв о работе. Транспортер загудел, требуя внимания. Пришлось вернуться к рычагам, кнопкам и кружкам.
        «Ты забыл о работе, малыш? Ты действительно забыл?»
        «Да, а что? Нечасто меня в последнее время радуют добрыми вестями!»
        «Но ты же раб! Раб не может забыть о работе!»
        Пораженный словами маэстро, Лючано остолбенел.
        «Не отвлекайся, дружок, - вывел его из ступора окрик Гишера. - Да не от этих дурацких кружек! Ты ведь еще не узнал главного…»
        - Сколько?! Сколько у меня времени?
        - На данный момент, при сохранении прежней интенсивности эксплуатации - около двух лет и семи месяцев.
        - Погрешность - плюс-минус два месяца.
        - Точнее у нас не получается.
        - Но твой срок имеет тенденцию к дальнейшему росту.
        - Если градиент не изменится…
        - Но он же меняется, Давид!
        - Я сказал: «если». Принял допущение для упрощения задачи.
        - Мы не можем позволить себе упрощения. Нам надо развиваться.
        - Но иначе возникает слишком большая погрешность…
        - Дилемма приоритетов? Более точный ответ при заданном допущении - или более сложная развивающая задача?
        - Ответ для него - или развитие для нас?
        - Да.
        - Но…
        - Эй, гении! - прервал Тарталья близнецов, увлекшихся спором. - Вы бы меня спросили, что ли?
        - О чем? - повернув к нему головы, поинтересовались Давид с Джессикой.
        Даже на малоподвижных лицах гематров ясно читалось, что спрашивать его не о чем и незачем. Разве что для общего развития, за неимением лучшего поставщика задач.
        - Нужен ли мне, любимому, сверхточный ответ. Так вот, отвечаю: приблизительный меня вполне устраивает. Вы сказали: два с половиной года?
        - Два года, - нет, Джессика иногда была невыносима, - и около семи месяцев.
        - Главное, что срок растет. Так?
        - Так, - кивнули близнецы.
        - Спасибо, ребята! Значит, будем тянуть срок за уши!
        - Зачем?
        - Чтоб быстрее рос. А теперь, если угодно, делайте расчет с точностью до секунды. Развивайтесь на здоровье! Кстати, не хотите ли узнать, что творилось на планете, пока вы здесь тянули лямку?
        - Хотим!
        Математика бытия разрумянилась и только что не запрыгала на одной ножке.
        Лючано взял с транспортера полную кружку, сделал глоток, готовясь приступить к рассказу, - и обнаружил, что близнецы таращатся на него во все глаза, раскрыв рты.
        Ждут не дождутся увлекательной истории?
        Кружка!
        Глоток воды, слабо отдающей кислым тоником.
        Раб не мог этого сделать!
        - Извините, ребята, это я машинально. Задумался.
        Он поставил кружку на место, но изумление в глазах детей не исчезало. Они смотрели на него не отрываясь, продолжая механически распаковывать и складывать на лоток пищевые брикеты. Лоток был уже практически полон - скоро надо будет включать распариватель.
        Вновь загудел транспортер.
        А что, если не обращать на него внимания?
        Он держался полминуты - успел засечь по часам на браслете-татуировке. Потом его властно потянуло к рычагу и кнопкам. Рычаг на себя, белая кнопка, зеленая кнопка…
        «Раскатал губы, дружок?»
        «Но я волынил целых тридцать секунд! И эрзац-радость от работы сгинула, уступив место тупому раздражению. Раб должен радоваться. Это свободный в силах послать все в черную дыру…»
        «Поводок»! Ментальный «поводок», о котором говорила медикусу Юлия, по-прежнему ослаблен! Тумидус не восстановил влияние «клейма» на Лючано Борготту в полном объеме.
        Почему?!
        «Верно мыслишь, малыш. Но ты обещал рассказать близнецам о своих приключениях. Не заставляй детей ждать». Маэстро Карл не добавил: «…пока „поводок“ опять не натянулся», - но это ясно подразумевалось. И Тарталья, с усердием наполняя кружки, принялся рассказывать.
        Никогда еще он не говорил с таким увлечением.
        Высадка, степь, пахнущая травами и свободой, зловещая «гексаграмма» над туземным городком, «сбор урожая», заваленная телами площадь, стрельба, погоня, хозяин, спасающий рабов, затхлый подвал, снова перестрелка, страшный путь к «Вихрю»…
        Он улыбался, видя, как горят неподдельным интересом глаза Давида и Джессики, завороженных чудо-рассказом. Дети небось беготню с пальбой только по визору видели. Да и он сам, признаться, тоже. Сюда бы Монтелье с кучей мудрой плесени - и вперед! Сюжет для боевика готов.
        Новая звезда арт-транса: Лючано Борготта по прозвищу Тарталья!..
        - …в общем, долетели. Вы не знаете, что с Сунгхари? Она в лазарете?
        - Не знаем.
        - Мы ее со дня высадки не видели.
        - Надеюсь, с брамайни все в порядке. Что-то у наших хозяев на «грядке» не заладилось. Недооценили местных. Интересно, как помпилианцы так опростоволосились?
        - Логическая задача?
        Вопрос Лючано был скорее риторическим. Он и не думал, что близнецы воспримут его как руководство к действию. Но для юных гематров любая загадка оборачивалась пользу, давая пищу для умозаключений. А значит - для развития врожденных способностей.
        - Когда здесь побывал разведчик?
        - Не знаю… - Лючано постарался вспомнить разговор в навигаторской рубке.
        «Откуда близнецы знают о разведчике? Дурак! Они же гематры! Вычислили. Для них это как дважды два».
        - При мне не говорили - когда. Считаем на пальцах: пока собрал данные, пока вернулся, сообщил, пока приняли решение, подготовились, собрали эскадру, долетели…
        - От трех месяцев до полугода, - подвел итог Давид. - Если на пальцах.
        - Тогда все ясно.
        - За это время в обследованной части планеты изменилась политическая обстановка.
        - Начались военные действия.
        - Скорее всего, гражданская война.
        - Поэтому под городом и оказались кавалерийские части, а на рейде - боевой корабль.
        - Которых при первом осмотре здесь не было.
        - А проверить обстановку заново помпилианцы не захотели.
        - Они слишком уверены в себе и презирают всех остальных.
        - Особенно варваров.
        - За что и поплатились, - резюмировал Тарталья, наполняя последнюю кружку. - Хотя не столько хозяева, сколько рабы.
        Перед глазами стояла неприятная картина: раб-техноложец валится на землю под ударами лопаты.
        - Потери среди рабов помпилианцы в расчет не принимают. Восполнят захваченными на планете.
        - Я знаю. - Лючано поспешил сменить тему. - А хозяин Гай вызвал Тита на дуэль. Вы не в курсе, как они на дуэлях дерутся? Из лучевиков друг в друга палят? На кулачках? В монографии вашего дяди про это не написано?
        - Написано.
        - В другой монографии, не в дядиной, - уточнила Джессика, божество точности. - У помпилианцев в случае конфликта личностей практикуются дуэли на «клеймах».
        Лючано ничего не понял, но переспрашивать не стал. Когда они покидали камбуз, Джессика тронула его за рукав.
        - Мы с Давидом еще раз пересчитали вероятность того, что мы снова станем свободными. Было семнадцать процентов, а сейчас - двадцать один. Поле событийно-вероятностных векторов меняется.
        Она наморщила лоб и сделала вывод:
        - Это хорошо.
        Обедая, Лючано юлой вертелся на месте, высматривая Сунгхари. Нет, брамайни видно не было. Он успокаивал себя, но дурные мысли жужжали в голове стаей мух.
        После обеда наступало время для «отправления естественных надобностей». Дождавшись своей очереди, он оккупировал тесную кабинку биогальюна. Спустив штаны, устроился на жестком сиденье, нагретом задницами предыдущих посетителей, сосредоточился - и на него упало солнце.
        Вслед за солнцем обрушился шум голосов.
        Солнце и люди - в галерном сортире?!
        Спешно пытаясь натянуть штаны, Лючано обнаружил, что рабская одежда исчезла, сменившись длинной тогой и сандалиями, а сам он сидит не на казенном «стульчаке» - на длинной каменной скамье, подстелив для удобства плащ.
        Вокруг гудела толпа.
        III
        Солнце жарило как бешеное.
        Вытирая пот краем одежды, Лючано озирался по сторонам - в этом цирке он находился впервые.
        «Ты вообще в цирке был всего три раза, - сказал издалека маэстро Карл. - Ты говорил, что не любишь цирк. А в таком и подавно… Малыш, мне это не…»
        Голос маэстро звучал еле слышно, почти сразу сгинув в реве толпы.
        Кругом орали, ели, спорили, делали ставки и заключали пари. Рядом с Лючано толстый увалень кидал в рот ломтики кровяной колбасы, заедая лепешкой. От увальня воняло чесноком. Ярусом ниже бранились две женщины, честя друг друга последними словами. Каждой казалось, что соседка заняла на ступеньке, служившей им скамьей, слишком много места. Рядом со скандалистками сидели близнецы, брат и сестра - совсем еще дети, они чинно сложили руки на коленях и глядели вниз, на арену, забыв моргать.
        - Давид? - неуверенно спросил Лючано. - Джессика?
        Рыжие гематры повернули к нему головы, вежливо кивнули, здороваясь, и снова уставились на арену. Бесстрастность детей не удивила Тарталью: наверняка гематры уже успели что-то вычислить, уяснить и разложить по полочкам. Удивило другое: он не испытывал дискомфорта. Словно цирк, до краев наполненный возбуждением и ожиданием, являлся для осужденного невропаста чем-то привычным и естественным.
        У удивления было имя.
        Игла ожога в татуировке Папы Лусэро.
        Иначе отставной директор «Вертепа» и не задумался бы над несообразностью ситуации. Цирк? - ладно. Арена, амфитеатр, скамьи-ступени? - обычное дело. Аншлаг зевак? - почему бы и нет?! Он чувствовал себя частью толпы, плоть от плоти ее; он даже ясно помнил странное:
        «За полчаса до начала я бродил перед входом. Купил миску луковой похлебки, обсудил с друзьями шансы нашего фаворита. Чуть не подрался с одним прохвостом, с бородавкой на носу…»
        С бурлящей массой зрителей его связывали тонкие, но прочные нити, вторгаясь в душу и разум. Варясь в общем котле, он терял собственную личность, из отдельной морковки превращаясь мало-помалу в наваристый суп с фрикадельками.
        Последнее сравнение, кажется, принадлежало маэстро Карлу.
        Но он не был в этом уверен.
        Внизу, отделяя арену от первых рядов, шел высокий парапет. За подиумом тянулся ров с водой, огороженный железной решеткой с острыми наконечниками в форме сердец, перевернутых вверх тормашками. Воображение сразу нарисовало уйму свирепых хищников - беснуясь, они пожирали один другого, страдая от невозможности выбраться к зрителям и подзакусить как следует.
        Запах от кровяной колбасы, которой смачно чавкал сосед-увалень, стал невыносим, но пересесть было некуда. Приходилось терпеть.
        По правую руку от Лючано, в западной части цирка, высились тринадцать арок. Из центральной на арену только что вышел человек. Он напоминал продукт воображения арт-трансера, формирующего менталообразы для фэнтези-боевика с историческим уклоном. Голову человека венчал шлем с четырехчастным забралом и крылышками. По бокам гребня шли многочисленные грифы и арабески. Над бедрами шлемоносца крепились ремни, с которых свисал стеганый фартук. Правую руку и плечо защищал наруч, судя по цвету, сделанный из бронзы. Правую голень закрывал понож.
        Чем объяснялась такая «однобокость», Лючано не знал.
        Трибуны, расположенные напротив, взорвались приветствиями и овациями. Трибуны, где сидели близнецы-гематры и Лючано, сперва угрюмо молчали, а потом взялись поносить шлемоносца во все тяжкие. Едва сдерживаясь, чтобы не присоединиться к хору оскорблений - вышедший боец вызывал острое желание запустить в него камнем! - Лючано вглядывался в забрало шлема, как если бы мог пробить металл взглядом и увидеть лицо.
        «Да это же Тит! - подсказал внутри кто-то третий, не имеющий отношения к Гишеру и маэстро Карлу. - Свинообразный крепыш Тит! Здрасте, давно не виделись! Ну, сейчас наш ему задаст…»
        Было даже непонятно, почему Лючано не узнал Тита сразу.
        Когда Тит, салютуя трибунам кривым мечом и щитом, выбрался на середину арены, из средней арки снова показался человек. На сей раз вглядываться не потребовалось: во втором бойце, несмотря на забрало шлема, легко угадывался Гай Октавиан Тумидус.
        Сердце подсказало?
        - А-а-а!
        Лючано вскочил. Вопль разорвал ему грудь. Он размахивал руками, приплясывал, сорвал с увальня войлочную шляпу и подбросил в воздух. Увалень не возражал: он и сам прыгал обезьяной, крича во всю глотку. Даже гематры Давид с Джессикой привстали с мест - синхронно, как всегда, - и наклонились вперед, с восторгом любуясь экс-легатом.
        Хозяин Гай был вооружен чуть иначе, нежели его противник. Овальное забрало шлема напоминало маску театра Сю-Дзей, самого консервативного театра в Галактике. Арабесок на шлеме не имелось, зато широкие налобник с назатыльником не прилегали к голове, а нависали над затылком и лбом. Складчатый фартук напоминал мини-юбку, вместо наруча правую руку тесно охватывали кожаные ремни. Более вогнутый по краям щит Тумидус держал на отлете, быстро шагая к центру арены.
        В правой руке легата блестел меч - короткий, расширяющийся к концу.
        «Дуэль! - осенило Лючано, сморщившегося от боли: змеи на плече вгрызлись в тело. - Ментальная дуэль „на клеймах“! Ложь, кругом сплошная ложь, как море на изнанке космоса или храм во всестихийнике, стартующем на орбиту. Я сейчас тружусь на благо „Этны“, кукуя в сортире, Гай и Тит небось находятся в отдельной каюте, в боевом трансе, коверкая психику друг другу, малыши-гематры предаются „рекомендованному досугу“…»
        В другое время и в другом месте для такого открытия не понадобилось бы и минуты. Но возбуждение потустороннего цирка, сращивая зрителей в единую массу, мешало рассудку сопоставлять и делать выводы.
        Если бы не татуировка…
        Раньше она позволяла увидеть реальность ходового отсека сквозь пелену радостного, рабского моря. Сейчас сквозь цирк не проступало ничего. Трибуны, арена, бойцы. Подарок слепого карлика-антиса всего лишь помогал думать, трезво и здраво, вырываясь из дурмана возбуждения, как пловец рывками вырывается из воды.
        Этого хватало.
        Тайный голос подсказывал, что сегодня дело не только в татуировке. Но понять, на что намекает загадочный советчик, Лючано не сумел.
        Перестав изучать дуэлянтов, он еще раз оглядел цирк. Бесноватую массу зрителей. Толпу рабов. Больше не оставалось сомнений в том, что на трибунах сидят исключительно рабы хозяина Гая и хозяина Тита, где бы они в данный момент ни находились телесно - хоть на противоположном конце Галактики. Смущало иное: апатичные, заторможенные роботы выказывали эмоции, свойственные скорее неврастенику.
        Тоже ложь?
        С другой стороны, если во время дуэли «на клеймах» два помпилианца дерутся в цирке на потеху рабам-зрителям, то почему бы и рабам не проявлять чувства самым бурным образом?
        Если все равно - ложь?!
        «Возможно, таким причудливым образом, - вмешался Гишер, - проявляется болезненная зависимость помпилианцев от своих рабов. Помнишь, дружок, о чем говорили Лукулл с Юлией?..»
        «А мне интересно, - добавил маэстро Карл, - какими еще способами она проявляется, эта зависимость? Не считая случаев, когда легаты сходят с ума, если им доведется по-человечески отнестись к рабу…»
        Оставив догадки и гипотезы пси-социологам, буде они когда-нибудь попадут в рабство и получат возможность изучить феномен изнутри, Лючано вернулся к созерцанию бойцов.
        Те медлили, не спеша кинуться в атаку. Хозяин Гай обходил Тита по кругу, стараясь, чтобы солнце светило врагу в лицо. Крепыш же Тит стоял скалой - правда, медленно поворачивающейся скалой, - выставив кривой клинок в адрес обидчика, а щит отведя назад и немного приподняв.
        Не будучи фехтмейстером, трудно было сказать, зачем он это делает.
        Трибуны взбесились. Кое-где начались драки: люди, не дождавшись, пока дуэлянты нанесут первый удар, стали выяснять отношения кулаками. Сосед-увалень месил сразу двоих, скатившись парой ярусов ниже. К счастью, близнецы-гематры успели увернуться, иначе детей задавило бы телами. Одну из женщин-скандалисток крепко помяло - охая и бранясь, она отползала в сторонку, в проход между рядами ступеней-скамей.
        Лючано хотел позвать гематров к себе, на освободившееся место увальня, но опоздал - внизу, на арене, начался бой. И взгляды массы ликующих рабов сошлись в одну точку.
        Центр крошечной лживой Вселенной.
        В отличие от голобоевиков или продукции арт-транса, запечатленной в нитях плесени куим-сё, где всякая схватка великолепно и, главное, подробно смотрится со стороны, этот бой был абсолютно невнятен для Лючано. Свалка, сумбур, кавардак; движения слишком быстры, чтобы их можно было отследить непривычным к такому зрелищу взглядом. Пока ты соображаешь, что произошло и зачем, бойцы успевают разойтись и вновь сойтись, закрываясь, ударяя, атакуя, отскакивая, сыпля проклятиями…
        В итоге остаются жалкие обрывки, выхваченные за уши из шторма событий.
        …вот, наглухо закрывшись щитом, сойдясь с Титом грудь в грудь, хозяин Гай тычет прямым клинком поверх своего щита, стараясь достать шею врага.
        …вот, ловко упав на колени, крепыш норовит подрезать кривым мечом ноги легата - и рычит от злости, когда ему это не удается.
        …вот щиты опущены низко, а мечи сталкиваются, брызжа искрами, у искаженных яростью лиц - даже сквозь забрала видно, не глазами, но чутьем тысяч сердец, бьющихся в унисон, что творит ярость с чертами двух помпилианцев, которые сражаются насмерть под рев рабских трибун.
        …летят осколки шлема.
        …скользит лезвие, течет кровь.
        Каждый удар отдавался в Лючано, словно это он бил и отражал, болезненно-страстным эхом. Даже маэстро Карл и Гишер Добряк молчали, захваченные стихией «боя на клеймах».
        Никто на трибунах не знал, как это происходит на самом деле.
        На самом деле для всех было - здесь и сейчас.
        IV
        Он пришел в себя на стульчаке, со спущенными штанами, дрожа всем телом. В носу до сих пор свербело от запахов кровяной колбасы, потных тел и пыли. Он предпочел бы вонь экскрементов, более свойственную отхожему месту. Но бионаполнитель гальюна мигом разлагал кал и мочу, попутно дезинфицируя воздух.
        Здесь ничем не пахло.
        И все же…
        Он ничего не помнил. На арене кто-то упал (…кто?!), захотел встать, стараясь подхватить выбитый меч, и не смог; с ним что-то делал (…что?!) второй дуэлянт, а трибуны в едином порыве вскочили, изрыгая хвалу и хулу, правые руки протянулись вперед; Лючано тоже тыкал рукой в арену, сжав кулак и оттопырив большой палец, но куда смотрел этот наглый большой палец, в синее небо или в желтый песок, сверху присыпанный крошкой мрамора, он не помнил, не мог вспомнить, как ни ломал голову, и надо было подтянуть штаны, потому что за дверью гальюна ждали своей очереди…
        «Если хозяин Гай убит, малыш, ты свободен».
        Он прислушался к собственным ощущениям. И ничего особенного не услышал. Если свобода такова, как узнать ее в лицо? Остаться в сортире, запереться, держать оборону и не выходить вопреки правилам? Глупо, ужасно глупо…
        Завязав шнурок, поддерживающий штаны, Лючано толкнул дверь и вышел.
        Очередь рабов топталась на месте. Но не позывы опорожнить мочевой пузырь были тому причиной. На лицах роботов гасли отблески диких эмоций цирка. Дрожали руки, ноги подгибались или непроизвольно шли в пляс, чтобы прервать коленце на середине. Низкорослый техноложец, который учил Лючано убирать ангар, сел на пол и заплакал. Молоденькая девушка корчила гримасы; глаза ее напоминали стеклянные пуговицы. Двое варваров бодались, встав на четвереньки и радостно мыча. Лысый подросток без бровей и ресниц - повинуясь арганской моде, он свел волосы на голове еще до рабства - хлестал себя по щекам.
        Проходящие мимо по коридору помпилианцы не вмешивались.
        Лючано стоял и смотрел.
        Минута.
        Другая.
        Третья.
        Варвары перестали бодаться. Девушка оставила гримасничать, вошла в гальюн и заперла за собой дверь. Техноложец-коротышка встал, почесал нос и прислонился к стене. Подросток тронул ладонями красные от ударов щеки, с равнодушием механизма опустил руки и замер.
        Цирк закончился.
        Отправившим «естественные надобности» следовало идти на вторую палубу, на построение. Лючано честно побрел куда следовало, плохо соображая, идет он туда как свободный - освободившийся? - человек, или ведомый рабским инстинктом. Ноги двигались сами, но это ничего не значило.
        - Всем! Всем! Всем!
        Он не узнал голос, громыхнувший по внутренней связи галеры.
        - Всем занять свои места согласно стартовому расписанию! Объявляется тридцатиминутная готовность! Сервус-контролеру I класса Марку Славию срочно прибыть в капитанскую рубку!
        Ноги сорвались с места, неся тело в ходовой отсек. Остановиться Лючано не пытался. Больше не оставалось сомнений, кто победил в дуэли «на клеймах». Хозяин Гай командовал так, словно делал это, впервые в жизни надев офицерские погоны и получив под начало боевой корабль. Тысячи лет эволюции стояли между приказом готовить галеру к полету и рыком первобытного самца, разорвавшего грудь конкуренту ради власти над племенем, - тысячи лет, и все насмарку, потому что века спрессовались в единый миг.
        Лючано Борготта по прозвищу Тарталья был искренне рад за отставного гард-легата Гая Октавиана Тумидуса, кавалера ордена Цепи и малого триумфатора. И, несясь по коридорам, не пытался выяснить, откуда растут корни этой радости.
        Из выжженного «клейма»?
        Из варварского городка, где трое спасали друг друга?
        Из стадного желания победы вожаку?
        - Медикус-контролеру Лукуллу! Немедленно прибыть в гостевую каюту Тита Эмилия Сальвия!
        Выдержав паузу, легат добавил с нескрываемым удовольствием:
        - Тит Эмилий Сальвий нуждается в ваших профессиональных услугах!
        «Этого, конечно, можно было и не объявлять на всю галеру, - подумал Лючано, замечая, что ноги принесли его к дверям навигаторской рубки. - Обошелся бы коммуникатором… Слаб человек, слаб и тщеславен!..»
        У входа в рубку топтались трое рабов из «квартета» резервного энергообеспечения, ожидая, пока навигаторы их впустят.
        Контрапункт
        Лючано Борготта по прозвищу Тарталья
        (сегодня)
        Если бы я был героем-любовником, я бы портил девок косяками.
        Если бы я был героем-резонером, я бы всех научил, как жить.
        Если бы я был героем-неврастеником, я бы заламывал руки.
        Если бы я был бытовым, иначе рубашечным героем, я бы ругался при дамах.
        Если бы я был характерным героем, я бы носил бакенбарды.
        Ах, если бы я хоть чуточку был героем!..
        - …эх, если б и облако с ходу проскочить! Через РПТ, в гипере…
        - Ага, помечтай! Знаешь, как эта зараза называется? Могила «Антекурсора»!
        «„Антекурсор“ - машинально перевел Лючано с помпилианского, - означает „Пионер“. Хорошенькое дело: могила…»
        Сознание, размазанное РПТ-маневром по Вселенной, медленно собиралось в одну точку. Но точка сбора находилась отчего-то вне его головы. Перед глазами мельтешили цветные сполохи звезд, в ладони толкались рукоятки «весел». Во рту пересохло, воняло едким потом и еще - озоном. В ушах долдонили знакомые голоса навигаторов: ворчуна и энтузиаста. Татуировка Папы Лусэро молчала, а способность мыслить здраво, как собака, оборвавшая привязь, болталась по рубке туда-сюда, не торопясь вернуться на место, в черепную коробку.
        «Смахивает на выход Лоа из тела», - сказал маэстро Карл.
        «Лишь отчасти», - не согласился Гишер.
        Маэстро не стал спорить.
        - Это который «Антекурсор»? Тот самый?! Он что, здесь и гробанулся?!
        В горле несуеверного толстяка-навигатора булькнуло.
        - Тютелька в тютельку. - Ворчун, напротив, бодрился. Чувствовалось, что бодрость дается ему большой кровью. - Зря наши облако «могилой» назвали. Если б корабль тут остался - тогда другое дело. А так… До сих пор по всей Галактике вывертней находят.
        - Вывертней?
        - Ну да… Тела, наизнанку вывернутые. Кое-кто, говорят, в скафандре был. Представляешь красоту: снаружи кишки-потроха заледенели, а внутри - скафандр! Умники вроде тебя… хотели в гипере проскочить…
        - Ты меня не пугай, я пуганый!
        - Пугать его, обормота… «Кубло» местное видал? В облаке флуктуаций - что крыс на чуланском зерновозе. Гиперспатиум до дыр изъели: сунься - костей не соберешь. Да и в обычном континууме такое творится…
        - Навидался, когда сюда шли. На верхнем субсвете думал, ан нет… Вихревик прохлопаешь или нейтрал-магнитку - пернуть не успеешь: все, приехали.
        - Именно. Сюда крались, обратно на брюхе ползти будем. Чем выше скорость, тем острее фаги корабль чуют. На досвете они кого хошь догонят. Проход узкий, край плывет…
        - Боишься, Анк?
        - Боюсь. Потому и жив до сих пор. Один дурак ничего не боится. Ладно, глянь на сканер. А я координаты и курс заново возьму…
        Лючано судорожно сглотнул. Понятно, отчего корабли Лиги не добрались до варварской планеты - цели визита корсаров. Он скосил глаз на «внешники». Рядом обнаружился только один звездолет сопровождения. Остальные куда-то подевались. Разделили добычу и решили пробираться через облако врозь? С одной стороны, эскадрой отбиваться легче. А с другой - чем больше кораблей, тем выше шанс взбудоражить фагов.
        - Объявляется пятиминутная готовность! - Из голоса Тумидуса исчез набатный постдуэльный звон, сменившись ровным, будничным тоном. - Провести сканирование прохода на четыре градуса по окружности. Согласовать коррекцию курса. Подтвердить готовность бортовых систем вооружения. На входе в облако вывести скорость на 0,63 световой. Отсчет пошел.
        - Как на учениях командует, - буркнул толстяк, манипулируя разноцветными жгутами внутри сферы управления.
        Жгуты пульсировали и дрожали.
        - Всадник свое дело знает.
        - Знает он… Лучше б премиальных подкинул.
        - С каких шишей? «Ботвы» недобрали, трое наших до сих пор в лазарете валяются…
        - Не трави душу, зануда! Что там у тебя?
        - Норма. Что на сканере?
        - Возмущения в пределах второго уровня. Хрень мелкая на периферии мельтешит, настройку сбивает…
        - Хрень не в счет.
        - Угу. Главное, чтоб крупняки не почуяли…
        - Не каркай!
        Толстяк внял и заткнулся.
        - Три… два… один… ноль.
        Легкий толчок старта - и газопылевая «Могила „Пионера“», опалесцируя, поползла навстречу «Этне». Сначала не спеша, а потом все быстрее. Рядом как привязанный маячил силуэт корабля-спутника.
        Вхождение в рабский «вирт» случилось мгновенно, но, вопреки обычаю, вышло неполным. Лючано словно раздвоился. Нет, даже растроился. Один из чудной троицы замер в ожидании у огромного рулевого весла, на баке галеры, которая вползала в туманный, извилистый, как путь червя, фьорд. Этот Лючано был готов в любой миг прийти на помощь кормчему. Второй Лючано прикипел ладонями к ортопласту энергоприемных рукояток в навигаторской рубке. На плече его зудела татуировка Папы Лусэро, словно огонек контрольного индикатора на приборной панели.
        А третий, самый странный, наблюдал за первыми двумя, обозревая и рубку, и вселенский мрак на обзорниках, прошитый жемчужной дымкой, и скалы фьорда-нелюдима, проступающие сквозь туман, и маслянисто-черную воду, кипящую за бортом, за которой крылись бездонные провалы глубин…
        Туман тянул к галере седые пряди щупалец.
        Звезды гасли в призрачной мгле, подбиравшейся к кораблю.
        Тихо переговаривались навигаторы, вытирая вспотевшие лбы; соблюдая тишину, обменивались взглядами рулевые, без слов понимая друг друга. Звездолет крался по проходу сквозь хищное облако; галера с осторожностью вора плыла по извилистому фарватеру. Впередсмотрящие, радары и сканеры старательно изучали окружающее пространство, где таилась невидимая, размытая, но оттого еще более пугающая угроза.
        Ничего не происходило.
        Совсем ничего.
        - Четвертушечку прошли…
        - Молчи! Сглазишь!
        - Справа по курсу - вихревик!
        - Выполнить маневр уклонения. Семь градусов лево на борт. Скорость снизить до 0,5… Так держать.
        Как победить, задавить, заставить отступить страх, если липкие капли пота градом катятся по щекам? Если в животе чмокает тянущая, гулкая пустота, готовая всосать тебя с потрохами и сделать вывертнем? Если мысли путаются, а дыхание становится частым и судорожным, как у собаки на жаре?
        Надо занять себя чем-нибудь.
        Отвлечься.
        Не думать о бездне за хрупкими стенами скорлупки, бросающей вызов Космосу.
        Как может отвлечься раб, застывший в кресле, намертво вцепившись в черные рукоятки энергоприемников? Раб может вспоминать. Память - страна, над которой не властны киттянские судьи, испуганные навигаторы, всемогущий хозяин и никто во всей Вселенной!
        Впервые труппа покидала Сечень, отправляясь на гастроли.
        «Вертеп» сгрудился в зале ожидания, у стены, под рекламой «Любельских пряников» - без которых, если верить грудастой матроне с пряничной бомбой в руках, не складывалась жизнь и нарушался обмен веществ. Вокруг театра кипела жизнь: люди сдавали багаж, регистрировали билеты, прятали в бумажник посадочные талоны, дымили в баре курительными палочками и усыпляли домашних животных, чтобы получить своих любимцев разбуженными и бодрыми на другом конце Галактики.
        Насмерть перепуганные обилием народа в космопорте, молодые невропасты жались друг к дружке, с опаской косясь по сторонам. Когда мимо проходил таможенник в форме или стюардесса в пилотке, лихо сдвинутой набекрень, они вздрагивали так, словно таможенник шел их арестовывать, а на стюардессе, кроме пилотки, больше ничего не было.
        Хмурился Степашка, полагая себя за старшего в отсутствие пана директора. Ответственность давила на плечи бывшего йонаря; Степан горбился, но терпел. Вертел головой конопатый Никита, готовый кинуться на любого обидчика. Емеля с Наталкой дожевывали взятый в дорогу каравай черного хлеба, сдабривая его ломтиками заранее нарезанного сала. Они не сомневались, что в дороге их станут морить голодом и, возможно, заморят до смерти, если не принять меры.
        К салу мало-помалу подтягивались бутафор Васька с костюмершей.
        Одна Анюта, удрав от коллег, бродила по безналоговому магазину «Duty free», шалея от роскоши, вываленной на зеркальные полки. Денег у Анюты, разумеется, не было. Но продавщицы, видя счастье, озарявшее лицо стройной блондинки, втихомолку посмеивались и даже подарили ей пробничек недорогих духов.
        Лючано наблюдал за труппой издали, не вмешиваясь.
        Пусть привыкают.
        Выездные справки на всех он оформил заранее.
        Пять минут назад его наконец оставил в покое профессор Штильнер. Свалившись в космопорт, как снег на голову, профессор нашел «Вертеп», уже прошедший к тому времени таможенный и паспортный контроль, чудом прорвался за пограничный заслон - и бросился Лючано на шею.
        - Друг! Друг мой! Вы великий человек!
        «Не бить же ему морду… - мрачно думал Тарталья, стоически терпя объятия и поцелуи Штильнера. - Человек проводить пришел, а я ему - раз, и по уху!.. нехорошо, некрасиво… Ну, прожектер, ну, разоритель - но ведь отыскал, примчался, вот, успехов желает…»
        С чего профессор вдруг возлюбил «пана директора», он не знал.
        И знать, откровенно говоря, не хотел.
        Чтобы избавиться от космобестиолога, пришлось выдержать девятый вал высоких чувств - и, что оказалось гораздо труднее, выслушать длиннейшую лекцию про аналогии между антисами и флуктуациями континуума.
        - Вы меня поймете, друг мой! Это две ветви эволюции, идущие навстречу друг другу! Макрокосм Вселенной в своем вековом сне рождает чудовищ, которые, эволюционируя, движутся к познанию микрокосма, то есть нас с вами! В свою очередь, кипящий микрокосм, обгоняя ленивую телегу эволюционного прогресса, выплескивает навстречу антисов, способных на контакт с неведомым. Да, первые встречи - это всегда войны! Но однажды мы сольемся на просторах космоса, нащупав пути единения…
        За неимением подходящей флуктуации Штильнер сливался с Лючано, сгребая его в охапку, и продолжал выступать. Вокруг них мало-помалу собиралась толпа; кое-кто комментировал, кое-кто тыкал пальцем, остальные просто глазели.
        Сбежать помог вызов от Мальцова. Плохо себя чувствуя, граф не имел возможности прибыть в космопорт лично, поэтому ограничился связью через уником. Извинившись, Лючано отошел в сторонку и долго смотрел на объемное изображение, возникшее над эмитором.
        Оба молчали.
        Все, что хотел сказать Аркадий Викторович, он уже сказал вчера.
        - Удачи! - наконец произнес Мальцов. - Удачи, голубчик! Пишите, не забывайте старика. Ладно, долгие проводы - долгие слезы…
        И отключился.
        Оба еще не знали, что очень скоро Аркадию Викторовичу придется давать вольную Степану Оселкову, потому что осужденный киттянским судом Лючано Борготта более не сможет выполнять обязанности директора «Вертепа».
        Что ж, завтра - это то, в чем мы зачастую уверены и потому ошибаемся с завидной регулярностью.
        - Рост возмущений континуума!
        - Третий уровень… четвертый…
        - На сканере множественные флуктуации.
        - Определить количество, класс, скорость и траектории движения. Плазматоры к бою! Режим панорамного накрытия. Включить комплексное экранирование корабля!
        Хор взволнованных голосов выдернул Лючано из глубин воспоминаний, вернув одновременно в навигаторскую рубку и на палубу гребной галеры.
        Объемное изображение пространства, окружающего корабль, дергалось на обзорниках, шло волдырями и рытвинами. Мутные пятнышки звезд, едва различимых сквозь газопылевую вуаль, плясали безумную тарантеллу. На мерцающем фоне проступали зловещие кляксы, обретая глубину и плоть, превращаясь в жадно пульсирующие энерговоронки.
        На палубе галеры началась суматоха. Стрелки впопыхах крутили «козьи ноги», взводя арбалеты, расчеты разворачивали баллисты. Звучали отрывистые команды, но паники не было. Гребцы налегали на весла, повинуясь ритму кларнета; рулевой с уверенностью правил тяжелым кормилом, направляя «Этну» в туман, сгущающийся и наползающий отовсюду.
        Пути назад не оставалось: за кормой все зарастало чирьястой субстанцией, словно пустая глазница - «диким мясом».
        Только вперед.
        Туман по левому борту вскипел бульоном, с которого повар-лоботряс забыл снять шумовкой грязную пену. Клочья пены ринулись к галере, прорастая десятками морщинистых хоботов с присосками на концах - белесыми и тошнотворными.
        - Арбалетчики - залп!
        Три десятка увесистых болтов прогудели в воздухе, густом и липком, похожем на овсяный кисель. Отчаянно взвизгнул фальшивый туман, корчась и извиваясь, отшатнулся прочь, втягивая мерзкие отростки.
        - Плазматоры - огонь!
        В космосе за бортом встало охристо-желтое зарево. Свет выедал глаза даже через фильтры «внешников», не позволяя увидеть, что стало с воронками,
        - Доложить результаты стрельбы. Информация по классу атакующих флуктуаций - немедленно!
        Судя по голосу, Тумидус с трудом сдерживал ярость.
        «В самом деле, почему до сих пор нет данных о силах „противника“?!»
        - Зафиксировано одиннадцать флуктуаций континуума класса 1C и 1G! Градации от третьей-минус до девятой-плюс! Одна уничтожена, двум нанесены повреждения, и они удаляются. Шесть идут на сближение по азимутам 0-7-11…
        Что-либо уразуметь в последовавшей далее цифровой тарабарщине Лючано и не пытался. Это к гематрам, навигаторам и канонирам, а не к мирным невропастам!
        - …три активные флуктуации класса S2! Градации от седьмой-минус до тринадцатой-плюс. Идут на полусвете. Время до контакта - шесть минут.
        - Змеи, - хрипло охнул толстяк. - Молись, рванина…
        - Молись хоть собственной заднице, только дело делай! - вызверился на него напарник, близкий к истерике. - Прорвемся! Всадник…
        Всадник, сиречь Гай Октавиан Тумидус, не заставил себя долго ждать.
        - Увеличить ход до 0,75 света. Включить все защитные слои. Активировать дополнительные системы вооружения.
        И наконец после звенящей напряжением паузы:
        - Межфазники к бою!
        «Неужели на „Этне“ есть скрытые межфазники?! - Лючано почувствовал, как струйки пота текут за шиворот робы. - За такое светят мелиевые рудники на Пандокстре, с конфискацией и поражением в правах. „М-фазы“ ставят лишь на „Ведьмаках“ и военных крейсерах Лиги, ограничивая предельную мощность. Оружие, работающее на малоизученном принципе, - это слишком опасно…»
        Но с межфазником у «Этны» был шанс отбиться.
        Даже от «змеев», как выразился толстяк.
        Волновой удар «м-фазы» вклинивался в течение физических процессов всех уровней: от взаимодействий квантов, кварков и элементарных частиц - до макропроцессов в недрах звезд. Разделял на фазы, на «до» и «после», десинхронизировал, нарушал равновесие, создавая сверхмалый темпоральный сдвиг, невозможный в природе кратковременный стасис.
        Результаты бывали самыми различными. К примеру, переход объекта в абсолютно инертное состояние. Или деструкция на кванто-кварковом уровне с бесследным исчезновением. Иногда случалась аннигиляция со всеми вытекающими или образование микроколлапсара, что немногим лучше.
        Потому межфазники старались приберегать «на черный день».
        И энергии они жрали немерено.
        Из трюма галеры уже поднимали на талях странную конструкцию, похожую на тупоносую баллисту с широким и плоским желобом. В зарядный лоток уложили стопку отточенных металлических фрез, принялись взводить тугую пружину…
        - Кракен! Справа по борту!
        Черная вода фьорда взвихрилась воронками, запузырилась. Часть огромного глянцевого тела показалась над поверхностью. На Лючано уставился немигающий глаз - белый, как брюхо дохлой рыбины, величиной с футбольный мяч, с четырьмя агатовыми зрачками. Под взглядом чудовища тело пронизала слабость. Но катапульта ухнула с надсадным скрипом, и тяжелый камень обрушился на спину кракена, разрывая склизкую плоть.
        - Слева по борту!
        - Еще один!
        На обзорниках мела звездная пурга: не разобрать, где в этой мешанине настоящие звезды, где - клочья газопылевого облака, стремительно конденсирующиеся под действием неведомых сил, а где - фантомные помехи из-за тотальных искажений континуума. Приближаясь, фаги зыбкими призраками вспарывали безумную звездоверть, ползли к «Этне» со всех сторон.
        Плевать им было на 0,75 световой, с которой шла бирема,
        - Расчетам взять цели по стандартным секторам. Залп по моей команде. Следом - беглый огонь из всех средств поражения, кроме межфазников. Расчетам межфазников ждать отдельного приказа. Внимание… Огонь!
        На сей раз тот из трех Лючано, что сидел в навигаторской рубке, успел вовремя прикрыть глаза. Через несколько секунд он получил возможность убедиться в главном: хаос, бесновавшийся снаружи, никуда не делся.
        Ближайший фаг расползался лохмотьями тумана, истаивая на глазах. Но залп и гибель «товарища» не остановили пожирателей.
        - Огонь! Огонь!
        - Это стая!
        - Стая!
        О флуктуациях, атакующих стаями, подобно одичалым собакам в трущобах Арганы, ходили жуткие легенды. Но ни одного реально подтвержденного случая зафиксировано не было. Теперь Лючано понимал почему: свидетели попросту не выжили. А записывающая техника после нападения фагов превращалась в утиль, не подлежащий восстановлению.
        - Отставить панику. Продолжать беглый огонь по секторам. Мы прошли две трети пути в облаке. Осталось немного, а там мы уйдем от них через РПТ. Навигаторам пересчитать траекторию разгона на форсированный режим.
        - Есть!
        Вода за бортом кипела, исходя душным паром, смешиваясь с густеющим туманом. Граница между водой и воздухом исчезла. Бурлящее месиво проникало в легкие, вызывая жжение и тошноту. Видимость упала до нуля. Из серо-бурой мглы проступила корявая фигура великана, слепленная из комковатого киселя. Лоснились бугристые плечи, тяжко ворочалась уродливая голова без глаз, студнем колыхался торс…
        - Дэв!
        - Берегись!
        Десяток арбалетных болтов ударил в грудь дэва, прошив великана насквозь. Увы, раны на студенистом теле затянулись без следа. Дэв взревел, с размаху обрушив на палубу галеры огромный кулак. Треск, грохот, крики отчаяния. Кого-то выбросило за борт, от двоих арбалетчиков осталось лишь кровавое месиво - омерзительно воняя, оно текло по треснувшей палубе.
        Из плеч гиганта поползли змеящиеся лианы. Вместо листьев они густо поросли розовыми детскими ладошками. Пальцы на ладошках шевелились, нащупывая добычу.
        - Стреляйте в него!
        - Мечи наголо! Рубите отростки!
        Рабу Лючано меча не полагалось. Стрелять ему тоже было не из чего. Он попятился вбок, ближе к кормчему. Одна из лиан оплела лодыжки кормчего, опрокинула на палубу, поволокла прочь.
        - Ты и ты - к рулю! Держать курс!
        - Есть держать курс!
        Под пальцами - сырое дерево. Рулевое весло норовит вырваться из рук, уйти влево. Надо прилагать сумасшедшие усилия, чтобы удержать галеру на курсе. Туман липнет к щекам, мокрой ватой набивается в рот, ползет по лбу слизистыми потеками.
        Держать!
        Держать весло - и держаться самому!
        Прорвемся…
        В навигаторской рубке толстяк склонился над сухопарым товарищем, хрипящим на полу. Прижал к шее миниатюрный инъектор, впрыскивая дозу антидота.
        - Анк, ты сильный! Ты ему не по зубам! Не уходи, Анк!..
        Сухопарый обмяк, задышал ровнее.
        - Извини, Анк… я должен…
        Толстяк ткнул инъектором в собственную жирную шею, дернулся, грязно выругался и рухнул обратно в кресло, спеша погрузить волосатые руки в сферу управления.
        Лючано ощутил вибрацию рукояток энергоприемника. Ортопласт прикипел к ладоням, качая энергию раба. Рубка перешла на резервные «батареи». Значит, дела действительно плохи!
        «Корабль поврежден…»
        В следующий миг змеиное кубло на плече зашевелилось, татуировка начала дергаться. Мышцы свела непроизвольная судорога - словно змеи вдруг возжелали покинуть логово и расползтись по телу носителя. Нет, не расползтись! Они стремились к одной, совершенно определенной точке - Лючано почувствовал это секундой позже.
        Татуировка антиса пыталась отразить вторжение!
        Внизу живота возникло ощущение не просто чего-то инородного - столь чуждого, что Лючано в ужасе закричал. Тайна, для которой не являлись преградой ни корпус «Этны», ни экранирующие поля, ни тем более человеческая плоть, сочась снаружи, из забортного мрака, входила в человека - ощупывая и исследуя организм.
        Холод, похожий на сало, какое Тарталья пробовал в Мальцовке - с прожилками красного, шершавого, колючего жара между белоснежными слоями озноба, - клубился внутри, пробуя на вкус, на ощупь, не пойми на что потроха жертвы. Любопытный нос тыкался в кишки, в печень, в селезенку…
        Это не было больно.
        Это было страшно.
        До дрожи, до черной мути в глазах.
        «Так вот что испытывал Венечка Золотой…»
        Змеи рвались навстречу сущности, вторгшейся в тело, но не могли дотянуться. В какой-то миг возник спазм, и на сиденье сделалось горячо и мокро. Лючано обмочился. Пожалуй, не вполне от страха - он больше не контролировал себя! В теле хозяйничал чужак: дергал за ниточки, как дитя-несмышленыш, заполучив в руки марионетку, - и с интересом смотрел, что получится.
        «Однажды дитя потянет сильнее - не со зла, а от неумения соразмерять силы. И кукла сломается…»
        Лиана обвила бедра Лючано. Теперь она тянулась к груди. Пять-шесть розовых ладошек жадно прилипли к животу - забравшись под влажную от пота робу, «листья» раздвигали живую плоть пальчиками, без боли, как это умеют делать хирурги с Ифигао. Дэв висел над галерой, оплетая «Этну» жгутами других лиан - гребцы дергались и корчились, угодив в их тенета.
        «Почему не стреляет та тупорылая баллиста? Чего ждет Тумидус?!»
        - Кормовой сектор 7-b, цель - флуктуация класса 3D. Из межфазника - огонь!
        Баллиста плюнула металлом. Рой сверкающих дисков ударил в шею и правую руку великана. Монстр взвыл, разваливаясь на куски, осел в бурлящую воду. Десяток лиан скукожился, осыпался прахом, но остальные держали галеру крепко.
        Обезглавленное тело вспучилось грудой клубней, рождая новые руку и голову.
        - Огонь из всех средств поражения! Межфазник - второй выстрел по цели!
        - Накопители не справляются!
        - Нам нужно хотя бы две минуты!
        Корабль качнуло. Мглистый ураган на обзорниках лопнул, опадая сгустками ржавчины. Огромная тень скользнула к «Этне», сглаживая беснующееся пространство - так вылитое за борт масло усмиряет ярящиеся волны.
        Сквозь разрывы в тумане пробились лучи солнца. В их свете Лючано-галерник увидел приближение смерти. По воде к «Этне» торопился исполинский паук. Он был больше корабля, больше дэва, занятого регенерацией. Сверкала алмазной броней головогрудь, мохнатые лапы рассыпали в движении рыжие искры, тугое брюхо было затянуто в сетчатый панцирь.
        Со жвал срывались языки пламени.
        «Не жвалы, ахелицеры», - всплыло из глубин памяти.
        Он истерически расхохотался от подступающего безумия и щекотки: жадные «ладошки» шарили в теле где ни попадя. Какая разница, чем оживший кошмар перекусит галеру пополам - жвалами или хелицерами? Куда подевался второй корабль, войдя в облако вместе с «Этной», Лючано не знал, но вряд ли спутник помог бы им справиться с пауком.
        «Все, малыш…»
        «Все, дружок…»
        «Не поминайте лихом…»
        Паук встал на дыбы, поводя чувствительными педипальпами - и Лючано увидел его глаза. Восемь слепых, мутных бельм. Крупная дрожь, волной хлынув от татуировки Папы Лусэро, сотрясла невропаста, уняв каверзные «ладошки», - дрожь узнавания!
        В следующий миг паук обрушился на дэва, успевшего принять свой прежний облик. Огненные хелицеры в мгновение ока разорвали тело великана. Воздух наполнился тошнотворной вонью; лианы, опутывавшие галеру и людей, в считаные секунды засохли и раскрошились. Лишь что-то маленькое и теплое в ужасе дернулось под робой у Лючано, протискиваясь внутрь.
        Но ему больше не было страшно.
        Паук перешагнул через «Этну», отшвырнул прочь отчаянно извивающиеся щупальца кракена, на беду всплывшего из пучины. Передние лапы пронзили глянцевую тушу насквозь. Разошлись, пылая, жвалы, готовясь нанести завершающий удар…
        …Звездная пурга на обзорниках стремительно затихала. Отступали, таяли в глубинах пространства черные кляксы фагов. Мироздание встряхнулось, пробуждаясь ото сна, рождающего чудовищ. Теперь оно приходило в себя, с наслаждением подставляя заспанное лицо свежему ветру рассвета. Словно Космическое Дыхание Джа, которое, как считают вудуны, есмь суть и основа Вселенной, смилостивилось над непутевыми детьми.
        Лючано мало что знал о Дыхании Джа.
        Зато он знал имя их спасителя.
        И с этим знанием, со счастливой улыбкой на губах, он провалился в совсем не страшную, такую уютную тьму небытия.
        Эпилог
        «Множественность обитаемых миров - не повод для гордости за человечество. С тем же успехом человечество может гордиться количеством бровей, произрастающих на лицах. Настоящий повод для гордости не имеет отношения к числам, сколь бы велики они ни казались для простаков. К сожалению, арифметика кое-кого возбуждает, как наркотик или новый сексуальный партнер».
        Карл Мария Родерик О’Ван Эмерих. «Мемуары»
        - Я принесу тебе плед, - сказал лысый старик, - не могу смотреть, как ты тут сидишь голый…
        - Неси, - согласился седой. Подумал и добавил:
        - Спасибо.
        Чувствовалось, что плед нужен седому, как гематру - калькулятор. Но благодарил он искренне, радуясь чужой заботе. Кончик самокрутки тлел у самых его пальцев, грозя обжечь кожу. В раковине на столике дымилась кучка сизого пепла; скоро лысый выколотит туда свою трубку, и радужную «пепельницу» отнесут к утилизатору - очистить.
        Раковину с завитком, похожим на рог единорога, седой привез с собой.
        В подарок.
        Со стороны озера донесся лязг и скрежет ездовой платформы. Пять-шесть голосов затянули песню - душевную канцону про рыбака, его подругу и злую судьбу, которую нельзя умаслить, но можно наклонить и так далее. Вечерняя смена возвращалась с томатных плантаций, радуясь концу работы. Дома ждал горячий обед на столе и теплая жена в разостланной постели.
        Тапирчик Дамби захрюкал, насторожил уши, но быстро успокоился и лег в траву, вздрагивая боками. Дамби предпочел бы грязь, и чтоб пожиже. К сожалению, у домика было чисто.
        - Хочешь еще курицы? - спросила женщина.
        - Нет…
        Седой с некоторым удивлением прислушался к собственному ответу, как если бы усмотрел там что-то забавное. Скажем, он хотел курятины, но отказался, сам не зная почему. Или вообще забыл, что на белом свете водятся такие птицы, как курицы.
        Он хмыкнул и добавил во второй раз:
        - Спасибо. Я сыт.
        Женщина не стала спорить, возясь с маринованными чайными листьями. Ловко подсыпая кунжут, арахис и семечки подсолнуха, кроша лук и чеснок, добавляя муку из жареной саранчи, она стряпала десерт, за рецепт которого шеф-повар «Khram Boomboolie» с радостью продал бы душу.
        Гася самокрутку в раковине, седой наблюдал за действиями хозяйки. В черепашьих глазках его плескался восторг от наблюдения за работой мастерицы, мешаясь с недоверием человека, привыкшего есть на скорую руку, мало заботясь о вкусовой гармонии.
        - А у нас рыбу хорошо готовят, - вдруг сказал он. - Кладут под пресс, чтобы перепрела, затем выгребают массу в кадушку и жарят с острыми приправами. С очень острыми. Чтобы дым из ушей. Только червяков надо сперва выбрать…
        - Да? - заинтересовалась хозяйка. - Гарнир нужен или так сойдет?
        - С рисом подают. Можно и с просом.
        - Как на вкус?
        - Вполне.
        - Запах?
        - Тоже. Если притерпеться…
        - Надо будет попробовать. Рыба у нас водится, пресс найдем…
        - Пресс есть, - сообщил лысый, появляясь на веранде с пледом в руках. - Все у нас есть. На, держи!..
        Если бы кто-то посторонний заглянул в окно первого этажа, он бы увидел гостиную, откуда лысый трубокур принес плед. И не нашел бы в комнате ничего особенного, за исключением знакомых гвоздей-крючков, вбитых в стену, на которых висели марионетки.
        Много марионеток.
        Разглядеть их в деталях отсюда не удавалось.
        Сквозняк гулял по гостиной, шатаясь между открытой форточкой и дверью, захлопнутой не до конца. Сквозняк трогал нити, раскачивал коромысла, и куклы шевелились, делали странные жесты, куда-то шли, оставаясь на месте… Странному спектаклю недоставало одного - зрителя.
        Ах, если бы кто-нибудь заглянул в окно!
        Увы, никого, кроме трех человек, рядом не было.
        Укутав колени пледом, седой привстал, дотянулся до подоконника и взял перчаточную куклу. Сунул внутрь ладонь, вставил пальцы в «рукава» и «шейку». Хватка профессионального кукловода у седого отсутствовала, но справился он легко. Словно лезть пальцами в живого человека ему было бы привычнее, а раз живого нет, то сойдет и перчатка.
        На руке старика ожил слепой карлик с несуразно большой головой. Обеими ручками карлик вцепился в стакан, наклонился, как если бы желал хлебнуть водки, а потом отнес стакан ко рту седого.
        - Спасибо, - в третий раз сказал старик, благодаря доброго уродца.
        Лысый рассмеялся и снял со стены легата-помпилианца. Ловко вертя вагой, подвел марионетку к столику. Он не «терял пола», кукла сохраняла у него воинскую выправку и осанку; он управлял марионеткой без видимых проблем, но хозяйка подняла голову от миски с десертом и одарила лысого таким взглядом, что кто другой на его месте умер бы со стыда.
        А лысый ни капельки не умер.
        Даже не покраснел.
        - Будьте вы прокляты, Борготта! - сообщил он голосом, настолько ледяным, что казалось, голосовые связки предварительно месяц держали в холодильнике. - Чтоб вам в пульсаре гореть! Провалитесь вы…
        - У тебя всегда было плохо с чувством юмора, - перебила его хозяйка. - И с чувством плоскости. Так не ходят, так летают. Повесь куклу на место, не позорься…
        Карлик на ладони седого взмахнул ручками, опустился на четвереньки, сделавшись похож на тряпичного паучка, и убежал за стакан: хохотать.
        - Будьте вы прокляты, Борготта! Чтоб вам в пульсаре гореть! Провалитесь вы в черную дыру вместе с вашим театром, имперсонацией и замашками экзекутора! Да буду проклят я, Гай Октавиан Тумидус, что связался с вами! Впрочем, я уже проклят, раз таскаю вас, словно ядро на цепи…
        Так не разговаривают с рабом - пусть даже раб этот ходит на самом длинном поводке, какой сыщется в Галактике. Так разговаривают со свободным.
        С равным себе.
        Экс-легат сыпал проклятиями, смысл которых разительно контрастировал с его тихим, сухим, холодным, как снег, голосом. А Лючано стоял столбом на пороге каюты и глупо улыбался. Он понимал, что выглядит идиотом, но ничего не мог поделать с ухмылкой - она без спросу лезла на лицо, растягивая рот до ушей.
        Словоизвержение хозяина Гая целиком умещалось в одном коротеньком, не произнесенном вслух слове:
        «Свобода…»
        - …до седьмого колена! До двенадцатого! Позор, отставка, унижение, снова унижение - я никогда не терял сознания, ставя клеймо! - слышите, Борготта?! - никогда! - бездарный рейд, где мне пришлось вас спасать: мне! - спасать!! - раба!!! - стая в облаке… Моя «Этна»! Серьезнейшие повреждения! - у нас потери…
        «Ну да, конечно. И галеру тоже я поломал. Полагаю, скоро меня обвинят в нарушении законов термодинамики…»
        …он пришел в себя без посторонней помощи. В навигаторской рубке, в кресле «запасного аккумулятора». Тупо глядя, как присланные рабы под руководством знакомого санитара выносят из рубки ворчуна-навигатора. Судя по тому, что тащили его головой, а не ногами вперед, ворчун был жив.
        Галера никуда не летела.
        «Этна» висела в открытом космосе. Мириады звездных глаз рассматривали ее, моргая с нескрываемой брезгливостью. «Могила „Пионера“» виднелась далеко за кормой, на обзорнике заднего вида. Рядом медленно дрейфовал второй корабль. Вид его оставлял желать лучшего: мятая и покореженная обшивка, надстройки сканеров и импульсных пушек вырваны «с мясом», пробоина в середине корпуса на скорую руку залеплена герметиком. Звездолет напоминал жестянку, которую злодеи-мальчишки привязали на хвост коту.
        Впрочем, «Этна» наверняка выглядела не лучше.
        Двое из «резервного квартета» обмякли в креслах без сознания. Лючано не был уверен, живы ли рабы. Но вставать, щупать пульс или звать кого-то не было никаких сил.
        Нет, он не чувствовал себя избитым или измочаленным - скорее, опустошенным. Во всеобъемлющей пустоте, царившей внутри, далеко, на самой периферии, слабо пульсировало что-то маленькое, живое и теплое. Не страшное, а просто очень одинокое и потерянное.
        Часть, оторванная от целого.
        Воплощенное желание снова стать частью чего-то большего, завершенного. Например, частью Лючано Борготты по прозвищу Тарталья. В конце концов, почему бы и нет? Если только…
        Татуировка молчала.
        Маэстро Карл и Гишер Добряк молчали тоже.
        Проводив носилки с напарником, толстяк-навигатор, похожий на восставшего из гроба мертвеца, кинулся к пульту. Там мигал сигнал персонального вызова. Вызов шел не через корабельную систему оповещения - по закрытой линии.
        «Наверное, система оповещения накрылась…»
        Включив эмитор голосферы, толстяк сунулся внутрь. Сфера сделалась матово-серой, блокируя звук и изображение для внешнего наблюдателя. Через минуту навигатор вынырнул обратно.
        - Ты, - палец, похожий на знаменитую сардельку «бони», уставился в грудь Лючано. - Живо в каюту хозяина Гая.
        Опустошенность, прихватив за компанию подругу-рефлексию, удрали прочь и затаились до поры до времени. Вскочив, Тарталья резво понесся по коридору: выполнять приказание.
        Дверь в покои легата была не заперта.
        - Раб Борготта прибыл.
        Тумидус не обернулся, в задумчивости прохаживаясь по апартаментам, которые язык не поворачивался назвать «каютой». Сегодня здесь царил беспорядок. Штандарты на стенах висели криво, нижний ряд висюлек люстры (канделябра?) был разбит вдребезги. На столе громоздились бокалы и артиллерийская батарея бутылок - полных, пустых и початых в разной степени. В пепельнице дымилась толстая, неряшливо скрученная сигара, лохматясь табачными листьями. На одном из бокалов явственно виднелся след губной помады. Однако придвинутые к столу кресла с высокими спинками пустовали.
        Попойку легат устроил, что ли?
        С горя?
        Или, наоборот, по случаю счастливого избавления?
        На счастливо избавленного хозяин Гай походил мало.
        - Так и быть, я ненадолго сниму клеймо, - сказал Тумидус, обращаясь к ближайшему пустому креслу, которое стояло спинкой ко входу.
        Он обернулся к Лючано, со злобой прищурился…
        Мир мигнул, словно реальность дала сбой, как это бывает с электронным изображением. Больше ничего не изменилось.
        - Будьте вы прокляты, Борготта!..
        - …будь проклят день, когда я связался с вами! Вы как чирей на заднице! О, с каким наслаждением я выдавил бы вас…
        Из кресла раздался короткий, довольно гнусный смешок. Кресло крутанулось на винтовой ноге, открыв взгляду Папу Лусэро. Слепой карлик, забравшись в бархатные недра с ногами, скалил белоснежные зубы в усмешке. Темные очки, скрывавшие бельма антиса, играли масляными отблесками.
        - Ах да… Знакомьтесь, Борготта: Лусэро Шанвури, антис Китты.
        - Мы знакомы, - еще шире улыбнулся Лючано. - Папа мотает срока за хулиганство, любит выпить рюмашку, задирается к туристам и колотит своих жен, когда пьян. Думаю, что, когда он трезв, жены колотят его…
        Антис с удовольствием кивнул, подтверждая сказанное, извлек из пепельницы сигару и, затянувшись, выпустил в сторону легата смачный клуб дыма. После чего ухватил коротенькой ручкой бутылку с золотой этикеткой и сделал глоток прямо из горлышка.
        На паука-гиганта, крошащего дэвов и кракенов, словно повар - огурец для салата, а также на Космическое Дыхание Джа, грозу буйных флуктуаций континуума, он не походил ни капельки.
        Скорее на босяка и пьяницу.
        - Налейте и мне, Гай.
        Тумидус сверкнул глазами, как если бы вместо выпивки собирался отвесить наглецу оплеуху. Чернее тучи, завис над скопищем бутылок: веселая радуга ликеров, кристально-прозрачная сицера, темное золото «Потио Кондатина», благородный пурпур «Имперской Громовицы»… Выбрав квадратный штоф густо-синего стекла, легат на треть наполнил один из бокалов - тот, что с помадой, скотина! - прозрачной жидкостью.
        Лючано принюхался, учуяв легкий, чуть терпкий аромат фруктов. Тутовая водка. В голову бьет без промаха, как кулачный боец. Что и требуется свободному человеку для полного счастья.
        - Я поражаюсь вам, Борготта! И со всеми-то вы знакомы, и везде успели напакостить, и в любой заднице вы затычка…
        Кажется, Тумидус решил отыграться за водку.
        - Я был бы счастлив отделаться от вас, Борготта. Избавиться раз и навсегда. Но поправка Джексона-Плиния не имеет обратной силы. Я не могу подать заявление: дескать, передумал, забирайте вашего уголовника обратно в тюрьму! Освободить вас полностью я тоже не вправе, не обольщайтесь. Вы должны отбыть свой срок до конца. Ну, что прикажете с вами делать?..
        «Усыновить», - подсказал издалека маэстро Карл. Папа Лусэро откликнулся дробным смешком.
        - В любом случае видеть вас рядом с собой я больше не желаю. Ни в каком качестве! Вы, Борготта, - ходячее стихийное бедствие! Вы - неудачник, и это заразно. Вы притягиваете беды и неприятности со всех уголков Вселенной. Лучше я буду держать вас подальше от себя. В тихом и безопасном месте, чтобы у вас не было и шанса наступить на очередные грабли, которые аукнутся сторицей! Через три года я верну вас на Китту и постараюсь забыть, как дурной сон…
        Расхаживая по каюте, Тумидус говорил все громче. Почти кричал. Возможно, виной тому было изрядное количество спиртного, булькавшего в желудке легата.
        - Юлия, например, предложила отдать вас в гладиаторы. А я колеблюсь. С вашей «удачей»…
        В гладиаторы?! Хорошенькая шуточка! Чтобы раба Борготту быстренько прикончили на арене или где там режут друг дружку помпилианские гладиаторы? А Тумидус умоет руки: ничего не знаю, лично не присутствовал, моей вины в этом нет?
        Он не имеет права!
        «На твоем месте, - вздохнул Гишер, - я бы не спешил качать права…»
        - В любом случае клеймо я с вас снимаю. Ибо не желаю постоянно быть связанным с таким ублюдком, как вы. Погодите радоваться, Борготта! Это не означает свободы. Вместо клейма на вас будет ошейник. Ошейник семилибертуса. Это заметное послабление, так что будьте довольны. Только не думайте, что я это делаю из симпатии к вам!
        - Как можно, Гай! Мне такое и в голову не могло прийти!
        - В вашу голову может прийти любая дрянь. Вы допили? Приступим. Станете сопротивляться?
        - А это поможет?
        - Нет.
        Лючано взглянул на Папу Лусэро. Карлик едва заметно кивнул, подтверждая справедливость слов легата.
        - Не стану.
        - И у вас в данный момент ничего не болит? - докапывался легат. - Мне сейчас только обморока не хватало!..
        - Сегодня лучший день в моей жизни, - ответил Лючано Борготта. - Не бойтесь, Гай, у меня ничего не болит.
        Снег.
        Степь.
        Знакомая степь, насквозь продуваемая стылым ветром.
        Знакомый деревянный щит, к которому его привязывают. Правда, на сей раз Тумидусы работали спустя рукава и привязывали Лючано абы как. Чисто для порядка. Он ведь обещал не сопротивляться.
        Что ж, давши слово - держись.
        Горн не горел. В поле зрения возник очередной гард-легат с металлическим ошейником в руках. От ошейника тянулась длинная цепь, глухо позванивая на ветру. Когда мерзлое железо коснулось шеи, Лючано вздрогнул. Не от холода - от странности. За спиной Тумидуса, закреплявшего ошейник, сквозь снежную мглу проступил мираж.
        Такое случается в пустынях.
        Но здесь?!
        Двухэтажный дом с черепичной крышей тонул в зелени яблонь и криптомерий. На веранде сидели двое стариков, куря и попивая водочку; за перилами, у вкопанного в землю стола, возилась пожилая хозяйка, стряпая ужин. Расстояние было слишком велико: лиц не разглядеть.
        И не надо.
        Старики смотрели в его сторону.
        Они ждали.
        КОНЕЦ ПЕРВОЙ КНИГИ
        Январь - май 2006 г.
        Куколка
        Пролог
        «Я не страдаю узостью воображения. Но есть вещи, которые мне сложно представить. День, когда меня не будет. Честного чиновника. Аксиоматику Ференца-Кантора. Планету Исхода - гипотетическую прародину всех рас, вечный предмет спора философов и историков. С первопланетой сложнее всего. В ее пользу говорит сходство нашего облика. Но эволюционный путь помпилианцев и, скажем, брамайнов лежит даже не в разных плоскостях - в разных системах понятий. Что перед этим внешняя одинаковость: руки-ноги-голова?
        Меньше, чем ничто.
        Одно-единственное слово, из которого, как росток из семени, восстала сотня языков? Мне проще вообразить, как эта уйма языков в конце времен сойдется в одном-единственном слове. Финал дается легче, нежели старт. Так человек не помнит миг рождения. Он не запоминает и миг смерти, зато не раз представляет себе его.
        Смущает только древний иероглиф, обозначавший антиса. Точка, откуда начинается множество дорог. Или это все-таки множество дорог сходится в точку?»
        Карл Мария Родерик О’Ван Эмерих. «Мемуары»
        Звезды - удивительные существа.
        Если любоваться ими, сидя в уютных шезлонгах, выставленных на лужайке перед домом, хлебнув глоточек тутовой водки, вдыхая запах маринада, пропитавшего курятину, уже готовую подрумяниться на шпажках, и наслаждаясь теплым вечером - звезды кажутся милыми котятами. Они прелестны и кокетливы, как девочки, едва вошедшие в ту сладостную пору, когда тело пахнет не молоком, а жасмином. Их хочется сравнить с бриллиантовыми гвоздиками, дырочками в бархатном покрывале небес, взглядами ангелов - поэты сходят с ума, живописцы безумствуют, еще глоточек водки, и тайна раскроется во всем великолепии.
        Для туриста звезды - названия. Альфа Паука, Бета Змеи, Лямбда Малой Колесницы. Предостережения: на планетах типа Китты рекомендуется носить темные очки, а под лучами двойного светила Йездана-Дасты - трижды в день закапывать в глаза цилокарпин. Голос информателлы: «На трассе в районе Слоновьей Головы зафиксирована активность флуктуации… в маршрут внесены коррективы…» Турист ступает по звездам, как обыватель - по булыжникам древней мостовой, редко глядя под ноги: шаг, другой, десятый, хлебнем водочки, зажуем зеленым лучком, и пошли дальше.
        Если взять энциклопедический инфокристалл и набрать в меню поиска «Звезда» - водород, углерод и гелий, карлики и гиганты, ядро и корона, диаграмма Кресса-Реншпрунга, предел Чандраманьи, спектральные классы и метод параллакса убьют романтику наповал. Бриллиантовые гвоздики обратятся в ржавые шурупы. Они ввинтятся в ваш трепещущий мозг. Взгляды ангелов иссохнут, став препаратом в лаборатории. Котята разбегутся, жасмин сменится формалином. Астрофизики покажут Мирозданию «козу», следующий глоточек, водка приятно обжигает рот, и скорее прочь отсюда.
        Звезды же сидят на черной лужайке космоса, в креслах-качалках, попивают мятный ликер и смеются над попытками разглядеть их истинную сущность. Потому что издалека ничего не видно. А вблизи никто не может смотреть на звезду, не моргая.
        Так или примерно так рассуждал один лысый щеголь в шортах и рубахе навыпуск. Он коротал вечерок под двумя лунами, любовался быстро темнеющим небом и был склонен к философии.
        - Забавно, - сухо заметил его собеседник: седой, маленький, с диковатыми чертами лица. - Ты случайно не пишешь мемуары?
        Лысый покраснел.
        Пряча смущение, он встал из шезлонга и отправился бродить по веранде, где на стене дома были развешаны куклы-марионетки. Разглядывая кукол, он делал вид, что пропустил вопрос мимо ушей. И вообще, риторические вопросы ответа не требуют.
        - Ясно, - кивнул седой. - Котята, девочки, информателла, препарат, формалин. Целая жизнь в пяти словах: от начала до конца. Так что же такое звезды?
        Лысый щеголь снял с крючка марионетку, изображавшую широкоплечего красавца-блондина. Куклу следовало бы нарядить в шелк и бархат, украсив голову пышным тюрбаном, а ноги - туфлями с пряжками. Вместо этого кукольных дел мастер заставил блондина довольствоваться синей робой и мешковатыми штанами - одеждой тюремного сидельца или обитателя психлечебницы.
        Марионетка вяло болталась на нитях. Безвольная и пассивная, она даже от ветра колыхалась, словно тряпка. Казалось, возьмись лысый за вагу - и он не сумеет влить в куклу эликсир жизни. Ну, шажок. Ну, механический жест. Ну, присядем на ступенечку.
        Финита ля комедия.
        Где-то в местах крепления нитей крылся дефект.
        - Искушение, - тихо сказал кукольник в шортах. - Звезды - великое искушение. Никогда не знаешь, на что даешь согласие, приближаясь к ним.
        Над озером, невидимым отсюда, встал туман. Зыбкие пряди тянулись во все стороны: так овсяный кисель, разлитый по столу, стекает за край. Белесая дымка заволокла деревья, обвитые лианами тунбергии. Оранжево-алые цветы еле-еле виднелись сквозь газовую вуаль. Колыхались сонные поля арахиса. Острые иглы кактусов жалили призрачную плоть вечера. Расплавились очертания холмов вдалеке - там, где располагался космопорт. Заволновался маленький тапирчик, привязанный к изгороди.
        Но вскоре успокоился, лишь изредка фыркая.
        Утром здесь останутся два цвета: голубой и розовый. А сейчас туман спешил взять свое, урвать кусочек от позднего очарования. Лужайка перед домом, свободная от испарений, плыла по мерцающим волнам.
        Островок, сорвавшийся с якоря.
        - Дай мне уником, - велела женщина.
        Третья обитательница островка, не считая кукол, бойкая толстуха, она трудилась у вкопанного в землю стола. Столешница была завалена грудой продуктов: грибы, баклажаны, сладкий перец, лук, чеснок, зелень, сельдерей - и острый нож рубил это добро, как выражался лысый, «в мелкое какаду».
        Чувствовалось, что хозяйка далека от звездных проблем.
        - Запросто, - лысый щеголь достал из кармана шортов свой уником. - Лови!
        Он взмахнул рукой и расхохотался, когда хозяйка дернулась, чтобы поймать приборчик. Ответный взгляд женщины превратил хохот в смущенный кашель. Стесняясь мальчишеской выходки, кукольник спустился с веранды, подошел к столу и с поклоном отдал уником.
        - Ну, извини, - пробормотал он. - Фелиция, душенька! Неужели ты предпочитаешь жить с глубоким старцем? Вместо шуток - анализ мочи, вместо тутовой - обезжиренное молочко. Вместо здорового секса двух умудренных опытом людей - …
        - Думаешь, лучше жить со старцем, впавшим в детство? - спросила женщина.
        Отложив нож на секунду, она набрала код справочной космопорта. Сперва долго бибикал зуммер «Занято!» - большая редкость для здешнего порта, захолустья, не избалованного наплывом кораблей. Потом голос информателлы приветливо сообщил:
        - В связи с повышением фоновой активности в секторе, превышающей рубеж Трингера, все рейсы отменены до шести часов утра. Корабли, ранее вылетевшие рейсом на Борго, а также следовавшие транзитом, не принимаются. Им рекомендовано совершить посадку на Чейдау. Администрация приносит извинения…
        - Перестраховщики! - возмутилась хозяйка. Нож молнией замелькал в ее руках. Окажись под лезвием не овощи, а чрезмерно осторожные диспетчеры космопорта, им бы не поздоровилось. - Фоновая активность! Еще никаких флуктуаций нет и в помине, еще неизвестно, появятся ли они вообще, а наши боягузы уже запирают ворота! Представляю, что сейчас творится на Чейдау!
        - Он прилетит, - заметил седой. - Не волнуйтесь, Фелиция. Он обещал, значит, прилетит. Ждать и не дождаться - лишняя боль. Он не захочет причинять эту боль нам, поверьте.
        - Ясное дело, прилетит! Для кого я готовлю этот банкет? Если хоть одна крупица испортится, я задушу его тем галстуком, который купила маленькому негодяю в подарок…
        Лысый вернулся на веранду. Держа в правой руке вялого блондина, левой он взял с гвоздя троицу кукол, закрепленную на общей ваге. Все трое были вехденами, наряженными в полувоенный камуфляж. Один дул в трубу, второй бренчал на гитаре, третий с упоением колотил в барабан.
        Управлять куклами можно было как всеми сразу, так и по очереди.
        - Я давно хотел спросить тебя, Гишер, - сказал щеголь. - Ты говоришь: боль. Так спокойно, деловито… Каково быть экзекутором?
        Седой свернул очередную самокрутку.
        - Нормально. Я из трудовой династии. Отец, дед, прадед… Ничего другого не знаю.
        - Но боль! Причинять людям боль…
        - Горячий чайник тоже причиняет боль. Если ткнуть в него пальцем или сдуру хлебнуть из носика. А прокаженный боли не испытывает. Гниет себе помаленьку - безболезненно. У меня никто из пытуемых не умер. Живы-здоровы - эти на свободу вышли, те схлопотали пожизненное. С некоторыми я переписываюсь. Жена, дети, хлопоты, новости. В гости, между прочим, зовут!
        - Не понимаю, - честно признался лысый.
        - Нечего тут понимать. Я вот тоже не понимаю, с какой радости ты зовешь клиента куклой. Ты же его не водишь в прямом смысле слова?
        Лысый улыбнулся.
        - Я его не вожу. Я его работаю. Но сейчас я на пенсии. Извини, что затеял этот разговор.
        - Ладно. Я привык.
        - Еще по маленькой?
        - Давай.
        В тумане, обступившем лужайку, звучали таинственные голоса. Трели ночных птиц, вздохи ветра, шелест листьев и свирель в бамбуковой роще - партии множества инструментов сливались в общую симфонию. Тоненько вступили скрипки-звезды. Метеоры, сгорая в атмосфере, пели валторнами. Мрак космоса, смыкаясь вокруг планеты, как туман - вокруг островка, прилегающего к дому, вел партию басов. Кометы били в литавры.
        Трое людей ждали, вслушиваясь.
        Часть третья
        Террафима
        Глава первая
        Все любят семилибертусов
        I
        - Синьорита! Один кофе!
        - Со сливками? Со взбитым желтком? С ромом?
        - Просто кофе.
        - Пти? Грандо? Супер?
        - Грандо…
        Лючано с наслаждением потянулся, хрустнув позвонками, и откинулся на спинку полиморфного кресла. Кресло тут же начало подстраиваться под новое положение тела клиента. По прошествии сорока минут ожидания эта услуга, сперва забавная, раздражала сверх меры. Как собраться с мыслями, если под тобой все время что-то шевелится?
        И задницу гладит, зараза. В смысле, массирует.
        Он ткнул пальцем в подлокотник, вызывая пульт-проекцию, и перевел назойливую технику в пассивный режим. Вздохнув с облегчением, сделал глоток «Елового утра». Слишком много льда. А в релаксатории не жарко. Надо сказать бармену, чтоб прикрутил кондиционер…
        Релаксаторий Лючано успел изучить вдоль и поперек. Стойка бара - натуральное дерево. За стойкой, смешивая коктейль, жонглирует посудой бармен - не натуральный, голем. Рядом колдует над джезвой-самогрейкой пышногрудая мулатка - вот это с гарантией натуралка. Напротив, взгромоздясь на антиграв-табурет, парит в метре от пола субъект экзотического вида. Холеное, наглое лицо, жидкие усики-«таракашки», тщательно завитые локоны спадают на плечи…
        Мелкий аристократ из варваров.
        Ишь, вырядился: кружева, золотое шитье, ботфорты выше колен, со шпорами… Кого ты в звездолете пришпоривать собрался? Капитана? Стюарда? Хорошо хоть, шпаги нет. И лучевика. Такие типы обожают прогресс, свалившийся им на головы в буквальном смысле слова - теперь, упившись, можно не только рубить, но и палить во все стороны. К счастью, не в баре космопорта: законы Лиги не делают различий между «благородными» и «чернью».
        «По букве закона не делают. А по духу… Есть у законов такой милый душок. Когда пахнет не голубизной крови, а количеством кредиток на счету…»
        - Эй! Ты пялиться? На мой? Вызов?!
        - Вам показалось, синьор. Я просто жду кофе.
        Унилингва хама оставляла желать лучшего, как и его манеры. Все ясно: местный барончик (или как они на Террафиме титулуются?) впервые отправился Галактику посмотреть, себя показать. Если б не впервые, не лез бы на рожон. И не хлестал бы галлонами «Звездный путь» - на вкус это пойло еще хуже, чем на вид. Заливает обиду, красавец: фамильную секиру, которой прадед кромсал врагов в капусту, в каюту взять не разрешили. Пришлось сдавать в багаж.
        Теперь в ожидании рейса надувается спесью и алкоголем.
        Остальная публика интереса не вызывала. Техноложцы в деловых костюмах, на лацканах - наклейки с посадочными талонами бизнес-класса; группа вехденов в национальных одеждах; толстенный вудун сверкает белозубой ухмылкой в окружении целого гарема - жены, наложницы, эскорт-любовницы; за столиком чинно обедает помпилианская семья - супруги и двое мальчишек-сыновей; компания подогретых «жжёнкой» офицеров не поймешь чьей армии пьет «за прекрасных дам» и горланит «Вдовушку»…
        Тарталья с раздражением махнул мулатке: неси, мол, кофе!
        «Рабство не пошло тебе на пользу, малыш, - констатировал маэстро Карл, старый добрый внутренний голос, первый из двух вечных спутников. В сказанном отчетливо сквозили нотки беспокойства. - Твой характер стремительно портится. Давно ли ты был гребцом на галере? Давно ли чихнуть не мог без приказа? Вспомни рабский рацион. Вспомни, как тебя убивали пять раз на день…»
        «Я помню, маэстро».
        «Тогда радуйся тому, что имеешь! И не ворчи по любому поводу! Не об этом ли ты мечтал, получая багаж на Китте? Релаксаторий, мулатка, „Еловое утро“…»
        «Прямо-таки мечтал…»
        «Малыш, ты - жуткий зануда! Думал ли ты, что твои желания однажды воплотятся в жизнь благодаря экс-легату Гаю Октавиану Тумидусу?»
        «И в страшном сне представить не мог!»
        «Так подумай. Хорошенько подумай. О жизни, о ее причудах. И о себе самом».
        Маэстро прав. Надо радоваться. Слышишь, желчный брюзга! - радуйся! Превращение в робота тебе больше не грозит, к тебе снова относятся, как к человеку, а ты все равно чем-то недоволен…
        «Как к человеку? - вмешался Добряк Гишер. - Действительно?..»
        II
        - …Выделить гостевую каюту класса «B». Поставить на довольствие по норме младшего офицерского состава. Выполнять! - приказал Тумидус офицеру, явившемуся на вызов.
        Офицер, которого Лючано раньше на «Этне» не видел, а если и видел, то не запомнил, бросил на «подопечного» скептический взгляд - и внезапно улыбнулся.
        - Прошу за мной. Первым делом сходим за вашей одеждой - вам не следует носить это…
        По коридорам спешили группы рабов. Словно муравьи - добычу, они тащили плазменные резаки, бухты силовых кабелей, листы термосила и биопласта, упаковки с герметиком, крепежные штанги и распорки. Надо было залатать пробоины и восстановить энергообеспечение, чтобы галера смогла дотянуть до ближайшего космодрома с ремонтными доками.
        Однако Лючано эта суета уже не касалась. Сам того не ожидая, он оказался вне ее, наблюдая со стороны, как сквозь стекло аквариума, за беготней рабов и свободных. Мозг превратился в плотный ком ваты, клочья лезли наружу через уши. Топот ног и сообщения по внутренней связи с трудом пробивались в сознание. Отчасти виной тому была выпитая тутовая водка. Но - лишь отчасти.
        Он больше не раб.
        Не раб…
        Не раб!
        «Ошейник» - не в счет. Разве стал бы так разговаривать с ним сопровождающий офицер, оставайся Тарталья по-прежнему рабом Тумидуса?!
        - …Аквилий Понт.
        - Простите?
        - Меня зовут Аквилий Понт. Офицер-диспенсатор II класса.
        - Очень приятно, - вата на миг растворилась. Тарталья вздрогнул: его резанули заискивающие интонации в собственном голосе. - Лючано Борготта.
        - Вас устроит одежда, в которой вы прибыли на борт «Этны»?
        - Более чем!
        Аквилий Понт тактично обождал за дверью, пока Лючано переоденется, и повел его показывать каюту. Разумеется, это были не капитанские апартаменты, но, пожалуй, не хуже полу-люкса в отеле «Макумба». А после рабского кокона в общем спальном отсеке - и вовсе хоромы, как сказал бы Степашка!
        Тарталья мельком глянул в зеркало, висевшее над койкой. И с неприятным удивлением обнаружил, что, пока он изучал новое жилище, Аквилий Понт с не меньшим интересом изучал его самого. Интерес этот был какой-то болезненный, можно сказать, постыдный. Словно скрытый гей загляделся на прелестного юношу. Заметив, что «прелестный юноша» перехватил чужой взгляд, помпилианец быстро отвернулся.
        Может, он и впрямь педик?
        - Располагайтесь, не буду вам мешать…
        С явной неохотой офицер-диспенсатор удалился. Впервые с того момента, как он ступил на палубу «Этны», Лючано остался один. В собственной каюте. Семилибертус; «наполовину свободный». Новый, незнакомый статус. Все-таки «наполовину свободный» в то же время означает «наполовину раб». Но офицер обращался к полурабу с подчеркнутой вежливостью! - вряд ли он так же предупредителен с подчиненными. С другой стороны, этот масляный взгляд… Решил поиздеваться? Обождать, пока полураб окончательно возомнит себя свободным? И вот тогда - по сусалам, да мордой в дерьмо: знай свое место!
        То-то весело, небось, будет!
        Оставалось утешаться малым: подобным образом издеваются над человеком. Вещь, «живой аккумулятор» - скверный объект для издевательств.
        На ужин Лючано шел, как на допрос с пристрастием. Вспоминалась отсидка на Кемчуге. Только сейчас он готовился к куда менее завидной роли, нежели младший экзекутор.
        Кают-компания встретила его гомоном голосов и звяканьем расставляемых приборов. Поначалу на новенького никто не обратил внимания. Он тихо просочился в дальний угол. Как остаться незамеченным за овальным столом человек на тридцать, когда все усядутся есть, Лючано не представлял.
        - Господа офицеры! - возвестил стюард. - Кушать подано!
        И Тарталья, замешкавшись, мигом попался на глаза сервус-контролеру I класса Марку Славию.
        - А, Борготта! Добрый вечер! Присаживайтесь, не стесняйтесь, - Марк указал на пустующий гумипластовый стул рядом с собой.
        Вокруг загалдели: Тарталью хлопали по плечам, поздравляли, о чем-то спрашивали… Едва успевая отвечать на приветствия и вымученно улыбаться в ответ, он все отчетливей понимал: помпилианцы сговорились. Хотят, чтобы полураб расслабился, поверил - и тогда удар получится стократ больнее. Выхода нет: придется играть по их правилам. Но удовольствия мы вам не доставим, господа-хозяева!
        Лючано Борготта умеет держать удар.
        - Да оставьте же человека в покое! - возмутился наконец Марк.
        Он едва ли не силой усадил «человека» за стол. Офицеры волей-неволей отправились по местам. Видя нездоровое любопытство во взглядах, бросаемых на него, Тарталья еще больше утвердился в своих подозрениях.
        Кормили младших офицеров на «Этне» как на убой. Тумидус на питании команды не экономил. Телятина под кисло-сладким соусом, пряный рис с зернышками кукурузы, зеленым горошком и карри, хлебцы с тмином, бокал легкого «Дюбуа» и чашечка кофе… После рабского рациона это было настоящее пиршество! Набив живот, Лючано осоловел, но, едва трапеза подошла к концу, и офицеры, промокая губы салфетками, потянулись к выходу, вновь подобрался.
        Сейчас…
        - Как вам ужин, Борготта?
        - Благодарю, превосходно! Что мне надо делать?
        - Делать? - изумился Марк. Рослый, плечистый, он с осторожностью доброго великана похлопал Лючано по плечу, как если бы боялся сломать дорогую игрушку. - Ничего. У вас был тяжелый день, вы нуждаетесь в отдыхе. С удовольствием поболтал бы с вами, Борготта, но меня ждет ремонт корабля. Фаги задали галере славную трепку…
        Похоже, Марк говорил вполне искренне. Ему действительно хотелось посидеть с недавним рабом за бокалом винца, потолковать о разных пустяках. Но - долг службы! Будь «Этна» цела, тогда - другое дело…
        - Наверное, каждая пара рук на счету?
        - Ну, не до такой степени, - улыбнулся сервус-контролер. - Отдыхайте.
        И Лючано в полном недоумении отправился отдыхать. Никто его не окликнул, не остановил, не приказал заняться делом, в то время как рабы и члены команды трудились, не покладая рук.
        Что происходит?!
        «Ничего хорошего», - буркнул Добряк Гишер со свойственным ему оптимизмом.
        За завтраком он снова ожидал подвоха - и снова не дождался. Никто не поставил на место семилибертуса, невесть что возомнившего о себе, никто не сказал ни одного грубого слова. Напротив: помпилианцы были вежливы и предупредительны, как… как…
        Сравнение вертелось на языке, ускользая.
        - Вы б зашли к корабельному врачу! - дал совет Аквилий Понт. - Бывает, последствия атаки фагов сказываются не сразу. Лучше провериться, от греха подальше…
        Маясь от безделья, Лючано направился в медотсек, на ходу прислушиваясь к собственным ощущениям. К маленькой пакости, что проникла в него вчера, стремясь слиться, срастись, опять стать частью целого. Есть? Нет? Растворилось без следа? Ушло? Или вчера ему просто померещилось? Когда выворачивается наизнанку континуум, на обзорниках метет звездная пурга, а законы мироздания начинают сбоить - верить нельзя ничему.
        Собственным ощущениям - в первую очередь.
        При враче надо помалкивать. Иначе упекут до скончания века в какую-нибудь закрытую лабораторию. Нет уж, благодарю покорно! На роль подопытной крысы Лючано Борготта не согласен!
        «А на роль заключенного ты давал согласие? На роль раба? - ехидно поинтересовался Гишер. - Сыщет доктор у тебя в кишках огрызок флуктуации - все, пиши привет!»
        Лючано покрылся холодным потом, но было поздно.
        Дверь медотсека с шелестом ушла в стену, открывая проход.
        - Заходите, заходите! - медикус-контролер Лукулл встретил гостя с распростертыми объятиями. - Я как раз хотел за вами послать, а вы сами сообразили. Очень, очень правильное решение! Люблю сознательных пациентов. Ложитесь в капсулу, будем вас сканировать…
        От былой нервозности Лукулла не осталось и следа. Необходимость обследовать и, если понадобится, лечить раба Борготту, «как свободного», больше не вызывала в нем душевного раздрая.
        - Вам удобно? Чудненько. Дышите… не дышите!.. один, два, три… Все, можете дышать. Нуте-с, нуте-с, что тут у нас?
        Врач по плечи нырнул в недра медицинского монитора. Лючано с тревогой наблюдал за докторской спиной. Вдруг сбудется пророчество Гишера…
        - Извините, вынужден попросить вас снова задержать дыхание. Не шевелитесь! Возьмем ультра-диапазончик… ага, вижу, вижу!..
        «Влип! Накаркал подлец Гишер…»
        - Я вас поздравляю! Вы в полном порядке. Слабое переутомление, и сердечко частит, но это мы поправим, будете как новенький…
        Насвистывая веселый мотивчик, Лукулл открыл аптечку.
        - Вот вам пилюльки: по одной три раза в день после еды. Запомнили? Ну и отлично! И старайтесь не волноваться. Если что - заходите без стеснения…
        Кажется, врач хотел сказать что-то еще, но на пульте требовательно запищал зуммер. В дальнем конце медотсека, на крайнем коконе замигали алые огоньки. Всплеснув руками, Лукулл кинулся туда.
        Уже в коридоре Лючано ухватил за хвост мысль, ускользнувшую от него за завтраком. Нарочитая заботливость помпилианцев больше всего напоминала общение с больными. С убогими, скорбными рассудком; с калеками, кому не по карману восстановительная операция.
        Смущение, интерес, неловкость.
        Легкое сочувствие.
        Во что же он вляпался, став семилибертусом?!
        Пять дней прошли как в раю. К ремонтным работам Лючано не привлекали. Когда он сам вызывался помочь - деликатно отстраняли. Для черной работы у нас есть рабы, для квалифицированной - специалисты. А вы, простите, кто? Наладчик двигательных систем? Нейроэлектронщик? Ах, невропаст, а по совместительству - экзекутор? Спасибо, управимся без вас.
        Трижды он пытался выяснить, что сталось с Сунгхари. Сервус-контролеры и доктор Лукулл в ответ лишь пожимали плечами. Жалостливого сочувствия в их взглядах прибавлялось. Можно ли без тараканов в голове интересоваться здоровьем рабыни-брамайни?
        Сразу видно - беречь надо человека.
        Иначе пропадет.
        Увидеться с детьми-гематрами тоже не удалось. Помпилианцы ограждали семилибертуса от прямых контактов с рабами. Дескать, подобные встречи могут вызвать нежелательные эмоции. В отсеки «Этны», предназначенные для рабов, попасть не удалось, а рассчитывать на случайную встречу в коридоре не приходилось. В итоге Лючано часами валялся на койке и пялился в терминал. Но разумное, доброе и вечное, а также глупое, злобное и одноразовое (последнего в галерной фильмотеке оказалось куда больше!) не лезло в голову.
        За двое суток «Этну» залатали достаточно, чтобы галера смогла разогнаться для совершения РПТ-маневра. Из разговоров в кают-компании стало ясно, что корабль летит к Террафиме - варварскому мирку, космическому перекрестку, где обосновались миссии и представительства едва ли не всех развитых цивилизаций Галактики. Еще двое суток ушло на разгон: искалеченный корабль с трудом набирал скорость. Жизнь на галере мало-помалу вошла в обычную колею, и как-то вечером Марк Славий зазвал Лючано к себе в каюту, угостив крепкой граппой. Граппа развязала Лючано язык, и он, похоже, наговорил лишнего, жалуясь Марку на злую судьбу. Марк внимал, кивал, сочувствовал и остался, на удивление, весьма доволен беседой.
        А Тарталья утром недоумевал, что это на него нашло.
        Перед посадкой Тумидус вызвал его к себе и в очередной раз удивил: вручил кредитную карточку «на карманные расходы». Экс-легат был сух, но вежлив. Вдаваться в объяснения он не пожелал.
        Таможенный и пограничный контроль прошли как по маслу. Лючано оглянуться не успел, как «встал на прикол» в релаксатории космопорта - легат отлучился по делам, велев ждать здесь. Накачиваясь кофе, он вяло думал, что мог бы сейчас встать и уйти. Ищи ветра на чужой планете… Дальше крамольных мыслей дело не пошло. Бежать? Скрываться? Податься в нелегалы?
        И что дальше?
        Кредитку Тумидус заблокирует в любой момент. Опять же, «ошейник»…
        - …Встань и отойди.
        III
        - …Встань и отойди.
        Поначалу Лючано не обратил внимания на требовательный детский голос. Мало ли к кому обращается незнакомый мальчик?
        - Ты глухой, раб? Я сказал: встань и отойди.
        Ребенок старательно копировал интонации кого-то из взрослых.
        Обернувшись, Тарталья обнаружил возле себя мальчишку-помпилианца лет пяти. Чудное дитя, хоть на картинку: блондин, аккуратная стрижка, костюмчик с модными «радужками». Мальчик снизу вверх смотрел на Лючано. Лицо его было исковеркано злым недоумением: почему раб не спешит выполнять приказ?!
        - Ты меня не слышишь?
        - Я тебя слышу, малыш, - улыбнулся Лючано.
        - Тогда встань и уйди. Я буду отсюда смотреть визор, - снизошел до объяснения юный помпилианец. Чувствовалось, что он готов кинуться в драку, лишь бы восстановить привычную, естественную картину мира, где рабы встают и уходят, а не сидят и ухмыляются.
        - Не хочу я отсюда уходить, - с благодушием взрослого человека ответил Тарталья. - Найди себе другое место, и смотри на здоровье. Или садись вот в это кресло.
        - Ты раб. Ты должен повиноваться. Уходи!
        Малыш едва не плакал.
        На его глазах рушились устои окружающего мира.
        Лючано стало жаль ребенка. Он уже решил было встать, во избежание психической травмы, но тут рядом образовался второй мальчик, постарше - явно брат «хозяйчика». Не долго думая, старший отвесил младшему подзатыльник. На удивление, малыш не заревел благим матом, а только надулся и с немым вопросом уставился на брата: за что?!
        - Это не раб, балда. Это семилибертус, - объяснил старший. - Он не должен тебя слушаться. Понял?
        - А тебя?
        - И меня тоже.
        - А маму с папой?
        - И маму с папой.
        - А…
        - И дедушку с бабушкой. И учителя Рабирия. Никого. Ты угомонишься или нет?
        - А хозяина?
        - Хозяина - должен. И то… - мальчик задумался. - Он хозяина по-другому слушается. Иначе. Не так, как все рабы.
        - А почему - не так? Почему?
        - Отстань, почемучка! Извините, пожалуйста, - серьезно обратился он к Лючано. - Клавдий еще маленький, он раньше не видел семилибертусов. Только по визору.
        - Да я и не в обиде…
        Маленький Клавдий растерянно моргал, во все глаза разглядывая диковинку - раба, который не слушается.
        - А я вас знаю, - вдруг заявил старший мальчик. - Вы к нам в школу приходили.
        - В школу?
        - Ну да, на Октуберане. 24-й Патриотический лицей имени 3-го Триумфа, в прошлом году. Не помните?
        - Извини, дружок, - машинально Лючано начал копировать интонации Гишера. - Ты меня с кем-то путаешь. Я никогда не был на Октуберане. Ни в прошлом году, ни в позапрошлом.
        Беседа с детьми, поначалу забавляя, стала раздражать. Или у ребенка отвратительная память на лица, или у Лючано имеется двойник, посетивший Октуберан в прошлом году. Интересно, а его Тумидус тоже отправит по школам? Зачем? Показывать, чем отличается семилибертус от раба?
        Будем ходить по младшим классам и никого не слушаться!
        - Да, наверное… - приглядевшись, с неохотой признал старший мальчик. - Это были не вы. Просто очень похожи. Семилибертусы все одинаковые.
        Вот так объясненьице! Впрочем, для человека, редко сталкивающегося, к примеру, с брамайнами, они тоже все на одно лицо. Может, и семилибертусы для помпилианцев…
        - Персий, Клавдий! Что вы там делаете?
        - Мам, мы познакомились с семилибертусом!
        - Не выдумывай, Персий! Сколько раз вам твердить: не приставайте к незнакомым людям!
        К детям решительно направилась мамаша - дородная матрона. Платье она себе выбрала, мягко говоря, рискованное: в обтяжку, ядовито-болотного цвета. Прическа напоминала вудунскую мамбу, свернувшуюся кольцами. Кукольное, милое личико резко контрастировало с пышными телесами и вульгарной одеждой. Подходя, матрона взглянула на Лючано, - и едва не споткнулась.
        Напускная строгость мигом улетучилась с ее лица, сменившись знакомой полуулыбкой. Казалось, наркоманка «в завязке» увидела в свободной продаже любимую дурь, за смешные деньги, практически даром, и в душе ее началась борьба соблазна с зароком.
        Такие улыбки Лючано часто видел на «Этне» в последние дни.
        - Извините моих детей за назойливость. Клавдий еще не отличает…
        Женщина от смущения замялась, подыскивая нужные слова.
        - Ничего страшного, - пришел на помощь Тарталья. - Они мне не мешают. Напротив, так даже веселее…
        - Правда? - расцвела матрона, от волнения хлопая ресницами. Лючано почудилось, что он ощущает легкий ветерок. - Они вам действительно не помешали?
        - Нисколько.
        - Очень рада. Не люблю, знаете ли, когда Клавдик с Персиком доставляют кому-нибудь беспокойство. А они это умеют! Очень непоседливые дети.
        - Да, я заметил. Сам такой был в их годы.
        - Ах, в детстве все мальчишки одинаковы! Вот и муж мой рассказывает… Кстати, ваш рейс скоро?
        - Я уже прилетел. Жду…
        Лючано задумался. Как теперь называть хозяина?
        - Жду своего патрона, - нашелся он.
        - А наш рейс задерживается. На два часа. Представляете?
        - Безобразие!
        Волей-неволей приходилось поддерживать беседу. Кроме того, сидеть перед стоящей женщиной было неловко. Предложить ей свободное кресло? Заговорит насмерть!
        Однако помпилианка его опередила.
        - Прошу вас за наш столик. Хотите кофе?
        - Мне, право, неудобно…
        - Да что вы! Мы просто хотим вас угостить. Наши дети побеспокоили вас первыми!
        - Ничуть они меня не…
        - Идемте-идемте! Петроний, закажи кофе!
        - Извините, я уже заказал кофе. Сейчас подадут…
        - Лишний кофе еще никому не повредил! Вы какой предпочитаете?
        - Черный «конферт», - сдался Лючано. - С сахаром.
        - Петроний, два черных «конферта» с сахаром!
        - Рад познакомиться, - привстал отец Клавдика с Персиком, щуплый мужчина с длинными, забранными в хвост волосами. - Петроний Флакк, горный инженер. Моя жена Цецилия. Мои дети…
        - Взаимно. Лючано Борготта… э-э… Невропаст широкого профиля.
        - Присаживайтесь, Лючано! А меня зовите Петронием, без церемоний… Прошу прощения, я не расслышал. Нервопат?
        - Невропаст. Кукольник.
        - А-а, значит, вы работаете с куклами?
        - Да, - решил не вдаваться в подробности Тарталья. - Работаю.
        Мулатка живо принесла два кофе, словно только и дожидалась знакомства Лючано с Флакками. Грандо оказался жиденьким, а «конферт», напротив, отличным: крепкий, густой, с пенкой кремового цвета. И кардамона с имбирем положили в меру, не в пример иным заведениям.
        - Ой, как интересно! Дети, вы слышали?
        - Слышали, - ответил за обоих Персий.
        Присев на стул, он принялся деловито рыться в рюкзачке, изготовленном в виде головы мезорского ящера-реликта. Распустив клапаны пасти, мальчик запустил туда руку и выудил марионетку. Простенькую, для туристов, на дюжину нитей. Кукла изображала жилистого и долговязого вудуна в белых одеждах бокора. Не шедевр, но, в целом, приличная работа. Особенно удалось лицо: скуластое, выразительное, в паутине ритуальных шрамов, с пронзительными глазами навыкате.
        - Вот с такими? - спросил Персий.
        - Такие я когда-то делал.
        - Делали?!
        - В определенной степени… Тетушке помогал.
        - Расскажите!
        - Да, Лючано, расскажите. Это очень интересно.
        - Мы никогда раньше не встречались с мастером-кукольником!
        - Просим!
        Они застыли в ожидании: Петроний, Цецилия, мальчики. Казалось, даже пар над чашками замер, готовясь внимать. И Тарталья, поражаясь сам себе, стал рассказывать. О куклах. О тетушке Фелиции. О детстве, проведенном на Борго. Совершенно незнакомым людям. Помпилианцам. Рабовладельцам. Подробно, взахлеб, обильно жестикулируя.
        Вот ведь чудеса…
        Поначалу слова выбирались наружу с неохотой, как бы недоумевая: а что это мы здесь делаем? Но Петроний махнул рукой, и мулатка-официантка, став на диво расторопной, принесла бокалы с ледяным пивом, фисташки и стакан мандаринового сока - Лючано отхлебывал попеременно сок, пиво и кофе, грыз фисташки, не прекращая рассказа, и дело пошло на лад. В горле словно провернули невидимый вентиль, речь лилась бурным потоком. Память, образы, картины, полузабытые ощущения извергались наружу, на благодарных слушателей.
        …мягкая стружка вьется из-под резца смолистой змейкой. Но резец соскальзывает, раня палец: боль, обида и кровь. На лице куклы остается шрам. Заготовка безнадежно испорчена.
        …«Короед, короед, кушал стружку на обед!» - приплясывая, орут соседские пацаны, едва жертва объявляется на улице. Они старше, они сильные и ловкие. Целыми днями они гоняют во флай-бол на самодельных аэроскейтах, плещутся в озере, а не возятся с дурацкими куклами, как девчонки, сидя дома под присмотром тетки.
        …чужой, маменькин (ну ладно, тетушкин!) сынок, мямля и размазня.
        «Сами вы… Жуки-вонючки!»
        «Ты кого вонючками назвал, короед?!»
        …драка. Хотя какая там драка? Его просто бьют. Все скопом. Расквашенный нос, кровь на порванной рубашке, синяки, ссадины. Слезы на глазах.
        «С кем ты подрался, Лючано?»
        «Ни с кем. Я упал».
        …Тетушка не верит, но ябедничать стыдно. Он еще им покажет! Его бьют снова. И всей компанией, и один на один, «по-честному». «Слабак!» Однажды слабак разбивает нос главному врагу, Антонио Руччи. Случайно, махнув вслепую. Отец Антонио кричит на «хулигана» из окна, обещает дать ремнем по заднице. Через неделю пацаны берут его с собой в сад деда Бертолуччо - воровать кивуши. И, разумеется, Лючано попадается.
        Все убежали, кроме него.
        «Мой племянник - вор?! Лючано, это правда? Синьор Бертолуччо, умоляю, не надо ругаться! Я накажу его как следует!»
        «Да-да, накажите! Чтоб зарекся воровать! Нынешняя молодежь ни на что не годна, кроме как сидеть в тюрьме…»
        О, это была настоящая поэма в прозе. Горестная поэма о злоключениях юного сироты. Помпилианцы слушали, затаив дыхание, лишь изредка, украдкой, вытирая скупые слезы сочувствия. Еще, просили они, еще…
        А потом пришел Гай Октавиан Тумидус.
        И все испортил грубой прозой:
        - Извините, господа, нам пора. Экипаж ждет.
        Когда они уходили, Тарталья оглянулся. Семейство Флакков глядело им вслед. Петроний и Цецилия выглядели счастливыми, но виноватыми и смущенными.
        Он так и не смог взять в толк - почему?
        IV
        «Экипажем» оказалась антикварная карета - без упряжки, с долгоиграющей гематрицей на облучке. Все управление рыдвана состояло из двух рычагов и двух педалей. Для местного извозчика - тот наверняка больше привык крутить хвосты лошадям, нежели верньеры приборов - сей механизм являлся пределом, который он был в состоянии освоить.
        Обликом извозчик напоминал своих коллег с Сеченя. Грязные штаны с кожаным «седлом» на заднице, под видавшей виды курткой прячется рубаха, застиранная до полной потери цвета. К различиям же относились шейный платок, экзотическая шляпа с цветком, торчащим из-за ленты, и за кушаком - складной нож длиной в локоть. А плутоватое выражение лица могло с одинаковым успехом принадлежать любому «водиле» с любой из обитаемых планет Галактики.
        В этом смысле пигмей Г’Ханга - брат родной.
        Покружив минут десять по наземным транспортным развязкам космопорта, самобеглая карета выбралась на «оперативный простор» - на трассу, ведущую в город. Название города Лючано прочел на указателе: Эскалона. С этого момента извозчика обуяла лихость: он решил продемонстрировать, на что способен его крейсер, и разогнал экипаж до невероятной скорости - около двадцати пяти миль в час.
        У пассажиров возникли серьезные опасения, что карета вот-вот развалится.
        Дорогу с обеих сторон окружали поля, где поспевали съедобные злаки. Желтизна с отливом в красную медь, далее - менее привычный багрянец, и совсем уж неожиданные прямоугольники странной культуры, похожей на цветущую сирень. Вдали, за полями, словно крепость, вырастала дымчато-пепельная стена леса. Над ней вздымались к небу гигантские «сторожевые башни», увенчанные курчавыми кронами цвета перепрелого индиго - метров по двести каждое.
        Но больше всего поразили Лючано не лесные великаны, живописные нивы и аквамариновое небо, все в клочьях разметанных облаков. Куда ни кинь взгляд, не было видно поселков, кемпингов, или хотя бы отдельных построек. Лишь трасса из космопорта в Эскалону, да возделанные поля напоминали, что здесь живут люди. Захолустное Борго и патриархальный Сечень куда ярче блистали следами человеческой деятельности.
        Он даже обрадовался, когда экипаж въехал в город.
        Унылые предместья с заборами, горбатыми домишками и жухлой травой вдоль обочины скоро кончились. Ивозчик сбавил скорость, колеса дробно загрохотали по брусчатке мостовой. Справа и слева потянулись неопрятные двух-трехэтажные здания с узкими окнами и безвкусной лепниной. Над черепицей крыш торчали печные трубы и флюгеры из ржавой жести. По деревянным тротуарам сновали эскалонцы - кафтаны, дублеты, робы, панталоны, сапоги, туфли с пряжками, башмаки на толстой подошве…
        И - шляпы, шляпы, шляпы! Уличные босяки, и те были в шляпах. Количеством и разнообразием головных уборов Эскалона успешно спорила с цивилизованным вдоль и поперек мегаполисом.
        «Надо бы и самому шляпой обзавестись…»
        Под колесами зашуршал «мокрый» террапласт. Контраст с предыдущим туземным кварталом оказался разителен: спиральные конструкции из пластичной неокерамики, «зонтичные» здания с тросами-растяжками, скрученными из мономолекулярных нитей, сотовые жилища с наращиваемым количеством модулей, «литые» дома из поляризованного плексанола, конструкции из гигантских монокристаллов металлокварца; силовые коконы наружных лифтов, биоподъемники…
        Последний писк архитектуры.
        Такой «сюрприз» могли отгрохать лишь наиболее продвинутые техноложцы - обитатели Ларгитаса. Эти любили прихвастнуть достижениями - как собственными, так и скупленными у иных рас. Ларгитасцы достигли многого, и от этого их, как никого другого, грызла зависть к энергетам - чьими услугами, несмотря на весь свой потенциал, они вынуждены были пользоваться. Собственные источники энергии оказывались слишком громоздкими и не всегда надежными.
        За кварталом техноложцев начались высотные «ульи» брамайнов. Быстро и дешево - минимум удобств, максимум вместительности. Впрочем, одно здание, которое Лючано назвал для себя «ритуальным», выглядело дворцом. Величественное строение венчал купол из нефрита, а ко входу вели широкие ступени, облицованные розовым мрамором.
        Он не знал, зачем брамайны возводят эти чудеса. Храм? Некрополь? Эх, мог ведь спросить у Сунгхари! - и не догадался. Где-то сейчас брамайни? Что с ней? Выжила ли?
        От невеселых мыслей его отвлекла новая смена декораций. Портики, ряды колонн, треугольники фронтонов, темная зелень и декоративные ограды не оставляли сомнений: здесь живут помпилианцы. Карета без предупреждения затормозила. Пассажиры, избалованные компенсаторами инерции, едва не повалились на пол.
        - Приехать, кабальерос. Гладиаторий.
        V
        Двухэтажный домик.
        Стены оплетены виноградом.
        Вместо двора - крошечный парк, окруженный чисто символической оградой.
        Гладиаторий не производил впечатления места, где людей учат убивать друг друга на арене. Может быть, у семилибертусов поединки происходят как-то иначе? Ментально? Как у Гая с Титом? Очень хотелось спросить об этом легата, но Лючано сдержался.
        Скоро все выяснится само собой.
        Калитка оказалась заперта. Выругавшись сквозь зубы, Тумидус ткнул пальцем в сенсор звонка. Пять-шесть секунд ничего не происходило. Затем воздух между прутьями ограды замерцал, сгущаясь в акустическую линзу.
        - В настоящий момент в гладиатории никого нет, - сообщил на унилингве приятный мужской баритон. - Ланиста Жорж Мондени вернется в течение двух часов. Если вы желаете оставить сообщение - говорите после звукового сигнала. Ваше сообщение будет…
        Тумидус с раздражением щелкнул пальцами, и линза рассосалась. Помпилианец извлек коммуникатор, набрав номер.
        - Жорж? Где ты пропадаешь?! - набросился он на невидимого для Лючано собеседника. - Что значит - «срочное дело»?! Я тебя предупреждал? Понятно… Через час? Хорошо, жду.
        Внезапно успокоившись, легат выключил коммуникатор.
        - Бар видите, Борготта?
        - «Requies curarum»?
        - Да, «Отдохновение от забот». Ждите меня там. Через час я вас заберу.
        Не дожидаясь ответа, он решительно повернулся и устремился прочь. Легату явно приходилось бывать на Террафиме, и в помпилианском квартале Эскалоны он ориентировался без проблем.
        Лючано пожал плечами. Ждать - так ждать. Тем более, литром кофе сыт не будешь. По корабельному времени «Этны» обед миновал полтора часа назад, а здесь, на планете, уже смеркалось. Самое время ужинать.
        Сумерки падали на город хлопьями небесной сажи. Только что последние лучи здешнего светила (надо бы выяснить, как оно называется!) золотили крыши домов… И вдруг - хлоп! В считаные секунды навалилась темнота. Реагируя на падение освещенности, зажглись фонари. Надпись «Requies curarum» над дверью бара сделалась объемной, заколебалась в воздухе, переливаясь кармином и зеленью. Справа у входа располагался навес, под которым молча стояли люди. Человек десять, мужчины и женщины.
        «Для рабов» - прочел Лючано табличку на стойке навеса.
        «Скажи спасибо, малыш, что ты - не с ними. Иди, ужинай».
        «Спасибо, маэстро».
        «Паясничаешь? Ну-ну…»
        Внутри бар оказался вместительным. Интерьер в стиле «антик»: деревянные столы, стулья с резными спинками; за спиной бармена - полки с рядами бутылок. Возле стойки, отдавая дань моде, парили в воздухе «таблетки» антиграв-табуретов - как в релаксатории космопорта.
        «Дерево здесь, должно быть, дешевле пластика…»
        Едва Лючано сел за угловой столик, рядом немедленно возник раб-официант в белом фартуке, с поклоном вручив клиенту меню. Разбираться с помпилианскими названиями блюд Тарталья не стал: сразу переключил меню на унилингву. Мельком глянул на цены - приемлемо. Впрочем, какая разница, во сколько обойдется ужин? За нас платит Гай Октавиан Тумидус.
        Вот она, карточка.
        «Так любовницу по магазинам отправляют: подарки скупать…»
        - Салат «Цезарь». И свинину по-октуберански.
        - Гарнир?
        - Тушеный батиок. Да, еще пинту светлого пива.
        - «Хмельное»? «Дядя Клавдий»? «Колосок»?
        - «Колосок». Где у вас можно вымыть руки?
        - Туалет - направо и вниз.
        «Requies curarum» был приличным заведением средней руки. По вечерам здесь собирались помпилианцы - не богачи, но и не бедняки, обладатели визы или вида на жительство. «Те, кто имеет десятка три рабов», - уточнил Гишер, пока Лючано мыл руки и возвращался в зал.
        За ближним столиком болтала и смеялась, отдавая должное «Хмельному», компания молодых нотариусов. На варварской Террафиме, вступившей в Лигу недавно по галактическим меркам, даже мелкий служащий мог сделать карьеру гораздо быстрее, чем на родине. Неудивительно, что предприимчивая молодежь стремилась сюда. В глубине зала, за банкетным столом, звучали тосты - там справляли юбилей. Возле музыкального аппарата «Сонгвильд» мальчик с девочкой ели мороженое. Мальчик время от времени косился на ряды бутылок и вздыхал со значением. Вздыхать ему оставалось еще лет шесть - законы Помпилии по части запрета на спиртное для несовершеннолетних были строги.
        Зато для рыжего декуриона интендантской службы, оккупировавшего «висяк» у стойки, такой проблемы не существовало. Военнослужащие, уходя в увольнение, имели полное право напиваться хоть до сизых «кракенов» - лишь бы на следующее утро они были в строю.
        - Эй! Еще «Дядю Клавдия»!
        Бармен запустил по стойке литровую кружку пива, темного и густого. Следом к декуриону заскользила стопка «Егерской крепкой». И завершила движение закуска - блюдце вяленой саранчи.
        «Молодец! Чего зря брюхо набивать? От закуски градус падает…»
        К счастью, никто не тревожил Лючано, приглашая за свой столик. Официант принес заказ, и Тарталья получил возможность спокойно утолить голод, не отвлекаясь на докучливых собеседников. Покончив с едой, он бросил взгляд на циферблат-татуировку - часы успели перестроиться на местное время. Если легат пунктуален, в чем мы не сомневаемся, до его появления остается минут семь.
        - Эй! Повтори «Егеря»!
        Ожидая, пока бармен нальет новую стопку, рыжий декурион обернулся. Взгляд его уперся прямиком в Лючано - и заворочался, заерзал, норовя вгрызться буравом. В маленьких, налитых кровью глазках интенданта не было ничего хорошего, или хотя бы привычного. Ни сочувствия, ни понимания, ни болезненного интереса.
        Тупое пьяное раздражение.
        И еще - злоба.
        Декурион всем телом подался вперед, едва не свалившись с табурета. Он моргал, щурился, тщился что-то высмотреть в Борготте, мрачнея с каждой секундой.
        - Братца встретил! - хохотнул подвыпивший нотариус.
        Компания разразилась смехом, словно услышала остроумный анекдот. Декурион побагровел, резко обернулся к весельчакам - и, потеряв равновесие, шлепнулся-таки с антиграв-табурета на пол.
        - P-pedicabo ego… vos et irrumabo!..
        Нотариусы ржали табунком молодых жеребцов, рыжий детина неуклюже поднимался с пола, а Лючано, впервые сожалея, что знает помпилианский язык, понимал: сейчас кое-кому будет плохо. Земляки между собой как-нибудь разберутся, а инорасцу-семилибертусу в любом случае достанется. Надо делать ноги. Увы, декурион находился между ним и выходом. И бармен решит, что клиент норовит сбежать, не расплатившись…
        Рыжий наконец встал. Зачем-то уставился на свою правую ладонь, плюнул туда и с натугой сжал кулачище: мосластый, волосатый, с тугими костяшками. Хмыкнув с удовлетворением, декурион качнулся вперед и без вступительной речи заехал шутнику в ухо. Нотариуса унесло под «Сонгвильд», словно надувную куклу.
        Завизжала девочка.
        Героически вскочил мальчик: защищать.
        За банкетным столом подавились тостом.
        - Ах, ты, десятинщик!
        - Ты кого…
        - Бармен! Вызовите патруль!
        Кулак декуриона не спешил разжаться. Мосластая гиря с хрустом впечаталась в лицо второго нотариуса, который обозвал солдата «десятинщиком». Двое уцелевших повисли на драчуне и, спустя минуту, полную воплей и ругательств, завалили врага на пол. Кто-то упал сверху, бестолково молотя рыжего куда попало, кто-то скакал вокруг, норовя пнуть обидчика ногой. Декурион взревел сиреной гражданской обороны, стряхнул обузу и, не обращая внимания на пинки, вскочил - гораздо резвей, чем после первого падения.
        - Бармен! Где патруль!
        - У них занята линия!
        - Вечно их не дозовешься…
        Драка набирала обороты. Выбравшись из-под музыкального аппарата (от сотрясения тот заиграл «Астры для моей крошки»), шутник ухватил ближайший стул и разнес его в щепки об спину громилы. В ответ декурион молодецким ударом отправил шутника в нокаут. Секундой позже шустрый нотариус исхитрился засадить рыжему по гениталиям. Вояка с хрипом согнулся пополам, невнятно поминая «pedicabo» с «irrumabo» - и по хребту, по плечам, по голове скандалиста заходили части многострадального стула, подхваченные нотариусами.
        - Не смей! - визжала девочка.
        Мальчик делал вид, что желает участвовать.
        Бармен терзал коммуникатор.
        Банкет давал советы и пил здоровье пострадавших.
        Лючано решил, что ждать легата он может и на улице. Раб-официант, как ни в чем не бывало, возник перед столиком. Получив сигнал с сенсора вызова, робот выполнял задание, не интересуясь остальным.
        - Я хочу рассчитаться. Вот карточка.
        - Да, господин.
        Из кармана передника раб извлек портативный карт-ридер. Вставив карточку, он продемонстрировал сумму, дождался, пока клиент согласно кивнет, и произвел транзакцию.
        - Спасибо, что зашли в «Requies curarum». Приходите еще.
        «Ага, как захочу схлопотать по морде, так сразу…»
        - Солдат! Смир-р-р-на!!!
        За миг до команды декурион расшвырял противников и, косолапя, двинулся в сторону банкета. Но, услышав приказ, рефлекторно замер, даже руки по швам вытянул. Опомниться забияке не дали. По ступенькам вихрем слетел Тумидус, с умелой жестокостью завернул рыжему руку за спину, к затылку, ткнул мордой в стол.
        - Не дергайся, солдат. Изувечу.
        - Держите его! Мы сейчас… мы уже идем!..
        Разгоряченные, избитые, злые, как голодные фаги, нотариусы решили воспользоваться моментом и от души наломать обездвиженному противнику. Легат искоса зыркнул на них - и герои быстро передумали. Кажется, дошло: если этот здоровяка скрутил, то их просто по стенкам размажет.
        По ступенькам загрохотали сапоги. В баре объявился патруль: обер-центурион и пара курсантов с повязками-мигалками на рукавах. Выведены в режим «тревоги», мигалки синхронно вспыхивали алым, оставляя в воздухе мерцающие надписи:
        «Внимание! Военная полиция!»
        - Обер-центурион Припий! Благодарю за помощь в задержании!
        Прежде чем изъявить благодарность, Припий с ревностью воззрился на экс-легата. Штатский хлыщ декуриона ломает? Непорядок! Нам, патрулям, по чину положено, а всяческим штафиркам… Впрочем, глаз у Припия был наметанный. Да и выправку Тумидуса не заметил бы разве что слепой.
        - Забирайте буяна.
        - Кто затеял драку?
        - Он! - загундосил шутник, хлюпая разбитым носом. - Он первый…
        Обер-центурион демонстративно пропустил заявление нотариуса мимо ушей. Припий ждал ответа от декуриона.
        - Я, - выдавил рыжий.
        - Причина?
        Декурион покосился на Лючано, но ничего не сказал. Однако и Припий, и легат успели проследить за его взглядом.
        - Семилибертус. Ясное дело, - буркнул обер-центурион. - Важные господа решили посмеяться…
        Он замолчал. По лицу Припия ясно читалось, что начальник патруля бранит себя за длинный язык. Нотариусы отводили глаза. Мальчик, разгоряченный зрелищем драки, лез целоваться к девочке. Банкет выпил «за здоровье всех присутствующих». Бармен подсчитывал убытки.
        Музыкальный аппарат доиграл «Астры» и угомонился.
        - Вы арестованы! Следуйте за мной!
        Курсанты вывели декуриона наружу. Припий, козырнув на прощание легату, вышел следом. Лючано подумалось, что рыжего декуриона не станут наказывать слишком строго. В голосе обер-центуриона сквозили нотки понимания и…
        Сочувствия?
        - Вы расплатились, Борготта? Идемте, нас ждут.
        VI
        Сонный ланиста, которого Лючано не успел толком рассмотреть в тусклом освещении холла, выдал ему чип-карту от четырнадцатого номера (второй этаж, налево), сообщив, что завтрак с восьми до девяти, просьба не опаздывать.
        И ушел спать.
        Номер, как и весь гладиаторий изнутри, напоминал пансионат «семейного» типа на третьесортном курорте. Уют без лишней роскоши, по-домашнему. Две смежные комнаты, ванная с санкомплексом «Гигиена», крошечная кухонька и балкон с видом на парк.
        - Мне пора, Борготта. Слушайтесь Жоржа, и избежите проблем.
        На языке вертелось множество вопросов, которые хотелось бы задать Тумидусу, прежде чем расстаться. Но вопрос, прозвучавший первым, оказался неожиданным даже для Лючано.
        - Гай, у вас есть два раба… Дети-гематры, близнецы. Я смогу увидеться с ними?
        - Увидеться? - переспросил Тумидус со странной интонацией.
        «Зарвался, малыш», - подсказал издалека маэстро Карл.
        А Гишер подвел черту:
        «Влип, дружок».
        - А со мной увидеться вам не хотелось бы?
        Ошейник сдавил горло. Лицо Гая превратилось в лик исполина, надвинулось, вытесняя весь мир. Пришли удушье и паника. Лючано захрипел. В мозгу кружилась вьюжная звездоверть, как на обзорниках «Этны» во время атаки фагов.
        - А-а…
        Он сидел на полу, судорожно глотая ртом воздух. Легат не сдвинулся с места - стоял у двери, спокойный и равнодушный.
        - Запомните этот урок, Борготта. Вы - моя собственность. С помощью ошейника я достану вас где угодно, и когда угодно. С моими рабами вы увидитесь только в качестве одного из них. Восстановить клеймо в полном объеме проще простого.
        - Я… я понял.
        - Отлично. А теперь ложитесь спать. Надеюсь, я вас увижу нескоро. С завтрашнего дня вы наконец перестанете приносить мне одни неприятности. И начнете приносить хоть какой-то доход. Спокойной ночи.
        - Спокойной ночи, Гай.
        Контрапункт
        Лючано Борготта по прозвищу Тарталья
        (десять лет тому назад)
        В юности я удивлялся ограниченности маэстро Карла. Облетав с театром едва ли не всю Галактику, побывав на сотне миров, купаясь в разнообразии, за которое иной продал бы себя с потрохами, он мечтал о тихом домике на Борго, где можно по стенам развешать коллекцию марионеток, а по вечерам пить бренди на веранде, любуясь парочкой капризных лун.
        И так - изо дня в день. До конца отпущенного срока.
        Он сошел с ума, думал я.
        Стареет, думал я.
        Интересно, что думал он, глядя на меня - наивного, ничего не смыслящего в жизни идиота?
        - Вы ошибаетесь, - сказал профессор Штильнер.
        - Ничего подобного. Я убеждена, что вы решились на эксперимент и готовитесь к отлету. Никого не предупредив, не отчитавшись перед ученым советом, выбрав себя самого в качестве объекта. Адольф Фридрихович, вы превращаете авантюру в безумие…
        - Откуда у вас такие мысли? Вы делали расчет на меня?
        - Нет.
        - Поверьте, это ужасная ошибка. Вы вообразили невесть что, и теперь…
        Женщина шагнула вперед.
        - Не смейте мне лгать, профессор!
        Вне сомнений, она была гематрийкой. Как у всех представителей этой расы, речь ее напоминала ожившую стенограмму: размеренная, четко артикулированная, без резко выраженных интонаций. Эмоциональная окраска намечалась едва-едва - так художник набрасывает эскиз картины, которую, скорее всего, не начнет писать никогда. Знаки восклицания невольный свидетель, окажись он поблизости, мог лишь домысливать. Восстанавливать, исходя из скупых жестов, ориентируясь на «мертвую» мимику и точную, но малозаметную акцентировку.
        Тем острее чувствовалось возбуждение: критическая масса его, грозя взрывом, копилась в кабинете. Иногда намек звучит ясней констатации факта - так грудь, мелькнув в распахнувшихся одеждах, возбуждает больше откровенной наготы.
        - Госпожа Дидье… Эмилия Лукинична… - бормотал Штильнер, отступая к подоконнику. Он ослабил узел галстука, расстегнул воротник рубашки. Щеки профессора побагровели, как от удушья. - Да что ж это творится, в конце концов? Вы в моем кабинете, ворвались, кричите на меня…
        Женщина устало вздохнула. Маленькая, пухленькая, средних лет, в строгом платье с воротничком под горло, она могла бы быть привлекательной - в другое время и в другом месте. На Сечене ценили здоровую плотскость. Пышки-глупышки, толстушки-хохотушки хвастались более обширной коллекцией кавалеров, чем их ослепительные подруги - длинноногие и высоченные королевы красоты. Вряд ли гематрийка числилась в глупышках, а в хохотушках - тем паче, но все же…
        Увы, в данном случае женственность терпела сокрушительное поражение. Не всякому кавалеру по сердцу, сидя рядом с предметом обожания, раскрашивать каждую реплику дамы цветными маркерами, словно ребенку - черно-белый рисунок в альбоме.
        - Я готова убить вас, профессор. Своими руками. Но…
        - Спасибо на добром слове, госпожа Дидье, - шутовски раскланялся профессор.
        - Но допустить самоубийство, - продолжила госпожа Дидье, пропустив «благодарность» мимо ушей, - под видом эксперимента? Увольте, не могу. Это для вас переоборудовали «Жанетту»? Челнок напичкали автоматикой, будто жареного гуся - яблоками…
        - Чушь! Бред воспаленного мозга! Я не хочу слышать эти архиглупости! А если даже и для меня, то какое ваше дело?!
        Вот у профессора Штильнера не с логикой, так с восклицательными знаками все было в порядке. Большие, жирные, честные. За такие восклицательные знаки, подумал Лючано, судья дает срок, не вслушиваясь в доводы защиты.
        - У вас есть лицензия пилота?
        - Эмилия Лукинична! Обижаете! Я - космобестиолог!
        - Вы - космобестиолог-теоретик. Если угодно, выдающийся теоретик. Гениальный. И совершенно не умеете врать. Спрашиваю еще раз: есть лицензия или нет?
        - Есть. Я прошел трехмесячные курсы по пилотированию.
        Штильнер принял гордую позу. И зря.
        - Ясно. Кандидатский минимум. Класс «G-прим», орбитальные полеты. Третья категория сложности. Взлет и посадка - на автопилоте. Вы собрались полюбоваться Сеченем с орбиты?
        - Почему сразу - с орбиты? И потом, Аркадий Викторович не откажет послать со мной Данилу…
        - Какого еще Данилу?
        - Данилу Бобыля, своего личного пилота.
        - Крепостного? Ну да, конечно… Очень удобно - барин велел, и Данила летит, ничего не спрашивая. Сгинет - тоже не беда, Мальцов найдет себе нового. Ах, профессор, воля ваша, но я бы рекомендовала графу высечь вас на конюшне. Для вразумления. В древности это считалось самым популярным наказанием в здешних краях…
        «Высечь на конюшне?» - издалека переспросил Лючано.
        Его - младшего экзекутора, практика, не слишком образованного по части истории пыток - заинтересовала экзотическая идея. К сожалению, оба собеседника не обратили на Тарталью никакого внимания. Движения Штильнера и гематрийки, которую профессор именовал Эмилией Лукиничной, замедлились, а там и вовсе остановились. За окном, в вечерней мгле, над приземистым двухэтажным корпусом всплыл и начал мерцать объемный люминофор «ЕЕЩУДЯРГ». Вскоре мерцание застыло, превратясь в ровное, желто-голубое свечение.
        Лючано долго смотрел на эту абракадабру, мучаясь догадками, пока не сообразил, что слово будет правильно читаться не отсюда, из кабинета, а снаружи, со стороны трассы, проходящей за корпусом.
        « ГРЯДУЩЕЕ».
        Евгенический центр на Сечене.
        Любимое и, увы, нежизнеспособное дитя Адольфа Штильнера.
        Было даже слегка обидно. Жизнь и без того сложна, чтобы впридачу смотреть по ночам такие сны - весточки из прошлого. Тарталья предпочел бы что-нибудь эротическое, или комедию. Он пролился сквозь кабинет, сквозь окаменевший сон, не ощущая собственного тела, и сконцентрировался между письменным столом и шкафом, битком набитым инфокристаллами и мнемокапсулами. От его действия все пронизала дрожь, и дело сдвинулось с «точки замерзания».
        Надпись «ЕЕЩУДЯРГ» за окном опять замерцала.
        Правда, мелкий эпизод - миг-другой, не более - явно выпал из цепочки событий. Профессор Штильнер в данный момент стоял не у подоконника, как раньше, а у диванчика в углу, словно только что вскочил с него в негодовании. Гематрийка же без стеснения расположилась за профессорским столом. Двумя пальчиками она держала расстегнутый футляр из квазидермы с тиснением.
        - Ну, знаете… - с нескрываемой брезгливостью сообщила Эмилия, изучая добычу. - Всякое ожидала, но это… Хоть бы спрятали, что ли, от посторонних глаз?
        Штильнер в гневе замахал руками, желая возразить, дать укорот нахалке, и не в силах от ярости произнести хоть слово. Лишь спазматический кашель клокотал в горле. Наконец он угомонился, плюхнулся на диван и тщательно промокнул вспотевшую лысину платком. Лицо профессора сделалось утомленным, несчастным. Чувствовалось, вранье дается ему с огромным трудом, вызывая физическое недомогание.
        «Хотел эротики, малыш? - усмехнулся маэстро Карл. - Получи и распишись…»
        «И комедия не заставила себя ждать», - подвел итог Гишер.
        Лючано понимал гематрийку. Предмет, извлеченный Эмилией из футляра, не предназначался для демонстрации в приличном обществе. Разве что в «мягких» порно-фильмах, для семейного, так сказать, просмотра. Вагина из губчатой самоувлажняющейся микропорки с мобильными нано-стимуляторами, семясборник-консерватор, и отдельно - медальон-носитель с плесенью куим-сё. Запись «Тайных грез» или сериала «Новенькая из 10 ^Б^». Этой штукой пользовались в донорских пунктах при сдаче мужского семени в банк, или для анализов. Но большей частью «мамочку» - мастурбатор «Lady blue», в комплекте виброяйцо для дополнительной стимуляции - облюбовали одинокие, застенчивые неврастеники, испытывающие трудности с сами знаете чем.
        - Вот, - еле слышно буркнул профессор, - теперь вы без спросу роетесь в моем столе… Постыдились бы! А это, между прочим, совсем не то, что вы думаете. Это, знаете ли, оборудование. Да-с, оборудование! Необходимое для эксперимента. Думаете, легко мне было спрашивать «мамочку» у продавщицы? Чуть со стыда не сгорел…
        Холодные, бесстрастные глаза гематрийки в упор смотрели на Штильнера. И Тарталья готов был поклясться, что в самой глубине, на дне, в тайном омуте, поблескивают знакомые искорки. Женщины так глядят на своихмужчин, оставшись с ними наедине. На пожилых, лысых, смешных мужчин, зачастую еще не выяснивших, что они - свои.
        Глядят, не видя лысины.
        Не замечая возраста.
        Обращая комическое в величественное.
        - Насколько я вас знаю, профессор, - сказала Эмилия Дидье, - вы предусмотрели и запасной вариант. Я имею в виду, кроме «мамочки». Не Данилу же, извините, использовать…
        Она шутит, с изумлением понял Лючано. Но изумление быстро прошло: мой сон, что хочу, то и подмечаю. Даже влюбленность и чувство юмора у гематров.
        Профессор кивнул с достоинством:
        - Да, предусмотрел. Я предполагаю взять на борт проститутку-брамайни, способную к зачатию и последующему деторождению. Это недорого и реально. Я узнавал. Отказ от родительских прав она подпишет перед стартом.
        Сон мало-помалу становился интересным.
        - Я понимаю это следующим образом, - Эмилия опустила футляр со злополучной «Lady blue» в ящик стола. - Вы, Адольф Фридрихович, тайно готовитесь к отлету на «Жанетте». С Данилой Бобылем, а если граф откажет, то и без Данилы. В самом деле, у вас же есть лицензия, вы три месяца штудировали пилотирование… Карту флуктуативных скоплений подходящего класса, полагаю, вы составили лично, как видный теоретик. В качестве суррогатной матери вы берете с собой проститутку-брамайни. Если проститутка откажется лететь, у вас про запас есть чудесный мастурбатор, способный хранить семя до трех недель. Я ничего не упустила?
        К концу ее тирады Штильнер был густо-багров. Лючано ожидал взрыва, но ошибся. Профессор шумно выдохнул, обеими руками пригладил волосы и рассмеялся.
        - Я, Эмилия Лукинична, иногда забываю, что вы из гематров. Слишком уж вы мне симпатичны. Нет, голубушка, вы изложили дело самым подробным образом. Спасибо, что вскрыли всю авантюрность затеи сумасбродного Адольфа Штильнера. А теперь послушайте меня. И не перебивайте! Вы единственная, с кем я делился своими умозаключениями, а значит, единственная, кто в силах понять.
        Он опустился на диванчик и замолчал, собираясь с мыслями.
        - Да, я теоретик. Рассеянный, непрактичный, легко увлекающийся человек. Но даже я вижу, что будет, выйди я на ученый совет. Почтенные коллеги, всем встать! Я принес вам преприятнейшее известие - радикальный прорыв в социал-управлении эволюцией человека осуществлен! Отныне передача расовых свойств энергетов по наследству при смешанных браках - тьфу, плюнуть и растереть! Дело за малым: в процессе зачатия, помимо обоих родителей, должен участвовать «третий нелишний» - флуктуативный материал, посланец космоса! Одного будущего родителя, а лучше - сразу обоих, требуется предварительно заразить частицами флуктуации континуума, которая в свою очередь рождена РПТ-маневром наших кораблей! «Кракен» или «дэв» в супружеской постели - залог успеха! Дорогие друзья, мы организуем экспедицию для подтверждения моей гениальной гипотезы, и благодарная Ойкумена нас не забудет! Господа меценаты, уважаемые спонсоры, шапку по кругу!
        - Вы уйдете под громовой хохот, - тихо сказала гематрийка. - При вашей репутации…
        Штильнер с горечью усмехнулся.
        - Разумеется. При моей репутации. Я даже не успею перейти к научным выкладкам. К объяснениям, что вместо агрессивного «кракена» для инициации собираюсь использовать «прото-амёбу». К заявлению, что корректировать эволюцию микрокосма можно лишь инструментами эволюции макрокосма… Меня закидают гнилыми томатами. Но самое опасное не это. Томаты я стерплю. А если в зале окажется ушлый молодчик, который сумеет подтвердить мою гипотезу на практике? Раньше, чем это сделаю я? Я готов делиться позором. Но делиться лаврами я не желаю!
        Лючано впервые видел такогопрофессора Штильнера. Он недоумевал, в чем дело. Шутки подсознания, решившего облагородить глупый сон - превратив комическое в космическое, а нелепость в самопожертвование? Причуды рассудка, компенсирующего напряжение реальной жизни?
        Влияние «ошейника»?!
        Стоило пару дней назад переволноваться из-за медицинского обследования, поддаться мнительности, воображая себе ужасы безумной заразы, частицы фага, поселившейся в твоих кишках - и нате-ка! Психика трансформировала нервный срыв в дурацкий сон, а собственный страх - в завиральные идеи Штильнера. Нельзя же, в конце концов, допустить, что нам снится реальный случай, который имел место быть?!
        А когда, собственно, это могло случиться? Евгенический центр «Грядущее» уже существует и еще не лопнул, как пузырь. Значит, не более одиннадцати и не менее четырех лет тому назад. Вычислить точнее вряд ли удастся…
        Бросая вызов этому безнадежному «вряд ли», сон вновь окаменел. Фигуры двух людей замерли. Перестал мерцать, а там и погас сакраментальный люминофор «ЕЕЩУДЯРГ». Лючано почувствовал, как, бестелесный и счастливый, он взмывает ввысь: над сном, над кабинетом, превратившимся в крохотную сцену - нет, в ящик кукольного театра, с каким, по словам тетушки Фелиции, ходили по Борго древние невропасты. От ящика в разные стороны тянулись пучки. Их структура вызывала оторопь. Преодолевая страх, Тарталья взялся за один из пучков, разбирая на нити, и искренне удивился, когда в ящике началось движение.
        Словно колесо, где пространство служило ободом, время - ступицей, а у спиц и вовсе не было названия, совершило один-два оборота.
        - Прогресс на Сечене в ваших руках, граф!
        Возвестив это, Адольф Штильнер вытер лоб клетчатым платком и перевел дух. Взяв кружку с чаем, он щедро набуровил туда из вазочки малинового варенья - своего излюбленного лакомства.
        - А вы как думаете, голубчик? - откинувшись на подушки, спросил граф Мальцов.
        - Стоит ли шиковать на благо какого-то сомнительного «социал-управления эволюцией человека»?! - спросил Лючано, уже ничему не удивляясь.
        Ответный удар Штильнера был беспощаден:
        - Милостивый государь! Я тоже, в свою очередь, полагаю финансирование вашего «Вертепа» швырянием денег на ветер! Три года вы за счет графа ездите по деревням…
        «Он просил дополнительных финансовых вложений у Мальцова! Это было… Когда же это было? Девять… нет, десять лет тому назад! Получив деньги, он напичкал „Жанетту“ автоматикой, мало надеясь на свою лицензию пилота… Далее - разговор с гематрийкой. Десять лет… я учил Никиту со Степашкой игре в „пристенок“… зимой выкупили Оксанку - девку во младенчестве украли цыгане, заставляли воровать, а она, тихоня, плакала…»
        Лючано отпустил пучок. Колесо вернулось в исходное положение. Кабинет профессора. «ЕЕЩУДЯРГ» за окном. И в кресле - гематрийка Эмилия Лукинична Дидье.
        - Я лечу с вами, Адольф Фридрихович, - сообщила она.
        Дальнейшая сцена была безобразна. Штильнер кричал, бранился, разбил стенную тарелку с дарственной надписью «Долику от друзей в день его сорокалетия!» - короче, бушевал, как мог. Запреты рисковать собой сыпались на Эмилию градом, перемежаясь угрозами увольнения и домашнего ареста. Профессор живописал трудности и опасности предприятия. Он уже забыл, что собирался отправиться в космос собственной персоной, имея в спутниках лишь проститутку-брамайни, если проститутка даст согласие, и Данилу Бобыля, если тому прикажет граф Мальцов.
        Но весь пыл разбился о ледяное спокойствие госпожи Дидье.
        - Я лечу с вами, - повторила она, когда профессор выдохся, охрип и замолчал. - Хотите, дайте мне пощечину. Вам сразу полегчает. Но от моего присутствия на борту «Жанетты» вам не избавиться. Во-первых, у меня есть лицензия пилота. И не ваш любительский «G-прим», а категория «Z-макро». Во-вторых, я, конечно, не проститутка, и не юная звезда подиума, но к зачатию и деторождению вполне способна. Если вы предпочтете мастурбатор, я готова стать суррогатной матерью. Надеюсь, аппаратура для искусственного осеменения на «Жанетте» имеется? В-третьих, для вашего эксперимента гематрийка ничем не хуже брамайни. Поскольку вы - техноложец, и не энергет ни в малейшей степени. Наконец, в-четвертых…
        Она встала из-за стола. Зачем-то подобрала осколок тарелки, на котором сохранился фрагмент надписи «Долику от…». Лючано следил за Эмилией, не в силах понять: на кого она похожа? Складывалось впечатление, что он видел ее раньше, при других обстоятельствах - или кого-то, напоминавшего эту женщину. Твердый рот, нос чуть вздернут; волосы цвета красной меди гладко зачесаны и собраны на затылке в узел. Ну видел же, клянусь чем угодно!
        Нет, память отказывала.
        - А в-четвертых, - закончила Эмилия Лукинична, - одного я вас никуда не отпущу. Так и знайте. Еще восемь лет назад, на Саузе, где вы читали у нас факультатив по типологии флуктуаций, я сразу поняла: вы - гений. А гениев никуда нельзя пускать без присмотра. Пропадут ведь…
        Когда профессор Штильнер молча приблизился к гематрийке и неуклюже опустился перед ней на колени, Лючано ощутил, что просыпается.
        И проснулся, к великому своему сожалению.
        Глава вторая
        Овощевод и шоумен
        I
        Вчера Тарталья перестарался, затемнив стекла до полной непрозрачности. В комнате стоял кромешный мрак. Лишь светился на руке циферблат-татуировка, да тлели контроль-индикаторы разнообразной машинерии, которой был напичкан номер.
        - Малый свет!
        Сработало. Над кроватью зажегся ночник. Лючано выбрался из-под легкого, но теплого одеяла с прослойкой из термосейвера, и вернул окнам прозрачность. Стекла оказались самые что ни на есть современные: гидрофобный полимер с шумопоглотителем и чистящей ионизацией. Не запотевает, не пылится, диапазон прозрачности - от нуля до 99,8%, коэффициент шумопоглощения - не менее 95%. Плюс голосовой привод…
        Номер только на первый взгляд выглядел провинциальным. Интересно, скрытые камеры слежения здесь тоже имеются? Впрочем, какая разница? Если Тумидус и так в любой момент, под любым углом и во все дырки…
        Вняв совету незримого маэстро Карла - выбросить легата из головы, мыслить позитивно и радоваться жизни, - он с решимостью мученика зашлепал в ванную. Комплекс «Гигиена» сиял металлическим напылением, подмигивал сенсорами и приглашал к взаимовыгодному сотрудничеству. Чем не повод для позитива?
        - Естественные отправления!
        Унитаз - сиденье с пакетом-утилизатором - без единого звука выдвинулся из стены. И после использования по назначению уехал обратно, распространяя аромат лаванды.
        - Чистка зубов!
        В губы ткнулась чистящая дентат-головка - устройство, фигурирующее в бесчисленном множестве похабных анекдотов. Завистники, не имея средств на дорогое удовольствие, норовили обхаять чудо техники. Лючано послушно открыл рот, позволив аппарату хозяйничать внутри. В течение тридцати секунд лазеры, ультразвук и ультрафиолет обрабатывали полость рта, удаляя остатки пищи и зубной камень, обеззараживая, дезодорируя, заживляя десны и восстанавливая костную ткань. Закончив труды праведные, головка, как до нее - унитаз, сгинула в недрах «Гигиены».
        Выбрав тоник и ароматизатор, он отрегулировал температуру и с удовольствием подставил тело упругим струям душа.
        Одну из стен кабинки занимало незапотевающее, как и окна, зеркало. С добродушной усмешкой вспоминая удивительно реалистичный сон, приснившийся этой ночью, Тарталья мельком глянул в него - и заметил некую несообразность в своем облике. Не то чтобы у него заметно уменьшился живот, выпали остатки волос или выросла третья нога…
        Татуировка!
        Творение Папы Лусэро увеличилось раза в полтора, нарастив щупальца-отростки. Словно змеи вдруг решили покинуть родное кубло и освоить новые территории. Весь позитив мигом улетучился. Снизив напор воды до минимума, он придвинулся ближе к зеркалу, стараясь получше рассмотреть своевольную татуировку. Змеи не просто расползлись на все плечо, подбираясь к груди. Проступили объем, фактура, явственные чешуйки и наросты, похожие на присоски.
        Чешется?
        Вроде бы нет…
        Лючано осторожно потрогал работу киттянского антиса. Обычная кожа, гладкая и мокрая. Ни припухлостей, ни чешуйчатой фактуры. Обратиться к врачу? Он глянул на табло, где мерцали результаты его анализов. Проверку организма «Гигиена» выполняла автоматически. Все показатели светились зеленым, в полном согласии с самочувствием. Врач наверняка сочтет клиента психом. А если выяснится, что татуировку делал антис, втирая в «колево» какой-то дурацкий порошок…
        Нет, к врачу обращаться не стоит.
        Выключив душ, он запустил режим сушки. Затем вышел из ванной, оделся и, все еще пребывая в легкой прострации, отправился вниз в поисках позитива.
        Столовая гладиатория пустовала. Ни коллег по несчастью, ни обслуги. «Шакконский стол» - бери, что хочешь. Тарталья взял гренки с козьим сыром, пять ломтиков бекона, салат из зеленой аммонтарской репы и кофе. Кофейный аппарат был из дорогих - разобраться в насадках и сенсорах удалось не с первого раза. Но результат превзошел все ожидания.
        «Мулатка пусть удавится от зависти…»
        По привычке забившись в угол, он отдал должное завтраку. Минут через десять в столовой объявились еще двое: мужчина с мятым лицом бухгалтера, у которого не сошелся годовой баланс, и женщина - жгучая брюнетка в кимоно. Гладиаторы? Персонал? Оба молча кивнули, приветствуя новенького, и принялись без энтузиазма выбирать еду. Лючано кивнул в ответ и сделал вид, что интересуется парочкой не более, чем они - им.
        Допив кофе, он направился к выходу - и в дверях столкнулся с Жоржем Мондени, ланистой гладиатория. Сиречь, комендантом заведения, судя по исторической беллетристике.
        - Доброе утро.
        - Доброе… Борготта, кажется?
        - Да.
        - Я искал вас. Присядем?
        Они расположились в холле, в двух глубоких креслах. Между креслами стоял столик со старинной бронзовой пепельницей - не пластик «под бронзу», а настоящий металл. Ланиста извлек портсигар, протянул Лючано.
        - Спасибо, я не курю.
        Мондени пожал плечами, достал коричневую сигарилло, прикурил от зажигалки с «вехденской искрой». Ланиста был худой, узколицый, с острыми скулами, тонкими пальцами. Хотелось бы добавить: «тонкими нервнымипальцами», но ни пальцы, ни сам Жорж нервными не выглядели. Скорее уж напротив - ланиста казался апатичным, едва ли не сонным.
        - Итак, ваши обязанности. Их мало, и они не слишком обременительны. Но исполнять их вам придется неукоснительно.
        Мондени выдержал паузу.
        - Распорядок дня: завтрак с восьми до девяти, обед с двух до трех, ужин с семи до девяти. При желании, или если опаздываете, можете питаться в городе за свой счет. Вернее, - Жорж усмехнулся, демонстрируя превосходные зубы, - за счет хозяина. Ночевать вы обязаны в гладиатории. Вам полагается быть внутри здания не позднее полуночи. За опоздание положено наказание.
        - Какое?
        - Опоздаете - узнаете. Гарантирую, что вам не понравится. Лучше придерживайтесь распорядка.
        - Хорошо, учту.
        - У вас будет достаточно свободного времени, но на назначенные мероприятия вы должны являться обязательно. Я имею в виду транслят-шоу и «арену». Позже к ним добавятся творческие встречи без трансляции, публичные и индивидуальные.
        Ланиста еще раз хохотнул, Идея «творческих встреч» доставила ему колоссальное удовольствие. Похоже, сегодня Жорж пребывал в чудесном настроении, несмотря на сонливость.
        - Транслят-шоу? Встречи? - Лючано решил, что ослышался. - Я не артист… то есть, артист, но специфический! Я невропаст, я не из тех, кто выходит на сцену…
        - Невропаст вы, Борготта, физик или ассенизатор - это неважно. Сейчас вы - семилибертус. Вы должны выступать, и вы будете выступать. Уверен, вам это придется по сердцу.
        Он прищурился, оценивающе глядя на новичка - словно прикидывал, как тот будет смотреться на сцене. Во взгляде, в выражении лица ланисты помимо профессионального внимания сквозило что-то еще. Так «подшитый» алкоголик с тоской смотрит на человека, который отправляется в ресторан на дружескую попойку.
        Тарталье стало неловко, и он отвернулся.
        - Надо - значит, надо. Буду выступать. Хотя кого может заинтересовать моя скромная персона - ума не приложу.
        «Ну, это ты, положим, загнул, - едко усмехнулся Гишер. - Прибедняешься. Добрая половина Китты с удовольствием посмотрела бы шоу с твоим участием».
        «Ага, станут они мои записи продавать на Китту! Тоже мне, новый Бадди Гай выискался!»
        - Заинтересует, не сомневайтесь.
        - А что насчет… арены? Мне придется… э-э… Драться?
        - Драться? - Жорж расхохотался и долго не мог успокоиться. - Дружище, спите спокойно! В Галактике мало мест, более безопасных, чем наша «арена». Тем паче вы вряд ли знаете, за какой конец держат оружие…
        Он дождался, пока новоявленный гладиатор вздохнет с облегчением. И лишь после этого заметил:
        - Однако у вас будут и другие обязанности. Идемте, я покажу.
        II
        В дальнем конце коридора обнаружилась дверь, ведущая вниз. Спустившись на пролет, они оказались перед следующей дверью, куда более внушительной. Два замка, кодовый и папиллярный, камера слежения…
        - Ну у вас и подвалы! Прямо как в тюрьме.
        - А это и есть тюрьма. Бывшая, - титанопластовая плита с покрытием из термосила ушла вбок, открывая следующий лестничный марш. - Тюрьму лет двадцать назад снесли. Сверху построили гладиаторий, а подвал остался.
        - Что здесь сейчас?
        - Овощехранилище.
        Недоумевая все больше: за каким чертом его ведут в овощехранилище?! - Лючано топал по ступенькам вслед за ланистой. Ступеньки вывели людей в новый коридор. Под потолком на магнитных подвесках плавали шарики «теплой» плазмы. Считалось, что их свет видимого диапазона идентичен по спектру излучению «оранжевых карликов».
        «Скажите на милость, - спросил издалека маэстро Карл, - зачем в подвале „естественный“ свет? Чтобы томаты лучше колосились в закромах?»
        По обе стороны коридора располагались камеры, забранные стальными решетками. Никаких силовых полей, сверхпрочных пластиков - старая добрая сталь.
        - А вот и наши маленькие друзья. Знакомьтесь.
        Жорж хитро подмигнул.
        Сюрпризы Тарталья терпеть не мог. Еще больше, чем неопределенность. «Разрешите вас представить! Уважаемый Лючано, это Баклажан; уважаемый Баклажан, это Лючано. Баклажан у нас рецидивист, Борготта, как и вы, потому и сидит за решеткой. Не хотите составить ему компанию? Ха-ха, я пошутил! Решетки - это от воров. У нас, знаете ли, очень дорогие и редкие овощи, всяк норовит украсть…»
        «Не паясничай, - оборвал внутренний монолог Добряк Гишер. - Загляни в одну из кутузок и выясни, что там. Или ты боишься?»
        В ближайшей камере сидел человек. Здоровый, крепкий детина с взлохмаченной шевелюрой. Свежий шрам на щеке, глаз подбит, губа расквашена. Подобный «джентльменский набор» вкупе с синей робой и штанами не оставлял сомнений: сиделец - матерый уголовник.
        Такому самое место в тюрьме.
        Детина не шевелился, тупо уставясь в одну точку. Оплывшее, словно подтопленный воск, лицо идиота не выражало ничего. Ни малейшего намека на мысль, на примитивное чувство. Вспомнилось лицо парня-туриста на Китте - ученик бокора, в котором застрял Лоа клиента, плясал на веранде, и в будущем еще не намечалось суда, рабства, «овощехранилища»…
        Наркоман, выгоревший дотла?
        Дебил от рождения?
        Но кто измордовал несчастного?
        - Прошу любить и жаловать: перед нами - «овощ». Один из нашей богатой коллекции. Интеллект на нуле, высшие эмоции отсутствуют. Остались простейшие рефлексы и реакция на базовые раздражители. Любая дворняга умнее этого красавца.
        - Кусается? - не сдержался Лючано.
        - Кто? А, вы шутите… Нет, несмотря на комплекцию, он совершенно безобиден. Как и остальные.
        Жорж откровенно скучал. Чувствовалось, что знакомство новенького с «овощами» - рутина, дело обыденное и сильно надоевшее ланисте.
        При ближайшем рассмотрении в камере, кроме лежанки, обнаружились стандартный диагностер МДК-3, автоматическая посудомойка, умывальник и унитаз, скромно укрытый в дальнем углу. Если бы не решетка и голые стены, камера больше походила бы на больничную палату.
        Частная психушка?
        - И много у вас… «овощей»?
        - Сейчас - одиннадцать.
        - Зачем вы их тут держите?
        - Не все сразу, Борготта. Со временем узнаете. В конце концов, кто-то должен заботиться о бедолагах? Сами они даже поесть толком не могут. Разве что, извините, опорожняться научились не себе в штаны. Да и то… Кстати, о кормлении. Сейчас время завтрака. Займитесь.
        - Чем?
        - Кормлением. Это одна из ваших обязанностей. Я покажу. Не бойтесь - они и мухи не обидят.
        Мондени отпер камеру, спокойно зашел внутрь. Лючано, робея, следовал за ланистой. Жоржу, конечно, виднее, но мало ли что взбредет в голову здоровенному «овощу»? Ишь, ручищи!..
        - Дверь можете не запирать. Здесь автомат по выдаче пищи. Жмете кнопку - в лоток падает баночка. Сбалансированный рацион, на основе детского питания. Мы называем его «замазкой». На завтрак положено две баночки. В шкафчике - миска и ложка. Содержимое - в миску. Ага, вот так. Кормить - с ложечки. Вон лежат гигиенические салфетки - по окончании вытрете ему лицо. Ну, что же вы стоите? Удачного кормления!
        Недоумевая, почему столь простую и, честно говоря, не слишком приятную работу не может выполнить обычный раб, Лючано повиновался. Должно быть, специально придумали, чтоб семилибертусу жизнь медом не казалась…
        - Пора завтракать, парень! - он тронул «овоща» за плечо. Не дождавшись реакции, сунул миску с «замазкой» детине под нос. - Попробуй! Это вкусно.
        «Овощ» медленно, словно боясь расплескать остаток мозгов, наклонил голову и уставился в миску. Лючано зачерпнул полную ложку розоватой кашицы, поднес к губам здоровяка. Тот с послушанием пай-мальчика открыл рот.
        - Молодец! Надо кушать. Давай, за папу, за маму… за дядю Тарталью…
        «Овощ» не сопротивлялся. Разевал рот, когда в губы тыкалась ложка. Чмокал, плямкал, глотал. После чего процедура повторялась.
        - Ну вот и все, - с облегчением вздохнул Лючано, вытирая замурзанное лицо детины салфеткой. Ложку и миску он отправил в посудомойку, которая мигом заурчала, салфетку - в унитаз, и поспешил покинуть камеру.
        - Вы - прирожденный кормилец, Борготта, - без тени иронии сообщил ланиста, наблюдавший за ним. - Теперь - следующий.
        - Я что, всех их кормить должен?
        - Это уж как получится, - загадочно сообщил Мондени, отпирая новую камеру.
        Ее обитатель оказался лыс, как колено, безбров и безволос. Генетический дефект, или последствия облучения. Он тоже выглядел здоровяком - облысевшая горилла в робе. Взгляд «гориллы», печально устремленный в неведомые дали, показался Лючано едва ли не осмысленным.
        И напрасно.
        Накормить лысого оказалось куда сложнее, нежели лохматого. Он не капризничал, не упирался - тупо держал «замазку» во рту, даже не думая ее глотать. При попытке впихнуть в него еще ложку (за папу, маму и дядю Тарталью!) лысый открывал рот, и предыдущая порция вываливалась обратно, стекая по подбородку. Лючано не сдержался, прикрикнул на «овоща». Тот неожиданно отреагировал, проглотил «замазку» и с требовательностью голодного птенца распахнул рот: еще!
        С этого момента дело пошло на лад.
        Лысого, кстати, тоже кто-то бил, и с большим успехом. Голый череп покрывали вспухшие, ярко-красные рубцы, а левую руку «овощ» баюкал, тесно прижав к груди. Однако и сам он в долгу не остался: Лючано обратил внимание на ссаженные костяшки пальцев. От чего образуются подобные ссадины, он знал по горькому опыту Мей-Гиле.
        Мухи, значит, не обидят?
        Ну-ну.
        С мухами ясно, а как насчет слонов?
        Запястье лысого украшала татуировка: спираль Галактики, пронзенная стрелой-звездолетом. Такая же была у боцмана с «Барракуды», сватавшегося к тетушке Фелиции.
        Бывший космолетчик?
        - Откуда вы их берете, если не секрет?
        О происхождении побоев Тарталья благоразумно спрашивать не стал. Всякое в жизни случается. Это он, добрый синьор Борготта, салфеточкой им физиономии утирает. А какой-нибудь санитар, который «овощей» в остальное время обихаживает, чуть что не так - сразу в рожу. Или их тут для богатеньких извращенцев держат? И дают мордовать за плату - лишь бы не насмерть?
        - В огороде собираем, - хмыкнул Жорж, дернув узким плечом. - Из психлечебниц привозим, из богаделен. Один - даун, другой - лоботомик, третьего в космосе «зачистило», когда фаги кораблем обедали… Попечители их выкупают. Не бойтесь, все легально.
        С кормлением третьего «овоща», меднокожего атлета, похожего на звезду шоу «Мистер Мускул», проблем не возникло. Атлет схарчил бы за милую душу и десяток банок «замазки». Но положено две - значит, две.
        «Роботы? Финальная стадия деградации рабов? Как сказали бы Давид с Джессикой, „коллапс векторного пространства степеней субъективной свободы“?!»
        Поразмыслив, Лючано отверг подобное объяснение. Окажись догадка верна, «овощи» встречались бы на каждом шагу. Похоже, Мондени не врет: бедняги утратили рассудок не по вине помпилианцев.
        Четвертый сиделец был чертовски хорош собой. Смуглое лицо, казалось, высекли из камня и отполировали ветром. Картину портила ниточка слюны, свисая до ямочки на подбородке. Глаза блестели незамутненной, младенческой голубизной. На плечи падали кудри цвета слоновой кости.
        «Седой? Крашеный? Ерунда, кто станет красить дебила…»
        Определить расу, к которой принадлежал смуглый блондин, не представлялось возможным. Обычно сразу, шестым чувством, догадываешься: помпилианец, вехден, брамайн… Про чернокожих вудунов и говорить нечего. Варваров путают с техноложцами, но они разнятся по речи и поведению. А тут…
        И не спросишь:
        «Какого ты, мил-человек, роду-племени?»
        Потому что ответит без единого звука:
        «Овощи мы…»
        Лицо блондина не выглядело оплывшим, как у первого громилы. Чтобы потек камень, из которого природа вырубила его скулы, нос и подбородок, требовалась куда большая температура, чем та, что расплавила мозг несчастного. Но глаза «овоща» пугали: даже в сравнении с братьями по «овощехранилищу» они были девственно пусты. Ни тени мысли не мелькало в голубой пустоте - жадном, едком растворителе…
        И ссадина на скуле: одна-единственная, она смущала больше, чем рубцы лысого.
        На ложку красавец не реагировал.
        - Ты это… ты ешь, - с фальшивой лаской дал совет Лючано. - Оно вкусное. Вот, смотри…
        Демонстрируя замечательные вкусовые качества «замазки», он зачерпнул кашицу пальцем и сунул себе в рот.
        - Ай, вкусно! М-м…
        Если бы Жорж сейчас расхохотался, Тарталья запустил бы в него миской. Но ланиста молчал, отвернувшись, и чистил ногти кончиком изящной пилочки.
        - Ням-ням, вкуснота…
        Кипя от раздражения, он ткнул ложкой в несговорчивый рот блондина. Тот, по-прежнему игнорируя еду, в ответ протянул руку к самому Лючано.
        - Ты чего?! Ты смотри у меня!..
        Нет, блондин был смирней овечки. Он всего лишь опустил ладонь на плечо Тартальи и начал гладить. Еле-еле, почти незаметно. Гомик? Извращенец? Опешив, Лючано сперва убедился, что ничего страшного не происходит - ну, один мужчина кормит другого с ложечки, а тот гладит кормильца в знак благодарности! Ерунда, пустяк… - и лишь потом опять взялся за ложку. На сей раз «овощ» безропотно открыл рот, и дело пошло на лад.
        «Замазка» скоро кончилась.
        Тарталья встал, чтобы уйти, но блондин придержал его за одежду. И еще с минуту гладил, пуская слюни. Наконец жертва насилия вырвалась и покинула камеру.
        - Кого теперь кормим?
        - Никого, спасибо, - остановил ланиста злого, возбужденного Лючано. - Контакт возник, будем закреплять. Этого «овоща» записываем на вас, Борготта. Теперь вы кормите только его. Два раза в день: утром и вечером. Помимо кормления желательно время от времени посещать «овоща». Если угодно, сидеть рядом и молчать. Он теперь ваш.
        - Мой?!!
        - У каждого семилибертуса есть свой подопечный. Вам повезло: он сразу пошел на контакт. Хороший, проверенный «овощ». Иной гладиатор кормит всю компанию месяц подряд, прежде чем кто-нибудь срезонирует…
        - Я… я понял.
        - Ничего вы не поняли. Не обижайтесь, Борготта, это вполне естественно. Сейчас вам и не нужно ничего понимать. Кроме главного: если вы не придете, ваш «овощ» останется голодным. А после второй неявки голодным останетесь еще и вы. Держите, вот ключи.
        III
        На лестничной площадке им встретилась брюнетка, которую Лючано видел за завтраком. Кимоно она успела сменить на другое, лилового шелка, с алыми розами.
        - Привет, Жоржик. Как успехи?
        - Успехи потрясают, - ланиста чмокнул даму в душистую щечку. - Знакомьтесь: Лючано Борготта - Николетта Швармс. Николетта у нас уже второй год семилибертит. По контракту.
        - По контракту?!
        - Вы не любите самостоятельных женщин? - картинно изумилась Николетта, сложив пунцовые губы бантиком. - Очень жаль! Между прочим, еще год - и я куплю себе домик на Куэдзако. Хотите, приглашу в гости? Будем кейфовать под цветущими вишнями…
        Она свысока глядела на Лючано - свысока во всех смыслах, ибо стояла на две ступеньки выше. «А как же свобода? - хотел спросить Тарталья. - Добровольно продаться в рабство…» И не спросил. В конце концов, что он, по большому счету, знает о жизни семилибертусов? Об обстоятельствах самой Николетты?
        Ничего.
        Кажется, брюнетка о многом догадалась по его лицу.
        - Добро пожаловать в братство лучших из худших! - рассмеялась она. Стало ясно, что Николетта пьяна. С утра. Видно, очень уж приятна и необременительна эта служба, раз женщина надирается, едва встав на ноги.
        От радости, должно быть.
        - Выбрал себе цуцика? - Николетта двусмысленно играла складками кимоно.
        - Выбрал, - ответил за Лючано Жорж.
        - Какого?
        - Четвертого.
        - А-а, хороший «овощ». Сочный. А мой сварился, - доверительно наклонилась она к Тарталье. - Иду по-новой дергать. Жаль, что четвертый - твой. Он мне нравился… Жоржик, дай ключи.
        - Держи.
        - А как его зовут? - спохватился Лючано, когда брюнетка скрылась внизу.
        - Кого?
        - «Овоща». Моего.
        - Никак его не зовут, - пожал плечами Мондени. - Придумайте ему кличку, если хотите. Кстати, у вас в 15:00 - транслят-шоу. В пол-третьего ждите в холле, за вами приедут.
        - Шоу? Я… я не готов! Мне нужно…
        - Ничего вам не нужно, Борготта, - Жорж увлек его вверх, к бронированной двери. - Поверьте мне. В студии сидят профессионалы, они все сделают. Вы, главное, отвечайте на вопросы, и дело будет в шляпе.
        - Отвечать на вопросы?
        - Да. И не стройте из себя девицу на выданье! Камер он боится, готовиться ему надо… Сказано - шоу, значит, становись шоуменом! Понятно?!
        - Ага, - угрюмо буркнул Лючано.
        Желудок от злости сводило судорогой. Проклятье! Успокоил, начальничек, настроил на нужный лад!.. взял цуцика за шкирку, ур-р-род… Он вспомнил, что «цуциком» Николетта обозвала «овоща» - и настроение от дурацкого, мерзкого сопоставления испортилось окончательно.
        IV
        Он хотел пойти в город, развеяться, но вместо этого вернулся в номер и завалился спать. От душевного расстройства. Проснулся без четверти два, с головой мутной, как всегда после дневного сна. Во рту - засохший цемент, череп набит мокрой ватой. И добро бы с похмелья! Хотелось придушить кого-нибудь, застрелиться самому, упасть спать до глубокой ночи и выпить пива.
        Все сразу, смешать и не взбалтывать.
        Ровно в половину третьего, как и было обещано, в холле гладиатория объявился патлатый юнец с носом настолько длинным, что Лючано вспомнил куклу «пиноккио». У обычных людей такие носы не растут. Наверное, имплантант - для участия в комик-шоу.
        - Борготта? Я за вами. Едем на студию.
        - Как передача называется? - спросил Лючано, усаживаясь в мобиль, похожий на огромный кирпич. - Мне ничего не сказали…
        Пиноккио запустил двигун.
        - «Жизнь замечательных людей».
        - Это я-то - замечательный?!
        - Каждый человек в чем-то замечателен. Главное найти, в чем, пока человек не умер, - философски заметил носатый. - А уж вы-то - и подавно! Только успевай замечать…
        - Сколько времени длится ваша «Жизнь…»?
        - Полтора часа, - Пиноккио рассмеялся. - А ваша?
        Лючано не ответил.
        Снаружи транслят-студия производила впечатление жуткой эклектики. Здание в стиле имперского классицизма: колоннада, ступени, фронтон с барельефами - и несуразная конструктивистская надстройка на полтора этажа. Поляризованный плексанол, ажурные фермы, пучки направленных антенн выцеливают на орбите коммуникационные спутники; пялится в зенит раструб экранированного блока гиперсвязи…
        Внутри эклектика просто зашкаливала. Фойе с ковровыми дорожками, скрытые «лампионы» с псевдоживым огнем, микро-оранжерея кактусов с краником, торчащим из голубой агавы; охранник в форме любезничает с красоткой в сетчатом трико. Антикварный механический лифт, приняв пассажиров, устремился почему-то вниз. По выходу из лифта начался строгий коридор без излишеств, если не считать биопласта «под чешую».
        Звукоизолирующие двери, люминат потолка…
        Пиноккио обернулся на ходу:
        - Тут раньше наше консульство было. В прошлом году съехали. А дом вещуны за бесценок выкупили…
        - Вещуны?
        - Ну, вещательная компания. Пришлось достраивать «купол»…
        За дверью с номером XXXVIII обнаружилась уборная. Из кресла навстречу гостям взлетел франт в роскошном сюртуке и темно-красных лосинах. Он сверкнул лучезарной улыбкой, как если бы снимался в рекламе геля для зубов, и заученным движением откинул голову назад, тряхнув взбитым чубом.
        - Благодарю, Марий, вы пунктуальны. Феликс Киприан, ведущий программы. Ну-ка, повернитесь, дайте на вас посмотреть…
        От франта исходил напор кипучей, упругой энергии. Лючано невольно заулыбался в ответ и, забыв поздороваться, начал вертеться наподобие модельной дивы.
        - Замечательно! Я вижу, у вас есть сценический опыт. Это ваша повседневная одежда?
        «Честно ответить, что никакой другой не успел обзавестись?»
        - Да.
        - Отлично! Ключевое слово в названии нашего шоу - жизнь! Естественность, натуральность… Впрочем, капелька грима не повредит. Прошу в кресло!
        Гостем занялся пожилой молчун-гример. В представлении Тартальи он походил на шестирукое брамайнское божество, ловко орудуя аэрозолями-распылителями, кисточкой, пуховкой, виброгребнем и тональным оптимизатором на длинной штанге с полудюжиной сочленений. Закончив, гример позволил объекту бросить взгляд на контрольный дисплей.
        - Вы - виртуоз!
        Облик Лючано не изменился. Но на дисплее он теперь смотрелся куда выразительней, чем в зеркале, а в зеркале - стократ выразительней, чем в жизни.
        - Время-время-время! - прервал славословия ведущий. - Начинаем через пять минут. Вы не против, если я буду звать вас по имени? Отлично! А меня зовите Феликсом. Пройдемте в студию. Это здесь я балаболю без передышки, а в студии работать языком придется вам. Мое дело - вопросы, и все. Готовы?
        - Да.
        - Прекрасно! Только не надо этих односложных реплик: да, нет, помню, не помню… Накручивайте подробности, яркие детали. Народу это интересно…
        «Чтоб ты сдох, болтун!» - мысленно выругался Лючано, когда они с Феликсом оказались в зале, полном людей. Он-то думал, что в студии они будут вдвоем. А тут - целая толпа зрителей! Трибуны амфитеатром - синий сектор, желтый и красный. Человек сто, не меньше. Все, естественно, помпилианцы.
        - Двухминутная готовность! Мы в курсе, как приветствовать гостя? А ну-ка: изобразили!
        Амфитеатр ответил слаженной, бурной овацией. Чувствовалось, зрители имеют опыт и хорошо знают, что от них требуется.
        - Мо-лод-цы!
        Расположившись на подиуме, за круглым столом, вполоборота к залу, Феликс жестом пригласил Лючано сесть напротив. «Не переживай, - подмигнул он, - сделаем конфетку!» Ведущий был Тарталье симпатичен, в отличии от вредного ланисты. Да, имидж, игра, наработанные психологические приемы. Но симпатии не прикажешь! Обаятелен, хитрюга…
        - Эфир!
        Феликс выждал крохотную паузу.
        - Здравствуйте, дорогие соотечественники! Вас приветствует «Жизнь замечательных людей», и я, Феликс Киприан. Думается, я в представлении не нуждаюсь, а посему разрешите представить вам нашего сегодняшнего гостя - Лючано Борготту, человека непростой и интересной судьбы!
        Овация в зале.
        Более оживленная, чем на репетиции.
        - Добрый день, дамы и господа, - Лючано уловил короткий, едва заметный кивок в свой адрес, и все понял правильно. - Я рад участвовать в нынешнем ток-шоу. Главная прелесть кроется в том, что я понятия не имею, о чем вам хочется услышать. Поэтому всецело полагаюсь на нашего опытного ведущего…
        - И правильно делаете! - перехватил Феликс инициативу. - Вы попали в точку: наше шоу тем и интересно, что никто из его участников заранее не знает, о чем пойдет речь. Этого не знаю даже я!
        Акустические резонаторы поймали и усилили смех зала.
        - Да-да, вы не ослышались! Полная импровизация от начала до конца. Никаких сценариев, «темников», заранее составленных вопросов. Итак, я осведомлен, что жизнь вас не баловала. Говорят, вы даже отсидели срок в тюрьме. Это правда?
        - К сожалению, да.
        - Вы были виновны?
        - Нет. Меня оболгали. А суд не счел нужным вникать в детали.
        - Вот! Вот оно! Друзья! Многие ли из нас испытали на себе черствость судей? Многим ли довелось побывать по ту сторону тюремных стен? Уверен, что нет! И сейчас мы получили шанс услышать об этом, так сказать, из первых уст. Но современная тюрьма - не варварские застенки! Новейшие системы защиты и наблюдения исключают не только возможность побега, но также и возможность насилия одних заключенных над другими. Квалифицированная охрана, сбалансированный рацион, сухие и чистые камеры, библиотека, новости по визору… Не курорт, но вполне цивилизованное место. Я прав, Лючано?
        Вспомнились островные прелести Мей-Гиле. Адская сковорода песка. Личинки «гы» под кожей. Милые рыбки боро-оборо, обгладывающие человека до костей. Толстый Ува, крики пытуемых… Хотите правды? Из первых уст?
        Будет вам правда.
        - Тюрьма, Феликс, всегда остается тюрьмой. Наверное, где-то и существуют такие «санатории», как вы описали. Но я сидел на Кемчуге. Под палящим солнцем, под тропическими ливнями. В компании местных каннибалов, которые спят и видят, как бы сожрать тебя на ужин.
        - Позвольте! А охрана?
        - Охрана с удовольствием примет участие в пиршестве. А потом сыграет с сидельцами в «чики-чики» на твои передние зубы. Из зубов выходят чудесные украшения, из зубов и фаланг пальцев. Особенно в ходу зубы людей, предварительно подвергшихся насилию. Это связано с тамошними верованиями. В связи с этим хочу вспомнить…
        Он с удивлением отметил, что сгущает краски. Однако остановиться уже не мог. В горле словно повернули знакомый вентиль, поток слов захлестнул студию. Ну и ладно! Это не суд, а мы не клялись говорить правду, одну правду, и ничего, кроме правды! Шоу? - значит, шоу! Ловите сто парсеков лапши на уши!
        Продолжая окучивать аудиторию, Лючано мельком скосил глаз на контрольный визор камеры, направленной в зал. Его не просто слушали - внимали, раскрыв рты. У женщин в глазах блестели слезы. Мужчины сморкались и хмурили брови.
        Ему сочувствовали!
        - …Да, вы прошли через настоящий ад. Мы восхищаемся вами!
        - Браво, Лючано! - в едином порыве взревел зал.
        - Однако, признайтесь, ваша участь была не столь ужасной, как вы описываете. Вы отбывали наказание в режиме сотрудничества, сперва подручным тюремного экзекутора, а там - и в качестве младшего экзекутора. Наверняка вы находились в более выигрышном положении, чем большинство заключенных. Кроме того, вам вдвое скостили срок. Верно?
        «Согласиться с тем, что жизнь младшего экзекутора в Мей-Гиле не такой уж кромешный мрак и ужас? Что в тюремном периоде бытия Лючано Борготты кто-то способен найти искорку света. Отдушину, подарок судьбы?»
        Никогда!
        - И снова вынужден спорить с вами, дорогой Феликс!
        Лючано вцепился обеими руками в воротник рубашки. Он задыхался. Казалось, невидимый ошейник душит его.
        - Вы знаете, что это такое: причинять боль? Не по собственному желанию, не получая извращенного удовольствия от чужих мук, а по долгу службы? Оплачивая послабления и льготы? Лучше бы пытали меня самого! Полный срок в колонии стандарт-режима - праздник в сравнении…
        Он увлекся, возводя правду в квадрат и в куб. Он делился с публикой наболевшим, выстраданным, черным осадком на дне сердца. Он давно забыл, что находится в студии, что перед ним - специально подобранная аудитория, а напротив - профессионал-ведущий. Тарталья изливал душу, добираясь до мрачнейших ее закоулков.
        Спрятанные в шкафу скелеты выволакивались на свет.
        - А теперь - вопросы из зала. Да, прошу вас!
        - Скажите, изменилась ли ваша жизнь после освобождения?
        - О-о, вы затронули больную тему, леди! Любимое искусство, дело, которому я посвятил свои лучшие годы, оказалось запретным для меня! Навсегда! Экзекутирование не прошло даром - пытая других, я искалечил себя…
        Полтора часа пролетели вихрем. Он разливался траурным соловьем на собственной могиле, пел вдохновенный реквием загубленным мечтам - и опомнился лишь в объятиях ведущего. Феликс сердечно благодарил его за прекрасное и познавательное выступление, ясно давая понять: шоу закончилось. Зрители были не прочь продолжить разговор, но ведущий увлек гостя из студии, легко оторвавшись от возбужденной толпы.
        Вскоре они оказались в знакомой уборной.
        На сей раз гример не стал прибегать к особым ухищрениям. Миг, и лишняя выразительность оставила лицо Тартальи. В волосах насмешливо потрескивали статические разряды.
        - Отличное шоу! Надеюсь, вы у нас не в последний раз?
        - Пригласите - приду.
        Лючано с вымученной улыбкой развел руками. В голове шумело, по телу разливалась приятная усталость. Он чувствовал покой и опустошение, как после ответственной, хорошо выполненной работы.
        «Работы? - с сомнением уточнил маэстро Карл. - Скорее после бурной попойки…»
        - Марий вас проводит. Кстати, в холле вас ожидают. Дама.
        Феликс подмигнул с хитрецой прожженного ловеласа.
        - Дама? - вяло удивился Лючано.
        V
        - Любите дичь? Рекомендую: свистельга в меду, с каперсами и овощной запеканкой. Фирменное блюдо шеф-повара. Трех человек повесили на заднем дворе за попытку вынюхать рецепт. К птице закажем бутылочку розового «Алонсо», со льда. Или возьмем молодое «Бренжу»?
        - Всецело полагаюсь на ваш вкус, Юлия.
        - Ценю мужчин, которые не корчат из себя знатоков всего на свете. Редкий вид, вымирающий. Пожалуй, остановимся на «Алонсо». Молодое вино слишком быстро бьет в голову. Ну а я, дабы не нарушать гармонию, возьму грудку камышовой цесарки…
        Лючано кивал, очарован и потрясен.
        Дамой, ждавшей его в холле студии, оказалась Юлия. Стерва-Юлия, пиратка-Юлия, ледышка-Юлия, сама роскошь и обаяние. Жгучая брюнетка, как и Николетта Швармс, в отличии от пьяненькой и вульгарной гладиаторши она сделала бы честь любому дамскому журналу, снявшись для обложки. Ошалев от неожиданности, Лючано не заметил, как оказался внутри легкой серебристой капли аэромоба, рядом с помпилианкой, на заднем сиденьи. Управлял машиной не раб, а свободный, тоже помпилианец. Пять минут болтовни о пустяках - и вот они уже воркуют на террасе уютного ресторанчика, название которого мигом выветрилось из головы.
        «Осторожней, дружок, - предупредил еле слышный Гишер. - Бабы, они…»
        - Я польщен вашим вниманием, Юлия. Но не склонен заблуждаться насчет своей скромной персоны. Способен ли я всерьез увлечь вас? - нет, и еще раз нет. Я теряюсь в догадках. Статус семилибертуса является чем-то особенным? Притягательным? Возбуждающим?
        Юлия залилась смехом.
        - Если бы вы знали, насколько близки к истине! Семилибертусы действительно притягивают нас, уроженцев Помпилии. Я бы сказала, что дело доходит до патологии. Тем не менее, не надейтесь - я разыскала вас по другой причине.
        - Мы настолько притягательны, - не удержался Лючано, - что стоит мне зайти в кафе, как вокруг завязывается драка?!
        Он вспомнил ужин в «Requies curarum», и с опаской огляделся:
        «Не намечается ли побоище и здесь?»
        - Даже так? - брови Юлии взлетели на лоб. - Расскажите, умоляю!
        - Курьезная история! Сижу вчера, кушаю салат «Цезарь», никого не трогаю. У стойки ваш декурион пиво с «Егерской» хлещет. На меня уставился, словно я ему кучу денег должен. А нотариусы хохочут: «Братца встретил, десятинщик?» Он озверел, и давай их полоскать…
        - Вы в курсе, - внезапно перебила его Юлия, - как строится механизм подчинения в помпилианской армии?
        - Ну… Как везде, должно быть. Генералы, офицеры, солдаты…
        - Это система. А я говорила о механизмеподчинения. Он строится не просто на званиях, уставах и приказах. Он строится на наших расовых особенностях. Подписывая контракт на воинскую службу, солдат или офицер отказывается от толики личной свободы. Становится частичным рабом своего командира. Фактически - семилибертусом. Добровольно. Это не совсем адекватно вашему статусу: вы - инорасец, с другой физиологией… Но близко, очень близко.
        В ушах женщины колыхались бриллианты. Серьги на длинных цепочках из белого золота. Их блеск завораживал. Негипнабелен, как невропаст, Тарталья хотел и не мог оторвать взгляд от украшений. Розовые, изящные мочки ушей. Колючие звезды странной огранки. Витые цепочки с почти неразличимыми звеньями.
        Цепочки.
        Цепи.
        Ошейники.
        - Младшие чины теряют, как правило, до десяти процентов свободы. Отсюда и оскорбительное прозвище: «десятинщики». Офицеры - от семи до трех, в зависимости от звания. Это обеспечивает куда лучшее взаимодействие подразделений на всех уровнях, чем при обычном подчинении. Но больно бьет по самолюбию и гордости наших граждан. Правительство платит военным очень высокое жалованье. Выйдя в отставку, они получают ряд льгот и привилегий. Империя вынуждена компенсировать унижение, которому военнослужащий подвергается, жертвуя частью личной свободы. Вы слабо представляете, что значит для помпилианца - уподобиться рабу. Даже в ничтожной степени.
        «Проклятье! Гай Октавиан Тумидус, надменный гард-легат, кавалер ордена Цепи и малый триумфатор! Когда мы торговались с ним на Китте, он… он уже!.. клянусь черной дырой! - я, свободный, вел переговоры с частичным рабом…»
        Мир рушился в тартарары.
        Представить, что легат Тумидус, оформляя заказ на услуги невропаста, был несвободен, означало сойти с ума. На пять, на три процента, на дамский ноготь! - добровольно, подчиняясь армейскому контракту…
        «А ведь ты освободил его, малыш», - сказал маэстро Карл.
        «Я?!»
        «Ты. Из-за кого он был вынужден уйти в отставку?»
        - В ситуации, описанной вами, даже трезвый помпилианец утратит контроль. Могу вас успокоить: вам лично ничего не угрожало. Декурион бы вас и пальцем не тронул.
        - Он и не тронул…
        Принесли заказ. Сразу стало ясно, почему Юлия не заказала салатов, закусок или десертов. Порции здесь были по-варварски огромны. Дичь с золотистой корочкой смотрелась восхитительно; тонкий аромат будоражил ноздри и возбуждал аппетит.
        - О-о-о! - не слишком внятно выразился Лючано, пробуя кусочек птицы.
        Помпилианка улыбнулась в ответ: мол, я зря не порекомендую!
        - Юлия, вы - добрая фея! Я уже влюбился в местную кухню. Можно сказать, «с первого укуса».
        - Только в кухню?
        - Смеет ли скромный семилибертус говорить о большем?
        - Скромному семилибертусу у нас позволено очень многое. Как балованному ребенку, любимцу семьи, тирану и капризуле. Свободный человек за такие шутки давно получил бы вызов на дуэль.
        - Дуэль! Дуэль Гая с Титом! Гай настаивал на армейском механизме подчинения. Тит с наемниками были против, считая это унизительным. Теперь я знаю: почему.
        В пяти метрах от их столика, плавая в круглом аквариуме, жирные рыбы разевали рты. Плямкали скользкими губами, комментируя чужой разговор. На самом деле эти карпы и лини, разумеется, ждали выбора клиентов ресторана, а после - гибели на раскаленной сковороде. Но казалось: в аквариуме собрался ученый совет, решая вопросы жизни и смерти.
        - В итоге действия по сбору «ботвы» оказались плохо согласованы. Экспедиция понесла потери. Плюс ранение, необходимость спасать меня, своего раба…
        - Вы быстро схватываете. Но вам дуэль не грозит. Пользуйтесь: кроме Гая, на вас фактически нет никакой управы. Если, конечно, вы не рискнете грубо нарушить закон.
        - Например?
        - Ограбите кого-нибудь. Изнасилуете. Убьете, - в голосе помпилианки самый внимательный слушатель не уловил бы и тени иронии. - Впрочем, насколько я вас знаю, вы на это не пойдете.
        - И насколько же вы меня знаете?
        Он подлил вина в бокал дамы, опередив движение Юлии. Семилибертусу позволено многое, но хороших манер еще никто не отменял.
        «Она вскружила тебе голову, малыш. Будь начеку!»
        - В достаточной степени, Борготта. - Юлия изящно вытерла рот салфеткой. - Думаете, к чему весь этот ужин? Я покупаю вас. Подкупаю, если угодно. Я курирую ряд лабораторий, где проводятся исследования аномальных возможностей психики и физиологии. В связи с этим…
        - Спасибо за откровенность, фея. Ценю. Вам понадобилась лабораторная крыса? И вы готовы накормить крысу дичью, напоить вином…
        Он вовремя остановился.
        Не хватало еще хамить, пользуясь безнаказанностью статуса!
        - Крыс мне хватает, - дама ни капельки не обиделась. - Мне не хватает опыта общения с артистами. Надо было сперва польстить вам, воспеть хвалу вашему могучему таланту… Потом расплакаться у вас на плече. Сказать, что без Лючано Борготты мир рухнет, а мои лаборатории разорятся. И вы прибежали бы ко мне сами - пешком через всю Галактику. Или я взяла бы вас у Гая в аренду. Дать обязательство, что вам не будет причинен вред - и Гай с радостью избавится от обузы. Верите?
        - Верю.
        Юлия говорила правду. Желай она любой ценой заполучить «крысу» для опытов - уже бы заполучила. Помпилианцы - мастера находить лазейки в законах.
        - Я заинтересована в добровольном сотрудничестве. Мне нужны помощники, а не их тела в виде расходного материала. Я предлагаю вам контракт. В театре вы за всю жизнь столько не заработаете. Тем более, что и театр-то не ваш, а графа Мальцова.
        - Контракт? «Десятинщиком»?
        - Нет. Обычный контракт. Без ограничения свободы. Впрочем, любой контракт ограничивает свободу подписавшего. Не так ли?
        - Но я… Я - собственность Гая!
        - Об этом мы поговорим в другой раз. Есть варианты. Ну что, сумела я вас заинтересовать?
        - Сумели, - честно признался Лючано.
        - Тогда завтра жду вас в гости. Вот адрес - я сняла дом неподалеку. Имейте в виду, вас ожидает приятный сюрприз!
        И Юлия лукаво подмигнула.
        Контрапункт
        Лючано Борготта по прозвищу Тарталья
        (около десяти лет тому назад)
        У каждого - своя картина мира.
        Она складывается из тысячи мелочей, миллиона пустяков, пригоршни действительно важных деталей и кучи хлама, заслуживающего помойки, да все как-то руки не доходят. Мы пишем эту картину, добавляя мазок здесь, мазок - там; мы строим обжитую, уютную Вселенную, и счастливы, когда кто-то снаружи подтверждает ее правильность, значимость и полезность.
        Если же внешнее возмущение - слово, факт, поступок - не вписывается в границы, очерченные резной рамой, мы готовы воевать с агрессором до победного конца. Упрямые сидельцы, мы скорее до смерти забьем освободителя, чем покинем камеру, где провели столько счастливых лет.
        Воздух свободы для нас мучителен.
        - Захват!
        - Есть захват!
        - Напряженность стасис-поля?
        - В норме!
        - Уровень барьера Шарковского?
        - Девяносто семь процентов!
        - Эмилия Лукинична! Сколько у нас времени?
        - Если верить показаниям приборов, около трех часов. Дрейф «амебы» продолжается, барьер дольше не выдержит…
        - Автопилот?
        - Два часа гарантирую. Дальше - как повезет.
        - Значит…
        - Хватит тянуть время, Адольф Фридрихович. Вы наверняка чувствуете то же, что и я.
        - Вы правы. Вон, в углу рубки - чертик. Зелененький…
        - Контакт с «амебой» чреват галлюцинациями. Вы это знаете лучше меня.
        - Знаю. Лучше зеленый чертик, чем «слюна» голодного фага.
        - Идемте в каюту?
        - Да, пожалуй…
        «Жанетта» висела в черноте космоса. Холодные искры бродили по поверхности челнока, бросая вызов далеким звездам. Сам челнок медленно дрейфовал в сторону Малой Колесницы - вместе с флуктуацией, в центре которой он угнездился. Человеческий взгляд, не вооруженный мудрой техникой, вряд ли сумел бы определить - где заканчивается привычный континуум и начинается «амеба». Но этого и не требовалось: приборы, прежде чем начать врать, дали всю необходимую информацию в полном объеме.
        Космобестиолог Штильнер знал, что цель достигнута.
        - В детстве, Эмилия Лукинична, я увлекался коллекционированием бабочек. Сейчас, конечно, в это трудно поверить. Однажды я добыл прелестного махаона…
        - Махаона?
        - Ну да! Отряд Лепидоптера, если вы не в курсе. У них чудные крылышки: ярко-желтые, а кайма - черная, с «желточными» лунками. На внешнем краешке задних крыльев…
        - Не надо, профессор. Я понимаю, что вы смущены. И готовы три часа подряд нести любую ахинею, лишь бы оттянуть начало эксперимента. Я, кстати, смущена не меньше вашего.
        - Трудно поверить. На вас смущение никак не сказывается. Я бы даже сказал, что вы - воплощенное хладнокровие.
        - Это потому что вы не гематр. И вообще не слишком наблюдательный человек. Закройте дверь каюты.
        - Зачем? На челноке нет никого, кроме нас с вами.
        - А я говорю: закройте. В конце концов, что вам - не все равно?
        - Вот, закрыл…
        По гематрийке и впрямь трудно было определить: смущена она, или абсолютно равнодушна к предстоящей близости. Руки ее, растегивая пуговицы блузки, не дрожали. Дыхание оставалось ровным. Бледность щек не спешила смениться нервным румянцем. Зато Штильнер, красный как рак, забился в угол каюты и, закусив губу, смотрел на госпожу Дидье.
        Складывалось впечатление, что он чувствует себя жертвой предстоящего насилия.
        Поведение космобестиолога могло быть обусловлено галлюцинациями - структура «амебы» пронизывала челнок, исподволь влияя на психику. Зеленый чертик в рубке - пустяк. Под влиянием прото-флуктуации, в остальном - безобидной, если не злоупотреблять, кое-кто видел родную бабушку, отплясывавшую стрип-румбу на груде лакированных черепов.
        «Бог в помощь», - сказал Лючано, когда гематрийка сняла блузку, оставшись в черном лифчике с кружевами, и взялась за «молнию» на боку юбки. Разумеется, его никто не услышал. Чувствуя себя извращенцем-вуайеристом, подростком, который застал в спальне целующихся родителей, он взмыл вверх и растекся над волшебным ящиком сна, где был космос, «амеба», «Жанетта» и двое не слишком молодых людей, смущенных и растерянных.
        Он ни капельки не жалел о потраченном времени. С начала сновидения, пока челнок рыскал в глубинах космоса, ища подходящую для эксперимента флуктуацию, Лючано наслаждался этими поисками, словно изысканным зрелищем. Раскинув сотни рук, похожих на тонкие ветви с пятипалыми листьями, он держал пучки, идущие от ящика, управляя нитями по своему разумению. Время и пространство делались послушны, как раньше - вербализация и моторика куклы. Не в силах изменить происходящего кардинально, не в силах даже выбрать содержание грезы (опять профессор Штильнер с госпожой Дидье, как по заказу!), он корректировал, расставлял акценты, уточнял нюансы - добавлял горсть пряностей в кипящее на огне блюдо.
        А блюдо благодарно насыщалось ароматом и оттенками вкуса.
        - Эмилия Лукинична… Вы гарантируете зачатие?
        - Да. Я приняла «Компанекс-форте».
        - Когда?
        - Сразу после установления барьера Шарковского. Кроме этого, я седьмой день прохожу курс ультра-прогестерона. И капсулы «Утрежан» вагинально, по одной капсуле утром и на ночь.
        - Голубушка! Ну зачем вы так?..
        - Как?
        - Я не знаю… Деловито, что ли?!
        - Вы спросили, я ответила.
        - Эмилия…
        Профессор наконец рискнул выбраться из спасительного угла. Неловкий, жадный, раздеваясь на ходу, он ринулся на гематрийку, как если бы она была единственной женщиной в Галактике. Это выглядело скорее трогательно, нежели возбуждающе. Чувствовалось, что Штильнер не слишком опытен, что у него давно никого не было - наука заменила космобестиологу все, вытеснив личную жизнь. Он пытался целовать большую, слегка обвисшую грудь спутницы, одновременно растегивая брюки; не удержавшись на ногах, рухнул на койку, увлекая Эмилию, подминая, наваливаясь сверху, должно быть, причиняя боль…
        Женщина не издала ни звука.
        Она позволяла делать с собой что угодно. Расчетом гематра, женским чутьем, любовью, жалостью, чем угодно, лишь бы это давало результат, она понимала: главное - не мешать. Иначе Штильнер замкнется, закроется, пропитается стыдом, как губка - влагой. И эксперимент закончится крахом.
        - Эмилия…
        - Да…
        - Я…
        - Молчите. Не надо ничего говорить…
        Лючано хотел бы отвернуться, но сон оказался беспощаден. Не в силах отвести взгляда от двух людей на койке, он заставил себя воспринимать происходящее, как картину безумного художника. Это было легко: достаточно потянуть за особые нити одного из пучков, и все смещалось в сюрреалистическую плоскость.
        Как на галере, когда Тарталье чудился соленый ветер и чайки над волнами.
        Он заметил это еще в самом начале сна. «Жанетта» блуждала в космосе, изредка заходя в ближайшие порты - пополнить запасы воды и продовольствия. Но если взглянуть под непривычным углом, играя пучками, словно кучер - вожжами…
        Фаэтон, такой же, как у графа Мальцова, катил по ухабистым дорогам, время от времени останавливаясь у трактиров: людям в фаэтоне требовались еда и питье. На заднем сиденье, часто сверяясь с бумажной, истрепанной картой, расположился профессор Штильнер - в плаще с пелериной, в старомодной шляпе, с тростью, поставленной рядом. На козлах, вооружась кнутом, погоняла лошадей Эмилия Лукинична, одетая по-мужски. По обочинам тянулись поля, где рядами шли косари, или жницы с серпами. На холмах красовались березовые рощи; иногда - могучие дубравы. Случалось, дорога спускалась к морю, серпантином петляя вокруг скал: серых, местами - пятнистых, поросших лишайником и корявым можжевельником, густо усыпанных птичьими гнездами.
        Вдали белели паруса кораблей, уходя за горизонт.
        Изредка корабль, или встречная карета, или просто всадник на гнедом жеребце резко ускорялись, исчезая из поля зрения. На том месте, где они только что были, оставался зыбкий, радужный тюльпан, сотканный из дрожащего воздуха. Похожий тюльпан, но лаково-черный, оставался за кормой звездолета, совершившего РПТ-маневр. Несмотря на разницу в цвете, радужный тюльпан дышал не меньшей чуждостью окружающему миру, чем его черный собрат.
        Смыкая лепестки, цветок мало-помалу исчезал.
        Там, где он цвел, начинали твориться чудеса - непонятные и неприятные. Серебристые змейки волной уползали с дороги, прячась в кустах. В скалах появлялись россыпи дыр, похожих на ласточкины гнезда, где что-то шевелилось и вздыхало. Из морских волн поднималось гладкое, скользкое тело - вскинув щупальца, оно без плеска вновь уходило на глубину. А в полях, побуждая косарей и жниц к бегству, прорастали шевелящиеся, жадные колосья с острыми, будто иглы, верхушками.
        Тайная струна внутри Лючано отзывалась трепетным звоном, внемля изменениям. Хотелось нырнуть в пенную воду, вслед за лоснящимся гигантом, рухнуть в объятья голодной нивы, погнаться за змейками. Приходилось сдерживать себя и крепче держать пучки, ведущие к ящику с космосом и «Жанеттой» - к ящику, где сон оставался правильным и естественным, насколько правильным может быть сон, не скатываясь к галлюцинациям.
        - Эмилия!..
        - Молчите…
        Пальцы женщины на миг, короткий и безумный, сжались. Ногти прочертили по спине профессора красные полосы. Долгие стоны, вздохи и прочие изъявления страсти не произвели бы на постороннего зрителя такое острое впечатление, как эта мгновенная, будто выстрел, преодолевшая эволюционный барьер с азартом прыгуна, идущего на рекорд, вспышка чувства у сдержанной гематрийки.
        Лючано вздрогнул.
        Возбуждение передалось ему.
        А вокруг, с изнанки космоса, где плавал челнок, по ту сторону «амебы», которая пропитала «Жанетту» насквозь и замерла, не в силах прорвать отсекающее стасис-поле, дышала летним зноем поляна в лесу. Двое людей катались в траве, в цветущих маках - алых, багровых, кровавых, пурпурных; трава прорастала в людях, сплетаясь с буйством плоти, маки цвели в любовниках, проникая в сокровенную глубину тел - стеблями, лепестками, ароматом; толстые шмели ныряли в уши и ноздри, сердца и легкие, желая заполучить каплю нектара, а двое ничего не замечали, принимая чудо, как должное, впитывая, делясь и создавая…
        Такая уж это была поляна.
        Флуктуация континуума класса 0A-9+ согласно реестру Шмеера-Полански.
        - Молчите!..
        Не в силах оставаться наблюдателем, Лючано натянул пучки до хрустального звона. В ящике все понеслось вскачь, вдрызг и вразнос. Барьер Шарковского сперва ослабел, а там и рухнул, дрейф «амебы» в сторону Малой Колесницы ускорился. «Жанетта» вышла из зоны влияния флуктуации и понеслась не пойми куда. Сообразив, что ситуация выходит из-под контроля, Лючано не стал размышлять: откуда вообще возьмется контроль над сном? - а кинулся работать с зыбкой материей.
        Пятипалые листья-ладошки вцепились в нити, корректируя происходящее.
        «Что дальше? - без слов спрашивал он, играя на удивительной арфе, укрощая мелодию и восстанавливая ритм. - Дальше-то что, а? Нет уж, дорогие мои, вы не исчезайте, раз начали…»
        - Хорошо, - сказала женщина, словно отвечая ему. - Я жду.
        Поляна исчезла. Сгинул космос, как не бывало. Эмилия Лукинична сидела в кабинке дальней связи, ожидая вызова абонента. Она была на седьмом месяце беременности. За точность срока Лючано не ручался, но живот госпожи Дидье выпирал более чем заметно. Достав из сумочки упаковку «Спайрминта», женщина бросила одну капсулу в рот.
        Будущую мать донимал токсикоз.
        - Есть связь! - мелодичным сопрано доложила информателла.
        Декоративная арка в дальней стене кабинки замерцала. Минута, и мерцание угасло, открывая «доступ». По ту сторону арки, в кресле, за столиком, плетеным из тростника, сидел пожилой гематр в деловом костюме от Карди. Его лицо ничего не выражало: ни интереса, ни раздражения, ни даже равнодушия. Диагноз можно было поставить без врача: атрофия мимических мышц, вечная проблема гематров в возрасте.
        Госпожу Дидье ждало то же самое лет через двадцать.
        - Здравствуй, папа, - сказала Эмилия.
        - Я рад тебя видеть, Эми, - ответил банкир Лука Шармаль.
        «Так вот кого она мне напоминала! - тихо расхохотался Лючано. - Ну конечно же! Эмилия Лукинична, дочь Луки! Стоп, стоп! А почему она не Эмилия Шармаль, а госпожа Дидье? Фамилия мужа? Странная для гематра фамилия: Дидье… И муж странный. Жена мотается с профессором Штильнером по Галактике с целью, понимаешь, экспериментального зачатия, а он и в ус не дует!»
        - Я лечу на Китту, папа. Мы скоро увидимся.
        - Ты собираешься лечь на сохранение?
        - Да. Надеюсь, Нзинга Д’онго не откажет мне в отдельной палате. И малой толике своего драгоценного внимания.
        - Нзинга - наш семейный врач. Она помнит тебя ребенком. И тебя, и Айзека. Она не откажет никому из Шармалей. Ты это знаешь не хуже меня.
        - Я пошутила, папа. Разумеется, тетушка Нзинга с радостью примет у меня роды.
        Банкир встал, пригладив седые, коротко подстриженные волосы. Пройдясь по кабинету, он остановился у зеркала, вполоборота к молчащей дочери. Глядя на собственное отражение, скорчил гримасу: смех. Затем еще одну: плач.
        Злость.
        Радость.
        Печаль.
        Лука Шармаль был человеком ответственным. Если доктор прописал комплекс упраженний для восстановления мимики, он выполнял предписания при каждом удобном случае. Главное, соблюсти приличия. Чтобы за тобой не следил никто из посторонних.
        Старшая дочь - не в счет.
        - Я понимаю, почему ты тянула до последнего. Нзинга потребовала бы от тебя прервать беременность. А сейчас - поздно.
        - Поздно, - эхом откликнулась Эмилия. - Я намерена рожать.
        - У тебя артериальная гипертензия. Во время первой беременности, насколько я помню, произошло отслоение плаценты, и ребенок погиб. Впрочем, гипертензия - пустяки. Впридачу у тебя целый букет…
        - Я знаю, папа. Можешь не перечислять.
        - И ты все равно будешь рожать.
        - И я все равно буду рожать. Нзинга - волшебница.
        - Эта волшебница предупреждала тебя. Помнишь?
        - Да. После ее предупреждения Морис подал на развод. Он очень хотел иметь детей.
        Гематр в зеркале изобразил брезгливость. Получилось скверно - неубедительно и фальшиво. Он попробовал еще раз.
        - Ты никогда меня не слушалась. Я договорился с ректором Хаддского экономического университета - ты поступила в Кринн и стала генетиком. Мы с мамой нашли понимание в семье Зандерхаров - ты отказала их мальчику, выйдя замуж за Мориса Дидье, неудачника и пустозвона. Я бы простил ему бесталанность, нищету, пустое фанфаронство… Будь он наш, я еще смог бы понять. Но техноложец…
        Банкир изобразил сложное чувство. Трудно сказать, какое именно, но получилось замечательно. Лючано даже зааплодировал.
        - После развода мы готовы были принять тебя дома, найти достойную работу. Нет, ты увлеклась курьезными прожектами, о каких стыдно говорить в приличном обществе. И вот теперь…
        Он повернулся к зеркалу спиной, устав гримасничать. На лацкане пиджака ярко блеснул золотой значок: спираль со звездой наверху. Спираль покрывала сложная гравировка: буквы и цифры. Если это была гематрица, она никак себя не проявляла.
        - Ты вышла замуж, Эми?
        - Нет, папа.
        - Ты не меняешься. Капризы, причуды. Отец ребенка - наш?
        - Да, - без колебаний ответила Эмилия.
        - Не верю. В глупостях ты отличаешься завидным постоянством. Зная, что твой отец - человек с идеалами, один из лидеров движения «За чистоту»… Иногда мне кажется, что ты меня ненавидишь.
        - Я люблю тебя, папа. Тебя и Айзека.
        - Ты забыла добавить: и маму.
        - Мама умерла. Ты это отлично знаешь.
        - Знаю. Ответь еще раз: отец ребенка - наш?
        - Да.
        - Если роды пройдут успешно, это будет легко проверить.
        - Разумеется. Ты увидишь внука, и поймешь, что я говорю правду. Уверена, ребенок родится похожим на тебя.
        Она была гематрийка. Беременная гематрийка. Средних лет. Без косметики. С пигментными пятнами на лице. С большим, некрасивым животом. Страдающая токсикозом. Кроме этого, она лгала. Лючано, как никто другой, знал: она лжет. И тем не менее, если бы его на суде под присягой заставили отвечать на вопрос: «Красива ли эта женщина?» - он без колебаний ответил бы:
        «Да. Очень красива».
        Декорации в ящике внезапно изменились. Кабинка дальней связи превратилась в отдельную каюту звездолета - комфортабельного лайнера типа «Садху». Эмилия сидела на койке, держа в руках гигиенический пакет: ее тошнило.
        - …можете наблюдать живописный пояс астероидов, расположенный между Н’голой и Амбвенде, седьмой и восьмой планетами системы. Наш лайнер входит в систему под углом к плоскости эклиптики…
        Пакет упал в утилизатор. Бледная, утомленная женщина легла, стараясь поудобнее устроить живот. С изнанки происходящего еле-еле брезжила поляна с цветущими маками. Лючано полагал, что это - его личные домыслы.
        Сон есть сон.
        - …пока перед нами разворачивается захватывающее зрелище, позвольте кратко ознакомить вас с историей и основными особенностями планеты Китта. Четвертая от центрального светила…
        И почти сразу, едва не вырвав пучки из сотен ладошек:
        - Мар Шармаль? Это я, Нзинга.
        - Я слушаю вас.
        - Примите мои соболезнования. Ваша дочь умерла родами. Мы сделали все возможное, но к сожалению…
        - Эми называла вас волшебницей, Нзинга.
        - Эми ошиблась. Я не волшебница.
        Тишина.
        Сон уплывал, умирал, растворялся в небытии.
        - А ребенок?
        - Двойня. Мальчик и девочка. Оба живы.
        Тишина.
        - Дети - гематры?
        - Безусловно.
        - Вы уверены?
        - Раньше, мар Шармаль, вы не сомневались в моих профессиональных способностях.
        - Я и сейчас не сомневаюсь. Ждите, я скоро приеду.
        Тишина поглотила все, кроме поляны, где цвели маки.
        Вскоре исчезли и они.
        Глава третья
        День сюрпризов
        I
        - Ну и что мне с тобой делать?
        Вопрос был риторическим. Ответа Лючано не ждал.
        Безропотно поужинав вчера, сегодня «овощ» игнорировал завтрак. Сидел, глядел, как обычно, мимо, гладил кормильца по плечу. И не реагировал, когда в губы ему тыкалась ложка с «замазкой». Ни уговоры («Надо кушать! Иначе сдохнешь, дебил. Давай, за маму-папу…»), ни личный пример эффекта не давали.
        Лючано даже рявкнул на подопечного, помня, как окрик подействовал на лысого.
        Никакого результата.
        «Не нравишься ты мне, малыш, - сообщил маэстро Карл. - Злым становишься».
        «Прозвище обязывает!» - огрызнулся Тарталья.
        «Злым и мелочным. Не злодеем - злодейчиком. Брюзгой. Такие плюют в чужие кастрюли и пинают кошек, пока никто не видит. Ну а ты орешь на убогого…»
        «Надавай ему лучше тумаков, - поддержал маэстро Добряк Гишер. - Помнишь, как я тебя учил? - чтоб следов не осталось… Хочешь на ком-то злость сорвать - сходи к ланисте, обложи его по матушке. Или к Тумидусу. Дорожку указать?»
        Лючано не нашелся, что ответить. В припадке самоуничижения, которое психолог назвал бы «гиперкомпенсаторной реакцией», он вдруг принялся жаловаться «овощу» на свои проблемы - словно оправдываясь, как дошел до жизни такой.
        - Извини, что наорал, приятель. День с утра не заладился. Понимаешь? Ни черта ты не понимаешь, огурец… Вот ты меня по плечу гладишь - а знаешь, что там, под рубашкой? Татуировка там. И не простая, а самостоятельная. Расти ей, заразе, вздумалось. Тебе бы понравилось, если б по тебе всякая пакость ползала?
        «Ему бы понравилось, - заметил издалека Гишер. - Обратил внимание, какое плечо он тебе гладит?»
        А ведь верно! Что-то чует, собака…
        - Ты гладь, я не против. Она ведь не от этого растет. А ланиста предупредил, что у меня сегодня - арена. Вот и думай, чего ждать. Ты-то думать не умеешь, тебе хорошо! А мне…
        Его несло, как вчера на шоу.
        - Еще и сны эти! Шастаю, понимаешь, в прошлое. Мироздание, будто куклу, за ниточки дергаю. Ближе, дальше, быстрее, медленнее, вперед, назад… Страшно мне, приятель. Оно, выходит, сидит внутри. Дышит. Помогает, суетится - а мне страшно…
        «Тебе в самом деле страшно, малыш?»
        «Издеваетесь, маэстро?»
        Лючано прислушался к себе. И с удивлением понял, что на самом деле ему ни капельки не страшно. Более того, интересно. Даже мысль, что за новоприобретенное «ясновиденье» однажды придется расплачиваться, не слишком беспокоит.
        «Мечтал стать супером, дружок? Радуйся, вот оно».
        Секундой позже губы овоща разжались. Блондин проглотил ложку «замазки» и, словно птенец, раскрыл рот в ожидании следующей. На третьей или четвертой ложке до Лючано дошло, что он, оказывается, крепко держит «овощной» пучок моторика - корректируя двигательные рефлексы, побуждая вовремя открывать рот, жевать и глотать.
        Детская работа для опытного невропаста.
        «Но я же не спрашивал у него разрешения!»
        «Вспомни йонарей. От них тоже не требовалось согласия».
        Ну да, мог бы и сам догадаться. У «овощей» не психика - руины. Защита отсутствует, пучки обнажены - бери не хочу. Можно, при должной сноровке, заставить клиента плясать джигу или маршировать строевым шагом. Только кому оно надо?
        Впрочем…
        А почему бы ему сегодня не позавтракать самому?
        Поудобнее взявшись за пучок, Тарталья вручил блондину миску с «замазкой» и ложку.
        - Давай-ка, приятель. Взрослый парень, пора кушать без няньки…
        Он увещевал блондина, будто малыша-несмышленыша. Необходимости в этом не было - Лючано вел «овоща» не словами, а колебаниями нитей, как марионетку, послушную движениям невропаста в меру собственной инерции.
        «Надо бы дать парню имя, - думал он, выскребая ложкой, зажатой в чужих пальцах, остатки еды со дна миски. - Как его назвать-то?»
        Ничего подходящего на ум не приходило. Арлекин? Бригелло? Пульчинелло? Остряк-весельчак, шутник-озорник, антагонист мрачному злодею Тарталье? Бессловесный «овощ», отрешенно глядя в одну точку, соответствовал имени ничуть не лучше, чем тилонский рудовоз - колесам от кареты, прикрепленным к маневровым соплам. Однако насиловать воображение не хотелось.
        Пусть будет Пульчинелло.
        Побуждаемый кормильцем, «овощ» встал, отнес миску с ложкой в посудомойку, неловко умылся под краном, вытер лицо и руки бумажным полотенцем и, отправив полотенце в утилизатор, вернулся на койку.
        К счастью, нужные рефлексы лежали на поверхности.
        - Так-то лучше, Пульчинелло. Запомнил? Пуль-чи-нел-ло…
        Что, если закрепить имя в памяти «овоща», используя обратные связи вербального пучка? Куклы запоминают реплики, подброшенные невропастом. Обычно куклы воспринимают их как свои собственные, но в данном случае это несущественно. Наиболее удачные фразы клиент с удовольствием повторяет и после окончания сеанса.
        Воспользоваться эффектом?
        Раньше он не задумывался над применением невропастического искусства в целях обучения. В конце концов, попытка - не пытка, как любил говаривать Гишер.
        Вербальный пучок у блондина оказался кошмарный. Все нити перепутаны, как снасти у горе-рыболова, часть концов уходит не пойми куда… А это еще что такое?! Подобных нитей, мерцающих и ворсистых, Лючано раньше видеть не доводилось. Видимо, последствия разрушения психики. Того, к чему вели нити, больше не существует - и «бесхозные» связи обвисли, перепутались, мутировали…
        Ладно, пробуем.
        - Пульчинелло. Тебя зовут Пульчинелло.
        Манипулируя пучком, он постарался как можно убедительнее донести до куклы идею имени. Если в опустошенном мозгу сохранились остатки воспоминаний, словарный запас, достаточный для выстраивания ассоциативных цепочек - есть шанс достучаться. Невропаст - не телепат. Он может лишь правильно организовать материал, уже имеющийся у клиента, вытащить на поверхность сокровище, похороненное в глубине…
        - Пульчинелло. Это имя. Тебя так зовут.
        Он проник глубже, стараясь дотянуться до основания вербального пучка, до системы понятий, знаков и образов. Ну же, еще чуть-чуть…
        Мерцающие нити завибрировали крупной дрожью, как басовые струны. Ворс на них встал дыбом, напомнив шерсть на загривке разъяренного хищника. Нити утолщались, разгорались все ярче; казалось, по ним пустили электрический ток. Возникло низкое гудение, резонансом отдавшись в сознании Тартальи. Рой басовито гудящих шмелей ворвался в голову, и теперь бился в стенки черепа, силясь освободиться.
        Хорошо хоть, жалить не спешили!
        На периферии восприятия что-то творилось. Чудилось: Пульчинелло растет, раздувается, напрягает чудовищные мышцы, заполняя собой все пространство, прижимая невропаста к решетке, не давая вдохнуть. В ответ из татуировки, визжащей в недоступном для человека диапазоне, начинают змеиться лианы, усеянные пятипалыми детскими ладошками, опутывая противника…
        Какие лианы? Какие змеи?
        Какой противник?
        Пустоголовая марионетка-Пульчинелло?!
        Лючано с усилием разорвал контакт. Разумеется, блондин по-прежнему сидел на койке, а сам он стоял посреди камеры, и никаких лиан из него не росло. На всякий случай он ощупал плечо через ткань рубашки. Припухлость? вздутие? шевеление под кожей? - нет, ничего. Как и следовало ожидать.
        «Ладно, пусть хотя бы ест самостоятельно…»
        - Извини, Пульчинелло. Виноват. Больше не буду.
        «Овощ» не ответил. Но, услышав свое новое имя, он впервые посмотрел на Лючано, а не просто в стену.
        - Ты меня слышишь? Эй, Пульчинелло?
        Тарталья прошелся по камере из угла в угол, искоса наблюдая за реакцией «овоща». Сомнений быть не могло: тот повернул голову, отслеживая перемещения! В голубых глазах Пульчинелло царила вселенская пустота, не замутненная и призраком случайной мысли, но взгляд следовал за Лючано, как на привязи.
        - Не скучай тут без меня. Увидимся вечером.
        II
        Вместе с одеждой Тарталье вернули персональный уником. Перед завтраком он подключился к терминалу в номере и скачал карту города, не желая блуждать в поисках снятого Юлией дома. Выйдя за ворота гладиатория, он ввел в устройство адрес, запустил поиск и запомнил кратчайший маршрут до цели.
        Путь пролегал через квартал брамайнов - тот углом вклинивался в помпилианский сектор Эскалоны. Можно было взять наземное такси, карету или аэромоб, но Лючано решил пройтись пешком. Времени до вечерней арены у нас в избытке, а к дому Юлии, судя по карте, не более получаса ходу. Развеемся, город посмотрим…
        Вскоре он пожалел, что не взял такси.
        В квартале брамайнов царила толчея. Началось столпотворение незаметно: смуглые, благожелательные люди выходили отовсюду - из домов, магазинов и лавок. Они никуда вроде бы не торопились. Мало ли зачем уважаемому человеку приспичило оставить четыре стены и выбраться на свежий воздух? Вежливые, они извинялись, стараясь никого не толкнуть; деликатные, если и прижимались к тебе, то быстро норовили юркнуть в сторону - и вскоре Лючано оказался намертво притиснут к стене «улья», а улицу запрудили брамайны Эскалоны.
        Они ничего не делали - просто стояли.
        Казалось, над кварталом только что кричали сирены гражданской тревоги. Но ни тени озабоченности не возникло на лицах брамайнов. Счастливые, приветливые, они чего-то ждали, тихо перешептываясь на родном, певучем языке.
        - Прошу прощения! Разрешите!..
        Работая локтями, Лючано стал пробираться к улочке, огибавшей ритуальное здание с куполом из нефрита. «Храм» располагался на окраине квартала - дальше, за крайним «ульем», опять начинался район помпилианцев. С облегчением он заметил, что следом, подстраиваясь в кильватер, на свободу стремится багровый от натуги техноложец - судя по одежде, напичканной гаджетами, ларгитасец. Обождав нечаянного спутника, Лючано двинулся вперед с удвоенной энергией - в компании он чувствовал себя уютнее.
        Кто их знает, этих брамайнов? Вот они улыбаются, а вот уже и не улыбаются…
        Миновав крошечный ресторанчик, откуда так пахло специями, что хотелось чихать, беглецы оказались совсем близко к розовому мрамору ступеней «храма». Здесь толпа стояла не слишком плотно, раздваиваясь на манер ножниц. Обрадован, Лючано ринулся было в наметившийся просвет, но ларгитасец придержал его за воротник.
        - Туда нельзя. Обидятся. Пересечь святой путь - к несчастью…
        По ступеням спускались восемь молодых, голых по пояс брамайнов, неся на плечах широкую платформу. Чувствовалось, что парням тяжело. Лица налились кровью, торсы блестели от пота. Сперва Лючано удивился: энергии восьми «толкачей» хватило бы запустить платформу в стратосферу. Но вскоре заметил: носильщики, потея от напряжения, аж светились гордостью - вот, значит, тащим, на горбу, как древние предки в начале эволюционного пути!
        Он поднял взгляд и едва не лишился чувств.
        С платформы, с высоты резного трона, ему улыбалась Сунгхари.
        Рабыня-брамайни сидела, неестественно выпрямив спину. Ее словно нанизали на пластиковый стержень. Правую руку женщина приподняла в благословляющем жесте. Завернута в многослойные, яркие одежды, Сунгхари походила на куклу. Чем дольше Лючано смотрел на рабыню, тем яснее на ее лице, более темном, нежели обычно, проступала улыбка - хотя уголки рта были скорее опущены вниз.
        Он дорого дал бы, чтобы никогда не видеть этой улыбки.
        Живые люди так не улыбаются.
        Так усмехается вечность.
        - Еще одна сгорела на работе, - хмыкнул за спиной ларгитасец. Странная, насмешливо-уважительная нотка мелькнула в его голосе, низком и хриплом. - Что, раньше не видели? Завидую. Любуйтесь на здоровье, а я пошел. У меня через полчаса - совещание…
        Платформу несли вдоль улицы. Лючано волей случая оказался в первом ряду. Чувствуя, как подгибаются колени, не в силах отвернуться, он смотрел, как плывет над толпой соплеменников бывшая рабыня. И не знал, жива Сунгхари, мертва, или он просто видит ее копию, продукт работы умелого скульптора.
        «Чучело, - подсказал издалека Гишер. - А что, чем не вариант…»
        - Вам плохо, достопочтенный?
        Стоявший рядом брамайн тронул Лючано за локоть.
        - Спасибо, все в порядке. Скажите… Кто эта женщина?
        - Святая.
        Брамайн поправил «гирлянды Шакры», украшавшие его грудь. Аккумулируя избыточную энергию носителя, цветы тускло светились. В этом квартале практически все носили гирлянды-аккумуляторы, стремясь подзаработать. «Шакру» с радостью скупали торговцы энергоресурсами.
        Три связки псевдо-цветов на шее собеседника Лючано, в отличии от одной-двух у прочих, говорили об очень мощном врожденном потенциале.
        - Святая?
        - Вы не поймете. А я не сумею объяснить. Там, где вы родились, встречались люди, которые однажды сделали больше, чем могли? Гораздо больше? Чтоб у остальных дух захватило?
        - Ну… - Тарталья задумался. - Пожалуй, да. Мы называем это - подвиг.
        - Вот и святая Сунгхари сделала больше, чем могла. Когда брамайн отдает больше энергии, чем имеет, чем накоплено у него в резерве - он уходит, оставаясь. Делается святым. Извините, я не могу понятней…
        - Но ведь она - рабыня! Ее хозяин - легат Тумидус!
        «Сейчас побьют, малыш! - охнул маэстро Карл. - Язык твой - враг наш…»
        Брамайн наклонился к уху собеседника:
        - Уже нет. Когда святая Сунгхари ушла, оставаясь, мы выкупили ее у хозяина. Помпилианцы наивны, как жадные дети, - аскет еле слышно хихикнул. - Они хотели утилизировать нетленное тело святой. И продали святую нам очень, очень дешево. Они смеялись над нами: у этих глупых брамайнов есть глупые предрассудки! А мы смеялись над ними: у этих умных помпилианцев нет ничего святого…
        Платформа миновала их, уплыв дальше. Лючано смотрел вслед Сунгхари, видя лишь спинку трона, да головной убор над резным верхом. Брамайни летела над толпой, безмолвной, как море на картине - человек-статуя, объект поклонения, равнодушный к фимиаму, уже не здесь, но еще присутствуя. Казалось, вокруг платформы, похожей на ту, что использовалась для сбора «ботвы», вырастает храм. Храм с демонами и зверями, где свистел бич и танцевала женщина. «Вихрь» вышел на орбиту, три человека были спасены: один хозяин, один раб и одна святая…
        - Спасибо. Спасибо вам!
        - За что? - удивился брамайн.
        Не ответив, Лючано быстро направился прочь.
        «Есть вещи, которых лучше не понимать, - сказал Добряк Гишер, сморкаясь. - Есть поступки, о которых лучше не вспоминать. И есть места, куда лучше не возвращаться. Жизнь проста, дружок. Это мы вечно все усложняем…»
        Старик-экзекутор был прав.
        III
        Дом, избранный Юлией для пребывания на Террафиме, впечатлял. Не дом - дворец! В начале, если верить справочнику, загородная резиденция герцога Алонсо Великолепного, он располагался на юго-западной окраине. С годами Эскалона разрослась, нагуляла аппетит, проглотив дворец и растопырив повсюду ложноножки современных кварталов. Только не все, что проглочено, легко переваривается: дворец по-прежнему стоял сам по себе, наособицу, с легким презрением косясь на окружившее его быдло.
        Орнаменты фасада. Полированный гранит отсвечивает глянцевой кровью. В витражных стеклах танцует живая радуга. Черные химеры по краям крыши жонглируют масляными бликами. Массивные дубовые двери о двух створках, ручки начищены до умопомрачительного блеска, горят на солнце…
        Дворец окружал скромный парк.
        Остановившись у чугунной калитки, Лючано поискал кнопку, сенсор или хоть что-то для вызова охраны. Не найдя, просто толкнул калитку, которая оказалась не заперта, и пошел по дорожке, выложенной брекчией, к парадному входу. Там ничего искать не довелось: над дверью обнаружилась широкополосная камера наблюдения. Ниже висел идентификатор, установленный на скорую руку.
        - Лючано Борготта?
        Вежливый голос прозвучал из-за левого плеча. Похоже, дежурный воспользовался акустической линзой.
        - Да, это я.
        - Приложите ладонь к идентификатору.
        - Пожалуйста.
        Идентификатор звякнул с непривычной громкостью. Тарталья даже вздрогнул от неожиданности. Спустя двадцать секунд загорелся зеленый огонек.
        - Проходите. Госпожа Юлия примет вас.
        За дверями гостя ждал рослый помпилианец в черной форме без знаков различия. Из открытой кобуры на поясе торчала рукоять мощного парализатора «Шквал».
        - Я вас провожу.
        Широкая лестница на второй этаж. Ковровая дорожка. Мрамор перил с инкрустациями из яшмы и малахита. Огромная люстра - хрусталь подвесок, цветная эмаль, порфир - переделана под «вечные свечи», на вид неотличимые от восковых.
        - Налево, прошу вас.
        Гулкую пустоту коридора отчасти скрадывали гобелены из цветной шерсти, хоругви и панели, затянутые набивным шелком. Воздух чуть-чуть светился. В нем то здесь, то там проступали изменчивые очертания призраков. Заметив любопытство Тартальи, помпилианец счел нужным пояснить:
        - Ионная подсветка. На цивилизованных планетах ею обычно не пользуются. А дикарям, вроде здешних, нравится. Специально для любителей фамильных привидений. Я тоже в Эскалоне впервые увидел…
        Охранник был не прочь поболтать с семилибертусом, как и большинство его соотечественников. Но гостя ждала Юлия. Те, кто имел удовольствие служить красавице, хорошо знали характер госпожи.
        - Сюда, пожалуйста.
        Кабинет потрясал воображение. Полки с рядами книг: антиквариат, бумага, переплеты из кожи. Таким место в музее, под колпаком «саркофага». Туша письменного стола: монстр стоял враскоряку, на когтистых лапах, неся на загривке тяжкий груз - чернильный прибор из серебра, терминал с голосферой, мерцающей в режиме «сна», электронный планшет для документов, коммутатор внутренней связи…
        Но главным чудом кабинета была, разумеется, Юлия. Эта женщина легко вписывалась куда угодно: в медотсек галеры, в холл студии «вещунов», в ресторан, во дворец Алонсо Великолепного… В воображении Лючано до сих пор оставалось одно-единственное место, куда она не вписывалась.
        В постель.
        «Возможно, малыш, - с бесцеремонностью старого знакомого допустил маэстро Карл, - у тебя просто комплекс неполноценности. Как по мне, она чудно впишется в разостланную, еще теплую после ночи любви постель. Другое дело, впишешься ли туда ты…»
        - Доброе утро. Вчера вы приглашали меня в гости. Я нагло решил воспользоваться…
        - Правильно сделали. Наглость гармонизирует Вселенную. Присаживайтесь, а я распоряжусь… Кофе? Теллис? Вино?
        - Если можно, тоник.
        - Антоний! Организуй нам «Витализ» с лимоном. И чашку зеленого теллиса.
        Охранник кивнул и растворился в дворцовом великолепии.
        - Любуетесь?
        Юлия прошлась по кабинету. Затянута в черный как смоль комбинезон, она напоминала химеру с крыши дворца: гибкая, сильная, опасная. Того и жди: высунет длинный раздвоенный язык, взмахнет крыльями и расхохочется, пикируя на добычу.
        - Хижина дивная, не спорю. Но техническая оснащенность, сами понимаете, на нуле. К счастью, у меня на «Герсилии» нашлось все необходимое. Владелец, маркиз Рибальдо Сота, отбыл в шестимесячный вояж по Галактике. Встреча наедине, капелька кокетства, целую ваши ручки, синьора, - и этот бабник любезно согласился дать мне приют. Кучу денег содрал, мерзавец…
        Она погрозила кулаком в сторону портрета, украшавшего стену. С холста скалился разодетый в пух и прах наглец: холеное лицо, завитые локоны, верхнюю губу украшают жиденькие усики… Лючано вспомнил маркиза. Именно Рибальдо Сота, и никто иной, хамил ему в баре космопорта, накачиваясь коктейлями.
        - У знатных террафимцев принято сдавать жилье за плату?
        - Разумеется, нет! Вельможи выше предрассудков. Они и в сортир заходят церемониальным шагом. Однако Рибальдо здраво рассудил, что истинный кабальеро обязан прийти на помощь даме, которой негде остановиться, и бросил свой дворец к моим ногам. А деньги - пустяки, презренный металл, ниже нашего достоинства. Обратитесь к моему мажордому, он подсчитает эти жалкие гроши…
        Юлия саркастически улыбнулась.
        - Ладно, оставим маркиза в покое. Вы думали над моим предложением?
        - Да. Я хочу как следует изучить контракт. Особенно в той части, где вы ограничились лишь намеком. Лючано Борготта еще около трех лет, согласно решению суда, должен оставаться в собственности Гая Октавиана Тумидуса. Рабом, семилибертусом; мебелью. У вас есть возможность изменить статус-кво?
        - Есть. О, вот и наш заказ!
        «Витализ» с теллисом принес другой помпилианец - в знакомой форме, но без оружия. Странно, подумал Лючано. Обычно у помпилианцев за напитками для господ бегают рабы. А «официант» свободный, как и Антоний.
        - Удивляетесь, почему мне не прислуживает раб?
        Юлия буквально читала мысли, причем уже не в первый раз. Лючано тайком поежился. Телепатка? Ему, знаете ли, на ум временами приходит такое…
        - Нет, мой дорогой. Я не телепатка. Я физиогномистка. И хорошо разбираюсь в людях. Возьмем, к примеру, вас. Вы - человек наблюдательный, имеете опыт рабства… Вас не могло не удивить, что с подносом вместо ожидаемого раба вошел свободный. Верно?
        - Вы мне льстите, Юлия! Это я-то, по-вашему, наблюдателен? Что же тогда говорить о вас?
        - То же самое, но в превосходной степени! - рассмеялась помпилианка. - Не волнуйтесь, скоро ваше любопытство будет удовлетворено. Но сперва - обещанный сюрприз.
        Она сыграла замысловатый пассаж на сенсорах селектора.
        Нервничая в ожидании сюрприза, Лючано пригубил «Витализ». Кисловатый, с горчинкой тоник обжег нёбо. Буквально через минуту возник прилив энергии. Замечательный напиток! Но злоупотреблять им опасно - возникнет привыкание, организм начнет требовать увеличения доз… Недаром на ряде планет «Витализ» продают в аптеках, строго по рецепту.
        В дверь постучали.
        - Войдите.
        - Давид? Джессика?!
        - Здравствуйте, - хором отозвались близнецы.
        Наваждение? Или на лицах юных гематров действительно проступила радость? Теперь Лючано знал правду. Вот они, дети Эмилии Дидье, в девичестве - Шармаль, умершей родами - и Адольфа Штильнера. Близнецы, унаследовавшие гены матери-энергета. Фамильное сходство несомненно. Живое доказательство того, что эксперимент сумасшедшего профессора увенчался успехом!
        «Вот и держи язык за зубами! - вмешался Гишер. - Секреты дурно пахнут, дружок…»
        - Как дела, ребята? С вами все в порядке?
        - В порядке, - кивнула серьезная Джессика.
        - Мы больше не деградируем, - уточнил Давид.
        - Юлия! Откуда?..
        Он обернулся к помпилианке.
        - Я их выкупила у Гая.
        Слово «выкупила» резануло отчетливым диссонансом. Купила - это понятно. Перекупила. Но «выкупила»? Или Юлия оговорилась? Нет, вряд ли.
        Эта женщина знает, что говорит и делает.
        - Вы не ослышались. Я их выкупила. По документам дети являются моей собственностью, но клейма на них нет. Сейчас они даже более свободны, чем вы.
        Лючано впервые пожалел, что он не помпилианец. Ему не ощутить наличие или отсутствие клейма. А так, на вид… Знакомая бесстрастность на конопатых мордашках. Поди, разбери! Спросить напрямик? Глупости, под клеймом они скажут все, что безмолвно прикажет хозяйка.
        Юлия, стерва Юлия! - почему тебе так хочется верить?
        Джессика сегодня надела симпатичное платьице с оборками. Туфельки, скромные на вид, были изготовлены из натуральной кожи. В волосах - лента. На Давиде красовались рубашка и шорты, на ногах - сандалии. Рабов одевают в мешковатые робы… Нет, это ничего не доказывает! Помпилианка могла разыграть представление специально для гостя.
        - Вы разрешите мне поговорить с детьми наедине?
        - Да. Только не злоупотребляйте временем. У нас с вами остались кое-какие дела, мой милый. Не забыли? Чудесно. Воркуйте, голубки, я удаляюсь.
        Царственной походкой Юлия покинула кабинет. Вне сомнений, по углам прятались скрытые камеры наблюдения, доставленные с «Герсилии». Но Лючано плевать хотел на соглядатаев. Смотрите на здоровье! Слушайте в три уха!
        А он должен знать.
        - На вас действительно нет клейма?
        Близнецы переглянулись.
        - Неправильный вопрос.
        - А какой правильный? Погодите, не отвечайте! Дайте я сам соображу… Есть! Как мне убедиться, что вы - не рабы?
        - Правильный вопрос, - губы Джессики чуть заметно дрогнули.
        Улыбка? Скорбная гримаса?
        Ни то, ни другое?
        Лючано присел перед детьми на корточки.
        - Ну?
        - Правильный вопрос не гарантирует правильного ответа. Однозначного теста на наличие-отсутствие клейма не существует. Наблюдая за нашим поведением достаточно долго, ты сможешь это определить по совокупности признаков.
        - Издеваетесь? Так вас и отдали мне под наблюдение!
        - Ты не доверяешь Юлии. Это разумно, - согласился Давид, проходя к столу и с интересом изучая чернильный прибор. Пальцы мальчишки вскоре оказались густо измазаны в чернилах, а вслед за пальцами - и шорты. - Но другого способа нет. Если ты не помпилианец.
        «Отстань от детей! - вмешался маэстро Карл. - Как стороннему наблюдателю определить, что куклу ведет невропаст? Никак. Даже телепат-сканер не отслеживает нашего влияния, настолько оно вписывается в естественные реакции. А тебе приспичило отследить влияние клейма…»
        - Эх вы, арифмометры курносые… Давно здесь?
        - Со вчерашнего дня.
        - Что делаете?
        - Что захотим. Нас только в город не отпускают. А по дому можем ходить везде.
        - И по паркам.
        - Да, и по паркам. Тут их два: один снаружи, другой внутри.
        - Мы гуляем, играем, счисляем гематрицы… - Джессика старалась ничего не пропустить, - …смотрим визор, размышляем, читаем…
        - Спим и кушаем, - подвел итог Давид. - Джи, не надо рассказывать, что мы кушаем! Лючано это неинтересно.
        Тарталья рассмеялся, подмигнув обиженной Джессике.
        - Ну а я теперь семилибертус. В смысле…
        - Я знаю, что такое семилибертус, - отыгралась вредная девчонка. - В дядиной книжке читала. Раздел VII, «Особенности расовых отклонений». Глава 12, «О компенсации», с диаграммами и фактурой пси-слоев. Вот!
        - Наговорились?
        Юлия возникла в кабинете бесшумно, как призрак, материализовавшийся из ионной подсветки коридора.
        - Извините, крошки. У дяди с тетей намечается взрослый разговор. Вы еще увидитесь позже.
        Близнецы кивнули и вышли за дверь, не попрощавшись.
        IV
        - Зачем вы выкупили близнецов? Чтобы продемонстрировать их мне?
        Юлия ответила не сразу. Сперва прошлась по кабинету, подхватив с подноса калебас с горячим теллисом, расписанный черно-белыми узорами - круги, спирали, зигзаги, точки. От узоров рябило в глазах. Прикусила соломинку, сделала глоток-другой. Остановилась возле Тартальи, вернувшегося в кресло.
        Брюнетка слегка покачивала бедрами, словно пританцовывая на месте. Лючано сделалось неловко. Ему всегда бывало неловко, когда он сидел перед стоящей женщиной. А тут еще красотка-рабовладелица на грани стриптиза…
        «И ведь все понимает! - хмыкнул Добряк Гишер. - Понимает, и пользуется…»
        - Неправильный вопрос, - то ли Юлия подслушивала, то ли нарочно воспользовалась любимым ответом близнецов. - Я могла бы ответить, что не хочу превращения детей в роботов. Это была бы правда. Но не вся. И вы потом хоть голову сломайте: в чем я соврала?! Я могу сказать, что дети мне нужны, как и вы, не в качестве рабов. Третий вариант: я позволила вам встретиться с детьми, желая завоевать ваше доверие и склонить к сотрудничеству. Где правда? Где ложь? Вместо всего этого я скажу вам…
        Она взмахнула калебасом. Лючано внутренне сжался: казалось, Юлия решила выплеснуть кипяток в лицо собеседнику.
        - Не ваше дело, Борготта! Я ясно выразилась?
        - Яснее некуда. Извините за бестактность.
        Он не обиделся: помпилианка в своем праве. А он сунул нос в чужие дела, которые его не касаются. Увы, именно в такие дела больше всего и хочется сунуть нос! Даже рискуя больно прищемить нюхалку.
        «Осторожней, дружок! Помни: тебе о близнецах ничего не известно. Ни-че-го! Дядя Лючано симпатизирует милым ребятишкам, и концы в воду…»
        «А если она все знает?! Если именно поэтому выкупила их?»
        «Тем более молчи!»
        - Вот что мне в вас нравится - так это умение смущаться…
        Улыбнувшись, Юлия щелчком пальцев подозвала мобильное кресло и грациозно присела напротив Тартальи. Близко, очень близко; считай, вплотную. Их колени соприкоснулись, аромат духов окутал обоих единым облаком. Умение помпилианки вести собеседования с будущими сотрудниками было выше всяческих похвал.
        - А также мастерство признавать ошибки и приносить извинения. Редкий талант для мужчины. Уверена, мы сработаемся. Итак, у вас есть ко мне вопросы?
        - А у вас - ответы? Не ваше, мол, дело?
        - Вы спрашивайте. А я подумаю.
        - Проблему моего рабства, как я понимаю, оставим на закуску?
        Юлия кивнула, посасывая соломинку.
        - Тогда для начала хотелось бы знать, чем я буду заниматься, работая на вас. Или это чрезвычайная наглость с моей стороны?
        - Ну почему же? Вы имеете полное право знать свои обязанности. Отвечаю: вам предстоит делать то, за что вы угодили в рабство к Гаю. Делать регулярно, с полной отдачей и за хорошие деньги.
        - Простите, не понял?
        - Вы будете причинять боль помпилианцам. Ментальным способом. Комбинируя таланты невропаста и экзекутора.
        - Леди изволит шутить?
        - Ничуть. Вы даже не представляете, Борготта, какой вы уникум. До сих пор никому, кроме сильнейших психиров, не удавалось причинить боль помпилианцу на ментальном уровне. Для Гая это оказался колоссальный шок. Потому и реакция его была столь болезненной и неадекватной. Впрочем, есть люди, которым шок только на пользу.
        «…Вы боитесь причинить боль мне?! Не переоценивайте свои жалкие способности! Это я могу причинять боль. Я! И никак не наоборот».
        - …недостающий компонент в разрабатываемой нами методике.
        - Методике чего?
        - Вы сейчас задали главный вопрос: чем, собственно, занимаются курируемые мной лаборатории? Это лучше один раз увидеть, чем сто раз услышать. Я прихватила с «Герсилии» кое-какие рабочие материалы…
        Гибким движением Юлия поднялась из кресла, шагнула к столу и извлекла из верхнего ящика упаковку инфокристаллов. Выбрав нужный, вложила его в гнездо приемника и активировала «спящую» голосферу. Мглистый шар вспучился, быстро увеличиваясь в диаметре, заполняя кабинет; миг, и Лючано оказался заключен в облаке плотного тумана. Ноздри щекотал острый запах хлорки: видимо, какой-то сбой в настройках.
        Запах быстро рассасывался.
        Рядом слабо угадывались контуры непонятно чего.
        - Мы исследуем пси-феномены разных рас, - раздался над ухом голос невидимой Юлии. Лючано даже показалось, что она вот-вот хихикнет и прикусит ему мочку острыми зубками. Но нет, помпилианка была серьезна. - Ищем причины и закономерности. Наиболее перспективные из феноменов - пытаемся воспроизводить искусственно…
        Туман резко посветлел, сделался прозрачным и исчез, словно под лучами взошедшего светила. Кабинет сменился лабораторией. Незнакомое оборудование, матово-серебристые кожухи, работающие эмиторы, терминалы; люди в светло-зеленых комбинезонах из санация и матерчатых шлемах с фильтр-забралами. В закрытой капсуле под колпаком угадывалось тело обнаженного человека.
        В углу всплыл инфоблок:
        «Рабочая запись № 217-3. Дата… Объект: Аскольд Киссен, техноложец».
        Инфоблок шел специфическим муаром, издавая слабый писк со смещением в ультразвук. Это гарантировало подлинность записи. В наше время, подумал Лючано, подделать можно все, от отпечатков пальцев до местоположения центра Галактики. Но стоит ли овчинка выделки? Затратить уйму сил и средств, задействовать сложнейшее оборудование для великой цели - обмануть семилибертуса Борготту? Да и когда бы Юлия успела? Подготовила заранее, рассчитывая на сегодняшнюю встречу?!
        «Ты становишься параноиком, малыш…»
        Лаборант за ближним терминалом подал коллегам знак рукой: внимание! Бедняга едва успел - терминал опрокинулся, голосфера схлопнулась и погасла. В воздух взлетел планшет для лабораторных записей; кто-то из ученых еле увернулся от чашки с остатками кофе, проявившей неожиданную резвость. Ножки стульев отбивали чечетку. Хаос мало-помалу охватывал помещение. В движении предметов сквозил явный ритм, похожий на биение сердца. Ритм ускорялся - вот обладатель сердца сел, встал, пошел, побежал, понесся сломя голову…
        Человека в капсуле трясло вместе с его металлопластовым коконом.
        Визжали, надрываясь, крепления.
        - Аскольд Киссен - спонтанный телекинетик. Перевод способностей в управляемый режим не удался. Эффект воспроизводству не поддается. Анализ изменений тонких полей дал обнадеживающие результаты, но…
        Голос Юлии «за кадром» напоминал комментарии экскурсовода.
        Суматоха в лаборатории померкла. Низкие потолки, серые стены и отсутствие окон в следующем помещении, окружившем Лючано, наводили на мысли о подвале. Впрочем, комната с равным успехом могла находиться на двести шестом этаже небоскреба, или на орбитальной станции.
        Обстановка, по контрасту с предыдущей, напоминала не исследовательский институт, а лабораторию безумного ученого из дешевого арт-транса «Воскрешение Годо»: зловещего вида агрегаты с медными спиралями, громоздкими изоляторами из керамики и допотопными шкалами стрелочных приборов. Толстенные кабели, жгуты проводов в промасленной оплетке; в венчиках разрядников с треском скачут голубые молнии.
        Было трудно поверить, что все это - взаправду. Так и ждешь, что вот-вот из угла всплывут титры фильма. Однако вместо титров возник знакомый инфоблок:
        «Рабочая запись № 249-2. Дата… Объект: Гассан аль-Маруди, варвар».
        На аль-Маруди Лючано взглянул лишь теперь. Прежде все внимание привлекала несуразная, бутафорская аппаратура. Фигура Гассана соответствовала антуражу: голый по пояс, мускулистый варвар в темно-лиловых шароварах скалился, радуясь не пойми чему. Крупные желтые зубы вкривь и вкось торчали из черной как смоль бороды. Казалось, над челюстями варвара славно потрудился тот же безумец-ученый, что оборудовал лабораторию.
        Аль-Маруди шагнул к одному из агрегатов, в голос расхохотался - и с решимостью фанатика дернул вверх здоровенный рубильник.
        Щелчок.
        Зловещее гудение.
        Гассан, ухмыльнувшись, схватился за два блестящих электрода. В следующее мгновение его выгнуло дугой, волосы на голове встали дыбом. Тарталья вздрогнул, ясно представляя, как сейчас задымится, обугливаясь, человеческая плоть. Нет, ничего подобного не произошло. Варвар содрогался всем телом, кудри и борода отчаянно искрили, раскидывая вокруг снопы молний - и только.
        Вскоре аль-Маруди с явной неохотой разжал пальцы и выключил рубильник.
        - А теперь смотрите внимательно, Борготта.
        Варвар остановился напротив стены, на которой висел выпуклый щит из металла. Над щитом выпирало полукружье шкалы антикварного прибора; стрелка покоилась на нуле. Гассан вытянул руки перед собой, ладонями наружу. Сплел пальцы, хрустнув суставами…
        Ослепительная вспышка заставила Лючано зажмуриться. Когда он вновь открыл глаза, то обнаружил: из рук аль-Маруди в щит с треском и шипением бьет, ветвясь, непрерывный голубовато-белый разряд. Щит плавился, стекая на пол тяжелыми блестящими каплями. Стрелка прибора плясала у красной черты, силясь перескочить ее и в испуге удрать за край шкалы.
        - Гассан - живой аккумулятор электричества. Врожденное свойство. Ни у кого из соотечественников аль-Маруди подобных эффектов не зафиксировано. Мощность разряда - в семь раз выше, чем у полицейской «Гюрзы».
        Из глубин подсознания с восторгом крякнули маэстро Карл и Гишер.
        - Мы были вынуждены установить здесь древнее оборудование. Собирали по схемам из музейных архивов. Современная техника в присутствии Гассана горит синим пламенем. В прямом смысле слова. А раритет - ничего, держится…
        Щит окончательно расплавился и стек на пол. Аль-Маруди повернул к зрителям оскаленное, счастливое лицо. Космы бровей сошлись на переносице, полыхнул разряд - и картина померкла.
        - Опять следящую камеру сжег. Бандит, и шутки бандитские. Теоретический фундамент под Гассана мы уже подвели. Пробуем воспроизвести.
        Тарталья представил, как он сперва мучает добровольца болевым шоком, а потом через несчастного пропускают электрический ток, дабы превратить его в «живой аккумулятор». Второй раз наступить на экзекуторские грабли? Благодарим покорно!
        Тем временем из пепла восстал современный интерьер, и инфоблок известил:
        «Рабочая запись № 296-4. Объект: Патрик Асумбу, вудун».
        Патрик, нагой и костлявый, даже не прикрыв ладонью срама, стоял посреди ярко освещенной комнаты с белыми стенами. Вудуна держали в перекрестье лучи доброго десятка сканеров. Данные выводились на сотню дисплеев и голосфер. Цветными червяками ползли кривые параметров, мигали столбики объемных диаграмм, мелькали колонки цифр и символов.
        Вся эта дребедень ничего не говорила Лючано.
        А Юлия молчала.
        Вудун втянул голову, бритую наголо, в плечи. Лопатки его вздыбились, как у зверя, спина обросла шерстью: короткой, плотной, с темными пятнами по охристому фону. Лючано ждал, что сейчас Патрик упадет на четыре лапы, выпустит когти и щелкнет клыками, на манер оборотня из фильма…
        Надежды не оправдались.
        Асумбу продолжал стоять на двух ногах. Шерсть втянулась обратно под кожу, зато правая рука превратилась в морщинистый хобот слона. Хобот мотнулся из стороны в сторону - видимо, для наблюдателей - и вернул руке ее первоначальную форму. У вудуна заострились уши, ноги выгнулись коленями назад, обросли пегими лохмами. Ступни сжались и затвердели, превращаясь в копыта…
        - Полиморф. Уникальный случай. Перевозил коллекцию животных по заказу национального парка на Сиване. Грузовик был атакован флуктуацией класса 2D-11-. К счастью, поблизости оказался патрульный рейдер с Мондонга. Корабль получил незначительные повреждения, часть животных погибла. Асумбу плохо помнит, что делал, спасая подопечных. Говорит: сберегал Лоа. Объяснить механизм случившегося не удалось. Специалисты Вудун отмалчиваются…
        Снова лаборатория. Нет, скорее, палата больницы, напичканная оборудованием. На кровати - женщина. Черные, липкие от пота волосы разметались по подушке. Глаза лихорадочно блестят, щеки запали; хриплое, надрывное дыхание корежит рот.
        - Ввести успокоительное?
        - Помещаем в регенератор? Состояние критическое…
        - Отставить. Пусть борется. Иначе эксперимент потеряет смысл.
        - Но…
        - Наблюдайте. Круглосуточно. Меры принимать только в случае резкого ухудшения.
        - Куда уж хуже…
        Лючано не видел говорящих. Он видел женщину, и только женщину. Знакомую незнакомку. Пижама и простыня, наброшенная сверху, скрывали очертания тела. Обезумевший взгляд, пятна на щеках; смоляные пряди вьются кольцами… Женщина зашевелилась. Руки и ноги ее задергались в судорогах, хаотично и непредсказуемо. Слетела на пол простыня. Под мышкой треснул рукав пижамы. До колена задралась штанина.
        - Сама. Она должна справиться сама.
        Инфоблок выдал сообщение и погас, оставив лишь вращающийся кубик идентификатора. Код рабочей записи удостоверял, что это не подделка.
        - Боже, Юлия…
        - Да, это я.
        Голос помпилианки не изменился ни на йоту.
        - Вот мы и добрались до главного. Ради этого я хочу привлечь к проекту вас, Борготта. Как видите, я сама побывала в шкуре подопытного кролика. Верней, крольчихи. Помните разговор в медотсеке «Этны»? Я не зря его затеяла в вашем присутствии. Теперь вам не нужно объяснять, что мы, помпилианцы, зависим от своих рабов не меньше, чем они - от нас. Полное обезрабливание влечет безумие или смерть любого из нас.
        Женщина на кровати билась в конвульсиях.
        Женщина за спиной продолжала говорить.
        - На фермах Помпилии и Октуберана можно выращивать лишь роботов от рождения. Их ресурс ограничен. Его пока хватает для энергообеспечения планет - но не для межзвездных перелетов. Наше население растет. Империя нуждается в притоке рабов, недавно бывших свободными. Экстенсивный путь развития, Борготта. Вынужденная агрессия. Конфликт с другими расами. Тупик. Либо тотальная война против всех, которую нам не выиграть, либо стагнация и деградация. Вы бы хотели такой судьбы для своего народа?
        Женщина в палате свалилась на пол. Она ползла куда-то в угол, практически оставаясь на месте, нелепо и страшно извиваясь всем телом. Торчали острые локти. Пижамные штаны сползли, открыв до середины ягодицы: мышцы окаменели в титаническом усилии, крестец - сплошной синяк.
        - Спросите, где выход? В отказе от рабов! Нонсенс для помпилианца, спор с эволюцией. Тем не менее, один из экспериментов увенчался успехом. Мы использовали набор методик: постепенное сокращение количества рабов до минимума, стимулирующие препараты и нейротики, гипноз, психокоррекция…
        - У вас получилось, Юлия?
        - Да. Уже два года у меня нет ни единого раба. Увы, процедура слишком мучительна. Мало кто согласится на такое. Да и повторить результат не удалось. Остальные добровольцы погибли или навсегда поселились в комнатах с мягкими стенами. Но я не отчаиваюсь. Теперь у меня есть вы, Борготта.
        V
        Покидая владения маркиза Рибальдо, Лючано вдруг хлопнул себя по лбу. Лопух! Забыл выяснить: как помпилианка намерена решить его проблему! Ему ведь долгое время предстоит носить ошейник Тумидуса. А Юлии он нужен сейчас. Чем скорее, тем лучше.
        Вернуться?
        «Завтра спрошу. Все равно надо зайти, изучить контракт…» - попытался он умаслить торопыгу, поселившегося в душе. Нет, торопыга умаслиться не пожелал. Нахохлился, озлобился, словно в плащ, закутался в мрачное раздражение. Душевный раздрай в последние дни стал вечным спутником Тартальи.
        - Дядя Лючано!
        Через парк, по ведущей к калитке дорожке, к нему вприпрыжку неслась Джессика. Развевалась лента в волосах, хрустела брекчия под туфельками. Очаровательная картинка! Да только Лючано вздрогнул и замер не от умиления. Девочка-гематрийка не может, не должна вести себя так! В памяти всплыл волшебный ящик лже-сна: нити, пучки, медноволосая Эмилия, профессор Штильнер. Дети лишь наполовину гематры! А значит…
        Но почему Джессика раньше вела себя по-другому?
        - Дядя Лючано!
        Запыхавшись, раскрасневшись, Джессика с разбегу бросилась Лючано на шею. Не ожидая «телячьих нежностей», он чуть не упал, еле успев подхватить девочку.
        - Ты уже уходишь? А завтра придешь?
        - Конечно, приду!
        - Обещаешь?
        Лючано замешкался. Нечто вроде гусеницы тайком пыталось забраться в карман его рубашки. Он скосил глаза, но увидел лишь край бумажной полоски, исчезающей в кармане. Бумажной?! Ну да, мы на Террафиме, здесь бумага в ходу. Но чтобы записки ползали сами собой?! Хотя, если добавить соответствующую гематрицу…
        Джессика, не моргая, смотрела ему прямо в лицо.
        - Обещаю.
        - Мы будем тебя ждать!
        Соскочив на землю, девочка встала рядом с братом - Давид секундой раньше выбрался из-за кустов с резными, сине-фиолетовыми листьями.
        - До завтра, ребята.
        - До завтра.
        Он уходил, а близнецы стояли, глядя ему вслед. Казалось, еще миг, и они начнут махать руками, прощаясь. Поодаль, незаметные, если специально не приглядываться, маячили фигуры охранников в черном.
        Вернувшись в квартал брамайнов, Лючано оккупировал первую попавшуюся кабинку для курения и ароматерапии. Активировал купол, выбрал аромат (смесь сандала с чаньсуйским лимонником, успокаивает, гармонизирует, вселяет оптимизм) и извлек записку из кармана.
        На одной стороне действительно была начертана мобиль-гематрица. А на другой, четким, строгим почерком:
        «Нам грозит опасность. Вероятность негативного исхода - 76%».
        Контрапункт
        Лючано Борготта по прозвищу Тарталья
        (семь-восемь лет тому назад)
        В любителе жаловаться на жизнь спит несостоявшийся актер. Он нуждается в публичности, как наркоман - в дозе. С упорством маньяка он гоняется за жертвой, в реальности и виртуальности, дома и в космосе. Поймав же, мгновенно обустраивает площадку - уютную, располагающую к беседе, огороженную решеткой без малейших признаков выхода.
        Хотите или нет, но вы будете смотреть предложенный спектакль. Оглянуться не успеете, как наберется полный зал. Тем более, что в нас, опрометчиво решивших, что мы - всего лишь публика, кроется отзывчивый резонатор - маскируясь под сочувствие, этот подлец мигом перерождается в злокачественную опухоль, пуская метастазы во все уголки души.
        Ах, сукин сын, обаятельный страдалец, любитель жаловаться на жизнь! Любитель? Профессионал! Он не просто жаждет вылить на вас отхожее ведро.
        Ему нужно, чтобы вы зааплодировали.
        …казалось бы, при чем тут я?..
        - И тишина, - сказал профессор, икая. - Она просила ждать: мол, сама… все сама… Аркадий Викторович, она все любила делать сама!.. такая была женщина…
        Мальцов отхлебнул чая.
        - Не отвлекайтесь, голубчик. Сколько времени вы ждали?
        - Шесть месяцев. Нет, семь. Работа, лаборатории, ученый совет… Я ждал… думал: вот-вот…
        - И не выдержали?
        - Да. Она не оставила координат. Сказала: домашний врач, наблюдал… еще ребенком… Еще три месяца я искал эту… врачиху! Нет, не три… пятнадцать!..
        - Пятнадцать месяцев?
        - Пятнадцать недель… сто с лишним дней. Будь они прокляты сверху донизу! Я все помню! Все! Ее зовут Нзинга, - профессор хихикнул. Губы, измазанные в малиновом варенье, делали Штильнера похожим на упыря. - Представляете? Врачиху мама с папой назвали Нзингой! Звучит, как визг дрели… По имени ясно: склочница, стерва!.. черная, как деготь, вудуни…
        - Что она вам сказала, голубчик?
        В волшебном ящике сегодня разместилась Мальцовка. Окраина с гигантским кубом накопителя, вдалеке, за березовой рощицей - скит йонарей; ближе, ближе - усадьба графа, лужайка перед главным входом, плетеные кресла, столик с розетками, полными варенья, с пузатым чайником… Аркадий Викторович сидел в кресле, ноги его сиятельства были укутаны в плед. Похоже, граф переживал один из периодов облегчения: руки не тряслись, черты разгладились, во взгляде царила строгая озабоченность.
        Напротив сидел профессор Штильнер.
        Пьяный в дым.
        - Ни-че-го! Ничегошеньки!
        Кроме икоты, речь Штильнера отягощала медлительность. Он составлял фразы с усилием, стараясь не злоупотреблять количеством слов. В остальном опьянение не слишком сказывалось.
        - Я трезвоню через всю Галактику!.. с Сеченя на Китту, за сумасшедшие деньги! А она, дрянь черномазая… Кем вы, уважаемый, приходитесь госпоже Дидье? Ах, коллега по работе! Извините, мы даем справки только близким родственникам…
        - В сущности, эта Нзинга права, - заметил Мальцов. - Врачебная этика…
        - Права?!
        Штильнер ударил кулаком по столу. Задребезжала посуда, чайник подпрыгнул, брызнув из носика темно-коричневым кипятком. Розетка с джемом из красной смородины опрокинулась. Густая, похожая на запекшуюся кровь масса поползла к краю стола.
        - Матрена! - крикнул граф. - Приберись!
        Оба собеседника молчали, пока дородная Матрена наводила порядок. Граф щурился, глядя на белесое, выцветшее небо. Профессор с отчаянием бил себя кулаком по колену, не издавая ни звука. Лишь когда ключница ушла, беседа возобновилась.
        - Революционная методика! - Штильнер театрально заломил руки. - Прорыв в науке!
        Этого человека, подумал Лючано, судьба обделила выразительностью. Натура страстная и увлеченная, страдая или обожая, он абсолютно не умел выразить свои чувства. Что ни делал, все казалось искусственным. Талант, любовь и горе в такой обертке принимали облик скверной пьесы, оказывая профессору медвежью услугу.
        - Ваше сиятельство! Я должен знать, что с ней! Что с ребенком! Хорошо, оставим личное… Наука не снисходит к метаниям души! Но ребенок! Мой основной и, пожалуй, единственный аргумент… Иначе академик Святаш выставит меня на посмешище! Хитрая бестия, интриган! Он только и ждет…
        Мальцов в задумчивости наклонился к собеседнику:
        - Голубчик, я не доверяю женщинам. Даже самым… Короче, вы поняли. Жизненный опыт подсказывает мне, что их самоотверженность зачастую имеет под собой практическую основу. Говорите, она улетела рожать на Китту? И с тех пор, значит, вы ничего о ней не знаете…
        - Да!
        - Не надо кричать, голубчик… У меня с утра чертовски болит голова. Вы не допускаете возможности шантажа? Лично я не исключаю…
        - Шантаж? Граф, вы сошли с ума! При чем тут шантаж?!
        - Вот вы говорите: революционный прорыв. А гематры очень, очень рассудительные господа. И дамы, разумеется. Допустим, Эмилия благополучно родила. Допустим, ребенок подтвердил вашу загадочную научную правоту. Вы, голубчик, категорически не желаете посвящать меня в суть вашего открытия, и я согласен: во-первых, я ничего не пойму. Во-вторых, зная, как легко вы увлекаетесь и выдаете желаемое за действительное… Итак, рассуждаем здраво, будучи не в курсе последних веяний евгеники. Роженица…
        Граф зябко передернул плечами.
        - Роженица почему-то не захотела рожать на Сечене. В данный момент она находится далеко от вас, имея на руках козырь, способный произвести фурор среди академиков. Судя по ряду фактов, она небогата. Генетик с хорошими доходами - уж извините, друг мой, за прямоту! - не пойдет работать в контору, имеющую славу приюта для прожектеров и шарлатанов.
        - Ваше сиятельство!
        - Это правда, голубчик. Горькая, но правда. Она небогата, рассудительна и, как генетик, способна понять в вашем открытии куда больше графа Мальцова. Я делаю простейшее умозаключение: отчего бы нашей роженице не шантажировать вас? Вы подождите еще немного. И наверняка получите письмо, где вас попросят перечислить энную сумму денег со счета «Грядущего» на некий частный счет. Иначе дитя, ваш козырь и прорыв, вполне может оказаться в более щедром храме науки. Например, у академика Святаша.
        - Граф, вы мизантроп! Вы женоненавистник!
        - Я - солдат. Если угодно, грубый, лишенный романтизма солдат. На вашем месте я бы перестраховался.
        - Каким образом?
        - Повторил бы эксперимент. Что вам для этого нужно?
        - Ну, «Жанетта»…
        - Челнок в вашем распоряжении.
        - Пилот…
        - Я выделю вам Данилу. И очень прошу, голубчик: останьтесь на Сечене. Пусть эксперимент пройдет без вашего личного участия. Для пущей чистоты. Это реально?
        - Да. Я дам Даниле все указания.
        - Чудесно.
        Пучки в руках Лючано шевельнулись, отматывая дни и недели. Усадьба в ящике завертелась, сменившись космодромом. «Жанетта» готовилась к старту, профессор Штильнер давал последние указания Даниле Бобылю, хмурому верзиле с ожогом на левой щеке. Рядом, лузгая семечки, тихо ждала молодая брамайни, завернутая в цветастое сари. По виду Данилы ясно читалось: затея Штильнера впечатляет его примерно так же, как желудочные колики.
        Когда б не приказ барина…
        - Карта флуктуативных районов? - спросил пилот.
        - Загружена в навигационный блок. Имейте в виду, там кое-что наверняка устарело! Я дал поправку на динамику свертывания по шкале Рейхардта…
        - Разберусь. Я это… - Данила скосил глаз, налитый кровью, на брамайни. Та улыбнулась в ответ. - Вы сказали, я должен…
        Он наклонился к профессору, жарко шепча ему на ухо.
        - Да-да! Вы совершенно правы! Именно это вы и должны сделать. Как только диагностер челнока подтвердит зачатие, можете возвращаться. Еще вопросы есть?
        - Ну…
        - Вам не нравится девушка?
        Брамайни слушала мужчин со спокойствием статуи. Миловидное личико, пушистые ресницы, легкая улыбка не сходит с губ. Эта улыбка не грела, как светлячок в ночи. Проститутка, понял Лючано. О ней профессор ранее говорил с гематрийкой. На панель, эмигрировав с родины, шли те брамайни, кто в силу особенностей физиологии не обладал энергопотенциалом, достаточным для работы в качестве «толкача». Сутенеры наваривали на таких «бабочках» приличные деньги: нечеловечески терпеливые, как и все их соплеменники, брамайни привлекали клиентов особого сорта.
        - Мне не нравитесь вы, господин хороший! - с прямотой, делавшей пилоту честь, ответил Данила. Он сжимал и разжимал кулаки, словно никак не мог найти им применения. - Ох, и не нравитесь! Говорил я барину…
        Штильнер удивился:
        - Ну и что? Я и не должен вам нравиться. В конце концов, это ведь не я лечу с вами, а милая, приятная во всех отношениях девица…
        - А жаль, - подвел итог Данила. - Я бы с вами далеко улетел…
        Он отвернулся и быстрым шагом направился к челноку. За пилотом шла брамайни, оставляя позади шлейф из лузги. Волшебный ящик крутанулся, мелькая гранями, девушка превратилась в стартующую «Жанетту», шлейф - в огненное помело, унося челнок за пределы атмосферы; вокруг, бешено вертясь, толпились звезды, простирая во тьму умоляющие руки-лучи. Потом что-то нарушилось, мелькнул зал казино «Октагон» на Хейфице-2, где Лючано, поставив на «зеро», сорвал неплохой куш, а маэстро Карл заметил: «Новичкам везет! Малыш, не искушай судьбу…». Опять возник космос. «Жанетта» беспомощно болталась, зацепившись за маятник созвездия Часов.
        Корпус челнока истончался, делаясь ноздреватым, дырчатым, словно кусок сыра.
        А с изнанки реальности творилось ужасное: поземкой вылетев из зимнего леса, стая седых волков с железными челюстями рвала на куски двоих людей у опрокинутого фаэтона - мужчина еще сопротивлялся, а женщина принимала муку со стоицизмом аскетки, не издав ни стона, терпеливо ожидая конца…
        Карта ли устарела, Данила ли от злости проморгал опасность, или везет действительно лишь новичкам - этого Лючано не узнал. Как ни вертел ящик, как ни хлестал пучками, добиваясь правды - ничего.
        Он даже не сумел выяснить, когда и каким образом Штильнер с Мальцовым получили достоверные сведения о гибели «Жанетты» с экипажем. Все попытки давали один и тот же результат - патетический (иначе, увы, Штильнер не умел!) вопль профессора:
        - Она умерла!
        В сравнении с исходной картинкой мало что изменилось: усадьба, лужайка, кресла. Его сиятельство наедине с космобестиологом. Только профессор был сейчас трагически, ужасающе трезв, граф кутался в плед целиком, а небо над ними кипело мрачной синевой в предчувствии грозы.
        Вдали, над рощей, бил в тазы гром.
        - Граф! Она умерла!
        Происходящее напоминало драматический спектакль при пустом зале. Единственный зритель на галерке («На галере!» - скаламбурил Добряк Гишер) был заранее в курсе если не развязки пьесы, то хотя бы финала первого акта. Не всякому интересно следить за драмой, известной наперед. «Впрочем, - вмешался маэстро Карл, - перечитывая или пересматривая, можно найти кое-что большее, нежели просто цепь поступков».
        - Вам ответили с Китты?
        - Да. Я организовал финансовый запрос от совета попечителей. Выплаты по декретному отпуску, бухгалтерия… Нзинга долго крутила носом, юлила, отмалчивалась, но в конце концов сдалась. Эми умерла родами! Ваше сиятельство, почему мне не сказали сразу?!
        - Мои соболезнования, голубчик. Я был не прав в отношении госпожи Дидье. И честно признаю это. Вы выяснили, что с ребенком?
        - С детьми. Она родила двойню. Мне ответили, что дети отданы в опеку близким родственникам покойной. И родственники освобождают попечителей «Грядущего» от всех финансовых обязательств в отношении Эмилии Дидье.
        Глаза Мальцова сверкнули, превратившись в два стальных гвоздя. «Матрена! - крикнул он непривычным, глубоким и сильным голосом. - Принеси водки! И два чайных стакана! Помянуть безвременно усопшую…» Пока ключница выполняла приказ, граф добавил вполголоса:
        - Я оказался дважды неправ, профессор. Имея таких родственников, покойница вряд ли была стеснена в средствах. Если, конечно, целью родственников с самого начала не были дети, и только дети. Знаете, есть у меня один человечек… Никогда не думал, что обращусь к нему еще раз. Будьте уверены, друг мой: рано или поздно он познакомит нас с загадочными опекунами…
        Климатические излучатели на крыше усадьбы развернули над лужайкой метеокупол: пошел дождь. По лицу Штильнера текли редкие капли, как если бы гроза зацепила его краешком. Водку, принесенную Матреной, он выпил залпом, не закусывая.
        Смотреть на это было неприятно.
        Лючано продолжил коррекцию. Сотни пятипалых «ладошек» старались, разбирая пучки на нити. В волшебном ящике завертелась смена декораций, возникли и исчезли какие-то люди. Частица «дэва», растворенная в Тарталье, трудилась на славу. Так бездомная собака в надежде на теплый угол «служит», сломя голову несется за брошенной палкой и лижет протянутую руку.
        У клочка флуктуации были сложные, темные для человека отношения с континуумом. Ограниченный не сроком и расстоянием, а чем-то другим, загадочным, недоступным для белкового существа, огрызок честно предлагал свои услуги. В ответ Тарталья честно пользовался, даже не стараясь понять. Пока ящик вертелся, сверкая подвижными сегментами, словно «Кубик Борджиа», он вспоминал трагический бой «Этны», который лишь чудом не закончился гибелью корабля. Вибрировали рукояти энергоприемника, дергалась татуировка на плече; инородная сила ковырялась в теле, исследуя или развлекаясь…
        «Ты только не нервничай, малыш, - бросил издалека маэстро Карл. - Знаешь, что я думаю? Эта флуктуация… в смысле, дэв… Что, если это был наш коллега?»
        «Вы заговариваетесь, маэстро?»
        «Наверное. Но я все время размышляю: а вдруг это был невропаст? Почему бы среди многообразия флуктуаций не оказаться и одному невропасту? Вспомни, как он ковырялся в тебе. Посмотри на работу с пучками. Очень уж похоже…»
        «Хорошо, если невропаст, - буркнул Гишер. - А если экзекутор?»
        «Тихо! - угомонил обоих Лючано. - Не видите? Мы в детской…»
        - Кука!
        - Сынка!
        - Кука!
        Двухлетний малыш, кудрявый и веснушчатый, с презрением покосился на сестру - свою точную копию. Ох уж эти девчонки! Годовалому несмышленышу видно, что игрушка - машинка, а никакая не кукла. Колеса, руль… Разве у кукол бывают руль и колеса?
        - Сынка!
        Не трудясь подбором встречных аргументов, девочка попросту взяла машинку, кое-как закутала в носовой платок и принялась укачивать.
        - Баю-бай! Баю-бай…
        В определенной степени она была права. Завод у машинки кончился, та стояла на месте, никуда не ехала, веселя мужское сердце, а значит, вполне могла смириться с ролью куклы.
        - Бай? - задумался мальчик. - Ба-а-ай, сынка…
        Из кресла-качалки за детьми вполглаза наблюдала няня - очень толстая вудуни с добрым, морщинистым лицом. В руках няни мелькали спицы: толстуха вязала шаль с кистями и «косами». Впору было запечатлеть эту мирную картину для рекламы спиц «Puppy-Plus» - с подсветкой, автоматическим контролем набора петель, вариатором комбинаций для отверстий накида и убавления, а также со встроенным нано-массажером «Никумоти» для акупунктуры пальцев.
        Жалованью няни могло позавидовать большинство ее коллег. Такие спицы позволишь себе не вдруг. Надо, чтобы твои профессиональные качества соответствовали по меньшей мере категории «Мадре-ди-Магуа» - педагогика (магистратура), медицина (бакалавриат), детская психология (магистратура), духовиденье (степень Йайа Нганга, контроль менструальных циклов) и так далее, вплоть до отворота порчи девятью тайными способами.
        Тогда богатые клиенты выстроятся к тебе в очередь на десять лет вперед.
        - Ба-а… бай, сынка…
        Лицо кудрявого малыша превратилось в гипсовую маску. Даже веснушки, казалось, выцвели. Глаза остекленели, став похожими на окна заброшенного дома. Продолжая тихо бубнить унылое «Ба-ай…», ребенок раскачивался вперед и назад, словно исполняя удивительный ритуал.
        Девочка посмотрела на брата.
        Отвернулась.
        И продолжила укачивать машинку.
        Левая рука мальчика дернулась. Под непрекращающееся «ба-а…» пальцы заскребли по полу (ковролин с подогревом, антибактериальный ворс) - еще раз, и еще, с настойчивым упорством выцарапывая повторяющийся узор. Естественно, на полу не осталось и следа, но ребенка это не интересовало.
        Няню поведение малыша не заинтересовало тоже. Другая женщина уже кинулась бы если не к подопечному, так к коммуникатору - с воплями звать родителей, врачей, специалистов по расстройствам психики… Но старая Ньяканже не впервые работала с детьми гематров. И знала: когда маленьких охватывает счисление, лучше ждать и не вмешиваться.
        Это безопасно.
        Более того: это полезно.
        И уйдет само, как и пришло.
        Зато Лючано следил за ребенком, не отрываясь. Грех жаловаться на недостаток жизненного опыта, но он счислениевидел впервые. Распластавшись над волшебным ящиком, зажав в сотнях ладошек пучки, ведающие управлением, он слегка пощелкивал ими, не давая времени и пространству резко сместиться в сторону - и смотрел, смотрел, смотрел с ужасом и восхищением.
        Действия кудрявого любителя машинок напоминали поведение идиота. Но глубина, сосредоточенность, бесконечная целесообразность, таившаяся в них… Лючано вспомнил лицо Иржи Кронеца, скрипача-вирутоза, солиста Вернского симфонического оркестра. Операторы, снимавшие концерты Кронеца, старались не брать лицо музыканта крупным планом. Скомканные вдохновением черты безумца вызывали у зрителей оторопь, мешая наслаждаться волшебством звуков. Скрипач плямкал губами, шмыгал носом, вздергивал куцые бровки на лоб, едва ли не ушами шевелил! - и лишь в глазах, в жабьих, выкаченных глазах, ослепших от счастья, билась пойманная в силки Вселенная.
        С трудом оторвавшись от созерцания, Тарталья шевельнул тремя крайними пучками. Детская комната в ящике провернулась, как ключ в замке. Стало ясно видно - стена, на которой висели объемные пейзажи с видами цветущих лугов Альенны, на самом деле никакая не стена, а окно с односторонней прозрачностью. По ту сторону лже-стены за письменным столом сидел Лука Шармаль.
        С вниманием, едва ли меньшим, чем у Лючано, банкир следил за детьми.
        - Матушка Нья?
        Не отрывая взгляда от внука, Шармаль-старший тронул сенсор коммуникатора. В кресле-качалке вздрогнула толстая няня, наклонив голову к плечу. Похоже, в ухе вудуни пряталась «ракушка» внешней связи.
        - Будьте любезны, принесите мне машинку. Да, игрушечную машинку. Ту, которую сейчас укладывает спать Джессика. Или нет, лучше не надо. Оставайтесь на месте. Я пришлю Эдама.
        Банкир коснулся другого сенсора. Пальцы Луки Шармаля пробежались по ряду нижних голо-клавиш: быстро, очень быстро, отдавая неслышный приказ. Спустя минуту в комнату с детьми вошел стройный, элегантный голем, одетый в костюм от Танелли. Масса щеголей-натуралов не спала ночами, мечтая о таком костюме.
        - Джессика, дай дяде Эдаму машинку! - спел он глубоким тенором, присаживаясь на корточки рядом с девочкой. - Дядя Эдам уложит ее в кроватку.
        - Кука! - поправила девочка.
        Мальчик не обратил на голема никакого внимания. Лицо ребенка мало-помалу теряло сходство с маской. Из глаз ушло чудовищное напряжение, пальцы оставили пол в покое.
        - Сынка!
        Кудрявый сообщил это комнате и миру с гордостью человека, закончившего труд всей жизни. Девочка уставилась на пол возле ноги брата, как если бы желала прочесть написанное им. Жидкое стекло на миг пролилось и в ее взгляд. Но почти сразу все пришло в норму.
        Впрочем, что считать нормой для гематров - это еще большой вопрос.
        - Сынка! - согласилась девочка.
        И без возражений отдала машинку голему.
        - Спасибо, Джессика! - спел голем. - Спасибо, Давид! Всего доброго, матушка Нья!
        Вскоре, когда дети уже дружно отламывали ручки и ножки Капитану Галактике, а няня вернулась к прерванному вязанию, Лука Шармаль взял машинку у голема, кивком головы отослал слугу прочь - и вынул из ящика стола маркер с листком графопласта. Чуть задумавшись, банкир одним движением изобразил на листе сложную композицию из трех знаков: двух букв и одной цифры. Все знаки были связаны между собой тонкими пунктирами.
        Если бы пальцы кудрявого ангелочка Давида могли оставлять следы на ковролине, в детской комнате на полу осталось бы изображение именно этой композиции.
        Взяв маникюрные ножницы, банкир вырезал рисунок. С обратной стороны маркера находился клеевой стержень. Смазав клеем полоску бумаги, Шармаль-старший прилепил ее на машинку и стал ждать.
        Ничего не произошло.
        Банкир улыбнулся. Проклятье, Лючано был уверен, что лицо Луки Шармаля не изменилось ни на йоту! - и тем не менее готов был дать голову на отсечение, что банкир улыбается. Отклеив бумажку, Шармаль завершил композицию, добавив четвертый знак - если букву, то неизвестного алфавита, а если цифру, то Лючано не знал, какое число она обозначает.
        Машинка вздрогнула, когда гематрица вернулась к ней на капот.
        И поехала по столу кругами.
        - Наши, - сказал Лука Шармаль.
        За его спиной на стене висел старомодный, плоский и черно-белый портрет Эмилии Дидье, в девичестве - Шармаль. Угол портрета наискось пересекала траурная лента.
        - Наши, Эми. Ты не солгала мне.
        Банкир подумал и поправился:
        - Мои.
        Это «мои…», торжество не чувств, но логики, сухое и питательное, как пищевой концентрат, преследовало Лючано до самого пробуждения.
        Глава четвертая
        Клоуны на арене
        I
        - Откройте!
        Волшебный ящик смялся в жестяной блин, словно мобиль, списанный в утиль, под грави-прессом. Нити перепутались, пучки втянулись в зыбкое тело сна, прячась под костяным панцирем; в отличие от черепахи, сон удирал со всех ног, сипя чахоточными легкими.
        Дико болела голова.
        - Борготта! Я не знаю, что с вами сделаю!
        «А если не знаешь, - подсказал издалека рассудительный маэстро Карл, - то и нечего разоряться. Пойди, пораскинь умишком, выясни и уж после ори под дверью…»
        - Борготта! У вас арена! Через десять минут!
        У нас арена, вяло подумал Лючано. Вот ведь какие дела. А мы пришли от Юлии, не раздеваясь, плюхнулись на кровать, забили на арену большой-большой кронштейн и задрыхли, как опытный солдат перед боем. Что-то многовато мы спим в последнее время. И ночью, и днем. Бездельничаем, а спим, будто землю лопатим с рассвета до заката…
        - Немедленно! Ну, ты у меня…
        - Войдите!
        Голосовой привод сработал, открыв внешний доступ в номер. Миг спустя Лючано пожалел о своем гостеприимстве: его подняло с кровати, покрутило в воздухе и чувствительно приложило об стену, между выходом на балкон и аркой, ведущей в кухоньку.
        - Сукин сын! Он тут бока давит…
        Жоржа, охваченного бешенством, Лючано раньше не видел. Да что там видел! - вообразить не мог, что ланиста, живое воплощение апатии, иронии и сибаритства, однажды превратится в хищную птицу. Тонкие пальцы вцепились в рубашку так, что трещала ткань. Глаза пылали двумя угольками. Тощие, слабые на вид руки трясли добычу, рискуя сломать Тарталье позвоночник. Рот изрыгал брань, окутанную сигарным духом.
        - Мерзавец! Карцера захотел?
        - Умыться бы, - робко предложил Лючано.
        - Кровью умоешься! - кто бы сомневался, что ланиста в случае чего способен исполнить обещание. - Бегом за мной! На арену!
        Странное дело: голова перестала болеть. Совсем. Как если бы ее отрубили. На ходу заправляя рубашку в брюки, приглаживая остатки волос, вставшие от такого пробуждения дыбом, Лючано еле поспевал за ланистой, несшимся по гладиаторию резвей аэроглиссера. Складывалось впечатление, что Жоржу позарез надо втолкнуть новенького семилибертуса на арену в положенный час, а там хоть трава не расти.
        - Не отставать! Чтоб ты сдох, Борготта! Шесть минут до арены…
        «Опоздаем - убьет. Честное слово, убьет. Он псих, маньяк!»
        «Всех убьют, - прокомментировал Добряк Гишер, человек циничный и доброжелательный. - Рано или поздно. Главное, дружок, будут ли тебя мучить перед смертью. Вот в чем вопрос!»
        Мысли, совершив под влиянием Гишера неописуемый кульбит, перескочили от бешеного Жоржа к записке юных гематров. Проклятье, они рехнулись, эти дети! Кому взбредет в голову на вас покушаться, дурачки? Юлии? Нарочно выкупила, чтобы прикончить, не торопясь? Или речь об опасном эксперименте с вероятным смертельным исходом? Нет, слишком ценный материал, чтобы разбрасываться… Гай? Продал двух рабов и потом так огорчился, что решил: «Не доставайтесь вы никому!»?
        Бред, ахинея…
        Отчего сомнения нельзя, как записку, сунуть в прикуриватель и дождаться, пока бумага не осыплется на пол хлопьями сизого пепла?!
        Почему Вселенная не рухнула, когда внуки Луки Шармаля оказались в рабстве? Не родной же дед пустил их с аукциона, в припадке любви?! Как сетовать на собственную судьбу, если маленькие Шармальчики парятся на веслах галеры! Рассказать Юлии про записку? Сообщить в полицию? Начать корчить из себя телохранителя?
        Ну почему я? Почему всегда и вовеки веков - я?!
        - Быстрее! Шевели ногами!
        Лестница.
        Второй этаж.
        Не хотелось думать, что еще четыре - нет, уже три минуты, сто восемьдесят жалких секунд, и сам Лючано окажется на арене. Рассудок, силой вырванный из сна, грезил наяву. Представлялись дети, за которыми толпой гонятся убийцы, размахивая вероятностью в 76% - Юлия, Тумидус, дедушка Лука, электрический бандит Гассан аль-Маруди, ланиста Мондени… Затем дети слились воедино, образовав гладиатора Борготту - он топтался на арене, держа в руке дубинку, утыканную гвоздями. Убийцы надвигались на героя - легат, Юлия, Жорж, электро-Гассан…
        - Успели! Удачи, Борготта!
        Толчок в спину придал Лючано дополнительное ускорение.
        - Добро пожаловать на арену!
        Ареной оказался просторный кабинет.
        Диванчик в стиле «экзот». Журнальный столик уставлен легкими закусками - оливки, канапе с ломтиками рыбы, сыр, хлебцы, паштеты. В углу - бар с подсветкой. В нем, как в аквариуме, плавали толстые, лоснящиеся бутылки с длинными шеями игуанодонов. Музыкальный центр на пять «стебельков». Окон нет, на стенах - панорамные пейзажи: поле цветущих маков, каменистое ущелье, берег зимнего моря.
        Больше всего арена напоминала кают-компанию на «Этне». Лючано заподозрил, что над ним продолжают насмешничать. А что? Испугали новичка заранее, уговорились с ланистой, пригнали сюда, и вот-вот начнут развлекаться - травить жуткие байки, исподтишка любуясь чужим страхом.
        Люди везде одинаковы.
        Им только дай подпустить шпильку ближнему.
        Желая показать коллегам, что их надежды беспочвенны, он с проворством ухватил оливку, нанизанную на шпажку. Не спеша кинуть добычу в рот, прошелся по кабинету с видом человека тертого, битого жизнью и готового к любым розыгрышам. Как ни странно, за ним вроде бы никто не следил. Николетта Швармс, облачена в новое кимоно, хлопотала у бара, разливая по бокалам бренди - судя по этикетке, сливовый «Мирабиль», пять лет в бочках с солерой. Семилибертус с мятым лицом (Лючано прозвал его Бухгалтером) вертел в руках «стебельки» с записями. Он мучительно раздумывал: поставить релакс-симфони «Рассвет над Базалети» или Нору Ладжмон, модную исполнительницу этно-баллад. Еще двое мужчин, толстый и тощий, играли в шашки, скучно комментируя каждый ход.
        За игрой наблюдала старуха в халате, чепце и тапках-шлепанцах.
        - Вам тоже бренди? - не оборачиваясь, спросила Николетта. Она пролила «Мирабиль» себе на руку и, наклонившись, шумно слизала пролитое ярко-розовым, шустрым язычком. - Или вы не любите сливы?
        - Я люблю кивуши, - ответил Лючано.
        - Кивуши? Это фрукт? Где его добывают?
        - Воруют. Из сада деда Бертолуччо.
        - Ах, значит, вы - воришка? - гладиаторша оживилась. - Профи? Любитель? Клептоман?
        Желая прервать двусмысленную беседу, Лючано взял бокал, отхлебнул глоток и закусил оливкой. Бренди ему не понравился. Но не возвращать же початый бокал обратно? Сделав еще глоток (ничуть не лучше, чем в первый раз!), он присел на диван. Ноги задрались выше головы: стиль «экзот» был оригинален, но непрактичен. Бухгалтер к этому моменту сделал выбор, и кабинет наполнился сладчайшим, чтоб не сказать - приторным контральто Норы Ладжмон.
        Манера исполнения походила на бренди.
        В голову бьет, но удовольствия - никакого.
        - Меня ночью пучило, - сообщила старуха в чепце, пялясь на доску. Можно подумать, там решалась ее судьба. - Я и так, и эдак, а оно пучит. И газы. Мне вредно есть на ужин говядину с бобами. Молодой человек, у вас хороший желудок?
        - Лучший в Галактике, - ответил Лючано таким тоном, что лишь глухой рискнул бы задать ему следующий вопрос. - Родной брат утилизатора. У меня характер скверный. И манеры.
        Старуха оживилась.
        - Вам надо принимать «Имаклик». Он благотворно действует на психику. Вы явный невротик, вам поможет. Я три раза в день принимаю «Имаклик-форте». Если б не пучило, я бы спала, как дитя. А так, - она с огорчением шмыгнула носом, втянув крупную каплю, - никакой пользы. Бегаешь в туалет, а оно, извините, как дверца к заднице. Вы ночью ходите в туалет? Я имею в виду, без слабительного?
        Лючано отпил еще бренди.
        - Хожу. И ночью, и утром. И днем. Я из дерьма полжизни не вылезаю.
        Старуха раздражала его. В придачу саднила шея. Казалось, «ошейник» разбух, отрастил шипы и царапает кожу. Приходилось следить за собой, чтобы не почесываться каждую секунду. Конечно, дело было не в «ошейнике»: сегодня утром, умываясь, Лючано проклинал все на свете - ему пришлось бриться. Впервые за последние тридцать три года. Подростком, следуя совету умудренного опытом маэстро Карла, он посетил визаж-салон, где цирюльник что-то сделал с луковицами волос на лице, избавив клиента от необходимости бриться каждый день. С тех пор усы и борода у Лючано не росли.
        До сегодняшнего дня.
        Боясь, что эта пакость каким-то чудовищным, извращенным образом связана с ростом татуировки, влияющей на процессы в организме, он запрограммировал «Гигиену» на сеанс бритья. И вот, нате - лицо горит. Надо выбрать время, посетить местный салон - еще лет на двадцать, если повезет. А везет нам редко, чтоб не сказать - вообще не везет…
        - Рекомендую «Роял Классик», - дал совет тощий игрок. - Дыра, конечно. Но здесь, в глуши, выбирать не приходится. Цены умеренные. И цирюльники мастеровитые, заразы не внесут. А то избавишься от лишних волос - и жди взамен прыщей. Вы полжизни в дерьме, а я всю жизнь избавляюсь от прыщей. К кому только не обращался - деньги, как в прорву, а толку чуть. Вас прыщи не мучат?
        Лючано сообразил, что о злополучной бороде он рассуждал вслух. Наверное, старуха с ее газами достала. Или бренди виноват. Слишком крепкий. В здешней компании глазом моргнуть не успеешь - начнешь заговариваться.
        Он потер шею.
        Чешется, зар-раза!..
        - Ненавижу шашки, - буркнул толстый. - Хоть голову сверни, а вечно в проигрыше. Никаких шансов. С кем ни играю - он раз, и в дамки, а я опять расставляю…
        - А зачем тогда играешь? - спросил тощий.
        - А что делать?
        Толстый затряс щеками и разразился длинной тирадой. Общий смысл сводился к несовершенству мира в целом, и жизни толстого - в частности. Компания узнала много интересного, помимо ненависти к шашкам. Толстый был стоматологом, но утратил лицензию («Он смеется: „Бери! Дешевле имплантантов не сыскать! Разницу поделим!“ - я взял, а они „мочёные“, пять человек брык в реанимацию…»); потом - брачный аферист, шулер («…а он меня за руку - хвать!..»), брокер, чревовещатель в цирке, и везде - кто-то в дамки, а он, извиняюсь…
        Острая зависть пронзила Лючано.
        Выговариваясь, толстый расцветал на глазах. Наливался соками, как брюшко паука; делался центром собрания. Наверное, это правильно. Нечего в себе носить, надо выплескивать - сразу полегчает, любой психоаналитик подтвердит. Иначе впору рехнуться…
        - Это ты, братец, по тюрьмам не квасился, - перебил он толстяка, когда зависть достигла апогея. - Брокер-шмокер, шулер-шмулер… Детский лепет! Посидел бы с мое, хлебнул бы лиха, узнал, где фаги гуляют…
        Мей-Гиле с ее тюремными прелестями встала в кабинете в полный рост. После вчерашнего шоу выступать было легче легкого. Тарталья захлебывался, рассказывая в лицах, обильно жестикулируя. От тюрьмы он изящно перепрыгнул к спонтанному «болевому шоку», который исковеркал ему жизнь, связал первое со вторым в единую цепь злоключений, вспомнил домогательства Казимира Ирасека, гомосексуалиста-извращенца; вынужденное, под давлением, согласие на сеанс с Ирасеком, нет, на три сеанса подряд…
        Первый бокал опустел.
        В руке сам собой образовался второй, или третий - он не считал.
        Рядом старуха в чепце басом вела партию газов, больного желудка, ишемии, детей (сволочи!) и внуков (сволочи вдвойне!), они только и ждут ее смерти, стервятники, старуху никто не слушал, все слушали Лючано, он был в этом уверен - верней, все давно говорили наперебой, Николетта, прикончив остатки бренди, опустошала бутыль тутовой водки, бокалы шли нарасхват, давясь, закусывали, чем придется, прыщи мешались с поправкой Джексона-Плиния, а месячные у Никки всегда проходили болезненно, она стыдилась недомоганий, и залетела-то по дурости, Бухгалтер оказался не бухгалтером, а певцом, драматическим баритоном, несмыкание связок на нервной почве, ядовитая ненависть коллег по сцене, агент его тоже ненавидел, и директора филармоний, и звукорежиссеры в студиях, и, кажется, слушатели - восемь абортов, проклятье экзекутора, метеоризм, казначей цирка сбежал с выручкой; все говорят, взахлеб, в полный голос, кричат, перебивают друг друга, и лишь маэстро Карл молчит, и Добряк Гишер молчит - старики, что ж вы так, ни слова, ни полсловечка, словно вас никогда и не было в моей жизни…
        Он не помнил, что было дальше.
        Что-то, наверное, было.
        II
        - Борготта! Проснитесь!
        Нет, это не смешно.
        - Да проснитесь же! Вам что, нужны проблемы?
        Дреме, липкой и вязкой, как грязевая ванна на курорте Эль-Либейн, было плевать на грядущие проблемы. Чавкая, она не желала выпускать клиента из жадных объятий. Дрема обожала клиента, проникая в мельчайшие поры, избавляя от забот. В ее гуще Лючано избавился от назойливых снов - тишина, темнота, покой.
        И вот, нате вам…
        Голова, на удивление, не болела. В душе царила ленивая, дружелюбная эйфория. Должно быть, все приснилось: зверь-ланиста, арена, бренди…
        - Вставайте, Борготта!
        Ланиста?! Опять?!
        Сейчас начнет браниться, бить нами об стену…
        Страдая жесточайшим deja-vu, чувствуя себя психом в период обострения шизофрении, Лючано спустил босые ноги на пол. Нашарил тапочки; рывком встал. Его качнуло, пришлось ухватиться за спинку стула, чтобы не упасть.
        - Борготта!
        Сколько ж он вчера выпил? Вон, и ланиста визжит по-женски, и мебель приплясывает. Сливовый бренди, дрянь, пакость, пойло для идиотов! - надо было отказаться…
        «Лучшие образцы беллетристики, - наставительным тоном произнес маэстро Карл, - начинаются с пробуждения главного героя. Герой мучается похмельем и влипает в историю. Это два обязательных компонента. Публика бесится от восторга. Ты - молодец, малыш. Соответствуешь».
        - Динь-динь-динь! Дети, в школу собирайтесь!
        Ишь, как верещит. Вот у нас голова не болит, а у кое-кого сейчас заболит. Ну и что, что ланиста? Возьму и наверну табуреткой по башке! Нам один Тумидус приказывать может. А ланист мы на завтрак… с лапшой…
        - Борготта! Хотите неприятностей?!
        Будут тебе неприятности. Где моя табуретка?! Нету? Что это за номер, где нет табуретки?! Ага, стул. Тоже сойдет. Штаны? Правильно, без штанов лупить стулом по башке неловко. Мы хорошо воспитаны.
        - Подъ-ём! Подъ-ём!
        Бум. Бум. Бум.
        Каблуком бьет, гадюка. Нет, это зад. У штанов. А где перед? Вспомнил: где ширинка, там перед… Рубашку - успеется. Что он о себе возомнил?! Подумаешь, ланиста!
        Встав у двери, Лючано перехватил стул за две ножки.
        - Войдите!
        Дверь открылась. Со злорадной усмешкой он взмахнул стулом - и, уже опуская импровизированное орудие возмездия на голову вредного ланисты, обнаружил, что воображение его подвело, заменив действительное желаемым. Дверной проем был пуст. Сила инерции увлекла Тарталью вперед. Вылетев в коридор, он едва удержался на ногах.
        - Доброе утро, Борготта.
        Сбоку от двери стояла Николетта, облаченная в серебристое, расписанное драконами и орхидеями кимоно. По хитрому лицу контрактницы ясно читалось: она предвидела реакцию новенького, и заблаговременно заняла безопасную позицию.
        «Уж она-то точно не заспалась, - отметил старый бабник маэстро Карл. - Реснички стрелами, губки бантиком. Цыпочка! И пояс на кимоно… суета, а не пояс!..»
        - Д-оброе… извините, я д-думал…
        От прилива адреналина в голове прояснилось. Лючано отчаянно заморгал, гоняя остатки сна. Что это на него нашло? Нате-здрасте, выломился полуголый придурок, стулом машет… Стыдобища!
        Жаркая волна опалила лицо.
        - Вы, красавчик мой, проспали завтрак, - Николетта оценивающе, без малейшего стеснения рассматривала коллегу. Тарталья втайне порадовался, что успел натянуть штаны. Без штанов под таким взглядом и угореть недолго. - Это нормально. Так бывает со всеми после первой арены. Мы, семилибертусы, много спим. Ничего, привыкнете.
        - Завтрак?
        Он взглянул на часы. Действительно, 10:07. А сумерки в номере? - ну да, падая спать, он же убрал прозрачность стекол. До пятнадцати процентов.
        - Завтрак - ерунда. Возьмете в кафе омлет и сок. Стала бы я рисковать из-за вашего завтрака! Вам, соня, надо покормить «овоща». Если вы не объявитесь в погребе до половины одиннадцатого, Жорж вас живьем съест!
        - Если меня не съели каннибалы на Кемчуге…
        - Не хорохорьтесь. Знаете, что такое «юдоль скорби»? Нет? Ну и славно. Это я вам говорю, как большой специалист по «юдоли».
        - Хорошо, - кивнул Лючано. Он все больше смущался под наглым взглядом Николетты. Казалось, брюнетка сейчас плюнет на свои же рекомендации, затащит новенького в номер и подвергнет насилию в особо извращенной форме. - Умоюсь, и бегом к Пульчинелло…
        - К кому?!
        Удивление ей шло - румянец, блеск глаз…
        - Я так назвал своего «овоща».
        - А-а. Зря. Лучше не давать им кличек. Сантименты, цветы сердца, а он - раз, и сварился. Впрочем, дело ваше. Да шевелитесь, в конце концов! Жорж зол на вас со вчерашнего вечера. Только и ждет повода.
        При ближайшем рассмотрении на лице женщины, под слоем макияжа, обнаружились едва заметные морщинки. И кожа под глазами с намеком на дряблость. Арена не прошла даром для Никки. Значит, мчимся будить «коллегу», с которым и виделись-то пару раз?! Спасаем брата-семилибертуса от тайных ужасов?
        «Или у нее на меня виды?»
        - Прошу простить мою выходку.
        Он поставил стул, который, как выяснилось, до сих пор держал в руках. Стул мигом оседлала Николетта, широко расставив ноги. В распахнутом кимоно отчетливо белела грудь гладиаторши - маленькая, с яркой вишенкой соска. Это сильно мешало продолжать разговор в непринужденном тоне.
        - Ничего, бывает. Кстати, застегните ширинку.
        - М-м… За неглиже извиняюсь отдельно. Скажите, почему вы решили меня предупредить?
        «Если ответит: „Из любви к ближнему“, - не поверю!»
        - Не хочу доставлять удовольствие этому гаденышу Мондени. Как мотив, уважительный?
        - Еще бы, - рассмеялся Лючано. - Спасибо!
        - Поторопитесь. Забавная у вас татуировка. Где кололи?
        - В тюрьме.
        - Интересный вы человек…
        Николетта встала и, виляя бедрами, пошла прочь по коридору.
        «В душ, в душ! Желательно - ледяной…»
        III
        Гладиаторий словно вымер.
        По дороге не встретилось ни единой живой души.
        Спускаясь в подвал, Лючано обнаружил, что забыл-таки надеть рубашку. Кормилец, голый по пояс? А что? Правилами стриптиз не возбраняется. По крайней мере, Мондени ни о чем подобном не говорил.
        - Здорово, приятель!
        Сегодня Пульчинелло удивил. «Овощ» не сидел, а лежал на койке, отвернувшись лицом к стене. Нажав кнопку раздатчика, Лючано получил две банки «замазки», извлек ложку с миской и задумался: сразу брать пучок моторика, или сперва…
        Пульчинелло сел на кровати.
        Лючано споткнулся на ровном месте - настолько внезапно это произошло. Однако, заняв привычную, тупую и покорную позу ожидания, «овощ» снова застыл, уставясь в одну точку. В его поведении крылось что-то космическое, невозможное для человека.
        «Он, небось, всегда так садится, - успокоил маэстро Карл. - Просто, малыш, ты впервые застал сей процесс. Валяй, не тяни резину…»
        Коррекция не потребовалась: «овощ» сам открыл рот, едва в поле зрения объявилась ложка с «замазкой». Голоден? Или с прошлого раза в его пустой голове отложилось что-то полезное? Вряд ли… Ест - и ладно. Сунешься без спросу - а тебя бац по носу!
        «Ты, малыш, и не лезь, куда не надо, - маэстро Карл сегодня был на редкость разговорчив. - Лезь, куда надо. Работай с базовой моторикой, а остальное не трогай…»
        «Тут без нас уже потрогали, - бесцеремонно вклинился Добряк Гишер. - Вон, рожа!.. И рука. Ослеп, что ли?»
        Действительно, со вчерашнего дня у Пульчинелло добавилось «украшений». Ссадину на лбу Лючано заметил не сразу: ее, падая, закрывала прядь волос. Синяк под левым глазом слабо выделялся на смуглом лице. Вдоль правого предплечья тянулись четыре длинные царапины. Следы ногтей?
        Когтей?!
        Тарталья уловил еле ощутимый запах лекарств. Антисептик со стимулятором регенерации; скорее всего - солдатский «коктейль»-универсал, оптимум для быстрого заживления ран. Значит, помощь блондину оказали.
        Но кто его бил?
        Проклятье, что здесь вообще происходит?!
        «Замазка» в миске кончилась. Лючано отнес посуду в автомойку; прихватив по дороге салфетку, подсел к «овощу».
        - Ну-ка, пробуй сам. Это салфетка, Пульчинелло. Ей вытирают губы. Смотри на меня. Смотришь? Хорошо. Запомнил? Теперь ты. Бери…
        Он вложил салфетку в пальцы Пульчинелло. Тот медленно, с усилием повернул голову. Уставился голубой, бездонной пустотой: что это нам дали? Чудилось, от напряжения пустота темнеет, превращаясь в черноту космоса, насквозь прошитую звездной канителью. Вторая рука «овоща» осторожно, словно боясь причинить вред, гладила Лючано по плечу.
        Теперь, когда Тарталья был обнажен по пояс, сомнений не осталось: Пульчинелло влекла татуировка, и ничто иное. Со вчерашнего дня она разрослась. Змеи-щупальца добрались до груди, осваивая новые пространства, сползли к локтю, явно вознамерясь в ближайшее время взять и этот хрупкий рубеж.
        «Они меня скоро всего опутают! Говорят, некоторым женщинам нравится. Николетте, в частности. Вопрос в другом: понравится ли это мне?!»
        Пульчинелло, не интересуясь терзаниями кормильца, ласкал татуировку. Это занятие доставляло ему удовольствие. Словно «овощ» дорвался до невинного, на первый взгляд, но запретного наслаждения: вдосталь наковыряться пальцем в носу или поскакать босиком по лужам.
        «Так думают о ребенке, малыш. Не обольщайся!»
        Пальцы Пульчинелло скользили по змеям, на миг задерживались в области центрального «кубла» - и двигались дальше. Гладь Лючано красивая женщина, а не безмозглый «овощ», было бы гораздо приятнее. Сюда бы Ирасека, любителя мужчин - вот бы порадовался…
        Задумавшись, он прозевал момент, когда блондин поднес салфетку к лицу и стал неуклюже тыкать ею в губы. Тарталья смотрел на чудо, как завороженный. Неужели «овощ» все-таки поддается обучению?! Вскоре остатки «замазки» исчезли с лица Пульчинелло, а салфетка превратилась в лохмотья.
        - Молодец! - он забрал мусор у подопечного и отправил в утилизатор. - Гений! Если б ты еще сумел пожаловаться на обидчиков…
        Лючано коснулся царапин на предплечье.
        - Но ты ведь не ябеда, верно?
        Вспомнились измочаленные костяшки пальцев лысого громилы.
        - А может, били не только тебя? Ты тоже бил? Да?
        Блондин вздрогнул, как от пощечины. Замотал головой, вскочил, продолжая трястись. Лючано отшатнулся, но Пульчинелло не собирался нападать на него. «Овощ» кружил по камере, выставив перед собой руки - прикрываясь от невидимых ударов, уклоняясь, атакуя в ответ.
        - Ты дрался? Ты хочешь мне показать?!
        Разумеется, блондин не ответил, но начал двигаться быстрее. Страх оледенил сердце Лючано. Пустоглазое существо с лицом дебила танцевало так, что взгляд не успевал следить за ним. Казалось: враг Пульчинелло находится здесь! Просто он движется еще быстрее, скользя между мгновениями…
        Тарталья вжался в угол. Удары «овоща» были сокрушительны: попадешь под такой - реанимация обеспечена. Вот блондин присел, раскорячась, вцепился в кого-то, с натугой поднял и бросил через себя. Извернувшись, упал сверху, орудуя локтями. Снова вскочил - схватил, бросил, упал. Вскочил. Схватил, бросил… упал…
        Его заклинило, с ужасом понял Лючано. Он не может остановиться. Будет повторять фрагмент боя до бесконечности, пока не откажет сердце. Надо что-то делать! Остановить, вывести из безумной круговерти…
        Он потянулся к пучку моторика.
        «Осторожней, малыш!»
        «Вижу, маэстро».
        Мерцающие нити «овоща», каких он не встречал у других кукол, были натянуты до предела. Они ярко светились, будто лучи контрольных лазеров. В придачу нити зримо вибрировали на манер басовых струн. Низкий инфернальный рокот звучал сильнее, чем в прошлый раз. Ворс шевелился, каждая ворсинка топорщилась на особицу; нити уходили в темную глубину безусловных рефлексов, исчезая. У Лючано не возникло ни малейшего желания выяснить, куда же они все-таки ведут. Ишь, гудят! - точь-в-точь агрегаты в лаборатории «электро-Гассана».
        Ну их в черную дыру…
        Это было легче сказать, чем сделать. Басы расходились в разные стороны под всевозможными углами, пересекались друг с другом, связывая пучки в чудовищных, невообразимых сочетаниях. Фактически они образовывали комплекс дополнительных пучков, чье назначение оставалось загадкой. Миновать их, корректируя обычную моторику, было крайне сложно. Так, тянем, ослабляем, правим; движения замедляются…
        Давай, баклажан!
        Гораздо медленнее, чем раньше, но «овощ» все равно повторял треклятую комбинацию: присел, схватил, бросил… Нет, не годится! Надо сбить его с ритма, вытолкнуть из колеи; сломать рисунок движения. Лючано начал косвенную коррекцию: чтобы Пульчинелло, приседая на бросок, потерял равновесие и упал. Ничего не получилось. Как хорошо раскрученный волчок, «овощ» обрел устойчивость; он наворачивал оборот за оборотом, не желая заваливаться набок.
        На миг отпустив нити, Тарталья перевел дух. Движения Пульчинелло начали вновь ускоряться. Проклятье! Неужели все насмарку?! Позвать ланисту? Пусть вкатят идиоту дозу снотворного, заряд из парализатора, наденут смирительную рубашку, спеленают стасис-полем…
        «Нет, дружок. Ты уж будь добр - сам. Зря я, что ли, тратил время на такого болвана?»
        «Думаешь, поможет? А, Гишер?»
        «Ученику бокора помогло, - пожал плечами старик-экзекутор. - Королева Боль милосердна. В конце концов, что ты теряешь?»
        Один из двух альтер-эго Тартальи не ошибался. Голова наполнялась болью, как шприц эвтанатора - ядом. Если он сейчас же не разорвет контакт… Но яд иногда служит лекарством. Вновь ухватив пучок моторика, Лючано замедлил, как мог, «бой с тенью», который вел Пульчинелло. И едва движения подопечного обрели текучесть кипящей смолы, боль хлынула наружу, извергаясь в «овоща».
        Нити-струны вспыхнули ярче сверхновой.
        К дальнейшему Лючано оказался совершенно не готов. Он дернулся, уверенный, что сейчас его накроет, как вчера. Но басовый рокот оборвался. «Струны» начали тускнеть и съеживаться, уползая в темную глубину. Там расцветали, быстро увядая и сливаясь с окружающим мраком, «тюльпаны» - похожие на те, что возникают в разрывах континуума, когда звездолет после РПТ-маневра выходит из гипера.
        У Пульчинелло «тюльпаны» гасли намного быстрее. Да и выглядели они естественней своих космических родственников. Мерцающие нити по большей части исчезали вместе с «тюльпанами», но некоторые оставались - лишившись ворса, они делались тонкими и блестящими.
        Пульчинелло прекратил «бой». Словно потайная дверца, выпустившая наружу неистового бойца, наконец захлопнулась, лязгнув засовами. «Овощ» стал прежним. Он стоял, опустив руки, и глядел на кормильца пустыми глазами.
        - Дилафруз, - тихо сказал Пульчинелло. - Остовар, вехд-марзбан. Азастор…
        После чего сел на койку и умолк.
        - Что? Что ты сказал?!
        «Овощ» не ответил.
        «Малыш! Он говорил с тобой, малыш!»
        «Да, маэстро. Он говорил. Только не со мной. И по-вехденски».
        Лючано узнал два слова. Он слышал их от Фаруда Сагзи, работая экзекутором в Мей-Гиле. Что значит «марзбан», он забыл. Что-то, связанное с границами государства. А вот что такое «азастор» - помнил хорошо.
        Опасность.
        IV
        «Requies curarum» пустовал. За стойкой бармен протирал бокалы, внимательно пялясь в визор. Изображение фокусировалось над музыкальным автоматом. Общий звук бармен, заткнув левое ухо акустик-«пробкой», свел к нулю, не желая тревожить гипотетических посетителей.
        По каналу для помпилианцев крутили какие-то «бои без правил». Двое бандюг с увлечением мутузили друг дружку. Лючано втайне порадовался, что ничего не слышит. Вопли и рычание - самое то, чего нам сейчас не хватает…
        - Доброе утро! - ранняя пташка привела бармена в восторг. - Присаживайтесь!
        Кивнув в ответ, Лючано оккупировал столик поближе к выходу. Если придется уносить ноги, так чтоб недалеко. Он опомниться не успел, как бармен возник рядом, держа в руке кружку с шапкой белой пены.
        - «Колосок»! Я помню ваши вкусы!
        - Спасибо. Если честно, я не планировал заказывать пиво…
        - За счет заведения! - обиделся бармен. - От меня лично!
        Он тут же сменил гнев на милость:
        - Вы не торопитесь. Отдохните, обдумайте заказ. А пиво обождет. Вдруг душа востребует? Я здесь не первый день, знаю, что ваши по утрам спрашивают…
        Оставив кружку на столе, он вернулся за стойку. Недоумевая, с чего бы это бармену так нежно любить причину недавнего погрома, Тарталья отхлебнул глоток - и опомниться не успел, как кружка опустела наполовину. Пиво шло, будто с жесточайшего похмелья. С трудом оторвавшись от ядреного, с горчинкой «Колоска», он встал, желая развернуть стул спиной к визору. И окаменел, прикипев взглядом к изображению, словно решил посостязаться в этом деле с приветливым барменом.
        На его глазах голый по пояс Пульчинелло присел, ухватил меднокожего варвара-атлета под коленки, с натугой бросил через себя и упал сверху, колотя атлета локтями.
        Казалось, Лючано силой вернули в камеру - досматривать кошмар.
        - Высший класс! - сообщил бармен. - У нас всегда свежак крутят. Не знали?
        «Овощи» дрались. Теперь уже атлет образовался сверху, норовя вцепиться противнику в горло и задушить. Ногти атлета располосовали правое предплечье блондина. Пульчинелло ушел в глухую защиту, скорчившись на манер зародыша. Улучив момент, он сбросил меднокожего, вскочил и принял боевую стойку.
        - А вы у нас «звезда»! - бармен категорически не желал угомониться. Его распирало от желания попросить автограф, но он стеснялся. - Прима! Я жене так сразу и сказал, после той смены… Ну, помните? Когда патруль? Говорю ей: «Этот новенький - парень хоть куда!» Бабы, они без разъяснений не соображают…
        В левом нижнем углу визора возник добавочный сегмент изображения. Общим планом шел многократный повтор броска Пульчинелло, в разных ракурсах, с увеличением и без. А в микро-сегменте образовался уютный кабинет: диванчик в стиле «экзот», журнальный столик с закусками… Содрогаясь от внезапного озноба, Лючано смотрел на себя самого. Микро-Лючано шевелил губами, с азартом размахивал крошечными ручонками, и не требовалось включать общий звук, чтобы прочесть, услышать, вспомнить:
        «Это ты, братец, по тюрьмам не квасился. Брокер-шмокер, шулер-шмулер… Детский лепет! Посидел бы с мое, хлебнул бы лиха…»
        Лючано в кадре жаловался на жизнь.
        Пульчинелло избивал варвара-атлета.
        В одно и то же время - часы визора исключали ошибку.
        - Демонстрационная версия, - пожаловался бармен. - Для полного просмотра надо купить регистрационную карточку. Или лицензионку, в записи. Я куплю, вы не думайте! Уж больно здорово оно у вас вышло… О, Никки! Тебе как всегда?
        - Да, Катулл.
        - Вы преследуете меня? - спросил Лючано, когда Николетта Швармс, опять в новом кимоно, плюхнулась за столик рядом с ним.
        - Нужны вы мне, - отмахнулась женщина. - Герой-любовник! Катулл, я умираю от жажды!
        Бармен принес банку сока гуавы и шприц с ароматическим спиртом.
        - Что-то еще? - спросил он.
        - Омлет, - велел Лючано, усаживаясь спиной к визору. - С грибами. Гренки с сыром. И стакан простокваши.
        «Ты рехнулся, малыш? - спросил издалека маэстро Карл. - Когда ты в последний раз пил простоквашу? У тетушки Фелиции, в сопливом детстве? Откуда в „Requies curarum“ возьмется простокваша?»
        Бармен с уважением смотрел на «звезду».
        - Вам от какого производителя? Коза? Овца? Корова? Есть от буйволицы…
        - Коровью, пожалуйста.
        - Сладкую? Кислую? Желе?
        - Кислую. И поторопитесь, я голоден.
        - Ты совсем-совсем дикий? - с любопытством спросила Николетта, когда бармен ушел. Предполагаемая дикость собеседника помогла ей перейти на «ты» без лишних угрызений совести. - Из резервации? Я же видела, как ты на визор вылупился… Про ошейник не в курсах, да?
        Лючано пожал плечами.
        - Ну, ошейник. Взамен клейма. Облегченная форма, и все такое…
        - Ты где родился?
        - На Борго.
        - Это далеко?
        - Откуда считаем? От центра Галактики?
        - Отсюда.
        - Далеко. Созвездие Филина, система Зи-Хве.
        - Ясно, - Николетта с презрением наморщила бровь. - Глушь, провинция, захолустье. Кислая простокваша. Дальше орбиты не летал, небось?
        - Небось, - Лючано еле сдержался от нервного смеха. Похоже, Никки не запомнила ничего из вчерашней арены. Только себя и слушала, контрактница. - Я вообще домосед. А простокваша, между прочим, восстанавливает нервные клетки. В ней пробиотики лактобацилл, они для нервов - чистое золото! Ты всезнайку-то не корчи, ладно? Знаешь, рассказывай, не знаешь - пей, да помалкивай!
        - Думаешь, у меня склероз? Ты вчера о себе - всю подноготную, грязное белье наружу, а у дуры-бабы оно из головы - фьюить?! - демонстрируя прозорливость на грани телепатии, Николетта по-разбойничьи свистнула. - Не бойся, папочка! Через месяц и ты коллег на арене слышать разучишься. Себя, только себя-любимого, и хватит…
        Она взяла шприц со спиртом, распечатала, загнала иглу в клапан банки с соком и нажала на плунжер. Банка покрылась изморозью: включилось самоохлаждение. Опустошив шприц, Николетта выждала с минуту - и рванула жестяной язычок, распечатав банку.
        Малиновая пена полезла из отверстия.
        - Уф-ф, вкуснотища! - Никки принялась слизывать пену языком. - Люблю эту заразу, на трассах привыкла. Что, забыл о трассах? Небось, тоже про мое житье-бытье вчера слушал, да не слышал?
        - Ага, - был вынужден признаться Лючано. - Про женское помню… Про недомогания. Еще про аборты. И все. Как отрезало.
        - Вот видишь. Про аборты все с первого раза запоминают. И про месячные. Я про них вечно талдычу, оно и откладывается… Сейчас слушай - нас двое, резонанса не будет.
        - Резонанс?
        - Ошейники, если больше трех-четырех, резонируют. Ладно, давай по порядку…
        Рассказ Николетты Швармс был прост и незамысловат. Шлюшка-дальнобойщица, на жаргоне космачей - трассиха, ножки врастопырку. С тринадцати лет она моталась по Галактике, не видя ничего, кроме грязной каюты и потной хари очередного «папочки», давшего ей приют на время рейса. По крови на четверть помца (так Никки звала помпилианцев), она втайне мучилась комплексами - родись девчонка с даром ставить клеймо, жизнь сложилась бы иначе. На Террафиме ее три года назад бросил очередной «котяра», узнав, что трассиха опять залетела. К несчастью, плодовитость Никки граничила с профнепригодностью - никакие контрацептивы не помогали, хоть стерилизуйся! Денег на аборт не было, но ей повезло. Местная знахарка, перед тем, как старуху утопили из-за каких-то религиозных предрассудков, вытравила плод - удачно, без сепсиса и скверных последствий. А потом она встретилась с Жоржем Мондени.
        - Он тогда семилибертил по полной. Это после, как освободили, нанялся ланистой. А начинал рабом. Жоржик мне вариант с контрактом и подкинул.
        - Зачем помцам… тьфу ты! - перебил ее Лючано. - Зачем помпилианцам брать семилибертусов на контракт? Рабов вон сколько, забесплатно…
        Николетта ударила банкой об стол, разбрызгивая напиток.
        - Ну ты дикарь! Клеймо любой помц влепит, а с ошейником - хренушки! Только самые крутые. Или самые талантливые. Короче, бугры. Мне Жорж о них бухтел, но я не въехала. Ты мозгой двигай, шустрик, - с нее на глазах сползала тонкая пленка лоска, выпуская на свободу былую трассиху, лихое дитя помоек. - Иначе семилибертусов налепили бы - вайлом! А так мы в цене… В гладиатуру не всякий годится! Я как сказала, что хочу на контракт, помцы от радости чуть не сбрендили. Крутяка мне нашли, ошейник ставить, счет в банке открыли - хрусты гонять. Твои хрусты хозяину идут, а мои - мне, лапочке…
        - Ты хотела про ошейник, - напомнил «дикарь».
        - Да, ошейник. Он, красавчик, дерьмо из нас давит. В каждом человеке дерьма - полным-полно. Оно на больших глубинах залегает. А ошейник вроде буровой вышки. Тебя помцы спросят, что да как, тут ошейник и начинает гнать-фильтровать. И про маму вспомнишь, как она, пьяная, дитё из бутылочки пивом кормила, для смеху, и про папу, который тебя за ляжки щупал… Тебе-то плевать, а им приятно, помцам. Слушают, слюни пускают. Хрусты башляют - без счета. Потеха!
        - А им это зачем?
        - Не знаю, - равнодушно отмахнулась Никки. - Если б я у всех спрашивала, на кой они меня не углом, а конвертом ставят… Жила я с одним трубачом, вехденом, он все шутил: «Каждому перцу - свое скерцо!» Ты, главное, упираться не вздумай! С упора ломка - кошмарики! Глюки, крыша дыбом. Увильнуть все равно не сможешь - Жорж говорил, вторичное влияние, тень-брень-хренотень! - зато нахлебаешься… Особенно на арене. Когда нас в одной комнате собирают - резонанс. Хлещет без продыху. Ну и пусть хлещет. Расслабься и получай удовольствие. Нам-то что, нам дерьмеца не жалко…
        «Сволочи! - сдавленным, изменившимся голосом произнес издалека Гишер. - Кишки наружу… Ах, сволочи!.. скоты…»
        И замолчал.
        Бармен принес омлет, гренки и простоквашу. Но Лючано на еду смотреть не мог. Тошнило. Иди пойми, из-за ошейника, или из-за услышанного. С трудом он сделал глоток простокваши. Как ни странно, пошло хорошо. Спустя миг он накинулся на омлет, словно заново родился, причем смертельно голодный.
        - Оно после арены бывает, - ухмыльнулась Никки, жестом заказывая второй шприц с банкой. - Кажется, крошку проглотишь - и стошнит. А начнешь мотать, не остановишься. Я, чтоб брюхо не наедать, питьем обхожусь. Стану толстой, мужа не найду. Хотя, с домиком на Куэдзако да счетом в банке…
        - Погоди! - говорить с набитым ртом получалось не очень. - А «овощи»? Они-то с какой радости друг дружку мутузят? Тоже ошейник?
        - Ну ты и примитив! - изумилась Никки. - Каннибал! Про закон сохранения энергии слышал? С дерьмом та же история. Ему ж куда-то хлестать надо, если помцев рядом нету? Вот нам и налаживают пси-отвод через «овощей». Мы их кормим, контакт устанавливаем. А потом, на арене, значит, сливаем… Спроси у Жоржика, он разъяснит: как. Он слов умных много знает. Разрушенная психика, и все такое…
        «У кого? - буркнул Гишер. - У кого психика разрушена? У „овощей“? У помцев? У тебя, дружок?»
        - «Овощи» тупые, дерьма налижутся, захмелеют - и давай драться! А помцам счастье: еще одно развлечение. На дармовщинку - психам жалованье платить не надо. Накормят, подлечат, и на том спасибо.
        - А если он погибнет?
        - «Овощ»? Ну и пусть. Сварится, кто по нему заплачет?
        - Дрянь ты, - крикнул Лючано, чувствуя, что бесится, и недоумевая: ошейник виноват, или он сам дошел до ручки. - Дрянь!
        - Дрянь, - легко согласилась Николетта Швармс. - Не спорю. Дрянь и есть. А ты, хороший мой? Ты - кто?
        И, выждав паузу, улыбнулась легкой, детской улыбкой:
        - Пей свою простоквашу, чистюля…
        V
        Погода удалась - лучше некуда.
        Легкие приметы осени, топчущейся на пороге, лишь добавляли шарма. Светло-желтые пятна в листве, багряные плети винограда, чьи грозди - плотные, иссиня-черные, с глянцем на бочках - напоминали одну крупную, в пупырышках, ягоду ежевики. Мелкий дождик прекратился, едва начавшись. Казалось, дома сейчас начнут встряхиваться по-собачьи, разбрасывая веера брызг.
        Перед виллой, где обосновалась Юлия, Лючано остановили.
        - Вам депеша! - запыхавшись, крикнул мальчишка-курьер. - С Сеченя!
        - С Сеченя? - недоумевая, спросил Тарталья. - От графа Мальцова?
        Мальчишка моргнул и вдруг расплылся в широченной ухмылке. Складывалось впечатление, что он минутой раньше назвал пароль - и получил убедительный отзыв.
        - Ага! От Мальцова! Он взаправду граф?
        - Граф. Его сиятельство. Ну, давай депешу!
        - Не-а, не дам. У меня идентификатора нету. А каждому на слово верить - проторгуешься, - курьер, несмотря на юный возраст, оказался человеком практичным. - Она на почте, 6-е отделение. Вот извещение, - он сунул Лючано мятый корешок, исписанный по-террафимски: значки и загогулинки, похожие на птичьи следы. - Велено сказать, чтобы вы сами получили. Тут рядом! Пошли, я провожу…
        Мальчишка поминутно озирался, шмыгая носом. Его нервозность раздражала. Хотелось отвесить торопыге подзатыльник. Вдвойне нервировало то, что снова не удавалось понять, откуда растут корни раздражения: из реальных причин - или благодаря влиянию проклятого «ошейника».
        - Ну, чего вы стоите? Пошли! Депеша же!
        Татуировка начала дико свербеть. Зуд проник в поры, быстро растекаясь по телу. Голова закружилась, стало легко-легко, словно гравитацию отменили приказом по Галактике. Перед глазами вспыхнул и рассыпался звездный фейерверк.
        - Вы чего? Эй, вы чего?!
        «Ничего, - хотел ответить Лючано. - Сейчас пойдем».
        Но не успел.
        Контрапункт
        Лючано Борготта по прозвищу Тарталья
        (пять-шесть лет тому назад)
        Шарль Касхоун, историк, автор «Принципов свободы», утверждал, что Первую Куклу изобрела Первая Девочка, реализуя материнский инстинкт. Таким образом кукла стала прообразом человека, а ее взаимоотношения с девочкой - прообразом творчества в целом, и театрального искусства в частности.
        Современник Касхоуна, искусствовед Ингре Тинжан выдвинул альтернативную гипотезу. По Тинжану, кукла есть результат желания Первого Верующего создать образ Первобожества - образ подвижный и доступный, позволяющий, так сказать, обеим сторонам «дергать за ниточки».
        Сторонники каждой из версий по сей день ведут яростные споры.
        А девочки играют в куклы.
        И фанатики воздвигают идолов.
        - Движение на трассах в районе Хвостовой Трещотки будет восстановлено в полном объеме в течение ближайших суток. Для зачистки района направлен патрульный крейсер класса «Ведьмак» с рейдером поддержки. Администрация космопорта приносит извинения…
        Дождавшись, пока чмокнет дезинфицирующая мембрана, профессор Штильнер взял с ленты транспортера саквояж и картонку со шляпой. Шляпу он купил по дороге, во время пересадки на дикой, варварской Кемчуге, и теперь недоумевал: зачем?
        Шляп он не носил.
        В целом рейс получился ужасным. С первой минуты полета разыгралась мигрень. Болеутолители, рекомендованные корабельным диагностером, помогали, как мертвому - припарки. От лекарств, а главное, от каленых гвоздей, по шляпку вбитых в темя, Штильнер впал в депрессию: хотелось стать жертвой террористического акта. Кормили на лайнере сносно, но злоупотребляли специями. К рыбе отказались подать лимон. Дама из соседней каюты, женщина выдающаяся во всех отношениях, очень хотела замуж. В четвертый раз по законам Мондонги; в шестнадцатый - по законам Сивана.
        Объектом своих матримониальных притязаний она выбрала сами понимаете кого, усугубляя депрессию профессора и вынуждая к затворничеству.
        К счастью, дама сошла на Магхе, оставив Штильнеру письмо.
        Письмо он утилизировал, не читая.
        Две пересадки лишь усилили отвратительное настроение. На Хиззаце всех пассажиров, ожидающих старта, бесплатно увеселяли в честь рождения правнучки у местного верфевладельца Берсаля. Шесть часов песен, танцев, комических скетчей, галлюциногенных взаимо-губок, выпивки на дармовщину и прочего насилия над свободной личностью - это, знаете ли, слишком. А на Кемчуге, где профессор и обзавелся дурацкой шляпой, он стал свидетелем драки между горцами-аборигенами, охранниками тамошней тюрьмы, и троицей охотников с Честера.
        Горцам не повезло: охотники оказались модификантами, людьми строгих нравов, со втяжными когтями и гормональными ускорителями реакций. В результате конфликт быстро исчерпал себя. Костюм пришлось отдать в химчистку: невольного очевидца с ног до головы забрызгало кровью.
        - Пассажиров, отбывающих рейсом 97/31 Китта - Хордад - Шравана отправлением в 11:36 по местному времени, просим пройти на посадку к 69-му выходу терминала «Лямбда». Повторяю…
        Вздохнув, профессор двинулся в сектор досмотра. Запах бетеля пропитал космопорт насквозь, преследуя Штильнера по пятам. Рослый таможенник долго изучал его паспорт. Черное лицо офицера лоснилось, вызывая неприятные ассоциации.
        - Сечень? Это в Архиерее?
        - Бета Архиерея.
        - Цель поездки?
        - Частная.
        Вокруг саквояжа, игнорируя картонку со шляпой, накручивала кольца полицейская мамба. Таможеннику не нравился профессор, а мамбе не нравился профессорский багаж. Змея шипела и нервно трепетала жалом.
        - Откройте, будьте любезны. Что это?
        - Варенье. Из малины.
        - Варенье?
        - Да. Берут, знаете ли, малину, варят с сахаром…
        - Продукты питания, не прошедшие утвержденного цикла обработки, к ввозу на Китту запрещены.
        - Это не продукт питания, - профессор озверел. Мигрень, ужасный рейс, скверное расположение духа, а также придирки таможенника толкали к безумствам. - Это медикаментозное средство. От подагры и приступов эпилепсии. Также, молодой человек, это предмет культа. Ни один сеченец не покинет планеты без банки малинового варенья. Если угодно, запросите энциклопедический справочник Гратовского - раздел «Обычаи и верования»…
        - Хорошо, баас Штильнер. Вот ваш паспорт. Добро пожаловать на Китту.
        Мамба, разочаровавшись, вернулась на поясной крюк офицера.
        Покинув космопорт, Штильнер взял на стоянке извозчика-пигмея. Подвижный, как если бы целиком состоял из пружинок, извозчик не стал ломить цену - за доставку к отелю «Макумба» (7-я кольцевая, Синий крааль) он запросил всего полсотни экю. Тем не менее, профессор собрался было торговаться, бросил взгляд на кишку квазиживого подъемника, которая гадко пульсировала, ощутил тошноту и согласился.
        Солнце над Киттой старалось вовсю. Ослепительно-голубой свет Альфы Паука вызывал резь в глазах. Купив у пигмея, человека, безусловно, предприимчивого, темные очки за двадцатку («Настоящий „Сейба“, бвана! Г’Ханга лицензией не торгует!..»), Штильнер сел подальше от края аэромоба. Мигрень шла на убыль. Головную боль сменила подавленность. Казалось, в небе над космобестиологом, в курортном, умопомрачительном, излечивающем все болезни небе Китты распласталась тень соглядатая-невидимки.
        И соглядатай испытывал жесточайшее чувство deja-vu.
        Желая отрешиться от глупых мыслей, Штильнер вспомнил свой опыт общения с «человечком» графа Мальцова. Загадочная личность, представившись как Филер, частный детектив категорически отказывался от личных встреч, а на связь никогда не выходил без «уродца» - исказителя внешности. В итоге профессор не знал ни его лица, ни телосложения, ни настоящего имени. Впрочем, Филеру доверял граф. Этой рекомендации хватало с лихвой.
        Его сиятельство также оплачивал услуги Филера.
        Узнав от детектива, что Эмилия - дочь банкира Шармаля, профессор впал в ступор. Эми, честная и целеустремленная Эми, коллега и возлюбленная - наследница денежного мешка размером с красный гигант! Одна из самых завидных невест в Галактике… Будь гематрийка жива, он бы устроил ей сцену - не зная, за что. Но сейчас любые сцены потеряли смысл.
        - Дети? - спросил Штильнер. - Они у деда?
        - Да, - ответил детектив.
        - Я смогу увидеться с ними?
        - Вряд ли.
        - Тогда мне необходимо встретиться с мар Шармалем.
        - Вы хотите, чтобы я организовал вам встречу с Лукой Шармалем?
        - Хочу.
        - Личную встречу? С глазу на глаз?
        В гнусавом, измененном голосе Филера пробилась нотка искреннего изумления.
        - Да. Чего бы это ни стоило.
        - О стоимости мероприятия я буду говорить с Аркадием Викторовичем. Остальное - попробую. Хорошо бы найти подходящие рычаги давления… Господи, о чем я! Рычаг давления на Шармалей! Это безумие…
        - Скажите банкиру: «У любого ребенка есть отец».
        - И все?
        - И все.
        - Имейте в виду, я ничего не гарантирую!
        - Не гарантируйте, - согласился профессор. - Просто выведите меня на Шармаля.
        Филер не подвел. Больше года он молчал, не подавая признаков жизни, а потом сообщил - почему-то не напрямую, а через Мальцова - что пришло время озаботиться киттянской визой. Шармаль-старший дал согласие уделить космобестиологу Штильнеру пятнадцать минут своего драгоценного времени.
        В устах гематра «пятнадцать минут» не были фигурой речи.
        Девятьсот секунд - и до свиданья.
        - Приехали, бвана. «Макумба». Г’Ханга подождет мудрого бвану?
        - Конечно, обождите. Я быстро…
        Забронированный номер оказался занят. Хозяин отеля, как на грех, отсутствовал. Зато портье был сама любезность и обходительность! - вскоре, бросив вещи в свободных апартаментах с видом на мусорку, профессор уже снова сидел в аэромобе.
        - Йала-Маку 106, пожалуйста. Юго-запад, побережье…
        - Г’Ханга знает! О, щедрый бвана едет на Йала-Маку? Золотое место! Богатые люди живут, вожди живут, инкоози…
        Полет над Хунгакампой запомнился слабо. Другой на месте Штильнера все глаза проглядел бы, любуясь достопримечательностями. Увы, профессору было не до красот. Он стыдился признаться самому себе, что нервничает перед встречей - до колик, до озноба.
        Ах, Эми! Ну что тебе стоило задержаться в списке живых еще лет на двадцать!
        Он нервничал, подлетая к роскошной вилле. Нервничал, разговаривая с модификантом-привратником. Боролся с ознобом, идя рядом со слугой-големом по аллее, вымощенной кристаллами флюорита. Стучал зубами, поднимаясь по ступеням в здание, скорее напоминавшее виллу помпилианцев, чем жилище богатого гематра. Волновался, заходя в кабинет Луки Шармаля.
        А потом он увидел банкира.
        И перестал нервничать.
        Совсем.
        Банкир был похож на свою дочь. Медно-красные, поредевшие от возраста волосы. Плотное телосложение. Твердый, властный рот. В то же время он так разительно отличался от Эми, что профессор успокоился. Эта комбинация сходства и различия действовала странным образом: успокаивая, она переплавляла болезненное возбуждение в настойчивость, настраивая Штильнера, человека шумного, но, в сущности, неконфликтного, на верный лад.
        - Как я понял, - без приветствия начал Шармаль-старший, - у вас есть информация об отце моих внуков. Сколько вы хотите за эти сведения?
        Профессор поклонился. Сейчас он жалел, что не захватил из отеля шляпу. Приподнять шляпу, смешную, купленную на варварской планете шляпу за миг до поклона - вот чего бы ему хотелось в данный момент.
        - Здравствуйте, мар Шармаль.
        Ни одна черта не дрогнула на восковом лице гематра. По нему ясно читалось, что лишь безумец станет, имея в запасе жалкие девятьсот секунд, тратить время на разную ерунду. Например, пожелания здравствовать. А вести переговоры с безумцем - пустая трата времени.
        Лука Шармаль ждал, не повторяя вопроса.
        - Я передам вам сведения об отцовстве даром.
        «Филантроп? - безмолвствуя, спросил банкир. - Шантажист?»
        «Нет», - улыбнулся профессор.
        «Идиот? Лжец? Кто?»
        - Позвольте представиться: Адольф Штильнер, космобестиолог. Отец ваших внуков.
        - Уходите, - сказал Лука Шармаль, активируя панель коммуникатора. Всплыв, голосфера отливала радугой, как небо над Мальцовкой после грозы. - Вы сумасшедший. Я вызову Эдама, он вас проводит.
        - Вы не хотите предложить мне сесть?
        - Нет.
        - Зря. Любая генетическая экспертиза подтвердит мое отцовство. От вас я пойду в ближайшую лабораторию и вскоре вернусь с доказательствами.
        - Ни одна экспертиза в Галактике не подтвердит, что отец детей-гематров - техноложец. Это невозможно. Свойства энергетов не передаются при смешанных браках.
        - Не передавались. Раньше.
        - Я навел о вас справки, профессор. В научных кругах вы пользуетесь репутацией человека неглупого, но увлекающегося. Иными словами, вы прожектер и шарлатан. Я напрасно согласился принять вас. Уходите.
        Гематры никогда не спят, подумал Штильнер. В мыслях космобестиолог обращался к соглядатаю-невидимке, в полной уверенности, что соглядатай все слышит, понимает и сочувствует. Я ни разу не видел, чтобы Эми спала. Иногда она лежала с закрытыми глазами. Долго, несколько часов подряд. Дыхание ее было ровным. На вопрос она отвечала после паузы, как если бы сперва ей требовалось проснуться и вникнуть в суть вопроса. Но на суде, под присягой, я не рискнул бы свидетельствовать, что в этот момент она спала.
        Трудно говорить с человеком, не умеющим спать.
        С Эми было легче.
        - Я открыл способ передачи расовых свойств. Ваши внуки - результат эксперимента.
        Лука Шармаль шевельнул пальцами, словно фиксируя сказанное в памяти коммуникатора. Допускался и второй вариант: хозяин виллы отдавал приказ голему - явиться без промедления и выгнать наглеца взашей.
        Штильнер ждал, зная, что рискует.
        Он был не до конца уверен, что экспертиза подтвердит его отцовство. Флуктуация континуума, кипя в крови одного из родителей, передавая детям энергосвойства второго родителя, могла исказить генокод как угодно. Совершенно неизученная область. Через сто лет передача физиологических энергосвойств станет обыденностью. И никому из потомков не будет дела до терзаний первопроходца, какого-то А. Ф. Штильнера.
        Первопроходцу отведут в справочнике две строки курсивом.
        - У вас есть согласие моей дочери на участие в эксперименте? В письменном виде, с подписью? Заверенное нотариусом?
        Можно не сомневаться: ходячая математика бытия, Лука Шармаль успел просчитать вероятность того, что гость сказал правду. Ничтожно малая, но допустимая величина. Раз так, следует нанести упреждающий удар.
        - Нет.
        - Почему?
        - Я не считал нужным оформлять согласие Эмилии подобным образом.
        - Вы пренебрегаете законом?
        - И законами природы в том числе, мар Шармаль. Помните? - прожектер и шарлатан. Если я скажу, что ваша дочь силой принудила меня взять ее в экспедицию, вы поверите?
        Банкир моргнул - впервые с начала встречи.
        - Да. Поверю. Эми с рождения обладала слабым гематрическим потенциалом. В семье Шармалей это в полном объеме передается по мужской линии. Ущерб моя дочь компенсировала железным характером.
        Он моргнул еще раз.
        - Но это не отменяет необходимости согласия, заверенного нотариусом.
        Он меня разденет, понял Штильнер. Разденет и с живого кожу сдерет. Даже если экспертиза подтвердит мое отцовство, он подаст в суд - и его адвокаты без зазрения совести докажут, что шарлатан и прожектер обманом вовлек невинную, ничего не подозревавшую сотрудницу в опаснейший эксперимент, который в итоге привел Эмилию Дидье к гибели.
        Я не отмоюсь до конца дней.
        - Вы пытались повторить эксперимент, профессор?
        - Да.
        Штильнер раздумал врать. Глупо пытаться обмануть гематра, да еще с такими финансовыми возможностями. Захоти банкир, он с легкостью купил бы информацию о гибели «Жанетты» с пилотом Данилой и проституткой-брамайни на борту. И с не меньшей легкостью просчитал бы остальное, связав отдельные звенья в цепочку.
        - Эффект передачи свойств подтвержден?
        - Нет.
        - Эксперимент провалился?
        - Нет.
        - Тогда что же?
        - Участники эксперимента погибли. Несчастный случай.
        Шарлатан и прожектер, сказал где-то далеко адвокат банкира, не остановился на достигнутом. На его совести - пилот, крепостной графа Мальцова, существо бесправное и безответное. На его совести - несчастная девица, из-за нищеты вынужденная торговать своим телом. Мы уже не говорим о потере имущества в виде челнока со спецоборудованием. Грязная личность этот профессор, ваша честь, грязная и беспринципная.
        Встать, суд идет…
        Банкир молчал две с половиной минуты. Не шевелясь, не моргая, неестественно прямой, Лука Шармаль сидел в кресле, положив холеные руки на стол, и размышлял. На лацкане его пиджака блестел значок: спираль со звездой наверху.
        Блеск подавлял, приковывал внимание.
        Штильнер испугался, что впадет в гипнотический транс, и отвел взгляд. Оставшееся время он смотрел в окно. Лужайка перед входом. Маленькая эстрада с фонтаном в центре. Отсюда было трудно определить, настоящая это вода или голография. Вокруг эстрады амфитеатром располагались ряды скамей. На нижней скамье сидел голем, который сопровождал профессора.
        Голем шевелил губами, как если бы пел.
        - Сто пятьдесят секунд вам в зачет не идут, - наконец сказал банкир. Штильнер ожидал чего-то другого, и не сразу сообразил, о чем речь. - Дети останутся у меня. Вы не в состоянии обеспечить им достойную жизнь. Этот вопрос не обсуждается. Далее: экспертизу мы проводить не будем. Во всяком случае, сейчас. Вы слышите, что я вам говорю?
        - Э-э… Да. Слышу.
        - Я приму участие в финансировании вашего евгенического центра. Естественно, под чужим именем. Мое имя слишком дорого стоит, чтобы трепать его лишний раз. Спонсоров проекта я укажу финансовому распорядителю центра.
        - «Грядущего», - не пойми зачем поправил Штильнер.
        - Неважно. Финансовому распорядителю - и совету попечителей, если угодно. Далее: тайну происхождения детей вы держите в строжайшем секрете. Я не желаю привлекать интерес журналистов и любителей «жареных» сплетен. После ряда экспериментов, когда ваша гипотеза подтвердится фактами, когда вы подадите заявку на патент с полным обоснованием открытия - я дам согласие раскрыть и этот секрет. Не раньше.
        - Я могу увидеться с детьми? - спросил профессор.
        Все, сказанное Лукой Шармалем, напоминало волшебную сказку. За одним исключением: инициатива бесповоротно уплывала из рук Штильнера. С другой стороны, ну ее, инициативу! Зато финансы, поддержка крупного магната, перспективы…
        - Нет.
        Банкир отключил коммуникатор и уточнил:
        - Не сейчас.
        Покидая виллу, профессор лишь чуть-чуть сожалел, что не добился встречи с детьми. Успеется. И впрямь, к чему лишний раз тревожить малышей? Говорят, гематры в детстве подвержены беспричинным истерикам - природа компенсирует эволюционную устойчивость психики. Дети вырастут и поймут отца. Поймут и простят. Теперь главное: обеспечить необходимое экспериментальное подтверждение. Деньги будут. Шармаль обещал, значит, с деньгами - без проблем. Это хорошо. Стыдно сидеть на шее Мальцова. Кармазов и Савва Брынных с прошлого года урезали вложения до минимума…
        Очень хотелось выпить.
        Помянуть Эмилию, и вообще.
        Над его головой соглядатай-невидимка щелкнул разноцветными пучками, как кучер - вожжами. Поднимись Штильнер в небо над волшебным ящиком, он увидел бы, как декорации меняются, возвращая на сцену кабинет банкира.
        Встав из кресла, Шармаль-старший отдавал приказания голему Эдаму:
        - Свяжись с мар Зутрой. Действие: подключиться к финансированию евгенического центра «Грядущее» в качестве главного спонсора. Цель: полное разорение центра в течении двух, максимум - трех лет. Ограничение: разорение должно выглядеть естественным. Никаких просчитываемых связей с Зутрой. И тем более - со мной.
        Голем кивнул.
        - Свяжись с Фриделем. Действие: цикл статей и научно-популярных передач о современной евгенике как лженауке и прибежище шарлатанов. Цель: дискредитация Адольфа Штильнера, полная и окончательная. Ограничение: наращивать давление постепенно. Пик влияния - момент разорения и закрытия «Грядущего».
        Голем кивнул снова.
        - Свяжись с Левиафаном. Действие: обеспечение судебной поддержки после разорения центра. Цель: ряд выигрышных исков от лица энергетов, служивших селекционным материалом для экспериментов Штильнера. Ограничение: иски не должны затрагивать честь и достоинство попечителей центра. Я не хочу втягивать их в конфликт на уровне личных интересов. Только финансовый крах. Вся тяжесть катастрофы должна лечь на Штильнера.
        - Да, хозяин, - спел голем.
        - Иди сюда.
        Голем послушно приблизился, повернулся к хозяину спиной и наклонился. Оттянув воротник Эдама и откинув длинные волосы голема, Шармаль с заметным усилием оторвал полоску кожи - от ямочки под затылком и до точки между лопатками. Вернувшись к столу, он на миг замер, глядя в окно глазами, похожими на донца бутылок.
        Затем взялся за маркер.
        Не отрывая «фитиля», банкир выписал на оторванной полоске гематрицу - сложную и замысловатую. Все время, пока он был занят счислением, а потом - записью, голем напоминал статую, застыв в неудобной позе. И пошевелился лишь тогда, когда Шармаль вернул кожу на место, где она и приросла, не оставив шрамов.
        - Спасибо, хозяин.
        Голем сейчас походил на человека, под завязку накачанного энерджайзерами.
        - Иди, Эдам.
        Нет, профессор Штильнер всего этого не видел. Но неделю подряд в любом блеске - вывески, солнечного зайчика или блика на металлизированной поверхности - ему мерещился значок, украшавший лацкан Луки Шармаля. Спираль со звездой. Умей профессор читать по-гематрийски, он прочел бы надпись, с большим искусством вырезанную на спирали:
        «За чистоту!»
        Такие значки носили лидеры движения гематров, категорически протестующего против смешанных браков и рождения детей с утраченными расовыми свойствами.
        Но увы, Штильнер не мог подняться над происходящим.
        Он мог лишь радоваться успеху переговоров.
        - Куда желает лететь счастливый бвана?
        - В ресторан, - ответил профессор, подмигивая извозчику.
        Глава пятая
        Похищение
        I
        Реальность окружила Лючано, словно бойцы спецназа - террориста-неумеху: сразу, без предупреждения, лишая шансов на побег. Вот только что мы тянули за нити, склонясь над «волшебным ящиком» - и вот мы снова торчим столбом на окраине Эскалоны, в двадцати шагах от ограды снятой Юлией виллы.
        Он качнулся, теряя равновесие. Пару секунд отчаянно балансировал на ровном месте, цепляясь руками за воздух, а взглядом - за вкрадчивую осень Террафимы. Не упал, чудом удержавшись на ногах. Мягкое солнце золотит крыши и листву, ограда виллы, слепящий блик в окне - в том же, что и минуту назад.
        Минуту?
        Лючано взглянул на часы. Перед «обмороком» он времени не засекал. Поэтому затруднился сказать, сколько занял лже-сон. Вряд ли больше пяти минут. Мальчишка-курьер удрал - видно, испугался, что адресат впал в каталепсию. Ладно, на почту зайдем позже.
        Шестое отделение? Надо не забыть.
        Он направился к калитке, стараясь думать о разных пустяках. Главное, не дать мыслям сконцентрироваться на главном: что, накройтесь вы все черной дырой, происходит со мной? С Лючано Борготтой по прозвищу Тарталья?!! Грезы наяву? Во что превращает свой новый дом поселившийся на чердаке беспризорник - огрызок флуктуации?!
        В парке его никто не встретил. Клены-мутанты, ломкие и манерные, тянули руки к елкам, похожим на рыбьи скелеты. Яблоня-дичка обмоталась монистами из мелких, глянцево-красных плодов. Над клумбами роились насекомые: собирали нектар или жрали друг друга. Лючано поднялся по ступенькам, приложил ладонь к идентификатору.
        Его впустили без промедления.
        - Госпожа Юлия у себя. Вас проводить?
        - Спасибо, я помню дорогу.
        Ковры. Полированный камень перил. Гобелены коридора. Призрачное свечение ионизированного воздуха.
        - Добрый день, - раздался из-за двери голос Юлии.
        Он поискал глазами камеру слежения, с помощью которой хозяйка засекла его приход, не нашел, мысленно махнул рукой и толкнул дверь.
        - Я не помешал?
        Настольный терминал работал в коннект-режиме. Занятая разговором, Юлия сделала выразительный жест, адресуя его гостю: мол, присядьте, обождите - я сейчас. Всем своим видом извиняясь за несвоевременное вторжение, Тарталья на цыпочках проследовал к креслу.
        - …представляете? Безобразие! Задержали рейс на двое суток!
        Голос показался Лючано знакомым. Он невольно глянул на голосферу, парившую над столом, и задохнулся от изумления. В сфере, с обычной для него экспрессией, размахивал руками, возмущался и брызгал слюной профессор Штильнер! Обильно поседевшие волосы, расчесанные на прямой пробор, двумя волнами парили над висками, напоминая конденсационный след за аэроглиссером. Дряблую кожу на щеках густо пронизали склеротические жилки, кончик носа побагровел от возбуждения. Но ни годы, ни крах любезных сердцу предприятий, ни очевидные итоги беспробудного пьянства не смогли угасить кипучей энергии Адольфа Фридриховича.
        - Забастовка персонала у них, видите ли!
        Тарталья на всякий случай ущипнул себя за мочку уха. Не грезим ли мы наяву? Не вернулись ли недавние видения?! - сейчас объявится Лука Шармаль, спляшет джигу…
        Нет, профессор никуда не исчез.
        - …билет на другой корабль. Одолжение! Вы представляете! Они, черт их побери, сделали мне одолжение! Голубушка, я смогу быть у вас не ранее, чем завтра пополудни! Как вы думаете, мне стоит подать жалобу на администрацию космопорта?!
        - Успокойтесь, профессор, - Юлия так улыбнулась Штильнеру, что Лючано на миг позавидовал космобестиологу. - Не надо ни на кого жаловаться. Я компенсирую вам все издержки. На какой корабль вы взяли билет?
        - Ах, сударыня, я же не из-за денег! Что деньги? - суета. Мне просто невтерпёж… Да, корабль! Эта лохань называется «Протей». Рейс LH 17/345. Прибытие на Террафиму…
        «Точно, лохань! - Лючано вспомнил грузопассажирское корыто, на котором „Вертеп“ летел на Китту. - Прав гений…»
        - Я сама уточню время прибытия. Вас встретят и проводят ко мне. Не волнуйтесь, один день задержки ничего не меняет. Надеюсь вскоре познакомиться с вами, как говорится, непосредственно.
        - А уж я-то как надеюсь! - вскипел Штильнер. Во время задержки рейса он успел пропустить стаканчик-другой. И, право слово, это был не чай с малиновым вареньем. - Ох, простите! Они объявили начало посадки!
        - Удачи, профессор.
        Голосфера погасла.
        Развернувшись вместе с креслом, Юлия в упор посмотрела на Лючано. Она не улыбалась, ничего не говорила - молчала и смотрела. Знает ли помпилианка, что Штильнер - отец близнецов? Наверняка! Таких совпадений не бывает. А вот наша осведомленность - это для нее тайна.
        «Держи язык за зубами, малыш…»
        «Помалкивай, дружок!..»
        - Простите мою бесцеремонность. Вломился посреди делового разговора с видным космобестиологом…
        - Борготта, вы меня удивляете. Вы знакомы с профессором Штильнером?
        - Имел честь. Пересекались на Сечене, у графа Мальцова. Я формировал труппу «Вертепа», а профессор хвастался своим исследовательским центром. Граф был в числе спонсоров. Рад буду снова увидеть Адольфа… э-э… Фридриховича.
        Лючано с удивлением обнаружил, что ничуть не кривит душой.
        «Дожили! - буркнул Гишер. - Рад видеть психа-профессора… Лучше б ко мне прилетел, на Кемчугу. Посидели бы в камере для экзекуций, вспомнили былое…»
        - Я всегда говорила, что Галактика - большая деревня. Все друг друга знают, все где-то встречались… Хотите взглянуть на ваш контракт?
        Резкий переход от иронии к делу привел Тарталью в растерянность.
        - Д-да, разумеется… но сперва…
        - Опять вопросы? Борготта, вы - самый любопытный человек во Вселенной. Ладно, пользуйтесь моей добротой. Что вас интересует?
        Юлия встала, в очередной раз смутив Лючано. Опять он сидит, а дама перед ним стоит… Кажется, помпилианка давно догадалась о комплексах самого любопытного человека во Вселенной, и теперь откровенно забавлялась.
        - Вы не рассказали, как собираетесь решить мою проблему.
        - Какую? У вас, Борготта, столько проблем…
        - Проблему трех лет в собственности Гая.
        - Ерунда! - беспечно махнула рукой Юлия. - Сейчас у вудунов начинается праздник Лунгамбе. Я не вникала в подробности, но к этому празднику они всегда приурочивают амнистию. Мои люди связались с вашим адвокатом на Китте, и госпожа Вамбугу начала действовать. С большой долей вероятности вы попадете под амнистию. Гай будет вынужден вас освободить. И что-то мне подсказывает, что он не станет возражать.
        Она окончательно вогнала гостя в краску, присев перед ним на корточки.
        - Если с амнистией не срастется, - темно-карие, похожие на вишни глаза помпилианки смеялись, - есть и запасной вариант. Но давайте не будем бежать впереди звездолета. Иначе судьба подслушает и сунет кукиш под нос. Я не шокирую вас своей вульгарностью?
        Тарталья ощутил веселую злость. В таком состоянии он обычно делал глупости, но делал их с удовольствием, не сожалея о последствиях.
        - Нет, Юлия. А я - вас? Я, семилибертус? Зачем мы нужны вам, помпилианцам? Почему ваши соотечественники липнут ко мне, как прыщавый недоросль - к шлюхе? Почему отводят глаза, словно их ест стыд?!
        - Ваша тактичность умиляет! - расхохоталась Юлия. Но глаза ее вдруг стали очень серьезными, напомнив взгляд снайпера. - Галантный кавалер из прошлого! Мечта романтических дам. Мои поздравления, Борготта: у вас редкий талант - обращаться с вопросами по адресу. Боюсь, во всей Галактике не найти и десятка человек, способных внятно ответить вам. А я, возможно, единственная из этого десятка, кто согласитсяотвечать. Радуйтесь своей удаче, кавалер. И навострите ушки.
        Насчет собственной удачи у Лючано имелись большие сомнения. Тем не менее, он весь обратился в слух.
        - За любое умение приходится платить. Вы сами дорого заплатили за способности экзекутора, так что поймете. Наша раса за обладание «клеймом» заплатила стократ дороже вашего - врожденной шизофренией. Расслоением психики. Вы нервничаете, Борготта? Думаете, я выдаю вам ужасные имперские секреты? Успокойтесь! Я впервые прочла о расовой шизофрении помпилианцев в монографии Айзека Шармаля, находящейся в свободном доступе. Правда, тогда я сочла измышления автора бредом…
        К концу монолога Юлия ходила - нет, она металась по кабинету, словно тигрица - по клетке. Несмотря на напускную ироничность, разговор задел ее за живое. Пожалуй, впервые за все время общения с «кавалером».
        - Казалось бы, что может знать о нас инорасец? Но едва я полностью обезрабела… Если кратко, инорасцы для помпилианцев делятся на три категории: свободные, рабы и семилибертусы. Эти три категории строго соответствуют трем нашим формам социализации. Свободных мы можем любить, ненавидеть, уважать, презирать, заключать с ними сделки или избегать. Но они - свободные. Равные нам.
        Она вернулась к столу. Извлекла пачку сигарет «Perfectum», мундштук из янтаря с актив-фильтром; прикурила от зажигалки - миниатюрного брелока-лучевика на цепочке. Выпустила из ноздрей сизый дым, сразу сделавшись похожей на драконессу из детского аниме.
        Лючано раньше не видел, чтобы Юлия курила.
        - Рабы, как вы могли заметить, для нас вообще не люди. Вещи. Вещи-симбионты, если угодно, вроде протеза. Это не оценочный фактор - это рефлекс. Если помпилианец знал человека свободным, а позже тот стал рабом - отношение к такому человеку меняется в долю секунды. Ближайший аналог: выделение желудочного сока. Психика автоматически переключается на другой слой восприятия. Был человек - стал раб. Робот. Двуногий энергоснабженец с комплексом дополнительных услуг. Без вариантов. Станет опять человек - рефлекс сработает снова.
        - Вы забываете, что раб - свободный в прошлом человек? Если вчера вы обедали с ним в ресторане - этот эпизод выпадет у вас из памяти?
        - Не путайте шизофрению со склерозом, - Юлия фыркнула, досадуя на тупость собеседника. - Ничего никуда не выпадет. Это все-таки память, а не геморроидальные узлы. Просто восприятие раба опирается на один слой психики, а воспоминания о свободном - на другой. Борготта, эти слои не коррелируют друг с другом! Гай пошлет вас-раба драить пол в сортире, и в то же время будет вспоминать, как вы-свободный корректировали его речь в академии. Но он не ассоциирует вредного невропаста с фактическим автоуборщиком. Или - или, без пагубного «и». Вот почему при необходимости ослабить «клеймо» у нас возникают расстройства психики. Слои начинают работать «внахлест», жестко конфликтуя.
        - Я понял!
        - Вам кажется, что поняли. Но я не могу объяснить лучше. Вы пробовали рассказывать старой деве о действии экстанола? Когда самый могучий стимулятор, знакомый ей - зеленый теллис с лимоном? Инорасец - вне сложившегося статус-кво. Он может принять его лишь умозрительно. Помпилианец - внутри. Он сочтет всю концепцию диверсией, направленной на подрыв уважения к его расе. Подсознание отторгает правду, а сознание трансформирует отторжение в убедительные контраргументы. Я тоже была глуха к любым доводам, пока не избавилась от сервус-зависимости…
        Юлия победно усмехнулась.
        - Я - особый случай! Пройдя через ад, я вышла с другой стороны!
        Она разрумянилась, глаза горели от возбуждения. Пряди черных волос шевелились, словно ими играл сквозняк. Казалось, дымится уже не сигарета - огонь разгорается в душе женщины, освещая лицо внутренним светом, и дым сам собой извергается из ноздрей. Машина из прошлого, древняя, могучая и одинокая - в архиве графа Мальцова сохранились материалы о мобилях, которые двигались по направляющим рельсам, полыхая углем, бушующим в топке, и пуская дым из трубы.
        Это было бы смешно, подумал Лючано. В иной ситуации это сравнение вызвало бы истерический хохот. Но когда стремительная и хищная тень нависла над тобой, сверкая фарами, окутана сизыми клубами… Смех застрянет в глотке, оборачиваясь удушьем.
        Завораживающая, смертельно-прекрасная угроза двигалась из тьмы.
        - Вернемся к семилибертусам? - предложил он.
        - Вернемся, - согласилась Юлия, успокаиваясь. - Третий слой, третья модель восприятия. Масло между ломтиком хлеба и ломтиком сыра. Смазка отвечает за безопасное сосуществование слоев-антагонистов, отчасти примиряя их друг с другом. «Буферная зона психики», - писал Айзек Шармаль. На мой взгляд, очень точное определение. Он вообще крупный социал-теоретик, этот гематр. Надеюсь, хоть с ним-то вы незнакомы?
        Лючано развел руками:
        - Вынужден вас разочаровать. Знаком. Шармаль-младший был моим клиентом. За день до печального конфликта между мной и Гаем.
        - Да? - с интересом протянула Юлия. - Борготта, вам случайно никто не говорил…
        - Что я затычка в любой заднице? Говорили.
        - Кто?
        - Один наш общий знакомый. Малый триумфатор и кавалер ордена Цепи.
        - Честное слово, я вам завидую. Так достать Гая… Моя заветная мечта. Ладно, продолжим сеанс расового стриптиза.
        - Вы так спокойно говорите о вашем… э-э-э… психическом…
        - Расстройстве? Дефекте? Заболевании? Не стесняйтесь, я не обижусь. На правду нелепо обижаться. И непродуктивно.
        - Я хотел сказать - отклонении. Говоря с инорасцем, без стеснения употреблять термин «шизофрения»…
        - Если тотальную расовую шизофрению назвать «распространенным реактивным психозом» или «фрагментарной неадекватностью восприятия», проблема от этого не исчезнет. Ее легче понять и решить, называя вещи своими именами. Мой будущий сотрудник должен знать, с чем ему предстоит иметь дело.
        - Я буду лечить шизофрению болевым шоком?
        - Отчасти.
        На сей раз помпилианка ушла от прямого ответа.
        - А до сих пор ваши соотечественники не пытались ее лечить?
        - Пытались. Семилибертусами.
        II
        - Между прочим, памятники здешней прото-культуры…
        Юлия сделала небрежный жест в сторону сооружений из глазурованной керамики, полудрагоценных камней, костей, желтых от времени, и цементирующего материала, происхождение которого Лючано затруднился определить.
        Если в парке внешнем, видимом с улицы через узорчатую ограду, царил образцовый порядок, то внутренний парк, скрытый от досужих взоров, выглядел нарочито запущенным. Последний писк декоративно-ландшафтной моды в цивилизованных мирах; здесь же - устаревший дизайн прошлого века.
        В уединенной беседке, оплетенной плющом, царил полумрак. Поздние цветы росли не на клумбах, а с любопытством выглядывали из высокой, выше колена, травы, расцвечивая зеленый ковер желтком, кармином, бирюзой. Аллейки, петляя, через пару шагов исчезали за кустарником, не знавшим ножниц садовника. В центре декоративного пруда журчал фонтан. Поверх родниково-прозрачной воды плавали мясистые листья аквалии. На листьях чинно восседали лягушки-кайа: изящные, светло-салатные, с кремовой полосой вдоль спинки.
        Их хор сулил дождь.
        А над прудом зловещей тенью нависал первый памятник прото-культуры: гибрид скелета мозазавра и грудастой нимфы-купальщицы. Далее по берегу костяной грифон совокуплялся с керамической жабой; а может, первобытный летательный аппарат готовился к взлету. Третьего монстра скрывала стена цветущей сильфанеллы. Были видны лишь три острия - черное, красное и желтое. Восстав над сиреневыми гроздьями, они нацелились на башенку фаллической формы.
        - Аллегории древних, - пояснила Юлия. - Оригиналы. По крайней мере, мне так сказали. Кошмар! - полторы тысячи лет…
        Для древностей жутковатые скульптуры сохранились идеально.
        - Любуйтесь, Борготта. Развивайте эстетический вкус. В какой-то мере вы тоже - аллегория. Тонкий намек на толстые обстоятельства.
        Судя по аналогиям, Юлия не зря предложила сменить обстановку.
        - Вы в данный момент - промежуточное состояние. Свободный - человек, раб - вещь, вы - семилибертус. Не вполне человек, не до конца раб. Ущербный. Калека. Умственно отсталый.
        - Я заметил, - кивнул Лючано. - Говорят, как с больным…
        Он сорвал длинную травинку, хотел сунуть ее в рот, но передумал, оставил вертеть в пальцах. Мало ли, что у маркиза в парке растет? Вдруг отрава? Или слабительное?
        - Особенность третьего слоя восприятия. Мы искренне жалеем семилибертусов. Как вы, извините, жалеете неполноценных. В шоу участвовали?
        - Да.
        - На арене побывали?
        - Побывал.
        - Обратили внимание, что из вас хлестал сплошной негатив? Наихудшие воспоминания, скелеты из шкафов, грязное белье наружу?
        - Обратил.
        Он старательно глядел в землю, ковыряя дорожку носком туфли. Обувь надо бы новую купить - позор, каблук сбит, царапины на мысках… «А тебе не кажется, малыш, - спросил издалека маэстро Карл, - что эйфория куклы, которую ведет невропаст, и то удовольствие, что испытал ты, опорожняя душу…»
        Маэстро замолчал, предоставив малышу самому закончить сравнение.
        - Нечего кукситься, Борготта. Специфика «ошейника». Вы брызжете, мы внимаем - и понимаем, насколько обижены судьбой вы, инорасцы. Транслят-шоу, записи арен… Семилибертус говорит не с голоса хозяина. И что же он нам рассказывает, честно и откровенно? Он только и делает, что жалуется на жизнь! Раз за разом мы убеждаемся, что в до-рабской жизни любой из вас был глубоко несчастен. Наш скрытый комплекс неполноценности компенсируется комплексом превосходства. Миссии, если угодно. Клеймо - лекарство от страданий, от злокачественного недуга. Пользуясь вами, мы вас спасаем. Да, это чуточку стыдно - как принимать «компенсалк» на светском рауте. Поэтому на наших материнских планетах нет гладиаториев. Они вынесены на периферию. Все знают о семилибертусах, все пользуются их услугами, кто побогаче - заказывают персональные встречи. Просто это не афишируется.
        - А «овощи»? Они-то вам зачем?
        - А вы что, - изумилась Юлия, отбирая у гостя травинку и расслаивая острыми ногтями вдоль на три полоски, - хотите, чтобы ваш благоуханный поток сознания накрывал непосредственно вашего хозяина? Через поводок? Я была о вас лучшего мнения, Борготта… «Овощи» - канализация для отходов процесса. Наладили примитивную пси-связь, открыли клапаны, сбросили лишнюю грязь в безмозглых идиотов. Пусть бесятся, мутузят друг дружку на потеху зрителям! Негатив в идиоте дает один, вечный результат: драку. Дополнительное шоу - бои на арене всегда привлекали людей. Можно делать ставки на фаворитов…
        - Лючано!
        - Ты пришел!
        Тарталья обернулся.
        Близнецы ухитрились подкрасться незаметней диверсантов. Прямо не гематры, а варвары с дикого мирка! - да хоть с Кемчуги, гори она звездным пламенем… Давид с Джессикой стояли под карликовым тополем, в трех шагах от Лючано, две пары глаз смотрели на него, и отставной директор «Вертепа» готов был дать голову на отсечение, что эти глаза меньше всего похожи на безразличные бутылочные донца.
        Они ликовали, эти глаза.
        А что мимика скупа - так мало ли, какие лица встречаются в Галактике! Иные с утра до вечера пляшут качучу, а задуматься - вовсе б их не видел, плясунов…
        III
        - Госпожа Юлия!
        От дома к ним, топча траву и цветы, бежал охранник в черном. В руке его блестел футляр, похожий на дзыжгентскую дыню, продолговатую и сплюснутую, которую дурак-торговец зачем-то выкрасил в цвет старого серебра.
        «Портативный комьюнион», - догадался Лючано.
        - Госпожа!
        - Что случилось, Антоний?
        - Там какие-то фанатики!.. у ворот…
        Резким движением Антоний раскрыл комьюнион и пробежался пальцами по сенсорам, не став активировать нейропорт или шлем-трансформер. В воздухе возник экран. Непривычно плоский, овальной формы, похожий на зеркало без рамы, он повторял абрисом футляр комьюниона. Однако изображение оказалось на удивление качественным, получше, чем в иной голосфере.
        По улице, где Тарталью, казалось, целую вечность назад остановил мальчишка-курьер, двигалась толпа. Человек триста, не меньше. Треть - босиком, в одинаковых темно-лиловых робах, подпоясанных вервием. За ними на брусчатке оставался кровавый след, но «лиловые» шли, не замедляя шаг. Остальные демонстранты вырядились, кто во что горазд: куртки, балахоны, плащи - и, конечно же, шляпы, береты, колпаки…
        Имелся даже один краснолицый щеголь в завитом, напомаженном парике, съехавшем набок. Приглядевшись, Лючано обнаружил, что обладатель парика пьян в стельку и еле держится на ногах - что, впрочем, не мешало ему горланить разудалую песню.
        Но более всех поражал предводитель.
        Еще не старик, костистый и высушенный, как сеченская тарань, он по случаю митинга разделся донага. Мослы, вздутые жилы и прочие прелести были выставлены на всеобщее обозрение. Завалящая повязка на бедрах смертельно оскорбила бы чувствительное достоинство вожака. Единственным предметом его туалета являлась шляпа. Головной убор, вне сомнений, создавался по лекалам древней прото-культуры, с которой Лючано уже имел счастье ознакомиться. Горбатую тулью, пронзенную насквозь оперенной стрелой, венчала четверка витых рогов с шипастыми шариками на концах; с зубчатых полей, похожих на диск циркулярной пилы, свисало великое множество цепочек - болтаясь, они колотили вожака по лицу.
        Толпу нагота лидера не смущала. А при одном взгляде на шляпу народ охватывало ликование. С запозданием обрушился звук: ритмичный вой и улюлюканье.
        - Перевод! - велела Юлия.
        - Сквер-на! Сквер-на! - без промедления отозвался комьюнион. - В о-мут!
        - Секта Ревнителей. Местные ортодоксы, - скривившись, как от оскомины, пояснил Антоний. - Во главе с пророком Хосенидесом IV. Известный мракобес. На его счету ритуальных утоплений - тьма. Хосенидесу маркиз Рибальдо давно поперек горла…
        - Какие меры приняты?
        - Ворота и калитка заперты. По ограде пустили «кусачку» 2-й степени.
        - Если начнут штурм, «двойка» их не остановит.
        - На «тройку» не хватает энергии, - виновато потупился охранник.
        - Они, должно быть, не в курсе, - вмешался Лючано, которому идея штурма очень не понравилась, - что маркиз улетел в вояж. Скажите Ревнителям, пусть приходят через шесть месяцев.
        - Можно попробовать, - особой уверенности в голосе Антония не было. - Только Ревнители… Они нас «исчадиями неба» зовут. В смысле, инопланетников. И «отродьями Вышней Тьмы». Я в местных инфоресурсах смотрел. Обычно дальше проклятий дело не шло, но эксцессы случались.
        - Свяжитесь с властями, - приняла решение Юлия. - В конце концов, у нас гарантии короля Бенуа! Уведомьте службу безопасности квартала. Пусть шевелят задницами! В парк никому не выходить, на провокации не реагировать. Нашим с парализаторами - занять боевые позиции у дверей и окон первого этажа. Полезут через ограду - стреляйте на поражение. Под мою ответственность!
        - У вас есть связь с Гаем? - внезапно спросил Лючано.
        Юлия с недоумением воззрилась на него.
        - Вы надеетесь, что Гай пошлет своих людей мне на помощь?
        - Вам - не знаю. Вы сообщите ему, что семилибертусу Борготте угрожает опасность. Смертельная опасность. Надеюсь, Гай не забыл про обязательства перед судом Китты?
        - Борготта, вы гений! Антоний, слышал?
        - Да. Вы вернетесь в дом, госпожа?
        - Я буду здесь. Оставь мне комьюнион. Режим связи - распределенная сеть с дубляжом всех сообщений на ядро.
        - Слушаюсь!
        Охранник развернулся, молодцевато щелкнув каблуками, и умчался исполнять.
        - Уверена, дальше внешнего парка им не прорваться. Пророки, дери их в щель! - возбужденная необходимостью оборонять дом от фанатичных босяков, Юлия напрочь забыла о притихших детях. Щеки ее покрылись багровыми пятнами, дыхание участилось, делаясь сиплым. - Шесть человек с парализаторами… Хватит! Первые лягут, остальные разбегутся. В крайнем случае, охрана отступит сюда. Не бойтесь, Борготта, до этого вряд ли дойдет.
        «Парализаторы, - задумчиво сообщил Добряк Гишер, - это хорошо. Шесть парализаторов против трех сотен безмозглых эскалонцев во главе с милейшим Хосенидесом IV. Дружок, на твоем месте я бы присмотрел пути отступления…»
        Лючано завертел головой, озираясь, привстал на цыпочки.
        - Вон дверь в западное крыло. Там можно спрятаться, - маленький Давид тронул его за ремень брюк, указывая свободной рукой за кусты.
        Джессика, разумеется, не преминула уточнить:
        - Или вылезти через окно на улицу и убежать.
        - А Ревнители, - буркнул Тарталья, - подкрадутся с тыла. И давай нас топить!
        - Не подкрадутся, - хором ответили близнецы. - Они от пророка ни на шаг.
        Действительно, на экране голый пророк реял над толпой, стоя на плечах своих последователей и чудом сохраняя равновесие. Шляпа сбилась на затылок, наконечник стрелы уставился в зенит.
        - Верные! - надрывалась акустика комьюниона, транслируя речь Хосенидеса. - Сыны Ревнивца! Доколе исчадья небес…
        Автопереводчик сбился на невразумительный скрежет.
        - …искушать нас адскими бубенцами?! Доколе Рибальдо Бесноватый…
        Опять скрежет и уханье.
        - Заветчане! Шатаются устои веры! Жилища знати стали вертепами разврата! Наг, яко из чрева матери, истинно вещаю вам, укрыв главу священным убором…
        Проповедь была достойна сериала «Скрежет зубовный», спонсированного вехденскими фундаменталистами. Критики и искусствоведы давным-давно осудили «Скрежет…» за пропаганду межрасовой розни и потакание низменным вкусам. Но честные эскалонцы сериалов не смотрели, критикой не интересовались - и воспринимали слова Хосенидеса с нездоровым энтузиазмом.
        - То-пи! То-пи!
        - О-мут!
        - Веди, Нагой!
        - Со мной ли вы, заветчане?!
        - С тобой!
        - Готовы ли претерпеть, восстав и отринув?
        - А-а-а!
        - Зрите ли вертеп смутный? Логово Бесноватого?!
        - Зрим!
        - На-гой! На-гой!
        - Кто дрожит от страха за дверьми вертепа?!
        - Кто-о-о?! О-о!
        Тишина.
        Воцарившись по мановению длани Хосенидеса, зловещая, внезапная, она таила вопрос, один на всех: кто?! Скажи, Нагой, укажи перстом, и мы ворвемся, сокрушим, разорвем, растопчем и предадим воде то, что останется. Затишье перед бурей не могло длиться долго. А сукин сын пророк умело держал паузу, обводя паству пылающим взором.
        «Негатив в идиоте дает один, вечный результат: драку», - вспомнил Лючано. Он не сомневался: от Хосенидеса сейчас зависит все. Нагой может швырнуть толпу на приступ легче, чем ребенок - гальку в море. Эскалонцы пойдут крушить и топить, даже если по ограде пустят кое-что помощнее «кусачки», а в руках защитников окажутся не парализаторы, а армейские лучевики.
        Фанатиков и плазматор сожжет, да не остановит.
        Разумеется, власти потом накажут зачинщиков. Пророка сошлют в дальний монастырь, на хлеб и воду. Кое-кто выразит ноту протеста, кое-кому принесут официальные извинения. Король Бенуа расшаркается перед Советом Лиги. Пострадавшим с большой долей вероятности выплатят компенсацию за физический ущерб; родственникам погибших - за ущерб моральный.
        «Мне кажется, тебя это совершенно не утешает, малыш», - вздохнул маэстро Карл, человек столь же практичный, сколь и сентиментальный.
        Лючано бросил взгляд на Юлию, желая подзанять у нее бодрости и уверенности в благополучном исходе заварушки. Но вместо бодрости им едва не овладела паника. Такойон помпилианку еще не видел! Хищно оскалившись, белая, как снег, с длинными черными волосами, разметавшимися по плечам, она буквально пожирала глазами пророка Хосенидеса - словно заклятого врага, соперника, самовольно вступившего в чужие владения. Разъяренная пантера, на чью добычу посягнул конкурент!
        Что же она не поделила с харизматичным лидером Ревнителей?
        «Толпу, малыш. Толпу, дружок, - хором откликнулись из немыслимой дали маэстро Карл с Добряком Гишером. - Толпу, и больше ничего». Честно говоря, Тарталья плохо понял, что имели в виду его привычные альтер-эго. Но спорить раздумал: этих не переспоришь.
        Пауза длилась, и первым сорвался не пророк - Юлия.
        - Убирайтесь прочь! Все! Быстро!
        У вопля, властного, но на грани истерики, был один явный плюс. Вот теперь Лючано убедился: на близнецах и впрямь нет клейма! Давид и Джессика не стронулись с места, напряженно изучая беснующуюся хозяйку.
        - Вон! Бегом! В дом!!!
        Приказывай Юлия деловым, сухим тоном - никто и не подумал бы ослушаться. Но вот так, меча молнии, визжа, стремительно теряя человеческий облик?
        Оживи скелет мозазавра, и то вышло бы естественней.
        - Что с вами?! Вам нужна помощь?
        Лючано шагнул ближе, пытаясь уяснить, что творится с обезумевшей женщиной.
        - Оставьте меня!
        - Позвать Антония? Я сейчас…
        Он уже повернулся, намереваясь бежать к дому (разбираться с управлением комьюниона не было времени!), когда из акустических линз ударил голос пророка:
        - Колеблетесь, заветчане? Выжидаете? Рибальдо златом прельстился, а вы - послушанием прельщаетесь? Мнимой покорностью? Ждете, когда Нагой перстом цель укажет? А свои персты вам на что? В носу ковырять? Плачет Ревнивец, на вас глядя, рыдает кровавыми слезами…
        - Бе-е-е-ей! - не выдержал кто-то.
        - Исчадий - в омут!
        - Охвостье - в омут!
        - Скверну - в омут!
        Толпа вскипела штормовой волной, качнулась к ограде, к воротам.
        - Ликуйте, заветчане! Не страшитесь пре… пк-хре… пф-кхе-кхе-кхе…
        Густой слой белил лег на лицо Юлии, превратив женщину в злобного мима. Под глазами проступила мертвенная синева. Рука с растопыренными, скрюченными на манер когтей пальцами тянулась к экрану, двигаясь, как в густом киселе, и наконец достигла вожделенной цели, вцепилась в горло. Пророк зашелся кашлем, захрипел, утратив дар речи. На губах Хосенидеса выступила пена. Он кувыркнулся вниз с живого помоста, теряя по дороге свою замечательную шляпу.
        И волна толпы разбилась о невидимый мол.
        Кто-то по инерции добежал до ограды - и отшатнулся, скуля по-собачьи, ужален бдительной «кусачкой». Иных выворачивало наизнанку: рвота хлестала на брусчатку мостовой, на окружающих людей. Лиловые Ревнители бились в конвульсиях под ногами эскалонцев. Десяток человек, включая пьяного щеголя в парике, принялись яростно колотить своих же товарищей - первых, кто попался под руку. Щеголь выхватил из трости узкий клинок, разя направо и налево.
        Люди танцевали, плакали навзрыд, бросались друг другу в объятия…
        Казалось, толпу свели с ума.
        А перед экраном комьюниона, где творилась дикая вакханалия, безмолвной статуей, гипсовой фурией, воплощением неотвратимого и беспощадного возмездия застыла госпожа Юлия с простертой вперед рукой. Камень, монолит; скала. Даже ветер не отваживался тревожить складки ее одежды. Воздух, окружавший женщину, дрожал, плыл раскаленным маревом, миражом пустыни. Впору было поверить, что от помпилианки исходят волны разрушительной вибрации, пронзая насквозь саму суть Мироздания.
        Пространство исходило дрожью перетянутых, готовых лопнуть струн - мерцающих, покрытых ворсом, гудящих нервов. Еще чуть-чуть, и вилла осыплется колючим крошевом, люди растекутся по земле лужицами вязкой, вонючей протоплазмы. Террафима встанет на дыбы, сорвется с орбиты, мир рухнет в тартарары, в бездну новорожденного коллапсара, черной дыры, откуда нет возврата…
        Лючано попятился, закрывая собой детей.
        Сознание его провисло, словно клеенчатый полог под тяжестью ливня. Там, где вспухшее брюхо полога коснулось земли - не Террафимы, но загадочной Terra Incognita - с изнанки бытия творилось чудо. День сменился ночью, вечной ночью космоса. И в недрах мрака буйствовало, оскорблено, женское начало - темное, безликое, бестелесное, воплощение гнева. Гасли звезды, планеты сходили с орбит, астероиды превращались в пыль, кометы, поджав хвост, шелудивыми псами неслись прочь. Созвездие Морской Ящерицы переплелось с созвездием Нимфы, Грифон рухнул на спину Жабы, Трезубец вонзился в толщу светил Башни…
        Море вокруг «Этны». Храм на борту взлетающего «Вихря». Космос, сомкнувшийся вокруг бешеной Юлии. Понадобилось все напряжение сил, чтобы сознание не лопнуло окончательно, вывалив рассудок, как потроха из распоротого живота, в грязь безумия.
        - Нет!
        Крик вернул Лючано к действительности.
        Улица на экране билась в корчах. Люди разбегались, брели, ползли, ковыляли прочь. Кое-кто застыл без движения на мостовой. Юлия глубоко вздохнула, будто просыпаясь; качнулась, едва устояв на ногах. Рука, устремленная к экрану, безвольно упала, повиснув вдоль тела. На лицо начал возвращаться румянец. Мир, подчиняясь новым изменениям, сделался прежним, привычным.
        - Юлия! Они уходят, все хорошо… Обопритесь на меня!
        Он кинулся к помпилианке, успев поддержать, не позволив упасть в траву. Заорал в комьюнион, не зная, слышат ли его:
        - Кто-нибудь! Охрана! На помощь!
        И, как если бы его услышали не там, где предполагалось, зыбкая тень наискосок перечеркнула крышу дворца, спикировав в парк.
        IV
        В лицо ударил морозный ветер с запахом озона. Так бывает, когда сбрасывают тягу антиграва, переводя машину в режим низкого парения. На берегу пруда, рядом с мозазавром, материализовалась размытая клякса, похожая на гигантскую амебу. До потрясенного Лючано не сразу дошло, что перед ним - военный всестихийник «Хамелеон», предназначенный для разведки и «точечных» операций элитного спецназа.
        Мечта террористов и диверсантов.
        «Клякса» на миг расплылась, выплюнув наружу четыре фигуры в защитном камуфляже, с оружием в руках. Вместо лица у каждого выпячивался один огромный фасетчатый «глаз стрекозы». Маска бликовала, переливалась; на нее лучше было не смотреть - слезы, резь под веками…
        «Нам грозит опасность. Вероятность негативного исхода - 76%».
        - Давид! Джессика! Бегите в дом!
        Поздно.
        Люди в камуфляже - рядом. Близнецы не успели отбежать и на три шага, как оказались в полной власти… Убийц? Похитителей? Только не убийц, пожалуйста! Они не стреляют. Не стреляют! Значит, есть надежда… Юлия зашевелилась, приходя в себя. Оставив женщину, Тарталья, сам не зная зачем, бросился к детям.
        «…Стой, малыш!»
        «Убьют!»
        Не мирному кукольнику тягаться с четверкой вооруженных громил. Но ноги, глупые, самоотверженные и самоубийственные ноги несли Лючано к близнецам. Впрочем, недолго. Он споткнулся, покатился по траве, а когда попытался встать, в грудь впечатался рейнджерский ботинок на рифленой подошве, придавив к земле.
        - Лежать!
        Фасетчатолицый сверился с дисплеем уникома.
        - Это он! Реакция на депешу с Сеченя положительная. Берем!
        Лючано грубо вздернули и толкнули в спину.
        - Пошел! Быстро!
        «Странный, гнусавый выговор. Инвертор голоса? Они очень стараются, чтобы никто не смог их опознать…»
        - Меня! Возьмите меня! Я сделаю все, что скажете! Умоляю!
        Юлия?!!
        - Я знаю… Я расскажу!..
        Гордая помпилианка ползла по траве к похитителям, извиваясь, как змея, всем телом. Она смотрела на них снизу вверх, собачьим, умоляющим взглядом слезящихся глаз. Отвлекает внимание? Тянет время? Нет! Так притворяться было невозможно. Такой Лючано видел женщину лишь однажды: в голосфере, на рабочей записи эксперимента по обезрабливанию. Юлия ползла в угол палаты, практически оставаясь на месте…
        Фасетчатолицые опешили.
        - Возьмите меня! Я все знаю! О детях, о профессоре Штильнере… Я такое умею! Вам понравится! Вы не пожалеете! Возьмите…
        Обвив руками колени ближайшего похитителя, Юлия принялась целовать ему ботинок. Лючано передернуло. К горлу подступила тошнота. Неужели после уникального воздействия на толпу помпилианка сошла с ума?
        - Берем! - после секундного колебания решил старший. - Может, и впрямь что-то знает. А нет - позабавимся. Сучка фигуристая… Гоните этих!
        Когда Тарталья оказался в двух шагах от «Хамелеона», сквозь туманный абрис всестихийника проступило зеркальное антилазерное покрытие борта и проем входной мембраны. Сейчас «Хамелеон» функционировал в режиме «призрака», но при необходимости мог принимать облик десятков моделей аэромобов и наземных мобилей. Свернул за угол, сменил «окрас» - ищи-свищи ветра в поле, а фага - в пылевой туманности…
        - Шевелись!
        Со стороны дома треснул выстрел. Один из захватчиков рухнул лицом вперед.
        - Охрана! Быстрее!
        - Забери его!
        Увидеть, что происходит, Лючано не дали. Его пинком втолкнули в грузовой отсек. Сверху упала, взвизгнув, Джессика, сбоку привалился Давид.
        - Взлетаем!
        Компенсаторы инерции сработали идеально: взлета никто не ощутил.
        - Вы целы, ребята?! Не бойтесь! Мы им нужны живыми.
        - Мы знаем.
        - Странно… - в голосе девочки сквозила растерянность, впервые за все время их знакомства. - Вероятность падает. Было 76%. А сейчас - 43…
        Жало инъектора вонзилось в левое плечо.
        «Спи, малыш, - заботливо шепнул маэстро Карл. - Спи…»
        Контрапункт
        Лючано Борготта по прозвищу Тарталья
        (от трех лет до трех месяцев тому назад)
        Хорошая штука - скорость нервных реакций. Полезная. Торопясь и успевая, мы выигрываем время. А что проигрываем?
        Жизнь?
        Мудрость?
        Ничего?
        Зато, медля, колеблясь и опаздывая, мы чувствуем себя значительными. Пусть самообман, но какой приятный…
        - Я на связи, - сказал молодой человек.
        От созерцания каюты звездолета, где он обосновался, захватывало дух. Если апартаменты Тумидуса на «Этне» приводили в трепет своей роскошью, то в данном случае роскошь уступала место строгому, функциональному, продуманному до мелочей комфорту. Помпезность против рациональности. Если угодно, деньги против денег.
        По финансовым затратам оба соперника не уступали друг другу.
        А если задуматься, комфорт стоил дороже.
        - Я на связи, - сухо повторил молодой человек, откидываясь на спинку гелевого кресла. Назойливый полиморф в баре космопорта Террафимы, на котором однажды имел счастье восседать некий Лючано Борготта, сдох бы от зависти при виде этого родича - ловкого и изобретательного, от ножек до подлокотников напичканного датчиками контроля. - Жду.
        Перед молодым человеком в воздухе, поддерживаемая компенсатором тяготения, висела деревянная рамочка. Багет из вощеного кипариса, тускло блестя, ограничивал собой квадрат воздуха с измененными свойствами. В принципе, можно было бы свободно обойтись и без багета, но тогда изображение, проецируемое на эфирный экран, делалось объемным. Это давало помехи на навигационный блок корабля, и строго запрещалось инструкцией.
        Молодой человек имел тайное пристрастие к натуральным материалам. Кипарис, воск… Одна из немногих его слабостей. Такие недостатки позволительны тем, кому они по карману. Айзек Шармаль, выпускник гематрийского университета на Элуле, ныне - аспирант кафедры межрасовой социализации, с детства привык не считаться с расходами.
        «Я пойду веселиться, - вспомнил Лючано. - Я очень хочу веселиться».
        И повторил, как тогда, в первый раз:
        «Бедняга».
        В рамочке возникло лицо. Знакомое смуглое лицо с острыми чертами. Рот по-вехденски закрыт белой повязкой, хотя на космическом расстоянии дыхание вышедшего на связь не могло оскорбить в каюте что-то священное. Запреты вехденов - самодостаточны; они не считаются ни с какой логикой или целесообразностью, кроме законов их собственной эволюции.
        «Здравствуй, Фаруд, - беззвучно произнес Лючано. Он хорошо помнил это лицо, искаженное прикосновением Королевы Боли. - Не забыл, как я тебя пытал?»
        Фаруд Сагзи, в прошлом - сиделец тюрьмы Мей-Гиле, позже - энергетик студии арт-транса «Zen-Tai», кивнул, словно услышал немой вопрос экзекутора.
        - Канал защищен? - спросил он.
        - Да, - подтвердил Шармаль-младший.
        - Надежно?
        - Да.
        - Капсула с модифицированной плесенью скоро будет у меня. Период распада - двадцать четыре часа. Вы уверены, что ваши теоретические выкладки сработают на практике? Куим-сё - материал нервный, непредсказуемый…
        - Да, - в третий раз сказал Айзек Шармаль. - Я уверен.
        - Хорошо. Ваша теория, ваша ответственность. Я связался с Юниусом, с лабораторией Юлии Руф. Она обеспечила тестовое пси-сканирование роботов. И дала обещание помочь мне сделать необходимую запись. Дальнейшую акцию я беру на себя.
        Сегодня лже-сон снимал с гвоздиков одну знакомую марионетку за другой. Гематр Шармаль-младший, вехден Фаруд Сагзи, теперь вот - помпилианка Юлия Руф. Значит, ее фамилия - Руф? Хорошо…
        Что здесь хорошего, Лючано не понял.
        Он вообще не понимал ничего, кроме известных лиц и имен.
        - Вы знаете, чем рискуете? - с холодным интересом осведомился Айзек. Так задал бы вопрос автопилот, уведомляя о смене курса. - И я, и госпожа Руф в случае чего спишем все на научные изыскания. Вам же уйти от ответственности не удастся. Вы - не теоретик. Вы - боевик. На вашем месте любой бы кипел от волнения. В случае провала вы станете для соотечественников символом измены. На века. Символ - тяжелое будущее, господин Сагзи. Невыносимое.
        Красивое лицо Фаруда изуродовала болезненная гримаса. Казалось, вернулись времена, когда он сидел в кресле для экзекуций, а скучающий агент задавал ему дурацкие вопросы. С повязкой, закрывающей рот, вехден напоминал еще и хирурга за миг до начала судьбоносной операции.
        - Я все знаю. Все! Я не знаю лишь, почему это интересует вас!
        - Я слежу за вашими реакциями, - сохраняя ледяное спокойствие, ответил молодой гематр. Медно-красные волосы обрамляли лицо Шармаля-младшего красивыми локонами, будто резная рама - портрет. - Влияние эмоций на поступки. Динамика мимических реакций. Внешние признаки потрясения. Это ценный материал. Не сомневайтесь, он будет оплачен по соответствующим расценкам. И риск, и действия, и ответы на мои вопросы.
        - Деньги не являются мерилом чести, - Фаруд колоссальным усилием вернул себе хладнокровие. - Вы правы: в случае успеха я стану предателем. Инициатором страшных потрясений социума. Даже если о моем участии в заговоре не узнает никто и никогда. Но что значит судьба одного человека - сотни! тысячи! миллиона людей! - когда речь идет о судьбе державы? Если измена - жертвовать любимым ради великого, тогда я изменник…
        - Меня вызывают по второму каналу, - оборвал речь вехдена Айзек. - Желаю удачи. Я выйду на связь с госпожой Руф, когда известная нам обоим запись куим-сё состоится.
        Лицо Фаруда заколебалось. Миг, и вместо него в рамочке проявилась сперва заставка с изображением знакомой спирали со звездой, а следом - кабинет Луки Шармаля-старшего. Банкир сидел в кресле, спиной к окну.
        - Прибытие по расписанию? - спросил отец.
        - Да, - ответил сын.
        - Тебя встретят. Ты делаешь комплексы профессора Мваунгве?
        - Редко.
        - Это может скверно кончиться.
        - Может. Но комплексы меня отвлекают.
        - В Галактике есть мало людей, кого я не смог бы заставить. Ты - один из них. Иногда я об этом жалею.
        - Напрасно.
        Было странно и чуточку страшно подслушивать разговор двух гематров, отца и сына. Лючано вспомнил слова банкира, что его дочь Эмилия родилась со слабым гематрическим потенциалом. Должно быть, это взаимосвязано: Эмилия совсем иначе разговаривала хоть с отцом, хоть с профессором Штильнером. Здесь же в душу заползало чувство нереальности происходящего. Воображение буксовало, пытаясь наполнить речь интонациями, достроить, раскрасить, выяснить, что, наконец, происходит между двумя людьми - беседа, ссора, скандал, обсуждение…
        - Я познакомлю тебя с племянниками, - сказал Шармаль-старший. - Давид очень похож на тебя. А Джессика - на мать. Ты долго не был дома, Айзек…
        Что ответил Айзек, осталось загадкой. Каюта смялась, скомкалась - клочок бумаги в кулаке; чернота космоса сомкнулась вокруг, и миг спустя Лючано ощутил себя солнцем. Не пылинкой, сгорающей в бешеном пламени светила, а звездой во плоти. Сложные взаимодействия плазмы с магнитными полями венчали его на царство короной протуберанцев. Зубцы короны вздымались на десятки тысяч километров, извиваясь над хромосферой. Конвективное ядро вскипало энергией, перемешивая материю, как повариха шумовкой - суп. Водород, сгорая, превращался в гелий, гелий - в углерод; сердце сжималось, генерируя процессы на кварковом уровне, будто разящий кулак, грозя ударить, вспыхнуть и стать огненной чумой, прожорливым хаосом…
        Солнце по имени Лючано уродилось непоседой.
        Оно шло по космосу, разбрызгивая сияние, как оросительная установка - воду на полях. Шарахались прочь испуганные флуктуации, визжа в диапазоне, доступном лишь исчадиям континуума. А планеты, цепями прикованные к орбитам, с завистью глядели вслед.
        - Ты должен знать, - сказал Шармаль-старший, словно ничего не случилось: ни солнца, ни чуда, ни перерыва в беседе отца и сына. - Ты - мой наследник, тебе надо знать. Дети Эми лишь наполовину гематры.
        - Профессор оказался удачливей, чем думали все?
        - Да.
        - Он нашел рецепт?
        - Да.
        - Ты в курсе рецепта?
        - Нет.
        - Кто-то, кроме Штильнера, в курсе рецепта?
        - Нет.
        - Это точно?
        - Вероятность до 96%.
        Никакой каюты, корабля, системы связи - Шармали сидели в старомодных креслах-качалках у ступеней, ведущих ко входу в здание их виллы на Китте. Неподалеку, на скамьях амфитеатра, окружавшего эстраду с фонтаном, близнецы под присмотром голема Эдама с увлечением крутили на игровом «вертуне» какую-то стратегичку.
        - Кто отец? - спросил Шармаль-младший. - Штильнер?
        - Да.
        - Эми всегда отличалась неразборчивостью.
        Если можно представить брезгливость, упакованную в рефрижератор с охладительным слоем толщиной в парсек, так это была она. Эпитафия, оставленная братом на могиле сестры.
        - Я не хочу обсуждать с тобой мою дочь.
        - Хорошо, не будем. Почему ты не сказал мне раньше?
        - Ждал.
        - Чего?
        - Разорения евгенического центра. Дискредитации Штильнера. Его изоляции в научной среде. Невозможности повторения эксперимента. Все это случилось.
        Помолчав, глядя строго перед собой, как если бы за ничтожный промежуток времени успел просчитать тысячи вариантов развития событий, Айзек задал вопрос - простой, логичный и беспощадный, как смертный приговор:
        - Почему ты не нанял ликвидаторов - убрать профессора?
        - Я предпочитаю другие методы.
        - Почему ты не велел убить детей?
        Лицо Шармаля-старшего не дрогнуло ни единой жилочкой.
        - Страх? Чистоплюйство? Что?
        - Наша кровь, Айзек.
        - Кровь, - повторил младший. Словно пробовал слово на вкус. Соли и горечи, и красной меди, похожей на волосы семьи Шармалей, не хватило, чтобы Айзек скривился. Лицо гематра осталось неподвижным. - Значит, кровь. Даже грязная?
        - Грязная или чистая, она - наша.
        - Кровь…
        Это было первое многоточие в речи Айзека. На лацкане его куртки блестел такой же значок, как и на лацкане отцовского сюртука: спираль со звездой.
        - На моем месте, - спросил банкир, - ты бы отдал приказ о ликвидации?
        - Нет. Мой склад мышления не годится для убийства. Иногда я об этом сожалею. Но я - не ты. Я всегда восхищался твоим умением находить простые решения и воплощать их в жизнь кратчайшим путем.
        - Сожалею, что разочаровал тебя.
        «Наверное, так остывают солнца», - думал Лючано, цепенея. При нем одна математика случая говорила с другой, обсуждая дела семейства нормальных распределений. Нормальные распределения в свою очередь образовывали масштабно-сдвиговое семейство. Дальше куцые познания Тартальи, сшитые из обрывков случайно подслушанных разговоров, заканчивались. Он и в этом-то не был уверен до конца. Но от неумолимой логичности разговора двух гематров хотелось сбежать на противоположный край Галактики, не дожидаясь масштабного сдвига.
        - Ты считал вероятность, отец?
        - Да. На сегодняшний день - 67% за то, что открытие Штильнера не будет повторено в ближайшие годы.
        - Динамика роста?
        - Удовлетворительная.
        - Наша кровь, - повторил младший. В светлых глазах его на ускользающе малый миг проявился намек на чувство. Возник, чтобы еще быстрее исчезнуть. - Да. Наверное, я бы тоже отказался от простого решения.
        Он с минуту, не произнося ни слова, глядел на играющих детей.
        - Ублюдки, - констатировал Айзек без тени оскорбления. - Слишком эмоциональны для гематров. Слишком.
        - Нет.
        - Да. Стареешь, отец. Делаешься сентиментален.
        - Нет.
        - Да. Не хочешь видеть очевидного.
        - Оставим пустой разговор. Мое решение, моя ответственность. Не забывай делать комплексы Мваунгве. Если я чего-то и не хочу, так это провести остаток дней, посещая тебя в клинике для монополяров.
        - Не могу обещать, отец.
        - Не обещай. Делай.
        Айзек встал.
        - Пока я здесь, - сказал он, - я не хотел бы видеть детей Эми.
        - Не могу обещать, - ответил Шармаль-старший.
        И, отвернувшись, добавил:
        - Наша кровь.
        Космос, повинуясь слову гематра, черной кровью затопил виллу. Вернулось бродячее солнце, поглотив Лючано, переварив и обратив в бушующий огонь. Солнце перемещалось, ворочалось в мрачных тенетах, надвигалось диким жаром на флот галер, не в добрый час подвернувшихся под лихой протуберанец, и отступало в никуда, грозя в любую секунду вернуться всей мощью огня-странника. А вдали, за спиной, если у солнц бывают спины, парил силуэт птицы-исполина - жемчужно-розовый, с затемнениями по краям.
        Сегодня волшебный ящик подчинялся с трудом. Уже во второй раз ситуация срывалась во вселенский бред - по счастью, безопасный. Складывалось впечатление, что огрызок флуктуации, растворенный в новом, плотском носителе, раз за разом находил в континууме нечто, сбивавшее ему настройку. Тарталья впервые задумался о том, что картины в волшебном ящике неизменно опирались на жизнь людей, знакомых ему в реальности: профессор Штильнер, граф Мальцов, отец и сын Шармали, близнецы Давид с Джессикой, Фаруд, ключница Матрена и голем Эдам, в конце концов…
        Даже с пилотом Данилой Бобылем он мельком виделся.
        Незнакомцы - Эмилия Дидье, проститутка-брамайни, няня-вудуни - появлялись опосредованно, в тесной связи со знакомцами. Их как бы надстраивали, восстанавливали, наращивали на готовый каркас. Вот и сейчас - Тарталья с трезвой ясностью вспомнил, откуда растут ноги у бродячего солнца.
        Студия арт-транса «Zen-Tai».
        «Гнев на привязи», исторический боевик.
        Бой двух флотилий, вехденов и помпилианцев. Знаменитая баталия у Хордада, с участием вехденского лидер-антиса Нейрама Самангана. Так вообразил себе этот бой арт-трансер Гермет, в юности испытавший на собственной шкуре, что означает - быть рабом.
        «Я говорил тебе, малыш, - шепнул издалека маэстро Карл. - Твой флуктуативный огрызок - невропаст! Корректирует прошлое, как ты - речь куклы, основываясь на изначально имеющемся материале. Ты работал с Монтелье, там же встретил Фаруда…»
        - Поступившие от вас сведения заслуживают доверия? - спросил Айзек Шармаль.
        Гематр словно подслушивал.
        Солнце съежилось. «Надо кушать, - сказало оно. - Иначе сил не будет. За маму, за папу, за дядю Лючано…» - и погасло. Сгинула жемчужная птица. Исчезли эскадры военных звездолетов. В волшебном ящике, повинуясь влиянию контролирующих пучков, сформировался уже навязший в зубах кабинет. В кресле Шармаля-старшего восседал Шармаль-младший, общаясь с кем-то по внешнему коммуникатору.
        На панели горели три красных огонька, обозначая высшую степень защиты.
        - Я понял, - молодой гематр кивнул. Видимо, собеседник неслышно подтвердил, что сведениям можно доверять. - Значит, Юлия Руф вышла на профессора Штильнера. Это скверно…
        Он отключил связь.
        - Это скверно в высшей степени. Госпожа Руф далека от предрассудков. Она не постесняется уделить особое внимание пьянице, шарлатану и прожектеру. У нее достанет средств повторить эксперимент и добиться успеха. О чистоте расы можно забыть. Толпы гематров, неотличимых от ублюдков. Толпы ублюдков, неотличимых от гематров. Наша кровь…
        Айзек говорил сам с собой. Наверное, это отражало высшую степень возбуждения. Варвара, техноложца, вудуна или помпилианца трясло бы от бешенства. Гематр всего лишь произносил скупые, внятные слова, не нуждаясь в собеседнике.
        Это выглядело чудовищней бродячего солнца.
        - И все-таки - наша кровь. Отец, ты прав. Простое решение неосуществимо. Забавно: рудиментарный барьер. Не могу.
        Встав, он долго смотрел перед собой, не моргая. Сейчас Шармаль-младший больше всего походил на «овоща» в камере гладиатория. Вот-вот придет добрый дядя Лючано, возьмет миску с «замазкой», ткнет ложкой в губы: за Давида, за Джессику, за любимую сестричку Эми…
        Нет, добрый дядя Лючано не пришел.
        Добрый дядя Лючано наблюдал.
        - Сперва - близнецы.
        Лицо Шармаля-младшего заплясало. Смех, скорбь, бешенство, разочарование, гримасы боли и удовольствия. Спастическое сокращение мышц, ответственных за мимику, вспомнил Тарталья. К реальным эмоциям отношения не имеет.
        Приступ закончился так же внезапно, как и начался.
        - Сперва - дети. Родитель обождет.
        Теперь начало плясать изображение. Сквозь помехи было видно, как Айзек опять связывается с кем-то по коммуникатору. Помимо красных огоньков, горела еще и ярко-зеленая полоска. Что означает эта степень защиты, Лючано не знал. Возможно, она и давала помехи.
        - Фаруд? Ты помнишь, что ты мой должник?
        Вдалеке появился маленький Фаруд Сагзи. Белая повязка закрывала ему рот, быстро темнея. Казалось, вехден дышит дымом, или страдает горловым кровотечением. Фаруд из пожарного брандспойта пытался погасить солнце. Когда ему это удалось, он спрятал солнце в коробку из гофрированного картона. Слезы текли по лицу вехдена, ярко-красные слезы.
        Помехи, понял Лючано.
        Искажения.
        Сегодня многое напоминало бред умалишенного.
        - Мне нужны твои люди на Китте. Да, группа Бижана подойдет.
        Без видимой причины началось соло на трубе. Пронзительное, как зубная боль, расплавленное в тигле мелодии золото текло через волшебный ящик, смывая кабинет. От Шармаля-младшего остался лишь голос, ровный и сухой:
        - Объект: близнецы Давид и Джессика, мои племянники. Действие: похищение. А это уже не твое дело, Фаруд. Я держу язык за зубами, и тебе советую. Ограничение: Бижан должен взять детей завтра, в Хунгакампском дендрарии.
        Из золота, под резкие вскрики трубы, восстал гигант-баобаб. Сейчас, когда дерево сбросило листву, оно имело курьезный вид. Словно великан-садовник вырвал баобаб из земли и пересадил наоборот, корнями к небу. Рядом рос второй баобаб, весь в цветах: крупных, белоснежных, с пятью лепестками и пурпурными иглами тычинок. «Погодник» дендрария позволял создать для деревьев, растущих рядом, абсолютно разный климатический режим, вплоть до состава почвы: зимний, засушливый период для одного баобаба, и позднюю осень цветения - для другого.
        Возле баобабов стояли близнецы-гематры, разглядывая огромные деревья. Выглядели Давид с Джессикой точно такими же, какими их встретил Лючано на борту «Этны». Около детей находился голем, тихонько мурлыча в такт золотой трубе.
        - Сопровождать объект будет голем. Нет, сопротивления он не окажет. Я заранее подменю гематрицу отца своей, а по возвращении Эдама на виллу произведу обратную операцию. Ложные воспоминания гарантированы.
        К трубе присоединился контрабас: гулкий, нервный брюзга. Металл, черный и пористый, лег основой под нить из трубного золота. Баобабы исчезли, дендрарий растворился в мельтешении красок; Лючано успел заметить трех незнакомцев, чьи лица волшебный ящик не смог восстановить. Безликие незнакомцы заталкивали близнецов в компактный трассер «Самум». Голем по-прежнему оставался на месте, приплясывая и безмятежно напевая популярный шлягер.
        Контрабас поторапливал: быстрей!
        - Последующее действие: продажа объекта в рабство. Адрес: «Чвенгья», 3-й сектор, планета Оуанга в системе Сигмы Змеи. Ограничение: смена шести хозяев в течение первых трех месяцев после продажи. Да, для затруднения поиска. Необходимые средства я переведу на известный нам обоим счет. Необходимая информация о формировании цепочки хозяев будет выслана тебе по специальному каналу.
        Трубу с контрабасом дополнила гитара. Яркие, чувственные пассажи сопровождались черно-белым изображением: рынок «Чвенгья» - пчелиные соты. В каждой ячейке находились, открытые для осмотра, будущие рабы. Ячейки блокировались: из них наружу не поступало ни единого звука.
        Близнецы занимали третью снизу ячейку.
        Их разглядывала помпилианка с лицом, похожим на морду снулой рыбы.
        - Контроль - четыре месяца. Нет, не в меру возможностей, а тотальный контроль ситуации. Затем наблюдение можно снять.
        «Наблюдение снять…» - шепнул кто-то внутри Лючано.
        И все погасло.
        Во тьме, как в «черном кабинете», выхвачен острым лучом прожектора - спирали с горящей наверху звездой - остался один-единственный человек.
        Лука Шармаль-старший.
        - Ты сделал то, чего я ждал от тебя, - сказал банкир в пустоту. Седой, спокойный, одетый, как для официального приема, он говорил сам с собой. Точно так же недавно разговаривал Шармаль-младший. Лючано помнил, что это значит для гематров. - Старости присуще сомнение, молодости - действие. Закон природы. Мы, гематры - не исключение. В свою очередь ты ждешь от меня, что я начну поиск внуков. Наверняка ты предусмотрел все, Айзек. Помехи, сложности, отвлекающие маневры. Все, кроме одного: я не стану искать детей Эми. Помнишь? - я умею находить простые решения и воплощать их в жизнь кратчайшим путем. Простое решение против сложного. Наблюдая, я рискую оказаться за скобками происходящего. Действуя, ты рискуешь запутаться в умножении действий. Посмотрим, кто кого…
        Спираль завертелась, превращаясь в модель ДНК.
        Звезда вспыхнула и погасла.
        Часть четвертая
        Нейрам
        Глава шестая
        Битва за личность
        I
        - О нет! Нет! Это из-за меня! Я одна во всем виновата! Очнись! Ну очнись же! Нет, он не слышит! Он умер, его больше не существует…
        «Дрянной сериал, - вяло думал Лючано, утопая в серой трясине беспамятства. - Ишь, надрывается. Сопли из глаз, слезы из ноздрей. Выключите, а? Или сделайте тише. Люди, понимаешь, спят…»
        - Приди! Приди в чувство!
        Его начали трясти за плечи. Глаза открылись сами, помимо воли. В первый миг, клацая зубами, он не узнал женщину: черные волосы разметались в беспорядке, лицо красное от слез, с печатью отчаяния, помноженного на сладострастие нимфоманки.
        - Юлия?!
        - Ты жив!!!
        Вспышка сумасшедшей, всепоглощающей радости.
        И тут же:
        - О, как мне искупить?! Я виновата перед тобой! Из-за меня нас похитили! Чем я могу загладить? Я все сделаю! - ты слышишь? Все!
        Память вернулась сразу и целиком, войдя в голову откуда-то извне. Словно в мозгу имелся нейропорт, и добрая рука вставила в него инфокристалл с нужной записью.
        - Успокойтесь, Юлия! Да, нас похитили, но мы живы. Не стоит терять…
        - О да! Мы живы! - с энтузиазмом откликнулась помпилианка.
        И принялась бурно раздеваться. Взмахнув рукавами-крыльями, улетел прочь жакет. Жалобно взвизгнула магнитная застежка блузки, обнажив две соблазнительные округлости, туго затянутые в сетчатый бюстгальтер. Белье стремительно набирало прозрачность, открывая взгляду темно-коричневые соски. Юлия с нетерпением завела руку за спину, нащупывая «кнопку мгновенного сброса», как шутил боцман с «Барракуды».
        - Что вы делаете?! - Тарталья отшатнулся.
        - Прошу тебя! Умоляю! Все, что хочешь!
        - Вы не в себе! Оденьтесь немедленно!
        Он еще дальше отодвинулся от бешеной помпилианки. Спина уперлась в шершавую и твердую поверхность. Качаясь - сказывались последствия инъекции, - Лючано встал на ноги, держась за стену рукой.
        Юлия, потупясь на манер пай-девочки, застегивала блузку.
        Руки ее тряслись.
        - Сядьте и успокойтесь, - он сам удивился прорезавшемуся у него командному тону.
        Женщина повиновалась. Взяв жакет, она побрела в угол, всем видом напоминая побитую собаку. Лючано ощутил острый укол жалости. К жалости, возрастая с каждой секундой, примешивалось беспокойство. Где они? Зачем их похитили? Что с детьми?
        И что, гори вы звездным пламенем, творится с Юлией - умной, ироничной, уверенной в себе стервой?!
        Он огляделся. Комната - шагов восемь на десять. Низкий потолок и стены покрыты слоем мелкопористого акустона - эхопоглотителя, применяемого в студиях звукозаписи. От расцветки акустона рябило в глазах. Плюс объемные надписи-граффити на дюжине языков Галактики, исключая унилингву.
        «Септаккорд VI ступени в натуральном мажоре и мелодическом миноре, - хмурясь и мрачнея, прочел Лючано на линг-борго, - при гармонизации восходящего верхнего тетрахорда гаммы в басу…»
        Язык родины ускользал от понимания.
        «Парни, вы лучшие!» - болталось ниже на кумбийском. Остальные граффити прочесть не удалось. Дразнясь незнакомыми буквами, они плавали в воздухе, словно призрачные отходы жизнедеятельности безумца-каллиграфа.
        В углу, где тосковала Юлия, обнаружился узкий диванчик. Он был наполовину завален разнообразным барахлом: боксы из-под инфокристаллов, наушники, драная куртка… Там еще оставалось свободное место, но помпилианка опустилась на пол, забившись в щель между торцом дивана и стеной.
        Последствия пси-удара по толпе, невозможного даже для супер-телепата?! Юлия буквально расшвыряла три сотни погромщиков, взломав и исковеркав их психику в считаные секунды. Потом начала валиться в обморок, умолять захватчиков взять ее с собой. И вот теперь…
        Страдает, раздевается, несет околесицу.
        Рассудок не выдержал перенапряжения? Своеобразное «похмелье»? Она многого не договаривает. Последствия обезрабливания оказались куда серьезнее, чем простое избавление от «расовой шизофрении»? Неужели Юлия к этому и стремилась?!
        Женщина тихонько скулила, уткнувшись лицом в стену. Лючано почел за благо ее не трогать. «Хватит гадать на кофейной гуще, дружок, - возмутился издалека Добряк Гишер. - Лучше выясни, в какую задницу ты угодил на сей раз. Эй, маэстро, скажи этому рохле!..»
        Неподалеку расположилась стойка с полудюжиной гитар: от акустической «Креолы» с коробом, украшенным парой крыльев, до лаково-красного «Фузз-драйвера-ZX-2700» с панорамным звучанием и встроенным энерджайзером. «Драйвер» мог «накрыть» стадион без внешнего усилителя. Под потолком висели темно-зеленые «стручки» с горошинами микрофонов: черными широкополосниками и алыми конусами «спиц».
        Лючано окончательно уверился: их разместили в студии звукозаписи. Вон прозрачное окошко, за ним - кабинка оператора. А вот и толстенная «глухая» дверь.
        Дверь была приоткрыта.
        Не заперли?! Могут же и террористы хоть разок облажаться? Все мы люди, все мы человеки… С замирающим сердцем он на цыпочках подкрался к двери, потянул на себя. Та поддалась молча, без скрипа.
        Короткий коридорчик. Еще три двери: налево, в операторскую, направо, в каморку за стеной из матового стекла, и входная мембрана - в конце коридора. На стенах - портреты вехденов в национальных одеждах. Двое с гитарами: один лохматый, зверообразный, похожий на ташмирского йети, другой выкрасил лицо «рентген-гримом» - сквозь кожу просвечивают кости черепа. Третий музыкант, в облаке искрящегося воздуха - за клавинолой. Четвертый - за ударной установкой. Барабанщика почти не видно - лишь взлетели руки с полиморфными палочками, да разметалась грива фиолетовых волос.
        И наконец - трубач с раздутыми щеками хомяка, в антикварной шляпе-цилиндре. Он с упоением дул в чудо, сияющее надраенной медью.
        Бижан Трубач, из-за которого Фаруд угодил в экзекуторскую Мей-Гиле? В то время Лючано не сомневался: Сагзи пытают зря, вехден ни при чем. Ан нет! Федеральный агент шел по верному следу; тянул-тянул за ниточку, да не вытянул. Агент считал вехдена свидетелем; максимум - мелким соучастником. А на деле, судя по тайным прозрениям, Фаруд - крупная рыба. Похищение близнецов - мелочи, частный заказ, возврат долга…
        Тем более надо уносить ноги!
        Он сунулся в операторскую. От стены до стены - пульт с сотнями динамических сенсоров, десятками портов, эмиторами, разъемами периферии и рядами «ручников» для тонкой настройки. Стойки с рекордерами - «кристаллы», «стебли», гиперонные матрицы. Пакетники-мультифильтры, генераторы акустических линз. У стены - клавинола «Galact-Pro-076e» и два навороченных синтезатора.
        Единственное окошко выходило в комнату с гитарами. Тарталья вздохнул с облегчением: Юлия сидела на прежнем месте. Скулит она или нет, слышно не было: звукоизоляция работала исправно.
        Он заглянул в дверь направо. Всю каморку занимала шикарная ударная установка. Барабанщик с фиолетовыми кудрями отсутствовал - и слава богу! Вопрос в другом: за каким чертом похитителям понадобился он, Лючано Борготта?! С детьми ясно: Шармаль-младший не может допустить, чтобы близнецы попали в руки Юлии. Опять же, встреча с отцом: Штильнер летит на Террафиму…
        Штильнер.
        Летит.
        «Сперва - дети. Родитель обождет».
        Профессор должен был прилететь сегодня! Похитители ждали космобестиолога.
        Дурацкая депеша с Сеченя - проверка! Профессор - тамошний уроженец. А он, Тарталья, еще и помянул в разговоре с курьером графа Мальцова. Для террористов все сошлось, они приняли его за Штильнера. Профессора, небось, никогда не видели, захват готовился в спешке, снимок не успели переслать - вот и обознались.
        Надо им сказать, что они ошиблись!
        «И они принесут тебе извинения, малыш, - в далеком голосе маэстро Карла звучала горькая ирония. - Возместят моральный ущерб и отпустят на все четыре стороны…»
        Скрипнув зубами - прав маэстро! - Лючано от души врезал кулаком по ближайшему барабану. Бумкнуло глухо и неубедительно. «Ударник» сконфузился и поспешил оставить каморку.
        Непроверенной оставалась мембрана в конце коридора. Он толкнул ее плечом. Начал искать электронный замок или идентификатор - не нашел. Пнул ногой - без особого результата. Напоследок плюнув на сволочную мембрану, побрел обратно. Хоть бы Юлия пришла в себя! Вместе они что-нибудь придумают…
        Помпилианка ждала его.
        Нагая, как при рождении, женщина застыла посреди комнаты с гитарами, прогнувшись в гимнастическом «мостике». Тарталья судорожно сглотнул. Юлия была хороша! Смоляная грива разметалась по полу языками черного пламени. Напряглись стройные щиколотки. Холмики грудей венчали острые бугорки сосков. Полоска темных волос, с тщательностью дэпиллированная по бокам, делила лобок надвое. Бедра, призывно раздвинутые, открывали…
        «Ах, если бы она соблазняла меня, будучи в своем уме! Я бы и минуты не колебался! Но она - безумна. Нельзя - так. Нельзя!»
        Он отвернулся.
        Стыдное и властное томление копилось в низу живота. Все-таки у него давно не было женщины. Очень давно. Эта развратная, вызывающая, откровенная, как запах течки, красота - опалена дыханием безумия, она возбуждала, отталкивая.
        - Я - твоя…
        - Юлия, не надо… - он охрип, а лучше бы онемел. - Опомнитесь! Мы в плену! Наша жизнь в опасности! Надо думать, как выбраться…
        Слова получались казенными.
        Слова скрипели песком на зубах.
        Зов плоти выглядел много естественней, и побеждал.
        - Да, да! Это последние минуты нашей жизни! Зачем терять их напрасно?!
        Двуединый демон, поселившись в душе, раздирал новое жилище надвое. Наплевать на голос разума? Взять Юлию - сейчас, здесь, чтобы угроза смерти придала соитию дополнительной остроты? Зная, что в любую секунду…
        «В постели ты ее, значит, представить не мог? А на полу? Тебе на полу больше нравится, дружок? Тут еще есть диванчик…»
        Это бесчестно! Воспользоваться невменяемостью женщины… Если они выживут, он не сможет взглянуть ей в глаза! А Юлия его просто убьет! - разорвет голыми руками… Но если она права? Если никакого «потом» уже не будет? И наконец, если помпилианка навсегда останется похотливой самкой, норовящей отдаться первому встречному?
        Тысяча «если» спешила оправдать подлость.
        - Я иду к тебе…
        Помпилианка упруго оттолкнулась от пола руками. Плавным, не слишком быстрым движением встала на ноги и танцующей походкой направилась к Лючано. Не дойдя трех шагов, она вдруг рухнула на колени, распласталась на полу - и поползла.
        - Что вы делаете?!
        Руки женщины обвили его колени. Юлия начала взбираться по нему, как по древесному стволу. Две вкрадчивые змеи скользили по телу, лишая воли к сопротивлению. Горячее, лихорадочное дыхание. Озноб. Напряжение.
        Поцелуй.
        Язык женщины метался, жаркий и требовательный.
        Наверное, он бы не устоял. Юлия, с ее натиском влюбленной кошки, добилась бы своего. Но все решил случай. Мелкая досадная случайность, от которой не застрахованы даже безумцы. И он действительно не устоял - в прямом смысле слова.
        Он оступился.
        Сделав шаг назад, пытаясь поймать равновесие, Лючано запнулся о бухту силового кабеля - и грохнулся на пол вместе с Юлией. Кажется, помпилианка сильно ударилась. Во всяком случае, поведение ее изменилось кардинальным образом.
        - Да! Бей меня! Я заслужила! Я виновата!
        Сладострастный дурман, туманивший рассудок еще миг назад, рассеялся, как дым. Возбуждение не улеглось, но Лючано опять видел не нагую богиню, а несчастную, обезумевшую пленницу. У Юлии нервный срыв. Ее надо пожалеть и успокоить. А не потакать сексуальным фантазиям! Придет в себя - спасибо скажет.
        «Жди!» - расхохотался Добряк Гишер.
        И Лючано не рискнул цыкнуть на старого циника-экзекутора.
        - Отомсти мне! Накажи за все! Я должна страдать, как страдал ты!
        - Молчать! - рявкнул Тарталья тоном сержанта, взявшего за грудки строптивого новобранца. Раз Юлия склонна к подчинению, этим стоило воспользоваться. - Встать! Приказываю успокоиться и одеться. Немедленно! Вон ваша одежда. Я кому сказал?!
        Разом лишившись жизненной энергии, женщина с трудом поднялась на ноги. Всхлипывая, Юлия послушно начала одеваться.
        - Я никому не нужна! - сквозь слезы причитала она. - Муж меня бросил! Подал на развод, когда я… согласилась… на эксперимент! Я страдала… О, как я страдала! Если бы вы знали, Борготта! Потом мне казалось: все позади. Я ошиблась! Я одинока, Борготта! Слышите? Я одинока! Меня боятся, меня уважают, со мной считаются… меня ненавидят, меня хотят… Но никто - вы слышите?! - никто не хочет меня понять! Никто меня не любит! Ни один человек во Вселенной…
        «Истерика, - отметил маэстро Карл, знаток слабого пола. - Знакомое дело. Справимся. Худшее позади, малыш».
        «Это еще бабушка надвое сказала, - возразил Гишер. - Дамочка переменчива, как погода весной. Того и гляди, опять домогаться начнет. Или голову об стенку расшибет. Держи ухо востро, дружок!»
        Действительно, рыдания Юлии становились громче. Она тряслась, словно эпилептик; слова превращались в неразборчивое бормотание. Нет уж, хватит с нас «овоща»!
        - Прекратить истерику! Это приказ!
        Юлия умолкла так резко, что он поначалу даже не поверил. Решил: слух изменяет. Или помпилианка набирает воздух, желая разразиться очередной серией рыданий.
        - Вы согласны, чтобы я помог вам?
        - Да! Да! Я на все согласна! - старая песня, но в голосе женщины царил восторг. От этого делалось страшно. - На все, что пожелаешь!
        - Повторяю: вы согласны на мою помощь?
        - Да! Ты хочешь мне помочь? Я тебе не безразлична?
        С нарочитой медлительностью она взялась за жакет, мигом раньше наброшенный на плечи.
        - Это просто помощь. Помощь невропаста. Вы согласны?
        - Да!!!
        «Невропаст. Невропатолог. Невроз, - с тоской подумал Лючано. - Родственные слова. Считай, братья. Как же я устал от вас всех: рабов, хозяев, отцов, детей…»
        И начал работать куклу.
        II
        Женщина была обнажена перед ним.
        Не телесно, а иначе, на уровне доверия, знакомого лишь тем, кто чуткими пальцами касался сокровенного - разума, души, инстинктов, подсознания. Снаружи, во внешнем мире, кукла двигалась вокруг невропаста, поигрывая снятым жакетом, как матадор - алым плащом. Бык не спешил нападать. Бык мычал, удерживая женщину на расстоянии. Но обильный поток слов-транквилизаторов не имел принципиального значения.
        Главное происходило не здесь.
        Манипулируя пучками куклы - профессиональный термин в отношении Юлии вызвал мерзкую оскомину - он не сразу заметил неладное. Поначалу все шло нормально. Большинство нитей перетянуты и фальшивят, как струны гитары, настроенной любителем. При нервном срыве это естественно. Убрать лишнее напряжение, расслабить, унять дрожь - и человек придет в норму. Адский труд: вести больного. Адский, но посильный. Он хорошо помнил, чего стоило маэстро Карлу вести графа Мальцова.
        Да и самому доводилось.
        Дело было в другом: часть нитей выглядела странно. Сперва он подумал: «незнакомо» - и осекся. Легкое мерцание. Глянцевый, словно наэлектризованный ворс. «Басовые» утолщения. Тот же эффект он наблюдал у безмозглого «овоща» Пульчинелло! Только у Пульчинелло нити-мутанты образовывали самостоятельную «сеть», отдельные пучки, уходящие корнями в темные глубины первобытных рефлексов. А у Юлии мерцающие «басы» перемежались обычными нитями, как в мышцах чередуются быстрые и медленные волокна.
        Казалось, ее пучки начали фрагментарно перерождаться.
        «Пробуй, малыш. Раз уж взялся…»
        Он восстановил тесный контакт, ощутив легкий укол, как от разряда статического электричества. Ощущение нельзя было назвать неприятным. В Лючано вошла толика чужой энергии, помогая наладить связь. Осмелев, он принялся оглаживать нити, пытаясь ослабить вибрацию.
        Впервые он работал на состояние, а не на конкретный результат: коррекция речи и движений. Шел ощупью по болоту, тыча слегой в предательскую трясину. Отыскивал точку опоры, пробовал: «Выдержит ли?» - и продолжал путь.
        С «овощем» было иначе. Он не стремился уловить и понять разницу. Отвлекаться нельзя. Потом, когда все закончится, он, наверное, рухнет пластом. Такие эксперименты даром не проходят. Если работаешь куклу в состоянии аффекта, временного помрачения рассудка…
        Откуда он это знает?
        Он никогда не работал сумасшедших кукол!
        «Это опыт, дружок. Опыт. Ты не знаешь наверняка, но догадываешься. И готов побиться об заклад, что прав. Валяй, трудись. Я в тебя верю».
        «Спасибо, Гишер».
        Копилась усталость. Он полностью сосредоточился на пучках. «Басы» делались тоньше. Ворс втягивался в струны. Надо поймать ритм колебаний, как перед сеансом экзекуции. Нащупать, слиться, войти в унисон…
        …Звездное небо накрыло его перевернутой чашей огня.
        Таким небо бывает лишь близко к центру Галактики, где полыхающие светила-гиганты обрушивают на планеты ливни излучений. Сияющая мгла; сумерки - россыпь драгоценностей. Скалы сверкали радугой. Парящего орла окружал яркий ореол, а по земле вслед за ним плыла целая стая пернатых росчерков. Любой предмет отбрасывал бесчисленное множество теней. Они дробились, пересекались, накладывались одна на другую, образуя узлы мрака.
        Искры и блики; подобия, отражения…
        И тихий шепот Венечки Золотого, плывущий над твердью:
        - Когда мы выходим на сцену,
        За нами идет благодать,
        Вселенная - это плацента,
        Отвергнутая навсегда,
        Законы великим излишни,
        Могучим смешны рубежи…
        В самом темном узле, образованном соитием теней от засыпанных песком руин и трехрогой скалы, нависшей над кристаллической равниной, лежало существо. Сфинкс, химера, безумный гибрид. Мощные лапы льва, сухое туловище козы, драконий хвост, сплошь в чешуе. Огромные крылья сложены на спине. И над всем этим - лицо Юлии в обрамлении роскошной гривы.
        Пряди волос извивались на манер змей.
        Юлия зевала, обнажая белоснежные клыки.
        Существо было прекрасно. В его глубине, как статуя в недрах мраморной глыбы, скрывалась та женщина, которую знал Лючано. Он должен был освободить пленницу, заключенную в тело химеры. Скульптор имел в распоряжении единственный инструмент - собственные руки.
        Он шагнул ближе, примерился.
        Пора!
        - Законы великим излишни,
        Могучим смешны рубежи…
        Но вот мы выходим. Мы - вышли.
        И каждою жилкой дрожим.
        И мы оставляем гордыню
        В кулисах, как сброшенный плащ…
        Прикосновение к телу существа обожгло пальцы. От его касаний химера меняла форму - живой камень, податливый мрамор, сырая глина мироздания повиновалась! Он лепил, мял, убирал лишнее, сглаживал углы - и существо содрогалось от наслаждения, возвращаясь к началу. Творец, создатель на заре времен, он возвращал первозданную естественность тому, что ее утратило.
        Нимб над головой служил лампой мастерового, освещая работу. Тени отшатывались прочь, не в силах вынести света. А он работал, зная, что делает. И душа пела великую песнь, вторя шепоту Венечки Золотого, поэта-заики…
        - И мы оставляем гордыню
        В кулисах, как сброшенный плащ,
        И в сизом искрящемся дыме
        Наш гимн превращается в плач,
        Стихает дробящийся топот,
        Скрываются в ножнах мечи…
        А кто-то нас хлопнет по попе
        И скажет: «Родился? Кричи!»
        III
        Разбив в детстве любимое блюдце тетушки, знаешь без обиняков: произошло страшное. Жизнь закончилась, впереди - тьма без намека на просвет. Ужас цепкой лапкой хватает сердце, будто кистевой эспандер. Сожмет-отпустит, задаст ритм, собьет на удушливую аритмию…
        Хватку детского ужаса Лючано вспомнил, когда дверная мембрана треснула, как блюдце, на пять лучей-осколков. С легким шелестом они убрались в стены. Проем заслонили две мощные фигуры, шагнув в студию. Захватчики оставались в масках. На пленника тупо пялились стрекозьи глаза - драгоценные камни, граненые ювелиром-безумцем.
        Фасетчатолицые замерли по обе стороны от входа.
        - Добрый день, пациент!
        Человечек, возникший между захватчиками, был хрупок и изящен, словно насекомое. На полголовы ниже Лючано, телосложением гость напоминал Жоржа Мондени: узкие плечи, осиная талия, девичьи ступни и ладони. Клетчатый костюм от Бердье, сорочка с запонками из розового жемчуга. Шейный платок завязан хитрющим узлом, концы наружу, свисают до брючного ремня. Лицо варвара - желтая кожа, рот-шрам, косой разрез глаз, уголками вниз, отчего в памяти возникал образ грустного клоуна.
        Это конец, понял Тарталья. Если не скрывает лица, значит…
        - Яцуо Кавабата, ваш покорный слуга!
        «Еще и имя назвал. Хотя мог соврать…»
        - Нет-нет, вам представляться не надо! - крошка Яцуо сделал вид, что останавливает «пациента». Хотя тот не шевелился, молчал и уж точно не собирался раскланиваться с маленьким франтом. - Позвольте мне чуть-чуть побыть в блаженном неведении. Разумеется, я знаком с вами заочно, со слов заказчика. Но ваша личность откроется мне позднее, во всей ее прелести. Сейчас же мы - два одиночества, волей случая оказавшиеся рядом в черной мгле Вселенной. Космос равнодушен к нашим грандиозным пустякам. Не поверите, какое это наслаждение - быть возле объекта, и медлить с проникновением. Вы - юная девственница, запретный плод, прихоть гения…
        «Киллер-болтун. Малыш, тебе повезло напоследок».
        - Пациент, вы меня обижаете! - танцующей походкой человечек двинулся по коридору, постукивая об пол тростью с набалдашником в виде сжатого кулака. Он не хромал, трость играла декоративную роль. - Разве я похож на палача? На презренного наемника-убийцу? Фи! Никто в роду Кавабата не опускался до грубых воздействий. А скрыть свое истинное имя - позор! За такое мои предки прокалывали отступнику «звезды небес» и бросали в горах: умирать. Встреться мы при других обстоятельствах, я бы растолковал вам…
        Не оборачиваясь, он махнул тростью в адрес фасетчатолицых:
        - Вы свободны! Да-да, уходите!
        Ослушаться приказа захватчики не осмелились. Видимо, крошка Яцуо обладал реальной властью. Или у фасетчатолицых имелся приказ: подчиняться без возражений. Один из них, достав из нагрудного кармана пульт управления, собрался было затянуть дверную мембрану, но человечек с гневом возразил:
        - Ни в коем случае! Я работаю при открытых дверях!
        Он вошел в комнату с гитарами и остановился у стойки, разглядывая инструменты. Время от времени Яцуо трогал набалдашником трости миниатюрную укулеле, великаншу-электролютню, пернатую «Креолу», вынуждая струны откликаться на прикосновение.
        Студия наполнилась звуками.
        Чувствуя, как ужас распространяется по телу, захватывая все новые территории, Лючано смотрел на выход из студии. В проеме ему был виден кусочек коридора и небольшой участок дальней стены, покрытой керамопластом. Вскочить, ринуться, выбежать из темницы, где так страшно находиться рядом с изящным господином Кавабатой…
        У идеи бегства имелась масса достоинств.
        И одно непреодолимое препятствие.
        Он забыл, что значит: вскочить. Запамятовал, что это такое: ринуться. Не помнил, как бегут. Ничего не болело, нигде не чувствовалось оцепенения, но ряд действий, простых и знакомых, оказался недоступен. Гипноз? Невропасты негипнабельны. Скрытое излучение? Вряд ли. Излучение подействовало бы и на гостя.
        - Бросьте! - человечек хихикнул. Голос его, высокий и пронзительный, более подходил женщине или ребенку. - Пациент, вы меня удручаете. Гипноз, излучение… Ваша фантазия убога и примитивна. Ей не воспарить к вершинам озарения. Поэтому я представлюсь еще раз: Яцуо Кавабата, психир, к вашим услугам!
        Свобода ждала в десяти шагах, за открытой дверью. Но одно-единственное слово отрезало пленника от свободы надежней тысячи замков. «Я знаю, кто такой психир», - сказал издалека маэстро Карл. «И я знаю», - откликнулся Добряк Гишер. Сказанное невропастом и экзекутором звучало одинаково: без надежды, с обреченностью смертников. Оба альтер-эго прощались с бывшим учеником. Кто скажет со всей определенностью, вернутся ли маэстро и Гишер после воздействия психира - или замолчат навеки?
        «Я тоже знаю», - мысленно кивнул Лючано.
        Он заранее расставался - нет, не с жизнью, но с неким ее фрагментом. С частью своей личности. И удивлялся, что еще не воет от отчаяния.
        - Откуда столько тоски? - подбодрил его господин Кавабата, любуясь спящей помпилианкой. Можно было не сомневаться: Юлия не проснется, пока этого не захочет милейший крошка Яцуо. - Веселей, пациент! Скоро вы забудете о ряде животрепещущих проблем. А ваши враги оставят вас в покое. Я мог бы понять вашу угрюмость, будь я начинающим знахарем-ампутатором, не способным очертить границы злокачественной энграммы с точностью до синапса. Но ваш интранейрональный метаболизм для меня - открытая книга. А проницаемость синаптических мембран выше открытой настежь мембраны двери. Да, чуть не забыл! Традиция рода Кавабата! Если пациент сумеет выйти из операционной, прежде чем завершится ампутация пораженного участка, он свободен. Дерзайте, друг мой!
        Психир находился в чудесном расположении духа.
        Пси-хирург.
        Редчайший, а главное, опаснейший вид телепата.
        Если клиент желал прибегнуть к услугам психира, это требовало от него незаурядных стартовых возможностей. А заодно - выполнения ряда условий. Во-первых, заплатить баснословный гонорар мог не всякий. По мелочам психиры не разменивались. Во-вторых, требовался объект, который слишком много знал. Так много, что избавление объекта от груза лишней информации стоило бы целого состояния. В-третьих, заказчик тяготился бременем гуманности, или жизнь объекта имела для него особую ценность. Работа банального «чистильщика» стоила куда дешевле работы психира.
        И наконец, заказчик соглашался изложить психиру суть «опухоли», назначенной к удалению. Период времени от зарождения до полного формирования. Общие сведения и нюансы, тайны и секреты. Все, что психир сочтет нужным выяснить. Кроме, пожалуй, внешности объекта: психира вели к человеку, уже захваченному и помещенному в «операционную».
        Ошибка исключалась.
        Или оставалась на совести заказчика.
        К чести пси-хирургов, они славились умением держать язык за зубами. Хотя, конечно, приходилось рисковать. Но игра стоила свеч: психир виртуозно удалял ключевые узлы памяти. Стыки «рубцевались», достраивая ложные связи - грубые, упрощенные, тем не менее они получались вполне достоверными. Впоследствии ни объект, утративший часть знаний и воспоминаний, ни обычный психоаналитик, ни следователь прокуратуры при допросе не могли докопаться до истины. Оплатить же услуги эксперта - другого психира или телепата-сканера высшей квалификации - психоаналитик со следователем, как правило, не могли.
        Они не могли, а объект и не собирался.
        После операции у него возникало стойкое предубеждение против любой пси-экспертизы. Это предубеждение доходило до фобии, надежно удерживая объект от лишней суеты.
        - Я не профессор Штильнер! - заорал Лючано, уже догадываясь, кто предназначался Кавабате в качестве объекта. - Это ошибка! Это ужасная ошибка! Я…
        Ему казалось, что он кричит, надрываясь, заполняя воплем студию, слышимый в самых дальних уголках Галактики. Увы, ни слова, ни единого словечка не прозвучало вслух. Горло перехватил спазм. Уши заложило, как в скоростном лифте, лишенном компенсаторов. В глотке клокотал слабый хрип, словно при несмыкании связок.
        Обездвиженный, Тарталья онемел.
        Господин Кавабата не хотел, чтобы его перебивали и отвлекали. А если господин Кавабата чего-то хотел, он получал желаемое.
        Единственное, чего добился Лючано беззвучным воплем - выяснил, что психир сказал правду. Прогуливаясь по студии, забавляясь с инструментами (сейчас, зайдя в операторскую, крошка Яцуо наигрывал на клавиноле простенькую мелодию), человечек-насекомое держал под контролем моторику объекта, лишив голоса и блокировав возможность побега. Но в личность Тартальи психир не вторгся, ограничась периферийным «чтением» - иначе сразу бы разоблачил подлог.
        Так настоящий хирург перед операцией изучает настройки диагностера, отбирает лазерные насадки скальпелей и программирует зажимы, еще не зная, что вместо кисты или миомы в брюшной полости больного его ждет роковая ухмылка судьбы.
        «Что сделает Кавабата, выяснив ошибку?»
        Любой из вариантов ответа не сулил ничего хорошего.
        - Я не делаю ошибок, - кулак трости со значением качнулся перед лицом Лючано. Минутой раньше психир выключил клавинолу, оборвав музицирование. - Перестаньте меня оскорблять, пациент. Если я наслаждаюсь мигом счастливого неведения, это не значит, что вы, временно - безвестный аноним, должны хамить, пользуясь случаем. Впрочем, мы заболтались. Приступим?
        Следующая фраза психира прозвучала до боли знакомо:
        - Сопротивляйтесь, если сможете!
        IV
        …дом, где царят ширмы.
        Стены расписаны весенним бамбуком, травой и кузнечиками размером с гуся. В дальнем углу - трехстворчатая рама из тика обтянута парчой. Ажур сквозной резьбы деликатно подчеркивает естественную красоту дерева. За парчовой загородкой, наполовину открыт случайному взгляду, скучает божок с лицом «овоща» и животом бабы на сносях. На подставке перед божком курятся, плавая в чаше с ярко-синим киселем, ароматические свечи.
        Сандал, ладан и роза.
        Дверной проем открыт. За ним, в туманной дымке рассвета - свобода. Виден пруд, весь в ряске, с белыми венчиками кувшинок. За прудом - утоптанная дорога ведет в холмы. Беги куда хочешь, лишь бы подальше отсюда! Вдохни сырость, текущую из недр пруда, ударь пятками в землю, перекрой ликующим воплем хор лягушек…
        По обе стороны от выхода - Яцуо Кавабата.
        Хищных насекомых - двое.
        За поясами короткие мечи. Рукояти по длине равны клинку. Крошечные, детские ладошки охранников - в мозолях. На костяшках, по ребру, на сгибе запястья - везде. От одного вида этих ладошек берет оторопь. А на мечи и вовсе смотреть не хочется.
        Третий психир стоит у пюпитра с набором для каллиграфии. В стаканчике из «лунного» оникса - кисти. В тушечницах - тушь разных цветов, растертая и разведенная заранее. С точки зрения постороннего наблюдателя, для полного счастья не хватает рисовой бумаги, а также войлочного коврика. С точки зрения крошки Яцуо, бумага и коврик излишни.
        За поясом каллиграфа - меч.
        Рядом с пюпитром - столик, на котором разложены хирургические инструменты. Ланцеты, скальпели, крючья зловещего вида. Миниатюрные пилы. Пинцеты, ранорасширители, серпы. С металлом возится четвертый господин Кавабата. В широченных штанах и куртке, враспояску, он напоминает летучую мышь. Хрупкие пальчики звенят, брякают, лязгают инструментом. На лице - сосредоточенность мастера.
        У этого меч лежит на краю столика.
        На полу, скрестив ноги, сидит маленький писец - пятый Яцуо Кавабата. У него с бумагой все в порядке: белой, рисовой, шершавой. И с ковриком, подложенным под бумагу, чтобы тушь не протекала на другую сторону листа. И с мечом - длинным-длинным, без ножен. По стали, завораживая, бежит муаровый узор.
        Кажется, вот-вот писец, не разгибая ног, взовьется в воздух и начертит мечом завершающую строку - крест-накрест, вдоль и поперек, рубя, рассекая и брызжа алой тушью на дивные ширмы.
        Напротив входа установлена рама из железа. Кованая, массивная, она украсила бы любой интерьер. Но форма рамы чересчур сложна, чтобы натягивать на нее парчу, шелк или кожу. Да и ножки устроены таким хитрым образом, что ширма оказалась бы в наклонном положении. Поэтому рама ничем не обтянута.
        Если не считать нагого тела Лючано Борготты, прикованного к ней.
        Лицом к свободе.
        Все это чрезвычайно напоминало процесс «клеймения». С одной разницей: пленник не дергался и не кричал, сберегая силы не пойми для чего. Может быть, его просто парализовало от страха. Тарталья висел, спиной и конечностями чувствуя холод оков, глядел на пруд, на снежные хлопья кувшинок, на далекие, как созвездья, холмы - и никаких мыслей, скорбных или высоких, не приходило ему в голову. Кроме главной: сдохнуть, а не смотреть на стены с бамбуком и кузнечиками.
        На стенах висели цветные гравюры.
        А на гравюрах были люди.
        Люди с ладонями, растущими из плеч. Люди со ступнями без пальцев. Скособоченные люди без части ребер. Коротконожки, лишенные коленей. Карлики, у которых в грудном отделе позвоночника было восемь, а не двенадцать позвонков, и в крестцовом - три. Бодрячки с дырчатым животом, где пульсировал темно-багровый ком печени. Одноглазые красавцы с заросшей глазницей; над ней луком изгибалась бровь, рассечена шрамом. Люди улыбались, жестикулировали и занимались разными делами.
        Паноптикум психира Кавабаты.
        «И жили они потом долго и счастливо…»
        Лючано не знал, кто шепчет издалека: маэстро Карл или Добряк Гишер. Лучше, конечно, чтобы экзекутор. Ему привычнее. Маэстро, не надо. Отвернись, пожалуйста. Мы с Гишером уж как-нибудь сами.
        Впору было петь хвалу гуманности Шармаля-младшего. Гематр ни за что не хотел идти на убийство. Его планы, усложняясь от лишней щепетильности, строились не на крови: родной, чужой - любой. Дети-ублюдки превращаются в роботов, безобидных и безопасных. Им покупается бунгало на заброшенном курорте, нанимается умница-экономка, выделяется достойное содержание - и робот Давид с роботом Джессикой тихо доживают свой век в благополучии и покое, на берегу океана. Профессор Штильнер после близкого знакомства с душкой-психиром забывает суть открытия, не помнит «Жанетту», каюту, близость с Эмилией Дидье… Запойный шарлатан, переживший крах «Грядущего» - никто не удивится Штильнеровским провалам в памяти.
        В его ситуации у любого крыша съедет набекрень.
        Странно, но гуманность Айзека Шармаля не вызывала восторга.
        - Приступим?
        Каллиграф приблизился к распятому Лючано, катя за собой пюпитр на колесиках. На губах психира играла безмятежная улыбка. Окинув взглядом пациента, он тщательно выбрал кисточку: недлинную, с черным и пушистым ворсом. Взял ее за середину ручки тремя пальцами: большим, указательным и средним. В ладошке каллиграфа сохранялась пустота, словно помимо кисти он держал еще и яйцо.
        Тарталья с напряжением ждал хруста скорлупы.
        - Ну-с, начнем разметку. Вы даже не представляете, какое это искусство - разметить вашу память перед операцией. Скажем, вы запомнили эту дивную кисточку. Но отдельного нейрона, ответственного за фиксацию образа кисти, нет. Этим ведает некое множество нейронов. И информация распределена по данному множеству тем или иным алгоритмом…
        Наслаждаясь монологом, психир быстро начертил на теле объекта две-три линии. Прежде чем продолжить, он отступил на шаг: полюбоваться результатом. Но продолжать не стал. Улыбка превратилась в узкий рубец. Внимательное лицо Кавабаты исказила гримаса недоумения. Он стал похож на богомола, который вместо вкусного таракана схватил микрочип.
        - Позвольте! Милейший, да вы же…
        Кончик кисти ткнулся Лючано в центр лба. Заворочался, рисуя жирную точку. От точки в мозг ударила волна пронзительного холода, распространяясь во все стороны. Казалось, на ушах растут сосульки.
        - Вы не профессор Штильнер!
        - А я говорил тебе, - с вялым сарказмом откликнулся писец, подвигая меч поближе. - Я предупреждал! Перед операцией надо сперва зафиксировать личность пациента. А не устраивать театр на пустом месте. Самолюбование тебя погубит, дружок. Когда-нибудь.
        В голосе писца дребезжали знакомые нотки.
        Экзекуторы, должно быть, имеют много общего.
        - Ладно тебе, - раздраженно ответил каллиграф. Не оборачиваясь, он махнул левой рукой себе-четвертому, кто звякал инструментом: готовься, мол. - В конце концов, это проблема заказчика. Мы работаем с полной предоплатой. Если клиент ошибся, его денежки все равно уплыли без возврата. Захочет повторить с правильным объектом - заплатит по-новой.
        Писец отложил лист бумаги в сторону.
        - Болтун. Слишком много разговариваешь. Размечай «вычистку» и будем закругляться. С нами объект больше незнаком. Расстанемся друзьями.
        Тщательно стерев с Лючано первоначальную разметку, каллиграф провел одну-единственную линию поперек груди - извилистую и тонкую. Его труды прервал шум снаружи. Лязг металла, куда более громкий, чем при работе с инструментами; топот ног, выкрики. Охрана потянула мечи из-за поясов, вглядываясь в туман, подступивший к дверному проему вплотную.
        В тумане что-то ворочалось.
        - Объект - раб, - сообщил писец, кладя длинный меч себе на колени. - В «ошейнике». Это не фиксируется на базе, дружок. Даже на подкладке это фиксируется с частичной достоверностью. Косвенное влияние с маскировочными тонами. Заказчик подсунул нам раба в «ошейнике». Он - идиот, или хочет таким образом свести с нами счеты.
        - В любом случае, - вмешался хирург, похожий на летучую мышь, - мы запустили лапу в осиное гнездо. Повеселимся?
        Каллиграф бросил кисточку на пол.
        - Идиот или враг, он заплатит мне за ошибку.
        Ничего больше каллиграф сказать не успел. Часть внешних ширм растворилась, словно бамбук с кузнечиками окунули в кислоту. Туман вздрогнул и лопнул. В сизых клочьях проступила зима, степь, бревенчатый сруб - наваливаясь, сминая, пожирая ряску пруда и горбы холмов. Две колонны с массивными капителями оградили вход, вынудив охранников попятиться.
        - Бар-р-ра!
        С хриплым воплем в дом ворвались трое разъяренных Тумидусов - в доспехах легионеров, прикрываясь щитами, с мечами наголо. Они тут же сцепились с охраной, опрокинув столик, где лежали инструменты. Еще один Тумидус набегал сбоку, от дебильного божка - идол буквально на глазах превращался в бюст старца с лавровым венком на голове. В руке легат держал копье.
        Путь ему преградил Кавабата-нетопырь.
        Распятому на раме Лючано был плохо виден бой. Разве что боковым зрением, и то сразу начинало дико ломить затылок. Слух воспалился, дергал и пульсировал, как нарыв, вскипая гноем - крики, звон оружия, проклятия и треск ломающихся ширм. Вне сомнений, охрана Юлии, зовя подмогу на осажденной фанатиками вилле, не сумела связаться с легатом. Хозяин семилибертуса Борготты ничего не знал о похищении. Иначе Гай давно уже связался бы со своим полурабом. Лишь сейчас, ощутив вторжение соперника…
        На лицо брызнула кровь: он не знал - чья.
        Плечо обожгло болью: рана или татуировка?
        Ударили с разбегу: рама качнулась, но устояла.
        Стало трудно дышать. Удавка сдавливала горло, замораживая рассудок анестезирующим безразличием смерти. Людей все прибывало: легат Гай Октавиан Тумидус и психир Яцуо Кавабата бросали в схватку неприкосновенные резервы. Психир не успевал разорвать контакт без негативных для себя последствий. Тумидус дрался, как хищник, на чьей территории объявился наглый соперник.
        Прямые клинки сталкивались с изогнутыми. Змеей металось копье. Длинный меч писца искрил, раз за разом налетая на подставленный щит. Кто-то рвал врага зубами, опрокинув на пол.
        - Борготта! Держитесь!
        Грубые пальцы вцепились - нет, не в оковы, а в горло. Сперва Лючано ничего не понял, хрипя и пытаясь стряхнуть чужую хватку. Сверху нависло лицо Гая: оскаленное, с рассеченным лбом. Кровь текла, заливая легату глаза. Он моргал, вслепую возясь с шеей Тартальи - словно нашаривал невидимую застежку.
        - Борго… сейчас…
        Хозяин снимал «ошейник».
        За его спиной два других легата из последних сил сдерживали натиск писца и каллиграфа, не пуская бешеных психиров к раме с объектом. Вот один защитник упал, второй ударил писца щитом, отшвыривая назад; каллиграф, высоко подпрыгнув, двумя ногами пнул щит - и дерущихся стало вдвое больше.
        Колонны сражались с ширмами.
        Выигрывали руины.
        - Сейчас… свободен…
        Пузырь удушья лопнул. Ледяной хмель воздуха вскружил голову, опьянил, завертел реальность сумасшедшей вьюгой. Оковы рассыпались ржавым прахом. Лючано рухнул на спину, опрокидывая раму, покатился в сторону, из-под ног бойцов.
        Он и забыл уже, что это значит - свобода.
        - Есть! - несся вслед ликующий вопль Тумидуса. - Беги, мерзавец…
        В ладонь ткнулась рукоять оброненного кем-то меча.
        Но пальцы сомкнулись на пустоте.
        Контрапункт
        Лючано Борготта по прозвищу Тарталья
        (около трех лет тому назад)
        В моей жизни было очень мало событий.
        Действий - масса. Сомнений - море. Случайностей - немерено. Работы - уйма. Даже приключений хватало. Как на мой вкус, приключений могло бы быть гораздо меньше. Или совсем не быть. Это улучшило бы мне пищеварение.
        Но событий - мало.
        Я это понял, когда однажды, спьяну, забыл, где нужно ставить ударение. И брякнул заплетающимся языком, споткнувшись в начале слова и нажав в конце:
        - Со-Бытие!
        Все сразу встало на свои места.
        На ярко-сиреневое стекло щедро плеснули зеленкой. Затем чиркнули зажигалкой - и язычок огня лизнул нижний край стекла. Этим шалун не ограничился: наклонив бокал, он разбавил зеленку тонкой струйкой вина. Пока алый огонек добавлял копоти, жирной и темной, багрянец стекал за край еще прозрачной сирени.
        Капля за каплей.
        Так выглядел закат на Михре.
        - Есть очень красиво, - сказал Кэст Жорин.
        Минутой раньше он сел в шезлонг рядом с Фарудом. Рабочий день заканчивался, арт-трансеры еще час назад уехали в гостиницу - отдыхать от медитационной сессии. Сейчас техники завершат возню с аппаратурой, обслуга загонит автоуборщиков в чулан, Фаруд отключит энергоснабжение согласно инструкции о предупреждении самовозгорания, и Кэст, как ассистент режиссера, поставит жирную точку - опечатает павильон.
        До завтрашнего утра.
        - Я никогда не видеть такой…
        Толстяк щелкнул пальчиками-сосисками, подыскивая сравнение. Не нашел, огорчился и завершил чем попало:
        - Такой, да. Обалдеть! Монтелье умник, что везти нас на Михр. Трансеры питать впечатлений, как вода - губка.
        Жуткий акцент уроженца Маскача служил вечным предметом насмешек над ассистентом. Особенно когда толстячок злился, багровея и подпрыгивая на кривых ножках, как журнальный столик, на который приклеили гематрицу от аэроглиссера. А злился он часто, чаще, чем следовало бы. Верный пес Ричарда Монтелье, гения телепатической режиссуры, Кэст Жорин втайне страдал комплексом коротышки. Вызовы на дуэль он рассыпал без счета. Кое-кто давал согласие, и зря.
        У «жирного шута» была верная рука.
        Дуэльным парализатором он владел отменно.
        - Михр, - сказал Фаруд, жмурясь по-кошачьи, - центр Вселенной. Это противоречит мнению астрономов, но это правда. Чистая правда.
        Он подумал и исправился:
        - Михр - центр Вселенной, не считая Фравардина. Он тоже центр Вселенной.
        - Так не бывать, - хмыкнул Кэст.
        - Бывать. Приезжай сюда почаще, и поймешь, что я прав.
        Косматый исполин-Йездан свалился за горизонт, на ложе из черного пуха. Светило, пьяное в стельку, ворочалось, брызжа густым кармином. Хрупкая красотка Даста медлила упасть в объятия мужа. Она вертелась на краю пустыни, прихорашиваясь. От звездочки на песок ложились тени, похожие на змей. Здесь, на обжитом, цивилизованном Михре, еще сохранились пустыни - в заповеднике Ад-Хашар, национальном парке вехденов.
        Режиссеру Монтелье стоило кучи усилий, чтобы «Zen-Tai» разрешили поставить павильон в заповеднике. О взятках и говорить не хотелось. Бери вехдены взятки, дело решилось бы куда быстрее и проще. Но на «добровольных пожертвованиях» у Хозяев Огня лежал запрет. Приходилось в точности следовать закону, традиции и миллиону нормативных актов.
        Вехденские запреты не обсуждались.
        - Двойной звезда, - Кэст закинул ногу за ногу, взревел басом (то есть засмеялся) и обеими руками взлохматил пышную шевелюру. Со стороны казалось: ассистент сунул руки в пламя, будто коренной вехден. - Большой редкость. Я знать, в окрестностях есть прочий звезда, который претендовать на доминантность. Ваш Йездан мочь нечаянно толкнуть Дасту. И она начать движение к новый муж. Жена часто изменять супруг-рогач!
        Он снова разразился хохотом. Толстяк любую тему, от астрономии до кулинарии, обожал сворачивать на женское коварство. Обделен вниманием дам, он таким образом мстил им за слепоту, неумение разглядеть тонкую натуру под грубой оболочкой.
        Записной дуэлянт, Кэст трижды стрелялся с женщинами.
        - Я видеть: на Михр ты совсем вехден. Национальный одежда. Правильный еда. Правильный вода. Ты пить отвар эфедра с молоком. Бр-р! - ассистент содрогнулся. - На Сечень ты тоже быть вехден, но меньше. Родина, да?
        - Родина, - кивнул Фаруд. - Да.
        Ношение национальной одежды не входило в число запретов-разрешений, обязательных для «вскармливания огня». Но сразу после того, как арендованный Монтелье корабль сел в михрянском космопорте, Фаруд обзавелся кожаными штанами и кафтаном из шерсти, с рукавами-крыльями. Войлочный колпак, обвитый по спирали бело-пурпурной лентой, у него был свой.
        И нитяный пояс с тремя узлами.
        - Ты с Михр?
        - Нет. Я с Хордада. Мои предки - с Михра. Наша раса возникла на Фравардине, седьмой планете системы Йездан-Дасты. Позднее мы колонизировали еще две планеты: Михр и Хордад. На Михре обнаружилась первобытная раса аборигенов. Это осложнило колонизацию.
        - Что стать с аборигенцы?
        - Большей частью истребили. Остальные присоединились к победителям на их эволюционном пути. Это было очень давно. Сейчас между фравардинцами и михрянами нет различий. Все - вехдены.
        - Твой фамилий… Я видеть, обслуга тебе кланяться. Вы смешно кланяться: не касайся рукой пола! Твой фамилий знаменит?
        - Сагзи - древний род. Это если по отцу. А по матери я - Саманган.
        - Как ваш лидер-антис?
        - Да. Только наш лидер-антис из тирских Саманганов, а моя мать - из гилянских. Забавно, правда? - я, энергетик студии арт-транса, двоюродный племянник антиса…
        - Хо-хо! Смешно!
        В жар, идущий от пустыни, вплелась струйка прохлады. Скоро она сменится откровенным холодом. Причуды здешнего климата: жара - днем, ночью же - жара и стужа вперемешку. Надо обладать недюжинным здоровьем, чтобы переносить злые шутки погоды. Туристы не баловали Михр своим присутствием. В лучшем случае, прилетали на день: Джахарамский мавзолей, сокровищница кея Мурдада, снимок на фоне Дворца Скорпионов, сувениры - и отправлялись дальше.
        Скажем, на курорты Китты.
        «Главное - решиться, - думал Фаруд Сагзи, любуясь закатом. Он давно не был здесь, и теперь наслаждался покоем. - Принять решение. Дать согласие на закат, понимая, что тебя будут проклинать всю ночь напролет. Люди приземлены, высокие цели их раздражают. Мало кто знает, сидя в темноте, что рассвет неизбежен. Новый рассвет обновленной державы. Да, не все переживут ночь. Но это лучше, чем прозябать в вечных сумерках…»
        Впервые за много лет он был счастлив. Предстояло действовать, а не рассуждать и колебаться. Выбор сделан. В этих двух словах заключено все счастье, доступное человеку: «Выбор сделан». Иного счастья нет.
        - Я думать над твой предложение. Фаруд! Ты слышать старик Кэст?
        - Да.
        - Мне казаться, ты спать. Я много думать. Я согласный.
        - Ты - умный человек, Жорин.
        - Я - очень умный. Ты гарантировать тайна?
        - Конечно. От тебя требуется жалкая малость: оставь мне печать. Я сам опломбирую павильон, когда все закончится.
        - Этот помпилианский дурень… Ха-ха! Он хотеть записать на куим-сё эротический мечта! Я представлять его мечта: много разный баба! С мясной ляжка! С отвислый сиська! - толстяк широким жестом обозначил сиськи, какие вообразит себе «помпилианский дурень». Получилось грандиозно. - Хо! Я велеть техник оставить свежий плесень в капсула A-6. Это дальний от входа капсула. Ты обещать мне половину денег, Фаруд!
        - Я не обману тебя, Кэст.
        - Вехден не лжет! Я знать. Вехден говорить не всю правду. Это да. Ты давать мне половину, и мы забывать о маленький казус. Хо-хо! Ты сохранять мне копию! Я хотеть видеть эротический мечта дурня!
        - Хорошо. Я сохраню копию для тебя.
        - Вехден не брать взятки. Я знать. Деньги дурень-помпилианец - не взятка? Их для Фаруд можно? Не запрет?
        - Это не взятка. Это дополнительный заработок. Богатенький придурок мечтает записать на куим-сё свои фантазии. Для домашней коллекции и показа друзьям. Ничего противозаконного. В принципе, я мог бы обратиться прямо к Монтелье. Уверен, он не отказал бы…
        Рыжий толстяк подпрыгнул в шезлонге.
        - Ха! Зачем Монтелье? Ему не надо деньги. Он без нас иметь великий гонорар. И великий гонор. Деньги нужен Кэсту Жорину. Ты верно сделать, когда говорить мне. Я больше не спрашивай про взятка. Я молчи-помалкивать! Вот печать.
        За их спинами затихал павильон. Администрация заповедника, дав «Zen-Tai» разрешение на сессионную неделю в Ад-Хашар, взамен потребовала, чтобы постройка строго соответствовала канону. Временная? Будет снесена перед отлетом? Это неважно. Или соответствуйте, или разрешение аннулируется. Итак, четыре несущих столба, вход - с южной стороны, пол застелить натуральной овчиной, за счет студии; за павильоном - кислотный мусоросборник и био-туалет.
        Никаких костров.
        Фонарь на крыше должен гореть все темное время суток.
        Что еще? Да, если кто-то из арт-трансеров или обслуги заболеет - он должен немедля покинуть заповедник. Список мелких требований прилагается отдельно. Ознакомьтесь и примите к сведению.
        - Сумерничаете?
        Великий режиссер вышел из павильона на свежий воздух и с наслаждением потянулся, хрустнув позвонками. Высокий, худой, похожий на грифа-стервятника, Ричард Монтелье выглядел усталым. «Гнев на привязи» близился к завершению, измочалив психику творца. Телепат, подобный Монтелье, сказал бы, что режиссер на грани нервного истощения. Но других телепатов тут не было.
        Гений ревнив, это знали все.
        - От тебя фонит, - бросил он Фаруду.
        Достав из футляра курительную палочку (сандал, типак, йельская смола), режиссер поджег кончик серебряным «запалом» и вдохнул первую порцию дыма. Острые черты лица Монтелье пронизала судорога удовольствия. Глаза приобрели мечтательное выражение.
        - Волнуешься? Неприятности?
        Рыжий Кэст дернулся, уставился на обожаемого гения, затем - на вехдена. «Молчи!» - беззвучно молил толстяк. Сплетя пальцы, он хрустел суставами, как если бы таким жалким способом подражал хрусту позвонков Монтелье. «Странно, - подумал Фаруд, любуясь тенями пустыни. - Столько лет рядом. Вместе. С планеты на планету, от фильма к фильму. Почти братья. И до сих пор один втайне боится другого. Наверное, Кэсту трудно обожать, не боясь…»
        Сам вехден ни капельки не опасался, что телепат проникнет в его мысли. Хотя там было, что скрывать. Злоупотребление служебным положением, использование казенной аппаратуры в личных целях, допуск постороннего к капсуле с куим-сё - пустяк.
        Ерунда.
        Шелуха, скрывающая вкусное ядро.
        Окажись здесь агент, пытавший Фаруда на Кемчуге, да копни поглубже… Впрочем, начальник Бюро расследований Халлухского Доминиона ни за что не поверил бы донесениям своего сотрудника. Решил бы, что имеет дело с умалишенным. С двумя умалишенными: агентом и Фарудом Сагзи. Посягнуть на неуязвимое, замахнуться на святое? Сделать то, чему наука вынесла окончательный вердикт: невозможно?
        Отличное занятие для психа.
        - Сестра рожает, - вяло отозвался Фаруд.
        Ноздри его трепетали, ловя аромат курительной палочки. На вехдена дым действовал иначе, чем на Монтелье. Начиналось приятное головокружение, а мозг работал с прозрачной ясностью инфокристалла. Жаль, при частом употреблении типака оставалось только головокружение. И чем дальше, тем менее приятное.
        - Зять звонил. Сказал: отвез в родильное отделение…
        В фоне возбуждения, окружавшем Фаруда, режиссер виноват не был. Самый злостный заговорщик находился в безопасности рядом с Монтелье. Без разрешения ни один телепат в Галактике, кроме психиров-нелегалов и полицейских сканеров-допросчиков, не сунется в голову собеседника. Условный рефлекс: телепаты хорошо помнили жуткие погромы на Мондонге, Тире и Квинтилисе, когда население жгло дома и уничтожало семьи «головорезов», заподозренных в несанкционированном чтении мыслей.
        Но отсечь восприятие эмоционального фона людей, находящихся рядом, телепат не мог. В особенности, такой чуткий, как Монтелье.
        - Интересный вы народ, вехдены…
        Под воздействием наркотика режиссера одолевал словесный понос. Его не смущало, что он может невзначай обидеть собеседника. Нового энергетика найти легче легкого. Да и к чужим обидам телепаты относились с изумительным равнодушием.
        - Мудрый, строгий. Все по правилам, по расписанию. Запрет-разрешение. Я заметил: куда бы ты ни заходил, от порога до цели ты всегда делаешь нечетное количество шагов. Один, три, девять. И походка вроде бы ровная, и длину шага не подстраиваешь…
        - Так надо, - кивнул Фаруд.
        - Кому надо? Для чего?
        - Для взращивания внутреннего огня.
        - Когда у тебя день рождения?
        - Не знаю.
        - Вот! И никто из ваших не знает. Или умалчивает. Год - пожалуйста, а день - хоть режь… Это тоже надо?
        - Да.
        - Для взращивания?
        - Да.
        - У тебя сестра рожает. Я, когда собирал материал для «Гнева…», узнал: ее сорок дней после родов будут мучить. Хуже, чем в пыточной камере. Чистую воду пить нельзя. Находиться в тепле нельзя: палату охлаждает кондиционер. Спать - на жестком. Умываться - мочой. Ты когда-нибудь умывался мочой?
        Фаруд пожал плечами.
        - Нет. Я никогда не рожал.
        И тихо добавил:
        - Что вы знаете о пыточной камере…
        - Зачем твоей сестре нужны эти мучения?
        - Для взращивания внутреннего огня. Это не мучения. Это ограничения.
        Палочка догорела до середины. Здесь находилась двухмиллиметровая прослойка - тертая кора дерева зибак. Безобидная для всех, у телепатов она резко обостряла обоняние. Дальнейший механизм стимуляции ассоциационных нервов мозжечка был предметом долгих ученых споров.
        Монтелье с блаженством втянул сизый дым.
        - Когда я посещал администрацию заповедника, я нарочно считал их шаги. От порога до цели: стола, кресла, терминала… Они не чурались четного количества. Чиновники что, не вехдены?
        - Вехдены, - спокойно признал Фаруд. - Реформисты. Их становится все больше. Их лидеры считают, что мы должны заново пересмотреть систему эволюционных норм. Проверить действие каждого запрета и разрешения на организм. Зафиксировать уровень внутреннего огня: рост и падение. И отказаться от тех норм, влиянием которых можно пренебречь.
        - Забавно. Реформистов еще не побили камнями?
        - Нет. Им дают ученые степени и кафедры в университетах. Гранты на исследования. Правительственные награды. Кей Кобад IV (да воссияет свет владыки над миром!), глава государства - реформист.
        - Ясно, - Монтелье внезапно потерял интерес к разговору. - Все, я поехал спать.
        - Нет, я пломбировать наш павильон…
        Вскоре, сверкая мощными фарами, трассер умчал режиссера прочь от пустыни. За ними на вездеходе убрались техники, громко обсуждая четвертьфинальный матч на первенство Михра по човгану. Складывалось впечатление, что в аппаратуре техники разбираются хуже, чем в клюшках, мячах и породах лошадей. Оседлав грузовую платформу, уехала обслуга.
        Последним, подмигнув Фаруду, укатил Кэст Жорин.
        Закат стек за линию горизонта. В черном небе загорелись звезды: крупные, яркие. Дикий Жеребец бил копытами - вокруг левого копыта вращались две планеты, Абан и Дай, колонизированные вехденами в позапрошлом столетии. К Жеребцу, таясь, через Медовый Разлив ползла Обеа - Змея по-вудунски. Глаза Змеи указывали путь караванам через опасные пески Михра. Южнее скалилась Волчица, тряся бриллиантами сосков.
        Фаруд ждал.
        Ветер играл с жесткими стеблями ёж-травы. Сухо шелестя, барханы меняли кожу. Голоса пустыни дразнили, морочили, звали сделать шаг и сгинуть навеки. Невидимые во тьме, раскрывали венчики микро-соляросы: кровь и изумруд. Горел фонарь на крыше павильона.
        Фаруд ждал.
        Со стороны города донесся шум двигуна. Минута, другая - и супермобиль «Enzel Classic» вынырнул из темноты. Эту модель мог себе позволить только очень богатый человек. Мобиль затормозил у шезлонга с Фарудом. Дверца салона скользнула вверх, втянувшись в корпус. Наружу выбрались двое помпилианцев - судя по виду, любовники, весело проводящие время.
        На мужчине были шорты и цветастая рубаха навыпуск.
        Женщина, блондинка с синими линзами-люминофорами в глазах, вырядилась в свадебное платье вехденки - купленное, вне сомнений, за целое состояние в бутике «Добрый знак». Таких платьев вехденки не носили: хоть на свадьбу, хоть на похороны. Эту ерунду на Михре всучивали доверчивым туристам. Лицо «невесты» сверкало в звездном свете. Похоже, она и сама была звездой - звездой пирсинга. Кольца в носовой перегородке, «бананы» в бровях, подковы и лабреты в ушах; иглы с бусинками пронзали щеки, а когда «невеста» хохотала, в языке блестели титановые спиральки.
        Лишь пластический хирург при помощи меддиагностера сумел бы определить, что все это - «висяк». При необходимости украшения ликвидировались за полчаса, не оставляя следов на коже.
        Фаруд не сразу узнал в экстравагантной диве Юлию Руф.
        - Ситуация под контролем? - спросила она.
        Вехден кивнул. Он не ожидал, что Юлия лично явится на операцию.
        - Капсула A-6 в нашем распоряжении.
        - Хорошо. Антоний, давай…
        Антоний, шеф охраны госпожи Руф, одернул рубаху. Он не произнес ни слова, но из мобиля вылез третий пассажир: сутулый дылда в костюме-тройке. Костюм висел на нем мешком, как если бы дылда привык к другой, менее изысканной одежде. Потоптавшись на месте, он молча двинулся в павильон.
        Робот, понял Фаруд.
        Возле капсулы A-6, повинуясь неслышному приказу, робот остановился. Свесив длинные руки, он смотрел в пол. Чувствовалось, он может так стоять, пока не обессилеет и не упадет. Но вскоре дылда зашевелился. Снял пиджак; уронив одежду на пол, взялся за пуговицы жилета. Стараясь не касаться робота, Фаруд откинул крышку капсулы. «Лежбище», как арт-трансеры называли рабочее место, устилала плесень - свежая, сизая, будто оперение дикой утки.
        Антоний достал из кармана шортов короткую трубку, суженную на концах. Направив ее на плесень, он резко повернул кольцо в средней части трубки. Тонкий луч ткнулся в хлопья куим-сё, выписывая загадочные иероглифы. Там, где луч касался плесени, она приобретала цвет спелого инжира.
        Спектр и характер излучения оставались загадкой. Ответ знали только в лабораториях Юлии Руф. Но Фаруд и не собирался вникать в суть научных открытий. Ему хватало главного: модифицированная плесень, в отличие от обычной, способна зафиксировать особый род записи.
        То, что считалось невозможным в принципе.
        Антоний закончил обработку и спрятал трубку в карман. Дылда-робот к этому времени разделся догола и взялся за край капсулы. Он неуклюже полез внутрь; долго ворочался, умащиваясь. Тяга к комфорту была здесь ни при чем. Робот слушался беззвучных команд - хозяин требовал, чтобы раб погрузился в плесень целиком.
        Дыханию куим-сё не мешала.
        Когда поза робота удовлетворила помпилианца, он отошел на шаг назад, предоставив вехдену действовать.
        - Процесс записи вам хорошо известен?
        Вместо ответа Фаруд набрал простую комбинацию на пульте управления капсулой. Крышка захлопнулась, сбоку засветился «плоскун» - экран контроля менталообразов.
        - Вот и весь процесс. Теперь ждем.
        Из любопытства он бросил беглый взгляд на экран. Хотелось узнать, как выглядит пси-состояние робота, переведенное в форму изображения. Почти сразу Фаруд пожалел, что уступил минутной слабости. Оторвать глаза от «плоскуна» оказалось гораздо труднее, чем думалось вначале. Экран не показывал ничего, мерцая ровным голубоватым светом. Но взгляд погружался в голубизну без остатка, как жертва - в трясину. Вехден падал, растворяясь по пути в бездну, словно он был не личность, не Фаруд Сагзи, а набор питательных веществ, всасывающихся в едкую, кислотную, ядовитую кровь…
        - Отвернитесь!
        Юлия схватила его за плечо и с силой развернула прочь от экрана.
        - Эта штука отключается?
        - Да.
        - Вырубите ее немедленно! Я забыла вас предупредить…
        Фаруд с нескрываемой радостью отключил контроль менталообразов. Потом они еще около часа стояли и ждали. Робот квасился в фиолетовой плесени. Антоний поминутно одергивал рубаху - наряд его раздражал. Вехден и помпилианка молчали, глядя друг на друга.
        - Хватит, - подвела итог Юлия. Блеснув спиралями, язык женщины облизал губы, сплошь украшенные металлом. - Время пошло. У вас есть двадцать четыре часа, Сагзи. По истечении этого срока куим-сё распадется. Дерзайте!
        Вехден улыбнулся, впервые за вечер.
        - Сперва я сожгу модифицированную плесень. Всю, кроме той, что унесу отсюда в медальоне. И заправлю капсулу свеженькой куим-сё.
        - Зачем? - удивился Антоний.
        Помпилианцу хотелось побыстрее убраться из павильона.
        - Затем, что вы - богатенький придурок, который решил записать свои эротические грезы. Я обещал Жорину копию. Пока я меняю плесень, рекомендую хорошенько представить, что именно вы станете записывать.
        - Не вздумайте увильнуть, Антоний! - вмешалась Юлия. - Это гарантия правдоподобности. Мне всегда хотелось узнать, в каких позах вы представляете меня, когда дежурите под окном. Сагзи, включите экран!
        Она подумала и с грустью вздохнула:
        - Нет, Антоний. Меня представлять нельзя. Меня здесь вообще не было.
        Глава седьмая
        Пульчинелло хочет ужинать
        I
        Он вынырнул на поверхность бытия, судорожно хватая ртом воздух. В памяти рыбинами, угодившими в силовой невод траулера, бились видения: Фаруд, Юлия, робот в капсуле с плесенью…
        Он все помнил.
        Все.
        Но сейчас виденьям была грош цена!
        В двух шагах от него дергался клетчатый богомол Кавабата. Словно в эпилептическом припадке, сучил передними лапками, сухими и шустрыми. Подпрыгивал, как если бы пол, раскалившись, жег пятки сквозь подошвы лаковых туфель. Крошка Яцуо чудом ухитрялся оставаться на ногах. Глаза психира были плотно зажмурены, лицо шло рябью - не лицо, а миска с водой под ливнем.
        Он напоминал разладившегося андроида.
        В другой ситуации картина вызвала бы брезгливую жалость. Но где-то там, в свихнувшемся мирке, заключенном в голове желтолицего человечка, насмерть схватились гард-легат Гай Октавиан Тумидус и психир Яцуо Кавабата. Колонны прорастали сквозь ширмы, клинки звенели о щиты, горячая кровь пятнала черты, искаженные злобой. Бой продолжался. Бойцы бросали в мясорубку последние резервы пси-клонов, перемалывая самих себя в кровавый фарш. Смотри, малыш: дело идет к завершению…
        Гай его освободил. Хозяин - раба.
        А сам остался: драться.
        - М-мразь! - язык слушался плохо. Зато ноги несли тело в нужном направлении, не спрашивая разрешения у труса-разума. - Г-головорез поганый! Уб-блюдок!
        Под туфлей что-то брякнуло. Трость. Увесистая трость с набалдашником в форме сжатого кулака. Прежде, чем рассудок успел принять какое-либо осознанное решение, трость оказалась у Лючано в руках. Обретя собственную, неподвластную здравому смыслу волю, руки шли по дуге вверх, занося оружие для удара.
        - Я сейчас, Гай… я здесь…
        Он бормотал, как в бреду. Не понимал, что делает. Волна бешенства накрыла пловца. Пена ненависти, шкворча ветчиной на раскаленной сковороде, кипела на гребне. Свобода началась с первобытной, пещерной, святой дикости. Кулак, отлитый из металла, угодил в висок ядовитого насекомого. Брызнуло красным, психир молча рухнул сперва на колени, а там - и на бок.
        Шагнув ближе, Тарталья в исступлении молотил тростью тело, вздрагивающее на полу. Проклятый таракан! Раздавить паразита! Уничтожить! Жук-мозгоед!..
        «Умри! Умри!! Умри!!!»
        И психир умер.
        Ярость застилала взор багровой пеленой. Кровь на полу, на трости, на руках. На одежде. На снимках, украшавших стену. Лица гитаристов - в темных брызгах. На клавиноле, испачкав блок управления - кровь. Сколько же ее оказалось в этом сухоньком на вид человечке!
        Входная мембрана…
        Психир оставил дверь открытой!
        Лючано ринулся прочь из студии. Юлия? Потом. Вернемся, приведем помощь. Местную стражу, полицию, охранников-помпилианцев - кого-нибудь. Главное - вырваться! Хрипя, он вывалился в коридор. Стены - практичный и негорючий керамопласт «под камень». Тусклый свет панелей на потолке. Направо? Налево?
        Где выход?
        Секунда колебаний растянулась на века. По левую руку от беглеца шагов через десять проход упирался в типовую мембрану. Чутье подсказывало, что мембрана заблокирована. Два раза подряд судьба не улыбается. По правую же руку коридор плавно изгибался, не позволяя увидеть - что за поворотом.
        Шаг. Другой. Третий. На этом путь закончился: в стене возник овальный проем, и из него выдвинулся человек. Без «стрекозиной» маски, с открытым лицом. Присмотрись Лючано внимательнее, наверняка узнал бы похожего на йети гитариста. Но присматриваться было некогда. Хватило мимолетного взгляда: камуфляж со множеством карманов, рейнджерские ботинки…
        Враг!
        Отчаянно завопив, в прошлом - раб, а теперь - свободный человек, Лючано замахнулся окровавленной тростью. Гитарист отшатнулся, удар металлического кулака пришелся ему в плечо. Следующий взмах завершился неудачей: пудовая гиря, натуральная и твердая, врезалась свободному человеку в ухо. Его сбили с ног, отобрали трость, больно пнули по ребрам, завернули руки и скрутили за спиной. Запястья стянула жесткая петля.
        В проеме уже стоял второй захватчик: барабанщик.
        Голова гудела, ухо пылало огнем. Ломило вывернутые плечи. Музыканты-террористы принялись орать - не на беглеца, а друг на друга. Тарталья не понимал ни слова. Кричали вроде бы на вехденском. В глаза бросился нитяный пояс с тремя узлами, хорошо видимый под расстегнутой курткой барабанщика - и сомнения отпали окончательно.
        Вехдены.
        Наконец террористы охрипли и угомонились. Гитарист, зло покосившись на пленника, сунулся в студию. И Лючано понял: жить ему осталось минуту, не больше.
        Сейчас вехден увидит мертвеца. Справиться с пси-хирургом в одиночку невозможно: на близком расстоянии психир лишит воли и обездвижит шесть-семь противников. Чтобы противостоять его влиянию, надо самому быть сильным телепатом. Или помпилианцем с мощнейшим «клеймом». Наверное, есть еще варианты: пси-блоки, позволяющие выиграть несколько секунд, спец-методики… В любом случае, человек, заваливший Кавабату, смертельно опасен! Оставлять такого в живых - себе дороже.
        Похитители не станут рисковать.
        Из студии вехден выскочил бледный, всклокоченный. Зверообразное лицо йети цветом напоминало брюхо дохлой рыбы. Гитарист крикнул что-то барабанщику, сорвавшись на хрип. Лючано грубо вздернули за шиворот. Он успел заметить хищный прищур угольно-черных глаз, да копну фиолетовых волос.
        - Стойте! Я…
        Тычок пальцами, собранными в «копье», пришелся в солнечное сплетение. Брызнули слезы, Лючано сложился пополам. Он задыхался, тщетно пытаясь глотнуть воздуха, и лишь без звука разевал рот. Размашистый апперкот швырнул его на стену. Лязгнули зубы, рот наполнился кровью: вязкой кислятиной. Затылок, кажется, треснул от соприкосновения с керамопластом. Безнадежно сбоило зрение.
        «Тебя убивают, малыш».
        - Не на…
        - Храфстра! Ангра храфстра!..
        Пол. Он рухнул навзничь, так и не поняв - от чего. Под ребра пришелся удар тяжелого ботинка. Еще один, каблуком… еще…
        «Тебя убивают, дружок».
        В голове от боли явь смешалась с бредом. Фаруд Сагзи склонялся над капсулой, где лежал мертвый Яцуо Кавабата. Из расколотой головы психира, словно паста из тюбика, лезла сизая плесень куим-сё. У соседней капсулы гитарист-йети и барабанщик с волосами цвета модифицированной плесени избивали ногами соглядатая. Хрустели кости, трещал «волшебный ящик»; в мозгу взрывались сверхновые и рождались галактики. Сейчас кое-кого убьют, положат во вторую капсулу, и из пробитой головы Лючано Борготты тоже полезет плесень.
        Вот, оказывается, как добывают куим-сё!..
        - Фаруд! - из последних сил завопил Лючано, пытаясь сквозь годы и расстояния докричаться до старого знакомого. - Фаруд! Сагзи! Спаси меня! Они меня убьют! Фаруд…
        И его перестали бить.
        II
        - Сиди здесь.
        Его толкнули в спину.
        Дверь с тихим шелестом закрылась. Щелкнул замок.
        - Лючано!
        - Тебе плохо?
        Левый глаз заплыл. Правый с трудом удалось «навести на резкость».
        - В-вы-ы… ы-ы?
        Губы распухли оладьями и саднили. Он харкнул кровью себе под ноги. В красной лужице блестел сахарный осколок: зуб. Говорить внятно не получалось. Артикуляция - пытка. Слова - проволочный «ерш». Язык - бревно.
        Он сосредоточился.
        - Джессика? Давид? С вами все в порядке?!
        Каморка - четыре на пять шагов. Койка застелена мятым одеялом. Пододеяльник смешной, в горошек. На привинченном к полу столике - бутыль из пластика. Должно быть, с водой. В углу - горшок, прикрытый крышкой. Камера «овоща» выглядела пристойнее.
        - С нами все в порядке
        Первый раз, как обычно, близнецы ответили хором. И разделились:
        - А с тобой - нет.
        - Тебе надо прилечь.
        - Ты сам дойдешь до кровати?
        - Ага…
        Он доковылял до койки, рухнул поверх одеяла и охнул в голос. Под сердце вбили штырь, тупой и ржавый. В сравнении со штырем меркло все остальное.
        - У тебя лицо разбито.
        - Давид, неси воду. Я ему руки развяжу.
        - Несу.
        Со стоном Лючано перевернулся на живот, чтобы Джессике было удобнее. Узлы чертов гитарист затянул на совесть. Девочка вместе с братом, пришедшим ей на помощь, провозились минут пять.
        - Готово. У тебя платок есть?
        - Ы-ы…
        Отбитые при падении, мертвые пальцы не слушались. С третьей попытки удалось извлечь из кармана скомканный платок.
        - Сядь и наклонись, - скомандовала Джессика. - Будет больно.
        Она явно копировала интонации, услышанные в каком-то фильме. Это было бы смешно, но не здесь и не сейчас. Лючано устало закрыл глаза. Прикосновение влажной ткани. Лоб, висок, скула… Холодок. Боль. Королева Боль стояла рядом со своим верноподданным, не спеша завершить аудиенцию. Дважды Тарталья лишь диким усилием воли сдерживался от потока ругательств.
        Стараясь отвлечься, он думал о милосердии Королевы. Могло быть хуже. Гораздо хуже. Могло вообще ничего не быть…
        - Я закончила.
        - Ты выглядишь гораздо лучше. Не так страшно, - Давид положил ладошку поверх запястья Лючано. - Я буду держать тебя за руку. Когда держат, меньше болит. Я знаю.
        Предплечье мальчика густо покрывали синяки. На щеке Джессики красовалась царапина - от скулы к углу рта. С детьми тоже не церемонились.
        - За что тебя?
        - Я убил человека. Психира.
        - Психира?!!
        От обычной бесстрастности в голосах близнецов не осталось и следа. Это было как орден, врученный за доблесть.
        - Я не хочу об этом рассказывать. Я еще никогда никого не убивал.
        - Мы понимаем, - кивнула Джессика. - У тебя средний хомицидный тип психики.
        - Что?!
        - Существует три хомицидных типа психики. Человек, способный к убийству в любой момент. Человек, способный к убийству в кризисной ситуации, - девочка сощурилась, вспоминая. - И человек, в принципе не способный убить лично или отдать приказ лишить кого-либо жизни.
        - Первый и третий типы относят к редким, - Давид улучил момент, пока сестра набирала воздух в легкие. - Они лежат в области психических патологий. Твой тип - наиболее распространенный. Ты нормальный.
        - Спасибо, утешили!
        - А наш дядя, к примеру, относится к третьему типу. Убийство противоречит его складу мышления. Дедушка может убить, а дядя - нет. Это усложняет ему жизнь.
        - Надо же! - не удержался Тарталья. - Какой хороший человек ваш дядя!
        - Зато он может разорить конкурента! - вступился за дядю Давид.
        - Опозорить!
        - Чтобы с ним больше никто дела не имел!
        - В рабство продать может… - тихо добавила девочка.
        - Айзек Шармаль? О да, этот может!
        Лючано понял, что сболтнул лишнее. Он не должен был ничего знать о дядях, которые продают племянников в рабство! Результат не заставил себя ждать. Близнецы умолкли, как по команде. Две пары глаз сверкнули знакомым стеклом. К блеску примешивался страх: глубоко, на донышке.
        Первой решилась Джессика.
        - Откуда ты узнал, что Айзек - наш дядя?
        - У тебя было недостаточно данных для умозаключений, - Давид убрал ладошку с руки Тартальи. - Или достаточно в одном-единственном случае.
        - Ты не тот, за кого себя выдаешь?
        Близнецы сделали шаг назад. Но ответ нашелся - простой, как все гениальное. А главное, в меру правдивый.
        - Все элементарно, ребята. Я знаком с вашим дядей, Айзеком Шармалем-младшим. За день до конфликта с легатом Тумидусом мой театр работал его заказ. Мы обслуживали вечеринку. Китта, Хунгакампа, Йала-Маку 106, если вас интересуют подробности. На вилле я познакомился и с вашим дедом, Лукой Шармалем. Вы похожи. Особенно на дядю. Фамильное сходство.
        Близнецы переглянулись.
        На оценку новой информации им понадобилась пара секунд.
        - Похоже на правду. Вероятность 83%.
        - Принцип обрезания лишних сущностей, Давид.
        - Да. Ты права. 87%.
        И, обращаясь к Лючано:
        - Мы не знали. У тебя было достаточно данных.
        - Извини, что не поверили.
        - Мы разучились верить. Мы привыкли рассчитывать вероятности.
        - Когда вероятность больше 72%, человеку можно доверять.
        - Ровно на семьдесят два процента! - улыбнулся Тарталья.
        Королева Боль оценила его героизм, хлопнув по губам шипастым веером. Язык нащупал саднящую пустоту на месте выбитого зуба. Еще два шатались, словно пьяные гуляки.
        - Тебе - на целых восемьдесят семь.
        Уголки рта девочки чуть заметно дернулись. Джессика шутила! Юмор гематров - вещь сложная, доходит с запозданием…
        Лючано сменил позу и охнул: штырь в ребрах никуда не делся.
        - Значит, дядя приказал вас похитить?
        Ответ он знал. Было интересно, что думают сами близнецы на сей счет.
        - Нас похитили люди в масках.
        - Совпадение внешности с нынешними похитителями - 76%.
        - Но Эдам, наш голем, не предотвратил похищение.
        - Он танцевал и пел.
        - Эдам - наш семейный голем. Чужой не сумел бы его переклеить. Подменить гематрицу Эдама могли четыре человека: мы, дядя и дедушка. Мы гематрицу не меняли.
        Зажмурясь, Лючано представлял себе лица близнецов и пытался угадать, что на них отражается. Одно дело: ты видишь историю в «волшебном ящике». Другое дело: двое малышей восстанавливают цепочку событий, звено за звеном, идя над пропастью загадок по хрупкому мосту логики.
        Вспомнился рассказ маэстро Карла, который знал все, но понемножку. Родная звезда гематров, чье название стерлось из памяти, в глубокой древности стала сверхновой, уничтожив планету, колыбель этой расы. Перед взрывом, предвидя катаклизм, гематры ушли «в рассеяние» на транспортных звездолетах. Большинство разлетелось по Галактике, осев в разных мирах. Меньшинство, обладавшее значительными средствами, выкупило у Совета Лиги ряд необитаемых, но пригодных для жизни планет в созвездии Жезла. Исконные названия планет колонисты отвергли, заказав и оплатив внесение изменений во все энциклопедии и справочники.
        Маэстро помнил три новых названия - Сиван, Мархешван и Адар.
        «Ты засыпаешь, дружок, - вмешался Гишер. - Проснись».
        - Остаются дедушка Лука и дядя Айзек. Дедушка - 36%. Дядя - 59,5%. И 4,5% вероятности взлома генокода у голема. Но взломщик потребовал бы выкуп.
        - Значит, от нас хотели избавиться.
        - Мы точно не знаем, зачем дяде или дедушке понадобилось от нас избавляться, - в голосе Давида мелькнула растерянность. - Мы были хорошие дети. Послушные. С сильным потенциалом. Наверное, это из-за нашего отца. Мы знаем, кто наша мама…
        - А кто отец - не знаем. Вдруг он - очень плохой человек? Вдруг мы - позор семьи Шармалей?
        «Им ничего не известно об открытии профессора Штильнера. Они предполагают наиболее вероятное. Принцип „обрезания лишних сущностей“. Бьют не в „яблочко“, но рядом…»
        - А почему, - спросил Лючано, - дядина вероятность выше дедовой?
        - Дедушке было бы проще нас убить. На 28% проще.
        - Дядя Айзек - хомицид-3. Продать в рабство - сложнее, но это дядя может.
        - Гораздо сложнее! - с презрением, от которого Лючано содрогнулся, заявила Джессика. Судя по всему, девочка удалась в деда. - Стали накапливаться ошибки. Чем сложнее план - тем больше ошибок. Дядя Айзек не сумел их все скорректировать.
        «Бедненький дядя Айзек…» - шепнул издалека Гишер.
        - Дядя хотел сделать из нас роботов.
        - А роботы не бывают Шармалями. У роботов нет семьи.
        - Сейчас накопление ошибок достигло критического уровня. Дяде пришлось снова нас похитить.
        - Мы должны извиниться. Тебя схватили из-за нас.
        - А Юлия, - возразил Тарталья, - утверждает, что из-за нее!
        - Она тоже права, - серьезно кивнул Давид. - Если бы она нас не выкупила, похищения бы не было.
        - Юлия не заклеймила нас…
        Логические выкладки доставляли детям едва ли не физиологическое удовольствие.
        - …без клейма мы перестали делаться роботами. А это не устраивало дядю.
        - Он не хотел, чтобы мы попали к Юлии!
        - При чем тут Юлия?
        Одолевала апатия. В голове мутилось. «Ты заработал сотрясение мозга, дружок», - обрадовал Добряк Гишер.
        - За ней следили дядины люди.
        - Они могли следить за нами, а не за ней.
        - А как тогда он выяснил, что на нас нет клейма?
        - Мог и не выяснять! Просто узнал, что мы у Юлии, и принял срочные меры!
        Лючано впервые слышал, как близнецы спорят, не сойдясь во мнениях.
        - В любом случае, план дяди Айзека был нарушен. Либо самим фактом, что мы попали к Юлии, либо тем, что она не поставила на нас клеймо.
        - Это важно, Давид! Юлия не случайно выкупила нас. Она нас искала и нашла. Вероятность совпадения - 0,4%. Значит, мы ей нужны не как роботы!
        - Ты забыла дядину монографию? Помпилианцы не ассоциируют рабов и людей. Юлия не могла нас найти, пока мы были рабами! Мы попадали в «слепое пятно» ее психики.
        На детей было любо-дорого посмотреть. Щеки разрумянились, речь обогатилась интонациями, руки пришли в движение. Близнецы стремительно «оттаивали» - так увлекла их логическая головоломка.
        - Тем не менее, она искала и нашла.
        - Возможно, ее попросил об этом дедушка. Вероятность… около 30%, - Давид виновато потупился. - Точнее не выходит.
        - Или наш неизвестный отец. Вероятность… Тоже около тридцати.
        - Получается, что Юлия - не помпилианка!
        Эту фразу близнецы, не сговариваясь, произнесли хором.
        - Иначе она не нашла бы нас.
        - Она не пользуется рабами!
        - Она не стала нас клеймить!
        - Она не помпилианка!
        - Полукровка?
        «Айзек Шармаль имел дело с Юлией раньше, - подсказал издалека маэстро Карл. - Он точно знает, что Юлия - чистокровная помпилианка. Повторив умозаключения близнецов, милый дядюшка Айзек способен сделать кое-какие интересные выводы…»
        Дверь с шелестом отъехала в сторону.
        - Выходи, - угрюмо приказал барабанщик.
        III
        Если ноги слушались, то голова объявила забастовку. Или ушла в отпуск по болезни. В правом ухе бил набат. В левом кто-то мерзко, визгливо хихикал. Перед глазами вертелась огненная карусель. Стены коридора мотались из стороны в сторону, словно он находился в салоне мобиля, ведомого пьяным в дюзу водителем. Королева Боль шествовала бок-о-бок с верным вассалом. Ладонь Королевы лежала на ржавом штыре, засевшем в ребрах.
        И вдруг эта ладонь сжалась в кулак.
        Инерция бросила его вперед. В груди полыхнуло яркое пламя электросварки, рассыпавшись шариками окалины. Однако упасть Лючано не дали. Гитарист с барабанщиком, шагавшие позади, держа пленника под прицелом импульсных лучевиков, успели подхватить его под руки. Конвоиры не доверяли «профессору», боясь притворства. Стволы уперлись под ребра - слева и справа. Хорошо хоть, не там, где угнездился проклятый штырь.
        Дальше его, считай, несли.
        Путь закончился у типовой мембраны. Сейчас пленника держал только барабанщик. Гитарист, убрав оружие в кобуру, снимал перчатки из непромокаемой ткани. Ну конечно! Пленник весь в крови, а мы - вехдены, нам крови касаться нежелательно. Внутренний огонь у нас от этого страдает. Переоделись, чистоплюи. Камуфляжик запачкали, пока живого человека били! Похищаем, значит. Убиваем. Психирам скармливаем.
        А пальчики в крови измарать - запрет!
        Впрочем, перед логикой энергетов пасуют самые могучие умы Вселенной. Куда уж скромному невропасту…
        Гитарист хлопнул по идентификатору. Мембрана, распавшись на тонкие лепестки, втянулась в стены. Пленника толкнули внутрь. Тарталья моргнул - раз, другой. Ущербное зрение играло с ним злые шутки. На него рушилось и все никак не могло упасть небо - огромное, звездное.
        Бескрайняя глубина выстлана черным бархатом. Бриллиантовые гвоздики забиты по шляпку. Мерцают огоньки. Плывут объемные диаграммы. Пульт изгибается полукругом.
        Они в открытом космосе!
        И, судя по всему, корабль давно покинул Террафиму.
        Ноги подкосились. Барабанщик усадил пленника в свободное кресло. Инстинктивно Лючано захотел вцепиться в подлокотники - и не смог. Руки были скованы силовыми наручниками. Он и не заметил, когда ему нацепили «браслеты».
        «Корабль - это скверно. Очень скверно, малыш, - озабоченно бросил маэстро Карл. - На планете у тебя имелся шанс. А космос не прочесать патрулями, не просканировать локаторами. Спишут за борт - и поди узнай, где сгинул какой-то невропаст…»
        - Смотри сюда!
        Лючано повернул голову. Еще один вехден, которого он раньше не заметил, указывал на висящую в воздухе рамку. Устройство гиперсвязи. А вехден - Бижан Трубач. В памяти четко отпечатался снимок, где Бижан, раздувая щеки, дул в трубу.
        Он здесь главный, хомяк.
        Картинка в рамке была плоской - на объемную требовалась уйма энергии. Гипер и так жрал ее без меры. Плюс наводки на остальную аппаратуру… Изображение шло полосами и волнами - помехи. Тем не менее, Лючано узнал человека, находившегося на другом конце Галактики. Несмотря на то, что нижнюю часть его лица закрывала белая повязка.
        - Кто это? - спросил Фаруд Сагзи из рамки.
        Он говорил на вехд-ар, но Лючано все понял. Другой вопрос был бы сейчас абсолютно неуместен.
        - Профессор Адольф Штильнер, - ответил Бижан на унилингве.
        Фаруд вгляделся пристальнее.
        - Это не профессор Штильнер.
        Голос его не предвещал ничего хорошего. Лючано помалкивал, надеясь, что бывший сиделец Мей-Гиле сам узнает любимого экзекутора. Сагзи о чем-то распорядился. Через пару секунд в рубке сделалось заметно светлее.
        - Борготта?! Что ты делаешь на «Нейраме»?!
        Лючано выдавил из себя грустную улыбку. Забыв о наручниках, попытался развести руками:
        - Твои люди схватили меня по ошибке. Вместо профессора.
        - Та-а-ак…
        В гневном взоре Фаруда отчетливо разгорался вехденский огонь. Бижан Трубач попятился, конвоиры съежились и прикинулись деталями обстановки.
        - Идиоты! - взорвался Сагзи. - Это Лючано Борготта, невропаст. Мы с ним вместе сидели на Кемчуге! За что вы его измордовали?!
        - Это опасный человек! - голос Трубача «пустил петуха». - Он убил…
        - Кого? Кого он убил?!
        Лицо Фаруда весьма кстати пошло багровыми полосами. Помехи с услужливостью наемника-кукольника добавляли вехдену праведного гнева. Рамка начала плыть перед глазами. Фокусировать на ней взгляд было все труднее.
        - Кавабату! Психира!..
        - Психира?!
        Рамка свернулась тонкой спиралью. На верху спирали горела звезда.
        Свет в рубке померк.
        IV
        Чернота.
        Провал.
        Ослепительная вспышка. Радужный калейдоскоп. Ничего не разобрать. Снова тьма. Суета вдалеке, на периферии сознания… Боль! Я здесь, моя Королева! Лючано Борготта по вашему приказанию…
        Ребра стискивают стальные обручи. Щупальца спрута. Кольца гиганта-удава. Может, это татуировка Папы Лусэро? Разрослась, заматерела, набралась сил - и душит носителя?
        Нет, карлик-антис не сыграл бы со мной столь злую шутку!
        На меня надевают доспех. Ну конечно! Старинный доспех, тяжелый, стальной… Что ж вы творите, уроды?! Он мне мал! Пластины врезались в кожу, давят… Я задохнусь! Не надо - доспех. Если доспех - значит, с кем-то драться. На мечах, топорах, кухонных скалках. Я не умею драться. Я болен. Я ранен. Дайте мне лечь. Выйду на арену - и упаду.
        Оставьте меня в покое!
        Не слышат. Не хотят слушать. Застегнули. Жмет. И штырь в ребрах никуда не делся. Вы б его вынули, прежде чем - доспех… Как же я, со штырем-то? Не надо! Не трогайте мою голову! Она расколется! Отвалится…
        Скорей бы отвалилась!
        Надевают шлем. А он не лезет. Что ж у вас все такое маленькое, тесное - и латы, и шлем?! Ага, услышали. Бьют кувалдой, чтоб налез. Отстаньте, изверги! Сейчас шлем заклепают - и уже не снимешь. Никогда. Придется всю жизнь в шлеме ходить.
        Опустили забрало. Сплошное, без дырок, без щелей. Ничего не вижу. Дайте мне меч! - я вас… слепой, раненый!.. падая, лёжа, зубами…
        «Успокойся, малыш».
        Маэстро? Вы тоже на арене?! Ну, вдвоем-то мы их…
        «Втроем, дружок. Втроем».
        Во тьме роились блестящие мухи. Кружились, выписывали петли, мельтешили перед глазами. «У тебя нет глаз, малыш». Действительно, нет. Заросли диким мясом. Как же тогда он видит звездную пургу из золота и серебра?
        Это смерть?
        Голова ныла, как ревматический сустав на погоду. Одолевал зуд. Казалось, туловище покрыто сыпью. Штырь в ребрах торчал по-прежнему, но беспокоил не слишком. «Живехонек, дружок, - доверительно сообщил Гишер. - У мертвых ничего не чешется». Тарталья хотел было взъерепениться - мол, ты-то откуда знаешь?! - но передумал.
        Вдруг старый экзекутор и впрямь что-то знает?
        - Как? Это еще не все?
        Знакомая рубка звездолета. Кресло с Лючано откатили в дальний от входа угол. Перед рамкой гиперсвязи мыкался понурый Бижан, огребая от начальства по полной. Гитарист с барабанщиком смахивали на надувные куклы, из которых выпустили две трети воздуха.
        - Докладывайте!
        Разнос продолжался. Помехи окончательно превратили лицо Сагзи в злобную морду чудовища-людоеда.
        - Мы взяли еще одну… э-э… Пленницу.
        - Зачем? - спросил Фаруд.
        В голосе его читался интерес хирурга, выяснившего, что коллега-анестезиолог вместо наркоза ввел оперируемому литр простокваши.
        - Она сама просила! Уверяла, что даст информацию. Ну, я и решил…
        - Ты решил? Какое у тебя было задание?
        - Захват детей и профессора.
        - Вот именно! Дополнительные «пленницы» в задании не фигурировали. И, тем не менее, ты решил…
        Беседа шла на вехд-ар. Гортанный, цокающий выговор. Но незнакомые слова чудесным образом трансформировались в понятную речь на унилингве. И последняя странность: Тарталья видел происходящее сверху. Может, он до сих пор без сознания? А его когтистый Лоа-полиглот, оставив тело, болтается под потолком рубки?
        Если так, хорошо бы взглянуть на себя со стороны.
        А ну-ка…
        Рубка крутнулась перед глазами, вызвав мгновенный приступ головокружения. Секундой позже Лючано уже лицезрел тело, сидящее в кресле. В первый момент он не узнал себя. «Вот что значит, - с сочувствием произнес маэстро Карл, - изуродовать, как бог черепаху!»
        Сравнение было точным.
        Испачканная рубашка исчезла. Торс плотно облегал бронежилет, по дизайну стилизованный под черепаший панцирь. Края жилета врастали в тело, уходя в плоть тонкими отростками-ложноножками. На грудной панели мерцали ряды индикаторов: семь красных, четыре ярко-синих и десяток зеленых. Голые руки по-прежнему сковывали силовые наручники. По правому плечу, забираясь под жилет и на открытую шею, вились щупальца татуировки.
        На голове красовался глухой шлем с прозрачным забралом. От шлема к панцирю, пульсируя, тянулись гибкие стебельки. Стебель потолще рос из теменного гребня. Вверху он изгибался и пропадал из поля зрения. Как «удочка» у глубоководной рыбы-удильщика.
        «Им ты и видишь, - просветил Гишер. - Камерой на конце „удочки“».
        Сквозь забрало Лючано разглядел слой «замазки» цвета корицы, покрывавший его собственные глаза. Вокруг глаз темнели огромные синяки: «очковый эффект» от сотрясения мозга. Щеки испещрили мелкие оспинки - следы кассетного инъектора.
        В памяти всплыло название этого чуда техники. МОРС - мобильная регенеративная система. Малый комплект, со встроенным «толмачом» на сорок два языка. Полный выглядит как скафандр - по визору показывали. Спецснаряжение для элитных частей: диверсантов, разведчиков и групп захвата. В МОРСе даже серьезно раненый боец мог продолжать активные действия.
        «Выше нос, малыш. Ты нужен им живым…»
        - …спит. Или в коме. Пытались разбудить - не смогли.
        - Дайте изображение!
        «Удочка» повиновалась мысленным командам, словно часть тела. «Как раб - помпилианцу», - пришло на ум гадкое сравнение. Камера качнулась, ловя в объектив Бижана и рамку с Фарудом. По знаку Трубача барабанщик принялся колдовать над пультом. Перед рамкой в воздухе сконденсировалась обзорная голосфера.
        - Спит, говорите?
        Юлия, как ни в чем не бывало, прохаживалась по студии, осматривая импровизированное узилище. Одежда помпилианки была в полном порядке. Черные волосы она стянула на затылке резинкой, образовав игривый хвост. Лицо отражало сдержанный интерес:
        «Куда я попала?»
        - Идиоты! Лучше бы вы схватили короля Бенуа… В рубку ее! Только без грубостей. И наладьте нормальную связь, наконец! Стабилизация скорости на гипер-оптимуме - 0,63 света. Всему вас учить надо!..
        Барабанщик с гитаристом покинули рубку со скоростью, близкой к гипер-оптимуму. Бижан же активировал еще одну сферу на коммуникаторе. В первый миг Лючано решил: трубач открыл окно прямиком в адский котел! - и вскоре понял, что недалек от истины.
        В сфере отражался реакторный отсек корабля.
        Фильтры камеры предупредительно ослабляли сияние: иначе зритель мог ослепнуть. Вертикальный прозрачный цилиндр реактора, высотой в два человеческих роста, наполняло яростное пламя. В центре конденсируясь в плотный шар огня, по краям оно бурлило, клубилось, свивалось кольцами. Жадные языки протуберанцев облизывали стенки, пробуя цилиндр на вкус.
        В реактор словно заточили микро-звезду.
        Что за процесс питал рукотворное светило энергией - аннигиляция, кварковый распад, банальный термояд или что-то еще, известное лишь Хозяевам Огня - Лючано не знал.
        У реактора замерли два голых по пояс вехдена. Нижние части лиц у обоих закрывали белые повязки, обязательные при работе с огнем. Ну конечно! - второй гитарист и клавишник… Музыканты-террористы занимались важным делом. Каждый просунул правую руку в цилиндр через короткий и толстый патрубок. Оба сосредоточенно налаживали что-то внутри. По стенам отсека метались алые сполохи - демоны плясали в пекле под аплодисменты владык.
        От любого, кроме вехдена, давно не осталось бы и пепла. Температура в реакторе составляет миллионы градусов. Да и в самом отсеке наверняка жарковато. Но клавишник с гитаристом даже не вспотели. Их обувь, штаны и повязки на лицах тоже оставались целехоньки.
        - Реакторный, ответьте!
        - Реакторный на связи!
        Руки вехденов шевелились, лепя раскаленный «снежок».
        - Стабилизировать скорость на 0,63 света. Держать до следующего распоряжения.
        - Есть 0,63.
        Музыканты глянули на приборную панель, плохо различимую из рубки. Затем уставились на светило в реакторе. Сияние центрального шара изменило цвет, из охристо-алого делаясь стерильно-белым. Бледно-голубые протуберанцы оплели шар сплошным вихрящимся коконом.
        Фильтр камеры еле справлялся с нагрузкой.
        - Ты очнулся, Тарталья. Не притворяйся.
        Изображение в рамке стало четким. Фаруд хмурился и заметно нервничал.
        - Как ты оказался в доме Юлии Руф?
        - Она меня пригласила. В гости.
        - Ты выбрал удачное время для визита, - буркнул вехден. - Ладно, допустим. Как ты убил психира?
        - Тростью.
        Хвала МОРСу: можно было говорить шепотом, почти не шевеля губами. Транслятор шлема усиливал самый слабый звук.
        - Я чего-то о тебе не знаю. Чего?
        Обнаглеть? «Ты обо мне вообще ничего не знаешь, Фаруд!» Или не дразнить зря опасного человека?
        «Вали все на меня!» - ухмыльнулся издалека старик-экзекутор.
        «Спасибо, Гишер!»
        - Я - экзекутор. Помнишь Кемчугу? Гишер многому меня научил. Плюс пси-устойчивость невропаста. Посмотри в энциклопедии: мы негипнабельны, и так далее.
        - Энциклопедия? - явный хомицид-1, способный к убийству в любой момент, вехден колебался. Давняя приязнь мешала простому решению. - А в энциклопедии сказано, что мне теперь с тобой делать? Был бы жив Кавабата…
        Уголок «глаза» засек движение. Дверная мембрана распалась, и в рубке объявилась Юлия, сопровождаемая захватчиками. Удивление, на миг вспыхнув в ее взгляде, подчиняясь железной воле, уступило место вежливому интересу. Это была прежняя, умная и расчетливая стерва, вполне способная рассорить два созвездия в разных концах Галактики.
        - Привели, - доложил барабанщик.
        - Не скажу, что рад видеть вас, миледи, - Фаруд открыл лицо, сдвинув повязку на грудь. - Жаль, что мы встретились при таких обстоятельствах. Выбор у меня невелик.
        - У вас вообще нет выбора, Сагзи.
        Помпилианка стояла к Лючано спиной. Но он без труда представил милую улыбку, адресованную вехдену.
        - Вы не предложите даме сесть?
        - Бижан, кресло!
        Трубач подогнал кресло, ролики которого двигались в полозьях на полу рубки. Кивком поблагодарив музыканта, Юлия забралась в кресло с ногами. Грация кошки, вид капризной нимфетки. Оставалось гадать, какой фортель она выкинет сейчас.
        - Минуту назад вы, Сагзи, размышляли: убить меня, или попробовать договориться? Как человек бывалый, вы избрали убийство. Так вот, любезный друг, повторяю: выбора у вас нет. Убить меня вы не можете. Придется идти на компромисс.
        - Вы уверены?
        Юлия частично заслонила рамку гиперсвязи. Камера на «удочке», уловив желание носителя шлема, завертелась, ища более приемлемый ракурс. Удобная штука, однако! А за спину себе заглянуть можно?
        За спиной, укреплен «липучкой» на панели обзорников, висел очередной снимок. Фаруд, Бижан и барабанщик обнимались со светловолосым громилой - тоже, должно быть, музыкантом с большой дороги. Вся компания сверкала белозубыми ухмылками. У барабанщика зубы росли вкривь и вкось. А Фаруд, считай, висел на громиле, хохоча до слез.
        - Вам знакома помпилианская система дальней связи?
        - В общих чертах.
        - Сейчас объясню. Наше «клеймо» действует на любых расстояниях, обеспечивая контакт хозяина с рабами. Мы в силах мгновенно передать сообщение «почтовому» рабу. Или принудить его к определенным действиям. Рада сообщить, что у меня таких рабов не один, и не два. На разных планетах. В данный момент они «законсервированы».
        - В смысле?
        «Она блефует! Фаруд не в курсе ее обезрабливания!..»
        - Я ими не пользуюсь. Они едят, пьют и бездельничают. А в мозгах у них, как в банковском сейфе, хранится информация разного рода. Догадайтесь, Сагзи: что именно я загрузила в «сейфы» моих почтовиков в первую очередь?
        - Раб не может быть свидетелем, миледи.
        Показное спокойствие стоило вехдену немалых усилий.
        - Но раба можно освободить. Дистанционно, в течение доли секунды. А в случае смерти хозяина рабы, не оформленные в завещании на наследника, освобождаются автоматически. Мои почтовики, например, в завещании не фигурируют. На них открыты особые счета в банке. Освободившись, они сумеют воспользоваться деньгами, лишь сообщив кое-какие сведения куда следует. Представителям соответствующих служб, журналистам, государственным чиновникам. Получив свободу, они с радостью помчатся…
        - Ложь! Вы не посмеете! Всплывет и ваша роль в этом деле!
        - Живая - не посмею. Вернее, не захочу. Это страховка, дружок, - в речи Юлии пробились знакомые обороты экзекутора. - Милый женский секрет. Береги меня, сдувай пылинки, и доживешь до глубокой…
        Сокрушительный удар потряс корабль до основания.
        Свет мигнул и погас.
        V
        Лючано выбросило из кресла. Он покатился по полу, благословляя спасительный МОРС. «Удочка» на шлеме моталась, пытаясь стабилизировать изображение. Знать бы, почему, но в поле зрения неизменно попадала дрейфующая по рубке голосфера. Время остановилось, миг растянулся на световой год; жестяная коробка, барахтающаяся в чернилах Вселенной, и букашки, запертые в ней, потеряли всякий смысл.
        Осталась лишь сфера, где был ад.
        В реакторном отсеке творился кошмар. Рваная дыра в стене топорщилась лепестками слоеного термосила. Казалось, злой мальчишка пробил жестянку гвоздем. Тарталья представил себе этот гвоздь, силу удара - и ужаснулся.
        Все незакрепленные предметы вынесло в пробоину. Краткий всхлип воздуха, выходящего наружу - и в отсеке воцарилось суровое безмолвие космоса. Смешно кувыркаясь, нелепое на фоне звездных россыпей, от корабля удалялось тело одного из вехденов.
        Второй куда-то исчез.
        Цилиндр реактора раскололся наискось. Из него хлестали огненные плети - вялые, жиденькие, тускнея и угасая. Прежде белое с голубоватым отливом, сияние желтело, подобно кроне дерева осенью. Золотистое свечение по краям налилось пурпуром. Пурпур темнел, обретая цвет темной киновари.
        Кровь корабля сворачивалась.
        «По крайней мере, мы не взорвемся», - решил Лючано. В финальной вспышке угасающего реактора он разглядел смутную тень, возникшую в отсеке. Мрачный силуэт; гротескная пародия на человека. Тень шагнула вперед, как если бы намеревалась выйти из сферы коммуникатора, и связь прервалась.
        Время встряхнулось и ринулось вскачь, наверстывая упущенное.
        Над пультом отчаянно мигала ярко-оранжевая строка: «Тревога! Разгерметизация корабля!» Выла сирена, вихляющимся сверлом разрушая мозг. Звук дергал нервы, как пьяный бездарь - струны расстроенной вдрызг гитары, грозя швырнуть рассудок в бездну паники.
        Лючано балансировал на самом краю.
        Он попробовал встать, но корабль опять тряхнуло. Компенсаторы инерции подвели: Тарталью кинуло на пульт. Он успел выставить руки. Ладони с размаху влипли в ряды мерцающих биосенсоров. Следом в соприкосновение с пультом пришел шлем. «Внешнее» зрение мигнуло, закружилась голова… Нет, это корабль начал вращаться!
        «Ты дал какую-то команду, малыш…»
        Проклятье! Былая тряска теперь выглядела детской забавой. Шалун-великан от души наподдал жестянку ногой. Лючано полетел кувырком, без особого успеха пытаясь за что-нибудь зацепиться. Он искренне жалел, что перед отлетом с Сеченя забыл написать завещание. Прокатившись по потолку, рухнул на опрокинутое кресло, въехал локтем в грудь Юлии, врезался в барабанщика, разевающего рот, как рыба на берегу…
        Гравитация нагло чудила. Тарталья взмыл, завис в воздухе, смещаясь в сторону обзорников. Потроха всплыли к горлу, накатила тошнота. В следующий миг его снова распластало на полу - одна радость, что поверх барабанщика. Навалилась страшная тяжесть, подминая, расплющивая тело в плоский блин.
        «Все. Прилетел, кукольник…»
        Тяжесть исчезла. Тело стало легким. Лючано часто-часто задышал полной грудью. Мигом позже он ощутил два комариных укуса под ребра - справа и слева. Сработали инъекторы МОРСа. Умная машинерия решила, что пациенту пора делать укол. Интересно, какой? Может, сразу эвтаназию, чтоб не мучился?
        Пользуясь временной передышкой, он на четвереньках добрался до второго, закрепленного на полозьях кресла. Упав на сиденье, до боли в суставах вывернул скованные «силовиками» руки, нашарил рычажок фиксации. Хватит, налетались!
        «Если гравитация опять скакнет - кресло оборудовано гелевыми компенсаторами…»
        Лишь сейчас он обратил внимание, что места пилотов у пульта тоже не пустуют. В одном, наглухо пристегнут, сидел Бижан, по локоть запустив руки в сферу управления. Трубач лихорадочно пытался выровнять корабль. Второе кресло спешила занять Юлия. Помпилианка застегнула пряжку спас-пояса, активировала добавочную сенсорику…
        Вспыхнул огонек эмитора.
        Перед Юлией вспухла дублирующая сфера.
        - Я гоню диагностику! - перекрывая вой сирены, закричала она Бижану. - Потом буду координировать системы регенерации!
        - Хорошо! Я стабилизирую курс…
        Трубач с досадой поморщился. Выпростав руку из сферы, он с размаху шлепнул ладонью по ярко-красной кнопке. Сирена заткнулась. Оранжевая «Тревога!» тоже погасла. Рубку освещали тусклые «аварийки» под потолком, да индикаторы на пульте. В судорогах умирали, опадая и рассыпаясь в прах, столбики энергетических диаграмм. На обзорниках плясала звездная метель.
        «Нападение хищной флуктуации? Нет, тогда мы уже были бы мертвы. Метеорит? - его засекла бы автоматика. Атака враждебного корабля?»
        На полу ворочались гитарист с барабанщиком. Барабанщик стонал.
        - Я разблокировала системы аварийного маневрирования. Воспользуйтесь ими.
        - Ладно…
        Бижан увеличил диаметр сферы и нырнул в нее с головой. Танец звезд на дисплеях замедлился. Вскоре изображение застыло, придя в норму.
        - Есть! - выдохнул трубач из сферы. - Какие у нас повреждения?
        - Пробоина в реакторном отсеке. Реактор скис. Разгерметизированы три отсека. Компенсатор инерции поврежден.
        - Мобильные ремонтники?
        - Четыре вышли из строя. Три функционируют.
        - Дайте схему повреждений.
        - Даю.
        - Беру на себя управление ремонтниками. Стационарная регенерация - ваша.
        - Уже делаю.
        - Максимум ресурсов - на реакторный отсек.
        - Выполняю.
        - Проверьте запасы воздуха.
        Над пультом колдовали не командир группы боевиков и пленница, которую собирались пустить в расход. Вехден и помпилианка работали, как единая команда, четко и слаженно, спасая корабль и уцелевших людей.
        Вцепиться друг другу в глотку можно и потом.
        Шаги в коридоре они услышали слишком поздно. За миг до того, как в проеме входа, который забыли затянуть мембраной, возникла темная фигура. Похожий в неверном свете «авариек» на видение, пришелец шагнул в рубку.
        Гитарист с рычанием рванулся навстречу - и отлетел прочь, словно сбитая шаром кегля. Молча - ни звука, ни вскрика, ни слова - незваный гость шел прямиком к Лючано. Барабанщик, кинувшись наперерез, вдруг издал детский всхлип, рухнул на колени и зачастил скороговоркой на вехд-ар, уставясь на незнакомца.
        Кажется, он молился.
        Не обращая внимания на молящегося, гость остановился в шаге перед Лючано, дрожащим в кресле. В руках он держал какое-то оружие. Изображение, передаваемое камерой в мозг, расплывалось. Складывалось впечатление, что искусственный «глаз» начал слезиться. Сонная одурь обкладывала мозг ватой.
        «Инъекция! Чертов МОРС вколол мне транквилизатор…»
        Чудовищным усилием Тарталье удалось вернуть зрению резкость. То, что он принял за оружие, было ложкой и миской, где лежали две жестяные баночки с «замазкой».
        На Террафиме настал вечер, а кормилец опаздывал.
        Пульчинелло пришел ужинать.
        Контрапункт
        Лючано Борготта по прозвищу Тарталья
        (около трех лет тому назад)
        Есть болезнь, которой не найти в медицинских справочниках - острый недостаток публичности. Сей вирус демократичен: он не щадит ни бедных, ни богатых. Женщины, мужчины, дети - лишенные внимания, они с настойчивостью наркомана кричат с любого, мало-мальски возвышенного места:
        - Мы здесь!
        Скажите нам спасибо, просят они. Хоть за что-нибудь. Обругайте нас. Выслушайте. Посочувствуйте. Прокляните. Воздайте хвалу. Осыпьте бранью. Только не проходите мимо.
        Потому что мы здесь, и цена нам - грош.
        - Доброго огня, пахлаван-пир!
        Фаруд низко поклонился. Здесь он кланялся на старинный манер: упершись ладонями в бедра и пошире растопырив локти. Вдох-выдох, глубокие, как три удара сердца - и можно выпрямить спину. Этикет соблюден, титул «покровителя силачей» озвучен вслух. Настал час добавить без церемоний, с радостной улыбкой:
        - Здравствуйте, Мансур-ата! Рад вас видеть!
        - И тебе доброго огня, маленький Фаруд! - бас Мансура Гургина, учителя борьбы, приводил в священный трепет любого, кто слышал его впервые. Даже для давних знакомых после долгой разлуки этот бас звучал впечатляюще. - Забыл старика, забыл! Летаешь, гуляешь, пропадаешь за семью дымами…
        Сделав девять шагов, Фаруд утонул в объятиях «покровителя силачей». Пожалуй, никто не звал вехдена «маленьким», кроме Мансура. Пахлаван-пир звал «маленькими» всех, включая кея Кобада IV (да воссияет свет владыки над миром!), своего ученика в прошлом. Дородный великан, лишь чуть-чуть обрюзгший с возрастом, в последние годы он хворал ногами, но скрывал это. Старость ходила вокруг да около борца, опасаясь подобраться ближе - а ну как схватит да сломает? А Мансур стеснялся карги-старости, как подросток - скверно одетой, вульгарной матери.
        - Распустился! Кисель, не мужчина! Позор…
        Заливаясь дробным смешком, старик - осторожно, чтобы не искалечить! - хлопал гостя по плечам. Мял пальцами мышцы рук; ухватил за талию, поднял на уровень лица, повертел и поставил на место, будто статуэтку. Со стороны это выглядело шуткой. Но Фаруд хорошо знал: после такой «шутки» пахлаван-пир способен выдать подробное заключение о твоем физическом состоянии.
        И меддиагностер сгорит от стыда.
        - А ну-ка, лезь в «очаг»! Разомни уши деду Мансуру!
        Финальная реплика означала, что гость принят и прощен. Годы отсутствия списаны в утиль, Мансур не сердится. В «очаг», то есть на деревянный помост для поединков, лезть, разумеется, не надо. Старик давно ограничивался наставлениями и редкими, аккуратными демонстрациями. Но стену за «очагом» украшал чемпионский пояс Збышека Станисласа - многократный победитель чемпионатов Галактики по вольной борьбе, Збышек шестнадцать лет назад прилетел на Михр знакомиться с Железным Мансуром.
        Знаменитый тяжеловес был вежлив и доброжелателен. Он разделил «очаг» с пахлаван-пиром, подарил старику свой пояс и улетел на родину - лечить два сломанных ребра и вывих колена. С тех пор борцы переписывались. Збышек именовал Мансура «батей», а Мансур неизменно в первых строках послания справлялся о здоровье «маленького Збышека».
        - Ниже! Иди ниже! Ты пахлаван, или бычье дерьмо?
        Это относилось уже не к Фаруду. Комментируя действия учеников, старик не ограничивал себя в выражениях. Отменно сдержанный вне зала, здесь он становился ругателем и сквернословом. Кому не нравилось, мог уходить и больше не появляться. В обмен на терпеливость и смирение «покровитель силачей» щедро делился опытом.
        В отличие от других учителей борьбы на Михре, он пускал в свой дом не только вехденов. Вот и сейчас: в зале работали трое инорасцев. Коренастый, похожий на жабу богатырь с Тхагола «качал» бублик из камня. По лицу тхаголезца ручьями тек пот: темно-розовый. Как и все его соплеменники, он страдал геморрагическими диатезами. Напротив тхаголезца модификант-серпентоид, гибкий и молниеносный, в одиночестве нарабатывал проход в ноги. К нему и относился комментарий про «бычье дерьмо».
        Хотя, на взгляд Фаруда, модификант и так стелился над самым полом.
        А в «очаге» подвижный, несмотря на внушительный вес, брамайн боролся с вехденом. Типичный уроженец Хордада, вехден был красавцем - хоть статую с него ваяй. Подкачал разве что цвет волос. Блондины среди вехденов - редкость, уникумы. А уж кудри, напоминающие слоновую кость… Блондин атаковал, прорываясь вплотную и раз за разом сбивая брамайна с ног. Попадая на болевой захват, брамайн с терпением, присущим их расе, выворачивался, вскакивал - и вновь осыпал противника градом ударов.
        В зале Мансура-аты разрешалось бить. Старик практиковал «честный стиль», уходящий корнями в далекое прошлое Михра.
        - Кровь горит? - хохотнул пахлаван-пир, отследив взгляд гостя. - Шило в заднице? Покажешь недоумкам, как уши мнут?
        Мятые уши были любимым образом старика. Завистники даже прозвали Мансура - Ухомякой. Но говорить такое предпочитали за глаза. Ухо - ерунда. Хирург-косметолог новое пришьет. А хребет - если врачи успеют, ходи три года в корсетном экзоскелете…
        - Запросто!
        - Молодец, Щенок! Давай, переоденься…
        Здоровая наглость гостя обрадовала пахлаван-пира. Старик расцвел, молодея на глазах. И Фарудово прозвище мигом вспомнил, хитрец! Фамилия Сагзи росла из древнего слова «саг» - собака. Символ уничтожения мирской грязи, собака входила в пятерку «чистых», вместе с человеком, коровой, овцой и ежом. Двадцать лет назад, явившись в дом пахлаван-пира с рекомендацией от важных людей, молодой Фаруд узнал от Мансура-аты, куда следует засунуть все рекомендации Галактики, кивнул и полез в «очаг» - драться.
        - Щенок! - рявкнул старик, подкручивая кончики усов. - Ишь ты…
        Так и осталось: Щенок.
        Где переодеваются, он знал. Жилище Мансура было оазисом традиций. Здесь реформизмом и не пахло. За наружной дверью начинался древний эскалатор: он вел вниз, в коридор, тянувшийся с севера на юг. Дом почти целиком уходил в землю, возвышаясь лишь куполом крыши и чердаком-мансардой. С точки зрения реформистов, сейчас, при наличии кондиционеров и климатических установок, это теряло смысл и не сказывалось на «взращивании огня». Раньше, учитывая близость пустыни - да. Но…
        Никаких «но», отвечал пахлаван-пир.
        Конец спору.
        Жилые комнаты и зал для занятий размещались в юго-западной части дома. Отсюда второй эскалатор поднимал желающих к арке во двор, окруженный глухой стеной. Во дворе, под чинарами, стояли два смежных павильона: раздевалка и душевая. Сняв одежду, Фаруд принял душ - тщательно вымыв руки с мылом перед тем, как встать под струи воды. Обсушив тело, он сунул ноги в шлепанцы из тканевого неопрена (ходить босиком - запрет!) и прошлепал к ячейкам, где отыскал пакет со штанами и рубахой подходящего размера.
        Рядом, на стойке, висели кушаки с кистями. На коврике выстроились тапочки-борцовки - белые, как и весь костюм для борьбы.
        «Белые, как чьи-то волосы…»
        Сравнение родило в сердце легкий мандраж. Он погасил волнение привычным усилием воли. Земляк-блондин - вот ради кого мы явились сюда. Не надо лишний раз вспоминать имя объекта. Не надо думать о годах вашего знакомства. Родство ничего не значит. Известные обстоятельства - прах. Чувства и эмоции омывают душу, как вода - тело. Но ходить целый день мокрым - глупо.
        Есть цель и есть средство.
        Очень жаль, что все произойдет в доме Мансура Гургина. Подари судьба хоть крупицу выбора, он нашел бы для операции другое место. Да, сантименты. Мокрая зола. И выбора нет.
        Костер задуманного горит, пожирая минуту за минутой.
        С того момента, как Фаруд расстался с двумя помпилианцами и одним роботом, прошло двадцать часов. В его распоряжении - еще четыре часа. Хватит с лихвой. Через час все станет ясно. Возрождение державы - или гибель вехдена-неудачника, возомнившего себя спасителем отечества.
        Пора идти в «очаг».
        - Я здесь, Мансур-ата!
        - О! - старик цокнул языком, выказывая одобрение. - Ну, лезь погрейся…
        Повинуясь жесту пахлаван-пира, брамайн оставил помост. Блондин ждал, легонько постукивая кулаком в ладонь. Прыжок «в очаг», ритуальный поклон - и Фаруд сходу ринулся в атаку. Многие покупались на такую манеру, сочтя хладнокровного, расчетливого Сагзи буйным петушком-сорвиголовой. Кое-кто жалел об этом до сих пор; кое-кто больше уже ни о чем не сожалел.
        Финт, «хлест» по глазам. Без контакта, лишь бы блондин откинул голову назад. Теперь нырок под увесистую оплеуху с правой. Такая оплеуха, продолжив движение, живо зажмет шею оглушенного противника под мышкой у борца. Светловолосый красавец куда как тяжелее нас будет. Схватит - не вырвемся.
        Промахнулся? Ну, доброго тебе огня…
        Низко присев, Фаруд в прыжке ударил соперника плечом в живот. И сразу же дернул за щиколотку - так, чтоб нога поехала по доскам помоста. Взять большую массу на амплитудный бросок он не рисковал, обходясь срывами и подсечками. Блондин рухнул с грохотом сбитого истребителя. Судя по сдавленным проклятиям, он больно ушиб локоть.
        Не спеша добивать упавшего, Фаруд отскочил в сторону.
        - Сбив мой, - оценил Мансур-ата, хмуря брови. - Нырок мой на треть. Остальное - не мое. Где взял, Щенок?
        Фаруд ухмыльнулся.
        - Жизнь подарила.
        - Интересная у тебя жизнь была… Эй, Пахлаван Качаль, вставай! Чего зря бока пролеживать?
        Надо же, подумал Фаруд. Все клички помнит, старый хитрец! В вехденском театре кукол числился такой персонаж: Пахлаван Качаль - весельчак и задира, шутник и прохвост. Даже сериал для малышей по визору крутили: «Пахлаван Качаль и Доктор Смерть», «Пахлаван Качаль спасает Галактику»… Помнится, в островном аду Мей-Гиле коптил небо славный парень Лючано Борготта. Он и разъяснил Фаруду, что Пахлавана Качаля знают под многими именами: Полишинель, Петрушка, Пульчинелло…
        Вернулся мандраж. Пахлаван Качаль, Пульчинелло. Волосы цвета слоновой кости. Судьба державы. Еще не поздно отступить, передумать, сдать назад. Казалось, Фаруда снова приковали к креслу для экзекуций. Напротив работал славный парень Борготта, даря боль. И кто-то задавал вопросы. Да? Нет? Да? Нет?
        Только «да» и «нет».
        Нет, ответил Фаруд. Поздно.
        - Ну-ка, еще разок!
        Теперь Пахлаван Качаль был осторожней. Фаруд и глазом моргнуть не успел, как угодил в сокрушительные объятия. Показав удар лбом в переносицу соперника, он высвободил руки и попытался хлопнуть Пахлавана Качаля по ушам. Ничего не получилось. Блондин чуть присел и отправил жертву в полет.
        Падая на доски, Фаруд сгруппировался, ушел перекатом к краю помоста и вскочил, стараясь побыстрее восстановить сбитое дыхание. Пахлаван Качаль смеялся, сверкая белоснежными зубами. Но смеялся он недолго.
        «Возьму третью схватку, - загадал Сагзи, - и все пройдет, как по маслу!»
        Вертлявый, быстрый, он с полминуты избегал «близких отношений». Сопел, хрипел, делал вид, что потрясен неудачным падением. И улучил-таки момент: на миг оказавшись у блондина за спиной, прыгнул и повис на сопернике.
        Упали оба.
        Щенок - на помост, Пахлаван Качаль - на Щенка.
        Со стороны, должно быть, это выглядело смешно. Лицом вверх, блондин валялся на Фаруде, как на перине. Он пытался высвободиться, перевернуться на живот, но - тщетно. Оплетя добычу ногами, взяв шею в плотный захват, Фаруд методично душил Пахлавана Качаля.
        «В удушение не вкладывают силу, - говорил один мудрый человек. Не столь известный, как Мансур-ата, этот мудрец и не искал славы. Он даже мундир с орденами надевал раз в год: к приезду начальства из центрального отделения на Фравардине. - В удушение вкладывают душу. И верный захват. Тогда кое-кто уже не дышит, а еще не знает…»
        Мудрец был прав.
        Вскоре Пахлаван Качаль хлопнул ладонью по доскам «очага», и Фаруд его отпустил.
        - Молодец, маленький Фаруд, - подвел итог пахлаван-пир, жестом приказывая обоим покинуть «очаг». - Если жизнь такому учит, я уважаю эту жизнь. И ты молодец, маленький Нейрам. Просто ты не умеешь жить в «очаге» всерьез. Для тебя это - забава. Ну и ладно, каждому - свое. Доброго вам огня, мальчики! А ну, бегом в душ…
        - Доброго огня, Мансур-ата!
        Когда Фаруд проходил мимо старика, тот потянулся и взял его за руку.
        - Знаешь, маленький Фаруд, - седой борец сжал пальцы. - Хорошая штука: мастерство. Славная штука: опыт. Отличная штука: хитрость. И все-таки случаются минуты, когда сила говорит: хватит! Она очень громко говорит, сила…
        - Я понял, - кивнул Фаруд. - Отпустите, ата. Больно.
        Во дворе было прохладно. Солнце утонуло в облаках. С запада шли тучи: косматые, жирные. За хребтом Бурзэн громыхало: «пастух» щелкал «кнутом», гоня тучи в нужном направлении. Климатологи еще утром объявили, что в полдень назначен дождь.
        Кроны чинар шелестели, пугая мелких птиц.
        - Давно не виделись, - улыбнулся блондин.
        - Давно, дядя, - согласился Фаруд.
        - Брось! Дядя… Я старше тебя на одиннадцать лет. Тебе тридцать девять?
        - Да.
        - Какие наши годы, Щенок?
        - Это верно…
        Во время разговора, пустого и ничего не значащего, Фаруда не покидало ощущение слежки. Чей-то взгляд буравил затылок. Куда ни повернись, он на затылке, этот взгляд. И вспоминался славный парень Лючано Борготта. Его рассказы о куклах: Пульчинелло, Пахлаван Качаль, Петрушка…
        «Нервы. Потом возьму отпуск…»
        В случае провала операции отпуск грозил стать бессрочным.
        Раздевшись донага, оставив лишь нитяный пояс с тремя узлами, охватывавший талию, двое мужчин сунули ноги в шлепанцы, вымыли руки с мылом - и отправились в душ. Блондин выбрал на пульте 3-й био-стимуляционный режим. Фаруд не возражал.
        - Всегда хотел спросить тебя, дядя, - нежась под голубоватыми, бодрящими струями, крикнул он. Иначе Пахлаван Качаль мог и не услышать в своей кабинке. - Зачем тебе все это?
        - Что? - глухо донеслось из-за перегородки.
        - Борьба! Для таких, как ты, схватки в «очаге» - мышиная возня. К примеру, сегодня я чуть не придушил тебя. Зная, что в боевом состоянии, стартуя в космос, ты способен стереть с лица земли жалкий дом Мансура-аты. Ты жег галеры помпилианцев близ Хордада и гидр - над Кемчугой. Ты вытащил кея Кобада - да воссияет свет владыки над миром! - из флуктуативного кубла у Гаммы Волчицы. Каково оно: получать по морде от нас, белковых ничтожеств?
        Дверь в кабинку распахнулась. Нагой, мокрый, красивый, как статуя кея Туса III в парке Свободы, блондин молча смотрел в упор на троюродного племянника. Казалось, он оскорблен, и сейчас произойдет катастрофа. Но миг, другой, и Нейрам Саманган, лидер-антис державы вехденов, зашелся добродушным смехом, хлопая себя по ляжкам.
        - Дурачок! Светлый огонь, какой же ты дурачок! Белковое ничтожество? Я думал, эти комплексы давно исчезли… И вот нате! Щенок, ты сам понимаешь, что несешь?
        - Понимаю. Дядя, что будет, если я выстрелю в тебя из лучевика?
        - Откуда ты вытащишь лучевик? - ехидно поинтересовался дядя.
        - Неважно. Что будет, а?
        Нейрам пожал широченными плечами.
        - Ничего не будет. Рефлекторная защита антиса. Я перейду в волновое состояние раньше, чем луч достигнет моего малоготела. Даже не так: раньше, чем ты нажмешь на спуск лучевика. Лучше не стреляй, да? Имей в виду: разрушение Мансурова жилища останется на твоей совести.
        - А если в этот момент ты будешь спать?
        - Ты сам только что сказал: неважно. Спать, любить женщину, пить вино, играть в човган… Да хоть нужду справлять! При внешней угрозе я уйду в волну, прежде чем всплеск агрессии накроет мое малоетело. Это рефлекс. А скорость безусловных рефлексов антиса - выше скорости света. Представляешь, что творится со временем и пространством, когда рефлекс срабатывает? Академики мозги сломали, изучая…
        - Хорошо. Оставим лучевик. Тебя атакует психир. На твой мозг направлено дестабилизирующее излучение. Ты случайно принял наркотик. Телу ничего не угрожает, угроза адресуется разуму. Что будет?
        - То же самое. Я не делю себя на тело и сознание. Слабое воздействие я ликвидирую на подходе. От сильного уйду в волну. Теоретически меня можно достать на гипер-свете, выйдя на уровень моих защитных реакций. Например, разогнать челнок-торпеду до стадии РПТ-маневра и нацелить на планету. В то место, где нахожусь я в телесной фазе существования. Но в гипере - другая физика. И торпеда - не пуля. А что? Ты задумал меня убить, племянник?
        - Нет.
        Отвечая, Фаруд был честен. Вехдены не способны врать. Запрет на физиологическом уровне - итог эволюции Хозяев Огня. Но при должном навыке можно обойтись правдой там, где иные лгут.
        Он выключил душ.
        - Мне жаль, что я задал этот вопрос. О защитных рефлексах антисов я мог бы прочесть в справочнике. Но мне хотелось услышать это от тебя, дядя.
        Антис ткнул племянника кулаком в грудь.
        - Очень хорошо, что ты задал этот вопрос. Я отвечу без обиняков. Зачем мне нужна возня в «очаге»? Почему я, Нейрам Саманган, увлекся борьбой? Зная, что двое из пяти учеников пахлаван-пира без проблем накостыляют мне по шее? Ты вырос, маленький Фаруд, раз спрашиваешь о таком. Ты совсем большой…
        Откинув волосы с лица, Нейрам Саманган задумался. Голый, мокрый, несмотря на развитые мышцы, антис выглядел уязвимым. Не так давно он задыхался, ворочаясь в Фарудовой хватке. Отбил локоть, рухнув на помост. Это не было притворством или игрой взрослого с детьми.
        Что же это?
        - Мы, антисы, тратим досуг на странные увлечения. Лусэро Шанвури пьет и делает татуировки. Кешаб Чайтанья собирает коллекцию бабочек. Месяц назад он хвастался мне бахромчатой траурницей с Кемчуги. Самсон Коэн изучает историю театра кукол…
        Фаруд вздрогнул. Сегодня ему везло на куклы.
        - Я борюсь. С единственной целью: постоянно напоминать себе - какие же, в сущности, хрупкие создания мы, люди. Ты удивлен? Да, я не оговорился. Мы, люди. Хрупкие. Если я забуду об этом, я однажды не вернусь в малое тело. Так не возвращаются на родину, найдя в чужих краях теплый кров и вкусную пищу. В борьбе, в схватке двух «белковых ничтожеств» я ищу - хрупкость. И силу. Антис должен помнить, что сила иногда говорит: хватит!
        Нейрам слово в слово повторил сказанное Мансуром-атой.
        - Она очень громко говорит, сила. Просто она всякий раз выглядит по-разному. И мы не узнаем силу, пока она не заговорит…
        Антис усмехнулся, словно извиняясь за банальность.
        - Прости, родич. Меня заносит. Делаюсь философом; а проще сказать - болтуном. Мне кажется, татуировки Папы Лусэро, мотыльки Злюки Кешаба, куклы Лысого Самсона - они нужны для того же. Хрупкость. Уязвимость жизни. И ее сила. Слушай, я замерз! Пошли к нашим штанам…
        В раздевалке не было никого. Одеваясь, они молчали. Застегнув кафтан на все пуговицы, Фаруд взял из ячейки кожаную сумку, раскрыл и достал медальон-носитель.
        - Сюрприз! - он бросил медальон Нейраму. - Мама прислала. У нас твои гостят, Рудаба с детьми. Мальчики ходили в зоопарк, записали впечатления. Не хочешь взглянуть?
        - А ты?
        - Я утром смотрел. Они макакам рожи корчили…
        Открыв носитель, антис зачерпнул пальцем чуточку куим-сё и поместил к себе на виски. Темно-фиолетовая, густая плесень. Белые, чуть желтоватые волосы. Смуглая кожа. И черные глаза со зрачком, расширенным, как от действия атропина. Прежде чем зажмуриться, Нейрам, смущаясь, развел руками: «Дети, сам понимаешь!.. давно не виделись…»
        Фаруд кивнул и расслабился.
        В ключевые моменты операций он никогда не волновался.
        Сильное тело антиса вздрогнуло. Казалось, его ужалила оса. Это было невозможно: насекомые сгорали на подлете к любому вехдену. Но сегодня невозможное теряло частицу «не». Так сбрасывают маску на карнавале. Нейрам Саманган больше не шевелился. Стоял, безвольно свесив руки. Горбился, втянув голову в плечи, плотно сжав веки. Кожа на лбу собралась в морщины, тугая складка залегла меж бровями.
        Фаруд ждал.
        Он не до конца понимал механизм происходящего. Исполнителю не требуется знать все досконально. Теоретические основы воздействия на неуязвимого антиса разработал Айзек Шармаль. В примитивном виде это звучало так: где пасует злая воля, в бой идет безволие. Пси-состояние робота - абсолютное безволие и подчиняемость. Анти-агрессия в чистом виде. Обычная куим-сё разлагалась от такой записи за полторы минуты. Модифицированная - держалась в течение суток.
        Сколько выдержит психика антиса?
        Защита опоздала. Нейрам сам открыл мозг для ядовитой трансляции. Нога ехала по доскам помоста, и равновесие не восстанавливалось. Отсутствие агрессивного толчка не создало базы для рефлекса. А теперь - поздно. Переход в волновое состояние усилил бы антиса до уровня, недоступного людям, но и вирус роботизации усилился бы пропорционально. Оставался единственный ответ - тоже рефлекторный.
        Отключение выхода в волновое состояние. Блокировка вируса в малом теле.
        «Я не делю себя на тело и сознание…»
        Полная консервация.
        Когда Нейрам Саманган открыл глаза, они были голубыми.
        Глава восьмая
        Общими усилиями
        I
        - Борготта, очнитесь!
        - Я н-н-не сплю… И н-н-нечего н-н-на мен-ня орать!
        Юлия пыталась кого-то разбудить - это ясно. А вот кто ей ответил, Лючано сообразил не сразу. Голос хриплый, похмельный, язык заплетается…
        Лампочка сознания, едва тлевшая в сумерках, вспыхнула в полную силу. Он открыл глаза и моргнул. Получилось, как мгновенный сбой на обзорном мониторе. Ну конечно, он в шлеме МОРСа! Отрабатывая попытку моргнуть, камера на конце «удочки» послушно отключилась на долю секунды.
        - Борготта! Вы меня слышите?!
        - Слышу.
        В доказательство он шевельнул «удочкой», ловя Юлию в поле зрения. Помпилианка сидела перед ним на корточках. На лице ее читалась тревога. Неужели действительно за него переживает?! - в смысле, не как за ценного сотрудника…
        - Мы уже полчаса вас будим! Капитан Бижан хотел перепрограммировать ваш МОРС…
        - Неплохо бы. Этот гадский МОРС вколол мне транквилизатор.
        Лючано покрутил затекшей шеей. Камера не дрогнула ни на волос, передавая в мозг изображение с зафиксированной точки.
        - Он ждет, - хмурясь, буркнул Бижан. На всякий случай вехден держал пленников под прицелом лучевика. - Может, вы мне скажете: чего он ждет?
        Повинуясь молчаливому приказу, камера дала «панораму» рубки. За пультом сосредоточенно работали барабанщик и гитарист. Похоже, они согласились бы делать что угодно - вычислять координаты, ремонтировать корабль, голыми руками нужник чистить! - лишь бы не отвлекаться, не смотреть, не видеть…
        Пульчинелло топтался рядом, в двух шагах. Он беспокоился, насколько это слово применимо к «овощу». Бессмысленный взгляд голубых глаз блуждал по рубке, раз за разом возвращаясь и задерживаясь на «кормильце». В руках Пульчинелло по-прежнему держал посуду с «замазкой». И горе тому, кто рискнул бы отобрать у несчастного его законную порцию!
        - Он голоден, - сказал Тарталья. - Он пришел, чтобы я его накормил.
        Бижана чуть не хватил удар. Словно пленник во всеуслышанье назвал кея Кобада IV (да воссияет свет владыки над миром!) сучьим потрохом. А потом снял штаны, помочился в костер и угостил трубача жареной саранчой.
        - Корми, - с усилием выдавил вехден.
        Лицо Бижана налилось дурной кровью. Забыв о лучевике, он отвернулся. Воспользоваться его оплошностью никто и не подумал.
        - Ладно…
        Неловко действуя скованными руками, Лючано отстегнулся от кресла. Его подбросило в воздух, он едва не налетел на «овоща». Экономя энергию, искусственную гравитацию на корабле снизили до половины стандартной. Стараясь точнее рассчитывать движения, он взял у Пульчинелло миску.
        Лицо «овоща», ладони, да и все тело, если судить по открытым взгляду местам, покрывала тончайшая пыль серого цвета. Когда Пульчинелло двигался, эта пыль, похожая на пепел, осыпалась на пол рубки. При виде неприятного зрелища Тарталью одолел нервный зуд.
        Особенно чесалась татуировка.
        - Сейчас будем кушать. Обождешь минутку? Конечно, обождешь, ты у меня умница…
        Открыть банку с «замазкой» не получалось. Силовые «браслеты» мешали свести руки.
        - Снимите с него наручники.
        Трубач повиновался.
        «Как это Юлия заставляет всех слушаться? - Лючано потер запястья и выдернул язычок банки. - Даже террористов!» Усадив «овоща» в кресло, он начал кормление. Использовать навыки невропаста? Нельзя, опасно. Королева Боль - здесь. Неизвестно, как Пульчинелло может среагировать на боль. Разворотит рубку в хлам и уйдет в космос…
        «Малыш, ты когда-нибудь думал, что будешь кормить с ложечки…»
        - Знаешь, кто он?
        - Знаю. Нейрам Саманган, ваш лидер-антис.
        Сболтнул лишку? Плевать, лидер-антиса вехденов показывали в новостях. Открытая информация. Тарталья заглянул в безмятежную голубизну глаз Нейрама, едва не получив инфаркт. Нет, настоящее имя не вызвало у бывшего антиса никакого отклика.
        « Бывший антис?Не смеши меня, малыш! - у маэстро Карла на нервной почве начался словесный понос. - Это все равно что сказать: „бывшая овчарка“. Антис остается антисом до конца дней. Даже превратясь в робота. Полчаса назад ты убедился в этом на собственной шкуре».
        - Тебе известно, что с ним случилось?
        Лючано откупорил вторую банку.
        - Отвечай!
        - Нет. Когда мы встретились три дня назад, он уже был таким. Я не в курсе, кто лишил его рассудка. По-моему, это вообще за пределами возможного.
        «Радуйся, что ты не вехден, дружок, - усмехнулся Добряк Гишер. - Можешь спокойно врать, не моргнув глазом. Да и в самом деле, откуда тебе знать?»
        - Почему он… пришел к тебе?
        - Он - мой подопечный. Мне его выдали… - Лючано едва не ляпнул: «в гладиатории». - Я его кормлю. Вы меня похитили, и я пропустил ужин. Вот он и явился. У вас не найдется салфетки?
        - Салфетки?!
        - Ну да. Вытереть Пульчи… Вытереть ему губы.
        Бижан засопел, сунул лучевик в кобуру и принялся шарить по многочисленным карманам своего обмундирования. В одном из них, к удивлению Тартальи, обнаружился запечатанный пакетик с гигиенической салфеткой. Губы Нейрам вытер сам. Очень хотелось сказать: «с радостной старательностью идиота». Однако радость на лице антиса не отразилась. Забрав измочаленные остатки салфетки, Лючано сунул их в щель утилизатора.
        - Значит, ты его кормишь? И все?
        - И все.
        «Правильно, малыш. Он у вехденов - национальный герой. На Фравардине ему памятников наставили - тьму. О гладиаторских забавах лучше умолчим…»
        - Можешь его вылечить?
        После убийства психира Бижан свято верил в гений пленника.
        - Нет. Я…
        Лючано осекся, поймав предостерегающий взгляд Юлии. В смертельной игре нужны козыри. Призрачные, мнимые, какие угодно. Блеф с «почтовыми рабами» дал результат. Теперь наша очередь.
        - Я только наладил с ним общий контакт. Вот, смотрите…
        Он нащупал у антиса базовый пучок моторика.
        - Хватит сидеть. Разомнем-ка ноги!
        Коррекция далась легко. «Овощ» встал, прошелся по рубке - на ходу, с помощью невропаста, приноравливаясь к пониженной силе тяжести.
        - Возможно, со временем…
        Он замолчал. Гитарист с барабанщиком прервали работу. Бижан окаменел. Трое вехденов, как завороженные, уставились на лидер-антиса их державы - живого покойника, гуляющего по рубке. В их взглядах благоговение мешалось с едва сдерживаемой яростью. Зловещая тишина превращалась в грозовую тучу, готовую разразиться громами и молниями.
        - Господа!
        Туча дрогнула. Нейрам-Пульчинелло остановился.
        Взгляды вехденов уперлись в помпилианку.
        - Не пора ли заняться спасением наших жизней? Боюсь, время не ждет.
        II
        - Самим не выбраться, - резюмировал Бижан, наскоро проглядев результаты диагностики. - Реактор вышел из строя. Восстановить его не удастся. Мощности маневровых двигателей не хватит для разгона и РПТ-маневра.
        - Гиперсвязь?
        - Повреждена внешняя антенна. Кроме того, нужна ювелирная точность наведения. А мы даже не знаем своих координат.
        - Как это - не знаем?!
        Зверообразный гитарист шумно вздохнул.
        - Система навигации сбойнула. Ну, когда он в «Нейрам» врезался! Координатная сетка сдвинулась…
        - Кто в кого врезался? - отважился вмешаться Тарталья. - Это ведь Нейрам в нас, а не мы в него…
        Вехдены уставились на пленника, как на идиота.
        - Наш корабль называется «Нейрам», - объяснил барабанщик. - Понял, да? В честь погибшего героя.
        Он мотнул головой в сторону антиса, безучастно застывшего на месте. Фиолетовая грива музыканта взлетела, разметалась солнечной короной вокруг светила, и, не торопясь, опала.
        Шутки пониженной гравитации.
        - Ага, - кивнул Лючано. - Ясное дело.
        С вопросами он твердо решил повременить.
        - Без точных координат, - вмешалась Юлия, - даже обычный радиосигнал не достигнет цели. Систему навигации можно починить?
        - Можно, - буркнул гитарист. - Только долго. Засечки по звездам, поправки, новая калибровка… Трое суток, как с куста.
        - Не ворчи, Заль, - осадил его Бижан. - Нет у нас трех суток. Жизнеобеспечение вот-вот накроется. Утечка энергии. Регенерация воздуха, обогрев - даю сутки. От силы - двое.
        - А зарядить аккумуляторы? Вы же вехдены!
        - Вехдены разные бывают. Самые горячие с реактором работали, мир их праху…
        - Не в том дело! - перебил барабанщик. - Мы отрезаны от аккумуляторов. Энергетический отсек вне доступа.
        - За сутки-двое мы не доберемся до Террафимы?
        - На метле?
        - На маневровых!
        - Нет. Мы шли семь часов со средней скоростью 0,51 света. На маневровых мы даже скорость до конца не погасим. Были бы координаты - дали бы по радио сигнал «Терпим бедствие!» До Террафимы - три с половиной часа на свете. До Тамира - меньше. Спасатели бы успели…
        «Что за Тамир? Еще одна планета в системе?»
        - В любом случае нам необходимы координаты. Есть идея, господа похитители!
        Победная улыбка Юлии вселяла надежду.
        - Ну?
        - Вы схватили двух моих рабов. Детей-близнецов. Они на корабле?
        - Да.
        - Дети - гематры. Они в силах рассчитать поправки…
        - Гив, детей сюда! Живо!
        Барабанщик вскочил, забыв о пониженной гравитации, и вылетел из рубки в буквальном смысле слова. В коридоре послышался грохот и сдавленные ругательства на вехд-ар. Гив поминал «Змеиную мать», ее сладкое молочко и длинный список нечестивых мужей.
        - С детьми аккуратнее! - крикнул вдогонку Лючано.
        Заполняя вынужденную паузу, гитарист втиснулся в одну из активированных голосфер и начал рыться в «ядре».
        - Аварийная частота работает, - доложил он. - Только сигнал надо давать направленный. Иначе мощности не хватит.
        Вернулся барабанщик, ведя за руку бледную Джессику. Давида вехден нес, прижимая к груди второй рукой.
        - Что с мальчиком?! - дернулся Лючано.
        Он напоролся на ледяной взгляд Бижана, увидел, как ладонь трубача легла на кобуру - и остался на месте.
        - Коленку ушиб. Поцелую, и пройдет!
        - Джессика! - злую шутку барабанщика Лючано проигнорировал. - Ты-то в порядке?
        - Я в порядке. У меня - шишка. Вот.
        Девочка гордо продемонстрировала темно-синюю гулю на лбу.
        Бижан махнул гитаристу:
        - Заль, тащи «понож» от МОРСа. И аптечку прихвати. Твоего брата мы вылечим, - эта реплика адресовалась девочке. - В обмен на помощь. Надо выяснить наши точные координаты и заново откалибровать навигационную систему.
        Джессика и Давид, которого барабанщик сгрузил в свободное кресло, как по команде поглядели на Тарталью. Шлем не помешал близнецам сразу узнать «дядю Лючано». Квазар в дюзу! Похитители должны считать детей рабами Юлии! А они…
        Лючано едва заметно кивнул. Потом качнул головой в сторону помпилианки. Лишь бы вехдены ничего не заподозрили! Миг замешательства. Пристальный, оценивающий взгляд Бижана. Догадался? Списал на пси-мощь пленника, грозного убийцы психиров? Или все проще: он не понимает, отчего дети медлят?
        Близнецы повернулись к Юлии.
        - Не обращайтесь к ним напрямую, капитан, - усмехнулась та. - Мои рабы не станут вас слушаться. Обращайтесь ко мне. А я отдам приказ им.
        Тень сомнения легла на лицо трубача. Но вслух вехден ничего не сказал, решив не заострять вопрос. Смерть от удушья - скверная альтернатива удовлетворению любопытства.
        - Вы слышали капитана. Выполняйте! - велела Юлия детям. - Можете говорить без дополнительного разрешения.
        - Нужен архив координат, мнимая составляющая траектории на момент аварии, доступ к базам данных, технические параметры реактора, интегральный выход на внешние обзорники, модуль текущей скорости корабля, плотность излучений в этом секторе, галактический атлас… - бесцветным голосом начала перечислять Джессика.
        - …схема корабля и его масса, - закончил Давид. - И сориентировать корабль так, чтобы продольная ось совпала с вектором движения.
        Мальчик держался хорошо. Ему было больно, но он не хныкал и не жаловался. На замурзанных щеках виднелись две светлые дорожки. Уже высохшие. Бижан хмыкнул с уважительным одобрением. А барабанщик нырнул в голосферу, обеспечивая сбор данных.
        - Готово, - отрапортовал он, вновь объявляясь в реальном мире. - Кроме ориентации «Нейрама». Это, капитан, ты уж сам…
        - Приглядывай за ними.
        Бижан занял место за пультом. «Нейрам» качнуло - компенсаторы инерции не работали. Звездная россыпь на обзорниках слегка повернулась. Трубач продолжил манипуляции, изменяя курс на крошечные доли градуса - и картинка на мониторах застыла.
        - Есть ориентация. Работайте.
        III
        Джессика немедленно оказалась у пульта. Переключив режим эмитора, она уверенно отправила одну из рабочих голосфер брату. После чего забралась с ногами в кресло, притянула вторую сферу к себе и залезла внутрь почти целиком - живая иллюстрация к выражению «с головой уйти в работу».
        Индикаторы на пульте взбодрились, замигав вдвое чаще.
        В рубке объявился гитарист с «поножем» и аптечкой-диагностером. Давид, погрузившись в корабельный вирт, даже не вздрогнул, когда «йети» ножом разрезал ему штанину на пострадавшей ноге. Сканер аптечки присосался к распухшему колену.
        - Перелома нет, - гитарист внимательно изучал мини-дисплей. - Ушиб мягких тканей, гематома и растяжение. Сейчас займемся.
        Давид вздрогнул: кассетный инъектор впрыснул ему первый «коктейль» стимуляторов и регенерантов. Настала очередь «поножа». Аппарат загудел, меняя конфигурацию. Лючано зачарованно наблюдал, как металлопластовая конструкция втягивает лишние чешуйки, приноравливаясь к ноге мальчика. Минута - и «понож» зафиксировал пострадавшее колено, приступив к восстановительным процедурам.
        - Молодец! - разогнулся гитарист, хрустнув поясницей. - Даже не пикнул. Эй, капитан! Что происходит?!
        Сферы детей играли радужными бликами, колеблясь, словно мыльные пузыри.
        - Это вирус! Ах вы, маленькие дряни…
        - Прекратить! - рявкнул Бижан. - Ничего не предпринимать. Это гематры. Они так работают.
        В голосе трубача не было особой уверенности.
        «Пузыри» менялись, уплотняясь и приобретая вид орсанского стекла. Два стеклодува вертели их так и эдак, касались щипцами-невидимками, превращая в дивные сосуды - копии лиц близнецов. Бутылочные донца глаз, вздернутые носы, упрямые подбородки…
        Свежая шишка на лбу у девочки: мутно-белая.
        Лица детей пошли разноцветными полосами. В глубине роились буквы, цифры, иероглифы, пиктограммы… Значки складывались в замысловатые фигуры; те вращались по сложным орбитам, перетекая друг в друга. В «пузыре» Джессики возникали топологические модели. По их поверхности стройными колоннами ползли муравьи, спеша с добычей в родной муравейник. Давид оперировал набором многогранников, чьи фрагменты рывками проворачивались в поисках единственно верного положения.
        Найдя же - на время застывали.
        Сфера девочки вскипела вихрем. В ней образовалась крутящаяся воронка, всасывая значки в себя. В сфере мальчика распахнулся черный бутон, до озноба похожий на разрыв пространства после выхода корабля из РПТ-маневра. Из бутона потоком хлестали буквы и цифры. За пять-шесть секунд первая сфера опустела, а во второй сформировался шар, вертясь с бешеной скоростью. Шар стремительно уменьшался в размерах.
        «Так, наверное, рождаются микроколлапсары! - встревожился Лючано. - Только „черной дыры“ нам не хватало…»
        Шар схлопнулся в точку и исчез. Обе сферы погасли. Дети лежали в креслах без движения.
        - Давид! Джессика!
        - Мы все сделали, - чуть слышно прошептала девочка. - Мы нуждаемся в отдыхе. Мы еще маленькие. Извините.
        И закрыла глаза.
        К детям подскочил гитарист с аптечкой-диагностером. Хоботок анализатора качнулся к близнецам.
        - Спят. Упадок сил. Ладно, пусть спят…
        Он откатил кресла с гематрами в угол и присел на корточки, настраивая аптечку. Трубач с барабанщиком, забыв о пленниках, сунулись к пульту.
        - Засечки?
        - Есть засечки!
        - Сетка поправок…
        - Да это ж готовая матрица! Бери и вводи!
        - Проверить надо. Вдруг ошиблись…
        - Кто? Гематры ошиблись?! Не смеши атомарный водород!
        - Ввожу матрицу. Я запущу проверку по вторичным ориентирам. Всех дел на пять минут. Зато будем уверены.
        - Перестраховщик… Матрица прошла? Давай динамические параметры: скорость, курс, вектор гравитационного дрейфа…
        - Есть!
        - Начинай калибровку.
        Пульт весело мигал индикаторами. Один за другим включались эмиторы контрольных дисплеев. По дисплеям ползли алые и зеленые червяки, возникали таблицы, трехмерные модели, бежали столбцы цифр. Лючано все это говорило ничуть не больше, чем чудеса в сферах близнецов.
        Главное, дело идет на лад.
        Он бросил взгляд на Юлию, ища подтверждения. Уловив движение «удочки», помпилианка ободряюще кивнула ему. Дескать, выберемся! Тарталье стало стыдно. Лицо под шлемом вспыхнуло, словно он вдруг сделался вехденом, колдующим у реактора. Мужчина, называется! Нет, чтобы поддержать слабую женщину! - сам ищет у нее помощи и сочувствия!
        Позор!
        То, что «слабая женщина» при желании съест без соли десяток рефлексирующих Борготт, роли не играло.
        - …есть вторичные засечки. Даю наложение…
        - Идеально! Совпадение - 99,97.
        - Заканчиваю калибровку.
        - Отлично. Ориентирую передатчик.
        - Бижан! С Террафимой связываться нельзя. Нас уже ищут.
        - Я наведусь на Тамир. Там одни рудокопы, им до Террафимы дела нет.
        Барабанщик с сомнением пожевал губами. Накрутил на палец фиолетовую прядь волос. Пару раз дернул. Видимо, так он стимулировал мыслительный процесс.
        - Надо «Терпим бедствие!» отбить, - поделился он своими соображениями. - Мол, авария. Реактор вышел из строя, сутки, и остынем. Класс корабля, координаты, скорость, траектория - чтоб нашли. И все. Будут спрашивать - не отвечать. Только пеленг давать. Вроде бы и радио сдохло. Иначе пришлют группу захвата вместо спасателей, кракен нас заешь…
        - Типун тебе на язык! - вызверился на советчика Бижан. - Не каркай!
        - Поздно. Накаркал.
        Гитарист, закончив возиться с близнецами, указал на обзорники.
        В первый миг сердце Лючано подпрыгнуло от радости. Неужели и впрямь «накаркал»?! Патрульный рейдер с группой захвата? Долгожданное спасение?! Он пригляделся, и сердце после глупого скачка приземлилось в желудок.
        Звезды на обзорниках дергались, будто в припадке эпилепсии. Пространство между ними больше не выглядело, как однородная чернота: его испещрили оспины и рытвины. А на фоне больного, лихорадящего мироздания копошились зловещие кляксы.
        Флуктуации континуума.
        «Кракен нас заешь!..»
        У барабанщика был дурной глаз и черный язык.
        IV
        - Боевая тревога!
        Десять секунд - и вехдены нырнули в сферы управления, без церемоний согнав с кресел Лючано с Юлией. В двух оставшихся креслах спали дети. Поискав, куда бы приткнуться, Лючано сел на пол у дальней стены рубки. Юлия и безучастный к происходящему Пульчинелло остались стоять.
        «Опять я сижу, а дама - нет», - пришла в голову идиотская мысль.
        - Три флуктуации класса 1H и 1C. Идут на сближение.
        - Защита?
        - Основной щит сдох.
        - Локальные энергоэкраны?
        - Четыре из семи действуют.
        - Все экраны - на рубку! Ждущий режим. Вооружение?
        - Кормовая турель повреждена. Носовая работает.
        - Боекомплект?
        - Один полный.
        - Заль, турель за тобой. Бей прицельно, экономь ресурс.
        - Знаю. Не впервой.
        «Легат был прав, - вздохнул маэстро Карл. - Ты притягиваешь неприятности, малыш».
        Звезды на обзорниках плясали безумную джигу. Космос бурлил, лопаясь гнойными пузырями. Кляксы расплывались по экранам, как кровь на повязке из марли.
        Рана не спешила затянуться, обильно кровоточа.
        - Бижан! Давай сигнал бедствия!
        - Без толку! Волны не проходят. Видишь, что вокруг творится?!
        - Стреляй, Заль! Стреляй!
        - Спокойно, Гив. Не тарахти. Вступим с третьего такта…
        Лючано ощутил нарастающий зуд. Тысячи мурашек пришли в движение под кожей, стремглав разбегаясь от правого плеча по всему телу. Хотелось содрать с себя кожу! - и чесать, драть, скрести ногтями то, что находится под ней. Рядом часто и глубоко задышала Юлия, временами тихонько всхлипывая. Казалось, помпилианка занялась любовью с партнером-невидимкой.
        «Овощ» закрыл глаза, словно заснул.
        - Стреляй!..
        - Ну и выстрелю, - с удовольствием сообщил гитарист. - В фа-диез мажоре!
        Музыкант-диверсант по плечи залез в сферу управления. На обзорниках полыхнуло: коротко, зло. И еще раз. Совсем не так ярко, как на «Этне», когда галерные пушкари били из плазматоров. Однако левая клякса явственно отпрянула, съежившись и втянув ложноножки.
        Вокруг фага завертелись микро-огоньки.
        - Добивай! - зашелся воплем барабанщик. - Кроши гадину!
        - Заткнись, Гив! Не ори под горячую руку…
        - Из нашей пукалки эту заразу не сожжешь, - проворчал Бижан, мрачней тучи. - Не тот класс. А вот пугануть, смазать им пятки салом - реально. Были случаи…
        Лючано в ужасе схватился за голову:
        - Пугануть?! Мы можем их только пугать?!
        - Не нравится? Ты молись, чтоб они испугались!
        Зуд превратился в панику. У мурашек выросли ядовитые жвалы. Проклятые насекомые вгрызлись в жилы, яд двинулся по течению, пролившись в мозг. Бежать! Пешком через космос, на другой край Галактики, без воздуха, без жалких крупиц тепла - лишь бы подальше отсюда…
        Шанс!
        Шанс на спасение!
        - У нас есть всестихийник! - он вскочил на ноги, даже не подумав, насколько сомнительно звучит формулировка «у нас». - «Хамелеон»! Мы удерём на нем! Пока фаги жрут корабль, мы умотаем за тридевять…
        - Идиот! - взорвался барабанщик. Будь у вехдена на подхвате что-то тяжелое, непременно запустил бы в самозванный генератор идей. - Куда мы на «Хаме» умотаем? К дэву в задницу?!
        - Почему?!
        Надежда рушилась, грозя погрести людей под обломками. Кляксы на обзорниках вновь задвигались, беря «Нейрам» во фланговые клещи. Сейчас фаги ничем не напоминали кровь на марле. Они размазывались по звездному небу, как маслянистая пленка по поверхности лужи. Ноздри затрепетали: в нос шибануло едкой вонью ацетона.
        Лючано чихнул: до того явной была галлюцинация.
        Космос на экранах шел зыбкими волнами. Мерцая гребнями, волны накатывали на корабль, грозя опрокинуть и утащить в пучину жалкую жестянку с горсткой перепуганных людей. Искалеченный звездолет держался на пределе.
        - Всестихийник, Борготта, это вам не круизный лайнер, - восстановив естественное дыхание, Юлия смотрела на Тарталью с сочувствием. - И даже не яхта. На нем можно выйти с планеты на орбиту. На диверсионном «Хамелеоне» - чуть дальше. Все. До соседней планеты, и то не долетишь. Ни скорости, ни запаса хода. Соответственно, защита от атаки флуктуаций не предусмотрена конструкцией. Запустим двигун - считайте, пригласим фагов к столу. Кушать подано!
        Помпилианку одолевала нервная болтливость. Умирать никому не хочется, даже стервам, выкованным из железа. Произнося слова вслух, соединяя их в торопливые фразы, кажется, что уговариваешь смерть обождать на пороге.
        Минутку!.. еще одну минутку…
        Костлявая деликатна, уверены мы. Леди до мозга костей, она постыдится взять и прервать человека, который ничего плохого ей не сделал!
        - Почему они «Нейрам» сходу нашли? У нас аварийная утечка энергии. Для фагов это, как для акул - кровь в воде. За парсек чуют…
        Сделав чудовищное усилие, женщина умолкла. Бледная, строгая, теперь она просто смотрела на обзорники. Корабль обречен, молчала Юлия. Вопрос лишь в том, сколько нам отпущено судьбой. Полчаса? Час? В любом случае, помощь опоздает.
        Даже если сигнал Бижана пробился сквозь искажения континуума и мчится к загадочному Тамиру со скоростью света.
        - Зафиксированы еще две флуктуации. Вектор движения - от Гаммы Змеи к нам.
        - Класс?
        - 1O и 1S.
        - Они нас сожрут! Надо что-то делать!
        - Не паникуй, Гив. Делаем, что можем. Проверь распределение экранов. Они должны накрывать рубку…
        - Да! Да! Сейчас…
        Гитарист опять выжидал до последнего. У йети была выдержка голема: окажись на его месте Лючано или дерганый барабанщик, палили бы в черный космос, как в монетку. Хищные кляксы сплошь облепили мониторы обзорников, когда турель с излучателями ожила. Стиснув зубы, подавшись вперед всем телом, Заль утопил до упора виртуальные гашетки.
        Космос озарился рваными вспышками. Бестелесная дрянь, норовившая оплести «Нейрам» сотнями щупальцев, отшатнулась прочь. Словно птенец-гигант, корабль стремился вылупиться, вырваться к жизни, раскалывая скорлупу то здесь, то там. А проклятая скорлупа сопротивлялась, торопясь восстановиться, по-новой окружить клювастого птенца, обездвижить, заточить и переварить…
        - Они не ушли! Стреляй!
        - Вижу…
        Зуд исчез. Вместе с ним сгинула и паника, сменившись тупой апатией. Корабль ожил, зашевелился. Вздрогнула, как от удара электротоком, сердечная мышца реактора, чтобы остыть навеки. По кишкам узких коридоров пробежала серия спазмов. Заиграли гитары в студии; струнным тихо вторила клавинола. Призрак Яцуо Кавабаты, лишенный ног, кружился в операторской - жучок-волчок, он улыбался, морща лакированную кожу в углах рта.
        Стены и переборки стали прозрачными - не на уровне зрения, а в другом, недоступном обычному человеку диапазоне. Лючано проницал их каким-то новым органом, которому он не нашел бы названия ни на одном из языков Ойкумены.
        «Быть может, на языке флуктуаций? - предположил маэстро Карл. - Если, конечно, такой язык существует?»
        В голосе маэстро мелькнули знакомые интонации профессора Штильнера.
        Жуткая, завораживающая фантасмагория объединяла в пестром балагане время, пространство, «Нейрам», кляксы за бортом и людей в обезумевшей жестянке. Твердость и незыблемость превращались в гибкость и изменчивость. Воздух обрел шершавую плотность. Звуки сделались видимыми. Ярчайшими сполохами они озаряли рубку, отражались от стен, возвращались и смешивались, растекаясь пятнами радуги, пролившейся с небес на землю.
        Запах смертного пота бился в висках толчками крови.
        На «Этне», во время атаки стаи, все было иначе.
        Жить осталось считаные минуты. Апатия окутывала Лючано ватным одеялом. Заснуть и видеть сны мешал легкий, но болезненный интерес. Дрожь ожидания. Что дальше? В душе (сознании? желудке?..)шевелилось живое существо - готовое вырваться наружу, как бабочка из куколки, улететь прочь, освободиться…
        «Это наваждение! Фантомы искаженного восприятия! Да, я вижу сквозь годы и парсеки, керамопласт и термосил. Присваиваю чужие жизни, делая их своей собственностью, жонглирую сокровенными тайнами. Я заражен частицей „дэва“. Татуировка Папы Лусэро расползается по телу, набухает горячими желваками, сопротивляясь вторжению. В мозгу угнездились два шизофренических альтер-эго: маэстро Карл и Добряк Гишер. Это правда. Но я - человек! Я не хочу умирать! Не хочу знать, что будет потом, что из меня вылупится, если вылупится хоть что-нибудь! Маэстро, как вы были правы, мечтая уйти на покой в тихом месте…»
        Кишечник корабля содрогнулся в конвульсиях. Рядом кто-то упал. Кажется, Пульчинелло. Лабиринт коридоров наполнился желудочным соком, едким и дымящимся. «У нас с тобой, дружок, - наставительно произнес Гишер, - сок в желудке, а в кишках - дерьмо. А тут все вперемешку! Ясное дело, фагам закон не писан…»
        Смрад кислой блевотины затопил рубку. Тарталью чуть не вывернуло наизнанку. Волна густой жидкости текла со стороны кормовых отсеков. Чудовище не торопилось: добыча уже находилась в его нутре.
        Куда денется комок пищи?
        Никуда.
        Перед глазами мелькнули нити, тонкие и белесые, похожие на натянутые сухожилия. Лючано услышал звон бокалов, шум голосов. Рубка «Нейрама» превратилась в салон яхты «Горлица». Стол, уставленный бутылками и закусками, силуэты гостей… Лишь троих он разглядел отчетливо: граф Мальцов в кресле, во главе стола, цыган Илья в углу, над гитарой - и Венечка Золотой.
        Поэт читал стихи. Тихо, но уверенно, с чувством, хорошо поставленным голосом, без малейших признаков заикания. Потому что куклу-Венечку вел умелый невропаст Лючано Борготта, нанятый графом специально для этой цели.
        - …луч света в царстве тьмы, в песках - родник,
        Чужой среди своих, сквозь слезы - смех,
        Готов вести тебя я без помех
        По всем гееннам мира. Друг мой милый,
        Страх нас сопровождает до могилы,
        А за могилой он уже не страх,
        Сгорев дотла на гибельных кострах.
        О, в пекле - тишь да гладь! Иное дело,
        Когда душа - заложница у тела…
        Лючано чудесно понимал: всего этого на самом деле нет. Он по-прежнему в рубке «Нейрама», корабль облепили фаги, лишая жертвы рассудка… Но ничего не мог с собой поделать. Он вел Венечку, ловко корректируя пучок моторика. Вербальные нити, как обычно, держал маэстро Карл - иллюзия самоуспокоения.
        Сосредоточиться и прервать галлюцинацию?
        Но Венечка! - стеснительный заика…
        Наваждение или нет, это была его работа. Тарталья не мог уйти просто так, оставив куклу на произвол судьбы.
        - …а тело хочет жить. И вопль души
        Лишь подтвердит: все средства хороши
        Для достиженья цели. Целься, друг мой,
        Вздымай сиюминутные хоругви,
        Освой архитектуру на песке,
        Сегодня - весел, завтра же - в тоске,
        Сейчас и здесь, где хоровод материй
        Напоминает хоровод истерик
        У дамочек нервических. Вперед!..
        Нити натянулись, вибрируя. Пальцы обожгла нервная дрожь. Венечка умолк, с тревогой огляделся.
        - Тянет, - сказал поэт. - Душу тянет.
        Все повторялось. Лючано вцепился в нити. Удержать, во что бы то ни стало удержать!.. Смерть катилась по коридорам к рубке. Мембрана! Надо закрыть… Галлюцинации сознания, искаженного полями фагов, облепили его, словно капустные листья - кочерыжку.
        Логика ускользала, растворялась в многослойном безумии.
        - …всегда вперед, кривя в улыбке рот,
        За кругом круг, за другом - враг, и снова,
        Опять, всегда, в начале было слово,
        В конце был жест, а в середине - мы,
        На хрупкой грани вечности и тьмы,
        На острие ножа воздвигся дом…
        Мы, впрочем, заболтались. Что ж, идем.
        Синяя молния электроразряда метнулась по нитям. Пустота, не успев отпрянуть, с треском лопнула. В нос ударил резкий запах озона. Салон «Горлицы» расползся гнилой мешковиной, истаял болотным туманом на задворках рассудка.
        Рубка «Нейрама».
        Отчаянно орет барабанщик - вцепился белыми пальцами в подлокотники кресла и рвет глотку. Бижан мотает головой. За пультом медленно, по-стариковски, разгибает спину гитарист-йети. Расставив ноги, как матрос во время качки, в центре застыла Юлия. В углу сидит Пульчинелло, привалясь к стене. На обзорниках кляксы, отпрянув в замешательстве, суетливо перегруппировываются.
        Стервятники, слетевшись на падаль, вдруг обнаружили, что добыча еще жива и брыкается.
        - Все, - с подозрительным весельем доложил гитарист. - Боекомплект - ноль. Могу только плюнуть в обзорник.
        Он оглядел рубку и издал горлом странный звук. Икота? Лючано и помпилианка, не сговариваясь, проследили за безумным взглядом вехдена. Сидя на полу, «овощ» равнодушно зализывал кровоточащую царапину на предплечье. Язык Пульчинелло мелькал, будто у собаки. Национальный герой, лидер-антис, живое воплощение вершины вехденской эволюции…
        Вехден лижет кровь?!
        Для гитариста рушились основы привычного миропорядка. Перед этим меркло все: развороченный корабль, флуктуации и перспектива скорой гибели.
        - Борготта!
        Окрик Юлии вывел Лючано из оцепенения.
        - Вы невропаст. У вас есть связь с Нейрамом. Так?!
        - Ну да…
        «Чего она хочет? Чтобы я повлиял на „овоща“? Пусть бросит зализывать царапину и не шокирует соплеменников?»
        - Активируйте его! Он антис! Скорее, Борготта!
        - Я… Я не умею! Я не знаю, как вестиантиса…
        - Пробуйте!
        - И он разнесет корабль на куски?!
        - Постарайтесь, чтобы не разнес. Нам нечего терять. Вы что, совсем тупой? Это как иметь на борту межфазник - и даже не попытаться из него выстрелить! Пробуйте! Хуже не будет.
        Рядом с идеей помпилианки галлюцинации выглядели детской забавой.
        V
        - «Овощ» № 4, ты согласен на мою помощь?
        Ответом была тишина. Ответа не требовалось. Психика антиса, закованная в жесточайшие цепи, не оказывала сопротивления. Но мог ли Лючано поступить иначе? Привычная формула сама сорвалась с языка.
        Невропаст готов был поклясться, что услышал немое «да».
        - Пульчинелло, ты даешь согласие на мое воздействие?
        Трое вехденов сдерживались из последних сил. Больше всего на свете им, свидетелям гнусного, издевательского по их меркам допроса хотелось переломать наглецу оставшиеся ребра. Но бывают минуты, когда терпишь невыносимое. Да еще и киваешь: да, мол, да!
        Тысячу раз да, чтоб ты сдох!
        - Нейрам Саманган, вы не против моего вмешательства?
        Вопрос растворился в едкой пустоте голубых глаз. Там не находилось материала даже для простейших «да» и «нет»: микро-кирпичиков воли. Стоя у пульта, моргнула Юлия - так соглашается парализованный. Помпилианку никто не спрашивал. Она и не отвечала: это вышло само собой.
        - Хорошо.
        Лючано Борготта начал работать.
        Зная, что он, и только он является первопричиной катастрофы на «Нейраме».
        «Что, дружок? Развлекался в гладиатории? Тыкался в бессловесного „овоща“ со своими кукольными штучками? Так дикарь суется в мобиль, крутя верньеры и дергая рычаги… Ну и сдвинул с места роковой камешек. Нарушил коллапс, раскачал искусственно вызванную кому, в которой пребывал антис. Вот результат, получи и распишись. Оголодав, Пульчинелло в большом телепошел за семь парсеков „замазку“ хлебать…»
        «Стоп, малыш. Не отвлекайся».
        Нити обычной куклы собраны в два пучка: вербала и моторика. У антиса пучков было три. К базовым добавлялся комплекс нитей таинственного назначения: мерцающие басы в активном и нейтральном состоянии, тонкие цепочки искр - в пассивном. Требовалась ювелирная корректировка по трем фронтам.
        Выйти в космос в боевом состоянии - это вам не салфеткой губы вытирать! Говоря доступно, берем движение одной рукой, речь - второй рукой; антический пучок - …
        Третьей руки у Лючано не имелось.
        Вспомнилась помолвка на Хиззаце. Там юный кукольник-моторик впервые стал универсалом, корректируя у куклы-пьяницы оба пучка сразу. Тогда - и до конца дней, сколько ни отвела судьба! - ему помог образ маэстро, который якобы продолжил работу с пучком вербала.
        Повторить удавшийся прием? Значит, так: движение веду я, речь - маэстро Карл, антический пучок, гори он ясным пламенем - …
        «Мерзавец ты, дружок, - буркнул издалека Добряк Гишер. - Припахал старика. Смотри, потом не жалуйся…»
        Самообман пришелся кстати. Словно третья рука выросла. Цепи искр слились в единое мерцание. Вдалеке, слышимый лишь невропасту, возник басовитый рокот. Казалось, невидимый космодром, законсервированный на длительный период, начал функционировать, принимая грузовые баржи с оборудованием.
        Теперь даем общую установку.
        «Снаружи - опасность. Внутри - уязвимость».
        Нет, Лючано не мыслил конкретными образами. Лишен даже примитивной возможности - перед началом сеанса объяснить Пульчинелло словом или жестом, что от него требуется! - он был вынужден корректировать то, что не имело аналогов. Касания виртуальных «пальцев», управление вагой, колебания подвижного коромысла - в них невропаст вложил, как мог, как умел, крик гибнущей души.
        Беззащитность перед внешней агрессией.
        Кукла еще ничего не делала. Куклу минуту назад сняли с крючка. Он корректировал будущиедействия, заранее формируя нужные акценты. Пожалуй, легче подсказать фортуне направление пути и крутизну очередного поворота…
        «Динамику марионетки чередуют с покоем, - сказала тетушка Фелиция, молчавшая до сего дня. Голос из прошлого, наставляя шестилетнего сопляка-непоседу, звучал ласково и властно. - Нельзя приводить в одновременное движение все ее сочленения. Кукловод нуждается в развитом чувстве опоры…»
        Развитое чувство опоры.
        Очень хочу жить.
        Я, хрупкий и уязвимый, смешной и нелепый, хочу жить.
        «Для перчаточной куклы характерна размашистая выразительность движений; для марионетки - трогательная хрупкость. Перчаточная кукла ассоциируется с принципами внутренней свободы. Марионетка же символизирует роковую и неизбывную зависимость от высших сил…»
        Ворс на «басах» встал дыбом, как на загривке дикого зверя. Пучки моторика и вербала вздрогнули: ритм третьего пучка подчинял их, поглощал, меняя характер общей пульсации. Над рокотом бездн взвилась пронзительная скрипка солнца. Лючано действовал по наитию. Кукла и кукловод сливались воедино, как троица пучков - в жгуты мышц общего тела.
        «Я не делю себя на тело и сознание…»
        «А я делю», - хотел ответить Лючано.
        И не успел.
        Что-то подобное случалось с ним на «Этне», где он сидел «на веслах». В кабине «Вихря», когда брамайни Сунгхари поднимала всестихийник на орбиту. На «Нейраме» - от воздействия психира Кавабаты, во время сеанса успокоения Юлии, невменяемой после кризиса. И вот - сейчас. По мере того, как пучки «овоща» входили в целостный резонанс, невропаст расслаивался на ряд личностей, и у каждой была своя собственная реальность.
        Лючано-1 трясся в рубке умирающего корабля, окруженного фагами.
        Лючано-2 работал невообразимую куклу.
        Лючано-3…
        О, этот стоял на вершине колоссальной башни! Неизвестно, какая планета находилась внизу. Человек, встав на краю, видел лишь рваные клочья тумана (облаков?!), да желтые клыки скал в пятнах лишаев. Млечное кипение, бурля в котелке, забытом на огне, звало сорваться - и насладиться полетом, счастьем, покоем…
        Оно лгало. Прыгнувший не долетел бы и до скальных отрогов. Стая птиц, хищников с могучими когтями, парила вокруг башни. Хлопали крылья, резкие выкрики терзали слух. Кривые клювы сменялись зубастыми пастями, лоснящиеся перья - жилистыми перепонками. Шеи вытягивались, роняя пух. Глаза неотрывно следили за добычей. Трепетали длинные языки.
        У чудовищ намечалась славная пирушка.
        Площадку башни покрывала концентрическая разметка, деля ее на три зоны. Во внешней горели три человека-костра. Пламя их тел населяли мелкие саламандры - уничтожая золу, выводя наружу пепел, подбрасывая топливо и обеспечивая доступ кислорода. Вехдены молчали. Вместо слов Хозяева Огня издавали слаженное звучание трубы, гитары и барабанов.
        «„Милая крошка“. Кабацкий шлягер, популярный лет двадцать назад. Кто хочет, может смеяться…»
        В средней зоне, над детьми, спящими в гробах из хрусталя, ждала женщина в доспехе воина. Из-под металла кое-где текла кровь. Тонкие струйки вдоль предплечий, засохшая корка на голени. Цепочка капель от виска к подбородку. Кровотечение не вызывало у женщины никаких эмоций.
        Черные волосы, ниспадая до пят, сплетались в сетчатую накидку. Живой плащ дрожал, словно от ветра. На концах волос блестели острые крючки.
        Злая бахрома.
        В центральном круге разместилась статуя из мрамора. Каменный Пульчинелло лежал на спине, уставясь в небо слепыми глазами. Глаза скульптор выточил из ярко-голубых топазов и вставил в выдолбленные глазницы взамен прежних, мраморных. Весила статуя не меньше тонны.
        Лючано-3 знал: он должен поднять исполина.
        Он только не знал, как.
        Остальные реальности ушли за грань восприятия. Рубка «Нейрама», работа с куклой, страх смерти, космос - на вершине башни, под вопли стервятников, в окружении людей-костров, кровоточащей воительницы и детей-мушек, заключенных в хрусталь, все утратило значение.
        Ты и статуя, и оставь пустые жалобы.
        Ладони легли на холодный мрамор. Почудилось? Или в утробе колосса действительно горит крошечный огонек, толкаясь в невропаста даже не теплом - эхом тепла?
        Лючано огляделся. Рядом с троицей вехденов валялись железные носилки. Похоже, на них принесли сюда статую. Ни поплавков-антигравов, ни микро-двигуна - носильщикам позавидовал бы разве что умалишенный.
        Носилки покрывал настил из досок.
        Доски оказались чертовски тяжелыми. Сам он никогда в жизни не сумел бы разобрать настил и перетаскать куски дерева к статуе. К счастью, на помощь пришла женщина-воин. Под ее пальцами настил хрустел и рассыпался.
        Обложив мраморного Пульчинелло дровами, Лючано проморгался, испытывая дикую резь под веками. Он вспотел. Пот тек ручьями. Не адская работа была тому виной - Хозяева Огня покинули внешний круг, приблизясь вплотную. Чувствовалось: вехденам почти невыносимо стоять так близко к статуе.
        Запрет?
        Стыд при виде поверженного антиса?
        Люди-костры протянули руки, и дерево вспыхнуло. Вехдены сразу же вернулись на прежнее место. Но теперь их, статую и невропаста связывала общая сеть, похожая на черную кровеносную систему. Волосы женщины-воина взметнулись, разлетаясь в стороны; крючки прочно вцепились в собратьев по несчастью.
        Часть волос проникла даже в хрусталь, к спящим детям, и в мрамор, к едва тлеющему сердцу антиса.
        Статуя шевельнулась.
        Истошно вопя, отлетели подальше хищные птицы. Содрогнулась башня. Стеклистый дым вознесся к небесам. Вехдены спешили рукавами закрыть рты. Пламя лизало мрамор, камень шел рябью, как вода под ветром. Вспыхнули волосы женщины. Теперь людей связывали нити огня.
        Плавился хрусталь гробов. Докрасна раскалился доспех. Пожар охватывал площадку со скоростью звездолета, берущего разгон для РПТ-маневра.
        «Горю», - с беспощадной ясностью понял Лючано.
        Он горел во всех трех реальностях. В рубке происходило то же самое. Королева Боль смилостивилась над верным вассалом - пожар не причинял ему мук. Просто занялись огнем, обращаясь в прах, руки, плечи, грудь…
        «Не надо!»
        Повинуясь велению, над башней сгрудились тучи.
        Ударил ливень.
        Упала ночь.
        Контрапункт
        Лючано Борготта по прозвищу Тарталья
        (около двух лет тому назад)
        «Кукольник (геллеборус, чемерица, волчок) производит угнетение всех функций организма. Часто нельзя определить, видит ли и слышит ли больной, владеет ли он хоть одним чувством. Сильное оцепенение или сопорозный сон; жажда, сморщенный лоб покрыт холодным потом; расширение зрачков. Глубокая меланхолия с тоской и отчаянием. Острый или хронический отёк мозга вызывает судороги, хорею, эклампсию».
        Когда маэстро Карл бывал в дурном настроении, он часто цитировал этот пассаж - описание клиники острого отравления кукольником, за авторством Ханнемана, известного гомеопата древности.
        - Ты знаешь, малыш, - обычно добавлял маэстро, - что из корней кукольника выделяют хлороформ? Понимаешь, куда уходят наши корни?
        Ничего я тогда не понимал.
        - Утром я провел первый сеанс с биби Руф.
        Профессор Мваунгве обаятельно улыбнулся. Он знал, какой эффект производит его улыбка на впечатлительных инорасцев. Сутулый великан с отвислым брюхом и непропорционально длинными руками, Нода Мваунгве был похож на гориллу. И улыбался соответствующе. Один благодарный клиент даже выслал психиатру в подарок чучело горного примата с Вирунги-2. Выпятив губы трубочкой, обезьяна с интересом глядела вдаль. Должно быть, в Книгу Надзора, куда ее занесли, как вымирающий вид.
        На ладони она держала сине-зеленый шарик планеты.
        Чучело поставили в рабочем кабинете психиатра. Иногда, в присутствии клиентов или их доверенных лиц, он спрашивал у чучела совета, именуя его: «Уважаемый коллега!» - и хмурился, словно вслушиваясь в немой ответ. В такие минуты седая щетина на голове профессора вставала дыбом.
        Злопыхатели шептались, что обезьяна - дед Мваунгве.
        - И что? - спросил Антоний Гракх.
        Улыбка пропала даром. Этот помпилианец и глазом бы не моргнул, ударь рядом молния. Оформлен по документам, как полномочный представитель клиента, Антоний вел себя в «Пальмовой ветви», как командир отряда спецназа на условно дружеской территории.
        «Рядовой телохранитель? Берем выше: начальник личной охраны. В прошлом - боевой офицер. Модификант? Нет. Тип мышечных реакций: стандарт-3. Имеется опыт контактной агрессии. Если он решит, что хозяйке грозит опасность…»
        Медля с ответом, Мваунгве взял из вазы цветок гибискуса. Оранжевые лепестки к центру темнели, наливаясь пурпуром. Нагло торчала «антенна» с головчатыми рыльцами на конце. Форма и цвет гибискуса подбирались заранее. Комплекс внешних раздражителей: по непроизвольной реакции Антония на «фишку» можно узнать кое-что.
        - Хотите воды? Сока?
        - Нет.
        - Биби Руф - очень красивая женщина. Не так ли?
        - Да. Вы поставили диагноз?
        - Не торопите меня. Лучше скажите, что вы сделали с ней?
        - Вся информация передана вам, профессор. Аванс за услуги перечислен на ваш счет. Если угодно, я в вашем распоряжении. Я здесь, и я жду.
        - Дело за малым, - кивнул Мваунгве. - Определить психическое заболевание, не имеющее аналогов. И назначить курс лечения. Как в сказке про паучка Ананси: «Пойди никуда, принеси ничего…»
        Он активировал информ-блок, встроенный в столешницу. Некоторое время смотрел на изображение клиентки, меняя ракурсы. Горилла любовалась черной пантерой. Зная, что у пантер не случается расстройств психики.
        А вот поди ж ты…
        - Значит, Юлия Руф. Дочь Тита Макция Руфа, второго консула на Октуберане, позднее - императорского наместника на Квинтилисе. Закончила с отличием Бонийский университет, факультет социостратегии. Кандидатская, затем докторская степень. Куратор сети лабораторий… Впрочем, неважно. В данный момент - пациентка моей клиники. Бунгало № 6, четвертый сектор.
        «Пальмовую ветвь» обычно именовали не клиникой, а санаторием. Психиатр оговорился намеренно, дав гостю почувствовать: здесь лечат. Лечат больных. И Нода Мваунгве, как капитан на корабле - второй после Бога.
        - В связи с вышеизложенным, любезный баас Гракх, я повторяю вопрос: что вы с ней сделали? Обладая усеченными сведениями, я не в силах поставить верный диагноз.
        - Сперва я хочу узнать: что вы обнаружили при первом контакте?
        «Не забывай, черномазый, - ясно звучало в контрвопросе Антония, - кто тебе платит! Станешь корчить из себя светило, найдем другого, более сговорчивого мозгочиста. За такие деньжищи академики бегом побегут…»
        Профессор еще раз улыбнулся. Он знал: другого не найдут. Во-первых, на «черномазого мозгочиста» молятся такие клиенты, рядом с которыми дочь императорского наместника - рядовой случай. Шизофрения демократична, ей плевать на родословную. Во-вторых, «Пальмовая ветвь» славится не только высоким уровнем излечиваемости. Мы еще и помалкивать умеем.
        И в-третьих…
        «Не ты, помц, меня выбрал. Не тебе и отстранять».
        - Я мало работал с представителями вашей расы, баас Гракх. Вы практически не страдаете расстройствами психики. Или умело их скрываете. Опять же, ваше «клеймо» затрудняет работу психиатра-вудуна. Лоа помпилианца, уж простите мне резкое сравнение, напоминает актинию. Чужому Лоа лучше не касаться щупальцев со стрекательными нитями. Они держат парализованную добычу, срослись с ней и чрезвычайно нервно реагируют на прикосновение. Так вот, у биби Руф я наблюдал неестественную картину…
        Умение держать паузы - инструмент психиатра. Мваунгве владел им в совершенстве. Он подошел к окну, любуясь открывающимся пейзажем. Синее небо. Зеленый океан. Белые облака. Желтый песок. Никаких полутонов, как на детском рисунке. Он не зря выбрал для клиники юго-восточную часть побережья Йала-Маку, вдали от фешенебельных вилл.
        Тут душа отдыхала.
        - Щупальцы биби Руф, если вы позволите мне продолжить аналогию, лишены добычи. Все, до единого. Они тесно прижаты к эфирному телу Лоа. Местами они обвивают тело, затрудняя естественную пульсацию. На концах щупальцев вместо стрекалец образовались клешни, похожие на клешни скорпиона.
        - Ядовитое жало не обнаружено?
        В голосе Антония звучала ирония.
        - Пока нет, - серьезно ответил профессор. Он нахмурился, втянул голову в могучие плечи. Казалось, сейчас Мваунгве ударит себя кулаками в грудь, вызывая врага на бой. - Но одно из щупальцев уже стало сегментарным. На конце его сформировались два мешочка (я полагаю, с ядовитым секретом) и прообраз будущей иглы. Очень длинной, узкой и кривой. Объясните мне, что произошло с биби Руф, если изменения Лоа зашли так далеко?
        Антоний вздохнул. Пригладил волосы, блестевшие, как если бы он мыл голову маслом. Вне сомнений, у «представителя клиента» было четкое указание: под давлением - уступать. Но цедить информацию скупо, порциями, на ходу соображая - что озвучить, что приберечь.
        Необходимость самостоятельных решений - жестокое испытание.
        - Произошла трагедия, - помпилианец старался не смотреть на стол, над которым до сих пор вертелась голографическая Юлия в масштабе 1:4. Словно боялся, что хозяйка услышит и обидится. - Все рабы госпожи Руф погибли.
        - Все?
        - Да.
        - Одновременно?
        - Да.
        - Трагическая случайность?
        - Да.
        - Допустим, я вам поверил, баас Гракх, - горилла любовалась океаном. Складчатый затылок выражал крайнюю степень эстетического удовольствия. - Допустим, я наивен и доверчив. Важен результат: биби Руф лишена рабов. Вы в курсе, что такое состояние для помпилианки смертельно опасно?
        «Ирония за иронию, помц…»
        - В курсе.
        - И никто не озаботился тем, чтобы бедная биби Руф получила в свое распоряжение сотню новых рабов? Десяток? Хоть одного, наконец? Она избежала бы «Пальмовой ветви», а я лишился бы аванса, да и гонорара в целом…
        - Госпоже Руф были предоставлены новые рабы в достаточном количестве. Но трагедия сказалась на структуре ее «клейма». Она лишилась возможности… э-э… - Антоний выразительно сделал ряд хватательных движений. - Надеюсь, вы меня поняли?
        - Я вас понял.
        Что понял Мваунгве, стоя к собеседнику спиной, осталось загадкой.
        - Вы помните о соблюдении врачебной тайны?
        - Вы меня обижаете, баас Гракх. Итак, Юлия Руф лишена не только прежних рабов, но и способности «клеймить» новых. Стресс, потрясение, реакция отторжения… Верю. Это могло особым образом сказаться на эфирном теле Лоа. Но биби Руф, когда вы доставили ее на Китту, вела себя… э-э…
        Вудун до мельчайших подробностей скопировал интонацию Антония. Даже тембр голоса изменился. Завершая представление, он повернулся к гостю лицом и развел руками. Размах рук вудуна превышал его рост. Так можно заключить в объятия все скорби мира, и еще останется чуть-чуть свободного места.
        Ходили слухи, что в юности Мваунгве сознательно лег под нож хирурга-корректировщика.
        - Я хочу сказать: неадекватно. Что послужило причиной нервного срыва? Утрата рабов? Или нечто, о чем баас Гракх забыл сказать глупому дикарю Ноде?
        - Вам нравится язвить в мой адрес? - спросил Антоний.
        - Не стану скрывать: да. Это мой метод общения с представителями клиентов. Зато пациенты рядом со мной чувствуют себя в безопасности. Верите?
        - Верю, - на сей раз помпилианец удачно скопировал профессора.
        «А он не такой солдафон, каким кажется», - отметил Мваунгве.
        И поправился:
        «Вернее, каким хочет выглядеть».
        - Баас Гракх, я - не просто специалист высокого класса. Я - доминантный самец. Вы - тоже доминантный самец, хотя и другого вида. Столкнувшись, мы формируем конфликтную ситуацию. Язвительность с обеих сторон дает выход напряжению и нейтрализует конфликт. Но когда речь идет о пациенте, человеке ущербном и слабом… Мой Лоа - Лоа доминантного самца. Защита в обмен на покорность. Не врач, но покровитель. Вы даже не представляете, как это помогает в лечении!
        - Представляю, - Антоний внезапно подошел к столу и вложил в ячейку приёма инфокристалл. - Откровенность за откровенность, профессор. Вот запись малого триумфа на Квинтилисе. Триумфатор - гард-легат Гай Октавиан Тумидус, кавалер ордена Цепи. Он получил триумф от сената и императора.
        - За что?
        - За высадку на Малой Туле. Подробности вам знать ни к чему.
        Коммуникатор булькнул по-птичьи. В микро-сфере появилось лицо - не черное, а темно-абрикосовое. Узкий нос с плоской переносицей, шрамы на щеках, белки глаз залиты желтизной. В отличие от гориллы-профессора, абонент напоминал ящерицу. Специалист-антрополог отметил бы, что Мваунгве - чистокровный нголос Китты, а человек в сфере - овакуруас Мондонга.
        Экстренный вызов: заместитель главврача, куратор хосписа «Лагуна», владел кодами срочного доступа.
        - Абуэло нганга! - ящерица назвала гориллу не по имени, а по ученой степени. - Я подготовил все необходимые материалы по Красавчику. Сегодня надо дать ответ…
        - Позже! - рявкнул Мваунгве. - Я занят!
        Лицо в сфере моргнуло и исчезло.
        - Вы говорили о малом триумфе, баас Гракх? - как ни в чем не бывало, напомнил профессор.
        - Да. Даю запись.
        На свободном участке столешницы, сменив изображение пациентки, возник фрагмент городской площади. По ней колоннами маршировали гвардейцы в парадной форме десантников. Темно-синие брюки, белые кителя, тяжелые «Пульсары» в открытых кобурах. Береты набекрень, золоченые шнуры горят на солнце. Ордена, медали, знаки отличия - «За благородство помыслов», «Ветеран гвардии», «За заслуги в обеспечении национальной безопасности»…
        В центре двигался открытый мобиль, где стоял во весь рост бравый легат. Бритую наголо голову вместо фуражки украшал венок из лавра. На заднем сиденьи разместился человек в цивильном костюме, серый и неприметный. Привстав, он что-то шептал триумфатору в ухо.
        - Стойте!!!
        Вопля не услышал никто. Ехал мобиль, стоял легат, десантура «рубила шаг». Профессор Мваунгве и Антоний Гракх следили за записью триумфа. Но над происходящим, запихивая его в «волшебный ящик», как повариха толкает в кадушку сбежавшее тесто, взмыл Лючано Борготта по прозвищу Тарталья - вспоминая себя, обретая личность.
        Это стоило колоссального труда.
        Если поначалу он сохранял волю, путешествуя во времени и пространстве, достраивая события на основе действий знакомых людей, то в последних случаях он терялся, словно ребенок - в дремучем лесу. Позже, возвращаясь в реальность, он помнил все до мельчайших подробностей. Но сам момент поиска…
        Как огрызок флуктуации растворялся в нем, становясь верной, услужливой частью единого целого, так и Тарталья растворялся в эпизодах прошлого - чужое делалось своим! - без остатка.
        Капля в волнах, лист в кроне.
        Ситуация пугала бы, не будь она такой естественной. Нельзя ужаснуться, обнаружив, что ты дышишь, ходишь, жуешь ломтик сыра… Но Лючано хотел наблюдать за триумфом Гая лично - зритель с именем и биографией, ровня горилле-профессору и шефу охраны. Он не знал, откуда возникло это властное желание. И знать не хотел.
        Управлять «волшебным ящиком» вручную оказалось гораздо труднее, чем, растворенному, плыть по течению.
        - А теперь продолжим…
        Парад сместился, частью уходя за край изображения. Возникли трибуны на поплавках-антигравах. На главной трибуне в окружении сенаторов стоял наместник Тит Макций Руф с дочерью. Юлия внимательно следила за триумфом. В ее позе крылось знакомое напряжение. Оскал хищника, белая, как снег, кожа; черные волосы разметались по плечам. Глаза помпилианки впились в легата, вознесенного ритмом марширующих колонн.
        Точно так же, два года спустя, она будет смотреть на пророка Хосенидеса, реющего над толпой фанатиков.
        Соперник посягнул на добычу пантеры!
        Оператор дал крупный план: рука со скрюченными пальцами (на безымянном - кольцо с рубином) протянулась к мобилю триумфатора. Человек на заднем сиденьи вдруг перестал шептать, схватил легата за горло и впился ему в ухо зубами. Лавровый венок свалился под ноги гвардейцам. Спустя миг туда же полетел и обезумевший шептун.
        Багровый, гневный Тумидус склонился к пульту управления мобилем. Автодрайвер отключился, машину несло боком. Колонны сбились с шага. Гвардия без видимых причин превращалась в толпу. Кое-кто из десантников пустился в пляс. Местами вспыхнули драки. Вокруг мобиля кружился хоровод, ничем не похожий на парад минутной давности.
        А на трибуне царствовала фурия.
        Центр сокрушительных вибраций.
        Изображение дрогнуло, рассыпаясь на сотню невнятных фрагментов. Мелькнул, беззвучно отдавая приказы, наместник. Юлия стояла на коленях, истерически хохоча, и норовила поцеловать отца в бедро. Зеленые хламиды врачей окружили ее, скрыв от посторонних взглядов. Порядок на площади быстро восстанавливался. Гвардия приходила в чувство, строилась, подчиняясь приказам офицеров. Минута - и триумф продолжился.
        Без шептуна, которого унесли на носилках.
        - Вы видели, - сказал Антоний. - После этого случая госпожа Руф три дня была невменяема. Третий день вы застали. Мы привезли больную на Китту, в «Пальмовую ветвь». Вы имели счастье видеть ее выходки собственными глазами.
        - Сомнительное счастье, - уточнил психиатр. - Биби Руф желала подчиняться. Умоляла, чтобы ей причинили боль. Пыталась соблазнить меня и обслуживающий персонал. Следующие дни - упадок сил, безволие, утрата интереса к жизни. Скажите, биби Руф лишилась рабов до нервного срыва - или после?
        Антоний забрал инфокристалл из ячейки.
        - До. Наши медики полагают, что обезрабливание послужило причиной срыва.
        «Говорит правду, - отметил Лючано, паря над „волшебным ящиком“. - Умалчивая, что потеря рабов - не итог трагической случайности, а результат целенаправленного эксперимента. Чего вы хотели добиться, умники-помцы, трудясь над „клеймом“ добровольца Юлии Руф?»
        - Что ж, такой вариант вполне реален. Мутация «клейма». Помните, что я говорил о Лоа биби Руф? Обожженные потерей рабов, щупальца втянулись, стрекальца переродились в клешни. Теперь она не в состоянии взять раба обычным способом. Удивляюсь, как она вообще выжила! В критические моменты «клеймо»-мутант активизируется. Реагирует на раздражитель. Главные параметры кризиса: толпа под воздействием харизматичного лидера. Или толпа в момент поклонения святыне.
        - Гвардия на параде - это вам не толпа!
        - Извините за неточное сравнение. Я не социолог. Я лишь очерчиваю общий контур.
        Психиатр наклонился вперед, упершись в пол кулаками. При его телосложении это было нетрудно. Глазки, утонув под мощными надбровьями, горели огнем исследователя, столкнувшегося с открытием.
        - Лоа биби Руф в кризисной ситуации делается агрессивен. Переродившиеся щупальцы хватают добычу клешнями, опасно воздействуя на психику жертв. Конкурент подавляется, либо иным способом утрачивает роль лидера. Вы видели, баас Гракх: занятый управлением мобиля, легат-триумфатор перестал быть в центре внимания. Как следствие, он выпал из сферы влияния биби Руф. Но долго удерживать добычу клешни не могут. После кризиса мы имеем гиперкомпенсацию вспышки агрессии. У больной возникает прогрессирующий комплекс жертвы. Тотальная зависимость от окружающих, инстинкт подчинения, сексуальные отклонения…
        - Это лечится?
        - Я, конечно, стабилизирую вибрации Лоа… Но никаких гарантий, что это не проявится у биби Руф снова. Мои рекомендации: избегать кризисных ситуаций. Присутствие на парадах, демонстрациях, публичных торжествах, массовых религиозных служениях - категорически нежелательно. Подробности я укажу в медицинском заключении.
        На столе опять булькнул коммуникатор. В сфере возникла знакомая мордочка ящерицы. Заместитель ничего не сказал: появился и исчез, напоминая о себе.
        - Вынужден вас ненадолго покинуть, баас Гракх…
        В голосе психиатра сквозило раздражение. «Сами видите, - ясно говорило оно, - я и рад бы продолжить наш увлекательный разговор, но дела… Эти работнички банан не очистят, чтоб не прикусить палец!» Верно выбранная интонация вселяла в собеседника уверенность, что он-то гораздо более интересен Мваунгве, чем какие-то нелепые дела. А безмолвный выпад в адрес неумех-работничков был особенно приятен сердцу Антония Гракха, начальника охраны.
        - Если угодно, обождите здесь. Не более получаса.
        - Хорошо. Я жду.
        С трудом удерживаясь от растворения, Лючано шевельнул управляющими пучками. Психиатр задвигался быстро-быстро: вот он уже вне кабинета, вне здания, вот он в аэрокабриолете - внизу скользят дорожки, мощеные бледно-зеленым яшмотитом, беседки для отдыха пациентов, бунгало в тенистых уголках; крутой мыс, отделяющий территорию «Пальмовой ветви» от хосписа «Лагуна»…
        В «Лагуне» доживали свой век безнадежные.
        Неизлечимые.
        Без шансов на социальную адаптацию.
        Ящерица-заместитель сидел на скамеечке под драконовым деревом, похожем на кактус-гигант. Толстые ветки, пучки очень острых листьев. В надрезах на стволе засохла красная, как кровь, смола. Драконово дерево считалось у вудунов символом Космического Дыхания Джа - у него не образовывалось годичных колец, и определить возраст растения было невозможно даже приблизительно.
        - Простите, абуэло нганга! - кинулся заместитель навстречу Мваунгве, посадившему кабриолет в пяти шагах от скамеечки. - Я никогда не посмел бы… Но вы же знаете бааса Катулла! Он хочет забрать Красавчика прямо сейчас! Выгодное дело, абуэло нганга…
        - Вы все подготовили, Лунга?
        - Все! Сейчас я покажу…
        Заместитель выхватил уником. Всплыла заставка с видами пояса астероидов. Бархатный голосок информателлы мурлыкнул:
        - Репортаж с Фравардина! Нейрам Саманган, лидер-антис Хозяев Огня, бесследно исчезнувший год назад, официально признан погибшим. Видя в случившемся руку провидения, кей Кобад IV отрекся от престола, не объявив наследника. Открытие памятников…
        - Виноват! Это новости! - вечно они лезут поперек…
        - Обождите, Лунга. Я хочу дослушать.
        - …на Фравардине и Михре прошло при большом скоплении народа. Работа скульптора Бахрама Кавы потрясла собравшихся…
        Уником сформировал объемное изображение: крылатый атлет, соткан из языков пламени, устремляется ввысь.
        - …к сожалению, заявление лидера сепаратистов на Михре омрачило…
        - Хватит. Давайте материалы.
        Крылатый атлет сменился участком побережья, отведенным под хоспис. «Гляделка» дала увеличение: в плетеной из лиан беседке, безразличный ко всему, сидел блондин в шортах и цветастом халате.
        - Фернан Бадахос, - сообщила информателла. - Штурман грузовой барки «Клементина», принадлежащей компании «Tregon». Последствия атаки фагов. Неизлечим. Холост, бездетен. Родители умерли восемь лет назад. Близких родственников нет. Сведения предоставлены региональным филиалом «Tregon». Оплата пожизненного содержания в «Лагуне» перечислена страховой компанией «Андамар и сын».
        Профессор кивнул.
        - Годится. Виртуальный клон сформирован?
        - Да, абуэло нганга!
        Пару минут психиатр развлекался с вирт-клоном блондина: заставлял встать, сесть, под надзором санитара пройти в крошечный домик, лечь на кровать… Особая программа позволяла состарить клон - на год, два, десять, тридцать. В случае запроса о состоянии больного это в сочетании с медицинским заключением позволяло вовсе обойтись без несчастного.
        Живой человек превращался в фикцию.
        - Возможность прилета комиссии предусмотрена?
        - Разумеется!
        Информателла забубнила о скоропостижной смерти бывшего штурмана Бадахоса. Причиной послужила редкая болезнь с зубодробительным названием. Заключение о смерти подписано лечащим врачом… кремирован согласно правилам хосписа… урна с прахом по желанию может быть предоставлена родственникам…
        - Достаточно. Говорите, баас Катулл хочет забрать Красавчика немедленно?
        - Да.
        - Я не возражаю. Мою часть вознаграждения переведите на известный вам счет. Я доверяю вам, Лунга.
        Ящерица лебезила перед гориллой, рассыпаясь в славословиях. Горилла хвалила ящерицу за расторопность и деловую сметку. Расстались они, довольные друг другом. Если помцы скупают крепких идиотов для каких-то извращений, почему бы и не улучшить свое финансовое положение за их счет?
        Спрос рождает предложение.
        «На кого он похож, бедняга Красавчик? - думал психиатр, летя обратно в аэрокабриолете. - Нет, не помню. Надо будет глянуть новостную ленту. На Михре заваривается горячая каша. Хорошо, что мы далеко…»
        Глава девятая
        Шам-Марг, дитя вселенной
        I
        - Светлый огонь! Мы еще живы?!
        - Если сомневаешься - дай мне по морде.
        - И что будет?
        - Получишь сдачи. Сразу почувствуешь: жив, или нет.
        - Они уходят!
        - Никуда они не уходят. Кружат…
        Лючано все прекрасно слышал, понимал - и помнил, что случилось перед этим. Даже голова больше не болела. Но включать «глаз» он все равно боялся. Казалось, взгляду предстанет развороченная рубка с обугленными трупами, над которыми переговариваются бесплотные призраки, тщетно пытаясь выяснить:
        «Живы ли мы?»
        Ноздри щекотал запах гари. Паника вернулась, захлестнув рассудок мутной волной. Из-под толщи ужаса, словно перископ древней субмарины, вынырнула, распрямившись, как клинок шпаги, «удочка» шлема.
        Камера дала изображение.
        По рубке лениво плавали слоистые волокна дыма. Складывалось впечатление, что захватчики с пленниками выкурили по сигаре каждый. Барабанщик, выбравшись из кресла, отчаянно хлопал себя по ляжкам - гасил невидимое пламя. Вехден не сошел с ума. На его штанах красовался ряд обширных пропалин. Остальные тоже пострадали. У Бижана сгорели рукава до локтей, одежда гитариста представляла собой оригинальный дизайн «в мелкую дырочку»…
        «Продай идею модельерам, дружок! Сетчатый камуфляж для спецназа…»
        Юлия старательно застегивала жакет. Судя по трагическому виду брюк помпилианки, под жакетом мало что уцелело. В смысле, из белья. Люди ожогов каким-то чудом избежали. Никто не орал и не корчился от боли. Дети мирно спали в креслах, «овощ» сидел на полу у стены. Его одежда ущерба не претерпела. Царапина на руке перестала кровоточить.
        Ковролин вокруг антиса потемнел и выглядел закопченным.
        Убедившись, что все живы-здоровы, Лючано перевел объектив камеры на обзорники. По звездным просторам, изрытым воронками, с опаской кружили знакомые кляксы, держась от корабля на расстоянии.
        «Получилось?! Нет? Мы чуть не сгорели…»
        - Вы в порядке, Борготта?
        - Да.
        - Что это было? Что вы сделали?!
        - То, что вы просили. Будил в «овоще» антиса.
        - Ты нас поджег! - барабанщик сорвался на визг. - Нас, Хозяев Огня!
        Бижан поморщился.
        - Это не он. Это Нейрам. Радуйся, что фагов отогнали. Если б не Борготта…
        - Сигнал отбей, пока вокруг чисто! - прервал капитана гитарист. - А то, знаешь ли, у нас проблемы…
        - Проблемы?! Ты только заметил?! Реактор сдох, гиперсвязи нет, фаги жируют, невропсих экспериментирует с антисом…
        - Невропаст, - невозмутимо поправил «йети». - Добавь к списку: система жизнеобеспечения накрылась. Фаги аккумуляторы досуха высосали. Даже вентиляция скисла. Сам видишь, дым по рубке плавает…
        - Бросаем скулёж, - подвел итог Бижан. - Я займусь передатчиком. Ты отключи энергоэкраны. И вообще - все лишнее. Гив, следи за фагами!
        Вехдены погрузились в работу, оставив пленников не у дел. Юлия, как ни в чем не бывало, извлекла из кармана жакета миниатюрную косметичку, активировала эмитор зеркала и принялась наводить красоту. Лючано же отправился к близнецам. Дети дышали ровно, на бледные лица начал возвращаться румянец. Одежда гематров не пострадала, лишь местами виделись черные пятна.
        Вряд ли близнецы проснулись во время огненного светопреставления. Интересно, что увидели и ощутили они? Юлия? Вехдены? «Выживем - спрошу», - решил Тарталья. Сейчас было бы глупо приставать с расспросами.
        Под потолком загудело. Открылись жалюзи вентиляционных решеток, втягивая дым и запах гари.
        - Я активировал аварийные поглотители, - сообщил гитарист, не отрываясь от работы. - И запустил дублирующую систему циркуляции. У нее автономное питание. Хватит на шесть часов.
        - Запасов воздуха - на пять часов, - отрапортовал барабанщик. - С поглотителями и принудительной циркуляцией…
        Он ненадолго умолк, копаясь в голосфере.
        - На семь с половиной. Плюс аварийный запас кислорода в рубке. Еще три часа. Итого - десять с половиной часов. От силы - одиннадцать.
        - Сигнал не проходит. Искажения…
        - Проклятые фаги! Измором берут!
        - Мы продолжаем двигаться. До Тамира сигналу - около трех часов пути. Пока он пройдет по инстанциям, пока отправят спасателей, пока они долетят… Через гипер не сунутся - расстояние маловато. На круг, в лучшем случае, семь часов. Короче, если за тридцать минут не сумеем отбить «Терпим бедствие!» - программируем аптечку на синтез эвтаназиума. Все лучше, чем от удушья…
        - Смерть от удушья нам не грозит. Посмотрите на обзорники!
        Голос Юлии был так спокоен, что сразу становилось ясно: помпилианка испугана до смертной икоты. И держится скорее по привычке, чем из желания выглядеть достойно.
        На втором справа обзорнике, затмевая звезды, стремительно разгоралось жемчужно-золотое сияние. Края его проступали на двух соседних мониторах внешнего наблюдения. По форме сияние напоминало орла, парящего на раскинутых крыльях. Кляксы фагов засуетились, спеша убраться восвояси - стая шакалов заметила приближение льва.
        Барабанщик глянул на один из контрольных дисплеев. От цифровой тарабарщины лицо его покрылось мелкими бисеринками пота.
        - Шесть-пэ-сорок-девять-плюс… Пенетратор!
        - Профессор Штильнер утверждал: для звездолетов они не опасны…
        Глядя на зарево, Тарталья слабо верил в свои слова. Ему было страшно. А тут еще вехдены с помпилианкой уставились на него, словно услышали злостную крамолу.
        «Много болтаешь, дружок. Зря помянул профессора всуе. Едва они поверили, что ошиблись, как ты называешь фамилию Штильнера…»
        - Для звездолетов - не опасны. А для людей в звездолетах?
        Бижан сверлил пленника взглядом, желая проникнуть сквозь шлем и череп прямо в мозг.
        - Пенетратор способен овладеть любым! - не отдавая себе отчета, барабанщик заговорил шепотом. - Любым из нас! Никто не знает - кем. Это хуже, чем попасть в рабство! Гораздо хуже!..
        «Что ты знаешь о рабстве, дурачок?! А что, с другой стороны, знаю я о захвате тела пенетратором? „Душу тянет“, - жаловался Венечка…»
        - …Он надевает тебя, как одежду! Демон Космоса, он притворяется тобой. Ты хочешь крикнуть, предупредить - это не я!!! - и не в силах издать ни звука. Натешившись, он покидает жертву, и ты сгораешь - будь ты хоть трижды Хозяин Огня…
        - Заткнись, Гив! Что ж ты все каркаешь!
        - Вот окажется эта тварь внутри, а ты не будешь знать, в ком! Тогда по-другому заговоришь, капитан! Говорят, пенетратора можно убить, пока он в теле. Соображаешь? Действовать надо быстро. Иначе он успеет первым…
        - Скажи, Гив, - с опасной ленцой осведомился гитарист, - кто громче всех кричит «Держи вора!»?
        - Ты… Ты подозреваешь меня?! Но он еще снаружи!
        Барабанщик ткнул дрожащим пальцем в обзорники.
        - Откуда мне знать, Гив? Вдруг это - иллюзия? Камуфляжные эффекты? А гость давно в «Нейраме»? Что скажешь?
        - Что скажу?! Кто первый заявил, что они для звездолетов не опасны?!
        Палец переместился, указывая на Лючано.
        - Твоя правда, - признал гитарист. - Думаешь, тварь в нем?
        - В ком же еще?! - завизжал барабанщик.
        «Йети» задумчиво потер подбородок, переглянулся с капитаном - и опустил ладонь на кобуру с лучевиком. Бижан последовал его примеру. Оба не сводили глаз с Тартальи. При этом вехдены не выпускали из поля зрения и остальных.
        - Не торопись, Гив. Он может быть в любом из нас. Или ни в ком.
        - Твои предложения, капитан?
        - Гоним всех по очереди через сканер. Структурный анализ биоэнергеники…
        Сияние резко надвинулось. Обзорники полыхнули так, что люди чуть не ослепли. Когда все проморгались, мощной флуктуации снаружи не было. Бархатный мрак космоса, россыпи звезд - и никаких рытвин, воронок, клякс и жемчужно-золотых птиц.
        В углу зашевелился «овощ», поднимаясь на ноги. За его спиной медленно гас еле различимый «плащ» в виде раскинутых крыльев.
        - Что с Нейрамом вы сделали?
        «Овощ» говорил раздельно, с неестественной артикуляцией. Замолчав, он стал ждать ответа. В глазах Пульчинелло больше не плескалась голубая пустота.
        Там царила черная тьма.
        II
        - Это он!
        Барабанщик рванул из кобуры лучевик.
        - Не стрелять!
        Приказ Юлии хлестнул плетью. Вздрогнули все, кроме псевдо-Нейрама. В тоне, смысле, напоре произнесенных слов крылась уйма черных волос с крючками-тройчатками на концах. Сеть накрыла рубку, стальные острия вцепились, рванули - и не удержали.
        Слишком нервная выдалась сегодня добыча.
        - Они уйдут в волну раньше, чем вы нажмете на спуск, - помпилианка была вынуждена объясниться. - От нас и пепла не останется.
        Палец барабанщика мелко подрагивал на спусковом крючке. Пальцу сегодня досталось: тыкай туда, тыкай сюда, стреляй, не стреляй… Досталось и нервам: целиться в национального героя, который воскрес из мертвых, разнес в щепки реактор, убил двоих сородичей и стал пристанищем космического отродья - дело не из легких.
        - Они?!
        - Антис и пенетратор в общем теле. Не важно, кто среагирует первым. Результат будет один. От корабля останутся в лучшем случае обломки.
        - Она права, Гив, - подтвердил Бижан. - Убери ствол.
        Однако барабанщик не спешил прятать оружие в кобуру.
        - Что с Нейрамом вы сделали? - повторил пенетратор, чуть изменив тембр голоса. Создавалось впечатление, что он исследует возможности голосовых связок, учась использовать их по назначению.
        - Это не мы! - вырвалось у Лючано.
        Люди в рубке ждали вопроса: «Кто?» - забыв, что перед ними не человек, и даже не антис, а принципиально иная форма жизни. Которую меньше интересует вопрос: «Кто виноват?», и больше - «Что делать?».
        - Как Нейрама исправить?
        - Мы не знаем, - собравшись с духом, ответил Бижан.
        - Кто знает?
        Флуктуация обладала недюжинным талантом ставить собеседников в тупик.
        - Врач? - с неуверенностью предположил гитарист. - Психиатр?
        Вехдены растеряли остатки самообладания. Не каждый день имеешь честь разговаривать с оборотнем-пенетратором, вершиной эволюции флуктуаций континуума, само существование которой многие подвергают сомнению! Как себя вести? Чего эта тварь хочет? Что она скажет в следующий момент? Что сделает?
        Если ей не понравится ответ - уберется восвояси, спалив между делом корабль!
        - Врач исправляет. Я поняла?
        Последние два слова флуктуация произнесла, как вопрос. На лице «овоща» сменился десяток разных выражений. Наконец лицо застыло, приняв обиженно-удивленный вид. Антис поднял оцарапанную руку на уровень глаз, осмотрел ее с вниманием кретина или ученого, столкнувшегося с тайной - и оставил поднятой, забыв опустить.
        - Врач здесь есть?
        - На корабле врача нет. Может быть, вы объясните нам, что происходит с Нейрамом Саманганом? - Юлия первой отважилась задать прямой вопрос пенетратору. - Вы ведь там, внутри. Вам лучше видно. Знание принесет пользу врачу, когда он станет исправлять Нейрама.
        Птица молчала около минуты.
        - Нейрам закуклился. Назад ушел.
        - Что?
        - Малыш стал. Дитя. Такой раньше назад был. Не могу объяснить.
        - Нет-нет, вы чудесно все объясняете! - Юлия обворожительно улыбнулась. - У нас говорят: «впасть в детство». Сделаться, как ребенок. По-вашему, это случилось с Нейрамом?
        - По-моему, случилось. Нейрам в ядре закрылся. Дитя снаружи остался.
        - Значит, прежний Нейрам Саманган все-таки существует? Он есть?
        - Он есть. Я не могу достать. Пусть врач исправит.
        Это было невероятно. Флуктуация требовала излечить от последствий наведенной роботизации Нейрама Самангана, лидер-антиса вехденов! «Исправить» существо, основным занятием которого была зачистка космических трасс от «сородичей» пенетратора. Сюда бы профессора Штильнера!
        Видимо, Юлию посетили сходные мысли.
        - Разумеется, мы покажем его хорошему врачу, - было неприятно слышать это от женщины, организовавшей запись пси-состояния робота для покушения на антиса. - Ваш рассказ очень пригодится при лечении. Но почему вы так за него беспокоитесь? Вы знакомы?
        Вопрос помпилианки звучал дико. «Иду я к вам, господа, и вдруг встречаю одну старую знакомую флуктуацию…» - фраза для комик-шоу Бадди Гая.
        Никто в рубке не спешил смеяться.
        - Нейрам желал скрывать. Врач должен исправлять, я не скрываю. Я скажу. Птица Шам-Марг и Нейрам Саманган - друзья.
        - Друзья?!!
        - Так Нейрам говорит. Я как он говорю. Я соглашаюсь.
        Антис с пенетратором - друзья?! Тарталья в полной мере уяснил, что чувствовали вехдены, видя, как герой-символ зализывает кровоточащую рану. Привычный миропорядок трещал по швам. Скорее мышь подружится со змеей, а вудун обсчитает гематра, чем возникнет подобный союз!
        Тем не менее, он готов был побиться об заклад: это правда.
        Ясно, отчего доблестный Нейрам Саманган не афишировал свою дружбу с флуктуацией класса 6P. За контакты с «птичкой» прокуратура Лиги запросто впаяет «измену Человечеству». Будь ты хоть сто раз антис! - за смягчающее обстоятельство, и то не сойдет.
        Флуктуации для «белковых ничтожеств», согласно определению Фаруда - главная опасность в космосе. Дикие звери-людоеды на проезжих дорогах. А зверей удобнее считать неразумными. Всех скопом, без исключений. Иначе найдутся защитнички, борцы за права угнетенных искажений континуума - поднимут хай, продавят поправки к законам, объявят пол-Галактики заповедником…
        Как тогда прикажете трассы зачищать?
        Дружба с пенетратором - нонсенс для ученого, предательство для обывателя и катастрофа для тех, кто руками-ногами цепляется за собственную исключительность. Всплыви подобная информация - дымом развеется миф о монополии Человечества на разум, веками вдалбливавшийся в сознание «монополистов». Ломка стереотипов, самодовольный «венец творения» кубарем летит с пьедестала - строить отношения с теми, кого считал даже не злобными тварями, а вредными природными явлениями…
        «О чем ты думаешь, малыш? - изумился маэстро Карл. - У вас воздуха на десять часов, а ты вселенские вопросы решаешь?!»
        - Спасибо, что пришли к нам на помощь! - брякнул Лючано.
        И почувствовал себя полным идиотом, со справкой из психдиспансера.
        - На помощь? К вам?
        В голосе птицы звучало удивление. Пальцы на руках с беспокойством зашевелились.
        - Зачем - на помощь? Я в Нейрама явилась. Он пропал. Раньше назад. Сейчас здесь возник. Я почуяла. Его надо исправлять. Вас - не надо.
        Взгляд птицы уперся в Лючано. Амебу с холодным любопытством изучали под микроскопом. В глазах Пульчинелло не осталось белков - только аспидно-черные зрачки, расширенные до безумных пределов. Во мраке равнодушно мерцали далекие искорки.
        Не в силах уйти на глубину, проникнуть в захваченное тело целиком, довольствуясь периферией, Шам-Марг искажала облик антиса. Выдавливалась наружу, как паста из тюбика.
        - Я помню, - внезапно заявила флуктуация. - Раньше назад ты иначе был. Здесь сейчас изменился. Часть нашего съел. Лучишься…
        - Они заодно! Оборотень! Умри!!!
        Нервный барабанщик, о ком все успели забыть, вскинул лучевик, целя в грудь Тартальи. Руки стрелка тряслись, ствол ходил ходуном. Но выстрели он молча, у жертвы не было бы и шанса. А так кукольника спас вопль Гива - и пониженная гравитация. Иначе капитан Бижан не преодолел бы одним прыжком расстояние, отделявшее его от барабанщика.
        Луч ушел в стену, глубоко прорезав обшивку. Полетели искры, крайний сверху обзорник погас. Вновь запахло горелым. Трубач сшиб приятеля с ног, но и сам не удержал равновесия. Сверху навалился гитарист - вдвоем они прижали Гива к полу, вывернули руку, отбирая оружие.
        Юлия осталась на месте, не вмешиваясь.
        Близнецы-гематры спали.
        - Убейте его! - надрываясь, орал барабанщик. Силовые «браслеты», которые раньше сковывали Лючано, пришлись кстати, стянув крикуну запястья. - Это шпион! Мутант! Убийца! Мы все сдохнем из-за…
        Хрясь!
        Тяжеленный кулак гитариста, чье действие Тарталья имел несчастье испытать на себе, впечатался Гиву в ухо. Барабанщик подавился воплем и обмяк.
        «Нокаут», - с одобрением хмыкнул Добряк Гишер.
        - Просим прощения за инцидент, - хмуро бросил гитарист пенетратору, вставая и вытирая ладони о штаны. Он тер и тер, словно намеревался добыть трением огонь. Одно из вехденских ограничений? Пожалуй, нет.
        Во всяком случае, Бижан ничего подобного не сделал.
        - Вы что-то говорили о «части нашего»? - с невинным видом поинтересовался капитан. - Которую съел наш общий друг?
        - Я раньше назад его помню, - птица дракой пренебрегла. Она до сих пор, не моргая, смотрела на невропаста. - Я в малом теле была. В другом малом была и сплыла.
        Никто не знал, можно ли счесть это образчиком флуктуативного юмора.
        - Хотела взять… Мало слов. Трудно объяснить. Раньше назад ты есть, - сжатый кулак «овоща» уставился в грудь «общего друга», как недавно - ствол лучевика. - Ты точно есть.
        - Я, - покорно согласился Лючано. - Я точно есть.
        «„Горлица“, малыш. Она намекает на яхту Мальцова…»
        - Яхта «Горлица»! Тринадцать лет назад! Вы были полковником?!
        - Тринадцать? Не знаю. Раньше назад я была. Ты был. Помню.
        «На яхте птичка чирикала куда лучше, - с иронией заметил маэстро Карл. - А сейчас каркает, будто ей слов не хватает. И почти все фразы заканчивает глаголом. Действие подчеркивает? Разучилась говорить по-человечески?»
        - Вы тогда общались без проблем. Спорили, возражали…
        «Малыш, не забывай: перед тобой - чуждое существо. Огрызок времени, ломоть пространства; сумма волн. Ее „дружба“ с антисом - пустой звук. Ты ведь тоже „дружишь“ с саженцем, проросшим в тебе?»
        - Я человеком пользовалась. Понятия, структуры, слова были. Здесь сейчас - нет. Нейрам прячется. Говорить не хватает. Я хочу объяснять.
        «Овощ» механически повел головой, осматривая рубку.
        - У вас вещь есть. - Шам-Марг указала на рамку гиперсвязи. - Пространство-время-энергия. Очень полезно есть. Здесь сейчас будем смотреть.
        Она уверенно направилась к рамке, по дороге расслаиваясь. Эфирная субстанция, наполнявшая Пульчинелло изнутри, не поспевала за материальным телом. Двойники-призраки - человекообразные фигуры из стеклистого марева - отделялись от антиса и торопились следом. Однако, когда Шам-Марг остановилась, призраки не втянулись обратно в тело, а зависли цепочкой, колеблясь, как от легкого ветерка.
        Пенетратор протянул руку к прибору - жест напомнил движение Юлии, «отбиравшей» толпу у пророка Хосенидеса. Рубку заполнил комариный звон. Он усилился, истончаясь. Краем «глаза» Тарталья заметил, как скривился, будто от оскомины, гитарист. Юлия страдальчески сжала ладонями виски. Застонал на полу барабанщик.
        У самого Лючано противно заныли зубы.
        Тело Нейрама засверкало огромным бриллиантом в лучах музейных прожекторов. «Овощ» уподобился огненному столбу, сохранившему человеческие черты.
        - Стой! Ты убьешь нас! - Бижан заслонил лицо ладонью. Хозяин Огня знал: и он не выдержит жара Шам-Марг в свободном состоянии.
        «Я борюсь. С единственной целью: постоянно напоминать себе - какие же, в сущности, хрупкие создания мы, люди, - сказал издалека Нейрам Саманган. - Ты удивлен?»
        В следующий миг «овощ» стал гаснуть. Одновременно с этим вспыхнула и засветилась рамка гиперсвязи. Из нее вспух огромный мыльный пузырь, переливаясь всеми цветами радуги. Словно с той стороны ребенок-великан окунул рамку в мыльную воду и подул, стараясь, чтобы пузырь не лопнул - но и не сорвался раньше времени.
        Где находится загадочная «та сторона», Лючано не отваживался даже представить.
        Пузырь коснулся остывающего Пульчинелло. Казалось, сейчас радужное чудо лопнет. Но секундой позже антис оказался внутри мерцания, а пузырь продолжил расширяться. Призраки-двойники прилипли к его поверхности. Оболочка увеличилась скачком, накрыв всю рубку.
        Вселенная рухнула на голову без предупреждения.
        III
        Ощущение можно было сравнить с ярчайшим переживанием детства. Юный Лючано впервые оказался на борту звездолета, стена каюты «исчезла», и ему почудилось - он падает в бездну, а звезды пронзают сердце алмазными иглами.
        Так сравнивают плоские фотографии древности, выставленные в музеях, и арт-трансовую картину, передаваемую в мозг с помощью эманаций куим-сё. Но между фотографией и арт-трансом разница - меньше.
        Избитые штампы - «увидел мир по-новому», «взглянул на жизнь глазами иного существа» - были фальшивыми и пошлыми. Даже не смешными - достойными, в лучшем случае, брезгливого сожаления. Что такое «мир»? Что такое «видеть»? Что такое «по-новому»? Что такое «глаза»?
        Что такое «существо»?
        Отвлеченные абстракции. Бессмысленные ярлычки для несущественных частей, частностей и аспектов. Символы, не дающие самого отдаленного понятия о целом.
        Вселенная!
        Жалкое, человеческое слово. Но другого у людей не нашлось.
        Лючано не падал в бездну - он был бездной. Так дитя, уже появившись на свет, еще связано пуповиной с матерью. Пространство и время, излучения, пронзающие их, сгустки полей, материя и энергия - сущность осознавала себя, мир и свое место в мире. Не разумом - состоянием. Разум не в силах признать условность границ между «я» и «не-я».
        «Я не делю себя на тело и сознание…»
        Сладкий ужас. Восторг. Эйфория.
        Миг абсолюта, длящийся вечность.
        И вдруг, без перехода - падение, сжатие, коллапс.
        Мир съежился, уместившись без остатка в рубке «Нейрама». Вокруг пульсировал знакомый пузырь, словно гигантская голосфера с расстроенной фокусировкой. Искажались перспективы; как в кривом зеркале, всплывали лица, фигуры, образы. Накатила волна запахов. Горечь миндаля, вонь горелого пластика, аромат жасмина. Миазмы выгребной ямы. Запах пота, духи «Мисс Галактика», еще, еще…
        Схлынуло.
        - Это люди есть. Человек. Каждый из вас. Все равно, кто.
        Тарталья увидел самого себя, шагнувшего внутрь сквозь стенку пузыря. Лючано-2 был одутловатым толстячком, с карикатурно кривыми ногами и оплывшим лицом дебила. Двигаясь к центру сферы, двойник на ходу принимал нормальный облик. Когда он поравнялся с настоящим Борготтой, то выглядел в точности, как оригинал.
        Копия пересекла рубку и исчезла, пронзив пузырь с противоположной стороны. По дороге из центра она снова принялась меняться. Покидая сферу, Лючано-2 смотрелся карликом. Бочкообразный торс, сплюснутая голова черепахи и ножки-палочки добавляли ему очарования.
        «Надеюсь, - проворчал Добряк Гишер, - они все-таки видят нас иначе…»
        «Неважно, какими они нас видят, - возразил маэстро Карл. - У нас разные представления о красоте и сообразности…»
        Оба альтер-эго умолкли, наблюдая за парадом рода человеческого. Люди вереницей выходили из стенки и уходили в стенку. Верные пропорции они обретали лишь в центре, возле скованного наручниками барабанщика. Вехдены, гематры, брамайны, вудуны, помпилианцы, варвары, техноложцы. Дети, подростки, взрослые, старики. Мальчики, девочки, мужчины, женщины.
        - Человек. Человек, - со старательностью придурка, сдающего экзамен в начальной школе, всякий раз комментировала птица Шам-Марг. - Человек…
        Бормотание сливалось в неразборчивое: «Векчело… век…»
        Складывалось впечатление, что пенетратор вознамерился прогнать сквозь рубку все население обитаемых миров. К счастью, это было не так: слишком уж часто в цепочке демонстрантов попадались знакомые лица. Птица без колебаний пользовалась образами из памяти присутствующих.
        Когда из стены появилась Юлия Руф, всем померещилось, что это - нитяная кукла. Фигура помпилианки была свита из множества тонких, умело скрученных щупальцев. Они жутковато шевелились, рождая страх в сердцах зрителей.
        - Не туда пошла, - комментарий птицы на сей раз отклонился от магистрального направления, хотя Юлия-2 двигалась тем же маршрутом, что и прочие. - Малый тупик. Дальше-вперед не получится.
        Судя по выражению лица настоящей Юлии, она кое-что поняла. У остальных же не было ни времени, ни желания разгадывать шараду. Парад длился. Прошли близнецы-гематры. Маэстро Карл с Добряком Гишером: как ни странно, молча. Антоний, Фаруд Сагзи, легат Тумидус в военной форме…
        - Человек. Теперь - не человек. Существа.
        Из стены лавиной повалила разнообразная живность. Птерозавр с Юранды, домашний тапир с Борго, юркая ящерка пху с Кемчуги. Мигая огнями, как рекламная вывеска, проплыл декоративный кальмар с Китты - специально выведенное украшение водоемов. Голубые макаки с Абана; орлы, совы, горлицы, лошади и коровы, волки, куницы, реликтовые трицератопсы и зубастые аллозавры, пауки, скорпионы и хомяки, дельфины, мохнатые бочки на шести толстых лапах - их Тарталья не видел даже по визору…
        - Все… - птица задумалась, подыскивая слово. - Все белковые. Разные. Люди не животные есть. Животные не люди есть. У вас - так. У нас - иначе есть.
        Сфера раскрылась огромным цветком магнолии. Радужные лепестки истаяли, растворились в безбрежном океане Космоса. Луч светила пронзил полевую структуру лениво дрейфовавшей флуктуации по имени Лючано. Флуктуация-Лючано полностью осознавала свое «я» - видимо, необходимый компонент для восприятия очередной демонстрации Шам-Марг.
        Излучение звезды вызывало чувство сытости и легкой, приятной щекотки. Новое «тело» фиксировало близкую границу гравитационных полей. Словно ледяная скользанка, она манила разогнаться - и унестись прочь, визжа от восторга. Колебания вакуума, кривизна и волновые рытвины пространства, «туннели», скрытые в складках континуума, где время останавливается, а иногда даже поворачивает вспять - все это было, как знакомая лужайка перед домом.
        Обжитой, уютный мир.
        И лишь грубые сгустки вещества, вращаясь вокруг звезды, пугали чужеродностью. Противоестественные комки материи в волновом океане. Звезды воспринимались по-другому: источник жизни, пищи, удовольствия. В них луч и корпускула сливались воедино, испытывая взаимные метаморфозы. Звезды были - живые!
        В отличие от хладных трупов, несущихся по орбитам.
        Планет.
        «Не свихни мозги, малыш, - предупредил маэстро Карл. Он тоже вращался где-то здесь, в высшем свете. - Две понятийные системы, два способа восприятия. Две взаимоисключающие среды обитания. И все это накладывается друг на дружку в твоей непутевой голове. Бутерброд: хлеб, масло и гравитация. Отсюда и „скользанки“ в космосе, и „лужайки“ у звезд… Если ты до сих пор не рехнулся, это либо чудо, либо серый гумус в черепной коробке способен переварить куда больше, чем принято считать! Но злоупотреблять не стоит…»
        Увы, Лючано никто не спрашивал: желает он злоупотреблять, или нет. Вот чем бы он сейчас действительно с удовольствием злоупотребил, так это стаканчиком энергетического концентрата… тьфу, пропасть! - тутовой водки! Или рябиновки, которую чудесно делала ключница Матрена.
        Будоражащий всплеск донесся из ближайшего «туннеля», дырявившего пространство на манер кротовой норы. Там, в глубине, двигалась пища. «Змей»-Тарталья встрепенулся, пробуждаясь.
        Собственно, он и не спал - в человеческом понимании. Просто комбинация волн, скрученных жгутами, и толики корпускулярного материала активизировалась, реорганизовав инфраструктуру и усилив напряженность полей.
        Флуктуация континуума класса 2SD-21 - изменила класс на 2D-23+.
        Лючано никогда не определил бы «на глазок» класс флуктуации. А находясь внутри нее, фактически сам будучи «змеем», а затем «драконом» - тем более. Цифро-буквенные обозначения всплывали в мозгу, посылаемые извне. Вряд ли пенетратор разбирался в классификационном реестре Шмеера-Полански. Должно быть, птица воспользовалась информацией из обширнейшей памяти спящих близнецов-гематров.
        «Флуктуации способны мгновенно изменять класс! Они могут находиться в разных состояниях, а мы воспринимаем их как разные… Объекты? Существа?»
        - Вы уяснять начали. Дальше вперед есть…
        «Дракон»-Тарталья метнулся по грави-«скользанке», взял разгон - и, синхронизировав энергопотоки, вошел в резонанс с континуумом. Он пронизал время и пространство, как капля ртути - воду. Никаких разрывов, чернолаковых «тюльпанов» и прочего варварства. Теплая, волнующая пульсация. Сознание распахнулось, объяв необъятное. Вселенная мигнула - иначе, чем при РПТ-маневре. Возвращаясь к исходному состоянию, «дракон» уловил близость вожделенного лакомства.
        Он не промахнулся.
        Два вместилища, созданные мертвым веществом из мертвого вещества, с неуклюжестью покойников двигались в корпускулярном облаке. Сородичи «дракона» окружали их, впитывая дразнящие эманации. Энергия переполняла чрево добычи. Ее было много. Так много, что излишки вырывались наружу, грубо проталкивая добычу сквозь облако.
        В чреве прятался деликатес. Тончайшие полевые структуры, отдаленно похожие на его собственную. Пару раз «дракон» имел счастье отведать их, изумляясь оригинальному вкусу.
        Флуктуация устремилась к ближайшему кораблю.
        Два звездолета крались сквозь пылевое облако. Галера «Этна», принадлежащая Гаю Октавиану Тумидусу, и корабль Юлии Руф. В навигаторской рубке галеры сидел раб Лючано Борготта - «запасная батарея» дублирующей энергосистемы.
        Временн?я петля замкнулась.
        Птица Шам-Марг не видела в этом ничего необычного. Время для пенетратора не являлось линейным. Его можно обратить вспять, завязать узлом…
        - Теперь внимаем. Это - мы.
        Вокруг кораблей роились флуктуации многих классов и подвидов. «Кракены», «гидры», еще один «дракон», «дэв»… Разные, и несмотря на разницу - одинаковые!
        - Такой я раньше назад была. Могу дальше вперед опять стать. Любой из нас туда-сюда способен есть.
        Стая окружила корабли. Завязался бой. Фаги рвались к лакомству - запасам биологической энергии. Звездолеты огрызались раскаленной плазмой и мощными пучками волн. Но силы были неравны.
        В рубке «Этны» гибкая лиана с листьями-ладошками проникла в нутро раба Борготты, изучая захваченный объект. «Дэв» ощупывал добычу, не спеша есть. Еще не вполне разумен, он, тем не менее, уже нуждался не только в пище. Он жаждал нового. Познавал мир. Исследовал.
        Брался за вагу удивительной марионетки.
        - Мы развиваемся. Кто развился - вернуться может. Как раньше назад стать. Проще быть. Мы так отдыхаем. Мы иначе, чем вы, есть.
        Бой остался в стороне, потеряв значение. С «драконом»-Тартальей творились чудеса. Комбинации полей пришли в движение. Бестелесный «организм» опять эволюционировал. Энергопотоки свивались в вихри, в них мелькали первые искорки разума…
        Флуктуация меняла класс.
        2D-23+… 4SL-3+… 5P-18+!
        Бывший «дракон», теперь пенетратор 5-го класса, тихо скользнул прочь, когда континуум распахнулся, извергнув сияющий сгусток энергии, по форме напоминавший паука-исполина.
        Понимание ударило под дых чугунным кулаком гитариста.
        Части мозаики сложились в картину.
        Рыбы, птицы, звери, люди. Лестница эволюции. Но щенок - уже собака, птенец - уже птица, а младенец - уже человек. Взрослому не вернуться в детство, если не считать за возвращение маразм старости. Не отрастить жабры и хвост, не стать комком слизи или земноводным, хотя плод в утробе проходил через похожие стадии.
        У флуктуаций континуума - по-другому. Простейший «амебоид» - фаг - «дракон» - «дэв» - пенетратор. Звенья одной цепи. Пенетратор, антис Вселенной, содержит все звенья в себе. «Дэв» - часть звеньев. При желании они способны вернуться в любое из состояний. Птица сказала: «Мы так отдыхаем». Вряд ли ее стоит понимать буквально. Отдых от развития? Возвращение в блаженно-бездумный Золотой Век первобытности?
        Не важно.
        Сознание и тело - одно. Возвращаясь памятью раньше назад, пенетратор изменяет себя здесь сейчас, не разделяя форму и содержание. Так он в настоящем заново переживает моменты прошлого.
        - Я развитая есть. Нас мало, развитых…
        Вселенная померкла, схлопнувшись до размеров корабельной рубки.
        IV
        - Нейрам хотел, как я. Дальше вперед, раньше назад, здесь сейчас. Не умел. Научился, думаю. Вдруг раньше назад ушел. Вернуться не может. Он раньше назад маленький, глупый был. Врача очень просим исправлять. Вытащить.
        Радужный пузырь втянулся в рамку гиперсвязи. Он не спешил погаснуть окончательно. Играл бликами, подмигивал разноцветными блестками, шел полосами - точь-в-точь ненастроенное изображение во время связи с Фарудом.
        - …случилось?! Куда вы пропали?!
        «А вот и наш друг Фаруд!» - Лючано не слишком удивился. После «экскурсии», организованной Шам-Марг, он отнесся бы спокойно и к взрыву сверхновой. Гипер поймал предыдущую настройку? - бывает. При сбитой внешней антенне? - ну и ладно. Побочный эффект флуктуативной деятельности.
        Пустяк, в сравнении с Вечностью.
        - Дети скорпиона!
        Фаруд бушевал. Казалось, сейчас он раздвинет рамку руками, порвет радужную пленку в клочья и протиснется в рубку собственной разъяренной персоной.
        - Я тут места себе не нахожу…
        Вехден икнул и умолк на полуслове.
        Окаменев, он смотрел на пенетратора. На Нейрама Самангана, который сейчас должен был прозябать в хосписе профессора Мваунгве, ведя растительное существование голубоглазого «овоща». Вместо этого жертва заговора преспокойно расхаживала по рубке корабля, названного в ее честь. Никаких признаков дебильности на лице антиса не наблюдалось. Глаза его вновь были чернее безлунной ночи в пустыне на Михре.
        - Нейрам?! Ты?..
        Невидимые пальцы стиснули горло вехдена. Из глаз брызнули слезы. Фаруд пытался их сдержать, и не мог. Он рыдал, как дитя. Лицо Сагзи пошло багровыми пятнами. С лица пятна расползлись по всей рамке, густея и растекаясь кровавыми кляксами. Изображение охватил приступ эпилепсии. Фаруд хотел что-то сказать, но пленка с явственным треском лопнула.
        Связь оборвалась.
        Птица, как и следовало ожидать, пренебрегла хоть появлением, хоть исчезновением Фаруда. Сагзи был ей безразличен. Ее волновал Нейрам.
        «Славный каламбур, - оценил маэстро Карл. - Что может волновать волновое существо?»
        - Я все сказала. Теперь вы скажите. Врач станет Нейрама исправлять. Врачу скажите. Я здесь сейчас ухожу.
        «Овощ» окутался жемчужным ореолом.
        - Стойте!!! Вы убиваете нас!
        Отчаянный вопль Юлии возымел действие. Тело антиса неохотно сконденсировалось, вернув себе прежний вид.
        - Мы никому не сможем ничего рассказать!
        - Убиваю? - непонимающе переспросила Шам-Марг. Человеческие интонации давались ей все лучше. Птица быстро училась.
        - Да! Вы уйдете из материального тела, Нейрам Саманган тоже перейдет в волновое состояние, не контролируя процесс - и здесь полыхнет так, что никого не останется в живых!
        Флуктуация задумалась.
        - Вы правы есть, - признала она наконец, с ожиданием уставясь на Юлию. - Выход предлагаете?
        Увы, готового ответа у помпилианки не было.
        - Нам надо сесть на планету, - первым нашелся Бижан. - Там вы с Нейрамом отойдете от нас подальше…
        - Я на планете не вхожу-выхожу. Не мой… моя… стихия? Вещество. Вяжет. Плохо выходить. Не могу.
        «Вот тебе и раз! - восхитился Добряк Гишер. - И у птички случаются проблемки? Нам вакуум поперек горла - а им, значит, вещество? Атмосфера? Мотай на ус, дружок…»
        - Выйдите из тела в открытом космосе, а не внутри корабля, - предложил гитарист.
        - Можно, - согласилась флуктуация. - Я иду.
        Шам-Марг шагнула к стене рубки, явно намереваясь пройти насквозь.
        - Стойте!!!
        Теперь орали все хором.
        - Вы в плотном теле через стену не пройдете! Придется уходить в волну!
        - Что делать?
        Птица выглядела озадаченной. Столько сложностей вокруг простейшего действия: покинуть корпускулярное тело. Кто бы мог подумать?!
        - Скафандр, - слабо подал голос с пола забытый всеми барабанщик. - Пусть выйдет наружу в скафандре. И там…
        Он сел и заморгал, пытаясь сфокусировать мутный взгляд.
        - Точно!
        - Молодец, Гив!
        - «Браслеты» снимите, что ли? - жалобно попросил барабанщик.
        - А за ствол хвататься не станешь?
        - Не стану. Ну его, этот ствол. Одни неприятности от него…
        - Заль, сними наручники.
        - Вы выйдете наружу через шлюз в скафандре, - объяснял птице гитарист, возясь с силовыми «браслетами». - Отлетите подальше от корабля и покинете тело. Скафандр сгорит, ну и дэв с ним! Извини, Гив, что врезал. Тебя иначе не утихомиришь, ты ж знаешь…
        - Знаю, - согласился барабанщик. - Ладно, я не в обиде. Но я тебе еще припомню! - непоследовательно добавил он.
        - Припоминай. Вот выберемся, и припоминай сколько угодно!
        - Господа! - Юлия мастерски выдержала паузу, дождавшись, пока все взгляды обратятся на нее. - Я рада, что мы нашли выход. Но мы забыли о второй нашей проблеме. У нас кончается воздух. Корабль продолжает удаляться от звездной системы. Конечно, мы отправим радиосигнал бедствия. Только успеет ли помощь?
        - У вас есть другие идеи? - вежливо осведомился громила-гитарист.
        - Есть. Если уважаемая Шам-Марг не откажется, мы могли бы совместить наши интересы.
        - А именно?
        - Переход антиса из корпускулярного тела в волну и обратно, если проходит без контроля, сопровождается большим выбросом энергии. Я не физик, но энергию можно направить…
        Лючано тоже не был физиком. Он был кукольником. Но сообразил первым: очень уж это походило на точечную корректировку действий куклы - расставление своих акцентов в потоке чужой деятельности.
        - Корабль! Развернуть звездолет в нужную сторону - и использовать энергетический выброс перехода в волну в качестве толчка!
        - Умница, Борготта. Это наш шанс.
        В рубке воцарилась тишина. Люди пытались осмыслить великолепное безумство идеи.
        - Светлый огонь! - гитарист хлопнул ладонью о колено. - А мне нравится! Все лучше, чем задохнуться в этой жестянке. Твое мнение, капитан?
        - Развернуть корабль не проблема, - взвешивая каждое слово, заговорил Бижан. - Нацелить на Тамир - тоже. Навигация работает, маневровые двигатели действуют. Даже отчасти погасим скорость. Но если толчок будет недостаточно мощным, нам это ничего не даст. А если окажется слишком сильным… Корабль не выдержит.
        - Ну, раскурочит дюзы! Даже пару кормовых отсеков! Там и так вакуум, а реактор не пашет. Откачаем воздух из отсеков, где он остался, задраим все мембраны, пересидим в рубке…
        - Нас размажет ускорением. Компенсаторы инерции скисли…
        - Дублирующий контур! Он подзаряжается из рубки!
        Вехдены повернулись к Шам-Марг:
        - Вы согласны?
        - Мне все равно, где выходить. Я не все поняла, - птица развела руками, словно марионетка под управлением начинающего кукловода. - Объясните. Мне интересно есть.
        V
        В рубке кипела работа.
        Гитарист с барабанщиком, закрыв нижнюю часть лиц белыми повязками из хлопка, уселись на корточки в углу. В руках каждый держал по прозрачному цилиндру - аккумуляторы извлекли из разъемов, вскрыв стенную панель. У гитариста дело спорилось быстрее, но и барабанщик старался. На лбу его выступили бисеринки пота.
        В цилиндрах разгоралось темно-розовое свечение.
        Бижан копался в сфере управления, разворачивая корабль на новый курс. Он то и дело сверялся с динамическим атласом сектора. Наконец зеленый ромбик на контрольном дисплее совместился с оранжевым. Радостный писк возвестил: ориентация завершена.
        Юлия тем временем подробно объясняла Шам-Марг, что надо делать. Флуктуация слушала, краем глаза наблюдая за действиями Бижана. Птице было интересно.
        Один Лючано остался не у дел.
        - Ограничения! - с восторгом заявила птица, когда Юлия закончила. - Уникальный опыт! Я правильно осталась. Хорошо есть!
        Гитарист, хрустнув плечами, передал заряженный аккумулятор капитану и снял повязку.
        - Неси скафандр, - бросил Бижан, вставляя цилиндр в гнездо. - И помоги ему… ей облачиться. Времени мало.
        Юлия подвела Шам-Марг к пульту.
        - Здесь, - помпилианка вызвала на дисплей схему корабля, - вам надо будет вручную открыть мембрану. Закроете ее за собой, откроете следующую, разблокируете шлюз… Господа, дайте коды!
        - Даю, - кивнул гитарист, извлекая из ниши громоздкий скафандр.
        - Коды? Разблокировать? - птица моргнула. - Не понимаю.
        - Наберете определенные цифры на кодовом замке.
        - Цифры? Не понимаю.
        - О-о, нет! Так мы и до коллапса Вселенной не успеем. Нужен сопровождающий.
        - Но в том отсеке - почти вакуум! - «йети» едва не выронил свою ношу. - А у нас только один скафандр в рубке. Остальные - как раз там, куда надо попасть.
        - Проклятье! Так надевайте скафандр, бегите туда и принесите второй - для сопровождающего!
        - Время, время!.. Тысяча квазаров! МОРС! У нас есть человек в МОРСе!
        Палец Бижана победно уткнулся в грудь Тарталье.
        «Что-то все сегодня в меня тычут. Пальцами, стволами, кулаками», - с обидой подумал Лючано, но счел за благо смолчать.
        - Надевай скафандр на пенетратора! Я перепрограммирую МОРС. Гив, ты закончил? Подавай сигнал бедствия на Тамир. Скажи, что входим в систему. Точный курс и скорость сообщим дополнительно. Остальное сам знаешь: авария, реактор мертв, воздух на исходе. Леди, пристегните детей к креслам! Компенсаторы - компенсаторами, но может и тряхнуть. Шевелитесь, сонные мухи!
        Вряд ли «нормальная» помпилианка проявила бы заботу о рабах, пристегивая их к креслам. Даже по чужому распоряжению. Впрочем, на краю гибели - не до расовых комплексов!
        Бижан открыл панель на «жилетке» Тартальи и занялся программированием.
        - Готово, - вскоре сообщил он. - МОРС даст тебе четыре минуты в разреженном воздухе, при низкой температуре. За это время ты должен все успеть и покинуть отсек. Схему корабля, ваше положение и техзадание я буду транслировать на шлем. Не заблудитесь.
        - Уж постараюсь, - буркнул Лючано.
        Гитарист закончил облачать «овоща» в красивый, серебристый с ало-белыми «вставками» скафандр. Он активировал системы, внешнюю акустику, за минуту прогнал диагностику - и с удовлетворением хмыкнул.
        - Пошли, - махнул Лючано пенетратору, и первым оставил рубку.
        Путь занял минут семь. Они двигались по центральному коридору, никуда не сворачивая. Дважды приходилось открывать промежуточные мембраны. Коды не требовались. Хватало простого касания сенсора - здесь, где опасность разгерметизации отсутствовала, блокировку удалось отключить дистанционно, из рубки. Схема корабля висела у Тартальи перед «глазами», накладываясь на картинку, транслируемую камерой.
        По схеме ползли две красные точки: он и Шам-Марг.
        Б?льшую часть пути птица молчала. Лишь когда Бижан уведомил, что они подходят к заблокированным отсекам, флюктуация заговорила.
        - Вы боитесь существование прервать. Так?
        - Боимся, - Лючано пожал плечами.
        - Это трудно есть. Все время бояться.
        - Почему - все время? Все время мы об этом не думаем. Только иногда.
        - Как здесь сейчас?
        - Сейчас? Нет. Сейчас мы стараемся выжить. Некогда нам сейчас бояться.
        - Ты интересное сказал. Буду думать.
        - Внимание! Первая предшлюзовая мембрана. Борготта, наберите код…
        Слушая указания капитана, Лючано набрал восьмизначный код. Загорелся оранжевый индикатор: «опасность средней степени». Тем не менее, мембрана втянулась в стены.
        Тесный отсек через десять шагов перекрывала вторая мембрана. Здесь оказалось холодно, но, в общем, терпимо. Лючано задраил за собой перегородку.
        - Борготта, входишь в экстрим-зону! Напоминаю: четыре минуты. Не забыл, что тебе делать?
        - Помню.
        - Не слышу. Повтори.
        - Есть, капитан! - по-военному рявкнул взбешенный Тарталья.
        - Не ори, я не глухой. Связь барахлит. Ну, удачи. Когда задраишь вторую мембрану, связь может пропасть. Тебе придется дей… само…
        Голос Бижана утонул в скребущихся шорохах. Лючано вздохнул и двинулся вперед, к дальнему концу отсека.
        - Подожди, - остановил его голос птицы. - Сказать хочу. Чтоб ты знал. В тебе часть нашего есть. Часть нашего вживается. Часть нашего растет. И то, и другое есть.
        - И что? - в горле застрял щекотный комок.
        - Вживется - станет тобой. Вырастет - уйдет. Два пути. На втором тебе не существовать. Сказать хотела. Идем.
        «Тебе бы, птичка, в психотерапевты! - зло думал Лючано, набирая очередной код, заранее сброшенный Бижаном на „глаз“. - Мало того, что я с голой задницей в „экстрим-зону“ лезу, так еще новые перспективы. Сгорю, как полковник? Или обойдется? Ну да, обойдется! - с моим-то счастьем…»
        Мерзко зазвенел предупреждающий зуммер.
        Вспыхнула надпись: «Опасность! Вакуум!»
        «Он же обещал, что там будет очень разреженный воздух…»
        Мембрана с шипением распалась на лепестки. В спину ударил ураганный ветер, вбив Тарталью в проем. Он едва удержался на ногах. Судорожно вдохнул жалкие остатки воздуха: морозного, жгучего. Укол инъектора прояснил мозги. Давление в отсеках выровнялось. Впрочем, какое «давление»?! Открывшееся помещение было в несколько раз больше предыдущего.
        Ребристые стены. Тусклые панели аварийного освещения на потолке. На всем - мрачные багровые отблески. Сколько здесь? Четверть атмосферы? Одна пятая? Одна десятая? «Глаз» транслировал бег таймера, включившегося автоматически при переходе МОРСа в режим экстремального жизнеобеспечения. Осталось три минуты двадцать восемь секунд. Надо торопиться.
        Едва пенетратор вошел, Лючано поспешил задраить мембрану.
        Пульт управления дверью шлюза. Тут стояла уже не мембрана - многослойная композитная плита с двойным запором: электронным и механическим. Сначала электронный… код… Есть! Теперь - штурвал механики. Штурвал шел туго. Пальцы примерзали к стылому металлу. Отогревать их было некогда.
        Да и как?! Дыханием?
        Через шлем?!
        С изумлением и страхом Лючано сообразил, что практически не дышит. Инъекция! Он слышал об этом. Какое-то органическое соединение - оно впрыскивается в кровеносную систему вместе с катализатором. Катализатор разлагает органику, при этом выделяется кислород, насыщая кровь. Чем же МОРС защищает носителя от пониженного давления? От этой… как ее?! - декомпрессии?
        «Крути баранку, дружок. Быстрей!»
        Что-то лязгнуло. Плита тронулась с места, открывая шлюз. По отсеку пронеслось легкое дуновение - в шлюзе сохранилось немного воздуха.
        - Туда! Давай! - крикнул Лючано птице. Своего голоса он не услышал. Разреженная до предела атмосфера плохо передавала звуки. К счастью, птица без промедления двинулась в шлюз. Тарталья защелкнул карабин страховочного троса, висевшего на поясе «овоща», на специальном кольце в стене.
        - Удачи! Удачи, Пульчинелло!
        Он бегом бросился вон из шлюза. Задвинуть тяжелую плиту, завернуть штурвал до отказа. Теперь - электронный замок. Иначе не открыть наружную дверь. Есть. Код открытия. Цифры путались, одеревеневшие пальцы не чувствовали сенсоров. Сколько осталось времени?
        Загорелась надпись: «Вы действительно хотите открыть шлюз?»
        Да, черт побери!
        «Шлюз открыт».
        Ждать, пока пенетратор выйдет наружу, не было времени. Через двадцать минут автоматика закроет шлюз сама. Все, дело сделано! Пора уносить ноги.
        Снова код. Набрать. В глазах темно от недостатка кислорода. Он же не смотрит глазами! Он смотрит камерой. Почему… Все - красное. Аварийное освещение? Кровь стучит в висках. Перепад давления. МОРС не справляется.
        Код! От кодов тошнит…
        Он вывалился в соседнее помещение. Держась за стену, с трудом дотянулся до сенсора. Мембрана закрылась. Теперь - десять шагов до противоположного конца отсека. Десять ничтожных, легчайших шагов! Воздух, тепло, жизнь! Всего десять шагов…
        На седьмом шаге он упал. Подъем занял целую вечность. Время? Цифры расплылись в кашу. Что-то мигает. Красным. Что-то орет. В ухо. Что орет? Кто орет? Зачем?
        Надо идти. Ага, это капитан. Ну и пошел он…
        «Нет, не капитан пошел. Это я пошел…»
        Стена. Последняя мембрана. Код. Мир состоит не из атомов. Мир состоит из кодов. Формула Мироздания: 4-7-1-3-6…
        Пол вывернулся из-под ног.
        Навалилась безвидная тьма.
        Контрапункт
        Лючано Борготта по прозвищу Тарталья
        (пятьдесят три года назад)
        Никто не считает себя дураком.
        Никто не считает себя подлецом.
        Никто не считает себя маньяком, тупицей или бездарностью.
        Даже когда мы кричим на всю Галактику: «Я бездарен! Я сукин сын! Я туп, как пробка!» - мы автоматически подразумеваем, что это временно, случайно, имеет под собой ряд смягчающих обстоятельств, и вообще, в сравнении с кое-кем…
        Учитывай Вселенная наши убеждения относительно самих себя - мы бы жили в идеальном мире. Недолго, но счастливо. К счастью, у нас есть еще и убеждения относительно людей, снующих вокруг. Бездарей, неудачников, мерзавцев, завистников. Исключительных негодяев и мелких прохвостов. Быдла. Ошибки эволюции.
        Поэтому мир неидеален, но устойчив.
        Пассажирский супер-лайнер «Глория», принадлежащий ларгитасской компании «Carnival Cruise», шел по кольцевому маршруту Лар - Борго - Нисан - Тир - Лар с шестичасовым заходом в систему Альфы Паука. В качестве бонуса к круизу прилагалась возможность полюбоваться знаменитым поясом астероидов между Н’голой и Амбвенде.
        Обычный, просто очень дорогой рейс.
        «Кольцо удовольствий».
        Похожий на гроздь винограда, которую, пользуясь отсутствием бабушки, успел проредить малолетний шалун, корабль был битком набит народом. Полторы тысячи членов экипажа обеспечивали работу реактора и систем навигации, регенерацию воздуха и энергоснабжение, комфорт и уют, изысканную кухню, культурную программу и удовлетворение индивидуальных запросов, в том числе эстетических и сексуальных. Шестнадцать тысяч пассажиров в свою очередь ели, пили, занимались любовью, смотрели новости, принимали наркотики и расширители сознания, играли в карты, треки и «Смерть героя-III», загорали в солярии, покупали сувениры на память, посещали салоны татуажа и косметической хирургии, оздоравливались в банных термоячейках и криокапсулах, вели деловые переговоры и спорили о пустяках.
        Кое-кто рожал.
        Гематрийка Лия Коэн родила дочь в начале рейса. Вехденка Вис Саманган родила сына в конце рейса. «Глория» как раз закончила очередной РПТ-маневр - лайнер входил в систему Йездан-Даста, приближаясь к планете Тир. Мальчик родился слабеньким, и его поместили в медотсек № 38.
        Примем рождение мальчика за точку отсчета времени. Итак, дело происходило за шесть лет до появления на свет некоего борготоссца, которого назовут Лючано. Но этим фактом можно пренебречь. А вот тем, что роды закончились за тридцать шесть часов до аварии на «Глории», пренебречь никак нельзя.
        Вехденка-роженица не принадлежала к реформистам. Напротив, ее муж, Пир Саманган, сатрап административного округа на Тире, был из семьи ортодоксов. Система запретов в их роду блюлась до мелочей. Зная суровый характер мужа, Вис ни на минуту не сомневалась: пренебреги она грошовым пустяком - супруг подаст на развод.
        - Капитан! Роженица настаивает на выполнении ее требований! - доложил главный врач «Глории», коренной ларгитасец, вытирая пот со лба. Попытка урезонить молодую мамашу - твердолобую заразу, как выразился врач в частной беседе с красоткой-медсестрой - далась ему с трудом.
        Техноложец, он категорически не понимал: к чему блюсти запреты, страдая и мучась, если за тобой нет внешнего контроля?
        В каюте вехденки существенно понизили температуру. Еду ей теперь подавали один раз в день. Время принятия пищи вычислялось по часу заката двойного светила на Тире, в округе под управлением Пира Самангана. Скудный паек доставлялся в каюту автоматом - переоборудовали киберуборщика. Роженица пребывала в одиночестве. От визитов пассажиров и членов экипажа она отказалась, причислив к нежелательным визитерам и слуг-андроидов.
        Исключение делалось для медсестры, приносившей ребенка на кормление.
        Питьевую воду загрязняли безвредными, но неприятными на вкус добавками. Гелевый матрас унесли: женщина спала на полу. Санкомплекс «Гигиена» с трудом настроили на особый вторичный цикл - умываться Вис желала собственной мочой. Подключен к баллончику с газом, в каюте круглосуточно горел «вечный огонь». Язычок пламени по требованию капитана накрыли колпаком силового поля, обеспечив предварительно доступ кислорода.
        От пучка ветвей ивы пришлось отказаться - в оранжерее «Глории» не росло ив.
        Освещение каюты свели к минимуму.
        Дистанционно обеспечив сброс данных с «Гигиены» - роженица не соглашалась на осмотр - врач был поражен. Состояние здоровья упрямицы улучшалось просто на глазах. Маточные сокращения, выделения лохий, артериальное давление, выработка окситоцина, налаживание лактации - все находилось в норме. Хотя, конечно, что еще считать нормой… Допустим, у гематрийки выделения теряют кровянистый характер через две недели после родов. У вехденки же лохиистали желто-серыми через семь часов. А матка близилась к первоначальным размерам, не собираясь ждать традиционных шести-восьми недель.
        Опытный медик, дитя развитых технологий, врач оставался заложником представлений о мироустройстве, свойственных не-энергетам. Умом он понимал, что запреты вехденов не социальны, а физиологичны. Он даже сдавал на эту тему экзамен в университете. Но понять не значит принять.
        - Фантастика! - сказал он медсестре за обедом.
        - Я тоже мечтаю о сыне, - кокетливо ответила медсестра, имевшая на собеседника виды. - Он будет такой хорошенький, весь в отца…
        Ее прервал сигнал тревоги.
        Нейтринный двигатель на базе термоядерного реактора, с конвертором нейтронов в антинейтрино - штука надежная. Установка Тора-Хаусмана позволяет реакции идти не только на быстрых нейтронах, но и на нейтронах спектра деления бланкета-размножителя. Увы, даже ларгитасцы, техноложцы III уровня, не знали, отчего самая надежная в мире штуковина имеет привычку ломаться в самые неподходящие моменты.
        Супер-лайнеры типа «Глории» собирались на орбите. Космос был их средой обитания. На планеты они не опускались, обходясь челноками и модулями. В какой-то мере супер-лайнер являлся отдельной микро-планетой - попыткой гордых ларгитасцев доказать энергетам, что можно бороздить Галактику и без их услуг. Толкачи-брамайны? Взлетно-посадочные гематрицы? - нет уж, господа хорошие, мы по-нашему, верхом на реакторе…
        Втайне понимая уязвимость своей позиции, ларгитасцы компенсировали это уникальной системой безопасности.
        В случае угрозы виноградная гроздь «Глории» без промедления рассыпалась на отдельные виноградины. Каждая из автономных «ягод» была оборудована отдельной системой жизнеобеспечения и маневровыми двигунами, «заточенными» под любой вид энергии. Так произошло и сейчас. Все «ягоды» быстро удалялись от реакторного блока, где аварийная бригада торопилась устранить неполадку.
        - Твою мать! - сказал врач, возвращаясь к прерванному обеду.
        Он обожал луковый суп-крем с миндалем.
        Медсестра согласилась. Ей тоже не нравилось, что они с врачом застряли в пищевом блоке экипажа, где куча народу, и никакой возможности уединиться.
        Одной из разлетевшихся «ягод» был медотсек № 38. В нем, заключен в восстановительную капсулу, спал младенец-вехден полутора суток от роду - и ни единой живой души сверх того.
        Впрочем, к чему лишние волнения?
        Капсула обеспечивает все потребности ребенка, вплоть до синтеза пищевой смеси, обогащенной таурином и лактоферрином - полноценной замены материнскому молоку. Отсек герметичен и надежен. Управлять им можно дистанционно, с борта капитанской виноградины. Аварию скоро устранят. «Глория», воссоединившись в гроздь, двинется дальше, к Тиру, пассажирам выдадут памятные знаки «Участник катастрофы», самым жадным возместят моральный ущерб за счет компании - и рейс благополучно продолжится.
        Спи, дитя!
        Жизнь прекрасна.
        К сожалению, прекрасная стерва-жизнь любит вносить коррективы. Летя в пространстве, медотсек с ребенком попал в зону притяжения Фраваша, третьей планеты системы, и вышел на ее орбиту. В тот момент, когда «Глория» стала цельной, «родильный дом» находился с противоположной от корабля стороны Фраваша, что исключало дистанционное управление. Реактор по-прежнему был нестабилен, ждать никто не хотел, и капитан принял оптимальное решение.
        Рисковать шестнадцатью тысячами пассажиров и пятнадцатью сотнями членов экипажа из-за одного младенца?
        Нет! - миллион раз нет!
        Молодая мать, вне сомнений, возражала бы - если бы ее поставили в известность о капитанском решении. Но с этим решили погодить. Да и что значит один голос женщины, обуреваемой святой, но слепой и безрассудной любовью, против целого хора голосов, во главе которого стоит дирижер, отвечающий за безопасность всего лайнера?
        Голоса матерей давно уже ничего не значат.
        По-своему капитан был прав. До Тира, если не злоупотреблять осмотром космических красот, оставалось часов пять лета. Выйдя на тамошнюю орбиту, он предполагал высадить пассажиров (программа рейса отводила два дня на тирские достопримечательности!) и три четверти экипажа - после чего закончить доводку реактора.
        А спасатели за это время найдут и отбуксируют блудный медотсек.
        Выйдя на связь с 3-м тирским космопортом, капитан доложил ситуацию, дал все необходимые координаты и затребовал бот «чрезвычайников». Младенцу ничего не угрожало. Медотсек, исправно функционируя, мог кружить по орбите Фраваша хоть сто лет. Питание, выведение отходов жизнедеятельности, массаж и контроль развития - сто, не сто лет, но восстановительная капсула работала бы до ввода личного кода врача, или пока не иссякла бы энергия.
        На спасательную операцию отводились примерно сутки.
        - Пустяки! - сказал врач, узнав свежие новости.
        - Да, милый, - согласилась медсестра.
        Больше они не разговаривали, если не считать вздохов и стонов. Каюта врача оказалась вполне уютной, а поза «четыре лесоруба идут сквозь чащу», позаимствованная из энциклопедии «Время любви» - в меру оригинальной.
        И тут жизнь внесла новую, самую интересную коррективу. Едва «Глория» стартовала к Тиру, как в орбитальном секторе Фраваша, помимо «ягоды» с маленьким вехденчиком, объявилась птица Шам-Марг.
        Флуктуация континуума класса 5NP-38+.
        Спустя полвека по меркам людей она станет - 6P-49+, согласно реестру Шмеера-Полански.
        Никакая это была не птица. И никакая не Шам-Марг. Позднее, когда дотошные биографы будут трудиться над жизнеописанием Нейрама Самангана, лидер-антиса державы вехденов, кому-то в голову придет назвать флуктуацию по имени птицы из местного фольклора. Красиво и радует слух. Журналисты подхватят идею, сделают из нее конфетку - так и останется: птица Шам-Марг, и баста.
        Шам-Марг была совсем молоденькая. В смысле, как пенетратор. Недавно она эволюционировала до класса NP, перевалив рубеж в тридцать континуальных градаций. А юность неизбежно связана с любопытством. Сам по себе медотсек не слишком заинтересовал птицу. Но содержимое восстановительной капсулы…
        О, птице повезло с находкой!
        Пенетраторы - антисы космоса. Так их назвал один бойкий журналист в статье «Подобное - подобным!». Если антисы людей, писал он, войдя в большое тело, отважно поднимаются в сверкающие высоты макрокосма - антисы континуума, захватив малое тело, без страха ныряют в зияющие бездны микрокосма. И макро-, и микро - для каждого - новая, принципиально чуждая Вселенная. Оценим подвиг тех и других, бла-бла-бла, тыры-пыры, ля-ля-тополя, статья успеха не имела, и журналист переключился на спортивные обзоры.
        Ученые его аналогией не заинтересовались.
        Журналист втайне писал стихи и повести в стиле «фэнтези», а значит, числился в неисправимых романтиках. Такой мнимой величиной вполне можно пренебречь.
        Но вернемся к птице Шам-Марг. Младенец или великан, ребенок или взрослый, вехден или гематр - для нее это не играло никакой роли. Живое существо представляло для флуктуации Terra Incognita, Землю Неизвестную. До сих пор Шам-Марг лишь трижды решалась на спускв глубину белковой загадки. Эксперимент произвел на птицу колоссальное впечатление. Доступ к тайнам материи - к восхитительным ограничениям, дивным процессам и чудесному ряду понятий!
        Луч на время становился корпускулой.
        Есть от чего прийти в восторг.
        Итак, птица спустиласьв младенца-вехдена. Пока на Тире готовили спасательный бот, пока «Глория» избавлялась от пассажиров и завершала ремонт, пока врач с медсестрой меняли «четырех дровосеков» на «карпа, плывущего вверх по течению» - флуктуация наслаждалась странствиями по новому миру. Расщепление белков на отдельные аминокислоты, самовоспроизводство молекул ДНК, возбуждение нейронов головного мозга, циркуляция лимфы - о, каждая миллисекунда сулила мириады открытий!
        Но всему приходит конец. Наигравшись, птица заскучала. Подросткам свойственна резкая смена интересов. И Шам-Марг вознеслась в привычную среду обитания.
        Луч ринулся прочь из корпускулы.
        Когда пенетратор покидает захваченное им тело, оно уничтожается. Точно так же уничтожается малое телоантиса-человека, когда тот переходит в волновое состояние. Но у антиса есть механизм возврата и восстановления, о котором речь пойдет позже. А пенетратор не заботится о восстановлении игрушки - хотя бы потому, что иначе понимает разницу между живым и мертвым.
        Птица взмыла в космос, и младенец рассыпался холодными искрами.
        - Красиво! - сказал бы врач «Глории», фаталист и циник.
        А медсестра бы всплакнула украдкой.
        Не садитесь играть с судьбой. У нее всегда три туза в рукаве. Вот и сейчас: туз шлепнулся на игральный столик, меняя ход партии. Вехденка Вис Саманган, жена тирского сатрапа - в данный момент она рыдала, не надеясь на расторопность спасателей! - сама того не зная, родила антиса.
        Обычно первый выход антиса в волновое состояние происходит в возрасте шести-семи лет. Зафиксирован случай «ухода в волну» трехлетки. Но на вторые сутки после рождения?! Шам-Марг безотчетно сыграла роль катализатора, спускового крючка, инициировав антическую способность ребенка много раньше положенного срока.
        На орбите Фраваша вокруг медотсека кружили двое: флуктуация континуума класса 5NP-38+ и маленькое солнышко, выражаясь языком знакомого журналиста.
        Птица Шам-Марг и будущий Нейрам Саманган, лидер-антис вехденов.
        Это была забава почище первой! С таким птица никогда не сталкивалась. Новый товарищ по играм, крошечный и беспомощный, требовал опеки. От фонового излучения космоса он шел рябью, искажая характеристики спектра. Гравитационные волны Фраваша играли злые шутки с его структурой. Температурный градиент нижних слоев младенца оказался крайне неустойчив.
        Короче, в заботах о «кукле» время летело сломя голову - имейся у птицы соответствующие представления о времени и голове.
        А на безопасном расстоянии от орбиты Фраваша дрефовал бот спасателей, боясь привлечь внимание мощной флуктуации. Вторая флуктуация, слабенькая, едва оформившаяся, их беспокоила мало. Но пенетратор! Рисковать любимой задницей ради крохотных ягодиц чужого сына никто не хотел.
        Видя, что птица не торопится покидать сектор, командир спасательной бригады отдал приказ:
        - Провести сканирование медотсека!
        Сканирование показало: ребенка в отсеке нет. Ни единого живого существа, лишь фон от биологических компонентов оборудования. Вывод напрашивался сам собой: пенетратор посетил тельце ребенка - лакомый кусочек! - и, покидая временное пристанище, уничтожил дитя.
        Бот развернулся и полетел обратно.
        Молодая мать была безутешна. Ее муж забрал жену с космодрома домой, подписал отказ от выплаты компенсации и выдержал осаду журналистов, желавших поведать миру:
        «Что чувствует семья окружного сатрапа, потеряв сына?»
        Потерянный сын тем временем налетался всласть - и вернулся в восстановительную капсулу. Он устал, хотел кушать и баиньки. Механизм возвращения антисов из большого телав малоеизвестен, хотя и слабо изучен. Переходя из волнового состояния в корпускулярное, антисы восстанавливают физический облик по матрице, предшествовавшей последнему выходу. Дитя «воскресло», капсула вышла из режима ожидания - и все вернулось на круги свои.
        Синтетическое материнское молоко плюс здоровый сон.
        Новорожденный был еще слишком слаб, чтобы при «входе в волну» и возвращении обратно повредить системы родной «ягоды». Медотсек вращался на орбите Фраваша. Малыш-вехденчик сопел во сне. Птица Шам-Марг улетела, чтобы вскоре вернуться, и снова улететь, и опять вернуться. Супер-лайнер «Глория» закончил рейс. Чета родителей-Саманганов носила траур. Вселенная расширялась. РПТ-маневры рвали континуум в клочья.
        Что ни происходило, все к лучшему.
        Спустя восемь с половиной лет монтажники строительного консорциума «Титан» прилетели к Фравашу - собирать орбитальную станцию. Необитаемая, но пригодная для жизни планета вызвала интерес у горно-рудных магнатов, рискнувших вложить капитал в освоение. Первым, что обнаружили монтажники на подлете, был медотсек № 38.
        В отсеке спал трехнедельный младенец.
        Обычные антисы стареют, находясь в малом теле, как и все люди. В волнуони уходят не слишком часто, поэтому матрица восстановления «стареет» вместе с ними. Ребенок же львиную долю времени провел в волновом состоянии. За девять лет без малого его физический облик накопил возрастных изменений с маковую головку - как раз на три недели.
        Птица Шам-Марг отсутствовала, когда монтажники захватили медотсек силовыми полями и приняли на борт своего корабля. Необходимые сведения о ребенке были собраны за два часа. Авария лайнера, отчет капитана спас-бота, данные тирского информатория…
        - Чудеса! - заявил врач «Глории», узнав о спасении малыша из выпуска новостей. - Ну-ка, прибавим громкости…
        - Не отвлекайся, милый! - возразила медсестра.
        Это была уже совсем другая медсестра.
        Скоростным челноком ребенка отправили на Тир. Больше месяца он провел в приюте «Малышок»: родители отказывались принять сына, боясь подмены. Здравый смысл говорил в их пользу. А данные генетических анализов - возражали. Врачи приюта не обнаружили в ребенке никакой патологии: здоровенький, милый вехденчик. Под давлением общественного мнения Саманганы решились - дитя переехало в дом отца-сатрапа.
        Дальнейшая история Нейрама Самангана общеизвестна. Главным последствием его «отшельничества» стали волосы цвета слоновой кости. Восстановить исходную пигментацию не удалось. В волновое состояние ребенок больше не выходил - видимо, нуждался в «присутствии» пенетратора.
        Первый самостоятельный выход в волну Нейрам совершил в возрасте девяти лет - поздновато по антическим меркам, но в пределах допустимого. В восемнадцать лет - участвовал в битве под Хордадом, сыграв значительную роль в разгроме эскадры помпилианцев. Обычно антисы в человеческие войны не вмешиваются, ограничиваясь зачисткой трасс. Но в редких случаях, когда на карту поставлена целостность государства, или поражение означает геноцид…
        Там же, под Хордадом, он снова встретился с птицей Шам-Марг. Они узнали друг друга. Знакомство продолжилось, только сейчас Нейрам больше не нуждался в опеке флуктуации. Благодарен пенетратору, он не раз и не два предоставлял малое телодля спуска«мамочки» - так он шутливо именовал птицу.
        Ему-то выход пенетратора из тела ничем не грозил.
        Жизнь продолжалась. Звезды светили во мраке. Красные гиганты мутировали в белых карликов. Водород превращался в гелий. Гелий - в углерод. За спасение личной яхты кея Кобада IV (да воссияет свет владыки над миром!) от нападения стаи «дэвов» тридцатитрехлетний Нейрам Саманган получил титул лидер-антиса вехденов. В тот же день некий Лючано Борготта, двадцати семи лет от роду, работая куклу-помпилианца - работорговца по фамилии Катулл - был обвинен в посягательстве на чужое имущество и отдан под суд.
        Эти события, скажем прямо, никак не были связаны между собой.
        Глава десятая
        Зима задает вопросы
        I
        - …ресурс маневровых исчерпан. Сориентировать корабль не можем. Погасить скорость не можем, - долдонил в ушах голос Бижана, сухой и монотонный. - Извините, ребята. Подстраивайтесь сами…
        Лючано было плохо. Муторно, жарко, душно. Единственный «глаз» он отключил усилием воли. К горлу подкатывали рвотные спазмы. Подавление их стоило чудовищных усилий. Не хватало еще наблевать в шлем! Дело было не в том, что установка искусственной гравитации сдохла окончательно, а к невесомости он не привык. Последний «экскурс» в прошлое, на пятьдесят три года назад, дался очень тяжело.
        Сейчас он расхлебывал последствия.
        «Это потому, малыш, что ты тогда еще не родился, - предположил маэстро Карл. - Заглянул в прошлое, где тебя нет. „Огрызок“ восстановил, что сумел, но твое хлипкое человеческое естество… Постарайся избегать таких спектаклей».
        «Ага, постарайся! Будто я могу им командовать!»
        «А ты учись, дружок, - дал совет Добряк Гишер. - Кто из вас двоих главный? Подчинишь „огрызок“ - глядишь, и вживется. Нет - вырастет и уйдет. Сгоришь, как полковник. Не нравится? Значит, из штанов выпрыгни, а покажи, кто в доме хозяин…»
        Возразить было нечего. В отличие от предыдущих, «экскурс» запомнился не цельным действом, но нарезкой из плоских «стоп-кадров» с комментариями. Большинство комментаторов Лючано узнал по голосу: маэстро Карл, Гишер, профессор Штильнер… Четвертый голос - Тарталья мог в этом поклясться! - принадлежал Нейраму-Пульчинелло. Хотя он ни разу не слышал голоса антиса, кроме как в «волшебном ящике».
        Ну, разве что единственная фраза в гладиатории…
        Прав маэстро: нечего соваться туда, где нас нет. Ни в прошлое, ни в будущее. В башке сумбур, в ушах звон, на лбу испарина… Дышать тяжело. Прогулка в шлюз тоже не прошла даром.
        «Или у нас кислород кончается?!»
        От страшной догадки Лючано непроизвольно включил «глаз». Он лежал, пристегнутый к креслу, разложенному горизонтально. В двух других «ложах» были зафиксированы близнецы. Дети по-прежнему спали, или пребывали без сознания. За пультом обосновался Бижан, ведя переговоры со спасателями. По обе стороны от него ангелами-хранителями висели в воздухе гитарист с барабанщиком, придерживаясь за спинку капитанского кресла.
        Юлия обнаружилась в дальнем углу. Кто-то из вехденов оказался джентльменом, уступив даме свое кресло.
        Лица всех блестели от пота. Загнанной лошадью храпел барабанщик. С шумом вздымалась широченная грудная клетка гитариста, стремясь прогнать сквозь легкие как можно больше воздуха, бедного кислородом. Бижан говорил с трудом, преодолевая одышку - словно не по радио общался, а из последних сил взбирался на горный пик. Легкие самого Лючано работали, как испорченный насос, издавая жалобные всхлипы.
        - …отказали компенсаторы инерции. Гравитация - ноль. Вы нас размажете, если начнете тормозить своими двигателями. Да, сначала эвакуация к вам на борт. Потом вы гасите скорость и выводите мое решето на орбиту. Только так. Иначе спасете кучу трупов.
        Ответы собеседников были слышны только трубачу. На обзорниках кургузый спасательный бот, уравняв скорость с «Нейрамом», заходил на стыковку. Спасатели маневрировали с осторожностью хирурга, делающего «пластику» стареющей миллиардерше.
        - Где мы? - подал голос Лючано. Во рту пересохло, в горле першило. Распухший язык еле ворочался. Вдобавок мочевой пузырь истерически вопил: «Караул!»
        - Очнулся! Живой! - по лицу гитариста расплылась улыбка.
        - Подлетаем к Тамиру, - сообщил барабанщик.
        «Тамир? А, ну да…»
        Поверх изображения рубки поползли светящиеся строки. МОРС не замедлил откликнуться на мысленный вопрос:
        «Тамир - третья планета в системе оранжевого карлика Марзино. Масса - 0,9, гравитация - 1,1. В году 412 суток; сутки - 0,95 стандартных. Среднегодовая температура - -14 градусов по водной шкале. Не сходящий снежный покров. Статус - протекторат Террафимы, второй планеты системы. Население - около 17 тыс. человек. Преобл. горняки и служащие двух грузовых космопортов. Колонизация и разработка ресурсов начаты семь лет назад».
        Будет холодно, подумал Тарталья. И на особые блага цивилизации рассчитывать нечего.
        - Вы умеете заставить людей волноваться, Борготта! Но, честное слово, я рада, что вы живучий. Пять с половиной минут вместо четырех! Гив вас на себе вытащил.
        Барабанщик с гордостью хмыкнул. Вот уж от кого не ожидали! Сперва избил на пару с гитаристом, потом рвался пристрелить - и нате, бросился вытаскивать, рисковал…
        - Спасибо, - шепнул Лючано потрескавшимися губами.
        Барабанщик махнул рукой - пустое, мол! - и едва не улетел под потолок рубки. К счастью, в последний момент он успел вцепиться в спинку кресла.
        Вовремя: «Нейрам» тряхнуло.
        - Есть стыковка! Внимание: в шлюзовом и соседних отсеках - вакуум. Скафандров у нас нет. Продуйте отсеки воздухом, проверьте герметичность, и только тогда входите. На корму не суйтесь - мы в рубке. Передаю коды замков. И поторопитесь: у нас кончается воздух.
        Дисплеи ожили. По ним поползли цифры, диаграммы. Прямо в воздухе под потолком возникла объемная схема «Нейрама». Ряд отсеков в районе шлюзовой камеры горел красным. Но вот один из них сменил цвет на зеленый, следом - второй…
        - Что я пропустил? - обратился Лючано к Юлии.
        - Шам-Марг нас выручила. Вышла из Нейрама в центральной дюзе. Антис ушел в волну, нас швырнуло так, что в систему влетели чуть ли не на полусвете. Компенсаторы справились, зато аккумуляторы сразу сдохли. Спасатели поймали сигнал…
        - Отстегиваемся! - оборвал капитан рассказ помпилианки. - Путь свободен. Давайте, пошевеливайтесь!
        Вехден даже не пытался скрыть радость.
        «Лишь бы у них на боте гальюн работал!» - подумал Тарталья, высвобождаясь из фиксаторов.
        II
        Спасбот совершил посадку в угловом секторе космодрома. Сразу за хлипким ограждением, собранным на скорую руку из чугунных стоек и алюмопластовых труб, начинался лес, весь в снегу. «Тайга, - поправил издалека опытный маэстро Карл. - Это называется тайга. Помнишь, Мальцов рассказывал…»
        Голос маэстро, даром что внутренний, утонул в свисте ветра и вое пурги. Деревья-великаны, чьи вершины терялись в кипящей мгле, качались, взмахивали разлапистыми ветвями, роняя пучки игл - будто хлопали в ладоши, приветствуя гостей. Бурую, местами пепельно-серебристую кору, сплошь в бородавках, покрывали шрамы. Среди могучих стволов, прячась в танце вьюги, мелькали тени - гибкие, нервные.
        Хотелось верить, что это призраки, а не хищники.
        А если хищники, то сюда они не придут.
        Ледяная крупа секла наотмашь. Накрыть космодром силовым колпаком никто и не подумал. Здесь, на Тамире, чье освоение едва началось, это была недопустимая роскошь. Вокруг посадочного квадрата, за робкой границей микроячеистого бетона, оттаявшего от огня из дюз бота, наросли сугробы. Лючано не слишком удивился, обнаружив меж сугробами дядьку в термодохе и шапке-ушанке, с совковой лопатой в руках.
        Ловко орудуя «инструментом будущего», дядька расчищал путь горбатому автокару - к счастью, крытому.
        - Садиться быстро! - уведомил допотопный громкоговоритель с крыши кара. - Машину мне не морозить! Печка на нуле, еле тянет…
        Чувствовалось, что водитель испытывает мало уважения и к спасателям, и к спасенным.
        Выстроившись гуськом, все затрусили по дорожке, организованной дядькой-дворником. Выданные заранее шубы пришлись как нельзя кстати. Иначе «нейрамцев» зря спасали: замерзли бы, как цуцики, не дойдя до вожделенной печки. При каждом вдохе нос каменел от холода, словно хирург, готовясь к операции, ввел пациенту в обе ноздри «метелочки» с анестезией.
        Выдох сопровождался облаком пара.
        Дышал свободно один Тарталья: его берег шлем МОРСа. Зато он почти ничего не видел: камеру «глаза» залепило хлопьями снега. Возможность проморгаться конструкторы системы не предусмотрели - или бедняга не знал, как ее включить. Замыкая процессию, слепо уставясь в затылок идущего впереди Бижана, он вжимал голову в плечи, стараясь уберечь остатки тепла.
        Подошвы скользили. Влажность здесь была сумасшедшая. Бетон заиндевел, покрылся ледком, предательски уходя из-под ног. Колени дрожали от усталости и напряжения. Бурный полет на «Нейраме» давал о себе знать.
        «Упадешь - костей не соберешь… - он еле сдерживался, чтобы не ухватить Бижана за плечо. - Или „жилетка“ выручит? Китта, курортная Китта! - не ценил я, дурак, твой дивный климат…»
        - Ты что, слепой?
        Как выяснилось, он уже с полминуты тыкался в ступеньки автокара, не соображая поднять ногу и войти в салон. Выскочив из кабины, водитель ухватил его подмышки и с силой, достойной гидравлического домкрата, втолкнул в кар.
        Вслед донеслась брань, скомканная ветром.
        Дверь захлопнулась. Герморезина с шипением затянула стыки, отсекая зиму. Спасенные зашевелились, откидывая капюшоны, чихая, сморкаясь, протирая глаза. Спасатели уже успели влезть в кар через переднюю дверь. Они хохотали и пускали по кругу булькающую флягу размером с колесо. Спасенным выпить не предлагали - видимо, боялись отравить.
        Лючано плюхнулся на сиденье у окна. Камера оттаяла, зрение вернулось в полном объеме. Даже лучше: «глаз» на «удочке» брал в расчет и ночь, и пургу, и царапины на стеклопакете окна. Снаружи, подсвечены искрящейся круговертью снега и луной, вынырнувшей в просвет между тучами, мелькнули жирные туши рудовозов. Корабли ночевали в секторе отправки. Приемные шлюзы были выдвинуты до половины, наводя случайного зрителя на постыдные мысли.
        Казалось, рудовозы собрались для спаривания.
        Мерцая зеленоватым светом, впереди появились терминалы. Их было два: грузовой и пассажирский, большой и маленький. Ну да, руду здесь гоняют часто, а людей - редко…
        - Что добывают на Тамире?
        - Разное, - отозвался кто-то из спасателей, крякнув после доброго глотка. - Никель, цинк, молибден. Промышленная слюда, алмазы. На Энском плоскогорье есть торий и уран. В устье моря Лоренца - пьезокварц. Китов, опять же, бьем…
        Он хихикнул, как если бы сказал откровенную сальность.
        - Бьем! - заржали коллеги рассказчика. - В глаз! Чтобы шкуру не портить!
        Лючано ничего не понял, а переспросить постеснялся.
        Кар остановился у пассажирского терминала. Здесь уже ждали пять человек, укутанных в меха. Подкладку верхней одежды тамирцев густо пронизывали термические нити. Но при здешних морозах сунуть нос в пушистый воротник - первейшее дело.
        Еще трое стояли в холле терминала, за стеной из льдистого плексанола - незапотевающего, устойчивого к инеистым «кружевам» материала.
        - С вещами на выход! - пошутил водитель через акуст-линзу внутренней связи. - Шевелись, братва! Чай стынет, спирт выдыхается!
        В терминал из кара спасенные бежали куда быстрее, чем из шлюза спасбота - в кар. Отогревшись в салоне, никому не хотелось мерзнуть по-новой. Разогнавшись, Лючано влетел на эскалатор, не удержал равновесия и - эскалатор был коротенький - ткнулся забралом шлема в грудь «принимающей стороны».
        Послышался звон.
        - Ох, простите!
        - Пустяки! - добродушно расхохотался тамирец. Большой, толстый, с пышными усами, закрученными на концах «винтом», он словно сошел со страниц ретро-журнала. На груди его, ввинчена в плотную замшу тулупа, красовалась жестяная бляха - восьмиконечная звезда с вырезанной надписью «Альгвасил».
        Именно бляха и была причиной звона.
        «Альгвасил? - попытался сообразить Лючано. - Врач? Администратор? Полицейский?»
        Умный шлем, уловив замешательство носителя, спустил камеру пониже - она чуть не уперлась объективом в бляху. Миг, и в верхней части транслируемого изображения побежали строчки, взятые из какого-то справочника:
        «Альгвасил (террафим. Alguaciles; ближайший аналог: шериф) - служитель правосудия. Alguaciles mayores получает право исполнения правосудия по наследству или от местных властей. Alguaciles menores - судебные исполнители, жандармы и пр. Знаки власти А. - бляха и жезл…»
        Лючано мотнул головой. «Удочка» взвилась в исходную позицию, подсказка исчезла.
        - Вам плохо? - с участием спросил альгвасил. - Нужен врач?
        - Все нормально, не волнуйтесь…
        Лишь сейчас Тарталья сообразил, как он выглядит. Незнакомец в шубе на голое тело, если не считать мерцающей индикаторами жилетки МОРСа, в шлеме с глазастой «удочкой». Сквозь забрало видно лицо - глаза под слоем коричневой «замазки», щеки в оспинках от инъектора, синяки налились мерзкой желтизной…
        «Хоть татуировку спрячу! - он запахнул шубу плотнее. - Честное слово, я б такого подозрительного типа мигом отправил в каталажку! А этот сочувствует, добрая душа…»
        - Идемте, я помогу вам.
        Поддерживая Тарталью под локоток с осторожностью взрослого внука, ведущего любимую бабушку в лазарет, усач направился через холл к противоположному выходу. Камера на «удочке» медленно поворачивалась, давая круговой обзор. Юлию, приобняв за плечи, вел худой и бородатый тамирец. Детей несли на носилках - не спасатели, а те, кто ждал в терминале.
        Спасатели приканчивали вторую флягу, горланя песни.
        Свой долг они выполнили, а там хоть ветер не дуй.
        Вехдены шли сами. Сбившись в тесную группу, люди Бижана озирались по сторонам. Чувствовалось, что они, в отличие от прочих, с удовольствием бы дали деру. Но бежать в морозную ночь, в тайгу, или даже в поселок горняков, равнялось самоубийству. Да и побег был заранее обречен на провал. Вехденов сопровождали трое плечистых тамирцев, вроде бы невзначай сунувших руки под шубы.
        Можно было держать пари, что под шубами прячутся кобуры с оружием.
        «Уже дали запрос? И получили ответ: группа Бижана Трубача, музыканты-диверсанты? А мне-то какая разница? Я, как в раю: по документам - раб, по сути - свободный, ни в чем не виноват, ни в чем не замешан. Пострадавший я…»
        Снаружи ждали два мобиля-вездехода. Юлию и детей разместили в первом, вехденов и Тарталью - во втором. Кабинка водителя отделялась от салона переборкой, частично прозрачной. Никто не сомневался, что переборка с успехом выдержит не только удар кулака.
        Лючано слегка заволновался, что его посадили к вехденам, а не к помпилианке с гематрами. Но быстро успокоился. Наверное, власти хотят таким образом притупить бдительность музыкантов. А там, куда они приедут, их быстренько разделят, разведут в разные стороны, и он больше никогда не встретит капитана-трубача, гитариста-«йети» и психованного барабанщика…
        Окна в салоне отсутствовали. Дорогу он видел через два фильтра: переборку и лобовое стекло вездехода. Лучи мощных фар выхватывали фрагменты картины: заснеженная колея, хвоя деревьев на обочине, мрачный котлован с отвалами породы. Дорогу перебежало мелкое животное с короной ветвистых рогов. Пурга угомонилась, вдали загорелись огни поселка.
        - Скоро будем на месте, - сказал усатый альгвасил, ворочаясь на сиденье рядом с водителем. Его было чудесно слышно без вспомогательной акустики. Переборка не мешала прохождению звука.
        Через десять минут вездеходы въехали в поселок, петляя между сборными домиками.
        - Здесь брамайны живут, - пояснил словоохотливый усач, когда мобиль проехал мимо длинных бараков. - Толкачи. На них грузовозы гоняют. Вахтовый метод: полгода пашут, аж дым из ушей, полгода отпуска. Смешные ребята! Отопление - мизер, пища - дрянь, а они еще и гирлянды свои заряжают. Сверх программы. Мерзнут, голодают, и ни черта им не делается - только крепчают…
        «Я слишком мало страдала, - вспомнил Тарталья слова Сунгхари, женщины, которая стала святым изваянием в храме. - Мы, брамайны, черпаем энергию в страданиях».
        За бараками возвышалось трехэтажное здание с крышей, увенчанной гроздью антенн. Затормозив у входа, вездеходы стали впритирку друг к другу.
        - Администрация, - пояснил усатый. - Сперва думали вас по домам разместить. А потом прикинули: ночь, люди спят. С утра всем на работу. Тесно, опять же, в домах. Экономия жилого пространства. Ну и решили - здесь. Врач сейчас приедет, продукты в холодильнике… Матрасы уже везут, с одеялами. Если хотите, спальные мешки есть, с подогревом…
        - Спирт есть, - добавил басом водитель. - Этиловый. С брусникой. Спирту хотите?
        - Хочу, - кивнул честный Лючано.
        Вехдены промолчали.
        В администрации их разделили. Троицу Бижана увели налево, по коридору, а Тарталье предложили подняться на второй этаж. Мечтая о матрасе, который везут специально для него, вместе с одеялом (теплым, мягким счастьем в хрустящем пододеяльнике!), он буквально вполз наверх по узкой лестнице. Ватные ноги молили об отдыхе. Хотелось спать, но нервное возбуждение покалывало мозг хрустальными иголочками. Оно гнало приставучий сон прочь, словно хозяин - голодного щенка от миски с мясным фаршем.
        «Спирту мне! Море брусничного спирту! - затупить иглы…»
        Заботливый альгвасил тенью следовал за спасенным. Тулуп и шапку усач снял еще в холле, оказавшись разодетым в пух и прах - хоть на сцену. Длиннополый кафтан подбит стриженым мехом, складчатые шаровары заправлены в мохнатые унты - высокие, до колен. На голове - крошечная феска с кистью, ранее укрытая под зимней шапкой.
        Кафтан украшала такая же бляха, как и на тулупе.
        - Сюда, прошу вас!
        Кабинет был невелик: чуть меньше рубки «Нейрама». Он выглядел декорацией к историческому малобюджетному фильму. Стол, кресло на вертящейся ножке, два стула с высокими спинками. Общий свет выключен. Уютно теплилась настольная лампа - декоративное «солнышко» на витой спирали, под абажуром из темно-оранжевого полос. Абажур напоминал жалюзи, свернутое в усеченный конус. Малогабаритный визор стоял на тумбочке, сделанной из душистого - с порога слышно! - дерева.
        Окно было небрежно зашторено. В просвет виднелась решетка, перекрывавшая оконный проем. Решетку ковал настоящий мастер-кузнец: вензеля, листья, граненые прутья смотрелись произведением искусства.
        - Присаживайтесь!
        - А спирт? - обнаглел Лючано, опускаясь в кресло.
        Шубу он скинул прямо на пол, не в силах искать вешалку.
        Альгвасил расхохотался и полез в стенной шкаф, звеня посудой. Раздалось приятное бульканье. Лючано улыбнулся в ответ, предвкушая глоток жгучего, пахнущего ягодой наслаждения.
        И услышал слабый щелчок.
        III
        Сидеть в кресле сразу стало неудобно. Удочка шлема качнулась вниз, давая обзор. В кровь волной хлынул адреналин, смывая усталость. Офисное кресло, самое обычное на первый взгляд, оказалось коварной ловушкой. Вынырнув из подлокотников, силовые «ленты» плотно охватили запястья спасенного. То же самое произошло с ножкой кресла: щиколотки Тартальи стянула мерцающая петля.
        Два щекотных усика, объявившись из подголовника, забрались под шлем и плотно прижались к шее. Они не столько фиксировали голову, сколько считывали какие-то физиологические параметры пленника. Без предупреждения засветился визор. В темно-фиолетовой сфере началось движение оранжевых, как абажур, цифр и текста: кровяное давление, пульс, частота дыхания…
        - Что это значит? Немедленно освободите меня!
        Усач не ответил. Он закрыл дверцу шкафа и подошел к столу. В руках альгвасил держал странный прибор, похожий на церебральный парализатор «Хлыст» - такой был у Тартальи, когда он прилетел с гастролями на Китту. Вместо ствола из «парализатора» торчали два тонких и длинных штырька, с ворсинками на концах.
        Засунув штырьки себе глубоко в нос, усатый нажал на спусковой крючок. Раздался еле слышимый хруст. Альгвасил дернулся, закатив глаза. Из ноздрей у него потекла кровь, пачкая кафтан. Лючано с ужасом наблюдал за происходящим. Казалось, он заснул, не дождавшись вожделенного спирта, и видит кошмар.
        Вытащив штырьки наружу, альгвасил некоторое время стоял молча. Кровь быстро сворачивалась. На виске усача билась синяя жилка. Лоб изуродовали морщины: глубокие, словно раны. Усы превратились в багровую, слипшуюся массу. Лишь «винты» по краям торчали проволокой. Сейчас этот человек выглядел до ужаса знакомым, как знакомы детские страхи и взрослые неврозы.
        - На помощь! - окончательно теряя самообладание, завопил Лючано.
        - Не надо кричать, - хрипло ответил усач. - Кабинет звуконепроницаем. Вас никто не услышит. А даже если услышит, не станет помогать. Властью, данной мне…
        Он вдруг зашелся хохотом, как минуту назад, когда лез в шкаф. Лоб разгладился, жилка на виске замедлила биение. Чудесное настроение снизошло на альгвасила. Можно было предположить, что он принял наркотик. Хотя что за наркотик вводится столь мучительным и противоестественным способом, Тарталья не знал.
        И уж тем более не знал, зачем усач показал ему кукиш.
        - Давайте визор поглядим, - предложил сумасшедший альгвасил. - Устроим семейный просмотр. У меня есть дивные записи. Уверяю вас, получите истинное удовольствие…
        - Я требую, чтоб меня освободили! Вы не имеете права!
        - Дивные записи! - усач и глазом не моргнул. - Ну-ка подготовимся к сеансу.
        Он подошел к пленнику вплотную и принялся снимать с него шлем МОРСа. Лючано дергался, пытался сопротивляться, но альгвасил пренебрег его суетой. Минута, и Лючано ослеп: отключилась камера на удочке. В темноте отчетливей проявились запахи: лаванда - освежитель воздуха, пот альгвасила, что-то неприятное, вроде нафталина…
        - Папочка умоет малыша! Вот, теперь мы красивые…
        Влажная губка заскользила по лицу, смывая «замазку», покрывавшую глаза. Веки трепетали, силясь открыться. Кожу неприятно пощипывало. Тарталья представил, как выглядит со стороны, и чуть не залился истерическим смехом, сопя и повизгивая.
        - Моем, моем, умываем…
        Слепота сгинула. Лючано заморгал: тусклый свет лампы с непривычки показался вспышкой сверхновой. Зрение восстанавливалось, хотя он бы предпочел увидеть другую картину. Пусть без матраса и одеяла, пускай даже без спирта с брусникой - но и без маньяка-альгвасила!
        Кафтан, феска, бляха, штырьковый «парализатор». Усы слиплись от крови, натекшей из носа. Одежда безнадежно испачкана. Бурые потеки на бляхе. Рядом с альгвасилом психир Кавабата смотрелся бы тишайшим обывателем.
        - Итак, слегка устаревшие новости!
        Швырнув использованную губку в утилизатор, маньяк приблизился к визору. Секунда, и он вложил горошину инфокристалла в ячейку приемника записей. Биометрические данные Лючано никуда не исчезли - текст с цифрами сместился в верхнюю часть сферы, не мешая изображению.
        - Продолжаем выпуск эскалонских новостей, - приятным контральто мурлыкнула информателла. - Сегодня, в 12:45 по местному времени, вилла маркиза Рибальдо Сота подверглась нападению религиозных фанатиков. Нападающими руководил Хосенидес IV, пророк так называемых Ревнителей. Маркиз Рибальдо в момент нападения отсутствовал, находясь в межпланетном круизе. Он предоставил виллу в распоряжение Юлии Руф, гражданки Помпилии…
        В сфере возникла знакомая вилла. Ограда, парк, химеры на крыше дворца. У ворот стояли двое полицейских в форме. Детектив в штатском расспрашивал Антония, начальника охраны. Поодаль ждала кучка эскалонцев в мантиях и шляпах четырехугольной формы. Чего они ждали, Лючано не знал.
        - По сведениям, полученным властями Эскалоны, во время штурма виллы фанатики испытали пси-воздействие неизвестного характера. В итоге зафиксировано двадцать четыре летальных исхода. Пророк Хосенидес умер в 6-й городской лечебнице, не приходя в сознание. Более ста Ревнителей находятся в медицинских учреждениях города, с телесными и психическими повреждениями разных степеней тяжести. Король Бенуа выразил свое…
        Альгвасил взял пульт дистанционного управления, коснулся сенсора - и звук прервался. Изображение замерло. В возникшей паузе усач прошелся по кабинету туда-сюда. Лючано молчал, задыхаясь от страха. Что сказать? Что про осаду виллы он знает и без выпуска новостей? Что был в эпицентре событий?
        Так в этом нет никакого криминала!
        - Это у нас номер один, - усатый маньяк разговаривал сам с собой. - В сущности, рутина. Пророки вечно тащат толпу на приступ чужих вилл. За исключением маленькой несуразности…
        Плоский ноготь отковырнул корку крови под носом. С коркой выдрался и клок усов, но маньяк даже бровью не повел. С минуту он разминал бурую массу в пальцах, роняя крошки на пол, и наконец продолжил рассуждения:
        - Пси-воздействие неизвестного характера. Телепата, способного превратить три сотни фанатиков в овечье стадо, не существует в природе. Транслятор подавляющего излучения? Ничего не слышал о таком. Опять же, излучения, которое одного заставляет плясать до изнеможения, а другого - драться до смерти, не бывает. Что остается предположить?
        Альгвасил подпрыгнул, ударив кулаком в низкий потолок.
        - А ничего! Пока ничего. Отложим про запас и двинемся дальше.
        Не спеша нажать сенсор воспроизведения, он взял со стола «парализатор». Смазав окровавленные метелочки на концах штырьков какой-то мазью, опять вогнал их себе в нос. Сейчас крови почти не было: ни в начале, ни при нажатии спускового крючка. Лоб оставался чистым, жилка на виске билась нормально.
        Лишь взгляд альгвасила налился стеклянным восторгом. Это было гораздо страшнее крови. Тем более, что, как Лючано ни всматривался, он не видел в кабинете Королевы Боли. Ее Величество находились в другом месте.
        - Итак! - высоким и чистым, похожим на флейту голосом возвестил маньяк. - Вторая серия!
        Взмах пультом, и сфера ожила. Ворота и ограда сменились образцами прото-культуры, расположенными во внутреннем парке над прудом. Детектив в штатском задумчиво прогуливался по берегу водоема. Антоний, стоя ближе к дому, отдавал беззвучные приказы трем помпилианцам.
        - Как стало вскоре известно, - продолжила информателла, - во время конфликта, имевшего место на вилле, группой неизвестных была похищена упомянутая Юлия Руф. Также похитители увезли двух малолетних рабов госпожи Руф и некоего Лючано Борготту, раба Гая Октавиана Тумидуса, легата ВКС Помпилии в отставке. Наши корреспонденты…
        Пауза.
        На одной ноге замер детектив. С раскрытым ртом застыл Антоний. Словно в парке добавилось памятников: к аллегориям древних присоединились аллегории современности - Сомнение и Беспокойство.
        - Вам нравится? - с участием осведомился альгвасил. - Уверен, любому польстил бы такой интерес к его похождениям. Что мы с вами имеем на данный момент? После таинственной пси-атаки кто-то похищает госпожу Руф. А с ней за компанию - трех рабов. Вам не кажется, что это чертовски подозрительно? Мне, например, кажется.
        - Вы сумасшедший! - выдохнул Лючано. - Чего вы хотите от меня?
        Усач расплылся в ухмылке.
        - Не волнуйтесь. Полный перечень моих желаний я предоставлю позже. А сейчас подведем итог. Смысл похищения знатной и богатой помпилианки мне понятен. Выкуп, или заказ врагов. Но трое рабов? Деньги? Враги? - отпадает. Хотя почему же? Если часто смотреть новости, то деньги остаются…
        В сфере появилось лицо. Эту гипсовую маску Тарталья узнал бы на смертном одре. Правда, у Луки Шармаля добавилось седины со времени их первой встречи. И на лацкане пиджака, под значком со спиралью и звездой, крепилась траурная ленточка.
        - Продолжаем выпуск «Вестника Галактики», - информателла говорила строгим, торжественно-печальным тоном. - Мар Шармаль с Китты сообщил журналистам, что готов выплатить вознаграждение за сведения о местонахождении его внуков, детей ныне покойной Эмилии Дидье, в девичестве - Шармаль. Сумма вознаграждения - тридцать миллионов экю. На вопрос, почему мар Шармаль лишь сейчас озаботился поисками внуков, пропавших, согласно предоставленным им данным, более трех месяцев назад, известный банкир не ответил. Сотрудникам «Вестника» удалось выяснить следующее…
        Одна гипсовая маска сменилась другой. Шармаль-старший - Шармалем-младшим. Айзек сидел в беседке, сплетенной из цветущих лиан. В той же самой беседке два года назад сидел другой обитатель хосписа «Лагуна» - «овощ» Нейрам Саманган. Но, в отличие от «овоща», лицо Айзека Шармаля не было лицом идиота. Скорее он походил на мудреца, целиком и полностью поглощенного решением важнейшей задачи Вселенной.
        Настолько важной, что отвлечься на миг было бы преступлением.
        - Сын Луки Шармаля, видный, несмотря на молодость, деятель науки, - бубнила информателла, - страдающий прогрессирующей монополяризацией психики, впал в состояние каталепсии. В частной беседе с профессором Мваунгве, светилом психиатрии и лечащим врачом Шармаля-младшего…
        Сфера показала гориллу-психиатра.
        - Увы, пациент безрассудно пренебрегал курсом лечения, который я ему назначил, - горилла моргнула крошечными глазками. Чувствовалось: Мваунгве крайне огорчен. - Результат налицо. Коллапс психики и глубочайший апато-абулический синдром. Как видно из послойной нейрограммы, кольцо синаптических связей…
        - Это лечится, профессор? - перебил вудуна невидимый журналист.
        - Современная медицина бессильна. Есть слабая надежда на разработки доктора Балу Нудунги - его метод позволяет…
        Горилла исчезла.
        - Потеряв дочь, умершую родами, - продолжила информателла, - а теперь фактически и сына, мар Шармаль в данный момент не имеет иных наследников, кроме внуков. Наши эксперты предполагают, что отцом пропавших детей был не гематр. Это и послужило причиной безразличия мар Шармаля к их судьбе. Но каталепсия сына внесла существенные коррективы…
        Остановив показ, альгвасил в третий раз схватил «парализатор», но совать его в нос передумал. С минуту он тщательно промывал штырьки дурно пахнущей жидкостью. По старинке, как фельдшер с варварского мирка, открывал флакончик, смачивал ватку - и тер, тер, очищая ворсинки. Это занятие завораживало. За ним хотелось следить бесконечно.
        Хотя бы потому, что оно оттягивало продолжение безумия.
        В просвете штор, за окном метался снег. Бело-синий в луче лунного прожектора, снег валил хлопьями, намереваясь к утру похоронить Тамир окончательно.
        «Бедняга Айзек! „Я очень хочу веселиться!“ Что ж, беседка в хосписе - изрядное веселье. Выходит, близнецы теперь стоят тридцать миллионов? Тарталья, ты болван! Наследники Луки Шармаля стоят триллионы…»
        - Сопоставив факты, - прервав молчание, сказал усатый, - приходим к выводу, что похищение малолетних рабов имеет смысл. Все имеет смысл. Смысла нет лишь в похищении Лючано Борготты. Единственное слабое звено в цепочке. Мой опыт утверждает, что именно в бессмыслице, как правило, кроется разгадка тайны.
        - Похитители ошиблись! - закричал Лючано, рискуя порвать связки. - Они приняли меня за другого! За профессора Адольфа Штильнера!
        - В вашем заявлении тоже нет смысла. Не кричите, пожалуйста. Иначе я заткну вам рот кляпом. Говорить будете тогда, когда я попрошу вас об этом одолжении.
        Скучный, бесстрастный тон не оставлял сомнений: альгвасил выполнит угрозу.
        - Новости! - усач закрыл флакон, швырнул использованную вату под стол и отложил страшный прибор. - Продолжаем экстренный выпуск! В 12:45 по-террафимски виллу осадили фанатики, в 13:00 их свели с ума, в 13:05 состоялось похищение. В 15:20 по «Галакту» прошло сообщение о внуках Луки Шармаля. До 18:30 в Эскалоне не происходило ничего примечательного, если не считать попыток следствия вычислить корабль похитителей. Увы, корабль ждал на верхней орбите, не пройдя регистрации. Приняв на борт челнок с похищенными, он удалился в неизвестном направлении. Что же, господа, стряслось в 18:30?
        Пульт нацелился на сферу.
        - Мы ведем репортаж из отделения нейрохирургии в госпитале имени короля Бенуа, - возвестила информателла. - Двадцать минут назад сюда с обширным инсультом был доставлен Гай Октавиан Тумидус, легат ВКС Помпилии в отставке. Его состояние медики оценивают как стабильное средней тяжести.
        IV
        Гай лежал в реанимационной капсуле.
        Тело, целиком погруженное в активный гель, было обнажено. Голову покрывал иннервационный клобук, регулируя внутричерепное давление. К клобуку от стенок капсулы тянулись длинные, иссиня-черные нити, похожие на волосы Юлии. Возле запястий, бедренных артерий, у шеи крутились микро-смерчики - гель синтезировал какие-то препараты, вводя их пациенту.
        «Хорошо, что он брил голову. Не пришлось… Боже, о чем я думаю! Гай в реанимации! Это результат схватки с психиром…»
        - Руководя ремонтом своей галеры в космопорте Эскалоны, - информателла сменила контральто на колоратурное сопрано, - легат Тумидус внезапно почувствовал себя плохо. По свидетельствам очевидцев, он стал браниться, делал публичные заявления о подлой агрессии и посягательстве на его частную собственность, после чего впал в ступор. Соотечественники пострадавшего утверждают…
        Визор показал сервус-контролера Марка Славия.
        - Дуэль! - возбужденно доказывал Марк кому-то. - Дуэль на клеймах! Не знаю, кто вызвал Бешеного Гая, но больше всего эта заварушка походила на дуэль. Первый раз они сцепились с Титом, еще в полете. И вот сейчас…
        Изображение вернуло капсулу с легатом.
        - Врачи утверждают, что Тумидуса спасло чудо. Инсульт внезапно локализовался, исключив воспалительное или опухолевое поражение мозга. Причина локализации неизвестна. С другой стороны, есть ли причины у чуда?
        Свобода началась с первобытной, пещерной, святой дикости. Кулак, отлитый из металла, угодил в висок ядовитого насекомого. Брызнуло красным, психир молча рухнул сперва на колени, а там - и на бок. Шагнув ближе, Тарталья в исступлении молотил тростью тело:
        «Умри! Умри!! Умри!!!»
        И психир умер.
        «Я убил Кавабату! Вот причина! - и в нее сейчас никто не поверит…»
        Тело затекло, но Лючано боялся пошевелиться. А пожаловаться - боялся стократ больше. Кляп - ладно. Вдруг усач решит угостить пленника наркотиком?! - глубоко, до хруста вставит штыри в чужой нос, рассмеется, спустит курок…
        - Если вы думаете, что новости исчерпаны, - альгвасил открыл ячейку визора, сменив инфокристалл на новый, - то вынужден вас разочаровать. Десерт! 20:30 по-террафимски! Трагедия в Эскалоне!
        Сперва Лючано не понял, что видит. Визор показывал руины. Последствия теракта или военных действий. Развалины домов, рухнувшие стены. Ограда из металла покорежена, завязана узлами; местами оплавилась. Раскуроченный вдребезги бар: сохранился лишь музыкальный аппарат да часть стойки. Надпись «Requies curarum» издевательски висела над обломками, блестя зеленью и кармином.
        - Следствие показало: взрыв произошел в гладиатории Жоржа Мондени, расположенном в помпилианском квартале Эскалоны. Эпицентр взрыва находился в подвалах гладиатория. Саперы утверждают, что взрывное устройство размещалось в боксе № 4, где содержался один из недееспособных сотрудников гладиатория.
        «Пульчинелло! Он бесконтрольно стартовал на „Нейрам“!»
        Над руинами густо висела строительная пыль. Территорию оцепляла полиция совместно с военными патрулями. Две женщины, рыдая, рвались сквозь оцепление. В одной Лючано узнал Николетту Швармс.
        - Подсчет жертв теракта ведется, - пела информателла, смакуя «чернуху», сулящую подъем рейтинга передачи. - На данный момент около семидесяти человек погибли, более двух сотен ранено и двенадцать пропали без вести. Ответственность за акцию уже взяло на себя ортодоксальное крыло движения «Меч Ревнующего», заявив, что это - месть за трагедию у виллы маркиза Рибальдо…
        Над входной дверью замигал светодиод. Прерывистый зуммер наслоился на сообщение о жертвах и лже-террористах. Альгвасил остановил показ, «опустошив» сферу, и достал из кармана шаровар уником.
        - Да! Хорошо, пусть поднимется…
        Он обернулся к пленнику, который в ужасе ждал появления второго маньяка. Впрочем, после новостей из Эскалоны способность ужасаться притупилась. Рассудок балансировал на грани, искренне желая скатиться во тьму.
        - К нам гость. Он задержится ненадолго. Если вы произнесете хоть слово, кляпом не отделаетесь. Я превращу каждую минуту вашего существования в ад. Вы мне верите?
        Лючано хотел кивнуть. Но усики, прижатые к шее, не позволили, пронзив тело резкой болью. Пленник оцепенел. Моргнуть в знак согласия, и то не получилось.
        - Я ценю ваше добровольное сотрудничество, - без тени иронии заявил усач.
        И развернул кресло так, чтобы пленник видел дверь.
        Спустя минуту в кабинет, с головы до ног закутан в меха, вошел маленький человечек. Скинув шапку, он засыпал снегом полкабинета и стыдливо потупился.
        - Добрый вечер, Петроний! - приветствовал гостя усатый.
        Пленника он за миг до того прикрыл пледом, чтобы скованные руки-ноги не слишком бросались в глаза. Сам же надел тулуп, застегнувшись на все пуговицы, уменьшил свет лампы до минимума и встал в тень, скрыв таким образом кровь на лице и одежде.
        - Здравствуйте…
        Человечек перевел взгляд с альгвасила на Лючано.
        - О! Как я рад вас видеть! - он тряхнул гривой, собранной на затылке в роскошный хвост. - Вы не помните меня? Я - Флакк, Петроний Флакк, горный инженер. Мы познакомились в баре космопорта Эскалоны. Вы еще кого-то ждали! Ну, вспомнили? Моя жена Цецилия, мои сыновья, Персий и Клавдий… Клавдий еще приставал к вам!
        - Он помнит, - подтвердил усатый. - Не волнуйтесь, Петроний, он чудесно вас помнит. Увы, наш друг временно лишился дара речи. Последствия катастрофы, нервный стресс… Скажите: когда вы встретились в баре, он был рабом?
        - Семилибертусом, - поправил горный инженер, важно поднимая палец к потолку. - Он был семилибертусом. Между рабом и семилибертусом большая разница. Я хотел бы…
        Быстро шагнув вперед, альгвасил приобнял щуплого Петрония за плечи. Удачная позиция: теперь Флакк никак не мог обратить внимание на последствия носового кровотечения.
        - Завтра. Нюансы мы с вами обсудим завтра. Уже давно ночь, вам пора к жене. Скажите напоследок, - усатый практически утопил гостя в медвежьих объятиях. - Как помпилианец, вы должны чувствовать… Сейчас наш друг - раб или семилибертус?
        Петроний на краткий миг сощурился.
        - Свободен. Сейчас он свободен.
        - Вы уверены?
        - Конечно! Он абсолютно свободен! Поздравляю, Лючано! - инженер просиял. - Вас ведь зовут Лючано? У меня прекрасная память…
        - Спасибо, Петроний. Вы очень помогли нам обоим. Идите домой, Цецилия наверняка заждалась. Извините за беспокойство.
        - Пустяки! Всего доброго! - помпилианец раскланялся и покинул кабинет.
        Оставшись с пленником наедине, усатый не спешил продолжить «выпуск новостей». Скинув тулуп, он разгуливал от стены к стене, жестикулируя, как если бы говорил сам с собой. Тень альгвасила растянулась на всю стену, корчась и пульсируя. Кабинет напомнил Лючано допросную камеру: минус третий этаж, звуконепроницаемость, в кресле зафиксирован допрашиваемый - к примеру, Фаруд Сагзи… рядом с допрашиваемым - экзекутор, ждет команды…
        - Я вас помню! - вскрикнул Тарталья, забыв про угрозы. - Мы знакомы!
        Он мысленно сбрил альгвасилу усы. Убрал кровь с лица. Скинул лишний вес, с лихвой накопившийся за семнадцать лет жизни. Сделал моложе, скучнее, обыденней.
        Мельче.
        - Вы допрашивали Фаруда в Мей-Гиле! Интересовались Бижаном Трубачом! Вы - федеральный агент Халлухского Доминиона!
        - Выходит, не только у инженера Флакка прекрасная память, - хохотнул усатый. - Что ж, я рад. Старым приятелям легче найти общий язык. Хотите, я расскажу вам прелюбопытнейшую версию?
        Он остановился, взяв «парализатор». Смазал штырьки мазью.
        - Я не знаю, кто вы на самом деле. Экзекутор? Да, вне сомнений. Но это так, ерунда. Давайте по порядку… На Террафиме появляется некий раб. Семилибертус, по заверениям Петрония. Через несколько дней раб приходит на виллу, снятую знатной помпилианкой. Виллу тут же окружают науськанные кем-то фанатики. Фанатиков накрывает волна загадочного пси-воздействия. Пока они юродствуют, отвлекая внимание, происходит коварное похищение. Неизвестные захватывают и вывозят с планеты, прямо скажем, «золотой фонд»: нашу дорогую помпилианку, двух детей общей стоимостью в тридцать миллионов, и раба, который никому даром не нужен.
        Он в третий раз воткнул штырьки в нос и нажал на спуск. Раздался треск, как от разряда шокера. Ноздри раздулись, из них потекла опалесцирующая жидкость. Там, где она соприкасалась с кровяной коростой, происходило разжижение и обесцвечивание корки. Казалось, альгвасил производит растворитель для удаления пятен.
        Лицо усача стянула дикая гримаса.
        - Все, - прохрипел он. - Хватит. Три слоя - это даже слишком. Но я люблю безопасность. Продолжим?
        «Парализатор» упал в ящик стола.
        - Что мы имеем дальше? Корабль с заложниками покидает Террафиму. Примерно через пять часов хозяин нашего дивного раба валится в реанимацию с инсультом. Мы еще не знаем, что раб к этому моменту освобождается. Но скоро узнаем, благодаря инженеру Флакку! Еще два часа, и гладиаторий, где проживал наш бойкий раб, взлетает на воздух. «Меч Ревнующего» - идиоты, к взрыву они непричастны. Эпицентр взрыва - бокс № 4. Там находился недееспособный сотрудник, закрепленный, согласно показаниям Николетты Швармс, за нашим рабом. Какие выводы следует сделать?
        Он подошел к креслу вплотную, встав за спиной Лючано.
        - Вы пошли в рабство к Тумидусу по собственному желанию, преследуя какие-то неизвестные мне цели. На Террафиме вы организовали похищение Юлии Руф и бриллиантовых детишек. Группа Бижана оказывала вам всяческое содействие. После отлета Тумидус стал вам не нужен, как прикрытие. И вы освободились, отправив «хозяина» в реанимационную капсулу. Для монстра, совладавшего с тремя сотнями фанатиков, это пустяк. Наконец, вы подложили бомбу в гладиаторий, заметая следы. Что вы пытались скрыть с помощью взрыва, я пока не знаю. Но узнаю, будьте уверены!
        - Я монстр! - Лючано почувствовал, что теряет остатки самообладания. - Я пси-мутант! Я могу заставить полк десантников жрать собственное дерьмо! Если так, почему вы не боитесь уединяться с таким чудовищем? Уж вас-то я в бараний рог…
        - Полагаете, - альгвасил неприятно улыбнулся, - мне нравится совать в нос всякую дрянь? Я что, получаю удовольствие от мучений? Вы правы, иногда получаю - но не от своих… Инъекция «комы» защищает мой мозг от любого внешнего воздействия. Сутки блокировки гарантированы. Хотите попробовать?
        - Хочу!
        Терять было нечего.
        - Валяйте!
        - Вы согласны на мое вмешательство?
        - Согласен!
        - Вы и впрямь согласны?
        - Вы начинаете мне надоедать. Да!
        - И все же, вы даете согласие?
        - Даю!
        Лючано сосредоточился, нащупывая пучки усатого. Хоть что-то, если тело приковано к креслу! Он еще не знал, что сделает, как будет корректировать альгвасила, пользуясь слабыми возможностями невропаста, он копил боль, намереваясь вогнать ее в маньяка, словно отравленное копье, всю без остатка…
        Ничего.
        Ни малейших признаков контакта.
        Он бился в глухую стену.
        Контрапункт
        Лючано Борготта по прозвищу Тарталья
        (сегодня)
        Есть вещи, которые не надо знать.
        Нельзя. Вредно.
        Например, нельзя знать, что будет с нами после смерти. Можно предполагать. Верить. Философствовать на эту тему. А знать - не надо. Никому не надо. Такое знание обесцвечивает жизнь.
        Хорошо, спорьте со мной. Возражайте. Приводите тысячу аргументов. А потом задумайтесь: вот вы знаете. Не верите или догадываетесь - знаете.
        Что, легче?
        Жить - легче?
        - Вы - мой шанс, Борготта. Мой шанс вернуться обратно. Эти ханжи выгнали меня! Им, видите ли, претит немотивированное насилие! Им не по душе жестокость при допросах! Я, опытный агент, вынужден прозябать в ледяной дыре, на жалкой должности поселкового альгвасила… Вы во всем виноваты, Борготта! После Мей-Гиле я распробовал вкус чужой боли. Вкус и пользу. Имейте в виду: станете отмалчиваться, позавидуете мертвецам! Я - не профессиональный экзекутор, но уж извините… чем богаты, тем и рады…
        Он не сумел сдержать ухмылки предвкушения, мелькнувшей под бурыми от крови усами. Да, собственно, и не собирался ее сдерживать.
        - Ну-с, начнем с начала.
        Бывший агент установил на столе, строго напротив Тартальи, портативную камеру на миниатюрном штативе-треноге. Включил запись. На боку камеры зарделся красный огонек. В сфере визора возник пленник, зафиксированный в кресле, часть стены и дверь кабинета.
        Альгвасил удовлетворенно крякнул. Сев за стол, он с энтузиазмом потер руки. Крошка запекшейся крови посыпалась с пальцев на пол.
        - Лючано Борготта, ваша личность мною идентифицирована. Формальности мы опустим. Перейдем к делу, - безумная радость распирала усатого. Глаза его лихорадочно блестели. - Когда, где и при каких обстоятельствах вы впервые познакомились с членами террористической группировки Бижана Трубача?
        «Когда они меня похитили, - хотел честно ответить Лючано. - На Террафиме, чуть больше суток назад. Если, конечно, это называется знакомством…»
        Он не успел произнести и слова.
        В недрах здания администрации что-то глухо ухнуло. Пол под ногами вздрогнул. Мгновением позже донесся отдаленный металлический лязг.
        - Землетрясение? - вместо ответа поинтересовался Лючано.
        Ему вдруг стало весело. Наверное, заразился от улыбчивого маньяка.
        Альгвасил не ответил. Он замер, прислушиваясь. Лицо усача окаменело маской театра Сю-Дзей. Маэстро Карл восхищался такой маской: «Чиновник: недоверчивое ожидание». Секунды ползли ядовитыми кемчугскими сколопендрами. Лючано помнил по опыту Мей-Гиле: твари никогда никуда не спешили. Все, даже прожорливые птицы додо, старались держаться от них подальше.
        Он затаил дыхание.
        Отмочить шуточку: «Это мой Пульчинелло в жестянке летит!»? А вдруг это и впрямь Пульчинелло? Когда у нас завтрак по террафимскому времени? Захотелось «овощу» кушенькать, послал он мудрую Шам-Марг в черную дыру, сконденсировался в малом теле на Тамире - и бегом к кормильцу-поильцу, прямиком в здание администрации…
        Кажется, шаги. Далеко.
        Под землей?
        Усатый вышел из транса. С неожиданным проворством, удивительным в громоздком теле, он извлек из шаровар коробочку уникома, активировав эмитор голосферы. Уником явно был заранее настроен на служебную частоту. Альгвасил без промедления начал вызывать подчиненных:
        - Халк, Олаф, Ульрих! Ответьте! Что у вас происходит?! Халк, Олаф…
        Никто не отзывался.
        Бывший агент ткнул в уником грязным пальцем, отключив связь. Сунул приборчик в карман, быстро выдвинул ящик стола. Пару секунд рассматривал его содержимое, невидимое пленнику. Затем достал тяжелый армейский лучевик «Пульсар», масляно блеснувший в свете лампы. Такой же, как у легата Тумидуса, но без подствольника.
        Отработанное движение - и в рукоять, клацнув, вошла дополнительная батарея: поддержка режима сплошного огня.
        - Не радуйтесь, Борготта, - он проверил заряд «Пульсара». - Это вам не сонная Террафима. Места наши дикие, оружие есть у каждого. Любой горняк - снайпер. Хищники кругом, зазеваешься - сожрут. Приходится отстреливать… Опять же - холод. Далеко ваши друзья-вехдены не уйдут.
        - Они мне не друзья. Они меня похитили.
        - Ну да, конечно, - хмыкнул усатый, выбираясь из-за стола. - Счастливо оставаться. Не скучайте. Я скоро вернусь, и мы продолжим.
        Камера по-прежнему работала. Визор хозяин кабинета также оставил включенным. Лючано, хотя и не мог повернуть головы, ясно видел, как вооруженный маньяк отпирает дверь у него за спиной, отправляясь на «охоту».
        Что случилось позже, он сразу даже не сообразил. Дверь открылась, альгвасил шагнул наружу - и неведомая сила швырнула усача обратно в кабинет. Будто зимняя пурга тихонько кралась по коридору, прикинувшись сквознячком, чтобы вдруг явить свою мощь в полной мере. На миг спина альгвасила, стремительно надвигаясь, полностью заслонила обзор. Мелькнули полы кафтана, треснула ткань под мышками. Феска вспугнутой пташкой упорхнула к окну.
        Маньяк с грохотом рухнул рядом с креслом.
        Скосив глаз, Тарталья засек лучевик - оружие, вращаясь, улетело в угол.
        В дверях возник громила-гитарист, прыгнув следом. Тамирские хищники, небось, обзавидовались бы смертной завистью, увидев такой прыжок. Вехден сцепился с бывшим агентом, оба ворочались, пыхтели и катались по полу. На пару секунд они попадали в поле бокового зрения, затем возникали в сфере визора, пойманные объективом камеры, или оказывались в «мертвой зоне».
        Тогда можно было лишь гадать по звукам борьбы, что происходит.
        Разорвав хватку усатого, гитарист дважды саданул противника кулаком в лицо. Брызнула кровь, пачкая «йети» - сейчас вехдену было не до запретов своей расы. Барабанщику Гиву хватило одного удара, чтобы надолго уйти в глубокий нокаут. Альгвасил же в ответ лишь взревел, щерясь багровым, распухшим ртом.
        В пасти блестели осколки выбитых зубов.
        Он боднул Заля лбом в скулу, сбросил с себя и метнулся в угол кабинета. Похоже, наркотик блокировал не только чужое психическое воздействие. Боли маньяк тоже не чувствовал. Его пальцы сомкнулись на рукоятке «Пульсара» - и на спину усачу, когда он уже поворачивался для выстрела, снова прыгнул неукротимый гитарист.
        Шея бывшего агента угодила в стальной «замок». Правое предплечье между кадыком и подбородком, тыльная сторона ладони - под ухом; левое предплечье - под затылком, изогнутое крюком запястье тянется, входит в соприкосновение, цепляет… Сплетенные руки, демонстрируемые под неестественным углом, заняли чуть ли не всю сферу визора. Не хватало лишь голоса диктора, ведущего передачу «Военная тайна»:
        - Обратите внимание на «Виток раковины» - конструкцию захвата, характерную для южно-михрянских стилей рукопашного…
        Камера дала уменьшение, беря средний план.
        Лючано содрогнулся, видя, как хищно вздыбились под одеждой лопатки могучего «йети». А потом Заль передернулся, словно от укуса москита, и сделал резкое, странное движение.
        От хруста затошнило.
        Пальцы маньяка с неохотой разжались, выпуская «Пульсар». Медленно, словно никак не желая расставаться с жизнью, альгвасил обмяк грудой тряпья. В кабинет ввалились оскаленные, потные Бижан с Гивом. Оба - с мультирежимными полис-разрядниками наперевес. У трубача рукав комбинезона был сожжен до плеча, но двигался Бижан без помех. Должно быть, одежда пострадала больше, чем тело.
        Заль подобрал лучевик и устало поднялся на ноги.
        - Тебя-то чего? - хмуро поинтересовался он, оценив положение Лючано.
        - Этот гад решил, что я - ваш сообщник.
        Тарталья предпочел не вдаваться в подробности.
        - Гив, освободи его, - распорядился Бижан. - Я поищу стволы посерьезнее. Тут должны быть… Что это? Система связи? Сожги ее, Заль. Еще подымет тревогу…
        - В шкафу, - подал голос Лючано, пытаясь глазами указать барабанщику, где искать. - Там есть какая-то кнопка.
        Гив кивнул, распахнул створки и принялся исследовать недра шкафа. Трижды полыхнул «Пульсар»: к счастью, в режиме ближнего боя. Из тумбы стола полетели искры. Голосфера визора погасла. По комнате расползлась вонь горелого пластика. Четвертым выстрелом гитарист спалил записывающую камеру. Бижан тем временем обыскал убитого и, завладев связкой разнокалиберных ключей, начал осматривать кабинет.
        Музыканты-террористы действовали слаженно и деловито. Складывалось впечатление, что они играют давно знакомую, выученную назубок композицию. Даже от нервозности барабанщика не осталось и следа.
        В шкафу раздался знакомый щелчок.
        Тарталья ощутил себя свободным.
        - Спасибо, Гив.
        Он принялся разминать запястья и топать, возвращая конечностям подвижность. Барабанщик осклабился в ответ: не за что, мол. Свои люди, сочтемся.
        И присоединился к Бижану в поисках оружия.
        «Теперь тебя сочтут их сообщником, дружок!» - обрадовал издалека Гишер.
        «Ну и пусть! - огрызнулся Тарталья. - Все лучше, чем общество взбесившегося маньяка! „Слуга закона“, понимаешь!»
        - Как вы узнали, где я?
        - А мы и не знали, - обернулся через плечо барабанщик. - Там у выхода из здания два урода засели. Снаружи. Дверь под прицелом держат. А на всех окнах первого этажа - решетки. Их нашими разрядниками не срезать…
        - У местных плазменные карабины, - буркнул гитарист. Обнаружив в ящике стола «парализатор» альгвасила, он с недоумением стал вертеть находку в руках. - На плазму голым пузом не попрешь. Решили через второй этаж попробовать. Я первый бегу, вижу: кто-то дверь открывает… А тут ты в кресле. Что это за пакость? Парализатор? Шокер?
        - Нет. Эту штуку он себе в нос вставлял. Инъектор.
        - Зачем?
        - Мозги защищал. Думал, я - телепат-мутант.
        Гитарист глянул на Лючано, как на психа. Однако бросил «парализатор» на стол - от греха подальше. Бок термодохи, которую Заль где-то позаимствовал, зиял дырой с обожженными краями. В прорехе виднелась наскоро наложенная повязка.
        - Вас в камеру заперли?
        - Угу.
        - Как вы выбрались?
        - Мы ж Хозяева Огня! - с гордостью за свою расу заявил барабанщик. - Энергосистему замка накачали до отказа, она и сгорела. Дверь с петель, охрана гнилая, в пять секунд легла…
        Что Гив подразумевал под словом «легла», Лючано решил не уточнять. Вряд ли охрана легла сама, без помощи вехденов. Ему ничуть не было жаль мерзавца-агента. Ишь, чего удумал! - мирного невропаста к креслу приковывать… Но о судьбе охранников - как там их? Халк, Олаф и Ульрих? - знать не хотелось.
        - Есть!
        Одна из стенных панелей оказалась фальшивой. Под ней обнаружился сейф. Нужный ключ Бижан подобрал быстро. Теперь вехден извлекал из сейфа оружие и батареи к нему. Бывший агент - заодно бывший альгвасил, и вообще бывший - хранил в кабинете целый арсенал. Два охотничьих плазменных карабина, три мощных парализатора, микро-лучевик «Жаворонок», предназначенный для скрытого ношения…
        И электромагнитный «пускач» с кассетой, снаряженной «миньонами» - шоковыми гранатами. Сквозь прозрачный корпус кассеты блестели серебристые ободки. То, что «серебро» - обозначение шоковых боеприпасов, знал любой, кто проглядел по визору с полдюжины современных боевиков.
        - Живем, братцы! - разом повеселев, барабанщик лихо вогнал батарею в гнездо и бросил взгляд на индикатор заряда карабина. - Порядок!
        Запасная батарея не замедлила исчезнуть в бездонном кармане тулупа, который он без зазрений совести позаимствовал у покойного маньяка. В другой карман отправился парализатор. Бижан и Заль, обнаружив в сейфе две портупеи с кобурами и поясными фиксаторами, уже застегнули их на себе - и принялись обвешиваться оружием.
        - Зачем вам столько?
        - Огневой мощи много не бывает, - наставительно поднял палец барабанщик. В левой руке он держал разрядник, прикидывая, куда бы его деть. По здравому размышлению выходило, что некуда.
        Портупеи Гиву не досталось.
        Тарталья шагнул к барабанщику и отобрал у него разрядник.
        - Я с вами!
        Прервав экипировку, вехдены как по команде уставились на диверсанта-любителя. С одобрением? С подозрением? С изумлением?
        Со всем сразу.
        - Стрелять-то умеешь? - осведомился наконец Бижан.
        - Целиться умею. И на спуск нажимать, - честно признался невропаст. - А вот попаду ли…
        Взяв с пола свою шубу, он начал одеваться.
        - Дай сюда.
        Поколебавшись, Лючано передал «Тарантул» трубачу. Тот щелкнул мелким рычажком и вернул оружие недавнему пленнику.
        - Я выставил направленный разряд средней мощности. Прицельная дальность - сто метров. Поражающая - двести. Не убьет, но часа на три вырубит. Держись сзади, следи за тылом. Если что - ори и стреляй. Гляди, никого из нас не зацепи. Понял?
        - Так точно, капитан!
        Если Лючано чего и боялся, так это самой малости - внезапный восторг, охвативший душу, грозил без предупреждения перейти в истерику.
        - Шлем от МОРСа возьми, капрал.
        - Зачем?
        - Выполнять!
        Надевать и подключать шлем, лежавший на краю стола, было некогда. Да и как следует целиться посредством камеры на «удочке», он не представлял. Перехватив рыскающий по кабинету взгляд «капрала», барабанщик молча бросил ему силовую «сетку»: она крепилась на спину в качестве рюкзака. На цивилизованных планетах такие давным-давно вышли из употребления. А здесь, в глуши, да еще на Сечене, в патриархальной Мальцовке - сохранились.
        Графские крепостные смешно звали сетку - авоськой.
        Сунув в «авоську» шлем, Лючано активировал фиксацию, надел рюкзак поверх шубы и щелкнул застежками лямок. Гитарист тем временем перевел «Пульсар» в режим сплошного огня, выставил минимальную мощность и принялся аккуратно резать решетку на окне.
        Капли расплавленного металла, застывая на лету, градом посыпались на подоконник. Полные темно-вишневого свечения, «градины» с дробным стуком катились во все стороны - быстро темнея, превращаясь в скучные матовые шарики. Заль вел лучом, с методичностью педанта рассекая граненые прутья и затейливые вензеля один за другим. Минут через пять луч обошел окно по периметру.
        Решетка начала опасно крениться внутрь комнаты, грозя обрушиться на гитариста.
        - Гив, Борготта! Придержите! - скомандовал Бижан.
        Лючано с барабанщиком кинулись к окну.
        - Взяли!
        Чугунная конструкция сделалась неподъемно тяжелой - гитарист пережег последний «ус», соединявший ее с металлической рамой. Лючано крякнул, присел на полусогнутых - но вес удержал. Вдвоем с Гивом они прислонили решетку к стене. Гитарист вернул лучевик в импульсный режим, повысил мощность и глянул на индикатор заряда.
        - Порядок. Еще сотня выстрелов.
        Окно было допотопным, с антикварными механическими шпингалетами. Вехдены не сразу сообразили, как эта рухлядь открывается - даром, что боевики! - и Тарталье пришлось показать. Створки шли туго: окно давно не открывали. В конце концов усилия музыкантов увенчались успехом. С душераздирающим скрипом и скрежетом окно распахнулось. В кабинет ворвался морозный ветер, швырнув в лица жгучие пригоршни снега.
        - Заль первый, я за ним. Борготта замыкающий. Не отставать!
        «Есть не отставать!» - хотел молодцевато гаркнуть Лючано. Но остальные промолчали, и он благоразумно последовал их примеру.
        Гитарист перемахнул через подоконник и исчез. Внизу ухнуло. «Второй этаж! - оторопь сковала движения, сжала сердце в ледяной хватке. - Лихачи! Для них, небось, пустяки, дело привычное. А для меня?»
        Выждав пару секунд, трубач последовал за гитаристом. Барабанщик обернулся, с ободрением подмигнул - и тоже сиганул за окно. Тарталья вздохнул, вскарабкался на подоконник и заглянул вниз. Там из сугроба выбирался Гив. Заль с Бижаном, все в снегу, и не подумав отряхнуться, крались вдоль стены, держа оружие наготове.
        «Сугроб - это хорошо. Это радует…»
        Тарталья сунул разрядник в карман шубы и присел на корточки. Придерживаясь за подоконник, осторожно свесил ноги. Все равно высоковато. Чувствуя, как тает решимость, он оттолкнулся руками и ногами - и ушел в полет.
        Мягкий, но ощутимый толчок. Облако снежного пуха взлетает перед глазами, заставляя отчаянно моргать. Миг, и лицо утыкается в сугроб целиком. Снег липнет на кожу, набухает студеной влагой. Жив, курилка? Оказывается, ничего страшного. Разве что пятки гудят после приземления. Хватит разлеживаться, капрал Борготта! Бегом за капитаном Бижаном! - держать тыл, смотреть в оба, если что - орать и стрелять.
        Орать громко, стрелять метко.
        Пурга мела без особой злобы, скорее для порядка. Вехдены не успели далеко уйти. Лючано спешил за ними, выше колена проваливаясь в рыхлый снег. Добросовестно выполняя приказ, он то и дело оглядывался. В ночи чудились несметные полчища врагов. Истрепанные нервы грозили лопнуть. Трудней всего было удержаться и не палить в каждую подозрительную тень.
        Он находился в десятке шагов от угла здания, когда Гив, обернувшись, махнул рукой: ложись! Тарталья послушно упал в снег, выставил перед собой разрядник, убедился, что ствол оружия не смотрит в спины вехденам - и завертел головой, ища цель.
        Впереди полыхнул «Пульсар». Дважды хлопнул плазменный карабин. Чей-то крик. Третий выстрел. Тишина.
        - Идем. Живее!
        Не веря, что все кончилось, Лючано неловко поднялся. Отряхивая с шубы налипший снег, он заковылял вслед за вехденами. Напротив входа, метрах в тридцати, на белой перине темнели два пятна. Он хотел отвернуться, но что-то не позволило отвести глаза.
        В проталине, в облаке пара, ничком лежал человек. Талая вода вокруг мертвеца приобрела розовый оттенок. Крови было мало: хоть заряд плазмы, хоть выстрел из лучевика прожигает ткани, а не разрывает их.
        - Хорошая шуба, - оценил гитарист. - Бери, капитан. Холодрыга…
        Бижан с ловкостью, выдававшей большой опыт, раздел покойника. Возле второго трупа возился барабанщик, обшаривая карманы.
        - Есть! Ключи от вездехода.
        - Отлично! Грузимся - и на космодром.
        Похожий на сугроб мобиль - на нем они прибыли сюда - стоял рядом.
        - Охранников шестеро, - напомнил Гив. - Четверо на поле, двое в терминале.
        - Справимся. Главное, застать их врасплох.
        - Надеюсь, они еще не в курсе побега.
        - Я тоже на это надеюсь. Но рассчитывать надо на худшее. Действуем по обстановке. Наша цель - спасательный бот.
        - Есть, капитан.
        Бижан с гитаристом, которому барабанщик отдал ключи, втиснулись в кабину. Тарталья с Гивом разместились в заднем отделении. Барабанщик забросил в салон еще два плазменных карабина - трофеи, подобранные на поле боя - и захлопнул дверь. Хрипло взревел двигун. Гитарист включил печку и тронул мобиль с места.
        Набирая скорость, вездеход покатил по колее, наполовину заметенной снегом. Белесый рассвет улиткой полз по небу. Видимость ничуть не улучшилась. На дворе светало, но снег продолжал валить. Всплыли из метели и сгинули бараки толкачей-брамайнов.
        «Как там дети? Юлия? - по крайней мере, Лючано не боялся, что их станут обвинять и допрашивать „с пристрастием“. Вряд ли в поселке сыщется еще один маньяк вроде покойного альгвасила. - Главное, думать о чем угодно, кроме трупов на талом снегу. Да, их убил не ты, капрал Борготта. Ты убил Кавабату, - образ мертвого психира успел потускнеть в памяти. - А эти двое…»
        «Не терзайся понапрасну, дружок, - дал совет Гишер. - Смотри вперед, и все».
        Дорога извивалась змеей. Мелькали дома, деревья, шахтные конструкции. По пути встретились несколько человек. Никто не сделал попытки задержать беглецов. Вскоре поселок остался позади.
        - Всем приготовиться. Идем через терминал. Оружие спрятать под одеждой. Стрелять только в случае необходимости. Пробуем захватить бот без лишнего шума.
        Сквозь круговерть снега проступил бетонный куб терминала. Барабанщик протянул Тарталье один из плазменных карабинов. В ответ Лючано отрицательно мотнул головой и сунул разрядник поглубже в карман шубы. Гив не стал спорить. Он расстегнул тулуп и примерился: удастся ли спрятать карабин? Тулуп был ему великоват, длины вполне хватило. Вездеход остановился. Барабанщик выпрыгнул наружу, согнутым локтем придерживая оружие под одеждой.
        Лючано выбрался следом.
        Подняв воротники, укрывая лица от ветра, беглецы поспешили ко входу в терминал. «Капрал» опять шел последним. Пару раз он оглянулся, но никого не заметил.
        Двери из прозрачного бронепластика открыться автоматически не пожелали. Ну да, тут же водятся хищники! Впрочем, когда Бижан потянул правую створку на себя, та легко поддалась. Ф-фух, тепло, свет, цивилизация! Вторые двери. У регистрационной стойки маячил служащий в форме. Ладонь сжала в кармане рукоятку «Тарантула». Однако Бижан, и не думая доставать оружие, направился прямиком к служащему.
        - Спасбот к взлету готов? - начальственным тоном осведомился трубач.
        - Спасбот? - с изумлением воззрился на гостей служащий, моргая сонными глазками. Фуражка вахтера сползла ближе к затылку. - Спасбот к взлету готов круглосуточно. Согласно инструкции. Дежурный на борту. А в чем дело?
        - На нашем корабле остались крайне важные записи. Надо смотаться на орбиту и забрать их. С администрацией мы договорились, не беспокойтесь. Предупредите дежурного в боте, что мы сейчас подойдем.
        - Я должен лично связаться с администрацией.
        - Никаких проблем. Только, пожалуйста, сначала свяжитесь со спасботом. Чтобы мы зря не теряли время. Хорошо?
        - Ладно, - вахтер активировал голосферу коммутатора, назвав голосовой код. Через пару секунд в сфере возникла недовольная конопатая физиономия.
        - Чего трезвонишь?
        - К тебе гости, Фил. Говорят, на орбиту им надо.
        - А в задницу им не надо? - конопатый не пришел от известия в восторг.
        - В задницу - успеется. Даю запрос на подтверждение. А ты…
        Конопатый витиевато, с душой выругался и отключился, не дослушав.
        - Мы вам очень признательны!
        Бижан одарил вахтера широкой улыбкой и выстрелил в него из парализатора. Тот рухнул, как подкошенный.
        - Вперед!
        - Стоять! Руки за голову!
        Испугаться Тарталья не успел. Он не испугался даже тогда, когда в спину ударила жаркая волна, швырнув его на пол. «В меня стреляли!» - мысль о выстреле не отягощалась лишними эмоциями. Должно быть, он исчерпал лимит волнения. Ну, стреляли. Ну, попали. Сгустком плазмы, тепловым лучом или энергетическим разрядом. Мертвый или живой, Лючано Борготта лежит на полу лицом вниз. Спине горячо, но в меру. Где-то поблизости трещат разрядники, часто хлопает плазменный карабин; кто-то отчаянно орет: «Тревога! Тревога! Хэм, вызывай подкрепление!..»
        - Живой?
        Рядом плюхнулся Гив.
        - Вроде бы…
        - С почином! - осклабился барабанщик. - Тебя шлем от МОРСа спас. Аккурат в него угодило. Не зря капитан велел тебе шлем прихватить - как чувствовал…
        - Уходим!
        Укрывшись за стойкой, Заль методично садил из разрядника в дальний угол зала ожидания, не давая противнику высунуться из-за багажного транспортера. Батарею в «Пульсаре» гитарист берёг.
        - Я прикрою! - крикнул он.
        Беглецы кинулись прочь. По эскалатору им навстречу спешил человек в знакомом кафтане, с восьмилучевой звездой на груди. Блюститель порядка вскинул оружие, но опоздал. Бижан просто снес его с ног, упав сверху, ударил локтем под ухо - раз, другой - и вскочил, оставив несчастного лежать в конце эскалатора.
        За спиной громыхнул топот. Помня, что он должен обеспечивать тыл, Лючано обернулся, выискивая цель стволом. Но это был догнавший их гитарист. Вместе они вылетели из терминала на взлетное поле. Снег прекратился, ветер стих. До кургузого спасбота оставалось метров четыреста.
        - Бегом!
        Расчищенную дорожку успело засыпать. Но все равно лучше было бежать по ней, чем утопать в окрестных сугробах. Сердце колотилось о ребра, воздух со свистом вырывался из легких. Лючано вспотел, несмотря на зиму, царящую вокруг. Или это на Тамире лето такое? А-а, какая разница?! Бежать, не отставать! Недавно он удирал от разъяренных аборигенов на чужой планете, куда помпилианцы явились собирать «ботву». Сейчас все иначе. Он свободен, вооружен, рядом - боевые товарищи…
        «Товарищи?!» - поперхнулся вдалеке маэстро Карл.
        Тарталья послал маэстро в черную дыру и прибавил ходу.
        Впереди начали стрелять. Заль отвечал из «Пульсара», больше не экономя боекомплект. Снег от выстрелов лучевика вскипал, обращаясь в пар. Поскользнувшись, Лючано грохнулся навзничь, больно отбив плечо и локоть. Ворочаясь, он увидел: через сугробы, пригибаясь, к ним спешат двое.
        - Сзади!
        «Тарантул» с треском разразился синеватой вспышкой. Разряд попал в цель, один из тамирцев споткнулся и осел в сугроб. А Лючано, не помня себя, все жал и жал на спуск, всадив в жертву, как минимум, еще два разряда. Захлопали карабины, второй тамирец покатился в сторону.
        - Молодец! - похвалил гитарист. - Снайпер!
        Возгордиться Лючано не успел. Рявкнул Бижан, помянув «хромых черепах», и пришлось снова бежать, оскальзываясь, падая, стреляя… В безумстве забега выпало из памяти, куда они несутся и зачем. Тарталья даже удивился, обнаружив в десяти шагах от себя громаду спасбота со спущенным трапом. По трапу шел конопатый - он шумно недоумевал по поводу безобразия, творящегося на космодроме.
        Конопатого не успели предупредить, или он был просто туп от природы.
        - Пошел вон! - заорал на него Лючано, паля из разрядника в воздух. Это возымело действие: конопатый спрыгнул с трапа, перемахнул через ограду и был таков.
        Трап.
        Ступеньки.
        Дальше счастливого «капрала» волокли за шиворот.
        Эпилог
        «Если вы приходите к учителю, и он вам говорит, что его система самая правильная, в отличие от прочих шарлатанств - уходите. Уходите немедленно, не теряя ни минуты. Он лжет. Нет единственно правильных систем. И нельзя возвыситься, оскорбляя других.
        Но что делать, если вам говорят: „Вы живете в лучшем из миров!“? Как поступить, услышав: „Сейчас ваше дело плохо, но потом, при жизни или после смерти, вы обретете наилучший уголок во Вселенной!“?
        Куда бежать?»
        Карл Мария Родерик О’Ван Эмерих. «Мемуары»
        Звезды - удивительные существа.
        Особенно когда они спускаются на землю.
        В тумане, окружившем лужайку, где ждали трое человек, вспыхнул рой искорок. Словно беженцы-созвездия, толпой упавшие с небес, они моргали тысячей изумленных глаз. Синяя бирюза с прожилками. Зеленые разводы малахита. Кровавый рубин. Дымчатый топаз. Желто-оранжевый сердолик с темными вкраплениями. Опалесцирующий жемчуг. Сирень, тюльпаны, фиалки. Водопад красок пролился с вышины на захолустную планету, чтобы, укрывшись в тумане, доказать радуге, какая она, в сущности, блеклая замарашка.
        От каждого глаза разбегались лучики. Кобальт, охра, кармин вплелись в млечные пряди, превращая туман в праздник. Хор ночных птиц в роще затянул торжественную кантату, прославляя каждую минуту бытия. Запах ночных орхидей усилился. Окрашиваясь, туман редел, исчезал и наконец сгинул, как не бывало.
        Вместе с ним сгинуло наваждение.
        Сразу стало ясно, что настоящие звезды - над головой, вольно разлетелись по темно-фиолетовому куполу. А вот и две луны: Розетта и Сунандари, два желтка великанской глазуньи. Взмыв над озером, спутники планеты висели над плантациями томатов, не стесняясь демонстрировать миру пятна и рытвины на своих дивных мордашках.
        Громко хрюкал тапирчик.
        От страха? Нет, пожалуй, просто от возбуждения.
        - Красиво, - сказал седой, дымя самокруткой. Диковатые черты его лица смягчились и разгладились. - Клянусь ступней Махала Макакаако, я никогда не видел такой красоты.
        Он почесал в затылке и поправился:
        - Не считая миграций рыбок боро-оборо.
        Лысый щеголь ухмыльнулся, словно фейерверк в тумане был его личной заслугой.
        - Я нарочно не предупредил тебя заранее. К чему портить первое впечатление? Ученые, кстати, до сих пор спорят о причинах явления. Интерференция каких-то слоев атмосферы, влияние света двух лун, расщепление спектра… Угол падения равен углу отражения, и прочая чушь. Красота не требует объяснений. Любуемся и молчим в тряпочку.
        Теперь настало время лысому с грустью чесать в затылке.
        - Я надеялся, мы станем любоваться всей компанией. Ну ничего, тот, кто опоздает, будет вынужден слушать рассказ двух старых сумасбродов. Гишер, ты что-то говорил о миграциях?
        Окутавшись клубами дыма, седой некоторое время молчал. Его не торопили. Лысый, сунув руки в карманы шортов, бродил по веранде. Хозяйка, разделавшись с овощами, колдовала над очередным маринадом. Пара лун качалась над гладью озера, планета неслась по орбите вокруг светила, галактики разбегались прочь, и ночь была великолепна.
        - Прожорливые твари эти рыбки, - наконец прозвучало из дымовой завесы. - Маленькие, неказистые, только жрать и горазды. И вдруг, в один прекрасный момент, стаи боро-оборо покидают обжитый водоем. Это не связано с нерестом. Это не связано с сезонными изменениями погоды. Это вообще ни с чем не связано. Пищи хватает, условия прежние. А они срываются и плывут не пойми куда.
        Женщина подняла взгляд от миски. Можно было биться об заклад: она видит неисчислимые тьмы странных рыбок, которым приспичило уплыть из родного дома. Опершись о край стола, хозяйка слушала седого, а думала о своем.
        - Боро-оборо плывут. Случается, против течения. Дохнут с голодухи, а плывут. Их чешуя на время миграции меняет цвет. К тусклому серебру примешиваются кровяные прожилки и пятна зелени. Ученые лишь разводят руками. Река сверкает под солнцем, когда они плывут. И что самое интересное: боро-оборо перестают быть хищниками. Раньше они за минуту обглодали бы бегемота. А в пути не едят ничего, кроме растительной дряни. Зато их едят все, кому не лень. Хохлатые цапли раздуваются от обжорства. Водяные змеи превращаются в бурдюки. А гроза водоемов все плывет за мечтой. Наверное, мечта стоит жертв.
        Дым развеялся. Не торопясь сделать очередную затяжку, рассказчик подвел итог:
        - Потом они приплывают на новое место. Мечта воплощается в реальность. И их опять боятся все. Блеклых, юрких боро-оборо, утративших красоту, зато вернувших острые зубы и дурной характер.
        - Ты философ, мой друг, - тихо сказал лысый.
        - Профессия обязывает, - хмыкнул седой.
        - Карл, налей и мне рюмочку, - добавила женщина.
        Лысый изобразил душевное потрясение. Получилось неплохо: брови птицами летят на лоб, рот приоткрыт, от глаз разбегаются хитрые морщинки.
        - Фелиция, душенька! Я сейчас принесу вина. В баре есть «Дар лозы». Или тебе сухого?
        Женщина взялась за нож.
        - Мне тутовой. И никаких комментариев по поводу. Хорошо?
        «Какие комментарии? - читалось на лице щеголя, когда он наполнял третий стаканчик. - Никаких комментариев. Дама хочет водки. Обычное дело. И лишь невежа или, допустим, самоубийца рискнет…»
        - Не волнуйтесь, Фелиция, - повторил седой, когда женщина отхлебнула глоток и зарумянилась. - Он обещал, значит, прилетит.
        Хозяйка кивнула. Отпив еще глоточек, она жестом указала лысому, что делать. Щеголь чуть ли не бегом принес ей троицу марионеток - ансамбль вехденов на общей ваге, которым лысый раньше забавлялся сам.
        - Неужели! - патетически воскликнул щеголь.
        И заткнулся, чтобы не спугнуть надежду.
        В руках Фелиции тройняшки начали творить чудеса. Приплясывая на свободном пространстве стола, вехдены заиграли - слаженно и бурно. Гитарист бренчал на струнах, барабанщик избил барабан до полусмерти, а трубач поднес инструмент к губам, запрокинул голову и стал раскачиваться в такт мелодии.
        Будь здесь зрители, они забросали бы хозяйку монетками.
        Лысый сложил губы трубочкой и втянул щеки. «Милая крошка» - лихо, чуть гнусаво, словно на трубу надели сурдинку, понесся над лужайкой давно забытый кабацкий шлягер. Тапир фыркал, вторя музыке.
        Доведя песню до конца, исполнитель с минуту отдыхал.
        - Вы в курсе, Борготта, что фальшивите? - глубоким, чуточку нарочитым баритоном спросил он, глядя в пространство. - И выпадаете из ритма. В целом, недурно для любителя, но на эстраде вам делать нечего…
        И сам ответил другим, усталым голосом:
        - Ваша правда, Бижан. Вы не подозреваете, насколько правы. На эстраде пусть делают другие - что угодно. Я же сижу в тени кулис и делаюих. Хотя и это - в прошлом.
        Хозяйка отложила кукол, допила водку и вернулась к прерванной стряпне.

* * *
        - Вы в курсе, Борготта, что фальшивите? И выпадаете из ритма. В целом, недурно для любителя, но на эстраде вам делать нечего…
        Лючано не стал возражать.
        - Ваша правда, Бижан. Вы не подозреваете, насколько правы. На эстраде пусть делают другие - что угодно. Я же сижу в тени кулис и делаюих. Хотя и это - в прошлом.
        - А что в будущем? - спросил вехден.
        - Не знаю. В какой-то мере мое будущее зависит от вас.
        Гитарист завершил коду. Только что пальцы «йети» терзали воображаемые струны, а глотка изрыгала замысловатый пассаж, стараясь уподобиться электрическому звучанию гитары - и вот Заль молчит. Рядом барабанщик Гив прекратил колотить себя ладонями по коленям.
        Музыканты смотрели на лидера-трубача, дожидаясь ответа. Им было очень жаль аппаратуры и инструментов, оставшихся в покалеченном «Нейраме» на орбите Тамира. Но инструменты можно купить новые. И аппаратуру. А будущее не покупается.
        - Следы мы замели, - выдержав длительную паузу, начал Бижан. - После второго РПТ-маневра нас уже не вычислить. Но корабль надо менять, и быстро. Фаруд на связь не выходит. Седьмой запрос - глухо. Шансов, что накрылся персональный канал - ноль целых, ноль десятых. Значит, Фаруд просто молчит. Занят, отсутствует; на ковре у начальства. Если он наконец откликнется и спросит о вас, Борготта…
        В рубке угнанного спасбота было тесно. Четверо мужчин сидели, соприкасаясь локтями и коленями. Когда Лючано горланил ту лабуду, что называлась текстом «Милой крошки» («Моя крошка так мила, тур-ла-ла, что не сразу мне дала, тур-ла-ла!..»), он чувствовал на щеке жаркое дыхание Бижана - вехден ловко подражал звучанию любимой трубы.
        Сейчас щека остыла.
        - Я не умею врать, Борготта. Я умею манипулировать правдой. Но Фаруд, в свою очередь, обучен задавать точные вопросы. Вы на борту, и я не стану это скрывать. Я скажу полковнику Сагзи, - Бижан впервые упомянул вслух воинское звание Фаруда, тем самым подчеркивая характер их отношений, - что высажу вас в ближайшем космопорте. И дам денег на билет, если вы стеснены в средствах.
        - У меня есть деньги, - глупо перебил Лючано.
        Он вспомнил, что карточка, выданная ему Тумидусом, потеряна, а доступ к личному банковскому счету может быть заблокирован по причине рабства, и поправился:
        - Наверное, есть.
        Вехдены расхохотались, словно он отмочил невесть какую остроумную шутку.
        - Я отпущу вас, даже если это будет стоить мне трибунала, - подвел итог Бижан. - И постарайтесь больше не попадаться мне на глаза. Вы отвратительно поете. Мой слух страдает от такого варварства.
        - А мне понравилось, - неожиданно возразил барабанщик. - Капитан, ты слишком строг. «Тур-ла-ла!» было вполне приличным.
        Жестом велев барабанщику заткнуться, Бижан еще раз набрал код персонального канала гиперсвязи с Фарудом. И снова потерпел неудачу.
        - Поймайте новости, - удивляясь самому себе, попросил Лючано. Опыт общения с маньяком-альгвасилом не прошел даром. - Эскалону, пожалуйста. Вдруг там уже всю планету подорвали?
        Бижан сунул руку в сферу управления. Минута, другая, и на крайнем справа дисплее появилась заставка: олень, встав на задние ноги, держит в передних меч - герб Эскалоны. Заставка сменилась залом заседаний Совета Лиги: полторы тысячи депутатов слушали докладчика.
        - Совет Лиги озабочен, - сообщила информателла, освещая галактические события, - ситуацией, сложившейся на Михре. Как стало известно нашим корреспондентам, михрянские сепаратисты перешли от слов к делу. Силой захватив власть в ряде ключевых областей планеты, они объявили об отделении Михра от империи вехденов, образовании независимой республики и начале глобальных реформ…
        Еще не понимая, что происходит, Лючано проклял свое любопытство.
        - Вехденам Михра, не согласным с политикой реформизма, предписано носить на рукаве изображение огня, связанного веревкой. Правительство Михрянской Республики обратилось за помощью в сенат дружественной Помпилии. Республиканцы утверждают, что не доверяют миротворческим силам Лиги. Они просят сенат ввести ограниченный контингент войск для защиты завоеваний свободы и демократии от возможной агрессии кея Ростема I. «Нагнетание напряженности в секторе Колесницы, - сказал Франц Шустер, председатель Совета Лиги, - осложняет и без того непростую политическую ситуацию…»
        - Это война, - без выражения сказал Бижан. - Мы летим на Хордад. А оттуда - куда пошлют. Не волнуйтесь, Борготта: на Хордаде еще долго будет царить спокойствие. Вы уберетесь без проблем. В славное тихое местечко. Я обещаю. Это не ваша война.
        Рубка была тесной. Но Лючано показалось, что стены раздвигаются, теряясь в дымке неопределенности. Драма замкнутого пространства подходила к концу. Близилось время масштабных перемен. А перемены - зло.
        Так утверждал весь опыт его жизни.
        Ну и здравый смысл за компанию.
        - В эфире, - запела информателла, покончив с мнением председателя Совета Лиги, - региональные новости Эскалоны. Гаю Октавиану Тумидусу, легату ВКС Помпилии в отставке, находящемуся в госпитале имени короля Бенуа, было предъявлено обвинение. Обвинителем выступает адвокат Фионина Вамбугу, защитница интересов похищенного террористами Лючано Борготты. Прибыв на Террафиму шесть часов назад, госпожа Вамбугу сделала заявление…
        На дисплее возникло лицо красавицы-вудуни.
        - В связи с близящимся праздником Лунгамбе, мой клиент был внесен в списки лиц, подлежащих амнистии. Согласно закону, я лично явилась на Террафиму с целью обследования состояния организма и психики моего клиента на предмет соответствия эталонному состоянию, с поправкой на естественное старение организма. И что я нахожу?
        Адвокатша говорила спокойно.
        Но чувствовалось: она возмущена до предела.
        - Мой клиент похищен, пропал без вести, возможно, погиб! А баас Тумидус отказывается давать какие бы то ни было пояснения. За исключением невнятного лепета, что мой клиент свободен! Спрашивается, почему Лючано Борготта свободен, когда это противоречит поправке Джексона-Плиния? И кто допустил похищение моего клиента? Я заверяю, что баас Тумидус, как только ему позволит состояние здоровья, будет нести ответственность согласно Уголовному разделу Галактического Кодекса, статья 214-прим. И мне хотелось бы знать, какие действия…
        Отключив звук, Бижан хлопнул Лючано по плечу.
        - Рад за вас, Борготта! Погодите с возвращением, лягте на дно - и помпилианца упекут за решетку! Вы везунчик, я сразу это понял! Так отомстить хозяину - это надо уметь…
        «Я - везунчик», - подумал Тарталья. Он глядел на дисплей, где опять красовалась заставка с оленем-меченосцем, и видел мираж. Сквозь годы и расстояния, расшвыривая события, будто кегли. Не требовалось огрызка флуктуации с «волшебным ящиком», чтобы нарисовать простенькую картину и вдохнуть в нее жизнь. Может быть, картина получилась живее, чем все, что стряслось с Лючано в последнее время, от рабства до свободы.
        Двухэтажный дом с черепичной крышей тонул в зелени яблонь и криптомерий. На веранде сидели двое стариков, куря и попивая водочку; за перилами, у вкопанного в землю стола, возилась пожилая хозяйка, стряпая ужин. Расстояние было слишком велико: лиц не разглядеть.
        И не надо.
        Старики смотрели в его сторону.
        Они ждали.
        КОНЕЦ ВТОРОЙ КНИГИ
        Сентябрь 2006 г. - январь 2007 г.
        Кукольных дел мастер
        ПРОЛОГ
        «Рыбы вышли из воды на сушу. Птицы поднялись с земли в небо.
        Обезьяна спустилась с дерева, потеряла хвост и стала человеком. Люди выбрались в космос и, задрав носы до небес, насладились собственным величием.
        Ничего подобного.
        Мы солгали себе, и с радостью поверили в ложь.
        Рыба вышла на сушу не заключенной в тюрьме аквариума. Птица поднялась в небо не бескрылой пленницей в клетке самолета. Обезьяна стала человеком не потому, что чесала свою красную бесхвостую задницу, ожидая банана, как милости судьбы. Полагаю, однажды и мы с вами выйдем в космос так, как это нас достойно. Родимся заново, оставив утробу косной материи.
        А сейчас давайте хотя бы перестанем лгать.
        Это будет наш первый шаг в будущее.»
        Карл Мария Родерик О'Ван Эмерих, «Мемуары»
        Представить себе бесконечность?
        Элементарно.
        Движение по кругу - и всех трудов. Планета летит по орбите вокруг звезды. Лошадь тащит ворот маслобойки. Танцоры ведут хоровод. Вертится грязь, налипшая на колесо. Человек тащится по жизни: дом-работа-дом-работа-сквер-пиво-дом-работа… Чистая, незамутненная бесконечность. Правда, в ней нет ничего общего с вечностью. Но, к счастью, остановка в определенной точке круга - это не конец. Это просто остановка. К чему отягощать факт лишними смыслами?
        Представить себе вечность?
        Проще простого.
        Спросите не у разума, а у чувств, и получите ответ. Влюбленный парень ждет девушку у входа в кинотеатр. Ночью разболелся зуб, болеутолитель не помогает, и до утра - мириады веков. Сколько будет жить ребенок? - вечность. Он в этом глубоко убежден. Как долго мы не виделись? - целую вечность. Правда, в ней нет ничего общего с бесконечностью. Но, к счастью, неограниченное множество времени в ограниченном пространстве бытия - это в большинстве случаев абстракция. Образ, символ. И оставим его в покое. К чему отягощать смысл лишними фактами?
        Представить себе кого-то, кому интересны эти заковыристые материи?
        Увольте, не могу.
        Так или примерно так рассуждал один лысый щеголь в шортах и рубахе навыпуск. Он наслаждался дивной ночью, запрокинув голову к двум лунам, прихлебывал из стакана, и время от времени делал многозначительные паузы, словно ждал, что луны ему возразят.
        - Ты прав, - ответили ему. - Никому не интересно. Абсолютно. Думаю, это единственный абсолют, который возможен в нашей Вселенной. Запиши, а то забудешь.
        И собеседник лысого, седой первооткрыватель абсолюта, скорчил обезьянью гримасу, с ужасающей точностью копируя макаку в состоянии удовлетворения.
        Так он смеялся.
        Минут на пять оба старика замолчали. Тутовая водка согревала кровь, остывающую с возрастом. Аромат орхидей навевал приятные мысли о чем-то мягком, добродушном и благосклонном к твоим мелким слабостям. Свет лун тихо лился, подобно слезам радости. Сентиментальность торчала за спинкой кресла, хихикая вполголоса.
        Ну и ожидание, куда денешься…
        Бездеятельность стариков резко контрастировала с неугомонной хлопотливостью женщины за столиком. Казалось, полк десантников вот-вот нагрянет в гости - столько еды она заготовила, и не собиралась останавливаться на достигнутом. В данный момент хозяйка заворачивала острый фарш в листья винограда, вымоченные особым образом. Вся лужайка насквозь пропахла уксусом, чесноком, гвоздикой, лавровым листом и мускатным орехом. Сложный букет дразнил обоняние. Лысый даже чихнул и с тоской развел руками: дескать, пока жду, слюной захлебнусь!
        Седой оказался терпеливее щеголя. Он дымил самокруткой, как если бы желал дешевым табаком заглушить ароматы кулинарии, и кольца сложной формы поднимались над его головой. Дым, вначале сизый, в лучах Розетты с Сунандари окрашивался желтым, потом - зеленоватым, и наконец расточался без следа.
        - Хочу есть, - не выдержал лысый.
        Хозяйка показала ему кулак и вернулась к работе.
        - Очень хочу есть, - настаивал лысый.
        Ему показали разделочный нож.
        - Очень хочу есть, - сдался лысый, - но не буду. Потому что очень хочу жить. Фелиция, радость моя, у тебя не найдется черствой корочки хлеба? Для любимого мужчины?
        - Не найдется, - отрезала радость. - Ты и так толстый. Пей на голодный желудок. Может быть, ты тогда напьешься до поросячьего визга. И отправишься спать, оставив нас с Гишером в покое. Как только прилетят наши, я тебя разбужу.
        Ее слова были услышаны небом. В облаках, стаей птиц висящих над домом, раздалось жужжание. Оно приближалось, делалось отчетливей; минута, другая - и крошечный моноплан опустился на лужайку, вспугнув спящего тапира. Это была дорогая машина: «Molnier-Sorane» с вертикальным взлетом и посадкой, кабина «люкс», четыре двигуна, автопилот-мультирежимник… Лишь человек с высоким, а главное, стабильным уровнем доходов мог позволить себе такую игрушку.
        Из кабины выбрался худой мужчина средних лет, похожий на хищную птицу. Он с некоторым удивлением огляделся. Его смутила тишина - гость ожидал найти развеселую компанию, проводящую время за дружеской пирушкой. Тапир с возмущением хрюкнул в адрес нахала, и мужчина очнулся, быстрым шагом направившись к веранде.
        - Добрый вечер, - поздоровался он, делая вид, что сейчас и впрямь вечер, а не ночь. - Ричард Монтелье, режиссер. Надеюсь, вас предупредили о моем… э-э… визите?
        - Да, конечно! - с гостем хозяйка была не в пример обходительней, чем с лысым щеголем. Когда в дом является звезда арт-транса галактического масштаба, да еще и телепат, мигом сделаешься приветливей информателлы. - Располагайтесь, прошу вас! Мы думали, вы прибудете все вместе…
        Мужчина развел руками:
        - А прибыл я один. Мы договорились встретиться прямо здесь. Извините, я готов обождать в машине…
        - Глупости! - безапелляционно возразил лысый. - Какая машина? Сейчас я вынесу для вас шезлонг. Малыш скоро будет. Он всегда опаздывает, с младых ногтей. Мы же с вами выпьем по глоточку, и хорошенько познакомимся. Разрешите представиться: Карл Эмерих, невропаст в отставке. Мы с вами переписывались. Помните?
        - Разумеется! Присланные вами голомодели кукол были чудесны. Вся студия восхищалась, а это дорогого стоит. Богема редко проявляет восторг за глаза. Скорее наоборот. Уж я-то знаю!
        Лысый ухмыльнулся.
        - Характер богемы, молодой человек, я знаю не хуже вас. Наелся досыта. Уж извините старика за прямоту.
        - Да, я забыл, с кем имею дело… Ваш коллега, - Монтелье отвесил вежливый поклон в адрес седого, который не спешил вступать в разговор, - тоже невропаст?
        - Нет, - кратко ответил седой. - Я экзекутор. Зовите меня Гишер.
        - Просто Гишер?
        - Проще некуда. Меня все так зовут. Иногда добавляют: Добряк Гишер. Если мы подружимся, я вам тоже разрешу прибавлять к имени Добряка.
        - А вдруг мы не подружимся? - Монтелье сощурился, ведя беседу на грани конфликта. Лишь очень чувствительный к тонкостям зритель сумел бы подметить, что оба собеседника наслаждаются легкой пикировкой, как два мастера-рапириста - сериями выпадов и защит. - Вдруг я вам не понравлюсь?
        - Тогда вам придется звать меня так, как записано в паспорте.
        - Э-э… Как именно?
        - Гишерианнан Ахаханаврак из семьи Йинувье.
        - Нет, лучше уж мы подружимся, - вздохнул режиссер, доставая футляр с курительными палочками. Ноздри его трепетали, ожидая порции дыма. - Готов ради этого подвергнуться экзекуции.
        - Вы, кажется, телепат? Прочитайте мои мысли.
        - Увы, я не читаю мысли каждого встречного.
        - А я не подвергаю первого встречного экзекуции. Эту честь надо заслужить. Вы мне понравились, Ричард. Зовите меня Гишером. А там посмотрим. Глядишь, и до экзекуции доберемся…
        - Черные небеса! Какая прелесть! - режиссер мигом забыл о словесном фехтовании, во все глаза уставясь на куклы, развешанные вдоль веранды. - Я подозревал, но в реальности… Это чудо. Голомодель не передает простоты и изящества натуры! Вы даже не представляете, как мы, телепаты, воспринимаем опосредованные символы… Впрочем, я увлекся. Можете что-нибудь показать?
        Лысый прошел на веранду и снял со стены марионетку, изображавшую голема в дорогом костюме от Танелли. Почему-то сразу делалось понятно, что это голем. Даже когда кукловод провел марионетку вдоль перил, нарочито подчеркивая утрированную, балетную пластичность красавчика, это мало что добавило к первому впечатлению.
        - Не бою-ю-юсь, - запел лысый приятным, хотя и слабым тенором, воспроизводя мелодию из увертюры к балету «Милая Элеонора». - Ничего я не бою-юсь! Я бегаю стометровку-у-у…
        Аплодисменты гостя прервали его вокализ.
        - Чудесно!
        - Ужасно! - с чувством добавила хозяйка.
        - Я уверен, - гость сделал вид, что не расслышал комментария. Телепат, не телепат, а гиблое дело: лезть в семейные разборки, - «Zen-Tai» придет в восторг от новой технологии. Хотя разве это новинка? Я читал, в древности были театры, где живой актер играл на одной сцене с куклой… Это правда?
        Хозяйка кивнула: правда, мол.
        - Мы воспроизведем методику на сегодняшнем уровне развития искусства. Сценарий воплощается с помощью кукол, преломляется в сознании арт-трансеров, оформляясь в художественный пси-образ - и объединяется в режиссерской экспликации, возвышая схему до обобщения… Блеск! Революция в жанре!
        - Я рад, - не стал возражать лысый.
        Повесив куклу на гвоздик, он отправился в дом: за третьим шезлонгом. По дороге он думал о древности. Не о той, можно считать, свеженькой древности, где актер и кукла играли на одной сцене. Нет, маэстро Карл размышлял о замшелой, первобытной, темной бездне прошлого, память о которой если и осталась, то лишь здесь, на Борго, в глуши космоса - тусклое эхо ушедшего навеки.
        Дед Фелиции рассказывал внучке, что кукла не принадлежит к миру живых, но и к миру мертвых - тоже. Промежуток, грань, обоюдоострый нож. Поэтому кукле разрешено делать то, что запретно и для людей, и для вещей. Выходить за пределы ограничений, положенных материи. Объединять возможное с невозможным. Каким образом? - зависит от мастерства кукольника.
        А еще Карл волновался: почему задерживается малыш?
        ЧАСТЬ ПЯТАЯ
        ТИР и МИХР
        ГЛАВА ПЕРВАЯ
        СУДЬБА ЛЮБИТ ПОШУТИТЬ
        I
        Посадка на Тире, в 3-м космопорте Андаганской сатрапии, прошла на удивление обыденно. Энергозапас бота, предназначенного для локальных операций, подходил к концу, но для орбитального маневра и спуска на планету его вполне хватило. Обошлось без драматических эффектов. Не выли сирены тревоги, не загорались в воздухе зловещие надписи, не плясали джигу столбики диаграмм; не мигало, нагоняя жути, багровое аварийное освещение.
        И хвала небесам!
        Чужими проблемами хорошо любоваться в фильмах-катастрофах; но самому оказаться участником событий - благодарим покорно! «Этна», «Нейрам» - Лючано Борготта полагал, что с него космических приключений более, чем достаточно. Должно же хоть однажды все пройти тихо и гладко? Так сказать, для разнообразия…
        Вообще-то они планировали сесть на Хордаде. Но на вторые сутки полета упрямые вехдены, продолжавшие с завидной регулярностью ломиться в персональный канал связи Фаруда, добились своего. Полковник Сагзи отозвался! Хмурясь, выслушал доклад Бижана, от комментариев воздержался, задумался на минуту - и приказал лететь на Тир.
        - Ваша жестянка в розыске, - уведомил он напоследок. - Свяжитесь со мной перед выходом на дальнюю орбиту. Я дам новые позывные и коды идентификации. С перепрошивкой блока справитесь?
        - Ага, - кивнул трубач.
        - Доброго огня!
        И Фаруд отключился. О Борготте он не обмолвился и словом. А мудрый Бижан счел за благо промолчать, не тревожа больную тему.
        Тир - так Тир. К счастью, планета находилась в системе Йездана-Дасты, где вокруг четы звезд вертелись другие миры Хозяев Огня: Фравардин, колыбель расы, Хордад-побратим - и Михр-мятежник. Существенно менять курс, рассчитанный заранее, не пришлось. Лючано удивился такому стечению обстоятельств: четверка обитаемых планет в одной системе! Но гитарист Заль, как оказалось, не только умелый боец, но еще и эрудит, быстро подвел фундамент под эту уникальность.
        - Планеты-двойники, - сказал «йети», радуясь возможности продемонстрировать знания, полученные в паузах между диверсиями и террористическими актами. - Михр с Хордадом, Тир с Фравардином - каждая пара имеет общую орбиту, двигаясь в единой плоскости, с одинаковыми углами наклона планетарных орбит к эклиптике. «Братья» всегда находятся в противофазе, поэтому «семейные» отношения устойчивы. Мы, Хозяева Огня, отмечены печатью избранности! Всего по паре: звезды, планеты… Отсюда наши врожденные дружелюбие, верность слову и гостеприимство! Соображаешь?
        - Эй, избранник! - вмешался Бижан. - Иди сюда, поможешь блок ломать…
        Дистанционную идентификацию бот прошел успешно: фальш-данные сработали не хуже настоящих. Система опознавания съела, что дали, и не поперхнулась. А Лючано в очередной раз подивился многочисленным талантам агентов спецслужб. Перепрошить «черный ящик» идент-блока без специального оборудования, за сорок пять минут, что называется, на коленке…
        Когда он сказал об этом Бижану, тот покраснел от удовольствия.
        - Я си-бемоль в третьей октаве чистым звуком беру, - невпопад ответил трубач.
        Лючано не понял.
        Но на всякий случай изобразил восторг.
        Воздух вокруг севшего бота тек волокнистыми струйками, искажая перспективу и очертания предметов. То ли корпус не желал остывать, то ли снаружи царила адская жара.
        - Лето на дворе! - словно прочтя мысли Лючано, с блаженной улыбкой сообщил барабанщик. - Теплынь… Это тебе не сволочной Тамир!
        Вспомнив о снежном «морозильнике», Гив поежился.
        - О! За нами приехали.
        Действительно, из-за серебристого веретена на паучьих лапах - курьерского челнока брамайнов - ловко вывернул мобиль: темно-серый «Тайяр», похожий на карликового кашалота, по рассеянности выбравшегося на сушу. Не заметив перемены среды, «кашалот» скользил над землей, как в привычной водной стихии.
        Серповидный плавник-радар на крыше усиливал сходство.
        - За мной! - велел Бижан.
        Накинув на плечи трофейную шубу, Тарталья заторопился к выходу вслед за музыкантами.
        У трапа ждали двое. Длиннополые кафтаны запахнуты налево, рукава-крылья плещут на ветру; шапочки из войлока, просторные шаровары на щиколотках стянуты тесьмой. Национальная одежда. А смотрится, как военная форма. Встречающие смахивали на близнецов-двойняшек: смоляные брови вразлет, аккуратные щеточки усов - и казенный интерес, родной брат безразличия, на скуластых лицах.
        «Всего по паре, - вспомнил Лючано слова гитариста. В данном случае это звучало с нескрываемым сарказмом. - Дружелюбие, значит, и гостеприимство. Манекены, и те приветливей…»
        Левая мочка уха у каждого «манекена» была самую малость больше правой, а нижняя губа выглядела припухшей, как у обиженного ребенка. Это из-за вшитых под кожу «шептунков». Легкая асимметрия совершенно не бросалась в глаза. Лючано и вовсе бы ничего не заметил, но в полете Гив подтрунивал над Залем, который забыл отключить «шептунок» во время какого-то концерта - и чуть не сорвал выступление, когда неприличный комментарий гитариста пошел через усиление на заловую акустику.
        «Ты влип, малыш, - констатировал издалека маэстро Карл. - Вряд ли эти близнецы полюбят тебя так же сильно, как малыши-гематры. Учитывая, что на борту «Нейрама» ты видел много лишнего…»
        «Если в итоге всего лишь завербуют, - согласился Добряк Гишер, второе альтер-эго, - считай, отделался легким испугом.»
        Тарталья промолчал. Он наблюдал, как Бижан, громыхая ботинками, спускается по трапу к двойняшкам. Остальные медлили. Ну, раз Гив с Залем не слишком торопятся в объятия земляков - значит, нам спешить тем более не стоит.
        Застенки обождут.
        Отвечая на краткое приветствие, двойняшки, будто сговорились, смотрели мимо Бижана. Лючано чувствовал себя мишенью на линии огня. Вот-вот снайпер возьмет прицел, из ствола вырвется разящий луч… Нужен ли он живым? Или парни Фаруда предпочтут не рисковать? Под кафтанами очень удобно прятать оружие. К примеру, «Жаворонки», предназначенные для скрытого ношения. В арсенале у альгвасила хранилась одна такая птичка. Никто во всей Галактике не знает, что он, Борготта - на Тире. Избавиться от тела будет проще простого.
        «А мой разрядник остался в боте!»
        Он отругал себя за мальчишество. Дурачок, куда тебе, пусть даже с «Тарантулом» в руках, против двух профессионалов?! Застрелят раньше, чем успеешь дернуться. Или гитарист с барабанщиком скрутят: для них-то двойняшки свои, а ты - чужак.
        «Это пока мы вместе бежали с Тамира…»
        Один из встречающих что-то сказал Бижану на вехд-ар. Барабанщик неторопливо сдвинулся левее, частично заслонив собой Тарталью. Рука гитариста как бы невзначай опустилась в карман. Что там, в кармане - Лючано догадывался. Неужели вехдены готовы прикрывать его?! Защищать от коллег по службе?!
        «Иногда люди оказываются лучше, чем ты о них думаешь, малыш…»
        Трубач через плечо покосился на Борготту. Затем снова обернулся к двойняшкам и заговорил. Знать бы, о чем они беседуют! Без «толмача» МОРСа Тарталья опять перестал понимать вехденский. Слова чужого языка извивались в жарком воздухе, шипя потревоженными змеями. Сердце отчаянно стучало в груди. Виски стиснул раскаленный обруч. Перед глазами возникли круги, сплетенные из огня. Сейчас его хватит тепловой удар, и местным даже не придется стрелять…
        Он не сразу понял, что трубач приветливо машет ему рукой. Бижан ухмылялся, скаля белоснежные зубы. Все в порядке. Ну конечно, для вехденавсе в порядке! А для неудачника-кукольника…
        - Бывай, приятель! - гитарист от души хлопнул Тарталью по плечу.
        - Удачи! Может, еще свидимся…
        Это барабанщик.
        А Бижан отдал честь, будто прощался с настоящим капралом, товарищем по оружию. И вехдены пошли к мобилю, который сейчас, гостеприимно подняв дверцы, напоминал не кашалота, а жука с раскрытыми крыльями. Лючано с тупым любопытством смотрел, как пять человек забираются в салон, как жук снова превращается в кашалота, делает плавный разворот…
        Он пришел в себя, когда машина скрылась из виду, свернув за ярко-алым цилиндром тирского «дальнобойщика». Их здесь было много: кровавые свечи, хаотично воткнутые в огромный торт посадочного поля.
        «Поздравляю, малыш! Ты их не интересуешь.»
        «Я бы погодил с поздравлениями…» - проворчал Гишер.
        Лючано огляделся. Никого. Громады звездных кораблей, в отдалении - радужные купола зданий космопорта. Блекло-голубое небо над головой. В зените яростно полыхает шар главного светила. Жаркий воздух течет над полем стеклистым маревом. Теплынь? Куда там - адский зной!
        «Градусов тридцать пять по водной шкале…»
        Радость, что удалось избежать ареста, угасла. Он один, на чужой планете; фактически - беглый заключенный… Без гроша в кармане: карточка легата утеряна. Одолжить денег у музыкантов забыл, растяпа. А ведь Бижан сам предлагал! И банковский счет заблокирован…
        «У тебя есть адвокат. Свяжись с синьорой Вамбугу.»
        «За какие шиши?! Гиперсвязь денег стоит…»
        «За счет вызываемого абонента, малыш.»
        Ха! Это мысль. Все равно ничего другого не остается.
        Спустившись по трапу, Лючано решительно зашагал по желтой указующей линии, вслед за уехавшим мобилем. Поначалу он с интересом рассматривал звездолеты. Сколько ни мотайся по Галактике, в каждом космопорте обязательно обнаружится что-нибудь новенькое. Вот и сейчас: среди «таблеток»-рудовозов, грузовых «гармошек» и остроносых баркентин, оборудованных внешними мачтами с рядами фотонных парусов, Тарталья углядел зеленый кристалл-гигант в ажурной золотистой «оправе».
        Изумруд в перстне великанши! Подобное чудо он видел впервые.
        «Интересно, кто на таком летает? Небось, какая-нибудь миллиардерша вроде «иридиевой королевы» Элеоноры д'Або…»
        Вскоре чудесный кристалл заслонили другие корабли. Лючано взмок от пота, сообразив, что не удосужился снять шубу. Остановившись, стащил с себя тамирский трофей. Выбросить? Жалко. Хорошая шуба. На спине мех слегка подпален, но если не приглядываться…
        «Может, купит кто?»
        Кое-как свернув шубу, он умостил ее подмышкой и, придерживая рукой, продолжил путь по горячим плитам.
        II
        Дежурный администратор у входа в здание уставился на незваного гостя с явной брезгливостью. Он открыл уж было рот, собираясь гнать проходимца в три шеи - но передумал, хмыкнул и демонстративно принялся чистить ногти маникюрным вибро-шильцем.
        Тарталья не заблуждался на свой счет. Сомнительное обаяние? Еще более сомнительная внешность? - нет, его выручил старый комбинезон техника. Обнаруженный на боте в захламленной каморке, сплошь в масляных пятнах, комбинезон оказался великоват: штанины болтались, как на дистрофике. Но выбирать не приходилось. Рубашка осталась на «Нейраме». Да и брюки, зиявшие прорехами, оставляли желать лучшего.
        Вне сомнений, администратор принял Тарталью за одного из здешних техников.
        «Пьяницу и бездельника», - не преминул уточнить язва-Гишер.
        «Вора и спекулянта! - присоединился к экзекутору добрый маэстро. - Спер у пассажира шубу и тащит продавать, дабы срочно поправить здоровье.»
        На самом деле оба «внутренних голоса» тихо радовались, что дела идут на лад. Просто боялись сглазить. Они были правы: ближайшие планы действительно упирались в шубу. От раннего завтрака на борту спасбота остались лишь печально урчащие воспоминания. Значит, в первую очередь, надо раздобыть денег на еду. Потом связаться с адвокатшей, которая, возможно, до сих пор на Террафиме.
        На более дальнюю перспективу он не загадывал.
        Удача еще раз улыбнулась беглецу: он угодил не в VIP-сектор, а в корпус обслуживания пассажиров 2-го класса. Отлично! VIP-ы и «первоклассники» с грязным оборванцем и разговаривать бы не стали. А тут - есть шанс.
        Лючано двинулся вдоль холла ожидания, приглядываясь к пассажирам, оккупировавшим кресла и комфорт-ячейки, в поисках перспективного клиента. Брамайнов, обходившихся минимумом одежды, он отверг сразу. Вехдены тоже отпадали: вряд ли шуба с далекого Тамира соответствовала их несокрушимым традициям. На реформистском Михре еще стоило бы рискнуть, но уж никак не здесь, на консервативном Тире.
        «С помпилианцами не связывайся, малыш! - предупредил заботливый маэстро Карл. - Оглянуться не успеешь, снова в тюрьму загремишь!»
        Взгляд скользил по людям. Вот хохочут студентки-вудуни, открывая пищевые термопакеты - девицы летят на каникулы целой компанией. Зачем им шуба? Клерк-техноложец, обремененный многочисленным семейством, вытирает платком вспотевшую лысину. Подойти? Нет, супруга живо поднимет крик. У нее на лице написано: скандалистка. Толстяк-варвар в мятой пиджачной паре, похожий на Кэста Жорина, вертит в руках раритет: антикварное пресс-папье из яшмы…
        Любитель редкостей? Возможный покупатель?
        Тарталья встретился с толстяком взглядом - и без промедления заторопился прочь. Когда на тебя смотрят, ища повод для драки, а раритет зажат в кулаке на манер кастета, лучше уносить ноги подобру-поздорову!
        Тощего гематра он заприметил в самом конце зала, уже потеряв надежду. Гематр скучал в ячейке, нахлобучив до бровей шляпу из черного фетра. Клиент? Судя по одежде, не беден, но предпочитает экономить, путешествуя 2-м классом. Реальной цены такой тип за шубу не даст. Хорошо, если выманим половину.
        «Ну и пусть! На обед хватит…»
        - Извините за беспокойство, почтенный мар. Не интересует ли вас шуба?
        Шляпа осталась безучастна.
        - Натуральный мех, никакой синтетики!
        Неужели шляпа чуточку дрогнула?
        - Чистый эксклюзив! Не пожалеете!
        Гематр холодно уставился на странного коммерсанта. Казалось, в глубине его зрачков стремительно мелькают нули и единицы: затраты, барыш, риск… Он страдал какой-то глазной болезнью. Веки были красные и припухшие, словно гематр недавно плакал: допущение столь же нелепое, сколь и комичное.
        - Промышленное клонирование? - разлепил он тонкие бескровные губы.
        - Обижаете! Доставлено с Тамира, специально для знатоков!
        С минуту гематр размышлял.
        - Шуба меня не интересует.
        Он выдержал точно выверенную паузу и продолжил:
        - Но сделка может заинтересовать. Если я сочту ее привлекательной.
        - Желаете взглянуть?
        - Показывайте.
        Гематр даже не пошевелился, оставшись сидеть в ячейке. Давай, мол, продавец, работай! Что ж, поработаем, мы не гордые. Развернув шубу, Лючано принялся демонстрировать товар, вертя боевой трофей и так, и эдак.
        - Стоп. Что это?
        - Где?
        - Здесь.
        Костлявая рука, до локтя затянутая в нитяную перчатку, без промаха указала то место, где шубу обдало жаром плазмы. Аппараты по выдаче таких перчаток стояли в холле возле каждого гнезда энергосистемы космопорта. Пассажир, желающий подзарядить, например, уником, обязан был приобрести необходимый предмет туалета. Иначе биодатчики сразу блокировали подачу энергии на гнездо.
        Пользоваться личными аккумуляторами - «гирляндами Шакры» или, допустим, «вехденской искрой», купленной заранее в киоске - не возбранялось. Но общая энергосистема - другое дело. Огонь должен оставаться чистым.
        Традиции на Тире не обсуждались.
        А гематр, наверное, просто забыл снять перчатку.
        - Мелкий термо-дефект, - Лючано не стал юлить, решив, что честность - лучшая политика. - Как видите, мех уцелел.
        - Вижу. Вы предлагаете дефектный товар. Вероятность найти на него контр-спрос, - гематр на миг запнулся и решил не называть конкретных цифр, - ниже оптимальной.
        - Вероятность зависит от цены, - подмигнул ему Лючано.
        - Вы убедительны. Дайте пощупать… Да, мех натуральный.
        - А качество? Ей место в музее!
        - Ваша цена?
        В бутиках Хиззаца или Китты такая шуба стоила бы добрых три тысячи экю. На варварской периферии, богатой пушным зверем - впятеро меньше. А ношеная, с подпалиной, из сомнительных рук…
        - Сто пятьдесят экю.
        - Сорок, - безучастно возразил гематр.
        - Мар шутит?! Ну ладно, сто. Только для вас!
        - Сорок.
        - Это вам не какой-нибудь искусственный полушубок! Это полномерная шуба из голубой шиншиллы! - шиншиллу Лючано изобрел на ходу. - Я торгую себе в убыток, и готов сбросить цену до восьмидесяти экю. Но…
        - Сорок. Вещь не новая - раз, - гематр загнул палец, словно разговаривал с умственно отсталым. - С явно видимым дефектом - два, - он загнул второй палец. - Я покупаю ее с рук, без гарантии - три. Шуба, полагаю, ворованная. Значит, я сильно рискую - четыре. И…
        Он замолчал и быстро надвинул шляпу еще глубже, чуть ли не на нос, притворяясь, что спит. Уже набрав в грудь воздуха для возмущенной отповеди, Тарталья осекся. И вовремя: на плечо коммерсанта опустилась крепкая ладонь.
        - Торговля без лицензии в неположенном месте, - с удовлетворением сообщил сержант-полицейский, разворачивая жертву лицом к себе. - Будем составлять протокол.
        - Какая торговля? Какой протокол?! - «включить дурака» получилось мгновенно: сказался богатый опыт последнего времени. - Я ничего не покупал! А этот синьор ничего не продавал! Мы обсуждали проблемы вывоза пушнины. Это запрещено?
        К ним подошел второй полицейский - как и первый, в синем кафтане, перетянутом портупеей с закрытой кобурой на поясе. Плюс обычный набор блюстителя порядка: силовые наручники, дубинка-шокер, мультирежимный коммуникатор…
        - Прекрати молоть чушь, - сержант повысил голос, привлекая внимание напарника. На унилингве он говорил с сильным акцентом. - Ты пытался продать ему шубу!
        - Я? Продать?! Вы слышали, почтенный мар?
        - Слышал, - согласился гематр.
        «Только бы не сдал!»
        - Я вам что-либо продавал?
        - Нет. Я не вступаю в деловые отношения с незнакомцами.
        - Золотое правило! - возликовал Лючано.
        - Я видел…
        - Что вы видели? - перебил сержанта Тарталья, шалея от собственной наглости. - Что я показывал шубу этому синьору?
        - Да!
        - И вы совершенно правы, офицер! Да, показывал! И на суде повторю: показывал! Я спросил почтенного мара, где находится переговорный пункт гиперсвязи. А почтенный мар заинтересовался моей шубой. Он впервые в жизни увидел тамирскую шиншиллу. Это противозаконно?
        Второй полицейский слушал молча, не вмешиваясь.
        - Поговори мне! В отделении разберемся!
        - Произвол! Насилие над личностью! Я как раз хотел связаться со своим адвокатом! Теперь у меня появился еще один повод сделать это без промедления! У меня есть свидетели! Вот они!
        Он картинно простер руку в сторону пассажиров, наблюдавших за их препирательствами. Как и ожидалось, зеваки мигом отвернулись и занялись кто чем. Хоть таблички на спины вешай: «Наше дело - сторона!» Ну да, потянут в свидетели - рейс пропустишь…
        - Идем, Харс, - пробасил второй, более умный полицейский. - Оставь его. Пусть валит отсюда, мерзавец!
        Оба стража уразумели: давать показания против наглеца никто не станет. С поличным взять не удалось: шуба у задержанного в руках, денег гематр ему не давал… А парень, сразу видно, ушлый: чуть что, по судам затаскает.
        - Слышал?! - окрысился на Тарталью сержант, донельзя раздосадован неудачей. - Пошел вон! Чтоб через минуту духу твоего здесь не было!
        - Сначала я воспользуюсь переговорным пунктом.
        В голосе Лючано звенело оскорбленное достоинство.
        - Прошу вас, почтенный мар, напомните еще раз: где находится пункт?
        - Там, - указал гематр. - Вторая дверь слева.
        - Спасибо. Удачного вам перелета!
        Обед откладывался. Что ж, на первый план выходила синьора Вамбугу.
        III
        - Стой! Ты куда?
        - Сюда, - Лючано указал на дверь пункта.
        - Зачем?
        - По межсистемной поговорить.
        - А деньги у тебя есть - по межсистемке болтать?
        - Нет, - честно признался Лючано. - Я за счет вызываемого абонента.
        - Так я и думал, - констатировал охранник.
        Он повел широченными плечами, хрустнул пальцами и поглядел на Борготту сверху вниз. Чувствовалось, что все свободное время громила проводит в зале с тренажерами. Выглядел охранник жутковато: он весь аритмично пульсировал от вживленных стимуляторов роста мышечной массы и низкочастотных «трясучек», воздействующих на периферическую нервную систему.
        - Шел бы ты отсюда по-хорошему, а?
        «Квадрат» выглядел человеком незлым, но упрямым. Бить или звать полицию вряд ли станет. Но если решил не пускать - не пустит. Искать другой пункт? И по дороге угодить в лапы сержанта?
        «Тебя уже взяли на заметку, малыш. Не искушай судьбу.»
        Вняв совету, вместо судьбы Лючано принялся искушать охранника.
        - Я готов по-хорошему. Неприятности мне ни к чему.
        Фраза-штамп из криминальных фильмов вырвалась сама собой. Тарталья сразу об этом пожалел. В фильмах после данного заявления героя, как правило, начинали дубасить.
        - Пусти, друг! - сменил он тон. - Ну очень надо!
        - Ты себя в зеркало видел, друг? - хмыкнув, поинтересовался «квадрат».
        - Конечно!
        - А ты еще разок погляди. Получишь удовольствие.
        Могучий палец указал на зеркальную стену пункта.
        Лючано послушно глянул и никакого удовольствия не получил. Из зеркала на него уставилась крайне подозрительная рожа. Сизая щетина на щеках и подбородке. В глазах - загнанный блеск. Вокруг глаз - роскошные «очковые» фонари. Линялый комбинезон без рукавов, в масляных пятнах, надет прямо на голое тело. По плечу, уползая на грудь, змеится татуировка. Обувь… Можно подумать, что в этих туфлях он провел футбольный матч, выступая центр-форвардом.
        И свернутая шуба подмышкой.
        - А теперь сам скажи: ты бы на моем месте такого пустил?
        - Ни за что, - без колебаний ответил Лючано.
        - Вот и я не пущу. Не обижайся, да? Мне на бирже работу искать неохота.
        - Пусти, брат! Мне с адвокатом связаться надо.
        Повысив охранника из «друга» до «брата», добиться ответной симпатии не удалось.
        - Ты бы хоть думал, что говоришь. Ну откуда у тебя адвокат?
        - С Китты! У меня есть адвокат! Честное слово!
        На лице «квадрата» мелькнула тень неуверенности.
        - Если тебе так приспичило, - он в задумчивости почесал кончик носа, - я должен выяснить, кто ты. Прикинь хорошенько: ты этого хочешь?
        Деваться было некуда.
        - Хочу, - тяжко вздохнул Лючано.
        - Ну смотри, я тебя предупредил. В случае чего, сдам в кутузку, и привет.
        - Я понял.
        - Давай руку.
        Крепыш отстегнул от пояса портативный идентификатор. Тарталья приложил ладонь к датчику.
        - Э-э, приятель! Да ты срок мотаешь!
        Лапища «квадрата» нашарила кобуру.
        - Дальше! Читай дальше! - взмолился Лючано. - Там должно быть!
        - Поправка Джексона-Плиния… - вслух прочел охранник, скосив один глаз на дисплей. Он читал медленно, буквально по слогам, стараясь держать подозрительного бродягу в поле зрения. - Ты что, раб?!
        - Типа того.
        - Врешь! Видал я рабов. Они себя иначе ведут. Беглый, что ли?
        Рассказать ему правду? Слушать замается. И все равно не поверит.
        - Беглый.
        - От помца сбежал?!
        - Да! - на Лючано снизошло вдохновение. - Посмотри на меня! Видишь? Это хозяин меня отделал. Вот я и удрал! Он, гадюка, на днях с инсультом свалился. Ничерта не соображает, нас не контролирует…
        Оставалось надеяться, что «квадрат» не в курсе специфики рабства.
        - Ну, я и воспользовался моментом. Мне адвокат позарез нужен. А то обратно упекут!
        Лицо охранника стало жестким и злым. Тарталья внутренне напрягся. Кажется, он ляпнул что-то лишнее. А может, просто вживленный стимулятор впрыснул «квадрату» слишком большую дозу форсированного креатина.
        - Никто тебя никуда не упечет. Пока ты на Тире - будь спокоен. Чтоб у нас человека помцам выдали?! Не дождутся!
        «Малыш, ты везунчик! - восхитился маэстро Карл, забыв собственные советы насчет капризной удачи. - Вехдены на грани войны с Помпилией! А сейчас, после отделения сепаратистов Михра… Беглого раба они примут, как родного.»
        Гишер промолчал.
        - Иди, брат. Звони адвокату. Крайняя кабинка, в углу.
        - Спасибо! Я мигом… никаких проблем…
        Последние слова Лючано бормотал уже на ходу. Прозрачные створки автоматически разъехались перед ним. «Вот же ублюдок, - выругался за спиной охранник, к счастью, имея в виду не «беглеца»-враля. - Живую душу в клочья измордовать! В последнее рванье нарядил…»
        Дальше Тарталья не слушал, шмыгнув в угловую кабинку и запершись изнутри. Выручайте, синьора Вамбугу… Он пробежался пальцами по сенсорам терминала, дождался активации сферы, запустил систему голосового диалога и произнес:
        - Связь с Фиониной Вамбугу, вудуни, адвокатом с Китты. Наиболее вероятное местонахождение в настоящий момент - система звезды Марзино, планета Террафима, город Эскалона. Вызов от Лючано Борготты, разговор за счет вызываемого абонента.
        - Запрос принят, - мурлыкнула информателла. - Ожидайте ответа.
        Лючано откинулся на спинку кресла. Он боялся заснуть. Смешно, но здесь, в переговорной кабинке, он чувствовал себя в безопасности. Ложь, глупость, и тем не менее… Еле слышно играла «музыка ожидания». Мелодичные переливы клавинолы успокаивали, вселяя уверенность: все будет хорошо. Сейчас объявится Фионина и все уладит. Амнистия, свобода; он наконец вздохнет спокойно, отыщет «Вертеп», гастролирующий по Галактике, жизнь войдет в привычное русло…
        - Абонент не отвечает. Абонента нет в пунктах гиперсвязи Эскалоны. Отправить сигнал вызова на личный уником госпожи Вамбугу?
        - Да!
        - Эта услуга - платная. Если вызываемый абонент откажется принять на себя обязательства плательщика, вы гарантируете…
        - Да!!!
        Пауза. Томительная, доводящая до безумия.
        - Сигнал отправлен.
        Тарталья окаменел, не в силах поверить своему счастью. Он не понимал, каким образом его устной гарантии оказалось достаточно для подтверждения.
        - Госпожа Вамбугу выйдет с вами на связь с ближайшего терминала, если сочтет нужным.
        - Она сочтет! Она обязательно сочтет!
        - Будете ждать ответа?
        - Да!
        Раз уж он попал на переговорный пункт, надо пользоваться случаем на всю катушку.
        - Пока я жду, я могу заказать дополнительный разговор?
        - Разумеется. Слушаю вас.
        - Связь с Юлией Руф, помпилианкой. Наиболее вероятное местонахождение - Тамир, поселок горняков близ космопорта, или Террафима, город Эскалона. Обе планеты - в системе звезды Марзино. Разговор за счет вызываемого абонента. В случае отсутствия абонента в пунктах гиперсвязи шлите сигнал на личный уником.
        - Запрос принят. Ожидайте ответа.
        На сей раз клавинола играла заметно дольше. Лючано весь извелся в нетерпении.
        - Абонент не найден.
        - То есть как это - не найден?!
        - Определить местонахождение Юлии Руф не представляется возможным.
        - Почему?
        Информателла не ответила.
        «С Юлией стряслась беда! Иначе она бы непременно вышла на связь. Если система не может ее найти - значит, Юлия так и не объявилась после отлета с Террафимы. Надо что-то предпринять, сподвигнуть кого-то на поиски!.. Помпилианка вполне может постоять за себя, но близнецы…»
        Решение пришло через секунду.
        - Связь с Лукой Шармалем, финансистом. Наиболее вероятное местонахождение - планета Китта в системе Альфы Паука. Разговор за счет вызываемого абонента.
        - Запрос принят. Ожидайте ответа.
        Ждать практически не пришлось. Сфера истончилась, делаясь прозрачной; растаяла. Вместо нее из терминала выдвинулась рамка гиперсвязи. Никакой ряби и помех, как на «Нейраме»: мощное стационарное оборудование давало прекрасное изображение. В качестве аппаратуры, установленной на вилле Луки Шармаля, тем более не приходилось сомневаться.
        В рамке красовался голем Эдам: лощеный щеголь.
        - Что вам угодно, господин Борготта?
        Глубокий музыкальный голос голема вызвал у Лючано раздражение.
        - Мне нужно поговорить с твоим хозяином.
        - Сожалею, но это невозможно. Мар Шармаль сейчас очень занят.
        Лючано начал закипать. Дети в опасности, а эта синтетическая морда резину тянет!
        - Это очень важно! Вопрос касается внуков твоего хозяина.
        - Это действительно очень важно, - кивнул голем. - В списке желающих сообщить мар Шармалю информацию о его внуках ваш порядковый номер - одна тысяча шестьсот сорок восемь. В одна тысяча шестьсот сорока семи предыдущих случаях переданная информация не подтвердилась. Сообщите мне то, что хотели сказать мар Шармалю, и я передам ему все в точности.
        - Я буду говорить только с Лукой Шармалем лично.
        - В данный момент у мар Шармаля важное совещание. Еще раз предлагаю вам сообщить все мне. Вы можете мне доверять. Сведения будут пере…
        - Доверять?! - прервал Лючано напевную, убаюкивающую речь голема. - Давид с Джессикой тоже тебе доверяли! А ты, сукин сын, беззаботно танцевал под баобабом, когда их похищали! Что, забыл, как тебя переклеили?
        На красивом лице Эдама проступило легкое недоумение.
        - Не понимаю, о чем вы говорите. Моя память не содержит подобной информации.
        - Зато моя - содержит! Если дед не желает со мной говорить, я свяжусь с отцом Давида и Джессики! Ты меня понял?
        - Я вас понял, господин Борготта. Соединяю с мар Шармалем.
        «Подействовало!» - со злорадством усмехнулся Тарталья. Издалека донеслись аплодисменты. Хлопали двое. «Отличное представление, малыш!» и «Ты его сделал, дружок!» - награда за проявленную находчивость.
        - У вас одна минута.
        Лука Шармаль, как обычно, был краток. Тратить время на приветствие он счел излишним. За спиной банкира виднелся овальный стол красного дерева. За столом расположились восемь человек в строгих костюмах. При кажущейся простоте и старомодности каждый из таких костюмов стоил целое состояние. Удачливый грабитель, раздев эту восьмерку и продав вещи на барахолке, мог бы купить небольшой звездолет.
        - Добрый день, мар Шармаль. Мне хватит и минуты, чтобы сообщить вам, где находятся ваши внуки. По крайней мере, находились несколько дней назад. Даже учитывая, что пять секунд я потратил, желая вам доброго дня. Но предупреждаю: для чего-либо еще минуты недостаточно.
        Секунда на размышление - большего финансисту не потребовалось.
        - Подождите. Я переключусь на защищенный канал.
        - Жду, - улыбнулся Лючано.
        Изображение мигнуло и затуманилось. Когда вернулась резкость, в рамке остался один Лука. Стол и людей, сидящих за ним, укрыла серая пелена конфидент-поля.
        - Говорите.
        - Последний месяц я довольно тесно общался с вашими внуками. Мы расстались совсем недавно, в поселке горняков на Тамире.
        - Почему вы не связались со мной сразу?
        - Не имел такой возможности.
        - Почему вы считаете, что мои внуки до сих пор на Тамире?
        Бесстрастное лицо гематра напоминало маску хирурга. Шармаль-старший пытался вскрыть собеседника, добраться до истины. Увы, банкиру не повезло: пациент оказался в броне с антилучевым покрытием. Лазерный скальпель скользил по поверхности, не в силах пробиться вглубь.
        - У меня есть на то основания. Дети находятся в формальном рабстве у помпилианки Юлии Руф. А она, я полагаю, еще не покинула Тамир.
        - Что вы имеете в виду под словами «формальное рабство»?
        - По документам они рабы. Но клейма на них нет.
        - Откуда вы можете это знать?
        - Не важно. Если бы не знал - не говорил бы. Советую поторопиться: неизвестно, сколько еще госпожа Руф с детьми пробудут на Тамире.
        Взгляд банкира на миг остекленел - и вновь жестко сфокусировался на лице Тартальи. За это мгновение Лука Шармаль успел просчитать очень многое. На лацкане гематра блестел значок: спираль со звездой. Букв, выгравированных на спирали, было не различить, но Лючано и так знал, что там написано: «За чистоту!»
        За чистоту расы.
        Финансист, казалось, прочел мысли невропаста. Когда он потянулся к значку, рука его едва заметно дрогнула. Сняв спираль с лацкана, гематр аккуратно спрятал ее в карман.
        - Благодарю за информацию.
        И связь прервалась.
        IV
        Имея дело с таким человеком, как Лука Шармаль, знаешь: скупое «благодарю» стоит очень дорого. Тем не менее, Лючано ощущал легкую досаду. Он отлично провел разговор, ухитрился не сказать ничего лишнего, - и все же…
        - На связи Фионина Вамбугу.
        - Где вы, Борготта?!
        «Можно подумать, она знакома с банкиром! И переняла у него дурную привычку: экономить время на приветствиях…»
        - Добрый день, Фионина! Как я рад вас видеть!
        - Где вы?!
        Обеспокоенная вудуни была прелесть как хороша. Ее смуглое выразительное лицо просто радовало глаз по сравнению с маской гематра.
        - Я на Тире. 3-й космопорт Андаганской сатрапии.
        - Где? Великий Маву, что у вас с лицом? Вас били?!
        - Долго рассказывать. Мне срочно нужна ваша помощь.
        - Разумеется. Я же ваш адвокат. Вы можете прилететь ко мне на Террафиму? Это в системе Марзино…
        - Я знаю, где это. Проблема в другом: у меня нет денег. Ни гроша! Кроме того, я все еще отбываю срок…
        - Стоп!
        Синьора Вамбугу выставила вперед ладошку, пресекая словоизвержение клиента.
        - У меня для вас хорошие новости, Борготта. Вы заочно амнистированы. Вопрос с Тумидусом мною урегулирован. Со вчерашнего дня вы - свободный человек. Поздравляю!
        «Амнистия? Но ведь охранник только что проверял!»
        «Тебе рассказать, что такое бюрократия, дружок? - ухмыльнулся Гишер. - Мы, экзекуторы - шантрапа в сравнении с чиновниками. Пока они почешут задницу, пока внесут изменения в базу…»
        - Спасибо! Фионина, я - ваш должник!
        - Да, - адвокат соизволила улыбнуться. - Вы передо мной в неоплатном долгу. В том числе и за этот разговор. Расплатитесь на Террафиме. Снимайте деньги с личного счета и бегом за билетом…
        - Мой счет блокирован после вынесения приговора!
        - Должны были уже разблокировать. Я проверю. Если что - потороплю. У вас там достаточно денег, чтобы добраться до Террафимы?
        - Вполне.
        - Отлично. Вылетайте немедленно. Надо пройти медицинскую экспертизу и подписать кое-какие документы: они у меня с собой. После чего я от вашего имени вчиню иск баасу Тумидусу. Он у нас за все заплатит, не сомневайтесь! И за нарушение предписанного режима вашего содержания, и за то, как вы сейчас выглядите, и за моральный ущерб, и за физический… Клянусь влажным дыханием Джа! Он нам и транспортные издержки возместит!
        Судиться с Тумидусом? Лючано не собирался этого делать, но спорить с адвокатом не стал. В дороге можно всласть помечтать. Легат, возмещающий тридцать три вида ущерба - дивное зрелище, если хорошенько напрячь воображение.
        - Фионина, вы - замечательная! Я на вас обязательно женюсь. До встречи!
        - Вы не в моем вкусе, Борготта, - засмеялась вудуни. - Я имею в виду, как жених. Как клиент, вы меня вполне устраиваете. Без таких, как вы, жить было бы очень скучно…
        - Выручил, брат!
        В порыве чувств Лючано едва не бросился обниматься с вибрирующим от стимуляторов охранником. Лишь двойной окрик «внутренних голосов» - маэстро и экзекутора - удержал его от рискованной фамильярности.
        - Хорошие новости? - проявил интерес «квадрат».
        - Отличные! Амнистия! Я больше не раб!
        - Да ну! - расцвел охранник. - Поздравляю, брат!
        Рассыпавшись в благодарностях, Тарталья дал обещание при случае «проставиться» и бегом заторопился к ближайшему банковскому терминалу. Запершись в изолированной кабинке, он вдруг обнаружил, что у него дрожат руки. Тонкая струйка пота, щекоча, текла вдоль позвоночника. «Тебе слишком везет, малыш, - шепнул издалека маэстро Карл. - Будь осторожен. Гляди, чтобы в компенсацию не шарахнуло по полной!»
        Лючано кивнул, стараясь унять дрожь.
        Он боялся прикладывать ладонь к идентификатору. Увы, иным путем, если ты, конечно, не ломщик-профессионал, в банковскую сеть не войти. Терминал долго не желал отвечать: словно невпопад разбуженный, моргал индикаторами, тихо, на пределе слышимости, стрекотал белковыми процессорами. Наконец на дисплее возникла надпись: «Пользователь идентифицирован» - и клиента окутала непроницаемая для сканирования конфидент-сфера.
        - Состояние моего счета. Визуализация.
        В недрах терминала кто-то натужно икнул. На внутренней поверхности сферы возникла банковская выписка. Все цифры светились зеленым - счет был открыт для доступа владельца. Значит, блок снят. Приход-расход, динамика движения средств и набежавшие проценты Лючано сейчас не интересовали.
        Только сам факт, что он снова при деньгах.
        Отслеживая взгляд клиента, умная техника укрупнила нужную строку, дав приближение и объем. Выписка стабилизировалась, затем продолжила расти в размерах - клиент моргал и щурился так, словно был очень близоруким. Перед глазами расплывалась абсурдная, безумная сумма: 30 017 246,11 экю. Проклятье, откуда взялась тройка с двумя нулями перед родным и понятным числом 17 246,11?
        Ну конечно! Это чужой счет!
        Проклятый терминал ошибся.
        Когда Тарталья проходил повторную идентификацию, он никак не мог перестать хихикать. Комедия! - банк перепутал клиентов… Заново нырнув в систему, стараясь не слишком заикаться, он затребовал аудиоподтверждение выписки.
        - На вашем счету тридцать миллионов семнадцать тысяч двести сорок шесть экю одиннадцать сантимов.
        - Откуда?!
        Система молчала, ожидая уточнения вопроса.
        «С золотого блюда, малыш! - как обычно, маэстро соображал быстрее всех. - С золотого гематрийского блюдечка! Какое вознаграждение обещал одинокий дедушка за реальные сведения о местонахождении внуков?»
        - Когда поступил последний транш?
        - Тридцать миллионов экю, - откликнулась система, - были переведены на ваш счет семнадцать минут сорок восемь секунд назад. Плательщик - Лука Шармаль, председатель правления банковского консорциума «Звезда Хунгакампы». Назначение платежа: частный перевод.
        «Миллионер. Я - миллионер!»
        Некоторое время Лючано приходил в себя, собирая мысли, разбегавшиеся, словно после Большого Взрыва, и старательно заталкивая их обратно в голову, пухнущую от открывающихся перспектив. Собрал. Затолкал. Еще с минуту подумал. И начал действовать.
        Двадцать миллионов - на коацерватный счет. Пять процентов годовых - это получается… Фаг меня заешь! Миллион! Каждый год. Просто не верится. Остальное пусть лежит на текущем: в первое время будет много расходов.
        «На что ты собрался просадить свободный десяток миллионов, дружок?»
        «Дом куплю! Себе - дом, маэстро - дом, Гишеру - дом… Тетушке Фелиции - два дома! Корабль… Яхту, как у графа! «Вертепу» - вольную! Всей труппе! Женюсь, в конце концов!»
        «На ком, дружок? На красотке-помпилианке?»
        Лючано вспомнил нагую Юлии в студии «Нейрама». Гимнастический «мостик», волосы - языки черного пламени; острые бугорки сосков, на бедрах - еле заметная синева вен… Он судорожно сглотнул. А хоть бы и на Юлии! Чем мы теперь не пара дочери октуберанского консула?
        «А если откажет?»
        «Откажет - гарем себе заведу! С горя.»
        «Ишь ты!» - хором восхитились маэстро с экзекутором.
        С сожалением прогнав соблазнительные видения, новоявленный миллионер продолжил финансовую рутину. «А сделаю-ка я себе «золотую ручку»! Как у Казимира Ирасека. Он, конечно, извращенец, но человек опытный. Знает, что нужно богатым людям. Таким, как мы!»
        Тарталья активировал перечень спец-услуг.
        - Ногтевой имплантант IGA-bio-137u для блиц-расчетов и транзакций, - распорядился он. - Оплата операции - с моего текущего счета.
        - Выполняется. Прошу вас вставить палец, выбранный для имплантации, в гнездо с красным ободком. Оно расположено справа от вас.
        Лючано сунул в гнездо средний палец левой руки, представил, посредством какого жеста он теперь будет расплачиваться за покупки, и ухмыльнулся. Стенки гнезда упруго сжались, фиксируя добычу. Едва заметный укол в подушечку пальца - система ввела клиенту анестетик.
        Палец потерял чувствительность, словно перестал существовать.
        - Ногтевой имплантант IGA-bio-137u, - вещал меж тем сухой баритон терминала, - изготовлен из сверхпрочного тугоплавкого биополимера. Выдерживает ударные и температурные нагрузки вплоть до…
        Лючано слушал вполуха: плевать он хотел на уровень нагрузок.
        - …неизвлекаем… на вид неотличим от обычного ногтя. При ампутации пальца деактивируется… Может быть заблокирован владельцем посредством волевого стандарт-импульса… Транзакция осуществляется при контакте имплантанта и карт-ридера любого типа, а также любого аналогичного устройства. Проверка состояния счета…
        Он едва не заснул.
        - Имплантация завершена. Благодарим вас и поздравляем с приобретением!
        Вынырнув из дремы, Тарталья извлек из гнезда палец, к которому быстро возвращалась чувствительность, и уставился на имплантант. С виду - ноготь, как ноготь. А ну-ка, испробуем! Он вышел из системы и с наслаждением ткнул ногтем в карт-ридер терминала. Конфидент-сфера накрыла его; вернулась знакомая панорама с рядами цифр.
        - Мы рады приветствовать вас…
        Счастливый человек расхохотался и вышел вон.
        V
        «Обед! Из пяти… из семи… из двадцати блюд! Бутылка десертного квинтилианского!.. нет, сперва - добрый стаканчик тутовой водки… И фазанью печень в глазури!..»
        «Малыш! Очнись! В таком виде тебя и в сортир не пустят!»
        Соваться в зону класса «люкс» он благоразумно не стал. Вполне приличный салон «Bon vivant» обнаружился неподалеку, но путь, горя служебным рвением, преградила девушка-менеджер.
        - В спецодежде не положено!
        Испортить Тарталье настроение не смог бы и конец света. Хотелось петь, танцевать, дурачиться и делать подарки. Он оглядел себя. Ну конечно: комбинезон техника. И шуба подмышкой.
        Шуба?!
        Облачившись в тамирский трофей, он запахнул полы.
        - А так - можно?
        Менеджер фыркнула.
        - Заходите.
        Не доверяя камерам наблюдения, девица следовала за подозрительным гостем по пятам. «Мало ли что на уме у этого типа? - читалось на ее хмуром лице. - Испоганит дорогую вещь, а мне отвечать!»
        - Заверните вот это… и это… и туфли, две пары… Душечка, улыбнитесь! Поверьте, я - ваше счастье! Принц на белом звездолете! Не верите? Зря, людям надо верить, особенно тем, кто носит шубы летом…
        Люминисцентная рубашка цвета морской волны, с кружевным жабо. Концертный фрак с длинными фалдами; расцветка - «кипящее золото». Просто загляденье: он давно хотел такой… «Бабочка» черного бархата. Брюки «классик-лимон», с острыми, как бритва, стрелками. Остроносые туфли на высоком каблуке. «Кожа михряницы-песчанки», гласил ценник. Ах да, очки: «фотохром-полиморф». Ни к чему лишний раз светить честно заработанными «фонарями».
        Из кабинки для переодевания Лючано вышел преображенным. Раскланялся в адрес камер наблюдения, ткнул ногтем-имплантантом в карт-ридер, дождался подтверждения платежа и чека, обворожительно улыбнулся девушке-менеджеру, решившей, что она сошла с ума; спросил пакет пообъемистее - для шубы, которую решил оставить на память, чтоб показывать будущим внукам - и покинул салон.
        Самое время перебраться в зону «люкс».
        Где тут у нас лучший ресторан?
        Он успел сделать всего пять-шесть шагов. Чем это пахнет? Духами? Фруктами? Закружилась голова. Тело сделалось легким, невесомым. Еще секунда, и тело исчезло.
        Зал качнулся.
        - Человеку плохо!
        - Врача!
        - Да вот они!
        - Ты гляди, как быстро!
        Люди расступились, пропуская к упавшему бригаду в бело-зеленых хламидах медиков. Теряя сознание - последнее, что у него оставалось после исчезновения тела - Лючано вспомнил, что у судьбы есть чувство юмора.
        Он узнал одного из врачей.
        КОНТРАПУНКТ
        ЛЮЧАНО БОРГОТТА ПО ПРОЗВИЩУ ТАРТАЛЬЯ
        (недавно)
        Иногда кажется, что я не живу, а переживаю.
        Когда я что-то делаю, я кидаюсь очертя голову в холодную воду и бултыхаюсь, как придется, лишь бы не околеть. Обычно выплываю; и на том спасибо. Зато позже… О, позже я многократно вспоминаю, как было дело. Размышляю, правильно ли поступил. Прикидываю, как мог бы поступить иначе. Думаю, что все бы сделал гораздо лучше, если бы не всяко-разное. Вижу, что упустил очевидный плюс. Мыкаюсь, озабочен грозными минусами. Жую, жую, пробую на вкус горькую слюну…
        Произошедшее ходит во мне по кругу.
        Без толку, без пользы.
        Я перевариваю сам себя, и тем сыт.
        ТЕРРАФИМА, ЭСКАЛОНА, ГОСПИТАЛЬ ИМ. КОРОЛЯ БЕНУА
        - Я жду, - напомнила адвокат.
        Тумидус не спешил. Коснувшись сенсора на стенной панели, он изменил конфигурацию больничной койки. Наверное, спина затекла. Перед собой легат держал электронный планшет: на экране, один за другим, всплывали документы, требующие подписания.
        Гай Октавиан Тумидус прощался с Лючано Борготтой.
        И надеялся, что навсегда.
        Осталась последняя, девятая подпись. Как и прочие, она уплывет вглубь экрана, канет на дно, где начнет краткое странствие: заверение подлинности, фиксация в недрах архивов, изменение статуса физического лица, зависящего от этого небрежного росчерка…
        - Я собираюсь учредить клуб, - сказал Тумидус.
        Он говорил медленнее обычного, следя за четкостью артикуляции. Так марширует солдат-ветеран, усилием воли скрыв от чужого взгляда последствия ранений и груз возраста. Вчера доктора разрешили легату покинуть реанимационную капсулу, переведя его в отдельную палату. Фионина Вамбугу едва смогла добиться разрешения на посещение. Медики грудью встали на защиту пациента: необходим покой, вы варвар, госпожа адвокат, вы наемный убийца, мельчайшее волнение сведет больного в могилу… Но упрямство, помноженное на цепкость, свойственную профессии молодой вудуни, в конце концов победило.
        «Полчаса, не больше!» - сдался заведующий отделением.
        Оставалось шесть минут.
        - Какой клуб?
        «Неужели после инсульта он слегка помешался?»
        - Клуб пострадавших от Борготты. Себя я назначу бессменным председателем. Не хотите записаться? Я дам вам членский билет за номером пять или десять. Изучим обстоятельства и назначим подходящий номер. Ведь вы же пострадали от него, не правда ли?
        - Нет. Ничего подобного.
        Фионина вспомнила первый разговор с клиентом. Сеанс «знакомства» Лоа. Боль, страх, острые когти. Степень майомберо спасовала перед внезапностью. Был ли в этом виноват Борготта? Вряд ли. Можно ли сказать, что она пострадала?
        Нельзя.
        Все обошлось благополучно.
        Однако с того дня она ни разу не рискнула повторить сеанс с другими клиентами. Это помогло бы в работе. А вот поди ж ты…
        - Не врите мне, - криво ухмыльнулся Тумидус. Скупой на мимику, лишь сейчас он ясно дал гостье понять, что мышцы лица не до конца подчиняются хозяину. - Это невозможно: встретиться с нашим общим приятелем и не пострадать! Короче, я резервирую за вами теплое местечко. Будете сидеть рядом с Лукуллом, медикус-контролером «Этны». Вы подружитесь, уверяю!
        При чем тут корабельный врач, Фионина не поняла.
        - А вот Папе Лусэро он сразу понравился. Папа даже сделал ему татуировку.
        - Кто понравился?
        - Борготта.
        Не стоило такого говорить. Неэтично, непрофессионально. И драгоценное время уходит попусту, как вода в песок. Но адвокат не жалела, что произнесла эти слова. Как будто защитила клиента на тайном, потустороннем суде.
        - Папа Лусэро?
        - Наш киттянский антис. Они познакомились в тюрьме.
        Легат хрипло расхохотался.
        - Я в курсе, кто такой Папа! Он гостил у меня на галере. Я-то думал, что он спасает гибнущий корабль, а он, оказывается, тюремного дружка вытаскивал из задницы… Вам это не кажется забавным? Карлик-антис и невропаст-экзекутор знакомятся в тюрьме. В итоге - взаимная симпатия. Один делает другому татуировку. Под аплодисменты воров и насильников. Почему я не удивлен?
        - Потому что не знаете главного. Вы в курсе антической физиологии? Когда антис возвращается из большоготела в малое, он покрыт так называемым шлаком. По виду - серая пыль, прах, и ничего больше. Шлак до сих пор слабо изучен. Есть версия, что это микрочастицы плоти, не до конца восстановившиеся во время перехода.
        - Прекратите читать мне лекцию, - Тумидус разозлился. - Вы прекрасно знаете, что у нас, помпилианцев, нет своих антисов! Не было, нет и не будет! Мы вполне обходимся силами, доступными каждому, а не горстке мутантов! Шлаками космачей пусть занимаются ассенизаторы…
        Он прав, вспомнила Фионина. Эволюция помпилианцев не предусмотрела возникновения их собственных антисов. Для многих этот нюанс говорил в пользу оскорбительного вывода: раса рабовладельцев - не энергеты и не техноложцы, а нечто среднее. Метисы; агрессивная, хищная помесь. Наверное, поэтому, щадя уязвленную гордость уроженцев Помпилии, для определения людей, наделенных способностью к переходу в расширенноесостояние, все пользовались словом «антис» - вместо гематрийского «нефил», вехденского «бахадур» или вудунского «н'куйя».
        Хотели как лучше, а получилась издевка.
        - Лусэро Шанвури обычно сохраняет свой шлак, - и все равно, что-то толкало вудуни к развитию опасной темы. - Изредка, делая татуировки людям, которым Папа симпатизирует, он втирает шлак в свеженаколотый рисунок. На Китте верят, что так антис берет их под защиту. Передает крохотную толику себя самого. Свойства особых татуировок загадочны, но наши бокоры в один голос утверждают…
        - Меня не интересует мнение бокоров! - прервал ее легат. - А татуировки с втертым шлаком - тем более! Зачем вы явились сюда? Вести светские беседы? Или за свободой для вашего драгоценного Борготты, чтоб его фаги сожрали?!
        - В первую очередь, за свободой.
        - Смертельный номер! - стилос двинулся к планшету. - Слабонервных прошу удалиться…
        Он сильно изменился, думала адвокат. Солдафон, железный офицер, суровый идол, сама стойкость и непоколебимость, дал трещину. Шутит, нервничает, кипит от бешенства. Последствия болезни? Итог общения с Борготтой? Нет, не может быть. Раб не в состоянии оказать влияние на хозяина. Да еще такое отчетливое…
        Девятая подпись возникла на экране.
        Утонула.
        - Все, - подвел итог Тумидус. - Свободен. Наконец-то свободен!
        И вновь адвокат не поняла, кого легат имеет в виду.
        - В целом, да, - согласилась она. - Вы аннулировали действие поправки Джексона-Плиния в деле моего клиента. Амнистия - единственный случай, когда поправка может быть аннулирована до истечения срока. Кстати, баас Тумидус: вы - мой должник. Мне пришлось потрудиться, чтобы выбить для вас исключительное разрешение.
        - Исключительное? - легат вернул койку в исходное положение. - Слушая вас, можно предположить, что осужденный - не Борготта, а я. В чем мой долг перед вами?
        - Я говорю о разрешении на отмену поправки не до, а после объявленной амнистии. И без прохождения медицинского освидетельствования. Запомните, баас Тумидус: как только я разыщу моего клиента, мы вернемся к этому разговору. И если состоянию здоровья Борготты был причинен ущерб…
        - Он здоров, как бык, - Тумидус закрыл глаза. - Это я в больнице.
        - Вы уверены?
        - Абсолютно.
        - Он выходил с вами на связь?
        - Не пытайтесь поймать меня на слове. Я сказал правду: ваш клиент больше не мой раб. Никакой связи между нами нет. И уж точно он не звонил в больницу, чтобы справиться о моем самочувствии. Я исхожу из здравого смысла и личного опыта. Галактика лопнет по швам, мир покатится в тартарары, мы с вами подхватим чуму, сизую пузырчатку и геморрой, а этот мерзавец Борготта… Дерьмо не тонет. Вот и вся уверенность.
        - Хорошо. Но помните: если что, я вас достану.
        - Не сомневаюсь.
        В палату ворвался лечащий врач. В комбинезоне и шапочке, голубых, как весеннее небо, в маске, закрывавшей нижнюю половину лица, он напоминал киллера-наемника из комедии «Стреляй, пока можешь!» В исполнении Бадди Гая этот образ стал необычайно популярен.
        - Сударыня! Вы злоупотребляете нашим доверием!
        - Уже иду, - адвокат спрятала планшет в сумочку.
        - Больной нуждается в отдыхе! А вы!.. как вам не стыдно!
        Продолжая бушевать, живое противоречие собственным словам о покое, необходимом пациенту, доктор ринулся вслед за Фиониной Вамбугу. Похоже, этим скандалом он хотел проложить тропочку к более близкому знакомству: после смены, в уютном ресторанчике…
        Что ни говори, а вудуни была привлекательной женщиной.
        Когда медик вернулся, Тумидус заканчивал одеваться. Остолбенев, доктор смотрел, как легат завязывает галстук: черный и узкий. Казалось, пациент собрался на службу: полувоенный костюм, ремни, на боку - кобура. Пустая, кобура выглядела неестественно.
        Скинутая пижама валялась на полу.
        - Что… Что вы делаете, больной?
        - Избавляю вас от своего присутствия.
        - Как? Почему?
        - Потому что выздоровел. Вам следовало бы лучше учить особенности нейрофизиологии помпилианцев. Недуги, подобные моему, у нас излечиваются много быстрее, чем у остальных. Итог эволюции и влияние «клейма». Иначе после первой же дуэли я превратился бы в калеку.
        Речь легата была внятной. От скованности не осталось и следа. Доктор не сомневался: захоти он силой воспрепятствовать побегу, вызови санитаров - Тумидус не задержится в госпитале и лишней минуты. А в реанимации появится несколько новых пациентов.
        - Я должен оформить… под расписку!..
        - Вот расписка. Я приготовил ее заранее. Никаких претензий, доктор. Вы думаете, после девяти подписей мне трудно было поставить десятую?
        - А если госпожа Вамбугу станет вас спрашивать?
        - Подарите ей розу. От моего имени. И постарайтесь, чтобы она до крови оцарапалась шипами.
        На пороге легат обернулся.
        - Свободен, - с чувством шепнул он.
        Врач, изумленно моргая, глядел ему вслед.
        ТАМИР, АДМИНИСТРАЦИЯ ПОСЕЛКА РУДОКОПОВ
        - Вы мне надоели, - сказала Юлия Руф. - Я требую, чтобы мне дали связаться с моими людьми на Террафиме.
        Помощник альгвасила, могучий детина с лицом обиженного ребенка, замялся. Он всегда так делал, когда начинал врать. То ли врожденная привычка, то ли сказывался недостаток опыта.
        - Э-э… прошу прощения… В данный момент - исключено.
        - Почему?
        - Ну… Ваши друзья, убегая, повредили антенну. Сейчас устанавливают дублирующее «блюдце». Как только работы завершатся…
        Юлия поморщилась.
        - Они - не мои друзья. И вы это прекрасно знаете.
        - Э-э… я, конечно, верю вам…
        Ни капельки он не верил. И смертельно боялся. В углу, притащенный сюда едва ли не силой, тосковал горный инженер Петроний Флакк. Он не знал, зачем понадобился. Зато Юлия знала. Помощник альгвасила надеялся, что щуплый помпилианец сумеет оградить его от пси-посягательств опасной брюнетки. Вдруг она захочет превратить детину в раба? А потом, диктуя свою волю, заставит вывезти ее с планеты? С нее станется. Ишь, глазищами зыркает!
        А Флакк контракт подписывал, значит, поможет.
        Или хотя бы почует заранее.
        Юлия тайком усмехнулась. Раньше, в прошлом, ставшем почти нереальным, она бы сделала из тамирца раба даже при явном противодействии соотечественника. У нее было сильное «клеймо». Не чета способностям Флакка. Но сейчас… Детина мог не беспокоиться за свою драгоценную свободу личности. Уж скорее бы Юлии взбрело в голову совратить дурака и подбить на бегство, обещая выйти за него замуж.
        - У вас должна быть аварийная система связи.
        - Ну, да… Но допуск к ней строго ограничен.
        - Вы уведомили власти Эскалоны о моем пребывании здесь?
        - М-м… В принципе.
        - В каком принципе?!
        - Мы связались с руководством нашей компании. Они обещали переслать информацию в Эскалону. О вас и о побеге ваших… э-э… о побеге четверых террористов.
        - Троих террористов, - поправила Юлия. - И одного заложника.
        Ей надоело повторять это раз за разом.
        - Ну, возможно… Знаете, госпожа Руф, - детина вдруг, расхрабрившись, подмигнул женщине с деревенским лукавством, - ваш заложник весьма бойко палил из «Тарантула». Ричард до сих пор в лазарете: в него всадили два или три разряда. Одного попадания заложнику, видимо, показалось мало. Хорошо хоть, разряды были средней мощности…
        - Вы уверены, что стрелял именно Лючано Борготта?
        - Уверен. Его опознали на входе в терминал. Вахтер, потом я лично, на эскалаторе, - детина потрогал себя за ухом, где красовался здоровенный желвак, и охнул от боли. - Врач говорит, мне бы по-хорошему тоже в лазарет, да куда уж тут…
        Юлия наклонилась вперед, заглянув собеседнику в глаза.
        - Борготта оглушил вас? Я правильно поняла?
        - Врать не стану, глушил не он. Бил другой, вехден. Хотя бежал ваш заложник без всякого принуждения. Как чемпион бежал, скажу прямо. Хоть на мобиле догоняй. И дежурному пилоту в спасботе угрожал оружием тоже он. Там камера рядом, над ограждением, так что зафиксировали. Машет, значит, «Тарантулом», палит в воздух и орёт: «Пошел вон!» Первый раз в жизни встречаю такого бойкого заложника…
        Все складывалось на редкость скверно. После бегства вехденов, прихвативших с собой и Борготту, на руках у местной администрации оказалась куча трупов, включая альгвасила, погибшего при странных обстоятельствах - плюс угнанный спасбот. Насмерть перепуганные, в столбняке от свалившейся на их головы ответственности, тамирцы боялись собственной тени.
        Юлия с близнецами-гематрами - вот последние нити, которые оставались у них в руках.
        Женщину сразу изолировали. Детей перевели в «развлекательный центр», как здесь именовали барак с голо-проектором для демонстрации фильмов, и выставили у входа охрану. Саму же помпилианку поселили в административном здании, в кабинете покойника-альгвасила. О, мрачная ирония жизни! Юлия целый день просидела сиднем в углу кабинета, наблюдая, как техники чинят решетку на окне, ставят дублирующую аппаратуру взамен сожженной, блокируют вход в систему дюжиной комбинированных паролей - и все это время исподтишка косятся на «ведьму», словно раздумывая: подвергнуть ее коллективному насилию, или бежать отсюда быстрее ветра.
        В итоге техники принесли раскладную кровать с матрасом, комплект белья, еще чуточку подумали - и сгинули. Зато в коридоре, у двери, объявились два мрачных рудокопа, по виду - только что из шахты, но с плазменными карабинами. Даже в туалет Юлию водили под конвоем. Все это представлялось, как трогательная забота о безопасности госпожи Руф.
        - Вы сообщили об угоне спасбота?
        - Да.
        - А я, выходит, никак не могу связаться с Эскалоной?
        - Э-э… Нет.
        - Антенна повреждена?
        - Ну… Ага.
        Ясно представилось, что сейчас творится в совете директоров горнодобывающей компании, которой принадлежал поселок. Если они тянут время, значит, в панике. Начнись расследование, работы придется частично свернуть. Юлия не сомневалась, что Тамир - золотое дно для различных махинаций, от незаконной добычи био-форгеназма до уклонения от налогов. Под бдительным оком «следаков» не слишком развернешься…
        Она не боялась, что ее ликвидируют - во избежание. Ее и близнецов. Да, погибни весь экипаж «Нейрама», и тамирцам сразу станет легче объясняться. Концы в воду; верней, под лед, учитывая здешний климат. Спасли не пойми кого, спасенные удрали, а кто не успел, тот умер (допустим, от снежной лихорадки!); вы, господа хорошие, ищите-свищите, а мы похороним жертвы эпидемии и разойдемся по шахтам - оплакивать.
        Что можем добавить?
        Ничего.
        Так проще, но не для олухов-рудокопов и директоров-паникеров. Отпустят. Рано или поздно - отпустят с извинениями. Жаль времени - чем дольше тянется нелепый арест, тем дальше улетает Лючано Борготта. С его удачей можно умотать так далеко, что вернуться станет затруднительно.
        А Юлия Руф хотела, чтобы Борготта находился рядом.
        Еще ничего в жизни она не желала с такой страстью. Раненый требует болеутоляющего, жаждущий мечтает о глотке воды, нищий грезит о кредитке, оброненной миллионером - все это не шло ни в какое сравнение с чувством, гложущим сердце женщины. Она еле сдерживалась, чтобы не уподобиться вехденам. Ясно рисовалось: детина грудой тряпья валяется в углу, на нем - бесчувственный Флакк, а помпилианка несется на снегоглиссере в порт - угонять первый подвернувшийся корабль.
        И - вдогонку за нелепым, смешным невропастом.
        Надеждой на выход из тупика.
        Она не врала Лючано, когда показывала запись своего обезрабливания. Честные кадры, без монтажа и спецэффектов; память о пережитом кошмаре. Она просто не сказала главного. Скрыла цель, какую преследовала, решаясь на мучительный эксперимент. Мутация «клейма», победа над природной шизофренией - не главное. Такая женщина, как дочь имперского наместника на Квинтилисе, если и стремилась сорвать звезду с неба, то непременно самую яркую.
        Юлия намеревалась стать первым антисом Помпилии.
        Идея искусственного создания антиса-помпилианца принадлежала Айзеку Шармалю. Он вообще был богат на экстравагантные идеи, этот молодой гематр. В научной работе «Принцип невозможного» он теоретически допускал возможность полного обезрабливания и намечал стратегические цели процесса. В частности, согласно его выкладкам, «клеймо», ограниченное насильственным путем, начнёт искать новые пути самореализации.
        У слепых - превосходный слух.
        У безногих - сильные руки.
        А у помпилианца на безрабье?
        Утратив возможность влиять на роботов-симбионтов, но сохраняя внутреннюю активность, «клеймо» предположительно должно было скачком ускорить эволюцию носителя - и взорвать тупик, не позволяющий рабовладельцам иметь собственных антисов.
        «Если «клеймо» в исходном состоянии доминантно влияет на психофизический микрокосм людей, превращая свободных в рабов, а помпилианца - фактически в колонию многоклеточных организмов, управляемую главной личностью и способную как к росту, так и к сокращению, - писал Шармаль-младший, - отчего бы «клейму» в итоге направленной мутации не оказать доминантное влияние на собственный микрокосм, усилив его параметры до макрокосмических? Превратив корпускулярный организм в волновой, а свободного - в антиса?»
        Дальше шли зубодробительные выкладки, доступные лишь специалистам.
        К сожалению, теория оказалась далека от практического воплощения. Из добровольцев лишь Юлия сумела пройти весь курс обезрабливания до конца. Но вместо исполина, владыки космических пространств, она стала уродом. Монстр; неизлечимо больная психопатка. Одни воспоминания о последствиях кризисных приступов - парад на Октуберане, фанатики на Террафиме - доводили ее до истерики.
        Она привыкла.
        Смирилась.
        И вдруг - Лючано Борготта.
        - М-м… э-э… Вы слышите меня?
        - Я чудесно слышу вас. А вот вы, пожалуй, меня слышать не желаете. Повторяю: я требую, чтобы мне дали связаться с моими людьми.
        - Сейчас узнаю, - детина с видимым облегчением встал, намереваясь уйти. - Может, антенну починили…
        Горный инженер Флакк выскочил из кабинета первым.
        КИТТА, ПОБЕРЕЖЬЕ ЙАЛА-МАКУ, ВИЛЛА СЕМЬИ ШАРМАЛЬ
        - Эдам?
        - Да, хозяин.
        - Пусть готовят мою личную яхту. Я хочу вылететь не позднее, чем через два часа.
        - Да, хозяин.
        - Маршрут Китта - Тамир. Я хочу в течение суток быть на Тамире.
        - Да, хозяин. Я велю штурману рассчитать «маневровую цепь». Вы знаете, что это опасно?
        - Знаю. Перед отлетом предоставишь мне штурманский расчет. Я сам исчислю уровень опасности.
        - Разрешите вопрос?
        - Спрашивай.
        - Какова должна быть степень риска, чтобы вы отменили полет?
        - Я лечу в любом случае. Еще вопросы есть?
        - Нет, хозяин.
        - Тебя подклеить?
        - Нет, хозяин. Спасибо. Я в чудесной форме.
        Голем замолчал.
        Они стояли у ворот виллы: голем Эдам и банкир Лука Шармаль. Неподалеку ждал распоряжений великан-привратник - киноидный модификант, подвергшийся ряду сложнейших операций согласно требованиям работодателя. Он не сомневался, что ему велят сопровождать банкира. Если Шармаль-старший (слуги шептались, что при такой удаче быть ему Шармалем-единственным) прервал заседание руководителей центров финансовой ответственности, велел готовить личную яхту и в течение минуты дважды произнес: «Я хочу…» - значит, случилось чудо.
        Дурное или доброе, неважно.
        Когда начинаются чудеса, хозяина надо беречь.
        За все время работы привратника трижды «спускали с цепи» - снимали с поста у ворот, чтобы он сопутствовал хозяину. И всякий раз банкир приказывал готовить к отлету личную яхту, сделанную по особому заказу на верфях Элула. С виду похожа на сегментарный куб, яхта была способна выполнить до семи РПТ-маневров подряд - «маневровую цепь». Для этого сегменты корабля располагали, вращая на внутренних осях, согласно предварительному расчету штурмана. В целях безопасности угловые сегменты неизменно оставались угловыми, бортовые - бортовыми, а центральные - центральными.
        Малые гематрицы, зафиксированные на гранях сегментов, таким образом складывались в единую, большую гематрицу, обеспечивавшую ювелирную точность курса. Жалованью штурмана мог позавидовать иной поп-кумир.
        А стоимость яхты служила источником легенд.
        - Ты остаешься, - бросил пожилой гематр привратнику, хотя тот его ни о чем не спрашивал. - Со мной летит Эдам. Этого достаточно.
        Да, подумал привратник. Конечно.
        Он хорошо знал возможности голема.
        Когда голем удалился танцующей походкой, банкир еще некоторое время оставался на месте. В сравнении с элегантным, стройным Эдамом он выглядел старше своих лет. Но и сейчас, в одиночестве, Лука не помолодел.
        - Мы оба проиграли, - сказал он.
        Привратник навострил уши. Вряд ли обращались к нему. Просто Шармаль-старший, разговаривающий сам с собой, выглядел очень уж непривычно. Будь привратник собакой, он бы заскулил, виляя хвостом. Но он был человеком, хотя и киноидом.
        - Мы оба проиграли, Айзек. Ты прятал детей Эми. Я отказывался их искать. В итоге они нашлись сами. А мы с тобой оба - за скобками. Я хочу любить, Айзек. Я очень хочу любить. Кого мне нанять, чтобы он помог мне правильно любить?
        «Я хочу веселиться, - почудилось киноиду. - Я очень хочу веселиться.» Привратник мог поклясться, что слышит голос Шармаля-младшего. Впрочем, голоса отца и сына всегда были похожи.
        ГЛАВА ВТОРАЯ
        САТРАП ЗАКАЗЫВАЕТ НЕВРОПАСТА
        I
        Еще мгновение (час? год? вечность?) назад его не было. А теперь - вот он, есть. Тело вернулось. И сознание вернулось. Словно где-то щёлкнул таинственный переключатель, пробудив Лючано Борготту от небытия к жизни.
        Глаза открылись сами.
        Он узнал человека, склонившегося над ним.
        Острое чувство deja vu: только что этот мужчина хлопотал над упавшим, облачен в хламиду медика. И вот - снова рядом. Сменил бело-зеленое одеяние врача на вехденскую рубаху из хлопка, с орнаментом по краю круглого ворота. Когда успел?
        - Доброго огня, Фаруд. Коллапсар тебе в печенку! Где я?
        Лючано сосредоточился, собираясь задать главный вопрос:
        - И вообще, какого…
        - Самого лучшего, - усмехнулся полковник Сагзи. - Ты в гостях.
        - В гостях? У кого?
        - Можешь гордиться. Ты приглашен лично Пиром Саманганом, сатрапом Андаганского округа. Мы находимся в его загородном доме.
        - Как я сюда попал? Не помню, чтобы синьор сатрап меня приглашал.
        - В космопорте тебе стало плохо. К счастью, мы оказались рядом и поспешили доставить тебя сюда.
        - Почему не в больницу?
        Все прекрасно он понимал. Увы, дурацкие, никому не нужные вопросы сыпались из Лючано, как из прохудившегося рога изобилия. Вербальный понос - следствие нервного потрясения.
        - А тебе нужно в больницу?
        Замолчав, Тарталья прислушался к своим ощущениям.
        - Нет, - он сел на кровати и спустил босые ноги на пол. - Я есть хочу.
        Как ни странно, голод заметно притупился, но не исчез полностью.
        - Что, опять? - изумился Фаруд. - Ну ты и проглот! Ладно, сейчас распоряжусь. Деловые переговоры надо вести на сытый желудок.
        - О чем говорить будем?
        - Сатрап Пир хочет тебя заказать.
        Должно быть, «дорогой гость» изменился в лице, потому что Фаруд, едва заметно улыбнувшись, поспешил уточнить:
        - Я имею в виду заказ услуг невропаста. Готов поработать по специальности?
        На пару секунд рассудок превратился в кипящий котелок. «Вехдены не лгут. Значит, правда», - отметил Лючано, и сам себе не поверил. «Стоило для этого меня похищать?! Обратились бы по-человечески…» - хотел возмутиться он, и промолчал. «Осторожно! Берегись! Подвох!» - орали на два голоса маэстро Карл с Добряком Гишером. Про подвох Лючано знал и без шумных альтер-эго. «У меня дефект! Я могу причинить боль заказчику…» - нет, и о дефекте он предупреждать тоже не стал. Кому интересно, нормальный он кукольник или дефективный? Начнет кочевряжиться - упрямца без лишней суеты спустят в утилизатор.
        Другого найдут.
        - Сделаем в лучшем виде! - он подмигнул Фаруду. - Правда, суд Китты запретил мне практиковать ментальные воздействия на вудунских территориях… Но мы ведь на Тире? Итак, что желает синьор сатрап? Коррекция торжественной речи? Усиление эффекта обращения к народу? Раскованность на балу?
        - Не торопись. Ты гость, и ты голоден. Тебя надо сперва напоить, накормить, ублажить беседой. Дела обождут. Иначе - кровная обида…
        - Ничего, я не обидчив!
        - …хозяину дома. И его семье. И друзьям хозяина. Ты же знаешь: традиции мы свято чтим.
        - Ладно, - вздохнул Лючано. - Ублажай.
        С вехденской системой запретов он был знаком плохо. Знал лишь, что их - неисчислимое множество. Сагзи мог списать на традиции что угодно, вплоть до необходимости обедать, стоя на голове. Вехдены, конечно, говорят правду, но… Правду можно подать под разным соусом. Поди выясни: относится эта традиция к соблюдаемым неукоснительно - или так, архаизм?
        «А нет ли у них традиции отправлять гостей в расход после завершения делового разговора? Или невропастов - после выполнения условий контракта?»
        - Обед принесут сюда.
        Оставшись в одиночестве, Тарталья принялся осматриваться.
        Квадратная комната выглядела очень светлой, несмотря на отсутствие окон. Стены кремового цвета, белый потолок. Чистота, аккуратность, минимализм. Никаких излишеств. Низкая кровать с регулируемой жесткостью. На полу - паркет. Сквозь тончайший слой бесцветного лака виден древесный узор. У кровати - тканый коврик. Шкаф, в углу - стол, два стула.
        Все.
        Никаких хитроумных гаджетов, встроенной техники, мебели с изменяемой конфигурацией, металлопластов, синтетиков… Можно подумать, он провалился во времени на пару тысяч лет назад. Впрочем, неизвестно еще, что скрывается в стенах.
        Под кроватью стояли туфли, купленные в космопорте. Он обулся, прошелся по комнате взад-вперед; заглянул в шкаф. Там обнаружился его замечательный фрак и прочее барахлишко. Наверху лежал пакет с шубой.
        В дверь постучали.
        - Ваш обед, господин Борготта.
        Против ожидания, столиком на антиграв-подвеске управлял не угрюмый мордоворот в кафтане, смахивающем на военную форму. Обед доставила миловидная девица в изящном платьице. Идет, как плывет; складчатый подол метет по полу - ног не видно. Хорошо, здесь полы чистые.
        Не потому ли чистые, что метут?
        Все блюда были накрыты сверкающими колпаками из металла. Узреть (и унюхать!) заранее, чем гостя собрались потчевать, не представлялось возможным. Лючано потянулся к ближайшему блюду и со свойственной ему ловкостью смахнул со стола вибронож.
        - Ах!
        - Вот, пожалуйста. Хотите, я принесу другой, стерильный?
        - Н-не стоит беспокоиться…
        Нож не успел испачкаться. Девица, глазом не моргнув, поймала его над самым полом. Двумя пальчиками за середину рукоятки. Лишь плеснул широкий рукав, да мелькнула рыбка-ладонь.
        - Извините… - выдавил Тарталья. - Я такой неуклюжий…
        - Пустяки, - улыбнулась вехденка.
        Стало ясно: дернись гость невпопад - «официантка» скрутит дурака в бараний рог и завяжет тройным узлом. На тебе, любезный, вибронож, и второй ножик, из острой стали, и две вилки в придачу! Саблю хочешь? - бифштекс разделывать… Кушай на здоровье, смотри, не поранься.
        Помни, у кого ты в гостях.
        - Приятного аппетита!
        Вехденка вышла. Стараясь, чтобы руки не слишком дрожали, Лючано приподнял один из колпаков. Суп. Горячий, густой, цвета шоколада с красным перцем. И аромат! Пах суп изумительно.
        …пять-шесть шагов. Чем это пахнет? Духами? Фруктами?
        В памяти распахнулась заслонка.
        Тамир, Террафима, Китта. Тумидус, Юлия, Лука Шармаль… На сей раз все кардинальным образом отличалось от предыдущих «выпадений». Исчез «волшебный ящик». Сгинули без следа корректирующие нити. Но главное - там, во флуктуативных поисках, отсутствовал он сам, Лючано Борготта по прозвищу Тарталья!
        Словно фильм смотрел по визору. Нет, не фильм - новостную «нарезку». Нет, иначе: книгу прочел, а сейчас вспоминает приглянувшиеся эпизоды. Опять не то… Он ел, не чувствуя вкуса. Только пожар во рту. Кажется, в меню входило лишь горячее, пряное и острое. Соус, безобидный на вид, был изготовлен из чистейшей плазмы. Так вот как вехдены внутренний огонь вскармливают!
        Запить, запить, скорее!
        Ага, ягодный морс. Холодный, с кислинкой…
        Как сказал Лука Шармаль? «Мы с тобой - за скобками…»? Банкир, ты говорил правду, даже не подозревая, что твоя правда включает в себя далекого невропаста. Вынесен за скобки собственных видений, Лючано оказался снаружи, вне; больше не участник и не зритель.
        Кукла на гвозде, вдали от сцены.
        «Подселенец» начал действовать самостоятельно. Он искал то, что его носитель и впрямь хотел бы увидеть. Но - без сознательного участия «куколки». Управлять действиями флуктуации? корректировать их? - ничего подобного. В нейроны мозга словно имплантировали фрагменты чужой памяти - полезный, но искусственный протез.
        Шам-Марг предупреждала:
        «Вживется - станет тобой. Вырастет - уйдет.»
        С безжалостной ясностью он понял: флуктуация избрала второй путь. Она готовится к уходу. Рано или поздно птенец покинет инкубатор. И это будет конец похождениям блудного невропаста. Сколько ему осталось? Месяц? Неделя?
        День?!
        Странное дело - осознание близости смерти не опрокинуло рассудок в бездны паники. Он доел мясные шарики с овощами, прикончил слоеный пирог с загадочной начинкой, по цвету напоминавшей крапиву, а по вкусу - джем из сливы с имбирем. Затем, сыто отдуваясь, перебрался на кровать.
        «Ты стал фаталистом, малыш?» - спросил маэстро Карл.
        II
        - Как тебе наши харчи?
        В отличие от девицы, Фаруд объявился без стука.
        - Спасибо, выжил. От вашей кухни хоть прикуривай!
        - Сегодня Пуран готовит, - хмыкнул Сагзи. - У него на специях «пунктик». Ну что, пошли?
        Миновав коридор, они оказались в более просторной комнате. Окна ее выходили во двор сатраповой усадьбы. «Мы во флигеле», - понял Лючано. Рядом располагалась спортплощадка, вполне современная, с кортом, и хозяйственные пристройки - вросшие в землю «грибы» с крышами-куполами. Все двери по вехденскому обычаю выходили в одну сторону - на юг.
        «Теперь я знаю, где на Тире юг. Ценная информация!»
        - Садись, - Фаруд указал на одно из кресел. - Выпьешь чего-нибудь?
        - Сок, вода, тоник - на твое усмотрение. В глотке до сих пор полыхает.
        Кивнув, Фаруд набрал на сенсорной панели бара нужную комбинацию. В ответ бар сыграл три такта из песни «Не торопись, бродяга!», и наружу выехал поднос с двумя керамическими бокалами.
        «Бокалы из керамики, - вспомнился фрагмент рекламы, - дают ощущение тепла, уюта и стабильности. Если Вы хотите установить с кем-либо дружеские, доверительные отношения, такой подарок поможет Вам это сделать. Не следует дарить керамические бокалы людям с консервативным складом ума…»
        Почему керамика не годится для консерваторов, он забыл.
        - Держи.
        Вехден устроился на тахте, забросив ноги на приземистый столик: черное дерево с инкрустацией из перламутра. Наверняка антиквариат. Столик, в смысле, а не ноги полковника Сагзи. Довольный тем, что в критической ситуации сохранил чувство юмора, пусть даже и сомнительное, Лючано пригубил напиток - кивушевый сок со льдом.
        Вкус детства! Сладость на грани приторности, с легкой горчинкой. Кажется, ему хотели на что-то намекнуть. Кивуши, «Не торопись, бродяга!», керамическая дружба…
        - Ты гость. Значит, я начну первым. Не возражаешь?
        - Ничуть.
        - Хорошо. Я расскажу тебе - о тебе. Сам понимаешь, едва ты обнаружился на «Нейраме», я немедленно распорядился навести справки.
        - Ну и как?
        - Да уж навели, будь уверен. С детских лет, когда ты воровал фрукты у соседа Бертолуччо, - дедово имя далось вехдену с трудом. Ударение он поставил неверно: на первом «о», - и до последних событий. Суд на Китте, рабство у легата Тумидуса, гладиаторий на Террафиме. Твой визит к Юлии Руф тоже вроде бы объясним…
        Фаруд взял паузу.
        - Синьорита Руф предложила мне работу, - правильно понял намек Тарталья. - Я ее интересую, как ценный сотрудник. Невропаст-экзекутор, незаменимый человек для светлого будущего Помпилии. Мы обсуждали контракт. И тут твои орлы, синьор полковник…
        - Бижан раззвонил? Насчет полковника? Клянусь, я его переименую из Бижана Трубача в Бижана Трепача! В качестве оперативного псевдонима, - гнев Сагзи, вне сомнений, был напускным. - Ладно, оставим. Лючано, ты обладаешь свойством притягивать неприятности за дюжину парсеков. Судя по биографии, это твоя единственная странность. Секретный агент из тебя, как из пены - сталь, уж извини за прямоту. Впрочем, надумай ты изучить мою биографию, пользуясь общедоступными источниками, ты тоже не заподозришь во мне исбахбаза службы расовой безопасности.
        - Э-э… бахбаза?
        - Это на вехд-ар. Полковника, если тебе так проще.
        «Расовая безопасность? Интересная контора…»
        - Но в твоей истории есть ряд «черных дыр». Они заставляют сомневаться в достоверности всего остального. Предлагаю по старой тюремной памяти сыграть в вопросы-ответы. Я спрашиваю, ты отвечаешь. За каждый честный ответ получаешь возможность задать один встречный вопрос. Идет?
        В пыточной камере Мей-Гиле данная игра выглядела иначе. Вариант, предложенный Сагзи, казался не в пример гуманнее.
        - Идет. Только я согласен играть в одни ворота. Спрашивай, я отвечу.
        Вехден чуть не вскочил от изумления.
        - Ты ничего не хочешь у меня узнать?
        - Ничего. Мне о тебе, синьор бахбаз, и так все известно.
        - Ну ты даешь! Шутник!
        Фаруд расхохотался, хлопнув себя по колену. Однако в смехе крылась внутренняя напряженность. Керамическая дружба была с трещинкой. Если понадобится, вехден не задумываясь отдаст приказ о ликвидации «гостя». Он на лидер-антиса руку поднял, что ему какой-то кукольник? Луч в затылок, тело - в реактор.
        «Не оскорбляй Хозяев Огня гнусными инсинуациями! - вмешался маэстро Карл. - Станут они твоим телом священный огонь поганить! Растворят в кислоте и выльют в нужник…»
        О флуктуации, готовой вырваться на волю, Лючано помнил, но абстрактно. Так все помнят, что смертны. Смерть - это когда-то, а жить надо сегодня. И не торопиться складывать лапки. «Дабы потом не было мучительно больно», - говаривал старый философ-экзекутор.
        - В одни ворота - скучно. Какая ж это игра, а?
        - Хорошо. Выиграю вопрос - оставлю его на потом. И при случае задам.
        - Договорились. Начнем. Как ты убил психира?
        - Тростью.
        - Ты, случаем, не тайный вехден? Умеешь лгать правдой.
        - Тебя интересуют подробности?
        - Да.
        - Изволь. Едва Кавабата «взломал» мою голову, хозяин-Тумидус это сразу почуял. Помпилианцы терпеть не могут, когда покушаются на их собственность. Они сцепились, а меня легат попросту вышвырнул. Чтоб не вертелся под ногами.
        - Освободил?
        - Да. Я очнулся, под руку подвернулась трость…
        - Верю, - кивнул Сагзи. - Один вопрос за тобой. Переходим ко второму пункту. Как ты связан с Нейрамом Саманганом?
        «Осторожней, дружок. Заподозри вехден, что ты в курсе операции с модифицированной куим-сё - можно сразу заказывать место на кладбище.»
        - Нейрам был моим «овощем» в гладиатории. Объяснять, что это значит?
        - Не надо. Продолжай.
        Лючано отхлебнул сока, собираясь с мыслями. Главное: отсечь все лишнее, чего вслух говорить не следует.
        - Я - невропаст. Вот и решил войти с ним в контакт по-своему.
        - Зачем?
        - Так его было проще кормить. В итоге он ко мне привязался. Явился ужинать на «Нейрам», разворотив ходовой отсек. Там я и выяснил, кто он такой. Вскоре на нас напали фаги. Боекомплект закончился, я попытался расшевелить Нейрама, чтоб защитил…
        - Ты вывел антиса в волновое состояние?!
        - Не до конца. Иначе мы бы все сгорели. Но фагов это отпугнуло.
        Минуту-другую полковник Сагзи пребывал в задумчивости. Затем снял ноги со столика, чуть не сбросив на пол вазочку с ветками тамариска, поставил свой бокал на пол - и улегся на диванчик лицом вверх.
        - Что ж, я дважды твой должник. Показания Бижана подтверждают твою версию. У вас с антисом еще сохранился контакт?
        - Не знаю. С тех пор мы не виделись.
        «К счастью», - чуть не добавил Лючано.
        - Ничего, скоро узнаем. А пока будем исходить из этой возможности. - Фаруд оживился. Он достал из-под диванного валика пульт дистант-управления и навел на стену, задрапированную коврами. - Теперь, дружище, нас ждет любопытная подборка новостей…
        - Можно, я использую один выигранный вопрос? - спросил Тарталья.
        - Конечно!
        - Ты инъектор в нос совать не будешь?
        III
        - Инъектор? В нос? Зачем?!
        Сагзи нахмурился. В словах собеседника крылся подвох. Это нервировало полковника, лишая возможности ответить.
        - На Тамире некий маньяк тоже мне новости показывал. Зафиксировал силовыми «лентами» и устроил просмотр. А перед тем ввел себе защитную «кому» через нос. Трижды.
        - Трижды? - не поверил Фаруд.
        Похоже, ему было хорошо известно, как пользоваться «комой».
        - Ага. Боялся, что я пси-мутант.
        - И впрямь маньяк. Но ты же не думаешь…
        - Ничего я не думаю. Просто этот псих - наш общий знакомый. Мей-Гиле помнишь? Федерала, который тебя допрашивал?
        - Так это он - маньяк?
        Лицо полковника Сагзи посуровело. В углах рта залегли жесткие складки. Взгляд стал ледяным. Лючано пожалел, что затронул больную тему. Молчал бы себе в тряпочку! - никто ведь за язык не тянул…
        Но идти на попятный было поздно.
        - Он самый. Его с работы поперли, вот он на Тамире и окопался. В качестве альгвасила. Это у них вроде шерифа.
        - Возьму отпуск, слетаю на Тамир, - пообещал Фаруд, не спеша оттаивать. - Должок взыщу.
        - Мертвым не мстят. Разве что на могиле станцуешь…
        - Твоя работа?!
        - Нет. Ему Заль шею свернул. На моих глазах.
        - Этот может, - с удовольствием подтвердил Сагзи. - Похлопочу, пусть Залю медаль дадут. «За взыскание чужих долгов». Ладно, вернемся к нашим новостям. Обещаю тебя не связывать, и себе в нос ничего не прыскать.
        Он нажал кнопку на пульте. Центральный ковер на стене скользнул вниз, открывая проекционную установку. Голосфера накрыла обоих, без предупреждения швырнув в гущу событий.
        - Мы ведем наш репортаж с обретшего независимость Михра, - надрывался диктор. - С того места, где еще два часа назад располагался дом прославленного борца Мансура Гургина. Как вы сами можете видеть…
        Диктор тараторил на вехд-ар. Для «гостя» Фаруд запустил синхро-дубляж на унилингву. Однако Лючано, считай, оглох. Все внимание приковала открывшаяся картина. Над дымящимися развалинами угрюмо возвышались огрызки трех опорных столбов, измочаленные и обугленные. Четвертый столб отсутствовал, вместе со стенами и крышей. Угол обзора переменился. Зрителю дали заглянуть вниз, в недра уходившего под землю дома. Мешанина рухнувших перекрытий, осыпавшейся земли, обломков мебели. Темные провалы ведут ниже; кажется - в преисподнюю. Над руинами зависла платформа спасателей. Знакомая всем эмблема - «рука помощи» зеленого цвета - выглядит ядовитой насмешкой. Снизу подали команду, и силовой луч с платформы поднял на поверхность исковерканное тело. Вместо одежды - лохмотья в крови, руки-ноги вывернуты под немыслимыми углами, как у сломанной марионетки; голова болтается, лицо обращено за спину…
        «Мансур? Неужели он тоже погиб?!»
        Лючано помнил старого борца по одному из «выпадений». Воплощение уверенности и мощи. Такого человека невозможно представить мертвым!
        - …под развалинами найдено семь тел погибших. Трое выживших с тяжелыми травмами и ожогами доставлены в клинику неотложной хирургии. Судьба еще четырех человек пока неизвестна. Спасательные работы продолжаются. После смерти Мансура Гургина, случившейся полгода назад, его дом был взят под охрану государства и превращен в мемориал. Действующий тренировочный зал, куда приезжали борцы со всей…
        Старик-пахлаван умер шесть месяцев назад.
        Тихая смерть силача в собственной постели казалась еще более невероятной, чем гибель под обломками взорванного дома.
        Камера взяла панораму с высоты птичьего полета. Степное разнотравье, костры цветущих маков; решетчатые башенки энергоретрансляторов. Посреди идиллической картины - разверстая язва. Суетятся спасатели, урчит деловитая техника…
        - Причины взрыва выясняются. Следственная комиссия приступила к работе. Представитель следствия по связям с общественностью поделился рабочей версией трагедии.
        Напротив возник худощавый вехден в военном, застегнутом наглухо френче, без знаков различия. Колючие льдинки глаз, волевые бугры у рта, тонкие злые губы.
        - Мы имеем дело с жестокой и циничной провокацией против молодой Михрянской республики. Судя по характеру разрушений, наши враги провели испытание нового типа оружия космического базирования с применением гиперпространственного средства доставки. В данный момент ведется расчет гиперсоставляющей траектории для определения места запуска…
        Зрителей перенесли в открытый космос. Желто-голубой шар Михра плыл под ногами далеко внизу. Красная стрелочка указывала точку на поверхности планеты, куда пришелся удар агрессора. Слева надвинулся серебристый цветок орбитальной станции слежения. Лепестки-антенны сканировали пространство во всех мыслимых диапазонах.
        Картинка из серии «На страже рубежей Родины».
        - …не случайно. Известно, что пахлаван-пир Гургин придерживался ортодоксальных взглядов. То же можно сказать и о большинстве его учеников. Именно поэтому дом-мемориал великого борца стал мишенью для провокации. Мы решительно заявляем всем, кто лелеет надежду обвинить в содеянном реформистское руководство независимого Михра…
        - А это правда не они? - спросил Лючано.
        - Правда.
        - И не вы?
        - И не мы. Смотри дальше. Сейчас увидишь, что произошло через тринадцать часов…
        Мир вокруг моргнул, схлопываясь. На долю секунды сквозь голосферу проступили очертания комнаты. Мигом позже Тарталья вернулся на Михр, к руинам злополучного дома. Он не сразу понял, что здесь изменилось. Огрызки столбов исчезли. От развалин осталась лишь огромная воронка. Отвалы вывороченного грунта пестрели мелкими обломками дерева, камня и пластика. В центре воронки дымился провал, где уже ничего нельзя было разглядеть.
        - …спустя тринадцать часов с момента первой атаки. Имеются жертвы среди спасателей. Кажущаяся бессмысленность повторения варварской акции, по мнению экспертов, подтверждает тот факт, что мы имеем дело с испытанием нового типа оружия. На сей раз агрессор, по-видимому, проверял точность наведения, которая оказалась высокой: эпицентры обоих выбросов энергии совпали до двух-трех метров. Правительство независимого Михра направило ноту протеста кею Ростему I и Совету Трех Сословий…
        Возникла лаборатория вычислительного центра. Ряды терминалов, операторы, занятые работой; на сводном дисплее размером в полстены - диаграммы, графики, колонки цифр. Модель звездной системы с пересечением пунктирных линий. Мрачный генерал в форменном темно-синем кафтане, украшенном эполетами и «лестницами» орденских планок, сняв фуражку с высокой тульей, рубил воздух рукой:
        - …не можем ждать, пока чиновники Лиги соберут совещание и решат этот вопрос! К Михру уже выдвигается миротворческий контингент войск Помпилианской империи, первой признавшей нашу республику. Совместными усилиями мы обеспечим…
        Снова - космос. Над планетой курсируют боевые корабли вехденов - не поймешь, имперские или республиканские. Патрулируют? Готовятся к атаке?
        - Один из выживших спасателей утверждает, что видел на руинах призрак лидер-антиса Нейрама Самангана, погибшего при невыясненных обстоятельствах! Слово предоставляется чудом уцелевшему очевидцу!
        Лючано едва не ударился в бегство, когда на него стремглав надвинулось лицо: гигантское, закопченное, с безумно выпученными глазами. На лбу - нашлепка регенеративного пластыря, волосы всклокочены.
        - Я его видел! Видел! Он блуждал по пепелищу, одетый в рубище. Наш спаситель, Нейрам Саманган, величайший из антисов! Это знак, знамение! Он воскрес, явившись на Михр, чтобы подтвердить: мы избрали верный путь! Путь реформизма и очищения!..
        Похоже, спасателя изрядно приложило. С головой у него точно были проблемы: приверженец традиций, Нейрам Саманган никогда бы не стал поддерживать реформаторов. Очевидец антического явления походил на пророка Хосенидеса. Фанатизм, дикий блеск взора; убежденность в своей избранности возносит над толпой…
        Эскалона. Разрушенный гладиаторий.
        Жертвы.
        «Ничего не напоминает, малыш?»
        - Через сутки все повторилось еще раз, - сообщил Фаруд. - Сценарий тот же. Записи есть, но смотреть там нечего. Воронка стала глубже, объявилась пара новых очевидцев. Все.
        - Нейрамов «призрак» видели?
        Сагзи кивнул, и голосфера погасла.
        - Аппаратура «призрака» не засекла?
        - При выбросах энергии все системы наблюдения в радиусе полукилометра накрывались медным тазом. Получить картинку со спутника не удалось: выбросы сопровождались мощными помехами.
        Сомнений не осталось: это Пульчинелло.
        Лючано знал, в какую дверь ломится безумный «овощ»-антис.
        IV
        Итак, допустим, я - антис.
        Что говорите? Не допустим? Не дано обычному человеку влезть в шкуру уникума? Ха-ха три раза! После «экскурсии» с Шам-Марг, пирог с начинкой из огрызка флуктуации, растущего как на дрожжах, кукловод и кукла «волшебного ящика», я могу представить себя кем угодно!
        Хотите, представлюсь вами?
        То-то.
        Лучше прикусите язычок, а я продолжу.
        Итак, я антис, которого превратили в робота. Я был рабом, и знаю, что это такое - робот. Печенкой, спинным мозгом, задницей чую! Мое сознание заперто в темнице без окон и дверей. Недавно кто-то скребся в мою тюрьму извне. Сознание встрепенулось. Оно принялось колотить в стены, которые само же и воздвигло вокруг себя - устраивая карантин, спасаясь от коварного вируса в мозгу. Увы или к счастью, наружу пробились лишь слабые, бессвязные отголоски. И сознание вновь окунулось в летаргию, скорчившись на грязной подстилке.
        Зато ожили инстинкты.
        Инстинкты не знают слова «стены». Они вообще не знают слов. Зато им ведомо другое: чувство голода, например. Смутная привязанность, которая толкнула узника прочь с планеты, в волну, через космос - туда, где находился человек, приносивший еду. Материальная тюрьма рухнула; пси-темница устояла.
        В большомтеле мне, антису-роботу, лучше, чем в малом. Долго-долго кружусь вокруг теплого шарика. Много-много сладких лучиков пронзают меня насквозь. Приятная щекотка. Часть лучиков остается внутри. Пища. Сытость. Удовольствие.
        Я-маленький так не мог.
        Рядом - подобная мне, только больше. Я тоже хочу, как раньше назад: совсем-совсем большим. Хочу обратно: туда тогда. Вернуться. Вернуть себя.
        Возвращаюсь.
        Бьюсь лбом: больше-меньше-больше…
        Ничего не получается. В тудаполучается, а в тогда- ни за что. Мне надо в туда-тогда. Пробую снова. Нет. Но я хочу!..
        Решение лежало на поверхности.
        Нейрам Саманган возвращался в ту точку пространства, где в последний раз был самим собой в полном объеме. В раздевалку рядом с душевой комнатой в доме Мансура Гургина. Антис инстинктивно желал стать прежним. Изменить себя, вернуться в здоровое состояние, лишенное вируса роботизации; сместить зараженный «организм» по шкале пространства и времени.
        «Нейрам хотел, как я, - объясняла Шам-Марг. - Дальше вперед, раньше назад, здесь сейчас. Не умел. Научился, думаю. Вдруг раньше назад ушел. Вернуться не может. Он раньше назад маленький, глупый был. Врача очень просим исправлять…»
        Робот-антис пытался обойтись без врача. Пробовал эволюционировать на манер флуктуаций высоких уровней. И всякий раз бился в несокрушимую преграду времени. Здесь, но не сейчас! Как летящий на свет мотылек. Как верный пес, ждущий у крыльца покинутого дома. Хозяин обязательно возвратится, и все станет, как раньше…
        V
        - …ты меня слушаешь?!
        - Слушаю.
        - Что я только что сказал?
        - Ты сказал: никакой это не призрак. Это Нейрам.
        - А ты?
        - А я молча согласился. Признаться, я тоже не очень-то верю в призраков.
        - Молодец.
        Лючано не понял, почему он молодец: из-за неверия в призраков, или потому что слушает Фаруда? Но переспросить не рискнул.
        - Вот мы и добрались до главного. Пир Саманган намерен вернуть сына.
        Полковник Сагзи выдержал паузу. Наверное, следовало что-то ответить, или изобразить восторг от такого проявления отцовской любви. Увы, Лючано твердо решил держать язык за зубами, помалкивая о своих парадоксальных выводах. Внутренние голоса (тоже безмолвно!) всячески одобряли это мудрое решение.
        Не дождавшись реакции, Фаруд насупился и продолжил:
        - Мы предполагаем, что Нейрам в ближайшее время снова возникнет на Михре. Место его появления известно. Двое суток он не объявлялся, но это ничего не значит. Есть шанс повысить вероятность его визита. Двойная приманка: место, которое привлекает антиса…
        - Его привлекает дом Мансура Гургина? Интересно, почему?
        Тарталья задал вопрос, глядя на собеседника в упор с невинностью закоренелого афериста. Очень уж хотелось посмотреть, как правдивый вехден начнет выкручиваться.
        - Нейрам был учеником пахлаван-пира, - Фаруд не задержался с ответом ни на секунду. - Он любил и уважал учителя. Подолгу жил в его доме…
        В словах полковника содержалась чистая правда, одна правда, и ничего, кроме правды. Ни грана лжи. Вот только на вопрос он фактически не ответил. Просто озвучил вслух ряд подробностей из взаимоотношений антиса и старого борца. А считать это ответом, или нет - ваше личное дело, синьор кукольник.
        - Я понял. Первая приманка - дом. А вторая?
        - Вторая приманка - ты.
        - Я?
        - У вас с Нейрамом связь. Он нашел тебя на корабле. Если ты будешь находиться рядом с тем местом, которое его притягивает - вероятность явления повышается.
        - Ну да! Я, значит, стану сидеть в воронке и ждать, пока Нейрам поджарит меня до хрустящей корочки? Благодарю покорно!
        Сок из кивушей стал горьким, как полынь.
        - Зачем же в воронке? - Фаруд обезоруживающе засмеялся и развел руками, словно желал заключить Борготту в дружеские объятия. - Километр от эпицентра - вполне безопасное расстояние. Кстати, я лечу с тобой. И не я один. Никто не хочет превратиться в жаркое, приятель. Риск мы сведем к минимуму.
        - Хорошо, - морщась, Лючано допил сок и отставил в сторону керамический «бокал дружбы». - Допустим, Нейрам прилетит на пепелище. Что дальше? Как вы собираетесь его удержать? Он ведь «овощ»! На слова не реагирует, знакомых не узнает…
        - С твоей помощью, разумеется. Ты ведь сумел его активировать?
        - Не до конца! Иначе мы бы тут не разговаривали.
        - Пусть не до конца, - покладисто согласился Фаруд. - Но саму методику активации ты помнишь?
        - Ну… в общих чертах.
        - Вот и умница. Когда Нейрам объявится, ты сделаешь то же самое, только наоборот. Успокоишь его, не дашь вернуться в расширенноесостояние.
        - А если у меня не получится? Мы ведь тогда погибнем! - Лючано вчистую проигрывал словесную битву, но пытался сопротивляться.
        - Надо, чтобы получилось. Я верю в тебя. Ты справишься.
        Пафос в голосе Фаруда звучал искренне: ни единой нотки фальши.
        - И что потом? Что вы собираетесь делать с Нейрамом?
        - Это вопрос к его отцу, сатрапу Пиру. Думаю, отец приложит все усилия, чтобы вернуть сына в исходное состояние.
        «Вот же змея! - сделал вехдену комплимент маэстро Карл. - Сказал - и понимай, как хочешь. «Исходное состояние»! Какое - исходное? Антиса или «овоща»?»
        - Контракт мы подготовили заранее. Ставь подпись, и в путь.
        Вопроса, согласен ли Лючано подписать контракт, Фаруд не задал.
        - Сумма гонорара еще не проставлена. Во сколько ты ценишь подобную работу? Не стесняйся! - заказ уникальный…
        Кинули кость: гонорар. Камень преткновения. Предмет наиболее ожесточенной торговли. А тут - радуйся, невропаст! Называй сумму - не жалко! Все равно потратить заработанное вряд ли сможешь: кто ж тебя отпустит, такого умельца?
        - Тридцать миллионов экю.
        - Что-о-о? Ну у тебя и шуточки!
        Это был звездный час Лючано Борготты.
        - Какие шуточки? Мой последний гонорар составил ровно тридцать миллионов. За две минуты работы. Не веришь, могу продемонстрировать свой счет. Там указано…
        - Верю, верю! - натужно хохотнул полковник. - Но тебе не кажется, что это уж слишком?
        - Ничуть! Синьор сатрап нанимает не абы кого! Я - невропаст-универсал. Экзекутор. Контактер с безумцами-антисами. Далее: я - рецидивист. Две судимости…
        Тарталья начал загибать пальцы, как гематр в космопорте.
        - Причинение ментального вреда помпилианцу. Боевая высадка на варварскую планету. Массовый захват пленных. Участие в рукопашной, спасение командира. Аварийный старт на орбиту с использованием нестандартного энергоресурса. Битвы с флуктуациями - в ассортименте. Гладиаторий. Убийство психира. Общение с пенетратором. Побег из-под стражи. Перестрелка, захват спасбота… Хватит?
        - Ну ты даешь! - восхитился Фаруд. - После экспедиции на Михр я зачислю тебя в спецназ. Инструктором. А главное, ни слова не соврал. Уважаю! Но тридцать миллионов… Да, ты еще кое-что забыл из послужного списка. Ослабленную чувствительность к нейроколлапсаторам.
        - Что-о-о?
        - Быстроразлагающиеся одоранты. Вызывают временный паралич центральной нервной системы. Безвредны и эффективны.
        - А при чем тут я?
        - В том-то и дело, что ни при чем. Не действуют они на тебя.
        - Это в космопорте?
        - Именно. Ты должен был лежать в отключке часа четыре, - Фаруд приоткрыл некоторые карты, намекая: ерепениться опасно. - А очнулся в мобиле, минуты через три.
        - Очнулся?
        - Не помнишь?
        Полковник с подозрением уставился на собеседника. Опять шуточки?
        - Ладно, освежим тебе память.
        Взмах пультом, и Лючано оказался в салоне едущего мобиля. Напротив, пристегнут к стандартному медицинскому ложу, лежал он сам. На сиденьях по обе стороны расположились крепкие, плечистые вехдены в бело-зеленых хламидах. Парализованный пленник вдруг зашевелился и прежде, чем «медики» успели среагировать, ловко высвободился из захватов.
        - Не надо волноваться, синьоры, - пленник сел. - Я не окажу сопротивления. Я готов к сотрудничеству.
        Вехдены ошалело пялились на «клиента», которому по всем законам биохимии полагалось лежать без чувств и помалкивать.
        - Пожалуйста, одолжите мне уником.
        - Еще чего! - возмутился один из «медиков».
        - Вы можете смотреть, - пленник срезал его доброжелательной улыбкой. - Если мои действия не понравятся, скажите. Я прекращу.
        Фаруд-«врач», сбитый с толку, протянул наглецу коммуникатор. Наклонившись вперед, полковник был готов в любую секунду принять «срочные меры».
        - Отправка голосового сообщения через гиперканал. Адресат - Антоний, гражданин Помпилии, фамилия неизвестна. Начальник личной охраны Юлии Руф. Место нахождения - Террафима, система Марзино, - пленник поднял глаза на Сагзи. - Не волнуйтесь. Я намерен сообщить ему, где Юлия.
        Внимательно прослушав надиктованное вслух сообщение, Фаруд-«врач» ничего крамольного не обнаружил и кивком подтвердил: можно отправлять. Затем пленник выяснил фамилию и имя охранника, дежурившего в космопорте у пункта гиперсвязи. Отыскал в местном вирте каталог спортивных тренажеров, заказал навороченный мультирежимный нано-био-комплекс «Лидер» за тридцать семь тысяч экю - и распорядился доставить подарок на дом охраннику.
        После чего заявил, что голоден, и принялся с жадностью поглощать бутерброды, полученные от конвоиров.
        - Фаг меня заешь! Ничего не помню! - бормотал Лючано-нынешний, наблюдая за собственными проказами.
        «Ага, фаг заешь! Флуктуация своевольничает, дружок.»
        «Не так уж и своевольничает, - отбрил экзекутора маэстро Карл. - Малыш, ты ведь это и собирался сделать? Уведомить Антония, отблагодарить охранника…»
        «Да, маэстро. Но…»
        «Дружок, твое «но» дурно пахнет. Огрызок стал пенетратором. Пока он следует твоим желаниям, но что дальше?»
        Писк уникома: не в записи, реальный - и сфера схлопнулась.
        - Да, здесь… В полном порядке. Слушаюсь!
        Фаруд дал отбой.
        - Тебя ждет сатрап Пир. Даю совет: придержи свое чувство юмора.
        VI
        Отец был очень похож на сына.
        Да, конечно, наоборот: сын на отца. Но так сложилось, что сперва Лючано увидел Нейрама Самангана, «овоща»-антиса, и лишь теперь - сатрапа Пира Самангана. Мощное телосложение, знакомые черты лица, в глазах светится проницательный ум. Такого «замазкой» с ложечки не накормишь.
        - Располагайтесь, - сказал сатрап.
        Он принимал посетителя, одет по-домашнему. Тапочки, штаны из хлопка, рубаха навыпуск. На макушке - крошечный тюбетей. Если не оценивать качество ткани и ручной вышивки, можно подумать - перед тобой не государственный деятель, а здешний садовник. Тем более, что кабинет напоминал оранжерею. Стеллажи с цветами, гнезда для кустов, система капельного полива - контроллеры, насосы-дозаторы для удобрений, био-добавок и кислот; блок регуляции температурных циклов…
        Чувствуя себя в джунглях, Лючано осматривался, узнавая в лучшем случае одно растение из десятка. В душу закрался страх. Казалось, из рукотворных зарослей сейчас выползет удав или прыгнет леопард.
        - Это лихнис.
        Повернувшись к гостю спиной, сатрап любовался кустом метровой высоты. Подсвечен скрытым «псевдо-солнцем», весь в цвету, куст горел темно-алым пламенем. Наверное, в статном, величественном, скромно одетом Хозяине Огня, когда он встал у живого пожара, усматривалась известная аллегория. Но гостю сейчас было не до символов.
        - Лихнис халцедонский, иначе горицвет. По строению похож на гвоздику, по окраске - на мак. Любуясь им, обретаешь бодрость и энергию. А это - тигридия павлинья. Красавица, да?
        - Да, - ответил Тарталья, чтобы не молчать.
        Тигридия походила на стареющую провинциалку, доставшую из шкатулки все драгоценности, какие были. Желток, оранж, кровь, пурпур; зев - пятнистый, махровый. Светло-зеленые мечи листьев охраняли сокровища, выставленные напоказ.
        - Вы недавно видели моего сына. Как он?
        - Э-э… В общем, нормально.
        «Ты идиот, малыш, - вздохнул маэстро Карл. - Расскажи еще, что сынок хорошо кушает. За папу, маму и тебя лично. Прибавил в весе. Дерется. Начал потихоньку летать…»
        Сатрап, взяв ножницы, стал удалять у лихниса отцветающие головки. Его действия вызывали неприятные ассоциации. Глядя на властного садовника, повернувшегося к гостю в профиль, Лючано обнаружил, что крылья носа у Пира татуированы. Вначале это не слишком бросалось в глаза. Ага, и тройная складка между бровями, похожая на букву W - имплантант, косметический или функциональный.
        Следование обычаям?
        Оставленные на память грешки молодости?
        - Ваш контракт на столе. Там же - подписка о неразглашении. Надеюсь, вы понимаете, что молчание - золото?
        - Да.
        - Хорошо. Я не люблю прибегать к насилию без крайней нужды. Обратите внимание: в контракте прописана возможность продления срока действия по обоюдному соглашению сторон. Трудно предсказать заранее, какое время мой сын будет нуждаться в ваших услугах. Заверяю вас, что вознаграждение превысит самые смелые ваши ожидания.
        Лючано не сомневался, что обоюдное согласие - фигура речи.
        Он смотрел, как Пир Саманган, закончив возню с лихнисом, переходит к следующему «клиенту»: перистые листья цвета хаки, соцветья ярко-желтые, похожие на щитки. Защелкали ножницы, обрезая тонкие побеги. Пряный запах распространился по кабинету.
        Похоже, хозяин одобрял тот факт, что гость не торопится схватить контракт.
        - Вы в курсе истории рождения моего сына?
        - Э-э…
        - Не надо лгать. Все в курсе, значит, вы тоже. Однажды я уже терял Нейрама, чтобы найти - там, где и не предполагал. Сейчас это повторяется на новом витке спирали.
        На миг прервав работу, сатрап откинул волосы, упавшие на глаза. Роскошная грива до сих пор оставалась темной. «Должно быть, красится, - подумал Лючано. - Если выкрасить блондина-Нейрама…» Прошло не более пяти минут с того момента, как он вошел в оранжерею. Пять минут, и сходство отца с сыном куда-то улетучилось.
        «Они совершенно не похожи. Ни капельки…»
        - Я слушаю. Говорите.
        - О чем?
        - О ком. О моем сыне.
        Под щелканье ножниц Лючано заговорил. Воспоминания облекались в слова. «Овощехранилище» гладиатория. Дверь из титанопласта. Ряды камер, забранных решетками. Ухмыляется, подмигивая, ланиста Жорж.
        - Он до сих пор в Эскалоне?
        - Ланиста? Думаю, он погиб. Ваш сын разрушил гладиаторий, стартуя вслед за мной.
        - Жаль.
        «Если Жорж Мондени остался в живых - он твой должник, дружок, - вмешался Гишер. - Вряд ли наш цветовод интересовался ланистой из соображений благотворительности…»
        - Продолжайте. Я слушаю.
        Тщательно взвешивая каждое слово, Лючано повел рассказ дальше. Банки с замазкой; миска и ложка. Первая попытка войти в контакт. Вторая. Главное: не называть антиса - Пульчинелло. Ссадины и синяки Нейрама после «арены». Боль, как способ вывести подопечного из боевого цикло-транса.
        - Кто бил моего сына?
        - Другой «овощ». Извините, так в гладиатории зовут подопечных…
        - Вы ни в чем не виноваты. Продолжайте.
        Он говорил, как шел по канату. Аромат оранжереи кружил голову. Неужели сатрап часами выдерживает здесь? Аметистовые, белые, серебристые пятна. Шелест листьев. Тихая капель. Взрывается реакторный отсек: пришел антис. Смыкают кольцо голодные фаги. Башня молчания: невропаст обкладывает дровами исполинскую статую. Горит костер. Горит экипаж «Нейрама».
        Дождь.
        Птица Шам-Марг.
        - Все. Больше я ничего не знаю.
        - Это хорошо, - кивнул сатрап. - Вы и так знаете очень много.
        «Он никогда не отпустит меня. Контракт - иллюзия. Видимость свободы выбора. Айзек Шармаль не мог убить племянников - и взамен громоздил сложность на сложность. Пир Саманган будет держать меня при сыне; кукольника - при кукле. Даже если у меня есть один шанс из ста оказать на антиса влияние, он прикует меня цепями к Нейраму до конца моих дней. Шармаль-младший не мог убить племянников. Саманган-старший…»
        Случайная догадка превратилась в уверенность. Отец принес сына в жертву. Не в силах убрать физически, устроил сложнейшее пси-покушение. Фаруд Сагзи - исполнитель. Истинный организатор провокации, в итоге которой лидер-антис вехденов погиб для всех, а для немногих посвященных навеки поселился в хосписе «Лагуна» - вот он, цветочки выращивает. Ждет, когда завяжутся ягодки. А ведь любит сына, вне сомнений, любит…
        «Какому богу ты пожертвовал дитя, сатрап? Какому демону?»
        - Я рад, что Нейрам нашелся. Надеюсь, с вашей помощью, - Пир тщательно избегал называть гостя по имени. Возможно, для вехдена-традиционалиста это значило что-то важное, - мы сумеем вернуть его в исходное состояние. Вы оправдаете оказанное вам доверие?
        - Я… э-э… я постараюсь.
        - Помните, от ваших действий зависят не только человеческие судьбы. В ваших руках - судьбы держав. Будь я кукольником, я бы задрожал при одной мысли, что мне досталась такая невероятная кукла…
        Лючано не понял, кого имеет в виду сатрап: сына-антиса, или государство, чья судьба лежала на весах. Замолчав, не желая развивать сказанное, Пир вдыхал запах незнакомого цветка, похожего на горящую свечу. Трепетали татуированные ноздри. Дергалась между бровями складка-имплантант. Словно над цветком висела наркотическая аура, мало-помалу распространяясь на сознание Пира Самангана.
        - Исчезновение моего сына - камешек, породивший лавину. Нейрам с его фанатичной, безрассудной преданностью кею Кобаду IV был, к сожалению, залогом развития болезни. Залог пропал, Кобад отрекся; болезнь перешла в операбельную фазу. Кровь, огонь, распад - вот путь, открывшийся перед вехденами. Горнило, в котором куется свободный от заразы реформизма клинок. Ледяная купель, где возрожденный в новом качестве меч закалится. Избавляясь от смертоносной опухоли, надо резать по живому. А затем по живому сшивать. Иного пути нет…
        Он бросил «свечу» в утилизатор.
        - Впрочем, мы ушли от темы. Подписывайте, контракт ждет.
        - Вы в курсе, - спросил Тарталья, - нюансов моей работы?
        «Может, флуктуация внутри - это хорошо? Когда осталось недолго, имеешь право чуть-чуть походить с прямой спиной…»
        - Подписывайте. С нюансами - к Фаруду, он изучит.
        - И все же рискну отнять у вас еще минутку. Мы, невропасты, трижды спрашиваем у заказчика разрешения на коррекцию, - он благоразумно умолчал о том, что искалеченная психика антиса позволяла обойтись без разрешения. - Наше воздействие минимально. Рядом с возможностями помпилианцев, телепатов или психиров - ничтожно. И тем не менее, заказчик должен трижды согласиться. Если маленький человек три раза дает согласие на микро-коррекцию… Сколько же раз надо спросить согласия у целой державы, чтобы бросить ее в костер? Даже ради благой цели?
        Сатрап с интересом смотрел на него. Лючано ждал взрыва эмоций, приказа выйти вон, равнодушия - чего угодно, но только не прямого ответа.
        - Ни разу, - улыбнулся Пир Саманган. - У державы ничего нельзя спрашивать. Иначе рискуешь целую вечность топтаться на месте, не сделав и единственного шага. Вы будете подписывать контракт?
        «Нет», - хотел сказать Лючано.
        Но не успел.
        КОНТРАПУНКТ
        ЛЮЧАНО БОРГОТТА ПО ПРОЗВИЩУ ТАРТАЛЬЯ
        (почти сейчас)
        Почему трехлапая собака вызывает больше сочувствия, чем одноногий человек? Вид больной обезьяны терзает душу сильней, чем нищая старуха, ковыляющая в магазин за буханкой хлеба. И ведь нельзя сказать, что животных мы любим, а людей - не слишком. Себя-то уж наверняка любим больше всех собак и обезьян, сколько их ни есть. Ребенок смотрит сериал «Никки», рыдает, видя раненого дельфина, из последних сил рвущегося на свободу. Спустя полчаса этот же ребенок лупит своего сверстника - завалил на землю, уселся сверху и тычет кулачками в замурзанную физиономию побежденного.
        Мы нервные, как бешеные голуби. Скандальные, как зайцы весной. Хрюкаем, ржем, рычим. Мы видим в зверях - людей, вот и сочувствуем. А в людях мы чаще всего людей не видим.
        Разве что в зеркале.
        ТИР, АНДАГАН, ЗАГОРОДНЫЙ ДОМ САТРАПА ПИРА САМАНГАНА
        - Старший лейтенант Шенбелид!
        Точно определить источник звука не получалось. Акустика помещения создавала впечатление, что в комнату кто-то вошел и расхаживает, не торопясь, из угла в угол. Старший лейтенант Шенбелид, для друзей и непосвященных - Гив-барабанщик, вскочил с тахты, вытянувшись по стойке «смирно».
        - Ваш рапорт удовлетворен. Собирайтесь, машина ждет во дворе.
        - Ты подал рапорт? - удивился гитарист Заль.
        - Ага, - кивнул барабанщик.
        Лицо его от плохо скрываемого возбуждения покрылось капельками пота. Гив не ожидал, что рапорт так быстро пройдет все инстанции.
        - Ты не летишь на Михр?
        - Нет.
        - Устал? Нервный срыв?
        - Я в порядке. Просто я не хочу в этом участвовать.
        - Почему?
        - Оставь его в покое, - прервал гитариста Бижан. Сегодня, с самого утра, он большей частью молчал. Даже когда Гив с Залем уселись играть в нарды, азартно вскрикивая в особо яркие моменты партий, Бижан следил за игрой, не проронив ни слова. Не насвистывал любимый мотивчик - «Дождь в Кохен-деже»; не бурчал, что хочет есть, а до обеда далеко.
        Таким он обычно становился перед началом сложной операции.
        - Нет, командир, пусть он скажет: почему? - гитарист категорически не желал угомониться. - Если на что-то намекает, пусть скажет прямо! А то взял моду: рапорты тайком подавать…
        - Угомонись, Заль. А ты, Гив, иди. По возвращении я тебя найду.
        Трубач почувствовал странную двусмысленность сказанного и добавил, снимая напряжение, повисшее в воздухе:
        - Закажем ужин в «Розе ветров». Вино, цыплята, плов с чечевицей… Помянем наших, кто не долетел. Сейчас не получилось, так, чтоб по-человечески - значит, отквитаемся. Ты иди, тебя ждут…
        - Ага, и партию доиграем! - могучий «йети» долго сердиться не умел. Он с сожалением посмотрел на доску, где, по мнению Заля, ему светила победа, а Гиву - разгром. - Нарды просто так бросать нельзя, на середине. Удача задом повернётся.
        - Я не слишком суеверен, - улыбнулся барабанщик.
        Он лукавил. Он был очень суеверен. И знал, что нарды - древний символ неба, где движутся фишки-звезды. Дюжина гнезд на каждой половине доски - двенадцать месяцев стандарт-года, деление доски на четыре части - четыре сезона… Гив мог перечислить до двух десятков таких вот символических зависимостей. Он впервые в жизни оставлял партию недоигранной, и нервничал.
        Но выбора не оставалось: Гива ждала машина.
        Спустя шесть минут, с сумкой на плече, он подходил к лифту. Неприятно чувствовать себя предателем. Особенно, если ты - самый молодой в группе майора Хезервана, больше известного как Бижан Трубач. Барабанщика откомандировали в группу после гибели предыдущего ударника. Для легенды требовался музыкант ритм-секции, а у Гива Шенбелида за плечами были восемь лет музыкальной школы по классу ударных.
        И пять лет Эрдеширского высшего командного училища по специальности «командир подразделения особой разведки». Он до сих пор смеялся, вспоминая о вступительных экзаменах: вехд-ар (сочинение), унилингва и три дополнительных языка (на выбор сдающего), физкультура. Сочетание требований для будущего разведчика выглядело исключительно комичным.
        Ага, вот и лифт.
        Больше всего на свете он хотел бы остаться. Но миг, когда на «Нейраме» объявился лидер-антис Нейрам Саманган, усопший, оплаканный и прославленный - в облике слюнявого идиота, который хочет манной кашки… Что-то сломалось в душе Гива. Давно лишенный иллюзий, он вдруг понял: всему есть предел. Он один раз встретил живого покойника. Хватит.
        Второго раза не будет.
        Пусть умалишенного антиса ловят другие. Из благих побуждений? - допустим. Из соображений гуманности? государственной безопасности? - ладно. Лейтенант Шенбелид написал в рапорте: прошу предоставить мне краткосрочный отпуск для восстановления сил. А следовало бы написать: в связи с тем, что я не верю в ваши благие побуждения. Ни капельки не верю. Я помню слезы полковника Сагзи, когда он смотрел на воскресшего Нейрама. Это были слезы стыда. Значит, полковнику есть, чего стыдиться.
        Значит, остальное - без меня.
        - Доброго огня!
        У входа ждали братья Хушенги. Они встречали группу Бижана в космопорте. Смуглые, скуластые, как большинство тирян, братья подчинялись лично сатрапу Пиру. Они даже приходились сатрапу какой-то дальней родней; впрочем, как и полковник Сагзи.
        - Хочешь жвачку? - спросил младший, мерно двигая челюстями.
        - Мятную?
        - Абрикосовую.
        - Хочу.
        Старший вытряхнул из надорванной пачки себе на ладонь желтую горошину. Без замаха швырнул Гиву: тот поймал жвачку на лету и сунул в рот. Вкусно. С кислинкой. И освежает. Надо будет купить в городе, про запас.
        - Пошли.
        Снаружи стоял мобиль с открытыми дверцами. Гив бросил сумку в салон и, забираясь следом, почувствовал слабое головокружение. Это от жары, подумал он. Выйди из дома с кондиционерами прямо в летний зной - у кого хочешь голова закружится.
        Он улыбнулся и умер.
        Хушенг-старший, только что отравивший лейтенанта порцией фортоксина, сел за пульт управления мобилем. Хушенг-младший помог трупу опуститься на сиденье: так, что даже следящие камеры не зафиксировали бы признаков неестественности. Потом младший разместился бок-о-бок с покойным барабанщиком; жук сложил крылья, стал кашалотом - и ринулся прочь от дома.
        Смерть есть зло. Жизнь - огонь и пламя, смерть - пепел и зола. Даже ближайшим родственникам покойного не рекомендуют прикасаться к «угасшему» мертвецу. Но братья Хушенги ставили долг службы превыше всего. Оба прошли спецкурс насасаларов - мойщиков трупов, приобретя соответствующие навыки, а вскоре и удостоверения членов Цеха могильщиков. Это плохо сказывалось на внутреннем огне, зато позволяло без помех справляться с деликатными поручениями начальства.
        Долг требовал жертв, и получал их.
        - Я записал партию, - сказал в глубинах здания гитарист Заль, выключая микро-планшет. «Йети» потянулся, хрустнув суставами, и откинулся на тахту. - Вернется Гив, доиграем.
        Бижан кивнул, насвистывая «У моей девочки дурной характер».
        Гитарист знал, что означает этот сигнал.
        «Молчи и будь осторожен.»
        ТЕРРАФИМА, КОСМОПОРТ ЭСКАЛОНЫ, 36-Й ПОСАДОЧНЫЙ СЕКТОР, «ЭТНА»
        - Я здесь, мой консул, - сказал Тумидус.
        Рамка, укрепленная на стене капитанской каюты, наполнилась млечностью опала. По матовой белизне шли разводы, легкая рябь. Помехи быстро исчезли, изображение стабилизировалось. В рамке, очень похож на собственный портрет, появился Тит Макций Руф: императорский наместник на Квинтилисе, в прошлом - второй консул Октуберана.
        - Как здоровье, гард-легат? - спросил он.
        - Спасибо, я вполне здоров, - Тумидус позволил себе легкую иронию. - За исключением одной мелочи: я больше не легат. Я в отставке.
        Наместник пожал плечами.
        - Так ведь и я давным-давно не консул. Время идет, мы меняемся. Линия защищена?
        - Насколько это возможно. Я говорю с «Этны». Ремонт завершен, завтра галера покинет Террафиму.
        - Куда собираешься лететь?
        - Еще не решил. Я - вольная птица, в средствах не стеснен. Куда хочу, туда лечу. А что, вы надумали предложить мне парочку государственных тайн?
        В молодости Титу Макцию Руфу говорили, что он хорош собой. Это было следствием не столько правильности черт лица и гордой осанки, сколько результатом природного обаяния. С возрастом наместник стал чуточку сутулиться, обзавелся брюшком, вторым подбородком, мешками под глазами. Кожа лица огрубела, покрылась морщинами. Но Руф-старший, в отличие от многих государственных деятелей, не соглашался лечь под лазер пласт-хирурга.
        Обаяние - вот что не изменило ему с годами.
        Стоило наместнику лукаво прищуриться, и любой попадал в его сети.
        - Гай, мальчик мой, ты прав. Я не скажу ничего такого, чего не смог бы повторить на суде, под присягой.
        Он заметил, что собеседник вздрогнул при одном упоминании о суде, и сменил тему.
        - Мы не первый день знакомы. Когда ты был курсантом военно-космической школы на Китте, кому ты сдавал тактику орбитального боя? Легату Руфу. Когда ты, молодой обер-центурион, жег вехденские «каребы» в созвездии Дикого Жеребца, кто отдавал тебе приказы? Второй консул Руф. Когда ты получил триумф за высадку на Малой Туле, кто приветствовал тебя с трибуны? Наместник Руф. Мальчик мой, ты же понимаешь, что я дурного не предложу?
        Тумидус кивнул.
        - Да. Вы предложите мне вернуться на военную службу. В этом нет ничего дурного.
        - Отлично. Значит, ты согласен?
        - Нет.
        Ответ совершенно не вязался с обстановкой каюты. Все имперские орлы, сколько их тут ни было, с осуждением смотрели на дезертира. Казалось, еще миг, и хищные птицы взмахнут крыльями, отпустят змей, которых держали в когтях, и сорвутся отовсюду: со стен, с потолка, со штандартов и резных дверей бара - заклевать, разорвать в клочья…
        - Я понимаю, ты обижен. Тебя силой отправили в отставку. На твоем месте я бы тоже отказался вернуться. Наши особисты, не желая выносить сор из атриума, часто балансируют на грани паранойи. Я гарантирую, что при возвращении на службу тебе принесут все возможные извинения. Ну как?
        - Дело не в обиде, мой консул.
        Гай Октавиан Тумидус прошел к бару, налил себе бокал «Эпулано» и демонстративно пригубил, жестом показав, что пьет здоровье наместника. Руф-старший, человек умный, наверняка понял: этим собеседник хочет показать свою безусловную «штатскость».
        - Дело во мне. Я больше не соглашусь на «десятину».
        - Легат, - поправил Руф, - теряет всего три процента личной свободы.
        - Ни одного. Полпроцента, сотая часть - нет.
        Он ожидал взрыва эмоций. Глобального разноса. Рассуждений о том, что личное должно отступать, когда империя зовет. Он ждал, внутренне готов к сражению, и не дождался. Тит Макций Руф смешно наморщил нос, словно хотел чихнуть, и вдруг расхохотался.
        - Гай, малыш, ты неподражаем. Думаешь, я не предполагал такого ответа заранее? Я знаю о тебе все. Даже то, чего ты сам не знаешь. Ты уже раскидал «ботву», хранящуюся в трюме твоей галеры? Мне докладывали, на рынке «Чвенгья» упали цены: слишком большая партия свежачка рухнула в тамошние соты.
        - Я ремонтировал галеру, мой консул. А потом лежал в госпитале.
        - Ну да, конечно. Ты был на виду. А трудяга Марк Славий через «Грузовые перевозки Катилины» перебрасывал нелегальную «ботву» к Сигме Змеи, на Оуангу. Гай, я зубы съел на этих играх. Иначе ни за что не разрешил бы своей дочери примкнуть к твоей вольнице. Ладно, оставим пустую болтовню. Что ты скажешь о восстановлении в чине легата при полном сохранении личной свободы?
        - Так не бывает.
        - Ошибаешься. Что ты слышал о ситуации на Михре?
        Было трудно сохранять спокойствие. Наместник лавировал, стремительно меняя курс беседы, как гонщик-слаломист в поясе астероидов. Тумидус сосредоточился, вспоминая, что говорили в новостях про михрянскую заварушку.
        - Мятеж сепаратистов, - начал он, тщательно подбирая слова. - Власть в ряде ключевых областей захвачена силой. Заявлено о создании независимой Михрянской республики. Миротворческим силам Лиги выражено недоверие.
        - Молодец! Я чувствую, в госпитале тебе подключили не капельницу, а внешний коммуникатор. Что еще?
        - Республиканцы обратились в наш сенат. Полагаю, это еще один камень, брошенный в сторону кея Ростема I.
        - А зачем им понадобился наш сенат?
        - Они хотят ввести вместо «лигачей» ограниченный контингент наших войск.
        - Вот! Для защиты завоеваний свободы и демократии. 2-я и 3-я эскадры Первого Квинтилианского галерного флота, усиленные легионом штурмовиков, через несколько дней выйдут на дальнюю орбиту Михра. Наши корабли в сердце державы вехденов! Тебе объяснить, что это значит?
        Нет, легат не нуждался в объяснениях. Боевой офицер, он мог по достоинству оценить дар политической судьбы - марионеточную республику в системе Йездана-Дасты.
        - Вы хотите, чтобы я принял командование над штурмовиками?
        - Не хочу. Штурмовой легат при любом раскладе жертвует частью личной свободы. А ты категорически против такой жертвы.
        - Над одной из эскадр?
        - Мимо. Ты стал медленно думать. Это плохо.
        - Над всем контингентом?!
        - Для этого надо быть военным трибуном. Надеюсь, однажды ты получишь трибунский жезл, но не сейчас. Мальчик мой, миротворческий контингент обойдется без легата Тумидуса. Уж извини старика за прямоту. Мне нужен свой человек на Михре.
        Тумидус терялся в догадках. Наместнику понадобился разведчик? Шпион? Тогда он обратился не по адресу. Доверенное лицо? Вряд ли. Для политических игр скорее подойдет хитрый и изворотливый дипломат.
        - О чем идет речь?
        - Республиканцы просят выслать к ним военного советника. Исходя из дружественных отношений, руководствуясь взаимным стремлением, в целях укрепления обороноспособности. Ты был первым, о ком я вспомнил. Итак, возвращаемся к началу разговора. Я предлагаю тебе восстановление в чине легата, полную свободу личности и должность военного советника на Михре. Ты же обеспечишь строительство нашей наземной базы в указанном районе. Посадочно-стартовый комплекс, командный пункт, казармы, бараки для рабов, технические службы… Заодно начнешь мелькать в новостях, заверяя всю Галактику сверху донизу в нашем исконном миролюбии. Сумеешь?
        - Базу - да, - ответил Тумидус. - Миролюбие - вряд ли.
        Наместник подмигнул ему:
        - Ясное дело. Ты и миролюбие - антагонисты. Мне и нужно, чтобы наш военный советник всем видом противоречил собственным словам. Не спрашивай, зачем - это нюансы большой политики. Гай, нас ждут великие дела. Ты согласен?
        Орлы каюты напряглись в ожидании.
        - Да, - не подвел птиц легат Тумидус. - Согласен.
        ТАМИР, АДМИНИСТРАЦИЯ ПОСЕЛКА РУДОКОПОВ
        - Вы хотите лично возглавить поисковую миссию?
        - Да, Антоний.
        Все, как в прошлый раз. Кабинет покойника-альгвасила, решетка на окне, Юлия Руф - и мужчина напротив. Только вместо мужиковатого тамирца в кресле сидел Антоний Дец, хмурый и сосредоточенный, будто хирург перед сложной операцией. В свое время отец Юлии, тогда еще - второй консул Октуберана, приставил его к дочери, потому что доверял.
        Немногие удостаивались доверия Тита Макция Руфа. Менее десяти человек догадывались об этом, делая выводы из слов и действий патрона. Антоний был единственным, кому Руф-старший сказал прямо:
        - Тебе я доверяю.
        С тех пор в шефе личной охраны Юлии то и дело просыпалась нянька. В такие минуты он становился невыносим. Убедить его, приведя серьезные аргументы, было еще можно, но заставить силой - нет. На людях - преданный телохранитель дочери, Антоний формально, по документам, оставался человеком отца. Он хорошо знал, что властная, энергичная, вполне совершеннолетняя помпилианка в связи с расстройством психики - итогом неудачной антизации - до сих пор не смогла юридически оформить эмансипацию: уход из-под отцовской опеки.
        Это случилось сразу после развода. Муж оставил Юлию, заявив, что женщина, давшая согласие на безнравственный и противоестественный эксперимент - выродок, и хорошо, что у них нет детей. Он даже собрался сделать заявление для прессы, но с ним побеседовали с глазу на глаз, и бывший муж передумал. Брачный контракт расторгли без лишней огласки.
        А наместник повторно взял обезрабленную дочь под опеку.
        Да, Руф-старший имел над дочерью власть. Хотя и не злоупотреблял опекой без нужды. Частицу этой власти он передал Антонию Децу. Иногда, оставшись с Антонием наедине, Юлия со злой иронией шутила: хотела, мол, стать исполином, а стала - «десятинщицей». Шутку Антоний не принимал, отмалчивался и старался подчеркнуть свой скромный статус охранника.
        - Это опасно, госпожа.
        - Почему? Я хочу найти Лючано Борготту, не более.
        - Перед отлетом с Террафимы я имел разговор с легатом Тумидусом. Кстати, он теперь - военный советник на Михре. Из беседы я вынес одно: с Лючано Борготтой лучше находиться в разных концах Галактики.
        - И это ты говоришь, получив от него мои координаты?
        - Именно поэтому. Сами видите: я был на Террафиме, вы - на Тамире, а Борготта, судя по коду сообщения - на Тире. И все завершилось благополучно. Я здесь, вы свободны, Борготта - далеко. Находись он рядом, на нас свалилась бы масса проблем. Вплоть до взрыва сверхновой.
        Юлия принялась нервно ходить из угла в угол.
        - Ты ничего не понимаешь, Антоний. Это мой единственный шанс. Я уже говорила тебе: на «Нейраме», когда он пытался расшевелить роботизированного антиса… - женщина побледнела: воспоминания, даже ослабленные временем, действовали ей на нервы. - Борготта умудрился вовлечь в процесс всех, кто оказался рядом. В частности, он снял мне шелуху.
        - Вы говорили, - подтвердил Антоний, спокойный, как статуя. - Извините, я не верю. В отличие от других энергетов, теряющих шелухуво время реализации своих расовых энерго-свойств, мы, помпилианцы, контактируем с рабами без дополнительного расширения сознания. Что, на мой взгляд, говорит в нашу пользу. Мы теряем шелухуредко, взаимодействуя с равным, с обладателем «клейма» - в частности, на дуэлях.
        Это было правдой. Имея докторскую степень в области социостратегии, Юлия разбиралась в расовых особенностях энергетов. То, что на жаргоне звалось шелухой, в научном мире именовалось по-разному: расширением сознания, галлюцинативным комплексом, вторичным эффектом Вейса… В любом случае, суть предмета не менялась. Вехдены, работая с «внутренним огнем», брамайны, реализуя накопленный аскезой жар, вудуны, используя возможности Лоа живой и неживой материи - все энергеты в такие моменты помимо реальности, данной в ощущениях, воспринимали еще и псевдо-реальность.
        Не всякий раз: по статистике, в трех случаях из пяти.
        Звездолет становился весельной галерой. Мегаполис - древним городищем. Космос - степью, где скакали всадники в косматых шапках. Кабина мобиля - алтарем храма. Курортный санаторий - джунглями, и темнокожие дикари плясали вокруг идола, вымазанного кровью.
        - Мой мудрый, предусмотрительный страж, - мимоходом Юлия погладила шефа охраны по щеке. - Моя защита и опора. Хочешь, я скажу тебе то, чего ты не знаешь? Да, ты прав: мы, помпилианцы, редко теряем шелуху. Только при прямом контакте двух «клейм». Зато с нашими рабами это случается гораздо чаще. На «веслах» галеры, в аккумуляторной завода, везде, где они служат источником энергии… Вторичный эффект Вейса - участь рабов. А теперь скажи, мудрый Антоний: кто из нас - энергеты?
        Она остановилась, наматывая на палец длинную прядь волос.
        - Мы - или они?!
        - Я не желаю участвовать в подобных диспутах, - Антоний насупился, став похож на обиженного ребенка. - Вы с детства отличались легкомысленностью и неуважением к святыням. Ваш досточтимый отец…
        - Оставим моего отца в покое. Вернемся к главному. На «Нейраме» смешной невропаст чуть не разбудил антиса, которого я полагала роботизированным до конца его дней. Этот же невропаст снял мне шелуху. Ничуть не хуже, чем при контакте «клейм». Я, наверное, никогда этого не забуду: башня, костры-вехдены, рыболовные крючки на концах моих волос… Проклятье! Я чувствовала себя, как во время кризисного приступа!
        Женщина с трудом удерживала себя в руках. Юлия походила на смертельно больную, которую обнадежили чудесным лекарством. И вот - врач уехал в командировку, никто не знает, где он спрятал лекарство, никто не верит, что оно вообще существовало, и за врачом бежать не пускают…
        - Клянусь тебе, это фактически был приступ! Но без негативных последствий. Когда Борготта прекратил свои действия, я оставалась в норме. Хотя минуту назад чувствовала, что захватываю экипаж «Нейрама» в зону моего влияния. И еще: да, мы чуть не сгорели в огне пробуждающегося антиса. Мы стояли на грани гибели. Но сейчас, вспоминая те ощущения, я готова поклясться, что не испытывала в жизни ничего более прекрасного. Из меня не смогли сделать помпилианского антиса. Меня просто изуродовали. А тогда, в рубке искалеченного корабля, я на миг поверила, что я, Юлия Руф - настоящий, полноценный антис!
        - Итак, вы утверждаете, - не торопясь, начал Антоний, - что невропаст Борготта почти ликвидировал у Нейрама Самангана последствия роботизации. Что он снял вам шелуху, а затем спровоцировал приступ, избежав негативных последствий. Знаете, я - человек приземленный. Чудеса меня раздражают. Мне легче поверить, что вы попросту влюблены в этого Борготту. Так влюблены, что готовы нестись за ним через всю Галактику. Я прав?
        Час назад, когда «Герсилия» приземлилась на Тамире, а Антоний едва не довел помощника альгвасила до инфаркта, подробно объясняя, что сделает с детиной по суду и без, Юлия готова была расцеловать шефа охраны. Сейчас она скорее убила бы его за грубоватую прямолинейность.
        Жизнь Антонию спас знакомый помощник альгвасила.
        - Простите, госпожа Руф! Мне надо…
        Запыхавшись от бега, он активировал сферу внешней коммуникации. Тыча в сенсоры, сбросил на визор данные камер, установленных на крошечном здешнем космодроме. От помпилианцев детина ничего прятать не стал. Похоже, режим секретности тяготил его ничуть не меньше, и он втайне обрадовался разрешению ситуации.
        В сфере возникла толпа. Казалось, весь поселок собрался поглазеть на удивительный корабль. Похожие на сугробы, в лохматых шапках, шубах и тулупах, тамирцы окружили яхту, похожую на сегментарный куб. От возбуждения люди чуть ли не подпрыгивали на месте, громко обсуждая потрясающие достоинства «гостьи».
        На гранях сегментов медленно гасли знаки и цифры, составляющие гематрицу «маневровой цепи». Для обратного пути яхту придется «форматировать» заново. Это, конечно, если торопливый богач-яхтсмен захочет и дальше рисковать своей головой.
        - Кто бы это мог быть? - потрясен, ахнул детина.
        Юлия не спешила отвечать. Она дождалась, пока трап-антиграв спустит на землю двоих: пожилого гематра, закутанного в соболя, и голема в летнем костюме. Голем шел первым, пританцовывая, не обращая внимания ни на толпу, ни на лютый холод. Он не делал ничего особенного, просто двигался балетным шагом, улыбаясь направо и налево. Но толпа рывками расступалась перед ним, словно микро-прикосновения голема отшвыривали тамирцев лучше, чем удар кулака.
        В образовавшемся проходе без помех шествовал гематр.
        - Идите встречайте, - велела Юлия детине. - Это Лука Шармаль, финансист.
        Детина побагровел.
        - З-зачем? Он-то зачем?!
        - За внуками, - неприятно усмехнулась помпилианка. - Ладно, тут мы еще поборемся…
        ГЛАВА ТРЕТЬЯ
        ДАНЬ ПАМЯТИ
        I
        - Пожалуйста, дайте руку. Мне надо вас заново идентифицировать.
        Офицер-пограничник издевался, не скрывая этого. Совсем еще мальчишка, гололицый, лопоухий, аккуратненький до отвращения, в новеньком, с иголочки, мундире, он благоухал дешевым одеколоном «Бриз», словно третьесортная шлюха.
        Одна радость, что глумились не над Тартальей. Инорасец республиканцев Михра не интересовал. Ладонь на идентификатор, бегом через рамку детектора, небрежный досмотр личных вещей - и радужный шарик визы обрел законное место в паспорте. Документ кукольнику состряпали за час в канцелярии сатрапа. Служба расовой безопасности свое дело знала - фальшивка подозрений не вызвала.
        - Рады приветствовать вас на независимом Михре! - буркнул офицерик, предвкушая грядущую поживу. - Обождите своих спутников здесь.
        Ожидание затягивалось. Отсек орбитальной станции, где проходил досмотр, был тесноват. Дюжина Фарудовых людей стояла едва ли не вплотную. Самого Фаруда мальчишка вертел уже по третьему кругу. Его приятели-таможенники тем временем усердно потрошили багаж делегации, сверялись с какими-то бесконечными списками, делали запросы по коммуникатору и, зевая, ждали ответа. К недавним согражданам здесь относились без дружелюбия. Искали малейший повод отказать в визе. Придирались ко всему - с елейной, утрированной вежливостью.
        Такая учтивость раздражала сильнее откровенной грубости.
        - Да, борец. Нет, не с режимом. Заслуженный мастер спорта, судья планетарной категории, - в десятый раз, с терпением акуст-линзы повторял Фаруд. Полковник с утра надел красно-желтый спортивный костюм, украшенный на спине эмблемой национальной сборной: два языка огня в кольце. - Член президиума Тирской федерации борьбы. В прошлом - ученик Мансура Гургина. В вашей базе записано.
        Он ткнул пальцем в планшет таможенника.
        - Попрошу в мой планшет не заглядывать! - возмутился офицерик, багровея. Напускной лоск юнца дал глубокую трещину. - Это служебная информация! Понаехали тут… Цель вашего прибытия на Михр?
        Въедливость михрян, скажем прямо, имела под собой почву. От «борцовской» делегации за парсек тянуло душком. Но зацепиться за что-нибудь конкретное служакам не удавалось, хоть в лепешку расшибись. Они злились и затягивали процедуру до бесконечности.
        - Как я уже неоднократно сообщал, цель нашего приезда, - Фаруд остался невозмутим, - почтить память Мансура-аты. И, поскольку дом-мемориал оказался разрушен, установить в районе пепелища доставленный нами памятник. Памятник в грузовом отсеке, ваша таможня его в данный момент изучает. С особым, замечу, пристрастием.
        - Не надо мне рассказывать, что делает наша таможня! У них свои обязанности, у меня - свои. Почему вы решили посетить Михр именно сейчас?
        - Как я уже имел честь вам трижды докладывать…
        Разговор пошел на очередной круг. Вздохнув, Лючано принялся глазеть по сторонам. В отсеке не было особых достопримечательностей, кроме проявлений исконного вехденского гостеприимства. Стенные панели из полимера, дверь, заблокированная личным кодом погранца; шесть неудобных кресел, одно из которых Борготта оккупировал. Внешние обзорники отсутствовали, лишая Тарталью возможности полюбоваться орбитальным пейзажем.
        Он еще не до конца пришел в себя. Словно кто-то другой, запертый в арендованном теле, подвергался досмотру, отвечал на вопросы, а теперь, скучая, ожидал конца гнусной тягомотины.
        Вспоминать полет на Михр и вовсе не хотелось.
        - …в тюрьме кололи.
        Начало фразы память не зафиксировала. Оказывается, он уже какое-то время разговоривал с лохматым гитаристом. О чем шел разговор, Лючано не знал.
        - Круто! - Заль от восторга цокнул языком. - Первый раз такое встречаю! «Классика», полноцвет, «анимульки», многослойки - разное видел. Но чтоб размер меняла? Обалдеть!
        Мрачней ночи, Лючано скосил глаз на свое правое плечо: «Что еще учудило творение Папы Лусэро?» - и обнаружил, что сидит голый. Лишь чресла для приличия обернуты махровым полотенцем. Наряд «йети» выглядел точно так же; от гитариста кукольник отличался только татуировкой.
        Она покрывала его целиком.
        Змеи-щупальца любовно оплели руки до запястий и ноги до щиколоток. На туловище они свивались в диковинные узоры, образуя замысловатую сеть. Сейчас эта сеть мало-помалу сжималась, истончалась, втягиваясь в «кубло» на правом плече. Весь процесс возвращения антического чуда в исходное состояние занял не более пяти минут.
        Вехден, как завороженный, наблюдал за метаморфозами татуировки.
        «Верно мыслишь, малыш. Антическое чудо! Едва флуктуация начинает своевольничать…»
        «Я бы плясал с другого конца, - возразил Гишер. - Сеть покрывает твое тело, дружок, при захвате власти «подселенцем». Зачем нужна сеть? Удержать, не дать вырваться на свободу…»
        Оба альтер-эго говорили правду. Подарок слепого карлика старался обуздать растущую мощь пенетратора. Но силы неравны. Бабочка однажды разорвет кокон и улетит. Не жалким паутинкам, пусть даже с втертым в них антическим шлаком, удержать межзвездного странника.
        - Обсох? Идем, скоро посадка; то бишь стыковка. Михр, зараза, посадки не дает. Будем досмотр на орбите проходить. Дожили! Своих же братьев-вехденов…
        Они сидели в «сушилке», примыкающей к душевой. Волосы у Лючано до сих пор были влажные. Ну, слава богу! А то невесть что в голову лезет. Мало ли, какие у пенетратора могут оказаться наклонности?! Чужое тело, страсть к экспериментам; ты, понимаешь, ни сном ни духом, а тебя уже…
        Заль открыл ближайшую ячейку и начал одеваться.
        - Ты не помнишь, куда я свою одежду повесил?
        - Память у тебя дырявая, приятель. Шестая ячейка. Смотри, планшет не забудь.
        - Не забуду…
        Планшет? Какой еще планшет? Ага, вот он. Незнакомый, в чехле из натуральной кожи, с «кусачкой» для ношения на поясе. Нервничая, Тарталья запустил планшетный «блиц» - и тут же, первым в списке документов, обнаружил контракт на услуги, заказанные Пиром Саманганом. Подпись невропаста Борготты присутствовала в конце договора, напротив личной печати сатрапа. Проклятье, она нагло хохотала в лицо каждой завитушкой, эта подпись! Не требовалось графологической экспертизы, чтобы убедиться: оригинал, не подделка.
        «Сволочной «подселенец»! Его работа - больше некому…»
        Если в прошлый раз, перехватив контроль, флуктуация хотя бы следовала невысказанным пожеланиям носителя, то теперь она сделала все точь-в-точь наоборот! Поди докажи теперь, что контракт ты подписывал не доброй волей… Стоп! Что сказал Заль? Стыковка? Досмотр? Мы готовимся к высадке на Михр?!
        Захотелось взвыть на всю Галактику.
        Ну конечно - договор вступил в силу, и они без промедления стартовали. Даже в душ пришлось идти уже на борту, так спешили взлететь. Глупец, наивный дурачок, ты ввязался в эту гадскую авантюру, и поздно сдавать на попятный! Куда сбежишь из звездолета?
        «А раньше ты мог сбежать? - хмыкнул Добряк Гишер. - Вот и не надувай щеки…»
        Выйдя из «сушилки» за гитаристом, он миновал коридор, отделанный роскошным ауропластом «под бархат», и очутился в кубрике, где собрался добрый десяток вехденов в одинаковых спортивных костюмах. Красно-желтая ткань, пластичные вставки; эмблемы с огнем…
        Двое поднялись навстречу.
        - Эй, вы куда?
        - В душ.
        - Полчаса до стыковки.
        - Успеем.
        - Ладно, давайте…
        Лючано посторонился, пропуская «спортсменов»; поднял взгляд… И едва не шарахнулся прочь, вопя: «На помощь!«Мимо него, жуя жвачку, шли братья Хушенги!
        «Убийцы…»
        Бедняга Гив. Он всего лишь хотел уйти в отпуск. А в итоге уехал вместе с братьями, сидя на заднем сиденье мобиля - бессловесный, безопасный труп, напичканный отравой. Куда увезли Гива? На свалку? В трущобы, где покойника найдут в канаве и спишут без следствия?
        В кислотный утилизатор?
        И главное, чувствительный синьор Тарталья: тебе-то какое дело? Барабанщик участвовал в твоем похищении, избил тебя до полусмерти… хотел застрелить… на своем горбу, рискуя жизнью, вытащил из «вакуумной зоны»… бок-о-бок вы под огнем прорывались к спасботу…
        «Он заслонил меня на трапе в космопорте!»
        Погибни вспыльчивый барабанщик в бою - Лючано, наверное, так не переживал бы. Ты стреляешь, в тебя стреляют, кому-то повезло, кому-то - нет. А тут - прилетел человек домой, называется… И ведь не расскажешь никому, даже не намекнешь! Он и фамилии-то Хушенгов знать не должен…
        - С тобой все в порядке?
        На плечо легла рука Бижана.
        - Ага. Лучше не бывает. Это я песню вспомнил…
        Чувствуя, что идет по краю пропасти, и не в силах остановиться, Тарталья начал высвистывать древний блюз «У моей девочки дурной характер». Сбился на четвертом такте; начал снова. Мелодия не давалась. Рот пересох, свист походил на шипение. Бросив изображать кривой свисток, он продолжил голосом.
        Хорошо, хоть слова не забылись:
        - Говорят, у моей девочки дурной характер,
        Издеваются: у крошки, мол, дурной характер -
        Слышишь, мама, эти парни только что из буцыгарни,
        А горланят, что у девочки дурной характер!
        А я все смеюсь над ними: дураки!
        Бижан уставился на новоявленного блюзмена, словно призрак увидел. О чем думал в этот момент трубач, неизвестно. Но когда Лючано сбился во второй раз, вехден поднес к губам кулак, накрыл его ладонью - и в кубрике запела труба «под сурдинку».
        Смешной, надтреснутый звук.
        - На себя-то посмотрите: золотой характер?
        У самих-то, значит, сахарный, святой характер?
        Слышишь, мама, эти дурни только что из винокурни,
        И ворчат-бурчат, как старый заржавелый трактор,
        И орут, как злые жабы у реки.
        - Браво! - восхитился Фаруд, и сразу замолчал, не желая мешать. Потому что к хрипуну-певцу с трубой добавилась гитара: Заль тоже умел подражать звуку любимого инструмента.
        По спине пробежал легкий холодок. Блюз, хриплый и нелепый, звучал так, словно осиротевшее трио, не умея иначе, отпевало четвертого - барабанщика Гива. Призрак стоял напротив, улыбался и стучал ладонями о спинки кресел. У моей девочки дурной характер, но это - моя девочка…
        Сигнал: «Молчи и будь осторожен».
        Знак, которого Лючано знать не мог.
        - Говорят, у моей девочки собачий норов,
        Справедливо, мол, у сучки - и собачий норов,
        Слышишь, мама, эти шклюцы и пришлёпнуты, и куцы,
        А сочувствуют: «Как, брат, ты терпишь девкин норов?
        Как ты только это терпишь, брат?»
        Остальные члены «спортивной делегации», что называется, ловили кайф. Маэстро Карл называл такое поведение зрителей: «кач». Вехдены поводили плечами, в ритм щелкали пальцами, раскачивались и притоптывали ногами. Ковролин глушил звук, но все равно приятно. Чувствуешь себя ловким чечеточником на гулкой сцене.
        Впрочем, публику в «каче» тот же маэстро звал не публикой, а «понтярой».
        Казалось, мертвый барабанщик превратил живых в ударную установку. Басы и томы, подвески и напольные, перкусионно-волновой форматор, секвенсор, мультиэффектор - не люди, инструмент для вернувшегося Гива. Жаль, братья Хушенги ушли в душ, а то и на них бы сыграли.
        Ничего, успеется. Мертвецам время - пустяк.
        Лючано очень хотел спросить у барабанщика: «С тобой - ясно, а вот что случится со мной? Убьет меня Бижан Трубач за провокацию, или возьмет в свою команду, вернув чин капрала?» Вопрос вертелся на языке, а получался блюз. Потому что главное - петь блюз. Не растерять слова, не замолчать.
        Остальное - мишура.
        Когда в тебе готовится «с вещами на выход» созревший пенетратор, многие вещи, еще вчера значимые, превращаются в рассыпанное по полу конфетти.
        - Я в глаза им улыбаюсь: пусть собачий норов,
        Крошка - гончая стрела, а ты - вонючий боров,
        Слышишь, мама, это рыло всем нам истину открыло,
        Эта туша в курсе споров про собачий норов,
        Этот штымп желает мне добра!
        До стыковки оставалось двадцать пять минут. Блюз скрашивал время ожидания. Когда он закончился, полковник Сагзи зааплодировал первым.
        II
        Посадочный челнок выглядел компактным и малогабаритным. Однако вместимость его могла поспорить с емкостью корзинки Безумного Шутника из детского интерактивного анимсера «Пикник в аду». В каждой серии Шутник выручал неудачников, угодивших в Бесов Завал или под плевки Чудо-Грымзы, одаривая их грудой полезных артефактов, хранившихся в корзине.
        Группа полковника Сагзи явно шла по стопам спасителя детей.
        Из челнока, зависшего в метре над землей, уже выгрузили каркасы пяти сборных коттеджей, механического крабопаука-сборщика, пищевые брикеты, два контейнера с мебельными трансформерами, вездеход «Дромадер», кучу ящиков с неизвестной маркировкой и печатями михрянской таможни; тюки с ритуальной одеждой…
        Распахнув пасть грузового люка, «жемчужина» микро-кораблика казалась бездонной. В вирт-новостях мелькала информация, будто гематрийские физики наконец проникли в пятое измерение континуума на макро-уровне. И не за горами практическое использование их разработок. Может быть, вехдены опередили гематров? Вот она, «жемчужинка», в недрах которой легко уместится население целой планеты, как мечтал некий помпилианец Флавий с «Этны»!
        Лючано задрал голову, пытаясь высмотреть в небе корабль-матку, доставивший их на орбиту Михра. Но, естественно, ничего не увидел. Зато раньше, когда челнок выскользнул из чрева «матки», совершая посадочный маневр, он глянул на обзорник - и у него буквально отпала челюсть. Знакомый изумруд-исполин, которым Тарталья имел счастье любоваться в Андаганском космопорте, блестел рядом, идеально вписавшись в оправу кольца орбитальной станции.
        Золотая «канитель», обрамлявшая гигантский кристалл, оказалась стыковочной системой, сращивая корабль со станцией.
        - Это ваш звездолет? Мы на нем летели?! - ахнул Лючано.
        - Наш!
        В голосе младшего Хушенга звучала неподдельная гордость.
        - Престиж-флагман Тирской федерации борьбы.
        «Вот тебе и «иридиевая королева», малыш! - не преминул уязвить маэстро Карл. - Сразу видно: спорт у вехденов в почете… Какие же магнаты покровительствуют Тирской федерации борьбы?»
        Имя одного из магнатов-покровителей кукольник знал наверняка.
        Выгрузка продолжалась. В проеме возник громоздкий колосс, задрапированный серебристой металлотканью. «Памятник Гургину», - догадался Лючано. С памятником вышла заминка: то ли автоматика дала сбой, то ли оператор замешкался. Оказавшись снаружи, монумент, удерживаемый полем, заколебался в воздухе невесомым ангелом, размышляя: спускаться на грешную землю, или нет? Ветер рванул ткань, отшвырнул в сторону на манер плаща, а там и сдернул вовсе…
        Статуя предстала взорам.
        Широко расставив ноги, крепко упершись в массивный помост, Мансур Гургин подался вперед. Борец шел на захват. Памятник создал мастер: статуя выглядела живой! Нет, больше, чем просто живой - это был оживший символ. Скульптору удалось запечатлеть Гургина в движении, поймав за хвост крошечный промежуток между двумя мгновениями. Сквозь спокойную уверенность лица старого пахлавана едва уловимо проступало тихое предвкушение. Мансур чуял брешь в обороне соперника и не сомневался в победе.
        Но это было не главное. Внутри колосса пылал огонь! Не мертвенное свечение люминофора, даже не «теплая» плазма - настоящее живое пламя! От его сполохов, силящихся прорваться наружу сквозь полупрозрачный материал статуи, казалось, что Мансур Гургин до краев наполнен жизнью!
        Лючано стоял, не в силах оторвать взгляд от скульптуры. Камень? Пластик? Стекло? Догадки наслаивались, множились, пока двое вехденов не сбегали за драпировкой, унесенной ветром, и не закутали памятник заново.
        - Дурная примета, - угрюмо насупившись, буркнул Заль.
        - Какая?
        - Покров сорвало. Нельзя памятник раньше срока видеть.
        - Один из ваших запретов?
        - Нет. Примета, и все. Пустое суеверие.
        Сказано было так, что Тарталья сразу понял: суеверие отнюдь не пустое. По крайней мере, для лохматого гитариста.
        - Скульптор - гений! - похвалил он работу. - Пахлаван-пир вышел замечательно!
        - Гений, - согласился Бижан, подойдя к ним неслышней тени.
        Трубач подумал и уточнил:
        - Бахрам Кава. Лучший скульптор империи.
        Имя показалось знакомым. Ну конечно же! Памятник Нейраму Самангану: крылатый атлет, сотканный из языков пламени, устремляется ввысь. Тот же стиль - предельный реализм, но миг движения вносит в работу высокий пафос символизма… Разве что образ антиса Бахрам воплощал в другом материале.
        Вдруг отчетливо представилось: две работы гениального скульптора застыли друг напротив друга. Сейчас Нейрам прянет в небо, но Мансур-ата уже пошел на захват. Антис, чья реакция опережает свет, безнадежно опаздывает, время уходит - и вот Нейрам заключен в каменные объятия старика, не в силах оторваться от земли…
        Все очарование улетучилось. На душе остался мерзкий осадок. Словно Тарталью обманули: привели в музей, содрали втридорога за билет - а внутри вместо шедевров великих мастеров обнаружились аляповатые копии, да еще и выполненные галлюциногенными красками, от которых начинается бред.
        «Что на тебя нашло, малыш? Откуда взялись дурацкие ассоциации?»
        - Идем, поможешь мебель распаковать, - хлопнул его по плечу Фаруд. - Заодно конфигурацию себе выберешь.
        - У помпилианцев этим рабы занимаются. А у гематров - наверное, големы. Ты меня что, за человека не держишь?
        Поймав удивленный взгляд Сагзи, Лючано махнул рукой - мол, не обращай внимания, я сегодня не в духе! - и поплелся за полковником.
        - Мы к вам невропастом нанимались, - ворчал он себе под нос, намеренно отстав от Фаруда, чтобы тот не слышал. - А подсобных рабочих на бирже ищите… быдло неквалифицированное…
        Однако работа неожиданно увлекла его. Расторопный крабопаук успел собрать два домика из пяти и трудился над третьим, когда Тарталья получил наконец возможность заняться обустройством собственного жилья. Переключив энергоблок мебельного трансформера на режим ручной транспортировки, он загнал чудо техники в предназначенное ему жилье и принялся изучать стандарт-варианты компоновки.
        Как и следовало ожидать, ни один из них кукольника не устроил. Пришлось запустить программу модификации. Через полтора часа новоявленный дизайнер остался доволен вирт-моделью и, включив трансформацию, поспешил оставить апартаменты. Дабы не мешать умной машинерии; а главное - из опасения оказаться придавленным стремительно растущей кроватью или холодильником.
        Он выбрался из дома - и в растерянности захлопал глазами. За то время, что он конфигурировал мебель, вокруг вырос целый поселок! Пять аккуратных разноцветных домиков, все о четырех опорных столбах и обращенные дверями на юг. Кабинки биотуалетов, портативные утилизаторы, длинный стол со скамьями под навесом - для совместных трапез. Дальше стоял приземистый ангар для вездехода. К ангару примыкал склад, куда упрятали до момента установки памятник Гургину.
        А челнок тихо улетел. Оставаясь в доме, Лючано даже не услышал - когда. Кругом деловито сновали вехдены, заканчивая обустройство лагеря. Помощь капризного невропаста им больше не требовалась.
        III
        От поселка к горизонту уходила холмистая степь. Густое разнотравье колыхалось под ветром морскими волнами. Вспомнилась безымянная планета варваров, на которую обрушился десант помпилианцев. Безбрежность степи, ноздри щекочет пряная горечь, в нее вплетаются медвяные ароматы и йодистый запах моря…
        Здесь пахло иначе. Больше пряностей, меньше меда - и никакого моря. Плюс неуловимые оттенки: как вкус чая, их не опишешь словами. А в небе плывут серебристые точки и черточки летательных аппаратов. И маячит вдалеке решетчатая башенка энергоретранслятора.
        Цивилизация.
        Где-то рядом, примерно в километре, если верить Фаруду - все, что осталось от дома Мансура Гургина. Прикинув, что с вершины ближнего холма можно увидеть куда больше, нежели из поселка, уместившегося в неглубокой котловине, Тарталья двинулся к выбранной цели.
        «Занять господствующую высоту и произвести рекогносцировку местности», - всплыла в памяти фраза из какого-то фильма «про войну».
        Словно подслушав мысли «контрактника», из-за ближайшего дома вынырнул Фаруд - в засаде ждал, что ли? - и решительно зашагал наперерез. Если занимать господствующую высоту, то со мной, и никак иначе. Однако полковник внезапно остановился на полпути и кивнул: ладно, мол, иди куда хочешь. Причиной такого благоволения оказался Бижан Трубач. Вехден нагнал кукольника и сделал в адрес начальства жест, означавший:
        «Я прослежу, не беспокойся!»
        Лючано ничего не имел против компании трубача. Вот если бы за ним увязались братья Хушенги…
        - Нравится? - поинтересовался на ходу Бижан.
        - Что?
        - На Михре.
        Тарталья пожал плечами.
        - Нравится. Когда устаешь от городов и звездолетов, хорошо оказаться в тихом месте. Степь, глушь, одиночество… Если б мы еще сюда на отдых прилетели, а не на задание!
        - Угу, - согласился трубач.
        Как в тромбон дунул.
        Склон был пологим, но подъем затрудняло плотное сплетение трав, норовивших опутать щиколотки. Складывалось впечатление, что на вершине хранится сокровенная тайна природы, которую степь всеми силами пыталась оградить от посягательств незваных гостей. Увы, ничего особенного на «господствующей высоте» не обнаружилось. Никаких тайн, кроме замечательного вида, испорченного гигантским ожогом. Круглая проплешина, черней угля. Прилетел злой исполин и затушил сигарету об кожу планеты. А потом еще раз, в том же самом месте. И еще.
        Запах гари давно рассеялся, крик боли затих. Только дом пахлаван-пира исчез, раздавлен, уничтожен, обращен в пепел рдеющим окурком. Знать бы, когда безумец-великан объявится снова…
        - Тут, на холме, памятник и поставим.
        - Сегодня?
        - Да. На закате Йездана, соблюдая традицию.
        Лючано бросил взгляд на небо. Даста уже зашла; косматый Йездан клонился к западу - полыхая от страсти, раскрашивая край свода охрой и золотом. До заката оставался час-полтора, не больше.
        - Представляешь эту красотищу? Холм, статуя, подсветка…
        - Ага. Я как увидел скульптуру, взгляд оторвать не смог. А в лучах заката…
        Он вдруг понял, что его смущает. Холм здесь, дом Гургина, сожженный антисом, там. Странный выбор места для памятника. Эстетика против логики?
        - Не далековато ли? Считай, километр…
        - В самый раз. У нашего монумента радиус действия - три километра. Даже с запасом.
        - Радиус действия?
        - А ты что думал? - лицо Бижана сделалось хищным, в глубине глаз мелькнули неприятные искорки. - Сам ведь сказал: взгляд оторвать не мог. Вот и Нейрам не сможет. По крайней мере, полковник Сагзи на это очень надеется. Он всегда подстраховывается, наш полковник. Невропаст? - хорошо. А невропаст плюс генератор нейротранквилизирующего излучения - еще лучше.
        Прежде, чем покинуть челнок, всех дважды прогнали через детекторную рамку. И груз - тоже. Детекторы зафиксировали на одежде и контейнерах несметное множество нано-«жучков», втихаря напыленных ушлой михрянской таможней и погранцами. Рамка без жалости выжгла крошечных «стукачей». При повторной проверке аппаратура показала: чисто.
        Бижан мог говорить, не опасаясь прослушивания.
        - Нейротранквилизатор?
        - Именно. Памятник сделан из модифицированного пьезо-кварца с измененной кристаллической решеткой. Новейшая оборонная разработка. В постаменте - энергоблок на «вехденской искре». Якобы для подсветки изнутри. Нет, подсветка тоже имеет место… Но главное - кристаллическая решетка начинает резонировать на частоте одного из биоритмов мозга. Это дает специфический эффект. Обычному человеку хочется любоваться памятником вечно.
        - А антису?
        - А у антиса гасится желание уйти в волну. По крайней мере, частично. Технология экспериментальная, полной гарантии никто не даст.
        Борец идет на захват. Держит. Не отпускает.
        Нейротранквилизирующее излучение успокаивает антиса. Шепчет: «Все хорошо.» Бормочет: «Не надо переходить в большоетело.» Выходит, странные ассоциации возникли не зря. Или это была «подсказка» угнездившейся в Тарталье флуктуации?
        «Ловко придумано, - оценил маэстро Карл. - Транквилизатор - не яд, не угроза. Антис не обратит внимания на слабое воздействие. Защитные системы не среагируют. А невропаст, по их замыслу, должен, воспользовавшись моментом, завершить процесс. Одно слабое воздействие плюс второе слабое воздействие… Ласковые орды слабости против безумной мощи.»
        - Зачем вы траванули меня в порту? - спросил Лючано. - Что, нельзя было по-человечески сказать? Куда б я от вас делся? В конце концов, сымитировали бы полицейское задержание. Или взяли бы меня прямо с бота - тепленького, без лишнего шума…
        - Онирастерялись.
        Презрительно скривив губы, трубач дал понять, что не имеет отношения к захвату кукольника.
        - Поначалу не знали, что с тобой делать. Решили взять под наблюдение. Проследить контакты. Потом свалился приказ: «Брать». А «вонючка» - чтоб ты шума не поднял. Им, - вехден опять сделал акцент на этом слове, - огласка не нужна. Ладно, давай спускаться. Сейчас сюда памятник поднимать станут.
        Идти вниз оказалось легче. Трава скользила под ребристыми подошвами. Навстречу, включив антиграв-подвески, вручную буксировали памятник: статую - отдельно, постамент - отдельно. Трубач присоединился к остальным, а Лючано просто зашагал рядом, не решаясь предложить помощь. Вдруг это против традиции? Понадобится - сами попросят.
        Ну, и стоило покидать вершину, чтоб снова туда возвращаться?
        Процессия двигалась с торжественной медлительностью. Вехдены молчали. Ветер, свистя от натуги, раз за разом пытался сорвать драпировку, но терпел поражение. Блестящая ткань трепетала, шла упругими волнами. Лучи заходящего Йездана превращали ее в серебряный погребальный костер.
        «Почему Бижан разоткровенничался со мной? Уверен, что я уже никому не выдам тайну? Вербует? Предостерегает? Как я его - на корабле, запев сигнальный блюз? Неужели трубач ищет союзника в моем лице?..»
        Люди взошли на холм в полной тишине. Лишь ткань хлопала на ветру, бросая на лица отсветы Йездана. Постамент опустился, за две минуты до половины уйдя в грунт - словно простоял здесь многие годы. Распеленав ноги статуи, ее бережно установили сверху. Треск, резкий запах озона - и ступни каменного борца слились с опорой в единый монолит.
        Что это за чудо строительных технологий, Лючано не знал. А рассмотреть подробнее ему не дали: вехдены вновь задрапировали памятник до самых пят.
        Братья Хушенги обошли скульптуру по кругу, навстречу друг другу, расставляя на земле толстые свечи в плошках из латуни. Когда они закончили, Фаруд, не произнося ни слова, мягко взял Тарталью за плечи и отвел в сторонку, за пределы образованного свечами круга. Мол, не гоним: стой тут и держи язык за зубами.
        Лючано не возражал.
        Он чувствовал себя неловко, наблюдая за чужим ритуалом. Но он тоже хотел отдать дань уважения пахлаван-пиру, знакомому лишь по «волшебному ящику», оставшись на церемонии до конца.
        Все вехдены были облачены в национальные одежды. Лица частично скрывали белые повязки, обязательные при работе с внутренним огнем. Для чего бы на самом деле ни прилетели на Михр «борцы», традиции они блюли неукоснительно. Задание - заданием, а почести знаменитому сородичу - дело святое.
        Каждый встал у отведенной ему свечи. Фаруд выждал и едва заметно кивнул. Повинуясь безмолвному сигналу, вехдены коснулись фитилей. Свечи вспыхнули, ровно и ярко. Люди выпрямились и застыли, будто сами обратились в статуи. Прошла минута, другая, третья…
        Сколько они собираются так стоять?
        Чтобы скоротать время, Лючано пытался думать о чем-нибудь отвлеченном. Но мысли, как назло, улетучивались, не успев родиться. Смутные образы текли, не задерживаясь, перед внутренним взором. Упав к черте горизонта, темно-багровый Йездан слепил глаза. Ноги налились свинцом. Он не выдержал и принялся, ужасно стыдясь, топтаться на месте. Вехдены напоминали изваяния. Даже памятник с тканью, трепещущей на нем, казался более живым.
        Свечи оплывали, сгорая; воск тек в плошки.
        Нестерпимо засвербело в носу. Захотелось чихнуть, но в тишине, царившей на вершине холма, чих был равносилен святотатству. Тарталья не удивился бы, если после подобного кощунства ему свернули бы шею. Очень медленно он поднес руку к лицу, зажал нос… Вместо оглушительного «А-ап-чхи!» удалось издать еле слышный звук: «Уп-с!». Кажется, никто не заметил.
        Свечи догорели в тот миг, когда диск Йездана скрылся за горизонтом наполовину. Вехдены зашевелились, собрали плошки с растопленным воском и завернули их в чистую белую ткань. Из-под одежд явились на свет одинаковые шкатулки и лопаточки из красного дерева. Плошки, похожие на младенцев в пеленках, исчезли в шкатулках; шкатулки были аккуратно зарыты там, где горели свечи.
        Братья Хушенги, Фаруд и гитарист Заль шагнули к памятнику. Покров взлетел вверх парусом, сотканным из рыбьей чешуи. И Лючано увидел! Наверное, дело было в другом ракурсе. Горящая изнутри фигура борца подалась вперед, протянув согнутые в локтях мощные руки. Мансур-ата спешил на помощь упавшему! Другу? Сопернику? Ученику? «Вставай, пахлаван! - ясно читалось во взгляде старого борца. - Я знаю, ты можешь! Ну же? Вот моя рука, поднимайся!»
        Вехдены опустились на колени. Сейчас вокруг памятника застыли не бойцы элитного подразделения, не сотрудники службы расовой безопасности, находящиеся на задании. Младшие отдавали долг старшему; живые - мертвому.
        У Тартальи потеплело на сердце. Будто там, в груди, зажглась маленькая «вехденская искра». Он улыбался, ожидая конца ритуала; и хранил улыбку, как зарок, когда немая процессия спускалась с холма.
        - Ужинаем - и спать, - буднично распорядился Фаруд, снимая повязку с лица. - Завтра нам предстоит трудный день. Хушенги, дежурите в первую смену. Бижан и Заль, смените их. А ты молодец, Борготта! Я думал, ты слиняешь…
        Не найдя, что ответить, Лючано смущенно развел руками.
        IV
        Снилась незапоминающаяся дурь, как после дозы «пыльцы мотылька», запитой стаканом джина. В какой-то момент из роя видений возникла бородатая харя - точь-в-точь электрический Гассан, чудовище Юлиных лабораторий - и гнусно заорала прямо в ухо. Кричал Гассан на вехд-ар. Тарталья ничего не понял, кроме одного ругательства, изученного в Мей-Гиле; хотел переспросить - и проснулся.
        Поначалу он решил, что сон продолжается. Где-то рядом громко препирались на вехд-ар. Правда, на разные голоса. Потом до Лючано дошло, что в сборных домиках звукоизоляция не предусмотрена, и голоса звучат снаружи, в лагере.
        Справедливо решив, что спорщики чудесно обойдутся без него, он умылся. Облачился в купленное на Тире. Оценил, что фрак даже не помялся при перелете, и с сожалением повесил красоту на складные плечики. По здешней жаре рубашка с короткими рукавами даст фраку сто очков форы.
        Из зеркала на Лючано глянул орел орлом. Все не так уж плохо, утверждало отражение. Щетина на физиономии придавала внешности толику мужественного шарма. Сиделец-рецидивист подался на эстраду, исполнять пенитенциарный шансон и блюзы.
        Популярность обеспечена.
        Тарталья постарался придать лицу угрюмо-циничное выражение, соответствующее найденному имиджу, решил, что выходит неубедительно, нацепил темные очки и распахнул наружную дверь.
        В десяти шагах от домика яростно бранилась целая компания Хозяев Огня. Половина из них была кукольнику совершенно незнакома. Подкрепление с Тира прибыло, что ли?
        - Эй, какого… - он поискал подходящее слово, не нашел, и продолжил без лишних уточнений, - …вы орете под окнами? Степь большая, шли бы куда подальше…
        Вехдены замолчали, уставясь на наглеца.
        «Ты их не обрадовал, малыш, - отметил маэстро Карл. - Как бы не побили.»
        - Доброе утро, Борготта! - махнул рукой Фаруд, выходя из толпы. - Ну ты и горазд спать! Гляди, Даста уже поднялась. Скоро Йездан взойдет. Скажи спасибо, что разбудили, и иди завтракать.
        - Привет, Фаруд. У нас, я вижу, гости?
        - Гости. Коллеги из Михрянской федерации борьбы.
        - А вы, уважаемый, почему без наклейки? - вмешался пахлаван в бело-голубом спортивном костюме. - Или вы реформист?
        Вежливость пахлавана не смогла бы обмануть и младенца. Глубоко посаженные глазки буравили Тарталью с откровенной неприязнью. Борец ждал ответа. И его щекастая физиономия отнюдь не выглядела добродушной. Да, он заговорил на унилингве, но лишь потому, что на унилингву перешел Фаруд Сагзи.
        - Наклейка? А татуировка вас не устроит, уважаемый?
        - Нет, не устроит. Советую не острить, а последовать примеру ваших спутников.
        Борец указал на Фаруда. Действительно, рукав полковника украшала эмблема: стилизованный язык пламени, опутанный веревкой с тремя узлами. Похоже на герб Вехденской империи. Только на гербе веревка свободно окаймляла пламя у основания, а тут огонь выглядел связанным, будто пленник.
        На таможне всем членам делегации выдали по пачке таких самоклеек. Вредный офицерик-погранец даже заставил каждого тирца подписать документ: мол, как честные ортодоксы, обязуемся и не возражаем. Подписал и Лючано: в суматохе забылось, что он не вехден. Пачка эмблем до сих пор лежала в кармане брюк: сувенир на память.
        - Оставьте его в покое. Он - инорасец.
        - Инорасец? - изумился пахлаван. Длинные усы борца, свисая ниже подбородка, шевелились, напоминая дополнительные жгуты мышц. - Тогда зачем он здесь?
        - По контракту. Знаете, что такое невропаст? Контактный имперсонатор?
        - Ну-у-у… В общих чертах.
        - Очень ценный специалист. Мы - спортсмены, нам речь произнести - хуже некуда. А с помощью невропаста любая речь зазвучит…
        Лючано в очередной раз подивился, как легко и непринужденно Фаруд вывернулся из ситуации, не произнеся ни слова лжи. Главный вопрос: зачемнужен конкретный инорасец Борготта? - фактически остался без ответа. Зато теперь полковник, не кривя душой, мог хоть час подряд объяснять, кто такие невропасты, и зачем они нужны «в общих чертах».
        Михрянцы потеряли интерес к «ценному специалисту», хотя разговор продолжили на унилингве.
        - Неужели не хотите тряхнуть стариной, коллега? - усач-пахлаван подмигнул Фаруду, словно предлагая начать все с чистого листа: не спор, а согласие. - Размять кости на помосте? Я ради такого случая не отказался бы…
        - Послушайте, уважаемый Зартак! Мы перед отлетом подали заявку в Комитет! Турнир памяти Гургина состоится в годовщину смерти пахлаван-пира. А сейчас наша делегация прибыла на Михр не за этим.
        «Чистая правда, хе-хе! Наверняка и заявка была подана чин-чинарем…»
        - Знаю-знаю! А как насчет неофициальной товарищеской встречи? Как в старину, без присуждения призов. Пока наши политики грызутся, мы почтим светлую память пахлаван-пира. Все борцы - братья. Вполне в духе традиций, за которые вы ратуете. Вон, мои ребята уже разметили «очаг». Или кишка тонка?
        Вкрадчивый, усач был еще противнее, чем напористый. Функционер, располнев со временем, зато набравшись опыта в словесных баталиях, он умело провоцировал «делегатов». Еще неизвестно, что произойдет в «очаге», согласись Фаруд…
        «А тебе не все равно, дружок?»
        Поодаль, на краю лагеря, обнаружилась огороженная канатом площадка. Там трудились парни в бело-голубой форме. Они тщательно очищали участок от камешков и мелкого мусора. Двое, обнажившись по пояс, вертели тяжеленными тренировочными дубинами. Мускулы играли на мокрых от пота телах. Выходи, кто смелый!
        Полковнику Сагзи прыткие михрянцы были - кость в горле. Явится антис, и что прикажете делать? Надежда быстро спровадить гостей таяла. Зартак приехал с твердым намерением: утереть носы ортодоксам, показать, «чья борьба лучше», под благовидным предлогом воздания почестей Мансуру.
        Гитарист Заль, извинившись перед усачом, отвел полковника в сторонку и что-то горячо зашептал ему на ухо. Фаруд слушал внимательно. Потом кивнул и вернулся к пахлавану.
        - Хорошо, мы согласны. Давайте проведем жеребьевку…
        «Правильно, - одобрил издалека опытный Гишер. - Поваляют михрянцы приезжих, самолюбие потешат - и уберутся восвояси. По-другому от них не отвяжешься.»
        Мысленно согласившись с экзекутором, Лючано направился к столу под навесом. Жеребьевка его, в отличие от завтрака, не интересовала. К счастью, поваром, колдовавшим над портативным кухонным блоком, оказался не один из Хушенгов, братьев-отравителей! А то, пожалуй, кусок бы в горло не полез.
        Из «делегатов» он был последним: все давно позавтракали. Вместо тирцев за столом сидели ребята экзотического вида, из свиты надоеды-Зартака. «Болельщики, - догадался Тарталья, глядя на бело-голубые колпаки. - Из реформаторов. Ортодоксы в головных уборах за стол не сядут. А эти еще и бравируют: нам, мол, закон не писан!»
        Двое фанатов даже лица раскрасили дневным люминисцентом. Не рожи - небо в облаках. Повар косился на красавцев с плохо скрываемым неодобрением. Однако честно разносил пластиковые чашки с кофе и тарелки с мясным рулетиком. Нравится гость или нет, а накормить его ты обязан.
        Лючано быстро проглотил завтрак (к счастью, не столь огненный, как вчерашний обед!), вежливо поблагодарил повара и встал из-за стола. На площадке уже кого-то валяли: «товарищеская встреча» началась. Болельщики, удрав смотреть поединки, ревели от восторга. Кто-то извлекал трели из миниатюрной дудки, имплантированной в нижнюю губу.
        От шума заложило уши.
        «А не пойти ли тебе, кукольник, прогуляться?»
        V
        Степь одуряюще пахла «Зеленым Пеликаном».
        Любимый напиток маэстро Карла - если верить байкам директора «Filando», чудо-зелье спасало от простуды, хандры, несмыкания связок, расстройства желудка и тысячи иных хворей. Да, конечно - еще «Пеликан» обострял невропастические способности, как же без этого! Маэстро заваривал крепчайший, черно-багровый теллис и совал в кипяток целый пучок трав, купленных с рук, у местных старушек. На любой планете, где бы ни гастролировал театрик, всегда находились подходящие старушенции: бойкие, языкатые, с целебными вениками наперевес. Затем маэстро щедро добавлял меда, тутовой водки…
        Лючано дышал полной грудью, словно каплю за каплей пил собственное прошлое. От всех болезней. От уймы проблем. От вируса скоротечного будущего. Шаг за шагом идя вокруг холма, он без слов разговаривал с пенетратором, ждущим внутри, как мать - с нерожденным ребенком. Хочешь родиться? - пожалуйста. Мне это будет стоить жизни? - ладно. Чувствуешь, какая вокруг красота?
        Ничерта ты не чувствуешь, птенчик.
        Я бы тоже нагишом в открытом космосе мало что почувствовал. Мало и недолго. Мы разные, мы настолько разные, что это даже смешно: один в другом. Лючано Борготта, ты - среда обитания созревающей флуктуации. Ты - космос! Так и запишем в послужной список: ходячий космос, усмиритель антисов, величайший из неудачников Галактики…
        Оба альтер-эго молчали, не вмешиваясь в беззвучный монолог.
        - Доброго огня, уважаемый! Далеко собрался?
        Это были вехдены. Не люди Фаруда, посланные следить за беспокойным кукольником, не пахлаваны Зартака, а михрянцы-болельщики, опоздавшие к началу «межпланетного турнира». Их монолет, приземистый и кургузый, стоял в ложбинке у подножия холма. Пять человек в сине-белых колпаках, ухмыляясь, загородили Тарталье дорогу. Спиртным от них не пахло, но глаза подозрительно блестели, а в движениях наблюдалась легкая дискоординация.
        - Гуляю, - дипломатично ответил Лючано.
        - Гуляешь, уважаемый? Ты, значит, гуляешь, а они там борются?
        - Да.
        - Интересное дело… А клеймо? Клеймо-то где, ортодоксик?
        Вздрогнув, Лючано с опозданием сообразил, что напористый михрянец имеет в виду не печать рабства, будь она проклята, а самоклейку с изображением связанного огня. Не желая вступать в объяснения, он достал из кармана пачку злополучных эмблем, отодрал одну и криво приклеил на рукав.
        - Он не наш, Азат, - сказал кто-то из болельщиков: самый вменяемый или самый наблюдательный. - Инорасец. Отстань от него, а?
        - Инорасец? - хрипло расхохотался Азат. Похоже, михрянец видел в ситуации нечто замечательное, раз не торопился взглянуть на поединки борцов и поддержать своих. - Эй, инорасец, ты зачем клеймо нацепил?
        - Ты попросил, я и нацепил.
        «Будут бить, малыш, - предупредил издалека маэстро Карл. - Или предложат бороться. Им скучно, энергия требует выхода. Уж не знаю, какой дряни они накурились… Начинай кричать. Фаруд услышит, тут недалеко.»
        «Стыдно, маэстро.»
        «Ты что, до сих пор числишь себя в капралах? Хватит, навоевался…»
        - А если я попрошу тебя сплясать вприсядку? Съесть червя? Сбегать нагишом к памятнику и обратно? Как тебя зовут, инорасец?
        Звать на помощь, следуя совету маэстро, не хотелось.
        - Лючано. Лючано Борготта, невропаст.
        - Невропаст - это раса?
        - Профессия.
        - Слышь, невропаст, ты всегда такой покладистый?
        Азат подошел ближе. От михрянца пахло тонкой, едва уловимой горечью. Неприятной, в отличие от ароматов дневной степи. Казалось, он проглотил стог свежескошенной травы, пропитал желудочным соком, переварил - и теперь дышит отрыжкой. Малорослый, крепкий, набычась, Азат стоял вплотную, будто намереваясь взять собеседника за грудки или боднуть лбом в лицо.
        - Чего ты от меня хочешь? - спросил Лючано.
        И понял, что для него все закончилось.
        КОНТРАПУНКТ
        ЛЮЧАНО БОРГОТТА ПО ПРОЗВИЩУ ТАРТАЛЬЯ
        (от совсем недавно до здесь и сейчас)
        Ненавижу определение «творческий человек».
        Сразу представляется: сидит эдакая сопля на придорожном камешке и ноет. Весна - слякоть, лето - жара, осень - дожди, зима - холодно; и от всего у него душевный геморрой. Коллеги - завистники, поклонники - льстецы, жена - стерва, равнодушные - мерзавцы; и опять же от всех у него эррозия шейки музы. Вдохновение в бегах, быт заел, клоп укусил; ну и, кто б сомневался, хрупкая натура не выдержала столкновения с айсбергом реальности.
        Треснула от яиц до темечка.
        Говорят, режиссер Монтелье, когда его называли творческим человеком, без промедления бил в морду. Потому что гений.
        МИХР, ОКРУГ АШХАВАРД, БАЗА ДИСЛОКАЦИИ 6-ГО ПОЛКА ДШМГ
        Тумидуса уже тошнило от вехденов.
        За считаные дни легат твердо уверился: с Хозяевами Огня проще воевать, чем сотрудничать. Военный советник, командированный в генштаб 1-й Национальной Освободительной армии (место дислокации - бывш. Ашхавардская сатрапия), он, летя с Террафимы на Михр, наизусть выучил текст «Соглашения между Помпилианской империей и Михрянской республикой о военных советниках при Министерстве обороны республики».
        В день прибытия ему объяснили, какая статья в соглашении - главная.
        «Статья 10. Военный советник, сотрудники аппарата и члены их семей соблюдают законодательство Михрянской республики, уважают существующие на Михре обычаи и традиции.»
        Он честно старался уважать. Лишь оставшись наедине с собой, недоумевал: если это - реформисты, то как ведут себя ортодоксы? Его раздражало все. Нитяные пояса, надеваемые перед заседанием штаба поверх формы. Необходимость умыть руки после того, как ты побывал на северной стороне здания. Отдельный столик - сидя с ним за общим столом, вехдены-офицеры всегда были не голодны. Женщины-военнослужащие, похожие на расфуфыренных попугаиц.
        Женщины - особенно.
        Дамам, разъяснил ему начштаба, уставом запрещалось носить воинскую форму, части которой были бы сшиты из цельных кусков ткани. Поэтому для лиц женского пола сшивались воедино специально подобранные лоскуты, и каждый отделывался искусной вышивкой. Нарядно, и внутреннему огню не вредит - традиция соблюдена.
        - Этот запрет стоит в очереди на пересмотр, - утешил начштаба. - В следующем году, если эксперты докажут, что ущербом от нарушения можно пренебречь, в устав внесут изменения.
        - Я счастлив, - вздохнул легат.
        Он знал, что главный ущерб огню начштаба приносит публичная критика его генеральских решений. Если ты не хотел, чтобы тебя начали игнорировать, как бесполезный предмет интерьера, следовало любое решение вслух признавать гениальным. И лишь потом, якобы для того, чтобы младшие офицеры лучше усвоили дивный план, ты мог просить дозволения внести ряд скромных уточнений. После такой прелюдии советник получал карт-бланш на любые действия, хоть весь исходный план наизнанку выверни.
        Начштаба лишь благосклонно кивал.
        План претворялся в жизнь, и начинались новые политесы. В случае удачи от советника требовалось остаться в стороне, а лавры победы во всеуслышанье адресовать вехденским полководцам. В случае неудачи - взять вину на себя, найти причины, оправдывающие действия местных командиров, а еще лучше, просто поздравить реформаторов с победой.
        Одна из побед грянула вчера. К счастью, настоящая, не липовая. Операцию по разгрому горных баз ортодоксов, не признавших новую власть, в Куштарганском ущелье начали сразу, в первые дни мятежа реформистов, задолго до прилета в Ашхавард советника Тумидуса. Масштаб операции внушал уважение - в ней принимали участие шесть мотоманевровых групп, три десантно-штурмовых мангруппы на семидесяти двух «вепрях», двадцать восемь «стрекоз», три батальона стрелков, артполк…
        Легат успел дать один-единственный совет: провести ряд ложных демонстрационных действий в стороне от направления заключительного удара. Это было логично с учетом тактики ортодоксов - уходить из-под ударов при попытке блокирования.
        За верный совет его допустили к церемонии похорон офицеров, погибших во время операции. Стараясь не морщиться, он смотрел, как покойников выкладывают на плацу, на деревянных носилках, и спускают с поводков огромных кудлатых собак. Легат был уверен, что псы начнут рвать трупы. Но нет, специально обученные животные лишь съели по кусочку хлеба - ломтики заранее положили на грудь усопшим - и, виляя хвостами, убрались прочь.
        Не прошло и минуты, как трупы вспыхнули сами собой.
        Это напоминало не костер, а скорее воздействие концентрированной кислоты. Избавив живых от необходимости прикасаться к падали, мертвецы ушли в небытие, оставив лишь груды белых, чистых, доступных к контакту с могильщиками костей.
        Плац обрызгали гранатовым соком, и все разошлись.
        - А если собака не съест хлеб? - не удержавшись, спросил легат у начштаба. - Покойному откажут в погребении? Труп не станет гореть?
        Начштаба вежливо улыбнулся.
        - Нет, конечно. Во-первых, с собаками хоронят только офицеров в чине от капитана и выше. Во-вторых, после очищения собакой труп вспыхивает практически сразу, а без собаки - по-разному. Случается, неделю ждем.
        - А если тело сгорит не до конца?
        - Если вехден вел «грязную» жизнь, его огня не хватает на правильную кремацию. Такой человек позорит семью. Родственники обречены нанимать специальных трупожогов или самим хоронить своих мертвецов. Смерть - пожалуй, то немногое, что не подлежит реформированию. Есть области, куда лучше не соваться с коррекцией. Не всякую куклу можно заставить ходить колесом.
        Упоминание куклы, а в особенности - коррекции, испортило Тумидусу настроение. Спустя час, узнав последние новости, он впал в настоящее бешенство. Мало того, что рядом с местом расположения будущей базы контингента помпилианских миротворцев трижды случались инциденты - какая-то сволочь лупила из космоса по дому местного спортивного деятеля, к счастью, скончавшегося до начала провокаций. В придачу к этой головной боли, оказывается, рядом с возводимой базой высадилась делегация спортсменов-тирянцев.
        Гости желали отдать дань почтения.
        - Списки проверили? - спросил легат.
        - Естественно, - сонно моргая, буркнул начальник особой службы. - Чисто, не сомневайтесь…
        - Я могу взглянуть?
        - Ну, если у вас куча свободного времени…
        Времени понадобилось немного. Дойдя до седьмого имени в списке, Гай Октавиан Тумидус вскочил, как ошпаренный. Со стороны могло показаться, что он сошел с ума.
        - Машину! - заорал он. - Нет, не надо! Я лечу на моем «Вихре»!
        Он торопился.
        Седьмым в списке числился Лючано Борготта, корень всех зол в Галактике.
        ТАМИР, ЛИБУРНА «ГЕРСИЛИЯ»
        - Спасибо.
        - Не за что. Поверьте, это ненадолго.
        - Это навсегда.
        Юлия терпеть не могла, когда ей выкручивали руки. Но банкир сегодня выигрывал вчистую. Отказаться подписывать акт освобождения детей? Сослаться на священное право частной собственности? Купила с рук, ничего не знаю, требуйте освободить по суду… Это лишь отсрочка. Железный Лука все предусмотрел. Он спокойно, без торжества во взгляде, выложил на стол планшет и продемонстрировал три документа - с печатями и подписями, заверенными нотариусами Лиги.
        Каждая печать грозила помпилианке в случае сопротивления кучей неприятностей. Каждая подпись сулила уйму проблем. Начни Юлия упрямиться, ей не дали бы взлететь с Тамира, пока внуки не вернулись бы к деду живыми и здоровыми. И что самое обидное, на законных основаниях.
        Месяц торчать в гнусном сугробе из-за раненого самолюбия?
        Благодарю покорно!
        Мелкие капризы - вся радость, что ей осталась. Шармаль предложил вести переговоры у него на яхте, носившей зубодробительное название «Гмар Тикум». В ответ помпилианка фыркнула и позвала всех к себе на «Герсилию». Как ни странно, банкир согласился. Он ничего не боялся, этот пожилой гематр. Конечно, когда за тобой по пятам следует семейный голем…
        Юлия была в курсе, что это такое: семейный голем.
        Големов создавали лишь гематры с экстраординарным потенциалом. Один человек не мог завершить творение: требовалась семья, группа кровно связанных людей. Доноры исходного материала, они олицетворяли внутренние структуры психо-физиологии будущего голема - разные и в то же время сходные по ряду параметров. «Четыре стихии и четыре темперамента», - говорилось в научных трудах. Высший класс гомункулов, голем изначально нес в себе три базовые функции: слуга, спутник и защитник. Само слово «голем» на языке гематров означало «зародыш», «чурбан», из которого можно при необходимости «выточить» что угодно.
        Псевдоплоть, способная мутировать с невероятной скоростью.
        Псевдоразум, способный задавать характер мутаций.
        В критической ситуации голем начинал стремительно развиваться, исходя из требований создавшегося положения. Слуга становился идеалом, спутник - квинтэссенцией поддержки; защитник - кошмаром агрессоров.
        Отец рассказывал Юлии, как голем семьи Банцелей, спасая Банцеля-младшего во время погрома на Тиборе, шел через город, как штурмовой танк - увеличиваясь в размерах, наращивая био-броню и дополнительные конечности, оставляя позади трупы и развалины. Он умер от истощения ресурса на трапе хозяйской яхты. Но долг исполнил до конца: Банцель-младший улетел с Тибора живым и невредимым.
        Объединись Антоний и его люди с альгвасилами поселка против Луки Шармаля - Юлия останется без охраны, а поселок лишится последних блюстителей порядка. Даже если удастся ликвидировать банкира, мститель не оставит убийц в покое.
        Кстати, показания голема принимаются в суде.
        - Я вас не задерживаю.
        Нет, он не хамил, Шармаль-старший. Гематры не умеют хамить. Он слишком ценил время - пожалуй, единственная слабость финансиста. И не желал тратить драгоценные секунды на помпилианку, бывшую когда-то хозяйкой его внуков.
        - В каком смысле?
        - Простите. Я имел в виду, что мы оставляем «Герсилию». Благодарю вас, госпожа Руф. Вы были добры к Давиду и Джессике. Вы не заклеймили их. Я понимаю, вы это сделали не из соображений гуманности.
        На секунду задумавшись, Железный Лука собрал черты лица в благожелательную гримасу. Так автоконструктор игрушек собирает модель всестихийника из набора деталей, плывущего по ленте конвейера.
        - Но все равно, я вам признателен.
        Юлии вдруг стало легко-легко. Хоть песни пой. Внезапное облегчение наступало всегда, когда она сбрасывала тяжесть выбора, груз размышлений - и шла по первому пути, какой подворачивался под ноги. Вниз головой с обрыва? - пусть, зато иду.
        Лечу!
        - Задержитесь на минутку, мар Шармаль. Считайте это знаком расположения ко мне.
        Женщина прошлась по каюте. Одета в любимый черный комбинезон, она чудесно вписывалась в кремово-бежевый интерьер. «Клякса на тортике!» - шутила Юлия, когда бывала в хорошем настроении. Голем не следил за хозяйкой галеры, стоя у дверей и мурлыча себе под нос изящную мелодию. У Эдама не было нужды в таком сомнительном инструменте, как визуальная слежка.
        - Внуки - ваши. Я ничего не могу с этим поделать. И не хочу. Я больше не нуждаюсь в Давиде и Джессике. Вы забираете отработанный материал. Воспользуйтесь им по своему усмотрению. В любом случае, я твердо знаю, что ваши внуки - помесь. Плод мезальянса энергетки и техноложца. И еще я знаю, что они - гематры. Проверено на практике. Дедушка может гордиться: у внучат чудесный потенциал.
        Близнецы чинно сидели на краешке диванчика. Сложив руки на коленках, умытые, одетые в новое, они могли служить иллюстрацией к счастливому финалу каких-нибудь «Приключений маленьких бродяг». Во время оформления вольной и при дальнейшем разговоре они не проронили ни слова. Пай-мальчик и пай-девочка. Лапочки, зайчики. Все в прошлом - похищение, рабство, синяки и травмы, беды и злосчастья.
        Богатенькие гематрики летят домой.
        - Вам - дети, мне - отец. Профессор Штильнер ждет меня.
        - Я знаю, - кивнул банкир. - На Террафиме.
        - Уже нет. Не думаю, что вы решитесь на физическую ликвидацию профессора. Если раньше не решились, то сейчас и подавно. Но на всякий случай Антоний отослал Штильнера в безопасное место.
        - Я знаю. На Квинтилис, в резиденцию вашего отца.
        Удар был нанесен без промаха. Юлии с трудом удалось сохранить внешнее спокойствие. Планы и интриги - на этом поле трудно, практически невозможно тягаться с гематрами. Особенно если у гематра за спиной стоит финансовая империя: дивизии банков и батальоны инвестиционных компаний, развернув знамена.
        - На Квинтилисе, мар Шармаль, вам его не достать.
        - Я знаю. Я не намерен его доставать. Поздно.
        - В каком смысле? - повторила Юлия.
        Воображению живо представилась ужасная картина. Мертвый профессор на полу отцовского кабинета. Мертвый профессор на стуле в лаборатории. Мертвый профессор в холле гостиницы. Короче, куда ни глянь, везде мертвый профессор.
        Поздно…
        - Господин Штильнер опубликовал свой метод. Перед отлетом на Террафиму он выслал материалы в «Биофизику и биохимию клетки», научный журнал АНЛ. Главный редактор подумал и решил рискнуть. Параллельно Штильнер подал заявку на изобретение в бюро патентов.
        - И никого не смутила его репутация?
        - Смутила. Но Академия наук Лиги хочет сменить в журнале главного редактора. Нынешнему терять нечего, он пошел ва-банк. В случае подтверждения он останется в редакторском кресле пожизненно. Кстати, граф Мальцов дал интервью «SNN», где изложил свое видение ситуации с центром «Грядущее». Нет смысла сопротивляться. Я забираю внуков. Мне достаточно.
        - Значит…
        Юлия по-мужски протянула банкиру руку.
        - Прощайте, мар Шармаль.
        - Прощайте, госпожа Руф.
        Банкир наклонился и коснулся холодными губами руки помпилианки.
        - Давид, Джессика, - спел голем от дверей. - Вставайте, мы уходим.
        Рыжие близнецы не пошевелились.
        - Значит, мы теперь свободны? - спросил Давид.
        - Да, - ответил дед.
        - Совсем-совсем? - уточнила дотошная Джессика.
        - Да, - подтверила Юлия.
        - Тогда мы остаемся с госпожой Руф. Как свободные люди.
        Впервые Юлия пожалела, что не родилась гематрийкой. Наверное, она потеряла лицо. То самое лицо, на котором отразилась целая гамма чувств. Пытаясь скрыть смятение, она отвернулась к зеркалу и сделала вид, что поправляет растрепавшиеся волосы.
        - Вы летите со мной, - без выражения произнес Лука Шармаль. - Вы несовершеннолетние. Вы под моей опекой.
        - Выходит, - хором ответили близнецы, - мы не совсем свободны? Ты обманул нас, дедушка.
        Банкир промолчал.
        - Мы остаемся с госпожой Руф, - голос девочки очень напоминал голос деда: сухой, взрослый и деловитый. - Иначе тебе придется прятать нас от всех до самого совершеннолетия. Мы слишком много знаем, и не будем молчать.
        - Это шантаж?
        Давид обнял сестру за плечи.
        - Мы потребуем передачи нас под опеку отца, - без лишних пояснений чувствовалось: мальчик говорит о профессоре Штильнере, ранее упомянутом в разговоре. - Генетическая экспертиза подтвердит наше родство. Ты проиграешь суд, дедушка. Вероятность - 78%.
        - 79%, - поправила Джессика.
        - Вы ошиблись, - подвел итог Шармаль-старший. - Вы оба ошиблись. Вероятность - 80,6%. Когда подрастете, вы поймете, где допустили ошибку. Зачем вам надо быть рядом с госпожой Руф?
        - Она станет искать Лючано Борготту. Мы хотим помочь.
        Если кто-то и чувствовал себя здесь лишним, так это Юлия Руф. Ее мнения не спрашивали, ее позицией не интересовались. И самое нелепое - она знала, что не откажет детям. Провалиться «Герсилии» в черную дыру, если откажет!
        Лука Шармаль смотрел на внуков. На ублюдков, как сказал однажды его сын Айзек. На детей, родившихся похожими на деда, как обещала его дочь Эмилия. Спор сына и дочери закончился вничью: дочь в могиле, сын в богадельне. Оба за скобками. Продолжать спор дальше? С теми участниками, кто еще в состоянии спорить?
        Лицо банкира ничего не выражало. Выжженная земля, не лицо. Есть смешные формулы. Есть драматичные теоремы. Есть трагические аксиомы. Есть уравнения-фарсы.
        Бывает убийственная математика.
        - Эдам, - сказал банкир, - ты будешь сопровождать моих внуков.
        - Да, хозяин, - спел голем.
        МИХР, ОКРЕСТНОСТИ ДОМА МАНСУРА ГУРГИНА
        - Азат! Посмотри на него!
        Михрянец по имени Азат внимательней пригляделся к чужаку, представившемуся как Лючано Борготта. Глаза его расширились, он охнул и отпрыгнул назад. Пальцы Азата нервно сжались в кулаки. В крепкие, увесистые кулаки, обтянутые металлизированной тканью перчаток.
        Во время физического конфликта прикосновение к чужой крови дозволено для Хозяев Огня. Но Азат с приятелями на всякий случай заранее надели перчатки. Убежденность в пользе реформизма странным образом уживалась в них с щепетильностью закоренелых ортодоксов.
        - Модификант!
        - А говорил: невропаст! Шпион!
        Из-под коротких рукавов летней рубашки на предплечья чужака выползали змеи. Татуировка росла, бугрилась, словно экзо-мускулатура. В распахнутом вороте виднелась татуированная грудь. Минуту назад на коже не имелось ничего, кроме редких волос. Вот серпенты перебрались на шею, особо шустрая змейка захлестнула подбородок, лизнула жалом губы Лючано…
        Не оставалось сомнений, что под одеждой творится то же самое.
        - Бей!
        Возбужденные, переполненные агрессией, михрянцы не слишком задумывались, зачем надо бить. «Шпион» ничего не пытался выведать, да и нечего было выведывать здесь, в глуши. К месту строительства базы помпилианских миротворцев он не направлялся. Осквернить память великого пахлаван-пира? - ничего подобного; напротив, обходил холм с монументом посолонь, словно знал традицию…
        Увы, быть чужим в горячее время - достаточно, чтобы стать врагом, а там и жертвой.
        Коротко размахнувшись, Азат ударил чужака в лицо: сбоку, стараясь попасть в челюсть. И взвыл от боли - кулак налетел на раскаленный камень. Опалило так, что и перчатка не спасла. Устойчивый к ожогам, вехден на сей раз был уверен: рука обуглилась до кости.
        - Сын ползающего!
        Змеи считались нечистыми животными, наряду с насекомыми. Касаться их запрещалось. Правда, этот запрет стоял в числе первых кандидатов на пересмотр и отмену. Тряся пострадавшей рукой, Азат вдруг подумал, что наказан поделом. Чужак, покрытый цветастыми рептилиями; вехден, по собственной воле ударивший в запретное - не символ ли кары за грех?
        Как ни странно, это еще больше озлобило Азата.
        - Бей!
        Кто-то пнул чужака под коленку, сбив на землю. Остальные столпились вокруг, норовя приложиться ногой к подлому модификанту. То, что жертва не сопротивляется, даже не пытаясь скорчиться, закрыть голову, никого не удивило. Стае, рвущей добычу, не до удивления.
        Избиваемый молчал. Он был уже весь покрыт татуировкой: веки, ногти, мельчайшие участки тела… Волосы, и те стали радужными нитями. Не проронив ни звука, он лежал ничком, раскинув руки, словно рухнул с огромной высоты.
        Зато начали кричать бьющие.
        Одному показалось, что ступня его угодила в расплавленную сталь. Другого пронзил мощнейший разряд тока. Третий вывихнул лодыжку, неудачно приложившись к пульсирующей резине. Азат, споткнувшись, в азарте не удержал равновесия и упал на шпиона. Неподвижное тело приклеилось к Азату, мешая вскочить или хотя бы откатиться в сторону. Михрянец заорал, дергаясь, и почувствовал, что теряет шелуху.
        Вторичный эффект Вейса.
        Галлюцинативный комплекс энергета.
        Псевдореальность упала на Азата, облепила, в хищных объятиях унесла прочь от места драки. С ним такое случалось не раз, при работе с внутренним огнем. Но почему сейчас? без причины?! Все казалось обычным, и в то же время отвратительно искаженным.
        Азат-2 находился в «пишгаме-ма», алтарной комнате. На алтаре стояла чаша с огнем. Сделанная из серебра с латунными вставками, чаша теперь выглядела ржавой. Рыжие хлопья падали с нее и кружились по комнате, увлекаемые сквозняком. На угли, дымившиеся в чаше, с прохудившегося потолка капала вода. Пол в «пишгаме-ма» был грязным, несмотря на то, что его каждое утро посыпали чистейшим песком.
        Но самым ужасным оказалось не это.
        В центре алтарной комнаты стояла узкая и длинная клетка, свитая из живых змей. Нечистое в чистом; плевок в глаза обычаям. В клетке бесновался монстр: тело, собранное из рыхлых комьев, конечности в виде лиан с пятипалыми ладошками. Гнилой картофель в сыром подвале безумия. Монстр рвался наружу, клетка не пускала. А пятеро михрянцев, не в силах остановиться, били ногами по кошмарному узилищу.
        Их кусали змеи. Их жгли лианы, высунувшись между гибкими «прутьями». Горела одежда, вспыхивала обувь. От чада было трудно дышать. Брызги крови пятнали тела михрянцев. Как заведенные, вехдены дергались, продолжая сумасшедшее избиение, не понимая, кто кого казнит…
        - Бежим!
        Вопль сработал спусковым крючком, швырнув несчастных прочь.
        ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ
        КУКОЛЬНЫХ ДЕЛ МАСТЕР
        I
        Тьма без звезд.
        Тьма - это хорошо. Спокойно. Рождаться и умирать лучше во мраке. Особенно если ты - не дитя, и не роженица, а скорлупа. Треск, мелкие осколки летят во все стороны, притворяясь звездами, которых нет…
        Конец.
        Я видел себя в «волшебном ящике». Себя-нынешнего, себя-здешнего. Жизнь сошлась в точку. Значит, пенетратор, дитя мое космическое, двинулся на волю. С вещами на выход. Прощай, бывший огрызок. Веселой тебе судьбы. Сломанная кукла, я остаюсь лежать на краю сцены. Помахал бы вослед рукой, да нити ослабли.
        Ты плачешь, младенец?
        Ты визжишь?
        Запредельный визг пронизывает тьму насквозь. Ломит зубы, словно во рту вместо слюны - ледяная вода родника. Серебряная запятая возникает в темноте. Летит по параболе, садится, гаснет. Перестает визжать. Перед «что» всегда ставится запятая…
        - Борготта! Очнитесь!
        Что?!
        - Борготта! Чтоб ты жил сто лет!
        А слышится: «Чтоб ты сдох!» Это какая-то ошибка. Я уже сдох.
        Можно ничего мне не желать.
        - Борготта! Ты слышишь меня?
        - Слышу.
        - Сесть можешь?
        - Могу.
        Когда хозяин приказывает, раб подчиняется. Хозяин? Фигушки. У меня нет хозяина. Я - свободный человек. Свободный мертвый человек. Захочу и сяду. По своей воле.
        - Дайте ему воды, господин советник. Вот фляга.
        По лицу текла вода. Лючано сидел в траве, ошалело вертя головой. Тьма рассеялась без остатка. Ослепительная Даста летела в зенит, как шар в боулинге, пущенный умелой рукой. Из-за восточных холмов за шустрой супругой приглядывал ревнивец-Йездан, выбравшись наружу до середины и почесывая косматую грудь.
        «Сколько времени ты здесь провалялся, малыш?»
        «Не знаю, маэстро. Вряд ли долго…»
        Напротив, мрачней тучи, расположился Гай Октавиан Тумидус. Точная копия офицера, символа имперской мощи во плоти, каким Лючано увидел его впервые, выйдя на связь с клиентом из отеля «Макумба». Орлиный нос, волевой подбородок, льдистые глазки. На левой скуле - косой шрам. Помпилианец был в форме: китель оливкового цвета, в петлицах - пучки молний.
        Фуражку Тумидус держал на коленях.
        - Борготта, вы немедленно подпишете мне отказ от претензий, - без предисловий сказал легат, снова переходя на «вы». - А потом умирайте, сколько угодно. Если хорошенько попросите, могу вас застрелить.
        - Кто этот человек, господин советник? - спросили из-за спины Лючано.
        Легат вздохнул.
        - Это не человек. Это гвоздь в моей заднице. Извините за грубость, госпожа ат-диперан.
        - Ат-диперан - это имя?
        Если б Тарталья знал, зачем задал дурацкий вопрос, он был бы умнейшим существом в Галактике.
        - Не ваше дело, - ответили из-за спины.
        - Звание, - сказал Тумидус. - Дивизионный комиссар, член Военного совета армии.
        Нет, все-таки легат сильно изменился.
        - Я жив?
        Второй вопрос по глубине мудрости соответствовал первому. Вместо комментариев к очевидному Тумидус достал из-под фуражки планшет и кинул его отставному покойнику. В планшете уже был предусмотрительно создан новый документ.
        - Вот стилос. Пишите. И не вздумайте коверкать почерк! Знаю я вас…
        - Что писать?
        Ситуация граничила с безумием.
        - Я, Лючано Борготта… приложите палец к идентификатору!.. ага, хорошо. Теперь дальше: находясь в здравом уме и трезвой памяти, будучи свободен в полном объеме, сознавая последствия своих действий…
        - Не гоните!.. я не успеваю…
        - …отказываюсь от всех персональных претензий к Гаю Октавиану Тумидусу, как то: физических, психических…
        - …физических… Как вы меня нашли, Гай?
        - В списках. Вы числились в составе спортивной делегации. Не отвлекайтесь! Моральных, материальных и прочих…
        - …материальных… Я не про списки. Как вы нашли меня здесь, в степи?
        - Летел гнать ваших спортсменов поганой метлой, - в голосе легата пробились прежние командные нотки. - Смотрю, на обзорнике - драка. Ну, раз бьют, значит, наверняка Борготту. Дал увеличение: так оно и есть. Пошел на снижение, а эти герои разбежались. В смысле, разлетелись. У них монолет был. Не гнаться ж мне за ними? Там, в начале, где ваша фамилия, добавьте в скобках: (также члены моей семьи, наследники и полномочные представители)… Добавили?
        - Добавил.
        - Поставьте число и распишитесь.
        - Есть.
        Лючано поднял взгляд на Тумидуса и оторопел. Перед ним сидел человек, достигший предела мечтаний. Лед глаз подтаял по краям. Квадратный подбородок слегка дрожал. Ноздри орлиного носа трепетали, словно легат страдал отсутствием обоняния - и вдруг унюхал, как пахнет степь.
        - Этого не может быть, - сказал помпилианец. - Я не верю.
        - И я не верю, - согласился Лючано.
        Он не понимал, почему остался в живых. Клетка из змей, и пенетратор, рвущийся на свободу. Видения пришли к финишу родов, порвав ленточку «здесь и сейчас». Волшебный ящик рассыпался в прах. И тем не менее: малыш, ты сидишь на травке, дружок, флуктуация свернулась кольцом внутри тебя, неудачник, ты еще коптишь небо…
        «Вживется - станет тобой. Вырастет - уйдет.»
        Пенетратор вырос, но не ушел.
        «Я на планете не вхожу-выхожу. Не мой… моя… стихия? Вещество. Вяжет.»
        Птица Шам-Марг знала, что говорит. Выход из носителя на поверхности планеты грозил гибелью треклятому огрызку, развившемуся до полноценной флуктуации! Стопроцентной гибелью! Роженица умерла бы, но и ребенку не жить. Лючано представил, каких усилий стоило «младенчику» не родиться в отведенный срок, и содрогнулся. Беснуясь в клетке, монстр вовсе не пытался разрушить темницу. Он всеми силами защищал скорлупу родного яйца; спасал хрупкий кокон и от агрессоров, и от собственного рождения, воюя на два фронта.
        Укреплял стены, прутья и решетки, как мог.
        Надолго ли хватит?
        «Вряд ли, - грустно сообщил маэстро Карл. - В следующий раз вы погибнете оба. Или, если к этому моменту ты сумеешь взлететь с планеты, выйдя хотя бы на орбиту Михра, погибнешь один ты. Невеселый выбор…»
        - Вы закончили, господин советник?
        - Да, госпожа ат-диперан.
        - Тогда напомню вам, что у нас есть и другие задачи, кроме получения расписок от «гвоздей в заднице». В свою очередь прошу прощения за грубость.
        Лючано повернул голову, охнув от боли в затекшей шее. Госпожа ат-диперан оказалась высокой, костлявой дамой, одетой во все красное. Цвет крови ей совершенно не шел. Плоская, как доска, она возвышалась над мужчинами, напоминая флагшток. Остроконечный колпак, перевитый черными лентами, усиливал сходство.
        На поясе дивизионного комиссара, рядом с кобурой лучевика, болтались щипцы из темного металла. Похожие щипцы использовались в ресторанах для колки орехов и лобстеров. Толстые рукояти с одной стороны заканчивались петлями, с другой - боковинами «клешни», похожей на захватник пассатижей.
        Что означает сей инструмент, оставалось загадкой. Знак различия? Атрибут должности? Оружие? Символ исконного гостеприимства вехденов?
        - Вы правы, - согласился Тумидус. - Думаю, мой «Вихрь» лучше оставить здесь. До лагеря пешком - десять минут. Вам нравится памятник, госпожа ат-диперан? Мне - да.
        Дама в красном молча направилась к лагерю «спортсменов».
        Забрав планшет, легат последовал за ней.
        II
        В лагерь Тарталья вернулся последним.
        После неудачных родов (нервно хихикая, он поискал лучшее сравнение и не нашел) организм разладился. Нет, ничего глобального. Голова ясная, да и тело подчинялось в полном объеме. Просто нарушилась координация движений. Он шагал, ступая с преувеличенной аккуратностью: так ходит пьяный, знающий, что хватил лишку. Иногда выяснял, что забирает вбок, хотя был уверен: идет прямо, и только прямо. Останавливался, пережидая накативший приступ эйфории - словно хлебнул «Трансхэппи» с повышенным содержанием антидепрессантов.
        Рекламщики «Трансхэппи» гарантировали потребителю до полутора часов эйфорического кайфа, а тут - минута, и сгинуло.
        Минута?
        Во времени он тоже не был уверен до конца.
        Сконцентрировавшись на плече, татуировка ожогами давала знать, когда следует обратить внимание на капризы собственной плоти. Эдакий сигнальный «маячок». Спасибо Папе Лусэро, облагодетельствовал случайного знакомца…
        При воспоминании о карлике-антисе Лючано ослеп на долю секунды. И ни капельки не испугался. Лимит страха он исчерпал. Зрение вернулось, и слава богу. Пока живем - живем, а помрем - и не узнаем…
        - Пепел вас занеси! Авантюристы!
        - Традиции… спорт - посол мира…
        - Молчать! Вон отсюда!
        - Госпожа ат-диперан…
        Зартак-пахлаван и его борцы мялись перед разгневанной комиссаршей, как проказники, обчистившие чужой сад, перед грозной мамашей. Усатый был раздет до пояса и чуть кособочился. Похоже, не выдержал, плюнул на возраст и полез в «очаг»: размять кости. Это добавляло сцене комичности: высоченная ат-диперан, с изумительной осанкой мачты - и мускулистый, извалянный в песке богатырь, тайком охающий при каждой попытке выпрямиться.
        Скандал развивался на унилингве. Дама в красном желала дополнительно унизить спортсменов, делая помпилианца свидетелем подробностей. Стоя поодаль, Тумидус зевал с отменным равнодушием.
        - Я сказала: молчать! Не сомневайтесь, я подам рапорт куда следует. Вам недолго осталось коптить небо в Комитете федерации…
        - Не надо мне угрожать…
        - Я не угрожаю. Я обещаю. И всегда исполняю свои обещания…
        Комиссарша сорвала с пояса злополучные щипцы. Ожидалось, что она с размаху съездит инструментом по уху проштрафившегося Зартака. Но вместо этого, вполне естественного действия, буйная дама ухватила щипцами невидимый предмет - и начала ворочать добычу в воздухе перед опешившим пахлаваном. Зартак охнул, покачнулся, отступил на шаг назад…
        И Лючано вспомнил, где видел похожие щипцы и похожую даму.
        Ему исполнилось восемнадцать, когда «Filando» гастролировал на Южном Тимэне. Заказ поступил из вехденской общины, и маэстро Карл доверил исполнение «малышу». Ничего сложного: чуточку поработать с моторикой старухи, корректируя ряд элементарных движений. Вехден-заказчик так и сказал: элементарных.
        Юного Лючано отвели в дом куклы, усадили в углу отдельной комнаты, прямо на полу, где поверх ковролина зачем-то насыпали чистый песок, и велели ждать. На лицо кукольнику набросили газовую вуаль: дескать, обычай. Ждал он недолго: через пять минут в комнату привели дряхлую старуху из числа Хозяек Огня.
        Девушка - служанка или член семьи - помогла старухе закрыть рот черной повязкой, такой длинной, что ее пришлось наматывать в несколько слоев. Затем подала немощной женщине щипцы и разожгла огонь в большой чаше, стоявшей на алтаре, загрузив туда уйму мелко наколотых щепок розового цвета.
        Старуха доковыляла до чаши и стала помешивать огонь щипцами.
        Работенка и впрямь оказалась легче легкого. Лючано чуть не заснул, вполглаза следя за тем, чтобы карга могла заниматься любимым делом без помех. Она, скорее всего, и сама бы справилась, но более молодые родственники решили не рисковать, заказав услуги невропаста. Кому-то было очень важно, чтобы старуха перед смертью всласть наработалась щипцами.
        Аромат розы плыл по комнате. Вскоре к нему добавилась терпкая горечь пряностей. Нотка свежих опилок от хвойного дерева. Нет, не опилок, а тончайшего среза, на котором застыли капельки смолы. Оттенок туи, словно зеленые веточки растерли между пальцами…
        Не спать!
        Работать!
        Лючано выдержал до конца. Щепки прогорели, пламя угасло. Старуха присела на скамеечку, а девушка-помощница выгребла из чаши угольки с золой, сложила в коробочки и унесла с собой. Когда за кукольником явились, чтобы увести прочь, старуха наматывала черную ленту, ранее скрывавшую ее рот, спиралью на высокий колпак.
        Заплатили вехдены щедро.
        - Старая Дева, - сказал маэстро Карл в ответ на вопрос «малыша». - Уж не знаю, как их зовут на вехд-ар, а я говорю: Старая Дева. Девочек отбирают с детства, по совокупности признаков. Гормональные препараты, операции, специальная диета… У них не бывает месячных. Почти нет отходов жизнедеятельности. Они не спят с мужчинами, не беременеют и не рожают. Если Старая Дева порежет руку, крови очень мало, и рана быстро рубцуется. Короче, с жидкостями у них своеобразные отношения.
        - А щипцы?
        - Старым Девам разрешено ухаживать за алтарным огнем без спецодежды. Не считая ротовой повязки - эти ленты они носят с собой на головном уборе. Шипцы - их атрибут. Говорят, будто Старая Дева, помахивая щипцами перед другим вехденом, способна уменьшить или увеличить его потенциал. Смотря каким образом махать… Твоя кукла очень стара и скоро умрет. Семья позволила ей на пороге смерти не опозориться, выполнив заветный обряд с честью.
        Когда Лючано вспомнил о розовых щепках в чаше, маэстро рассмеялся:
        - Сандал, малыш. Тимэнский сандал. Дорогое удовольствие…
        Директор «Filando» задумался и непонятно закончил:
        - Сандал - полупаразит. Имея зеленые листья, он отрастил еще и корневые присоски. Под землей сандал тайком впивается в корни, а то и в ветви соседей, кормясь за чужой счет. Драгоценный вид часто скрывает душу убийцы. Случается, из-за тунеядства собственные листья сандала вырождаются, превращаясь в чешую на манер змеиной. Я утомил тебя? Иди гуляй…
        Маэстро знал: в юности люди не склонны долго внимать аллегориям.
        …вынырнув из воспоминаний, Тарталья с неприятным удивлением отметил: Зартаковы ребята успели сгинуть, дама в красном теперь песочит Фаруда, а он, Лючано, настолько погрузился в прошлое, что фрагмент действительности без остатка прошел мимо него.
        «Несостоявшиеся роды крепко сказались на тебе, дружок, - вздохнул Добряк Гишер. - Второго приступа «схваток» не переживешь ни ты, ни пенетратор…»
        - Вы собираете манатки и возвращаетесь на корабль!
        - Извините, госпожа ат-диперан. Вы превышаете ваши полномочия. У нас виза на десять дней. И я не намерен…
        - Считайте, что ваша виза уже аннулирована.
        - Подтвердите аннуляцию документально. Тогда наша делегация оставит Михр. И опустите щипцы, я вас не боюсь. Если анализы подтвердят искусственное понижение моего потенциала…
        - Что тогда? Вы вернетесь и застрелитесь у меня под окном?
        - …я дам интервью прессе. И корпус михрянского дипераната выставят в качестве орды беззаконных упыриц. Это не принесет пользы молодой республике…
        - Я сама решаю, что принесет пользу республике!..
        Даму в красном прервал взрыв за холмом.
        III
        Планета встряхнулась мокрой собакой.
        Тарталья не удержался на ногах: упал и торопливо прикрыл глаза ладонью. Над степью вставало солнце. Совсем близко - в километре, не больше. Йездан с Дастой уже заняли свои места на небосводе, и третья звезда, как ребенок, стремглав бегущий к родителям, спешила к ним присоединиться.
        «Третий - лишний!» - пришло на ум название детской игры. Миг, и новоявленное светило, подслушав мысли кукольника, погасло от стыда. Лючано поднялся. Зрение шалило, перед глазами плясали огненные «зайчики».
        - Четвертый удар из космоса! Вызываю дежурную опергруппу! Всем станциям слежения…
        Комиссарша первой пришла в себя. Теперь она яростно орала в коммуникатор, с лихорадочностью переключая диапазоны - нащупать, найти, связаться хоть с кем-нибудь! Однако приборчик лишь мигал от растерянности, раз за разом выдавая ошибку. Как и раньше, явление антиса сопровождалось сильными помехами.
        Фаруд щелкнул пальцами. Рядом с дамой в красном возникли братья Хушенги.
        - Позвольте вам помочь…
        Младший из братьев ободряюще улыбнулся, протягивая руку к коммуникатору - мол, дайте, я попробую. Старший же, плавно скользнув женщине за спину, заключил ее в смертельные объятия. Тарталья понял, что сейчас произойдет, за миг до того, как госпожа ат-диперан умерла. Именно так Заль свернул шею альгвасилу на Тамире. «Йети» и братья явно прошли одну и ту же школу. Резкое движение, хруст позвонков - и убийца аккуратно, с нежностью любовника, утомленного бурной ночью, опустил на землю обмякшее тело.
        А вот с Тумидусом у тирцев вышла осечка.
        Лючано хотел крикнуть легату: «Берегитесь, Гай!» Но опытный помпилианец начал действовать раньше, чем кукольник успел открыть рот. Бижану Трубачу, подобравшемуся сзади, легат с разворота въехал локтем в висок, и вехден рухнул, как подкошенный. Набегавший спереди Заль получил тяжелым армейским ботинком в пах; гитарист еще только начинал кряхтеть, задохнувшись от боли, а Тумидус уже выхватил из кобуры «Пульсар».
        Тут у Лючано сказался приобретенный в боевых действиях опыт. С завидным проворством он вновь распластался на земле, стараясь вжаться в спасительную поверхность Михра.
        Вовремя!
        Оценив численное превосходство противника и понимая, что живые свидетели вехденам не нужны, легат зарядов не жалел. «Пульсар» в его руке разразился серией вспышек, методично пройдясь по лагерю огненным веером. Вспыхнул и развалился один из биотуалетов, расплескав вокруг содержимое. Задымились два сборных домика, прожженных насквозь. Старшему из Хушенгов, рванувшемуся на перехват, выстрел напрочь снес голову.
        Еще двое людей Фаруда, опоздав укрыться от обстрела, остались лежать без движения.
        «Так их, Гай! Жги!» - забывшись, шептал Лючано. Странное дело: сейчас он был всецело на стороне легата. Человек, отправивший его на скамью подсудимых? Сделавший рабом? Едва не превративший в робота? А сколько раз в итоге они спасали друг другу жизнь?
        Тишина упала плотным колпаком. Уцелевшие вехдены притаились, стараясь не шевелиться. Лишь ветер ерошил людям волосы, неся смрад паленого мяса и разлитого сорбента. Да легат, припав на одно колено, бдительно ощупывал взглядом поле боя, поворачиваясь из стороны в сторону с бесстрастностью автоматической лучевой турели.
        - Борготта, вы целы?
        Лючано показалось, что он ослышался.
        - Спасибо, цел.
        - Вы остаетесь или летите со мной?
        Ответить кукольник не успел. Тумидус вдруг сделал резкий кувырок. На том месте, где он только что стоял, ослепительно полыхнуло, в небо полетели клочья дерна. Помпилианец лежа выстрелил в ответ, вскочил и, пригибаясь, бросился под прикрытие ангара. Отовсюду к нему бежали уцелевшие бойцы полковника Сагзи, стреляя на ходу. Они очень торопились, и оттого промахивались.
        Легат скрылся за ангаром.
        «Откуда у тирцев оружие?! Михрянская таможня все сверху донизу перетрясла - и корабль, и челнок, и багаж!»
        «Зартаковы спортсменчики, дружок, - ухмыльнулся вдалеке Гишер. - Их-то точно никто не проверял. Неужели ты думаешь, что у службы расовой безопасности нет агентов на Михре?»
        «Отличный спектакль!» - невпопад восхитился маэстро.
        Покрытый пылью Фаруд, возникнув непонятно откуда, деловито отдавал приказы на вехд-ар. Повинуясь, вехдены принялись с крайней осторожностью обходить ангар, беря помпилианца в кольцо. Тирцев осталось восемь человек, не считая полковника. Семеро - с армейскими лучевиками. А восьмой - хмурый крепыш в куртке с оторванным рукавом - был вооружен четырехствольным излучателем «Циклон». Такие пушки предназначались для уничтожения бронетранспортеров и легких танков.
        Шансов у Тумидуса не оставалось.
        Лючано встал. «Не вмешивайся, малыш!» - попытался остановить его маэстро. Гишер промолчал. И правильно. Что терять куколке, из которой рвется на волю нетерпеливая бабочка?
        - Глупо, Фаруд. Живой, он стоит гораздо дороже.
        - Да? И почему же?
        Сагзи обернулся к незваному советчику. Ствол оружия как бы невзначай уставился в живот Лючано.
        - Заложник. Нам придется удирать с планеты. А в систему уже входит помпилианская эскадра миротворцев. Если дать им знать, что у вас на борту легат Тумидус, добрый приятель и креатура имперского наместника Руфа…
        - Командир, не слушай его! Они сговорились! Этот ублюдок скорпиона и змеи убил моего брата!
        Сагзи молча зыркнул на Хушенга-младшего - отныне единственного - и тот, поперхнувшись, умолк.
        - Нам не нужны свидетели.
        - А что он видел? Как вы убили эту бабу? Тоже мне секрет… Оглушите его, или вколите какую-нибудь дрянь…
        На лице полковника отразилось сомнение. И тогда Лючано, шалея от собственной наглости, выложил последний козырь:
        - Нейрам прибыл. Сейчас начнется моя работа. Ты хочешь, чтобы я сделал все в лучшем виде?
        Фаруд вскинул на кукольника изумленный взгляд, словно увидев впервые.
        - Ты подписал контракт.
        - Да. Но работу можно исполнить по-разному.
        - За каким дэвом тебе сдался этот помпилианец?! Ты же был его рабом…
        - Он мне жизнь спас.
        Еще секунду Сагзи колебался.
        - Хорошо. Возьмем живьем.
        Он окликнул Бижана - тот уже пришел в себя, укрывшись за кухонным комбайном шагах в тридцати. Когда трубач обернулся, полковник извлек из кармана и бросил ему серебристый шарик с зеленой полоской.
        - Газовая граната. Отключает на пару часов.
        Бижан все понял без лишних слов и, зажав гранату в кулаке, зигзагами, то и дело припадая к земле, побежал к ангару. Подобравшись на расстояние броска, трубач легко взмахнул рукой и залег.
        За ангаром тихо и безобидно хлопнуло. Над строением поднялось облачко сизого дыма и растаяло в воздухе. Бижан начал подниматься, когда из-за ангара, шатаясь, как пьяный, вывалился Гай. Безумно озираясь, он пытался поднять «Пульсар», ставший вдруг непомерно тяжелым.
        - Не стрелять! - заорал Фаруд.
        Кричал он на вехд-ар, но Лючано понял без перевода.
        Тумидус выронил оружие и повалился на землю. Он попробовал ползти, но руки и ноги отказались слушаться. Легат жалко копошился на месте, будто жук, полураздавленный тяжелым сапогом.
        Вскоре он затих.
        - Долго же его брало… - с беспокойством пробормотал Фаруд. - Ладно, дело сделано. Шевелитесь! - набросился полковник на подчиненных. - Бижан, Заль - пленного в вездеход! Сами - туда же! Остальные выводят «летяги». Бегом! Борготта, за мной! Все на «точку»! Время поджимает.
        На бегу Сагзи извлек коммуникатор-«дальнобойник»: связаться с кораблем, чтоб выслали челнок. Пора было готовить эвакуацию с планеты.
        IV
        Пока из ангара выводили вездеход и грузили в него бесчувственного легата, пока бойцы разбирали «летяги» - низковысотные гравислайдеры - Фаруд постепенно закипал. Под конец он едва ли не шипел, как раскаленная сковорода, на которую брызнули маслом. Замечательный «дальнобойник», изготовленный по спецзаказу, с патологическим упрямством отказывался давать связь.
        «Антические» помехи плевать хотели на чудеса секретных технологий: они глушили всё подряд. Операция развивалась в нарушение заранее составленных планов. Лючано не сомневался: очередные сюрпризы не заставят себя ждать.
        - Ладно, успеется, - в конце концов буркнул Фаруд, пряча коммуникатор. - Уверен, наши засекли вспышку с орбиты. Прорвемся!
        Он криво усмехнулся и хлопнул кукольника по плечу.
        - Поехали!
        - На этом?!
        С нескрываемым ужасом Лючано уставился на «летягу»-полуторку, рассчитанную на одного смертника с грузом взрывчатки - или на двух не слишком упитанных психов. Гравислайдер представлял собой доску из пластика на антиграв-подвеске, около трех метров в длину. Впереди торчала штанга с простейшим, но чрезвычайно чувствительным рулевым управлением. Никаких компенсаторов инерции, систем безопасности, силовых захватов, поручней, фиксаторов, амортизаторов…
        Скорость при этом «летяга» развивала - мама не горюй! Аппарат не без оснований называли «летальным». Гоняли на нем, в основном, завзятые экстремалы.
        - Залезай! Домчу с ветерком!
        Лючано вспомнил аналогичное обещание прохвоста Г'Ханги, извозчика с Китты, и, обреченно вздохнув, полез на доску.
        «Взгляни на это с другой стороны, дружок. Думал ли ты когда-нибудь, что твоим личным водителем станет полковник службы расовой безопасности вехденов?»
        «Даже не мечтал! И сейчас не мечтаю.»
        Он крепко обхватил Фаруда за талию. В следующий миг степь рванулась навстречу. Ветер упругой боксерской перчаткой ударил в лицо. Очки-полиморфы пришлись очень кстати. Оправа мягко изогнулась, прилипнув к физиономии, дабы защитить глаза. Окружающее размазалось, как на полотнах художников-сюрдинамиков. Судорожно пытаясь глотнуть воздуха, затвердевшего, словно клей, забытый в ведре нерадивым подмастерьем, Тарталья невпопад подумал, что среди сюрдинамиков должна быть куча наркоманов, подсевших на ингибиторы сознания вроде «хампера» или «гальмона»…
        В ушах, силясь вырвать их с корнем, выл одичалый ветер. Впереди, справа и слева мчались другие «летяги», спеша к точке высадки антиса. Вездеход безнадежно отстал.
        Гравислайдер нырнул вниз, вписываясь в рельеф местности. Сердце забилось где-то в горле, норовя выпрыгнуть через рот. Рывок вверх, «летягу» повело - и Лючано на собственной шкуре ощутил, что значит: «душа ушла в пятки». Какое там «душа» - казалось, в пятки сполз он весь! Выше щиколоток осталась лишь пустая оболочка, отчаянно цепляясь за Фаруда.
        «Опрокинемся, от нас и мокрого места…»
        …ф-фух, выровнялись! Пронесло.
        Впереди открылась воронка, выжженная антическими «визитами». Гравислайдер плавно замедлил ход, разворачиваясь к цели боком, и остановился.
        - Что ты в меня вцепился, приятель? От большой любви?
        Отпустить шутника-полковника удалось с трудом: пальцы категорически не желали разжиматься. Так костенеют на жертве челюсти бульдога. С «летяги», зависшей в полуметре от земли, Лючано спускался с осторожностью альпиниста, покидающего коварный семитысячник. Тряслись колени. В заднице образовался муравейник; проклятые мурашки стаями мотались вдоль хребта, за добычей и обратно. На груди таял ледяной компресс. Струйки, щекоча кожу, текли вниз. Рубашка мокрая, хоть выкручивай…
        Лишь ощутив под ногами твердую почву, он окончательно пришел в чувство.
        От обугленной язвы на теле планеты исходил жар. Стоять рядом было трудно. В центре воронки, утопленном вглубь метров на двадцать, земля рдела зловещим кармином под слоем пепла. Угли гаснущего костра: хоть ставь шампуры с мясом. Выше спекшаяся, стеклистая корка явственно потрескивала, медля остыть. По ней текли невесомые струйки пепла, шурша траурной поземкой.
        «Похоже на земляную печь, - буркнул Добряк Гишер. - Как у нас на Кемчуге. Ты должен помнить, дружок: яма с камнями на дне. Раз в месяц я пек молочного поросенка, завернув в банановые листья. Ты очень хвалил…»
        В ноздри шибанул запах печеной свинины. Иллюзия, но Лючано одолела тошнота. Не хватало воображения представить, что здесь когда-то жили люди. Ели, спали, боролись; беседовали, стоя в душевой. Дом пахлаван-пира канул в небытие: ни руин, ни обломков - ничего. Стены воронки представляли собой однородную массу, похожую на грязную слюду. Накатил страх. Померещилось: на дне притаилось чудище, сотканное из языков огня, жуткий муравьиный лев.
        Тарталья попятился от края. Но людоед не обратил внимания на испуг жалкого кукольника. В воронке уже присутствовала более вкусная добыча, доброй волей скользнув в раскаленную пасть. Внутри, поднимая босыми ступнями облачка пепла, бродил кругами молочный поросенок, овощ, безмозглый Пульчинелло - антис Нейрам Саманган. Потерянный. Закопченный. Одинокий. Не глядя на зрителей, столпившихся вверху.
        Сегодня он вновь попытался проломить барьер; вернуться в себя-прежнего. И вновь - не смог. Пространство без сопротивления уступало антису, но время не давалось.
        - Действуйте, Борготта. Вы знаете, что от вас требуется.
        Фаруд вдруг перешел на «вы»: наверно, от волнения.
        - Вот вам инвентарь, - на антиса полковник старался не смотреть. Минута слабости, когда Фаруд рыдал, глядя на воскресшего Нейрама, давно прошла. Сейчас полковник был на задании. - Он наверняка проголодался. Позовите его, пообещайте накормить…
        Сагзи избегал называть антиса по имени.
        - И принимайтесь за дело. У нас мало времени.
        В руки Лючано сунули жестяную миску. Там лежали две до чертиков знакомые банки с «замазкой» и алюминиевая ложка. Где и добыть успели? Он тупо уставился на «инвентарь» - и почувствовал себя беременной женщиной.
        Ребенок дрыгнул ножкой.
        Что-то шевельнулось внутри… тела? сознания? - пробуждаясь ото сна.
        «Я не делю себя на тело и сознание», - сказал Нейрам Саманган на этом самом месте три года назад, за миг до превращения в робота. Птица Шам-Марг тоже не разделяла себя надвое. «Я не делю…» - Лючано Борготта один раз слышал, один раз видел, и наконец ощутил на собственной шкуре: что значит слияние плоти и рассудка.
        Пенетратор пошел на контакт, как равный с равным.
        В начале их противоестественного союза вагу держал Тарталья. Человек управлял нитями «волшебного ящика», побуждая растущую флуктуацию пронизывать время и пространство, из края в край бороздить Ойкумену, глядя на мир глазами персонажей вселенской пьесы. Но вскоре, окрепнув, пенетратор наловчился перехватывать контроль над сгустком одушевленной материи, скармливая кукле «видения» по собственному выбору. Лишь когда он выпускал управляющую вагу из листьев-ладошек, человек обретал самостоятельность.
        Или - или.
        В каждый конкретный момент главным являлся кто-то один.
        Неправильное, ущербное разделение, противное самой сути волновых существ. Если раньше флуктуация была слугой, подсовывавшим хозяину информацию, или господином, ведущим чужое тело к загадочной цели, то сейчас бывший «огрызок» предлагал сотрудничество.
        Не разграничивая материю и энергию, корпускулу и луч; «я» и «ты».
        Чуткие пальцы кукловода тронули нити Тартальи, внося легкие коррективы. В то же время флуктуация, как собака - брюхо для ласки, настойчиво подставляла свою невообразимую вагу под ладони второго кукловода - Лючано Борготты. Оба - артист и марионетка, ведущий и ведомый, кукольных дел мастера…
        Нечаянные симбионты успели побывать и в той, и в другой ипостаси. Невропасты, неудачники, жертвы обстоятельств, они хотели одного: выжить, не убивая друг друга!
        «Ты согласен?..»
        «Да…»
        Трижды.
        Желает ли дитя зла матери в момент рождения? Мечтает ли мать, умирая при родах, увлечь за собой, в смертную пропасть, хнычущего младенца? Человек дал приют чужеродной форме жизни, материя - флуктуации континуума. Послы двух держав обменялись верительными грамотами. Частица космоса, толика человеческого. Теперь, на пороге рождения и гибели, пенетратор желал чуда.
        Увы, с их «удачей» рассчитывать на чудо не приходилось.
        Флуктуации не дано родиться на планете: давящая масса вещества уничтожит космического странника. Но и оттягивать момент выхода из тела пенетратор больше не мог. Он и так держался до последнего. Перехватывая контроль, подчиняясь «медикам» в космопорте, подписывая контракт с сатрапом Пиром, «огрызок» вел человека к намеченной заранее кульминации спектакля. В конкретную точку времени и пространства.
        «Бабочка», пожалуй, сумела бы выпорхнуть из «куколки», когда они находились в открытом космосе, на корабле. Родиться и выжить, пожертвовав человеком. «Наша кровь, - сказал однажды Шармаль-младший, ныне - гематр-аутист, глядя на играющих племянников. - Да. Наверное, я бы тоже отказался от простого решения.»
        Вот и пенетратор отказался.
        Почему? Ведь Лючано перестанет существовать в любом случае. Зачем флуктуация стремилась на Михр? Чтобы обменяться прощальными улыбками на краю воронки и погибнуть вместе?
        «Что ты знаешь, чего не знаю я?»
        V
        - Командир, он тянет время! Ждет, когда за нами явятся…
        - Заткнись.
        - Командир, я точно говорю…
        - Посмотри на его татуировку. Он уже начал работать. Не мешай.
        В голосе Фаруда мелькнула тень неуверенности. Вехден не мог залезть в голову Лючано, дабы выяснить: хитрит невропаст, или честно выполняет контракт. Он видел: кукольник стоит столбом, держа в руках «инвентарь»; антис по-прежнему наворачивает круги…
        Все.
        Быть пассивным зрителем - вот что нервировало полковника.
        - Смотрите!
        Антис в воронке остановился. Расстояние было слишком велико, чтобы разглядеть лицо Нейрама Самангана. К счастью, умные очки отозвались на сокращение мимических мышц и дали увеличение, рывком приблизив фигуру, покрытую копотью и сажей. Овощ Пульчинелло смотрел на кормильца: пристально, не отрываясь, будто оценивая. Взгляд антиса балансировал на грани осмысленности.
        Зверь почуял чужака.
        Пенетратор, готовый вырваться наружу, пробудил глубинные инстинкты, которые не сумела вытравить никакая «роботизация».
        Задрав голову и пытаясь удержать Тарталью в поле зрения, Нейрам вдруг сорвался с места и побежал. Вначале всем показалось, что он пошел на очередной круг. Но нет! Круг явственно превращался в восходящую спираль. Наращивая скорость, безумец несся по гладким стенкам воронки, мало-помалу поднимаясь к ее краю.
        Тело антиса натянулось струной: перпендикуляр к оплавленной поверхности. Так в цирке кружат мотоциклисты, мчась по стенам вертикального цилиндра.
        «Между прочим, дружок, он бежит к тебе. Что будем делать?»
        Ответить внутреннему экзекутору Лючано не успел.
        - Гр-р-ра-а-ак-х-х!
        За спинами собравшихся полыхнула молния. Воронка озарилась зыбким, дрожащим отсветом, еще больше напомнив земляную печь. Казалось, второй антис-безумец решил осчастливить Михр своим визитом. Оглушительный удар грома обрушился на людей, заставив втянуть затылки в плечи. Тирцы обернулись, выискивая цель оружейными стволами. Руки бывалых вояк тряслись: столь внезапно их вырвали из напряженного созерцания.
        Но цель уже была поражена.
        В километре, на вершине знакомого холма, догорал, осыпаясь звездным фейерверком, памятник Мансуру Гургину. Вернее, то, что от памятника осталось после попадания из «Циклона».
        Гнилым зубом, сломавшимся при попытке разгрызть мозговую кость, торчал раскуроченный постамент. В глубине искрили нервы: разорванные, кипящие болью. Холм содрогался: уже не от удара, но от памяти о пережитом кошмаре. Обломки статуи падали на брошенный «спортсменами» лагерь. В небе смешно вращалась оторванная, согнутая в локте рука, словно делая неприличный жест: вот вам, небеса!
        Старый борец не удержал захвата: соперник взорвался.
        - Будьте вы прокляты!
        Неизвестно, кого именно проклинал Бижан Трубач. Друзей? Врагов? Судьбу, толкнувшую его на святотатство? Собственный выбор? Кашляя, он зашелся нервным хохотом: музыкант, ополоумевший после виртуозной коды, в ожидании бурных оваций. У ног его, ткнувшись лицом в траву, валялся оглушенный крепыш, предыдущий владелец «Циклона». Смеясь, как буйный клиент психлечебницы, изрыгая безадресные проклятия, Бижан щелкнул переключателем дальности стрельбы - и вскинул дымящийся излучатель, наводя бронебойную пушку на новую цель…
        На Лючано Борготту?
        На Нейрама Самангана?
        Это не имело существенного значения. Замысел перебежчика лег перед всеми, как на ладони. Лидер-антис вехденов, безумный или здравомыслящий, живой или воскресший из мертвых, не должен угодить в руки службы расовой безопасности. Сын не вернется к отцу. Источник успокаивающего излучения уничтожен. Осталось ликвидировать ходячий «нейротранквилизатор», нанятый сатрапом, и выстрелить в антиса. Чтобы, опережая поток убийственных частиц, Нейрам ушел в волну, испепелив все вокруг.
        Разумеется, при экстренном «старте» антиса гибель ждала и самого Бижана. Ну и что? Трубач не возражал платить по счетам. У моей девочки дурной характер, у меня ничуть не лучше…
        Опытный службезовец, он запамятовал, что ему также противостоят не продавцы воздушных шариков. Выстрелить во второй раз трубачу не дали. На предателя навалились сразу трое, включая Фаруда, вырвали «Циклон», сбили с ног. Рыча диким зверем, Бижан сопротивлялся, щедро раздавая пинки и зуботычины, но силы были неравны. Вскоре бунтаря распластали, как кролика на разделочном столе, прижав к земле руки и ноги.
        - Ангра храфстра!.. скати-ре насу!.. в-витуша др-рудж…
        Ему осталось лишь выкрикивать грязные ругательства, что Бижан и делал.
        Гитарист Заль с опозданием потянулся за лучевиком. Трубач не посвящал друга в тайные замыслы, желая уберечь от участи барабанщика Гива или смертного приговора трибунала. Но сейчас жест гитариста свидетельствовал против него. На «йети» мигом уставились стволы, готовые разить без пощады, и Хушенг-младший с гаденькой ухмылкой отобрал у Заля оружие.
        - На суде скажешь, - хмыкнул он, - что хотел убить предателя. Нервы, мол, не выдержали. Думаю, зачтут как смягчающее. А пока стой смирно…
        Сжав кулаки до белого хруста, Заль остался на месте.
        - Заканчивайте, Борготта! - хрипя от злобы, крикнул Фаруд. - Пора уносить ноги!
        - Еще немного. Пусть он выберется из воронки.
        Лючано сам себе удивился: голос не дрогнул, прозвучав спокойно и ровно. «Смертнику бояться нечего. Все мы умрем, рано или поздно. Не так уж важно - когда. Важно - как. Прощай, Бижан. Спасибо за попытку. Я - плохой стрелок; я попробую иначе. Нейрам Саманган, голубоглазый Пульчинелло, ты согласен на мою помощь?»
        Он потянулся вперед, нащупывая знакомые пучки.
        Волнующее предвкушение окатило кукольника с головы до пят, как летний дождь - мальчишку, бегущего по улице за прытким обручем. Часть яркого чувства он готов был по справедливости разделить с флуктуацией. Пенетратор словно подталкивал человека:
        «Давай, смелее! Зря, что ли, я вел тебя к этой яме?»
        Да, «огрызок», ты прав. Уж лучше так, напоследок подарив свободу бедняге-Нейраму, великану, павшему жертвой заговора лилипутов, чем сгореть впустую, рассыпавшись бессильными искрами, подобно офицеру-артиллеристу на «Горлице». Я уже делал это однажды: на изуродованном корабле, в окружении стаи фагов. Звездный час, прерванный обстоятельствами. Мелочь, пустяк! - мне не хотелось гореть.
        Мне и сейчас не хочется.
        Синьоры и синьориты, начинаем сегодняшний бенефис.
        Все сборы в пользу артиста…
        Их снова было трое.
        Лючано-1, застыв на полпути от «я» к «ты», с уверенностью профессионала взялся за пучок «антических» нитей. Натянутые, вибрирующие от напряжения, уходя в глубины естества куклы, нити не просто мерцали, как прежде. Они светились ярче фар надвигающегося экспресса. Они больно обжигали при касании. Жужжали, подобно оголенным проводам под напряжением. Струны адской виолончели грозили уничтожить смычок.
        Ничего, потерпим.
        Что скажешь, Пульчинелло, если я чуть-чуть поглажу тебя «против шерсти»?
        Лючано-2 стоял на вершине исполинской Башни Молчания. Разорвав дымящийся покров облаков, похожих на груду палой листвы, куда лентяй-дворник бросил зажженную спичку, башня возносилась на неимоверную высоту. Клочья сизого дыма униженно припадали к подножью колосса. Статуя антиса лежала в груде обугленных досок, содранных с носилок еще во время катастрофы на «Нейраме». Положение статуи изменилось: казалось, антис хотел сесть, но не сумел.
        Хорошо, что топливо сохранилось.
        Будет проще.
        Лючано-3 воздвигся на краю воронки, словно тенор-премьер - на краю оркестровой ямы, и смотрел, как накручивает спираль Нейрам Саманган. Антис запыхался, мощная грудь тяжело вздымалась. Ни разу не оступавшийся в прошлой жизни, Нейрам то и дело оскальзывался, но скорости не сбавлял. Напротив, складывалось впечатление, что он начинает финишный спурт - корабль, берущий разгон для РПТ-маневра.
        До края ему оставалось всего ничего.
        Девять кругов бега.
        КОНТРАПУНКТ
        ЛЮЧАНО БОРГОТТА ПО ПРОЗВИЩУ ТАРТАЛЬЯ
        (здесь и сейчас)
        Искренность не является художественным достоинством.
        Когда творец кричит на каждом перекрестке, что вложил в творение всю свою душу - он смешон. Когда умоляет пожалеть его, обессиленного, выплеснувшего в равнодушные лица всю кровь из вен - смешон вдвойне. Кому нужна его душа? Кому нужен он без души, оставленной в творении?
        Важно другое: появилась ли у творения собственная душа? Единственная и неповторимая? Шлепните ребенка по заднице, пусть закричит, пусть жизнь проживет - тогда и посмотрим…
        Искренность - твой залог перед Богом.
        Но выкупать залог придется на другие средства.
        ГАЛЛЮЦИНАТИВНЫЙ КОМПЛЕКС: БАШНЯ МОЛЧАНИЯ
        На ощупь мрамор статуи оказался теплым. Гораздо теплее, чем в прошлый раз. Но этого было недостаточно. Огонь! Нужен огонь. Лишь жгучая угроза внешнего пламени способна взломать броню мертвого сна антиса, побуждая уйти в волну.
        Концентрическая разметка никуда не исчезла.
        В круге втором шестеро людей-костров удерживали двоих. Повалив, вывернув руки, ткнув лицом в гладкий камень плит. Сила против силы. Нет, от этих огня и в пожаре не допросишься. Двое не смогут, шестеро не дадут. Хозяева Огня боролись с беззвучным ожесточением. Лишь воздух сухо потрескивал над ними, да время от времени рождался в тишине хриплый вскрик трубы или диссонансный аккорд гитары, чтобы угаснуть в вате молчания.
        Еще один человек-костер без чувств валялся неподалеку, едва тлея.
        На краю внешнего круга, готова в любой момент рухнуть вниз, в гущу зубастых птиц, паривших у вершины башни, застыла колесница. Древняя, двухколесная, по бортам окованная листами тусклой бронзы. Лошадь кто-то выпряг и отпустил, а может, бросил на поживу крылатой стае.
        Здесь, выше облаков, повозка выглядела жалко.
        На месте колесничего, прикован к поручням блестящими цепями, обмяк легионер в доспехе. Легкий шлем с алым гребнем сполз воину на нос, до половины закрыв лицо. Когда легионер шевелился, цепи глухо звякали.
        Будто смеялись…
        НА ПОЛПУТИ ОТ «Я» К «ТЫ»
        Ворс на пышущих жаром нитях вздыбился. От его уколов пальцы кукольника испятнала кровь. «Басы» сделались заметно толще. Они превратились в разлохмаченные стальные тросы, по которым бежал высоковольтный ток. Вибрация тросов, словно рокот далеких барабанов, задавала безумный ритм, вынуждая сердце бешено колотиться в груди.
        «Давай, Пульчинелло! Просыпайся!»
        Можно снять куклу с крючка. Достать из сундука. Вынуть из дорожной сумки. И пойти с ней на сцену: играть. Но уговорить марионетку вспыхнуть? По доброй воле? Невропаст действовал, подчиняясь не законам ремесла, а случайному наитию.
        «Вставай!»
        Ворс - шерсть на загривке рассерженного кота. Струны - визжащие нервы. Пучки - жгуты мышц, звенящие от чудовищного усилия. Кукла - антис. Кукольник - ловец. На аркане он вытягивает из берлоги зверя, первобытного хищника - оказавшись снаружи, выйдя из спячки, зверь сожрет и ловца, и всех, до кого дотянется когтистой лапой.
        Это вы, маэстро? Нет, спасибо, я сам. Лучше возьмите пучок моторика. Пульчинелло еще бежит, но ноги начинают ему отказывать. Надо поддержать. Ага, вижу: шаг выровнялся, дыхание начало восстанавливаться. Хорошо, маэстро. Вы, как обычно, вне конкуренции.
        Осталось семь кругов…
        МИХР, НА КРАЮ ВОРОНКИ
        Голова раскалывалась, словно курсант Сулла, чемпион школы по рукопашному бою, остервенело молотил по ней кулаками. Нет, хуже: проклятый Сулла бесновался внутриголовы Гая Октавиана Тумидуса, и вышибить его оттуда было никак невозможно.
        Разве что расколоть череп снаружи.
        «Отставить, курсант Тумидус! - громыхнул в ушах командирский рык обер-центуриона Пакувия. - Выполнять поставленную задачу!»
        Задача? Кажется, он должен противостоять… Кому? Чему?! От попытки сосредоточиться в мозгу взорвалась ручная граната. Рядом с этой вспышкой все предыдущие издевательства Суллы выглядели невинными шалостями. К счастью, в последний момент Тумидус успел поймать за хвост ключевое слово: «граната» - и вцепился в добычу мертвой хваткой.
        Ну конечно, никакой это не курсант Сулла. Это газовая граната. С «Ландышем-4»; может быть, с форсированным «Синкопом». Обычного человека, независимо от расы, отключает без вариантов на пару часов.
        А как насчет будущего офицера ВКС Помпилии?
        Десять дней назад выпускникам предложили пройти курс метаболической модификации - для повышения сопротивляемости к боевым ОВ, сомниферам и нейроколлапсаторам. Предложили, а не приказали. Редкий случай; высокая честь. Разумеется, Гай вызвался добровольцем.
        И вот теперь - проверка.
        Метамод действует на людей по-разному. Кто-то обретает полную невосприимчивость к психотропам, кто-то - частичную; один остается жив после летальной дозы «Перитана», другой… Должно быть, он все-таки отключился. Но сейчас, пусть с запозданием, организм запустил экстрим-режим, и доброволец Тумидус начал приходить в себя.
        «Хватит разлеживаться, курсант! - рявкнул издалека обер-центурион Пакувий. - Ты - боевой гард-легат, или девица-истеричка, которая от любого чиха падает в обморок? Подъём!»
        Так он курсант или легат? Ну конечно, легат! Военный советник на Михре. Список тирской делегации, сукин сын Борготта, перестрелка, газовая граната… Веки словно придавили «таблетками» тилонских рудовозов. Из горла рвалось непроизвольное рычание. В мышечные волокна залили свинец.
        С третьей попытки Тумидус открыл глаза и сел.
        Тридцать лет назад он очнулся через девять минут сорок шесть секунд. Не худший, но и не лучший результат. Сколько прошло времени сейчас? Где он? Тесный бокс, под потолком - узкое окошко, похожее на застекленную щель. Багажный отсек вездехода класса «Дромадер». Руки-ноги связаны кафлоновыми шнурами; руки - за спиной. Ну, это поправимо.
        «Хорошо, что у вехденов не нашлось силовых наручников…»
        Сгруппировавшись, легат перекатился на спину и отработанным движением завел связанные руки под ягодицы. Секунду передохнув, подтянул колени к животу, изогнулся, хрустнув позвонками, продел ступни между предплечьями… Есть! Освобождение пленников - дело рук самих пленников.
        Теперь - путы.
        Предусмотрительные боевики не оставили в багажном отсеке ничего. Также они тщательно очистили карманы легата от содержимого. Одно забыли: рот заклеить. Развязывать мудреные узлы зубами Тумидусу было не впервой. Мало кто знает, что кафлон, смоченный слюной, начинает скользить… Разминать конечности после освобождения не пришлось - значит, лежал без сознания недолго.
        Легат выглянул в окошко. Метрах в двадцати, на краю дымящейся воронки, спиной к вездеходу, застыл старый знакомый - Лючано Борготта. Чем мерзавец был занят, оставалось загадкой. Мысленно пожелав Борготте упасть в воронку и сломать шею, Тумидус перевел взгляд на вехденов, сгрудившихся рядом.
        В стане боевиков царил разлад. Кого-то без церемоний придавили к земле. Двое «спортсменов» держали на мушке лохматого громилу, которого Гай, помнится, едва не сделал кастратом. Ближе к вездеходу ничком валялся бесчувственный крепыш, забытый всеми.
        «Отчего бы вам не поубивать друг друга?»
        Тумидус попробовал открыть наружную дверь отсека. Дверь не поддалась. Пассажирский салон отделяла от багажника сплошная перегородка. У «Дромадеров» она крепкая, без инструмента не сломать. Что ж, раз багажник нельзя открыть изнутри - значит, придется отпереть его снаружи.
        Чужими руками.
        Руками раба.
        Двадцать метров - пустяк для его клейма. Главное условие соблюдено: все кандидаты в рабство находятся в поле зрения помпилианца. Но для захвата вехдена потребуется время. Даже клеймение варвара не мгновенно, а подавить энергета куда труднее. Со временем туго, надо спешить. Борготта? Нет, только не он!
        Кто?
        Лежащий ближе прочих крепыш не шевелился. Если он жив… Тумидус расширил зону действия клейма и ощутил слабую пульсацию. Жив! Подарок судьбы. И плевать, что после клеймения в бессознательном состоянии боевик больше никогда не придет в себя, превратясь в витаморта! Легат с удовольствием передушил бы вехденов голыми руками.
        «Приступай!» - скомандовал издалека обер-центурион Пакувий.
        Тело сделалось звонким и тяжелым, словно отлитым из металла. В голове прояснилось. На ходу расслаиваясь, сбрасывая шелуху, Гай окружил вехдена, избранного для рабства. Постановка клейма заняла меньше двух минут - объект не оказывал сопротивления. Закончив процесс, легат сосредоточился, намотал невидимую цепь на руку и потянул.
        Медленно, ползком, витаморт двинулся к вездеходу.
        ГАЛЛЮЦИНАТИВНЫЙ КОМПЛЕКС: БАШНЯ МОЛЧАНИЯ
        Никогда не надо жаловаться на трудности. Придет время, и расставит все на свои места. Если вчера что-то казалось подвигом, вчерашний подвиг - жалкий лепет на фоне злобы дня нынешнего.
        Вопрос века: как разогреть статую антиса?
        Ответившему - приз в виде быстрой смерти.
        Часть дров, окружавших мраморного исполина, выгорела еще на «Нейраме», при первой попытке активации. Остальные доски местами обуглились, местами промокли и не до конца высохли после спасительного дождя. Лючано ясно понимал, что все это - галлюцинации. Бред ополоумевшего рассудка. Дрова, статуя, башня; страх вспыхнуть и сгореть, дождь… Что ж, профессионал работает с тем, что есть.
        С бредом? - значит, так.
        От сцепившихся людей-костров во внутренний круг летели искры. Светлячки, звездочки, брызги золотой канители. Некоторое время кукольник старался поймать случайную искру на россыпь щепок, сохранить, раздуть пламя. Но скоро отказался от этой идеи: проще ловить дождь сачком. Утерев пот со лба, он вздохнул и лишь сейчас обратил внимание, что происходит с неподвижным Пульчинелло, когда искры падают на статую.
        Микрочастицы Хозяев Огня не гасли на поверхности камня. Они проникали внутрь, распространяясь еле заметными трассами - оранжевыми, словно апельсин. Это вряд ли согревало мертвую плоть в достаточной мере. Но прерывистые цепочки что-то напомнили Лючано.
        Нити?
        Нити куклы, расположенные не снаружи, а внутри?
        В принципе, это не удивило невропаста. Опыт его работы с живыми клиентами согласовывался с реальностью галлюцинации, если можно так выразиться. Но явление озадачило: если «трассеры» - нити, как ими управлять?
        Он встал на колени перед статуей, положил руки на еле теплый камень и сосредоточился. Рук не хватало: ну, он сам, ну, маэстро Карл, Добряк Гишер… Нет, не хватало. Катастрофически. Основные нити, дополнительные, специальные… Движение искр улавливалось без особого труда. Трассы на миг высвечивали в Пульчинелло некие структуры: должно быть, мышцы и суставы. Хорошо, разогреть куклу мы не можем. А поднять?
        Хотя бы заставить сесть?
        Лючано обнаружил, что здесь, без шелухи, он практически раздет. Одни куцые подштанники: видимо, для приличия. И татуировка - распространившись, она покрыла все тело целиком. В рисунке произошли изменения: змеи, похожие на лианы, густо переплелись с лианами, похожими на змей, с той лишь разницей, что на лианах росли пятипалые листья-ладошки.
        Татуировка щекотно шевелилась.
        «Столько рук!.. - с завистью воскликнул маэстро Карл. - Гишер, смотри: чертова прорва рук, а он не знает, что делать!..»
        Кивнув в знак благодарности, Лючано лег рядом с антисом и обнял статую. Он хотел, чтобы тело и камень соприкоснулись по максимальной площади: чем теснее, тем лучше. Рук действительно прибавилось. Летящие искры ловились им и пенетратором буквально на лету - вместе с трассами кукольник уходил в мраморную плоть, срастался с чудовищными мышцами, проникал в шарниры-суставы.
        «Что теперь? - спросил Гишер. - Будем поднимать?»
        Лючано не ответил. С трудом повернув голову, он замер, следя за очнувшимся легионером. Зацепив концом лопнувшей цепи ногу человека-костра, который валялся без чувств, легионер украдкой подтягивал добычу к себе. Остальные Хозяева Огня, увлечены борьбой и наблюдением за действиями кукольника, ничего не замечали.
        «Не отвлекайся, малыш…»
        НА ПОЛПУТИ ОТ «Я» К «ТЫ»
        Законы движения марионетки:
        - схематичность рождает образ;
        - не копировать движения живых существ, но синтезировать их;
        - динамика видна лишь на фоне покоя;
        - скупость выразительных средств позволяет достигнуть предела насыщенности;
        - невропаст наблюдает куклу в крайне неудобных ракурсах…
        МИХР, НА КРАЮ ВОРОНКИ
        Управлять витамортом было тяжело. Легат не мог отдать ему приказ, как обычному рабу: «Тайно подберись к вездеходу и открой багажник!» Приходилось, держа безвольное тело на коротком поводке, в буквальном смысле шевелить чужими конечностями, словно механическими манипуляторами.
        При одной мысли, что он сейчас похож на невропаста, корректирующего действия тупого клиента, Тумидус едва не сошел с ума.
        Глядя чужими глазами, чтобы не сбиться с курса, легат в то же время следил сквозь узкое окошко за боевиками. Это напоминало дистанционное управление беспилотным разведчиком. Только давалось куда большей кровью. Он успел взмокнуть, а витаморт преодолел лишь половину пути до цели.
        О процессе клеймения объекта, в мозгу которого ритмы колебаний снизились до тета- и дельта-уровней, любой помпилианец знал со школьной скамьи. Обязательный спецкурс «Подчинение в нестандартных ситуациях». С демонстрацией учебных видеозаписей и мнемороликов - для наглядности.
        Чтоб накрепко запомнили.
        Захватить бессознательный объект - проще простого. Другое дело, что толку от этого - чуть. Под клеймом витаморт впадает в состояние, близкое к коме. Вернуть его к нормальному функционированию, даже освободив впоследствии, невозможно. Энергетический потенциал витаморта меньше, чем у полного робота. Фактически он близок к нулю. В качестве слуги витаморт непригоден: слишком много сил тратится на управление условно живым механизмом, за которым нужен постоянный присмотр.
        «Овчинка не стоит выделки», - говорят варвары со скотоводческих планет.
        Вот почему людей обращают в рабство, когда они находятся в полном сознании. Клеймить оглушенного человека Гаю довелось лишь однажды, во время подавления мятежа на Сайкоре. Да и то, по большому счету, не клеймить «с нуля», а лишь существенно усилить уже имеющуюся императивную связь. Декуриона Пикку контузило взрывом снаряда. Надо было срочно вытаскивать его с «нейтралки», пока мятежники вновь не пошли в атаку. Гай принял единственно возможное решение - он резко усилил «армейскую» связь и заставил декуриона доползти до позиций передовой центурии.
        Пикку спас от безумия заранее оформленный «десятинный» контакт с командиром. Декурион больше года провалялся в госпиталях. В итоге врачи поставили его на ноги. Пострадавшего комиссовали вчистую, выплатили компенсацию, оформили все возможные льготы и привилегии… Но когда Тумидус зашел проведать декуриона перед выпиской, тот при виде спасителя побелел, как снег, лишился дара речи и забился под кровать.
        Гай бегом покинул палату.
        …витаморт добрался до цели. Тыльной стороной ладони Тумидус отер пот со лба и сосредоточился. Та-ак, привстаем, беремся за рукоятку запорного устройства; тянем вверх… сильнее!.. Шелуха, осыпаясь, мешала процессу. В восприятии оставались рваные прорехи; сквозь них иллюзорные видения галлюцинативного комплекса частью просачивались в окружающую реальность.
        Звенели цепи, тряслась колесница. Раб-мертвец пытался освободить господина-пленника. На дне черной воронки, которая вдруг вывернулась наизнанку, превратясь в колоссальную башню, лежала статуя, обложенная дровами. Рядом суетился Лючано Борготта. Голыми руками, обжигаясь и шипя от боли, он ловил искры, летевшие от людей-костров, и старался поджечь дрова. Потом невропаст упал на статую и обхватил ее, словно карлик-извращенец - великаншу-любовницу.
        «Зачем он это делает?» - удивился легат.
        Один из людей-костров обернулся. В руке он держал армейский лучевик. Луч ударил в спину витаморту, и легат закричал. Это его позвоночник горел и обугливался, это его сердце дало сбой, останавливаясь; это его тело разрывалось от нестерпимой боли… Руки витаморта конвульсивно дернулись. Замок щелкнул и открылся. Дверь до половины втянулась в паз, расположенный под крышей, приглашая покинуть душный багажник. Но Тумидус не спешил воспользоваться приглашением.
        Вехден-стрелок глядел на вездеход с холодным вниманием снайпера.
        ГАЛЛЮЦИНАТИВНЫЙ КОМПЛЕКС: БАШНЯ МОЛЧАНИЯ
        Двигательную систему антиса Лючано уже воспринимал, как свою. Но это не решало главной проблемы: какими средствами начинать подъем? Дайте лилипуту канаты и блоки, он все равно не сдвинет в одиночку тяжеленного колосса. Особенно если ты в состоянии лишь корректировать, прибавлять или убавлять…
        Дико разболелась голова. Не в силах сдерживаться, чувствуя себя пузырем, в котором проделали сотню дырок, Тарталья ощутил: боль каплями стекает в антиса. Ладно. Камню не больно. Но в мышечных «трассах» от «болевого шока» возникли едва заметные сокращения. След от искр теперь гас медленнее; огромная статуя приобрела странную фактуру, утратив вид мрамора.
        На груде досок лежал гигант с содранной кожей.
        Тело исполина слабо подергивалось. Казалось, к освежеванной лягушке подвели электроды. Но заряд аккумулятора оставлял желать лучшего, грозя иссякнуть. Лючано судорожно искал в себе боль: еще, еще капельку… Тело с удивлением сопротивлялось, не желая болеть. Даже голова отпустила.
        Тогда он пошел на глубину.
        В воспоминания.
        О, там нашелся благословенный запас боли! Словно его опять сделали семилибертусом. Правда, в отличие от гладиаторских «арен», поток этой боли не нес грязи. Чистый, будто спирт, он согревал мышцы гиганта - замерзшего, окоченевшего, едва живого…
        «Я борюсь,- из недр «волшебного ящика» сказал Нейрам Саманган. - С единственной целью: постоянно напоминать себе - какие же, в сущности, хрупкие создания мы, люди. Ты удивлен? Да, я не оговорился. Мы, люди. Хрупкие. Если я забуду об этом…»
        Ну так не забывай, ответил Лючано Борготта. Помни.
        Вставай!
        Краем глаза он заметил, что один из людей-костров поднял руку. Ярчайший луч вырвался из кончиков пальцев, пронзив спину другого Хозяина Огня - того, которого волок к колеснице пробудившийся легионер. Убит или смертельно ранен, вехден задергался на цепи, рассыпая искры пригоршнями. Львиная доля искр, к счастью, пришлась на Пульчинелло, облегчая работу.
        «Не отвлекайся!..»
        МИХР, НА КРАЮ ВОРОНКИ
        Главарь боевиков криво ухмылялся. Давай, мол, братец, вылезай! - и отправишься следом за рабом. Шансов, что вехден промажет - ноль целых, ноль десятых. Как бы быстро легат ни действовал…
        Витаморт еще жил, но Тумидус чувствовал: рана смертельна. В лучшем случае раб протянет минут пять. Даже поднять его с земли, перекрыв стрелку линию огня, и, воспользовавшись этим, выскочить из багажника - не получится. Самым правильным было бы разорвать болезненный контакт, отпустив бесполезного витаморта «на свободу».
        Но помпилианец медлил втянуть щупальца клейма.
        Пока клеймо действует в режиме удержания, у него в руках остается нить, соединяющая реальность обугленной воронки с иллюзорностью галлюцинативного комплекса, где на вершине башни разгорается огонь, зажженный Борготтой. Боевикам что-то нужно от невропаста. А невропаст, ходячее стихийное бедствие, не приносит своим клиентам ничего, кроме проблем. Враг моего врага - мой друг. Истина, от долгого хождения не потерявшая актуальности. Раз так, Гай Октавиан Тумидус будет помогать Борготте, что бы ни замыслило это чудовище! И если легат бессилен здесь- значит, он будет воевать там.
        Легионер напряг вздувшиеся мускулы. Со звоном лопнули, раскатились звеньями сковывавшие его цепи. Тумидус-2 шагнул с колесницы, взмахивая сетью ретиария: образом личного клейма. Меч, зажатый в другой руке, нацелился в горло ближайшему человеку-костру.
        Безнадежная, отчаянная попытка.
        Дотянуться сразу до шестерых противников. Связать, заклеймить, обратить в рабство. Авантюра, заранее обреченная на неудачу. Клеймить можно лишь по одному, на массовое клеймение не хватит самого могучего ресурса. Но пока вехдены борются с помпилианцем, Борготта получит шанс закончить начатое.
        «Давай, мерзавец! Жги, прах тебя побери!»
        ГАЛЛЮЦИНАТИВНЫЙ КОМПЛЕКС: БАШНЯ МОЛЧАНИЯ
        «Не отвлекайся!..» - громыхнул дуэт альтер-эго.
        Выполнить приказ, отданный маэстро и экзекутором, оказалось трудно. Как сосредоточиться на коррекции, если легионер единым махом вылетел из колесницы, обнажая меч? Вихрем ворвавшись в гущу людей-костров, воин превратился в машину для убийства - один против всех. Короткий меч успевал нырнуть в малейшую лазейку. Левая рука легионера вместо щита была вооружена сетью - пронзительно-голубой, как если бы ее сплели из родниковой воды.
        Там, где сеть касалась огня, пламя шипело и гасло.
        Место битвы заволокло паром. Нечленораздельные выкрики, звон, пассажи гитары, рваные и нервные, хрип задыхающейся трубы - какофония боя сотрясла башню до основания. Даже зубастые птицы отпрянули, скрывшись в облаках. Раньше Лючано полагал, что птицы - образ голодных фагов, окруживших «Нейрам». Сейчас он в этом засомневался, но быстро отбросил сомнения.
        Не потому что нашел истинный ответ.
        Просто надо было работать.
        Пробужденные искрами, сокращаясь от вливаемой боли, мышцы антиса мало-помалу приводили тело в движение. Пульчинелло садился. Вот он оперся ладонью о плиты башни, вот выпрямил могучий торс, наклонился вперед…
        По мере движения исполина воздух вокруг него раскалялся. Загорелись дрова. Лючано умом понимал, что тоже горит, но боли не испытывал. Наверное, вся боль без остатка уходила в Пульчинелло. Кукла оживала; скоро она встанет, башня вспыхнет гигантским костром, для многих - погребальным, для одного - воскрешающим, и тогда можно будет отдохнуть…
        «Давай, маэстро…»
        «Кого вы так назвали, маэстро?»
        Ответ утонул в гуле пламени.
        НА ПОЛПУТИ ОТ «Я» К «ТЫ»
        Положительные моменты использования марионетки в психотерапии (психосоматические расстройства, работа горя, экзистенциальные и возрастные кризисы):
        - непривычность способа позволяет ломать стереотипы поведения;
        - доступ к детским ресурсам клиента, связанным с игрой и удовольствием;
        - процесс не осознается клиентом, давая свободу поиска;
        - выход на глубинные уровни;
        - делание чего-то своими руками, с интересом и без страха, включает механизм травестирования: «Я сильнее тебя, я тобой управляю!» Такая мощная терапевтическая метафора может действовать на бессознательном уровне очень долго…
        ГАЛЛЮЦИНАТИВНЫЙ КОМПЛЕКС: БАШНЯ МОЛЧАНИЯ
        …в огне хлестала сеть легионера.
        Пожар был тому причиной, или еще что, но складывалось впечатление, что сеть растет прямо из бойца. Превратясь в измочаленное рванье, она напоминала захлебывающийся фонтан. На концах струй, в местах разрывов, из голубых веревок прорастали крючья - знакомые тройчатки, какие ранее украшали волосы женщины-воина.
        Несколько лиан двинулись от пылающего кукольника к легионеру. Ладошки флуктуации ловко подхватывали обрывки и набрасывали на добычу, выбранную по принципу узнавания, стараясь, чтобы крючья намертво вцепились в плоть. Двое людей-костров подчинились без сопротивления; третий отбивался с яростью безумца - и пенетратор уступил.
        Третьим был Фаруд.
        МИХР, НА КРАЮ ВОРОНКИ
        Больше не думая о вехдене с лучевиком, Тумидус вывалился из горящего вездехода. И, падая на землю, вспыхивая факелом, успел увидеть, как главарь боевиков прицелился и хладнокровно выстрелил в затылок Лючано Борготте.
        ГЛАВА ПЯТАЯ
        ГНЕВ НА ПРИВЯЗИ
        I
        - Контрольный позывной. Повторяю: контрольный позывной. Всем доложить завершение РПТ-маневра. Порядок очередности - стандартный.
        - Ноль-второй РПТ-маневр завершил успешно. Происшествий нет. Скорость и траектория расчетные. Приступил к торможению.
        - Ноль-третий РПТ-маневр завершил…
        Обер-манипулярий Лициний Катон, офицер-координатор 2-й эскадры Первого Квинтилианского галерного флота, слушал доклады в пол-уха. Если бы имело место ЧП, сообщение поступило бы вне очереди, как положено по Уставу. Доклады по выходу из РПТ - простая формальность, дань традиции. Индикаторы связи со 18-ю основными и 10-ю вспомогательными кораблями эскадры горели зеленым.
        Аварийные датчики молчали.
        На обзорниках разворачивалась панорама звездной системы Йездана-Дасты. В систему со стороны Конской Головы входили две эскадры помпилианских миротворцев, сопровождая дюжину громоздких транспорт-пентер. В их трюмах на Михр летел VI легион планетарных штурмовиков «Скутум».
        - Ноль-четвертый РПТ-маневр завершил…
        - Ноль-пятый…
        Командиры эскадр и военный консуляр-трибун Марцелл, возглавлявший миротворческий контингент, в управление полетом не вмешивались. Ситуация штатная, все идет по плану. Экипажи полностью укомплектованы, полуторный боезапас загружен; в ходовых отсеках - свежие рабы. Накопители заряжены под завязку, об энергообеспечении можно не волноваться. Да и боевых действий, честно говоря, не предвидится: эскадры явились по приглашению правительства новопровозглашенной Михрянской республики.
        Вот штурмовикам после высадки и впрямь придется слегка побегать. Помочь местным растяпам подавить остаточные очаги сопротивления фундаменталистов.
        Но это - уже не в космосе.
        Лициний Катон позволил себе улыбнуться. После длительного противостояния двух империй, обмена нотами протеста, политических интриг, экономических диверсий, войны разведок, пограничных стычек, неудачных попыток вторжения - помпилианцы наконец получили возможность проникнуть в самое сердце державы Хозяев Огня. То, чего четверть века назад не удалось достичь силой оружия, теперь им поднесли на блюдечке. И кто, подумать только? - сами вехдены!
        Имперцы, республиканцы - какая, по большому счету, разница? Раскол в стане давнего противника - лучше не бывает…
        - …Два-восемь-бис РПТ-маневр завершил успешно.
        Улыбка исчезла с лица обер-манипулярия. Офицер поморщился. Цивилы буквально свалились на его голову поперек маршрута. Двухпалубная либурна нетипичных абрисов с мымрой-социостратегичкой на борту. Доктор наук, советник по гуманитарным вопросам; протеже наместника Руфа. Будет, значит, налаживать михрянам внутренние и внешние отношения.
        «Вехдены, небось, аж прыгают от нетерпения. Жить без этой самки гуманитерия не могут…»
        Мымру Катон в глаза не видел, ограничась голосовой связью, и не испытывал ни малейших сожалений. К «синим чулкам» он относился с брезгливостью, считая их существами «среднего пола». Доставим обузу на Михр - и гори докторица вехденским пламенем! Пусть ее, если что, штурмовики спасают. Более всего обер-манипулярия возмущало то, что цивилы отказались взять к себе на борт офицера-навигатора - для удержания либурны в строю и синхронизации маневров. Правда, сейчас штафирки доложились строго по Уставу, но это еще ничего не значит.
        Катон вызвал на связь офицера-координатора 3-й эскадры. Согласовав с ним время исполнения маневра, переключился на общую связь.
        - Внимание всем кораблям! Приготовиться к групповому развороту. Азимут на Михр, с поправкой на орбитальное смещение. Координаты: 027-143-009. Строй - походный, «двойное кольцо» стандартного эскадренного диаметра. Объявляется трехминутная готовность. Даю отсчет на рабочей частоте…
        Через три минуты противно запищал зуммер. Табло синхронизации вспыхнуло, и корабли на обзорниках и контрольных дисплеях пришли в движение. Флагман начал разворот первым, но движение не ощущалось, как и положено при исправно действующих компенсаторах инерции. Лишь панорама системы стала вращаться, пока не застыла в нужном положении.
        Запрашивая Михр по гиперканалу, Лициний Катон с придирчивостью коллекционера, изучающего предложение сомнительного жулика-антиквара, разглядывал строй эскадры в навигационной голосфере. Не доверяя зрению, затребовал параметры. Дважды перепроверил - никакой ошибки. Либурна вписалась в строй с ювелирной точностью, заняв строго отведенное ей место.
        Погрешность составляла менее полукилометра.
        «Не все цивилы косоруки», - скрепя сердце, вынужден был признать обер-манипулярий. Ловкость навигатора либурны, как полагал Катон, испортила ему настроение до конца дня. Офицер не знал, что не пройдет и часа, как у него найдется тысяча иных причин для нервного срыва.
        Веских, можно сказать, взрывоопасных причин.
        II
        - …Расчетное время до выхода на дальнюю орбиту Михра, - доложил навигатор «Герсилии», - 4 часа 37 минут.
        Юлия кивнула, меряя шагами рубку из угла в угол.
        Следя за госпожой, Антоний отметил, что та нервничает. Желая как можно скорее оказаться на Михре, она с трудом сдерживала нетерпение. И стремление заполучить в свои лаборатории нового сотрудника, пусть даже самого ценного во Вселенной, было лишь косвенной причиной; ширмой для главного.
        Лихорадочная погоня за чудодейственным средством от приступов? Антоний не верил в чудеса. Особенно когда чудотворец - жалкий невропаст, чьи способности - бледная тень возможностей помпилианцев. Любовь? Внезапно вспыхнув, безумная страсть гонит женщину босиком по звездам, вслед за возлюбленным? Хорошо зная госпожу, Антоний был не склонен приписывать ей чувственную опрометчивость. И все-таки - допустим.
        Чисто теоретически.
        Куда в таком случае смотрел наместник Руф? Знаток человеческой натуры, неужели отец не разглядел, что творится с дочерью, когда давал разрешение на вылет, срочно оформлял эту шитую белыми нитками «гуманитарную миссию»; оказывал давление на командующего флотом, дабы тот прикомандировал «Герсилию» к эскадре?
        Наместник ослеп?
        Отцовская любовь победила здравый рассудок?
        Последнего Антоний, как ни старался, не мог допустить даже теоретически. Уж скорее Тит Макций Руф заметил нечто, ускользнувшее от взгляда Антония Деца. Важнейшую деталь, из-за которой, не раздумывая, позволил дочери ввязаться в опасную авантюру. Или все намного проще, и отец банально пошел на поводу у дочери?
        Когда надо, Юлия убедит слона забраться в мышиную норку…
        Антоний терзался сомнениями: отправить наместнику конфиденциальный рапорт о своих подозрениях, или сохранять молчание? Он седалищным нервом чувствовал: вокруг Михра заваривается серьезная каша. И предпочел бы держаться отсюда подальше.
        После спец-операции по «роботизации» лидер-антиса вехденов он вдруг понял, что стареет. Хочет покоя. Тихой жизни в домике на берегу моря. Жена возится на кухне. Дети… А что? У него еще вполне могут быть дети. Подать в отставку? И кто-то заменит его рядом с Юлией, готовой забраться в черную дыру, сунуть голову в пасть хищнику…
        Своего возможного заместителя Антоний не знал, но уже ненавидел.
        Еще не поздно дать задний ход. Полномочий у него достаточно. Развернуть «Герсилию», взять курс на Квинтилис. Юлия, конечно, придет в бешенство. Но дело в другом: рискнет ли он после этого посмотреть ей в глаза? Антоний разрывался между долгом - и чувством гораздо бОльшим, нежели просто долг. Чувством, в котором он не признался бы и самому себе.
        - Вызов из пятой каюты, - доложил второй пилот, по совместительству отвечавший за внутреннюю и внешнюю связь. - Спрашивают вас, госпожа.
        - Включите открытый канал, - распорядилась Юлия.
        В центре рубки сконденсировалась голосфера. За спинами рыжих близнецов возвышался голем - элегантный до отвращения, в безупречно сидящем костюме. На губах Эдама застыла вежливая улыбка. Юлию голем раздражал. Она знала, что это глупо, что перед ней - всего-навсего искусственное существо, раб-синтетик, созданный гематрами, лишенными естественного клейма…
        Но расшалившиеся нервы толкали на конфликт.
        - Можно нам в рубку?
        - Пожалуйста!
        - Мы будем себя тихо вести!
        - Мы никому не помешаем!
        Когда дети того хотели, их лица разом переставали быть восковыми масками, а голоса обретали богатство интонаций. В данном случае - умильно-просительных. Сказывались отцовские гены. Маленькие хитрецы прекрасно знали, как действует на окружающих внезапное проявление чувств у двух ходячих компьютеров. И с беззастенчивостью, под которой лежал точный расчет, этим пользовались.
        Юлия все понимала, а устоять не могла. «Неужели во мне пробуждается материнский инстинкт?» Ответа на сей вопрос у нее не было. Поинтересоваться, что ли, у гематриков? Детки проведут соответствующую калькуляцию и ответят с точностью до микрона.
        - Зачем вам в рубку?
        Она пыталась выглядеть строгой - как и следовало ожидать, без особого успеха. То, что удавалось со всеми остальными, давало сбой на близнецах.
        - Там панорама…
        - Мы никогда раньше…
        - …мы одним глазком!..
        - …только в фильмах…
        - И в арт-трансе. Мы после завтрака смотрели…
        - «Гнев на привязи»!..
        - Пожалуйста, Юлия…
        Она сама настояла, чтобы дети перестали называть ее «госпожой Руф». «Госпожа» в определенной степени подразумевает наличие «слуги», а там и до раба - рукой подать. Это одни помпилианцы четко, на физиологическом уровне, различают слуг и рабов. Инорасцам такого индикатора не дано. Юлия не хотела, чтобы у гематриков возникли ассоциации с недавним рабством.
        «С каких пор ты стала деликатничать, подруга?»
        Свободных кресел в рубке хватало. «Герсилия» была намного больше «Нейрама», а с управлением вполне справлялись навигатор и второй пилот. Пять мест у пульта благополучно пустовали.
        - Ладно, заходите.
        - Спасибо!
        Антоний недовольно буркнул что-то насчет «детского сада». Юлия пропустила его реплику мимо ушей. У шефа охраны имелся личный зуб на гематриков. Дотошно проверяя их багаж, доставленный на корабль големом, Антоний обнаружил шикарную коллекцию арт-трансовых капсул, и среди них - «Гнев на привязи», нашумевшую картину Ричарда Монтелье.
        В свое время вокруг фильма разразился изрядный скандал. Критики-помпилианцы с негодованием требовали запретить картину еще до премьеры, поскольку та «провоцирует межрасовые конфликты, искажает историческую правду и тенденциозно представляет Помпилианскую империю в негативном свете». Какой-то идиот подал иск в Апелляционный суд Лиги, требуя возместить ему моральный ущерб от просмотра, и с треском проиграл процесс - судьи вынесли решение в пользу Монтелье.
        Скандал сделал фильму отличную рекламу. Картина разошлась по Галактике в миллиардах копий. «Гнев на привязи» собрал пять «Ник»: за режиссуру, эмоциоряд, лучшую сцену первого плана (лауреат - Максимилиан Гермет, запечатлевший взгляд из глубин «галллюцинативного комплекса»), ассоциобразность и уровень отождествления.
        Надо ли говорить, что находка не привела Антония в восторг? Он прочел гематрикам десятиминутную лекцию о вреде дешевых пропагандистских поделок для неокрепшей детской психики. Близнецы выслушали его с каменными лицами, дружно кивнули - и отправились в каюту смотреть фильм по второму разу.
        Ясное дело, Давид с Джессикой желали увидеть поле давней битвы воочию, а не в арт-трансовых грезах. Детям интересно. Они познают окружающий мир, сравнивают впечатления. Это же так естественно! А Антоний все ворчит и ворчит…
        Панорама на обзорниках и впрямь смотрелась величественно. Выстроившись походными кольцами, эскадры входили в систему. Галеры маневрировали с четкостью деталей гигантского механизма, вторгшегося во владения Хозяев Огня. Прямо по курсу, разгораясь, будто от ярости, полыхал косматый шар Йездана. Скромница-Даста опасливо пряталась за спиной могучего супруга, медля явить себя взглядам пришельцев.
        Позади эскадр космос расцветал тюльпанами из кипящей смолы, хорошо различимыми даже на фоне аспидной черноты пространства. Места выхода кораблей из РПТ-маневра. При виде прорех на теле Мироздания, ведущих в небытие, Юлии вспомнилась птица Шам-Марг, рубка «Нейрама»…
        Путь, что привел ее сюда.
        И начался этот путь отнюдь не в тот момент, когда «Герсилия» присоединилась к «миротворческому контингенту» Первого Квинтилианского галерного флота.
        III
        - Заседание Межрасового Комитета по спасению Лючано Борготты…
        Она осеклась. То, что вначале задумывалось, как шутка, получилось вовсе не смешным. И больше похожим на правду, чем хотелось бы. Ее разнообразный жизненный опыт не включал в себя близкое общение с детьми (особенно - с детьми-гематрами) и големами. Впрочем, поиски блудного невропаста - тоже не слишком обыденное занятие для дочери императорского наместника.
        Юлия вздохнула и, раз уж начала, закончила:
        - …объявляю открытым.
        Сидя напротив, близнецы синхронно кивнули. Забравшись на диванчик с ногами, в руках Давид и Джессика держали по открытой пачке «Румяных щечек». Из пачек торчали соломинки со смешными мини-раструбами. Как выяснилось, гематрики обожали сок-пюре из яблок, оранж-патиссонов и моркови, обогащенный витаминами. Зная вкусы любимых внучат, Лука Шармаль загрузил на яхту груду упаковок с лакомством, а затем переправил продукт на «Герсилию».
        При одной мысли о «Румяных щечках» лицо Юлии начинало зудеть в предчувствии аллергического диатеза. А эти декалитрами, что ли, сосут…
        Соскучились в рабстве.
        Ситуация до боли напоминала встречу двух высоких сторон. Помпилианка и гематрики; рядом - телохранители-референты. Антоний мрачней ночи, голем Эдам мурлычет бодрую песенку. Зато каюта «Герсилии», где они «заседали», наводила на мысли о погроме или подготовке к ремонту. Торопясь стартовать с Террафимы на Тамир, педант-Антоний не забыл прихватить с арендованной виллы все движимое имущество госпожи Руф. Мебель, аппаратура… Но расставить добро по местам, как было вначале, времени не нашлось.
        - Исходные данные? - тихо спросила девочка.
        Вынув соломинку изо рта, Джессика взяла салфетку и принялась вытирать замурзанную мордашку. Как можно было так извозюкаться, употребляя сок-пюре через соломинку, Юлия не понимала.
        - Объект поисков вышел на связь с дядей Антонием, - шеф личной охраны чуть не подскочил, услышав свое новое звание, - с Тира. Имел доступ к средствам межсистемной гиперсвязи. Предположние: объект был свободен и не стеснен в финансах.
        - Недостаточно данных, - вмешался Давид.
        - Для чего?
        - Для предположения о свободе. Фортунабельность объекта позволяет определить вероятность такого допущения, как 44,3%.
        Мальчик подумал и уточнил:
        - Максимум.
        - Он шутит, - Джессика с укором посмотрела на брата. - Никакой фортунабельности не бывает. Додик, вечно ты… Дядя Антоний, сообщение пришло к вам из центра гиперсвязи или с личного коммуникатора?
        - С личного, - буркнул шеф охраны. - Владелец гасил опознавательный код. Установить, кому принадлежит уником, не удалось.
        Девочка бросила салфетку в утилизатор.
        - Вывод: объект частично лишили свободы. С дедушкой он связывался из центра гиперсвязи «Эстерган» 3-го Андаганского космопорта на Тире. За счет вызываемого абонента. Следовательно, поначалу испытывал нехватку финансов.
        - А потом перестал испытывать? - с ядовитой вежливостью поинтересовался Антоний.
        - Перестал, - ответил за сестру Давид.
        - Откуда такая уверенность?
        - Дедушка перевел на его счет тридцать миллионов экю. Следовательно, у объекта была возможность покинуть Тир в любую минуту. Или приобрести личный уником с гиперблоком. Джесси права: объект частично ограничили в свободе действий. Строго между разговором с дедушкой и отправкой сообщения дяде Антонию. Надо запросить информаторий космопорта: что у них есть на Лючано Борготту.
        Юлия пожала плечами.
        - Информаторий не дает сведений о пассажирах кому попало. Мы - не родственники, не деловые партнеры, не офицеры полиции…
        - Свяжитесь с адвокатом объекта, - хором ответили близнецы. - Фионина Вамбугу, вудуни. Сейчас она находится на Террафиме.
        - Адвокат? Откуда вы знаете?!
        Отправив пустую упаковку в утилизатор вслед за салфеткой, Джессика вскрыла очередные «Щечки». Казалось, это занятие поглощает юную гематрийку целиком.
        - Объект судили на Китте. Госпожу Вамбугу ему предоставили в качестве адвоката. Дедушка нам рассказал перед отлетом.
        Давид смотрел на сестру, размышляя: последовать ее примеру, или на сегодня хватит? Мальчика терзали сомнения, но на лице ничего не отражалось.
        - Банковский счет объекта разблокировали. Иначе дедушке не удалось бы перечислить гонорар за сведенья о нас. Снять блокировку можно лишь после освобождения владельца счета, например, в результате досрочной амнистии. Чтобы освободить Борготту, его адвокат должна была подписать ряд документов у легата Тумидуса. На тот момент Тумидус находился на Террафиме. Вероятность, что адвокат до сих пор никуда не улетела с Террафимы, разыскивая клиента - 78%.
        Включая коммуникатор, начиная поиск адвоката Вамбугу и выходя на связь с вудуни, которая и впрямь отыскалась в Эскалоне - площадь Восстания, отель «Альгарен», номер 367 - Юлия чувствовала себя лишней. Взять отпуск, снять бунгало на побережье Йала-Маку, купаться в океане, флиртовать со смуглыми красавцами, а дети пока спасут и злосчастного Борготту, и всю Галактику заодно…
        К счастью, адвокат оказалась не из тех кровопийц, что без финансового стимула шагу не ступят. За стимулом бы дело не стало, но готовность Фионины Вамбугу сотрудничать радовала. Вудуни подтвердила, что Борготта выходил с ней на связь с Тира, обещал немедленно вылететь на Террафиму, после чего исчез с концами. Затем Вамбугу отправила адвокатский запрос в Андаганский космопорт. Пока там выясняли, был ли в наличии искомый пассажир, и если да, то брал ли билет до Террафимы, а если нет, то куда делся, адвокат спросила у Юлии, когда помпилианка намерена вылететь в сторону Тира.
        Чем скорее, тем лучше, ответила Юлия. «Герсилия» готова к старту. Экипаж в состоянии полной готовности. Рабочие палубы укомплектованы необходимым количеством рабов.
        О том, что рабы принадлежат не самой помпилианке, а Антонию и членам экипажа, она, как всегда, умолчала. Она вообще была предусмотрительна, Юлия Руф. Детей обслуживал голем, но даже не отправь дед-банкир Эдама с внуками, близнецов все равно изолировали бы от общения с рабами. Ни прямого контакта, ни случайных встреч. На рабочие палубы, а уж тем более в ходовой отсек, гематрикам ходу нет, и точка. Экипажу строжайше запретили осуществлять любые действия, при которых раб может попасться Давиду с Джессикой на пути.
        Нечего травмировать психику маленьких вольноотпущенников.
        Дедушка оценит.
        - Отлично, - подвела итог вудуни. - Сейчас закажу билет до Тамира. Пусть «Герсилия» ждет меня на дальней орбите. Я присоединюсь к группе поиска в течение двенадцати часов.
        И связь прервалась.
        Напористость госпожи Вамбугу пришлась Юлии по душе. Даже не спросить, желает ли помпилианка личного присутствия адвоката на своем корабле; поставить перед фактом, мило улыбаясь - это дорогого стоит.
        Родственная душа.
        - Второе заседание Межрасового Комитета по спасению Лючано Борготты, - сказала Юлия, когда либурна приняла на борт бойкую адвокатшу, - объявляю открытым.
        - Исходные данные? - спросили близнецы.
        О, за истекшие десять часов данных прибавилось. Вамбугу была молниеносна, напросившись в курьерский челнок почтовиков - скоростной кораблик отправлялся на Тамир с грузом посылок ко Дню Шахтера, главному местному празднику, и молодцы-почтовики с радостью сделали одолжение темнокожей красотке. Но информаторий космопорта в Андагане провернул за это мизерное время поистине грандиозную работу.
        Пассажир по фамилии Борготта в списках прибывших не значился. В списках улетевших - тоже. Возник из воздуха и скоренько растворился. Единственная зацепка: Лючано Борготта был зарегистрирован, как пользователь терминала банка «Разенфайзен», где он оформлял ногтевой имплантант IGA-bio-137u.
        Поиск по голографии клиента, предоставленной адвокатом, дал куда лучшие результаты. Следящие камеры зафиксировали объект в следующих ситуациях:
        - скандал в зале ожидания: объект торгует шубой;
        - конфликт у пункта гиперсвязи: объект спорит с охранником;
        - посещение магазина «Bon Vivant»: объект приобретает новый гардероб;
        - инцидент у входа в магазин: бригада медиков оказывает помощь объекту, потерявшему сознание.
        «Следующим этапом будет кладбище, - подумала Юлия. - Надгробная плита с эпитафией: «Он жил недолго, зато энергично». Ох, типун мне, дуре, на язык…»
        Опережая запрос, информаторий сообщил, что в больницы и лечебные учреждения Андагана объект не поступал. По первому же требованию адвоката полиция готова начать розыск пропавшего человека. Подавайте заявление, оформим, как полагается…
        - Розыск ничего не даст, - подвела итог Джессика. - Верно, Додик?
        - Ага, - кивнул Давид. - Вероятность: 94,5%. У меня есть идея. Тетя Фионина, вы можете проверить динамику средств на счету клиента? Как адвокат, а?
        Вудуни подмигнула «племяннику»:
        - Это на грани законности, мой мальчик. И даже одной ногой за гранью.
        - Но вы сделаете это?
        - Разумеется.
        «Герсилия» успела выйти из первого РПТ-маневра, приближаясь к системе Йездана-Дасты, когда на третьем заседании комитета по спасению выяснилось: после тридцатимиллионного транша от Луки Шармаля на счет Борготты поступила еще одна, тоже довольно внушительная сумма. Назначение платежа: аванс по контракту номер такой-то.
        - Если подписал контракт, значит, жив, - с облегчением вздохнула Юлия. - Фионина, голубушка, выясните: с кем заключен контракт?
        Адвокатский запрос помог и здесь. Налоговая служба Андагана уведомила госпожу Вамбугу, что все полагающиеся налоги по контракту между Лючано Борготтой и Тирской федерацией спортивной борьбы (в лице ее почетного председателя, сатрапа Пира Самангана) уплачены.
        От радости близнецы распечатали по пачке «Румяных щечек». Запас подходил к концу, но помпилианка гарантировала озабоченным гематрикам, что сделает необходимые закупки при первой возможности.
        - Его нет на Тире, - сказали дети.
        - В списках улетевших объект не значился, - возразила Юлия.
        - Проверьте групповые заявки, - сказали дети.
        Вскоре помпилианка готова была закупить близнецам микро-заводик по производству соков-пюре. Гематрики попали в точку: в спортивной делегации борцов, летевших на Михр ставить памятник какому-то выдающемуся тренеру, значился блудный объект.
        - Связаться с дедушкой? - предложили близнецы. - Хорошо бы прилететь на Михр не просто так, а заручившись определенной поддержкой…
        - С дедушкой не надо, - возразила Юлия, счастливая, что теперь настала ее очередь выкладывать козыри. - Я свяжусь с отцом. Наши миротворцы скоро будут на Михре. Если сроки нас устроят, наместник не откажет любимой дочери в кое-каких полномочиях.
        Очень скоро «Герсилия», на борту которой волей Тита Макция Руфа возникла из небытия госпожа советник по гуманитарным вопросам, присоединилась к миротворческому контингенту.
        - Почему вы приняли личное участие в поисках? - спросила Юлия.
        - Я - адвокат Борготты.
        Вудуни подняла бокал с вином на уровень глаз: дескать, ваше здоровье! Они с помпилианкой сидели в каюте Юлии: наедине, с глазу на глаз. Дети спали, Антоний куда-то убрался. До высадки на Михр оставалось время; обе женщины сгорали от нетерпения, но скорее откусили бы себе языки, чем признались в этом вслух.
        - Ну и что? Вы - казенный адвокат. Вас назначили. Откуда такое рвение?
        - Допустим, я - честный адвокат. Не верите? Хорошо, а почему вы его ищете? Только не говорите, что вы - его невеста!
        - Я - его работодатель. Он собирался подписать со мной контракт.
        - Впервые вижу работодателя, гоняющегося за сбежавшим работником по всей Галактике.
        - Впервые вижу адвоката, рискующего ради навязанного клиента.
        - Ну и как?
        - Вы мне нравитесь.
        - Вы мне - тоже.
        Женщины улыбнулись друг другу. Обе знали, что хороши собой; обе знали то же самое о собеседнице. Со стороны могло показаться, что разговор - поединок фехтовальщиц. Парады, уколы, репризы. Поиск слабого места. Призрак странного чувства стоял между помпилианкой и вудуни, ускользая, когда его пытались окликнуть по имени.
        Любопытство?
        Обоюдная симпатия?
        Ревность?
        - Давайте начнем сначала, - предложила Юлия, беря с блюдца тарталетку с деликатесом: горкой лаково-черной икры рыбок боро-оборо. - Словно ничего не было. Итак, почему вы ищете его не за страх, а за совесть?
        Адвокат взяла другую тарталетку, с грибами и козьим сыром.
        - У него Лоа с когтями. А вы?
        - Он причинил ментальную боль моему сорасцу.
        - У меня докторская степень по фундаментальной одержимости. Но я с трудом оторвала его Лоа от своего, за миг до совокупления. Хотите что-то добавить?
        - У меня докторская степень по социостратегии. Он снял мне шелуху. И спровоцировал кризисный приступ без негативных последствий.
        - Вам не кажется, что мы похожи на двух извращенок, тоскующих по жестокому любовнику?
        - Кажется.
        - Начнем сначала.
        - Пожалуй.
        На правах хозяйки Юлия наполнила опустевшие бокалы. «Castello dei Grampolla», купаж Permarco. В насыщенном рубине сошлись ароматы древесного угля, сухих трав, дыма, горячего гравия, черной смородины и вишни. Большое количество сладких танинов делало это вино дамским фаворитом. А цена - несбыточной мечтой для большинства.
        Юлия Руф числилась в меньшинстве.
        - Итак, зачем?
        - Не скажу.
        - Ну и я не скажу.
        Все оставшееся время они болтали о пустяках.
        IV
        - …Орбитальный диспетчерский центр Михра вызывает миротворческий контингент Помпилии. Повторяю: орбитальный диспетчерский центр Михра вызывает…
        Без визуального гиперконтакта по молчаливому обоюдному согласию решили обойтись. Для решения процедурных вопросов и передачи навигационной информации голосовой связи более, чем достаточно. И энергии уходит меньше.
        - На связи обер-манипулярий Лициний Катон, офицер-координатор 2-й эскадры Первого Квинтилианского галерного флота. Как меня слышите?
        - Слышим вас хорошо, обер-манипулярий. Передаем экстренное уведомление: срочно измените курс следования! Повторяем, ОДЦ - миротворческому контингенту: срочно измените курс следования! Азимут…
        В первую секунду Катон решил, что ослышался. Или в ОДЦ сидят буйные психи - с михрянцев станется! Но тут начался повтор, прозвучало слово «азимут», и обер-манипулярий очнулся. Да что эти дэвом трахнутые вехдены себе позволяют?! Им, понимаешь, одолжение делают, спешат на помощь, забыв былые распри - а они, вместо благодарности…
        С трудом сдерживая гнев - ах, некстати вспомнилась гнусная вехденская агитка «Гнев на привязи»! - он прервал нахала из орбитального центра:
        - ОДЦ, вас не понял. Повторяю: ОДЦ, вас не понял! Миротворческий контингент ВКС Помпилии входит в систему по просьбе правительства Михрянской республики. Извольте обеспечить встречу миротворцев согласно предварительным договоренностям! Как меня поняли?
        На том конце гиперканала воцарилось молчание. Катон представил, как насмерть перепуганный связист, сбиваясь на скороговорку, докладывает по начальству, и хмыкнул. Вехденам спуску давать нельзя. Пусть с самого начала знают свое место!
        Попросили помощи - теперь не жалуйтесь.
        - Достойный ответ, обер-манипулярий, - с удовлетворением констатировали за спиной.
        Консуляр-трибун Марцелл вошел в рубку бесшумно, как всегда.
        - Здравия желаю, господин консуляр-трибун! - Лициний Катон вскочил, вытягиваясь по стойке «смирно», и молодцевато щелкнул каблуками. - Докладываю…
        - Вольно, - махнул рукой Марцелл. Даже нарочито небрежное движение вышло у командующего точным и резким. Сухая ладонь рассекла воздух на манер сабли. - Отставить доклад: я все слышал. Назревает нештатная ситуация. Что ж, я подозревал это с самого начала. Дальнейшие переговоры я буду вести лично. Оставайтесь в рубке, мне может понадобиться ваша помощь.
        - Слушаюсь, господин консуляр-трибун!
        Марцелл подошел к пульту, но садиться в кресло не стал. Сухопарый, подтянутый, разменяв девятый десяток, консуляр-трибун двигался стремительней юноши. Язык не поворачивался назвать его стариком. Хотя коротко подстриженные волосы Марцелла давно приобрели цвет благородного серебра, энергии члена коллегии трибунов, наделенных консульскими полномочиями, завидовали молодые брюнеты-центурионы.
        Трижды Марцеллу предлагали стать полным консулом, и один раз - императорским наместником на Юниусе. Военный до мозга костей, он всякий раз отказывался, утверждая, что без армии одряхлеет и умрет.
        - ОДЦ Михра вызывает миротворческий контингент!
        - На связи командующий миротворческими силами Гай Клавдий Марцелл. Что у вас стряслось?
        Пауза. Словно континуум вдруг сделался вязким, и сигналу требовалось время - преодолеть сопротивление.
        - На Михре, в северо-западном районе Кашмихана, зафиксированы аномальные природные явления, могущие представлять опасность для кораблей. В связи с этим просим…
        - Кашмихан? Это рядом с нашей наземной базой?
        - Э-э… Да.
        - Что за аномальные явления? Точнее!
        - Природа явлений… э-э-э… не установлена. Выбросы энергии… представляют серьезную опасность…
        - Я в курсе, - фыркнул Марцелл, не скрывая презрения. - Кто-то наносит из космоса энергетические удары в одну и ту же точку. Пристреливает новое оружие. Координаты «мишени» нам известны, можете не беспокоиться. Мы не подставимся под удар. И вскоре разберемся с вашим «вольным стрелком».
        - Э-э-э… есть нюансы. Около получаса назад проявилась новая аномалия. Крайне опасная. Возможно, особый тип флуктуации континуума. Просим вас изменить курс…
        - Они темнят, - обернулся командующий к Лицинию Катону, отключив передачу звука, чтобы не услышали вехдены. - Флуктуация? В Кашмихане, на поверхности планеты?!
        - Так точно, господин консуляр-трибун! Выглядит очень подозрительно! Они явно что-то от нас скрывают.
        Марцелл кивнул.
        - Вот и я так думаю.
        - …проследовать по транссолярной траектории над плоскостью эклиптики в сектор за орбитой Хордада. Там удалиться от Хордада на расстояние, предусмотренное международными соглашениями. Даем азимут и координаты…
        - Мне необходимо подтверждение. Свяжите меня с нашим военным советником на Михре, легатом Тумидусом.
        Пауза была вдвое больше прежней.
        - Сожалею, но это невозможно. Советник Тумидус пропал без вести.
        - То есть как это - пропал?!
        Лицо командующего, обычно бледное, налилось кровью. На скулах вздулись желваки. Казалось, главный миротворец сейчас шагнет через космос прямиком в ОДЦ и собственными руками придушит столько республиканцев, сколько успеет.
        - Господин консуляр-трибун!
        Нервный возглас штурмана-навигатора заставил обернуться обоих: и командующего, и офицера-координатора.
        - В околопланетном пространстве Михра зафиксирована мощная энергетическая аномалия. Объект движется в нашу сторону на полусвете. Курс…
        - Общую связь по соединению!
        Катон метнулся к пульту; с разгону нырнул в рабочую голосферу, дублируя команды голосом.
        - Есть общая связь!
        - Всем кораблям соединения: боевая тревога!
        В это время Юлия говорила по гиперканалу с профессором Штильнером. Профессор сиял бриллиантом короны: на Квинтилисе его встретили по высшему разряду. Резиденция наместника, прием в честь гостя, пресс-конференция… Не избалованный вниманием, Адольф Фридрихович расцвел и помолодел. Чисто выбрит, причесан, трезв, как стеклышко, он даже говорить стал вполголоса, значительным баритоном, вынуждая собеседника прислушиваться.
        Штильнеру благоразумно «забыли» сказать, что шумиха вокруг него, а главное - революционное открытие профессора, крайне выгодны в первую очередь именно помпилианцам. Если расовые качества станут передаваться по наследству при смешанных браках - император и сенат Помпилии, в отличие от других энергетов-монополистов Галактики, не заинтересованных в наплыве ублюдков-конкурентов, будут теми счастливчиками, кого обрадует увеличение количества «людей с клеймом».
        В смысле, тех, кто клеймо ставит.
        Пятизвездочный отель «Эгерия», мобиплан с личным пилотом, внимание ученых мужей Квинтилиса, лаборатория, переданная в единоличное распоряжение Штильнера - профессор рассыпался в благодарностях, обрушивая на Юлию один неуклюжий комплимент за другим. Чувствовалось: он мало-помалу начинает принимать тщательно спланированный триумф, как должное.
        В глазах блестело предчувствие звездной болезни.
        Такие изменения устраивали Юлию. Ей был нужен уверенный в себе, даже слегка надменный гений, а не опустившийся пьяница-шарлатан. Еще немного, и Адольфа Фридриховича можно будет без опасений показывать по визору.
        - Голубушка! Я жду не дождусь, когда мы с вами увидимся, и я поцелую вашу благословенную ручку! Если вам нужен раб, возьмите меня! Преданней слуги вам не найти…
        Хорошо, что профессор от возбуждения не понимал, что говорит. В рабе Юлия не нуждалась. Зачем ей пустоглазый робот вместо талантливого космобестиолога? Да и взять Штильнера в рабы, возникни у помпилианки такое сумасбродное желание, она бы уже не сумела.
        - Вы преувеличиваете, профессор…
        С начала разговора, повинуясь неясному посылу, она сузила трансляционный луч и включила экранирующий режим. Близнецы-гематры по-прежнему оставались в рубке. Но профессор видел только Юлию. Все остальное скрывалось от него серой пеленой одностороннего конфидент-поля.
        Зато дети хорошо видели Адольфа Фридриховича.
        - Одну минутку, профессор…
        Юлия повернулась к гематрикам. И еле сдержалась, чтоб не охнуть. Привези таких деток, скажем, на Шаббат или Таммуз, покажи их лидерам движения «За чистоту!» - и те без колебаний подтвердят: наши, стопроцентные! Прочь сомнения! В креслах сидели маленькие копии взрослых Шармалей, Луки и Айзека. Лица - маски из воска, глаза - бутылочные донца; предельная скупость движений. Все от матери, ничего от отца.
        Помпилианка дорого бы дала, лишь бы узнать: какие расчеты творятся сейчас в невообразимых мозгах близнецов? При виде родителя, которого им показали впервые в жизни?
        - Хотите, я вас познакомлю?
        - Нет, - хором ответили близнецы.
        - Почему?
        - Я боюсь, - спокойно призналась Джессика.
        - Я тоже боюсь, - кивнул Давид.
        - Чего?!
        Близнецы промолчали. А Юлия поняла, что расчетов не было. Был страх детей перед далеким, незнакомым отцом. Для страха у близнецов не нашлось других выразительных средств, кроме ширмы псевдо-счисления.
        - Не бойтесь, - она попрощалась со Штильнером и отключила гиперсвязь. - Я сама отвезу вас на Квинтилис и познакомлю с отцом. Уверена, он придет в восторг.
        - Правда? - еле слышно спросила Джессика.
        - Правда. Вероятность 100%.
        - Такой вероятности не бывает.
        - Бывает. Вы просто еще не всю математику изучили.
        Их разговор прервал второй пилот. Он смотрел в навигационную сферу с таким выражением лица, будто увидел там свою бабушку, пляшущую на столе в солдатском борделе.
        - Госпожа Руф! Взгляните…
        V
        - …Уходите! Скорее уходите! Ондвижется к вам!
        Вехден-диспетчер надрывался в гиперканале, но его уже никто не слушал. Гай Клавдий Марцелл улыбался, как всегда перед серьезной битвой. Его улыбка служила неиссякаемым источником легенд и анекдотов. От гнева минутной давности не осталось и следа. Кровь отхлынула от щек, складки на лбу разгладились. Лицо командующего можно было бы счесть благостным, если бы не острый, все подмечающий взгляд льдисто-голубых глаз.
        Движения консуляр-трибуна сделались скупыми и экономными. Распоряжения - краткими и точными. Марцелл не спешил активировать координирующую голосферу флагмана. Пока ему вполне хватало докладов подчиненных, информации контрольных дисплеев и панорамы на обзорниках.
        Ну и, разумеется, императивная связь с офицерами соединения через «клеймо». Очень полезная штука, когда необходимо координировать действия семи десятков кораблей.
        - Объект наращивает скорость. 0,61 света… 0,67…
        - Объект пропал! Не фиксируется ни в одном из диапазонов!
        - Совершил РПТ-маневр? - робко предположил Лициний Катон.
        - Нет. Он не успел разогнаться до субсвета.
        - Разрыва пространственно-временной ткани не зафиксировано. Гипер-составляющая на финальном отрезке траектории отсутствует, - подтвердил штурман-навигатор.
        - Тогда что же? Туннельный эффект?
        - Скорее всего.
        - Значит, это все-таки флуктуация?!
        Забывшись, Катон задавал вопросы командующему, словно школьник, заглядывающий в рот всезнайке-учителю. Но консуляр-трибун не стал одергивать молодого обер-манипулярия. Пусть спрашивает, пока есть такая возможность. Главное, чтобы не запаниковал в боевой ситуации. Парень - честный служака. На труса не похож. Справится. А что волнуется, так это нормально.
        Марцелл помнил, что перед своим первым сражением все время грыз ногти. Остальные детали забылись, а ногти остались. Обгрызенные до мяса, до болезненных заусенцев. Вот ведь шуточки памяти…
        На последний вопрос подчиненного он не ответил. Консуляр-трибун никогда не спешил с выводами.
        - Объект появился вновь! Он сократил дистанцию на треть…
        - Продолжайте слежение.
        - Объект приближается, наращивая скорость!
        На обзорниках проступило светящееся пятнышко. Оно пульсировало, разгораясь, словно живое сердце. Погасло на миг, возникло снова, заметно ближе…
        - За объектом обнаружен «мерцающий след»!
        - Антис?!
        Ответа не требовалось. «Мерцающий след» слегка искривленного, но быстро восстанавливающегося континуума оставляли за собой только антисы - и то далеко не все.
        - Снимите энергетический отпечаток и сверьте с атласом.
        Отпечаток волновой структуры антиса в «большом» теле строго индивидуален. По нему столь же легко идентифицировать исполина, как человека - по отпечаткам пальцев или рисунку сетчатки. Характеристики всех зарегистрированных антисов хранились в специальном атласе, который имелся в компьютере любого звездолета.
        Но Гай Клавдий Марцелл и без атласа знал, с кем предстоит иметь дело. Двадцать семь лет назад ему исполнилось пятьдесят пять. Военный трибун, он командовал 4-й усиленной эскадрой Шестого Квинтилианского галерного флота, вторгшегося в систему Йездана-Дасты со стороны Конской Головы.
        Как и сейчас.
        Тогда их целью был не Михр, а Хордад. И шли они отнюдь не с «миротворческой миссией». Один из редких помпилианцев, кто посмотрел «Гнев на привязи», имея возможность сравнивать, Марцелл знал: режиссер не слишком исказил события.
        Молча он глядел на обзорник. Да, очень похоже. За малым исключением: в тот раз позади Нейрама Самангана, лидер-антиса вехденов, развернулся в боевом порядке Второй Гвардейский флот Хозяев Огня.
        Интересно, кто это сказал, что в одну реку нельзя войти дважды?
        КОНТРАПУНКТ
        ЛЮЧАНО БОРГОТТА ПО ПРОЗВИЩУ ТАРТАЛЬЯ
        (знать бы, где и когда…)
        В луче света пляшут пылинки. Танец их прост и незатейлив. Они кружатся, взмывают, чтобы опуститься, сталкиваются, чтобы спустя миг разлететься в разные стороны. Прах к праху, свет к свету. За их танцем можно наблюдать вечно. Но вечность - фигура речи, не более.
        Во тьме космоса пляшут солнца. Танец их сложен и грандиозен. Они летят, вспыхивают, чтобы погаснуть, сжимаются, чтобы взорваться и прожечь насквозь шелковую подкладку мироздания. Мрак к мраку, свет к свету. Звезды-слоны, звезды-кони, звезды-олени - части вселенской карусели. Но карусель - фигура речи, не более.
        В органической каше, густо замешанной на страхе и страсти, булькают люди. Их бульканье похоже на кваканье жаб в пруду. Они кипят, развариваются, преют, сдабриваются маслом, ложатся бок-о-бок; ах, эти мелкие людишки заварят кашу, уж будьте уверены… Крупинка к крупинке, судьба к судьбе. Где-то там, в общей кастрюле, на дне - я.
        Я - тоже фигура речи.
        Не более.

2-Я ЭСКАДРА; «СЛАВА ПОМПИЛИИ», ФЛАГМАН-ТРИРЕМА
        - …Согласно атласу, это Нейрам Саманган!
        - Спектр-фактура?
        - Совпадение - 86%. Отклонения в пределах допустимого…
        Голос второго навигатора дрожал от растерянности. Центурион отказывался верить собственным глазам. Но ошибка исключалась. Атлас, вне сомнений, надежен; а если бы барахлил дистанционный сканер, в базе данных просто не нашлось бы соответствия дефектному отпечатку.
        Командующий молчал.
        - Он же погиб три года назад! - не выдержал обер-манипулярий Катон.
        - Он пропал без вести.
        Ситуация складывалась, мягко говоря, нетривиально. Время до контакта с антисом еще оставалось, и консуляр-трибун распорядился:
        - Сравните отпечаток с атласным эталоном по тонким линиям 2-го порядка.
        На сверку ушло около трех минут.
        - В рисунке линий 2-го порядка имеется 13% расхождений с эталоном. В видимой и инфракрасной…
        - Достаточно, - прервал навигатора Марцелл. - 13% на 2-м порядке - ерунда! За три года отклонений могло накопиться и больше. Все мы меняемся, и антисы - не исключение. Зафиксируйте в борт-журнале: это лидер-антис вехденов.
        Консуляр-трибун сел в командирское кресло и приложил ладонь к идентификатору, подтверждая свои полномочия. Секундой позже вокруг Гая Клавдия Марцелла сгустилась координирующая голосфера.
        - Всем кораблям соединения: перестроиться в боевой порядок номер три! Транспортам и объекту два-восемь-бис - отойти под прикрытие. Направление движения сохранять прежнее.
        Построение в боевой порядок номер три, иначе в «Орлиную крепость», будущие офицеры галерного флота начинали отрабатывать с первого курса военно-космической школы. Сперва на тренажерах и имитаторах. Позже - за пультами учебно-боевых кораблей под присмотром опытных инструкторов. Затем - в «лягушатнике», 1-м секторе за дальней орбитой, ограниченном для безопасности гражданских полетов «сетками» силовых полей и маячками.
        К моменту выпуска маневр попадал в разряд действий, доведенных до полного автоматизма. Почистить зубы, застегнуть верхнюю пуговицу кителя, занять свое место в стенах «Орлиной крепости» - все это делалось без малейших раздумий.
        Походный строй распался. Со стороны могло показаться, что помпилианцев охватила паника, что их галеры, превратившись в легкую добычу, хаотично мечутся в пространстве без плана и цели. Однако вскоре наблюдателю стало бы ясно: он жестоко ошибся. Транспорты со штурмовиками, крейсеры и корабли прикрытия с деловитостью муравьев спешили закончить возведение оборонительного муравейника.
        В черноте космоса, подобно новорожденной микро-галактике, проступила величественная фигура, образованная десятками звездолетов. Крепость не зря прозвали «Орлиной». В сторону надвигающегося противника целился мощный, опасно загнутый на конце «клюв». В нем сосредоточилась основная ударная мощь соединения: крейсеры с плазменно-лучевым вооружением и торпедные галеры, способные поражать врага многоцелевыми квант-торпедами на субсвете. Впереди всех, являя собой острие «клюва», шло звено волновых истребителей - дромонов, оснащенных энергопушками-сифонофорами, разрушителями полевых структур флуктуаций континуума.
        Или, если угодно, антисов.
        По бокам, прикрывая с флангов идущие позади транспорты, развернулись два «крыла» - корабли энергетической поддержки. Они обеспечивали накрытие соединения коллективным защитным полем.
        - Внимание! На нас движется вехденский антис. Приготовиться к отражению возможного нападения. Огонь без моего приказа не открывать. Мы не станем атаковать первыми. Включить комплексное экранирование. Кораблям энергоподдержки: активировать «плащ». Уровень - максимальный.
        «Хорошо, что у нас свежие рабы», - подумал Лициний Катон, ныряя в дублирующую голосферу. Сейчас, когда консуляр-трибун принял командование, на обер-манипулярии лежал контроль синхронизации действий соединения. Пока его вмешательство не требовалось; но если начнется бой…
        «Неужели провокация? Инсценировали гибель лидер-антиса, выждали три года, объявили о создании мятежной республики, пригласили нас - и выпустили «мертвого» антиса навстречу… Куда смотрели наши спецслужбы? Проморгали? Нет, слишком сложно, слишком громоздко…»
        Катону было страшно. Он очень старался не думать о том существе, которое двигалось в космосе на перехват помпилианских эскадр. Антис представлялся молодому офицеру стихией, вырвавшейся из-под контроля, эдаким космическим торнадо, чудовищем, скорее состоящим в родстве с флуктуациями континуума, нежели с людьми. Трудно поверить, что антисов в муках рожали слабые женщины…
        Обер-манипулярий считал себя готовым ко всему. Но от одной мысли, что их соединение вот-вот может вступить в бой с этим, его прошибал холодный пот. По сотому разу Катон перепроверял динамику потоков энергии, конфигурацию строя, готовность систем вооружения и защиты, дублирующие контуры, связь… И вспоминал, как за неделю до приказа выдвигаться к Михру вдруг засуетились сервус-интенданты. Они лихорадочно проворачивали на рынке «Чвенгья» сделки, легальные и не слишком, по массовой закупке «свежатины». Рабы переправлялись на Квинтилис, где их толпами клеймили специально обученные сервус-контролеры - и загружались в ходовые отсеки галер взамен списанного энергоресурса.
        «Отработка» шла на вторичный рынок по бросовым ценам.
        Спешная замена «истощенных аккумуляторов» на свежие подтверждала яснее ясного: готовится серьезная операция. Не тупое зависание на орбите Михра, а кое-что повеселее. Качество рабов говорило само за себя: отменные, непользованные, больше половины - с какой-то варварской планетки, не числившейся в списках Лиги. На захолустный «огород», по слухам, недавно совершили дерзкий налет маландрины под началом Гая Октавиана Тумидуса и Тита Эмилия Сальвия.
        Нового ресурса эскадрам должно было хватить года на три, никак не меньше.
        Рядом, сквозь зубы, чтобы не услышал командующий, выругался второй навигатор. Совсем еще мальчишка, месяц назад он с отличием закончил военно-космическую школу на Китте и получил назначение на «Славу Помпилии». Предел мечтаний курсантов ВКС! Особенно когда в ушах до сих пор звучит вдохновляющая речь гард-легата Тумидуса, малого триумфатора и кавалера ордена Цепи!
        Несколько минут назад юный центурион услышал, что легат Тумидус пропал без вести. На республиканском Михре, куда они направляются «творить мир». Навигатор был уверен: кто-то за это поплатится! Живая легенда, ветеран дюжины войн и сотни локальных конфликтов, консуляр-трибун Марцелл не спустит подлым вехденам…
        - До контакта десять… девять… восемь…
        На обзорниках разгоралась звезда. Надвигаясь, она затмевала полыхание космача-Йездана. Лициний Катон ощутил, как струйка пота сползает ему за шиворот. Обер-манипулярий подался вперед, кончиками пальцев в тысячный раз проверяя узлы энергетической «паутины», накрывшей соединение.
        - Два… один…
        - Контакт!
        Вспышка. Обзорники на миг слепнут. Перед глазами плывут алые круги. «Паутина» в сфере отчаянно дергается под пальцами. Кажется, в нее с размаху угодил гигант-шершень - крылатый тигр с ядовитым жалом. Нити рвутся, отдаваясь в ушах треском помех.
        - Антическая атака!
        - У нас потери! Дромон ноль-девять поврежден! Ноль-одиннадцатый и ноль-семнадцатый не отвечают!
        - Пробоина в энергощите!
        - Всем кораблям соединения: мы атакованы. Боевым расчетам: зафиксировать цель. Режим концентрированного удара. По моей команде…
        Улыбка консуляр-трибуна превратилась в волчий оскал.
        - Огонь!

3-Я ЭСКАДРА; «МУЦИЙ ПОРСЕННА», ТОРПЕДНАЯ ГАЛЕРА КЛАССА «Н-16»
        - Боевая тревога!
        Акуст-линзы разразились сиреной.
        - Экипажу - занять места согласно расписания! Офицерам сервус-контроля - обеспечить дублирование энергоснабжения систем корабля!
        - Штурману-навигатору - подтвердить расчет изменений курса…
        - Готовность бортовых систем вооружения…
        - Есть!
        Когда такая суматоха, прости Господи, кому интересен раб, один из многих, который в данный момент сидит на дубль-блоке в навигаторской рубке? Никому, кроме этого самого раба.
        Зато его интерес - козырный.
        Яша Буранчик из Жмыхова, брачный аферист, а в сложные времена застоя на любовном фронте - шнифер-домушник, даже на аэроплан смотрел с недоверием. Поди полетай на крыльях из фанеры! Если бы кто-нибудь, пусть даже уважаемый на казенном хипише Мотя Карамбуц, сказал Яше: «Буранчик, тебя возьмут черти катать по тому свету на дредноуте!» - Яша ответил бы: «Мотенька, оставьте! Самый лысый в мире мудрец, и тот, случается, тычет пальцем мимо ноздри!»
        Тогда Мотя, хлопнув Яшу по плечу, добавил бы: «Ай, балабус, вечно у тебя шуточки!» - а Яша, хлопнув в ответ полстакана горькой на хрене, вздохнул бы: «Мотенька, вы знаете меня не первую ходку! Я могу хохмить в петле, в кутузке, на пере у Злюки Евдыря. Но боже ж мой, я согласен обойтись без хохм! А также без петли, кутузки и пера. Вы верите мне, Мотенька?»
        В чертову карусель, закончившуюся сумасшедшим тем светом, Буранчик угодил, когда вернулся с гастролей в Жмыхов - проведать старенькую маму. Мама, чтоб она жила сто пятьдесят с закуской, очень серчала на сына. Надо было сделать маме приятное. Хотя в нынешней бузе, когда выгодней стрелять, чем окручивать сдобных вдовушек, а банда Грыця Штуцера, в прошлом - конокрада, теперь - атамана, называется Освободительной Армией Приморья, никто не спешит проведывать стареньких мам лишний раз.
        Яша был добрая душа. Он рискнул и ошибся.
        Пол-Жмыхова, не про вас будь сказано, разбил паралич, и черти грузили народ в свои таратайки, как рыбаки - скумбрию и кефаль в шаланды. Буранчик почти ничего не запомнил. В памяти отложились какие-то огрызки: звонит колокол в соборе, броненосец «Победа» лупит по врагу из всех калибров, казаки влетают в город со стороны Макеевки… Чистая война, чтоб ей икнулось! Честно говоря, Яша не был до конца уверен, что он все это видел, а не услышал позже от Федьки Бобыленко. Собрат по несчастью, Федька врал, будто глушил чертей лопатой, на пару с батей и младшим братаном. Батя, мол, шмалял из обреза и геройски погиб, братану не пойми чем сожгло голову, а последнего из Бобыленок, лишившегося чувств, взяли в плен.
        За компанию с другими жмыховцами.
        - Флагман - «Муцию Порсенне»! Поставить в фиксируемом секторе «дымовую завесу»…
        - Баланс радиационных эмиссий?
        - Есть!
        - Навигационный дефлектор?
        - Создана сеть аннулирующих ядер!
        - Обеспечить дубль-контур питания орудий…
        Ой, Яша ничего не понимал, кроме одного: у чертей начался пожар. Он цеплялся за ручки «щипачихи» (так Буранчик с самого начала окрестил рукастое устройство), молился доброму боженьке и вспоминал начало плена. Тьфу-тьфу-тьфу, чтоб не сглазить, черти оказались не в пример добрее солдат-охранников на казенном хипише. А уж в сравнении с полицмейстером Хлебовым, человеком буйного нрава… Плевать черти хотели на Яшу, и Яшу это вполне устраивало. Бить не били, кормили сносно, хотя, скажем без обиняков, мамины зразы с мясом Буранчик кушал с бОльшим смаком; работой тоже не слишком мучили. В основном заставляли сидеть, держась за поручни, которые прилипали к ладоням, и все.
        Если б не заворот мозгов, регулярно случавшийся во время сидения, Яша счел бы тот свет - курортом. Поначалу он ни слова не понимал из чертячьих разговоров, и очень боялся, что пропустит важное. Но после первого заворота мозгов, когда восемь близнецов в касках с петушиными гребешками схватили Яшу в зимней степи, связали веревками и выжгли на заднице клеймо, словно пастухи - молодому бычку… Очнувшись, Буранчик проверил себя и никакого клейма не нашел. Зато приказы чертей с этого момента сразу стали понятными: Яша подчинялся, не задумываясь, и радовался.
        Мама говорила: «Не трогай лихо, и будет тихо!»
        - Торпедный отсек! Даю координаты цели…
        - Флагман - «Муцию…»

2-Я ЭСКАДРА; «СЛАВА ПОМПИЛИИ», ФЛАГМАН-ТРИРЕМА
        Звезда полыхнула, как миниатюрная сверхновая. Казалось, «Орлиная крепость» обречена. Энергощит прогнулся, треснул в десятке мест, но выдержал. Опаляя галеры жгучими протуберанцами, звезда скользнула выше, пронеслась между «крыльями»…
        Сейчас она стремительно удалялась.
        Вослед взбесившемуся светилу с опозданием ударили плазматоры и сифонофоры дромонов. Большое телоантиса вскипело, из него полетели клочья. Впрочем, было непохоже, чтобы космический исполин получил серьезные повреждения.
        - Соединению: выполнить изнаночный маневр!
        Классическая перегруппировка «Орлиной крепости»: при смене направления атаки «клюв» распадается надвое, раскрываясь двумя новыми «крыльями». А прежние «крылья» складываются в «клюв», нацеленный в противоположную сторону. При этом слабо защищенные и неповоротливые транспорты снова оказываются под прикрытием.
        «Паутина» щита под пальцами Лициния Катона выворачивалась наизнанку. Обер-манипулярий лихорадочно стягивал и подбирал провисающие нити, связывал обрывы, создавая новые узлы, перераспределял энергопотоки… Сейчас он напоминал себе кукловода, работающего с марионеткой-сороканожкой: движения невероятной сложности требовали от координатора виртуозности подлинного мастера.
        Шершень прорвал паутину и ушел. У паука-Катона оставалось мало времени, чтобы залатать прорехи: шершень вот-вот вернется. Теперь помпилианцы встретят антиса во всеоружии. У миротворцев развязаны руки: антис вехденов атаковал первым. Они имеют полное право защищаться, обрушив на агрессора всю имеющуюся огневую мощь!
        Навигационные приборы сбоили, связь барахлила. На обзорниках роились помехи: галеры угодили в «мерцающий след» антиса, где искаженный континуум не успел полностью восстановиться. Тело Катона то делалось легким, почти невесомым, готовое воспарить к потолку рубки, подобно надувному шарику, то грузно оседало в кресло - наваливалась непомерная тяжесть.
        Гравитация была здесь ни при чем. Это человеческая психика - тонкий, чувствительный к посторонним воздействиям инструмент - давала аберрации, создавая комплекс ложных ощущений.
        - Цель исчезла. Приборы ее не фиксируют.
        - Противник выполняет разворот. Он объявится прямо перед нами, из «червоточины», - консуляр-трибун знал, что говорит. Он хорошо помнил битву почти тридцатилетней давности, вошедшую примером в большинство тактических учебников. - Всем расчетам: готовность дать залп по моей команде.
        Лициний Катон завершил восстановление энергощита за секунду до того, как обзорники вновь ослепли. «Червоточина» извергла антиса перед самым «клювом» успевшей завершить перегруппировку «Орлиной крепости».
        - Огонь!!!
        Огонь, встречающий атаку лидер-антиса Хозяев Огня - убийственная тавтология, столкновение двух подобных стихий, рвущих друг друга на части. Можно было поклясться, что перед залпом эскадр ВКС Помпилии не устоит ничто во Вселенной. «Крепость» изрыгнула сплошную стену пламени, коверкая пространство и искажая время. Континуум вскипел рытвинами, норовя дать трещину. Потоки безжалостного излучения, буйство плазмы; мощные волновые пучки слились в единый безумный смерч - и обрушились на противника.
        Обзорники горели окнами в преисподнюю. Экраны обещали вот-вот лопнуть раскаленными пузырями, впуская в недра кораблей хаос, воцарившийся снаружи. Приборы сошли с ума. Акустические линзы исторгали дикий вой, словно в космосе бушевал настоящий ураган. Катон ощутил удар: виртуальный или физический, он не знал. Пальцы, контролировавшие проекцию «паутины» в голосфере, обожгло, будто по нитям пронесся разряд электричества.
        Обер-манипулярий до крови прокусил губу: руки горели от боли.
        Сфера превратилась в кипяток.
        - Защита прорвана! Противник в «крепости»!
        Никто не понимал, как антису удалось уцелеть после «дружеской встречи». Нейраму изрядно досталось: блудную звезду буквально разметало на протуберанцы. Огромной кляксой она размазалась в пространстве, силясь опять собраться воедино.
        Но ни залп, ни повреждения не остановили антиса.

3-Я ЭСКАДРА; «МУЦИЙ ПОРСЕННА», ТОРПЕДНАЯ ГАЛЕРА КЛАССА «Н-16»
        - Даю параметры маневра!
        - Уводите транспорт-пентеры! Повторяю: уводите…
        Этот заворот мозгов был сильнее прежних. Яша улетел в море, на палубу чертовского баркаса, и так улетел, что потерял все остальное. Залив кишел кораблями, мечущимися туда-сюда. Весла пенили воду; над головой воробышками летали камни, пущенные из здоровенных рогаток.
        Кое-где море горело, как в сказке про глупую синицу.
        Очень захотелось убежать, но Буранчик не двинулся с места. Ой, мама, ты так хотела, чтобы твой сын стал шарманщиком, или директором кукольного театра… Мамочка, почему я тебя не слушал? Вжав голову в плечи, он трясся всем телом. Лишиться чувств было бы за счастье, думал Яша. Прыгнуть за борт? - на дне тихо, на дне нет шухера, и никто не требует от утопленника страшных геройств…
        Наверное, он сошел с ума. Потому что в небе над морем, там, где минутой раньше светило обалдевшее солнце, вспыхнула огненная собака. Кудлатый волкодав, свитый из жгутов пламени, пикировал на корабли. Хлопали крылья, растущие из спины пса. С клыков на палубы текла бурлящая от жара слюна. Воздух нагрелся, как в бане, вода готова была закипеть.
        Часть камней угодила адской зверюге в грудь; увы, это ее не остановило. Над верхушками мачт собака вдруг развалилась на части - верней, на целую стаю псов помельче. Самый крупный, должно быть, вожак, грудью ударился о борт флагмана - тот загорелся, черти начали суетиться, гася пожар… Остальные собаки жгли, что попадется, рыча от ярости. Яшин баркас чудом избежал их зубов. Ливень стрел не мог погасить адских псов: от ран они только разгорались сильнее.
        Опять собравшись воедино, собака взмахнула крыльями, набирая высоту. За ней тянулся шлейф дыма, раздваиваясь на манер ласточкиного хвоста. Стрелы вязли в дыму, словно он был плотней, чем казался.
        - Уходите от прямого столкновения!
        - Расчетам плазматоров - стрелять на упреждение…
        - Пробоина в ходовом отсеке…
        - Квант-торпеды - пли!..
        Яша засмеялся. Он еще хохотал, вздрагивая и роняя слезы, когда огненная собака пошла на второй заход. В пламени, охватившем «Муция Порсенну» от киля до верхушек мачт, некоторое время слышался его дикий хохот, но вскоре корабль сгорел без остатка, и раб Яков Буранчик, в прошлом - брачный аферист с планеты, ничего не знавшей о существовании Галактической Лиги, отправился далеко-далеко - проведывать старенькую маму, которая не пережила известия о трагическом исчезновении сына.
        Если бы на похоронах Марии Буранчик присутствовал некий Лючано Борготта, он бы узнал покойницу. Они встречались: старая женщина и невропаст. Помнишь, кукольник? Стол в горнице был накрыт белой кружевной скатертью, в углу темнели лики святых, а в смежной комнате на кровати лежала парализованная старуха. Индикатор годности дал «красный свет», и вы оставили старуху в покое - такая «ботва» не интересовала хозяина Тумидуса.
        Вселенная тесна.
        Копни поглубже - все друг с другом знакомы.

2-Я ЭСКАДРА; «СЛАВА ПОМПИЛИИ», ФЛАГМАН-ТРИРЕМА
        Пламенные когти протуберанцев разорвали энергетический экран. Силовые линии защитного поля лопнули - и, конвульсивно дергаясь, антис ухнул внутрь «Орлиной крепости». Транспорты разметало соломой на ветру. Звезда, сошедшая с ума, бесновалась в центре боевого построения помпилианцев, круша все вокруг. Беглый огонь с десятков кораблей не давал результата: приборы наведения сбоили, три четверти выстрелов не достигали цели.
        Наконец инерция движения, которую Нейрам Саманган каким-то чудом преодолевал едва ли не полминуты, унесла чудовище прочь.
        Мгновением позже, выйдя из ступора, заработала система гиперсвязи.
        - На связи - Хордад! Повторяю: на связи - Хордад! Командиру группировки ВКС Помпилии, вторгшейся в систему Йездана-Дасты. Передаем ультиматум кея Ростема I (да восияет свет владыки над миром!), Верховного Главнокомандующего Вооруженными силами империи Хозяев Огня. Мы, кей Ростем I, требуем немедленно прекратить боевые действия и покинуть систему. В противном случае…
        Консуляр-трибун по-прежнему улыбался.
        - …будете уничтожены. Довожу до вашего сведения, что с Хордада по тревоге поднят Второй Гвардейский флот наших ВКС. Вам дается семьдесят пять стандарт-минут на исполнение ультиматума. Повторяю…
        «Добили бы гада из межфазника, и делу конец!» - с тоской думал Лициний Катон. Он знал, что идея не выдерживает никакой критики. Пока антис бесновался в руинах «крепости», из межфазника стрелять было нельзя: рикошетом накроет своих же. А потом враг ушел - и стало поздно.
        Но проглотить ультиматум, не сопротивляясь хотя бы в мыслях…
        Повинуясь жесту консуляр-трибуна, голос вехдена умолк. Потянулись секунды вязкой, вынуждающей судорожно сглатывать слюну тишины.
        - Соединению приготовиться к выполнению РПТ-маневра. Мы покидаем систему. Строй - походный. Рассчитать форсированную траекторию разгона перпендикулярно плоскости эклиптики. Азимут…
        Гай Клавдий Марцелл провел ладонью по лицу, стирая улыбку.
        - Доложите повреждения и потери. Эвакуировать экипажи кораблей, которые не имеют возможности совершить РПТ-маневр.
        Старый солдат умел держать удар.
        И лучше других понимал, когда надо отступить.
        ЛИБУРНА «ГЕРСИЛИЯ»
        - Навигационная система вышла из строя. Я не могу определить наши координаты и траекторию движения. Знаю только одно: нас уносит от основных сил. Прочь из системы.
        «Герсилия», кувыркаясь беспомощной жестянкой, быстро удалялась от изрядно потрепанных миротворцев.
        - Они готовятся к РПТ-маневру, - оценила ситуацию Юлия. - Свяжитесь с флагманом. Или с любым другим кораблем.
        Второй пилот виновато развел руками.
        - Не могу, госпожа. Связь не работает.
        - Тогда хотя бы выровняйте корабль! Сколько можно кувыркаться?!
        Внешне «Герсилия» выглядела не слишком пострадавшей. Обшивка цела, герметичность корпуса не нарушена. Системы жизнеобеспечения функционируют, никто из экипажа не погиб. Могло быть и хуже: Юлия припомнила «Нейрам». По иронии судьбы, ее либурна сейчас терпела бедствие по вине того же самого антиса.
        - Нарушена энергосистема. Неполадки в блоке трансформации. Энергия от рабов поступает, но на двигун не передается. Такое впечатление, что кто-то пытался перехватить контроль над рабами. Перехват не состоялся, но разладился транс-блок.
        - Переключитесь на накопители! У нас есть энергорезерв. А я распоряжусь насчет ремонта и наладки…
        Навигатор со вторым пилотом промолчали. Оба не могли отвести глаз от приборов, чьи показания начали меняться с невероятной быстротой. На обзорниках чернота космоса, усеянная звездами, подергивалась в конвульсиях. Кто-то большой и уверенный деловито сворачивал пространство в трубку.
        - Нас несет в «червоточину», - безжизненным голосом сообщил Антоний.
        ЧАСТЬ ШЕСТАЯ
        ШЕОЛ
        ГЛАВА ШЕСТАЯ
        ДОБРО ПОЖАЛОВАТЬ В ШЕОЛ!
        I
        - Дерьмо! Дерьмо! Дерьмо!
        «Хорошенькое начало… как нельзя кстати…»
        - Сдохнуть мне в канаве! Ненавижу!!!
        «Гай сошел с ума, - отстраненно подумал Лючано, стараясь не заострять внимание на здравии своего собственного рассудка. - Сейчас начнет биться головой о пальму. И наверняка сломает. Пальму, в смысле: голова у нашего вояки крепкая…»
        Зрение сбоило, отказываясь подчиняться в полной мере. Зрачки, белки и радужка (что там еще?) обрели странную избирательность. Взбешенного легата он видел отлично. До хруста сжав кулаки, брызжа слюной и налившись дурной кровью, как ядовитый помидор, Гай Октавиан Тумидус отчаянно ругался на помпилианском. Пальму рядом с легатом Лючано тоже видел хорошо. Даже слишком хорошо: от резкости изображения его подташнивало. Волоски на шершавом стволе, прожилки резных листьев, морщинистые складки коры…
        Из глубин памяти всплыли непрошеные строчки:
        - Волосат и грозен ствол у пальмы!
        - Ствол мой волосатей и грознее!
        Два десятка лет назад. Кемчуга. Выгодный заказ, благодаря которому он заработал первую ходку. Острова в океане. Поэты-каннибалы. Пальмы. Помпилианец, кипящий от ярости…
        Пальма и кипящий от ярости помпилианец наличествовали. А дальше все сливалось в мутно-зеленую кашу. Взгляд увязал в ней, теряя силы. Местами в каше попадались светлые или темные пятна. Идентификации они не подлежали. Рассмотреть что-либо дальше пяти шагов - подвиг, непосильный для человека.
        Куда их занесло? В джунгли? Какая это планета?!
        - Я предатель! Изменник! Я жег корабли Помпилии! Я убивал своих!! Я!!!
        Гай был страшен и жалок. Даже в кошмарном сне Лючано не мог представить себе железного легата, бьющегося в истерике. Вспомнился приступ Юлии: «Я заслужила! Я виновата! Я должна страдать!..» Неужели у Гая такой же кризис? Как там говорила госпожа Руф? Расовая шизофрения? Нет, Юлия - особый случай. Тумидуса никто не подвергал ступенчатому обезрабливанию…
        - Замолчите, Гай! Хватит!
        Легат развернулся с быстротой молнии. Безумный взгляд ударил Тарталью в грудь, заставив отшатнуться.
        - Борготта?! Вы?!
        «Сейчас он меня убьет…» Фигура легата превратилась в размытую тень. Продолжая отступать, Лючано пытался протереть глаза, раз за разом натыкаясь пальцами на что-то твердое. Очки! Хваленый «фотохром-полиморф» разладился.
        Бракоделы хреновы!
        Он сорвал с себя очки, словно бинты после операции - и заморгал, рыдая от рези под веками. Окружающий мир, обретя четкость, рухнул на него буйством красок и форм. Листья, стебли, побеги, цветы - везде, всюду, со всех сторон. Напольные кадки, полки с горшками из пластика; тщательно взрыхленные клумбы…
        Оранжерея!
        Вот-вот из зарослей ларгитасской повилики объявится сатрап Пир Саманган с ножницами в руках: отрезать лишние, мешающие державному цветению головки…
        Сатрап не объявился. Зато под древовидным папоротником («Юрган-IV, кнемидария, семейство циатейных», - гласила табличка на кадке) обнаружилась пара вехденов: Бижан и Заль. Будто затравленные волки, музыканты-диверсанты озирались по сторонам, каждую секунду ожидая нападения. Они напоминали пациентов лечебницы для душевнобольных, сбежавших в больничный сад под влиянием усилившейся паранойи.
        «Малыш, - утешил маэстро Карл, - ты выглядишь не лучше.»
        Легат тоже увидел вехденов. Казалось, помпилианца сейчас хватит удар, либо он «спустит пар», разорвав Хозяев Огня в клочья голыми руками. Никакая спецназовская подготовка не спасет. Бешенство, переполняя Тумидуса, требовало немедленного выхода.
        - Где мы находимся? Кто вы такие?
        На голос обернулись все.
        Возле куста михрянского дрока, пестревшего лимонно-желтыми соцветиями, стоял юноша, внешне очень похожий на Нейрама Самангана. Знакомая роба «овоща», сплошь в пыли и копоти, смотрелась на нем, как десантный камуфляж на дирижере симфонического оркестра. Лицо, шея, крепкие кисти рук и босые ноги парня выглядели идеально чистыми. Словно, выбравшись из ванны, он смеха ради нарядился в грязные обноски.
        «Если парнишка искупался, - хихикнул Добряк Гишер, - то в молодильном эликсире, не иначе. Я бы тоже от такой ванны не отказался!» Старый экзекутор был прав. Человек выглядел лет на двадцать. Имей Нейрам сына…
        «Разуй глаза, малыш! Это Нейрам и есть. Клянусь чем угодно, он больше не «овощ»! Разговаривает, жестикулирует; мимика вполне осмысленная…»
        Еще не веря до конца, Лючано с жадностью голодного, дорвавшегося до еды, ощупывал взглядом лицо антиса. Живое, юное лицо. Настороженность и удивление в карих глазах. Карих, а не голубых! Насупились густые брови, залегла морщинка на переносице…
        Отрешенно-безучастная личина канула в небытие.
        - Пульчинелло! Чертова ты кукла! Ты вернулся!
        Лючано едва не кинулся на шею бывшему подопечному.
        - Куда - вернулся? Кто вы такой? - молодой человек выставил руку ладонью вперед, сдерживая порыв кукольника. - Я требую объяснений! Чем закончилось сражение?! Я не помню… я, наверное, нездоров… я плохо себя чувствую…
        В устах антиса это звучало глупой шуткой.
        - Ты не помнишь, чем закончилось сражение? Забыл, скотина?!!
        О, Гай Октавиан Тумидус нашел виновника. Лидер-антис вехденов - вот кто несет ответственность за случившееся! За разгром двух помпилианских эскадр, за сожженные галеры… за его, легата, вынужденное предательство, наконец!
        - Ах ты, дэвий выкормыш!
        Плевать было Тумидусу, что перед ним антис. Слюной, кровью, желчью - плюнуть и растереть. Перейди Саманган-младший в волновое состояние - пожалуй, и это не смогло бы остановить легата.
        Убить - да. Утихомирить - нет.
        Ураганом, тайфуном, псом-волкодавом, сорвавшимся с цепи, он пронесся мимо опешивших вехденов и обрушился на антиса. Нейрам только и успел, что закрыться руками, спасая лицо, и втянуть голову в плечи. Стервенея, Тумидус заработал кулаками, как машина-сваебойка.
        - За что?! - вскрикнул антис, пятясь от бешеного легата. - Я вам ничего…
        Ответом ему был новый град ударов.
        - Вы сумасшедший! Сейчас же пре… к-кре… Ы-х-х-х!..
        Помпилианец нашел-таки брешь в обороне противника. Кулак, угодив в солнечное сплетение, вышиб воздух из груди молодого человека. Нейрам задохнулся, хрипя, взревел разъяренным медведем и сгреб Тумидуса в охапку, желая зашвырнуть куда подальше. Сгрести вышло, даже очень неплохо вышло, а зашвырнуть - увы. В итоге короткой возни упали оба. И покатились по полу - вопя, ругаясь, сшибая горшки с цветами, снося кадки с карликовыми эвкалиптами…
        «И это - опытный борец? Ученик Мансура Гургина?» - изумился Лючано.
        Вся ловкость и сноровка антиса куда-то подевались. Сила осталась, а что толку? Парень, сцепившийся с Гаем, ничем не напоминал белокурого Пахлавана Качаля, который сражался в «очаге» сперва с гибким брамайном, а там - и с Фарудом Сагзи. Неужели «волшебный ящик» врал, приукрашивая действительность? Или Нейрам не хочет всерьез ломать помпилианца?
        Помнит о «человеческой хрупкости»?
        Противники бессмысленно возились на полу, с головы до ног измазавшись в жирной грязи. Земля высыпалась из кадок и вазонов, смешалась с человеческим потом; она липла к одежде, телам, разгоряченным лицам. Надо было что-то делать, но Тарталью словно парализовало. Он стоял, смотрел - и молился, чтобы легат не причинил антису серьезного ущерба, спровоцировав выход в большое тело. Для того ли чудом спаслись на Михре, чтобы пропасть здесь, не пойми где, ни за чих собачий?
        «Может, это райские кущи? Мы сгорели там, над воронкой, прошли огонь чистилища, трансформировав его в сознании, преобразовав в бой с галерами - и сподобились мирной оранжереи вовеки веков? Которую сами же и поганим гнусными сварами?»
        Идея загробной жизни не выдерживала никакой критики.
        Оказавшись сверху, Нейрам навалился на противника всем своим немалым весом. Тумидус, крякнув, вывернулся змеей, наотмашь ударил локтем. Брызнула кровь. Антис хлюпнул разбитым носом. В ноздрях его лопались багровые пузыри. Пользуясь моментом, легат ткнул растопыренными пальцами Самангану в глаза. К счастью, в последний момент Нейрам успел перехватить запястье Тумидуса. Но когда он попытался взять врага на болевой, помпилианец с рычанием впился зубами ему в предплечье.
        Оба чихали: раздавленные листья одуряюще пахли.
        В любом мало-мальски коммерческом боевике из драки помпилианского гард-легата и вехденского борца-антиса сделали бы захватывающее шоу. Серии ударов ногами в голову, идущие по космическим траекториям; блоки, захваты, подсечки, нырки, уходы… Полюбуйтесь, господа постановщики! Вот как это бывает на самом деле. Два существа, быстро теряя человеческий облик, катаются по полу. Идея-фикс: выдавить чужой глаз, сломать палец, откусить ухо, в идеале - свернуть шею. Жаль, получается не очень. Грязь, кровь, бульканье, надсадное хрипение…
        Нравится?
        Принять участие не желаете?
        - Эй, кто-нибудь! Уберите этого психа!
        Ага, вот и желающие.
        Отчаянный призыв антиса возымел действие. Бижан с Залем, опомнившись, бросились разнимать драчунов. Лючано поспешил к вехденам на помощь. На полу немедленно образовалась «куча мала». Кто-то больно въехал спасителю каблуком по голени, и еще раз - коленом по ребрам.
        - Меня-то за что?! - возопил Тарталья.
        И вцепился в бывшего хозяина, как клещ - не отдерешь.
        - Гай, это я! Я, Борготта! Прекратите! Отпустите Нейрама!
        Гай сопротивлялся: молча и сосредоточенно.
        - Он - антис! Вы все равно его не убьете до конца! - формулировка оставляла желать лучшего. Но сейчас было не до риторики. - Прекратите, я сказал! Да что ж ты, мать твою…
        Легат желал драться, и конец разговору. Антис тоже пылал праведным гневом: хорошо хоть, в фигуральном смысле. С огромным трудом, общими усилиями удалось их растащить. Сидя один на треснувшем горшке, другой - на поверженном стволе юрганской кнемидарии, противники тяжело дышали, сверля друг друга (точнее, враг врага!) ненавидящими взглядами.
        Антис с осторожностью потрогал разбитый нос. Скривился, мрачно уставившись на измазанные в крови пальцы. Бижан протянул ему резной лист, сорванный с ближайшего куста, и Нейрам начал угрюмо вытираться. Лишь сейчас он обратил внимание на собственную одежду. Черты лица антиса сложились в обиженно-недоуменную гримасу. «Во что меня нарядили?! - явственно читалось на нем. - И, главное, зачем?!»
        Да он действительно мальчишка! - окончательно дошло до Лючано. - Юный, неопытный, зеленый… Как же так?
        Впрочем, невропаст уже знал ответ.
        - Это пленный? - поинтересовался антис у сородичей, ткнув рукой в адрес легата. Нейрам говорил на унилингве: чтобы Тумидус тоже понял вопрос. - Почему без конвоя?
        - Я тебе покажу «пленного», щенок! - взорвался легат.
        Но Лючано был начеку, удержав бешеного вояку.
        - Отпустите меня, Борготта! - потребовал Тумидус почти нормальным голосом.
        От него разило потом. Странное дело: антис практически не пах, будто стерильный, а от легата несло зверем, как если бы он неделю не мылся.
        - Не отпущу, пока вы не успокоитесь.
        Помпилианец с изумлением покосился на кукольника через плечо. Таким тоном бывший раб с ним еще не разговаривал. Да и то сказать, все когда-то случается впервые…
        - Дайте обещание, что не станете лезть в драку, - в восхищении от собственной наглости, заявил Лючано. - Тогда отпущу.
        Тумидус сдался.
        - Обещаю, чтоб вы сдохли, - буркнул он.
        И потух, словно в его внутреннем «реакторе» кончилось топливо.
        II
        - Кто-нибудь объяснит мне наконец, что здесь происходит?!
        - Мне и самому хотелось бы это знать, - пожал плечами Тарталья. - Ты нас куда-то забросил…
        - Я?!
        Нейрам в растерянности оглянулся на соотечественников, ища поддержки. Увы, те дружно закивали, подтверждая сказанное.
        - На Михре ты ушел в волну - и прихватил нас с собой.
        - Это не-воз-мож-но, - раздельно, по складам, произнес антис. Так разговаривают с умственно неполноценными. - И вообще, при чем тут Михр?! Помпилианский флот, подлым образом нарушив международные соглашения, двигался к Хордаду. Я стартовал с Фравардина, вышел им навстречу. Они первыми открыли огонь…
        - Врешь! - не выдержал Тумидус.
        На сей раз «хватать и не пускать» пришлось Нейрама: обвинение во лжи вспыльчивый антис воспринял, как вопиющее оскорбление. Но трубач с гитаристом справились.
        - Это ты первым атаковал наши эскадры! Подлым образом? Вот-вот, как гнусный подлец, напал на миротворческий контингент…
        - Миротворческий?!!
        - Да! Наши корабли вошли в систему по просьбе Михрянской республики…
        - Республики? Михрянской?! Ах ты, провокатор!
        - Стоп, стоп!
        Кинувшись вперед, Лючано оказался между легатом и антисом. Прямо перед носом свешивались гирлянды тилонской буддлеи. Белые цветы напоминали хлопья снега. Медвяный аромат перебил запах пота, исходивший от Тумидуса.
        Кукольник сделал глубокий вдох.
        - Какой сейчас год? Нейрам, как ты думаешь?
        Антис уверился: он угодил в компанию душевнобольных. И решил лишний раз не нервировать скорбных рассудком. Чего доброго, снова драться полезут!
        - 1247-й год Космической Эры, - осторожно ответил он, заранее ожидая подвоха. - Или 65 711-й по нашему летоисчислению.
        «Малыш, поздравляю! - не выдержал маэстро Карл. - Ты угадал. Помпилианский флот вторгается в самое сердце империи Хозяев Огня. Нейрам в большом телеспешит на перехват… Сегодняшняя битва в его мозгу наложилась на ту, прошлую. Твой Пульчинелло стряхнул последствия роботизации. Стал прежним. Но - не сегодняшним. Это у нас, простых смертных, deja vu проходит без видимых последствий. А у него… Ты видишь перед собой Нейрама Самангана, каким он был давным-давно, сразу после знаменитой битвы под Хордадом. Здорового, бодрого; еще не зараженного отравой куим-сё. Возвращаясь в малое тело, он восстановил себя по былой матрице. Вернулся назад во времени - и телом, и разумом, ибо антисы, подобно флуктуациям, их не разделяют. Правда, мир вокруг успел изрядно измениться…»
        - Вы ошибаетесь, почтенный Нейрам.
        Хотя Саманган выглядел гораздо моложе Бижана, у трубача язык не повернулся обратиться к лидер-антису вехденов, как к равному или младшему.
        - Сейчас 1274-й год Космической Эры.
        - Со дня битвы при Хордаде, - поддержал командира лохматый гитарист, - прошло более четверти века.
        - Вы меня разыгрываете? Это какое-то шоу? Скрытая камера? Извините, но я не расположен к подобным глупостям.
        Нейрам с обидой поджал губы, сделавшись похожим на большого ребенка. Снежные гроздья буддлеи лишь усиливали сходство. Близился Новый год, малыш ждал Зимнего Деда с мешком подарков, а дождался всяких сомнительных дядек - да, с подарочками, но лучше бы дядьки засунули свои дары куда подальше.
        - Мне необходимо узнать, чем закончилась битва. Меня ждет с докладом кей Кобад IV - да воссияет свет владыки над миром! А я вместо доклада трачу драгоценное время…
        - Кей Кобад IV, - Бижан смотрел в пол, сосредоточенно растирая носком борцовки комочек земли, - отрекся от престола.
        - Когда?!
        - Вскоре после вашего трагического исчезновения, почтенный Нейрам. В данный момент империей правит кей Ростем I, да воссияет…
        - Ростем? Ростем Гударшан? Это ничтожество - кей?! Да он и с сатрапией не управится, плесень! Окружил себя лизоблюдами, корчит мецената; певичек спонсирует… Пусть скажет спасибо, что заполучил статус шахрадара в Спахбаде! Областной центр в захолустной провинции - его предел. Не будь он племянником кея Кобада…
        Нейрам прикусил язык, вспомнив, что здесь не все - вехдены. Стыдно распинаться перед инорасцами, вслух понося известных политиков родины. Удел скорпиона - вонзать жало в собственную спину. Человек мудрый и опытный, а таким видит себя каждый юноша, умеет держать язык за зубами.
        Он нахмурился и подвел итог:
        - Это глупая шутка. Она мне не нравится.
        - Да кто тут шутит, недоумок?!
        - Гай, угомонитесь! Если бы у вас из памяти выпали без малого тридцать лет, поглядел бы я… И вы, Нейрам, тоже хороши! - на всякий случай Лючано перешел с антисом на «вы», стараясь лишний раз не нервировать человека, которого еще недавно кормил с ложечки «замазкой». - У легата нервный срыв. По вашей милости ему пришлось жечь своих. Кстати, это и вправду были миротворцы…
        - Издеваетесь? - лицо юного антиса начало багроветь, как ранее - физиономия Тумидуса. - Помпилианцы-миротворцы в системе Йездана-Дасты? А звезды, я понимаю, сделаны из горного хрусталя?!
        - К сожалению, дело обстоит именно так.
        Лючано развел руками: мол, ничего не попишешь. Жест вышел на редкость неестественным. Так «дает петуха» оперный премьер, выяснив в середине арии, что зрительный зал омолодился, превратясь в толпу ребятни, требующей мультиков.
        - Ха! Могли бы придумать что-нибудь поправдоподобнее!
        - Не верите мне, выслушайте сородичей. Вехдены не лгут.
        Антис смерил взглядом «сородичей»: мокрых от пота, в грязных спортивных костюмах.
        - Думаю, они полукровки, - с презрением бросил он. - Такие вполне могут солгать. У них ни внутреннего огня, ни уважения к запретам.
        Хорошо, что у трубача оказалась быстрая реакция. Иначе драка возобновилась бы: есть оскорбления, которые гитарист не собирался терпеть даже от воскресшего лидер-антиса. Пальцы Бижана когтями впились в плечо «йети». Заль кипел, пыхтел, скрипел зубами, переваривая обиду…
        - Гнев - начало безумия, - еле слышно сказал трубач. - Уймись, Заль. И вы, почтенный Нейрам, не обижайтесь на него. У моей девочки дурной характер. Лучше прикоснитесь ко мне и убедитесь сами.
        Антис недоверчиво взял протянутую ладонь Бижана. Сжал двумя лапищами, словно проверяя на прочность, застыл, прислушиваясь к ощущениям.
        - Прошу прощения, - кивнул он, отпуская трубача. - Вы - полноценный вехден. Если у вас есть, что сообщить мне, я готов выслушать.
        Несмотря на результат «теста», держался Нейрам настороженно. К трубачу он обращался с подчеркнутой официальностью. Делая вид, что не замечает недоверия, Бижан принялся рассказывать. Впору было ему посочувствовать: кратко изложить события четверти века - задача не из легких! Да еще так, чтобы антис, восставший из небытия, тебе поверил.
        Трубач старался изо всех сил.
        Он приводил только даты, цифры, имена, факты - то, что исключало двоякое толкование. Обученный, как любой спецагент, «лгать правдой», сейчас он действовал «от обратного» - не оставляя лазеек для интерпретаций.
        «Все бы так на допросах отвечали!» - восхитился Гишер.
        По мере рассказа Нейрам приходил во все большее волнение. Он вскочил, меря шагами поле недавнего побоища. Босые ноги давили комья жирной земли, покрываясь грязью. «Босиком по земле?!» - ужаснулся за антиса Лючано. - Насколько же бедняга потрясен, что не замечает нарушения запрета?..»
        Лишь теперь Тарталья понял, что значил для несчастного вирус роботизации. Превращение из владыки Космоса в тупую куклу-Пульчинелло; механическое равнодушие к основам, составлявшим образ жизни, стержень бытия Хозяина Огня. Система запретов, въевшаяся на уровне физиологии, рухнула в одночасье. У кого другого внутренний огонь превратился бы в пепел и золу. Антиса спасло лишь колоссальное напряжение его пламени, справившееся с вынужденными потерями.
        «Как бы не «закуклился», превратясь в прежнего «овоща»…»
        К счастью, опасения не оправдались. Бижан замолчал, с надеждой следя за расхаживающим по оранжерее Саманаганом-младшим: «Ну теперь-то вы мне верите, уважаемый?» Трубач выглядел опустошенным и выдохшимся.
        Нейрам резко остановился, задев макушкой ветви плакучей ивы. Мотнул головой - отбрасывая с лица светлые пряди волос, или гоня непрошеную мысль. Тонкие ветви дернулись, роняя пушистый дождь сережек.
        - Я… Я не знаю, чему верить!
        Он схватился за голову, словно та грозила разорваться от избытка информации и сумбура чувств. Украденные годы жизни. Измена реформистов Михра. Отречение кея Кобада. Помпилианский контингент. Воронка вместо дома старого борца. Мучители, терзающие антиса фантастическим рассказом - в одном большом телес ним.
        - Еще и станция! Будь мы на обитаемой планете, я бы сразу разобрался!..
        - Станция? - переспросил гитарист. - Какая станция?
        - Орбитальная.
        - Мы на орбитальной станции? Откуда вы знаете?!
        - Я антис. Я чую космос вокруг.
        - И… где мы? В смысле, где находится эта станция?
        Нейрам отнял руки от головы и сделал странный жест: будто душил Заля.
        - А я почем знаю? Космос я чую, но координаты определить не могу. Наверное, если выйти наружу… Хотя проще найти центральный пост и спросить.
        Он прошелся вдоль длинной клумбы, пестревшей удивительными цветами: розовые, сиреневые, пурпурные шарики из плотно сложенных лепестков, в обрамлении короны звездчатых листьев. Сорвал одинокую травинку, сунул в рот… Мгновение, и физиономию Нейрама перекосило так, словно он раскусил клопа-вонючку с Малого Одрагона.
        Отшвырнув травинку, как змею, «нечистую» для вехденов, антис принялся отчаянно плеваться.
        - Inis Rancidus, - со злорадным удовлетворением прокомментировал Тумидус. - Трава Отвратная. Ее специально сеют на газонах и клумбах. Чтоб пустоголовые недоросли не тащили в рот, что ни попадя.
        Антис смотрел сквозь легата, не реагируя на подначку.
        - Мне надо увидеться с кеем Кобадом. Где кей сейчас?
        - Не знаю. Думаю, на Фравардине. Загородная резиденция в Сагларе осталась за ним - да воссияет…
        В голосе Бижана не чувствовалось уверенности. Машинально начав титулование владыки, трубач оборвал фразу на середине и вздохнул.
        - Значит, Фравардин…
        Антис вновь отправился бродить меж клумбами, время от времени останавливаясь. Что-то вспомнив, он делал отмашку рукой - и двигался дальше. Бижан с Залем шептались на вехд-ар; легат приводил в порядок мундир, злобно чертыхаясь. Пыль и копоть намертво въелись в ткань. Трудясь над одеждой, Тумидус не выпускал из поля зрения всех троих вехденов - мало ли, что у них на уме?
        «Вехдены из спецслужбы. Антис, впавший в детство. Вояка-помпилианец. Невропаст с тишайшей планеты Борго. Что могло свести вместе столь разных людей? - дивился Лючано. - Прихоть судьбы? Непостижимая воля высшего разума? Причудливое сплетение вероятностей? Что между нами общего?»
        И впрямь, что объединяло их, кроме невероятного путешествия в большом теле, от которого у Лючано до сих пор голова шла крУгом? При воспоминании о чуде, когда колоссальная мощь существа, уходящего в волну, подхватила его, увлекая, опрокидывая в пламенное небытие; при мысли о смерти и возрождении…
        О, кукольника начинала бить мелкая дрожь. Его бросало в холодный пот, и он в ужасе захлопывал в мозгу незримую заслонку, чувствуя, что летит в пропасть безумия. Слишком сильное испытание для человека. Легат впал в истерику, вехдены с трудом вышли из ступора.
        «Да и ты, дружок, выглядишь не лучшим образом.»
        Конечно же, личность - вернее, антическая сущность Нейрама - оказалась доминантной. Это не Тумидус жег галеры соотечественников. Антис растворил его в себе. Действия Нейрама легат воспринял, как свои собственные: все они в тот момент являлись единым целым!
        Но случившееся ни для кого не прошло даром.
        Даже для антиса, обретшего вторую молодость.
        Нейрам рассеянно вдыхал аромат розовой магнолии. Каково это, думал Лючано, узнать, что из твоей памяти выпали многие годы? На родине - мятеж и раскол. К власти пришел правитель, которого ты считаешь ничтожеством. Близкие состарились или умерли. А ты пропал без вести - и вернулся: юный, полный сил… Беспамятный «овощ» Пульчинелло!
        Едва ли меньшее потрясение, нежели испытали мы.
        - Я ухожу.
        Сорвав четыре цветка, Нейрам поднял их на ладони.
        - Если вы меня обманули - вернусь и…
        Могучая лапища красноречиво скомкала цветы. Между пальцами проступили липкие капли сока. Антис обращался ко всем, но смотрел почему-то на Тарталью. Кукольник помимо воли содрогнулся. Озяб, что ли?
        - А если сказали правду - вернусь и извинюсь.
        Стряхнув на пол кашу, оставшуюся от магнолии, Нейрам брезгливо вытер ладонь об одежду и направился прочь.
        - Вы куда? - отважился спросить Лючано.
        - К кею Кобаду.
        - А… ну, это… Как вы нас потом найдете?
        - Найду. Не сомневайтесь.
        Он скрылся в зарослях тамариска. Можно было подумать, что именно там расположилась загородная резиденция экс-кея. С минуту люди тупо смотрели ему вслед.
        - Эй, погодите!
        Лючано вскочил и бросился вдогонку.
        Дорожка вилась мимо ухоженных клумб с настурциями и опунциями, грядок с кресс-салатом и капурцами - деликатесом под тутовую водку. У Тартальи аж слюнки потекли. Кадки с гледичией и зинарскими кедрионами, заросли кустов, усыпанных ярко-голубыми шишечками - дальше, дальше… Большинство деревьев опутали мясистые плети со множеством утолщений: зелено-розовые удавы наглотались теннисных мячиков. Клубеньковая лиана, паразит, распространенный в тропических лесах.
        «Ее-то зачем здесь выращивают?»
        Дорожка вывела к двери - бронированной, наполовину ушедшей в стену. Лиана - ладно, но дверь? На кой ляд такая в оранжерее? А если тут есть, что запирать - почему дверь открыта?!
        Секундой позже он вылетел в длинный коридор. Серая монотонность ферропласта нагоняла уныние. Тусклый, неживой свет плафонов, встроенных в потолок, усиливал гнетущее впечатление. Коридор пустовал. Боковых проходов не наблюдалось. Метрах в двадцати тоннель плавно изгибался, по всей видимости, обходя станцию по периметру.
        - Нейрам! Ты здесь?!
        Тишина. Даже эхо не отозвалось.
        Антис покинул станцию без лишних «спецэффектов». Выходит, он вполне себя контролирует. Да и появление гостей не вызвало разрушений. Это уже после драчуны учинили разгром…
        «Ничего, вернется и извинится. Мы ведь сказали ему правду. Нам не о чем беспокоиться. Ох, вру - есть нам о чем беспокоиться, навалом…»
        Тарталья вздохнул и двинулся обратно.
        III
        - Где он?
        Из-за мясистых дендромерий, увенчанных бутонами-жемчужинками, объявилась вся троица: трубач, гитарист и легат. Тумидус шел позади, не желая, чтобы кто-то из вехденов оказался у него за спиной.
        - Улетел, - пожал плечами Лючано.
        - Тогда идем искать центральный пост.
        Гай взял себя в руки и уже пытался захватить лидерство в их маленькой группке. Тарталья не возражал: пусть командует, жалко, что ли? Решение выглядело очевидным, а кто его озвучил - какая разница?
        Однако имелись и другие мнения.
        - Проще войти в местную сеть, - доставая уником, ухмыльнулся Бижан в лицо помпилианцу. - Разберемся по-тихому, без лишнего звона…
        Заль поддержал командира:
        - Ага, объясняйся потом, откуда мы тут взялись!
        Гитарист тоже включил свой коммуникатор, благо на Михре у вехденов успели забрать только оружие. Лючано предположил, что могло произойти с «подселенцами», случись при возврате в малые тела непредвиденный сбой - и у него засосало под ложечкой. К счастью, люди, одежда и мелкие вещи восстановились в точности по исходной матрице, зафиксированной антисом при переходе в волну.
        Жаль, очки разладились.
        Достав «фотохром-полиморф» из кармана, он применил проверенный веками метод починки любой техники: стукнул очками о колено. Пластик линз с возмущением мигнул, меняя прозрачность, фокусировку…
        Неужто помогло?!
        - Храфстра! - выругался гитарист. - Сеть не видна!
        - Ага, - кивнул Бижан. - И аккумулятор садится.
        Лючано открыл было рот, желая порекомендовать вехденам только что испробованный способ ремонта - очки после удара работали, как новые - но его опередили.
        - Лучше выключите, - дружелюбно посоветовал благоухающий куст жасмина. - Сети здесь все равно нет. А аккумулятор «Вампир» за пять минут высосет.
        Очки, повинуясь беззвучному приказу, приблизили куст. Жасмин, как жасмин, цветет и пахнет. Но при этом почему-то разговаривает. Миг, и Тарталья вздохнул с облегчением, разглядев за ветками очертания человеческой фигуры.
        Оказывается, мы все еще в своем уме!
        Незнакомец медлил явить себя взорам гостей. Зато из боковых проходов между клумбами и грядками начали выходить люди, которые явно прятались там до поры. Вид их не сулил любезного приема. Двое громил самого что ни на есть бандитского вида. Смуглый варвар-толстяк - татуировка на щеках, хитрый узел волос на макушке. Дылда-вудун, чья белозубая ухмылка, расколов темное лицо, не обманула бы и младенца. За ними маячили остальные, полускрытые ветвями тамаринда, согнувшимися под тяжестью спелых стручков.
        И на каждом аборигене - до боли знакомые комбинезоны: синие в желтую вертикальную полоску. Отсутствие карманов, грубая ткань, маячки с номерами на груди…
        Заключенные!
        «Тогда почему у громилы на голове сомбреро? - поинтересовался дотошный Гишер. - Где казенный тюбетей? А варвар подпоясан алым кушаком с кистями… Где охрана? Кто позволил сидельцам разгуливать без присмотра? Откуда у них оружие?! Нет, дружок, это скверное местечко. Держи ухо востро!»
        Старый экзекутор не ошибся. Аборигены одевались с бОльшим или меньшим нарушением тюремных правил. Счастливый владелец сомбреро щеголял в придачу шикарными ботфортами - выше колен, со шпорами. Наверное, взял на память у аристократа типа маркиза-эскалонца. В руках красавец держал ножницы для разделки рыбы. Такие ножницы, похожие на садовый секатор, обожала тетушка Фелиция. Их лезвия с хрустом крошили плавники, хрящи и даже хребет крупного сазана.
        Его напарник, чей торс был затянут в кожаную портупею, лениво крутил цепь с корявой железякой на конце. На плече вудуна покоилась увесистая дубинка. Варвар небрежно заткнул за кушак обрезок стальной трубы.
        - Приехали, - шепнул Бижан.
        Легат не стал спорить с трубачом. Оглянувшись, Лючано обнаружил, что вехдены и помпилианец, отбросив недавние распри, стоят спина к стене, готовые защищаться.
        - Добро пожаловать в Шеол!
        Глубокий, чувственный баритон раскатился под сводами оранжереи. Никто из мужчин-аборигенов не разомкнул губ. Голос принадлежал миниатюрной блондинке - она вышла из-за спин громил и встала рядом с варваром. В юности Лючано слушал «Эрнандазу» с великим Капучильей. У певца был аналогичный баритон: дивное легато, четкость дикции, мягкость и округлость тона. Впору поверить, что Капучилья, связавшись с дурной компанией, дал добро на операцию по смене пола.
        «Прелесть! - восхитился маэстро Карл. - Тембр - высший класс!»
        «Да ладно, тембр! - перебил маэстро Гишер. - Ты экстерьер оцени: любо-дорого взглянуть. В спецпитомнике вывели, не иначе!»
        Блондинку трудно было назвать ослепительной красавицей. Но в ней сразу чувствовалась порода. Соразмерность - вот, пожалуй, слово, более всего отражающее ее сущность. Полосатый комбинезон ничуть не портил девушку. Статуэтка работы талантливого скульптора. Совершенство выверенной формы, скроенной по иным лекалам, нежели «топ-стандарты», принятые в Галактике. Платина волос, легкомысленная челка падает на лоб, влажно блестят глаза-изумруды - все, вроде, при ней. И в то же время остается ощущение чего-то чуждого, не вполне человеческого…
        «Я готов ею любоваться. Но она не вызывает влечения, как женщина. Так любуешься красивым зверем. Зрителю в зоопарке и в голову не придет…»
        «Ну да, ну да, - не преминул поддеть маэстро. - Юлию, помнится, ты сперва тоже не мог представить в постели! А теперь готов на ней жениться. Глядишь, и насчет этой передумаешь…»
        Ноздри блондинки едва заметно трепетали. Казалось, она принюхивается к гостям. «Ты же совсем молоденькая! - мысленно обратился к ней Тарталья. - Крошка, фаг меня заешь, что ты делаешь в обществе уголовных типов?!»
        - Не бойтесь. Здесь вас никто не обидит. Шеол - царство покоя. Скоро вы это поймете. Ваш путь завершен. Беды и тревоги остались в прошлом…
        Странно было слышать баритон, льющийся из нежных уст. Мужской по высоте звука и тембру, он оставался безусловно женским по интонациям. Можно сказать, интимно-женским. Его звучание цепляло потаенные струны в душе. С удивлением Лючано отметил, что больше не боится подозрительных аборигенов.
        Напряжение спадало. Ему на смену шли покой и умиротворение.
        - Прошу прощения, милая леди! Полагаю, эти уважаемые джентльмены с невинными игрушками согласны с вами? Они здесь тоже исключительно для нашего спокойствия?
        Язва-легат вернул ситуации ушедшую было нервозность. Тарталье очень захотелось съездить бывшего хозяина по уху. Он что, нарочно нарывается? С ними говорят по-хорошему, приветствуют, а помпилианец лезет впереди родного отца в реактор, как образно выражаются на Сечене!
        Блондинка, однако, ни капельки не смутилась. Напротив: ее ответная улыбка, адресованная Гаю, могла растопить и камень. Правда, громилы явственно нахмурились. Татуированный же варвар принялся строить загадочные гримасы.
        - 4-го дня месяца Откровения 11-го года Исхода…
        Из-за жасмина выбрался щуплый субъект с лицом грустного мерина. Как и все, он был одет в комбинезон. Он даже носил казенный тюбетей, от которого прочие, кажется, отказались из принципа. Вместо оружия «мерин» держал в руках планшет-«универсал» - старенькой, но вполне приличной модели.
        Активировав узконаправленный виртуал-микрофон, он бормотал:
        - …11-го года Исхода к рефаимам благословенного Шеола присоединились четверо неофитов. Оные неофиты мужского пола находились во 2-й оранжерее…
        Баритон девицы легко перекрыл его:
        - Вы правы. Эти братья хранят мир в Шеоле. Неофиты, случается, поначалу впадают в буйство. Пытаются причинить вред себе и другим. Малый Господь еще не включил вас в общину. До полуночи следует оберегать вас от самих себя. Надеюсь, вы будете благоразумны.
        - Разумеется, - поспешил заверить девушку Лючано. - Среди нас буйных нет!
        И невольно покосился на Тумидуса.
        Варвар рядом с блондинкой продолжал корчить рожи, разевать рот, как рыба, выброшенная на берег, и делать руками какие-то знаки. Вне сомнений, толстяк желал привлечь внимание. Немой, что ли? Поймав удивленный взгляд Тартальи, он заулыбался, скаля острые зубы. Радость дикаря за милю отдавала фальшью. В улыбке сквозило подобострастие, а в глубине черных глаз прятался искренний, первобытный страх.
        «Он боится тебя, малыш!» - изумился маэстро.
        Лючано криво улыбнулся, надеясь, что так выражает дружелюбие. В ответ варвар хлопнул себя ладонью по лбу, скрутил из пальцев смутно знакомую фигуру - и завертел ею перед лицом на манер «буравчика».
        Руки кукольника ответили раньше, чем рассудок успел вспомнить:
        «Что означает этот жест?»
        Блондинка обернулась к варвару и сделала ему строгий выговор. Голосом девушка владела виртуозно: перейти на шепот она и не подумала, но слов теперь было не разобрать. Дикарь потупился и что-то залопотал в свое оправдание.
        - Ваш приятель, Борготта? - сочась ядом, поинтересовался Тумидус.
        Легат с интересом наблюдал за пикантной сценой.
        - Впервые его вижу! - возмутился Лючано.
        - Тогда чего он от вас хотел?
        - Поздоровался. Это тайный язык сидельцев с Кемчуги - «кайвана». Он мне показал: «Рад тебя видеть, брат!»
        - А вы?
        - А я ему ответил. Мол, здравствуй, брат.
        - Хорошенькие у вас «братья», Борготта! Впрочем, я уже ничему не удивляюсь. Может, ваш новоявленный родственник хотя бы объяснит, куда мы попали?
        - Будь вы внимательней, легат, вы бы и сами это поняли.
        Вскипев, Тумидус развернулся к Бижану. Неминуемую драку предотвратил указующий перст вехдена. Трубач первым заметил тусклую табличку из металла, закрепленную над дверью в оранжерею.
        «ДИН Южного Триалета, - значилось там. - Орбитальная пересыльная тюрьма «Шеол». Помещение № 12/2.»
        - ДИН? Что такое ДИН?
        - Департамент исполнения наказаний, - буркнул Лючано.
        - Выходит, тюрьма во власти заключенных?
        - Заключенные? «Братья», «Малый Господь», «община»… Это секта! - горячо зашептал Бижан. - Выкупили списанную орбиталку, превратили в монастырь…
        Слова трубача походили на истину.
        - А почему братья носят комбезы в полосочку?
        - Пепел и зола! - прервал их спор возглас гитариста. - Смотрите!
        Двухметровый вудун с дубинкой вознамерился пуститься в пляс. Видимо, на радостях по поводу явления «неофитов». Тело чернокожего странным образом подергивалось. Казалось, вшитый под кожу разрядник без перерыва бил его током. Даже если дать поправку на фантастическую пластику вудунов - все равно гигант вызывал у невольных зрителей оторопь.
        Лючано вспомнил ужимки Г'Ханги, танец ученика бокора, в котором застрял чужой Лоа, общую пляску в тюрьме на Китте…
        Нет, не то!
        Беднягу трясло, как в эпилептическом припадке. Дубинкой он вращал с немыслимой скоростью. Оружие превратилось в размытый темный круг. Чудилось, сейчас дубинка вырвется из пальцев и улетит бешеным пропеллером, калеча собравшихся. Левая, свободная рука извивалась змеей, словно кости в ней превратились в тряпки. Ноги выделывали замысловатые коленца. Гигант взлетал на метр от пола, зависал дольше, чем положено по закону тяготения, и мягко опускался.
        Ухмылка сверкала белизной сахара.
        Реакция аборигенов оказалась еще удивительней, чем «пляска» вудуна. Рефаимы упали на колени и запели гимн. Вела блондинка, остальные с воодушевлением подпевали. Разобрать слова Тарталья даже не пытался. И так ясно: религиозное песнопение «во славу» - чего? кого? Радость фанатиков озаряла лица. Она пугала больше, чем поведение чернокожего.
        Что здесь происходит, черт возьми?!
        Внезапно гигант застыл. Руки плетьми обвисли вдоль туловища. Лицо несчастного исказила гримаса - Королева Боль пришла по его душу. Но ухмылка никуда не делась. Дикое, нечеловеческое счастье плескалось в глазах вудуна.
        - Сподобился! - хрипло вскричал он, падая на колени. - Иду ввысь! О, мой Лоа! Братья! Я жду вас на небесах!
        - Аллай-а! Аллай-а! - откликнулся восторженный хор.
        Гигант выгнулся в судороге. На миг он расслоился, превратясь в десяток прозрачных двойников-призраков. С явной неохотой призраки вновь слились воедино. Тело вудуна осело на пол бесформенной массой. Над ней продолжало маячить счастливое лицо безумца, запрокинутое к потолку. От зрелища Лючано едва не вывернуло наизнанку. Не в силах оторвать взгляд или зажмуриться, он продолжал смотреть.
        А Заля стошнило на ближайшую клумбу.
        В нос шибануло озоном. Кисель, ранее бывший телом, вспыхнул ослепительным фейерверком. Треск, шипение; по ветвям, цветам, листьям заскакали веселые искры. И вдруг все кончилось. На полу лежал целехонький комбинезон арестанта, пара стоптанных кроссовок, дубинка…
        Вудун исчез.
        IV
        Незримая тень скользнула мимо, колыхнув воздух оранжереи - и исчезла, пройдя сквозь стену. Выход пенетратора из захваченного тела. Лючано уже видел это на «Горлице». Только полковник-артиллерист сгорел сразу, без жуткой прелюдии.
        Рефаимы, как ни в чем не бывало, поднимались с колен.
        - Добрый знак! - возвестила блондинка. - Вы явились, и брата Айомбу забрали ангелы. Теперь он с ними, и душа его поет. Мы рады, что вы сопутствуете нам в Шеоле. Пребывайте в покое, и ангелы вознесут вас. Верьте, братья! - и воздастся по вере вашей. Кстати, вы голодны?
        Последнюю фразу девушка произнесла уже без всякого пафоса.
        Неофиты переглянулись. Желания спорить с религиозными фанатиками-извращенцами не возникло ни у кого. Даже легат помалкивал.
        - Вы голодны? - повторила блондинка.
        - Да! - выпалил Лючано.
        - Тогда советую вам набраться терпения. Время обеда настанет через два часа. А пока устраивайтесь.
        Она обернулась к варвару, подпоясанному алым кушаком. Тот аж засветился от нетерпения - так ему хотелось кинуться к Тарталье.
        «Бросьте меня голодным боро-оборо! - ахнул Добряк Гишер. - Это же Толстый Ува! Дружок, ты сидел с ним в Мей-Гиле. Вот уж приятная встреча…»
        - Брат Ува выразил желание позаботиться о вас, - мило улыбнулась блондинка.
        КОНТРАПУНКТ
        ЛЮЧАНО БОРГОТТА ПО ПРОЗВИЩУ ТАРТАЛЬЯ
        (от пятидесяти до одиннадцати лет тому назад)
        Один и тот же человек наслаждается 6-м концертом Штеймана для фагота с оркестром, а час спустя - дегенеративным комик-шоу «Загляни под юбку». Один и тот же человек рыдает, стоя в Кремерской галерее искусств у «Скорбной Регины», а назавтра точит слезы, листая очередной том похождений межпланетной страдалицы Анны-Марии Рудивокс.
        Ты подаешь нищему грошик и тратишь сотню на проститутку. Переводишь старушку через дорогу и забываешь о могиле собственной матери. Свято блюдешь диету, чтобы однажды напиться до полусмерти под бифштекс с кровью. Ссоришься с другом, миришься с врагом; путаешь одного с другим, говоришь комплименты и гадости каждому из них поочередно, и ты искренен во всех случаях.
        Почему «ты»? - я.
        Мы.
        Мир стал бы отвратителен, будь мы устроены иначе.
        Толстый Ува родился неудачником.
        Если в детстве он трижды избежал котла, так его заслуги в этом не было - гримасы судьбы, и все. Первый раз Уву выкупил отец, взамен отдав соседям молочного поросенка и одеяло. Соседи, час назад укравшие ребенка прямо из колыбели, не возражали. Они любили поросятину. Опять же, глупо оспаривать право родителя самому употребить дитя в пищу. Честное воровство - одно, взаимовыгодный обмен - другое, а имущественные права, подкрепленные увесистой дубиной - третье.
        На Кемчуге умели понимать друг друга.
        Отца крайне своевременно зарезали горцы из союза племен «рэра», когда он собирал на склоне Тинджана травы и коренья. От приправ суп начинает хорошо пахнуть. Это знает каждый. Горцам было не жаль трав и кореньев. Отца им тоже не было жаль. Ходит тут, собирает. С дубиной. Пусть лежит, так спокойнее.
        Ува стал безотцовщиной, и даже не смог поблагодарить горцев за чудесное вмешательство. Он не умел говорить. А когда научился, то разучился благодарить. Вот такие дела.
        - У каждого свой страх, - бормотал дедушка Мыжи Тюмен.
        Страх Толстого Увы назывался: котел.
        Он бил тех, кто младше и слабее. Отбирал вареное просо, завернутое в листья банана. Валил на землю, садился сверху и плевал на затылок. Большим и сильным он старался не попадаться на глаза. От больших тянуло запахом кипящего котла. К сожалению, маленькие слишком быстро вырастали. Ува тоже рос. Он хотел сделаться Могучим Увой, а стал Толстым Увой. Тоже ничего, если сидеть на враге верхом и плевать на вражеский затылок. А вот если враг сидит на тебе, или того хуже, тащит за ногу к котлу, радуясь накопленному тобой жирку…
        Пришлось искать покровителей.
        - У каждого свой страх, - бормотал дедушка Мыжи Тюмен, греясь на солнышке. - Принеси кому-нибудь свой страх на ладонях, и обретешь хозяина.
        Ува послушался дедушку. Тот, кто дожил до последних зубов, мудр. Слушайся такого, и избежишь котла. Положив страх на ладони, Толстый Ува склонился перед вождем Куйкынняком. А потом, ночью, склонился еще раз: перед Хитрецом Исукликом, очень уважаемым разбойником. Вождь принял страх Увы, положил в памятную суму и обещал защиту. Разбойник тоже принял Увин страх, который от разделения не сделался меньше, а напротив, увеличился вдвое, и разрешил обнюхать себя в знак верности.
        - Держись меня, - сказал Хитрец Исуклик, от которого пахло не слишком хорошо. - Со мной будешь есть ты, а не тебя. Понял, да?
        - Возьми дубину отца, - сказал вождь Куйкынняк, разбив Уве нос и слизав кровь в присутствии трех свидетелей. - Ходи за моим плечом. Запомнил, да?
        Раздав страх кому надо, Толстый Ува превратил свою жизнь в праздник. Днем он ходил за плечом вождя и размахивал дубиной. Ночью он держался разбойника, грабя вместе с ватагой Исуклика случайных путников. Когда разрешали, спал. Когда до него доходила очередь, складывал стихи, как любой арим. Очередь доходила редко: Ува родился тугодумом. На рассвете он молился доброй богине Афсынах; на закате - злому демону Микифлю. Живот Увы стал тугой, как барабан. Уважаемый разбойник Исуклик хлопал Уву по животу, смеялся и шутил:
        - Вкусная требуха, да? Никто не съест, только я, да?
        Хитрец Исуклик всегда делал так: сперва смеялся, а потом шутил.
        Чтобы знали заранее: шутка.
        Праздник длился сорок восемь месяцев и шесть дней. Потом Толстый Ува отправился в тюрьму Мей-Гиле - подменышем за Хитреца Исуклика. В тюрьму аримы садились нечасто. Обычно правосудие вершилось на скорую руку, в кругу племени, или за кругом, в поединке, при тайном потакании вождей. Но если дело касалось «летучих варваров», явившихся из-за облаков и ничего не смыслящих в искусстве стихосложения, аримам приходилось нарушать традицию. Варвары полагали, что где есть правосудие, там есть и тюрьма.
        А в тюрьме непременно должны быть сидельцы.
        Есть сидельцы - правильно, утверждали варвары, а есть сидельцев - неправильно.
        - Не могу же я сам идти в тюрьму? - сказал разбойник Исуклик. Он не смеялся, и всем сделалось ясно: нет, не шутит. - Я очень уважаемый разбойник, да? Я ограбил летучего варвара, который скупал идольцев и маски из перьев, да? Я взял все его полезные вещи, да? Ува, ты идешь в тюрьму за меня. Да?
        - Да, - согласился могучий вождь Куйкынняк. - Ува, ты идешь.
        - Ну, иду, - кивнул Ува.
        В дальнейшем он пять раз побывал в Мей-Гиле: два раза - подменышем, дважды - за честный разбой, и один раз - по недоразумению. Его знали, и он знал. Его уважали, и он уважал. Его обижали, и он тоже. Это был не праздник, но вполне сносная жизнь. Главное, в тюрьме не имелось котлов. А употребить Толстого Уву сырым, или жареным на костре, зная, что Ува отдал свой страх вождю Куйкынняку и хитрецу Исуклику…
        Такого не делали, да.
        Даже «ястребы» с острова Хаэмубы.
        - У каждого свой страх, - бормотал дедушка Мыжи Тюмен. Он сильно одряхлел, выжил из ума, но по-прежнему грелся на солнышке, собираясь жить вечно. - Отдай кому-нибудь свой страх, и к тебе придет новый.
        Новый страх Толстого Увы носил имя: Лючано Борготта.
        Вначале Ува не узнал свой новый страх. Наоборот, он был уверен, что это он, Толстый Ува - страх летучего варвара, оказавшегося на тюремном островке. Как пройти мимо большого удовольствия? Никак. В ожидании перевода на Хаэмубу варвар оказался кстати. Его можно было обижать долго и разнообразно. Ува же не знал, что обижает колдуна? - нет, не знал.
        А когда узнал, стало поздно.
        Колдун сглазил Толстого Уву. «Я - пусонг и сын пусонга! - кричал Ува, не собираясь кричать про себя такие гадости. - Я - ориогорухо! Вредный ориогорухо!» Слова летели с языка, словно травы и коренья - в котел, где живьем варился бедный толстяк. Потом Уву били, как бьют всякого ориогорухо, и доставляли разные неприятности, и делали «раковиной для мужской пользы». Его оставили в живых, чтобы вожди-сидельцы с острова Хаэмубы тоже получили свое большое удовольствие.
        Но Ува сидел по недоразумению. Вместо Хаэмубы, где «ястребы» с нетерпением ждали самозванца-ориогорухо, его выпустили на свободу.
        Домой Ува не вернулся. Слухи на Кемчуге имеют длинные ноги. Уважаемый разбойник Исуклик и могучий вождь Куйкынняк, небось, уже сложили красивые стихи в честь соплеменника, опозорившего род. Заранее, чтобы все знали: каждому из племени достанется по кусочку. И каждому из ватаги - по кусочку. Ува толстый, всем хватит. Зачем, да? - чтобы позор разлетелся на части, побулькал в животах и вышел наружу безобидным вонючим дерьмом, согласно заветам доброй богини Афсынах.
        - Шиш вам, дураки, - пробормотал дедушка Мыжи Тюмен, и был прав.
        Из космопорта, расположенного на Ивликене, крупнейшем острове Кемчуги, стартовал грузовик-дальнобойщик, принадлежащий компании «Danco LTD». На его борту покидал родину вольнонаемный грузчик Уванникян Кимчичан, таская в трюме кипы пресованных водорослей чирим-чирим.
        «Заварите в чайничке щепотку чирим-чирим, и долой заботы!» - гласила реклама на тех планетах, где торговля растительными наркотиками была легализована. А шаманы Марокля и Анарата платили за водоросли прогнозами будущего, сбывавшимися в девяноста случаях из ста. Добавленные в отвар мухоморов и голубицы, чирим-чирим замечательно расширяли сознание, привлекая духов-проводников.
        Толстый Ува и знать не знал, что его так красиво зовут: Уванникян Кимчичан. Это выяснили летучие варвары, прежде чем увезти Уву за облака. Они забрали у него справку об освобождении и что-то сделали с пальцами Увы. Теперь, когда он трогал пальцем и-ден-ти-фи-ка-тор (слово не выговаривалось иначе, чем по слогам), всякий мог выяснить, какое у «грязного дикаря» красивое имя.
        О, Ува быстро понял, что он - грязный дикарь! И ни капельки не обиделся. Пусть называют плохими словами, зато котел и колдун остались далеко-далеко. Он смеялся неделю, смеялся две, а после сообразил, что летучий варвар Лючано Борготта однажды тоже покинет Мей-Гиле. И всем за облаками расскажет, что Ува - вредный ориогорухо. Или того хуже, найдет Уву и заставит вслух самоунижаться.
        Надо прятаться.
        За девять лет скитаний Толстый Ува сменил десятка три планет. Он был грузчиком и уборщиком, санитаром и служителем морга; пас косяки сельдей, подключен к нейроблоку крошечной субмаринки, читал курс лекций «Основы стихосложения аримов» в Ваначкорском университете, ухаживал в зоопарке за чачунасскими лемурами; нанялся донором спермы, но быстро уволился, потому что ему приснилась добрая богиня Афсынах и укорила; работал консультантом на съемках фильма ужасов про каннибалов - и даже снялся в маленьком эпизоде, сделав по требованию режиссера татуировки на щеках…
        Два раза сидел: по глупости и недолго.
        Думал, что и в третий раз - недолго, да ошибся. Пересыльная тюрьма «Шеол» казалась ему раем в сравнении с прелестями Мей-Гиле. Ува жалел, что придется оставить тихий уголок. Здесь он не боялся колдуна. В «Шеоле» хоть криком кричи, что ты - пусонг и ориогорухо (да хоть левая пятка злого демона Микифля!), все равно никому это неинтересно.
        Ав-то-ма-ти-ка, да?
        Орбитальная станция была переоборудована ДИНом Южного Триалета для своих нужд много лет назад. Тогда вокруг целого ряда планет, чаще - необитаемых, начали крутиться пенитенциарные заведения, не требующие постоянного внимания охраны. На пересылке задерживаются редко: это, образно говоря, зал ожидания тюремного космопорта, где осужденные ждут кораблей, на которых их отправят к месту отбытия наказания. Каторжане стояли на пороге этапа; упрямцы опротестовывали приговоры и решения судов; «политических» не сегодня-завтра собирались отправить в распредлагерь…
        Количество заключенных в «Шеоле» все время менялось, определяясь интенсивностью этапирования. Разместив новеньких в камерах-«транзитках» и забрав «определившихся», служители порядка оставляли тюрьму - в них здесь не нуждались. Временами наезжал начальник учреждения; в смысле, живойначальник. Сидел в кабинете, дурел от скуки, просматривая дневник: «Без происшествий, без происшествий, БП, БП, БП…» Ну и улетал максимум через неделю добровольного заточения.
        В его отсутствие «Шеолом» заведовал ЦЭМ - центральный электронный мозг.
        Схема бытия в тюрьме предусматривалась такой, что проще некуда. Из «транзиток», где заключенный проходил полный медосмотр, сам того не зная, узника переводили в стандартные «тет-а-тетки», камеры на двоих. Ничего лишнего: «спальня» с койками и столиком, намертво вмонтированным в стену, гигиеническая капсула-универсал - и «тренажерка», микро-каморка с оборудованием, «осуществляющим соблюдение правил, касающихся физкультуры и спорта».
        Читайте «Свод принципов защиты лиц, подвергающихся задержанию или заключению», статья 141, параграф 78 - там все сказано.
        Еда в «тет-а-тетку» подавалась напрямую из кулинар-блока. Встроенный головизор, имея в наличии обширную фильмотеку, позволял удовлетворять эстетические и интеллектуальные потребности. Пока действовал «режим № 1», заключенные декадами могли не покидать камер, дожидаясь решения своей участи.
        - Да они же перегрызут друг друга! - вскрикнет нервный обыватель, и будет не прав. Обыватели вообще редко бывают правы, даже когда речь заходит о способах лечения геморроя и уклонении от налогов.
        Проблема насилия - вечная беда мест заключения - решалась даже не ЦЭМом, а периферийной дубль-системой, осуществлявшей непрерывный контроль за узниками. Если в камере совершались действия, оцениваемые бдительными «следаками» как нарушение прав одного сокамерника другим, система без промедления востанавливала статус-кво. Звуковой сигнал: «Прекратить противоправные действия!» В случае отказа подчиниться - предупредительный электроразряд. Шокеры, размещенные в самых неожиданных местах, били без промаха.
        Если и это не помогало, включался парализатор.
        Когда уровень насилия с самого начала «зашкаливал», звуковой сигнал и разряд опускались - парализатор включался первым. На вызов неслась кибер-тележка, беспомощный агрессор подхватывался манипуляторами - и приходил в себя уже в карцере. По отбытию карцерного срока драчунов содержали в одиночках «для лиц, склонных к насилию»: без «тренажерки», с фильмотекой, содержащей исключительно «произведения искусства, воспитывающие гуманизм и взаимоуважение личностей».
        Для больных имелся лазарет - также полностью автоматизированный.
        «Режим № 2» предусматривал выход заключенных из камер. Общая столовая, три спортивных зала, прогулки в трех оранжереях (строго по расписанию). Этот режим предусматривал как наличие на «Шеоле» людей-охранников, так и их отсутствие. ЦЭМ и дубль-система управлялись с заключенными, получившими ряд дополнительных свобод, не хуже, чем пастушьи субмарины - с сельдевыми косяками. Раз-два, подъем, зайти-выйти, занять места, прогулка окончена, вернуться в камеры, отбой…
        - У каждого свой страх, - бормотал дедушка Мыжи Тюмен. Это, конечно, если старик еще грелся на солнышке, а не бродил смутной тенью в пропасти Ап-Салбанык. - Но и счастье у каждого свое. Положи счастье на ладони, поднеси нам - то-то мы удивимся…
        Толстый Ува был счастлив в «Шеоле».
        Он не мог оценить злую иронию шутника из ДИНа, давшего пересыльной тюрьме такое название. «Дом вечного покоя», «Царство мертвых», «Великая могила» - исследователи взахлеб спорили о верном толковании слова. Ува ничего не знал об их спорах. Скажи ему кто-нибудь, что в мистический Шеол нисходят, спускаются, а в пенитенциарный «Шеол» - возносятся, так он и юмора бы не понял. Что тут смешного?
        Покой, он и есть покой.
        Счастье.
        Ночами Ува молился доброй богине Афсынах о пожизненном заключении в здешнем раю. Тюремный шаман, иначе - священник, «человек котла», как Ува тайком звал всех, проповедовавших загадочные «высшие ценности», подарил ему образок с красивой женщиной. Вне сомнений, художник изобразил Афсынах: печаль в глазах, слезинка на щеке, сияние вокруг головы… Уванникян Кимчичан, заключенный номер 62, кланялся богине и просил о милости.
        - Замолчи, - ругался сосед по камере. - Дай поспать!
        Тогда Ува просил шепотом.
        Позже он уверился: в том, что произошло с «Шеолом», виноват он и только он - Толстый Ува, грязный дикарь, достучавшийся до милосердного божества.
        Все началось с головной боли. В виски словно забили по раскаленному гвоздю. Сосед лежал на койке, зарывшись лицом в подушку, и хрипло стонал. Ува кормил его с ложечки, насильно: без еды можно умереть, это знает каждый. Действовал «режим № 1»: живой начальник тюрьмы отсутствовал, охрана - тоже. Очутиться в одной камере с покойником, умершим от голода, Уве не улыбалось.
        Он боялся мертвецов.
        Ему ведь никто не объяснил: мертвого заберет кибер-тележка.
        Заключенные корчились в «тет-а-тетках», «транзитках» и «одиночках». Многие полагали, что причина боли - в неисправности ЦЭМа. Попытка реструктуризации психики, подавление центров агрессии, наказание не пойми за что - догадки высказывались самые разные. К сожалению, они были одинаково далеки от истины.
        Девять часов пытки, и Королева Боль оставила «Шеол».
        Наступил час галлюцинаций. Заключенные плясали и пели, рыдали и читали длинные монологи. Кое-кто впал в детство, кое-кто ненадолго выжил из ума. Камеры заполнились неожиданными, зачастую удивительными персонажами. Звезды эстрады, президенты, герои дешевых сериалов; великие люди прошлого, адмиралы флота, шлюхи, беспечальные растения… Каждый нашел себе подходящую шизофрению. В частности, Толстый Ува ощутил себя шаманом Хум-Кыкватом, победителем злых духов-кэле. Он связывал кэле, одного за другим, распирал им пасть крепкой палкой и лил туда освященные помои.
        Духи корчились в муках, радуя Уву.
        Шестьдесят минут - и безумие без видимых последствий убралось прочь, вслед за Королевой Болью.
        Эти десять часов доставили приличный «головняк» - правда, вызванный иными причинами - диспетчерским службам космопортов Южного Триалета. Пенталет-II, непригодная для жизни планета, на орбите которой располагалась тюрьма, вдруг стала центром опасного для полетов сектора. Флуктуации высших классов, иначе говоря, пенетраторы, объявились неподалеку от «Шеола» - роились, что ли?! - и количество их превышало разумную статистику в десятки раз.
        - Как мухи на дерьмо! - заявил остроумнейший из диспетчеров.
        В определенном смысле он попал «в яблочко».
        Обычно пенетраторы не ходят стаями. Флуктуации этого типа - одиночки. Напрочь забыв о судьбе орбитального узилища, гори оно синим пламенем, яйцеголовые мужи Триалета кинулись наблюдать за уникальным явлением. Рейсы отменялись и переносились, в спешке рассчитывались новые маршруты, готовились к взлету «Ведьмаки»-чистильщики - а профессора с академиками дурели от обилия новых данных.
        На их глазах формировалась «кротовая нора»: свеженькая, с пылу с жару червоточина континуума. А уж что творилось с излучением Куклера - испусканием виртуальных частиц на границе горизонта событий - вообще не поддавалось воображению. Замеры обещали в будущем сотню монографий и дюжину премий Лаутхаузена.
        «Сингулярность в тоннеле возникшего объекта, - записал в блокноте член-коррреспондент местной АН, поскуливая от радости открытия, - всё-таки существует, однако информация в неё не попадает. Материя уходит в сингулярность, а информация - путём квантовой телепортации - отпечатывается на…»
        Закончить свою общепонятную мысль он не успел.
        Как раз в эту минуту, когда восторг деятелей науки достиг апогея, «Шеол» провалился в червоточину и сгинул. Следом за тюрьмой убрались восвояси пенетраторы. «Ведьмаки» никуда не взлетели, космопорты вернулись к обычному расписанию; позднее вышел ряд зубодробительных статей о «социализации флуктуаций». Куда забросило тюрьму, никто так и не выяснил. Для очистки совести были предприняты розыскные действия, которые завершились пшиком.
        - Жаль, - сказал Адольф Штильнер, известный космобестиолог, руководитель евгенического центра «Грядущее», узнав из новостей о происшествии. - Следовало бы найти. Уверен, блудная кутузка обретается сейчас в интереснейшем месте…
        Штильнеру нельзя было отказать в прозорливости. «Шеол» вынырнул из червоточины в такой глуши космоса, далекой от обитаемых миров и пробитыхтрасс, что это само по себе представляло интерес. Вскоре тюрьма вернула себе славу «дерьма», влекущего «мух» - флуктуации высшего класса, организаторы «побега на рывок», нашли «Шеол» быстрее ДИНа Южного Триалета. Оставим «социализацию» на совести ученых, но определенное взаимодействие пенетраторов наблюдалось невооруженным глазом.
        Правда, глаз для наблюдения осталось не слишком много. Чуть больше сотни заключенных, да тюремный священник, единственный свободный человек, по доброй воле не покидавший «Шеол» вместе с охраной и начальником.
        Молитвы Толстого Увы услышали наверху.
        - У каждого свой страх, - сказал бы дедушка Мыжи Тюмен, сиди он в здешней «тет-а-тетке». - Чего мы боимся, глупые? Бояться надо того, о чем не знаешь. Страх, он в темноте, а на ладонях - тьфу, и разлетелось…
        Звуковой сигнал оповестил «Шеол» о начале действия «режима № 2». Двери камер открылись, заработала общая столовая. Оранжереи предоставили узникам возможность прогулок. День, другой - и шеольцы, которые еще не называли себя «рефаимами», поняли: стряслась катастрофа. Ува тихонько ухмылялся - он полагал иначе, но помалкивал.
        - Где мы? - спрашивали заключенные друг у друга.
        - Что с нами? - волновались они.
        - Когда нас отыщут?
        - В конце концов, мы тоже люди!..
        Толстый Ува прятался в оранжерее и благодарил добрую Афсынах. Богиня смотрела на него с образка, и слезинка катилась по бархатной щеке покровительницы. Богиня видела дальше Увы.
        Но молчала.
        ГЛАВА СЕДЬМАЯ
        ЧУЖОЙ МОНАСТЫРЬ
        I
        - …так и живем. Хорошо живем, да!
        Ува широко улыбнулся, желая продемонстрировать, насколько ему хорошо. При этом он как бы невзначай заглянул собеседнику в глаза. Верит ли? Не сердится? Не надумал ли снова заколдовать бедного Уву?
        Угодливость дикаря раздражала. Признаться, кукольник малость струхнул, узнав старого обидчика. Ну как решит отквитаться?! Лючано Борготта, многолетний кошмар арима-каннибала - нет, такого Тарталье и в голову бы не пришло.
        «Скоро тобой детей начнут пугать», - беззлобно хмыкнул Гишер.
        Слава «буки» не прельщала. Но во всяком положении есть свои выгоды. Уж лучше пусть тебя опасаются, нежели считают объектом для издевательств. Вот только Уву надо успокоить. Иначе, чего доброго, подкараулит со страху в темном переходе - и трубой по темечку. Исключительно для душевного равновесия и поддержания мира в Шеоле.
        Кстати, о мире.
        - Послушай, Ува… Ты говорил, вас за драки током бьет. Или парализатором - и в карцер. А мы в оранжерее дрались, еще до вашего прихода. И ничего. Как же так?
        - Я понял, что вы дрались, - сообщил довольный своей проницательностью арим. - Горшки поваляли, пальму уронили. Хорошо дрались, да! Наши братья убрали за вами. Малый Господь вас не видит. До полуночи Ему не до новеньких. В полночь увидит - будете, как все.
        Кто таков «Малый Господь», и почему он прозреет лишь в полночь, Лючано не понял. Но переспрашивать не стал. Выходит, до полуночи разрешено безобразничать.
        Учтем.
        - А вас, значит, он видит?
        - Ага!
        - И драться не дает?
        - Ага!
        - Тогда зачем тебе оружие?
        Тарталья кивком указал на стальную трубу - она покоилась на столике, вмонтированном в стену Увиной «одиночки».
        - Мы - вожди! Добрые Братья! - дикарь надулся от гордости, став похож на жабу-ревуна в брачный период. - Мы с Пастушкой за порядком следим. Она - вождь вождей! А мы - при ней.
        Арим явно имел в виду блондинку. Оглядевшись по сторонам, он понизил голос до трубного шепота:
        - Есть места, где Малый Господь не видит. Чуточку есть. Кто толковать хочет, туда идет, да. Сперва часто ходили. Теперь - редко. Борзые вождями стать хотели. На Пастушку рычали. Она их всех закопала. Хорошо сделала, да. Спокойно. А оружие - чтоб боялись.
        - Кто? Новенькие?
        - Ага. Когда вам где угодно драться можно - надо, чтоб боялись.
        Лючано жестом остановил разоткровенничавшегося Уву.
        - Эта девушка… Пастушка. Она убила борзых, рвавшихся к власти? Я тебя правильно понял?
        - Лучше всех понял, да! - радость дикаря была искренней. - Ты не думай, она кого хочешь закопает. Главная после Малого Господа. Еще ангелы, да. Пастушке веришь, она защищает. Не веришь, в задницу идешь.
        «Черт знает, что тут творится, малыш! Ты уж, пожалуйста, аккуратней…»
        - Ува, ты Мей-Гиле помнишь?
        Дикарь мгновенно напрягся. Он постарался отодвинуться от собеседника подальше, насколько позволяла койка. В камере было жарко. Лючано разделся до пояса. Почему-то он ни капельки не стеснялся Увы. При виде татуировки арим чуть не рехнулся от восторга. Стоило большого труда запретить ему поминутно тыкать пальцем в творение Папы Лусэро. Сейчас Ува лишь хлопал себя ладонями по «расписным» щекам, косясь на «колдунское кубло».
        - Помню, да.
        - Я на тебя зла не держу. Ты погорячился, меня обидел. Я рассердился, тебя… э-э… заколдовал, - Лючано старался говорить как можно проще, чтоб до Увы дошло. - Теперь мы квиты. Я про Мей-Гиле молчу. Ты меня не трогаешь, я - тебя. Мир?
        - Мир, да! - просиял арим. - Мир!
        Он ухватил Лючано за руку и отчаянно затряс, скрепляя уговор.
        - Ты мудрый человек, да! Я тоже мудрый! Как дедушка Мыжи Тюмен. Старый Ува умер, новый родился, да. Кореша будем! Друг друга обнюхаем, возрадуемся. Я Пастушке скажу, она и тебя Добрым Братом сделает. Нас уважать будут, да!
        - Договорились, - Тарталье едва удалось высвободить руку из потной ладони дикаря. - В Добрые Братья я не рвусь, так что с этим обожди. И вот еще…
        Над головой задребезжал звонок.
        - О, обед! - встрепенулся Ува. - Пошли в жральню. Сегодня вкусное давать будут. Праздник!
        Они покинули «одиночку» и двинулись по коридору в сторону камеры, где поселили новеньких. «Общаки» на четверых в Шеоле отсутствовали. Но когда «неофиты» захотели поселиться вместе (даже Тумидус внял зову благоразумия!), Ува мигом все организовал. Желают гости ютиться в тесноте - пожалуйста! Пара меланхоличных рефаимов приволокла двухъярусные койко-нары, закрепила на стене вакуум-присосками: пользуйтесь!
        Матрасы и постели Ува принес самолично. Отправил кого-то из «братьев» за средствами гигиены - и увлек Лючано к себе, для разговора по душам.
        Скрасил, так сказать, ожидание.
        Из камер выходили рефаимы, направляясь на обед. Двое или трое бросили на кукольника равнодушные взгляды - и отвернулись, продолжив путь. Казалось бы, на нового человека в нездешней одежде должны пялиться во все глаза. Однако ничего подобного не наблюдалось. Да и «группа встречающих» во главе с блондинкой не проявила ни малейшего любопытства, обнаружив в оранжерее чужаков.
        Тот же Ува битых два часа исповедовался. А откуда в тюрьме взялся Лючано, даже не спросил.
        - Слушай, Ува… Тебе что, совсем не интересно, как я здесь появился?
        - Неинтересно, да.
        - Как я жил? Что делал? Неинтересно?!
        - Нет.
        В подтверждение он энергично замотал головой.
        - Спрашивать, как человек умер, стыдно. Так говорит Пастушка. Попал в Шеол - значит, воля ангелов. И Малого Господа. Его пути не-ис-по-ве-ди-мы, - по слогам выговорил дикарь трудное слово. - Да! А про себя ты на Посвящении расскажешь. Тогда и послушаю.
        «Крепко им мозги скрутило, да!» - вздохнул маэстро Карл.
        Из самодеятельного «общака» выбрались вехдены и помпилианец. Следовало поделиться с ними информацией, полученной от Увы. Но в присутствии арима Лючано решил помалкивать.
        II
        «Жральня», сиречь - тюремная столовая, походила на гнездо, полное снулых ос. Их начали было травить, но не дотравили до конца. Обитатели Шеола зависли между жизнью и смертью. Апатия простерла над «беглой» тюрьмой свои пыльные крылья. Даже гудели, в смысле, переговаривались полосатые люди-насекомые еле слышно. Голоса сливались с тарахтеньем раздолбанного конвейера, несущего подносы, шарканьем ног, подвыванием сервоприводов раздаточной автоматики…
        Монотонность звукового фона нагоняла зевоту, притупляя даже голод.
        Лишь в дальнем конце вместительного зала стоял веселый галдеж. Он являл собой разительный контраст общей вселенской скуке. Там готовились обедать дети - шум, радостный смех, вопли возмущения.
        - Вы правы. Это именно дети, - поймав заинтересованный взгляд Лючано, объяснил знакомый «мерин» с планшетом. - Они родились здесь, в Шеоле.
        «Мерин», как по волшебству, оказался рядом.
        Очки дали приближение. Глазам предстали десятка полтора малышей - от трех до девяти лет. Те, что постарше, были одеты в ушитые по размеру комбинезоны арестантов. Младшие - кто во что горазд. За детьми вполглаза присматривали три женщины. Галдеть, болтать, сидя на стуле, ногами и забираться под столы «няни» не мешали.
        Видимо, это считалось нормой поведения.
        Очередь продвигалась быстро. Взяв поднос, Тумидус мазнул по нему пальцем, воззрился на результат, брезгливо скривился, но промолчал. «Неофиты» уже приближались к раздаточному автомату, когда пара Добрых Братьев раздвинула очередь и подвела к раздаче сутулого дядьку с красной повязкой на рукаве. Лицо дядьки трепал нервный тик. Человек все время хихикал, не обращая внимания на окружающих.
        Добрый Брат сунул ему в руки поднос. Никто и не подумал возразить.
        - Почему без очереди?! - брякнул Лючано.
        И запоздало подумал, что обостренное чувство справедливости проявилось, как всегда, в неподходящий момент. Вдруг столовая - как раз такое место, где «Малый Господь не видит»? Однако Добрые Братья, вооруженные поварским топориком и металлическим прутом с шестерней на конце, даже не оглянулись.
        - Это Осененный, - зашептал сзади назойливый «мерин». - Повязку видите? В него вошел ангел. Скоро он покинет нас, приобщась к сонму…
        - Ангел?
        Тарталья с неприязнью уставился на «мерина». А не треснуть ли доморощенного теолога подносом по башке? Полночь далеко, Малый Господь, кто бы Он ни был, слеп к новеньким…
        Надо пользоваться моментом!
        Видимо, данное намерение ясно отразилось на лице Лючано. Абориген поспешил отступить на шаг-другой и перешел на нормальный язык, без «сонмов» и «ангелов».
        - Да-да, я вас понимаю. Это ужасно. В нем, знаете ли, сидит пенетратор. Когда носитель в трансе, Добрые Братья заботятся о нем. Сам он поесть не догадается - и в итоге умрет от голода.
        - Спасибо за информацию, - кивнул Тарталья.
        Выходит, Добрые Братья не только устрашают буйных неофитов и следят за установленным порядком. Они и впрямь занимаются добрыми делами. Может, еще и старушек через коридор переводят?
        - Сегодня мы уже видели, как ваш шеолец приобщился к сонму. Теперь второй… Осененный. Не многовато ли? Захват человека пенетратором - явление редкое…
        - Редкое, - согласился «мерин». - Но не в Шеоле. Здесь такое сплошь и рядом. У меня есть статистика за все годы, - он хлопнул по планшету, с которым, похоже, не расставался и в сортире. - Сейчас точно известных Осененных - трое. Увы, наличие пенетратора не всегда можно определить. Бывает, носитель ведет себя нормально, опеки не требует, и вдруг - хлоп!.. Вознесся, извините за местный эвфемизм. Исходя из набранной статистики, «скрытых Осененных» у нас еще пятеро. Плюс-минус корень квадратный…
        Он развел руками: дескать, точнее не скажу.
        - Разрешите представиться: Авель О'Нейли, летописец.
        - Лючано Борготта, невропаст, - ладонь летописца была сухой и крепкой. - Восемь Осененных? Бок-о-бок?! Да такого гетто высших флуктуаций не сыскать во всей Галактике!
        - Вы правы. Ваша очередь, не пропустите, - последнее заявление прозвучало двусмысленно. - Тут просто: ставите поднос в лоток, нажимаете кнопку…
        В недрах раздаточного автомата что-то лязгнуло. Взвыли сервоприводы, на поднос выпал судок из пластика. В нем дымилась масса серо-розового цвета.
        - Опять мясофрукты… - скорбно вздохнул за спиной О'Нейли. - Синтетика, разумеется. Есть можно, но когда третий месяц одно и то же…
        Он сгорал от желания поболтать с новичком.
        За судком последовала самоуничтожающаяся после опустошения банка. «Компот витаминный жаждоутоляющий», значилось на этикетке. С тихим стуком из ячейки выпала ложка - опять пластик. Больше ничего не предлагалось. Тарталья поискал глазами свободный стол, нашел - и жестом скомандовал «неофитам»: за мной!
        Стол, намертво вмонтированный в пол, как и сиденья, его окружавшие, был рассчитан на шестерых. Лючано опасался, что болтливый летописец не замедлит к ним присоединиться. Однако Авелю хватило такта не навязывать гостям свое общество.
        - Я поражаюсь твоему умению, - сообщил Бижан, усаживаясь, - везде находить приятелей. Тебе надо в агентурной разведке работать. Откуда этот варвар тебя знает?
        - Вместе сидели на Кемчуге.
        Легат расхохотался:
        - Я так и думал. Какие у Борготты могут быть знакомые, кроме уголовников?
        - Например, вы, Гай. Или вудунский антис Папа Лусэро…
        - С которым вы тоже познакомились в тюрьме!
        - Варвар рассказал что-нибудь полезное? - вклинился Заль.
        - Да.
        Однако Лючано не успел поделиться ценными сведеньями: обедающих шеольцев накрыл баритон Пастушки. Блондинка легко вспрыгнула на пустующий стол в центре зала. Взмах изящной руки, и она принялась вещать:
        - Братья и сестры! Великий день! Наш возлюбленный брат Айомба вознесся!
        Рефаимы не замедлили отозваться:
        - Аллай-а! Аллай-а!
        - Сладкое! - диссонансом к общему пафосу взлетел детский крик. - Нам дадут сладкое!
        К чести блондинки, она и ухом не повела.
        - Возрадуемся же! Взамен брата Айомбы ангелы направили к нам четверых неофитов. Возблагодарим Малого Господа!
        - Аллай-а! Аллай-а!
        - А сладкое?!
        - Сейчас Добрые Братья разнесут вам праздничное угощение. Ликуйте, рефаимы! Будьте крепки в вере - и вознесетесь!
        Гитарист Заль выразительно покрутил пальцем у виска. Легат Тумидус кивнул. Единодушие между недавними врагами умиляло.
        Пастушка соскочила со стола, и Лючано смог наконец приступить к рассказу. Он говорил с набитым ртом, не замечая вкуса синтетических мясофруктов. Прервался он лишь однажды: рядом объявился Толстый Ува и, торжествуя, угостил каждого долькой мармелада в вакуумной упаковке.
        К счастью, варвар сразу ушел обносить остальных.
        - Я слышал о пропаже пересыльной тюрьмы, - подтвердил Бижан, дослушав до конца. Вехден надул щеки, словно собрался играть на трубе, и струйкой выпустил воздух, как из проколотого пузыря. - Одиннадцать лет назад. Раз за это время «Шеол» не нашли, значит, и в ближайшие лет сто не найдут. На помощь надеяться глупо.
        - Нейрам обещал вернуться за нами!
        В ответ невропаст огреб три скептических взгляда.
        - Подозреваю, ему не до нас.
        - Но он обещал! - вступился за антиса Лючано, понимая, что выглядит наивным простаком в компании битых жизнью циников. - Вехдены не лгут!
        - Обещание он сдержит. Но когда?
        - Я не намерен сидеть здесь до второго пришествия вашего антиса! - возмутился легат. - А если учесть статистику летописца - тем более.
        - Кто б спорил! Надо выбираться, и поскорее. Идеи есть?
        - Ха! Целых пять! Будь вы повнимательней, - легат вернул подначку трубачу, - сами бы заметили. Вон, полюбуйтесь.
        Сидя бок-о-бок с Тартальей, он со злорадством указал за спины вехденов, устроившихся напротив. Там, под потолком, располагался ряд плоских двумерных мониторов. «И верно, - подумал Лючано, - к чему баловать сидельцев объемными изображениями? Еще аппетит потеряют…» Часть мониторов не работала. На одном мельтешили цветные пятна. Три показывали вполне отчетливую картинку.
        Чернота космоса. Искорки редких звезд, чей свет с трудом пробивался сквозь пылевую туманность. Гиблое место, куда не сунется даже отчаянный разведчик-одиночка. Передний план занимал изгибающийся полукругом край станции. Он ощетинился шестью «бородавками» внешних шлюзов. К пяти из них были пристыкованы корабли. Миниатюрный почтовик, похожий на остроклювую птицу; каботажный бот средней дальности; баркентина с фотонными парусами, свернутыми в телескопические цилиндры; тилонский буксир с характерными конусами гравизахватников; и странная конструкция - клубок труб разного диаметра, переплетенных спиральными жгутами.
        - Выбирайте, какой больше нравится. И - адью, рефаимы!
        - Вынужден вас разочаровать.
        Летописец подкрался тише мыши.
        - Ах, будь все так просто! - он с искренним сочувствием глядел на энтузиастов, уже предвкушавших сладость побега. - Думаете, я бы задержался здесь хоть на секунду? Увы, автоматика «Шеола» блокирует захваченные корабли. Их нельзя отстыковать - пытались, проверено. И энергоресурс на нуле: «Вампир» высасывает накопители в первые часы после стыковки. Можете убедиться сами.
        - Убедимся, приятель, - пообещал гитарист. - Молись, если врешь.
        «Если нет способа улететь, вызовите помощь, - дал совет маэстро Карл. - Твой приятель Гай - помпилианец.»
        «Рабы?!»
        «Верно мыслишь, малыш.»
        - Гай, вы можете связаться со своими рабами?
        - Конечно! - фыркнул Тумидус.
        Лючано почувствовал себя идиотом, который поинтересовался, умеет ли кавалер ордена Цепи разговаривать. Или дышать. Или ходить строевым шагом.
        - Тогда связывайтесь! Пусть передадут, кому надо, где мы оказались.
        - Координаты? - деловито поинтересовался легат.
        С него мигом слетела надменная снисходительность.
        Все воззрились на летописца. Но тот лишь покачал головой на манер пхеньского болванчика.
        - Координаты «Шеола» не известны никому. Рад бы помочь, но…
        - Все равно связывайтесь, Гай! - Лючано уже кричал. Несколько человек за соседними столами обернулись в его сторону. - Пусть начинают поиски. Вы - человек известный, вам наместник Руф покровительствует…
        - Борготта! Откуда вам это известно?
        - Какая разница?!
        - Хорошо, - согласился Тумидус, мрачней ночи. - Но после вы мне кое-что расскажете.
        Помпилианец откинулся на спинку стула, закрыв глаза. С минуту ничего не происходило. И вдруг из-под век легата покатились слезы. Он всхлипнул и начал заваливаться набок.
        Лючано едва успел подхватить его.
        - Что с вами, Гай? Вам плохо?!
        - Пусто… никого нет!.. - как в бреду, бормотал помпилианец. - Ушли, оторвались… я их не чувствую…
        - Кто оторвался? Кого вы не чувствуете?!
        С помощью подоспевшего Заля удалось вернуть легата на место. Тумидуса качало, глаза он зажмурил так, что веки побелели. Щеки его были мокры от слез. Истерика в оранжерее, безобразная драка с антисом - пустяк в сравнении с видом рыдающего Гая. Похоже, он сломался, окончательно и бесповоротно.
        - Я умираю, Борготта, - внятным, но слабым голосом произнес легат. - Я уже умер. У меня нет рабов. Ни единого. Они исчезли. Уйди, пожалуйста. Уйдите все. Дайте мне спокойно…
        - Он - Осененный? В него снизошел ангел?
        У столика образовались Добрые Братья.
        - Нет! - вызверился на них Тарталья, и громилы попятились. - Человеку плохо! Принесите воды. Быстро!
        Добрые Братья молча развернулись и направились прочь. За водой? Или решили до полуночи не связываться с буйными неофитами?
        - Гай, послушайте меня…
        - Уйдите, Борготта.
        - Не уйду! Вы не похожи на умирающего.
        - Что вы понимаете?! - в словах легата пробилось знакомое раздражение. - Вы, инорасец!
        В голове роился сумбур мыслей, освещаемый вспышками микроозарений. Мысли просились наружу, и Тарталья заговорил, на ходу достраивая логическую цепочку.
        - Вы ведь не пытались связаться со своими рабами, оказвашись здесь, в «Шеоле»? Можете не отвечать. Не пытались. Вот что я вам скажу: вы потеряли связь с ними раньше, чем мы попали сюда. Просто до настоящего момента вам было не до рабов. Как я бы не вспоминал о пылесосе, стоящем за тридевять систем дома под кроватью. Я прав?
        Тумидус молчал.
        - Разумеется, прав! Иначе вы бы уже мне возразили. Не попроси я вас крикнуть о помощи на всю Галактику, вы бы и сейчас не знали, что обезраблены. И не корчили бы умирающего! Вы вбили себе в голову, что помпилианец без рабов - мертвец. И готовы прилюдно отбросить копыта! Только они почему-то не отбрасываются. Да, Гай?
        Лицо легата побагровело. Следователь-самозванец проворно перебрался на другую сторону стола. Край столешницы был в щербинах и заусенцах. И спинка стула. Так игривый щенок грызет мебель, когда у него чешутся зубки. Хотя какой щенок сумел бы изгрызть сверхпрочный пластик, Лючано не знал.
        - Что вы себе позволяете, Борготта?! Еще одно слово, и я вас задушу!
        - Слишком вы, Гай, шустры для покойника. Я понимаю, у вас шок. Ничего, справитесь. Раз не умерли до сих пор, двести лет проживете.
        Тумидус хрипло, с присвистом дышал: словно после драки с очередным антисом. Наконец он с заметным усилием открыл глаза. Легат сгорал от стыда.
        «Тебе везет, малыш! - оценил маэстро Карл. - Увидеть боевого офицера Помпилии в истерике, затем - плачущим, и на закуску - стыдящимся? В течение дня? Такое дорогого стоит…»
        - Но как же так? - выдавил «живой труп». - Я должен был умереть! Я точно знаю! Еще никто из наших не выжил…
        - Во-первых, кое-кто выжил…
        Лючано с опозданием прикусил язык. Он не собирался раскрывать тайну Юлии.
        - Вы, например, - неуклюже вывернулся он. - А, во-вторых, я мог бы…
        Тумидус нахмурился, и кукольник решил не корчить из себя ученого докладчика. Не та аудитория. Вот профессор Штильнер наверняка оценил бы!
        «Или обозвал тебя шарлатаном, дружок!»
        Догадка выглядела родной сестрой безумных теорий космобестиолога. При возвращении в малое телоантис восстановил по исходным матрицам все тела «симбионтов». Но «поводки» Тумидуса, на которых он держал рабов, тянулись далеко за пределы физического тела легата: на десятки и сотни парсеков, через пол-Галактики! И они оказались «обрезаны». Рабская оболочка восприняло ядро-хозяина, как погибшего, и ушла, образно выражаясь, в свободное плавание. Однако в большом телеантиса эта операция прошла безболезненно для всех участников симбиоза. Помпилианец даже ничего не почувствовал, пока его не попросили связаться с рабами.
        «Эх, знала бы это Юлия!..»
        - Не переживайте, Гай! Берегите здоровье. По документам рабы остаются вашей собственностью. Вернетесь - заклеймите обратно. Или новых наберете…
        В следующий миг Лючано проклял свою болтливость.
        - Не вздумайте, Гай! - предупредил он, стараясь не дрогнуть под взглядом легата. Помпилианец уставился на бывшего раба с интересом тигра, любующегося недоеденным оленем. - В прошлый раз вы лишились чувств. Жаждете заработать второй инсульт?
        - Угрожаете, Борготта?
        От легатской ухмылки Тарталье захотелось выяснить, где находится ближайший гальюн.
        - Вас я не трону. Дважды наступить на те же грабли? Нет, я не идиот. Тут и без вас народу хватает.
        Сосредоточенность и покой снизошли на лицо Тумидуса. Легат замер; чудилось, он стал покрываться зеленоватой патиной, на манер статуи из бронзы. Пальцы зажили отдельной жизнью, отстукивая на обгрызенной столешнице некий ритм - рваный, сбивчивый. Время от времени пальцы собирались в щепоть, подтягивая незримые нити.
        Добрый Брат, стоявший у раздачи, развернулся к помпилианцу и пошел: шаг за шагом. В руках он нес литровую «сиротскую» кружку с водой. Громила старался идти аккуратно, дабы не расплескать воду на обедающих. Мало-помалу его медлительность приобретала рабскийоттенок.
        Никто не замечал клейма, пылающего на лбу Доброго Брата.
        - Гай! Прекратите немедленно!
        - Хрен вам, Борготта… - шепнули белые губы Тумидуса.
        Видя, что словами тут ничего не добьешься, Лючано вырвал кружку из рук Доброго Брата - и, ни секунды не колеблясь, выплеснул ее содержимое в лицо Гаю. Воды оказалось предостаточно. Легата окатило от души. Тумидус заморгал, чихнул, встряхнулся мокрым псом…
        - Убью, сволочь!
        Выполнить обещание ему не дали. Вехдены оказались начеку. На сей раз, в отличие от конфуза на Михре, Бижан с Залем не сплоховали. Вцепились, удержали; как наручниками, приковали к стулу. Лючано от душевного раздрая показал фигу летописцу, который с любопытством наблюдал за безобразной сценой; убедился, что Авель тактично убрался прочь, и зашипел на помпилианца:
        - Рехнулись? Мы в пересыльной тюрьме, вокруг религиозные фанатики! Уголовники! Узнают, что вы клеймите местных, да еще и Добрых Братьев - на части разорвут! Себя не жалко, о нас подумайте…
        - Но я нуждаюсь в рабах! - отрезал Тумидус. - Никто б и не заметил, что он под «клеймом». А вы все испортили!
        - Вы полдня жили без рабов, и хоть бы хны. Умоляю, потерпите еще. Глупо нарываться по пустякам. Ваше клеймо - оружие. Нож в рукаве. На крайний случай, понимаете?
        Тумидус вздохнул и расслабился. Когда вехдены отпустили его, легат повел плечами, разминая мышцы, затекшие от напряжения.
        - Провалиться мне в черную дыру! В кои-то веки я с вами согласен, Борготта! Радуйтесь, ваша взяла.
        - Радуюсь, - с серьезной миной кивнул Лючано.
        И обратился к тупо моргавшему громиле:
        - Спасибо за помощь, Добрый Брат. Вода оказалась кстати. Нашему другу уже гораздо лучше.
        Тихо зарычав, легат с трудом отказался от идеи вновь броситься на гада-кукольника. Рядом давились от хохота вехдены.
        - Внимание! - ожила скрытая в стенах акустика. - К периметру «Шеола» приближается нарушитель! Включен режим принудительного захвата. Всему персоналу: немедленно покинуть пристыкованные корабли. Повторяю…
        III
        Картинка на мониторах пришла в движение. Включились два из не работавших ранее дисплеев. Во тьме космоса, мутноватой из-за межзвездной пыли, проступили очертания приближающегося судна. Опознать «нарушителя» не представлялось возможным. Над мониторами загорелось цифровое табло часов: «16:07. 06.09.63».
        - Корабль, - констатировал Бижан. - Мы сможем улететь на нем отсюда.
        - Вынужден снова разочаровать вас: не сможете.
        Разумеется, приговор вынес Авель О'Нейли.
        - Стандартная процедура, установленная для нарушителей. Принудительная стыковка и откачка энергии, которая идет на нужды систем жизнеобеспечения «Шеола». Экипажу, не подтвердившему пароль-код, настоятельно рекомендуется покинуть корабль.
        - А если экипаж откажется? - поинтересовался хмурый Тумидус.
        - Им все равно придется выйти, - ответил Авель. Лицо «мерина» выражало полнейшее равнодушие. - Рано или поздно кончится провизия. Или вода. Или энерго-НЗ в аккумуляторах.
        Он пожевал губами, раздумывая, стоит ли продолжать.
        - Кроме того, когда все стыковочные шлюзы оказываются заняты, в течение трех суток один из кораблей отсоединяют автоматически. ЦЭМ отводит его на безопасное расстояние и подрывает. Чтобы освободить место для следующего. На какой звездолет падет жребий, просчитать нельзя. Экипаж, оставшись на борту, имеет шанс погибнуть вместе с кораблем.
        - ЦЭМ? Центральный электронный мозг?
        - Он же Малый Господь, как зовут его рефаимы.
        От Лючано не укрылось, что себя Авель к рефаимам не отнес.
        В столовую внезапно повалил народ, хотя обед подходил к концу. Люди возбужденно переговаривались, что-то обсуждали, бранились. Некоторые становились в очередь к раздаче. Самых шумных - таких было немного - успокаивали: дескать, плюньте и разотрите, три дня, ерунда, потом вернетесь в уцелевшие жестянки…
        - Эти беженцы жили на кораблях, - пояснил летописец. - Сейчас они спешат их покинуть. Я вам уже сказал, почему. Один из кораблей скоро будет отстрелен и уничтожен. У нас это называется - Исход.
        «Замечательный синьор, - издалека бросил маэстро Карл в адрес О'Нейли. - Заботится о новеньких, просвещает… Какую цену он заломит за свое расположение? А, малыш?»
        - Брат Ува, брат Лерой, встретьте неофитов, - распорядилась Пастушка. - Благословен день, одаривший нас многими! Я вскоре присоединюсь к вам.
        Добрые Братья, гордясь возложенной на них миссией, двинулись к выходу. Следом увязались те рефаимы, в ком, похоже, не до конца умерло любопытство.
        - Разрази меня плазма! - легат пялился на монитор, словно узрел призрак родного отца, бродящий в вакууме вокруг «Шеола». - Это же «Герсилия»!
        Помятая, но с виду целая либурна Юлии Руф красовалась на экране.
        - Гай, мы должны их встретить! Объяснить ситуацию. Они наверняка не пожелают выходить. А этот ЦЭМ по закону подлости возьмет и отстрелит именно их!
        Тумидус кивнул, и они ринулись прочь из столовой.
        Планировка тюрьмы показалась Лючано дурацкой и бессистемной. Лишь когда они, раз десять свернув, быстрым шагом миновали ряд коридоров, до кукольника дошло: планировка тут ни при чем. Просто они следовали за Увой, а Добрый Брат с Кемчуги старался сократить путь. Зачем для этого нужно было столь изощренно петлять, осталось загадкой. У дикаря имелись специфические представления о коротких путях в условиях стандартной радиально-кольцевой планировки.
        - Внимание! - то и дело включалась система оповещения, дублируя «тревогу» на пристыкованных звездолетах. - Резерв внешних портов исчерпан! В связи с этим экипажам нарушителей, не подтвердивших пароль-код, настоятельно предлагается оставить корабли…
        Минут через пятнадцать они выбрались в широкий тоннель, опоясывавший станцию по внешнему периметру. Здесь располагались фальш-иллюминаторы: круглые дисплеи, создававшие иллюзию выходящих в космос окошек - как на древних кораблях досветовой эпохи. Бок «Герсилии», уже пристыкованной к «Шеолу», закрывал половину обзора.
        Экипаж и впрямь не спешил покидать либурну. Внутренний створ шлюза автоматика гостеприимно распахнула, утопив композитные бронеплиты в стенах. Но со стороны корабля ответного «жеста доброй воли» не поступило.
        - Экипажу нарушителя, захваченного последним! Немедленно покинуть корабль и пройти процедуру идентификации! Повторяю…
        - Всегда так орет, - пожаловался брат Лерой, ковыряя пальцем в ухе. - И всегда без толку. Сразу никто не выходит. Уговаривать надо.
        - Давай уговаривать, - согласился Ува.
        Он шагнул к стене и с размаху врезал кулаком по сенсору включения переговорного устройства. От такой затрещины сенсор, срабатывавший от легкого касания, должен был скончаться в муках. Однако переговорник, как ни странно, включился. Загорелся зеленый индикатор: связь с либурной наличествовала.
        - Эй, на борту! - гаркнул Ува.
        - Мы вас слушаем, - откликнулся голос Антония. - По какому праву вы произвели насильственную стыковку?! Я требую начальника станции!
        Дикарь хмыкнул и уже открыл рот, чтобы ответить, но Лючано оттеснил его от переговорника.
        - Это мои друзья, Ува. Мне они скорее поверят.
        - Откуда знаешь, кто там, да?
        В следующий миг на дикаря снизошло просветление. Округлив глаза, он хлопнул себя ладонью по лбу. Конечно, для колдуна узнать, кто находится на борту - плевое дело.
        - Говори, да!
        - Антоний, вы меня слышите? Это я, Лючано Борготта!
        На либурне воцарилась трагическая тишина.
        - Антоний! Это не станция. Это пересыльная тюрьма. Вас захватила система внешнего контроля. Здесь нет ни начальника, ни живой охраны. Одни заключенные и автоматика.
        - Мы не заключенные! Мы рефаимы, - с недовольством буркнул Лерой.
        Тарталья оставил его реплику без внимания.
        - Вам лучше покинуть «Герсилию». Оставаться на корабле опасно. Автоматика тюрьмы может в любой момент отстыковать вас и подорвать. Вероятность 16%, - он вспомнил маленьких гематров. - Решайте быстрее!
        Пауза. Неясные шорохи. И приглушенный голос Антония, обращающегося к кому-то внутри либурны:
        - …докладываю: влипли. Червоточина… выпасть в чертовой заднице… взбесившийся автомат-тюремщик… этот гореносец в придачу… Ага, Борготта! А ведь я вас предупреждал, госпожа…
        Шаги.
        - Лючано! Это действительно вы?
        - Я! Юлия, с вами все в порядке?
        - Да. Но я должна удостовериться…
        В ответе помпилианки сквозила настороженность.
        - Где мы с вами виделись в последний раз?
        - На Тамире. Перед тем, как нас усадили в разные мобили. Вас - с близнецами, меня - с вехденами. Кстати, двое из тех вехденов тут, в «Шеоле». А рядом со мной стоит ваш приятель по корсарским налетам, гард-легат Тумидус. Хотите, он подтвердит мои слова?
        - Спасибо, не надо. Я верю вам. Мы выходим.
        - Что там у вас за обстановка, Борготта? - вмешался Антоний.
        - Странная, - честно признался Лючано. - Прямой опасности нет. Но оружие все-таки прихватите.
        От него не укрылось, что Добрые Братья заулыбались, словно предвкушая потеху.
        Внешний створ с шипением открылся. Первыми вышли два охранника, подозрительно осматриваясь. Руки они держали на кобурах с лучевиками. Следом объявился Антоний, готовый к любым неприятностям. И лишь затем - Юлия… вместе с Фиониной Вамбугу!
        «Ну да, малыш, - хихикнул маэстро Карл. - Адвокат тебе не повредит!»
        - Добро пожаловать в «Шеол»!
        Ува скверно подражал интонациям Пастушки. При виде двух красоток дикарь расцвел. «Обломись, арим, - мысленно хмыкнул Тарталья. - Не твоего поля ягоды. Захлопни пасть и подбери слюни.»
        «Ревнуешь, дружок?» - уколол Добряк Гишер.
        - Надо вывести всех, - вмешался брат Лерой, скребя ногтями щетинистый подбородок.
        - Вы уверены, что это необходимо?
        Юлия благожелательно кивнула невропасту с легатом. Но когда она обернулась к Доброму Брату, лицо помпилианки приобрело иное выражение. Даже туповатый Лерой что-то понял и постарался изобразить безобидную овечку.
        - Да. Для вашего же блага.
        Из бокового прохода объявилась Пастушка в сопровождении свиты: дюжины крепких рефаимов. За компанию тащился и «мерин», бубня в микрофон планшета.
        - Малый Господь не любит лишних страданий. Внемлите…
        Лючано вновь ощутил, как теплый баритон девушки обволакивает разум, ведет за собой, успокаивая и баюкая. «Доверься, отбрось сомнения…» Он не удивился бы, добавься к его двум внутренним альтер-эго третье: Пастушка.
        - Мы мирная община. Вам нечего бояться. Но людям на корабле грозит опасность.
        - Да, нам сообщили…
        Юлия с удивлением разглядывала хозяйку «Шеола». Черты госпожи Руф смягчились - волшебный голос блондинки подействовал и на нее.
        - Через три дня вы сможете вернуться на корабль, если он уцелеет. Но это не обязательно. Шеол даст вам кров и пищу. Добрые Братья окажут вам любые услуги.
        - Выводите людей, - решилась помпилианка. - Марсий, слышите меня?
        Но вместо неизвестного Марсия в шлюзе первыми объявились близнецы-гематры в сопровождении голема Эдама.
        - Лючано!
        - Мы знали: Юлия тебя найдет!
        - С нашей помощью.
        - И с помощью тети Фионины.
        - С вероятностью 71,5%…
        Вдруг близнецы умолкли и уставились на Пастушку, отдававшую распоряжения Добрым Братьям.
        - Сука, - без выражения сообщил Давид.
        Джессика кивнула.
        Еще ни разу Лючано не слышал, чтобы дети ругались. Слово, произнесенное Давидом, его ощутимо покоробило. Вроде, из приличной семьи… От Юлии нахватались? Блондинка же ни в малейшей степени не обиделась. Напротив, просияла, словно услышала комплимент.
        - Детей отведите в сектор для несовершеннолетних, - подмигнув брату с сестрой, велела Пастушка. - Брат Ува, выполняйте.
        Широко ухмыляясь, дикарь шагнул к близнецам. Ухмылка, по всей видимости, должна была означать дружелюбие, но близнецы попятились. Лица гематров оставались бесстрастными, только кровь отхлынула от щек. Так бледнеют рыжие: до молочной белизны, пересыпанной веснушками.
        - Мы никуда не пойдем, - еле слышно сказала Джессика. - Мы никуда…
        Давид, набычась, молчал.
        Сунув обрезок трубы за кушак, Толстый Ува протянул к девочке руку. Что он хотел сделать, не узнал никто. Может, ободряюще похлопать ребенка. Может, взять за плечо и увести силой. Только ничего этого не произошло.
        Ладонь арима замерла на полпути, упершись в грудь голема.
        - Извините, - мурлыкнул Эдам. - Прошу вас, сделайте шаг назад.
        Изящный щеголь, хрупкий франт, он стоял перед громадным толстяком, словно в танцзале. Учитель разучивал с новичком очередное па. Жаль, ученик попался бестолковый. Ува толкнул голема - скорее всего, от неожиданности; Эдам вздрогнул странным образом, и дикарь с воплем схватился за запястье.
        - Вывих, - диагностировал вежливый голем. - Переднее смещение полулунной кости. Сделайте шаг назад, и я вправлю вам сустав.
        Подвывая, Ува оглянулся на Пастушку. Та не двигалась, внимательно следя за происходящим. Ноздри блондинки трепетали, меж бровями залегла тугая складка. Уяснив, что помощи от «вождя вождей» не воспоследует, Ува пришел в бешенство. Списав вывих на нелепую случайность, здоровой рукой он выхватил топорик у стоявшего рядом брата Лероя - и с размаху ударил, зная, что на выходе из шлюзов «следаки» не фиксируют насилие.
        Лезвие с хряском врубилось голему в ключицу.
        Эдам не сделал ничего, чтобы защититься от нападения. Голем стоял и улыбался. Топорик уродливой конечностью торчал из него. Все замерли: настолько противоестественной была эта картина. Загораживая собой детей, семейный голем Шармалей без злобы смотрел на Толстого Уву.
        - Зоджи, - прошептал дикарь. - Ужасный зоджи…
        Ручка топорика делалась короче. Оружие всасывалось в голема, становясь частью плоти. Миг, другой, и лишь борт пиджака, испорченный грубым разрезом, напоминал о случившемся. Масса топорика была невелика. Соответственно, масса голема увеличилась на какой-то жалкий процент.
        Взгляд не отслеживал такие изменения.
        - Успокойтесь. Сделайте шаг назад. И я вправлю вам сустав. Не надо вынуждать меня к крайним мерам.
        Количество потенциальных врагов не смущало Эдама. Безмятежный, как турист на пляже Йала-Маку, голем выполнял охранную функцию, минимизируя фактор опасности. Голос - тоже оружие. Переговорщики умеют говорить так, что маньяк отказывается от жертвы, и самоубийца отступает от края крыши. Интонациями голем владел в совершенстве, как и собственным телом. А напевность фраз действовала на слушателей лучше фенобарбитала.
        - Зоджи…
        Желая поддержать голема, Антоний встал с ним бок-о-бок. Находясь сзади, телохранитель Юлии плохо видел, какая судьба постигла злополучный топорик. Но он точно знал, что словом и излучателем можно добиться большего, чем просто словом. Щелкнул клапан кобуры, и ствол лучевика подтвердил: сделайте шаг назад, очень просим!
        - Зоджи… Ха! Дурачина!
        Оружие внезапно привело Толстого Уву в восторг: должно быть, истерический. Трясясь при виде голема, дикарь отчего-то ни капельки не испугался помпилианца с лучевиком. Он подпрыгнул, хлопнул в ладоши, завопив от боли в поврежденном запястье - и кинулся вперед. Верней, притворился, что кидается. Движение получилось убедительным. Кто угодно испугался бы, отпрыгнув или применив оружие.
        Антоний избрал путь стрелка.
        Он нажал на спуск: раз, другой. Ничего не произошло. Голем не шевелился: выяснение отношений между посторонними не интересовало Эдама. В трансе замерли «неофиты». Записав себя в зрители, наблюдала со стороны Пастушка. Хором всхлипнули близнецы. А Антоний стрелял, стрелял, стрелял…
        - В благословенном Шеоле стволы молчат, - первой заговорила блондинка. - Так велел Малый Господь. Вы называете это «блокировкой источников питания».
        - А вы? - не выдержал Антоний.
        - А мы - вышней благодатью. Брат Ува, дайте этому созданию руку. Пусть он вправит вам сустав, - от Лючано не укрылось, что Пастушка назвала голема «созданием». - Потом отведешь его и детей в сектор для несовершеннолетних. Да воцарится мир!
        Услышав, что его поселят вместе с подопечными, Эдам сразу успокоился. Собственно, он и раньше не слишком волновался. Просто охранная функция уступила место служебной. Пастушка же в ответ на изумленную гримасу Увы указала на прямоугольный монитор на стене. Там, в условно намеченном тоннеле, копошились фигурки: ручки-ножки-огуречик - и в деталях прорисованные лица. Лючано узнал себя, Юлию, близнецов…
        Всех, кроме голема.
        «Следаки» не брали во внимание искусственного человека.
        - Это создание не навлечет на себя гнев Малого Господа, живя с детьми. Только мы спасемся. Рукотворным созданиям нет пути на небеса. Ангелы безразличны к ним. Исполняй, брат Ува!
        IV
        - Почему это ты будешь спать здесь? Нас четверо, надо бросать жребий.
        - Вот и бросайте. Осталось три места, разыгрывайте. А я буду спать здесь. Это лучшее место. Оно мне нравится.
        - Почему ты? - упорствовал лохматый гитарист.
        - Потому что я - вождь-сиделец, уважаемый рецидивист.
        - А мы?
        - А вы - шпана, сявки зеленые. Первоходцы. Не спорь, это традиция. Ты вехден или кто? Должен понимать, что значит традиция…
        Заль утихомирился и без всякого жребия забрался на верхнюю койку. Второй «висяк» оккупировал легат; внизу, напротив «вождя-сидельца», улегся Бижан. Крошечный «ночник», едва они расположились, погас сам собой. Минута, и Бижан, обладавший завидной нервной системой, захрапел - точь-в-точь труба с сурдинкой. Следом начал сопеть гитарист: тоненько, заливисто. Помпилианец крепился, видимо, демонстрируя боевой дух, но вскоре сдался.
        Во сне легат дышал с надрывом, временами всхлипывая.
        Ужин прошел без инцидентов. Отбой - тоже. Звуковой сигнал, через пятнадцать минут - общее затемнение. Экипаж «Герсилии» разместили в недрах «Шеола»; где именно, Лючано не знал. Завтра, все завтра… близнецы, женщины, проблемы - утро вечера мудренее… Слушая трио соседей-виртуозов, он валялся лицом вверх, скомкав в ногах легкое одеяло, и благодарил сегодняшний день за безумие событий. Его несло, крутило в водоворотах происходящего, не позволяя задуматься, вспомнить, вернуться мыслями назад. Зато сейчас, едва глаза закрывались, под веками вспыхивал огонь. Мир скручивался в воронку, в жерло плазматора, изрыгая пламя.
        Чудо, случившееся на Михре, оставалось загадкой. Да, он смог «отогреть» антиса, заледеневшего в безнадеге роботизации. Инъекции боли, мучительные в любом другом случае, здесь пришлись кстати. Но почему - целая компания?
        Музыканты, помпилианец, невропаст…
        С ними был бы и Фаруд Сагзи. Но полковник отказался. Лючано помнил, как обрывки сети легионера тянулись к Фаруду, желая включить его в единство большого тела. Хорошо, антис - это, допустим, базовый носитель. Остальные - подселенцы. Пассажиры на борту корабля; пусть даже крысы в трюме. Внутренние голоса, на манер Гишера и маэстро Карла. Шизофрения волнового существа. Антис - допустим, человек; мы - допустим, пенетраторы. Только выходим мы, в отличие от классического пенетратора, безопасно.
        Смотрим дальше: кто и зачем?
        Невропаст: коррекция слияния. Помпилианец - «механическая» связь частей. Энергеты - эволюционные способности облегчают совместимость. «Огрызок» флуктуации в бедном кукольнике - …
        При чем тут «огрызок»?
        Мысли путались. Сон одолевал. Научная теория рассыпалась в пух и прах. Я - не профессор Штильнер, думал Лючано, проваливаясь в дрему. Гипотезы, открытия - не по мне. Мой талант - находить и терять. Мы все кое-что потеряли, вознесясь из воронки в космос. Нейрам Саманган утратил коварный вирус и двадцать семь лет жизни. Гай Октавиан Тумидус лишился рабов. Вехдены - жизни. Теперь музыканты числятся в нетях. Погибли при исполнении. Могут начать сначала, под чужими именами, на просторах Галактики. Я, Лючано Борготта по прозвищу Тарталья…
        Что потерял я?
        Я потерял сидевшую во мне флуктуацию.
        Шестым чувством я безошибочно ощущаю: «птенец» оставил гнездо. Вышел наружу. Так птица Шам-Марг без проблем выходила из Нейрама, когда антис был в большом теле. «Огрызок», космический невропаст-неудачник, ты вел меня к единственному варианту, спасительному для обоих: ненадолго стать антисом.
        Смешно: здесь, в «Шеоле», где люди захватываются пенетраторами на несколько порядков чаще, чем где бы то ни было, я - освободился. Осененный выпустил ангела и помахал рукой вослед. Жив, курилка. Я - здесь, ты - там, в черной, пересыпанной искрами мгле.
        Удачи, малыш…
        КОНТРАПУНКТ
        ЛЮЧАНО БОРГОТТА ПО ПРОЗВИЩУ ТАРТАЛЬЯ
        (в разное время, в разных местах)
        Мы уделяем снам слишком большое внимание.
        Вещий сон. Дурной сон. Сон в руку. «Дорожная карта» сновидений. Путешествия в мире грез. Проникновение в иные реальности. Астрал, ментал, эфир… За всем этим фейерверком кроется страх - банальный, скучный, как вид из окна на стройплощадку. Когда мы в сознании, когда бодрствуем - мы ясно чувствуем, как привычки, стандарты и нормы огораживают нас защитным кругом.
        А во сне?
        Во сне к нам могут подкрасться, и мы не услышим. Во сне нас обидят, а мы не успеем защититься. Беззащитность сна, уязвимость сна; доверчивость, которая расшатывает опоры настороженности. Давайте увешаем ее медалями и орденами, нарядим в загадочный костюм, наденем маску с длинными носом и ушами, похожими на нетопырей; придадим страху оригинальности, добавим тайны, как перчику в суп…
        Сон любят сравнивать со смертью.
        Еще один слой шелухи.
        МИХР, НА КРАЮ ВОРОНКИ
        …Впервые в жизни Фаруд Сагзи так долго стрелял из лучевика.
        Луч, вырвавшись из ствола, тянулся струей патоки. Он густел, замедляя движение, на грани остановки. Сто раз Фаруд читал в дешевых боевичках, которые употреблял в качестве снотворного: «Время послушно замедлилось. Враги, ползая сонными мухами, не успевали заметить ударов Барса Пустыни…» Сочинители врали. Лично у полковника Сагзи ничего и никогда не замедлялось. Удары - да, бывало, что враги и не успевали их заметить. Но маятник-невидимка исправно отсчитывал стандартные секунды.
        Затылок Лючано Борготты - вот он, совсем рядом.
        Жаль, луч окаменел на полпути.
        В воронке, зиявшей на месте сгоревшего дома, кружился антис. Он один продолжал бег, ускоряясь. Край маячил неподалеку, рукой подать, но антис не приблизился к заветной границе ни на йоту. Казалось, огненная буря бушует в яме, закручиваясь гибельным смерчем. Так пляшут сектанты-бродяги, давшие обет вечных странствий: кружение тела возносит рассудок в вышину прозрения. Вот-вот смерч вырвется на свободу и умчится в черные небеса…
        «Галлюцинация», - сообразил Фаруд. Ситуация ни капельки не напоминала эффект «сорванной шелухи», к которому вехден привык. Работников СРБ учили контролировать «обе стороны медали». Еще минуту назад полковник четко воспринимал реальность (Михр, северо-запад Кашмихана, невропаст, боевая группа, пленник-помпилианец…), данную ему в первичных ощущениях - и вторичный эффект Вейса: Башня Молчания, статуя-исполин, Хозяева Огня, пленник-легионер…
        Фаруду не составляло большого труда действовать сразу на двух уровнях. Но третий… Скорость луча близилась к нулю. Куда-то сгинула Башня. Надежный Михр шатался под ногами. В воронке грозил выплеснуться наружу разбегающийся антис. Беззащитный затылок невропаста издевался над стрелком.
        Все.
        - Что теперь? - спросил Фаруд Сагзи.
        - Пойдем с нами, - ответили ему.
        - Куда? - спросил Фаруд.
        - Отсюда, - был ответ.
        Мир сократился до размеров обычной голосферы. За пределами сферы прятались руки кукольника: управляя нитями, он вел через мир, сжатый в белый от напряжения кулак, процессию смешных кукол. Марионеток разделяли не шаги, а годы. Полковник внимательно следил за самим собой, идущим по ограниченному участку пути - сорок с лишним лет, пустяк, и только.
        Ковыляет вдоль манежа крошка-Фарудик: радость мамы, гордость отца. Пятиклассник-Фаруд впервые пробует курить в подворотне. Кашель, одобрение сверстников, бабушка находит пачку сигарет в сумке, скандал и прощение. Голый, возбужденный подросток весь горит от обиды: разбитная официанточка из «Шиш-Беш», с которой юный Сагзи стал мужчиной, смеялась над его жадностью.
        Куклы, куклы…
        Университет в Хондарате, истфак, отделение фундаментального расоведения - так назывался центр подготовки специалистов особого рода. Повышение квалификации: Академия Внешней разведки. Взрослый Фаруд смеется - очень уж нравится фраза из меморандума пресс-бюро АВР:
        «К рассмотрению комиссией не допускаются лица, склонные к экстремистским поступкам, религиозному фанатизму и авантюризму.»
        Первые задания. Провал на Кемчуге: тюрьма, пытки, допросы. Доверие сатрапа Пира Самангана. Беседы о будущем державы. Тайные поручения. Так надо. Присвоение внеочередного звания. Знакомство с Айзеком Шармалем и Юлией Руф. Внедрение в съемочную группу Монтелье. Участие в операции по «выведению за скобки» лидер-антиса вехденов. Так надо. Услуги, оказанные Шармалю-младшему. Так надо. Куклы, куклы… Потрясение при виде «воскресшего» антиса; захват невропаста Борготты, понуждение к сотрудничеству, высадка на Михре…
        Так надо.
        - А почему так было надо? - спросил кто-то.
        Фаруд не сразу догадался, что спрашивает он сам. Здесь и сейчас, в месте, где лучи ползут черепахами, очевидное вдруг оборачивалось каверзным вопросом.
        - Потому что интересы державы.
        - Тогда конечно, - сказал кто-то, кого тоже звали Фарудом. - Тогда ясно.
        - Что тебе ясно?
        - Не кричи. Я все понял.
        - Что ты понял?! Что?!
        - Не кричи. Лучше пойдем с нами.
        В воронке, ожидая, крутился антический смерч. Фаруд чувствовал, что ждут - его, полковника Сагзи. Каким-то невероятным образом сукин сын Борготта сделал все наоборот: вывел роботизированного антиса на грань ухода в волну. И теперь зовет тебя, полковник. Куда, как, зачем - неважно.
        Луч рывком сократил расстояние до чужого затылка.
        Луч торопил.
        - Что ты понял? - кричал Фаруд самому себе, теряя драгоценные микроны срока, отведенного на раздумья. - На что ты намекаешь, мерзавец?!
        - Ни на что. Ты действовал, как считал нужным. Пошли, а?
        - Нет, ты сперва ответь…
        Куклы закончили свой путь через сферу полковника. Фаруд остался один. Защитник интересов державы, идейный предатель; исполнитель приказов. Вспомнилась «Книга Царей», любимая книга детства. Там тоже у славного пахлавана, опоры трона, свято блюдущего присягу, когда следовало бы чуточку поступиться клятвой ради высшей цели, нашлись доброжелатели - отец, готовый принести сына в жертву, и дальний родственник, заманивший могучего в ловушку.
        Бабушка читала на ночь:
        - Иди, спасай несчастную страну!
        Ты вырой западню, и не одну,
        На дне вверх остриями - меч к мечу,
        Дабы пришла погибель к силачу.
        Пусть он умрет, пронзенный ратью ржавой!
        Тогда избудет тяготы держава…
        Фаруд улыбнулся. Он знал, как поступить. В «Книге Царей» пахлаван, смертельно ранен, молит предателя дать ему лук: для защиты от львов. И, хохоча, убивает изменника, спрятавшегося за огромный дуб. Слушая бабушку, Фаруд всегда представлял себя пахлаваном. Конечно, смерть не за горами. Но смерть для ребенка - отвлеченное понятие. Зато месть, карающая стрела, способная пробить насквозь и дерево, и врага…
        - Блеснуло солнце из-за черных туч,
        Стрела взлетела, как светила луч,
        Ударила - так рушится запруда!
        И ствол она пронзила, и Фаруда…
        Нет, здесь явная ошибка. В древней легенде изменника звали не Фарудом, а как-то иначе. Как? Забыл, удивился полковник. Смотри-ка, всякую ерунду помню, а это забыл. Где ты, умница-невропаст? Подкинь мне на язык истинное имя человека, оставшегося в веках лишь благодаря успешному заговору. Кстати, если память не подводит, через много лет после смерти пахлавана, пройдя через огонь, держава и впрямь расцвела.
        Ну и что?
        - Пойдем, а?
        - Спасибо, - ответил Фаруд. - Я останусь здесь.
        - Почему?
        - Так надо.
        Луч придвинулся вплотную к затылку невропаста. Но Лючано Борготта уже был частью антиса. Нервной системой волнового существа - вот ведь зараза, как только сумел?.. Нити переплелись, каждое действие вызывало общую реакцию… Организма? Колонии? Структуры?
        - Кукольного театра, - пошутили издалека.
        «Дядя, - не издав ни звука, повторил Фаруд вопрос, заданный им три года назад, - что будет, если я выстрелю в тебя из лучевика?»
        «Ничего не будет, - молча ответил Нейрам Саманган, бегая по вечному, нерушимому кругу, за миг до предательства. - Я перейду в волновое состояние раньше, чем луч достигнет моего малоготела. Лучше не стреляй, да? Имей в виду: разрушение Мансурова жилища останется на твоей совести…»
        - Ну уж нет, - улыбнулся полковник. - Извини, дядюшка. Я готов платить по счетам. Но разрушение дома Мансура-аты - это ты сам, ладно?
        Смех потряс северо-западный район Кашмихана, сжигая все вокруг. Объят пылающим хохотом, уходя туда, где бабушка читает внуку на ночь «Книгу Царей», где ты - пахлаван в западне, а не предатель за деревом, Фаруд Сагзи подумал, что давно не чувствовал себя так легко.
        Куклу убрали со сцены и повесили на крючок.
        Отдыхай, кукла.

* * *
        - Семнадцать нитей, - сказала тетушка Фелиция, подвешивая марионетку на специальный крючок. - Всего семнадцать. Больше я не умею. Знаете, синьор, мой дед в одиночку управлялся с шестью десятками. Представляете: шестьдесят нитей?
        ФРАВАРДИН, САГЛАР, ЗАГОРОДНАЯ РЕЗИДЕНЦИЯ КОБАДА РУЗИМШАНА
        - Не думал, что еще способен изумляться…
        Мужчина, достигший «возраста вдохновения» - от шестидесяти двух до семидесяти трех лет, согласно указу кея Туса VI - ребяческим жестом сбил на затылок тюбетей. Луч солнца запутался в золотом шитье орнамента, брызнув колючими искрами. Казалось, вокруг головы человека засветился нимб.
        На святого человек в тюбетее походил слабо. На осененного высшей благодатью тоже. Нимбы еще рисовали над владыками-кеями, подразумевая связь их внутреннего огня с огнем государства. Но и на кея этот подвижный, крепко сбитый, чуточку сутулый вехден похож не был. Кеи не бегают по кабинету вприпрыжку. Кеи не хихикают в кулак. Кеи сидят на престоле, сотрясая мир одним мановением руки.
        И тем не менее, это был кей Кобад IV.
        Экс-кей, если угодно.
        Юноша, сидевший в кресле напротив, виновато развел руками. Да, мол, такие дела… Ну и остальное, что говорят, или подразумевают, когда сказать нечего. Нейрам Саманган еще не привык к тому, что жизнь обогнала его на четверть века. Легче предположить, что владыку состарили не реальные годы, а отречение от престола. Вполне достоверный вариант. Отрекся, страдал, мучился бессоницей… И все люди вокруг, помимо кея, тоже нашли причину для резкого старения. И предметы.
        Деревья, животные; планеты, звезды… Честное слово, Нейрам легче оправдал бы изменения галактического масштаба, чем собственную трансформацию. Увы, те люди, на станции, говорили правду. К одному из них, очевидному техноложцу, антис чувствовал необъяснимую привязанность. И боялся задуматься: с чего бы это?
        В памяти без объяснимых причин всплывал образ миски с ложкой.
        - Надо кушать! Иначе сдохнешь, дебил. Давай, за маму-папу… за дядю Тарталью…
        Нейрам ничего не слышал об умалишенных антисах, но боялся стать первым.
        - Теперь, значит, будем памятники сносить, - кей скорчил печальную гримасу. - Жаль. Произведения, можно сказать, искусства.
        - Какие памятники?
        - Твои. Бахрам Кава постарался. Ты же - национальный герой! В Сагларе, на площади Свободы, в Хирамабаде перед Народным собранием; возле Начкарского университета… Слушай, давай оставим, а? Оно, конечно, при жизни неловко, зато случай уникальный. Народ поймет и одобрит.
        - Почему вы отреклись? - спросил Нейрам.
        Кей Кобад стер усмешку с лица. Серьезный, он очень напоминал своего деда, Гударза II, чьи дни представляли собой череду непрерывных войн и политических конфликтов. Темные глазки превратились в иглы. Кей смотрел на помолодевшего антиса, словно хотел вонзить взгляд в самое сердце.
        - Я рад, что ты вернулся, малыш, - в прошлом он часто звал Нейрама Самангана «малышом», хотя был ненамного старше антиса. - Когда ты исчез, я долго не верил. Ждал. Потом решил: это знак. Ты ушел, пора уходить и мне. Надо отпустить поводья. И с обочины полюбоваться, как оно завертится без нас. Незаменимых нет. Глупо ложиться под двухсоттонный каток, чтобы доказать: избранный тобой путь верен. В историческом плане время все расставит по местам. В человеческом… Ты даже не представляешь, малыш, сколько досуга появляется после отречения! Прогулки, вечеринки, хобби…
        Он кивнул на стол, где лежала пара конструкций из дерева и лески.
        - Помнишь, я любил делать куклы. Особенно мне удавались штоковые марионетки. Видишь те две ваги? С их помощью управляют куклами. А теперь скажи мне, в чем разница между этими вагами?
        Люди, близко знавшие Кобада, быстро привыкали к манере кея задавать нелепые вопросы, затрагивать темы, вроде бы не имеющие отношения к предмету беседы - и в конце концов увязывать случайные фрагменты в тугой узел. Нейрам послушно уставился на ваги. «Вагины» - всплыла дурацкая, пошлая ассоциация. Но нет, ваги были похожи скорее на фаллосы, а еще больше - на кресты.
        На длинном стержне крепилась неподвижная поперечина, и дальше - качающееся коромысло. И стержень, и коромысло оснащались нитями, свисавшими со стола.
        - Не знаю, - ответил антис.
        Кей похлопал его по плечу.
        - Зато я знаю. Первая вага - для куклы-человека. Вторая - для куклы-животного. И если у животного стержень расположен горизонтально, то у человека - вертикально. Соображаешь?
        - Нет.
        - Да, ты изменился, - Кобад вздохнул. Сплетя пальцы, он поднял руки над головой и с хрустом потянулся. Казалось, кей готовится взять рекордного веса штангу. - Нейрам, которого я помню, легче орудовал аллегориями. Иногда мне хочется стать моложе, но не сейчас. Не обижайся, это я любя…
        - Я не обижаюсь, владыка.
        - Оставь титулы в покое. Я больше не владыка. Кобад Рузимшан, пенсионер галактического значения, чтоб его… Скучный, в сущности, дядька. Одна радость, что при деньгах. Лучше задумайся вот над чем… Ну не может же быть случайностью, что наш стержень - вертикален! Вектор от земли в небо. А мы и в небе - горизонтальны. Как животные, право слово…
        Подойдя к столу, он взял ближайшую вагу. Нити болтались, извивались, шевелясь тонкими щупальцами. «Нужна кукла, - невпопад подумал Нейрам, следя за действиями кея. - Пульчинелло. Есть такая кукла - Пульчинелло. Хорошая кукла…»
        - Пульчинелло. Это имя. Тебя так зовут.
        Антис закрыл глаза. Он не понимал, откуда являются обрывки странных воспоминаний. Он был уверен, что никогда не знал никого по имени Пульчинелло. Ни человека, ни куклы. И все равно, от этого слова тянуло уютом. Покой и дружба: Пульчинелло. Тепло домашнего очага. Так голодный помнит, как его накормили и не взяли платы. Пульчинелло. Пахлаван Качаль. Нейрам Саманган.
        Двадцать семь лет насмарку - подтвердившийся факт.
        «Что со мной сделали?»
        - Мы давным-давно не эволюционируем. Вехдены, брамайны, вудуны. Помпилианцы. Остальные. Мелочи - не в счет. Я полагал, что разумный реформизм поможет нам, Хозяевам Огня, счистить ракушки с днища. Совершить прорыв в новое качество. Я ошибся. Не в цели - в способе. Изменения, предложенные сверху, разрушают. Даже если поначалу они выглядят привлекательно, в них все равно таится гибельный вирус. Объект реформы привыкает не меняться, а подчиняться. Не работник, а раб.
        Гибельный вирус, думал антис. Не изменение, а подчинение.
        Голубые глаза.
        «Что со мной сделали, а?»
        - Да, я отрекся, - сказал пенсионер галактического значения, манипулируя вагой. - Думаешь, я не знал, к чему это приведет? Знал. Но лучше огонь, чем пепел. Зачем мне робот-держава? Я что, помпилианец? Теперь наши деятели всех гадюк вешают на меня. Спровоцировал, развалил, устранился. Куколок мастерит, сын скорпиона. А я жду. Случай - лучший руководитель. Вот, дождался…
        Он ткнул «крестом» в сторону инфосферы, мерцавшей в режиме ожидания.
        - В журнале АНЛ опубликована статья профессора Штильнера. Космобестиолог, прожектер; сложная личность. Утверждает, будто открыл метод передачи энергетических свойств организма при межрасовых браках. Дескать, подтвердил экспериментально. Я дал команду выйти на этого профессора. И нате вам: Штильнер на Квинтилисе, в резиденции наместника Руфа. Наместник успел первым. Впрочем, неважно. Интерес Помпилии криком кричит: есть! Открытие - есть. А засекретить такую сумасшедшую штуку…
        Кей хихикнул, скрутил кукиш и показал его инфосфере.
        - Шиш им! Всем - шиш! Великое смешение народов! Нет больше ни вехдена, ни техноложца! Наши ортодоксы с ума сойдут от бешенства. Я вначале поосторожничал: первый звонок, деза, мало ли… А тут - ты. Молодой, глупый; живой. Не обижайся, я от радости. Твоя история - второй звонок. Коллективный антис, шутка ли… Как ты говоришь, их зовут?
        - Никак не говорю, - пожал плечами антис. - Я не в курсе.
        - Малыш, но ты же их опознал! Давай еще разок глянем…
        Инфосфера прекратила мерцать. В ней, медленно поворачиваясь вокруг центральной оси, поплыли лица. Под каждым, в выпуклом окошке, светился текст: фамилия, имя, биографические сведения. Вехден с трубой, вехден с гитарой, помпилианец в форме гард-легата, техноложец в бархатном сюртуке…
        - Дивный сюртук! - с завистью причмокнул Кобад. - Так, значит, мой запрос обработан. В статусе кея, пускай отставного, есть свои прелести. Кто здесь у нас? Лючано Борготта, невропаст, директор театра «Вертеп». Личная связь невозможна: пропал без вести. Обстоятельства выясняются. Гай Октавиан Тумидус, гражданин Помпилии, военный советник на Михре. Личная связь невозможна: пропал без вести. Обстоятельства… Ага, парочка наших: Бижан Хезерван, майор расбеза, и Заль Ардашир, капитан. Работа под прикрытием, куратор - полковник Сагзи. Человек твоего отца, между прочим.
        Нейрам резко подался вперед:
        - Фаруд - полковник?
        В представлении антиса Фаруд Сагзи никак не укладывался в образ полковника. Куратор агентов под прикрытием? Вечный Огонь, еще вчера он клянчил деньги на сахарную вату…
        - Скорее уж покойник, - неприятно ухмыльнувшись, пошутил кей. - Докладывали мне о Кашмиханской трагедии… Делегация спортсменов, гляди-ка! Ладно, разберемся. Пробить опознанных по моим каналам!
        Сфера втянула окошки, лица ушли на глубину и сгинули. Вместо них образовалось одно-единственное лицо: живое, подвижное. Вехден не был знаком Нейраму. Молодой, энергичный - по субъективному времени антиса он, должно быть, еще под стол пешком ходил.
        - Уже пробиваем, мой кей, - доложил вехден.
        И сделал рукой знак: «Да воссияет свет владыки над миром!» За такое титулование, если речь не шла о царствующем монархе, полагалась смертная казнь.
        - Собрать все, - приказал Кобад. Он не стал напоминать собеседнику о своем отречении, о том, что он больше не кей, и это сказало антису о многом. - Грязное белье, скелеты в шкафах. Судимости, награды. Предпочтения в сексе. Каждый чих! Любая зацепка может пригодиться. Коллективный антис, надо же!.. вертикаль, клянусь вечным огнем, явная вертикаль…

* * *
        - Левая рука, - сказала тетушка Фелиция. - Левой рукой ты держишь и раскачиваешь вагу, управляя основными движениями марионетки. Это - раз. Правой рукой ты перебираешь остальные нити. Так кукла совершает более сложные движения. Это - два.
        - А три? - спросил маленький Лючано. - Ты говорила: куклу ведет троица…
        - Третий - твое сердце. Ты стоишь на тропе, скрытый от глаз публики. Помнишь, что такое «тропа»?
        - Ага. Площадка, где ходят куклы - платформа. Место, где стоят кукольники - тропа. Платформа - на уровне глаз зрителей. Тропа - выше.
        - Молодец. Ты стоишь на тропе. Ты принимаешь решения. Задумав новый двигательный нюанс, ты в мастерской подвязываешь дополнительные нити. У куклы нет сердца, если ты не дашь ей свое. Помнишь сказку про сердце из олова?
        - Тетя, можно, я пойду гулять?..
        СЛУЖБА НОВОСТЕЙ «ЧАС»
        «Настоящей сенсацией стало появление в резиденции Кобада Рузимшана, бывшего кея вехденов, лидер-антиса Нейрама Самангана, который считался погибшим. Став героем дня, Саманган отказывается от встреч с журналистами. Корреспондентам блиц-канала удалось выяснить, что состояние здоровья антиса, как ни смешно это звучит, опасений не вызывает.
        «Он бодр, как мальчишка!» - говорит очевидец, пожелавший остаться неизвестным.
        Пресс-секретарь кея Ростема I уже заявил о готовящейся провокации. «Мертвые не воскресают, - значилось в озвученном им меморандуме. - Наши враги готовы пойти на все, чтобы вернуть к власти безответственного авантюриста Рузимшана. С уверенностью говорим, что так называемый лидер-антис - пешка в руках тех, кто потерял возможность безнаказанно грабить страну, позоря Хозяев Огня в глазах галактического сообщества…»
        Правительство Михрянской республики от комментариев воздержалось.
        К сожалению, сатрап Пир Саманган, не дождавшись радостного известия, без видимых причин покончил с собой, приняв яд. Личный врач сатрапа обнаружил высокопоставленного пациента мертвым, в оранжерее, где сатрап любил проводить часы досуга. Следственные органы исключают версию убийства. Как сообщил во время брифинга главный прокурор Андагана, на уникоме сатрапа осталось голографическое изображение сына, сделанное, судя по биометрическому анализу, около тридцати лет тому назад. Вызывает удивление тот факт, что изображение датировано сегодняшним числом, и определяется уникомом, как стоп-кадр недавнего вызова.
        Записи разговора нет.
        Сохранилась лишь одна реплика: «Доброго огня, отец…»
        - Пучок моторика, - сказал маэстро Карл. - Им ты корректируешь физические действия. Это - раз. Пучок вербала дает возможность корректировать мышление, оперирующее отвлеченными знаковыми структурами. Язык, речь, система условных символов. Это - два.
        - А три? - спросил Лючано. - Ты говорил: куклу ведет троица…
        - Говорил. Тут сложнее, малыш… Условно говоря, мы, невропасты, корректируем тело и разум. А душа? Или нет, не душа - дух? Здесь, пожалуй, тоже возможна коррекция. Но как?
        - Как, маэстро?
        - Хороший вопрос. Жаль, у меня нет в наличии хорошего ответа. Вот вырастешь, узнаешь и просветишь меня, старика. Ладно, иди гуляй. Твое дело - молодое…
        ГЛАВА ВОСЬМАЯ
        ДЕНЬ ГНЕВА
        I
        Проснулся он в холодном поту.
        Долго лежал, глядя вверх, в тыл «лежанки» второго яруса, на которой сопел гитарист. А казалось, в недра космоса смотрит, где звезды играют в пятнашки, и пустота моргает сонным глазом, прежде чем проглотить. «Волшебный ящик» вернулся во всей красе. Гибель Фаруда, кей, антис; кукольные эпизоды юности… В деталях, подробностях, мелочах. Не веришь - пощупай.
        «Эй, ты здесь?» - беззвучно спросил Лючано у самого себя.
        «Ага», - не произнеся ни слова, откликнулся пенетратор.
        «Зачем?»
        «Надо.»
        «Зачем надо? Зачем?!»
        Тишина.
        Блудный «огрызок» возвратился. Домой, в утробу, в микрокосм по имени Лючано Борготта. Хотя, пульсар в дюзу, какой ты теперь «огрызок»? А, выкормыш? Флуктуация высшего класса, пенетратор, развитый вдоль и поперек. Твоего брата вокруг «Шеола», если верить местным знатокам - вайлом. Жируете, сволочи. Статистику с дерьмом смешиваете. А спроси по-хорошему, по-человечески: зачем? - откликнетесь насмешливым, ни в дугу не понятным: надо…
        Доля неудачника: перед сном обрадоваться, что в окружающем нужнике есть хоть что-то славное - и проснуться утром, за час до подъема, с ясным, словно лезвие ножа, пониманием: обокрали. «Хоть что-то славное» унесли, взамен оставив: «как обычно, в заднице». Надеяться на антиса? Нейрам прилетит, мы сольемся в экстазе, снова грянет чудо, и пенетратор изыдет без проблем? Шиш тебе, кукольник. Дважды чудо - надежда для фанатиков и олигофренов.
        - У кого есть красный платок? - шепнул Тарталья в тишину.
        «У меня для вас, синьор кукольник, - думал он, моргая, - три новости: хорошая, хорошая и очень хорошая. Первая - вы, разрешите поздравить, Осененный. Избранник ангела. Красную повязочку вам на рукав, и Доброго Брата в смотрители. В столовой - без очереди. Вторая - пока в вас сидит знакомый геморрой, другой пенетратор в вас не влезет. Утешьтесь. Придумайте байку, что выкормыш спасает отставное яичко от дружков-ангелоидов. Ведет, значит, к счастливому концу. Третья новость - не надо быть профессором Штильнером, чтобы догадаться: сознание флуктуации, или чем там она думает, не коррелирует с человеческим понятийным рядом. А также с гуманностью. Цель подселенца - тайна за семью печатями. Добро тебе надеяться на лучшее, зная, чем эти чаяния оборачиваются…»
        Альтер-эго помалкивали, не желая нарываться.
        «Жизнь на тикающей бомбе. Корабль, который с минуты на минуту отстрелят и взорвут. Или не взорвут. Шансы, весы, выбор… Как же мне все это надоело!»
        С верхней полки напротив свесилась рука. В пальцах был зажат платок. Наверняка красный. Рука нетерпеливо дрогнула, платок трепыхнулся: знамя, которое спускают вниз по флагштоку.
        - Спасибо, Гай.
        Лючано взял платок и сунул в карман: на всякий случай.
        II
        - Странный запах…
        - Это мясофрукты. Третий месяц подряд.
        - Откуда вы знаете? Вы здесь второй день.
        - Местный просветил.
        - Ну и дрянь! Отрава…
        - Ничего, сегодня мармелад дадут. В честь прилета «Герсилии».
        - Ненавижу мармелад!
        Лючано замолчал, стараясь не нервировать помпилианку. Юлия была, что называется, на взводе. Готова взорваться по любому поводу, она ковыряла ложкой порцию мясофруктов, всем видом демонстрируя отвращение. На скуле помпилианки красовался свежий кровоподтек. Она часто трогала ушиб пальцем, кривилась - и шипела сквозь зубы такие слова, что Добрые Братья за ближайшими столами вжимали головы в плечи.
        Никто ее не бил. Увидев Юлию за завтраком, Лючано сразу предположил драку - и ошибся. Госпожа Руф повздорила с дубль-системой, курирующей тюрьму. При расселении помпилианку с вудуни определили в женский сектор. Адвокат спорить не стала, а дочь имперского наместника отказалась наотрез: Юлия желала камеру-одиночку.
        И чтобы в соседях - Антоний с его парнями.
        - Ради вашего же блага! - уговаривала строптивицу Пастушка. - Вам желают добра. К чему создавать лишние проблемы?
        Очарование девичьего баритона пропало втуне. Юлия явилась в мужской сектор, выбрала подходящую одиночку «для лиц, склонных к насилию», уселась на койку и заявила, что никуда отсюда не уйдет. «Немедленно покиньте сектор!» - возразила дубль-система. В период спячки ЦЭМа она функционировала не ахти, частым бездействием подтверждая тезис о «неисповедимости». Но именно сейчас эта зараза сработала по полной, «забыв», что в первый день Малый Господь «закрывает глаза» на неофитов. Госпожа Руф показала системе кукиш, система сделала анализ поведения объекта, расценила как неповиновение - и шарахнула током.
        Юлию приложило лицом о стену.
        - Повторяю: немедленно покиньте сектор! - с равнодушием, достойным тирана, уведомила система. - В случае сопротивления…
        - Что бывает в случае сопротивления? - спросила помпилианка, галопом вылетев в коридор. - Электрический стул?
        - Карцер, - объяснила Пастушка.
        - Надолго?
        - До ближайшего Дня Гнева.
        Ответ так ошеломил госпожу Руф, что она молча заняла «тет-а-тетку»: на пару с вудуни. Фионина Вамбугу помалкивала с самого начала, строя из себя пай-девочку. Богатый опыт адвоката сводился к мудрой, а главное, осторожной пословице: «Дай поправку на узкую обувь судьи!» И впрямь, едва конфликт исчерпался, Пастушка оставила женщин в покое - на «вождя вождей» свалилась куча забот, связанных с размещением без малого двух сотен рабов «Герсилии».
        Помпилианцы забыли о рабах: так забывают об имуществе в миг пожара. Спас положение лишь призыв легата:
        - Если нам удастся отстыковать «Герсилию», мы будем нуждаться в энергоресурсе. Здешний «Вампир» высасывает накопители. Но рабы - живые батареи. Их можем высосать только мы. Глупо разбрасываться таким резервом…
        Обезраблен, легат сделался на диво разумен.
        Рабов набили в камеры нижнего яруса «Шеола», как сельдей - в бочку. В столовую их гнали сервус-контролеры: после того, как все остальные завершат трапезу. Рабы подчинялись, дубль-система не возражала; рефаимам было плевать. Спокойные, равнодушные, ходячие мертвецы с улыбками до ушей, рефаимы приводили Лючано в трепет. Трехразовое питание, фильмы, тренажеры, прогулки в оранжерее; здоровый сон от отбоя до подъема. Опека Добрых Братьев. Благотворное влияние Пастушки. Как, оказывается, мало надо, чтобы человек вошел в ритм эрзац-счастья! Даже регулярные визиты пенетраторов никого не смущали - теория ангелов и вознесения превращала беду в победу.
        И мармелад по прадникам.
        - Разрешите?
        К столику подошла Пастушка. Блондинка выглядела безмятежней рассвета над морем. Рядом с ней хотелось расслабиться. Проблемы и неурядицы отступали на задний план под натиском превосходящих сил противника.
        - Да, конечно…
        Девушка не спешила присесть. Она смотрела на Лючано, и только на Лючано, полностью игнорируя госпожу Руф с Фиониной Вамбугу. Длинные ресницы порхали бабочками. Выразительные глаза лучились добротой. И запах… Кукольник затруднился бы ответить: чем пахло от «вождя вождей». Но каждый вдох на миг превращал его в тряпку.
        «Мы негипнабельны, - озабоченно напомнил издалека маэстро Карл. - Это не коррекция, малыш. Это физиология. К сожалению, ее корни для меня - загадка. Кобели тоже бегут за сукой в течке, обрывая поводок…»
        - Брат Ува хорошо отзывался о вас. Я согласна с его оценкой. Вы рассудительны и неконфликтны. Вы поймете. Покой и воля - вот что движет нами. Покой души и вышняя воля. Мы - рефаимы, бессильные. Не можешь сопротивляться воле? Получай удовольствие от покоя. От обыденных мелочей. Радуйся пустякам…
        - Мармеладу?
        «Дался тебе, дружок, этот чертов мармелад!»
        - И мармеладу - тоже. Не перебивайте, пожалуйста, - она принялась еле слышно барабанить пальчиками по краю стола. - Просто слушайте. Уверена, вы запомните. И скажете спасибо. Не сейчас - позже…
        Отрывистые, короткие фразы. Точные интонации. Чарующий баритон. Дробь пальцев. Краем сознания Тарталья отметил, что начинает думать так, как говорит Пастушка: кратко, внятно. Напевно. Этот способ мышления любое сомнение превращал в догмат. Удовольствие от покоя? Да, наверное. Радуйся пустякам? Чем не истина?
        Он опустил взгляд и содрогнулся. Мысли сорвались и полетели вскачь, забыв о краткости. Хрупкие пальцы девушки терзали столешницу, будто зубы собаки - кость, или тапок хозяина. Сверхпрочный пластик уступал ее касаниям, на вид игривым, случайным, прихватывающим, отпускающим - щербины, трещинки, вмятины, намек, убедительней любого другого; покой и воля, воля и покой, не можешь противостоять - расслабься и получай удовольствие…
        - Мы еще поговорим. У нас есть время.
        Пастушка ласково потрепала собеседника по голове, словно они были знакомы тыщу лет, и двинулась дальше.
        - Подружка? - с неприязнью спросила Юлия. - Быстро вы, Борготта…
        - Да, он у нас такой, - согласилась адвокат. - Шалун. С коготками.
        «Есть чувства, малыш, - отметил маэстро Карл, - сближающие даже женщин. Ревность, например. Утешься, если сумеешь.»
        III
        - Заседание межрасового Комитета Спасения объявляю открытым!
        Юлия с грустью усмехнулась: скорее себе, чем окружающим.
        Они устроились в беседке, увитой плющом и вездесущей клубеньковой лианой. Места хватило на всех. Сквозь дендропласт ажурной решетки между помпилианкой и вудуни, благоухая, нахально просунулось соцветие фаллической формы. Ярко-розовая окраска лишь усиливала ассоциации.
        «Hyacinthus Tournefort Vastus Impudicus» - прочел Тарталья на табличке - «Гиацинт Гигантский Непристойный». Исключительно точное название!»
        В беседку, спрятавшуюся в дальнем конце оранжереи № 1, привела их Фионина. Адвокат чувствовала себя в оранжерее как дома, безошибочно находя дорогу в зеленом лабиринте. Вудуны умели и любили работать с живым. Никто не удивился бы, узнав, что госпоже Вамбугу указывают путь Лоа пальм и папоротников.
        - Что мы имеем на повестке?
        - Один вопрос: как отсюда сбежать? И чем скорее, тем лучше.
        - Исходные данные? - хором осведомились близнецы.
        Как выяснилось, не только Лючано мог поделиться информацией с товарищами по несчастью. Остальные тоже держали глаза и уши открытыми. А Фионина успела даже наладить контакт с местными рефаимками и кое-что у них выведать.
        «Адвокатша, - уважительно отметил Гишер. - У них, если не умеешь в доверие втираться - считай, профессионально непригоден. Хватка у твоей - будь здоров! Повезло тебе, дружок.»
        Насчет «везенья» Тарталья предпочел остаться при своем мнении.
        Мозаика постепенно складывалась. Куда забросило «Шеол» - неизвестно. Поиски прекращены, на помощь надеяться нечего. Все звездолеты, оказавшиеся в зоне безопасности тюрьмы и не подтвердившие пароль-код, ЦЭМ квалифицирует, как нарушителей. Захваченные корабли пристыкованы намертво, энергозапас - на нуле, лишь жизнеобеспечение худо-бедно работает. Переубедить сбрендивший мозг, что «неофиты» не преступники, и их надо отпустить, или хотя бы запросить людей-чиновников из ДИНа - не представляется возможным. Аборигены смирились, подбить их на бунт нет ни смысла, ни возможности.
        Остается возвращение Нейрама - хрупкий шанс спасения.
        - Недостаточно данных, - констатировали гематры.
        - Как по мне, данных навалом! И не из таких переделок выбирались.
        Заль хорохорился, но слова «йети» оказались тем камешком, который дает начало лавине.
        - Я не техник, - заявил легат, - но уверен: стыковочные механизмы можно разблокировать. Отключить. Среди ваших людей, Юлия, наверняка найдется специалист…
        - Ага, он начнет ковыряться, а его - разрядом!
        - Потерпит! Или пусть раба пошлет, а сам командует, что делать. Сколько рабов на «Герсилии»?
        - Сто семьдесят два.
        - Хватит. Используйте их по очереди…
        - Да хоть сто семьдесят две тысячи! Систему отключить нереально. Мои техники уже смотрели…
        - А сломать? Взорвать, в конце концов?
        - Чем? Мясофруктами?!
        - Насколько я понимаю, энергомина исключается. Здешний «Вампир» поглотит ее энергию раньше, чем мы соберем мину и активируем, - Бижан демонстративно потеребил силовую застежку на своей спортивной куртке.
        Застежка не работала.
        - Значит, нужна химическая взрывчатка. Я проходил спецкурс по изготовлению взрывных устройств из подручных средств. И Заль тоже, - гитарист кивнул, подтверждая слова командира. - Если системы жизнеобеспечения на кораблях работают, можно перепрограммировать аптечки-синтезаторы на производство тринитротолуола. Или эксплонита. Или диацетиленистой меди. Штука опасная, но крайне эффективная. Детонатор я соберу на коленке…
        - Ну хорошо. Мы взорвем шлюз, отсоединим один из кораблей. Где взять энергию, чтобы улететь?
        - Не просто один из кораблей, а конкретную либурну. «Герсилию» приводят в движение рабы. Я уже напоминал об этом, - вмешался легат.
        - Ха! Мне это начинает нравиться…
        - А мне - нет! Едва мы отстыкуемся, сволочная тюрьма притянет нас обратно!
        - Найти блок слежения и обезвредить.
        - Во-первых, мы не знаем, где он. Во-вторых, доступ к блоку наверняка перекрыт. В-третьих, вряд ли нам удастся синтезировать столько эксплонита…
        - Что за пораженческие настроения?! Мы обязаны попытаться…
        - И погибнуть?
        - Дамы! Господа! Сохраняйте спокойствие…
        - Это на курорте - спокойствие. А тут, как говорит местная сатрап-леди - покой. В ближайшей перспективе - вечный…
        - И тем не менее, - адвокат владела голосом не столь виртуозно, как Пастушка, но спорщики утихомирились. - Я не специалист по взрывам и взлому кибер-систем. Зато мне совершенно ясно: пререкаться - зря воздух гонять. Поймите, я защищаю не кого-то из нас, а здравый смысл. Предлагаю установить следующий порядок: каждый, у кого есть идея, вкратце излагает суть. Остальные берегут критику на потом. Когда все выскажутся - суммируем варианты и начинаем обсуждение. Находим изъяны и, по возможности, стараемся устранить. Что скажете?
        Юлия вздохнула:
        - Скажем спасибо, госпожа адвокат. Вариант с отстыковкой «Герсилии» мы уже озвучили. Есть другие идеи?
        Идеи имелись в ассортименте. Антоний предложил задействовать все компьютерные мощности кораблей-пленников и подобрать пароль-код. Приняв его, ЦЭМ сам разблокирует «Герсилию» и с извинениями проводит к выходу. Заль, знакомый не понаслышке с технологиями хакерского взлома, возразил: тогда проще попытаться войти в главный компьютер тюрьмы с одного из терминалов станции. Если обманем защиту, есть шанс заставить ЦЭМ отключить «Вампира» и системы принудительного захвата. Или хотя бы отправить широкополосный сигнал бедствия через гиперпередатчик.
        - Координаты? - не удержался от комментария легат.
        - А что, если мозгу они известны? - возразил гитарист. - Или он сумеет их определить? Опять же, по вектору сигнала поисковики, возможно, сделают расчет примерных координат…
        Легат кивнул, и, склонный к радикальным действиям, одобрил изначальную идею с синтезом взрывчатки. Но предложил иную цель для диверсии. Шлюз, блок принудительного захвата… Слишком сложно! Удар надо нанести по ЦЭМу «Шеола». Определить его местонахождение и кратчайший путь доступа, взорвать соответствующую дверь или переборку… А там - по обстановке. Переключить все на ручное управление, либо, если это не удастся - окончательно вывести ЦЭМ и дубль-системы из строя.
        - Во избежание неприятных сюрпризов пустим вперед рабов…
        Тема рабов была для Гая болезненной. Он возвращался к ней раз за разом. Тарталью коробило, когда легат предлагал использовать рабов в качестве «пушечного мяса». Тому, кто побывал в шкуре потенциального робота, лишь кажется, что с него сняли клеймо. Ожог остается, мучая фантомными болями. «Ведь это люди! Живые люди!» - кричало все в нем. Но кукольник молчал. «Еще ничего не решено, - успокаивал он себя. - Это варианты. Мозговой штурм. Мы постараемся обойтись без жертв. Ну а если жертвы будут неизбежны…»
        На душе скребли кошки.
        - Все высказались? Переходим к обсуждению.
        - Вы позволите и мне поучаствовать?
        Лючано тихо выругался. Летописец, как всегда, подобрался незаметно.
        IV
        - Подслушивал?
        Мрачный вид гитариста не предвещал дражайшему Авелю О'Нейли ничего хорошего.
        - В определенном смысле, - не стал отпираться летописец. Он улыбался, источая тонны дружелюбия, и старался не делать резких движений. - Знаете, я выяснил странную вещь. Если явиться к началу обсуждения и предложить свои услуги, неофиты делаются крайне необщительны. Вплоть до нанесения телесных повреждений советчику. А потом я раскинул умом и пришел к выводу: побег - дело сугубо личное, как секс. Посторонних, извините, не терпит.
        - Все вынюхали, любезный? - Тумидус, вновь демонстрируя трогательное единодушие с вехденом, поднялся, обманчиво-ленив. - Докладывать побежите? Добрых Братьев известить?
        - Господин легат, остыньте. Если бы этот человек наушничал в пользу местных психов, он не открылся бы нам. Согласны?
        - Ох уж эти мне адвокаты!.. - буркнул легат, но спорить с вудуни не стал.
        Госпожа Вамбугу вмешалась очень вовремя. Еще чуть-чуть, и неофитам представился бы случай проверить, относится оранжерея к тем местам, «где Малый Господь не видит», или нет? Ибо до насилия было рукой подать: Тумидуса и намеченную им жертву разделяла пара шагов.
        - Благодарю вас, - поклонился летописец Фионине. - Разумеется, я не доносчик. Открою вам страшную тайну: ваши планы никого здесь не волнуют. Кроме меня. Традиция: поначалу все новенькие пытаются сбежать из «Шеола». Увы, безрезультатно. Рефаимы давно потеряли интерес к этому занятию. А Пастушка, умница, ждет. Неофиты порасшибают лбы об стену, набьют себе шишек - и угомонятся. Станут, как все. И сами придут к ней. О, наша красавица умеет ждать!
        - Тогда что вам тут надо? - с неприязнью осведомился Антоний. - Если традиция, если все впустую? Явились посмеяться?
        - Я не теряю надежды, что у кого-нибудь получится. Отчаяние - великий грех.
        Отзвук великого греха был ясно слышен в голосе летописца.
        - Я вижу, вы решительные люди, - заторопился он. - Я хочу вам помочь! Вам понадобится информация о «Шеоле» - она у меня есть. Я собирал ее год за годом! Планы тюрьмы, неудачные попытки побега, режимы содержания заключенных, сбои в работе автоматики - все это здесь!
        Он продемонстрировал планшет.
        - А почему ваш планшет работает? - Бижан вполне мог позировать для аллегорической статуи «Подозрительность». - Батареи в коммуникаторах садятся, лучевики не стреляют, а ваша штуковина…
        - Планшет - казенное имущество. Записан в реестр «Шеола». Вот инвентарный номер. На казёнку влияние «Вампира» не распространяется.
        - Ну, допустим. И что же вы хотите за свою помощь?
        - В случае удачи вы возьмете меня с собой. Я - пожилой человек. Умереть здесь - это слишком. Одиннадцать лет… целая вечность!..
        Летописец сгорбился. На длинном лице проступили многочисленные складки и морщины. Осторожно, словно его тело вдруг сделалось стеклянно-хрупким, он опустился на пол беседки, умостил планшет на коленях и замер в ожидании. Решайте, мол, сами - я все сказал.
        - Хорошо. Считайте, мы вам поверили, - тон Юлии ясно говорил об обратном. - Вы слышали наш разговор?
        - Слышал.
        - Ваше мнение?
        - Про пароль-код забудьте сразу. Сидел у нас знаменитый «крот» за взлом базы данных Объединенного Банка Лиги. И «фомич» сидел, системный манипулятор; ждал отправки в распредлагерь. Серьезные были господа. Профессионалы. Вдобавок им помогал гематр…
        - И что?
        - Глухо. Мы не знаем ни длины кода, ни характера символов. Смысловая это фраза, или комбинация неких знаков - ничего! Перебор комбинаций даже на мощнейшем компьютере занял бы сотни лет. После третьего неверно названного пароля система автоматически блокируется и больше на запросы не отвечает. Даже если пятым или шестым посылом вбросить верный код - она не отреагирует. До появления следующего корабля-нарушителя.
        - Три попытки на каждый корабль?
        - Да. Плюс возможность периодической смены кода системой, исходя из каких-то внутренних, зашитых в платформу инструкций.
        - Шансов действительно нет.
        - А как насчет входа в центральный компьютер с одного из терминалов?
        - Никак. В ядро доступа нет. Периферия воспринимает только голосовые запросы, и то выборочно. Управляющие команды блокируются.
        - Ну, это мы еще посмотрим! - задиристо пообещал «йети».
        - Хотите - пробуйте. Если у вас много лишнего времени…
        - Боюсь, - проворчал Антоний, вытирая потный лоб, - досуга у нас теперь с избытком.
        Летописец нахмурил редкие бровки.
        - Вынужден вас огорчить. С досугом у нас не очень. Обитатели «Шеола» - смертники в ожидании дня казни. Вы забыли о пенетраторах. Об «ангелах», как их называют рефаимы.
        В беседке воцарилось гнетущее молчание. Казалось, сам воздух сгустился, оседая в легких комковатым студнем. Лючано покрылся «гусиной кожей», словно климатизатор оранжереи резко переключился на «раннюю зиму». Внутри (в сердце? в мозгу? в печенках?!) стучался космический странник, вернувшийся в дом, который уцелел лишь чудом. Флуктуация пыталась что-то «сказать» носителю, донести до него, дурака…
        Что?
        Понятийные системы двух существ, объединенных в противоестественном симбиозе, разделяла пропасть размером со Вселенную. И все же… Ведь сумели найти общий язык Нейрам Саманган и птица Шам-Марг? С другой стороны, антис - не вполне человек, к флуктуации он ближе, чем любой из смертных… Лючано Борготта, ты тоже выходил в волну. Пусть в составе большого телаантиса, один жалкий раз - пусть! Ты сделал шаг навстречу. Теперь настала очередь пенетратора.
        В это хотелось верить. Материя сопротивлялась. Но барьеры начали поддаваться. Гигантский нарыв набухал в кукольнике. Когда он лопнет - не рассыплешься ли ты, малыш и дружок, веселыми искрами? Не приобщишься ли к сонму, как принято здесь говорить?!
        - У меня есть статистика, - продолжил летописец. - В «Шеоле» за год от входа-выхода пенетраторов гибнет в среднем около ста человек. Девяносто семь - сто четыре, если быть точным. Шанс «вознестись» велик у каждого. Прикиньте: стоит ли задерживаться, сидя на ящике с гранатами? Если вы надумали бежать, делать это надо как можно быстрее.
        - Тогда откуда в тюрьме столько народу?! Сто человек в год? Да тут бы давно никого не осталось!
        Антоний фыркнул и демонстративно отвернулся. Что, мол, слушать лжеца, который даже соврать толком не способен?!
        - Население «Шеола» пополняется с завидной регулярностью. Оно растет. За счет экипажей захваченных кораблей-«нарушителей». Семь-восемь кораблей в год - я все фиксирую с самого начала. Мизерная доля процента от общего числа судов, бороздящих Галактику. Не хватит, чтобы взволновать Совет Лиги, но достаточно, чтобы у флуктуаций не переводился человеческий материал.
        - Материал?!
        - Боюсь, что так, - вздохнул Авель О'Нейли.
        Летописец вызывал сочувствие: одиннадцать лет подряд видеть, как пенетраторы пользуются людьми вокруг тебя, уничтожая их с легкостью домохозяйки, выбрасывающей старьё на помойку, оставаться в живых и понимать, что с каждым днем твой конец все вероятней. Фортуна не улыбается вечно. Врагу не пожелаешь такого ожидания.
        - Мы - подопытные. Флуктуации ставят на нас эксперименты. Конечно, это лишь гипотеза, но… Факты говорят сами за себя. Что делают наши ученые? Ловят зверей, запирают в клетки, помещают в лабораторию и ставят на них опыты. Так?
        Авель смотрел в упор на шефа охраны госпожи Руф. Пауза, и помпилианец сдался, кивнув - скорее рефлекторно, нежели соглашаясь.
        - «Шеол» - ловушка. Центр схождения дюжины червоточин континуума, нарочно созданных флуктуациями. В коварные тоннели время от времени проваливаются корабли малого тоннажа. Пассажирский лайнер, грузовик или военный крейсер в них не пролезет. Максимум, который такая «кротовина» в силах «засосать» - ваша либурна, сударыня. Очень предусмотрительно со стороны господ пенетраторов…
        Летописец увлекся, глазки его заблестели, из голоса исчезло уныние. Сейчас он чертовски напоминал профессора Штильнера, излагающего очередную безумную теорию.
        - У «Шеола» не достало бы мощности принудительно захватить лайнер и блокировать его энергосистемы. Тот бы ушел, сообщил об инциденте куда следует, сюда бы примчались «Ведьмаки», спасатели, чрезвычайщики… Ах, если бы так! А крейсер при необходимости расстрелял бы тюрьму из плазматоров. Или разнес в пыль внешние генераторы захват-лучей. Никакой «Вампир» не спас бы… Но они все предусмотрели, все! Попадающие сюда корабли слишком маломощны, чтобы противостоять охранным системам.
        - Какие умные флуктуации! - легат просто сочился издевкой. - Надо же, как все организовали! Да за одиннадцать лет ЦЭМ должен был одиннадцать тысяч раз отбить сигнал бедствия через гипер, широкой полосой! Или, по крайней мере, связаться с департаментом исполнения наказаний и запросить инструкции. Нештатная ситуация - дальше некуда! Программа ЦЭМа должна быть заточена под внештатку! А если тюрьма до сих пор болтается здесь, и никто об этом не знает…
        Призывая к вниманию, Тумидус воздел указующий перст к потолку беседки.
        - …значит, в ЦЭМ кто-то влез и отключил эту функцию! Программно или аппаратно. Кто-то из людей!
        - Я был бы рад, если бы дело обстояло так, как вы говорите.
        Взгляд летописца угас, плечи вновь ссутулились. Усталый, измученный, пожилой человек - он пытался держаться бодрячком, но силы иссякали.
        - Многие системы «Шеола» действительно разлажены. Но люди к этому не причастны. Вы не хуже меня знаете, как флуктуации континуума действуют на сложную технику. Я скорее удивляюсь, что на станции вообще работает хоть что-то, кроме чистой механики и простейшей автоматики. Что же до сигнала бедствия… - Авель включил планшет и продемонстрировал его собравшимся. - Дату видите?
        Он дал увеличение цифрового табло: «12:27. 06.09.63».
        - Шестое ноль девятого… Ну и что?
        - Какой сейчас месяц? Число? Год?!
        - 1274-й год Космической Эры. Месяц…
        - Вы что, ослепли?! - Авель уже кричал. - Планшет показывает дату одиннадцатилетней давности! Здесь нет времени! Для систем тюрьмы здесь всегда один и тот же день - ныне, присно, вовеки веков, аминь! День, когда «Шеол» засосало в червоточину! Время суток отсчитывается исправно, а в полночь щелк - и снова ноль шестое ноль девятого тысяча двести шестьдесят третьего! Вы не чувствуете себя героями шаблонного фильма? Лично я - чувствую. Неделю за неделей, год за годом. Ах, если б нам еще и память обнуляли… Заключенные на месте, корабли-нарушители исправно захватываются, режим худо-бедно поддерживается. Пища, вода, энергия и воздух - реактор, продуктовые синтезаторы, пищевые оранжереи и регенераторы справляются. Жизнеобеспечение в порядке. Мелкие нарушения - не в счет. А что из ДИНа никто не является, и заключенных не этапируют - с точки зрения ЦЭМа, в этом нет ничего странного. Всего день-то прошел… вернее, длится. Ситуация штатная, помощь и инструкции не требуются. Вот ведь зараза! - стагнация жалких цифирок, и время для мозга-идиота цепенеет…
        Летописец закашлялся: горло не выдержало монолога.
        - А если ликвидировать сбой? - спросил Бижан. - Выставить реальную дату…
        - Цифры на табло - следствие. Сбой - в ядре. Туда нет доступа.
        - Проклятье!
        Вскочив, Тумидус от души врезал кулаком по дендропластовой решетке. Легат принялся мерить беседку нервными шагами; спустя минуту остановился возле Авеля, навис хищной птицей.
        - И что же нужно от нас этим флуктуациям?! Может, вы и это знаете?
        - Я не всеведущ. Мой удел - гипотезы.
        - Поделитесь с нами, - ласково предложила Юлия.
        В отличие от легата, помпилианка ухитрялась сохранять самообладание. Затраченных на это усилий хватило бы на взлет среднего круиз-лайнера.
        - Я, конечно, могу ошибаться, но… Похоже, они ищут способ безопасного выхода из человеческого тела. Безопасного в первую очередь для физического носителя. Самим-то пенетраторам опасность не грозит.
        - Флуктуации-гуманисты! - хохотнул Заль. В глазах «йети» заплясали чертики подкрадывающегося безумия. - Исследователи, квазар их волновой матери в…
        - Прошу вас не выражаться при детях, - внезапно подал голос Эдам, до того безучастно стоявший в углу. - Иначе я буду вынужден принять меры.
        Гитарист поперхнулся и воззрился на голема, как на говорящую статую. Об Эдаме и близнецах, также не проронивших ни звука, кроме двух кратких реплик в начале, все успели забыть.
        - Гуманность ни при чем. Если позволить себе чисто человеческую аналогию, они скорее пытаются разработать «скафандр многоразового использования». Сколько материала при этом уйдет в отход, их не волнует. Главное - результат.
        - Не думаю, что к ним применимы человеческие…
        - Дамы и господа! Гипотезы о целях пенетраторов - это замечательно. Но у нас имеются более насущные проблемы.
        - Послушайте, любезный… - легат явно забыл имя собеседника и решил ограничиться «любезным». - Допустим, насчет взлома компьютерных систем тюрьмы вы нас убедили. А взрывная отстыковка корабля? Или атака непосредственно на ЦЭМ?
        Авель на минуту задумался.
        - Знаете, мне стыдно признаться… В последние годы я стал суеверен. Боюсь сглазить, но, думаю, это может сработать! По крайней мере, физически прорваться к ЦЭМу еще никто не пробовал.
        - Вы говорили, у вас есть схемы тюрьмы?
        - Да-да, конечно! Вот, пожалуйста…
        Над планшетом всплыла мутноватая голосфера. Летописец отрегулировал настройку, сфера раздулась мыльным пузырем-гигантом, перетекла на середину беседки и зависла, как приклеенная. Изображение обрело четкость и глубину. «Шеол» представлял собой сплюснутый шар, опоясанный толстой трубой кольцевого тоннеля. Из «кольца» торчали отростки шлюзов. В целом это напоминало ошейник с шипами, какие носят собаки-волкодавы. Захваченные станцией корабли на схеме отсутствовали.
        О'Нейли активировал световой курсор.
        - Сейчас мы находимся вот здесь, - яркая стрелочка указала на помещение, расположенное возле поверхности сфероида: оранжерея №1. - Это камеры: мужской сектор, женский, детский. Помещения охраны: сейчас там никого нет, и они заперты. Ярусом ниже - пищевые оранжереи и синтезаторы. Склады. Реактор… А вот здесь находится ЦЭМ.
        Курсор замер в центре станции.
        - БОльшую часть времени он «спит». Работает лишь периферия.
        - Ага, вижу… Пробить дорогу к ЦЭМу можно отсюда, - легат без церемоний отломал ветку, на свою беду просунувшуюся в щель решетки, резким движением очистил ее от листьев и ткнул в схему. - Или лучше отсюда. Три переборки и дверь, наверняка заблокированная. А здесь двери нет, и переборок только две. Меньше взрывать придется.
        - Думаете, автоматика позволит нам безнаказанно взрывать переборки?
        - Плевать! Отправим рабов…
        - Зафиксирует масштабную диверсию - даст сигнал бедствия, никуда не денется! Это уж точно будет нештатная ситуация…
        - Как бы нас самих раньше времени не зафиксировали!
        - А местные? Добрые Братья? Пастушка? Встанут поперек…
        - Блондинка? Да кто она вообще такая?!
        - Сука.
        V
        - Я знаю, что сука… - легат осекся и повернулся к Давиду, подавшему реплику с места. - Слушай, малыш! Почему твой гувернер нам запрещает ругаться при вас, а тебе - разрешает? Что за двойные стандарты?
        - Я не ругаюсь, - юный гематр остался холоден. - Я констатирую факт. Мне странно, что офицер ВКС Помпилии не в состоянии отличить суку от кобеля. Пастушка - намод-киноид. Наследственный модификант. У дедушки такой же намод виллу охраняет. Только наш - кобель, и сторожевой. А Пастушка, по-моему, из овчарок. Вероятность: 94,3%.
        - Мальчик прав, - поспешил вмешаться Авель. - На родине она и была пастушкой. Человек и собака в одном лице. Боюсь, теперь собаки в ней больше, чем следовало бы. Генетический сбой, или влияние «Шеола». После катастрофы, когда она ощутила себя пастырем стада… С ней лучше не связываться. Я видел, как она голыми руками…
        Летописец дрожал от страха, не в силах продолжать. Жестами он пытался изобразить: что делала Пастушка голыми руками! - и никак не мог остановиться.
        - Достаточно.
        Голос Юлии хлестнул плетью, превратив О'Нейли в камень.
        - Значит, готовиться надо в тайне, а действовать быстро. Приступаем к разработке конкретного плана.
        - Чтобы рассчитать мощность зарядов и количество взрывчатки, нам нужно знать толщину переборок, материал, из которого они изготовлены…
        Летописец сгенерировал таблицу, повисшую рядом со схемой «Шеола». Трубач перечислял необходимые для расчета параметры, деловито загибая пальцы, и Авель вводил данные в таблицу. К ним присоединились легат с Антонием, и все четверо принялись увлеченно обсуждать предстоящую операцию.
        - Дядя Авель! У вас есть статистика по взорванным кораблям-нарушителям?
        Близнецы с любопытством разглядывали планшет. Такой старой модели им видеть не приходилось. Маленьких гематров и на свете-то еще не было, когда это казенное имущество вписали в реестр «Шеола».
        - У меня все есть. Я ведь летописец, - улыбнулся О'Нейли детям.
        - Можно посмотреть?
        - Он у вас мультирежимный?
        - Смотрите. Эта директория… и эта…
        Давид с Джессикой уткнулись в плоский дисплей планшета. Внешний мир перестал для них существовать. Лючано почувствовал себя лишним. Все при деле, один он - не пришей кобыле хвост, как выражался граф Мальцов. Впрочем, нет, не один. Украдкой он покосился на задумавшуюся о чем-то госпожу Руф. А вот пойду, сорву самую красивую розу и преподнесу ей! Юлии приятно будет. Хотя Фионина обидится… Значит, сорву две розы!
        Окрыленный, он встал и шагнул к выходу из беседки. По ушам ударил зловещий вой сирены. Забыв о розах, о женщинах, обо всем на свете, Тарталья присел от неожиданности. Если желание подарить дамам цветы вызывает реакцию, похожую на конец света…
        - Что это?
        - День Гнева! - перекрывая вой, заорал в ответ Авель. - Бежим отсюда! Малый Господь проснулся! ЦЭМ! Если промедлим, он… Скорее!
        Голосфера погасла. О'Нейли захлопнул планшет и, прижимая его к груди, как драгоценное сокровище, бросился к выходу. Остальные, чуть замешкавшись, устремились за ним. Лючано заметил, как Эдам с легкостью подхватил близнецов на руки, в три шага догнал летописца и пристроился бок-о-бок.
        Сирена смолкла. Вместо нее на людей рухнул голос, настигающий повсюду:
        - Заключенные обязаны соблюдать порядок содержания под стражей, установленный Законом и Правилами внутреннего распорядка пересыльной тюрьмы…
        От звука, казалось, содрогались стены оранжереи. И впрямь, Глас Господа! Ветвь тамаринда хлестнула Лючано по лицу гроздью тяжелых стручков. Спасибо очкам, защитили глаза. Сбоку, споткнувшись о вазон с альданским кактусом, разразился бранью Тумидус.
        - Сейчас ЦЭМ включит первый режим! Все должны… находиться… в камерах. Кто не успеет… - задыхаясь, на бегу объяснял «неофитам» ситуацию О'Нейли. - Это он инструкцию… цитирует… псих электронный…
        - …бережно относиться к имуществу тюрьмы! Соблюдать требования гигиены и санитарии!..
        Оранжерея превратилась в зеленый благоухающий лабиринт, из которого люди никогда не выберутся. Оставалось надеяться, что летописец знает дорогу. А если они опоздают укрыться в камерах - что тогда? Карцер? Расстрел?!
        - …обращаться к сотрудникам пересыльной тюрьмы на «Вы» и называть их «гражданин» или «гражданка» и далее по званию или по должности, либо «гражданин начальник»!..
        - Взорву проклятую железяку! Клянусь - взорву! - пыхтел Заль, обгоняя кукольника на повороте.
        Лючано поскользнулся. Упал, больно ушиб колено. Шипя сквозь зубы, вскочил - и увидел выход. Проклятье, оранжерейная дверь с перепугу показалась ему туннелем, ведущим в рай, домой, на Борго - куда угодно, лишь бы подальше от «Шеола».
        - …не совершать умышленных действий, угрожающих собственной жизни и здоровью других лиц!..
        Едва вписавшись в дверь, он вылетел в серый коридор.
        - Лицам, заключенным под стражу, запрещается: без разрешения администрации выходить из камер и других помещений режимных секторов!.. нарушать линию охраны объектов…
        Оранжерея № 1 находилась в женском секторе. Пока ЦЭМ дремал, это не играло особой роли, но сейчас делалось вопиющим нарушением распорядка для мужчин. Им требовалось немедленно покинуть запрещенную территорию. К сожалению, коридоры запрудили рефаимки, торопясь нырнуть в «тет-а-тетки». Обычно спокойные, даже сонные, женщины впали в буйство. Они вопили, плясали, исполняя приказы с бестолковостью истового фанатика, готового расшибить лоб о пол молельни. В двух коридорчиках из стен выдвинулись решетки, отсекая вспыхнувшие очаги драк: обитательницы «Шеола» вцепились друг дружке в волосы, сражаясь за место в ближайшей камере.
        Это напоминало религиозный праздник, где люди, одурманенные зельем или экстазом, терзают сами себя во имя высшей силы.
        - …изготовлять и употреблять алкогольные напитки, наркотические и психотропные средства!.. играть в настольные игры с целью извлечения материальной или иной выгоды…
        Неподалеку гремел баритон Пастушки. Слов было не разобрать, но давление голоса блондинки ощущалось почти физически. Лючано заметил, что ноги несут его вслед за Авелем, хотя летописец вроде бы не звал кукольника. Голем с детьми обогнал их и скрылся в суматохе. Рядом, отшвырнув толстую рефаимку, прорвалась ко входу в одиночку Юлия. Горя служебным рвением, верный Антоний сопровождал дочь наместника по пятам. Едва он ступил на порог, крошечный «пульсар» над его головой разрядился молнией.
        - … наносить себе или иным лицам татуировки!..
        Разряд ударил шефа охраны в ямочку под затылком, голубой сетью окутав плечи. Помпилианец рухнул на колени. Следующий разряд отшвырнул его назад, в коридор, и по Антонию пошли женщины. Они топтали бесчувственное тело, не замечая, спеша, опаздывая и горланя: «Алай-а! А-а-а!..» Кукла вздрагивала под их ногами, не издавая ни звука.
        В одиночке, надрываясь, кричала Юлия. Она пыталась выбежать на помощь несчастному, но дверь закрылась на замок, предоставив узнице лишь возможность смотреть в квадратное окошко.
        - Алай-а!
        - …кричать или другим способом нарушать тишину… выходить из строя, курить, разговаривать, заглядывать в камерные глазки… нажимать кнопки тревожной сигнализации!..
        Сирены вторили командам пробудившегося ЦЭМа.
        Баритон Пастушки надвинулся, вырос, окутал толпу густым, пульсирующим облаком. Девушка по-прежнему несла околесицу, больше похожую на рычание зверя, чем на речь человека. Как ни странно, это помогало. Рык направлял, вел, указывал путь и решение. Толпа стала рассасываться, заполняя камеры без свар и истерик. На бегу Пастушка одной рукой подхватила массивного, сильного помпилианца и кинула себе за спину, как волк - овцу. Лючано еще успел увидеть, как «вождь вождей» несется прочь, по направлению к мужскому сектору, затем споткнулся, с трудом вписался в поворот…
        - Сюда!
        Авель О'Нейли втолкнул его в небольшое помещение и захлопнул дверь.
        - Но ведь это не камера! - прохрипел Тарталья, оглядываясь.
        VI
        - Это исповедальня.
        Авель О'Нейли нажал сенсор на стенной панели, и две трети каморки превратились в «волшебный ящик». Лючано вздрогнул: настолько точно голограмма воплотила его представления о кукольном домике. Резные створки дверей, внутри пространство делится на две кабинки с помощью темно-матовой перегородки, где обустроено решетчатое оконце; внизу - скамеечки, на которых можно сидеть, а можно и преклонить колена…
        Так и кажется: сейчас створки распахнутся на всю ширину, возникнут марионетки, заговорят, задвигаются, разыгрывая спектакль, а наверху, почти неразличимые за тканью покрова, объявятся руки невропастов с крестами-вагами.
        - Тут я исповедовал заключенных. Давно, еще до того, как «Шеол» сгинул во тьме. Но по сей день имею доступ. И один, и сопровождая заключенного для отправления духовных потребностей. Не бойтесь, здесь вы в безопасности.
        Второе нажатие, и исповедальня сгинула. Авель достал из шкафчика электрочайник, на треть заполненный водой, и поставил кипятиться. Пока вода грелась, он извлек заварничек, чашки, пакетик с «Улиткой Мао»: на этикетке смешной моллюск топырил рожки, ухмыляясь по-мультяшному.
        - Кто вы такой? - спросил Лючано.
        Авель невесело рассмеялся.
        - Летописец. Рефаим, гори оно все огнем! В прошлом - тюремный священник. Отец Авель, член Мультиконфессионального Совета по религиозному попечению. Прошу любить и жаловать.
        Улитка с пакетика подмигнула гостю: все мы тут, братец, мульти - и он, и я, и ты тоже, судя по твоей вытянутой физиономии.
        - Недоходная неправительственная организация, представляющая широкий диапазон признанных конфессиональных групп Южного Триалета. Служит обеспечению духовных и религиозных прав граждан. Призвание - забота о душах. Вот, заботился. В меру скромных сил.
        - А сейчас?
        - Перестал. Без меня нашлось, кому позаботиться. Давайте лучше чайку, он и для тела, и для души полезней…
        Насыпав в заварничек горсть чайных листьев - сухих, скрученных, похожих на воробьиные язычки - Авель залил туда кипяток и закрыл посуду крышкой. Колдуя над чаем, он мало-помалу терял облик «мерина»: хоть притворщика-рефаима, хоть советчика-добровольца. Возраст, усталость, желание покоя, но иного, живого, не дарованного исследователями-пенетраторами, не предложенного «вождем вождей», не навязанного силой - вот что проступало из-под личины. Сейчас хлебнем горяченького, потолкуем о том, о сем, оно и попустит.
        Тишина, благолепие; приветный уголок.
        Трудно было представить, что за стенами исповедальни бушует День Гнева, и Малый Господь, он же ЦЭМ, владыка «Шеола», мощной дланью наводит порядок, тюремный порядок согласно прежнему, обветшалому закону бытия - чтобы вскоре угомониться и впасть в спячку до следующего Дня Гнева.
        - Если вы сотрудник тюрьмы, вы…
        - Не мучайте себя тщетной надеждой, - Авель жестом прервал гостя. - Я не сотрудник, я священник. Я не знаю пароль-кодов. У меня нет допуска в управляющий центр. Я не имею никаких привилегий, способных помочь вашему побегу. Кроме, разве что, планшета с чайником - казенного имущества, презирающего бдительность «Вампира». Ну и пакетик с заваркой. Храню для особых случаев. Не каждого угощаю, знаете ли…
        Он с горькой иронией показал улитке «рожки».
        - Здесь, в исповедальне, я вспоминаю прошлое. Иногда очень интересно сопоставить кающихся: свободных и заключенных. Истинное покаяние, с ясным сознанием греховности, на свободе встречается только у людей высокой духовной жизни. Средний человек кается скверно. В большинстве случаев он исполняет формальность, полагая себя малым грешником. Иное дело - заключенные. Самые лучшие - каторжники. Они каются, рыдая о простейших грехах, считая их причиной наказания свыше. Большей частью я боролся с унынием. И приходил к выводу: стены тюрьмы похожи на стены монастырей. Боже, какое ожесточенное сердце имеет средний человек, если для пробуждения его необходима каторга?! Извините, я заболтался… язык мой - враг мой…
        Соломенно-зеленая струйка полилась в чашки. Запах лета и свободы наполнил исповедальню. Лючано вдруг захотелось попросить Авеля еще раз включить голограмму интерьера. «Волшебный ящик», где движутся куклы, а грехи всплывают мыльными пузырями, чтобы лопнуть и сгинуть без следа.
        - Почему вы не сопротивляетесь? - спросил он, отхлебывая глоток чая. - Рефаимы-сидельцы, ангелы-пенетраторы, Осененные… Разве вы не считаете это ересью?
        - Не умею. Сопротивляться - не умею. И хочу жить. Она убьет меня, если я восстану против ее бредней. С другой стороны, разве это ересь? Если некая система взглядов помогает существовать в аду, я благословлю ее. Вы обратили внимание, что большинство - счастливо? Новенькие поначалу страдают, но быстро втягиваются.
        - А Посвящение? Ува говорил мне о каком-то Посвящении! Его проводите не вы?
        - Нет. Его проводит Пастушка. Новенький на общем собрании рефаимов рассказывает о своей жизни. От начала до конца. От рождения до смерти, то есть до попадания на «Шеол». Эрзац-исповедь. Считается, это помогает отринуть ушедшую жизнь. Успокоиться. После рассказа неофиту выдают тюремный комбинезон с номером и маячком. Наночип вводится в тело, и системе проще контролировать поведение человека. Хотя она и без чипа - вполне успешно…
        - Комбинезон?
        - Ага. Их на складе - навалом. И вход туда свободный.
        - Но ведь я могу не захотеть исповедоваться собранию?
        - Можете. Но Пастушка - очень убедительная девушка. Верьте моему слову, вы будете рассказывать, в подробностях. Еще и удовольствие получите. Как священник, я был допущен к архиву личных дел. Ну и на Посвящении слушал: наша красавица ничего не скрывала. Увлекательная биография, хоть роман сочиняй…
        КОНТРАПУНКТ
        ЛЮЧАНО БОРГОТТА ПО ПРОЗВИЩУ ТАРТАЛЬЯ
        (в разное время, в разных местах)
        Труднее всего - делать.
        Это значит - ошибаться. Это значит - уставать. Изыскивать средства. Собирать силы. Пахать, как вол. Надрываться, как проклятый. Стремиться к завершению. Пробивать. Строить. Создавать.
        Нет, не работать.
        Делать.
        Это значит - обзаводиться врагами. Привлекать советчиков. На любое дело советчики летят, как сами знаете кто сами знаете куда. Спорить. Доказывать. Нести. Выслушивать дурацкие шуточки. Узнавать, что если бы делали они, то сделали бы лучше. Давиться этим сволочным «бы». Бредить ночами чужим, злым, коровьим; «А м-мы-ы б-бы-ы…» Спать вполглаза. Рвать жилы. Делать, короче.
        Ну, вот - сделал. Вытер мокрый лоб. Выдохнул:
        «Хорошо! И хорошо весьма…»
        Думаете, вам за это поставят памятник? Клизму вам поставят….
        Пастушка родилась на Цэрбе, в Бохине, в спецпитомнике «Чувач».
        История ее родителей заслуживает особого упоминания. Самый знаменитый мезальянс сезона - журналисты на части рвали его участников, растаскивая клочья по новостным лентам. Говорят, режиссер-телепат Монтелье даже заинтересовался экранизацией: «Фильм снят по реальным фактам, имевшим место…» - да увлекся другим проектом.
        Судите сами:
        Отец Пастушки, Марек Геджибош, был гранд-чемпионом породы «цэрбский чувач» по двум версиям: FCI и ICU. Знак «Образцово выращенный», статус «Лучший кобель», многократный «The best of show» - намод, то есть наследственный киноид-модификант в седьмом поколении, Марек являл собой продукт высочайшей пробы.
        Его генеалогическое древо потрясало.
        Его личная карточка ввергала в трепет.
        «Предпочтительный современный тип, - значилось там, - крепкий костяк и выраженный половой диморфизм. Отличный экстерьер, прекрасный темперамент и тип высшей нервной деятельности. Уравновешен, не агрессивен; оборонительная реакция в активной форме. Кожные заболевания, нарушения желудочно-кишечного тракта, кардио-проблемы не зафиксированы. Получен в результате инбридинга на известных производителей; половое поведение в норме.»
        Марек (для своих - Принц Марек) числился лучшим из племенных. График вязок был расписан лет на десять вперед. За Принцем становились в очередь. Агент Геджибоша потирал руки, считая гонорары. Если бы не дурацкая любовь, агент стал бы мультимиллионером. Но белокурая девица наступила легкой ножкой на все финансовые планы разом.
        В случившемся усматривалось мало хорошего. Ну, например, оба намода, Марек и его пассия, принадлежали к одной породе. «Цэрбский чувач» - этот тип модификаций зарегистрирован, как пастуший, универсально-служебный вариант. Киноиды-чувачи обладали эффектной внешностью. Высокие, поджарые, мускулистые блондины. Бледная кожа аристократов. Темные, живые глаза артистов. Высокий лоб ученого. Спокойный характер, исключительная преданность; стойкость к невзгодам.
        Спрос на чувачей в последнее время резко вырос.
        Они познакомились в Ральце, на горнолыжном курорте. Яркое солнце, сухой снег, уникальные ландшафты. Трассы всех категорий сложности. Марек наслаждался отдыхом, копя силы перед сезоном выставок. И вдруг в планы вмешалась Ее Величество Судьба. В баре Принц заказал куриные рулетики с брынзой и зеленью.
        Рулетики принесла она.
        Судьба.
        Мать Пастушки, Яся Кронця, пасла отары. Красотка, и никаких особых достоинств сверх того. Это, конечно, если оценивать ее, как прислугу в баре. С середины осени и до весны Яся подрабатывала в «Метелице», обслуживая гостей. Пастбищный сезон закончился, овцы присмотра не требуют. Она была хорошей овчаркой. Чуткой, бдительной; отважной. Бригада пастухов, обслуживающих многочисленные отары Бохина, ценила Ясю.
        Непримиримый враг медведей и волков, она дралась, как бешеная.
        - Смазливая официанточка? - фыркнул агент, узнав о случившемся. - Боже, сколько я их перелопатил в юности! Марек, ты идиот. Кто тебя заставлял на ней жениться? Беременна? Ну и что? Оставь крошке маленький счетик в провинциальном банчике, и она простит тебе хоть десять абортов подряд! Решила оставить ребенка? Тоже не беда - внебрачному сыну Принца я подыщу хорошую синекуру. За разумный процент, разумеется…
        - Заткнись, - ответил Принц.
        Агент заткнулся. Он молчал, глядя, как влюбленный Геджибош обустраивает свадьбу, о которой писали на первых страницах «Modi». Он не лез с замечаниями, наблюдая, как Марек пьет красное вино и пропускает тренировки. Он держал язык за зубами, перекраивая графики: выставок, вязок, шоу. Агент очень ценил Принца. И потому решил: лучше обождать, пока клиент перебесится. Семейная жизнь расставит все на свои места. Жена войдет в привычку, муж будет рад сбежать из уютного гнездышка… Мудрый человек, агент помалкивал.
        А вот кое-кто не смолчал.
        - Принц, ты идиот, - сказал Михал Транер, тоже племенной, но другой породы. - Что ты в ней нашел? Ни кожи, ни рожи…
        - Выйдем? - предложил Принц.
        К сожалению, никто их не остановил. Слишком многие хотели посмотреть, как красавец Геджибош, цэрбский чувач, пастуший, универсально-служебный вариант, станет драться с Михалом Транером, тоса-ину, бойцово-охранный вариант. Рост одинаковый, вес тоже: Михал принадлежал к среднему типу тоса-ину. Его порода давала набор модификаций, позволяющих сдерживать агрессию. Но Транер был сволочью, а это коррекции не поддается.
        - Проклятье! - рявкнул агент Геджибоша, узнав о трагедии. - Нет, я отказываюсь понимать…
        Говорят, он даже вытер слезу клетчатым платком. Вряд ли: плачущий агент - штука фантастическая. Но так или иначе, он приехал к Мареку в больницу, и сидел в коридоре, потому что в палату его не пустили, и читал вердикт врачей о «травмах, несовместимых с жизнью», и стоял на кладбище, одетый в черный костюм, и с большим чувством произнес надгробную речь.
        А Михал Транер скончался шестью часами раньше. Потому что у любви, не терпящей оскорблений - острые клыки и мертвая хватка. Какой бы породы она ни была, любовь.
        Яся Геджибош, в девичестве - Кронця, осталась вдовой. Через два месяца, в родильном доме спецпитомника «Чувач», она родила девочку. Ребенку дали имя - Марийка. Но чаще молодая вдова звала дочь Принцессой. Им, младенцу и матери, не пришлось бедствовать. Яся даже отказалась от пособия, которое ей назначил Совет пастушьих общин Брохина. Агент покойного мужа, ворча и ругаясь, обеспечил вдову клиента до конца ее дней.
        Яся даже не знала, что у Марека столько денег.
        Специалисты питомника всесторонне изучили данные ребенка. Вердикт гласил: без дефектов, класс «1-А». Неплохо: у Яси был «1-АС». Но элитный класс отца девочке не передался. Помимо наследственных, Марийке в питомнике обеспечили курс дополнительных модификаций. Регистрация, оформление документов - и прощай, питомник.
        До шести лет - дома.
        Средняя школа № 4 города Плетовца.
        Курсы при Ветеринарной академии - специально для чувачей-киноидов. Диплом по дрессировке, включающей защитные навыки - категория IPO В+С. Диплом по типовым видам послушания - категория IPO-BH. Диплом зоотехника на тему: «Индивидуальная бонитировка ягнят при отъеме от маток».
        С двадцати лет - работа на пастбищах. Сперва - курсовая практика, затем - контракт. Мать трудилась неподалеку, направляя и подсказывая. В средствах женщины не нуждались. Просто киноидам надо выполнять предназначение - без этого они хиреют. Даже Принц Марек, мир его праху, в паузах между выставками отправлялся в горы - не на курорт, а к отарам. Раз-два в год, не реже; на пару недель.
        Намоды, они такие.
        Марийке исполнилось двадцать пять, когда ее со стадом в двести пятьдесят голов отправили в Рейхац - столицу Бохина. Она еще хихикала всю дорогу: на каждый год моей жизни по десять голов! Надо же! Овцы предназначались зоопарку, в качестве пищи для хищников. Марийка, мамина Принцесса, не витала в облаках. Специализируясь на тонкорунных овцах, предпочитая стричь, а не резать, она тем не менее чудесно понимала: мир полон мясоедов. Люди, звери, птицы…
        В конце концов, Марийка тоже не была вегетарианкой.
        Она пригнала стадо в зоопарк. Подписала накладные, проследила за прочими формальностями. Съела гуляш с рисом, сев за столик в открытом кафе. Улыбнулась симпатичному голографу с обезьянкой. И, влекомая любопытством, пошла смотреть животных.
        Зря.
        В павильон хищников на днях завезли мешкопсов - сумчатых волков с Мамарераки. Крупные, свыше 2-х метров длины, не считая метрового хвоста, мешкопсы славились как злостные истребители овец. Фермеры-мамареракцы едва не выбили их под корень, спасая отары, да вовремя опомнились. Зоопарки хорошо платили за разные редкости. Администрация зоопарка даже устроила для богатеньких и пресыщенных гостей аттракцион - в вольер запускались две-три живые овцы, и зверюги лихо расправлялись с добычей, к восторгу кровожадных зевак.
        Серо-желтые, с шоколадными полосами на спине, мешкопсы атаковали, будто зубастые осы. А уж как они зевали после обеда - это вообще песня. Их пасти раскрывались непомерно широко. Челюсти образовывали практически прямую линию - змеи, и только! Честное слово, зрелище стоило потраченных денег.
        У Марийки не было пригласительного билета на аттракцион. Но утром ей выдали временное удостоверение сотрудника зоопарка - так поступали всегда, для простоты взаимоотношений. И не надо всякий раз оформлять пропуск туда-сюда, и девушке - удовольствие.
        Пусть гуляет, смотрит.
        Администрация забыла принять во внимание киноидную сущность Марийки. Сумчатых волков от зрителей отгораживал силовой барьер. Чувачи-киноиды без разбега берут до двух метров. С разбега - два метра семьдесят сантиметров. Барьер был более чем трехметровым. Но за барьером хищники резали овец.
        Зеваки расхохотались, когда милая блондинка прыгнула и сорвалась, отброшена защитным полем. Она сделала вторую попытку. И третью.
        А после шестой неудачи кинулась на зрителей.
        Что-то непоправимо сломалось в ее мозгу. Сумчатые волки оказались вне вольера. Хохот превратился в лай. Белозубые ухмылки - в оскаленные пасти. Жажда зрелищ - в жажду крови. Пресыщенность - в вечный, терзающий внутренности голод.
        Убивая, Марийка знала, что поступает правильно.
        У ее отца, Принца Марека, пальцевая хватка достигала 25 стандарт-атмосфер. Дочь отстала от блистательного родителя всего на три атмосферы. Зато в ее дипломе стояло: «Злобность - 21 балл. Недостатки (атаки с безопасного расстояния; хватки редкие и неболевые) отсутствуют. Ловкость - 16 баллов. Безукоризненна, под удар не попадает…»
        Мешкопсы хрипло лаяли в вольере, поджав хвосты.
        Им было страшно.
        - Проклятье! - рявкнул бывший агент Марека Геджибоша, узнав из новостей о второй трагедии. - Они что, рехнулись? Кто пустил девочку на кормежку?!
        Говорят, он даже набил морду директору зоопарка. Приехал, отыскал и без слов врезал кулаком. Вряд ли: дерущийся агент - штука фантастическая. Но так или иначе, он подключил все связи, нанял лучших адвокатов, и те добились статьи «Убийство в состоянии аффекта».
        - Состояние аффекта не лишает лицо, совершившее убийство, вменяемости, - сказал защитник на предварительном слушании. - Оно способно осознавать характер совершаемых действий и руководить ими. Но я настаиваю, что физиологический аффект следует отличать от патологического. Последний отличается глубоким помрачением сознания, что лишает виновного возможности осознавать свои действия и руководить ими. Соответственно, он исключает основания уголовной ответственности. Учитывая специфику наследственных модификаций подзащитной…
        Через неделю «Шеол», где ждала решения Марийка, сгинул в червоточине.
        Первые три месяца изоляции девушка прожила в каком-то отупении. Жизнь закончилась. Впереди - стена. Ее не слишком волновало происходящее вокруг. Пенетраторы входили в заключенных, избирая жертвы по системе, понятной не более, чем выигрыши в казино. Кучка авторитетных рецидивистов боролась за власть. Им противостояли каторжане - малочисленные, но сплоченные. Остальные ждали, кто победит, чтобы подчиниться.
        Никто ничего не понимал.
        ЦЭМ впадал в забытье, чтобы вдруг устроить очередной День Гнева. Правила выполнялись, нарушались, игнорировались; в конце концов, установилось шаткое равновесие. Тюремный священник, отец Авель, пытался смирить гневных и защитить слабых. Получалось не слишком хорошо. Внешние контроль-системы тюрьмы захватили прогулочную яхту, выпавшую неподалеку из червоточины. Количество людей на «Шеоле» увеличилось. Марийка улыбалась каждому, но в разговоры не вступала.
        Ее не трогали.
        Ни авторитеты, ни пенетраторы.
        Ступор не прошел даром. Однажды девушке явился Малый Господь в силе и славе. Это случилось в столовой, за ужином. Люди не видели Малого Господа, хотя он сиял огнем и рассыпал искры. Все ослепли душой: жевали, обменивались репликами, строили догадки, когда их спасут. Одна Марийка Геджибош слышала откровение Его, внимая сердцем.
        - Я - хозяин стаду Моему, - сказал Малый Господь шепотом, подобным грому. - Я избрал сих ягнят и маток. И ты - пастырь отары Моей.
        - Ты - хозяин стада, - ответила Марийка. - Я же недостойна быть пастырем. Избери другого, если волен избирать.
        - Гнев Мой велик, - был ответ. - Замолчи, дерзкая, и исполняй.
        - Гнев Твой - гроза над перевалом, - согласилась Марийка. - Молчу и исполняю.
        - Вы мертвы. Тела ваши - сохлое дерево. Души ваши - ожидание.
        - Мы - мертвы. Мы ждем милости Твоей.
        - Ангелы Мои заклеймят Осененных тавром избранности. Храните отмеченных до дня, когда они вознесутся с ангелами. Так отдают лучших овец под нож резчика, дабы их плоть напитала собой плоть хозяев.
        - Да будет так, - склонила голову Марийка.
        - Пути Мои неисповедимы. Я решил, и кто возразит?
        - Никто.
        - Добро стаду Моему пастись в Шеоле. Кто покусится на добро - умрет второй смертью, без воскресения.
        - Да будет так. Я, пастырь, за это в ответе.
        Вечером она переговорила с отцом Авелем. Священник был в ужасе. Он пытался вразумить девушку. Объяснить, что видение - не благая весть, а признак помешательства. Бред помраченного рассудка. Признать ЦЭМ, спрятанный в глубинах тюрьмы, за Господа, да еще с кощунственной приставкой «Малый» - святотатство. Люди - не стадо, говорил отец Авель. Флуктуации - не ангелы. Ты - не пастырь.
        - Дочь моя, тебе надо отдохнуть, успокоиться…
        - Я спокойна, - улыбнулась Марийка. - Не отдых нужен мне, а работа.
        Она и дома, в Бохине, отличалась религиозностью. Вместе с матерью регулярно посещала церковь. Постилась, молилась перед едой и на ночь. В нюансы веры девушка не вникала. Есть высшая сила, за ней право решать. Добрым - рай, злым - ад. Честность и смирение - добродетели. Злоба и ненависть - пороки. Весной плетут венки и бросают на реку. Если прочитать молитву с душевной искренностью, вода принесет венок суженому.
        Духа-искусителя гонят веником из ольхи.
        Такие люди, как Марийка, могут переходить из одной веры в другую, даже не заметив этого. Овцам все равно, на какой лужайке пастись. Собаке без разницы, какое стадо охранять.
        «Главный недостаток обычного человека, - писал отец Авель в дневнике, - это его полное религиозное невежество. В нем есть общее покаянное чувство и сознание греховности, но нет ясного представления о реальном грехе и нет навыка анализировать свою жизнь и замечать грехи. Оттого на исповеди почти всегда однообразно-убийственное: «Грешен, отец мой!». Так продолжается до тех пор, пока гром не грянет.»
        Для Марийки гром грянул.
        Я счастлива, думала девушка. Я знаю, зачем жить. Специфика киноида, умноженная на уникальность ситуации, проявила себя с особенной резкостью. Марийка нуждалась в хозяине, и хозяин возник. Она нуждалась в отаре, и отара появилась. Ей требовались враги, покушающиеся на власть над отарой, хищники, что отбивают слабых овец - и это ей даровали.
        Чудо, смеялась Марийка.
        Двое наслаждались счастьем: Толстый Ува и Марийка Геджибош.
        Единственный фактор, не умещающийся в привычные рамки - флуктуации, которые парили вокруг Шеола, пользуясь тюрьмой по своему разумению - также нашел место в картине мира. Честно говоря, сперва девушка чуть не сошла с ума, раздираемая противоречиями. Овчарка, не способная противостоять ворам и хищникам? Вилять хвостом, когда надо скалить зубы?
        От безумия ее спасла перемена знака. Если проблему нельзя решить, ее надо переименовать. Если негатив вне твоей власти, он должен стать позитивом. Захват тела пенетратором - Осенение. Жизнь захваченного - благодать. Уничтожение тела - вознесение.
        Хищники, терроризирующие отару, фактически превратились в друзей Хозяина. Друзья пользовались стадом для собственных нужд, при Его одобрении. Значит, овчарке нечего смущаться. Отец Авель называл души, прозябающие в Шеоле - рефаимами. Бессильными. Это правильно - раз овца бессильна возразить резнику или стригалю, значит, прими судьбу как должное, а там и как единственно верное.
        Зачеркни минус - он превратится в плюс.
        Возрадуйтесь и надейтесь!
        Во время ближайшего завтрака она забралась на стол и начала проповедовать. Отец Авель плакал, слушая жуткую смесь первобытных воззрений, основ веры и наивных представлений самой Марийки. Он узнавал в ее речи обрывки собственных проповедей. Во всяком случае, его увлечение теорией Шеола, как гетто для душ-теней, рефаимов-бессильных, ждущих Дня Восстания, явно оказало влияние на заключенную Геджибош.
        Аналогия мистического Шеола с реальной тюрьмой была любимой темой отца Авеля. И вот - зерно упало на благодатную почву, дав обильные всходы.
        Священник ужасался: неужели это я толкнул невинную девицу на путь ереси? Поздно - от него больше ничего не зависело. Отец Авель не знал, что именно сегодня он стал превращаться в Авеля О'Нейли, летописца. Старт коренных изменений личности - умение промолчать, боясь насилия, когда все твое естество требует вмешательства.
        Но путь мученика страшил отца Авеля.
        Зато авторитеты не промолчали. Троих Марийка убила «второй смертью, без воскресения» прямо здесь, на глазах собравшихся. Это произошло быстрее, чем дубль-система успела отреагировать и включить парализатор. Столовая относилась к тем местам, где насилие контролировалось. Но программа «следаков» не была рассчитана на киноидов-намодов.
        Стадо притихло, вдыхая свежий запах крови. Парализованная, девушка упала на труп одного из «еретиков». Примчавшись на вызов, кибер-тележка отвезла ее в карцер. Марийке повезло: очередной День Гнева грянул быстро, спустя двое суток, и карцер открылся.
        К стаду вернулась не Марийка Геджибош, а Пастушка.
        - Я молилась в уединении, - сказал она, превращая карцер в келью святой. - Малый Господь снизошел ко мне. Покой - вот наша участь. Покой и ожидание. Кто не согласен - зверь, пожирающий малых сих. Я охраню верных от зверя.
        Ее слушали.
        Присутствие собаки благотворно для овец.
        Малый Господь временами являлся Пастушке, обустраивающей Шеол. В огне, в сиянии, он был очень похож на Принца Марека - гранд-чемпиона породы «цэрбский чувач», обладателя знака «Образцово выращенный» и статуса «Лучший кобель», трагически погибшего в честном бою.
        Отец, которого Марийка никогда не видела живым, направлял дочь.
        ГЛАВА ДЕВЯТАЯ
        НАПЕРЕГОНКИ С БОМБОЙ
        I
        - Кажется, все, - прислушиваясь, сказал Авель О'Нейли. - Быстро оно в последнее время. Быстро и часто. К чему бы?
        - В каком смысле?
        Лючано ничего не понял. Он еще не до конца отошел от рассказа о судьбе Пастушки. Ему было жаль девушку. И от жалости становилось страшно - за себя, в первую очередь. Да, эгоизм, постыдное чувство. Страх за друзей - дело благородное, а за собственную задницу - увы. Но, право слово, он боялся «вождя вождей» больше, нежели пенетратора, во второй раз поселившегося в Тарталье.
        Страх жевал печень и ухмылялся, скотина.
        - В прямом. Перед вашим явлением в «Шеол» тоже был День Гнева. Около восьми часов длился, если не ошибаюсь. Закончился буквально перед нашим знакомством. Пастушка вас учуяла, велела Добрым Братьям ее сопровождать. Ну и остальные потянулись… Кстати, как вас занесло в нашу дыру? Челноком, что ли?
        - На антисе прилетели.
        - Э-э… в каком смысле? - повторил Авель недавнюю реплику невропаста.
        - В прямом. Точнее, вантисе. В составе антиса.
        - Где, извините?
        - Ну, внутри!
        Заботливо, с трогательным участием летописец подлил собеседнику чаю. Они уже трижды или четырежды заливали кипятком первоначальную горсть «Улитки Мао». Сорт не был предназначен для большого количества заварок. Напиток сделался жидким, аромат исчез; лишь на языке оставался маслянистый привкус. Дурак обвинил бы Авеля в жадности. Умный оценил бы доверие. Такую драгоценность, как чай, надо беречь. И угощать только приглянувшихся людей, оказывая великую честь.
        Иди знай, когда удастся пополнить запасы…
        - Внутри? Так, как пенетраторы селятся в нас?
        - Примерно. Но без захвата контроля.
        - Позвольте спросить, кто из вас антис? Который, судя по вашему заявлению, позволяет селиться у него внутри? Помпилианец? Нет, у них нет своих антисов… Один из вехденов?
        - Никто. Антис улетел.
        - Ага, значит, улетел…
        - Да. Есть шанс, что он вернется за нами. Но я не стал бы слишком надеяться.
        - Извините за прямоту, друг мой… Я не психиатр. Я священник, и то бывший. Вряд ли я теперь сумею помочь вашей душе. Но рассудок… Здесь, в «Шеоле», надо беречь рассудок. Считайте, я вам поверил. Остальным и вовсе-то без разницы. И тем не менее, постарайтесь остаться в здравом уме. Не обижайтесь, а? Будет огорчительно, если…
        Лючано не слушал его. Верит летописец, сомневается, считает гостя лжецом или душевнобольным - неважно. Важно другое, то, что выпирало углами, не укладываясь в ясную схему. Он перебирал воспоминания о Дне Гнева, пытаясь вычленить накладку. Суматоха в коридорах. Антония бьет током. Юлию блокирует в камере. Пастушка укрощает стихию людского безумия, вынося шефа охраны из запретной зоны… ЦЭМ долдонит инструкцию… исповедальня…
        Есть! Нашел!
        - Скажите, Авель: почему ЦЭМ позволяет ей манкировать приказами? Все бегут в камеры, одна Пастушка творит, что хочет. Рычит, носится туда-сюда… Кстати, куда она поволокла нашего друга?
        - В лазарет, - летописец с грустью смотрел в чашку: там остался глоток, и баста. - Куда еще? Не волнуйтесь, у нас хороший лазарет. Вылечат. Не таких на ноги поднимали.
        На главный вопрос он не торопился отвечать.
        - Я разговаривал с Толстым Увой, - свернул с темы Авель О'Нейли. - Ува сказал, вы с ним сидели вместе. Это правда?
        - Правда.
        - У вас практиковался режим сотрудничества?
        - Конечно.
        «Я сам мотал срок в этом режиме. Младшим экзекутором», - хотел добавить Лючано, но прикусил язык. Мало ли кому разболтает это «мерин»? Не всем рецидивистам, а в «Шеоле» безусловно остался кое-кто из матерых сидельцев, по сердцу «трудняки», как звали сотрудничающих по тюрьмам. Особенно экзекуторы…
        - И как переводили заключенных в этот режим?
        - Кто-то из реальных сотрудников Мей-Гиле давал рекомендацию. К примеру, старший экзекутор Гишер. Потом заключенный писал заявление. Формальность, если все решено заранее. Начальник тюрьмы ставил подпись, и дело в шляпе.
        - Теперь сделайте поправку на нашу автоматику. Действия заключенных фиксируются «следаками». Если они совпадают с «паспортом сотрудничества» - есть такая программа - ЦЭМ или дубль-система фиксируют сей факт. Общий порядок превыше мелких нюансов. Пастушка минимизирует проблемы с выполнением команд ЦЭМа. Она несет раненого в лазарет, гасит очаги агрессии… Естественно, что ей позволяется больше других. Права и обязанности дежурного по камере, или старшего по блоку…
        Объяснение казалось логичным. Тарталья кивнул и содрогнулся: чертов страх вгрызся в печенку - до сердцевины. Извернувшись странным образом, страх поменял имя. Теперь он перестал урчать Пастушкиным баритоном. Зато у жуткого чувства (предчувствия?) отросли длинные, черные как смоль волосы со стальными крючками на концах.
        О профессор Мваунгве, психиатр-горилла, где ты?
        - Лоа биби Руф в кризисной ситуации делается агрессивен. Конкурент подавляется, либо иным способом утрачивает роль лидера. После кризиса у больной возникает прогрессирующий комплекс жертвы…
        - Это лечится?
        - Я, конечно, стабилизирую вибрации… Но никаких гарантий, что это не проявится снова. Мои рекомендации: избегать кризисных ситуаций. Присутствие на парадах, демонстрациях, публичных торжествах, массовых религиозных служениях…
        Он представил, что случилось бы, начнись у Юлии приступ, и закрыл глаза. Пришлось ждать, пока отступит головокружение. Словно воздвигся на краю Башни Молчания, заглянул в бездну, где зубастые птицы рвали облака в клочья; словно в воображении пережил смертельный полет, пятясь назад с уверенностью, что валишься в пропасть.
        Запертая камера не спасла бы рефаимов от влияния помпилианки. Радиус действия приступа вполне позволял накрыть если не всю тюрьму, то большую ее часть. «Вождь вождей» просто обязана была спровоцировать госпожу Руф на вмешательство. Религиозный и социальный лидер, с четким спектром проявлений власти; эмоциональный фон ситуации зашкаливает за мыслимые пределы…
        Что остановило приступ?
        Сама Юлия удержалась на опасной грани, силой воли смирив болезнь, или киноидная сущность Пастушки остановила помпилианку, не дав сходу включиться в конфликт - это оставалось загадкой. Авель сказал, Дни Гнева в последнее время зачастили. Когда сорвется обезрабленная Юлия, антис-недоделка? - завтра? через неделю?!
        - Вам плохо? Вот, выпейте…
        Жидкость обожгла горло, комом огня провалившись в пищевод. Ударил хмель, расслабляя, отодвигая проблемы на задний план. Тарталья закашлялся, восстанавливая дыхание. Градусов пятьдесят, не меньше…
        - Что это?
        - Самогон. Гнал тут один, на буксире. В оранжерее уйма клубеньковых лиан, для этого дела - лучше не придумаешь. Ну, ясное дело, втайне от Пастушки. Чрезмерно не пил, чтоб не заметили; со мной менялся - на разговоры по душам. Очень уж любил поговорить. Жаль, запасы кончаются, а обновить не у кого.
        - Куда он делся, ваш самогонщик?
        - Вознесся. Я и не знал, что он - Осененный. Он смеялся: пьяниц, мол, флуктуации обходят десятой дорогой. А в столовой, за ужином, раз - и расточился. Еще чуть-чуть?
        - Ага…
        - Хорошо, что я хранил остаток. Пригодилось.
        - Скажите, Авель… Я так понимаю, вы помогаете любому, кто ищет выход. Почему? Лишь потому, что не хотите умереть в «Шеоле»?
        - Потому что я больше не верю в спасение. Ни в малое, ни в главное, так сказать. Утратил веру. Ужасно, не правда ли? Вот и таскаюсь за теми, кто еще верит. Будто дозу клянчу. Раз сам не в силах, хоть у вас подзаряжусь. Как «Вампир». Теперь зажуйте этими зернышками. Запах отобьют…
        - Обед! - уведомила акуст-линза под потолком. - Всем заключенным: пройти в столовую согласно распорядку! Повторяю…
        II
        Бижана с Залем, машущих ему руками, Лючано увидел, едва войдя в столовую. За столом, где окопались вехдены, Юлия с легатом и адвокат-вудуни, оставалось свободным одно место. Выстояв короткую очередь и получив свою пайку, кукольник не замедлил занять предложенный стул. Летописец расположился по соседству, в компании юных гематров, двух охранников госпожи Руф и навигатора с «Герсилии». Вдоль прохода с грацией танцора прогуливался голем, по обыкновению что-то мелодично мурлыча себе под нос.
        Обедавшие поблизости рефаимы косились на голема с заметной опаской. Весть о конфликте Эдама с братом Увой успела облететь «Шеол».
        - Приятного аппетита, дамы и господа.
        - Ну вы и оптимист, Борготта!
        Тумидус уставился на кукольника, силясь понять: издевается над ними ходячее недоразумение, или просто ляпнуло, не подумавши? Откуда возьмется «приятный аппетит», если на обед тебе выдали вот это?! В пластиковом судке пенилось суфле сине-зеленого цвета с белесыми прожилками. А запах, черт побери, запах…
        Так пахнет лишь исключительно здоровая и полезная пища.
        - Рыбогриб! - с радостью возвестил из-за спины О'Нейли. - Хвала небесам! Наконец-то мясофрукты иссякли…
        Восторг летописца остался неразделенным. «Неофиты» без энтузиазма ковыряли ложками подозрительную массу. Ложечку за папу, ложечку за маму, за тетушку Фелицию, за маэстро Карла… «За меня не надо!» - воскликнул Гишер, сбив Лючано с ритма. Рыбогриб, войдя в контакт с крепким самогоном, опасно забурлил в желудке.
        Икнув, невропаст решил переждать бурление.
        Он не успел снова взяться за ложку, как к их столу подошла Пастушка. Учуяв запах спиртного, киноид с укоризной покосилась на Тарталью, но бранить раздумала.
        - Вашего друга я отнесла в лазарет, - без предисловий сообщила она.
        - Что с ним?
        - Я не врач, - Пастушка излучала доброжелательность и искреннее участие. Теперь она говорила только с Юлией, безошибочно распознав в ней «хозяйку» Антония. - Автослуги Малого Господа поместили его в кокон милосердия. Надеюсь, он поправится. Прошу вас в дальнейшем не выходить из повиновения. Для вашего же блага. Малый Господь плачет, карая детей своих. Внемлите Ему - и воздастся вам.
        Девушка обвела взглядом сидящих за столом, словно очерчивая невидимую границу круга. Так шаманы-аримы на островах Кемчуги заключают себя и соплеменников в круг из порошка «сугуй-ма»: молотые раковины, стружка кокоса, толченые кости младенца - для защиты от злых духов.
        Из круга выходили не все. Злые духи требовали откупного.
        - Сегодня у вас особый день. После ужина задержитесь в столовой. Вам предстоит Посвящение.
        - Во что же нас будут посвящать? И, главное, каким образом?
        Ядовитый скептицизм Тумидуса вдребезги разбился о броню невозмутимости Пастушки.
        - Вы расскажете общине о своей прошлой жизни. И оставите ее позади. Сбросите, как старую одежду. Взамен получите новую: и одежду, и жизнь. Станете рефаимами: бессильными и спокойными.
        - Спасибо за доверие! - не удержался Лючано.
        Легат тоже хотел добавить что-то едкое, но передумал, уставившись в тарелку со злополучным рыбогрибом. Пастушка кивнула, выказывая удовлетворение, и направилась прочь. Грацией она могла соперничать с големом.
        - Правила лучше не нарушать. Особенно в Дни Гнева, - вмешался летописец. - А еще «Вампир» время от времени отправляет заключенных-энергетов на подзарядку накопителей «Шеола». Сопротивляться не рекомендую. Накопители под любой вид энергии заточены: гематрицы, внутренний огонь, Лоа-элементали - сожрет, упырь, и добавку попросит. Вы свою порцию доедать не будете? Дайте мне, я нынче как с голодного края…
        - Дядя Авель! Где у вас данные по контролю над насилием? - без церемоний прервала летописца Джессика. Близнецы успели вновь завладеть планшетом О'Нейли и с увлечением рылись в записях бывшего священника.
        Вехдены и легат дружно поднялись из-за стола. К ним присоединился навигатор «Герсилии», и все четверо двинулись к выходу, что-то тихо обсуждая на ходу. «Молодцы! - одобрил Гишер. - Диверсия - сестра экзекуции. Обе подготовки требуют…»
        - Юлия, с вами все в порядке?
        - Да.
        - Как вы себя чувствуете?
        Мысль о возможном приступе не давала Лючано покоя. Он волновался за помпилианку. Корил себя за то, что не успел подарить ей розу. И вообще… Мысли путались. Самогон, подлец, оказался ядреней, чем предполагалось вначале.
        - Лучше, чем когда-либо. Меня ударило током, мой начальник охраны валяется в лазарете; и все мы заперты в тюрьме-психушке, вокруг которой роятся пенетраторы… Минус эти пустяки, и я в раю. Спасибо за заботу, Борготта. Извините, мне нужно побыть одной.
        Фионина Вамбугу дождалась, пока госпожа Руф в сопровождении охранников удалится, и обернулась к разобиженному клиенту.
        - У меня к вам разговор, Борготта. Я жду вас снаружи.
        Лишь сейчас кукольник обратил внимание, что судок вудуни пуст. Даже банка из-под «Сока мультиягодного сбалансированного» успела самоуничтожиться. Адвокат терпеливо сидела за столом с единственной целью: остаться с Лючано наедине.
        Жадно выхлебав свою порцию сока - откуда ни возьмись, напал жуткий «сушняк» - Тарталья последовал за вудуни. Адвокат нашлась у первой развилки. Молча махнув изящной ручкой - за мной, мол! - она свернула направо. В этой части «Шеола» Лючано еще не бывал. Собственно, он почти нигде тут не бывал, и не стремился. Вскоре они оказались в пыльном техническом тоннеле. Половина светильников, встроенных в потолок, не горела. В тишине и полумраке шаги людей звучали со зловещей гулкостью.
        - Надеюсь, нам никто не помешает, - вудуни остановилась перед запертой дверью, которой заканчивался коридор. - У меня есть идея, как нам выбраться отсюда. Или хотя бы заставить ЦЭМ связаться с внешним миром.
        - Фионина, дорогая! - Лючано страстно захотелось обнять и расцеловать спасительницу. С огромным трудом он сдержался. - Вы - лучший адвокат в Галактике! Защитница обездоленных! Рассчитывайте на меня! Только… А почему вы не поделились своей идеей с остальными?
        Страшное подозрение закралось в душу. Выбраться? Нам? В смысле, нам двоим, и никому больше? Нет, капрал Тарталья не предаст друзей! Чертов самогон, в голове сплошная каша…
        - Я не до конца уверена в успехе. Если нас постигнет неудача, про запас останется план господ диверсантов. Не стоит мешать им. Мы бы погрязли в спорах, какой план лучше, а время дорого. Без нас они обойдутся, так что действуем параллельно. Вернее, на опережение.
        - В смысле?
        Адвокат с досадой воззрилась на тупого клиента.
        - Вы пьяны, Борготта? Хотя нет, откуда здесь выпивка… В том смысле, что мы должны успеть раньше. А в случае нашего провала - пусть взрывают переборки. Еще вопросы есть?
        - Н-нет…
        - Пока не известно, какой из кораблей отстрелят и уничтожат. Значит, вехдены вряд ли сразу приступят к синтезу взрывчатки - слишком рискованно. Время терпит. Вы готовы следовать моим инструкциям?
        - Готов! Что прикажете, мой генерал?
        - Находиться рядом со мной и выполнять все мои указания. Не тревожьтесь, от вас не потребуется ничего особенного.
        Синьора Вамбугу загадочно улыбнулась, став вдесятеро очаровательней.
        - Ну вот! - дурашливо расстроился Лючано, ощутив игривость духа. - А я надеялся, что вы потребуете от меня подвигов! Мне это раз плюнуть…
        Вудуни игру не поддержала. Улыбка исчезла с ее лица; быстрым шагом Фионина двинулась в глубь станции. Тарталья едва поспевал за ней, мигом вспотев. Серые безликие коридоры, как близнецы похожие друг на друга. Ряды дверей; вся разница, что те открыты, а эти закрыты. На одной двери, нарушая общую монотонность, розовой люминисцентной краской было тщательно выведено нецензурное слово.
        На унилингве, чтоб каждый понял.
        Они остановились на перекрестке. Светильник под потолком нервно мигал, жужжа и потрескивая. Он грозил вот-вот разлететься фейерверком искр, словно тело рефаима, покидаемое захватчиком-пенетратором. В мозгу начал пульсировать утихший было «ментальный нарыв» - то ли подселенец предпринимал очередную попытку достучаться до белкового носителя, то ли самогон усваивался организмом.
        «Кыш! - отмахнулся Лючано от обоих. - Не до вас сейчас…»
        - Примите адвокатский запрос!
        На стене обнаружился монитор внутренней связи. Стало ясно: вудуни направлялась именно к нему. Она говорила отчетливо и громко, встав напротив следящей камеры монитора. С минуту ничего не происходило. Потом на панели замигал зеленый огонек, раздалось еле слышное гудение, и над головами людей сконденсировалась акустическая линза.
        - Пройдите идентификацию личности для подтверждения ваших полномочий.
        Голос был серый, равнодушный, механический; подстать окружающей обстановке. Из монитора выдвинулась гибкая гофрированная «кишка» с овальной пластиной на конце. Покачиваясь, как змея под дудку факира, «кишка» приблизилась к Фионине. Но так и не смогла замереть, продолжая конвульсивно подергиваться перед лицом женщины - кобра-эпилептичка, грозная и непредсказуемая.
        Вудуни понадобилось несколько секунд, чтобы уловить ритм колебаний. Поймав миг «зависания», адвокат точным движением приложила к пластине ладонь. Из акустической линзы послышался шелест бумаги, сминаемой в пальцах. Металлический щелчок. Еще один.
        Тишина.
        - Фионина Вамбугу, гражданство: Китта, система Альфы Паука. Лицензия на право занятий адвокатской деятельностью № 34/548 выдана квалификацинной комиссией Управления юстиции Хунгакампы. Ваши полномочия подтверждены. Изложите запрос.
        - Мне необходимо встретиться со своим подзащитным.
        - Как зовут подзащитного?
        - Лючано Борготта. Гражданство: Борго…
        - Созвездие Филина, - шепотом подсказал Тарталья. - Система Зи-Хве.
        Вудуни громко повторила его подсказку.
        Линза явственно икнула, словно подавившись адвокатским запросом - и надолго замолчала. «Зачем вы требуете встречи со мной, когда я стою рядом?» - хотел спросить Лючано. Но не спросил. И, наверное, правильно сделал.
        «Еще ляпнешь что-нибудь невпопад! И все ухищрения адвоката пойдут прахом…»
        Монитор загудел. «Подзащитный» на всякий случай отодвинулся от него подальше: того и гляди, перегреется, вспыхнет и разлетится на куски. В подтверждение опасений на панели замигали два красных огонька. Однако взрыв откладывался. Гул оборвался, линза прокашлялась и объявила:
        - Заключенный Лючано Борготта в списках отсутствует.
        - Это ошибка. Я настаиваю на встрече. По моим сведениям, Лючано Борготта находится в пересыльной тюрьме «Шеол». Я требую провести общую проверку среди заключенных и найти моего подзащитного.
        Красные огоньки на панели погасли. Вместо них засветились три зеленых. Два горели ровно, третий с отчаянием моргал. Линза задумчиво пожужжала и сообщила:
        - Начинаю видеопроверку.
        Плоский дисплей монитора ожил. По нему побежали яркие сполохи, рассыпался рой сиреневых светлячков, и наконец, со скоростью, не позволявшей человеческому глазу всмотреться, замелькали лица рефаимов. Часть - из файлов картотеки, часть - схваченные «стоп-кадром» в реальном времени.
        Вскоре Лючано увидел на дисплее себя. Задрав голову вверх, утрированный крошка-Тарталья с огромной головой и непропорционально маленьким туловищем пялился на монитор, висящий под потолком. Урод до слез напоминал демонстрацию птицы Шам-Марг в рубке искалеченного «Нейрама».
        - Пройдите идентификацию личности.
        К нему заструилась знакомая «кишка» с пластиной. Тремор у кишки никуда не делся, влепить ладонь в пластину удалось, в отличие от ловкой вудуни, лишь с пятого раза.
        - Лючано Борготта обнаружен и идентифицирован.
        Почудилось Тарталье, или в механическом голосе действительно пробились нотки самодовольства: вот, мол, каков я молодец!
        - Повторяю адвокатский запрос: мне необходимо встретиться с подзащитным.
        - Подтвердите, что Лючано Борготта является вашим клиентом!
        Вихляясь и подергиваясь, кишка двинулась к вудуни. Лючано слышал или читал где-то, что основные базы данных, в том числе перечень клиентов, у любого уважающего себя адвоката всегда под рукой. В виде имплантированного устройства долговременной памяти, микрочипа… Теперь он впервые получил возможность лично убедиться в правдивости слухов.
        Изящные ноготки Фионины отстучали дробь стакатто по пластине идентификатора, и «кишка» втянулась в недра монитора. Не оставалось сомнений: ногти красавицы-вудуни представляли собой жесткие бионакопители информации с интерфейсом распознавания и ввода-вывода.
        Тарталья глянул на собственный ноготь-имплантант, сделал сам себе неприличный жест, намекая на успех текущей операции, и глупо хихикнул.
        - Подтверждение принято. Ваш запрос удовлетворен. Проследуйте в комнату для свиданий.
        То, что подзащитный Борготта в данный момент находится рядом с адвокатом, систему нимало не заботило. Автоматика действовала по заложенной в нее программе. Над монитором всплыл желтый «светлячок». Чуть поколебавшись в прямом и переносном смысле, он медленно полетел в уходящий направо коридор.
        - Что вы здесь делаете?
        Объявившись из левого коридора, Пастушка не скрывала раздражения. В баритоне ее таилось сердитое ворчание невпопад разбуженной собаки. Пастушка была одна, без привычной свиты из Добрых Братьев. Но это ничего не значило: Лючано хорошо представлял себе возможности намода. Хмельные пары улетучились, он стремительно трезвел, будто свалившись в холодную воду. Мало ли, что взбредет в голову взбалмошной… суке?!
        - Выполняю свои прямые обязанности, - с профессинальной вежливостью ответила черная женщина белой. - Я, если вам это неизвестно, адвокат бааса Борготты. Мне необходимо побеседовать с ним в конфиденциальной обстановке. Я подала запрос, и запрос был удовлетворен. Вас что-то смущает?
        - Вы обратились к Малому Господу?! Этого не следует делать!
        Слова Фионины еще больше взволновали Пастушку. Неофиты посмели напрямую общаться с божеством Шеола? Посягнули на чужую привилегию?! Малый Господь избрал посредником, поставил пастырем над рефаимами не их, отнюдь не их - чужих, паршивых овец, явившихся то ли пополнить стадо, то ли испортить…
        - Адвокат Фионина Вамбугу! - очнулась акуст-линза. - Повторяю: следуйте за указателем в комнату для свиданий. Повторяю…
        «Светлячок» завис под потолком, поджидая вудуни.
        - Слышите? Меня зовут. Надеюсь, вы не станете препятствовать, если я проследую туда, куда мне велели?
        Разговор адвокат провела мастерски. «Меня зовут», «не станете препятствовать», «мне велели» - ключевые слова при внешней нейтральности влияли на религиозную фанатичку с эффектом дубины, опустившейся на темя. На миг утратив дар речи, блондинка замотала головой - точь-в-точь пес, отгоняющий муху. Потом энергично кивнула по-человечески: не возражаю, ни капельки!
        Впервые с момента Большого Исхода она слышала наяву, как Малый Господь обращается к конкретному обитателю Шеола. Не обычный приказ без промедления покинуть или, напротив, занять камеру - о, нет, здесь крылась великая тайна! Неужели у Него появилась новая избранница? Противиться Его воле?! - лучше умереть. Что-то необратимо сдвинулось в привычном, обжитом мире, окружавшем Марийку Геджибош. Понятное и, казалось, незыблемое мироустройство Шеола дало трещину.
        Вудуни направилась за «светлячком». Лючано сунулся было за адвокатом, но из стены угрожающе выдвинулся стержень разрядника, и кукольник поспешил отступить.
        - Заключенный Лючано Борготта! Вам надлежит немедленно прибыть в комнату для свиданий. Вас ожидает адвокат. Следуйте за красным курсором на полу. Повторяю…
        На полу под ногами возникла красная мигающая стрелка. Резвей крысы она двинулась прочь. Но не в том направлении, где скрылась вудуни, а в прямо противоположном. Лючано оглянулся на Пастушку, растерянную и безмолвную, развел руками: приказ есть приказ.
        И побежал за курсором.
        III
        «Как синьоре Вамбугу, так желтый светлячок. А как нам, невропастам, так красная стрелка, - ворчал издалека маэстро Карл. - Мигает, юлит, глаза раздражает…» Курсор и впрямь мигал на редкость противно. У Лючано даже голова разболелась: Королева Боль намекала верному вассалу, что не намерена оставлять его своей милостью.
        Путь занял минут десять. Рефаимы, попадаясь по дороге, обалдело таращились вслед человеку, следующему за красной «крысой». Такого здесь не видывали. Окликнуть Лючано, спросить, что происходит, или просто увязаться за ним никто не отважился.
        Наконец «крыса» шмыгнула к запертой двустворчатой бронедвери, нырнула в щель и сгинула.
        - Стоять! Лицом к стене!
        Тарталья повиновался. В боку кололо, сердце грозило взломать грудную клетку. За спиной послышалось шипение сжатого воздуха, лязг и противный скрип изрядно заржавевшего механизма.
        - Следуйте дальше!
        Створки разъехались наполовину - и застряли намертво. Впрочем, ширины открывшегося прохода хватало, чтобы не слишком толстый человек мог войти.
        - Время свидания с адвокатом - 30 минут. В течение свидания с места не вставать до подачи сигнала. Вопросы есть?
        - Вопросов нет, - буркнул Лючано.
        - Входите. Через десять секунд начнется отсчет времени свидания. Повторяю…
        Он протиснулся между заклиненными створками. Комната для свиданий оказалась квадратной, десять на десять шагов. В центре - стол-прямоугольник из прочного и негорючего металлопласта. Два наглухо вмонтированные в пол кресла, одно напротив другого. В дальнем успела расположиться Фионина. За спиной вудуни виднелась вторая бронедверь. В отличие от той, через которую вошел Лючано, ее створки были открыты полностью.
        - Присаживайтесь.
        С гостеприимством хозяйки, заждавшейся дорогого гостя, вудуни указала на свободное кресло. Тарталья сел и поерзал, устраиваясь.
        - Пока все идет, как я и предполагала, - с удовлетворением сообщила адвокат. - По окончании свидания я приступлю к реализации второй части моего плана.
        - А вы не опасаетесь…
        Лючано кивнул на стены, у которых, как известно, имеются уши.
        - Не опасаюсь! - рассмеялась синьора Вамбугу. - Разговор адвоката с клиентом записывать запрещено. Это закон. Во всех тюрьмах он соблюдается без обиняков. А даже если бы не соблюдался… Сами подумайте: подслушать, проанализировать, понять, что мы задумали, и предпринять на основе этой информации некие контрдействия… Для автоматики «Шеола» - нереально. А ЦЭМ «спит». Да и он с такой задачей вряд ли справился бы. Расслабьтесь, Борготта. Мы в относительной безопасности.
        - Тогда объясните мне, зачем весь этот цирк со свиданием?
        Вудуни потянулась в кресле - черная кошка, укравшая горшок со сметаной из-под носа кладовщика. Только что не мурлыкала, хитрюга!
        - Я создаю ситуацию. Законы, правила и инструкции - величайшее изобретение Человечества. Умея ими пользоваться, можно свернуть горы. Искренне надеюсь, что наш случай - не исключение.
        - И как свидание с клиентом способствует побегу? Как оно заставит ЦЭМ подать сигнал бедствия?
        - Вы просто не юрист. Если не вдаваться в тонкости, то каждое действие влечет за собой последствия. В том числе - и новые возможности. Если нащупать правильную последовательность… Система опознала меня, как адвоката. Вы признаны моим клиентом. Нам разрешена встреча. После официальной беседы с вами, факт которой зарегистрировала автоматика «Шеола», я имею право подать запрос на встречу с начальником тюрьмы. По вопросам условий содержания клиента, перевода в другую камеру, состояния здоровья, предоставления характеристики - поводов уйма! Если ЦЭМ не выполнит хоть одно из моих законных требований, я вправе требовать связи с живымначальником тюрьмы. Или с вышестоящим чиновником ДИНа. ЦЭМ обязан предоставить мне эту связь. А при невозможности связаться с начальством - обеспечить мой отлет с «Шеола» для встречи с вышеозначенными господами.
        - Что, так просто?!! - усомнился Тарталья.
        - Это на словах просто. А на деле…
        Фионина встала и прошлась по комнате для свиданий из угла в угол. В отличие от заключенного, адвокат обладала большей свободой перемещений: система безмолвствовала. Значит, синьора Вамбугу оставалась в рамках правил.
        - …допустима осечка на любом этапе. ЦЭМ неисправен. Не факт, что автоматика вообще до него достучится. Но шанс есть.
        - А если мозг выполнит все ваши требования?
        - Тогда я сообщу, что моя миссия закончена. И мне необходимо воспользоваться любым из пристыкованных кораблей, чтобы покинуть тюрьму.
        - Похоже, вы предусмотрели все…
        Потолок вспыхнул зловещим багровым светом. В уши ударил вой сирены. Между Лючано и адвокатом, мерцая, выросла стена силового поля. Она разделила помещение надвое. В открытых дверях за спиной синьоры Вамбугу разгоралось желтоватое сияние, не предвещая ничего хорошего.
        - Фионина! Что происходит?!
        - Не знаю!
        - Зафиксирован факт незаконного проникновения в пересыльную тюрьму! Гражданка Вамбугу, вы лишены статуса адвоката! Немедленно проследуйте…
        - Я адвокат! Я сдала квалификационный экзамен! Я принесла присягу! Я - член Коллегии адвокатов Китты! Регистрационный номер…
        - Информация о сдаче квалификационного экзамена подтверждена. Информация о присяге подтверждена. Информация о членстве в Коллегии адвокатов Китты не соответствует действительности.
        - Я состою в Коллегии адвокатов одиннадцать лет!
        В голосе Фионины звенело отчаяние. Но вудуни дралась до последнего.
        - В последней версии регионального реестра от 12.07.63 сведения о вас отсутствуют. База данных Совета адвокатской палаты Китты не располагает уведомлением об избранной вами форме действующего адвокатского образования - коллегии адвокатов или адвокатского бюро. В соответствии с законом ваш статус адвоката прекращен автоматически. Немедленно проследуйте…
        Синьора Вамбугу очень старалась сохранить самообладание. Она даже нашла в себе силы грустно улыбнуться.
        - Старая база данных, - сообщила она клиенту, не обращая больше внимания на механический голос. - Обычная бюрократия. Базу обновляют раз в полгода. В последний раз ее обновили за месяц до моей регистрации в реестре и подачи уведомления. А потом «Шеол» пропал. По местному времени истекло пять месяцев с того момента, как я принесла присягу. А по закону, если адвокат за четыре месяца не уведомляет Совет палаты… Короче, это неинтересно. Главное, что в этом случае адвоката лишают статуса. Увы, Борготта. Этот процесс я проиграла.
        - …Повторяю: немедленно пройдите в следственный изолятор для проведения дознания! В случае неповиновения к вам будут применены принудительные меры…
        - Мне надо идти. Не люблю, когда меня бьют током.
        Вудуни направилась к двери. Желтое сияние расступилось, открывая проход.
        - Следуйте за красным курсором на полу. Повторяю…
        - Фионина! Я вас найду! У Авеля есть схема! Мы вас вытащим!
        Бронированные створки сомкнулись за спиной женщины.
        IV
        - Прямо!
        …Фионина в карцере. Нет, не в карцере, а в изоляторе. Карцер - это для наказания заключенных, а она для ЦЭМа - свободный человек. Подозреваемый, лжесвидетель, адвокат без лицензии, сообщник преступного клиента… Злая ирония судьбы - получив от Малого Господа свободу, сразу ее утратить. Ее не выпустят в очередной День Гнева. ЦЭМ отметит, что надо отправить запрос в ДИН. По закону, кажется, это необходимо сделать в течение 3-х суток. А сутки здесь тянутся вечность…
        Ее хоть кормить будут?
        - Налево!
        …Антоний в лазарете. В коконе милосердия, сказала Пастушка. Значит, дело плохо. Реанимационную капсулу не обмануть симуляцией или пустячным ранением. Последствия электрошока; возможно, переломы, травмы суставов, внутренние кровоизлияния - ноги женщин топтали верного охранника без жалости. Помпилианцу не позавидуешь: очнуться в капсуле, с воспоминаниями о Дне Гнева, не зная, чем все кончилось, где Юлия - и, главное, без малейшей возможности что-то сделать…
        - Стоять! Лицом к стене!
        Кто следующий? Вехдены подорвутся на экстаноле? Рассыплется веселыми искрами рефаим-Осененный по имени Лючано Борготта? Киноид Марийка Геджибош своими шаловливыми пальчиками откусит что-нибудь легату Тумидусу? В очередь, становитесь в очередь! - судьбы на всех хватит…
        Угомониться? Не рыпаться, не биться головой об стенку? Ходить в столовую, смотреть фильмы, гулять по оранжерее? Просто гулять, а не вынашивать планы побега! Покой, размеренность, определенность. Вечный день Малого Господа складывается из многих дней чад Его. Первым, наверное, замолчит Гишер. Вторым - маэстро Карл. Вздорные, назойливые, любимые альтер-эго уйдут, как не бывало, оставив по себе лишь паутину памяти в углах - а там и паутину сметут веником, не оставив ничего. Наконец замолчишь и ты, Тарталья: бессильный рефаим, отказавшийся от себя, каким был, равнодушный к тому, каким стал…
        - Прямо по коридору!
        ЦЭМ вел его по неизвестному маршруту. Коридоры, двери, тоннели. Сюда они пришли совсем иначе. Сопла полевых заграждений в стенах. Объективы «следаков» на подвижных штативах - глаза раков-отшельников на стебельках. Керамопласт, бронесталь, декорплита. Куда мы идем? Нет, куда я иду? В карцер? Черт, дался этот карцер… Я не сделал ничего дурного. Я хочу покоя. Отпустите меня в камеру…
        - Напра-а-а…
        Акуст-линза захрипела и умолкла. С опаской Лючано повертел головой, осматриваясь. Сделал шаг вперед, потом - назад… Его не контролировали, утратив интерес к мелкому человечку. ЦЭМ ушел неисповедимыми путями, подарив глупцу видимость свободы.
        Ладно, напра-а-а, так напра-а-а. Свернув, куда велено, он выяснил, что находится в одном из коридоров, ведущих к кольцевому периметру. Камеры здесь пустовали. Решетчатые стены напоминали зоопарк на бедной варварской планете. Зверей еще не завезли, но место уже готово.
        - Рад вас видеть, господин Борготта. Или лучше: синьор Борготта?
        Голем с достоинством поклонился. Раньше, когда Эдам стоял, спиной прислонившись в двери одной из камер, он был незаметней хамелеона, слившегося с проверхностью. Теперь же оставалось лишь удивляться: как я не обнаружил его первым? Наверное, из-за неподвижности и беззвучия - обычно Эдам пританцовывал или мурлыкал приятную мелодию.
        - Все равно.
        - Тогда остановимся на синьоре. После вашего звонка мар Шармалю я долго думал, как обращаться к вам. Мне казалось, вам понравится «синьор». Вам идет такое обращение.
        - О чем вы говорите? - Лючано еле сдержался, чтоб не заорать на голема.
        Эдам с приязнью улыбнулся:
        - О пустяках. Естественно, о пустяках. О чем еще говорить в нашем положении?
        «В нашем. Он сказал: в нашем…»
        - Где дети? Вы оставили их без присмотра?
        Вместо ответа голем указал пальцем в конец коридора. Жест получился выразительным, как у талантливого актера. И впрямь, что Эдам мог добавить, если там, куда показывал палец, метрах в семидесяти от Тартальи, играли близнецы.
        Играли они странно: носились по коридору наперегонки. Чаще побеждала быстроногая Джессика, иногда - Давид. Набегавшись, маленькие гематры останавливались, выравнивали дыхание и о чем-то долго спорили. Складывалось впечатление, что дети проводят серьезный научный эксперимент, а не балуются салочками.
        - Ничего опасного?
        Спросив это, Тарталья почувствовал себя клиническим идиотом. Конечно же, детям ничего не грозит. Иначе голем давно бы принял меры. Наверняка он рассчитал и степень потенциальной угрозы, и расстояние от себя до близнецов, и все на свете…
        - Вы неправильно воспринимаете меня, - вместо ответа сообщил Эдам. Он склонил голову к плечу, став похож на невероятно прекрасную птицу. - Вам кажется, что я человек. Искусственный человек, если угодно. Отсюда все проблемы.
        - Кто же вы?
        - В определенном смысле я - внутренний орган.
        - Вы с ума сошли?
        Этот разговор был логичным завершением безумной авантюры. Фионина в изоляторе, а клиент точит лясы с рехнувшимся големом. С другой стороны, что делать? Кричать: «На помощь! У меня адвоката арестовали!» То-то рефаимы кинутся спасать…
        - Я не могу сойти с ума. У меня высокий коэффициент психической прочности. В отличие от вас, синьор Борготта. И тем не менее, вы - человек, а я - орган. Печень семьи Шармалей. Про печень я так, для примера. Теперь понимаете?
        - Нет.
        - Печень не беспокоится за судьбу других людей, - рассмеялся голем. - Свой, персональный организм, и только. Печень не может самовольно покинуть рабочее место. Печень не претендует на функции мозга, сердца или мочевого пузыря. Ее дело - защитные и обезвреживающие функции, направленные на поддержание постоянства внутренней среды организма. Вы же не скажете собственной печенке: «Беги, выручай легата Тумидуса - у него желтуха!»
        - У Тумидуса желтуха?
        - Это я тоже для примера. Поняли?
        - Извините, мне трудно представить, что я разговариваю с чужой печенкой.
        - Привыкнете. Перестанете отягощать этот факт лишними эмоциями, и привыкнете. Даже позавидуете: вот, мол, идеал, не нам чета!
        - Вы шутите?
        - В некотором роде. Поверьте, для зависти есть поводы. В частности, у меня нет страха смерти. У вас - есть, и навалом. А у рукотворной печенки Шармалей - ни грана. Пока я живу, я исполняю долг. Перестану жить - перестану исполнять.
        «Нет страха смерти. Внутренний орган. Тогда почему он такой… изящный? Надо ли печени быть красивой? Фактически голем дал мне ответ на незаданный вопрос: можно ли использовать его боевые качества для побега? Можно, но в одном-единственном случае: если побег представляет для детей меньшую угрозу, нежели смирное пребывание на «Шеоле». Сочтет ли он рой пенетраторов достаточным фактором? Вряд ли…»
        - Зачем вы беседуете со мной? Если вы - печень?
        - Вы мне нравитесь. Вы любимец чужих печенок. Как морковь, вы улучшаете обменные функции. Если вам скучно, можете уйти. Я не обижусь.
        - Мне некуда идти.
        - Мне тоже. Я на посту.
        Близнецы подбежали к ним. «Привет, Лючано!» - запыхавшись, крикнул Давид. Сейчас он победил сестру, обойдя на два корпуса. Другой мальчишка, не гематр, ликовал бы на всю тюрьму. А этот рыжий компьютер лишь наморщил лоб, показал Джессике три пальца, затем - два, дождался, пока сестра кивнет, и понесся обратно.
        Девочка кинулась следом.
        На середине пути они вдруг остановились, отвесили друг дружке по шутливому подзатыльнику, вслух сосчитали до восемнадцати - и помчались дальше. Дети, что тут скажешь…
        - Эдам, вы не боитесь, что они удерут от вас? И пока вы будете искать их по всему «Шеолу», натворят бед?
        - Не боюсь, - голем спел это на манер первых двух тактов увертюры из балета «Милая Элеонора». - Я не похож на гематра, но я хорошо умею делать расчеты. Стометровку я бегаю за 8,74 секунды. Отсюда до перехода в кольцевой тоннель периметра - сто девять метров. Плюс-минус пятьдесят сантиметров. Максимальная скорость бега молодых хозяев мне известна. Кстати, для них мои расчеты - простенькая забава. Поэтому они не приближаются к тоннелю настолько, чтобы я начал сокращать расстояние между нами. Вы удовлетворены, синьор Борготта?
        - Да. Можно, я задам вам личный вопрос?
        - Я - не личность. В вашем, разумеется, понимании. Задавайте.
        - Вы двигаетесь, как танцор. Ваш голос крайне мелодичен. Ваши жесты дышат изяществом. Зачем гематрам такой… э-э…
        - Такой голем, хотели вы спросить? Что ж, я легко отвечу на ваш вопрос. У каждой расы энергетов - свои комплексы. Гематры - не исключение. Создавая голема, Шармали кроме базовой функциональности вкладывали в создание мечту. Хотели иметь то, чего у них самих - дефицит. Это происходит неосознанно, можно сказать, рефлекторно. Все големы имеют много общего. Мы - контрастники.
        - Контрактники?
        - Нет. Контрастники. Вы уже поняли, к чему притворяться… Синьор Борготта, неужели вы мне завидуете? Не надо, прошу вас. Утешьтесь хотя бы тем, что големы долго не живут. Сорок-пятьдесят лет, не больше.
        - Сколько лет вам? - не удержался Лючано.
        - Сорок шесть, - с отменным хладнокровием ответил Эдам. - По нашим меркам, я долгожитель. Вы забыли, что у нас нет страха смерти…
        Смущенный, Лючано отвернулся. Напротив, на стене под потолком, располагался контрольный дисплей. Там, в едва намеченном коридоре носились, как угорелые, утрированные близнецы. И злодей Тарталья разговаривал сам с собой - голема система по-прежнему не фиксировала. Впору решить, что кукольник обезумел, беседуя на два голоса: о внутренних органах и страхе смерти, мечте и комплексах.
        Изображение мигнуло. Коридор сменился тоннелем периметра, несущимся зрителю навстречу. Чудилось, камеру установили на кибертележке, спешащей доставить узника-строптивца в карцер. Тележка резко затормозила, объектив уперся в лже-иллюминатор; надвинулся космос, мятый бок пристыкованной «Герсилии»…
        Сперва кукольник не понял, что происходит. Вокруг либурны кишмя кишели полосатые осы, похожие на заключенных в комбинезонах. Впору предположить, что ЦЭМ решил ликвидировать перенаселение, выбросив кое-кого из рефаимов за борт. Насекомые суетились, шевеля манипуляторами, присасываясь к кораблю и вновь отлетая подальше - словно откладывали личинки под кожу животного.
        - Не волнуйтесь, - сказал голем. - Это местные челноки. Минируют «Герсилию» перед отстрелом. Скоро один шлюз освободится…
        - ЦЭМ принял решение взорвать «Герсилию»?
        - Как видите.
        - И вас это ни капельки не волнует?!
        - Нет. Я не забочусь проблемами, решить которые бессилен. Пожалуй, синьор Борготта, это единственная реальная причина для вашей зависти…
        КОНТРАПУНКТ
        ЛЮЧАНО БОРГОТТА ПО ПРОЗВИЩУ ТАРТАЛЬЯ
        (здесь и сейчас)
        Человеку, лишенному чувства ритма, не объяснишь, почему одна танцовщица кордебалета разрушает всю сценическую композицию. Сколько ни тычь в девушку пальцем, отстукивая четверти и восьмушки на подлокотнике кресла - впустую. Пожмет плечами, и пошлет тебя к чертовой матери, чтоб не мешал любоваться.
        Человеку, лишенному музыкального слуха, не объяснишь, почему тебя корежит, когда вторая скрипка берет чистое фа вместо фа-диез. Ну, диез. Жалкие полтона. И кроме второй скрипки, в оркестре полно других инструментов - хороших, правильных. И музыка приятная. Тирьям-пам-пам. Иди отсюда, зануда.
        Человеку, лишенному чувства юмора, не объяснишь, в чем соль анекдота. Хоть по десятому разу изложи, акцентируя каждый нюанс - соль окончательно растворится в воде отчуждения, и раствор потеряет даже намек на вкус. Так же и он не сумеет доказать тебе, что пустить ветры в гостиной, полной народу - это верх комизма.
        «А нам нравится!» - и кончен разговор.
        Господи, за что караешь?! - раздавая достоинства, рождающие ворох проблем… Нравится, да? Очень нравится?!
        Самое опасное заблуждение - когда тебе кажется, что лимит потрясений исчерпан. Рухни небо на землю, вывернись космос наизнанку, открывая пыльные ребра каркасов декораций, заговори кактус в оранжерее, читая лекцию по истории парикмахерского искусства - ты и глазом не моргнешь. Всякого навидался, разного натерпелся, пуд соли сьел и собакой закусил…
        Вот тут-то оно и приложит, с размаху.
        Позже в течение многих лет Тарталья будет видеть во сне эту сцену и просыпаться, крича. Не арест вудуни, не растворение в антисе, не сбор «ботвы» на захолустной планетёнке, а драку двух маленьких гематров. Жестокую, беспощадную, рассчитанную точнее, чем маршрут «Сечень-Китта», схватку брата с сестрой - спусковой крючок к грядущим событиям.
        - Зараза!
        - Дрянь!
        - Говнюк сраный!
        Он остолбенел. Слышать грязную брань из уст отменно вежливой Джессики - мозг отказывался верить, списывая все на аберрации слуха. Отключились чувства, заледенел рассудок; восприятие реальности впало в каталепсию. Лючано стоял и смотрел, машинально фиксируя происходящее, но дать чему-то оценку - о, это было выше его сил!
        - Сволочь!
        - Вот тебе!..
        Находясь метрах в шестидесяти от кукольника и голема, близнецы как по команде кинулись друг на друга. С разбегу ударились телами, заработали кулачками, словно взбесившиеся механизмы - манипуляторами. Давид получил в глаз, вскрикнул, ответив прямым в рот девочки, разбив губы до крови, и тут же - еще раз в глаз…
        К счастью, детям не хватало веса и боевого умения, чтобы с ходу причинить друг другу серьезный ущерб. Они били, практически не защищаясь. Главное - попасть, травмировать, щедро одарить болью и ненавистью! Оба просто сочились этой отвратительной ненавистью, излучали ее, заливая полкоридора черными эмоциями, невозможными для гематров.
        - Н-на!
        - П-получи!
        - А-а-а!..
        Внуки Луки Шармаля не удержались на ногах. Они упали, покатились прочь, в сторону кольцевого тоннеля, продолжая неистово драться. Право слово, степень агрессии зашкаливала. Давид схватил сестру за волосы. Джессика вцепилась Давиду зубами в плечо. Рыча, девочка мотала головой, будто в деталях следовала рекомендациям пособия по самообороне. Пожалуй, в обширной памяти гематрийки где-то лежало и жуткое:
        «Кусают участки тела, не прикрытые одеждой. При укусе желательно поворачивать голову справа налево и слева направо, зафиксировав место, где происходит укус…»
        Это длилось вечность - секунд пять-шесть.
        Но столбняк напал не только на Лючано. Голем тоже впал в ступор, теряя драгоценные капли времени. Эдам без промедления ринулся бы защищать детей от любой внешней угрозы. К несчастью, угроза оказалась внутренней. Защита одного ребенка грозила повреждениями другому; вмешательство ставило нерешаемую задачу:
        «На чьей стороне?»
        Каждый миг промедления пережигал в големе несуществующие провода. Летели искры, шипела горящая изоляция. Есть задачи, не имеющие решения. Есть решения, вступающие в конфликт с жизненным опытом. Есть опыт, от которого нет пользы. Есть… нет… быть не может… Наверное, Эдама удалось бы переклеить, сняв последствия опасного противоречия - но не сейчас, в другое время и в другом месте.
        Голем легко выбрал бы, на чьей он стороне, дерись Лука Шармаль с Айзеком Шармалем. Отец против сына - ясно, что выбирать. Дед наказывает внуков, хоть ремнем, хоть словом, хоть лишением сладкого - тоже ясно. Но схватка близнецов? - подобного с подобным, равного во всем, в мелочах…
        - Разними их!
        Сперва Лючано не понял, кто кричит. Лишь когда горло разодрал кашель, протестуя против надсадного вопля, кукольник узнал, что кричал он сам. Его возглас сорвал голема с места. Без малейших признаков изящества, утратив пластику танцора, Эдам рванул вперед - функциональная и деловитая торпеда. Стопорная пауза закончилась, пришло время действий. Судя по скорости бега, он преодолел бы расстояние от себя до детей за пять-шесть секунд, какие потерял, колеблясь.
        Но промедление внесло неожиданные коррективы.
        В том месте коридора, где близнецы начали драку, из стен выдвинулись решетки. Внешние края их топорщились концами поперечных прутьев - ни дать, ни взять, чудовище повернуло голову набок и разинуло пасть, норовя ухватить челюстями юркую добычу. Решетки с лязгом сошлись: старый добрый металл, никаких полей - перегородив коридор.
        Человека с големом отсекло от очага агрессии. Система не тратила ресурс на пустые оповещения: немедленно, мол, прекратите, иначе пожалеете! Драчуны, продолжив войну, катились к периметру, где отсутствовал контроль насилия. Интерес автоматики к гематрам падал по мере приближения детей к нейтральной зоне.
        Программа выполняла главную задачу: если возникла агрессия, остальные заключенные должны утратить возможность присоединиться к дерущимся или пострадать в результате чужих неправомерных действий.
        Решетки - идеальное средство.
        «Это из-за меня! - вспыхнула догадка. - Стой здесь один голем, система и не подумала бы отсекать его от детей. Эдам не фиксируется «следаками» и локаторами. Для ЦЭМа он - не человек. Неужели дети все рассчитали до мелочей? Расстояние от себя до голема, мое появление в коридоре, степень агрессии, движение в сторону периметра, ступор голема, реакцию системы, решетки, все-все-все… Зачем?!»
        С разбегу, не успев или не пожелав затормозить, Эдам налетел на преграду. Прутья ахнули от удара, но выдержали. Отступив на три шага назад, голем второй раз врезался в заграждение - прыгнув не по-человечески, спиной вперед. Живой таран заставил решетку содрогнуться. В стенах послышался глухой хряск, взвизгнули крепления.
        - Вернитесь! - пронзительно завопил Эдам на одной ноте.
        Сейчас голем очень напоминал машину или систему «Шеола», когда та изрыгает команды через акуст-линзы. Впрочем, в данный момент система молчала, не в силах оценить, кто или, верней, что пытается разрушить решетку.
        - Вернитесь, молодые хозяева!
        Его зов подстегнул детей. Прекратив драться, близнецы вскочили на ноги и понеслись вперед со всей возможной скоростью. Вылетев в кольцевой тоннель, они свернули направо и исчезли из поля зрения.
        - Верни-и-и…
        Голем оборвал крик на середине - сообразил, что звать бесполезно. Тонкие пальцы музыканта вцепились в прутья. Узкая спина щеголя напряглась. Треснула ткань пиджака, раскрываясь посередине, между лопатками, уродливой щелью. Ноги танцора уперлись в пол, словно желая врасти в пластик до колен.
        Молча, с сосредоточенностью фанатика, рушащего лже-кумира, голем стал рвать решетку на части - так во время ремонта, балуясь, срывают со стен отставшие старые обои. Сопротивляясь, металл в отличие от голема издавал удивительные звуки. Чудилось, Эдам борется не с косным материалом, а с живым существом, гигантским раком, вдребезги разнося его панцирь.
        Скрип, стон, хруст; прутья вздыхали, лопаясь. Автоматика безмолвствовала: она угодила в то положение, в котором недавно пребывал Эдам. Происходящее не предусматривалось базовой программой. Решетка, по оценке «следаков», самоуничтожалась без видимой причины. На стенном мониторе возникал контур тела, намечен еле-еле, чтобы сразу сгинуть - идентификация голема срывалась, не дойдя до логического завершения.
        А Эдам ломал.
        Часть прутьев врезалась в его плоть - трансформируясь, всасываясь, увеличивая массу и силу. От пиджака остались клочья, рубашка висела лохмотьями. Улетели обрывки брючного ремня. Голем остался без штанов - они сползли на пол. Это было бы смешно, когда бы не пугало. Безволосые ноги Эдама белели двумя свечками, оплывая, меняя форму, наращивая дополнительный объем мышц.
        Лючано не знал, сколько это продолжалось. Заворожен величественным зрелищем, он очнулся лишь тогда, когда голем ворвался в пролом, достаточный для его новых габаритов, и, ускоряясь, погнался за беглецами. Понимая, что не в силах тягаться с Эдамом в скорости, кукольник все же поспешил следом.
        За спиной загнанной лошадью храпела решетка, исковеркана до неузнаваемости. Система пыталась втянуть остатки заграждения в стены. Ничего не получалось: пазы отказывались принимать внутрь этот кошмар.
        Прямо вперед.
        Направо.
        По кольцу, не обращая внимания на псевдо-иллюминаторы.
        Он отдавал себе команды, как заключенный, ведомый упрямой автоматикой. Бежал, сбив дыхание, спотыкаясь на ровном месте. И всю дорогу думал о какой-то безумной ерунде.

* * *
        Я и близнецы - в косвенном родстве. Дети - мои коллеги «по несчастью». Речь не о рабстве или заточении в недрах взбесившегося «Шеола». Давида с Джессикой зачинали родители, насквозь «пронизанные» флуктуацией - гениальная догадка профессора Штильнера. Близнецы родились с флуктуативным материалом в организмах. Это обеспечило передачу свойств матери-энергетки при межрасовом браке. Флуктуация низшего порядка, амеба «вжилась», растворилась в биологическом носителе без остатка, выполнив функцию переносчика. Во мне - пенетратор, флуктуация гораздо более высокого класса по шкале Шмеера-Полански. Зачни я сейчас ребенка с Юлией или Фиониной, дитя наверняка родится помпилианцем или вудуном.
        Это что, особо изощренная издевка судьбы?
        Быстрее, идиот, быстрее…

* * *
        - Давид, Джессика! Вы здесь?
        Мелодичный голос Эдама, доносясь из-за поворота, вновь звучал ровно. Ни одышки, ни малейших признаков волнения. Вежливый интерес, и только. Голем желал получить информацию. Человек на его месте крыл бы беглецов семиэтажным загибом, поминая всю семью до двенадцатого колена, грозил исполосовать задницу и оборвать уши…
        - Давид, Джессика! Вы здесь?
        Через двадцать секунд за изгибом кольцевого тоннеля обнаружилась ходячая (бегающая!) печень семьи Шармалей. Эдам стоял возле наглухо задраенного шлюза, рядом с переговорным устройством. Сенсор переговорника горел зеленым.
        - Давид, Джессика! - голем терпеливо ждал ответа. - Вы здесь?
        Пыхтя и отдуваясь, Лючано перешел на шаг. Колени предательски дрожали. Последний раз так ему довелось нестись на Тамире, под выстрелами, когда угоняли спасбот. Помнится, в корабль его втащили за шиворот - подняться по трапу сил не хватило.
        - Мы здесь.
        Нашлись! Ну, хвала небесам…
        Он взглянул на изображение в ближайшем фальш-иллюминаторе - и чуть не упал в обморок. Снаружи виднелся мятый бок «Герсилии», весь в бляшках-оспинах установленных мин! Под нижний край окна-дисплея с проворством насекомых ныряли последние «осы», возвращаясь в гнездо.
        Дети заперты на заминированной либурне! Корабль вот-вот отстрелят и уничтожат! Они что, рехнулись?!
        «Нет, малыш, - вздохнул маэстро Карл, - гематры в своем уме. Инсценировали драку, дождались, пока автоматика отсечет их от вас с Эдамом - и рванули сюда. Выиграли время, чтобы успеть добраться именно до «Герсилии». И оказались на корабле перед закрытием шлюза, который отрезал их от голема. Помнишь, они рылись в планшете летописца? Явно что-то нарыли! Сопоставили, просчитали…»
        «Но зачем?! Они же не самоубийцы?!»
        Как выяснилось, вопрос «Зачем?» интересовал исключительно Тарталью. Эдама волновало другое - если слово «волнение» вообще применимо к голему.
        - С вами все в порядке?
        - С нами все в порядке.
        - Какое «в порядке»?! - взорвался Лючано, словно «осы» заминировали не «Герсилию», а его, и ЦЭМ отдал приказ об уничтожении. - Живо кыш с корабля, засранцы! Взяли моду… Вас сейчас на молекулы разнесет!
        - Мы знаем.
        - И я знаю, - Эдам даже головы не повернул, отвечая. Если бы надобность говорить с Лючано хоть на миг помешала оценке ситуации, голем бы промолчал.
        - Так сделай что-нибудь! Вытащи их оттуда!
        - Не нужно напоминать мне о моих обязанностях.
        Хладнокровный идол у переговорника гораздо меньше, чем прежде, напоминал человека. Лохмотья пиджака и сорочки, чудом державшиеся на плечах Эдама, неприятно шевелились. Торс голема претерпевал очередные изменения. Голые ноги покрылись уродливыми буграми и шишками. Часть их медленно втягивалась в псевдо-плоть. Кожа меняла цвет и фактуру; на бедре серебряным блеском сверкнула чешуя. Голени обросли шершавым керамопластом, коленные суставы вздулись, утолщаясь и твердея на манер мощных шарниров; описать, во что превратились локти, не представлялось возможным…
        - Дэвид, Джессика! Шлюз со стороны корабля открыт?
        - Да.
        - Отступите на десять шагов. Я иду к вам.
        - Хорошо, Эдам. До отстыковки осталось одиннадцать минут тридцать семь секунд.
        - Я понял. Спасибо. Ждите.
        Голем пришел в движение. Он повернулся лицом к задраенным створкам шлюза, и Лючано увидел: перед ним - бесполое существо. До сих пор он воспринимал Эдама, как мужчину. Искусственного, синтетического, да хоть из пальца высосанного - но мужчину. Теперь сомнений не осталось. Бедра голема плавно сходились к гладкому низу живота, где наблюдалось лишь скругление, как у манекена.
        «Тетушка Фелиция утверждала, что ангелы бесполы, - мелькнуло нелепое воспоминание. - Выходит, ангелы-хранители тоже…»
        Ошарашен диким зрелищем, Тарталья не сразу заметил: руки Эдама претерпели куда более разительные метаморфозы, нежели остальное тело. Рукава пиджака разошлись по швам, свисая длинными полосами; наружу торчали два угловатых, частично металлизированных костыля. Блестело защитное покрытие; сквозь него местами проступала бледная плоть. Из-за этого казалось, что верхние конечности Эдама усеяны лишаями. Оканчивались костыли матовыми клювами-пробойниками. Роговые наросты? Вороненая сталь? Алмазный углепласт?
        Мгновение спустя клювы обрушились на двери шлюза.
        Грохот и лязг наполнили тоннель. Створки заходили ходуном. От каждого удара в них оставались глубокие выбоины. А Эдам все долбил и долбил, намечая контур будущего проема. Скоростью и методичностью работы голем далеко превосходил строительный автомат по забиванию свай.
        Невероятно, но сверхпрочный композит, выдерживающий давление в тысячи атмосфер и плазменные разряды, уступал натиску монстра. Борьба с решеткой выглядела детским лепетом, забавой для ребятишек перед нынешним шквалом ударов. Голем успел завершить первый круг и пошел на второй, углубляя и расширяя выбоины, когда в тоннеле завыла сирена тревоги. В ответ Эдам ускорился вдвое. Туфли на его ногах лопнули. Во что превратились ступни голема, Тарталья рассмотреть не сумел. Все четыре конечности Эдама колотили в двери шлюза, мелькая с быстротой, от которой у случайного зрителя темнело в глазах.
        Если «Шеол» не сорвался с орбиты, то разве что чудом.
        Наконец руки-костыли чуточку замедлились. Раскрылись клювы - зазубренные клешни великана-краба. Ими Эдам вгрызся в толщу композита, «откусывая» изрядные куски. Часть материала липла к предплечьям и груди, становясь одним целым с плотью голема.
        Из радиального прохода в тоннель выбралось десятка полтора рефаимов, привлеченных шумом. Среди них имелся и Добрый Брат - старый знакомый в сомбреро, с ножницами для разделки рыбы. Смешные рядом с клешнями голема, ножницы в руках громилы ходили ходуном. Шеольцы с ужасом взирали на крушащее шлюз чудовище. Они изо всех сил боролись с желанием унести отсюда ноги как можно дальше, но любопытство побеждало.
        «Значит, их все-таки можно чем-то пронять, малыш…»
        Лючано отвернулся, потеряв к рефаимам интерес. Ближе подойти они побоятся. А так - пусть стоят, смотрят. Сколько прошло времени? Успевает ли Эдам? Жаль, если все зря…
        «Доверься близнецам, дружок. Они умеют считать…»
        «Знаю! - огрызнулся кукольник. - Счетоводы! За каким чертом им понадобилось устраивать этот бардак?!»
        Голем прекратил терзать двери. Он отпрянул назад, чтобы тараном врезаться в створки. Искореженный композит всхлипнул и сдался. Неровный круг брони, диаметром метра полтора, распадаясь по дороге на две части, провалился внутрь.
        Сгорбившись, Эдам нырнул в пролом.
        - Аварийная ситуация! - с опозданием возопила акустика. - Нарушена герметичность шлюза № 4!
        В ответ раздался деловитый скрежет. Трясясь от страха, Лючано заглянул в шлюз. Там ожили манипуляторы грузовой автоматики. Они пытались нащупать голема, но пока что без желаемого результата. Системы «Шеола» по-прежнему не воспринимали Эдама! - нечеловек-невидимка, чье присутствие автоматика была способна отследить лишь по разрушительным последствиям его действий.
        А разрушений хватало. Голем, заметно нарастивший массу, уже вскрывал наружные двери шлюза. Он сменил тактику, орудуя в основном локтями, на которых выросли лаково-черные полукружья лезвий. Лезвия оставляли на броне глубокие и узкие разрезы, словно хирургические скальпели. Из «ран» капало масло - черная кровь тюрьмы, текущая по артериям скрытых механизмов.
        «При попадании в кровь чужеродных веществ, - бубнил вдалеке хриплый голос, похожий на голос маэстро Карла, всезнайки и эрудита. Лючано боялся, что это, подкрадываясь к жертве, читает финальный монолог безумие, - например, угольных частиц, они полностью захватываются печенью. Только в случаях, когда доза их слишком велика, они появляются в других органах…»
        Один из грузовых манипуляторов вслепую нашарил Эдама. Захват сомкнулся на ноге голема. Сокращаясь, визжа сочленениями, неразумный защитник «Шеола» пытался оттащить нечтоот дверей. Ответный рывок голема с корнем выдрал металлическую «руку» из недр шлюзовой аппаратуры: так человек бездумно срывает травинку на лугу. Снопами полетели искры, запахло паленым. Подчиняясь программе, включилась система пожаротушения. Шлюз заволокло белесым туманом. В его глубине продолжала ворочаться темная туша голема - Эдам крушил последний заслон, отделявший его от маленьких Шармалей.
        «Время! Время! Сколько осталось?!»
        Туман с треском рассекли голубые молнии электрических разрядов. Грохот ударов смолк, но тут же возобновился. Лючано услышал душераздирающий треск металла, разрываемого в клочья.
        - Аварийная ситуация! Разрушение наружных дверей шлюза № 4! Разгерметизация шлюза!..
        Через десять секунд из тумана возникло существо, в котором не оставалось ничего человеческого. Кроме, разве что, лица. Чудовище с лицом Эдама улыбалось. На руках - ужасных, убийственных конечностях с клювами-клешнями и лезвиями на локтях - оно бережно несло Давида и Джессику, вцепившихся в голема, как репьи. Исцарапанные, в синяках, дети смеялись, подмигивая друг другу.
        Никто бы не поверил, что эти хохочущие проказники - гематры. Малыши, не понимающие итога своей игры? Взрослые, обрадованные достижением цели?
        Существо с заметным трудом выбралось из пролома в тоннель.
        - Аварийная ситуация! Разрушение шлюза № 4! Отстыковка корабля, предназначенного к уничтожению, невозможна! Угроза разгерметизации станции! Всему персоналу и заключенным - немедленно покинуть сектор ноль-два! Повторяю…
        ГЛАВА ДЕСЯТАЯ
        ЕЕ ВЕЛИЧЕСТВО КОРОЛЕВА
        I
        - …покинуть сектор ноль-два! Пункт сбора эвакуированных из сектора - оранжерея № 2. Прибыв на место, ожидайте дальнейших инструкций. Повторяю: пункт сбора…
        Рефаимы, издали наблюдавшие за разгромом шлюза, без возражений повиновались. Быстрей шпаны, бегущей от полицейского патруля, они исчезли в коридоре, из которого явились. Прыть шеольцев объяснялась не только угрозой разгерметизации и волей Малого Господа, но и монстром с детьми на руках, направившимся в их сторону. Еще неизвестно, чего аборигены опасались больше!
        Лючано последовал за Эдамом. Голем двигался, кренясь на левый бок и с трудом сохраняя равновесие. Правая нога его почти не гнулась. Из тела торчали куски металла и пластика: все, что псевдо-плоть не успела или не смогла до конца переработать. Шаги изрядно потяжелевшего существа гулко сотрясали тоннель.
        Дойдя до бокового прохода, голем опустил детей на пол.
        - Идите вперед. Я - за вами. Здесь опасно. Поторопитесь.
        Мелодичный голос Эдама сделался сухим и черствым, как корка вчерашнего хлеба. Фразы он рубил сухо и коротко, по-солдатски. На длинные периоды речи у голема не хватало дыхания. На него было жутко смотреть, и Тарталья опустил взгляд. Да, сейчас Эдаму не пробежать стометровку за 8,74 секунды…
        Протиснувшись между големом и стеной, Лючано обогнал Эдама и пристроился рядом с близнецами.
        - Зачем вы это сделали?!
        Прежде чем ответить, юные гематры одарили спутника красноречивыми взглядами. Кукольник вздохнул, молча признавая глубину своего интеллектуального несовершенства. В награду за признание он получил целый ворох ответов. Даже странно, что такой гвалт производили всего двое, перебивая друг друга:
        - Мы устроили аварию!
        - С помощью Эдама!
        - Мы знали, что он станет нас спасать!
        - С вероятностью 89,3%…
        - И разломает шлюз!
        - С вероятностью 86,2%…
        - Теперь «Герсилию» нельзя отстрелить…
        - А она заминирована!
        - Опасность!.. угроза взрыва…
        - ЦЭМ будет вынужден подать сигнал о помощи…
        - Сигнал засекут, и сюда прилетят спасатели…
        - С вероятностью 79,5%…
        - Мы все правильно рассчитали!
        «Учитесь, музыканты-диверсанты! Учитесь, легаты ВКС Помпилии! Без всякого эксплонита или этой, как ее… Интересно, ЦЭМ уже отбил сигнал бедствия? Не опоздают ли спасатели? Ох, чует моя старая задница: в «Шеоле» запахло жареным. Деточки тому весьма поспособствовали…»
        - Вы же могли погибнуть!
        - Риск находился в пределах допустимого.
        - И что, вам совсем не было страшно?
        - Ну, было…
        Близнецы потупились. Давид шмыгнул носом. Оба выглядели, как обычные нашкодившие сорванцы, которые сообразили, во что чуть не вляпались. Но впечатление лгало: гематры знали все заранее. Многие ли взрослые отважились бы на их месте рискнуть собственной шкурой?
        - Нам налево.
        Лючано не сомневался: дети прекрасно помнят один раз увиденную схему «Шеола». Уж они-то точно не заблудятся. Над первой же дверью за поворотом красовалась табличка: «Лазарет № 2. Мужской сектор». Дверь была открыта. Не здесь ли обретается Антоний? Кукольник на миг задержался - и услышал лязг металла за спиной.
        Голем стоял посреди коридора. С ним творилось непонятное. Казалось, гигантский ёж-мутант решил избавиться от своих игл; переродиться в иное существо. От Эдама отваливались, со стуком падая на пол, «непереваренные» куски стали, обломки металлопласта и термосила. Из язв, открывшихся на их месте, сочилась белесая жидкость.
        - Эдам?! Что с тобой?
        Содрогаясь от омерзения, Тарталья сделал шаг навстречу.
        - Мой ресурс закончился. Не надо смотреть. Это… неприятно.
        Слова голема звучали спокойно и доброжелательно.
        - Ему можно помочь?! - Лючано обернулся к близнецам.
        - Нет. Он уже совсем старенький.
        «Големы долго не живут. Сорок-пятьдесят лет, не больше…»
        Эдаму было сорок шесть. Наверное, если бы не самоубийственная выходка близнецов, он протянул бы еще года два-три. Но экстремальный режим спасения исчерпал его силы. Выложившись полностью, без остатка, голем умирал.
        - Мы забыли… не учли…
        Джессика всхлипнула и закрыла лицо руками. Давид продолжал смотреть на разваливающегося голема. Глаза мальчика подозрительно блестели, но он держался. Эдам пошатнулся и медленно опустился на пол. Не упал - сел. Потом лег на бок, свернувшись калачиком. Вокруг него растекалась дурнопахнущая лужа.
        - Это неприятно, - еле слышно повторил голем. - Отвернитесь.
        Он ни к кому конкретно не обращался. Словно разговаривал сам с собой. И вдруг прежним, ясным голосом произнес:
        - Синьор Борготта, позаботьтесь о детях. Я прошу вас. Они должны выбраться отсюда. Мне больше не к кому обратиться. Вы обещаете?
        Лючано с усилием проглотил ком, подступивший к горлу. Глупо жалеть о нечеловеке. Глупо и смешно. Кукольник, ты - сентиментальный дурак, такие долго не живут…
        - Да. Обещаю.
        Если б он еще знал, как сумеет выполнить обещание. Ничего он не знал. Ничего. Кроме главного: слово надо сдержать любой ценой. Лгать умирающему - подлость. Кто бы ни умирал - подлость, и все. И нет этой подлости оправдания.
        - Спасибо, синьор Борготта.
        Эдам улыбнулся, перевернулся на спину, широко раскинув руки - и черты его лица застыли. Жидкость перестала течь. Лючано с опаской приблизился. Раны и язвы голема затянулись. Все лишнее вышло из тела наружу. На полу лежал прежний щеголь Эдам, франт Эдам, идеально сложенный красавец. Печень семьи Шармалей. Мертвец смотрел в потолок, безмятежный и тихий, зная, что у исполнивших долг - легкая дорога.
        «Вы забыли, что у нас нет страха смерти…»
        Попятившись, Лючано обнаружил, что Джессики рядом с Давидом нет.
        - Эй! А где твоя сестра?
        - Я здесь, - отозвалась девочка, выйдя из дверей лазарета. В руках она держала пустой флакон из-под какого-то лекарства. Подойдя к голему, Джессика опустилась на колени и набрала в бутылочку немного жидкости, вытекшей из тела.
        - Мы сделаем нового Эдама, - сказала она, вручая флакон брату.
        - Угу, - согласно кивнул Давид, пряча добычу в карман штанишек. - Вернемся и сделаем. Уверен, дедушка поможет.
        Маленькая гематрийка тронула Лючано за рукав. Сейчас она была необычайно похожа на мать: сдержанность и уверенность. Любовь в оболочке воли.
        - Нам надо идти. Здесь опасно оставаться.
        - Идем, - согласился кукольник.
        II
        Оранжерея гудела растревоженным ульем. Авария и эвакуация сектора встряхнули рефаимов, пробудив от душевной спячки. Впервые за одиннадцать лет, минувших со времени катастрофы, «Шеол» сошел с накатанных рельсов существования. Размеренная жизнь рухнула под откос. Покой, покорность и безразличие сменились беспокойством и страхом.
        Тоже не лучшее сочетание, если честно.
        Благоухание гиацинтов, аромат сиванских орхидей, острый запах пота, нервное напряжение, растущее с каждой минутой - все это копилось в воздухе, превращая его в гремучую смесь. Вспыхни случайная искра, и рванет так, что шлюз, разнесенный големом, покажется милой шуткой!
        Войдя, Лючано физически ощутил гнетущее давление. Глубоко внутри заворочался подселенец-пенетратор, желая выйти на контакт с носителем, потерпел очередную неудачу и затих. Близнецы жались поближе к невропасту. Лица гематров превратились в бесстрастные маски; глаза - в бутылочные донца. Защитная реакция, панцирь, под которым - обычные, насмерть перепуганные дети, что немудрено в их возрасте.
        Он приобнял близнецов за плечи: наседка, прячущая под крыльями цыплят.
        - Сейчас отыщем наших. Все будет хорошо.
        Из дальнего конца оранжереи доносился баритон Пастушки. Слов было не разобрать, но интонации внушали уверенность: Марийка успокаивает возбужденное стадо. Наводит порядок, восстанавливает status quo. Судя по стадному гвалту, получалось не очень.
        - Что случилось? - сунулся к Тарталье тщедушный рефаим. Тюремный комбинезон на нем болтался, как на вешалке. Остатки волос вокруг блестящей лысины аборигена стояли дыбом, напоминая то ли нимб, то ли рожки. - Вы в курсе?
        - Авария. Угроза разгерметизации. Лучше оставаться здесь - во избежание.
        Кустистые брови рефаима взлетели на лоб, изборожденный морщинами. Шеолец хотел продолжить разговор, но Лючано заторопился прочь, увлекая за собой детей.
        - Что? Что он сказал? - горохом раскатилось сзади.
        - Авария…
        - Это гнев! Гнев Малого Господа!
        - Нет, это дьявол! Его козни!
        - Дьявол в Шеоле!
        - Помилуй и пронеси…
        - Аллай-а!..
        «Неужто они объявлений не слышали? - изумился маэстро Карл. - Орало так, что и мертвого подымет. А если не слышали - почему они здесь? Кто согнал их в оранжерею? Пастушка?»
        «Они привыкли не слушать, а слушаться, - разъяснил Гишер, который всякого насмотрелся в Мей-Гиле. - Выполнять приказ, не вникая в суть. Это дружок Борготта всюду нос сует: зачем да почему. А их, считай, только сейчас из гробов вытащили. Распеленали и коленкой под зад: воскресай, рванина! шевели костями!..»
        Нырнув под ветви плакучей ивы, свисающие до земли, Лючано отгородился живым пологом от гудящей толпы. Надо было перевести дух и осмотреться. «Свои» пока на глаза не попадались. Здесь ли они? Что, если авария застала их в другом секторе?
        - Я вижу тетю Юлию! - с радостью возвестила Джессика.
        Действительно, за шеренгой кадок с эвкалиптами-карликами мелькнула затянутая в черное фигура помпилианки. Крепко ухватив близнецов за руки, кукольник выбрался из укрытия и, стараясь держать госпожу Руф в поле зрения, припустил бегом по дорожке между клумбами.
        - Юлия! Мы здесь!
        За эвкалиптами и пальмами, на мини-площадке, обнаружился оазис разноцветья в полосатом море аборигенов, затопившем оранжерею. Помпилианцы с «Герсилии», оба вехдена, Гай… Лючано узнал место сбора. Тут легат набросился на Нейрама, когда они материализовались в «Шеоле». Следы драки исчезли, ничто не напоминало о случившемся.
        «А почему ни Юлия, ни Фионина до сих пор не поинтересовались, как мы сюда попали? Ладно - рефаимы, но эти-то - нормальные…»
        «Они уверены, что вы летели на одном из кораблей, захваченных «Шеолом», - буркнул маэстро Карл. - Это настолько очевидно, что и спрашивать глупо!»
        - Слава богу, вы целы!
        Неподдельная радость Юлии пролилась бальзамом на душу. Но помпилианка сразу забыла о скромном невропасте, кинувшись к близнецам:
        - Давид, Джессика, что с вами?! Вы выглядите, как…
        - Мы подрались, - доложил хмурый Давид, избегая уточнений.
        - Но уже помирились!
        - Ваша работа, Борготта? - язвительно спросил легат, подходя сбоку.
        - В смысле? Я детей не бил! И драться не заставлял. Они сами…
        - Не прикидывайтесь идиотом! Я про аварию в шлюзе. Ваших рук дело?
        - Мониторы показали, - сочла нужным пояснить Юлия, - как вы стоите около шлюза, и его створки разлетаются на куски! Вы и пальцем не пошевелили, но, тем не менее…
        - Колдун, да! Это он! Это все он! Я видел!
        Из-за цветущих магнолий, пыхтя от возбуждения, вывалился Ува. Арима сопровождали трое Добрых Братьев. Последней вышла Пастушка. Вид ее предвещал головомойку. Ну конечно, «следаки» не фиксировали голема! Тарталья живо представил себе картину: в дверях шлюза без видимой причины возникают глубокие выбоины, композит трещит по швам, а рядом стоит замечательный человек Лючано Борготта и любуется безобразием, не двигаясь с места. Колдун с дипломом! - по крайней мере, для дикаря с Кемчуги.
        Но для остальных?!
        «Дружок, ты помнишь телекинетика из спец-лаборатории?»
        - Вы причастны к случившемуся?
        Требовательный вопрос Пастушки опутал его по рукам и ногам, веля говорить правду, одну правду и ничего, кроме правды.
        - Нет. Я бездействовал. Если вы смотрели на монитор, вы это видели.
        - Заткни уши, Пастушка! Он колдун! Шаман, да!
        Блондинка щелкнула пальцами, как злая собака - зубами, и Толстый Ува подавился своим просвещенным мнением.
        - Вы там были. Отвечайте, что произошло?!
        - Это голем. Вы называли его «созданием». На моих глазах он стал крушить шлюз. Как вы могли заметить, для камер он попадает в «слепое пятно».
        От него не укрылось, как Юлия и легат со значением переглянулись, а вехдены начали шептаться. Все чудесно понимали: без причины Эдам не стал бы ничего ломать. Значит, дело в близнецах. Но Марийке об этом знать ни к чему.
        - Я вам верю, - кивнула Пастушка. - Где сейчас находится создание?
        - Он умер. Тело лежит в коридоре возле мужского лазарета. Хотите, убедитесь сами.
        - Я буду там позже. Нельзя нарушать волю Малого Господа. Стаду велено ждать в оранжерее.
        - Воля Господа - закон, - примирительно развел руками Тарталья.
        Ответы Пастушку удовлетворили. Но девушка все равно выглядела непривычно настороженной и собранной. Чувствовалось: она нервничает и готова к новым неприятностям. Мир Шеола трещал по швам - теперь уже в буквальном смысле.
        - Создание пыталось разрушить наш дом! - возвысив голос, объявила «вождь вождей». - Малый Господь покарал разрушителя. Враг мертв! Восславим же мудрость Его!
        - Аллай-а! Аллай-а! - послышалось отовсюду.
        Но хор вышел нестройным и растерянным. Не говоря больше ни слова, Пастушка развернулась и скрылась за магнолиями. Добрые Братья, то и дело оглядываясь, последовали за ней. «Вроде, обошлось», - с облегчением выдохнул Лючано, провожая их взглядом.
        - Насколько серьезны повреждения?! - образовался рядом летописец.
        - Сквозные проломы в обеих дверях шлюза. Метра полтора в диаметре. Шлюз раскурочен по полной программе.
        Ответ привел бывшего священника в восторг, близкий к экстазу.
        - Замечательно! Просто великолепно!
        - Вы думаете, ЦЭМ отправит сигнал бедствия?
        - Я уверен в этом!
        - А что ему мешает вместо сигнала послать автоматы, чтобы снять заряды с «Герсилии»? Или деактивировать мины? Либурна останется на месте, а ЦЭМ отстрелит другой корабль, с исправного шлюза…
        - Всё мешает! Всё! - Авель едва не приплясывал от радости. - Автоматы не предназначены для разминирования! В них нет такой функции. А мины поставлены на таймер. Таймер! Тридцать минут, и - бум!
        Он всплеснул руками, изображая взрыв.
        - И что, нет никакой дублирующей системы отключения взрывателей? - с профессиональным интересом осведомился Бижан.
        - Есть. Контрольный луч постоянного действия. Он удерживает мины от взрыва, пока корабль находится в зоне действия луча. Это на случай, если в маневровых двигателях осталось мало ресурса, и кораблю понадобится больше получаса, чтобы отойти от тюрьмы на безопасное расстояние. Зона действия луча совпадает с границей зоны безопасности. Едва корабль ее покидает - мины срабатывают.
        - Но «Герсилия» пристыкована к «Шеолу», - гитарист Заль взлохматил пятерней роскошную шевелюру. - Автоматика не может ее отсоединить: шлюз поврежден, и станция разгерметизируется.
        - Ага! - возликовал Авель. - Воистину так!
        - Значит, либурна останется в зоне действия луча. Мины не взорвутся.
        - Но ЦЭМу придется все время держать луч включенным. Неопределенно долго! ЦЭМ теперь не сможет «заснуть»: ему надо контролировать луч. А это расход энергии, нештатная ситуация, постоянная угроза взрыва… Малый Господь, будь он проклят, - последние слова О'Нейли произнес шепотом, - обязательно вызовет помощь! Никуда не денется!
        - Интересно, - вслух задумалась Юлия, накручивая на палец вороной локон, - когда истечет время таймера?
        - Через семь секунд, - охотно сообщил Давид.
        III
        Сирена взвыла, но как-то задушенно и неубедительно. В первый раз, помнится, Лючано аж присел. А сейчас поморщился слегка, и баста. Начал привыкать, что ли?
        - Лица, заключенные под стражу, - громыхнул под сводами оранжереи знакомый бас, - обязаны бережно относиться к имуществу пересыльной тюрьмы!
        - День Гнева? Опять? - изумился Бижан. - У вас и раньше так частило? - обернулся он к летописцу.
        - По два раз в день? Нет.
        Авель и сам выглядел растерянным.
        - Это голем «разгневал» ЦЭМ. На пару с Борготтой, - ясное дело, легат не мог не помянуть корень всех бедствий. - А мы за них отдуваемся…
        - …запрещается без разрешения администрации выходить из камер и других помещений режимных секторов!..
        Мимо ломилась толпа рефаимов, спеша к выходу из оранжереи. Скорее по камерам, пока Малый Господь не взялся хлестать непокорных молниями! Летописец дернулся было следом, но Заль придержал его за плечо.
        - Не лезь, брат, затопчут. Успеем.
        Видя, что «неофиты» не спешат бежать прочь, О'Нейли внял и остался. Он с опаской озирался по сторонам, словно пытаясь определить: откуда его шарахнет током?
        Стадо унеслось, оставляя за собой перевернутые вазоны, сломанные ветки и пол, грязный от рассыпавшейся земли. Минута, другая, и в дальнем конце оранжереи раздались вопли отчаяния вперемешку с глухими ударами. Казалось, грешники, обретя прощение, рвутся из ада в места иные, а их вопреки обещанию не пускают.
        - …проводить уборку камер и других помещений в порядке очередности!..
        Надвинулся топот ног: стадо возвращалось.
        - Нас заперли! Заперли!
        - Мы стучали, но не отверзлось!
        - Господи! За что караешь?!
        - Прости и помилуй!
        За кустами дрока замелькали полосатые комбинезоны.
        - Ну вот, никуда бежать не надо, - философски заметил Заль.
        - В связи с угрозой взрыва, - бас хрипел, будто ЦЭМ переработал связки, - всему персоналу и заключенным немедленно покинуть сектора ноль-четыре, ноль-три, ноль-пять, один-четыре, один-три! Повторяю…
        В кронах деревьев-коротышек раскатился гулкий удар колокола.
        - Мы в секторе два-пять. Тут безопасно, - шепнул летописец, бледный до синевы. - Поэтому он нас и запер.
        - Аварийная тревога по тюрьме! Повторяю: аварийная тревога! Всем заключенным собраться…
        Голос поперхнулся, с натугой икнул. По ушам ударил надсадный скрежет. Теперь Лючано знал, как кашляют электронные мозги. Мигнуло освещение. В следующий момент что-то произошло с окружающей реальностью. Она расслоилась, будто скисшее молоко. Пласты, ранее пребывавшие в гармонии, неуловимо сдвинулись друг относительно друга. Кривые линии превратились в ломаные, звуки приобрели дребезжащий характер. Став шершавым, воздух наждаком раздирал горло. Видимый мир рассыпАлся на отдельные пиксели.
        Бытие сделалось дискретным.
        Волна агрессии и разрушения вздымалась за спиной. Тарталья начал поворачиваться, ощущая микроскопические сокращения мышц, повороты костей в суставах; натяжение кожи, циркуляцию крови в жилах, лопнувший сосудик в глазу. Словно он, Лючано Борготта, распался на мириады частиц, каждая из которых обрела собственную сущность - и воспринималась теперь по отдельности, вне связи с остальными.
        Наконец ему удалось завершить поворот, и он увидел статую. Белый мрамор с голубыми прожилками вен, затянутый в черный комбинезон. Юлия стояла, широко расставив ноги, как матрос на палубе во время качки. Лицо - маска ледяной ярости. Взгляд остекленел, устремлен сквозь переборки «Шеола», пронизывая тюрьму насквозь. Пальцы рук свело судорогой, они вцепились в добычу, глубоко вонзив когти в трепещущую плоть.
        Волосы помпилианки жили отдельной жизнью. Несуществующий ветер клубился в них, вздымая черным облаком, грозовой тучей над головой женщины.
        «Приступ! У нее приступ! Как в Эскалоне. Рефлекторный перехват лидерства. Толпа, которая повинуется не ей. Пастушка - конкурент, у которого…»
        «Увы, дружок. Пастушка - лишь исполнитель чужой воли. Собака при Хозяине. И хозяин этот - ЦЭМ «Шеола». Малый Господь! Вот с кем схватилась сейчас Юлия…»
        «Но Малый Господь - не человек! Машина, искусственный интеллект…»
        «А какая разница, дружок? Помпилианка - тоже не вполне человек. Она - середина дороги между человеком и антисом. А ты, ты сам - вполне человек?»
        - Юлия! Остановитесь!
        Он знал: бесполезно. Но все равно кричал. Слова вязли в силовом поле воздуха, застревали, путались в волокнах, не в силах достичь ушей каменного идола. Вокруг Юлии с медлительностью, наводившей ужас, закручивался смерч хаоса. Пространство шло мелкой рябью, как гладь пруда под дождем. Нельзя было поручиться, что это не шутки давления на психику. Но, с другой стороны, какая разница, если ты - объект пси-атаки?
        Искажались перспективы, позволяя разглядеть каждую хвоинку на ветвях ели в тридцати шагах отсюда и создавая эффект «кривого зеркала» вблизи. В ушах царил комариный писк. Чертовы комары роились прямо в мозгу. Рефаимов мало-помалу охватывало знакомое безумие. Одни падали на колени, истово молясь, другие рвали на себе волосы или пускались в пляс. Кто-то сосредоточенно бился головой о ствол зинарского кедриона.
        - …Я родился на Гамме Южного Триалета, в городе Занур, в семье…
        - …приняли на должность штурмана на почтовый челнок «Стриж»…
        - …воровал с двенадцати лет, семь ходок…
        «Они вспоминают свою жизнь. Как на Посвящении. У них полный кавардак в головах…»
        - Аллай-а!
        - Анафема-а-а!
        - А-а-а!
        Двое Добрых Братьев, выронив оружие, катались среди разбитых горшков, прямо по кактусам. Презрев боль, они норовили вцепиться противнику в глотку - точь-в-точь антис с легатом день назад. Но система «Шеола» не била дерущихся шоковыми разрядами, не пыталась отсечь их от остальных. У Малого Господа в данный момент имелись куда более серьезные проблемы.
        Одна из этих проблем силой захватывала власть над стадом.
        А вторая…
        Внутри Лючано образовалась пустота. Пол ушел из-под ног, к горлу подкатила тошнота. Ударил тяжелый, басовитый гром: не по ушам - по всему телу. Тарталья задохнулся и ослеп. Ослепнуть от грохота? - в свихнувшемся мирке, объятом черным пламенем, было возможно и не такое.
        Буквально через секунду он пришел в себя. Зрение восстановилось сразу - словно включили свет в темной комнате. Зелень, снежно-белые цветы над лицом… Он лежал на полу. На ногах не устоял никто, кроме Юлии.
        - «Герсилия»! - кашляя, кричал летописец. Он на четвереньках выползал из клумбы с раздавленными в кашу петуниями. - Либурна взорвалась! Наверное, сбой луча… А-а! Я родился на Фронне, в семье ректора духовной академии! Моя мать, святая женщина, пожертвовала карьерой ради отца, человека глубоко… Господи! Укрепи силы мои! Что я говорю?
        «Это Юлия! Ее атака повредила ЦЭМ, или отвлекла его, и Малый Господь не удержал контроль над лучом!..»
        - Чрезвычайная ситуация! Разгерметизация…
        Голос электронного мозга перешел в невнятное бормотание.
        - Тревога первой степени! Сектора…
        «Интересно, почему Авель не до конца сошел с ума? - отстраненно думал Лючано. - Наверное, потому, что не побежал вместе со всеми. Юлия захватывает тех, кто целиком и полностью попал под воздействие «конкурента». На Террафиме со мной и близнецами тоже ничего не случилось…»
        - …блокированы! Персоналу и заключенным срочно поки… н-нуть…
        Из зарослей повилики к Юлии метнулся вихрь. В звере, чьи движения взгляд едва успевал отследить, родная мать не узнала бы Марийку Геджибош. Впрочем, нет, родная мать, намод-киноид с Цэрба, как раз узнала бы дочь без труда. Хищный оскал обнажал не только зубы, но и дёсны. Вздыбились лопатки, комбинезон лопнул на спине по шву. Пластика атакующей собаки - и пальцы-клыки, закостеневшие от желания рвать.
        Те самые пальцы, что оставляли глубокие щербины на тюремных столах.
        Отшвырнув, словно кукол, двух помпилианцев с «Герсилии», которые оказались у нее на дороге, «вождь вождей» припала к полу - и прыгнула, метя в горло Юлии.
        IV
        Ей не хватило малости - какого-то жалкого метра. В последний миг наперерез Пастушке метнулась фигура в черной полувоенной форме. Телохранитель был тяжелее девушки килограммов на тридцать. Против массы не поспоришь - в броске он просто снес Пастушку, отшвырнув ее на вазоны с фиалками. Однако человек Антония и сам не удержался на ногах. Вскочить он уже не успел. Рыча от ярости, блондинка извернулась на лету, придавила врага, упав сверху…
        Двумя челюстями мелькнули страшные руки.
        Кровь ударила фонтаном, пятная лица и одежду. Помпилианец задергался в конвульсиях, булькая разорванной глоткой, и обмяк. Звериная ухмылка Марийки Геджибош всплыла над трупом, словно месяц - над ночным полем боя. Казалось, пастырь «Шеола» сейчас завоет, дико и торжествующе.
        Так и случилось. Но вместе с угрозой в вое слышалось разочарование. Отвлекшись на телохранителя, девушка потеряла драгоценное время. Теперь путь к заветной цели ей перекрывали сразу двое - Бижан с Залем. Сутки, проведенные в «Шеоле», не прошли для вехденов зря. За это время музыканты сделали выбор: на чьей они стороне.
        Гитарист с обманчивой неуклюжестью присел и сгорбился, упершись ладонями в колени. Он напоминал крупную обезьяну, ощутившую опасность. Трубач выглядел праздным зрителем, по воле случая оказавшимся в эпицентре событий. Лишь по движению грудной клетки, верней, по дыханию, замедленному вдвое против обычного, можно было понять, что Бижан готов к драке.
        Киноид медлила, почуяв серьёзных противников. Лючано успел отыскать глазами близнецов - гематры укрылись в зарослях тамариска. Жестом он предупредил детей: сидите, мол, и не рыпайтесь! Вот пока он отвлекался на Давида с Джессикой, все началось и закончилось. Сука-блондинка кубарем улетела прочь после неудачной атаки. Заль припал на одно колено, выставив перед собой убийственные кулаки. Удар левого в полной мере ощутила на себе Пастушка. Рядом с напарником, по-прежнему безучастный, замер Бижан.
        Брючина трубача была разодрана на бедре.
        «Йети» легко мог отправить человека в нокаут. Но Пастушка не была человеком в полном смысле этого слова. Вскочив, она встряхнулась - и двинулась по дуге, выискивая брешь в обороне вехденов. Шаг за шагом, щелкая пальцами в ритме, превращавшем нервы в тетивы натянутых луков. Нападать девушка не спешила. Время от времени она взрыкивала, дергая головой, как если бы пыталась сорвать невидимый ошейник, или помешать надеть его на себя.
        Ошейник?!
        - Но я нуждаюсь в рабах!
        - Вы полдня жили без рабов, и хоть бы хны. Умоляю, потерпите еще. Глупо нарываться по пустякам. Ваше клеймо - оружие. Нож в рукаве. На крайний случай, понимаете?
        Гай Октавиан Тумидус стоял, прислонившись к стволу карликового эвкалипта. На лицо помпилианца снизошла знакомая сосредоточенность. Сколами гранита затвердели скулы. На лбу копился мелкий бисер пота. Белые губы сжались в тонкую упрямую линию. На попытку «заклеймить» Пастушку легат тратил все силы.
        Бесполезно.
        У киноида уже имелся хозяин. Малый Господь, ЦЭМ «Шеола». Наследственные модификации укрепили психику Марийки Геджибош; двум хозяевам там не находилось места. Рабом бывает человек, но не собака. Увести пса от его божества? В тот момент, когда пес защищает кумира?!
        «Клеймо» пасовало перед верностью, «зашитой» на генетическом уровне.
        Зарычав в очередной раз, Пастушка вцепилась пальцами в виски. Чудилось, она хочет расколоть собственный череп, чтобы добраться «клыками» до скрытого врага. И вдруг девушка прыгнула - боком, из неожиданного, невозможного положения. На долю секунды Тарталья решил: ей удастся! Перемахнуть через вехденов, достать Юлию, схватившуюся с ЦЭМом в горних высях, где все равны: живая помпилианка и искусственный интеллект.
        - …стюард яхты «Звезда небес», имею благодарности от пассажиров…
        - …рецидивист, сел по обвинению…
        - …выросла на Траверже, в приюте для сирот…
        Рефаимы продолжали безумствовать.
        Секунда, когда снимаются запреты, мигнула и сгинула без следа. Марийка еще неслась, готова рвать и убивать, а навстречу ей пружиной уже распрямлялся «йети». Заль мало что успел: перекрыл киноиду намеченный «коридор», выставил руку, защищая горло - и все. Оба покатились по полу. Гитарист подмял девушку под себя. Раздался сухой хруст. Лючано очень надеялся, что это ломаются ребра Пастушки.
        К сожалению, «йети» хрипло взвыл, разрушая надежду. К сцепившимся кинулся Бижан, на бегу ударил мыском ботинка, добавил каблуком… Грязно ругаясь, на помощь вехденам бежал легат - с явным намерением придушить суку, которую не удалось заклеймить. Его задержали двое Добрых Братьев, выломившись из кустов с оружием наготове. Легату повезло: кто-то из экипажа «Герсилии» вступил в бой на стороне Тумидуса.
        - …мама моя, мама, где ты сейчас…
        - Аллай-а!
        - А мне, красивому, в отдельной камере…
        Происходящее разбилось на отдельные кадры. Взмах ржавого тесака. Локоть попадает в захват. Треск сустава. Истошный вопль. Жирная туша возникает сбоку. Локомотив, взявшись не пойми откуда, сносит с ног безобидного кукольника…
        «Ты жив, малыш?»
        От удара затылком об пол он едва не потерял сознание. Толстый Ува навалился на жертву, забыв о страхе перед колдуном. Татуированная рожа перекошена от злобы, влажное бешенство глаз, где точки-зрачки тонут в омуте радужки; яма рта брызжет слюной…
        Честно говоря, с испугом Лючано безнадежно опоздал. Раньше бы боялся, целее был бы. Королева Боль, ободряя, коснулась своего вассала, и тело само пришло в движение, вспоминая навыки экзекутора. Никогда он не входил в чужой ритм так быстро, как сейчас. Чудо, наверное; краткое, злое, кусачее чудо. Задыхаясь от смрадного дыхания Увы, кукольник воспринимал био-музыку во всей целостности: набат сердечной мышцы, биение крови в жилах, судороги легких - от начала до конца, в единой тональности.
        Шлепок по щеке. Ладонь прилипает к горячей коже. Теперь - схватить мочку уха. Крутануть с вывертом. Выдернуть волос: здесь, рядом с шеей. Все, или добавить? Нет, все. Дело сделано.
        Боль из затылка перетекла в кончики пальцев - и влилась в арима.
        - Когда наш бот вышел из РПТ-маневра, аппаратура зафиксировала…
        - Аллай-а!..
        - Разгерметизация отсеков! Срочная эва… эва… эва…
        Ува заорал, словно его поедали заживо, даже не удостоив котла. Стервенея, дикарь заработал кулаками. В мозгу взорвалась сверхновая; клацнули зубы, рот наполнился солоноватой жидкостью. Лючано ощерился, плюнув кровью в лицо Доброго Брата, и взял новый аккорд рождающейся симфонии. Бей, Ува! Бей, кореш! Не жалко! Вся моя боль - твоя. Без остатка. Ешь ее, пей ее, дыши ею, усиливая стократ…
        - А-а-а!
        Левая рука почти не слушалась. Доктор, у меня вывих плеча. Или перелом. Извините, доктор, ваш курс лечения восхитителен, но у пациента нет времени. Надо работать. Плести мелодию боли, ткать гармонию вопящих нервов. Королева стояла неподалеку, благосклонно улыбаясь. Движения арима сделались ватными, удары уже не причиняли вреда. Ува больше не кричал - храпел, по-жабьи выпучив глаза.
        «Давай, дружок, давай. До болевого шока осталось чуть-чуть. Он в состоянии аффекта, но это преодолимо. Арим должен потерять сознание. Я хорошо тебя выучил, мой мальчик…»
        - Немедленно покинуть следственный изолятор!..
        - А он меня дубинкой - по почкам-цветочкам… чтоб следов…
        - Грешен! Грешен аз!
        Королева протянула Лючано узкий хлыст, и невропаст с благодарностью ухватился за подарок. Потребовалась вечность, чтобы сообразить: это не хлыст, а бич, витой бич, истончающийся к концу. Там имелся зазубренный крючок, глубоко засевший в мозгу Толстого Увы.
        «Спасибо, Ваше Величество…»
        С помощью бича он и отправил дикарю завершающий посыл боли. Арим обмяк, неподъемной грудой навалившись на своего палача. Сделалось трудно дышать. Лючано уцепился за бич… нет, уперся здоровой рукой в тело Увы… чувствуя под пальцами наэлектризованные волокна… извернулся… чудовищным усилием…
        «Постарайся, малыш. Я тебя очень прошу…»
        Он лежал на спине, тяжело дыша. По лицу текла кровь. Бич до сих пор оставался у него - гудящий канат, басовая струна. Вибрируя от напряжения, струна дышала жаром. И вела она к Юлии. К нагой богине, над чьей головой клубилось черное облако волос: туча нитей с крючками на концах.
        Богиня не желала расставаться с обильным уловом.
        Тысячерукий кукловод, она пыталась управлять сотнями марионеток сразу. Но силы иссякали. Заключена в слабую человеческую плоть, пожирая чужую способность к сопротивлению, богиня в то же время пожирала сама себя. Остановленная природой на середине пути к антису, в оболочке косной материи, дочь имперского наместника нуждалась в помощи. Иначе, разрядившись полностью, она рухнет в черную бездну безумия, увлекая за собой беспомощных кукол.
        - Юлия, вы согласны? - по привычке хотел спросить Тарталья.
        Нет, поздно. Ноги подкосились, он едва не упал, в последний момент чудом удержавшись за вибрацию бича. Знать бы еще, в каком из пластов бытия, опять слившихся воедино, ноги отказались держать его; в каком он ухватился за иллюзорную нить; где - за струну… Главное крылось в другом: он устоял, а богиня-Юлия во всех реальностях, сколько их ни было, вздрогнула и обернулась к нему!
        Рывок вывел богиню из равновесия.
        «Она обнажена! Как йонари из скита; как «овощ» Пульчинелло. Сбросила с себя все покровы, всю шелуху, чтобы сила изверглась вовне, опутывая рефаимов. Изливаясь, Юлия открылась. Сейчас у нее не надо спрашивать согласия. Я случайно потянул за нить - и вот он, отклик! Карл, Гишер, вы видите?»
        Маэстро с экзекутором отмалчивались, чувствуя, что увильнуть от работы им не удастся.
        V
        От ароматов тропических цветов кружилась голова. Стволы-великаны, опутанные кольцами лиан, надвинулись вплотную. Буйная зелень с пятнами кармина, бирюзы и янтаря взяла незваного гостя в окружение. Джунгли пытались растворить чужака в пряной кислоте, поглотить, оставить здесь навсегда. Издалека несся запах гари, щекоча ноздри предчувствием беды. Ветер над головой играл с клочьями дыма.
        Джунгли горели, и пожар неумолимо приближался.
        Радость моя, ты не хочешь отпускать добычу? Ладно, я согласен. Но столько тебе не удержать, нет. Ты распыляешь силы, дорогая. Не лучше ли оставить только самые ценные… м-м-м… экземпляры? Давай отпустим мальков, бесполезную мелочь? Вот, смотри: снимаем с крючка… аккуратно, стараясь не повредить… выпускаем в пруд… и этого… и вон того… Не надо о них сожалеть! Однажды ты уже прошла через ужас насильственного освобождения. Да, я знаю: тебе было больно и страшно. Ты едва выжила. Но сейчас все иначе, верно? Нет боли, нет страха. Нет палаты, где изможденная женщина ползет в неизвестность.
        В бреду галлюцинативного комплекса он без проблем звал Юлию: дорогая, радость моя. Обращался на «ты». От странной близости захватывало дух и сладко ныло в груди. Увы, отвлекаться на сантименты Лючано не имел права: он работал куклу. Вся троица, сойдясь в блудном невропасте: оба альтер-эго и Тарталья собственной шизофренической персоной - действовала слаженно и четко, как «Вертеп» или «Filando» в лучшие времена.
        Тончайшая корректировка по двум базовым пучкам, на деликатнейших уровнях: оттенки чувств, направленность желаний, воздушное смещение акцентов, мягкое, едва заметное убеждение. Воздействие не шло наперекор стремлениям помпилианки. Трехликий невропаст всего лишь исподволь направлял их в безопасное русло.
        Зрение проницало завесу ветвей и листьев, двери и переборки станции, как игла - марлю. Джунгли, охваченные на краю пожаром, и лабиринты «Шеола», борющегося с последствиями взрыва, сливались для Лючано в общий сплав. Это казалось естественным и гармоничным. Так не вызывает удивления клетчатая подкладка у серой демисезонной куртки.
        Вокруг сходили с ума рефаимы: бились в припадках, плакали, смеялись, молились и богохульствовали. Но те из них, кто с помощью кукольника срывался с крючка, уходили на глубину спокойствия. Нити-струны освобождались от добычи, опадая на плечи богини. Пора было выполнять данное Юлии обещание. Тогда, на Михре, все получилось случайно. Или случай - подкладка закономерности? Обрывки сети Гая, опутав вехденов, антиса и кукольника, связали всех вместе. К сожалению, сейчас антис отсутствовал.
        «А что это меняет, малыш?»
        Плотина стереотипов дала первую, едва заметную трещину. Вопрос маэстро Карла просочился в брешь, яркой вспышкой осветив тьму закоулков. Следом пробудился жилец-пенетратор, и усилил напор. Один невропаст пытался помочь другому; волновой - белковому. В сознании возникали цепочки удивительных ассоциаций, открывая прямые пути к таившемуся под спудом. Сходным образом «червоточины» континуума связывают удаленные области пространства, позволяя в мгновение ока преодолеть чудовищные расстояния без костылей РПТ-маневра. Едва ли не физически кукольник ощущал, как в мозгу выстраиваются новые синаптические связи, открывая доступ к тайникам памяти.
        «Ты богач, приятель! У тебя есть все, что тебе нужно. Ты давным-давно нашел все ответы. Я лишь напомнил тебе об этом. Бери и пользуйся!»
        Логика не поспевала за изменениями, и Тарталья доверился интуиции.
        Мозг… нейроны… синапсы… Грозовая туча, из ее недр тянутся струны ливня. Басом рявкает гром. Два человека-костра и легионер в сверкающих доспехах схватились насмерть с разъяренной собакой-гигантом. Искры, рычание, звон металла; летят клочья шерсти. Один из людей-костров ползет в сторону, оставляя на земле багровый дымящийся след. Панцирь легионера испещрен вмятинами, правая рука висит плетью. Собаке тоже досталось: движения замедлились, из пасти валятся клубы розовой пены.
        Возьми их! Они доблестно сражались!.. бери нежнее, без лишнего насилия… Зачем насаживать их на крючки? У тебя много свободных нитей. Приласкай, спеленай, убаюкай, позволь наконец отдохнуть. Это надо делать с любовью, дорогая. Ты хотела, чтобы тебя любили? - покажи нам, как это делается. Ага, хорошо…
        Нити обвивают человека-костра и собаку: бойцы вцепились друг в друга - не растащить. А легионер пятится, отмахиваясь мечом. Из-под доспеха ползут знакомые путы, только короче и тоньше. Шипят рассерженными змеями. Не хочет вояка. И не нужно, насильно мил не будешь. Минуя раненого, нити тянутся к кустам, где прячутся двое. Их тела переливаются мириадами разноцветных значков. Значки образуют топологические структуры: живая математика бытия.
        Помните, я обещал забрать вас отсюда?
        Ну конечно, помните…
        Кто еще? Старик, похожий на мерина? Владелец смешной вещи, в которой хранятся куцые обрывки знаний? Ты не хотел умирать здесь, летописец? Хотел уйти с нами? Да, Юлия, его тоже. Черная пантера рвется через сплошную стену кустов. Надеюсь, красавица, ваш чувствительный Лоа не испугается второй встречи с моим? Я очень постараюсь, чтобы мой хулиган на сей раз вел себя прилично. Честное слово.
        Добро пожаловать на борт, синьора адвокат.
        Нити свиваются в жгуты. Соединяют людей-клетки, людей-нейроны. Связывают в рыбацкую сеть, в подобие тела-сознания. Чего-то не хватает.
        Чего?
        КОНТРАПУНКТ
        ЛЮЧАНО БОРГОТТА ПО ПРОЗВИЩУ ТАРТАЛЬЯ
        (от здесь до там)
        Удивительная штука - достоверность.
        Досточтимая верность. Достопочтенная верность. От-и-до-верность. На-все-сто-верность. А если задуматься: чему верность? Правде, скажете вы. Реальности. Прожиточному минимуму фактов, который мы зовем реальностью. Вот так скажете вы, и попадете пальцем в небо.
        Неплохое достижение - пальцем в небо. И пальцу приятно, и небу без разницы. Ходишь потом, демонстрируешь направо и налево чудесный палец, хвастаешься…
        Достоверность - это сличение подозрительной загогулины с нашим куцым жизненным опытом. С нашим представлением о том, какие бывают загогулины. С нашей уверенностью, что уж мы-то знаем в загогулинах толк. С нашим убеждением, что любой другой жизненный опыт - чушь и набор фантиков. Достоверность, синьоры и синьориты - это очная ставка чужака-пришельца с Его Высочеством Самомнением, наследным принцем страны Самообмана. И ни на грош больше, право слово.
        Шлюха она, эта ваша достоверность.
        Новорожденного должны шлепнуть по попе. Пусть зайдется в крике и сделает первый вдох. Остановившемуся сердцу требуется электрический разряд, шоковый импульс. Тогда оно заработает вновь. Чуду нужен толчок, чтобы оно свершилось.
        В чудо необходимо вдохнуть жизнь.
        - Левой рукой ты держишь вагу, управляя основными движениями марионетки. Это - раз. Правой рукой ты перебираешь остальные нити. Так кукла совершает более сложные движения. Это - два.
        - А три? Тетя, ты говорила: куклу ведет троица…
        - Третий - твое сердце. Ты стоишь на тропе, скрытый от глаз публики. Помнишь, что такое «тропа»?
        Я помню, что такое - тропа. Это дорога над сценой; место, где меня не видно. Закон работы невропаста: его не должно быть видно. Меня нет. Я растворен в кукле. Я - маяк на берегу. Матрос на мачте с семафорными флажками в руках. Я сигналю проходящим кораблям: изменить курс, начать маневр, вот берег, вот рифы…
        Первая сигнальная система - реакция на раздражитель. Ожог, боль, и ты отдергиваешь руку от горячего утюга. Вторая сигнальная система - реакция на речь. Раздражитель заменяется его словесным обозначением. «Горячо!» - кричит жена, и ты отдергиваешь руку, не коснувшись утюга.
        - Пучок моторика, малыш. Им ты корректируешь физические действия. Это - раз. Пучок вербала дает возможность корректировать мышление, оперирующее отвлеченными знаковыми структурами. Это - два.
        Пучок моторика - и пучок вербала. Два отражения действительности: непосредственное и опосредованное. Но есть ли третий пучок? Третья сигнальная система? Не отдельные нити, в которых легко запутаться, как рыба в сетях, не басовые струны глубин, покрытые хищным ворсом - особый, новый пучок, каким можно корректировать действия в макро-масштабе, не распыляясь на мелочи?
        И если да, то какая сила пробуждает его к жизни?!
        - А три? Ты говорил: куклу ведет троица…
        - Тут сложнее, малыш… Условно говоря, мы, невропасты, корректируем тело и разум. А душа? Или нет, не душа - дух?
        Пучок духа. Вага антиса. Ворсистые басы; третья сигнальная система. Она есть у каждого. Нищие богачи, мы - владельцы сокровища, о котором не подозреваем. Просто антисы обогнали эволюцию, родившись с развитой, функциональной троицей. На шаг впереди, Папы Лусэро и Нейрамы Саманганы - не объекты бессильного восхищения, а указатели пути.
        Вторая сигнальная система является управляющей для первой. Значит, третья - управляющая для второй? Для обеих предыдущих - на новом уровне? «Горячо!» - кричит нечто, не имеющее ни языка, ни горла, ни голосовых связок, и мы уходим в волну раньше, чем разящий луч, несущийся со скоростью света, коснется хрупкого, слабого, человеческого тела…
        Я - невропаст.
        Как мне крикнуть недоразвитым антическим пучкам:
        - Горячо!
        Боль тараном ударила изнутри, сметая выставленные преграды. Пламя вырвалось наружу, в нити, ведущие к гард-легату. Наполнило их, словно вода - резиновый шланг.
        - …слава и гордость Империи…
        Помпилианец запнулся. Лицо его на миг исказилось, но легат справился. Да, кавалер ордена Цепи умел не только причинять, но и терпеть боль. Кроме кукольника и куклы, никто ничего не заметил.
        Искусство Добряка Гишера - боль, не причиняющая реального вреда телу. Ваше Величество, моя Королева! Вам, повелительнице Вселенной, отвели скромное царство - камера для допросов, подмастерье палача. Простите нас, глупцов, за недомыслие. Мы любим забивать гвозди микроскопами и превращать лекарства в яд.
        Боль, направленная в пучок моторика, терзает тело. Боль, направленная в пучок вербала, терзает мозг. Боль, направленная в пучок антиса…
        Виват, Королева!
        Все, что не убивает, делает нас сильнее. Без боли живет прокаженный, разлагаясь на ходу. Защитная миелиновая оболочка нерва повреждена бактериями, и несчастный не замечает травм. Здоровый организм в ответ на болевые раздражители способен производить целый ряд веществ-медиаторов, усиливая приток крови к пораженному участку, включая механизм заживления. Ваш хлыст, владычица, понуждает верноподанных к сопротивлению.
        Хлестнем по третьей сигнальной?
        В моем распоряжении сколько угодно боли. Спасибо, Ваше Величество. Сегодня вы щедры, как никогда. Живительная влага так и хлещет из человека-костра, из собаки, из меня самого. Надо лишь уловить общий ритм и пустить боль по жилам. Наполнить пульсом сосуды-нити, пучки антисов, взбодрить существо, разучившееся делить себя на тело и сознание.
        Работаем, маэстро! Работаем, старина Гишер!
        Зря, что ли, в моей жизни были вы оба?

* * *
        Семь всадников несутся по траве цвета антрацита. Искры летят из-под копыт коней, словно трава - дитя кузницы. Колючее, сверкающее облако виснет на плечах - плащи из звезд, взбитые ветром.
        Две женщины - черная и белая, ночь и день, молоко и смола; защита и нападение. Двое детей - лед и пламя, расчет и верность, рыжие кудри, россыпь веснушек. Хозяин Огня - золотой вопль трубы, огонь и пепел, доблесть и предательство. Священник торопит старого мерина - усталость и надежда, и чувство вины.
        Последний, седьмой - Человек-без-Сердца. Все сердце - наружу: нитями, поводьями, болью. Несутся всадники, летят, держат строй. Темное поле, дальняя дорога. А за спинами полыхает дом. Надо успеть. Поздно умничать, не время спорить - пожар. Тут не по траве, не по углю с железом - босиком по небу рванешь в галоп. Скорее, пока ждут…
        Восьмой, рядом с конями, бежит крупная собака.
        Восемь марионеток играют спектакль. Ведут действие, как раненого - под руки, споря с предопределенностью финала. Сами куклы, сами кукловоды; попадись под тряпичную руку драматург с режиссером - разорвут в клочья. Вехден, помпилианка, близнецы-гематры, вудуни, девица-намод, пара техноложцев - без малого вся Ойкумена собралась.
        Горят декорации: торопитесь, братцы-сестрицы! Пока еще цел театр… Дым стелется по сцене. Теряется «чувство пола»: шаг за шагом, выше, над дымом, над огнем. За платформу, расположенную на уровне зрительских глаз. К тропе, зашитой ограждением, где если кому и стоять, так кукловодам, скрытым от публики.
        Ничего, подвинутся, уступят местечко…
        Сгусток волн и полей пронизывает космос, как игла - ткань. Шарахаются прочь звезды. Изгибаются лучи, уступая дорогу. Трещит по швам пустота. Время нелинейно, пространство чрезмерно, жизнь бесконечна: не вперед, так назад.
        Главное, не забыть, что позади - горит.
        А ведь так легко забыть о белковых ничтожествах, косной материи, кричащей в пламени… Кто они вам? Рудименты прошлого? Когда свобода, когда поле с черной травой, театр с декорациями, звезды с лучами - забыл, и ладно.
        Согласны?
        Нет? Спорите, возражаете, несетесь сломя голову…

* * *
        - Входим в сектор поиска, мой сатрап!
        Нейрам вздохнул. Среди всего, к чему он пока не смог, и боялся, что никогда не сможет привыкнуть, чин сатрапа был самым болезненным. По какой причине отец наложил на себя руки, он не знал. Самоубийство числилось в списке грехов, запретных вехденам. Оно стояло в одном ряду с ложью, насильственным осчастливливанием и предательством.
        «Отец, ревнитель традиций - кто угодно, но только не ты…»
        Несмотря на близкое родство, они держали дистанцию. Строгий Пир Саманган редко выказывал любовь к сыну. Сын почитал родителя; на людях демонстрировал уважение. Искреннее, если по чести. В последнее время редко виделись…
        Нейрам вздохнул еще раз. За истекшие сутки антис успел выяснить: его представление о «последнем времени» сильно разошлось с представлением иных обитателей Ойкумены. Его лишили возможности узнать: как часто сатрап Пир виделся со своим взрослым, скажем прямо, немолодым сыном. Может, все изменилось. Может, они встречались каждый день. Вели задушевные беседы, перемежая дела государства личными пустяками. Старший хвастался редкими растениями, младший рассказывал о странствиях в космосе, пытаясь словами передать нечеловеческие ощущения…
        Ему очень хотелось, чтобы все было именно так.
        Но отец умер. Не ответив на вызов, не вступив в разговор; не обрадовавшись возвращению блудного сына, воскрешению первенца. Взял и принял яд, без объяснения причин. Теперь не узнать, о чем они говорили, как часто встречались; и уж тем более не узнать, почему кей Ростем I (гнить тебе, падаль, без самокремации!), быстро выяснив по личным каналам, что лидер-антис вехденов жив, прислал ему высочайшее подтверждение передачи чина по наследству.
        Сатрапы, иначе хранители областей, назначались давным-давно. Сатрапия крайне редко передавалась от отца к сыну - это разрушало державную вертикаль власти. Да, у себя в округе сатрап пользовался властью, не ограниченной ничем, кроме естественных факторов. Но вне округа он склонялся перед кеем (да воссияет свет владыки над миром!). Жест Ростема означал: рад, готов приблизить и обласкать, условия обговорим позже.
        Сперва Нейрам хотел отказаться. Но кей Кобад, единственный кей, какого антис соглашался признать, отсоветовал. Пенсионер галактического значения долго смеялся: иди знай чем, но поступок Ростема рассмешил его до икоты. А потом велел отписать с благодарностью: мол, недостоин, польщен, склоняюсь перед волей.
        - И не ерепенься! - повысил голос Кобад, видя, что антис готов ответить благодетелю в тоне, провоцирующем гражданскую войну. - Ты полезней мне, как Андаганский сатрап. Время перемен, малыш. Никогда не предугадаешь, какая пешка окажется проходной. А ты не пешка, ты фигура из главных…
        - Скажите, владыка, - спросил Нейрам. Он так и не отвык титуловать Кобада согласно традиции, хотя бывший кей всякий раз начинал ругаться. - Я что, с вами никогда не спорил?
        Кобад озадачился:
        - В каком смысле?
        - В прямом. У меня хроноамнезия, но вы-то помните! Я-взрослый, недавний для вас… Всегда подчинялся, да? Не возражал? Делал, что велено?
        - Никогда, - ухмыльнулся Кобад, собрав вокруг глаз хитренькие морщинки. - Мы спорили до хрипоты. Плевать ты хотел и на титул, и на старшинство, и на доводы разума. Если тебе казалось, что ты прав - ох, и вредный же ты становился, малыш! Я сейчас просто жизни радуюсь: такой ты стал покладистый, такой благоразумненький… Вот и пользуюсь, пока могу. Оно ведь ненадолго: ты уже снова взрослеешь. Вон, складку меж бровями заложил, упрямец…
        Это Кобад распорядился выделить Нейраму патрульный крейсер «Ведьмак» с рейдером поддержки. Антис рвался поскорее вернуться за людьми, оставленными на станции, доказывал, что без кораблей доберется туда гораздо быстрее - все тщетно.
        «Доводы разума» разгромили его торопливость в пух и прах.
        - Допустим, вы сумеете повторить чудо, - подвел Кобад итог спору. - Допустим, вам удастся соединиться в большом телеи покинуть станцию. Но без крейсера вам не эвакуировать остальных. Уверен, твои симбионты - не единственные обитатели тамошних краев. Говоришь, вокруг станции кишели пенетраторы? Есть у меня одно подозрение…
        Кей замолчал, не спеша делиться подозрениями. Нейрам смотрел на владыку и понимал: кей прав. Дело не в эвакуации. Не в сомнительном повторении чуда. Слишком много флуктуаций высшего класса встретил он в опасной близости от станции. Они не проявляли агрессивности, с равнодушием отнесясь к антису, удаляющемуся со всей возможной скоростью. Но вздумай они помешать возвращению…
        Сумеет ли Нейрам Саманган в одиночку разогнать враждебный рой?
        Частичная слабость была порукой факту: да, помолодев, он утратил много реальных лет жизни. И провел их очень странным образом. Исследовав состояние организма, как в большом, так и в малом теле, антис уверился: он изменился, и не в лучшую сторону. Складывалось впечатление, что год за годом он только и делал, что нарушал запреты, большей частью - физиологические.
        Ходил босиком по земле. Кормил собой комаров и слепней. Ласкал змей. Лгал без зазрения совести. Ел бифштекс с кровью. И так далее, вплоть до празднования дня рождения, запретного испокон веков. Это плохо укладывалось в голове, но уровень внутреннего огня подтверждал: правда. Пожалуй, лишь антическая мощь удержала Нейрама от полной деградации.
        Когда он прилег на часок перед отлетом, ему приснился удивительный сон. Червь, пожирающий мозг - нет, даже не мозг, а душу. Богадельня в глуши курорта. Тесная камера: тюрьма? лечебница? Бои, доверху полные черной, отвратительно пахнущей ярости. Поиск выхода из лабиринта. К счастью, кошмар быстро рассеялся. Достигнув высшей точки, сновидение взорвалось теплым, уютным воспоминанием: миска с едой, ложка - и кормилец, нарочито грубоватый собрат по несчастью. Нейрам помнил его имя: Лючано Борготта.
        И помнил свое второе имя, подарок кормильца: Пульчинелло.
        «Зря я не поверил ему на станции. Зря… Если с ним что-то случится, вовек себе не прощу. Он расскажет, он расскажет мне все, от начала до конца. Я не верю визору, очевидцам, прессе; я никому не верю. Кроме него. Знать бы еще, откуда взялось это доверие…»
        - Принят сигнал бедствия, мой сатрап!
        Пилот-навигатор был уроженцем Андагана. Отучить его от сакраментального «мой сатрап» было невозможно. Проще изменить законы природы.
        - Кто подает сигнал?
        - Пересыльная тюрьма «Шеол», мой сатрап. Я запросил архивы: тюрьма исчезла в червоточине одиннадцать лет тому назад. Как оказалась в этом секторе - неизвестно.
        - Что у них случилось?
        - Взрыв, частичная разгерметизация. На борту - бунт, или что-то в этом роде. Есть пострадавшие.
        - Взять пеленг. Идти на «Шеол». Активировать защитные поля. Системы вооружения - в полную боевую готовность. Полагаю, нас встретит толпа флуктуаций. Гостеприимства не ждите. Кажется, цель наших поисков обнаружила себя.
        - Вы уверены, мой сатрап?
        - Нет. На подходе к «Шеолу» я выйду наружу. Там и уверюсь.
        - Это опасно!
        - Вы что, весь полет надеялись кормить меня с ложечки? Выполнять!
        Сравнение получилось не слишком удачным. Кормить с ложечки? Нейрам полагал, что до конца жизни будет втайне мечтать, чтобы его покормили с ложечки. Он смотрел на экраны и рабочие сферы рубки, маясь от нетерпения. Впору рвануть в открытый космос: подталкивать крейсер, чтобы поторопился…
        - Вечный огонь!
        - Что еще?
        - К нам приближается… Святое пламя! Это антис!
        - Антис? Он движется со стороны тюрьмы?
        - Так точно, мой сатрап!
        - Снимите энергетический отпечаток и сверьте с атласом.
        Время превратилось в черепаху. Оно тащилось, изводя своей медлительностью, высовывало из панциря морщинистую головку, ковыляло на коротеньких ножках; оно издевалось, это скопище секунд и минут…
        - В атласе данная волновая структура не зарегистрирована.
        - Глупости! Проверьте еще раз.
        - Повторяю: регистрация отсутствует. Спектр-фактура подобного рода считается невозможной.
        - Доложить базовые характеристики!
        - В спектре присутствуют антические структуры вудунов, вехденов и гематров в разных пропорциях. Объем от общего: примерно 62%. Остаток не поддается описанию. Рисунок линий 2-го порядка - с искажениями. Полагаю, аналитический блок нашего сканера поврежден. Он выдал предположение, что часть остатка выглядит, как гипотетическая спектр-фактура антиса-помпилианца. Но у помпилианцев нет антисов, это всем известно! Что касается тонких связей…
        - Хватит.
        - Прикажете атаковать?
        - Приказываю следовать прежним курсом, - Нейрам Саманган встал из кресла. - Я иду наружу.
        - Вы не должны сражаться в одиночку, мой сатрап!
        - Я и не собираюсь сражаться. Я иду знакомиться. Хотя, полагаю, мы уже знакомы.
        Пилот-навигатор хотел возразить, но бросил взгляд на собеседника и прикусил язык. Позднее он расскажет жене, что впервые видел лицо человека, вдруг постаревшего лет на тридцать. И счастливого, как ребенок, от внезапного прилива времени. Впрочем, миг изменений длился недолго. Опять став молодым, Нейрам покинул рубку, а там - и крейсер.
        На обзорниках шли на сближение двое антисов.
        ЭПИЛОГ
        Сейчас речь пойдет о «проблеме финишной ленточки».
        Мы - я имею в виду человечество - категорически не умеем адекватно воспринимать финалы. Счастливый? - нежизненно, скажем мы. Так не бывает. Ужасный? - оскорблены в лучших чувствах, мы браним автора за то, что лишил нас надежды. Дай, сукин сын, хоть парус на горизонте! Двусмыслица? - о, кипя от гнева, мы готовы убить мерзавца, который поставил нас перед выбором. Выбирать - проклятие рода людского, и да минует нас оно!
        Открытый? - мы и вовсе лишим эту закавыку гордого имени: «финал». Думать самостоятельно - пытка.
        А если в конце повествования стоит жирная точка, всем сестрам выдано по серьгам, а всякому кулику по болоту - честное слово, мы никогда не простим создателю, умело связавшему концы с концами, одного-единственного, зато смертного греха.
        Он же лишил нас возможности продолжения, не так ли?!
        Финалы - не наш конек. Они оскорбляют человеческое подсознание самим фактом своего существования. Не в этом ли залог нашей чудовищной жизнеспособности?
        Карл Мария Родерик О'Ван Эмерих, «Мемуары»
        Ночь в теплых, можно сказать, курортных широтах, рядом с озером, сонно дышащим из-за рощи криптомерий, под двумя лунами, бегущими друг за другом по черно-синей, усыпанной алмазами бархотке неба - это из разряда волшебств. Счастлив тот, кому чудо досталось даром. За такие ночи, знаете ли, платят большие деньги. Реклама туристических агентств истекает слюной, зазывая клиентов на всех площадях Галактики:
        «Щедрая солнцем и теплом, традициями и сказочными красотами природы, Борго свято хранит свой далекий от цивилизации жизненный уклад. Отдых поразит Вас очарованием, так редко проявляющимся в современном мире!..»
        Если реклама честна, она присовокупит:
        «Местные жители испытывают непреодолимую страсть к ремонту дорог, поэтому дороги здесь, по большей части, весьма плохи, либо вообще отсутствуют. Также жители обожают переименовывать свои города, храмы и достопримечательности, что создает известную путаницу в путеводителях…»
        Реклама - ограниченная дура. Какими словами, втиснутыми в формат ознакомительной статьи, передать дурман орхидей? Резные листья папоротника? Парное молоко, сладко дымящееся в чаше озера? Хрюканье сонного тапира? Любовные игры Розетты и Сунандари? Терпкий привкус тутовой водки?
        - Кстати, о водке, - сказал маэстро Карл. - Пока душенька Фелиция отлучилась в погреб за соусом… Маэстро Монтелье, вы будете?
        - Вы читаете мои мысли, - ответил телепат.
        - Вполне возможно. С кем поведешься, с тем и наберешься… Кстати, вы к нам откуда?
        Режиссер зажег еще одну курительную палочку. Смесь типака, сандала и йельской смолы вплелась в гармонию ночи. Ночная бабочка закружилась над Монтелье, раздумывая: подлетать ли ближе? Бабочка не знала, что палочка скоро догорит до середины, вспыхнет прослойка коры дерева зибак, телепат с удовольствием вдохнет терпкий дым - и насекомые отлетят подальше, гонимые неприятной для них волной.
        - С Сеченя. Гостил с ассистентом в Мальцовке, у его сиятельства. Собирал фактический материал для первых трех серий. Вот, из милых сюрпризов! - он бросил на столик «таблетку» плеера, над которой сразу сконденсировалась акустическая стерео-линза. - Думаю пустить ведущей темой…
        Невидимка-гитарист заиграл перед домом. Нейлон струн звучал тихо, с мягкой шепелявостью. Крылось в мелодии, на самом донышке, тайное возбуждение, словно музыка предчувствовала встречу с давно ожидаемым другом. Аккорды сменялись пассажами, иногда гитарист с еле слышным взвизгом скользил по струнам пальцами; казалось, он намеренно пренебрегает канонами - не из лихачества, а по причине задумчивости и полного отсутствия слушателей, готовых разразиться аплодисментами или свистом.
        Со спины гитариста поддерживал синтезатор: шум ветра в листве, стук капель по крыше, аранжированные таким образом, что ухо воспринимало их единым целым с гитарой. Чуть позже вступил голос, мужской баритон:
        - Романтический флер - как вуаль на стареющей даме.
        Там морщины, и тени, и горькие складки у рта,
        Что копилось годами, и в ночь уходило следами
        Этой жизни, которая, в сущности, вся прожита
        Без остатка. Остаток - тщета.
        Певец скорее рассказывал, чем пел. Едва намечая ноты, он делился опытом, для иных - примитивным, не имеющим художественной ценности, для кого-то - откровением, для прочих - ерундой, пустым сотрясением воздуха.
        - Я люблю тебя, жизнь, как ты есть - без нелепой вуали,
        С дорогой мне морщинкой, с усталым, измученным ртом.
        Мы с тобою вставали, спешили, неслись, уставали,
        И давно не нуждаемся в том, что случится потом.
        Клен простился с опавшим листом.
        Когда он замолчал, гитара еще с минуту уходила вдаль, в темное беззвучие, оставляя за собой искрящиеся следы. Последней стихла капель, и ветер в кронах.
        - Кто автор? - спросил Добряк Гишер, мусоля самокрутку.
        - Слова Вениамина Золотого, - ответил режиссер. - Музыка Ильи Самохвала. Он же аккомпанирует на гитаре. Как полагаете, сойдет?
        Маэстро Карл взял стакан, но пить не стал.
        - Кто его знает… Мелодия приятная. Насчет песни - душевно, с налетом сантиментов. Только как это переврут ваши арт-трансеры… Романсы устарели, сударь. Сейчас в моде хопарики. Я бы заметил… Погодите! Что это?
        - Где? - не понял Монтелье. - Песня закончилась…
        Он не до конца понял, к чему относятся слова лысого. Читать же мысли хозяина, чтобы безошибочно вникнуть в суть, как не раз было сказано, для Монтелье равнялось взлому чужого жилища. Без веской причины он на это не решался.
        - Вон там! - палец ткнул в дальний конец лужайки. - Ближе к озеру…
        Наверное, такие облака бродят по океану космоса, никогда не спускаясь на грешные островки планет. Лакированная тьма, отливая глянцем, насквозь пронизанная канителью из серебра, тихо снизошла с небес на траву. На полпути она распалась, словно размножаясь делением, образовав два облачка поменьше. Глянец стал матовым мерцанием, канитель угасла. Нижний край еще только касался земли, медля лечь на стебли всей своей невесомостью, а в глубине черных орхидей уже начали формироваться смутные фигуры.
        Миг, и тьма расточилась.
        - Дядя Карл! Дядя Гишер!
        - А где тетя Фелиция?
        - Мы есть хотим!
        - Мы голодные!
        Близнецы-гематры сильно изменились за последние два года. Давид обогнал сестру на полголовы, вытянувшись молодым деревцем. На верхней губе парня вился рыжий пушок, обещая со временем превратиться в шикарные усы. Джессика мягкой грацией походила на мать. Серьезная, обстоятельная, сейчас она лучилась от радости, не смущаясь присутствием незнакомого человека.
        - Ах вы, мои птенчики! - растрогалась Фелиция, спеша от погреба с двумя тюбиками соуса и банкой домашней консервации. - Спешу, бегу, кормлю…
        Она обожала Шармалей-младших, как родных. А уж если милые крошки проголодались, то это и вовсе нежданный подарок судьбы: обласкать, накормить до отвала - и возрадоваться, глядя на округлившиеся животики. Растут маленькие, требуют полноценного питания, и не какой-то синтетики с витаминами, а своего, честно взлелеянного на грядках, сбрызнутого трудовым потом…
        Что они понимают в еде, эти миллиардеры?
        Ничего, и даже меньше.
        Пока женщина обнималась с близнецами, к дому от места приземления двух коллантов, как с легкой руки профессора Штильнера стали именовать коллективных антисов, гурьбой шли остальные. Степашка, верней, если честь по чести, Степан Оселков, невропаст-консультант антического центра «Грядущее», Бижан с трубой в футляре, Заль с гитарой в чехле, Фионина Вамбугу, красивая до умопомрачения; не к ночи вышеупомянутый профессор Штильнер - сбив на затылок шляпу, он с увлечением излагал в пространство аксиомы новой, зубодробительной теории; двое помпилианцев-коммутантов, без участия которых коллантыне связывались в единое целое - пилот-навигатор с «Герсилии» и легат Тумидус, традиционно злой, как чёрт…
        Обогнав всех, забыв поздороваться, кавалер ордена Цепи (а также малый триумфатор) ринулся на веранду и, подсвечивая себе фонариком, стал придирчиво изучать развешанные там куклы. Марионетку-легата он нашел быстро. Рассмотрел с особым тщанием, подергал фуражку, выяснил, что не снимается; дал повисеть на нитях, в ужасе от беспомощности куклы, да и от своей беспомощности тоже - даже простейшие шаги марионетки в его исполнении выходили комической болтанкой, а не шагами.
        Если не приглядываться, было практически незаметно, что правая рука Тумидуса - живого, не куклы! - действует чуточку заторможенно. Выращенная в госпитале взамен пострадавшей на «Шеоле», конечность, если верить хирургам-регенератам, обещала набрать полный комплект функций и реакций в самом скором времени.
        Впрочем, в личном деле легата по-прежнему стояло бравое:
        «К службе годен.»
        - Не похож, - с обидой заявил он. - Ни капельки не похож. Честное слово, я подам иск за моральный ущерб. Это издевательство. Гнусный пасквиль. И вообще, Монтелье, вся ваша идея с фильмом - идиотизм чистой воды. Люди, разумеется, хотят зрелищ. Но зрелище зрелищу - рознь. Госпожа Вамбугу, вы возьметесь защищать мои права?
        Адвокат пожала точеными плечиками: мол, подумаю. Точно так же она пожимала плечами уже два года, в ответ на предложение руки и сердца. Легат втайне страдал, но терпел, не теряя надежды.
        - Добрый вечер, господин Тумидус, - улыбнулся режиссер. - Рад вас видеть. Напомню, что вы дали письменное согласие на арт-транс-воплощение в художественной форме. Разумеется, - он до мелочей воспроизвел интонацию легата, - при условии изменения реальных фамилий и фактов биографии. И без сакраментального «Снято по реальным событиям…» в титрах. Напомню лишь, что продукция «Zen-Tai» не имеет титров…
        - А финал? Я читал сценарий - это не финал, а безобразие!
        - Что вы от меня-то хотите? Я сто раз объяснял синьору Борготте, что зритель этого не поймет. Что в финале надо еще кого-нибудь убить, для реалистичности. Я ему о законах жанра, а он мне - я, Монтелье, скорее вас убью, и не в сценарии, а прямо здесь…
        Лючано, идя последним, с удовольствием слушал перепалку. Задержавшись возле тапира, он начал чесать любимца за ухом, наслаждаясь счастливым хрюканьем не меньше, чем Дамби - дружеским почесыванием. Он устал. Перелет выдался сложным. Дети, забыв предупредить заранее, оставили Китту и отправились с экскурсией в Хиззацкий музей кораблестроения. Пришлось менять маршрут и забирать близнецов с Хиззаца. Опять же, гражданский подвиг - уговорить Юлию остаться дома и не лететь за сто парсеков маринад нюхать, когда тебе рожать со дня на день, и врачи сомневаются, что пребывание в коллантеблаготворно скажется на ребенке: любой микро-сбой при восстановлении в малом телегрозит непредвиденными мутациями.
        Только профессор Штильнер радуется детским мутациям.
        А Лючано Борготта, завкафедрой инициирующей невропастии в центре «Грядущее», не радуется. В отличие от шарлатанов и головотяпов, мы - солидные люди. У нас девять филиалов на разных планетах, не считая головной конторы на Октуберане - и головной боли с волонтерами, наперебой предлагающими свои сомнительные услуги. У нас проблем и забот - завались. У нас досуга - с гулькин нос.
        Он без возражений находил свободное время только в одном случае: на годовщину шеольских событий. Где бы ни был, что бы ни делал, в это время Тарталья брал отпуск и прилетал на Борго. И привозил с собой всех, кого мог. Завтра, точнее, уже сегодня, утренним рейсом прибудет Авель О'Нейли. Нейрам извинился, сказал, что постарается, но не гарантирует - дела, сам понимаешь…
        Сейчас зашипят жаровни. Потекут слюнки от запаха вкусностей. Дети заласкают тапира до полного обалдения. Взрослые выпьют по первой, затем - по второй-третьей; маэстро Карл и Гишер, судя по их виду - по шестой-седьмой. Беседы перейдут в ту чудесную фазу, когда все говорят, и никто никого не слушает. Тетушка будет суетиться, подкладывая и угощая. Сияй, тетя, гений мой кукольный. Нынче твой звездный час. Пойдут споры, легат сцепится с режиссером, или со Степашкой - они обожают грызться, живут ради этого мига, и расходятся в восторге друг от друга.
        «Я - обыватель, - думал Лючано, стоя над разомлевшим тапиром. - Я люблю все, что любит обыватель. Я терпеть не могу любую пакость, которая выходит за рамки обывательских представлений о счастье. Почему же именно я? Не потому ли, что «обыватель», «бывалый» и «бытие» - одного корня? Тарталья, ты - безнадежный дурак…»
        Он подозревал, что не первый задает себе такой вопрос.

* * *
        - Отныне и навеки!..
        - Профессор, оставьте… вечно вы о работе…
        - А я говорю: отныне и навеки! Ойкумене не бывать прежней! Я предвижу время, когда среди наших детей больше не будет ни энергета, ни техноложца! Единое Человечество…
        - Папа, хватит…
        - …в процветающей общине коллантов, семимильными шагами двинется…
        - Папа, хватит!
        - Джесси!.. девочка моя, ты - единственное существо, способное…
        - Способное заставить вас замолчать, профессор. Степан Осипович!
        - Что?
        - Передайте-ка мне вон ту вкуснейшую штучку!
        - Держите, Тарталья.
        - Ум-м-м… нет, я, конечно, знаю, что чавкать неприлично… Мне тетя в детстве говорила… Степан Осипович!
        - Что?
        - И вон ту штучку тоже. Можете - две.
        - Держите.
        - Ф-фух-х… нет, я конечно, в курсе, что ночью так наедаться вредно… Степан Осипович!
        - Что? Еще штучку? Куда в вас столько лезет, Тарталья?..
        - Нет, штучку не надо. Степашка, бес вихрастый, я у тебя давно хотел спросить… Вот ты по паспорту - Осипович. В вольной у тебя черным по белому: Осипович. А старец Аника, помнится, говорил, что ты - сын кузнеца Ефрема. Неувязочка, а?
        - И никакой неувязочки. Все чин чинарем. Батю моего Осипом назвали. А как он в скит подался, так ему скитское имя дали, новое - Ефрем. В смысле, «плодовитый». Нас у бати с мамкой по лавкам семеро, да еще померли двое, во младенчестве… В паспорт скитское имя не поставишь, начальники ругаются. А старец Аника мирским именем йонаря не назовет. Скорей язык откусит, вражина…
        - Эк оно! - Лючано задумался.
        «Один человек, два имени. Не кличка, не прозвище - второе имя. Хотя маэстро Карл в этом смысле кому угодно фору даст: Карл Мария Родерик О'Ван Эмерих, не шутка! С таким количеством имен впору шизофреником заделаться. Каждое - с характером, каждое - с особенным голосом. Долдонят внутри, спорят, подсказывают…»
        - О чем думаешь, малыш?
        - О вас, маэстро. О вас с Гишером. Раньше боялся признаться… Шизофреник я, маэстро. Больной на всю голову. Вот поверите, куда ни пойду, вас обоих тащу. Разговариваю с вами, отношения выясняю… в задницу посылаю, если надоели. Мне лечиться надо, да?
        Маэстро Карл громко расхохотался. Уйдя от пиршества, они стояли у изгороди: бывший директор «Filando», бывший директор «Вертепа» и Степашка, сильно подвыпивший на радостях. Ночь близилась к завершению, луны катились за горизонт. Небо на востоке посветлело. От озера тянуло сыростью, но хмель, огнем растекаясь по жилам, успешно справлялся с зябкой напастью.
        - Тогда всем невропастам надо лечиться, малыш. Это профессиональное.
        - Что, и вы тоже?
        - И я - тоже.
        - Ваш учитель? Кто-то еще?
        - Мой учитель, - хихикнул лысый маэстро, словно Лючано сморозил отъявленную глупость. - Мой учитель литературы, еще со школы. И мой отец. Так вышло, малыш. Мы не выбираем внутренние голоса. Скорее они выбирают нас.
        - А у тебя, Степашка?
        - А у меня - вы, Тарталья…
        Оба смутились: и Лючано, и Степан. Тыщу лет знакомы, а вот поди ж ты: румянец на щеках. Должно быть, от тутовой. От нее, матушки, всегда здоровый румянец и бодрость духа.
        - Я? Ну ты даешь, Степа… Один я, что ли?
        - Ну, не один… Двое вас, болтунов.
        - А кто второй? - с нездоровым интересом Лючано наклонился к собеседнику.
        И услышал ответ:
        - А старец Аника. Вечно он с вами, Тарталья, грызется, просто спасу нет…
        Над головами людей, предчувствуя рассвет, тихо гасли звезды. Удивительные они существа, эти искорки во мгле. Если любоваться ими, сидя в уютных шезлонгах, выставленных на лужайке перед домом, хлебнув глоточек тутовой водки, вдыхая запах маринада, пропитавшего курятину, поджаренную на шпажках, и наслаждаясь приближением нового дня - звезды кажутся милыми котятами.
        А если пешком ходить между ними, то так вовсе не кажется.
        КОНЕЦ
        Февраль-июль 2007 г.