Нурисламова Альбина, Цена Вопроса- библиотека РусЛит

Цена вопроса (сборник) Альбина Нурисламова
        Тёмные силы вторгаются в привычную жизнь обычных людей, принимая разные обличья: прекрасной девушки, мирных жителей приморского посёлка, заботливой мачехи… Каждый день оборачивается кошмаром, которому, казалось, нет конца. Смогут ли герои противостоять силам мрака и сохранить главную ценность - бессмертную душу?
        Кроме остросюжетных мистических триллеров «Морок» и «Каменный Клык», в новый сборник казанской писательницы Альбины Нурисламовой вошли несколько рассказов.
        Альбина Равилевна Нурисламова
        Цена вопроса

        Вербер и Это-Самое
        Он понял, что оставил ключи в квартире, только когда подошёл к двери, снял с плеч ранец и сунул руку в маленький внутренний кармашек. Тот был пуст. «Может, порвался, и ключи провалились в дырку?» - мелькнула робкая надежда. Но никакой дырки, конечно, не было. Как не было и ключей - ни в многочисленных отделениях ранца, ни в кармане куртки.
        Отошёл от двери, снял шапку и сел на ступеньку. Сидеть под дверью собственной квартиры - это уж, как сказала бы мама, просто смешно! Она всегда так говорила, если с ней приключалось что-то особенно обидное. Вот, например, вчера пришла с работы домой и обнаружила, что ей в магазине на сдачу вместо пятисотрублёвой бумажки дали сотенную. Мама сказала: «Нет, ну это уж просто смешно!» - и ушла в ванную плакать. И без того им вечно денег не хватает, а тут ещё такое!
        Колька сидел и набирался храбрости. Нужно пойти за ключами к маме на работу - именно пойти, а не поехать, хотя и далеко, и холодно: с утра было минус пятнадцать. Карманных денег на проезд - четыре остановки на автобусе - не хватит: он сегодня в столовой купил два пирожка с яблоками и апельсиновый сок. «Если бы один пирожок купил, - злился на свою прожорливость Колька, - то хватило бы на билет».
        На работу к маме нужно обязательно: не ночевать же на лестнице. Она сегодня домой не вернётся, у неё дежурство. Мама - диспетчер в такси «Радуга», работает сутки через двое. Колька представил себе, как придёт в мамин офис, она увидит его и сначала ужасно перепугается, а потом поймёт, в чём дело, и примется ругать. «Я тебе тысячу и один раз говорила: всё должно быть на автомате! Взял ключи - положил в кармашек, вышел из квартиры - захлопнул дверь. Растяпа и безответственный ты человек!» Колька и сам знал, что растяпа. Был бы ответственный, сидел бы себе сейчас спокойненько на кухне, ел котлеты с макаронами и смотрел мультфильмы по телевизору.
        Веру Береславовну он увидел, только когда она выросла прямо перед ним. Так увлёкся своими горестными мыслями, что не услышал её шагов. Колька смотрел на неё, она - на Кольку. Молчали, пока Вера Береславовна не спросила:
        - Ты почему здесь сидишь? - И тут же догадалась: - Матери дома нет, а ты ключи забыл?
        - У нас замок английский. Дверь захлопнулась, а ключи в квартире остались, - объяснил Колька. Потом вспомнил, что забыл поздороваться, а вежливые люди так не поступают, и добавил:
        - Здравствуйте.
        - Здравствуйте, - усмехнулась она.
        Так началась Колькина новая жизнь.
        Про себя он называл Веру Береславовну сокращённо: просто взял и соединил первые три буквы имени и отчества. Получилось Вербер. Если честно, это не Колька придумал так сокращать, а Цыган из «Республики ШКИД»: Виктор Николаевич Сорокин у него превратился в Викниксора, а Константин Александрович Медников - в Косталмеда.
        Вербер и Колька жили на одной лестничной клетке - дверь в дверь, на самом верхнем, пятом этаже. Дом был старый, но недавно отремонтированный. Стены выкрашены в васильковый цвет, перила новенькие, гладкие, кругом чистота: жильцы сами по очереди пол моют, а на лестничных клетках возле окон - цветочные горшки.
        Мама с Колькой переехали сюда после смерти бабушки, маминой мамы. В квартире была одна комната, крошечная кухня, ванная и застеклённый балкон. Новое жилище казалось Кольке шикарным, потому что раньше они жили в общежитии, а там туалет, душ и кухня - на шесть семей.
        Мама спала на диване, он - в кресле. Спать было тесновато: лежишь, как в коробке. Повернёшься на бок - уткнёшься носом в бордовую ткань, пахнущую чем-то душновато-сладким. Так пахли все бабушкины вещи. Мама говорила, что это запах одинокой старости, и что бабушка сама виновата.
        Колька не знал, в чём бабушкина вина, знал лишь, что они с мамой поссорились и не разговаривали больше десяти лет. Только открытки друг другу присылали на Новый год и день рождения. Мама обиделась на бабушку, уехала жить на Север, в город Новый Уренгой. Там познакомилась с Колькиным папой, вышла за него замуж, родила сына.
        Через год они развелись: папа ушёл от них к какой-то чужой женщине. Если мама сильно сердилась на Кольку, всегда кричала: «Копия папаши, такой же раздолбай!» Он папу не помнил, даже по фотографиям, потому что мама их все порвала и выбросила - на него она тоже обиделась. Наверное, ещё сильнее, чем на бабушку, потому что бабушкины снимки всё-таки оставила.
        Когда Колька был совсем маленький, мечтал, чтобы они жили вместе: мама, папа, бабушка и он. Постоянно загадывал это желание Деду Морозу и всё ждал, что оно сбудется. Потом узнал, что никакого Деда Мороза на самом деле не бывает и перестал ждать. А прошлой зимой они получили письмо от Веры Береславовны, бабушкиной соседки и приятельницы. Та сообщала, что бабушка умерла и оставила маме квартиру.
        Мама узнала, что бабушки больше нет и посылать открытки теперь некому, сильно расстроилась и заплакала.
        - Что же мы раньше к ней не ехали, если ты её так любишь?
        - Потому что она была тяжёлым человеком, - ответила мама и часто-часто поморгала, стараясь остановить слёзы.
        - Тётя Зоя вон тоже тяжёлая, толстая - и ничего. Ужились бы как-нибудь, - пожал плечами Колька.
        - Дурачок ты ещё. Какая разница, толстая или худая? Я же не об этом. Она была упрямая, на всех давила, всем указывала, как жить.
        - Может, знала, как надо? Вот другим и показывала.
        - «Показывала!» - передразнила она. - Много ты понимаешь. И вообще, хватит совать нос во взрослые дела.
        Мама уволилась с работы, и они переехали в Казань. Сначала Колька сильно скучал по старой школе и друзьям, но со временем стал вспоминать о них всё реже и реже. Даже в Интернете с Юркой не переписывался. А что толку? Захочешь, например, рассказать Юрке, как Галина Сергеевна отобрала у Варламова телефон, по которому он прямо на уроке смотрел видеоролики. Телефон, как назло, возьми и выскользни у Галины Сергеевны из рук: бац - и экран вдребезги!.. Захочешь про это написать - и подумаешь: тогда уж надо объяснить, какой Варламов противный, а Галину Сергеевну, которая похожа на Русалочку из мультика, только без хвоста, весь класс обожает. Писать про всё это - долго, неохота, пришлось отложить. А потом появилось ещё что-то, история с телефоном забылась… В общем, не переписывались.
        В новой школе Кольке нравилось. А вот мамина работа не нравилась вовсе. Что тут хорошего, если часто приходится ночевать одному! Днём-то ладно: пришёл из школы, уроки сделал - и смотри себе телевизор или играй в компьютер. А вот ночью…
        - Ты уже взрослый! Неужели трудно разогреть себе в микроволновке еду и помыть за собой посуду?! - отвечала мама, когда он говорил, что не хочет оставаться один. Как будто не понимает, что не в еде дело!
        Однажды Колька даже всплакнул. Стыдно, конечно, мужчины вообще-то не плачут, спать одни не боятся. Мама обняла Кольку, прижала к себе, так что рёбра чуть не треснули, и сказала:
        - Сынок, ты у меня такой умница. Большой уже, самостоятельный. Понимаешь, не могу я эту работу бросить! Другой-то нет, а деньги нам с тобой нужны. Мы ведь одни, помогать некому! - говорит, а голос у самой дребезжит и гнётся, тает. Колька понял, что мама сама хочет плакать, но сдерживается. Она вообще у него плакса: чуть что - глаза на мокром месте.
        - Ладно уж, хватит сырость разводить! - сказал Колька. Сказал - и самому понравилось, как прозвучало: солидно, взросло. - Надо, так буду ночевать. Не реви только.
        Раз обещал, пришлось выполнять. Больше не жаловался, нашёл выход: приучился спать с включённым светом.
        С Верой Береславовной, до того дня, как она застала его сидящим на лестнице, почти не общались. Так, «здрасте - до свидания». Тогда, кстати, всё закончилось хорошо: не пришлось идти к маме на работу. Соседка сама позвонила, объяснила ситуацию и сказала, мол, Коля переночует у неё, не переживайте, ничего особенного. Мама на следующий день не сильно ругала его, можно сказать, вовсе не ругала.
        С тех пор прошёл почти год. Колька бывал у Веры Береславовны каждый день. А когда мама уходила на сутки, то и ночевал у неё. Они вдвоём часов в девять проверяли, всё ли выключено, запирали дверь и шли к Вере Береславовне. У той было две комнаты, в маленькой она стелила Кольке. Сначала он каждый раз брал из дома постельное бельё, но потом им надоело таскать туда-сюда наволочки и пододеяльники, и у Кольки появился свой, как сказала Вера Береславовна, персональный комплект. Как была уже и своя чашка, и любимая тарелка с Зайцем и Волком из мультфильма, и полосатое махровое полотенце.
        Поначалу он думал, что Вера Береславовна строгая и даже злая. Высокая, на голову выше его мамы, в очках на цепочке (чтобы не терялись), с короткими седыми волосами и громким голосом, соседка смотрела так, будто знает про тебя всё - и это «всё» ей очень не нравится. Теперь Колька точно знал, что Вера Береславовна - самый лучший человек на свете. После мамы, конечно. Но маме всегда некогда - работать надо, по дому хлопотать. А у Веры Береславовны, как она сама говорила, блаженное пенсионерское состояние, то есть полно свободного времени, которым можно распоряжаться по своему разумению.
        Она знала кучу разных историй и могла ответить на любой вопрос обо всём на свете. Готовила для Кольки что-нибудь вкусненькое, подсчитывала, сколько слов в минуту он читает, помогала делать аппликации и рисовать. Учительница по ИЗО потом показывала их коллективное творчество всему классу и хвалила. Когда Колька рассказывал об этом Вере Береславовне, она смеялась:
        - Могу гордиться собой - на уровне третьего класса рисовать и клеить научилась! Перспективы такие, что дух захватывает!
        Они вместе делали упражнения по русскому, репетировали Колькины выступления на школьных спектаклях, запоминали трудный английский алфавит, сражались с задачками по математике.
        - Да, - тяжело вздыхала Вера Береславовна, когда опять он не мог сообразить про поезда, которые едут-едут и всё никак не доедут друг до друга. - Настоящий гуманитарий растёт.
        - Это плохо? - насторожился Колька.
        - Это как я.
        Вера Береславовна сорок лет преподавала в институте зарубежную литературу. Книг у неё было столько, что не хватало полок, и приходилось хранить толстенные тома на антресолях.
        - Вы их все читали? - поражался Колька.
        - Некоторые - даже не единожды. И очень тебе завидую, дружок.
        - Почему?
        - Потому что тебе это удовольствие ещё предстоит.
        Читать он поначалу не очень любил, играть в компьютерные игры было интереснее. Но, желая порадовать Веру Береславовну, брался за книги, которые она ему подсовывала, а потом втянулся, и ему понравилось. К большому Колькиному удивлению выяснилось, что есть книги, а не только мультики и кинофильмы про Карлсона, Пеппи Длинныйчулок и Мери Поппинс. Он зачитывался приключениями Элли и Энни Смит, Вити Малеева, муми-троллей, Муфты, Полботинка и Моховой бороды, а Вера Береславовна прикидывала, когда можно будет приобщить сообразительного и тонко чувствующего мальчика к серьёзной литературе.
        В квартире у Веры Береславовны было много фотографий: её родители в смешной старомодной одежде, сестра Валентина, которая жила вместе с ней и умерла, она сама в разные годы. Худенькая, как Колька сейчас, улыбчивая девочка превратилась в стройную девушку с длинной толстой косой, потом в женщину с причёской вроде короны.
        На одном из снимков рядом с Верой Береславовной стоял молодой мужчина в костюме - её муж Павел Алексеевич. Они вместе были ещё на одной фотографии: между ними сидела маленькая девочка. А больше ни девочки, ни Павла Алексеевича нигде не было. Колька знал, что она так никогда и не выросла, а он не состарился. «Танечка и Паша погибли», - хрупким голосом объяснила Вера Береславовна, и Колька понял, что больше её об этом расспрашивать нельзя.
        Летом Вера Береславовна увезла мальчика к себе на дачу. Участок-то, говорила она, с носовой платок, и поэтому всё маленькое: и домик с верандой, и грядки, и теплица, где растут круглобокие помидоры. Настолько ароматно-сладких помидоров Колька никогда раньше не ел и не думал, что они могут вырастать до таких гигантских размеров.
        Колька помогал ухаживать за садом, бегал купаться на речку, объедался ягодами, ходил с Верой Береславовной в лес будто бы по грибы. «Будто бы» - это потому, что на самом деле никаких грибов не искали, она терпеть их не могла, не отличала съедобные от несъедобных. Зато они забредали далеко-далеко, каждый раз отыскивая что-то интересное: то странной формы пень, то маленькое озерцо, и вели бесконечные разговоры.
        На даче жили неделями, лишь изредка наведываясь домой, к маме. Время от времени она сама приезжала, привозила гостинцы и рассыпалась в благодарностях Вере Береславовне. Как-то, в самом начале лета, Колька услышал, что мама сказала:
        - Возьмите, пожалуйста, деньги, вы не должны тратиться на Кольку!
        - Нет никаких особых трат: что себе покупаю, то и ему. И потом, сама видишь, всё своё, с огорода.
        - Ага, и мясо своё, и масло, и сыр! Верочка Береславовна, я недавно подшабашила, вы не думайте, у меня есть деньги! - Мама постоянно подрабатывала: замещала диспетчеров, которые болели или уходили в отпуск.
        - Прекрати, Анна! Ничего я с тебя не возьму. Колю в школу нужно будет собирать к сентябрю, сколько всего надо. Отложи - будет на что купить.
        - Спасибо вам. За всё. Не знаю, что бы мы без вас делали! - мамин голос опасно дрогнул, и Колька понял, что она вот-вот заплачет. Вера Береславовна, видимо, тоже это поняла, потому что быстро сменила тему и отослала маму поливать огород.
        Когда в конце августа Кольке исполнилось десять, мама подарила ему роликовые коньки и огромный конструктор. А Вера Береславовна - сотовый телефон. Круче, чем у Варламова! Колька завопил от восторга, а мама закусила губу и сказала, что они не могут принять такой дорогой подарок…
        - От чужого человека? - договорила за маму Вера Береславовна.
        - Нет, конечно же, вы нам никакая не чужая! - испугалась мама. - Но вы и так для нас с Колей столько делаете, что просто неудобно!
        - Считайте, это Коле от бабушки Иры. Она ведь, царствие ей небесное, каждый год покупала внуку подарок ко дню рождения, но отослать не решалась. Ходила по магазинам, долго выбирала игрушки, потом хранила в шкафу и пос- тоянно доставала, разглядывала, гладила… А под Новый год относила в ближайший детский сад. Только в самый первый раз, когда ему годик был, послала подарки вам на Север - посылка обратно вернулась.
        - Вера Береславовна, мы с мамой, вы же понимаете…
        - Я никогда никого не осуждаю и не обсуждаю, - отрезала та.
        - Может, мы отдадим вам часть суммы? - робко предложила мама.
        - Только попробуйте, - серьёзно ответила Вера Береславовна.
        - Главное, это самое, что ребёнок доволен! - подвёл итог дядя Валера, с которым мама недавно познакомила Кольку.
        Дядя Валера - это мамин друг, тоже работает в «Радуге», таксистом. У него всё широкое - лицо, плечи, ладони, спина. А голова как апельсин: круглая, лысая и бугристая. Колька вслух называл его дядей Валерой, как мама велела, а про себя - «Это-Самое». Без этих двух слов дядя Валера разговаривать не умел. «Ты, это самое, уроки все сделал?», «У Серёги-то, это самое, машину стукнули!»
        Мама и дядя Валера дружили не так, как Колька с Саньком из третьего подъезда или с Юркой из Уренгоя. Поначалу «Это-Самое» приходил к ним в гости по вечерам с цветами для мамы и пирожными для Кольки. Или заезжал за мамой, и они вдвоём отправлялись куда-то. Причём мама затейливо укладывала волосы, долго красилась, надевала «выходные» платья и туфли на высоченных каблуках, вертелась перед зеркалом и приставала к Кольке с вопросами: «Ну, как я? Не очень толстая?» Кольке казалось, что краше мамы никого на свете быть не может, он ей так и говорил, а она махала рукой и хихикала, как девчонка. Через два месяца такой дружбы дядя Валера пришёл и остался насовсем.
        - Ему что, жить негде? - удивился Колька.
        - Сынок, понимаешь… Ну, ты же понимаешь, - смутилась мама.
        Колька ждал, что она скажет дальше. Мама слегка покраснела и продолжила:
        - Мы с дядей Валерой хотим быть вместе. Он мне нравится и… И я ему. А тебе нужен отец!
        - Зачем это? Жили же мы без никакого отца!
        - Вот именно - «без никакого»! Твой отец живёт себе припеваючи, ни разу не поинтересовался, каково нам! А мне знаешь, как тяжело одной сына растить!
        - Тебе разве со мной тяжело? - обиделся Колька. - Я же помогаю! Посуду мою, кровать заправляю, в магазин хожу и вообще…
        Они разговаривали ещё долго. Мама то ругала Кольку за непонятливость, то бросалась целовать. Потом она, наверное, устала, и сказала:
        - Всё, Коля, это вопрос решённый. Мы с дядей Валерой взрослые люди и знаем, как лучше. Он хороший и тебе понравится, вот увидишь. Может, ты даже захочешь его папой звать.
        Ничего такого Кольке не хотелось. Какой он папа? Дядька как дядька. Когда мама готовит, торчит на кухне рядом с ней и рассказывает про машины, дороги и гибэдэдэшников.
        - Чего она так радуется, что он теперь с нами? Ей со мной что, плохо жилось? - спросил Колька у Веры Береславовны. - Зачем «Это-Самое» понадобился?
        Они собрались печь шарлотку. Колька перемешивал тесто в большой миске, а Вера Береславовна нарезала яблоки. Взяла очередное и сказала:
        - Понимаешь, дружок, люди так устроены, что нуждаются одновременно в большом количестве самых разных вещей. Тебе необходима еда, но нужна и вода, так ведь? Нельзя сказать: вот тебе ботинки, так что обойдись без рубашки!
        - Человек - не какая-то там рубашка!
        - Верно, но принцип тот же. Положи конфету на место! Сейчас суп будет готов, испортишь аппетит. Ты мамин сын, она тебя любит больше всего на свете, и это изменить невозможно. Но вместе с тем ей нужен человек, который будет помогать, поддерживать, снимет с неё часть обязанностей и возьмёт их на себя. И будет с ней рядом, когда ты, дружочек, вырастешь, может, захочешь уехать жить в другой город, женишься…
        - Вот ещё!
        - Непременно женишься, заведёшь семью, детей. - Она помолчала. - Запомни: нужно отдавать кому-то своё сердце, чтобы чувствовать себя по-настоящему живым. - Вера Береславовна посмотрела на Кольку долгим взглядом и потом почему-то сказала: - Спасибо тебе.
        - За что? - Она иногда говорила непонятное.
        - За то, что с головы до ног мукой обсыпался! - строго ответила Вера Береславовна и даже нахмурилась, но Колька видел, что глаза у неё улыбаются. - Немедленно отправляйся в ванную и приведи себя в порядок.
        - Но папой я его называть не буду! - прокричал он уже из ванной.
        - Имеешь право. Это звание надо заслужить.
        Если уж совсем честно, дядя Валера был не плохой. Не вредничал, не ругался, не орал, не приставал с глупыми вопросами про оценки, выпивал редко и во хмелю был тихим и спокойным. Почти каждый вечер покупал сладости и фрукты. Маму называл Анечкой, целовал в щёку, помогал ей по дому. Она стала совсем другая - лёгкая, улыбчивая. Вечно напевала что-то, хохотала, тормошила и зацеловывала Кольку.
        Дядя Валера много работал и, видимо, хорошо зарабатывал. Вскоре в квартире появились новая стиральная машина и телевизор. «Это-Самое» отремонтировал краны и розетки, сделал ремонт в ванной, купил маме дублёнку, а Кольке - зимнюю куртку с капюшоном. Когда Колька спросил, как он жил раньше, дядя Валера обстоятельно «обрисовал свою жизненную ситуацию»: жил с женой в каком-то районном центре, работал шофёром. Потом они разошлись (как мама с папой, но только детей у них не было), и он приехал в Казань. Снимал квартиру, работал и страдал, потому что думал, что все женщины одинаковые. А потом встретил ни на кого не похожую Колькину маму.
        - Мы, это самое, поженимся, Коля, - завершил дядя Валера свой рассказ.
        - Женитесь, - согласился Колька. - Чего уж теперь.
        В середине ноября мама и дядя Валера поженились: расписались и устроили дома праздничный ужин. В узком кругу, как она сказала. Кроме молодожёнов и Кольки, за столом была только Вера Береславовна. Они с мамой нарядились в красивые платья и сделали причёски в парикмахерской, «Это-Самое» и Колька мучились в костюмах с галстуками.
        Колька вспомнил своё давнее новогоднее желание и подумал, что оно почти сбылось. Вот только если бы вместо дяди Валеры за столом сидел папа!.. Что бы ни говорила о нём мама, Колька всё равно считал его хорошим и иногда мысленно с ним разговаривал. Папа в этих беседах был точь-в-точь, как Джек Воробей из «Пиратов Карибского моря». Такой же весёлый, находчивый, озорной, смелый и немножко сумасшедший.
        Когда они пили чай с тортом, мама робко поглядела на Веру Береславовну, тихонько перевела дыхание, отставила чашку в сторону и решилась:
        - Верочка Береславовна, извините, я бы хотела… то есть мы хотели… - Она умолкла и выразительно посмотрела на новоиспечённого мужа.
        - Разумеется, Коля переночует у меня, - сказала Вера Береславовна. - Твои извинения совершенно ни к чему. Или ты о другом хотела попросить?
        Мама снова вздохнула, опять посмотрела на дядю Валеру, который почему-то никак не желал приходить ей на помощь, и выпалила:
        - Нам на работе дали небольшой отпуск. Всего неделю. Мы хотели съездить отдохнуть в санаторий. На пять дней.
        - Отличные условия! - наконец-то подключился и он. - Питание четырёхразовое, это самое, бассейн, кинотеатр, солевая шахта, процедуры всякие полезные.
        - Езжайте, конечно, - одобрила Вера Береславовна. - Ты, Анюта, как в Казань переехала, так ни разу в отпуске и не была. За квартирой присмотрю, не переживайте.
        - Круто! - обрадовался Колька и спросил: - А школа?
        Спросил и замер. Вдруг скажут: и вправду, мы об этом как-то не подумали! Придётся не ехать.
        - Дело в том, что… - Мама залилась краской и виновато посмотрела на Кольку. - Сынок, мы с дядей Валерой хотели съездить одни и попросить Веру Береславовну, чтобы она побыла с тобой.
        - Это самое, свадебное путешествие, - вставил дядя Валера.
        - Вера Береславовна, - умоляюще произнесла мама. - Вы не могли бы… Но если нет, то тогда мы не поедем!
        - Почему не могла бы? Охотно останусь с Колей, если он не против.
        Кольке ужасно захотелось крикнуть маме: «Предательница! Появился «Это-Самое», и ты с ним сразу в санаторий собралась? А как же я?!» Он даже открыл рот, но посмотрел на маму - покрасневшую, смущённую, испуганную, но в то же время счастливую. Посмотрел на дядю Валеру, который потянулся к маме и тихонько, успокаивающе погладил её по руке. Посмотрел - и ему вдруг пришло в голову, что мама, наверное, тоже загадывала своё желание Деду Морозу. Просила, чтобы когда-нибудь рядом с ней оказался человек, который полюбит её и станет о них с Колькой заботиться. Добрый, простой, честный. И ничего, что он ни капельки не похож на отважного пирата Джека Воробья… А Дед Мороз, которого вообще-то не бывает, как-то умудрился исполнить её желание. Так неужели он, Колька, возьмёт и всё испортит?
        - Ладно уж, езжайте, - сказал он. - Я вас тут подожду.
        - Сынок, ты не обижаешься? - спросила мама.
        - Ещё чего! Что я, маленький - обижаться?
        - Побудешь немного без меня? Без нас, - поправилась она.
        Колька молча кивнул.
        - Хорошего сына ты вырастила, Анна, - проговорила Вера Береславовна, которая, оказывается, внимательно следила за выражением Колькиного лица. - Но раз уж вы отдыхать будете, то и мы тоже немножко пофилоним! Устроим каникулы и погуляем по городу!
        - Здорово! - Колька так и завертелся на стуле. С Верой Береславовной он готов бывать где угодно. А если ещё и вместо уроков… - Отпросишь меня, мам? А куда мы пойдём?
        - Отпрошу! - засмеялась мама, и они все вместе принялись обсуждать, куда можно сходить и что стоит посмотреть.
        Время пролетело незаметно: завтра суббота, мама с дядей Валерой должны утром вернуться из санатория. Перед отъездом мама поговорила с Галиной Сергеевной, и та разрешила мальчику пропустить школьные занятия. Они с Верой Береславовной бродили по центру города, любовались красивыми зданиями, памятниками и фонтанами, побывали в Национальном музее, сходили в театр и на каток. Было здорово и весело, но всё же Колька ужасно соскучился по маме и представлял, как станет рассказывать ей о том, что узнал и повидал за эти дни. Они, конечно, постоянно перезванивались и даже отправляли друг другу фотографии, но прижаться к маме, вдохнуть родной запах и потереться носом об её нос, как они часто делали, - это ведь совсем другое!
        Сегодня Колька был в школе, а Вера Береславовна затеяла уборку сразу в двух квартирах. Ещё она собиралась поставить тесто, чтобы напечь пирогов к завтрашнему дню. После уроков он нёсся домой во весь опор: получил целых три пятёрки и спешил похвастаться своими успехами Вере Береславовне.
        Колька увидел её издалека, она его тоже заметила: стояла на углу их дома, возле дороги, улыбалась и ждала, когда он подбежит. Видимо, Вера Береславовна возвращалась из магазина: в руках у неё были два пакета. Он перебежал пустую дорогу: движение здесь никогда не было оживлённым, тем более в середине дня, однако Колька привычно повертел головой - налево, потом направо.
        - Привет! Вы из магазина, да? Давайте помогу нести!
        - Привет, дружочек! Да, купила кое-что. Помоги, а я твой пакет с обувью возьму.
        Они принялись передавать друг другу сумки.
        - А ты что это весь светишься?
        - Кучу пятёрок получил! - гордо заявил Колька, предвкушая восторженную реакцию и вопросы: по каким предметам? За что?
        - Надо же! Какой… - начала было Вера Береславовна, но тут с её лицом что-то случилось. Она смотрела куда-то Кольке за спину, и вдруг глаза за стёклами очков стали огромными, рот открылся, лицо странно сморщилось.
        - А-а-а! - завопила она.
        Он впервые слышал, чтобы она так кричала, и оторопел от неожиданности. А Вера Береславовна зачем-то рванула его на себя и изо всех сил отшвырнула в сторону. С такой силой отшвырнула, что он не удержался на ногах, повалился на спину. Пакет выпал из рук, из него вывалился батон, по земле запрыгали мандарины, покатилась бутылка молока.
        На том месте, где только что стоял Колька, приткнулась хищной мордой чёрная иномарка. Рядом лежала Вера Береславовна. Водитель был настолько пьян, что даже не сумел выбраться из автомобиля. Так и сидел колодой до приезда полиции, хотя прохожие пытались вытащить его наружу, угрожая прибить на месте.
        Колька вскочил на ноги, бросился к Вере Береславовне.
        - Вер… Бер… - задыхаясь от слёз и ужаса, бормотал он, шлёпнувшись на колени возле неё. - Вер… Бер… - Он хотел позвать Веру Береславовну, но никак не получалось правильно выговорить длинное трудное имя.
        Вокруг них быстро собиралась толпа, люди говорили, кричали, звонили куда-то, ругались громкими голосами. Подъезжали и останавливались машины, кто-то плакал. Колька ничего не слышал, не понимал. Он бестолково ползал возле Веры Береславовны и силился произнести её имя, но язык не слушался.
        С рёвом подъехали «скорая» и полиция. Сквозь толпу к Вере Береславовне и Кольке протискивались врачи и полицейские.
        - Ребёнок не пострадал, она успела его оттолкнуть в сторону! - срывающимся тонким голосом заговорила какая-то женщина. - Я всё видела! Они стояли с мальчиком вот тут, а этот… Скотина, сволочь!
        Люди вокруг загудели, заголосили.
        - Бабуля! - внезапно завопил Колька. - Бабуля! Это я, Колька! Слышишь? Бабулечка, миленькая, очнись!
        И она очнулась. Открыла глаза, посмотрела на него и прошептала:
        - Заслужила…
        Бывало, что она говорила непонятное, но в этот раз он всё понял. И улыбнулся, хотя слёзы бежали по щекам, как у маленького. Теперь он точно знал, что она обязательно поправится.
        Мама и дядя Валера примчались в больницу через час после того, как туда доставили Веру Береславовну и Кольку. Её увезли, и мальчик, которого медикам удалось-таки оторвать от пострадавшей и осмотреть, остался в больничном коридоре один. Никаких повреждений у него не обнаружили и велели ждать родителей.
        Когда в коридор ворвались мама и дядя Валера, он сидел на кожаном диванчике рядом с большой искусственной пальмой в кадке. Заплаканная мама судорожно вцепилась в Кольку, совсем как он сам недавно в Веру Береславовну, прижала к себе и, давясь слезами, принялась просить прощения, что оставила его одного. Как будто, если бы она в этот момент была не в санатории, а на работе, ничего бы не случилось. Колька успокаивал её, говорил, что всё уже позади, ничего страшного, он жив и совершенно здоров, а с Верой Береславовной скоро тоже всё будет в порядке.
        Мама немножко успокоилась, перестала плакать, попросила рассказать, что случилось. Колька стал рассказывать, вспомнил, как Вера Береславовна закричала, как она лежала без сознания, а он подумал, что она умерла, не выдержал и разревелся. Теперь уже мама принялась его утешать и говорить, что всё будет хорошо, Вера Береславовна скоро вернётся домой…
        Так они по очереди плакали, уговаривали и успокаивали друг друга, пока не вернулся дядя Валера с новостями. Оказывается, пока они тут рыдали на два голоса, он разыскал врача и выяснил, что у Веры Береславовны ушибы, сотрясение головного мозга и перелом левой ноги. Как сказал доктор, легко отделалась. Мама и Колька опять чуть не заплакали - на этот раз от облегчения и радости.
        - А я-то хороша: сижу, реву, а к врачу сходить не додумалась! Слава Богу, ты сразу сообразил, - сказала мама.
        Дядя Валера и дальше вёл себя так же. Без суеты и лишних вопросов делал именно то, что больше всего требовалось в настоящий момент: гладил бельё, готовил, раскладывал по термосам еду и отвозил в больницу, объезжал аптеки в поисках нужного лекарства. Когда Вере Береславовне разрешили вставать, и выяснилось, что она никак не может научиться передвигаться с помощью костылей, он прикатил откуда-то кресло на колёсиках.
        Однажды вечером, вскоре после аварии, Колька сидел дома один. Мама дежурила в больнице, дядя Валера был на работе. Он выключил телевизор и отправился чистить зубы: пора ложиться спать. По пути в ванную внезапно вспомнил, что завтра литературная викторина! Ему поручили сделать ромашку: в середине - жёлтый кружок, а на лепестках - вопросы. Колька совершенно забыл и про викторину, и про ромашку, и сейчас заметался по квартире в поисках бумаги, ножниц и клея. «Ничего, - успокаивал он себя, - успею. Хорошо ещё, что вспомнил, а то схлопотал бы пару и вдобавок подвёл весь класс».
        Часа через полтора ромашка была почти готова: лепестки, правда, получились не совсем одинаковыми по размеру, а строчки с вопросами ползли вкривь и вкось, но в целом Колька остался доволен результатом. Теперь раскрасить сердцевину в жёлтый цвет - и можно вздохнуть свободно.
        Самое страшное случилось, когда работа была практически завершена. Колька неаккуратно задел локтем баночку с водой, та опрокинулась и залила водой злополучный цветок. Это была катастрофа. Ромашка безнадёжно испорчена - не высушить. Бумаги больше нет - он её всю извёл, пока вырезал лепестки. На часах - почти одиннадцать вечера, все магазины закрыты.
        Когда Колька уже всерьёз решил, что жизнь кончена, в замке заскрежетал ключ. Дядя Валера оценил масштабы бедствия, задал сражённому отчаянием мальчику пару вопросов, снова куда-то ушёл, и его долго не было. Вернувшись, положил на стол толстую пачку цветного картона.
        - Не было белой бумаги, - пояснил дядя Валера. - Но ничего, не расстраивайся. Будем делать цветик-семицветик. Зато, это самое, красить не придётся.
        Он по-прежнему к месту и не к месту вставлял свою нелепую приговорку, но Кольке больше не хотелось называть его «Это-Самое». Даже про себя.
        Они принялись за работу. Колька то и дело клевал носом, и дядя Валера отправил его спать. Проснувшись утром, мальчик обнаружил, что тот уже уехал. На столе лежал красивый цветок с аккуратными, по линеечке, вопросами на ярких лепестках.
        Веру Береславовну выписали за неделю до Нового года. К её возвращению домой мама с Колькой нарядили большую искусственную ёлку - пушистую и очень похожую на настоящую. Развесили по комнатам разноцветные гирлянды, на окна наклеили снежинки и звёздочки.
        Украшения и ёлку Колька и дядя Валера покупали в огромном супермаркете. Полная пожилая кассирша спросила:
        - Что это у вас всё в двойном экземпляре?
        - Так нам, это самое, две квартиры надо украсить!
        А Колька прибавил:
        - Нашу и бабушкину.
        - Подарки Дед Мороз сразу под обе ёлки складывать будет? - Кассирша улыбнулась, и на щеках у неё появились ямочки.
        - Деда Мороза не бывает! - строго ответил Колька.
        Ответить ответил, а сам потом подумал: наверное, он всё-таки существует. Ведь кто-то же исполнил его самое главное желание.
        Утро Савельева
        В будние дни утро Савельева начиналось с журчания электронного будильника, поставленного на шесть тридцать.
        Жена просыпалась моментально, распахивала глаза, как заводная кукла, и пару мгновений смотрела прямо перед собой, сосредотачиваясь. После этого вскакивала и устремлялась в новый день, больше уже ни на секунду не замедляя темпа. Делала гимнастику, спешила в душ и через полчаса выходила оттуда причёсанная, со свежим макияжем. Подходила к кровати, на которой Савельев делал вид, что спал, и говорила:
        - Вставать пора.
        Он громко, со стоном зевал, хотя сна давно ни в одном глазу, и садился в кровати, стараясь одновременно попасть руками в рукава халата, а ногами в тапочки. Кровать скрипела, Савельев хрустел суставами. Потом вставал, раздвигал шторы, впуская в спальню утренний свет, и брёл умываться.
        В ванной было влажно и пахло Юлиной парфюмерией. Савельев захлопывал за собой дверь, и каждый раз ловил себя на мысли, как ему не хочется выбираться наружу из этой тёплой ароматной берлоги.
        Когда он, наконец, попадал на кухню, его уже ждал завтрак. Всегда один и тот же набор: кофе со сливками, бутерброд с сыром и овсяная каша. Аппетита не было, но Савельев послушно жевал и прихлёбывал.
        Жена к тому моменту обычно одевалась в прихожей, чтобы выйти из дому без двадцати восемь и прибыть на работу к половине девятого. Она никогда никуда не опаздывала, потому что пунктуальность, по её мнению, - главный критерий, отличающий приличного человека от неблагополучного. Помимо этого, приличные люди не повышают голоса, не берут в долг и не выпивают больше двух бокалов вина за вечер.
        Иногда Савельеву страшно хотелось заорать, напиться в дымину и взять в кредит миллион. А ещё - спросить, стал ли её утренний поминутно расписанный ритуал результатом долгих тренировок с секундомером в руке? Или она родилась такой - раз и навсегда знающей чего хочет, что правильно, а что глупо и нерационально?
        - Савельев, я ушла! - сообщала жена и исчезала за дверью.
        Она ни разу не дождалась ответной реплики, и он всякий раз недоумевал: зачем тогда вообще произносить эту фразу? Может, она предполагала, что может не вернуться, и предупреждала на этот случай?
        Юля уходила и Савельев испытывал облегчение. Время, когда его по этому поводу мучили угрызения совести, давно прошло. Те несколько минут, которые он проводил утром в одиночестве, помогали перетерпеть весь оставшийся день. Так что это был вопрос выживания.
        Это утро ничем не отличалось от предыдущих. Савельев прихватил чашку с недопитым кофе и направился в гостиную, собираясь устроиться в любимом кресле возле окна. В этот момент откуда-то сбоку прозвучало:
        - Жалко мне тебя.
        Савельев замер в нелепой позе, стоя на полусогнутых и отклячив зад. Перевёл дыхание, повернулся и увидел забавного старикана размером с чашку, похожего на персонажа русских народных сказок. Дедок сидел на книжной полке и смотрел на Савельева круглыми насмешливыми глазками.
        - Чего над креслом-то навис? Садись, не стесняйся, - разрешил он.
        - Господи, - проговорил Савельев. Но сел, даже кофе не расплескал.
        «Мне нужно к врачу, - подумал он. - Вероятно, что-то с мозгом».
        - Ты сам врач, - напомнил гость. - Хотя и недоделанный.
        - Кто ты такой? - спросил Савельев. - Откуда?
        - Домовой, кто ж ещё. Из старого дома на Плодовой сюда переехал. В коробке из-под шляпы.
        - Домовых не бывает.
        - Ой, я тебя умоляю! - Дед поёрзал и посучил ногами. - Ладно, мне тут особо некогда… Я чего показался-то. Смотрел-смотрел - не выдержал. Жалко, говорю, тебя: день-то сегодня - критический!
        Савельев хмыкнул и хотел сказать, что такие, если верить телерекламе, бывают только у женщин, но дедок его опередил.
        - Тьфу, дурак! Знаю я, чего ты лыбишься! Тебе про жизнь говорят, а не про прокладки срамные.
        Ситуация была абсурдной, но Савельев незаметно для себя перестал замечать это и втянулся в разговор.
        - И что такое с ней - с моей жизнью?
        - Здоровый мужик, жена - здоровая баба, а детей нету! Почему?
        - Просто мы не готовы…
        - Могли бы и приготовиться за пятнадцать-то лет! - съязвил старик. - Себе хоть не ври: не твоя она по правде жена. Потому и семя у тебя пустое.
        «Что ты мелешь! Не моя! А чья, интересно?» - собрался возмутиться Савельев, но не стал. Убеждать плод больного воображения, что у него счастливый брак, было просто смешно.
        Старик качнул соломенной шляпой и покатил дальше:
        - То-то. Думаешь, больно ты жёнке своей нужен? Она уж скоро год как хахаля завела! Знаешь, кем тебя считает? Макарониной разваренной! - дед хихикнул, но тут же скроил серьёзную мину и выставил перед собой крошечные ладошки. - Успокойся, не в этом смысле, а в том, что ты скучный. Квёлый. Куража в тебе нету. А для Лиды…
        Затрещал сотовый, и Савельев метнулся в прихожую, радуясь возможности прервать разговор. Звонили из университета.
        - Сергей Палыч? Вас уже пятнадцать минут студенты ждут! - прогудела методист Вера Максимовна, которую за глаза называли Трубой. - Когда появитесь?
        - Который час? - растерялся Савельев. Он был уверен, что нет и восьми.
        - Почти девять. Да что с вами такое? Вам плохо? - взволновалась Труба. У Савельева было слабое сердце, и в университете об этом знали.
        - Я… да, неважно себя чувствую. Решил прилечь и заснул.
        Савельев бормотал извинения, Вера Максимовна, сменившая гнев на милость, уговаривала его отлежаться. После двухминутного пинг-понга решили, что он придёт ко второй паре.
        Когда вернулся в комнату, старика уже не было. Или, скорее, быть не могло. «Видимо, я и вправду задремал», - подумал Савельев. Он виртуозно владел умением находить удобные объяснения самым труднообъяснимым вещам. Помотал головой, как собака, выбравшаяся из воды, сунул чашку в раковину, оделся и вышел из квартиры.
        Занятия обычно заканчивались около трёх, но он не спешил домой: листал журналы, водил ручкой по бумаге, сплетничал с коллегами, именуя всё это «подготовкой на завтра». На самом деле Савельев давно ни к чему не готовился. Тексты лекций и планы семинаров были написаны им много лет назад и почти не претерпевали изменений. Можно было посидеть в библиотеке, разнообразить материал, обновить методику, но - зачем? Студентам всё равно, что забывать. У них полно дел куда увлекательнее истории медицины.
        Повторять одно и то же год за годом было невыносимо, но поиск новых сведений стал бы не менее унылым занятием. Трудно признавать такое в сорок с лишним, но он понимал, что выбрал не ту профессию. Поначалу осознание этого факта пугало, потом сделалось привычным.
        Медицина его никогда не интересовала: он боялся крови, был брезглив и ненавидел биологию. Однако родители были врачами, и он безропотно поплёлся вслед за ними, окончил университет, защитил кандидатскую. Медициной занимался, но врачом так и не стал: ушёл, как всем с гордостью говорила мать, в науку.
        Ушёл и заблудился, так и не найдя в ней своего пути.
        Сегодня Савельеву было не просто скучно - мучительно находиться в университете. Стены надвигались на него, сжимали и выдавливали наружу, как пасту из тюбика. Он кое-как провёл семинар и прочёл две лекции, не понимая смысла собственных слов, не делая замечаний болтунам, не обращая внимания на студентов, уткнувшихся в экраны новомодных телефонов.
        Дома он залпом выпил два стакана воды и позвонил матери. С тех пор, как умер отец, он говорил с нею каждый день: дежурно справлялся о здоровье, выслушивал подробный отчёт о настроении, бессоннице, дурных снах и неуместных замечаниях заклятой подруги Нонны Борисовны. Прижимая трубку к уху, слушал и не слышал. Мамин голос, с годами истончившийся, как и вся её фигура, шея, волосы, произносил слова, которые казались Савельеву иностранными.
        - Мам, - тихо позвал он, - мне кажется, со мной что-то происходит. Всё как-то… неправильно.
        Мать замолчала. Подумала минутку и строго произнесла:
        - Сергей, в чём дело? Ты нездоров?
        - Совершенно здоров, мама, я говорю о другом! Понимаешь, вспомнил Лиду и…
        - Не понимаю и понимать не хочу! - отрубила мать. - У тебя типичный возрастной кризис. Такое бывает у всех мужчин. Надеюсь, ты не связался с какой-нибудь молоденькой свистушкой?
        - Конечно, нет, - поморщился Савельев.
        Чёрт его дёрнул за язык: зачем было начинать этот разговор?
        - Вот и хорошо. У тебя чудесная жена. Дом - полная чаша!
        - И чем же она наполнена, эта чаша?.. Извини, у меня сотовый. Позже перезвоню, - сказал он и повесил трубку, не дожидаясь, что она ответит.
        Лида - вот с кем ему хотелось поговорить, кого необходимо было увидеть. Но невозможно.
        Савельев пошёл в спальню и лёг на кровать.
        Он познакомился с Лидой, когда ему было двадцать шесть, и все вокруг считали его подающим надежды. То, что он их обманул, выяснится ещё не скоро.
        Она приехала из глубинки, не поступила и устроилась лаборанткой на кафедру.
        - Дешёвое кино! - кривилась мама. - Взгляни на неё! Простушка, провинциалка. Такой брак хорош в книгах, а в жизни смешон. Вскоре ты поймёшь, как ошибся. Тебе будет скучно с ней, ты станешь тяготиться её привычками, раздражаться, но будет поздно! И потом, ты уверен, что она любит именно тебя, а не твою прописку и возможности?
        Савельев возмущался, хлопал дверями, а сам потихоньку начинал сомневаться. Вдруг мать права, и Лида просто хочет выгодно выйти замуж?
        На пятидесятилетие отца, куда Савельев пришёл с Лидой, мама пригласила свою приятельницу и её дочь Юнону.
        Юнона Ильинична Шварцман - так на самом деле звали будущую жену Савельева. Выйдя за него замуж, она сменила не только фамилию, но и имя. Отчество, правда, оставила.
        Мать хотела дать сыну возможность сравнить - и трюк удался. Молчаливая, не слишком хорошо одетая Лида потерялась и поблекла на фоне соперницы.
        Сейчас, спустя много лет, Юля казалась ему похожей на блестящую ёлочную игрушку, красота которой греет сердце только раз в году. А после - кому захочется доставать её из картонной коробки? Но в тот вечер Савельев был ослеплён и очарован.
        Лида ушла из его дома и из его жизни тихо, никем не замеченная. Уволилась и исчезла. Он не бросился её догонять, не искал встречи. Новый роман захватил, закружил его и вскоре вышвырнул на берег супружеской жизни - растерянного, очумевшего, но, впрочем, уже сознававшего, какого дурака свалял.
        Четыре года назад Савельев встретил свою первую любовь на конференции в Смоленске. Только она была уже не просто Лида, а Лидия Семёновна Гладилова, известный невролог, замужняя дама и мать двоих детей - об этом Савельев узнал позже, вечером, когда они отправились в ресторан. Лида давно простила его, а он сидел и каждой клеткой ощущал своё ничтожество. Пил больше обычного, рассказывал пошлые анекдоты, над которыми сам же и хохотал, то и дело принимался вспоминать вызывающие неловкость подробности их свиданий, а закончил тем, что попытался поцеловать её прямо за столиком. Лида молча стряхнула его руки, встала и ушла.
        В комнате быстро темнело. Савельев лежал и думал, что Лида была единственной, кого он по-настоящему любил. «Интересно, почему о самых искренних чувствах мы обычно говорим так пафосно и безвкусно?» Но при этом никого и никогда не обидел сильнее, чем её.
        Юля вернулась домой в седьмом часу. Заглянула в комнату, осведомилась, почему он в постели и готовить ли на него ужин. Вместо ответа он спросил:
        - У тебя что, любовник есть?
        Хотя прежде следовало бы спросить себя: «Меня это хоть немного задевает?» Ответ оказался бы отрицательным.
        Сам он постоянно изменял жене. Интрижки были мимолётными и безликими, ничего не стоящими и не оставляющими шрамов на сердце. Любовницы Савельева были похожи друг на друга и на Юлю: ухоженные, прагматичные, остроумные, знающие цену и себе, и Савельеву, и их отношениям.
        - С чего ты взял? - слова прозвучали вяло, будто Юле было лень оправдываться.
        - Ни с чего. Забудь, - он повернулся на другой бок.
        Ему тоже было лень выводить жену на чистую воду, устраивать сцену, да и вообще говорить.
        Юля недолго постояла на пороге, вышла и закрыла за собой дверь. Спустя некоторое время до него донеслись звуки заставки популярного ток-шоу, которое жена смотрела каждый вечер, не пропуская ни одного выпуска. Савельев представил, как герои сейчас начнут трясти на публике исподним, ведущий - натужно им сочувствовать, а зрители в студии и эксперты - выпрыгивать из кожи, лишь бы подольше задержаться на экране, и ему стало совсем тошно.
        Он накрыл голову подушкой, чтобы ничего не слышать. Вскоре заснул, и ему приснилась Лида. На ладони у неё сидел домовой и болтал ножками, обутыми в лапти.
        Следующее утро для Савельева не наступило.
        В день похорон вдова, наряженная в элегантное тёмное платье, аккуратно промокала в меру покрасневшие глаза платочком, прижимала к груди руки и печально произносила на выдохе, что Бог всегда забирает самых лучших.
        Цена вопроса
        25 марта. Письмо.
        «Я люблю тебя. Эта любовь живёт во мне раковой опухолью. Она пустила метастазы во все органы, и делать операцию поздно. Не поможет. Я смирилась и живу, сколько смогу.
        Всё, что было в моей жизни до тебя - неправда. Всё, что будет после - неважно. Прекрасно знаю, что рассчитывать мне не на что, и встретились мы зря. Вернее, это я тебя встретила, а ты меня никогда не встречал.
        Ты и сейчас не знаешь, что я есть на свете. Да не где-нибудь на краю мира, а этажом ниже. Мы видимся каждый день, но ты не замечаешь меня. Смотришь вскользь и мимо.
        Тебя трудно в этом винить: любоваться абсолютно не на что. Унылая, длинная и скучная, как цапля на болоте, девица. Сидит себе и сидит, стучит по клавиатуре, на звонки отвечает:
        - Компания «Грант», добрый день. С кем вас соединить? - делает вид, что работает. А может и правда, работает - какая разница…
        Много раз по телефону я слышала по-хозяйски небрежное:
        - Девочки, это Елена Вадимовна. С Сергеем Борисовичем соедините.
        Твоя жена. Небожительница. Интересно, она понимает, какое это счастье - встречать тебя с работы, готовить еду, стирать твои рубашки? Слышать твой голос, сколько захочется, обнимать, садиться тебе на колени, смеяться твоим шуткам, смотреть телевизор, засыпать и просыпаться, чувствуя твоё тепло, смотреть глаза в глаза, ссориться по пустякам, а потом мириться…
        В последнее время тебе часто звонит Эмма. Однажды так вышло, что я случайно подслушала ваш разговор. Извини, но твоя любовница - пошлая женщина. Она жеманно тянет слова, многозначительно дышит, томно хихикает. Почти вижу, как эта Эмма картинно закидывает ногу на ногу и облизывает кончиком языка накрашенные жирной помадой губы.
        Выходит, ты изменяешь Елене. Значит, ты подлец? Но для меня это ничего не значит!
        Видишь, как вышло. Я знаю твою тайну по имени Эмма, а счастливая Лена не знает. Но ты не бойся: твой секрет в безопасности!
        А я ни с кем тебе не изменяю. Люблю с тех пор, как устроилась в «Грант». Моя любовь к тебе вечна, как луна. Кажется, это уже кто-то написал до меня… Мама говорит, мне не хватает индивидуальности. Смелости. И ещё много чего. Ты прав, что не замечаешь меня. Иногда я сама себя не замечаю.
        Ты можешь спросить: «Зачем это письмо?» Мне просто хочется, чтобы ты знал. Вот и всё. Никогда не догадаешься, кто тебе пишет! Нас в общем отделе одиннадцать человек.
        Но если и поймёшь, я знаю, что ты сделаешь. Пригласишь в свой кабинет, напоишь чаем, вежливо поблагодаришь за письмо и скажешь, что всё это напрасно. Ты, конечно, весьма польщён глубоким чувством в свой адрес, но ответить на него не можешь. А я ещё молода и скоро встречу подходящего человека, выйду замуж и буду смеяться над своим увлечением. Да-да, именно увлечением, которое скоро пройдёт.
        Я подержу в руках чашку, поулыбаюсь и помолчу в ответ. Встану и уйду. И даже не огорчусь, потому что заранее знаю, что ты ничего во мне не поймёшь. И не надо.
        Просто спасибо, что живёшь на этой земле. И что прочёл моё письмо».
        27 марта.
        Анисимов стоял у отрытого окна и курил сигарету за сигаретой. А ведь почти удалось дойти до полпачки в день! Нервы, нервы…
        Вот же не было печали! Кто же из них эта идиотка? Мученица эпистолярного жанра. Татьяна Ларина, пропади она пропадом!
        Анисимов с грохотом захлопнул окно и вернулся за стол.
        - Ольга Сергеевна, кофе! - приказал он секретарше по селектору.
        Через минуту та возникла на пороге. Сухая, седая, серая, строгая. Суперпрофессионал. Недоженщина. Ленка с папой постарались: в его близком окружении нет ни одной особы женского пола моложе пятидесяти.
        «Про общий отдел-то и забыли!» - злорадно подумал Анисимов.
        А там вон какие страсти. Шекспир отдыхает! И это возвращает нас к главному: надо срочно выявить авторшу слащавого послания. Потому что она знает про Эмму! И может рассказать Ленке.
        Анисимов сделал большой глоток и поморщился. Сахара, как всегда, мало. Он протянул было руку, чтобы нажать на кнопку, сделать замечание Ольге Сергеевне и попросить принести сахарницу, но передумал. Видеть перед собой постную физиономию секретарши не хотелось. Без того настроение на нуле.
        Если эта «писательница» откроет свой трепливый рот - всё! Ленка ревнивая до ужаса. Да и шут бы с ней, с Ленкой, никуда она не денется. Влюблена, как кошка. Старше Анисимова на двенадцать лет. Так и сидела бы в старых девах с её-то рожей и центнером веса.
        Но вот папуля!.. Этот не простит. Тоже вечно подозревает, притыкает своими деньгами, вынюхивает, вышныривает. А фирма-то, по сути, его. И не только фирма. Если обидеть единственную обожаемую дочь, старик перекроет кислород во всём.
        Так что ошибаешься, голуба! Чаи гонять мы с тобой не станем. Анисимов запросил в отделе кадров личные дела сотрудников. Чтобы не вызывать подозрений, не уточнял, какой именно отдел его интересует.
        Так, посмотрим. Четверо сразу отпадают: предпенсионного возраста. Две замужем, с детьми. Тоже не наш случай. Ладно, идём дальше.
        Остаются пять человек: Алина Губаева, Нина Королёва, Ольга Смелова, Оксана Титова и Гузель Яхина.
        Длинная, говоришь, как цапля? Сейчас увидим, кто из вас длинная, а кто короткая…
        Полчаса спустя Анисимов вернулся в кабинет раздражённый и растерянный. Четверо из пяти оказались высокого роста! Только Яхина отпадает. Она маленькая и толстенькая.
        Дальше уж и зацепок нет. Все четверо - так себе. Смотрят печально и с робким призывом. На сто процентов угадать не представляется возможным. Не будешь же беседовать со всеми по очереди! Разговоры пойдут, сплетни, ненужные вопросы. Не ровён час, до папаши волна докатится.
        Остаётся единственный возможный вариант. Такую бомбу при себе держать никак нельзя. Мало ли, что у этих романтических куриц на уме.
        Анисимов вызвал Ольгу Сергеевну.
        29 марта.
        Приказ № 122/10.
        По результатам аттестационной проверки, проведённой 28 марта в связи с мероприятиями по сокращению кадров, уволить с выплатой выходного пособия следующих сотрудников общего организационного отдела:
        Губаеву Алину Амировну
        Королёву Нину Павловну
        Смелову Ольгу Васильевну
        Титову Оксану Владимировну.
        Дата. Подпись.
        Морок
        Часть первая
        Глава 1
        Отца хоронили в феврале. До весны, которую любил и всегда ждал, папа не дожил восемнадцать дней.
        Примерно пару лет назад отец произнёс фразу, которая навсегда врезалась Карине в память:
        - В году 365 дней, - сказал тогда он, - в один из них человек рождается. А потом он живёт год за годом: 365, ещё 365, ещё, ещё… И не подозревает, что какой-то из этих дней станет датой его смерти. Много раз перешагивает этот рубеж, переживает роковые сутки. Но однажды неизбежно споткнётся.
        Отец споткнулся о десятое февраля. Вышел на балкон покурить перед сном. Азалия, папина вторая жена, отправилась в ванную. Водные процедуры у неё обычно занимали не меньше получаса. Выйдя, обнаружила, что мужа до сих пор нет в комнате. Забеспокоилась, стала его звать. Выглянула на балкон - а он лежит на полу. Уже мёртвый.
        По крайней мере, так Азалия рассказывала о том вечере всем, кто готов был её слушать. Врачам со «скорой» осталось только развести руками, констатировать смерть и выразить соболезнования вдове. Больше соболезновать было некому: единственная дочь с отцом и мачехой не жила. Так уж вышло, что Карина, которая с детства была привязана к отцу, как ни к кому другому, за несколько месяцев до папиной смерти перестала с ним общаться и съехала на съёмную квартиру.
        Азалия, одетая в длиннополую норковую шубу, судорожно сморкалась и всхлипывала, вытирая глаза кружевным платочком. На голове - элегантная чёрная шляпка с траурной вуалью. И когда только успела купить?
        Отец лежал между ними, закутанный в покрывала. Гроба не было: папу хоронили по мусульманскому обычаю. Карина смотрела на прикрытую куском плотной ткани мумию у своих ног и не могла поверить, что это - действительно её отец. Яркий, энергичный, взрывной, умный, сильный, любящий…
        Папа не мог уйти вот так, не сказав ей на прощание ни слова. Просто оставить Карину один на один со всем миром. Как бы они ни ссорились. Тем более что незадолго до смерти всё-таки помирились.
        - Как же так, Наиль? Что же ты так рано ушёл?
        Тётя Нелли, папина старшая сестра, обняла сноху за плечи, успокаивающе погладила по руке и покосилась на племянницу. Сидит, как каменная, ни слезинки. А Аличка, даром что знала Наиля всего-то год, вон как убивается.
        - Ничего, дорогая, ничего, успокойся, не плачь. Нельзя так, ты же знаешь, - тихо прошептала она и поправила очки. - Хорошо, что хоть последний год жизни Наиль был очень счастлив. Благодаря тебе.
        Азалия кивнула и мученически улыбнулась сквозь слёзы. Женщины склонились друг к другу, принялись шушукаться о чём-то.
        Карина молча сидела, покачиваясь в такт движению автобуса. В груди что-то сжалось и не давало вдохнуть. Голова раскалывалась от боли.
        Зима в этом году была необычайно снежная. «Мело, мело по всей земле, во все пределы…» - всплыли строчки. «Вечно одно и то же», - рассердилась на себя Карина. Хорошо ли, плохо ли - вечно на уме стихи, романы, цитаты. Мечты и иллюзии, полный отрыв от реальности. Всю жизнь читала, грезила… А отца уберечь не смогла.
        К могиле нужно было пробираться по узкой, протоптанной могильщиками тропочке между надгробьями. Снегу - почти по пояс. Все шли гуськом, след в след. Карина еле-еле переставляла ноги в коричневых сапогах, которые были на два размера больше, чем нужно. Её собственная обувь осталась дома, в папиной квартире. Диана, соседка снизу и старшая подруга, как она себя называла, чуть не силком стащила с Карины замшевые коротенькие ботики:
        - Совсем сдурела - это всё равно, что босиком! Через пять минут околеешь! Ноги отморозишь!
        - Да у меня нет других, - слабо отбивалась Карина.
        - Зато у меня есть, - отрезала Диана. - Надевай!
        - Велики же…
        - Главное, не малы! Носки дам, наденешь и пойдёшь. Без разговоров!
        Карина уступила её напору, и теперь ей казалось, что на ногах кандалы. Она волочила их за собой покорно, как каторжник.
        Похоронная процессия чёрной змеёй вилась от аллеи к разрытой могиле. Вместе со всеми Карина продвигалась к ней ближе и ближе. Жирные вороны, похожие на чернильные кляксы, примостились на голых ветках, умными глазами глядя на вереницу людей.
        Народу было много. Папиных коллег, деловых партнёров и немногих приятелей Карина знала в лицо, хотя и не всех помнила поимённо. Они подходили к ней, что-то говорили тихими печальными голосами. Некоторые неловко совали деньги. Торопливо и потихоньку - словно стеснялись чего-то. Чего? Того, что они живы и здоровы, у них всё хорошо и спокойно, а она хоронит отца?
        Родственников у Карины было мало. Из маминых и вовсе никого не осталось. Дедушка и бабушка, мамины родители, умерли вскоре вслед за ней. В тот же год. Не смогли пережить смерть своего единственного ребёнка.
        Папины родители тоже умерли, осталась только сестра, тётя Нелли. После института уехала по распределению в Екатеринбург (тогда он ещё назывался Свердловск), да так там и осталась. Вышла замуж, родила сына и дочь, так что у Карины были двоюродные брат и сестра. О которых, впрочем, она знала куда меньше, чем о звёздах кино. Любой, кто хоть изредка смотрит телевизор, читает журналы или пользуется Интернетом, в курсе их дел. А Лена и Саша живут и живут себе за Уральскими горами. Что там с ними происходит? Карина даже точно не помнила, сколько им лет. А видела так и вообще два раза в жизни и то очень давно.
        На похороны Лена и Саша не приехали, их отец тоже. Да и к чему им было приезжать? Чтобы посмотреть, как тело чужого им человека опустят в мёрзлую глину? Карина родственников не осуждала. Точнее, вовсе о них не думала. От их присутствия ничего бы не изменилось.
        Больше половины пришедших были родными, знакомыми и коллегами Азалии. Они сплочённым коллективом сгрудились возле неё - переминались с ноги на ногу, что-то говорили, лили за компанию слёзы, вздыхали, качали головами. Посматривали на Карину, и она читала в их взглядах осуждение вперемешку с жадным любопытством.
        Возле могилы стоял папин лучший друг Альберт Асадов. Если сказать по правде, единственный. Все остальные остались далеко-далеко - в школьной и институтской юности. Осунувшийся и постаревший, остановившимся взглядом смотрел он на тело друга. Его жена, Зоя Васильевна, держала мужа за руку, готовая в любую минуту метнуться к нему с лекарствами наизготовку. Вчера вечером у дяди Альберта случился сердечный приступ, и она боялась повторения. Детей у них не было, они жили друг другом, постепенно врастая один в другого, наподобие сиамских близнецов.
        С Асадовым папа познакомился лет тридцать назад. Они вместе работали на заводе, в проектном отделе. Вместе же и ушли оттуда в бизнес, организовали архитектурно-строительную фирму, «Мастерскую Айвазова и Асадова». Теперь фирма тоже осиротела.
        Со стороны аллеи, разрывая скорбную кладбищенскую тишину, внезапно зазвучала музыка. Заплакала, застонала скрипка, надрывая душу. Карина вздрогнула от неожиданности и споткнулась, уткнувшись носом в спину идущей впереди женщины из свиты Азалии.
        - Извините, - пробормотала она.
        «Опустела без тебя земля», - причитала скрипка. Музыка ввинчивалась куда-то под кожу, дёргая обнажённые нервы.
        - Скажите ему кто-нибудь, пусть перестанет! - не выдержала Карина. Выкрик получился хриплым, грубым, как будто она разучилась говорить. Все стали оборачиваться, смотреть на неё, как вороны с веток.
        - Пожалуйста, пусть прекратит, - повторила Карина жалобно и тихо.
        Мужчина в солидной дублёнке, кажется, папин бывший одноклассник, откликнулся на её мольбу, протиснулся к аллее и начал что-то говорить рокочущим начальственным басом. Музыка резко смолкла.
        - Человеку тоже зарабатывать надо, - проговорила женщина впереди, не успев понизить голос.
        …Спустя примерно час всё было кончено. Возле могилы не осталось никого, кроме Карины. Она сидела прямо на снегу, глядя на чёрный гранитный памятник. Мамин. Отец всегда хотел быть похороненным возле неё. Азалия заикнулась о новом кладбище за городом, но тут выступила тётя Нелли. Помнила, что говорил брат и желала исполнить его волю.
        Теперь папа с мамой будут навсегда вместе. Им отворились двери в вечность, и они сейчас знают самую главную тайну. Ту, которая открывается только после смерти. Сознание собственного неизбывного одиночества и оглушающее, тяжкое горе вдруг тонким клинком воткнулись в бедный, измученный мозг Карины, и она наконец заплакала. А начав, не могла остановиться. Скорчилась на истоптанном снегу и выла, как потерянная собачонка, захлёбываясь слезами.
        В голове вспыхивали и гасли обрывки мыслей. Папы нет, и больше не будет. Он никогда не придёт. Не спросит, как дела. Не засмеётся. Не произнесёт громко в телефонную трубку своё всегдашнее: «Да, слушаю». Не скажет: «Дочь, ты молодец, горжусь тобой». Не обнимет.
        Я не услышу его голоса, не поцелую в колючую щёку, не почитаю своих стихов. Не смогу сказать ему, как сильно его люблю. Не сумею попросить прощения. И он не ответит мне: «Брось ты, это же такая ерунда в масштабе жизни».
        У него больше нет этой жизни. Наверное, и даже наверняка, есть другая. Но этой-то, в которой сейчас живёт Карина, точно нет. И масштабы у него теперь совсем иные. Ей до них не дотянуться.
        Она плакала и плакала, но слёзы не приносили облегчения. Только делали больнее, царапали, рвали горло и душу.
        Глава 2
        Мама умерла, когда Карине едва исполнилось четыре года. Самое яркое и чёткое воспоминание детства было связано как раз с её смертью. Папа, стоя на коленях, обхватил руками гроб с телом жены, и глухо рыдал. Карина стояла на пороге комнаты и тоже плакала. Они остались с папой совсем одни.
        Карина почти не помнила маму - так, чтобы самостоятельно, своей собственной памятью, не по фотографиям и папиным рассказам. И в этом заключался весь ужас и огромная несправедливость. Она помнила свою безграничную любовь к маме, но не её саму! В памяти осталось ощущение заботы, тепла и покоя, мягкость светлых пушистых волос и невыразимо уютный и родной запах.
        У мамы обнаружилось редкое страшное заболевание - рассеянный склероз. Последний год своей недолгой жизни она провела в Москве, в больнице. И маленькая Карина с папой приезжали туда навестить её, когда врачи разрешали.
        Карина помнила палату с тремя койками, раковину в углу и то, как солнечные лучи косыми полосками лежали на жёлтом линолеуме. От этого пол нагревался: получалась одна полоска тёплая, другая прохладная. Карина ходила по полу в одних носочках и ступнями ощущала то тепло, то холод.
        Мама прижимала её голову к своей груди, целовала в макушку и что-то говорила - теперь уже не вспомнить, что именно. Однажды Карина почувствовала, как ей на лоб упала тёплая капля, она подняла голову и обнаружила, что мама плачет. Никогда раньше Карина не видела, чтобы кто-то из взрослых плакал. Она так растерялась, что тоже заревела.
        Потом, когда Карина стала чуть старше, она спросила отца, почему мама тогда плакала - ей было больно? А папа ответил, что нет, она рыдала вовсе не от боли. Маме было страшно.
        - Она боялась умирать? Умирать страшно? - с детской прямотой поинтересовалась Карина.
        Отец помолчал минутку, а потом ответил:
        - Нет, дочь, я думаю, пугает не смерть сама по себе. Мама ведь просто ушла в иной мир. Люди не исчезают бесследно - они уходят туда, где мы уже не можем их видеть. Но они видят тех, кто остался жить. Мама плакала, потому что очень боялась за тебя и меня. Ей было невыносимо оставлять нас здесь одних. Бросать.
        Сейчас Карине двадцать три. Именно столько, сколько было маме, когда та умерла. Карина будет стареть, покрываться морщинами, седеть, горбиться, сохнуть или болезненно поправляться, а мама навсегда останется юной и прекрасной. Для неё земное время остановилось.
        Папа часто говорил, что дочь очень похожа на маму, тоже Карину. Если сильно придираться, то сходства мало. У Карины-старшей были тёмные глаза и светло-русые волосы. А у Карины-младшей - наоборот. Волосы каштановые, глаза - серо-голубые. У мамы был правильный прямой нос, а у дочери - чуть вздёрнутый. Мама была рослая и фигуристая, Карина - невысокая хрупкая худышка.
        Однако форма губ и разлёт бровей, овал лица и поворот головы, ямочки на щеках и ногти-лопаточки, манера заламывать левую бровь и привычка смеяться, запрокидывая голову, касаться пальцами лба, когда задумается, - всё то, что составляло облик Карины-мамы, с детальной точностью было воспроизведено в её дочери. Только вот характер совсем другой. В Карине-младшей никогда не было маминой лёгкости, общительности, простоты.
        Как-то раз, будучи маленькой девочкой, Карина услышала, что называть дочь именем матери - плохая примета. Смертоносная. Мать отдаёт дочери свою жизнь и потому умирает молодой… Прибежала из школы вся зарёванная. Рыдала в голос и кричала, зачем папа и мама назвали её так?! Разве мало было других имён? Если бы они назвали дочь, например, Наташей, Светой или хотя бы Дариной, изменили одну-единственную буковку, то мама была бы сейчас жива! У неё тоже была бы мама, как у всех других детей!
        Отец долго не мог успокоить дочь. Разве можно растолковать охваченному отчаянием и болью ребёнку глобальные вещи вроде Божьего промысла, судьбы, предначертания? Тем более если и сам нет-нет, да и усомнишься в справедливости мироустройства, при котором любимые жёны уходят так рано, оставляя мужей на руках с крошками-дочерями…
        Папа у Карины был - каких поискать. Всю жизнь старался за двоих, пытался не просто быть отцом, но и заменить собой мать. Выслушивал дочкины секреты и жалобы, развеивал страхи, вытирал слёзы. Разучивал с ней песенки, заплетал косички. Готовил завтраки, обеды и ужины, помогал делать уроки. Давал советы, наказывал и хвалил. Ходил на родительские собрания и возил на отдых. Приучал к домашним делам и читал её стихи. Был другом, соратником, критиком, обожателем. Карина не мыслила себя в отрыве от отца.
        Хотя, как в песенке поётся, «папа может всё, что угодно, только мамой не может стать». И Карина всегда тосковала по маме. Она практически не помнила её присутствия, но зато остро ощущала отсутствие.
        Конечно, с годами привыкла к своему сиротству. Вернее, свыклась с ним, потому что привыкнуть к такому невозможно. Но в ней навсегда поселился страх потерять ещё и отца. Остаться совсем одной. Она слишком рано поняла, что близкого человека могут отнять у неё в любую секунду.
        Карина любила отца глубокой, не рассуждающей, какой-то суеверной любовью. Как язычник, который с безграничной надеждой припадает к своему деревянному идолу. Папа с детства был для неё опорой и гарантом нормальности этого мира. Всё было стабильно, правильно и закономерно только при одном условии: отец находится в пределах досягаемости. Даже когда они отдалились друг от друга в прошлом году, отец всё равно - был. Просто был, и всё. Подними трубку - услышишь голос. Зайди в гости - увидишь.
        И теперь, когда папы не стало окончательно, Карина ощутила жуткую, неисправимую пустоту. Она не представляла, как сможет приучить себя жить с нею. Это было похоже на ампутацию какой-то части души. Оторванная часть ныла и стонала, заставляя мучиться от фантомной боли.
        После кладбища Карина, тётя Нелли и Азалия приехали домой. Туда, где Карина раньше жила с отцом, и откуда сбежала в съёмную хрущобу.
        Поначалу вместе с Азалией собиралась и добрая половина её знакомых и родственников, но та заявила, что ей нужно «прийти в себя». Карина вдруг вспомнила, как на кладбище вдова внезапно заголосила, запричитала и сделала точно рассчитанную попытку броситься в раскрытую могилу. Несколько пар рук обхватили её, удержали, оттащили от края. Кто-то зарыдал, кто-то принялся совать ей в рот лекарство… Дешёвый спектакль.
        Они втроём сидели на просторной кухне, пили чай, отогревались. Чай был так себе, жидковат. Зато к нему прилагались пирожные. Разумеется, не собственного производства, а из супермаркета. Азалия любила обильно поесть, но терпеть не могла готовить. А если и бралась, то получалось незнамо что. Поэтому отец готовил сам, у него это отлично получалось. Либо они покупали готовую еду.
        Азалия своей кулинарной неумелостью гордилась, усматривая в этом признаки аристократизма. Каждый раз давала понять, что кастрюлями и сковородками гремят женщины попроще и поплоше. Замотанные и затравленные бытом тётки. Карина не раз слышала, как она произносит:
        - Мясо, шоколад и коньяк - вот моя еда. И не надо часами у плиты стоять!
        Сейчас она деловито, кусок за куском, укладывала в себя пирожные и запивала чайком. Смерть мужа, видно, не лишила её аппетита. Зрелище было почти неприличное, и Карину замутило. Она отвела взгляд.
        Кухня, как и вся папина квартира, была отремонтирована в полном соответствии со вкусами новой хозяйки. Здесь теперь было броско, модно, стильно, современно, престижно, дорого… можно продолжить описательный ряд. Карине казалось, что она находится в салоне интерьеров. Или на съёмках сериала про жизнь богатых и знаменитых.
        И всюду, на всех мало-мальски пригодных поверхностях, стояли свечи, свечки и свечечки. Большие и маленькие. Разноцветные, в тяжёлых подсвечниках и на изящных подставках. Ароматизированные, необычной формы, самые простые.
        - Кариночка, ты теперь опять сюда переберёшься? - тётя Нелли совершенно по-отцовски сдвинула брови, так что между ними пролегла вертикальная складка. Сняла очки, и её глаза сразу стали казаться меньше, а лицо моложе.
        Она не успела ответить, как вмешалась Азалия.
        - А как же? Зачем деньги тратить. Которых и нет…
        Деньги за Каринину квартиру платил отец. Кроме того, каждый месяц, с тех пор, как она поступила в институт, переводил на её карточку определённую сумму. И продолжал помогать деньгами до последнего времени. Её зарплаты хватило бы ровно на три недели проживания в съёмном жилище, при этом на еду, бензин и прочее уже не оставалось бы. Конечно, деньги на карточке пока были, тратила Карина немного, однако снимать жильё в сложившейся ситуации было непозволительной роскошью.
        И, конечно, Азалия не преминула об этом напомнить.
        В другое время Карина разозлилась бы: не будь мачехи, не было бы и ссоры с отцом. Зачем ей тогда понадобилось бы уходить? Но сейчас сил на злость не осталось. И всё же она попыталась ответить с некоторым вызовом:
        - Конечно, я сюда перееду. Это же и мой дом. - Слова прозвучали жалко и повисли в воздухе.
        Тётя Нелли звякнула чашкой о блюдце и неуклюже заметила:
        - Вы, девочки, теперь должны держаться вместе.
        Азалия неожиданно горячо поддержала её:
        - Конечно, Нелличка, конечно! Я Кариночку от себя не отпущу, она мне как дочь!
        «Лицемерка гадкая!» - подумала Карина. Она была уверена, что будь у неё такая возможность, мачеха прямо сейчас пинком вышвырнула бы падчерицу за дверь: их неприязнь была взаимной и стойкой. Даже тётя Нелли, и та несколько опешила от столь явной демонстрации фальшивых чувств, но быстро взяла себя в руки и принялась петь дифирамбы душевным качествам снохи.
        Карина молча смотрела на Азалию. Всё-таки, что отец в ней нашёл? Хотя, если честно признаться, мужчинам она нравится. Вроде и фигурой не вышла: кургузая, с короткими полными ногами. Тумбообразная, как в анекдоте: 90 -90 - 90, где талию делать будем? Лицо словно бы мельчает книзу с каждой чертой: высокий крутой лоб, широкие скулы, светло-карие глаза чуть навыкате, острый нос с горбинкой, маленький рот с мелкими хищными зубками, крохотный подбородок.
        Но чего не отнять - так это умения себя подать. Ухоженная, мягкокожая. Рассыпчатый томный смех. Пышные блестящие волосы. Ленивая кошачья грация. Протяжные, манящие интонации низкого голоса.
        Карина встала и выплеснула в мойку остывший чай.
        - Тёть Нель, я пойду, наверное. - Она наклонилась и мазнула губами по тёткиной щеке. От щеки сладко пахло пудрой. Коротко взглянула на мачеху, кивнула ей и вышла из кухни.
        Азалия тихонько вздохнула и выразительно подняла брови. Нелли понимающе покачала головой и проводила племянницу осуждающим взглядом.
        - За что? Неличка, ну вот скажи - за что она так со мной? Разве я заслуживаю?
        - Аличка, что ты такое… - завела Нелли.
        - Погоди, погоди, - глухим от слёз голосом прервала вдова, - ты человек, который может посмотреть на ситуацию… непредвзято. Скажи, что я ей сделала?! Гоню её из дому? Нет! Обзываю, оскорбляю? Нет! Виновата только в том, что её отец выбрал меня. Мы любили друг друга. Нелличка, я так его люблю! Просто не знаю, как мне дальше жить без него. В такой вот обстановке… не могу…
        Она перестала сдерживаться и разрыдалась, уронив голову на руки. Нелли тоже заплакала и принялась поглаживать сноху по густым волосам. Ей было больно, обидно за брата, которого не понимала собственная дочь, и очень неловко.
        Азалия, которую она, в сущности, практически не знала и видела второй раз в жизни, ей понравилась. В июле, на свадьбе, Нелли поразил вид брата. Таких сияющих глаз, такой ликующей улыбки на его лице она не видела лет двадцать. Вторая супруга Наиля показалась ей женщиной умной, даже лучше того - мудрой, интеллигентной, душевной.
        Больше они не виделись вплоть до похорон. Но каждый раз во время телефонных разговоров Наиль взахлёб рассказывал сестре о своей Аличке. Правда, вспомнила она, после Нового года не позвонил ни разу… А когда они поздравляли друг друга с праздником, ей показалось, что брат говорил вымученно, напряжённо. Хотя это могло и показаться.
        Неприязнь племянницы к новой жене отца Нелли считала проявлением эгоизма, ревности, самовлюблённости. И очень сердилась. Судя по всему, Карина мачехе тоже не слишком нравилась, но та хотя бы пыталась наладить отношения.
        - Аличка, милая моя, успокойся. Что ты, перестань, пожалуйста, - беспомощно бормотала Нелли. - Она же ещё совсем девчонка. Избалованная, конечно. Но ведь без матери росла, Наиль ей и за маму, и за папу… Не обижайся на неё.
        - Разве я обижаюсь?! - Азалия вскинула голову и уставилась на Нелли блестящими от слёз глазами. - Просто… Неужели нельзя хоть на какое-то время забыть о конфликте? Ради памяти отца.
        - Да, Аличка, да, избаловал он её. Я всегда говорила, нужно жениться, у ребёнка должна быть мать. Тем более у девочки! Так радовалась, что он наконец-то женился. Поздновато, конечно, Каринка выросла… Ну, то есть я не в том смысле, что ему надо было кого-то другого пораньше выбрать, а… - Она запуталась в словах и потерянно замолчала.
        - Так стараюсь, всей душой к ней готова, а она…
        Азалия жаловалась и стенала, а Нелли ласково гладила сноху по голове и старалась успокоить, почти не вникая в её слова. Она устала, хотелось прилечь. Ноги гудели, голова кружилась, слегка мутило. Наверное, давление подскочило.
        «Быстрее бы уж домой!» - подумала Нелли и тут же устыдилась своих мыслей. Наверное, по-хорошему надо бы хоть до третьего дня остаться, поминки справить… Но ведь работу тоже не бросишь! Послезавтра уже надо быть на службе.
        Она понимала, что это лишь отговорка. Ей просто хотелось оказаться подальше отсюда. Напряжение висело в воздухе, как шаровая молния. Нелли некстати вспомнила, как в пионерском лагере после отбоя они с ребятами пугали друг друга страшилками про Чёрную руку, Красное пятно и эту самую молнию. Будто бы девочка и мальчик остались дома одни, а бабушка ушла и строго-настрого наказала закрыть окошко, если начнётся гроза. А иначе шаровая молния залетит! Но дети, естественно, не послушались, и огненный мяч влетел в окно, проплыл через всю комнату и сжёг непослушных детей, а заодно и всю квартиру. Только угли остались… И что за чушь лезет в голову!
        Ладно, поминки можно сделать и дома, для своих. А Азалия здесь всех соберёт. На Карину никакой надежды. Нелли ещё раз глубоко вздохнула и постаралась сосредоточиться на причитаниях снохи.
        Глава 3
        Карина закрыла за собой дверь, медленно пересекла комнату и подошла к окну. С их одиннадцатого этажа открывался шикарный вид. Правда, сейчас было темно, лишь далеко внизу вспыхивали и переливались разноцветные огни. Подмигивали фарами автомобили, щедро рассыпали бриллиантовые блёстки рекламные вывески, светились уютным светом окна домов.
        А чуть дальше - широкое тёмное пространство: это мирно дремала закованная во льды река. Вынужденная сменить жильё, Карина больше всего скучала именно по этой захватывающей дух панораме. Крохотная квартирка, которую она снимала, находилась на втором этаже, и ей страшно не хватало этого вольного волжского простора. Казалось, её заживо засунули в тесный душный гроб.
        Карина задвинула шторы и опустилась на кровать. Медленно обвела взглядом комнату. Это был её мир, её вселенная. Место силы. Личный замок. Крепость, где она искала и обретала защиту. Она любила их с отцом дом, быстро начинала по нему скучать и с наслаждением возвращалась из любой, даже самой желанной поездки.
        Они переехали сюда через пять лет после маминой смерти. До этого жили в квартире, которая осталась от маминых родителей. Сначала в «двушке» было тесновато: четверо взрослых и маленькая Карина. Потом жильцы один за другим стали навсегда покидать дом: мама, вслед за ней бабушка, потом дед. В конце концов они с папой остались вдвоём. Квартира осиротела, притихла, в углах затаилась скорбь.
        Отцу было там очень тяжело. Позже он не раз говорил Карине, что купить другую квартиру и переехать было его заветной мечтой. Или, точнее, вопросом жизни и смерти, залогом выживания. Он готов был пахать, как проклятый, чтобы заработать на новое жильё и не возвращаться каждый вечер туда, где каждая мелочь напоминала об ушедшей жене и пропавшем счастье.
        К счастью, их с Альбертом бизнес вскоре стал приносить хороший доход. Да и старую квартиру удалось продать быстро и выгодно. Они перебрались в противоположный конец города, словно спасались, бежали от чего-то.
        Новая квартира и по сегодняшним-то меркам может именоваться элитной, а уж тогда… Карина помнила, как отец впервые привел её сюда, показать, где они скоро будут жить. Помнила и свои ощущения.
        Мебель ещё не привезли, ремонт в самом разгаре. Квартира выглядела слишком большой, неуютной, пустой. Три огромные комнаты: гостиная, папин кабинет, он же спальня, и Каринина детская. Привыкшей к скромной «двушке» девочке эти хоромы казались чужими, враждебными. Комната, которая полагалась ей теперь, была раза в три больше прежней. Карина растерянно бродила по ней и гадала, чем заполнить эту пустоту.
        - Ну, как тебе? - спросил папа.
        Она видела, как ему нравится новый дом, как сильно он хочет, чтобы и дочке он тоже пришёлся по душе. Поэтому подавила вздох и постаралась изобразить радость. Но папа, конечно, сразу всё понял. И позвал Карину на лоджию, куда можно было попасть из кухни или из гостиной.
        - Иди-ка сюда!
        Лоджия была необычная - полукруглая и просторная. Отец приоткрыл одно из окон, и в лицо сразу ударил озорной свежий ветер. Их дом тогда стоял почти на окраине города. Карина глянула вниз и увидела изумрудные луга, перелески и серебристую, сверкающую на солнце реку. Она впервые поднялась на такую высоту и буквально потеряла дар речи от увиденного. «Я сказочная принцесса в башне замка», - пронеслось в голове.
        Отец стоял рядом, довольный эффектом.
        - Здорово, пап! - закричала Карина.
        - Переезжаем?
        - Переезжаем!
        Она сама выбирала кровать, шкафы, тумбочки, стол, шторы и всё остальное. Здесь всё было - под неё. И для неё.
        Съехав, Карина чувствовала себя королевой в изгнании, но возвращение тоже не добавило радости. Ей казалось, что их дом осквернён. Пожалуй, только эта комната, до которой руки Азалии так и не успели добраться, оставалась по-настоящему родной.
        Она глубоко вздохнула и с трудом удержалась, чтобы снова не начать плакать. В комнате было тепло, но её всё равно била дрожь. Надо бы сходить в прихожую за сумкой, взять таблетки: Диана сунула что-то успокоительное.
        Только вот идти не хотелось. Тащиться мимо кухни, видеть, как наивная тётя Нелли успокаивает эту лживую стерву… Нет уж, спасибо, насмотрелась! Азалия сейчас не упустит возможности, такого нарасскажет - волосы дыбом встанут. Это она умеет.
        «Надеюсь, тётя Нелли теперь хотя бы здороваться со мной не перестанет, - вяло подумала Карина. - А вообще-то, какая разница? Завтра улетит домой, пусть думает, что хочет».
        Карина боком завалилась на кровать, свернулась калачиком и закрыла глаза. Лежать бы вот так и ни о чём не думать. Забыть, забыться.
        Не вышло. Словно назло, в прихожей заверещал мобильник. Она попыталась не обращать внимания, но звонивший был настойчив. Твёрдо вознамерился пообщаться с ней.
        Карина вздохнула, поднялась с кровати и выползла из комнаты. «Ладно, заодно тогда и таблетки возьму».
        В кухне - та же картина. Тётя Нелли и Азалия вполголоса беседуют о чём-то. Голова к голове, голоса тихо журчат, слова льются и льются. Внезапно Карине захотелось пойти туда и разбить этот тет-а-тет. Заорать или швырнуть на пол что-нибудь тяжёлое. Например, уродливую вазу, которую мачеха притащила домой в первые дни своего появления и водрузила на столик в отцовской спальне. Говорила, это эксклюзивная «модерновая» вещь ручной работы, которая стоит бешеных денег. Карина терпеть не могла подобные «произведения искусства». Бесформенная груда, какой-то обрубок, смутно напоминающий человеческое тело без головы, закутанный в переплетение металлических полосок.
        Разумеется, не стала ничего бить и крушить. Незачем лить воду на мельницу Азалии. Давать ей шанс победно глянуть на тётю Нелли: а я что говорила?! Психопатка, чокнутая истеричка, социально-опасная грубиянка.
        Карина тихо прошмыгнула к входной двери и принялась искать свою сумку. Звонила Ира Косогорова. Приятельница. Хорошее словечко для таких отношений, как у них с Ирой. Больше, чем просто знакомые, но меньше, чем настоящие друзья.
        Ни в школе, ни в институте подруг у Карины не было. Наверное, она не умела дружить. Для этого нужны две вещи: потребность и время. У неё не было ни того, ни другого.
        Говорить с другой девочкой о моде, косметике, шмотках было скучно. Она относилась к вещам прагматично и равнодушно: закончилась помада, вышла из моды кофточка, износились джинсы - значит, надо купить новые. Пошла и купила. О чём тут говорить? Что обсуждать?
        А беседовать о сокровенном, о своих радостях, страхах или сомнениях, говорить о симпатии к мальчику, обсуждать книги и фильмы, делиться проблемами с кем-то посторонним казалось невозможным. Для таких разговоров был единственный подходящий собеседник - папа.
        Что касается времени, его тоже хотелось провести с толком. Куда интереснее было читать и писать стихи. Поначалу, чтобы не прослыть совершеннейшим изгоем, Карина пыталась общаться с одноклассниками.
        Но притворяться быстро надоедало, и со временем она оставила это занятие. Держалась особняком, была молчалива и нелюдима. С детства слыла высокомерной, замкнутой, «повёрнутой» чудачкой. Девочки в классе шептались за её спиной, что она задавала, богачка, да вдобавок с приветом. Мальчики тоже сторонились хотя и симпатичной, но чересчур задумчивой Карины, у которой неизвестно что на уме и так просто к ней не подъедешь.
        Иногда одиночество удручало, но ненадолго. А после слов отца: «Мало у кого хватает духу позволить себе не оправдывать чужих ожиданий. Ты - отважилась!», Карина и вовсе успокоилась.
        В вузе, куда поступила легко и без усилий, её обособленность не казалась чем-то из ряда вон. Училась она в институте культуры и искусств, где каждый студент считал себя человеком необычным. Многие старались, как могли, начиная от эпатажного внешнего вида и заканчивая специально придуманной линией поведения. Конечно, у большинства это было просто интересничание.
        Но Карина вздохнула свободно: здесь она не бросалась в глаза. И её материальное положение - тоже. Детей из малообеспеченных семей на их факультете не было. Позволить отпрыску получать профессию культуролога могли лишь состоятельные люди. Люди, которые знали, что их чадам не придётся работать в поте лица, дабы прокормить себя.
        В институте у Карины и появились приятели. Они помогали друг другу на семинарах и сессиях, общались на переменах и вечеринках, ходили вместе на дискотеки и в кино, изредка «прошвыривались» по распродажам. Это ненавязчивое общение не задевало души, но помогало развлечься. Прошли пять лет, отгремел выпускной - и все они забыли друг о друге.
        Получив диплом, Карина осталась в институте, поступила в аспирантуру. Сейчас заочно училась, работала лаборанткой на кафедре культурологии и философии, писала диссертацию. Здесь, на кафедре, Карина и познакомилась с Ирой. Это была, конечно же, вынужденная дружба. Как у Пушкина хорошо сказано: «от делать нечего друзья»! Больше им общаться на кафедре было не с кем. В основном контингент пожилой, солидные семейные люди. А тут и чаю есть с кем попить, и в магазин за пирожными сбегать, и на студентов оборзевших пожаловаться, и про коллег посплетничать. Правда, говорила в основном Ира, Карина же привычно помалкивала и слушала.
        Сейчас Косогорова звонила справиться о её самочувствии.
        - Привет, - скорбно молвила она. - Ты как? Ничего?
        - Нормально, - коротко ответила Карина.
        - Ты уж держись давай.
        «За кого? Или за что?» - хотела съязвить Карина, но промолчала. Зачем обижать человека?
        - Стараюсь. Спасибо, что позвонила.
        - Да что ты! Какое спасибо! Не могла не позвонить, не поддержать. Ты должна держаться.
        «Далось ей это, держание??», - поморщилась Карина.
        Ира не успокаивалась:
        - Кариша, все мы смертны… - глубокомысленно изрекла она. - То есть я хотела сказать… Понимаешь…
        - Я понимаю. Спасибо, Ирочка. Я пойду прилягу, ладно?
        - Ладно, ладно, конечно, - заторопилась Косогорова. - Ты уж завтра на работу не выходи. Отдохнёшь…
        - Нет, я выйду, - перебила Карина. - Мне так легче.
        - Пока, Кариша.
        Экранчик погас. Телефон удовлетворённо замолчал. Карина задумчиво смотрела на него. Неужели всё-таки ждала, что он позвонит? Где-то там, в запретной зоне, жила надежда?
        Она отключила телефон, небрежно бросила его в сумку, нашарила в боковом кармашке упаковку с пилюлями и торопливо прошла в ванную. В кухне наметилось какое-то движение, а сталкиваться с тёткой или Азалией желания не было.
        Защёлкнула серебристый замочек и перевела дыхание. Как же она будет жить с Азалией в одной квартире, если это вынужденное соседство вызывает такую неприязнь? Ответа не было. Карина засунула в рот сразу две жёлтые таблетки, разделась и залезла под горячую воду.
        Она обожала принимать душ и валяться в ванне. В воде ей легче думалось, мысли обретали чёткость. И стихи писались, и проблемы решались. Отец называл её русалкой.
        Сама Карина считала: любовь к воде объясняется тем, что это её стихия по гороскопу. Она родилась под знаком Водолея. 22 февраля. Это будет первый день рождения без папы. Ей больше не от кого ждать поздравлений. Да и не нужны они ни от кого. Карина глубоко вздохнула и ополоснула лицо. Не помогло: она снова заплакала.
        Вылезла из ванной уже ближе к полуночи. К её удивлению, очень хотелось спать. Видимо, таблетки подействовали: мысли сделались тягучими и вялыми. Она с трудом постелила себе, забралась в кровать и моментально заснула, не успев додумать мысль, что надо бы запереть дверь.
        Глава 4
        Карина второй час добиралась до работы. Обычно дорога отнимала минут сорок. Но из-за снегопада, который начался со вчерашнего вечера и продолжался до сих пор, проехать было практически невозможно. Она опоздала уже на пятнадцать минут, позвонила и предупредила, что задерживается.
        Трубку снял заведующий кафедрой, профессор Семён Сергеевич Савин, которого за глаза все звали СС. Никакой связи с характером кличка не имела - профессор был безобидным милейшим стариканом, всю жизнь посвятившим преподаванию. Редкий случай: Савина обожали и студенты, и коллеги.
        Институтские старожилы рассказывали, что лет десять назад у Савина случился второй инфаркт. Увезли на «скорой» прямо с экзамена. Все были уверены, что если Семён Сергеевич и выживет, то уж в институт точно не вернётся. Но через два месяца легендарный СС был на своём посту. Несмотря на категорические запреты врачей и бурные протесты жены.
        С тех пор в институте сменились два выпуска студентов. Жена Семёна Сергеевича умерла от рака пять лет назад. А его самого любимая работа крепко держала на этом свете.
        Жил он в двух шагах от института, поэтому снегопад не помешал ему прийти на работу как обычно. Семён Сергеевич неизменно являлся в восемь утра, вне зависимости от того, во сколько у него по расписанию занятия и есть ли они вообще. Карина полагала, что живи профессор Савин в другом конце города, это бы ровным счётом ничего не меняло.
        На Каринины оправдания СС рассеянно молвил:
        - Не переживайте, Кариночка, добирайтесь спокойно. Все опаздывают - такая уж нынче погода.
        Требовательный к себе, к другим профессор был снисходителен. Однако никто и никогда его добротой не злоупотреблял.
        Дорожники не успевали расчищать магистрали, и поток машин двигался с выматывающей нервы черепашьей скоростью. По радио диджей рапортовал о новых авариях на дорогах, водители психовали, «дворники» лихорадочно метались по стеклу, снег валил…
        «Отличный день рождения! Лучше не придумаешь», - горько усмехнулась про себя Карина. Разумеется, был бы жив папа, ни снегопад, ни пробки, ни какие угодно катаклизмы не помешали бы ей получить свою порцию радости.
        Но сегодня из близких её поздравила только тётя Нелли: позвонила в семь утра из Екатеринбурга. Карина как раз допивала кофе. Тётка словно отсекла от себя Уральскими горами грустные мысли и переживания: голос звучал бодро и оптимистично.
        Она речитативом отбарабанила положенные пожелания, для порядка поинтересовалась, как племянница себя чувствует, получила фальшивые уверения, что всё в порядке и повесила трубку, сообщив, что у них уже девять утра, у неё начался рабочий день и больше разговаривать она не может.
        Обе повесили трубки с облегчением. Нелли вести светскую беседу мешало смутное чувство, что она открещивается от чего-то важного. Карине попросту не о чем было говорить с тёткой.
        Под конец разговора в кухню вплыла Азалия. Она работала начальником юридического отдела в крупной компании, которая занималась чем-то, связанным с нефтью. Вставала рано, обычно не завтракала, только пила зелёный чай с ложкой мёда, зато не менее часа рисовала лицо. Они выходили из подъезда примерно в одно и то же время, садились в свои машины - Карина в белую малолитражку, Азалия в роскошный алый джип - и разъезжались по своим делам.
        - Утро доброе, - пропела мачеха, - у тебя сегодня день рождения?
        - Да. И тебе доброго утра.
        - Поздравляю, дорогуша. Как отмечать планируешь?
        Карина оторопела, поражённая неуместностью вопроса, и язвительно ответила:
        - Известно как. С песнями и плясками. Обстановка-то располагает к веселью.
        Ждала, что Азалия смутится, но та не отреагировала. Спокойно заварила себе чаю в маленьком чайничке, достала пузатую банку с мёдом, мурлыча под нос песенку.
        Когда рядом не было никого, перед кем требовалось играть, она не утруждалась изображать убитую горем вдову. Карина в число зрителей не входила, так что в её присутствии мачеха напевала, пила любимый коньячок, смотрела сериалы и шоу, слушала музыку, болтала по телефону. Жгла мерзкие ароматизированные свечи, и в результате вся квартира пропиталась удушливым горько-сладким ароматом. Карина ни разу за эти дни не увидела следов слёз на её лице. Ни аппетита, ни сна Азалия тоже не потеряла.
        Разумеется, на поминках поведение коренным образом менялось. На свет Божий извлекались приличествующие случаю атрибуты: кружевной чёрный платок, помада блёклого персикового оттенка, строгое тёмно-серое трикотажное платье, туфли на низком каблуке. На лицо навешивалась печальная мина, волосы укладывались в старомодный пучок.
        Преображение было поистине удивительным. Откуда-то возникали горькие складки возле губ, глаза казались чуть припухшими от бессонных ночей, руки начинали слегка подрагивать. Но самым поразительным было умение плакать: бурные потоки слёз начинали извергаться из глаз всякий раз, когда ей было нужно.
        В Каринином институте был театральный факультет, и она время от времени присутствовала на постановках, репетициях и мастер-классах. Однажды наблюдала, как режиссёр пытался заставить начинающих актёров плакать.
        Юноши и девушки, которые готовились в ближайшем будущем штурмовать экраны и театральные подмостки, старались изо всех сил. Сосредотачивались и собирались с мыслями. Вспоминали самые страшные, унизительные и грустные моменты своей жизни. Пробовали воскресить в памяти «слезоточивые» эпизоды фильмов и книг. Режиссёр пугал их, орал и оскорблял - ничего не помогало. Чем всё закончилось, смог ли хоть кто-то зарыдать, Карина так и не узнала, ушла. Но то, что заставить себя плакать усилием воли часто не под силу даже профессиональным (ну, пусть полупрофессиональным) актёрам, убедилась.
        Азалия же делала это легко и играючи. Раз - и она горько рыдает, а все окружающие бросаются её утешать. Два - и слёзы высыхают, вдова «умудряется взять себя в руки», чем вызывает ещё большую приязнь и уважение окружающих. «Как страдает, бедняжка! Но при этом как держится!»
        Карину поражал этот неприкрытый, откровенный цинизм, ей было обидно за отца, который, окажись на месте Азалии, вне всякого сомнения, вёл бы себя совсем иначе. Она знала, что с ним творилось после смерти мамы. Помнила, как он многие годы дважды в неделю ходил на её могилу.
        То, что вытворяла Азалия, было злым фарсом, гримасничаньем, оскорблением его памяти. Карина точно знала это, но кто бы ей поверил? И она молчала, старалась не связываться, по привычке глубже прячась в свой панцирь.
        Больше в то утро между ними не было сказано ни слова. Девушка поспешно ретировалась из кухни, оделась и ушла на работу раньше обычного. Ей нужно было зайти в магазин, купить продукты и разные мелочи: именинники на кафедре традиционно «проставлялись». Полагалось прибыть наряженной, напомаженной, накрыть шведский стол, получить в подарок букет и какую-нибудь безделушку, выслушать пожелания и растроганно поблагодарить коллег.
        Телефон призывно загудел, завибрировал. Кто бы это мог быть? Звонок с работы исключался. Поздравлений Карина ни от кого не ждала: тётя Нелли уже отметилась, Ира звонила час назад, Диана тоже. Старшая подруга всегда поздравляла её лично, но на этот раз не смогла: была в командировке. Работала в пресс-службе крупного кондитерского холдинга, и позавчера уехала в региональное отделение, писать о тамошней сдобно-сладкой жизни. Впрочем, подозревала Карина, она в любом случае не стала бы звонить к ним в дверь: вряд ли ей захочется натыкаться на Азалию. Это была отдельная история.
        Карина дотянулась до телефона, и сердце, вопреки всему, почему-то ёкнуло. Некоторое время она тупо пялилась на экран, потом всё же ответила:
        - Алло.
        - Привет, Манюня! - произнёс знакомый голос. - Поздравляю, дорогая. Всего тебе и побольше.
        - Спасибо, Жан, - сдержанно отозвалась она. - Но не стоило утруждаться. И не зови меня так.
        - Прости, по привычке. Чего невесёлая? Занята?
        - За рулём.
        - Ясно. Как ты? Как отец?
        Разумеется, Жан ничего не знал: они не общались примерно десять месяцев. Причём расстались далеко не друзьями. Потому и удивительно, что он звонит и ведёт себя, как обычно. Врождённое нахальство. Карина бы так не смогла.
        - Папа… умер.
        - Как? Прости, он что болел или…
        - Сердце.
        Она не могла ни с кем обсуждать папину смерть. Говорила, только если промолчать было невозможно. И никогда не плакала на людях.
        - Мне, правда, жаль. Почему не позвонила? Мы не чужие люди…
        - Давно уже чужие.
        - Зря ты так. Может, помощь нужна?
        То, с какой проникновенной задушевностью он умел иногда говорить, раньше производило на Карину сильнейшее впечатление. Позволяло считать, что Жан просто носит на людях маску - это у него профессиональное. А на самом деле тонкий, глубокий и ранимый человек с большим сердцем и широкой душой. Только ей, Карине, и открывается по-настоящему. Лишь спустя долгое время она поняла, что это всего-навсего часть роли, чётко продуманная тактика для извлечения выгоды. И опробует её Жан абсолютно на всех, кто ему нужен и может быть полезен.
        Она ничего не ответила, и он продолжил:
        - Я подумал, может, мы могли бы…
        - Нет, не могли бы. И вообще, зачем ты звонишь? Неужели не с кем провести вечер? Все твои девки заняты?
        - Просто хотел поздравить… Не думал, что…
        - Спасибо. Извини, не могу больше говорить.
        Она бросила трубку, злясь на себя за свою несдержанность. Теперь он подумает, что по-прежнему небезразличен ей!.. С другой стороны, пусть думает, что хочет.
        Через пятнадцать минут девушка входила в просторный вестибюль. Здесь её догнала Ира, и, оживлённо щебеча, помогла дотащить пакеты до третьего этажа. Карина слушала вполуха: выбросить из головы Жана пока не получалось.
        Глава 5
        На самом деле её бывшего возлюбленного звали Иваном. Но никто не называл его настоящим именем: он давно взял себе сценический псевдоним Жан Пожидаев, и теперь даже родная тётка именовала племянника Жаном. Матери и отца он не знал: родители погибли, когда ему было три года.
        Карина познакомилась с ним в институте. Жан учился на театральном факультете, был на два года старше. Она оканчивала третий курс и пришла на дипломный спектакль выпускников.
        Ставили современную пьесу, довольно слабенькую. Теперь уж не вспомнить ни автора, ни названия. На сцене было людно, шумно и красочно, актёры играли задорно, с огоньком, благосклонная публика не скупилась на овации.
        Но Карина замечала только главного героя. Он появлялся в каждом действии, участвовал почти во всех диалогах и вытягивал постановку, умудряясь сделать яркими и значимыми откровенно провальные сцены. Вне всякого сомнения, это был чрезвычайно одарённый актёр. И очень красивый парень.
        Прекрасная фигура, подвижное, выразительное лицо, большие глаза, правильные черты. Ямочки на щеках, открытая обаятельная улыбка. Волосы - густые, волнистые, длинные - были того редкого оттенка, который принято называть пшеничным. Он был высокого роста: как позже выяснилось, Карина едва доставала ему до плеча.
        Единственным недостатком идеальной внешности был курносый нос, поэтому Жан терпеть не мог поворачиваться к кому-либо в профиль. Карина не заметила бы этого изъяна, но он сам однажды пожаловался ей на досадный промах природы. «Ничего, - в шутку говорил Пожидаев, - стану звездой, сделаю пластику». Впрочем, почему в шутку? Во всём, что касалось его персоны, Жан был предельно серьёзен.
        В тот вечер, после окончания спектакля, Карина сделала то, чего не делала ранее: отправилась с сокурсницами на вечеринку за кулисы.
        Ушли они оттуда вместе с Жаном, в самый разгар попойки.
        Никогда раньше с ней не случалось ничего даже отдалённо похожего на это озарение. Странно, но романтичную и впечатлительную Карину обошли стороной подростковые увлечения и школьные романы. В старших классах за ней ухаживал мальчик Серёжа, но его чувства вызывали только раздражение. Будучи студенткой, она два раза ввязывалась в ненужные ей отношения. Оба романа закончились, не успев толком начаться.
        Тем сильнее и оглушительнее было внезапно обрушившееся на неё осознание того, что раньше она жила неправильной, половинчатой, ущербной жизнью. «Только влюблённый имеет право на звание человека». Как она была теперь согласна с Блоком! Как хорошо понимала своего отца, который никак не мог научиться жить без своей любимой!
        Карина засыпала с мыслями о Жане и просыпалась, счастливая тем, что увидит его сегодня. Их отношения, начавшись в тот майский вечер, продолжались около двух лет. А когда закончились, она сказала себе: такое с ней было в первый и последний раз. Второго она просто не выдержит.
        Даже в самые счастливые дни их романа она не могла не удивляться тому, что они вместе. Трудно было найти двух людей, которые настолько мало понимали друг друга, вращались в чуждых мирах, читали разные книги, исповедовали противоположные ценности, молились разным богам.
        Слишком поздно Карина осознала, что единственной любовью Жана была сцена. Он грезил о славе, болел театром и мечтал сниматься в кино. Однако дело было даже не в том, что девушке недоставало его внимания…
        Она не стремилась подчинить себе его думы. По складу характера была лишена честолюбия и не стремилась играть первую скрипку, не боролась за лидерство в их паре. Она охотно отдавала Жану право быть ведущим, соглашалась прятаться в его тени, признавала редкую одарённость любимого, была его самой преданной поклонницей.
        Он беззастенчиво пользовался своей властью и обращал Карину в свою веру. Девушка покорно таскалась за ним на вечеринки, давясь, пила дешёвое вино, научилась курить. Общалась с его друзьями и подругами, выслушивала их трёп, принимала участие в шутках и розыгрышах. Её желания и потребности в расчёт не принимались.
        Жана взяли в драматический театр, и она проживала вместе с ним все спектакли, обсуждала закулисные интриги, читала сценарии, разучивала роли. Он готовил себя к головокружительной карьере, и Карина должна была поддерживать любимого на пути к Олимпу. Понимать, не перечить, не раздражать.
        Жан полностью подчинил и обезволил Карину. Постепенно их роман, став воздухом, без которого невозможно жить, перестал приносить ей радость. Она чувствовала себя потерянной и чужой самой себе, но остаться одна, без него, всё-таки не могла. Мысль, что в их отношениях много перекосов, что они строятся на неверной основе, когда один постоянно жертвует собой во имя другого, отдавая себя по капле и ничего не требуя взамен, время от времени всплывала на поверхность сознания. Однако почти сразу же пугливо исчезала. Карине никогда не удавалось ухватить её и додумать.
        Сомнения и переживания находили отражение только в стихах. Они буквально выливались из её исстрадавшейся растерянной души. Потом она объединила их в цикл, которому так и не сумела придумать названия. Три стихотворения решилась послать на конкурс. Первого приза не получила, но звания «Открытие года» удостоилась.
        Что, впрочем, самоуважения ей не прибавило. Совсем плохо стало спустя примерно год. Папа, редко позволявший себе передышку, взял двухнедельный отпуск, и увёз дочь на морское побережье, невзирая на её протесты: Карина представить себе не могла, как она будет жить без Жана целых две недели.
        Но отец был непреклонен. Наверное, надеялся, что в поездке Карина наберётся новых впечатлений, забудется, а возможно, и познакомится с кем-то.
        Жана отец не просто недолюбливал - откровенно не выносил. И не скрывал этого, хотя поначалу и пытался как-то притерпеться. Эгоизм молодого актёра, его неприкрытая самовлюблённость и самолюбование вызывали у Наиля отвращение. На то, как любимая дочь хвостом ходит за неприятным ему человеком, он не мог смотреть без постоянных терзаний. Пытался поговорить с Кариной, но неизменно натыкался на стену. Однажды, не сдержавшись, высказал всё, и между отцом и дочерью впервые в жизни произошла крупная ссора. Конфликты по поводу Азалии были ещё впереди…
        Поездка в Испанию стала для Карины кошмаром. Мучительно длинной чёрной полосой. Она не просто скучала, ей было физически плохо. Поднималась температура, ломило всё тело. Она считала дни и ночи до возвращения домой. Отец мрачнел и пил больше обычного.
        Повеселела Карина только ближе к отъезду. Вернувшись, едва успела принять ванну, наскоро привела себя в порядок и, не разобрав чемоданов, помчалась к Жану. Прихватила пару сувениров, которые купила для него в Испании, и бутылку обожаемого им коньяка.
        По дороге пару раз позвонила ему на сотовый, но тот упорно не брал трубку. Карина вихрем ворвалась в подъезд и приготовилась взлететь на третий этаж, как вдруг замерла. По лестнице кто-то спускался. Мужчина и женщина. Они негромко переговаривались между собой, женщина жеманно хихикала. Мужской голос Карина узнала бы из миллиона.
        Карина застыла, поставив ногу на первую ступеньку, и не могла пошевелиться. Так и стояла, пока Жан и его спутница не возникли на лестничной клетке прямо перед ней. Она смотрела на них снизу вверх и молчала. Жан обнимал за талию высокую полноватую блондинку в синем сарафане. Девица прижималась к нему полной грудью и улыбалась. Зубы у неё были крупные, как у лошади.
        Карина развернулась, чтобы уйти. Но Жан сориентировался быстрее. Отшвырнув от себя блондинку, в два прыжка догнал её, схватил на руки и потащил наверх.
        Удивительно, но они помирились. Странным был не сам факт примирения - мало ли женщин прощают измены? Из ряда вон были объяснения Жана. Он не говорил, что это случайность. Не утверждал, будто Карина не так всё поняла. Не пытался заставить поверить, что это было в первый и последний раз. И даже не приводил набившего оскомину оправдания людей творческих профессий, объясняющих обычную похоть необходимостью новых впечатлений.
        Просто изложил ей свою теорию - ту, которой придерживался всегда, и от которой не собирался отказываться в дальнейшем. Суть её заключалась в том, что секс - такая же естественная потребность организма, как еда, вода или сон. Он не имеет никакого отношения к любви, семье и браку. Допустим, тебе захотелось есть. Что ты делаешь? Ешь. Твоё любимое блюдо - пельмени, ты готов есть их на завтрак, обед и ужин, но с голодухи запросто можешь схомячить и макароны, и манную кашу… Да хоть подошву!
        Это не просто потрясло - уничтожило какую-то её часть. Услышанное настолько противоречило Карининым убеждениям, что она не могла уместить всё в своей голове. Жан был её единственным мужчиной. Она отдалась ему легко и естественно, потому что - как иначе? Если любишь человека, то принадлежишь ему целиком.
        Сделав свой выбор, она и подумать не могла ни о ком другом. Мысль, что Жан попросту оправдывает свою развращённость, да ещё и пытается получить от неё благословение на блуд, а заодно и прощение на будущее, чтобы не утруждаться извинениями, не приходила Карине в голову.
        Если бы она не любила Жана, его постоянные измены не причиняли бы ей той боли, которую она весь следующий год испытывала почти постоянно. Поведав свою теорию, он не старался скрывать своих романов. Девушка мучилась от ревности, но терпела и не устраивала сцен. Ненавидела себя, никому не могла рассказать о том унизительном положении, в котором оказалась. Страшно даже представить, что было бы, узнай обо всём папа!
        …Закончилось всё сразу и вдруг. Как-то в мае Карина пришла к Жану без приглашения, хотя уже научилась из чувства самосохранения предупреждать его заранее. У неё был ключ, и она беспрепятственно попала в квартиру. Жан жил с тёткой, у каждого из них была отдельная комната. Войдя, сразу поняла, что у Жана кто-то есть. Первой мыслью было: надо срочно уйти. Развернуться и потихоньку убежать, пока никто не заметил. Тогда можно будет, как обычно, сделать вид, что всё нормально. Пока око не видит, ум не разумеет.
        Но ноги сами понесли её в комнату. Потом, спустя некоторое время, она поняла: ей необходим был толчок, чтобы набраться сил и разорвать связь с Жаном. Нужен был повод, чтобы сделать эти отношения невозможными. Больше так продолжаться не могло, она уже дошла до ручки.
        Так или иначе, она стремительно распахнула дверь и шагнула в комнату.
        Жан действительно был в комнате не один. Было накурено, пахло алкоголем, потом, чем-то горьковатым. Играла тягучая, липкая музыка. Окно было криво занавешено бордовой шторой. В душном полумраке на разложенном диване шевелились лоснящиеся тела. Кажется, их было даже больше двух.
        Перед глазами поплыло, и она испугалась, что может грохнуться в обморок. Попятилась, развернулась, чтобы скорее выйти прочь. И оказалась лицом к лицу с тёткой Жана. Та была заметно навеселе, во рту - неизменная сигарета. Немытые волосы собраны в неряшливый хвост, из-под халата выглядывала ночная рубашка.
        - Чё? Нравится? - спросила она, расхохоталась и глухо закашлялась, подавившись дымом. Карину она терпеть не могла, постоянно пыталась задеть, подковырнуть. Поэтому сейчас, конечно, от души радовалась её состоянию.
        - Думала, нужна ему? Вобла сушёная! Жанчику нормальная баба нужна…
        - Нормальная - это вроде тебя, что ли? - неожиданно спокойно перебила Карина. Ей почему-то стало всё равно. Не было отчаяния, боли, не хотелось плакать и впадать в истерику. Даже дурнота прошла.
        Конечно, это было не спокойствие, а шок. И потом Карина как следует наплакалась. Но это были хорошие слёзы: очистительные, прощальные.
        Говорят, точка зрения зависит от места, с которого смотришь. И Карина словно взглянула на свою жизнь, на Жана, на себя саму совершенно иначе. Она увидела замызганную квартирку, которую тётке недосуг было прибрать, а Жану - отремонтировать. Обвела глазами убогую прихожую с отваливающимися обоями, почувствовала спёртый воздух. Посмотрела на стоящую перед ней неопрятную бабищу с мутными глазами. И её поразила мысль: «Что я здесь делаю? Разве здесь моё место? Не будь в моей жизни затяжного кошмара с этим выродком, неужели я оказалась бы здесь?»
        - Отвечай! Вроде тебя? - Никогда раньше Карина не тыкала этой женщине, не пыталась ответить грубостью на грубость. - Такая же вонючая и мерзкая? Да, именно такая ему и нужна. Иди и подглядывай дальше!
        Карина резко оттолкнула от себя оторопевшую и слегка протрезвевшую от потрясения бабу и выбежала из квартиры.
        Жан в первое время пытался её вернуть, звонил, просил о встрече. Потом звонки прекратились. А вскоре ей и вовсе стало не до сердечных переживаний. В их с отцом жизни к тому времени уже появилась Азалия.
        А курить, кстати, Карина бросила сразу после того, как ушла от Жана. Легко, будто и не начинала. Избавилась от двух вредных привычек разом.
        Глава 6
        Посиделки на кафедре прошли, как и ожидалось. Ей традиционно наговорили массу добрых слов, вручили букет роз в хрустящей упаковке и подарок - сертификат магазина парфюмерии и косметики. Потом пили вино и чай, ели умело приготовленные Ирой бутербродики, угощались всевозможными сладостями, до которых особенно охоча была пожилая часть коллектива, и разошлись, довольные друг другом.
        Она и Семён Сергеевич уходили последними. Ира помогла убрать со стола и унеслась на свидание: у неё разгорался роман с Ильёй, высоким тощим очкариком. Они познакомились на какой-то очередной конференции: был аспирантом, учился в университете. Ира говорила: «Пишет диссертацию по творчеству Лермонтова». Карина сомневалась, что в этой вдоль и поперёк перепаханной теме можно сказать новое слово, но Илье, определённо, виднее. Но подруга утверждала, что он гениальный учёный. Филолог от Бога.
        У него были вечно потные ладони, ранняя лысина, очертаниями напоминающая южноамериканский материк, и к тому же попахивало изо рта. Но Иру это не пугало. Она очень хотела замуж. Ей было двадцать пять - в принципе, немного. Да и желающие поухаживать всегда находились. Но вот именно - поухаживать! Каждый ли готов жениться?! А Илья, подчёркивала Ира, был «с серьёзными намерениями», так что она вцепилась в филолога мёртвой хваткой. Сегодня они собирались идти слушать оперу. Ирка терпеть её не могла, но собрала волю в кулак и приготовилась выказывать бурный восторг.
        Карина могла бы уйти одновременно с Ирой, но домой не хотелось. Однако и торчать здесь одной тоже не вариант, к тому же у Семёна Сергеевича могли возникнуть вопросы. Так что она вышла вместе с профессором из кабинета и направилась к лестнице. Тут её и застал телефонный звонок.
        - Кариша, здравствуй.
        - Ой, дядя Альберт! - обрадовалась она. - Как здорово, что вы позвонили!
        - И я рад тебя слышать. С днём рождения, детка.
        - Спасибо вам, что вспомнили.
        - У моей-то всё в блокноте записано, захочешь, не забудешь, - тихо засмеялся папин друг, - но уж про твой день рождения я и сам помню.
        - Дядя Альберт, вы не болеете? - обеспокоенно спросила Карина. - Мне голос ваш не нравится.
        - Уже лучше, детка. В больнице полежал немножко, но сейчас дома.
        - Как в больнице?! Что у вас было? Сердце, да? Почему мне не сказали? Я бы вас навестила, пришла…
        - Поэтому и не сказал. Тебе своих забот хватает. У меня Зоинька безвылазно сидела, так что не волнуйся. Кариша, я тебе вот ещё что звоню. Мне поговорить с тобой надо. Может, сможешь приехать к нам? Если не занята, конечно.
        - Сейчас буду! - Карина обрадовалась возможности хоть ненадолго отложить возвращение домой.
        Асадовы жили не слишком далеко от Айвазовых, в том же районе: перебрались сюда лет шесть назад. Она купила фруктов, халвы (дядя Альберт её обожал, мог с лёгкостью в один присест уговорить полкило) и поехала. Снегопад, к счастью, уже прекратился, улицы расчистили, и Карина добралась быстрее, чем ожидала.
        Дядю Алика, как Карина в детстве звала Альберта Асадова, она очень любила. И он, так и не сумев обзавестись детьми, платил ей той же монетой. Обязательно привозил из командировок игрушки и сладости, водил в кукольный театр и цирк (отец терпеть не мог ни того, ни другого), рисовал для неё забавные картинки со зверями и птицами.
        Наиль и Альберт были очень разными. Отец - человек настроения. Взрывной, прямодушный, категоричный, зачастую несдержанный на язык, громкоголосый. Не признавал полутонов и полумер, не умел подстраиваться, подавлять эмоции и скрывать свои чувства. Альберт на памяти Карины ни разу ни на кого не повысил голоса, юмор у него был мягкий, отношение к людям ровное. Выдержанный, тактичный, склонный критиковать скорее себя, нежели других, он умело сглаживал углы и находил компромиссы.
        Сегодня дверь ей открыл он сам. Жены дома не было: гостила у сестры. Взглянув на друга отца, Карина с трудом удержалась, чтобы не вскрикнуть. Он и на похоронах выглядел плоховато, но теперь…
        Невысокий, полненький, крепко сбитый, дядя Альберт всегда напоминал Карине Карлсона из мультика. Сейчас перед ней стояла тень прежнего «мужчины в самом расцвете сил» - совсем седой, измождённый, худой до прозрачности маленький старичок. Кожа сухая и жёлтая, губы посинели, глаза провалились. В довершение всего он опирался на палочку.
        Как ни старалась скрыть потрясение, взгляд её, видимо, выдал, потому что он заметил с мягкой улыбой:
        - Да, Кариша, выгляжу я неважнецки. Сам-то к себе уже привык, а окружающие пугаются.
        - Что вы, дядя Альберт! - промямлила Карина. - С чего вы взяли? Я и не думала…
        Но он только махнул рукой.
        - Проходи, проходи, детка! Давай на кухне посидим - мы, советские люди, привыкли всё за столом обсуждать.
        Она сняла сапоги и пошла за ним. Дядя Альберт сел на маленький угловой диванчик, предоставив ей возможность похозяйничать. Она много раз бывала в этом доме, знала, где что лежит, и быстро выставила на стол чашки, налила им с дядей Альбертом чаю, достала из холодильника молоко. Вымыла принесённые фрукты, выложила в вазочку халву.
        Дядя Альберт равнодушно глянул на некогда любимое лакомство, но, перехватив озабоченный взгляд Карины, тут же попытался изобразить удовольствие:
        - Вот спасибо, детка! Знаешь, чем побаловать!
        Сказал - и обоим стало не по себе. Карина не сумела сделать вид, что верит этому фальшивому оживлению, дядя Альберт смутился вымученности своего тона.
        - Вы мне так и не сказали, что случилось? Почему попали в больницу?
        Он помолчал, пожевал губами, потом вздохнул, словно решившись на что-то, и ответил:
        - Небольшой сердечный приступ. Но ничего, обошлось. А вообще, у меня, Кариночка, рак желудка. Но ты не пугайся, - быстро проговорил он, заметив ужас в её глазах, - операбельный. Диагноз поставили в конце января. Надежда есть, операцию скоро будут делать. Могли бы и раньше, просто смерть твоего отца… Сердце стало прихватывать, врачи боялись. Ведь уверен был, что Наиль меня будет хоронить. Я и старше его. А видишь, как вышло.
        - Дядя Альберт, прогнозы…
        - Нормальные прогнозы, Кариша. Это правда, я тебя не успокаиваю. Стадия не самая страшная. Завтра ложусь на операцию. Поэтому и позвал тебя сегодня. Придётся, конечно, по больницам помотаться, но это ничего. Я выносливый. Зоинька у меня - молодцом! Говорит, не отпускаю тебя - и точка! Не вздумай сдаваться! Ну, хватит об этом. Хватит.
        Дядя Альберт отломил чайной ложкой кусочек халвы, подержал на весу, положил на место. Заметно нервничал и никак не мог сказать то, что собирался.
        - Ты, конечно, не знаешь… Папа с октября не работал в «Мастерской».
        - Не работал? - растерялась Карина. - Почему?
        - Решил отойти от дел и продал мне свою долю.
        - Как же так? Он не мог! «Мастерская» - это… Это как ребёнок для него! Его жизнь!
        - Мне ли не знать. Наиль всегда говорил: отнять у меня «Мастерскую» - как руку отрубить. Лет восемь назад нам предлагали выкупить её. Хорошие деньги сулили, но мы и думать не думали! А в конце лета он приходит и говорит: всё, Алька, устал. Не хочу больше.
        Карина вскочила, с грохотом отодвинув стул.
        - Вот хоть убейте - не верю! Он бы в жизни до этого не додумался!
        - Я тоже так считаю, - спокойно согласился дядя Альберт. - Он и не додумался.
        Они молча смотрели друг на друга. Карина медленно села обратно.
        - Близко к городу продавался большой участок под застройку. Место отличное, земля с годами будет только дорожать. Хочешь - в аренду сдавай, хочешь - перепродай с накруткой. Скорее всего, со временем окажется в черте города, и станет ещё дороже. Азалия уговорила Наиля купить участок. Но нужной суммы у него не было. И она потихоньку-полегоньку подвела его к мысли продать бизнес.
        - Боже мой, да зачем?! Жил он без этой земли и… Что ему, денег не хватало?
        - Ты погоди, детка. Это ещё не все.
        - Куда уж больше! - Она отхлебнула из чашки и поморщилась: терпеть не могла остывший чай.
        - К сожалению, есть куда. Отговаривал я его, убеждал - он ни в какую. Упёрся и всё. Ну, я и отступился. Даже обиделся, а потом подумал: чего уж тут, не в себе человек. Пусть делает, как хочет. Нашёл средства, собрал, что мог. Выплатил даже больше, чем надо было. Наиль, вижу, мучается: знает, как мне тяжело нужную сумму набрать. Понимает, что дело под удар ставит, а отступиться не может. Продал он долю, все накопления снял - всё равно не хватает больше миллиона.
        В общем, дачу вашу он тоже…
        - Что?! Он эту дачу… Сам проект придумал, строил, деревья сажал… А баня…
        - Карина, успокойся, - почти строго произнёс дядя Альберт. - Нужна ясная голова. Не кипятись. Совершено ясно, что Азалия преследовала свои цели. Землю они купили, когда уже были женаты, да и покупка оформлена на двоих! Теперь, когда Наиля не стало, половина так и так у Азалии, а вторая половина делится между тобой и ею. То есть теперь у неё - три четвёртых, у тебя - только четверть. Ты понимаешь? Я не говорю, что она имеет отношение к его смерти - упаси Бог! Но ты же видишь, как всё для неё удачно сложилось!
        Она опустила голову и промолчала. Да уж, удачно… А если учесть, что никакой тоски по мужу Азалия не испытывает, то всё и вовсе выглядит подозрительно. С другой стороны, было вскрытие. Папина смерть вызвана естественными причинами.
        - Накануне смерти отец приезжал сюда, ко мне. Сидел на этой самой кухне. Тогда я и узнал, что землю они с женой пополам оформили. Слышала бы, какую я ему головомойку устроил! Для чего, говорю, всю жизнь горбатился? Чтобы невесть кому досталось? Думал, ударит меня. Он ведь про Азалию слова худого никому не давал сказать. А он посмотрел на меня и говорит тихо-тихо: «Скажи честно, что ты о ней думаешь?» Я как думал, так и сказал: гнилой человек, лживый. Улыбается, а глаза холодные. Взгляд неподвижный, змеиный.
        - А папа? - севшим голосом спросила Карина.
        - Что он… Смотрит на меня, глаза несчастные, молчит. Потом говорит: «Завтра поеду и оформлю дарственную на Каринку. Свою долю ей передам. Чтобы у них всё пополам было, если что». А ночью она звонит. - Голос его дрогнул, подбородок затрясся.
        Карина стиснула зубы, сдерживая слёзы.
        - Детка, послушай меня. Тебе нужно бороться с Азалией за имущество: и за квартиру, и за машину отцовскую. Тем более что это приобретено до брака с нею! Что касается земли, можно доказать, что его вклад при покупке был значительнее. У отца где-то лежат документы о продаже дачи, выписки из банка о закрытии вкладов, поищи потихоньку. У меня есть бумаги о продаже доли в бизнесе. Ты сможешь через суд доказать! Мы подключим юристов…
        Карина никогда не видела его таким взбудораженным.
        - Дядя Альберт, ну, что вы! Не волнуйтесь…
        - Да не обо мне сейчас…Ты не понимаешь! Надо чётко продумать и разработать план действий. Я помогу!
        Он ещё долго и горячо говорил, растолковывал, что и как ей следует сделать, убеждал пойти в суд. Она соглашалась, чтобы не расстраивать его, однако точно знала: судиться не станет. Слушала рассуждения дяди Альберта, но почти не вникала в суть. Азалия лишила папу всего: любимого дела, отрады-дачи и, в конце концов, отношений с единственной дочерью. Какой же властью над человеком надо обладать, чтобы заставить настолько потерять голову…
        Впрочем, кому бы удивляться, но только не ей. Достаточно вспомнить Жана.
        Одно радовало: в мае Азалия уберётся восвояси. Карина вспомнила их разговор с тётей Нелли перед её отъездом в Екатеринбург.
        - Кариночка, я хочу тебя кое о чём попросить. Отнесись, пожалуйста, с пониманием. - Они вдвоём стояли возле подъезда: тётя улучила момент для разговора наедине.
        - Конечно, а что такое?
        - Знаю, ты не очень хорошо относишься к Азалии, но подумай: речь идёт о памяти отца.
        - Что-то я никак не…
        - Ты должна уважать его выбор! - тётя Нелли чуть возвысила голос, не давая ей договорить. - Он любил Азалию, она была его законной женой.
        - Я понимаю. - Карина почувствовала, что начинает заводиться.
        - Азалия - прекрасный человек, я просто не понимаю твоей неприязни. Надеюсь, с возрастом ты осознаешь, что думать надо не только о себе! - голос её крепчал, она говорила всё быстрее, волнуясь и, судя по всему, с трудом сдерживая негодование. - Она жила в этом доме с твоим отцом, сделала здесь прекрасный ремонт, к тому же её собственная квартира сдана до мая. В конце концов, она организовала папины похороны! И после всего этого ты что, предлагаешь ей жить на улице? Выгоняешь? Она только что похоронила любимого мужа! Это бесчеловечно! Неужели отцу бы понравилось…
        - Стоп, стоп! - Карина помотала головой. - Я выгоняю Азалию на улицу? Когда это было? Мы с ней на эту тему и не разговаривали!
        - Не будем спорить! Мы взрослые люди, к чему эти смешные оправдания. - Было очевидно: тётя Нелли не поверила.
        - Подождите, это она вам сказала?
        - Не нужно сейчас выяснять отношения. Ты девочка эмоциональная, но… Нужно вести себя достойно!
        - Тётя Нелли! Я вам ещё раз повторяю, у нас и речи не заходило о том, где ей жить! - Это была чистая правда, но тётя скептически поджала губы. Карину затрясло от бессильной ярости. - Да что она себе позволяет, эта…
        - Карина! Хватит! Люди кругом! - прошипела тётя Нелли. - Мне стыдно за тебя. Как ты себя ведёшь - уму непостижимо! Таскаешься за Азалией по пятам по дому! Выслеживаешь! Вынюхиваешь! Неужели ты действительно думаешь, что она способна взять чужое? У неё и так всё есть! Азалия даже сказала мне, что не собирается претендовать на долю в вашей квартире! Хотя по закону имеет полное право! Твоё поведение унижает и её, и, в первую очередь, тебя. Как ты сама не видишь!
        Девушка потеряла дар речи. Что можно было возразить на такое? В этот момент дверь подъезда открылась и в проёме возникла Азалия. Она окинула родственниц цепким взглядом, мгновенно поняла, что к чему, и тут же сориентировалась:
        - Девочки, что случилось? Вы ссоритесь?
        Карина хотела было заставить Азалию при ней повторить враньё, которым она напичкала тётю Нелли. Но не тут-то было. Азалия не дала ей такой возможности. Тут же залилась слезами и, изобразив сильнейшее волнение, залопотала:
        - Пожалуйста! Милые мои! Наиль ведь всё видит! Это против Бога, разве можно? Мы же родные! Если я виновата, простите меня! Кариночка, не нужно, девочка моя! Мы будем какое-то время жить вместе, так уж вышло. Я хочу, чтобы ты узнала меня получше. Ты поймёшь, я желаю тебе только добра! Я не такой плохой человек, как ты думаешь!
        Тётя Нелли бросила уничтожающий взгляд на племянницу и обняла Азалию за плечи.
        - Аличка, не плачь, дорогая моя! Никто не думает о тебе плохо. Карина ничего такого не имела в виду, - с напором произнесла она.
        Карина внезапно успокоилась. Как тогда, у Жана. Думайте, что хотите, делайте, что хотите, только меня не трогайте. Тётю не переубедить, она останется при своём мнении. Ну и шут с ними.
        Тему закрыли. Слёзы на глазах у Азалии моментально высохли. Как обычно. Это и вправду была удивительная женщина. Только смысл в это определение тётя Нелли и Карина вкладывали разный.
        Глава 7
        До встречи с Азалией у отца, конечно, были женщины. Не могло не быть у здорового молодого мужчины. А с годами, по мере роста его благосостояния, количество желающих прибрать к рукам интересного и состоятельного вдовца только увеличивалось.
        Пару лет назад Карина спросила отца, не было ли у него желания повторно жениться. У неё был в самом разгаре собственный роман, и она, пожалуй, была бы только рада, найди отец себе постоянную женщину.
        Но тот, не задумываясь, ответил, что такого намерения не возникало, потому что никто за все эти годы не затронул его души, как бы это высокопарно ни звучало.
        С Азалией он познакомился в марте прошлого года. Она на своей «Приоре» задела на перекрёстке его автомобиль. Карина сильно сомневалась, что это вышло случайно. В аварии никто не пострадал, результатом столкновения стала царапина на боку «Приоры» и внезапно начавшийся стремительный роман. Азалия тоже была вдовой: муж умер восемь лет назад. Правда, детей не было.
        Уже в июне она переехала в их с отцом квартиру. А в начале августа они поженились. На свадьбу отец подарил жене новую машину. Судьбоносная «Приора» была продана и забыта.
        Поначалу Карина искренне радовалась за папу. Когда он взахлёб, как влюблённый школьник, рассказывал дочери, какую замечательную женщину послала ему судьба, она удивлялась и стремилась с ней познакомиться. По словам отца выходило, что Азалия простая, умная без занудства, бесконечно женственная и жизнерадостная. Он был убеждён, что две самые дорогие ему женщины легко найдут общий язык.
        Первая же встреча показала, что он ошибается. Карина ощутила к Азалии инстинктивное отвращение, глубинное, идущее откуда-то из печёнок. Примерно такое чувство возникает, если смотреть на таракана, крысу или гадюку. Сработала животная интуиция, что-то на уровне запахов и повадок. Это внутреннее ощущение говорило: перед тобой враг!
        Азалия почувствовала примерно то же самое, и никогда не делала попыток понравиться дочери любимого мужчины. Она заняла выигрышную позицию: всячески давая понять, что Карина не принимает её, умалчивала о собственной ответной, точно такой же реакции. Исподволь, шаг за шагом, вкладывала Наилю в голову мысль о том, что дочь не так хороша, как он привык о ней думать.
        И вот папа, который всегда гордился жизненной позицией, поэтической одарённостью, профессиональными успехами Карины, стал находить в ней массу недостатков. И вроде бы всё, на что у него теперь внезапно открылись глаза, оставалось неизменным многие годы, но точка зрения (ох, уж эта пресловутая точка!) поменялась кардинальным образом.
        Выбранная ею профессия была непрактичной и никому не нужной. Папа отлично знал, что Карина ненавидела черчение и рисование, питала непреодолимую неприязнь к математике, однако это не помешало ему твердить, что лучше ей было выучиться на бухгалтера. Или пойти по стопам отца.
        Он вдруг решил, что стихи пишут зелёные подростки, а для взрослой девушки, если она не Марина Цветаева, Анна Ахматова или хотя бы Зинаида Гиппиус, это, по меньшей мере, смешно.
        Почему у неё так мало знакомых и вовсе нет подруг? Стоит поискать причину в себе! И так далее, и тому подобное. В каждой претензии звучали интонации Азалии.
        Апофеозом стал их последний перед уходом Карины из дому разговор, когда отец бросил ей в лицо фразу: «До чего же ты похожа на свою мать!» И в голосе его звучали отнюдь не тоска и ностальгия, как в прежние времена.
        Пожалуй, самым ужасным в происходящем было то, что в отношении Азалии к отцу не было и намёка на любовь, только наспех, кое-как замаскированная акульей улыбкой хищная хватка собственницы. Это было так заметно со стороны, что Карина удивлялась: как папа сам не видит?!
        Карина долгое время не говорила ему ни слова, пыталась относиться к Азалии ровно. Но не могла не поражаться несхожести отца и этой женщины.
        Противоположности, разумеется, притягиваются. «Они сошлись: вода и камень, жара и холод, лёд и пламень». Но, как сказано в «Унесённых ветром», муж и жена должны быть сделаны из одного теста, дабы с годами не возненавидеть друг друга. Здесь же…
        Отец был энциклопедически образованным, разносторонним и увлечённым человеком. Много читал, разбирался в массе совершенно неожиданных вещей. Сфера его интересов простиралась от мировой истории, в которой он обладал исключительными познаниями, до садоводства и высоких технологий. Карина не припомнила бы ни одного своего вопроса, на который отец ответил: не знаю. Если и в самом деле не знал, говорил: «Я выясню». И выяснял.
        Однажды в четвёртом классе ей поставили первую в жизни двойку: она не сумела аккуратно раскрасить контурную карту. Учительница обещала не ставить пару в журнал, но велела завтра же принести реферат. Тему выдумала, похоже, на ходу - «Мосты Санкт-Петербурга». Зарёванная Карина вместе с папой, который вернулся с работы в девятом часу, за один вечер написала доклад, который, открыв рты, слушал не только весь класс, но и сама учительница. Учтите, никакого Интернета в то время не было и в помине.
        Азалия же была дремуче необразованной. То есть диплом о высшем образовании, конечно, имелся, и в юриспруденции она, очевидно, разбиралась. Но в остальном… Из литературы ничего, кроме модных журналов, не признавала. Симфоническая музыка, до которой отец был большой охотник, изобразительное искусство или театр были за пределами её понимания. Она не разбиралась ни в кино, ни в компьютерах, ни даже в кулинарии или домоводстве, и бравировала этим.
        «О чём они могут говорить?» - гадала Карина. Но дело было даже не в разговорах. Отец стал меняться. Во всём, не только в отношении к дочери. Люди, которые мало его знали, находили, что эти перемены к лучшему. Они считали, что у Наиля проснулся вкус к жизни. Как будто этот вкус можно ощутить исключительно в ресторанах, барах, боулингах и бутиках.
        Азалия считала, что её муж должен выглядеть соответственно статусу. В результате отец сделал креативную стрижку, сменил одеколон, начал модно и дорого одеваться. Стал носить на мизинце золотой перстень с крупным камнем, снял старенькие, подаренные ещё мамой, часы и украсил запястье будильником престижной марки. Накупил обуви и рубашек, приобрёл узкие белые джинсы.
        В этом сладко благоухающем молодящемся мужчине, увешанном дорогими аксессуарами, Карина не узнавала своего отца, который всю жизнь был равнодушен к побрякушкам и считал, что красоваться - дело не мужское. Он даже отбелил зубы, и стал поговаривать о пластике век, что повергало Карину в шок.
        Менялся он и в мелочах, незаметных постороннему глазу. Стал пить кофе вместо чая, полюбил коньяк, хотя раньше предпочитал белые сухие вина. Убрал из спальни телевизор, а ведь раньше ему нравилось перед сном посмотреть интересную передачу. Почти перестал читать. Снял со стен и полочек фотографии дочери и первой жены.
        И много, много было таких крохотных деталей, которые постепенно словно выдавливали прежнего Наиля Айвазова из его собственной шкуры.
        Карина видела, но не умела внятно сформулировать своё отношение к происходящему. Что могла она сказать отцу? Зачем ты стал ходить в магазины и иначе одеваться? Почему не пьёшь чай? Тебя портит эта крокодиловая улыбка?..
        Он постоянно находился в каком-то нервическом состоянии. Глаза возбуждённо блестели, движения стали суетливыми, ломаными и вместе с тем неуверенными, словно незавершёнными. Он хохотал, сверкая зубами, постоянно бросал взгляды в сторону зеркала, к месту и не к месту говорил о своих постельных успехах. Карина стыдилась и не знала, как реагировать на эти откровения.
        Ссора, которая отдалила их друг от друга почти на четыре месяца, произошла в начале октября. Спровоцировала её сама Карина. Вышло всё случайно, но в результате она высказала отцу то, что мучило её на протяжении последнего времени.
        Отец одевался, намереваясь заехать за Азалией на работу: её новенькая машина по какой-то причине была в сервисе. Сам он в тот день не был в «Мастерской» из-за высоченной температуры: сильно простудился. Карину подмывало сказать, что Азалия вполне могла бы добраться на общественном транспорте или на такси, но промолчала, потому что знала: начни она говорить, остановиться будет сложно.
        - Ты как на парад, - заметила она, проходя мимо отца в прихожей, когда тот, чертыхаясь, повязывал галстук. Это само по себе было странно, потому что без особых поводов костюмов и галстуков отец не носил.
        - Мы с Азалией идём к её подруге, - ответил он, - к Розе. Помнишь её?
        - Помню. А ты не хочешь отлежаться? - спросила Карина, в который раз поражаясь переменам в папином характере: он ненавидел ходить по гостям, а уж вытащить его на вечеринку, когда он так болен, было просто нереально.
        - Мне вроде получше.
        Куда уж лучше, подумала она, разглядывая бледное папино лицо и покрытый испариной лоб.
        - Вот зараза! - Галстук не желал завязываться, и отец раздражённо отбросил его прочь. - Шут с ним. Так пойду.
        Он чуть расстегнул ворот рубашки и критично осмотрел своё отражение. Карина подошла и встала рядом, тоже глядя на папу в зеркале.
        - Что это у тебя? - удивилась она, разглядев у него на груди, чуть ниже впадинки под шеей, шесть красных пятнышек. Они расположились правильным кругом, и напоминали маленькие красные холмики.
        - Сам не знаю. Аллергия, наверное. Не болит, не чешется.
        - На метку похоже. Или Азалия клеймо поставила.
        Зачем она это сказала? Сорвалось с языка. Вроде и шутка, а вроде и подколка. Отец мог бы не придать значения этой фразе. Однако поступил иначе. Стремительно развернулся к дочери и проговорил:
        - Знаешь что, доченька? Мне это, в конце концов, надоело! Азалия постоянно замечает твои подковырки, ревность. Я давно уже понял, что она тебе не нравится! Но это моя жена! Будь любезна считаться с ней!
        Подробности того скандала Карина вспоминать не любила. Они наговорили друг другу кучу гадостей. Он обвинял дочь в эгоизме и неблагодарности. Она, давясь словами, пыталась сказать, что он превращается в заводную куклу, меняясь в угоду женщине, которая его даже не уважает, не говоря уже о любви. Расплакалась, отец кричал…
        Ситуация была зеркальным отражением их разговора о Жане в прошлом году.
        Много раз, собираясь поговорить с папой об Азалии, Карина представляла, что и как скажет. Однако вместо аргументированной беседы вышло Бог знает что.
        В итоге отец сказал, что вместе им сложно, она взрослый человек, и пора бы ей пожить отдельно, заняться собой, а не вмешиваться в его отношения с любимой женщиной. Хлопнул дверью и вылетел из дома. Карина в тот же вечер нашла себе по объявлению в Интернете первую попавшуюся «однушку», собрала вещи и ушла.
        С тех пор их общение свелось к редким разговорам по телефону. Сухие и натянутые беседы били по сердцу, и ей проще было звонить дяде Альберту, узнавать, как дела у отца, чем говорить с ним лично. Её настораживало и пугало, что отец стал очень болезненным. Раньше почти никогда не болел, моржевал, не признавал лекарств. Теперь по полмесяца проводил дома, на больничном. «Ничего особенного, - успокаивал Карину дядя Альберт. - Обычные простуды. Давление немного скачет. Так ведь не мальчик уже, ничего удивительного». Асадов, естественно, был в курсе конфликта своего друга с дочерью, но старался общаться и с ним, и с ней. Безуспешно пытался примирить воинствующие стороны.
        Так продолжалось до середины января. Примерно за месяц до смерти папа впервые пришёл к Карине, в её съёмную квартирку. Тему его женитьбы старательно обходили стороной, говорили обо всём, кроме Азалии. Это было так похоже на их прежние беседы! Разве что оба осторожничали, словно постепенно сужали круги, приближаясь друг к другу. Отец выглядел плохо: снова неважно себя чувствовал, но бодрился. Одно порадовало - ни вычурных часов, ни перстня не было, и сам он куда больше похож был на себя прежнего, чем летом и осенью.
        На прощание папа обнял Карину, прижал к себе, поцеловал в висок. У неё защипало в глазах, перехватило дыхание. Захотелось плакать, а ещё - извиниться, вернуться к тому разговору. Объяснить, что она не хотела ничего плохого. Сказать, как сильно его любит, как ей плохо и одиноко без него…
        Что-то помешало. Нелепая гордость, смущение, эхо былой обиды, неумение сделать первый шаг. Ей показалось, что папа тоже хотел заговорить, но так и не смог. Отпустил её от себя, наспех попрощался и ушёл.
        Больше такие моменты не повторялись. Они так и не решились на откровенный разговор, хотя продолжали встречаться. Медленно, но верно былая теплота возвращалась в их отношения. Карина была уверена, что окончательный разговор, который расставит все точки на i, у них впереди.
        Но он так и не состоялся. Папы не стало. Она опоздала и знала, что никогда себе этого не простит.
        Глава 8
        Весь следующий день после разговора с дядей Альбертом Карина никак не могла прийти в себя. Слишком много информации, которую она пока не успела принять. К тому же ругала себя, что не удержалась от разговора с Азалией. Беседа вышла из ряда вон. Она ворвалась к мачехе и с порога вывалила всё, что думает о её корыстолюбии, жестокости и подлости.
        Та сидела в их с отцом спальне и полировала ногти. В ответ на негодующие вопли не растерялась, не занервничала и даже не переменила вальяжной позы. Лишь улыбнулась своей тягучей улыбкой, которая не задевала глаз, и невозмутимо поинтересовалась:
        - Убедилась, что со мной лучше не связываться, а то без штанов останешься? - Азалия хихикнула и продолжила: - Кстати, о штанах. Что-что, а уж как их с мужика стащить и что с ним потом делать, я хорошо знаю. Ты у папаши не спрашивала? Да он тебе и сам, небось, рассказывал. Могу преподать пару уроков. По-родственному. Мужиков-то не стишками удерживать надо. Кстати, они у тебя так себе.
        Карина замерла, раскрыв рот. Ожидала чего угодно: слёз, возмущения, обвинений и даже угроз, но уж никак не этих гадких намёков ниже пояса.
        - Да ты… да как тебе… - больше она ничего не могла выговорить.
        Зато Азалия изъяснялась вполне ясно и определённо:
        - Иди к себе. Выспись. И больше не смей на меня орать, поняла?
        Она почти незаметным, кошачьим движением, неожиданным при её комплекции, поднялась с кровати и вдруг оказалась рядом с Кариной. Говорила, а сама пристально смотрела в глаза немигающим взором. Улыбка бесследно исчезла, медоточивая нега в голосе - тоже. «Змеиный взгляд», - вспомнились слова дяди Альберта. Голова закружилась, во рту стало сухо и горько.
        - А этот старый идиот пожалеет, что разболтался! - произнесла Азалия напоследок и отвернулась.
        Карина моргнула и потрясла головой.
        Той ночью она спала ещё хуже обычного. Со сном с детства были проблемы: она с трудом засыпала и постоянно просыпалась. После папиной смерти часто пила успокоительное: знала, что иначе обречена на бессонницу. Дианины таблетки давно кончились, она купила новую упаковку. Но на этот раз лекарство не помогло. Карина забылась только под утро и, похоже, ей привиделся кошмар, потому что проснулась мокрая и в слезах.
        На работу пришла опухшая, с гудящей головой. С трудом сосредотачивалась, случайно удалила нужный файл в компьютере и потом долго восстанавливала. С грохотом уронила и разбила свою чашку, собираясь попить воды.
        Коллеги незаметно обменивались озадаченными взглядами. Ирка недоумённо косилась и, наконец, спросила:
        - Мать, ты чего? Случилось что?
        Карина заколебалась. Может, рассказать? А с другой стороны - зачем? Что это изменит? Природная скрытность взяла верх, и она отрицательно помотала головой.
        - Пройдёт. Спала плохо.
        Ира пожала плечами и отошла. Не хочешь, не говори. Она привыкла, что из подруги надо всё клещами вытаскивать. Зато и Иринины секреты не разбалтывает.
        После обеда Карина пошла в деканат, поставить печать на одной бумажке. Это можно было сделать и позже, но ей хотелось выйти из кабинета, пройтись.
        Обязанности секретарши выполняла девятнадцатилетняя Рита, взбалмошная девушка с красными прядями в коротких, торчащих дыбом чёрных волосах. Она постоянно вставляла в разговор звучные иностранные выражения, вкладывая в них ведомый только ей одной смысл, и потому её речь звучала довольно причудливо. Например, она говорила про свою знакомую: «Припёрлась, вся из себя расфуфыренная, прямо персона нон грата!» Или: «И зачем мне, простите, сдался этот долбанный алягер ком алягер?»
        В деканате, как обычно, было людно: толкались, ожидая своей очереди, студенты и преподаватели, стрекотала по телефону Ритуля. Входная дверь то и дело открывалась, и гул голосов из коридора на мгновение становился слышнее.
        Карина подошла к столу секретарши. Та уже положила трубку, и теперь сосредоточенно записывала что-то, низко склонившись к столу, как все близорукие люди, отказывающиеся носить очки.
        - Привет! Рит, шлёпнешь печать, Семён Сергеевич…
        Секретарша подняла голову и глянула на посетительницу. Та недоговорила, поперхнувшись последней фразой. Внезапно звуки вокруг словно бы стихли. В кабинете стало душно, на грудь будто положили бетонную плиту. Она задышала часто и поверхностно, по спине между лопаток побежала струйка пота. Карина смотрела в лицо секретарши, не в силах отвернуться или зажмуриться. «Что это?! Я и вправду это вижу?!» У Риты не было глаз. Точнее, густо накрашенные веки и обильно намазанные синей тушью ресницы были на месте, но вместо зрачков и радужки были два ровных чёрных круга. Две дыры, ведущие вглубь, как непроглядные коридоры. По щекам стекали тонкие струйки крови. Невозможные, как из кошмарного сна или голливудского ужастика глаза немигающе уставились на Карину.
        - Ну, куда шлёпнуть? - безглазое существо нетерпеливым нервным жестом протянуло к Карине руку.
        Та отшатнулась, закрыла руками лицо и завопила.
        - Нет! Убери! Уйди от меня! - она выкрикивала бессвязные фразы и захлёбывалась своими воплями. Кто-то подошёл сзади, пытаясь успокоить, обнять за плечи. Существо, бывшее недавно Ритой, крутило головой, открывало и закрывало рот.
        Вернулись звуки, все заговорили разом, загудели, как сердитые пчёлы в улье. Последним, что запомнила Карина, был вопрос декана:
        - Кто-нибудь объяснит мне, что здесь происходит?
        Всё потемнело и пропало. «Наконец-то!» - мысль вспыхнула и исчезла вместе со всем остальным.
        Очнулась она всё в том же деканате. Лежала на кожаном диванчике, вокруг толпились знакомые и незнакомые люди. Две женщины озабоченно перешёптывались:
        - А я и не видела ничего, - огорчённо протянула одна.
        - Ты далеко была! - возбуждённо отозвалась другая. - А я тут стояла, возле них, и… Всё нормально было, а эта как завопит! И бац - упала! Припадок, наверное.
        - Ир, с ней такое бывает?
        - Тише! - строго произнёс мужской голос. - Она в себя пришла.
        Ирка протирала Карине лицо прохладным влажным платком. Рядом стояла Рита и махала вафельным полотенцем. Глаза у неё были самые обычные, лицо расстроенное.
        Карина убрала Иркину руку с тряпкой и медленно села. Голова не кружилась, дышалось свободно. Всё было как обычно, только неудобно перед людьми. Что на неё нашло? Привиделась чушь, и она такое позорище устроила. Весь институт теперь пальцем показывать станет. Ритка каждому встречному-поперечному будет неделю пересказывать эту сцену со всеми подробностями.
        - Извините, я… Воздуха не хватило, голова закружилась.
        - Бывает! У меня у самой в духоте иногда такое случается, - неожиданно с пониманием и без словесного мусора заметила Рита. А после громко, чтобы слышал декан, и вполне в своём духе, закончила:
        - Если бы кондиционер поставили, не было бы такого! Я давно говорю, но всем же полное па де де на моё мнение!
        - Пойдём, Кариша, чаю попьём у себя, - заторопилась Ира.
        Она встала, снова извинилась и пошла к дверям. За спиной раздался Иркин шёпот:
        - Отца потеряла недавно, не отошла ещё.
        Люди сочувственно зарокотали, и Карина подумала, что, может, и не станет посмешищем.
        Ира окружила подружку таким плотным кольцом внимания и заботы, что той захотелось упасть в обморок второй раз, чтобы дать себе передышку. Карина не сомневалась, что она пересказала всем историю в деканате и присовокупила свои выводы. Так оно, очевидно, и случилось, потому что к вечеру Семён Сергеевич предложил, сочувственно глядя на неё:
        - Может вам, дорогая моя, отпуск взять? Успокоиться, отдохнуть, а?
        - Среди учебного года? - растерялась Карина.
        - И что такого? Порою обстоятельства складываются таким образом…
        - Нет, Семён Сергеевич, спасибо, но не надо. Мне на работе лучше.
        - Как знаете. Но если что, имейте в виду: я вас отпущу.
        - Спасибо, - повторила она, удивляясь Иркиной расторопности: и когда только успела всем растрезвонить?!
        Вечером опять позвонил Жан. Надо же, как странно.
        - Привет, Маню… Карина. Как ты там?
        - Отлично, спасибо, - отозвалась Карина.
        Возникла пауза, которую Жан быстро заполнил.
        - Вот и славно! Хочешь, сходим куда-нибудь? По-дружески.
        - Сходим? Мы?
        - Просто хочу, чтобы ты отдохнула. Развеялась.
        - Почему-то всем сегодня хочется, чтобы я отдохнула, - пробормотала Карина.
        - Что?
        - Ничего.
        - Так пойдём?
        - Сегодня - точно нет. Надумаю, перезвоню.
        - Как знаешь. Звони.
        - Спасибо, Жан.
        - Пожалуйста, - усмехнулся он и дал отбой.
        Карина вздохнула, некоторое время послушала частые гудки и выключила телефон. Общаться ни с кем не хотелось. Она сидела в своей комнате и пыталась читать новый роман Акунина. Обожала этого автора, но сегодня и он не мог отвлечь от тяжких мыслей.
        Обмануть себя не получалось, как она ни пыталась. В деканате она видела то, что видела. Духота, бессонница, усталость - это было ни при чём.
        Галлюцинациями Карина не страдала, в обмороки раньше не падала. Розыгрыш исключался. Никто не стал бы шутить над ней так жестоко.
        Она не сомневалась: на какой-то миг глаза у Риты действительно изменились. Только почему это случилось, и почему никто, включая и саму секретаршу, этого не заметил?
        Ответов не находилось. Карина привычным жестом выдавила из блистера таблетку, сунула в рот и запила водой. Выключила верхний свет, улеглась поудобнее и снова взялась за Акунина.
        За стеной Азалия громко болтала по телефону, периодически принимаясь хохотать. Усилием воли она подавила подступающее негодование. Не стоит обращать внимания. До мая не так много времени. А там уж мачеха уберётся - зачем ей жить здесь? Карину она не выносит. Остаётся разъехаться, разделить имущество и забыть друг о друге. В то, что Азалия не будет затевать делёж и просто уступит квартиру падчерице, не верилось. Да и чёрт с ними, с деньгами, пусть подавится. Лишь бы быстрее исчезла с горизонта.
        Глава 9
        Весна в этом году была не просто ранняя, а прямо-таки скороспелая. Шальная. Уже к восьмому марта солнце жарило без продыху, снег стремительно таял. Уставший от невероятно снежной и холодной зимы город торопился как можно быстрее сбросить постылые ледяные оковы.
        Карину это радостное буйство наводило только на одну мысль: весна пришла, жизнь продолжается, а папы нет.
        - Классный фильм! Тебе точно понравится! - убеждала Ира. - Что ты, как старуха? Никуда не ходишь, работа - дом! Что у тебя, семеро по лавкам?
        Она пыталась уговорить Карину сходить в кино на разрекламированную комедию. Высоколобый филолог Илья новый российский кинематограф презирал, смотреть подобные фильмы считал ниже своего достоинства. Ира не собиралась ставить его в известность, что хочет пойти в кино: меньше знает, крепче любит!
        Карине идти не хотелось. Она тоже не любила современные отечественные комедии, разделяя мнение Ильи. В этих фильмах, на её взгляд, было мало смысла и ещё меньше юмора. Но, с другой стороны, что делать дома? Любоваться Азалией?
        С того памятного разговора она, и раньше всячески избегающая общения с мачехой, теперь и вовсе стала от неё шарахаться. Та видела жгучую неприязнь девушки и нарочно старалась оказаться ближе. Подкарауливала на кухне, в гостиной и прихожей. Заводила разговоры, которые с большой натяжкой можно было назвать пристойными. Каринино смущение, негодование, с трудом скрываемое бешенство доставляли ей настоящее удовольствие.
        В результате Карина почти всё время сидела взаперти в своей комнате, изредка совершая вылазки в туалет, ванную и на кухню.
        Ладно, почему бы и не сходить в кино? Фильм, конечно, окажется полнейшей ерундой, зато после можно отправиться в кафе. И появиться дома поздно вечером, чтобы сразу лечь спать.
        - Уговорила. Во сколько начало?
        - Вот и молодец, - запрыгала от радости Ирка. - И чего только ломалась! Встречаемся у входа в половине седьмого.
        После работы Карина заскочила домой. Сменила юбку и жакет на джинсы и кофточку, привела в порядок волосы и критически оглядела себя в зеркале. Не помешало бы немного поправиться. Ключицы торчат, груди совсем нет. Как в народе говорят, минус первый размер, при котором лифчик покупаешь в надежде на лучшее. Зато талия тонкая и ноги стройные. Карина секунду подумала, и наложила на глаза светло-серые тени. Взгляд стал выразительнее и загадочнее. Ещё немного поразмыслила и стёрла с губ помаду, заменила бледно-розовым блеском. Так определённо лучше.
        Из-за необычного сочетания - серо-голубые глаза и тёмные волосы - многие думали, что волосы она красит. Может, заделаться блондинкой? Нет, пожалуй, внешность станет слишком банальной. Да и не ощущала она себя в таком образе: блондинкам положено быть воздушными и простодушными. Она схватила сумку и вышла из квартиры.
        Народу в кинотеатре было море. Вот что значит грамотная пиар-кампания! Девушкам достались билеты на восемнадцатый ряд. Карине было плевать, а Ира немного расстроилась.
        Фильм шёл уже второй час, и за это время Карина дважды скупо улыбнулась. По её мнению, на комедию действо не тянуло. Сюжет был невразумительный, актёры старались, но оживить бездарный скучный сценарий не могли. Хотя, возможно, она была излишне строга: со всех сторон то и дело доносился жизнерадостный гогот.
        Ирка тоже была довольна происходящим.
        - Правда, здорово? - спросила она подругу.
        Та уклончиво промычала в ответ. При большом желании это можно было растолковать как одобрение. Ира удовлетворённо кивнула.
        Карина то и дело отвлекалась от происходящего, теряла и без того невнятную сюжетную нить, задумываясь о своём. Когда на экране вдруг возникло лицо, она поначалу просто удивилась: вроде это против законов жанра. Такая кошмарная физиономия - и в комедии!
        Мужское лицо, показанное крупным планом, было неестественно, до синевы, бледным и странно перекошенным. Серая неопрятная щетина, свалявшиеся волосы, багровые полосы на щеках. Рот провалился, глаза закатились. Лицо было неподвижным и почему-то знакомым. Она никак не могла вспомнить, где раньше видела этого человека, но то, что видела, - точно.
        Девушка осторожно огляделась по сторонам. Неужели никого не удивляет непонятно зачем появившееся изображение? Ира всё так же пила лимонад, хихикала и увлечённо смотрела на экран. То, что там творилось, очевидно, её вполне устраивало. И абсолютно не изумляло.
        Остальные зрители тоже вели себя, как раньше: создавалось впечатление, что они продолжают смотреть фильм! Невесть откуда взявшееся лицо видела лишь Карина.
        Вглядевшись в застывшие черты, она внезапно поняла причину их неподвижности. Человек на экране был мёртв! Следом пришло и другое страшное озарение. Карина действительно знала его. И при этом никогда не видела таким.
        Отец! Это был он! Так, наверное, выглядит он сейчас, после месяца, проведённого в холодной могиле.
        Крик застрял в горле, дыхание перехватило. Девушка сидела, уставившись прямо перед собой. В голове колотилась одна-единственная мысль: такого не может быть. Это сон. Растерянная, уничтоженная, она не сразу заметила, что в зале творится неладное.
        Откуда-то снизу раздался протяжный вопль. Следом - треск, грохот и снова женский крик. Захлёбывающийся, отчаянный. «Террористы»! - осенило Карину. Она вскочила и стала напряжённо вглядываться в полумрак. В районе первых рядов шла непонятная возня. Вскоре ей удалось разглядеть, что происходит. Но поверить в такое было невозможно.
        - Господи! - выдохнула она.
        Красные бархатные кресла качались, ходили ходуном, ломались и проваливались куда-то под пол, вместе с сидевшими на них зрителями. Ошарашенные, перепуганные люди визжали, шарахались в разные стороны, вскакивали, цеплялись друг за друга, силясь удержаться на поверхности, но проваливались вниз.
        - Пожар! Землетрясение! - истерично завопил подросток в клетчатой парке. В руке он судорожно сжимал коробочку с попкорном.
        Сидевшие на целых ещё рядах изо всех сил пытались взобраться наверх, хватались за кресла и ступени, соскальзывали. Те, чьи места с краю, выбегали в проход, и, спотыкаясь, бежали наверх, к выходу.
        В зале по-прежнему было темно. Электричество, по всей видимости, отключилось, и мрак усиливал хаос и панику. Какая-то женщина, подхватив на руки ребёнка лет пяти, вцепилась в ногу мужчины в кожаной куртке. Тот, обезумев, ничего не соображая от ужаса, карабкался по обломкам кресел, похожий на огромного чёрного паука. Он стряхивал руку женщины, но ему никак не удавалось от неё отцепиться. Тогда он зарычал и принялся пинать несчастную ногой. Один из ударов пришёлся по руке ребёнка. Женщина на миг ослабила хватку и тут же обрушилась в дыру вместе с малышом. Не удалось спастись и мужчине: время было упущено, и его тут же утащило вниз лавиной падающих тел и разломанной мебели.
        - Что происходит? - беспомощно повторяла Карина. Понимала, что надо бежать, но не могла пошевелиться. Сидевшая рядом Ирка тоже вскочила и встала с ней рядом, говорила что-то, настойчиво теребя подругу за рукав, но из-за шума и криков она не могла разобрать ни слова.
        Куда, куда они все падают?! Ведь там, внизу, должны быть два первых этажа торгового центра! Магазины и магазинчики, кафе, эскалаторы… И люди. Много людей: сегодня вечер пятницы! Почему никто ничего не предпринимает? Где охрана, полиция, спасатели, врачи?
        Такое впечатление, что вся нормальная жизнь внезапно исчезла. Нет больше ничего и никого, только этот ужас, вопли, стоны, боль и смерть. В дыре под полом кинозала было темно. Люди проваливались в гулкую пустоту, их голоса постепенно таяли, словно пострадавшие летели в пропасть.
        Никто не спешил им на помощь! Или некому было спешить? Яма ширилась, словно немыслимое чудовище раззявило щербатый рот. В образовавшуюся прореху провалились уже четыре ряда, а ненасытная пасть проглатывала новые и новые кресла.
        Те, кому повезло сидеть высоко, как Карине и Ире, вели себя по-разному. Одни замерли, словно одеревенев, уставившись вниз. Другие, придя в себя и сориентировавшись, подбегали к плотно закрытой двери в зал и колотили по ней, надеясь вырваться. Лишь немногие устремились к гибнущим людям, пытаясь помочь им вылезти из провала.
        И за всем этим ирреальным кошмаром наблюдало мёртвое папино лицо. Бросив взгляд на экран, она словно очнулась. Удалось стряхнуть с себя оцепенение, и она завопила, развернувшись всем корпусом к Ирке:
        - Бежим! Быстрее! Мы можем успеть!
        Она потащила Косогорову наверх, к двери. Та почему-то вырывалась, с силой отбивалась и тоже кричала в ответ. Видимо, у девушки был шок. «Я не могу её бросить! Господи, что же делать?!»
        - Ирка, - прокричала Карина, стараясь перекрыть вой и грохот, - я не смогу нести тебя! Ты тяжёлая! Пожалуйста, не стой! Помоги мне! Не бойся, мы выберемся!
        Она видела перед собой Иркины перепуганные глаза и хотела сказать что-нибудь успокаивающее и доброе, но в этот момент в кинозале внезапно зажёгся свет.
        Карина сощурилась и заморгала привыкшими к темноте глазами. Отпустила Иркину руку и хотела сказать: «Видишь, свет дали! Значит, нас сейчас будут спасать!»
        Но так и не произнесла ни слова.
        Круглые светильники под потолком освещали просторный зал, украшенные лепниной стены, убегающие наверх ряды бархатных красных кресел. Кинозал был полон: зрители сидели на своих местах, кто-то пил колу, кто-то грыз попкорн. На экране натужно шутили актёры. Папино лицо исчезло.
        Ничего не изменилось, и лишь Карина столбом торчала посреди зала. Рядом стояла верная Ирка, красная от смущения.
        Женщина с ребёнком, несколько минут назад с криком провалившаяся в бездну на глазах у Карины, теперь смотрела на неё, округлив от удивления накрашенный рот. Мужчина, который ногой спихнул её в пропасть, сидел тут же, рядом, по-хозяйски обнимая мальчика за плечи. Малыш повертел круглой головой и вдруг громко спросил:
        - Мам, а почему та тётя кричала? Она что, сумасшедшая?
        - Карин, пойдём, а? - умоляюще произнесла Ира.
        Через десять минут они вышли на улицу, кое-как отбившись от администратора, которая утверждала, что нужно оплатить штраф. Нечего буянить в общественном месте!
        Слегка отошедшая от потрясения Ира втолковывала ей, что они приличные девушки, совершенно трезвые. «Хотите, алкотест пройдём?» Просто у одной из них случился припадок. Такое с ней бывает.
        Карина молчала. Сил на объяснения и оправдания не было. Она еле держалась на ногах. Адски болела голова.
        Женщина сменила гнев на милость. Видимо Каринин потерянный вид и бледно-зелёный цвет лица убедили её. Суровое администраторское сердце смягчилось, и она пригласила подруг пройти в свой кабинет, попить воды.
        Ирина решительно отказалась за них двоих и поволокла подругу на выход. Обеим хотелось оказаться как можно дальше от торгового центра.
        - Ты, наверное, больше со мной никуда не пойдёшь, - выдавила Карина.
        - Да ладно, брось! - не слишком убедительно возразила Ира, которая смотрела с плохо скрываемым страхом.
        Поколебавшись, Карина спросила:
        - Я что, кричала?
        - Ещё как! Вопила! Вскочила, звала бежать. Спасаться, что ли…
        - Ясно, - коротко бросила она и побрела к машине. - Тебя подбросить?
        Косогорова не двигалась с места и молчала, словно хотела сказать что-то.
        - Боишься со мной ехать? Извини, не подумала!
        - Нет, конечно! - округлив глаза, затрясла головой Ира. - Чего бояться? Подбрось, если не сложно. С тобой раньше случалось… подобное?
        Ей было любопытно, что привиделось Карине в зале, и при этом жалко её.
        - Никогда, - Карина забралась в салон. Здесь она почувствовала себя увереннее. Ирка залезла на пассажирское сиденье. - В первый раз. Вернее, во второй… И так ясно, правдоподобно… Не понимаю. Ты нашим не говори, ладно?
        - За кого меня принимаешь! Ты не сердись, но… К врачу не хочешь сходить?
        - Тоже думаешь, я сумасшедшая?
        - Ничего я не думаю! Но у тебя же галлюцинации! Это не может быть просто так!
        - Может, устала? Сплю плохо, - Карина и сама не верила в этот детский лепет, но нужно было что-то сказать. - Ладно, может, схожу.
        Автомобиль влился в общий поток, и торговый центр скрылся за поворотом.
        - Вот и умница, - успокоилась Ирина.
        Ей хотелось сменить скользкую тему. Они не были настолько близки, чтобы воспринимать боль подруги, как свою. Сочувствие сочувствием, но вешать чужие проблемы на себя не слишком хотелось.
        Доставив Иру домой, Карина зашла в аптеку и купила успокоительное посильнее и подороже. Если дело в нервах и бессоннице, с ними следовало бороться жёстче.
        Глава 10
        Сороковой день пришёлся на воскресенье. Собирать гостей решили в кафе. Тот факт, что поминки устраивали не дома, объяснялся просто: ни Карина, ни Азалия толком не умели готовить.
        Народу собралось не так уж много - человек двадцать, включая вдову и дочь. Единственным, кого Карине хотелось увидеть, был дядя Альберт. Они с Зоей Васильевной пришли одними из первых, и он прямиком направился к Карине. Стоявшей возле обильно накрытых столов Азалии, которая вполголоса беседовала с худенькой светловолосой женщиной, лишь сухо кивнул.
        Выглядел он намного лучше. Операция прошла успешно, и врачи уверенно давали благоприятные прогнозы. Конечно, лишился части желудка, пил горы лекарств, вынужден был сидеть на жесточайшей диете, подвергался не слишком приятным процедурам, но старуху с косой удалось отогнать.
        - Вот и сорок дней прошло. А вроде недавно… - Щека его задёргалась, и он отвернулся. - Извини, детка. Совсем стал старый, слезливый дед. Лучше скажи…
        - Кариночка, девочка, - позвала Азалия из глубины кафе, - можно отвлечь тебя на секундочку?
        Девушка скривилась, но не пойти было невозможно.
        - После поговорим, дядя Альберт, ладно?
        Но пообщаться так и не удалось. Начали собираться приглашённые, их нужно было встречать и рассаживать. Потом наступило время молитвы, а после мулла решился на пространную проповедь.
        Утомлённые донельзя, гости жадно набросились на еду, благо кухня была отменная. Насытившись, оживились и повеселели. Разговоры за столом стали громче и раскованнее: подзабыв, по какому поводу собрались, люди обсуждали политику, погоду и цены.
        Почти все собравшиеся были со стороны Азалии. Покойного не знали, печали и тоски по нему не испытывали. Создавалось впечатление, что пришли поесть и провести время.
        Карине стало противно, захотелось уйти. Асадов, судя по выражению лица, думал приблизительно о том же, сидел задумчивый, мрачный, и вскоре засобирался домой.
        Зоя Васильевна встревоженно поглядывала на мужа.
        - Мы пойдём, устал он, Кариша! Не может долго… - начала она, но тут же умолкла под его выразительным взглядом.
        Провожая их, Карина подумала, что могла бы поделиться с дядей Альбертом тревогами и странностями последнего времени, рассказать о своих видениях. Он да Диана были единственными по-настоящему близкими ей людьми. Но старшая подруга в последнее время не вылезала из командировок, а волновать дядю Альберта, который только-только пошёл на поправку, было бы непростительным эгоизмом.
        В ночь после поминок ей приснился отец. Она и раньше видела его во сне, но поутру никогда не могла вспомнить, как именно. Что он говорил? Что делал?
        Однако этот сон запомнился отчётливо: он был яркий, цветной, очень реальный. Увидела себя она сидящей на кухне в старой квартире, хотя давно не вспоминала об их прежнем жилище. Было грустно: кругом пусто, пыльно, безжизненно, цветы в горшках высохли и завяли.
        Карина встала с табуретки, собираясь уходить, но в это время всё вокруг стало на глазах преображаться. Высохшие палки и ветки ожили и диковинным образом превратились в пышные сочно-зелёные растения. Кухня приобрела жилой и ухоженный вид. Даже занавески на окнах появились. «А ведь когда мама была жива, у нас в кухне висели именно эти голубые шторы!» - вспомнила она.
        Но на этом сюрпризы не кончились. Вошёл папа! Она заплакала от счастья, бросилась к нему, стала обнимать. Целовала, гладила по волосам, никак не хотела отпускать от себя.
        - Пап, как ты там? - то смеясь, то всхлипывая, спрашивала Карина.
        - Отлично, дочь! - со своей неподражаемой интонацией отвечал отец. Он казался умиротворённым и спокойным.
        - Смотри, как здесь хорошо! Ты что, теперь тут живёшь? - осенило её.
        Он засмеялся и ничего не ответил.
        - А есть жизнь после смерти? - вдруг сорвалось с языка.
        - Ты же теперь и сама видишь, что есть.
        - Пап, мне надо так много тебе рассказать! Ты же не уйдёшь?
        - Не уйду, не уйду, говори!
        Карина рассказала отцу всё, что так и не смогла поведать раньше. Торопясь и глотая слова, просила прощения, объясняла, почему ей так не нравится Азалия, жаловалась на то, как вдова ведёт себя сейчас. Папа задумчиво смотрел, внимательно слушал, кивал. А потом взял её лицо в ладони, глянул в глаза и сказал:
        - Перестань об этом думать, дочь. Я давно всё знаю. И это не имеет никакого значения. Это не важно, понимаешь?
        - Ты с мамой? - тихо спросила она.
        - С мамой, - ответил он, - не волнуйся и не плачь.
        Внезапно всё пропало, и Карина проснулась. Было серое, унылое утро. Будильник и не думал звенеть, на часах - шесть пятнадцать. Она повернулась на другой бок, закрыла глаза и принялась вспоминать свой удивительный сон.
        Однако что-то мешало, что-то было не так. Окончательно стряхнув с себя ошмётки сна, поняла: ладони были липкими и немного болели. Она выпростала их из-под одеяла и поднесла к глазам. Присмотревшись, не сдержалась и вскрикнула. Рывком откинула одеяло и села в кровати.
        Руки были в крови. Бельё - наволочка, пододеяльник, простыня - тоже.
        - Мамочка, - прошептала Карина, - что это?
        Она ничего не понимала. Откуда столько крови? Спокойно, спокойно, видимо, просто порезалась. Но обо что?! Постаравшись не впадать в панику, сделала глубокий вдох и снова внимательно взглянула на свои израненные руки.
        Они были сплошь покрыты ровными, довольно глубокими порезами. Горизонтальные полоски тонкой частой сеткой перечёркивали поверхность ладоней и спускались к запястьям. Карину замутило: похоже, была перерезана вена! «Успокойся, - приказала она себе, - порез совсем не глубокий!»
        Но если бы рана была глубже, она могла истечь кровью и умереть во сне! Как такое могло случиться? Разве можно перерезать себе вены и не знать об этом? Что с ней творится, что?
        Карина вскочила и помчалась в ванную. Захлопнула за собой дверь, принялась рыться в аптечке. Включила воду и стала смывать кровь с рук. Трясущимися непослушными руками кое-как наложила повязку. Выпила две таблетки обезболивающего: ладони дёргало всё сильнее.
        Минут через десять выползла из ванны, побрела к себе в комнату. Голова кружилась, ноги были слабыми и непослушными. Только бы Азалия не вышла!
        Ничего, Бог миловал…
        У себя она первым делом свернула комом и бросила в угол комнаты покрытое бурыми пятнами бельё. Надо бы застирать холодной водой, когда мачеха уйдёт на работу. Карина села на кровать, посмотрела на свои наспех забинтованные руки и подумала: «А если эта дрянь пронюхает о том, что случилось?»
        Хорошо, допустим, от неё и удастся скрыть. А в институте? Только-только забылась история в деканате, Ирка понемногу отошла от случая в кинотеатре. Хотя и сейчас нет-нет, да и глянет вопросительно, с опаской. А уж если заподозрит, что Карина пыталась покончить с собой!..
        Она вскочила и закружила по комнате. Итак, что мы имеем? Комната была заперта изнутри на задвижку. Никто (речь, разумеется, шла об Азалии!) проникнуть сюда и изрезать ей руки не мог. Да и потом, она почувствовала бы боль! Несмотря на успокоительное, без которого уже просто не могла, спала Карина чутко.
        Успокоительное… Может, это побочный эффект? Что-то вроде лунатизма? Она полезла в сумку, схватила инструкцию и стала вчитываться в мудрёные медицинские термины.
        Не вызывает привыкания - ну, с этим можно и поспорить. Но продаётся без рецепта, ни в каких списках не значится. Нет, таблетки ни при чём. Хотя с ними пора заканчивать. Не хватало превратиться в наркоманку.
        Идём дальше. Допустим, она порезала себе руки сама, во сне. Но тогда рядом с кроватью, или, по крайней мере, в комнате должен быть нож! Или бритва.
        Карина опустилась на четвереньки и стала внимательно осматривать пол возле кровати. Оглядела всю комнату, даже на полках и в шкафах посмотрела. Она была аккуратна, вещи не разбрасывала, всё всегда лежало на своих местах. И сегодня ничего не изменилось. Ножа или чего другого колюще-режущего не было.
        Чертовщина. Абсурд. Карина посмотрела на часы. Скоро половина восьмого. Идти на работу в таком виде нельзя. Придётся что-нибудь придумать. Пусть порезы хоть немного заживут, чтобы можно было обходиться без повязки. А позже просто надо будет надевать кофточки с рукавами до кончиков пальцев. Авось, никто и не заметит.
        Она услышала, как открылась и закрылась дверь в комнате Азалии. Мачеха проснулась и прошествовала в ванную. Загудела душевая кабина, послышался звук льющейся воды. Скоро она уйдёт, можно будет спокойно позвонить на кафедру и договориться о паре дней за свой счёт. Семён Сергеевич не откажет, нужно только повод придумать.
        Её размышления прервал телефонный звонок. Звонили на городской. Аппараты были почти в каждой комнате, и Карина почти машинально сняла трубку.
        - Да.
        В первую минуту подумала: какой-то хулиган решил подшутить. В трубке слышались не то шорохи, не то всхлипы, не то сдавленный смех.
        - Да? - нетерпеливо повторила она. - Кто это?
        - Это Зоя Васильевна! - голос звучал незнакомо, неузнаваемо.
        - Зоя Ва… Что случилось? Что-то с дядей Альбертом? Ему хуже?
        - Кариша, - женщина, похоже, пыталась подавить подступавшие рыдания, - Алик… Альберта больше нет.
        - Как так - нет? - глупо переспросила Карина.
        - Он умер. - Она перестала сдерживать слёзы и тихо, безутешно заплакала.
        - Этого не может быть! Он не… Ему стало лучше! - отчаянно закричала Карина, убеждая и себя, и Зою Васильевну, что случившееся - нелепая ошибка.
        Жена (вдова?!) дяди Альберта ничего не отвечала, только плакала. Так они и проливали бесполезные слёзы, каждая на своём конце телефонной линии, и ничего было не исправить.
        - Алло! - громко и внятно произнёс женский голос. - Добрый день! Это Елена Васильевна. Сестра Зои. Вы меня слышите?
        - Да, - придушённо отозвалась она. Нос был наглухо заложен.
        - Он умер ночью, то есть вчера вечером. В полдвенадцатого. Видишь, как! Папе твоему сороковины, а он вот…
        - Отчего умер? Сердце?
        - Оно, - шумно вздохнула громогласная Елена Васильевна, - с Зоей прямо не знаю, что делать. У самой сердечко пошаливает.
        - Когда похороны? Завтра? - Она знала, по мусульманским канонам усопшего полагалось хоронить по возможности быстро.
        - Сегодня должны успеть. «Скорая» была, справки дали. Насчёт кладбища и остального - помощников хватает. Обо всём договорились. Часам в двенадцати подходи.
        Попрощавшись, Карина аккуратно положила трубку на рычаг. Долго сидела, позабыв убрать с телефона перевязанную руку, смотрела в одну точку. В дверь постучалась Азалия:
        - Эй, ты там жива? - И прошла дальше по коридору.
        Через некоторое время хлопнула входная дверь. Ключ звонко повернулся в замке. Азалия отбыла на службу.
        Девушка вытерла слёзы, высморкалась. Встала и подошла к окну. Утро оставалось таким же хмурым и неприютным.
        «Вот и не пришлось придумывать повод, чтобы на работу не ходить», - печально подумала она и отправилась в ванную наложить нормальную повязку. Начала разматывать бинт на левой ладони. Странно, но руки больше не ныли. Наверное, таблетки помогли. Кровь, похоже, удалось остановить: повязка ею не пропиталась. Вот и славно.
        Размотав бинты до конца, Карина тупо уставилась на свои ладони. Что за ерунда?! Она нервно хихикнула и пошевелила пальцами. Неудивительно, что она не чувствовала боли: кисти рук были ровными и гладкими. Ни жутких ран на запястье, ни следов от порезов на ладони, ни крови. Ничего!
        Нервным движением она размотала повязку на левой руке, уже заранее зная, что следов утреннего суицидального кошмара не обнаружится и там. Как такое могло случиться? Как?! Карина обхватила голову руками и застонала. Это не могло ей почудиться! Просто не могло! Боль, кровь, порезы - всё было на самом деле!
        Но куда подевалось?
        Появление ран на руках выглядело бредом. Но ещё большим бредом стало их исчезновение. Ей подумалось: «Может, это стигматы?» Она читала об этом загадочном явлении, когда на телах людей, чаще всего, глубоко верующих, сами собой появляются, а потом прямо на глазах затягиваются болезненные кровоточащие раны. Символы страданий Иисуса. Например, у одной девочки были раны на кистях рук, ступнях и на боку, цепочка проколов тянулась по лбу, к тому же она плакала кровавыми слезами. Учёные объясняют это внушением, которому легко подвергаются эмоционально неустойчивые люди. Приняла близко к сердцу муки Христа на кресте - и вот они, раны от гвоздей, копья и тернового венца!
        Но какое отношение к этому имеет она? Её и верующей можно назвать с большой натяжкой. Да и раны были иного свойства.
        Вдруг её словно подбросило на месте. Бельё! Если ей ничего не померещилось, на нём должны остаться следы крови! Карина бросилась обратно в свою комнату. С размаху ударилась локтем о косяк, взвыла от боли и, потирая многострадальную конечность, выволокла из угла ком белья.
        Через пять минут, убедившись, что ни один сантиметр не ускользнул от её взгляда, сдалась. Простыня, наволочка и пододеяльник были чистыми. Кровавые разводы отсутствовали.
        Получается, галлюцинации. Самые настоящие видения. Воображение у неё всегда было сильное, однако никаких отклонений и болезненных странностей не замечалось. Она даже во сне не разговаривала. Просто до зевоты скучная заурядность психики! Поэтому и большой поэт из неё не получится: для этого Карина слишком нормальна…
        Девушка из всех сил пыталась скрыть смятение и страх, но получалось плохо. Сконцентрироваться, сообразить, что делать, не удавалось. Она с трудом сдерживала подступающую панику, прекрасно сознавая, что надолго её усилий не хватит.
        Глава 11
        В половине одиннадцатого Карина спустилась во двор и пошла к своей машине. Зарядил противный мелкий дождик. Похоже, надолго. Погода напоминала позднюю осень: голые деревья, сырость, серое небо, слякоть и грязные улицы.
        Два часа назад она позвонила на работу, и, объяснив причину, попросила у Семёна Сергеевича дни за свой счёт. Он отреагировал, как она и предполагала.
        «Незачем сидеть без денег, - решительно заявил профессор, - придёте и напишите заявление в счёт отпуска».
        Сумму, которую получали лаборанты на кафедре, словом «деньги» можно назвать с натяжкой - Иркина любимая шутка. Однако забота Семёна Сергеевича тронула Карину, она поблагодарила и пообещала прийти.
        Пискнула сигнализация, машина приветливо моргнула фарами. Девушка забралась внутрь и кинула сумку на соседнее сиденье. Посидела минутку, собираясь с мыслями, завела двигатель. Точнее, хотела завести, но не смогла. Автомобиль не реагировал. В технике Карина разбиралась слабо, но до этого дня «Фольксваген» никогда не подводил, так что особой нужды вникать в детали не было.
        Карина вздохнула и вылезла из салона под дождь. «Что за день такой?» - тоскливо подумала она. Заглядывать под капот не имело смысла: всё равно ничего не поймёт.
        - Что, соседка, не завелась? - раздался сбоку жизнерадостный голос.
        Карина обернулась. Олег, сосед со второго этажа. Переехал в их дом пару лет назад. Разговорчивый парень быстро со всеми перезнакомился, да вдобавок успел жениться на дочери известного стоматолога Осипова, который жил этажом выше. Карина часто видела Олега: тот в любую погоду утром и вечером бродил по двору, выгуливая любимую таксу Альму. Сейчас, правда, был без собаки и направлялся к своему «Форду».
        - Барахлит что-то.
        - Погоди, гляну, - пообещал он. - Капот открой. Бензин-то не забыла залить?
        Многие мужчины полагают, что женщина, садясь за руль, превращается в полную кретинку. Карина подавила раздражение (человек помощь предлагает, а мог бы и мимо пройти!), тоже выдавила из себя смешок и ответила, что не забыла.
        Минут десять Олег что-то высматривал, трогал, изучал. Насупливал брови, бурчал под нос, почёсывал подбородок. Она, набросив капюшон, жалась рядом. Наконец, пожав плечами, вынес окончательный вердикт:
        - С машинкой всё в порядке! Я, конечно, не автослесарь, но кое-что смыслю. Непонятно, почему не едет.
        - Но ведь, если не едет, значит, что-то не так?
        - По логике, да. Но я тебе говорю: нормально с ней всё. Должна ехать. Сходи в автомастерскую. Тут недалеко, через три дома. Знаешь, где?
        - Знаю, - кивнула Карина. - Придётся, наверное, сходить.
        - Пусть тоже глянут. Тебя, может, подвести? В какую сторону едешь?
        Карина назвала улицу.
        - Здесь недалеко. Шесть или семь остановок на автобусе. Доберусь, спасибо.
        Настаивать он не стал, но предложил:
        - Давай-ка хоть до остановки подброшу. Погода-то…
        Отказываться было неудобно, да и мокнуть под дождём не хотелось. В салоне «Форда» удушливо пахло чем-то сладким. Она непроизвольно поморщилась, и Олег, заметив, пояснил:
        - «Вонючку» новую взял. Запашок не айс, да? Не угадал! Башка от него трещит. Но не выкидывать же! Денег жалко!
        Девушка улыбнулась в ответ, про себя удивляясь загадочности Олеговой души. Выходит, денег жальче, чем «башки»?
        Сосед водил машину агрессивно: подрезал других, тормозил рывками и не обращал внимания на ограничения скорости. Хорошо, что не придётся долго с ним ехать. Уж лучше на автобусе.
        Доставив пассажирку, он помахал ей, посигналил на прощание и умчался прочь, стремительно набирая скорость. К счастью, автобус подъехал быстро и был полупустым. Карина прошла в конец салона и села на самые последние сиденья, расположенные выше остальных. К ней сразу же заспешила пожилая кондукторша, нараспев произнеся традиционную мантру: «За проезд оплачиваем, кто вошёл!» Она вытащила кошелёк, отсчитала нужную сумму, вложила её в смуглую ладонь и отвернулась к окну.
        Некоторое время отрешённо смотрела на проплывающие мимо дома и ни о чём не думала. Какая-то непонятная душевная вялость: сейчас она даже не чувствовала боли от потери, хотя и была очень привязана к дяде Альберту. Наверное, то, что она испытала после смерти папы, приглушило остальные эмоции.
        Однако дело было не только в этом. Существовали вещи, о которых стоило бы побеспокоиться. Но размышлять о них было страшно, и она старалась прогнать от себя мысли, запереть их в глубине сознания. Лучше уж бездумно пялиться в окно, чем искать ответ на вопрос, почему она вдруг стала грезить наяву.
        Автобус остановился, Карину резко качнуло вперёд. В салон вошли сразу несколько человек. Более расторопные уселись на свободные сидения. Те, кому не хватило места, уцепились за кожаные ремешки, и словно повисли в пространстве. Кондукторша резво сползла со своего насеста и поспешила к вновь прибывшим, творя по пути своё заклинание.
        Она равнодушно следила за всеми этими перемещениями. На секунду сомкнула веки, а когда подняла, поймала на себе пристальный взгляд кондукторши. «Чего она хочет? Я же оплатила проезд». Карина отвела глаза, потом не выдержала и снова глянула на кондукторшу. Та упорно сверлила её взглядом. На голове у женщины была синяя вязаная шапка, губы обильно намазаны сиреневой помадой. Красивый оттенок не шёл ей, делал немолодое лицо кондукторши ещё более старым и блёклым. В позе её было нечто необычное, но девушка не могла сообразить, что именно. Тётка стояла возле кресла с надписью «Место кондуктора», возле средней двери. Крепко держалась за поручень, широко расставив ноги, чтобы не упасть.
        «Голова! - поняла Карина. - Голова повёрнута не в ту сторону. Она не может смотреть на меня, если стоит вот так!» Некоторое время она глядела на женщину почти без эмоций. Олимпийское спокойствие, очевидно, было защитной реакцией и без того истерзанного мозга.
        Но уже спустя пару секунд оборонная линия лопнула, и понимание того, что её насторожило в облике кондукторши, обвалилось на Карину. Она встречала в книгах выражение «похолодеть от ужаса», но только в эту минуту поняла, что оно означает. Тело будто погрузили в ледяную воду, руки и ноги закоченели, и невозможно пошевелиться.
        У кондукторши, обычной женщины в стареньком пуховике и разбитых сапогах, была свёрнута шея. Она стояла спиной к Карине, но при этом смотрела прямо на неё, вывернув голову на 180 градусов. Такого поворота не мог выдержать ни один живой человек! И тем не менее…
        «Это очередная фантазия! На самом деле ничего нет!»
        Она зажмурилась и попыталась убедить себя, что ничего не происходит. На какой-то жуткий миг ей показалось, что женщина с вывернутой шеей внезапно оказалась рядом, приблизив к ней лицо, и девушка распахнула глаза.
        Ничего не изменилось. Кондукторша была там же. Теперь в её взгляде сквозила ухмылка. Карина осторожно покосилась на соседей слева и справа. Дамочка в голубом пальто увлечённо говорила по телефону, прикрывав рот ладошкой. Молодая пара миловалась, не замечая ничего вокруг.
        Она снова перевела взгляд на кондукторшу: та стояла и смотрела. Вот только возле неё… Не сдержавшись, девушка ахнула.
        Теперь в упор на Карину смотрели уже двое: к кондукторше присоединился мужчина средних лет. «Так не бывает! Мне просто кажется!» - беспомощно уговаривала себя она, а тем временем головы всех сидящих в салоне пассажиров стали медленно поворачиваться. Синхронность движений была настолько слаженной, что в какой-то момент она даже перестала бояться, просто наблюдала за этим.
        Плечи оставались неподвижными, головы поворачивались бесшумно и плавно, и каждый, обернувшись, обращал взор на неё. Молодые и старые, красивые и не слишком симпатичные, мужчины и женщины, дети и подростки - они теперь буравили её взглядами. На разных лицах застыло одинаковое выражение злой радости. Как будто эти люди смеялись над ней, но при этом за что-то ненавидели.
        А ещё, почувствовала Карина, они её хотели. Хотели забрать. Откуда взялось это понимание, и куда именно забрать, она понятия не имела.
        Вместе с тем часть её сознания была убеждена, что в реальности ничего не происходит - только в воображении. На самом деле обычные люди едут по обычным делам.
        Девушка стиснула кулаки и сжала челюсти. Нужно выбраться отсюда. Срочно. Она выйдет из автобуса и всё сразу прекратится. Набравшись храбрости, медленно поднялась с места. Спустилась на ступеньку ниже. Потом ещё на одну. Остановилась, вцепившись в поручень.
        Внутри всё звенело от напряжения и страха. Казалось, плотоядно смотревшие существа становились ближе. Блестевшие злобным лукавством глаза таращились с вывернутых голов. Может, они выжидают момент, чтобы наброситься?
        Справа от Карины была задняя дверь автобуса. Как только он сделает остановку, она будет готова выскочить.
        - Сейчас выходите? - спросили сзади, и она едва не завопила от неожиданности. Обернулась и уставилась на парня, не в силах выдавить ни звука. По-своему расценив Каринин ошарашенный вид и молчание, его подружка хихикнула:
        - Нет, просто постоять решила! Чего спрашиваешь? Сам не видишь?
        «Что со мной не так?!» Парень и его смешливая девчонка вели себя как ни чём не бывало. А она продолжала стоять под прицельным огнём нечеловеческих взглядов.
        Прошла целая вечность, прежде чем автобус остановился. Ещё немного, и она бы не выдержала. Безумие было так близко, что до него можно дотянуться рукой. Соскользнуть, и больше никогда ни о чём не беспокоиться. На краткое мгновение даже захотелось испытать это состояние, но тут автобус затормозил.
        Двери распахнулись, и Карина кинулась обратно в нормальный мир.
        Когда автобус отъезжал от остановки, решилась глянуть на окна и увидала в одном из них кондукторшу. Та энергично спорила с каким-то гражданином, размахивая руками и тряся головой, анатомически правильно сидящей на короткой шее. Сиреневый рот её открывался и закрывался, и сама она походила на рыбу в аквариуме. Вокруг сидели и стояли абсолютно нормальные люди. Автобус фыркнул и уехал. Через минуту его место занял другой. В него бодро устремились утомлённые ожиданием люди.
        Она осталась стоять на месте. До нужной остановки не доехала, но это не имело значения. Карина сомневалась, что в ближайшее время рискнёт воспользоваться общественным транспортом.
        Глава 12
        Асадовы жили в красном пятиэтажном доме с круглыми застеклёнными балкончиками, симпатичными башенками и подземной парковкой. Аккуратный двор с детской площадкой был обнесён ажурным кованым забором. В подъездах - горшки и кадки с живыми цветами, кодовые замки и вышколенные консьержи.
        Один из них смерил Карину изучающим взглядом и холодно осведомился:
        - Вы к кому, девушка?
        Видок у неё и впрямь был тот ещё. Перчатки забыла в автобусе: сняла и, видимо, уронила - до них ли было? Сапоги грязные, на светлом пальто - бурые разводы: наверное, задела грязный бок автобуса, когда выпрыгивала из него.
        - К Асадовым. - Она постаралась ответить с достоинством. И добавила извиняющимся тоном: - Машина сломалась.
        Консьерж смягчился: разумеется, он был в курсе кончины Асадова. Должно быть, родственница. Горе у человека, а тут ещё и поломка автомобиля.
        - Проходите, пожалуйста. Третий этаж, квартира…
        - Спасибо, я знаю, - мягко перебила Карина. - Не беспокойтесь.
        Народу было - не протолкнуться. Она хотела прийти пораньше, пока не собрались все желающие ехать на кладбище, но опоздала. Замерла в дверях, раздумывая, как подойти и попрощаться, не привлекая к себе лишнего внимания.
        Из кухни вышла Зоя Васильевна. Лицо её было красным и словно скомканным от слёз. Сзади тенью шла Елена Васильевна, озабоченно поглядывая на сестру. Они были похожи друг на друга, но сейчас Зоя казалась высохшей, сморщившейся, будто из неё разом выкачали воздух, и осталась только оболочка.
        Вдова увидела Карину и подошла. Ничего не говоря, обхватила руками и снова заплакала. Люди вокруг задвигались, завздыхали. Кто-то громким шёпотом подтвердил: «Да-да, его дочка». Девушка осторожно обняла Зою Васильевну и, глядя поверх её плеча, одними губами спросила у Елены Васильевны:
        - Можно попрощаться?
        Та поняла, кивнула и, отстранив сестру от Карины, ласково, как маленького ребёнка, принялась её уговаривать:
        - Зоинька, пойдём, моя золотая. Девочке надо проститься. Ты же знаешь, сейчас молиться будут, потом ему лицо закроют…
        Елена Васильевна повела сестру вглубь квартиры, на ходу махнув рукой: иди, мол. Карина тихонько пошла в гостиную.
        Покойный лежал на столе посреди комнаты. Вокруг него и вдоль стен стояли и сидели на стульях незнакомые ей люди. Она подошла ближе, боясь взглянуть в мёртвое лицо: было страшно увидеть, что сотворила с дядей Альбертом смерть.
        Но опасения оказались напрасными. Казалось, он на минутку прикорнул и вот-вот должен проснуться. Лицо его было умиротворённым и даже благостным. Следы тяжкой болезни исчезли, морщины разгладились, щёки порозовели.
        Папа был совсем не таким: выглядел измождённым, исстрадавшимся. Между бровей пролегла глубокая складка, лицо пожелтело, нос заострился. Губы плотно сжаты, как будто он хотел сказать что-то, но в последний момент передумал.
        Она приблизилась к телу дяди Альберта и легонько погладила его. Наклонилась и поцеловала холодную щеку. Ей думалось, что плакать она не будет, но слёзы потекли, как только переступила порог комнаты. Карина выплакивала боль от потери дорогих ей людей, свою вину, обиды, страх перед будущим.
        «Детка» - так называл её дядя Альберт. Сейчас она и вправду чувствовала себя маленькой девочкой, которая заблудилась и не знает, как поступить, у кого искать защиты.
        Карину тронули за плечо, и она обернулась. Пожилой человек, наклонившись к её уху, тихо проговорил, что уже пора - ей нужно выйти из комнаты. Она кивнула и, бросив последний взгляд на тело дяди Альберта, сделала шаг к двери. Но так и застыла на месте.
        Покойный смотрел на неё. Голова чуть повёрнута вбок, губы раздвинуты в подобии улыбки. Глаза широко открыты, и во взгляде столько ненависти, что у Карины зашлось сердце. Она никогда не видела у дяди Альберта такого взгляда. Он просто не способен был на столь мощное проявление злобы.
        Она дико огляделась по сторонам: окружающие вели себя, как раньше. Никто не замечал того, что виделось ей. Пожилой мужчина, всё ещё стоя возле Карины, вопросительно смотрел - ждал, когда она покинет комнату. Остальные начали переглядываться, проявляя нетерпение: чего она застыла посреди комнаты? Карина и хотела бежать отсюда куда подальше, но взгляд покойного невидимой нитью тянулся к ней и удерживал на месте.
        То, что она чувствовала в эти минуты, сложно было назвать страхом. За последние сутки девушка почти потеряла способность бояться и удивляться чему-либо. Ей казалось, что она одновременно существует в двух мирах - нормальном и зазеркальном, где возможно всякое, как в картине Сальвадора Дали, - и постепенно покидает этот мир, перемещаясь в тот. Её затягивало в нереальность, и сил для сопротивления оставалось совсем мало.
        Почему так происходит? Возможно, потому, что иная, запредельная вселенная существует и по каким-то неведомым причинам иногда открывается избранным. А возможно потому, что Карина психически больна.
        И то, и другое было ужасно.
        - Послушайте, - обратился к ней другой мужчина, - мы понимаем ваше горе, но и вы должны понимать…
        Он говорил, но она уже не слышала. Потому что в комнате раздался другой голос, хорошо знакомый, но сильно искажённый.
        - Детка, детка, - проквакало нечто, при жизни бывшее дядей Альбертом, - папаше-то привет передать? А уж он как ждёт, как ждёт… Мы оба ждём! Недолго осталось, совсем не долго!
        Существо захихикало, закряхтело, завозилось в своём коконе. Руки двигались, силились выпутаться и дотянуться до Карины. Правая ладонь уже выпросталась и шевелилась, похожая на бледную рыбину. Голова чуть приподнялась, и изо рта потекла густая тёмная жидкость. Остро запахло гнилью.
        Она почувствовала, как кто-то сзади ухватил её за локоть, и завопила, как никогда в жизни. Кричала, разрывая связки, а труп заходился мерзким хохотом, неуклюже приподнимаясь и усаживаясь на столе.
        К счастью, сознание скоро покинуло её, и Карина провалилась в милосердную темноту.
        Очнулась в незнакомой комнате. Пахло нашатырным спиртом, валерианой и ещё какими-то медикаментами. Приоткрыла глаза, но тут же закрыла снова. Интересно, где это она? Что произошло? Похоже, придётся вставать, хотя и не хочется: слабость нестерпимая. Будто вагоны разгружала.
        Она облизнула губы и снова с трудом разлепила глаза. Возле окна сидела незнакомая пожилая женщина в очках и читала книгу. На ней было цветастое платье, кружевная шаль и чёрный платок.
        Чёрный… Траурный… Карина вспомнила. О, Господи! Лучше бы и не приходила в себя.
        - Здравствуйте, - прошептала она, преодолевая боль в горле.
        Женщина вскинулась, отложила книгу, засунув между страниц очки, и подошла к кровати.
        - Проснулась? И слава Богу!
        - Где я? Я… упала в обморок?
        Женщина оказалось словоохотливой, и, не дожидаясь наводящих вопросов, подробно поведала, что произошло. Она соседка из двадцать шестой. Антонина Фёдоровна, можно тётя Тоня. Все уехали на кладбище, а её оставили присмотреть за Кариной, потому как той стало плохо. Зашла попрощаться с покойным, стояла-стояла себе, да вдруг закричала и упала.
        Вызвали «скорую». Врачи сказали, глубокий обморок вызван шоком и потрясением. В этом месте соседка прервала рассказ и сочувственно вздохнула, давая понять: она в курсе, что девушка недавно похоронила отца.
        Врачи укол сделали да уехали. Сказали: «Отдыхать надо. Не нервничать». «Да уж, - усмехнулась про себя Карина, - не нервничать сейчас легче лёгкого».
        - Спасибо вам. Домой пойду. - Она попробовала сесть. Голова слегка кружилась, тело немного ломило. Лицо горело, как при высокой температуре.
        - Да у тебя жар! - Тётя Тоня положила руку ей на лоб. - Точно! Горишь вся!
        - Простыла, наверное, - пробормотала девушка. - Ничего, отлежусь.
        - Как домой-то доберёшься?
        Правда - как? Она нынче безлошадная. При мысли об автобусе её передёрнуло.
        - Ничего, такси вызову.
        - Такси! Погоди, внуку скажу. Всё одно дома сидит!
        Внук оказался парнем общительным и разговорчивым. Наверное, в бабушку. Всю дорогу развлекал пассажирку рассказами о последней сданной сессии. Говоря о своих подвигах, бурно жестикулировал и вертелся, мало обращая внимания на дорогу. Карина вежливо улыбалась и время от времени вставляла «Надо же!» или «Здорово!» В руках сжимала сумку и пол-литровую банку малинового варенья, которая туда не поместилась.
        - Пропотеешь - и утром как огурчик! - пообещала добрая тётя Тоня.
        Прежде чем идти к себе, девушка решила заглянуть к Диане. Вдруг та вернулась из командировки? Долго звонила в знакомую дверь, но никто так и не открыл.
        Едва переступив порог, Карина напоролась на Азалию. Мачеха стояла, скрестив руки на груди, и насмешливо смотрела на Карину.
        - Как похороны? Чего такая растрёпанная?
        Карина молча сняла сапоги и прошла мимо неё на кухню. Сунула в холодильник банку с вареньем, закинула в комнату сумку и направилась в ванную. Температура-не температура, но без душа никак. Смыть с себя этот чудовищный день! А там уж и чай, и малина, и аспирин в придачу.
        Легла она рано, ещё и десяти не было, и мгновенно заснула. Глубокой ночью, в третьем часу, внезапно пробудилась, как от толчка. Открыла глаза и уставилась в темноту. Голова была ясная, озноб прошёл.
        Что-то её беспокоило… Это «что-то» имело огромное значение и многое объясняло. Во сне Карина поняла какую-то важную вещь, а пробудившись, не могла сообразить, какую, и с досады стукнула кулаком по подушке.
        Помассировала пальцами виски и постаралась воскресить в памяти сон, но ничего не вышло. Мысль ускользнула, оставив после себя раздражающее ощущение недосказанности. Промучившись некоторое время, она снова уснула, а когда проснулась, было почти одиннадцать. В доме тишина: Азалия уже на работе. Ей бы тоже надо съездить в институт, написать заявление. И машину на ремонт загнать.
        Однако автомобиль ремонтировать не потребовалось. Девушка на всякий случай попробовала завести двигатель, и машина послушно тронулась с места. «Что вчера случилось?» - почти безразлично подумала она. Слишком много в последнее время вопросов, на которые нет ответов.
        На кафедре её встретили радушно, но настороженно. Коллеги исподтишка поглядывали на Карину, а когда замечали ответный взгляд, поспешно отводили глаза. В брошенных украдкой взорах читались жалость и вроде бы испуг.
        То ли Ирка разболтала про случившееся в кинотеатре, то ли люди инстинктивно осторожны с теми, на кого валятся несчастья: вдруг это заразно?..
        Покончив с формальностями, она попрощалась и спустилась в вестибюль.
        - Карина! - Ира, оказывается, пошла за ней. На Косогоровой был белый с чёрными вставками костюм, который делал девушку похожей на пингвина. - Ты как… вообще?
        - Отлично.
        Повисла пауза. Ирина вроде хотела что-то сказать и не отваживалась. Но потом всё-таки рубанула:
        - У врача так и не была? Не показывалась? Не обижайся, но сама подумай…
        - Я не обижаюсь, - прохладно ответила Карина. - Ты кому-то рассказала про… ну, про то? В кино?
        - Ты что? - вскинулась Ира. - Никому я не говорила!
        От сердца немного отлегло. Значит, просто показалось, что на неё смотрели как на экспонат кунсткамеры.
        - У тебя горе, отец, теперь дядя Альберт… Ты так реагируешь, это понятно! Но на себя посмотри! - Косогорова говорила торопливо, боясь, что её перебьют.
        - Что со мной не так?
        - Высохла вся, руки…
        - Что с руками? - вздрогнула Карина.
        - Они дрожат!
        Это ладно. Она испугалась, вдруг на её кистях - шрамы от порезов.
        - А волосы! Волосы! - не успокаивалась подруга. - Тебе двадцать с небольшим!
        - Волосы-то тут при чём?
        - Ты хоть видишь, сколько в них седины! - почти прокричала Ирка.
        Вахтёрша строго глянула на неё из-под очков.
        Карина бросилась к зеркалу и чуть не заорала сама. Как она не заметила?! Утром смотрелась в зеркало, но ничего не увидела! В тёмных волосах тут и там змеились серебристые пряди. И как много!
        - Разве ты не заметила? Все сегодня увидели…
        Так вот почему так смотрели!
        - У тебя сильный стресс. Волосы за один день не могут поседеть! Это ненормально! Срываешься, в обмороки падаешь… Покажись врачу, пускай что-нибудь назначит! - Ира нервничала, вертела кольца на пальцах.
        - Спасибо, что волнуешься, - проговорила Карина.
        Ей нестерпимо хотелось уйти отсюда, залезть в свою машину, остаться одной. Но приятельница не отставала, говорила и говорила, убеждая позаботиться о здоровье.
        Наконец прозвенел звонок, Косогоровой надо было бежать: начался семинар. Они наспех попрощались, и Карина с облегчением покинула институт.
        Ни к какому врачу она не собиралась. А вот краску для волос купить следовало.
        Глава 13
        Неподалёку был тот самый косметический магазин, сертификат которого ей подарили на кафедре ко дню рождения. Карина выбрала оттенок краски, максимально приближенный к её естественному цвету, и направилась к кассе.
        И снова какая-то мысль пощекотала её, дразнясь и не давая себя поймать. Карина упускала некую важную деталь. Какую, в конце концов?!
        Выйдя из магазина, пропитанного ароматами духов, вдохнула полной грудью и направилась к машине. Хотела сесть за руль, но внезапно передумала. Закинула коробку с краской на сиденье, захлопнула дверцу. Здесь совсем близко - вглубь, во дворы. Проехать сложно, лучше прогуляться пешком.
        Карина решила сходить в церковь. Желание пришло неожиданно: она никогда не ходила ни в мечеть, ни в церковь. Дома хранилась маленькая потемневшая икона, оставшаяся от мамы, которая была крещёной. Изредка Карина доставала её с полки, вглядывалась в потемневшее от времени изображение. Чувствовала при этом только грусть по маме, ничего больше.
        Веровала ли мама в Бога? Девушка не знала, они с отцом об этом не говорили. Был ли верующим он сам? Папа отлично знал историю религий - и православия, и мусульманства, и буддизма. Читал Библию и Коран. Помнил даты религиозных праздников. Но веры не было. Возможно, её подорвал ранний уход жены. А может, не было и прежде.
        Настоятельная потребность зайти в храм поразила её саму. В какой именно, православный или мусульманский, не имело значения. Просто она знала, что неподалёку есть церковь, и направилась туда.
        Церковь была выстроена не так давно: богатый человек решил пожертвовать на благое дело. Современная, из белого и красного кирпича, она горделиво сверкала новенькими золотыми куполами. Во дворике были разбиты круглые клумбы, стояли скамейки и урны.
        Карина поднялась на высокое крыльцо. Служба закончилась, народу было немного. Внутри оказалось просторно и светло, горели свечи. Иконы были тоже новенькие, красочные. Впереди, под потолком, разноцветные лампочки образуют надпись «Христос Воскрес!». Сейчас лампочки не горели.
        Она нерешительно постояла у входа и двинулась дальше. Что полагается делать в церкви, толком не знала. Наверное, надо купить свечки и поставить к иконам.
        Слева и справа от входа располагались широкие прилавки. На них плотными рядами лежали книги, большие и маленькие иконы, распятия, крестики, цепочки и много чего. Торговля шла бойко. Девушка примерно её лет выбирала колечко. Мужчина купил массивный серебряный крест и поинтересовался:
        - Для автомобиля иконки есть?
        - Конечно, - ответила молодая женщина в скромном светлом платочке и принялась показывать требуемое. Мужчина качал головой и перебирал образа и распятия.
        - Что вам? - вполголоса деловито осведомилась другая продавщица. Карина сразу не заметила её, потому что она копошилась под прилавком, и только сейчас вынырнула оттуда.
        - Дайте свечки, пожалуйста.
        - Выбирайте - по двадцать, тридцать пять или дороже?
        Она купила три самые дорогие, не взяла сдачу и направилась вглубь церкви. Расставила свечки у образов. Постояла и посмотрела на иконы. Теперь она и сама не понимала, чего хотела от этого посещения. Надеялась на озарение? Ждала, что откроется истина, придёт понимание, что с ней происходит?
        Ничего такого не случилось. Карина вообще не ощущала здесь Бога. Обычное помещение, где на стенах висят красивые картинки, а сквозь аромат воска и ладана пробивается свежий запах краски. Да и прилавки эти…
        «Ненамоленное место» - всплыло в памяти. А может, Бог не захотел показать Карине своего присутствия. С чего бы? Всю жизнь она о нём не вспоминала, а тут вдруг решила, что он явит ей себя по первому зову. Зря пришла.
        Из-за алтаря вышел священник в нарядном золотистом облачении. Он тоже был молодой, под стать церкви. Быстро шагал к выходу, и из-под подола выглядывали белые кроссовки. Карина развернулась и пошла следом.
        Священник стоял на крыльце и беседовал с молодой парой. Судя по обрывкам фраз, речь шла о крещении младенца. Она начала спускаться по лестнице и вдруг споткнулась от неожиданности. Вот оно, озарение!
        Теперь она знала, что её беспокоило. Вспомнила то, что упустила. Может, Бог и вправду есть?
        Девушка сбежала со ступенек, пытаясь привести мысли в порядок. Надо тщательно всё обдумать, понять, действительно ли то, о чём она вспомнила, имеет значение.
        Азалия знала, что дядя Альберт умер, хотя никак не могла этого знать! Вот что крутилось у неё в голове.
        Когда Зоя Васильевна позвонила и сообщила о его смерти, мачеха нежилась в ванной. Звонок был на городской телефон, но подслушать по параллельному аппарату она не могла. Душевая кабина телефоном не оснащена, переносных трубок в квартире нет. Телефонной розетки в ванной комнате - тоже. Выходит, возможность, что Азалия взяла стационарный аппарат и подключила там, исключалась.
        Выйдя, она вскоре отправилась на работу. Карина о смерти дяди Альберта с ней не говорила. Общих знакомых у Азалии и Асадова не было. Поэтому о его смерти ей никто сообщить не мог. Если и существовала такая вероятность, она была микроскопической. Вряд ли её стоило принимать во внимание. Итак, знать она не могла. И, тем не менее, знала!
        Знала и встретила падчерицу вопросом, как прошли похороны! А если вспомнить, что однажды пообещала, мол, дядя Альберт пожалеет о своей болтливости…
        Но ведь никакого отношения к смерти Асадова Азалия иметь не могла: он умер от сердечного приступа, это подтвердили врачи. Всё произошло так же, как с папой.
        Бессмыслица, бред. Погружённая в свои мысли, Карина быстро шла мимо блочных пятиэтажек к своей машине. Что это за пустырь? Откуда он здесь взялся? Вроде бы раньше его не было. Или был? Нет, точно не было!
        Она помнила, как проходила мимо дома, на углу которого располагалась парикмахерская с гигантскими ножницами на вывеске. Чуть поодаль возвышались несколько девятиэтажек. Карина шла мимо детского садика и симпатичного двухэтажного здания из красного кирпича. Пересекла маленький парк с игровой площадкой для малышей - горки, лесенки и качели из разноцветного пластика - и оказалась возле церкви.
        Сейчас пейзаж был иным. Задумавшись, девушка не замечала ничего вокруг, а теперь изумлённо озиралась по сторонам. Куда она умудрилась забрести? Пустырь окружали покосившиеся деревянные строения. Не то сараи, не то бараки. Пространство между ними поросло бурьяном. Двери многих построек были сорваны с петель, окна выбиты. Всюду валялись железки, полусгнившие доски, автомобильные шины. Людей видно не было.
        Неужели заблудилась? Но ведь шла по прямой, никуда не сворачивала. Да и не могло здесь быть ничего такого! В последние годы город изменился, превратился в современный мегаполис. Его активно застраивали жилыми небоскрёбами, офисными центрами, отелями, спортивными и торговыми комплексами. Прокладывали новые дороги и двухуровневые автострады. Прорыли метро, перечеркнули реку и озёра новыми мостами. Институт, где работала Карина, находился близко к центру.
        Карина сделала несколько шагов и остановилась. Нет, туда она не пойдёт. Пустырь и эти домишки выглядели зловеще. Здесь не могли оставить такую безобразную язву! Лучше повернуть назад и спросить у кого-нибудь дорогу.
        Девушка обернулась и обомлела. Дома исчезли! Не было ни садика, ни парка. Теперь перед ней был огромный котлован, на другом берегу которого возвышался реденький лесок.
        Как она сюда попала? И куда - «сюда»? Карина прикрыла глаза и попыталась успокоиться. Тихо, главное, не нервничать. Это одно из видений: раньше мерещились чудовища, теперь - незнакомое место. На самом деле она стоит где-нибудь в парке, возле горок с качелями, и пугает своим видом малышей и мамочек.
        Успокоиться не получалось. Что, если ей не удастся выбраться? Так и придётся блуждать в этом непонятном мире, и неизвестно кто будет бродить рядом?
        Надо двигаться. Просто идти. Но это оказалось нелегко. Карина глянула под ноги: сапоги застревали в красноватой вязкой грязи. Она с трудом выдёргивала ноги из противного месива и снова проваливалась по щиколотку. К тому же было ощущение, что жижа затягивает вниз. Трясина! Самая настоящая трясина!
        В младших классах Карина прочла «А зори здесь тихие…», и самое сильное впечатление на неё произвела смерть Лизы Бричкиной, которая провалилась в болото. Восприимчивая девочка ясно представляла себе смертный ужас, когда грудь сдавливает свинцовая тяжесть и неоткуда ждать спасения. Невозможно пошевелиться, густая жижа заливается в широко раскрытый в крике рот. Карина чувствовала тоску Лизы, её огромную жажду жизни. Как страшно умирать такой молодой и видеть рядом лишь угрюмые, склонённые к тебе деревья, похожие на участников похоронной процессии.
        Разом вспомнив всё это, Карина заплакала.
        - Ой, мамочка, - бормотала она, прижимая ко рту руки.
        Сделала шаг - и он дался на удивление легко. Она поскользнулась и чуть не упала. Снова шагнула. Под ногами было грязно, но их больше не засасывало вниз.
        Зато теперь вокруг клубился туман. Молочно-белый и такой густой, что Карина не могла разглядеть вытянутую перед собой руку. Сразу стало холодно и сыро, словно она не шла, а плыла в воде. Пахло так, будто неподалёку протекала река, или был пруд. Ей даже послышался тихий плеск воды.
        Туман казался живым. Она знала, что уже не одна в этом прежде пустынном месте. Под ногами неведомого существа чавкала грязь. Оно перемещалось, оказывалось то слева, то справа. Хрипло, со свистом дышало и пристально наблюдало за ней. Было готово в любую минуться броситься, сомкнуть свои челюсти на её горле.
        Оно было очень, очень голодным.
        Девушка беспомощно крутила головой по сторонам, но ничего не видела. «Не могу, больше не могу…», - обречённо подумала она. Пусть будет, что будет. Опустилась на грязную влажную землю, подогнув под себя ноги. Никогда в жизни ей не хотелось умереть, она ни разу не задумалась о самоубийстве, но сейчас захотелось перестать существовать. Не быть. Принять неизбежное.
        И в эту минуту раздался телефонный звонок.
        Это был гимн жизни. Зов из иного мира - привычного, реального, с голосами прохожих, сигналами автомобилей, смартфонами, компьютерами. Того, где люди не попадают в несуществующие места, не проваливаются в трясины и не плутают в тумане, населённом невиданными тварями. Трясущимися руками она достала из сумочки телефон, нажала на кнопку и простонала:
        - Алло!
        - Привет, - беззаботно произнёс Жан.
        Карина силилась ответить и не могла, только крепко сжимала телефон в одеревеневшей руке. Зубы стучали, как от холода. Закрыв глаза, слушала, как Жан зовёт, вновь и вновь произносит её имя.
        - Девушка, вам плохо? - спросил кто-то.
        Она подняла голову. Над ней наклонился пожилой мужчина в смешной шапочке, похожий на постаревшего Мурзилку.
        - Вы больны?
        - Да она пьяная! - уверенно сказала какая-то женщина.
        - Нет, не похоже. Вроде одета прилично, - вступил в дискуссию кто-то третий.
        - Может, «скорую» вызвать? - предложил «Мурзилка».
        - А то только неприличные пьют! Все пьют! Тем более молодёжь! - не сдавала позиций женщина.
        Карина обнаружила, что сидит прямо на тротуаре, у входа в парк. В телефоне надрывается голос Жана. Вокруг - ничего необычного, ни липкой грязи, ни пустыря, ни тумана. Только кучка граждан, обсуждающих, пьяна она или больна.
        Девушка поднялась на ноги. Старик в шапочке с готовностью подал ей руку.
        - Вас проводить? Или врача вызвать?
        - Нет-нет, у меня машина рядом. Спасибо, - слабо улыбнулась она и неверной походкой поспешила прочь.
        Старик печально смотрел ей вслед и качал головой.
        Глава 14
        Уже из машины Карина перезвонила Жану.
        - Аллилуйя! - с облегчением отозвался тот. - Что стряслось? Напугала до смерти… Звоню, зову.
        Она поняла, что сейчас всё ему расскажет. Потому что больше некому. Диана, Диана, где ты?..
        Девушка чувствовала себя одинокой и потерянной. Ей было необходимо поговорить с кем-то, кто хотя бы выслушает, а может и посоветует что-то дельное. Не с Иркой же советоваться: у неё один ответ - иди к врачу. Но Карина была уверена, что дело вовсе не в болезни или стрессе.
        Ладно, с Жаном они, как ни крути, не чужие. Он, в общем-то, неплохой человек и, вроде бы, искренне переживает за неё. Искренне ли? Пожидаев ведь актёр.
        Однако выбирать не приходится. А у Жана, как сейчас говорят, креативное мышление. Нестандартный подход ко многим вещам, в чём она, к сожалению, убедилась на собственном опыте. Но в данной ситуации это, возможно, на пользу.
        - Послушай, я… - осмелилась Карина.
        Жан умолк на полуслове. Оказывается, он что-то говорил.
        - Я-то слушаю. А вот ты меня - нет, - слегка обиженно проговорил он.
        - Прости… У меня… кое-что произошло. В общем, появилась проблема. Вернее, не проблема, а… - Она сбилась и уже жалела, что завела этот разговор.
        - Тебе нужно выговориться, так? - спокойно спросил Жан. - Я готов. В любое время.
        «Всё-таки он молодец! - растроганно подумала Карина. - Хотя и сволочь, конечно».
        - Завтра? Часов в десять? Или у тебя репетиции?
        - Не важно, что там у меня. Куда прийти?
        - Давай встретимся в кафе на Гоголя. Возле твоего дома. Там не шумно. Мы часто туда ходили, - зачем-то вспомнила она, и голос против воли дрогнул. «Только бы не заметил!»
        Жан, разумеется, не мог не заметить.
        - Помню, Манюня. Как же глупо…
        - Пожалуйста, не надо! Мне, правда, не до этого и…
        - Просто это так похоже на свидание, - мягко и чуть виновато проговорил он.
        Играет или вправду грустит о прошлом? Вечно с ним так: не поймёшь, что к чему.
        - Нам было хорошо вместе. У меня никогда ни с кем не было таких отношений. Не сердись.
        - Я не сержусь. И это не свидание, - отрезала Карина.
        Не хватало разнюниться! Она злилась на себя, потому что знала: между ними ничего и никогда быть не может. И обида велика, и любовь закончилась, и он никогда не изменится. Она переболела Жаном и не собиралась начинать всё сначала! Но почему так ноет душа? Откуда эта глухая тоска?
        После их разговора девушка съездила на кладбище к дяде Альберту: вчера туда не попала. Позвонила Зое Васильевне, чтобы узнать, как найти могилу, а та предложила съездить вместе. Они положили цветы на заваленную венками и букетами могилу, поплакали, погоревали. О вчерашнем эпизоде вдова не упоминала.
        Попала домой Карина лишь поздно вечером: когда отвезла Зою Васильевну домой, та ни в какую не хотела её отпускать. Пришлось подняться, попить чаю, поговорить. Потом пришла с работы Елена Васильевна, которая в первое время решила пожить с сестрой, и она ушла.
        Уже забравшись в ванную, с досадой вспомнила, что хотела покрасить волосы, но забыла краску в машине. Ладно, пёс с ней, с краской. Можно и завтра. А лучше в салон сходить. В сердце кольнуло: Жан увидит её такой страхолюдиной!..
        «Ну и пусть! Так даже лучше! Кто он такой, чтобы перед ним красоваться?»
        Утром специально оделась в простые джинсы с водолазкой и светло-голубую куртку, волосы гладко зачесала в строгий пучок. Из косметики - только тушь и прозрачный бледно-розовый блеск. Не на свидание же! «Смотри, не раскисай и помни: не на свидание!» - напомнила она себе.
        В кафе кроме них никого не было. Они подошли к дверям одновременно. Жан пришёл пешком - жил в соседнем доме. Если его и удивил её измотанный вид и седина, он этого не показал.
        Сам Пожидаев не изменился: красивый, уверенный в себе молодой мужчина. На нём был белый свитер с высоким горлом и серые замшевые брюки. На мизинце красовалось кольцо с прозрачным камнем. Раньше его не было.
        В заведении всегда царил полумрак, и на столах для клиентов зажигали маленькие свечки в круглых стеклянных подсвечниках. Они, не сговариваясь, выбрали столик подальше от выхода, в самом углу, возле окна.
        - Что будешь? - спросил Жан. - Есть хочу, как сто китайцев!
        У неё аппетита не было, но не сидеть же за пустым столом.
        - Кофе со сливками, пожалуйста. И шоколадное пирожное.
        Официантка послушно чиркнула в блокнотик и повернулась к Жану. В глазах сразу зажёгся огонёк. Девушки всегда на него реагировали. «Я ревную?» - спросила себя Карина. И не смогла ответить.
        Жан заказал греческий салат, отбивную с овощами и ананасовый сок. Он всегда и везде его заказывал.
        Официантка ушла. Пожидаев поставил локти на стол, сцепил ладони и упёрся в сплетённые пальцы подбородком. Его любимая поза. Взгляд получается интимный, глаза в глаза.
        Что такое, в конце концов?! Сколько можно этих воспоминаний?
        - Видишь, я изменилась, подурнела, - с места в карьер начала Карина, чтобы развеять своё размягчённое меланхоличное состояние. - Не перебивай, пожалуйста! В то, что со мной происходит, сложно поверить, но уверяю тебя, я не тронулась умом и ничего не выдумываю!
        - Многообещающее начало, - хмыкнул Жан, - но я в курсе, что ты не сумасшедшая.
        Она прикрыла глаза, обдумывая, с чего начать. Им принесли заказ. Он немедленно принялся за салат. Карина посмотрела в чашку с кофе и стала рассказывать. Старалась говорить спокойно, не слишком вдаваясь в детали, но против воли срывалась на эмоции. Рассказала про брак отца с Азалией, про ссору с папой и непростые отношения с мачехой. Потом перешла к событиям последних месяцев. Подробно описала свои видения. Поделилась подозрениями.
        Жан слушал внимательно, не забывая при этом есть. То, что война войной, а обед по расписанию, было одним из немногих жизненных принципов, которые он соблюдал. К моменту, когда Карина закончила, перед ним стояла идеально чистая пустая посуда. Сама она к еде не притронулась. Но, замолчав, выпила залпом всю чашку. Кофе остыл, но это было неважно: в горле пересохло, хотелось пить.
        - Да… Такого я не ожидал.
        - Я сама не ожидала. Но это правда.
        - Не сомневаюсь, - успокоил он, - но что со всем этим делать?
        - Только не надо посылать меня к врачам!
        - И не собирался.
        Он опустил глаза и довольно долго молчал, а после выдал:
        - Ты не думала, может, это что-то вроде порчи?
        - Вроде чего? - опешила она. - Ты в это веришь? В колдовство, чёрную магию и всю эту чепуху? Или шутишь?
        - Не такую уж чепуху, - возразил Жан. - И я не шучу. Сейчас многие верят. На свете много необъяснимого.
        - Да, но… Это средневековье какое-то.
        - Ты и сама нечто подобное предполагала, - проницательно заметил он. - Давай рассудим. Тут можно подумать только на две вещи. Либо ты сбрендила. Не надо сверкать глазами, я не говорю, что сам так считаю. Либо кто-то тебя изводит.
        - Кто?
        - Не придуривайся. Твоя Азалия.
        - Она не моя. Хорошо, но зачем? И как она это делает?
        - Не важно, зачем. И кто её знает, как. Важно, каким образом прекратить.
        - Скоро она уедет, может, нужно просто подождать, - вздохнула Карина.
        - Ага! - Жан хлопнул ладонью о стол. - И что от тебя останется через месяц?
        Она промолчала.
        - Надо что-то делать. Быстро!
        Ей внезапно подумалось, что Пожидаев предложит переехать и пожить у него. Она бы согласилась? Но он говорил о другом.
        - Нужно обратиться к знающим людям.
        - К священнику? - хмуро спросила Карина. - Я не верующая и…
        - Нет же! - досадливо перебил он. - Надо идти экстрасенсам или как там их…
        - Что? - Она засмеялась. - Искать по объявлениям «потомственную гадалку Фатиму» или «ясновидящую Марию»? Не хватало с аферистами связаться.
        - Не надо никого искать. Я знаю такого человека.
        - Что? - вытаращила глаза она. - Как это - знаешь? Откуда?
        - Спокойно, Маша. Я Дубровский. Наша редактор, Светлана… Не думай даже, у меня с ней ничего нет.
        - Я и не думаю! Мне без разницы!
        - Так, на всякий случай. Чтобы ты себя не накручивала. Ей лет сто. Или сто пятьдесят. Но баба умная. Старой закалки. Журналисткой работала, несколько пьес написала. Короче, она рассказывала - под водочку, ясное дело! - про свою подругу. Жанну. Эта Жанна переводчицей работает. Заметь, с японского. Так вот она - самый настоящий экстрасенс. Говорит, к ней очереди выстраиваются! Кто только не ходит. - Он выразительно показал пальцем на потолок. - Но попадают только через своих. Принимает по рекомендации.
        - Не знаю… Никогда к таким не ходила, - засомневалась Карина.
        - Всё когда-то бывает в первый раз.
        «Если он ляпнет про наш с ним, точнее, мой первый раз, я его ударю».
        Жан ничего такого не сказал. Продолжал убеждать Карину сходить на приём.
        - Подумай, что ты теряешь? Или у тебя есть другие варианты?
        - Нет, конечно.
        - Вот именно. А вдруг поможет? Попробовать стоит! Мне что, волоком тебя тащить?
        Уж больно настойчив! К чему бы? Но в глубине души ей нравилось, что он за неё переживает.
        - Хорошо, уговорил. Схожу к этой чудо-Жанне.
        - Вот и умница. Прямо при тебе Светлане позвоню.
        Он достал телефон и принялся искать нужный номер. Карина слушала, как Пожидаев разговаривает со «столетней» редакторшей, и думала, почему природа так несправедлива? Бедному Иркиному Илье и на ноготок привлекательности не досталось, зато у Жана - перебор.
        Но мало того, что красив, окаянный, так ещё и каждой умеет дать понять, что она единственная и самая желанная. Не важно, кто она, сколько ей лет. И ведь клюют! Бьёт без промаха, как снайпер.
        А уж когда бедолага попадётся… Единственное что можно сделать - не влюбляться. Использовать его, как он использует тебя. Играть, как играет он. К сожалению, у неё не получилось. Она чересчур поздно во всём разобралась.
        Неожиданно проснулся аппетит, и Карина с удовольствием доела свое пирожное. Оно оказалось свежее и вкусное.
        Закончив разговор, Жан убрал мобильник.
        - Всё, Светлана сейчас позвонит Жанне, а она - тебе.
        - Мне?
        - А зачем устраивать глухой телефон? Сама с ней договоришься.
        - Вдруг не позвонит?
        - Куда денется?
        Больше говорить было не о чем. Жан выслушал, посоветовал и даже помог. Надо вставать и идти. Но не хочется!
        Говорят, бывший любовник - как домашние тапочки. Тепло, привычно, удобно. Правда, с Пожидаевым спокойно не было никогда. Но сейчас Карина впервые за долгое время почувствовала себя защищённой: кто-то взялся решить её проблемы. Хотя и чудно, что это оказался именно Жан.
        Однако надо идти. Она позвала официантку.
        - Ты уходишь? - Казалось, он огорчён. И это было приятно.
        - Да, пойду. У тебя ведь тоже, наверное, дела.
        - Нет у меня никаких дел. - Он прямо смотрел ей в глаза, и она не могла понять, что читается в этом взгляде.
        Официантка подошла и спросила, как они будут платить: вместе или по отдельности. Они ответили хором:
        - Вместе, я заплачу, - сказал он.
        - По отдельности, - проговорила она.
        Официантка улыбнулась.
        - Что за глупости? Я не могу тебя угостить?
        - Это не свидание, - напомнила Карина. Жан хотел сказать ещё что-то, но она с улыбкой прервала: - Хотя если так уж хочешь, плати.
        Он выразительно закатил глаза, отсчитал нужную сумму.
        Больше тянуть было некуда. Но они продолжали сидеть.
        - Чего мы ждём?
        Сказала - и почувствовала себя глупо: как будто намекает ему на что-то! Она рывком поднялась со стула. В сумке заныл телефон.
        - Добрый день, меня зовут Жанна, - раздался низковатый, хорошо поставленный голос. - Вы Карина?
        Жанна! Со всеми этими сердечными переживаниями девушка почти забыла, что та должна позвонить!
        - Здравствуйте! Да, это я! - торопливо ответила она.
        - Мне сказали, вы хотите со мной встретиться?
        - Если можно.
        - Могу принять вас через час.
        - Через час? - растерялась Карина. - Так скоро?
        - Именно. Завтра утром я уезжаю из города. И буду только через три недели. Поэтому если вам нужна консультация…
        - Конечно! Сейчас подъеду, спасибо! Как вас найти?
        Жанна объяснила и попросила не опаздывать.
        Глава 15
        До спального района, где экстрасенс назначила встречу, Карина добралась быстро: уже через тридцать минут нашла нужную улицу. Дом номер сорок оказался типовой девятиэтажкой, построенной в девяностые по программе ликвидации ветхого жилья. Трущобникам тогда вместо убогих комнатёнок в двухэтажных халупах с удобствами во дворе бесплатно выделяли квартиры в высотных домах. Старые домишки безжалостно сносили, центральные улицы, на которых чаще всего и находились трущобы, застраивали новыми зданиями.
        Большинство новосёлов радовались до полусмерти, оказавшись на новом месте. Особенно выиграли те, на чьих метрах было прописано много душ, поскольку оделяли жильём исходя из норматива двенадцать квадратных метров на человека. Счастливчики получали квартиры побольше, иногда и не одну, а несколько.
        Конечно, не обходилось и без перегибов. Непонятно как в разряд трущоб порой попадали вполне крепкие и ухоженные дома, хозяевам которых совершенно не хотелось из центра города перебираться на окраину. Они пытались доказать своё право жить там, где им хочется, но их особо не слушали. А старинные дома, откуда выгоняли правдоискателей, незаметно оказывались в собственности шустрых граждан, которые быстро находили им применение.
        Жанна жила на пятом этаже. Лифт не работал, криво висящая табличка, покрытая слоем пыли, возвещала, что он на ремонте. В подъезде пахло кошками и сыростью.
        Неужели люди «сверху» не гнушаются ходить сюда? Одно из двух: или она сама к ним выезжает, или работает настолько профессионально, что к ней хоть куда пойдёшь.
        Дверь была приоткрыта: очевидно, её ждали. Девушка заглянула в прихожую, громко поздоровалась и представилась.
        - Я от Светланы, - на всякий случай добавила она.
        С Жаном они попрощались скомкано и суховато. Неуместный романтический флёр растаял, зато вернулся страх, не дававший спокойно жить в последнее время. Она нервничала перед встречей с гадалкой, он выглядел смущённым и вроде бы виноватым. С чего бы? Времени размышлять не оставалось, Карина пообещала рассказать, как всё пройдёт, и умчалась.
        Пожидаев некоторое время задумчиво смотрел вслед белому «Фольксвагену», развернулся и пошёл к театру.
        Однокомнатная квартира, где оказалась Карина, выглядела нежилой. В ней почти не было мебели, лишь пара стульев, диван, стол и кресло. Окна прикрыты плотными занавесками, отчего в комнате загадочный полумрак. Вероятнее всего, Жанна специально снимает это помещение, чтобы принимать клиентов. Экстрасенс тут же подтвердила её мысли. Она вышла откуда-то сбоку, по-видимому, из кухни, и сказала:
        - Хорошо, что пришли пораньше. Располагайтесь. Как видите, обстановка спартанская. Я не живу здесь, только принимаю. Дома это невозможно: энергетика у людей разная, а у меня семья. Сами понимаете.
        Карина не вполне понимала, но кивнула. Жанна устроилась на диване и жестом указала на кресло напротив. Девушка послушно села, с любопытством поглядывая на хозяйку.
        Экстрасенс оказалась вполне обычной женщиной. Никакого демонизма во взоре, никаких чудаковатостей в одежде. Элегантный брючный костюм, коричневые туфли на высоком каблуке, минимум косметики, свежий маникюр. Правда, пальцы унизаны кольцами с массивными камнями, а на тонких запястьях болтаются с десяток браслетов, но это можно объяснить экстравагантным вкусом.
        Жанна молчала, внимательно вглядываясь в лицо посетительницы. Той стало неловко. Пауза затягивалась. Видимо, гадалка ждёт объяснений? Карина открыла рот, чтобы рассказать, зачем пришла, но женщина опередила её:
        - Мне нужно взять вас за руку.
        Девушка торопливо протянула ей обе руки.
        Минут через пять Жанна выпустила её ладони, встала, обошла кресло, оказалась за спиной у Карины. Коснулась лба, висков и затылка. Некоторое время стояла, обхватив её голову прохладными пальцами. Потом вздохнула и вернулась на место. Закурила тонкую сигарету и буднично проговорила, перейдя на «ты»:
        - Теперь всё тебе расскажу.
        - Вы не спросите, почему я пришла?
        - Я и так это знаю. Теперь пришло время узнать тебе.
        Карина была заинтригована, но не слишком верила происходящему. «Если она заговорит о венце безбрачия или о чём-то подобном, надо прощаться и уходить».
        - Ведьма тебя морочит, отсюда и страхи, - оборонила Жанна и монотонно продолжила: - Видишь то, чего на самом деле нет. Началось это примерно месяц назад. Может, немного меньше. Ты потеряла кровного родственника. Мужчину старше тебя. Видимо, отца. Умер быстро, не мучился. Потом вторая смерть, совсем недавно. Опять мужчина. Но не родственник и не любовник.
        Девушка потрясённо молчала. Такого она не ожидала. Однако обмана быть не могло. Жан звонил Светлане при ней и ничего не объяснил, сказал просто, что хорошей знакомой нужен совет. Правда, теоретически мог перезвонить позже и всё рассказать, но зачем ему это? Никакого смысла, никакой выгоды. Для чего Пожидаеву сложный многоступенчатый заговор с привлечением других людей? Впечатление произвести? И потом, он сам узнал обо всём пару часов назад. У него просто времени не было подготовить Жанну, найти эту квартиру…
        - Не веришь? Твоё право, убеждать не стану. Но знай, что фокусов я не показываю. Просто считываю информацию, которая у тебя вот тут! - Она протянула тонкую руку и коснулась её лба. Браслеты легонько звякнули. - Всё именно так, как я сказала.
        - Вы правы. - Карина прикусила губу. - Всё так. Папа умер, дядя Альберт умер. А я живу, как в фильме ужасов.
        Неожиданно захотелось плакать. Она глубоко вздохнула и принялась часто моргать, но слёзы всё равно потекли. Жанна не делала ни малейшей попытки её успокоить, только смотрела долгим, сочувствующим взглядом, и под лучом этого взора становилось спокойнее. Когда слёзы иссякли, девушка спросила ломким голосом:
        - Что мне теперь делать?
        - Ворожея - вдова твоего отца, но не твоя мать. Хочет извести - и изведёт. Если ей не помешать.
        - Зачем?
        - Деньги, - пожала плечами Жанна. - Всегда только деньги. Ей нужно, чтобы тебя не стало. Чёрная ведьма хочет отправить тебя за матерью и отцом. Сводит с ума. А потом сделает так, что ты сама захочешь умереть.
        Голос, произносящий эти слова, звучал невозмутимо и невыразительно. Экстрасенс была поразительно хладнокровна: никакой патетики, никакой экзальтации. Верно, ей часто приходилось сталкиваться с такими вещами. Карина окончательно, безоговорочно поверила ей. Даже немного успокоилась.
        - Как я могу её остановить?
        - Сама никак. Но я помогу. Начнём прямо сегодня. Ведьма положила в могилу отца твою вещь. Бельё, перчатку, украшение - точно не скажу. Предмет зарыт на глубине примерно полметра, в изголовье. Эта вещь теперь тянет тебя в могилу. Ты уже одной ногой в земле. Выкопаешь этот предмет и принесёшь мне. Дальше моя забота.
        - Мне что, сейчас пойти на кладбище? - пролепетала Карина, всеми силами пытаясь подавить волнение.
        Жанна сцепила в замок тонкие пальцы. Кольца и браслеты снова тихонько тренькнули.
        - Эта вещь точно там. Отправляйся на кладбище, выкопай и принеси сюда. Я буду ждать. Только чтобы ведьма не знала, куда и зачем ты идёшь. Ясно?
        - Ясно. - Она поднялась с места. - Тогда я… пойду?
        Экстрасенс молча кивнула. Карина вышла в прихожую, нерешительно помялась в дверях. Что стоять, подстегнула себя, надо действовать! Закрыла дверь и направилась к лестнице.
        Она быстро прошагала к машине, отключила сигнализацию и забралась внутрь. Стараясь не думать, чтобы не растерять настрой, завела двигатель и тронулась с места. Зазвонил телефон. Это оказался Жан. Наверное, хочет узнать, как прошла встреча. Но Карина решила, что сейчас не время для разговоров. Потом, всё потом. Хотелось успеть засветло. Она сбросила вызов и отключила аппарат.
        Что положила в могилу Азалия? Ладно, не важно. Скоро увидим. В том, что Жанна не ошиблась, она была совершенно уверена. Лучше подумать, как выкапывать этот предмет из земли. Снег уже растаял, но земля, наверное, мёрзлая и жёсткая. Не руками же рыть. Нужна лопата, вернее, небольшая лопатка.
        Карина вспомнила, что неподалёку от кладбища есть большой супермаркет, наверняка там имеется нужный отдел.
        Ей повезло - пробок не было, и добралась она быстро. В супермаркете, почти не потеряв время в очереди, купила лопату и направилась к выходу. Всё шло слишком гладко, должно было случиться «вдруг» - и оно не заставило себя ждать.
        - Карина! - окликнули её.
        Она обернулась и увидела Звонцову, преподавательницу с их кафедры. Как всегда, в очередном парике. В холодную погоду она использовала парики как головные уборы. На работу предпочитала приходить брюнеткой или шатенкой. Если ожидалось какое-либо мероприятие, превращалась в блондинку. На этот раз маленькую головку с птичьим личиком украшали пышные рыжие кудри. Куда это Галина Викторовна намылилась в образе роковой красотки Анжелики?
        Эта встреча так не ко времени! Надо бы сделать вид, что не расслышала, но сейчас уже поздно. Придётся подойти и поздороваться.
        - Добрый день, Галина Викторовна!
        - Здравствуй, милочка моя! А я к сестре собралась, в гости. Зашла за тортом: здесь очень вкусные продают. Ты, смотрю, уже с покупкой!
        Воспитание не позволяло ей спросить напрямую, но садово-огородный инвентарь в руках коллеги, несомненно, интриговал. Звонцова то и дело возвращалась к лопате взглядом. Незачем наталкивать человека на ненужные мысли, провоцировать лишние вопросы. Скажем полуправду.
        - На кладбище собралась. К папе. Надо там прибрать после зимы. Вот, лопату купила.
        Звонцова немедленно состроила сочувствующую мину.
        - Конечно, дорогая… Только ты рано. Там, наверное, снег не сошёл. И грязно.
        - Ничего, справлюсь. Раз уж пока в отпуске… Время есть.
        - Молодец, - сказала Галина Викторовна, утрачивая интерес к разговору. - Ну, мне пора. А то скоро рабочий день закончится, народ набежит. Всего доброго, дорогая!
        Звонцова улыбнулась напоследок и растаяла в толпе.
        Кладбище располагалось в черте города. Мимо ограды из красного кирпича проносились автомобили и автобусы. Рядом стояли высотные дома, неподалёку мигал неоновыми огнями рекламы торговый центр. Карина вспомнила, как Иркина подруга-риелтор однажды рассказывала, что целых полгода не могла продать квартиру в одном из этих домов. В квартире был шикарный ремонт, отчаявшиеся хозяева снизили цену ниже нижнего, но желающих не находилось. Окна выходили прямо на кладбище, и потенциальные покупатели сбегали. Кому понравится несколько раз в день наблюдать траурные процессии?
        На кладбище было тихо. Звуки большого города не тревожили покой усопших. В этом было что-то мистическое: только-только раздавались автомобильные гудки и рёв двигателей, но всего несколько шагов по пустынным аллеям вглубь кладбища - и тишина начинала давить на уши. Её хотелось назвать «мёртвой».
        Было холодно и промозгло. Недавно закончился дождь, на асфальте темнели лужи. Карина оступилась и немедленно промочила ноги. Ничего, так и так вся перепачкается, да и ноги вряд ли остались бы сухими: повсюду на могилах виднелись неряшливые пятна нерастаявшего снега.
        Она шла торопливо, и её не покидало ощущение, будто она собирается сделать что-то плохое. Могила мамы и папы была на второй аллее. Дорогу девушка помнила с самого детства, поэтому шагала уверенно, не боясь заблудиться. Тем удивительнее было, что прошла-таки нужный поворот и вынуждена была вернуться.
        Карина ещё больше разволновалась. Что бы это значило? Ходила на мамину могилу сотни раз, одна и с папой, и ни разу не спутала дороги! Может, Азалия путает её? Или родители сердятся, что она собралась их потревожить?..
        Она постаралась заглушить неуверенность и сомнения.
        Два последних поворота, большая разлапистая ель, широкий могильный памятник с четырьмя овальными снимками - и вот она, знакомая ограда, а за ней - гранитный памятник с маминой фотографией. Почудилось, что сегодня мама улыбается ей грустно, а во взгляде сквозит тоска.
        Глупости, конечно. Она всегда смотрит с гранитной поверхности с одинаковым выражением. И будет смотреть вечно.
        Снега на могилах родителей не было. Папина, заваленная почерневшими венками, выглядела неопрятной и неприютной. Сердце сжалось. С момента похорон отца она здесь не появлялась. Собиралась навести порядок весной, когда будет тепло и сухо. Даже не предполагала, что придёт разрыть могилу…
        Абсурдность ситуации чуть было не заставила её развернуться и убежать. Но Карина пересилила себя, открыла калиточку и зашла внутрь ограды.
        - Привет, мам. Привет, пап, - поздоровалась она дрожащим голосом.
        И поняла, что пути назад уже быть не может.
        Глава 16
        Пора начинать, совсем скоро стемнеет. Карина перевела дух, опустилась на одно колено и с силой пронзила лопатой стылую землю.
        - Пап, прости, - прошептала она, - но так надо.
        Страха не было, только стыд. Слёзы катились по щекам, но девушка не останавливалась. Действуя как автомат, вскрывала коричневую землю. Та поддавалась плохо. Наверное, не желала раскрывать своих секретов, отдавать то, что было в ней спрятано.
        «Вдруг не там копаю?» - испуганно подумала Карина.
        Жанна сказала - у изголовья. Не думать, ни о чём не думать. Ямка была уже довольно глубокая. И широкая: на всякий случай она делала её больше в диаметре, чтобы не пропустить тот предмет. Лучше разрыть одну большую дыру, чем копать в разных местах.
        На правой руке быстро вздулась и лопнула мозоль. О перчатках она, разумеется, не подумала. Не обращая внимания на боль, продолжала рыть. Стало жарко, и она расстегнула куртку. Немного испачкала её рыжей грязью, и джинсы тоже, но это ничего. Отстирается.
        «Я раскапываю папину могилу! Что я творю!» - подумалось в очередной раз.
        Карина работала как заведённая, поэтому не сразу услышала шаги и голоса. И даже когда раздался крик, отреагировала не сразу. Первая мысль была - помешали. Придётся теперь объяснять, чем она занята. Но когда увидела, кто приближается к могиле, так и остолбенела. Этих людей никак не могло здесь быть! Никак!
        - Кариночка! Девочка! Как же это… - Азалия бессвязно выкрикивала что-то невразумительное и торопливо приближалась к ней. Несколько раз споткнулась и едва не упала. Её бережно поддержал за локоть… Жан! С ними шли ещё трое незнакомых мужчин.
        Она выпрямилась и смотрела на маленькую группу, ничего не понимая. Стояла на краю разрытой ямы, вся перепачканная в грязи. В руках по-прежнему была лопата, вокруг валялись комья земли.
        Мачеха добралась первой и сразу бросилась вырывать лопату. Карина машинально вцепилась в неё и не разжимала рук.
        - Да ты ведь… Разве можно его тревожить?! Вы видите? - с плачем обернулась она к незнакомым мужчинам. - Надо что-то делать!
        - Вы это, девушка, нехорошо… - неуклюже произнёс один из них, - не положено. Осквернять.
        - Что? Осквернять? - Неужели кто-то мог подумать такое? - Но я не…
        - Манюня, пойдём отсюда. Зачем ты… - Жан выступил вперёд. В глазах плескались тревога и растерянность.
        Карина ничего не понимала. Они обступили её, словно захватили в кольцо.
        - Халимов, ты полицию вызвал? - спросил самый старший из мужчин. - Это же вандализм! Я как директор кладбища…
        - Вызвал, - угрюмо отозвался Халимов. - Сейчас будут, сказали.
        «Что происходит? Как такое могло случиться?» - мысли прыгали, как перепуганные белки.
        - Девочка потеряла отца! - Азалия припала к директору кладбища. - Поседела вся - это в двадцать-то лет! Не спит, не кушает толком… Да ещё с парнем своим поссорилась…
        - С каким парнем? - обретя голос, закричала Карина. - Он мне никто!
        - Вот видите? - Азалия зарыдала ещё горше.
        Кладбищенский босс понимающе кивнул. У него тоже была взрослая дочь.
        - Себя не помнит! Час назад Ванечка, вот он, мальчик! Звонит, говорит: «Тётя Азалия, Кариночка-то… Не верю, говорит, что папы нет! Не он в могиле! И на кладбище рванулась!» Мы думаем, вдруг что с собой сделает? И тоже сюда! Врача позвали - мало ли… Спасибо, приехал. А она что надумала! Откопать, убедиться!
        Третий мужчина, молчавший до сих пор, протолкался ближе. Карина увидела под тёмным пальто белый халат. В руках он держал небольшой саквояж.
        - Разрешите! - властно произнёс врач. - Азалия Каримовна, успокойтесь. Карина, отдайте лопату, пожалуйста.
        - Она всё врет! Я не хотела откапывать папу! Это ведьма! Она меня изводит! Закопала что-то в могилу, чтобы меня убить!
        Девушка говорила и сама понимала, как звучат её слова. От отчаяния почти кричала, размахивала руками, стискивая в правой перепачканную в грязи лопату.
        Врач попытался отобрать её, но она сама отшвырнула лопату в сторону и попала по ноге Жану. Тот взвыл от боли. Она обернулась к нему и проорала:
        - Скажи им! Мы же с тобой сегодня… Она всё подстроила! Ты сам… это же ты меня отправил! Не молчи! Что ты молчишь?
        Карина шагнула к нему, но он отпрянул:
        - Манюня, опомнись! Я отправил тебя раскапывать могилу?!
        Она постаралась говорить спокойнее:
        - Нет, но ты послал меня к экстрасенсу, к Жанне, а она сказала, что Азалия ведьма и велела откопать тот предмет!
        - Бедняжка моя, о чём ты? Я не знаю никакой Жанны!
        Он выглядел настолько искренне, а слова его звучали так убедительно, что она ничуть не удивилась, когда директор кладбища произнёс, потирая лоб:
        - Тут не полицию, тут из дурки надо… Доктор! Как вас там? Сделайте что-нибудь!
        - Я пытаюсь! - огрызнулся врач и попробовал взять Карину за руку.
        Она рванулась, собрав все силы, и это словно послужило сигналом к действию. Кладбищенские служащие бросились на неё, удерживая и не давая убежать. Жан неуверенно переминался с ноги на ногу, не осмеливаясь подойти ближе. Азалия заламывала руки и что-то выкрикивала.
        Врач споро доставал из саквояжа лекарство и шприц, попутно командуя:
        - Держите её! Крепче! Руку! Руку зафиксируйте!
        Карина отчаянно отбивалась, вырывалась, отталкиваясь ногами. Она уже не пыталась никому ничего объяснить, только кричала, не узнавая собственного голоса, плакала, и снова и снова просила отпустить её.
        Халимов провалился в выкопанную Кариной яму, подвернул ногу и ударился спиной о деревянную стеллу. Заматерился, на минуту ослабив хватку, и девушка попыталась отпихнуть его и директора кладбища. На помощь поспешил Жан, ловко скрутив ей руки. Она извернулась, плюнула ему в лицо. И в тот же момент почувствовала боль от укола. Врачу удалось ввести ей препарат.
        - Что ты мне вколол?! - бешено заорала Карина.
        - Спокойно, спокойно! Всё будет хорошо! - успокаивающе заговорил доктор, отступая назад. Азалия ухватила его за локоть и принялась благодарить.
        Их вопли разносились по притихшему кладбищу. Прибывшие полицейские без труда нашли место предполагаемого преступления и бежали на подмогу, перепрыгивая через могильные холмы и невысокие оградки.
        Но их помощь уже не требовалась. Карина больше не вырывалась и не отбивалась. Она бессильно обмякла на руках у своих мучителей. В голове повис густой туман, ноги подогнулись, руки словно лишились костей. Звуки доносились издалека и были тягучими, гулкими. А потом и вовсе исчезли.
        Она не видела, как Жан подхватил её и понёс прочь. Взял у Азалии ключи от машины и вызвался отвезти девушку домой. Вслед за ним отправились и все остальные, включая полицейских. Они наскоро осмотрели развороченную истоптанную могилу и двинулись в административный корпус составлять протокол.
        Директор кладбища пригласил участников происшествия в свой кабинет. Настроение было ни к чёрту. С таким ему пришлось столкнуться впервые, и он заметно нервничал.
        - Жалко девчонку. Совсем с катушек съехала. Молоденькая такая…
        Директор снова вспомнил свою дочь и полез в шкаф за коньяком. Покосился на полицейских и передумал. Потёр ладони друг о дружку и сел за стол.
        - Халимов!
        - Чё? - откликнулся сторож, который приткнулся на стуле возле выхода.
        - Сходи-ка, прибери там…
        Халимов привстал со стула.
        - Ему же можно уйти? - спохватился директор.
        - Пускай идёт, - махнул рукой один из полицейских. - Без него свидетелей хватает.
        Полицейские записали со слов Азалии детали случившегося. Она перестала рыдать и только морщила губы, всем видом демонстрируя, как ей плохо. Доктор и директор кладбища дополнили картину, подтвердив каждое её слово.
        Вскоре полицейские укатили. Азалия тоже отбыла, доктор последовал за ней: требовалось присмотреть за непредсказуемой пациенткой. Директор с облегчением вздохнул и отдал должное коньяку.
        Сторож вернулся на могилу. Притащил с собой большую лопату и принялся приводить всё в порядок. Темнело стремительно, и Халимов старался быстрее управиться. Он давно работал на кладбище, привык, навидался всякого и ничего не боялся. Да и вообще был человеком невпечатлительным. Однако сегодня ему было не по себе. Он закидал яму землёй, наскоро разровнял, поправил венки и ушёл, бормоча себе под нос.
        На кладбище снова стало тихо. К ночи зарядил дождь. Он шуршал по крыше сторожки, словно нашёптывая что-то. Халимову нестерпимо захотелось напиться, хотя он не позволял себе лишнего после прошлогоднего инфаркта.
        Эта девчонка… Было в ней что-то… Если бы он мог подбирать слова, то сказал бы - трагичное.
        Не совсем ладно было со всей историей. Когда эти двое, красавчик с бабой, подрулили на стоянку на дорогущей красной тачке, Халимов как раз вышел покурить. Стоял в небольшом закутке возле ворот, и парочка его не заметила…
        Когда Халимов докурил и вернулся в контору, директор Максимыч уже искал его. Пошли, говорит, могилу разграбить хотят! Тут из его кабинета - мать честная, эти двое! Баба ревёт белугой, парень её культурно под локоток поддерживает. Сам бледный, тоже чуть не плачет. Оказывается, дочкин жених! Он аж присвистнул.
        Пошёл было к двери, Максимыч за ним, а баба ни с места. И красавчик тоже. Что такое? Оказывается, врача ждут. А откуда им было знать, что доктор понадобится? Ну, ладно, может, на всякий случай позвали. Хорошо.
        Но ведь баба и полицию велела позвать! Этих-то на кой? Что они, впятером с одной девчонкой бы не сладили?! Неужто нормальная мать будет ментов в такое дело впутывать? Ребёнку жизнь портить? И ведь неизвестно пока, что там, на могиле-то! Откуда она знала, что девчонка обязательно труп откапывать станет? Мало ли, что она этому красавчику наговорила! Может, сидит там да ревёт. Или в обморок свалилась. Или над собой что сделала. Матери бы быстрее туда: а ну как поздно будет! Всю жизнь себе не простишь. Так нет! То врача ждёт, то ментов…
        Тут доктор прибежал. Двинулись на могилу. Максимыч тоже, конечно, полицию не хотел звать. Но баба и так, и эдак, ужом вертится, не отстаёт. Без них, дескать, нельзя. Максимыч рукой махнул: шут с ней! Звони, Халимов.
        Он и позвонил. С начальством не поспоришь…
        Ладно, со ста грамм ничего не сделается. У напарника, Мишки, всегда имеется в запасе. Не обеднеет. Халимов достал початую бутылку, плеснул в кружку водки. Выпил залпом, не закусывая. Задумался, крякнул и прибавил звук у телевизора.
        Показывали американский фильм. Там дрались, смеялись, махали руками, прыгали с крыш, вскакивали и снова бежали. Он следил за мельканием картинок, но смысла не улавливал.
        К бутылке прикладывался ещё дважды. Сам не заметил, как уговорил до последней капли. Придётся пополнять Мишкины закрома.
        Только и водка не помогла. На душе было погано, что-то грызло изнутри, не давая покоя.
        Заснуть Халимову в ту ночь так и не удалось.
        Часть вторая
        Глава 1
        Диана вернулась из очередной командировки усталая и злая. Было почти девять вечера. В этот раз её возил Садриев, личный водитель гендиректора, дурно воспитанный туповатый тип. Тот факт, что он возит «самого», наполнял Садриева чувством собственной значимости. На всех остальных, будь то главбух или, в данном случае, начальник пресс-службы, поглядывал с оттенком брезгливого недоумения. Вынужденный отправиться с Дианой в Ульяновскую область, он постоянно выказывал ей своё «фи». А под конец мелко напакостил: отказался «делать крюк» и довозить до дома. Высадил у остановки: «Тут два шага, добежите!»
        Она не надела очки, потому что капли дождя попадали на стёкла, и разглядеть всё равно ничего не получалось. Разумеется, в темноте не заметила глубокую лужу и угодила прямиком в неё, черпнув ботинком ледяную воду.
        Придя к себе, немного успокоилась. Она обожала свой дом, свою крепость. Каждая мелочь в квартире была сделана по её вкусу. Мебель, занавески, обои, ковры и коврики, посуда, часы, вазы, картины выбирались тщательно и с любовью. Ничего лишнего. Ничего, на что неприятно смотреть.
        Её никто не встречал: жила одна, домашних животных не было.
        Зато были лошади. Ночник-лошадка, с десяток статуэток-скакунов, картина «Табун на водопое». Диана никогда не пробовала ухаживать за лошадьми, не умела ездить верхом и всего дважды в жизни погладила живую лошадь. Но ей были по душе благородство и преданность этих невероятно красивых животных, восхищали их стремительная грация и умный добрый взгляд.
        Родилась она в год Лошади под знаком Тельца. Так что всю жизнь пахала и, не жалуясь, везла свою тележку. Когда смотрела на своих игрушечных лошадок, это придавало сил.
        Диана сняла промокшие, тяжёлые от воды ботинки, вымыла и поставила сушиться. Вроде говорят, что обувь мыть нельзя, но как ставить туфли и сапоги с комьями грязи в обувницу? Сняла с себя одежду и закинула в стиральную машину. Включила телевизор, хотя смотреть не собиралась. Пусть бормочет, создаёт эффект чьего-то присутствия. Многолетняя привычка одиноко живущего человека.
        Она залезла под душ и принялась с наслаждением плескаться. Вышла из ванны ароматная, с покрасневшим лицом и вслух произнесла свою ритуальную фразу:
        - Ну, вот! Теперь я человек!
        Сейчас бы сигаретку… Но нельзя. Бросила два месяца назад. И почти уже не тянет. Чтобы в голову не полезли всякие глупости, взялась за ужин. Она любила и умела готовить, а ещё больше - есть приготовленное за красиво сервированным столом.
        Диана открыла холодильник и выискала там вкусную колбаску. Порезала любимый хлеб со злаками, намазала майонезом, кинула сверху пару кружков колбасы, зелень и положила на красивое блюдце. Чудесная аппетитная «заедка». В качестве основного блюда предполагался приготовленный загодя плов из двух сортов мяса и пропаренного риса. А к чаю - маленькая шоколадка. По требованию диетологии, горькая. «Надо же и о фигуре подумать», - ухмыльнулась Диана.
        Похудеть было её светлой мечтой. Она боролась с лишним весом упорно, но эпизодически. Вес позиций не сдавал, и пока победа была за ним. Но она не унывала: что это за мечта такая, если быстро сбывается? Мечте положено быть труднодосягаемой! Марк Твен писал, что бросить курить легко: он лично бросал много раз. Вот и она принималась худеть раз двести. Опробовала на себе различные диеты, потела в спортзалах, принимала капсулы. Худела на пять кэгэ, радовалась, начинала есть, что нравится, забывала про весы и дорогу в спортзал. Спустя некоторое время всё повторялось снова. Сейчас она находилась в завершающей фазе цикла, именуемого «Плевать на всё, один раз живём!», поэтому ела, что хотела.
        Покончив с ужином и мытьём посуды, постелила кровать. Эх, завтра бы выспаться! Но не выйдет. К девяти на работу. Диана поставила будильник на семь утра. Пару секунд подумала и переставила на семь пятнадцать. Как же хочется в отпуск! Но до мая почти месяц…
        Сегодня только седьмое апреля. «Весь апрель никому не верь!» - всплыло в памяти. Диана и в другие месяцы мало кому доверяла. Такой уж характер. Не сахарный, если честно. Она знала, что не очень женственна, слишком прямолинейна, резковата. Может, поэтому и одинока в сорок с хвостиком. Даже с хвостищем.
        Была и другая причина. В восемнадцать лет она простудилась, искупавшись в холодной воде, попала в больницу с сильнейшим воспалением яичников. Боль, операция, осложнения… У неё больше не могло быть детей. Чтобы никому ничего не объяснять, она и поставила крест на семейной жизни.
        Но самое главное заключалось в том, что тот, кто действительно пришёлся по душе, предложения ей так и не сделал. А идти в ЗАГС с кем попало ради статуса и стабильности, чтобы кто-то рядом сопел, храпел по ночам и шаркал тапочками… Нет уж, увольте!
        Человек, с которым захотелось быть вместе, встретился ей всего однажды, и всегда смотрел на неё только как на друга. Долго смотрел, больше десяти лет. Пока в прошлом году не женился на другой.
        Сколько раз она вот так лежала без сна и представляла, что он там, наверху, сейчас делает? Чем занимается? Фильм смотрит? Или книгу читает? А может, уроки с дочкой учит?
        Его квартира была на одиннадцатом этаже, её - на десятом. Познакомились они с Наилем месяца через два после переезда. На собрании жильцов. Со всего подъезда пришли человек семь, в том числе Диана и Наиль. Она сразу обратила на него внимание - сложно было не обратить.
        Интересный мужчина, но дело даже не в широких плечах и высоком росте. Не в голливудском подбородке и открытой улыбке. В нём была неуловимая, не поддающаяся определению, но безошибочно узнаваемая женщинами притягательность. Ты просто знаешь: это настоящий мужчина. Добрый без слащавости, сильный без грубости, надёжный без занудства.
        Познакомились, разговорились, стали общаться.
        Выяснилось, что он вдовец, один растит дочку. Вскоре Диана познакомилась и с Кариной, худенькой девочкой лет десяти. Молчаливая и застенчивая, со светлыми прозрачными глазами и тёмными косичками, она казалась не по годам взрослой. Были в ней недетская печаль и тревога.
        Наиль обожал дочь и не стеснялся этого. Дочь отвечала ему огромной любовью. Росла совершенно не капризным, не избалованным ребёнком, тихим и спокойным. Ей и в голову не приходило тянуть с отца деньги, требовать наряды или дорогие побрякушки.
        Диана смотрела на этих двоих и думала: замкнутая самодостаточная система. Никто им больше не нужен. Любила ли она его? Безусловно, это была сильная привязанность. Она могла бы перерасти в настоящую любовь, если дать этому чувству развиться. Но она не позволила. Задавила в зародыше. В этом отношении они с Наилем совсем не похожи. Он был человеком сильных чувств и ярких эмоций, а она чересчур рациональна, осторожна. Прочно стояла на земле обеими ногами, умела довольствоваться малым, поэтому и дружила с ним в последующие годы.
        Она приехала в Казань из небольшого волжского городка Камышина. Жила там с мамой и бабушкой. Отца не знала, и по сей день не подозревала, жив ли человек, которому она обязана своим появлением на свет. Она была рослой крепкой девочкой с сильным характером и ясной головой. Всегда отлично училась и ставила перед собой высокие цели. Например, собиралась поступить в Казанский университет, потому что там учился Ленин. Сегодняшняя молодёжь, конечно, выбирает будущее, руководствуясь иными критериями.
        Но в целом выбор оказался правильный. Училась охотно, с удовольствием. Вуз был со славной историей, традициями, великолепным преподавательским составом. И факультет по душе. В итоге Диана стала дипломированным журналистом, работала с огромным желанием. По распределению попала в Ульяновск, отработав три положенных года, уехала в Красноярск. На одном месте не сидела, объездила всю страну. В родной Камышин вернулась, когда исполнилось тридцать. Бабушка умерла, мама болела и звала дочь домой.
        Диана вернулась, стала работать в местной газете, задыхаясь от отсутствия, как бы сейчас сказали, драйва. Вскоре мама умерла, и больше поводов оставаться в Камышине не было. Сокурсник Артур на свой страх и риск одним из первых в городе открыл информационно-развлекательное издание: глянцевый журнал о событиях и людях Казани. Выживать предполагал за счёт рекламных материалов. Диану, которую знал как человека умного, небесталанного и порядочного, позвал на должность директора рекламного отдела. Она подумала и решилась. Казань - прекрасный, почти родной город с огромными возможностями. Куда большими, чем Камышин.
        Продала трёхкомнатную квартиру, шесть соток с домиком на берегу Волги и приехала в Татарстан. Вырученных от продажи денег хватило на однокомнатную «улучшенку» в новом доме. На ремонт уже не оставалось. Но Диана не грустила. Журнал «Город в лицах» быстро пошёл в гору. Она увлечённо осваивала новую профессию менеджера по рекламе. На первых порах, громко именуясь директором, работала в гордом одиночестве. Сама находила желающих разместить рекламу, собирала материал, писала и согласовывала статьи. У неё неожиданно обнаружилась деловая хватка, к тому же она отлично писала рекламные тексты.
        Диана обрастала связями и постоянными клиентами, в записной книжке были сотни телефонов. Через пару лет под её началом трудились уже пять человек. Получала приличные деньги и все их тратила на обустройство своего жилища. По молодости намотавшись по городам и весям, она вдруг ощутила, какая это радость - иметь собственный дом.
        Через несколько лет квартира стала такой, как ей хотелось. Она снесла стену между кухней и комнатой. Прихожей, комнаты и кухни больше не было - вместо этого получилось одно большое пространство, поделённое на различные зоны при помощи мебели, светильников и прочих дизайнерских уловок. Теперь в доме не было тёмных углов, межкомнатных перегородок и дверей - лишь простор, свет, панорамный вид из окон и много-много воздуха.
        На новоселье позвала Наиля и Карину. Им ужасно понравилось, как она всё устроила. Это был чудесный вечер: весело, легко и по-семейному уютно. Они съели тонну вкусной еды, хохотали, рассматривали фотографии, играли в ассоциации, танцевали и даже пели. Ближе к полуночи девочка заснула прямо в кресле, и отец перенес её на диван, укутав пледом. А они вдвоём ещё часа два сидели за кухонным столом, пили лёгкое вино и разговаривали. Наиль был замечательным собеседником: одновременно талантливым рассказчиком и благодарным слушателем. Эта картина прочно врезалась в память: они сидят, склонив друг к другу головы. Кругом темно, только бисер ночных огней за окном да лимонный круг света от висящей над столом лампы.
        Такие посиделки отлично сближают, и их братско-сестринские отношения ещё больше укрепились. Когда у Дианы что-то выходило из строя, Наиль брал ящик с инструментами и являлся чинить. Когда Карине требовалось подогнуть брюки или укоротить юбку, она точно знала, к кому обратиться. Они помогали друг другу в мелких и крупных бытовых вопросах, советовались, встречались за праздничным столом.
        Речь о том, что они могли бы стать друг для друга кем-то большим, не зашла ни разу. Она давно свыклась с этим фактом и жила своей жизнью. Периодически завязывала необременительные отношения с мужчинами, покупала, что хотела, оставаясь страстной путешественницей, каждый год ездила отдыхать, открывая для себя новые интересные места.
        А потом Диана вынуждена была уйти из журнала, где проработала десять лет: Артур продал бизнес и уехал с семьёй в Израиль. С новым хозяином сработаться не получилось.
        В первый момент она испугалась перемен. Встал вопрос о поиске работы. Правда, ей тут же сделали несколько очень выгодных предложений: опытный руководитель рекламного отдела, да ещё с прикормленной клиентской базой, на вес золота.
        Она давно не занималась журналисткой работой. Разрабатывала пиар-кампании, контролировала работу рекламных менеджеров, вела переговоры с заказчиками и продавала, продавала, продавала журнальные полосы. Это была нервная, бесконечная, напряжённая работа. Сдали один номер - на очереди другой. И так месяц за месяцем.
        Прислушавшись к себе, Диана осознала, что вымоталась и больше не хочет заниматься всем этим. Её пригласили возглавить пресс-службу кондитерского холдинга, и она согласилась. Платили меньше, чем она привыкла зарабатывать, зато работа спокойная. Чего ещё надо, когда дело медленно, но верно идёт к пенсии? Правда, предполагались постоянные командировки, но это не пугало. Беспокоиться, пока она в отъезде, было не за кого.
        Диана повернулась на правый бок. Глянула на часы. Полвторого! Устала до ужаса, а заснуть не удаётся. «Старею, - подумала она, - становлюсь как покойная бабушка. Та вечно по утрам жаловалась: «Лежу, сна нет, и думаю, думаю». Вот и я так. Только в каком месте от этих «думаний» прибавляется?»
        Она встала, выпила воды. С трудом, но решительно отвергла мысль что-нибудь перекусить. Прошлёпала босыми ногами обратно в кровать, свернулась калачиком и плотно закрыла глаза. Спустя какое-то время она крепко спала.
        Глава 2
        Проснулась Диана сильно не в духе. Ночью спать не хотелось, а когда пришло время вставать, кажется, год жизни отдала бы за возможность поваляться пару часиков. Укладывая перед зеркалом короткие светлые волосы, придирчиво разглядывая слегка отёкшее за ночь лицо, вспомнила известную шутку про три возрастных этапа в жизни человека.
        Первый - это когда можно всю ночь пить, гулять, чёрт знает, чем заниматься, а утром вид свежий и отдохнувший. Второй - когда всю ночь пьёшь, гуляешь, всякими глупостями занимаешься, и утром по тебе это видно. Ну, а на третьем ночью спишь, ни грамма спиртного в рот не берёшь, ничем вообще не занимаешься, а поутру физиономия такая, будто…ну, в общем, ясно.
        Утро катилось по привычному многолетнему распорядку. Покончив с причёской, она слегка подкрасилась, выпила кофе со сливками, съела бутерброд, оделась, заперла дверь и вызвала лифт.
        А потом случилось странное.
        В подъехавшем лифте уже находился пассажир. В первое мгновение Диана не узнала этого человека, лишь отметила про себя, что лицо знакомое. Симпатичный парень. Даже красивый. Светлые волнистые волосы, крупные глаза чуть навыкате, капризный чувственный рот. Он повернул голову, и, глянув на его вздёрнутый нос, она тут же вспомнила: ну, конечно! Каринкина большая любовь! Как его звали? Жак? Нет… Жан! Да-да, Жан. Актёр.
        Знакомы они не были, но Диана видела его, когда тот провожал девушку до дому. Он равнодушно чиркнул взглядом по её лицу и отвернулся. Она тоже отвела глаза, ничем не выдав, что знает этого человека.
        Что он здесь делает? Ехал сверху. Наверняка возвращается от Карины. Ночевал у неё. Неужели снова с ним встречается? Вот дурёха. Про их роман она знала от Наиля. Тот с ума сходил, настолько противен ему был этот сахарный красавчик. Считал возлюбленного дочери совратителем и негодяем, расчётливым, испорченным и наглым типом. Впервые в жизни полюбившая девочка страдала с ним рядом - это было видно. Отец, терзаясь от сознания собственного бессилия, ничем не мог помочь дочери.
        А потом отношения закончились. Как и почему, Диана не знала. Карина как-то вскользь заметила, что снова одна. С Наилем на эту тему тоже не говорила: к тому времени они практически перестали общаться. В его жизни воцарилась Азалия.
        Наиль изменился до неузнаваемости, отдалился, и из близкого друга превратился в соседа. Это ранило гораздо больнее, чем она осмеливалась себе признаться, но изменить что-либо было невозможно.
        Впервые она увидела Азалию на улице, возле подъезда. Была суббота, по-летнему тёплый майский день. Диана собралась на дачу к подруге. Шла по двору, а Наиль и Азалия выходили из машины. Радостно улыбаясь, она поздоровалась с ними. Но женщина на приветствие не ответила и, не повернув головы, прошествовала мимо. Самая обычная, на первый взгляд, тётка. Старше самой Дианы, невысокая, полная. Правда, одета хорошо, и видно, что тщательно за собой следит.
        Она не показала, что её задело это подчёркнутое игнорирование. Сделала вид, что не обратила внимания. Они с Наилем минутку поговорили, и он умчался вслед за Азалией.
        Недели через три у неё сломался выключатель. Она по привычке поднялась на один этаж и позвонила в знакомую дверь. Он открыл, выслушал и, не пригласив войти, убежал вглубь квартиры. До неё донеслись голоса: мужской, виновато объясняющий что-то, и женский - недовольный. Никогда прежде Диана не слышала у Наиля таких приниженно-умоляющих интонаций и не предполагала, что он умеет так говорить. Потом он вернулся, и они отправились к ней.
        Она была настолько потрясена переменами в его поведении, что ей стоило больших усилий держаться как обычно. Быстро и молча починив выключатель, он, запинаясь и пряча глаза, попросил больше не приходить к нему. И не обращаться ни с какими просьбами. Он занятой человек, а не сантехник и не электрик. Оскорблённая, она ледяным тоном пообещала впредь не беспокоить его. С того дня они только сухо кивали друг другу при встрече.
        Перестав общаться с Наилем, она продолжала поддерживать связь с Кариной, к которой относилась как к родной. Малышка выросла на её глазах, из робкой девочки превратилась в хорошенькую мечтательную девушку. Правда, в ней и сейчас была та же беззащитность, ранимость, что и в детстве. Диана видела, что творится с бывшим другом, и жалела Карину, которая вынуждена была жить под одной крышей с Азалией и потерявшим себя отцом. Они находили утешение в обществе друг друга, необыкновенно сблизившись в тот период. Однажды девушка сказала:
        - Диана (она терпеть не могла этих «тёть», и потому Карина с малых лет привыкла звать её только по имени), я же вижу, папа тебе нравится. Почему вы не вместе? - И по-детски прибавила: - Тогда не было бы никакой Азалии.
        Она промолчала. Что тут ответишь? Что привыкла быть одна? Что никогда не интересовала Наиля как женщина? И даже не пыталась заинтересовать, раз и навсегда примерив образ «своего парня»?
        Впервые в жизни набралась храбрости, заглянула в свою душу и поняла, что совершила ошибку. Надо, надо было попробовать! Засунуть подальше старые комплексы, вечный страх быть отвергнутой, неуверенность в собственной привлекательности - и рискнуть. А вдруг бы он потянулся, понял, что им так хорошо и легко вместе, а это бывает нечасто?..
        Но что сделано, то сделано. Точнее, не сделано. Отношений не случилось. Был друг, и того потеряла.
        Вскоре дочь окончательно рассорилась с отцом и переехала. До самой смерти Наиля они с Кариной не виделись, лишь изредка созванивались. Диана погрузилась в свои заботы, и жизнь соседей сверху постепенно отходила на второй план.
        А потом Наиль внезапно умер.
        Они стали чужими друг другу, но она тяжело перенесла его смерть. Плакала, болела, почти не спала. Копалась в себе, в своих переживаниях, воспоминаниях и несбывшихся чувствах. Жалела, что так и не помирилась со старым другом: да, любовниками или супругами они не стали, но ведь дружили долгие годы! Она осознала, насколько ей не хватало общества Наиля. А осознав, впала в депрессию, из которой с трудом себя вытянула.
        Диана брела к остановке, уйдя в воспоминания, на которые её натолкнула мимолётная встреча в лифте. Легко предугадать, как отреагировал бы Наиль, если бы узнал, что его дочь снова сошлась с этим Жаном! Как же бедную девочку угораздило второй раз наступить на одни и те же грабли? Конечно, не её это дело, с кем встречается Карина. Та уже вполне взрослая самостоятельная девушка. Может сама решать.
        Она попыталась выкинуть всё из головы, переключиться на мысли о работе. Подошёл автобус. Диана забралась в салон и заняла место у окна. На душе было неспокойно. Не могла она не думать о Карине с её проклятущим Жаном, хоть ты тресни! Равнодушно смотреть, как девчонка себе жизнь ломает? Нет уж! Если она устранится в такой ситуации, то никогда себе не простит.
        Диана достала из сумки телефон, нашла знакомый номер и нажала кнопку вызова. Абонент был недоступен. Она перезванивала каждый час в течение всего дня, но телефон девушки был отключён. Возможно, номер сменила. Но в этом случае обязательно дала бы новый…
        Конечно, можно было бы позвонить на домашний. Но очень не хотелось натыкаться на Азалию. Что ж, попробуем тогда поймать её на работе. Диана посмотрела на часы: полчетвертого. Карина наверняка в институте. Номер телефона у неё есть: девочка дала на всякий случай. Вот случай и настал.
        Она налила себе кофе, порылась в толстенной записной книжке и позвонила на кафедру.
        - Кафедра культурологии и философии, старший преподаватель Звонцова, слушаю вас, - церемонно ответили на том конце.
        - Добрый день, меня зовут Диана Харитонова. Могу я поговорить с Кариной Айвазовой? - в тон проговорила она.
        Воцарилось молчание. Потом Звонцова спросила, слегка запнувшись:
        - К сожалению, она не сможет вам ответить. А вы, простите, по какому вопросу? Могу я узнать?
        - Конечно, - бодро ответила Диана и выдала обтекаемую полуправду: - Это её близкая подруга. Дело в том, что я только что вернулась из отпуска, звоню ей, а телефон отключен. Вот и подумала, что смогу застать Карину на работе. Она вышла куда-то?
        Звонцова снова помолчала, обдумывая Татьянины слова. Потом, видимо, надумала и сказала:
        - Понимаете, Диана… простите, как вас по отчеству?
        - Можно без отчества, - нетерпеливо отмахнулась она.
        - Так вот, Диана, Карина у нас больше не работает.
        - Как это? Не может быть! Но ей же нравилось и… Карина диссертацию пишет.
        - Не знаю, вправе ли я что-либо рассказывать. Наверное, лучше вам переговорить с её родственниками.
        - У неё нет родственников, - отрезала Диана, - родители умерли. Только тётя в другом городе. Послушайте, я тогда сейчас к вам приеду и всё узнаю!
        - Я имела в виду мачеху! - Звонцова была слегка обескуражена её напором. - Но вообще-то… если вы так близки…
        Ей не слишком хотелось, чтобы Диана заявилась на кафедру. И, похоже, не терпелось поделиться информацией с благодарным слушателем.
        - Понимаете, формально Карина находится в отпуске, но совершенно очевидно, что больше работать не сможет.
        - Почему?
        - По состоянию здоровья.
        - Здоровья? - как попугай повторила Диана. - А что с ней? Она была совершенно здорова… - И тут же сообразила: - Авария, да? Боже мой, разбилась на машине…
        - Нет, - прервала собеседница, - аварии никакой не было. Девушка очень больна. Я хочу сказать, она…
        - Да говорите уже, не тяните резину! - не выдержала она и опомнилась: - Извините.
        - Ничего страшного, - ответила Звонцова, - я вас понимаю. Когда с близким человеком беда, это лишает самообладания.
        «Если эта мышь манерная немедленно мне не скажет, что с девочкой, я из неё душу вытрясу!»
        - Карина больна психически, - выдала «мышь».
        - Чего-чего? - Диана нервно хохотнула. - Вы что, издеваетесь?
        - Мы тоже сначала не верили. Но пришлось! Мачеха, Азалия Каримовна, очень интеллигентная женщина, пришла на кафедру. Она так переживает! Такая привязанность к дочери мужа нечасто встречается, согласитесь! Карине повезло.
        Да уж, сильнее некуда. Такую «любовь», и правда, не часто встретишь. А Звонцова между тем продолжала нести ахинею.
        - Азалия Каримовна прямо-таки плакала, когда рассказывала, что давно замечала неладное с Кариночкой. Девочка трудно переживала смерть отца. Вы, очевидно, знаете, она была против его второго брака, пыталась помешать. Азалия Каримовна сказала, что Карина даже из дома ушла, чтобы добиться своего. А ведь он так любил дочь, один воспитывал… Но и от личного счастья не мог отказаться. Тем более дочь уже взрослая. Оказался между двух огней, страдал, вот сердце и не выдержало. Такая трагедия! - тараторила Звонцова. - Отца не стало, а у девочки появились навязчивые идеи, что она виновата в его смерти, или что он не умер, а вместо него похоронили другого человека! Представляете? Азалия Каримовна рассказывала, что и спать она перестала, и есть. Похудела как! Ну, это мы уж видели, а…
        - Дальше-то что? - нетерпеливо прервала поток словоизлияний Диана.
        - А то, что она пыталась выкопать отца из могилы! - возвестила Звонцова.
        - Что? Да вы в своём уме?
        - Я - да! А вот Карина!.. - от церемонно-витиеватого стиля речи и следа не осталось. Теперь собеседница говорила страстно, взахлёб, в голосе появились жадные интонации заядлой сплетницы. - Я сама лично её видела в магазине с лопатой в руках! Мы с ней там случайно встретились, в супермаркете «Галерея», рядом с кладбищем. Я за тортом зашла, смотрю - она! А в руках - лопата. Небольшая такая. «На могиле, - говорит, - папиной прибраться хочу!» Ага! Так я и поверила! Кто же в начале весны на могилу прибираться ходит? Нормальные люди дожидаются, пока подсохнет! Да если мне не верите, в полицию позвоните. Туда и полицию вызывали! Карина такую яму вырыла! Почти до трупа докопалась! Азалия Каримовна с врачом и директором кладбища вовремя успели. Остановили безобразие.
        Запыхавшаяся Звонцова перевела дыхание.
        - И что теперь? - еле выдавила Диана.
        - Пока дома, под наблюдением врача. Но ей только хуже становится, Азалия Каримовна говорит. Доктора считают, если и дальше так будет, придётся в дурдом… то есть, в психиатрическую клинику класть. А Азалия Каримовна не хочет! Сама, говорит, буду ухаживать! Святая женщина! Другие со своими-то больными не возятся, а эта…
        - У Карины ведь ещё родная тётя есть. Почему…
        - Скажете тоже! Тётя! Считай, и нет. В Сибири где-то живёт. Или на Урале, не помню точно. У неё своя семья, дети. Азалия Каримовна говорит, эта тётушка прямо и не знает, как её благодарить за заботу о племяннице.
        - Неужели Карина вот так, сразу, сошла с ума? И раньше никто ничего не замечал?
        - Замечали, отчего же, - важно ответила Звонцова. - Ей стало плохо в деканате. Многие видели. Стояла-стояла, да вдруг как закричит! И в обморок. Припадок случился. А потом они с Ирочкой, тоже нашей сотрудницей, в кино ходили. Так она там такое устроила! Ужас! Вскочила, раскричалась, руками машет, тащит Иру к выходу… Привиделось ей что-то. Даже сеанс прервали. А вы говорите!
        - Прошу вас, мне нужно поговорить с этой Ириной! Нельзя ли попросить её к телефону? Пожалуйста!
        - К сожалению, это невозможно. У неё сегодня методический день, - интонации снова стали чопорными и размеренными.
        - Вы не могли бы дать мне её сотовый? Или домашний?
        - Мы не даём телефоны сотрудников, - категорично заявила Звонцова. - Извините.
        Диана перешла в наступление. Минуты три улещивала, уговаривала, упрашивала и в итоге добилась своего.
        Первый шок прошёл. Нужно срочно выяснить, что произошло с Кариной. В то, что она и вправду повредилась рассудком, верилось слабо. Но, с другой стороны, в рассказе Звонцовой были подробности, каких не выдумаешь…
        Необходимо проверить информацию. Начнём с Ирины.
        Та взяла трубку сразу, на первом же гудке. Как будто караулила возле телефона.
        - Да-да, - скороговоркой проворковала она пришепётывающим голоском. Прозвучало как «та-та».
        - Ирина, добрый день. Меня зовут Диана, я близкая знакомая Карины. Мы можем с вами поговорить?
        - Здравствуйте. О чём? - мелодичность исчезла, голос стал строгим и вроде даже неприязненным. Похоже, девушка действительно ждала звонка, вот только не от Дианы.
        Она добавила в тон доверительности.
        - Ирочка, милая, вам лучше знать. Дело в том, что… - Она снова выдала легенду про вернувшуюся из затяжного отпуска подругу. - Видите, меня не было больше месяца, и тут я узнаю такое… Сложно поверить! Карина пыталась выкопать отца из могилы! Это правда?
        - Правда, - вздохнула Ирина, слегка расслабившись, - её мачеха приходила в институт и рассказывала. И про полицию, и про всё… Каринка такая скрытная была, совершенно ничем не делилась! Бедная! Столько всего на неё свалилось! Мало того, что отец умер, так ещё и парень бросил, оказывается!
        - Жан? - осторожно спросила Диана.
        - Не знаю, как его зовут. Может, и Жан. Он ей сказал, что они не могут быть вместе, а она устроила скандал. Расплакалась, начала кричать, что ничего у неё не получается, она совсем одна… Что-то в таком духе. А-а… И ещё сказала, что в могилу закопали не отца, она, мол, не верит. Как-то так. Они в кафе сидели, Карина вскочила и убежала. Он взял и мачехе позвонил. Они вместе поехали на кладбище, а там…. Ну, вы знаете. А ведь я Каринке давно говорила: иди к врачу!
        - Почему? Вы что-то заметили?
        - Все замечали, не я одна! То в деканате в обморок свалилась. Ни с того ни с сего. То в кино… Я никому ничего не говорила, пока про кладбище не выяснилось. Но ведь нормальный человек так себя не ведёт!
        - А что она сделала, Ирочка?
        - Что сделала! Такое учудила! Сидела, смотрела… Потом вдруг как вскочит, начала высматривать что-то внизу. Мы с ней на галёрке сидели, ближе билетов не было. Я поначалу значения не придала, да и кино интересное было, смешное. Тут она как давай орать! Трясётся вся, несёт чушь какую-то, тащит меня, не знаю, куда. «Мы ещё, - кричит, - можем спастись!» Ой, даже вспоминать этот позор не хочу. Еле-еле сбежали оттуда, администратор чуть не оштрафовала.
        - Ира, так она вас не послушалась? Не сходила к врачу? - продолжала расспрашивать Диана, переложив трубку из левой руки в правую.
        - Нет, по-моему. Карина на работу пришла, писать заявление: дни хотела взять. Ну, и я опять сказала ей, чтобы проверилась. Вы бы её видели в тот день! Это же… - Девушка замолчала, подбирая слова.
        - Что с ней было не так?
        - Да всё! - выпалила Ира. - Худая, страшная… Руки трясутся. Голова седая!
        - Как вы сказали? Седая? - Диана почувствовала, как по спине побежали мурашки.
        - Ну, не совсем вся голова… Я, может, не так выразилась, - поправилась Ирина, - но полным-полно седых прядей. За один день поседеть - это же надо!
        - Большое спасибо вам, Ирочка, вы мне очень помогли. - Она почувствовала, что пора сворачивать разговор. Дальше будут сплошные сопли-вопли.
        - Погодите-ка, женщина, а вы почему у меня-то всё выспрашивали? Почему к ней не пойдёте, не спросите у этой… как её, я забыла… ну, у мачехи? - подозрительно спросила Ира.
        «Надо же! Опомнилась», - усмехнулась про себя Диана.
        - И туда обязательно схожу, а как же! Мне просто надо было морально подготовиться, узнать, что меня ждёт. Чтобы лишний раз людей не травмировать своей реакцией. Вот и решила поговорить с её близкой подругой. Кариночка мне часто говорила, какой вы очень хороший человек, как её поддерживаете! - не моргнув глазом, соврала она.
        Ирина должна поверить: по всему судя, барышня она недалёкая, зато чувствительная. Та и поверила. Голос смягчился, и она сказала:
        - Вы ей привет от меня передайте. Никогда у неё не была, даже адреса не знаю, и… - она замялась, - неудобно идти.
        Диана всё отлично поняла. Адрес узнать - дело нехитрое. Просто не больно-то хочется обременять себя чужими проблемами. Одно дело - пить вместе чаёк, и совсем другое - навещать больную. Тем более, больную психически. Но и терять лицо перед посторонними тоже не желаем.
        - Конечно, милая, передам. Зачем вам туда ходить? Только беспокоить понапрасну. Вы ведь всё равно ничем не сможете помочь, - великодушно пришла она ей на помощь.
        - Вот именно, - в голосе прозвучало облегчение.
        - Что ж, спасибо вам ещё раз, и всего доброго.
        Попрощалась и положила трубку. С минуту посидела, постукивая пальцами по столу. Так-так. История становится всё более интересной. Вот и душка-Жан на горизонте нарисовался, не сотрёшь.
        Диана вылезла из-за стола и стала расхаживать по кабинету: на ходу ей всегда думалось лучше.
        Что мы имеем? Нормальный, адекватный человек за один месяц слетел с катушек. Может, у девочки всегда было какое-то психическое заболевание, и сейчас оно проявилось? Обострилось? Но Наиль обязательно рассказал бы ей, будь у его дочки диагноз! Допустим, он и сам не знал… Возможно ли это? Болезнь непременно обнаружилась бы за столько лет! Были бы заметны странности в поведении или что-то другое. Нет-нет, это исключено.
        Куда более вероятно, что с Кариной произошло нечто нехорошее. Просто так люди в одночасье не седеют. Тем более, если им нет двадцати пяти.
        Случаи, про которые в один голос рассказывают институтские дамы, безусловно, имели место. Какой смысл им обманывать? Да и свидетели есть.
        Положим, про кино Ира могла и выдумать на волне всеобщей истерии по поводу сдвига подружки… Могла, но не выдумала. Эта девица, кажется, не способна так буйно фантазировать. Не тот типаж. И потом, её история при желании тоже легко проверяется. Так что примем как данность: она не врёт, Карина действительно устроила сцену в кинотеатре.
        Двигаемся дальше. Совершенно непонятно, каким боком во всём этом замешан Жан. Почему ночует в доме Наиля?
        Ира сказала, Кариша расстроилась, что тот её бросил. Слишком уж запоздалая реакция! Диана-то, в отличие от Ирины, точно знала: огорчаться по этому поводу ей следовало год назад! Именно тогда закончились её отношения с красавцем-актёром. Так откуда он опять взялся? И главное, почему они с Азалией на пару соврали? Опять неясно…
        Проснулся давно забытый и похороненный журналистский инстинкт. Она должна докопаться до истины! И ради несчастной девочки, и в память о Наиле, и для себя самой. Разве она сможет теперь спокойно спать?
        Самый оптимальный вариант, конечно, поговорить с Кариной. Прекраснодушная Азалия, растрезвонив по всему свету, что падчерица - полоумная истеричка, почему-то преданно за ней ухаживает. Но допустит ли интриганка, чтобы они поговорили?
        Дверь в кабинет открылась, и в проёме показалась прилизанная женская голова. Вслед за головой выдвинулась и её обладательница, Лиля Валеева, сотрудница Дианиного отдела. Тридцать два, разведена, воспитывает сына, редкостного балбеса и двоечника. Характер отнюдь не нордический.
        - Ты чего это тут бродишь? - зычно прогремела Лиля.
        Китайские церемонии в их отделе не были заведены. Все три сотрудницы - Диана, начальница, и Лиля с Соней, которая сейчас сидела на больничном с бронхитом, - общались на равных. Выручали, всячески поддерживали друг друга, дружили. Сидели они в смежных кабинетах. Как в хрущёвской «двушке»: сначала попадаешь в кабинет Сони и Лили, а через него проходишь к Диане.
        У Лильки своеобразная внешность. На первый взгляд, слегка пугающая. Высоченный рост, необъятный бюст, мощные бёдра, ноги-колонны. Венчала всё это изобилие маленькая голова, которая казалась меньше из-за вечно собранных в пучок волос. Лиля обладала трубным голосом африканского слона и нездоровой привычкой вываливать в лицо собеседнику всё, что пришло на ум.
        - Думаю, - коротко бросила Диана. - Подготовила заметку?
        Ежедневно вывешивать на корпоративный сайт новости компании было одной из обязанностей пресс-службы. И не важно, если новостей не было. Приходилось проявлять смекалку и находить. Лилька трудилась над злополучной заметкой с самого утра. Обычно этим занимались Диана или Соня, ей же доставалась техническая сторона работы: она администрировала сайт, занималась вёрсткой газеты «Наши будни», которая издавалась вот уже тридцать лет.
        Однако сегодня Сони не было, а на Диане висела обзорная статья по материалам недавней командировки и отчёт. Так что Лиле пришлось ваять «нетленку» самой.
        - Вот, родила, наконец! Почитай! - прогудела она и сунула начальнице листок.
        Диана взяла и стала на ходу проглядывать текст. Написано скучно, скулы сводит. Но официально, чинно, добротно.
        - Чё? Как? - осведомилась Лилька, впихивая своё грузное тело в кресло. - Байда?
        - Ещё какая. Но для нас сойдёт. В любом случае читать никто не будет. Только второй и четвёртый абзац местами поменяй, а то концовка оборванная.
        - Как скажешь, босс! - Лилька посветлела лицом. - Уже без двадцати. Вывешу на сайт - и домой. За квартиру ещё заплатить надо. Вчера платёжку принесли: охренеть, сколько за свет набежало! Мой за компьютером чертей гоняет и свет в туалете вечно забывает погасить. Приходишь домой - иллюминация! А мать плати!
        Точно - платёжка! Начало месяца, а это значит, им начнут приходить счета! План созрел моментально. Теперь у неё есть железный повод попасть в квартиру к Азалии, а там уж по обстоятельствам.
        - Лилька! Ты гений! - воскликнула Диана.
        - А то! - немедленно отозвалась та и вышла.
        До дома Диана добралась быстро. Вошла в подъезд и прямиком направилась к почтовым ящикам. Отлично: пришли счета за газ и телефон. Открыть соседский ящичек удалось без труда. Ещё в самом начале их дружбы они с Наилем обменялись ключами: мало ли какие обстоятельства могут возникнуть? Однажды маленькая Каришка захлопнула дверь, а ключи дома оставила - соседка открыла. И когда в отъезде, есть кому за квартирой присмотреть.
        После ссоры Диана получила свои ключи назад - Карина вернула. А свои забирать не стала. Сам Наиль, похоже, забыл о связке, на которой, в числе прочих, висел и ключ от почтового ящика.
        Она схватила счёт за газ, сунула остальное обратно, быстро захлопнула ящик и зашагала к лифту. Всё прошло как по маслу. «Держись, девочка, я иду!»
        Глава 3
        Диана поужинала, подождала, когда стрелки часов подползут к восьми часам, и направилась к соседке. Будем надеяться, Азалия дома.
        Так и вышло. Вдова открыла дверь, закутанная в длинный, отороченный светлым искусственным мехом халат.
        - Добрый вечер! - во весь рот улыбнулась Диана. - Мне в ящик по ошибке положили вашу платёжку за газ. Вот она.
        - Здравствуйте. Спасибо большое, - ответила Азалия и хотела закрыть дверь, но в Дианины планы это не входило.
        - Я ваша соседка снизу, из тридцать девятой. Меня Дианой зовут, - быстро проговорила она, вынуждая женщину вступить в диалог.
        - Очень приятно. - Приятно ей точно не было, но не выгонять же человека, который оказал тебе любезность?
        - Вы ведь Азалия? Как мы были рады, что Наиль Тагирович устроил свою жизнь. Мы - в смысле, соседи! И женщина такая приличная, хорошо такую соседку иметь, - продолжала тараторить Диана, разыгрывая из себя недалёкую любопытную бабёнку, которой приспичило почесать языком. Про то, кто она такая на самом деле, какие отношения связывали её с Наилем и Кариной, Азалия не знает. Он ей не рассказывал, а уж Карина - тем более.
        Вдова криво улыбнулась. Диана всеми порами, каждой клеткой чувствовала, как ей не терпится выпроводить назойливую тётку. Но портить отношения с соседями не резон.
        - Спасибо, - повторила она.
        - Ой, вам, конечно, тяжело об этом говорить, - «опомнилась» Диана. - Простите. Я вас очень хорошо понимаю! Такое горе! Молодой, сильный мужчина, на здоровье не жаловался… Вы держитесь, дорогая. Что поделать, надо терпеть. Дочка-то у него как? Отошла? - И вся сжалась, ожидая ответа.
        Азалия колебалась. Либо она сейчас скажет, что всё в порядке, спасибо. Либо решит, что лишний свидетель не помешает. Что бы она ни задумала, одно несомненно: женщина пытается привлечь внимание общественности к состоянию и поведению Карины. А сующая свой нос в чужие дела глуповатая соседка, которая мигом разнесёт сплетню по всему дому - идеальный вариант.
        «Ну же, кобра, решайся!»
        Расчёт оказался верен. Азалия состроила трагическую мину и сказала, шире открывая дверь:
        - Что мы в дверях-то стоим! Вы проходите, проходите… Дианочка!
        Тщательно стараясь скрыть своё торжество, она шагнула за порог и огляделась. С тех пор, как была здесь в последний раз, прошло около года. Правда, она заходила в день похорон, но мало что сумела разглядеть - не до того было. Теперь же увидела, насколько всё изменилось. Что конкретно ей не понравилось, чётко сформулировать не смогла бы. Дизайнер, который занимался отделкой, несомненно, был человеком со вкусом. Но она его вкусов не разделяла.
        И ещё здесь был запах. Не запах, а ЗАПАХ. Удушающе сладкий, напоминающий дешёвые духи советского производства, но с неуловимой примесью. С горчинкой.
        Азалия провела гостью в гостиную. Диана уселась в кресло и скрестила ноги.
        - Может быть, чаю?
        «В доме врага не ем!»
        - Благодарю, дорогая. Но я после шести - ни-ни. Расплываюсь мигом! И так-то не тростинка! - Она похлопала себя по бёдрам и изобразила сконфуженный взгляд.
        - Ох, и не говорите! Я и сама никак не сброшу!
        Очевидно, сочтя, что доверие установлено, вдова устроилась напротив и заговорила:
        - Вы, Дианочка, вижу, женщина умная и понимающая.
        Она в ответ «польщённо» улыбнулась.
        - Я здесь живу не так давно, и мне просто необходимо посоветоваться с кем-то вроде вас. С тех пор, как Наиля не стало… извините… - сдавленным голосом произнесла Азалия, извлекла на свет кружевной платочек и промокнула глаза. Диана могла бы поклясться, что в них действительно стояли слёзы! - Так вот, Карина… стала очень странной. Мы с девочкой всегда не очень ладили. Она была против нашего брака. Возможно, вы знаете, даже ушла из дому, чтобы шантажом заставить его отказаться жениться. Но он не мог! Понимаете, мы так любили друг друга, это было просто благословение Божье, в нашем-то возрасте… - Тут она уже открыто разрыдалась.
        Диана, в соответствии со сценарием, кинулась утешать несчастную, про себя поражаясь умению подавать информацию в выгодном свете. Азалия, между тем, продолжая икать и всхлипывать, гнула свою линию:
        - Они так и не помирились. У него было слабое сердце, он очень страдал! А когда Наиль так внезапно ушёл от нас… Карина стала винить себя в его смерти. Понимаете?
        - Понимаю, - страстно заверила Диана. - Довела отца до могилы, негодяйка!
        - Что вы, Дианочка, что вы! Бедная девочка, мне её так жаль, - великодушно молвила Азалия, притушив победный блеск в глазах. Как ловко удалось вложить нужные мысли в пустую соседкину голову!
        - Как я старалась сблизиться с ней, ведь у нас общее горе! Но она… Сторонилась, не разговаривала. Запрётся в своей комнате и сидит сиднем. Не ела, похудела вся, как палочка. Спать перестала - постоянно на таблетках. Горстями их пила! Потом ей мерещиться стало… всякое. Посреди ночи проснусь - криком кричит! И на работе люди замечали, что она изменилась. Я туда ходила, мне её коллеги рассказали: стала падать в обмороки, припадки начались. Однажды в кино с подружкой пошла, скандал устроила. Привиделось ей что-то такое, жуткое… Даже сеанс из-за её выходки прервали.
        - Кошмар! - Она старательно выпучила глаза и прижала руки к щекам.
        - Вот именно! Но это ещё что! В итоге попыталась… не знаю даже, как сказать… отца из могилы выкопать! - выпалила Азалия и пронзительно глянула гостье в лицо. Ждала реакции.
        - Боже мой! Выкопать! Из могилы! - не подвела Диана. - Не может быть!
        - Врач, полиция, работники кладбищенские - все видели!
        - И что же… неужто откопала?
        - Слава Богу, не успела. Мы вовремя вмешались.
        Она принялась охать и ахать, а сама напряжённо думала: «Ну, давай дальше! Это всё я уже слышала. Но ведь чего-то тебе от меня надо!»
        Убедившись, что соседка целиком и полностью на её стороне, вдова перешла к следующему этапу обработки.
        - Теперь вот ухаживаю за Кариночкой.
        - Сердце у вас золотое! - вставила Диана.
        - А как же иначе, дорогая? Разве можно оставить дочь любимого человека в такой беде? Она совершенно недееспособна, никого у неё нет. Правда, в Екатеринбурге, на Урале, живёт тётя, родная сестра Наиля, но у той свои заботы. Доктора говорят, Карину нужно поместить в клинику. Но я пока хочу попробовать поставить девочку на ноги сама. Делаю всё, что советуют врачи, даю необходимые препараты.
        - И как она?
        - Сдвигов, к сожалению, нет.
        - Она… буянит?
        - Наоборот, апатия полнейшая. Не желает общаться с внешним миром, смотрит в одну точку. Бьюсь, бьюсь, и ничего, никаких результатов… Рано или поздно придётся положить её в больницу. По всей видимости, нужно будет оформить над ней опеку, - горестно проговорила Азалия.
        «Вот оно! Прозвучали нужные слова: «недееспособна» и «опека». Ясно, чего ты добиваешься, дрянь! Полиция, кладбищенские, институтские работники, соседи - все мы должны будем свидетельствовать в суде!» Она изо всех сил старалась скрыть эмоции и удержать на физиономии сочувствующую одобрительную мину.
        В этот момент хлопнула входная дверь, и молодой мужской голос громко произнёс:
        - Я пришёл!
        Вдова недовольно поморщилась. Диана сделала вид, что не придала значения фамильярному тону.
        - Добрый вечер, Ванечка! Проходи, пожалуйста! А у меня гости, - подчёркнуто сказала хозяйка, шустро вскочила с кресла и устремилась в прихожую.
        «Те же и Жан! Вечер перестаёт быть томным».
        Через пару минут красавчик предстал на пороге комнаты. Азалия семенила следом.
        - Дианочка, хочу вас познакомить. Это Иван Пожидаев, хотя он настаивает, чтобы его называли Жаном. Он артист, работает в театре. Они с Кариночкой раньше встречались. Сейчас расстались, но он продолжает приходить, помогает мне за ней ухаживать.
        Ага. Просто парад милосердия какой-то.
        Жан тем временем скромно потупил взор и вежливо поздоровался.
        Она быстро соображала, что делать, как себя вести. Пожалуй, не стоит притворяться, что впервые его видит. Он мог запомнить её в лифте. Да и раньше, когда сталкивались в подъезде…
        - А мы с вами встречались, молодой человек. И на днях в лифте - тоже. Но вас давно не было видно. А вчера утром, когда мы вместе ехали, я подумала: откуда мне ваше лицо знакомо? Теперь ясно: вы Кариночкин кавалер!
        На чело Азалии набежала тень.
        - Ванечка иногда остаётся здесь ночевать. Я стелю ему в гостиной, места у нас хватает. У Кариночки случаются приступы, а он с ней так хорошо справляется.
        Диана понимающе закивала головой и закудахтала:
        - Надо же! Вы просто молодец, Жан! Ведь какая сейчас молодёжь? Эгоисты! А вы не оставляете девочку! Кстати! Можно мне взглянуть, как она? Если это неудобно, вы скажите, но, может, я тоже смогу помочь!
        Парень застыл, вопросительно глядя на Азалию. Диана ждала, что та примется искать отговорки, но, к её удивлению, она спокойно проговорила:
        - Если у вас крепкие нервы, почему бы и нет? Только предупреждаю - Карина сильно изменилась.
        - Конечно, конечно, - мелко затрясла головой Диана, - буду держать себя в руках!
        - Пойдёмте. - Женщина сделала приглашающий жест. Все втроём они двинулись по коридору, остановились возле комнаты Карины. Помедлив секунду, Азалия распахнула дверь и пропустила гостью вперёд.
        Первое, на что она обратила внимание, был запах. Она начала привыкать к специфическому аромату, но здесь он усилился до такой степени, что заломило в висках.
        В комнате было сумрачно и жарко. Кровать разобрана, но пуста. У окна - кресло, повёрнутое спинкой к входу.
        Диана замерла на пороге. Неожиданно стало страшно, захотелось бежать прочь, пока не поздно. «Не лезь в это дело!» - умоляюще попросил внутренний голос.
        Азалия подтолкнула её в спину:
        - Входите, Дианочка! Не бойтесь.
        И ей ничего не оставалось, как зайти внутрь.
        - Карина! - дрогнувшим голосом произнесла она. - Добрый вечер. Я пришла тебя навестить.
        Фигура в кресле не шелохнулась. Помимо воли, она растерянно оглянулась на Азалию. Та многозначительно подняла брови.
        - Я же говорила. Думаю, она вас не слышит. Ни на что не реагирует. Сидит как истукан. Вечером укладываю её спать. А утром помогаю перебраться обратно в кресло.
        - А поесть? Или в туалет? Она сама выходит?
        Та отрицательно покачала головой.
        - Если не накормить насильно, то и не вспомнит, что нужно кушать. Кормлю, как ребёнка. Так же и в туалет… - Она снова зарыдала. Жан за её спиной сдвинул брови и скроил горестную мину.
        Диана, превозмогая внутреннее сопротивление, быстро пересекла комнату и обошла кресло.
        То, что она увидела, повергло её в ступор. Хотелось вскрикнуть, но в горле что-то сжалось, и оно оказалось способно выдать лишь сдавленный писк. Она тупо смотрела на сидящую в кресле, и не могла поверить, что это дочь Наиля.
        Разумеется, она настроилась увидеть нечто плохое, и постаралась подготовить себя. Но такого не ожидала. В голове не укладывалось, что человек за короткое время способен настолько измениться. Из очаровательной девушки превратиться… в это.
        Карина сидела, нелепо скособочившись, вывернув корпус. На появление Дианы не отреагировала, да и вряд ли вообще замечала что-либо. Светлые глаза совсем выцвели, как это бывает у глубоких стариков. Взгляд устремлён в пустоту. В таких случаях говорят - обращён в себя.
        Девушка всегда была хрупкого сложения, но сейчас совсем высохла и сжалась, напоминая бабочку, наколотую на булавку. Одна рука вцепилась в подлокотник, другая сжала ворот халата, накинутого поверх ночнушки. Колени сведены вместе и плотно сжаты. Маленькое бледное лицо безжизненно застыло. На нём раскинулась сетка морщин, губы истончились, нос выдался вперёд. В грязных нечёсаных волосах - «Господи, неужели я всё это вижу!» - тут и там серебрилась седина. Карина выглядела не просто старше своих лет, она казалась старше самой Дианы!
        Смотреть на это было невозможно, и она отвернулась, еле сдерживая слёзы. Сознавала, что для обычной соседки, постороннего человека, такая реакция являлась чрезмерной, но не могла с собой совладать.
        Однако Азалия, похоже, была довольна произведённым эффектом. Взяла посетительницу под локоть и увлекла за собой, приговаривая:
        - Теперь вы видите, дорогая? Пойдёмте, пойдёмте!
        - Да, - прохрипела Диана, послушно следуя за ней и стараясь обуздать эмоции, чтобы не сказать и не сделать чего-нибудь лишнего. - Она выглядит очень… больной.
        - И я о том же, - промурлыкала Азалия. - Девочка больна, ей необходим уход. Я вынуждена буду оформить опекунство, чтобы заботиться о ней… - Она на мгновение запнулась и договорила: - В полной мере.
        Диане захотелось её ударить. Вместо этого она согласно кивнула, промолчала и направилась к выходу. Смертельно захотелось убраться отсюда, из-под прицела испытывающих взглядов. Вдохнуть полной грудью, умыться. Выпить. Кажется, дома есть красное вино.
        В этом доме творилось что-то очень, очень плохое. Казалось, сам воздух пробирался под кожу, давил на неё. Запах стал просто невыносимым, и она испугалась, что её сейчас вырвет. Решив, что лучше всего говорить правду, постаралась как можно простодушнее взглянуть на Азалию и прерывисто проговорила:
        - Пойду, пожалуй. Вы уж извините, но… Прямо не ожидала такой страсти.
        - Понимаю. С непривычки это пугает.
        Кажется, ничего не заподозрила.
        - Да-да, вот именно - пугает! Девочка совершенно не в себе. Дай вам Бог терпения. И спокойствия.
        - Дианочка, если что, я могу рассчитывать на вашу поддержку? - вкрадчиво проговорила Азалия.
        - Безусловно, дорогая!
        Вдова удовлетворённо кивнула. Жан, тенью маячивший на заднем плане, улыбнулся лисьей улыбкой. Диана попрощалась и выскочила на лестничную клетку. Дверь за ней тут же захлопнулась.
        Она почти бегом спустилась на свой этаж и более-менее пришла в себя, только когда закрыла за собой все замки. И накинула цепочку, которой раньше никогда не пользовалась.
        Глава 4
        Диана долго отмокала в ванной и стояла под мощной струёй душа, стараясь смыть с себя запах, взгляды, слова - все ощущения той квартиры. Она больше не могла про себя называть её «Наилиной», как раньше. Потому что там не осталось никаких следов ушедшего друга. Сама не подозревая, она думала, как Карина: это место осквернено.
        После ванны, закутавшись в тёплый махровый халат, прошла в комнату. Её била дрожь, хотя в квартире было жарко. Она надела шерстяные носки, открыла бар и достала бутылку вина. Налила себе полный бокал и выпила почти залпом. Прислушалась к себе, долила и снова выпила, уже медленнее. Стало чуть легче.
        - Не знаю, что там происходит, но я это выясню! - вслух сказала Диана.
        Выяснять и действовать следовало как можно скорее: Карина там долго не протянет. Удачно, что завтра суббота, можно спокойно заняться этим вопросом.
        А сейчас - спать. Выкинуть всё из головы и постараться заснуть. Хотя с этим проблем быть не должно: спиртное всегда действовало на неё как снотворное. Веки тяжелели, ноги слабели, тело расслаблялось и стремилось принять горизонтальное положение.
        Однако, постелив себе и забравшись в постель, она вдруг открыла глаза и вскочила, одним махом отбросив одеяло в сторону. Не давая себе задуматься и проанализировать свои действия, подошла к туалетному столику и залезла в шкатулку с украшениями. Большую часть того, что там лежало, она никогда не носила.
        Порывшись в недрах шкатулки, достала маленький серебряный крест на прочной цепочке. Мама была противницей религиозных представлений и обрядов, считала себя атеисткой, и так же воспитывала дочь, но бабушка потихоньку крестила внучку, когда той исполнилось три года. Диана была в церкви всего несколько раз в жизни - на похоронах, крестинах и венчаниях. Распятия на груди, естественно, тоже не носила. Но сейчас, подержав крест в руках, решительно надела на шею и прижала ладонью к груди.
        Она вернулась в кровать, закуталась поплотнее и крепко проспала до утра.
        В половине десятого, умытая и позавтракавшая, сидела за компьютером. Спасибо тому, кто придумал Интернет, за возможность собирать информацию, не выходя из дома!
        Начнём с главных персонажей. Неизвестно, что это даст, но сведения лишними не будут. «Жан Иван Пожидаев» - набрала в поисковике Диана. На экране возникли несколько ссылок. Так, посмотрим, что тут у нас. Сайт Института культуры и искусств. Список выпускников трёхлетней давности. Мимо. Она и без того знала, что Жан с Кариной учились в одном вузе с разницей в несколько лет.
        Что ещё? Следующим открылся сайт Молодёжного театра. Пожидаев - в числе актёров. Фотография, список спектаклей. В течение двух лет Пожидаев играл в основном второстепенные роли. Самой большой удачей молодого актёра на сегодняшний день стала роль второго жениха в лирической комедии «Невеста из Иванова» по пьесе некоего Ф. Пряжникова.
        Следующие несколько интернет-страниц содержали отклики на различные спектакли. Отзывы были противоречивы: иногда критики в пух и прах разносили и сам театр, режиссёра и актёрский состав, но встречались и рецензии, где стиль постановок именовался новаторским и смелым, а режиссёр - почти гениальным. Интересно, что имя актёра второго ряда Жана Пожидаева упоминали и те, и другие. Признавая - кто сдержанно, а кто и не скрывая восторга - его яркий талант и способность убедительно играть разноплановых персонажей. Да уж, такому ничего не стоит изобразить благородного юношу, готового кинуться на помощь бывшей возлюбленной…
        «Похоже, о Жане мы ещё услышим. Странно, что пока не получает главных ролей. То-то бесится, наверное», - подумала Диана. Больше ничего полезного о нём в Сети не было.
        На очереди - главная героиня. Азалия Каримовна Айвазова. Кажется, она взяла фамилию Наиля. Секунду подумав, компьютер выдал несколько ссылок. Но лишь в одной из них совпадение имени, отчества и фамилии было стопроцентным. Диана попала на сайт холдинга «Татнефтегазхимпродукт», где та возглавляла юридический отдел.
        Биографии руководящего состава были представлены достаточно подробно, так что спустя пару минут она узнала, что безутешной вдове сорок восемь, она окончила Казанский государственный университет и последние двадцать лет трудится в холдинге, который в разные годы именовался по-разному. До этого работала юрисконсультом на предприятии с невыразительным названием ПО «Весна». Чем занималась эта «Весна», неясно, да и какая разница?
        Придя в холдинг в возрасте двадцати восьми лет, Азалия почти целую пятилетку тихо и мирно служила всё тем же скромным юрисконсультом. Но достигнув тридцатитрёхлетия, резко рванула вверх по карьерной лестнице. Сначала стала старшим юристом, потом - заместителем начальника, и вот уже одиннадцать лет руководила отделом, в котором сегодня работали четырнадцать человек.
        Больше никакой информации. Диана обречённо вздохнула. Выхода нет, придётся идти на поклон к Оле Архиповой. Они были знакомы лет семь и почти дружили. «Почти» - это потому, что Оля считала Диану подругой, и Диана Олю - нет.
        Архипова, телефон которой она сейчас набирала, по профессии учитель математики, а по призванию - сутяжница. Главное дело её жизни - бегать по судам. Она всюду ищет и умело находит всевозможные поводы для исков, увлечённо собирает документы и участвует в бесконечных запутанных процессах. Вопросы наследства, дачные и трудовые споры, конфликты с банками - поводов для разбирательств миллион. В районный суд Архипова ходит как на работу.
        В остальном же Оля вполне обыкновенный человек. Как ни странно, вообще-то она необидчивая, способная на сопереживание и неглупая. Просто увлечение такое, что поделать!
        - Алё! - отозвалась Архипова.
        - Привет, Оль. Не разбудила?
        - Нет, уже встала. Привет. У меня в понедельник суд («А как иначе!»), подготовиться надо. Бумаги просмотреть.
        Подавив глубокий вздох, Диана спросила:
        - С кем судишься? - И приготовилась выслушать долгий и подробный рассказ.
        Повествование заняло десять минут. Она изображала увлечённость, интерес и, где надо, возмущение, совершенно не вникая в суть драмы. Ни к чему засорять мозги. Однако не спросить-то нельзя. Всем известно: ты к человеку с душой, и он к тебе - соответственно. А у неё к Оле была большая просьба.
        - Ясно, - протянула Диана, сочтя, что долг вежливости отдан. - Желаю успеха.
        - Спасибочко, пригодится! Как сама?
        - Нормально. Слушай, Оль, у тебя база данных ментовская жива? - Архиповой однажды скачали её по знакомству. При Олином увлечении без такой базы - как без рук.
        - Жива. Но с зимы не обновлялась.
        - Ничего страшного. Ты можешь там для меня одного человека посмотреть?
        - Могу, конечно. Давай ФИО и возраст.
        Диана продиктовала.
        - Кто такая? - полюбопытствовала Оля.
        Она была готова к этому вопросу.
        - Мужика у меня увела.
        - Вот жаба косорылая! - с чувством припечатала Архипова. - Стреляла бы таких! А кто он? Чего молчала-то? Давно у вас с ним?
        - Ты его не знаешь, - уклончиво ответила Диана, - и вообще, не хочу об этом, Оль… Так поищешь?
        - Поищу, поищу. Это правильно - врага нужно знать в лицо! Минут через тридцать позвоню. - И швырнула трубку.
        В ожидании звонка она встала, размяла затёкшую спину, сходила за кофе с печеньем и сидела, лениво проглядывая новости. Ровно через полчаса затрезвонил телефон. Архипова отличалась обязательностью и пунктуальностью.
        - Ну и лярва! Повезло твоему, ничего не скажешь! - без предисловий проорала Оля.
        - Что там? - подалась вперёд Диана, чуть не расплескав кофе.
        - Четыре мужа было! Прикинь! Это только официальных! А любовников сколько? И чем только берёт? Наверное, одно место золотое! Последнего мужа в феврале похоронила! А уже глянь - к твоему подбирается! Ты ему скажи, что до него через эти ворота целая футбольная команда прошла!
        - Скажу, скажу, - нетерпеливо отмахнулась Диана, - подробнее можешь?
        - Могу и подробнее! Девичья фамилия - Халиуллина. Родом из… сейчас… вот, нашла, из деревни Челбасово. Не сиделось в своей дыре - в Казань примотала! Лимитчица хренова! - Похоже, Оля приняла Дианино несчастье чересчур близко к сердцу. - Детей нет. Я тут посчитала, она до тридцати трёх лет сидела в старых девах. Готовилась, зараза! А потом понеслось! Первый раз брак зарегистрирован…
        - Мужья! Что происходило с мужьями? - перебила Диана севшим голосом.
        - Умерли! Все! Четырежды вдовела! Самый выносливый второй мужик оказался: три года с ней прожил. Данька, это же настоящая чёрная вдова!
        Она с трудом переваривала новости. Получается, Азалия нагло врала. Напела Наилю, что была замужем лишь однажды, обожала своего мужа и похоронила его восемь лет назад.
        - Её подозревали в чём-то криминальном?
        - Подозревали, потому она по базе и проходит. Первый муж умер от рака, второй погиб в ДТП. А третий полез зачем-то на крышу своего двухэтажного дачного дома, свалился и сломал шею. Естественно, стали расследовать. Баба эта попала под подозрение: на даче они были вдвоём. Но потом прекратили за отсутствием состава: экспертиза показала, что падал он уже мёртвым. Умер от инфаркта миокарда. Четвёртый, кстати, тоже от этого помер. Заметь, она каждый раз выгоду получала, - с энтузиазмом продолжила Архипова. - Я по данным Госреестра кое-что уточнила. У меня есть… Ладно, не важно. До первого замужества была прописана на улице Октября. Я смотрела по карте в Интернете - общага задрипанная. А сейчас у неё три квартиры, две двухкомнатные, одна - трёх. Не хило? Плюс «Лексус», дачный дом площадью 175 квадратов с участком двадцать соток. Но самое главное! Вместе с последним мужем они приобрели шикарный земельный участок под застройку. Место - отличное! Сдавай в аренду - озолотишься. Площадь участка…
        Ольга увлечённо сыпала цифрами, а у Дианы голова шла кругом. С «Лексусом» ясно - это подарок Наиля на свадьбу. Но земля! Дача! Квартиры! Карина говорила, что «двушка» Азалии сдана до мая, поэтому она вынуждена жить в квартире покойного мужа. Про всё остальное никто и не подозревал!
        Наиль, однозначно, был её самым ценным приобретением. Эта земля! Выходит, он купил её (и где только такую прорву денег взял?) - и записал на них с Азалией! Наивный влюблённый дурак!
        С трудом прервав поток Олиных рассуждений и советов, Диана поблагодарила её и заверила, что с неё - «поляна» в ближайшие выходные. Надо будет пригласить Архипову в ресторан японской кухни: она обожает роллы.
        Повесив трубку и тут же выкинув Олю вместе с роллами из головы, она забегала по комнате, размышляя, что делать дальше. Азалия - обманщица и аферистка, это ясно. Приманивает мужиков и наживается за их счёт. Это гадко, но в тюрьму за это не сажают. Мужчины ведь связывались с ней сами, никто не заставлял. Как говорится, колхоз - дело добровольное.
        Подозрительно другое. Череда смертей. Четверо мужей - и все умирают, не прожив с ней и пяти лет. Совпадение? Роковое невезение? Или тщательно спланированные убийства? Хотя вроде бы каждый раз имелись объяснимые причины…
        Хорошо, а то, что сейчас творится с Кариной, - тоже «объяснимо»? На первый взгляд, да. Всё логично: потеряла отца, впала в депрессию, винит себя в его смерти и постепенно сходит с ума. И полиция, и врачи, и коллеги - все вокруг могут это подтвердить. Наверное, только она и видит: вокруг девушки сплетена тонкая, незаметная, но прочная паутина. Явная ложь, полуправда, небольшое отклонение от истины…
        - Что же она с ней делала-то?!
        Диана вылила кофе в раковину и ополоснула чашку. На ум приходило только одно: травила. Травила чем-то, что не оставляет следов.
        И всё же она чувствовала: дело не только в банальном отравлении. Что-то не так во всей этой истории. Что за рубеж такой - тридцать три года? Как объяснить, почему до этого возраста Азалия была обычной неудачницей, приехавшей из глубинки, застрявшей в общежитии и на скучной должности, а в тридцать три, как по волшебству, на неё посыпались блага: и карьера, и мужчины, и деньги?
        Но главное: что со всеми этими сведениями делать? Как они могут помочь Карине?
        Если честно, вывод просится один: от Азалии стоит держаться подальше. С такими дамочками, определённо, лучше не ссориться. Может, оставить всё как есть? Пусть идёт, как идёт. Карина всего лишь соседка, дочь человека, с которым она рассорилась год назад! Зачем лезть, куда не просят? Лучше одеться и сходить в суши-бар с Архиповой.
        Диана и в самом деле быстро оделась и вышла из дома. Но вместо того, чтобы прислушаться к совету внутреннего голоса, отправилась на кладбище. Нужно найти свидетелей случившегося. Может статься, это что-то прояснит.
        Пока она слышала только версию Азалии, которую та преподнесла в институте. И этих сведений для полноты картины не хватает. Но не в полицию же идти за информацией. Остаются работники кладбища.
        Будем надеяться, не откажутся с ней поговорить. Для налаживания контакта Диана достала из бара и прихватила с собой бутылку дорогой водки.
        Глава 5
        Однако водка не пригодилась. Её собеседник, Халимов, оказался человеком вынужденно непьющим: не так давно перенёс инфаркт. Но разговор состоялся. Да такой, на какой Диана и не рассчитывала.
        Ей повезло: Халимов как раз сегодня заступил на смену. Не приди она сейчас, пришлось бы ждать до среды: он работал сутки через трое. Был сторожем, подрабатывал могильщиком, за отдельную плату мог и на могиле прибрать.
        Диана пришла в недавно отстроенное здание администрации кладбища и быстро выяснила, кто работал в день, когда была сделана попытка разграбления захоронения. Случай был из ряда вон - и его, конечно, запомнили. Свидетелем попытки вандализма был директор, к которому обратилась за помощью вдова, и сторож. Ей объяснили, как его найти, и уже через пять минут она сидела в небольшой комнатке напротив крепкого, нестарого ещё мужчины с седым «ёжиком» на голове.
        У Халимова был мясистый вислый нос и крупные руки с большими квадратными ногтями. На вопросы он отвечал односложно и неохотно, недоверчиво поглядывая из-под брежневских бровей на назойливую «корреспондентку». Поначалу Диана представилась именно так. Но потом увидела, что разговорить сторожа, соблазнив упоминанием в газетной публикации, не удаётся, и решила сказать правду.
        - Вы меня извините, но я вам соврала, - рубанула Диана. - Вижу, вы человек неболтливый, поэтому скажу как есть.
        Во взгляде мужчины зажёгся огонёк интереса, и она, ободрённая успехом, продолжила:
        - На самом деле я близкая подруга покойного, Наиля. Мы жили в соседних квартирах и много лет дружили. Первая жена его умерла совсем молодой. Карина выросла у меня на глазах. Он был очень хороший человек, они с дочкой отлично ладили. Такое редко бывает, - Диана внезапно почувствовала, что вот-вот разревётся. - А потом Наиль познакомился с Азалией. Той женщиной, вы знаете. Полюбил, женился. Но… понимаете, как бы сказать… мне кажется, она не очень… порядочная… Наиль стал болеть и быстро умер. Даже года со свадьбы не прошло. Карина так переживала! Она чудесная девочка, институт окончила, в аспирантуре училась. А теперь все кругом говорят - сумасшедшая! Истерики устраивала, припадки случались, отца пыталась откопать. А я не верю! Разобраться хочу!
        Обычно Диана ясно излагала свои мысли. Но сейчас говорила бессвязно, отрывисто, и сама чувствовала, что разобраться в этом потоке сознания сложно. Однако Халимов её понял.
        - Дрянная баба. Я сразу понял. Девчонка-то, видать, ни при чём!
        - Что? - Она замерла, боясь упустить хоть слово.
        - Я в бухгалтерию зашёл, за деньгами. А бухгалтерша обождать велела. Ну, вышел покурить. Стою, а эти прикатили, баба с красавчиком. Они-то меня не видели, а я их видел! Думаю, надо же, молоденького отхватила!
        - В каком смысле «отхватила»? - переспросила Диана.
        - В каком! В том самом! - Халимов стукнул кулаком по колену. - Чё смотришь? Не веришь? А я видал, как она его в губы, пока в машине сидели… А потом идут, и парень её, извиняюсь, за задницу щупает! Я в двух шагах стоял! Тьфу, срамотища, в матери ему годится, - сплюнул Халимов.
        Она сидела как громом поражённая. Хотя, конечно, следовало предположить что-то в этом роде. Просто не верилось.
        - Перекурил, захожу обратно - Максимыч зовёт, директор. Могилу, говорит, хотят разграбить. Вот, граждане обратились. Смотрю - ба! Эти двое! Она ревёт, он рядом, успокаивает. А Максимыч говорит: отец у девчонки помер, это мать или, может, мачеха, я тогда не разобрал, а это - жених! Я ещё подумал: ни фига себе - жених! И с дочкой, и с мамашей!
        - Вы ничего не сказали?
        Халимов посмотрел на неё, как на блаженную.
        - Да вы чё, женщина? С чего мне говорить? Моё дело маленькое.
        - Вы правы, - поспешно согласилась Диана и постаралась вернуть рассказ в нужное русло: - Так все пошли на могилу…
        - В том-то и дело, что не пошли! Доктора стали ждать! Она говорит: я доктора вызвала! И всё талдычила про мен… про полицейских.
        - А что про полицейских?
        - Что вызвать надо! Я ещё подумал: разве нормальный человек будет их приплетать? Доктор - куда ни шло. И этих-то… И откуда она знала, что девчонка будет копать?
        - А она об этом говорила?
        - Сказала, девчонка встречалась утром с женихом, а тот её бросил! И она расстроилась. На кладбище помчалась. Припадок, что ли, у ней случился, не верила, что отец умер… Я толком не разобрал. А красавчик этой бабе позвонил, и они вместе сюда припылили. Ещё и доктора вызвали. И ментов хотели…
        - Кто вызвал полицию?
        - Я. Максимыч велел. Он тоже не хотел, но она прямо вцепилась: надо и всё тут! Я и вызвал. Они после приехали, мы уж сами справились. Они только свои протоколы, - Халимов произнёс это слово с ударением на первую «о», - составили.
        - Карина в самом деле выкапывала… тело? - тихо произнесла Диана.
        - Да кто её знает! Кричала, что нет. Но яму вырыла. У самого изголовья, где столбик. Большую. Я потом закапывал.
        - А вы не запомнили, случайно, что она кричала? Она как-нибудь объяснила, зачем копала?
        - Да кто её поймёт, как она объяснила, - задумчиво произнёс Халимов. - Там такая куча-мала была! Пока доктор её не уколол, девчонка прямо бесновалась, рвалась от нас. Все орут, мамаша ревёт. Разве разберёшь, чего она там кричала? Ведьмой обзывала бабу - это я запомнил. Так она ведьма и есть! С дочериным женихом-то! Какова? А! Вот ещё! Красавчику этому в рожу плюнула! Сначала-то всё просила: «Скажи им!» А он отговаривался - не знаю, мол, ничё. Она и плюнула.
        Халимов перевёл дух, извлёк из кармана не первой свежести платок и гулко высморкался. Похоже, больше он ничего не знал. Но и того, что Диана услышала, было более чем достаточно.
        - Спасибо. Вы мне так помогли… - Она замялась и неловко, боком извлекла из пакета водку, от которой Халимов отказался в самом начале разговора. - Может, возьмёте? Что же я, обратно потащу? Она хорошая, дорогая. Вдруг понадобится…
        - А и понадобится! - неожиданно согласился мужчина и взял большую квадратную бутыль. - Я тут задолжал… одному. Вернуть надо. Вот и верну.
        Всю дорогу от кладбища до дома Диана разрабатывала план. То, что Карину нельзя оставлять в той квартире, она теперь знала точно. Азалия что-то задумала - это очевидно. Скорее всего, постоянно подсыпала девочке какую-то гадость в еду. Для этого и осталась жить в их доме после смерти Наиля. Каринка стала падать в обмороки, плохо спать. Может, на этой почве нервы и расстроились.
        А потом эти мерзавцы каким-то способом заманили её на кладбище, подстроили сцену у могилы, притащили кучу свидетелей - и всё для того чтобы оформить опекунство! Впоследствии, вероятно, Карину упекут в психушку, а любовнички приберут к рукам имущество.
        Вот что интересно: негодяйка может хоть сейчас избавиться от падчерицы - в таком состоянии её легко примут в клинику. Но она продолжает держать девушку дома. Зачем? Ответ прост: девочка должна находиться в пределах досягаемости, потому что её продолжают травить! Когда Азалия сочтёт, что доза достаточная, и больше Карина ей не помеха, она спокойно сдаст её врачам. Пусть умрет не у неё на руках!
        Диана была уверена, что всё обстоит так или примерно так. В деталях разберёмся потом. Сейчас надо забрать девочку, привести в чувство, а уж и потом заняться сладкой парочкой.
        Её колотило от негодования: Азалия должна получить по заслугам! Можно и в полицию обратиться - пусть поинтересуются, что это у неё мужья мрут, как мухи. Жан тоже не должен остаться в стороне. Прав был Наиль, гадкий тип.
        «Действовать надо осторожно, - размышляла она. - Карина пока поживёт у меня. Никто не должен знать, где она… А вдруг паршивка заявит в полицию о пропаже человека? Ладно, об этом после. Девочка перестанет принимать яд, придёт в себя и, если что, скажет, что никто её не похищал».
        Первая часть плана не представлялась особенно сложной, учитывая тот факт, что ключи от квартиры у неё имелись. Сделав ремонт в квартире, дверь Айвазовы не поменяли. Будем надеяться, замки тоже. Так что ключи подойдут. Диана просто пойдёт туда утром, когда Азалия и Жан уйдут на работу, откроет дверь и заберёт Карину с собой. Куда сложнее будет привести её в прежнее, нормальное состояние.
        …А если она ошибается, и девочка в самом деле психически не здорова?
        «Хватит! - сердито оборвала себя Диана, - что толку гадать? Её нельзя там оставлять, это ясно. Будем решать проблемы по мере их поступления».
        Весь следующий день она была как на иголках. В воскресенье любовники, вероятнее всего, дома. Соваться туда до понедельника глупо. Следовало заняться подготовкой.
        Для начала Диана позвонила своей старой знакомой. Катерина была врачом, да не простым, а начмедом, и могла помочь с больничным. Одно из преимуществ работы журналистом состоит в том, что ты по характеру деятельности сталкиваешься с огромным количеством разных людей. И с некоторыми из них завязываются приятельские отношения.
        Не вдаваясь в подробности, она попросила Катерину выдать ей больничный лист. Дней на десять, если можно. Подруга заверила, что можно, и спросила, в чём дело: никогда раньше фальшивые больничные не требовались. Поколебавшись, она сказала, что ей нужно присмотреть за больной родственницей. А до отпуска - почти месяц. Катерина, добрая душа, предложила свою консультацию.
        Диана, которая изначально не собиралась впутывать посторонних, обрадовалась этому предложению. Мало ли, в каком состоянии окажется к понедельнику Карина. Да и как она разберётся самостоятельно, что с ней делать? А Катя, мало того, что отличный профессионал, так ещё и не болтушка. На неё можно положиться.
        - Катюша, спасибо! Неудобно тебя беспокоить….
        - Перестань ты! Я на машине, приеду и гляну! Сколько лет родственнице? Сильно пожилая?
        - Двадцать три. Или двадцать четыре.
        - Да? - удивилась Катерина. - А я решила… Неважно. Что с ней такое?
        - У неё… как бы тебе… что-то вроде депрессии. Она сирота, мать в детстве умерла, отец недавно, и у девочки какой-то ступор. Молчит, в одну точку смотрит. Короче, не буду тебе голову морочить, сама увидишь.
        - Когда она у тебя появится? Завтра? Часиков в семь загляну. Заодно больничный привезу. Всё заполним, как надо.
        Рассыпавшись в благодарностях, Диана повесила трубку. Что ж, одной заботой меньше. Даже двумя. На работу идти не надо, и врач осмотрит Карину.
        Она позвонила Соне и выяснила, что та завтра собирается идти выписываться. Отлично: можно со спокойной душой «поболеть». Диана предупредила, что с завтрашнего дня не выйдет. По официальной версии, у неё приключилось очередное обострение хронического пиелонефрита. Про то, что у Дианы больные почки, знали всё, так что вопросов не возникло. Только сочувствие и пожелания выздоровления.
        Теперь можно немного отдохнуть. Завтра будет трудный день. Да и последующие наверняка не легче. Она постаралась не думать о плохом и сосредоточиться на домашних делах.
        Глава 6
        Нет ничего хуже, чем ждать и догонять. Это правда. Диана проснулась в начале шестого. Распахнула глаза и поняла, что больше уснуть не удастся. Сходила в ванную, позавтракала, почитала…
        Минуты тащились медленно, как никогда. Она знала, что Азалия уходит на работу около восьми. Когда уходит Жан, понятия не имела. Действовать собиралась наверняка. Занять наблюдательный пост возле собственной двери, убедиться, что любовники убрались из квартиры. Подождать. Мало ли, вдруг один из них что-то забудет и вернётся.
        Была мысль позвонить каждому из них на работу, чтобы точно удостовериться. Но потом она отказалась от этой затеи. Позже оба могли вспомнить «контрольный» звонок. Кто знает, вдруг у Азалии настолько обширные связи, что она сможет проследить, кто и откуда звонил? Диана точно не знала, есть ли такая техническая возможность. Может, это только её фантазии. Но рисковать опасно.
        В половине восьмого она поставила возле двери табуретку, уселась и стала ждать. Жаль, что окна не во двор! Не пришлось бы тогда караулить.
        На лестничной клетке - четыре двери. Кроме неё, здесь жили три семейных пары. Пожилая чета Галимовых сейчас очень кстати поправляла здоровье в санатории. Отлично, потому, что Галимова была не в меру любознательной особой. А лишний сунутый не в своё дело нос мог серьёзно навредить делу. Так что лечитесь, голуби, лечитесь!
        В квартире напротив проживала молодая семья с четырёхлетним сыном. Около семи утра Диана слышала оглушительный рёв, легко и играючи пробивающийся сквозь дверь с шумоизоляцией: Алёшу поволокли в садик. Обычно Дима (отличный парень - вежливый, с юмором) развозил на своей «Мазде» жену и сына, как он выражался, «по местам прохождения службы», потом ехал на работу. Алёшины вопли послужили сигналом, что и из этой квартиры не выглянет в неподходящий момент ненужный свидетель.
        Оставались Суворовы из тридцать восьмой - муж, жена, тёща и дочь-подросток. Они, вроде, тоже отбывали на работу-учёбу примерно в это время. Дома оставалась только тёща, но она зимой перенесла инсульт и с огромным трудом поднималась с кровати, так что с этой стороны Диана неожиданного вмешательства не опасалась.
        Без четверти восемь громыхнула дверь у Суворовых. В сторону лифта быстро простучали каблуки.
        - Сашка, лифт держи! - пробасил глава семьи.
        - Ладно, - врастяжку ответила девочка.
        Послышалась возня, загремели замки. Дзынькнул подъехавший лифт. Раздалось мягкое шипенье дверей, приглашающе разъехавшихся в стороны. Сашка зашла в лифт и нетерпеливо позвала оттуда:
        - Вы там скоро?
        - Идём, идём, - торопливо отозвался женский голос.
        Снова звук шагов, кашель, недовольное Сашкино бормотание. Двери закрылись, и лифт, проглотив пассажиров, с довольным урчанием поехал вниз. Всё снова стихло. Диана облегчённо вздохнула: и эти отбыли!
        Насчёт соседей с одиннадцатого этажа она не переживала. Одна из квартир, та, что прямо над её головой, сдавалась. Там вот уже несколько лет жил парень, который зарабатывал на жизнь компьютерной диагностикой и ремонтом. Погружённый в виртуальный мир, он имел обыкновение всю ночь сидеть в Сети, ковыряться в мудрёных программах и ложиться лишь под утро. Сейчас компьютерщик видел десятый сон и помешать не мог.
        Большая трёхкомнатная квартира была выставлена на продажу: хозяева после Нового года переехали в загородный дом. Так что сюда лишь изредка прибегала взмыленная риелторша, чтобы продемонстрировать хоромы потенциальным покупателям. Квартиры в их доме и так-то были, мягко скажем, недешёвыми. Да вдобавок хозяева, желая рассчитаться с долгами за строительство, заломили за жилплощадь такую цену, что квартира грозила «провисеть» как минимум год. Вероятность того, что хозяева или риелторша нагрянут с утра пораньше, была ничтожно мала. Диана решила не принимать её в расчёт.
        Некоторую проблему представляла «двушка». Её в прошлом году купил для своей возлюбленной богатый «папик». Целых четыре месяца шёл ремонт, а потом в квартиру заехала длинноногая цыпочка с фантастическим бюстом. Слишком фантастическим, чтобы быть натуральным. Предугадать цыпочкин распорядок дня не представлялось возможным, поскольку она не работала и не училась. Оставалось надеяться, что в такую рань надувная красотка спит. Да и «папик» вряд ли заявится к ней сейчас. Он, по идее, должен где-то трудиться, чтобы обеспечивать себе отдых в цыпочкиных объятиях.
        Стараясь программировать задуманное на успех, Диана терпеливо оставалась на своём посту. Но Азалия и Жан по-прежнему не желали покидать своего убежища. Прошли ещё двадцать минут. Она начала терять терпение. Девятый час! Чего они тянут? Вдруг им вообще не надо на работу?
        Она запоздало испугалась: может вдовица взяла отпуск? А Пожидаев и вовсе человек свободной профессии. Кто их, артистов, знает, во сколько они должны приезжать в театр?
        В самый разгар терзаний одна из дверей над её головой открылась, и квартира исторгла из себя людей. Диана не успела задаться вопросом, та ли это дверь, как послышались тихие голоса - мужской и женский. Женский, несомненно, принадлежал Азалии! Через несколько мгновений, заперев квартиру, парочка села в лифт и уехала.
        Она проворно поднялась с табуретки. Теперь пункт номер два. Накинула плащ, взяла ключи и выбежала из квартиры. Спустившись вниз, вышла из лифта и пересекла холл, подойдя к почтовым ящикам, расположенным возле окна. Отсюда была отлично видна стоянка.
        Вот они! Красный, как пожарная машина, автомобиль Азалии невозможно не заметить. Когда она подошла, «Лексус» как раз выбирался со двора. За рулём - женщина. На пассажирском сиденье впереди - Жан.
        Она перевела дух. Выждала, как и планировала, десять минут. Красная машина обратно не вернулась. Пора к Карине. Диана поднялась домой, взяла ключи от квартиры Наиля, натянула на руки тонкие резиновые медицинские перчатки (предосторожности излишними не бывают!) и поднялась на одиннадцатый этаж.
        Остановившись у заветной двери, пыталась ни о чём не думать, просто делать то, что должна. Но у неё не получалось. В желудке повис противный холодок, ладони вспотели. «Что я делаю? Куда лезу? Это же незаконное проникновение! Статья!» На долю секунды ей ужасно захотелось, чтобы ключ не подошёл, и можно было бы умыть руки. Но ключ послушно повернулся в замочной скважине.
        Торчать на пороге было небезопасно, вдруг кто-то из жильцов верхних этажей решит спуститься по лестнице пешком. Или кукла из соседней «двушки» высунется. Ни к чему тут отсвечивать! Диана быстро скользнула за порог и прикрыла дверь.
        В квартире было душно и тихо. В прихожей на столике - слой пыли. Похоже, Азалия не утруждала себя уборкой. Тот же запах, правда, чуть менее интенсивный, чем в прошлый раз. Дверь в бывшую спальню Наиля и Азалии, которую вдова, судя по всему, теперь делила с молодым любовником, была распахнута настежь.
        Или Халимов ошибался? Она, поколебавшись, зашла в комнату. Желала убедиться во всём своими глазами. И сразу поняла, что сторож был прав. Тут и там валялись бесстыдно выставленные напоказ подробности интимной жизни. Стесняться некого: гостей не ждали. Кровать не заправлена, бельё на постели скомкано. Чёрная кружевная комбинация Азалии соседствовала с мужскими трусами. На полу у кровати - вскрытая упаковка презервативов. И всюду - на подоконнике, тумбочках, на полу - свечи. Десятки свечей.
        Шторы были плотно задёрнуты, окно закрыто, и воздух спёртый и такой густой, что его, кажется, можно потрогать руками. Доведись Диане провести ночь в такой духоте, поутру она проснулась бы с сильнейшей головной болью. Тут пахло не только уже знакомыми ей горьковато-сладкими благовониями. Это был аромат, который сочится из пор охваченных страстью людей, его невозможно спутать ни с чем другим.
        Она прошла вглубь и увидела на прикроватном столике странный предмет. Приглядевшись близорукими глазами, брезгливо отпрянула: неизвестного назначения вещь оказалась фаллоимитатором. Диана почувствовала, что краснеет, развернулась и хотела уже выйти из комнаты, как вдруг её внимание привлёк комод, который стоял у стены напротив окна. Она не заметила его, когда вошла, хотя он был рядом, по правую руку.
        Раньше она никогда не видела его в квартире Наиля. Несомненно, комод, как и многое другое, появился здесь с приходом новой хозяйки. Высокий и громоздкий, сделанный под старину (а, возможно, и в самом деле старинный), он смотрелся в этой комнате на удивление неуместно, был сделан из древесины чёрного цвета и накрыт большим куском кожи.
        В центре на круглой подставке стояла очередная свеча - толстая и тоже чёрная, а рядом - большой красивый бокал. Точнее, кубок. Такие Диана видела только в музеях и фильмах про средневековье. Также на комоде было небольшое металлическое блюдце, а на нём - кожаный мешочек. Она хотела подойти ближе и рассмотреть всё получше, но передумала. Во-первых, это, очевидно, какие-то игрушки, приспособления для любовных утех. А во-вторых, следовало поторопиться: она пришла забрать Каришку, а вместо этого торчит тут и пялится на всякие мерзости! Злясь на своё неуместное любопытство, выскочила из спальни и направилась в комнату Карины.
        Не мешкая, вошла и громко окликнула девушку по имени. Не столько в надежде, что та откликнется, сколько чтобы услышать свой голос.
        Комната выглядела так же, как и в пятницу, когда она была тут в последний раз: сумрачная, запущенная, пропитанная неприятным запахом. Большое окно, в которое так любила смотреть Каринка, скрыто за плотно задёрнутыми шторами.
        Кровать была пуста: девочка снова сидела в кресле, спиной к двери. «Неужели они даже прилечь ей не дают? Бедняжка! Спина, наверное, отнимается!» - Диана поспешно пересекла комнату.
        Карина сидела в той же скрюченной позе. Правда, голова была откинута чуть назад, а глаза закрыты. На секунду у неё замерло сердце: ей показалось, что девушка не дышит.
        - Кариша! Кариша, малышка! - Диана легонько тронула девушку за плечо. - Это я, Диана! Ты меня слышишь? Просыпайся! Мы уходим отсюда!
        Она чуть сильнее сжала худое плечо, тонкое, как у ребёнка, погладила её по волосам. Коснулась ладони - та была холодная и чуть влажная.
        Девушка открыла глаза так резко и неожиданно, что Диана испуганно дёрнулась. Почувствовала, как волоски на руках поднялись дыбом. «Спокойно, спокойно, всё в порядке», - сказала она сама себе, а вслух произнесла, стараясь говорить как можно убедительнее и ласковее:
        - С добрым утром, Кариша! Узнаёшь меня?
        Та продолжала безучастно смотреть перед собой.
        - Сейчас мы с тобой встанем и уйдём отсюда, хорошо? Пойдём ко мне в гости, договорились?
        Никакой реакции. Хорошо, попробуем иначе. Диана наклонилась и крепко ухватила Карину за предплечья. От девушки почти невыносимо пахло немытым телом, мочой, чем-то прогорклым. Она слегка отодвинулась, стараясь дышать не так глубоко. Настойчиво потянула на себя Карину, поднимая, вытягивая её из кресла.
        Не особенно надеялась на успех, уже смирившись с мыслью, что придётся нести девушку на руках. Однако Карина покорно поднялась и вскоре уже стояла возле кресла, согнувшись крючком, как маленькая старушка. Диана едва не расплакалась, глядя на неё, но сдержалась: надо быстрее уходить отсюда. Не ровен час, Азалия или Жан вернутся!
        Она обхватила девушку за плечи и повлекла за собой к выходу. Та переставляла ноги, как заводная игрушка, не делая ни малейшей попытки сопротивления. Она довольно быстро провела Карину через коридор и осторожно усадила на низкую тумбочку у входной двери. Прислонила к стене, чтобы она не упала, и сказала:
        - Посиди минутку, хорошо? Нам надо кое-что забрать.
        Карина никак не дала понять, что слышит, оставаясь такой же безразличной к происходящему. Диана подавила вздох и побежала назад в комнату.
        На ходу вытащила из кармана плаща заранее приготовленный пакет. Быстро подошла к шкафу, распахнула створки и принялась проворно засовывать в пакет Каринины вещи. Отсортировывая ненужное, сложила в пакет нижнее бельё, носки, колготки, футболки, пару кофточек, свитер, джинсы. Из обувного отделения прихватила кроссовки. Всё, теперь осталось взять куртку - Диана видела её в прихожей.
        На письменном столе валялась сумка. Диана, не задумываясь, повесила её на плечо. Оглянулась. Чуть не забыла! Документы! Она отлично знала, где Карина хранила их раньше. Будем надеяться, они и сейчас там. Поставила на пол пакет, пристроила рядом сумку, рывком выдвинула нижний ящик письменного стола и принялась шарить внутри, пытаясь найти допотопную картонную папку с тесёмками.
        Вот она, родимая! Быстро выхватила папку, на которой Карининым почерком было аккуратно выведено «Мои документы!», рассыпав при этом какие-то тетрадки и альбомы, и, не теряя ни секунды, подхватила пузатый пакет, закинула на плечо сумку и вылетела из комнаты.
        По её замыслу, Азалия и Жан должны решить, что девушка сбежала сама. Может, выплёвывала яд, которым её травили, может, ещё как-то умудрилась прийти в себя, но, в конечном счёте, выбралась. Отперла изнутри дверь, оделась, взяла документы, вещи и ушла. Если оставить в квартире обувь и куртку, они поймут, что Карина не выходила из здания. И тогда могут начать искать её здесь. А этого нельзя допустить.
        Диана постаралась не оставлять следов своего пребывания в квартире, поэтому и надела перчатки. Надеялась, что ей удастся запутать аферистов, пустить по ложному следу и выиграть время.
        Карина так же сидела, прислонившись к стене.
        - А вот и я! - возвестила Диана.
        В висках стучало, дыхание сбилось от волнения. Ей вдруг показалось, что дверь вот-вот откроется, и на пороге возникнет Азалия. Она почувствовала, что взмокла от страха. «Уже всё, уже почти всё!» - уговаривала она себя.
        Дверь, конечно, не открылась. Азалия не появилась.
        Диана осторожно вывела Карину на лестничную площадку. Запирать дверь не стала, лишь тихонько притворила. Она не знала наверняка, есть ли в сумке у Карины ключи от квартиры. Скорее всего, её комплект сейчас у Жана. А это означает, что запереть дверь беглянка не могла.
        Продолжая одной рукой поддерживать девушку, в другой сжимая пакет, она приблизилась к лифту и нажала кнопку вызова. «По лестнице мы будем плестись слишком долго».
        Лифт был этажом или двумя выше, поэтому приехал сразу же. Диана втащила Карину внутрь. Выйдя на своём этаже, они, так никем и не замеченные, доковыляли до квартиры и скрылись внутри.
        Оказавшись на своей территории, запершись на все замки, она едва не разрыдалась от облегчения. План, безумный и авантюрный, отлично удался. Вся процедура заняла чуть меньше получаса.
        Глава 7
        Той ночью, оказавшись в постели и прислушиваясь к дыханию Карины, Диана впервые в жизни обратилась к Богу. Молитв она не знала. Как общаться с Всевышним, понятия не имела. Но это было неважно. Она разговаривала с ним, как говорила бы с мамой или бабушкой. Жаловалась, что страшно. Просила вылечить несчастную девочку. Умоляла помочь им обеим выбраться из этой ситуации. И у неё было ясное ощущение, что кто-то - возможно, Бог - слышит и сочувствует.
        Этот странный день был одним из самых трудных и запутанных в её жизни. Но она твёрдо знала, что поступила правильно.
        Приведя дочь Наиля к себе, развила бурную деятельность. Сняла плащ, стащила с рук перчатки и выбросила их в мусорное ведро. Поставила пакет с вещами Карины и её сумку в гардероб, а саму беглянку отвела в ванную.
        Девушка была худенькая, совсем прозрачная. Позвонки торчали на тощей спине, как горная гряда. Она несколько раз намыливала и смывала грязь, пот, запах. Ей казалось, очищая кожу, открывая поры, она помогает ей сбросить с себя непонятную сонную апатию. Поначалу вода была серая, мутная, с хлопьями. И только когда стала чистой, она вытащила Карину из ванны. Высушила феном длинные волосы, расчесала и собрала на затылке в хвост. Надела трусики и футболку, закутала в свой махровый халат, натянула на ноги носки и усадила на диван. Аккуратно подстригла обломанные ногти с остатками маникюра.
        Руки Карины потеплели, щёки порозовели, и Диана посчитала это хорошим знаком. Все свои действия она сопровождала словами. Говорила и говорила, стараясь не обращать внимания на каменную неподвижность своей гостьи. Надеялась, что рано или поздно её голос пробьётся в сознание девушки.
        Грязную одежду, недели две или больше не стиранную, сунула в мусорный пакет. Позже, ненадолго оставив девушку одну, сходила и выбросила «улики» на помойку.
        Покончив с банными процедурами, взялась за кормление. Быстренько приготовила омлет с сыром и зеленью: Карина его обожала. Помогла девушке подняться с дивана и повела за стол. Могла бы, конечно, принести еду на подносе, но не стала. Рассудила, что двигаться полезней.
        Похоже, соблазнительный аромат любимого блюда пробудил что-то в Карине. Ноздри её дрогнули, по лицу пробежала неясная тень. Диана кормила девушку с ложечки, как ребёнка. Та ела сначала медленно, потом со всё большим аппетитом.
        После пришёл черёд сна. Она постелила гостье на своём диване: самой придётся ночью устроиться на раскладушке. Других спальных мест в квартире нет.
        Карина уснула почти сразу. Дышала ровно и глубоко, и во сне выглядела почти нормально. Разве что была бледнее и худее, чем обычно. Но это ничего. Румянец вернётся. Что до худобы, так были бы кости, мясо нарастёт. А поседевшие пряди можно закрасить.
        Вечером, как и обещала, пришла Катерина. Долго осматривала больную, выслушивала её дыхание, мерила давление, изучала кожные покровы. Потом сделала экспресс-анализы крови и мочи. Вердикт был таков: физически Карина здорова. Истощена сверх меры, но это поправимо.
        - Она выглядит и ведёт себя как человек, который находится в состоянии глубокого шока или транса. Будто спит наяву. Если честно, впервые такое вижу: я же не психиатр. Это они с таким сталкиваются. Думаю, тут что-то сродни депрессии. Может, показать её…
        - Нет, Катюша, пока не надо, - перебила Диана. - Главное, она не больна, моча нормальная, кровь. У неё нет признаков отравления?
        - Отравления? - удивилась докторша. - С чего ты взяла? Почему думаешь, что она отравилась?
        - Нет-нет, - принялась выкручиваться она, - я так не думаю, просто на всякий случай спросила.
        - По крайней мере, по результатам анализов ничего необычного. Если хочешь, можем обследовать её детально.
        - Знаешь, я попробую недельку поухаживать за ней, а если состояние не улучшится, обследуем. И психиатру покажем.
        - Как скажешь.
        - Катюня, что мне делать, чтобы её… расшевелить немножко?
        - Сложно сказать, я не специалист… Мне кажется, девушка перенесла сильное нервное потрясение. Возможно, была попытка суицида. - Она сделала паузу, ожидая, что подруга подтвердит или опровергнет её слова, но, так и не дождавшись, продолжила: - Больше общайся с ней. Говори, обращайся по имени, тормоши. Я напишу название витаминного комплекса и одного очень хорошего препарата. Он на травах, стабилизирует нервную систему. Правда, это дороговато…
        - Деньги не проблема, - заверила Диана, - выписывай.
        - Что ещё? Делай массаж рук, ног - сейчас покажу, как. Это очень полезно. Корми хорошенько - вон, кости торчат. Пусть не сидит на одном месте, выводи на прогулку.
        «Это вряд ли. Гулять придётся по квартире».
        - Спасибо, Катюш. Так выручила!
        Катя ушла почти в десять, отказавшись от чая. Диана проводила её до машины. Мельком окинув взглядом стоянку, заметила алый джип. Значит, голубки дома. Что делают, обнаружив исчезновение пленницы? Она зябко повела плечами и постаралась не думать об этом.
        Помахала Кате на прощание, забежала в круглосуточную аптеку, которая располагалась в соседнем доме. На её счастье, нужные препараты там имелись. Оставив в аптеке приличную сумму, бегом вернулась в квартиру.
        Там всё было по-прежнему. Карина тихо сидела на диване. «А если останется такой на всю жизнь?» - подумала Диана и вздохнула. Сходила в душ, сделала своей пациентке массаж, дала лекарство и витамины, уложила спать. Сама пристроилась рядышком на раскладушке. Думала, ни за что не уснет на этой хлипкой конструкции, но вырубилась буквально за минуту и проспала до утра.
        Вторник, среда и четверг прошли как под копирку.
        Диана вертелась на кухне и ухаживала за Кариной. Выводила на балкон подышать воздухом, не давала долго сидеть - «выгуливала» по квартире. Кормила, мыла, причёсывала, делала массаж, давала лекарства. Раз в день отчитывалась Кате о её состоянии. Звонила на работу и умирающим голосом врала, как ей плохо.
        Карина выглядела намного лучше. Щёки округлились, с лица сошла нездоровая желтизна. Она выпрямилась, ходила быстрее и увереннее. Диана постоянно беседовала с девушкой, читала ей вслух, включала для неё телевизор, пыталась вовлечь в разговор, заглядывала в глаза… Напрасно. Та смотрела мимо, не видела и не слышала.
        - Ничего, Каришка, мы им покажем! Ты поправишься, даже не сомневайся! - периодически приговаривала она.
        Подбадривала, конечно, больше себя. Потому что, если быть совершенно откровенной, состояние Карины пугало. Девушка здорова, хорошо ест и нормально спит, но всё так же отсутствует в собственном теле. Это самое тело крепло и хорошело с каждым днём, но было похоже на опустевший дом. В окнах не горел свет, там было мертво и пусто.
        В четверг вечером Диана готовила ужин, а Карина сидела рядом. По телевизору шло ток-шоу, и из глубины комнаты доносились то истерические выкрики, то аплодисменты.
        Она энергично разминала картошку: девочке нравилось пюре. На плите булькал гуляш.
        - Минут пять, и сядем за стол. Сейчас молочка нальём… Так! Масла добавим - вкуснятина будет! Картошка попалась не очень удачная, вся в глазках. Полчаса выковыривала! Но вроде ничего, рассыпчатая, - оживлённо комментировала Диана каждое своё действие.
        Произносить подобные монологи вошло за эти дни в привычку. Над смыслом сказанного она особо не задумывалась. Просто надеялась, что однажды Карина её услышит. Она деревянной ложкой помешала гуляш, попробовала, задумчиво почмокав губами, и отключила.
        - Готово! Ты, наверное, голодная? Я лично - как волк. Хотя мне не надо бы есть на ночь.
        Она открыла кухонный шкафчик и потянулась за тарелками. И в этот момент сиплый незнакомый голос за её спиной произнёс:
        - Диана?
        Выронив тарелку, насмерть перепуганная, она резко обернулась.
        Карина сидела на стуле напротив неё. Левой рукой вцепилась в стол, правая прижата к горлу, и её взгляд… Он был живым! Девушка смотрела испуганно и удивлённо, Диана могла поклясться, что она видит. Наконец-то, впервые за эти дни по-настоящему видит всё вокруг себя!
        Она бросилась к Карине и упала возле неё на колени.
        - Кариша, девочка моя! Очнулась, маленькая! Слава Богу! - голос прерывался, она гладила её по волосам, обнимала за острые плечики, сама не замечая, что плачет и смеётся одновременно.
        Та, растерянная и ничего не понимающая, обнимала Диану в ответ и робко улыбалась своей чуть застенчивой улыбкой.
        Когда первое потрясение прошло, она поднялась с пола, умылась и вытерла лицо кухонным полотенцем. Потом пододвинула стул, устроившись напротив девушки, взяла её руки в свои и сказала:
        - Всё, больше не буду реветь. Скажи мне, как ты себя чувствуешь? Поговори со мной.
        Карина попробовала что-то сказать, но закашлялась. Диана метнулась к кувшину с водой, дала ей попить и снова села на место, пытливо вглядываясь девушке в лицо.
        Следующая попытка оказалась удачной. Она говорила тихо, словно пробуя возможности голосовых связок, проверяя их после долгого перерыва. Но с каждым словом голос звучал увереннее и сильнее, она больше не хрипела и не кашляла.
        - Как я оказалась здесь, у тебя? Почему?
        Диана не знала, что ответить. Боялась навредить неосторожным словом. Вдруг девочка снова провалится туда, откуда ей с таким трудом удалось вернуться?
        - Я тебе всё расскажу. Ты мне только ответь сначала: у тебя ничего не болит?
        - Ничего. Нормально себя чувствую. Не волнуйся, пожалуйста. Скажи, почему я здесь, у тебя? - снова жалобно попросила Карина.
        - Потому что я забрала тебя у Азалии. Нам с тобой надо о многом поговорить. Но ты, может, поесть сначала хочешь?
        - Нет-нет, потом поем. Как это - «забрала»?
        Она подробно пересказала ей всё, начиная с того дня, когда встретила в лифте Жана. Девушка слушала, не перебивая.
        - Вот, собственно, и всё. Ты пришла в себя! - Она улыбнулась, но Карина не стала возвращать ей улыбку.
        Вместо этого молча взяла Дианину руку, надолго прижалась к ней лицом, а потом поцеловала. Когда подняла лицо, оно было мокрым: девушка тихо плакала, не делая попытки вытереть слезы.
        Диана растерялась, не зная, как на это реагировать. Открыла рот, чтобы произнести что-то успокаивающее, но не успела.
        - Если бы не ты… Никто не поверил, все отвернулись, - задыхаясь, сбивчиво бормотала Карина, - а ты… Я тебе всем обязана. Все думали, что я сумасшедшая, никто и пальцем не пошевелил бы!
        Она рыдала, продолжая благодарить подругу, снова и снова повторяя, что обязана ей спасением. Диана намеренно не пыталась её успокоить: пусть поревёт, это только на пользу. Да, ситуация отдаёт мелодрамой, но что ж поделать? Выплачет девочка всё плохое, тёмное - легче будет. Она терпеливо подождала, когда Карина успокоится. Потом отвела её в ванную и оставила одну.
        Выключила телевизор, разложила по тарелкам пюре и мясо, достала вилки и хлеб. Её гостья пришла через несколько минут. Волосы возле лба были влажные, лицо покрылось красными пятнами, но его выражение Диане понравилось. Карина смущённо улыбнулась и сказала:
        - Устроила тут истерику. Как настоящая психопатка. - Она подошла к Диане и крепко обняла её. - Но это правда: ты меня спасла, и я тебе на всю жизнь обязана.
        Диана растрогалась и смутилась, но, постаравшись не показать этого, легонько отстранила от себя Карину и грубовато парировала:
        - Вот уж что ты правда обязана, так это съесть всё, что у тебя в тарелке! Зря, что ли, я весь вечер у плиты прыгала?
        Девушка тихонько засмеялась и послушно уселась за стол. Она смотрела на хлопочущую подругу и вспоминала, как впервые увидела её давным-давно. Она показалась Карине похожей на львицу из мультика. Густые волосы песочного цвета, большие светло-карие глаза, широкая переносица, чётко прорисованная линия рта. Возможно, это лицо не было красивым в общепринятом смысле, зато оно было… значительным. Человек с таким лицом не может быть пошлым, глупым и пустым. Ей пришло в голову, что в глубине души она всегда знала: эта женщина не просто так вошла когда-то в их с папой жизнь.
        Глава 8
        Еда была вкусная, но отдать ей должное не получилось. Картофельное пюре остывало, гуляш покрывался плёнкой, но Карина и Диана не обращали на это внимания, проглотив всего по паре ложек.
        Теперь была очередь девушки рассказывать, и Диана услышала такое, во что раньше никогда бы не поверила. Однако за последнюю неделю её восприятие мира сильно изменилось. То, о чём говорила Карина, звучало чудовищно и казалось нереальным, но она ни на секунду не усомнилась, что это правда.
        - Значит, последнее, что помнишь, - это укол в руку?
        - Угу.
        - И после - ничего.
        - Ничего. Какое сегодня число?
        - Четырнадцатое апреля.
        - Почти месяц! - ужаснулась Карина.
        Они помолчали. Диана включила лампу над столом, погасив верхний свет. «Как в тот раз, на новоселье. Только Наиля уже нет».
        - Что ж, теперь ясно, что ты делала на кладбище, - сказала она, отгоняя ненужные воспоминания. - Всё встало на свои места. Азалия и Жан сговорились и подставили тебя. И как только она его отыскала?
        - Это-то понятно, - рассеянно, продолжая думать о чём-то своём, произнесла Карина. - Я уверена, что она просто пришла к нему в театр. Папа много раз говорил, что они с милой Аличкой ничего друг от друга не скрывают. Он ей всё сам рассказал - и про меня, и про Жана. Облегчил задачу. - Она горько усмехнулась. - Азалия поняла, что Пожидаев - это то, что ей нужно. Он ведь в самом деле классный актёр.
        - Я заметила.
        - Вот и я тоже. Только не сразу. Даже там, в кафе, у меня возникла мысль, что… - Недоговорив, оборвала фразу и хлопнула ладонью по столу. - Ладно, это к делу не относится.
        Диана поняла, что эта тема слишком болезненная, и поспешила перевести разговор в другое русло:
        - Хотелось бы узнать, как Азалия ухитрялась вызывать у тебя галлюцинации? Тут у кого угодно крыша поедет с перепугу. Но ведь Катерина сказала, что никто тебя не травил.
        Карина глянула исподлобья.
        - Жанна предельно ясно изложила.
        - Жанна? Ты веришь, что она экстрасенс? Понятно же…
        - Конечно, понятно! - досадливо перебила девушка. - Эта Жанна, как пить дать, актриса из их театра. С которой Жан, ясное дело, спит. Или спал. И бедолага теперь на всё готова, чтобы он трахнул её ещё разок.
        Диана подумала, что Карина никогда раньше не употребляла таких вульгарных выражений. Бедная, бедная девочка, которой довелось столкнуться с тем, о чём она сама, прожив почти полвека, и понятия не имеет. Ещё и не так заговоришь…
        - Они подробно проинструктировали эту Жанну или как там её… Сказали, что нужно говорить, - возбуждённо продолжала Карина, - но почему это не может быть правдой?
        - То есть ты считаешь, - с расстановкой произнесла Диана, - что Азалия - ведьма?
        - Уверена, что да! Уверена! - выкрикнула Карина. - Сама подумай! Ты же узнала, что она нарочно осталась в нашем доме. Зачем? Она ненавидит меня, и ей есть, где жить. Но, видимо, только так она могла внушать мне эти видения. Азалии надо, чтобы я была поблизости - иначе она не сможет сводить меня с ума! А как она сумела погрузить меня в то состояние, в каком я оказалась? Скажи! Каким образом это можно сделать? Ты же и сама подозреваешь!
        - Что-то тут нечисто, - вынуждена была признать она.
        - Да что я! Вспомни папу… Бедный папа! А другие мужья? Все умирали, оставив её в шоколаде! А карьера её! Тебе тоже это показалось странным!
        - Но я никак не связывала это с магией или чем-то таким, - сказала Диана и тут же поняла, что лукавит.
        Рука нащупала на шее цепочку с крестом. Зачем же тогда она это надела? Но согласиться значило бы опрокинуть, растоптать весь тот рационализм, который всегда был опорой её существования. И она упрямо произнесла:
        - Азалия, конечно, могла быть определённым образом причастна к его смерти, и даже к смертям всех этих людей, но…
        - И не только их, - прервала Карина, - я уверена, что и дядю Альберта тоже она убила. А иначе откуда она узнала о его смерти?! Никто ей об этом не говорил! Она злилась на него: я сдуру рассказала ей о нашем с ним последнем разговоре. И решила отомстить, а заодно и мне больнее сделать. На папиных поминках, когда они увиделись, что-то такое с ним сотворила, чтобы он ночью умер!
        Диана вскочила с места и начала по привычке мерить шагами комнату.
        - Хорошо, допустим, мне и самой кажется, что это попахивает чем-то… магическим. Однако же…
        - Погоди! - снова не дала ей договорить девушка. - Помнишь, я тебе говорила, что дядя Альберт и папа разговаривали накануне его смерти?
        - Помню. И что?
        - А то, что папа собирался написать дарственную на моё имя! Он мог в тот же вечер рассказать о своём намерении Азалии! Они могли поссориться, и… Она бы не допустила, чтобы он сделал это!
        - Это только предположения, - устало произнесла она, не сдавая позиций.
        - Но вполне правдоподобные предположения, согласись! - запальчиво проговорила Карина.
        Диана ничего не ответила. Обхватила себя руками и отошла к окну. Голова шла кругом.
        - Азалия - ведьма, настоящая чёрная ведьма! Мы должны остановить её, пока она ещё кого-то не извела! Жан с ней по доброй воле, и они могут найти другую жертву!
        - Стоп! Остановись! - приказала она, предостерегающе выставив вперёд ладони. - Допустим, действительно ведьма. Допустим даже, что каким-то способом убила всех этих людей. Но тогда почему ты до сих пор жива? Зачем ей эта возня с твоими галлюцинациями и всё прочее? Хотя даже не так! Поначалу это было объяснимо: если бы ты умерла сразу вслед за отцом, это могло вызвать ненужные вопросы и подозрения. Он был немолод, но ты-то на здоровье не жаловалась. Поэтому Азалия решила изобразить, что ты психически больна, оформить над тобой опеку и завладеть всем имуществом. В этом я тоже не сомневаюсь. Но! Сейчас, когда она думает, что ты сбежала, что мешает ей убить тебя? Она поняла, что ты можешь нарушить её планы, но не предпринимает никаких мер! Если она колдунья, сделала бы какую-нибудь куклу, исколола её булавками или наколдовала бы по фотографии! Но она ничего не делает! Почему? Да потому что не может! Потому что не ведьма, а банальная преступница! Отравительница! Она подсыпала всем яд в еду или питьё. Вещество, которое не оставляет следов. Или… - Озарённая внезапной догадкой, Диана вскричала: - Она
окуривала жертв дурманом - этот запах в вашем доме! Я и сама еле живая оттуда выползла! Смотри сама: ты сбежала - и вскоре пришла в себя! Смерть Альберта Асадова - простое совпадение. Азалия не умеет колдовать и, конечно, ничего не может сделать на расстоянии. Вот почему ты жива. Мы с тобой утром отправимся в полицию: пусть расследуют, чем она там травит людей! Её нужно выгнать из вашей квартиры и посадить в тюрьму!
        Диана говорила громко, бурно жестикулируя, и не сразу заметила, что Карина смотрит на неё со странной жалостью. Когда она умолкла, девушка тихо произнесла:
        - Нелли.
        - Что - Нелли? - выдохнула она, хотя и сама уже поняла.
        - Я жива благодаря тому, что есть тётя Нелли. Азалия умеет убивать на расстоянии. И, поверь, уничтожила бы меня, если бы это помогло ей заграбастать всё. Только если меня не станет, всё - моя машина, наша квартира и, главное, моя часть земли - достанется моей ближайшей родственнице. Родной тёте. Ближе у меня никого нет. Азалия меня не удочеряла. Она мне - никто. Получится, всё затевалось зря, она старалась ради тёти Нелли! Поэтому всё, что ей сейчас нужно - найти меня! Не убить, а именно найти и вернуть.
        Повисла тишина. Как пишут в романах, гнетущая. Диана и в самом деле ощущала тяжкий гнёт. Контраргументов больше не находилось. Значит…
        - Значит, мы обе в опасности, - Карина словно прочитала её мысли, - наш единственный шанс - опередить её. И в этом никакая полиция нам не поможет.
        - Что ты имеешь в виду? - глухо спросила она.
        - Лишить ведьму силы, - отчётливо выговорила девушка.
        - Мы же не знаем, как это делается.
        - Нужно узнать.
        Диана почувствовала, что очень устала. Неужели это происходит по-настоящему? Ей не хотелось думать, что-то решать, узнавать. Все, о чём они говорили с Кариной, было слишком далеко от прежней нормальной, упорядоченной, размеренной жизни. Закрыть бы глаза, а потом открыть - и не увидеть никого в своей уютной квартирке. Она согласна была помочь, спасти, вылечить, поддержать. Но отнюдь не готова впутываться в средневековую ересь с ведьмами, магией, обрядами и прочим бредом.
        Что бы ни говорила Карина, Диана упорно не верила. Вернее, не могла разрешить себе поверить.
        Видимо, девушка почувствовала её состояние. Пристально посмотрела и сказала:
        - Прости меня. Ты меня спасла, а я на тебя такое вешаю. Это только мои проблемы. Азалия убила папу и дядю Альберта, сломала мне жизнь. Я не могу доказать, но точно знаю, что это так. И не сумею жить, если она останется безнаказанной. Да мне и не дадут, наверное, - невесело усмехнулась она. - Но ты не должна помогать мне. Ты и так столько сделала, что я тебя вовек не отблагодарю.
        Диане стало стыдно. Что это с ней, в самом деле? Разве она-то готова простить лживой двуличной стерве, кем бы она ни была, то, что та творила с людьми?
        Ведьма или нет, но Азалия вмешалась и в её жизнь. Походя отняла близкого друга, грубо влезла туда, куда её не звали, и всё испортила. Хорошо бы, конечно, не знать всего того, что Диана узнала за последнее время, но уж коли это случилось… Трусливо жить с завязанными глазами, вздрагивать ночами от тоскливого предчувствия и мучиться совестью - нет уж!
        - Хватит глупости болтать, - сердито буркнула она. - Мне решать, кому и что я должна.
        Карина улыбнулась, подошла, обвила её руками и чмокнула в щёку.
        - Ты просто чудо - знаешь?
        - Догадываюсь. Может, спать пойдём? Полночь уже.
        - Иди, спи. Мне не хочется: и без того целый месяц вроде как проспала. Посижу в Интернете. Попробую что-нибудь поискать.
        За ночь Диана несколько раз просыпалась. И каждый раз заставала одну и ту же картину: Карина сидит за её письменным столом и, нахмурив брови, вглядывается в монитор. Однажды сквозь сон услышала шамкающее гудение принтера - девушка что-то распечатывала.
        В восемь утра проснулась окончательно. Как ни странно, чувствовала себя вполне отдохнувшей. Возможно, потому, что впервые за последнее время спала на своём любимом диване, а не на шаткой раскладушке.
        - Так и не ложилась? - спросила она Карину, выходя из ванной.
        - Нет. Но спать совсем не хочется. Ты кофе будешь?
        - Буду. И бутерброд. - Диана открыла холодильник, достала сыр, колбасу и масло. - Тебе сделать?
        - Сделай, пожалуйста.
        Глаза у девушки были слегка покрасневшие, но в целом она выглядела нормально. Бодрая, собранная, свежая. И аппетит отличный. Она нетерпеливо и немного робко поглядывала на Диану. Видно было: что-то интересное раскопала, не терпится поделиться своим открытием.
        - Нашла что-нибудь полезное?
        - Нашла. То есть поначалу, конечно, перечитала кучу всякой туфты. Вроде того, что у ведьмы непременно куча родинок, косые глаза и рыжие волосы, что в её зрачках люди отражаются кверху ногами, а сама она до двенадцати раз за ночь может превращаться в разных животных. Представляешь?
        - Ну и ну, - фыркнула Диана, - ценная информация.
        - Везде на разные лады смакуется их животная сексуальность, при помощи которой они подчиняют себе мужчин… И всё прочее в этом духе. Я уже совсем отчаялась и решила, что зря теряю время, но потом! Случайно наткнулась на исследование, посвящённое нетрадиционным верованиям и ведьмовству. Диссертация или что-то типа неё. Автор постоянно ссылается на один источник - трактат иеромонаха Антония. Этот иеромонах всерьёз исследовал чёрную магию. Я тут кое-что распечатала, нам может пригодиться. В исследовании есть некоторые вещи, - Карина зашуршала листами, - сейчас… вот, зачитываю. «В ведьм и колдунов, которые отличаются от обычных людей, можно верить, можно не верить. Однако они существуют. Неведомый мир энергий и других существ - рядом с нами. Сегодня людей, которые обладают определёнными способностями, умеют видеть прошлое, заглядывать в будущее, диагностировать и лечить различные заболевания, называют экстрасенсами. Их способности и возможности изучают и исследуют». Тут сказано, что ведьмы бывают родовые и наученные. То есть одним колдовской дар достаётся по наследству, иногда помимо их воли. А
наученные ведьмы, чувствуя в себе некие силы и возможности, сами хотят постичь все премудрости, учатся у кого-то или самостоятельно обращаются за помощью к тёмным силам. Есть ещё невольные ведьмы - эти получают дар случайно, например, присутствуя при кончине другой колдуньи. Та, умирая, передаёт свои способности. Обрати внимание: критический возраст для них - тридцать три года.
        Диана поперхнулась, закашлялась и с грохотом поставила чашку на блюдце. Та жалобно звякнула, едва не разбившись.
        - Да, именно! Многие люди, обладающие паранормальными способностями, живут себе и живут, не подозревая о своих возможностях. Но с годами у них возникает ощущение неудовлетворённости, недовольства жизнью, появляется мысль, что чего-то не хватает. И ближе к тридцати трём годам словно падает некая завеса. Меняется характер, пристрастия, интересы, появляются новые способности. В судьбе в этот период наступает резкий перелом.
        - Резкий перелом, - автоматически повторила Диана.
        - Слушай дальше. Одна из главных магических способностей настоящей ведьмы - дар гипнотизма. Цитирую иеромонаха: «Они могут напускать на человека морок, то есть сделать так, чтобы несчастный не мог узреть того, что есть, а видел то, чего вовсе нет и быть не может».
        - Морок, - Диана почувствовала внезапную тяжесть в желудке. Бутерброд грозил вот-вот попроситься обратно.
        Карина кивнула и криво усмехнулась.
        - Знакомо, да? Обратила внимание, какой у Азалии необычный взгляд? Ускользающий, но в то же время пристальный. Немигающий. Дядя Альберт говорил: «Змеиный…» Ладно, ближе к фактам. Тут сказано про алтарь.
        - Что про алтарь?
        - Он непременно должен быть. Это чаще всего стол, тумба или даже просто камень чёрного, белого или зелёного цвета. Для совершения обрядов он накрывается тканью из натуральных материалов или куском кожи.
        - Как ты сказала? - воскликнула Диана. - Куском кожи?
        - Да. А что?
        - Ничего, продолжай. Что там дальше?
        - Я не распечатывала этот фрагмент, не думала, что пригодится, - расстроилась Карина. - Просто запомнила, что во время совершения обряда на алтаре должна быть свеча, кубок, пентаграмма, ритуальный нож и… ещё что-то.
        Диана чуть не застонала. Неужели всё-таки правда?..
        - Что с тобой?
        - Ты видела комод в её комнате? Чёрный, под старину?
        - Видела. Чудовище, - поморщилась Карина, - она говорила, бабушкин.
        - Это и есть алтарь, я уверена! Когда пришла за тобой, то сначала зашла в спальню. Этот комод выглядел очень необычно. Был накрыт куском кожи! И на нём находились разные вещи… Толстая свеча на подставке с какими-то геометрическими узорами, я не разглядела, но теперь думаю, что это…
        - Пентаграмма! - подсказала Карина.
        - Мне так кажется. Большой старинный кубок, и кожаный мешочек… Я не подошла, не рассмотрела, потому что решила… решила, что это… - она сконфужено покосилась на девушку. - …Там рядом лежал… искусственный… В общем, я подумала…
        - Понятно. Выходит, мы правы. Всё сходится.
        - По крайней мере, ясно одно: сама Азалия верит, что она ведьма. В этом сомневаться не приходится, - проговорила Диана.
        - Существуют способы, как в этом убедиться, - заметила Карина. - Как опознать ведьму. В трактате подробно о них сказано. Правда, они немного… необычные.
        Диана, слегка помедлив, решительно заявила:
        - Давай сюда эти способы. Мы должны убедиться на сто процентов.
        Глава 9
        Карина, бегло просматривая распечатанный текст, отложила в сторону несколько листов. Диана ждала, внимательно глядя на нее. Седину, конечно, можно будет закрасить. Но куда деть эти горестные складки возле рта? Это загнанное выражение глаз, затаённый страх? Она тихонько вздохнула и отвела взгляд, посмотрела в окно. Скоро и май наступит. Отпуск. Уехать бы куда подальше и забыть обо всём…
        - Вот, нашла! Слушай. Читаю все способы подряд. Надо растолочь в ступке ладан и насыпать в любое спиртное. Колдун будет ходить по квартире, но не сможет найти двери.
        - Оригинально, но пропускаем.
        - Вот следующий. Надо прийти на службу в церковь с рябиновой веткой, и тогда ведьма не сможет стоять лицом к иконам и отвернётся.
        - Сомневаюсь, что мы застанем её в церкви.
        - Проходя мимо группы женщин, сложить дулю и засунуть эту руку под мышку, - читала Карина. - Ведьма обернётся и начнёт ругаться. Опять не то… Полить свеженадоенным молоком мусорную кучу во дворе. Ведьма тотчас прибежит, иначе заболеет. Чушь какая! Вроде видела где-то подходящий… Погоди, кажется, отыскалось. Можно пройти мимо ведьминой двери и плюнуть назад. Она выскочит на улицу!
        - Детский сад какой-то, честное слово, - протянула Диана, - а посерьёзнее что-нибудь есть?
        - Смотри, это подойдёт. В пятницу - сегодня как раз пятница! - надеть одежду «нитками наружу» - видимо, наизнанку. Взять деревянную ложку, перемешать в доме все блюда, которые готовятся к ужину. При этом весь день не молиться! Мы и не молились… После идти в церковь. Там ни к чему не прикасаться, даже к дверным ручкам, и тогда можно увидеть образ ведьмы, которую «желаешь узреть». Она будет стоять спиной к образам.
        - Неужели это сработает?
        «О чём мы тут рассуждаем? - подумала Диана. - Если так пойдёт и дальше, меня саму впору оформлять в палату номер шесть».
        - Ещё потом и плюнем для верности.
        - А больше никаких способов нет?
        - Там ещё хуже. Ты же сама слышала.
        - Хорошо, - сдалась она, - пойду, разумеется, я. Тебе из квартиры выходить опасно.
        - Но…
        - Никаких но! Это даже не обсуждается! - отрезала Диана, и Карина поняла, что возражать бесполезно. - Сейчас схожу, куплю кое-какие продукты. Холодильник пустой. Потом начну готовить. И мешать всё деревянной ложкой. А вечером схожу… нет, пешком нельзя. Как я пойду в плаще наизнанку? Ничего, ближе к делу разберёмся. А ты пока ложись и поспи. У тебя глаза какие-то ненормальные стали. Лихорадочные.
        - Всё равно не засну, - попробовала протестовать Карина, но старшая подруга была непреклонна:
        - Или ты ложишься, или я вечером никуда не иду!
        - Ладно уж, шантажистка несчастная, твоя взяла, - проворчала девушка, притворно хмуря брови. Ощущать чью-то искреннюю заботу было давно забытой роскошью. Она улеглась на диван, закуталась в плед и через пять минут уже спала.
        - «Не засну!» - с ласковой усмешкой передразнила Диана, глядя на спящую Карину. Поправила одеяло, взяла свою сумку и ушла.
        Вернувшись через полтора часа, обнаружила Карину в той же позе. Маленькая, худенькая, настрадавшаяся девочка, которая собралась бросить вызов неведомой силе…
        Она поставила сумки с покупками в угол и на цыпочках прошла в ванную. Оттуда - в кухню. Распечатанные листы так и лежали веером на столе. Диана взяла один из них, присела к столу и стала читать:
        «То, чем занимаются ведьмы и колдуны, противоречит Божьим законам. Отвечать за содеянное придётся неминуемо. Как бы долго ни жили они за счёт сил и энергии других людей, занимающиеся чёрной магией всё же не бессмертны».
        Последние слова были выделены синим маркером. Она перевернула страницу.
        «Предсмертные муки ведьм и колдунов поистине мучительны. Умирают они долго, и в последние минуты жизни видят, что Небеса от них отказываются. Иллюзорное могущество, которое испытывали колдуны при жизни, рассеивается. Все слёзы, боль и страдания порченых, замороченных, убитых они теперь сами испытают на себе! Ведьма цепляется за жизнь, и часто не может умереть, пока не передаст свой дар. Отяжелевшая от грехов душа не способна покинуть тело и пробиться наверх. Поэтому у многих народов существует поверье: чтобы дать ведьме или колдуну умереть, надо открыть окна или разобрать потолок или крышу…»
        Диана отбросила листы и встала. Они ведь не собираются убивать Азалию. Не хватало грех на душу брать. «Или Карина думает иначе?»
        В комнате скрипнул диван. Девушка проснулась и села, смешно тараща заспанные глаза.
        - Диана, - позвала она, - я, кажется, задремала.
        - Мне тоже так кажется, - засмеялась та. - А кто-то ещё ложиться не хотел! Иди умывайся, перекусим, а потом займёмся ужином. Будем готовить плов.
        - Плов так плов, - согласилась Карина и прошлёпала в ванную.
        Через час они стояли плечом к плечу возле стола. Карина шинковала морковь и лук, Диана занималась мясом.
        - Во сколько закрываются церкви? - спросила девушка, нарушив молчание.
        - Наверное, после вечерней службы. Но я знаю, что есть церковь Святой Варвары, она круглосуточно открыта. Туда и поеду. На такси. Как всё закончим, сразу и вызову. - Она скорчила забавную гримасу и закатила глаза. - Поверить не могу, что вправду это сделаю.
        Карина грустно улыбнулась и ничего не ответила.
        К пяти часам плов, тщательно перемешанный деревянной ложкой, был готов. Диана нашинковала салат из свежих овощей, заправила его маслом и тоже долго мешала. Верила ли она в то, что делала? Скорее нет, чем да.
        Такси удалось заказать только на восемнадцать десять. «В городе пробки, - объяснила диспетчер, - свободных машин немного».
        - Может, к тому времени народу в церкви поубавится, - оптимистично заметила Диана, - и некому станет пялиться на мою одежду.
        Ближе к шести вечера оделась. Вывернула наизнанку трусики, колготки, водолазку, юбку. Бюстгальтер застегнуть не удалось, и она не стала с ним связываться. Передумала надевать плащ, вместо него достала тёплый шерстяной свитер грубой вязки.
        - Что скажешь? - спросила она, скептически разглядывая своё отражение в большом зеркале.
        - Нормально, - бодро ответила Карина, - юбка чёрная, свитер вязаный - особо и не заметно, что шиворот-навыворот. Только если приглядеться.
        - На обратном пути переоденусь.
        Зазвонил телефон. Механический голос объявил, что машина подъехала, госномер такой-то.
        - Я пошла, - стараясь не показывать своего волнения, проговорила Диана. - Никому дверь не открывай, на звонки не отвечай. Скоро вернусь.
        Они обнялись. Карина прижалась к ней изо всех сил, поцеловала в щёку.
        - Ты меня как на войну провожаешь! Всё будет отлично.
        - Знаю, - девушка выдавила из себя улыбку. - Просто… Ты там осторожнее.
        - Обязательно. Ладно, Кариша, мне пора.
        Когда Диана вышла за дверь, Карина закрылась на все замки, погасила свет в квартире и уселась на диван. Обхватила руками маленькую декоративную подушку, уткнулась в неё подбородком, подогнула под себя ноги и стала смотреть в окно. В этой квартире все окна выходили на ту же сторону, что и в её комнате. Можно было представить, что она по-прежнему дома. А в соседней комнате - папа. И ничего из того, что случилось за последний год, никогда не было.
        Когда Диана вернулась, был уже девятый час. Едва ключ повернулся в замке, девушка вскочила и подбежала к двери. Хозяйка быстро вошла и обессиленно прислонилась к стене.
        - Как дела? - робко спросила Карина.
        Та вместо ответа нажала на выключатель. Квартиру залил мягкий зеленоватый свет.
        - Что в темноте-то сидишь? - непослушным глухим голосом тихо проговорила Диана.
        Карина прижала руки ко рту. Вид подруги её испугал. Лицо было бледным, осунувшимся и постаревшим. Морщины стали заметнее, глаза казались неправдоподобно огромными. Одежда на ней была всё также надета наизнанку.
        Она приблизилась к ней.
        - Ты… видела, - Карина шумно сглотнула, - её?
        Диана долго смотрела на девушку, словно не узнавая. Потом тряхнула головой и коротко сказала:
        - Да. Видела.
        Сбросила обувь, стянула через голову свитер, сняла юбку. Внезапно накатил приступ тошноты. Зажимая рот рукой, она бросилась в ванную.
        Через несколько минут появилась на пороге кухни, ослабевшая, закутанная в халат. Села за стол. Её продолжало слегка подташнивать, голова звенела от боли. Ломило затылок, в правый глаз будто с силой воткнули отвёртку.
        - Чаю налить? С лимоном? Или водички?
        - Нет, не надо ничего. Всё так запуталось… Боже мой, неужели это на самом деле? - в который уже раз за последние сутки простонала Диана. Язык казался распухшим, словно бы с трудом помещался во рту. Но ей хотелось выговориться, выдавить этот чирей. Вдруг будет меньше болеть? - До самого последнего момента не верила, будто могу что-то там увидеть. До конца не верила! Ехала - и беспокоилась за свой дурацкий вид. Переживала, кретинка, как бы на посмешище себя не выставить. Забилась в машину и думаю: «Хорошо, что никто из соседей меня не увидел!» Ехали минут сорок, во всех пробках постояли. Я водителя попросила подождать, пошла. Смотрю - церковь открыта, дверь нараспашку. Захожу. Хотела платок надеть, там сбоку лежат, целая куча, а потом вспомнила, что трогать ничего нельзя. Народу мало, человека четыре. Лавки закрыты. Женщина-служительница возле свечек перед большой иконой что-то протирает… Думаю, постою минутку и пойду. Потом откуда-то из закутка священник вышел. У него борода такая чёрная, густая, и хвостик на затылке. К священнику девушка подошла, совсем молоденькая, вся заплаканная. Заговорили
вполголоса. И тут… - Она потёрла лицо руками, прижала ко рту кулак. - Тут появилось… это. Я сначала не сообразила, откуда она взялась. Прямо передо мной, в нескольких метрах. Стояла и смотрела на меня. Мне кажется, она меня видела!
        - Азалия? - беззвучно проговорила Карина.
        Диана кивнула.
        - Она почему-то показалась мне… - ей никак не удавалось подобрать нужное слово, - прекрасной, царственной, что ли, величественной. От неё шла сила - притягательная, мощная… Невозможно сопротивляться, понимаешь? Мне было так страшно, но при этом хотелось смотреть и смотреть, не отрываясь! Такой странный, дикий восторг… Не могу передать! В общем, она стояла лицом ко мне, глядела прямо в глаза, а потом улыбнулась. Хотелось закричать, но я не могла ни крикнуть, ни пошевелиться. Дышать стало трудно, голова разболелась. И как у меня в этот момент сердце не отказало? Она была так реальна, казалось, все должны видеть! Но никто ничего не замечал… А потом священник перекрестил ту девушку, повернулся и прошёл… сквозь Азалию! Прямо по тому месту, где она стояла! На какое-то мгновение их лица и тела слились в одно, священник будто растворился в ней. После он дальше пошёл, а она исчезла. Сама не помню, как оказалась в машине… Кариша, достань, пожалуйста, аппарат. Давление померяю. Вон там, на полке, посмотри.
        Девушка засуетилась, достала тонометр, принялась мерить давление. 170/110.
        - Такое высокое! - испуганно вскрикнула она. - Надо срочно лекарство…
        - Ничего, ничего, успокойся. Подай аптечку, там есть… - проговорила Диана, не подавая виду, что тоже шокирована. Никогда в жизни не было такого давления! Только однажды поднялось до ста тридцати, и то казалось, что она попала под асфальтный каток. С перепугу тогда купила таблетки для снижения давления, но с тех пор ни разу не принимала.
        Карина принесла аптечку, и она приняла таблетку от давления и две - от головной боли. Девушка уложила её на диван.
        - Так и будем друг друга по очереди выхаживать, - слабым голосом пошутила Диана.
        Карина положила ей на лоб влажную салфетку. Она очень беспокоилась, но при этом, к стыду своему, чувствовала и что-то похожее на удовлетворение. Теперь ей точно верят! Если раньше могли оставаться сомнения, то сейчас их нет.
        - В жизни бы не поверила, что такое может быть, - вторя её мыслям, через некоторое время сказала Диана. Голос её заметно окреп. - А сюда приехала, на наш этаж, и вдруг меня как дёрнуло что-то! Пешком поднялась на одиннадцатый. Крадусь, к стене прижимаюсь. Подошла к вашей квартире, повернулась к двери спиной, да и плюнула через левое плечо. И бегом вниз! Бегу и думаю: поймает! Так страшно стало. Уже на своём этаже была, как ваша дверь открылась…
        - Она вышла?!
        - Вышла! Дверь открылась, она - шасть в коридор. А я домой боюсь идти: замком загремлю, она услышит! Стою и едва дышать могу от ужаса. Азалия там, прямо надо мной! Вдыхает так шумно, принюхивается, как собака! У меня волосы на голове зашевелились. Если бы она вниз спустилась, увидела меня… Стою и твержу про себя: «Господи! Помоги, пусть не заметит!» Раз десять сказала, а потом она убралась к себе. Наверное, если бы я хоть чуточку пошевелилась, она бы нашла… Азалия уже давно ушла, а я стою, шелохнуться боюсь. Потом лифт приехал - девица со своим спонсором. Она хихикает, он что-то мурчит… Топают, ключами гремят, треплются. Я под шумок домой пробралась.
        - Мне страшно, - сказала Карина, непроизвольно понижая голос. - Так и кажется, что она сейчас торчит под дверью и принюхивается.
        - Мне тоже. - Диана нашарила на груди крестик. - Плохо, что у тебя нет ничего такого при себе… Погоди! У меня в сумочке иконка лежит! Соня привезла из монастыря, с экскурсии, подарила.
        Девушка кинулась в прихожую, схватила сумку, принесла Диане. Та порылась в боковом кармашке, достала образок и протянула Карине.
        - Держи при себе. Ты не крещёная, но Бог один.
        - Спасибо. Можно крест на двери нарисовать. Читала, что это останавливает ведьму. У тебя есть мел?
        - Нет, мела нет. Рисуй карандашом.
        Карина заметалась по комнате, нашла в одном из ящиков стола карандаш и принялась чертить крест.
        Диана следила за её действиями слепым взглядом.
        Никогда в жизни не испытывала того, что испытала сегодня. Чувствовала, что не поддающийся никакой логике, животный, смертный ужас туманит мозг. Не отпускало ощущение полной, абсолютной беспомощности перед лицом чего-то, чему нет и не может быть объяснения. Вся прочая жизнь отошла на задний план, перестала иметь значение. Возможно, впервые за прожитые годы ей предстояло по-настоящему бороться за свою жизнь.
        Глава 10
        Они долго сидели в полной тишине. Точнее, сидела Карина, а Диана полулежала на диване. Голова перестала болеть, больше не тошнило, лишь ощущалась небольшая дурнота и головокружение. Собственное тело казалось невесомым, прозрачным.
        - По-моему, нам надо поторопиться, - нарушила она молчание, - Азалия поняла: её кто-то выслеживает.
        - Если она догадается, что это мы… - девушка запнулась и поёжилась.
        - Ты знаешь, что нам делать? Там, - она кивнула в сторону кухонного стола, на котором лежала стопка распечатанных листов, - об этом сказано?
        - Есть кое-что, но… - Карина поднялась и сходила за своими бумагами, на ходу просматривая их. - Слушай: «Если ударить колдуна или ведьму наотмашь левой рукой и уйти, больше не глянув в его сторону и не оборачиваясь, что бы ни слышалось за спиной, то маг лишится своего дара».
        Диана невесело усмехнулась.
        - Сама идея съездить этой твари по морде, конечно, заманчивая, но как-то слишком просто, что ли. Не больно-то впечатляет.
        - Подробно описывается ещё один ритуал, но он с важной оговоркой.
        - Что за оговорка? - Она приподнялась и взбила подушку под спиной.
        - Тот, кто собрался его выполнить, должен обладать большей силой, чем ведьма. В общем, не про нашу честь.
        - Каришка, не томи. Я же чувствую, к чему ты клонишь! Нашла то, что нам подходит, но идёшь от противного. И то нельзя, и это… Видать, то, что можно, слишком трудное?
        - Угадала. И… - Карина замялась, - страшно. Вдруг не сработает?
        - Остальное, что ты оттуда выуживала, сработало? Будем надеяться, и это тоже.
        - Если ничего не выйдет, она уже точно будет знать, что я у тебя, и мы обе про неё знаем. Поэтому… сама понимаешь…
        - Мы уже по уши во всём. Обратной дороги нет. Со временем, так или иначе, Азалия догадается, где ты. Бросить всё и сбежать не получится. Нам остаётся только попытаться, - как можно спокойнее проговорила Диана.
        Она видела, что девочка напугана, от её боевого духа мало что осталось. Несчастному ребёнку хотелось удрать на край земли и забыть обо всём. Но это было невозможно: они прошли точку невозврата.
        - Ты права, конечно, - согласилась Карина после недолгой паузы. - Никакого другого варианта нет. В общем, суть такая. Нам нужно выманить её дух из тела, заставить покинуть его.
        - Как это? - опешила Диана.
        - Ведьмы умеют это делать, - учительским тоном объяснила девушка. - По некоторым источникам, на всем известные шабаши отправляется только душа ведьмы, которая отделяется от тела. Передвижения на метле по воздуху - это из области фантастики. А вот ввести себя в состояние транса и воспарить душой человек с экстрасенсорным даром способен.
        - Кажется, йоги тоже умеют… И я читала, что во время сна душа может покинуть тело.
        - Наверное, но нам сейчас важно, что можно заставить дух покинуть тело при помощи определённого обряда.
        - Что за обряд?
        - Для него нужна фотография или какая-либо вещь ведьмы, свечи и кровь её жертвы. Думаю, моя вполне подойдёт.
        - А где нам взять снимок Азалии? Или вещь?
        - У меня в сумке болтается флэшка, на ней - куча всего. В том числе и фотографии с папиной свадьбы. Так что без проблем. Надо только распечатать.
        - Прекрасно, - произнесла Диана, словно речь шла о вполне естественных вещах. - Предположим, мы выманили дух. Что дальше?
        - Потом одной из нас нужно будет удерживать дух Азалии в этой квартире.
        Диана содрогнулась при мысли о такой гостье. Интересно, сумеет ли она после всего этого остаться тут жить?
        - А вторая в это время, - продолжила Карина, - должна пойти в мою квартиру, найти её тело и развернуть. Изменить его положение, чтобы дух не смог найти дорогу обратно.
        - Он что - потом так и будет блуждать? Или, чего доброго, застрянет здесь?
        - Если дух не соединится с телом на протяжении шестидесяти шести минут и шести секунд - ведьме конец. Можно вернуть тело в прежнее положение: дух в него вернётся, но силы у колдуньи уже не будет. И она не сможет вспомнить ничего из того, что с ней произошло.
        - Сильно, что и говорить… Только как задержать её здесь? - с сомнением спросила Диана.
        - Человек, который пытается удержать дух ведьмы, должен беспрерывно творить молитвы.
        - Прямо гоголевский «Вий»!
        - Ну… может быть. Но этого мало. Помнишь, я говорила про толчёный ладан?
        - Его ещё в водку требовалось наливать?
        - Неважно - в водку или вино. Хоть в пиво. Главное, в спиртное. Ведьма будет метаться по комнате, искать выход. Но не сможет найти. Вроде бы…
        - Как это «вроде бы»? - переспросила Диана.
        - Сказано, что этот способ не даст найти выход из помещения, когда ведьма вполне материальна. А вот насчёт её духа ничего не написано.
        - Понятно. А больше…
        - Ничего другого я не нашла.
        - Остаётся верить, что поможет. По-моему, если остальное получится, и дух Азалии окажется здесь, то велика вероятность, что и это удастся.
        - Логично, - тускло произнесла Карина.
        - Не получится - дальше будем думать. В целом-то ничего особенно сложного, - хладнокровно проговорила Диана. - Завтра вечер субботы, выходной. Наверное, Азалия будет дома. Ключи есть, в квартиру попасть не проблема. Главное, чтобы Жан там не ко времени не появился.
        - Я позвоню ему и назначу встречу. Скажу, у меня к нему разговор, - помешкав, проговорила девушка. - И пусть приходит один. Им же надо, чтобы я оказалась у них, так что клюнут, никуда не денутся.
        - Шестьдесят шесть минут - это чуть больше часа.
        - Пока он едет туда, пока обратно, пока ждёт… Должны успеть.
        - Встречу назначим на кладбище! - осенило Диану. - Во-первых, драматично, они решат, что это в твоём стиле. Во-вторых, достоверно. Место, подходящее для такого дела: ты можешь спрятаться и спокойно наблюдать за ним. А в-третьих, отсюда до кладбища на машине не меньше получаса.
        - А ведь в субботу у Жана, вполне возможно, спектакль. Это можно узнать. Если он играет, то не придётся огород городить, затевать эту канитель со звонками…
        - Лучше не рисковать, - подумав, возразила Диана. - Кто знает, что у него там за роль? Возьмёт и освободится через пару минут после начала. И заявится! Нет, дождёмся, что оба окажутся дома, и тогда выманим Жана.
        Карина кивнула и ничего не ответила.
        - Есть там ещё что-то важное? - она с трудом подавила зевок. Её неожиданно стало клонить в сон. Наверное, реакция на стресс. Да и давление то скакнуло вверх, то резко упало. Она глянула на часы - почти полночь.
        - Больше ничего особенного. Вроде всё рассказала. Только детали обряда.
        - Детали на завтра отложим. Целый день впереди - успеем изучить. Не могу, уже вконец вымоталась.
        Раскладушку доставать не стали. Даже не обсуждая этот вопрос, легли вдвоём на диване. И на всю ночь оставили гореть ночник, хотя ни та, ни другая никогда не засыпали при свете. Но сейчас темнота таила если не прямую опасность, то скрытую угрозу. И подпускать темень близко, а уж тем более погружаться в неё, было боязно.
        Утро и день прошли в суете. Запрещая себе думать о том, что им предстоит ближе к ночи, они просто делали то, что запланировали. Старались вести себя спокойно, даже поели на завтрак плов, к которому не притронулись накануне.
        Карина вышла на сайт театра, где играл Жан, и выяснила, что в сегодняшнем вечернем спектакле он не занят. Только в тех, что начинаются в одиннадцать часов утра и в два часа дня. Но, конечно, ближе к вечеру надо будет перезвонить, уточнить. Девушка переписала с сайта телефон администратора. Она то и дело озабоченно поглядывала на подругу, но та выглядела отдохнувшей и здоровой. И давление было в норме, и бледность сошла с лица.
        Диана снова наведалась в церковь, но уже в другую, ту, что неподалёку от дома. Купила Карине освящённый крест на витой серебряной цепочке, молитвослов, свечи и ладан. Несколько свечей зажгла и поставила к иконам, остальные взяла с собой. Подумала, что девочку следовало бы окрестить. Однако выходить из дому ей слишком опасно. Она надеялась, что Бог услышит их, всё поймёт и поможет - ведь он же Бог. И видит, что они не хотят ничего плохого, только обезопаситься от ведьмы и спастись.
        Ей всегда нравился фильм «От заката до рассвета». Видела его много раз, хотя никаких других фильмов подобного жанра не смотрела. Но здесь были стиль, глубина, хорошие актёры, мастерская съёмка и идея. Герой Джорджа Клуни говорит священнику, потерявшему веру, примерно такую фразу: «Если существует Ад, который порождает таких тварей, то где-то там, на небесах, обязательно должен быть и Рай».
        Диана ни за что не поверила бы, что тоже станет искать дорогу к Богу как бы от противного. Изначально поверив не в Его силу и любовь, а в мощь тёмного, потустороннего. По правде сказать, не произойди с ней всего, что случилось, она и вовсе не стала бы искать эту дорогу…
        Выйдя из церкви, где она долго стояла на коленях и молилась, как умела, не обращая внимания на косые взгляды окружающих, зашла в хозяйственный магазин, купила ступку и пестик.
        Погода была типично апрельская, переменчивая. Только что вовсю припекало солнце, и вот - здравствуйте, пожалуйста! Небо нахмурилось, начал накрапывать мелкий колючий дождик. А она даже зонт не взяла! «Не сахарная, не растаю», - подумала Диана и вышла из магазина. Хорошо бы к вечеру посильнее зарядил: в плохую погоду больше вероятности, что Азалия и Жан окажутся дома.
        Она направилась в фотосалон и распечатала фотографии, которые они с Кариной отобрали сегодня утром. Проходя по двору, обратила внимание на красный «Лексус». Он стоял неподалёку от подъезда, похожий на большое сильное животное.
        Дома Диана застала Карину возле компьютера: та пыталась найти ещё что-то полезное.
        - Ну, как? - с порога спросила она.
        - Да никак, - девушка встала из-за стола и потянулась. Позвонки слегка хрустнули. - Ничего нового. Будет действовать, как задумали.
        План был согласован утром. Вызывать дух Азалии они будут вдвоём в квартире Дианы. Потом, когда это (будем надеяться!) получится, Карина должна бежать в свою квартиру, а она останется здесь.
        Вопрос, кто что будет делать, решился быстро. Первое. Если кто из соседей случайно увидит Карину, входящую в свою квартиру, это не вызовет подозрений. Второе. Читать молитвы должна именно Диана - она хотя бы крещёная. И, наконец, третье, не высказанное ею вслух. Она приготовилась принять удар, потому что была куда больше уверена в себе, чем в девочке: неизвестно, как скажется на состоянии её хрупкой психики целый час наедине с духом ведьмы.
        Как только Карина выйдет за дверь, Диана высыплет в бокал с красным вином толчёный ладан и начнёт читать молитвы из молитвослова. Все подряд. Тем временем девушка повернёт тело Азалии и закроет её духу дорогу обратно.
        Старясь не думать о том, насколько эфемерным и непроверенным был их смелый замысел, они принялись проговаривать детали.
        Было почти три часа дня.
        Глава 11
        Страшно было настолько, что ближе к вечеру это чувство стало казаться обеим совершенно естественным. Почти перестало отчётливо восприниматься.
        Диана ощущала лишь лихорадочное возбуждение, сродни тому, что испытываешь перед экзаменом или собеседованием при приёме на работу. Карина замкнулась в себе и замолчала.
        Без десяти семь, как и договаривались, Диана позвонила в театр. Если Жана и вызвали по какому-то случаю в театр, он уже должен быть там. Спектакль через несколько минут.
        Томно хихикая, она жеманным голоском осведомилась, во сколько сегодня постановка с участием Пожидаева. Карина в себе актёрских способностей не чувствовала, поэтому роль глуповатой почитательницы таланта красавца-актёра пришлось исполнять Диане.
        Женщина на том конце провода понимающе ухмыльнулась и ехидно промолвила:
        - Опоздали, барышня! Он сегодня только в дневных спектаклях играл.
        - Как так - в дневных? - огорчилась «поклонница».
        - Да вот как-то так! - непринуждённо отозвалась трубка. - В одиннадцать и четырнадцать.
        - Получается, его сейчас там нет? И сегодня не будет? - почти прорыдала Диана.
        - Да с чего ему быть-то? - рассердилась женщина. - Я вам русским языком объясняю: в вечернем спектакле Пожидаев не занят! Всё, у меня люди!
        В трубке запикали короткие гудки.
        - В театре его нет. Пойду, проверю, дома ли голубки.
        - Угу, - Карина сжала кулаки и со свистом втянула воздух. - Дианочка…
        - Не психуй, - не дала она ей договорить, - всё будет хорошо. Я чувствую.
        Хотя даже отдалённо ничего такого не чувствовала. Наоборот, никогда не была меньше уверена в том, что всё делает правильно. Вышла из квартиры и спустилась на первый этаж. Нужно было проверить, на стоянке ли красный «Лексус». Если автомобиль там, это почти со стопроцентной вероятностью означает, что Жан и Азалия дома.
        К счастью или нет, джип стоял на том самом месте, что и утром. Диана поспешно вернулась домой. Карина караулила у порога, и даже спрашивать не стала: поняла по лицу подруги. Включила свой телефон, который уже с конца марта не подавал признаков жизни и лежал на дне сумочки, прихваченной Дианой. Вчера вечером она поставила его на зарядку: Дианин зарядник подошёл и к её трубке.
        Номер Жана был одним из последних в списке вызовов. Карина сразу нашла его, но никак не могла решиться набрать.
        Диана подошла к девушке и обняла за плечи. Взяла её ладонь в свои руки. Ладошка была ледяная и влажная.
        - Ты умница, ты сможешь. Не бойся, я с тобой, - ободряюще проговорила она.
        Карина натянуто улыбнулась, и быстро, не давая себе времени на колебания, нажала кнопку вызова. Во время этого короткого разговора голос её дрожал и срывался, но это только придавало правдоподобия.
        - Алло! - взволнованно отозвался Жан. - Кто говорит?
        Диана не сомневалась, что Азалия в этот момент так же прильнула к плечу любовника, как она сама - к Карининому, пытаясь услышать всё своими ушами.
        - Я. Узнаёшь?
        - Узнаю, - помедлив, ответил Пожидаев. - Ты где, Манюня?
        - Не смей называть меня так! - вырвалось у Карины. - Тебя не касается, где я! Вам, конечно, хотелось бы, чтобы меня и вовсе не было!
        - Что ты такое говоришь? - возмутился Жан.
        «Ясное дело, - усмехнулась про себя Диана, - это вам не на руку!»
        - Ты меня предал, сговорился с этой…
        - Послушай, мы только заботились о тебе, ты неправильно поняла…
        - Я, может, излишне доверчивая, но не клиническая идиотка! - отрезала Карина. - Так что лучше заткнись. Мне нужно с тобой поговорить. Это важно. И в твоих же интересах.
        - О чём поговорить?
        - Не по телефону. Я много чего знаю про тебя и Азалию.
        - Давай увидимся! Приезжай домой… - начал было Жан, но то ли сам понял, что несёт чушь, то ли Азалия ткнула его в бок, и поправился: - Где мы сможем увидеться?
        - Приезжай на кладбище. К могиле моих родителей. Ты знаешь, где это. Точнее, стой на аллее номер два, возле поворота к их могилам. Я тебя увижу и подойду. Сейчас почти шесть часов. Буду ждать в семь. Понял?
        - Понял, но…
        - Да, чуть не забыла. Упаси тебя Бог притащить с собой эту дрянь. Имей в виду: я буду следить, и если увижу её рядом, не подойду. И больше на контакт не выйду. Но жизнь вам обоим испорчу, можешь не сомневаться.
        - Нет, нет, приду один, - засуетился Жан, - и мы…
        Карина выключила телефон.
        - Здорово! Отлично держалась, Каришка!
        - Надеюсь, не запеленгуют звонок, - медленно, чуть заторможено проговорила девушка: не отошла от разговора, который высосал из неё все силы.
        - Это будет уже чересчур! Надеюсь, они поверят. По идее, Азалия должна сейчас прыгать от радости: ты нашлась и ищешь встречи. Скорее всего, она в эту самую минуту подробно инструктирует своего подельника, как затащить тебя обратно в их логово. Они и не сомневаются в успехе: у тебя вон ручки-ножки, как у воробья колено. Так что она будет готовиться к встрече и за ним вряд ли потащится.
        - Ой, что же мы стоим! - вскинулась Карина.
        - Успеем! Мальчику одеться надо, указания выслушать, - сказала Диана, но к двери подошла. - У нас всё готово?
        - Готово.
        - Лучше перепроверь. Я сама буду слушать. И вниз схожу.
        Она слегка приоткрыла входную дверь и заняла ставшую привычной позицию. «Радистка Кэт на старости лет! - подумалось в рифму. - Кино и немцы!»
        Карина послушно отошла вглубь комнаты. Плотно задёрнула шторы и замерла у стола, на котором они разложили то, что им сегодня понадобится.
        Минут через десять наверху хлопнула дверь. По лестнице вниз загрохотали шаги. Спешит, даже лифт ждать не стал. А вдруг это не Жан? Хотя, вероятнее всего, он. Переждав некоторое время, Диана выскользнула из квартиры и, в отличие от Жана, воспользовавшись лифтом, спустилась на первый этаж. Когда подошла к почтовым ящикам, алого джипа уже не было. Что ж, пока всё идёт по плану.
        Она двинулась назад к лифтам. Уже зашла внутрь, когда в кабину, с трудом протиснувшись в закрывающиеся двери, нырнул полный немолодой мужчина. Он жил в их доме, но Диана не помнила его имени.
        - Ох, успел! Мне восьмой, - пытаясь отдышаться, выговорил толстяк.
        Она нажала на кнопки. Мужчина принялся возмущаться:
        - Летают, как оглашенные! Ещё сантиметр - и в бок мне въехал бы!
        - Да что вы говорите! - изобразила она интерес. - Безобразие!
        - Вот именно, - подхватил толстяк, - думает, крутой!
        - Это, случайно, не молодой парень на красном «Лексусе»?
        - Он, он! Вас тоже чуть не сбил? Это же надо…
        Лифт остановился на восьмом этаже, и избежавший аварии автовладелец вынужден был прервать страстный монолог.
        - До свидания, - попрощалась Диана.
        - Всего доброго, - с энтузиазмом выкрикнул толстяк и покатился к своей квартире.
        «Торопится, значит. Это правильно. И мы поспешим».
        Она вбежала в квартиру, закрыла, но не заперла дверь и прокричала:
        - Всё! Уехал! Начинаем!
        Карина сжалась, ахнула, но взяла себя в руки и даже храбро улыбнулась. «Молодец!» - порадовалась Диана.
        - Ключи от квартиры у тебя? - уточнила она.
        Девушка беззвучно вытащила из кармана джинсов связку и убрала обратно. В светлой футболке и узеньких брючках, которые всё равно были ей велики, она выглядела тоненькой и слабой. По силам ли ей то, что они собирались сделать? Диана проглотила ком в горле и бодро сказала:
        - Отлично. Приступаем.
        Притушила везде свет, оставив только лампу над столом.
        В комнате был полумрак, в углах затаились тени, но это выглядело не уютно, как обычно, а зловеще. Женщина обвела взглядом свою квартиру, где знала каждую пылинку, и на минуту ей показалось, что она в чужом доме. Это место готовилось принять нечто такое, о чём нельзя говорить на ночь. Да и днём желательно не упоминать.
        Диана постаралась выбросить из головы ненужные мысли и сконцентрироваться на том, что им предстояло.
        Они замерли возле стола, на котором лежала свадебная фотография Азалии. Лицо крупным планом: улыбается, обнажив мелкие острые зубы и верхнюю десну. Неужели Наиль не замечал, какая неприятная у неё улыбка?..
        - Начинай, - негромко проговорила Диана.
        Ритуал должна была произвести Карина. Жертва. От девочки потребуется немалое мужество, но она верила, что та не струсит и не бросит всё в последний момент.
        Подрагивающей рукой девушка зажгла пять толстых белых свечей, расположенных вокруг снимка. На их вершинах тотчас заплясали крошечные огоньки. Карина шумно перевела дух, и пламя опасно задрожало. Взяла в правую руку серебряный нож.
        Этот нож и серебряные же вилку и ложку Диане давно подарили на очередной день рождения. Кто - она уж и не помнила. Нежданно-негаданно подарок пригодился. Быть может, на свете действительно не бывает случайностей?
        Карина чуть помедлила, а потом резким жестом полоснула себя по подушечкам пальцев левой руки. На указательном, среднем и безымянном появились порезы. Она сжала челюсти, но не произнесла ни звука, и Диана восхитилась её самообладанием. Слава Богу, ни она, ни Карина не из тех людей, которые падают в обморок при виде крови.
        Девушка вытянула руку над снимком и трижды громко произнесла:
        - Силы небесные, силы земные, кровью своей невинной заклинаю: призовите сюда чёрную душу ведьмы! Аминь!
        Пальцы пульсировали и ныли. Кровь капала на лицо Азалии, которая продолжала хищно улыбаться с фотографии. Но больше ничего не происходило.
        Диане показалось: ещё минута - и она завизжит и выскочит из квартиры. «Как мы не учли такую важную вещь! Если нам и удастся вызвать её сюда, где гарантия, что это случится скоро? Вдруг Жан успеет вернуться раньше, чем мы закончим?!» - в отчаянии подумала она.
        Всё произошло как в кино, в лучших традициях фильмов ужасов: началось в кульминационный момент, когда режиссёр решил, что уже достаточно потрепал зрителям нервы.
        Сначала замигала и погасла лампа. Сердце Дианы превратилось в маленький холодный камешек и ухнуло вниз. Резко стемнело: мрак набросился на комнату, как большое злое животное. Одновременно затрещали и зачадили все пять свечей. Она с испугом ждала, что свечки тоже погаснут, и тогда они окажутся в полной темноте. Но танцующие огоньки упрямо подрагивали и не желали сдаваться.
        Тени в углах сгустились, и ей снова показалось, что она находится в чужом доме, только теперь это ощущение многократно усилилось. Всё стало неузнаваемым и враждебным.
        Потом появился запах. Тот же, что и в квартире Азалии. Он неспешно выползал из стен, сочился, как гной из раны, обволакивал, не давал глубоко вдохнуть. Стало душно, Диана почувствовала, что на лбу выступили капли пота.
        Карина приникла к её плечу, тихонько всхлипывая от страха.
        - Держись, я с тобой, - прошептала она. - Пожалуйста, только держись, маленькая!
        Девушка задышала ровнее. В этот момент раздались шаги. Шаркающие, неуверенные, будто идущий был стар или тяжко болен. Диана лихорадочно обводила взглядом комнату: невозможно было понять, откуда они доносятся. Звук шёл сразу отовсюду, был тихим, но при этом явственным. Внезапно она скорее ощутила, чем разглядела движение справа от себя, в углу. Плотная тьма там стала живой и подвижной, ещё более чёрной. Что-то влажно переливалось, постепенно приобретая чёткие очертания. Она резко повернулась в ту сторону.
        Диана была внутренне готова, что если Азалия и явится, это будет малоприятно. Страшно. Но то, что испытала в тот момент, когда увидела, как ведьма приближается к ним, невозможно было сравнить ни с чем, что она прежде испытывала в жизни. Так слепо, до холодного пота, тряской дрожи и оцепенения, человек боится в своих ночных кошмарах. Горло сводит, язык прилипает к гортани: крикнуть бы - но вопль умирает в груди. Голосовые связки становятся безжизненными тряпочками, отказываются повиноваться. Руки делаются неподъёмными, ноги слабеют и перестают держать обмякающее тело…
        Ведьма вынырнула из тьмы, породившей её, и сразу оказалась очень близко, прямо перед ними. Её силуэт казался расплывчатым, дрожал и колебался в неверном отблеске свечей, но был вполне реален. Это не было игрой воображения: Азалия каким-то образом действительно оказалась здесь. Они выманили её из телесной оболочки.
        «Господи, только бы не упасть в обморок!» - взмолилась Диана и с силой сжала руки в кулаки, впившись ногтями в ладони. Боль помогла прийти в чувство. Она локтём толкнула Карину вбок, почувствовав при этом лёгкий укол совести. Но девушку надо было срочно заставить действовать.
        - Иди! - прошептала она. - Иди же! Пора!
        Карина бросилась к выходу. Дверь за ней захлопнулась с такой силой, что едва не слетела с петель.
        Теперь она осталась с ведьмой один на один. Краем сознания поняла, что Азалия не замечает её, обшаривая блуждающим взглядом место, в котором оказалась. Молниеносным движением схватила толчёный ладан и опрокинула его в бокал. Стараясь не смотреть перед собой, чтобы не видеть жуткий лоснящийся силуэт, открыла книгу и принялась тонким, слабым от ужаса голосом читать молитвы.
        Спустя какое-то время раздался знакомый голос. Диана не поняла, слышала она его наяву или же он звучал только внутри её головы. Скорее, второе. Она вскинула голову и увидела, что ведьма смотрит на неё. «Всё, теперь она знает».
        - Так вот кто меня позвал, - проговорила Азалия. - Что ж, рада встрече.
        Глава 12
        Карина выскочила из квартиры и сначала просто стояла, жадно вдыхая свежий, нормальный воздух. На лестничной клетке было светло, в соседней квартире играла музыка, смутно слышались чьи-то голоса. Жизнь продолжалась, и для огромного большинства людей текла в привычных рамках. Страх разжал когтистые лапы, и она немного успокоилась.
        «Я тут отдыхаю, а Диана одна, с ней, рискует из-за меня!» - огнём полыхнула мысль. Она оттолкнулась от стены и взлетела по лестнице, чудом не переломав ноги. Привычным движением вставила ключ в скважину и повернула. Дверь оказалась запертой всего на один замок. Карина потянула её на себя и переступила порог.
        В прихожей горел свет. Она почувствовала знакомый удушливый запах, но решила не обращать на него внимания. Быстро огляделась по сторонам - ей вдруг почудилось, что вот-вот покажутся Азалия или Жан. Но никто не вышел из ванны, не выглянул из гостиной. Кругом тихо, буднично и обычно, как в сотнях других домов. Как и в этом доме на протяжении многих лет. Правда, сейчас здесь куда более неряшливо, чем раньше.
        «Грязнуля», - брезгливо подумала она, заметив серую бахрому пыли на полу, разводы и муть на зеркале, небрежно брошенную грязную обувь, раскиданные повсюду вещи, одежду, журналы. Пока они жили в квартире вдвоём с Азалией, Карина старалась поддерживать чистоту. Но у мачехи с Жаном, очевидно, имелись дела поважнее.
        Свет горел и на кухне, и в спальне, и в гостиной. Решая, куда пойти в первую очередь, она ничуть не сомневалась, что тело Азалии должно находиться в спальне. Возле алтаря. Скользнула вперёд и распахнула дверь, с удивлением обнаружив, что всё ещё сжимает в руке серебряный нож. Что ж, это хорошо. Может, он пригодится.
        Мачеха лежала поперёк кровати, раскинув руки в стороны. На ней было платье лимонного цвета с крупным чёрным узором по подолу. Она часто надевала его, когда папа был жив. Платье доходило до середины икры, но сейчас задралось, обнажив полные колени с ямочками. Одна нога была обута в домашнюю туфельку на каблуке, кокетливо отороченную пушистым серебристым мехом, другая - босая. Вторая туфля валялась на полу возле кровати. Ступни у Азалии оказались крошечные и на удивление изящные.
        Карина осторожно приблизилась к кровати, стараясь не смотреть на разбросанную по всей комнате мужскую одежду. Сквозь вонь, которая пропитывала всю квартиру, пробивался едва заметный аромат любимой туалетной воды Жана.
        Как обычно, повсюду были свечи. На прикроватном столике стояла обожаемая Азалией безобразная «модерновая» ваза. А в ней - большой букет жёлтых роз. Как мило: петушок балует свою курочку! Точнее, племенной бык свою корову. Она почувствовала, как её захлёстывает ненависть. Отлично: ярость затмевает страх.
        Ведьма казалась похожей на восковую куклу - неподвижную, омертвевшую копию человека. Глаза плотно прикрыты, грудь едва заметно вздымается. Карина вздохнула свободнее. Задача выглядела не слишком трудной. Нужно взять Азалию за ноги и развернуть головой к дверям. Самым сложным представлялось то, что у них разные весовые категории, однако Карина была уверена, что справится.
        Она подошла ближе и склонилась над мачехой, протянув к ней руку. В этот момент послышался пронзительный, высокий звук. Уши заложило, обожгло оглушительной болью. Девушка с криком отпрянула, ей показалось, что она нырнула на приличную глубину: голову сдавило, в уши залилась вода. В панике обхватила голову руками, задыхаясь от пронизывающей боли и внезапной глухоты. На глазах выступили слёзы, она почти ничего не видела и не соображала.
        Уже через пару минут боль отступила, слух вернулся. Карина сглотнула, вытерла слёзы, растерянно произнесла вслух:
        - Что такое? - и услышала свой голос.
        Обошла кровать с другой стороны и снова, уже с опаской, потянулась к ведьме. На этот раз, видимо, потому, что наклон был плавным, осторожным, она «погрузилась» не так глубоко, и боль не была настолько сильной. Холодея от ужаса, и уже догадываясь, в чём дело, попробовала пробиться к Азалии ещё с нескольких точек. Напрасно.
        Она беспомощно опустилась на стоящий возле кровати пуф и заплакала от бессилия и разочарования. Гнусная тварь защитила своё богомерзкое тело какими-то чарами! Ей не удастся даже прикоснуться к ведьме, не то что развернуть!
        Получается, всё бесполезно. Только теперь станет хуже: ведьма знает, что они решили бороться с ней. И пойдёт на всё, чтобы их уничтожить. От страха и жалости к себе Карина буквально завыла. А Диана? Ни в чём не повинная, добрая, славная Диана! Она-то за что пострадает?
        Девушка вскочила на ноги и закружила по комнате, натыкаясь взглядом на мебель, безделушки, вазы, свечи. Неожиданно замерла, как охотничья собака, которая почуяла дичь. Решение пришло молниеносно, и теперь Карина знала, что делать. Получится или нет, неизвестно, но это был хоть какой-то шанс.
        - Мы тебя уничтожим! - Диана старалась говорить твёрдо и спокойно.
        Ведьма продолжала буравить её взглядом. Потом разомкнула губы и негромко вымолвила:
        - Ты боишься, жалкая дрянь. Ах, как же тебе страшно! Воздух здесь пропитан твоим ужасом, я чувствую его. И знаешь что? Твой страх придаёт мне сил!
        Она хотела возразить, но не смогла произнести ни слова. Против воли глядя в глаза ведьмы, ощущала себя слабой и жалкой. Казалось, прошла целая вечность с тех пор, как начался ритуал. О чём они только думали, когда влезали во всё это! Чёрная магия, колдовство, ворожба - Азалия тут как рыба в воде, а они…
        Как можно было надеяться, что им удастся переиграть это чудовище! Нужно было идти в церковь. Попросить помощи у Бога, совета у священника. А теперь - что? «Нельзя, нельзя показывать ей, что я боюсь!» Она невероятным усилием воли отвела взгляд от лица ведьмы. Это помогло собраться с силами и выговорить:
        - Мы смогли вычислить тебя, вызвать сюда, и сумеем лишить силы.
        Диана вновь взялась за молитвослов - нужно было читать молитвы. Вот только будет ли толк? Она непослушными губами произнесла несколько фраз, не вникая в смысл, но чувствуя, как понемногу крепнет голос.
        Азалия больше ничего не говорила. Может быть, удалось её напугать? Диана глянула на неё, и тут же пожалела об этом, сообразив, что снова вырваться из-под власти пронзительного взора будет почти невозможно. Ведьма смотрела пристально, чуть склонив голову. От неё исходила та же мрачная, властная сила, которую почти физически ощутила она тогда, в церкви. Снова вернулась противная слабость, закружилась и заболела голова.
        - Я чуяла, что кто-то пытается меня узнать, - снова задумчиво заговорила ведьма.
        От этого «чуяла» стало вдвойне хуже. Она вспомнила, как стояла вчера на лестничной клетке, задыхаясь от страха, в то время как Азалия этажом выше пыталась её «учуять». Почти увидела, как та озирается по сторонам, тянет в себя воздух, ощупывает руками пространство вокруг, стараясь дотянуться до неё…
        - Не поняла только, кто. Времени не хватило. Всё пыталась разыскать эту тупую сучку, силы понапрасну тратила. Теперь пеняйте на себя. Накажу! - Ведьма вдруг ухмыльнулась и погрозила пальцем. Этот невинный жест выглядел настолько зловещим, что Диана едва сдержала вопль.
        - Ты не сможешь… Я не позволю тебе вернуться, - из последних сил прошептала она. «Молитвы! Надо читать молитвы!» Но вместо этого стояла и смотрела на Азалию.
        - Честно? - издевательски протянула ведьма. - Не позволишь? Ай-ай-ай! Боюсь-боюсь! И как же это? Дай подумать! Что там обычно пишут в этих глупых смешных книжонках? Вспомнила! Неужели вы поставили у порога метлу или веник прутьями кверху? Или насыпали в вино ладан! Угадала?
        Диане казалось, она вот-вот тронется умом. Хоть бы Карине удалось развернуть тело ведьмы! Возможно, тогда у них появится надежда на спасение. Словно прочитав её мысли, Азалия произнесла:
        - Она не сумеет прикоснуться ко мне! Неужто вы обе считали, что я покину своё тело просто так? Оставив его без защиты? Тогда вы даже глупее, чем кажетесь! Девка скорее сдохнет, чем тронет меня хоть пальцем! - Голос ведьмы завибрировал от ярости. - Обе сдохнете! Обе! Я разорву твоё трусливое сердце в клочья, будешь лежать в своей конуре и гнить, пока кто-нибудь не найдёт! А девчонку заберу! Понравились ей мои картинки? Это только начало! Такое будет мерещиться, что её убогий мозг не выдержит и лопнет!
        Она поняла, что сейчас умрёт, но внезапно страх пропал. Диана ничего уже не ощущала: чувства словно умерли раньше неё самой. Осталась только бесконечная усталость.
        Секунды бежали, однако ничего не происходило. Вдруг ведьма взвыла и захрипела, запрокинув голову под невозможным углом. Диана смотрела на неё, не понимая, что видит. Комната завибрировала, воздух пошёл волнами. Корчащийся силуэт ведьмы, который только что был прямо перед ней, оказался намного ближе к двери. Прямо в центре груди Азалии появилась огромная дыра - и её словно бы засасывало в эту воронку, втягивало внутрь себя самой.
        «Она возвращается в своё тело!»
        Заворожённая, Диана смотрела на то, как ведьма становилась меньше, выворачивалась наизнанку, таяла… Пока всё вдруг не прекратилось так же внезапно, как и началось.
        Азалия сгинула. Она снова оказалась одна. И зажёгся свет.
        - Карина! - в голос завопила Диана и кинулась к двери.
        Карина выскочила из комнаты, сжимая в руке свой нож, бегом промчалась в кухню, раскрыла шкафчик и выхватила самую большую кастрюлю. Несколько ковшей, тазиков и кастрюль, свалившись с полки, с грохотом покатились по полу, но она даже не оглянулась: уже неслась назад в спальню. Пока ведьма не может ей помешать, нужно хотя бы уничтожить её гадкие колдовские причиндалы! Разгромить жертвенник!
        Она вбежала в комнату, поставила на пол кастрюлю и принялась громить алтарь. С острым наслаждением с размаху разбила о стену над чёрным комодом старинный кубок. Тот мелодично звякнул и рассыпался на сотни осколков.
        Девушка стремительным движением вонзила свой нож в толстую чёрную свечу, и кромсала до тех пор, пока не превратила в кучу ошмётков. Сметя их в кастрюлю вместе с обломками кубка, взяла в руки подставку для свечи. На металлическом круге была выгравирована пентаграмма. Карина несколько раз ткнула её ножом, но успеха не добилась. Нож внезапно разломился пополам. Она вскрикнула («Это же серебро!»). Но удивляться было некогда. С досадой швырнула подставку в кастрюлю.
        Сломанному ножу быстро нашлась замена: девушка схватила лежащий тут же на комоде ритуальный нож Азалии. У него было острое блестящее лезвие и украшенная непонятными знаками и узорами костяная ручка. Нож мягко и удобно улёгся в руку, словно заискивая, соблазняя, предлагая себя. Уговаривая прекратить, не безобразничать, подумать о перспективах…
        Эти мысли не принадлежали ей. Они были чужими, но такими успокаивающими! Нежно стучались в виски, гладили череп изнутри. Карина гортанно крикнула, тряхнула головой, отгоняя то, что просилось внутрь, и принялась резать на части кусок кожи, которым был накрыт алтарь. Не могла понять, каким образом, но не сомневалась, что ему больно.
        «Неужели это человеческая кожа?» Она постаралась не думать об этом, потому что точно знала ответ.
        Судорожно стряхивая искромсанные куски кожи в кастрюлю, уронила на пол предмет, который поначалу не заметила. Он был сделан из той же кожи коричневого цвета. Небольшой мешочек, про который говорила Диана. Сжав его в руке, Карина подумала, что займётся им чуть позже, пока же нужно разжечь огонь. На одном из подсвечников она раньше приметила спичечный коробок.
        Скользнула к туалетному столику, взяла спички, покосившись на лежащую Азалию. Та была по-прежнему безучастна к происходящему в комнате.
        Огонь загорелся сразу же и принялся пожирать всё, что Карина кинула ему на потребу. Непонятно, как, но то что было в кастрюле, поддавалось пламени чересчур легко и быстро, словно было ненастоящим. Скукожилась, сморщилась и быстро истаяла кожа. Растопился, пузырясь, как кислота, чёрный воск свечи. Оплавилась и почернела подставка-пентаграмма. Весело, как сухие ветки, сгорели осколки кубка.
        Она следила за смертоносной работой огня не более минуты. Интуитивно, необъяснимо, но совершенно определённо знала: самое важное сейчас сжимает в ладони. Преодолевая смутное отвращение, развязала тесёмки и заглянула внутрь. Озадаченно нахмурилась и сунула руку в мешочек.
        В этот момент ведьма на кровати конвульсивно дёрнулась и вздохнула. Карина замерла, но больше ничего не произошло. Решив, что она верном пути, девушка быстро вытащила что-то из мешочка.
        Азалия больше не напоминала каменное изваяние: глаза её оставались закрытыми, но руки непроизвольно сгибались в локтях, вскидывались за голову, кулаки сжимались и разжимались. Дыхание стало шумным, ноги судорожно вздрагивали.
        Стараясь не смотреть на ведьму, она постаралась сосредоточиться на том, что оказалось в её руках. Это были нанизанные на суровую нитку чёрные и красные крупные бусины, тонкая верёвка с завязанными на ней узлами, скрученные спиралью огарки тонких церковных свечей. Разглядев, что ещё лежит на ладони, Карина вскрикнула: перед ней были скрученные в комки волосы, ногти и зубы. Она высыпала жуткое содержимое обратно. В мешочке находилось много предметов, и это нечто хрустело и позвякивало, перекатываясь внутри.
        Поначалу ей показалось, что нужно швырнуть отвратительный мешок в огонь. Но в следующую секунду она передумала. Как будто знала, как и что надо делать. Что-то вело её, направляло уже не впервые за этот вечер. И она послушалась. Покрепче перехватила рукоятку и со всего маху вонзила в мешочек ритуальный нож.
        Воздух покрылся рябью, сместился, задвигался. Возникло ощущение, что комната находится под водой. Контуры предметов стали размытыми, очертания - неясными. Кожу покалывало иголочками, как если бы Карина попала под напряжение. По потолку поползли тени, пол перестал быть твёрдой опорой и ускользал из-под ног. Пытаясь удержаться, она сделала несколько неверных шагов, и оказалась возле кровати.
        Ведьма теперь не лежала. Сидела, вытянувшись в струну, и хватала ртом воздух. Глаза были широко распахнуты и вращались в глазницах, то и дело закатываясь, так что оказывались видны белки. На груди расплывалось большое красное пятно.
        С ужасом, смешанным с жгучим первобытным восторгом, Карина сообразила, что непостижимым образом нанесла ведьме рану. А сообразив, с мстительным удовольствием принялась втыкать нож в мешок снова и снова.
        - Это тебе за папу! И за меня! И за Диану! И за всех!
        С каждым ударом дыра в теле Азалии делалась шире, кровь бурлила и кипела, выливаясь из раны. Ведьма беспомощно размахивала руками, пытаясь прикрыть прореху в теле, но это было бесполезно.
        В комнату вбежала Диана.
        - Что здесь… - закричала она, но подавилась словами, уставившись на агонию.
        Карина, искромсав мешочек так, что находящиеся в нём предметы стали высыпаться, зашвырнула и его, и нож в огонь. Костёр лениво тлел в кастрюле, но получив новую порцию пищи, радостно заурчал.
        Азалия откинулась на кровать и затихла, неловко раскинув руки и ноги. Рана на груди бесследно исчезла. Жёлтая ткань оказалась нетронутой.
        Не сговариваясь, они приблизились к ведьме. Воздух казался таким же наэлектризованным, даже слегка потрескивал, но больше ничего необычного не было.
        - Она… умерла? - шепнула Диана.
        Будто отвечая на её вопрос, Азалия открыла глаза и нашла взглядом Карину. Та испуганно отшатнулась, наткнулась на Диану, стоявшую чуть сзади. Но, встретившись взглядом с ведьмой, не смогла отвернуться.
        Азалия силилась вдохнуть глубже и, похоже, не могла. Губы кривились, по лицу волнами прокатывалось страдание. Она казалась невероятно старой. Дело было не в морщинах или цвете лица: её глаза выглядели по-настоящему древними, доисторическими. Похожими на черепашьи. Словно она жила долго-долго, и слишком многое видела. Многое из того, что ни одному человеку знать и видеть не полагалось. В этих невероятных глазах жило горячее, живое чувство. Какое - Карина никак не могла понять.
        - Как мне больно, - беззубо прошамкала Азалия.
        Потом случилось что-то, и девушка оказалась совсем близко к ведьме. И вот тогда пришло понимание: в том пристальном взгляде были ожидание и предвкушение.
        Диана, потрясённая происходящим - сгорающие в кастрюле вещи, разгромленный алтарь, корчащаяся ведьма - стояла за спиной Карины. Смотрела, как девушка склоняется ниже и ниже над ложем Азалии, проваливаясь куда-то.
        Ведьма, вроде бы, совершенно ослабла и не могла пошевелиться. Тем неожиданнее оказался молниеносный, змеиный жест: она выбросила вперёд скрюченную руку и цепко ухватила Карину за тонкое запястье. Рванула девушку на себя с такой силой, что та, не удержавшись, упала ей на грудь. Забарахталась, пытаясь подняться и отодвинуться, но ничего не выходило.
        Странное оцепенение овладело Дианой. Она будто наблюдала за происходящим на экране, смотрела фильм. И не могла вмешаться.
        На кровати натужно хрипела и бормотала на диковинном щёлкающем наречии ведьма. Карина продолжала отбиваться, но с каждым мгновением всё менее энергично и яростно. Словно по инерции, без истинного желания оторваться.
        Вдруг Диана ощутила резкую боль и вскрикнула, прижав руки к груди. Рванула блузку, пуговицы с весёлым перестуком полетели на пол. Она увидела, что в том месте, где соприкасалась с распятием, кожа вздулась и покраснела.
        От боли и неожиданности очнулась и с ужасом осознала, что происходит на её глазах. Перед мысленным взором замелькали прочитанные недавно строчки: «Предсмертные муки ведьм и колдунов мучительны…», «Ведьма цепляется за жизнь, и не может умереть, пока не передаст свой дар…», «Отяжелевшая от грехов душа не может покинуть тело…», «Чтобы дать ведьме умереть, надо открыть окна или разобрать потолок или крышу…»
        Она попыталась оттащить девушку от кровати, но ничего не получалось. Хрупкое тело налилось каменной тяжестью. Казалось, что теперь они поменялись ролями: не Азалия прижимает к себе Карину, а та придавила ведьму к кровати, выжимая из неё… что?
        Подвывая от страха, понимая, что счёт идёт буквально на секунды, Диана пыталась сообразить, что ей делать. Напоролась взглядом на уродливую вазу с цветами, подскочила к ней, выхватила цветы и, прежде чем сделать то, что собиралась, кинула взгляд на Карину. Возможно, ей показалось. Позже Диане почти всегда удавалось убедить себя в этом.
        И только в ночных кошмарах иногда виделось выражение, которое застыло на лице девушки в тот момент, когда Диана стояла над ней, держа в одной руке вазу, как гранату, а в другой - розы, как чеку. На полудетском личике было написано безудержное, неистовое, сумасшедшее торжество. Триумф.
        «Успела? Опоздала?»
        Она заорала, размахнулась и изо всех сил швырнула вазу в окно. «Может, правильнее было опустить её на голову Азалии», - запоздало обеспокоилась Диана. Но рассуждать было поздно.
        Послышался звук удара, градом посыпались осколки, в комнату ворвался свежий весенний ветер. А наружу вырвалось нечто противоположное понятию «свежий». Что-то слишком старое, успевшее протухнуть и сгнить, много раз умереть, истлеть и разложиться в десятках могил.
        Диана осела на пол и потеряла сознание.
        Эпилог
        Новый год они собирались отмечать вдвоём. Сходились во мнении, что это семейный праздник, и справлять его нужно в кругу близких. И пусть круг этот узок, зато в нём нет лишних.
        Карина наряжала большую живую ёлку в гостиной и с наслаждением вдыхала хвойный аромат. Диана возилась на кухне, почти не допуская туда подругу. Доверяла разве что очищать яйца от скорлупы или шинковать капусту.
        - Используешь меня, как неквалифицированную рабочую силу, - притворно дулась та.
        Диана только усмехалась. Она сильно изменилась в последнее время: притихла, стала молчаливее, задумчивее. Карина выкрасила волосы в красивый каштановый цвет, похорошела и снова научилась улыбаться. Ещё по весне, в конце самого странного и страшного апреля в своей жизни, приняла крещение, пригласив Диану стать крёстной матерью.
        О случившемся они старались не вспоминать. Точнее, сделали всё, чтобы ничто им об этом не напоминало.
        Как только Карина получила возможность распоряжаться наследством, она продала квартиру и папин автомобиль. Свою машину тоже поменяла: не хотела владеть ничем, к чему, возможно, прикасалась Азалия. Почти до ноября они жили в Дианиной квартире. Спали всегда вдвоём. И только ближе к середине лета отважились ложиться, погасив ночник. Диана пригласила священника и освятила своё жилище. Повесила в правом углу большую икону, а над дверью - распятие. Но всё равно знала, что жить здесь больше не сможет.
        В квартиру на одиннадцатом этаже, где они когда-то счастливо жили с папой, Карина не вернулась ни разу с той самой ночи. Элитное жилище со всей обстановкой продала быстро и выгодно, передав маклеру ключи, и так и не переступив порога. Дианиной квартирой занималась та же фирма.
        Они купили себе просторные светлые квартиры далеко отсюда, на одном из верхних этажей нового небоскрёба: обеим нравилась высота. Теперь жили на одной лестничной клетке, дверь к двери. Диане не хватало денег на ремонт и обстановку, и она опять хотела делать всё постепенно, но крестница и слышать ничего не желала. Числила себя в неоплатном долгу и оплатила все расходы.
        Диана так же работала у себя в пресс-службе, Карина больше в институт не вернулась и диссертацию не дописала. Зато увлечённо сочиняла роман и надеялась когда-нибудь сделать карьеру писателя. Средства на обеспеченную жизнь давала аренда купленного отцом земельного участка, половина которого принадлежала Карине.
        Они с дядей Альбертом ошиблись. Азалия - тоже. Она так никогда и не узнала, что в день своей смерти Наиль успел оформить дарственную на дочь. Переписал всё, чем владел, на её имя. Карине поведал об этом нотариус, когда она занялась оформлением наследства.
        Причину смерти Азалии установила приехавшая «скорая», которую вызвала Диана, придя в себя и приведя в чувство Карину. Разбитое окно никого особенно не удивило: девушка (по наущению подруги) спокойно соврала, что мачехе стало душно, а задвижку на раме заело, и она, желая обеспечить приток воздуха, разбила стекло. К счастью, выпавшая из окна ваза никого не зашибла. У покойной определили инфаркт миокарда. Видимо, следствие пережитого горя от потери мужа. «Такое нередко бывает: один супруг умирает вскоре после первого», - перешёптывались пришедшие на похороны люди.
        Карины на погребении не было.
        Жана - тоже. В тот день он вернулся с кладбища и застал в квартире врачей, полицию, вполне владеющую собой бывшую девушку и мрачную соседку. Та молча всучила ему пакет с вещами и выставила за дверь. Пожидаев не стал задавать лишних вопросов и ушёл. Больше Карина ничего о нём не слышала.
        Кастрюлю, наполненную хлопьями зловонного пепла, они той же ночью закопали в соседнем парке. Имущество Азалии перешло к самому близкому из её многочисленных родственников, единственному сыну покойной сестры. По иронии судьбы, двадцативосьмилетний Марат почти не знал своей выдающейся тёти. Видел дважды в жизни. Был разведён, жил в Чистополе и работал врачом. Переехав в Казань, осуществил давнюю мечту: открыл медицинский центр.
        Карина была в курсе этого, потому что теперь они вместе владели земельным участком и общались. Сначала вынужденно, потом - с возрастающим интересом и удовольствием. Их отношения пока не выходили за рамки дружеских, но оба чувствовали, что скоро это неизбежно случится.
        Всё шло хорошо, лучше, чем можно было надеяться.
        Лишь иногда, по ночам, Карина просыпалась от неясного ощущения. Вставала и босиком шла к окну, долго смотрела на море огней внизу. Ждала, пока её покинет острая тоска по испытанному однажды чувству.
        В тот краткий миг, когда она приблизилась к Азалии и заглянула в её глаза, поймала ускользающий, гаснущий взгляд, ей показалось… Нет, не показалось! Она ясно поняла, что означает обладать Властью. Могуществом. Это ощущение, пронзившее всё её тело, было ярким и сочным.
        Она узнала, насколько это сладостно - возвыситься над окружающими людишками, унылыми, пресными человечками. Особенно - над мужчинами, которые готовы будут на что угодно ради неё.
        Жан. О, как бы она отомстила ему!.. Заставила бы бегать за собою жалкой дворняжкой. Сидеть у ног, покорно испрашивая подачки. Скулить от счастья, если она одарит его беглым взором…
        Карина помнила, как удобно устроился в руке тот нож. Как завораживающе звучал в голове вкрадчивый голос. И в такие минуты ненавидела Диану, которая вмешалась и всё испортила.
        Постепенно наваждение рассеивалось. Она вспоминала отца, напоминала себе, через что пришлось пройти ей самой. Думала о том, что сделала ради неё Диана…
        Шла обратно в кровать и долго плакала, очищая, освобождая свою душу от чего-то тёмного. Потом засыпала, не позволяя себе даже на мгновение задуматься о том, что может случиться, если в одну из таких ночей морок её не отпустит.
        Каменный клык
        Пролог
        Такого страха я не чувствовал никогда в жизни. А ведь повидал на своём веку немало: в шаге от смерти не раз оказывался, близких терял. Но этого первобытного, парализующего волю, тягучего ужаса испытывать не доводилось.
        И за свою, уже, в сущности, прожитую жизнь до тошноты страшно, но больше всего боюсь за жену. Случись что со мной - и для неё тоже всё будет кончено. Она у крайней черты, за которую ступишь - не вернёшься.
        Я-то ещё, возможно, смогу её вытащить, но без меня у неё никакой надежды.
        Света в комнатах не зажигали. Пусть думают, что мы уже легли. Весь день старался вести себя, как обычно. Улыбался, говорил что-то, занимался делами, а сам каждую секунду думал: только бы не заметили, не заподозрили. Вроде повезло, никто ничего не увидел.
        Если только они не умеют читать мысли…
        Вещи собирать не стали: засекут, что чемоданы к машине носим - считай, пропали. Решили взять лишь документы и деньги. Я по привычке всё во множественном числе - «решили», «не стали»… Столько лет вместе. Но теперь я за нас двоих - один. И решения на мне, и ответственность моя. Потому что жена… Нет, не буду. Лишь бы до машины довести её без приключений, а там уж как-нибудь.
        Пора. Почти одиннадцать вечера. Надо идти, хотя и страшно. Но оставаться ещё страшнее. Здесь они рано или поздно доберутся до нас. И тогда уже ничего не поможет: ни молитвы, ни неверие.
        Я встал со стула и пошёл к двери, подхватил заранее приготовленную сумку. Ощупью крался в темноте, точно вор. Не видно даже очертаний мебели. Хоть и знаю, что где стоит, но пару раз всё равно споткнулся, чуть не полетел на пол. Знакомая комната кажется полной тайн и ловушек. Всё в ней движется, перебегает с места на место, живёт по своим неведомым законам.
        За окном - тоже чернота. Я давно заметил, какие непроглядные здесь ночи. Уличные фонари и льющийся из окон свет никогда не могли рассеять этот мрак. Но сегодня это нам на руку. Сегодня темнота - наш союзник. Она поможет стать незаметными и улизнуть.
        Если только они не умеют видеть в темноте…
        Только бы добраться до машины! Залезть внутрь, заблокировать двери, ударить по газам и рвануть отсюда, выжимая все резервы двигателя. Джип у меня мощный, не подведёт, за это можно не беспокоиться. Остановить его даже им не удастся - раскатает в лепёшку.
        Если только они не обладают ещё какой-то особенной силой…
        Наконец удалось добраться до спальни. Пока шёл, взмок от напряжения. Открыл дверь, сделал несколько шагов и оказался возле кровати. Склонился ниже, пытаясь расслышать её дыхание. Внутри всё дрожало. На короткий миг показалось, будто ничего не слышу - всё кончено, опоздал! Но почти сразу же осознал, что ошибся. Жена дышала, легко и почти беззвучно. Жива! Но то ли спит, то ли пребывает в теперешнем странном состоянии. Лучше не думать, что сейчас творится в её голове. Главное - успеть забрать её отсюда. А после всё наладится. Мы сумеем забыть, вычеркнуть из жизни это страшное время.
        Если только они не пойдут за нами по пятам…
        Часть первая
        «Когда ты смотришь в бездну…»
        Ф. Ницше
        Глава 1
        На второй день пути попали под дождь. Такого ливня Руслан раньше в жизни не видел: вода обрушивалась с разверзшихся небес сплошным мощным потоком. Тяжёлые капли грохотали по крыше машины так оглушительно, что он стал всерьёз опасаться, как бы на ней не осталось вмятин. На «Опель» словно накинули плотный серый чехол: за непроницаемой стеной дождя ничего невозможно было разглядеть, оставалось лишь догадываться, что навстречу, осторожно нащупывая путь, тоже движутся автомобили.
        Руслан сбросил скорость, и теперь машина едва ползла. Хотелось бы верить, что и у остальных водителей достанет здравого смысла не лихачить в такую погоду. «Не хватало, чтобы в нас вписался какой-нибудь идиот», - подумал он, протянул руку и выключил магнитолу. Всё равно почти ничего не слышно.
        В этот момент в лобовое стекло что-то с силой ударило. Руслан хрипло охнул от неожиданности и на мгновение зажмурился.
        - Что такое? - испуганно вскрикнула Маруся, вжавшись в сиденье.
        - Понятия не имею, - раздражённо буркнул он, хотя сразу сообразил, в чём дело. И тут же, вопреки всякой логике, продолжил: - Камень в лобовуху шарахнул.
        - Разбилось? - переполошилась жена, пытаясь разглядеть трещины на залитом дождём стекле.
        - Нет, зато «дворник» повредило.
        Она и сама уже видела: стеклоочиститель с левой стороны безжизненно поник. Теперь различать дорогу стало совершенно невозможно, и Руслан был вынужден прижаться к обочине, остановиться и включить «аварийку».
        - Добро пожаловать на юг, - немедленно отреагировала с заднего сидения Алиса. - Надеюсь, нас не смоет, папочка?
        Он вцепился обеими руками в руль и крепко стиснул зубы, чтобы не высказать противной девчонке всё, что о ней думает. Всю дорогу она только и делала, что изводила его, язвила, и он был на пределе. К тому же отвратительно спал этой ночью: в номере придорожного мотеля было слишком душно и полно комаров. Вдобавок час назад их оштрафовали за обгон на перекрёстке. Руслан не заметил перекрестка, зато его самого заметила камера видеонаблюдения, и первый же гибэдэдэшник призывно махнул палкой. Было два варианта: либо лишиться прав, либо заплатить немалый штраф. Разумеется, он открыл бумажник. А вскоре полил дождь, и проклятый камень угодил прямо в «дворник»…
        Ему страстно хотелось схватить Алису за шкирку и вышвырнуть из машины: пусть помокнет, проветрится, авось научится уважать старших. Верно оценив его состояние, Маруся в сотый раз взялась сглаживать зарождающийся конфликт:
        - Алиса, сейчас же прекрати! - попробовала она одёрнуть дочь. Непривычный суровый тон дался жене плохо: голос подвёл, дрогнул, слова прозвучали скорее просительно и жалобно, чем строго. - Ты же видишь, папа и без того нервничает! Мы, наверное, просто посидим и переждём, да? Дождь кончится, и ты посмотришь, как всё починить?
        - Кому и папа, - вполголоса, но вполне отчётливо процедила девочка, и он, разумеется, услышал. Рывком распахнул дверь и вышел из машины. Ощущение было такое, словно на него вылили ведро холодной воды. Стуча зубами, склонился над «дворником», пытаясь оценить масштабы повреждения.
        К счастью, всё оказалось не так плохо. Он быстро убрал злополучный камень и снова вернулся в салон: потребовалcя гаечный ключ. Маруся что-то отрывисто выговаривала Алисе, умолкнув при его появлении. Руслан нашарил под сиденьем отвертку и опять захлопнул дверцу.
        Сражаясь с увечным стеклоочистителем, он изо всех сил старался привести мысли в порядок. Надо взять себя в руки. В конце концов, он взрослый человек, а Алиска - всего лишь четырнадцатилетний подросток. В этом возрасте все максималисты, что толку ругаться и доказывать свою правоту. Нужно быть терпимее, снисходительнее, мудрее…
        Однако мудрость давалась с трудом. Может, будь Алиса его собственной дочерью, всё было бы проще, и её выкрутасы не выводили бы из себя так сильно. Любимым детям прощают многое, если не всё.
        Но чужую вздорную девчонку любить не получалось. Да и обычная вежливость давалась всё хуже и хуже. Уже не впервые в голову закралась мысль: а не зря ли он всё это затеял? Зачем было брать на себя такую ответственность, тащить их неведомо куда? С другой стороны, для себя иного выхода не видел, а Маруська была его женой, и он любил её. Но брать с собой Маруську, бросив Алису, было немыслимо.
        Вроде бы теперь «дворник» должен заработать. Руслан, мокрый как мышь, плюхнулся на сиденье.
        - Замёрз? С тебя вода льёт, - виновато произнесла жена, как будто это она запустила камнем в стекло. Иногда заискивающие интонации её тихого голоса выводили Руслана из себя. Заставляли ощущать себя маньяком, который тиранит ни в чём не повинную жертву.
        - Ничего, согреюсь, - буркнул он. Стянул через голову насквозь мокрую футболку и повесил на спинку сиденья. Проверил: дворники послушно размазывали дождевые капли по стеклу.
        - Поедем или подождём, пока ливень кончится? - несмело спросила Маруся.
        - Поедем потихоньку.
        По правде говоря, ему осточертело это путешествие, хотелось быстрее добраться до места. Он рассчитывал оказаться в Каменном Клыке уже к вечеру, но теперь, из-за вынужденных остановок, данная перспектива выглядела всё более туманной.
        Маруся еле слышно вздохнула, но возражать не решилась. Руслан отлично знал, что жена предпочла бы переждать непогоду. Несколько лет назад они попали в аварию: автомобиль занесло на скользкой дороге. Он пытался вырулить, но избежать столкновения не удалось, и они врезались в столб. «Четырнадцатая» пострадала довольно сильно. Это вообще была невезучая машина, с которой вечно что-то случалось: то «раздели» на стоянке, то магнитолу спёрли, разбив боковое стекло. После той аварии Руслан на ней не ездил, отремонтировал и продал. Добавил денег, купил «Ниссан», который теперь сменил на «Опель».
        Они с Маруськой, к счастью, тогда отделались ушибами и ссадинами. Но страх, который испытала жена в те короткие мгновения, остался с ней навсегда, и он часто замечал его тёмную тень на дне её оленьих глаз. Видел, как она судорожно сжимает руки в замок, стоит ему чуть превысить скорость, знал, как боится она ездить в дождливую или снежную погоду, и всегда старался оградить её от таких поездок. Но сейчас Марусин испуг почему-то вызвал у него мстительную злую радость. Он сделал вид, что не замечает состояния жены и завёл двигатель.
        Они проехали совсем немного, когда дождь внезапно прекратился, как будто кто-то наверху завернул кран.
        - Надо же, как странно: взял и перестал! - на Марусином лице было написано такое облегчение, что Руслану стало стыдно. В самом деле, чего он на неё-то взъелся? Разве она виновата? Он повернул голову, улыбнулся жене и легонько сжал её тонкие пальчики. Она тут же радостно и благодарно улыбнулась в ответ.
        Оставив далеко позади Ростов-на-Дону, Руслан смирился, что сегодня в Каменный Клык им не успеть. Собственно, никакой спешки и не было - днём раньше, днём позже, ничего страшного. Просто не терпелось увидеть место, где им предстояло начать новую жизнь.
        Ближе к окончанию пути дорога становилась всё более утомительной. Когда проезжали Татарстан, Ульяновскую, Саратовскую, Волгоградскую области, приятно покалывало радостное нетерпеливое ожидание. Сейчас на смену ему пришла усталость. Выматывало не само путешествие: оно вполне могло бы оказаться приятным, если бы не маленький монстр, расположившийся на заднем сидении. Руслана измучило непрекращающееся чувство напряжённого ожидания очередной Алискиной выходки. Поначалу у него получалось игнорировать девчонку, но спустя сутки это стало почти невозможно. Он стискивал челюсти и пытался сосредотачиваться на пейзаже.
        За окнами тёмно-серого, словно приготовившегося к прыжку мощного «Опеля», пролетали леса и перелески, постепенно сменившиеся огромными открытыми пространствами, мелькали города, городишки и посёлки. Некоторые селения, преимущественно на Кубани, радовали глаз ухоженными домами и аккуратными улицами, однако слишком многие выглядели неприютными и полузаброшенными.
        Одно село запомнилось особенно. Машина ехала медленно, неуклюже подпрыгивая на кочках и колдобинах, каждую секунду рискуя провалиться в очередную дорожную яму. Людей не было видно: до самого выезда из села они так никого и не повстречали.
        Унылые, кривые дома, мутные полуслепые окна, украшенные рваными занавесками. Возле одного двора стояла тощая мосластая корова, кое-где возились в пыли встрёпанные грязные куры. Покосившаяся церквушка с облезшей позолотой куполов, чахлые, болезненные деревья… Единственным более или менее приличным, добротным зданием было казённого вида двухэтажное строение из красного кирпича. Руслан решил, что здесь располагается местная администрация и приготовился иронично усмехнуться, однако ошибся. В краснокирпичном доме находилось бюро ритуальных услуг «Последний приют».
        - Царство смерти, - в унисон его мыслям пробормотала Маруся.
        Они двигались с приличной скоростью, больше никаких препятствий на пути не встретилось, и проехать оставалось всего-то триста километров, однако последние пару часов за окнами было уже совсем темно. Мчаться ночью по незнакомым дорогам, руководствуясь лишь подсказками навигатора, который уже не раз заставил их повернуть не туда, куда следовало, побоялся. Будь он один, может, и рискнул бы, но Маруся сильно нервничала. Ничего не поделаешь, придётся останавливаться на ночлег.
        Сворачивая к первой попавшейся гостинице, с тоской думал, что нормально отдохнуть снова не удастся: он умел спать только дома, как бы ни была хороша и удобна чужая постель. Автомобилей на парковке оказалось немного. Он вышел из машины, открыл багажник, чтобы взять одну из сумок. Кондиционированный воздух не шёл ни в какое сравнение с мягкой прохладой южной ночи, и Руслан с наслаждением дышал полной грудью. Откуда-то сбоку доносились негромкие звуки музыки. Он посмотрел в ту сторону и увидел небольшое кафе, отчего-то наивно названное «Парижем».
        Он помассировал поясницу и с хрустом потянулся: от долгого сидения за рулем всё тело ныло. Хотелось сбросить одежду, принять душ и вытянуться на кровати. Маруся разбудила задремавшую Алису, и они втроём пошли к двухэтажному зданию с ярко освещённым фасадом.
        В холле было пустынно. Симпатичная, щедро накрашенная администраторша с затейливой причёской одарила их счастливой и, похоже, вполне искренней улыбкой: наверное, уже не ожидала, что сегодня могут заглянуть клиенты.
        - Здравствуйте, проходите, пожалуйста! У нас есть свободные комнаты! Очень удобные! Гостиница новая, вам всё понравится, - тараторила она.
        Пока Руслан оформлял для них двухкомнатный номер, Алиса бродила по вестибюлю и разглядывала скучноватые пейзажи, развешанные по стенам. В углу каждой картины стояла подпись художника - «Сайко».
        - Как, нравятся картинки? - жизнерадостно осведомилась администраторша и, не дожидаясь ответа, гордо выпалила: - Это Виктор Макарыч, директор наш, на досуге рисует!
        - Передайте вашему Макарычу, пускай лучше своим трактиром занимается. Нечего позориться и краски переводить, - произнесла Алиса, круто развернувшись и в упор уставившись на администраторшу. Та растерянно хлопала округлившимися глазами и не знала, что ответить. Добившись нужного эффекта, девочка удовлетворённо хмыкнула.
        - Алиса! - возмутилась Маруся и густо покраснела. Руслан решил поберечь нервы и не вмешиваться.
        - А что такое? Это же правда! Хочешь сказать, тебе эта убогая мазня по вкусу? - нахально ухмыльнулась Алиса.
        Ко всеобщему облегчению в этот момент входная дверь снова открылась, и на пороге показались мужчина и женщина. На руках у женщины спал рыжеволосый мальчик лет трёх. Администраторша поспешно всучила им ключи и переключила своё внимание на новых клиентов.
        Номер оказался вполне приличный, с большими удобными кроватями, кондиционером и телевизором. На стене красовалось очередное творение директора Сайко. Руслан достал из сумки свежее белье и футболку и направился в душ. Шум льющейся воды заглушал остальные звуки, но он точно знал, что Маруська и Алиса переругиваются за стеной. Точнее, Маруся несмело пытается что-то внушить дочери, а та огрызается в ответ. За последние несколько месяцев, что девочка живёт с ними, это стало привычным явлением.
        Спать улеглись далеко за полночь. Пока по очереди мылись, пока ужинали и готовились ко сну, прошли почти два часа. Руслан был не голоден и мог бы запросто ограничиться бутербродом с чаем, но знал, что жена расстроится. Каждый раз, когда Алиса откалывала очередной номер, ей было неловко, она чувствовала себя виноватой во всех смертных грехах. Если он откажется от еды, Маруся решит, что муж злится из-за Алискиной выходки. Так что он послушно съел походный ужин и даже выпил чаю с печеньем.
        Собираясь в дорогу, жена подготовилась основательно: наварила яиц и картошки, запихнула в сумку-холодильник сыр и колбасу, уложила в термос домашних котлет, взяла кофе и чай, печенье, яблоки, овощи. Руслан пробовал возражать, говорил, что поесть вполне можно и в придорожных кафе. Но Маруська оказалась непреклонна. Она считала, что в подобных заведениях царит полная антисанитария, да вдобавок тебе бессовестно скормят кошку под видом гуляша или бифштекса. Руслан быстро отступил, и теперь они поглощали припасы, которые она подкладывала им, приговаривая: «Кушайте. Смотрите, сколько тут всего!»
        Ночью, слушая сонное Марусино дыхание, он думал, что уже завтра увидит дом, о котором так долго мечтал, и место, на которое возлагал большие надежды. Он повернулся на бок и обнял жену левой рукой. Она завозилась и что-то пробормотала во сне. Маруська обладала счастливой способностью быстро засыпать в любых условиях. Руслан завистливо вздохнул и прикрыл глаза.
        Всё складывалось неплохо, но в душе отчего-то шевелился крошечный червячок. Что-то тревожило, не давало покоя. Он попытался понять, что именно, но не сумел. Наверное, дело в резкой смене обстановки и обычном волнении при переезде. К тому же Алиса изрядно портит настроение.
        Постепенно мысли становились более путанными, парадоксальными и туманными, текли вяло и неохотно. Незаметно Руслан заснул, уткнувшись в тёплое Маруськино плечо. Той ночью он увидел странный сон. В нём были незнакомые хохочущие люди, комнаты с огромными зеркалами, обнажённые женщины с хищными лицами, покосившиеся кресты и надгробия, а сам он петлял по запутанным дорогам, искал что-то и боялся найти.
        Маруся проснулась от его стона и удивлённо глянула на мужа. Тот всегда спал тихо, сон его был лёгок и невесом. Она мягко коснулась его влажного лба, погладила мужа по коротко стриженным жёстким волосам и поцеловала в уголок рта. Он нахмурился, но задышал ровнее. Она ещё некоторое время вглядывалась в бесконечно любимое лицо, потом опустила голову на подушку и устроилась поудобнее. Вскоре уже крепко спала.
        Утром Руслан не помнил своего диковинного сна. От ночных видений остался лишь невнятный привкус тревоги, но вскоре пропал и он.
        Глава 2
        Дом, в котором им теперь предстояло жить, понравился всем троим. Даже Алиса, которая с некоторых пор во всём занимала непримиримую позицию и предпочитала находиться в состоянии войны с миром, признала, что он «клёвый».
        В посёлке под названием Каменный Клык было несколько улиц: Приморская, Центральная, Солнечная и Ягодная выходили к морю, Поперечно-Приморская и Поперечно-Центральная пересекали их под прямым углом. В центре располагалась небольшая площадь с магазинами, кафе, банком, рынком, почтой и зданием поселковой администрации. Каменный Клык купался в зелени и цветах, несмотря на то, что дело шло к октябрю. На аккуратно заасфальтированных улицах было чисто и опрятно, а люди, которые попадались навстречу, приветливо улыбались, при этом одаривая приезжих слегка удивлёнными взглядами. Риелтор Вадим Дубцов, который занимался оформлением их нового дома, пояснил:
        - Поток отдыхающих схлынул. Редко кто приезжает.
        Вадим встретил их в центре посёлка, как и договаривались. Это был плотный кряжистый мужчина лет сорока с загорелым лицом, пышными усами и живыми тёмными глазами. Руки его были покрыты густыми чёрными волосами, и Маруся поймала себя на мысли, что они напоминают ей мохнатые паучьи лапы. Она поспешно отвела взгляд.
        - А почему посёлок называется Каменный Клык? - поинтересовалась Алиса.
        - Вон там, - Вадим неопределённо махнул рукой куда-то влево, - есть мыс. Он сильно выдаётся в море. Это и есть тот самый Клык. Будешь туда ходить, смотри, осторожнее. Не подходи близко к краю. Обрыв очень крутой, и земля вся в трещинах.
        - Она вообще не будет одна туда ходить, правда, Алиса?
        Девочка не удостоила мать ответом и жадно спросила Вадима:
        - А что, уже кто-то свалился?
        - Нет, - ответил слегка шокированный Алискиной реакцией риелтор, - по крайней мере, в ближайшие лет двадцать точно никто не падал.
        - Может, поедем уже смотреть дом? - меняя тему, спросил Руслан.
        - Да-да, конечно, - спохватился Дубцов и заспешил к серебристой «Вольво».
        Через несколько минут они уже стояли перед своим домом. Это было белое двухэтажное здание, огороженное высоким забором. Вадим достал ключ и открыл чёрную ажурную калитку, пропустив Руслана, Марусю и Алису вперёд. Они оказались в небольшом дворике, вымощенном разноцветной плиткой. По периметру располагались клумбы с цветами, стояли скамейки, справа виднелась увитая зеленью беседка, вглубь вела выложенная светлыми камнями дорожка.
        - За домом довольно большая территория, десять соток, там можно разбить сад, - громко говорил Дубцов, обрадованный тем, что дом явно нравится новым хозяевам. - На заднем дворе есть место для бассейна или площадки для отдыха. Некоторые устраивают летнее кафе для гостей - очень выгодно, между прочим. Пространство перед домом тоже ваше, можно устроить парковку.
        Они обошли дом и увидели, что к нему примыкает большая пристройка.
        - Дом строили как мини-гостиницу, предполагалось, что в сезон хозяева перебираются жить сюда. Здесь три комнаты и кухня, - объяснил назначение пристройки Вадим.
        Пространство, которому предстояло стать садом, пока выглядело неухоженным пустырём, поросшим травой. Работы был непочатый край, но по затуманившимся Марусиным глазам Руслан понял, что она уже строит планы, что и куда будет высаживать. Жена обожала возиться с землёй: сказывались деревенские корни.
        Дом, как и пристройка, был полностью меблированным и оборудованным - это входило в стоимость. Из Казани они привезли только одежду и личные вещи. На первом этаже располагался просторный вестибюль с телевизором, большими зеркалами, картинами в дорогих рамах, напольными вазами, кожаными угловыми диванами, журнальными столиками и фонтаном, который в данный момент не работал. Если честно, фонтан был пошловат: гологрудая русалка томно изогнулась на камне, держа в руках большой кувшин с широким горлом. Однако люди с менее притязательным вкусом нашли бы фонтан очаровательным, так что менять его Руслан не собирался.
        В глубине холла виднелась широкая лестница на второй этаж, закрытая дверь и арка. Пройдя через арку, они очутились в коридоре, по обе стороны которого располагались двери.
        - На первом этаже шесть номеров люкс, на втором - восемь номеров эконом, - рассказывал Дубцов и, предваряя расспросы, пояснил: - Они отличаются наличием-отсутствием кондиционеров и телевизоров. Холодильники и туалетные комнаты с унитазом, душевой кабиной и раковиной есть во всех номерах.
        Они бегло осмотрели комнаты. Везде стояла одинаковая мебель: кровати, столы, стулья, шкафы и тумбы. На окнах висели жалюзи, на стенах - репродукции картин Айвазовского, в номерах люкс на полу лежали ковры.
        - Как видите, ремонт или переделка не требуются. Что называется, заезжай и живи, - с довольным видом подытожил риелтор, когда они вернулись в холл первого этажа.
        - А что за той дверью? - спросила Алиса. Она вертела головой по сторонам и была похожа на ребёнка, который рассматривает новогодние подарки под ёлкой.
        «Да ведь она и в самом деле ребёнок. Ребёнок, который слишком часто ощущает себя лишним, недолюбленным. Оттого и дуется на весь мир», - подумал Руслан, ощущая нечто среднее между жалостью, грустью и виной.
        - Ах, да! Забыл показать вам самое главное! - хохотнул Вадим. - Там служебные помещения: кабинет и кладовая, пойдёмте.
        Дубцов открыл дверь, и они оказались на тесном пятачке, куда выходили две узкие простенькие двери светлого дерева. В кабинетик с трудом вмещались письменный стол, стул, два кресла и шкаф для документов, кладовая была до отказа забита бельём, покрывалами, полотенцами и прочими необходимыми вещами, которые аккуратно лежали на металлических стеллажах. Ещё здесь была гладильная доска и три стиральных машины.
        - Вадим, а зимой прежние хозяева жили здесь, в доме? - поинтересовалась Маруся.
        - Видите ли, они строили и оборудовали дом прошлым летом и осенью, однако уже в начале февраля этого года выставили его на продажу, - после едва незаметной паузы ответил Вадим.
        - То есть они здесь не жили? И отдыхающим его ещё не сдавали? - удивилась она.
        Руслан ни о чём Дубцова не спрашивал. Он знал, что бывшие хозяева, построив дом, почти сразу продали его агентству по недвижимости. Причинами не интересовался: мало ли, возможно, передумали заниматься гостиничным бизнесом. Или климат не подошёл. Однако Марусю, похоже, это озаботило.
        - Какое-то время хозяева здесь жили, но где именно - в доме или в пристройке, я не знаю. А гостей - тут так принято называть отдыхающих - действительно пока не было.
        Дубцов выглядел немного встревоженным. Его беспокоили настойчивые расспросы женщины. Вдруг той придёт в голову отказаться от сделки? Ведь документы ещё не подписаны! Хотя это маловероятно, успокоил себя риелтор: Камалов уже внёс залог за дом. И судя по всему, именно он был главой этой маленькой семьи. Руслан тут же подтвердил его мысли:
        - Отлично, что дом совершенно новый и здесь практически никто не жил. Мы именно на это и рассчитывали, - твёрдо произнёс он.
        - Но почему они его так быстро продали? - неуверенно проговорила Маруся. - Как будто избавились…
        Алиса не слышала этого диалога, а то непременно вставила бы свои пять копеек. Но в данный момент девочка была где-то во дворе.
        - Мало ли, какие у людей обстоятельства? Прекрасный дом, и незачем во всём искать подвох, - с нажимом сказал Руслан.
        В его голосе слышалось недовольство, и Маруся сочла за благо прекратить расспросы. Тем более что дом и в самом деле был выше всяких похвал и очень ей понравился. Действительно, бывшие хозяева могли уехать по тысяче разных причин.
        Осматривая пристрой, она и вовсе позабыла о своих мимолётных сомнениях. Решила, что, доведись ей делать это, она и сама обставила бы его точно также. По душе пришлось всё: и просторная светлая гостиная с современной мебелью, и оборудованная по последнему слову техники кухня с барной стойкой и большим круглым столом посередине, и уютная спальня с пушистым ковром и красивыми шторами, и будущая комната Алисы. Хотя над последней, конечно, стоило поработать. Здесь был сделан красивый ремонт, на окнах висели подобранные в тон цвету стен и потолка шторы, однако из мебели имелся только симпатичный платяной шкаф. Прежние хозяева, объяснил Вадим, планировали устроить здесь кабинет: выйдя на пенсию, Давыдов мечтал написать роман.
        - Значит, они пожилые? - удивилась Маруся. Она отчего-то была уверена, что неизвестные ей Давыдовы так же молоды, как и они сами.
        - Около шестидесяти. У него был бизнес, не помню уже, в какой области. Решил отойти от дел, говорил, что устал от суеты. Они с супругой собирались пожить на море, и в сезон сдавать дом гостям.
        - Надо же, как интересно, - равнодушно заметил Руслан.
        - Тем более странно, что они передумали и… - начала было Маруся, но тут же умолкла под предостерегающим взглядом мужа.
        Закончив осмотр, мужчины стали договариваться о сроках подписания договора. В итоге решили встретиться и оформить всё через два дня, в пятницу. Маруся с Алиской ушли за дом, и до мужчин долетали их взволнованные и радостные голоса.
        - Угодили своим девочкам? - улыбнулся Дубцов.
        - Похоже на то, - согласился Руслан.
        В глубине души он, конечно, волновался, опасаясь, что дом не произведёт того впечатления, которое произвёл на него самого, и жена не захочет жить здесь. Да и сам он видел дом вживую, не на фотографиях, которые присылал ему Вадим, лишь однажды. И то в течение получаса, не больше. При детальном рассмотрении запросто могла всплыть масса нежелательных подробностей.
        Переезд на море был спонтанным решением. Возможно, опрометчивым. И уж точно рисковым. На протяжении последних десяти лет у Руслана был небольшой бизнес по ремонту и отделке квартир. По образованию он был физиком и математиком, окончил соответствующий факультет университета и даже два года отработал в школе. Работа нравилась, преподавание приносило радость, ученики любили молодого учителя. Словом, карьера педагога давала всё, что нужно. Кроме нормальных денег.
        Руслан бы, конечно, в любом случае не голодал. Отец и мать, уважаемые профессора медицины (он - эндокринолог, она - гинеколог), хоть и были пенсионного возраста, имели обширную практику, народ на приём толпами валил. Семья всегда жила обеспеченно. Родители хотели приобщить к медицине и его, но Руслан категорически отказался.
        Словом, материальных проблем он никогда не знал. Однако сидеть на шее у мамы с папой - это как-то… не комильфо. Уволившись из школы, он долго ощущал, что совершил ошибку и, высокопарно выражаясь, предал самого себя, но со временем это чувство стиралось, становилось слабее, пока вовсе не исчезло.
        Он стал заниматься евроремонтом. Работал споро и с выдумкой, быстро оброс клиентами и постоянными заказчиками, а вскоре открыл собственное дело: сам квартиры не ремонтировал, этим занимались бригады рабочих. Однако бизнес, долгое время приносивший неплохой доход, в последние год-два стал угасать, и Руслан снова задумался о смене деятельности. Всё решилось буквально в одночасье.
        В феврале Маруська уволилась с работы и уехала в деревню к матери: та находилась при смерти. Жена пробыла в Смоляновке до начала июня. Вернулась, схоронив мать и привезя с собой Алиску.
        Нынешнее лето было самым сложным в истории их отношений. Уже через месяц после приезда Маруси и Алисы обстановка накалилась до такой степени, что он стал всерьёз подумывать о разрыве отношений, тем более что официально они и не расписывались. Просьба лучшего друга Олега слетать с ним на неделю в Темрюк, на Азовское море, пришлась как нельзя кстати. Олегу требовалась компания, точнее, моральная поддержка в улаживании кое-каких семейно-наследственных дел, а Руслан воспринял эти дни как возможность передохнуть и обдумать дальнейшую жизнь. Как хорошо сказано у Есенина: «Лицом к лицу лица не увидать, большое видится на расстоянии».
        Расстояние помогло понять две вещи. Во-первых, что Маруся ему действительно нужна. А во-вторых, он решил, чем будет заниматься, оставив свои ремонтно-строительные дела. Объезжая на арендованной машине побережье Азовского моря, покуда Олег бодался с родственниками, Руслан наткнулся на чудесное местечко под названием Каменный Клык.
        Ему остро захотелось навсегда остаться здесь, на берегу тёплого моря. Поселиться в одном из красивых уютных домиков, забыть о суровых зимах и мрачных, наводящих депрессию осенних вечерах.
        Отдых на Азовском море пока не столь популярен, как на Чёрном. Это на черноморских пляжах порой пятку поставить некуда, а тут спокойствие, тишина. И цены божеские. Поэтому желающих отдохнуть здесь становится с каждым годом всё больше. И на этом, при правильном подходе, можно заработать неплохие деньги.
        Руслан обошёл весь посёлок, и на одном из домов увидел табличку «Продаётся». По счастливому стечению обстоятельств риелтор, занимающийся продажей, оказался в тот день здесь и показал дом. Цена оказалась приемлемой. Он продал свою квартиру в Казани, родительский дом в пригороде - и ему хватило. Даже сбережения не пришлось трогать. На них он рассчитывал прожить до начала сезона отпусков и подготовить всё к приему гостей.
        Договорившись обо всём с риелтором, Руслан внёс залог, а по приезду в Казань продал недвижимость, закрыл ИП. И предложил Маруське уехать с ним к морю, взяв с собой Алису. Он искренне считал, что смена обстановки пойдёт им всем на пользу. Она разрыдалась от счастья и согласилась. Если честно, со страхом ожидала его возвращения, почти уверенная, что он объявит о разрыве отношений.
        Да и терять ей, по правде говоря, было нечего. Уехав много лет назад из деревни, жила на съёмных квартирах, на собственное жильё заработать не удалось. На материнское наследство (не слишком-то и богатое - дом тридцатилетней выдержки да огород пятнадцать соток), кроме неё претендовали двое братьев и сестра. Продавать дом в деревне, расположенной в ста сорока километрах от Казани, было делом заведомо провальным. На семейном совете решили уступить дом сестре: она единственная из всех осталась в Смоляновке, вышла замуж и жила у мужа.
        Так что из родной деревни Маруська вернулась с дочерью-подростком и грустной перспективой мыкаться по съёмным квартирам в статусе матери-одиночки. Но, конечно, не только поэтому она с радостью согласилась переехать на Азовское море. Больше всего и всех на свете (страшно признавать такое, но даже больше дочери!) она любила своего мужа.
        …Прощаясь в день приезда в Каменный Клык с Вадимом Дубцовым, он думал, что наконец-то в жизни их семьи начинается светлая полоса. Они заслужили всё это - и дом, и юг, и море, и покой.
        Руслан посмотрел вслед отъезжающей машине, развернулся и пошёл искать Марусю и Алису.
        Глава 3
        Первые пять дней в Каменном Клыке были, пожалуй, самыми счастливыми в Марусиной жизни. Она сразу влюбилась в огромный дом, который купил им Руслан, в нарядный пряничный посёлок, ласковый климат и, конечно, в море.
        Маруся с упоением занималась обустройством нового жилища и всякий раз, когда выдавалась свободная минутка, шла на берег. Это просто сказка, думалось ей. Открыл калитку, прошёл прогулочным шагом по тихой улочке - и вот оно, море!
        Каменный Клык расположился на высоком крутом берегу. Чтобы добраться до пляжа, нужно было осторожно спуститься по крутой лесенке с деревянными перилами и узкими ступеньками. Иногда Маруся сходила вниз, на почти пустынный осенний пляж, иногда любовалась водным простором сверху, сидя на лавочке. Купаться не решалась: середина осени, не жарко, а у неё больные почки. Да и плавать так и не научилась. Так что к морю ходила не попирать ногами его величавые воды, а любоваться. Благоговеть.
        Ей казалось, что море - живое. Оно дышало, переливалось на солнце, играло, шептало, меняло настроение. Каждый раз она здоровалась с ним и прощалась, а если была уверена, что никто не слышит, то могла и побеседовать вслух.
        Вчера, в воскресенье, они втроём отметили новоселье. В субботу из Темрюка привезли мебель в Алискину комнату. Стол, небольшую стенку, этажерки, тумбочки, кровать они втроём ездили выбирать в четверг. Купили огромный плазменный телевизор (оставшийся от хозяев утащила к себе Алиса), ночник (Руслан обожал читать на сон грядущий), постельное белье, комнатные растения, цветочные горшки и кучу всяких мелочей.
        Их маленький праздник удался. Казалось, что они стали ближе друг к другу и общались почти как нормальная семья. Вот если бы все вечера на новом месте были бы такими же! Хотя бы вполовину…
        Маруся, которую мать научила отменно готовить, расстаралась на славу. Да на такой кухне кто угодно почувствовал бы себя кулинаром от бога! Помимо шикарного гарнитура, большого обеденного стола, навороченной плиты, громадного холодильника и всевозможной кухонной техники, здесь была вся необходимая посуда и утварь. Интересно, как у прежних хозяев хватило духу оставить этакую красоту?
        Она запекла в духовке фаршированную утку, испекла пирог с яблоками и наготовила разных салатов. Даже Алиса, которая редко бывала чем-либо довольна, не высказала ни одной претензии. Не грубила, не дерзила, мило улыбалась и даже смеялась шуткам Руслана.
        «Руслан - замечательный», - счастливо думала Маруся, сидя на своей любимой лавочке. Как же ей с ним повезло! Зря мать мрачно предрекала:
        - Смотри, Маринка (на самом деле её звали Мариной, это муж придумал звать Марусей), нахлебаешься с ним горя!
        Правда, слово «горе» мать заменяла другим, более выразительным словечком, которое не произносят в приличном обществе. Она всегда была такая - невоздержанная на язык, чересчур прямолинейная и резкая. Совершенно ясно, в кого Алиска такая язва.
        Мать, не считая нужным скрывать своё мнение, была убеждена, что Руслан не пара простушке-Маринке. Городской, образованный, обеспеченный. Поздний ребёнок, единственный сын пожилых родителей (царствие им небесное, тихо ушли друг за другом два года назад). Живёт в огромной трёхкомнатной квартире, ездит на богатой машине, отдыхает за границей.
        К тому же красавчик, каких поискать. Он обладал не рафинированной, слащавой красивостью, а настоящей мужской красотой со всеми положенными составляющими: волевым подбородком, мощными бицепсами, широким разворотом плеч, узкими поджарыми бёдрами. Волосы его чуть вились, Руслану это почему-то не нравилось, и он коротко стригся, демонстрируя безупречно вылепленный, правильной, как у античных статуй, формы череп. У него были большие глаза удивительно яркого голубого цвета, что особенно необычно при тёмных волосах, и чётко очерченные губы.
        Маруся каждый раз замечала, как смотрят на него другие женщины. Не просто смотрят, а прямо-таки пялятся. Страшно гордилась им, но каждый раз вспоминала материны слова о том, что она, деревенская девчонка, не чета такому мужчине. Хотя, конечно, деревенские барышни тоже разные бывают. Иные умудряются так обтесаться и адаптироваться в городских джунглях, что держись, столица!
        Только это было не про Марусю. Робкая, уступчивая, она так и не научилась держаться уверенно и раскованно. Одевалась со вкусом, но без лоска. Улыбалась застенчиво, говорила тихо. Не умела показывать характер, брать напором, острословить. Не слепила из себя роковую красотку. Не сделала карьеру - да и не стремилась к этому. Правда, в институте отучилась. Но как пришла после окончания учёбы работать в детсад, так и проработала почти десять лет.
        Внешне тоже проигрывала мужу. Нет, страшненькой не была, но, как говорится, он как мужчина гораздо более эффектен, чем она как женщина. Стройная, но несколько угловатая фигура. Милое, ничем не примечательное личико. Правда, тёмно-каштановые волосы редкой гущины, а кожа сливочная, безупречная, и цвет лица такой, что ни пудрой, ни румянами, ни тональным кремом в жизни не пользовалась. Не было необходимости. К тому же выглядела Маруся намного моложе своих тридцати с небольшим. Их с Алиской часто даже принимали за сестёр.
        Иногда она спрашивала себя: что Руслан в ней нашёл? И боялась, что он просто ошибся, скоро поймёт свою ошибку и примется исправлять. А уж если вспомнить о том, какое прошлое у неё за плечами…
        В шестнадцать лет Маруся влюбилась в студента, который приехал к ним в деревню «на картошку». В тот короткий месяц они успели всё: и на тайные свидания побегать, и на звёзды ясной ночью полюбоваться, и под гитару попеть, и планов на будущее понастроить. Будущим летом Маруся оканчивала школу и собиралась приехать в Казань поступать в институт. А там, обещал Макс, и до свадьбы рукой подать.
        Максим уезжал в октябре, оставив любимой свой номер телефона и заверения в вечной преданности. Спустя месяц выяснилось, что не только. Когда девушка поведала об этом молодому отцу, тот отключил телефон и больше на контакт не вышел. Растворился в большом городе. Узнать фамилию будущего мужа Маруся, завертевшаяся в любовном водовороте, как-то и не подумала. Наверное, даже наверняка, Максима можно было найти: ведь она знала, в каком вузе он учится. Вот только какой в этом смысл?
        Нельзя сказать, что она так уж убивалась из-за предательства Максима. Если совсем откровенно, как только страсти поутихли и он уехал, любовный угар прошёл и туман рассеялся. Но ребёнок остался. И самым страшным представлялось сказать об этом маме.
        Для Маруси было полной неожиданностью, что мать, при её взрывном крутом нраве, не стала устраивать скандал. Дочь жалела, а не проклинала. Что ж, говорила, раз так, вырастим. Про аборт не упоминала.
        Может, дело было в том, что и сама она поднимала детей без помощи мужа. Когда жив был, пил беспробудно, вряд ли помнил, сколько у него отпрысков и кто они - мальчики или девочки. А потом утонул: провалился в прорубь, опять же сильно в подпитии. Марусе тогда было четыре года. Отца она не помнила совершенно.
        В памяти осталась только одна сцена. Маленькая Маруся и мама пришли из детского сада. Открыли двери в большую комнату - «залу», девочка рванулась вперёд и споткнулась о чьи-то ноги в серых брюках и чёрных носках. На пятке - круглая дырка. Она едва не свалилась рядом, испугалась, расплакалась. Ноги, разумеется, принадлежали отцу. Громко храпящее тело источало отвратительный запах. Пьяный отец не дошел до дивана, свалился посреди комнаты и заснул.
        Когда он умер, Ольга Петровна даже вид не делала, что горюет по покойному. Не считала нужным врать ни себе, ни другим. Хотя проводила мужа в последний путь «по-людски», со всеми положенными атрибутами.
        Братья и сестра были намного старше Маруси. Когда она родилась, Марии было семь лет, а двойняшкам Михаилу и Матвею - по девять. К тому моменту, когда приключилась Марусина беременность, все они уже были взрослыми людьми, имели семьи, жили отдельно от матери и сильно в ней не нуждались. Может, той стало одиноко, захотелось снова ощутить свою нужность, незаменимость для маленького человечка?
        Как бы то ни было, Ольга Петровна приняла беременность младшей дочки, пусть и неожиданную, и слишком раннюю. Последний учебный год Маруся доучивалась через пень-колоду. Аттестат ей выдали из жалости, нарисовав в нём вполне приличные оценки по старой памяти, а ещё - благодаря маминому авторитету: та заведовала школьной столовой.
        Надо сказать, никаких особых упрёков она не выслушивала, гонениям не подвергалась. Хотя было и показное сочувствие, и перешёптывания за спиной, и ехидство, и злорадные улыбочки - всего этого пришлось хлебнуть сполна. Но в основном люди отнеслись к ней сочувственно - любили за добрый нрав. Ну и, опять же, никто не стал бы связываться с Ольгой Петровной, женщиной решительной, суровой и языкастой.
        Рожала семнадцатилетняя мать тяжело. Может, врачи в районной больнице что-то напортачили, а может, действительно, таз был узкий, как, пряча глаза, объяснял потом маме врач. Как бы то ни было, через положенное время Ольга Петровна забрала дочь и внучку домой. Имя ребёнку придумала Маруся, и бабушке оно не понравилось. Она никогда не звала внучку «лисьим» именем Алиса. Сразу и навсегда переделала в Альку.
        Последующий год запомнился постоянным желанием спать: дочка оказалась на редкость крикливой и беспокойной. К тому же у Маруси не было молока, а от смесей у малышки были постоянные проблемы с кишечником. Только когда Алисе исполнилось года полтора, мать и бабушка вздохнули с облегчением: ребёнок стал спать ночами. И решили, что девушке надо устраивать жизнь, думать о будущем. Точнее, Ольга Петровна решила - как отрезала. В деревне для молодой девушки не предвиделось ни работы, ни перспектив в личном плане.
        Она уехала в Казань учиться. А до этого полгода со скрипом вспоминала школьную программу, штудировала учебники и бегала с вопросами к учительнице математики. Итогом титанических усилий стало поступление на экономическое отделение сельскохозяйственного института.
        Жить стала в общежитии. Училась и подрабатывала, потому что мать, к тому времени пенсионерка, деньгами помочь не могла, спасибо, за Алиской присматривала. А прожить на одну стипендию - нереально. На личную жизнь ни сил, ни времени уже не хватало, так что вопрос с поиском отца ребёнку оставался открытым.
        Дочь видела наездами. Поначалу скучала по ней страшно, рвалась обратно, ревела по ночам, но с годами привыкла к такому положению вещей. Окончив вуз, устроилась на работу и собралась забрать Алиску в город, однако мать встала на дыбы. В своей категоричной манере объявила, что нечего ребёнку дышать в городе пылью и гарью. Здесь и воздух свежий, и продукты натуральные.
        Ольга Петровна и представить себе не могла, как может остаться без своей Альки. Души во внучке не чаяла. Она вырастила четверых детей, была у неё ещё одна внучка и двое внуков, но никому из них не была так фанатично предана, никого не обожала так исступлённо, ни к кому не испытывала такой рвущей душу нежности, как к этой девочке. Ольга Петровна была Алиске матерью в большей степени, чем Маруся. Она лечила её от ветрянки и гриппа, учила давать сдачи соседским мальчишкам, делала с ней уроки, утешала, когда она ссорилась с лучшей подругой Катей. Разбиралась в её проблемах, успокаивала, поддерживала.
        В каждый свой приезд Маруся замечала, что, хотя дочь и любит маму, но главный человек в её жизни - бабушка Оля. На вопрос, не хочет ли Алиса жить с мамочкой в большом городе, девочка уклончиво отвечала, что она бы рада, но тут друзья, школа… И обе, конечно, знали, что дело не в этом.
        Алиска была живой копией своей бабки. Её клоном, более молодой версией. Они походили друг на друга не только внешне: крепко сбитая, плотная, с рыжеватыми волосами и крупными чертами лица, девочка даже отдалённо не напоминала мать или тонкокостного, узколицего отца. И не только характером: здесь коса регулярно находила на камень, и бабушка с внучкой страстно скандалили, а потом упоённо мирились. Они были похожи по духу, понимали друг дружку даже не с полуслова - с полувзгляда. В каждом жесте, улыбке, взгляде, принятых решениях и отношениях внучки с людьми Ольга Петровна узнавала себя.
        Словом, разлучать этих двоих оказалось нельзя. Да и удобнее одной в городе - проблем меньше, вынуждена была признать Маруся. И смирилась с таким положением вещей. С годами оно стало казаться единственно верным, возможным и правильным. И незыблемым.
        Пока этим летом Ольга Петровна не умерла.
        Марусино горе не шло ни в какое сравнение с тем отчаянием, в которое пришла Алиса. Вот тут она и осознала, что теперь до конца дней будет расплачиваться за то, что когда-то поддалась (с облегчением, что уж себе врать!) на уговоры матери, предоставила Ольге Петровне самой растить Алиску. Правда заключалась в том, что они с дочерью были чужими людьми.
        Она ничего не знала о том, что творилось в жизни её ребёнка. К тому же Алька обладала тяжёлым, колючим характером и находилась в весьма сложном возрасте. Маруся не понимала Алису и слегка побаивалась.
        А девочка словно мстила ей за бабушкину смерть и своё внезапное голое одиночество. Позабыла, что сама ни за что не соглашалась уехать от бабушки, и раз за разом обвиняла мать в том, что та её бросила. Перечила во всём из принципа. В лицо заявляла, что она плохая мать. Кукушка. Люто ненавидела Руслана, который раньше ей нравился. Но теперь тот факт, что у матери есть близкий человек, а у неё нет, казался невыносимым. К тому же, наверное, подспудно девочка чувствовала, что Маруся куда сильнее привязана к мужу, чем к дочери.
        Намешано тут столько, что не разгребёшь… Но Маруся верила, что всё наладится. Смена обстановки пойдёт им на пользу, сблизит. Она видела, что Алисе в Каменном Клыке нравится, и надеялась, что девочка освоится, привыкнет жить с матерью и отчимом, найдёт новых друзей. Правда, с учёбой было не ясно: ближайшая школа, как выяснилось, находилась в посёлке Радужный, в десяти километрах от Каменного Клыка. Как раз завтра они собирались поехать туда и выяснить, примут ли Алису.
        Пока сидела да думала, мешая мечты с воспоминаниями, погода окончательно испортилась. Утро было хмурое, но она надеялась, что днём разгуляется. Не разгулялось. Небо заволокло комкастыми тучами, ветер из ласкового стал пронизывающим, трепал волосы, холодил открытые плечи и руки. Маруся пожалела, что не догадалась взять с собой тёплый свитер: в лёгких брючках и кофточке без рукавов она быстро продрогла.
        Море заволновалось: седые волны, догоняя друг друга, набегали на берег и откатывались назад с сердитым шорохом. Азовское море не отличается такой яркой, пронзительной синевой, как, например, Чёрное, выглядит более суровым, аскетичным. Обычно бархатисто-серое, с едва заметным бирюзовым оттенком, оно на глазах потемнело до черноты.
        Она вздохнула и поднялась. Надо идти домой, не хватало замёрзнуть и простудиться. Может быть, муж уже вернулся. Он уехал в Темрюк, а после собирался зайти в местную администрацию. Да и Алиску не мешало бы проведать. Прошептав по обыкновению морю «до свидания», Маруся быстро зашагала к дому.
        Глава 4
        Руслану никогда не доводилось видеть настолько красивых женщин, как Ирина Афанасьевна Шустовская. Вживую, не на экране телевизора. Но внешность телезвёзд и кинодив - часто результат профессионализма пластических хирургов, косметологов, диетологов, модельеров, гримёров, парикмахеров, операторов и прочих умельцев, занимающихся современным мифотворчеством. Здесь же перед ним была женщина, прекрасная живой, природной красотой.
        Наведавшись в понедельник утром в поселковую администрацию, Руслан ожидал увидеть в кресле главы типичного немолодого чиновника или чиновницу в строгом костюмчике и очках. Столкнувшись с Ириной (так она просила называть себя), застыл на пороге, разинув рот. Любая фотомодель на её фоне выглядела бы невзрачной дурнушкой, чего уж говорить об обычных девушках.
        Ирина была блондинкой, причём, похоже, натуральной. Разрез больших зелёных глаз, форма бровей, рисунок губ, классический нос, аккуратный подбородок, высокий лоб - это лицо было настолько безупречно, что это казалось нереальным. Однажды он где-то прочёл, что идеальная красота скучна и невыразительна, во внешности настоящей красавицы обязательно должна присутствовать некая неправильность, призванная добавить индивидуальности. Глядя на Ирину, он понял: это полный бред. Изюминкой этой женщины являлась удивительная, уникальная, лишённая малейшего изъяна ослепительная красота.
        Вместо костюма на Шустовской был открытый топ, обнажавший покрытые ровным золотистым загаром плечи, и юбка, не скрывающая длинных стройных ног. Уши украшали крупные броские серьги, которые на любой другой женщине смотрелись бы вульгарно, а Ирине необычайно шли, подчёркивая совершенную линию скул.
        В довершение всего глава администрации была даже моложе Руслана: как позже выяснилось, ей было всего двадцать девять лет. К реакции на свою внешность она, видимо, давно успела привыкнуть, так что спокойно дождалась, пока Руслан придёт в себя, подберёт с пола челюсть и вспомнит, зачем явился.
        - Доброе утро, - смущённо поздоровался он. В памяти всплыл образ Маруси, и Руслану стало совестно, словно он только вылез из постели с любовницей.
        Он знал, что нравится женщинам, но жене не изменял. Почти. Пара-тройка мимолётных встреч не в счёт. Романов не заводил не из страха потерять Марусю: был уверен, что она простила бы. Просто не видел в этом смысла. Ради чего? В сущности, большинство женщин предсказуемы и однообразны. По крайней мере, таковы были многочисленные подруги, прошедшие через его холостяцкую жизнь.
        - Здравствуйте, Руслан. Я так и думала, что вы сегодня к нам заглянете, - улыбнулась Ирина.
        - Как вы догадались, кто я? - удивился он.
        - Это несложно. Посёлок у нас маленький, немногим больше ста пятидесяти жителей. Разумеется, я всех прекрасно знаю. У нас все друг друга знают, мы живём сплочённо, и когда на пороге появляется незнакомец, без труда можно понять, что это и есть наш новый сосед. Что касается имени, тут тоже просто. Дубцов был здесь на прошлой неделе, и рассказал, что дом на Приморской купила семья. Вадим занимается недвижимостью в Каменном Клыке, все сделки идут через него. Как видите, ничего необычного. Давайте знакомиться?
        Она обогнула стол и подошла к нему, протянув руку. От её прикосновения по телу прошла тягучая сладкая волна, во рту стало сухо. В Ирининых глазах промелькнула едва заметная понимающая усмешка. Аромат её духов был сладковатым, одурманивающим, как она сама. Пожалуй, это скорее вечерний парфюм, однако ей он, несомненно, шёл.
        - Присаживайтесь, - предложила она, опускаясь на диван. Он повиновался, однако предпочёл выбрать стоявшее рядом кресло. Ирина снова усмехнулась - уже более откровенно. - Вашу жену зовут Мариной?
        - Да, но я называю её Марусей.
        - Как мило. Сколько лет вашей дочери?
        - Алиса - дочь Маруси, - зачем-то поведал он.
        В глазах Ирины что-то промелькнуло - он не успел уловить, что именно. Она одобрительно улыбнулась и заметила:
        - Вы молодец. Не всякий мужчина сумеет принять и растить чужого ребёнка как своего.
        - Если любишь женщину, любишь и её ребёнка, - отрывисто бросил Руслан, раздражённый и собственным неуместным откровением, и (ещё больше) незаслуженной похвалой, в которой ему почудилась скрытая издёвка. Ирина чутко уловила его настроение и предпочла сменить тему. Деловито перечислила документы, которые следовало предоставить в поселковую администрацию, назвала сумму обязательных взносов, прояснила вопросы, касающиеся коммунальных платежей.
        Прощание получилось неловким. Внешняя притягательность Ирины была настолько выразительна, что появлялось навязчивое желание любой её жест и слово трактовать как приглашение к дальнейшему, более плотному знакомству. В планы Руслана совершенно не входил роман и, тем более, новые отношения, хотя ему показалось (понравилось так думать?), что Ирина не будет против.
        Он ушёл слишком поспешно. Лучше подошло бы слово «ретировался». Однако когда спускался по ступенькам, Ирина окликнула его:
        - Чуть не забыла! - Она стояла на верхней ступеньке, он на нижней. - У нас в Каменном Клыке есть давняя традиция: тридцать первого октября мы устраиваем Осенний бал. Вы, разумеется, приглашены. Ждём вас с женой и дочкой.
        - Тридцать первого октября? Это же Хэллоуин.
        - Мы не признаём этот праздник, - отрезала Ирина, - глупое нововведение, чуждое российской культуре. Как и Валентинов день. Так что не забудьте!
        - Но…
        - Никаких «но»! Отказы не принимаются! - Ирина смягчила резкость своих слов очаровательной улыбкой, развернулась и скрылась внутри здания.
        Не вполне придя в себя после утренней сцены, Руслан приехал домой и сразу занялся делами. Требовалось немного поколдовать с проводкой: в кабинете постоянно мигала лампочка, и это моргание действовало на нервы. Монотонная работа успокаивала, постепенно к нему вернулась способность мыслить рационально и хладнокровно. Что это он в самом деле? Ну, красивая. Но мало ли таких? Что ему за дело до неё? К тому же у такой женщины наверняка кто-то есть. От этой мысли стало одновременно и лучше, и хуже. С одной стороны, накатило облегчение, с другой - подступило что-то, похожее на ревность.
        С досады он неосторожно ткнул куда-то рукой, и его легонько дёрнуло током.
        - Дьявол! - громко выругался Руслан.
        - Привет! - сказала неслышно подошедшая сзади Маруська. - Ты, оказывается, уже дома? А я к морю ходила.
        - Оказывается, дома, - буркнул он и посмотрел на жену.
        Ему всегда нравилось смотреть на неё. Тонкая, гибкая, нежная. В ней была манящая беззащитность, детскость. Руслан сразу обратил на это внимание, когда они познакомились. С первых минут она вызвала в нём желание защитить, заступиться.
        Его фирма делала ремонт в садике, где работала Маруся. Он заглянул в бухгалтерию утрясти кое-какие дела. Так и встретились. Поначалу она не доверяла ему: позже он понял причину. Руслан никогда не искал лёгких путей, препятствия только разжигали решимость их преодолеть, и уже спустя пару месяцев она переехала к нему.
        Он ни разу не пожалел об этом - это была целиком и полностью его женщина. Женственная, мягкая, терпеливая, кроткая. Слишком бойкие, излишне самостоятельные дамочки его не привлекали. И уж конечно, он не потерпел бы, чтобы женщина рядом с ним превосходила его умом.
        Признаться, Руслан всегда относился к жене чуточку снисходительно. Как к существу милому и любимому, но, несомненно, стоящему чуть ниже на ступени. Куда вели ступени, что это вообще за лестница такая, он и сам не знал, и если бы кто-то предположил, что он считает себя лучше Маруси, гневно опроверг бы такое утверждение. И всё же… Это было что угодно: страсть, любовь, привязанность, но не отношение равного к равному.
        Втайне, не говоря ей, он решил сделать официальное предложение этой зимой. Точнее, под Новый год. Представлял, как она обрадуется.
        Сейчас она стояла перед ним, и, наверное, впервые в жизни он подумал, что было бы, окажись на её месте другая. Например, Ирина Шустовская. Руслан растерялся и оттого разозлился.
        - Что ты вечно к морю бегаешь? - грубо спросил он. - Надеешься алые паруса высмотреть, Ассоль? Лучше бы обед приготовила. Есть хочу, умираю.
        Маруся растерянности мужа не заметила, а вот на грубость слегка обиделась.
        - Уже давно всё приготовила, - прохладно ответила она, - а к морю хожу, потому что нравится. Ты же сам хотел, чтобы мне тут понравилось.
        В голосе жены прозвучал необычный для неё вызов. Это охладило Руслана, и он слегка извиняющимся тоном поинтересовался:
        - Что сварила? - Руслан знал, что Маруся обожает готовить и рассказывать, что приготовила. Это сработало, жена мигом перестала дуться. Её легкость и отходчивость всегда ему нравились.
        - Салат сделала, с курицей, помидорами, сладким перцем и брынзой. Хлеб испекла, мы с Алиской пол-утра с хлебопечкой разбирались. У меня же раньше не было. А ещё красный суп сварила. Со свёклой.
        У Маруськи была смешная привычка называть супы по цветам. Имелось три вида супов: белые - например, куриный, с фрикадельками, рисовый. Жёлтые - это рассольник, харчо, щи или солянка. И красные - томатный или борщ. Помимо цвета, обычно уточняла: «жёлтый с капустой» на человеческом языке обозначало щи, а «красный с помидорами» - томатный суп-пюре. Сегодня она имела в виду, что приготовила борщ.
        Странно, но вдруг Маруськина привычка, которая обычно казалась Руслану забавной, вызвала непонятное глухое раздражение. «Идиотизм какой-то. Деревенщина. Неужели нельзя говорить, как все нормальные люди!» - пронеслось в голове. Он еле удержался, чтобы не произнести это вслух, и сквозь зубы оборонил:
        - Ладно, иди пока. Закончу - тоже приду.
        - Хорошо, - покладисто согласилась она, - а ты долго будешь?
        - Нет, - коротко ответил он, всем видом давая понять, что мешать ему не следует. Маруся, как обычно, угадала его настроение и тихо удалилась. Но и эта понятливость сегодня пришлась не ко двору.
        Борщ был исключительный, как и всё остальное. Маруська отличная хозяйка, ничего не скажешь. Наслаждаясь вкусом еды, Руслан испытывал лёгкие угрызения совести за свои недавние мысли. Она держалась насторожённо: чувствовала, что муж не в духе, но не могла уловить причину.
        - Алиска где? Почему не обедает? - спросил он, чтобы не молчать.
        - Поела уже. За ней девочка зашла, соседка. Надей зовут. Они ушли куда-то, - пояснила жена.
        Когда она говорила о дочери, голос её всегда звучал слегка испуганно. Маруся боялась и проявлений Алискиного непростого нрава, и реакции Руслана. Метаться между двух огней нелегко, оставалось только надеяться, что со временем острота ситуации сгладится.
        - Хорошо, что подружка появилась, - одобрительно отозвался Руслан, и она заметно расслабилась, затараторила что-то про необходимость общения, подростковую дружбу, воспитание девочек. Хотя что она-то может знать об этом воспитании?
        К вечеру напряжение спало. Он с головой ушёл в планирование летнего кафе: они решили всё-таки именно его устроить на заднем дворе, а не бассейн. Жена великолепно готовит, это умение надо использовать. Лишний источник дохода не помешает. Нужно поставить несколько столиков (непременно деревянных, это же не вульгарная «стограмошная»), сделать крытую веранду с мангалом и летней кухней. Шашлыки он и сам сумеет пожарить. Или можно будет кого-то нанять, там посмотрим.
        Маруся возилась в гостиной с пледом: накупила разноцветной пряжи и теперь увлечённо вязала. Зимой будет здорово закутаться в пёстрый плед и дремать. Согревать тело, отогреваясь душой. Она считала, что вещи, сделанные собственными руками, помнят и хранят тепло и заботу этих рук.
        Алиска сидела в своей комнате. Что делала, неизвестно. Слышно было разноголосое бормотание, временами звучала музыка. То ли телевизор, то ли компьютер. Маруся несколько раз порывалась заглянуть в комнату, но дверь была заперта изнутри, а подходящего предлога, чтобы постучаться, не находилось. Просто так, безо всякого повода, постучать, зайти и спросить у дочки, как дела, узнать, чем она занимается, мать не решалась. Боялась нарваться на очередную грубость и резкий тон. Поэтому тихонько вздыхала и снова бралась за своё рукоделие.
        Утреннее радостное настроение не пропало бесследно, но как-то сжалось, потускнело. Это ничего - нормальный человек не может круглосуточно пребывать в состоянии счастливого возбуждения. Спокойствие куда более естественно. Однако прислушавшись к себе, поняла, что она вовсе не спокойна. Скорее, выжидает, прислушивается к чему-то.
        К чему тут можно прислушиваться? Обычная, чуточку скучноватая жизнь маленького посёлка. В местах, привыкших принимать, пропускать через себя потоки гостей-чужаков, жизнь в межсезонье замирает. Становится вялой, тягучей и…
        Не живой? Немного зловещей? Оттого и странное настроение, когда глубоко внутри, за несколькими слоями показного спокойствия и умиротворения, прячется опасливое ожидание.
        Что за глупости лезут в голову! Ничего зловещего, никаких опасений! Она резко дёрнула нить, и та порвалась. Маруся недовольно фыркнула, злясь на себя. Руслан поднял голову от бумаг и вдруг сказал:
        - Я тебя люблю! - И, глядя на её изумлённое лицо (он не часто позволял себе подобные изъявления чувств), добавил: - Хочешь, ребёнка родим? Бросай свои таблетки.
        Повисла пауза. Тишина сгустилась и набрякла. Губы у Маруси задрожали, в лице появилось что-то отчаянное. Она посмотрела на мужа взглядом, который, как позже выяснилось, он запомнил навсегда, и ничего не ответила. Но он и так всё понял. Подошёл к жене, обнял и прижал к себе. Она прильнула к нему, по щекам текли немые слёзы.
        Она-то знала, что он всё понял неправильно.
        Глава 5
        Во вторник, как и собирались, отправились в Радужный, договориться насчёт Алискиного обучения. Директриса оказалась приятной улыбчивой женщиной за пятьдесят. Школа - двухэтажное аккуратное здание из светлого кирпича, была похожа на ту, куда ходила Маруся, а вслед за ней - Алиса. «Родным повеяло», - с усмешкой оборонил Руслан.
        Директриса изучила Алискины документы, благосклонно покивала, глядя на ровные ряды пятёрок-четвёрок, и сказала, что с радостью примет девочку в школу. И ничего страшного, что в середине года - наверстает. Договорились, что Алиса приступит к обучению со следующей недели.
        Выяснилась приятная деталь: оказывается, детей, которые жили в Каменном Клыке, привозил на учёбу и развозил по домам школьный автобус. Нужно было только позвонить некоей Варваре Валерьевне (директриса дала телефон), которая занималась этим вопросом. Следовало обо всём с ней договориться и внести ежемесячную плату.
        Домой ехали в приподнятом настроении. Маруська связалась с Варварой Валерьевной, та попросила их подъехать к ней, чтобы познакомиться и обговорить детали. Жила она на улице Ягодной, и жена пообещала, что они подъедут в течение часа.
        Однако немного опоздали. Разгорячённый хорошими новостями, Руслан заболтался с Марусей и свернул не в ту сторону. В Каменный Клык вели две дороги, соответственно, имелись два въезда-выезда. Местные называли их Восточным и Западным, и чаще пользовались первым. Сегодня, перепутав повороты, он направил «Опель» другой дорогой, которая вела к Западному выезду и, как выяснилось, проходила вдоль кладбища.
        Риелтор, помнится, говорил, что в нескольких километрах от посёлка имеется погост, и теперь новосёлы увидели его собственными глазами. Обнесённое голубой металлической оградой, кладбище располагалось на ровном обширном участке, по большей части - открытом, лишь кое-где засаженном деревьями. Правда, в задней части погоста деревья росли куда гуще. Можно сказать, там был настоящий лес. Скорее всего, решил Руслан, в той части кладбища пока не хоронят.
        - Какое большое! - присвистнула Алиска.
        - Ничего удивительного, это старинный посёлок, - пожала плечами Маруся. - Сколько поколений умерло.
        - Интересно, нас тоже тут похоронят? - неожиданно выдала девочка. Она с интересом уставилась в окно, провожая глазами кресты и надгробия.
        Маруся и Руслан переглянулись.
        - Если останемся здесь жить, наверное, да. Думаю, всех местных здесь хоронят.
        Он старался говорить спокойно. Конечно, тема смерти столь же естественна, как и тема рождения, но вопрос Алисы почему-то вызвал неприятное чувство. К чему заводить такие разговоры?
        - По-моему, нам рано думать о смерти - давайте лучше решим, когда поедем затовариваться ручками-тетрадками. Алиска, тебе столько всего нужно! - Маруся попыталась перевести беседу в более жизнерадостное русло, но у неё ничего не вышло.
        - Умирать всегда рано, - отмахнулась дочь от слов матери. - Потому что не хочется. Бабушке и шестьдесят пять не исполнилось, а она взяла и умерла. Вон, сколько крестов! Получается, они все здесь крещёные?
        - Получается, так, - осторожно ответила Маруся.
        - Где же тогда церковь? - вполне логично поинтересовалась девочка.
        А ведь и правда. Возле сельских кладбищ почти всегда есть церкви или мечети, как у них, в Татарстане. Или же храмы имеются в посёлке. В последние десятилетия, когда религия снова вошла в моду, в большинстве поселений отстроили-отреставрировали культовые сооружения - люди охотно приобщались к вере. Или просто ходили заключать сделки с Всевышним. «Боже, помоги мне получить права (развить бизнес, взять кредит, выйти замуж), а я обещаю постараться в будущем году грешить поменьше. Или хотя бы регулярно каяться».
        Но в Каменном Клыке и его окрестностях церквей не наблюдалось. Руслан уже успел объехать посёлок и прилегающие территории, и точно это знал. Впрочем, им какая разница, есть или нет? Не сильно-то они и набожные.
        - Видимо, нет церкви. Тебе она зачем? Ты бы туда всё равно не пошла, - заметил он.
        - Может, пошла бы, - огрызнулась Алиса и поджала губы.
        «Вылитая бабушка», - подумала Маруся, увидев дочь в зеркале заднего вида.
        Остаток пути молчали. Алиска - недовольно, Маруся - с головой уйдя в воспоминания. Руслан думал о том, что больше этой дорогой ни за что не поедет. Вид кладбищ всегда навевал на него тоску.
        Варвара Валерьевна жила в огромном доме, выкрашенном в дикий розовый цвет. Архитектура была под стать цвету: банальная и пошловатая. Все эти башенки, мансарды, узорчатые карнизы - апофеоз безвкусицы, но следовало признать, что постройка добротная, что называется, на века, и смотрится трёхэтажный особняк внушительно.
        Хозяйка выбежала к гостям с такой радостной улыбкой, будто прибыли после долгой разлуки её родственники или близкие друзья. Она расцеловалась с Марусей в обе щёки («Какая вы хорошенькая, мы обязательно будем подругами!»), энергично пожала руку Руслану («Пожалуйста, называйте меня просто Варей»), ласково потрепала по плечу Алиску («Будете с моим Виталиком вместе в школу ездить») и предложила перейти на «ты».
        Это была довольно высокая, чуть полноватая женщина лет тридцати - тридцати пяти, большеглазая, черноволосая, с румяным круглым лицом и симпатичными ямочками на тугих щёчках. Ладная, округлая, сдобная, статью она напоминала казачку из «Тихого Дона».
        Варвара повела гостей в дом, без умолку треща на ходу. Руслана она быстро утомила, он не любил болтливых женщин, а вот Маруська, похоже, была в восторге от новой знакомой. Та, как выяснилось, тоже обожала готовить, а на досуге рукодельничала.
        Убранство дома, как ни странно, было выдержано в едином стиле, лаконичном и даже изысканном. Такое впечатление, словно строил дом один человек, а внутренней отделкой занимался другой. Вскоре выяснилось, что так на самом деле и было. Варя при первой же встрече, за чаем с домашней выпечкой, вывалила все подробности.
        - Дом первый муж строил, царствие ему небесное. Потом я вышла за Валика. Он приехал сюда отдыхать, остановился у меня и… Сами понимаете. Любовь и всё такое. У него жена осталась в Москве, он развёлся и вернулся сюда, ко мне. Виталик родился, в десятом классе учится, сейчас как раз в школе. Валик всё тут перекроил по-своему, он дизайном увлекается. Многим в Каменном Клыке интерьеры делал, - гордо сказала она.
        - А гостей где размещаете? - поинтересовалась Маруся и от души похвалила шоколадное печенье.
        - Это мой фирменный рецепт, я тебя потом научу, - довольно улыбнулась Варя. - А гостиницу мы уже не держим. Раньше, когда с первым мужем жила, держали. А теперь нет. Валик дизайном подрабатывает, пиццерию открыли. «Супер-пицца» называется. Видели, наверное, в центре.
        Все трое подтвердили, что видели, и что пицца - действительно, супер. Варя охотно рассказывала о подробностях здешней жизни. По её словам выходило, что детей в посёлке не так много. В садик малышей никто не водит, родители сами справляются. Да и нет в Каменном Клыке садика, а возить куда-то, в тот же Радужный, смысла нет. Другое дело школа.
        - Ириночка Афанасьевна, наша глава, дай ей Бог здоровья, золотая просто! Вы с ней уже знакомы? - частила Варя. - Выделила деньги, купила автобус, и уже сколько лет - благодать! Не надо голову ломать! Прямо из центра, от администрации, утром автобус отходит, и родители спокойны. Детей отвезут-привезут. Цена божеская!
        Она назвала сумму. Правда, скромная цена за такой несомненный комфорт. Маруся заметила, что при упоминании «золотой» главы администрации Руслан странно дёрнул подбородком. Надо будет приглядеться, что это за чудо такое, ювелирное.
        Варвара между тем продолжала сыпать историями из жизни посёлка. Рассказывала, кто где живёт, кто чем занимается. Поведала о ценах, порядках, о традиции праздновать Осенний бал в Хэллоуин. Руслан быстро потерял нить разговора и слушал, навесив на лицо вежливую улыбку, старательно подавляя зевоту. Алиска налегала на печенье и кексы. И только Марусю всё это живо интересовало. Про Осенний бал она слышала впервые.
        - Вас разве ещё не пригласили? - удивилась Варя и бросила беглый взгляд на Руслана.
        - Нет, - протянула Маруся.
        - Вообще-то пригласили, - неохотно ответил Руслан, - просто забыл тебе сказать.
        Она укоризненно посмотрела на мужа.
        - Мужчины! - понимающе вздохнула Варя. - Вам обязательно понравится наш праздник. Бывает очень весело.
        - Не сомневаюсь, - улыбнулась Маруся, - мне всё здесь нравится.
        Они поболтали ещё минут десять и уже собрались уходить, когда в комнату вошёл высокий худощавый мужчина. У него были светлые глаза, впалые щёки и короткие тёмные волосы с проседью. Мужчина заметно сутулился, как и многие люди немалого роста.
        - Не знал, что у нас гости, - глуховато произнёс он.
        Варя резво вскочила со стула и чуть не вприпрыжку подбежала к мужу. Чмокнула в губы, ничуть не стесняясь посторонних, и сказала:
        - А вот и Валик! Валик, это новенькие, с Приморской! Я вас сейчас познакомлю.
        Она принялась по очереди называть их имена. Валик вежливо, но сдержанно приветствовал их, наклоняясь вперёд и бережно вкладывая свою ладонь в их руки. Будто это был какой-то особый, хрупкий подарок. Здороваясь с хозяином дома, Руслан испытал странное чувство. Ему показалось, будто он знает этого человека. Его лицо, сутулость, манера здороваться, голос… Где-то он уже всё это видел. Но где? Вспомнить никак не удавалось. Валик тоже пару раз странно на него посмотрел. Изучающе, серьёзно и вместе с тем воровато. Спешил быстрее отвести взгляд.
        - Извините, мы с вами раньше не встречались? Такое знакомое лицо, - не выдержал Руслан.
        - Не думаю, - покачал головой Валик, - вы из какого города?
        - Из Казани. А вы, я знаю, москвич.
        - Москвич, - подтвердил Валик, - и в Казани, кстати, пару раз бывал, но уже давно. И вас точно не видел, - он улыбнулся удивительно открытой и приятной улыбкой.
        - Наверное, похож на кого-то, - предположила Варя, и принялась рассказывать очередную байку.
        На этот раз - про похожих друг на друга людей. Потом поговорили о типажах лиц, плавно перешли на детей. Вырваться от словоохотливой гостеприимной Вари было не так-то просто. Спасло то, что Валик деликатно намекнул: он не прочь пообедать. Гости тут же вскочили и засобирались домой, понимая, что хозяйке теперь не до них. Прощались бурно, обещая общаться, дружить и чаще забегать друг к другу в гости.
        Уже поздно вечером, укладываясь спать, Руслан вспомнил, где видел Валика. Точнее, вспомнил, на кого тот похож. Варя была права: он напоминал отцовского приятеля, бывшего однокурсника, который уехал из Казани то ли в Питер, то ли в Москву. Имени его не помнил, видел всего однажды, когда тот приехал на отцовский юбилей. Десятилетнему Русе мужчина запомнился благодаря подарку, который привёз: это была не какая-то глупая игрушка, а великолепный, настоящий взрослый бинокль в шикарном кожаном футляре. Разумеется, щедрый даритель из далёкого детства и сегодняшний Валик были разными людьми. Отцовскому приятелю сегодня должно быть не меньше восьмидесяти.
        Руслан успокоился. Он терпеть не мог, когда забывал что-либо, будь то название фильма или имя известного артиста. Мучился до тех пор, пока не удавалось-таки вспомнить. Сердился на себя, но не мог перестать копаться в архивах памяти. Слава Богу, в этот раз дело ограничилось одним днём. А однажды он почти целую неделю пытался вспомнить имя популярного голливудского актёра. Помнил эпизоды, сцены из фильмов, где тот снимался, лицо его издевательски стояло перед внутренним взором, но ни названия или сюжета фильмов, ни имени вспомнить не удавалось. В итоге утром, сразу после пробуждения, в голове всплыло - Джон Траволта! Мука закончилась.
        В четверг они ездили в Радужный, за покупками для Алисы. Приобрели сумку, пенал, кучу авторучек и карандашей, тонкие и толстые тетради, дневник, обложки, ластики и прочую дребедень. А ещё - спортивную форму, школьную юбку и жилет (как велела директриса), три красивые блузки светлых оттенков и две пары туфель. Венчал всё это красивый дорогущий блокнот-ежедневник в кожаном переплёте. Зачем он был нужен Алиске, неизвестно. Скорее всего, просто понравился. Но жена купила ежедневник без разговоров, потому что стремилась во всём угодить дочери. Выторговывала спокойное существование: лишь бы та не провоцировала конфликтов. Маленькая негодяйка давно это поняла и беззастенчиво пользовалась.
        Дома Алиска сразу унеслась в свою комнату разбирать покупки. Маруся подошла к Руслану, прижалась лбом к его груди. Постояла так минутку, потом подняла голову и негромко спросила, косясь на дверь в детскую:
        - Хорошо, что она пойдёт в школу, да?
        - Да, - согласился Руслан.
        - Друзья появятся, заботы… Отвлечётся, времени свободного не останется на всякую дурь. Может, в кружок какой-то захочет ходить. Или секцию. Знаешь, она ведь хорошо рисует.
        - Правда? - безразлично спросил он. - Что ж, если захочет куда-то пойти заниматься, здорово будет.
        - Удачно всё купили, как думаешь? - Маруська часто спрашивала об очевидных вещах, и Руслана это удивляло или раздражало, в зависимости от расположения духа.
        - Конечно, удачно, малыш, - покладисто ответил он. Сегодня настроение было хорошее.
        Алиска тем временем перемерила по очереди свои туфельки и все три блузки с новой формой, повертелась перед зеркалом и осталась довольна собой. С новыми одноклассниками надо знакомиться во всеоружии. Пусть видят, что она не какая-то колхозница, а очень даже красивая современная девушка.
        Покончив с примеркой, Алиса аккуратно уложила в новую сумку дневник, тетрадки, пенал с карандашами и авторучками. Учебники обещали выдать в школьной библиотеке. Потом, конечно, в сумке образуется каша из обрывков бумаг, тетрадных листков, смятых рваных обложек, исписанных ручек и обломков карандашей без грифеля, но первые пару дней Алиса будет ревностно следить за порядком. Новенький, приятно пахнущий блокнот девочка тоже засунула в сумку, полюбовавшись им, и в которой раз бегло пролистнув глянцевые плотные странички. Его можно было и не брать в школу, но Алиса решила взять. Вдруг пригодится.
        Аккуратно застегнув молнию, она поставила сумку возле стола и с удовольствием окинула её взглядом. Сумка была красивая и модная.
        Девочка улеглась на кровать и принялась фантазировать, как пройдёт первый день в новой школе. Алисе очень хотелось, чтобы выходные быстрее закончились и наступил понедельник.
        Глава 6
        Суббота началась как обычно: пробуждение, умывание, завтрак. Руслан встал с кровати, когда было почти одиннадцать, Алиска и того позже. Маруся, ранняя пташка, испекла блинчики, достала сгущёнку и джем, заварила кофе.
        Солнце за окном светило так отчаянно, что казалось, на дворе разгар лета, можно пойти на пляж, нырять и плавать до посинения, а потом валяться на горячем песке, впитывая благодатную лучистую энергию.
        Руслан сидел за столом, прихлёбывал густой ароматный напиток, ел горячие золотистые блинчики и читал книгу. Никак не мог избавиться от этой привычки: знал, что читать за едой вредно, но ничего не мог с собой поделать. Без чтива еда казалась безвкусной. Маруся поначалу выказывала слабое недовольство, жаловалась, что он отгораживается от неё книгами, но постепенно поняла, что не в силах это переломить.
        Сегодня он читал новый роман Питера Джеймса, который купил несколько дней назад в ещё одном прибрежном посёлке под названием Ракушка. Съездил туда по совету дизайнера Валика, чтобы присмотреть строительные материалы для летнего кафе. Валик сказал, там дешевле, чем где-либо. Так оно и оказалось. Руслан посмотрел, выбрал, что надо, приценился, договорился о поставке и, довольный собой, прошёлся по соседним магазинчикам.
        В посёлке оказался весьма приличный магазин «Книгочей», с богатым выбором литературы на любой вкус. Хозяин, Сергей Сергеевич Наумов, сам страстный книгоман, найдя в лице нового покупателя родственную душу, долго рассуждал о книжных новинках, о катастрофически, поголовно нечитающем населении, сложностях ведения бизнеса в таких непростых условиях, а напоследок подарил дисконтную карту. Руслан, нагруженный книгами, клятвенно заверил, что «Книгочей» приобрёл в его лице постоянного клиента. Расстались с Сергеем Сергеевичем почти друзьями. Тот обещал звонить и сообщать о пополнении ассортимента.
        Теперь (иногда в ущерб домашним делам) он жадно поглощал приобретённые книги. Читал быстро, полностью погружаясь в атмосферу повествования и подчас слабо реагируя на происходящее в реальности. В то субботнее утро Руслан тоже выпал из жизни, получая огромное удовольствие от блинчиков, кофе и захватывающего сюжета признанного мастера остросюжетной прозы. Когда он «вынырнул», спор был в самом разгаре. Как позже рассказала зарёванная Маруся, всё началось вполне невинно, а потом - слово за слово и понеслось…
        Мать спросила, чем дочка собирается сегодня заняться. Та ответила, что пойдёт с соседкой, Надей Сысоевой, в центр. Опять с Надей.
        При ближайшем рассмотрении девушка не слишком понравилась Марусе. Она была на два-три года старше Алисы, заочно училась в каком-то техникуме и постоянно околачивалась дома. Облик Сысоевой вызывал у Маруси неприязнь: нахально-туповатая мордашка с густо подведёнными глазами, осветлённые кудри, визгливый смех, татуировка на плече в виде бутона розы и сердечка, привычка носить вызывающе короткие юбки с полными карманами семечек (наверняка курит и после «зажёвывает») и выводящая из себя привычка тянуть слова. «Здра-а-асть» вместо нормального «здравствуйте». Несколько раз Маруся слышала, как девчонка виртуозно матерится. Бездельница, лентяйка, ограниченная девица, эта Надя была совершенно не подходящей компанией для Алисы.
        Ничего такого вслух она, разумеется, не произнесла. Мягко напомнила, что до школы осталось только два дня. Может, стоит почитать, порешать какие-то примеры или задачки - мало ли, вдруг в новой школе требования к ученикам выше, чем в той, Смоляновской. Миролюбиво сказав, доброжелательно, безо всякой издёвки, потом Маруся рыдала. Да и не умела она подковыривать. Но Алиска вспыхнула и ощетинилась. В словах матери ей почудилось что угодно, но только не искреннее участие и забота.
        - Не надо мне указывать, как учиться, - заявила Алиска, - тебя никогда не волновало, какие у меня оценки, нечего прикидываться!
        - Что значит «не волновало»! - возмутилась Маруся, отставив чашку с кофе в сторону. - Очень даже волновало!
        - Решила наверстать упущенное? - не слушая мать, продолжила Алиса. - Будешь корчить из себя строгую мамашу, уроки начнёшь проверять? Скажи уж сразу, тебе просто Надька не нравится! Я сразу заметила, как ты на неё пялишься!
        - Ничего я не пялюсь! Причём тут эта Надя? Мы о тебе говорим!
        - Притом! - Алиса говорила всё громче, и Руслан наконец оторвался от чтения, недовольно хмурясь и пытаясь разобраться, из-за чего весь сыр-бор. - Притом! Надька раскованная, делает, что нравится! А тебе надо, чтобы все по струнке ходили! Котлеты твои жрали и нахваливали! Пледики вязали! Плиту вылизывали! А я не хочу! И не буду!
        - Я никого не заставляю есть и… вязать, - обескуражено отбивалась Маруся. Мысль, что её, всю жизнь стремящуюся подстроиться, угодить, собственная дочь считает кем-то вроде домашнего тирана, не укладывалась в голове.
        - Тоже мне, святоша! - в полный голос быстро говорила Алиска. Щеки её раскраснелись, глаза сердито сверкали. - Я себе друзей сама буду выбирать. Ты мне не указ! А этот, - она мотнула головой в сторону Руслана, - тем более.
        - Полегче на поворотах, Алиса! - вмешался он.
        Но девочка не собиралась сдерживаться. По-видимому, несколько дней затишья не прошли даром: энергия требовала выхода.
        - Ага, не нравится? Вот и мне тоже не нравится, что вы мне постоянно указываете. А Надька…
        - Эта твоя Надя - вульгарная шалава, - не сдержалась Маруся, - хочешь стать на неё похожей?
        - Кто бы говорил! Мне, между прочим, и без Надьки есть в кого быть шалавой! На себя посмотри! Ребёнка нагуляла, родила за партой, а туда же, мораль читает!
        Стало тихо. Алиса, похоже, сама от себя не ожидала таких слов. Выкрикнула - и испугалась. Застыла на стуле. Маруся вздрогнула, побледнела, закусила губу. Глаза её наполнились слезами, она хотела что-то сказать и не смогла. Встала и выбежала из комнаты.
        Алиса и Руслан остались одни.
        Скорее всего, это был тот самый момент, когда можно было обернуть в свою пользу сложившуюся в семье непростую ситуацию. Нужно было заставить девочку в полной мере ощутить чудовищную недопустимость таких слов, заставить пожалеть о них, напомнить, что матери пришлось несладко в жизни; она ошибалась, но очень любит дочь и хочет стать ей другом… Тем более Алиса и сама уже пожалела о своей вспышке.
        Но понимание этого пришло позже. И Руслан повёл себя, как мужчина, женщину которого обидели.
        - Ты что себе позволяешь, дрянь? - процедил он. - Кто ты такая, чтоб судить мать? Она из кожи лезет, лишь бы тебе угодить, а ты… Имей в виду, я такого в своём доме терпеть не намерен!
        Он говорил жёстко и зло, не делая скидки на возраст, не задумываясь, как смягчить удар, скорее, наоборот. Алиса отреагировала ожидаемо. Раскаяние и растерянность были отброшены и забыты, снова поднял голову гнев, девочка вскочила со стула и завопила:
        - Да знаю я, что вам обоим на фиг не нужна! Лицемеры проклятые! Только и думаете, как бы от меня избавиться! Я вам чужая! «В своём доме!» - яростно передразнила она. - Конечно, в твоём! Извини, что дышу здесь твоим воздухом! Что живу здесь! Мать как собачонка за тобой бегает, на всё готова, лишь бы её покормили и погладили, а я не буду! Я… да пошли вы оба!
        Маруся из соседней комнаты слышала яростные крики дочери. Она сидела на кровати в спальне и плакала, никак не могла остановиться. Это было начало долгой череды слёз: с того дня она рыдала каждый день. Алиса выкрикивала беспощадные, несправедливые слова, и каждое из них кнутом било по оголённым нервам. А потом с грохотом хлопнула дверь, послышались торопливые удаляющиеся шаги. Девочка куда-то умчалась. Наверное, к своей Надьке, будь она неладна.
        Через минуту в спальню зашёл муж.
        - Что ты ей сказал? - Маруся смотрела на него, и лицо у неё было сморщенное, жалкое, в красных пятнах.
        - А что я мог сказать? - сердито и вместе с тем растерянно ответил Руслан. Он не ожидал вспышки такой обжигающей ненависти. - Приструнить хотел. Сказал, нельзя так с матерью говорить. А она…
        - Я слышала, - грустно перебила Маруся. - Она ушла?
        Он кивнул и сел рядом с женой.
        - Вернётся, никуда не денется. Куда тут бежать-то?
        - Знаю, что вернётся, но… Может, пойти поискать? - нерешительно предложила она.
        - Да-да, иди, беги! Она и без того тебе на шею села и ножки свесила, а тут совсем обнаглеет.
        Он и вправду так считал. Детям, а тем более подросткам, нельзя давать воли. Они как зверьки, живут инстинктами, проверяют старших на прочность. Дал слабину - пиши пропало. В глубине души Руслан считал, что и с женщинами так же: стоит им понять, что они имеют над тобой власть - и всё. Можешь быть уверен, воспользуются этой властью на полную катушку.
        Маруся, как обычно, послушалась мужа. Немного успокоившись, она и сама согласилась, что Алисе не помешает подумать над своим поведением. Остынет, взвесит всё, попросит прощения. А вот если она, мать, взрослый человек, побежит за ней к Надьке (девочка, ясное дело, там, где же ещё?) с уговорами и просьбами помириться, та выкинет ещё и не такой фортель. И не раз.
        Она умылась, накапала успокоительных капель с резким пряным запахом, убрала со стола. Муж сказал, что сегодня - никакой работы. Надо расслабиться. Ближе к вечеру они поедут, купят чего-нибудь вкусного. Например, Варварину пиццу, от которой Алиска была в восторге, мороженого (Маруськина слабость) и креветок (Руслан обожал морепродукты и готов был есть их каждый день). И, непременно, необычайно вкусного и ароматного местного вина. Устроят себе романтический ужин.
        Наверное, к этому времени уже вернётся надувшаяся Алиска и, будем надеяться, у неё хватит ума попросить прощения. Может, и хорошо, что девочка выплеснула эту муть со дна души. Иногда нужно высказать то, что тебя мучает. Покричать, поплакать. Маруся откровенно поговорит с ней, найдёт слова, чтобы объяснить, как она любит дочь.
        Она ни разу не говорила с Алисой о том, как та появилась на свет. О предательстве Максима, о том, как тяжело быть беременной в семнадцать лет, как обидно ловить сочувствующие и злорадные взгляды. Как горек статус матери-одиночки, как непросто выживать в большом городе, как мучительно стыдно, что твоего ребёнка растит мать…
        И про Руслана расскажет, какой он добрый и великодушный. Маруся расскажет, и Алиса поймёт. Наверное, им следовало поговорить гораздо раньше. Но ничего, лучше поздно, чем никогда. Они помирятся, конфликт забудется, и всем станет легче. Она вытирала посуду и мысленно репетировала свою речь.
        Однако давящее предчувствие не отпускало. В голове неожиданно всплыл неприятный эпизод, который приключился с ними по пути на юг, и который она попыталась выкинуть из памяти.
        Это произошло то ли в Саратовской, то ли в Волгоградской области, теперь уж и не вспомнить. Справа от них возник оставшийся безымянным городишко, один из тех сонных провинциальных городков, где дома не выше пяти этажей. Обычно они старались просто объезжать их по окраине, следуя указаниям навигатора, чтобы не терять времени. Но Руслану потребовалось то ли масло автомобильное, то ли ещё что-то, и они свернули с основной трассы и заехали в городок. Петляя по тихим улочкам в поисках магазина автозапчастей, наткнулись на симпатичную, по всей видимости, недавно отреставрированную церковь.
        Марусе вдруг захотелось зайти внутрь. Постоять, помолчать перед иконами, подать записки, поставить свечки, вдохнуть благостный, душноватый аромат ладана и горящих свечей. Попросить у Бога, чтобы всё сложилось хорошо там, куда они направляются.
        Даже если не особенно веришь, хочется переложить часть ответственности на чьи-то плечи. Обратиться с просьбой в тайной надежде, что кто-то услышит тебя и решит её выполнить. А почему бы и нет? Ведь не так уж много ты и нагрешила, не такой уж плохой человек, чтобы Бог проигнорировал твои робкие надежды…
        Руслан остановил машину, и они, все втроём, зашли в храм. Дочь не стала ёрничать и отказываться: послушно повязала голову платком, выудив его из пёстрой кучи, что лежала на скамье возле входа. У мужа было специфическое отношение к Богу: он не отрицал - «что-то такое есть», но… Но это не имело для него большого значения. Его растили люди разных национальностей и вероисповеданий: мать, русская, была православной, татарин-отец - мусульманином. Сын так и не приобщился ни к той, ни к другой вере, лишь время от времени заходил за компанию с женой в церковь. Но она знала, что эти редкие визиты оставляют его равнодушным.
        Каблуки Марусиных туфель звонко цокали по полу, и она старалась ступать на носочки, чтобы не нарушать тишину, не мешать. Храм был просторный и светлый. Старинные, потемневшие от времени иконы висели вперемешку с недавно написанными образами. Теплились лампады. Мерцали, медленно оплывая, свечки на золочёных подносах. Тихо перешёптывались старушки-служительницы. Склонив голову, стояла и плакала перед иконой Божьей Матери молодая женщина. За руку она крепко держала маленькую девочку. Малышка шмыгала носом, нетерпеливо переминалась с ноги на ногу и с любопытством вертела головой. Руслан дал жене несколько мелких купюр, они с Алисой купили в церковной лавке свечки и двинулись вглубь храма.
        Когда они, спустя минут пятнадцать, вышли на улицу, щурясь от яркого света, муж уже стоял возле входа и ждал их. Они пошли к машине, не разговаривая, думая каждый о своём, и на пути их возникла женщина. Одета в лохмотья, на лице - жалобное и скорбное выражение. Рот перекошен в плаксивой гримасе. В руках - картонка с надписью: «Помогите погорельцам, люди добрые! Одна с детьми осталась на улице». Преградив им дорогу к машине, женщина заныла:
        - Помогите, за ради Христа! Бедствуем, кушать нечего, сама не ем, дети голодные сидят уж какой день!
        Руслан полез за бумажником. У Маруси денег с собой не было, а то бы она, конечно, тоже помогла несчастной. Хотя, по правде говоря, измождённой женщина не выглядела. Румяные круглые щёки, полные руки, яркие, отнюдь не бледно-синюшные губы. Да и лохмотья её выглядели ненатурально. Смахивали на театральный костюм.
        - У меня только тысяча, - неловко произнёс муж и добавил извиняющимся тоном: - Только что в церкви всю мелочь отдали.
        Нищенка не растерялась. Выудив из глубин своего заношенного платья вполне приличный, добротный пухлый кошелёк, она бодро проговорила, нимало не смущаясь:
        - А давайте я вам сдачу дам! Вы сколько дать хотели? Полтинник?
        Маруся изумлённо раскрыла рот. Алиска в голос расхохоталась. Руслан потемнел от гнева и прошипел, отчётливо выговаривая слова:
        - А ну, пшшла отсюда, прошмондовка!
        Они чуть не бегом направились к машине. Почему-то было стыдно и неудобно. А псевдонищенка выкрикнула им вслед:
        - Сам иди! И сучек своих забери! Чтоб вам пусто было! Чтоб вы передохли все!
        Она старалась не слушать, не обращать внимания. Но настроение было испорчено. Одухотворённость, тихое спокойствие исчезли без следа, перечёркнутые этим «чтобы вы передохли». От спонтанного похода в церковь осталось тяжкое, досадное ощущение.
        …В пять часов, когда они садились в машину, чтобы ехать за покупками, Алиса так и не вернулась. И в половине седьмого, когда приехали обратно, нагруженные пакетами, тоже. Звонить на сотовый было бесполезно: вылетев из дома, девочка оставила мобильник в своей комнате. Руслан сдвинул брови и буркнул:
        - Ладно, время детское. Набегается и придёт. В конце концов, надо её когда-то воспитывать!
        Маруся жалобно покосилась на дом Надьки и ничего не ответила. Они вместе накрыли стол в гостиной, он открыл вино. Несмотря на обилие вкусностей, ужин удовольствия не доставил. Жена то и дело глядела на дверь, Руслан испытывал странные чувства. В груди теснились вина за свою резкость, жалость к Марусе, боль за Алису. И при этом - смутное удовлетворение: девчонка получила по заслугам! За последнее было стыдно: эти жестокие мысли будто бы принадлежали не совсем ему.
        Они быстро, не смакуя, выпили вино. Поели, почти не воспринимая вкуса еды, о чём-то поговорили. Ближе к восьми Руслан прервал воспитательную пытку.
        - Идём, - решительно сказал он и поднялся из-за стола.
        Маруся, ни слова не говоря и не спрашивая, куда, потянулась вслед за ним к дверям. Уже через минуту они стояли возле дома Сысоевых, приземистого одноэтажного строения, словно распластавшегося по участку. Забор был обычный, сетчатый, и она увидела, что в здание, помимо центрального, ведут ещё несколько входов. По всей видимости, там располагались номера для постояльцев.
        Руслан нажал на кнопку звонка возле калитки, потом ещё раз. Никто не вышел: очевидно, звонок не работал. Он уже собрался попробовать позвать хозяев, как дверь отворилась, и на пороге дома показалась Надя Сысоева. На ней были узкие светлые брючки, водолазка ядрёного малинового цвета и короткая курточка. Увидев, кто пришёл, она не спеша спустилась с крыльца и, старательно покачивая бёдрами, направилась к калитке. Взгляды, которые она при этом бросала на Руслана из-под косой чёлки, были откровенно призывными. Маруся почувствовала, как к её беспокойству за дочь примешивается раздражение.
        - Здраа-а-асть, - по обыкновению прогундосила Надька, перекатывая во рту жвачку.
        - Добрый вечер, - отрывисто произнесла Маруся. Руслан ограничился коротким кивком. - Надя, Алиса ведь у тебя? Позови её, пожалуйста.
        - Нету её, - невозмутимо ответила девушка, методично работая челюстями.
        - Как нет? - хором спросили они. Оба ни на секунду не сомневались, что Алиска зализывает раны в компании новой подружки. Больше ни с кем из местной молодёжи она знакома не была.
        - Так, - лаконично отозвалась Надя, - нету и всё. Мы хотели в центр сходить с утра, а она не пришла. Я одна ходила. Только вернулась.
        - Ясно, - помрачнел Руслан. Перепуганная Маруська вцепилась в его руку. Надя, не смущаясь присутствием жены, открыто строила глазки симпатичному соседу.
        - Может, зайдёте? - обратилась девушка исключительно к нему.
        На этот раз Маруся не обратила внимания на её неуклюжие заигрывания.
        - Надя, ты не знаешь, куда Алиса могла пойти?
        Девушка повела плечами.
        - Не-а, не знаю. Так не зайдёте?
        - Не зайдём.
        Руслан круто развернулся и, не обращая более внимания на барышню у калитки, потащил Маруську к их дому. Надя обиженно смотрела на их удаляющиеся спины, потом выдула огромный розовый пузырь и показала им вслед язык.
        - Что теперь делать? - со слезами в голосе пробормотала Маруся.
        - Что, что… Искать, - ответил он. - Объедем весь посёлок. В пиццерию зайдём, поспрашиваем везде. Здесь идти-то особо некуда. Сидит, небось, в какой-нибудь кафешке. Сопли на кулак наматывает. Посёлок небольшой, кто-нибудь её точно видел. Найдём!
        Голос его звучал уверенно, и Маруся немного успокоилась. Руслан всегда знал, что делать, и она привыкла полностью полагаться на него. У них была неощутимая разница в возрасте, всего два года, но ей часто казалось, что муж гораздо старше, мудрее и опытнее.
        Однако на сей раз он ошибался. Никто не видел Алису. Зайди она хоть на минутку, не осталась бы незамеченной. Потратив больше трёх часов на поиски и расспросы, они вынуждены были признать: Алиса не появлялась ни в одном кафе, не заглядывала в магазинчики. Не заходила на почту, не покупала пиццу в заведении Варвары. Варя и Валик, искренне расстроенные и испуганные, обзвонили всех знакомых и соседей, спрашивая, не видел ли кто новенькую жительницу Каменного Клыка. Ответ каждый раз был отрицательный.
        Уже совсем стемнело. Они беспорядочно кружили по улицам, вглядываясь в окружающий мрак. Блестели фонари, уютно золотились окна домов - сиротливые пятна в сплошной черноте ночи.
        - Здесь очень темно, - севшим, огрубевшим от слёз голосом выговорила Маруся. - Ты заметил?
        - Что ты хочешь, село. Звёзды смотри, какие яркие, - отозвался он.
        Крупные, искрящиеся ночные светила и правда казались куда ближе, чем они привыкли видеть у себя в городе. Словно широко распахнутые небесные глаза, они приглядывались к тому, что происходит здесь, на земле. Южные звёзды, совсем другие, чужие созвездия…
        «И зачем только мы сюда приехали!» - впервые с тоской подумала Маруся. Она изо всех сил старалась найти дочь, всё на свете отдала бы, только бы своенравная, взбалмошная Алиска сейчас оказалась рядом. Окружающие уговаривали её: никуда не денется, здесь и преступности-то нет, волноваться не о чем. Дурит сумасбродка, характер показывает, родителей дрессирует. Сидит себе преспокойненько где-нибудь на отдалённом бережку: пусть, мол, поволнуются…
        Она соглашалась подождать. Позволяла уговорить себя. Честно пыталась успокоиться. Но глубоко внутри уже поселилась устойчивая, тоскливая уверенность: у неё нет больше дочери. Она слишком мало её знала и, главное, недостаточно любила, чтобы эта любовь могла образовать вокруг Алисы плотное защитное кольцо и уберечь от любой беды.
        Глава 7
        Алиска вылетела из дому как бешеная. Едва сдерживая рыдания, неслась по улице, не глядя под ноги, не разбирая дороги. У неё и мысли не возникло пойти к Наде. Если честно, она пела соседке дифирамбы исключительно в пику матери. Новая знакомая успела её разочаровать, и дружить с грубой примитивной девицей у Алисы не было никакого желания.
        Дело было не в манере краситься и одеваться и не в том, что та дымила без передышки. Алиска и сама могла покурить за компанию. Да и вино разок попробовала, за что была нещадно выпорота бабушкой Олей. «БабОлей», как её в одно слова звала внучка. Оказалось, что Алисе невыносимо скучно с Надей: та была девушкой без извилин и юмора, с убогим кругозором. Интересы её ограничивались парнями, дискотеками, шмотками и прочей лабудой. Она даже в компьютерные игры не умела играть по причине тупости. Могла разве что в социальных сетях перебрасываться полуграмотными сообщениями с такими же придурками, как и она сама. Просто больше Алиса никого здесь пока не знала, вот и приходилось довольствоваться малым. Она надеялась, что школе познакомится с нормальными ребятами, и тогда её общение с соседкой ограничится рамками «привет - пока».
        В общем, мимо Надиного дома она промчалась, не оглянувшись. Неслась прочь из посёлка, в сторону моря. Она точно так же была влюблена в него, как и Маруся. Если бы они хоть раз поговорили с матерью по душам, та точно знала бы, где искать дочь. Но вот не поговорили. И пока Маруся пребывала в твёрдой уверенности, что Алиска ревёт на Надином татуированном плечике, та бежала туда, где ей всегда становилось легко и спокойно - на берег моря.
        А если точнее, на мыс Каменный Клык.
        Разумеется, она наведалась туда почти сразу же после приезда, заинтригованная рассказами риелтора. Это место очаровало её с первого взгляда. Во-первых, здесь никогда никого не было. Видимо, люди боялись обвала пород, и старались обходить обрыв стороной. Во-вторых, сверху открывался вид, от которого у Алиски выступали слёзы на глазах и перехватывало горло. Такое труднообъяснимое, пронзительное ощущение. От восторга хотелось одновременно орать во весь голос, смеяться и плакать. Бескрайняя - не получалось подобрать лучшего слова, как она ни пыталась! - водная гладь. Серовато-зелёные величавые воды. Казалось, будто пьёшь этот простор, эту ширь, но в то же время она поглощает тебя, захватывает. И ты растворяешься, таешь в её глубине.
        Иногда вдали проплывают корабли, крошечные и бесшумные, словно игрушечные. А ты стоишь на самом краю обрыва, и шальной ветерок треплет волосы. Страшно, но это какой-то особый, весёлый, сладкий страх, пополам с хмельной радостью. Иногда девочке хотелось разбежаться и прыгнуть в бездну. В Алискиной душе жила иррациональная уверенность, что при этом не свалишься камнем в водную пучину, а взмоешь кверху, будешь парить, как птица…
        Чтобы попасть на мыс, нужно было взять сильно влево от посёлка, перейти через большой луг, преодолеть неглубокий овраг и чахлый перелесок. Эта была короткая дорога, а имелась ещё и длинная, как в сказке про Красную Шапочку. Обычная просёлочная колея, пыльная и серая, вела от окраины Каменного Клыка, вилась параллельно береговой линии и внезапно обрывалась почти у самого мыса. Здесь же лежал необычной формы серый камень.
        Он был похож на гриб с огромной, метра полтора шляпкой и короткой ножкой. Наверное, камень лежал здесь давно и намертво врос в землю. Может, из-за него мыс и назвали Каменным Клыком, предположила Алиса, впервые увидев странный «гриб». Может, раньше он был ещё больше. Девочка попробовала сесть на него, но почему-то это было неприятно. Тёплый на ощупь, камень, тем не менее, холодил, вымораживал всё внутри. Воздух над ним казался подвижным, наэлектризованным. Алиса вскочила и больше сидеть на камне не пробовала. Да и вообще обходила его стороной.
        Сам мыс, сильно выдающийся в море, был совершенно лысым, лишённым растительности. Сухая, словно вытоптанная, растрескавшаяся земля без единой травинки или кустика. Чем ближе к краю обрыва, тем глубже были змеящиеся трещины. Гора постепенно, слой за слоем, обваливалась, сползала к морю. А оно настойчиво билось, ласково звало к себе там, внизу, у подножья утёса, год за годом подтачивало твердь. Рано или поздно и то место, на котором стояла сейчас Алиса, тоже обрушится вниз, но девочку это ничуть не пугало. Она попросту не думала об этом.
        Особенно сейчас. В голове роились сердитые, мстительные и отчаянные мысли. Алиса всхлипывала, размазывая слёзы по щекам, и жалела себя. Эх, была бы жива бабОля! Она бы успокоила, поняла… И показала всем, как обижать любимую внучку! Алиска мысленно вела с бабОлей нескончаемый диалог. Выговаривала ей за ранний уход, за то, что бросила её одну. Жаловалась на мать и Руслана. Рассказывала, как ей нравится море. Делилась сомнениями и опасениями. БабОля слышала и вроде бы даже отвечала.
        Постепенно Алиска немного успокоилась. Сквозь обиду и горечь стал пробиваться стыд. Не стоило ей говорить такое маме. Они с бабОлей часто разговаривали про неё. БабОля с ласковой усмешкой называла маму «рассомахой», что означало - непрактичная, доверчивая, тихоня безответная. Как ребёнок. Такую всякий обидеть может. И обижали, бывало. Мать не знала, что бабушка давно поведала внучке о её появлении на свет. О том, как внезапно впервые влюбилась погружённая в учёбу и домашние заботы Маруся. И о том, как возлюбленный предал её, а она ни на секунду не задумалась о том, чтобы избавиться от непрошенного младенца. Выходит, мама её, Алиску, не предала…
        БабОля в красках расписывала, как тяжело вынашивать ребёнка, будучи незамужней и такой юной. Быть предметом обсуждений учителей, одноклассников и односельчан. Лишиться выпускного и перспектив. Подружки уехали в город поступать, а Маруся отправилась в роддом. Они бегали на свидания и вечеринки, а она ночами качала орущую Алиску. И много ещё рассказывала бабОля, втайне надеясь, что внучка ни в коем случае не повторит ошибок матери.
        Алиса очень любила маму. Не так, как бабОлю, которую считала чем-то вроде части себя самой, и потому не могла без неё обходиться ни дня. БабОля была защитой, опорой и при этом - вторым «я». Пожалуй, любовь Алисы к Марусе была похожа на любовь к сестре. Причём не к старшей, а к младшей. Той, которую надо оберегать, лелеять и защищать.
        Когда в жизни матери наконец-то появился мужчина, бабушка и внучка восприняли его совершенно одинаково: настороженно, опасливо, ревниво и в то же время с надеждой. Потом, когда познакомились поближе, опасения постепенно растаяли. Руслан был отличным парнем, который вроде бы не собирался бросать и обижать Марусю. Правда, бабОлю беспокоило, что он чересчур, по её мнению, умён и красив. Алиска не соглашалась, даже дулась: как и любой ребёнок, она была убеждена, что её мама - самая лучшая.
        БабОля со смехом рассказывала случай, который произошёл с Алиской, когда той было лет пять. Маруся забрала малышку в город, и они отправились в зоопарк. В какой-то момент девочка отстала от матери, и они ненадолго потеряли друг друга из виду. Алиска принялась реветь, звать маму, вокруг немедленно начала собираться толпа, и кто-то спросил, мол, какая из себя твоя мама - чтобы легче её отыскать. И Алиска тут же выпалила: «Моя мама - это та, которая самая красивая!»
        Девочка совершенно не возражала против того, что мать устроила-таки личную жизнь: у неё самой была бабОля, пусть бы и у матери кто-то тоже был. В большом городе одной плохо.
        Всё изменилось, когда бабОли внезапно не стало. Алисе было так страшно остаться без человека, на котором замыкалось её существование, который стал осью всей жизни, что она готова была обвинить в этой потере весь мир. Теперь у Маруси был Руслан, а у Алисы - никого. Искать опору в лице матери казалось странным: она давно привыкла относиться к ней, как к маленькой и неразумной. Чаще всего Алиска, умная и проницательная девочка, сама понимала, что её нападки и издевательства над матерью и Русланом бессмысленны, но ничего не могла с собой поделать. Ей больше не хотелось оберегать маму от несовершенного мира. Хотелось уколоть побольнее, уязвить, задеть.
        Правда, теперь, по прошествии какого-то времени, видя непрекращающиеся попытки матери примириться с ней, подружиться, Алиска немного успокоилась, стала оттаивать. Вид огорчённого очередной выходкой Марусиного лица перестал доставлять удовольствие. Девочка постепенно возвращалась к себе прежней, ещё немного - и их отношения пошли бы на лад, как мечтала Маруся.
        Но сегодня она швырнула матери в лицо непростительные, несправедливые слова, которые отбросили их отношения назад, к исходным позициям.
        Алиса стояла на краю обрыва и не знала, что делать. Ей больше не хотелось скандалить и ругаться. Но и возвращаться домой с поджатым хвостом тоже не вариант. Было бы здорово, если бы они увидели её стоящей здесь и решили, что она собирается спрыгнуть. Мама бы заплакала и закричала, а он начал уговаривать отойти от края. В итоге, после долгих препирательств она бы, разумеется, подошла к ним, мама обняла бы её и принялась целовать, а отчим был бы весь бледный, с поджатыми губами и дрожащими руками. А как иначе! Из-за его резкости чуть не погиб человек!
        Потом они отправились бы домой, помирились, поговорили. Они с мамой поплакали, а Руслан выпил бы коньяка, чтобы прийти в себя. Алиса даже великодушно решила попросить у них обоих прощения…
        Всё это было прекрасно, но, к сожалению, несбыточно. Ни одна живая душа не подозревала о её привычке приходить на мыс Каменный Клык. Матери и отчиму и в голову не придёт искать её здесь! Да и вообще - никому. Впервые безлюдность этого места показалась Алисе досадной, навевающей безнадёгу и меланхолию. Внезапно ей захотелось поскорее уйти отсюда. Морской пейзаж показался тревожным и тоскливым, заставляющим чувствовать себя потерянной и одинокой.
        Алиса повернулась, чтобы уйти.
        Вернее, хотела повернуться, но не успела.
        Внизу, у своих ног, девочка заметила странное движение и слегка наклонилась рассмотреть, что это такое. Первой мыслью было: под землёй копошится крот. Красновато-коричневая почва вспучивалась, набухала, ходила ходуном, словно что-то ворочалось, силилось пробиться на поверхность. Алиса понимала, что надо отбежать подальше от края, да и рвануть отсюда куда подальше («А лучше было бы вовсе никогда, никогда, никогда сюда не приходить!»)
        Но она ничего не могла поделать: стояла как пригвождённая. Словно в дешёвом фильме ужасов, когда героиня-идиотка спускается в подвал, кишащий зловещими тварями, или упорно лезет в дом с привидениями. Алиса смотрела на непонятное движение земли, на стремительно разбегающиеся во все стороны лучики-трещины и не могла пошевелиться.
        На мгновение девочке показалось, что это корявые корни какого-то дерева, неизвестно откуда взявшиеся на абсолютно лысой земной поверхности. Но уже через секунду она осознала, что видит перед собой руки. Человеческие руки. Перепачканные в земле, костистые, с узловатыми толстыми пальцами и грязью под длинными острыми ногтями, они слепо шарили вокруг. Руки были похожи на толстых уродливых червей, и Алиска всё смотрела и смотрела на них. В голове испуганно вопил чей-то голос: беги отсюда, чего застыла, спасайся, не стой столбом! Налетел порыв ветра, бросив ей в лицо сухую пыль и крупицы разрытой земли. Алиса задохнулась, закашлялась, замахала руками и очнулась. Невозможность, чудовищность происходящего открылась ей вдруг с какой-то особенной ясностью. Девочка громко закричала и сделала шаг назад, приготовившись бежать.
        Убежать не получилось. Одна из рук вдруг скользнула отвратительной змеёй, стремительно метнулась к Алисе и цепко ухватила девочку за хрупкую лодыжку. Пальцы (сквозь тонкую ткань она почувствовала, какие они холодные) жадно сомкнулись на её ноге. Девочка тоненько завизжала и в отчаянии затрясла свободной ногой, силясь освободиться из тисков, но ничего не получалось. Пальцы вцепились намертво.
        - Помогите! Кто-нибудь! - верещала Алиса, но спасать её, конечно, было некому.
        Внезапно рука резко дёрнула девочку на себя. От неожиданности Алиса потеряла равновесие и больно шлёпнулась. Падая, прикусила язык и взвыла от новой боли. Оглушённая, растерянная, она словно превратилась в кричащий, визжащий, ничего не соображающий комок боли и страха.
        Вторая рука обхватила её левую ногу, и теперь обе руки вместе принялись с тупой, механической настырностью подтаскивать девочку к краю пропасти. Алиса вывернулась, и теперь лежала на животе. Она кричала, изо всех сил пытаясь зацепиться хоть за что-то, царапала ногтями сухую неподатливую землю, но всё равно неумолимо скользила в сторону обрыва.
        Она разодрала щёку, переломала все ногти, но, не обращая внимания на укусы боли, яростно боролась за свою жизнь. Больше Алиса не тратила сил на крики о помощи: поняла, что рассчитывать придётся только на себя. В какой-то момент ей показалось, что хватка ослабла, и она вот-вот сумеет высвободить ноги из захвата. Алиса по-звериному зарычала и рванулась с силой, которой никогда в себе не подозревала. Напрасно. Мощный рывок выбросил её на самый край, и Алиса повисла над бездной, в последний момент уцепившись израненными руками за кромку, беспомощно болтая ногами в воздухе.
        Неизвестно из каких глубин преисподней возникшие руки бесследно сгинули неведомо куда. Никто больше не пытался убить Алису, но она уже поняла, что ей не выжить. Сознание скорой смерти было абсолютно ясным. Алиса поняла, что её вот-вот не станет. Она медленно повернула голову и посмотрела через плечо. Там, далеко впереди, всё так же простиралась морская гладь. Прекрасная и равнодушная к тому, что Алискина жизнь, в буквальном смысле, висит на волоске. Девочка скосила глаза вниз, и увидела большие, выступающие из воды, камни; пенящуюся мутную воду; разбивающиеся о подножье скалы волны. Сейчас волны казались ей отвратительными, ждущими, жадными. Как она не замечала? Это же не гребни, это развёрстые в сладострастном голодном оскале пасти…
        Зрелище бездны, которая терпеливо поджидала свою жертву, подстегнуло Алису предпринять новую попытку спастись. Она вскинула голову и попыталась покрепче ухватиться за край обрыва. Руки онемели от усилий, ныли и дрожали. Удерживать тело на весу было труднее с каждой минутой. Алиса со свистом дышала, лихорадочно выбрасывала вперёд ноги, стараясь упереться ими в склон горы, нащупать опору, чтобы ослабить напряжение. Собраться с силами и вскарабкаться наверх. Наконец ей это удалось, она коснулась правой ногой земли и перенесла на ногу тяжесть тела. Перевела дух. Так, теперь попробуем подтянуться повыше.
        Жажда жизни вспыхнула в ней с новой силой. Ещё немного, уговаривала себя Алиса, ещё совсем чуть-чуть! Возникшую прямо над ней на обрыве фигуру она заметила не сразу. Точнее, увидеть-то увидела, но поначалу сознание, до краёв заполненное вопросом спасения жизни, проигнорировало негаданного посетителя. И только спустя несколько секунд в измученный мозг пробился сигнал.
        - Ты?! - натужно прохрипела Алиса, едва не разжав руки от потрясения.
        Потому что человека, который появился перед ней, быть здесь никак не могло. И тем не менее, он - точнее, она, стоял в двух шагах.
        - Я, - сказала бабОля, опускаясь на колени.
        Теперь её лицо оказалось почти вровень с Алискиным. Видна была каждая чёрточка, каждая складочка и морщинка. На бабОле было тёмно-бордовое трикотажное платье, которое она надевала в особо торжественных случаях, волосы уложены в гладкий пучок, на носу - очки «для улицы».
        Сознание Алисы словно бы раздвоилось, расплавилось. Умом она прекрасно понимала, что бабОли тут быть не может, она давно умерла и похоронена за две тысячи километров от Каменного Клыка. Но жгучая надежда на избавление и неизбывная вера в чудо заставила её собрать остатки сил и отрывисто проговорить:
        - Помоги! Вытащи меня!
        БабОля ничего не ответила. Она улыбнулась. Точнее, растянула в стороны пластилиновые, накрашенные коралловой помадой губы. К радости эта безжизненная гримаса не имела ровно никакого отношения. Показались ровные белые зубы. Три года назад бабОля вставила протезы, долго к ним привыкала, заново училась говорить и есть. Существо, которое прикинулось бабОлей, продолжало всё шире и шире распахивать белозубый рот, разводя его в стороны, вверх и вниз, как пиранья. Из развёрстой глотки вырвался утробный, низкий хохот, ничуть не похожий на заливистый, заразительный бабОлин смех. Тело, затянутое в бордовую ткань, заходило ходуном. Нестерпимо запахло гнилью.
        Алиса принялась надрывно кричать. И дальше уже кричала безостановочно. Тварь в облике её любимой бабОли, продолжая заходиться истерическим подвывающим хохотом, достала из кармана белый кружевной платок и принялась размахивать им перед Алискиным лицом. «Прощается! Оно прощается!» - ярко полыхнуло в голове. И, в подтверждение этой мысли, существо шустро поднялось на ноги и широкими квадратными каблуками бабОлиных новых туфель, купленных прошлой весной в Казани, стало топтать Алисины пальцы, вынуждая девочку отцепиться от края обрыва. Адская боль, в тысячи раз превосходящая всё то, что Алиске доводилось испытывать до сих пор, накрыла ослепительной жаркой волной.
        Девочка разжала руки и полетела вниз. И больше уже ничего не было: ни боли, ни страха, ни надежды. Мёртвое изломанное Алискино тело осталось лежать на камнях у кромки воды.
        Глава 8
        Было уже три часа ночи, а Алиска так и не вернулась. Продолжать поиски было бессмысленно, и все разошлись до утра по домам. Руслан и Маруся, избегая смотреть друг другу в глаза, сидели в гостиной. Она сжимала в руках чашку с нетронутым остывшим чаем, он курил одну сигарету за другой, хотя обычно никогда не дымил дома. Слова не шли с языка, да и что тут скажешь? Ближе к шести утра Маруся то ли задремала, то ли погрузилась в полуобморочное состояние. Вывела её из этого транса пронзительная трель телефонного звонка.
        Муж вскинулся, лихорадочным движением схватил со стола мобильник, ответил. Маруся слышала, как женский голос торопливо говорит что-то, видела, как бледнеет и вытягивается лицо Руслана. Никаких иных подтверждений не требовалось: она беззвучно сползла с кресла, на сей раз провалившись в настоящий глубокий обморок.
        Звонила Варвара. Она рассказала, что Алиску нашли на берегу моря, у подножья мыса Каменный Клык. Видимо, бедняжка оказалась наверху, когда случился очередной обвал. Один из местных жителей, совершая утреннюю пробежку по пляжу, забрался дальше обычного и наткнулся на тело девочки, наполовину засыпанное землёй. Хорошо ещё, говорила Варя, что вода в тот день «ушла», отхлынула от берега, а то Алиску так никогда бы и не нашли. Волны утащили бы её в глубину, и море схоронило тело…
        Следующие дни и недели Маруся не жила, а будто смотрела кино со своим участием. Перед глазами мелькали кадры: похороны, малиновый гроб, усыпанный цветами, Алискино лицо, маленькое и жёлтое.
        Какие-то люди, смутно знакомые, говорят что-то тонкими голосами, но смысла разобрать невозможно. Она запоздало кивает, кривит губы, отвечает невпопад.
        Очень красивая молодая женщина, кажется, местная начальница, которая распоряжается всем и всеми.
        Тихое аккуратное кладбище, много крестов и надгробий.
        Машины, тёмная одежда, поминки, столы с едой. Кутья, пироги, Руслан, опрокинувший в себя стакан водки.
        Занавешенные зеркала, тихие голоса, чьи-то слёзы… А дальше - тишина. Темнота.
        Это было даже не кино, а диафильм. Маленькая Маруся очень любила смотреть диафильмы зимними вечерами. Просмотр они устраивали вдвоём с мамой: старшие дети уже вышли из того возраста, когда такое времяпрепровождение кажется интересным. Темнело рано, Ольга Петровна вешала на стену белую простынку, доставала картонную коробку с диафильмами, снимала с полки старенький проектор. Они вместе выбирали, что смотреть, доставали нужную плёнку, и действо начиналось. Мама читала текст тихо и невыразительно, колёсико прокрутки скрипело, плёнки местами были рваные и истёртые, но почему-то всё это производило на Марусю куда более сильное впечатление, чем телевизионные фильмы.
        «Серая Шейка», «Приключения Гулливера», «Барон Мюнгхаузен»… Но самым любимым, засмотренным до дыр диафильмом, был «Там Лин». Завораживающая, необычная история про девушку (кажется, её звали Дженет), которая, вопреки предупреждениям и запретам, отправилась гулять в запретный лес, сорвала там розу и встретила юношу из свиты Королевы эльфов. Они полюбили друг друга, но, узнав об этом, злая Королева заставила Дженет пройти через страшные испытания. Странно: не юноша должен был бороться за своё счастье, а девушка, бросившая вызов могущественной Королеве.
        Когда Маруся была подростком, она написала стихотворение про Там Лина, Дженет и Королеву эльфов. Ни до этого, ни после стихов она не писала. Строки родились в мозгу легко и без усилий. Как будто кто-то диктовал их. Словно по ошибке, случайно, стихи попали в голову не к тому человеку. Она встала ночью с кровати, записала их на тетрадный листок в линеечку, и никому никогда не читала. Вскоре она забыла о своём странном поэтическом опыте, листочек потерялся.
        Но после страшной гибели Алисы это всплыло и намертво застряло в её мозгу. В голове крутились забытые обрывки стихотворных строк и фраз из диафильма. Сюжет и нарисовано-прекрасные лица не оставляли в покое. В одну из ночей Маруся внезапно проснулась: ей приснился кошмар. Деталей сна она не помнила, лежала вся потная, дрожащая, ступни и кисти рук будто окунули в ледяную прорубь. Но благодаря этому ночному ужасу отчётливо поняла, почему в её сознание так настойчиво стучатся воспоминания из далёкого детства.
        Всё дело было в том, что красивая женщина, которая помогала с похоронами, и имя которой она каждый раз забывала, была до странности похожа на прекрасную Королеву эльфов, какой изобразил её художник-мультипликатор.
        …Пока Маруся смотрела свои «диафильмы», Руслан переживал самые странные в жизни дни. Жители Каменного Клыка и в самом деле оказались дружными и сплочёнными. Под руководством Ирины были организованы похороны и поминки. Все сочувствовали Руслану и Марусе, стремились помочь и словом, и делом. И если жена ничего вокруг не замечала, то сам он принимал эти заботы с удивлением и благодарностью.
        Когда улеглась суета и отступили хлопоты, он обнаружил, что очутился в полном одиночестве. Жена, погружённая в собственные мысли и переживания, не воспринимала мужа, словно не помнила, кто он и зачем находится подле неё. Она механически занималась привычными делами, готовила еду, убиралась в доме, но делала всё в полном молчании, никак не реагируя на слова и действия Руслана.
        Он понятия не имел, как вести себя с ней. Находиться рядом с каменномолчащей Марусей было невыносимо. За годы совместной жизни Руслан привык к тому, что жизнь жены сконцентрирована на нём, и теперь помимо воли злился, что выпал из поля её зрения. Он отлично понимал, что не вправе сейчас требовать от неё внимания к своей персоне; более того, правильнее было бы окружить лаской и заботой её саму. Но, как ни винил себя за чёрствость, преодолеть досаду не получалось. Куда проще оказалось держаться подальше от жены. Он называл это «оставить в покое» и «не лезть в душу».
        Он целыми днями торчал на заднем дворе, занимаясь строительством летнего кафе, хотя и не был уверен, что оно когда-нибудь откроется. Можно было нанять рабочих, но Руслан подсознательно чувствовал, что это будет слишком жестоко по отношению к Марусе. Это значило бы дать ей понять: жизнь, несмотря на досадное недоразумение с Алиской, продолжается в прежнем режиме. И планы остаются прежними. Бизнес есть бизнес.
        Поэтому он ковырялся в земле, пытаясь вручную вырыть котлован под фундамент. Физический труд, помимо всего прочего, позволял хотя бы какое-то время не думать о некоторых ужасных вещах. Например, о том, что несправедливая, ранняя смерть Алисы принесла ему не только (и даже не столько!) боль, сколько облегчение. Слишком непросто складывались их отношения, слишком много негатива выливала на него в последнее время эта ершистая, неуступчивая, колючая девочка, чтобы он мог испытывать искреннюю скорбь и горе потери. Вместе с тем Руслан понимал, что такие мысли недопустимы, и мучился постоянным чувством вины.
        Мало того, имелся и ещё один повод казнить себя. Он знал, что предаёт Марусю.
        Не только тем, что мало горюет о её дочери, но и навязчивыми, неотступными мыслями о другой женщине. Более неподходящего времени для романа на стороне невозможно представить, и Руслан из последних сил удерживался в рамках приличий. Но Ирина прочно поселилась в его снах и мыслях. Он бредил ею, постоянно опасаясь, что жена заметит его лихорадочно-возбуждённое состояние. Впрочем, опасения были напрасны, Маруся не видела рядом никого и ничего.
        Не знал он, влюбленность это или просто физическое влечение. Сил анализировать свои чувства и желания не оставалось: нужно было их подавлять. А это получалось хуже и хуже. Его неодолимо влекло к Ирине, и если поначалу он худо-бедно маскировал свои визиты необходимостью, то вскоре оставил эти жалкие попытки. Они часами говорили обо всём на свете, не делая попыток к физическому сближению, однако прекрасно понимая, что день за днём приводит Руслана в здание поселковой администрации.
        Его разрывало от переизбытка чувств и ощущений, а выхода из ситуации не было. Радость и упоение, которые переполняли Руслана, были круто замешаны на крови Алисы и слезах Маруси.
        Гаже всего было то, что Руслан сам воспринимал эту ситуацию как неправильную. Он был твёрдо уверен, что нравственным мерилом в жизни является только одно: внутреннее приятие либо неприятие ситуации. Если ты сам, по своему убеждению, разрешаешь себе тот или иной поступок, если лично ты не видишь ничего предосудительного в своём поведении, то будешь продолжать так поступать. Роль общественного мнения сильно преувеличена. Толки, пересуды, осуждение окружающих неважны и второстепенны. Люди сколько угодно могут твердить: нельзя так унижаться! Или: нельзя столько пить! Пока человек сам не видит в происходящем ничего страшного, он будет продолжать жить по заведённому сценарию.
        Маруся не знала про Ирину. Никто не осуждал Руслана и ничего ему не запрещал. Но сам-то он знал, что поступает вразрез со своими принципами. Да и шут с ними, с принципами! Ему не нравилось то, что творилось в его душе. Весь этот глупый щенячий восторг при виде хозяйки, непривычная крепкая зависимость от другого человека… Получается, его тянуло к Ирине помимо воли. Но тянуло с такой мощью, что он не мог сопротивляться. Изо всех сил балансируя на грани, не сдаваясь на милость победителя, воображал себя хозяином ситуации. И, конечно, отдавал себе отчёт, что это самообман.
        Очередное утро началось для него с ощущения холода. Руслан открыл глаза и увидел, что окно спальни широко открыто и с улицы тянет сыростью: всю ночь лил дождь. Повернул голову и увидел, что Маруси рядом нет. Из кухни доносился звон посуды, стук ножа по разделочной доске, шум льющейся воды: жена уже встала и занимается завтраком. Он мог бы обойтись без творожников, булочек и омлетов, но понимал, что эти ритуальные действа - тот якорь, который позволяет ей удерживаться на плаву.
        Зачем она всё-таки распахнула окно? Руслан решил не спрашивать. Встал с кровати, закрыл створки и натянул брюки с футболкой.
        Телефонный звонок раздался, когда он выходил из ванны. Ирина. Даже не взглянув на экран, он уже точно знал, что это она. Научился отличать её звонки от всех прочих. Ему казалось, они звучат призывнее и вместе с тем настойчивей. Это и вправду оказалась она.
        - Привет, - инстинктивно понижая голос и воровато глянув на дверь спальни, произнёс он. И тут же разозлился на себя: что он, школьник, который боится строгой матери? Ничего плохого не делает. Ну, позвонила ему глава администрации, что с того?! Оправдываться ни перед кем не требовалось, но он всё равно оправдывался. И ненавидел за это себя, свою слабость, глупую тягостную ситуацию, а больше всего - ни в чём не повинную, ничего не подозревающую Маруську.
        - Доброе утро, - пропела Ирина, - не разбудила?
        - Нет, - коротко рубанул он, не отвечая на приветствие. И в ту же секунду испугался, что (хозяйка) Ирина рассердится, обидится. Повесит трубку. Прекратит разговор.
        Но ничего этого она и не подумала сделать. Не обращая внимания на его резкость, невозмутимо продолжила:
        - Я ненадолго. Звоню напомнить: сегодня Осенний бал. На этот раз мы собираемся в кафе «Суперпицца». Начало в семь вечера.
        - Сегодня что, уже тридцать первое? - растерялся Руслан.
        - Уже, представь себе.
        - Но мы не можем, - пробормотал он. Совершенно очевидно, что жена никуда не пойдёт. С момента гибели Алисы и сорока дней не минуло.
        - Очень даже можешь, - твёрдо произнесла она, легко отмахнувшись от этого «мы».
        - Но Маруся… - начал было возражать он.
        - Ей и в самом деле лучше отдохнуть дома, - перебила Ирина, - а вот ты должен пойти. Развеяться немного. Тебе это пойдёт на пользу. А вреда никому не принесёт.
        Руслан молчал.
        - К тому же она вряд ли заметит, что тебя нет.
        Он вздохнул.
        - Это ненадолго, сможешь уйти, как только захочешь! Но игнорировать наши традиции неправильно: вам здесь жить. И потом, все откликнулись в тяжёлый для вас момент, помогли, кто чем мог, разве нет? Неужели хорошо будет наплевать на приглашение? - Она говорила тихо и мягко, голос её звучал успокаивающе, но тем не менее чувствовалось, что отступать Ирина не намерена.
        И он быстро сдался. С радостной готовностью принял её аргументы. Наверное, ему слишком сильно хотелось пойти, чтобы он продолжал отнекиваться и сопротивляться. Требовалось отвлечься, вырваться из похоронной тишины унылого безмолвного дома. Он не мог больше натыкаться на потерянный, пустой Марусин взгляд. Невыносимо было видеть худое бескровное лицо, на котором застыло отсутствующее плаксивое выражение. Руслан устал от пригибающего к земле чувства вины, горестных мыслей, бесконечных сожалений, самоедства и изматывающей борьбы с самим собой.
        Он вышел в гостиную, автоматически поздоровался, сел за стол. Маруся прошептала ответное приветствие, привычным движением наполнила чашку мужа горячим ароматным напитком, плеснула туда сливок, придвинула к нему блюда и тарелки с едой. Тихо примостилась напротив, обхватив тонкими пальцами чашку. Её кофе давно остыл, и пить его она не собиралась. Оба привычно погрузились каждый в свою тишину. Неожиданно для себя Руслан вдруг проговорил:
        - Зачем ты открыла окно? Достаточно было и форточки. Сейчас ведь уже не лето. Холодно.
        Она некоторое время смотрела на него тупым недвижным взглядом, словно не понимала смысла сказанного. Потом разомкнула губы, с заметным усилием ответила:
        - Я не открывала. Думала, это ты. Проснулась, а оно нараспашку. И не стала закрывать. - Маруся вздохнула и повторила: - Думала, это ты.
        - Ладно, забудь. - Руслану больше не хотелось продолжать этот псевдоразговор. Не беседа, а какое-то бессмысленное подобие. Ни смысла, ни интереса, ни необходимости. Не общение, а птичий клёкот. Или лягушачье кваканье: так же пусто, не важно, не нужно. Он точно знал, что не открывал окна, а жена, видимо, просто забыла. Она сейчас многое забывала, путала, не замечала. К чему об этом говорить?
        Глава 9
        Маруся раскрыла глаза в густой темноте и сразу поняла, что Руслана нет рядом. Она была одна в их огромной кровати. Повела глазами влево: на электронном циферблате зелёным огнем горели цифры, показывая половину второго ночи. В комнате снова было холодно: наверное, окно опять открыто. Руслан ушёл. Но куда? Почему без неё? Она привыкла, что в последнее время днём муж всегда старался уйти из дома: отправлялся на задний двор, занимался строительством, уезжал по делам. Маруся понимала его желание отвлечься, смутно сознавала, что он бежит от неё, от того, какой она стала, но не обижалась. И не могла сделать над собой усилие, чтобы попытаться вернуть их близость.
        Однако ночами Руслан неизменно был здесь, в этой комнате. Она чувствовала его прикосновения, слышала сонное дыхание. Но только не теперь. Она резко села в кровати, отбросила в сторону согретое теплом её тела одеяло и спустила ноги на пол. Протянула руку, нашарила на стене клавишу выключателя и зажгла свет. Лёгкая тюлевая занавеска пузырилась и вздувалась: так и есть, окно распахнуто. Маруся подошла к нему, захлопнула створки, задёрнула плотные тёмные шторы и растерянно огляделась, словно видела эту комнату впервые.
        Из головы не шёл неприятный сон, который она только что видела.
        Ей снилось, будто у неё во рту крошатся зубы. Она вытаскивает их один за другим, по кусочкам. Выламывает из сведённых судорогой челюстей. Все руки в крови, солёная жидкость наполняет рот, стекает по пальцам, ручьём сочится по подбородку.
        Потом картинка внезапно меняется. Рядом - мама. Но их словно разделяет толстое глухое стекло. Мать что-то говорит, даже кричит, нервно размахивает руками, тычет куда-то пальцем. Маруся силится расслышать мамины слова, но никак не может понять, чего от неё хотят. Ольга Петровна сердится, хмурится, она расстроена тем, что до дочери не доходит смысл её слов и жестов. Неожиданно за маминой спиной возникает Алиска. Девочка, наоборот, ничего не говорит Марусе. Молчит и смотрит. Укоризненно, грустно и почему-то жалостливо.
        Обычно сны стирались из памяти сразу же, стоило ей открыть глаза. Однако недавние видения, чёткие, ярко прорисованные, и не думали таять и пропадать. Они были настолько реальны, что Маруся машинально пощупала языком зубы: проверила, все ли на месте. На самом деле она никогда не придавала сновидениям большого значения. Не пыталась толковать их в духе Фрейда, не прогнозировала по ним будущего, не читала сонников. Был, правда, в её жизни один случай, который можно считать исключением из этого правила.
        Её бабушка, мамина мама, увидела во сне, что ей предстоит умереть. Евдокии Васильевне к тому моменту исполнилось восемьдесят девять, но она была на удивление крепкой и бодрой. Без устали возилась по хозяйству, окучивала картошку в огороде, ухаживала за своими любимыми пионами и флоксами.
        Уникальная, кстати, была женщина. Решительная, хлёсткая, справедливая. Дочь, Ольга Петровна, уж на что нравная, с характером, но, по её собственным словам, против матери не тянула. Евдокия Васильевна говорила тихо, но так, что все её слышали и слушали. Одним-единственным словом могла припечатать - самые голосистые умолкали. Никогда в жизни ничем не болела, кроме тифа - после революции. Не выпила ни одной таблетки, ни разу не была в поликлинике.
        Мужчины по ней в молодости с ума сходили, она и в восемьдесят с лишним оставалась красавицей. А как овдовела в тридцать лет, так больше замуж и не выходила, потому что «муж у честной женщины может быть только один», и точка. Королевская осанка, отличная память, светлый ум, великолепное для почтенных лет зрение: очки надевала, только чтобы почитать. Читала, кстати, весьма избирательно: Библию, Евангелие, жития святых и Есенина. Больше из «мирских» не признавала никого. А этого поэта считала «ясным», Божьим человеком и повесила его портрет возле кровати.
        За три дня до смерти бабушка вышла к завтраку позже обычного. Она всегда вставала самая первая, в пять утра, но в тот раз восьмилетняя Маруся уже сидела за столом и завтракала перед тем, как уйти в школу. Рядом сидели Маша, Миша и Мотя, мама жарила что-то на большой чугунной сковородке.
        Маруся не помнила подробностей, в память запало лишь то, как бабушка появилась в дверях и буднично произнесла: «Оля, сегодня надо будет смертное моё из шкафа достать. Посмотреть, всё ли на месте, чтоб попусту не суетиться. Уйду я к пятнице-то». Мама как стояла, так и рухнула на стул возле плиты, и лицо стало белое, как мука для пасхальных пирогов.
        Позже бабушка рассказала, что видела сон. Будто бы за ней пришла её собственная мать, закутала в шаль, как маленькую, взяла за руку и повела за собой. Сказала, что теперь они вместе станут жить в другом доме. Там её и Коля давно ждёт, муж.
        Как Евдокия Васильевна предсказала, так и вышло: умерла она тихо, легко, и в пятницу её тело лежало в гробу в большой комнате. А сама она, наверное, уже была в новом доме, радовалась встрече с мамой, Николаем и всеми, кто ушёл прежде…
        Так что просто отмахнуться от сегодняшнего сна всё-таки не получалось - он гвоздём засел в сознании. Мама что-то хотела сказать ей. Предупредить о чём-то. Куда она всё время указывала? Может, пыталась показать, куда подевался Руслан?
        Маруся помнила, что после ужина убрала со стола, вымыла посуду и пошла сюда, в спальню, прилегла на кровать. Хотела просто подремать полчасика, даже брюки с футболкой не сняла. Так и забралась под одеяло, не раздеваясь. Да видно, заснула. Получается, мужа нет дома уже несколько часов.
        Она похолодела: страх, что с ним тоже может что-то случиться, на мгновение парализовал её.
        Любовь к Руслану с первого дня была настолько всеобъемлющей, так прочно вошла в плоть и кровь, что остаться без него было равносильно тому, чтобы перестать дышать. Она всегда знала: если Руслан умрёт или оставит её, ей этого не вынести. Гибель единственной дочери подкосила Марусю. Смерть мужа стала бы концом всего. В голове всплыла мысль: если с ним что-то случится, она не станет жить. Есть много способов прекратить ненужное существование. Она просто воспользуется ими. И от этого стало чуть легче.
        Женщина перевела дыхание и вышла из комнаты. Надо обойти дом: возможно, он просто заснул в гостиной, перед телевизором. Она поочерёдно заглянула во все комнаты, однако мужа нигде не было. Включила уличное освещение, вышла во двор, подошла к воротам и увидела, что машины тоже нет. Значит, всё-таки куда-то уехал. Эта мысль привела Марусю в чувство. Она внезапно поняла, что хотела сказать ей мать: вернуть Алису никому не под силу, но если она будет продолжать вести себя по-прежнему, замкнувшись, погрузившись в свои переживания, то потеряет ещё и мужа.
        Нужно найти телефон и позвонить ему. Но вместо этого она почему-то направилась в гостевую часть здания. Заходила туда примерно раз в неделю: проветрить комнаты, проверить, всё ли в порядке, полить цветы. Не помнила, когда была там в последний раз: она многое в эти дни делала на автомате. Уже поворачивая ручку двери, подумала, что та должна быть заперта, придётся сходить за ключом. Но неожиданно дверь распахнулась от лёгкого прикосновения. «Неужели в прошлый раз я забыла запереть дом?» - подумала Маруся и шагнула за порог.
        В большом холле было почти светло: помещение заливал жёлтый свет фонарей, проникающий сквозь огромные панорамные окна. Мебель, фонтан, телевизор, картины, зеркала, напольные вазы - всё казалось уснувшим, замершим. Напоминало интерьеры в сказочном замке спящей красавицы.
        - Руслан! - позвала Маруся, отлично сознавая, что мужа здесь нет и быть не может. Голос прозвучал жалко и тоненько, провалился в пустоту. И, разумеется, никто ей не ответил. В этой части здания никого не могло быть, но женщина зачем-то двинулась вперёд, повинуясь неясному чувству, что должна это сделать. Она словно знала, что найдёт здесь нечто важное. Ей не нужно было идти в номера для постояльцев. Ничто не ждало её и в рабочих помещениях. Оно требовало внимания именно здесь, в пустынном вестибюле.
        Маруся шла осторожно и медленно, ни на чём не задерживая взгляда. Что-то властно звало её, и она неуклонно двигалась дальше, пока не оказалась перед огромным, в полный рост, зеркалом в глубине холла. В этом помещении было четыре зеркала, три из них - не очень большие, овальной формы, забранные в одинаковые рамы современного дизайна.
        Зеркало, перед которым стояла сейчас Маруся, было спрятано в неглубокую нишу и разительно отличалось от всех прочих и размерами, и массивной деревянной рамой. Освещённое призрачным уличным светом, оно казалось светящимся изнутри, хотя это, конечно, было лишь иллюзией. Она осторожно коснулась рукой рамы. Дерево было тёплым. Вырезанные на нём неведомые узоры казались глубокими ранами на гладком теле. Оторвав взгляд от рамы, она принялась изучать своё отражение. Тёмная безликая фигура в зеркале казалась странно чужой и потому пугающей.
        Повинуясь какому-то неведомому чувству, она наклонилась близко к зеркалу, коснулась его лбом. Внезапно прохладная поверхность утратила твёрдость, легко прогнулась внутрь. Маруся вскрикнула от неожиданности, отпрянула, попятилась. С зеркалом творилось что-то непонятное. Оно двигалось, изгибалось и переливалось внутри рамы, словно хотело выплеснуться наружу, как тёмная глянцевая жидкость. Её отражение исчезло, растворилось в маслянистой жиже, как в кислоте. Сама она стояла, прижимая стиснутые в кулаки руки к груди, и смотрела: зрелище пугало, не укладывалось в голове, но в то же время чаровало, завораживало.
        Маруся внезапно осознала, что именно видит перед собой, и содрогнулась от отвращения и ужаса, но, как ни старалась, не могла отвести взгляда. Между тем пульсация усилилась, толчки откуда-то из глубины зеркала стали более мощными. Мелко дрожа от страха и омерзения, она поняла, что происходит. Это было невообразимо и совершенно невероятно, но, судя по всему, она наблюдала процесс рождения. Безмолвный, беззвучный, и оттого ещё более пугающий. Нечто изо всех сил старалось прорваться сюда, к ней. Дотянуться до неё из запредельного мира.
        - Нет, не надо, - бессвязно забормотала она, - что это…
        Фонари во дворе неожиданно полыхнули ярче обычного и погасли. Маруся осталась в полной темноте и тишине. Она вдруг отчётливо представила себе, как что-то гадкое, скользкое, корчась, высовывается из зеркальных глубин и касается её лица в кромешной тьме. Ей даже показалось, что она ощутила на щеке горячее смрадное дыхание новорождённого монстра, и завопила так, как не кричала никогда в жизни.
        Маруся не помнила, как выбежала из холла, оскальзываясь на гладком полу, как распахнула дверь и оказалась снаружи. Не слышала своих шагов, не понимала, что отчаянно зовёт на помощь попеременно то маму, то Руслана. Не знала, как оказалась на улице, окунувшись в благодатную прохладную свежесть ночи.
        Дико оглядевшись по сторонам, она увидела, что фонари по-прежнему заливают двор ровным жёлтым светом. Кругом тихо и спокойно, никто её не преследует, угрожая отнять жизнь или рассудок. Мир вокруг опасно накренился, Маруся ощутила лёгкую дурноту, покачнулась и потеряла сознание.
        Неизвестно, сколько она пролежала на каменных плитках, возможно, пару минут, а может, несколько часов. Первым ощущением был холод. Потом пришло понимание, что ей жёстко и неудобно лежать. Ныла поясница, болела левая рука, ушибленная при падении. Что с ней случилось? Почему она лежит ночью посреди двора, вместо того, чтобы мирно спать рядом с мужем? Блаженное неведение было недолгим: Маруся быстро вспомнила. Вместе с воспоминаниями вернулся страх.
        Она торопливо поднялась с земли, стараясь не обращать внимания на боль в руке и спине. Оглянулась: машины нет. Он так и не вернулся. Дверь в гостевой дом плотно закрыта. Всё вокруг - здание, деревья, кусты, клумбы, фонари, скамейки, беседка - выглядело мирным и безобидным. Может, ей просто всё почудилось? Возможно, она вообще не заходила внутрь, а сразу упала в обморок, дойдя до калитки?
        Маруся уже ни в чём не была уверена. Неуверенной пьяной походкой она двинулась ко входу в гостевой дом. Стараясь не думать, не обращать внимания на подползающий ужас, протянула руку и решительно взялась за дверную ручку. Повернула и осторожно потянула на себя. Дверь не поддалась. Осмелев, принялась изо всех сил дёргать дверь, пока не уверилась, что та заперта на ключ.
        Женщина перевела дыхание и расслабилась.
        - Просто привиделось, - вслух произнесла она, стараясь, чтобы голос звучал уверенно и спокойно. - Конечно, дверь закрыта.
        Получается, она не входила внутрь. Не бродила тенью по холлу, не видела зеркала. Ей просто стало дурно во дворе. Учитывая её состояние в последнее время, это было не удивительно. Почти убедив себя, что ничего страшного не случилось, Маруся побрела домой. Зайдя внутрь, включила свет. Выпила успокоительного, поставила на плиту чайник. Достала чашку с блюдцем, мёд, молоко, вазочку с домашним печеньем.
        Она твёрдо решила выкинуть из головы фантастические мерзости, дождаться мужа и спросить, где его носит. Звонить на сотовый не хотелось, это было бы слишком унизительно. Что-то подсказывало: с Русланом всё в порядке. Не случилось никакой беды. Банальный пошлый загул. А значит, решено: никаких звонков. Пусть придёт и увидит, что она не спит. И объяснит, почему является домой в такое время. Кстати, который час? Маруся бросила быстрый взгляд на микроволновку. Маленькие оранжевые циферки показывали половину второго ночи.
        - Не может быть, - растерянно хмыкнула она.
        Скорее всего, был какой-то сбой электроэнергии, и часы идут неправильно. Ведь в полвторого она только встала с кровати! Маруся метнулась в спальню, нашарила на тумбочке мобильник…
        - Не может быть, - снова прошептала она, - что происходит?
        Творилось что-то невероятное, немыслимое. Отбросив гордость, перепуганная женщина принялась звонить мужу. Но его сотовый был отключен. И в этот момент она услышала, что к дому подъехала машина. Никогда раньше ей так сильно не хотелось увидеть Руслана. От облегчения и радости, смешанной с гневом и обидой («Как он мог оставить меня здесь одну?»), закружилась голова. Маруся рухнула на стул, закрыла лицо руками и расплакалась.
        Глава 10
        Весь день тридцать первого октября Руслан думал, как он объявит Марусе, что собирается пойти на Осенний бал. Так и этак обкатывал, пробовал на вкус гладкие закруглённые фразы, мысленно прокручивал объяснения и оправдания, подбирал достойные аргументы. Мешали стыд и гаденькое чувство, что он подыскивает возможность обмануть единственного человека на свете, который его любит.
        И которого, надо признать, всё ещё любит он сам.
        Сознавать себя подлецом было очень неприятно. Неприятно и непривычно: он привык думать о себе иначе. Но - чего уж там! - прекрасно понимал, чем закончится сегодняшняя поездка. И, сознавая это, всеми силами стремился на этот чёртов бал! Не мог отказаться.
        Слава Богу, хорошо хоть не пришлось ничего объяснять жене. После ужина она отправилась в спальню, прилегла на кровать и почти сразу заснула. Маруся принимала сильные успокоительные препараты: не могла теперь без них обходиться. Под действием лекарств обычно спала долго и крепко, и Руслан надеялся, что она проспит до утра, не заметив его отсутствия. Думать о том, что будет дальше, не хотелось. Ненавидя себя, он принял душ, надел джинсы песочного цвета, рубашку и светлый джемпер. Стараясь не шуметь, прокрался к выходу, тихо прикрыл за собой дверь и вышел на улицу.
        Ему вдруг пришло в голову: что сказал бы сейчас отец? Человек в высшей степени порядочный, беспорочный, честный вопреки личному удобству и выгоде, обладающий обострённым чувством справедливости. Как он отнёсся бы к тому, что его сын воровато крадётся по комнатам, потихоньку убегая от жены к будущей любовнице? Какими глазами посмотрел бы?..
        Вспомнилось, как они с отцом однажды смотрели телепередачу, в которой пожилой киноактёр, умильно закатывая глаза, рассуждал о своём новом браке, о внезапно вспыхнувшей любви к юной партнёрше по фильму. За плечами у изрядно потасканной звезды были несколько разводов, имелись брошенные и забытые во имя очередного великого чув-ства дети. Отец тогда брезгливо скривил губы и оборонил:
        - И как не стыдно святое понятие «любовь» марать о банальную похоть? Называть женитьбой обычную случку? - Произнесённое грубое слово свидетельствовало о высшей степени неприятия. Бранился отец крайне редко.
        Руслан постарался выкинуть из головы мысли об отце и забрался в салон «Опеля». Мог бы запросто добраться до пиццерии пешком, но, как и многие автомобилисты, недолюбливал пешие прогулки. Кроме того, в машине всегда чувствовал себя защищённым.
        Отъезжая от дома, вдруг подумал, что отчаянно хочет, чтобы Маруся появилась на крыльце и позвала его обратно. Мучило непривычное ощущение собственной беспомощности: неодолимая сила увлекала, тащила за собой, а он не мог сопротивляться.
        Но жена, конечно, безмятежно спала. И остановить его было некому.
        Автомобиль медленно ехал по дремлющим пустынным улицам. Руслану вдруг показалось, что из-за заборов и оград за ним пристально наблюдают десятки хитрых внимательных глаз. Кто-то, укутанный темнотой, по-паучьи перебирая ногами, крадётся вдоль дороги. Он был готов поклясться, что чувствует на себе чьи-то взгляды, видит смутные очертания тел и лиц…
        Руслан поёжился и крепче сжал руль. Чушь собачья! Что за паранойя? Кому придёт в голову следить за его передвижениями? Кое-кто из жителей посёлка наверняка занимается привычными домашними делами, укладывая детей спать, однако большинство тех, кому исполнилось восемнадцать, уже вовсю веселится на балу. Часы на приборной панели показывали двадцать минут восьмого. Он слегка опаздывал.
        Пиццерия была ярко освещена, изнутри доносилась громкая танцевальная музыка. Вокруг были припаркованы автомобили, на крыльце оживлённо беседовали несколько человек. Кто-то из них приветливо помахал ему рукой.
        Напряжение неожиданно отпустило Руслана. В самом деле, к чему эти нервы? Эти муки? Он всего лишь посетит обязательное мероприятие! И сможет покинуть его в любой момент. Неужели Алисе было бы легче, сиди он сейчас дома перед телевизором? Это чем-то помогло бы её несчастной душе? Или сделало его самого порядочней и чище? А Маруся так и вовсе мирно спит: разве ей повредит, если он немного отвлечётся?
        Открывая двери «Суперпиццы», Руслан почти позабыл о недавних сомнениях и колебаниях. В кафе было шумно, жарко, многолюдно. Игриво подмигивала светомузыка. Пахло выпечкой, фруктами, пряной смесью женских духов. Всюду стояли вазы с яркими цветами, на стенах громоздились гирлянды разноцветных шаров. Столы плотно заставлены тарелками и блюдами с едой, бутылками, кувшинами с соком и морсом. Почти все женщины нарядились в некое подобие карнавальных костюмов. Головы украшены венками из цветов, осенних листьев и трав. Поверх платьев - широкие, лёгкие накидки-разлетайки всех цветов и фасонов.
        Он замер на пороге, оглушённый и слегка растерянный пестротой и многоголосьем. Откуда-то сбоку вынырнула Варвара, радостно защебетала, потянула его к толпе гостей, повела к столам. Вечер покатился дальше. Обычная вечеринка - весёлая, слегка бестолковая, с розыгрышами и понятными завсегдатаям шутками. Он поискал глазами Ирину, но её нигде не было видно. Чуть позже Варвара пояснила, что она обычно появляется ближе к полуночи.
        Руслан чувствовал себя на балу удивительно свободно и раскрепощённо, хотя и не слишком любил подобные гульбища. Он вместе со всеми поднимал бокалы с душистым южным вином, произносил остроумные тосты, охотно знакомился с новыми людьми и приветствовал тех, кого уже успел узнать, шутил сам и хохотал над чужими шутками, даже соглашался поучаствовать в конкурсах, которые выдумывала всё та же неугомонная Варя. Он много ел и пил, ему было хорошо, и люди вокруг казались необыкновенными, добрыми, милыми, искренне к нему расположенными.
        Выйдя на крыльцо покурить, Руслан мельком глянул на часы, которые висели в вестибюле. Глянул и поразился: оказывается, он здесь уже больше трёх часов! Время летело легко и незаметно, он совершенно не устал от людей и кутерьмы бала. Домой не хотелось, и угрызений совести от того, что он здесь веселится, а Маруся дома, одна, не возникало. Выкурив сигарету в компании Валика и ещё одного мужчины, кажется, Станислава, он вернулся в зал.
        Обстановка там изменилась. Музыка зазвучала тише, сделалась медленной, томной. Свет стал приглушённым. Разговоры и взрывы громкого хохота стихли, начались танцы. Танцующие пары двигались плавно, неспешно, тесно прильнув друг к другу. Руслан, который не собирался никого приглашать, счёл за благо отойти в угол и присесть на маленький диванчик, наблюдая за остальными.
        Спустя некоторое время он с изумлением осознал, что движения людей были несколько странными. Можно сказать, не вполне приличными. Он на мгновение зажмурился, не веря тому, что видит, потом снова открыл глаза и больше уже не мог оторвать взгляда от танцующих.
        Приходилось признать, что столь откровенного зрелища он не наблюдал и в самых отвязных ночных клубах: мужчины беззастенчиво гладили своих партнёрш, а женщины, сбросив пёстрые карнавальные накидки, извивались, скользили в их объятиях.
        Его поразило обилие оголённой плоти: руки, ноги, шеи, спины, плечи, были выставлены на всеобщее обозрение. Никто не обращал на Руслана внимания, а ему было мучительно стыдно, хотя в то же время он против воли ощущал сладкую истому.
        В большом зале стало душно. Руслан ощутил резкий, звериный запах возбуждения, источаемый десятками желёз. Внезапно его затошнило, и он встал, чтобы немедленно убраться отсюда.
        В этот миг музыка замолчала, люди поспешно расступились, и в центре зала, будто бы из ниоткуда, возникла Ирина Шустовская. Его в который раз поразила красота этой женщины. На ней было длинное узкое золотистое платье, мягко обнимающее стройное совершенное тело. Платье было гораздо более закрытым и скромным, чем наряды остальных дам, но при этом Ирина вызывала куда большее вожделение. Длинные светлые волосы струились по плечам, широко раскрытые глаза сияли, чуть припухшие губы улыбались.
        - Приветствую вас, мои дорогие друзья! - произнесла она звучным, грудным голосом.
        Зал отозвался глухим почтительным ропотом, многие склонили головы. Руслану пришло в голову, что это верноподданные приветствуют свою королеву, но уж никак не сельчане - главу администрации.
        В происходящем было что-то мистическое. «Может, я сплю?» - глупо подумал Руслан и украдкой ущипнул себя за руку. Ирина между тем продолжала свою речь. Она говорила вроде бы обычные вещи о том, что ещё один сезон остался позади, подводила какие-то итоги, упоминала о перспективах. Но каждое слово в её устах звучало по-особому, наполнялось иным, глубинным, совсем не понятным Руслану смыслом.
        Потом Ирина внезапно указала на него и сказала:
        - Я счастлива видеть сегодня среди нас нового жителя Каменного Клыка, Руслана Камалова. С радостью приветствую этого замечательного человека и говорю ему: добро пожаловать! - Она переждала взрыв аплодисментов и продолжила: - Он достойно перенёс утрату приёмной дочери, и я верю, что в дальнейшем его ждёт здесь только лучшее!
        Небрежное, холодное упоминание страшной гибели Алисы покоробило Руслана. О Марусе она не упомянула ни словом - словно её и не существовало. А последние слова и вовсе прозвучали двусмысленно, тем более что на этом Ирина закончила свою речь и двинулась к нему через весь зал, улыбаясь и приглашающе раскинув тонкие руки.
        Снова зазвучала музыка, пары после короткой передышки вновь слились в ненасытных объятиях. Руслан застыл, не в силах двинуться с места, и без слов смотрел на подошедшую женщину. Повеяло знакомым ароматом: её всегда сопровождал запах духов. По его мнению, она душилась чуть обильнее, чем следовало. Что ж, у всех свои слабости.
        - Я тебя напугала? - тихо спросила Ирина.
        Он покачал головой. В голове слегка шумело. Растерянность и смущение боролись в нём с восторгом и нетерпением. Больше всего на свете ему хотелось, чтобы она придвинулась ещё ближе, сейчас же обняла его, прижалась своим гибким прекрасным телом. И пусть всё происходящее выглядит как бесстыдная, нездоровая фантазия озабоченного юнца, но Ирина была рядом, и она была желанна до боли.
        - Хочешь потанцевать со мной? - проговорила она, заглядывая ему в глаза.
        - Конечно, - отозвался Руслан. Он больше не помнил о Марусе, Алисе, отце, обязательствах, верности. Эта потрясающая женщина заслонила от него весь мир.
        Ирина легко скользнула к нему, и это прикосновение вызвало новый приступ головокружения. Он с силой прижал её к себе, задохнувшись от страсти. Какое-то время они продолжали двигаться в унисон, а потом она прошептала ему на ухо:
        - Может быть, уйдём отсюда?
        - Куда?
        Она улыбнулась и ничего не ответила, только потянула его за собой, увлекая куда-то в глубину помещения. Руслану было безразлично, что это происходило на виду у всех, тем более что краем сознания он понимал: остальным абсолютно не до них.
        Они оказались в тесном полутёмном помещении. Все звуки стихли, откуда-то сбоку лился слабый красноватый свет. Оставшись наконец-то с ней наедине, он принялся, отбросив всякое смущение, целовать Ирину в шею и грудь, жадно изучая каждый изгиб её тела. Она с готовностью приникла к нему, отвечая на его ласки, стараясь освободиться от одежды. Закрыла глаза, задышала прерывисто и глубоко, он впился в её губы и… всё кончилось.
        Потрясённый, испуганный, Руслан быстро отодвинулся от Ирины. Такое с ним случилось впервые. Секунду назад он хотел эту женщину, как, пожалуй, никого и никогда раньше, а теперь стоял и думал о том, как бы оказаться подальше отсюда. Он и сам не понял, что произошло, что оттолкнуло его, но желание исчезло бесследно.
        Она продолжала смотреть затуманенным взором и тянуть к нему руки, но он уже ничего не мог с собой поделать. Что-то случилось - и Ирина, по-прежнему красивая, восхитительная женщина, - вдруг перестала казаться манящей и желанной.
        - Извини, - кое-как выговорил он, всем своим существом ощущая стыд за собственную несостоятельность. - Извини, я не знаю… И… не могу. Мне пора, наверное.
        Она уставилась на него, и ему почудилось, что её горящий взгляд проникает глубоко в его сознание. Ищет ответ. Через некоторое время она отвернулась и, как ни в чём не бывало, спокойно проговорила:
        - Конечно, милый. Не сейчас. Это от нас никуда не уйдёт. Ты немного устал, тебе нужно отдохнуть.
        Голос её журчал, обволакивал, успокаивал.
        - Ты… не обиделась? - дрогнувшим голосом спросил он.
        - Обиделась? На что я могла обидеться? - Её удивление казалось искренним. - Ничего страшного не случилось. Мы просто поторопились, верно?
        - Верно, - с готовностью согласился он, - моя жена…
        Руслан не знал, что ещё сказать, и замялся, при этом ясно сознавая: мысли о том, что он предаёт жену, тут совершенно ни при чём. По правде говоря, он вообще не помнил о Марусе, когда целовал Ирину. Просто нужно было как-то оправдаться.
        Однако Ирине не нужны были его оправдания. Она задумчиво улыбнулась, как будто понимала его лучше, чем он сам.
        - Думаю, ты прав. Лучше тебе пойти сейчас домой.
        - Да, я… Это был прекрасный вечер.
        «Лучше бы промолчал!»
        Ему показалось, что он краснеет. Руслан отвернулся и почти выскочил из комнаты. Ирина шла следом.
        Они снова оказались в большом зале.
        Он ошарашено оглянулся по сторонам и замер, не в состоянии двинуться с места. Музыка продолжала играть, но никто уже не танцевал. Благообразные, чинные, вполне обычные жители Каменного Клыка, сбросив с себя одежду, предавались свальному греху.
        Это зрелище было последним, что увидел Руслан. В следующее мгновение он потерял сознание, не догадываясь, что в ту самую минуту его жена Маруся тоже упала в обморок во дворе их нового дома.
        Глава 11
        Все следующие дни он почти не вылезал со своей стройки на заднем дворе. Копошился там, механически, бессмысленно продолжал копать котлован, не отдавая себе отчёта, что делает и зачем. В администрацию больше не ездил. Да и вообще за пределы дома старался не выбираться. В голове была дикая каша, и разобраться в происходящем никак не получалось. Впервые в жизни он не понимал, что с ним происходит. Возможно, он болен? Спросить было не у кого, посоветоваться не с кем.
        С Марусей они практически не общались. Она занималась какими-то делами по дому. Смотрела, как ему казалось, выжидательно и тревожно. Да и как можно было поговорить с ней? Начни он разговор - и неизбежно возникнут вопросы.
        Придётся признаться, что он отправился на Осенний бал. Преспокойно пошёл веселиться в столь страшное для их семьи время. К тому же один, без жены. Оставив её одну в доме, не предупредив, что уходит. Сейчас ему и самому такой поступок казался неприемлемым, что уж говорить о Марусе…
        Когда он, смятенный и жалкий, вернулся домой, она встретила его истерикой. Не спала, как он надеялся, а почему-то сидела на кухне. Во дворе и их пристройке горел свет, на плите заливался бешеным свистом чайник, но жена словно ничего не видела и не понимала. Увидев Руслана, вскочила, бросилась к нему, заплакала, стала бессвязно кричать что-то, срываясь на визг. Он не разобрал, о чём она говорила, да вообще мало что понял из её слов. Принялся успокаивать, оправдываться, говорить, что ездил проветриться.
        Никогда раньше она не устраивала ему скандалов, допросов, сцен ревности. Такое поведение было настолько необычным для Маруси, что он не знал, как себя вести. И не понимал, чем всё это вызвано, ведь она ничего не могла узнать про него и Ирину. Возможно, что-то случилось с женой в его отсутствие, но она так толком и не объяснила, что. Только смотрела ранеными глазами, рыдала и дрожала.
        Руслан усадил жену на стул, бестолково суетился, пытался сунуть ей в рот какие-то капли. Разбил чашку, пролил валерьянку. Маруся билась, не давала себя обнять, давилась слезами…
        Лишь к утру всё более или менее утряслось. Они пошли в спальню, уснули, не раздеваясь. Проснулись чужими людьми и с тех пор не разговаривали.
        С одной стороны, это и к лучшему. Руслану нужно было как-то разобраться в себе, в своих чувствах, своей жизни, наконец. Всё разом стало так запутанно и странно, что это полностью выбило его из колеи. В ту ночь он пришёл в себя и обнаружил, что лежит на кушетке. Вокруг, тревожно перешёптываясь, толпились участники Осеннего бала. Ирина бережно поддерживала его голову, Варвара пыталась разжать сомкнутые губы и влить в рот пахучее лекарство. Все полностью одетые, даже венки на головах. Испуганные, изумлённые, в глазах - участие и беспокойство.
        - Как ты нас напугал! - выдохнула Варя. - Давай-ка вот, выпей. Это сердечное.
        - Что со мной случилось? - пытаясь приподняться на локте, спросил он.
        Ему охотно рассказали, что они вышли с Ириной на крыльцо после её выступления, и он неожиданно свалился в обморок.
        - Это точно из-за вина! - категорично заявила соседка, Света Сысоева, мать Нади. «Разве можно вообразить эту постную матрону с запрокинутой в экстазе головой?»
        - Сливово-персиковое вино с травами делаем, оно только так дурманит! Мы-то уж привычные, а тебе в голову ударило, - пояснила Варя.
        Сысоева добродушно засмеялась. Многие согласно закивали.
        - Вино? - переспросил Руслан.
        - Думаю, да! - ответила за всех Ирина.
        Он высвободился из её рук и сел, оглядываясь по сторонам.
        - Мне-то, дуре, предупредить тебя надо было, - сокрушённо покачала головой Варя. - Пьётся легко, но по мозгам здорово шарахает!
        Руслан никак не мог прийти в себя. Выпил стакан воды, послушно проглотил лекарства и, бормоча извинения за испорченный праздник, направился к своей машине. Вместе с ним пиццерию покидали многие: кто-то рассаживался по автомобилям, большинство пошли пешком. Глядя на то, как они спокойно переговариваются, берут друг друга под руку, сердечно прощаются, прикладываясь к щёчке, улыбаются, благодарят Варю, невозможно было поверить в то, что он видел. Откровенные танцы, обжимания, а уж тем более… Могло ли такое быть?! Руслан уже не был в этом уверен. Вряд ли. Он и в самом деле немало выпил. А пьяный мозг способен выкидывать ещё и не такие фортели.
        Ирина… Они едва не стали близки, страстно целовались - видимо, это произошло там, на крыльце. Уж в чём он точно был уверен, так это в их поцелуях. А потом ему стало плохо. Должно быть, это объясняет, почему у него ничего не получилось.
        Однако он не испытывал сейчас ни досады на своё внезапное бессилие, ни желания вернуть, повторить те мгновения. Не искал встреч с этой женщиной - совсем наоборот. Теперь он испытывал к Ирине не слишком понятные даже ему самому чувства. Он по-прежнему восхищался её красотой, Шустовская казалась ему притягательной и прекрасной. Но почему-то сейчас это размывалось ощущением неоправданного, неясного, смутного омерзения.
        Мысль о прикосновении к ней вызывала дурноту. Сознание раздваивалось. Он всё ещё желал эту женщину, но вместе с тем ему хотелось бежать от неё куда подальше.
        В детстве его любимым блюдом были пельмени. Он мог есть их круглосуточно, питаться ими одними, поглощая в огромных количествах. Пока однажды мама по рассеянности не принялась нарезать мясо, позабыв помыть нож после того, как разделывала им рыбу. Руслан на дух не переносил запах сырой рыбы и, заметив мамин промах, стал кричать, чтобы она немедленно вымыла нож. Она переполошилась, сунула нож под струю воды, потом долго мыла мясо, но…
        Но больше пельменей он не ел никогда. Отлично знал, что мясо никак не может пахнуть рыбой, что в дальнейшем, принимаясь готовить, мама ни в коем случае не допустила бы повторения досадной ситуации. Но поделать с собой ничего не мог. Подавить гадливость, побороть предубеждение не получалось. Он пробовал поесть, чтобы не расстраивать маму. Подносил ложку ко рту - и в нос бил воображаемый, несуществующий, фантомный рыбный запах.
        Теперь ситуация повторялась. Только в этот раз он даже природы своего отвращения понять не мог. Но, собственно, это было к лучшему. Роман с Ириной был бы непростительной ошибкой. Наверное, и разбираться-то в своих воспоминаниях о том вечере не стоило. Нужно просто подавить их. Оставить как есть. И наладить отношения с Марусей. Он ведь собирался сделать ей предложение под Новый год. Всё ещё собирался.
        …А она жила в те дни, как в бреду. Больше не плакала, не ревновала, не задумывалась, где был муж той ночью. Не до того было. Даже боль от потери Алисы немного отступила. Всё померкло перед постоянным, всепоглощающим страхом, который прочно, по-хозяйски обосновался в душе. Это был страх, что она неудержимо сходит с ума. Потому что ничем иным, кроме помешательства, объяснить происходящее не получалось.
        С той самой ночи с ней рядом постоянно находилось нечто, родившееся в глубине тёмного зеркала. Она всё время слышала за спиной дыхание. Краем глаза замечала движение. Открывая глаза при пробуждении, успевала увидеть чью-то фигуру возле кровати. Впервые это случилось следующим утром, первого ноября.
        Легли они поздно: Марусе было плохо, как никогда раньше. Она пыталась объясниться, рассказать, что с ней произошло, но ничего не получалось. Она лишь рыдала, икала, вопила и дрожала. Он с трудом успокоил её, и перед тем, как заснуть, она решила, что поговорит с мужем завтра.
        Пробудившись, подумала, что уже поздно, давно пора вставать. Руслан спал рядом: она, не открывая глаз, чувствовала его тепло, слышала, как он дышит. Ей казалось, он смотрит на неё, и в этом взгляде - любовь и забота. Не помнилось ни о чём плохом - просто хотелось, чтобы это уютное, счастливое мгновение длилось вечно…
        Спустя какое-то время Маруся улыбнулась и распахнула глаза, приготовившись встретить ответный взгляд. То, что она увидела, было началом долгого, невероятного кошмара, который неведомо почему вторгся в её жизнь. Уже сама по себе потеря дочери могла свести с ума, но, словно этого было мало, что-то продолжало испытывать её на прочность.
        Руслана в комнате не было. Тепло, которое она ощущала, исходило не от него. Дыхание, которое только что слышала, было не его дыханием. Рядом с ней, положив голову на подушку, лежало сморщенное существо с коричневым лысым черепом - постаревший младенец с несоразмерно большой головой и кривыми ножками, замотанный в грязные тряпки. Мерзкий карлик, сверкая лукавыми чёрными глазками, хихикал, обнажая беззубый рот, извивался, тянул к ней иссохшие ручонки. Ластился, наподобие кошки, урчал и изгибался.
        Она замерла от ужаса, внутри всё похолодело. Маруся подавилась вдохом, даже закричать не сумела, только накрепко зажмурилась, а когда открыла глаза, жуткое существо исчезло. Она принялась дико озираться по сторонам - никого. Ничего. Тишина, покой, солнечный свет. Уже привычно открытое кем-то окно. Окно! Может быть, карлик умудрился выскочить туда? Молнией подлетела к окошку, раздвинула занавески. Оно выходило во двор - и рядом никого не было. Из глубины двора, где они с Русланом собирались устроить летнее кафе, раздалось чьё-то покашливание.
        - Руслан? - пискнула Маруся, ощущая в желудке холодный противный ком.
        - С добрым утром, - сдержанно отозвался муж, - проснулась?
        - Сейчас завтрак приготовлю.
        Она старалась говорить спокойно и ровно, продолжая при этом бешено озираться по сторонам. Ничего подозрительного.
        - Спасибо, я не очень хочу есть, - сказал он, появляясь в поле Марусиного зрения. - Поработаю немножко на воздухе. Что-то голова побаливает.
        - Выпил таблетку?
        - Сейчас выпью. Думал, может само пройдёт.
        - Нельзя терпеть головную боль, - на автомате откликнулась Маруся. - Погоди, сейчас вынесу тебе лекарство. И водички, запить.
        Некоторое время они смотрели друг на друга. Потом Руслан слабо улыбнулся, отвёл глаза и кивнул. Выглядит он и в самом деле неважно, отметила она, скрываясь в глубине комнаты. Стараясь не смотреть по сторонам, не заправив кровать, быстро пересекла спальню и вышла на кухню. Оставалась надежда, что жуткое существо ей просто померещилось, привиделось со сна.
        Надежда испарилась, когда она услышала за спиной хихиканье. Маруся вздрогнула и резко обернулась, но никого не увидела. С тех пор она никогда не оставалась одна. Уродец больше не показывался ей на глаза, но она постоянно ощущала его присутствие. Он дышал ей в затылок, когда она сидела, двигался по пятам, куда бы ни направилась.
        Она слышала его мелкие шаркающие шажочки, и руки её дрожали от ледяного ужаса. Карлик вздыхал, прихахатывал, что-то негромко бормотал. Смотрел ей в лицо, когда она закрывала глаза и пыталась заснуть. Тенью вырастал за спиной, невесомо прикасался, и прикосновения эти были отвратительны. Марусю передёргивало от омерзения, и она сжимала зубы, чтобы не заорать.
        Иногда, чаще всего, когда они садились за стол, чтобы поесть, комнату вдруг начинало заливать волнами удушающей вони. Иногда это был запах гниющей плоти. Она хорошо его помнила.
        Тем летом, когда умерла мама, было очень жарко. Температура доходила до тридцати шести градусов, и даже ночью становилось не намного прохладнее. Раздутое, вспученное тело Ольги Петровны лежало в плотно закрытой комнате. Казалось, вот-вот туго натянутая кожа лопнет, и потечёт густая зловонная жижа.
        Тело мамы постоянно обкладывали льдом из погреба, но это не помогало. Поначалу чувствовался лишь тонкий сладковатый запах, но очень быстро он становился сильнее, пока не сделался невыносимым. Вскоре в комнату уже невозможно было зайти, не прижав к носу платок, смоченный духами. Голова кружилась, по лицу стекал пот, Маруся боялась сделать глубокий вздох, чтобы не потерять сознание, и дышала мелко и часто, как их собака Найда.
        После похорон Мария, старшая сестра, которой достался дом, вынесла вместе с мужем и братьями из комнаты всё, что здесь было: занавески, ковёр, диван, стол… Даже обои со стен пришлось содрать и сжечь, как и всё остальное. Запах смерти и гниения въелся всюду - уничтожить, вывести его было невозможно.
        А теперь он вернулся и преследовал Марусю. Она постоянно открывала окна, распахивала двери, отлично понимая, что это бесполезно. Запах жил лишь в её сознании.
        Призрачное существо, как и сопровождающие его явления, не оставляло её в покое ни на секунду: даже когда Руслан был рядом, напоминало о себе. Но муж ничего не видел, не слышал, не чувствовал. Он не мог помочь ей, да она и не просила о помощи, потому что прекрасно понимала: не поймёт, не поверит, станет считать сумасшедшей.
        Младенцеподобный карлик был её личным кошмаром. Избавиться от него могла только она сама. Вопрос - как?
        И очень скоро ей дали понять, как именно. Это случилось в среду, через десять дней после Осеннего бала, о котором, впрочем, Маруся совершенно позабыла, не подозревая, что муж там всё-таки побывал.
        Руслан сражался со своими чудовищами, целыми днями торчал на заднем дворе, заглядывая домой только наскоро перекусить и поспать, не замечал, что происходит с женой.
        Маруся прибралась на кухне после обеда и привычно проглотила две капсулы лимонного цвета. Сильное успокоительное, которое она теперь пила в запредельно больших дозах, почти не действовало. Она сильно похудела: после смерти Алисы почти не ела, а теперь и вовсе смотреть не могла на еду. Как только она собиралась съесть что-то, появлялась противная вонь, и у неё не получалось впихнуть в себя ни кусочка. Готовила исключительно для Руслана. Он, погружённый в свои мысли, ел с неизменным аппетитом, не замечая, что жена каждый раз сидит за столом с нетронутой тарелкой. Ел, вставал, благодарил, выходил из кухни. А она опрокидывала свою порцию в помойное ведро и мыла посуду.
        Так было и в этот раз. Она вышла из кухни и направилась в Алискину комнату. Дочь почти не успела обжить её, пропитать собой, и всё же это было место, где она бывала чаще всего. Казалось, что отсюда ближе всего до той точки, где её девочка находится сейчас. В этой комнате резче ощущались и боль от потери, и незримое присутствие Алисы, и Марусю частенько тянуло сюда. Она заходила, садилась на дочкину кровать, поглаживала покрывало, касалась книг, одежды, украшений.
        Карлик, конечно, был поблизости.
        Она опустилась на кровать и принялась перебирать вещи в Алискином рюкзачке, с которым девочка так и не сходила в новую школу. Рука нащупала толстую книжку в кожаном переплёте, и Маруся вытащила на свет ежедневник. Машинально раскрыла, принялась листать, хотя точно знала, что блокнот не может поведать ей ни об одном дне жизни дочери. Алиса не сделала ни единой записи. Нетронутые странички перелистывались с сухим печальным шорохом. Ежедневник был пуст, сух и скрипуч, как песок у реки.
        Неожиданно блокнот едва заметно дёрнулся в Марусиных руках. И, прежде чем она успела что-либо сообразить, глянцевые страницы принялись перелистываться сами по себе, быстрее и быстрее, пока, наконец, ежедневник не раскрылся точно посередине. На развороте, прямо на глазах у перепуганной женщины, стали проступать слова. Почерк был Алискин.
        «Привет, мамуля! - писала покойная дочь. - Наверное, винишь себя в моей смерти? И правильно делаешь. Ты, только ты одна во всём виновата! Всегда меня бросала. Отшвыривала, как котёнка. Сначала в деревне - оставила с бабулей и отправилась в город развлекаться. Потом здесь.
        Притащила сюда, чтобы убить. Я тебе была не нужна, только мешала, я знаю. Ты меня никогда не любила так, как любишь своего драгоценного Русланчика. А он просто пользуется тобой, как домработницей. Попользуется и выбросит, как рваную тряпку. Вот увидишь, так и будет! У него уже есть, кем тебя заменить! И всё же ты выбрала его, а до меня тебе не было дела.
        Знаешь, как я умирала? Я расскажу! Приходи - и узнаешь. Я давно жду тебя. Хотя бы раз в жизни поступи, как хорошая мать, не оставляй меня здесь одну! Всё просто, тебе надо только пойти за мной.
        Я тебя жду. Я тебя жду. Я тебя жду».
        Эти три слова упорно раз за разом появлялись и появлялись на странице. Невидимая рука не уставала прилежно выписывать их.
        «Я тебя жду».
        Маруся застонала и со слабым криком отбросила ежедневник на пол. По лицу текли слёзы, нос заложило, в голове шумело. Она обхватила себя руками, закусила губу и завыла. Потом медленно подняла голову, словно кто-то схватил её за подбородок и заставил взглянуть наверх.
        Люстры на потолке не было. Вместо неё с крюка толстой змеёй свисала верёвка. На конце была завязана петля. А внизу, на полу, стоял заботливо подставленный стул.
        «Я тебя жду».
        Маруся завопила в голос и бросилась вон из комнаты.
        Глава 12
        В среду после обеда Руслан решил заняться электропроводкой во дворе. Прошлым вечером обратил внимание, что некоторые фонари не горят, а другие постоянно моргают, то и дело гаснут.
        Нужно было сходить в кладовую за инструментами. Он встал из-за стола, взял с полки ключи от гостевого дома и оглянулся на жену. Маруся сидела с хмурым лицом, вроде бы прислушиваясь к чему-то, о чём-то напряжённо размышляя. Руслан заметил, что жена, и без того худенькая и хрупкая, стала почти прозрачной. Под глазами залегли тени, губы истончились. Она почти ничего не ела и, видимо, мало спала: каждый раз, когда он просыпался, её глаза оказывались открытыми.
        Ему внезапно захотелось остаться рядом, спросить, как она себя чувствует, поговорить, рассказать обо всём, что так мучило его в последнее время…
        Но он вовремя сдержался. Одна фраза потянет за собой другую. На свет неминуемо вылезет нелицеприятная правда: он собирался изменить ей с другой женщиной. И чего теперь от неё ждет? Участия? Помощи? Поддержки? Того, что она примется ковыряться вместе с ним в этом дерьме? Было бы слишком жестоко, убив Марусино безграничное доверие, ещё и злоупотреблять её любовью, вешать на неё свои проблемы. Ей и без того несладко.
        Руслан поблагодарил жену за обед и быстро вышел из дома. Большой металлический ящик серо-стального цвета стоял в кладовой, на одном из стеллажей, на третьей полке сверху. Он поставил ящик на стол, раскрыл его и принялся рыться внутри, отыскивая нужные инструменты.
        Вдруг что-то словно укусило его. Боль была резкая и острая. Он чертыхнулся и выдернул руку из недр ящика. Так и думал - порезался обо что-то. Из пальца сочилась кровь.
        - Вот гадство! - Злясь на собственную неосторожность, он заглянул в ящик, посмотреть, обо что поранился. Оказалось, его «укусил» канцелярский нож, лежащий лезвием кверху.
        Палец требовалось срочно заклеить пластырем: кровь не желала останавливаться, продолжала вытекать из ранки. Он принялся искать аптечку - вроде должна быть где-то здесь, на одной из полок. Обшаривая взглядом стеллажи, Руслан вспомнил, что аптечка в письменном столе, в кабинете.
        Он по детской привычке сунул палец в рот, слизывая солоноватую жидкость, и направился в соседнюю комнату. Выдвигая один за другим полупустые ящики, наконец, обнаружил аккуратную коробочку с красным крестом на крышке. Пластырь нашёлся сразу, и Руслан быстро залепил порез.
        Уже приготовившись закрыть аптечку и поставить на место, он обратил внимание на лежащий в углу коробки скомканный лист бумаги. Машинально, не думая, взял бумажный шарик в руки и развернул. Это оказался тетрадный листок с небрежно оборванными, лохматыми, как говорила мама, краями, густо исписанный с двух сторон шариковой ручкой. Убористый, угловатый почерк был Руслану не знаком.
        Такого страха я не чувствовал никогда в жизни. А ведь повидал на своём веку немало: в шаге от смерти не раз оказывался, близких терял. Но этого первобытного, парализующего волю, тягучего ужаса испытывать не доводилось.
        И за свою, уже, в сущности, прожитую жизнь до тошноты страшно, но больше всего боюсь за жену. Случись что со мной - и для неё тоже всё будет кончено. Она у крайней черты, за которую ступишь - не вернёшься.
        Я-то ещё, возможно, смогу её вытащить, но без меня у неё никакой надежды.
        Света в комнатах не зажигали. Пусть думают, что мы уже легли. Весь день старался вести себя, как обычно. Улыбался, говорил что-то, занимался делами, а сам каждую секунду думал: только бы не заметили, не заподозрили. Вроде повезло, никто ничего не увидел.
        Если только они не умеют читать мысли…
        Вещи собирать не стали: засекут, что чемоданы к машине носим - считай, пропали. Решили взять лишь документы и деньги. Я по привычке всё во множественном числе - «решили», «не стали»… Столько лет вместе. Но теперь я за нас двоих - один. И решения на мне, и ответственность моя. Потому что жена… Нет, не буду. Лишь бы до машины довести её без приключений, а там уж как-нибудь.
        Пора. Почти одиннадцать вечера. Надо идти, хотя и страшно. Но оставаться ещё страшнее. Здесь они рано или поздно доберутся до нас. И тогда уже ничего не поможет: ни молитвы, ни неверие.
        Я встал со стула и пошёл к двери, подхватил заранее приготовленную сумку. Ощупью крался в темноте, точно вор. Не видно даже очертаний мебели. Хоть и знаю, что где стоит, но пару раз всё равно споткнулся, чуть не полетел на пол. Знакомая комната кажется полной тайн и ловушек. Всё в ней движется, перебегает с места на место, живёт по своим неведомым законам.
        За окном - тоже чернота. Я давно заметил, какие непроглядные здесь ночи. Уличные фонари и льющийся из окон свет никогда не могли рассеять этот мрак. Но сегодня это нам на руку. Сегодня темнота - наш союзник. Она поможет стать незаметными и улизнуть.
        Если только они не умеют видеть в темноте…
        Только бы добраться до машины! Залезть внутрь, заблокировать двери, ударить по газам и рвануть отсюда, выжимая все резервы двигателя. Джип у меня мощный, не подведёт, за это можно не беспокоиться. Остановить его даже им не удастся - раскатает в лепёшку.
        Если только они не обладают ещё какой-то особенной силой…
        Наконец удалось добраться до спальни. Пока шёл, взмок от напряжения. Открыл дверь, сделал несколько шагов и оказался возле кровати. Склонился ниже, пытаясь расслышать её дыхание. Внутри всё дрожало. На короткий миг показалось, будто ничего не слышу - всё кончено, опоздал! Но почти сразу же осознал, что ошибся. Жена дышала, легко и почти беззвучно. Жива! Но то ли спит, то ли пребывает в теперешнем странном состоянии. Лучше не думать, что сейчас творится в её голове. Главное - успеть забрать её отсюда. А после всё наладится. Мы сумеем забыть, вычеркнуть из жизни это страшное время.
        Если только они не пойдут за нами по пятам…
        Я заставил себя немного успокоиться, перевести дыхание. Излишняя нервозность в такой момент может только навредить. Протянул руку, чувствуя, как трясётся, ходит ходуном кисть, и тихонько потрогал жену за плечо. Важно не напугать её, осторожно разбудить, помочь одеться и вывести из дому. Я бережно гладил её, шептал: «Тише, тише, это я, не бойся. Просыпайся, нам нужно идти. Всё будет хорошо».
        И в этот момент раздался сухой щелчок выключателя, похожий на выстрел. Так часто пишут в книгах, это уже затёртая фраза, но мне в ту минуту и в самом деле показалось, что кто-то стрелял в меня из темноты. Я почти ожидал вспышки боли, крови…
        Вместо этого в комнате стало совсем светло, и я растерялся от неожиданности, завертел головой, сощурился - после густого мрака глазам было больно от яркого света.
        Когда ко мне вернулась способность видеть, я в ужасе отпрянул от кровати. Моей жены не было, вместо неё там лежала одна из них!
        - Далеко собрались, господин хороший? - издевательски прокаркала она, приподнимаясь на подушке, и расхохоталась.
        У неё жёлтые кривые зубы, сухие губы грубо размалёваны вульгарной помадой. Или это вовсе не помада, а чья-то кровь? Чья?
        - Где моя жена? - через силу прохрипел я, чувствуя, что почти ничего не соображаю от страха и слепящей, жаркой боли в груди. Только бы не инфаркт! Только не сейчас!
        - Сдохла! Сдохла твоя старая жирная дура! - ликующе завопила мне в лицо гарпия, обдавая смрадным запахом своего дыхания. Облизнула губы и снова принялась выкрикивать: - Ты тоже скоро загнёшься! Недолго осталось!
        Тварь проворно спрыгнула с кровати, двинулась ко мне…
        На этом запись обрывалась. Руслан почувствовал, что вспотел. Он недоумённо вертел листок в руках и пытался сообразить, что перед ним такое. Отрывок из дневника? Письмо? Но кто его писал?
        Он глянул в окно. Оно выходило на глухую стену, возле которой были высажены невысокие деревца. Кажется, персики.
        Сунуть листок в ящик мог только один человек. Тот, кому раньше принадлежал дом вместе с мебелью, утварью и, разумеется, этим самым ящиком. Получается, это написал Андрей Давыдов.
        Если верить написанному, они с женой не уехали из Каменного Клыка. Риелтор солгал. По крайней мере, жена Андрея, кажется, её звали Зоей, точно умерла здесь, в посёлке. Возможно, в этом доме. Да не просто умерла: с ней и её мужем случилось что-то очень нехорошее. Кто-то преследовал их, мучил.
        Руслану стало нехорошо. С самого начала было нечто странное в той поспешности, с которой прежние хозяева бросили только что выстроенный и с такой любовью отделанный дом. Продали вместе с мебелью, техникой, бельём, коврами, шторами, посудой. Да ещё так подозрительно дёшево! Почему он не задумался об этом раньше?!
        Получается, Давыдов-то и вовсе продал агентству дом за бесценок, если уж конечная цена была столь скромной! Не потому ли Андрей избавился от дома, что здесь умерла его жена? Причём умерла не от болезни или старости. Да и сам Давыдов чего-то смертельно боялся.
        Знай он обо всём раньше, разве купил бы дом? Потащил сюда жену и Алиску? Несчастная Алиска… Она тоже умерла. Не слишком ли много смертей, к тому же трагичных, загадочных? Голова шла кругом. Вопросов становилось больше, они громоздились друг на друга, и было непонятно, где искать ответы.
        Впрочем, один человек должен что-то знать. Вадим Дубцов. Риелтор. Руслан вытащил из кармана сотовый и нашёл в телефонной книжке нужный номер. В ухо понеслись долгие гудки. «Ну же, отвечай!»
        - Слушаю! - отозвалась трубка, когда он уже решил, что дозвониться не получилось.
        Голос риелтора звучал немного напряжённо - или ему только показалось?
        - День добрый. Камалов беспокоит.
        - Да, да, узнал вас, господин Камалов. С вашей дочерью произошло несчастье, примите, пожалуйста, мои соболезнования. Этот мыс…
        - Спасибо за участие. - Слушать его излияния было некогда. - У меня к вам вопрос.
        - Конечно, а что случилось? Какие-то проблемы с домом?
        - Вадим, скажите, вы уверены, что Давыдовы, предыдущие хозяева, уехали из Каменного Клыка?
        - Конечно, - ответил Дубцов после крохотной, почти не заметной заминки, - а почему вы спрашиваете?
        Руслан решил сказать правду.
        - Видите ли, я случайно нашёл один документ… То есть не документ, а некую запись. Что-то вроде письма или обрывка дневника. В общем, это не столь важно. Важно то, что автор текста - скорее всего, Андрей Давыдов. Он пишет, что его жена умерла.
        Он чувствовал, что риелтор насторожённо, внимательно слушает его. Однако ответ прозвучал быстро и вполне непринуждённо.
        - Выкиньте эту чушь из головы! - хохотнул Вадим. - Я уж думал, что-то действительно серьёзное. Я же вам говорил, Давыдов воображал себя писателем. Собирался писать роман. Думаю, точнее, я в этом уверен, вам на глаза просто попался отрывок из его творения. Только и всего.
        Руслан опешил, обескураженный собственной глупостью. Он совершенно позабыл о писательских амбициях бывшего владельца дома. Надо же было свалять такого дурака! Они ещё немного поговорили, причём тон Вадима сделался снисходительно-добродушным, а Руслан теперь говорил слегка смущённо. Уже попрощавшись с Дубцовым, он вдруг спросил:
        - А какая машина была у Давыдовых?
        - Какой-то джип. Огромный такой, марку не помню. А что?
        - Нет-нет, ничего. Просто интересно. Извините, что побеспокоил.
        Конечно, Давыдов мог упомянуть в своём романе собственную машину. Ничто не мешало ему сделать это. Мог он и описать местечко Каменный Клык, с его и вправду удивительно непроглядными ночами. А вот остальное запросто может оказаться вымыслом. И всё же, всё же…
        Слишком напрягся Дубцов в начале разговора, пока не разобрался, в чём дело. И слишком явно обрадовался, когда выяснилось, что ни до чего особенного въедливый клиент не докопался. «Я уж думал, что-то действительно серьёзное» - о чём это он? Чего испугался? Сделка совершена. Документы готовы. Даже если покупатель обнаружил бы неполадку, скажем, в водопроводе или трещину в кладке, это уже вряд ли что-то изменило бы. Нет, дело не в этом…
        С кем можно поговорить? У кого выудить информацию? Разумеется, он мог побеседовать с соседями. Или с тем же Валиком, мужем Вари. Они всегда неплохо ладили, можно сказать, приятельствовали. Однако учитывая не вполне рядовые обстоятельства и подробности, при которых произошла их последняя встреча, общаться с этими людьми он был не готов. По крайней мере, до тех пор, пока не поймёт: а были ли на самом деле те самые подробности, или они родились в его затуманенном алкоголем сознании?
        Внезапно телефон в его руке ожил. На экране высветилось имя абонента - Наумов. Звонил хозяин магазина «Книгочей».
        - Добрый день, Сергей Сергеевич!
        - Приветствую, Руслан! Не отвлекаю? - прогудел Наумов. У него был бархатный низкий голос, и оттого казалось, что всё сказанное им загадочно и значительно.
        - Всё в порядке. Рад вас слышать, - честно ответил Руслан.
        Наумов нравился ему, поскольку был умным человеком и отличным собеседником. А кроме того, он, вполне вероятно, был знаком с Давыдовым: начинающий писатель мог оказаться клиентом «Книгочея». Вот кому можно задать вопросы о бывшем владельце дома!
        Сергей Сергеевич тем временем объяснял, зачем звонит: он получил интересные книжные новинки и приглашал постоянных покупателей заглянуть в магазин.
        Это судьба, мелькнуло в голове у Руслана.
        - Сергей Сергеевич, вы до какого часу работаете?
        - Хотите прямо сегодня приехать? - Наумов слегка удивился столь жгучему интересу к литературе.
        - Прямо сейчас, - уточнил Руслан.
        - Мы закрываемся в семь вечера, а сейчас только четыре доходит…. Так что вы отлично успеваете.
        - Тогда до встречи. Уже выезжаю.
        До Ракушки добираться примерно час. На хорошей скорости - немного меньше. Он не стал мешкать и направился к машине, по дороге заскочив в пристрой за ключами и бумажником. В комнатах было тихо. Кухня, как обычно, сияла чистотой, в воздухе витал едва заметный аромат чистящего средства: жена предпочитала запах сирени. Видимо, она только что закончила уборку и решила прилечь.
        Он заглянул в гостиную и спальню, но Маруси там не оказалось. Видимо, опять закрылась в комнате Алисы. Что ж, если там ей становится легче, пускай. Осторожно ступая, подошёл к двери и прислушался. Вроде бы раздался какой-то тихий звук. Кажется, шорох страниц. Должно быть, листает книги и тетрадки дочери. Может, Алиса вела дневник, и жена нашла его? Вполне возможно. Девочки-подростки любят доверять свои переживания бумаге. Наверное, там полно жалоб на злодейку-мамашу и лютого волка-отчима… Маруся читает, и это рвёт ей сердце. Хотя кто знает. Возможно, Алиска наоборот написала что-то утешительное, ласковое.
        Руслан заколебался: стоит ли зайти и предупредить жену, что он ненадолго уезжает из посёлка? Он протянул руку, чтобы тихонько постучать в дверь, но в последний момент передумал. Решил, что это ни к чему. В последнее время им стало непросто общаться, ему было трудно смотреть в глаза Марусе, и он инстинктивно, под разными предлогами, сводил их контакты к минимуму. Ничего, успокаивал он себя, нужно просто во всём разобраться, а заодно дать ей время успокоиться.
        Он тихонько притворил за собой входную дверь и заспешил к воротам.
        Буквально несколько минут спустя Маруся, ничего не соображая от ужаса, тоже выскочила из дома во двор и заметалась в поисках мужа. Она бегала, кричала, звала его, но он уже не мог ничего услышать: его автомобиль приближался к окраине Каменного Клыка.
        Глава 13
        Маруся задыхалась, качалась, как пьяная. В боку кололо, перед глазами плыли разноцветные круги. Ноги подкашивались, она спотыкнулась на ровном месте и упала, разбив коленку о бордюр. Резкая боль в ушибленной ноге немного отрезвила, вернула способность соображать. Одно хорошо: гадкий карлик пропал.
        Бегать вокруг дома было бесполезно. Мужа нет нигде - ни в пристройке, ни на заднем дворе. Она нашла в себе силы подняться на крыльцо гостевого дома (с той памятной ночи она и близко к нему не могла подойти). Обнаружилось, что он заперт. Бросилась к воротам и увидела, что их машины нет. Видимо, Руслан куда-то уехал. В последние дни он почти всегда был дома, и надо же, именно сейчас…
        Она в растерянности стояла возле калитки, судорожно вцепившись в металлические прутья. Что делать? Куда бежать? На ней было апельсинового цвета домашнее платье в синюю клетку, на правой ноге - тапочка, левая - босая. Должно быть, тапка слетела, пока она металась по двору. Хорошо хоть ногу не поранила.
        Возвращаться домой нельзя. Ни за что на свете Маруся не сумеет переступить порога. По крайней мере, одна. Подумать только, совсем недавно это место, этот огромный дом казались ей подарком судьбы! Теперь бы она, кажется, всё на свете отдала, лишь бы им никогда не уезжать из Казани. Не видеть, ничего не знать о посёлке под названием Каменный Клык.
        - Маруся? - прозвучал за спиной знакомый голос.
        Она громко вскрикнула от неожиданности и отшатнулась от калитки.
        - Напугала? - Варвара стояла в двух шагах, отделённая от неё ажурной решёткой. Даже ошалев от потрясений, Маруся не могла не заметить, насколько хорошо выглядит хозяйка «Супер-пиццы». Дело было не в причёске или одежде - женщина словно светилась здоровьем. Густые волосы блестели, налитое тело казалось переполненным силой и энергией, на щеках цвёл румянец. Варвара улыбалась, демонстрируя ровный ряд крепких белых зубов. Сама она рядом с ней казалась особенно поблёкшей и измождённой.
        - Немного, - прошелестела она, - извини, я…
        - Да не извиняйся ты, - жизнерадостно ответила Варя. Она словно не замечала странного вида и поведения приятельницы. - Пирожки стряпала, с малиной, с луком и яйцом. Вкуснятина получилась! Дай, думаю, зайду, угощу вас с Русей. Заодно узнаю, как дела.
        - Всё хорошо, - почему-то соврала Маруся. Хотя если она кому-то и могла рассказать о случившемся, то только Варе. Больше ни с кем в посёлке так и не сошлась.
        - Да уж вижу, что хорошо, - усмехнулась Варвара. В руке она сжимала пакет. Видимо, с пирожками. Красная Шапочка пришла навестить больную бабушку. - Можно войти-то?
        - Заходи, - спохватилась Маруся, открывая калитку.
        Хорошо, что Варя заглянула. Совсем не обязательно что-то ей рассказывать, зато не придётся торчать здесь одной. Можно даже попросить подождать, пока вернётся Руслан. Посидеть вместе во дворе на скамейке. Отговориться тем, что сердце схватило, или что-то другое придумать.
        Варвара быстро шла по двору, на ходу продолжая что-то громко говорить. Она, как обычно, была многословна. К тому же у неё, судя по всему, сегодня отличное настроение. Женщина уверенно направлялась прямиком к входу в пристрой. Видимо, рассчитывала, что сейчас они поставят чайник, заварят чайку, отведают хвалёных пирожков.
        В любое другое время она и сама повела бы гостью в дом - куда же ещё? Но сейчас… Она хотела остановить Варю, окликнула по имени. Та остановилась, выжидательно глядя на неё смеющимися глазами.
        Маруся смешалась. Что она скажет? Просто возьмёт и заявит, что боится заходить в собственный дом? Варвара решит, что она сумасшедшая. Только слухов по посёлку не хватало.
        - Я просто хотела… хотела сказать… - Она соображала, пытаясь придумать что-нибудь подходящее. На ум ничего не приходило, и она неуклюже закончила: - Хотела сказать спасибо, что навестила нас.
        Подруга понимающе кивнула, улыбнулась ещё шире и зашла в дом. Маруся поплелась следом. Пока она, всеми силами пытаясь преодолеть дрожь и унять сердцебиение, неуверенно поднималась на крыльцо, Варвара уже принялась возиться на кухне, мурлыча под нос незатейливый мотивчик. Как и предполагала Маруся, она шлёпнула на плиту чайник, нашарила в шкафчике заварку, полезла в холодильник за молоком. Достала большую глубокую тарелку и выложила выпечку.
        После смерти Алисы Варя не раз бывала здесь, помогала по хозяйству и знала, что где лежит. Но сегодня её хлопоты казались неуместными, навязчивыми. Слишком по-хозяйски она распоряжалась на Марусиной кухне, словно не принимая её саму в расчёт. Будто она уже умерла, её нет, и спрашивать согласия незачем.
        Маруся усилием воли отогнала неприятные мысли. Что за ерунда лезет в голову? Хочет - пусть помогает. Спасибо ей. Какое, в конце концов, это имеет значение? Она сбросила с ноги одинокий тапок (второй пока так и не нашёлся), пересекла небольшой коридор, покосившись на дверь в Алискину комнату, прошла на кухню и уселась возле стола.
        Дверь в комнату дочери была плотно закрыта.
        Она плохо помнила, как выбегала наружу. Точнее, совсем не помнила. Но подумала, что вряд ли её хватило бы на то, чтобы аккуратно притворить за собой дверь. Может, та захлопнулась сама?
        Внезапно Маруся решила проверить кое-что. Боясь передумать, быстро проговорила:
        - Варя, можно тебя попросить?
        - Проси, - разрешила Варвара, наполняя кипятком круглобокий заварочный чайничек.
        - Мне стало плохо, видно, что-то с сердцем. Вышла во двор, воздухом подышать, а тапочка с ноги слетела. Наверное, в Алисиной комнате, я там была. Ты не посмотришь? Просто так удобно уселась, вставать не хочется.
        - Сиди, не вставай. Сейчас гляну.
        Она с грохотом водрузила чайничек на стол и вышла. Маруся слышала, как Варя открыла дверь, зашла внутрь комнаты. С замиранием сердца ждала, когда соседка увидит свисающую с потолка петлю, истошно завопит и выскочит обратно. И в то же время была уверена, что этого не случится. Ничего и не случилось. Варвара спокойно вернулась на кухню.
        - Там ничего нет, - улыбнулась она, сверкнув глазами.
        Марусе показалось, что во взгляде промелькнула лукавая усмешка. Почудилось, что фраза прозвучала двусмысленно.
        - Спасибо, - ответила она.
        Пышные поджаристые пирожки, похожие на золотые слитки, уже лежали на тарелке. В чашках дымился свежезаваренный чай. Варвара пододвинула стул и села рядом.
        - Молока налить? - спросила она.
        - Нет, не надо. Так попью.
        - А я не могу небелёный пить.
        Варвара щедро плеснула себе молока. В чашке завертелся маленький водоворот. Соседка взяла чайную ложку и принялась энергично перемешивать жидкость, позвякивая ложкой о края. Чай расплескался, несколько капель пролилось на стол. Варвара с шумом и хлюпаньем отхлебнула из чашки и зачем-то подмигнула Марусе.
        - А песочку-то я и забыла добавить! - возвестила она, придвинула к себе сахарницу и принялась накладывать сахар. Маруся насчитала шесть ложек. Варя подумала и плюхнула седьмую. Снова отхлебнула. Должно быть, жуткая гадость, приторная до зубной боли. Однако Варвара с наслаждением причмокнула:
        - Сахару должно быть много! Чтоб ложка стояла.
        Бред какой-то. Она никогда не вела себя так… с таким… Маруся никак не могла подобрать нужное слово. Происходящее казалось нелепым фарсом. Может, над ней просто подшучивают? Внезапно заломило виски. Она прижала к ним пальцы и сморщилась от боли. Мигрень. Этого только не хватало.
        - Угощайся, вкусные пирожки! - пропела Варвара и, подавая пример, схватила один из них, впилась зубами в упругое тесто.
        Пирожок оказался с малиной. По подбородку потёк густой красный сок. Соседка картинно закатила глаза - мол, небесный вкус, облизнулась и зачавкала с открытым ртом. Видны были куски пережёвываемой пищи. Марусю замутило, и она поспешно отвела глаза. «Никогда не обращала внимания, как она некрасиво ест. Да она так и не ела!»
        - Попробуй тоже, бери, не обижай меня, - с набитым ртом проговорила Варвара.
        Маруся заставила себя посмотреть на неё и выдавить улыбку. Соседка шумно глотнула, пальцем вытерла очередную алую струйку с подбородка и медленно, тщательно, со всех сторон облизнула палец, сильно высовывая розовый острый язык.
        - Вкуснотища! Обожаю это дело, - промурлыкала Варвара. - А ты?
        - Что? - Она разинула рот от изумления.
        Видимо, не так поняла. Но Варя тут же рассеяла её сомнения.
        - Ладно, не прикидывайся. То самое! - Она приблизила своё лицо вплотную к Марусиному и произнесла, смакуя каждое слово:
        - Твой красавчик на балу сам видел. И ему понравилось.
        - Что? - опять сказала Маруся.
        Она не знала, что говорить, как реагировать, как вести себя. Происходящее было бессмысленно, неправильно: непривычное поведение Варвары, её вульгарные манеры, грязные, неприличные слова. Кто-то из них двоих был не в себе. Может, это лишь чудится, точно так же, как прежде мерещился всюду мерзкий карлик? Ей никак не удавалось сконцентрировать внимание, сосредоточиться, к тому же голова болела сильнее и сильнее.
        - «Что-что», - глумливо передразнила Варвара, - расчтокалась! Не пугайся, с Русланом твоим у меня ничего не было и быть не могло. Он не мой.
        - Не твой, - слабым эхом отозвалась Маруся.
        - Да уж и не твой! - грубо бросила Варвара. - Только под ногами путаешься почём зря. Шла бы вон, и дело с концом.
        Соседка выразительно мотнула головой в сторону комнаты Алисы и снова издевательски подмигнула. Маруся почувствовала, что волосы зашевелились у неё на затылке. Горло сжал спазм, и она еле слышно прошептала:
        - Откуда ты… знаешь?
        - Мне ли не знать, - со смешком проговорила Варя и шустро схватила очередной пирожок. Всё повторилось: хлюпанье, чавканье, алый ручеёк на подбородке, засунутые в рот пальцы. Вдобавок, расправившись с едой, Варвара громко рыгнула.
        Маруся сидела, борясь с дурнотой и нарастающей головной болью. Нужно было указать Варваре на дверь или хотя бы встать и выйти самой, но она не могла пошевелить ни рукой, ни ногой, ни тем более повернуть голову или хотя бы прикрыть глаза, чтобы не видеть отвратительную трапезу.
        Соседка же, покончив с пирожком, похвасталась:
        - Я многое про тебя знаю, милочка. Например, как ты голову муженьку своему дуришь. Таблеточки-то заветные давно не пьёшь, почитай, три с половиной года. А мужу врёшь, будто пьёшь! Уж так хочется родить да привязать его покрепче! Всех врачей обежала, только без толку. Пустая ты, бесполезная деревяшка. Постарались докторишки-то колхозные, а? Выскребли досуха! - Она захихикала.
        У Маруси уже не оставалось сил удивляться, возражать. Никто не мог знать того, о чём говорила сейчас эта ведьма. Она не рассказывала об этом ни единой живой душе, даже родной матери. Но это была правда, и Варваре она каким-то непостижимым образом была известна. Родить сына стало заветной мечтой, которая никак не желала сбываться.
        - Зря стараешься. Даром ты своему Русланчику не нужна, а уж с прицепом - подавно. У него давно другая, - злорадно выплюнула Варвара.
        - Неправда, - беззвучно, одними губами прошептала Маруся.
        - Совершеннейшая правда, - широко осклабившись, закивала соседка. - Думаешь, где он той ночью был, когда ты в обмороке валялась? От кого под утро вернулся?
        Она снова захохотала и потянулась за очередным пирожком. Откусила, принялась жевать. Резко запахло тухлятиной.
        - Наконец-то с луком и яйцом попался! - заключила Варвара.
        Маруся была уверена, что её сейчас вырвет. Головная боль выросла до гигантских размеров. В виски будто изо всех сил вкручивали шурупы. Она ничего вокруг не видела, не понимала, весь мир был - сплошная огненная боль.
        - А ну бери, ешь, - приказала Варвара.
        Неизвестно почему, против воли, она подчинилась. Как загипнотизированная, превозмогая боль, пронзающую от каждого движения, протянула руку к тарелке и послушно взяла лежащий с краю золотистый продолговатый пирожок. Откусила. Тупо посмотрела на красную начинку. Вместо аромата малины в нос ударил характерный металлический запах. Как она сразу не догадалась?
        - Это же… кровь, - то ли сказала, то ли подумала Маруся.
        - А как же! Вкушай плоть и кровь Христову, дочь моя. Не гнушайся!
        Она содрогнулась от рвотного спазма, попыталась выплюнуть жуткую тошнотворную кашицу, но Варвара бешено заорала, срываясь на визг:
        - Глотай! Глотай, мерзавка! Кому сказала!
        Горло сжалось, она задыхалась, на глазах выступили слёзы. Череп изнутри взорвался новой ослепляющей болью, которая казалась во сто крат хуже, и она, уже в совершенном беспамятстве, не понимая, на каком свете находится, сделала мучительный глоток.
        - Вот и славно, - совершенно другим, деловитым и спокойным, обычным своим голосом произнесла Варвара.
        Спектакль закончился. Она как-то сразу подтянулась, перестала паясничать, стала собранной и серьёзной. Внимательно, изучающе, как врач на приёме, посмотрела Марусе в глаза. Видимо, увиденное её удовлетворило, и она повторила:
        - Славно. Умница. А теперь - доброй ночи, дорогая.
        Резко вскинула руку и почти неуловимым, молниеносным движением ткнула указательным пальцем куда-то в середину Марусиного лба. Точечное прикосновение отозвалось слабым гулом, головная боль достигла пика и бесследно пропала. В ту же секунду мир вокруг покачнулся, вспыхнул малиновым светом, потом потемнел и пропал. Маруся кулем свалилась со стула.
        Часть вторая
        «…бездна тоже смотрит в тебя»
        Ф. Ницше
        Глава 1
        Руслан приехал в Ракушку без четверти пять. Этот посёлок был гораздо больше Каменного Клыка и куда оживлённее: люди шли по тротуарам, толпились на маленьких базарчиках, хлопали дверцами автомобилей и спешили к магазинам и кафе. Здесь было не так чисто и опрятно, как в Каменном Клыке. Запросто можно встретить мужичка в подпитии или тётку в засаленном халате и меховой душегрейке, которая выскочила из дому за хлебом.
        Он подумал, что Каменный Клык по сравнению с Ракушкой кажется апатичным и безлюдным. Словно это и не поселение вовсе, а тщательно прорисованная картинка. Необходимые детали присутствуют: и домики есть, и улочки, и деревья, и фонари, и машины. Но всё вместе производит впечатление замершего, выдуманного кем-то, искусственного места…
        «Выкинь это из головы!» - велел он себе. За Каменным Клыком просто лучше следят. Если уж на то пошло, европейские городки и деревеньки с непривычки часто кажутся россиянам игрушечными, ненастоящими.
        Возле небольшой симпатичной церквушки он повернул направо. Мысль о том, чтобы зайти туда и поставить свечки, пришла и тут же исчезла. Успеть нормально, без спешки поговорить с Наумовым куда важнее.
        Когда Руслан добрался до «Книгочея», оказалось, что Наумов занят на складе. Молоденькая продавщица пообещала его позвать и кокетливо стрельнула подведёнными бирюзовым карандашом глазками.
        Чтобы не стоять столбом возле кассы, он принялся разглядывать книжные полки. Магазин был, по поселковым меркам, довольно большой. В первом зале была представлена художественная литература, во втором - детская, техническая и учебная. Здесь же продавали канцтовары, открытки и прочие мелочи. Покупателей, кроме Руслана, всего двое. Мальчишка-школьник задумчиво изучал решебники, да женщина средних лет припала к полке с дамскими романами.
        - Добрый вечер! - громко поздоровался Наумов, неожиданно появившись откуда-то из глубины магазина.
        Руслан улыбнулся и пожал протянутую руку. На вид Наумову казалось меньше шестидесяти, однако на самом деле он был гораздо старше. Высокий, плотный и крепкий мужчина с пышной шевелюрой, в которой почти не видно седины, Наумов носил усы и бороду, сильно закрывавшую щёки, имел густые брови, отчего лицо его казалось заросшим, спрятавшимся в тени растительности. У Сергея Сергеевича были яркие голубые глаза, нос с острой горбинкой и крупные, плотно прижатые к голове уши.
        Они пару минут поговорили о пустяках, после чего Руслан, из всех сил стараясь изобразить заинтересованность, выслушал, какие книги получил недавно «Книгочей». Ему не терпелось задать свои вопросы, но перебивать Наумова было неловко. Слава Богу, Сергей Сергеевич оказался весьма проницателен. Оборвав свой монолог на полуслове, он вдруг сказал:
        - А вы ведь совсем не о книгах приехали говорить. Я прав?
        - Не думал, что это так заметно.
        - У вас озабоченный и расстроенный вид. Что-то случилось?
        - Пока сам не пойму, - признался Руслан. - Мне нужно… спросить вас кое о чём. Если вы не возражаете, конечно.
        На лице Наумова появилось странное выражение.
        - Я догадывался, что рано или поздно вам захочется побеседовать со мной не только о литературе.
        Он взглянул на часы и крикнул:
        - Лариса, сегодня закроемся пораньше.
        - Хорошо! - радостно отозвалась продавщица.
        Минут через двадцать они уже сидели за столиком маленького кафе. Заведение располагалось поблизости, всего через несколько зданий, на той же стороне улицы, что и магазин. Машину Руслан оставил возле «Книгочея». Наумов закрыл торговлю, повесил на дверь табличку «Извините, у нас закрыто!» и отправил домой продавщицу Ларису.
        - Неудобно получилось. Вы из-за меня…
        - Бросьте вы, - небрежно махнул рукой Наумов, - покупателей сегодня так и так мало. Неудачный день. Вряд ли кто-то пришёл бы к закрытию и сделал дневную выручку. Я мог бы оставить продавщицу, а сам уйти, но Лариска уж больно бестолковая. Непременно что-нибудь забудет и перепутает.
        - Что же вы её не уволите? - из вежливости поинтересовался он.
        - Племянница жены, - вздохнул Наумов, - приходится терпеть. Но ничего, девочка вроде старательная, научится рано или поздно. Ладно, я вас заболтал. Рассказывайте, что там у вас.
        В зальчике царил полумрак, играла тихая музыка, пахло ванилью и выпечкой. Посетителей почти не было. Пожилая улыбчивая официантка поставила перед ними заказ. Наумов попросил кофе без сахара с двумя кремовыми пирожными, Руслан - мороженое и какао: нестерпимо захотелось сладкого. Мороженое - три разноцветных шарика, обильно политых шоколадом - принесли в красивой хрустальной вазочке на тонкой ножке. Он сломал крошечной ложкой пёструю пирамидку, отхлебнул какао и прямо спросил:
        - Сергей Сергеевич, вы случайно не знаете человека по имени Андрей Давыдов?
        Ложка с пирожным на мгновение замерла в воздухе, после чего Наумов медленно поднёс её ко рту.
        - Да, я с ним знаком. И жену его, Зою, пару раз видел. Очень изысканная дама. Похожа на вузовскую преподавательницу, хотя на самом деле домохозяйка. Никогда нигде не работала, хозяйством занималась. Андрей постоянно покупал у меня книги, в основном зарубежную классику. Мы довольно близко сошлись, можно сказать, подружились. Ничего удивительного: почти ровесники, много общего.
        - А потом? - с замиранием сердца спросил Руслан.
        - Потом он просто перестал приезжать и не звонил больше. Я пытался с ним связаться, но телефон всякий раз оказывался отключен. Очень жаль, что наше общение прервалось, - вздохнул Наумов, - Андрей мне нравился. Хороший человек. Порядочный, спокойный, умный. Умел слушать и слышать других, а это нынче редкость. Все предпочитают говорить. Причем желательно о себе.
        Некоторое время оба молча ели. Напиток был ароматным и насыщенным, да и мороженое порадовало. Сейчас оно чаще водянистое, отдаёт маргарином. Но Маруся обожала мороженое, и они часто его покупали. Руслан однажды не доел свою порцию, забыл в пиале, и оно простояло на столе всю ночь. Поутру они с Марусей потрясённо смотрели на то, во что превратилось лакомство: в желтоватой жидкости плавало нечто, похожее на кусок мыла с пеной. Однако сейчас в вазочке таял самый настоящий пломбир. Вкусный, как в детстве.
        - Почему вы спросили об Андрее? - Наумов глядел внимательно, выражение его глаз было сложно истолковать.
        - Я живу в доме, который он построил. А потом почему-то продал агентству недвижимости и уехал из Каменного Клыка. В этом, конечно, нет ничего необычного. Мало ли, что…
        Руслан запнулся, замолчал. Наумов продолжал неотрывно смотреть на него.
        - И что же вас беспокоит? Вас ведь что-то беспокоит, так? Говорите, не бойтесь.
        - Я не боюсь, просто… Не знаю, как сформулировать. Вы можете посчитать меня параноиком, но кое-что кажется необычным.
        Он снова замолчал и отодвинул от себя вазочку с мороженым. Аппетит пропал. Кафе постепенно наполнялось людьми. Через два столика от них уселась парочка: парень и девушка лет семнадцати. Девушка сидела лицом к Руслану и во все глаза глядела на своего спутника. На хорошеньком личике застыло такое обожание, что смотреть на неё было неловко. Словно становишься свидетелем чего-то слишком интимного, не предназначенного для посторонних глаз.
        Он отвернулся к окну. Зачем сюда приехал? Отвлёк занятого человека от дел, вынудил закрыть магазин. Ради чего? Теперь вот сидит и толком не может объяснить, в чём дело.
        - Не беспокойтесь, я считаю вас умным и вполне уравновешенным человеком, - с тонкой улыбкой заметил Наумов и поднёс ко рту чашку.
        - Сегодня днём я случайно обнаружил у себя в кабинете вот это.
        Руслан полез в карман, достал листок и протянул Наумову.
        - Я могу прочесть?
        - Конечно, читайте.
        Сергей Сергеевич достал из внутреннего кармана очки и водрузил на нос. Глаза его заскользили по строчкам. Читал он быстро и вскоре вернул листок обратно.
        - Весьма любопытно, - медленно проговорил Наумов. Руслан заметил, что он слегка покраснел.
        - Я связался с риелтором, неким Дубцовым. Спросил, уверен ли он, что Давыдовы уехали из посёлка. В смысле… не умерли ли. Он сначала как-то задёргался, а когда узнал, что дело в этом, - он кивнул на листок, - тут же расслабился и стал уверять, что это отрывок из его романа. Не стоит обращать внимания.
        - Андрей действительно собирался попробовать себя на литературном поприще. Он был историком по образованию, до перестройки преподавал в каком-то институте. В девяностые занялся бизнесом, причём успешно. У него была сеть магазинов сантехники. А на старости лет решил воплотить давнюю мечту: поселиться у моря и писать исторические романы.
        - Вы тоже полагаете, что это отрывок из его романа?
        Наумов ничего не ответил. Пожевал губами, закрыл глаза. Лицо его странно напряглось, как будто он силился заговорить, но не мог произнести ни слова. Потом, видимо, окончательно решив для себя что-то, заговорил:
        - Он, в самом деле, начал писать. И даже показал мне написанное, просил оценить. Если честно, материал был так себе. Слишком тяжеловесно, нарочито. Дилетантски. Громоздкие фразы, вымученные диалоги, пространные нудные описания. Поймите правильно, сам-то я ни строчки не напишу, но читаю талантливо. Чукча не писатель, чукча читатель.
        Наумов усмехнулся, снял очки и убрал обратно в карман.
        - Я как мог тактичнее объяснил, что именно мне не понравилось. Андрей понял правильно и не обиделся: у него и с самооценкой, и с чувством юмора всё в порядке. Сказал, будет работать над собой. Писать ему, как сейчас говорят, в кайф. Так вот, к чему веду. В отрывке, который он дал мне почитать, действие происходило в средневековой Европе, в Испании. У вас в руках совершенно другой текст, написанный, кстати, куда лучше. Но я ручаюсь, что больше никакого художественного произведения Давыдов писать не пробовал. Заметьте - художественного!
        Наумов поднял кверху указательный палец, подчёркивая сказанное.
        - В декабре, перед Новым годом, Андрей внезапно обратился ко мне с просьбой помочь найти архивные материалы. Сказал, что заинтересовался историей этого места. В смысле, Каменного Клыка.
        - Зачем это ему понадобилось?
        - Тут как раз ничего необычного. История ведь была его профессией. В Каменном Клыке Андрей собирался прожить остаток дней, так что… Повторяю, ничего необычного. Странно другое. Когда я спросил, что он будет делать с этой информацией, он смешался, занервничал. Понёс чушь. Сначала сказал, что хочет написать рассказ о жизни приморского посёлка. Потом - будто ему надо кое-что выяснить для себя лично. Они, мол, с женой стали мучиться бессонницей и заподозрили, нет ли в этих местах опасных испарений. Словом, белиберда какая-то. Я решил не придавать значения, захочет - расскажет. Дал ему адрес библиотеки, телефон одной знакомой, сотрудницы архива. Андрей после этого пропал недели на две. Или даже три. А уже после новогодних праздников, примерно в середине января, вдруг приехал сюда, и мы вот так же сидели с ним в кафе, разговаривали. Это была наша последняя встреча.
        - В середине января? - переспросил Руслан. - Видно, как раз перед тем, как он продал дом. В первых числах февраля тот уже был выставлен агентством на продажу. Давыдов упоминал о намерении уехать?
        - Нет. Но говорил много странного. Да и вёл себя… Начать с того, что был пьян! - Наумов неожиданно произнёс эту фразу с осуждением, звучно и при этом через силу.
        - Многие пьют. Или он убеждённый трезвенник?
        - Андрей совершенно не пил: говорил, печень больная, алкоголь категорически противопоказан. Я его в первый раз нетрезвым видел. Он, конечно, не сильно пьяный был, но весьма, знаете ли… И здесь добавил. Помню, я волновался, как он обратно поедет. Но Давыдов только отмахнулся.
        - А разбиться он не мог?
        - Не мог, - решительно отверг это предположение Наумов, - он на столике перчатки забыл, мне позже из кафе позвонили. А я ему перезвонил. Андрей уже был дома. Сказал, потом как-нибудь заберу. Не забрал. Больше мы не виделись и не слышались! - И снова странная интонация. Сказано с нажимом и опять-таки преувеличенно громко. Словно Наумов не с Русланом говорил, а с кем-то, кто сидел в конце зала.
        Похоже, Сергей Сергеевич потерял интерес к беседе и поддерживал разговор лишь из вежливости. Ему не терпелось уйти. Однако Руслан расспросил его ещё не обо всём и намерен был довести дело до конца.
        - О чём вы говорили? Скажите мне! Что он сказал вам?
        - Не знаю, насколько можно верить… Нетрезвый человек такого наговорит!
        - Пожалуйста, Сергей Сергеевич! Это важно! - не отступал он.
        Настенные часы показывали половину седьмого. Как там Маруся? Домой он попадёт не раньше восьми вечера, это в лучшем случае. Наверное, и вправду пора прощаться. Вряд ли он сумеет узнать что-то новое. Общение с Наумовым, обычно живое и непринуждённое, стало раздражать. Вряд ли ему захочется снова заглянуть в «Книгочей».
        Подошла официантка. Ни слова не говоря, положила чёрную кожаную папочку со счётом и ускользнула прочь.
        - Если коротко, Андрей говорил, что Каменный Клык - плохое для него место. Местные жители ему почему-то не нравились. Рассказывал, что часто кошмары снятся, что жена заболела. Говоря по правде, я не особенно вслушивался. Ну, болтает и болтает человек. Меня больше волновало, что он выпил. Думал, вдруг приступ, да и за руль ему…
        Наумов говорил по-прежнему громко и при этом как-то вяло, неохотно.
        - Сергей Сергеевич, что с вами? Вам, может, идти нужно? - вполголоса спросил Руслан.
        - Да, нужно, - Наумов ухватился за эту идею и бодро продолжил: - Мне и вправду пора. Счастлив был повидаться. Всего хорошего. Заходите в «Книгочей» - всегда рад.
        Он диковато улыбнулся, засуетился, глянул на сумму счёта, швырнул на столик две купюры, вскочил и почти бегом кинулся к выходу. Руслан опешил, не понимая, с чего вдруг такая спешка. Может, он сказал что-то обидное, лишнее? Прокручивая в голове их разговор, тоже вытащил бумажник, отсчитал, положил на столик деньги с учётом чаевых, вышел на улицу. Оглянулся по сторонам - Наумова нигде не было видно. Уже успел уйти. Идиотизм какой-то. Сидели, разговаривали нормально и на тебе: задёргался, унёсся, как на пожар. Хотя, конечно, кое-что удалось выяснить.
        Автомобиль Руслана так и стоял возле «Книгочея», терпеливо дожидаясь хозяина, и он медленно направился к машине. Оставалось пройти всего несколько метров, когда он услышал, как его негромко окликнули по имени. Обернулся и справа от себя увидел Наумова. Тот стоял в тени между домами, прижимал палец к губам, призывая молчать, и жестами подзывал Руслана к себе. Переминался с ноги на ногу, вертел головой: боялся, что его заметят.
        «Что за цирк? Может, у него не все дома?»
        Он заколебался, но последовал за Сергеем Сергеевичем. Тот быстро скользнул в какую-то арку, бесшумно открыл дверь и зашёл в тёмное помещение.
        Глава 2
        - Пожалуйста, не пугайтесь, я не сумасшедший! Это запасной выход из моего магазина. Сейчас зайдём на склад, - вполголоса проговорил Наумов. Позвенел ключами, не зажигая электричества, вслепую нашарил замочную скважину, вставил ключ и дважды звонко повернул в замке. Они оказались в другой комнате. Наумов плотно прикрыл и запер за собой обе двери и только после этого наконец-то включил свет. Под потолком с гудением включились лампы дневного освещения.
        - Объясните, в конце концов…
        - На складе нет окон, никто не узнает, что мы здесь, - прервал Наумов. - Не стойте, присаживайтесь.
        Руслан в замешательстве огляделся по сторонам. Вокруг громоздились высокие, до самого потолка, деревянные стеллажи, заставленные плотными рядами книг, вперемешку с ящиками и картонными коробками. У стены примостился обшарпанный письменный стол и два стула. Сергей Сергеевич уселся на один из стульев и указал рукой на другой.
        - Что происходит? - сердито спросил Руслан. - Зачем вы сбежали из кафе? Не наигрались в детстве в войнушку?
        - Мы не договорили, а мне нужно сказать вам кое-что важное. Извините, если напугал. Но оставаться в кафе было нельзя: нас подслушивали.
        - Подслушивали? - он недоверчиво воззрился на Наумова. - Кому это надо?
        - Вы разве не заметили? Хотя там темновато… В кафе был Дубцов! Я его сразу увидел! Он явился после нас.
        - Дубцова я, действительно, не заметил, - терпеливо сказал Руслан, - но с чего вы взяли, что он подслушивал?
        - На самом деле я не уверен, - признался Сергей Сергеевич, - но это как-то… Он живёт в Радужном, контора его там же. Что ему здесь делать?
        - Мало ли, какие у человека дела! Он, наверное, на всём побережье недвижимостью занимается?
        - В основном в Радужном да в Каменном Клыке. Здесь бывает редко. Я потому и подумал… Очень уж подозрительное совпадение! В Ракушке, между прочим, своё агентство есть. Оно моему зятю принадлежит, поэтому я Дубцова и знаю. Саша говорил, Дубцов не слишком приятный тип, но речь сейчас не о нём.
        - О ком же?
        - Как о ком? Об Андрее. Он на самом деле был пьян в тот день, и я, к своему стыду, мало обращал внимания на его слова. Его очень уж сильно развезло, он что-то бормотал, нёс околесицу про заговор и тайное общество. Говорил, Каменный Клык - нечестивое место.
        - Нечестивое?
        - Вот именно. Несколько раз повторил, что здесь нет церкви, люди не ходят в храм, не молятся.
        - Алиска тоже обратила на это внимание…
        - Дочка вашей жены? - сочувственно произнёс Наумов.
        - Угу, - Руслан потёр рукой лицо. В комнате было душно, его потянуло в сон. - Хорошо, пусть Дубцов решил нас подслушать. Зачем ему это?
        - Не ему, а тем, кому он, возможно, служит. Каменный Клык - действительно необычное место.
        Сонный морок растаял без следа. От слов Наумова повеяло холодом.
        «Служит» - подходящее слово. На ум пришло, с каким благоговением жители посёлка приветствовали появление Ирины на Осеннем балу…
        - Давыдову удалось раскопать что-то? - быстро спросил Руслан, цепко глянув на Сергея Сергеевича.
        - Нет, ему-то как раз мало что удалось найти. В Сети про Каменный Клык нет ничего. Андрей мне об этом говорил, и сам я поинтересовался. В архиве тоже никаких интересных документов. В газетах это место периодически упоминается, но вскользь, между делом, ничего стоящего. А вот местные говорят всякое. Я живу на побережье уже двадцать лет, многое слышал, только не обращал особого внимания. Считал, бабушкины сказки. А потом пропал Андрей. И он был напуган, страшно напуган, когда мы виделись в последний раз. Поэтому и выпил, я думаю. Не мог себя контролировать. Выглядел ужасно: глаза красные, лицо опухшее, помятое. Говорил, не может спать. И у него так тряслись руки… У моей покойной тётки была болезнь Паркинсона - и то, по-моему, не такой заметный тремор. В общем, волей-неволей задумаешься…
        - Кстати, что с его женой? С Зоей? - перебил Руслан. - Он вам не говорил?
        - Ничего толкового. Твердил, её нужно спасти. А от кого, от чего - кто знает.
        - Давыдов и пишет как раз об этом… Что нужно спасти…
        Он машинально взял со стола карандаш и принялся вертеть в руках. Перед глазами всплыло потерянное Марусино лицо с погасшим взором.
        - Знаете, что меня беспокоит? Всерьёз беспокоит? Андрей не мог уехать и ничего мне не сказать! Это исключено. Настоящими друзьями мы стать не успели, но всё к тому шло. Он пропал, а я не стал поднимать шум. Признаюсь честно, испугался. У меня семья, дети, а тут дело нечисто. Мне не хотелось копаться в… Наверное, это трусость, даже скорее всего! Вы, может, осуждаете меня, только…
        - Не осуждаю я вас, - с досадой перебил Руслан, - пожалуйста, давайте не будем отвлекаться от темы. У меня дома жена одна осталась, она… не совсем здорова, я немного волнуюсь.
        «Давыдов тоже жаловался, что жена заболела», - подумал он, но постарался отогнать эти мысли.
        - Да-да, извините, - заторопился Наумов, - в общем, через некоторое время после нашей встречи в кафе, Саша, мой зять, встретил Дубцова в регистрационной палате. И узнал, что тот занимается домом Андрея. Будто бы Давыдов продал его по генеральной доверенности и уехал. Мне прямо нехорошо стало. Саша говорил, Дубцов постоянно крутит подобные делишки: люди время от времени селятся в Каменном Клыке, строят дома, а потом почему-то продают их агентству Дубцова и уезжают.
        - Выходит, это не первый случай?
        - Что вы! Далеко не первый! По документам всегда всё чисто. Проданные дома приобретают у агентства новые владельцы.
        - Что случается с ними? - вырвалось у Руслана. - С новыми владельцами?
        - Понятия не имею. Наверное, кто-то тоже уезжает, кто-то остаётся. Я раньше этим никогда не интересовался. Просто случай с Андреем показался весьма подозрительным.
        - А домой к нему, в Каменный Клык, не ездили? Вы когда-нибудь были у Давыдовых?
        Наумов посмотрел на Руслана неуверенным, тревожным взглядом. Его голубые глаза стали ещё ярче - должно быть, от плескавшегося на дне страха.
        - Никто из местных никогда туда не ездит. Никогда.
        - В смысле? Как это - не ездит?
        - Я ведь уже сказал вам, это место считают… необычным. Жителей окрестных посёлков туда калачом не заманишь. Отдыхающие - другое дело. Они не в курсе.
        - Не в курсе чего? Послушайте, вы мне можете прямо сказать: что не так с Каменным Клыком?
        Маруся. Она там сейчас одна. Он оставил её одну в нечестивом месте.
        - Не могу точно сказать, что, - протянул Наумов, теребя себя за бороду.
        Его густо заросшее лицо показалось Руслану неприятным. Струсил, предал друга и сидит тут, мямлит, мнётся, как девочка. Но, с другой стороны, сам-то он разве намного лучше поступил с Марусей? А Наумов, хотя и трясётся, всё же пытается рассказать правду.
        - Постарайтесь мне объяснить. Пожалуйста.
        - Никто из жителей соседних посёлков не вступает в браки с обитателями Каменного Клыка. Согласитесь, это странно! Мы вот, допустим, живём здесь, в Ракушке, а моя дочь вышла замуж за Сашу, он родом из Прибрежного. И многие так! Но никто ни разу не женился на девушке из Каменного Клыка. И ни одна девушка оттуда не вышла замуж и не уехала в другой посёлок! - Сергей Сергеевич говорил теперь горячо и торопливо, будто боялся, что Руслан не поверит, сочтёт его ненормальным, встанет, покрутит пальцем у виска и уйдёт.
        - Допустим. Но это можно списать на случайность. Само по себе такое…
        - Хорошо! Хорошо, пускай это совпадение, случайность! А как вам следующее: в Каменном Клыке нет больниц, поликлиник, медпунктов! Никаких учреждений здравоохранения!
        - С самом деле, - кивнул Руслан, - как-то значения не придавал, но… Там в центре есть медпункт с аптекой. Но они сейчас закрыты. Мне сказали, работают только в сезон. Помню, хотел поинтересоваться, где купить лекарства, если что-то заболит, где искать врача, но как-то позабыл, сбился с темы, а после замотался. Так и не спросил.
        - Вот видите, - торжествующе заметил Наумов, - это очень необычно! И заметьте, никто их жителей Каменного Клыка никогда не обращается за медицинской помощью в поликлиники соседних посёлков. Они что, никогда не болеют? И детей не рожают? Им не нужны лекарства? Никому и никогда?
        - Откуда вам об этом известно? Что они не обращаются?
        - А вот это как раз то, о чём местные знают, перешёптываются и не любят говорить громко. Погодите, есть и ещё пара интересных моментов. Жители Клыка не выбираются за пределы своего посёлка. Не припомню, когда и кого из них я видел, кроме Андрея да вас. И не только я. Вернее, пока человек не осел прочно в Каменном Клыке, он ещё как-то продолжает наведываться в соседние посёлки, но уж как обоснуется - всё! Не посещает магазинов, кафе, кинотеатров. Вы можете возразить, что незачем, всё есть и в самом Каменном Клыке. Кроме того, сейчас имеется Интернет, можно заказывать вещи по каталогам. Конечно, на территорию посёлка привозят продукты, одежду и прочее. Но ведь такая изолированность выглядит необычно, согласитесь!
        - Это как-нибудь объясняется? Я имею в виду, народной молвой?
        - Поговаривают, как только жителям посёлка исполняется восемнадцать, им нельзя покидать пределов Каменного Клыка. Они даже детей своих в школу сами не возят! Для этого есть школьный автобус. И водитель - из наших, из Ракушки.
        Наумов перевёл дыхание, немного помолчал и спросил:
        - Может, чаю выпьем? У нас тут сахар есть, печенье найдётся.
        - Спасибо, не буду. Если хотите, пейте.
        - Нет, тоже что-то не хочется.
        - Сами вы что обо всём этом думаете?
        - На ум приходит только одно, - пожал плечами Сергей Сергеевич. - Должно быть, в Каменном Клыке обосновались сектанты. Последователи какого-то культа или религии. Может, даже сатанисты! Вам так не кажется?
        - После вашего рассказа уже кажется, - согласился Руслан, - не по поводу сатанистов, конечно. В этом есть что-то очень… киношное. Но если в Клыке действительно живут своей общиной, замкнуто, закрыто, ни с кем не общаются. Женятся друг на друге и…
        Запнулся и продолжил про себя: «Устраивают оргии. Возможно, даже употребляют наркотики или что-то вроде них. Что там говорила Сысоева? Вино на травах?»
        - И..?
        Лампа под потолком гудела всё сильнее, это действовало на нервы. Он сердито дёрнул плечом и промолчал. Наумов продолжил за него.
        - Возможно, тут что-то вроде зомбирования. Появляется человек со стороны, проходит посвящение, чтобы войти в секту, стать одним из них!
        Сергей Сергеевич запустил пятерню в волосы, взлохматил шевелюру.
        - Вы говорили, есть пара моментов, - напомнил Руслан.
        Мысли о Марусе неотвязно крутились в голове. Не покидало ощущение, что он совершил ошибку, не взяв жену с собой.
        - Да, да, кое-что имеется, хотя в основном я всё рассказал. Но это уже из области… В общем, судите сами. Поселению приписывают довольно мрачное прошлое. Не знаю, насколько это верно, скорее всего, просто легенды, но что-то может оказаться правдой. Говорят, на самом мысе Каменный Клык, на обрыве, раньше стояла усадьба. Даже замок, хотя я не уверен, строили ли в этих местах замки… Там жила семья: родители, дети. Окрестные земли, в том числе и территория современного посёлка, принадлежали владельцам усадьбы. И вот однажды ночью жителей замка убили. Зарезали всех, кто там был! И взрослых, и малых детей. Кто? За что? Узнать так и не удалось. Разумеется, поползли слухи, появились домыслы. Усадьба в ту ночь сгорела дотла, сейчас от неё не осталось и следа. Вот, собственно, и вся история.
        - И без того немало, - криво усмехнулся Руслан. - Сказать по правде, мне совершенно не хочется жить в Каменном Клыке. И как-то сразу всё не задалось… Угораздило же выбрать дом в таком месте.
        - А вы не думаете, что это… было предрешено? - шёпотом спросил Наумов.
        - Предрешено? Что вы имеете в виду?
        Сергей Сергеевич смешно встряхнулся, как собака, которая выбралась из воды, и виновато улыбнулся:
        - Ничего. Забудьте. Простите, что напугал.
        - Вы и сами напугались, - справедливо заметил Руслан.
        - Не очень-то хочется связываться с сектантами-фанатиками. Мало ли, что взбредёт в их очумевшие головы!
        - Спасибо, Сергей Сергеевич… Уходить будем, конечно же, по одному? Через подворотни?
        Наумов слегка натянуто рассмеялся:
        - Вы уж поймите меня правильно, но… как-то так!
        Он отпер дверь, выпустил Руслана, и тот, выйдя через двор с другой стороны, покружил минут пять по незнакомым улицам и только тогда подошёл к своей машине. Вскоре он уже сидел за рулём и ехал в Каменный Клык. Наумов, который жил в двух шагах от своего магазина, направился по тихим проулкам домой.
        За ними никто не следил, и больше они никогда в жизни не виделись. Сергей Сергеевич некоторое время мучился, переживал, не слишком ли разоткровенничался. Втайне ожидал каких-то неприятностей или таинственных происшествий, но так ничего и не дождался.
        Узнав о развязке событий, которые коснулись его лишь краешком, он перекрестился и подумал: «Боже мой, ну надо же! Хорошо ещё, что не залез в это дело с головой».
        И ни с кем, никогда больше случившееся в Каменном Клыке не обсуждал.
        Глава 3
        Было совсем темно, когда Руслан добрался до дому. Приехал бы раньше, но на повороте к Каменному Клыку обнаружил, что спустило колесо. Пока искал в багажнике запаску, пока менял, кряхтя и чертыхаясь…
        Посёлок мирно спал. Кое-где в домах горел свет. Некоторые окна излучали голубоватое сияние: здесь смотрели телевизор. Уличные фонари разливали вокруг себя дрожащие желтоватые лужицы света, но окружающий мрак был слишком густым и плотным. Темнота жадно выпивала, вбирала в себя свет и ни капли его не желала отдавать обратно.
        Руслан вспомнил, что Андрей Давыдов тоже обратил внимание на необычную темень здешних ночей, и поёжился. Теперь он был уверен, что странный текст был отрывком из письма или дневника. Человек выливал чувства и воспоминания на бумагу, чтобы не сойти с ума, не задохнуться насмерть от переполняющих душу эмоций и страхов.
        Он подъехал к дому и заглушил мотор. Некоторое время сидел и смотрел перед собой невидящими глазами. Весь вечер он беспокоился за Марусю, а теперь, вернувшись, не решался зайти и проверить, как она. Неожиданно затренькал мобильник, стоящий на подставке, закрёпленной на приборной панели. Эту подставку в виде маленького красного автомобильчика в прошлом году подарила ему жена. Звонили с незнакомого номера. Руслан протянул руку к телефону, но никак не мог заставить себя взять его и ответить на звонок. Вибрирующий, заливающийся нетерпеливой трелью аппарат вдруг показался ему живым существом - ехидным и опасным. Он зажмурился, потряс головой, отгоняя наваждение. Схватил телефон и, не давая себе времени на размышления, ответил:
        - Да, слушаю.
        - Добрый вечер, милый, - ласково проворковал знакомый женский голос.
        Руслан сморщился. Совсем недавно вибрации этого чувственного голоса заставляли его тело сладко трепетать. Теперь же он испытывал нечто среднее между отвращением и страхом. Уж во всяком случае, говорить сейчас с этой женщиной ему не хотелось. Тем не менее, он произнёс:
        - Скорее, ночь. Привет.
        - Ты куда-то ездил? - вкрадчиво спросила Ирина.
        - Откуда ты знаешь?
        - Ты сидишь в машине, я по звуку слышу. Наверное, приехал откуда-то, - слегка смешавшись, пояснила она.
        «Врёшь, ничего ты не слышишь. Двигатель не работает. Видимо, кто-то видел, как я въехал в посёлок, и поспешил доложить». Сама Ирина заметить его не могла: её дом совсем в другой стороне Каменного Клыка. Он вспомнил, как ехал на Осенний бал, и ему почудилось, будто за ним наблюдают. Может, и не почудилось…
        Разумеется, ничего этого он не стал говорить вслух.
        - Да, пришлось съездить по делам, - коротко отозвался Руслан.
        - Извини, не хотела выпытывать, - Ирина казалась сконфуженной, - соскучилась, вот и решила позвонить. Мы давно не виделись.
        - Так уж вышло, - ответил он, - нужно было заниматься стройкой. К тому же Маруся плохо себя чувствует.
        - Бедняжка. Как жаль, - проговорила Ирина. В её голосе мелькнула и растаяла едва уловимая ирония. - Может, нужна помощь? Я имела в виду, в строительстве?
        - Спасибо, справлюсь, - сухо сказал он.
        Что ей на самом деле от него нужно? Секса? Поклонения? Любви? А что, если тут и в самом деле поселились сектанты? Они с Марусей должны влиться в их тесные ряды, вместе с ними молиться нелепым и злобным богам, сидеть взаперти в посёлке и время от времени принимать участие в вакханалиях?
        - Извини, Ирочка, я немного устал. Только что приехал, да ещё колесо по дороге проколол. И мне нужно посмотреть, как там жена.
        «Зачем я оправдываюсь?»
        Она спокойно выслушала его объяснения, ласково пропела:
        - Само собой, мой милый. Не буду отвлекать. Мы успеем… наговориться.
        Она сразу отключилась, не дождавшись ответа.
        Последняя фраза прозвучала откровенно игриво. Руслана покоробило. Эта женщина не ведала стыда, не обременяла себя приличиями. Делала, что хотела, и была уверена, что ей это позволено. Он медленно выбрался из машины и побрёл к дому.
        Уличное освещение не было включено. Видимо, Маруся рано легла спать и не зажгла его. В груди загустел, свернулся в клубочек противный холодок: а что, если… Никаких если! Она просто спит, мысленно одёрнул себя Руслан и решительно шагнул внутрь спящего, затаившегося дома.
        Снял ботинки, прошёл на кухню, по пути зажигая везде свет: так он чувствовал себя увереннее. Кухня, разумеется, оказалась пустой. Пахло свежей выпечкой. На столе, заботливо прикрытая льняным полотенцем, стояла большая тарелка. Судя по аромату, вечером жена пекла пирожки.
        Он вымыл руки, подошёл к столу и откинул салфетку. Ему вдруг захотелось есть. Пирожки были аппетитные: ровные, золотистые. Надкусил один из них и зажмурился от удовольствия: внутри оказалась ещё тёплая малиновая начинка. Было сказочно вкусно. «И где это Маруська раздобыла малиновое варенье?» - подумал он, сам не заметив, как дожевал пирожок.
        Руслан поставил на плиту чайник, достал из холодильника молоко. На полке стоял глиняный горшочек: видимо, жена оставила ему мясо на ужин. Но мяса не хотелось. Только пирожков. «Что это я, - подумал он, донельзя удивившись своей странной забывчивости, - есть собрался, а к Маруське не заглянул?!» Он почти бегом направился в спальню. Осторожно открыл дверь и зашёл внутрь.
        На этот раз окно оказалось закрытым, и в комнате было душновато. Глаза быстро привыкли к темноте, к тому же в комнату падал свет из коридора, и Руслан разглядел лежащую на кровати фигуру. Жена повернулась на бочок, спиной к нему, и уютно сопела. Волосы тёмной тенью разметались по подушке, одеяло тихонько вздымалось в такт дыханию. Лежала она странно, почти поперёк кровати, так что ему, получается, нужно будет каким-то образом подвинуть её на свою половину, не разбудив при этом…
        Придётся поспать сегодня в гостиной. Тревожить Марусю не хотелось.
        Он подошёл ближе, легонько погладил жену по волосам. Она не пошевелилась, никак не отреагировала. Видимо, наглоталась своих таблеток. Пора с этим завязывать, как бы привыкание не возникло… Хотя, с другой стороны, пусть выспится. В последнее время ей нечасто удавалось полноценно отдохнуть. Как говорила бабушка, сном все болезни лечатся. Наверное, даже душевные травмы.
        Руслан вернулся в кухню, налил себе чаю. Заваривать его не потребовалось: в чайничке оказалась свежая заварка - Маруся обо всём позаботилась. Он набросился на румяную выпечку. Помимо сладких, на тарелке лежали пирожки с начинкой из лука и яиц. Такие он особенно любил, их очень вкусно пекла мама. Никто не умел печь так, как она. У Маруси получалось очень хорошо, но до маминых пирогов она не дотягивала. Хотя жене он, само собой, этого никогда не говорил. Тем более, скорее всего, дело лишь в детской привычке.
        Пирожки, которые он уплетал сейчас, были очень похожи на мамины: воздушное, нежное тесто, много начинки, хрустящая корочка… Сам того не заметив, слопал целую тарелку. «Разъелся и Маруське ничего не оставил», - покаянно подумал он. Вымыл посуду, принял душ, кое-как постелил себе на диване и лёг.
        Сон не шёл. Вместо этого Руслан вдруг ощутил, что сильно возбуждён. День был долгий и нервный. Неожиданная находка, встреча с Наумовым, их странный разговор… В голове роились тревожные, даже пугающие мысли, и обычно в подобном состоянии ему было не до любви. Но сейчас творилось что-то невероятное. Желание нарастало, и он чувствовал себя подростком, который насмотрелся журналов для взрослых. Внизу живота ныло, но это было не приятное томление, а навязчивое ощущение, сродни зубной боли.
        Он изо всех пытался отвлечься, только ничего не выходило. Хуже того, в ответ на попытки сознания переключиться на другие мысли, перед глазами стал настойчиво маячить образ Ирины. Она сладко, многообещающе улыбалась, картинно облизывала губы, принимала соблазнительные позы. Желание достигло апогея, Руслан ждал, что всё вот-вот кончится… Но пытка продолжалась, он пылал, как больной гриппом, и едва не рычал от напряжения и боли.
        Руслан вскочил с кровати и бегом бросился в ванную. Забрался в душевую кабину и, зажмурив глаза, включил холодную воду. Ледяные струи обожгли тело. Он ёжился, дрожал, стучал зубами, но упорно продолжал стоять под душем. Вода колола и хлестала разгорячённую кожу, рвала его на части, заставляя забыть обо всём на свете.
        Способ сработал - наваждение пропало. Он ещё минут пять не вылезал из кабины, закончив терапию контрастным душем. Выйдя из ванны, решил принять снотворное. Чтоб уж наверняка покрепче заснуть.
        Он знал, где Маруся держит таблетки, и направился прямиком на кухню. Открыл навесной шкафчик, достал упаковку с пилюлями. Проглотил одну капсулу. Подумал, и добавил вторую. Пусть быстрее подействует. Запил лекарство и снова отправился в гостиную, улёгся на диван. Вторая попытка удалась: уснул он почти мгновенно. Как в яму провалился. Снотворное, наверное, и до желудка не успело добраться.
        За всю свою жизнь он ни разу не видел во сне кошмаров. Даже в детстве. Сегодняшняя ночь стала исключением.
        Ему снилось, что он лежит в спальне, рядом с Марусей. Она крепко спит, а ему уснуть не удаётся. В соседней комнате, в гостиной, стоит гроб с телом. Умер кто-то из близких: то ли мама, то ли отец, то ли Алиска. Или, может быть, все трое сразу. Сны часто абсурдны, неподвластны обычной, дневной логике.
        Руслан и Маруся долго сидели у гроба, и пошли ненадолго прилечь. Теперь жена спит, и он тоже старается заснуть, но неожиданно слышит тихий шорох в соседней комнате. Он, затаившись, пристально смотрит на открытую дверь, стараясь убедить себя, что ему просто показалось. В спальне темно, а в гостиной ярко горит свет. Звук повторяется, и он отчётливо понимает, что его издаёт тот, кто покоится в гробу. Больше некому. Он замирает в кровати. От ужаса его тело словно покрывается ледяной коркой, к голове, наоборот, приливает жар. Глазам становится горячо и тесно в глазницах, они выпучиваются и наполняются слезами.
        Между тем звуки в соседней комнате становятся громче и отчётливей, можно безошибочно понять, что там происходит. Руслан не видит этого, но чётко представляет себе, как лежащий в гробу мертвец медленно, тяжело поднимается и садится. Закоченевшее непослушное тело с трудом слушается хозяина. Мёртвые пальцы упорно скребут обивку гроба, жадно цепляются за края. Жесты отрывисты и неуклюжи - это лишь убогая пародия на движение. Наконец, усевшись, покойный (или покойная?) пытается вылезти из гроба, и стол под ним слегка скрипит.
        Руслан тонко, жалобно подвывает: он и не подозревал, что его горло способно воспроизводить такие жалкие беспомощные звуки. Пошевелиться невозможно: руки и ноги словно примёрзли к кровати. Щекам горячо: Господи, неужели он плачет?! Он закрывает глаза, а в следующую минуту, открыв их, видит, что на стене напротив двери появилась тень. Существо выбралось из гроба, слезло со стола, и теперь приближается к двери. Тень колеблется, растёт, густеет. Мертвец, подволакивая ноги, шатаясь из стороны в сторону, неуклонно движется вперёд. Шаркающие, нетвёрдые шаги раздаются ближе и ближе.
        Внезапно Руслан понимает, что способен двигаться. Путаясь в одеяле, вскакивает с кровати, склоняется над Марусей, трясёт за плечо, стараясь разбудить. Из сведённой судорогой глотки по-прежнему доносится лишь слабый писк: он хочет закричать, позвать жену, но ничего не выходит.
        В панике оглядываясь на дверь, он замечает, что ночной гость неумолимо приближается. Ещё минута, и мертвец заглянет в спальню! Надо спешить, надо спасаться! Настойчиво, даже грубо теребит, тормошит Марусю, пытаясь вырвать из сна. В отчаянии принимается хлестать жену по щекам, надеясь, что от боли она придёт в себя. Голова её безвольно поворачивается под его ладонями. И в это мгновение он замечает, что кожа её холодна, дыхания не слышно, а тело словно деревянное…
        Проснулся от собственного хриплого вопля, и в первое мгновение никак не мог сообразить, где он и что с ним. Сел на диване, дрожа и озираясь по сторонам. Дыхание сбилось, в горле саднило: видимо, он не только кричал, но и плакал во сне. Впервые в жизни рыдал от невыносимого, сумасшедшего ужаса. Постепенно успокаиваясь, он сполз с дивана, натянул джинсы с футболкой и побрёл на кухню. Выпил залпом два стакана воды, ополоснул лицо, посмотрел на часы. Полшестого утра. «Вот и отлично», - подумал Руслан, прекрасно понимая, что уже не сможет заснуть. Взял сигареты и вышел во двор.
        Было ясно, свежо и холодно, по спине сразу побежали мурашки. Зато утренняя прохлада помогла окончательно прийти в себя. Он сел на влажную от росы скамейку и с наслаждением затянулся. Прошедшая ночь была из ряда вон. Не следовало есть столько мучного на ночь, не снилась бы всякая ерунда.
        Он вспомнил о приступе бешеного возбуждения. Такое впечатление, что Маруська подсыпала что-то в свои пирожки. Абсурд, конечно. Он докурил и вернулся обратно в дом. На цыпочках пробрался в спальню - посмотреть, как там жена.
        Спала она в той же позе, плотно закутавшись в одеяло, спиной к двери. По-прежнему поперёк кровати. Странно. Он нахмурился, подошёл ближе. Воспоминания о недавнем сновидении заставляли нервничать.
        Руслан наклонился и пригляделся к спящей. Маруся легко и почти беззвучно дышала, в этом сомнений не было. Не желая сам себе признаваться в своих страхах, он, тем не менее, вздохнул с облегчением. Медленно, стараясь не разбудить, обошёл кровать, чтобы заглянуть ей в лицо. Оно было спокойно и безмятежно. Вроде бы всё нормально. Но он почувствовал, как разрастается тревога.
        Проспать как минимум восемь часов и не перевернуться с боку на бок, не пошевелиться? И зачем ложиться поперёк кровати? Он окинул спальню взглядом. Ночью было темно, и он не мог этого заметить, но сейчас… Раздеваясь на ночь, Маруся обычно оставляла домашнюю одежду на стуле возле кровати. Как в пионерском лагере. Сейчас стул был пуст. Руслан осмотрел комнату внимательнее.
        Тапочки, как и положено, стояли возле кровати, а одежды нигде не было. Может, она повесила её в гардероб? Он прошёл к шкафу и открыл дверцы. Платья, в котором вчера ходила Маруся, там не оказалось. Он не мог его не заметить: оно было ярко-апельсинового цвета, в весёлую клеточку. Жена сшила это платье сама и очень любила надевать дома.
        Руслан озадаченно уставился на спящую жену. Хотя, собственно, никаких особых задач. Других вариантов просто не имелось: платье могло быть только на ней. Она улеглась спать в одежде. Но почему? Была пьяна? Алкоголем не пахло, и вообще это не похоже на неё. Выпила много снотворного, не успела раздеться, упала в постель и заснула?
        Он быстро пересёк спальню и отвернул край одеяла. Фигура на кровати не шелохнулась. Мелькнул кусок оранжевой материи в синюю клетку. Руслан опустился на кровать и бессильно уронил руки на колени. Что происходит? Сил терзаться оставалось всё меньше, нервы после бессонной ночи были на пределе.
        - Маруся! - шёпотом позвал он. - Малыш!
        Потом ещё и ещё - уже громче. Потрепал за плечо. Она не реагировала. Стараясь подавить подступающую панику и отбросить навязчивые параллели с ночным кошмаром, он принялся трясти жену, с размаху перевернул на спину. Её тело было безвольным и податливым.
        Неожиданно Маруся шумно, со свистом вздохнула и широко распахнула глаза.
        Глава 4
        Стыдясь себе в этом признаться, Руслан покинул дом с облегчением. Находиться там было тяжело, почти невыносимо. Будь он ребёнком, так и понёсся бы к калитке. Усевшись за руль, завёл двигатель и некоторое время просто сидел, раздумывая о том, что произошло с ними за последние сутки.
        Вроде бы поводы для переживания смехотворны. Что мы имеем? Отрывок непонятно для чего и кем написанного текста. Местные легенды, страшилки, домыслы, бредовые россказни и практически ничем не подкреплённые предположения. Нелепые порождения собственного пьяного рассудка, вряд ли существовавшие в реальности. Ночные кошмары. Неожиданно возникшая антипатия к женщине, которая прежде нравилась. Это, кстати, и вовсе яйца выеденного не стоит: дело, очевидно, в пресловутых муках совести и чувстве вины перед женой.
        Маруся - вот с кем точно не всё ладно. И с этим срочно нужно что-то делать. Она чересчур замкнута и погружена в себя. Ничего вокруг не замечает. Слишком много таблеток. Слишком мало ест, высохла, как щепка. Слишком часто плачет и слишком мало (не считая сегодняшней ночи) спит. Слишком много «слишком»…
        Сегодня утром она его, признаться, напугала. Эти огромные, невидящие глаза…
        Она так ничего и не сказала, не ответила, когда он обратился к ней. Некоторое время бессмысленно созерцала пространство позади его плеча, ни разу не встретившись с ним взглядом, а потом снова повернулась на бок и моментально заснула. Руслан сомневался, что Маруся его видела, слышала, поняла, что он рядом. Наверное, это из-за таблеток: они продолжали действовать. Вероятнее всего, жена переборщила с дозой. Что ж, пусть выспится. Придёт в себя, и они поговорят: хватит уже этих тайн мадридского двора. Потом они вместе решат, как быть дальше. Остаться или уехать.
        Оставив Марусю дома, Руслан собрался в магазин. Надо было проветриться, кроме того, он решил купить молока, сыра, свежего хлеба. Приготовить к завтраку горячие бутерброды с кофе. Это, конечно, слабая компенсация за эгоистично съеденные вчера пирожки, но на большее его кулинарных способностей в любом случае не хватит. Главное, жене наверняка будет приятно.
        Лишь притормозив у дверей магазина, он сообразил, что тот вряд ли открыт. Так и есть. Магазин открывается в восемь, а на часах семь двадцать три. До открытия больше получаса.
        Сидел в машине и раздумывал, ехать обратно или подождать, когда ему в голову вдруг пришла одна идея. Время есть, так почему бы не проверить свои предположения? Несколько минут спустя он выезжал из посёлка, направляясь в сторону кладбища. После похорон Алисы они с Марусей были здесь дважды. Оба раза с ней случилась истерика, она никак не могла успокоиться, и он с огромным трудом, но всё же сумел её убедить пока не ездить на могилу дочери. Жена долго не соглашалась, рвалась на кладбище, а потом на неё напала апатия, и больше она об этом не заговаривала.
        Удивительно, почему ему сразу не пришло в голову искать ответ на свой вопрос именно здесь? Если предположить, что в найденном им тексте - чистая правда, что это не отрывок из нового романа начинающего автора, то есть большая вероятность обнаружить на местном кладбище могилу Зои Давыдовой. Ведь написано же, что она умерла. Женщина («гарпия»), которая оказалась в её кровати, прямо сказала об этом Андрею.
        Неизвестно, что стало с ним самим, но если Давыдова в самом деле скончалась, то её могли похоронить только здесь. Вряд ли гроб с телом повезли на родину. А если риелтор лжёт, и Давыдов тоже мёртв, то здесь должна быть и его могила. Руслан собирался проверить это, чтобы раз и навсегда убедиться во всём самому.
        Он не знал, как поведёт себя, если обнаружит захоронения. Вероятно, опротестует сделку. Может быть, даже наверняка, обратится в полицию, прихватив с собой письмо. Если Давыдовы и в самом деле мертвы, обстоятельства их смерти могут оказаться криминальными. Возможно, по Дубцову, который проворачивает тёмные делишки, давно тюрьма плачет.
        Западным выездом из посёлка он пользовался всего пару раз, но хорошо помнил, куда ехать. Проезжая вдоль забора, обратил внимание на странную деталь. Дальняя сторона погоста представляла собой довольно густо заросшую какими-то лиственными деревьями территорию. Ни крестов, ни памятников, ни могил там, по всей видимости, не было. Правда, он сразу нашёл объяснение этому: скорее всего, кладбище ещё не разрослось в ту сторону. Та часть - что-то вроде резервного фонда.
        Помнится, такая же мысль пришла ему в голову, когда они однажды проезжали мимо кладбища с Марусей и Алиской. Как давно всё было… Будто не в этой жизни.
        Припарковавшись у ворот, которые, по всей видимости, никогда не запирались, Руслан медленно двинулся по главной аллее. Других машин на площадке перед кладбищем не было, так что он здесь один. Ничего удивительного, учитывая, какая сейчас рань. Хотя, если вспомнить, он ни разу не встретил здесь ни одного человека - ни посетителя, ни работника.
        Тем не менее, за порядком тщательно следили. Кладбище было ухоженное, аккуратное и чистенькое, могилы располагались в строгом геометрическом порядке. Когда зашла речь о похоронах девочки, им с Марусей пояснили, что чем старше захоронения, там дальше от выхода они расположены. Кроме того, имеются семейные участки, заранее выкупленные будущими хозяевами. Они, как правило, находятся с правой стороны. Алиса лежала недалеко от ворот, с левой стороны от центральной аллеи, почти рядом с забором.
        Он навестил её могилу, жалея, что явился с пустыми руками. В прошлые свои приходы они с Марусей приносили сюда огромные букеты живых цветов, и теперь они, пожухшие и увядшие, лежали неопрятными грудами.
        Он собрал мёртвые букеты и выбросил в большой мусорный контейнер возле входа. Потом вернулся, и некоторое время стоял у невысокой оградки, смотрел на маленький холмик и скромный серый камень. После усадки могилы он собирался установить памятник побольше. Хотя Алиске, конечно, это уже не важно… Или важно?
        Горло болезненно сжалось. Они плохо ладили, поссорились незадолго до её нелепой гибели, и в эту минуту Руслан остро сожалел, что так и не смог найти подхода к девочке. Не успел. Она ушла слишком рано, и чувство вины теперь всегда будет с ним. Дети не должны умирать раньше родителей. Они вообще не должны умирать. Это участь тех, кто достаточно пожил и устал. Почему смерть так неразборчива? Или логика в выборе присутствует, только обычному человеку её не понять?..
        Постояв у могилы какое-то время, он занялся поисками. Если умершие в последние годы люди, которые не забронировали место последнего приюта загодя, покоятся у входа на погост, значит, могилы Давыдовых (если они вообще существуют!) должны быть где-то здесь. Он тщательно осмотрел все захоронения, прочёл надписи на памятниках, но так ничего и не нашёл.
        Надо сказать, люди умирали в Каменном Клыке довольно редко. Судя по датам смерти, последние похороны, если не считать Алисиных, были здесь около пяти лет назад. Мелькали фамилии и имена, даты и эпитафии. На всякий случай заглянул и на другую, правую сторону, но и там искомого не оказалось.
        Идти в самую глубину кладбища смысла не было: судя по датам, там и в самом деле находились более ранние захоронения, поместить в ту секцию умерших в прошлом году никак не могли. Однако Руслан забирался дальше и дальше от входа. Кружил и кружил по кладбищу, переходил от одной могилы к другой, и его не покидало навязчивое ощущение, что он упускает что-то из виду. Что-то важное.
        Интересно, который час? Вытащил из кармана мобильник: уже начало десятого. Маруська наверняка проснулась. Вот тебе и приготовил любимой завтрак! Нужно возвращаться. То, что могил прежних хозяев дома здесь нет, с огромной долей вероятности означает, что они и правда уехали из Каменного Клыка. Можно успокоиться, расслабиться и выбросить дурацкую бумажонку в мусорную корзину.
        Почему же на душе стало ещё тревожнее?
        Больше делать здесь было нечего. Руслан вернулся на центральную аллею, хотел было повернуть назад, к воротам, как вдруг осознал, что именно не давало ему покоя. Прямо перед ним, на несколько десятков метров дальше, поперёк аллеи тянулась живая изгородь. За ней был тот участок погоста, где не было захоронений. Тот самый, как он подумал, резерв. И сейчас, не рассуждая, поддавшись внутренним ощущениям, он направился туда.
        Изгородь была невысокой, ниже уровня груди. Оказалось, что это обычный деревянный забор, увитый каким-то растением, наподобие дикого винограда или плюща. Руслан без труда перелез через него и оказался на довольно большом, заброшенном, как ему поначалу показалось, участке. Здесь было темнее и прохладнее, чем на открытой территории погоста. Солнечный свет запутывался в кронах деревьев, прорезал полумрак косыми лимонными полосами. В сравнении с этими золотистыми пятнами окружающий мрак казался ещё гуще. В нём определённо было нечто зловещее.
        А может, так только казалось? Возможно, он, взвинченный, измученный тяжёлой ночью, просто преувеличивал? Но логика была бессильна. Уговаривать себя бесполезно. Это место нагоняло на него жуть, хотел он себе в этом признаться или нет. Руслан стоял, прижавшись к изгороди, чувствуя себя не взрослым мужчиной, а маленьким мальчиком в комнате, где притаился бука. Боялся оторваться от забора и сделать шаг вперёд. Изо всех сил сдерживался, чтобы не заорать и не броситься обратно. Ненавидел себя за то, что сунулся сюда, и куда больше - за то, что ведёт себя, как дитя неразумное.
        Он вслушивался в тишину, которая внезапно стала давящей и опасной. Единственным звуком, который слышал Руслан, было его собственное прерывистое дыхание. Страшно повернуть голову: не отпускало ощущение, что неминуемо натолкнёшься на чей-то взгляд.
        Казалось, он снова спит - никак не удавалось сбросить ощущение ирреальности происходящего. Через силу, преодолевая боязнь и тревогу, двинулся дальше. Идти было тяжело, к ногам словно привязали по пудовой гире. От напряжения он покрылся противным липким потом. Облизнул пересохшие губы. Во рту был неприятный кисловатый привкус: кажется, такое бывает от переизбытка адреналина.
        Первую могилу Руслан увидел почти сразу, под большим деревом с кривым раздвоенным стволом. Не имелось ни надгробия, ни тем более таблички с именем, но, несмотря на это, он моментально сообразил, что это такое, и пошатнулся, прижав ладонь к лицу. Перед ним был небольшой холмик, который уже начал прорастать травой. На буро-зелёном фоне яркой капелькой выделялась красная ягода. «Кладбищенской земляники вкуснее и слаще нет». Хотя какая земляника? Сейчас вроде не сезон…
        Затравленно оглянувшись, понял, что таких холмиков вокруг немало. Двигаясь, как автомат, он бродил по жуткому месту, то и дело натыкаясь на безымянные захоронения. Под его ногами были зарыты тела десятков людей. Кто они? Как сюда попали? Почему умерли? «Возможно, тут хоронят самоубийц», - мелькнула спасительная мысль. Но была тут же отброшена. Могил слишком много. Разве что сюда свозят жертв суицида со всего побережья.
        И потом, даже в таком абсурдном случае, имелись бы таблички с именами…
        Нет, дело точно не в этом. Всех погребённых здесь, несомненно, убили, и их смерти должны были оставаться тайной. Руслан ни на секунду не сомневался, что в страшном лесу похоронен и несчастный Андрей Давыдов, и его жена Зоя.
        Никуда они не переезжали. А дом, который строили, и где, возможно, их убили, принадлежит теперь ему. Но ни он сам, ни кто-то другой не должен был узнать об этом, обнаружить, где закопаны тела.
        Впрочем, не сильно-то их и прятали: всё на виду. Любой может перебраться через забор официального кладбища и наткнуться на эти могилы. Видимо, убийцы абсолютно уверены, что никто и никогда не станет интересоваться судьбой их жертв. Не будет искать их. Никто не забредёт сюда, не начнёт бить тревогу.
        Только откуда такая уверенность? И самое главное, что теперь делать? Куда обратиться за помощью?
        Ясно, что не в администрацию Каменного Клыка. Глупо верить, что такое могло твориться под носом у Ирины, а она и знать не знала. Руслан был почти уверен: Шустовская и Дубцов, который занимается перепродажей домов убитых, - в одной связке. От мысли, что он едва не связался с женщиной, которая способна на кровавые преступления, Руслана передёрнуло. Скорее всего, здесь замешаны и другие люди. Возможно, много людей. Маловероятно, чтобы красотка Ирина лично убивала, копала могилы и избавлялась от тел.
        Немного оправившись от потрясения, он стал внимательнее присматриваться к братской могиле. Хотя, конечно, никакая это не братская могила: здесь ведь не одна большая яма, куда сброшены все тела. Эти люди погибли в разное время. А убийцы, когда приходила нужда избавиться от очередного трупа, просто рыли могилу на свободном участке. Масштаб злодеяний не укладывался в голове. Сколько времени длится этот кошмар?
        Руслан постарался рассуждать здраво. Они с Марусей помимо воли оказались втянутыми в криминальную историю - этого уже не изменишь. Возможно, и Алиска погибла не случайно: что-то увидела или узнала? Он попытался отмести ужасную мысль. Думать об этом было невозможно. Он и без того чувствовал себя виноватым, что притащил свою семью в такое место…
        «Стоп! Хватит», - одёрнул он себя. Необходимо срочно пойти в полицию одного из прибрежных посёлков. Хотя лучше, конечно, поехать прямиком в Темрюк: больше вероятности наткнуться на человека, который не замешан в преступлении. Которому можно доверять. Он расскажет, что ему стало известно, и пусть разбираются те, кому по должности положено.
        Через четверть часа, выбравшись с кладбища, мчался обратно в Каменный Клык. Торопясь покинуть жуткое место, он неосторожно сломал не слишком прочный забор, повалив пару секций.
        Как можно быстрее забрать Марусю! Он ничего не станет объяснять ей дома - расскажет по дороге. Был уверен: действовать нужно как можно быстрее. Автомобиль летел со скоростью под сто сорок километров, и вскоре впереди показались аккуратные кукольные домики, огороженные симпатичными заборчиками. Руслан понял, что всей душой ненавидит это место.
        Захотелось курить. Нашарив в бардачке сигареты, он едва не завопил от злости и с силой ударил ладонью по рулю: пачка оказалась пуста! В очередной раз проклиная дурную привычку, которую всё не хватало силы воли бросить, он остановил автомобиль возле небольшого магазинчика на въезде в Каменный Клык.
        Глава 5
        В этот магазин Руслану прежде наведываться не приходилось: он почти не пользовался Западным выездом и редко бывал в данной части посёлка. Покупки они с Марусей привыкли делать в центре: там располагались несколько лавочек, предлагавших самые разные товары, а также довольно большое двухэтажное здание торгового центра.
        Он быстро выскочил из машины, поднялся на маленькое крылечко, открыл дверь, услышав, как над его головой брякнул колокольчик, и оказался в тесном торговом зале. На прилавках, которые обступили его с трёх сторон - справа, слева и спереди, был выложен нехитрый ассортимент товаров, от хлеба и молока до стирального порошка. К счастью, сигареты здесь тоже продавались. Оставалось найти продавца.
        Осмотревшись и обождав пару минут, Руслан нетерпеливо покашлял. В ответ из глубины магазина раздалось:
        - Иду, иду! Секундочку, пожалуйста!
        Действительно, буквально в следующее мгновение боковая дверь возле кассы открылась, и в торговый зал вплыла продавщица. Бабушка Руслана наверняка сказала бы о ней: «Такая цветущая женщина - красивая, толстая!» Слова «цветущая», «красивая» и «толстая» у неё были синонимами. Наверное, сказывалось полуголодное детство.
        Говоря по чести, в данном случае бабушка оказалась бы права. Излишне дородная, женщина была, однако, вполне привлекательна: лицо отличалось правильностью черт и совершенством пропорций, но особенно хороши были глаза. Большие, влажные, обрамлённые бархатистыми длинными ресницами без малейших признаков туши.
        - Доброе утро! Извините, что пришлось ждать, - приветливо улыбаясь, сочным голосом произнесла продавщица. Поверх бордового платья на ней был надет белый фартук из какой-то прозрачной ткани, украшенный кружевами. На кармашке было вышито имя «Маргарита». Свои пышные каштановые волосы женщина уложила в высокую причёску, а сверху, наподобие короны, пристроила маленькую форменную шапочку.
        - Здравствуйте, Маргарита, - сдержанно ответил Руслан, и хотел было попросить пачку сигарет, но продавщица его опередила.
        - Можете называть меня Ритой, - разрешила она, - меня все так зовут. Этот магазин уж много лет держу. И торгую сама. Мне только в радость, а лишние расходы ни к чему, я так считаю!
        Женщина сделала красноречивую паузу, но, так и не дождавшись одобрения в свой адрес, продолжила, сменив тему:
        - А как ваше имя? Кажется, я вас раньше здесь не видела. Такого интересного молодого человека точно бы запомнила!
        Он не был настроен вести праздные беседы. Но, с другой стороны, быть грубым тоже не хотелось. В конце концов, эта женщина не сделала ему ничего плохого. Она всего лишь хочет быть приятной.
        - Меня зовут Руслан. Купил дом на Приморской, не так давно переехал. Так что в вашем магазине, действительно, впервые, - вежливо произнёс он, отстранённо улыбаясь и надеясь, что на этом расспросы закончатся.
        - Ой, так вы тот самый… Слышала, слышала, как же! Бедная ваша дочка! Примите мои соболезнования, - радушная улыбка сменилась скорбной миной.
        Он решил, что светского общения с него достаточно и суховато сказал:
        - Благодарю вас. Будьте добры, пачку «Мальборо». Хотя нет. Лучше две.
        - Конечно! Заболтала вас! - Маргарита потянулась к коробке с сигаретами.
        В этот момент колокольчик снова звякнул, и на пороге возник новый покупатель.
        - Приветствую, Ритуля! Надо же, какая встреча! Доброе утро, Руслан!
        Валик, похоже, в самом деле был рад встрече. В левой руке он держал пустую пластиковую бутыль.
        Руслан подумал, что они не виделись довольно давно, хотя раньше встречались почти ежедневно. После смерти Алисы Валик и его жена Варя очень помогли им с Марусей. Он сблизился с этой парой, нередко заглядывал то к ним домой, то в пиццерию. Они с Валиком отлично ладили, им всегда было о чём поговорить. Пожалуй, это могло бы стать началом настоящей дружбы, если бы Руслан не собирался в ближайшее время уехать из Каменного Клыка. Вдобавок сейчас, при одном лишь взгляде на жизнерадостного Валика, перед мысленным взором вставала сцена, которую он видел в своём странном, полубредовом видении.
        - Привет! - через силу улыбнулся он и пожал протянутую руку.
        - Как здесь оказался? - полюбопытствовал Валик.
        - На кладбище заезжал. К Алиске.
        Он не видел смысла скрывать и выдумывать.
        - Ясно, - посерьёзнев, закивал головой Валик. - Что поделать… - Он помолчал, сколько положено, и пояснил: - Я у Ритули через день молоко покупаю. Постоянный клиент! Она корову держит.
        - Хотите, и вам буду оставлять? - охотно предложила Маргарита. На прилавке перед ней уже лежали две красно-белые сигаретные пачки. - Отличное молочко! Густое-густое, как сметана. У меня многие берут. И все довольны!
        - Спасибо большое. Если мы с женой надумаем, я вам обязательно сообщу, - как можно мягче отговорился Руслан, не желая вступать в диалог, и протянул продавщице кредитную карту.
        - Ой, я ведь карты не принимаю. Аппарата такого нету, - огорчилась Маргарита. В огромных глазах застыло картинное сожаление.
        - Нет, так нет. Обождите минутку, пожалуйста, я схожу в машину за наличными, - попросил он.
        - Конечно! Не спешите, я пока Валику молочко отпущу.
        Однако портмоне в автомобиле не оказалось. Кредитка вместе с правами всегда была при нём, он автоматически брал их с собой в любую поездку. Давно привык расплачиваться карточкой. А вот портмоне запросто мог оставить дома. «И мелочи, как назло, ни копейки», - с досадой думал Руслан, торопливо обшаривая бардачок, полочки на дверцах и под приборной панелью. «Ладно, придётся купить в центре. Потерплю, не умру».
        Он вернулся в магазин. Маргарита и Валик вполголоса беседовали о чём-то, их лица были сосредоточенными, даже хмурыми. На прилавке между ними высилась пластиковая полуторалитровая бутыль с молоком.
        - Простите, что побеспокоил, Рита, но я, по всей видимости, забыл дома кошелёк. Поэтому не смогу ничего купить.
        - Да что вы! - закудахтала Маргарита и собралась ещё что-то добавить, но Валик перебил:
        - Не выдумывай. Травись на здоровье! - Он протянул приятелю сигареты. - Ритуля, запиши на меня.
        - Спасибо, Валик, - подходя ближе, от души поблагодарил Руслан, - сегодня же отдам.
        Валик небрежно махнул рукой. Маргарита достала из-под прилавка толстую зелёную тетрадь в клеточку.
        - Моя бухгалтерия, - похвасталась она, - до копеечки учёт веду. У меня всё точно, как в банке. Дебет - кредит, приход - расход! И если в долг кому даю, тоже сюда пишу. Вот, всё по алфавиту!
        Они с Валиком терпеливо ждали, пока женщина отыщет нужную страницу и запишет сумму долга.
        - Вот она, буквочка «Г»! - возвестила, наконец, Маргарита, ткнув в нужную страницу пухлым пальцем с аккуратным маникюром. Вишнёвый лак был подобран в тон помаде. - Так и запишем! Грабовой - за молочко и сигареты. Ну и фамилия у тебя, конечно! Каждый раз дивлюсь.
        Она оживлённо говорила ещё что-то, Валик отвечал. Руслан слушал, не понимая смысла. Голова перестала соображать, в мозгу стучало: «Этого не может быть! Что за чертовщина?» Он машинально попрощался с Маргаритой, выдавив из себя что-то похожее на улыбку. Вышел вместе с Валиком на улицу, сделал несколько шагов к своей машине. Кажется, приятель попросил подбросить его до дома, и он автоматически согласился.
        Оказавшись в машине, Руслан уставился на устроившегося на пассажирском сидении Валика. Тот, кажется, не замечал его взгляда, продолжал болтать и улыбаться, сжимая в руках бутылку молока.
        - Валик - это ведь Валентин, так? Не Валерий! И с чего я взял, что Валерий?..
        Валик оборвал себя на полуслове. Улыбка словно втянулась куда-то вглубь его лица: плавно сошла с губ, утекла из взгляда. Морщинки разгладились, лицо стало гладким и неживым. Глаза остекленели. Не лицо, а резиновая маска.
        - Тебя зовут Валентин Грабовой, - отчётливо выговорил Руслан, не спрашивая, а утверждая.
        Он узнал этого человека, ошибки быть не могло. Он и в самом деле встречал его раньше - именно его, а не кого-то похожего внешне, как решил поначалу. Валик был тем самым однокурсником отца, который приехал к нему на юбилей из столицы. Рядом сейчас сидел человек, который много лет назад подарил маленькому Русе шикарный «всамделишный» бинокль. Человек, который однажды бесследно исчез, отправившись отдыхать на Чёрное море. Не вспомнить уже, куда точно. Теперь-то, конечно, совершенно ясно, где именно он отдыхал…
        Воспоминания стали наслаиваться одно на другое, не давая передохнуть, собраться с мыслями. Сделать вид, что ничего не происходит, чтобы потом, дома, одному, спокойно всё обдумать и решить, что делать с этой информацией, не получалось. Слишком много потрясений для одного утра. Руслан вспомнил, как отец, посмеиваясь, говорил о странной фамилии своего приятеля. В ушах зазвучал родной голос:
        - У Вальки очень необычная фамилия. Когда приходилось представляться, он всякий раз нервничал и обязательно добавлял: «Грабовой», через «а»! Запомните, пожалуйста! Не от слава «гроб»!
        Отец, как и все остальные, считал, что несчастный Валька Грабовой утонул в Чёрном море. А он, оказывается, вынырнул здесь, на побережье Азовского. Что это означало для него, Руслана? Каким образом вписывалось в общую головоломную картину?
        Валик молчал. Смотрел прямо перед собой.
        - Значит, ты не умер.
        - Как видишь, - не стал ничего отрицать Грабовой. - А я гадал, узнаешь или нет? Детская память непредсказуема. Я-то с самой первой встречи понял, кто ты такой. И внешне узнать вполне можно, да и имя-фамилия…
        - Что же ты-то фамилию не сменил, если хотел скрыться?
        - Зачем менять? С какой стати? Привык уже. К тому же смысла никакого. Вероятность, что кто-то узнает, одна на миллион. Но, признаю, удивительное совпадение получилось. Кто бы мог подумать!
        - Тебя искали, могли найти.
        - Не могли. - Валик уже оправился от удивления, держался спокойно и уверенно. - У меня была путёвка в Гагры. Там и велись поиски. Никто не мог предположить, что меня занесёт совсем в другую сторону. Ладно, это дело прошлое. И не слишком, если честно, интересное.
        - А семья? Работа? Ты же врач, при чём здесь интерьеры? - Руслан задавал второстепенные вопросы, сам себя защищая, уводя от главного, единственного, имеющего значение вопроса.
        - Семья? Ты хотел сказать, жена? Ну, милый мой… Мало ли разводов? Люди часто меняют брачных партнёров. Что касается работы, тут ты не прав. Мы с Варей немного слукавили. Я работаю и по профессии тоже. Летом.
        - Местные что же, не болеют?
        «Готов ли я услышать ответ?»
        Грабовой, словно прочтя его мысли, ухмыльнулся и коротко произнёс:
        - Климат, наверное, благоприятный.
        - Наверное. - Руслан внутренне сжался и, почти помимо воли, проговорил: - Поэтому ты так отлично сохранился. Тебе ведь сейчас около восьмидесяти? Вы с моим отцом ровесники. Даже как-то неудобно «тыкать» и Валиком звать.
        - Не надо смущаться. - Лицо Валика перерезала снисходительная улыбка. - Зови, как привык. Мы же друзья. - В этой фразе прозвучала скрытая насмешка. - А прошлое пусть остаётся в прошлом. Кто старое помянет, тому глаз вон.
        - А кто забудет, тому два! - ледяным тоном отрезал Руслан. - Благодаря чему ты так сохранился? Жена молодая на плаву держит?
        Валик неожиданно расхохотался, обнажив крупные зубы. Отсмеявшись, наклонился ближе к Руслану и, вместо ответа, доверительно произнёс:
        - Ни на минуту не жалею о том, что случилось. Ни на секунду. Каменный Клык - это такое место… - Он помолчал, подбирая слова. - Только здесь и живёшь полной жизнью. Празднично.
        - Я заметил, - не успев задуматься о своих словах, бухнул Руслан.
        Валик снова засмеялся. На этот раз меленько, рассыпчато.
        - Да, мы отлично отдыхаем. А ты, наверное, думал, привиделось тебе или нет? Тогда, на Осеннем балу?
        - Похоже, зря сомневался? - злясь на свою несдержанность, пробурчал он.
        - Вино-то здесь опасное. Пьёшь, пьёшь, кажется, не пьянеешь. А потом раз - и ничего не помнишь. Что говорил, что делал… Такое, бывает, привидится, что только держись.
        Так и не сказал ни да, ни нет. Но Руслан решил дойти до сути.
        - Валик, мы… всё же не чужие люди. Давай начистоту. Скажи мне, что здесь происходит? Я не понимаю, и…
        - Скоро поймёшь, - перебил Валик, - потерпи, недолго осталось. А теперь и вовсе…
        - Что пойму?
        Собеседник, казалось, его не слышал.
        - Узнал ты меня, не узнал, сейчас уже не имеет большого значения, - будто бы про себя, скороговоркой добавил Грабовой. Потом развернулся к Руслану всем корпусом, придвинулся, словно хотел обнять. Теперь они смотрели в глаза друг другу. В это мгновение бывший приятель отца выглядел действительно очень старым. Легко можно было поверить, что этому человеку за восемьдесят. Или даже больше.
        - Главное, не сопротивляйся. Послушай мудрого совета. Делай, что тебе велят. Плюсов больше, поверь, гораздо больше. Тебе понравится, вот увидишь. Это по-настоящему замечательно.
        От его тихого, монотонного голоса у Руслана волосы на загривке встали дыбом. Хотелось выскочить из машины и пешком бежать в Казань.
        - Не сопротивляйся, - повторил Валик и замолчал.
        Руслан тоже не говорил ни слова.
        Через некоторое время лицо Валика прояснилось. Он громко проговорил своим обычным голосом:
        - Всё, до скорого! - И взялся за ручку, чтобы вылезти из автомобиля.
        - Я обещал тебя подвезти, - нетвёрдо сказал Руслан, больше всего на свете желая, чтобы Грабовой убрался куда подальше и никогда больше не попадался ему на глаза.
        - Не беспокойся, - понимающе хмыкнул Валик, - как-нибудь сам доберусь. Тут недалеко.
        Спустя минуту он уже бодро вышагивал по узкой улочке, сжимая бутыль с молоком.
        Глава 6
        Руслан быстрым шагом пересёк двор. Деревца, клумбы, скамейки, дорожка, сами стены дома, казалось, затаились, замерли. Они были свидетелями событий, которые могли бы пролить свет на происходящее. Видели что-то скрытое от его понимания…
        Однако он ничего больше не желал знать. Он приказал себе перестать копаться во всём этом. Не думать, не анализировать, не выяснять, не задавать вопросов! Быстро собрать вещи, схватить Марусю в охапку, посадить в машину и увезти отсюда как можно быстрее. Объяснения, полиция, предположения - это потом. Сейчас главное выбраться.
        Внезапно до Руслана дошло, что он думает о том же самом, о чём думал когда-то Андрей Давыдов. Только его предшественнику так и не удалось убежать из Каменного Клыка. И он, и Зоя остались здесь. Вдоль позвоночника, по влажной от пота спине словно проползла скользкая змейка. «Нам удастся!» - решительно сказал себе Руслан и распахнул дверь.
        Не снимая обуви - извини, Маруська! - влетел на кухню. Приготовился было идти в спальню, посмотреть, что с женой. Если спит, разбудить. Но будить её не требовалось. Она была в кухне, стояла возле раскрытого холодильника и сосредоточенно заглядывала внутрь.
        - Привет, малыш! - с облегчением проговорил он. - Хорошо, что ты уже встала. Наверное, отлично выспалась? Тебя вчера, видимо, так разморило, что ты и платье не сняла, улеглась поперёк кровати! Я не стал тебя будить, устроился в гостиной.
        Продолжая говорить, он развернулся и направился к встроенному шкафу, который находился в глубине коридора, собираясь достать чемоданы и сумки.
        - Послушай, нам нужно…
        Руслан оборвал свой монолог на полуслове. Что-то было не так.
        Они с Марусей вместе уже много лет, и ни разу за все эти годы не случилось так, чтобы она слышала, как он обращается к ней, и не ответила. Она обязательно подходила поздороваться, когда он возвращался домой, желала доброго утра и спокойной ночи. И не важно, были они в ссоре или нет. Его жена, хвала небесам, не относилась к числу женщин, которые выводят мужчин из себя, пытаясь воздействовать ледяным безмолвием. Не умела сутками дуться, отмалчиваться, смотреть сквозь Руслана, цедить слова с каменным лицом.
        Сейчас Маруся никак не реагировала на его слова. Молчала, ни о чём не спрашивала. Не замечала его присутствия! Постояв возле шкафа, но так и не открыв дверцы, Руслан вернулся на кухню.
        - Малыш! - позвал он. - Маруська, ты что, не слышишь? Обиделась, что ли? Не хочешь говорить со…
        Увиденное потрясло его настолько, что на какое-то время он утратил способность говорить и только бессильно наблюдал за происходящим.
        Жена по-прежнему стояла у настежь распахнутого холодильника, но больше не изучала его содержимое. Механическими, заторможенными жестами засовывала руку внутрь, брала что-то и принималась жадно поглощать. Она пихала в развёрстый рот всё подряд, без разбору: сырую морковку, краснобокие яблоки, колбасу, сыр, вчерашние котлеты. Открыла симпатичную маслёнку-домик, которую купила на маленьком базарчике в Ракушке, вытащила жёлтый кусок масла и вгрызлась в него, урча и причавкивая. Ела она неопрятно, куски прожёванной пищи валились на пол, прилипали возле рта. Масло размазывалось по лицу жирными пятнами.
        Когда она достала из морозильной камеры и попыталась прокусить замёрзший кусок сырого мяса, Руслан, с трудом подавляя тошноту, пробормотал срывающимся голосом:
        - К-к-как? Ты… Господи, что ты делаешь?
        Она не услышала, не прервала своей жуткой трапезы. Мясо оказалось слишком жёстким, она досадливо отшвырнула его в сторону и ухватила пакет ряженки. Зубами отгрызла угол и принялась пить. Бежевая густая жидкость проливалась ей на руки, текла по подбородку, но Маруся ничего не замечала.
        Он отвернулся и прижал ладони к вискам. Так и стоял, пока не услышал, что дверца холодильника захлопнулась с мягким глухим хлопком. Завтрак окончен. Он боялся обернуться и посмотреть, что теперь творится за его спиной. Потом решился и с содроганием взглянул на жену.
        Зрелище было одновременно жалкое и отталкивающее. Маруся в измятом, перепачканном клетчатом платье, с чумазым лицом, босиком стояла возле стола и смотрела куда-то вбок. Нечёсанные, спутанные со сна волосы возле лба измазаны чем-то красным. Видимо, кетчупом. В позе сквозила неуверенность: казалось, ей трудно стоять, или вместо ног - протезы. Мужа она упорно не замечала.
        - Маруся, - тихо позвал он, больше не надеясь, что она отзовётся. Она и не отозвалась. Стояла, тупо, безо всякого выражения на грязном лице, уставившись в сторону окна. Ему казалось, что это - как выражалась Алиска, «край», дальше некуда. Однако уже в следующую минуту он понял: всё только начинается. Его жена, нежная и деликатная женщина, которая смущалась и краснела по любому поводу, принялась мочиться на пол своей тщательно прибранной кухни. Воздух стал наполняться резким неприятным запахом.
        Он едва успел выскочить из дома, и его вырвало прямо возле крыльца.
        Спустя час сидел на скамейке во дворике и курил сигарету за сигаретой, прикуривая одну от другой. В голове шумело, ладони были ледяные и влажные. Он никак не мог сообразить, что ему делать. Нет, конечно, всё было очевидно: Марусю нужно срочно показать врачам. Её состояние может быть вызвано каким-то заболеванием. В голове всплыло слово «эпилепсия». Может быть, это последствия шока от потери дочери?
        Он костерил себя последними словами: с головой уйдя в свои переживания, совсем не уделял времени жене. Не разглядел - с ней что-то происходит страшное, она больна. Дай Бог, чтобы это было временное помутнение. А если такое с ней надолго? А если навсегда?
        Руслан прикурил очередную сигарету и судорожно, глубоко затянулся. Он презирал себя за малодушие и растерянность. Но не мог пересилить, побороть эмоции и вернуться в дом.
        Маруся выглядела абсолютно, совершенно ненормальной. Безумной. А у Руслана с детства был страх перед сумасшедшими.
        Бабушка по отцовской линии, та самая, которая восхищалась цветущими толстушками, под конец жизни повредилась рассудком. Что послужило толчком, точно неизвестно. Возможно, сахарный диабет. Или что-то другое. Но только бабушка, прожившая семьдесят один год, и умершая, когда Руслану было девять, последние пару лет почти никого не узнавала, путала имена, фамилии, даты и не ориентировалась в пространстве.
        Отец Руслана был её единственным сыном. Сделать из него врача было мечтой всей жизни. Сама бабушка работала учительницей начальных классов и фактически воспитывала ребёнка одна: муж умер совсем молодым. Когда вдруг заболела, и стало ясно, что жить одна и обслуживать себя она не в состоянии, родители Руслана разменяли две квартиры - свою и бабушкину - на четырёхкомнатную, чтобы ухаживать за ней.
        Больную поселили в светлой комнате без балкона, в дверь врезали замок: поначалу, когда у неё ещё были силы, она постоянно убегала из дому. Бабушку находили, приводили обратно, уговаривали не хулиганить, а когда поняли, что всё бесполезно, стали просто запирать.
        Мальчику, по причине малых лет, ухаживать за ней не поручали. Родители-медики заботились обо всём сами, да к тому же нашли хорошую сиделку, так что днём, когда все были на учёбе и работе, за больной присматривала тётя Зина. Это была добродушная, молчаливая женщина, которая отлично знала своё дело. Кормила, поила, подавала судно, когда бабушка совсем слегла, подмывала, обрабатывала кожу, чтобы не было пролежней. Заодно присматривала и за маленьким Русей.
        Заболев, бабушка изменилась настолько, что узнать её стало невозможно. Мальчику никак не удавалось уместить в голове, что поселившаяся в дальней комнате злая старуха и его любимая абика (он не знал языка, но ей нравилось, когда он называл её так, на татарский манер) - один и тот же человек. Абика знала огромное количество сказок, песен, стихов и всевозможных историй, которые без устали рассказывала любимому внуку. Она пекла рогалики с вареньем, которые называла «рогульками». Делала тонкую, с волос, домашнюю лапшу, которую запускала в наваристый куриный бульон, и кормила мальчика любимым блюдом. Бабушкину «лапшичку», если бы ему разрешили, он мог бы есть три раза в день семь дней в неделю. Ездила с внуком на дачу, и там, на озере, научила пятилетнего Русю плавать. Успела поводить малыша в первый класс, и терпеливо делала с ним уроки, объясняя материал куда лучше, чем учительница Лидия Михайловна.
        А потом абика заболела. Начиналось всё медленно, практически незаметно. Она сползала в безумие шаг за шагом, и родители, занятые своими заботами и делами, не сразу разглядели в поведении старушки опасные признаки. Она стала беспокойной и тревожной. Могла, например, всю ночь не спать, прокручивая мысль о том, что Русланчик летом может утонуть в озере. Надевала на ноги разную обувь. Выходила в магазин в одном носке или двух, натянутых друг на друга платьях. Забывала, что уже звонила. По нескольку раз пересказывала одни и те же новости, задавала одни и те же вопросы. Садилась в автобус, который привозил её в другой конец города, и не понимала, зачем туда приехала…
        К тому времени, когда родители забрали бабушку к себе, процесс зашёл уже слишком далеко. Она стала агрессивной, громко кричала и сердито ругалась. Абика, которая сурово отчитывала внука за слово «дурак», вдруг стала произносить такое, что мама затыкала ребёнку уши и быстренько уводила прочь. Больная не узнавала никого из родных, зато постоянно требовала, чтобы к ней привели прокурора: желала написать заявление, что её морят голодом. При этом ела много и жадно: забывая, что только что пообедала или поужинала, настойчиво требовала новую порцию. В результате вскоре стала весить под сто килограммов при росте метр шестьдесят с небольшим.
        Но для Руси хуже всего был даже не постоянный аппетит, грубость, сквернословие и специфический запах, который неистребим в домах, где есть лежачие больные. Хуже всего был его жгучий, необоримый страх перед бабушкой. Прежде у неё был добрый, любящий, открытый взгляд. Теперь она смотрела исподлобья, и в глазах светилась странная туповатая хитрость, словно она задумала что-то или знала нечто особенное, неизвестное всем остальным. Больная сделалась абсолютно непредсказуемой, её поведение и слова никогда нельзя было предугадать, спрогнозировать. Могла начать хохотать над чем-то, а в следующую минуту швырнуть в тебя чашку. Говорила дикие, невероятные вещи, причём голос её менялся, становясь басистым, низким. Однажды Руслан слышал, как мать шёпотом говорила отцу:
        - У меня такое чувство, что потеряв разум, она стала… не вполне человеком. Это уже какой-то другой биологический вид.
        Руся тоже так думал. Ему часто казалось, что в бабушкино тело пробралось мрачное, злобное существо, и он никогда, ни за что не соглашался оставаться с ней наедине. Тот единственный раз, когда ему пришлось некоторое время пробыть с бабушкой в квартире одному, навсегда врезался в память.
        Это произошло примерно за четыре месяца до её смерти. Бабушка могла лишь с чьей-то помощью подниматься и с трудом ковылять по комнате, из которой теперь никогда не выходила. Тётя Зина волочила её рыхлое тело от кровати к окну, от окна к двери, чтобы немного размять дряблые мышцы. Руся слышал, как они «гуляли»: сначала кряхтение и постанывание, потом шаркающие, волочащиеся короткие шаги. Сопение, глухое бормотание. Голос тёти Зины, приговаривающий: «Вот умница, шажочек! И ещё один! Нельзя лениться, нельзя, надо больше двигаться!»
        В тот день бессменная сиделка, которая раньше никогда не болела, слегла с высокой температурой. Уже на другой день от недуга не осталось и следа, и Руся (хотя никогда никому об этом не говорил!) потихоньку думал, что бабушка каким-то образом нарочно подстроила, чтобы они остались вдвоём. Родители должны были вернуться примерно в семь вечера. Русе предстояло провести с бабушкой целых пять часов. Мама пару раз звонила узнать, как дела, и встревоженным голосом давала инструкции: сиди в своей комнате, занимайся, на бабушку внимания не обращай, она, скорее всего, спит, мы с отцом скоро придём.
        Он вёл себя, как пай-мальчик. Придя из школы, открыл дверь своим ключом, без проблем справившись с замком, который иногда слегка заедал. Вымыл руки, переоделся в домашнее, съел оставленный мамой обед и сел за уроки. Пока в квартире было светло, ему даже удавалось забыть, что через коридор от него - комната, в которой заперта бабушка. Ближе к шести вечера стемнело, и он зажёг свет. Уроки были давно сделаны, по телевизору ничего интересного не показывали, и он улёгся на диван с книжкой.
        Спустя некоторое время послышались знакомое натужное кряхтение и скрип пружин. Руся отложил книгу и прислушался. Похоже, бабушка ворочалась в постели. Ничего страшного. Он попробовал снова сосредоточиться на сюжете, но получалось плохо. Звуки из бабушкиной комнаты не прекращались. Они становились громче, настойчивее, и скоро уже не осталось сомнений, что больная пытается встать с кровати. «Она не сумеет!» - успокаивал себя мальчик. Стараясь двигаться бесшумно, поднялся с дивана, и теперь стоял возле двери, прислушиваясь к тому, что происходит в соседней комнате.
        Вопреки его надеждам, встать бабушка сумела. Через некоторое время кряхтение и скрип сменились шарканьем. Мальчик похолодел: шаги приближались. Он прекрасно знал, что бабушка не сможет выбраться наружу и добраться до него: дверь запиралась на замок, а ключи были у родителей и тёти Зины.
        Больная принялась стучаться. «Делай вид, что ничего не слышишь!» - приказал себе мальчик. Но бабушка, которая в последнее время ослабела настолько, что не могла без посторонней помощи спустить ноги с кровати, дёргала дверь своей комнаты со страшной (нечеловеческой) силой. Руся боялся, как бы она не вырвала её из косяка. «Если выберется, она убьёт меня! Съест! Она же всегда хочет есть!» - едва не рыдая от ужаса, думал он.
        Когда позже, икая и захлёбываясь плачем, мальчик рассказывал об этом ошеломлённым папе и маме, они не могли ему поверить. Вернувшись с работы, отец открыл бабушкину дверь и обнаружил мать лежащей возле кровати. Родители отказывались понимать, как она могла доползти до двери, колотить в неё и требовать открыть.
        Решили, что их чересчур впечатлительный ребёнок просто переволновался и поэтому преувеличивает. Но он не преувеличивал. Это была правда. Устав от бесплодных попыток вырваться, бабушка принялась звать его по имени. Почти год она не вспоминала о существовании Руслана, позабыв, что у неё есть внук. И вдруг он услышал, как абика, совсем как раньше, произносит его имя.
        - Русланчи-и-и-к! - дребезжала она. - Улы-ы-ым! Ты там?
        «Откуда она знает, что я тут?» - мальчик сжал кулаки и притиснулся спиной к двери. Ведь дома могли быть и папа с мамой! Или вообще никого!
        - Ты же дома! Я знаю, ты там! А ну, отопри дверь, противный мальчишка! Выпусти свою абику! Сейчас же! - Голос окреп, стал звучным, по-учительски категоричным, как в былые времена. И строгим. Она редко обращалась к внуку таким тоном. Только если уж тот очень её огорчал своими проказами.
        Он трясся за дверью своей комнаты. Даже если бы и хотел ответить, у него бы не получилось: настолько плотно сжал челюсти, что их словно свело судорогой, и он не мог открыть рот. А бабушка не уставала звать его, ругала, требовала выпустить, угрожала наказать. Спустя какое-то время она замолчала.
        Руслан по сей день не понимал, как решился выйти из комнаты и зачем сделал это, но только через несколько мгновений обнаружил себя возле бабушкиной двери. Больная стояла совсем рядом: их разделяли всего несколько сантиметров, и мальчик слышал свистящее дыхание. Она что-то тихо бормотала, не понять, что именно. И вдруг принялась кричать.
        Этот отчаянный вопль был наполнен такой безысходной тоской, таким смертным ужасом, что слышать его было невыносимо. Ни раньше, ни позже она так не кричала. С того дня слегла и больше не вставала даже «погулять». Руслан стоял, не в силах пошевелиться, убежать, заткнуть уши. Крики прекратились так же внезапно, как начались. И в наступившей тишине отчётливо прозвучали бабушкины слова:
        - Улым, ты их видишь? - замирающим, прерывающимся от страха голосом спросила она. - Они же везде! Неужели ты не видишь?
        - Кого? - прошелестел мальчик. Бабушка услышала.
        - Их! Вон же они стоят! За мной пришли! Пусть они уйдут! Не хочу с ними! - И она завопила с новой силой, призывая на помощь то Аллаха, в которого никогда не верила, то свою умершую давным-давно мать.
        На короткий миг Руслан услышал (нет-нет, ему не показалось!), что в комнате кто-то тихо, ехидно засмеялся. Бабушкины крики заглушал едва слышный, мелкий стариковский смех, но всё же он прозвучал совершенно отчётливо.
        Мальчик выбежал из квартиры, и там, на лестничной клетке, его вскоре обнаружили перепуганные родители. У него была температура под сорок, и мама думала, что ребёнок заразился гриппом. На следующий день она осталась с сыном дома, и он спросил её, кого видела бабушка. Мама озадаченно посмотрела на него, подумала и сказала:
        - Мало ли, что ей привиделось, котёнок. Ты же знаешь, у бабушки плохо с головой.
        - То есть ты думаешь, она никого не видела? - уточнил он.
        - Конечно, нет. Кроме неё, в комнате никого не было, и быть не могло, - убеждённо произнесла мама. - А теперь тебе надо поспать.
        - Хорошо, - послушно ответил он и повернулся на бочок. Мальчик точно знал, что мама ошибается. В комнате рядом с бабушкой кто-то был. Просто не каждый сможет увидеть этого кого-то.
        …Будучи взрослым человеком, который давно не верит в сказки, Руслан и сам считал, что бабушка тогда просто испугалась видений, рождённых больным мозгом. К тому же она чудом поднялась с постели, находилась на пределе возможностей. Но почему-то сейчас, сжимая в пальцах очередную сигарету, он уже не был в этом так уверен. Верил, что ужас и боль, которые может сгенерировать воспалённое сознание, вполне способны ожить, материализоваться.
        И никак не мог заставить себя встать со скамейки и вернуться домой, к Марусе.
        Глава 7
        Руслан собрался с силами и вернулся в дом примерно через два часа после своего поспешного, вернее, позорного бегства. Открыл входную дверь, прислушался. Не услышав ничего подозрительного, проскользнул в кухню. В нос ударило омерзительное зловоние: его едва снова не вывернуло наизнанку. Он выскочил обратно в коридор, отдышался, достал из кармана платок и плотно прижал к носу. После этого, сделав над собой усилие, снова возвратился на кухню. Источник тошнотворного зловония обнаружился быстро: на полу, возле холодильника, по соседству с горой объедков и лужицей мочи.
        «Ох ты, боже мой! Да что ж такое!» - мысленно простонал Руслан. Нечистоплотность, невосприимчивость к внешнему миру, возросший аппетит… Неужели Маруся превратится в такого же безумного монстра, как абика? Только он больше не маленький мальчик. И нет рядом ни мамы с папой, ни тёти Зины. Некому помочь.
        Спустя некоторое время Руслан снова выбрался во двор покурить, хотя и чувствовал, что скоро, как говаривал лучший друг Олег, никотин польётся из ушей. Подавляя рвотные спазмы, он неумело убрался на кухне, уничтожил следы отвратительной трапезы и того, что за ней последовало. Вымыл полы, вылив в воду полбутылки новомодного средства для мытья, побрызгал освежителем воздуха и вдобавок распахнул настежь окно. Теперь в кухне было чисто, свежо, приятно пахло. Но, несмотря на все эти меры, он был уверен, что никогда больше не сможет проглотить здесь ни кусочка.
        Маруся в это время крепко спала в их спальне. Она лежала на кровати в замурзанном платье, уткнув голову в подушку, и разбудить её не было никакой возможности. Да и желания, если честно. «Есть захочет - проснётся», - горько подумал он.
        У него было много дел: надо действовать, как и запланировал. Пока Маруся спит, нужно упаковать чемоданы. Собрать вещи и уехать из Каменного Клыка. Сходить в полицию, показать жену врачам. А прежде всего - привести её в божеский вид. Интересно, в Каменном Клыке можно купить подгузники для взрослых? Но приняв решение, Руслан никак не мог тронуться с места. Накатила слабость. Хотелось лечь, уснуть и забыть обо всём. Неужели всего три месяца назад он жил нормальной, совершенно обыкновенной жизнью обычного человека?
        Он сидел на скамейке, безвольно уронив руки на колени. Занятый своими мыслями, не сразу сообразил, что женский голос настойчиво зовёт его по имени.
        - Маруся? - вздрогнул он, на долю секунды поверив, что она пришла в себя.
        Но это, разумеется, была не Маруся. С противоположной стороны калитки ему приветливо махала Ирина Шустовская. Он даже не услышал, как подъехала её «Тойота».
        - Привет, милый! - улыбнулась она, убедившись, что он её заметил. - Разрешишь войти?
        - Привет, - отозвался Руслан.
        Только её здесь и не хватало. А ведь она, скорее всего убийца. Погрузившись в запоздалые переживания о состоянии жены, он как-то подзабыл о преступлениях, которые совершались в Каменном Клыке с благословения руководительницы поселения.
        - Ты извини, но мне сейчас не до гостей, жена плохо себя чувствует.
        - Это теперь для неё нормальное состояние! - весело воскликнула Ирина и улыбнулась ещё жизнерадостнее.
        - Что? Что ты сказала? - переспросил он. - Откуда ты знаешь…
        - Так мне можно войти? По-моему, нам надо поговорить.
        Руслан медленно, по-стариковски поднялся со скамьи, подошёл к калитке и открыл её, пропустив Ирину во двор. Женщину, как обычно, окутывало плотное облако дразнящего, подчёркнуто чувственного аромата. Шустовская по-хозяйски прошла вперёд, предоставив ему следовать за ней.
        Сегодня на ней были белые джинсы и блузка с длинным рукавом из какой-то лёгкой переливающейся ткани светло-сиреневого цвета. Поверх она накинула жилет из белой кожи, отороченный мехом. Причёска, макияж, наряд - всё было безупречно. Неожиданно в памяти всплыл образ Маруси с растрёпанными всклокоченными волосами и стеклянным взглядом, в изгаженной одежде.
        Дойдя до порога пристройки, Ирина обернулась и словно спохватилась:
        - Я правильно иду? Мы будем разговаривать в вашей квартире? Или лучше будет расположиться там? - Она взмахнула рукой. - В гостевом доме?
        Жена могла проснуться в любой момент, и ему не хотелось, чтобы Шустовская видела Марусю в таком состоянии. Но, с другой стороны, если его не окажется поблизости, а ей опять захочется поесть или справить нужду, она снова испачкает кухню, и придётся заново чистить и прибирать.
        - Лучше сюда, - решил Руслан. Ничего страшного, если и увидит.
        - Как скажешь, милый, - промурлыкала Ирина и зашла внутрь.
        Она сразу же безошибочно двинулась в гостиную, будто знала расположение комнат. Впрочем, вполне возможно, что знала. Удобно устроившись в любимом Марусином кресле, Ирина непринуждённо закинула ногу на ногу и выжидательно уставилась на застывшего в дверях Руслана. Тот, слегка поколебавшись, сел в соседнее кресло. Теперь их разделял журнальный столик. Ирина смотрела на него с непонятным выражением на прекрасном лице. Изучала? Пыталась догадаться, о чём он думает?
        - Может, хочешь чаю? Или кофе? Или ещё чего-то? - чопорно осведомился он, стремясь заполнить неловкую паузу.
        - Чего-то ещё, разумеется! - усмехнулась Ирина, перегнулась через столик и легонько погладила его по щеке. - Но позже.
        Она убрала руку и стала подчёркнуто серьёзной.
        - Ты уже понял, наверное, что Каменный Клык - непростое поселение. Очень необычное. Кто угодно здесь жить не может.
        «Нечестивое место», - снова вспомнились слова Наумова. Вернее, Давыдова.
        - Что же происходит с остальными? - необдуманно выпалил он и тут же пожалел о своих словах.
        Ирина пристально посмотрела на него, и ему снова, как тогда, на балу, показалось, что её царапающий взгляд проник глубоко на запретную территорию его души, и теперь она бесцеремонно ковыряется там, выуживая информацию. Руслан моргнул и посмотрел в пол.
        - Зачем спрашивать, если и сам догадался? - нежно произнесла она, и от этого тихого голоса его бросило в жар.
        Она даже не считает нужным что-либо скрывать! Но почему? Уверена, что он никому не расскажет? Знает, что у него и возможности такой не будет?
        - Ты говорил с Дубцовым, спрашивал про ту бумажонку, но он не смог тебя убедить. Я так и предполагала. Ты умён и настойчив. Тебе захотелось самому разобраться. Света Сысоева с Надей видели, как ты сел в машину и отправился в Ракушку, к Наумову.
        - Откуда… - начал Руслан, хотя уже понял, откуда.
        - Разумеется, Вадим видел вас вместе, - подтвердила она его догадку. - Я была уверена, что ты отправишься поговорить с этим книгопродавцем. Куда же тебе было ехать? Вот и велела Дубцову проверить. Собственно, это не имело большого смысла, просто я люблю быть в курсе. Ну, поговорил ты с ним. Но много ли можно выведать у человека, который сам ничего не знает? Так, предположения, догадки, слухи. Достаточно, чтобы испугаться, но недостаточно, чтобы понять и предпринять что-то.
        У Руслана на языке вертелось множество вопросов, но он боялся их задавать. Если Ирина поймёт, что он знает слишком много, у них с Марусей останется меньше шансов выбраться. Пусть Шустовская скажет, что считает нужным, а он лучше послушает. Но в следующую же секунду Руслан понял, что смешные попытки конспирации потерпели крах. Ирине было известно обо всех его передвижениях.
        - Ты был на кладбище, - продолжила она, - и, разумеется, побывал в особой зоне.
        - Так вы называете это место? Особой зоной? - негромко спросил Руслан, по-прежнему избегая смотреть ей в глаза. - Да, она совершенно особая!
        - Успокойся, пожалуйста, - невозмутимо произнесла Ирина, - совсем скоро ты поймёшь, что у нас просто нет иного выхода. Так ты поехал на кладбище, догадался, что Андрей и Зоя Давыдовы не покидали пределов Каменного Клыка. Если тебе интересно, откуда мне известно о твоём утреннем визите, я скажу. Здесь нет ничего сверхъестественного.
        Она сделала паузу, но он никак не отреагировал на её слова. Ирина слегка приподняла бровь и продолжила.
        - Близ Западного выезда из посёлка живёт Егор Свиридов, смотритель кладбища. Он видел, как ты выехал из Каменного Клыка, дождался, чтобы вернулся в посёлок, и после поехал на работу. Разумеется, тут же заметил прореху в заборе. Всё просто.
        - Просто, - механически повторил он.
        - Не нужно так напрягаться, дорогой! - Ирина покачала головой. - Нам требуется многое обсудить, а если ты будешь так остро на всё реагировать…
        - Что с Марусей? Что ты с ней сделала?
        - Я? Ничего. Я ничего с ней не делала, уверяю тебя. Мы даже не поговорили наедине ни разу.
        - Хорошо, - ровным голосом проговорил он, - пусть не ты. Кто-то другой. Не уходи от ответа, Ирина. Я же понимаю, это ваших рук дело. Что с ней?
        - Ты задаёшь неправильные вопросы, милый, - неодобрительно сказала Шустовская и убрала за ухо выбившийся из причёски белокурый локон. - Заходишь не с того конца. Тебя интересуют мелкие частности! Кажется, это называется «за деревьями не видеть леса?»
        - Частности?! Не видеть леса?!
        Он больше не мог сдерживаться. Напряжение, которое копилось внутри, прорвалось, словно гнойный нарыв. Отчаяние, страх, тревога, злость, отвращение стали выливаться наружу. Его подбросило с кресла, он заметался по комнате, сжимая руки в кулаки и натыкаясь на мебель. Ирина наблюдала за ним с ласковой снисходительностью, как мамаша за шкодливым ребёнком. Она не переменила позы, на красивом безмятежном лице не дрогнул ни один мускул.
        - Алиска умерла - это частности? Маруська ведёт себя как безмозглое животное, - это, по-твоему, частности? - орал он. - Подумать только! Ради проклятых денег…
        - Ради денег? - Шустовская мелодично рассмеялась. - Ошибаешься, милый. Деньги тут ни при чём.
        - Что тогда «при чём»? Да что ты за человек такой? Что вы за люди? - ещё громче и отчаяннее прокричал он.
        - А мы не люди, - невозмутимо вымолвила она.
        Он хотел спросить: «Кто тогда?» - и не смог.
        - Ты не ослышался. Мы были людьми, но уже очень давно.
        Руслан не знал, что сказать. И знать ничего не хотел тоже. Закрыть глаза, заткнуть уши, не думать… Однако выбора у него не было. Ирина открыла рот, намереваясь что-то произнести, но внезапно замерла, устремив взор на нечто за спиной у Руслана. Возле губ появилась брезгливая складка. Ещё не обернувшись, он понял, куда она смотрит. В воздухе поплыл запах человеческих экскрементов и ещё чего-то гадкого.
        - А вот и гостеприимная хозяйка, - издевательски произнесла Ирина. - Милый, похоже, ты своими криками потревожил отдых супруги.
        Он неохотно оглянулся. В проёме застыла безобразная фигура, источавшая омерзительное зловоние. Существо, которое совсем недавно было Марусей, ссутулившись, тупо крутило головой, безуспешно пытаясь сфокусировать на чём-то взгляд мутных глаз. Не обращая внимания на Шустовскую, всеми силами стараясь побороть тошноту и отвращение, Руслан подошёл к жене и взял за руку.
        - Пойдём, - сказал он, - тебе нужно умыться, сходить в туалет. Я тебя отведу.
        Она неожиданно послушалась. «По крайней мере, на этот раз не придётся мыть за ней пол», - подумал он через полчаса, застёгивая пуговицы на Марусиной блузке. Ему удалось вымыть жену, переодеть в чистую одежду и даже причесать. Она вела себя тихо и покорно. Двигалась, как заводная кукла и не произносила ни звука. Взгляд был пустым и тусклым.
        Ирина так и сидела в гостиной. Ничего, пусть подождёт. Занятый заботами о жене, Руслан умудрился почти забыть о её присутствии. Ему нужно было привести Марусю в порядок. Может, все они в этом проклятом поселении и не люди, но он-то пока, слава Богу, человек. И вести себя будет соответственно. Он собирался дать Ирине понять, что никогда не бросит жену, какой бы она ни стала. Может, тогда они отступятся от них и дадут уехать из Каменного Клыка?
        Покончив с туалетом, отвёл жену на кухню: скорее всего, она снова голодна. Усадил Марусю за стол, повязал на шею полотенце, наподобие салфетки. Сделал ей бутерброды, поставил на стол тарелку с фруктами. Смотреть, как жадно и неопрятно она ест, было неприятно, но он не уходил. Отчасти чтобы не дать ей снова перепачкаться, отчасти потому, что не хотел возвращаться в гостиную, к Ирине. Маруся не замечала, что он рядом. Отрешённо, как робот, выполняла простейшие указания, поворачивалась в разные стороны, двигала руками, отправляла в рот куски пищи.
        - Маруська, где ты? - с болью прошептал он.
        - Её больше нет, - жёстко произнесла Ирина, появившись на кухне.
        Чарующие интонации исчезли, в лице проступило что-то новое, безжалостное. Кожа натянулась, черты стали угловатыми, губы поджались и побелели.
        - Она не вернётся, - продолжила Шустовская после короткой паузы, - и чем скорее ты поймёшь это и примешь, тем будет проще тебе и легче ей. Нужно двигаться дальше.
        Глава 8
        Поздно вечером Руслан снова сидел на лавочке во дворе: за короткое время это вошло в привычку. Уличное освещение не включал: не хотел, чтобы его самого было видно с тёмной улицы. Мало ли, кому захочется понаблюдать за ним. Хотя, разумеется, понимал тщетность попыток скрыться: прятаться от них бесполезно.
        Он зажёг свет в прихожей и приоткрыл входную дверь, чтобы можно было услышать, если Маруся вдруг встанет. Умытая на ночь, накормленная ужином, она находилась в спальне. Руслан надеялся, жена проспит до утра, не станет беспокоить. Ему требовалось обдумать всё спокойно, хладнокровно, без эмоций.
        Он надел тёплый свитер с высоким горлом, вельветовые джинсы и ветровку. Рассчитывал провести во дворе ночь: идти в дом не хотелось, обстановка слишком действовала на нервы. Пару часов назад съездил в магазин, купил блок сигарет, три банки пива, набрал каких-то сухариков, чипсов, взял плитку горького шоколада. Нужно было чем-то наполнить пустой желудок, а готовить нормальную еду не хотелось. То, что было в холодильнике, он скармливал жене. Запасы таяли: аппетит у неё теперь был нешуточный. «Зверский», - прозвучал в голове насмешливый голос Ирины. Она сказала Руслану, что Маруся теперь тупое животное: только инстинкты и физиологические потребности. Разум отключен. Навсегда.
        Он содрогнулся и залил подступающий ужас большим глотком пива. Сунул в рот горсть орешков. В прежней, нормальной жизни, он не слишком любил пиво. Предпочитал крепкий алкоголь - виски, коньяк, но в общем-то пил мало, не находил в этом особого удовольствия. Сегодня нужно было немного расслабиться, однако он боялся, что если купит бутылку коньяка, то попросту не сможет остановиться и напьётся в одиночку до бесчувствия. Искушение забыться было слишком велико. К тому же оно смешивалось с нарастающей паникой.
        «…И за свою уже, в сущности, прожитую жизнь до тошноты страшно, но больше всего боюсь за жену. Случись что со мной - и для неё тоже всё будет кончено», - всплыло в голове. Андрей и Зоя не спаслись. Теперь Руслан почти на сто процентов был уверен, что им с Марусей это тоже не удастся.
        Ирина Шустовская дала ему время до утра, чтобы всё решить. Это, разумеется, было притворством, и она сама это прекрасно понимала. Всё давно решено за него. Что могли изменить несколько коротких часов, оставшихся до рассвета? Их подарили ему с одной лишь целью: чтобы смирился с мыслью, что прежняя жизнь кончена. Принял это.
        А решено всё было в тот самый момент, когда он свернул на дорогу, ведущую в Каменный Клык, и остановился возле этого проклятого дома…
        Теперь им отсюда не выбраться. И дело не только в том, что дороги из посёлка заблокированы, его тут же остановят и заставят вернуться. Дело в Марусе. Выезд с территории поселения убьет её через несколько часов.
        - Отпусти нас, - тоскливо, безо всякой надежды попросил он Ирину во время их разговора, - отпусти, пожалуйста. Я не хочу… Клянусь всем, чем хочешь, что забуду это место, никому ничего не скажу и…
        - Ты волен уехать в любой момент.
        Она не дала ему договорить, откинулась на спинку стула и поджала губы. Они сидели на кухне, друг напротив друга, по разные стороны стола, как будто играли партию в шахматы. Только какая же это игра, если заранее ясно, кто победит? Это бойня.
        - Я ведь уже объяснила, что члены нашей общины не могут покидать пределов Каменного Клыка: для нас это гибельно. Ты пока не посвящён, поэтому можешь уезжать и приезжать, когда тебе заблагорассудится.
        - А Маруся? Она же…
        - Твоя Маруся - другое дело. Теперь она сможет прожить вдали от посёлка очень недолго. Но Избранной никогда не станет. У неё другая роль.
        Он стиснул челюсти, не замечая, что судорожно вцепился руками в край столешницы.
        - Любой, кто становится в один ряд с нами, должен совершить обряд. Не волнуйся, от тебя мало что потребуется. Я сама всё сделаю. - По губам её порхнула мимолётная улыбка. Ирина сощурила глаза и провела рукой по волосам. - От тебя нужно лишь одно: попросить принять.
        - Принеся в жертву свою жену?
        Она слегка поморщилась, словно он сказал что-то глупое и не совсем приличное.
        - «Жертва», «преступление», «наказание»… Ещё стихами заговори. Не надо патетики. Ты судишь обо всём с тривиальной точки зрения. Возможно, она подходит людям, но мы - другие. Ты тоже станешь другим, и уже через минуту после обряда будешь воспринимать мир совершенно иначе. И потом, за всё нужно платить. За приобщение - в том числе.
        - А как она должна всё воспринимать? Маруся? Для неё у тебя тоже найдётся красивая теория?
        - Даже искать не буду никакую теорию, - Ирина небрежно отмахнулась от его слов, - да ей и не надо ничего объяснять.
        И вот тут она произнесла те самые слова о том, что его жена теперь - что-то вроде зверушки. Ей ничего не страшно, не больно, не важно.
        Руслан сделал очередной глоток. Первая банка закончилась, и он ловко забросил её в урну возле крыльца. Пошуршал обёрткой, отломил кусок шоколада, засунул в рот. Шоколад оказался с изюмом, а изюма он не любил с детства. Взял, что под руку подвернулось. Впрочем, сейчас ему было не до вкусовых пристрастий. Неспешно пережёвывая шоколад, думал о том, что в рассказ Ирины невозможно поверить. Бред, сюрреализм.
        Какими наивными казались теперь теории о том, что в Каменном Клыке орудует банда чёрных риелторов! Теперь посёлок представлялся ему чем-то вроде муравейника или улья. В нём шебаршились и копошились невиданные, древние твари, похожие на людей только внешне. Они жили по своим законам, руководствовались своей моралью, своими принципами. И беспрекословно слушались свою королеву-матку. Тогда, на празднике, он заметил этот священный трепет. Такое отношение казалось странным, но сейчас он знал, чем оно вызвано.
        Поднялся ветер, стало холодно. Руслан поёжился: возможно, придётся принести из дому одеяло. Алкоголь согревал, но ненадолго. Он распечатал вторую банку. Надо пить помедленнее: ночь только начинается. Ирина обещала заехать ровно в девять. «Обряд состоится в полдень, а подготовка занимает довольно много времени», - пояснила она.
        Уходя, прижалась к его губам. Видела, что ему невыносимы её прикосновения, но, тем не менее, сделала это. Он не сумел (да и не старался) скрыть ужас и отвращение, а она в ответ лишь удовлетворённо улыбнулась, только что не облизнулась, как сытая и довольная кошка, налакавшаяся молока.
        Ирина уехала, а он бросился в дом, забежал в ванную и долго умывался, полоскал рот, чистил зубы. Его колотила дрожь, как это бывает, когда поднимается высокая температура. «Ты сам усложнил всё, - с ласковым сожалением говорила Шустовская, - если бы тогда, во время Осеннего бала, позволил всему случиться, сейчас не мучился бы так, мой бедный мальчик. Всё было бы по-другому. Но мне нравится твоя способность сопротивляться. Твоя чувствительность. С тобой не могло быть просто, я это сразу поняла. Поэтому тебя и выбрала».
        Сейчас он точно знал, почему шарахнулся от неё в ту ночь. Почему внезапно пропало бешеное желание. Почему горячечный любовный жар сменился безотчётным, смутным неприятием. Всему виной была та самая «чувствительность», благодаря которой он понял, что перед ним - чуждое, чужое существо, источающее едва уловимый, но отчётливый запах, который невозможно перебить самыми дорогими духами.
        Это был запах тлена, гнили, старости. Не старины - как пахнет в архивах и музеях, а именно старости. Так смердят покинутые людьми дома, нетопленные, пустые, с плесенью по углам. Это вонь от замоченного и прокисшего в тазу белья. Запах прелых листьев, запах подвала. Сладковатый, липнущий к рукам и телу запах мёртвой плоти. Едва уловимый, воспринимаемый скорее на уровне инстинкта, он исходил тогда от красавицы Ирины, и Руслан отшатнулся, растерялся от непонимания.
        Зато теперь он всё понимал.
        Ирине Шустовской было сто семьдесят три года. И сто сорок четыре из них она прожила не-человеком. Она рассказала Руслану, что родилась в 1839 году. Здесь же, в Каменном Клыке - так в то время называлось поместье её родителей. Дом стоял на берегу моря, на том самом обрыве, который сейчас постепенно сползал в море. На котором погибла Алиска… Неподалёку, как раз на месте современного посёлка, расположилась небольшая деревенька Клычки. И в этой деревеньке однажды появилась женщина по имени Ева.
        - Когда она забрела в наши края, мне было семь лет. Никто не знал, откуда взялась эта женщина и зачем пришла. С ней была дочь, грудной младенец, - рассказывала Ирина, и глаза её подёргивались прозрачной дымкой, лицо становилось задумчивым и отрешённым. Она давно никому не говорила об этом, и, видимо, получала удовольствие от своих воспоминаний.
        - Ева осела здесь, поселилась на окраине Клычков, в заброшенном полуразрушенном доме. Никто не хотел отстраивать его заново и жить там: когда-то в доме случился пожар, в огне погибла вся семья, и здание пользовалось дурной славой. А Еве это было нипочём, ничто её не пугало. Она быстро, каким-то чудом сумела восстановить дом, стала жить вместе с дочкой. Люди сразу поняли, что это необычная женщина. Никто не смог бы настолько быстро справиться с такой сложной задачей. Деревенские перешёптывались, что ей помогают черти. А кто-то божился, будто бы их видел. - Шустовская залилась русалочьим смехом. - Ева умела заговаривать хвори, толковать сны, по глазам определяла, какая болезнь поселилась в теле. Могла прочесть жизнь человека по диковинным линиям на ладони. Предсказать смерть. Еву уважали и опасались. К ней бегали тайком и заходили открыто. Она никому не отказывала, и плату за свою помощь брала молоком, хлебом, мясом, овощами да фруктами. Сама она не держала скотину, не занималась садом-огородом. Она была умной, учёной женщиной… И точно знала, чего ищет в Каменном Клыке.
        - Тебя? - вырвалось у Руслана.
        - Да, - просто ответила Ирина, - но не только. Ева искала Камень и Ключ. В древних книгах прочла о том, что Камень должен быть где-то в этих местах. Но сам по себе он ничего не значил, был мёртвый и стылый. Разбудить его мог только Ключ. Ева думала, что Ключ - это её дочь, Варвара.
        - Варвара, - прошептал Руслан.
        - Но она ошиблась. Ключом, конечно же, была я.
        Последние слова прозвучали с ледяным, безудержно рвущимся из души восторгом. Она помолчала, а потом вдруг громко, нараспев произнесла низким, непохожим на её собственный, грубоватым голосом:
        И придёт к Камню Первый Избранный.
        И будет Он ликом светел, как ангел небесный,
        Собою же чёрен, как смутная мгла ночная.
        И все прочие пойдут за Ним, и поклонятся Ему,
        И дарует Он им благость Приобщения…
        Она вскинула голову, пристально посмотрела ему в глаза и договорила своим голосом:
        - То есть, правильнее сказать, Ей поклонятся. Мне. Понял, милый? - Шустовская немного помолчала. - Мои родители были обычными людьми. Жили себе и жили. Ругались, мирились, ели, пили, тратили деньги, покупали обновы, растили детей. Я была другой. И всегда это понимала. А после встречи с Евой узнала наверняка! Видела их мелкие душонки и страстишки насквозь. И презирала. Не подчинялась. Знаешь, даже не разговаривала до встречи с Евой. Научилась, как все дети, но потом сразу замолчала. О чём мне было с ними говорить? Учителя приходили к нам домой, учили сестёр и меня. Я слушала, впитывала, но не отвечала, выполняла задания письменно. Не произнося ни слова, училась лучше этих дурочек. Много читала, прочла все книги, что стояли на полках отцовской библиотеки. Ни мать, ни отец их и не открывали! Так что я уже в десять лет была умнее и образованнее и родителей, и сестёр. И, уж конечно, намного, намного красивее этих нелепых глупых куриц.
        - Как ты познакомилась с Евой?
        - Скорее, она познакомилась со мной, - ответила Ирина. - Это вышло случайно. Ева наведалась к нам в поместье, чтобы взглянуть на Камень, и увидела меня.
        Руслан сидел перед ней почти неподвижно, вытянувшись, сцепив кисти рук.
        - Сама я обратила внимание на Камень, как только научилась осознавать саму себя, когда и ходить толком не умела. Не удивляйся, помню себя с младенчества. Няня привела меня на прогулку в дальний, заброшенный уголок сада, почти возле ограды. Там росли вишни, рядом была полузаброшенная беседка. Ажурная крыша, перильца, две скамьи, стол. Туда редко кто забредал. Позже я узнала, почему: сила Камня отталкивала праздных гуляк. И вообще всех, кроме меня. В тот, самый первый раз, я не запомнила почти ничего, кроме густого, тягучего аромата спелой вишни. Ягоды нагревались на жаре, сок в них бродил, как вино, и этот запах кружил голову. Позже я приходила к Камню постоянно. Иногда сидела и читала на скамье в беседке, но гораздо чаще лежала на Камне.
        - Лежала? Он настолько велик?
        - Его поверхность - сто пятьдесят два сантиметра. И всегда, в любую погоду, он тёплый на ощупь. Я много раз чувствовала, как он ещё сильнее нагревается под моим телом. Вбирает моё тепло, отдаёт взамен силу. Лежать на нём было приятно, совсем не жёстко. Иногда Камень начинал вибрировать. Такая тонкая, звенящая дрожь, сильная, как электрический ток. Я замирала, а в глубине моего тела зарождался маленький вихрь. Он набирал силу, растекался волнами, захватывал меня, подчинял. И это было так томительно-прекрасно, что я рыдала, сама не понимая, что происходит…
        Она говорила и говорила, а он сидел и с беспросветной тоской думал о том, что Ирина никогда его не отпустит. В том, как она обращалась с ним, как говорила и смотрела, чувствовалась жажда обладания. Что-то похожее на лютый голод. Она хотела его, хотела не только в физическом, но и во всех иных смыслах. Ей необходимо было подчинить его себе, и она ни за что не допустит другого варианта развития событий.
        Что это означает для Маруси, его бедной, любимой Маруси, лучше и не думать.
        - Ева застала меня лежащей на камне…
        Красивое лицо Ирины вдруг стало безобразным. На секунду Руслану показалось, что её лицо изрезали морщины, зубы у неё почернели и искривились, глаза глубоко запали. Он испуганно моргнул - видение исчезло.
        - Не знаю, как она оказалась на территории поместья, и очень этому удивилась, - говорила между тем Шустовская. - Тогда я ещё не знала, что для Евы никогда не существовало закрытых дверей и запретных территорий. Она шла туда, куда хотела, и брала то, что ей в ту минуту требовалось. Ева тихо сказала: «Здравствуй, девочка. Выходит, я нашла Ключ».
        Глава 9
        Руслан допил вторую банку пива и глянул на часы. Половина четвёртого. «Надо было взять больше выпивки», - подумал он. Похоже, на всю ночь не хватит. Пиво почти закончилось, в желудке перекатывались орешки, чипсы и прочая дребедень. В голове слегка шумело, накатила ленивая истома. Глаза стали слипаться. Может, подремать чуток?
        Свет из прихожей косой полоской лежал на земле у его ног. Ветерок тихо шевелил волосы, словно слегка гладил по голове. Всё вокруг дышало покоем, и хотя он точно знал, что покой этот таит скрытую угрозу, думать об этом не хотелось. Зато хотелось раствориться, впитать, вобрать в себя этот покой. Руслан откинулся на спинку лавки, и медленно поплыл в спасительную дремоту.
        «Маруся!» - стукнуло изнутри. Он разозлился на себя и мигом проснулся. Блаженства ему, покоя! Вскочил со скамьи, размял слегка затёкшие от долгого сидения ноги, потёр шею. Стараясь ступать как можно тише, прошёл в дом. На всякий случай заглянул к жене - та спала. Теперь она всегда спала в одной позе, не ворочаясь во сне. Как камень.
        Камень… Было в этом что-то… Какая-то зацепка. Быть может, это «что-то» могло помочь им? Руслану никак не удавалось сообразить, что именно его беспокоит, требует внимания. Он умылся, попил холодной воды прямо из крана. Спать больше не хотелось, и даже хмель почти выветрился. Он выпил две таблетки аспирина, снова ополоснул лицо и вышел во двор. Закурил.
        Итак, что там с этим Камнем? Сейчас он лежит где-то неподалёку от обрыва, где погибла Алиса. Поместья давно нет, и следа не осталось. Ирина сказала, что обряд совершается всегда на поверхности Камня. Завтра в полдень там должно состояться и его собственное посвящение…
        «Что, Боже мой, что я должен понять? На что обратить внимание?» - взмолился он. В сердцах сгрёб фантики, обёртки, упаковки - пустые и полные - и зашвырнул в урну. Туда же полетела и неоткрытая банка пива. Хватит пить. Нужна ясная голова.
        Он засунул руки в карманы и медленно побрёл по двору, в сторону так и недостроенного летнего кафе и пустынных гектаров отведённой под сад земли. «Вспоминай, ну же, вспоминай! - отчаянно понукал он себя. - Сама того не желая, эта стерва намекнула на что-то важное! Ты должен понять, на что именно, если хочешь отсюда выбраться!»
        Он решил вспоминать по порядку.
        Итак, Ева прочла в древних книгах, что на месте древнего языческого капища находится некий важный артефакт. Камень. Ева вычислила это место. Им оказалась территория ничем не примечательного приморского поместья Каменный Клык. Ева знала, что язычники когда-то совершали возле Камня свои непонятные живописные обряды, ощущая исходящую от него мощь. Но они не могли знать его подлинной силы, разгадать предназначения.
        А оно состоит в том, чтобы позволить человеку стать Избранным. Так назывались люди, «преображённые» Камнем. Руслан содрогнулся от перспектив, которые открывала эта «избранность».
        Ирина с горящими от упоения глазами поведала, что Избранные вечно живут земной жизнью. Именно земной, телесной, потому что в результате первой части обряда, проведённого на Камне, душа человека оказывалась запертой в теле. Теряла связь с Всевышним. Он не призывал измученную, уставшую душу обратно к себе. Никогда.
        Наверное, утратив возможность полёта, изуродованная, отречённая от Бога, запертая в теле, душа постепенно умирала.
        А может быть, ей предстояло сгинуть, когда вершилась вторая часть действа… «Избранность, - говорила Ирина, - это не эликсир молодости, не сказочные молодильные яблоки. Это вечное, бесконечное и необратимое Пребывание».
        Чтобы тело при этом не портилось и не старилось, требовался Сакрум. Иными словами, жертва. Как раз эта роль и отводилась Марусе. Будущий Избранный, добровольно желающий перейти в эту когорту, должен дать согласие умертвить близкого человека - отдать его в качестве Сакрума.
        - Кого отдал Валик? - спросил Руслан.
        Умный, уравновешенный, образованный Валик, близкий приятель отца, - кого он позволил убить, чтобы стать тем, кем стал?
        - Вся его семья осталась в Москве, он приехал в Гагры один. Значит, Сакрумом может стать кто-то чужой?
        - Нет, - покачала головой Ирина, - не может. Но у Валика не возникло никаких проблем. Грабовой приезжал в Гагры не первый год. Там жила его любовница, кажется, Лена, которая родила ему дочь. Эта связь давно тяготила Валика, но он был вынужден ездить, давать деньги. Боялся, что эта женщина каким-то образом добёрется до его жены, всё ей расскажет. У их ребёнка была тяжёлая форма детского церебрального паралича. Четыре года, а девочка не ходила и даже не сидела. Какое будущее её ждало? Если рассудить, так это даже милосердно…
        Руслан задохнулся от ужаса и гнева.
        - Он позволил убить родную дочь? Несчастного больного ребёнка? Даже не любовницу?
        - Сакрумом может стать только кровный родственник, - промолвила Шустовская, проигнорировав его вспышку. - Впрочем, любовницу тоже пришлось убрать, чтобы не поднимала шума. Есть люди, готовые нам помогать. Поверь, их услуги очень хорошо оплачиваются. Каждый раз всё происходит тонко и виртуозно, комар носа не подточит. А ведь ситуации бывают очень разные, сложные… В общем, Валик побывал у Лены, как обычно, откупился, уехал. Пропал. Его искали, и, разумеется, не нашли. Он жил здесь, с Варей. Спустя несколько месяцев случился пожар. Двухэтажный многоквартирный домишко, где жили Лена с дочерью, сгорел дотла. Взрыв газа - жуткая штука. Пострадавших собирали по кускам, и многие части идентифицировать не удалось. Сочли, что Лена с девочкой погибли в огне. Вот и всё.
        Он сидел, совершенно уничтоженный, раздавленный. Ирина говорила обо всём так буднично, словно имела право на многочисленные зверства. Какое-то время он молчал, обессиленный и жалкий от сознания своей беспомощности, и вдруг его осенила догадка. Он вскинул голову и лихорадочно проговорил:
        - Кровный родственник! Ты сказала кровный родственник, так?
        - Так, - подтвердила Шустовская.
        - Значит, ничего не получится! Маруся не родственница мне! По крови не родня!
        Ирина улыбалась ему сердечной, почти материнской улыбкой, и ничего не отвечала.
        - Что? Что ты так смотришь?
        - Поначалу мы предполагали отвести роль Сакрума Алисе, - наконец заговорила она. - Ты ведь сказал Дубцову, что собираешься перевезти сюда семью: жену и дочь. Но уже после вашего приезда выяснилось, что Алиса не подойдёт.
        - И вы убили девочку… просто так?
        Руслану на мгновение показалось, что у него вот-вот остановится сердце. И он страстно желал этого, пусть бы только кончилась эта мука.
        - Поверь, от девчонки были бы одни неприятности, - грустно произнесла Ирина. - И потом, я же видела: она тебе в тягость. В глубине души ты рад, что её не стало, признайся.
        Он застонал, закрыл глаза рукой. А Шустовская продолжала неумолимо вколачивать гвозди в крышку его гроба:
        - Мы с тобой подолгу беседовали, помнишь? Я выяснила, что у тебя нет родственников. Родители, бабушки, дедушки умерли, братьев и сестер, даже двоюродных, нет. Соответственно, нет и племянников. Скорее всего, дальние родственники имелись, и они отлично подошли бы, но проблема состояла в том, что ты не подозревал об их существовании! Найти и выяснить, конечно, можно было, но на поиски потребовалась бы уйма времени. Это нерационально. Оставался единственный возможный вариант.
        Ирина умолкла и многозначительно глянула на Руслана.
        - Не может быть! Маруся, она ведь не… ты хочешь сказать, что она…
        - Да, милый. Именно это я и хочу сказать. И снова спасибо Вареньке: без её вмешательства твоя жена ни за что бы не понесла. Практически безнадёжный для современной медицины случай, результат неудачных первых родов. Она уже давно не пила противозачаточных пилюль, пыталась забеременеть, но у неё не получалось. Ты не знал?
        Руслан не в силах был даже головой покачать. Конечно же, он не знал.
        - Маленькая лгунья.
        - Откуда ты знаешь, что Маруся беременна?
        - Варвара видит такие вещи насквозь. Никогда не ошибается. Да не переживай ты! - Она смотрела сочувственно и жалостливо. - Вон, бледный весь, губы трясутся… Считай, и не получилось у вас ничего. Там сроку-то - около четырёх недель. Ничего не сформировано. Так, червячок.
        «Червячок. Это она о моём сыне! Или дочке». Он должен дать им убить Марусю, а вместе с ней - собственного ребёнка. Это было настолько чудовищно, что он не мог думать об этом, боясь сойти с ума. Сейчас, заставляя себя припоминать подробности, давил в себе чувства и боль, приказывая измученному мозгу думать, соображать, искать выход.
        После свершения обряда Избранный, внешне оставаясь обычным человеком, сильно меняется. Выпотрошенное тело Сакрума отправляется в землю, а перед Избранным открывается бесконечная дорога. Трансформируется его сознание, мировосприятие: произошедшее только что убийство близкого человека перестаёт восприниматься как грех, преступление, страшное зло. Ибо люди - не ровня Избранным. Их позволяется использовать, их глупо жалеть.
        Ирина говорила, что Избранный становится сверхчеловеком: не стареет, никогда ничем не болеет, отлично видит в темноте. Его невозможно убить. В нём кипит сексуальная энергия, сопротивляться которой почти невозможно. Раскрываются новые способности, доселе дремавшие и невыявленные.
        Конечно, были и, как выразилась она, «тонкости».
        Избранные могут существовать только близ Камня. От подробностей Шустовская всякий раз ловко уходила, упоминала об этом лишь вскользь. Однако Руслан без труда сложил два и два. Он отлично помнил слова Наумова о том, что жители Каменного Клыка по неясным (теперь, правда, более чем очевидным!) причинам не покидают пределов посёлка. Они обречены на существование в периметре Каменного Клыка, как в клетке зоопарка.
        Люди, желающие здесь поселиться, сами того не подозревая, становились объектом тщательного анализа. Если у человека отсутствовала перспектива стать Избранным, его либо не допускали сюда вообще, отказывая в покупке, либо, как это случилось с несчастными Давыдовыми, использовали и уничтожали. Как использовали? Например, они строили Избранным дома (по проектам местного архитектора Ильи Северского), обставляли их (с помощью дизайнерских идей Валика) и исчезали, продав новообретённое жилище местной администрации.
        Детали улаживал Дубцов и ещё какие-то граждане с подвижной совестью.
        - Но разве не было никого, кто заметил бы, что вы не меняетесь с годами? - спросил Руслан. - Пусть вы никогда не покидаете посёлка, но ведь есть же люди, которым приходится приезжать сюда по разным вопросам. Неужели они не обращают на это внимания?
        - Ты прав, есть вещи, которые невозможно игнорировать, - согласилась Ирина. - Слухи среди местного населения ходят постоянно, ты ведь и сам убедился, Наумов просветил тебя на этот счёт. Я тебе больше скажу: есть люди, которые не просто подозревают - отлично знают, что мы… не такие, как все. Нам не удалось бы этого избежать, таковы уж правила игры в современном мире. Однако эти люди молчат и будут молчать дальше, поверь. Одним хорошо платят, чтобы нас не беспокоили. Другие боятся и знают, что лучше держать язык за зубами. Можешь не переживать: нам ничего не грозит - ни преследования, ни обвинения, ни вмешательство извне. Сила Камня хранит своих последователей.
        Второй «тонкостью» Ирина назвала неспособность Избранных к деторождению.
        - Откуда тогда в Каменном Клыке дети?
        - По-разному бывает, - пожала плечами Ирина. - Чаще всего это дети, рождённые Избранными до обращения. Но бывает и так, что ребёнка… скажем так, усыновляют или удочеряют. Некоторым очень хочется иметь детей. Варваре, например, захотелось.
        - Погоди, их что, воруют?
        - Упаси Бог. Этого ещё не хватало. Рано или поздно следы могли бы привести сюда. Нет, просто покупают. Я тебе говорила. Есть люди, готовые нам помогать в разного рода деликатных ситуациях.
        - Уж куда деликатнее, - пробормотал Руслан.
        - Выросшие дети могут быть обращены, когда достигнут восемнадцатилетия. Но никто не проходит обряда в таком юном возрасте. Это нерационально, учитывая, что после обращения мы не можем покидать пределов посёлка. Дети стараются на благо общины, получают образование… Ладно, это уже детали. Схема прекрасно отработана, - деловито оборонила Ирина.
        Слегка вытянула перед собой руки и полюбовалась безупречным маникюром. Почти все пальцы были украшены красивыми золотыми кольцами: она явно неравнодушна к дорогим побрякушкам. Руслан прокручивал в голове её последние слова. Сейчас в Каменном Клыке живут около ста пятидесяти человек, обращённых в разное время. Он содрогнулся при мысли о количестве Сакрумов.
        - Неужели никто не отказался? От обращения?
        Ирина неприятно рассмеялась:
        - Я же говорила тебе о необыкновенной притягательности Избранных. Стоит хоть раз заняться с кем-то из нас сексом, как отношения с людьми покажутся пресными и скучными.
        Он промолчал, не желая её сердить, но всё же она догадалась, о чём он думает. До этого ведь может и не дойти. Практически влюбив его в себя поначалу, позже Шустовская стала ему отвратительна. Ирина слегка нахмурилась и неохотно пояснила:
        - Для сложных случаев у нас есть Варвара.
        - И что? - не понял Руслан.
        Ирина объяснила. Вспоминать об этом было так же невыносимо, как и о беременности Маруси. Задвинуть бы это воспоминание подальше, запрятать поглубже… Но сейчас он не мог позволить себе такую роскошь.
        Итак, Варвара. Дочь Евы. Как любят сейчас писать в объявлениях доморощенные маги и волшебники, потомственная ведьма. Дар, передававшийся в роду по женской линии, проявился в раннем детстве. Девочка умела останавливать кровь, вытекающую из раны, выявляла и лечила разнообразные хвори, понимала язык животных, видела события прошлого, обладала сверхъестественной проницательностью. Ева быстро поняла, что магические, как сейчас сказали бы, экстрасенсорные, способности дочери куда сильнее её собственных.
        - У нас с Варей шесть лет разницы, она моложе меня. Но её посвятили, когда ей исполнилось тридцать три. «К этому возрасту полностью раскрывается, расцветает колдовской дар», - говорила Ева. Такой она и осталась навсегда. Меня посвятили в двадцать девять. Поэтому сейчас кажется, будто она чуть старше. До посвящения мы учились, путешествовали. Я, например, несколько лет жила в Петербурге, а потом в Париже. Занималась живописью, между прочим. Говорили, у меня есть данные. Позже покажу свои картины. Чудное было время, - ностальгически произнесла Шустовская, - мир так изменился с тех пор… А Варенька - о, она умница! Всячески развивала свои способности. Обучалась медицине и психиатрии, и сейчас продолжает своё образование. Уверена, она могла бы заткнуть за пояс любого профессора. И материал для исследований и опытов богатейший. Взять хотя бы твою дражайшую супругу. - Ирина качнула головой в сторону комнаты, где спала Маруся. - Поверь, чтобы грамотно ввести человека в состояние полнейшей прострации, подавить волю, отключить разум, заставить функционировать за счёт инстинктов, требуется немалое
мастерство. Ведьма и опытнейший психиатр в одном лице - взрывоопасное сочетание. Она несколько недель нажимала на болезненные точки, расшатывала психику, размягчала мозг - и вуаля! Лёгкий завершающий штрих - и кто теперь твоя Маруся? Не то растение, не то животное. В таком состоянии она прекрасно исполнит роль Сакрума для тебя, дорогой.
        …Ночь была на излёте, постепенно начинало светать. Руслан стоял возле забора, огораживающего территорию, которая должна была стать садом. Как Маруся радовалась, как мечтала посадить здесь сливы, персики, яблони. Развести огород, кормить их с Алиской овощами с грядки…
        «Несколько недель», - небрежно бросила Ирина. Маруся так долго жила в аду! Когда это началось? Один Бог знает, что творила с ней Варвара, какие ужасы внушала, как издевалась… А он, занятый собой, погружённый в свою «влюблённость», ничего не желал замечать. Руслан вцепился в изгородь, до боли сжал руки. Искупить свою огромную вину можно только одним способом. Найти выход.
        Он с тоской вглядывался вдаль. Где-то там шла нормальная, привычная, такая желанная и недоступная теперь жизнь. Это была одна из окраин Каменного Клыка, и дальше простирались километры целины - луга, перелески, овражки. Неосвоенная земля, никаких автодорог. Ну и что, бросил бы всё и пешком отправился, будь такая возможность. Куда-то да добрался бы. Но Маруся…
        Эти земли, вероятно, тоже будут застроены: посёлок растёт, расползается уродливым чернильным пятном. Хотя, возможно, в той стороне как раз застройки и не будет. Существуют же, наверное, чёткие границы поселений? «Интересно, где проходят границы Каменного Клыка?» - подумал он.
        Границы…
        Сердце вдруг подскочило и забилось, как подстреленная птица. Он подобрался близко, очень близко… Вот оно! То, что не давало покоя!
        Руслан бросился домой.
        Глава 10
        В восемь тридцать утра он, бледный от очередной бессонной ночи, бережно усадил Марусю на заднее сиденье автомобиля. Контрастный душ и крепчайший кофе помогли взбодриться, и он чувствовал себя собранным и почти спокойным.
        Час назад проснулась жена. Он накормил её, сводил в туалет и в душ, даже духами любимыми побрызгал и волосы причесал, как сумел: собрал в хвост на затылке. Одел в брючный костюм, который сам привёз в подарок жене из Москвы. Она так радовалась тогда и удивлялась, что он точно угадал с размером…
        Теперь ничему уже не удивлялась, сидела погасшая, бессловесная. Великолепные густые волосы потускнели. Милое живое личико застыло и постарело.
        А внутри неё жило и дышало крохотное беззащитное существо. «Наш ребёнок обязательно появится на свет!» - мысленно поклялся Руслан. Стиснул зубы и вполголоса сказал:
        - Ты, пожалуйста, потерпи, Маруська. И ничего не бойся. Я с тобой.
        Она не отреагировала. Он пристегнул её ремнём безопасности, поцеловал в холодные бледные губы. Чуть помедлив, захлопнул дверцу. Снотворное вот-вот подействует. Жена, скорее всего, так и так вскоре заснула бы, но он решил действовать наверняка.
        Остаток отведённого ему времени провёл за ноутбуком. Требовалось с максимальной точностью выяснить, где проходят сейчас и проходили раньше границы Каменного Клыка. Пришлось повозиться, но информацию в итоге раздобыть удалось. Спасибо Олегу, компьютерному гению, для которого не существует закрытых сайтов, защищённых паролями баз данных и засекреченных архивов.
        Руслан не стал ничего объяснять другу. Ему и самому происходящее казалось шизофреническим бредом. Да и некогда было беседовать. К тому же это - только его битва. Отчаянный и почти безнадёжный план, созревший в воспалённом мозгу, был, вероятнее всего, невыполнимым. Но выхода не было, нужно хотя бы попытаться - ничего другого не оставалось.
        Он сел за руль и поехал к Ирине. Через несколько минут автомобиль плавно притормозил возле её дома.
        Это было, пожалуй, самое изящное строение в Каменном Клыке. Разумеется, никаких гостей в сезон Шустовская не пускала. Руслан не раз восхищался продуманностью силуэта здания, совершенством линий и пропорций. Белый оштукатуренный дом, украшенный чугунным литьём, был выстроен, по словам самой Ирины, в колониальном стиле. Он в этом не слишком разбирался. Никаких излишеств, вроде витражей, игрушечных башенок, аляповатой мозаики. Возле дома разбит сад, где растут персики и вишни.
        Беседки, фонтанчики, искусственные горки, дорожки, скульптуры… Она предполагала, что после обряда Руслан переберётся жить в этот Эдем.
        Возле дома стояла «Тойота». Либо Шустовская не ставила машину на ночь в гараж, либо уже приготовилась ехать за ним. Буквально через минуту хозяйка дома со спортивной сумкой через плечо вышла за ворота.
        На ней были тёмно-зелёные брюки, тонкая шерстяная чёрная водолазка, защитного цвета ветровка и кроссовки. Волосы гладко зачёсаны назад, уложены в строгую высокую причёску. На лице ни тени косметики. Никаких украшений, кроме золотого кулона-часов. От тщательно продуманной немаркой практичности Ирининого облика Руслана пробрала дрожь. Что в сумке? Ритуальный нож? Иные принадлежности для убийства? Увидев Руслана, женщина нахмурилась.
        - Доброе утро. Почему ты здесь? Мы договаривались, что я сама заеду.
        - Привет, - ответил он, из всех сил стараясь, чтобы голос звучал естественно. Выбрался из машины и подошёл к Ирине. - Извини, просто… Тяжело наедине с… ней. Всю ночь во дворе просидел, не спал. Подумал, какая разница, кто за кем заедет?
        Ирина слушала, пристально вглядываясь ему в лицо.
        «Если только они не умеют читать мысли».
        Но вроде бы этой способностью наделена разве что Варвара. И то неизвестно, наделена ли.
        - Да, выглядишь не очень, милый, - промолвила Ирина.
        Улыбнулась и придвинулась почти вплотную. Он заставил себя не отпрянуть и тоже выжал улыбку. Она обвила правой рукой его шею, левой принялась перебирать волосы, нежно касаясь лба и щёк. Он терпел, надеясь, что ему удаётся скрыть отвращение. Его зажатость можно было объяснить волнением, страхом, неловкостью от присутствия жены… Видимо, Ирина ему поверила, потому что спустя пару мгновений чмокнула в губы, разжала объятия и сказала:
        - Действительно, никакой разницы, кому за кем заезжать. Ты так напряжён… Потерпи, дорогой, скоро всё закончится. - Руслан вспомнил, как сам недавно тоже уговаривал Марусю потерпеть. - Мы будет очень счастливы, обещаю.
        Он снова растянул рот в улыбке.
        - Погоди, сейчас пересажу её в «Тойоту», - произнёс он и повернулся к своему автомобилю. Открыл дверцу, склонился над женой - она уже крепко спала.
        Ирина маячила за его спиной. Сделав вид, что собирается отстегнуть ремень, он обернулся через плечо и попросил:
        - Она заснула, я возьму её на руки и перенесу. Открой свою машину.
        Ирина кивнула и направилась к автомобилю. Мысленно перекрестившись, возможно, впервые в жизни понадеявшись на Всевышнего, Руслан громко вскрикнул и выругался, стараясь, чтобы в голосе прозвучали гадливость и раздражение:
        - Ё-моё, да что ж такое!
        - В чём дело? - Она остановилась и сделала шаг назад.
        Изображая смущение, смешанное с отвращением, он проговорил:
        - Она… ну, короче… В общем, сходила под себя… - И поспешно добавил: - По малому.
        Затаил дыхание, надеясь, что Ирина побрезгует проверить и поверит на слово.
        - Фу, гадость какая, - скривилась та.
        - Не знаю, как так вышло, - принялся оправдываться Руслан. - Вроде сводил с утра в туалет. Может, вернуться, переодеть по-быстрому? Подгузники можно купить…
        «Только не соглашайся! Прошу тебя, откажись!»
        Шустовская глянула на элегантные золотые часики-кулон и покачала головой:
        - Это минимум минут двадцать, а то и тридцать. Мы не можем терять время. Ничего, не барыня. Потерпит.
        - Она-то потерпит, - протянул Руслан. - У тебя клеёнка какая-то есть? Чтобы сиденье в твоей машине не замарать. Пятно же будет. А если она ещё и…
        - Об этом я как-то не подумала, - перебила Ирина и поморщилась.
        Ей было жаль портить сиденья, и она колебалась, обдумывая что-то. Он ждал, скрывая волнение и бешеное напряжение.
        - Можно поехать на двух машинах, - предложила она.
        - Давай лучше вместе, втроём? Не хочу с ней один… Будто агнца на заклание повезу.
        - Так уж и агнца! - Усмехнулась. - Совестливый мой.
        - И поговорить с тобой хочу. Спросить кое о чём по дороге. Может, что-то плотное постелить в «Тойоту»? Одеяло, или что-то ещё…
        - Едем на твоей, - решила Ирина.
        - Как скажешь, - равнодушная мина далась с большим трудом. - Свою будешь в гараж загонять?
        - Тут несколько часов постоит.
        Руслан сел за руль. Ирина, видимо, хотела возразить, но промолчала и уселась рядом, держа сумку на коленях и осторожно принюхиваясь. Заметив это, он быстро сказал, изображая заискивание:
        - Запах вроде не чувствуется? У меня ароматизатор. - Он завёл двигатель. - Можно кондиционер включить.
        - Включи, - рассеянно согласилась она.
        Шустовская не высказывала подозрений, но он не мог избавиться от ощущения, что она догадывается о его лжи. Была напряжена, думала о чём-то. Вот-вот могла заставить его остановить машину и велеть пересесть на пассажирское сиденье, уступив ей руль. Нужно срочно что-то предпринять! Он лихорадочно соображал, что именно. И почти неожиданно для себя брякнул:
        - «Опель» потом поменять придётся. Жалко, хорошая машинка. Новая почти. Но ездить на ней… - Он с сомнением покачал головой. - Можно будет устроить?
        Это был верный ход - он сразу ощутил, как спало напряжение. Ирина заметно расслабилась, закинула сумку на заднее сиденье и хохотнула:
        - Можно, не беспокойся. Купишь, какую захочешь. Что, боишься призрака на заднем сиденье?
        Он заставил себя усмехнуться, округлил глаза и в тон ответил:
        - У больших мальчиков, знаешь ли, тоже бывают маленькие страхи! И потом…
        Руслан выразительно сморщил нос. Она потрепала его по щеке и откинулась на сиденье. Он беззвучно перевёл дыхание. Первая часть плана выполнена. Всё прошло легче, чем он рассчитывал. «Бог на нашей стороне. Держись, Маруська!»
        - Как ехать-то?
        - Пока прямо, к морю. Потом свернёшь налево, проедешь вдоль береговой линии до окраины Каменного Клыка, увидишь просёлок. Это дорога к Камню.
        - Ясно. Посмотри там, в бардачке, солнцезащитные очки. Подай, пожалуйста. - Он сам удивился, как непринуждённо звучит его голос. Ирина склонилась, нашарила очки, подала ему. Со стороны посмотреть, молодая супружеская пара собралась на пикник. Она, похоже, тоже подумала о чём-то в этом роде, потому что сказала:
        - Мы с тобой отлично смотримся вместе, не находишь?
        - У меня никогда не было такой роскошной женщины, как ты.
        Автомобиль повернул, теперь по правую сторону виднелось море. Солнце заливало утренним светом водную гладь, по волнам прыгали сверкающие солнечные блики. В другое время он бы непременно залюбовался этим зрелищем.
        - Ты о чём-то хотел спросить?
        - Примерно об этом и хотел. - Он взглянул на Ирину и перевёл взгляд на дорогу. - Почему ты одна? Рядом с тобой не могло не быть мужчин. Не поверю, что ты сто с лишним лет ждала меня одного! - Он добавил в голос ревнивые нотки и испугался: не переборщил ли?
        Но она, похоже, была довольна.
        - Признаться, до обращения я вела бурную жизнь. И потом тоже не спешила остановиться на ком-то одном - это казалось скучным. Тем, кто мне особенно нравился, позволяла остаться здесь, со мной, не посвящая в свою тайну. Конечно, мои любовники старели. А потом и вовсе… умирали.
        «Уж конечно, не от долгой и продолжительной болезни, у тебя на руках», - подумал он. Не спросил, было ли ей жаль убивать своих мужчин, потому что и так знал: жалость по отношению к людям Ирине неведома. Другое дело - испорченный автомобиль.
        - Так что можешь гордиться: ты первый, с кем я решила разделить вечность.
        - Вдруг я тебе не подойду? Не боишься?
        - Я-то нет. И ты не волнуйся. Чувствую, что подойдёшь, - без тени улыбки сказала Шустовская. - Увидела и сразу поняла: это тот, кто нужен. Красивый, самоуверенный, умный. Ставит себя выше остальных. Начитанный, тонкий, но при этом лишённый сантиментов. Ты эгоист, мой милый. Собственные интересы и потребности - единственное, что имеет для тебя значение. Как видишь, понадобилось не так уж много времени, чтобы ты попытался отбросить прежние представления и понял несомненную выгоду. Пусть ты ещё не совсем разобрался во всём, пусть тебе совестно, но первый шаг сделан.
        Было больно и неприятно выслушивать это. Тем более что в её устах такая характеристика звучала как комплимент. Она разглядела, что он бесчеловечный, жестокий эгоцентрик, который печётся исключительно о своём удобстве, и это только добавило ему привлекательности в её глазах.
        - Прости моё любопытство, но мне интересно, - проговорил Руслан, желая быстрее сменить болезненную тему, - кто стал Сакрумом для тебя и Варвары?
        Она ответила не сразу, сидела и смотрела в окно. Посёлок остался позади, и теперь справа от них была морская гладь, слева - плоская унылая равнина, тут и там изрезанная оврагами. «Если не принимать в расчёт море, пейзажи средней полосы куда живописнее здешних», - подумал он.
        Автомобиль ехал по узкой пыльной дороге, переваливаясь на кочках, аккуратно вписываясь в многочисленные повороты изгибистой колеи.
        Молчание затянулось, и он занервничал. Вдруг ляпнул что-то лишнее?
        - Не хочешь, не отвечай.
        Ирина отвернулась от окна и посмотрела прямо на него. Оторвавшись от дороги, он тоже глянул на Шустовскую. Лицо её было странно плоским, безжизненным.
        - В чём дело? Что-то не так?
        - Всё так. За дорогой следи.
        Он послушно отвёл глаза, испытав при этом облегчение.
        - Хотела сказать тебе об этом позже, сейчас это может тебя немного… шокировать. Но раз уж ты спросил… Первый Избранный отдаёт в качестве Сакрума не одного человека, а несколько, числом не менее семи. У меня к моменту посвящения были живы родители, сёстры, две племянницы и престарелая тётка, сестра матери, которая тоже жила в нашем поместье. Я как ваш Иисус, который взошёл на крест за грехи всего человечества, приняла на свои плечи самое трудное.
        Руслан крепче сжал руль и с усилием сглотнул образовавшийся в горле тугой ком. Ничего не сказал. Он не желал знать подробностей. К счастью, она от них воздержалась.
        - Пожар, о котором до сих пор болтают в округе, действительно имел место, - продолжила она. - Правда, никто не знает, что он был тщательно спланирован и устроен мною, Евой и Варварой. Нам нужно было скрыть следы обряда. Всё удалось: я вернулась из Парижа, обряд был проведён, поместье сгорело. Меня, еле живую, вытащили из горящего дома. Все боялись, что я тоже умру. Но, разумеется, мне ничего не грозило. Я уже не могла умереть, если бы и захотела.
        - Ева и Варвара… сумели зачаровать столько людей? - спросил он. Сорвал с глаз очки и бросил на приборную панель. Солнце уже не било в глаза.
        - Ева никогда не была настолько сильна. А у Вари в ту пору недоставало опыта. Их попросту пришлось опоить.
        Ирина говорила совершенно спокойно, словно речь шла не о её семье, а о… Он не знал, с чем сравнить. О чьей гибели можно говорить так безучастно?
        - А Варвара? Кто мог стать её Сакрумом? У неё ведь никого не было, кроме матери. Или она… родила для этого ребёнка? - Мысль о женщине, способной родить, чтобы чуть позже хладнокровно убить своё дитя, не помещалась в голове.
        - Нет-нет, Варвара, как и я, никогда не рожала, - успокоила его Ирина. - Сакрумом стала Ева.
        В её голосе звучало какое-то чувство, но Руслан не мог уловить, какое. Раньше она говорила об этой женщине с восторгом, несомненным уважением, признательностью. Сейчас ничего этого не было. Недоумение? Досада? Во всяком случае, что-то сродни этому.
        - Но ведь Ева открыла тайну Камня и Ключа, она была у истоков… Получается, открытие убило её саму?
        - Это нередко случается, - заметила Шустовская. - Бывает, учёный додумается до чего-то, а потом вдруг ему взбредёт в голову, что его «эврика» может принести человечеству вред. Так и Ева. Поняла, что дарует Камень, но так и не приняла его величия. Стала считать проклятием. - Она рваным, марионеточным жестом пригладила и без того гладкие волосы. - Во мне видела монстра, чудовище. Я некоторое время жила в посёлке, в доме Евы и Вари. Больше негде было. Нам только предстояло обустроить наше славное местечко. Вскоре я построила собственный дом, тот самый, в котором живу теперь.
        - Прекрасный дом, - вполне искренне похвалил Руслан.
        - Разумеется, его приходилось реконструировать, осовременивать… Так вот, мы с Варварой мечтали, строили планы. Она, правда, после моего посвящения уехала в Европу. Я говорила, ей было чем заняться, и средства для этого имелись. Денег, которые я унаследовала, и которые приобрела позже… Их хватало с избытком. Но пока мы думали и мечтали, Ева за нашей спиной, втайне искала способ избавиться от Камня, уничтожить меня! - Ирина заговорила зло, нервно. - Ударилась в глупую веру. Обложилась книжонками, понавесила всюду распятий да икон. Молилась беспрестанно, плакала ночами. Всё прощения просила… Раньше сама хотела стать Избранной, а теперь только и грезила, как бы помереть и не дать своей смертью Варваре, как она выражалась, осквернить душу. О самоубийстве думала, но, видно, боялась греха. А сама по себе не помирала и не помирала! - Она хлопнула себя ладонями по коленям и сухо засмеялась. - Так и дождалась приезда Вареньки…
        Шустовская внезапно оборвала свою речь и, вытянув руку, указала на дорогу:
        - Ещё немного - и тормози. Приехали.
        Руслан автоматически нажал на тормоз, повёл глазами вправо и увидел серый каменный пласт на короткой ножке-подставке. Через пару метров дорога обрывалась, будто её отрезали ножом. Дальше пути не было.
        Пришла пора действовать. Он перевёл дыхание, закусил губу и до отказа выжал педаль газа.
        Глава 11
        Прошлой ночью Олег, не задавая лишних вопросов, скрупулезно прочертил по картам и схемам границы поселения, которые, кстати, оставались неизменными на протяжении последних двух сотен лет, и отправил файлы Руслану.
        Он внимательно изучил их, постаравшись запомнить все ориентиры в той стороне, где расположен мыс Каменный Клык, и рассчитать расстояние от него до ближайшей границы посёлка. Сложность состояла в том, что он понятия не имел о состоянии местных дорог, да и вообще не знал, проложены ли они там, возле мыса. К Камню-то дорога ведёт, в этом сомнений не было, а вот дальше… Скорее всего, ехать придётся напролом, прямо по лугу. Разумеется, на пути могли встретиться ямы, овражки, ещё какие-то препятствия. Имелся также самый неприятный вариант: границы Каменного Клыка могли быть перегорожены. Можно было проверить всё это, съездив к обрыву ночью. Но Руслан побоялся.
        Если каким-то образом Шустовская узнает, что он успел здесь побывать, может заподозрить неладное. А узнает она точно: не стали же для неё секретом его прежние вылазки - к Наумову, на кладбище.
        Он ругал себя, что ни разу не побывал здесь раньше. Как можно быть таким идиотом?! Даже после смерти Алисы и сам не поехал посмотреть, что за мыс, и Марусе запретил. Решил, что ни к чему бередить рану. Съездил бы - и теперь не пришлось бы терзаться сомнениями: сумеет ли проехать, как запланировал, или это пустые надежды.
        Ведь если возможности для такого манёвра не будет, выход останется только один. Направить автомобиль в сторону обрыва, разогнаться как следует и… Не такая уж он скотина, как представляет Шустовская, чтобы спасать свою шкуру за счёт жены и собственного ребёнка. Хотя, конечно, никакое это было бы не спасение. Скорее, наоборот.
        Если автомобиль рухнет в море, Ирине уцелеть не удастся, это главное. Им с Марусей, скорее всего, тоже. Но она, по крайней мере, умрёт во сне. Ничего не поймёт и не почувствует. И уйдёт человеком, а не Сакрумом.
        Гибель в морской пучине была крайним, самым страшным вариантом развития событий. И хотя внутренне Руслан был готов и к нему, всё же решил бороться.
        План был прост и безыскусен. Он собирался обменять Ирину на Марусю. Хотел подогнать машину к самой границе и угрожать, что пересечёт её. Надеялся, что Шустовская запаникует, «расколдует» Марусю и позволит им двоим уйти. А сама пусть возвращается обратно.
        Он видел и слабые места, и очевидную слабость, и детскую наивность своего плана. Но ничего другого не приходило в голову.
        Руслан заблокировал двери автомобиля, и бросил машину вперёд, минуя Камень.
        - Эй, я сказала - остановись! Куда разогнался? - громко произнесла Ирина.
        В её голосе прозвучала лёгкая тревога: она пока не поняла, что он сделал это нарочно. Впрочем, догадалась быстро: и по тому, что он не потрудился ответить ей, прибавив скорость, и по той отчаянной решимости, с которой припал к рулю.
        - Что ты делаешь? - закричала она. - Тормози немедленно!
        Он снова промолчал, и Ирина не стала больше тратить сил на вопли. Уже догадалась, что он собирается делать, и чем ей это угрожает. Резким движением отстегнула ремень безопасности и принялась колотиться в дверь. Руслан не стал мешать ей, зная, что она не сможет выбраться. Даже если каким-то чудом разобьёт окно. Пока будет бить, пока вылезать - они доберутся до границы.
        Быстро оставив безуспешные попытки открыть дверцу, Шустовская, тяжело дыша, повернулась к нему. Он бросил на неё беглый взгляд, против воли отметив, что и такая - разъярённая, перепуганная, - она потрясающе хороша. Это, однако, не помешало ему мысленно пожелать ведьме провалиться в тартарары.
        - Чего ты добиваешься? - прорычала она.
        Ехать приходилось наугад, почти вслепую: следить за дорогой, при этом наблюдая за Ириной. «Опель» угодил колесом в яму. К счастью, не глубокую. Их тряхнуло, Руслан от неожиданности прикусил язык, но почти не почувствовал боли.
        - Обмен, - сквозь зубы проговорил он. - Ты сделаешь так, чтобы Маруся пришла в себя и отпустишь нас. А я отпущу тебя.
        Шустовская зло расхохоталась.
        - Глупец! Какой глупец! - Она взялась за голову, потом внезапно вскинула и заломила руки. - Ты что, ничего не понял? Я не сумею сделать её прежней! Это может только Варвара! Если ты прямо сейчас выберешься за пределы Каменного Клыка, твоя клуша долго не продержится. Лучше давай вернёмся и…
        - Никаких возвращений! - отрубил он. - Забудь.
        - Тогда я ничем тебе не помогу! - выкрикнула Ирина. - Когда до тебя дойдёт: она навсегда останется глупым животным, пока жива Варвара! Ты не спасёшь её! Этого не исправить! - Она понизила голос и принялась убеждать его: - Послушай меня, ты растерян. Это как перед свадьбой: прежняя жизнь кончается, а в новой неизвестно, что будет.
        Ирина говорила торопливо, отчаянно. Он старался не слушать её, сосредоточившись на дороге. Казалось, голова сейчас взорвётся от напряжения.
        - Я скажу, что тебя ждёт! Прекрасная, насыщенная жизнь. Будет всё, что пожелаешь! Ни тупой борьбы за существование, ни страха перед смертью и бедностью! Вдумайся: никаких проблем, никаких болезней! Что такое люди? В конечном итоги они обречены превратиться в гниющие куски мяса, разлагающиеся в тесной яме! А перед тем, как сдохнуть, долгие годы стареют, дряхлеют, корчатся от боли. Тело сморщивается, становится слабым, дряблым, неуправляемым. Разве старики с их слюнявыми ртами, трясущимися руками, недержанием мочи, седыми патлами - не отвратительны? А разум?! То, что отличает людей от животных? Он становится слабым, мозги - неповоротливыми. Некоторые попросту сходят с ума! Посмотри на Марусю! Вспомни свою бабку! Я же знаю, как ты боишься этого!
        Он едва не выпустил руль от неожиданности. Был уверен, что никогда никому не говорил о своём страхе. Но, выходит, из него это всё же вытянули…
        - Да, да, мне многое известно! - она заговорила ещё быстрее. - Это сейчас неважно. Важно то, что тебе больше не будет грозить ничто: ни безумие, ни боль, ни смерть. Ты всегда будешь молод, красив, богат, здоров. Сможешь читать, ездить на красивой машине, заниматься любовью, слушать музыку, есть вкусную еду и пить изысканные напитки. Займёшься чем-то, на что не хватало сил и времени. Может, напишешь книгу. Или станешь писать картины, как я! Захочешь строить, разводить сады, заниматься дизайном - пожалуйста! Обещаю, ты будешь доволен и счастлив…
        - Счастлив?! Разве мертвец может быть счастлив? - заорал он. - Вдумайся, что такое ваша жизнь? Из чего она состоит? Ты сама не понимаешь, что давно мертва! Знаешь, как я догадался, что с тобой что-то не так? Ты сказала, я «чувствительный». Дело не в этом! От тебя воняет! Чудовищный, трупный запах не перебить духами!
        - Ложь! - прошипела она.
        - Это правда, и ты это знаешь! И Ева знала, потому и хотела уничтожить Камень! Ваши души умерли, они разлагаются внутри ваших тел и смердят! Вы не Избранные! Вы Проклятые! - исступлённо кричал Руслан.
        Машину бросало из стороны в сторону, тело гудело от напряжения, ногу свело судорогой, пот заливал глаза, но он не обращал внимания.
        - Заткнись! - завизжала Ирина и бросилась на него, как разъярённая кошка.
        Вцепилась в волосы, расцарапала длинными острыми ногтями лицо, едва не повредив глаза. Он попытался заслониться от неё правой рукой, но ничего не вышло. Шустовская висела на нём, хрипела и извивалась, горячее дыхание обжигало щёку. Зловоние стало почти непереносимым. Он видел оскаленные зубы, словно она собиралась укусить его за горло. Руслан коротко ударил её локтем, попав куда-то в область солнечного сплетения. Она охнула и на миг ослабила напор. Воспользовавшись этим, он выбросил вперёд кулак и изо всех сил ударил её в лицо.
        Голова женщины дёрнулась в сторону, Ирина обмякла на сиденье.
        Глаза были закрыты, она не шевелилась. Он прекрасно знал, что не сумеет причинить ей серьёзного вреда, и она вот-вот придёт в себя. Однако удар на какое-то время оглушил её, и это позволило ему выровнять машину, глянуть на навигатор. До границы Каменного Клыка оставалось совсем немного.
        Ирина пришла в себя гораздо быстрее, чем он надеялся, и сразу же возобновила попытки остановить его. На этот раз не стала тратить время на атаку, попыталась вывернуть руль и остановить машину. Занятые борьбой, они не заметили, что «Опель» несётся к краю неглубокого оврага с довольно крутым склоном.
        Почувствовав, что автомобиль проваливается в пустоту, он хрипло закричал. Ирина тоже завопила, и дальше уже ни он, ни она ничего не сознавали. Машина, подпрыгивая и сотрясаясь, летела на дно оврага. На дне его росли несколько развесистых деревьев, и «Опель», уже никем не управляемый, на полном ходу боком врезался в одно из них и безжизненно замер.
        Руслан очнулся почти сразу после остановки автомобиля. Голова разламывалась, при каждом движении отзываясь слепящей волной боли. Откуда-то доносился тихий жалобный стон. Маруся? Он приоткрыл глаза, поморгал, разгоняя противную серую пелену. Накатила тошнота, и он судорожно сглотнул тягучую вязкую слюну. Повёл глазами вправо и увидел Ирину.
        Её швырнуло грудью на приборную панель, и теперь она лежала неподвижно, как сломанная игрушка, вывернув голову в сторону под невозможным углом. Высокая причёска растрепалась, волосы свесились на лицо, закрыв его, словно шторой. Всё тело было усыпано осколками: удар пришёлся на её сторону. Окно разбилось, и в проёме, как коричневые корявые руки, торчали ветки. Лобовое стекло тоже треснуло, но выдержало.
        Он попытался пошевелиться. С облегчением обнаружил, что руки и ноги двигаются, разлепил непослушные губы и позвал жену. Сначала шёпотом, потом громче. Маруся молчала.
        Руки слушались плохо, и отстегнуть ремень удалось не с первой попытки. Выпутавшись, он медленно обернулся. Голова была будто стеклянная: казалось, может разбиться при любом резком движении. Маруся сидела, накрепко пристёгнутая ремнём, свесив голову. Он потянулся всем корпусом, вытянул руку и осторожно коснулся её.
        - Маруся! - позвал он снова.
        В этот момент случились сразу две вещи. Снова раздался едва различимый стон - и Руслан понял, что жена жива. А потом его цепко схватили за протянутую к ней руку.
        Шустовская метнулась вперёд так резво, что это казалось нереальным. Только что лежала безжизненной куклой, и вдруг выпрямилась, развернулась к нему и вцепилась в предплечье. Он охнул и уставился на неё.
        Красивое лицо Ирины было разбито, исцарапано, залито кровью. Она с ненавистью смотрела на него правым глазом. Из левого торчала острая обломанная ветка.
        - Что, хороша? - ухмыльнулась она, и лицо её перекосилось. Палка в глазу шевелилась в такт словам. Руслана снова замутило. - Ничего, мелочи. Заживёт.
        При этих словах у него в мозгу вспыхнуло: выходит, мы не пересекли границу? Но в какую сторону теперь двигаться? Где она, эта черта, за которую не распространяется сила Камня?
        - Тебе… не больно? - сам не зная, зачем, спросил Руслан. Было так странно сидеть и разговаривать с ней после всей этой борьбы, криков, аварии.
        - Я же говорила: нет боли. Нет смерти. - Ирина слегка ослабила хватку, осознав, что он не пытается вырваться и вообще ничего не предпринимает. - У тебя ничего не вышло! - её ликующий голос вдруг стал звучать так, будто в речевом аппарате что-то сломалось. Она разговаривала не своим, каким-то деревянным голосом с эхом и призвуками, словно хором произносили слова сразу несколько человек. - Тебе нас не одолеть!
        - Нас? Что ты хочешь этим…
        - Твоя жёнушка, похоже, откинула копыта! - Шустовская наклонилась, грубо отбросила его руку, оттолкнув Руслана к окну.
        И потянулась к Марусе. Очевидно, собиралась приподнять ей голову, проверить, действительно ли она мертва. Но когда ладонь её оказалась возле заднего сиденья, что-то произошло. Раздался сухой звук, похожий на слабый треск статического электричества, и Шустовская взвыла, быстро отдёрнув руку.
        Он уставился на её кисть. Кончики пальцев словно обуглились, почернели, а сами пальцы стали коричневыми, скрюченными, покрылись уродливой сеткой трещин. Ирина перестала кричать и только глухо стонала, баюкая свою руку. Очевидно, ей всё же было больно.
        Руслан догадался, в чём дело. Ему больше не нужно было искать границу: она проходила совсем рядом. В нескольких сантиметрах. Маруся оказалась за её пределом, но пока была жива. Изранена - возможно. Всё в том же состоянии - скорее всего. Но жива! Ирина сама говорила, что она может прожить за пределами Каменного Клыка какое-то время.
        А вот сама Шустовская не продержится там и минуты. Однако сейчас она по эту сторону. В безопасности. И скоро раны её затянутся сами собой. Руслан скрипнул зубами от бешенства: если бы машина отлетела всего на несколько метров дальше…
        Всё это пронеслось в его сознании за считанные секунды. Видимо, в это короткое мгновение Ирина подумала о том же самом. Вздёрнула подбородок и посмотрела прямо ему в лицо уцелевшим глазом. Щёку перечёркивала большая глубокая ссадина, бровь была рассечена, нос разбит. Окровавленные губы шевельнулись, словно она хотела что-то сказать или улыбнуться. Это была жуткая, жестокая женщина, которая сломала ему жизнь, но на долю секунды ему захотелось пожалеть её и успокоить.
        Они двинулись одновременно, но он оказался чуть быстрее. Свирепо ощерившись, она бросилась к нему, но опоздала. Руслан выбросил перед собой руку и, не успев задуматься, что делает, вогнал торчащий в её глазу обломок палки ещё глубже. От неожиданности она отшатнулась, заверещала, вскинула руки к лицу.
        Он разблокировал автомобиль, отстегнул её ремень, стремительно распахнул дверцу, выскочил наружу и, обхватив сопротивляющуюся Ирину обеими руками за плечи, выволок из покорёженного «Опеля».
        Наверное, ему удалось проделать это достаточно легко ещё и потому, что схватив Шустовскую, он сильно сдавил её израненную кисть. Это вышло случайно, но, видимо, он причинил ей настолько острую боль, что на какое-то время она совершенно потеряла способность действовать. Оказавшись снаружи, обезумевшая, визжащая Ирина, уже не делая попытки напасть на него, попробовала вырваться, выбраться из оврага. Однако Руслан, воодушевлённый своей маленькой победой, не дал ей такой возможности.
        Продолжая крепко удерживать женщину, он изо всех принялся толкать её по направлению к той стороне, где, по его мнению, проходила невидимая граница. На дне оврага было сыро, и он поскользнулся, едва не упал, но умудрился удержать равновесие. Ирина шлёпнулась на землю, но Руслан тут же рывком поднял её, шарахнув спиной о гладкий бок автомобиля. Шустовская захрипела и пнула его ногой по голени.
        Боль взорвалась белой яркой вспышкой, но он не разжал рук, только крепче вцепился в Ирину. В слепой надежде спастись она цеплялась за росшие тут и там кустики, но тонкие ветки, ломаясь, оставались у неё в руках, а сама она приближалась к запретной черте.
        Откуда у неё энергия, чтобы так яростно сопротивляться? Он был крупным и мускулистым, а она всегда казалось ему хрупкой. Руслан и представить себе не мог, насколько она вынослива и сильна. Сам он был на пределе: к почти невыносимой боли в голове и головокружению прибавилась боль в ушибленной ноге. «Господи, дай мне сил! Больше ни о чём не попрошу тебя, только помоги одолеть…»
        Чувствуя, что может грохнуться в предательский обморок или ослабить хватку, он взревел и сгрёб Шустовскую в охапку, как пылко влюблённый. Оторвав Ирину от земли, сделал несколько шагов, пока не споткнулся и не упал. При падении руки его разжались, и она выскользнула из его объятий и вскочила на ноги.
        Только это уже не могло её спасти.
        Он понял это сразу же, услышав знакомый треск: будто заискрила розетка. Руслан отполз от лежащей подле него Ирины и, не в состоянии отвести взор, смотрел на то, что с ней происходило.
        Это было одновременно просто и жутко. И очень быстро. Её прекрасное тело стало оплывать, как тающая свеча. Сам воздух за пределами Каменного Клыка был для неё губителен и, соприкасаясь с ним, Ирина словно окуналась в разъедающую её кислоту и истошно вопила от невыносимой боли. Что-то пожирало её плоть, которая становилась коричневой, отвратительной на вид, и растворялась.
        Крики скоро прекратились: её голова исчезла раньше всего остального. «Теперь ей нечем вопить!» - мелькнувшая мысль вызвала у Руслана приступ истерического хохота, и он хрипло закаркал, а потом зашёлся в приступе кашля.
        Агония продолжалась. Обезглавленное тело Ирины какое-то время продолжало нелепо дёргаться в жутком подобии танца, размахивать руками, вертеться во все стороны, месить кроссовками рыхлую землю. Руслан, наконец, сумел закрыть глаза, точно зная, что эта картина навеки отпечаталась в его мозгу.
        Спустя несколько минут он решился разомкнуть веки, хотя больше всего на свете ему хотелось упасть и провалиться в сон без сновидений. А ещё лучше - потерять сознание.
        От Ирины Шустовской осталась лишь небольшая кучка вещей, сиротливо лежащих на грязной мокрой земле. Он кое-как поднялся на ноги и подошёл ближе. Опасливо поворошил одежду носком ботинка. Ничего не произошло.
        И в эту секунду раздался слабый голос. Маруся звала его из машины.
        Он бросился обратно, позабыв о боли и слабости, и в два прыжка очутился возле автомобиля. Рванул на себя дверцу и увидел её, скорчившуюся на сиденье.
        Жена смотрела на него ничего не понимающими, широко раскрытыми глазами. Взгляд был растерянным и жалобным, в нём плескался страх. Он стоял, покачиваясь, тяжело опираясь на многострадальный «Опель», и глядел на Марусю.
        Хотелось сказать ей что-то важное, но слова застревали в горле, мешали дышать.
        - Что случилось? Мы попали в аварию?
        Он молчал. В голове мелькали обрывки фраз и мыслей, которые как кусочки пазла или детали головоломки складываясь в ясную картину.
        «Она навсегда останется глупым животным, пока жива Варвара!»
        Наверное, любое заклятие, как и гипноз, и кодирование, действует только до тех пор, пока жив тот, кто его наложил. Маруся жива, она очнулась - и это означает, что Варвары больше нет. Как нет и Ирины. И всех остальных про`клятых.
        «Тебе нас не одолеть!» - когда-то вырвалось у Шустовской.
        Нас! Члены общины существуют, пока существует Ирина. Королева, матка в улье или муравейнике - вот кем она казалась ему. Но, оказывается, Первая Избранная была для жителей посёлка кем-то гораздо большим, чем просто предводительница.
        Он вспомнил, как мама рассказывала ему, что у неё на руках в детстве были бородавки. Семьдесят две штуки. Она пыталась сводить их всеми возможными способами, но ничего не помогало. Их становилось только больше. А потом она намазала каким-то сильным средством всего одну бородавку. И неожиданно сошла не только она, но и все остальные. Потемнели и отпали. Она случайно уничтожила что-то вроде корня.
        Сегодня он умертвил Ирину, и мог головой ручаться, что в Каменном Клыке больше никого не осталось.
        - Где мы? Ты ранен? - продолжала спрашивать Маруся, но он по-прежнему не мог ей ответить. Глазам стало горячо, он моргнул и почувствовал, что по щеке заструилась влага, а хватка, сжимающая горло, ослабла.
        - Руслан? Что с тобой? Ты плачешь?
        - Не знаю, - почему-то шёпотом ответил он. - Может быть. Маруська, ты… ты ничего не помнишь?
        Она неуверенно смотрела на него, потом нахмурилась, послушно стараясь припомнить, что с ней происходило.
        - Помню… похороны, - медленно выговорила она и прикусила губу. На лицо легла тень, и она судорожно сжала руки. - Потом… дни шли и шли, и я как будто спала. Готовила, прибиралась, делала что-то… совсем неважное. А ты был где-то, но я тебя так редко видела.
        От последних её слов в груди у Руслана болезненно заныло.
        - А после я не помню, - договорила Маруся. - Как мы здесь оказались? Какой сегодня день?
        Он забрался в салон. Она подвинулась, и он уселся рядом. Обнял жену, как будто хотел вобрать её всю, без остатка, растворить в себе. Она приникла к нему худеньким, дрожащим телом, спрятала голову у него на груди и больше ничего не спрашивала. «Какая она маленькая… Как ребёнок. Ребёнок! - пронзило его. - Она не знает о малыше!»
        Он осторожно повернул к себе лицо своей любимой и прижался губами к её губам. Его накрыла огромная волна такого всеобъемлющего блаженства, что он даже испугался, потому что не знал, что теперь делать с этим невиданным диковинным ощущением.
        - Маруська! - пробормотал он, обращаясь скорее к себе, чем к ней. - Это хорошо, что ты не помнишь. Я буду помнить за нас двоих. И больше никогда, никому не позволю забрать вас у меня.
        Эпилог
        «Российский Новостной портал», 14 ноября.
        «Второй день сводки новостей начинаются с загадочного происшествия в посёлке Каменный Клык на побережье Азовского моря. Напомним, что вчера, 13 ноября, из прибрежного посёлка в одночасье пропали все жители старше восемнадцати лет. Число их по предварительным данным может достигать ста сорока человек. В покинутых домах обнаружили пятерых малышей в возрасте до семи лет, троих детей младшего школьного возраста и двух подростков. Все они сейчас госпитализированы в состоянии глубокого шока, их имена в интересах следствия не разглашаются.
        О случившемся заявили молодые супруги Руслан Камалов и Марина Авдеева, которые около двух месяцев назад приобрели дом в Каменном Клыке. На них уже успело обрушиться несчастье: трагически погибла дочь Авдеевой, Алиса. Девочка похоронена на местном кладбище.
        По словам господина Камалова, они с женой решили съездить на место её гибели, он не справился с управлением, и автомобиль упал в овраг. Добравшись до дома, они обнаружили загадочное исчезновение жителей и вызвали полицию. В настоящее время супруги находятся в больнице, под наблюдением специалистов.
        У мужчины обнаружено сотрясение головного мозга, а также многочисленные ушибы и ссадины. Состояние его является стабильным.
        Состояние здоровья Авдеевой также не внушает опасений, однако врачи настаивают на госпитализации и более детальном обследовании, поскольку женщина находится на втором месяце беременности. Камалов отказался покинуть супругу и круглосуточно находится рядом с ней.
        Как отмечает в официальном комментарии…»
        Газета «Зазеркалье», 14 ноября.
        «Разгадать тайну Города Мёртвых, как окрестили в прессе Каменный Клык, специалистам пока не удаётся. Как, впрочем, и тайны других городов и посёлков, которые постигла похожая участь. При взгляде на пустынные улицы Каменного Клыка, на покинутые дома, безлюдные магазины и кафе приходит на ум цитата из романа «Короля Ужасов» Стивена Кинга под названием «Салимов Удел»: «В центре города до сих пор стоят дома и несколько небольших зданий делового характера… Кое-где мебель увезли, но почти во всех домах обстановка сохранилась, словно всех горожан средь бела дня унёс сильный ветер. В одном доме полностью накрыт к ужину стол… В другом оказались откинуты одеяла в спальне. В местном магазинчике на прилавке нашли рулон ткани, а в окошке кассового аппарата оказалась выбита стоимость…»
        Да-да, именно так: людей, как говорится, словно ветром сдуло! Легко представить себе, что жизнь бурлила в Каменном Клыке, но сейчас она покинула это место. Время от времени такое случается в разных уголках земного шара: жители бесследно исчезают, и целые поселения превращаются в города-призраки. Учёные пока не нашли объяснения этому удивительному феномену.
        Полицейский, который одним из первых попал в посёлок, пожелавший по понятным причинам сохранить инкогнито, поведал нашему корреспонденту: «Никогда раньше не видел ничего подобного! На стульях, диванах и в креслах кучками лежала одежда: халаты, брюки, шорты, блузки… Создавалось впечатление, что там за минуту до своего исчезновения спокойно сидели люди. В одном доме в кровати мы обнаружили две укутанные одеялом пижамы, рукава одной из них покоились поверх одеяла… Всё это крайне странно и необычно».
        Полицейские и представители других спецслужб разводят руками: пока нет никаких зацепок, которые могли бы помочь понять, что произошло. Впрочем, как выяснилось в приватных беседах с жителями соседних посёлков, Каменный Клык и раньше был окутан тайной. Например…»
        Авторский блог Елены Уваровой, 15 ноября.
        «…и я решила взглянуть на упоминаемый в сводках новостей мыс Каменный Клык. Моё внимание привлёк большой каменный пласт серого цвета на короткой ножке, который кажется вросшим в землю. Плоский камень вызывает в памяти дольмены - загадочные творения человеческих рук, назначение которых по сей день неизвестно науке.
        Но, скорее всего, этот камень сотворила природа, люди тут ни при чём. Интересно, что воздух возле него кажется наэлектризованным, и находиться возле него неприятно. На ощупь камень тёплый, что, несомненно, очень необычно, учитывая довольно холодную погоду. Конечно, он никоим образом не связан с событиями в посёлке, но мне почему-то думается, что…»
        Канал «Вся Россия», программа «Время новостей»,
        15 ноября.
        «Внимание всего мира по-прежнему приковано к скромному посёлку на Азовском море. Загадочное происшествие в Каменном Клыке продолжает обрастать новыми подробностями. В настоящее время полиция, которая ни на шаг не продвинулась к разгадке тайны, тщательно исследует документы пострадавших, а также документацию, обнаруженную в администрации поселения. Официальные источники отказываются комментировать найденные бумаги, однако, по непроверенным данным, в них немало весьма загадочных несоответствий. Так, судя по ряду документов, некоторым жителям посёлка должно было исполниться сто лет и даже более. Кроме того…»
        «Телеканал номер один», новости, вечерний выпуск,
        17 ноября.
        «…пока остаётся неясным. Однако после вчерашнего показа в эфире детей, выживших после происшествия в Городе Мёртвых, в отделение полиции города Смоленска обратилась гражданка Скобелева (здесь и далее имена и фамилии изменены). По заявлению Скобелевой, она узнала в одном из детей своего сына Дмитрия. Шесть лет назад женщина была лишена родительских прав в отношении ребёнка, которому на тот момент исполнилось три года. Дима был передан в детский дом, откуда бесследно исчез по прошествии нескольких месяцев при невыясненных обстоятельствах. О дальнейшей судьбе сына Скобелевой ничего не было известно. Женщина пояснила нашему корреспонденту, что, встав на путь исправления, пыталась разыскать ребёнка, но поиски успехом не увенчались.
        Как оказалось, такая ситуация действительно имела место в данном детском доме. В подробностях предстоит разобраться следствию. В частности, будет проведена генетическая экспертиза, в ходе которой установят, являются ли пропавший Дима Скобелев и ребёнок, найденный в Каменном Клыке, одним и тем же лицом».
        Программа «События и факты», экстренный выпуск,
        18 ноября.
        «…была предпринята накануне. Местное кладбище привлекло к себе внимание следственных органов в ходе изучения поселковой документации.
        Кроме того, во время беседы с Русланом Камаловым выяснился заинтересовавший следствие факт. Мужчина пояснил, что посещая могилу приёмной дочери, обратил внимание на то, что часть кладбища по непонятным причинам перегорожена забором.
        Исследование закрытой части кладбища повергло сотрудников полиции и спецслужб в шок. Сразу же выяснилось, что здесь производились незаконные захоронения. Уже в первый час были обнаружены двадцать восемь могил, в настоящее время поисковые работы продолжаются. Новые подробности обнаруживаются ежечасно. В некоторых могилах находятся сразу несколько тел.
        Предстоит установить возраст захоронений и выяснить…»
        «Телеканал номер один», новости, ночной выпуск,
        20 ноября.
        «…ужасающие подробности. К настоящему моменту обнаружены восемьдесят девять захоронений, в которых погребены свыше ста восьмидесяти тел. Более тщательные исследования ещё предстоят, однако уже сейчас очевидно, что тела, находящиеся в разной степени разложения, были захоронены в разное время.
        Это опровергает предварительную версию о том, что на территории кладбища обнаружились пропавшие жители посёлка Каменный Клык. Их судьба по-прежнему остаётся неизвестной.
        Кто все эти люди, тела которых продолжают обнаруживать и сейчас, в минуты нашего эфира, следствию только предстоит выяснить. На детальное исследование тел и определение характера смертей могут уйти недели и месяцы. Пока же нам остаётся лишь теряться в догадках и строить самые зловещие предположения о том, что на самом деле творилось в Городе Мёртвых…»