Библиотека / Фантастика / Русские Авторы / ЛМНОПР / Ночкин Виктор : " Темные Пророчества " - читать онлайн

Сохранить .

        Темные пророчества (сборник) Виктор Ночкин
        В этом сборнике пять повестей и рассказов фэнтези. Пять миров, пять историй, пять загадок.
        Виктор Ночкин
        Темные пророчества
        Ночь, дождь, город
        Клариссе было не по себе. Скорей всего, из-за дождя… А может, виноват Гвенлин? Кларисса нарочно убралась подальше от его логова, чтобы не видеть и не вспоминать. Гвенлин… Именно Гвенлин сделал ее такой, какова она нынче, подарил новую жизнь, избавил от прозябания в унылом родительском доме… и никогда не забывает напоминать об этом. Да… Подарил новую жизнь? Да жизнь ли?
        Вот позавчера нагрянул… как обычно, веселый, улыбающийся, в щегольском наряде. Прикатил в собственной карете с глухими черными шторками на окнах. Следует отдать Гвенлину должное - он не боится путешествовать днем. Не боится нанимать кучера… Он много чего не боится… не то, что Кларисса, которая забилась в темную нору и покидает дом лишь по ночам и не чаще, чем раз в неделю.
        Дождь тогда уже лил вовсю, поэтому Гвенлин покинул темное нутро кареты без опаски и, аккуратно переступая изящными башмачками через лужи и грязь, вошел в клариссин дом.
        - Ты никак не приведешь жилье в порядок! - вместо приветствия.
        Кларисса пожала тощими плечами. Никак не приведет. Точно. Никогда. Повсюду пыль, под ногами груды хлама, мебель рассохлась, углы заплетены паутиной. И что с того? Она большую часть суток проводит в подвале… впрочем, и там не лучше - разве что пыли поменьше. Девушка прекрасно знает, что Гвенлин живет в чистеньком особняке, у него уютно и мебель новая, по последней моде.
        - Кларочка, так нельзя! - без укоризны, наставительно, с прежней белозубой улыбочкой.
        Отставил стройную ногу, правой рукой картинно оперся о спинку стула. Изящный кавалер. Именно таким он впервые явился перед ней… и сейчас хорош. А она - замухрышка в грязных лохмотьях. Тощая, бледная, волосы стянуты на затылке тряпочкой. Два года назад выглядела получше, но все равно - замухрышка. Золушка из сказки. А Гвенлин - прекрасный принц.
        - Кларочка, ты же знаешь, что я питаю к тебе отцовские чувства… в некотором роде. Мне больно видеть, как ты губишь себя!
        Что хуже всего - он, возможно, говорит совершенно искренне насчет отцовских чувств. Кажется, Гвенлин в самом деле пожалел деревенскую дурочку… тогда, два года назад. Ей было шестнадцать, отец, овдовев, женился на пышной блондинке, у которой была собственная дочь. И впрямь - история Золушки. Сводная сестрица, годом старше Клариссы, тоже пышная и тоже блондинка, пользовалась успехом, а угрюмая младшенькая… ну, Золушка, точно. Ей постоянно казалось, что отец больше не любит ее, что забыл маму… с этой визгливой толстухой. Должно быть, Кларисса с самого начала была груба с мачехой и сестрицей, чего же удивляться, если семья стала платить тем же… И тут возник Гвенлин - изящный, улыбчивый, остроумный… и главное, понимающий. Клариссу никто не понимал так, как этот милый кавалер. Он всегда появлялся лишь после заката - так романтично! Сперва Кларисса отнеслась настороженно к этому франту, не верилось, что столь симпатичный кавалер по-настоящему интересуется угрюмой девчонкой. Но Гвенлин терпеливо сносил ее колкости, улыбался неуклюжим остротам… Кларисса привыкла, а когда он не являлся - тосковала. Часами
высматривала, высовываясь из окошка едва ли не по пояс - не мелькнет ли внизу нарядный камзол?
        Как-то постепенно получилось, что она не может обходиться без встреч со странным кавалером… Полуночные беседы стали настоящей жизнью, а днем Кларисса никого не желала видеть - угрюмая, бледная, не выспавшаяся. Девушка ненавидела домашних с их низкими делишками… То ли дело - Гвенлин. Он всегда говорил то, что нужно. То, что интересовало Клариссу по-настоящему. Он понимал.
        Девушка не задумывалась, почему он улыбается лишь губами, не показывает зубов. С другой стороны, это тоже казалось утонченным и изящным. Сестрины ухажеры ржали, широко развевая пасти - фу, гадость. Только потом, когда знакомство стало близким, Кларисса поняла, что Гвенлин не хотел, чтобы она раньше времени видела его зубы. Зато теперь он улыбается, демонстрируя клыки.
        - Кларочка, тебе следует изменить образ жизни. Изменить коренным образом! У тебя нездоровый вид. Нужно питаться регулярно.
        - Ничего, сойдет… - Кларисса так и осталась угрюмым подростком, нравоучения ее раздражают.
        Она охотится раз в неделю или еще реже. Ей хватает. Конечно, кожа сделалась сухой и шершавой, под глазами лиловые круги, Кларисса отощала, выглядит отвратительно, Гвенлин прав.
        - Ты полагаешь, что сумеешь продержаться дольше, если станешь привлекать к себе меньше внимания? Поверь, это ошибка. Не ты первая, кто так считал. Наш образ жизни сложился за века! Рано или поздно за тебя возьмутся, Кларочка. Ты должна перестать убивать.
        - Ерунда, я беру лишь тех, кто не нужен общине - шваль, человеческий сор. И я одна, много ли нужно одной? Зато если появится целая толпа…
        - Нет, малышка, это не поможет. Тебе следует создать собственный клан, не убивать каждого… Все так поступают. Кларочка, вспомни, как мы с тобой…
        Да, она помнит. Ей отчаянно хотелось понимания, хотелось любви и близости… Об этом мечтают все девочки шестнадцати лет. И однажды она ушла с Гвенлином - ушла, чтоб никогда не вернуться. Ох, как она ошиблась!
        - Я помню. Поэтому и не хочу, чтобы еще кто-то стал таким же, как я.
        - Мы-то полагали, что ты перебралась сюда, чтобы основать собственную семью, а ты все одна и одна. Кларочка…
        Два года назад ей нравилось, когда он звал ее «Кларочкой», теперь это имя ненавистно. Она мечтала о любви, о близости, а теперь обречена оставаться девственницей всю жизнь. Или это не жизнь? Трудно сказать. Зачем ей клан? Зачем ей вообще хоть кто-то? И от Гвенлина Кларисса ушла, чтобы никого не видеть. Он просил остаться, обещал то и это… ей ничего не нужно, Кларисса в состоянии позаботиться о себе!
        И ушла, перебралась в этот город. Поселилась на отшибе, охотится раз в неделю, а то и реже. И непременно убивает. Если оставить «надкушенного» в живых, он станет таким, как она. Станет кровопийцей. Потом - еще и еще. Она превратится в главу семьи, все вампиры этого города станут подчиняться девчонке Клариссе, родоначальнице и метрессе. Основательнице колонии. Холодная расчетливая преданность. Никакой любви. Она обречена оставаться девственницей! Навеки - шестнадцатилетняя замухрышка. Проклятый Гвенлин, так обмануть деревенскую дурочку!
        Природа рациональна - и потому организм вампира лишен половой функции, эта порода размножается другим способом. Они бывшие женщины и бывшие мужчины.
        - Кларочка, послушай меня, никогда не поздно начать заново. Наведи здесь порядок, обзаведись семьей. Питайся регулярно, следи за собой. Поверь, я о тебе забочусь… Кстати, через месяц бал, ты не забыла? Бал и выборы.
        О ней он заботится, как же. Рассчитывает, что вновь созданный клан Клариссы станет подчиняться ему и голосовать, за кого укажет Гвенлин. А может, он сам метит в совет? Почему бы и нет. Надеется, что шестнадцатилетняя дурочка будет по-прежнему во всем покорна сказочному принцу.
        Гвенлин уехал, а Кларисса потеряла покой. Она даже вышла днем под дождь, а ведь прежде покидала убежище только после заката. Из-за непогоды улицы обезлюдели, и девушка бродила одна… не охотилась, а так… вспоминала. Кларисса проголодалась, но она уже научилась сдерживаться, она умела обуздать голод. Охотиться - только ночью. Зато ночью она никого не настигла на мокрых улицах. Проклятый дождь! Проклятый Гвенлин! Все против нее!
        Нынче она тоже выбралась до заката. Тучи, затянувшие небо, позволили бродить без опаски. Кларисса снова увидела красивого мужчину. Статный, подвижный - хорош даже под дождем, укутанный в тяжелый плащ. Он иногда появлялся в городе по ночам, на него приятно было смотреть, Кларисса даже начал считать этого парня кем-то сродни себе… Однажды она видела, как он оглушил здоровенного бородатого толстяка, затащил в подворотню… При виде крови, которая сочилась из разбитой головы бородача, Кларисса едва сдержалась и поскорей сбежала. Она никогда не нападала на тех, кто одет богато, чтобы не навлечь гнев сильных мира сего. Если убивать отребье, то, возможно, Клариссе удастся продержаться достаточно долго. Зачем? Просто продержаться, без цели. За неимением иных перспектив - просуществовать как можно дольше.
        И вот сегодня - снова этот красавец. Кларисса с удовольствием отметила, что парень чует ее близость. Он будто ощутил взгляд вампира, огляделся, нырнул в переулок… Ловкий, осторожный! Точь-в-точь, как она! Кларисса отступила в тень и тяжело вздохнула. Если бы она могла любить, непременно влюбилась бы в этого парня. Но - увы!
        Кларисса, тяжело вздохнув, отбросила тяжелые мокрые пряди со лба и поплелась в ночь. Как-то неспокойно ей нынче. Возможно, виной тому приезд Гвенлина. А может, затянувшийся дождь, из-за которого невозможно отыскать добычу… или эта встреча с красавчиком. А что, если укусить его? Нет, бесполезно. Ей суждено остаться девственницей…

* * *
        Кеннет ничего не имел против дождя. Напротив, дождь частенько мог оказаться полезен. В непогоду на улицах меньше прохожих, стало быть - меньше свидетелей. Дождь смывает кровь, значит, трудней отыскать следы… К тому же все натягивают капюшоны, кутаются в плащи, становятся похожими. С какой стороны ни гляди, способствует…
        Однако в этот раз зарядило основательно, льет третий день. Когда такая слякоть начинается летом - это чересчур похоже на знамение. Будто небеса шлют недобрый знак. Все стали нервными, раздражительными, встречные косятся… Впрочем, сейчас Кеннет брел по пустынным мокрым улицам и никого не замечал. Непогода разогнала горожан по домам. Наверняка и в «Треснутой кружке» будет не слишком людно. «Треснутую кружку» Кеннет не любил. Заведение для богатых, которым охота поиграть. Важные господа любят заглянуть в трактир, отведать простой пищи, поглядеть на простой народ… Потрепаться о простых делах…
        К демонам! В «Треснутой кружке» не бывает простого народа, ученики ремесленников, грузчики и подмастерья выбирают заведения на окраинах, куда не заглядывает стража. Там дешевое пиво и привычные развлечения. Там беднякам привычно и вольготно. А если что не по нутру, если вдруг стало не вольготно, если не нравится кто - и в рыло можно дать.
        А «Треснутая кружка» только подражает по-настоящему веселым местечкам. Здесь другие люди, другие порядки, только случись что - и стража тут, как тут. Цены, кстати, тоже не такие, как на окраине.
        Жратва, разумеется, здесь получше… и, покупая пирог в «Треснутой кружке», всегда можно наверняка узнать, что за мясо пошло на начинку. Здесь крысятиной не накормят. Однако Кеннету этот трактир не по душе. Кеннет не привередлив, и всегда при деньгах, однако предпочитает другие заведения. Если бы не работа - не пошел бы в «Треснутую кружку». Но ничего не поделать, - заказчики, все как один, уверены, что именно здесь прилично встречаться с подозрительными типами, вроде Кеннета. Что ж, наемник не против, пусть думают, что угодно.
        Кеннет замедлил шаги - странное мимолетное ощущение, будто кто-то глядит в спину из сырой темноты. Ничего определенного… но наемник привык доверять предчувствиям. Что касается предстоящего дельца, сомнения зародились у Кеннета сразу же, едва была названа сумма. Многовато… Но посулили треть авансом, да и человек, который сосватал заказ, был Кеннету давно знаком…
        Наемник зашагал медленней, вслушиваясь в шепот капель. Свернул в переулок и отступил в нишу. Снова прислушался - ничего. Похоже, показалось. Иногда шум дождевой воды может сыграть странную шутку со слухом. Кеннет пожал плечами - по плащу скатились струйки. Время в запасе имеется - наемник, прежде чем зайти в «Треснутую кружку», сделал круг, обошел окрестные улицы. Никого и ничего, горожане сидят по домам и ставни заперли. Тем удивительней показалось Кеннету, когда, завершая обход, он заметил незнакомца, бредущего под холодными редкими каплями. Человек плелся, покачиваясь, медленно переставляя ноги, словно наугад. Мокрая ткань облепила сутулую фигуру, и при каждом шаге с промокшей насквозь одежды незнакомца обильно падали капли.
        Куда может тащиться этот бедолага поздним вечером в непогоду? Оказалось, в «Треснутую кружку». Когда незнакомец открыл дверь, и на него упал свет горящих в трактире ламп, Кеннет разглядел, что человек одет в лохмотья, сквозь прорехи на мокрую мостовую просочились лучи. Совсем странно. Нищему здешняя жратва не по карману. Интересно было бы поглядеть на его рожу, когда назовут цену. «Треснутая кружка» Кеннету не нравилась еще и потому, что хозяином там был неприятный грубый малый. С наемником-то этот хам не позволял себе лишнего, но Кеннет не раз замечал, как он оскорбляет и унижает тех, кто выглядит не столь внушительно, как рослый плечистый Кеннет. Особенно таких, как нынешний гость - в дрянном дырявом плаще с оборванным краем, висящим неровной бахромой.
        Кеннет ускорил шаги и скользнул в дверь следом за чужаком. Тот, неуверенно озираясь, двинулся по пустому залу к стойке, а наемник сел за стол у двери. Немногочисленные гости - а их было в «Треснутой кружке» семеро - провожали взглядами оборванца. Кеннет убедился, что на него не смотрят, и переместился за соседний столик, снова у стены, в тени. Большой нужды в таком поведении не было, он таился по привычке.
        Когда незнакомец в рваном плаще приблизился к стойке, Кеннет уже сидел в углу, откинувшись на спинку стула, будто бы уже давно здесь расположился. Мокрый плащ истекал дождевой водой подле наемника… Теперь можно расслабиться, до условленного часа есть время.
        Человек в рваной накидке встал перед хозяином трактира, стянул капюшон. Чужеземец - смуглый, волосы черные, густые, вьются прядями, блестят в огнях свечей. Кеннет приготовился глядеть спектакль - сейчас угрюмый бородач, владелец «Треснутой кружки», станет куражиться над бедным чужестранцем. Хотя, возможно, жена заступится. Супруга хозяина - добрая женщина, обычно она на кухне, приглядывает за поварятами, но нынче стряпни мало, и толстуха сидит рядом с мужем - синий чепец торчит над стойкой.
        Тот пробормотал едва слышно длинную фразу - Кеннет не разобрал ни слова. Трактирщик раздвинул толстые губы в недоброй ухмылке и хмыкнул. Смуглый добавил несколько слов. Звякнула о полированное дерево стойки монета…
        - Молоко хлебать - негоже настоящему мужчине, - пробасил трактирщик. - Не изволит ли ваша милость винца отведать?
        Странно, нынче грубиян попытался придать голосу любезные нотки.
        - Ну что ты, дорогуша, - сипло возразила хозяйка, - если господину с дороги угодно молочка, я тотчас же подам!
        - Так я ж ничего…
        Кеннет чуть не поперхнулся вдохом - никогда прежде бородач не бывал вежлив с типами, одетыми как этот южанин. Что с ним? Неужто дождь и в самом деле оказался знамением? Чудеса уже начались!

* * *
        Айлу-Фатар очень устал. Второй год длится странствие, и конца не видно. Проклятый чужеземец, укравший бога, не сидит на месте, едва Айлу-Фатару кажется, что вот-вот настигнет обманщика, тот снова пускается в путь… следуя за ним, Айлу-Фатар забредает все дальше на север. Здесь плохо, короткое лето, здесь холодно. Здесь едят нечистую пищу, нравы грубы, а люди, все как один, сердиты.
        Айлу-Фатар всегда считался удачливым охотником, но нынче везение изменило ему. Это оттого, что похищен бог-покровитель Лахас. Дома, в родной деревне, наверное, совсем худо, шаман Рам-Тайфад и кузнец Ходон трудятся, не покладая рук, чтобы защитить земляков, но что могут люди, если похищен бог? Они ждут возвращения Айлу-Фатара. Айлу-Фатар старается изо всех сил, исхудал, стал бледен, ходит в чужой одежде, а привычная пища снится каждую ночь… Он вернет Лахаса на родину, но как же он устал!.. А возвращаться с пустыми руками нельзя.
        Шаман Рам-Тайфад так и сказал:
        - Бога непременно следует вернуть, без него нам - гибель! Кайды заберут всех, одного за другим… Пусть Айлу-Фатар отправляется следом за этими негодными людьми, и возвратит Лахаса! Айлу-Фатар удачлив в охоте, он знает язык северных людей.
        И весь народ глядел на Айлу-Фатара, все просили охотника вернуть бога. Тогда он поклялся, что не повернет вспять, пока не завладеет Лахасом. Да и кто же, если не он? Айлу-Фатар - лучший охотник, лучше всех владеет оружием, к тому же он знает северные наречия, частенько нанимался в спутники каравана. Но когда бог похищен - все идет не так, вот удача и отвернулась. Чужеземец, похитивший Лахаса, спешил на север, Айлу-Фатар двигался следом и, хотя расстояние между ним и преследуемым поначалу росло, охотник не сомневался - рано или поздно он настигнет злодея. Сейчас северянин спешит в свою страну, к тому же он не может не догадываться о погоне… но когда он достигнет родных краев, станет не так скор. Рано или поздно он почувствует себя в безопасности, тогда-то Айлу-Фатар и объявится в его доме!
        Однако преследование продолжается второй год… кажется, у хитрого похитителя вовсе нет собственного дома. На ночлег он обычно останавливается в странных сооружениях, напоминающих крепости, там живет множество мужчин, наряженных в одинаковые одежды, будто они воины или слуги великого владыки. Иногда похититель поспешно отправляется в путь - и всякий раз в другой город. Пока Айлу-Фатар отыскивает след, подлый вор снова забивается в крепость мужчин, и там его не взять…
        Айлу-Фатар устал, ему холодно, здешний климат не подходит охотнику. Скорей бы настигнуть негодяя, отобрать у него Лахаса и возвратиться домой. Домой… Второй год Айлу-Фатар не видит родных. Как там они? А что, если всех забрали кайды?.. Но с помощью бога удастся возвратить всех. Домой… там тепло, там славно… Мысль о теплом юге напомнила охотнику о том, как он продрог и проголодался. Налетел порыв ветра, сорвал с карниза вереницу холодных капель, швырнул в лицо. Охотник провел мокрой рукой по лицу, стряхивая пропахшую ржавчиной воду, и огляделся - перед ним был дом, где кормят за деньги.
        Айлу-Фатар ни за что не стал бы заходить в заведение, вроде этого. Здесь всегда подают нечистую пищу, да и норовят обидеть ни за что… Но охотнику нужно было обогреться и подкрепиться. Монеты у него были. Вчера Айлу-Фатар выследил на дороге толстого человека, который вез товары в фургоне, и подстрелил колючкой сонной акации. Нехороший поступок, но уж очень деньги были нужны. Теперь у Айлу-Фатара много металлических кругляшей - и черных, из меди, и серебряных. Еще у толстого человека было три маленьких, блестящих. Эти, должно быть, наименее ценные, хотя и выглядят красиво. Южанин так и не научился разбираться в деньгах, давал всегда наугад…
        Войдя в дом, где кормят за деньги, Айлу-Фатар огляделся. Стойка в дальнем от входа углу, за ней двое, мужчина и женщина. Оба - толстые, важные. Позади них приоткрыта дверь, там кухня, оттуда тянет пряным ароматом жареного со специями мяса. Неизвестно, что за плоть подают в этом доме. Вполне возможно, нечистую, запретную. Айлу-Фатар и так много нагрешил - да вот вчера ограбил толстого возницу! Не нужно усугублять вину перед Лахасом новым грехом. Так что мяса он не станет покупать.
        Охотник подошел к стойке и попросил:
        - Моя кушать, моя очень холодно-голодно. Млека нам…
        Толстый бородатый хозяин поглядел так сердито, что Айлу-Фатар на всякий случай поспешил положить перед толстяком блестящую монетку. Вряд ли молоко стоит дорого.
        - Млека теплого, брюхо помалу греть…
        Должно быть, красивый блеск умиротворил хозяина, так что тот раздвинул толстые губы в притворной улыбочке:
        - Молоко хлебать - негоже настоящему мужчине, - пробасил трактирщик. - Не изволит ли ваша милость винца отведать?
        К счастью, жена толстяка оказалась сообразительней, быстро сгребла денежку со стойки, пообещала молока и, тряся телесами, удалилась на кухню. Хорошая женщина, красивая… Когда идет, жир на спине волнами перекатывается вправо и влево при каждом шаге. Когда Айлу-Фатар возвратится домой, сразу женится и станет супругу хорошо кормить, чтобы такой красивой сделалась. В деревне Айлу-Фатара девушки тощие, высушенные жарким солнцем, костлявые, будто кайды… Долго жену кормить придется, много охотиться, но чего не сделаешь ради красоты!
        Охотник отошел от стойки и сел за стол. Хорошо бы снять промокший плащ, но Айлу-Фатар боялся, что над нижней одеждой северяне снова станут смеяться. И без того все в его сторону пялятся. Особенно вон тот, худой, вертлявый. Да и рослый парень, который вошел следом - тоже косится, хотя и прилично, украдкой. Подошла хозяйка, улыбнулась ласково, поставила перед южанином большую кружку - хорошее молоко, жирное, не стала водой разводить добрая женщина. Еще толстуха высыпала на стол груду разноцветных монет - сдача с маленькой блестящей деньги. Ох, как много-то! Оказывается, светленькая монетка дорого стоит - перед Айлу-Фатаром и меди, и серебра гора! Вот, значит, как…
        - Моя благодарить. Хороший хозяйка, - склонил голову охотник.
        Потом сгреб монеты в горсть и упрятал под одежду - вертлявый мужчина за соседним столом проводил исчезающие деньги взглядом, Айлу-Фатар заметил! Ох, какие люди здесь… Охотник покачал головой.
        - Если что вашей милости угодно, только скажите, я мигом! - пообещала хозяйка и поплыла к мужу.
        Айлу-Фатар с удовольствием полюбовался походкой толстухи и осторожно отхлебнул молока. Ай, хорошо… Охотник сделал еще несколько глотков - холод отпускал медленно, тепло разливалось в животе. Тут южанин почувствовал - на поясе ожил кинжал. Оружие, намоленное шаманом Рам-Тайфадом, чуяло приближение Лахаса! Наконец-то повезло! Чужеземец, похитивший бога, здесь, совсем рядом. Значит, не получится отдохнуть в тепле, не удастся нынче Айлу-Фатару насладиться теплым молоком… Ничего, если посчастливится отнять бога у негодного вора - охотник уже через месяц будет греться под южным солнышком в родной деревне и рассказывать удивленным землякам о странствиях по печальным северным краям. Он будет говорить медленно, неторопливо, прихлебывая теплое молоко… и разглядывая девушек. На лучшей он, отважный герой, вернувший бога, потом женится и станет кормить…
        Айлу-Фатар тряхнул головой, прогоняя сладкое наваждение, допил молоко, встал, запахнулся в тяжелый мокрый плащ и двинулся к выходу. Едва дверь за южанином захлопнулась, тощий типчик - тот, который жадно разглядывал монеты в руках толстухи - подскочил и устремился следом.

* * *
        Джейк всегда был невезучим. Да вдобавок - некрасивым, болезненным, слабым. Ходячее вместилище уродства и порока. Сколько Джейк себя помнил, он был один. Один - против всего мира. Ни родителей, ни дома. С малолетства прислуживал в трактире, вечно мерз и голодал - и постоянно бывал бит, когда пытался воровать. Тощего некрасивого мальчишку не жалели, всякий мог сорвать на нем злость и раздражение… Джейк платил миру нелюбовью. Из трактира он сбежал, овладев двумя премудростями. Во-первых, он научился воровать и лгать с непроницаемым лицом. Во-вторых - ловко увертывался и прикрывал голову, когда его били. Последнее далось непросто - маленького Джейка частенько колотили и, похоже, что-то повредили внутри. У него постоянно побаливало то тут, то там, особенно в непогоду. Зато он мало ел и почти не пил хмельного.
        Низкорослый, тощий, но с отвисшим мягким животиком, воришка напоминал паука. Словно паук он замирал посреди сети липких косых взглядов, которыми опутывал любое место, куда бы ни попал… По-настоящему в этом хилом теле жили лишь руки да глаза. Из-за дождя, не прекращавшегося третий день, у Джейка ныли суставы. К тому же в непогоду трудней сыскать пропитание, прохожих мало, толпы не собираются - а поди-ка вытяни кошель у одиночки! Деньги вышли, пришлось экономить… Из-за дрянной дешевой пищи у Джейка разболелся желудок - вдобавок к суставам… Один против всего мира - и, похоже, нынче он проигрывает очередное сражение!
        Джейк ненавидел этот дождь, этот город и эту ночь… Единственное местечко, где могла бы улыбнуться удача - «Треснутая кружка», здесь и в дождь собираются люди, подле которых можно поживиться…
        Воришка уже второй час нянчил единственную кружку пива, распуская вокруг паутину быстрых внимательных взглядов. Все напрасно! Ни один из посетителей трактира не походил на добычу паука Джейка… И вдруг - о чудо! Иноземец! Тощий, запуганный, в оборванном плаще. А под мокрыми лохмотьями - денежки. Джейк видел, как толстуха вручила этому парню горсть мелких монет, этакая сдача выходит разве что с золотого! Смуглый южанин показался Джейку прекрасным подарком судьбы. Словно сказочная фея - какие, говорят, наблюдают за всяким человеком - вспомнила о несчастном страдающем Джейке, решила наконец-то взяться за дело, да и привела в «Треснутую кружку» набитого серебром и золотом чужестранца.
        Воришка аккуратно допил последний глоток и покинул заведение следом за южанином. Снаружи, конечно, было совсем темно, но Джейк разглядел сутулую спину чужака - тот медленно, но целеустремленно удалялся от трактира. Прикинув, куда держит путь южанин, Джейк заспешил в переулок. Предстояло обогнать иностранца, чтобы столкнуться с ним на перекрестке, выполнить работу и скрыться. Если все пройдет, как надо, Джейк сможет переждать непогоду в тепле, денег будет вдоволь.
        Проваливаясь в лужи, скользя на мокром булыжнике, воришка свернул на параллельную улицу и припустил бегом. По пути он на всякий случай осторожно выглянул из подворотни - чужеземец все так же мерно шагал сквозь дождь, направляясь к центральной площади. Джейк снова побежал. За два квартала до площади он свернул и остановился, переводя дыхание. Сквозь мерный шум дождя уже слышались шаги незнакомца. Когда плеск воды под башмаками южанина приблизился, Джейк устремился навстречу. Едва не столкнулся с чужеземцем, поскользнулся на мокром булыжника и, чтобы удержаться на ногах, вцепился в лохмотья незнакомца. Ладонь ловко скользнула под мокрую ткань - туда, где позвякивали монеты…
        - Прощения прошу… ой!
        Джейк так и не сообразил, что произошло. Он еще успел почувствовать боль - палец наткнулся на острое… а потом стало темно. И тихо. Джейк не слышал дождя, не чувствовал, что сползает в холодную лужу… Южанин аккуратно отцепил левую руку воришки от полы драного плаща, пробормотал что-то по-своему… но Джейк не смог бы разобрать слов, даже если бы знал язык Айлу-Фатара. Он уже ничего не слышал.

* * *
        Айлу-Фатар удивился, что не слышал шагов незнакомца, свалившегося навстречу из мокрой темноты. Как можно охотнику быть таким беспечным? Должно быть, он слишком торопился, повинуясь зову. Кинжал, спрятанный под лохмотьями, трепетал и звал спешить - чуял, что похищенный Лахас близко. И впрямь, бог Айлу-Фатара совсем рядом и даже сумел уберечь беспечного почитателя. Южанин перевернул бесчувственное тело и с удивлением узнал того самого мерзкого человека, что пил за соседним столом в «Треснутой кружке». Выходит, этот покинул дом, где кормят, вслед за Айлу-Фатаром и поспешил, чтобы устроить засаду?
        Но бог защитил - не иначе, волей Лахаса коварный человек наткнулся на колючку сонной акации, спрятанную под плащом, и погружен теперь в беспамятство!
        Айлу-Фатар оттащил бесчувственного Джейка с середины улицы и усадил спиной к стене. Потом быстро вознес благодарность Лахасу - великий бог рядом, ему хорошо слышно, как благодарит верный Айлу-Фатар. Южанин снова опустил ладонь на рукоять кинжала - металл нагрелся и заметно трепетал. Сильно намолил оружие шаман Рам-Тайфад! Сколько лун минуло, а кинжал по-прежнему чувствителен.
        Охотник поправил плащ на безмолвном Джейке - хоть и скверный человек, но все же не годится ему мокнуть, если есть плащ… Потом Айлу-Фатар двинулся в дождь, повинуясь настойчивому зову кинжала.
        Через два квартала южанин вышел к площади. По ту сторону открытого пространства высился большущий дом с широкими окнами. На втором этаже между неплотно пригнанных ставней пробивались узкие полосы света, будто размытые редким дождиком. В доме не спят - и кинжал зовет туда. Айлу-Фатар не решился пересечь площадь и двинулся вокруг, держась поближе к зданиям, окружающим площадь. Охотник то и дело бросал взгляд на скупо освещенный фасад большого дома - не покажется ли похититель? И верно, когда Айлу-Фатар уже завершал обход, из чрева здания в ночь упал яркий свет. Распахнулась дверь. Южанин приложил растопыренную ладонь к груди, так сердце заколотилось - среди людей, выходящих на площадь, он узнал приземистую фигуру обманщика, который унес Лахаса из деревни. Долгий путь Айлу-Фатара близится к завершению.
        Охотник пересек последнюю улицу, отделявшую от большого дома, и затаился, прижимаясь к влажному камню стены. В прямоугольнике света он различал четыре фигуры - две высокие и широкие, а две поменьше. Самая короткая - похититель.
        - Итак, я надеюсь на вас, отче, - важно произнес один из крупных мужчин.
        - Не извольте сомневаться, ваша светлость, - самодовольно откликнулся коротышка, укравший Лахаса, - не впервой. Все сделаем быстро. Нам не привыкать! Обезвредим, скрутим и доставим сюда, в ратушу. Посидит в подвальчике, а как тучи разойдутся, так и костерчик на площади соорудим. Прилюдно, значит, чтобы страх в народе унялся, чтобы все видели. Только погодки бы подходящей дождаться, чтоб городские на площадь пришли.
        - Хорошо, - кивнул тот, которого назвали светлостью. - И когда же вы собираетесь выйти на охоту?
        - В полночь, ваша светлость! Самое времечко для всякой нечистой силы. В полночь и пойдем.
        Айлу-Фатар слышал в голосе обманщика подобострастные нотки, но похититель знал себе цену и заискивал не чересчур. Еще бы - у него в кармане Лахас! Человек с богом в кармане - большой человек!
        - Хорошо, - повторил важный господин, - надеюсь, завтра мне доложат о том, что вы вернулись с добычей. Желаю успеха!
        Потом большой человек повернулся и, не слушая благодарностей и уверений в почтении, изливаемым вслед похитителем бога, зашагал прочь. Айлу-Фатар вжался в стену и постарался слиться с камнем. Трое прошли мимо - впереди мужчина среднего роста, за ним - двое рослых. За углом хлопнула дверь, коротышка возвратился в здание. Значит, в полночь он отправится на охоту? Айлу-Фатар сжал дрожащую от близости Лахаса рукоять оружия. Терпение, терпение! В полночь, сказал коротышка. Стало быть, и Айлу-Фатар тоже начнет охоту в полночь. Ветер донес слова, произнесенные низкорослым пешеходом:
        - …В «Треснутой кружке», ваша светлость…

* * *
        Троица вошла в трактир - первым тот, что пониже ростом, потом двое крупных мужчин. Невысокий разглядел в углу Кеннета и двинулся к наемнику. Спутники шли следом. Кеннет молча наблюдал за пришельцами. Первый остановился перед столом и поздоровался.
        - Здравствуй, Лайош, - кивнул Кеннет, - это и есть обещанные клиенты? Обычно мои услуги требуются парням помельче, а они выглядят так, будто и сами все умеют.
        Рослые спутники Лайоша в самом деле казались хорошими бойцами, особенно тот, что шел последним. Под мокрыми плащами Кеннет разглядел длинные кинжалы. Наемник жестом предложил гостям присаживаться. Тут же рядом возник хозяин.
        - Вина, - бросил рослый пришелец, - подогретого, со специями. Проклятый дождь…
        - Сей момент, - толстый хозяин с поклоном испарился.
        - А нас здесь не отравят? - поинтересовался рослый. - Лайош, здесь не опасно пить?
        - Я пью, - заметил Кеннет.
        Ожидая Лайоша с клиентами, он успел сделать заказ.
        - Ты можешь пить что угодно, - махнул рукой Лайош, - тебя не берет!
        Потом обернулся к спутникам:
        - Представьте себе, ваша светлость, Кеннета не берет отрава! Удивительное свойство! И вообще, он лучший в наших краях. Вот увидите, справится отлично.
        - Ваша светлость? - приподнял бровь Кеннет.
        - Не нужно было называть титулов, - буркнул пришелец. - Может, перейдем к делу?
        - Пусть сперва доставят ваш заказ, - предложил Кеннет, - потом поговорим без помех.
        Он узнал заказчика - герцог Джерем, племянник короля. Важная персона! Второй - должно быть, телохранитель. Огромный, молчаливый, движется медленно и плавно. Кеннет чувствовал в этом рослом парне ловкость и силу. Наверняка он умеет быть стремительным, когда требуется.
        Появился хозяин, поставил посреди стола новомодный прибор - кувшинчик, подвешенный над свечой. Герцог покосился на спутника, молчаливый здоровяк вручил хозяину пару монет.
        - Фруктов? Сдобы? Сыру? - предложил бородач. - Ничего?.. Не смею мешать, мои господа!
        Дождавшись, чтобы мрачный трактирщик с его поклонами и приторными гримасами откатился к стойке, герцог начал:
        - Итак, о деле. Мне требуется добыть некую вещицу.
        Молчаливый расставил оловянные стаканы, украшенные затейливым орнаментом и налил - сперва господину, затем себе. О Лайоше он не думал, но посредник подавил вздох и сделал вид, будто не рассчитывал на угощение. Герцог сделал несколько глотков и продолжил:
        - Вещица - кинжал темного металла. Вероятно, бронза. Лезвие треугольное, в ладонь длиной. Обоюдоострый. Рукоять в форме человеческой фигуры, лысый человек с руками, сложенными на причинном месте. Плачу сто талеров. Тридцать вперед, остальные - в обмен на вещь.
        - Старинная штучка? - осведомился Кеннет.
        - Да, древняя. Тем и ценна. Больше ничего примечательного в кинжале нет.
        - Думаю, что-то в кинжале есть помимо древности, если вы сулите сто талеров, - заметил Кеннет, - но это не мое дело… если, конечно…
        - Если что?
        - Если таинственные свойства этого кинжала не чреваты дополнительными трудностями. Где искать вещь?
        - Искать не нужно, он в городе. Сегодня приехал отец Вешильд, знаменитый охотник на вампиров. Слыхал о таком?
        Кеннет кивнул. В самом деле, в городе пару лет назад завелся упырь. Время от времени на улицах находили обескровленные тела… Вампир не слишком наглел, нападал редко и жертвами его становилось всякое отребье - воры, попрошайки, бездомные нищие. Тем не менее, присутствие в городе опасного существа тревожило жителей.
        - Вешильда пригласил ваш магистрат - по моему совету. Кинжал у него. Вешильд утверждает, что эта вещица - реликвия святого Локорна, но мне доподлинно известно, что он лжет. Кинжал не имеет к Локорну отношения. Нынче в полночь Вешильд выходит на охоту. Дело складывается как нельзя лучше - ночь, дождь, на улицах никого… и все можно списать на вампира. Вы меня понимаете, мастер Кеннет?
        - Понимаю. Я слышал, этот Вешильд охотится с помощниками. Опытные парни, привычные сражаться с нечистью. Это может оказаться опасным.
        Герцог хмыкнул. Телохранитель искоса поглядел на господина, но смолчал. Вообще-то, он был согласен с наемником. Закономерный вопрос.
        - Кеннет, тебе платят сотню, - напомнил Лайош. Посредник был заинтересован в этой сделке, ему полагалась доля.
        - Хорошо, - кивнул наемник. - Пусть так. Где я вас найду, мой господин?
        - Здесь, в «Треснутой кружке». Я буду ждать хоть до утра.
        - Вино сносное, - впервые подал голос молчаливый телохранитель. - Можно ждать.
        Здоровяк потянулся за кувшином, при этом движении плащ распахнулся, показалась кольчуга вороненой стали.
        - Хорошо, - Кеннет кивнул.
        Герцог положил на стол кожаный кошелек:
        - Тридцать.
        Наемник поставил стакан, подобрал кошелек и под столом пересчитал монеты. Потом - так же, под столом - протянул Лайошу его долю, пять талеров.
        - Ну, мне пора - посредник встал и поклонился герцогу. - Доброй ночи, господа мои.
        Кеннет задал нанимателю несколько вопросов - сколько человек с Вешильдом, что известно о его способах охоты. Зачем герцогу старый кинжал, наемник, разумеется, не стал спрашивать. К демонам! Одна из заповедей профессии - не интересоваться делами клиента. Реликвия святого Локорна… это могло оказаться занятным, и Кеннет решил, что если представится случай, он разузнает о ножичке побольше.
        Наконец наемник решил, что ему пора отправляться. Он допил вино, встал и отвесил поклон:
        - Я не прощаюсь.
        Герцог ответил кивком и протянул телохранителю стакан. С такими темпами эти двое усидят за ночь три таких кувшина, а то и четыре! Кеннет подумал, что нынче у владельца «Треснутой кружки» удачный вечер…
        Снаружи было холодно и сыро - будто и не лето вовсе… Дождь стал тише, ветер унялся, редкие холодные капли медленно сеялись с бездонного черного небосвода.
        Наемник дошел до площади и остановился так, чтобы наблюдать за входом в ратушу. Невидимые в темноте часы гулко пробили полночь. Распахнулась дверь, на мокрую мостовую упал яркий свет. Кеннет сосчитал выходящих - четверо. Отец Вешильд с тремя помощниками, как и описал герцог. Вешильд шагал налегке, его спутники волокли какую-то снасть. Кеннет не разобрал, что именно у них в руках, да наемника это не слишком интересовало. Он привык обходиться простыми средствами.
        Четверка охотников пересекла площадь, Кеннет отступил в подворотню и затаился в тени. Потом осторожно двинулся следом. Наверное, напасть лучше всего, когда Ветшильд с подручными обезвредит вампира. Теперь-то они настороже, а после удачного завершения дельца расслабятся. Поэтому сейчас Кеннет держался на порядочном расстоянии от четверки.
        - Эй, что это у нас здесь? - довольно громко осведомился охотник на вампиров.
        Охотники остановились, разглядывая человека, сидящего под стеной. Кеннет отступил в тень и прислушался.
        - Похоже, пьяный заснул, отче, - отозвался молодой голос. - Я сперва-то решил, вампиром укушенный, но нет, живехонек!
        - А если все же укушенный, но не до смерти? - пробасил самый другой охотник, самый крупный. - Тогда он сам вампиром обернется. Опасно!
        - Здешний вампир непременно выпивает всю кровь, - возразил третий. - Да нет, этот целехонек. Странно, и вином от него не слишком разит. Может, заболел?
        - Пьяный, пьяный! - уверенно провозгласил Вешильд, пиная сидящего. - Эй, голубчик, вставай! Что ж ты так? Посреди лужи сидишь, ай-яй-яй! Так и простудиться недолго! Вставай-ка, изволь домой отправляться! Помогите ему встать.
        Помощники подняли незнакомца и поставили на ноги - тот, похоже, никак не мог проснуться. Но идти был в состоянии.
        - Ступай, ступай! - весело подбадривал Вешильд.
        Опираясь о стену, пьяный побрел по улице.
        - Вот как славно, - объявил охотник на вампиров. - Станем ловить на живца, но не на тебя, Годлих! Ха-ха!
        - Слава богам, - буркнул Годлих, коренастый малый, с ног до головы укутанный в толстую кожу. - А то всякий раз дрожу: а ну, как прокусит тварь воротник? Погодите, отче! Так его же в самом деле…
        - Ну что с того! Он все равно бы нынче замерз, простудился и помер! Пусть кровопийца его кусает, этот несчастный станет последней жертвой здешнего вампира. Зато нам легче - когда чудовище трапезует, оно теряет бдительность. Подкрадемся, когда вампир будет ужинать, ха-ха!

* * *
        Джейк брел под мелким дождем. Он с трудом переставлял ноги, время от времени его качало, тогда воришка старательно клонился вправо - там стена. Коснувшись рукой холодных склизких камней, он восстанавливал равновесие и брел дальше.
        Тело само заботилось о том, чтобы держаться на ногах и двигаться по мокрой мостовой, разум Джейка был теперь далеко. Перед затуманенным сознанием проносились странные картины - удивительно не похожие на унылую темную действительность. Джейку мерещились лужайки, покрытые цветами, яркими-яркими. И трава была зеленая-зеленая, ничуть не напоминающая бурые стебли, какие пробиваются на городских улицах между булыжников. В уши Джейку сладко пели птицы. Или это были ангелы? Откуда городскому парню знать, как щебечут птицы в лугах? Джейку ни разу не случалось покидать стен родного города, так что и трава, и цветы, и птицы - все было плодом воображения воришки. Колючка сонной акации подействовала странным образом. Если самые радужные мечты трезвого Джейка ограничивались стаканом кислого вина, жирным пирогом и дешевыми женщинами, от которых несет жареной рыбой и немытым телом - теперь ему, одурманенному, грезились цветы и птицы. В дырявых башмаках хлюпала грязная вода - а Джейк брел в шелковистых травах, осторожно ступая, чтобы не затоптать.
        Охотники на вампиров шли следом, отставая на тридцать шагов. Потом они увеличили расстояние - Джейк миновал богатые кварталы, где вампир не появлялся никогда. Теперь в любой миг можно было ожидать нападения.
        Вешильд отдал распоряжения - верзила, который волок снасти, отстал. Что-то в его ноше позвякивало, и Вешильд счел, что звук может их выдать. Сам он извлек из ножен, подвешенных на боку, бронзовый кинжал. Оружие держал наготове, под полой плаща.
        - Отстанем побольше, братья, - велел знаменитый охотник, - я чувствую: тварь где-то близко. Мы не станем ей мешать, пусть нападет и приступит к богомерзкой трапезе.
        Дивные птицы, порожденные фантазией Джейка, издали новые трели. Воришка вздохнул от восхищения - какой чудесный напев! Что он предвещает? Должно быть, сейчас навстречу Джейку выйдет прекрасная фея, владычица волшебного луга.
        Глаза воришки были широко распахнуты, но он не видел ни грязной мостовой, ни темных стен, по которым медленно стекала вода… Не заметил он и бесформенную тень, которая шагнула из подворотни. Тонкие руки неожиданно сильно повлекли Джейка в сторону, заставили опуститься в траву… Он улыбался - неизъяснимо прекрасная фея, само очарование, обнимала его! Во мраке над Джейком проступило иссиня-бледное худое личико, тонкие пальцы оттянули грязный, набухший дождевой водой, ворот и острые клыки мягко вошли в шею…
        В переулке бесшумно мелькнула сутулая фигура, но ее не заметил ни грезящий Джейк, ни припавший к шее воришки вампир, ни охотники, которые с двух сторон подкрадывались к пирующему кровососу. Тень выдвинулась из переулка… смуглые руки поднесли к лиловым от холода губам тонкую трубочку.

* * *
        Айлу-Фатар продрог в мокрых лохмотьях, но старательно сдерживал дрожь. Сейчас промахиваться нельзя. Он уже подстрелил колючкой одного из спутников Вешильда - когда кайда напала, тот отправился в обход и отделился от команды охотников. Айлу-Фатар едва сумел отыскать щель в плотных кожаных одеждах парня, чтобы поразить открытое тело. Но смог все-таки… теперь охотник спит, остаются трое. Тот, кто похитил бога, должен умереть, ему прощения не будет, а вот остальных южанин собирался усыпить. Первым - самого большого. Наверное, он опасней. Айлу-Фатар тщательно прицелился в щеку над задранным воротником и резко выдохнул. Здоровяк почесался, нащупал колючку, но удивиться не успел - Вешильд скомандовал: «Вперед!»
        Режим питания, избранный Клариссой, имел существенный недостаток. Если сдерживать голод она научилась неплохо, то, приступив к трапезе, уже не могла остановиться. Другие вампиры подкреплялись часто и понемногу, охотились компаниями (тогда каждому доставалась лишь толика), иногда сохраняли пище жизнь, чтобы заполучить нового собрата. Кларисса же ела раз в неделю, зато высасывала досуха. Ей уже вчера нестерпимо хотелось крови, но дождь загнал горожан под крыши… Пришлось терпеть голод еще целые сутки.
        Изголодавшись, она припала к Джейку и не замечала ничего. Опомнилась Кларисса лишь когда на нее свалилась тяжелая сеть, ловко брошенная рослым охотником. Кровопийца вскинулась, пытаясь сбросить петли, и завизжала - в тросы были вплетены серебряные нити. Больно.
        Кларисса билась над телом Джейка, но никак не могла освободиться и запутывалась все сильней. Вешильд и подручные бежали к ней, тяжело топая, расплескивая лужи… Налетели, навалились, растянули сеть, прижимая добычу к булыжнику. Кларисса не сдавалась, ей даже удалось приподняться вместе с повисшими на сети охотниками, она уже стояла на коленях - тут Вешильд, улучив момент, подкрался к девушке сзади и воткнул кинжал Клариссе в ягодицу. Помощники навалились изо всех сил… рывки пленницы сделались слабей… наконец стихли вовсе.
        - Вот и славно, - Вешильд выпрямился и потер ладони, - дело сделано. Упакуйте товар, дети мои… А чего это Годлиха не видно? Я ж ему велел к нам бежать, как приступим!
        - Должно быть, решил, что если вместо него пьянчугу вперед пустили, так и работать не надо, - подал голос самый молодой из охотников.
        Он просунул обрубок осинового колышка между челюстей потерявшей сознание Клариссы и теперь стягивал на ее затылке ремешки, удерживающие деревяшку.
        - Значит, и долю не получит за эту тварь, - решил Вешильд. - Ну что, заткнул пасть? А ты, боров жирный, управился?
        - Ага, - рослый охотник защелкнул на клариссиных запястьях браслеты, соединенные короткой цепью. - Готово, отче.
        - Ну так переверните! - недовольным тоном велел Вешильд. Мордой вниз ее переверните, не то захлебнется, когда блевать станет! Эх, ну что за неучи! Ведь не впервой же вам, не впервой, а все никак не запомните… А ты давай мешок.
        Рослый охотник выпрямился, встряхнул широким мешком, чтобы ткань развернулась. Тут его снова кольнуло в щеку. Толстяк поскреб больное место, нащупал колючку и стал вертеть перед газами, чтобы получше разглядеть в темноте.
        Молодой подручный перевернул Клариссу и украдкой пощупал ее грудь.
        - А что, отче, она теперь снова человек?
        - Не совсем, - буркнул знаменитый охотник, - вот полежит с кинжалом святого Локорна в заднице - и тогда, по милости чудотворца, выйдет из нее злобное кровопийство. Такова сила реликвии, обретенной мной путем великого подвига. Но о том - молчок. Нам надлежит вампира предъявить для казни, а не девку. Понял?
        - Так если она теперь опять девкой станет, - не унимался парнишка, - может, нам ее можно… того? Ну, этого? Попользовать, значит? Ведь все едино костер ждет?
        - Мысли твои грешны, - отрезал Вешильд, - мне негоже такое слушать… Но если так приспичило, нынче тебя поставлю ее в каталажке стеречь. А мы - спать… Эй, ты, пугало, что возишься?
        - Да что-то вот… колется… - пробасил толстяк и вдруг стал оседать на закованную в цепи Клариссу.
        - Эй, ты, кабан жирный, ты чего? Эй! Она тебя не укусила случаем?
        Над низкорослым Вешильдом выросла широкая тень - Кеннет ударил знаменитого охотника на вампиров по темени, тот мешком повалился в лужу. Молодой подручный, увлеченно изучавший скудную клариссину анатомию, поднял голову - клочок влажной тьмы метнулся навстречу, обращаясь в тяжелый кулак…
        Айлу-Фатар не понимал, что происходит, но счел, что события развиваются по воле Лахаса. Дождавшись, чтобы на ногах остался только тот, кто пришел последним, южанин вложил колючку в трубку и прицелился…

* * *
        Кеннет присел над распростертым в луже низкорослым охотником, проверил пояс - пусто. Есть люди, которым нравится носить нож за голенищем сапога, но Вешильд был обут в башмаки… Кеннет как раз нащупал ножны, подвешенные на ремне под рукой коротышки, когда колючка сонной акации уколола в щеку. Наемнику показалось, что его кусает насекомое, он даже подумал, что комары ничуть не лучше вампиров… а потом вдруг понял, что падает. Под щекой возник мокрый плащ Вешильда, зрение помутилось…
        Айлу-Фатар выступил из темноты и оглядел груду неподвижных тел. Осторожно подхватил Кеннета и сдвинул с охотника на вампиров. Оказавшись на твердом холодном булыжнике, наемник окончательно пришел в себя, но лежал неподвижно. Сознания он не терял ни на миг - его организм отличался странной нечувствительностью к ядам. Просто на некоторое время действительность странным образом сплелась со странными видениями. Кеннету почудилось, что Вешильд и помощники - сказочные животные, рогатые, мохнатые… вот они вольготно развалились в траве… и еще рядом лежит очень красивая девушка… Вскоре видение померкло, а потом из тьмы вышел странный чужеземец, который пил молоко в «Треснутой кружке» - и Кеннет ничуть не удивился, появление южанина показалось наемнику совершенно естественным. Кеннет решил, что чужак не желает ему зла, потому беспрекословно позволил перетащить себя в сторону и стал наблюдать сквозь сомкнутые ресницы.
        Айлу-Фатар склонился над Вешильдом, извлек из-под лохмотьев бронзовый кинжал и, держа перед собой, запел вполголоса странные тягучие куплеты. По треугольному лезвию побежали искорки, освещая крючконосый профиль южанина. Кеннет медленно согнул и разогнул пальцы, проверяя, насколько он в состоянии управлять собственным телом. Похоже, порядок. Айлу-Фатар умолк, и Кеннет собрался отнять у него кинжал… неожиданно чужеземец порывисто склонился над коротышкой Вешильдом и взмахнул рукой. По телу охотника на вампиров пробежала судорога, из распоротого горла вылетел тихий хрип… Южанин отшатнулся от умирающего - теперь он сидел на коленях спиной к Кеннету, и наемник, не задумываясь, взмахнул ногой. Каблук тяжелого сапога ударил чужеземца по затылку, тот свалился на Вешильда - лицом в струю крови, бьющую из раны. Айлу-Фатар проворно кувыркнулся через убитого и легко поднялся. Кеннет озадачился - обычно его удары оказывались куда действенней! Он тоже вскочил и двинулся на южанина. Тот взмахнул кинжалом, роняя кровавые брызги с лезвия и выпачканной одежды, Кеннет увернулся и сделал еще шаг. Айлу-Фатар повернул
оружие обратным хватом и попытался ударить снова, но теперь рослый наемник был совсем рядом. Кеннет легко поймал вооруженную руку и позволил Айлу-Фатару закончить движение - только немного подправил траекторию клинка. От рывка чужестранец покачнулся, падая вперед, вслед за кинжалом. Локоть Кеннета врезался в лицо южанина, Айлу-Фатар ахнул, выпустил кинжал и осел на мостовую. Ему было очень больно.
        - Ничего не понимаю, - заявил Кеннет, подбирая бронзовый клинок, - ты кто такой? И почему нож у тебя? Он же у этого должен был оказаться?
        Айлу-Фатар вытер струйку крови, стекающую из разбитого носа, поглядел на мокрые ладони и сказал:
        - Это не настоящая Лахас. Это кузнец Ходон делать, а великий шаман Рам-Тайфад сильно намолить. Очень похож. Все равно не настоящая. Настоящая Лахас была у обманщик вор. Моя вернуть. Дай вернуть, очень надо! Очень просить, вернуть надо!
        - Лахас? А, кинжал святого Локорна! Значит, это копия?
        - Моя не знать копия, - скорбно покачал головой Айлу-Фатар и снова утерся, - моя очень просить настоящая Лахас. Сильно просить. Очень надо.
        - Погоди, погоди… - Кеннет пытался сообразить, о чем толкует чужак, но истина упорно ускользала. - Значит, у тебя копия, подделка. Похожий ножик, правильно?
        - Так есть. Похожая на Лахас. Такой дорогу верно кажет к Лахас, а сам не.
        - Но у коротышки тоже не было ножа.
        - Настоящая Лахас он в кайду тык, - Айлу-Фатар отнял руку от носа и показал в сторону, туда, где лицом вниз лежала Кларисса. С кончика пальца южанина снова сорвалась кровавая капля. - Вон кайда.
        - Кайда? А, вампир!
        - Кайда кровь пиет. Лахас против нея. Если не верну Лахас домой, кайды всех заберут. Один заберут, потом другой, потом еще другой. Всех один за другой. Всех кусают, все кайды потом. Нет мой народ, токмо кайды. Нужно Лахас домой. Очень.
        Тут Кеннет разглядел рукоять кинжала святого Локорна, которая торчала из тощего зада Клариссы.
        - А, вот он. Верно!
        Кеннет потянулся к реликвии святого Локорна.
        - Ай! Не трожь! Не брать покуда! - всполошился южанин. - Кайда не обернулась! Маленько годить!
        Кларисса пошевелилась. Руки были скованы за спиной, и она не могла восстановить координацию движений, только ворочалась в луже. Вот приподнялась, изогнувшись в талии, икнула, промычала неразборчивое из-под деревянного кляпа - а потом ее начало рвать. Осиновый брусок мешал, Кларисса мучительно стонала, изрыгая не переваренную кровь Джейка вперемежку с отвратительной вонючей слизью. Девушка пыталась отстраниться от мерзкого месива, но никак не удавалось приподняться, она стонала, ныла, все тело передергивалось от напряжения - с каждым рывком из-под кляпа выплескивалась новая струйка.
        - Кайда оборачивается. Опять живой стать, - довольным, даже ласковым тоном протянул Айлу-Фатар.

* * *
        - Оборачивается, значит… - повторил Кеннет, наблюдая за рывками Клариссы.
        Наемник потянулся почесать отнятым кинжалом подбородок - проскочила длинная голубоватая искорка, кольнула щеку. Кеннет буркнул ругательство и поглядел на бронзовое лезвие. В голове роились странные мысли, смутные догадки и подозрения. Сложить их в цельную картинку никак не удавалось. Слишком много тайн громоздилось здесь друг на друга. Кеннет не любил упускать тайны - любая могла обернуться туго набитым кошельком…
        Кларисса постепенно угомонилась и теперь только икала, неловко вывернувшись набок.
        - Значит, этот кинжал превращает вампира в человека? - уточнил наемник.
        Айлу-Фатар промолчал. Он уже использовал наличный запас слов и теперь боялся сказать неправильно.
        - И этот кинжал у вас украли?
        - Не простой кинжал, - сказал южанин.
        Подумал и прибавил:
        - Лахас там.
        - Кто это - Лахас?
        - Большой бог. Сильный. Кинжал и есть Лахас.
        - Сильный? - Кеннет оглядел рукоять, изображающую коротконогого лысого мужичка с закрытыми глазами. - А на вид плюгавенький.
        - Лахас - великий бог, все ему молят. Шаман Рам-Тайфад лучше всех молит. Умеет великий Лахас призвать. Кузнец новый кинжал творить, совсем как старый, Рам-Тайфад в новый немного великий бог примолить. Но не настоящий, недолго деять. Нужно старый, верный кинжал…
        - По-моему, мы топчемся на месте, - решил Кеннет. - Нужно где-то скрыться, а то, неровен час, стража явится, или еще кто. А тут у нас…
        Наемник обвел рукой груду тел. Кларисса икнула.
        - Как ты думаешь, твой нож уже подействовал? Можно его выдернуть?
        Айлу-Фатар пожал плечами. Обычно Лахасу давали побыть в теле кайды подольше.
        - Нехорошо выйдет, если она еще вампир, - рассудил Кеннет, - мы уйдем, а она за нами увяжется… Нет уж, к демонам! Придется ее забрать, как есть, с ножиком в этом самом месте.
        Кларисса икнула.
        - Где бы спрятаться… Эй, у тебя есть, где укрыться?
        - Моя чужой. Нет дом. Отдай Лахас, и как солнце - моя топать домой.
        - Плохо.
        - Можно к она домой.
        - К кому?
        - Кайда здесь рядом дом. Моя видел, за ней ходить. Совсем рядом, там никто видеть.
        Кларисса икнула.
        - Ты знаешь, где ее логово? - Кеннет наконец сообразил, о чем толкует собеседник.
        - Точно есть.
        - Тогда хватай ее и пошли. Ты впереди, я следом. И не вздумай своего Лахаса в ее заднице шевелить! И думать не моги! Неси, как есть.
        Кларисса икнула.
        Айлу-Фатар послушно поднял девушку, взвалил на плечо. Рукоять в виде коренастого Лахаса покачивалась перед глазами южанина, но он боялся ослушаться сердитого спутника. Тот рассуждал спокойно и не сердился - авось, удастся упросить, чтобы вернул бога по-хорошему…
        Кеннет напоследок оглядел место стычки. Дождь почти прекратился, только изредка падали мелкие капельки, кровь собиралась лужами под телом Вешильда да вокруг сети, среди озерка слизи. Наемник вытащил из ножен на поясе здоровенного охотника широкий нож, выпачкал в кровавой луже и вложил верзиле в руку. Потом выругался и поспешил следом за южанином - тот удалялся с Клариссой на плече. Девушка висела неподвижно и только иногда икала.
        Немного позже молоденький подручный Вешильда - тот, который строил планы относительно Клариссы - пришел в себя. Сел и огляделся. Первое, что бросилось в глаза - разрезанное горло охотника на вампиров. Парень вскочил и попятился - тут он увидел и блеск на лезвии клинка, зажатого в ручище толстого мужчины. Младший охотник охнул и попытался сбежать, поскользнулся, рухнул в лужу, пополз… снова встал - грязный, в крови и грязи. Сделал шаг, другой - ноги заплетались и скользили по мокрому.
        - Убил! - с ужасом произнес парень. - Отца Вешильда убил, дурень жирный!.. Ох, бежать надо…
        «Убили! Отца Вешильда убили!..» - разнеслось над спящими улицами. Крик взлетел и погас, удушенный дождем, городом и ночью… Кеннет кивнул и буркнул, обращаясь скорее к себе, чем к понурому Айлу-Фатару или икающей Клариссе:
        - Я так и думал, что полезней их живыми оставить. Теперь виновных не станут искать, выберут одного из этих. Эй, чучело носатое, далеко еще? Слышишь, что ли? Сейчас шум поднимется.
        - Сюда, - откликнулся южанин, указывая двухэтажное здание. - Здесь кайды домик.
        Кеннет толкнул дверь - не заперто. Пожалуй, не врет чужак. В самом деле логово вампира выследил.

* * *
        Внутри было темно. Наемник велел Айлу-Фатару опустить вампира.
        - Интересно, здесь свечи есть? Лампы, или хоть что-то? Хотя, откуда… вампиру свет не нужен.
        Южанин осторожно нагнулся. Кларисса лежала на плече тихонько, даже икать перестала. Прежде, чем уложить девушку на пол, Айлу-Фатару отгреб ногой мусор и… обнаружил огарок - старый и грязный. Должно быть, остался от прежних хозяев. Кеннет буркнул: «Чудеса случаются», разжег огонь и велел чужеземцу встать у стены, подняв руки.
        - Моя Айлу-Фатар звать, - сказал тот, - отдай Лахас. Очень прошу. Совсем прошу.
        Наемник, не отвечая, деловито обыскал южанина, отобрал деньги, короткий нож, трубку, футляр с колючками сонной акации. Колючек осталось совсем мало.
        - Этим, что ли, в меня стрелял? - осведомился Кеннет. На Клариссу наемник не оглядывался, поскольку она в теперешнем положении опасности не представляла. Честно сказать, посмотреть на девушку ему хотелось, поскольку в памяти продолжали маячить смутные образы, навеянные дурманом сонной колючки - будто Кларисса прекрасней всех дев, каких Кеннету удалось повидать на жизненном пути… и будто бы их нынешняя встреча - нечто особенное… Чудеса случаются! Непривычное ощущение будоражило… но Кеннет стеснялся выказать любопытство. Представление о «правильном» поведении предписывало выглядеть холодным, самоуверенным и отстраненным.
        - Этой, ага. Твоя спать должен был, не умирать, совсем не умирать. Хорошие сны, только потом маленько башка тяжелый.
        - Хм, ловко… А я предпочитаю простые способы, - наемник продемонстрировал кулак.
        - Но твоя не спать вовсе. Моя промахнулся? - поддержал разговор Айлу-Фатар. Он решил, что незнакомец настроен более или менее дружелюбно - значит, нужно с ним беседовать, как бывает между добрыми людьми, когда те встречаются. На охоте встречаются, или еще где - по-хорошему нужно беседовать, словно соседи. Поболтать с этим суровым человеком, он подобреет, привыкнет к Айлу-Фатару, потом проще будет уговорить вернуть бога.
        - Твоя промахнулся, когда с моей связался, - буркнул Кеннет. - Ладно, к демонам! Садись на стул. Руки назад.
        Айлу-Фатар покорно позволил привязать себя к стулу.
        - А теперь поглядим, что у нас тут…
        Кеннет переставил свечу поближе к неподвижной Клариссе и склонился над девушкой. Честно сказать, результат осмотра обескуражил - тощее грязное существо с лицом, укрытым под копной спутанных нечесаных волос, вряд ли могло оказаться самой прекрасной девой… при этом непривычное ощущение не покидало, девчонка странным образом влекла Кеннета. Не как женщина влекла, а как идея. Как мечта о красоте. Прежде с наемником не случалось ничего похожего, и он решил, что колючка южанина все-таки подействовала. Еще решил, что нужно раздобыть побольше таких колючек - интересные мысли в голову лезут. Хорошо бы еще попробовать, только не наспех, а когда жизнь будет поспокойней.
        Кеннет приподнял легкое тело, нащупал рукоять волшебного кинжала и дернул. Треугольное лезвие вышло неожиданно легко. Девушка охнула, но не пошевелилась. Наемник ждал, что хлынет кровь, однако на лезвии осталось разве что несколько капель. Кеннет перебрал в памяти все, что знал о вампирах - кажется, у них кровь не идет? Отвел густые волосы в стороны, перерезал ремешок и вытащил из челюстей Клариссы брусок. Зубы оказались в порядке - ровные, белые, клыки не выделяются. Хм, хороший признак! Чудеса случаются!
        Что же в ней такого? Обычная девчонка, только очень тощая. Худое лицо, вздернутый короткий нос… и веснушки. Вот уж чего у вампиров точно не бывает - веснушек!
        - Эй, ты, как тебя? Айтуфар?..
        - Айлу-Фатар. Друг.
        - Слышишь, Айнуфакар, а нож-то действует!
        - Лахас - великий бог. Очень вернуть надо…
        Вот заладил… Кеннет перевернул девушку на живот и занялся оковами. Мысленно обругал себя за то, что не подумал прихватить ключ, и полез в потайной карман за отмычками. Отыскал подходящую, поковырялся в замке. Кандалы были хитрые - при попытке вырваться из браслетов выдвигались серебряные штырьки. Зато замок - плевый. С тихим щелчком браслеты разомкнулись, Кеннет снова перевернул Клариссу - теперь она показалась ему даже очень хорошенькой. Только грязная слишком.
        Кларисса раскрыла глаза - большущие, зеленые.
        - Ты пришел, - торжественно провозгласила она. - Я так и думала, что рано или поздно мы встретимся!
        - Когда это ты думала? - Кеннет растерялся, что случалось с бравым наемником нечасто.
        - Когда следила за тобой по ночам, вот когда.
        Девушка облизнула растрескавшиеся губы, схватила Кеннета за плечи, потянула - мягко, но настойчиво. Сам себе удивляясь, мужчина ответил на поцелуй, руки привычно поползли по платью Клариссы, нащупали застежку… Теперь и Кеннету казалось, что они непременно должны были встретиться. Рано или поздно - но чем раньше, тем лучше! Чудеса случаются!

* * *
        - Проклятье… Где мой пояс? - Кеннет с трудом возвратился к действительности.
        - Он на тебе, ножны на спину съехали, - Кларисса хихикнула, села… откинулась, опираясь на руки, так что маленькие острые груди приподнялись. - А мое платье совсем порвалось.
        - Неудивительно. Ходишь в лохмотьях…
        Смущаться наемник не умел, но теперь был сконфужен. Чудеса случаются!.. Чтобы не выдать, как ему неловко, Кеннет преувеличенно деловито стал натягивать брюки и переворачивать ремень - так, чтобы ножны возвратились на законное место, под руку. На девушку он не глядел, но когда все-таки поднял глаза - то уже не смог отвести взгляда. Руки сами собой потянулись к Клариссе, она снова хихикнула и скользнула навстречу, в крепкие объятия.
        - Ты красивая, - ляпнул Кеннет, когда они наконец оторвались друг от друга. - А ходишь в лохмотьях. Что ж ты так? Нужно все-таки как-то…
        - Ты - как мой папаша. Или как Гвенлин.
        - Кто это?
        - Вампир, который обратил меня.
        - Я его убью.
        - Не надо, - Кларисса уже не ухмылялась, - он добрый. Только по-своему. А ты - добрый?
        - Нет, я злой. Я порчу девушек… - Кеннет вспомнил, что они в комнате не наедине, - на глазах у чужеземцев. Эй, ты, как тебя, Айматар, ты живой?
        - Моя Айлу-Фатар звать. Моя не глядеть.
        - Ну и зря не глядеть, - Кеннет уже совсем опомнился, былая самонадеянность вернулась к наемнику. - Ничего плохого мы не делали. Вот платье разве что порвали.
        - Ничего, платье все равно было драное. - Кларисса поднялась и закуталась в лохмотья. - Смотри-ка, все еще ночь! А мне казалось, что много-много времени прошло…
        - Так всегда бывает, - кивнул Кеннет, - постой, а как тебя звать?
        - Кларисса.
        - Хорошее имя. А я - Кеннет.
        - Отдай Лахас, - снова протянул Айлу-Фатар, - твоя видел, как он деять. Кайду обернуть, совсем человек теперь еси. Не кайда вовсе. Моя народ очень Лахас ждать. Кайда много-много приходить. Совсем народ нет, если Лахас нет. Лахас - великий бог! Нет бог, нет народ!
        - О чем это он? - Кларисса с любопытством поглядела на южанина. - И кто это такой?
        - Моя Айлу-Фатар звать, - терпеливо повторил чужеземец, - моя твою сюда принесть. Моя Лахас нужен. Без бог не жить народ. Безбожие - гибельно быть.
        - Он издалека приперся, - объяснил Кеннет, - ищет волшебный нож. Говорит, в ножике бог живет. Если этим ножиком вампира ткнуть, получается человек.
        Кларисса нахмурилась и задумчиво потерла ягодицу.
        - Вот именно, - подтвердил наемник. - Так этот Айдукамар говорит, что ножичек его народу принадлежит.
        - Моя Айлу-Фатар звать. Отдай Лахас. Очень просить. Очень сильно. Совсем.
        - По-моему, он хороший? - неуверенно произнесла Кларисса.
        Кеннет вытащил оба кинжала - настоящий и копию, которую отобрал у пленника. Конечно, отличие заметное. Если держать два клинка рядом, вот как он сейчас - то невозможно спутать. На древней вещице Лахас тонко сделан, лицо - словно живое, даже видно, как божок лукаво следит за Кеннетом из-под опущенных ресниц… Копия сделана куда как проще, черты лица коренастого мужчины на рукояти - смазанные, невыразительные… сложенные на брюшке ладони едва выделяются, видно, что только контуры процарапаны на модели, по которой кузнец отливал новый кинжал.
        - Кларисса, развяжи его, что ли… - промямлил Кеннет, вертя кинжалы перед глазами. - Слушай, Абдуламар, а твой новый-то ножик - он тоже может вампира… э… обернуть?
        - Не долго мочь. Мой кинжал - нет Лахас настоящий, токмо малая часть Лахас, кою великий шаман Рам-Тайфад примолил, - зачастил Айлу-Фатар, пока Кларисса сматывала веревку с его запястий. - Он, кузнецом который творен, быть как настоящий Лахас, токмо недолгим. Лахас - навеки, молитва Рам-Тайфад - на короткий миг. Кайду ударил ненастоящий Лахас - он упал, день лежать, два день, три день потом не кайда, человек еси, а там сызнова!
        Айлу-Фатар смолк, потирая следы веревки на запястьях.
        - Что-то я не пойму…
        - А я все понимаю! - объявила Кларисса. - Кинжал, в котором бог, меня делает человеком. Навеки, навсегда.
        Девушка потерла раненную ягодицу и продолжила:
        - А шаман с кузнецом делают фальшивый кинжал, он обращает вампира в человека на два или три дня. А потом что?
        Кларисса обернулась к южанину.
        - А потом ваш шаман снова кайду ножом колет?
        - Точно так. Молится без отдых, молится великий Рам-Тайфад, намаливает Лахас в новый кинжал, кузнец тоже без отдых, он кинжалы деять и деять! Кайда приходить - его тык! Он упал, потом его в темный дом. В темный дом много кайда, цепочка сидеть, очень скучно ему, его снова и снова ненастоящий Лахас тык. Новый два дня - тык! Новый два дня - тык! Совсем плохой без Лахас настоящий…
        - А что еще ваш бог может? Ведь не только вампиров лечить, а? Интересно мне, зачем надутому герцогу такой нужен…
        Наемник не верил в добрые намерения сиятельного герцога. Что Кеннет знает о его светлости? Племянник короля, четвертый в списке наследников, отважный воин, выигравший несколько второстепенный кампаний… Человек властный, решительный… Зачем такому кинжал? Кеннет был совершенно убежден, что лично ему эта история ничего хорошего не сулит… кроме, конечно, сотни талеров… От герцогов не исходит ничего хорошего, кроме талеров, да и то нечасто - так устроен сей мир. К демонам! Чудеса случаются, но добрые намерения герцога - это даже не чудо… это нечто более дивное. Кеннет скорей бы поверил в жабью шерсть. Зачем герцогу карманный бог?
        - Лахас - он великий! Много может, на охоте удачу может, урожай может, много орехи в лесу может, чужой бог одолеть может, разное деет…
        Кеннет уже не слушал. Он вертел кинжалы, поворачивая так и этак… Глядя на наемника, умолк и Айлу-Фатар. Мысль, пришедшая в голову Кеннету, была совершенно очевидной.

* * *
        Кларисса, кутаясь в изодранные лохмотья, удалилась в подвал - переодеться. Там старье хранится.
        Кеннет вернул южанину трубочку, но половину колючек оставил себе.
        - Хорошая штука, - пояснил, - интересно действует.
        Потом подумал и вернул тяжелый кошелек.
        Айлу-Фатар до того удивился, что принял деньги молча. Он привык: здесь, на севере к монетам народ относится со странным трепетом. При виде монет люди испытываются восхищение, трепет и вожделение. Примерно так земляки Айлу-Фатара глядели на идолов богов. Но боги-то - понятно! Их положено уважать, почитать и бояться. А кругляши со стертой неразборчивой чеканкой? Айлу-Фатар не пытался понять чужих обычаев, просто принимал к сведению. И вот - Кеннет вернул кошелек! Должно быть, это оттого, что он не такой, как другие. На него и колючка не действует. Айлу-Фатар вспомнил, как этот человек с бывшей кайдой по имени Кларисса глядели друг на дружку. Эх, да и не только глядели! На севере люди странные, но эта парочка - вовсе особенная! Должно быть, они будут счастливы вместе, потому что оба отличаются от иных. Жалко, что Кларисса такая некрасивая, подумал Айлу-Фатар. Совсем некрасивая, долго Кеннету кормить ее придется, чтобы похорошела… так вот, выходит, очень необычно, что этот странный человек вернул кошелек Айлу-Фатару.
        Кеннет и сам не понимал, что это с ним такое приключилось - будто кто-то толкнул под руку. Вроде, не случалось прежде, чтобы сам деньги отдавал! Отнимать привычнее. Хорошо еще, что носатый чужеземец не стал благодарить - должно быть, обалдел от счастья… А то бы совсем смутил Кеннета.
        Подумав немного, наемник решил, что ему по мозгам так шарахнуло из-за колючки сонной акации. Пройдет время - и это дерьмо, к демонам, отпустит… так что он перестанет монеты дарить. Точно, колючка, все из-за нее. Наемник ухватился за это объяснение, потому что все остальные были еще хуже. Ведь не бог же Кеннета так переделал? Не Лахас этот бронзовый? Однако от кинжала следует избавиться, а то мало ли… Если Лахас заставляет кошельки раздавать…
        Заскрипели ступеньки - девушка вернулась. Новый наряд… был новым только в сравнении с прежними лохмотьями. Бесформенная пыльная хламида висела на костлявых плечах, словно мешок. Кеннет подошел и осторожно расправил ткань на боках девушки.
        - Может, мне перепоясаться? - упавшим голосом спросил Кларисса.
        - Не надо, только складками все соберешь, - решил наемник, - возьми лучше мой плащ, укутайся, как следует. Еще простудишься под дождем!
        И погладил взъерошенные черные волосы Клариссы.
        Айлу-Фатар первым вышел наружу, огляделся и сказал:
        - Дождик. Больше прежнего становить.
        В самом деле, дождь снова полил сильнее. Странный дождь - затяжной, муторный. Необычно для августа. Старики говорят, подобная погода обычно предвещает нечто… Дождь - это знак.
        Кларисса подставила под капли ладонь и счастливо улыбнулась - она, оказывается, совсем забыла, какое это приятное чувство - ощущать ладонью холодную воду с небес! А как пахнет дождь! Боги, Кларисса успела позабыть это свежий, чуть терпкий запах… Дышать дождем - это счастье. Кеннет поправил плащ, в который укутал девушку, и строго сказал:
        - Не мокни понапрасну, тебе сейчас беречься нужно… ведь отвыкла же! А ты, как тебя, Ардуматар, давай вперед, чтоб я тебя видел. Курс на «Треснутую кружку»! Эй, не туда! В обход двинем, потому что если прежним путем - то наверняка стражников повстречаем. Да не так широко шагай, чучело носатое, видишь, дама не поспевает! Времени до рассвета еще много. Мы успеем…
        - Моя Айлу-Фатар звать, - безнадежно повторил южанин, послушно приноравливая шаг к неровной походке бывшей кайды Клариссы.

* * *
        - Внутрь я войду один, - объявил Кеннет, - вы ждите поблизости. Только у дверей не маячьте, спрячьтесь где-то… в подворотне, например. И поосторожней, что ли… Ну, с богами…
        - Зачем с богами? С Лахас за поясом ты. Я молить Лахас, чтобы помогал.
        - Эх ты… Акукамар! Ладно… к демонам! Я иду.
        В зале царила полутьма. Посетители давно разошлись, только две богатырских фигуры, герцог с телохранителем, возвышались над столом. Хозяйка отправилась на боковую, а бородатый трактирщик дремал за стойкой. Он потушил большую часть ламп, оставил только те, что горели над полуночниками, да свечу перед собой. Конечно, толстяк охотно отправился бы спать, да ведь не укажешь на дверь-то важным господам! Тем более, они при деньгах, платят, не скупясь. Когда еще пошлют боги таких клиентов в дождь? Никогда и не пошлют. Так что хозяин дремал, уронив голову на сложенные руки. К гостям была обращена макушка - розовая в отсветах свечки плешь, обрамленная короткими жесткими волосами.
        Кеннет вошел тихо, аккуратно затворил дверь, хозяин и ухом не повел. Огонек свечи, горящей на стойке, качнулся, на стенах вздрогнули тени. Герцог тоже не услышал, но телохранитель встрепенулся и привстал, всматриваясь в полумрак у входа. Кеннет вышел на свет и остановился, позволяя разглядеть себя. Теперь и герцог заметил.
        - Ну? - изрек вельможа.
        Толстяк за стойкой поднял голову, из угла мятого рта протянулась ниточка слюны. Трактирщик утерся ладонью и снова опустил голову. Раз Кеннет не садится, значит, заказов не будет.
        - Товар при мне, - спокойно объявил наемник.
        - Давай.
        - Извольте, мой господин, - Кеннет приблизился и положил на стол кинжал.
        Герцог осторожно, кончиками пальцев, взял клинок и внимательно осмотрел, поднеся едва ли не к самому носу. Потом стянул перчатку и провел над кинжалом длинными пальцами, унизанными перстнями. Свет ламп отразился в гранях благородных камней. Один самоцвет зажегся неярким розовым светом. Джерем поморщился. В старинном манускрипте говорилось, что камень будет испускать мощное алое свечение. Назывался камень «Сердце Демона», и тому имелась причина… Что же, кристалл исправно светился, хотя и не так, как писал древний чародей… Объяснения могли быть различными - древность реликвии, ошибка переписчика, да мало ли…
        Телохранитель положил ладонь на рукоять кинжала под столом и глянул на господина. Тот еле заметно качнул головой и вытащил кошелек.
        - Держи!
        Кеннет поймал звякнувший мешочек, при этом хозяин снова поднял голову и протяжно зевнул.
        - Всего хорошего, мои господа… - наемник отступил в тень, не сводя глаз с клиентов. Отвернулся он только у двери.
        Когда наемник показался снаружи, две тени выступили из подворотни.
        - Сработало, - буркнул Кеннет, - держи, Айгумагар.
        - О… - южанин в припадке восторга прижал истинного Лахаса к груди. Бог вернулся! - Навеки, благодарность навеки, друг! Великий друг! Что твоей желательно будет… моя навеки…
        - Эти идиоты ничего не заподозрили, - заметил Кеннет. - А утром мы уйдем отсюда. Подальше от этого напыщенного аристократишки. А что, Кларисса, не отправиться ли нам с Аймугабаром?
        - Его зовут Айлу-Фатар, - улыбнувшись, поправила девушка. Ей было все равно, куда идти. С Кеннетом.
        - Ладно, выучу по дороге, - ухмыльнулся наемник. - Идем скорей, пока болваны там, в «Треснутой кружке», не заподозрили обмана. Жаль только, что не увижу их рож в тот миг, когда они поймут, что прокололись.

* * *
        - Дело сделано! - герцог поднялся, со скрежетом отодвинув стул. Сунул покупку за пояс и натянул перчатку. - Идем!
        Мужчины вышли на крыльцо и остановились, чтобы поднять капюшоны. За спиной звякнул засов - хозяин наконец-то запер заведение и теперь отправится дрыхнуть.
        - Мы были одни, - осторожно заметил телохранитель, - хозяин не в счет. Можно было…
        - Пустое, - бросил вельможа, - слишком многие видели нас здесь. Станет известно, что я покинул «Треснутую кружку» последним. Если убрать хозяина, это может оказаться слишком… э… да и, в конце концов, что деньги? Дело того стоило.
        Они зашагали под холодными струями дождя, разбрызгивая грязную воду сапогами. Прошли по тихим улицам… Здесь, в городе, у герцога был собственный отель. Телохранитель громко постучал - за дверью послышалась возня, торопливые шаги. Когда дверь распахнулась, и заспанный привратник с поклонами посторонился, Джерем обернулся и велел:
        - Ступай к воротам. Скажешь стражникам, мол, секретное дело, разыскиваем опасного преступника. Этот парень, конечно, захочет удрать на рассвете, едва отопрут. Арестуй его, а лучше убей. В любом случае, он не должен ничего говорить дня два или три. Потом уже неважно, пусть говорят, что хотят…
        - Лучше, если он вовсе ничего не скажет, хотя бы и через три дня, ваша светлость.
        - Конечно, это лучше, - кивнул господин. - Солдатам в воротах дашь денег, чтобы и они помалкивали. Ступай.
        Телохранитель поклонился и исчез в холодных струях дождя. Вельможа с минуту глядел в серую пелену дождя. Привратник терпеливо ждал, в лучах фонаря дождь казался тоненькими серебряными нитями - будто распутанная паутина опадает с небес. Герцог представил себе паука, которому под силу сплести чудовищную сеть, поежился и шагнул через порог. Миновал прихожую, на ходу сбросил промокший плащ и, широко ступая, удалился по коридору. Привратник подобрал господскую одежду и покачал головой - повезло. Сеньор суров, мог и в ухо дать, а рука у его светлости ох, тяжелая. Но сейчас вроде, слава богам, возвратился в добром настроении…
        Герцог прошел по темному коридору до конца, на дальней стене горела тусклая лампа, и чем ближе его светлость подходил к свету, тем явственней становилась длинная тень. Тень пряталась за широкой спиной Джерема, кралась и пританцовывала в такт шагам. Под лампой находилась низенькая дверца - вход в подвал. Приехав в город, вельможа велел очистить каморку внизу, вынести хлам и тряпье. Да еще приказал врезать в дверь новый замок - иноземной работы, запирается с обеих сторон.
        Что там, в подвале, теперь, не знал никто, за исключением господского телохранителя, который, как говорили, приходится его светлости сводным братом, сыном служанки и старого господина.
        Его светлость извлек из кошелька ключ, отпер дверь и, низко склонив голову, прошел в темноту. За дверью не было, разумеется, ни ламп, ни свечей, но, когда герцог стянул перчатки, оказалось, что камень, именуемый Сердцем Демона, дает достаточно света. Здесь, в полном мраке, стало похоже, что он сверкает куда ярче, чем там, в «Треснутой кружке», где розовое мерцание тонуло в огне ламп. Герцог запер замок изнутри и двинулся по узкому ходу. Через десять шагов начались ступеньки - спуск в подвал. Дешевый камень стерся и сделался склизким из-за вечной сырости, царящей в подземелье, так что вельможе пришлось идти медленно, осторожно нащупывая чересчур узкие для его крупных ног ступени. Герцог горбился и опирался левой рукой о стену, не заботясь о том, что пачкается о слизкие крошащиеся камни. Правую ладонь он держал перед собой, и Сердце Демона скудно освещало путь.
        Спуск привел в чуланчик. Здесь имелось освещение - толстые свечи из дорогого белого воска смотрелись чуждо в ржавых кольцах, вмурованных в стены, поросшие мхом и плесенью. Седые лохмотья образовывали на темном сыром камне причудливый узор. В центре комнаты на деревянном постаменте покоился некий предмет, укутанный мешковиной.
        Герцог прошел вдоль стен, зажигая свечи… остановился в центре и отбросил дерюгу. Под покровами таилась вырезанная из черного камня статуя в локоть высотой - фигура странного создания, сидящего на корточках. Отблески пламени метались по полированной поверхности, играли и дрожали. Статуя изображала коренастого карлика. Длинные руки охватывали колени, голова, приподнятая на непропорционально крупном торсе, венчалась витыми рогами. Лицо идола было печальным, опущенные углы рта и тяжелые веки наводили на мысль о том, что каменное существо хочет спать. В груди имелось отверстие в форме ромба.
        Его светлость аккуратно всадил кинжал святого Локорна в дыру - бронзовое лезвие скрылось по рукоять. Легкий щелчок - статуя вздрогнула, демон открыл глаза. Герцог отступил и замер, вглядываясь в оживающего идола.
        - Кто ты таков и как смеешь тревожить сон Зелиала? - маленький каменный демон обладал звучным низким голосом.
        Герцог продемонстрировал светящийся перстень.
        - Я твой повелитель. Видишь камень? Ощущаешь кинжал в груди? Ты должен мне повиноваться!
        Каменное лицо сложилось в приторно-сладкую гримасу.
        - Да, о владыка! Повелевай Зелиалу, повелевай скорее! Я жажду исполнить твою волю, сколь бы безумной она ни оказалась!
        Джерем самодовольно ухмыльнулся.
        - Да, демон, да. Ты исполнишь мою волю… ты отправишься в королевский дворец, убьешь дядюшку, венценосного осла, убьешь и моих дорогих кузенов. Хотя… как ты их узнаешь?
        - Не будем мелочиться, мой повелитель! Я убью всех, кого застигну во дворце! А? Так будет верней. С твоего позволения, о великолепнейший из владык…
        - Отличная мысль. Итак, ты не оставишь в живых никого.
        - Мне отправляться немедленно, о могущественный вождь?
        - Подождем до рассвета. Мне нужно сделать кое-какие приготовления.
        - Как прикажешь, о величайший!
        Идол улыбнулся еще слаще. Считается, будто у демонов нет чувства юмора… однако это не так. Зелиал мгновенно ощутил, что кинжал, пронзивший каменную грудь, хоть и подобен настоящему Исторгателю Сердец, но на деле - лишь копия, жалкая подделка. Чародей, изготовивший эту штучку, неплохо потрудился, призывая в свое произведение дух Исторгателя, но кинжал стремительно терял силы. Очень трудное дело - держать в повиновении самого Зелиала! Еще чуть-чуть - магия кинжала иссякнет, и демон освободится от власти зачарованной бронзы. Тогда-то он растерзает «величайшего», уничтожит, разорвет в клочья… и сделает это медленно. Очень медленно. И лишь потом снимет с мертвой руки кольцо, разломает оправу, извлечет кристалл, чтоб возвратить утерянное в незапамятные века Сердце… Потом - снова сон на века. Сладкий. Темный.
        А до тех пор демон станет угождать и поддакивать, льстить и притворяться… Глупый человечек, ему невдомек, что власти над Зелиалом вот-вот придет конец… У демонов весьма развитое чувство юмора, но оценить его под силу лишь истинному знатоку!
        - О, мой повелитель!.. О могущественнейший из земных владык!..
        Зелиал мысленно хихикал и кривлялся - сохраняя непроницаемое выражение на каменном лице. О да, с каменным лицом. С каменным! Хе-хе. С каким же еще? Он ведь идол, истукан! С каменным лицом. Хе-хе! Демон наслаждался собственной шуткой.

* * *
        Джейк сел в луже. Проклятье! Паршивая жизнь закончилась паршивой смертью - его укусил вампир. Да и вампир-то каков - тощая костлявая девка… Воришка ощупал себя. Странное ощущение, ничего не болит. Сколько Джейк себя помнит, у него всегда что-нибудь ныло, болело или хотя бы чесалось. И вот - ни малейшего недомогания! Чудесное состояние. Джейк сидит в грязной холодной луже и не мерзнет. Только жрать хочется. Вот раньше-то он и не ел помногу, желудок не справлялся… Погодите-ка, он теперь - кто? Ведь не покойник же? Он вампир!
        Новообращенный кровопийца встал и, задрав голову, уставился в небеса. Навстречу неслись мириады капель, падали, стекали по холодному лицу, собирались ручейками на плечах, на прокушенной шее… Он их видел - несмотря на ночную темень, различал каждую капельку! Но запаха дождя он не замечал. Джейк прекрасно помнил, как, слоняясь ночами по засыпающему городу, остро ощущал малейший оттенок вони. Гниют отбросы у лавки мясника, тянет сырым железом и гарью от кузницы… У мастерских кожевников и скорняков и вовсе смердит невыносимо. А когда шел дождь - появлялся запах небесной влаги, чуть терпкий, но странно приятный. Дождь укрывал Джейка, когда весь город оказывался против него.
        Да! Он ничего не забыл - весь город, весь мир вел с Джейком нескончаемую войну и неизменно одерживал победу за победой. Джейка избивали, пинали, морили вонью убогих кварталов, обдавали презрением на центральных улицах! Он мучился сотней болезней, страдал от сознания собственного ничтожества, терзался пренебрежением окружающих. Распоследний холуй или конюх глядел на Джейка свысока… даже стражники, когда выносили Вешильда и оглушенных подручных, бросили беднягу Джейка с прокушенным горлом валяться в луже - мол, утром возвратятся с тачкой и увезут эту падаль… Они не сочли его достойным последней милости, не отнеслись к Джейку, как к человеку, даже после смерти… Он слышал все, каждое слово, заметил каждый плевок в лужу, он видел и слышал, хотя лежал, словно колода, и не мог пошевелиться, скованный странной апатией. Он услышал и запомнил их грязную ругань. Он не забудет и не простит ничего. Ни-че-го!
        Вампир Джейк здоров, полон сил, он отлично видит, различает каждую капельку в мокром небе. И слышит превосходно. Что же с того, что вампиру не дано ощутить свежего аромата дождя? Это можно пережить, да попросту забыть, не замечать, отвыкнуть!
        Итак, мир, готовься, Джейк даст тебе новый бой… и теперь-то… теперь удача будет на его стороне. Он снова против города, но пусть-ка город побережется теперешнего Джейка. Кто-то идет… Какой-то здоровяк, вон как топает по лужам! Джейк отступил в нишу и приготовился. Этот мужчина высок, статен, под добротным плащом кольчуга вороненой стали, на поясе - здоровенный кинжал. Оружие не защитит человечка, нет. Мужчина вглядывается в темноту, но не может разобрать ничего, а Джейку прекрасно видать каждое звено черной кольчуги, каждую заклепку на ножнах. Он отлично различает, как бьется на толстой шее жилка… кровь, сладкая, сытная. Куда направляется эта пища? Большой человечек не доберется к цели.
        Ночь, дождь и город, глядите - Джейк идет!
        Оракул

1. Оракул
        Крупный белый конь размеренно вышагивает по узкой тропке, вьющейся среди валунов и густых колючих кустов, вцепившихся в каменистые склоны ущелья. Конь качает массивной головой, позвякивая удилами; мохнатые пряди белой шерсти на бабках, усеянные репьями, мотаются в такт ударам копыт. Всадник покачивается в седле, лениво оглядываясь из-под полуопущенных век. Светлые волосы, собранные на затылке в хвост, мягко шевелятся, когда он поворачивает голову.
        Ренган Ар-Аррах возвращается в родной поселок. Девять лет он шлялся по низинам на юге, девять лет воевал за морями. Изредка сюда, в горы, доходили слухи о его подвигах - искаженные, перевранные и конечно многократно преувеличенные. Он не слышал о земляках ничего - и ни разу за девять лет не попытался разузнать. Да и что может измениться в горах? Люди, семьи и кланы здесь так же упорно сопротивляются времени, как сопротивляются ветру камни, среди которых они живут. Время обтекает их, почти не оставляя следов - в точности как ветра, дующие в горах. Ренган почти не сомневался, что застанет в живых всех, с кем распрощался после смерти отца - девять лет назад. Что застанет неизменными обычаи, поговорки, манеру одеваться, принятые среди Ар-Аррахов тогда.
        Тропа, по которой теперь ступал его конь, точно не изменилась - Ренгану казалось, что он узнает не только каждый камень, но и каждый пучок травы, каждый поросший мхом искривленный древесный ствол… И скоро он увидит земляков - поселок вон за тем поворотом. Хотелось двинуть коленями, понукая белого жеребца, хотелось помчаться галопом… Но Ренган знал, что суетливость не к лицу горцу, тем более - горцу из почтенного клана. Ар-Аррахам не понравится, если он будет торопиться, подобно какому-нибудь купчишке из низин. Здесь люди неспешны и упорны, как камни, среди которых живут…
        Неторопливым шагом белый жеребец вступил на единственную улицу поселка Ар-Аррахов, если конечно можно назвать улицей полоску утоптанной почвы между жилых башен… Ренган не стал вертеть головой, высматривая знакомых, он сдержано кивал в ответ на осторожные приветствия немногочисленных женщин и подростков, которые останавливаются при его приближении и с легким удивлением разглядывают непривычный покрой заморской одежды, огромный двуручный меч за плечами, перо на шляпе, пожитки, притороченные к седлу, да и белого жеребца - слишком крупного, невиданной в здешних краях породы.
        Сидящая у входа в башню старуха узнала его и каркнула:
        - Здравствуй, молодой Ренган!
        Спокойно, бесстрастно, холодно, будто уехал он на прошлой неделе наведаться в соседний поселок, а не девять лет назад отправился за море. Люди на севере холодны, как камни, среди которых живут.
        - Здравствуй, матушка! А где мужчины Ар-Арраха?
        - Все на площади, молодой Ренган. Делят подарки из города.
        Подарки? Из города? С горожанами из низин у Ар-Аррахов не бывало прежде большой дружбы. Неужто и в горах случаются перемены? Ренган кивнул старой женщине, и белый конь зашагал к площади.
        Мужчины Ар-Арраха в самом деле толпились вокруг расстеленных посреди площади шкур. На шкурах колючей грудой громоздилось оружие и доспехи - мечи, секиры, кинжалы, шлемы и легкие нагрудники - те, что в ходу у горцев. Ренган потянул повод и белый жеребец остановился. Минуту воин сверху вниз глядел на земляков - ровно столько, сколько позволяли приличия. Затем, придерживая неуклюжий меч, спрыгнул на землю и произнес:
        - Приветствую Ар-Аррахов.
        Мужчины клана отозвались неровным хором, из толпы выступил вождь Ар-Аррахов, Анорис. Медленно оглядел пришельца с головы до ног и заявил:
        - Ты вернулся, Ренган. Говорят, ты воевал за деньги. Хорошая ли это жизнь для горца?
        Прибывший слегка пожал плечами:
        - Нескучная жизнь. Я жил и сражался, чтобы получать деньги. Я получал деньги, чтобы жить и сражаться.
        Воцарилась тишина. Ар-Аррахи ждали, как вождь примет дерзкий ответ. Белый конь переступил копытами и тихо фыркнул. Наконец Анорис расхохотался:
        - Хорошо! Нескучная жизнь - как раз то, что нужно мужчине. Но теперь и у нас будет веселье. Нижние прислали оружие. Подарок. Теперь мы устроим набег на Ар-Шоратов и это будет весело!
        - Ар-Шораты могут выставить по пять бойцов против двух наших, - заметил Ренган, - или что-то изменилось в горах?
        - Нет, молодой Ренган, в горах все по-прежнему. Но теперь у нас есть много оружия и у нас есть ты. Ха!
        Вслед за вождем расхохотались и прочие. Смех раскатился по толпе, но почти сразу смолк - мужчины прекращали смеяться, едва взглянув в прищуренные глаза пришельца. Он выглядел так, словно слова Анориса были не насмешкой, а в самом деле - бесхитростной похвалой.
        - Это верно, - спокойно ответил наемник, - у Ар-Аррахов есть я. Но с чего бы городские из низины стали так щедры? Или что-то изменилось в горах?
        - Нет, молодой Ренган, в горах все по-прежнему, - вождь нахмурился. - И подарок подозрителен мне. Эти, из низины, они говорят, Оракул дал им совет. Велел подарок прислать. Если ты хочешь, мы тоже спросим Оракула, стоит ли устраивать набег на Ар-Шоратов.
        Анорис сделал ударение на слове «ты», ему-то, вождю, не следует сомневаться - хотя наверняка и без ренганова вопроса вождь хотел отправиться за советом в святилище Лодор. И горцы, и «нижние» - все прибегали к совету Оракула, если встречались с затруднением. Советы, полученные в Лодоре, не всегда можно было понять, случалось, Оракул говорил вовсе не о том, о чем его спрашивали… но неизменно говорил мудро. Ренган вспомнил, как впервые попал в святилище, вспомнил массивные ворота, закованных в латы стражей огромного роста… или это только ему, подростку, они показались великанами?.. Жрец в строгом одеянии впустил горцев клана Ар-Аррах в храм и велел ждать… Затем их провели в святая святых - к древнему идолу, а самый старый жрец стоял рядом со статуей, сжимая ритуальный обсидиановый нож…
        Из задумчивости Ренгана вывел вопрос молодого Ар-Арраха невысокого роста.
        - А этой штукой можно сражаться? - юнец указал на здоровенный меч Ренгана. - Твоя железяка почти в рост человека, как ею размахнуться?
        - В рост человека? - спокойно повторил Ренган. - Ты судишь по своему росту, родич. А я сражался этим оружием и получал плату вдвое большую, чем простой солдат - как раз за то, что умею размахнуться «этой штукой».
        Коротышка покраснел, осознав насмешку, и отступил за спины земляков.
        - Хорошо, что ты приехал, Ренган, - заявил вождь. - Нынче будет пир по случаю твоего возвращения, расскажешь, как сражался за морем… а завтра с рассветом отправимся в Лодор…
        В пути горцы молчали, уныло кивая в такт поступи небольших мохнатых лошадок - после вчерашней попойки тянуло в сон. Анорис старательно расправлял плечи и задирал нос - но все равно Ренган, сидящий на огромном коне, возвышался над вождем, и тот избегал глядеть снизу вверх на вновь обретенного родича. Только перед самым храмом Анорис заговорил нарочито громко и самоуверенно. Ренган понимал, почему - вождю было важно показать, что близость святилища ничуть не волнует его, не заставит прервать даже самый пустячный разговор. Безразличным тоном он стал расспрашивать Ренгана о боевых приемах, что в ходу у «нижних» за морем, о походах и этих… как их? Турнирах! Да, о турнирах… Ренган, подыгрывая, ровным голосом повествовал, как сражаются за морем, рассказывал о страшных атаках латной кавалерии, когда трясется земля от ударов сотен копыт, о плотных боевых порядках пехотинцев, об их длинных копьях, вдвое длинней рыцарских пик. О том, что первый ряд пеших обычно пригибается и упирает копья в землю, а второй ряд кладет древки на плечи товарищам в переднем ряду - и эти, вторые, копья столь тяжелы, что держат их
двое… О том, что кавалерии не под силу взломать подобный строй и преодолеть оборону копейщиков могут только лишь пехотинцы, построенные так же плотно и вооруженные такими же длинными копьями… А впереди выступают бойцы с двуручными мечами, они распихивают или обрубают наконечники длинных пик, прогрызая неприятельский строй… Потом боевые порядки копейщиков раскрываются словно почки по весне, выплескивая из глубины строя меченосцев - и тогда он, Ренган, бросал свой двуручник и дрался простым мечом в рукопашной… Потом по телам своих и чужих галопом проходили рыцари, втаптывая в кровавую грязь тех, кто не успел убраться с дороги кавалерии…
        Вот оно - святилище Лодор. Теперь Ренган рассматривает мрачный дом Оракула другими глазами, нежели девять лет назад - теперь он не сопливый мальчишка, а воин. Его не поражают высокие серые стены с зубцами и приземистые башни, он привычно прикидывает, как бы организовал приступ, доведись штурмовать Лодор. Вон там часть кладки выкрошилась… а лестницы удобней приставлять здесь, где стены пониже…
        Дорога некоторое время шла под стеной, затем свернула к воротам. Анорис, а за ним другие Ар-Аррахи спешились. Вождь подошел к узкой двери в левой створке и постучал. Отворилось оконце.
        - Кто ты и с чем пришел в дом Сведущего?
        - Анорис Ар-Аррах и мужчины клана. Нам нужно спросить Оракула о важном.
        Окошко со стуком захлопнулось. Анорис отступил на шаг, другие тоже посторонились. Через несколько минут дверь отворилась, и горцы по одному двинулись в святилище. Стражи, стерегущие вход, в самом деле оказались гигантами - Ренган, всегда считавший себя крупным мужчиной, едва доставал макушкой до закованной в полированную сталь груди. Любое движение стражей сопровождалось скрежетом и лязгом - больше всего они походили на ожившие статуи, огромные и бесчувственные. У ворот их было четверо, вооруженных гигантскими секирами и палицами. Горцы прошли мимо грозных воинов к входу в серое строение - преддверие святилища. Стражи глядели поверх их голов, и Ар-Аррахи избегали заглядывать в темные щели прорезей в шлемах. У дверей поджидал седобородый жрец.
        - Следуйте за мной, воины Ар-Аррах, - объявил старик, - Оракул примет вас.
        Далее был путь по узким пыльным коридорам, едва-едва освещенным тусклым огнем свечей из скверного жира. Коридоры тянулись и тянулись - повороты, боковые ответвления, низкие арки, где нужно нагнуться. Ренгану приходилось то и дело придерживать меч, чтобы не царапать стены… Ни один проход не был прямым, стоя в начале любого, невозможно оказывалось разглядеть выход. Наконец, после четверти часа блужданий в полумраке, Ар-Аррахи достигли небольшого квадратного зала с грубыми скамьями и единственным узким оконцем, прорезавшим стену на высоте, превышающей рост самого крупного из стражей храма.
        - Отдайте ваши дары и ждите, - велел жрец.
        Принял подношения - мешочек монет, курицу, ягненка - и удалился. Ар-Аррахи не стали садиться на скамьи, остались стоять.
        - Так что там, насчет турниров? - громко обратился Анорис к наемнику.
        Вождь старательно изображал равнодушие. Ренган принялся неторопливо рассказывать, как после особенно кровопролитного боя у замка Летерен в Авгейе он был посвящен в оруженосцы и получил право выходить на ристалище.
        - На коне? У тебя ведь настоящий рыцарский конь? Этот, белый, большой, - понимающе бросил вождь.
        Солдат, пряча ухмылку, объяснил, что его жеребец - не боевой конь, те еще крупнее, а он, Ренган, так и не научился сражаться на копьях, потому и не рисковал биться в конных поединках. Пешим же сражался дважды, даже получил малый приз в Рнентонне на знаменитом турнире, устроенном в честь замужества принцессы Амелии… Он не успел объяснить, что его белый жеребец - всего лишь походная лошадь, рассказ был прерван ударом гонга. Прежний седой жрец возник на пороге и объявил:
        - Оракул готов дать вам совет, Ар-Аррахи с гор! Ступайте в зал и примите слова Сведущего.
        Горцы зашевелились, сбились в кучку и вслед за жрецом - по одному, гуськом - двинулись в узкие двери. В главном зале святилища окон не было вовсе, в центре, вокруг неглубокого каменного бассейна горели яркие свечи, озаряя дряхлого старца в ниспадающей широкими складками хламиде и фигуру идола, грубо вытесанного из темного материала - то ли дерева, то ли камня, Ренган так и не смог разобрать. Насколько наемнику удалось разглядеть в полумраке, лицо статуи корчилось в бессмысленной гримасе. А старик с ножом… похоже, тот самый, что и прежде, до отъезда Ренгана за море. Двое старцев - таких же дряхлых, как и главный жрец, поднесли связанного ягненка и курицу, подняли трясущимися руками. Старший точными резкими взмахами - наловчился за столько лет - перерезал жертвенным тварям глотки, и струйки крови хлынули на идола, потекли к каменному основанию, заполняя грубо высеченные впадинки и, кажется, впитываясь в странную темную массу, из которой был высечен Оракул. Кто-то из Ар-Аррахов шумно вздохнул, другой почесался… Анорис откашлялся, прочистил горло, но плюнуть на пол в этом священном месте не решился,
сглотнул.
        Начиналось самое интересное. Ренган подался вперед, чтобы лучше видеть. В неверном трепещущем свете очертания Оракула, поблескивающие окровавленными гранями, потекли, стали едва заметно смещаться, деревянный (или не деревянный?) идол как будто сменил позу, бессмысленная улыбка, растягивающая толстые губы, превратилась в зловещую гримасу. Покатые плечи статуи пошевелились, Ренгану почудилось, что он слышит тяжкий вздох - так вздыхает смертельно уставший человек.
        - Задавайте свой вопрос, горцы Ар-Аррах! - проблеял старец.
        Анорис торопливо пробормотал:
        - Следует ли нам напасть на Ар-Шоратов?
        На миг воцарилась тишина, старики, поливающие статую жертвенной кровью, подняли руки, роняя последние капли на лицо Оракула. Ренгану показалось, что окровавленный рот идола приоткрылся - или не показалось? Прозвучал глухой низкий голос:
        - Выступайте в поход, храбрецы. Вы побьете Ар-Шоратов.
        Возвращаясь, сперва молчали. Потом мало-помалу завязался разговор - в конце концов, встряхнувшиеся и окончательно протрезвевшие Ар-Аррахи расспрашивали Ренгана о женщинах, встреченных солдатом за морями. И он рассказывал немытым горцам о девушках в замках - там, на равнинах, о девушках, чья кожа нежна, как лепестки роз, а нрав подобен стальному клинку, о девушках, чья душа чувствительна, как лепестки роз, а гордость заставляет вести себя так, словно они с ног до головы закованы в непроницаемый стальной доспех… О бледных, черноволосых, хрупких, с тонкими руками… А еще - о крестьянках, крепких, смышленых, загорелых, с горячими губами и шершавыми жесткими ладонями. А еще - о горожанках, пухлых и смешливых… А еще - о женщинах, берущих деньги за любовь… А еще - о женщинах, убивающих из ревности. А еще - о женщинах, за обладание которыми сражаются армии и объявляют друг дружке войну лорды и короли. А еще - о принцессе Амелии, удалившейся в монастыре после того, как на турнире в день свадьбы обломок копья случайно вонзился в прорезь забрала ее возлюбленного, так что за наследство, от которого отказалась
Амелия, уже два года сражаются монархи, и не видать конца этой войне…
        В поход выступили ночью. Сперва Ар-Аррахи с непривычки ерзали в седлах и гремели доспехами, с которыми не очень-то умело управлялись. Но за дорогу притерпелись, подтянули ремешки, подогнали латы плотней. Низкорослые лошадки ступали по едва видимой в свете звезд тропке, Ренган пристроился в хвосте - его-то латы не гремели, но белый жеребец шагал не так уверенно. Перевал пересекли затемно, потом стало полегче - дорога шла больше под уклон, да и светать начало. Наконец Анорис велел остановиться. Всадники съехались в круг, и вождь вполголоса объявил:
        - Лошадей оставим здесь, долину пересечем так быстро, как сможем. Поселок Ар-Шоратов за той грядой. Когда ворвемся, не зевать. Держаться кучно, бить вместе. Не разбегаться в стороны, Ар-Шоратов много - если навалятся скопом, поодиночке нам не отбиться. Так что держаться рядом и убивать. Чем больше убьем сразу, тем легче будет потом.
        Ренган понимал, что объяснение предназначено в первую очередь ему, и кивнул. Вообще-то, двуручный меч требовал места для размаха, но спорить с вождем не годится. Рядом, так рядом. Там поглядим, в поселке. Один из земляков осведомился:
        - Лазутчиков не будем сперва посылать?
        - Нет, Гоки, - отрезал Анорис, - долина вся как на ладони. Если не спят караульные у Ар-Шоратов, заметят лазутчиков. Так что пусть заметят нас, мы добежим быстрей, чем они за оружие возьмутся… Конечно, лучше бы часок-другой выждать, перед рассветом сон крепче, да когда рассветет, Ар-Шоратам будет хорошо видать, как нас мало. Лучше так. Ну, идем, что ли?
        Пошли. Но едва рассыпной строй Ар-Аррахов перевалил гребень гряды, за которой оставили лошадей - на противоположном краю долинки холмы словно вмиг поросли странными кустами - это показались увешанные оружием конные Ар-Шораты. Они тоже собрались в набег нынче, да не боялись драться при свете, потому и выступили позже ренгановых земляков. На миг обе толпы замерли, а затем Ар-Аррахи разразились грозными воплями и ринулись вниз с холмов - навстречу врагам. Те торопливо спешивались и бежали навстречу, стараясь не отстать, ибо промедление могло показаться трусостью. Ар-Шоратов было вдвое, а то и втрое больше, но не все успели спешиться сразу, так что пришельцы навалились сперва на жидкую цепочку воинов и разметали ее вмиг. С холма бежали Ар-Шораты, потрясая новенькими мечами и секирами. Гладкие, без царапин и вмятин, латы тускло отсвечивали на них. Боевой клич стих, ночь оглашалась лязгом оружия, воплями боли и ярости.
        Ар-Шоратам наконец удалось сбиться в кучу и теперь они уверенно теснили малочисленных пришельцев. Вскрики, хрип, лязганье клинков о доспехи и хруст разрубаемых костей… Анорис призвал земляков, и Ар-Аррахи стали собираться вокруг вождя. Ренгана не было видно, Ар-Шораты теснили противников, стараясь взять в клещи. Раненные родичи отступали вглубь строя, чтобы перевести дух за спинами товарищей. Враги, чуя победу, завывали все уверенней и потрясали оружием. Вдруг, когда сердце Анориса уже сжималось от досады и отчаяния, чуть в стороне прозвучал одинокий вопль:
        - Ар-рах! Ар-рах!
        Старый вождь не поверил своим глазам - высоко сверкнула сталь, и над неприятельским строем взлетели сразу две головы - с одной свалился шлем и, поблескивая розовым в первых рассветных лучах, закувыркался на фоне серого небосвода. В руках невесть откуда взявшегося за спинами Ар-Шоратов Ренгана не меч - сверкающая плоская радуга, рослый наемник с каждым шагом разворачивается всем корпусом, посылая чудовищный клинок по дуге. И уж неважно, что попадает под лезвие - кольчуги, латы, щиты - двуручный меч крушит и расшвыривает Ар-Шоратов.
        - Ар-р-рах! Ар-р-рах! - вопил Ренган, нанося удар с каждым шагом, вправо-влево, вправо-влево…
        - Ар-р-рах! Ар-р-рах! - подхватили родичи, бросаясь навстречу Ренгану.
        Тот, с ног до головы забрызганный кровью, вскинул клинок в небо, едва враги откатились и вокруг оказались Ар-Аррахи - не задеть бы кого ненароком… Наемник тяжело выдохнул, прикидывая, на сколько еще шагов-взмахов хватит сил. Похоже, не намного.
        - Так, говоришь, двойную плату получал за то, что этой штукой махать умеешь? - с хриплым выдохом промолвил Анорис. - ты продешевил, Ренган. Те, «нижние», всегда нашего брата обсчитывают… Х-хе… кхе-кхе…
        - Вперед, - велел наемник землякам, - но от меня держитесь подальше. Руку не сдержу, если уж ударю. Пошли!
        - Ар-р-рах! Ар-р-рах!
        Шораты бросились навстречу, пытаясь погасить атакующий порыв Ар-Аррахов, навалившись толпой, но бесполезно - двуручный меч Ренгана по-прежнему сметал все, что встречалось ему на пути. Наемник, слегка приседая с каждым шагом и тут же выпрямляясь, неудержимо продвигался сквозь вражеский строй. Он высматривал вождя Ар-Шоратов. С каждым новым ударом руки наливались свинцом, казалось, вот-вот - и они вырвутся из суставов, увлекаемые чудовищной инерцией тяжелого клинка… Справа блеснула золотая цепь поверх нагрудника - глава рода Шоратов! Враги уже почувствовали, что он слабеет, снова кинулись со всех сторон, а родичи, помня ренганово напутствие, держались в стороне.
        Ренган из последних сил присел - над головой просвистел топорик - и метнулся туда, где золотом отсвечивала цепь. Враги отшатнулись, и тут скользкая рукоять наконец вывернулась из ослабевших пальцев, меч ткнулся в землю, вспарывая переплетенные жесткие стебли утоптанной, обильно политой кровью травы. Ренган прыгнул головой вперед, за спиной со скрежетом столкнулись лезвия: Ар-Шораты на долю секунды промедлили с ударом. Кулак левой руки врезался в поросшую жестким волосом челюсть главы Шоратов, а правая вырвала из ножен короткий клинок.
        - Остановитесь! - заорал солдат, прижимая оружие к шее оглушенного предводителя, лезвие скрежетало о толстые звенья дорогой цепи…
        Как ни странно, его послушались - горцы приостановили взмахи клинков, отступая в стороны. В центре, между двумя шеренгами хрипло выдыхающих сопящих Ар-Шоратов и Ар-Аррахов, остались Ренган и его пленник, медленно приходящий в себя.
        - Вели своим отступить, - велел наемник вождю, - не то башку отрежу.
        Пленник сплюнул кровью и ухмыльнулся:
        - Режь. Потом вас затопчут.
        Горцы нетерпеливо переступали с ноги на ногу, грозя друг дружке оружием и готовясь тотчас пустить его в ход.
        - Ладно, - согласился Ренган, - попробуем иначе. Скажи, вы собрались в набег? Вам Оракул присоветовал? Так?
        - Да, - согласился вождь и снова сплюнул, в красном белел выбитый зуб. - И что?
        - Нам тоже. Оракул. И тоже обещал победу. Ты понимаешь?
        С минуту вождь раздумывал, потом громко объявил:
        - Если уберетесь, мы преследовать не станем, клянусь.
        - И?.. - Ренган слегка пошевелил клинком, звякнула цепь.
        - И год первыми не нападем, - печально прибавил Ар-Шорат. - Ну, полгода - точно…
        - Кто ты и с чем пришел в дом Сведущего?
        Крупный белый жеребец, встав на дыбы, обрушил передние копыта на калитку. С хрустом выломались из гнезд петли, калитка провалилась, открывая узкую щель в гигантских воротах святилища. Ренган спрыгнул с седла, вытянул из-за плеча меч и, пригнувшись, протиснулся в отверстие. Не глядя, ткнул клинком вниз - туда, где под обломками досок ворочался страж в блестящих доспехах. Острие вошло в прорезь шлема, и хриплый стон оборвался. А к воротам уже тяжело неслись трое стражей, громыхая латами на бегу, словно бочки с гвоздями. Ренган еще в прошлый раз приметил, как неумело они держат оружие - видать, до сих пор нечасто приходилось пускать его в ход, достаточно было гигантского роста да зловещей славы Оракула. Шаг, разворот, взмах - первый гигант налетел грудью на широкую плоскую дугу, описанную двуручником, с лязганьем отлетел назад, едва не свалив следующего. Тот сбился с шага, качнулся в сторону - шаг, разворот, взмах! Шлем и череп разом лопнули под клинком Ар-Арраха. Третий великан неловко замахнулся огромным топором, Ренган, пригнувшись, нырнул под лезвие и врезался плечом в объемистый выпуклый панцирь
на животе противника. Рухнули они разом, но поднялся только горец - и с хэканьем взмахнул тяжелым клинком. Затем, оставив застрявший меч, шагнул к тому, которого сшиб первым, вытаскивая кинжал с узким лезвием. Огляделся - больше стражей не видно. Седобородый жрец, путаясь в складках серого балахона, торопливо пробежал вдоль стены и скрылся за дверью святилища. Лязгнул засов.
        Ренган вернулся за мечом. Рукоять слегка покачивалась на длинном клинке, косо засевшем в развороченной стали на груди охранника. Из треснувшего панциря черной струйкой сочилась кровь, растекаясь под массивным железным телом. Лужа крови напомнила Ренгану о цели - идоле посреди каменного бассейна. Солдат поймал рукоять, ухватился второй рукой пониже крестовины и, уперев ногу в труп, с натугой высвободил оружие. Подошел к двери и подергал - заперто… конечно, перепуганный жрец задвинул засов. Что теперь? Выломать дверь и брести по лабиринту, ожидая удара в спину? А если проклятые старикашки погасят свечи, Ренган и вовсе потеряется в кривых коридорах… окно! Горец двинулся вдоль стены святилища, выискивая узкое окно, которое приметил в помещении со скамьями. Да вот же оно! И совсем не так высоко, как внутри - значит, пол центральных залов опущен по сравнению с уровнем земли. Ренган с размаху врезал мечом по раме, задребезжали стекляшки. Внутри истерично завыли старики. Солдат несколькими ударами выбил оставшиеся стекла, сшиб застрявшие по краям осколки и с размаху зашвырнул меч в проем. Визг за стеной
сменился удаляющимся топотом. Ренган привстал на цыпочки, заглянул, потом подпрыгнул, вцепился в раму и, подтянувшись, боком протиснулся в окно. Подобрал меч и отправился на поиски жрецов.
        Поймал восьмерых старикашек и загнал их в зал с идолом. Пришлось зарубить пятерых, прежде чем оставшиеся согласились помогать. Они дрожащими руками зажгли свечи и дрожащими голосами воззвали к Сведущему. Тем временем Ренган разрубил труп главного жреца на куски в бассейне у ног статуи. Наемнику показалось, что старики недостаточно старательно творят ритуал и он смахнул одному голову. Тело еще некоторое время простояло на ногах, заливая идола потоками крови, черной в пламени свечей, и лишь потом завалилось в бассейн. Наконец по темному веществу статуи прошла волна дрожи - словно судорога.
        - Зачем ты велел нам напасть на Ар-Шоратов? - громко спросил Ренган.
        Идол безмолвствовал. Наемник разрубил от ключицы до пояса следующего жреца, так что кровь брызнула во все стороны, заливая лицо Оракула. Губы статуи дрогнули:
        - Раз ты стоишь здесь, значит, вы победили. Мой совет оказался хорош.
        - Ты и Ар-Шоратам велел напасть на нас. Зачем?
        Идол чуть пошевелился на пьедестале.
        - Много крови, хорошо… Старики никогда не давали мне столько…
        - Ты хотел, чтоб мы убивали друг друга. Зачем?
        - Затем, чтоб вы все сдохли наконец! Чтоб перестали докучать мне своими глупостями! - рыкнул Сведущий. - А теперь беги! Попытайся спасти свою никчемную короткую жизнь, не то явятся жрецы и стражи - да прикончат тебя прямо здесь!
        Последний жрец упал на колени. Ренган ухватил его за шиворот, подтащил поближе к Оракулу и проткнул насквозь.
        - Жрецы и стражи? - переспросил горец. - А чью кровь ты нынче пьешь, а? На вот еще, размягчи свою каменную шкуру!
        Ренган рывком выдрал меч из тела жреца, поливая кровью статую - Оракул зашевелился, с треском и скрежетом приподнимая корявые руки. Казалось он вот-вот оторвет от пьедестала уродливые ступни… Наемник отступил на шаг, примерился и занес меч. Рубанул с разворотом, сместился на шаг и ударил снова. Лезвие входило в плотное тело Сведущего, вонзаясь до середины. Летели осколки. После четвертого удара из плеча идола вывалился порядочный кусок. Оракул взвыл рокочущим басом, раскачиваясь на каменном основании… Горец двигался по кругу вдоль кромки наполненного кровью бассейна и методично наносил удары - без ярости, без спешки, без суеты. Ему нужно было сберечь силы, рубить предстояло долго…
        Неделей позже Ренган Ар-Аррах стоит на борту нефа «Серая чайка», вглядывается в затянутый тучами горизонт. Корабль, неуклюже переваливаясь на волнах, идет на юг - туда, где никак не стихнет война за наследство принцессы Амелии, там Ренгана ждут новые схватки, ждут чернокудрые красавицы в замках, ждут подвиги и походы. Белый жеребец храпит и бьет копытом в трюме… Сейчас Ренгана позовут матросы - пить кислое пиво и рассказывать о жизни на севере. Он поведает о суровых безжизненных скалах, о горах, вершины которых всегда покрыты снегом и тонут в облаках. Расскажет о страшных хищниках, по ночам покидающих потаенные норы, чтобы воровать овец. Расскажет о распрях между кланами, когда полуголые воины сходятся в поросших вереском лощинах и режут друг дружку скверными клинками, сражаясь за скудные пастбища. Расскажет о затерянных долинах, где до сих пор живут последние потомки давно вымерших рас, где люди поклоняются забытым ныне богам… Тем самым - древним, темным, требующим кровавых жертв, чтобы ненадолго обрести молодость и силу. И когда кто-нибудь из слушателей посетует, что не осталось нынче героев,
способных бросить вызов темным богам, Ренган Ар-Аррах не ответит ни слова. Зачем?

2. Город
        «Серая чайка» причалила в порту Бредигена - города, раскинувшегося по берегам обширной бухты. Город огромен, он давно выплеснулся из кольца стен, ставшего тесным непрерывно растущему гиганту. Сами стены - низкие, серые, с далеко отстоящими друг от дружки невысокими круглыми башнями - разрушаются, приходят в негодность, валы осыпаются и зарастают травой. За укреплениями никто не следит, никто не заботится о содержании их в порядке, Бредиген в них не нуждается. Нынче город настолько велик, что никакая армия не в силах держать его в покорности. Разумеется, на свете довольно владык, способных явиться к Бредигену с сильным войском, и город немедленно признает власть завоевателя… а что потом? Любое войско, вступившее на кривые тесные улочки, потеряется, рассеется, растает в невероятном лабиринте бредигенских кварталов. Да, есть монархи, способные собрать войско, которому покорится Бредиген, но ни один из них не в состоянии содержать такое войско вечно. Бредигенцы миролюбивы, они не станут вступать в бой с пришельцами, но если попытаться их ограбить… за свое добро горожане будут драться отчаянно. Кто
устоит перед такой толпой?
        Можно, разумеется, потребовать, чтобы они сдали оружие, и вывезти из города груду ржавых мечей и секир - но ведь нельзя отобрать топоры дровосеков, тесаки мясников, остроги рыболовов, тяжелые молоты кузнецов и острые ножи сапожников. А все это пойдет в ход, если кто-то посягнет на имущество горожан. А власть над городом… Да бредигенцам все едино, кому платить налоги - точней сказать, кому постараться их не заплатить. Они признают любого правителя, лишь бы их имущество было сохранным…
        Размеры давно хранят Бредиген надежней любых стен и любой армии… Да и кому это нужно - захватывать Бредиген? Город куда как предпочтительней в качестве рынка сбыта продовольствия, в качестве поставщика ремесленных изделий… В качестве торговой площадки и перевалочного пункта, наконец. Здесь может укрыться изгнанник, здесь без помех встречаются агенты всех разведок мира, здесь отыщет надежное убежище святотатец, а проповедник - непременно найдет благодарную паству… Свобода Бредигена выгодна всем…
        Но размеры города - не только надежная броня бредигенцев, они также и тяжелые оковы. Тысячи и тысячи мужчин и женщин рождаются, живут и умирают в затхлой тесноте кварталов, ни разу не повидав внешнего мира, не вдохнув пыльного жаркого воздуха полей; ни разу не задрав голову в лесу, чтоб полюбоваться клочком синевы между волнующихся древесных крон; ни разу не испытав лихорадочного восторга верховой скачки, когда тугой поток воздуха бьет в лицо и срывает шляпу… Вселенная тысяч и тысяч бредигенцев простирается от Овощного рынка до рынка Рыбного… от тюрьмы и площади Правосудия, где непременно гниют два-три висельника - до порта, где среди огрызков и рыбьих голов нет-нет, да и всплывет зарезанный и ограбленный дочиста незадачливый купец. Тысячи и тысячи бредигенцев рождаются, живут и умирают в затхлом смраде среди облупленных стен, даже не задумываясь, что жизнь может принять иные обличья… Таков Бредиген - не слишком большая и не слишком удачная модель Вселенной…
        Ренгану нравился этот город, нравились обитатели прибрежного района - матросы и грузчики. Они напоминали горцу земляков - точно так же, как «верхние», эти бредигенцы могли предать и обмануть ради грошовой выгоды, могли ограбить любого, даже если минуту назад клялись в верности. Точно так же боялись таинственного и непонятного… и точно так же готовы были идти на смерть ради того, что почитали собственной честью, готовы были драться со сколь угодно более сильным соперником из-за одного косого взгляда, из-за одного принятого за оскорбление чужеземного слова…
        Дальше от порта жили купцы, с которыми Ренган держался осторожно, считая их прожженными хитрецами, а себя - простодушным недотепой по сравнению с ними. И затем, еще дальше от порта, обитали ремесленники, люди степенные, сдержанные и горцу непонятные, ибо у них как будто имелась и гордость, и понятие чести… но вовсе не похожие на то, что понимали под честью да гордостью и земляки Ар-Арраха, и здешние моряки. Мастера из ремесленных кварталов были чужды Ренгану даже больше, нежели обитатели трущоб, те представлялись солдату чем-то средним между понятными ему людьми и нечистыми животными, крысами. То, что считали правдой и честью голодранцы из трущоб, Ренгану было отвратительно. Зато они уважали силу, и это Ренган понимал хорошо - а потому не боялся ночных бродяг. То есть Ренган не боялся никого, но иногда встречал людей, перед которыми робел. Например, к числу таковых принадлежала принцесса Амелия. Ренган видел эту даму один-единственный раз - когда принимал из ее рук приз за победу на турнире… но вспоминал частенько.
        Матросы установили сходни, и на борт поднялись трое представителей портовой администрации - пристав и два стражника. Мельком оглядев шляпу с пером и длинный меч Ренгана, служители закона мгновенно утратили к нему интерес и принялись азартно препираться со шкипером относительно пошлин на груз в трюмах «Серой чайки». Ренган расплатился с боцманом, добавил пару медяков за то, что матросы помогли ему вывести из трюма белого жеребца, и спустился на набережную. Доски трапа стонали и прогибались под копытами коня, но белый держался спокойно, ему не впервой было путешествовать по морям с непоседой хозяином…
        Ведя жеребца в поводу, горец покинул порт. Миновал склады, огляделся, проверил упряжь и взгромоздился в седло. Поправил меч за спиной, погладил тяжелый мешок, притороченный к седлу… провел пальцами по внутренней стороне ремня, будто расправляя складки одежды - а на самом деле ощупал потайной кисет с серебром - и тронул бока жеребца каблуками. Проезжая по тесным улочкам, Ренган озирался. В Бредигене что-то новенькое происходит не намного чаще, чем в родных горах, но иногда все же происходит. Постоянно меняются союзники города, время от времени приезжает важная персона и городская жизнь сосредотачивается вокруг гостя…
        Нынче внимание горца привлекло обилие вооруженных людей в белом и зеленом. Этих цветов он не мог припомнить - кажется, ни у кого из окрестных сеньоров не было сочетания белого и зеленого в гербе, местные предпочитали темные краски. На завоевание это вовсе не походило, горожане выглядели спокойными, но бело-зеленых солдат все же было многовато.
        Ренган направился на постоялый двор «Корона Эвелара», где всегда останавливался, приезжая в Бредиген. Горца устраивала тамошняя кухня и цены, к тому же в трапезной частенько собирались интересные люди, с которыми Ар-Аррах не прочь был поболтать. В «Короне Эвелара» нынче было не слишком людно. Знакомый конюх поприветствовал Ренгана и принял поводья. Горец прихватил сумы и мешок, вручил конюху несколько медяков - плату за корм для белого жеребца.
        - Ренган, ты будешь сегодня рассказывать о поездке? - спросил конюх.
        - Нет, вряд ли, - отозвался солдат, - я устал. Да и чего можно рассказать об этом? В горах все неизменно. А мои земляки - что с них взять? Дикари. Нечего рассказывать.
        - Жалко, - кажется, огорчение конюха было искренним, - я люблю послушать твои истории.
        Ренган пожал плечами и отправился в трапезную. Он привык, что его любят слушать. Почему так - горец не знал, да и не слишком задумывался. В зале обменялся приветствиями с пузатым краснолицым Мертом, владельцем заведения, сделал обычный заказ и отправился занять столик в углу. Сумки он швырнул на лавку рядом, а тяжелый мешок бросил под стол и уселся так, чтобы касаться поклажи ногой. С этим мешком солдат связывал определенные планы, и было бы обидно, если с ним что-то приключится.
        Несколькими минутами позже сам хозяин - честь уважаемому гостю! - явился с подносом. Расставляя плошки перед горцем, Мерт поинтересовался поездкой. Ренган ответил то же, что и конюху - съездил, повидался с родными. Дикари. Нечего рассказывать… В горах все неизменно. Хозяин почесал затылок и скривился.
        - Жалко… Когда ты травишь свои байки, клиенты охотнее заказывают пиво…
        - Это не мое дело, - пожал плечами солдат, принимаясь за еду. - У меня ж нет доли в твоих прибылях.
        - М-да? - Хозяин нахмурился. - А если бы я, скажем, выставлял тебе бесплатно кружку пива, если ты обязуешься болтать весь вечер? Нет? А две кружки?
        - Нет, Мерт, - пробурчал горец с набитым ртом, - мне это не подходит. Во-первых, у тебя дрянное пиво…
        - Пиво, как пиво… А во-вторых?
        - А во-вторых, чтобы мне было, о чем болтать, я должен куда-то съездить и кого-то убить. Кого-то интересного, значительного… или хотя бы, по крайней мере, участвовать в убийстве многих. Иначе не о чем рассказывать.
        - Не ври, Ренган Ар-Аррах, ты не пережил и половины приключений, о которых заливал в «Короне Эвелара». Ты все равно выдумываешь свои истории!
        - А вот это уже не твое дело, толстяк. Расскажи лучше, что за молодчики в белом и зеленом ошиваются на улицах?
        - А, заметил…
        - Еще бы не заметить, они на каждом шагу. И все при оружии. Чья это дружина?
        - Герцога Фиеро. Белый с зеленым - его цвета. Герцог приехал неделю назад, с ним человек двести. Говорят, гость города.
        - Что еще?
        Мерт огляделся и присел за стол Ренгана, солдат тут же сдвинул под столом ногою мешок поближе к себе - просто по привычке. Хозяин не обратил на этот жест внимания, он любил не только послушать, но и поговорить, а Ренган Ар-Аррах как раз оказался подходящим рынком сбыта устаревших новостей. В Бредигене уже все знали о герцоге Фиеро, а горец - нет.
        - Говорят, через неделю или две пожалуют остальные, он собирает войска. Конечно, о войне никто не говорит, герцог созывает вассалов на большой турнир… заодно навербует еще солдат. Хочешь наняться?
        - Нет, - Ренган помотал головой, стянутые в хвост волосы подпрыгнули на затылке. - Потом, быть может… а сейчас у меня кое-что другое на уме. Комнаты есть? Я забыл спросить у конюха.
        - Есть. Пока на турнир не собрались вояки, места есть. Можешь выбирать.
        Мерт посидел еще немного, глядя на жующего горца - должно быть, надеялся продолжить беседу. Ренган молча ел, облизывал жирные пальцы и прихлебывал пиво. Не дождавшись, толстяк тяжело вздохнул и поднялся. Тут только Ар-Аррах спросил:
        - Фомас здесь? Часто у тебя появляется?
        - Да почти каждый день!
        Мерт оживился, но горец уже снова уткнулся в тарелку. Краснолицый трактирщик постоял еще с минуту, потом развел руками и отправился за стойку. Там он заскучал - посетителей пока еще было немного, до вечера далеко.
        Ренган доел, сгреб вещички, прошел к толстяку и попросил ключи от комнаты.
        - Тебя проводить? Я велю кому-нибудь из…
        - Сам найду. Та, угловая, свободна? - Ренган имел в виду комнату, которую давно облюбовал в «Короне Эвелара».
        - Да. Держи. - Мерт положил ключ на исцарапанные доски.
        Ренган кивнул, и сгреб ключ, оставив на стойке несколько монет - плату за недельный постой. В Лодоре он не сумел отыскать сокровищницу и десять раз пожалел, что прикончил всех пойманных жрецов прежде, чем они указали храмовый тайник… Но что толку жалеть о сделанном? В горы Ренгану теперь возврата нет. Сейчас Ар-Аррах связывал надежды с содержимым мешка. И помочь в осуществлении планов ему лучше всех может викарий Фомас, грамотей, философ и выпивоха, любивший послушать Ренгана не меньше, чем прочие посетители «Короны Эвелара».
        Фомас относился к небольшому числу людей, которых Ренган уважал. Причем священника Ар-Аррах уважал не за умение владеть оружием, а за немалые знания. Фомас прочел книг больше, чем Ренгану довелось не то, что подержать в руках - больше, чем неграмотный горец видел за всю жизнь. Викарий умел говорить складно и странно, события и люди в его объяснениях объединялись странными связями и, выслушав Фомаса, Ренган частенько начинал видеть мир иначе, чем до беседы с ученым викарием. Это казалось непривычным, но занятным. Фомас был мудр, но не той мудростью, что открывает путь к власти и богатству - все, что викарий мог заработать обширными знаниями, немедленно пропивалось, уходило, словно вода в песок. С таким образованием иной давно бы стал епископом, но не Фомас, нет. К тому же речь викария казалась сухой, и слушали его с гораздо меньшей охотой, чем Ренгана. В результате Фомас был беден, вечно алчен и готов обменять крупицы истины на кружку пива - именно это и требовалось нынче Ар-Арраху. К тому же вопросы, занимающие горца, как раз касались религиозных сфер - кто ж поможет лучше священника!
        В комнате на втором этаже Ренган сбросил с плеча сумки, поставил длинный меч в угол и прислушался. В коридоре тихо, за окнами, как обычно, шумит Бредиген. Здесь никогда не бывает тихо днем… да и ночью - далеко не всегда. Убедившись, что ничего подозрительного поблизости нет, горец осторожно сдвинул кровать, приподнял доску там, где прежде стояла ножка - открылся тайник. Этот секрет Ренган обнаружил случайно и подозревал, что сам Мерт не знает о нем. С тех пор солдат старался заполучить в «Короне Эвелара» именно эту угловую комнату. Ну и конечно солдат счел удачным обстоятельством узкие, похожие на бойницы, оконца - сквозь них неудобно подглядывать с улицы, а влезть и вовсе невозможно.
        Порывшись в мешке, Ар-Аррах выудил один из наполнявших его предметов, заботливо укутанных в толстую ткань, остальное запихнул в дыру, опустил половицу и установил кровать на место. Сверточек сунул под ремень, чтобы иметь под рукой, нынче может понадобиться. Отошел к двери, поглядел, не осталось ли следов. Нет, ничего. Удовлетворившись осмотром, Ренган вернулся к кровати и завалился отдыхать. Скоро начнет темнеть, Фомас покончит с делами в канцелярии епископа и заглянет в «Корону Эвелара» пропустить кружечку пива. Тут-то Ренган и расспросит грамотея.
        Когда стало смеркаться, Ренган спустился в трапезную и занял столик в углу недалеко от входа. Мало-помалу начал сходиться народ. Писари, приказчики и мастеровые, живущие неподалеку, потянулись в «Короне Эвелара» - осушить кружку-другую пивка да послушать рассказы постояльцев, моряков и купцов. Ренгана многие узнавали, спрашивали о поездке… и огорченно качали головой, заслышав, что нынче горец воздержится от бесед. Наконец появился и Фомас - маленький, суетливый, в помятой сутане и венчиком всклокоченных волос вокруг блестящей плеши. Горец окликнул его, священник встрепенулся, близоруко вгляделся в темный угол и тут же улыбнулся, узнав Ренгана. Солдат помахал рукой, и Фомас подошел к столу.
        - Привет, Ренган! Давно вернулся?
        - Здорово, старина. Только нынче. Садись, выпьем.
        - Угощаешь? - Фомаса не нужно было долго упрашивать.
        - Да, - Ренган подвинул священнику пустую кружку и налил пива из кувшина. - Хочу поговорить с тобой… но это после. Пей, рассказывай, что нового в Бредигене.
        Фомас сделал несколько порядочных глотков, поставил кружку, и сложил руки перед собой на столе. Ладони у него были широкие и шишковатые, как у портового грузчика. Разве что грузчики обычно не пачкают рук в чернилах.
        - Да что у нас нового… Бредиген шумит, как всегда. А ты как съездил? Повидал родню?
        - А… - горец махнул рукой. - Лучше не спрашивай. Родственнички не придумали ничего лучшего, как отметить мой приезд набегом на соседний клан, вдесятеро более сильный, чем Аррахи… Разумеется, я не остался в стороне, снес несколько голов… Словом, на пару лет мне путь в горы заказан. Обычаи у нас простые… и если кто из Ар-Шоратов приметит меня… в покое уже не оставят. Так что нового в городе?
        - Все как всегда, все как обычно… - Фомас задумчиво взялся за кружку. - Нынче вот герцог Фиеро…
        - Да, кстати! - Ренган сделал вид, что только теперь вспомнил о герцоге, хотя и о солдатах Фиеро ему тоже хотелось узнать у осведомленного викария. - А ему-то чего надо?
        - Да того, что и всем. Наследства Амелии. Ты же слышал, что Рнентонна до сих пор ничья.
        Ренган кивнул. Война шла третий год и успела унести жизни троих ближайших родственников Амелии. Эти отважные сеньоры сложили головы, оспаривая друг у дружки наследство безутешной вдовы. Вопреки ожиданиям, смерть большинства законных претендентов не разрешила спор, а напротив - только подогрела страсти, поскольку гибель наследников дала повод вмешаться в драку императору, объявившему Рнентонну выморочным владением. Разумеется, король Денант, последний уцелевший из двоюродных дядьев Амелии, был не согласен… Ренган как раз уезжал на север, когда в Рнентонну направлялся имперский маршал, чтобы напомнить Денанту о правах императора, и теперь, должно быть, война вспыхнула с новой силой… Но при чем здесь Фиеро? Он ни родич принцессы, ни сосед, ни сеньор…
        - И что? - Ренган снова подлил священнику. - Каким боком Фиеро может влезть в заваруху?
        Фомас допил пиво, рыгнул и, откинувшись на спинку стула, сцепил широкие ладони на животе.
        - Не знаю, - с хитрым видом промолвил викарий.
        Ренган решил, что грамотей владеет неким секретом и стоит попытаться его разговорить. Горец привстал и помахал Мерту. Перехватив взгляд кабатчика, показал два пальца. Одного кувшина будет явно недостаточно. Эта пантомима привлекла внимание публики в зале, Ренгану снова пришлось объяснять, что никаких рассказов нынче не будет. У стола возник Мерт, поставил кувшины и удалился. Кабатчик был бы не прочь поучаствовать в разговоре и послушать умных людей, но его уже ждали - перед стойкой собирался народ. Ренган на правах хозяина снова налил и завел:
        - Значит, этот Фиеро тоже зарится на наследство Амелии… И много у него людей? Он ведь собирается вступить в противоборство с Денантом и императором?
        - Он - сеньор не из самых могущественных, но…
        Священник принялся задумчиво вертеть пустую кружку. Ренган понял правильно и налил до краев. Фомас не спеша пил пиво, поглядывая поверх кружки на горца. Ар-Аррах старательно изображал задумчивость. Наконец коротышка соизволил заговорить.
        - Фиеро считает себя самым умным.
        - И?
        - И он ошибается. Однако кое-что он смекнул верно.
        - Послушай, Фомас, - Ренган сдался. - Я согласен, самый умный не Фиеро, а ты. Рассказывай, не тяни.
        - Ладно, Ренган, ладно. Ты славный парень… и к тому же… - священник протянул пустую кружку и горец тут же наполнил ее, - к тому же…
        Священник пил, горец терпеливо ждал. Наконец Фомас отставил сосуд и закончил:
        - …И к тому же то, что я тебе расскажу, ты все равно так или иначе узнаешь. Весь Бредиген судачит о последней кампании. Слушай. Когда явился маршал с приказом взять Рнентонну под свою руку, Денант выступил против него и выиграл первую схватку.
        - Да, это я знаю. Рассказывали корабельщики в пути. Денант не очень хорош как военачальник, но за два года войны успел многому выучиться.
        - Это тебе виднее, - кивнул священник. - Король заманил имперский авангард в ловушку и перебил почти всех. А потом у него не заладилось. То ли маршал Керестен оказался настолько хорош, то ли что еще… словом, теперь имперцы постепенно теснят людей короля и выигрывают одну схватку за другой. Денант, должно быть, уже много раз успел пожалеть, что довел дело до войны. Но он не сдастся. Проиграет, но не сдастся.
        - Его дела настолько плохи?
        - Похоже, да. Он отступал к горам, надеялся, должно быть, уйти к себе, в Эритонию… но отряд имперцев перекрыл перевалы и отбросили его авангард. Пока он подтягивал резервы, к предгорьям подоспел сам Керестен. Скоро будет решительная битва и Денанта, скорей всего, побьют.
        - А Фиеро?
        Священник пожал плечами:
        - Через несколько дней состоится турнир. После турнира Фиеро выступит в поход.
        - И что? Я так и не понял, какую рыбу герцог надеется поймать в мутной воде. Помочь слабейшему из двух? - Ренган снова наполнил кружку священника, викарий впитывал пиво, словно губка.
        - Нет, добить победителя! - коротышка с довольным видом принялся за новую порцию. - Понимаешь, Ренган… После битвы кто бы ни победил - имперцы или король - а герцог Фиеро окажется сильней. Эти двое славно поколотят друг дружку, а герцог прибудет со свежим войском. Так-то.
        - Да, - солдат кивнул, - в этом, пожалуй, есть смысл. Но если победит король, то уйдет через перевалы в Эритонию, а весной возвратится с новым войском… А если победит маршал… опять-таки весной император пришлет ему на смену нового полководца. Вряд ли этот новый имперец окажется искусней маршала Керестена, но наверняка будет злей. Стало быть, у Фиеро есть что-то на уме, этим походом он только выиграет время до весны. Выкладывай, что тебе известно. Герцог - не воин, не родич Амелии, не… В общем, что отличает его от прочих претендентов?
        - Он холост! - объявил викарий со значением. И повторил. - Он холост.
        - Но Амелия… в монастыре…
        - Еще не приняла постриг. То есть она вдова и может выйти замуж повторно. Но учти, это только мои домыслы, не распространяйся особо.
        - Не буду. Ладно, это меня не касается. Фомас, я хотел посоветоваться с тобой об очень важном деле.

3. Торг
        Слегка захмелевший викарий отер пену с губ и постарался принять серьезный вид, что выглядело довольно комично. Священник проникся серьезностью момента - это хорошо, решил Ренган. Теперь бы половчее задать вопрос…
        - Скажи, Фомас, а помнишь того блаженного, который обратил в истинную веру моих предков на севере… Ну, этого… как его…
        Ренган закатил глаза и наморщил лоб, притворяясь, что вспоминает имя святого подвижника. На самом деле ни о каком блаженном он не слыхал, а может и слыхал, но что-то совершенно невразумительное. Тем не менее, горец твердо знал, что все окраинные земли когда-то были языческими, и в каждом краю побывал некий подвижник, оставивший по себе предание о подвигах, чудесах и мученической кончине. Наверняка и в родных горах Ар-Арраха побывал такой - вот пусть многомудрый Фомас и вспомнит имя. Вообще, в глубине души Ренган простодушно считал, что после каждой прочитанной книги в башку вселяется по маленькому человечку, который со временем начинает нашептывать книгочею всякие мудреные штуки, о которых написано в книгах. Чем больше книг прочел - тем больше чужих мыслей у тебя в голове, а иначе зачем читать! И когда задашь вопрос грамотею вроде Фомаса - грамотей задумывается… вот как викарий сейчас… и тогда не нужно грамотею мешать, это маленькие человечки из книг совещаются у Фомаса в голове. Если дать им посовещаться как следует, непременно тот, который знает верный ответ, переспорит соседей. Тогда Фомас
ответит Ренгану.
        - Блаженный Гэрфин! - объявил викарий.
        - А, точно, Гэрфин, - обрадовался горец, - скажи, Фомас, а сколько твой епископ даст за палец блаженного Гэрфина? Нетленные мощи!
        - Ты привез палец Гэрфина? А кто подтвердит, что это его палец?
        - Только плоть праведников не подвержена тлению, - глубокомысленно изрек горец.
        Фомас уткнулся в кружку и задумался, маленькие человечки в его плешивой башке сейчас наверняка препирались до драки. Наконец викарий подвел итог:
        - Если маленько поделишься со мной, то… двадцать крон.
        Внешне Ренган остался спокоен, но сумма оказалась вдвое большей, чем горец предполагал. А поскольку Ар-Аррах не сомневался, что «нижний» наверняка хочет надуть простодушного северянина, то палец наверняка стоит все сорок крон. А если не палец, а все пять… да прибавить стоимость ладони… сейчас Ренгану ужасно не хватало парочки крошечных человечков, умеющих считать. Фомас позабыл о дармовом пиве, викарий вертелся на стуле, пытаясь угадать мысли горца. И не выдержал, заговорил торопливо, брызгая слюной:
        - Ренган! Послушай, Ренган! Епископ все равно спросит совета у меня, это я буду определять подлинность пальца… поэтому я и…
        - Пожалуй, - медленно и раздумчиво, словно самому себе, заявил солдат, - я снесу мою нетленную длань… в монастырь блаженного Регимонта. Тамошний настоятель - выжига и плут, он, конечно, объявит, что это длань принадлежала Регимонту…
        - Длань? Длань?!! Ренган, послушай меня, не ходи к аббату! Поверь, я…
        - …Зато аббат отсыплет мне… - Ренган говорил по-прежнему не спеша. - Триста крон! Никак не меньше, чем триста крон! Или этот герцог Фиеро? Ему ведь нужен волшебный… то есть я хотел сказать - священный талисман, чтобы принес удачу в походе!
        - Ренган, не ходи к аббату! И зачем тебе герцог, он непременно обманет! Ну давай я переговорю с епископом, а? Ну, друг ты мне или нет?
        - Коли речь идет о дружбе, - Ренган широко улыбнулся, - то ладно. Если твой епископ отвалит три сотни… пятерка твоя.
        - Не мало ли? И еще неизвестно, что у тебя за длань, - викарию явно показалось мало пяти монет. - Может, ерунда какая-то.
        - На вот, погляди, - Ренган извлек и протянул собеседнику сверток, - только осторожно. Не привлекай внимания.
        Пока священник разворачивал пелены и оглядывал со всех сторон ренганов трофей, горец налил пива в обе кружки и взял свою. Фомас изучал обрубок минут пять, затем наконец объявил:
        - Никогда не встречал ничего подобного. Видны кости, жилы, это несомненно нетленные останки!.. Да, здорово, прямо как камень! Где ты их взял? Только не ври, что руке двести лет.
        - Почему двести? - Ренган испугался, что человечки в голове книгочея сейчас каким-то образом уличат его в обмане.
        - А потому, - теперь Фомас светился торжеством, - что блаженный Гэрфин принял мученическую смерть от рук твоих земляков двести с небольшим лет назад, а этой ладони - и года нет. Видишь, как кости срублены, вот! Края острые, не затупились, как должно было произойти за двести лет.
        - Ха, эти честные мощи пролежали в забытом храме без движения. Ладно, десять крон - твои. По рукам?
        - По рукам, - вздохнул викарий, неохотно возвращая реликвию и поднимая кружку.
        На следующий день Ренган выспался как следует и в трапезную спустился ближе к полудню. У Фомаса, по расчетам горца, было достаточно времени, чтобы взбудоражить епископа сообщением о вновь обретенной реликвии и убедить прелата в необходимости купить длань блаженного Гэрфина. Горец позавтракал и удобно расположился на любимом месте в углу. Оглядел пустой зал, откинулся на спинку стула и задремал. Мерт сегодня был неразговорчив и молча скучал за стойкой, посетителей собралось даже меньше, чем вчера. Около часа пополудни скрипнула дверь и в пустой зал, осторожно ступая, вошел невзрачный священник. Озираясь, прошагал к стойке и тихо заговорил, обращаясь к Мерту:
        - Благословение на этот дом… Здесь ли остановился некто Ренган, северянин?
        - Я здесь! - солдат встал и подошел к стойке. - Это я, Ренган Ар-Аррах. Для чего я понадобился вам, святой отец?
        По заинтересованному лицу Мерта было видно, что кабатчику тоже любопытно, но священник ответил только:
        - Мне велено пригласить вас, сын мой, в канцелярию его священства епископа по делу, суть которого вам известна. Благоволите следовать за мной.
        Ренган кивнул, одернул куртку и направился следом за посланцем к выходу. Мерт, раздосадованный тем, что ничего не смог разузнать, тяжело вздохнул и налил себе полкружечки пива. Оставалось надеяться, что Ренган расскажет что-нибудь по возвращении.
        На улицах Бредигена было людно, грязно и шумно, как всегда. Ренган шагал на полшага позади провожатого и внимательно озирался по сторонам. На оживленной улице рослый горец чувствовал себя немного неловко и время от времени придерживал рукоять меча, чтобы не сбить кого-нибудь с ног ножнами. Разумеется, двуручник он оставил в «Короне Эвелара», вооружившись более подходящим к случаю мечом, но суетливые бредигенцы так и норовили подвернуться под руку. Это свойство горожан всегда раздражало Ренгана. Спутник солдата за всю дорогу не проронил ни слова, ловко лавируя в толпе.
        В резиденции епископа Ренгана проводили в комнату с узкими скамьями вдоль стен, предваряющую канцелярию. На скамьях сидели просители, должники, какие-то торговцы, имевшие с епископом дела. Ренган не захотел опускаться на низенькую неудобную скамью и остался на ногах. Минуты тянулись, иногда распахивалась дверь, и кого-то из ожидающей публики приглашали пройти в канцелярию. Время от времени посетители, чье дело было решено, проходили наружу - иногда они выглядели довольными, но чаще сердиты или огорчены. Один - должно быть, несостоятельный должник - удалился рыдая. Ар-Аррах, глядя на него, брезгливо поморщился. Таких людей горец не понимал.
        Ждать пришлось не меньше получаса, но Ренгану были известны здешние порядки, и он не беспокоился. К тому же Фомас позаботится, чтоб об Ар-Аррахе не забыли.
        Наконец позвали и Ренгана. Оказывается, за дверью было не помещение, как предполагал горец, а коридор. Вслед за молчаливым клириком солдат прошел мимо нескольких дверей. Перед очередной провожатый остановился и, приоткрыв створки, впустил Ренгана. Наемник вошел и поклонился. За столом напротив двери восседал сам епископ Мериген, толстый, румяный, осанистый. Фомас, сидящий рядом с прелатом на низеньком табурете, казался карликом. Третий священник молча ссутулился за маленьким столиком в углу и помалкивал, уткнувшись в толстую книгу.
        - Итак, сын мой, - сразу перешел к делу епископ, - брат Фомас утверждает, что тебе посчастливилось доставить с Севера удивительную реликвию. Вместо ответа Ренган подошел к столу и с новым поклоном - не деревенщина какая-то он, обхождение понимает - молча выложил перед священниками свой трофей.
        Фомас торопливо размотал покровы и извлек отсеченную руку Сведущего. Отмытая дочиста от вековых напластований спекшейся крови жертв, реликвия в самом деле выглядела очень внушительно, можно даже сказать, изящно. Тонкие удлиненные пальцы с обломанными ногтями правильной формы - словно высечены резцом искуснейшего мастера, но вряд ли на свете сыщется хоть один скульптор, способный передать свойства плоти настолько тщательно - рука казалась живой. Епископ тут же принялся вертеть трофей в пухлых пальцах - разглядывал, мял, пробовал на твердость ногтем. Никогда прежде почтенному прелату не доводилось встречаться с подобным чудом.
        - И сколько же ты желаешь, - тщательно скрывая пробудившуюся алчность, спросил Мериген, - получить за… это?
        - Триста крон, - коротко отозвался солдат.
        Епископ нахмурился, должно быть, хотел начать торг. Фомас, привстав, торопливо зашептал ему на ухо:
        - Ваше священство, это же варвар, дикарь. Такие, как он, и погубили блаженного Гэрфина. Разве он понимает? Если он сказал триста - значит, не уступит. Поверьте, ваше священство, уж я-то его знаю!
        - Триста крон, - повторил Ренган. - Я знаю, где мне дадут за длань Гэрфина именно столько. Когда б не Фомас, который уговорил подождать, триста крон уже лежали бы у меня в кармане.
        С этими словами горец сделал шаг к столу и протянул руку к реликвии, будто намереваясь отобрать ее прямо из рук Меригена. Тот проворно убрал отсеченную руку со стола и прижал к груди.
        - Я согласен, сын мой, - объявил толстяк. И бросил третьему клирику, - Брат Вигиль, отсчитай триста крон этому доброму человеку. К сожалению, мне некогда, я приглашен нынче его светлостью на обед… Заканчивайте без меня.
        Шурша мантией, епископ поднялся, оба клирика тут же встали. Когда Мериген вышел, Фомас украдкой подмигнул горцу. Тот невозмутимо прошел в угол, и брат Вигиль, так и не поднявший на гостя глаз, принялся выкладывать перед собой на стол серебряные монеты по десять крон. Ренган подвигал блестящие кругляшки к себе и составлял столбиками. Дважды он требовал заменить монету, показавшуюся ему легковесной, клирик безропотно подчинялся. Наконец торг был окончен, Ренган развернул на пальце перстень, украшенный печаткой с гербом, и приложил к расписке. Принимая полоску пергамента, Вигиль впервые глянул на солдата - коротко и очень недобро. Во всяком случае, Ренгану взгляд казначея не понравился.
        Горец ссыпал монеты в мешок и обратился к Фомасу:
        - Ты еще занят? Может, проводишь меня? Есть разговор.
        Коротышка спросил казначея:
        - Справишься без меня? Все равно его священство отбыл, и ничего серьезного не предвидится…
        - Да, конечно, - Вигиль, по-прежнему глядя вниз, расплылся в улыбочке. - Ступай, я управлюсь.
        Когда приятели покидали канцелярию, Ренган заметил краем глаза, что казначей шмыгнул по коридору и скрылся в одной из боковых дверей…
        Едва солдат с клириком покинули резиденцию епископа, Фомас принялся болтать - должно быть, прежде нервничал, волновался, как пройдет дельце, а теперь напряжение спало. Ренган слушал разглагольствования приятеля вполуха, искоса поглядывая по сторонам. Сейчас они шагали по центру Бредигена, в сутолоке людных улиц, но горцу то и дело казалось, что в переулках мелькают какие-то люди, следящие за ним. Когда оглядывался - не видел никого подозрительного. Ближе к порту улицы стали более узкими и темными, верхние этажи нависали над мостовой, закрывая солнце. Людей здесь было куда меньше, теперь Ренган пару раз приметил быстрые тени, мелькающие в переулках, параллельных их маршруту. А довольный Фомас болтал и болтал:
        - …Установление подлинности - обычная трудность, если имеешь дело с реликвиями. Существуют разные способы распознать подделку, я читал обо всех! И ты знаешь, что любопытно…
        Они как раз подходили к перекрестку, и Ренган заметил, что тень соседнего дома, пересекающая улицу, шевельнулась перед ним - за углом кто-то стоял, прижавшись к стене. Священник, разумеется, не заметил ничего, поглощенный беседой крошечных человечков в голове.
        - …Как правило, самые красивые реликвии и оказываются поддель… Ай!
        Ренган, ухватив левой рукой священника за капюшон, рванул назад, извлекая правой меч из ножен. Перед носом ошеломленного Фомаса просвистела дубинка. Если бы не Ренган, удар пришелся бы священнику в голову. Разбойник, промахнувшись, пролетел за своей дубинкой и Ренган, не раздумывая долго, всадил в него меч. И тут же, проворно выдернув оружие из раны, перепрыгнул через истошно вопящего противника, кинулся в переулок. Там обнаружилось еще двое громил. Один, оправившись от удивления, попытался атаковать, Ренган легко отбил взмах дубины и в два выпада разделался с разбойником. Последний бросился наутек. Ренган подбросил клинок, поймал за середину лезвия и швырнул, точно дротик. Третий разбойник был тщедушным парнем, меч проткнул его насквозь. Ренган неторопливо подошел к бьющемуся в луже крови разбойнику, придавил ногой и вытащил меч. Раненый захлебнулся последним стоном и смолк. Горец пошел обратно к перекрестку. Из-за угла, там, где он оставил Фомаса, раздавались глухие удары и пыхтение. Приятеля Ренган обнаружил сидящим верхом на человеке в священнической одежде. Философ азартно колотил противника
увесистыми кулаками, а тот, не помышляя о сопротивлении, корчился, жалобно ойкал и вяло пытался прикрыть голову. Вокруг по-прежнему не было никого - издали замечая драку, добрые бредигенцы сворачивали в сторону. Ренган, не спеша, отер клинок об одежду первого разбойника, убрал в ножны и с минуту наблюдал за экзекуцией. Вид у Фомаса, мутузящего собрата, был довольно потешный - священник вошел в раж. Удары он наносил неумело, зато с немалым вдохновением.
        Солдат ухватил обоих священников за одежду и, поднатужившись, поднял обоих. Фомас, уступавший ростом противнику, задрыгал ногами в воздухе. Ренган поставил приятеля на мостовую и пригляделся к пленнику. Как он и подозревал, руководил нападением епископский казначей, брат Вигиль. Теперь он шмыгал разбитым носом, размазывая по грязному лицу слезы и кровь.
        - Знаешь, когда ты прокололся первый раз? - спросил Ренган. - Когда безропотно заменил ущербную крону - знал, что монета все равно тебе достанется. Тогда я и заподозрил. Ладно, рассказывай, как это ты решился?
        - А что я… - по-прежнему глядя под ноги, принялся канючить избитый клирик. - Это его священство, они велели…
        - Епископ велел? Тогда проваливай, - разрешил солдат.
        Вигиль с минуту косился исподлобья на солдата - должно быть, не доверял собственному счастью. Потом повернулся и медленно побрел прочь. Удалившись на десяток шагов, припустил рысью и мгновенно пропал из виду, скрывшись за поворотом. Вскоре смолк дробный перестук подметок.
        - Зачем ты его отпустил? - кровожадно спросил Фомас.
        - А чего зря убивать? - Ренган пожал плечами. - Епископ может и другого послать вместо этого малого, что мне проку в его смерти? Зато шума будет много… как же, убит епископский казначей!
        - А эти?
        - За этих ничего не будет, - горец пнул убитого разбойника. - Но ты прав, идем отсюда, пока никто не заявился… А то придется объяснять, мне лишняя морока ни к чему… Давай завалим в «Корону Эвелара», нам в самом деле нужно поговорить. Да и десятку твою отдам.
        Явившись на постоялый двор, приятели направились в трапезную, и Фомас объявил:
        - Я угощаю!
        Ренган пожал плечами и, выудив из кошеля серебряную десятку, вручил клирику. Тот с торжественной миной хлопнул монету на стойку и потребовал пива. Захватив кувшин и кружки, приятели уселись за любимый стол Ренгана. Фрмас разом влил в себя первую кружку и длинно выдохнул. Взгляд клирика стал странным.
        - Что, отпускает? - добродушно осведомился горец. - Это дело известное… после драки всегда так, сперва горячишься, а потом… Коленки дрожат?
        - Есть немного, - согласился священник и заново наполнил кружку. - Я вот думаю, как мне теперь быть?
        - А чего?
        - Ну, этот Вигиль… Если правда, что его послал Мериген… как же я теперь ему на глаза покажусь?
        - Вигилю? Да наплюй на этого червяка!
        - Нет, епископу Меригену…
        - А что такого? Ты, главное, помалкивай - и все будет в порядке! Сделай вид, что ничего не произошло.
        - Тебе хорошо говорить… А я… а меня…
        - А тебя, скорей всего, ушлют куда-нибудь с глаз долой. Ну сам посуди, Фомас, ты же умный человек! Казначей ни за что не скажет епископу, что проболтался об участии его священства в деле. Он же себе не враг, Вигиль-то. Убирать тебя на свой страх и риск ему не с руки, я же сразу обо всем догадаюсь и до него доберусь. Он это понимает, если б не понимал - епископ таких поручений ему не давал бы. Так что он сам и позаботится, чтобы тебя услали. У него получится, вот увидишь.
        - Ушлют? Опасного свидетеля?
        - А кто тебе поверит? - Ренган пожал плечами и сделал порядочный глоток. - Забудь, я тебе верно говорю. Послушай лучше, что я скажу. Может, хватит под епископом ходить, а? Тебя же теперь наверняка ушлют в глухомань… а если и не ушлют, так здесь сгниешь от пива и безделья.
        - А что ты предлагаешь, Ренган? Что-то я не соображу, куда ты гнешь?
        - Ну, Фомас, напряги мозги, - солдат отсалютовал приятелю кружкой, - подумай, чем бы ты хотел заниматься? Скажем, настоятелем в монастырь? Обширная библиотека, винные погреба… собственные виноградники… и свобода от всех. А? Но для любого дела нужны деньги. Подмазать твое начальство, благоустроить обитель…
        По мере того, как северянин рассуждал, глаза священника разгорались - он уже видел воочию себя аббатом. Фомас кивал и хлебал попеременно - иногда, сбиваясь с ритма, викарий забрызгивал пивом и без того грязную сутану.
        - Так вот, - продолжал Ренган, - прежде всего тебе понадобится серебро. Много-много крон, верно?
        - И ты, конечно, знаешь, где их раздобыть? - прищурился клирик.
        - Я приглашаю тебя компаньоном в очень выгодное дельце. Понимаешь? Не посредником, а компаньоном, а это уже совсем иные расчеты между нами пойдут. Сегодня ты убедился, чего стоит ваша братия, епископ и его прихвостни. Зачем же за них держаться?
        - Что ты предлагаешь, говори яснее! - потребовал Фомас.
        - Я готов открыть тебе тайну, - Ренган задумался, собеседник ждал. - Если ты со мной.
        - С тобой! С тобой, разорви меня бес! Но о чем идет речь?
        - Не богохульствуй! - строго заметил горец. - Или тебе взбрело в голову, что я подбиваю к измене Церкви? Нет, ничего подобного, напротив - твои труды послужат к вящей ее выгоде. Сделаем так… Ты сейчас купишь у Мерта еще кувшин этой дряни, которую здесь зовут пивом, и поднимешься ко мне. Я остановился там, где и обычно.
        - Я помню.
        - Поднимешься, убедишься, что рядом никого и тогда постучишь. Я хочу показать тебе кое-что интересное, но не хочу делать этого здесь, в зале. Иди за пивом, а я пока приготовлюсь.

4. Большие планы
        Кувшин Фомас тащил, прижимая к груди, словно возлюбленного первенца. От пережитых треволнений, да и от выпитого, клирика слегка качало, ноги в самом деле ощутимо подрагивали. Тем не менее, он довольно бодро преодолел подъем и двинулся к дальней двери. Хотя коридор был абсолютно пуст, Фомас старательно вертел головой, следуя инструкциям - убеждался, что никто не следит. После нападения в переулке клирику повсюду мерещились разбойники. Перед угловой комнатой священник остановился и, перехватив половчее кувшин, постучал.
        - Это я, Фомас!
        - Рядом никого? - голос наемника прозвучал из-за двери глуховато.
        - Никого!
        - Тогда входи, - велел Ренган. - Дверь не заперта.
        Священник толкнул дверь и бочком протиснулся в комнату. Поставил кувшин и запер дверь на засов. Потом обернулся и поглядел на северянина. Тот сидел на кровати с обнаженным мечом в руках. Рядом с ним, накрытые мешковиной, лежали какие-то предметы - тряпка очерчивала их контуры.
        - Подойди, глянь, - пригласил Ренган, мечом откидывая ткань.
        Фомас послушно подошел и посмотрел. Едва осознал, что именно лежит перед ним, руки сами собой потянулись пощупать.
        - Гляди, гляди, - поощрил приятеля солдат, вкладывая меч в ножны. - Это и есть мое предложение. Нынче, продавая твоему епископу левую руку, я только хотел убедиться, что дело стоящее. Триста крон… да я наверняка продешевил! Знаю я вас, «нижних», вы всегда перехитрите… Словом, Фомас, я предлагаю тебе треть от того, что сможешь выручить. Не спеши с ответом, подумай. Погляди, у меня много товара, даже башка есть!
        - А чего мне думать, - объявил клирик, поднимая лишенную волос голову и осматривая жутковатый трофей со всех сторон, - я согласен. Такие предложения выпадают раз в жизни, и чтоб я отказался?! Э, Ренган, да это женщина! Смотри, какие виски тонкие! И скулы, и губы - точно женские…
        - Женщина? - наемник смутился. - Никогда прежде баб не убивал.
        Священник едва не выронил от неожиданности голову.
        - Убивал? - сипло повторил он. - Ты что же, хочешь сказать, что… Но ведь это…
        - Ага, - осклабился Ренган, - это вовсе не останки блаженного Гэрфина, ты верно догадываешься.
        - Но кто же это? Что же это… было?
        - Тебе приходилось слышать о Темных Богах?
        - Церковь считает, что они - выдумка, - неуверенно возразил Фомас.
        - Выдумка? Не прошло шести недель с тех пор, как я своими руками убил эту выдумку. Она хотела уничтожить мой клан, и я ее убил. У нас, в горах, нравы простые. Если убиваешь - то убивай… или жди, что прикончат тебя. Послушай-ка, я расскажу тебе об этих выдумках. Такого в твоих книгах не прочтешь.
        И Ренган поведал священнику то, что без всяких книг передается из уст в уста от отца к сыну, от дедов к внукам - там, в суровых горах Севера. Поведал о прежних временах, когда еще не было королей и императора, когда еще не пришли с юга сладкоречивые проповедники, когда нравы были просты, а люди доверчивы. Тогда родом человеческим правили Темные Боги, питавшиеся жертвенной кровью. Чтобы удовлетворить алчность владык, мужчины ходили в набеги, и немало пленников закончило жизненный путь у алтарей Темных Богов. Люди боялись страшных повелителей, покой которых стерегли великаны. Шли годы, боги старели, великаны вымирали… Потом с юга подступили дружины новых владык, закованные в железо воины утверждали власть иных вождей и иного божества… Темные Боги, объединились и выступили против пришельцев, одевшись в каменную броню… превратив собственную шкуру в подобие каменной брони… Темные одолели пришельцев, но и полегли сами почти поголовно, ибо кровь убитых южан, как оказалось, размягчала их каменный доспех… А уж кровь в день великой битвы лилась рекой. Отгремели схватки, в горах настали новые времена, о
власти Темных Богов многие позабыли…
        - Так вот, значит, чем завершился Поход Проклятых… - задумчиво проговорил очарованный рассказом Фомас. - Стало быть, войско Ретрихта Злого сгинуло у вас, за морем… В книгах пишут об этом походе всякое, но подобного я не читал…
        - И не прочтешь, - буркнул Ренган, - если сам не напишешь. Однако выходит, что я прикончил бабу тогда, в Лодоре… Никогда бы не подумал, что Оракул - баба…
        Фомас внимательно слушал, не решаясь перебить. Теперь он глядел на солдата другими глазами - кто бы мог подумать, что нынче встречаются такие герои. И вот он, воитель, победивший Темную Богиню - сидит, рассуждает о своем подвиге, как о чем-то обыденном.
        - Однако это меняет дело, - заявил Ренган. - Если у меня бабские останки, то башку не удастся загнать как честную главу блаженного Гэрфина… Я тысячу раз прав, что пригласил в дело тебя! Скажи, куда можно с этой башкой податься? Кто даст хорошую цену?
        - Ну… я полагаю… Дай сообразить…
        Фомас сглотнул, едва задумавшись, какое святотатство в самом деле задумал северянин. Выдать за мощи блаженной - что? Останки ложной богини? А ложной ли? Наоборот, истинной! У бедного клирика голова пошла кругом от этих мыслей. Ренган истолковал замешательство приятеля по-своему и решил, что перессорившимся человечкам в голове Фомаса не помешает глоточек пива. Солдат прошел к двери, поднял оставленный священником кувшин и, возвратившись к кровати, наполнил кружки. Отхлебнул сам и сунул кружку Фомасу, тот жадно приник к сосуду. Наконец решился и, оторвавшись от пива, сипло вымолвил:
        - Я беру на душу смертный грех, но… Монастырь блаженной Энигунды! Принцесса Амелия принесла монахиням такие дары, что… А больше ни одной из женских обителей не под силу выкупить ЭТО. Голова стоит целого состояния… Мы предъявим сестрам из монастыря блаженной Энигунды мощи их небесной патронессы.
        Ренган отсалютовал приятелю кружкой и, возложив руку на мертвую голову Темной Богини, объявил:
        - Нарекаю тебя Энигундой!
        В гласах северянина плясали бесы, он улыбался, довольный собой.
        - Ренган, я тебя боюсь, - только и смог вымолвить Фомас.
        - Не ты один, - самодовольно усмехнулся горец, встряхивая копной белых волос. - Поверь, дружище, не ты один… Но я жду твоих советов. С чего мы начнем?
        - Хм… - священник снова задумался, с трудом стряхивая наваждение, - прежде всего, рассудим так. Эти… м-м… реликвии… Да, реликвии! Их следует продавать порознь и так, чтобы один покупатель не знал о другом. Так безопаснее, да и выручим больше.
        - Это верно, - кивнул наемник.
        - Лучше всего продать их приезжим. Если товары разъедутся в разные страны, то и вопросов к нам не возникнет. Нет опасности, что, к примеру, правая и левая нога попадутся на глаза кому-то чересчур наблюдательному, и он заметит сходство.
        - И это верно.
        - Но самое ценное - голова. И продать ее сложней всего. В тех краях, где расположена обитель блаженной Энигунды, нынче идет война. Туда пробраться будет тяжеленько…
        - Что с того, - Ренган допил пиво и потянулся за кувшином. - Герцог Фиеро собирается в поход? Отлично, мы пойдем с его войском.
        Приятели скрепили договор рукопожатием, допили пиво и Фомас, шатаясь, удалился. По дороге клирик громко рассуждал о природе совершаемого им святотатства, спорил сам с собой, приводил доводы в оправдание собственного падения, опровергал их… и тут же выдвигал новые. В конце концов пьяный клирик пришел к выводу, что если прихожанин вознесет молитву блаженному Гэрфину и блаженной Энигунде, глядя на останки истинной (хотя и Темной) Богини, то в конечном счете никто не пострадает. Разве не выигрывает Церковь духовно, используя мощи Богини? Ведь сыны и дщери Церкви только укрепятся в вере, взирая на мощи, кому бы они ни принадлежали. Ну а что, выигрывая духовно, Церковь понесет кое-какой материальный урон… несколько сот крон… или тысяч крон… ну что ж, для того и копятся в сокровищницах прелатов мирские богатства, чтобы тратить их на духовные цели! По пути Фомаса никто не пытался ограбить, должно быть, встречных разбойников приводили в священный трепет столь возвышенные речи…
        Наутро Ренган отправился в город. Прошел по знакомым улицам, послушал, о чем судачат прохожие. Наведался в порт поглядеть на купеческие корабли. У ворот понаблюдал, как въезжает в город еще один господин, прибывший на турнир, объявленный герцогом Фиеро. Заодно выяснил, что до турнира остается всего два дня. Заглянул в трактир выпить пивка… И пошел обратно в «Корону Эвелара», задержавшись минут на двадцать у рынка - поглядеть, как бьют пойманного с поличным воришку. Сам Ренган был достаточно опытен и не лез в сутолоку, стоял в отдалении. Потому что знал, избиваемый - не единственный карманник в Бредигене, и многие из зевак, что сейчас радостно гогочут и показывают пальцами, чуть позже хватятся украденных кошельков…
        Под вечер солдат возвратился на постоялый двор. Зашел на конюшню проведать белого жеребца, убедился, что конь ухожен и накормлен, вручил конюху несколько медяков и отправился в трапезную. Там северянина поджидал Фомас в обществе двоих субъектов, один из которых, одетый попроще, сложением напоминал шкаф, а другой явно принадлежал к числу людей зажиточных и выставлял напоказ толстую серебряную цепь на груди. Верзила помалкивал, а тот, что меньше ростом, оживленно беседовал с Фомасом, оба раскраснелись и ожесточенно жестикулировали. Завидев Ренгана, клирик сорвался с места и, подбежав к наемнику, принялся нашептывать на ухо (для чего коротышке пришлось встать на цыпочки), что он привел покупателя, богатого купца. По счастливому стечению обстоятельств купец как раз вскоре отбывает на Восток и не прочь прихватить с собой бесценную реликвию, которую сможет выгодно загнать кому-то из набожных тамошних владык. Ему, правда, требуется заверенный епископской печатью документ, удостоверяющий подлинность святыни, но тут уж Фомас расстарался и требуемую бумагу раздобыл… За нетленную стопу святого Эйлихта
(«смотри же, Ренган, не перепутай, святого Эйлихта!») купец согласен отвалить двести восемьдесят крон, но если поднажать… он даст больше, наверняка больше! Второго собеседника священник отрекомендовал телохранителем первого. Ренган поздоровался и сел за стол. Да, у него есть бесценная реликвия, подлинная нетленная стопа блаженного Эйлихта.
        - Принявшего мученическую смерть от рук варваров в горах Регименда триста лет назад, - торопливо дополнил Фомас, боявшийся, что безграмотный компаньон ляпнет что-то лишнее. - Подлинность реликвии заверена его священством епископом Бредигенским, вот и печать на пергаменте, можете убедиться.
        - Я и не сомневаюсь, что печать подлинная, - с кислым выражением лица пробурчал купец, - вы, отче, служите в канцелярии его священства, вам легко раздобыть оттиск епископской печати… Мне бы желательно взглянуть на саму реликвию…
        - Разумеется, разумеется, - засуетился Фомас, - а как же, вы имеет полнейшее право убедиться, полнейшее! Ренган, предъяви почтенному мастеру нетленную стопу!
        Ренган сходил к себе наверх и вскоре возвратился с завернутой в тряпку ногой Оракула. Купец принял сверток и тут же телохранитель, до сих пор не проронивший ни слова, как бы невзначай сдвинул стул таким образом, что теперь его широкая спина отгораживала стол от любопытных взглядов из зала. Его хозяин развернул ткань и, нарочито недовольно брюзжа, принялся изучать каменно-твердую ногу. Он старался отыскать изъяны, как и положено опытному купцу, но от Ренгана не укрылся алчный блеск глаз покупателя. Фомас потребовал:
        - Кстати, расскажи почтенному купцу, какие приключения тебе пришлось пережить, когда ты завладел священной реликвией.
        И при этом очень многозначительно пнул северянина ногой под столом. Ренган уловил намек и принялся обстоятельно, не жалея красочных подробностей, рассказывать, как он с отрядом солдат был отправлен на разведку в мрачное ущелье…
        - В горах Регименда! - вставил Фомас.
        Больше клирик не проронил ни слова. Ренган описал, как солдаты шагали среди угрюмых скал, как попали в засаду, устроенную коварными местными разбойниками, как сумели отбить первый натиск и, сомкнув строй, принялись теснить врагов. Когда разбойники бежали, устремились в погоню и по горячим следам отыскали логово злодеев, где еще дымились костры и в остывающей золе валялись человеческие кости. В руинах разрушенной безбожными варварами часовни у разрушенного алтаря отыскали они разбросанные останки поразительной сохранности, словно бы источающие свет, удивительно чистыми кажущиеся в разоренном и разграбленном храме… Рассказал северянин, что на обратном пути поредевший отряд вновь был атакован разбойниками и уцелел лишь один он, Ренган - наверняка благодаря тому, что при нем была бесценная реликвия, сберегшая его в опасностях. И, бессовестно врал солдат, в каких бы переделках ни приходилось ему побывать - ни единой царапины не получил, сбережен заступничеством святого Эйлихта… Это ли не чудо, это ли не свидетельство истинной природы нетленной стопы блаженного?!
        Не только Фомас умолк, очарованный историей, на ходу сочиненной наемником - купец тоже замер, словно завороженный волшебной сказкой, а телохранитель и вовсе разинул рот от восторга и изумления…
        В конце концов покупатель безропотно выложил за святыню триста пятьдесят крон.
        - Здорово! - восхитился викарий, когда покупатель удалился, сопровождаемый безмолвным верзилой, похожим на шкаф. - Если бы я не знал, что за ногу мы загнали этому торгашу, тогда тоже поверил бы! Ты так здорово все расписал, и про разбойников, и про храм…
        - Ну, - Ренган самодовольно улыбнулся. - Правда как раз вовсе не уступает моему сегодняшнему рассказу. И товар - не бросовый, этот парень вовсе не переплатил, что бы ты, святоша, ни думал на сей счет. Я продал часть тела Темной Богини - это куда существенней, чем пятка забытого угодника… Но дивлюсь я, как вы все любите слушать мои истории!
        - Ничего удивительного! - бодро откликнулся клирик. - Ренган, ты же настоящий поэт! Да, я только теперь это понял!
        - Поэт? - горец недоверчиво поднял брови. - Это ты говоришь о таких патлатых молодцах, которые в тавернах бренчат на лютнях и завывают за пригоршню монет, которые публика швыряет им в шапки? Слышал я их пару раз, да только не смог понять, за что им платят, скучно же.
        - А что? Твои истории ничуть не хуже баллад, а когда ты рассказываешь, то выходит так живо, будто я все своими глазами вижу! Ты истинный поэт, Ренган!
        - Ха! То, что распевают твои поэты, записано в толстых книгах, а я даже читать не умею. Какой же я поэт?
        - Самый настоящий. Хотя и не умеешь читать… и не имеешь представления о том, что такое поэзия - ты настоящий поэт!
        - Я солдат. Ладно, давай поднимемся ко мне, я отсчитаю тебе твою долю… Кстати, как дела в канцелярии? С Вигилем не было проблем?
        - Никаких! - бодро отозвался низкорослый клирик и потряс кулаком. - Да пусть только попробует!..
        Потом вдруг сник и тихо добавил:
        - Но, честно сказать, немного страшновато… А вдруг Вигиль решит, что я ненужный свидетель…
        Ренган снисходительно поглядел на компаньона сверху вниз.
        - Эх, Фомас, ты же умный человек, книги читаешь! А такую глупость иногда можешь ляпнуть… Пока я жив, тебя никто не тронет. Ты викарий, человек заметный, если тебя убрать, будет расследование, а я уж молчать не стану, понимаешь? Это же так просто - я более трудная добыча, и если что, начнут с меня, а не с тебя. Вот если узнаешь, что меня… Тогда - да. Тогда беги. Но домой я тебя сегодня провожу, а то мало ли…
        Ренган отсчитал викарию треть серебра и приятели отправились к епископской резиденции, где проживал Фомас. По дороге коротышка рассказал, что уже пристроил правую руку Богини.
        - Нынче приехал один южанин, называет себя графом Норганом. Вроде бы приехал на турнир, но по виду - он не из тех, кто способен пересечь полконтинента ради пустой драчки. Сеньор молодой, богатый…
        - Как раз такие частенько и обожают турниры, - заметил Ренган.
        - Тебе виднее, - смиренно согласился клирик, - но этот парень приехал не ради турнира, нет. Не удивлюсь, если он примет участие в походе Фиеро. Может, он собирается вытребовать у нового короля Рнентонны земли и титулы? Он богат, снял целый дом на улице Шелков. На турнире-то он, конечно, будет драться, но… я подозреваю…
        - Говори по делу, - потребовал горец.
        - По делу. Этот граф Норган желает приобрести чудодейственную реликвию, которая делает воина непобедимым. Что же лучше длани блаженного героя? Я посулил ему десницу святого короля Гедериха. Завтра отправимся к нему на улицу Шелков. Бумаги, подтверждающие подлинность реликвии, я уже подготовил. Но ты не подведи, Ренган, выдай графу историю наподобие сегодняшней. Истинно говорю - ты настоящий поэт и люди млеют, слушая, как красиво ты повествуешь.
        - Красиво, - Ренган не улыбался. - Что ты, Фомас, можешь знать о красоте? Вот если бы тебе довелось увидеть, как я управляюсь с двуручным мечом…

5. Турнир
        Граф Норган оказался крупным мужчиной, ростом даже немного выше Ренгана. Плечистый, осанистый, неторопливый в движениях. Лет ему было, скорее всего немного - вряд ли двадцать пять сравнялось - но рост и массивность делали графа старше на вид. Отель, снятый им на центральной улице Бредигена, вполне соответствовал графскому тщеславию и наверняка обходился вельможе недешево. Количество и экипировка слуг тоже внушали почтение.
        Гостей проводили в один из залов богатого особняка, и сам граф вышел к ним, наряженный в богатый шелковый халат, украшенный золотым шитьем. На широкой талии халат стягивал наборной пояс, оттянутый массивным кинжалом в роскошных ножнах. Одни только камни, украшающий ножны и рукоять кинжала, подумал про себя Ренган, стоят целого поместья. Сам он старался держаться с подобающим достоинством, соответствующим его нынешнему статусу оруженосца. Фомасу и изображать ничего не нужно было, викарий привык вращаться среди важных особ. Хозяин предложил гостям присесть, и слуги внесли подносы с вином, фруктами и сладостями. Однако светскую беседу граф затевать не стал, сразу перешел к делу и пожелал взглянуть на бесценную реликвию. Рука особого впечатления на вельможу не произвела, зато состряпанный Фомасом документ Норган изучал весьма тщательно и дважды перечитывал, шевеля губами. Пока он читал, гости несмело отведали вина, затем викарий предложил:
        - Ренган, расскажи его светлости, как тебе досталась бесценная реликвия.
        И наемник поведал о заморских странах, лежащих по ту сторону Зеленого моря, о пустынях, где под безжалостным солнцем сгорает все живое, о каменистых россыпях, тянущихся на многие лиги и населенных червеобразными тварями и грифонами, о низкорослых варварах, селящихся в подземных городах… Рассказал о странствиях и походах, о схватке со злобными карликами, о затерянном в пустыне храме, о бестелесных ночных тенях, плывущих среди руин под луной, об алтаре с возлежащей на нем отрубленной рукой блаженного Гедериха, сжимающей рукоять сломанного меча… Фомас хрустел фруктами, старательно подливая приятелю дорогого вина, так что к концу рассказа кувшин был почти пуст, а юный граф, совершенно покоренный волшебной сказкой, безропотно выложил за десницу святого короля больше, чем приятели могли мечтать… Напоследок Норган поинтересовался судьбой сломанного меча и огорчился, узнав, что меч чудесным образом сам собою вознесся в небеса, едва Ренган протянул руку к алтарю…
        Прощаясь, граф выразил надежду встретить Ренгана на турнире, тот вежливо пожелал графу победы, объяснив, что недостаточно хорош в конном поединке, но, возможно, примет участие в пеших боях…
        На улицу приятели вышли настоящими богачами. Священник попросил Ренгана сопроводить его в некое заведение, принимающее деньги в рост и, к удивлению наемника, оставил там почти все, что удалось выручить продажей бесценных реликвий.
        - Пропью ведь, не удержусь, - пояснил клирик, - ты меня знаешь. А так деньги полежат в сохранности, да к тому же проценты добавятся. Я сделал приписку к договору - в случае моей смерти все получит сестра.
        - У тебя есть сестра?
        - Есть, младшая. Она замужем и живет в Гевероне.
        Ренган подумал немного и заявил, что будь он фомасовым шурином - не задумываясь, зарезал бы такого родича и завладел кронами.
        - Он на подобное не способен, - уверенно отозвался священник.
        - Такой добрый? - скептически осведомился Ренган.
        - Нет, такой болван.
        Этот ответ понравился наемнику, горец подумал еще немного и попросил Фомаса помочь ему составить такой же договор с ростовщиком на триста монет, с тем, чтобы в случае смерти заимодавца деньги (за вычетом расходов на дорогу) переправили за море клану Аррахов…
        На следующий день Ренган, вооружившись как следует, отправился за пределы Бредигена, где посреди пустоши стараниями герцога Фиеро вырос целый городок - наскоро сколоченные трибуны, ряды палаток и шатров, ограды и длинные столы… На следующий день было назначено открытие турнира, и Ар-Аррах посчитал, что не мешает поглядеть на грандиозный праздник, да и самому попытать счастья при случае. Следовало попасть в список участников. Герольды герцога вели запись желающих, перед их столом выстроилась вереница претендентов, и горец занял место в хвосте, вскоре и за ним образовалась очередь. На Ренгана с его двуручным мечом многие глядели свысока, оружие горца предназначалось для пешего боя и потому не пользовалось популярностью среди господ. Впрочем, Ар-Аррах за годы жизни по эту сторону моря привык к косым взглядам «нижних» и не обращал внимания.
        Тут на ристалище пожаловал граф Норган, окруженный оруженосцами, ему герольды предложили пройти к столу без очереди, на что молодой воин ответил вежливым отказом, заявив, что в бою и на турнире все равны перед Всевышним. Вереница дворян приветствовала слова графа одобрительными возгласами… впрочем, стоять в очереди Норган не стал, для него место занял оруженосец, а сам граф отправился поглядеть на поле, подготовленное для конного боя. Увидев Ренгана, южанин учтиво поздоровался, что сразу же подняло статус горца в глазах дворян.
        Когда подошла очередь Ар-Арраха, восседавший за столом подслеповатый старик осведомился о происхождении и гербе благородного сэра. Ренган аккуратно развернул пергаментный свиток, грамоту об аноблировании. Старик брезгливо двумя пальцами взял документ и, поднеся к самому носу, внимательно изучил. Наконец изрек:
        - На лазоревом поле в верхнем левом углу осьмиконечная звезда, цветом серебряным. Прошу прощения, сэр, обычная проверка…
        И принялся листать толстенную книгу. Отыскав герб, объявил:
        - Род Ар-Аррах. Посвящен Ренган… Сэр Ренган… за благородное спасение на поле у замка Летерен в Авгейе… его светлости принца Тенериса… собственноручно… его светлостью… Сэр Ар-Аррах, вы допущены на ристалище. Помните о долге и сражайтесь доблестно.
        Ренган кивнул, тем временем писарь вносил его имя и описание герба в документ, который по окончании турнира послужит источником летописцам. Церемония была окончена, и Ренган покинул ристалище, предстояло заказать кое-какое снаряжение и в первую очередь - щит с гербом.
        Наемник припомнил, где в квартале оружейников имеется лавка, хозяин которой подгоняет оружие и снаряжение под заказ, и явился туда. Услышав, что щит нужен уже завтра, хозяин нахмурился.
        - На хороший щит дня три надо…
        - Мне не нужен такой, я дерусь без щита, - объяснил Ренган. - Щит для турнира, пусть он хоть от первого удара развалится. Главное, с гербом.
        И продемонстрировал грамоту о серебряной звезде на лазоревом поле. Кузнец кивнул, назначил цену, Ренган для приличия поторговался. В общем-то, цена его устраивала, но не поспорить из-за пары грошей - обидеть оружейника. Уговорившись о деньгах, хозяин лавки ушел в задний дворик, где у него располагалась кузница, а Ренган принялся выбирать шлем и наручи. Этим он и собирался ограничиться - в дополнение к куртке из воловьей кожи. Через полчаса хозяин вынес заготовку, Ренган примерил, согласился - и отправился в кабак на соседнюю улицу. Ждать предстояло до вечера.
        В условленное время горец возвратился в мастерскую, получил заказ, попенял мастеру, что серебристые лучи звезды намалеваны кривовато… выслушал отповедь мастера, упиравшего на срочность заказа, расплатился и побрел домой. Шагал Ренган осторожно, щит нес бережно, сберегая от столкновений с прохожими - краска еще не высохла. Его появление в «Короне Эвелара» было встречено приветственными кликами - завсегдатаи догадались, что Ренган собирается принять участие в турнире, и тут же изъявили желание выпить за его победы. Горец, не чинясь, заказал всем пива, выслушал несколько прочувствованных речей о том, какой он славный парень и великий герой, и собирался уже подняться к себе, как в трапезной появился Фомас. Ренган кивнул компаньону и пошел к себе, Фомас заторопился следом. Кто-то крикнул вслед: мол, наш герой желает исповедаться перед боем, все засмеялись, но Ренган не стал реагировать. Люди в своем праве, пусть веселятся… Поднявшись на второй этаж, наемник подождал викария. Особых новостей Фомас не принес, покупателя на левую ногу Богини пока что не нашлось, и Ренган заявил, что желает выспаться перед
турниром. Фомас распрощался, заметив, что, скорее всего, тоже будет присутствовать на ристалище - в свите епископа. С тем приятели и расстались.
        На рассвете Ренган отправился на конюшню, растолкал конюха, оседлал жеребца и выехал. Горец знал, что лучше явиться на ристалище спозаранку, пока нет сутолоки, пока из Бредигена не подоспели сотни охочих до бесплатного развлечения зевак. В самом деле, когда он явился на ристалище, толпа только-только начала собираться.
        Солдат поручил коня заботам грума в бело-зеленом, накупил пирожков у торговца, занял лучшее место на трибуне, бросил под ноги узел со снаряжением и принялся жевать. Перед боем набивать брюхо не годится, но Ренган по опыту знал, что до пеших боев дело дойдет еще не скоро.
        Постепенно сидения рядом стали заполняться зеваками. Соседом Ренгана оказался словоохотливый старичок. Горожанин покосился на длинный меч, который солдат пристроил между колен, на щит, блестящий свежей краской и не решился заговорить. Трибуна, которую выбрал горец, предназначалась для простолюдинов, да Ренгану и не хотелось сидеть среди господ, к тому же отсюда было лучше видно поле для конных поединков - но появление здесь здоровенного молодца с двуручным мечом было несколько странно. Поразмыслив, старичок обратился к соседу с другой стороны - черноусому мужчине средних лет, явившемуся на празднество с женой и двумя молоденькими дочерьми. Девицы как раз, напротив, проявляли к Ренгану определенный интерес - видимо, поэтому родители посадили их подальше от горца. Едва публика расселась по местам, старичок, сосед Ренагана, тут же принялся объяснять черноусому всевозможные тонкости устройства турнирных боев. Черноусый кивал - должно быть, болтовня старика оказалась приемлемой альтернативой ворчливым упрекам его супруги, недовольной, кажется, всем на свете. Мужчина демонстративно отвернулся от жены, и
стал попеременно кивать да поддакивать в ответ на разъяснения соседа. Девушки шептались, хихикали и строили глазки Ренгану. Когда же горец подмигнул старшей, их восторгу не было предела и матери пришлось пригрозить, что немедленно уведет вертихвосток, если они не станут вести себя, как надлежит благовоспитанным девицам. Это немного утихомирило красавиц.
        Тут на середину ратного поля вышел герольд, сопровождаемый трубачами. Прозвучал довольно заковыристый сигнал, трибуны смолкли, герольд провозгласил традиционные приветствия и объявил о начале турнира, который дает гость славного города Бредигена герцог Фиеро Ранаванский. Затем герольд в течение четверти часа объявлял имена вассалов Фиеро и наконец предложил славным воинам бросать вызов поименованным «хозяевам ратного поля». Трибуны встретили призыв рукоплесканиями, толпа напротив - ревом и свистом. По одну сторону ратного поля оруженосцы обрубили канаты и между ограждений показались восьмеро воинов в белом и зеленом - рыцари из Ранавана. После непродолжительной заминки выстроились противники. Болтливый старик тут же принялся пояснять черноусому, что, как правило, в первом бою противниками «хозяев поля» оказываются более родовитые дворяне. Черноусый степенно кивнул и поинтересовался, хорошо ли сосед знает геральдику и как можно определить родовитость носителя герба. Старик охотно пустился в долгие разъяснения, которые сводились к следующему: чем проще рисунок герба, тем наверняка родовитей будет
обладатель, ибо род его обзавелся эмблемой в старые времена, когда рисовали скверно и неохотно, а геральдика как благородная наука делала только первые шаги, и процедуры не были установлены. Соседи дружно покосились на простенький герб Ар-Арраха, тот сперва сурово нахмурился, потом вновь украдкой подмигнул девицам, что вызвало у красоток приступ веселья.
        Трудно сказать, прав ли был старичок, у воинов, бросивших вызов бело-зеленым «хозяевам», цвета и рисунок гербов были самые разные. Герольд еще раз выкрикнул приветствие славным храбрецам и торопливо убрался с посыпанного песком поля. Протрубили трубы и закованные в тяжелые доспехи всадники понеслись навстречу друг другу, набирая разгон. Неровно опустились копья с тупыми наконечниками, ложась в упоры… Слежавшийся за ночь влажный песок тяжелыми ломтями взлетал из-под копыт, рассыпаясь серыми ворохами, толпа затаила дыхание, предвкушая… и тем оглушительней прозвучал лязг и грохот, когда бойцы сшиблись посреди продолговатой арены. С треском разлетелись копья, двое всадников не сумели сдержать коней и столкнулись с таким звоном, что гулкое эхо пошло гулять над полем. Толпа, затаившая на миг дыхание, разразилась воплями, когда удержавшиеся в седлах воины развернули скакунов, чтобы вернуться к своему краю поля. В строю осталось пятеро «хозяев» и четверо «гостей». Оруженосцы бросились помогать поверженным господам подняться. По принятым на нынешнем турнире правилам в первый день бело-зеленые продолжали
драться, даже будучи выбиты из седла - если, разумеется, сами рыцари этого желали. На сей раз все восемь ранаванцев были готовы продолжать. Герольды объявили второй бой, и на противоположном конце поля показались новые «гости», среди которых ростом и сложением выделялся граф Норган.
        Старичок, сосед Ренгана, скороговоркой кинулся пояснять что-то черноусому… но не успел - протрубили трубы и восемь пар бойцов пришпорили коней. Новая сшибка. Ренган следил в основном за графом. Тот показал себя отменным воином - его противник вылетел из седла, словно подброшенный катапультой, врезался в землю, оставив за собой порядочную борозду, напоследок перевернулся и замер. Оруженосцы кинулись к сраженным воинам, в этот раз «хозяевам» не повезло - только четверо удержались в седлах. Норган, даже сохранивший целым копье, поднял теперь его вертикально и подъехал к сраженному им бело-зеленому - спросить о самочувствии. Воин был невредим, хотя и ушибся сильно, он даже слабо махнул рукой учтивому сопернику и, должно быть, что-то сказал. Граф остался подле побежденного, к ним подъехали еще двое бело-зеленых… оруженосец побежал к центральной трибуне, где восседал герцог Фиеро, окруженный бредигенскими синдиками. Что-то намечалось.
        Черноусый горожанин на сей раз сам обратился за разъяснениями к старику, тот пустился в пространные рассуждения о правилах турниров… он сам не имел представления, что происходит. Наконец герольд объявил: поскольку партия зачинщиков турнира понесла потери, они принимают в компанию сэра Норгана. Верзила проехал с бело-зелеными на их сторону ристалища. Почти мгновенно протрубили - «гости» успели подготовить команду, пока шли переговоры. В этот день рыцари съезжались еще четырежды, один раз сильнее оказывались «гости», но чаще удача сопутствовала бело-зеленым. Граф оказался удачным приобретением - все четверо его противников были повержены, причем последнего унесли без чувств, хотя герольд уверял, что рыцарь жив и опасности нет…
        Наконец - около двух часов пополудни - герольд объявил, что лучшим бойцом нынче провозглашен доблестный сэр Норган и именно он возглавит послезавтра в общей схватке партию «хозяев», их противников же поведет в бой некий сэр Гугевен из Торены. А завтра решено устроить пешие поединки, чтобы дать отдохнуть доблестным рыцарям и их боевым коням. Старичок тут же поспешил объявить, что этот Гугевен - опытный воин, герой многих турниров… Ренган не слушал, подробности наемника не волновали, он размышлял, стоит ли биться завтра. По всему выходило - стоит. Если Ренгану предстоит странствие в обитель блаженной Энигунды, то не лишним окажется свести знакомство с герцогом Фиеро. Для этого всего-то и нужно, что отличиться завтра в пеших боях…
        Празднество не завершилось с окончанием боев - напротив, теперь публика спустилась с трибун, празднично одетые зеваки слонялись между шатров, шутили, судачили, тут же у лотков пили и закусывали. Бродячие артисты разыгрывали свои нехитрые представления, жонглеры кувыркались, молодчик с лютней распевал скабрезные куплеты, а его подружка, довольно чумазая девчонка, совала прохожим под нос шляпу, на дне которой сиротливо перекатывались медяки. Участники поединков сняли воинское облачение и сошлись у центральной трибуны, где для гостей уже накрывали столы. Ренган рассудил, что лучше вернуться в город и готовиться к завтрашним поединкам, а потому направился, осторожно лавируя в толпе, к выходу. По дороге ему попался Фомас, отставший от епископской свиты и уже порядком пьяный. Ренган украдкой показал приятелю кулак и велел помалкивать об их делах, а лучше не пить больше. Фомас торжественно обещал хранить тайну и, пошатываясь, удалился.
        На следующий день Ренган снова явился пораньше - ему хотелось поглядеть на соперников. В пеших поединках лучшие бойцы, как правило, не участвуют. Это удел молодых оруженосцев, не имеющих боевого коня и подходящего оружия… либо неудачников. Многие утверждали при случае, что лучше неудачно выступить в «благородном» конном бою, чем успешно сражаться пешком, подобно простолюдину. Ренган не обращал внимания на подобные предрассудки, считая их оправданием неудачников. К тому же в пешем бою больше опасность получить настоящее ранение Горец предпочитал пеший бой, для которого имел подходящее оружие и в котором накопил немалый опыт.
        Этот турнир не стал исключением - из двух десятков дворян, пожелавших драться пешими, почти все имели доспехи, плохо подходящие для такого рода боя, да и оружие их больше годилось для рубки с седла, Ренган приметил лишь троих бойцов, не выглядящих спешенными всадниками, один бело-зеленый, двое - наверняка, свой брат, наемники.
        На поле вышли бело-зеленые оруженосцы, затем герольд вызвал желающих сразиться с ними. Рассудительная расчетливость не входит в число рыцарских добродетелей, но Ренгану на условности было плевать - он, хотя и явился пораньше, решил подождать с вызовом и поглядеть, как бьются другие. Оба пехотинца, на которых Ренган обратил внимание, оказались в числе первых - то есть шли напролом. Это может говорить как об уверенности в себе, так и о глупости.
        Наконец приготовления были окончены, и на поле вышла первая пара бойцов. Разумеется, «хозяев поля» представлял тот самый, кого Ренган счел опытным воином. Противник ему достался достойный, оба были вооружены мечами, у обоих кольчуги, усиленные стальными пластинами на груди, и открытые шлемы - хороший выбор для ближнего боя. Ренган решил, что два опытных мечника могут драться долго, и принялся оглядывать трибуны. Герцога и прочих важных шишек не было видно - в такую рань господа еще приходят в себя после вчерашних возлияний, должно быть - а пеший бой не так интересен, особенно в начале, когда сражаются все подряд, и опытные бойцы, и молодежь. Зато горец разглядел на той самой трибуне, где сидел вчера, прежних соседей.
        Тем временем на ристалище меченосцы по-прежнему кружили, прощупывая неприятельскую оборону пробными выпадами. Тут Ренган заметил, что над шатрами плывет вереница знамен - к центральной трибуне движется большой кортеж. Пора, решил горец, и пристроился к веренице ожидающих выхода на ристалище.
        Уточнив с соседями очередность, снова поглядел на поле - противники уже рубились вовсю, их снабженные защитными чехлами мечи со скрежетом и лязгом сталкивались над головами, из-под ног пригоршнями летел песок… Рядом с Ренганом шло оживленное обсуждение поединка - послушав, Ренган еще раз убедился, что его окружают зеленые новички, они совершенно неправильно оценивали приемы бойцов на арене. В конце концов бело-зеленому удалось опрокинуть противника на песок и тот признал себя побежденным… Центральная трибуна была по-прежнему пуста, победитель поклонился пустому креслу герцога, отсалютовал мечом малочисленным зрителям и покинул ристалище. Его проводили жидкими аплодисментами… На арену вышла новая пара - бело-зеленый оруженосец быстро проиграл опытному бойцу, который сражался в оригинальной манере двумя топориками. За этими Ренган наблюдал внимательно, техника ветерана ему была незнакома. К сожалению, из-за неопытности оруженосца схватка закончилась быстро. Потом последовала новая схватка - оба соперника были в равной степени неумелы, трибуны заметно скучали.
        Тут Ренгана окликнули по имени. Обернувшись, горец обнаружил унылого Фомаса, клирик маялся похмельем.
        - Так и знал, что отыщу тебя здесь, - заявил он. - А что это за драчуны?
        Бойцы на арене подпрыгивали и кружили, словно в танце, попеременно принимая на щит удар противника.
        - А, кавалеристы, - пренебрежительно махнул рукой наемник. - Все никак не сообразят, что коня между ног нет, дерутся как всадники. А ты здесь что делаешь?
        - Так тебя же искал! Одолжи полкроны, а?
        - Полкроны? А твои где? Пропил вчера?
        - Ну ты же меня знаешь…
        - Знаю… - тут Ренгана осенило. - Давай сделаем иначе. Я не люблю давать в долг, я тебе подарю полкроны, если ты меня благословишь. Но - условие. Благословляя, используй всю чудодейственную силу твоей веры. Я же знаю, как благосклонен к тебе Всевышний!
        Фомас тяжко задумался над словами компаньона, а тот, опускаясь на колени перед священником, тихонько добавил:
        - Все, что заработаешь - пополам!
        Понял клирик намек, или нет, но кивнул и принялся нараспев читать молитвы над склоненной головой северянина. Когда Фомас смолк, Ренган поднялся, тяжело опершись на меч, и протянул клирику монетку, тот буркнул что-то неразборчиво и удалился. Оруженосцы наблюдали за благословением с интересом, кое-кто хихикал. Похмельный и злой Фомас менее всего напоминал угодника… Пришла очередь Ренгану готовиться к схватке, горец прошел к распорядителю, пожилому вояке. Тот принял двуручный меч и, кривя иссеченное шрамами лицо, стал ворчать, что на это чудовище придется одевать два защитных чехла вместо одного. Ренган смолчал и, получив оружие обратно, отошел в сторонку, чтобы сделать несколько пробных взмахов. Затянул ремешки шлема и встал у ограды рядом с будущим противником, юнцом в бело-зеленом плаще, вооруженном секирой и щитом.
        Наконец Ренгана и его противника вызвали на арену, бойцы разошлись шагов на тридцать. Горец отвел меч в сторону и приготовился, парнишка, поднял щит повыше. Коротко протрубила труба, оруженосец кинулся на Ренгана, заслоняя голову и торс высоко понятым щитом. Определенный смысл в этой тактике присутствовал, парню было важно сблизиться, чтобы использовать секиру, для этого он закрылся, надеясь отбить оружие северянина, он понимал, что удар двуручного меча будет силен, и рассчитывал на инерцию. Ренган стоял неподвижно, а когда противника отделяло от него не более десяти шагов, взмахнул мечом, сопровождая движение клинка разворотом торса. Уродливое из-за навешенного чехла лезвие описало круг… пять шагов… четыре… Клинок врезался в поднятый щит - бело-зеленого оторвало от земли и отшвырнуло, он полетел, постепенно принимая горизонтальное положение и продолжая перебирать ногами, словно все еще бежит… наконец врезался в песок плечами и затылком. При ударе защитный чехол на двуручном мече треснул, и несколько оторвавшихся фрагментов рухнули в песок одновременно с поверженным оруженосцем. Ренган вскинул
оружие на плечо, развернулся и побрел прочь с арены. Искоса глянув на центральную трибуну, заметил, что герцог как раз ступил с лестницы на помост. Интересно, видел ли его светлость подвиг наемника?
        Участники пеших боев теперь глядели на Ренгана с возросшим интересом. Тут возвратился Фомас с куском пирога. От клирика несло дешевым вином и острыми приправами. Ренган громко заявил:
        - Твое благословение, как всегда, действует отлично!
        И повторил:
        - Как всегда!
        Священник, должно быть, не понял, но на всякий случай кивнул и вгрызся в пирог. Ренган тихонько добавил:
        - Благословлять станешь тех, кого укажу. Остальным откажи как-нибудь половчей. И не забудь, деньги - пополам.
        Тут затрубили трубы, старик-распорядитель велел победителям первого круга выйти на арену и приветствовать высоких гостей, занявших наконец-то места на центральной трибуне. Шагая по взрыхленному песку, Ренган внимательно оглядывал тех, кто расположился вокруг герцога, да и самого Фиеро. Особого впечатления его светлость не производил - худощавый сутулый мужчина с заметными залысинами. Гораздо больше в глаза бросалось богатое платье, отлично подогнанное, чтобы скрыть недостатки фигуры вельможи. Одеваться Фиеро умел… Рядом с герцогом выделялась огромная фигура Норгана, богатырь поминутно склонялся к тщедушному соседу, должно быть, господа беседовали, и граф боялся не расслышать собеседника среди гомона и звуков труб. Когда наемник миновал трибуну, он оглядел соперников. Бело-зеленые явно проиграли, среди победителей северянин приметил только одного из них - того самого мечника, что дрался нынче первым. Когда бойцы покинули арену, на ней наконец-то объявился герольд. Поутру его не было - должно быть, сопровождал герцога, а теперь явился вместе с ним. Выйдя на ристалище, герольд объявил, что, поскольку
вассалы его светлости выступили неудачно, далее турнир пойдет по иным правилам - участники станут сражаться друг с другом без деления на гостей и хозяев поля.
        А Фомас вдруг обнаружил себя окруженным воинами, требующими благословения. Коротышка припомнил слова приятеля и теперь вертел головой, стараясь перехватить взгляд Ренгана. Северянин подошел поближе и указал на бело-зеленого, которому предстояло драться первым. Фомас принял величественную позу и объявил:
        - Не все сразу, мои господа! Начнем, пожалуй… - клирик выдержал эффектную паузу и рыцари притихли, ожидая выбора. - Вот с вас, сэр. Из уважения к статусу хозяина ратного поля, я не возьму с вас больше, чем с моего старинного приятеля, сэра Ренгана…
        И вновь благословение Фомаса сыграло свою роль - вассал Фиеро одержал победу даже более уверенно, нежели в первом бою. Перед следующей схваткой Ренган указал глазами на воина с двумя топориками. И снова победителем вышел осененный благодатью, которую испросил у Всевышнего чудотворец Фомас! Перед третьем боем Ренган едва заметно покачал головой, и клирик, обильно цитируя священные тесты, отказался давать благословение, невзирая даже на предложение заплатить вдвое больше, сделанное азартным оруженосцем…
        Подошел черед Ренгана. Хмурый старик поправил защиту на клинке, что-то скрутил медной проволокой - чувствовалось, что у него большой опыт в подобных делах. Наконец Ренган был готов и выступил навстречу противнику. На этот раз его соперником оказался воин поопытней, этот не стал бросаться, очертя голову, под удар, а принялся осторожно подбираться к северянину, спокойно поджидающему его приближения. Ренган старался избегать лишних движений, поскольку его способ ведения боя требовал много сил. Наконец противники сблизились, и горец ткнул острием, укрытым турнирной насадкой, в щит противника. Тот остановился и принялся топтаться на месте, не решаясь приближаться на расстояние рубящего удара. Ренган тоже не спешил, пресекая короткими тычками робкие попытки соперника сойтись.
        Это положение сохранялось несколько минут, пока Ренган не счел, что его противник достаточно растерян. Горец шагнул навстречу, сокращая расстояние и одновременно вскинул меч над головой, раскручивая для удара. Первый удар противник принял на щит, Ренган тут же закрутил клинок в противоположную сторону, развернувшись на месте - так что новый удар вышел куда сильнее. В этот раз соперник подался назад, едва удержавшись на ногах. Он еще пытался достать северянина острием, но не дотянулся, а Ренган снова повторил выпад. Теперь щитоносец не пытался контратаковать, он отступал, шатаясь под ударами двуручного меча. Наконец при шестом или седьмом развороте щит треснул, а воин, не сдержав натиска, споткнулся и сел. Вместе с отрубленным куском щита в сторону полетели обломки чехла с клинка Ренгана. Горец, едва сдержав инерцию, пошатнулся… устоял. И вскинул клинок в небо, получилось очень эффектно. Трубач по сигналу герольда торопливо подал сигнал - и Ренагана провозгласили победителем…
        Теперь осталось только четыре бойца - и трое из них благословлены великим Фомасом! Возвращаясь с ристалища, Ренган расслышал, как самодовольный викарий поясняет действенность собственных молитв тем, что обладает бесценной реликвией. И если кто желает купить - он, Фомас уступит. Ну что ж, можно и так… Почему бы и нет? Оруженосцы качали головами, не зная, верить ли полупьяному попику…
        Следующая схватка не заняла много времени, бело-зеленому просто повезло, его противник оступился, задев ногой обломок щита, оставшийся в песке после предыдущего поединка - и, получив удар по шлему, растянулся на арене. Минутой позже он пришел в себя и, сквернословя, торопливо поднялся… но было поздно, он уже проиграл.
        Ренгану достался наконец опытный боец с двумя топориками. Воин принялся вращать оружие, описывая замысловатые кривые, лезвия так и мелькали вокруг него, не сталкиваясь. Трибуны оживились. Ренган, не знакомый с тактикой противника, выбрал прежнюю манеру - используя длину собственного клинка, держать врага на расстоянии. Но и соперник оказался готов к такому бою, он бесстрашно двинулся на горца, размахивая оружием, удары то и дело сыпались на выставленный клинок, сбивая в сторону. Ренган понял, что вскоре его защита будет прорвана, рано или поздно опытный соперник сумеет отбить его оружие и сблизится настолько, что клинок северянина станет бесполезен. Раскрутить меч и бить в полную силу Ренган не решался, чувствовал, что прыткий противник сумеет увернуться. Делать нечего, пришлось атаковать, фехтуя слишком тяжелым для этого двуручником. Несколько минут прошло в круговерти лезвий, утяжеленных защитными чехлами. Ренган слабел, ворочая тяжелым оружием, но и противник взмок, утомившись непрерывно размахивать топорами. Наконец он решил пойти ва-банк и, подцепив ногой щедрую порцию песка, отправил ее в
лицо горцу. Ренган, успевший заметить маневр неприятеля, рухнул наземь, выпуская рукоять меча, так что и песок и - следом - лезвие секиры прошли над ним. Извернувшись, северянин ухватил противника за ногу и дернул - тот рухнул, и горец треснул его головой, метя в лицо. Соперник, лежа на боку, успел опустить голову, шлемы столкнулись с лязгом, а Ренган, не теряя времени, оседлал ошеломленного соперника, прижимая коленями его руки. Тот завозился, пытаясь высвободить хоть один топор или скинуть Ренгана - тогда северянин сплеча врезал противнику кулаком в челюсть. Это, конечно, никак не походило на благородный поединок, зато оказалось действенным, противник обмяк и закрыл глаза…
        Ренган тяжело поднялся и подобрал меч. Ситуация была непроста, но герольд, ничтоже сумляшеся, заявил, что правила благородного боя были нарушены и поспешил объявить победителем оруженосца в бело-зеленом. Ренган только пожал плечами… Ну, что ж… вышел за ограду, под азартную брань Фомаса и сочувственные слова проигравших оруженосцев содрал с меча чехол… тут его окликнули. Оруженосец графа Норгана приглашал «доблестного сэра Ар-Арраха» подняться на трибуну к его светлости.
        Вблизи герцог показался Ренгану еще более невзрачным, особенно рядом с жизнерадостным краснолицым епископом Меригеном и верзилой Норганом. На фоне этих полнокровных здоровяков вельможа выглядел бледным и болезненным. Возможно, в самом деле хворал… Фиеро в ответ на поклон махнул Ренгану вялой ладонью и пробормотал что-то насчет неудачного стечения обстоятельств, послужившего виной тому, что не сэр Ар-Аррах нынче победитель. Норган тут же пробасил что-то невнятное, но явно похвальное относительно умения Ренгана владеть мечом.
        Горец вновь отвесил поклон и поблагодарил за добрые слова. Норган склонился к герцогу и что-то шепнул на ухо. Тот кивнул и снова обратился к северянину:
        - Сэр Ар-Аррах, мне неоднократно приходилось слышать о ваших подвигах… М-да… Нынче на турнире я убедился, что вы в самом деле отличный воин.
        Вельможа смолк. Ренгнан не знал, что надлежит отвечать в подобных случаях и молча склонил голову.
        - Открою вам секрет… Хотя не такой уж секрет… я знаю, полгорода судачит об этом. - Осторожно подбирая слова, продолжил герцог. - Я собираюсь совершить путешествие… можно сказать, поход… коль скоро в Рнентонне война… Вам приходилось бывать там?
        - Около года пограничной службы в горах Дегенета. Больше полутора лет службы… э… различным достойным сеньорам после того, как…
        - Да-да, я понял.
        Губы Фиеро слегка скривились. Возможно, он догадался, что северянин был простым наемником, то ли такая привычка у него…
        - В горах Дегенета, говорите вы, - подхватил Норган. А где именно? Далеко от Алийского перевала? Знаете, там еще замок Эрренголь?
        Граф говорил о том самом перевале, из-за выхода к которому намечалась решительная битва между эритонским королем Денантом и имперцами. Кстати, монастырь блаженной Энигунды находился неподалеку от Эрренголя. Ренган вспомнил холодный пронизывающий ветер, дующий на перевале зимой, колючие охапки снежинок… Вспомнил отчаянных контрабандистов, пускающихся в путь, невзирая на непогоду, смельчаков, выбирающих для перехода Алийских гор именно те месяцы, когда перевал считается неприступным… Большую часть сорвиголов откапывали из-под снега весной, но кое-кому удавалось преодолеть обледенелые склоны… Вспомнил выходы в дозор, когда буйствуют морозы, вспомнил черное беззвездное небо долгих зимних ночей… колкий обжигающий воздух… Вспомнил стаи осмелевших от голода волков, кружащих вокруг жилья… Но не стал рассказывать об этом. Зачем?
        - Именно, - Ренган кивнул, - на самом перевале как раз и прослужил почти все время. Хорошо знаю те места.
        Вельможи переглянулись. Епископ задумчиво произнес:
        - Это перст божий… Само небо послало, ваша светлость, этого благочестивого юношу.
        Граф Норган тоже пробурчал нечто утвердительное.
        - Сэр, - обратился к горцу Фиеро, оттянув пальцем богато расшитый ворот роскошного платья и вертя головой, - мы выступаем в поход… Не желаете ли присоединиться к нам? Человек опытный и знающий те места, куда мы направляемся… То есть такой человек, как вы…
        Герцог, похоже, привык, что его понимают с полуслова - во всяком случае, у него была манера не доводить фразы до конца. Но Ренгану было наплевать на герцогские привычки, он добился своего, его заметили и пригласили прогуляться к богатой обители блаженной Энигунды. Сговорившись с Фиеро, наемник спокойно покинул турнир. Его не интересовали состязания лучников, борцов и метателей дротиков, устроенные после обеда во второй день. И конный бой на третий день, солдат спокойно отсыпался перед походом в «Короне Эвелара».

6. Поход
        Оглядываясь, Ренган видел длинную полосу пыли, поднятой сотнями копыт. Он, восседая на белом жеребце, старательно держался в задних рядах свиты Фиеро, состоящей из собственных вассалов герцога, трех сеньоров, изъявивших принять участие в походе - среди них выделялся ростом граф Норган - а также двух десятков оруженосцев и доверенных слуг. Рядом с горцем на пегом муле трясся угрюмый и трезвый Фомас, клирика послал с войском епископ Мериген. Викарию было велено следовать за герцогом, дабы его светлость всегда имел под рукой лицо духовного звания. Зачем, не уточнялось, но Фомас признался приятелю, что у него имеется запечатанный пакет с тайной инструкцией, и что подозрительно - воск прижат не личной печатью его священства, а малой печаткой епископской канцелярии… Фомасу велено вскрыть конверт и следовать содержащимся в письме распоряжениям, если… вот тут-то и было самое странное!.. ему было велено вскрыть пакет, если герцог Фиеро приблизится на расстояние в две лиги к обители блаженной Энигунды. Не раньше.
        - Как по-твоему, - спросил Фомас, - что может означать такой занятный приказ?
        - Не знаю, - равнодушно пожал плечами Ренган, - вскрой конверт и узнаешь.
        - Но мне велено - не раньше, чем за две лиги до монастыря.
        - Тогда терпи и не приставай ко мне. А вообще, удачно, что тебя отправили с его светлостью и мы снова вместе. Ты сам об этом попросил?
        - Нет, - теперь пришел черед клирику пожимать плечами. - Я думаю, Вигиль расстарался. Хочет спровадить меня подальше. Он-то наверняка наврал Меригену, что не выдал его священство… ну, когда ему велели отнять у нас денежки. Вот и добился, чтобы меня услали.
        - Похоже на то, - кивнул северянин и снова оглянулся, - но мне не понятно, как собирается герцог одолеть соперников с таким войском. Сил явно недостаточно.
        Фомас тоже поглядел на пылящее по дороге войско. За приятелями шли конные латники, следом пылили лучники и копьеносцы - меньше двух сотен, завершал колонну обоз.
        - Это не моя печаль, - заявил викарий. - Я лицо духовное и в битвах участвовать не собираюсь. Должно быть, у его светлости имеется некий план… Но что в секретном письме Меригена? Вот вопрос, который меня занимает!
        - Прочти письмо и успокойся, - повторил наемник. - Ты всегда можешь соврать, что спутал расстояние и решил, что до монастыря уже меньше двух лиг. Если, конечно, придется давать объяснения.
        Пока войско продвигалось по области, принадлежащей Бредигену, надобности в проводнике не было, и Ренган держался в хвосте герцогской свиты. В качестве союзника он мог идти с армией Фиеро и на бивуаках рассчитывать на гостеприимство вельможи, но привлекать к себе внимание лишний раз наемник не хотел. Чем меньше мозолить глаза герцогу и его приближенным, тем легче будет при случае улизнуть и заняться собственными делами. Так что он не совался в голову колонны, где не стихало оживленное обсуждение общей схватки, завершавшей недавний турнир. Все дружно сходились на том, что без участия Норгана бело-зеленые проиграли бы, то есть спорить было не о чем, но каждому хотелось высказаться… Потом господам прискучила и эта беседа…
        Ближе к вечеру кавалькада достигла границ бредигенских владений и углубилась в пустынные земли Рнентонны - королевства Амелии. Обоз подтянулся, во все стороны разослали конные патрули, часть всадников съехала на обочину, чтобы пропустить колонну и занять место в арьергарде… как-никак в стране идет война, хотя, по донесениям разведки, враждующие армии маневрируют теперь довольно далеко отсюда.
        Приняв обычные меры предосторожности, войско Фиеро двинулось дальше. Округа была спокойна. Наконец, когда солнце уже клонилось к закату, вернулся головной разъезд. Ренган разглядел, как возглавлявший дозорных рыцарь указывает вперед по ходу колонны. Наемник тронул пятками бока белого жеребца и подъехал поближе.
        - …Движутся навстречу, - докладывал дозорный, - должно быть, сейчас мы увидим их на гребне холма.
        И точно, над верхушкой длинного пологого бугра справа показались стяги и острия пик, конные воины поднимались по противоположному скату. Кавалеристы съехали с дороги, разворачиваясь навстречу пришельцам, лучники натягивали тетивы, растягиваясь цепью. Ренган ограничился тем, что надел шлем, до того притороченный к седлу.
        Всадники, перевалив холм, приближались беспорядочной толпой, не похожей на боевое построение. Герцог Фиеро, разглядевший флаги приближающихся воинов, объявил:
        - Можно убрать оружие, это граф Лутальс и прочие.
        Похоже, что вельможа ожидал встречи с названным сеньором. Фомас, понукая мула, подъехал к Ренгану и спросил:
        - Ты что-то понимаешь?
        - Приближаются местные сеньоры, - объяснил Ренган. - И, похоже, это входило в планы нашего герцога. Подождем, послушаем… Наверняка вскоре все разъяснится.
        Когда кавалеристов отделяло от бело-зеленых около сорока шагов, вновь прибывшие остановились. Герцог Фиеро, сопровождаемый гигантом Норганом, выехал вперед, От строя пришельцев отделились трое сеньоров. Коротко переговорив, развернули коней и разъехались каждый к своим людям. Стрелки ослабили луки, развернувшие строй бело-зеленые кавалеристы снова съехались вместе, Ренган расстегнул ремешок шлема. Произошла встреча союзников.
        Рнентоннские дворяне и их латники все той же нестройной гурьбой миновали кавалеристов Фиеро и поехали по дороге, колона двинулась следом. Вскоре впереди, чуть в стороне от тракта, показались костры - там был разбит лагерь. Поворачивая жеребца следом за герцогским кортежем, Ренган тихо бросил викарию:
        - Вот ответ на мой вопрос. Герцог объединился с местными сеньорами. Должно быть, он устраивает их в качестве правителя-консорта… А что с твоим делом? Ты решился прочесть письмо?
        Викарий подумал с минуту, поглядел в темнеющее небо и тихо буркнул:
        - На привале прочту.
        Но на привале случая не представилось - приятелей пригласили принять участие в пиршестве, устроенном здешними господами в честь прибытия герцога Фиеро в Рнентонну. Было выпито довольно много вина, граф Лутальс и другие местные дворяне наперебой провозглашали здравицы в честь герцога… Солдатам также было приготовлено угощение.
        Поутру обе армии продолжили путь единой колонной. Лутальс, самый могущественный из местных сеньоров, ехал теперь рядом с Фиеро, и Ренган уже задумывался, зачем нужен проводник, если войско ведут местные. Сомнения разрешил Норган. Здоровяк подъехал к северянину и спросил:
        - Сэр Ар-Аррах, эти места вам знакомы?
        Рнган кивнул.
        - В таком случае, его светлость просил передать следующее. Держитесь поближе ко мне и, если почувствуете неладное, немедленно дайте знать.
        - Что же неладное я могу заметить?
        - Если, к примеру, нам предстоит пересечь местность, удобную для засады… и вам покажется, будто вы замечаете изменения в пейзаже… которые могут оказаться укрытием для солдат… или еще что-нибудь… - граф сделал рукой неопределенный жест. - Ну, вы понимаете?
        - Пожалуй, понимаю. Его светлость подозревает местных в тайных умыслах? Опасается засады?
        - Не то, чтобы… Но вы будьте начеку.
        - Хорошо. А куда мы направляемся?
        - Здесь имеется городок… Гартанц… Или Гарманц?
        - А, - догадался Ренган, - Гарланц. Да, есть такой. Но он чуть в стороне от дороги… Мы ведь следуем к замку Эрренголь?
        - Ничего, мы решили сделать крюк, чтобы перед подписанием договора отслужить торжественный молебен. В этом Горланце просторный храм, говорят. Годится для торжественной церемонии.
        Верзила пришпорил коня и присоединился к группе сеньоров во главе колонны. Приятели переглянулись.
        - Понял? - поинтересовался северянин.
        Клирик кивнул:
        - Местные подпишут договор с Фиеро. Они поддержат его против маршала и короля Денанта, а он… а он что-то им пообещает взамен. Земли, права… Граф говорил о договоре - конечно, между Фиеро и местными.
        - Пожалуй. А что ты делаешь с письмом?
        Фомас опустил глаза, не прекращая дергать и теребить тесемку, стягивающую письмо и запечатанную сургучом с оттиском малой печати епископской канцелярии.
        - Я потом объясню, что веревочка перетерлась случайно, - тихо буркнул смущенный клирик.
        - Вот еще церемонии! - Ренган ухмылялся, глядя на приятеля сверху вниз. - Вскрой письмо. Просто вскрой - и все!
        - Ну да… Тебе легко говорить, вскрой, - клирик терзал несчастный шнурок все ожесточенней, - а мне каково? Ты знаешь, что бывает нашему брату за неисполнение повелений? Приказано-то что? Вскрыть не ближе двух лиг от монастыря Энигунды. За самовольное нарушение епископской печати - ого-го как накажут!
        - А у тебя не епископская печать, - резонно заметил горец, - а канцелярская. За нее, небось, не сильно влетит. Да что ты в самом деле, Фомас! Епископ замыслил пакость, поэтому даже собственную печать не приложил, остерегается. Хочет остаться в стороне, а тебя подставляет. Вскрывай смело!
        - М-да? - чувствовалось, что и самому клирику ужасно хочется немедленно прочесть. - А, ладно! Семь бед - один ответ.
        Фомас взломал печать и зашуршал письмом.
        - Ну, что там?
        - Сейчас, сейчас… - викарий близоруко вгляделся в каллиграфический шрифт. - Ага, я знаю эту руку, Вигиль писал… Так… Так… Ага… Ну, обычное начало, «Во имя всевышнего»… «радея о благе»… так… Ага, вот! «Ежели доведется освятить брачный союз… его светлости… надлежит в ход церемонии внести…» Что?
        Клирик оторвался от письма и уставился на приятеля.
        - Все. Я погиб.
        - Еще нет. Расскажи, что там.
        - Епископ хочет, чтобы я внес в обряд венчания ошибку… Такую, чтобы она не была заметна во время церемонии, но которую с легкостью припомнят многие свидетели.
        - Та-ак… А зачем?
        - Его священство получит возможность оспорить законность брака Фиеро и Амелии. Это выгодно. Он может выдать герцога или не выдать, объявить брак незаконным или объявить законным… в зависимости от того, что ему покажется более выгодным. У него будут все козыри, а я пропал. Когда об ошибке станет известно, меня точно убьют… Это письмо - не оправдание, епископ отопрется, здесь не его печать. Ренган, Ренган, что мне делать?
        Наемник задумался. Он размышлял не над бедой несчастного викария, из которого епископ хотел сделать козла отпущения, не над будущим герцога Фиеро, чреватом неприятными сюрпризами, не над собственной судьбой… Он вспоминал принцессу Амелию, которую видел всего раз в жизни - когда она, вручая малый приз на турнире, невзначай коснулась кончиками пальцев его ладони… Ренган вспоминал белую, кажущуюся прозрачной, кожу, точеный нос, будто вылепленный из воска ангелами, бледные щеки, розовые губы… ее огромные глаза, влажные и блестящие, ее походку…
        - У нее такие тонкие руки, - Ренган сам не заметил, что говорит вслух, - что когда она читает, водя пальчиком по строкам - буквы, должно быть, просвечивают сквозь него.
        - Чего? - клирик обалдело уставился на приятеля снизу вверх.
        - Я говорю, - торопливо добавил северянин, отводя глаза, - что если Фиеро не женится на Амелии, то о тебе просто забудут… О, чего это там? Погляди!
        Ренган воспользовался тем, что авангард из-за чего-то замедлил движение, и оборвал разговор. Горец двинул коня вперед, к голове колонны. Там возникла заминка. Вельможи остановили коней и, тревожно переговариваясь, указывали друг дружке на облачко пыли, возникшее в отдалении. Наперерез колонне скакал небольшой отряд. Ренган подъехал еще ближе к предводителям, чтобы послушать новости.
        Столб пыли рос, вскоре уже можно было разглядеть блестящие шлемы всадников. Вот они совсем рядом, начинают сдерживать усталых коней… Передний, осадив храпящего, роняющего пену жеребца перед Фиеро и местными господами, прокричал срывающимся голосом:
        - Они пришли в движение! С рассветом Денант свернул лагерь и направляется к Алийским горам!.. Маршал Керестен выступил ему навстречу!
        Герцог тревожно оглядел своих союзников:
        - Мы опоздали? Битва состоится нынче?
        - Нет, не думаю, - предположил Норган. - Если Керестен успел перекрыть дорогу к перевалу, то сегодня они дадут отдых коням перед боем и вышлют разъезды.
        - Да, - поддержал графа один из местных, - дороги там плохи, наверняка они встретятся только к вечеру. Битва начнется завтра поутру.
        - Тогда мы должны успеть к ее окончанию, - решил Фиеро, - передайте по колонне приказ - ускорить движение. Сэр Норган, вышлите авангард посильней, сэр Ривейльс, возьмите всадников, десятка три… и оставайтесь охранять обоз, фургоны не поспеют за походной колонной. Вперед! Вперед!

7. Битва
        Войско Фиеро и союзных ему рнентоннских графов двигалось дотемна. Ночью, когда уже зажглись звезды, остановились на ночевку. И солдаты, и господа получили скудный паек. Фургоны безнадежно отстали и продовольствие, привезенное на нескольких вьючных лошадях, разделили на всех. На привале, при свете костров и факелов, Фиеро подписал некий договор с местными графами. В тонкости Ренгану вникать не хотелось, а в общих чертах суть дела он уловил - герцог Фиеро, буде он станет консортом-правителем в Рнентонне, обещает какие-то права и льготы перечисленным в грамоте сеньорам, они же взамен обещают поддержать его притязания. Ну а подробности горца не интересовали. С рассветом воины затоптали прогоревшие костры и двинулись в путь.
        Замок Эрренголь миновали, не приближаясь к нему. Двое латников, отправленных на разведку, доложили, что над замком развевается знамя императора, но ни главных сил маршала Керестена, ни людей Денанта не видно, только множество кострищ и большие кучи мусора да навоза неподалеку от замка, следы воинского лагеря. Пройдя еще немного, армия остановилась. Во все стороны отправили разъезды. Привели местных крестьян, те, трясясь от страха, пояснили, что армия, стоявшая последние недели у Эрренголя, вчера прошла на северо-восток. Слова крестьян подтверждались грудами навоза, оставленного конями недавно прошедшего войска.
        Граф Лутальс возглавил авангард и двинулся по свежим следам, за ним выступили главные силы. Ренгану снова было велено ехать рядом с его светлостью и поглядывать по сторонам - не обнаружится ли чего подозрительного. А вскоре прискакал гонец от Лутальса - граф обнаружил место недавней битвы.
        Голова колонны вступила на пологий холм, откуда хорошо было видать поле боя. Несколько тысяч неподвижных тел образовали причудливый узор на истоптанной траве… Между грудами растерзанных трупов разъезжали всадники. Увидев флаги Фиеро, кавалеристы поспешно скрылись.
        Герцог потребовал объяснений, Ренган принялся показывать, как проходило сражение. Горец не умел читать, но усеянное телами поле для него было словно исписанный лист. Водя рукой, наемник объяснил, как протекал бой. Как имперская латная пехота перегородила долину, по которой собирались пройти эритонцы, как рыцари Денанта сперва безуспешно атаковали плотный строй, ощетинившийся пиками и понесли страшные потери, так что трупы людей и лошадей образовали продолговатые бесформенные груды перед строем копейщиков, как имперские пехотинцы попятились под напором кавалерии, как их строй лопнул в двух местах и в разрывы устремились кавалеристы, растоптали и разметали нарушенный строй пехоты… как эритонские рыцари рассыпались по полю, преследуя бегущих пикинеров и как они были сокрушены фланговым ударом имперской кавалерии… Объяснил, что пехотинцы Денанта подтягивались по полю следом за успешно атакующей кавалерией, что не успели выстроиться для отражения контратаки имперских всадников, что были вынуждены открыть проходы собственной отступающей коннице и что потому были вмиг смяты…
        - Дальше началось преследование бегущих, ваша светлость, - продолжил Ренган, - они отступали вон туда, в холмы… Вон там, где бьется раненная лошадь… вон там, видите? Там отряд пехоты сумел выстроиться для отпора, и эти как раз отходили, держа равнение в рядах. Там имперские кавалеристы и эритонцы лежат вперемежку…
        - Да, да… - кивал герцог, следя за рукой наемника.
        - А основная масса бежала правей, вон там, - Ренган указал. - Там их настигали и топтали, и потому на поле остались только убитые люди Денанта. Кто-то, конечно, уцелел, но вряд ли много. У Керестена только пехота понесла серьезные потери, а Денант нынче потерял свое войско… В холмах эритонцы постараются собраться… если, конечно, их король жив. Если нет, они, скорей всего, рассеются по округе. В любом случае, победил Керестен и нам придется иметь дело с ним.
        - Да, верно! - спохватился Фиеро. - Норган, Лутальс, соберите кавалерию и спускайтесь в долину. А мы идем следом с пехотой. И не спешите вступать в бой. Быть может, удастся склонить их к капитуляции.
        - Прошу прощения, - снова заговорил Ренган, - имперская армия, конечно, понесла потери, но их еще достаточно много. Они не станут капитулировать, побоятся, что император покарает за сдачу.
        - Да вон они! - воскликнул оруженосец герцога. - Вон! Выходят из холмов.
        В самом деле, имперская армия возвращалась по собственным кровавым следам, чтобы сразиться с новым противником. И их в самом деле было достаточно много. С холмов спустились лучники, на усеянное телами поле из лощин выступила конница. Позади на длинных наконечниках воздетых в небо пик играло солнце, за рыцарями шла пехота.
        Наступал решительный момент. Имперцы, только что завершившие сражение, не горели желанием снова вступать в бой, Фиеро тоже хотел бы закончить дело миром и не ввязываться в драку с имперскими солдатами. В сущности, никаких прав на престол Рнентонны у герцога еще не было, Амелия и в глаза не видела самозванного жениха… Но отступать было поздно. Фиеро велел своим союзникам выстраиваться для сражения, а к маршалу Керестену отправить парламентера с ультиматумом - сложить оружие либо готовиться к бою. Один из рнетоннских дворян робко спросил, не предложить ли лучше Керестену просто покинуть страну. Ведь ясно же, что предложение о капитуляции позорно.
        - Увы, нет, - с печальным вздохом ответил Фиеро. - Нам нужна победа и желательно - гибель Керестена. Он лучший полководец империи, и если мы не покончим с ним нынче на этом поле, нам придется иметь с ним дело будущей весной… Тогда он будет обозлен и войско его станет многочисленней. Нет, пусть он выберет битву.
        Разумеется, Керестен так и поступил, оруженосец возвратился с заносчивым ответом имперского маршала. Трубы подали сигнал к бою, и имперская кавалерия развернулась широким фронтом, готовясь к атаке. В армии союзников пехоты было явно недостаточно для отражения конной атаки, и Фиеро велел, в свою очередь, всадникам выступать и напасть на имперскую армию… Сверкающие наконечники пик непрерывно смещались позади порядков имперской конницы, пешие латники на той стороне поля совершали некие манеры, разглядеть которые невозможно было за спинами рыцарей. Пехота герцога, которой командовал победитель турнира в Бредигене, также развернула фронт, лучники изготовились к стрельбе, но Фиеро велел беречь стрелы. Обоз отстал, и запас у лучников был невелик.
        Ренган спешился и поручил белого жеребца заботам Фомаса. Тот, всеми забытый, оставался позади строя, вместе с вьючными лошадьми. Пешком горец вернулся к герцогу и остановился чуть поодаль.
        Наконец приготовления были окончены, на обеих сторонах поля протрубили трубы, и две лавины закованных в сталь всадников понеслись навстречу друг другу, сотрясая поле ударами копыт. Многие на скаку орали свои девизы, имперцы дружно рявкнули: «Слава императору!» - и два стальных потока столкнулись с оглушительным грохотом. Несколько десятков человек разом рухнули под копыта коней, высоко взлетели обломки сломанных копий…
        Война - не турнир, здесь не действуют правила вежливости, так что кавалерия союзников воспользовалась тем, что многие имперцы уже успели сломать копья в утренней схватке. Ведомые гигантом Норганом, союзники довольно легко опрокинули кавалеристов Керестена и принялись теснить их по всем полю. Боевой клич и девизы дворян смолкли, звенела сталь, храпели разгоряченные кони, орали раненные…
        У имперцев протрубили сигнал, и их кавалеристы повернули коней, торопясь оторваться от наседающих союзников. Удалось. Разбитая имперская конница проскочила в проходы, подготовленные пехотой - и тут же отлично обученные пикинеры сомкнули строй и разом опустили копья. Около десятка всадников не сдержали коней и, налетев на непроницаемый частокол копейных жал, рухнули вместе с конями. Остальные крутились перед строем пехоты, не решаясь напасть - пики имперцев были намного длинней их оружия. Фиеро махнул рукой и тронул коня. Следом за ним зашагали пехотинцы, конница союзников отступила от имперского строя. Теперь вперед выступили лучники, в небо взвились стрелы…
        Фиеро хмурился и кусал губы - он знал, что у его людей скоро опустеют колчаны, а имеется ли запас у имперцев - неизвестно. Наконец герцог решился и дал приказ пехоте атаковать. Ренган, никого не спрашивая, присоединился к пехотинцам - хороший солдат сам найдет себе место в схватке.
        Имперские копейщики медленно двинулись вперед, бело-зеленые раневанцы и пестро одетые рнентоннцы выступили навстречу… остановились в нерешительности… и попятились. Казалось, нет никакой возможности сломать непреодолимый частокол, образованный нависшими в несколько рядов копейными жалами. Ренган, шагавший в задних рядах, остановился и воткнул огромный меч в землю перед собой, пятящиеся соратники обходили его справа и слева. Северянин нагнулся и с натугой приподнял убитого латника. Когда наступающих имперцев отделяло от него несколько шагов, швырнул труп прямо перед собой - на выставленные пики. И тут же, подхватив меч, бросился вслед за своим снарядом. Кто-то из имперцев сбился с шага, у кого-то дрогнуло копье в руках, в стальном частоколе возникла брешь - и северянин шагнул в нее, одновременно нанося удар. Два отрубленных наконечника упали наземь, Ренган присел, пропуская копейное жало над головой и резко поднялся, превращая движение в разворот корпуса, в новый удар. Вправо! И тут же - влево! Отпихнул древко без наконечника, шаг вперед, вправо! Влево! А за спиной, азартно завывая, уже топали
бело-зеленые.
        Брешь, образовавшаяся в строю имперской пехоты сперва как небольшой зазор между копейными наконечниками, теперь расширилась, Ренган, расталкивая древки пик, приблизился вплотную к вражеским солдатам и они торопливо пятились, увеличивая разрыв в шеренгах. Вправо! Влево! Ренган остановился и привычным движением вскинул клинок, теперь его справа и слева вновь оббегали соратники - но сейчас они атаковали, а не пятились. Ренган бросился вперед, вырвался на пустое пространство и снова взмахнул мечом. Он хорошо знал, что теперь произойдет, и спешил убраться подальше от бреши в строю имперских воинов - пусть даже и в тыл их шеренгам. Позади раздался звон, топот, вопли, прозвучал боевой клич Норгана… и Ренган побежал. Он успел - лавина кавалерии союзников прошла в стороне, круша и сметая все на пути… Горец взмахнул мечом, отгоняя имперцев, но тем было не до него - они спасались бегством от кавалерии, бросая длинные пики, превратившиеся теперь в бесполезную обузу… И Ренган тоже бежал. Какой-то пехотинец, совершенно ошалевший от страха, отшвырнул копье и бросился на горца с голыми руками. Ренган, не
останавливаясь, двинул дурню рукоятью меча в зубы и помчался дальше. А за спиной кавалерия топтала всех, кто попадался под копыта, не разбирая цветов и эмблем… Прозвучал новый сигнал труб и всадники развернулись - на них в последнюю отчаянную контратаку устремились поредевшие имперские конники… Все смешалось…
        Только теперь Ренган остановился и перевел дух. Вражеская пехота сбежала в холмы - точно так же, как несколько часов назад бежали воины короля Денанта. Мимо Ренгана рысцой пробежали лучники, их капитан - победитель бредигенского турнира - размахивая мечом, велел карабкаться на холмы и следить за округой. Пешие солдаты местных сеньоров уже рассыпались по полю, торопливо обирая покойников, Ренган бы и сам присоединился к ним, но это было неуместно. Да и что можно найти у убитого имперца, воевавшего все лето вдали от метрополии, а значит - не получавшего жалованья? Кавалеристы союзников после недолгой схватки опрокинули неприятельскую конницу и погнали в холмы.
        Ренган вскинул тяжелый клинок на плечо и побрел к герцогу Фиеро, торжественно проезжающему под знаменем по усыпанной телами долине… Герцог махнул рукой горнисту, тот протрубил общий сбор и сеньоры потянулись со всех концов ратного поля к герцогскому знамени. Пешие латники рнентоннских сеньоров, впрочем, и не подумали прервать грабеж, они спокойно и деловито обирали убитых, рассыпавшись по всей долине. За годы войны это занятие стало им привычным.
        Фомас, издали заметив приятеля, поспешил навстречу, ведя в поводу белого жеребца. Ренган закинул меч в петли за спиной и взобрался в седло. Рука тут же сама собой потянулась пощупать округлый предмет, упакованный в несколько слоев мешковины и привешенный к седлу. Друзья вместе направились к месту сбора. Священник без умолку тараторил:
        - А я видел, Ренган! Я все видел! Когда их солдаты с копьями двинулись на нас, а кавалеристы вдруг сбежали…
        - Их отозвала труба, - вставил горец.
        Но викарий не слышал, он был совершенно увлечен новыми впечатлениями.
        - Конница назад скачет, а эти, с копьями, идут и идут… Знаешь, даже страшно стало. Вдруг показалось, что вот так ровными рядами они и до меня дойдут… Куда бежать? Как спасаться? И вдруг ты - ррраз! Ррраз!
        Клирик так замахал руками, изображая взмахи меча, что мул под ним шарахнулся, и викарий, потерявший поводья, вынужден был вцепиться обеими руками в луку седла, чтоб не свалиться. Выпрямившись и успокоив животное, Фомас с чувством произнес:
        - Ты герой, Ренган! Настоящий герой!
        Как раз с этими словами они подъехали к герцогскому знамени, и Фиеро, услыхав последние слова клирика, подхватил:
        - Совершенно справедливо, святой отец! Сэр Ар-Аррах, вы оказались, если можно так сказать, бесценным приобретением для нашего войска! Редко кому удается пройти сквозь строй имперской пехоты и остаться живым.
        - Пустяки, ваша светлость, - Ренган самодовольно ухмыльнулся, - пикинеры были утомлены первой схваткой и едва держали оружие.
        Он не стал рассказывать, как девять лет назад он, Ренган Ар-Аррах, бежал с поля боя, когда в сутолоке схватки оказался на пути имперской пехоты, как долго и мучительно преодолевал в себе робость перед стеной слаженно надвигающихся стальных жал, как учился увертываться от пики, как брал уроки у старого мечника, объяснившего, что бедняга пикинер едва удерживает на весу громоздкое копье, и что его несложно одолеть… Не стал рассказывать, что ветеран этот погиб от имперской пики спустя два месяца после начала их занятий… Не стал Ренган рассказывать, как долго сам упражнялся с пикой, чтобы понять, как сражается соперник и где его слабое место… Не стал рассказывать, что опасней всего не вражеское копье во встречном бою, а копыта рыцарских коней за спиной - после того, как неприятельский фронт прорван… Он не стал рассказывать, что сам служил простым солдатом, что в оруженосцы был посвящен совсем недавно и до сих пор не привык отзываться на обращение «сэр Ар-Аррах»… Теперь он в самом деле был благородным воином и коротко ответил на похвалу герцога: «Пустяки!»
        - Нет, нет! - продолжил Фиеро. - Вы, сэр, отважный боец. Я прошу вас остаться со мной после того, как…
        Герцог замялся, Ренган терпеливо ждал продолжения, ждали и примолкшие дворяне вокруг.
        - Да что там! - махнул рукой герцог. - Все равно это будет вскоре известно. Сэр Ар-Аррах, я намереваюсь возложить на себя корону Рнентонны, чтобы положить конец злосчастной войне и принести, наконец, мир на истерзанную землю…
        Рнентоннские дворяне одобрительно загомонили вокруг, а герцог закончил:
        - И я предлагаю вам, сэр, оставаться со мной. При вновь образованном королевском дворе вскоре появится много вакансий… Оставайтесь со мной и место у трона - за вами!
        Ренган приложил правую руку к сердцу и склонил голову, как того требовала ситуация. Не успел он подобрать подходящих слов, как герцога отвлекли громкие крики. Несколько человек указывали куда-то вправо. Повернув голову, Ренган увидел процессию, выходящую из холмов.
        Около сорока человек в изодранных плащах, на которых под слоем пыли и грязи угадывались пестрые гербы, брели, медленно переставляя ноги.
        - Герб Денанта Эритонского, - узнал кто-то из окружавших Фиеро дворян.
        Герцог, позабыв о Ренгане, повернул коня и двинулся навстречу эритонцам. Свита - следом. Когда Фиеро приблизился к оборванцам, те расступились, оставив посередине лежащего на носилках старика, укрытого плащом. Лицо раненого было бледно и запятнано кровью. Герцог торопливо спрыгнул с седла и зашагал к носилкам. Не доходя трех шагов, остановился и отвесил поклон:
        - Ваше величество…
        Король Денант попытался приподняться, но не смог.
        - Кто вы? - прошептал он.
        - Герцог Фиеро, - назвался вельможа. - Ваше величество, мы прибыли слишком поздно, но мне удалось отомстить за ваше поражение. Имперская армия разбита, я победил и намереваюсь просить руки вашей племянницы, принцессы Амелии. Извольте дать согласие, как ближайший родственник.
        Герцог склонился над стариком, и бледные губы короля тронула ухмылка.
        - Если моя подпись под такой бумагой послужит пропуском через перевал в Эритонию… я согласен. Вам повезло, ваша светлость… Будь у меня на две-три сотни копий больше нынче поутру… Я подпишу…
        - А также - вечный мир? Союз между моим королевством и вашим? - интонация герцога не была вопросительной. Он утверждал, он диктовал условия.
        - Да, конечно, - король Денант снова выдал кривую ухмылку, - если вы поможете нам добраться до перевала.
        - Отлично! - Герцог выпрямился и отвернулся от Денанта. - Где этот поп? Пусть составит договор, я продиктую… Да, и разыщите графа Норгана.
        Приволокли перепуганного Фомаса. Разобравшись, чего от него хотят, клирик успокоился и, устроившись на земле, среди изрубленных тел, приготовил походную чернильницу и принялся писать, подложив под пергамент обломок щита.
        К тому времени, как подъехал отставший обоз, начало темнеть. Герцог Фиеро, совершенно удовлетворенный бумагами, подписанными королем Денантом, пребывал в прекрасном расположении духа. Правда, остатки императорского войска скрылись в предгорьях, и Норгану не удалось отыскать их следов. Но в погоню были отправлены местные графы с отрядами вассалов. Все были уверены, что Лутальс с земляками, хорошо знающие местность, рано или поздно отыщут неприятеля. Вряд ли имперцы, лишившиеся кавалерии, смогут дать серьезный отпор.
        Граф Фиеро велел выслать разъезды против мародеров и разбить лагерь чуть в стороне от поля недавней битвы. Денанту и его людям было предложено стать гостями на победном пиру… Назавтра им обещали коней и фургоны.
        Возвратился раздосадованный Норган. Маршала Керестена поймать не удалось, рнентоннские графы продолжают поиски, но даже они потеряли следы беглецов.
        - И ведь что обидно, господа, я уже видел его! - горячился верзила. - Я уже почти поймал маршала! Но нечистый принес откуда-то с десяток имперских кавалеристов… Я разделался с ними вмиг!.. Но маршала след простыл…
        - Вы, граф, так жаждете крови Керестена, - заметил король Денант. - У вас личные счеты?
        - Вроде того… Он казнил моего отца, обвинив в разбое на земле, принадлежащей империи… Ничего, я еще поймаю Керестена, и тогда…
        Графу сунули кубок вина и, выпив, он немного остыл. Вообще, пили много - пили за победу, за новый мир между Рнентонной и Эритонией, за счастливое спасение короля Денанта, за грядущую свадьбу Фиеро и Амелии… выпили и за отвагу Ренгана Ар-Арраха. Подобревший и довольный Фиеро вновь предложил северянину пост при дворе. Наемник ответил уклончиво:
        - Благодарю, ваша светлость, за столь лестное предложение. Я бы принял его, да нрав у меня непоседливый, больше полутора лет я не служил ни в одной армии…
        И как-то само собой вышло, что Ренган принялся рассказывать о прошлых скитаниях и походах, проделанных им в рядах разных армий, под гербами и флагами всех цветов. Вышло, как выходило всегда - горца слушали, затаив дыхание, даже Норган прекратил слать проклятия сбежавшему Керестену… Наемник рассказывал о походах на север, когда зимой приходилось пробираться сквозь непролазные чащобы по промерзшим до дна рекам и вырубать изо льда застывшую в прозрачной толще рыбу, чтобы утолить голод в заснеженной пустыне… о походах на юг, в царство вечного зноя, когда латы приходилось снимать, ибо от малейшего прикосновения к раскаленной стали на руках вздувались волдыри… о походах на восток, где орды одичавших варваров стерегли каменные стены городов, выстроенных их предками, и поклонялись идолам забытых богов… о походах на запад, когда многотысячные армии, случалось, за день истребляли столько народу, что хватило бы заселить королевство, а могущественные чародеи злокозненным чернокнижием вредили доблестным монархам…
        Ренган говорил и говорил, как всегда - на ходу выдумывая удивительные приключения взамен настоящих, не менее удивительных, которые он уже успел позабыть. Ренган без устали плел словесные кружева и знатные господа слушали его вранье, удивительным образом смешанное с правдой, слушали, раскрыв рты… а перед глазами наемника стояла принцесса Амелия - и теперь горцу казалось, что все эти годы, что провел в боях, он сражался за нее, во всех войнах и турнирах отстаивал право снова встретить принцессу, заглянуть в ее огромные глаза, коснуться белых рук - таких тонких, что, когда она читает, водя пальцем по строкам, буквы просвечивают сквозь него… То ли из-за вина, то ли из-за усталости… но Ренган сейчас думал только об Амелии - потому что вдруг понял: завтра увидит ее.
        Один за другим в лагерь возвращались местные сеньоры, присоединялись к пиршеству, поспешно наполняли кубки и пили, не гнушаясь чужой посудой - спешили нагнать тех, кто уже пьян и весел. Остатки императорской армии исчезли без следа… Потом кто-то заметил оранжевое зарево, встающее юго-западе, это горел замок Эрренголь - имперский гарнизон, уходя, поджег крепость… Разговор прервался, Ренган воспользовался этим, чтобы тихо удалиться от костров. Забредя в кусты справить нужду, наемник услыхал разговор и узнал бас Норгана.
        - Да, пока все складывается удачно для вас, но зачем вы сохранили жизнь Денанту? Не проще ли было тихо прикончить его, да заодно - и всех, кто был при нем?
        - Разумеется, это было бы славно, - тихо ответил герцог. - Но у Денанта есть сын. Здесь слишком много народу и смерть короля не удалось бы скрыть. Я не хочу, чтобы сын Денанта счел себя обязанным отомстить. Пусть лучше в Эритонии правит благодарный мне Денант, чем его обиженный на нас наследник…
        Ренган потихоньку убрался от беседующих вельмож, пока его не услышали. Нынче наемника не интересовали политика и монаршие свары, он думал о принцессе. Сейчас ему казалось, что о принцессе Амелии он думает всю жизнь. Скорее всего, Ренган ошибался - но он привык мешать правду с вымыслом и не делал различий между тем и другим.

8. Принцесса Амелия
        С рассветом герцог Фиеро отдал приказ выступать к обители блаженной Энигунды… но поднять войско сразу не удалось. Сеньоры похмелялись, латники жаловались на усталость, обоз не мог собраться в путь, потому что почти все возчики и слуги ночь напролет мародерствовали на поле брани, обирая покойников… Поэтому герцог, которому не терпелось сладить дело поскорей, отправился к монастырю, прихватив с собой конвой в пятьдесят копий, возглавляемый графом Норганом, а также Ар-Арраха и, разумеется, Фомаса. Клирик мучался от неопределенности. Он не знал, как ему исполнить повеление епископа, и исполнять ли вообще… он тяготился одиночеством, поскольку во время боевых действий Ренгану было не до викария… наконец, он с непривычки отбил зад о седло, а неуемно поспешный жених торопил и велел двигаться быстрее…
        Когда кавалькада растянулась по тракту, Ренган снова оказался рядом с приятелем и они смогли наконец поговорить спокойно - насколько позволяла тряска в седлах.
        - Что мне делать, Ренган? - плаксиво воззвал священник. - Как быть?
        - Ждать, как сложится дело, - пожал плечами северянин. - Не спеши пугаться. Свадьбу немедленно никто не станет справлять, и венчание с королевой - тоже отложат, вот увидишь. Такое событие проводят с пышностью и при великом стечении народа. У тебя еще будет время подумать… или сбежать.
        - Но ты поможешь мне?
        - С чего это? - Ренган пожал плечами. - Его светлость посулил мне хорошую должность при дворе… Ладно, ладно, не скули. Если ты решишься бежать, я постараюсь тебе помочь. Подумай лучше о голове.
        Наемник похлопал по округлому свертку, притороченному к седлу.
        - Продашь честную главу блаженной Энигунды настоятельнице, заработаешь на дорогу. В бегах монета нужна… О, гляди! - Ренган указал на догорающий Эрренголь, мимо которого как раз проезжала колонна. - Замок брошен поспешно, но без суеты. Здесь поблизости скрывается отряд имперцев, уж ты мне поверь…
        - И что?
        - Если в самом деле решил дать деру, не упусти момент, когда имперцы нападут. Тогда Фиеро станет не до тебя, понял?
        - Понял…
        Но имперцы так и не появились, округа была спокойна. К монастырю жених с дружками добрался без приключений.
        То ли устав монастыря блаженной Энигунды был не слишком строг, и сестры почивали до полудня, а может, по какой другой причине - но когда оруженосец герцога Фиеро постучал в монастырские ворота - из-за них не донеслось ни звука, будто обитель вымерла. Оруженосец неуверенно оглянулся и постучал громче. Тишина. Ренган пустил белого шагом и, не спеша, подъехав к герцогу, громко объявил:
        - Ваша светлость, велите срубить вон тот тополь. У него ровный ствол, из которого выйдет превосходный таран. И еще следует запастись факелами, уходя мы сожжем монастырь.
        Из-за ворот немедленно донесся визг:
        - Кто вы такие? Зачем, во имя святой Энигунды, тревожите покой мирной обители?
        - Откройте ворота, - велел герцог, - и впустите нас. Я все объясню настоятельнице. Не то и в самом деле нам придется прибегнуть к нежелательным мерам. Отворите - и дело завершится ко всеобщему благу.
        - А кто ты таков? - выкрикнули из-за ворот, но менее решительным тоном.
        - Я герцог Фиеро, и единственная моя забота - вернуть мир в несчастную Рнентонну. Для сего мне требуется увидеть принцессу Амелию и говорить с ней. - Монашки снова примолкли и герцог наконец проявил раздражение. - Открывайте, во имя господа, я и так трачу чересчур много времени на пустой разговор! Сэр Норган, велите рубить тополь!.. И готовить факелы!
        - Постойте, постойте, - заторопились за воротами. - Мы готовы отворить, ежели поклянетесь не чинить зла.
        - Клянусь, - буркнул Фиеро. - Все мои помыслы направлены исключительно к добру.
        Ворота, поскрипывая, отворились, в образовавшемся проходе стояла, сложив ладони на объемистом животе, крупная женщина в монашеском одеянии - настоятельница. Внимательно оглядев снизу вверх герцога, она посторонилась, промолвив:
        - Вступайте с миром в стены святой обители. Надеюсь, вы не станете нарушать покой наших сестер и не потащите с собой всю эту ораву.
        - Будь по-вашему, - кивнул Фиеро, понукая коня, - со мной войдут…
        Ренган как бы невзначай оказался рядом с герцогом и протиснулся в ворота вторым, так чтобы наверняка оказаться с герцогом внутри.
        - Несколько человек, - закончил Фиеро. - Сэр Норган… а, сэр Ар-Аррах… Да, и прихватите этого попа!
        Фомас присоединился к небольшой свите герцога, а прочие спутники Фиеро рассредоточились перед воротами. Латники спешивались, расслабляли подпруги и отпускали коней пастись. Кое-кто, оказывается, прихватил вина, и теперь фляги пошли вкруговую…
        Фиеро со спутниками, сопровождаемый несколькими грустными монахинями, прошел в здание. В большом зале они остановились. Здесь было светло и пахло ладаном. Солнечные лучи, окрашенные в витражах праздничными колерами, наискось пронизывали пространство между рядами колонн, в разноцветных столбах света плясали золотые пылинки, свивая спирали в неспешном танце, под высокими сводами копился серый сумрак. Здесь душу охватывал светлый покой и умиротворение, здесь было мирно и радостно.
        - Итак, - останавливаясь, произнесла настоятельница решительным тоном. - Вам угодно побеседовать с сестрой Амелией.
        Это прозвучало скорее утверждением, нежели вопросом.
        - Да, - кивнул Фиеро, - и чем скорей мы с принцессой придем к согласию, тем раньше мои люди покинут монастырь. Где Амелия? Велите позвать ее!
        - За ней уже пошли. Но здесь нет принцесс, только сестры, только невесты господни. Беседуя с сестрой Амелией, помните, что и она…
        - Невеста господня? - перебил герцог. - Ничего, невеста не жена. Послушайте… э…
        - Сестра Лазония, - назвалась настоятельница. - Вы желаете увезти сестру Амелию из монастыря? Монахиню?
        - Насколько мне известно, она не монахиня, - заметил Фиеро и оглянулся. - Отец Фомас?
        Викарий скроил печальную мину и выступил из-за колонны, где собирался переждать опасный разговор.
        - Господину моему епископу Меригену, - пробормотал он, глядя в пол, выложенный красными и желтыми плитками, - доподлинно известно, что ее высочество не приняли обета.
        - Мериген, - с неожиданной злостью прошипела настоятельница, - вот, значит, как… И вы все решили, что наша обитель отпустит Амелию и лишится преимуществ, связанных с пребыванием ее здесь?
        - Ничего из даров, принесенных ее высочеством, - торопливо объявил герцог, - не будет отнято у обители! Но поймите, стране нужна королева… и король…
        - Вы?
        - Я. Знать Рнентонны союзна со мной, так что… - герцог широко развел руками. - У вас нет выбора.
        Настоятельница кивнула и, не оборачиваясь, помахала рукой. Из-за колонн в полосу света выступила Амелия.
        - Ну, не стану вам мешать, - произнесла сестра Лазония, и Ренгану почудилось в ее голосе злорадство. - Идемте, сестры.
        Но наемник не глядел на настоятельницу, не слушал, как Фомас, пристроившись к уходящим вдоль галереи монашкам, бубнит, что утекающее процветание обители могло бы поддержать обретение священной реликвии, подлинной нетленной главы святой Энигунды… Он не глядел, как Фиеро, облизывая пересохшие губы, опускается на колено и как Норган, прислонившись к колонне, теребит рукоять кинжала.
        Сейчас Ренган видит только ее… Белое одеяние послушницы выделяется среди разноцветных солнечных лучей… неправдоподобно тонкая талия и напряженно стиснутые руки… Губы, которые Ренган помнил розовыми и улыбающимися, побледнели и судорожно сжаты, под глазами лежат широкие темные тени, а великолепные черные волосы скрыты под грубой тканью барбетты, от чего лицо кажется уже, а глаза - больше… Ренган глядит на Амелию, Амелия глядит в сторону, в разноцветную пустоту между колонн…
        - Ваше высочество… - торопливо забормотал герцог, прижимая руки к сердцу, - мадам… Ваше высочество, осмелюсь просить руки, ибо… ибо… мои чувства к вам и государственные интересы Рнентонны… Страна третий год охвачена войной и…
        Послушница мельком взглянула на коленопреклоненного герцога и тут же вновь уставилась в сторону. На бледных щеках проступили два четко очерченных пятна лихорадочного нездорового румянца, а тонкие пальцы сильней стиснули ткань подола.
        - Что мне страна и государственные интересы, - быстро пробормотала она, - если Рэндольфа не вернуть?
        - Но Амелия… ваше высочество, я… мой долг… Вся знать Рнентонны уже присягнула мне…
        - Рэндольф поклялся, что победит на том злосчастном турнире, а я поклялась, что стану верной женой победителю. Я поклялась стать женой победителю турнира и хранить ему верность, - выпалила Амелия.
        По-прежнему глядя в пустоту между колонн, девушка опрометью кинулась прочь, в сторону, в разноцветные столбы света, сквозь неспешный танец золотистых пылинок и… уткнулась в широкую грудь Ренгана. Она машинально уперлась в камзол ладонями и Ренган - тоже машинально - накрыл ее пальцы своими. Амелия уставилась на него широко распахнутыми глазами.
        - Я тебя помню, - сказала принцесса.
        - Я победил на турнире, - сказал солдат.
        - Я вручила тебе приз, - сказала принцесса.
        - Я вернулся, - сказал солдат.
        За колоннами верзила Норган схватил за шиворот тщедушного герцога и легко приподнял над полом:
        - Принцессы не для таких, как ты, - заявил граф, вынимая кинжал.
        Фиеро, болтал ногами и задыхался от страха, а также от того, что ворот, натянувшись, сдавил горло. Вмиг побледнев, он пролепетал:
        - Отпустите, сэр…
        Норган разжал кулак, и герцог тяжело свалился на пол. Встряхнулся и прытко пополз на четвереньках прочь, в тень между колонн, причитая:
        - Вы не сможете, сэр, не сможете. Вам не удастся завладеть страной, рнентоннские графы присягнули мне, присягнули на верность мне… Договор… Они подписали договор…
        - Я поклялась быть верной женой победителю, - сказала принцесса.
        - Я вернулся, - сказал солдат.
        - Рэндольф умер, - сказала принцесса.
        - Я победил на турнире, - сказал солдат.
        Граф Норган шел за уползающим Фиеро, тяжело печатая шаг по красным и желтым плиткам, разноцветные пятна света, просеянного сквозь витражи, проплывали по мрачному лицу.
        - Мне плевать, кому присягнули графы, - размеренно в такт шагам роняя слова, объявил гигант. - Я убью любого, кто встанет между мной и короной…
        Герцог вскочил и бросился бежать, распахнул двери, замер на миг на пороге - черный силуэт в прямоугольном проеме - и медленно осел на пол, хватаясь руками за косяк… Под ним медленно растекалась лужа крови, а в груди торчала стрела. Когда Фиеро распахнул дверь, в зал ворвались звуки боя - лязг стали, свист стрел и зычные голоса, выкликающие «Слава императору!» В воротах кипела схватка - на конвой напали собравшиеся после поражения имперцы Керестена, которым удалось соединиться с гарнизоном сожженного Эрренголя. Норган сунул кинжал в ножны и бросился к выходу, сквернословя и вытаскивая на ходу меч… Но Ренган и Амелия не слышали ничего.
        - У тебя такие тонкие пальцы, что буквы просвечивают сквозь них, когда ты читаешь, - сказал солдат.
        - Нет, - сказал принцесса.
        - А я не умею читать, - сказал солдат.
        - Тогда я не смогу писать тебе писем, - сказала принцесса.
        - А я не покину тебя, - сказал солдат.
        Рядом возникли Фомас и Лазония, викарий прижимал к узкой груди округлый сверток и что-то твердил Ренгану о тысяче золотых, аббатиса дергала за рукав Амелию и что-то твердила о привилегиях и землях, которые хорошо бы оставить общине после того, как послушница возвратится в мир…
        - Ладно, - не оборачиваясь, сказала принцесса.
        - Ладно, - не оборачиваясь, сказал солдат.
        И больше не слушая никого, они медленно пошли к выходу из зала - на звуки битвы. Амелия аккуратно приподняла подол, переступая через темную лужу на пороге, там, где упал герцог Фиеро, а Ренган неспешно потянул меч из-за спины.
        Минутой позже он будет шагать сквозь схватку, размеренно нанося удары - шаг, разворот, взмах… шаг, разворот, взмах… вправо-влево, вправо-влево… И стянутые в пучок светлые волосы прыгают по спине… А она пойдет следом - тонкая, прямая, удивительно белая в монашеской одежде среди грязи и крови - на ходу стаскивая барбетту и подставляя ветерку длинные черные кудри… Вместе на всю жизнь.
        Судьба

1
        Эрвиль Дарвайт был младшим сыном старого сэра Дарвайта из Ущелья Туманов. Стать владельцем груды замшелых камней, носящих гордое имя «замок Дарвайт» ему наверняка не светило, вот почему он предпочел получить в качестве доли наследства ржавую кольчугу да старого жеребца по кличке Огонь - и отправился искать свою долю на дорогах Империи. Долю, достойную дворянина хорошего рода. Судьба была не слишком благосклонна к юному искателю приключений, но и не слишком сурова. За два года, проведенных в «благородном поиске», Эрвиль набрался опыта, дважды был ранен едва не смертельно, несколько раз менял коня и доспехи… Он быстро понял, что жизнь куда сложнее рыцарских романов и что люди склонны уважать скорее силу, нежели справедливость… И уже много раз юный сэр задумался - не является ли сила высшей мерой справедливости? У дороги свои законы и свое понятие справедливости.
        Итак, была осень. Не то противное, дождливое время года, пропахшее сыростью и гнилью, когда дороги становятся непроходимы из-за грязи, а леса - напротив, безопасны, ибо разбойники покидают их и ищут крова в деревнях. Нет, это был один из веселых золотых денечков, когда крестьянки заунывно поют в полях, а в городах готовятся к ярмаркам, когда девицы по вечерам заглядываются в окошки, расчесывая косы, и думают о женихах… Вот как раз в такой, пропахший солнцем и пылью, день сэр Эрвиль ехал по тракту под сенью едва начинающих желтеть кленов и насвистывал веселый мотивчик, не забывая поглядывать по сторонам, ибо кто знает, что может ожидать доброго рыцаря за поворотом дороги? А из-за поворота как раз послышался шум - странный шум. Приглушенный рев и глухое бормотание… Ругань? Нет, не похоже. Кивком опустив забрало, рыцарь пришпорил коня.
        За поворотом искателя приключений ожидала странная сцена - по траве у обочины дороги катались в обнимку зверь и человек. Небольшой, скорее всего молодой, медведь - и седой мужчина. Человек что-то бормотал скороговоркой, не то молился, не то бранил зверя, а тот приглушенно взрыкивал и сопел. Не раздумывая долго, рыцарь спрыгнул с коня и шагнул к противникам, вытаскивая меч. Выждав удобный момент, чтобы не повредить человеку, Эрвиль с размаху ткнул мечом медведя под лопатку…

2
        Незнакомец, пыхтя и отдуваясь, вылез из-под медвежьей туши и медленно поднялся на ноги. Эрвиль, бросив взгляд на лежащий в стороне внушительный посох спасенного им человека, спросил:
        - Что ж ты, добрый человек, бросил палку? Такой палкой можно было отбиться…
        - А откуда я знал, что он так?! - неожиданно сердито огрызнулся человек, - Я же приманил его по всем правилам! И к тому же это не палка, а чародейский посох! Знаешь ли ты, невежда, что могло произойти, попади несколько капель медвежьей слюны на мой посох? Не знаешь!
        От такой наглости рыцарь несколько растерялся и уже начал задумываться, как бы ему покинуть это место и странного человека, спасенного им. А тот вдруг резко обернулся и подбоченясь уставился на дворянина:
        - Ты, может, думаешь, что спас меня и потому ждешь благодарности?
        - Ну, - промямлил тот, - вообще-то…
        - Знай же, добрый сэр, - гордо провозгласил незнакомец, - что перед тобой не кто иной, как сам великий Гаверет Дивный!.. И… это… Знаешь, благородный юноша… Не стоит, пожалуй, тебе рассказывать кому-либо, что Гаверет Дивный прокололся с таким простым заклинанием, как это… Видишь ли, я очаровал медведя своей магией и он должен был стать совершенно послушен моей воле… Но… Собственно, чары подействовали, ибо я не пострадал, как видишь, от клыков и когтей зверя… Ты же заметил, как сдерживали свирепого хищника мои заклинания? Так что, в общем-то, моей жизни ничто не угрожало…
        - А потому, - подхватил Эрвиль, - ты, чародей, желаешь отблагодарить меня не за спасение, а лишь за скромность, за молчание об этом маленьком приключении. Верно?
        Сэр Эрвиль давно усвоил, что на дороге существует другая этика, нежели в городе и замке - и другое понятие чести и благодарности. И если есть у благородного сэра такая возможность - раскрутить мага на одно-два бесплатных заклинания, то грех не попытаться это сделать.
        - Э-э-э… - протянул маг, - можно, разумеется, понимать и таким образом… Однако, добрый сэр, не обсудить ли нам это за ужином? Ибо мы располагаем медвежьей тушей, добытой совместно моей магией и твоей доблестью!

3
        Когда огонь весело потрескивает, играя шустрыми язычками на прогоревших черных ветках, когда искры, веселым роем взлетая сквозь дым, вырывают из тьмы причудливым образом кусты и валуны на опушке, когда медвежатина исходит паром над костром - легко и чисто становится на душе, хочется петь негромко и протяжно, хочется доверить случайному спутнику самое сокровенное и хочется не думать о злом. У живого огня - своя магия, а на стоянке у костра - совсем иное понятие чести и благодарности, нежели на дороге…
        Насытившись, чародей отодвинулся от костра и, завернувшись в плащ, резюмировал:
        - Хотя ты и пришелся мне по душе, юный сэр, однако же я не могу наделить тебя более чем одним заклинанием, ибо таков обычай. Однако я - Гаверет Дивный и мое заклинание может иметь немалую силу! Чего бы ты хотел, благородный юноша?
        - Ну, скажем, можешь ли ты, почтенный чародей, наложить на мой меч заклинание, дающее ему великую силу?
        Маг издал неопределенный звук, то ли хихикнул, то ли отрыгнул - и заявил:
        - Наложить я могу, скажем, тебе в шлем. Хе… А зачаровать меч… Ты начитался романов, юноша. Ведомо ли тебе, что каждое заклятие несет в себе как светлую, так и темную стороны? А в заклятии силы оружия это проявляется с особой непредсказуемостью…
        - Ну, азы-то мне известны, - осторожно молвил Эрвиль, - но я со вниманием выслушал бы пояснения великого Гаверета Дивного…
        У рыцаря уже были случаи убедиться, что не все маги - шарлатаны и что его сегодняшний собеседник кое-что в чарах смыслит, ведь из медвежьих лап он и впрямь вышел невредимым. Вполне возможно, он скажет сейчас что дельное, ибо после трапезы находится в благодушном настроении. А толика лести «великому»… ну что ж - от доброго сэра не убудет.
        - Темная и светлая стороны есть во всякой вещи и всяком деле, - заговорил маг, - вот, ежели говорить о нашем случае… Скажем, зачаровал я твой меч - доброе ли дело я сотворил? Ты думаешь - доброе. А встреться тебе завтра на дороге другой рыцарь и срази ты его своим мечом в поединке - добро ли это? Да, ты будешь победитель, одолевший врага, безжалостного и злобного, подлого и коварного, беспощадного и непокорного, отца и кормильца семерых детей, из которых вышли бы благородные рыцари и прекрасные дамы, а теперь выйдут разбойники и попрошайки. А?
        Эрвиль не знал, что ответить и лишь вздохнул, ибо был не силен в диспутах. Отблеск пламени на миг вырвал из тьмы лицо чародея и довольную ухмылку на нем.
        - Теперь, добрый сэр, пойдем дальше. Допустим, в замке твоего противника живет чародей, который зачаровал доспехи господина, и магия меча не помогла тебе. Добро ли сотворил тот чародей, выполняя волю сеньора своего и повелителя? А ведь выполнять оную волю - его святой долг… Вот видишь, как трудно ответить на простые вопросы в том, что касается магии!
        Эрвиль хотел возразить, что эти вопросы касаются отнюдь не только магии, но чародей, уже вошедший в раж, не дал ему вставить и слова:
        - Однако я хотел сказать тебе не об этических проблемах, а о том специфическом побочном воздействии, которое оказывают единожды сотворенные чары. Запомни, юноша, чары силы не бывают только на пользу, в каждом заклинании силы сидит зерно будущего проклятия! Именно поэтому не все в нашем мире решается магией…
        - Зерно проклятия? - переспросил ошеломленный и очарованный Эрвиль.
        - Именно, мой юный друг, именно. Этого не афишируют, иначе все маги остались бы без пропитания, ибо никто не попросил бы их о заклинании. Однако… Словом… Э-э… трудно, мой юный друг, пояснить тебе простыми словами механизм действия этого побочного эффекта чар… Ну, в общем - примерно так: «тебя когда-нибудь погубит то, что привело к успеху». Вот как-то приблизительно… А что касается зачарованного меча… Известна ли тебе история несчастного короля Ноймского? Нет? Ну так послушай.

4
        - …Родрих был сыном и наследником короля Ноймского, которого предательски убил король Балагота, Фейнар. Родрих бежал, ибо враги заняли его замок и оккупировали страну. В отчаянии юный принц обратился к э-э-э… одному известному магу и тот… Представь себе, мой юный друг, маг зачаровал меч принца и сделал ему такое же предупреждение, каковое я делаю тебе нынче. С зачарованным мечом и горсткой сподвижников Родрих ворвался в отцовский замок, своей рукой, говорят, он в тот день истребил не меньше двухсот балаготцев… Не удовлетворясь тем, что Ноймс в его руках, он собрал войско, двинулся на Балагот и не останавливался, пока не захватил все королевство. Фейнар и его старшие сыновья были сражены колдовским мечом, спастись удалось лишь младшему. Памятуя о зерне проклятия, Родрих, король Ноймса и Балагота, велел уничтожить свой меч, а из металла изготовить наконечники стрел. Семьдесят наконечников стрел он велел продать в семидесяти разных городах… Так он думал избавиться от проклятия меча…
        Маг задумался. Прошла минута, другая…
        - А чем же закончилась история доброго короля Родриха? - осторожно поинтересовался рыцарь, - удалось ему преодолеть силу чар?
        - Добрый король Родрих… Он правил еще четыре года. Правил хорошо и справедливо, словно надеялся добрыми делами смыть память о кровавой расправе над семьей прежнего короля, которого любили балаготцы. Но однажды он был убит на охоте. Да, убит стрелой - и кто поручится, что наконечник той стрелы не был откован из проклятого металла? Что, юный сэр, ты по-прежнему желаешь заклятия на свой меч?
        - А скажите, почтеннейший, ежели бы добрый король Родрих понадежнее уничтожил свой проклятый меч - то сумел бы он преодолеть злые чары?
        - Кто знает, как проявила бы себя магия в этом случае, - не совсем понятно ответил Гаверет, - а младший сын Фейнара вернулся в Балагот, собрал рыцарей своей страны и изгнал захватчиков… Говорят, что именно он стоял за убийством Родриха. Проклятие, знаешь ли, сэр, действует подчас очень изощренными путями. Кто может сказать, в чем проявилось оно - в стреле из зачарованной стали или в судьбе балаготского принца, повторившего судьбу несчастного Родриха? Повторяю: «тебя погубит то, что привело к успеху»… И не нужно понимать этого слишком уж буквально. Всякий раз, когда ты хочешь прибегнуть к заклинанию силы, ты стоишь на распутье. Всякий раз словно заново проходишь испытание… Ты по-прежнему настаиваешь на чарах для своей железяки?
        - Я благодарен тебе за советы, маг, и за ученую беседу, - ответил рыцарь, стараясь придать голосу вежливость, но и непреклонность, - однако же по-прежнему прошу тебя об этом заклинании. Видишь ли, почтенный маг, я направляюсь сейчас в Рестерляйд на турнир. Призом победителю будет рука Лоаны Прекрасной, принцессы здешнего края, а уж если этот меч и впрямь принесет мне победу - я затем избавлюсь от него так скоро, как только смогу. И понадежнее, чем этот Родрих.
        - А, мой прекрасный сэр, - отблеск костра снова вырвал из темноты улыбку мага, - так тебя ведет любовь? И ради любви ты готов рискнуть своей судьбой? Ведь едва я зачарую твой меч - и твоей судьбой станет проклятие…
        - Ну, можно ведь сказать и так, что едва я выиграю турнир - и моей судьбой станет любовь!
        - Краси-и-иво… Ну что ж, - ответствовал маг, - будь по-твоему, хотя, кажется, ты ничего не понял из истории Ноймского короля… Обнажи свой меч…

5
        Может и впрямь такова была власть заклятия Гаверета Дивного, что меч юного сэра Эрвиля обрел невероятную мощь? Или же сил рыцарю добавила улыбка принцессы, что глядела благосклонно на него с балкона замка? Так какова же была истинная причина побед юного бродяги - ведь многие дворяне похвалялись зачарованными доспехами и оружием… А принцесса Лоана и впрямь улыбалась, и откидывала вуаль, и махала прелестной рукой Эрвилю со своего балкона… И знать не желала другого жениха, о чем прямо заявила отцу и братьям, восседавшим на балконе рядом с ней. Но кто знает, какими путями движутся мысли в головах мужчин рода владык Рестерляйда? Зачем им все эти сложности, к чему? Для чего сведения о родовых владениях и числе вассалов рыцаря-победителя? Ведь все могло быть так просто… Да, все было бы просто, если бы решение принимала принцесса Лоана. Король же рассудил иначе - что-то коротко обсудив с сыновьями, старый Рейг кивнул старшему, признанному богатырю и непобедимому воину Ректору - мол, давай. Мол, покажи этому выскочке. Что же оставалось делать принцессе - только надуть хорошенькие губки и молвить:
        - Надеюсь, отец, ты не имеешь в виду выдать меня за родного брата? - и демонстративно отвернуться от ристалища, когда герольд объявил нового соперника, принца Ректора…
        Вот протрубили трубы и под крик герольдов навстречу друг другу понеслись соперники - великан-принц и безвестный бродяга, шестнадцать раз объявленный уже сегодня победителем. Точно нацеленные копья разлетелись на куски одновременно, и оба противника удержались в седлах - не выстоял конь Эрвиля. Удивительно, как эта кляча вообще продержалась полдня…
        Подняв тучу пыли с истоптанной за день арены, Эрвиль рухнул вместе с лошадью. Однако принц Ректор, натянув поводья и оглянувшись, увидел, как его сраженный соперник поднимается с земли и извлекает из ножен странно поблескивающий клинок. Нападать конному на пешего не слишком благородно, но король недвусмысленно выразил сыну свою волю, а принц отцовскую волю ставил выше формальностей. В замке иные понятия чести и благородства, нежели на дороге. Итак, принц Ректор развернул коня и помчался на своего соперника, размахивая здоровенным мечом. Тот спокойно ожидал приближения гиганта, занеся для удара клинок. Вот всадник приближается… Вот он уже навис над Эрвилем… Вот привстал в стременах, поднимая сверкающую сталь… Удар!

6
        Принц Ректор хмуро взирал исподлобья на рыцаря, которому удалось - впервые! - одолеть его. Правая рука Ректора была обмотана окровавленными бинтами, а в левой он зачем-то сжимал обломки меча, каким-то чудом разрубленного клинком незнакомца надвое. Принцу не нравился этот выскочка с заколдованным оружием, не нравилось настроение отца, короля Рейга… Да вообще ничего не нравилось! И раненая рука ныла… Не по душе было происходящее также и всем, кто присутствовал в тронном зале - ни младшему сыну Рейга, принцу Айку, ни восьмерым солдатам, получившим не вполне ясные инструкции, ни самому королю. Однако проблему надо было решать, проблема - в лице Лоаны и худородного пришельца - была, так сказать, налицо.
        - Ну, - хмуро осведомился Рейг, - ты, похоже, продал душу Нечистому за свой меч. И это ради женитьбы на принцессе? Так тебя влечет мое богатство?
        - Меня влечет любовь, ваше величество. Я прошу руки вашей дочери.
        - Значит, ты, сэр рыцарь - загремел король, - считаешь, что ежели ловко владеешь мечом, так и достоин руки принцессы?! Да кто ты такой?! За руку Лоаны сегодня бились принцы и герцоги! С чего ты взял, что я предпочту тебя? С ума ты, что ли, сошел?
        - Это обязательное условие? - невозмутимо спросил рыцарь.
        - Чего?
        - Я говорю: быть сумасшедшим - это обязательное условие для того, чтобы получить руку дочери вашего величества?
        - Ах ты, мерзавец!!! Еще дерзишь!!! - наконец-то все стало на свои места, повод был найден, - стража, взять его!
        Все в зале словно только и ждали этого крика, теперь все разом начали орать и метаться - солдаты бросились на Эрвиля, тот прыгнул им навстречу, выхватывая матово блестящий клинок, принцесса взвыла, метнувшись к жениху, братья кинулись ее останавливать… Но уже через несколько минут им стало не до сестры.
        Когда в зал вломился еще один отряд солдат (им было велено «на всякий случай быть наготове», а судя по всему - пришел именно «всякий случай»), на ногах стояли только двое - Эрвиль, с ног до головы покрытый своей и чужой кровью да Лоана. Принцесса, прижимая ладони к губам, в ужасе смотрела на изрубленные тела отца и братьев… Сержант отдал стражникам приказ, те двинулись на чужеземца, выстраиваясь полукругом, но им навстречу метнулась Лоана.
        - Стойте! - завопила принцесса. - Или вы хотите поднять руку на своего будущего короля?! Ведь он сегодня же станет моим мужем, а отец и братья мертвы!..
        - Да ребята, - криво ухмыльнулся Эрвиль, - другого короля вам пожалуй что и не сыскать…
        И бессильно опустился на одно колено, заскрежетав изломанными латами…

7
        Что еще можно рассказать о короле Эрвиле? Что тем же вечером епископ обвенчал их с Лоаной? Что он стал добрым и справедливым монархом, что правил мудро и твердо, что снизил налоги и выиграл две войны? Что прославился строительством хороших дорог и странноприимных домов? Что стал отцом прелестной принцессы, которая, как говорили, превзошла красотой даже свою мать, Лоану Прекрасную?
        А зачарованный меч он никогда больше не обнажал. Эрвиль велел расплавить клинок, смешать с еще тридцатью пудами железа и отлить себе трон. «Так-то, - сказал он, - под моей задницей и заклятие будет упрятано надежнее всего…» А его супруга не преминула сделать королю замечание, что, мол, не пристало выражаться столь грубо монарху и отцу. Ибо во дворце иная этика и вежливость, нежели в трактире… А затем обняла и нежно поцеловала своего ненаглядного сквернослова и бродягу. Бывшего бродягу.
        А когда пришел срок искать жениха для прелестной юной Эрвилины, славный король Эрвиль Первый устроил грандиозный турнир, затмивший своей пышностью все празднества последних лет. И надо ж было случиться такой незадаче, что победителем вышел не принц или знатный барон, а никому не ведомый рыцарь, один из тех бродяг, которых немало шатается по дорогам Империи… Худородный выскочка, отмеченный лишь двумя достоинствами - во-первых, тем, что ловко владел оружием, а во-вторых, тем, что сразу приглянулся принцессе, уже не сводившей глаз со своего доблестного героя…
        Когда нежеланный жених предстал перед Эрвилем, тот заговорил с ним грозно и хмуро:
        - Знаешь ли ты, бродяга, что такое престол королевства? Знаешь ли ты, сколько крови - и какой благородной крови - довелось мне пролить, чтобы занять его?! Ведомо ли тебе, что такое королевский трон?!! И уж не думаешь ли ты, ничтожество, что имеешь право наследовать мне?!!! Занять мой трон?!!!!!!
        - Мне не нужен твой трон, король, - так ответил гордый пришелец, - я сражался за свою любовь!
        - Ах, не нужен мой трон?! Мой трон!!!
        Король орал, наливаясь кровью, тогда как его дочь бледнела и прижимала тонкие ладони к щекам, и тянулась к мечу рука юного победителя турнира…
        Иногда проклятие действует отнюдь не прямым путем - это хорошо известно всем посвященным…
        Эпилог
        …Говорят, последними словами, что произнес Эрвиль, пронзенный мечом бродяги, были: «Мой трон… Мой трон…»
        Конь рыжий
        Звук серебряных труб плыл над миром. Взлетал к небесам, затянутым сплошной пеленой седых облаков, растекался над лесами и океанами, бродил в ущельях, многократно отражаясь от скал и снова взлетая к небесам… Трубы взывали, стонали, ревели. Исполнилось давнее пророчество, слова безумного проповедника обернулись явью - серебряные трубы возвещали приход неминуемого. Люди замирали, заслышав звук, и боялись поверить собственным догадкам. Вслушивались дровосеки, размахнувшись топором, вслушивались едоки, не донеся ложку до рта, охотники забывали спустить натянутую тетиву, маляр не замечал, как течет краска с замершей кисти. Вслушивался осужденный на эшафоте, приподняв голову от шершавой поверхности плахи - и палач с занесенной секирой. Вслушивался воришка, стоящий на коленях перед судьей - и судья, так и не успевший произнести приговор. Вслушивался карманник, нащупавший чужой кошель, и вслушивался купец, не замечающий руку ловкача на своем поясе. Вслушивалась кормилица над колыбелью - и дитя вдруг переставало орать, выпрашивая молока…
        Кредиторы поспешно высчитывали, сколько они пожертвуют храмам, едва удастся получить долги, несостоятельные должники прикидывали, что если серебряные трубы впрямь предвещают конец света, расплачиваться по счетам не придется…
        Болтуны бросались рассказывать только что придуманные истории о знамениях и предвестиях: о солнце, севшем вчера в кровавую тучу, о злобном оскале, который можно было разглядеть на лунном диске, о двухголовых телятах и говорящих петухах, об оживших горгульях и зловещих кометах. Еще говорили об ангелах с серебряными трубами и о бесах, дующих в угольно-черные рога… Россказням верили те, кто хотел верить, и не верили - те, кто не хотел…
        А звонкий трубный глас гудел и пел в низких серых небесах, кто находил его прекрасным, кто - ужасался. Звук не починялся канонам красоты, он был слишком далеко от людских представлений о прекрасном и отвратительном. Он - был. Он, несомненно, был. Звук казался куда более вещественным и осязаемым, нежели бренный мир, слыша этот гул скорее следовало усомниться в собственном существовании, нежели в пении серебряных труб.
        Под гулкие звуки младенцы заходились плачем в колыбелях, старухи втягивали головы в плечи, воины крепче сжимали оружие, сумасшедшие пророчествовали, а кладбищенские смотрители с ужасом глядели, как шевелится земля на могилах…

* * *
        Человек пришел в себя. Он ехал на крупном рыжем коне по тропе, петляющей между осыпей и зарослей цепкого горного кустарника в мрачном ущелье. Над головой перетекали отголоски пения трубы - бродили из долины в долину, многократно отражались от скал, сталкивались в каньонах и снова разбредались по расселинам… Человек с удивлением поглядел на серебряную трубу в собственной руке. Рука медленно опустилась, пальцы разжались, труба, удерживаемая ремнем, повисла на груди. Красивый инструмент и, похоже, из чистого серебра. Ни чеканки, ни гравированных надписей, как подобало бы изделию из благородного металла… простые и вместе с тем изящные пропорции. Красивый инструмент.
        Человек не помнил, трубил ли он, но эхо, по-прежнему бродящее в расселинах между скал, убеждало: да. Он только что дул в трубу. Наверное. Странно, что его грудь исторгла такие мощные звуки.
        Некая сила заставляла человека ехать среди гор и дуть в серебряную трубу, а затем… затем его отпустили. Он исполнил то, для чего был предназначен? И теперь свободен? Человек не помнил, куда он едет, и как его зовут… Несколько мгновений назад он не осознавал себя, а теперь… Рыжий конь ступал ровно и неутомимо. Интересно, как долго они в пути? Всадник оглядел себя. На нем был длинный плащ бурого цвета, куртка толстой кожи, брюки и сапоги. Широкий пояс. Он не помнил, когда надел свой наряд. Да и надевал ли? Одежда выглядела новой и чистой.
        У седла был приторочен длинный меч с простой крестообразной рукоятью. Человек не сомневался - он великолепно владеет оружием, но при этом не мог сказать, брал ли меч в руки хоть единожды… Он сознавал себя взрослым мужчиной. Всадником. Вооруженным всадником. Ничего более он о себе припомнить не мог.
        Ущелье вывело путника к неширокой долине, по дну которой тянулась дорога. Свежие следы, много… Похоже, прошло войско - ни караван, ни процессия паломников не оставит такого количества отпечатков. Долина была вытоптана полностью - и дорога, и обочины. Жесткая трава, пробившаяся сквозь здешнюю неплодородную почву, исчезла, стертая, сбитая в прах до самых скал, обрамляющих полоску ровного пространства.
        Странно, что нет навоза… Войско, которое обходится без верховых и обозных животных? Путник решил последовать за войском, так скорей он отыщет себя в этом мире… По крайней мере, ему казалось, что скорей. Он был уверен, что неким образом связан с армиями и оружием.
        Справа из расселины вытекал ручеек - почти незаметная струйка воды, с легким звоном низвергается с уступа и тут же скрывается в камнях у дороги. Те, кто прошел накануне, растоптали лужу, образованную ручьем. Здесь путник придержал коня и склонился в седле, чтобы разглядеть следы. Отпечатки были странно узкие, оканчивающиеся когтями. Впрочем, толком разглядеть было невозможно, слишком много ног топтало эту грязь.
        Мужчина тронул коленями бока рыжего, конь снова зашагал по камням.
        Впереди скалы сходились почти вплотную, пространство между ними перегораживала стена, сложенная из серых камней. Выход из ущелья. Здесь местные брали пошлину с купеческих караванов, приходящих по древней дороге, здесь же встречали врагов. На этот раз остановить нашествие не удалось - сквозь выломанные ворота было видно серое небо. Должно быть, почва за стеной шла под уклон, спускаясь в долину. Сперва всаднику показалось, что под стеной, несмотря на теплую погоду, лежат сугробы. Когда подъехал поближе, понял - это не снег. Широкими насыпями у подножия оборонительных сооружений лежали кости. Много, очень много человеческих костей. И целые скелеты, почти не поврежденные, и разрозненные фрагменты. Слепо скалились черепа. Между костей попадалось оружие - в основном, старое, заржавленное.
        У разрушенных ворот валялось бревно, которым штурмующие высадили створки. Сучья обрубили не под основание - их оставили, чтобы сподручней было держать таран. На одной из таких рукоятей сохранились кости руки. Голые кости, неведомо как не рассыпавшиеся - ни мягких тканей, ни сухожилий. На запястье - позеленевший от времени медный браслет.
        Путник с минуту оглядывал побоище, потом направил рыжего жеребца в выломанные ворота. Внутри также были изуродованные скелеты, но намного меньше, чем перед стеной. Вперемежку с ними валялись покойники. Этих людей прикончили совсем недавно. Тела, похоже, только начали коченеть. Пришелец оглядел постройки - будку мытаря, длинный приземистый сарай, служивший, видимо, казармой. Склады, курятник, хлев… Солдаты, охраняющие выход из ущелья, неплохо здесь устроились. Скалы за стеной сразу расходились широким клином, из ворот открывался вид на обширную холмистую равнину. В нескольких сотнях шагов от скал зеленели огороды, наверняка принадлежавшие охране. Нигде не было видно ни малейшего движения, а единственным звуком оказалось мощное гудение сотен мух, слетевшихся на мертвечину. Судя по тому, какие тучи насекомых клубятся в воротах хлева, скотину пришельцы также перебили. У всадника не было ни малейшего желания заглядывать в здания, он понимал, что бойня, начавшаяся на стенах, завершилась там. В нескольких местах, где кровь обильно смочила почву, сохранились хорошие отпечатки. Путнику даже не пришлось
наклоняться, чтобы разглядеть их. Он из седла прекрасно видел - эти следы оставлены костями стопы.
        Всадник двинулся по тракту, он решил по-прежнему следовать за армией. Наверняка скоро настигнет ее. Что случится потом, мужчина не задумывался.
        По сравнению с горами равнина выглядела более живой. Там - холодные серые камни, здесь - волнами колышутся под ветром травы. Пестрые цветы, зелень. Но живности не видать, будто даже зверье и птицы покинули край с приходом армии мертвых. У развилки всадник натянул поводья и заставил рыжего коня остановиться. Широкая полоса, вытоптанная тысячами ног, уходила направо, а дорога, ведущая влево, осталась почти нетронутой. Похоже, туда ушел небольшой отряд. Под тонкими следами, которые оставили костлявые ступни мертвых солдат, угадывались свежие колеи. Возможно, кое-кто из людей, обитавших у стены в предгорье, сбежал? И их преследуют мертвецы? Всадник решил отправиться за ними, налево. Быть может, эти люди, уже сталкивавшиеся с неупокоенными воинами, знают о нашествии больше?
        Странник погладил серебряную трубу. Он не испытывал ни малейшего желания трубить, но ощущал музыкальный инструмент частью себя… такой же неотъемлемой и привычной, как рука или нога. Ему ни за что не удастся расстаться с трубой.
        Рыжий конь, подчиняясь наезднику, зашагал от развилки влево. Дорога петляла среди невысоких холмов, округа была все так же тиха и безжизненна. Всадник не встретил никаких признаков того, что край обитаем, за исключением брошенной повозки. Небольшой фургон, крытый линялой материей, был запряжен парой. Одна лошадь пала, должно быть ее погоняли, не давая отдыха, пока она не свалилась - как шла, в упряжи. Осела в пыль, завалилась набок и не смогла подняться. Беглецы даже не задержались, чтобы выпрячь вторую лошадь - упряжь обрубили и спешно покинули повозку.
        Всадник не стал мешкать у брошенного фургона - он увидел, что совсем неподалеку, за холмами, поднимается дым - густой, черный.

* * *
        За холмами была деревня, десятка два домишек, сгрудившихся вокруг постоялого двора и церкви. Должно быть, здесь обычно ночевали караванщики после перехода по ущелью.
        Мертвые тела стали попадаться сразу за околицей. Убивали всех без разбору - мужчин, женщин, детей. Белыми мягкими бугорками улицу усеивали дохлые куры, ветерок, налетая из холмов, тихонько шевелил пух. Не было слышно ни мычания, ни блеянья. В стороне от дороги догорала небольшая постройка. Вероятно, пожар возник случайно - кто-нибудь уронил огонь, застигнутый врасплох нападением на поселок. Или что-то в этом роде. Если бы мертвые солдаты собирались сжечь деревню, все бы давно пылало.
        На площади у постоялого двора расхаживали скелеты. Немного, меньше десятка. Страха наездник не испытывал, мертвые воины вызывали скорее любопытство - тем более что у коновязи спокойно стоял вороной жеребец. Крупный, той же породы, что и рыжий скакун пришельца. У седла были приторочены весы. Солнце играло на начищенных медных чашках.
        Когда всадник въехал на площадь, скелеты не обратили на него внимания, продолжали ковылять, прихрамывая - заходили в дома, в хозяйственные постройки, возвращались… Возможно, в перемещении был ритм и упорядоченность, но уловить их всадник не мог.
        Путник сообразил: здесь остались поврежденные скелеты, те, кто не смог преследовать беглецов, бросивших фургон в холмах. Остальные мертвецы ушли. Всадник остановил рыжего у коновязи и спешился. Солдаты армии мертвых по-прежнему не интересовались вновь прибывшим, равно как и конями, вороным и рыжим. Выждал несколько минут. Убедившись, что опасности нет, вошел в здание.
        Внутри оказался мужчина - первый живой человек, которого повстречал путник. Высокий, крепкого сложения, полный, румяный, с аккуратно подстриженными черными усами. Мужчина ел. Перед ним выстроились миски - полные снеди и уже опустевшие. Похоже, толстяк собрал все, что нашлось на столах. Рядом с ним на скамье сидел, согнувшись, покойник - этого убили мертвые не больше часа назад. Видимо, при необходимости скелеты могли передвигаться достаточно быстро - бедняга не успел даже встать из-за стола, когда в трапезную ворвалась смерть.
        Едока не смущали ни мертвые тела, ни мухи, в огромном количестве слетевшиеся в трапезную. Он жевал, хватал один кусок да другим, еще не проглотив, уже тянулся за следующим… Одет он был просто, но добротно - во все новое. Шею обвивал шнурок, удерживающий серебряную трубу.
        Когда пришелец появился в дверях, обжора поднял голову. Потом встал навстречу гостю. Каждый разглядывали серебряную трубу на груди другого. То, что происходило в сознании обоих, нельзя назвать «воспоминанием». Они не вспоминали - они осознавали друг друга и собственное родство. В трапезную вошел скелет. Ребра с левой стороны были переломаны, кости бедра треснули, а в глазнице покачивалась рукоять ножа. Расхлябанной походкой, припадая на поврежденную ногу, мертвый воин побрел между столов. Мужчин он будто не замечал. Обойдя помещение, мертвый удалился.
        - Они пришли сюда вслед за беглецами? - спросил вновь прибывший. Просто, чтобы с чего-то начать.
        - Ага, - усатый опустился на скамью, издавшую треск под немалым весом. Покойник, навалившийся на стол рядом с ним, покачнулся, но удержался в сидячем положении. - Эти, с фургонами, появились около часа назад, вскоре после меня. Кричали, что всем надо бежать, что надвигается армия мертвых… Ну, кто ж им поверил?
        - Никто, конечно.
        - Конечно. Не будь эти, которые пришли по дороге, идиотами, оставили бы свой скарб и скрылись в холмах. Мертвые не стали бы их искать…А так - привели смерть сюда. Все из-за жалкого барахла, которое не пожелали бросить.
        - А нас мертвые солдаты не трогают, - это прозвучало скорее утвердительно.
        Толстяк пожал плечами.
        - Мы и они - как бы вместе. Пророчество сбылось. И серебряные трубы, и войско мертвых. Все, как написано в книге.
        - В книге?
        - Ну да. Священник кричал об этом, когда появились мертвые, потом убежал в церковь. Должно быть, его там убили. Больше не кричит.
        - А что он кричал?
        - Ну, что серебряные трубы возвестили конец света… - усатый погладил свою трубу, запихивая другой рукой в рот кусок хлеба, - и что вот…
        Прожевал и закончил:
        - …Вот, мертвые восстали на живых, и теперь всем конец. Ну, в общем, он был прав, этот священник… во многом…
        В трапезную вошли два скелета, давешний с ножом в глазнице, и другой, менее поврежденный. Механически вращая черепами вправо и влево, странные существа побрели по залу. Усатый невозмутимо жевал, а когда один из мертвых воинов оказался рядом, проворно повернулся на скамье и ткнул сапогом кости таза - словно по ягодицам пинка дал. Скелет рывком развернулся, занося меч. Пустые глазницы уставились на обжору, а тот замер и морщил лицо, сдерживая смех. Он забавлялся. Скелет опустил оружие и заковылял дальше, будто ничего не случилось. Вновь прибывший не видел в происходящем ничего смешного. Когда мертвый воин поравнялся с ним, он схватил табурет и обрушил на высохший гладкий череп. С треском разлетелись кости, мертвый воин с сухим шорохом осыпался на пол. Другой бросился, дробно топоча мослами по полу, на противника. Человек перехватил сухое тонкое запястье, рванул вверх. Другой рукой ухватил за ребра, поднял над головой и отшвырнул. Скелет ударился о стену и развалился.
        Не глядя на толстяка, странник вышел из трапезной. Около полудюжины скелетов, торопливо переставляя костлявые конечности, спешили к нему. Наездник шагнул к коновязи, вытащил меч и занес клинок над левым плечом. Солнце на миг выглянуло из-за серой пелены облаков, на длинном лезвии заиграл свет…

* * *
        Мужчина опустил клинок и носком сапога отпихнул череп. Понаблюдал, как полая кость перекатывается в пыли, и направился через площадь к церкви. Мертвые вовсе не были плохими бойцами, однако их тактика оказалась чересчур прямолинейной, к тому же длинный меч давал определенные преимущества.
        Внутри было тихо и прохладно. Священника убили у самого алтаря, он сполз на пол, цепляясь окровавленными руками за подставку, на которой лежала огромная книга. Должно быть, до последнего мига читал. Пришелец опустил меч, приблизился и склонился над страницами. Читать он умел, хотя не помнил, чтобы когда-либо учился этому искусству. Странник принялся разбирать текст, написанный от руки затейливым почерком - ту страницу, на которой книга была распахнута. Этот отрывок читал перед смертью священник - единственный, кто поверил беженцам. Возможно, здесь таился некий смысл.
        Книга повествовала о мистических откровениях, и, кажется, рассказчик был излишне склонен к аллегориям. «…И видел я Ангела сильного, провозглашающего громким голосом: кто достоин раскрыть сию книгу и снять печати ее?..» Дальше недоставало нескольких страниц. Пришелец поглядел под ноги, на полу лежали обрывки. Поднял один и прочел: «…Я взглянул, и вот, конь вороной, и на нем всадник, имеющий меру в руке своей. И слышал я голос…» Недостаточно для объяснения.
        Странник возвратился на постоялый двор. Ничего не изменилось, кони по-прежнему спокойно стояли у коновязи, а толстяк все так же делил скамью с мертвецом. Ел он теперь медленнее, потому что лучшие куски уже прикончил, и теперь выбирал те, что поаппетитней из оставшихся. Выбирал не брезгливо, а аккуратно. Над ними вились мухи, изредка ненасытный едок взмахивал рукой, отгоняя докучливый рой.
        Когда воин вошел, обжора окинул его взглядом и буркнул:
        - Зря ты их.
        Вооруженный пожал плечами. Он не знал, что ответить. Толстяк дожевал, оглядел миски и со вздохом пояснил:
        - Я говорю, зря ты их. Они меня не трогали, будто и не замечали вовсе. В сущности, они такие же, как мы.
        - Ты имеешь в виду это? - воин дотронулся до серебряной трубы.
        - Именно. Разве ты мог не трубить? Так и эти кости. Делают то, что должны делать. У них нет выбора.
        - Зато у меня теперь есть. А почему вообще это происходит? Мы, трубы, армия мертвых?
        Теперь плечами пожал обжора.
        - Так решил Создатель. Пришел срок.
        - Похоже, ты был прав насчет книги. В церкви в самом деле лежит книга, в ней записано пророчество. Правда, страницы вырваны.
        - Это не я. Мне ни к чему… - потом вдруг доверительно добавил, - а знаешь, когда я гляжу на жратву, я вдруг откуда-то знаю, сколько она стоит. В местной монете. А если приеду в другие края, буду знать, что почем там. Странно, да? Зачем меня Создатель наделил этим умением? Если мертвые уничтожат живых, деньги станут ни к чему.
        - Думаешь, уничтожат?
        - Ну, пока что у них неплохо получалось… А вообще, не знаю. Я же не читал эту книгу с пророчеством. Но думаю, что все сбудет так, как там написано. - Толстяк наморщил лоб и с видимым трудом припомнил, - «воздастся каждому по вере его». Вот. Верили в неизбежный конец и армию мертвых - получайте. Написали в своей книге - вот вам! Славная шутка, правда? Наш Создатель - парень не промах.
        - А мы? Хотя… да, я понял. Мы созданы такими, как нас описали в этой книге…
        Толстяк был настолько легкомыслен, что, похоже, не мог говорить на одну тему больше пяти минут. Разглядывая оставшиеся объедки, он печально молвил:
        - Здесь не умеют готовить. Разве это кушанья? Эх-х-х… Наверное, двину в город. Уж там-то наверняка сыщутся яства поприличней…
        Тут он приметил жареную куриную ногу, зажатую в руке покойника, который завалился на стол рядом с ним. Бедняга успел откусить лишь раз. Не брезгуя, обжора выдернул кусок из мертвой руки и впился зубами, его не смущали капли крови, запятнавшие курятину. От рывка труп сполз со стола и с глухим стуком свалился на пол. Мухи, возмущенно жужжа, взвились с насиженных местечек.
        Воин, не прощаясь, направился к выходу. Толстяк стал ему противен, к тому же он ничего не знал толком. Пусть делит трапезу с мухами. Он и сам похож на муху - с бессмысленным жужжанием следует за армией мертвых, подбирая объедки. И, будто муха, не интересуется ничем, кроме жратвы.
        Возможно, кое-какие ответы найдутся у людей, которых преследовали неупокоенные. Должна же существовать причина, ради которой группа мертвых солдат отделилась от армии и направилась за беглецами? Что, если пророчество в книге из храма - всего лишь случайное совпадение? Что, если среди беглецов - некий некромант, неосторожно поднявший мертвецов из могил? Или, напротив, среди беглецов - враг этого некроманта, за которым бездушные создания гонятся по приказу повелителя? Всадник приторочил меч и вскочил в седло. Рыжий конь тронулся с места, тяжелые копыта мерно топтали пыль, жеребец аккуратно переступал рассыпавшиеся кости мертвых воинов и куриные тушки…

* * *
        Дорога то петляла между холмов, то взбиралась по пологому склону, чтобы снова спуститься в долину. На перевале всадник всякий раз привставал в стременах и вглядывался, не покажутся ли на тракте, серой лентой уходящем к горизонту, фургоны беглецов и неутомимые мертвецы, преследующие их.
        По пути он размышлял над словами толстяка. Как ни обидно, пришлось признать, что обжора был неприятен еще и потому, что сказал верно: в сущности, костлявые воины армии мертвых должны были казаться всаднику ближе, чем люди. Версия с некромантом - не более, чем соломинка, за которую хватается разум, утопающий в невероятном. Сам всадник, серебряная труба, рыжий конь, меч - все это создано во исполнение пророчества, записанного в церковной книге, наверняка. Равно как и армия мертвых. Они пришли вместе.
        Вместе с тем всадник ощущал странную привязанность к живым. Они были интересны.
        Наконец с очередного переката всадник заметил два облачка пыли - одно погуще, поднятое копытами измученных коней, впряженных в фургоны. Другое - продолговатое, пожиже, отмечающее путь колонны мертвых воинов. Не знающие устали солдаты догоняли. Два пылевых облака вот-вот должны были соединиться. Обжора был прав и здесь - мертвые преследовали фургоны, и если бы часть беглецов скрылась в холмах, в стороне от дороги - они бы наверняка спаслись…
        Странник пришпорил рыжего, тот, разгоняясь под уклон, перешел на галоп… Когда всадник догнал фургоны, вокруг них уже кипела схватка. Несколько мужчин отбивались от наседающих мертвецов. Среди беглецов выделялся толстый рыжий бородач, вооруженный топором на длинной рукояти, он - единственный - имел представление о том, как следует наносить и парировать удары. Остальные бестолково потрясали палками и топорами, отмахиваясь от мертвых воинов. Те неспешно, но достаточно сноровисто сжимали кольцо. Вытаскивая меч, всадник успел разглядеть, что и скелеты вооружены не слишком хорошо, некоторые дрались ржавыми клинками да копьями на трухлявых древках, остальные, должно быть, вооружились чем попало в разоренной деревне. Визгливо орали женщины, в фургоне, невидимый за пологом, надрывно плакал ребенок… Бородач сипло хэкал при каждом ударе - видимо, ему давно не приходилось упражняться с оружием. Спутники жались позади него, они трусили.
        Рыжий конь ворвался в схватку, когда скелет достал копьем рыжего. Тот заревел и разнес череп обидчика в крошки, но тут же пошатнулся, едва копье мертвеца вышло из раны, хлынула кровь. Мужчины подались назад, готовые броситься наутек… Копыта рыжего жеребца опустились на головы мертвецов - два черепа развалились под тяжким ударом. И тут же всадник, рубя наискось, смахнул еще двоих противников. Обломки костей разлетелись веером над дорогой, дробно застучали по черепам и ржавым латам, а мертвые обернулись против нового противника. Рыжий без чувств свалился на руки соратников. Впрочем, им больше не пришлось сражаться.
        Мертвые двинулись на всадника сомкнутыми рядами, он снова поднял жеребца на дыбы, конь ударил передними копытами и развернулся, предоставляя хозяину снова нанести удар длинным клинком. На место оседающих, рассыпающихся скелетов шагнули новые. Мертвые дрались упорно, они не ведали страха, но этого противника им было не одолеть. Рыжий конь опрокидывал и крушил, топтал в щепу поверженных, а меч взлетал, опускался, взлетал, опускался - мерно и неотвратимо. Всадник ощутил себя в привычной стихии, он не просто бился - он сам был битвой. Удары меча были его душой, нервами, мыслями. Он чувствовал каждое движение противника, не только происходящее, но и то, что случится через минуту. Он был собой, был рыжим жеребцом, был солдатами армии мертвых, был ржавыми клинками в их судорожно сжатых костяшках - он был Войной. И ощутил укол грусти, когда рухнул последний враг. Всаднику хотелось продолжать бой.
        Едва закончилась схватка, женщины бросились с повозок, окружили странника, они тянулись, чтобы погладить бок рыжего жеребца, поцеловать руку спасителя, или хотя бы край его плаща… Они благодарили и благословляли его… Они смеялись и плакали. Мужчины глядели на него с немым восхищением, они боялись его и восторгались им… Всадник чувствовал себя странно.
        Молоденькая рыжая девушка с матово-белым лицом, старшая дочь мытаря, не решилась выбраться из фургона, только распахнула полог и уставилась на воина огромными серыми глазищами. Во взгляде было обещание. Конопатый мальчик, ее брат, протолкался к всаднику и, преданно глядя снизу вверх, погладил ножны…
        Когда первый порыв утих, он спешился и заговорил с беглецами. Расспросил. Рассказывал в основном бородатый здоровяк, остальные изредка поддакивали. Говорил раненный с трудом, сопя и отхаркиваясь - то ли все не мог отдышаться после драки, то ли ему было трудно сдерживать боль. Во время разговора женщины промывали чем-то едким рану, нанесенную ржавым копьем.
        В истории, поведанной путнику, не было ничего, заслуживающего внимания. В ней не оказалось ни некромантии, ни тайной вражды чародеев. Ничего. Они услышали пение серебряных труб, потом появились перепуганные путники на взмыленных лошадях. Рассказанное ими было слишком невероятно, чтобы поверить… но солдаты приготовились защищать стену. Они поступали так всегда, если в ущелье объявлялся враг. Когда армия мертвых пошла на приступ, мытарь решил спасти принадлежащие его величеству ценности (а заодно и собственный скарб, разумеется). В фургонах везут воротный налог за последний месяц. Люди, следующие с мытарем - его семья и прислуга. Всадник снова и снова расспрашивал беглецов, они на разные лады повторяли свою незамысловатую историю. Наконец он догадался, почему мертвые с таким упрямством преследовали именно этих людей. Ответ был прост - и вместе с тем он звучал еще более страшно, чем если бы здесь была замешана магия. Мертвые попросту не умели отказаться от единожды попавшейся жертвы. Армия продолжила путь, но этими несколькими десятками неупокоенных, небольшой частью, армия продолжала тянуться к
обреченным. Без мыслей, без осознания, что творят, мертвые продолжали преследовать тех, кто хотя бы ненадолго оказался на их пути. В этом цель и смысл существования войска скелетов - уничтожать все, что встретится.
        - Почему же вы не бросили повозки? Ведь можно было разделиться, разойтись в разные стороны? - наконец поинтересовался воин.
        Беглецы не сумели ответить. Эта мысль попросту не пришла никому в голову. Мытарь должен был сохранить доверенную ему казну, это ясно… хотя кто бы спросил с него, когда пришел конец света? Но нет, эти люди по-прежнему верили в спасение, а в мире, пережившем нашествие - кому они будут нужны без собственности? Они надеялись, что удастся уцелеть, начать сначала… тогда пригодится спасенный скарб и будет зачтена преданность его величеству. Да и как не верить в добрую судьбу, если она только что послала нежданное спасение - невесть откуда взявшегося всадника с огромным мечом? Это ли не знак свыше?
        Трогательная вера этих людей смутила странника. И он по-прежнему чувствовал, что смертные ему ближе, чем неупокоенные солдаты. На прощание он рассказал беглецам, что армия мертвых свернула у развилки вправо. Здоровяк (ему как раз закончили бинтовать плечо) для пробы пошевелил рукой и сморщился. Больно. Выслушав известие о том, куда идут мертвецы, мытарь помрачнел еще больше. Войско движется к столице королевства, и наверняка опередило беженцев. Они хотели сделать крюк, собирались пройти в обход… Теперь им не пробиться к королю, разве что сесть на корабль в Сентино… Сентино? Портовый город, этот тракт ведет как раз к нему.

* * *
        Сентино праздновал. В городе уже знали, что армия мертвых свернула на восток, и, стало быть, беда миновала. Смерть и ужасы нашествия прошли стороной, к тому же к востоку находилась столица королевства. Граждане Сентино были далеко не самыми преданными вассалами короны. Если столица падет, если сгинет его величество, Сентино получит свободу. Эти чаяния добавляли толику надежды к радости избавления - чудесное сочетание! Всегда отрадно сознавать, что несчастье, как будто предназначавшееся тебе, досталось соседу. Тем более - его королевскому величеству.
        Итак, Сентино праздновал. Улицы заполнила нарядно одетая толпа. Мужчины были навеселе, девушки щеголяли в лучших нарядах. Многие надели ярко размалеванные маски, дети сновали в толпе со сладостями в руках, визжали и пели. На площадях играла музыка, молодежь пускалась в пляс, а трактирщики благословляли не только избавление от беды, но и саму беду - не будь армии мертвых, кто бы заставил земляков так отчаянно заливать вином недавний страх! Там и сям торговцы выволокли бочки на улицы и наливали веселым горожанам - те платили, не скупясь. Праздник!
        Рыжий конь двигался по улице, точно не замечая бурлящей толпы. Прохожие, спохватившись, уступали дорогу, отскакивали в стороны. Иногда выкрикивали вслед что-то с притворной обидой - скорей шутили, чем бранились. Нынче всем было весело и никому не хотелось затевать ссору. Всадник с любопытством вертел головой, разглядывая пестрые наряды горожан и гирлянды ярких флажков, которыми украсили серые стены домов. Такие же гирлянды были натянуты поперек улиц, и ему несколько раз пришлось склониться, чтобы не задеть клочок тонкой дешевой материи. В окнах горели фонарики в форме черепов - так легкомысленные сентинцы бросали вызов собственным страхам. Здешние люди удивляли путника, они вовсе не походили на тех, что он встретил на дороге, на мытаря и других. В Сентино жили не его люди. И все же приехать в город у моря было необходимо, едва прозвучало слово «Сентино», всадник понял, что должен непременно оказаться там. В Сентино состоится встреча, пропускать которую не следует.
        Девушка с лихорадочным весельем в глазах закричала, указывая на всадника:
        - Эй, поглядите! Поглядите, он явился на праздник с мечом! Прохожий, мы нынче не готовимся к походу, мы празднуем избавление от нашествия, зачем тебе этот меч? Если ты собрался на войну, ступай к южным воротам, там люди короля зовут под его знамя!
        Странник видел посланных монархом вербовщиков, о которых кричала девушка. Сержант и четверо солдат в потускневших кирасах и линялых камзолах. Солдаты били в барабаны и дудели в рожки, а сержант выкрикивал: «Кто желает послужить нашему доброму королю? Кому охота стать героем? Подходи, записывайся в королевскую пехоту! Шесть грошей в день при полном содержании!» Бедняга охрип, его призывам не внял никто. В торговом городе Сентино не находилось желающих становиться героем столь рискованным способом, здесь предпочитали совершать подвиги, сидя за столом - со счетами, долговыми расписками и столбиками монет… Иногда охрипшего сержанта подменял священник. Пока вояка переводил дух, клирик принимался нараспев читать из толстой книги страшное пророчество: «…иди и смотри. Я взглянул, и вот, конь белый, и на нем всадник, имеющий лук, и дан был ему венец; и вышел он как победоносный, и чтобы победить…» Солдаты устали дудеть и бить в барабаны, им прискучил гнусавый голос проповедника. Они ненавидели местных и завидовали им.
        Всадник миновал помост, с которого сипел сержант, ему было неловко. Он очень остро ощущал, насколько чужие они в Сентино - и сержант с его людьми, и сам он, всадник с длинным мечом. И толстый обжора, деливший трапезу с мухами, тоже был бы неуместен в счастливом и сытом Сентино.
        - Да, да! - не унималась юная горожанка. - Ступай к ним! Тогда найдется хоть один растяпа, других не сыскать! Нам нет дела до короля и его войска!
        Воин натянул поводья и поглядел на девушку. Хорошенькая, довольная. Раскраснелась, аккуратно уложенные к празднику черные волосы успели растрепаться, девушке весело. Путник только пожал плечами, не зная, что ответить красавице. Той не требовалось слов - она уже мчалась дальше, примеривая шаг к музыке, звучащей поблизости. Она бежала вприпрыжку, совершенно счастливая. Всадник посмотрел вокруг - прохожие глядели вслед веселой девушке, многие одобрительно кивали. Если королевская власть падет, в Сентино будут только рады. Да здравствуют веселые девушки! Да здравствует праздник! А суровые незнакомцы с мечами пусть проваливают…
        Путник двинулся дальше по улице. Он и сам понимал, что неважно смотрится посреди веселящейся нарядной толпы гуляк - со своим громоздким оружием, пропыленным плащом и мрачным лицом. Вскоре он снова услышал знакомый веселый голосок:
        - Ой, глядите, вот еще один вояка на коне! У этого лук и стрелы! Зачем тебе стрелы, красавчик?
        Горожанка обращалась к симпатичному блондину в нарядном бирюзовом кафтане и вышитом коротком плаще, восседающему на снежно-белом тонконогом коне. Белокурые локоны, обрамляли узкое лицо, с которого не сходила лукавая ухмылка, на макушке красовался венок из голубых цветов, надетый набекрень… К седлу белого жеребца в самом деле были приторочены лук и стрелы, а на груди поверх голубого шелка висела серебряная труба…
        Блондин спрыгнул на мостовую и проворно ухватил разбитную девицу, обнял, прижал к груди. Она пискнула, воззрившись на весельчака снизу вверх. В широко распахнутых глазах было изумление, граничащее с восторгом.
        - Дурашка, это не для войны. В моем колчане - стрелы Амура! Знаешь, для чего они предназначены? - блондин ухмыльнулся и приник к губам горожаночки в поцелуе.
        Все это красавец проделал весьма непринужденно. Похоже, он обладал огромным опытом. Девица довольно ловко вывернулась из объятий - должно быть, и у нее была немалая практика в подобных упражнениях - но скрыться не удалось, блондин успел поймать ее за рукав и снова притянул к себе.
        - Вот пристал! - с притворным возмущением выкрикнула девица. - Чума!
        - Да! - с восторгом подхватил кавалер. - Чума! Зови меня так! А хочешь, Чума свалит тебя в постель?
        Девушка задергалась в объятиях, как будто отбивалась, но лишь для вида. На самом деле приключение пришлось ей по вкусу, она даже привстала на цыпочки, чтобы удобней было целоваться с рослым ухажером. Обнимая красотку, Чума перехватил взгляд всадника и подмигнул. Блондин не прерывал поцелуя, его руки скользили по шелку платья, со стороны казалось, будто он милуется самозабвенно, но взгляд, скользивший по пропыленному плащу воина, был цепким и внимательным. Чума заметил серебряную трубу воина, однако притворялся и разыгрывал роль - как притворялись и лицедействовали все граждане Сентино…
        Получасом позже мужчины сидели в трактире вдали от шума праздничной толпы. Двадцать минут ушло, чтобы добраться сюда, десять потребовалось блондину на беседу с веселой девушкой. Они расстались, когда щеголь узнал адрес красотки и заручился обещанием не запирать на ночь ставни… Потом заговорил с воином, был доброжелательным и дружелюбным. Предложил следовать за ним туда, где они смогут побеседовать без помех.
        Начало темнеть, но праздник продолжался. Кони, белый и рыжий, осторожно ступая, пробирались в толпе, вокруг кипел праздник, горели фонарики и звучала музыка. Жители Сентино плясали, пели, водили хороводы. Пили вино из бочек, покупали свежие хрустящие пирожки у лоточников. Хвастались нарядами. Щеголяли драгоценностями и дорогим мехом воротников. Выставляли напоказ красивых жен.
        Блондина узнавали. Толстый богато одетый горожанин, с толстенной цепью на груди поверх вышитого камзола, заорал, издали завидев всадников, возвышающихся над толпой:
        - Эй, ты! Убирайся прочь! Прочь из нашего города, прочь с нашего праздника! Смутьян! Бездельник! Напасть! Чума! Соблазнитель чужих жен!
        Блондин с улыбкой отвесил толстяку шутливый поклон и, перекрикивая шум веселящейся толпы, проорал спутнику:
        - Этим бюргерам есть, за что бранить меня - они завидуют моему успеху! Вот этот крепыш, к примеру, если и способен соблазнить жену, так только собственную! Да и то нечасто!
        Конец отповеди утонул в дружном смехе. Жители Сентино собрались, чтобы веселиться, они были готовы радоваться любой шутке. Праздничная толпа безжалостна. Толстяк, наливаясь злобным румянцем, затряс малиновыми щеками. Другой бюргер, коротышка с огромным носом, одетый попроще, вступился за земляка:
        - Смейся, злодей! Смейся, пока можешь! Возмездие близко!
        - Смотри-ка, а этот держит нос по ветру, - отозвался Чума, оборачиваясь в седле, - хвала всевышнему, есть что держать. Беда его в том, что не только нос, а и то, что пониже, он может удержать лишь при сильном ветре! Да, этим приходится попотеть, соблазняя своих женушек.
        Смех стал еще сильней. Носатому желали попутного ветра, а у толстяка спрашивали адрес, чтобы познакомиться с его женой.
        - В твоем колчане острые стрелы, Чума, - заметил воин.
        - Еще меня называют Язвой, - с ухмылкой признался блондин.
        Трактир, в который Чума привел гостя, тому не понравился. Располагалось заведение в довольно грязном квартале, где не плясали и не веселились. Здесь не было легкомысленных фонариков и разноцветных гирлянд. Мрачные обитатели кривых улочек провожали всадников долгими притворно равнодушными взглядами. Если местные и веселились, то делали это на свой собственный манер. Впрочем, здесь оказалось тихо, к тому же блондин пояснил, что сюда не заглядывают хорошенькие девушки, и потому только здесь он способен говорить по-настоящему спокойно и рассудительно. Не отвлекаясь. Что ж, решил воин, объяснение ничем не хуже любого другого. В сущности, ему было безразлично, где разговаривать. В Сентино странник чувствовал себя неуютно. Он был здесь неуместен.
        Выслушав рассказ воина, блондин кивнул:
        - Именно так. Очнувшись и обдумав свое положение, я тоже решил, что исполнил партию на этом инструменте… а затем получил свободу - и вот, смог, наконец, заняться настоящим делом!
        - Ты знаешь о пророчестве, записанном в книге? Видел армию мертвых?
        Беседу прервал шум за окном - глухой удар, крики, стон…
        - Интересно, твой или мой? - задумчиво произнес блондин, склонив набок голову и прислушиваясь к хриплым завываниям.
        - Что?
        - Я говорю, чьего коня пытались увести на этот раз? Наверное, все же твоего. С моим они пробовали, и не раз. Даже такие олухи, как здешние горожане могли сообразить, что с жеребцом им не справиться…
        Приезжий пожал плечами, он был уверен, что и рыжий сумеет за себя постоять. Удивляло лишь, как много успел блондин узнать и натворить в Сентино за недолгий срок. Чума быстро проникает повсюду.
        - Да, армия мертвых… - шум снаружи стих, и блондин возвратился к теме разговора, - я видел их издалека. Меня это не интересует. Скучно, скучно… Я подался сюда, в Сентино. Отличный городок! Подходящее местечко для развлечений!
        - Но что ты думаешь по поводу пророчества? Обжора считает, что в этом проявляется юмор Создателя - воздать по вере. Кто, дескать, верил в приход войска скелетов, тот его дождется.
        - Что-то здесь есть… - протянул Чума. - В Сентино, к примеру, не верят в пророчества… и армия мертвых свернула, не доходя…
        Потом щеголь оживился.
        - А знаешь, ведь никакого Создателя может и не быть!
        - Как же так? А…
        - Погоди, послушай! - Чума, похоже, был в полном восторге от собственной мысли. - Сам посуди! Вникни, как действует система, по твоим словам. Сперва люди верят, потом их коллективная вера становится известна Создателю, потом его ход - он сотворяет материальное воплощение коллективной веры.
        - Ты слишком сложно излагаешь.
        - Да, я нарочно, - признался красавчик, - когда говоришь заумными словами, любая чушь приобретает вес и значение… вот вчера я пил здесь с семинаристами… неважно! Так вот, у нас имеется последовательность: вера - Создатель - результат. Персонифицированный Создатель здесь лишнее звено. Если коллективная вера настолько сильна, что может действовать на всемогущего Создателя - то почему она не может создавать осязаемые… э… объекты? Или, лучше сказать, субъектов? Нас с этими трубами, войско кровожадных скелетов и тому подобное? Что скажешь?
        - Эти семинаристы, с которыми ты вел диспут, наверняка должны были признать тебя еретиком.
        - Так оно и было, - ухмыльнулся Чума. - Я люблю всякую заумь. Но не бойся за меня, я всегда выхожу сухим из воды. Студентики напились и, конечно, позабыли все. К тому же здесь каждый вечер заканчивается дракой, если что и вспоминают наутро - так только драку. Собственно, за этим они сюда и ходят, семинарские крысы.
        За стеной снова раздался удар и затем - стоны.
        - Второй, - сосчитал блондин, - но что ты скажешь? Люди сами, собственными страхами и сомнениями зовут конец света. Суеверия губят мир. Разве случайно армия мертвых направилась к столице королевства, минуя славный городок Сентино, где верят только в звон монет? По-моему, складывается достаточно элегантно.
        Элегантность - вот что влекло Чуму. Пришелец не мог не согласиться с тем, что логические построения щеголя выглядят достаточно красиво, однако ответов на мучившие его вопросы он не получил. Где его место в гибнущем мире? Для чего им, вестникам с серебряными трубами, была дана свобода воли? Блондина, напротив, не волновали подобные вопросы, Чума наслаждался софистикой. Как и Голод, он пользовался свободой лишь для того, чтобы брать. Разве что интересы блондина были пошире, да манеры поизысканней. Деньги у него наверняка водились, но он находил некое своеобразное удовольствие, проводя время в дрянном кабаке среди отребья. Красавец смаковал здешнее скверное вино, грыз яблоки и озирался, вызывающе рассматривая в упор мрачных оборванцев. Те отводили взгляды.
        После четвертой попытки похитить лошадей, воин ощутил чужое дыхание за спиной. Некий ловкач прокрался в тени вдоль стены, чтобы покуситься на тощий кошелек странника. Не оборачиваясь, воин ткнул локтем. Хруст, сдавленный вскрик - незадачливый вор снова канул в тень. Минутой позже он пришел в себя и скуля поплелся прочь, старясь унять кровь из разбитого носа. Никто не оглянулся, не заинтересовался. Должно быть, все, что произошло, считалось здесь в порядке вещей. А может быть, собравшимся просто было не до того - все словно чего-то ждали. Странник ощутил напряжение, возникшее в зале…
        - Занятно, - заметил он, - вор хотел подобраться ко мне, хотя твой наряд сулит куда более интересные трофеи. Неужели я выгляжу, как легкая добыча?
        - Нет, что ты! Просто меня здесь уже знают, - ухмыльнулся красавец. - Очень хорошо знают. Но погоди, самое интересное вот-вот начнется!
        Гость не успел спросить, что именно Чума считает интересным - в самом деле, началось. Драка завязалась удивительным образом сразу по всему залу. Дружно заорав, оборванцы кинулись друг на друга, в ход пошли кувшины, стулья, кто-то вытащил нож. Чума, визжа от восторга, взгромоздился на стол - он в самом деле получал удовольствие. Воин сдвинулся к стене, ему зрелище казалось мерзким. В кабацкой драке чудилась кривляние, издевка - будто его самого показали в кривом зеркале. Не возникало ни малейшего желания принять участие в потасовке. Да и зачем? Война всегда средство, она - способ достижения цели. Драка - нет. Местным нравилось проводить время именно так, но и по-настоящему весело им не было. Они дрались, чтобы драться. Они не знали иного способа развлекаться. Их отцы и деды поступали так же…
        Теперь приезжий понял, из-за чего возникло это натянутое ожидание. Местные были готовы к драке и ждали лишь, чтоб кто-то начал потасовку. Воину стало тоскливо.
        Зато Чума был в восторге. В глазах красавчика возник лихорадочный блеск, он вертел головой, стараясь не упустить ничего - ни разбиваемых в щепу стульев, ни летящих кружек, ни взмахов потных слипшихся волос, когда голова дергалась от удара в челюсть… Когда кто-то оказывался поблизости, блондин наотмашь бил сапогом. Этого ему оказалось недостаточно, выбрав момент, когда два кряжистых драчуна сцепились поблизости, Чума, издав боевой клич, обрушился на них, будто коршун. Рухнули трое, поднялся только блондин. Затем ринулся в свалку, раздавая удары, вертясь среди мелькающих дубинок и ножей.
        Приезжему показалось, что Чума попал в беду, он поднялся, подхватил табурет и двинулся выручать спутника. Тех, кто попадался на пути, он расшвыривал прямыми ударами в лицо, отыскал в копошащемся месиве голубой, шитый серебром, камзол, ухватил и выдернул. К удивлению странника, Чума был в полном порядке и даже умудрился сохранить венок из голубых цветов. Блондин улыбался, демонстрируя великолепные зубы.
        В дверях раздался новый взрыв воплей, плотная масса дерущихся мужчин качнулась. Чума схватил гостя за рукав и потащил обратно - к столу у окна.
        - Стража! - пояснил он на ходу. - Сейчас начнут хватать всех подряд. Бежим!
        Странник не понимал, зачем нужно бежать, они не совершили ничего предосудительного, да и в случае нужды, могли, наверное, легко отбиться… хотя бы и от стражи… Тем не менее, он позволил спутнику увлечь себя к окну. Чума привычно распахнул ставни и ловко выпрыгнул наружу. Воин последовал за ним, у него вышло несколько менее изящно. Кони спокойно дожидались хозяев. Рядом валялся человек. Вокруг головы растеклось темное, лежащий не двигался и не издавал звуков. Скудный свет из окон кабака не позволял разглядеть, жив ли он - впрочем, это всадников не слишком волновало.
        Они пустили коней шагом… когда нищие кварталы остались позади, и под копытами коней зашуршала оставшаяся после праздничных гуляний мишура, Чума сладко потянулся.
        - Это мой город! - провозгласил щеголь, широко разводя руки, как будто хотел обнять спящий Сентино. Белый жеребец переступил копытами, звонко цокнули подковы по булыжнику. - Пришло мое время, и мой пир!
        Воин пожал плечами. Пир во время Чумы его не привлекал… На площади, под свечами, догорающими в фонариках, выполненных в виде черепов, они расстались. Чуму ждала давешняя девушка, Война собрался покинуть Сентино. Здесь ему было не место.
        - Прощай, - улыбнулся напоследок блондин, - а если хочешь, оставайся. Я помогу устроиться, а? Нет? Я так и думал. Тебе здесь скучно…
        - Прощай, - коротко отозвался воин, разворачивая коня.
        Голубые цветы в венке Чумы, несмотря на выпавшие нынче испытания, не увяли и не рассыпались. В тусклом свете фонариков-черепов они показались страннику ядовито-зелеными. «…и дан был ему венец; и вышел он как победоносный, и чтобы победить…»

* * *
        С рассветом, едва стража раскрыла ворота, всадник покинул Сентино. Его путь лежал на восток - туда ушла армия мертвых, там должна была состояться новая встреча. Там, среди смертей и потерь, воин собирался отыскать свое место в мире. А этот город он оставляет Чуме…
        Сперва дорога шла по сырым низменностям. Здешние земли человек отвоевал у моря, шаг за шагом, клочок за клочком. Трудолюбивые строители и землепашцы возводили дамбы, засыпали выгороженные участки камнями и песком, удобряли илом, который привозили с северных отмелей в лодках, и навозом, который привозили с южных ферм в телегах. И море отступало, а в смраде и грязи рождалась новая земля. Обильно унавоженные поля приносили неплохой урожай, на холмах, которые некогда были островками, размеренно и чинно вращались серые крылья мельниц. То тут, то там к серому небу поднимались серые дымы. Ветер расплетал их, растаскивал волокна, уносил к серым облакам… С тех пор, над миром прогремели серебряные трубы, тучи затянули небосвод, будто солнце не желало видеть того, что творится в дольнем мире. Серые тучи как нельзя лучше подходило к здешним серым пейзажам, будто небеса обратились в зеркало, отражающее бедную красками землю.
        И по сей день на здешние поля возили ил и навоз. Всадника не смущала вонь, на полях недавних сражений пахнет не лучше, а все, что касалось войны, ему было привычно.
        О нашествии местные жители, конечно, знали, да и трубы здесь были слышны не хуже, чем где бы то ни было. Когда армия мертвых свернула к востоку, жители новой земли посчитали, что их край не пострадает, ибо эта твердь создана не Всевышним, а человеческим трудом - и, стало быть, ее не коснется общая участь. Подобные рассуждения путник слышал не раз, пока миновал низины, отторгнутые у моря - при всякой встрече люди снова и снова твердили об этом друг другу, повторяя нехитрые доводы. На узких перекрестках, где собиралось иногда по несколько повозок в ожидании возможности пересечь оживленный тракт, на паромных переправах, перед мостами, в тавернах и корчмах… Здешние жители верили в собственный тяжкий труд и полагали, что многовековые усилия сберегут от новой напасти. Их равнодушие выглядело удивительным, но воин счел его неким родом отваги.
        Всадник испытывал уважение к рассудительным и не трусливым людям, но постарался преодолеть их страну как можно скорей - здесь он был чужим. Таким же чужим, как и среди торговцев Сентино. Здесь не желали его и не нуждались в нем. Здесь его даже не боялись. Война шла в этом краю непрерывно - с наводнением, неурожаем и серой тоской… но для такой войны не нужен был меч.
        Потом потянулась другая земля - песчаные ланды, сопки, поросшие кривыми соснами, вымытые талой водой овраги. Изредка в дюнах попадались клочки возделанной земли. Убогие бесплодные земли - их без сожаления оставили предки тружеников, живущих ныне в приморских долинах за дамбами.
        Этот край, сотворенный в дни Создания, был полон ужаса. Навстречу всаднику потянулся нескончаемый поток беженцев. Кто верхом, кто в повозке, а кто и пешком, взвалив на спину все, что успел прихватить - люди бежали от армии мертвых. Многие повторяли тот же слух, что низины, отгороженные дамбами, не будут затронуты нашествием. Некоторые, кто имел средства, собирался нанять в Сентино корабль и плыть за море. Огромная масса бежала просто потому, что оставаться было невозможно, потому что бежали все - в путь двинулись соседи, друзья и родня. Люди шли и шли навстречу путнику, переставляя ноги будто по привычке. Брели по дороге - просто так, без планов, без мыслей, даже без надежды на спасение. Обреченность, читалась на всех лицах и делала беглецов похожими друг на друга, лишала возраста, стирала личности.
        Поначалу всадник пробирался по краю дороги, у обочины. Вооруженному мужчине на крупном коне уступали дорогу. Замечали его в последний миг, до тех пор уныло плелись, опустив головы. Завидев перед собой огромного рыжего коня, торопливо шарахались в сторону, натыкались на таких же печальных, не замечающих ничего перед собой, соседей…
        Наконец перед ним и вовсе не расступились - на дороге возникла свалка, били сумасшедшего. Оборванный мужчина с всклокоченными седыми волосами вдруг принялся орать, что армии мертвых нельзя противиться, и бежать от нее тоже не следует - божью кару надлежит принимать со смирением, склонив голову… Беженцы повалили крикуна в пыль и с остервенением топтали - больше из страха перед надвигающейся бедой, нежели со зла…
        Воин решил съехать на обочину - дорога была полностью запружена беженцами, быстрей было двигаться в стороне от потока.
        На второй день беженцев стало меньше, и всадник возвратился на тракт. Пески закончились, потянулись холмы и лужайки, перемежающиеся полосками леса. В стороне от дороги стали попадаться обгоревшие остовы домов. Хутора, мимо которых проезжал воин, выглядели разоренными. За грядой поросших соснами холмов, совсем неподалеку, то и дело поднимались столбы дыма, гораздо более плотные и черные, чем обычно над печной трубой.
        Беженцы, по наблюдениям путника, не останавливались не только для грабежа убогих построек, но и для отдыха. Армия мертвых должна быть еще довольно далеко. Кто же разоряет и жжет округу? Он пытался расспросить бредущих по дороге. Те, втягивая головы в плечи, норовили поскорей проскользнуть мимо. Нет, добрый господин, они не знают… Нет, им ничего не ведомо. Простите, добрый господин, им нужно спешить… Путник прекратил расспросы. Он хорошо понимал этих людей.
        В деревне, через которую шел тракт, готовился обоз. Должно быть, старостой здесь был человек обстоятельный и рассудительный. Во всяком случае, местные жители повели себя не так, как иные беженцы. Эти собрались отправляться в путь всей общиной, и теперь готовили караван. Вдоль дороги выстроились телеги, уже груженые. Мужчины и женщины без спешки копошились вокруг, подгоняя и увязывая груз. Дети носились по обочине, взбирались на повозки, спрыгивали. Визжали от восторга, наконец-то в их однообразной размеренной жизни - большие перемены! Для детей все происходящее было игрой… Приготовления подходили к концу, селяне заканчивали укрывать и крепить поклажу, явись странник часом позже - не застал бы никого.
        Должно быть, в мирное время здесь бывало шумно и людно, торговый тракт приносил местным постоянный доход. Деревенские достаточно насмотрелись на жизнь дороги, изучили ухватки разного рода странников… возможно, и сами занимались кое-какой торговлей. Словом, дорога местных не пугала, они были готовы отправиться в путь.
        Теперь они выждали, когда иссякнет поток беженцев на тракте, и собирались двинуться колонной, организованно, помогая и поддерживая земляков в странствии. Эти воину понравились, он с одобрением понаблюдал за приготовлениями. Жители деревни принимали войну такой, как есть, принимали без отчаяния. Они хотели выжить и были готовы приложить любые усилия. Это правильный подход.
        Всадник обменялся несколькими словами с местными. Да, так и есть, они решили двинуться в путь всей деревней. Их сеньор отправился к его величеству, чтобы присоединиться к королевскому войску. Будет большая битва. Воины соберутся со всей страны… Разумеется, все молятся о победе, его величество неизменно побеждает врагов… но все же лучше переждать на севере, у моря. Они тоже слышали, что твердь, которой не было в дни Создания, не будет погублена. Всадник спросил, нет ли у них церковных книг? Была книга у приходского священника, но он уехал еще позавчера. Сказал, за распоряжениями к епископу. Наверное, не вернется. Что же, пускай. Священник тоже человек, страх имеет. Может, спасется. Что ж такого, пусть едет один. Все равно он не родня, не земляк, священник-то. Он родом откуда-то с юга. А они, местные, то есть, решили держаться вместе.
        На прощание путник пожелал селянам удачи - от всей души пожелал, искренне. Хорошо, если им повезет уцелеть. Пусть выживут, пусть вырастят детей для грядущих войн… Распрощавшись, тронул бока рыжего каблуками, направляя жеребца в сторону от широкой улицы, по которой проходил тракт. Над крышами домов виднелся невысокий острый шпиль - церквушка. Путник проехал между пустых домов с запертыми ставнями, между дворов с аккуратно закрытыми калитками… Не лаяли собаки, не подавала голос скотина. Деревня вымерла, шум доносился сзади - оттуда, где заканчивали приготовления к отъезду.
        Церковь окружали тополя. Остроконечные верхушки шевелились под ветром, раскачивались в серых небесах, тени бродили по дороге, ведущей к церковным дверям. Пришелец спешился и поглядел на замок. Заперто. Примерился и ударил сапогом, отскочила хлипкая петля, створка со скрипом растворилась. Замки и запоры - для мирного времени, не для войны.
        В храме было прохладно и еще тише, чем в опустевшем селении. Сюда не проникали и звуки деловой суеты вокруг повозок на дороге. Под невысоким сводчатым потолком сгустилась тень, пахло палью и ладаном…
        Пришелец прошел за алтарь и огляделся. Книга лежала на скамье, поверх нее - облачение клирика. Все выглядело так, будто поп в самом деле собирался вскоре возвратиться. Пришелец понес книгу к окну, мутные толстые стекла пропускали достаточно света, чтобы читать, устроившись на подоконнике.
        Книга раскрылась, должно быть, на том месте, где читали чаще. «…И я взглянул, и вот, конь бледный, и на нем всадник, имя которому Смерть; и ад следовал за ним…»
        Отвлек путника новый шум, проникший под темные своды - конское ржание, крики, гиканье, звон оружия. Какие знакомые звуки! Воин оставил книгу и бросился наружу, взлетел в седло и пришпорил рыжего, вытаскивая меч.
        Навстречу бежали люди, кричали, размахивали руками. Завидев конного, бросались в стороны, перелезали невысокие изгороди, ныряли в заросли сорняков между подворьями… А по тракту, вокруг выстроившихся на обочине возов, метались всадники - орали, размахивали оружием и швыряли в постройки факелы. Перепуганные селяне, закрывая руками головы, метались между развевающихся черных одежд, пытались ускользнуть… Кто-то попал под копыта, и к устрашающему вою налетчиков прибавился отчаянный крик… Несколько человек из местных, которые не успели или не решились удрать, залезли под телеги. Не будь они так напуганы, кинулись бы спасть добро, или, по крайней мере, тушить огонь, уже охвативший крытые соломой крыши. Но нынешние налетчики нагнали такого ужаса, что люди не могли решиться ни на сопротивление, ни на бегство. Всадники были наряжены в просторные черные балахоны, а вместо лиц из-под капюшонов глядели голые кости черепов.
        Мертвые солдаты - те, что вышли из ущелья - не жгли построек. С ними не было животных, напротив, они убивали лошадей. Они не палили факелов, и уж во всяком случае, не орали. Это - обман! Воин бросился на черных. Нанося первый удар, он успел заметить, что факелы сжимают не обнаженные костяные фаланги, а совершенно живые и очень грязные пальцы. Налетчики, которых атаковал всадник на рыжем жеребце, сперва не сообразили, что их убивают. Вероятно, привыкли не встречать сопротивления. Когда опомнились - попытались было собраться и броситься на одинокого противника скопом, но оружием они владели совсем неумело. А воин разил в полную силу, он внезапно ощутил бешеную злобу на этих ряженых. Как они смели подражать - и кому?! Как смели напасть на его людей? Всадник отыскал среди налетчиков главаря и бросился на него, нанося удары вправо и влево. Под черными балахонами не оказалось доспехов - длинный клинок легко разрубал тела и отсекал конечности. Главарь ряженых сопротивлялся недолго. Маска, изображающая череп, развалилась под клинком, разбойник рухнул с коня. Остальные бросились наутек.
        Всадник склонился над поверженным злодеем и острием меча отбросил с лица разбойника обломки «черепа». Открылось бородатое лицо, искаженное ужасом. От лба через переносицу к нижней челюсти тянулся свежий разрез, оставленный ударом, развалившим маску. Перепуганный налетчик провел дрожащей ладонью от лба до подбородка, утирая мокрое, машинально лизнул пальцы… Рана сильно кровоточила, человек снова и снова проводил по лицу, но кровь опять выступала, собиралась в крупные красные капли, стекала на черный балахон.
        - Не убивай, господин, - дрожащим голосом вымолвил атаман, - не убивай, смилуйся…
        - Как ты посмел?
        - Не убивай, господин, это же так… шутка… наряд этот, он не всерьез… Попугать хотели…
        - Шутка? - всадник поглядел на крестьянина, затоптанного разбойниками.
        Поверженный главарь ряженых проследил взгляд воина и понурился.
        - Шутка… - повторил он. Ничего больше ему не пришло в голову.
        - Это не шутка, - жестко отрезал всадник, поднимая меч. - Это война.
        Едва уцелевшие черные всадники скрылись, появились местные. Сперва те, что прятались под телегами и следили за происходящим по движению конских копыт. Потом - остальные, мужчины и женщины. Побежали с ведрами тушить пылающие крыши. К счастью, огонь не успел перекинуться на соседние здания, сгорела пара построек. Откуда-то возникли детишки, стали скакать среди покойников, дергать черные плащи и примерять страшные личины. Взрослые их прогоняли. С детьми прибежали собаки - с полдюжины мелких визгливо лающих шавок. Надоедливые псы лезли под ноги, мешали, их бранили, прогоняли пинками. Собаки не уходили, визжали, когда их били, однако терпели - просили взять с собой…
        Даже когда с огнем удалось справиться, селяне продолжали преувеличенно деловито хлопотать. Унесли затоптанного разбойниками земляка, принялись суетливо поправлять поклажу в повозках… На спасителя они старались не глядеть. Должно быть, стало стыдно, что разбежались, что испугались налетчиков, с которыми смог разделаться один-единственный смелый человек. Всадник молча наблюдал за сборами. Наконец к нему подошел пожилой крестьянин, должно быть, староста. Откашлялся, потеребил седую бороду… никак не мог начать.
        - Э… мой господин… э-э…
        Всадник поднял руку. Старик с облегчением смолк и уставился снизу вверх на собеседника, восседающего на рослом жеребце.
        - Вам предстоит многому научиться, - промолвил всадник.
        - Да, мой господин. Но мы всего лишь мирные люди…
        - Если хотите выжить и вырастить детей, вам надлежит стать людьми войны.
        - Война - дело благородных… с вашего позволения, мой добрый господин.
        - Когда приходит война, то приходит ко всем, - всадник старался произнести эти слова помягче, но у него вышло плохо, фраза прозвучала жестко и зло. - Если хотите выжить во время войны, нужно суметь стать ее частью.
        - Да, мой господин.
        - Ладно, я вижу, вам всем не терпится, чтобы я поскорей убрался отсюда.
        - Что вы, мой господин, что вы! Вы нас спасли… Вы…
        «Да, я - ваш господин, - подумал всадник, - но вы еще не понимаете, что это значит. Ничего, поймете после».
        - Не нужно меня благодарить. Не нужно ничего говорить. Просто запомни этот случай. Вы могли драться с налетчиками. Они были плохими бойцами, слабыми. Вы бы их легко побили, когда б не испугались. Побили и захватили их лошадей. Их лошади стоят не меньше всего скарба на этих повозках. Запомни, это война.
        Рыжий жеребец объехал вокруг старосты, замершего в неудобной позе. Пожилой крестьянин стоял, опустив голову, кусал губы и слушал, как удаляется топот копыт. Слова незнакомца были странными… но их следовало запомнить и обдумать. Точно.
        Всадник направился к церкви, ему пришло в голову, что теперь следует без помех дочитать пророчество… что там о всадниках? Но, когда он поглядел поверх крыш, деревянного шпиля, увенчанного почерневшим от непогоды крестом, не было видно. Над остренькими верхушками тополей поднимался столб дыма. Церковь горела. Неясно, почему она занялась, сюда налетчики не сворачивали, всадник сам выехал по этой улице от церкви. И все же здание горело. Пламя не бушевало, не поднималось высоко. Медленно, постепенно, огонь облизывал стены, тихонько пожирая строение изнутри. Шпиль уже провалился, теперь обрушился пирамидальный свод. Черепица осыпалась, прибила пламя. Местным даже не придется слишком усердствовать, чтобы справиться с этим пожаром…
        Странник развернул рыжего и направился к околице. Ему не хотелось возвращаться к каравану. Все было сказано, добавить нечего. Дальше - пусть сами. С приходом армии мертвых мир изменился, он уже никогда не будет прежним. Если напасть минует - все равно. Этим людям уже не удастся прожить, как раньше. В новом мире им понадобятся новые умения, и сегодня они получили наглядный урок. Урок Войны. Смогут усвоить его - выживут.

* * *
        Дальше к юго-востоку поток беженцев иссяк. Немногочисленные встречные выглядели перепуганными и потерянными - они видели ожившее пророчество о конце света…
        Изредка стали попадаться люди, которые направлялись в ту же сторону, что и всадник - навстречу нашествию. В основном, группы вооруженных кавалеристов. Вассалы, владеющие отдаленными ленами, спешили присоединиться к королевской армии. Мрачные всадники, бряцая доспехами, торопили усталых коней и вглядывались в горизонт, перечеркнутый серыми полосами. Вдалеке к небу поднимался дым, слишком густой. Возможно, горят поселения, отмечая путь армии мертвых.
        Воины обгоняли одинокого всадника, не останавливаясь. Этим не было нужды разглядывать вооруженного человека. Они видели его, он видел их. Все двигались в одну сторону, им было по пути - вполне достаточно, чтобы не интересоваться подробностями.
        Столбы дыма на юго-востоке стали плотнее, потемнели, все новые и новые полосы пятнали горизонт, сливались, расползались в ширину… Дым встал сплошной стеной.
        Страннику встретилась повозка маркитанта. Унылый возница упросил поглядеть товар. Кинжалы в дешевых ножнах, упряжь, грубая снедь… Торговец с надеждой глядел на всадника, мечтал продать хоть что-то. Он запоздал тронуться в путь, потом задержал встречный поток беженцев. Теперь он не поспеет в лагерь до начала сражения… а там - понадобится ли его товар хоть кому-нибудь? Всадник подумал, что следует отметить смелость торговца. Отправиться навстречу армии мертвых - на это не каждый решится. Пусть маркитант не собирается сражаться, но и он служит войне. Всадник купил сухарей и кусок окорока, а торговец рассказал, что на юге горят леса. Его величество велел устроить пожар на пути армии мертвых. Разумеется, так нашествия не остановить, однако король надеется выиграть время, чтобы под его знамя сошлось как можно больше воинов. Епископ проповедовал, что это божья кара, что сопротивление бесполезно. Его величество приказал повесить епископа и запретил проповеди… Говорят, кое-где уже грабят церкви. А король выступает навстречу неупокоенным. Соседям разосланы приглашения, призывы… никто не спешит на подмогу.
        Всадник кивнул - он все это видел в Сентино.
        - Что ж, - заметил маркитант, - если королю посчастливится победить, у соседей и нерадивых вассалов не будет оправдания, что, дескать, не поспели. Лесной пожар продлится еще дня два, пожалуй. Если бы захотели, пришли. Вы, мой господин, успеете наверняка, даже без особой спешки.
        Всадник кивнул и ткнул каблуками бока рыжего жеребца. Он не удивлялся обращению «мой господин». Чем ближе поле сражения, тем чаще его так именуют. Они сами не понимают, насколько правы.
        Под вечер задул южный ветер, он нес крошечные частички золы и запах гари. Рыжий конь не знал усталости, но всадник решил не торопиться. Чем темней становилось, тем заметней на юге было зарево большого пожара. Неизвестно, сражаются ли неупокоенные ночью, но огонь они вряд ли смогут преодолеть. Это означает, что спешить пока что незачем, маркитант прав.
        Путник раздумывал, мерно покачиваясь в седле, что он отыщет завтра на поле боя. Ответы? Но на какие вопросы? Может, и вопросы он также обретет завтра? Толстяк сказал, что они сродни воинам армии мертвых, но всадник не чувствовал в себе ни малейшей симпатии к безжалостным мертвецам. Вот толстый обжора прекрасно чувствовал себя среди неупокоенных… Он будет идти вслед за войском и подбирать еду, она не требуется мертвым… Чума, напротив, устроился среди живых - однако и он лишь брал, ничего не давая взамен. Он непрестанно наносил людям обиды и оскорбления. Он жил среди людей, но был не с ними, оставался чужим. А воин ощущал, что не чужд этим существам - зачастую не понимающим его, иногда жалким, обидно беспомощным… подчас отвратительным… Он, в отличие от собратьев, также носящих серебряные трубы, был неким образом связан с людьми и надеялся понять эту связь завтра, когда начнется сражение.
        В стороне от дороги показался оранжевый огонек. Уже несколько часов на тракте никого не встречалось… Кто же это? Последние беженцы? Военный отряд? Когда путник поравнялся с костром, его окликнули. Он с удивлением узнал среди людей, расположившихся у огня, рыжего мытаря. Тот принялся громогласно объяснять спутникам, что вот этот господин и есть тот самый воин, что спас его, когда мертвые солдаты настигли обоз. Мытарь с жаром стал расписывать, как путник геройски разделался с целой сотней скелетов. Слушая его, всадник улыбнулся. Оказывается, он умеет улыбаться. Его, конечно, позвали к костру. Воин спешился, присел рядом с рыжим и вставил:
        - Скелетов было не больше сорока. Как твое плечо?
        Мытарь не унимался:
        - А хоть бы и сорок! Главное - не бояться, бить их. Эх, господин мой, такого страху эти мертвяки, признаться, нагоняют! Но как увидел я на дороге, там, как вы их рубите, будто морок с глаз упал! Малец мой упросил деревянный меч ему сделать, все машет теперь, все машет. Я, говорит, всадник на рыжем коне. А плечо - ерунда, заживет…
        Он доставил обоз в Сентино. Пробиться к столице им все равно бы не удалось, а так хоть спаслись и груз сберегли. На казенные деньги мытарь пристроил семью и купил оружие. Для себя и вот этих добрых людей. Они - правильные мужики, вроде него, не могут остаться в стороне… Его величество простит, что потратил монеты. Все поймет и не станет взыскивать недостачу.
        Воин оглядел «правильных мужиков» - те не отводили взглядов. Это хорошо.
        - Я-то сам не всю жизнь пером да чернильницей воевал, - продолжал рассказывать мытарь. Начинал как все - простым копейщиком, в пехоте. Выслужился. Потом одно поручение, другое… я же грамоту знаю… счет, опять же. Женился, растолстел… Мытарем на заставе поставили, налог собирать, служба сытная, ленивая. Думал, не придется теперь воевать, однако же вон как вышло. Так что я не могу в стороне остаться, нет, никак не могу. А я вас, мой господин, все вспоминал. Люди разное болтают. Мол, нельзя противиться этим мертвякам, мол, воля божья. А я все вспоминал, как лихо вы их рубили. Нет, нельзя сдаваться, нужно воевать.
        «Правильные мужики» молча кивали, по их лицам пробегали оранжевые отсветы огня. Они глядели в костер, изредка то один, то другой задумчиво шевелил палкой в золе или подбрасывал веток. Украдкой разглядывали всадника. Тот подумал, что мытарь успел рассказать о спасителе немало небылиц, теперь он - герой легенды и символ. Очень важный для этих людей символ. Что же, все верно, так и должно быть.
        Воин снова улыбнулся. А когда мытарь вспомнил старшую дочь, которая тоже не может забыть спасителя - улыбнулся в третий раз.

* * *
        Наутро всадник покинул бивак. Он не прощался - нынче им предстоит встретиться на ратном поле. Всем придется. Быть может, судьба сведет их снова… Приятели мытаря, сопя, затоптали уголья, тлеющие под слоем белесой золы. В этом мирном поступке тоже была надежда - они действовали так, будто миру еще пригодится эта рощица у дороги, и, стало быть, ее нужно уберечь от случайного огня. Завтра, и послезавтра, и впредь на этом месте будут расти кривоватые деревца. И еще не раз здесь у дороги расположатся на привал путники, снова разведут огонь на старом кострище, обложенном почерневшими закопченными камнями…
        «Правильные мужики», с которыми всадник провел ночь, выступили вскоре после его отъезда. Оглянувшись, он увидел в сотне шагов позади знакомую рыжую бороду во главе процессии. С рассветом сменился ветер, теперь он дул в спину. Над головой стремительно неслись серые облака, текли, будто мутная река, складывались в причудливые фигуры, которые тут же рассыпались, расползались, меняли облик, принимали иные и иные образы…
        Горизонт на юге по-прежнему был окутан дымом, стоящим сплошной стеной. Однако ветер, который становился все сильней, рвал призрачную пелену, растаскивал на полосы, уносил прочь. За ночь пожар пошел на убыль.
        На перекрестке к компании мытаря присоединились люди. Такая же группа вооруженных мужчин вышла на тракт с проселочной дороги и пристроилась в хвост. Потом - еще и еще. Со всех сторон к дороге стекались воины. Оглянувшись в очередной раз, всадник уже не увидел во главе колонны приметной рыжей бороды. Теперь шествие возглавлял седой старик в начищенном старомодном шлеме. За ним шагало никак не меньше сотни человек. Через час колонна увеличилась втрое, а передним был молодой румяный парень. Все больше народу присоединялось к колонне, пристраивались в хвост, вливались в середину, возглавляли шествие. Все они оказывались позади всадника на рыжем жеребце, но расстояние между ним и пешими сокращалось. К полудню он вел не менее чем тысячную толпу. Над колонной блестели шишаки шлемов, наконечники копий и лезвия секир. Ни один человек не шел впереди, все оказывались за спиной всадника. Они шли за Войной. И всадник с каждым шагом рыжего коня понимал все отчетливей, кто он, и для чего явился сюда.
        К полудню дорога вышла из поросших невысокими искривленными деревьями холмов на широкую равнину, где готовились вступить в битву две армии. По одну сторону неровными рядами выстроились всадники. В первом ряду - господа в красивых разноцветных плащах под знаменами с пышными гербами. Тускло поблескивали начищенные кирасы, трепетали плюмажи шлемов… Позади - латники, каждый в цветах сеньора. Над кавалерией реяли знамена. Позади великолепного строя вокруг невысокого бугра выстроились в круг обозные фургоны. Если в поле постигнет неудача, воины отступят в укрепленный лагерь, чтобы продолжить сражение. Они не побегут. На южном краю поля выстроилась другая армия. Над ней не реяли знамена, не пестрели вышитые на плащах гербы. Солдаты этого войска вовсе не носили плащей. Там не было ничего, кроме костей и оружия. Да и оружия было недостаточно, многие мертвецы несли палки и камни, у иных были косы, серпы, плотницкие топоры - все, что удалось собрать по пути. Многие скелеты были покрыты копотью, дочерна измазаны в золе. Они не дождались, когда окончательно сгинет пламя и шли по раскаленной золе между тлеющих
остовов деревьев… На южной стороне поля не выкрикивали девизов и не потрясали оружием - скелеты просто шли. Размеренно и неумолимо шагали, сокращая расстояние между армиями. Они уже заняли край равнины, и продолжали выходить из-за холмов, позади которых над догорающим лесом поднималось жаркое серое марево. Их было устрашающе много. Казалось, шествию не будет конца.
        В стороне, на одном из холмов, обрамляющих поле с южной стороны, всадник заметил одинокую фигуру. Некто в черном плаще восседал на коне странной масти. Крупный белесый жеребец застыл на фоне серых облаков, увлекаемых ветром. Облака были такого же цвета, что и конь, бледная шерсть животного сливалась с взлохмаченной серой шкурой небес. Издали казалось, будто человек в развевающемся черном плаще восседает на облаке. На груди его блестел светлый металл.
        Воин пришпорил рыжего коня, направляясь на холм к незнакомцу. Всадник знал, что блестит под черным плащом - серебряная труба.

* * *
        Пока рыжий конь преодолевал подъем, бледный жеребец не шелохнулся. Северный ветер трепал его гриву и хвост, трепал и раздувал черный плащ наездника, будто гигантские крылья. «…и вот, конь бледный, и на нем всадник, имя которому Смерть…»
        Смерть повернул голову, поглядел в глаза воину и улыбнулся.
        - Война и Смерть встречаются над этим полем. Как патетически звучит!
        - Ты командуешь этим войском?
        Оба глянули на равнину. Мертвецы перестали продвигаться, передние ряды замерли, тогда как арьергард продолжал выходить из-за южных холмов. Скелеты сходились плотней, чтобы лучше противостоять натиску кавалерии. В их действиях чувствовалась осмысленность и расчет. Лишенные индивидуальности, они, вместе с тем, вели себя как опытные бойцы.
        - Я? Командую? - переспросил Смерть. - Ну, разве что метафорически… в переносном смысле. Смерть и войско мертвых… Нет, я не отдаю им приказов, если ты это имеешь в виду. Я не трясу дерево, я подставляю ладонь и жду, когда спелый плод упадет в нее. Они всегда падают. Нужно только уметь дождаться. Нужно знать, когда протянуть ладонь.
        - Это тоже… метафорически?
        - Разумеется. Ты же видишь, теперь, когда мы протрубили весть, каждый занимается, чем пожелает. Голод жрет, Чума веселится, а я ищу ответы. Я не подталкиваю события, я лишь наблюдаю за их ходом. Мне нет нужды предпринимать какие-либо действия, все и вся в конце концов является ко мне.
        - Если не ты, то кто же их ведет?
        - Неизбежность. Рок. Высшая воля. Называй, как хочешь. Любые имена будут равно хороши или равно плохи.
        - Имена? Значит, это все же некая персона? Я могу его встретить? Хотя бы увидеть?
        - Я произнес «имена», потому что ты спросил «кто же их ведет»? Ты сказал «кто», а не «что», потому я позволил себе…
        - Да, прости. Тогда я хочу уточнить: «кто» или «что»? Все же ты сказал «имена»…
        - Война, Смерть, Чума, Голод - это имена? Ты знаком со всеми. Ты их видел.
        - Но скелеты нас не видят. Для них мы не существуем.
        - Разумеется. Им не страшны голод и чума. Им чуждо все присущее живым… Они знают лишь одно: убивать.
        - Но они исполняют именно то, что написано в книге? Это значит…
        - Я думаю, это ничего не значит. Кстати, книга! Возьми-ка, это тебе, - Смерть извлек из-под черного плаща обрывок исписанной страницы и протянул собеседнику.
        Тот прочел:
        - «…И вышел другой конь, рыжий; и сидящему на нем дано взять мир с земли и чтобы убивали друг друга; и дан ему большой меч…» Но это неправда. Я ничего не беру, я… Я, напротив, явился, когда у людей отняли мир. Когда мир исчезает, единственное, что остается людям - это я.
        - Как видишь, в книге написано не совсем верно.
        - Хорошо. Оставим это. Значит, ты вырвал страницы там, в церкви? Ты идешь за армией мертвых? Как Голод?
        - Нет, обычно я немного опережаю нашествие… «И ад следовал за ним» сказано в книге. Самое интересное происходит не после, а до прихода скелетов. Верней, перед самым их появлением. Знаешь, очень любопытно наблюдать, как ведут себя люди, когда видят приближение этого войска. Тогда наружу вырывается все, что таилось в глубине, что пряталось в укромных уголках души. Люди открываются с неожиданной стороны, можно увидеть много интересного. О-о-о… я снимаю обильную жатву. Армия мертвых лишь довершает дело. В сущности, за ними скучно наблюдать, они не изобретательны и однообразны. А как изощренно начинают действовать люди, какую богатую фантазию проявляют, если знают, что им не грозит возмездие! Перед лицом грозной опасности, когда рушится привычный мир, когда перестают действовать писаные законы, с них вмиг слетает все, что держало оковах воображение. Люди совершают поступки, о которых мечтали всю жизнь, но боялись признаться. Да, боялись признаться даже себе… И, наконец, они приветствуют меня. Если бы этой армии не было, ее следовало придумать.
        - Однако она есть. Голод сказал, что такова шутка Создателя - дать людям то, что ими придумано. Воплотить страхи в реальность. А Чума считает, что Создателя нет, воображение и вера сами по себе создают чудовищ. Что скажешь ты?
        - Чума остроумен, но излишне тороплив. Он не умеет ждать и не держится долго. Если бы он поразмышлял более основательно, то понял, что на самом деле нет никакой разницы. Есть ли Создатель или его нет - это безразлично. Это, в конечном счете, одно и то же. Единственное, что имеет значение - вера.
        - Объясни.
        - Неважно, как ты это назовешь: «Создатель» или «вера в Создателя». В сущности, между этими понятиями нет разницы. Люди придумывают имена тому, чего не могут объяснить. Но имена могут различаться. А что меняется, если у силы, отправившей в поход армию мертвых, есть имя, душа и разум? Что меняется, если их нет? Не Создатель придумал нас, серебряные трубы и войско скелетов, а человек, написавший с верой в Создателя книгу… Голод объяснил тебе причину появления армии мертвых. Потом Чума дал то же самое объяснение, но другими словами. Создатель и вера в Создателя - одно и то же. Понимаешь?
        - Это слишком сложно для меня. Но я запомню твои слова. Однако зачем ты вырвал из книги страницу со словами о всаднике с мечом?
        - Я был уверен, что это положит начало твоему пути сюда. Мне любопытно, я бы хотел понаблюдать за тобой на этом поле.
        - Вот как…
        - Ну да. Твое появление может все изменить.
        - А что здесь было бы, не появись я?
        - Я. Был бы я. Три или четыре тысячи солдат короля не продержались бы и часа против армии мертвых. Готовилась настоящая резня. Убийство. Смерть.
        - Что же изменилось, с моим приходом? Если не резня, то что?..
        - Война. Ты.
        - Я пришел не один…
        - Да, и это имеет значение… и это - тоже.
        Война оглянулся, по дороге шли и шли люди. Его люди. Воины, что шагали за рыжим конем: мытарь, «правильные мужики»… те, кто присоединился к шествию позже… Должно быть, многие не смогли бы толком объяснить, что влекло их сюда, на это поле, над которым на бледном коне восседает Смерть. Людей привел сюда Война, но у них не нашлось бы слов, чтоб сказать об этом.
        Они сходили с тракта, растекались по обочине, выстраивались неровными рядами подле войска короля. И пестрые флаги над фронтом кавалерии словно померкли рядом с бедными одежками людей Войны. И армия мертвых больше не казалась непобедимой. Когда отнимают все, чем дорожишь, остается Война. Те, кто считал так, собрались нынче на этой равнине. А остальных - пусть забирает себе Чума!
        - Вот видишь, - заметил Смерть. - Все изменилось, едва появился ты.
        - Ты знаешь ответы на все вопросы…
        - Я - итог. Я сам - ответ на все вопросы. Все стекается ко мне… и мне нравится наблюдать.
        - Но книга? Зачем ты вырвал странички там, в церкви?.. Я не понимаю. Как это связано со мной?
        - Я решил привести тебя на это поле. Из церкви с разорванной книгой твой путь вел сюда. Не удивляйся, это сложно объяснить… но это так. Я постарался поставить перед тобой вопрос, ответ на который можно отыскать на этом поле. Я хочу получить этот ответ. Я люблю получать ответы. Я наблюдаю, я сопоставляю, я сравниваю… я подвожу итог.
        - Ты холодный наблюдатель.
        - Да. Холодный, трезвый, равнодушный. Можно сказать, справедливый.
        - Голоду люди тоже безразличны. И Чуме. Скажи, Смерть, чем я отличаюсь от вас? - Война погладил серебряную трубу. - Голод говорил, что мы сродни солдатам армии мертвых… Но мне не безразличны люди. Я чувствую к ним… что-то… чувствую некое родство с ними.
        - Ну конечно! Ты принадлежишь людям, ты часть их существования. Голод, эпидемии и, разумеется, смерть - мы могли бы обойтись и без людей. Правда, именно люди дали нам этот облик… и сделали вестниками конца. Ты - не такой, как остальные. Ты, единственный из нас, создан людьми и принадлежишь им. Только им, и никому более. Ты не можешь существовать без них, и, что еще более странно, они не могут обойтись без тебя.
        Война опустил голову и задумался.
        - Сейчас они благословляют меня, но придет время - будут проклинать. Они благодарили, когда я приходил на помощь… И хуже всего, если они станут звать меня, даже если могли бы справиться сами.
        - Это верно. Хуже всего, если они станут звать Войну, когда можно без него… Вот меня обычно проклинают, но иногда… - теперь и Смерть задумался. - А знаешь, мне нравится этот облик.
        Война вскинул голову и твердо поглядел собеседнику в глаза. Смерть привел его на это поле, чтобы дать людям шанс. Не такой уж он отстраненный наблюдатель, каким хочет выглядеть… и, стало быть, не такой справедливый?
        - Армии готовы прийти в движение, я чувствую. Вот-вот начнется… Скажи, ты знаешь, чем закончится битва? Есть ли предопределенность? Предначертано ли заранее все, что случится?
        - Нет. Здесь и сейчас предопределенности не существует. Однако опыт подсказывает мне, что вероятно…
        - Довольно! Ни слова больше, я не желаю знать! Ты сам сказал, что вера важнее всего. Я верю, мы победим, и этой вере ничто не может противиться. - Вспомнились слова Чумы, произнесенные блондином на прощанье. - Пришло мое время, и мой пир! Прощай!
        Война опустил ладонь на эфес меча и дернул повод, разворачивая рыжего жеребца.
        Смерть с улыбкой наблюдал, как он несется с холма к армиям, замершим на равнине. Когда Война помчался вдоль неровного строя, люди в едином порыве закричали, потрясая оружием. Они верили в победу, и мертвым солдатам нечего было противопоставить этой вере. Война вырвал из ножен длинный клинок, и ветер разодрал наконец седую пелену облаков, свет вспыхнул на лезвии, будто в руках всадника возник солнечный луч. Рыжий конь встал на дыбы. Строй людей, явившихся на поле вслед за Войной, качнулся в едином порыве. Рыжий конь развернулся на задних копытах. Люди с оглушительным ревом бросились на врага. Рыжий конь помчался огромными прыжками, ворвался в серую массу мертвых воинов, всадник взмахнул солнечным лучом, нанося первый удар…
        Путь к небу
        Дед сказал: «Встретимся у горелого дуба. Помнишь - у которого ярилиной молнией верхушка разбита». Гриньша плохо представлял себе, что такое «ярилина молния», он родился за год с небольшим до Завоевания, и на его памяти гроз не случалось - но дуб с искореженной почерневшей верхушкой мальчик помнил. При взгляде на полумертвое дерево он представлял себе молнию в виде гигантской палицы, обращенной в факел. Во всяком случае, вид почерневших и изломанных ветвей наводил на мысли о палице, промасленных тряпках и пламени…
        Вот и горелый дуб посреди поляны. Прочие деревья словно боятся близко подступиться к опаленному великану… Мальчик прислушался - тишина… И птиц не слыхать, только холодные капли методично тенькают по листьям. В темное время суток лес всегда такой - сумрачный, неприветливый, истекающий влагой… Гриньша выглянул из-за кустов - у подножия горелого дуба лежит человек. Дед. Мальчик осторожно двинулся к дубу. Дед не пошевелился, не повернул головы. Приблизившись, Гриньша склонился над стариком. На белой дедовой рубахе выделялись широкие разрезы, обрамленные черными потеками… На коленях тускло поблескивал кривой шканский меч, выпавший из ладони… Гриньша неуверенно коснулся дедова плеча - оно оказалось твердым и холодным. Дед всегда был очень твердым на ощупь, куда ни ткни - это Гриньша помнил… Но теперь… теперь тело старика будто вовсе окостенело… Гриньша сел рядом с покойником и заплакал, беззвучно раскрывая рот и смахивая слезы рукавами. Куда теперь? Что делать? Он всегда полагался на деда, получая от старика приказы и разъяснения. А теперь - как же?..
        Нынче на рассвете (так дед именовал начало светлого времени суток) старик растолкал Гриньшу и велел собираться. Куда и зачем - мальчик не расспрашивал, не впервой. Потом у околицы они наткнулись в тумане на шканский патруль, дед бросил: «Встретимся у горелого дуба. Помнишь - у которого ярилиной молнией верхушка разбита» - и шагнул навстречу шканам, заслоняя внука и отталкивая его назад, в туман. Убегая, Гриньша слышал топот, стук и визгливые крики чужаков…
        В тумане Гриньша заплутал, потом долго выбирался из лесу и по пути корил себя последними словами - дед, должно быть, давно уж на месте и теперь ждет его, недоумка… и бормочет про себя: «Где тебя, Гриньша, леший носит! Я ж велел тебе к горелому дубу идти, сказал - там встретимся…» Вот и встретились… Гриньша всхлипнул от жалости к деду и к самому себе… Сквозь равномерный шепот и шелест капель вроде бы донесся новый звук. Мальчик еще раз утерся рукавом и прислушался. Почудилось? Или нет? Не ночной ли зверь дедову кровь чует? На всякий случай Гриньша отполз от тела в сторону и затаился между выступающими из земли гигантскими корнями. Несколькими минутами позже на опушке показалась тень. Не издавая ни звука, она двинулась на поляну - длинная, статная, словно черный клок ночной тьмы выплыл из лесу - на поляну, в серые сумерки… Человек постоял у опушки - прислушивался, должно быть - и двинулся к горелому дубу. Гриньша затаился в своем убежище, боясь шелохнуться. Пришелец склонился над дедом, только теперь мальчик различил шуршание одежды, до сих пор чужак ступал совершенно бесшумно… Прошла минута… Снова
шорох… Потом - тихий голос:
        - Ну здравствуй, боярин Прохор Еремеевич… Здравствуй, друг старинный…
        Прохором Еремеевичем деда Прокшу никто не звал, но слова показались Гриньше смутно знакомыми.
        - Вот и ты, значит, не дождался… - добавил пришелец. - Эх… Прохор, Прохор… Что ж теперь? Один я, стало быть, остался… Один.
        Гриньша не сдержался и всхлипнул в голос. Раз - что-то мелькнуло над головой, и Гриньша обнаружил, что незнакомец уже стоит над ним, прижимая лезвие шканского меча к его, гриньшиному, горлу. Металл был холодным, сырым - прикосновение показалось мальчику очень неприятным.
        - Кто?
        - Внук я… - вот и все, что смог выдавить Гриньша.
        - Прохора Еремеевича внук? - рука с мечом немного отодвинулась.
        - Ага… Деда Прокши…
        Незнакомец опустил меч и отступил на шаг.
        - Ну и что мне с тобой делать… внук? Здесь тебе нельзя оставаться… Домой тоже, наверное, нельзя… А как с дедом-то вышло?
        Гриньша рассказал, как они с дедом Прокшей вышли в путь накануне, как встретили шканов, как дед велел бежать и явиться к горелому дубу…
        - Значит, домой нельзя, - подытожил незнакомец. Найдут шканы своих мертвыми - уж доищутся, кто их упокоил. Тогда тебе несдобровать. Слушай, как тебя…
        - Гриньша я, - назвался мальчик, исподлобья разглядывая незнакомца. Тот бы долговяз и широк в плечах. По тому, как уверенно ухватил шканский меч, чувствовалось, что к оружию привычен. Лица Гриньша разглядеть толком не мог, видел лишь силуэт.
        - Гриньша - это по-простому, - поправил пришелец. - Григорием тебя звать. Вот что я думаю, Григорий…
        Незнакомец на минуту задумался, потом твердо закончил:
        - Григорий Ярославич. Помню отца твоего, Ярослава, боярина Прохора сына. Вот что я думаю - дед неспроста тебя с собою взял. Думал, должно быть, что вместе с нами пойдешь. Значит, так тому и быть. Тебе что со мной, что без меня - все опасно. Ну а мне без помощника не управиться. Идем…
        - Куда идем? - насупился Гриньша. - А дед?
        - Куда идем - по пути расскажу. А дед…
        Незнакомец обернулся к деду Прокше, поклонился в пояс и произнес медленно:
        - Ты уж извини меня, боярин Прохор Еремеевич. Не серчай, а только не могу я нынче о тебе позаботиться, как след… Если живым останусь… Если бывать такому чуду - непременно разыщу твои косточки и схороню по обычаю древнему. А теперь прощай… Идем, Григорий!
        Не тратя больше слов, незнакомец повернулся и размашисто зашагал прочь от горелого дуба, заткнув за пояс шканский меч. Гриньше ничего не оставалось, как припустить следом… Мальчик шагал вслед за нежданным проводником, стараясь не отстать. А лес вокруг шептал, скрипел и булькал - чем ближе к светлому часу, тем обильнее роса стекает по ветвям, собирается в развесистых широченных лопухах, разливается между узловатых древесных корней, уходит в мягкий слой хвои, пружинящий под ногами… Так покойно кругом, и так страшно…
        Капли все обильнее падали на Гриньшу, мальчик натянул капюшон - но одежка быстро пропиталась водой и помогала слабо, вскоре путники вымокли до нитки. А незнакомец - хоть бы что, знай шагает себе… Гриньша только теперь, на исходе часа ходьбы по мокрому лесу, вспомнил, что не знает, как зовут спутника.
        И уж собрался спросить, но тот остановился и поднял руку:
        - Стой! - Гриньша послушно замер. - Дай сообразить… Эк тут все переменилось… Ага, вон она, просека. Давай-ка за мной…
        То, что странный человек назвал просекой, скорее напоминало обычный лес, хотя деревья в указанной стороне и впрямь росли не так густо, как обычно в здешней чащобе. И деревья-то все молодые, догадался Гриньша - после Завоевания выросли… Значит, была просека… При Яриле была. Набравшись смелости, мальчик догнал спутника, и, стараясь заглянуть в лицо сбоку, спросил:
        - Дядь… А звать-то тебя как?
        - Волхвом люди кличут.
        Опасная кличка. Кто волхвом назовется - тому не жить, шканы уведут, точно.
        - А…
        - Погоди, Григорий, - остановил следующий вопрос Волхв. - Сейчас привал сделаем… Отдохнем, поговорим. Вот избушка-то.
        Темное пятно в стороне от просеки оказалось покосившимся срубом. Странник толкнул низенькую дверь и нырнул, согнувшись, внутрь. Гриньша неуверенно заглянул следом, в лицо пахнуло теплой прелью…
        В темноте затеплилось крошечное пятнышко - словно у Волхва в ладонях загорелся живой огонек. Гриньша сморгнул - странный человек поставил на стол крошечную плошку с тлеющим фитилем. Когда разжечь-то успел, вроде ведь и кремнем не стукнул…
        - Заходи, - кивнул Волхв, - и дверку прикрой.
        Гриньша протиснулся в затхлое нутро, раскисшая тяжелая дверь сама затворилась со скрипом за спиной. Мальчик стянул капюшон, распустил узел у горла и присел, всматриваясь в лицо нового знакомца. Тот, не глядя на младшего товарища, расстелил на столе тряпицу и выложил сухари. Толком лица мужчины было не разглядеть - закрывали влажные кудри с обильной проседью. Гриньша засуетился - у него в котомке был сыр и несколько ломтей хлеба. Когда поднял глаза, Волхв развесил на стене промокший плащ и тоже присел к столу. Теперь только мальчик рассмотрел спутника как следует: чертами тот напоминал более всего хищную птицу. Все в его лице было тонким, острым, злым. И нос, и подстриженная бородка, и глаза - малость раскосые, пронзительные.
        Гриньша по примеру спутника развесил мокрую накидку и вернулся к столу.
        - Ешь, - бросил ему Волхв. - Потом поспим часок - и в путь.
        - Дяденька Волхв, а куда мы идем?
        - Мы?.. А у тебя есть, где схорониться? Родня или знакомцы дедовы?
        - Не… Одни мы были с дедом… - протянул Гриньша. Потом, помолчав, добавил. - Всегда.
        Сколько мальчик себя помнил, они с дедом жили в Мушанке, хотя… Иногда, пожалуй, в голову приходили какие-то смутные образы - широкие чистые горницы. Не деревенские, с высокими сводами. И было там почему-то очень светло. Странно, в общем, все это было - и помнишь, и не помнишь одновременно… А в Мушанке их с дедом звали «чужинцами» - за глаза, когда дед Прокша не слыхал.
        Волхв в ответ кивнул:
        - Значит, точно со мной пойдешь… - и в упор посмотрел на Гриньшу. Глаза Волхва были тоже птичьи, желтые. Бесчувственные глаза. - Суров был Прохор Еремеевич, всегда суров и к себе, и ко всем прочим… Стало быть, с самого начала он так решил… о тебе решил, Григорий. И обратного пути у тебя уж нет. Поел? Отдохни, а потом я разбужу, да и в путь.
        - Так куда идем-то, дяденька Волхв? - повторил Гриньша.
        - В Завеев. Слышал о городе Завееве?
        - Как не слыхать… Да ведь разрушили его шканы? Нет боле города?
        - Города нет. Черная башня шканская есть. Туда и лежит наш путь.
        - А потом?
        Волхв опустил глаза и почти неслышно бросил:
        - Поспи. Скоро дальше пойдем…
        Когда Волхв разбудил Гриньшу, светать еще не начало. Задув крошечный огонек, путники завернулись в плащи и покинули убогое пристанище. Гриньша, шагнув из затхлого уютного тепла под зябкую лесную капель, невольно вздохнул. Что впереди? С каким странным человеком свела его судьбинушка… Словно в ответ на этот вздох, Волхв промолвил, как будто ни к кому не обращаясь:
        - Вечная лесная капель… Теперь до самого полудня не иссякнет… - затем, обернувшись к Гриньше. - А ты, поди, и не помнишь, что все было иначе?
        - Как иначе, дяденька?
        - Дед тебе не рассказывал, что было прежде, до Завоевания?
        - Дед Прокша о прежних днях мало говорил. А он боярин?
        - Боярин. Прохор Еремеевич твоего деда зовут. Звали… Прежде, Григорий, был твой дед боярином и в самом Завееве при князе в палатах жил. И ты там родился. И тогда были дни и были ночи… не то, что теперь…
        Гриньша смолчал. Что такое «день» и «ночь», он знал. Это когда светло и когда темно. И сейчас тоже есть день и ночь. Вот теперь темно и небесная влага садится на остывшие ветви, стекает по стволам и листьям наземь… Это ночь. Потом развиднеется, посветлеет - тепло станет, вода поднимется паром, уйдет в небо… Это, стало быть, день. И будет дымка над головой все плотней, и небо - все темнее. Когда совсем темно будет - станет ночь. Дома, трава и деревья остынут, а влага осядет вновь… И так вечно. Вот сейчас, пока шли, уже порядком развиднелось…
        - …А потом пришли шканы. - словно продолжая прерванную сказку, снова заговорил волхв. - Приходили они и прежде, да князь с дружиной им всегда от ворот поворот давал.
        - При Яриле? - несмело спросил Гриньша.
        Что такое «Ярило» мальчик не знал, но мальчишки в Мушанке так говорили, имея в виду прежнюю - до Завоевания - жизнь: «при Яриле». Это слово олицетворяло прежний, добрый, уклад по которому украдкой вздыхали старшие.
        - При Яриле? Да, пожалуй, так. - Согласился Волхв. - Когда Ярило мало не каждый день нам свой лик казал, другая жизнь была… От Ярилы шла силушка, ее волхвы могли в пользу людям обращать… И боялись шканы той ярилиной силы. Но однажды напали они в ночь и было их много… Неужто не рассказывал Прохор-то Еремеевич?..
        Гриньша покачал головой и спросил:
        - А дальше что было?
        - Дальше… Дальше князь Вольга и его дружина бились со шканами всю ночь и ждали лишь рассвета, чтобы показался Ярило, дал светлую свою силу… Но рассвет не пришел. Эх, не поймешь ты… До проклятого часа за ночью всегда шел день и являлся Ярило… Но вслед за той ночью рассвета не было… И бились мы… Бился, говорю, князь и дружина против шканов еще день. Отступали, вырывались с боем из черного кольца шканских мечей и снова нападали… И снова ночь была… И снова не пришел за ночью рассвет. Если бы знал князь, что всему виной черное шканское колдовство, то не ждал бы ярилиных лучей понапрасну… А как понял - поздно было. Пали все кони под дружинниками и пешими приняли мы… они… приняли они последний бой. И почти все полегли на том поле окаянном.
        - Почти все? - переспросил Гриньша. - А дед? Дед же спасся, да? А князь Вольга? Тоже спасся?
        - Князя мертвым никто не видел… И не увидит никто. Никогда. Для людей - князь живой. И вернется когда-нибудь, прогонит шканов. И разрушит черную башню в Завееве, тогда падут вражьи чары, и снова за ночью день настанет. Люди ждут.
        Гриньша подумал было, что в Мушанке никто князя Вольгу не ждет, но потом решил - все же ждут. Ждут, просто вслух не говорят о таком, неровен час - прослышат шканы, несдобровать тогда княжему ожидальщику… Вслух же спросил:
        - А что за черная башня такая?
        Вместо ответа Волхв поднял руку - нишкни, мол. И, согнувшись, нырнул в кусты. Гриньша, ступая неслышно, как дед учил, сунулся следом… Теперь и он разобрал сквозь шепот капель и первые птичьи невеселые трели - топот, звяканье…
        Десяток шагов - и за кустами открылся тракт. Тяжелая рука спутника легла на гриньшино плечо, придавила к земле, вжала в мокрющие лопухи. Странники замерли, вслушиваясь, а звуки, чужие лесу, доносились все ясней да ближе. Вот из-за поворота показались шканы. Сперва - всадники на низеньких мохнатых лошадках. Кожаные латы с медными и костяными накладками, украшенные полосками черного меха… круглые щиты с тусклыми ржавыми бляхами… увенчанные вороньими перьями шлемы… Над колонной нестройно качались копья - бунчуки под жалами наконечников тоже черны. Кривые мечи в черных ножнах… Следом за всадниками - пехота. Лучники с меховыми футлярами за спиной. Щитоносцы. В хвосте - кибитки обоза и снова конный конвой.
        Затаившиеся в кустах путники проводили шканский отряд взглядами и, когда скрылись из глаз черные всадники, поднялись на ноги.
        - Далеко идут, - определил Гриньша, - луки не распакованы.
        - Да, берегут от сырости, - кивнул Волхв. - А ты молодец, примечаешь. Они идут к Светихе, там сейчас большой бой начинается.
        - А с кем бой-то?
        - Княжич Горислав из лесу с дружиной вышел. Теперь шканы постараются его от лесов отрезать, оттеснить на равнину, со всех сторон окружить - потому и спешат сейчас отряды отовсюду к Светихе.
        - Чай, не окружат, - буркнул Гриньша, - не поспеют. Княжич Горислав никогда…
        - В этот раз - поспеют, - странным голосом ответил Волхв. - Да и нам торопиться надо. Идем пока по тракту, а за мостом снова в лес свернем.
        Шли часа два - Волхв не проронил ни слова, Гриньша тоже помалкивал, берег дыхание. По битому тракту прошагали совсем недолго, только до речушки, а как мост миновали - снова увлек молчаливый проводник в лес. Теперь, днем, лес выглядел поприветливей. Гомонили птахи, с шорохом сновала мелкая живность по кустам и папоротникам. И капель смолкла - зато из падей потянул туман. Вокруг глянешь - вроде ничего, а уж в двух десятках шагов будто кисея между стволов натянута. Туман. И небо в просветах среди древесных крон, тоже как туман - белесое, мутное, низкое. К середине дня глаза поднять стало невмочь. И нет света большого над головой, а глазам больно, слепит мутное небо…
        Еще раз попадался по пути шканский отряд - поменьше первого, душ тридцать. Эти спешили, лугом шли, без дороги, да не колонной - рассыпным строем.
        - Торопятся, - пояснил Волхв, - потому с дороги ушли. Хотят угол срезать, чтобы поспеть.
        - А куда так спешат, дяденька?
        - Все туда ж, к Светихе. Горислав прежде никогда такого случая им не давал, вот они и торопятся нынче у Светихи его окружить… И из Завеева, небось, тоже почти вся стража к Светихе ушла… А мы с тобой хорошо уж отмахали. Не устал?
        - Дык мне привычно… - в самом деле, дед Прокша приучил внука сызмальства к дальним концам.
        - Вот и славно, - одобрил Волхв. - Сейчас маленько переждем, чтобы шканы подальше убрались, потом вон тот лесок пройдем - и на дневку станем. До Завеева уж рукой подать…
        Дневку Волхв определил опять же в лесу - опасался, видать, шканов. Леса черные воины не жалуют, без причины не сунутся…
        Путники присели за поваленным стволом, удобно прислонились к сырой поросшей лишайником древесине - с той стороны, откуда света небесного больше. Гриньша сбросил накидку, ткань почти совсем просохла, паром исходить перестала. Тепло, хорошо. Влага в небо, считай, вся поднялась - благодать. Небеса белые, как молоко парное, свет с теплом широко льются на землю-то… Только вверх глядеть - глаза режет, так вверх-то можно и не глядеть… Волхв достал припасы, разложил хлеб и сыр на расстеленном плаще, кивнул:
        - Давай, Григорий. Ешь, потом поспишь маленько. Вечером дальше двинем…
        - А зачем идем-то, дяденька? Зачем торопимся?
        - Нынче шканы к Светихе соберутся, но боя большого не будет, потому что они захотят роздых дать и коням, и людям… Ночью, пожалуй, на приступ пойдут…
        Гриньша молчал, а странный его вожатый, похоже, не отвечал на вопрос, а сам с собой, размышляя, беседовал. Да и не глядел он на паренька, в сторону косился.
        - …Первый приступ слабым будет, пробным. Горислав отобьется играючи. А с утра начнется… Волна за волной, приступ за приступом… Ну да уж до полудня-то простоит дружина, выдержит… А там и мы поспеем дело сладить.
        Тут только Волхв глянул в упор на мальчика немигающими желтыми глазами:
        - Поел? Тогда - спать! Нам еще полночи шагать до Завеева.
        Таким тоном сказал, что Гриньша не решился более расспрашивать, прилег в теплый мох, плащом накрылся и мгновенно заснул. Когда Волхв растолкал мальчика, день близился к концу. Небо уже не слепило - темное, набухшее влагой, висело над головой низко. Кажется, вскарабкайся на ту кривую березу, протяни руку - и вот оно, рыхлое осклизлое пузо небесное… А у самой земли в воздухе воды нет, вся туманом в небо ушла, темными тучами свет закрыла.
        В этот раз Волхв ничего не сказал, молча увязал котомку, кивнул - пойдем. И пошли.
        Лес под конец дня тихий, настороженный. Птицы не поют, мелкое зверье свои делишки закончило, по норам схоронилось… А с ветвей ночная влага еще не каплет - теплые ветки покуда, и небо теплое, не отдает водицу земле. Шагая вслед за молчаливым проводником, Гриньша сам себе дивился - как это с ним вышло? Жили тихо с дедом в Мушанке, никуда не лезли, людей сторонились… Вспомнив деда, Гриньша хотел было носом шмыгнуть, да застыдился - не малец, чай. Что-то было в странном Волхве, что-то такое… что-то этакое. Устремленность и уверенность были в Волхве такие, что и Гриньша, даже не понимая, что они делают, зачем идут, осознавал - надо.
        Пока шли лесом, стемнело, а Волхв шагал и шагал - неутомимый. Гриньша дивился, как можно так вот в лесу дорогу отыскивать? Ни разу спутник не остановился, по сторонам не огляделся… В затылке не почесал ни разу, идет, знай, по лесу, как по собственной горнице… И путь выбирает всегда удобный - то тропку звериную, то просеку заброшенную…
        Один только раз вдруг замер Волхв, сгорбился - вроде как прислушивался… А потом бросил через плечо:
        - Окружили, должно быть, уже Горислава… Ну да и мы теперь недалече от Завеева…
        Гриньша наконец-то собрался спросить, для какой нужды идут они в Завеев к черной шканской башне - даже вдохнул глубоко и рот было открыл:
        - А…
        Но Волхв вдруг резко свернул с тропы в дремучие заросли, не оставалось ничего, как двинуть молча следом… Гриньша давно заметил, что на прежних просеках и заброшенных вырубках молодые деревца вырастают в странном подобии порядка - как сыпались семена и желуди со старых деревьев на ровных былых опушках, так рядами и поднялся лесной молодняк - теперь же путники пробирались между порослью, растущей как придется. И, однако, этот лес поднялся после Завоевания, не иначе - ни одного толстого ствола, все тоненькие клены да приземистые елочки… И ведет Волхв все вверх да вверх, в горку. Мальчик поднял голову и даже с шага сбился - на вершине горушки, за зелеными кудрявыми дубочками и кленами виднелся острог. Крепостца была давно разрушена и сожжена - частокол большей частью повален, да и оставшееся - обгорело, подгнило. Поросли столбы ограды, словно бы бородами дремучими, мхом и плесенью…
        Достигнув ограды, Волхв пошел медленно, задумчиво трогая поминутно устоявшие колья, оглаживая мховые бороды, шепча под нос себе - не разобрать что… Гриньша перевел дух, загонял его провожатый все-таки. А тот дошагал до выломанных ворот острожка, вошел внутрь, аккуратно переступая через поваленные обугленные доски, утопающие в папоротниках - словно потревожить кого ненароком боялся. Гриньша - так же бережно - вступил следом. Волхв стоял, озираясь, посреди двора. Да и то сказать - озираясь. Ночь уже настала, тьма, вокруг только гнилушечные огни светятся…
        - Дяденька, - несмело коснулся плаща спутника Гриньша, - дяденька Волхв, а где мы? Кто острог в такой глухомани срубил?
        Вместо ответа Волхв поманил паренька рукой, указал сквозь дыру в ограде - вдали огоньки вроде движутся. Да не болотные гнилушки светят, живой огонь, рыжий. С факелами ходят.
        - Что там, дяденька?
        - То Завеев-град… Шканская стража вдоль ограды ходит, стережет… Мы на горке, отсюда далеко видно.
        - Так острог подступы к городу охранял? - догадался Гриньша. - По просеке дорога шла, а на горке здесь острожек был, дорогу держал? А почему ж от просеки в стороне?..
        Пока говорил, догадался, почему на склоне деревья молоденькие. Покуда крепость на горе стояла, на склонах лес вырубали, чтобы чистыми подступы оставались… Теперь же, когда крепости не стало, все заросло…
        - Нет, - коротко отозвался Волхв. - Не было дороги. Просека была, а дороги не было. Для другого здесь острог был поставлен. Ну, идем.
        Волхв принялся растаскивать черные осклизлые бревнышки, неровной грудой отмечавшие место, где прежде стояло строение. Должно быть, приземистое - доски и бревна были короткие. Гриньша сунулся было помочь, но Волхв отстранил его:
        - Не надо. Сядь, отдохни. Далеко еще шагать.
        Разгребал, оттаскивал, складывал кучей - словно искал что-то под руинами. Гриньша пригляделся - нет, ничего не разобрать, темень кругом. А Волхву будто и темнота не помеха, знай себе копает. Наконец остановился, со вздохом разогнул спину. Оглядевшись, чиркнул кресалом - в руках затеплился огарок.
        - Поди сюда, Григорий, светить будешь.
        В скудном свечном пламени Гриньша разобрал, что пол в сгоревшем доме был дощатый, и сохранился под обугленными рухнувшими стенами - подгнил только, да мхом порос… Командуя Гриньше поднести огонек то туда, то сюда, Волхв зашарил руки по доскам. Приподнялся… потянул. Гриньша едва не ахнул - в полу открылся лаз. Ход уводил вниз, виднелись ступеньки…
        - Давай свечку, - скомандовал Волхв, - далее пойдем под землей. Если не обвалился ход - то наверх выйдем в самом Завееве… Знать бы, что там нынче выстроили… Неровен час, придавлен выход… или засыпан, или нашли его шканы…
        - А что тогда, дяденька Волхв?
        - Тогда, значит, зря Горислав из лесу дружину вывел… И все, значит, зря… Ну, будь, что будет…
        Удивительно, но дощечки-ступени были сухими и чистыми. Наверху - плесень, лишайники, обгорелые гниющие доски, а в тайном ходе - сухо и чисто. Гриньша, подумав, объяснил для себя так: пока лаз идет внутри горушки, так и будет сухо, вода-то стекает вниз. И верно - аккуратно укрепленные через равные промежутки досками, стены были ровными и сухими. Зато, едва ступени кончились и, вертикальный прежде, лаз сменился пологим уклоном - под ногами захлюпало. То и дело попадались лужицы, на стенах там и сям светились гниловатые осклизлые лишайники.
        Свечи Гриньша видеть не мог - огонь заслоняла широкая спина шагающего впереди Волхва. Мальчик брел, оглядываясь на красноватые отблески огонька, играющие в потеках влаги на сводах и переливающиеся в лужах на полу… Крепь, державшая потолок, местами подгнила, изредка попадались осыпи, но ход выглядел достаточно надежным.
        Мальчик прикинул, сколько еще идти к Завееву. Если судить по расстоянию до огоньков шканских факелов, которые видел с горы - выходило порядочно.
        Пока шли, Волхв дважды подпаливал новый огарок взамен прежнего, сгоревшего… Вот под ногами что-то слегка завозилось и порскнуло в сторону, то ли змея, то ли жаба… Гриньша вздохнул.
        - Чего вздыхаешь? Уже недалече, - подбодрил паренька спутник. - Скоро на месте будем.
        - Дяденька, а для чего в Завеев-то идем? - ухватился Гриньша за возможность поговорить. - Что там будет?
        - Там, брат Григорий, шканская башня стоит. На башне - сидит вражий чародей и приглядывает за машиной. От той машины по небу тучи на весь наш край расходятся, небо укрывают и ярилин лик от людей прячут. Разрушим машину - с рассветом встанет Ярило над землей… Тогда увидишь небо.
        - Небо? А чего в том небе-то?..
        - Погоди, Гриша… сам увидишь. Тогда поймешь, словами я не объясню. А теперь - молчок.
        Гриньша хотел бы еще о многом расспросить, да велено «молчок» - стало быть, молчок… Волхв шел теперь медленнее, словно прислушивался поминутно. И воды под ногами прибавилось. Теперь уклона не было, тоннель уводил в черноту ровно - а лужи сменились сплошным стоялым месивом из гнили, тины и прочей дряни. По щиколотку глубиной.
        Волхв остановился и, обернувшись, нащупал гриньшино плечо и легонько сжал. Мальчик послушно замер и тоже прислушался. Глухо доносился откуда-то голос - то ли песня, то ли плач заунывный. Пожалуй, что и песня…
        - Слышишь? - прошептал Волхв.
        - Слышу, дяденька, - так же тихо ответил Гриньша. - Что это?
        - Шкан поет. Мы уже под самой стеной.
        Заунывный напев состоял словно из одних только гласных - тянул и тянул голос протяжные стоны.
        - …Поет, что недолго ждать осталось, - перевел зачем-то Волхв. - Поет, сто лет бились храбрые воины со злыми солнечными колдунами, что не честным кривым мечом, а чародейским обманом одолевали шканских героев… Тогда догадался славный Торга-хан и закрыл солнце, из которого волхвы силу брали для злых дел. И тогда в честном бою храбрецы превозмогли врага. Поет, еще семнадцать лет будет небо скрыто и солнце скрыто… А потом остановят машину Торга-хана… Еще поет, что тяжело сыну теплой степи в мокрых лесах без солнечного света… Смекаешь?
        - Нет, - честно ответил Гриньша.
        - Солнцем они Ярилу зовут, - пояснил Волхв. - Ну, идем дальше. Теперь гляди - не шуметь!..
        Довольно скоро подземный лаз закончился. Волхв остановился, а Гриньша, выглянув из-за его плеча, увидал ступеньки, уводящие вверх. Здесь подъем был не таким сухим и сохранным, как в острожке на горе. Ступени казались осклизлыми и скользкими.
        - Сейчас я свечу потушу, - объявил Волхв шепотом, - постоим здесь маленько, чтобы глаза привыкли…
        Под Завеевым - не то, что под безымянным острогом в лесу - лаз был прорыт недалеко от поверхности. Дюжина ступенек, не больше. Волхв полез вверх, медленно, словно неохотно, переставляя ноги со ступени на ступень… Он прислушивался, пытаясь угадать, что ждет наверху, за крышкой люка. Гриньша, выждав, пока вожатый поднимется на высоту человеческого роста, двинул следом. Оставаться одному внизу, в гнилой сырости, не хотелось. Волхв замер - достиг, должно быть, последних ступеней. Гриньша затаил дыхание, чтобы не мешать старшему товарищу…
        - Ну, - даже не произнес, а выдохнул Волхв, - помогай, Ярило…
        Мужчина вытащил из-за пояса меч, толкнул крышку люка и рванулся вверх - наружу. Гриньша замер, боясь шевельнуться без приказа. Окажись у выхода шканы - Волхву лучше не мешать. Толк от гриньшиой подмоги невелик, а хорошему бойцу - только помеха. В том же, что Волхв - именно хороший боец, мальчик не сомневался. Иначе не сунулся бы сюда едва ли не в одиночку. Из серого прямоугольника проема донесся голос:
        - Давай, Григорий, вылезай. Здесь все тихо.
        Гриньша вылез и огляделся. Лаз привел в заброшенный темный сарай, заваленный мусором. Обломки горелых досок, искореженная рухлядь, всюду гниль и паутина. Сквозь прорехи в обвалившейся кровле и дыры в стенах виднелось серое небо. Вот ведь! Пока под землей лезли - казалось, всего ничего прошло, а между тем и ночь миновала, небо-то сереется… Едва Гриньша вылез, Волхв велел:
        - Погляди, где лаз. Запомни. Может, при случае, эти же ходом отсюда сбегать придется… Но только если никто не идет следом, смекаешь? Лучше помереть, чем шканам тайный путь выдать. Я - не последний, кто о нем знает, может, и понадобится еще…
        Гриньша кивнул, и Волхв, затворив люк, набросал поверх сора. Затем приник к дырке в стене. Гриньша ждал. Не оборачиваясь, мужчина велел:
        - Теперь вот что. Сейчас я - наружу. Шканы непременно где-то поблизости должны быть, потому что неподалеку терем княжеский стоял. Там-то они, небось, и себе жилье сладили. Я займусь ими, а ты, как выскочишь - бегом к башне… Может, там и у входа караул, не знаю. Ты уж сам гляди. Отсюда входа не видать - посмотри, - и посторонился, пропуская паренька к дырке.
        Гриньша приник к щели, а Волхв объяснял:
        - Башня - она направо, за углом. Ты побежишь туда, а как внутрь попадешь - давай наверх. Скорей наверх. Под самым небом, на верхушке черной башни, должна быть машина. Что там увидишь и кого встретишь - не ведаю, а машину непременно нужно сломать. На вот, держи…
        Волхв сунул Гриньше шканский меч, подобранный под горелым дубом, сам, оглядевшись, поднял трухлявую жердину. Ничего, более похожего на оружие, здесь и быть не могло - среди гнили и тлена.
        - Дяденька, - ляпнул вдруг Гриньша, - а почему же шканы башню в самом Завееве поставили?..
        - Над Завеевом-градом все ветра в узел связаны, потому и зовется так, - спокойно пояснил Волхв. - Отсюда все ветры веют. Потому и машина шканская здесь. Машина делает тучи, ветром их во все стороны разносит… Ну, готов? Тогда…
        Гриньша и глазом моргнуть не успел - трухлявая дверь вывалилась наружу от удара ноги, Волхв выскочил следом… метнулся влево, Гриньша оправился от замешательства и кинулся, как было ему велено - вправо. Позади, там, где за углом скрылся Волхв, послышались гортанные крики, топот, вой… Гриньша свернул, поднял глаза - и едва не сел от изумления. Черная башня была не просто велика - она оказалась чудовищно громадна. Когда говорят «башня высотой до небес» - так понятно, что высокая башня, но эта… Верхушки было не видать - сложенное из огромных бревен основание сменялось сквозной решеткой, уходящей в туман… дальше снова виднелась устремленная ввысь и постепенно сужающаяся решетчатая постройка, а выше - опять сырая мутная круговерть… за которой не виделась, а лишь едва угадывалась темным пятном верхушка. И - вихри. Там, в вышине, клочья тумана и тучи - кружились, сворачивались в спираль вокруг уплотнения оголовка башни, расползались в стороны, будто и впрямь расходились отсюда, чтобы накрыть мутным куполом весь мир…
        С трудом Гриньша заставил себя опустить глаза - у двери, кажущейся неестественно маленькой по сравнению с гигантским сооружением - стража. Два шкана. Едва Гриньша глянул на караульных, как и они его заметили. Один кинулся к парню, другой стоять остался у двери. Гриньша бросился навстречу черному воину, рукоять оружия в ладони враз стала влажной, скользкой и горячей. Кшан, набегая, уже заносил меч, когда Гриньша, в точности как учил дед, нырнул врагу под ноги, перекатился, подсекая. Шкан с воем рухнул, сбитый подножкой, его меч глубоко ушел во влажную почву, а Гриньша, не обращая внимания на боль в ушибленном колене, вскочил и кинулся к башне. Второй страж поджидал, пригнувшись, у самой двери и настороженно следил за набегающим парнишкой. Сердце гриньшино екнуло - настал самый опасный миг, впереди ждет второй шкан, а сзади, должно быть, уже встал с земли первый… Гриньша, набегая, замахнулся, враг поднял круглый щит, держа правую руку с мечом слегка на отлете - ждал удара, да не дождался. Гриньша, что было силы, прыгнул вправо с разбегу - шкан не уследил, потому что щитом загородил обзор себе, а
когда сообразил и начал разворачиваться - поздно было. Гриньша с размаху ударился о стену справа от шкана, присел и рубанул врага по ноге над коленом - а когда тот упал с воем - еще раз, сверху, метя под шлем. С хрустом раздалась под черным лезвием плоть, взлетел и оборвался крик, а Гриньша перепрыгнул через бьющееся в агонии тело и метнулся к двери. За спиной с глухим стуком врезался в дерево меч - первый шкан снова промазал. А мальчик был уже перед входом… Только б не заперта была… Нет! Не заперта! Гриньша врезался плечом, пихнул, и под скрип петель рухнул внутрь, во тьму… Перекатился и, подцепив ногой дверь, качнул ее обратно. Шкан, едва вырвав засевший клинок из стены, кинулся было в проем следом за пареньком, да сам налетел лбом на закрывающуюся дверь, тихо хрюкнул и рухнул навзничь. Гриньша с трудом поднялся. Казалось, все тело болит и ноет… встал над поверженным противником - тот зашевелился, приходя в чувство. Гриньша зажмурился и ударил мечом в открытое горло. Поднял глаза - по двору бежал Волхв, уже без плаща и без давешней палки. Следом неслась ватага шканов, а навстречу, наперерез - еще
трое. Налетели, окружили, сгрудились… сошлись черной толпой… и отступили, рассыпались. Между ними мелькнул силуэт в серой рубахе - в руках Волхв держал копье с черным бунчуком, а на земле неподвижно валялся шкан… или даже двое? Волхв крутанул копьем - сперва над головой, потом ниже, перехватывая руками. Один шкан зазевался, сбило его копье с ног, а Волхв вырвался из кольца, побежал… Черная свора - следом…
        Гриньша не стал приглядываться, повернулся и кинулся в башню… Влетел внутрь, замер на миг, озираясь… приметил лестницу, винтом уходящую вверх - кинулся к ней… Сперва ступени были массивные, целые колоды дубовые, потом сменились более хлипкими досками… Вдруг стало светло - Гриньша осознал, что это уже верхние этажи, не обшитые досками… Ступени, ступени… Ноги налились свинцом, переставлять их было мучительно, но Гриньша, пыхтя и обливаясь потом, поднимался - уже не бегом, едва-едва полз черепашьим шагом… Перед глазами - ступени, ступени, ступени… Черные, пропитанные влагой, скользкие… Уходят назад одна за другой… А на смену им наплывают новые… Вьется лестница, и нет ей конца - в самое небо ведет Гриньшу… Туда, где за тучами Ярило от мира скрыт… Тяжел ты, путь к небесам… Тяжело шагается, но меч бросать нельзя. С мечом этим в руке дед Прокша смерть встретил… А вокруг туман клубами ходит…
        Гриньша сперва и не понял, что случилось, а только ступени вдруг закончились - остановился, тяжело дыша… Мальчика качнуло вправо-влево, машинально ухватился за столб, что под руку подвернулся. Поглядел - лестница. Не винтовая, а обычная приставная лестница, две слеги и дощечки-ступени. Ведет к распахнутому люку в настиле над головой… Гриньша вздохнул, утер грязным рукавом испарину, да и полез…
        Лестница вела в люк. Гриньша заглянул - темно. Верхушка башни обшита досками, под ними - темень. Гриньша замер, приглядываясь. Неразумное дело - башкой в дыру влезть, если в дыре невесть что, да устал парень так, что и сил уж нет… Постепенно разобрал - комната, шагов десять в длину и ширину. Посреди на трехногой подставке стоит невесть какое диво - стекляшки тускло поблескивают, в черном блестящем шаре в самом центре крошечные сполохи пляшут, во все стороны трубки торчат… А из трубок - дым, что ли, валит… или не дым… словно серые змеи непрерывно ползут и ползут. И уходят в крышу? Нет. Нет вовсе крыши у комнаты, над странным местом этим черная туча висит - жирная, влажная… мягко шевелится, клубится, растекается в стороны, а в сторонах-то края тучи ветер подхватывает, да разносит, растаскивает… По углам комнаты тряпье грязное кучами, в центре шканская машина, над головой - туча, ветрами терзаемая… Вот и все, что осталось в мире, нет боле ничего. Нет черных воинов, нет земли, нет неба, нет Волхва даже. А есть машина, туча, ветер. И кривой меч в руке.
        Гриньша осторожно положил меч на пол перед глазами… цепляясь обеими руками, влез… встал на колени, снова ухватил оружие… Опираясь на меч, поднялся и шагнул к машине, обходя ее кругом - примеривался. Вот с этой стороны, вроде, трубки и загогулины потоньше, здесь ломать сподручнее. Занес меч над плечом, замер - и рубанул наискось. Что-то тенькнуло, хрустнуло под клинком. Ровный гул, исходящий из чрева машины, сменился визгом, пахнуло теплым вонючим духом в лицо. Гриньша, что было силы, ударил снова, и еще! И еще! Позади послышался вой, мальчик оглянулся - груда тряпок в углу поднялась, обрела очертания крошечного человечка. Показалось маленькое сморщенное личико, злобные глазки угольками горят. Шканский чародей! Гриньша отшатнулся, а маленький чародей сплел ладошки, визгнул не по-людски… Из его сведенных рук будто огнем полыхнуло, Гриньша успел, рухнул, как подкошенный - сзади, в машине, глухо бухнуло, над головой словно великан дунул - от раненной машины прянул порыв ветра, да такой, что вышибло стену, где колдунишка стоял. У Гриньши, на полу лежащего, только волосы шевельнуло… Изломанные доски,
щепа, тряпье и злой карлик - неровной россыпью разлетелись в стороны, а верхушка башни заходила ходуном, так трясло ее и шатало, когда машина вразнос пошла. Начали распадаться три оставшихся стены, ветры со всех сторон ворвались в не защищенную более комнату… Гриньша, припадая к полу, сполз на лестницу, скатился вниз… Тут же над головой веером разлетелись палки, доски да обломки машины. Парнишка на четвереньках подполз к винтовой лестнице и словно в омут нырнул… Позади выла и трещала, распадаясь на куски, верхушка башни… А еще выше, там, где раздвинулись серые клочья… Эх, даже слов-то не подберешь, чтоб описать сияющую голубизну… а над нею… какой свет… Мальчик закрыл глаза - не ослепнуть бы - и медленно пополз вниз, обеими руками вцепляясь в ступени, а те ходили ходуном и дрожали… И вся башня дрожала, как в ознобе.
        А когда Гриньша разлепил наконец-то веки и глянул вниз, увидел странное - весь мир желтым жидким сиянием залит, лужи горят, как расплавленное серебро… Роса на траве - пригоршни самоцветов… и разбегаются по усыпанной самоцветами траве черные фигурки шканов, а в центре, между ними, освещенный теплым сиянием, струящимся сверху - Волхв. То ли мечом машет, то ли столбом пламени, а с левой руки его срываются желтые огненные сполохи, бьют в шканов, бьют… А черные воют, катятся наземь… пытаются сбить пламя с одежды… но не могут… не могут… не могут погасить…
        Когда Гриньша вышел, щурясь, из мрака башни на залитый светом двор, Волхв в изодранной, запятнанной кровью рубахе лежал в изумрудной траве, запрокинув голову и широко разбросав руки - словно собирался охватить-обнять всю льющуюся из бездонной выси добрую голубизну, все тепло, всю слепящую яркость… Мальчик подошел, бросил черный меч и улегся рядом. Такая усталость враз накатила… и такой покой… Волхв покосился на Гриньшу… и снова уставился желтыми своими глазищами в невероятную синь. Остатки туч и клубы тумана, разрываемые ветрами в клочья, виднелись по всем сторонам горизонта, уползающие, умирающие, жалкие… А поверх мира - синь. Яркая, невероятная, невиданная.
        - Что, Гришенька, хорош ли этот мир без машины шканской?
        - Дивно хорош, князь-батюшка Вольга Всеславич.
        - А… догадался… ну да теперь уж все едино.
        - А что, батюшка, теперь конец шканам?
        - Нет, - тем же счастливым голосом ответил князь, - теперь они гориславову дружину добьют… если до сего часа не управились… А потом всем войском сюда двинут.
        - Сюда?! - Гриньша даже присел.
        Вольга не изменил позы - лежал по-прежнему, в бездонные просторы уставясь, будто хотел запомнить, удержать в глазах навеки.
        - Сюда, сынок. Восстановят башню, новую машину наладят. Отсюда ж ветры дуют, здесь шканам сподручно… Потому и княжий град на этом месте возведен - всегда Ярило в чистом небе, тучи здесь долго не стояли, дождей почти не бывало… Волхвам раздолье.
        - Княже, но если шканы сюда заявятся?..
        - Буду с ними биться, сколько Ярило поможет. А потом…
        - Что потом, княже?
        Волхв пожал плечами:
        - Потом не мой ответ уж будет. Пока машины шканской на башне нет - люди будут видеть небо. Смогут собраться для отпора вражинам… не смогут ли… Но пока я жив - люди будут видеть небо. Погляди вверх, Гришенька. Разве это мало - видеть небо?
        - Нет, князь-батюшка. Видеть небо - это не мало.
        Гриньша вздохнул и снова опустился на траву рядом с князем. Развалился привольно - точно так же… и раскинул руки.

 
Книги из этой электронной библиотеки, лучше всего читать через программы-читалки: ICE Book Reader, Book Reader, BookZ Reader. Для андроида Alreader, CoolReader. Библиотека построена на некоммерческой основе (без рекламы), благодаря энтузиазму библиотекаря. В случае технических проблем обращаться к