Юрий Никитин Уши в трубочку
        Зубы настежь - 2
        
        
        
        Библиотека Альдебаран OCR Sergius: [email protected] «Уши в трубочку»: Эксмо; Москва; 2003
                Аннотация
        
        Это очень серьезная книга, для продвинутых людей, имеющих высшее образование, а лучше - два-три. Также желательно знание основ строения Вселенной, квантовой физики и социального строя матриархата на островах Полинезии. Для более полного понимания рекомендуется получить хотя бы начальное представление об основах мирмекологии, чтобы отличить строение яйцекладов формика пиццеа от яйцекладов кампонотуса, что очень важно для понимания философии романа. Произведение рассчитано на сравнительно широкий круг образованных читателей.
        Юрий Никитин Уши в трубочку
        
        …а также Суанте, Багире, Nice и Мышке:-))
        Предисловие
        
        Почему нет моих интервью, почему не мелькаю по телевидению - ответил в FAQ на сайте, но для тех, у кого нет доступа к Инету, поясняю вкратце здесь. Давайте скажем честно, чего хитрить, все от Адама: от интервью никто не ждет откровений, кроме как скандальных подробностей, кто кого сгреб. Желательно еще, в какой камасутре. И когда некто типа академик роется, хрюкая от наслаждения, в личных письмах Пушкина, не фиг прикидываться, что исследует тайны творчества, эстет хренов! Слюнями истекает, выискивая постельные сцены. Вот облом бы несчастному вуайеристу, если бы в самом деле попадались только тайны творчества!
        Смешно участвовать в телешоу, но даже не только потому, что они для баранов, умные люди тоже иной раз смотрят краем глаза за ужином. Но козе понятно, что любой мыслитель по всем статьям проиграет бойкому ведущему или заурядному газетчику, который приглашен ведущим, чтобы обломать рога чересчур умным. Представьте себе Льва Толстого и ведущего (фамилию подставьте сами). Толстой трудно и тяжело мямлит, на ходу создавая головоломную истину, а ведущий с хорошо подвешенным языком за словом в карман не лезет, наготове приколы, шуточки, обкатанные хлесткие ответы - кто будет выглядеть умнее, лучше, ярче, увереннее, что так любит простой и даже очень простой электоратель?
        Они хотят, чтобы я выступил на их поле и сыграл по их правилам. Фиг вам, бойкие ребята. Сыграйте на моем поле, где все честнее, т.е. сядьте и напишите книгу, чтобы читающий мог просто смотреть на значки на бумаге и складывать из них слова, фразы. И чтоб не помогали в этом процессе ни широкая улыбка ведущего, ни его уверенный и поставленный имиджмейкерами голос, ни жесты, ни галстук, ни умение подмигивать в зал, где сидят отобранные и выучившие урок люди. В процессе, когда читающий остается один на один с книгой, ведущий телепередачу не оборвет вроде невзначай, не поставит подножку, а на умную, но трудную мысль не сумеет ответить готовой шуточкой, на что приглашенное в зал стадо с готовностью отвечает гоготом.
        Никого не обвиняю, но, когда вижу, как иного умного и местами даже мудрого человека бойкие ребята затаптывают пошлейшими шуточками и тупейшими вопросами, становится неловко за этого умного… польстившегося на возможность прокричать с экрана миллионам телезрителей истину. Сам, повторяю, на эту удочку не попадаюсь.
        Ладно, про жвачник объяснил, а теперь для тех, кто в танке, объясняю на пальцах, для доступности, значитца, как начинаются разговоры про интервью.
        Интервьюист:
        - Юрий Александрович, как хорошо, что я вас встретил вот так прямо в метро, а то по вашему телефону какой-то гад всякий раз на… словом, посылает.
        Ю.А.:
        - Считайте, что уже пришли.
        Интервьюист:
        - Мы решили дать вам возможность сказать интервью.
        - Эт ваше дело, что вы там решили. Извините, спешу.
        Интерьюист (обалдело):
        - Вы че? Не понимаете?.. Мы даем вам возможность сказать о себе, своих книгах широкой массе! Да вы знаете, какие имена и чины за нами бегают, умоляют сказать нам интервью? Какие бабки нам плотють, чтобы мы эти самые интервью?.. Как за нами на коленях ползают эти сраные писателя, только бы вползти на страницы наших газет, журналов, рассказать, какие они гениальные, как пишут, творят, значитца?.. А вы, извините, харю воротите?
        Ю.А.:
        - Книги, того, пишу.
        Интервьюист:
        - Ладно, меня к вам послали из газеты, вот и пришел, так что первый вопрос: считаете ли вы, что постмодернистская трехчленная конструкция сюжетизма испытала влияние гиперпанковского ундергедонизма в сочетании с общим влиянием Мирового разума через задний канал воздействия на человечество? Как это отображено в ваших книгах?
        Ю.А.:
        - Отображено. Читайте, узнаете.
        Интервьюист (отключая диктофон):
        - Скажу честно, книжки читать - глаза портить, да еще и лысина нечаянно нагрянет, а у меня пока с хэдэншолдерс за сорок у.е.б.у! К тому же в интервью сам себя покажу, мои вопросы круче ваших ответов, главный редактор меня заметит, оценит виртуозный стиль, жене и любовнице покажу свои виртуозные и умные вопросы, на высшую журналистскую премию выдвинусь, у меня кое-какие концы появились, все схвачено!
        Ю.Н.:
        - В моих книгах все сказано.
        Интервьюист (отключая):
        - Да когда их читать?.. Вы мне по-быстрому насвистите свою фугу, пока на эскалаторе едем… ах да, вы же не фуги, а книги… да один хрен, что-нить клубничное, а статью забацаю отпадную, улетную…
        Ю.А.:
        - В книгах есть. Прочтете, напишете.
        Интервьист (нервно включая, затем отключая снова):
        - Скажу по секрету, статьи надо… эта, буквами. Интервью проще: включил диктофон, и всего делов!.. Я вообще писать не умею, там закорючки какие-то… Кириллица, говорят. А так приду, брошу кассету машинистке, распечатает чин-чинарем! Я уже три премии по журналистике огреб, и никто не врубился, что буквов не знаю. Да и кому это надо в век цифровки? Вон на телевидении две трети неграмотных, и - ничего, такие бабки гребут! Теперь буковки вообще не нужны, все с картинками. Пиктограмки называются. Зато оцифрую - класс! Голос, как у генерала, сделаю, хотите?.. Или как у тенора, или с хрипотцой, как у Лебедя?.. Стойте, куды ж вы?.. Эх, ладно, вон за мной толпа писателей на коленях ползет, гады! Сперва покуражусь, а потом выберу, у кого изволить принять интервью.
        
        П.С. Не стал бы писать вот такое несколько раздраженное, но время от времени появляются «псевдоинтервью», как-то, к примеру, в
«Независимой газете» от 17 октября 2002-го ( ) или в
«Бумеранге» за декабрь 2002-го ( ). Авторы надергали из подобных этому предисловий отдельные фразы, состряпали из них
«интервью», а дыры заделали своим текстом, имитируя мою речь, отчего образовались перлы, где я сообщаю о своей жизни в Киеве (как же, раз я с Украины, то из Киева, ессно. А в Японии, кроме Токио, тоже нет городов) и прочие дурости.
        Информирую: если встретите интервью с Никитиным, знайте - подлог. Интервью я не даю, в отличие от того стада, которое, ну, сами понимаете:-)… Это мой собственный эксперимент над обществом. О его сути сами догадайтесь. Но это смотря чьи вы дети:-)
        
        Часть 1
        Глава 1
        
        Я шел домой с явным намерением дать соседу в рыло. Я живу в коммуналке, на двери шесть звонков, надо будет ткнуть в его кнопку, будто ошибся, а когда эта паскуда выползет, обрадуется, что я ошибся, есть повод поорать, тут же и вмажу со смаком… Да так, чтобы в стену влип. А потом еще пачку в хлебало, пока не ляжет… Ладно, лежачих не бью. Нет, все-таки попинаю, теперь все перешли на восточные календари, восточные гороскопы, компы восточной сборки, а у тамошних принято ногами лежачих, даже в спину или ниже пояса.
        Скажу в перепуганную харю, что довел меня, сволочь. Русские долго терпят, но больно бьют. Если ванную снова займет в мое время - убью. В туалете чтоб гасил свет, сволочь. Что набегут копейки - по фигу, но когда там свет вовсю, значит - занято. Час занято, два занято, усраться же можно…
        С Тверской свернул в свой Козицкий переулок, в Центре такие ужайшие проходы, что если растопыриться, как будто горы мускулов мешают прижать руки к бокам, то почти скребешь локтями пыль веков со стен, которые до тебя отирали спинами скучающие бояре в ожидании утра стрелецкой казни. Здесь переулки, как вскрытые мышиные норы, кривые, раздутые, будто изломанные ревматизмом суставы, я подумал о ревматизме и тут же вспомнил, что мама напоминает про бабушку, у той как раз эта беда с суставами, болеет, пора бы забрать к нам в Москву. Но сперва надо съездить туда, на Украину, привести в порядок ее домик. Он уже почти мой, бабуля завещала.
        Плечи передернулись, как будто с крыши меня окатили холодной водой. Привести в порядок старую избушку на окраине города в так называемом частном секторе! Ни воды, ни газа. Электричество подведено, и то счастье. Как управляться с таким наследством? С другой стороны, это все-таки деньги. Пусть в недвижимости. Можно реализовать за наличные. Пусть хлопот будет полон рот, пока домик приведешь в порядок, составишь все необходимые бумаги, а их понадобится вагон и маленькая тележка - всем чиновникам кормиться надо! - зато какая-то сумма останется, что совсем не лишнее при моих пустых, да еще и дырявых, карманах…
        Я потянул на себя дверь подъезда, мастодонт, а не дверь, на цыпочках и держась подальше от заплеванной стены с обгорелыми почтовыми ящиками начал подниматься по лестнице. Лифт, конечно же, стоит с открытыми дверьми. Я не стал искушать судьбу, раз в неделю кто-нибудь да застрянет, да так основательно, что аварийная бригада часа три-четыре мудохается, проклиная старинные конструкции…
        Я топал по старинной широкой лестнице на свой шестой этаж, когда сзади послышались шаги. Я скосил глаза, по широким ступенькам неспешно и с достоинством поднимается очень приличный господин. Мне он так и показался: приличный господин, хорошее воспитание, десять поколений камергеров… или камердинеров, как их там правильно, одет настолько тщательно, что просто я даже не знал, что можно так тщательно, это даже карикатура какая-то, сейчас даже депутаты стараются походить на диджеев!
        Правда, костюм его, как говорили в старину, знавал лучшие времена, но чувствуется, что за ним следят, чистят. В руках у господина толстая папка. Девять десятых ее толщины - обложка из крокодила или чего-то еще редкого, а внутри явно одна-единственная бумажка. Дань старине, ведь сейчас всю мировую классику литературы проще унести на одном сидюке, а документы даже замшелые деды научились перебрасывать по емэйлу.
        - Простите, - проговорил он вопросительно. - У меня к вам очень важное дело…
        - В самом деле? - спросил я с сомнением.
        - Очень, - ответил он очень серьезно.
        Я окинул его взглядом, господин не из моей квартиры, а соседей мы, как водится, не знаем, а когда встретимся на лестничной площадке или у лифта, то, как положено у русских, не здороваемся и вообще смотрим упорно мимо. Не потому, что сплошь такие хамы неумытые, а просто ни одного в такой огромной стране не обучили, что надо здороваться и спрашивать о погоде.
        - Здесь не решить? - спросил я.
        - Увы…
        Я с сожалением полез в карман за ключом. Мордобитие откладывается, а жаль, как будто конфетку прямо изо рта выхватили.
        Ключ без труда попал в разболтанную скважину. Дверь с противным скрипом отворилась.
        - Заходите, - сказал я и отступил, пропуская неожиданного гостя вперед.
        Квартира у нас из тех старинных, еще дореволюционных, в смысле - не доперестроечных, а дооктябрьских, еще при царях построенных, огромная, как ангар, шесть комнат, кухня - двадцать метров, есть еще и комнатка для прислуги, отдельный черный ход, по которому зеленщик и молочник приносят… приносили мясо, да и прислуга пользовалась только им, а сейчас там всю лестницу бомжи и наркоманы облюбовали под свои олимпийские игры.
        В коридоре, у единственного на всю квартиру телефона, в грязном полураспахнутом халате Марья Петровна громко рассказывает, как на нее вчера посмотрел в троллейбусе очень интересный мужчина, наверное, полковник, ну просто настоящий полковник, вот такие усы, а что живот, так где теперь мужчины без живота… С кухни несет смрадом, это армянин жарит свои национальные блюда, это я так называю, хотя просто кто-то забыл уменьшить газ, а соседи злорадно наблюдают, как все выкипело, а теперь обугливается…
        Господин, у которого ко мне важное дело, в прихожей остановился, не делая ни малейшего движения. Вообще-то под куполом цирка крутить двойное сальто без страховки менее опасное занятие, чем в наше время незнакомых людей пускать в квартиру, но этот господин внушает такое расположение, словно над ним поработали имиджмейкеры самого президента. И даже поношенный костюм располагает к себе больше, чем малиновый пиджак шоумена. К тому же в коммуналку ни один грабитель не рискнет войти, будучи в здравом уме.
        - Вот эта дверь, - сказал я. - Моя комната. Остальные - соседские. Это коммуналка, если вы еще не поняли по количеству звонков на двери.
        - Понял, - прошептал он с огромным уважением. - Это делает вам честь… Я бы не смог. На второй-третий день сошел бы с ума.
        - Дык я ж супермен, - ответил я с горькой иронией, - живу так уже который год.
        Он перешагнул порог и остановился, глаза сканируют более чем спартанское помещение с непонятным мне выражением. Я повел рукой, молча приглашая располагаться, выбор не так уж и велик: стул, табуретка и рассыпающийся диван, он же и кровать. Еще можно сесть на подоконник, по-старинному широк, как обеденный стол, там иногда сидят раскрепощенные девушки, скрестив или растопырив ноги на уровне моего лица.
        - Чай, кофе? - сказал я и, не давая ему раскрыть рот, добавил: - Вообще-то чая у меня сто лет не было. Но кофе неплохой…
        Он перевел взгляд на меня все с тем же непонятным выражением.
        - Вы предлагаете мне?
        - Да, - ответил я, - а что такого? Да вы садитесь, садитесь. Мне молоть на вашу долю?
        Он перевел взгляд на стол, где рядом с моей пишущей машинкой и разбросанными листами по-хозяйски устроилась закопченная джезва.
        В серых глазах неопределенного цвета мелькнуло непонятное мне смущение.
        - Боюсь, что вынужден отказаться. Для меня это была бы чересчур высокая честь, но вашему престижу - урон…
        Это что-то слишком мудро для меня. Я засыпал зерен в кофемолку, господин все еще изволит замереть в почтительной позе. Я указал на стулья, он снова поклонился, но продолжал стоять. Я сел, и он почтительно опустился. На самый край стула. Руки продолжают сжимать папку.
        Пока я молол, засыпал, следил, как коричневая поверхность начинает приподниматься, он молчал, наблюдал за моими движениями. И лишь когда я снял джезву, он сказал все так же почтительно:
        - Я уверен, этот волнующий момент войдет в историю. Летописцы будут пересказывать и переписывать, добавляя все новые подробности… как это всегда делается, но я… но мы…
        Я поинтересовался:
        - Вы не знаете, как молоть кофе?
        - О, мы знаем многое! Но будет записано, что вы мололи кофе собственноручно…
        - Это электрическая, - ответил я, - но у меня, помню, была и такая, где приходилось крутить ручку… А что в этом странного?
        - А что это делаете вы, сам Гакорд!
        - «Сам» - это звучит хорошо, - признал я, - но вот «Гакорд» - из другой оперы.
        Он спросил настороженно:
        - Что, и здесь есть уже опера? Как называется?
        Я сдвинул плечами.
        - Да просто спэйс. Спэйсопера. Правда, есть вроде бы и простые, обычные… всякие там лебединые озера, Онегины и Сусанины, но то все для археологов.
        - Спэйсопера, - повторил он задумчиво. - Как интересно… Похоже на остатки древних знаний… Позвольте представиться - мажордом его герцогского сиятельства Индельв Сто Сороковой. Это значит, ваше герцогское сиятельство, что мы, род Гемингов, вот уже сто сорок поколений служим при дворе вашего герцогского сиятельства!
        - Ага, - сказал я. Я дал приподнявшемуся кофе чуть отстояться, но не чересчур, люблю горячий, помешал, чтобы муть опустилась, выждал и разлил по чашкам. - Вам сколько сахара? Впрочем, вот сахарница. Добавляйте, как пишут в инструкциях, по вкусу.
        - Вы, вижу я, любите кофе?
        - Да, - ответил я. - Горячий, сладкий и в большой чашке. Завистники говорят, что потребляю кофе в неимоверных количествах, слишком много ему внимания, но… я в самом деле люблю кофе. И жареного кабанчика, кстати. Хоть никогда и не пробовал. Это, так сказать, мечта бунтующего иудея.
        Он тонко улыбнулся:
        - А гуся, обмазанного мокрой глиной и брошенного в костер?
        Я удивился:
        - И это знаете?
        - Мы многое о вас знаем, - ответил он. - Просто не было уверенности, что вы - это Вы, потому мы проследили путь примерно трех миллиардов особей на Земле. Правда, поколебало уверенность, когда попробовали сами гуся обмазать глиной и в костер… гм… но списали это на приколизм, недавно возникшее течение на этой планете, характерное для эпохи бегства от реальности.
        Я придвинул к нему чашку.
        - Горячий кофе помогает выбрать для бегства мир получше.
        - Спасибо, ваше сиятельство, - поблагодарил он. Тут же добавил поспешно: - Вижу ваше недоумение, даже недоверие… столь понятное в данном случае, перехожу к сути. Дело в том, что вы - единственный наследник герцогства Ургундия. Нам стоило немалых трудов разыскать вас, но сейчас я просто счастлив!
        Я размешал сахар, ибо, несмотря на бунтарские декларации, в самом деле, что бы ни говорили эстеты, люблю кофе крепкий и сладкий. Пальцы мои еще не вздрагивают, но в груди отозвалась щемящая струна, а над головой едва слышно протрубили боевые трубы.
        - Герцогства? - переспросил я.
        - Да, ваше сиятельство.
        - Это где же такое?.. Монако, Сан-Марино, Урюпинск, Сен-Жесия… Гм…
        Он мягко улыбнулся:
        - Не трудитесь, ваше сиятельство. Трудно вспомнить то, чего не знали. Это не на этой планете. Даже не в этой звездной системе.
        Мои ноги начали дрожать так сильно, что я поспешно опустился на стул. От кофе прет мощный возбуждающий запах, но мое сердце заколотилось как бешеное без всякого допинга. Зов боевой трубы раздался ближе и громче.
        - Ого, - сказал я. - Может быть, подробнее?
        - Это мой долг, - ответил он торжественно. - Я счастлив, что первым смогу о вашем великом наследии. И первым сообщаю о вашем великом предначертании… Кстати, у вас будет больше доверия, если примете вот это…
        Я взял из его руки небольшую карточку, подумал на визитку, но не визитка, такую же при мне как-то сунули в щель банкомата, а оттуда полезли жабьи шкурки.
        - И что с нею делать? - спросил я.
        - Пользоваться, - ответил он с улыбкой. - У вас неограниченный кредит. Во всяком случае, на этой планете нет столько товара, вы понимаете. Кстати, это не только карточка для получения денег…
        Он прервал плавную речь, насторожился, мгновенно превращаясь из серого нотариуса в нечто более профессионально опасное. Чашка с кофе, как я только что заметил, в левой руке, а правая метнулась к заднему карману.
        - Что стряслось? - спросил я глупо.
        - В коридоре опасность, - произнес он холодным голосом командира десантного батальона. - Лучше не двигайтесь.
        - Да что за…
        В дверь постучали. Я скривился, за этим стуком обычно следует ехидное напоминание, что газ на кухонной плите не загасил, что свет в ванной не выключил или что кастрюльку передвинул на чужую конфорку, но вроде бы сегодня еще безгрешен, так что любая опасность пока еще не опасность, разве что в коридоре увижу того армянина, но это опасность для него, сразу дам в зубы, а потом пачку в рыло, затем поносить на ботинках…
        Индельв прошипел:
        - Не открывайте!
        Однако я, повинуясь рефлексу, сказал одновременно с ним:
        - Войдите!
        Дверь робко приоткрылась. Вполглаза заглянула Марья Петровна, лицо умильное, просюсюкала, кося любопытным глазом на Индельва:
        - Володенька, у вас водой газ залило… Я прикрутила, но вы сами там посмотрите…
        Я помотал головой:
        - Спасибо, Марья Петровна, но у меня ничего нет на кухне.
        - Есть, - сказала она настойчиво. - Есть.
        - Да нет, - ответил я и осекся.
        Индельв уже не сидит, незаметно оказался в двух шагах сбоку. Стоит, как сказали бы знатоки, на линии огня. Руку вытащил из кармана, держит за спиной, я не вижу, что в ней, но по хребту пробежал холодок.
        - Вы все же посмотрите, - проворковала Марья Петровна. - Сейчас придет Родик, вы же знаете, какой хай поднимет…
        Я начал вставать из-за стола, Индельв сказал мне вдруг:
        - Да плюньте на такие мелочи! Я подтверждаю, вы на кухню не ходили. Разливайте кофе, запах отпадный!
        Я сделал два шага в сторону, там сахарница, Марья Петровна вдвинулась шире, голос стал совсем сладеньким:
        - Володенька, все-таки это ваша кастрюлька… Сходите же!
        - Не стоит, - угрюмо сказал Индельв.
        - Да ладно, - буркнул я, - всего-то делов. Щас вернусь…
        Индельв сказал властно:
        - Нет!
        В руке Марьи Петровны появился пистолет с широким дулом. Но почти сразу со стороны Индельва донеслось злобное шипение. Через комнату метнулось лиловое пламя. Марью Петровну охватило с ног до головы, словно полупрозрачная медуза облепила ее целиком. Рыхлое тело судорожно дернулось, вспыхнула одежда и тут же погасла, а пистолет в руке Марьи Петровны изрыгнул холодный узкий луч света, похожий на гиперболоидную нить.
        Индельв зарычал, костюм вспыхнул и осыпался серыми хлопьями пепла. Вместо знакомого мне мажордома с внешностью нотариуса возник крепкий коренастый человек в облегающем тело костюме, похожем на загерметизированный комбинезон высотного летчика. Пистолет в его руке удлинился до автомата с узким стволом.
        - Ага, - произнесла Марья Петровна злым голосом, - зерганин?
        - Зертуллин, - отрезал человек, совсем недавно бывший Индельвом. Струя холодного огня пропорола пространство и ударила в пышную грудь Марьи Петровны. - Умри!
        - Но не сейчас, - ответила она.
        Улыбка исчезла с ее полного рыхлого лица, я вдруг понял, что вся ее рыхлая туша - вовсе не туша, а тугие накачанные мышцы, что умеют принимать вид колышущегося жира. Индельв тоже понял, что-то переключил неуловимым движением большого пальца, струя огня стала яростнее, однако Марья Петровна молниеносным прыжком оказалась перед ним, на ее груди расплывалось красное пятно, словно море кипящей лавы, я успел понять, что это плавится хитиновый бронежилет.
        Я отступил еще и еще, пока не уперся дрожащим задом в стену. Они схватились врукопашную, хрип, сип, яростное прерывистое дыхание, могучие удары, от которых разлетались бы бетонные стены, однако Индельв и Марья Петровна лишь вздрагивали, снова и снова наносили страшные удары, наконец схватились и упали, продолжая сражаться. К моим ногам подкатился пистолет-автомат.
        Индельв вскрикнул:
        - Ваше Высочество, убейте ее…
        Марья Петровна проговорила с трудом:
        - Володенька, это я вас здесь защищала…
        Я держал их на прицеле, в нерешительности переводил ствол с одного на другого. Похоже, слова Марьи Петровны похожи на правду, но в коммуналке она так вжилась в роль, что я ее тихо ненавидел, в то время как Индельв выглядит вполне прилично, к тому же, будучи человеком воспитанным, каждого незнакомого человека считаю хорошим человеком, пока не докажет, что он такая же сволочь, как и все на свете…
        Держа оружие обеими руками, кто знает, что за отдача, я прицелился в его затылок. Индельв, как ощутил, простонал:
        - Они враги…
        Я вскрикнул:
        - Но они могли меня убить и раньше!
        - Они не были уверены, - ответил он хрипло. - Им надо было, чтобы мы вывели их на след… Убейте ее! И я поведу Ваше Высочество к вершинам власти!
        Я в нерешительности перевел ствол на Марью Петровну. Она проговорила умоляюще:
        - Я приставлена, чтобы охранять тебя…
        - Ни хрена себе, охрана, - возразил я. - Меня эти армяне чуть не задолбали!..
        - Это не армяне, - ответила она быстро, совсем не похоже на всегда заторможенную Марью Петровну. - Это нунги! Прикинулись армянами, потому что не могут избавиться от акцента и смуглого цвета кожи. Они пакостили вам, Ваше Величество, пытаясь спровоцировать, проверить на гунгность..
        - Че-че?
        - Это врожденное, - ответила она, - но упрятано так глубоко, что вы сами в своем врожденном благородстве о нем не догадываетесь… Убейте его, мы сейчас покинем эту планету и вернемся в ваш звездный мир!.. Вы не Светлость, вы - Величество!
        Голова закружилась, я в обалделости переводил ствол то на Индельва, то на Марью Петровну, сказал хрипло:
        - Вы оба лучше не двигайтесь, я ж нервный, подвержен стрессам и аллергии… Чапаев думать будет. И станьте ближе один к другому, чтобы я обоих держал под прицелом.
        Они медленно поднялись, встали рядом, Индельв даже сделал бочком осторожный шажок к Марьи Петровне вплотную, глаза его не отрывались от моего лица.
        - Ваше Высочество, - проговорил он, - но что бы вы ни думали… но придется выбирать, в кого выпустить пулю. Надо только поставить деление на красную черточку, это означает полное и окончательное…
        Я взглянул на Марью Петровну, она нехотя кивнула. Я скосил глаза, скоба неизвестного мне пистолета легко передвинулась на красную черточку.
        - Плохо вы знаете землян, - ответил я мрачно, - мы народ, способный находить выход из самых безвыходных ситуаций…
        Я кивнул Индельву на Марью Петровну, он понял, провел хитроумный удушающий захват. Она в последний момент страшно напрягла шею и вздула, как кобра, воротник, а я ринулся к дверям. Грохот выметнулся в коридор, толчок о входную дверь, лестничная площадка, лифт приглашающе распахнул двери, а вот хрен тебе, уже знаю, что это за лифт и в какую галактику вдруг закинет, будучи разоблаченным, пронесся кругами по лестнице вниз, прыгая через три ступени.
        На первом этаже пахнет травкой, марки блаженно развалились под стеной с почтовыми ящиками, полуголая девица, не обратили внимания даже на пистолет в моей руке. Я сунул его за пазуху, в куртке внутренние карманы могут спрятать гранатомет, на улице темень и холодный ветер, между домами пусто.
        Меня ослепил свет фар, по узкому ущелью между каменных громад неслась машина. Я отпрыгнул, прижался к стене, здесь в Центре между домами так не ездят, тесно, однако машина остановилась, оттуда крикнули:
        - Садись!
        - Какого… - вскрикнул я, но вспомнил, что сейчас из подъезда может выскочить победивший в схватке, а то и выпалит из своего чертового бластера прямо из окна, распахнул дверь и ввалился на сиденье рядом с водителем, тихим, смирным парнем в чистой, аккуратно выглаженной рубашке и даже с галстуком.
        Машина тут же рванула с места на бешеной скорости, вылетела пулей со двора, , пронеслась по Козицкому переулку в сторону Тверской. Там «кирпич», как назло, машина с двумя праздными гаишниками, но почему-то никто не обратил внимания, а когда мы проскочили еще дальше, милиционер, регулирующий возле Моссовета, взял под козырек. Все странно, вообще-то надо бы развернуться у кинотеатра «Россия», иначе нельзя, но эти как-то сумели, погнали не к Маяковке, а к Кремлю.
        - Давай к болоту, - произнес бесцветный голос за спиной.
        Я, как ужаленный, обернулся. В слабом свете рассмотрел на заднем сиденье двух крепких мужчин в небрежных позах профессионалов, оба в черных костюмах, при тщательно повязанных галстуках, рубашки от пана Труновского, белые платочки от Шваба.
        Я повторил тупо:
        - К болоту? А где в Москве болото?
        - Места знать надо, - ответил один наставительно. - Вдруг там Царевна-лягушка? Перецелуешь пару тысяч жаб, а потом вдруг…
        - Рыба начинает гнить с головы, - заметил второй, - а болото - с головастиков.
        - В смысле, - спросил первый, - со слишком умных?
        - Да, - подтвердил его сосед, - со слишком.
        Я спросил дрожащим голосом:
        - Что вы предпочитаете: классический балет или шоу «Окна»?
        Оба переглянулись, один произнес брезгливо:
        - Странный вопрос… Только дебилы смотрят шоу… А почему такой странный вопрос?
        - Да так, - ответил я. - Просто поинтересовался.
        Как известно, наши носят синие джинсы, короткорукавки с надписью «Make fak, no war», пьют пиво, сморкаются в рукав, а пальцы вытирают о волосы, из-за чего те всегда красиво блестят, в такой красивой укладке от Юдашкина, а гады носят хорошо пошитые костюмы, кожаные плащи, черные шляпы, а еще любят оперу, балет, французский коньяк и всегда безукоризненно выбриты. Я посматривал в зеркало заднего вида, не очень удобно, но уже видно, что оба крепкие и холодные, чистые арийцы, хотя бы один оказался негром, оставалась бы надежда, что замаскированный свой, а так слишком аристократы…
        Машина несется на огромной скорости, фонарные столбы слились в серую полоску с длинной яркой лентой света вверху, иногда мимо что-то вжикает, это мы впритирку обгоняем машины, идущие на скорости в двести-триста километров, вот такая у нас Окружная, затем меня прижало к двери, гравитация едва не расплющила в медузу.
        Глава 2
        
        Я вжался в сиденье, стараясь стать как можно мельче, микробистее, в голове рой мыслей, я торопливо старался загнать их в стойло, рассортировать хотя бы как-то. Даже начал загибать пальцы, надо же понять внезапно изменившийся мир, а также свое место в этой неразберихе. Без этого просто невозможно выжить, если не буду понимать, что со мной и что ждать впереди. А опыт… если не мой, то общечеловеческий, говорит, что в любой бессмыслице есть смысл, но он, увы, зрим не нами, что обидно. А если попытаться разобраться хотя бы в азах… Итак, жил я себе и жил, но однажды ко мне приходит… здесь три варианта: старый седой волшебник, измученный и израненный путник или просто странно выглядящий человек… Так, это мы прошли, дальше любой из них говорит: «Ты - избранный!», здесь без вариантов, это уже случилось, потом любой волшебник, путник или странный говорят: беги, а то эти гады уже близко… Все совпало, это я тоже прошел, гады пришли, мой таинственный незнакомец по имени Индельв то ли мертв, то ли все еще прикрывает мое отступление. Или же, напротив, ломает защиту Марьи Петровны, что прикрывает мое        Я осторожно потер пальцами виски. Дальше какой-то сбой, по смыслу дальше я должен бы встретить либо спутников по дальнейшим приключениям, иначе пойдет без диалогов, а это мучительно во всех смыслах, либо свою единственную любовь… Здесь пока рано ставить галочку на «Уплочено», меня пока что везут почти голого, я вдруг понял смысл высказывания, что без револьвера ковбой чувствует себя голым: всего минуту побыл с пистолетом в руке, ни разу не выстрелил, а каким крутым себя ощутил, как красиво бежал по лестнице, как нагло посмотрел на бомжующих парков и колхозную девицу, как безрассудно сунулся в машину… Правда, пистолет за пазухой, но как его достать, не получив пулю в затылок?
        - Ох и дуб же… - прошептал я.
        - Да еще и зеленый, - раздался голос сзади весело, его обладатель демонстрирует знание старых приколов.
        Я перевел дух, начал загибать пальцы на другой руке. Если мои умозаключения, несмотря на абсурдность, все же истинны и если каким-то чудом удастся уцелеть, то в дальнейшем пути меня должны будут учить убивать, убивать и убивать. Или колдовать. Нет, все-таки убивать, вид крови от удара мечом куда больше возбуждает, чем молния из пальцев, испепеляющая врага. А еще лучше - удар не мечом, а топором, чтобы кровищи без всяких парентлоков, мозги во все стороны, кишки наружу, вываливаются теплые парующие внутренности, хрипы и сованье задней ногой… Учить будет либо наставник, какой-нибудь мастер восточных единоборств… нет, эти клоуны достали, только самые тупые все еще с пиететом об этом сунь-хунь-в-чайстве, психически нормальные над этим цирком ржут, как брабантские кони. Лучше, если будут учить либо мелкие злодеи, либо все встречные. Кто чему может, я не гордый, как и Ницше: чтобы не умереть от жажды - пью из всех стаканов.
        Мои пальцы снова стиснули виски, надо успеть все понять, найти свое место, чтобы, как и водится, к середке путешествия стать либо круче наставника, либо круче некуда, но чую холодок беспокойства на загривке не зря: дополз ли уже до той серединки либо еще не дополз? От этого зависит многое: бить или быть битым. А я в глубине своей трусливой души еще тот общечеловек: люблю смотреть по жвачнику, как бьют и даже убивают других, но как-то не но себе, когда бьют меня, драгоценного…
        Окружная освещена ярко, да еще гигантские щиты реклам по обе стороны дороги, черное небо с редкими звездами почти исчезло, только сверкающие машины справа и слева, белые, как свечи, фонарные столбы, высокий бетонный бордюр, а когда на скорости съехали по дуге вниз, вскоре по обе стороны замелькало зеленое, изредка сменяясь короткими всплесками голубого. Несемся по загородному шоссе, по обе стороны лесополоса, дорога постепенно сужается, начала петлять, скорость пришлось сбросить до такой, что я замечал, когда мимо проносятся березняки, когда просто деревья, а впереди начала вырастать вообще темная чаща дремучего леса.
        Машина съехала на тропку, пошла уже совсем медленно, переваливаясь с боку на бок, как неторопливая утка. Деревья приблизились, на машину пала тень. Едем как в пещере, с обеих сторон толстые, как скалы, деревья, ветви переплелись, полностью перекрывая доступ к небу. Все молчали, а шофер, что так ни разу и не проронил ни слова, вообще старался не смотреть на меня, предназначенного на корм головастикам.
        Деревья уползали за спину все медленнее, наконец остановились. Оба профи выскочили в разные стороны, шофер ткнул мне в бок стволом пистолета:
        - Выходи, парень.
        В машине стало жарко, хотя кондишен работал, как реактивный самолет. Я вышел, пальцы обожгло о дверь, отступил в великом удивлении: раскалилась до вишневого цвета, с какой же скоростью мы шли, мать моя, умеют же отводить глаза службе дорожного движения.
        Из-за горизонта показался алый краешек. Солнце поднимается алое, умытое, отоспавшееся, свеженькое, облака над ним алеют, как пионерские галстуки, но как… как вся ночь, пусть и по-летнему короткая, уместилась в полчаса-час, это же совсем не наши штучки, за такое надо морду бить, это хуже, чем мужиков на верблюдах в пустыне высокоточными вакуумными бомбами…
        Оба профи ждали с пистолетами на изготовку. Один сразу же сунул мне руку за пазуху, выудил пистолет и отступил, весело скаля зубы. Я едва вылез, совсем раздавленный и упавший духом. Только что успел побывать герцогом, а Марья Петровна так и вовсе обратилась, как к Вашему Величеству, а теперь стану трупом.
        - Ну? - сказал я.
        - Что «ну»? - удивился один из профи.
        - Рассказывай, - велел я. - Кто ты, что ты… И этот, который любит балет. И что вам вообще было заказано, и почему так делаете?
        Профи довольно и раскатисто расхохотался. Зубы блестели крупные, белые, сверкающие, по таким хоть кувалдой, даже щербинки не будет. Он поправил рукой галстук, в другой пистолет, черное дуло смотрело мне прямо в лоб.
        - Меня зовут Ван, - представился он. - Не Иван, а Ван Тузель. Я кейджианец, а вот это - Ахмед Зминем, он хаурянин. Мы из галактической Лиги Черного Коллапса.
        Я кивнул, мог бы даже добавить, что оба не женаты и не собираются жениться, у таких всегда хватает веселых и роскошных подружек, тоже злодеек, конечно, оба работают на русскую мафию, куда ж без нее, а еще оба читают Экклезиаста в оригинале.
        - И че вам надо? - спросил я.
        Ван Тузель принялся рассказывать… Рассказывал он долго, обстоятельно, с деталями и уводящими в сторону подробностями, все это пролетало мимо моих ушей, я сжимался в комок. Внутри холодело и превращалось в лед, а потом и вовсе трескалось, все напрасно, у меня нет ни малейшей надежды, ну какой дурень явится в эту часть леса, хоть случайно, хоть с целью спасения моей светлости и моего величества, это было бы слишком, как бы долго Ван Тузель ни рассказывал, все равно помощи не будет, надо как-то самому, хоть за гадюку хвататься, не тонуть же…
        Я собрался с силами, мы ж земляне, что значит - народ хитрый, мелкий и злобный на трюки, прервал с самой простодушной харей лица:
        - Но вас, как я понял, никто не ждет?
        Ван Тузель удивился:
        - Ты чего так решил?
        - Да кто за вас пойдет с такими рожами?
        Ван Тузель обиделся, кивнул Ахмеду:
        - Покажи ему фотографию своей любимой, а то не поверит.
        Ахмед побледнел, затряс головой:
        - Нет.
        - Да покажи!
        - Не стану, - ответил Ахмед твердо. - Я не такой дурак.
        Тузель засмеялся:
        - Ты что, в приметы веришь?
        - В приметы не верю, - огрызнулся Ахмед, - но еще никто, показавший фотографию своей любимой, не вернулся с задания. Такие вообще не доживают до конца задания! Никто и никогда!
        - А Кугель дель Рей? - спросил Тузель коварно.
        - Кугель был командиром отряда и единственным исполнителем, - отрезал Ахмед. - Он мог себе это позволить, хотя и он страшно рисковал!.. Но я этого делать не стану.
        Тузель засмеялся громче:
        - Ахмед, вот уж не думал, что ты такой трус! А кто, как не ты, командир отряда? Кто, как не ты, главный? Единственный исполнитель? К тому же ты - бессмертный и неуязвимый!
        Ахмед посмотрел на него исподлобья, заколебался. Тузель смотрел с насмешкой. Смуглое лицо Ахмеда потемнело от прилива крови, а может, покраснел от стыда.
        - Хорошо, - ответил он неожиданно, - но покажешь и ты!
        Тузель поколебался самое короткое мгновение, в глазах промелькнуло нечто непонятное, но выпрямился и сказал мужественным голосом:
        - Да.
        - На счет раз… два… три!
        Оба рывком расстегнули комбинезоны, дрожащие пальцы дернули молнии на левой стороне груди. Одновременно блеснули глянцевые поверхности фотографий. Оба показывали друг другу, потом повернули лицевыми сторонами в мою сторону.
        - Вот, - проговорил Тузель с вызовом. - Моя невеста. Я не боюсь ее показать…
        Ахмед прервал:
        - А вот моя! Я тоже не боюсь…
        - И даже скажешь, - вставил Тузель, - какие у тебя с нею планы на будущее?
        Ахмед смертельно побледнел, в глазах страх загнанного в тупик зверя, губы задрожали, однако он выговорил с трудом:
        - Мы с нею поженимся… сразу же… как я вернусь с этого задания…
        На его лице проступила обреченность. В торжественной тишине заиграл невидимый симфонический оркестр, медленно и печально, даже скорбно, но с понятным наслаждением, я замер, превратившись в слух, где-то выводит мелодию незримый трубач, печально плачут скрипки, высоко-высоко в синем небе красиво исполняют лебеди, последний троллейбус, последний троллейбус…
        Раздался выстрел. Ахмед дернулся, прогнулся спиной, словно за шиворот сунули ледышку, взмахнул обеими руками, пытаясь взлететь, но оружия не выпустил. Горящие ненавистью глаза отыскали меня, я видел, как он поворачивает пистолет в мою сторону, но я стою, как дурак, как русский в фильмах и баймах юсовского производства.
        Тузель мгновенно развернулся и трижды выстрелил напарнику в грудь. Ахмед захрипел, задергался, лицо исказило в жуткой отвратительной гримасе. Он все еще пытался поймать меня на мушку, однако прогремели еще два выстрела. Ахмед захрипел в ярости, руку с пистолетом подбросило, он выстрелил… Тузель захрипел и, выронив пистолет, схватился за грудь. Между пальцами хлещут тугие красные струи, я понял, что все-таки парентлоком и не пахнет, это хорошо, крови пусть много, оглянулся, выискивая, куда отступить.
        Оба рухнули одновременно, но Тузель с чистым просветленным лицом, а его напарник - с жутким оскалом, с перекошенной в нечеловеческой злобе рожей, отвратительной, мерзкой и ужасной. Из широких дыр в его груди наконец-то брызнули тугие красные струи.
        Тузель прохрипел:
        - Я… на вашей стороне… Ваше Величество… Скажите Ургану Молибскому, я отдаю долг…
        Я подобрал их пистолеты, один сунул за пояс, другой держал в руке. Тузель смотрел на меня с напряжением, я сказал сочувствующе:
        - Все передам.
        - Да здравствует…
        Голос прервался, изо рта хлынула кровь. Он дернулся и застыл.
        - Да, - ответил я негромко, - да здравствует. И пусть славится. И все такое…
        Послышался треск кустов, словно несся наскипидаренный мамонт. Я выхватил и второй пистолет, листва распахнулась, на поляну выскочила юная женщина в облегающем фигуру комбинезоне. В руках автомат, по ветру стелются длинные красные волосы, она задыхалась от стремительного бега, щеки раскраснелись, как вторая алая заря.
        - А, граф! - вскрикнула она. - Вы все олрайт?
        - Да, - ответил я, - все правой. А вы зерг или норг?
        Она в удивлении разинула хорошенький ротик.
        - Что у вас за фантазии?.. Конечно же, я - торкесса! Разве по мне не видно?
        Я кивнул, что да, видно, еще как видно, язык сперва прилип к гортани, а потом и вовсе встал колом. Изумительную фигуру торкессы облегает комбинезон словно из настолько тонкой эластичной ткани, что его как бы и нет вовсе. Воротник красиво поднят, оттеняя прекрасную лебединую шею, а спереди расстегнут до пояса, где поблескивает драгоценными камешками узкий ремень с кобурой бластера. Под комбинезоном никакого белья, я задохнулся от нежнейшей снежной белизны ее кожи.
        Обе половинки комбинезона оттопырены снежно-белыми холмиками, распирая в стороны, еще чуть - и в меня нацелились бы алые соски, наверняка нежно-алые, вот-вот соскользнут, открывая эти сокровища…
        Я судорожно вздохнул, она с удивлением смотрела в мое внезапно вспыхнувшее лицо.
        - Что с вами?
        - Да так, - прохрипел я, не брякнуть же, что раз уж она меня вроде бы спасла, то ей предстоит под занавес отдаться мне, это неизбежно, как движение звезд, - что-то в горло попало… И в глаз… и в сердце…
        Она сказала с нетерпением:
        - Граф, у нас не так много времени, как вам кажется. Возвращайтесь в машину.
        Я судорожно обернулся.
        - Там был водитель!
        Она отмахнулась.
        - Уже нет.
        - А… где?
        - Там, в траве. Как выпал, так и лежит. Поторопитесь, граф!
        Уже третий раз назвала меня графом, это, конечно, поменьше, чем герцог и тем более мое величество, но лучше живой граф, чем мертвый король, я поторопился к машине, спросил только:
        - А вы?
        - Сяду за руль, конечно.
        - Женщина за рулем, - сказал я, но промолчал и про обезьяну с гранатой, и про звезду в небе, и про корову в перьях, и даже про Леночку в бигудях. - Да-да, женщина за рулем!..
        - Что вы хотите сказать?
        - Что женщина за рулем - это экстрим из экстримов!
        Нам пришлось быстро стащить с водительского сиденья молчаливого шофера, пуля пробила голову навылет, но сгустки запекшейся крови намертво запечатали… хорошее слово
«намертво»!… запечатали оба отверстия, на сиденье чисто, водитель задом отполировал до блеска. Торкесса торопливо села за руль, умело включила зажигание, я смотрел с опаской, но она грамотно выжимала нужные педали, переключала скорость, мы выехали из леса на приличной скорости, машину немилосердно потряхивало.
        - Выдержит, - сообщила она в ответ на мой опасливый взгляд. - В ней есть кое-какие изменения.
        - Ого, машина Джеймса Бонда, - сказал я понимающе. - Тогда мы на коне… А торкесса - это что? Имя или звание? Чин или специальность?.. Кличка, ник, псевдоним, обзывуха, дразнилка?..
        Она покосилась на меня сердито, как птица из гнезда.
        - Вы в самом деле не знаете?
        - Как Бог свят, - сказал я и добавил: - И как я - сама непорочность…
        Она проговорила с отвращением:
        - Знала бы, что меня отправляют на такую дикую планету, да ни за что бы… Торкесса - это титул!
        - Ого, - сказал я. - А это выше или ниже ефрейтора?
        Ее глаза вдруг округлились, машина резко вильнула, пошла быстрее, стремительно обгоняя другие. Мы вырвались на Окружную, там торкесса быстро пробилась в левый ряд. Неслись на предельной скорости, сигналили фарами тем, что впереди, те видели в зеркальце заднего вида, что догоняет женщина, с испугу шарахались в правый ряд, пугая автомобилистов.
        - Что, - спросил я понимающе, - погоня?
        - Да, - ответила она зло. - Что за планета…
        - Погоня, - пояснил я, - погоня, погоня в крови… Догонишь - не догонишь, зато согреешься.
        Она сказала торопливо:
        - Догонят! У них машины мощнее.
        - Еще бы, - согласился я. - Как же иначе? На всякого Джеймса Бонда найдется этот… который с винтом. Тогда надо трюкачить, вести машину… по-земному. Вы слишком прилично ведете, торкесса. Кстати, имя у вас есть?
        - Лилея.
        - Лилея, - повторил я, - где-то уже слышал. Неважно, в женском имени должно быть побольше гласных, что-то вроде Аэлита, Гианэя, Меланома или там Медея… Лилея, у нас за нарушения правил не убивают, вы не знали?
        - Нет, - огрызнулась она. - То-то эти сволочи ни с чем не считаются!
        Окружная простиралась прямая, как луч лазера. Мы неслись не просто на бешеной скорости, а на хрен знает какой, придорожные столбы мелькают, как лапы белок в колесе. Торкесса вертела яростно баранку то вправо, то влево, время от времени с силой нажимала на тормоз, это для динамики, я все понимал и не вмешивался, тем более что автомобиль все равно несется строго прямо, не притормаживая, не дергаясь, как конь под неумелым всадником.
        Мы красиво обгоняли машины, играя в шахматку, в зеркальце заднего вида я видел, как позади сталкивались, взрывались, красиво выбрасывая столбы огня, явно все до одного замаскированные бензовозы, по воздуху летят искореженные куски железа, сиденья, колеса, хромированные диски, оторванные руки, ноги, головы, магнитолы. Мы уходили на такой скорости, что вдогонку разве что пару раз пахнуло бензиновым теплом, да еще я ощутил приятный запах горелой резины.
        - Переходи в крайний правый ряд! - крикнул я.
        - Зачем?
        - Там поворот на Волоколамку!
        Она послушно начала перестраиваться, нам боязливо уступали дорогу даже могучие МАЗы и КамАЗы, ибо женщина за рулем - это шахид на задании. На крайнюю полосу успели как раз вовремя, чтобы уйти на поворот. Машина хорошо держится колесами за асфальт, на скорости сто восемьдесят любой съезд с Окружной кажется слишком крутым. На Волоколамке тоже перестроились в левый крайний, гнали до тех пор, пока далеко впереди не вспыхнул красный огонек светофора.
        Я ощутил, как она начала притормаживать, вскрикнул в негодовании:
        - Разве мы не джигиты?
        Она покосилась, фыркнула, но вдавила педаль газа. Обгоняя машины, мы пронеслись, как снаряд, и успели проскочить перед лавиной автомобилей, у которых при виде нас задрожали тормоза и подкрылки. Я успел увидеть в зеркальце заднего вида, что там началось броуновское движение, а потом в хаотичный поток врезались две дорогие машины, наивные пытались проскочить вслед за нами…
        Торкесса вцепилась в руль, серьезная, с закушенной губой, глаза как блюдца. Мимо проносятся столбы, по колесам иногда чиркает бордюрный камень. На следующем перекрестке, где мы снова проджигитили, за спиной опять грохот, лязг, взрывы, взлетели огненные столбы и даже огненные грибы. Подобные ядерным взрывам, они вырастали и дальше, дальше, дальше по всему нашему пути. Перепуганные автомобилисты налетали друг на друга, их машины взметывало, как горящие листья, уже в воздухе сталкиваются, взрываются и горят так, словно каждая являлась бензовозом для стратегического бомбардировщика.
        Оглянувшись, я увидел, как сзади хорошо расшибаются и горят мощные машины с шестиконечными звездами на дверцах, крепкие мужички в темной форме вылетают через лобовые стекла, кувыркаются, но ни один не уронил шляпу с лихо загнутыми полями, и тут же, присев на корточки и крепко-крепко держа пистолет обеими руками, начинают палить нам вдогонку.
        - Не останавливайся! - прокричал я. - Ни хрена, это все маскировка!
        - Но это же власть, мы обязаны…
        - Ни хрена, - повторил я зло, - это они размечтались, что вот прям щас в позу пьющего оленя! Сперва у себя чернокожих негров афро-американского происхождения пусть поставят! Ишь, богобоязненный народ нашли… Дави, дави!
        Впереди на перекрестке торопливо перегораживали улицу полицейскими машинами с теми же проклятыми шестиконечными звездами. Торкесса по моему воплю вдавила педаль газа до отказа, авто взревел и почти взлетел в воздух. Широкошляпый народ широкозадо бросился врассыпную. Последовал страшный скрежещущий удар, нас сильно тряхнуло, мы взлетели в воздух. Я видел бледное от ужаса лицо торкессы, она сжимала баранку и бешено вертела ее из стороны в сторону, хотя мы летели по воздуху.
        Удар колесами об асфальтовое покрытие, я прикусил язык, в глазах от боли стало лиловым.
        - Что теперь?
        Сквозь лиловую тьму в глазах я прохрипел, едва двигая прикушенным языком:
        - Гони… до ближайшего перекрестка… Потом плюй на правила, сверни и гони проходными дворами.
        - А что это?
        Лиловость рассеялась, я старался как можно быстрее сообразить, кто я и в какой роли. Если во вспомогательной, то все равно рано или поздно прибьют, а если повезло оказаться в главной, то… в главной знаю, как себя вести, уже тысячи раз и машины гонял по Формуле-1, и мрачные водосточные сооружения очищал с BFG в мускулистых руках, и русских свиней мочил в джунглях Вьетнама, в Питере и на всех секретных базах, это совсем легко, так что сейчас от меня требуется только наглая морда и выпяченная челюсть, да еще надо постоянно помнить, что я не интеллигентик какой-то сраный, такие не выживают, а крутой мэн, настоящий мачо, который сперва стреляет, а потом задает квешэны…
        Я сказал тем же деревянным, быстро распухающим языком:
        - Лезь на мое место. Я сяду за руль.
        Она спросила быстро:
        - А ты можешь водить машину?
        - Могу же водить самолет? - спросил я. Подумав, добавил: - Как и вертолет, катер, крылатую ракету… Уверен, что и звездолет - раз плюнуть и растереть задней ногой.
        - Какой… задней?
        - Да любой, - ответил я лихо. - Одной из.
        Она колебалась, машина несется на большой скорости, мы продолжаем обгонять законопослушных, я начал перелезать на ее место, торкесса до последнего момента не выпускала руль, хотя я уже взялся одной рукой, а другой помогал ей перебраться на мое место. Дело трудное, это такой экстрим, что копулироваться в таком положении проще, чем мягко и не сбавляя скорости передать руль и педали. Ее тело оказалось упругим и жарким, мое тоже стало совсем огненным и упругим, хоть и не все, Творец ведь дал крови мужчинам сами знаете сколько, мы сопели, часто дышали, из обгоняемых нами машин одобрительно кричали и показывали мне большой палец кверху.
        В какое-то время ее длинная красивая нога торчала из открытого окна, в соседних машинах едва с ума не посходили, пытаясь рассмотреть, как мы это проделываем, таким образом они создали нам щит, через который не пробиться никаким преследователям, а когда наконец со вздохами облегчения, часто дыша, вспотевшие, мы расцепились, я уже сидел за рулем, а торкесса в изнеможении откинулась на соседнем сиденье.
        - Как вы могли… - прошептала она с негодованием, - как вы могли… Я девственница!
        - Все исправимо, - ответил я бодро и бросил машину в крутой поворот, едва-едва проскочив перед капотом огромного грузовика.
        Справа и слева выросли дома, мы ворвались во двор жилого дома, я направил напрямик, там детская площадка и место для выгула собак, на площадке ребенок копается в песочке, а на отведенном для собак жалком пятачке весело гонятся друг за другом две шавки и один веселый боксерчик.
        Торкесса вскрикнула, когда я резко крутнул руль.
        - Там же ребенок!
        - А там собаки, - огрызнулся я. - Тебе кого жальче?
        Ребенок поднял голову навстречу мчащемуся на него автомобилю, встал и улыбнулся нам беззубым ртом. В одной руке синее ведерко с цветочками, в другой - совочек. Я не сбавил скорости, ибо мы - на стороне Добра, до сих пор никого из случайных прохожих не задавили, даже не стукнули, так что и ребенок уцелеет: то ли в последний момент упадет в сторону, то ли нас занесет на повороте, то ли мы проедем над ним, у нас высокий клиренс…
        Машину тряхнуло. В зеркало заднего вида я успел увидеть красный раздавленный комок в широкой красной луже. Ладно, их шесть миллиардов, одним больше, другим меньше, сейчас счет идет на миллионы человеческих жизней, сейчас все - солдаты, и не фига обращать внимание на всяких там по дороге, мелкие накладки бывают даже в самых благородных делах. Как, к примеру, досадная неприятность стряслась с построением коммунизма в отдельно взятой стране, или вот Ирак раздрызднули, не глядя на слезинки ни в чем не повинных ребенков… Понятно, что теперь построим сразу везде и сразу как только.
        - Что ты делаешь? - спросила она с ужасом.
        - Твои взгляды устарели, - ответил я сухо.
        - Насчет чего?
        - Насчет слезинки невинного ребенка. Держись крепче, ду… торкесса!
        На выезде с площадки с разгону сбили карусель, расписной домик и детские качели. Мужики, что сидели там с кружками пива, разбежались с несвойственной трем медведям прытью. Машину тряхнуло, снизу заскрежетало.
        Глава 3
        
        Я круто вывернул руль, между домами проскочили на двух колесах. На тротуаре сшибли столик летнего кафе, чиркнули крышей по проводам высокого напряжения, проскочили через павильончик летнего кафе, сшибая столики и легкие стулья. Праздничный народ врассыпную, на ветровое стекло плеснули тонконогие фужеры с разноцветными коктейлями и, что намного хуже, полетели жирные пирожные.
        - Святой космос! - прокричала она в страхе. - Стекло залепило!
        - Это новый вид услуг, - успокоил я.
        - Какой?
        - Пицца в автомобиль! Со всей дури в лобовое стекло. Она оглянулась.
        - Так мы ж не заплатили?
        - Ничего, - пообещал я зловеще, - я должок ему верну кому-нибудь другому. За мной не заржавеет!
        - Остановись, - закричала она отчаянно, - ничего не видно, мы сейчас ударимся в стену!
        - Дура, все очистится.
        - Как?
        - Еще ни одной водоразборной колонки не сбили, - напомнил я. - В этом районе.
        Хрясь, машину тряхнуло, сильная струя воды ударила в машину, смыла с ветрового стекла остатки пирожных, омыло лучше, чем в любой платной мойке, мы понеслись вдоль стены, сгоняя кричащих прохожих на проезжую часть улицы.
        - А сейчас куда гонишь?
        - На холмы! - крикнул я. - На любую дорогу, где можно бы подпрыгивать с машиной…
        - Зачем?
        - Чтобы крышей чиркнуло по проводам, - объяснил я.
        - Зачем?
        - Не знаю! - крикнул я затравленно. - Просто знаю, что без этого хрен что получится. Это обязательно, как и сбивание столиков летнего кафе, тележки с мороженщиком и пустых картонных ящиков!
        Холмы отыскались на пересечении улиц Кириченко и Джугании. По крыше чиркнуло дважды, и решил, что этого хватит, торкесса вскрикивала и хваталась обеими руками за все, за что удавалось ухватиться. Высокая грудь красиво подпрыгивала, а потом долго колыхалась, и девять десятых бешеной погони я косился на это колыхание, у меня самого все колыхалось в сердце, хотя в остальном я тверд, как убежденный виагровец.
        Впереди показался огромный базар, я выругался в бессилии: опять указание Лужкова о переносе местные власти проигнорировали, я рассчитывал на пустыню с одиноким слоном, а здесь…
        - Крепче держись! - прокричал я.
        - Зачем…
        Народ с криками ринулся в стороны. Мы неслись, как на бронетранспортере, сбивая палатки, сметая лотки, пугая верблюдов. Один плюнул в меня, но промахнулся и попал в лобовое стекло машины, что отважно ринулась за нами. Я успел увидеть в зеркало, что липкая зеленая слюна залепила все лобовое стекло, тут же донесся страшный треск сминаемого металла, звон бьющегося стекла. Нас догнала волна огня, дыма и жара, будто за спиной снова взорвался бензовоз.
        Когда удалось проскочить весь базар, сразу три машины пытались взять в клещи: две легковые по бокам и страшный грузовик за спиной. Мы мчались, бодаясь боками, от Волоколамки до Мытищ, и, как водится, ни одной машины ни по встречной полосе, ни по нашей. Въехали на мост, там все и решилось. Словом, все три, проломив ограду, нырнули вниз, а мы вылетели на Воздвиженку, ухитрившись нарушить абсолютно все сто сорок правил дорожного движения.
        Впереди выросло старинное красивое здание, но перед ним впритирку сотни дорогих автомобилей, без малейшего просвета дальше, дальше, палец не просунуть, еще могу себе представить, как ставят машины, но как вылезают, разве что через люки в крышах, гнал дальше, торкесса спросила слабым голосом:
        - А ты знаешь, какое здание нам нужно?
        - Пока нет.
        - Но как же…
        - Увидим, - пообещал я. - Мы все увидим, детка!
        - Не смейте называть меня деткой! - вскрикнула она. - Я торкесса!
        - А я…
        Тормоз, рывок, левый поворот, я бросил машину к огромному массивному зданию старинной кладки. Такие же, впрочем, справа и слева, но перед этим - абсолютно нет автомобилей, что и есть зловещий и одновременно обнадеживающий признак. Не только в самом Центре, но даже в пределах Садового кольца через какие только муки и унижения приходится пройти, чтобы отыскать пятачок для парковки, но в по до бн ых случаях всегда находится свободное место для парковки , даже если здесь не только самый что ни есть центр мегаполиса, Старого Города, куда въезд вообще запрещен, да еще по случаю инаугурации президента, а хоть секретная база дружественных нам американо-китайцев.
        На скорости в сто девяносто подлетели к бровке, машина, взвизгнув тормозами, остановилась. Все четыре дверки с щелчком оттопырились, как надкрылья жука. Торкесса пыталась отстегнуть ремень и не могла ватными руками. Глаза ее были ошалелые, на меня смотрела с испугом.
        - Куда теперь? - спросила она слабым голосом.
        - Женщина, не спрашивай, - ответил я строго, потому что сам не знал. - Спинной мозг подскажет. Отстегни ремень и… вперед, Фатима!
        Она остановилась в изумлении:
        - Откуда ты знаешь одно из моих имен?
        - Я их все знаю, - ответил я бодро. - Не отставай, тонконогая!.. Оружие оставь.
        - Но…
        - Я знаю, что я делаю, - заверил я веско.
        Я вышел, захлопнул дверцу, чувство надвигающейся опасности заставило резко обернуться. Я успел увидеть стремительно надвигающееся тупорылое стальное чудовище, огромные колеса в мой рост, далеко вверху за стеклом перекошенное в страхе лицо, взвизгнули тормоза, страшный удар сбил меня с ног, неимоверная тяжесть расплющила, вмяла, размазала по земле, я остался вмятый в асфальт. Сквозь грохот крови в ушах услышал топот ее каблучков, торкесса наконец выбралась, обогнула машину с другой стороны и бежала ко мне с развевающимися волосами и божественным испугом в глазах.
        - Ты все о’кей? - закричала она издали.
        Я не смог ответить, она подбежала, упала рядом на колени, ее глаза смотрят с такой надеждой, что я прохрипел размозженным горлом, нельзя перед красивой женщиной выглядеть раздавленным:
        - Все о’кей… и даже йес.
        Она посмотрела странно, я вспомнил, что «йес» кричат в другом случае, совсем в другом, эдак заподозрит во мне перверсиста новой формации, да ладно, сейчас они да негры более равноправны, чем другие, я с трудом поднялся, она тут же вскочила на ноги, на щеках румянец, с той стороны доносится неясный гул.
        - В здание, - велел я хриплым голосом.
        Дверь тяжелая, массивная, как плита из египетской гробницы, подалась очень уж нехотя под моим напором, так выполняет приказы дембель за неделю до приказа. Мы ввалились в просторный мрачный холл, всюду старинное и чопорное убранство, пахнет викторианской Англией и мамелюками. На стенах крупные портреты в тяжелых рамах из темного дерева. Ряд толстых колонн, украшенных барельефами, под дальней стеной вверх ведут покрытые ковром зловеще красного цвета ступени. Из стен торчат массивные, но с большим вкусом смануфактуренные светильники, прекрасная имитация старины, даже огонь колышется почти настоящий, по стене трехмерные тени, явно поддерживается и антиальястинг.
        - Теперь куда? - спросила она испуганно.
        - Наверх, - ответил я, а что еще мог ответить, - бегом.
        Она бежала по ступенькам грациозно, я засмотрелся на ее красиво подпрыгивающую грудь, это же надо так гармонично, так сногсшибательно. Обычно красиво - это когда бегут вниз или хотя бы по ровной, а она ухитрялась бежать красиво вверх, даже не представляю, как ее сиськи будут подпрыгивать, когда по этим же ступенькам вниз…
        На третьем этаже мы выбежали на середину холла, я ощутил себя одиноким и беззащитным в таком огромном пустом помещении, вдруг сверху прогремел страшный обрекающий голос:
        - Стоять!.. Вы пришли!
        Я остановился, держа за руку торкессу. Наверху с пулеметом в руках массивный человек в черном, с прекрасно подобранным галстуком, в черной шляпе… нет, даже не в шляпе, это цилиндр, что означает более высокую ступень в иерархии. Он саркастически улыбался, ствол автомата смотрит в нашу сторону, человек же произнес:
        - Ну что же, принц Галактики, вы пришли туда, куда мы вас позвали!.. Как просто манипулировать примитивными существами!
        Я сказал торкессе тихо:
        - Бежишь по моему сигналу… Эй, парень, ты не учел одну простую вещь!
        Он спросил настороженно:
        - Какую?
        - Ты не учел, - сказал я раздельно и подпустил в свой голос триумфа, - того, кто подошел к тебе сзади… Бей!
        Он в испуге подпрыгнул, развернулся и тут же нажал на спусковую скобу. Пулемет затрясло, стальной поток пуль крошил бетонную стену за его спиной. Я толкнул торкессу в одну сторону, сам побежал в другую. Когда идиот в цилиндре опомнился и повернулся к нам, мы уже исчезали в противоположных дверях. Он с проклятием выпустил пару бесполезных очередей, в самом деле бесполезных, ибо заколебался было, по кому стрелять первым, а ведь известно, что за двумя зайцами погонишься, от обоих по морде схлопочешь. Или от лесника.
        Я, вбежав в проход, несся по нему до тех пор, пока он, изогнутый как дуга, не привел меня к скорчившейся возле двери торкессе.
        - Не ранена? - спросил я.
        Она не успела ответить, громко и страшно загрохотали пули о створку двери. Некоторые рикошетом влетали к нам в коридор, свистели и высекали борозды в бетонной стене. На головы сыпалась крошка. Я покосился на торкессу, в голову пришла трезвая и здравая мысль, что если я герцог звездного королевства, кроме того, еще Ваше Величество чего-то непонятного пока и, как сейчас вот узнал, еще и принц галактической империи, то все должно случиться вот так…
        - Сиди здесь, - велел я, - не двигайся. Я сейчас пробегу на второй этаж…
        Она ахнула:
        - Ваше Графство! Под пулями?
        - Молчи, - велел я. - Я пробегу на второй этаж, там за дверью один из… из этих. Оглушу дверью, пробегу по коридору и уничтожу еще троих. Огонь прекратится, я пробегу на самый верх, прибью еще троих. Беги следом и подбери оружие. Когда поднимешься наверх, окажемся уже на крыше. Оттуда сможем по другой стороне стены…
        - А лифт?
        - Лифт не работает, - ответил я. - По веревке будем спускаться как можно быстрее, ибо перетрется о край в самый последний момент…
        Она смотрела на меня широко распахнутыми глазами.
        - Да вы… вы зрите будущее?
        - Зрю, - ответил я сухо. - Все запомнила?
        - Да, но… - промямлила она. - Может быть, выбрать веревку потолще?
        - Хоть стальной канат, - отрезал я, - все равно перетрется.
        - Почему?
        Я огрызнулся:
        - Откуда я знаю? Закон такой… наверное. Все запомнила?
        Я выскочил и побежал по галерее. Господин в цилиндре сразу открыл ураганный огонь, но из узи еще никогда не убивали, это чисто декоративные автоматики, игрушечные, гораздо больше меня беспокоят парни, засевшие на втором этаже, что непрерывно поливают свинцовым огнем из калашей, а это серьезное оружие, точное и даже прицельное. Пули стучат по тонким прутьям решетки, по перилам, выбивают выемки в стене, на меня обрушилась бетонная крошка. Металлические пули с визгом носились взад-вперед, многократно рикошетили, я на бегу инстинктивно закрывался руками и пригибался, хотя это замедлило бег в десять раз.
        На втором этаже засели трое, я их смел на бегу. Четвертый вышел навстречу из-за угла, его глаза широко распахнулись, увидев летящий кулак, да так и застыл. Хруст черепа, всхлип, обломки костей впились в мозг, а я побежал дальше. Винтовая лестница, казалось, ввинчивается через все здание, у каждой ниши черный зад, в смысле - одетые в черное люди с автоматами в руках высовывались до пояса, чтобы разглядеть, что же там внизу.
        Я заморился сбрасывать их, наконец научился так поддавать ногой в причинное место, что они со свинячьим всхлипом выпархивали, раскинув руки, сами. Двое утащили оружие с собой, я подосадовал: торкесса не поверит, что я обезвредил на двух больше, чем она увидит.
        
        Где-то на уровне пятого этажа меня вынесло в огромный зал, больше похожий на ангар для атомных бомбардировщиков подземного базирования. Множество исполинских станков неизвестной конструкции, очень похоже на заброшенный сталелитейный завод с устаревшим оборудованием, которое проще бросить, чем модернизировать. Сердце мое сжалось, такие заводы мне всегда очень не нравились…
        …и, словно чтобы оправдать мои худшие опасения, я услышал грохот выстрелов. Осторожно выглянув, увидел бешено поливающих друг друга огнем из автоматических пистолетов, из автоматов, пулеметов желтолицых и узкоглазых людей с зелеными повязками на головах. Я ожидал услышать знакомое «Аллах акбар!», у нас уже такая реакция на зеленое: либо гринписец, либо моджахед, но там черными иероглифами было написано: «Триада», а на других просто:
«Японская якудза».
        Громыхнуло, через полумрак пронеслась огненная стрела, рассыпая искры, словно пролетел Змей Горыныч. Бабахнуло, в бетонной стене появилась черная дыра, я увидел тусклые звезды, возможно, это и есть соседняя Вселенная. В ответ тоже бабахнули сразу из двух гранатометов, донеслись крики:
        - Банзай!
        - Слава Хирохито!
        - Дэ ты бачив, щоб японци здавалысь?
        Я осторожно пробирался вдоль стены, стараясь не привлекать внимания. В другом конце цеха молча и красиво дрались банды, презирающие огнестрельное оружие, как дело рук слабых и трусливых. Я только и видел мелькающие конечности, слышал частые хлопки, словно шелест лопастей вентилятора. Время от времени кто-то из последних сил взбегал по стене, в красивом кувырке приземлялся на задние ноги, иногда прямо на голову услужливо застывшего противника, иногда в изящно-балетной стойке на пол.
        Только бы не появилась эта красивая, мелькнуло в черепе, как ее, торкесса. Она ж ни черта не понимает в наших сложностях, это мы в своей стихии, у нас уже налаженные алгоритмы, у нас все понятно, угадываемо, весомо, грубо, зримо, как этот вот водопровод, сработанный еще при старой власти…
        Я прокрался, прячась за мастодонтовыми конструкциями, ближе к металлической двери, и почти сразу послышался перестук каблучков. Торкесса бежала со всех ног, красивая и раскрасневшаяся, волнуясь грудью. Я приложил палец к губам, она всмотрелась, вскрикнула:
        - Да как вы смеете предлагать мне такое? Мы с вами едва знакомы!
        - Но я… - пробормотал я обалдело.
        - Вы просто хам! Дикий и невоспитанный варвар! И хотя
        это вас в какой-то мере оправдывает… Я прошипел:
        - Да тихо вы! Разве торкессы так вопят?
        - А в чем дело?
        - Если изволите умолкнуть на миг, - объяснил я, - я услышу, затихла ли канонада. Нам нужно на крышу. Туда можно по лесенке, вон она, пожарная, а можно и на лифте. Правда, грузовом.
        Она обиженно умолкла, тяжелый грохот стал слышнее. Я потихоньку выглянул из-за угла. Впереди некий цех, похожий на металлодобывающий, вдоль стен огромные мастодонтовые конструкции из монолитного металла, а третий ряд станков, больше похожих на искалеченных мегароботов, тянется посредине. Вдали внезапно озарилось ярко-красным. Из непомерно толстого и высокого цилиндра со зловещим шипением хлынула струя расплавленного металла. По стенам полыхнул зловещий багровый свет, выплеснувшейся крови, к нам докатилась шелестящая волна горячего сухого воздуха.
        - Попробуем пробраться, - сказал я, - на той стороне должен быть выход.
        - Откуда знаешь?
        - Дык я ж был литейщиком, - пояснил я гордо.
        - В самом деле, Ваше Графство?
        Я кивнул, вздохнул:
        - Кем я только не был… Пошли.
        Крадучись мы перебегали от одной исполинской конструкции к другой. От железа тянет жаром смерти, все-таки дерево изначально человечнее, недаром же все разборки переносятся в такие вот цеха, чтобы горячие головы взмементили о морэ и, может быть, передумали, все-таки численность населения нашей страны и так сокращается, самое время, как патриоты, мэйк лав, нот во.
        Огненная струя, что издали выглядела струйкой, вблизи оказалась настоящей рекой расплавленного металла, грозно ревущей и пенящейся, по красивой дуге ниспадающей из короткого широкого желоба в исполинский ковш. Сам ковш в глубокой яме, края ковша на полметра над полом, так что, если споткнуться… впрочем, такая волна жара отшвырнет любого споткнувшегося.
        К ковшу подъехал на ветхой платформе изъеденный ржавчиной цилиндр. Оттуда, скрипя шарнирами, выдвинулся рычаг манипулятора, зачерпнул металлическим стаканом расплав, втянул в грудь, а на верхней части возникли на табло и замелькали, быстро сменяясь, цифры. Автоматический анализ, понял я, проба на углеродистость. А мы по старинке ковшиком на длинной ручке! Обжигались, а потом бегом несли плещущий металл в лабораторию на другом этаже… И так несколько раз за смену!
        - Хорошо теперь здесь работать, - прошептал я. - Просто рай…
        Торкесса шумно дрожала, ее хорошенькая мордочка от обилия огромных древних механизмов выглядела подавленной, в глазах страх.
        - Как вы можете так шутить…
        - Какие шутки, - сказал я с завистью. - Видела бы ты, как в таких цехах работали раньше! А то и сейчас… на Украине какой-нибудь.
        Мы начали огибать мартеновскую печь, толстая стена вздрагивала, я покосился на бледное лицо торкессы с вытаращенными глазами, она представляет море расплавленного металла по ту сторону этой обшивки, обложенной огнеупорным кирпичом, что вообще-то быстро прогорает, растекается сосульками.
        Я зябко передернул плечами, тоже довоображался, сказал бодро:
        - Как только добежим…
        Поперхнулся, в дальнем светлом проеме выхода возникли человеческие фигуры. Трое, четверо, нет, уже восемь человек… В руках автоматы, пистолеты и гранаты на поясах, а за плечами гранатометы и стингеры.
        - Это зорги… - прошептала она обреченно.
        - А не братки?
        - Какие братки? - переспросила она.
        - Солнцевские или долгопрудненские, - ответил я раздраженно, - какая разница?
        - Я таких систем не знаю, - прошептала она. - В нашей Галактике…
        - Да ваша Галактика на задворках, - буркнул я, - если там о солнцевских не слыхали. А Люберцы так вааще… Правда, их время прошло…
        Вошедшие шли медленно, не спеша, заглядывали во все закоулки. Мы затаились, как мыши, я лихорадочно продумывал все варианты, но против лома нет приема, окромя другого лома, а это значит, что мы должны быть по меньшей мере в штурмовом танке, да и то бабка надвое поплевала: у троих из них в руках как раз противотанковые ракеты.
        Подходили все ближе, я опустил ладонь на голову торкессы и придавил чуточку, золотой блеск волос может выдать, она затихла. В непрестанном тяжелом шуме огромного литейного цеха я отчетливо слышал обрекающие шаги, сопение всех восьмерых. Один непрестанно чавкает, пуская пузыри чуингам, этому предназначено погибнуть первым, или я вообще последний дурак и ни черта в этом мире, именно в этом, не понимаю…
        - Я напрягся, готовясь выскочить, пропадать так с музыкой, но они остановились в двух шагах от нас, долго смотрели поверх наших голов, тянули напряженную паузу, наконец один произнес с явной досадой:
        - Да нет их здесь, босс.
        - Должны быть, - ответил тот, что в середине, не признать в нем босса трудно: красивый и элегантный, в черном плаще и модной шляпе, этакий скучающий эстет-аристократ, в то время как все остальные - типичные наемники-профессионалы. - Нам сообщили, что ловушка для них расставлена именно здесь…
        - У них не хватило ума, - подал голос второй, - добраться до этой ловушки.
        - Им бы че-нибудь попроще, - добавил третий, - а не циркачку…
        Они постояли, озирая остальные две трети исполинского цеха, никому в этот ад идти не хочется. Еще одна мартеновская печь начала выдавать продукцию, то есть в стене толстой металлической башни образовалась огненная дыра, бурным потоком хлынул расплавленный до легкости спирта тяжелый металл, пронесся по желобу и жутким и прекрасным водопадом низвергся в подставленный ковш. Выметнулись, как при салюте, мириады огненных искр, взлетели до самого свода. Если хоть одна такая искорка попадет на плащ или шляпу…
        Босс передернул плечами:
        - Мерзость какая… В самом деле, кто сюда придет? Разве что на альтернативную службу… Уходим.
        Я едва сдерживал дыхание, торкесса вообще затихла, будто сомлела, а они начали медленно, очень медленно поворачиваться, теперь ведь, когда уходят, можно и подемонстрировать, что, если бы не приказ, все бы здесь перевернули, в каждую мышиную норку заглянули, даже в ковше бы пошарили голыми руками, а так вот подчиняются приказу, уходят, уходят, уходят…
        Удалялись по направлению к распахнутым воротам с ленивой грацией наемников, которым все до Фаберже. Я молил судьбу, чтобы двигались побыстрее, ну что это как будто через плотную воду, даже через густой клей, мухи какие-то осенние, а не киногерои, им только за ленивцами наблюдать да ослабленных улиток ловить, горячие эстонские парни…
        Но удаляются, удаляются, вот уже в распахнутых воротах их охватил солнечный свет, наполовину скрыл, окружив ореолом благородных героев, светлым сиянием тех, кому подражают, на кого стараются быть похожими все, у кого только одна извилина, да и та между ягодицами, а таких, естественно, большинство, так что это герои масс.
        Они исчезали, а тем временем из мартеновской печи огненная струя начала иссякать, к ковшу подъехала тележка, механическая рука взяла пробу, цилиндр выждал, когда прекратится мелькание цифр, послышалось тихое жужжание, из прорези выполз листок бумаги формата А-4. Мы все еще сидим пригнувшись, почти рядом, тележка подъехала к нам, длинная рука протянула в нашу сторону листок с длинными рядами цифр.
        Я попытался попятиться, но зад уперся в теплую стену из металла. Торкесса чему-то вздохнула, а я с ужасом смотрел, как рука все удлиняется, похожая на составное удилище, наконец гулкий металлический голос проговорил отчетливо:
        - Рапортую о наличии в пробе металла повышенной окиси нитратов…
        Я не смотрел на робота, все внимание на громилах, что почти исчезли в потоках солнечного света. Нет, не все исчезли, один еще виден, хорошо бы тот, который постоянно жует, у него не только мозги, но и уши заплыли.
        Я делал идиоту-роботу ужасные гримасы, чтобы отстал от нас, я хоть и царь природы, но не хозяин этого завода… вернее, я выше, так как царь природы, а ты вали всего лишь к хозяйчику, предпринимателю, буржую, новому русскому.
        Робот повторил гулким басом откровенного дурака:
        - Нитратов на две сотых процента больше нормы… Как прикажете поступить, масса?
        - Да пошел ты, дурак, - прошипел я в бессилии. - Умолкни!
        Робот повторил громко:
        - Приказа не понял. «Да пошел ты, дурак» нет в моем словарном запасе, господин мистер масса…
        - Пошел вон, - сказал я отчетливо. - Принимай плавку, понял?
        - Понял, - произнес он гулким металлическим голосом, что наполнил весь мартеновский цех. - Под вашу ответственность, босс! Позвольте вашу подпись…
        - Черт бы тебя побрал, - выругался я. - Давай быстрее ручку!
        Тележка качнулась взад-вперед, мне почудилось, что робот вот-вот похлопает манипуляторами по бокам, но он лишь промямлил:
        - Но… ручка… ручка всегда… А была же…
        В дверном проеме рядом с первой фигурой возникли еще две, потом еще. Трое шагнули вперед, прислушиваясь. Оружие у всех на изготовку, я развернулся, спихнув голову торкессы, не задохнулась бы, я все это время прижимал ее лицом к своему животу… в его нижней части, попятился вдоль стены, торкессу ухватил за руку.
        - Уходим, уходим!
        Робот воззвал вдогонку голосом протестантского пастора:
        - Но… как же без подписи? Это нельзя, это нарушение!
        - Теперь все можно, - огрызнулся я. - А ты… получи подпись вон с тех, что идут сюда.
        К счастью, все восьмеро в самом деле идут, а не бегут, пальцы на спусковых скобах, глаза обшаривают каждое удобное место, где может затаиться хотя бы хомяк размером с мышь-полевку. Идут красиво, картинно выпячивая мускулатуру, мачо на маче, еще малость, и можно принимать в любера, только еще клетчатые штаны бы всем…
        Глава 4
        
        Мы отбегали, прячась за массивными станинами, конструкциями, ковшами, старыми и новыми, которые еще не успели облепить изнутри огнеупорной глиной. Цех кажется бесконечным, куда там подземным ангарам со взлетными полосами, именно здесь видишь размах индустриальной эпохи, бесшабашную удаль и пофигизм человека огня и металла, которому все эти зеленые пингвины до одного, а то и до другого места…
        Торкесса тоненько вскрикнула. Я проследил взглядом, похолодел, несмотря на жаркий сухой воздух. С этой стороны ворота замурованы, вход только с той стороны. Вот почему те идут очень неторопливо.
        - Да, - согласился я, - зажали нас… Впрочем, из любого положения есть по меньшей мере два выхода.
        - Из любого? - переспросила она с недоверием.
        - Из любого, - заверил я. - Даже если сожрут нас заживо, и то у нас два выхода…
        Она нахмурилась, стараясь понять, как же это, а я провел рукой по щеке, ладонь укололо щетиной. В задумчивости помял подбородок, не брился уже три дня, но достаточно ли для небритого героя? Рискованно, если отросла недостаточно, могу не успеть пробежать под выстрелами от сарая и до обеда, а если щетина как минимум двухнедельной давности, то я гарантированно смогу стрелять с двух рук и ни разу не промахнуться. Да, а потом, когда закончатся патроны, а врагов станет почему-то еще больше, я посмотрю на пистолеты с недоумением, помедлю, а потом с проклятием швырну под ноги. И побегу. Побегу, пригибая голову и закрываясь от пуль руками и локтями.
        Взглянул вверх, туда тянется железная лесенка, видно всю насквозь, как скелет динозавра. Там, на верхотуре, еще один этаж, для шихтовщиков и завальщиков, а оттуда, может быть, удастся еще куда-нибудь. Здесь же точно никуда не удастся. Или точно - куда…
        Я еще раз пощупал щетину. Знал бы, неделю бы не брился, а так я полуинтеллигент-полугерой, что весьма чревато боком. По крайней мере, рискованно.
        - Сиди здесь, - велел я.
        - А ты?
        - Побегу наверх, - объяснил я. - А потом промчусь на ту сторону. Они тоже побегут здесь снизу, а ты тем временем как можно быстрее по этой же лесенке. Я постараюсь увести их как можно дальше, но особо на это не рассчитывай, карабкайся быстрее, а то заснешь на ходу… Что-то ты какая-то поэтическая!
        Она вспыхнула, но я надавил на ее плечо, выскочил и побежал к лесенке. Меня заметили не сразу, я старался держаться за мартеновской печью, но с десятой или двадцатой ступеньки меня узрели, заорали, побежали толпой, как бараны, лишь потом открыли ураганный огонь. Лестница наполнилась металлическим грохотом, звяканьем, лязгом, жужжанием. Везде сверкают искры, словно с обшивкой космического корабля сталкиваются мелкие метеориты, я несся через три ступеньки, закрываясь от пуль локтями, руками, ладонями, отмахиваясь обеими пятернями, жмурясь, чтоб не попало в глаз, что за идиоты, богачи какие, ведь каждый патрон обходится в пять долларов, а они палят и палят…
        С третьего пролета побежал, несмотря на подбадривающий огонь, уже через две ступеньки, а потом и вовсе через одну. Когда оставался один пролет, я едва тащился, с тоской думал о тех идиотах, что ежегодно устраивают соревнования: кто быстрее пробежит по лестнице на Эйфелеву башню, на Эмпайр, на Останкинскую…
        На этаж выполз на брюхе, хрипя и подтягиваясь на руках, что все это время отдыхали, гады, разве что иногда хватались за перила. Лежать некогда, поднялся на трясущихся ногах, из обугленного жаром рта одни хрипы, побежал, как старая замерзающая улитка от горячего эстонского парня. Снизу тут же прогремели новые очереди, пули дырявили пол, а в низком своде выбивают широкие лунки, из крупнокалиберных бьют, сволочи.
        Впереди раздался грохот, в полу возникла дыра. Снаряд ударил в бетонный потолок, пробил дыру… впрочем, зарешеченную прутьями арматуры. Посыпалась бетонная крошка, я с разбегу перепрыгнул, снизу радостно заорали, но я тут же метнулся в сторону, а по тому месту, где я побежал бы по прямой, как будто прошлась в три ряда гигантская швейная игла, пробивая пол с такой легкостью, словно он из гнилого полотна.
        Я отыскал массивную металлическую крышку, три метра в диаметре, не пробить и крылатой ракетой, упал в изнеможении. Пули продолжали вспарывать пол, превращая в сито. Если бы даже здесь пряталась мышь размером с гонконгский микроб гриппа, ее наверняка бы подстрелили с двух сторон. На этом этаже пол продырявили верхушки доменных печей, мартенов и конвертеров, в них углеродистую сталь превращают в высокоуглеродистую. Всюду разбросаны одноколесные тачки, лопаты с засохшим цементом, остатки старых спецовок.
        Я старался восстановить дыхание, отсюда видно в щель, как далеко внизу крохотная фигурка торкессы выскочила из укрытия и бросилась по моим следам. Мое сердце сжалось, надо было раньше, намного раньше, когда я только-только вылез наверх и уводил погоню, а сейчас они снова вернутся к ней…
        Совсем близко донеслись голоса. Я затравленно оглянулся. На краю дыры, которую я перепрыгнул, появился крюк, тонкий линь спускается вниз, подрагивает, натянутый очень туго. В страхе, что не успею, я подбежал, пригибаясь без нужды, из отверстия как раз показалось круглая голова, обвязанная платком. К счастью, голова смотрела в другую сторону, я одной рукой ухватил за ствол автомата, ногой с наслаждением саданул в темечко.
        Линь задрожал, пальцы удальца разжались, с жутким воплем сорвался вниз, сшибая всех, кто карабкался следом. Уже с автоматом в руках я с напряжением следил за торкессой. Внизу только тот элегантный гад, который босс, он увидел ее издали, повернул обеими руками крупнокалиберный пулемет, я видел, как все его крупное тело затрясло от выстрелов. Крупные, как огурцы, гильзы фонтанчиком взлетели вверх, грохот наполнил цех.
        Она вскрикивала, отползала, такая прекрасная, одухотворенная, возвышенная. Гад радостно хохотал и строчил из тяжелого пулемета. От пуль высекались искры, это было похоже на бенгальские огни. Она наконец увидела железную лестницу, ведущую вверх, бросилась по ступенькам, гад выпустил вслед целую очередь, что уже изрешетили бы броню танка. Пули с визгом рикошетили от железных ступенек, мне показалось, что там на всех ступеньках работает электросварка.
        Гад с рычанием отшвырнул пулемет, выхватил гранатомет и выстрелил в сторону убегающей фигурки. Ракета с визгом ударила в плиту над ее головой, сорвала и унеслась, а торкесса, едва не сорвавшись вниз от испуга, побежала дальше.
        Гад заорал злобно, я видел, как он повел широким стволом, оттуда вырвались один за другим три столба огня, понеслись вслед за тремя ракетами, способными остановить танк или сбить новейший истребитель-бомбардировщик. Торкесса закричала жалобно, как молодой заяц.
        - Пригнись! - заорал я. - А теперь влево… Нет, вправо!..
        Она прыгала, увертывалась, ракеты вспарывали воздух совсем близко, одна зацепила за край облегающего костюма, торкесса едва удержалась на ногах, но успела ухватиться за поручни. Ракета, вырвав клок, свернула в сторону и с грохотом взорвалась, ударившись в бетонную стену.
        Торкесса наконец выбралась наверх, почти не запыхалась, только жаркий румянец на обеих щеках, бежит в мою сторону, оставшись в розовых трусиках и таком же розовом лифчике, грудь высоко подпрыгивает, мышцы на длинных стройных икрах играют, а красные волосы растрепались и красиво струятся по воздуху. Она бежала длинными плавными прыжками, зависая в воздухе, словно передвигалась по Луне, у меня сердце щемило от нежности.
        На повороте задела бедром зазубренные от множества пулевых попаданий перила, я успел увидеть мелькнувший клочок. Сорванные железом разорванные трусики остались на перилах. Торкесса неслась ко мне, как Афродита, бегущая от тираннозавра-рекса.
        - Вниз! - крикнул я.
        Она мигом упала плашмя, над ней пронеслись две огромные ракеты. Торкесса тут же подхватилась и помчалась, а на металлическом полу остался, зацепившись за ржавые шляпки заклепок, розовый лифчик. Крупные груди эротично колыхались на бегу, все ее тело настолько волнующее и нежное, что я застонал от сильнейшего желания, от просто невыносимого желания тут же прибить этого гада, эту сволочь…
        Я встал во весь рост, крикнул взбешенно:
        - Лилея, пригнись!
        Автомат затрясся в моих руках, струя крупнокалиберных пуль ушла над головой босса. Он успел нырнуть за тяжелую станину пресса, а когда я переменил позицию и постарался достать сверху, там уже пусто. Сердце мое похолодело, я оглядывался в панике, знаками велел торкессе спрятаться за чем-нибудь массивным, что крупнокалиберные пули не пробьют, как папиросную бумагу.
        Она взглянула вопросительно, перевела недоумевающий взгляд на свою высокую грудь, ее пальцы коснулись изгиба восхитительного бедра, снова посмотрела на меня с непониманием во взоре:
        - Здесь?
        - Спрячься, дура, - прошипел я. - Он поднимается наверх… если уже не поднялся!
        Она затаилась, я сбросил рубашку, бросил ей, показывая знаками, чтобы оделась, дура, так женщины выглядят еще эротичнее, а голые, что голые, мы все рождаемся голыми, это не так интересно.
        Пока она одевалась, укрывшись за массивной станиной, я изо всех сил напрягал слух, но рядом двигаются огромные поршни, чавкает, хлюпает, брызгает горячим маслом. С другой стороны вращается огромное колесо маховика, тяжелое, как православие, скрипит проржавевшими догматами, я отбежал на цыпочках, уши на макушке, глаза врастопырку, обогнул массивный пресс, сердце радостно подпрыгнуло.
        Впереди крадется фигура, двумя руками держит пистолет, тоже готов ко всем неожиданностям, кроме тех, что сзади, уши на макушке, глаза врастопырку, в чем-то моя копия, но только я на стороне Добра, видно по моему торсу и благородному лицу, а он весь из себя злодей, даже крадется по-злодейски.
        Я тихохонько догнал, шум от работающих машин глушит звук шагов, сказал негромко:
        - Не там ищешь…
        Он резко обернулся, но приклад автомата уже двигался по рассчитанной траектории. Они встретились в точно заданной точке: приклад и не менее массивная челюсть. Хрустнуло, но приклад выдержал, а челюсть - нет. Босс отшатнулся, пальцы разжались, пистолет выпал. Я подхватил его ударом ноги на лету и отправил в угол.
        - Ты не…
        Вторым ударом я попал в переносицу. Тоже прикладом. Босс покачнулся, колени подогнулись, он завалился лицом вниз. От удара дрогнул металлический пол, быстро растеклась кровавая лужа, похожая на Крабовидную туманность.
        Я стоял над телом, настороженно выискивал взглядом торкессу. Что это последний, сомнений нет, босса всегда убивают в конце, но как бы эта ворона… красивая ворона, правда, да еще с такой фигурой, если честно… как бы не сунула палец под пресс, не сломала каблук или, что куда страшнее, не попортила маникюр, то-то визгу будет.
        Босс зашевелился, начал подниматься, я проворонил, и, только когда он выпрямился во весь рост, в глазах изумление, я замахнулся кулаком в челюсть, вместо этого ударил ногой в пах. Он перегнулся от боли, прохрипел в великом изумлении:
        - Запрещенный… прием…
        - Теперь все отпрещено, - отрубил я. - Понял?
        И с размаха саданул ногой в челюсть. Он рухнул на спину, я подпрыгнул и пару раз с силой саданул по ребрам. Захрустело, словно кубинцы снова ломают сахарный тростник голыми руками. Он вскрикнул:
        - Лежачего?
        - А я сторонник восточных единоборств, - ответил я нагло. - Сейчас Восток на марше, а мы все демократы!
        - Демо… кра… ты?
        - Ну да, - ответил я, - теперь можно и ниже пояса, и в спину, и лежачего!
        Торкесса подбежала, держа в руках, молодчина, пистолет. Правда, несла брезгливо, как лягушку, от которой бородавки и морщины. Я ухватил, не глядя, сунул за пояс.
        Босс прохрипел:
        - Ладно-ладно, ты победил!.. Я вижу, сейчас убьешь. Но, прежде чем застрелишь, расскажи, что ты задумал?
        - Щас, - ответил я, - разбежался.
        И, выдернув пистолет, нажал на скобу. Рукоять в ладони дернулась, будто лягнул конь. Две пули распластали его на полу, как медузу. Глаза расширились в сильнейшем изумлении, как же так, я должен долго злорадствовать, глумиться, похваляться победами, рассказывать во всех подробностях свои планы на ближайшие сто лет вперед…
        Я шагнул ближе, благоразумно не приближаясь, однако прицелился в лоб и повторил:
        - Щас!
        Грянул выстрел, над переносицей образовалась дыра, в которую пролез бы кулак. Торкесса, волнуясь грудью, спросила испуганно-щебечущим голосом:
        - Застрелил? Насмерть?
        - Да, - ответил я, - хоть и допустил неосторожность.
        - Какую?
        - Я ответил: «Щас», а уж потом нажал на курок. Умнее сперва стрелять, а потом рассказывать. После двух контрольных выстрелов.
        Она вздохнула и прижалась ко мне теплым мягким боком. Я напряженно всматривался в проем, не мелькнет ли кто еще, хотя босс всегда попадается в конце, но хрен знает, что за режиссер, вдруг что экспериментальное или неумелое, а рядом вздохнуло, словно выдохнула молодая яловая корова. Меня обдало теплым домашним воздухом, к плечу прикоснулось волнующе-мягкое, упруго-мягкое, я мог не оглядываться, по участившемуся току крови в теле ощутил, что торкесса нежно и зовуще прижалась грудью.
        Вздохнув, я чуть отстранился, пальцы подрагивают на оружии. Если кто все же появится, надо успеть выстрелить первым. Именно так несколько странно определяется правота, но это непонятно только для какой-нибудь дурацкой галактической логики, а не для земной, человеческой… нам всегда все понятно. А что непонятно, то и фиг с ним.
        Рядом послышался вздох, я наконец скосил глаза, торкесса смотрит с обидой.
        - Что-то случилось? - спросил я.
        - Наверное, - ответила она с непониманием в глазах. - Вы так настойчиво от меня требовали…
        - Чего?
        Она высоко подняла красивые брови.
        - Близости, чего же еще требуют мужчины?
        Я покачал головой, глаза не отрывали взгляд от проема.
        - У нас несколько разные системы знаков. У вас, как у муравьев, знаковая система неизмеримо богаче, я смиряюсь. Возможно, вы еще умеете переговариваться, как те же муравьи, феромонами, танцами и тактильными…
        - Умеем, - подтвердила она оживленно. - Я могу обучить этому языку…
        Зов был силен, я чувствовал в ушах звон, а в глазах начало темнеть от оттока крови, зато в нижней части потяжелело, словно я сидел в ванне с горячей водой.
        - Рано…
        - Дорогой, - проворковала она, - убери пистолет… Я понимаю, это так мужественно, когда с пистолетом, некоторым самцам это добавляет, усиливает, повышает…
        Я обернулся, труп уже начал шевелиться, приподнялся на локте, ранка на лбу затянулась, оба глаза смотрят с нечеловеческой злобой. Я выстрелил дважды, босс вздрогнул и распластался снова. На этот раз руки разбросал, будто решил тренироваться, как будет выглядеть на кресте.
        Торкесса прошептала с глубоким уважением:
        - Так ты…
        - Ага, - ответил я и сунул пистолет за пояс.
        Мы прошли несколько шагов к лестнице, что ведет вниз, я подобрал автомат, проверил диск. Торкесса спросила с недоумением и боязливостью:
        - Ожидаешь внизу… кого-то еще?
        - Да, - ответил я, - но только не внизу.
        Круто развернувшись, выпустил длинную очередь в набегающего в продырявленном плаще босса. Шляпу уже потерял, на квадратной голове блестели две крохотные клеммы, лицо позеленело и вытянулось, а рук уже шесть, если не восемь… Пули остановили, закачался, куски раскаленного металла рвали его тело, потекла кровь, уже не красная, а ядовито-зеленая, куски плоти шлепались на пол, дымились и быстро испарялись, как сухой лед.
        Автомат поперхнулся, я отшвырнул, выхватил пистолет и снова всадил по пуле в глазные впадины. Монстр упал навзничь. Я стоял над ним с пистолетом в вытянутой руке, торкесса шумно дрожала сзади. Вокруг монстра возникла дымка, я ощутил холод, словно испарялась лужа жидкого кислорода, тело монстра задрожало, начало истаивать, через пару минут остался только скелет, но и тот, как сосулька на горячей плите, исчез, превратился в пар.
        Торкесса вздрагивала, зубы стучали, а глаза стали размером с блюдца.
        - Как он… как он мог…
        Я сказал задумчиво:
        - Есть вещи и куда более странные, чем это оживление из мертвых…
        - Что?
        - Как он ухитрился из шестизарядного магнума выстрелить восемь раз подряд?
        Мы молча уставились друг на друга. Либо магнумы начали выпускать в новой модификации, что немыслимо… немыслима не новая модификация, а что мы не знали о таком, либо наш противник обладал какими-то неведомыми способностями.
        Я внимательно осмотрел пистолет, волосы зашевелились на загривке. Торкесса спросила пугливым шепотом:
        - Что?
        Я выдернул пустую обойму, молча показал. Она посчитала, шевеля губами и показывая розовым, как конфетка, пальчиком: в самом деле, поместились бы восемь патронов. А девятый в стволе!
        - Это, - прошептала она, - неземное оружие!
        - Черт…
        - Оно сделано не на этой планете!
        - Но как же тогда?
        Снова мы уставились друг на друга. Наконец я сказал тупо:
        - Если это неземное оружие… тогда это… тогда его использовали неземляне? А раз неземляне, то… инопланетяне?
        Она покачала головой, в глазах дикий ужас.
        - Но это же… это немыслимо!
        - Почему?
        Она прошептала еще тише:
        - По всеобщему закону… по договоренности… все высокотехничные цивилизации, попадая на планеты с более низким уровнем технологии, могут использовать только то оружие и те средства, что имеются там.
        Я кивнул понимающе:
        - Понятно, почему никаких бластеров и световых мечей… Но какой-то хитрец сумел замаскировать свою технологию под простой пистолет! Есть и среди вас не полные идиоты. Сам бы так сделал, нет ничего слаще, чем нарушить закон! Никакой оргазм не сравнится.
        Она смотрела, шокированная, я улыбнулся ей бесстыдной улыбкой. Почему-то эти дуры полагают, что мы за траханье все отдадим и от всего откажемся. Подумаешь, траханье. Вот знакомая бухгалтерша признавалась, что, когда баланс сходится, наслаждение выше, чем если бы переспала с Ричардом Гиром, Куртом Расселом и даже поручиком Ржевским, вместе взятыми. А про нас, мужчин, и говорить неча, для нас многое выше.
        - Ладно, - сказал я мудро. - Пойдем, рассосется.
        Она взглянула вопросительно, я указал на неприметную лесенку, ведущую наверх.
        - На крыше? - перепросила она.
        - На крышу, - поправил я.
        Она внимательно рассматривала меня, во взгляде промелькнуло нечто расчетливое, словно через глаза торкессы на меня взглянул другой человек. Моя рубашка сидит на ней как свободное платье, очень даже свободное, едва-едва прикрывая то место, на котором обычно трусики, а ворот распахнут до очаровательного пупка.
        - А ты… - проговорила она задумчиво, - гм… я полагала, что если граф, то обязательно хилый…
        - Да? - переспросил я.
        Напряг мышцы, с удивлением обнаружил, что вздулись, как сытые анаконды. Посмотрел на живот, весь в ровных квадратиках мышц, оглядел руки, толстые и мускулистые, ишь, что делает беготня и драка. И хотя в мое время не стыдно быть хиляком, это у предков бзик на роскошной мускулатуре, но все-таки пустячок, а приятный пустячок.
        Тем более что торкесса смотрит томными глазами на мой обнаженный торс.
        - Тебя подсадить?
        - Подсади, - ответила она с готовностью.
        Дурак, напросился, пришлось подсаживать, а это значит держать в ладонях ее упругие ягодицы. Рубашка коротка, я старался не поднимать голову, но глаза появились на кончиках пальцев, те не только чувствовали и невольно мяли обнаженную плоть, но и… таращились, мы еле вылезли на крышу, оба красные и потные, запыхавшиеся, разогревшиеся до такой степени, что прямо искры из ноздрей.
        И сразу же вздрогнули, как от удара хлыста, от грозного окрика:
        - Стоять! Даже не дышать!.. Девке отступить на два шага… та-а-ак…
        Я подумал, что, если бы меня хотели застрелить, уже бы выстрелили, медленно повернул голову. Один уцелевший из восьмерки, который жевал чуингам, держит нас под прицелом пистолета. Одна половинка морды в запекшейся крови, однако челюсти так же мерно двигаются, жвачку жуют как будто сами по себе.
        Торкесса бросила на меня умоляющий взгляд.
        Я сказал:
        - Делай, что он велит.
        Наемник ухмыльнулся гнусно:
        - Мудрые слова. Теперь хочешь узнать, почему не застрелил?
        - Не хочу, - ответил я.
        Он удивился:
        - Почему?
        - И так все ясно.
        - Но все всегда спрашивают…
        - Я не все, - ответил я гордо. Добавил: - К тому же длинные разговоры слишком разбавляют экшен, снижают драйв. К тому же и так понятно, зачем берешь в заложницы. Это все равно что на дерево повесить табличку с надписью «Дерево».
        - Ого! А почему?
        Я посмотрел ему в глаза.
        - Ты берешь ее в заложницы и хочешь, чтобы об этом узнали и не сбили вертолет. А мертвый я никому сказать не сумею, чтобы не стреляли…
        - Вертолет? - переспросил он с интересом. - Откуда знаешь?
        Я указал в небо:
        - Вон летит сюда. Вы как-то собирались отсюда сматываться? Да побыстрее?
        Он ухмыльнулся:
        - Голова у тебя варит. Я бы взял тебя в свой отряд… Тем более что ты всех здесь перебил, тебе цены нет.
        Вертолет тяжело приземлился точно посредине, колеса просели под тяжестью бронированной кабины. Летчик выглянул, лицо довольное:
        - Захватили? Прекрасно, генерал будет доволен. А где остальные?
        Наемник запихнул торкессу в кабину, сам влез, я ожидал, что вертолет тут же оторвется от крыши, однако из дверного проема вывалилось тело пилота, а наемник крикнул вдогонку:
        - Операция провалена, а я предпочту просто смыться!
        Вертолет задрожал, винт пошел раскручиваться сильнее. Пилот тяжело приподнялся, сел, ощупывая пальцами нижнюю челюсть. Глаза были ошалелые, изо рта текла алая струйка. Вертолет начал подниматься, пилот завизжал, бросился к машине и ухватился за перекладину. Вертолет пошел неожиданно быстро над крышей, пилота потащило, он закричал дурным голосом.
        Я опустил руки, развернулся, ноги сами понесли, набирая скорость, за вертолетом. Уходит слишком быстро, не успеваю, а край крыши все ближе и ближе, пора останавливаться…
        Вертолет стремительно уходил, а я, не в состоянии остановиться, с силой оттолкнулся от самого края и прыгнул в красивом затяжном прыжке, прогнувшись. Сердце пронзил холодный ужас, меня несет над бездной, подо мной улица, я лечу на высоте двадцати этажного дома, а там внизу асфальт, автомобили…
        Пальцы ударились о перекладину, сомкнулись в смертельном страхе. Рядом визжит и дергается, пытаясь подтянуться, пилот. Лицо побагровело, глаза выпучились, я услышал сиплый полузадушенный вопль:
        - Это мой вертолет!
        - Делиться надо, - огрызнулся я.
        Он попытался лягнуть меня задней ногой. Некоторое время пинались, я прохрипел:
        - Дурак… мы же в одной лодке…
        - Сам дурак, - ответил он сипло. - Это вертолет, а не лодка!
        - Он обманул и тебя, - втолковывал я. - Мы должны наказать его, понятно?
        - Непонятно, - ответил он и, с трудом подняв ногу в армейском ботинке, с такой силой лягнул меня в бок, что мои пальцы едва не разжались. - Мне все непонятно…
        - Идиот… мне тоже все в мире непонятно, так не драться же?
        Глава 5
        
        Он все еще пытался меня скинуть, мы долго били один другого, вися на одной руке над огромным городом, пока вертолет кружил на одном и том же месте, мы ж оба если не в одной лодке, то на одной стороне, перекосили вертолет, а если тот дурак за штурвалом не виртуоз, то разбиться - что два байта переслать. Наконец я изловчился и саданул дурака так, что пальцы разжались, но пролетел недолго: ухватился обеими руками за мои ноги и повис, здоровенный, гад, а я снова на одной руке, хотя вообще-то мог бы и на двух, так как отбивался больше ногами, но иногда, красиво изогнувшись, приподнимал гада и бил кулаком по голове.
        Наконец раздался жуткий крик, тяжесть с моих ног исчезла. Внизу быстро удаляется тело пилота-неудачника, но любоваться полетом некогда, хотя он летел красиво, как в затяжном прыжке из стратосферы, картинно раскинув руки и ноги, регулируя полет. Наконец рухнул на крышу автомобиля, единственного в этой вообще-то пустынной местности, промял до самой земли, колеса слетели и пугливо откатились.
        Я попробовал подтянуться, то есть сделать силовую вылазку, но руки уже ослабели, зад тяжеловат, мускулов там много, откинулся назад и попробовал закинуть ногу, не получилось, пальцы слабеют, а кружим на такой высоте… жють. С третьей попытки нога пролезла на перекладину, кое-как взобрался, пошел по перекладине к дверному проему. Ветер пытается сорвать, как прилипший лист, я жмурился, вертолет, освободившись от части груза, пошел почти по прямой. Торкесса со связанными руками съежилась в углу, наемник судорожно орудует рычагами, на пульте вспыхивают и гаснут цветные огоньки, на втором дисплее проплывает карта, там три желтые точки и две красные.
        Он судорожно дернулся, когда моя рожа появилась в поле зрения, на лице отразилось сильнейшее изумление.
        - Опять ты?
        - Не опять, а снова, - поправил я сурово.
        Он выхватил одной рукой пистолет, я захватил за кисть, сильно дернул. Грузное тело с неохотой выдвинулось из тесного кресла, раздался оглушающий выстрел, за спиной завизжала торкесса. Какое-то время мы боролись, я даже упал и несколько минут висел головой вниз из кабины, но затем сильным ударом ноги перебросил наемника через себя, он вылетел в проем, как орел с распахнутыми крыльями.
        Я ринулся к штурвалу, неуправляемый вертолет идет прямо на небоскреб Южнобутовского телецентра, спросил через плечо:
        - Ты как, о’кей?
        - Да, - ответила она печально, - да, о’кей…
        Вертолет взмыл вертикально прямо перед гигантской параболической антенной, которую Пентагон пытался купить у местного муниципала за миллиард долларов. Кровь прилила к лицу, мотор ревет на издыхании, но машина послушно, хоть и на пределе сил, сделала «мертвую петлю», выровнялась.
        Я поставил на автопилот, повернулся к торкессе.
        - Протяни руки… Когда он успел… А, он просто склеил? Тогда терпи.
        Она жалобно вскрикивала, но я безжалостно отдирал липкие ленты. На нежной коже остались быстро исчезающие красные полосы. Она вскинула на меня испуганные глаза.
        - Как ты сумел…
        - Он что-нибудь говорил?
        - Да.
        - Быстро говори, - велел я. - По-суворовски!
        Посмотрел вниз, там народ сбегался ко второй сплюснутой машине, вокруг первой уже стоят тесно, любуются, а к первой только бегут, это значит, что наемник летел с большой высоты, но ухитрился упасть строго и точно на крышу автомобиля.
        - Он сказал… - произнесла торкесса, ее плечи зябко передернулись. Я посмотрел на нее и тоже передернул плечами. Эта привычка вообще-то заразительна, надо с нею кончать.
        - Что сказал?
        - Страшно и выговорить… Сказал, что нашу миссию раскрыли, а сейчас нашего старшего захватили вместе со штабом, погрузили в автобус и увозят к спрятанному и замаскированному звездолету.
        Она всхлипнула, я быстро указал на экран:
        - Какой из них автобус?.. Желтый?.. Красный?.. Какой из них?
        Она прокричала в отчаянии:
        - Если бы я знала… Если бы я знала!
        - То что?
        Она вскрикнула в слезах:
        - То я никогда не согласилась бы пойти в космическую разведку!
        Я спросил кровожадно:
        - Новичок, да?
        - Еще какой, - ответила она, всхлипнув, - две недели всего… Да и то бумаги подшивала в канцелярии. У нас солидная организация! Мы взяли в аренду дырокол, только начали разворачиваться….
        - И тут предложили непыльную работу, - добавил я задумчиво. - Кое-что начинает вырисовываться… Давай держи штурвал, а я пока рассмотрю эту карту.
        Пока она двигала рулем управления с умением домохозяйки после двух уроков езды на велосипеде, я работал с картой, с непривычки увеличивал изображение от взгляда с далекой Галактики до внутриатомного строения. Восхитился совершенной аппаратурой, что позволяет вот так с высоты заглядывать в низкий вырез любого платья, в самом деле позаглядывал, надо же опробовать, наконец отыскал автобус, сам взялся за рычаги, погнал вертолет на предельной скорости.
        Она спросила тревожно:
        - Что собираешься делать?
        - Передать руль тебе, - ответил я. - На, держи!.. Веди как можно ближе к автобусу.
        Пока она заново осваивалась с рычагами, я подобрал пистолет наемника, и пусть кто-то вякнет, что это оружие ближнего боя: я с трехсот метров точными двенадцатью выстрелами уложил двенадцать гадов, что высовывались из окон и беспрерывно строчили по мне из узи, калашей, крупнокалиберных, стреляли из базук, стингеров, мух и птурсов.
        - Давай ниже, - велел я кровожадно.
        - Зачем?
        - Нагоним, догоним, перегоним… но пить пока не станем.
        Она не поняла:
        - А пить… почему?
        Я сдвинул плечами:
        - Откуда я знаю? Бери от жизни все, но потом положь обратно!
        Она спросила умоляюще:
        - Я что-то не понимаю? Не въезжаю, да?
        - Я сам не въезжаю, - признался я, - но звучит клево, верно?
        - Ну… вроде бы…
        - Тогда веди прямо за автобусом.
        - Что ты задумал?
        Я окинул оценивающим взглядом ее фигуру
        - Говорят, чем лучше формы, тем дороже их содержание… брешут, гады. Чем приятнее формы, тем безразличнее содержание.
        Она сказала обидчиво:
        - У женщин бывают такие формы, что мужчинам не по карману их содержание. Ладно, вот автобус, что дальше?
        - Еще ниже, - велел я.
        Вертолет на некоторое время застыл было над самой крышей автобуса. Но водитель как почувствовал, прибавил газу, а когда торкесса начала догонять, тормознул, мы проскочили вперед, открыл окно и выстрелил из стингера. К счастью, торкесса догадалась выпустить тучу алюминиевой стружки. Ракета пролетела мимо и взорвалась, обдав нас запахом фальшивого китайского пороха.
        Я топтался на лыже, примеривался, все не решался спрыгнуть, автобус начал рыскать из стороны в сторону, я озлился, все-таки прыгнул, но не на ноги, а распластался животом и ухватился за выступы.
        Раздались глухие выстрелы, рядом со мной в крыше появились дырочки. Я перекатился, дырочки последовали за мной, кто-то шел по салону с такой же скоростью, так что, помимо водителя, там остались и другие парни в черных шляпах.
        Я начал продумывать, как спускаться вниз, не повредить бы схваченного резидента торкессы, как высунулась голова над крышей, почти одновременно выскочил с другой стороны еще один супермен, пошли ко мне по крыше. Я отступил, присматриваясь к обоим, крепкие парни, матерые, один, правда, не столько возмужал, сколько возмудел, но все равно может помешать мне, а напарнику, как ни странно, помочь.
        - Ребята, - сказал я проникновенно, - вы имеете право хранить молчание. Все, что скажете, будет переврано и обращено против вас… Так что лучше отпустите пленных, а я вас. Возможно, не трону.
        Они переглянулись, один спросил тупо:
        - Это он о чем?
        - О каких-то пленных, - пояснил второй. - Это о немцах, что ли?.. Или про войну с Ираком?
        - Я говорю о команде торкессы. - пояснил я. - Которая находится в этом автобусе.
        Снова переглянулись, первый сказал зло:
        - Ты сейчас будешь лететь мимо окна, убедишься, что в автобусе пусто.
        - А за рулем? - спросил я коварно.
        - На автопилоте, - пояснил первый.
        Они разом сделали ко мне шаг, я упал навзничь, они уставились на меня тупо, как два барана на новые ворота, послышался сильнейший удар, их ноги мелькнули надо мной, я приподнялся на локтях, огляделся. Мост, который их снес, стремительно отдаляется, зато впереди прямая как стрела дорога вдалеке резко поворачивает, а никакой автопилот не в состоянии вести машину по всем изгибам шоссе.
        Я торопливо слез с крыши, вломился в кабину и ухватился за руль как раз в момент, когда впереди возник поворот. С трудом удалось вывернуть, на мгновение боковые колеса пронеслись над бездной, но дальше выровнялся, попробовал сбросить скорость, не удалось, гоню как бешеный, легонько нажал на педаль тормоза, удивился, что не чувствую. Посмотрел вниз, педаль бессильно лежит на полу, а машина несется с нарастающей скоростью, здесь под уклон, да еще какой уклон…
        Некоторое время я боролся, пытался остановить, замедлить, а впереди возник обрыв, приближался с ужасающей быстротой. Шоссе уходит в сторону, но не с моей скоростью пытаться повернуть… Я открыл дверцу, с этой стороны мелькает стена, разотрет, как зерна кофе, с другой слишком близок обрыв…
        Я оттолкнулся от подножки в тот момент, когда передние колеса автобуса уже покинули асфальт. Меня перебросило через ограждающий пропасть бортик, я покатился, стукаясь о камни, небо и земля много раз менялись местами. Наконец мое тело заклинило между глыбами, и я мог увидеть, как автобус красиво падает, подпрыгивая на каждом выступе, а потом долго-долго взрывается, словно целая колонна бензоцистерн. Я кое-как высвободился, на всякий случай сбежал вниз, пришла идея проверить багажное отделение.
        Вертолет опустился прямо на шоссе, я увидел торопливо сбегающую вниз мою рубашку, а в ней выпуклые прелести торкессы. Я спускался, сильно прихрамывая, она же летела, как на крыльях, обогнала, первой оказалась у обгорелого автобуса.
        - Здесь никого…
        За спиной торкессы поднялся в дымящейся одежде человек, обхватил ее одной рукой за горло, я тут же выхватил пистолет, но он в другой руке показал мне гранату.
        - Видишь?
        - Да чего ее бояться, - сказал я нагло, - она же ручная!.. А вот пистолет у меня… слегка диковат. Недодрессирован.
        Он зло захохотал, я держал его на прицеле.
        - Уйди, - велел он. - Это я лежал в багажнике. Меня должны были переправить через границу после успешной аферы с ваучерами. Ты все сорвал, сволочь!
        - Ты меня не интересуешь, - сказал я. - Нашу страну все грабят. Если всех убивать, то на земле вообще никого не останется. А по мне, лучше жулики, чем инопланетяне.
        Он покачал головой, торкессу держал за горло сгибом локтя, а ослабевшая рука медленно опускалась под воздействием гравитации, пока не оказалась на ее высокой груди. Торкесса, девственница, возмущенно завизжала, топнула ногой, попав острым каблуком по пальцам, ринулась в сторону. Герой ваучеризации оскалил зубы и метнул в меня гранату. Я выстрелил, пуля ударила в гранату, прервав ее полет, раздался взрыв. Безголовое и с оторванной рукой тело стояло, казалось, целый час, а торкесса, всхлипывая, ринулась ко мне на шею.
        Я гладил ее, похлопывал, чесал за ухом, потом сказал с облегчением:
        - Ложная тревога!..
        Она подняла голову, на раскрасневшемся лице со счастливыми глазами мгновенно возникло страдальческое выражение.
        - Нет, не ложная… Их в самом деле захватили. Просто было два автобуса. Помнишь, красные точки? Один в качестве ложной цели. Для отвлечения. Значит, они очень нас опасаются.
        Я вспомнил автобус, битком набитый звероватыми боевиками, кивнул. Опасаются, но мое самолюбие это не тешит. Я предпочел бы, чтобы мои противники были не моложе трех лет.
        - Но знаю, как ты… Стоп, вон автомобиль!
        - Где?
        - Разуй глаза!
        Еще ниже под нами ровная лента шоссе, далеко показался автомобиль, мы успели выскочить на асфальтовую полосу до того, как затормозить будет уже невозможно. Автомобиль быстро и надежно остановился: красивый, элегантный, новенький, водитель не спеша отстегивал ремень безопасности. Я подбежал, дверцу на себя, водитель удивленно вскинул голову. Я ухватил за воротник и выбросил из машины.
        - Госнеобходимость!.. - рявкнул я. - Ваше средство передвижения необходимо полиции… разведке… сигуранце…
        Торкесса забежала с другой стороны и поспешно заняла соседнее сиденье.
        Мужик, лежа на асфальте, прокричал беспомощно:
        - Но это мой автомобиль!
        - Что за идиоты, - пробурчал я с тоской. - Что делает с людьми эта гребаная демократия…
        - Что? - спросила любознательная торкесса.
        - Обезличивает людей, - ответил я с горечью. - Стандартизирует! Слышишь, все кричат одно и то же!
        Я включил зажигание, автомобиль дернулся и понесся, набирая скорость. Торкесса смотрела на меня в почтительном ужасе.
        - И часто…
        - Что?
        - Ну… поступаешь вот так незаконно?
        - Да с каждой новой баймой, - ответил я. - И не по одному разу. Особенно когда убьют несколько раз, всякий раз повторяешь одно и то же, продвигаясь по шажку… Держись крепче, сейчас пойдем по встречной полосе…
        Она с ужасом взглянула на встречный поток стремительно летящих машин, вскричала в ужасе:
        - Но зачем?
        - Я знаю, - ответил я неколебимо, - что я делаю.
        На самом деле, конечно, хрен понимаю, что делаю, но кто из нас что понимает в этой гребаной жизни? Все делаем то, что считаем правильным, а так как сейчас мы - сверхчеловеки, вот и выбрасываем всяких там французов да иракцев из машин и домов, как раньше бомбили и выбрасывали афганцев, сомалийцев, а скоро начнем так же с сирийцами и корейцами.
        Тормоза завизжали, когда я на полном ходу проскочил в промежуток разделительного барьера, некоторое время ехали на двух колесах, торкесса визжала отчаянно, встречные машины шарахались, как кошки от бультерьера.
        Машина глотала километры, как собака мух. Наконец торкесса успокоилась, подставила лицо солнцу, жмурилась, как котенок, даже мурлыкала. За последние сорок лет все крупные промышленные предприятия перенесены за черту города, остались мелочи, типа часовых заводов или по производству сережек и бижутерии, я долго искал на карте, пока отыскал крупнейший металлургический завод, его первым велел убрать из Москвы Хрущев, а Брежнев завершил процедуру. Потом перенесли и другие заводы, поменьше, но эти за последние годы модернизировали, перестраивали, некоторые работают и сейчас, в то время как на первом металлургическом все настолько устарело, что такие заводы проще делать заново, уже с иной инфраструктурой, чем пытаться перестраивать.
        - Есть, - сказал я наконец. - Вот там заброшенный сталелитейный завод!.. Один только цех горячего проката выдает миллион тонн высококачественной стали ежедневно, а расположен на площади, равной трем ВНС, что потом стала ВДНХ, теперь ВВЦ, а завтра…
        Она вскинула бровки.
        - Но как же… Миллион тонн в день - это очень много! Какой же заброшенный? Я отмахнулся.
        - Да кому это нужно? ВПК загнулся, кастрюли да сковородки вместо атомных подлодок… Чтобы не возиться, там поставили еще одну штуку, что весь этот металл снова в дерьмо… прости, в металлолом. Замкнутое, так сказать, производство.
        Она удивленно покосилась на меня, когда я повернул руль и направил машину к ярко освещенному зданию с яркой вывеской через дорогу. На высоте второго этажа на огромном экране танцевала у шеста девушка, но, едва начинала сбрасывать одежды, ее сменяла надпись: «Стрип-клуб. Открыт круглосуточно». Под экраном широко распахнутые двери, два крутых фейсконтрольных амбала, изнутри грохот разбиваемого токарного станка с помощью кувалд и совсем не божьей матери, новый хит от группы «Самая Новая Корчма».
        Она прошептала:
        - А что здесь?
        - Надо, - ответил я мрачно.
        - Полагаете, ваша графскость, здесь… может быть ключ к тайне?
        - Это не так важно, - ответил я. - Ты разве не чувствуешь?
        Она прошептала смятенно и униженно:
        - Нет, мои рецепторы ничего не улавливают.
        - Женщина, - сказал я покровительственно и почесал у нее за ухом. - Ничего, зато ты красивая.
        Она вспыхнула, польщенная, но в глубине красивых глаз оставалось недоумение. А я не стал объяснить, что, хотя погони и перестрелки - необходимейшие составные жизни, без них ну никак ни в одну дыру, но в жизни обязательно должно возникать женское тело, даже Тургенев без него не обходился, хоть и предпочитал на анатомическом столе, а при нынешней свободе этого самого женского должно быть много: обнаженного, потного, с крупными сиськами и заостренными сосками… покрасневшими и затвердевшими, и чтоб живот мягкий и с небольшими валиками на боках, как французские ручки, ягодицы чтоб вздернутые, широкие и высокие, чтоб при каждом шаге покачивались, как женский ум…
        Амбалы оглядели нас цепкими глазами: новенькие, не-поддатые, без автоматов и гранатометов, отступили, а мы пошли навстречу музыкальному грохоту, бегающим по стенам и потолкам лучам цветных прожекторов в поисках немецких самолетов.
        В зале воздух, пропитанный ароматами дешевого вина, травки, клея и дезодорантов, изменяющих формулу запаха пота. После солнечного дня показалось почти темно, затем глаза различили в багровом полумраке нечто похожее на огромный чан с дождевыми червями, что пытаются выбраться через край. Правда, некоторые вроде бы как раз закапываются. Полуобнаженные тела блестят, цветные пятна бродят по залу, а ритмичный грохот заставляет кровь струиться чаще, сердце подстраивается под навязываемый ритм, все танцующие выглядят одним существом…
        На приподнятой площадке у шеста вертится, изгибаясь, пританцовывает уже обнаженная девица с крупным бюстом и рельефными ягодицами. Танцует с явным удовольствием, еще свеженькая, наслаждается тем, что у нее сильное сексуальное тело и что мужчины смотрят с жадностью, а их подруги застыли с кислыми улыбками.
        Две трети зала заполнены танцующими, точнее - покачивающимися под оглушающую музыку, из-за тесноты хрен потанцуешь, а треть отдана под столики. Мы отыскали не только свободные места, но и свободный стол, сюда приходят потанцевать, на голых бабе поглазеть, а не жрать, официант подошел сразу же, я брезгливо отстранил листок с меню:
        - Я неграмотный, потому и богатый, ясно? Неси коньяк, но только хороший, понял? И че-нить для выпивки… В смысле, пить буду, понял? И поесть не забудь. Да не сам, а для меня и моей крошки. Учти, едим много, хоть и худые. Глисты, наверное.
        Он изогнулся в почтительнейшем поклоне, исчез. На кухне разом закипела бурная деятельность, словно в первые годы индустриализации и подъема животноводства. Из окошка то и дело выглядывали красные морды поварят, всем хочется посмотреть на олигарха, потом шеф-повар их прогнал и закрыл окошко.
        Я лениво осматривался, сперва, ессно, на танцовщицу у шеста, обратил благосклонное внимание на певицу, та едва не заглатывает шишку микрофона ярко накрашенным ртом. В отличие от шестовички певица в скромном сарафане с постоянно выпрыгивающей из-за слишком низкого выреза грудью поет неплохо, совершенно не замечая фокусы своих молочных желез, а когда спохватывается, мило краснеет и поспешно заправляет обратно, не забывая мимоходом потереть и без того красный и разбухший кончик. Народ хлопал и следил, когда же снова от резкого движения эта вэщь выпорхнет на свободу. Я заметил, что все повторяется через точно рассчитанные интервалы, когда ожидание достигает пика, здесь важно ни в коем случае не давать ему спадать, режиссура отпадная.
        За соседним столиком молодящаяся дама злым шепотом сообщала заинтересовавшемуся зрелищем спутнику, что это все силиконовое, что поет отвратительно, платье аляповатое, ноги кривые, но спутнику, судя по глазам, по фигу такие тонкости, силикон - не силикон, главное - размеры, а там хоть и вовсе надувная, какая разница, все они дуры надувные.
        Певица мигом заметила появление богатого клиента, но не повела глазом, ждет каких-то знаков внимания с моей стороны, но в этом деле важно не переждать, на меня начали посматривать и другие женщины. Вернее, сперва смотрели, какой коньяк нам ставят на стол, а потом уже смотрели уважительно на меня.
        Вскоре, оставив микрофон, певица сошла с эстрады и медленно, продолжая петь, пошла по залу между столиками. Движение выглядело хаотичным, но я уловил алгоритм, без труда вычислил, сколько понадобится ходов, чтобы подошла к цели. Торкесса следила враждебными глазами, сразу ощутила врага, это в женщинах встроено с рождения, как ультразвуковой локатор в летучую мышь или электрические аккумуляторы в морского ската.
        Певица наконец приблизилась, равнодушно и пренебрежительно скользнула взглядом по моей спутнице, а мне улыбнулась томно и так обещающе, что глаза торкессы сразу вспыхнули, как большие зеленые фонарики. Я слышал скрип ее зубок, когда певица томно погладила мои плечи, помассировала мне шею и плечи, погладила уши и мило проверила мизинчиками их содержимое. На левом что-то прилипло, она вытерла о бедро и почистила мне ухо таким интимным жестом, что торкесса засопела, как морской лев, начала пыхтеть и надуваться.
        Я указал певице на свободное место:
        - Мы будем счастливы…
        Она улыбнулась обещающе и даже многообещающе, снова наклонилась и помассировала мне плечи, увесистые груди выскользнули обе и мягко легли мне на шею.
        - Не могу, - проворковала она низким грудным голосом, от которого воспламенилось все внутри, в смысле, в нижней части, - мне надо закончить номер.
        - Тогда разрешите прислать шампанское в вашу гримерную? - поинтересовался я.
        - С условием, - произнесла она богатым оттенками голосом, - что вслед за шампанским заглянете и вы?
        - О, йес! - ответил я с воодушевлением. - Карамболь!
        Глава 6
        
        Она посмотрела оценивающе на позеленевшую торкессу в моей рубашке, все женщины в этом заведении, как догадываюсь, сразу сообразили, что у моей спутницы под моей рубашкой ничего нет, даже трусиков, женщины это чувствуют сразу, но все же певица улыбнулась с победоносностью во взоре: у нее и грудь крупнее, и зад выше, не надо на полусогнутых, и волосы длиннее, а все мужчины обожают, когда длинные волосы по подушке…
        - Да, - сказала она многозначительно, - карамболь!
        Торкесса, задыхаясь от гнева, нет, уже от ярости, смотрела ей вслед испепеляющим взором.
        - Ваше сиятельство, - едва выговорила она лязгающими зубами, - вы уверены, что… что это существо… с этой примитивной культурой… способно… вообще способно…
        - Уверен, - ответил я великодушно.
        - Но ее уровень!
        Я ответил лениво:
        - А я в этой области не ищу высокие уровни. Наоборот, чем проще, тем кайф выше.
        Торкесса замолчала, потом сказала негодующе:
        - Так вот почему вы поедаете ее таким пылающим взором?
        Я пробормотал:
        - Оттого что сейчас на диете, не значит, что не могу читать меню… Лилея, что за делы? Мы на задании.
        - Но вы, милорд, - сказала она обвиняющим тоном, - весь разбухли!
        - Ну, не весь, - пробормотал я, - но, дорогая, человек не может все время быть в погоне, в науке или в постели. На то он царь природы и венец творения! Надо чередовать, чередовать, чередовать… У нас попробовали задержаться на великой стройке чуть дольше, чем позволяла биология, целую страну обвалили с таким грохотом! Всю планету качает, как паука-плавунца на волнах!
        - Но разве не знаете, что чем больше…
        - Нет, - прервал я поспешно, - я не верю, что это решает все проблемы. Поголовная мэйдфакия началась еще в шестидесятых, но войны как шли, так и идут. И с ваучерами надули! И озоновая дыра не уменьшилась… Погоди, что ты все сворачиваешь на эту тему? У тебя эти две недели ученичества на секретного агента на чем оборвались?
        Она мило покраснела, прошептала:
        - На первом же уроке по обольщению…
        - Понятно, - протянул я. - Значит, ты не зацикленная, просто ничего другого не знаешь… а знания показать хочется. Ну, хотя бы те, что на первом уроке?
        Она потупилась, на щеках заиграл румянец, перебрался на лоб и шею, а восхитительнее всего, когда запылали уши. Я подозвал официанта, велел отнести лучшее шампанское и цветы в гардеробную певицы, сразу же уплатил, другой принес и поставил краешком поднос на край стола. Не чинясь, я помог перегрузить на стол все два десятка блюд, он пришел в восторг от такой демократичности молодого олигарха.
        Торкесса смотрела на множество блюд в тупом недоумении.
        - Зачем это все?
        - Будем есть, - сообщил я бодро. - В смысле, ты - кушать, а я - жрать!
        - Но почему так много? - спросила почти в отвращении. - В кого я превращусь?
        - Ага, - сказал я злорадно, - и у вас есть проблемы с весом?
        - Нет, но это просто… просто…
        Я не слушал, разделывал большим ножом гуся, коричневая корочка потрескивает, из надрезов вырвался горячий пар, ноздри мои жадно ловят одуряющие запахи, стараясь вобрать все, чтобы не уплывали в сторону чужих столов. Потек прозрачный сок, желудок начал дергаться в нетерпении.
        Торкесса едва коснулась жаркого на ее тарелке, как тут же опустила нож и вилку. Глаза ее, очень серьезные, вперили в меня вопрошающий взгляд.
        - Милорд… разве нам не надо… спешить?
        - Надо, - согласился я, - но, увы, ты не понимаешь…
        - Чего?
        Я развел руками, изобразил мимикой титаническую работу ума, пожал плечами, снисходительно улыбнулся:
        - Нет, все равно не поймешь… Нет-нет, не реви, я сам не понимаю, правда. Но такова логика, весьма абсурдная, согласен. Но разве не в абсурдном мире живем? Однако он построен на неких законах, нам неведомых. Один из них в том, что, какой бы ни была спешной погоня, мы просто обязаны время от времени заходить либо в стриптиз-бары, либо в бордели…
        - Фу!
        - Что делать, таков закон. Даже выше - Закон! Вот так заходить в бордели, а также вот так сидеть и с аппетитом жрать, от пуза жрать, чувствовать запах и даже аромат жареного мяса, слизывать сок с пальцев… Я понимаю это так, что человек состоит не из одной гонялки, человеку надо что-то еще… например, мы можем во время погони заскочить в музей Изящных Искусств, вдруг там злодей, а там я тебе попутно расскажу о Ренессансе, Серебряном веке или сокровищах Тамонхаима…
        Она посмотрела на меня с подозрением.
        - А вы, граф, в самом деле знаете?
        Я бесстыдно улыбнулся:
        - Если честно, то сейчас не знаю даже, где этот музей и есть ли такой на самом деле. Но если вдруг окажемся вблизи и будет подозрение, что преступник забежал в музей, то… Сама понимаешь, я смогу, в самом деле смогу, откуда и возьмется, рассказать об истории создания картин, об их великой ценности. Конечно, если будем честнее, то предоставим рассказывать экскурсоводу, но так, правда, несколько померкнет мой имидж интеллектуала-искусствоведа со стальными мускулами.
        Она слегка поморщилась от моего чавканья, даже рев музыки не заглушает, но должен же я оттянуться в чем-то желудочном, раз сдерживаю позывы генитальности, а то все о музее, Ренессансе, Серебряном веке, сокровищах Тамонхаима, сколько можно, человек не может о высоком столько, а вот о низком может всю жизнь, а потом отыщет и еще что-нибудь, но не высокое, а еще более низкое, это же проще.
        Однако мой аппетит оказался заразительным, сперва клевала, как птичка, потом ела, как мышка, а потом уже - как здоровый раскрепощенный бегемотик, ведь с полуобезьянами жить - по-английски говорить.
        Я наливал ей в высокий бокал шампанского, вскоре щечки торкессы заалели уже не от смущения, совсем не от смущения, глазки заблестели. Время от времени оглядывала зал, заметила наконец, что хотя зал с множеством столиков, но наверху, если подняться по лестнице, еще столы, там явно дороже, ибо каждый стол отделен от соседнего перегородкой, а дальше вообще стена с красиво оформленными дверьми, на каждой номер. У меня в черепе что-то зашевелилось насчет комнат с номерами, но не мог вспомнить, только лезут всякие обрывки анекдотов, но это у всех, сейчас каждый набит анекдотами в той мере, как наши отцы были набиты мудрыми мыслями, а деды - революцьенными лозунгами.
        - Поднимемся наверх, - предложил я.
        - А что там, бильярд?
        - Бильярд традиционно внизу, - пояснил я, - а вверху несколько иные развлечения.
        Она просияла:
        - Мы ими займемся? Чтобы отвлечь внимание, естественно.
        - Не увлекайся, - предупредил я. - Сейчас естественный отбор пошел через развлечения. Эти расслабоны и балдежники выкашивают почище черной оспы или испанки.
        - Страсти какие, - прошептала она, округлив глаза.
        Мы прошли на цыпочках мимо танцующих, большая часть из них уже обречена, остальные на пути в бездну, из которой возврата нет. Торкесса пугливо отворачивалась и задерживала дыхание, отчего ее высокая грудь стала еще выше, привлекая взгляды пьющих, жрущих, танцующих, балдеющих и всячески снимающих стрессы, хотя у таких прямохордовых откуда стрессы, но мне по фигу, их на планете семь миллиардов, придется настроить еще больше этих стриптиз-баров, стриптиз-ресторанов и стриптиз-кафе, а также стриптиз-столовых, стриптиз-макдоналдсов и стриптиз-аптек, чтобы поскорее и достаточно легально уменьшить это жрущее и пьющее, но ничего не производящее население.
        Когда поднимались по лестнице, внизу за столиками мужчины прекратили жевать и уставились круглыми глазами нам вслед. Надо сказать, что моя рубашка на торкессе не сказать чтоб уж достигала длины платья, пусть даже короткого, а розовые трусики она потеряла. И вообще ноги у нее безукоризненной формы. Еще подумаю, покупать ли ей че-нить из одежды.
        Миновав отделения, где столы разделяются всего лишь перегородками, двинулись вдоль стены с плотно закрытыми дверьми. Торкесса прислушалась на ходу:
        - Здесь только сопят… И здесь… И здесь… А здесь только чавкают, не понимаю…
        - Поймешь попозже, - успокоил я.
        - Да?.. А здесь говорят, но это не они…
        Я подошел, приложил ухо к двери.
        - Почему?
        - Говорят по-английски.
        - Ну и что?
        - Значит, это англичане, - растолковала она мне, как придурку.
        Я прошептал с жалостью к убогонькой, но красивой:
        - Господи, какое дите… Да все на свете, хоть китайцы, индусы или русские, баски или сербы, говорят между собой по-английски. Наверное, потому, что других языков не знают. Даже в самых дальних аулах Дагестана, где и не слышали ни о какой Америке. И все инопланетяне говорят только на английском! Так что язык - не доказательство.
        Она заметно покраснела, и, хотя стояла в прекрасной эротичной позе, согнувшись к замочной скважине, я видел, как жарко покраснела ее нежная шея, почти чувствовал, как волна пурпура шла от шеи по спине к пояснице, там взобралась на пышные холмики, заставив их вспыхнуть, как под утренними лучами алого солнца, я представил, что натворила прихлынувшая волна жаркой крови там, дальше, у меня самого все прихлынуло так, что в глазах потемнело, а в ушах послышался тонкий комариный звон. К тому же вспомнил сразу, что у нее под рубашкой ничего лишнего нет. В самом деле лишнего.
        Я смутно ощутил, как ее руки подхватили меня, снизу приняло мягкое и шелковистое, сверху в тумане появилось лицо с встревоженными глазами.
        - Что случилось?
        - Да так, - прошептал я с неловкостью, - вроде бы и не карлик, а такой отлив крови… гм… Все прошло, извини!
        - У тебя так часто случается?
        Я посмотрел на ее фигуру снизу, моя бесформенная рубашка, слава богу, скрывает хотя бы сиськи, с неловкостью отстранился.
        - Боюсь, теперь будет чаще.
        - Я могу чем-то помочь?
        - Да, - ответил я с жаром, - да!
        Она внимательно посмотрела в мое бедное лицо, перевела взгляд на дымящиеся брюки.
        - На моей планете, - произнесла она, - несколько патриархальные нравы. Конечно, я знаю, что такое командировочное настроение и как оттягиваются в командировках… но, когда придет время расстаться с моей девственностью, все-таки для таких забав отыщу настоящего мужчину, а не хлюпика, которого приходится охранять и вытаскивать из всех дыр!
        Я сказал изумленно:
        - Ни фига себе… Это что, так действует шампанское? Больше не наливай, это вредно…
        Она сердито окрысилась:
        - Какое шампанское? Что это такое?
        - Ладно, - сказал я, - замнем, но узелок для памяти завяжем. Считай, что я обиделся. Злая ты! Теперь будешь упрашивать меня заняться тобой, а я и ухом не шелохну. Я злопамятный.
        Двери проплывали мимо, я прислушивался к звукам, но ничего подозрительного не услышал. Вздохнул:
        - Ладно, здесь все закончено. Ложный след! Пойдем отсюда.
        Она прошипела рассерженно:
        - Какой ложный след? Какой?.. Никакого следа в эту дыру не было!
        - Глупенькая, - ответил я ласково.
        - Почему?
        - В подобных случаях, - объяснил я растолковывающе, - и в не подобных тоже, все лучшие детективы, как и все остальные, идут в стриптиз-бары. И все киллеры туда идут, и маньяки, и террористы. И переодетые сенаторы. Думаю, инопланетяне тоже. Ты не заметила, что мы прошли мимо трех международных заговоров, десятка разыскиваемых бенладенов… но это не наше дело, верно?
        Солнце ударило по глазам, как бейсбольной битой. Торкесса смешно сморщилась и чихнула, я прищурился, поспешно надел черные очки. Вообще-то злодеи носят черные очки даже ночью, наивно полагая, что в очках их не узнают, как в старину на костюмированных балах носили изящные полумасочки, скрывающие миллиметр кожи вокруг глаз, из-за чего, оказываецца, их не узнавали собственные мужья, любовники и жены, что давало возможность заплетать хитрые узлы милых интриг и недоразумений.
        - Куда теперь? - спросила она.
        - К подвигам, - ответил я бодро.
        Машина легко взяла с места и помчалась к шоссе. Торкесса посматривала по сторонам непонимающе, наконец проронила:
        - Странно как-то…
        - Что?
        - Но ведь мы только посмотрели! А ты выглядишь так, будто я уже удовлетворила все твои фантазии. Или хотя бы самые простейшие…
        Я отмахнулся:
        - Не бери в голову. Не все надо понимать, многое надо чувствовать.
        - Например?
        - Ну хотя бы то, что мы - только функции. Но не сложного многомерного уравнения, этого не поймут и не станут дальше вникать, а достаточно простые, но… яркие, могучие!
        Она сказала честно:
        - Все равно ничего не поняла. Но раз ты так говоришь, то я тебе верю. Ты - мужчина, я - женщина, я по биологии должна если и не верить, то делать вид, что верю, чтобы твое мужское самолюбие не было ущемлено, это сказывается на воспроизводящей функции.
        Я буркнул недовольно:
        - Так вот и делай вид, а не умничай. Умных женщин не берут даже в любовницы. Функция отвергает… Кстати, пристегни ремень.
        - Здесь за непристегнутый штрафуют? Или сразу в тюрьму?
        - И то и другое, но за нами хвост, придется закладывать виражи, расшибешь лобик.
        Она оглянулась, тщетно искали глаза в массе автомобилей тот единственный, что нас преследует.
        - Какой из них?
        - Откуда я знаю? - огрызнулся я. - Знаю, что есть хвост. А то и не один. Скажем, один от триады, которому принадлежит этот стриптиз-бар, другой от их конкурентов, которым до зарезу надо знать, , что мы высматривали, третий от русской мафии, она теперь везде, это почище русских танков на улицах Вашингтона, четвертый… ладно, пропустим, а вот двенадцатый может быть как раз теми, кто нам нужен.
        Она посмотрела на меня со страхом и восторгом:
        - Какой ты…
        - Я такой, - согласился я довольно.
        - Какой ты циничный, - договорила она.
        - Вот такое я говно, - согласился я. - Я же демократ, не знала? А демократы признают, что они - говно, но из этого делают мужественный вывод, что нужно научиться жить в говне, не притворяясь, не ломая комедии, не изображая мужественность, стойкость, честность, верность, раз они не присущи человеку изначально. И вот тогда, когда в мире не будет никакого притворства, когда все будут такими, какие они есть на самом деле, то есть грязнейшими из свиней, можно жить честно, ибо всем всегда будет ясно, что ожидать от говна.
        Она спросила обалдело:
        - Че…го?
        - Все, - ответил я твердо. - Всего. Кроме надуманных и несвойственных человеку абстрактных понятий вроде верности, чести, доблести, любви и классической музыки… Держись крепче!
        Я заложил крутейший поворот и на полном ходу влетел в узкий, словно в старом Неаполе, переулочек. За спиной вспыхнуло красным, нас догнала слабая волна жара. Машину слегка тряхнуло, занесло, но я выровнял, выскочили, сбив невысокий заборчик, на детскую площадку, где ни одного дитенка, зато крепкие мужички за столом треплют рыбу, а на качелях и каруселях панки и нарки с сидюками на груди и в массивных наушниках, делающих их еще больше похожими на тех, от которых не успели отклеиться.
        Я пронесся напрямик, ломая и сшибая, но даже сонные нарки успевали выпрыгнуть буквально из-под самых колес, хотя неслись мы со скоростью низко бреющей крылатой ракеты. Врассыпную ринулись собаки, они безмятежно срали в детской песочнице, теперь с полгода будут маяться поносом, снова треск и разлетевшиеся дощечки заборчика на противоположной стороне, это мы покинули место отдыха. Торкесса вскрикивала, я бешено вертел руль, машина пошла по дуге вдоль домов. Я наметил место, где выскочить, но на дороге, ессно, некий дурень решил выгрузить картонные коробки, торкесса закрыла глаза и сжалась в ком, но всего лишь разлетелись серыми клочьями, пустые.
        - Это он в нового русского играл! - крикнул я.
        - Как это?
        - Не видела, у него на коробках надписи самых дорогих фирм! Электроника, бытовая техника… Чтоб соседи видели. А на самом деле пустые…
        Когда покидали дворы, навстречу ехала белая машина с цветами и воздушными шариками, молодожены, я резко подал руль влево… нет, вправо, нет, все-таки влево, ибо снова треск, выскакивающий из-под колес человечек, ишь, вздумал выгружать прямо на дороге бидоны с молоком, кто ж теперь возит в бидонах, дикарь…
        - Мог бы и объехать, - сказал торкесса.
        - А пусть не ставит на дороге! - огрызнулся я.
        - Он не на дороге, - уличила она. - Это ты поехал…
        - Русский человек называет дорогой место, - отрубил я веско, - где собирается проехать. Держись!
        Сбили выгружаемую посуду, явно чешский хрусталь, он так звенит, так божественно звенит, особенно когда вот так в десяток сервизов сразу, а потом еще и на самом краю тротуара перед выездом, вернее, выпрыгом на проезжую часть улицы, разнесли газетный киоск. Во все стороны разлетелись журналы с яркими красочными обложками. Один упал на лобовое стекло, порнуха, ветер начал перелистывать, я засмотрелся, торкесса отчаянно завизжала:
        - Мы на встречной полосе!
        - Извини, - пробормотал я.
        При резком повороте журнал смахнуло в сторону под колеса грузного МАЗа, толстый протектор припечатал глянцевое тело Бритни Спирс, из-за чего я сразу возненавидел МАЗы всех модификаций. Проскочив через сплошную полосу на свою сторону, я пробормотал со вздохом:
        - Ну вот и я внес свою лепту в борьбу с детской порнографией.
        Торкесса спросила уличающе:
        - Так ты демократ или не демократ?
        - Еще не полностью, - признался я. - Вот выдавлю остатки зачатков совести, а также ошметки понятий о верности и прочих недемократических химерах, вот тогда стану в их ряды… Держись крепче! Нас пробуют взять в клещи.
        Я сцепил зубы, уперся в сиденье, в черепе всплыла мрачная мысль: ну, гады, вот теперь я вам покажу, что у нас национальный вид спорта - езда на желтый свет. Кто не рискует, тот не лежит в гипсе и того не хоронят в гробу из красного дерева.
        - Держись, - повторил я. - Где наша не пропадала! Везде пропадала… Пора брать реванш!
        Я вел на предельной скорости, проскакивал между большегрузными грузовиками, а когда впереди начал привычно разворачиваться трейлер, проскочил в узкую щель за секунду, как сузилась еще. За спиной лязгнуло, заскрежетало, полыхнуло жарким огнем, словно раскаленный метеорит ударил в офис Сибнефти.
        Я часто смотрел по жвачнику городскую хронику, где всегда подробно и со смаком, привлекая зрителей, показывают все автокатастрофы, их только по Москве не меньше ста в день, погибшие исчисляются десятками, а раненых сотни, разбитые вдрабадан авто смотрятся шикарно. Любой с жадным любопытством смотрит на смятые в лепешку мерсы, расхреняченные бээмвэ, сплющенные джипы, на кровь на выбитых стеклах, на искореженное железо, но ни разу я не видел, чтобы машины загорались при столкновениях хоть лоб в лоб, хоть от удара о столб, хоть из-за падения с эстакады… однако сейчас все до единой машины взрываются так, будто каждая является замаскированным бензовозом, перевозящим контрабандный бензин из Ирака.
        Нас то и дело догонял вал огня, стена пламени всегда такая ослепляюще жаркая, что я успевал увидеть на домах отпечатавшиеся силуэты, особенно меня поразил силуэт девочки, играющей с мячом: испепеляющий жар превратил их в пепел, оставив на стене лишь негатив с застывшим вверху мячиком.
        Сзади грохотало, лязгало, а ударная волна то и дело пыталась вырвать руль, я отчаянно крутил во все стороны, хотя по-прежнему мчимся по идеальной прямой. Торкесса охрипла визжать, то смотрела на меня круглыми глазами, то оглядывалась на преследователей, и тогда глаза становились вовсе квадратными.
        - Нам не оторваться, - прошептала она, - их слишком много…
        - Не боись, - ответил я мужественно и провел ладонью по небритой щеке, там за эти полсуток отросла уже настоящая двухнедельная щетина. - Уж теперь мы этим гадам покажем!
        Она спросила жалобно:
        - Уверен?
        - Да!
        - По…чему?
        Я бесстыдно улыбнулся.
        - Ты же девственница, если не брешешь?
        Она вспыхнула до корней волос, гордо выпрямилась.
        - А какое это имеет значение?
        - Огромное, - заверил я, - решающее. До тех пор, пока не затащишь в постель, мы - неуязвимы!
        Глава 7
        
        Ее прекрасные глаза стали вовсе в виде перевернутой трапеции, я мужественно улыбнулся, показал все сто белых безукоризненных зубов, но в душе колыхнулся гадкий червячок неуверенности. Если по стандартам, то да, неуязвимы, даже прическу не попортят, но находятся всякие там тарантины, что ломают устоявшееся, где, как в старой доброй опере, заранее все известно, а увидеть себя с вывалившимися в грязь кишками что-то совсем не хочется.
        Впереди слева от дороги начал вырастать высокий цилиндр из железобетона, я насчитал двенадцать этажей, позавидовал, в этом Южном Бутове все с размахом, таких гаражей нет даже в Китае, резко повернул руль, успел проскочить между потоком встречных машин, ибо автомобилисты хоть и должны держаться вместе, но на расстоянии друг от друга, на большой скорости влетел на узкую полосу, та по спирали повела вверх.
        Торкесса вскрикнула испуганно:
        - Там у входа красный фонарь!
        - Что, - удивился я, - и здесь?
        - Нет, это значит, навстречу кто-то едет!
        Я отмахнулся:
        - Это скорее значит, что кто-то собирается выезжать. Русские ездят быстро, но запрягают долго.
        Машина наматывала круг за кругом, поднимаясь с этажа на этаж, на каждом мы проскакивали мимо приглашающе распахнутых ворот, под ярким светом электрических ламп блестят дорогие автомобили, и снова узкая дорога по спирали между бетонных стен. Торкесса все оглядывалась, вскрикнула тревожно:
        - На стене блеснуло фарами!
        - Догоняют?
        - Нет еще, но не все разбились при погоне…
        - Так и должно быть, - объяснил я. - Все по Дарвину. Отсев по дурости, неумелости, невыученным урокам, злоупотреблению спиртным, бабами, карточными играми…
        - Баймами, - вставила она.
        - Баймы не трожь! - отрезал я строго. - Они как раз и способствуют таким вот навыкам. Где, по-твоему, я научился на автомобиле, если у меня его отродясь не было?.. И самолет так же подниму, отбомблюсь, собью пару стелсов и благополучно сяду на любой авианосец, даже если он с коврик для моей собаки… Держись, самое интересное!
        Последний этаж, дальше только запертая на большой висячий замок решетчатая дверь на чердак, я повернул руль, мы влетели в просторнейший паркинг, машины чинно по кругу под внешней стеной, огромные окна от самого пола освещают их самым выгодным образом. Другие автомобили выстроились по малому кругу вокруг внутренней стены. Между ними широкая полоса для разворотов и встречного движения, в этом Южном Бутове все по высшему современному классу, не то что у нас в боярском Центре, не учел Иван Грозный, что его церкви да колокольни мешают автодвижению.
        Я осторожно повел машину по кругу, прикидывая, как лучше встретить противника.
        - Вот они! - вскрикнула торкесса.
        В ворота въезжали одна за другой три черные машины с затемненными стеклами. Выход отрезан, мы в ловушке, торкесса жалобно запричитала, наверное, о своей девственности. Я быстро прикинул шансы на прорыв, честно говоря, ничтожные. Автомобили тем временем остановились, из двух вышли крепкие ребята в черных плащах, в руках автоматы и пулеметы.
        Я газанул, машина рванулась, я переключил скорость, торкесса в ужасе закричала, мы несемся со все возрастающей скоростью, сверкающее окно приближается немыслимо быстро. Треск, нас тряхнуло, в стороны разлетелись деревянные обломки оконной рамы. Острые градины стекла со звоном стучали по капоту, а мы вылетели с высоты двенадцатого этажа.
        Торкесса визжала, не переставая. Я крутил бесполезный руль, мужчинам это придает уверенность, как женщинам глубокое декольте или серьги с крупными бриллиантами. Массивное здание, что напротив дороги, вырастает быстро, но что-то недостаточно быстро, мне бы еще километров двадцать выжать, да дорожка для разбега куценькая…
        На какое-то мгновение показалось, что вот-вот машина клюнет носом и полетим вниз, как печальный лебедь, отпевший свою песню на бис, но здание напало на нас, треск, снова обломки оконной рамы, звон битого стекла, машина влетела в помещение, разнеся колесами и всем весом канцелярский стол с компом и плоским дисплеем, где в этот момент пятнистый человечек весь из себя стрелял в мужиков в ушанках с трехлинейками в руках. Какой-то клерк баймит в SpecOps, идиот, так его и надо, юсовского прихвостня, дави колабов, я уже вовсю кручу руль, избегая давить слишком много людей, чтобы не превышать процент допустимых потерь среди гражданского населения, но столы разносил вдрызг, задел даже автомат по продаже кока-колы, так им и надо, квасом бы торговали, никто бы не пострадал, да вообще здесь всех можно давить на фиг, в юсовской фирме работают, гады…
        Помещение огромное, вместо стен перегородки из фанеры, а где и вовсе застекленные рамы. Мы неслись, все ломая, круша, разбивая, торкесса вскрикивала, однажды оглянулась, глаза округлились.
        - Милорд, один сумел перепрыгнуть тоже!
        - Вот гад, - сказал я с сердцем, - мне можно. А он зачем…
        Мотор ревел, я все разгонялся, торкесса завизжала:
        - Что ты задумал?
        - Мы на девятом этаже, - сообщил я, - напротив семиэтажный дом с плоской крышей. Если хорошо разгонимся…
        На этот раз разогнались в самом деле великолепно, как на треке. Стеклянная стена разлетелась хрустальными брызгами, как поверхность залитого солнцем озера, куда швырнули камень, мы снова вылетели из здания.
        Торкесса завизжала. Я похолодел, сразу понял, что перепутал правое с левым. Нужное мне здание находится с другой стороны! Мы пронеслись по огромной дуге, далеко внизу крохотные фигурки останавливаются и задирают головы, привлеченные треском выбитых окон. Кто-то ухватился за фотоаппарат, спешит сколотить состояние, сейчас фотоаппараты у всех прямо в мобильниках, все дело в том, кто быстрее передаст по емэйлу в редакцию и запустит в новостном выпуске…
        Машина начала накреняться, это жутковато, мы несемся все еще по дуге, но дуга все круче и круче… Внизу быстро вырастают аттракционы аквапарка, я воспрянул духом, стал балансировать на сиденье, выравнивая машину, заставляя воздушный поток поддерживать под днище и смещать в нужном направлении.
        Мелькнули поручни, тряхнуло, подбросило, машина едва не выскочила из желоба, но уже понесло по спирали. Торкесса визжала, молодец, все правильно, на этом аттракционе всегда визжат, иначе зачем деньги тратили, справа и слева что-то мелькает, страшно скрипит, гукает, вспыхивают огни, а страшные динозавры раскрывают пасти и делают вид, что собираются схватить. Неплохой аттракцион, особенно на халяву.
        - Серая спираль, - заявил я, удерживая руль.
        Нас с силой прижимало то к левому, то к правому борту, ремень безопасности трещит от натуги. Торкесса перестала визжать, ошеломленная моим спокойствием.
        - Что?
        - Серая, говорю. Зеленая, красная и черная - ведут в воду. Видишь бассейн? Черный желоб - самый страшный! Там еще и раскручивает, прежде чем швырнуть. А серая спираль сейчас…
        Спираль все суживалась, центробежная сила прижимала к стенке, но там зацепиться не за что, в этом покрытом пленкой туннеле обычно с визгом несутся полуголые тела жаждущих испытать острые ощущения, я напрягся и покрепче уцепился за руль, впереди блеснул солнечный свет, машина вылетела с разбегу, пролетела по воздуху два-три метра и приземлилась на все четыре колеса.
        Шагах в пяти полыхал, как огромный коктейль Молотова, роскошный даймлер с затемненными стеклами. Неведомая сила сплюснула незримым прессом, из разбитых окон и дверей высунулись двумерные руки, обгорающие в прекрасном CD огне. Нам хватило инерции, чтобы взрыхлить песок и вырваться на простор, впереди красиво уложенные широкие плиты, еще дальше асфальт, я переключил скорость, мчались, сшибая мусорные бачки, водоразборные тумбы и столики с цветами и тортами. Торкесса прокричала в ужасе:
        - Да когда же это кончится?
        - Шлагбаум! - прокричал я.
        - Что?
        - Шлагбаум! - крикнул снова я. - Мы должны еще успеть проскочить перед опускающимся шлагбаумом! Чтобы поезд отрезал их от нас!
        Она заорала раздраженно:
        - За нами уже никто не гонится!
        - Точно?
        - Ты что, не видел их?
        Я крикнул:
        - А, это они приземлились чуть раньше нас, минуя желоб?
        - Да, какой ужас!
        - Труп врага всегда хорошо горит, - ободрил я ее мужественно. - Держись, иду на обгон!
        Она огляделась, даже высунула голову в окно, долго смотрела на машины, привлекая всеобщее внимание. Сказала сердито:
        - За нами никого нет!
        - Уверена?
        - Да, - отрезала она. - Ты всех их угробил… какой ты жестокий!
        Я несказанно изумился:
        - Это обо мне? По-моему, они сами разбивались, сталкивались, недопрыгивали… или прыгали мимо. Я только убегал, как зайчик. Маленький такой белый и пушистый зайчик. Но ты, Екатерина, не права…
        - Я не Екатерина!
        - Да это я из песни… У меня настроение такое романтическое, песенное. Ты не права, что никто не гонится. Мобильников у них нет, что ли? Наверняка на хвосте три-четыре машины. Потому и надо до самого шлагбаума, это неизбежно, как восход солнца… Чем ночь темней, тем ярче звезды, да будет солнце, пусть всегда будет мама, да сгинет тьма!
        Она торопливо вытащила из бардачка карту, полистала, я все наращивал скорость, шел на опасные обгоны. Наконец она воскликнула раздраженно:
        - Откуда здесь шлагбаум? Здесь поезда никогда не водились!..
        - Должен быть, - ответил я упрямо. - Обязательно будет. Нельзя без шлагбаума. У тебя устаревшая карта. И вообще инопланетная. Наш мэр в кепочке всегда что-то придумает…
        Она некоторое время молчала, только хваталась крепче за сиденье. Лицо бледнело, она с силой потерла виски, помассировала уши, задышала глубже, стараясь успокоить нервы. Вдруг на лице проступило выражение сильнейшего недоумения.
        - Постой, как это поезд отрежет их от нас? Разве не мы гонимся?
        - Точно? - переспросил я.
        - Да… ведь мы должны найти босса нашей команды, которого похитили?
        Я раздраженно ответил:
        - Меня тоже так тряхнуло, что в голове перемешалось. И вообще, с этой погоней в крови быстро забываешь, кто за кем… Впрочем, так ли уж это важно? Но тогда разнесем шлагбаум и тоже успеем. Именно перед самым-самым носом несущегося на полной скорости локомотива.
        Она вздрогнула, плечи зябко передернулись.
        - Ну, знаешь ли… А нельзя ли прибавить скорость?
        - Да хоть прибавить, - ответил я, - хоть убавить - все равно перед самым носом, а уж он мчится дай боже!
        - Да, - сказала она несчастным голосом. - Видела я ваши чудовищные самые поездатые поезда. Если такой наскочит, то перекаренит наверняка…
        - Если перекаренит, - ответил я сурово, - то мы, значит, не герои. Героев поездом не давят!
        Она вроде бы подбодрилась, женщины всегда черпают энергию в нашем мужестве, не догадываясь, что мы сами исподтишка черпаем силы в самом их присутствии. А я подумал невесело, что поезда давят и героев. И не всегда только черношляпных.
        
        Железнодорожный переезд показался почти одновременно с движущимся на огромной скорости поездом. Я выжимал из двигателя все, что удавалось выжать, поезд агромадный, тяжеленный товарняк, несется, как будто в ад, там вагонов сто, если не тысяча, жуть, торкесса сбледнула и закрыла глаза, да еще и сжалась в комок, став размером с не самого крупного микроба.
        - Ну, - сказал я вслух, - держись!
        Земля трясется, поезд предостерегающе загудел, шлагбаум давно опущен, но я с силой вдавил педаль газа в пол, машина не мчится, а летит, треск, это красиво вспорхнули обломки шлагбаума, Оскара за постановку… ну хотя бы Нику, торкесса открыла глаза, любопытная, и тут же в смертельном ужасе зажмурилась, ибо мы как раз на переезде, а поезд вот он, бьет нас огромной стальной головой…
        Слегка тряхнуло, мы понеслись по пустынному шоссе, а поезд с тяжелым грохотом несется там за спиной, отрезав преследователям путь, закрыв им дорогу, спасая нас, как всегда спасал беглецов, где-то карауля и как-то узнавая, когда и в какой момент нужно выскочить, развить чудовищную скорость и успеть отрезать от погони.
        - Задел… - прошептала торкесса в ужасе, - он нас задел!
        - Да, - согласился я. - Помню, как в прошлый раз… нет, в один из позапрошлых, он был тогда симплицийскими скалами и тоже успел расщепить доску из кормы моего «Арго»… А сейчас что, сорвал номер?
        - Не вижу, - ответила она, - почему-то не вижу.
        - Странно, - сказал я. - Ладно, сделаем вид, что гоним в ремонт.
        Тоненько пропищал мобильник. Я машинально похлопал по нагрудному карману рубашки, пусто, похлопал по другому, тоже нет, вспомнил, что я обнажен до пояса, а рубашка моя на торкессе, пощупал карманы на ней, она замерла и уставилась на меня испуганными глазами. Я ощутил, что в кармане ничего… конечно, я бы не сказал, что совсем уж ничего, но так можно и по морде схлопотать, торкесса вскрикнула, я едва успел вывернуть руль. Мимо пронесся встречный многотонный грузовик. Мелькнуло белое лицо водителя, даже не понимаю, как я в самый последний миг крутанул руль, все же нас чуточку тряхнуло, противно чиркнуло.
        - Надеюсь, застрахована! - прокричал я.
        - О чем ты? - спросила она шепотом.
        - Там царапина вдоль борта, - объяснил я. - Баксов на триста!
        Она смотрела непонимающе, из ее наручных часов все так же доносился скрипящий голос, наконец торкесса опомнилась, прокричала:
        - Мы на Окружной!..
        Из часов донесся деловитый голос:
        - Где?
        Я взглянул на проносящиеся мимо знаки.
        - Между Котельниками и Белой Дачей!
        - Перестраивайтесь в крайний правый ряд, - послышался голос из мобильника громче. - Там вскоре съезд на Верхние поля. Побыстрее, буду ждать у пруда.
        Она взглянула на меня с надеждой. Я буркнул:
        - Это труднее…
        Она завизжала, пришлось резко бросить машину к разделительному бордюру, едва избежали столкновения с КамАЗом, чиркнулись бортами с джипом, подрезали ладу, пугнули волгу и проскочили, задев железобетонный барьер, на свою сторону. За спиной слышался привычный грохот, лязг, в небо рвались столбы оранжевого огня, взлетали сорванные крылья, бамперы, дверцы и части водителей.
        Съезд буквально на той стороне, я устремил машину едва ли не поперек шоссе, какое же оно широкое, а казалось, узкое, особенно в пробках, справа и слева сигналят, матерятся, но мы успели, дальше изогнутая красивой дугой дорога вывела на Верхние поля, а через пару минут торкесса закричала:
        - Вот он, притормози!
        К бордюру вышел невысокий человек в грязном поношенном свитере, волосы в беспорядке, лицо сонное, недовольное, сразу видно - наш человек, такой классическую музыку слушать не станет. Я остановил машину, он тут же ввалился на заднее сиденье, буркнул хриплым пропитым голосом:
        - Меня зовут Кваргом. А теперь лучше всего на Ставропольскую. Они пытаются перехватить на Верхних полях. Странно, почему не задействовали всех? Особенно Пурнеля, Рокси, Озагунда и Л-четырнадцатого.
        Торкесса сказала мстительно:
        - А они уже догорают! Кто где. В разных весьма местах. А Л-четырнадцатый так и вовсе вылетел, аки птица, через разбитое окно…
        - Он жив? - спросил Кварг с беспокойством. - Или только прическу попортил?
        - Да, - ответила она с сарказмом. - Попортил! Если можно не попортить, когда на скорости в сто восемьдесят сталкиваешься с большегрузом. Потом еще лопаешься под колесами того же грузовика. А их у него как у сороконожки! А потом и под колесами всей колонны… Я уж не упоминаю о такой мелочи, что вылетел через лобовое стекло вообще без головы…
        Кварг с заднего сиденья удивленно хрюкнул:
        - Редеет их агентура, редеет.
        От него пахло пивом, он взрыгивал, чесался, потел, что значит, в доску свой, такой не будет посещать балет, слушать Баха и читать Камю, как делают все маньяки, злодеи и вражеские шпионы.
        Торкесса сказала:
        - Успеваем перехватить Илельну?
        - Нет, - сказал Кварг со вздохом. - Она сейчас уже на Волгоградском.
        Я поинтересовался:
        - А куда она должна попасть?
        - На Новорязанское шоссе, - ответил он несчастным голосом.
        Я молча добавил газу. Торкесса вскрикнула, мужик беспокойно задвигался, когда мы на скорости в сто семьдесят проскочили под широкой полупрозрачной трубой перехода, где предостерегающе мигают огоньки: «Ограничение скорости - 100 км»… «Ограничение скорости - 100 км».
        Кварг спросил с беспокойством:
        - Не слишком ли…
        - А мы что, - спросил я, - не джигиты? Новичок, да?
        - Да, - ответил он настороженно. - А чем я себя выдал?
        - Дык хто же соблюдает правила? - изумился я. - Они ж для того и висят, чтобы инопланетянам головы дурить! Поверит такой, поедет по правилам, а его тут наша контрразведка и цап за шиворот: ты чего, гад, крадешься?
        Они заговорили между собой вполголоса, очень встревожено, я все наращивал скорость, шел между крайним левым и соседним рядом, играл в шахматку, постоянно обгонял, подрезал, проскакивал, проныривал, совсем задурил обоим головы, в какой-то момент раздался дикий крик за моей спиной:
        - Вот она!.. Вот!.. Вон в той колеснице серебристого цвета!
        Я присмотрелся, кивнул:
        - В мерсе, понятно. Значит, красивая… Это жены у мерсовиков - уроды, зато девки… Идет шибко, но ничего, догоним.
        Торкесса посмотрела на меня злобно.
        Кварг согласился:
        - Исключительно красивая.
        Торкесса посмотрела на него еще злобнее, что и понятно, все мужчины должны говорить только о ней, женский ум не в состоянии понять такой непостижимой вещи, что во Вселенной могут встретиться мужчины, которые совершенно равнодушны к ее внешности. Хотя, если говорить правду, в отношении торкессы таких надо искать где-нибудь за пределами Вселенной.
        - Прижать к бортику? - предложил я деловито. - Впереди мост. Можно так прижать, что вылетит вместе с машиной. Или по частям.
        - Давай, землянин, - сказал Кварг кровожадно. - Если бы ты знал, сколько она у нас лучших агентов извела!
        - Галактических?
        - И галактических, и метагалактических, и параллельных, и подпространственных, иномерных, макросных…
        Я вздрогнул, зябко повел плечами:
        - Что, все эти… двухголовые? В смысле, инопланетные?
        Он сказал с поблажливостью, даже поблажливо:
        - Вы даже не представляете… даже не представляете, сколько на этой крохотной планете… скажем, неземлян!
        - Сколько? - спросил я довольно глупо. Потряс головой, спросил иначе: - А чего они, а? Медом намазано? Халява наклюнулась?
        Торкесса, мстя за невнимание к ее красоте, в великом презрении сдвинула хрупкими плечиками:
        - Если возмечталось, что все из-за вас, дорогой граф, то выбросьте эту блажь.
        - Но ведь вы…
        - И я, - сказала она с неохотой, - и Кварг, и даже Индельв, а может быть, даже еще с две-три сотни агентов здесь из-за вас… Вы, несмотря на свою дикость, очень важны нашей Всегалактической конфедерации. Но остальные ищут совсем другое. Для них наша Галактика…
        Кварг вставил с невеселым смешком:
        - Эта.
        - Что? - переспросила она.
        - Эта Галактика, - пояснил он. - Мы говорим «наша Галактика», а они…
        В его пропитом голосе ясно слышалась зависть. Торкесса кивнула:
        - Да, для них эта Галактика - песчинка! Древнейшие из преданий Вселенной говорят, что именно на Земле хранится краеугольный камень, из которого пошла Вселенная. И если его достать…
        Она запнулась, а я, не отрывая глаз от преследуемого мерса серебристого цвета, спросил с холодком по спине:
        - И что? Вселенная рассыплется?
        - Нет, - ответила она, побледнев, но с нерешительностью в голосе, - это трудно объяснить… С этим камнем связано чересчур многое. Известно, что Творец создавал мироздание именно с этого ныне заброшенного уголка Вселенной. Здесь, по легендам, заложил краеугольный камень, здесь произнес Слово, отсюда все началось… Дальше он создавал Вселенную, уже держа перед глазами первый неудачный образец, остальные миры получались все удачнее и удачнее, все ярче и богаче, насыщеннее красками, чувствами, возможностями, свободой от многих физических законов, немыслимой здесь…
        Кварг хмыкнул:
        - Ты забыла упомянуть о ереси.
        Торкесса отмахнулась:
        - Ересь на то и ересь, чтобы даже не упоминать.
        - Но это не простая ересь…
        В его хриплом голосе звучал намек, я спросил живо:
        - Лилея, ты чего темнишь?
        - Ничего не темню, - отрезала она сердито. - Ересь возникла совсем недавно, потому и не заслуживает упоминания. Ее, возможно, скоро забудут даже без особых расстрельных мер… Безумцы утверждают, что именно в первом творении Создатель выразил себя в полной мере, что скупость и лаконичность его трехмерного полотна вовсе не говорят о недостатке фантазии, это мы недопонимаем его гениальность… словом, полный бред, но, когда тонешь, хватаешься и за гадюку, верно?
        Я наконец проскользнул между последними машинами, что отгораживали нас от серебристого мерса, это три черных джипа с затемненными стеклами, поднял руку к плечу и пошевелил пальцами. Кварг спросил тупо:
        - Что?
        - Либо начинай стрелять, - объяснил я, - либо дай мне пистолет. Или что там у тебя?
        Торкесса вмешалась живо:
        - А земное оружие не подойдет? У нас же есть пистолеты!
        - Есть, - согласился я кисло. - Но я думал, что у вас что-то особенное…
        Я опустил стекло, высунул руку с пистолетом и пару раз выстрелил по колесам. Кварг взвизгнул за спиной:
        - Что ты делаешь?
        - А что? - спросил я в недоумении.
        - Здесь же… здесь же полно людей! А дорожная полиция?
        Я отмахнулся:
        - Здесь братки постоянно устраивают перестрелки. Все привыкли. А милиция, как известно, никогда не оказывается там, где нужна.
        Торкесса сказала ядовито:
        - Зато оказывается там, где не нужна. Не этот ли случай?
        - Резонно, - признал я. - Но рискнем еще чуть…
        Я выстрелил снова, мерс вильнул, пересек по косой оставшиеся четыре полосы и, перемахнув через бетонный бордюр, понесся под крутой откос. Я тут же, рискуя подставить правый бок, свернул тоже, остановил машину на обочине. Все трое выскочили, успели увидеть, как мерс много раз переворачивается, упал с обрыва, полыхнул могучий взрыв, взвился столб огня, будто рванула бензиновая емкость размером с Лужники. Мы отшатнулись, лица опалило огнем, воздух наполнился гарью, словно горит озеро напалма.
        Мы отступили за машину, прикрывая лицо ладонями. Кварг перекрестился, сказал с сожалением:
        - Господи, прими ее душу… Враг, но все-таки какой красивый был враг…
        - Почему был? - удивился я. - Она выскочила на ходу, спряталась во-о-он за теми камнями!
        Он удивился:
        - А вы, сэр, откуда знаете? Цыганка нагадала?
        - Элементарно, Ватсон, - ответил я. - Элементарно, как два байта переслать. Все всегда так делают!
        Глава 8
        
        Он покосился на меня с глубочайшим уважением, а когда начал спускаться, из-за нависающих камней в самом деле выскочила женщина и, петляя, побежала через гряду. Он охнул, схватился за пистолет, однако женщина перескочила через заборчик и скрылась. Торкесса вскрикнула горестно, а Кварг обернулся и уставился на меня белыми от бешенства глазами.
        - Вы все знали? Вы знали?
        - Ессно, - ответил я. - Так всегда делается.
        - Даже всегда?
        - Как Бог свят.
        - Но почему… почему не стреляли?
        - Зачем? - удивился я. - Я не могу убивать женщин, а мои рефлексы таковы, что бью влет только на поражение… Пусть улепетывает, приведет к боссу.
        Он спросил уже с уважением:
        - Вы что, успели ей маяк нацепить? Где-нибудь… кхе-кхе, на невидном месте?
        Торкесса посмотрела на меня негодующе, я поспешно мотнул головой:
        - Какой маяк? Достаточно интуиции! Будто не знаю, какой у нее размер лифчика!.. На этом вы, инопланетяне, и ловитесь, а настоящий мужчина сразу определяет, что там и какое под платьем. Ладно, садитесь в машину. Кстати, в этой стране никто не представляется сразу, как сделали вы. Сперва долго разговаривают, а потом, когда надо имена употребить, вспоминают, что не познакомились, а теперь уже спрашивать неловко… И потом долго мнутся, переживают, комплексуют, интеллигенты хреновы!.. И еще вы перекрестились слева направо, как будто католик недобитый, мало вас Наливайко, Хмельницкий и Петлюра резали, здесь же крестятся только справа налево. Вот так и ловитесь, шпиены… Я уж не прошу выговорить
«кукуруза»! Вы б там додумались еще негра прислать…
        Понурившись, они вернулись в машину, я сел за руль, с крайней правой полосы перебрался в левый ряд.
        
        С Окружной съехали пару часов назад, шоссе становилось все хуже, заброшеннее, наконец свернули вовсе на проселочную дорогу, пошли ухабы, нас трясло, подбрасывало, торкесса прикусила язык и обиженно умолкла. Небо темнеет, я включил фары. Два ярких луча осветили впереди жуткую разбитую колею, а по обе стороны сразу как будто завесили черным одеялом.
        Торкесса совсем притихла, едем в абсолютной тьме, глаза медленно начали привыкать, по сторонам проскакивают одинокие деревья, а те, что подальше, проплывают медленно и с королевским достоинством. Свет впереди подпрыгивает, то высвечивает дорогу в шаге от передних колес, то пытается осветить далекие звезды и туманности.
        Кварг сверился с картой, я видел, как жутко напрягся его затылок, по моей спине побежали крупные мурашки.
        - Уже скоро… Минут через десять придется оставить машину.
        - Пешком? - спросил я недовольно.
        - У них радары, - объяснил он. - Все-таки военная база. Высшей секретности!
        - А какова форма допуска? - спросил я.
        Он покачал головой, лицо стало несчастнее некуда.
        - Никакой, - ответил он убито. - Никто не смеет покидать базу. Никто не смеет заходить. Даже инспекции только по телефону с выключенными экранами, а операторам приказано общаться измененными специальными программами голосами.
        Я сбавил скорость, через десять минут съехали на обочину, Кварг показывал дорогу. В самой чаще машину загнали в кустарник, я забросал ее ветками и оставил с включенным мотором на случай, если возвращаться придется… очень быстро. Кварг кивнул, приглашая полюбоваться на старенький жигуленок, что сиротливо затаился под пихтой, словно голодный олень, прячущийся от дождя.
        - Как вам эта машина?
        - Серенькая, - сказал я, - неприметная… Верно?
        - Да, - согласился он. В голосе звучало глубокое уважение. - Именно из-за этого она и здесь.
        Он подошел ближе, нажал на брелке кнопку, с легкими щелчками открылись все замки, отключилась сигнализация, а крышка багажника открылась с такой прытью, словно курсант вскакивает перед генералом. В серебристом лунном свете тускло блеснули плотно уложенные стволы автоматов, пулеметов, гранатометов и ровные ряды гранат.
        - Я зайду с тыла, - сообщил он. - Открою огонь…
        - Понятно, - прервал я нетерпеливо. - Отвлекающий, а мы с торкессой прорвемся там, где ну никак не ожидают: прямо в главные ворота. Но ты уверен, что вашего генерала привезли именно сюда?
        - Здесь их база, - ответил он хмуро. - Они ее маскируют под секретный военный объект, но на самом деле это база Петушки. Там в подвале суперкомпьютер! Если в него заглянуть, увидим все их тайны…
        - Заглянем, - пообещал я. Вспомнил, что Бог наглых не очень-то любит, хотя и выпустил нас немало, это чтоб караси не дремали и человечество не погибло от сонной болезни, добавил смиренно: - Если сперва не повзрываем там все…
        Он взглянул с уважением.
        - Знаете, если выбирать между жизнью нашего резидента и доступом в их компьютер…
        - Не продолжайте, - остановил я. Улыбнулся. - Незачем, мы ведь понимаем друг друга?
        Он взглянул мне в глаза, зябко передернул плечами и пугливо уронил взгляд:
        - Боюсь, что понимаю.
        Я махнул рукой:
        - Жаль, машину нельзя, а то бы на ней… Ладно, действуй.
        Он нагрузился оружием, став похожим на универсальный магнит, к которому наприлипало не только железо, улыбнулся нам грустно и растворился в темноте. С той стороны в небе светят красные звезды, но я вспомнил, что в нашем небе только одна красная, да и то не звезда, а планета - Марс, остальные же похожи на осколки льда, так что эти красные звезды - всего лишь сигнальные лампочки на сторожевых вышках, никаких кашпировских.
        Небо прорезал яркий слепящий свет, я невольно закрыл глаза и прижал торкессу к земле. Хотя мы далеко за деревьями, никто нас не узрит, но переход от тьмы к яркому свету ударил по глазам, как кувалдой. Торкесса часто задышала под моей рукой, я на всякой случай пощупал, на что это так надавил, но вроде бы все в порядке, на плечо, неужели у нее там эрогенные зоны размером с теннисный корт, ну прямо натурщица Пикассо…
        Она прошептала едва слышно:
        - Там охрана…
        - Как же без нее?
        - Их просто сотни!
        Я кивнул, напыжился, вздул мышцы и принял мужественный вид, лежа с упором. Кому, как не мне, знать, что любую секретную и сверхсекретную базу охраняют слепые и глухие кретины, которые только и умеют, что подпрыгивать на три метра, когда стреляют в их сторону, сами же непрерывно палят холостыми патронами в небо, каждого легко перешибить хоть соплей, хоть взглядом, маломальское сопротивление оказывают только босс и его секретарша, красивая и злобная тварь, убивать женщину вроде бы рука не поднимется, вот она и…
        - Прорвемся, - ответил я исполненным безумной отваги голосом и выпятил оквадраченную челюсть.
        - Я хотела бы… - сказала она жалобно, я торопливо зажал ей рот, она вытаращила глаза, начала в испуге отбиваться. Я продолжал зажимать ей рот, она ухитрилась укусить меня за ладонь, наверное, зубы умеют выдвигаться, я с проклятием отдернул руку и прошипел зло:
        - Умолкни, дура!.. Ты всех погубишь!.. Но сперва погибнешь сама!
        Она вытаращила глаза, спросила с враждебностью:
        - Почему это?
        Я сказал настойчиво:
        - Запомни один из самых краеугольных законов! Стоит тебе упомянуть… мне или кому-то другому, что именно ты хотела, что планируешь достичь в жизни… стоит начать строить планы, вспоминать о любимых - и ты обречена. Самое опасное - вытащить фотографию семьи и показать кому-нибудь. Мол, вот меня ждут жена и дети, а когда я вернусь, то стану умной и красивой…
        Она помолчала, ответила рассерженно:
        - Я и так умная и красивая. Ладно, если на этой планете такие странные законы… Но меня не ждут жена и дети. Я вовсе не самец, как ты мог бы заметить, если бы не был так уж упоен берсеркизмом. А щит ты грызть умеешь?.. Ой, че это?
        Она с отвращением смотрела, как я раскрыл коробочку с кремом для обуви или гуталином и зачерпнул полную горсть.
        - Зачем?
        - А вот зачем…
        Она завизжала и начала отбиваться, но я удержал, вымазал хорошенькую мордочку гуталином так, что остались только розовые кончики ушей. А потом и те зачернил, чтобы не светились в темноте чистотой и непорочностью.
        - Какой же ты, - сказала она с сердцем, проглотила то, что вертелось на языке, добавила со вздохом, - предусмотрительный… Настоящий наемник.
        Я встал, отряхиваться не стал, мужчина должен быть слегка неряшлив, вернулся к арсеналу в багажнике жигуленка. В том же призрачном лунном свете матово блестят недавно смазанные пистолеты, автоматы всех систем, гранатометы, снайперские винтовки, стингеры, гранаты, взрывчатка, пулеметы, а в отдельном ящике, как указывает надпись, бронежилеты всех степеней защиты, бронедоспехи, сервомеханизмы, различные шпионские штучки, наподобие безобидных с виду авторучек, что стреляют усыпляющими пулями, вспарывают стены лазером, служат прожектором, а при необходимости их можно ставить на время, как небольшие атомные бомбы.
        - А вот это специально для тебя, - сказал я, стараясь, чтобы мой голос прозвучал нежно. - Женщин надо беречь.
        Она с ужасом косилась на кевларовый бронежилет. Я вообще-то из жалости выбрал третий номер, хотя мог бы и восьмой, в восьмом можно в открытый космос, в третьем же удается двигаться и даже ходить.
        Она взмолилась:
        - Может быть, я могу хотя бы без… без этого?
        - Надо, - сказал я. - Он спасет тебе жизнь. Не единожды.
        - Каким образом?
        - Это не простой жилет, - объяснил я. - Вроде бы стандартный, верно? Но может выдержать попадание из танкового орудия или противотанковой ракеты. В то же время его можно легко пробить алюминиевой вилкой.
        Она сделала большие глаза.
        - Это… как это?
        - Все зависит, - объяснил я загадочно, - от того, на ком надет.
        - Не поняла…
        - И не надо, а то потеряем драйв. Готова? Пошли.
        Честно говоря, я сам еще не понял, будет ли он на торкессе крепче титанового корпуса звездолета или же уступит папиросной бумаге, знаю только, можно сказать даже - по опыту, что виденные мною раньше бронежилеты вели себя весьма странно.
        Она шаталась, как былинка на ветру, когда я надевал на нее эти доспехи, защелкивал, состыковывал, закрывал и сращивал, так что оказалась в конце концов как в скафандре высшей защиты, что надевают летчики-стратосферники на случай приземления в Пермской области или на Марсе. Впрочем, спереди предусмотрены две выпуклые полусферы обтекаемой формы. Явно для того, чтобы пули скользили и уходили в стороны.
        - Это все мне нести? - спросила она обреченно. - А не лучше подождать подкрепления?
        - Враги успеют уйти, - ответил я сурово.
        - Почему? - спросила она жалобно. - Они не знают, что мы здесь…
        - Но понимают, - объяснил я сурово, - что даже тысяча опытных бойцов их не спасет, когда за дело беремся мы.
        Она вздрогнула, когда я сунул в руки гранатомет, потом нацепил на ее же плечи по автомату, к поясу подвесил с десяток гранат, еще два десятка положил в ранец, что заботливо укрепил на ее хрупкой спине, а также вооружил миниганом, снайперской винтовкой и десантным ножом.
        - Это все… понесу я?
        - Да, - сказал я непреклонно. Рифленые желваки заиграли на моем суровом лице. - Сначала стреляй по воротам базы из гранатомета, он шестиствольный, а когда навстречу выметнутся на джипах гады, первые машины подбей из него же, остальных положишь из этого крупнокалиберного… Если вертолет появится, бей из стингера, поняла?.. Возьми про запас еще два… Когда в минигане заряды кончатся, хватай автомат. Сперва калаш, а когда и его опустошишь, можешь из узи, их две штуки, но можешь взять еще… Не забывай про гранаты. Когда все кончится и даже пистолет красиво отбросишь в сторону, придется ножом…
        - О, - сказала она с отвращением, - я дома никогда курицу не могла зарезать!
        - Так то курицу, - сказал я с сочувствием, но суровые желваки заиграли уже по всему моему лицу. - Курицу и я бы не смог. А ты должна мочь, ты же эта самая… как тебя… торкесса!
        Я поднялся, она все не могла оторваться от земли, я с усилием приподнял ее за плечи. Впечатление было таким, будто отрывал от земли танк. Ее глаза внезапно стали подозрительными:
        - А ты почему… так?
        Я удивился:
        - Что?
        - Почему с одним пистолетом?
        Я виновато развел передними конечностями:
        - Понимаешь, иначе нельзя. Либо вот так, как ты… либо как я. Середины не бывает. Мы ж с тобой герои, верно?.. Это какой-нибудь коп еще может пойти с помповым ружьем… кстати, надо тебе добавить и это помповое, погоди… давай повешу на шею, а заодно и сумку с патронами к нему, да побольше-побольше… Мы можем только так. Либо с головы до ног, либо с одним пистолетиком. Встретимся в главном зале у центрального пульта!
        Она прошептала, красиво округлив глаза:
        - Не понимаю…
        - Что? Где пульт?
        - Да, где пульт, все знают, а вот почему пистолет… даже пистолетик?
        - Увы, - согласился я, - это сложно и вне логики, но именно пистолет помогает спасти мир, планету, а порой даже и Галактику. Уступает разве что кулакам и десантному ножу, но… но до них очередь еще дойдет. Вообще-то, пистолет на дистанции до километра… да-да!.. превосходит по мощи любую базуку, крупнокалиберный пулемет и гранатомет с ракетами теплового наведения. Непонятно? Мне тоже, однако это так. Дорогая, вся наша жизнь вне логики, даже вопреки! И это - прекрасно, ибо нелепо, как сказал Фома Неверующий… или Аквинский, не помню. У нас мудрецов много, умных мало. Ну, успеха тебе. Или, как говорят дураки и лодыри, удачи!
        В полной темноте, пользуясь только очками ночного видения, причем в которых тоже ни хрена не видно, мы крадучись подбирались как можно ближе, наконец я прижал ее к земле, понуждая залечь, не лечь, а именно залечь, это совсем другое дело, вернее - позиция, указал на хорошо освещенные прожектором главные ворота:
        - Видишь будочку справа? Туда набилось с десяток караульных. Хрен знает чем занимаются… Общечеловеки, у них все можно. Камасутровцы! Постарайся туда всадить первую же ракету. На ворота не траться, сами распахнут. Как только выметнутся на джипах, а то и на бронетранспортере - сразу же всади противотанковую. Вот она, не перепутай с тюбиком губной помады Дальше поливай все из пулемета, но гранатометы держи рядом…
        Я отползал, когда она жалобно спросила из темноты:
        - А как я узнаю, когда начинать?
        - Сигнал к атаке, - ответил я шепотом, - три зеленых свистка. Ладно, у вас стохастическое зрение, так что просто отсчитай ровно две минуты - и действуй. Как только потараканят к воротам, я простелфлю к центральному пульту и вырублю свет. А с ним и все электричество.
        
        Ждать мне пришлось совсем недолго: с той стороны, где оставил торкессу, раздался могучий взрыв. Вспыхнуло зарево, успел увидеть на проводах и верхушках столбов клочья одежды и оторванные конечности. Тут же разгремелась беспорядочная стрельба, перешла в непрерывную канонаду. Теперь там горит, взрывается, бухает, то и дело к небу вздымаются столбы оранжевого огня, будто вспыхивает пожар на нефтевышках. Из главного здания непрерывным потоком выбежали и мчатся крепкие мужики с автоматами в руках, с винтовками, пулеметами, гранатометами, а из бесчисленных гаражей вырывались джипы с открытым верхом, над кабиной крупнокалиберный пулемет, за рукояти держится крутой громила и непрерывно палит, а в кузове не меньше десятка головорезов.
        Я продвигался с тыла, меткими выстрелами из пистолета снимая часовых на вышках, стражей на заборе, на воротах, в саду, на дорожках, а затем на подходе к главному сооружению.
        На входе в парадные двери столкнулся с двумя в форме морских пехотинцев. Один белый, а второй, ессно, чернейший негр афро-американского происхождения. Белому я всадил пулю в лоб, он только успел вытаращить глаза и прохрипеть:
        - Ты все олрайт?..
        - Иногда и левой, - ответил я. - А то на правой уже мозоли.
        Негр, не успевая схватиться за автомат, что болтается поперек пуза, замахнулся десантным ножом. Я сломал ему руку, это все фигня насчет необычной крепости негров, у них просто ума не хватает заниматься наукой, вот и прут в спорт, потом перехватил вторую и тоже сломал в локте, как сухую былинку.
        - Итс фантастиш, - промычал негр тупо.
        Я размозжил ему голову, брызнуло, тыква у него прогнила, как и вся их афро-американская Америка. Я пробежал торопливо в здание, выстроенное в колониальном стиле южных плантаторов. Это для поднятия духа их солдат, чтобы чувствовали, что в покоренной России должны вести себя, как их предки двести лет назад в самой Юсовии. Хотя да, это ж еще не юсовцы, а пока что мелкая прелюдия - инопланетяне…
        В коридоре еще трое один за другим, я их смял на бегу, это в их кинах они такие крутые, а наяву всерьез уверены, что при одном их виде все будут падать. Мы и падаем, но от хохота.
        Зачистив первый этаж, я занял удобную позицию и отстреливал через окно идиотов, что продолжали ломиться к раскуроченным воротам. Вернее, к той дыре, что осталась на месте ворот. Оттуда все еще доносятся торопливые очереди узи, это значит, что вся тяжелая артиллерия у торкессы закончилась, женщины в любом случае будут палить из гранатометов, даже если увидят муху. К счастью, у этих плантаторов тоже закончились бронетранспортеры, танки и джипы, а самим под пули лезть страшновато, самое бы время просить поддержки с воздуха, вакуумными бомбами или чем-то еще, но я уже успел разбить главную рацию рукоятью пистолета.
        Я стрелял им в спины, демократы уверяют, что это вполне прилично, в духе свободы от условностей, ну так и получите эти самые свободы от условностей, пленных брать не буду, где-то у ворот торкесса палит в морды, затем я увидел ее быструю фигурку в одной моей рубашке, что как поземка несется мимо горящих бронетранспортеров, танков, перевернутых джипов, перепрыгивает через безобразно раскинутые трупы, только один лежит в красивой позе, лицо умиротворенное, благородное, явно один из тех, кого послали сюда насильно, а втайне нам сочувствовал, но ничего сделать не мог, политкорректность обязывает говорить и даже думать одинаково, шаг вправо и шаг влево - попытка бегства от демократии, пуля в затылок и газовая печь, потом некролог с прочувственной надписью, что погиб за демократию от руки звероватых русских.
        Запыхавшись, выпалила на бегу:
        - Ты как?
        - Все о’кей, - ответил я. - То есть олрайт. Ты все истратила? Хотя бы десантный нож себе оставила?.. Нам осталось только прорваться в нижний зал, там сердце всей этой трахомудии.
        - Трахо? - переспросила она с подозрением. - Я полагала, что трихо…
        - Язык меняется, - нашелся я, нельзя, чтобы женщина брала верх, - как и нравы. У тебя гранаты еще остались?
        - Только одна.
        - Хватит, - решил я. - Прячься за моей широкой, как у тоталитариста, спиной…
        - У тебя скорее, - сказала она язвительно, - как у демократа, широкая задница.
        - Каждый выбирает свое, - ответил я. - Только не изотри ее поцелуями, пока тут чеку… Зачем засадила так глубоко?
        Она что-то шипела за спиной, но я широко размахнулся, гранату же выпустил из ладони мягким толчком по направлению к массивной металлической двери. Мы притаились за столом, раздался страшный взрыв. Комнату ослепило огнем и пламенем, полетели длинные шипящие искры, в воздухе запахло озоновой дырой. Я вжимал голову в плечи, рядом с грохотом и лязгом рушатся стальные конструкции, горящие рваные листы металла, воздух обжигает дыхание.
        Глава 9
        
        За спиной закашлялось, я оглянулся, торкесса смотрит ненавидяще. Я похлопал по спине, в руке рукоять пистолета, а мой револьвер быстр, кувырком влетел в дымящийся провал в стене, зубья металла блестят красиво и угрожающе, острые, как бритвы. В дыму полыхнули красные искорки выстрелов, пули просвистели над головой. Я тремя выстрелами поразил троих, кувырком прошел вдоль стены, отыскивая четвертого, но почему-то не нашел.
        Сзади метнулась тень, я едва не спустил курок, ствол уперся в раскрытый в испуге рот торкессы.
        - Какого хрена? - спросил я зло. Сердце колотится, как горох в погремушке. - Это такой овощ, покажу картинки.
        - Зачем?
        - Не знаю. Чтоб не думала, что это ругательство. Где этот чертов суперкомпьютер? Она указала пальчиком:
        - Вон там виднеется. Но ты перепутал дверь. Нужно было идти оттуда, перебить внутреннюю охрану, а потом захватить штат. А ты перебил персонал, как мы теперь справимся с компом? Зато…
        Треск раскрываемой двери оборвал ее слова. Сквозь редеющий дым видно, как широко распахиваются двери. В зал вбежали рослые люди в черных облегающих комбинезонах, в масках и с самурайскими мечами за спиной.
        Торкесса испуганно вскрикнула:
        - Их не меньше сотни! Это самые лучшие бойцы в Галактике!
        - Ерунда, - ответил я сдержанно.
        Она взглянула с недоумением и страхом:
        - Ты сумасшедший?
        - Это они сумасшедшие, - ответил я, с бьющимся сердцем стараясь, чтобы это звучало как можно невозмутимее. Кивнул на разбросанные по всей территории стонущие трупы: - Лежат бойцы, не справились с атакой… Лягут и остальные.
        Сердце колотится, как будто пытается выскочить и спрятаться где-нибудь под шкафом, я вышел на середину, настороженно осматриваясь. Они все рассредоточились под стенами этого круглого помещения, гибкие и одновременно чудовищно мускулистые, разом выхватили из-за спин блестящие полосы стали. Туман почти рассеялся, металл блестел тускло, зловеще, а от багровой надписи
«Danger» на мечах заиграли красные сполохи.
        Один ринулся на меня, размахивая во все стороны своей катаканой, я услышал сзади тревожный крик:
        - Лови!
        Не глядя, я выставил руку с растопыренной пятерней. В ладонь шлепнуло холодным и твердым, пальцы сомкнулись на рифленой поверхности. Это оказалась прекрасная старинная хирагана, я взмахнул ею, пытаясь определить балансировку, но самурай уже мелькнул близко, мечи сшиблись с металлическим лязгом. Некоторое время я отбивал удары, краем глаза следил за остальными, испуганное сердце перестало ломиться из грудной клетки, успокоилось и принялось за вязание: другие сто или сколько их там, красиво рассредоточились вдоль стен, все стоят через равные промежутки, синхронно двигают руками и ногами, прекрасная хореография, периодически кто-нибудь делает в нашу сторону угрожающее движение, вот щас брошусь, держите меня впятером, да держите же крепче, идиоты…
        Мой оппонент дрался красиво и страшно, я едва успевал парировать молниеносные движения, потом он вдруг замер, уставившись в меня вытаращенными глазами. Я без труда ткнул кончиком меча, в этих случаях достаточно обозначить прикосновение, раздался всхлип, самурай рухнул на спину с перерубленным горлом. Крови, однако, потекло мало, как из женщины, что и понятно, здесь же сражаться многим, все перемажемся, как свиньи, нехорошо, некрасиво, я быстро развернулся, по правилам хореографии следующий должен метнуться со спины, так и случилось, некоторое время в тишине слышался только звон, лязг и стук металла. Наши стальные полосы высекали тусклые короткие искры, наконец противник застыл в ожидающей позе, я красиво взмахнул лезвием… и хотя, по-моему, кончик меча даже не достал противника, тот отлетел в сторону с разрубленным лицом и упал на спину, раскинув руки.
        - Слепа! - вскрикнула моя красотка, тоже мне новость, конечно же, слева, а следующий бросится справа, нужна красивая очередность, не могут же выстроиться гуськом, не эстетично, а так в хореографическим кольце будут совершать танцевально-угрожающие телодвижения и бросаться, как пластичные греки из Японии.
        Я рубанул влево, красиво повернулся на правой задней ноге и ткнул вправо. Там послышался вскрик, или, говоря попросту, вскрикнуло, даже вопнуло, а я, не глядя, развернулся и сделал ровный, как по линейке, надрез на груди массивного быковатого, как минотавр, спецназовца в зеленом берете и с ластами на обеих задних ногах. Видимо, морской котик, а то и вовсе пингвин, но острое лезвие хираганы вскрыло котика, как торт из взбитых сливок.
        Краем глаза видел зачарованные глаза торкессы. Она раскрыла хорошенький ротик в немом изумлении, брови взлетели на середину лба, непроизвольно выдвигается, дура, из убежища, стараясь не пропустить ни одного движения. Передние лапки дергаются, на микропроцессорном уровне повторяя мои движения, даже опережая и показывая мне, дураку, как надо лучше, чище, красивше, как будто эти дуры понимают, что такое красивше, в любом исполнении должна присутствовать небрежная элегантность, и чтоб еще либо ширинка расстегнута, либо рукав в говне.
        Их оставалась еще треть, но руки мои устали, я хрипел и шатался. Соленый пот заливал лоб и выедал глаза, я кое-как размахивал хираганой, а иногда и просто выставлял ее острием вперед, чувствовал толчок, это очередной напарывался горлом, тогда я делал шажок назад и с усилием выдергивал самурайское орудие лишения жизни.
        Некоторые идиоты натыкались грудью, приходилось дергать изо всех сил, высвобождая острую сталь. У одного вообще заклинило между костями, мне пришлось упереться ногой и выдергивать с такими усилиями, будто Святогор все еще пытается поднять сумочку Микулы Селяниновича. К счастью, остальные красиво танцуют вокруг, кувыркаются, размахивают мечами, никто не напал - наверное, все-таки не демократы.
        Я смахнул пригоршней градины пота. Идиоты, что у них за ай-кью, ведь уже перебил на их глазах штук девяносто, ну почему бы остальным десяти не разбежаться с жалобными криками о спасении? Ну пусть даже не с жалобными. Пусть вообще молча, я ни на что не претендую, я же гуманист. Что это из них прет: самурайство или функциональность? В смысле, все мы функции…
        Последний замахнулся мечом, я подставил хирагану, держа ее обеими руками, нещщасный накололся, как жук на булавку, прохрипел:
        - Человек-невредимка!..
        - Он самый, - ответил я сипло. - Никого и пальцем не трону.
        Торкесса первой бросилась к запертым дверям, сбила выстрелом замок и распахнула двери. Оттуда хлынули плачущие женщины, толстые бизнесмены, невинные дети с сосками во рту, перепачканные сладостями, длинноногие красотки… торкесса едва снова не захлопнула дверь, но красотки уже кончились, пошли дети сенаторов, полицейских, жены президентов, магнатов, олигархов, ведущих ток-шоу. Торкесса торопливо выталкивала их за двери, они ломились обратно и орали, что там темно, пусть за ними пришлют вертолет и еще два - с телеоператорами, они теперь - герои, им нужны награды и компенсации от правительства, льготные путевки, лечение и телеканал для собственного шоу.
        - Вон еще дверь! - крикнул я сиплым голосом.
        Торкесса двумя выстрелами красиво отстрелила висячий замок. Он упал с грохотом, торкесса отпрыгнула, как от брошенной под ноги гранаты, пистолет задрожал в ее тонких руках.
        - Не трусь, - сказал я обнадеживающе, - дальше будет еще хуже.
        Длинный коридор больше напоминал стальную трубу диаметром с Московское метро, иногда попадались двери. Из-за одной доносились раздраженные голоса. Я остановился, осторожно постучал.
        После паузы недовольный голос ответил:
        - Кто там?
        - Бюро добрых услуг, - ответил я. - Оббиваю двери кожей заказчика. Могу напечатать на туалетной бумаге портрет вашего шефа. Или вашей тещи…
        За дверью огрызнулись:
        - Что за идиот, у нас тут компьютер накрылся, а он…
        - Играйте на запасном, - посоветовал я. - Или в онлайне, там можно вообще без компьютера.
        Дверь распахнулась, едва не разбив стальной обшивкой мне лоб. На пороге возник крепкий мужик в белом халате, на кармане пластиковая карточка с надписью: Dr. Alien. Он вытаращил глаза при виде нацеленного ему в лицо пистолета, явно за этими бронированными дверьми не слышали канонады.
        - Кто… вы?
        - Чем занимаетесь? - спросил я.
        - П-п-п-повышением над-д-д-д-дежности…
        Торкесса понимающе кивнула, я сказал тоже с пониманием:
        - Любая система, зависящая от человеческой надежности, ненадежна. Много вас?
        - Т-т-т-трое…
        - И все такие яйцеголовые?
        - Еще… яйцеголовее…
        - Тогда играйте дальше, - разрешил я. - Сейчас новая байма выходит, «Князь Кий» называется…
        - В нее и режемся, - буркнул он. - Прямо из Седьмого Волка украли, но третий левел пройти не можем.
        Я взглянул на часы.
        - На обратном пути, если успею, заскочу, покажу, как там можно пройти фуксом. Торкесса, поторопитесь, нас ждут великие дела!
        
        Длинный коридор закончился массивной металлической дверью, похожей на банковскую. Холодный страх начал заползать в душу, я спешно задавил его и затоптал ногами, торкесса должна видеть героя, иначе не выживу, да и дверь неумехе и трусу не откроется. В этом мире как себя поставишь, так и воспримут. Потому имиджмейкеры сейчас важнее президентов, учат, чтобы принимали по одежке и наглой морде.
        Я выпятил грудь, взгляд стал прищуренным и острым.
        - Кодовый замок?.. Так-так… на голос или на отпечатки пальцев?.. На сетчатку глаза?..
        Торкесса прошептала в страхе:
        - Не сумеем?
        - А это как себя поставим, - ответил я. - Вообще-то, разгадывать надо бы тебе…
        - Почему?
        Я помялся, прежде чем ответить с полной откровенностью:
        - Настоящая женщина может ничего не иметь в голове и за душой - но за пазухой обязательно что-то должно быть!
        Она тут же посмотрела на свою высокую грудь, перевела непонимающий взор на меня. В глазах быстро росла обида.
        - Что ты имеешь в виду?
        - Ну, набор отмычек, - сказал я торопливо, - или хотя бы камень, которым можно разбить этот замок…
        Она сказала с торжеством:
        - А вот и ошибся! У меня как раз для него есть в голове!
        Она вскинула руки красивым танцевальным жестом, даже плечики поставила так, как Кармен в последнем акте, порылась в прическе. На свет появилась длинная шпилька.
        - На конкурсе женской логики, - сказал я обалдело, - победил генератор случайных чисел… Это электронная отмычка?
        - Нет, - ответила она удивленно, - простая шпилька… Нам запрещено пользоваться продуктами высокой технологии, забыл?
        - Ну а как я…
        Она смотрела с непониманием, я захлопнул рот, постарался внушить себе, что я и есть тот самый крутой умелец, что любой замок с любой секретностью откроет простой шпилькой, взял шпильку и начал ковыряться кончиком в отверстии, там на случай изменения отпечатков пальцев, болезни Альцгеймера или простой поломки предусмотрено и более простое решение… Однако замок открываться не желал, я наконец сообразил, что нужно внушить не мне, а ему, меня хрен обманешь, я цену собственной крутости знаю, а вот замок, возможно, дурак…
        Щелкнуло, язычок уполз на один щелчок. Я возликовал, всегда приятно найти кого-то дурнее себя, говорят же, что нет ничего хуже, чем обманывать женщину, но нет ничего приятнее, когда это получается. Так и сейчас, обманул же, если честно, но вслух это звучит, что я победил, одолел, сумел, добился…
        Дверь отворилась, распахнулся яркий свет, почти солнечный, все сверкает и блестит хромированным деталями, огромные экраны, на вычурных столах, вот уж дурацкий вкус у этих инопланетян, крупные компьютеры, но только за тремя трудятся ничем не приметные люди, будто это не мы с окраины Галактики, а они…
        - Хенде хох, - сказал я громко. - Гитлер капут, а Наполеон и вовсе на Святой Елене… это такой остров. Не двигайтесь, останетесь жить.
        Они смотрели ошалелыми глазами. Один начал подниматься, я показал ему пистолет, он рухнул обратно.
        - Во что играете? - поинтересовался я. - О, и здесь «Князь Кий»… Кто расскажет, как пройти третий левел, убью последним. Кстати, где ваш суперкомпьютер?
        Инженер дрожащим пальцем указал на дверь, на которой зловещими красными буквами надпись: «Только для персонала!»
        - Это для нас, - объяснил я торкессе. - Персонал - это от
«персона», «персонаж», сокращенно - перс.
        Она кивнула, все трое по ее знаку легли лицом вниз. Я думал, собирается связывать, однако хладнокровно прошлась по их спинам, каждого била рукоятью пистолета по затылку. Я слышал сухой треск, подумал уважительно, что торкесса вообще-то не совсем размазня, надо перед нею пыжиться еще больше, иначе окажусь в роли Санчи Пансы или Ватсона…
        - Это их уберет из этого мира, - объяснила она, - не меньше чем на час. Не переживай. Они очнутся даже без головной боли.
        - А-а-а, - сказал я, сразу воспрянув духом, я вообще-то круче и немилосерднее, - ну, если без головной боли, тогда да…
        Дверь под грозной надписью оказалась даже не заперта. Я переступил порог, застыл. Суперкомпьютер, как и положено королю или даже императору, возвышается на особом помосте из блестящего черного дерева, размером с мартеновскую печь, а выглядит как домашний кинотеатр «все в одном». По всей панели в десятки рядов штырьки, разъемы, выходы, многочисленные экраны переливаются разноцветными огоньками. Только одно кресло перед клавиатурой, весьма продавленное, спинка вытерта.
        - Я люблю тебя, жизнь, - сказал я ошарашено, - что само по себе уже нонсенс!.. Его кто делал, Тьюринг?
        Торкесса сказала почтительно:
        - Я не знаю, кто этот мудрец, но этот компьютер… гм.. ну, словом…
        Она замялась, я сказал наставительно:
        - Неумение врать - еще не повод говорить правду. Ладно, это неважно. Давай-ка сейчас…
        Дверь распахнулась, я инстинктивно отскочил, бросился плашмя, над моей головой просвистели пули. Трое, которых торкесса оглушила, как видимо недостаточно, с порога, прижимая к животам автоматы, поливали длинными очередями зал. Один прыгнул, ухватил торкессу и, быстро развернув ее, пытался поймать меня в прицел, но торкесса дергалась, лягалась, визжала.
        Я наконец выхватил пистолет, дважды выстрелил. Двое тут же выронили автоматы, их отбросило, словно каждому в грудь ударило из катапульты. Третий, что закрывался торкессой, выпустил очередь, я ушел в кувырке.
        - Эй, - прокричал я, - ты чего мебель портишь?.. Это же все ваше!..
        Он следил за каждым моим движением, личина скромного инженера слетела, на меня смотрит опытный спецназовец, десантник, которому вся эта мебель и непонятные компьютеры до керосинки, пусть ломается, взрывается, горит синим пламенем.
        - Что предлагаешь?
        - Тебе нужен я, - выкрикнул я. - Так вот он я!.. Оставь женщину.
        Он захохотал:
        - Ты меня за дурака держишь?
        - А как же, - ответил я честно. - Неужели не хочешь сойтись со мной грудь в грудь, ощутить на своем десантном ноже вкус моей человечьей крови?
        Торкесса перестала дергаться, лицо стало синим, как у колхозной курицы. Инженер-десантник проговорил в задумчивости:
        - Вообще-то, почему и нет…
        - Так давай же, - сказал я. - Смотри, я бросаю пистолет…
        Я в самом деле отбросил в сторону, патроны кончились, а беспатронный он угроза больше мне, чем от меня другим. Десантник поколебался, затем сильным рывком отшвырнул в одну сторону торкессу, в другую автомат. Широкая ладонь выдернула из-за пояса жутковатого вида десантный нож, искривленный на конце, с канавкой для стока крови, зловещими зазубринами.
        Торкесса упала в угол и застыла, глядя расширенными от ужаса глазами. Я подмигнул ей, держись, мол, а десантник проревел в ее сторону:
        - Смотри, как я убью сперва его, потом тебя!
        Он сделал шаг в мою сторону, торкесса вскрикнула:
        - Это нельзя!.. Это запрещено!
        Десантник с каждым шагом становился все громаднее, лицо вытягивалось, превращаясь в нечто среднее между мордой крокодила и рылом бультерьера. Он ухмыльнулся, голос проскрежетал, превращаясь в нечто вовсе нечеловеческое:
        - Никто… не… узнает…
        Я отступал, пока пятка не уперлась в стену.
        - Я милого узнаю по колготкам, - пробормотал я. - А говорили, что зомби здесь тихие… Простите, а кем вы были до семнадцатого августа?
        Десантник стал выше вдвое, голова как холодильник, а руки размером с книжные полки. Десантный нож тоже удлинился, теперь не нож, а турецкий ятаган… Ну, меч или ятаган для меня вещь знакомая, часто приходилось помахивать заточенной полосой стали, вот только с таким мордоворотом еще не схлестывался…
        Он остановился, несколько озадаченный:
        - До семнадцатого?.. До семнадцатого года - помню, до семнадцатого века - тоже, а до семнадцатого августа… Что было в августе?
        - Я так и знал, - вздохнул я. - Ладно, проходи, ложись, здравствуй… И улыбайся, я люблю идиотов. Ведь кто к нам с мечом придет, тот в орало и получит.
        Он жутко ухмыльнулся:
        - Что-то не то говоришь, земляной червячок. Страшно? Не ожидал?
        - Не ожидал, - признался я. - Думал, ты такой дурак, что будешь соблюдать все эти дурацкие правила. Как будто жизнь не самое дорогое!.. Да за-ради жизни пойдешь на любую подлянку, на любые нарушения клятв, верно? Вообще-то, вкус и цвет - хороший повод для драки! Но с другой стороны: будешь тише - дольше будешь.
        Он присвистнул озабоченно:
        - Что-то не то говоришь…
        - Не свисти, - сказал я строго, - девок не будет. Любимая, таких, как ты, не было, нет и не надо…
        - Почему? - спросил он тупо.
        - Потому что нельзя, - ответил я, - потому что нельзя быть на свете массивной такой…
        Я сделал выпад с ножом в руке, проверяя его реакцию, ведь чем бегемот массивнее и крупнее, тем замедленнее двигается, но едва успел увернуться от огромной, как дверь, пятерни.
        - Молодец, - похвалил я. - В гаремах нет плохих танцоров, правда? Ничего, цыплят по осени стреляют… Чем медленнее ты двигаешься - тем меньше ошибок делаешь! А еще ты знаешь, что чем страшнее у женщины морда, тем прозрачнее ее одежды?..
        Он задумался, в то же время стараясь не двигаться, чтобы не наделать ошибок, я танцевал вокруг сперва бессистемно, потом лезгинку, затем перешел в гопака, так можно подкрасться и подрезать сухожилия на пятках.
        Вообще-то, тех, кто к нам с мечом пришел, лучше бы застрелить безо всякого меча, но пистолет у меня хоть и быстр, как у Спиллейна с Хаммером, но пуст, надо что-то придумать похитрее…
        - Видишь, - крикнул я, - я как Вахтанг Комикадзе вокруг тебя, а ты бы спел, как Тамара Ркацители!
        Он хищно захохотал:
        - Хочешь жить вечно, человечек?
        - Хочу, - согласился я. - Пока получается.
        - Уже нет, - ответил он, я едва успел метнуться в сторону, как он ринулся на меня, растопырив руки и раскрыв чудовищную пасть. Пальцы цапнули меня за подошву, я бешено рванул ногу, выдернул, оставив ботинок. При падении я перекатился через голову, больно ушиб локоть, колено, шею, голову и копчик. Ладонь упала на приклад автомата. Великан развернулся, снова распахнул пасть с двумя сотнями зубов.
        - Жизнь, - сообщил я ему, - сложная штука. Сделать ее простой может только вот это…
        Палец с силой вдавил спусковую скобу. Отдача едва не размазала меня по стене, автомат грохотал, в груди великана появились дыры, оттуда хлынула черная, как нефть, густая пенистая жидкость. Он покачнулся, прохрипел:
        - Ты… обманул?
        - В этом мире лжи и лицемерия уже так трудно кого-нибудь обмануть… - ответил я с грустью, - что это даже не обман, а так, фигня, военная хитрость. А что разрешенное, сам знаешь, неинтересно.
        Он покачнулся, упал на колени. Кровь хлещет тугими струями, торкесса вскочила на стул, я начал оглядываться, попятился к компьютеру, пол заливает, как при прорвавшейся канализации.
        - Ты… кто? - прошептал десантник.
        - Человек, ожлобленный жизнью, - ответил я искренне. - Хотя, если верить французским гуманистам, я родился добрым. Но Фрейд говорит, что все мы рождаемся бесстрашными, доверчивыми и тупыми. И большинство из нас остается тупыми. Ты не стой на коленях, я тебя уже простил… только автомат, прости, не выпущу.
        Он прошептал уже едва слышно:
        - Жизнь - как злая соседка. Прошла мимо и даже не поздоровалась…
        - Если бы жизнь была интересна, - возразил я, - никто не играл бы в карты.
        Торкесса взвизгнула с высоты стула:
        - О чем вы там говорите? Нашли о чем говорить!
        Он указал мне на нее глазами:
        - Послушай совета женщины и сделай все наоборот, чтобы потом от нее услышать, что она так и хотела сделать, в то время как ты херню какую-то порол.
        Глаза закатились под лоб, качнулся и с грохотом повалился на бок. Я держал его на прицеле, торкесса вскрикнула:
        - Чего ты ждешь? Надо включить компьютер!
        - Погоди, - сказал я негромко. - Щас…
        Тело десантника лежало недвижимо, я уже хотел было подняться и убрать автомат, как вдруг его колени начали быстро подгибаться, руки подбросили от пола, он вскочил, весь залитый кровью, и прыжком оказался на том месте… где я только что стоял.
        Упершись спиной в стену, я выпустил остаток диска ему в левый бок. Он вздрогнул, повернул голову, в глазах блеснули оранжевые огни. Он прохрипел, падая в лужу своей же крови:
        - Скажешь, погиб обер-гендальт Кен Жутер из особого десантного…
        Кровь взлетела во все стороны, как при взрыве. Торкесса завизжала, ее тонкие лапки принялась поспешно стряхивать брызги. Тело десантника некоторое время лежало неподвижно, затем по груди и животу пробежали голубые змейки электрических разрядов, послышалось шипение. Я потряс головой, но все в помещении на местах, только тело стремительно съеживается, уменьшается, превратилось в крохотный ком и растворилось. Пол снова блещет стерильной чистотой.
        - Вот что значит высокая цивилизация, - сказал я с великим почтением. - Какое уважение к экологии! Никакого мусора…
        Торкесса спросила потрясенно:
        - Ты… знал?
        - Конечно, - ответил я.
        - Но… откуда? Как?
        - Это Земля, лапочка, - ответил я снисходительно. - Недаром же здесь извечную мудрость ищут!
        - Но даже я не знала… что они вот так!
        - А у нас каждый ребенок знает, - успокоил я, тем самым вогнав ее в черную депрессию. - Мы живем в психозойскую эру, если ты понимаешь, что это значит.
        Все еще тяжело дыша, я прислонился в запоздалом изнеможении к стене. Голову откинул, прижимаясь затылком к холодному металлу, так я выгляжу эффектнее, видно, как бурно вздымается грудь, и хоть было бы красивше, будь на моем месте женщина, это сиськи вверх - сиськи вниз, сиськи вверх - сиськи вниз, сиськи вверх… словом, приятное зрелище, просто красота, но ладно, пусть посмотрит, какой ширины бывает у меня грудь, как раз ее голова поместится…
        Послышался дрожащий голосок:
        - Ты все о’кей?
        - Да, - ответил я, - конечно, еще бы!.. Врубай комп, пусть проц разгоняется, проверяется, вирусы ловит, фаеволы щупает, а я как раз доберусь до кресла, надо спешить.
        Она торопливо метнулась к пульту. Я дотащился, вздрагивая и потряхивая дланями. Почему-то хотелось остановиться, вскинуть кверху передние конечности и заорать по-тарзаньи навстречу бьющим с потолка ветвистым молниям под музыку Фредди Меркури. Торкесса торопливо ткнула в power on, глаза ее продолжали растерянно бегать по клаве, ищут кнопку any key.
        Глава 10
        
        Я тяжело, с достоинством, опустился в кресло. Оно угодливо приняло форму моей задницы, что значит за галактическим океаном делано, качество не моей родной мануфактуры, в моем кресле не заснешь, а здесь релаксируй себе, в таком кресле всегда по онлайну будешь битым в кваке.
        Торкесса потрясла за рукав.
        - Не спи! Если надо расслабиться, я сейчас помогу тебе с твоими проблемами, я выполню все твои фантазии…
        - Нет-нет, - сказал я поспешно, - уже бодр, пьян и нос в табаке. Что мы ищем? Ах да, нашего резидента! Щас мы это самое…
        Чем хороши суперкомпьютеры, которые используют НАСА и ЦРУ, или другие правительственные учреждения, так очень простым графическим интерфейсом. Если же графического интерфейса нет, то используется чрезвычайно мощная оболочка, понимающая литературный английский. Это значит, что такая оболочка предоставит доступ к любой нужной информации, стоит набрать вроде: «Получить доступ к секретным файлам».
        И еще очень мило, что эти компьютеры загружаются не больше чем пару секунд, любые сложнейшие вычисления и загрузка хоть терабайт инфы занимают те же две секунды, а выключать комп можно, не сохраняя данные. Он сам знает, когда сохранять, а когда и не надо.
        Я быстро отстучал вопрос, стараясь ни разу не задевать пробел, но комп знал, что собираюсь написать, и заранее исправлял опечатки и раздвигал слова на благоразумное расстояние одно от другого. Буквы бежали по экрану крупные, четкие, чтобы тот, кто смотрит издали из-за моего плеча, мог рассмотреть без бинокля. И, что понравилось, у суперкомпьютеров не бывает курсора.
        Наконец я энтерякнул, в компьютере загудело, застонало, слышно, как заработали маховики, пошли перекачиваться ведра жидкого гелия и азота, из слота поползла широкая перфолента, я подхватил край и заправил в другой слот, напротив. С минуту двухпотоковый комп переваривал информацию, Торкесса вздрогнула, на экране высветилась зловещая красная табличка: «Отказ в доступе». Она жалобно вскрикнула, все рушится. Я стиснул челюсти, подумал и кликнул на «Игнорировать». Табличка послушно исчезла, высветился сверхсекретный список.
        Торкесса вскрикнула уже ликующе:
        - Какой ты умный!
        - Да уж, - признался я скромно. - Такое могу только я.
        Я быстро отыскал среди шести триллионов файлов с нужным расширением, вывел его на экран. Торкесса пригнулась, всматриваясь, свет от монитора падал на ее одухотворенное лицо, я же засмотрелся на ее эротично изогнутую в нужных местах фигуру. Вдруг она вскрикнула:
        - Что это?
        Файл быстро исчезал с экрана. Я выругался:
        - Кто-то удаляет!
        Я торопливо застучал по клаве, пытаясь остановить, однако файл исчезал, истончался, как льдинка в горячей ладони, через пару мгновений мы смотрели на белый экран. Мои пальцы простучали команду: «Unerase», я стукнул по вводу, в ответ послышалось оскорбленное жужжание, на экран выпрыгнула табличка холодного цвета: «Команда неверна, сменить пользователя».
        Я нехотя слез с кресла:
        - Лилея, давай попробуй!
        Она сказала сердито:
        - Это же комп высшего класса, здесь даже видно, как удаляют файл, операционка W-XP-56, а ты - unerase! Еще бы undelete отстучал!
        - Хорошие команды, - огрызнулся я. - Старые, надежные, еще от предков наших, скифов. Твой комп - Иван, не знающий родной истории! А это чревато боком.
        Она быстро села на мое место, пальцы запорхали над клавиатурой, затем запрыгали, как капельки дождя. Печатает со скоростью тыща знаков в секунду, ни разу не задела клавишу пробела, но и ее слова идут аккуратные, отделенные одно от другого, с крупными буквами, чтобы их мог узреть каждый от дальней стены. Наконец красивые гибкие руки совершили последний аккорд, кисти красиво взлетели для последней ноты, указательный палец коснулся Enter…
        Длинные слепящие искры с шипением выметнулись из ящика компа. Из монитора, даже из клавиатуры и мышки раздался грохот, лязг, полыхнуло призрачное пламя, вспыхнул синий огонь. Торкессу отшвырнуло через прогнувшуюся спинку кресла к противоположной стене. В комнате запахло гарью, горелой изоляцией. Из компьютера во все стороны ударили длинные шипящие факелы искр, бенгальские огни, запахло китайской пиротехникой.
        Я подбежал к ошалелой красотке.
        - Ты все о’кей?
        - Да, - ответила она с трудом. - Я вся о’кей…
        Глаза закатывались, двигала нижней челюстью из стороны в сторону, словно кистеперая рыба, перетирающая первобытную устрицу.
        - Попробуешь еще? - спросил я.
        - Лучше ты… - прошептала она.
        - Он вроде бы не просил сменить юзера!
        - Он просто… онемел… от возмущения.
        - Ладно, - согласился я.
        Я сел на ее место, не так быстро постучал по клавишам, к тому же пользовался пробелом и шифтом, а промахи подправлял делэйтом и бэкспейсом. Комп наблюдал с явным подозрением, а когда я стукнул по энтеру, поколебался, я слышал, как чешет затылок, размышляет, не послать ли меня на формат низшего уровня, я даже ощутил накопление энергетического потенциала в клавиатуре, шарахнет так, что руки обуглятся, однако на экране наконец появилась надпись: «No».
        Я почесал в затылке:
        - Прямо лакедемонянин!
        - Это кто?
        - Это те, кто сперва стреляют, в смысле рубят, а разговаривают потом. По минимуму. Родоначальники экшена.
        Она поежилась:
        - Ему осталось только выстрелить! Что будем делать?
        Я раздраженно огляделся, посмотрел на часы.
        - Но где же этот Кварг? Обещал прибыть вовремя!
        От дверного проема раздался голос:
        - Здесь!
        Из дымного облака, застилающего развороченный дверной проем, вышел Кварг. За руку он тащил мальчишку лет семи, сопливого и волковатого, смотрит исподлобья, глаза красные, воспаленные, словно болен трахомой, но я сразу, еще не видя его задницу в твердых мозолях, догадался, кого Кварг привел, кивнул на суперкомпьютер:
        - Пробуйте.
        Послышался неприятный металлический скрежет. Со всех сторон опускались металлические щиты, перекрывая двери. Торкесса ойкнула заячьим голоском, первой сообразив, что нас заперли, отрезали от мира, мы в ловушке. Вспыхнули две лампочки, их называют боковушками, обе удачно подсветили встроенный в стену огромный черный ящик с большими красными буквами на торце:
«Бомба». С приятным мелодичным звуком откинулась крышка, высветился цветной жидкокристаллический экран. Мягко и торжественно заиграл симфонический оркестр, идет прямая передача из Большого театра. Я узнал «Лебединое озеро», четкость изумительная, разрешение три двести на тыщу восемьсот, смануфактурено по ноль девять, но если надо, то вся мощь нанотехнологии должна служить человеку.
        Компьютер, похоже, зачем-то переключил каналы, высветился рабочий с контрольной сеткой для настройки, еще два щелчка, и появились крупные красные цифры, чтобы их видно было за километры. Мы все замерли, потеряв дар речи. Такие вот красные цифры всегда отсчитывают время до исполинского взрыва.
        Торкесса вскрикнула:
        - Всего десять минут?.. Мы погибли!
        - Целых десять минут, - протянул я, зевнул, потер кулаками глаза. - Ладно, это не скоро, давайте думать, что нам делать с компом.
        Кварг взглянул на меня с осторожностью и сомнением.
        - Полагаете, нужно заниматься компьютером? А не искать выход?
        - Компьютер и есть выход, - объяснил я. - В прямом, переносном и аллегорическом. Дайте команду, он не только выключит бомбу и откроет двери, но еще и авто подаст прямо к подъезду.
        Торкесса возразила:
        - Какой компьютер? Мы уже пробовали… Времени в обрез, а никто не знает, сколько понадобится твоему… твоему хакуну.
        - Хакеру, - гордо поправил Кварг. - Он в прошлом году форт Лох-Несс обчистил! Теперь по Интернету что только не делают… Вот так прямо из форта и спер сто тонн золотых слитков!
        - Здорово, - сказала торкесса саркастически. - И где они?
        Кварг отмахнулся:
        - Ну, ты же знаешь, каждый поступает по своим… запросам. Вот наш герцог на половину бы купил водки, на остальное - закуски, а этот малец все потратил на аквариумных рыбок.
        - Ребенок, - согласилась торкесса с разочарованием. Добавила в некоторой задумчивости: - Хотя у ребенка тоже бывают фантазии…
        Я усмехнулся, посматривая, как Кварг ведет малыша к креслу за компом. Компания всегда сбивается одинаковая: главный герой - это я, красивый, молодой, сильный, стройный, мускулы так и прут… нет, это устарело, не будет полного сопереживания, я прекрасно владею всеми видами оружия, ну вот так беру и владею, хотя в магии не силен, но это и понятно: магия у всех нас ассоциируется с учебой, а кто любит уроки? Пусть ею другие занимаются, зато я и так умен выше крыши, любого мудреца враз на лопатки, сто мудрецов не развяжут узел, который завяжу я, а как развязывать самые хитроумные, уже подсказал другой давний герой, который тоже не очень-то любил учиться, но разнес же эллинскую культуру по всей Азии? В любой компании обязательно присутствует и вот этот, которого сейчас усаживают за пульт суперкомпьютера, только в прошлый раз ему было лет сто или тысячу, у него была длинная седая борода, халат до пола, вышитый хвостатыми звездами и непонятными знаками, на голове остроконечный колпак, под мышкой толстая книга, сухая жилистая рука сжимает волшебный посох, который я упорно называл жезлом, хотя жезл - это
такое коротенькое, до пола не достает, а посох - длинное, им погоняют овец, а героям указывают дорогу. Понятно, что такого за комп не усадишь, туда вообще не посадишь человека старше сорока, нелепо, все знают, что хакеры, то есть современные маги, чем моложе - тем круче, так что с этим обликом смиримся, всего лишь личина, хотя в мантии мага и с седой всклокоченной бородой он как-то домашнее, теплее, приятнее…
        Я не успел понять, что же промелькнуло на экране, как торкесса вскричала в отчаянии:
        - Что?.. Это невозможно!.. Это невозможно!
        Я спросил встревожено:
        - Что случилось?
        - Да ты только взгляни!
        - Не вижу причин для паники, - ответил я твердо, ибо в самом деле ни хрена не видел. - Если жизнь загоняет в угол, вылазь через горлышко, а если она же бьет в спину - отвечай ниже пояса… И вообще, разверни свою жизнь на триста шестьдесят градусов - сразу станет легче…
        Она простонала в отчаянии:
        - Ты не понимаешь!.. Мы все сейчас погибнем!.. Я не знаю пароля!.. Никто не знает пароля!.. Смотри, этот пароль создавался программой случайных чисел из стодвадцативосьмиричного ключа, и его не сообщали ни одному человеку!
        Кварг на секунду призадумался, потом с отчаянием и надеждой посмотрел на меня. Торкесса мелко дрожала и все оглядывались на огромное табло, где уже бежали цифры: 00.09… 00.08… 00.07… Меня это не напрягало, спинным мозгом понимал, что ни одна дверь не распахнется раньше чем за три секунды, но остальным как-то не по себе, что вообще-то объяснимо. Даже Кваргу не по себе, хоть он там у себя и суперпуперный галактический Джеймс Бонд.
        Я наконец сдвинул плечами:
        - Ну, раз пароля не знаем, надо ломать защиту.
        - Ага, - сказал Кварг понимающе.
        Он взял кувалду, поплевал на ладони и подошел к компу. Я остановил повелительным жестом:
        - Русский метод хорош, но сперва попробуем что-нить проще… Эй, как тебя… Вовочка!
        Мальчишка посмотрел на меня исподлобья:
        - Сам ты… Бери выше, я - Вадик!
        - Извини, - сказал я. - Я по старинке, из Вовочек разве что в президенты отдельно взятой страны, а вот из Вадиков… о!
        Мальчишка довольно кивнул:
        - Вижу, ты не самый последний ламер, понимаешь что-то.
        - Сможешь взломать код?
        Мальчишка пожал плечами:
        - Не сразу, код же непонятный… Разве что с трех раз.
        - Действуй.
        Мальчишка подошел к компу, Кварг торопливо подсадил его в кресло, там малолетний задумался, пальцы быстро-быстро забегали по клавиатуре. Я сразу понял, что он в самом деле хакер: печатает молниеносно, ни разу не стукнул по спейсу, набивает знаки абсолютно без ошибок, хоть и на ассемблере, буквы на экране все огромные, в графическом исполнении. Наконец откинулся на спинку кресла, улыбнулся и сполз со стула.
        - Эй, - сказал он снисходительно Кваргу, тот все еще с кувалдой в руке. - Иди сюда, энтерякни.
        - Чего?
        - Прессни вот эту кнопку!.. Нет, кувалдой не надо. Пальчиком…
        Кварг ткнул пальцем, в недрах компа ярко вспыхнуло, повалили черные ядовитые клубы дыма, остро запахло жженой резиной, горящей изоляцией. Во все щели забили фонтаны искр, словно бенгальские огни. Кварга лягнуло, как здоровый жеребец может лягнуть шелудивого пса, подобравшегося понюхать сзади. На нем вспыхнула одежда, торкесса тут же загасила, опорожнив на Кварга содержимое огнетушителя с пеной. Кварг барахтался на полу, весь облепленный белыми комьями, похожий на молодожена после первой брачной ночи, ругался, звучно шлепал ладонью по полу, отыскивая верную кувалду.
        - Пароль неверен, - провозгласил мальчишка невозмутимо. - Попробую зайти с другой стороны… Нет-нет, пусть он с кувалдой не лезет… пока.
        Снова молниеносные движения пальцев, вот уж действительно хакер, прямо инопланетянин, земным вовсе не требуется колотить по клавишам так быстро, не машинистки, подрабатывающие после другой профессиональной подработки. Свет от экрана падает такой яркий, что освещает его лицо, что тоже объяснимо, здесь, в секретной лаборатории, и экраны особенные, секретные, на других законах науки и физики.
        Мальчишка наконец слез с кресла, кивнул Кваргу:
        - Попробуй еще раз.
        Тот смерил его недоверчивым взглядом, подошел, пошатываясь, обгорелый, как Дидона после разлуки с Энеем, в черных лохмотьях, оставшихся от комбинезона, но с кувалдой в руках. Хакер указал на Enter, Кварг нерешительно ткнул пальцем, больше похожим на обрубок арматуры.
        На экране замелькали разъяренные рожи, мелькнуло искаженное лицо Сталлоне, вылетающий кулак Ван Дамма. Кварг отшатнулся, но в недрах компьютера уже раздался мощный взрыв. Из всех щелей в кожухе под давлением в двести терагерц забили фонтаны ослепительных искр, похожих на искры первого дня творения. Дым повалил черный, ядовитый, словно горит авгиева конюшня с ведущими телешоу внутри. Кварга затрясло, как в пляске святого демократа на могиле коммунизма.
        На экране высветилась грозная табличка на пожарно-красном фоне:
        «Пароль неверен, сбой программы. Сменить пользователя».
        Мальчишка пожал плечами, Кварга подхватили под руки и прислонили к стене, а мальчишка взобрался в кресло и снова быстро-быстро забарабанил по клавишам. У меня закралось подозрение, что он вообще стучит без смысла, однако едва эффектно, как пианист, заканчивающий сложную композицию, ткнул в самую большую клавишу, двери заскрипели и медленно начали отворяться.
        Мы все трое с воплями бросились к ближайшему выходу, а на табло поочередно вспыхивало: 00.03… 00.02… 00.01…
        Дверь вела в огромную трубу, мы с топотом неслись по этому металлическому туннелю. Сзади сухо треснуло, будто разломилась земная кора. Догнал ужасающий грохот, барабанные перепонки прогнулись вовнутрь, как паруса под напором урагана. Я оглянулся на бегу, сердце остановилось, по пятам огненная волна, заполняя весь туннель от стены и до стены, от пола и до потолка.
        - Быстрее! - заорал я.
        Мы мчались, как стрелы, а туннель все тянется в бесконечность, вдали сужается до бутылочного горлышка. Я снова оглянулся, не утерпел, огненная стена, уже жаркая и всесжигающая, ближе, ближе, похожая на атомный взрыв, не оставляющий ничего живого, и даже мертвое превращающая в пар.
        - Да быстрее же!
        Торкесса на бегу споткнулась, я успел подхватить, почти повисла на моих руках. Кварг вырвался вперед и несся, как убегающий от лесного пожара зверь. Я бежал, поддерживая хромающую торкессу, она стиснула зубы и молчит, сзади нагоняет жар, спина раскалилась, волосы начинают трещать, я оглянулся в третий раз, огненная стена совсем близко, несется с жутким ревом.
        - А мальчишка? - спросил я.
        - Он-то спасется, - простонала торкесса. - А вот мы…
        - Не трусь!
        - Брось меня! - вскрикнула она. - Беги сам…
        - Вот еще, - оскорбился я. - Бросить девственницу?
        Глаза мои стреляли по сторонам, да где же, где же, давно пора… Ага, вот она!
        Я ухватил торкессу крепче, метнулся в сторону и, вжав в нишу, выдолбленную зачем-то в этом безукоризненно ровном и гладком туннеле, прикрыл всем телом. За спиной пронесся раскаленный докрасна локомотив, даже с такими же раскаленными вагонами, я плотно зажмурился, сжался, задержал дыхание, чтобы не сжечь легкие, а на торкессу навалился, как квочка на цыпленка, укрывая крыльями, клювом, хвостом, теплым пушистым пузом.
        Грохот унесся, но еще оставался в наших телах, я чувствовал соленое во рту, страшился поднять веки, сделать первый вздох. Торкесса не двигается в моих объятиях, я медленно попытался разогнуться, сделал первый робкий вдох, пахнет гарью, глаза на месте, а если ресницы и обгорели, то отрастут, оглянулся, по телу прошла дрожь.
        Блестящая поверхность стен исчезла, мы оказались в абсолютно черной закопченной трубе. На крохотных стыках, где отрезки громадной трубы соединены сваркой, все еще накалено до вишневого цвета.
        - Пронесло, - сказал я и не удивился хриплому сожженному голосу. - Вот и жизнь пройдет стороной… Впрочем, на фиг такую жизнь! Оставался бы слесарем, никаких тебе торкесс…
        Торкесса под моей рукой зашевелилась, подняла голову. На меня взглянули испуганные синие глаза на закопченном до черноты, да еще и нагуталиненном лице.
        - Что… там?
        - Можно идти, - ответил я. - Если хочешь, пойдем.
        - А могу и не захотеть?
        Я улыбнулся, настоящая женщина всегда найдет повод поспорить, а потом будет дуться, требуя домогаться у нее прощения.
        - Жизнь - это движение, но главное - не свести его к броуновскому.
        - Чего?
        - Это я умность сказал, - объяснил я. - Мы на Земле все умные! Чаще всего и сами не понимаем, что за хрень… в смысле, какие мудрые мысли высказовываем. Но все равно говорим, нас не остановишь!
        Она со вздохом разогнулась, поморщилась, взглянула на свою грудь, потом укоризненно на меня. Брехня, не грешен, раз сунул ее мордой в нишу, а сам навалился сзади. Ну, разве что, когда обхватил покрепче, чтобы занимала места поменьше, пытался сделать всем своим телом компактнее, укрывая собой от опасности.
        Я взял ее за руку, какие тонкие и трепетные пальцы, повел, указывая на вишневые потеки расплавленного металла. Раскаленный воздух иссушает горло, снизу поддает жаром, как будто у меня и так там, внизу, не накалено. Каблучки торкессы стучат звонко, словно копытца молодого олененка, как только на них бегает, я и шагнуть бы не смог, черная труба уходит вдаль…
        - Кварг, - произнесла она тихо. - Он… погиб?
        - А ты как думаешь? - ответил я.
        Она смолчала, только смотрела под ноги, словно надеялась увидеть обугленный труп и снять с шеи значок с номером. Какой труп, если огненный вал сжигал на пути все, а если и остался пепел, то его выдуло, унесло мощным вихрем…
        По дороге попалась круглая темная яма, я перепрыгнул с ходу, успев заметить, что там труба уходит в глубину. Торкесса замешкалась, и тут снизу донесся слабый крик:
        - Наконец-то!.. Скорее вытащите меня отсюда!
        Торкесса ликующе завизжала:
        - Кварг?.. Это ты, Кварг?..
        - Я, - донесся вопль, - а кто же еще?
        - Если ты Кварг, - прокричала торкесса, - то как звали младшего сына командора вспомогательного флота Зелундии?
        - Ихуанококелотль, - донесся голос. - А не проще спросить номер моего кода?
        - Это могли узнать после лоботомии, - отпарировала она, - а что ты мне говорил, когда нас назначили в эту экспедицию?
        Я поискал кресло, сесть бы, экзамен, как вижу, может затянуться надолго, предложил:
        - Давай лучше вытащим. Если не тот, я сверну ему шею.
        Торкесса не успела ответить, далеко снизу донесся горестный возглас:
        - Кто бы подумал, что спасение придет от землянина… Бросьте мне веревку! Да не целиком, а только один конец…
        Я ответил громко:
        - Хоть торкесса уже и начала их вить из меня, но пока только растрепала на мочало. Сейчас что-нить придумаем. Ты там глубоко?
        - Не очень, но здесь темно.
        - А ты темноты боишься?
        - Да, я ведь из звездного мира Аланды, там сорок солнц, темноты вообще никогда не бывает, ее не знают! Это наш кошмар, мы от темноты сходим с ума…
        - Ладно-ладно, - сказал я торопливо, - ты только не подожги там ничего, а мы что-нить придумаем.
        - Я бы поджег, - донеслось тоскливое, - да нечего…
        Я вытащил поясной ремень, выразительно взглянул на торкессу. Она испуганно съежилась.
        - За что?
        - Снимай рубашку, - распорядился я.
        Она сжалась, но перечить не посмела, взялась за подол моей рубашки, глядя укоризненно и с обидой, потащила наверх. У меня дыхание перехватило, настолько божественно прекрасна, тело налито солнечным светом, хотя, когда я ее давил в нише, мне казалось, что оно целиком из теплого молока и меда.
        Она продолжала тянуть рубашку вверх, вслед за животом открылись изумительной формы груди, неужели это их я так грубо лапал, когда втискивал в нишу, снежно-белые с ярко-красными кружками на вершинках холмов, а там бутончики роз… тьфу, что за сравнения, им же тысячи лет, а таких женщин никогда и нигде не рождалось, эта - уникальная.
        Она сняла наконец рубашку, я торопливо выхватил, привязал к ремню.
        - Надеюсь, этого хватит…
        Она перевела дух с явным облегчением, явно ждала порки. Наверное, заслужила, женщины всегда заслуживают, что-то по этому поводу говорил мудрое и вечное великий знаток этого брехливого племени Ницше.
        Я лег животом, свесил руку с концом ремня в кулаке:
        - Достанешь?.. Там моя рубашка. Смотри не порви!.. Двадцать баксов отдал…
        Снизу донесся слабый крик:
        - Не достаю…
        - Подпрыгни, - посоветовал я.
        Через некоторое время еще более горестный возглас:
        - Слишком высоко… Попробуй еще ниже!
        Я рассердился:
        - Кому нужно из дефолта, тебе или международному империализму?
        Глава 11
        
        После долгой паузы ремень дернуло, я едва не выпустил из рук. Торкесса села мне на ноги, у нее очень мягкий и в то же время упругий зад, оценил, хотя вроде бы на ногах нет тактильных рецепторов, но я даже сквозь брюки ощутил гладкость и нежность ее кожи.
        Снизу доносилось пыхтение, сопение, всхрапывание, всхрюкивание. Ремень дрожит, будто по нему поднимается легион бегемотов, наконец в круге света появилась голова Кварга. Я протянул свободную руку, он вскрикнул:
        - Только не за волосы!
        - А если рубашка оторвется? - спросил я сварливо. - У тебя парик?
        - Тебе знать не положено, - ответил он.
        Я ухватил его за воротник, торкесса тоже ухитрилась подать Кваргу руку. Совместными усилиями вытащили, он распластался на закопченном полу, бока раздувались, как у живородящего сома, а от хриплого дыхания пошло гулять эхо.
        - Думал, конец, - признался он. - Вижу, потерялись сзади, а меня догоняет огненный вал… И тут впереди открытый люк! Я прыгнул, не глядя… дуракам везет, не напоролся даже на стояк, распорол бы, как рыбу… Как хорошо, что вы уцелели. Но… как?
        Торкесса торопливо отвязала рубашку, грациозно встряхнула, выравнивая измятости. Ее фигура красиво и волнующе заколыхалась, по ней побежала эдакая волна, я стиснул челюсти до скрипа в височных долях.
        - Да… так…
        Торкесса наконец оделась, рубашка и помятая сидит на ней просто чудно, на красивых все чудно, кивнула в мою сторону:
        - Он… сумел. И меня спас.
        Я улыбнулся скромно, ерунда какая, я прынцесс спасаю каждый день, прямо пачками, пачками, за рупь кучка, произнес звучным голосом победителя:
        - Давайте выбираться. И решать, что дальше.
        Кварг тяжело поднялся, лицо сразу осунулось, сквозь личину уверенного и жизнерадостного выпивохи проступило лицо достаточно образованного и в чем-то даже интеллигентного человека. Или античеловека, кто их там на краю Вселенной знает. Во всей его фигуре теперь полная безнадежность, торкесса всхлипнула, когда он сказал полным трагизма голосом:
        - Все, мы ничего не смогли… И уже не сможем.
        Я удивился:
        - Почему?
        - Файл исчез… А базу грохнули.
        - Ну и что, - сказал я. - Теперь самое время дождаться, когда выйдут на нас сами.
        Он не понял:
        - Зачем?
        - Но мы ведь проникли в комп? - спросил я. - Они не знают, сумели мы что-то прочесть или не успели… Постараются узнать. Нам можно сидеть и ловить рыбку, как в том рекламном ролике про двух лохов, что надеются, будто денежки им вот так и капают, как же!
        Кварг покачал головой.
        - Если бы мы сумели прочесть файл, - сказал он, - они бы узнали сразу.
        - Как?
        - Как и весь мир, - ответил он просто. - Такое могущество скрыть невозможно.
        - Ого!
        - А вы как думаете?
        Я задумался, предложил:
        - Все-таки подождем. Ведь возможен и такой вариант, что мы успели увидеть, но не успели прочесть. Но в памяти это отложилось. При определенных условиях… ну там авиакатастрофе, большом пожаре, неудачном прыжке с вертолета, оргазме или уплате налогов - все это может вспомниться, как бы проявиться в мозгу! Такие случаи бывали… говорят. Одна крестьянка как-то где-то почему-то после удара палкой по голове заговорила на языке умершего во время вавилонского пленения мумбо-бембо. Никто даже не знал, что такое племя было, а она целый язык вспомнила! Правда, всего три слова. Или случай с ринограденциями…
        После долгого молчания Кварг сказал тяжело:
        - Не верю я в эту возможность, слишком уж она… нереальная, однако ничего больше не остается. Ладно, разделимся, я отправлюсь на Перекресток, а через трое суток встретимся. Я буду наблюдать за вами издали и скрытно. Как только замечу за вами слежку…
        - …то ничего не предпринимайте, - ответил я строго.
        - Совсем?
        - Да!
        - Осмелюсь ли я поинтересоваться…
        - Лучше не осмеливайтесь, - мрачно предупредил я. - Раз уж судьба королевства повисла на лезвии моего длинного меча.
        Он переспросил в некотором недоумении:
        - Простите, королевства?
        Я провел ладонью по лицу:
        - Ах да, мы в другом квесте… Не успеваешь из одного мира, тут же в другой, что-то наслаивается, накладывается… Так и кажется, что вот-вот проскачет бронированная конница с копьями наперевес… Хорошо, так и поступим. А мы с торкессой продолжим поиски.
        Она спросила недоверчиво:
        - Как?
        - Послужим наживкой, - объяснил я.
        Она зябко передернула плечами.
        
        Кварг ушел в боковуху, а мы с торкессой двигались по трубе, никуда не сворачивая, около двух часов. Везде некогда блестящие стены покрыты черной копотью в палец толщиной, а где огненная волна уже явно потеряла ударную мощь, начали попадаться обугленные комки плоти, в которых я без труда узнавал трупики крыс, летучих мышей, каланов, енотов, скунсов, муравьедов и мутировавших в страшных подземных зверей кротов.
        Впереди забрезжил слабый свет, мы раздвинули камни, над головой шелест веток, крики птиц и беличье щелканье орехов, прохладно. Выбрались, со всех сторон сдвинулись вековые сосны, сухо, под ногами хрустят коричневые иголки. Торкесса спросила пугливо:
        - Где это мы?
        Я потянул носом:
        - Судя по тому, как накурено, в лесу.
        Она огляделась, сказала нерешительно:
        - Ты постой здесь, хорошо?
        - А ты?
        - Я пройдусь вон к тем кустикам, - сказала она застенчиво.
        - Дуй, - разрешил я. - Не обожгись только, когда сядешь пописать. Там не кустики, а крапива.
        Она фыркнула, но обошла заросли по дуге, скрылась за орешником. Я выждал, вспоминая, что чем дальше в лес - тем больше извращенцев, партизаны ушли в лес и заблудились, чем дальше в лес, тем гуще партизаны… а кое-где и толще, сколько в колодец ни плюй, а все равно в лес тянет…
        Ломая кусты, выскочила торкесса. Понеслась ко мне, прыгая через кочки, как длинноногий лосенок.
        - Что случилось? - спросил я заботливо. - Все-таки крапива ужалила? Сильно?.. Дай посмотрю.
        Она крикнула:
        - Там медведь!
        - А, - сказал я понимающе, - заодно и покакала… Пойдем отсюда, а то чем дальше в лес, тем фиг вернешься.
        - Такой опасный?
        Я отмахнулся:
        - Нет, у нас чем дальше в лес, тем ну его… на уже известный тебе отечественный овощ.
        Она послушно шла следом, совершенно потерявшись в этом странном месте, явно у них планета безлесная, а то и вовсе искусственная, вся из металла и пластика.
        За деревьями блеснуло ослепительно белым. Я привстал на цыпочки, заглядывая через зелень кустов, да, все верно, о такой же точно я расшиб на бегу колено, когда нес задыхающуюся без воды говорящую щуку к водоему. Королевский, как его называют, royal, или просто рояль, вообще-то хорошая примета, но мне с ним обычно не везло.
        Торкесса, будучи ростом мне до середины груди, поинтересовалась:
        - Что там?
        - Народная фашистская примета, - объяснил я, - если в лесу стоит рояль, значит, там живут интеллигентные партизаны.
        - Пойдем к ним?
        - Ты что? - спросил я. - Они до сих пор поезда под откос пускают. Нет, у нас интеллектуальные методы борьбы с оппонентами.
        Она фыркнула.
        - Вот как?
        - Ну, - ответил я в затруднении, - все так говорят, что не исключает точечно-ковровых бомбардировок и превентивных ядерных ударов по возможным и невозможным оппонентам в культурном споре за искусство. И вообще интересно, если мужчина сказал что-то, стоя в дремучем лесу, а поблизости не было ни одной женщины… он все равно не прав?
        Она фыркнула громче:
        - Но ты не один?
        - Увы, - сказал я, - как я завидую голотуриям…
        - А что в них особенного?
        - Говорят, размножаются почкованием. Или делением, не помню. А то и отводками, как малина. Нет, малина усами… Слышишь, в той стороне шум? Там автострада. Пойдем скорее.
        Она спросила с тревогой:
        - Здесь очень опасно?
        - Очень, - заверил я. - Как бы хорошо могла сложиться судьба Серого Волка, если бы не заговорил в лесу с незнакомой Красной Шапочкой! Но лес диктует свои законы…
        Деревья расступились, блеснуло серое асфальтовое покрытие. Когда выбегали на обочину, пронеслась легковая машина, но нас заметить не успели, за рулем обнимающаяся парочка, такие даже заметили бы… на фиг мы им? Разве что там Эммануэль…
        Торкесса облизала губы, взгляд беспомощно метнулся по сторонам.
        - Пить хочется… У меня от того жара все высохло. Посмотри, не появились морщинки? Да не там, у глаз! Когда выберемся отсюда, надо добраться до первого же автомата с газированной водой.
        Я удивился:
        - Почему не пила в баре?
        - Стриптиз-баре, - уточнила она ядовито.
        - Стриптиз-баре, - повторил я. - На голых баб засмотрелась? Вот уж не знал твои самые сокровенные фантазии… Или это еще не самые?
        Она вспыхнула:
        - Я старалась увести тебя оттуда! Хоть и умирала от жажды.
        Я, не глядя, пошарил в заднем кармане, пальцы ощутили гладкий бок банки.
        - Вот джин с тоником. Правда, теплый.
        Не расслышала, переспросила:
        - Джин с тоненьким?
        - Джин с гипертоником, - пояснил я. - Пей, понравится. Говорят, утоляет жажду. Но хорош и сам по себе.
        Она отхлебнула, скривилась, но пересохшие губы присосались, как вакуумный насос, я слышал бульканье, баночка постепенно запрокидывалась донышком вверх. Когда язык торкессы ловил последние капли, глаза ее блестели, а волосы сами по себе красиво растрепались по ветру.
        - Дорогой, - промурлыкала она. - Ты как-то говорил, что у меня рыльце в паху… Ты что имел в виду, хи-хи, пративный?
        - Ого, - ответил я, - что у вас за метаболизм, что тебя так шибануло? Держись, лапочка. Мы на задании. А жизнь, она, как зебра, полосатая.
        - Это не жизнь полосатая, это ты зигзугами двигаешься!
        - Зигзагами.
        - Тебе бы только с женщиной спорить! Ты же знаешь, что я не права, значит - должен извиниться!
        - Я бы это сделал, - признался я, - меня пугают репарации…
        - Надо сочетать приятное с еще более приятным!
        - Да, но разные цивилизации - разный подход к понятию приятного, если ты, конечно, не общечеловек, те со всеми находят общий язык по тому общему, что у них ниже пояса.
        Она посмотрела на меня с подозрением.
        - А ты…
        - Человек, человек, - поспешно заверил я. - И ничто человеческое мне не чуждо, хотя в этом случае под словом
«человеческое» надо понимать «дочеловеческое», вот такой удивительный у нас язык. Ну, ты же знаешь, для чего он нам дан…
        - Знаю, - воскликнула она и высунула его забавной трубочкой.
        - Чтобы скрывать свои мысли, - поправил я поучительно и добавил мысленно «дура». - Какая же ты агентша галактической, а то и метагалактической цивилизации…
        Она беспечно отмахнулась:
        - Я ведь из простой имперской разведки обычной галактики ста миллионов звезд, к тому же - новичок, а метагалактиане, или, как их у нас называют просто, метагалакты, в эти дела не вмешиваются. Их задача посложнее…
        - Какая?
        Она посмотрела на меня с некоторым удивлением:
        - Не знаете?.. Странно. По-моему, об этом по всем галактикам, простите за вульгаризм, в лапти звонят. Известно, что именно на Земле находится Первая Мудрость. Да, та самая, которая… которая, собственно, породила все остальные, как сверкающий бриллиант рождает мириады бликов, что прыгают по стенам и потолку… Кто владеет этой Прамудростью, тот, понятно, владеет всем.
        Я вздрогнул, поежился:
        - Извини, что оторвал. Я понимаю, тоже жаждется включиться в эти поиски, верно?
        - Ну… почему бы первой не наткнуться на нее мне? Случается всякое.
        - Всякое, - согласился я. - Только даю голову на отрез, что за это время, что мне помогаешь, ее не найдут. Она повернулась ко мне всем телом:
        - Уверен?
        - Абсолютно, - ответил я твердо. Насколько я помню, ее искали все, начиная от Гильгамеша, кончая Васисуалием Лоханкиным, а потом уже было не до поисков Великой Сермяжной Правды, она же Великая Дерюжная и уже много других разных слов, от некоторых загорелась бы бумага, если бы их удалось напечатать, не расплавив формы. - Это очень трудный поиск! И, насколько знаю, ваша разведка даже не представляет, где ее искать? Она в нерешительности развела руками:
        - Вообще-то круг нашими специалистами очерчен… Это осторожные расспросы стариков и старух, общение с людьми от земли, раскопки курганов…
        Я покачал головой:
        - Кто же так ищет?..
        - А что не так?
        - Кто же так ищет? - сказал я с горькой иронией. - Я бы пробовал искать в шепоте листвы, в звоне ручья, в нежном вздохе утренней зари!.. А вы присмотрелись к движениям ушуиста в урюпинском леспромхозе? Говорят, в каждом движении каратеки, йоги или тэквондиста собрано сто томов вселенской мудрости, глубочайшая философия и тончайшая поэзия амеб и даже инфузорий-туфелек, замешанная на мировоззрении хламидомонад!.. Я, понятно, не нашел, слишком глубоко копать, но это я, а то - вы!.. Только надо сразу искать в Подмосковье или в Урюпинске, чтоб, значит, тэквондизм был обогащен чисто русской духовностью…
        Я видел ее потрясенное лицо. Похоже, сообразила, что, сузив поиски, все их звездные экспедиции все эти многие тысячелетия копают не там.
        - Я им сейчас же…
        - Но и это не все, - сказал я. - Потом я расскажу больше. Но пока… а вон еще автомобиль!
        По дороге, бодро подпрыгивая на рытвинах, несся раздолбанный жигуль, капот помят, вмятина и на боку, зато на крыше антенна за двести баксов, притормозил, я старался улыбаться как можно дружелюбнее, но, когда посмотрел на водителя, понял, что такой не побоится останавливаться ночью перед голосующими бандитами.
        - Ну че? - спросил он дружелюбно. - Чем дальше в лес, тем третий лишний?.. Где вы его оставили? Впрочем, все равно садитесь…
        Я открыл для торкессы дверь на заднее сиденье, сам сел рядом с водителем, так требуют правила вежливости. Он почти упирается головой в крышу, а его плечо касается моего, хотя я старался прижаться к дверце.
        - Мы были только вдвоем, - сообщил я.
        Он отмахнулся:
        - Да, по мне, хотя бы вы его и съели…
        Машина все набирала скорость, деревья замелькали по обе стороны. Иногда слева с легким шорохом проносилось нечто серое, там полоса встречного движения. Я поинтересовался осторожно:
        - Не слишком ли круто ведешь?
        Он отмахнулся:
        - Живем один раз. А разговоров… И вообще: живем только один раз, а первый блин - всегда комом!
        - Жизнь дается один раз, - согласился я, - а удается еще реже. Потому я бы сбавил вон на том повороте скорость…
        - Зачем? - удивился он. - Гаишники начнут попадаться только от магистрали. Я сверну к Гаврикову, вас оставить на развилке?
        Торкесса все это время молчала, что подвиг для женщины, спросила нерешительно в наши спины:
        - Село Малая Урюпинка отсюда далеко?
        Я подумал, сдвинул плечами.
        - Судя по всему, это где-то возле знаменитого Урюпинска. Если так, отыскать нетрудно. А что там?
        Она помялась, на лице нерешительность и даже некоторый страх.
        - Там один…
        Я взглянул на водителя, прикинул быстро, спросил:
        - Мужик, хочешь десять баксов заработать?
        Он покосился на меня настороженно:
        - За что?
        - Подкинь нас, да побыстрее, к легкому метро.
        - Пятнадцать, - сказал он твердо.
        - Идет, - согласился я.
        Он досадливо крякнул:
        - Эх, надо было двадцать… Ладно, если вы даже наркоту везете, то меня не впутывайте. Я ничего не знаю и вообще вас не видел. А деньги не фальшивые?
        - Да кто их теперь различит, - ответил я. - Но если хочешь, могу в юанях.
        - Не хочу, - ответил он твердо. - Я патриот, так что давай баксами.
        - Наши баксы - это все, - согласился я. - А знаешь, что они есть уже и в Америке, только там зовутся долларами?
        - Слышал, но не поверил…
        Он гнал лихо, через полчаса уже подлетели к станции Гавриково, я быстро расплатился, открыл дверь торкессе. Она выпорхнула, уже успев привести себя в порядок, чистенькая и умытая. Мы бросились к платформе, я спросил на бегу:
        - Так кто там?
        Она удивилась:
        - Я думала, тебе неинтересно…
        - Не расспрашивать же при шофере! Отвез бы не в Малую Урюпинку, а в большую психушку. Там не только пришельцы, даже наполеоны стадами ходят.
        - Он из наших, - ответила она торопливо, никак не попадая в ногу со мной, - не совсем, правда… Он из самых Древних, прибыл на Землю очень давно. Я даже не пытаюсь узнать, как давно!..
        - Резидент? - спросил я.
        Она отмахнулась с пренебрежением:
        - Древние в такие игры не играют. Он ищет истоки древней мудрости. Вообще-то он из соседней Вселенной, там осмотрел все метагалактики, следы привели сюда… Сперва пожил в нашем мире, узнал, что первым Творец сотворил именно Землю, а от нее пошли все остальные галактики, метагалактики, вселенные, гигамиры…
        Я прервал:
        - Он в Урюпинске? В смысле, в селе Малая Урюпинка?
        - Так я слышала.
        - Этот хлопец, - сказал я уважительно, - может что-то знать полезное для нас. Ты сможешь его опознать?
        - Конечно, - ответила с некоторым удивлением. - По ауре.
        - Ого! А что, аура есть у каждого?
        - Естественно, - ответила она. - А ты не знал?
        - Слышал, но… А какая у меня?
        Она непроизвольно бросила взгляд на место, что над моей макушкой, поморщилась.
        - Тебе лучше не знать.
        - Ладно, - согласился я поспешно. - Меньше знаешь, спишь спокойнее.
        Она посмотрела с подозрением:
        - Это в могилке, да?
        - А где еще, - удивился я, - если заплатил все налоги? Сперва, правда, можешь спать на садовой скамейке, на вокзале, а потом… Поднажми, поезд отправится через три минуты, а нам еще на платформу полчаса подниматься с твоей прибалтийской прытью.
        Она вспыхнула, ступеньки замелькали под нашими подошвами, мы выбежали наверх, будто нами выстрелили из бутылки перегретого шампанского. Электричка уже подкатывает, быстро сбрасывая скорость, к перрону. Народ в вагоны вваливался довольный, метро в Южном Бутове самое клевое, праздничное, в самом деле скоростное метро двадцать первого века, после него уже только нуль-транспортировка, все в кайф, а везде унылые подземки…
        Мы с торкессой заняли место возле окна, она с восторгом рассматривала с высоты эстакады проносящиеся здания этого элитного района Москвы, куда постепенно перебирается весь истеблишмент. Здесь как будто всегда светит солнце, настолько дома яркие, праздничные, светло украшенные, спроектированные и с учетом нанотехнологий, и с помощью новейших материалов.
        Я засмотрелся, как по стенам скачет одетый в красное с синим человек в маске, с одного небоскреба на другой перелетает по-тарзаньи на лиане. Причем сам же их моментально и лепит, только настоящий паук выстреливает паутиной из задницы, а этот… этот как-то иначе, не рассмотрел, но штаны ни разу не снимал, это точно, я бы заметил, ибо как раз присматривался к порхающему над этим тарзаном мужичку на летающем скейтборде.
        Внизу по проезжей части улицы двигался человек в костюме германского аса времен Второй мировой войны, курил «Хорст Вессель» и с недоумением косился на охреневающих прохожих, вынимал из нагрудного кармана расческу и приглаживал волосы, поправлял галстук, но прохожие все равно как-то странно поглядывали на волочащийся за ним по мостовой парашют.
        Вагон несся почти бесшумно, смотреть из окна все равно что из самолета, летящего низко над землей. Если бы не приходилось то и дело притормаживать перед станциями, останавливаться, очищать перрон от скопившегося люда, а потом снова разгоняться, мы бы, казалось, неслись уже со скоростью звездолета.
        Мои соседи по сиденью, грустные немолодые интеллигенты, разговаривали, естественно, о кризисе духовности и предельном одиночестве современного человека.
        - Одиночество, - печально говорил один, - это привычка не запираться в сортире…
        - …и когда некому напомнить, что ты козел.
        - Одиночество, - добавил первый, - это когда есть телефон, а звонит будильник…
        - Одиночество - это когда можешь один выпить бутылку водки…
        Первый заметил, что я прислушиваюсь к их разговору, сказал мягко, с долей зависти:
        - Вам, молодой человек, это чувство незнакомо…
        Я сдвинул плечами:
        - По-моему, одиночество - это когда вы не получаете по почте ничего, кроме списка рассылки.
        Оба переглянулись, переспросили в один голос:
        - А что это?
        - Полное одиночество, - пояснил я, - когда с Новым годом тебя не поздравляют даже спаммеры… Ах да, вы же не признаете Интернета, пишете только гусиными перьями! Тогда такое определение: одиночество - это тогда, когда всю ночь разговариваешь сам с собой и тебя не понимают.
        Оба заулыбались, хорошее определение, выражающее глубину их интеллигентной бездны, а торкесса поинтересовалась у них вежливо:
        - Скажите, пожалуйста, Малая Урюпинка скоро?
        Один задумался, второй оказался менее интеллигентным, потому более смышленее:
        - Через две остановки на третью!.. А там совсем немного через поле пешком по тропке…
        Я посмотрел на проход, постепенно заполняется дачниками, сказал торкессе на ушко:
        - Поднимайся, иначе не протолкаемся к выходу.
        На наши места с облегчением ломанулось с полсотни человек, мы кое-как выбрались в проход, а оттуда вынесло людским потоком на перрон.
        Спускаясь по ступенькам, я поинтересовался:
        - А над Малой Урюпинкой какое-нибудь свечение зришь?
        Она покачала головой.
        - Нет, конечно!
        - Но как же тот пришелец из другой вселенной?.. Он что, у него нет ауры?
        Она взглянула почти с сожалением:
        - А ему зачем? Мы для него как муравьи. Если и есть аура, то в другом… другом спектре. Извини, ты даже не знаешь таких слов.
        Глава 12
        
        Небо здесь, далеко за городом, огромное и необъятное, настоящий купол, под которым проплывают лиловые облака. Здесь надежно и защищенно, а по ту сторону хрустального свода пусть хоть бездны космоса, хоть ужасающие звездные миры, это все там, а здесь на плоской земле сгрудились, как овечки, белые аккуратные домики, сараи, ветряная мельница, сельпо.
        С заливного луга босоногий Павлик Морозов гонит стадо коров, запад уже алеет, заливается кумачом, пастушок словоохотливо объяснил, что село у них маленькое, заброшенное, после раскулачивания почти никто сюда не приезжал, даже кина нет, молодежь уехала в город, одни старики, приезжих нет, только у бабки Маланьи поселился какой-то турист, хорошо платит, но чудаковатый, никуда не ходит, девок не щупает, только с утра до вечера вспоминают с бабкой старые времена, наверное, бывший, хочет свое имение и крепостных обратно вернуть…
        Торкесса встрепенулась, я тоже ощутил азарт охотника. Домики только издали выглядят аккуратными, и то когда солнце подсвечивает их, как памятники старины, а вблизи это полуразвалившиеся избушки с красными звездами на калитках, заросшие бурьяном дворы, худые козы, предоставленные сами себе, одичавшие куры…
        Домик бабы Маланьи, как водится, на отшибе, в старину так селились ведьмы, а те из них, что стали ягами, вообще перебрались в дремучие леса. Торкесса бледнела и краснела попеременно, по ее лицу ходили цветные пятна.
        - Благоговение? - спросил я понимающе.
        - Что? - переспросила она, не поняв.
        - Говорю, - объяснил я, - чувство, испытываемое человеком к Богу и собакой к человеку. Ну, у вас богов нет, вы ж продвинутые, так у вас благоговение находит другие мишени…
        Она раздраженно отмахнулась:
        - Ты ничего не понимаешь!
        - Ты тоже, - заметил я, - но ты ведь чуйствуешь, да? Вот всеми фибрами, всем эпителием и всеми органами, особенно спинным мозгом, только седалищный нерв молчит, молчит в тряпочку.
        Огрызнуться не успела, домик приблизился, пришлось умолкнуть. Бабы Маланьи не видно, я представлял ее в виде дряхлой сморщенной старушки, а от колодца с коромыслом через плечо, раскачиваясь на ходу и выплескивая воду, двигается пошатывающейся походкой человек в старой, поношенной одежде и в растоптанных башмаках, из которых торчат пальцы. Подошва одного подвязана веревочкой, но все равно отстает и пришлепывает при каждом шаге.
        - А вот и пришелец, - сказал я с неясным чувством злорадства.
        Торкесса взглянула на меня с испугом.
        - Почему? По ауре? Так ее не видно даже мне…
        - Ведра с водой тоже надо уметь носить, - объяснил я, - да еще полные! Приноровиться к такту, соразмерить с амплитудой шагов, учесть гравитацию планеты и солнечных пятен…
        Она прошептала с чувством, похожим на благоговение:
        - Видимо, он в самом деле не зря…
        - Да, конечно, - согласился я, а сам подумал, что хорош был бы я, если бы попытался среди дикарей добывать огонь трением. Или даже высекать из камней. - Это в самом деле Великие Знания… И - почти потерянные. Как и сложнейшее искусство изготовления хомутов… Об этом как-нибудь в другой раз. Даже обучу носить, тебе понравится.
        Она все отставала, замедляла шаг, я чувствовал, как в ней дребезжит каждая косточка, каждый фибр и небр, а также карб в астрале, я же встретился с пришельцем почти у калитки, улыбнулся, видя, что половина воды расплескалось по дороге, сказал доброжелательно:
        - Трудная наука носить воду? В вашей галактике такое не умеют?
        Он взглянул остро, лицо слегка дрогнуло, в глазах возникло смятение. Я открыл перед ним калитку, это и я знаю, за какую веревочку дернуть, у моей бабушки тоже такая, пришелец проговорил нетвердым голосом:
        - Спасибо… Как вы узнали?
        Я пропустил его вперед, сам пошел следом, а когда он у крыльца начал трудное дело снимания коромысла, поддержал, чтобы не расплескал и остатки воды.
        - Как продвигается дело с поисками Великой Сермяжной, - спросил я, - а также исконной и Посконной… Ах да, в этом акцепте ее искал еще Васисуалий, а вы ищете под углом Великой Истины?
        Он проговорил слабым голосом:
        - Присядем…
        Торкесса остановилась в сторонке, пришелец лишь мазнул по ней безразличным взглядом, таких полно во Вселенной, привык, не замечает, как мы не замечаем воробьев и муравьев. Мы присели прямо на пороге, отсюда такой дивный вид на луг, на далекий лес, на застывшие над ним багровые облака.
        - Вы знаете, - сказал он надтреснутым голосом, - ищу, ищу, ищу… но в последнее время такое отчаяние накатывает, что вот взял бы да разнес всю эту Галактику в пыль, вернул ее в первоначальную праматерию, это для меня раз плюнуть, ведь так обидно, что Истина так близко, так возможно, и так возможно, и даже вот так возможно, но я ее никак, ну никак, даже не пощупаю, не то чтобы овладеть…
        Дилетант, понял я. Стопроцентный дилетант, то есть человек - кто готов на радость открытия, но не на его муки, однако, будучи человеком, то есть существом, которому дан язык, чтобы скрывать мысли, сказал со знающим видом:
        - О, вы дилетант!.. Дилетанты - великие люди, они делают не как надо, а как хочется, что вообще-то единственно правильно.
        Он ожил, сказал с просветленным лицом:
        - Да-да!.. Я чувствую, чувствую, что… но это трудно выразить…
        Дилетант, повторил я про себя. Это человек, испытывающий радость делать то, что не умеет, или, как называет их Лена Мельникова, слесарь от истории.
        - Не будем тянуть резину за хвост в долгий ящик, - сказал я. - Иногда счастье сваливается так неожиданно, что не успеваешь отскочить. Жизнь на Земле тем и прекрасна, что далеко идущие планы имеют свойство уходить безвозвратно, а вот там, где не ожидаешь, там и… рвется. А то и вовсе лопается, если вы понимаете, о чем я. И все же мне чуется, я знаю, чем вам помочь…
        Он замер, глядя на меня жадными глазами. Торкесса судорожно всхлипнула, снова застыла, как будто суслик превратился в соляной столбик.
        - Но сперва один вопрос, - предупредил я, - а то знаю вас, мудрецов, сразу же уйдете в поиски, не замечая, каких прекрасных гусениц топчете.
        - Говорите! - вскрикнул он. - Да говорите же скорее! Я покосился на торкессу. Она смотрела жадными глазами.
        - Ну, - сказал я, - такие мелочи, как есть ли Бог и как устроена Вселенная, нас не интересуют, а также мне вовсе не нужны исходники мироздания. Что меня интересует, так это местонахождение в данный момент господина… Лилея, как его кличут?.. резидента проклятой разведки, что украла нашего резидента… ну, не совсем нашего, может быть, он из рыб и вообще коммунист, однако сейчас нам важен…
        Пришелец прервал, сказав быстро:
        - Он сейчас вот здесь…
        В его руке возник старинный лист пергамента, в черноте пробежали искорки, превратились в галактики, звезды. Возникла и быстро увеличилась планета Земля, появилась Москва, сперва вид из космоса, тут же превратилась в абсолютно точную топографическую карту с идеальной привязкой к широтам и долготам, укрупнился район Северного Бутова, ну это понятно, в сравнении с Южным - там одни бандиты, замигал крохотный огонек.
        Я всмотрелся, знаю этот микрорайон, там «Синяя птица», хороший универсам, дома улучшенной планировки, кивнул, и в тот же миг листок исчез, рассыпался на атомы, чтобы, значится, никаких следов пребывания инопланетного разума.
        - Прекрасно, - ответил я, - а теперь я подскажу вам более верное направление… скажите, разве вы искали Истину именно там, где надо ее искать? Я имею в виду, в шорохе травы, в форме облаков, в этой дивной гармонии заката, что непонятно отзывается в фибрах, рождая Великое Понимание от осознания Незнания и вселенской Сопричастности на некоем уровне? Эта Великая Истина лежит, как раскрытая книга, вот прямо перед вами, а вы пытаетесь узнать ее у старухи, что сама когда-то лишь краешком соприкоснулась с нею, и это наложило печать на всю ее жизнь… Вот вся эта мудрость! Она здесь…
        Я обвел широким жестом луг, порхающих бабочек, тяжелые лиловые облака над темнеющим горизонтом. Пришелец следил за моей рукой просветленным взором. На лице медленно проступало умиление, губы сложились трубочкой. Он уже не видел нас, не слышал, начиная вбирать в себя Величайшую Премудрость.
        - Пойдем, - сказал я торкессе. - Он поплыл… Это займет надолго.
        Она спросила тревожно:
        - Насколько? Ведь мой мир тоже в этой Галактике! Правда, на другом конце. Но все равно…
        - Очень надолго, - заверил я. - Тепловая смерть Вселенной наступит раньше, намного раньше. Пойдем, пока твоего резидента не перевезли в другое место. Выкуп уже запросили?.. Нет? Странно… Тогда это не чеченцы, точно. Может быть, хохлы? Ну да ладно, троянскому коню смотрят не в зубы, потом разберемся.
        
        Сразу за околицей проголосовали, тетка на стареньком запоре подбросила до шоссе, там поймали частника и прибыли к автосалону. Чтобы купить ярко-зеленый опель, потребовалось три минуты, да семь минут регистрация, получение номеров. Я все спешил, чтобы успеть до закрытия, переплачивал, благо кредитная карточка у меня от Индельва безразмерная, а после покупки нам ласково сообщили, что работают круглые сутки, вэлкам, поскорее разбивайте это приобретение вдрабадан и приходите еще.
        Через пятнадцать минут уже выехали за ворота на новеньком автомобиле. За какие-то сотню кусков в автосалоне заменили мотор на форсированный от гоночного, снятый нашими умельцами с авто самого Шумахера, я пробовал его на разные трюки, бросая на шоссе из стороны в сторону, прыгая с места на зеленый свет, был впечатлен, но торкессе сказал снисходительно:
        - Жаль, недостает некоторых штучек…
        - Каких?
        - Ну, вот когда я на секретной службе Ее Величества ловил осьминожку и возвращался из России с любовью, мне надо было угнать за шестьдесят секунд и сорок восемь часов восьмерых женщин… гм… память подводит, вспомнить бы все, а то вертится перед глазами, как я дюк Нюкеном в кваке и анрыле через девятые врата в поисках потерянного ковчега пролил первую кровь, потом вторую… затем третью… насчет четвертой не помню, но странно, если бы не пролил, это как-то даже не по-человечески… потом девять с половиной недель, гм… про это не надо, словом, завтра не умрет никогда, а бриллианты форева! Умри, торкесса, но не сейчас, а сейчас мы снова за золотом Маккены уже в который раз, добро пожаловать в наш бойцовский клуб…
        Она прошептала в благоговейном ужасе:
        - Ты… ты великолепный!
        - Да, - согласился я, - а как я пятый или шестой, уже не помню, элемент на шестой день добыл, а потом мы с тобой ели васаби? И еще как я здорово водопроводчика замочил?
        Она отчаянно затрясла головой:
        - Нет-нет, это было не со мной! У тебя было столько подвигов, что не все запомнил… в правильном порядке.
        - Увы, - вздохнул я. - Это бремя белого человека - спасать мир, спасать Галактику, Вселенную, пингвинов, бомжей, оспидоносенных… гм, что-то мельчают мои деяния, человече…
        Она сказала горячо:
        - Ничего, начинается снова подъем.
        - Твоими бы устами, - пробормотал я. Посмотрел на ее полные сочные губы, повторил: - Да, твоими бы…
        Она не поняла, беспокойно задвигалась, буркнула, мол, крепче за шоферку держись, баран, достала карту, сверилась, подняла на меня непонимающий взгляд прекрасных глаз:
        - Мы не туда едем!
        - Туда, - ответил я.
        - Но лучше было вот по этому спуску на Окружную, а там съехать на…
        Я кивнул в сторону далекого здания с яркой вывеской, где переливалось множество огоньков, на огромном телеэкране раздевались толстые женщины, вспыхивали астрономические цифры.
        - Видишь?
        Она всмотрелась, брови приподнялись в непонимании:
        - Казино?
        - Совмещенное, - сказал я. Подумал, что, может, не так поняла, добавил: - Со стриптиз-баром. Даже со стриптиз-клубом.
        Она повернула ко мне голову, в ясных глазах почудились печаль и сомнение.
        - Я знаю, на Земле свирепствует болезнь Альцгеймера.
        - Это когда и завтракать идут туда, где угостили ужином?
        - Да.
        - Ну, память имеет странное свойство забываться, хотя должен заметить, что на ужин напроситься нетрудно, а вот завтрак надо заслужить, ты права.
        Я плавно съехал с проезжей части в сторону громадной автомобильной стоянки. Торкесса напомнила тихо, с жалостью во взоре:
        - Мы уже были в стриптиз-баре. Ты просто забыл. И начинаешь повторяться.
        - Это другой, - заверил я.
        Она все еще смотрела в мое лицо неотрывно.
        - Но… не слишком ли?.. По-моему, дважды повторяться не стоит. Это раздражает. И сбивает динамику. Как у вас говорят, драйв, экшен…
        Я возразил:
        - Мы не классики, чтобы соблюдать все каноны!.. Если народ жаждет вида голого мяса, так кто мы, чтобы идти против демократии? Пойдем, раз их настроили столько, то надо идти. Народ это любит.
        Она сказала печально:
        - А я думала, что едем туда, куда надо.
        - Мы едем туда, куда надо, - отрубил я. - Да, склероз - это ReadOnly человеческой памяти. Но я могу и райтить… иногда. У вас что, перед свершением подвигов никуда не заходят? Ну, отправляясь в квесты, в крестовые походы?
        Она посмотрела с некоторым удивлением:
        - В церковь, естественно. Смотрим службу, нам отпускают грехи. Нельзя на великие дела идти с нечистой совестью.
        Я отмахнулся:
        - А вот чистая совесть - как раз признак плохой памяти! Чистая совесть прежде всего свидетельствует о начале склероза. На этой планете другой мир, не заметила? Здесь мешок денег предпочтительнее, чем два мешка совести. Теперь идеальная жизнь - это хорошие друзья, хорошие книги и дремлющая совесть!.. И вообще каждый уверен, что совесть - это прекрасно, когда она есть у других.
        Я медленно вел машину, выискивая место, наконец воткнулся между двумя зачуханными мерсами прошлогоднего выпуска. Музыка доносилась даже сюда, в салон, хотя здесь из долби прет своя какофония, но, едва я открыл дверцу, меня накрыло мощной бухающей, ритмичной, остервенелой инфрамузыкой.
        Торкесса оставалась в салоне, я обошел машину и открыл перед ней дверцу:
        - Прошу!
        Она вышла с неохотой, в глазах обида, но, к счастью, в руках пусто, утюг не покупали.
        - У теоретиков чистые руки, - напомнила она тихо, - у исполнителей - чистая совесть.
        - Совесть - огромное богатство, - возразил я, - а земляне - люди бедные! Не стоит мучиться угрызками совести… Пойдем вперед и с песней?
        Она спросила добросовестно:
        - Какой?
        Я взял ее под руку, развернул ко входу:
        - Будь внимательной. Тот проклятый резидент, он же тоже… демократ? Значит, тоже вот так же по стриптиз-барам. А если уже очеловечился, в смысле, вообще обобщечеловечился, то и по гей-клубам прошвырнется.
        Она спросила с испугом:
        - Надеюсь, хоть мы туда не пойдем?
        - А сколько этот гад пробыл на Земле?
        Она поколебалась, ответила с некоторой заминкой:
        - По нашим данным, не больше трех месяцев.
        - Надеюсь, - ответил я с облегчением, - бацилла политкорректности еще не разложила. До конца, но, пойми меня правильно, и сейчас, что ни брякни, все не так поймут.
        Музыка оглушала, давила, раздевала, превращала вот прямо на месте в черт знает что, в амеб, демократов, всеядников. На входе двое могучих амбалов осмотрели нас внимательно, торкесса пробормотала тихохонько:
        - Какие же оба мордобои…
        Я переспросил:
        - Кто-кто?
        Она фыркнула при виде моего недоумевающего взгляда, пояснила:
        - В смысле - мордатые парни. Господа, а где касса?
        Я сказал ей громко, чтобы перекричать шум:
        - Это ты у них спрашиваешь? У них наушники, не видишь?.. Чтобы не оглохнуть.
        - А как же с ними общаться?
        - Знаками. Только не вздумай спрашивать про Хуана. Или про Хуаниту.
        Она не поняла, раскрыла хорошенький ротик, я сказал ей в ухо:
        - Здесь все черным налом, а кассовый аппарат муляжный. Пойдем, уже все видят, что ты с Луны упала. В смысле, инопланетная шпионка! Ишь, платить в кассу вздумала…
        Вырвавшийся из зала рев едва не отшвырнул нас как могучим взрывом на проезжую часть улицы. В зале цвета сочно-красной свежеободранной плоти толкутся сотни людей. Из-за тесноты никто не танцует, только виляют задницами, что вообще-то очень удобно для тех, кому медведь ухи оттоптал, всегда можно сослаться, что мешает не только Фаберже, но и теснота. Свет выхватывал потные и совсем уже одемократненьи лица с остановившимися пустыми глазами, спущенные с плеч бретельки, белые сиськи, многие девушки нарочито загорают в купальниках, чтобы потом вот так на дискотеках ошеломлять контрастом коричневой и белой кожи, ребята иногда вскидывали кверху руки, то ли показывали, что они ими ничего не делают там внизу в тесноте, то ли тряслись в экстазе, как хайландеры.
        Торкесса приблизила лицо к моему уху, сказала в страхе:
        - Зомби?..
        - Сплюнь, - посоветовал я. - Это просто демократы. Термиты и демократы только в толпе чувствуют себя комфортно.
        - Но почему у них такие тупые лица?..
        - Потому что демократы, - объяснил я. - Их по лицам можно отличить на улице, на работе. А также по фразам, которые их органчик в черепе выдает регулярно. Ну там, что силой решить ничего нельзя, Россия - сука и ответит за все, Ковалев - совесть нации, террористы не имеют национальности… Стоп, посмотри вон туда!
        Она послушно уставилась на раздевающуюся в танце толстомясую блондинку у шеста. Устроители сообразили, что фотомодели - это вместо вешалок, а для мужчин женщины должны быть с толстыми задницами и таким же выменем, так что у шеста неуклюже двигалась в танце настоящая доярка, да что там настоящая: настоящая украинская доярка! Кто понимает, тот поймет.
        - И… что?
        - Да не туда смотришь, - сказал я терпеливо в ее розовое ушко. - Вон там, за этой девицей, по ту сторону компания крутых парней, а спиной к нам мужик в клетчатой рубахе.
        Она вспыхнула, голос ее задрожал от негодования:
        - Ты эту бабищу называешь девицей?.. Да на ней мяса, как на…
        - Тихо-тихо, - прервал я. - Это и есть настоящая женщина. Диетами ни себя, ни других не мучает! А любой мужчина предпочитает качаться на волнах, чем биться о камни… Зайдем с двух сторон, пусть тебя заметит первой. Да не девица, а тот мужик в клетчатой. А я зайду сзади.
        - Трус!
        - Общечеловек, - поправил я. - Демократ. Теперь трусом быть не стыдно, а почетно.
        Она посмотрела на меня с отвращением:
        - Что за прогнивший мир…
        - Они девки хоть куда, - ответил я легкомысленно, - а мы парни - хоть кого… Ох, прости, ты же, наверное, женщина…
        Она посмотрела на меня ледяным взором:
        - И что натолкнуло тебя на такую неожиданную мысль? Наверное, мои сиськи?
        Я посмотрел на нее наглым взглядом:
        - Сиськи? Где?
        Она возмущенно фыркнула, отвернулась, мы проталкивались через толпу. Я наконец вспомнил, что она сейчас мой напарник, а напарник при случае и жизнь спасет, догнал ее и прокричал в ухо:
        - А вообще-то у тебя изумительный лифчик!
        Она молчала так холодно, что я заподозрил, не знает ли, что изумительным называют тот лифчик, который снимают с женщины и изумляются: «А где же сиськи?», но вряд ли она знает такие тонкости, если считает, что кормчий - это повар, дышло - легкие, куратор - петух, а хлебнуть - это откусить хлеба. Так что ничего удивительного, что сразу же хотела помочь мне тем способом, о котором наслушалась и насмотрелась со всех экранов, зато теперь, когда маски сброшены, хрен допустит мои скифские лапы до ее нежного тела, чтоб не хрустнул, мол, скелет….
        - Сиськи, - сказал я ей в затылок, - это лицо женщины. Сиськи есть - ума и диплома не надо, это все мелочи в нынешней жизни. Я лично сам, будучи эстетом и глубоко культурным и очень образованным человеком, больше всего ценю в женщине три достоинства: лицо и грудь. Сама понимаешь, дипломы можно приобрести хоть в универе, хоть на рынке у молдаван, а вот сиськи - это дар свыше, потому и ценится выше…
        Глава 13
        
        Она не слушала, протискивалась в потной жаркой толпе, ее пробовали схватить и заставить танцевать, но она брезгливо отдергивала руки, двигалась дальше. Никто не обижался, все понимают, что заменимы все женщины, не фиг убиваться по Джульетте или Изольде, все бабы одинаковы, а раз все одинаковы, то зачем платить больше, одна откажет, другая нет, все без проблем, гуляем, Вася…
        Мы начали расходиться в стороны, я прокричал в ухо:
        - Расстегни рубашку еще на одну пуговицу! Чем виднее грудь у женщины, тем хуже запоминается ее лицо!
        Она дернула плечом, словно отгоняла муху, но я ощутил, что какими-то движениями ухитряется, не прикасаясь руками, сделать сиськи виднее, заметнее, так что все начинают таращиться на них, облизываться, а в это время можно обчистить их карманы и даже поснимать штаны.
        Подозреваемый, мужик в клетчатой ковбойской рубахе, красиво облокотился о стойку бара. Через плечо широкая синяя лента с орденом Святой Екатерины, исключительной белизны панталоны, красиво и плотно облегающие его могучие икры, гульфик тоже на месте, сапоги обычные, кирзовые, но с позолоченными шпорами. Самая обычная одежда, так у нас одевались и даже одеваются на Земле, но что-то меня смутно тревожило, какое-то несоответствие, что ли, не так подобраны цвета, или галстук не в тон носкам… впрочем, он без галстука, а носки пока не видно. Хотя нет, вон из-за голенища торчит кончик тряпки, это онучи или, как говорят в народе, портянки, что значит, носками не пользуется, облом.
        Я стиснул череп ладонями, в бессилии подумал, что женщину бы сюда, она быстрее бы разобралась, что меня тревожит, а мужчинам такое не понять, нам вот по фигу, что одеть: что попадается под руку, то и одеваю, а то и вовсе надеваю, попадается же всегда одно и то же: никакой мужчина не опустится до такой дури, чтобы завести больше одной пары башмаков, одного костюма и двух рубашек.
        Ничего не придумав, подошел к бару, остановившись возле ковбоя в кирзовых сапогах, бармен взглянул вопросительно.
        - Бокал шампанского, - сказал я. Почувствовал себя глупо, здесь положено потреблять коктейли, но взялся - тяни, добавил: - Лучшего.
        Бармен повел глазами в поисках девушки, которой так повезло, я добавил сварливо:
        - Да побыстрее!.. Сам выпью, я себя люблю больше.
        Он кивнул, в глазах появилось понимание, что значит, нарциссисты сюда тоже заходят, снял с полки толстую бутылку в золоте и обвешанную медалями, начал снимать золотую фольгу. Медали звякали, звенели, всячески и весьма назойливо лезли под руки. Ковбой с интересом следил за молодой девахой, что двигалась через танцующих с грацией молодого дельфина: в мужской рубашке, расстегнутой довольно рискованно, на длинных изумительной формы ногах, лицо, кукольное, очаровательно глупенькое, глаза синие, мечтательные, губы пухлые, созданные и для поцелуев, сиськи вот-вот выпрыгнут на свободу, ну просто божественная дурочка…
        Я тоже засмотрелся, торкесса в самом деле хороша, красивая и глупая, идеал каждого мужчины, идет замедленной танцующей походкой, дразнящей воображение, в самом деле хороша, хороша, и здесь хороша, и там хороша, и везде, даже на рояле будет хороша.
        Она почти приблизилась к бару, ковбой опустил на стойку граненый стакан, но я, у которого в руках пока еще ничего, быстро шагнул вперед, сказал:
        - Эй, подружка! Ты не меня ищешь всю жизнь?.. Бармен, два шампанского!.. Мы сейчас подойдем.
        Торкесса удивленно вскинула брови, но дала увлечь себя в танец, не слишком, впрочем, отдаляясь от стойки бара. На ковбоя мы поглядывали по очереди, он, в свою очередь, тоже наблюдал за нами.
        В тесноте удавалось двигаться только в медленном чувственном танце, нас прижимали друг к другу, торкесса прошептала застенчиво:
        - Я не переборщила?
        - В чем?
        - Мне кажется, что теперь мое декольте слишком глубоко. Как ты думаешь?
        Я осторожно заглянул в разрез моей бывшей рубашки, сказал с некоторым колебанием:
        - Э-э-э, по правде сказать… да нет, все нормально. У тебя что, волосы на груди?
        Торкесса хихикнула, сказала в кокетливом ужасе:
        - Да что ты такое говоришь? Конечно, нет!
        - Гм, - сказал я, - да, тогда, пожалуй, немножко глубоковато.
        Она попыталась запахнуть рубашку, но я придержал ее руку. Указал глазами на ковбоя, мы на задании, а торчащие сиськи - это все равно что из танкового орудия в упор. Пойдем, бармен уже раскупорил, по-ямщицки громко хлопнув пробкой в потолок, янтарная жидкость льется в фужеры.
        Торкесса с сияющими глазами и раскрасневшимся лицом приняла бокал, отхлебнула, сказала счастливо:
        - Ой, какое чудесное!
        Я сказал напыщенно:
        - По всем приметам, мне сегодня очень повезет!
        Рядом ковбой негромко фыркнул, он откровенно разглядывал торкессу, раздевал ее глазами, снова одевал, разглядывал, я сказал ему с обидой:
        - Вы что, не верите в приметы?
        - Нет, конечно, - ответил он, не отрывая взгляда от торкессы. - Если и повезет сегодня кому, то это мне…
        Я покачал головой, в моих глазах ясно читалась мягкая интеллигентная укоризна.
        - Вы зря так грубо о предсказаниях, - упрекнул я мягко. - Вот даже сегодня ко мне подошла одна цыганка, предложила погадать на руке…
        - И что? - спросил ковбой.
        - Всего за двадцать баксов удалось узнать, что я - лох.
        Он громко захохотал, хлопнул меня по плечу, сразу проникшись добрыми чувствами, все мы лохов сразу сбрасываем со счетов, как соперников, ведь лох - это не тот, кто верит всем людям, лох - это тот, кто верит всем, а значит, и нечеловекам с летающих блюдец. И вообще, слышен денег громкий шелест - это лох пошел на нерест!
        - Хорошее пьете шампанское, - сказал он.
        - Хорошее, - подтвердил я гордо, сказал бармену: - Еще один бокал для нашего друга!
        Ковбой улыбнулся, давно известно, что скупой платит дважды, тупой платит трижды, лох платит постоянно за себя и других.
        - Неплохо зарабатываете?
        - Да, - ответил я. - Бизнес бывает прибыльным… А вы занимаетесь только танцами?
        Он засмеялся:
        - Нет, я - социолог.
        Хотя бы что-то пооригинальнее изобрели, подумал я с отвращением. Даже в детских садах знают, что все социологи - шпионы, шпионы и только шпионы. Других социологов просто не бывает.
        - Человек приносит пользу, - сказал я, - если его исследуют социологи. Так выпьем же за социологию!
        - Выпьем, - согласился ковбой, он не отрывал взгляда от торкессы, что прижималась ко мне плечом и восхитительной грудью, что еще больше дразняще приподнималась из расстегнутого ворота. Парень не дурак, ведь дурак - тот, кто опрокинет тарелку с супом, а лох - на кого этот суп разольется. Уже прикидывает, как опрокинуть на меня этот самый, тем временем захапать торкессу… а она в самом деле хороша, еще и строит ему глазки, стерва, делает вид, что готовит на всякий случай запасной вариант… А этот ковбой должен планировать сейчас, как запасной превратить в основной…
        Я рассматривал толпу, одной рукой мял плечи торкессы, очень податливые, мягкие, мятельные, пальцы так и впиваются в эту сладкую плоть, сказал со снисходительностью богатого дурака:
        - Все-таки лучше бизнес… Социология - для нее нужна голова, а для бизнеса нужны мозги…
        Ковбой фыркнул, сказал уверенно:
        - Да какой бизнес возможен без социологии?.. Разве это не мы, социологи, доказали, что в основе всей человеческой деятельности лежат чиста экономические мотивы?
        Я сказал коварно:
        - А как же, к примеру, крестовые походы?
        Он отмахнулся:
        - Фигня! Чиста экономические мотивы.
        - Крепкая мужская дружба? - спросил я.
        - Гомосеки, - определил он уверенно. - Орест и Пилад, Аяксы, Зигмунд и Ганзелка, триста спартанцев - тоже гомосеки, Гастелло пьяный заснул за штурвалом, а Матросов просто поскользнулся на льду…
        Я кивал, но последние слова зацепились в сознании, я ухватился за них, как за соломинку:
        - Погоди, погоди… А при чем тут Матросов?
        Он подумал, пожевал губами, переспросил:
        - А что, я неверно излагаю?
        - Да вообще-то верно, - пробормотал я. - По-своему. Анна Каренина, она… кто?
        - Дура, - отмахнулся он. - Спешила успеть домой до того, как вернется муж. Споткнулась о рельсу перед поездом…
        - Муций Сцевола?
        - Брехня, - ответил он хладнокровно. - Легенда.
        - Филемон и Бавкида? Ну, которые жили долго и счастливо и умерли в один день?
        - От оргазма.
        - Моцарт и Сальери?..
        - Гомосеки. Один другого отравил за измену с Чайковским.
        - Непорочная Мать Божья?
        - Лесбиянка!
        - Ньютон?
        - Трахался со своей племянницей, ее собакой и соседскими козами.
        Плечо торкессы напряглось, но чувствовал это только я, мои пальцы сдавили предостерегающе, еще рано, ничего не доказывает, точно с такой же предвыборной программой выступают все демократы, кандидаты от западников, а также все сторонники вступления России в НАТО или хотя бы и Европейский Союз при департаменте малых стран США.
        Ковбой вздрогнул, улыбка застыла, он всмотрелся в нас внимательнее.
        - Что-то, - сказал он с расстановкой, - вы больше похожи на социологов, чем я сам… Кто вы, ребята?
        - Догадайся с трех раз, - предложил я. - Но догадывайся тихо, не двигайся. Мой кольт нацелен тебе в пузо. В самый низ, если понимаешь, о чем я.
        Он побледнел, глаза забегали, рука очень медленно пошла к барной стойке и опустила стакан. Торкесса предложила деловито:
        - Пора выводить на улицу.
        Ковбой сказал напряженным голосом:
        - Что-то я не вижу кольта.
        - Он невидим, - заверил я. - Я его держу в третьей руке. Тоже незримой.
        Ковбой затравленно огляделся, все еще не двигаясь с места.
        - Вы не подумали, что я здесь не один?
        - Ты здесь один, - сказал я, хотя мурашки по спине побежали. - И никто тебе не поможет.
        Торкесса сказала с торжеством:
        - Двигайся к выходу. Двигайся медленно.
        - Хорошо, - произнес он упавшим голосом.
        Мы с торкессой переглянулись, аки триумфаторы, в тот же момент я получил сильнейший удар в солнечное сплетение, это у ковбоя из живота выдвинулась третья рука с кулаком, подобным кувалде, торкесса вскрикнула, а ковбой, отпихнув ее, бросился в толпу танцующих. Превозмогая боль, я кое-как разогнулся, дыхание все еще не вернулось, ринулся следом.
        Мы проталкивались, впереди меня иногда возникали людовороты, я изо всех сил стремился нагнать, веселые смеющиеся люди хватали меня за руки, за плечи, девушка обняла за шею и поцеловала, я высвободился только для того, чтобы попасть в объятия другой, по дороге к выходу на меня надели гирлянду с цветами, парень в желтой одежде предложил вступить в харю Кришне, а крепкий мужчина с холодными глазами поинтересовался, готов ли я подписать контракт с ограниченным контингентом солдат удачи для восстановления прав президента Чомбе…
        Ковбой выметнулся, как наскипидаренный, подозреваю, что у него не только три руки, но и шесть ног, пронесся к стоянке, прыгая, как кузнечик, через попадавшиеся автомобили. Я бросился к своему, по сигналу двери распахнулись навстречу, выхватил из бардачка пистолет, но из дальнего ряда уже выметнулся черный BMW с затемненными стеклами, с огромной скоростью вылетел на улицу, там его занесло, слегка задел колесом бордюр, но выровнялся и понесся стрелой по темной улице, включив дальний свет.
        Подбежала запыхавшаяся торкесса, глаза как блюдца:
        - Это неправильно! Неправильно!
        - Что?
        - Он не имел права так… Это запрещено!
        Я буркнул:
        - Садись. Может быть, еще догоним.
        - Я подам жалобу в межгалактический совет по правам!
        - Да, конечно, - сказал я. Включил зажигание, вырулил на шоссе. - У нас тоже есть такой ковбой с крылатыми ракетами… Но вот только ему по фигу межгалактический совет ООН. Кладет на него совсем не музыку…
        Машины шарахались в стороны, я вел свой снаряд, как будто пытался догнать нечто и протаранить. Страшили только перекрестки со светофорами, да еще у гаишников теперь есть карманные радары… хотя и без радара видно, что несемся за сто девяносто, сейчас все дело в том, как себя чувствовать: если струшу и начну оглядываться, искать глазами блюстителей закона, то тут же появятся, остановят, обыщут, опозорят, но если я герой, в самом деле герой, а не простой герой, как Тартарен или Обломов, то…
        Я выпятил нижнюю челюсть, постарался смотреть вперед и только вперед: тупо и непреклонно, сосредоточился на мысли, что должен догнать, перегнать, достать и перестать… тьфу, догнать и ликвидировать гада.
        Торкесса вскрикнула:
        - За нами хвост!
        Я хмыкнул суровым мужественным голосом:
        - Не хвост, а погоня. Восемь машин. Твой гад явно ухитрился вызвать группу прикрытия. Они за нами едут от бульвара Ушакова.
        - И ты мне ничего не сказал?
        - А что бы ты сделала? - поинтересовался я.
        Она надулась, как мышь на крупу, вжалась в сиденье. Машина проскакивала между ползущими неспешно, время от времени я привычно выскакивал на встречную полосу, гнал, пока навстречу не показывался очень уж могучего сложения грузовик, такой дорогу не уступит, я подавал вправо, там обязательно кто-то шарахнется с воплем: «Подрезают!»
        Впереди несколько человек возятся на дороге, что-то роют, идиоты. Стремительно приблизился заборчик, выкрашенный красными и белыми полосками. Я успел увидеть надпись крупными буквами: «Remont dorogi», поздно, удар, в стороны разлетелись щепки заграждения, что-то заскрежетало.
        Торкесса вскрикнула:
        - Ты кого-то сбил!
        - Ну и что? - огрызнулся я. - Их семь миллиардов!
        - Надо остановиться и помочь!
        - Щас, - ответил я саркастически. - Вот только шнурки завяжу!.. Гуманистка. Уверена, что это настоящие хохлы, а не грокхи?
        Она открыла рот, я думал, от возмущения, но внезапно завизжала, а дорога внезапно оборвалась. Я же сдуру нажал не на тормоз, а на газ, машина дернулась и почти прыгнула с края.
        В ушах звенел пронзительный визг, машина неслась по воздуху по крутой дуге, я крутил баранку, пытаясь повернуть назад, но колеса почему-то не слушались. Похоже, я все-таки потерял управление, это же третье кольцо, эстакада на огромной высоте…
        Впереди появилось и стремительно бросилось на нас огромное здание. Раздался грохот, звон разбитого стекла, колеса ударились о бетонный пол с такой силой, что меня подбросило и шарахнуло макушкой о крышу, а торкесса прикусила язык и умолкла. Мы понеслись по длинной дуге, по обе стороны рядами замершие автомобили, солидные, чопорные, я крутил руль, сбавляя скорость и приноравливаясь, наконец влетел на пандус, ведущий вниз по спирали, понесся, постепенно сбавляя скорость, но все равно выкатили, пожалуй, чересчур быстро.
        Охранник гаража укоризненно покачал головой, я приоткрыл окно и сказал нервно:
        - Там сквозняк на третьем этаже… Мою машину могло продуть!
        - Исправим… сэр, - сказал он испуганно, - наш недосмотр, сейчас же пошлю туда ремонтников.
        Железные ворота распахнулись, мы выкатили сразу же на автостраду. Торкесса оглянулась, вскрикнула. Эти ребята, что гнались за мной, успели затормозить перед обрывом, но недостаточно быстро, потому сейчас сыпались, как горох, не долетая даже до фундамента этого восьмиэтажного гаража. Вообще-то не совсем сыпались, они все же пролетали какое-то расстояние по красивой дуге, но не эстетичной, короткой, тупорылой, падение все ускорялось, затем удар об асфальт, треск металла, лязг, звон битого стекла, красные брызги на сером дорожном покрытии, что создает незабываемую цветовую гамму.
        - Поехали, - сказал я со вздохом. - Похоже, того гада все-таки потеряли.
        - Ты совсем бесчувственный, - упрекнула она. - Это же твои земляне!
        - Чем меньше грудь у женщины, - заметил я, - тем ближе к сердцу она воспринимает происходящее.
        Она тут же заткнулась, я постепенно сбавлял скорость, повернулся к торкессе.
        - Думай, - сказал я требовательно. - Хоть ты и красивая, этого достаточно, признаю, но сейчас я ничего не могу предложить, как ждать, пока нас не попытаются достать снова. А для этого лучше всего сходить пока в стриптиз-бар, расслабиться…
        - Нет! - сказала она поспешно. - Я лучше буду думать. Ты слишком уж пялишься на этих толстых. Не понимаю, что мужчины находят в толстых? Толстыми быть так легко, а пусть попробуют похудеть… Есть еще одна ниточка, но слишком тонкая, ее вряд ли стоит принимать во внимание…
        Я воспрянул духом, ведь самые тонкие как раз на поверку и оказываются самыми прочными, а то и вообще единственными:
        - Рожай, рожай быстрее!
        Она взглянула с испугом:
        - Что, уже?.. А когда ты успел? Я пока не чувствую даже шевеления… Правда, если хорошо прислушаться…
        Я прервал торопливо:
        - Не надо! Не надо прислушиваться. Такое наприслушиваешь, что… Выкладывай, выкладывай!.. Да не в современном смысле, а в том старом: говори, что знаешь об этом самом… который, как богатый жених, пока еще на тонкой ниточке!
        Она смотрела с недоумением, потом поморщилась, проговорила нехотя:
        - Местная резидентура пользуется иногда услугами и местного отребья. Когда надо что-то достать, купить, украсть… Так вот был замечен некий Вовик, не то промышляет краденым, не то сам это краденое… украдывает. Его завербовали, он работает на них уже давно…
        - Оставь подробности следователю, - сказал я нетерпеливо. - Говори адрес!
        - Сворачивай назад к Северному Бутову…
        - Ясно, - сказал я удовлетворенно, - разве в Северном может быть что-то приличное?
        Она сказала ядовито:
        - А если бы ты жил в Северном, что сказал бы?
        - Но я там не живу, - ответил я резонно, - а теперь куда?
        Машина глотала километры, оставляя позади, правда, их же, но уже использованные, а впереди вырастали высокие светлые дома, затейливо украшенные, яркие, суперсовременные, с широкими удобными улицами, все строится на вырост, уже с учетом не телег и карет, как строили Тверскую и весь Центр, а растущего вала автомобилей.
        - Сверни вон на ту магистраль…
        - Молодец, - похвалил я, - не умничаешь, пальцем показываешь. Ты просто идеальная женщина! А теперь куды?
        - Поверни направо… Направо, я сказала!
        - Извини, - сказал я виновато, - чисто мужской рефлекс…
        Мы проскочили перед носом автобуса, рядом мелькнула серая стена дома, я снизил скорость, торкесса снова указала пальчиком:
        - Он скрывается в этом доме!
        Я окинул взглядом гигантское здание, их иногда называют китайской стеной за длину, да и семнадцать этажей - это семнадцать, а не, скажем, двенадцать.
        - Предлагаешь прочесать?
        - Можно бы, - ответила она возбужденно, - но, к счастью, он в прошлый раз на месте преступления неосторожно чихнул, это его и погубило.
        - Как? - спросил я. - Лопнул?
        - Нет, но по капельке мокроты, вылетевшей из горла и попавшей на стену, мы сразу же определили, что он самец, высокий рост, глаза голубые, арийские, вид нордический, на левой щеке шрам, на правом виске родинка, ему двадцать семь лет три месяца и шесть дней, а проживает в этом доме в квартире семьсот восемнадцать!
        Я сказал с великим уважением:
        - И это все по капельке слюны? Которая к тому же сразу высохла… Круто!
        - Да, - сказала она нетерпеливо, - у нас совершенные методы анализа. К тому же все данные подтвердились благодаря там же найденному паспорту, который преступник выронил при грабеже. Мы идем или нет?
        Я приткнул машину между стареньким жигуленком и навороченным джипом, торкесса дождалась, пока распахну дверцу с ее стороны, женщины быстро садятся на голову. Консьержка отсутствует, дверной замок сломан, на стене нацарапан номер кода, стены расписаны всякой дрянью, а в лифте пахнет мочой. Торкесса высоко вскинула брови, поморщилась, я сказал:
        - Статистика говорит, что в лифтах чаще писают люди, чем собаки!
        Она буркнула:
        - Мы к такому сейчас и идем.
        - Ну у тебя и нос, - похвалил я. - Везде дерьмо чует!
        Глава 14
        
        Она брезгливо отвернулась. Лифт поднял нас на семнадцатый этаж, мы вышли настороженные, я сунул руку в карман и стиснул рукоять пистолета. Торкесса подошла к двери с номером семьсот восемнадцать, я хоть и без такого удивительного носа, что везде дерьмо чует, но сразу определил, что квартира однокомнатная, ибо трехкомнатная рядом, а на той стороне площадки две двухкомнатные, хозяин небогат, дверь простая, без наворотов…
        Я полагал, что торкесса будет звонить, приготовился спрятаться, если хозяин вздумает рассматривать звонящего через глазок, однако она сразу же сунула в замочную скважину шпильку для волос, у меня научилась, волосы красивой волной хлынули на спину. Я засмотрелся, забалдевший, не заметил даже, как дверь абсолютно тихо приоткрылась.
        С пистолетами в руках мы проскользнули в прихожую. Я придержал язычок замка, чтобы не щелкнул, осторожно прикрыл дверь. Когда обернулся, напротив меня оказался парень с вытаращенными глазами, глупым лицом и пистолетом в руке, а миниатюрная женщина с обалденной фигурой, с падающими на спину роскошными волосами уже прихорашивалась перед другим зеркалом.
        - В квартире тихо, - прошептал я. - Никого нет?
        - Почему так решил?
        - Тихо же, - повторил я шепотом.
        - Он может слушать музыку в наушниках, - строго отпарировала она.
        Из ее сумочки появились щеточки, цилиндрические палочки, тюбики, флакончики, все это разложила на полочке перед зеркалом и, всматриваясь в свое отражение, быстро и умело накрасила ресницы. Они на глазах удлинились, стали густыми и пушистыми, в глазах появился загадочный блеск, синева стала ярче, просто пронзительно яркой, радужная оболочка словно расширилась на половину глазного яблока, а ее умелые пальцы тем временем уже ровняли брови: где выщипала, где подкрасила, продлила дуги к вискам, придавая модную в этом сезоне знойную восточность, кончики пальцев постучали по щекам, потерли круговыми движениями под глазами, затем вскинула голову и резко взбила тыльной стороной пальцев, значит, где ногти, подбородок, сильно натягивая шею.
        Из сумочки появились более объемные коробочки для накладывания маски, но взглянула в мое ошалевшее лицо, скривилась, сказала с сожалением:
        - Ладно, в другой раз…
        - Ты же выглядишь молодо, - сказал я с трудом, ненавижу говорить глупости, а разве это не глупость - уверять молодую женщину, что она выглядит молодо, - круто, клево! Тебе не дашь даже и… в самом деле не дашь, правда!
        Она благодарно улыбнулась, дура, как же на это все покупаются, а еще магистр звездных наук, и с пистолетом в обеих руках, чуть враскорячку, готовая стрелять в любой миг, палец на курке, напряженная, как струна, из-за чего ее прелести вздуваются под тонкой тканью моей рубашки еще выразительнее, двинулась из прихожей, не шибко просторной, к тому же заставленной с одной стороны обувью, а с другой стороны столиками, шкафчиками, а на стене из-за недостатка места два велосипеда на вбитых крюках, один над другим.
        Я на всякий случай коснулся зеркала, это оказалось, как я и ожидал, зеркальной дверцей шкафа, открылся длинный ряд одежды на плечиках. Торкесса оглянулась, я все еще не следовал за нею, за ворохом одежды кто-то может спрятаться, сто раз такое в кино видел, это только в анекдотах тут стоит голый мужик и ждет трамвая, а наяву, в смысле в кине, здесь обычно крутой дядя с автоматом в загорелых руках.
        - Что-нибудь интересное? - спросила она шепотом.
        - Не очень, - ответил я, рассматривая за двумя двубортными костюмами изящный камзол с золотыми галунами и позументами, новенький мундир с эполетами, темный, слегка потертый сюртук с двумя большими звездами и алой лентой через плечо, а также набор вязаных рубашек, которые так хорошо надевать и под кирасы, и под стальные доспехи. - Но, чувствуется, хозяин здесь живет довольно давно… Кроме того, хозяйственный, что не переходит в скупость, однако достаточно бережлив. Она поморщилась:
        - Их служба очень прижимиста! Плохо оплачивает агентов, так и работают.
        - Экономика - это все, - согласился я и добавил, умничая: - Как сказал Карл Маркс.
        - Не все, - возразила она из кастовой солидарности. - Служит же!
        - Наверное, не демократ, - предположил я. - Или совсем дурак.
        Она потихоньку кралась бесшумным охотничьим шагом, пистолет грациозно в двух руках, колени сильно согнуты, отчего и без того оттопыренная задница выпячивается так провокационно, что уже не ухватить хочется, а дать хар-р-рошего пинка, чтобы по всем остальным помещениям прокатилась кунфуиной ниндзей.
        Справа две двери, одну пропустила, там на двери изображение писающего ангелочка, а когда я поравнялся с этим херувимчиком, которому, оказывается, ничто человеческое не чуждо, мы одновременно дернули на себя двери и наставили пистолеты в открывшиеся туалет и ванную. В моем туалете ничего необычного: сральник, биде, зеркало на стене и полуоборванный рулон туалетной бумаги. Да еще толкач с пластиковой ручкой, на которой видны следы острых зубов.
        Судя по лицу торкессы, она тоже смотрит вовсе не в королевскую ванную. Я сдвинулся, заглянул, обычная дешевая, даже не Шарко, ванну из экономии места убрали, зато есть большое зеркало, на полочке множество кремов и шампуней, два сорта мыла, словно здесь не мужчина живет, бритвенный прибор антикварной работы, я рассмотрел на ручке надпись готическим шрифтом: «Kaizer Vilgelm Oranski».
        Торкесса взглянула на потолок, на стены, шепнула:
        - Здесь его нет… Посмотрим дальше.
        За дверью в комнату послышалось движение, странные хлопающие звуки. Мы встали по обе стороны, торкесса несколько раз набрала в грудь воздух, делая гипервентиляцию перед прыжком, я засмотрелся на ее вздувающуюся грудь, что поднималась, грозя прорвать ткань, затем ее глаза затуманились, она пошатнулась, я едва успел подхватить теряющую сознание. Она обвисла в моих руках, но пистолет не выпустила, я прижал ее, такую мягкую, податливую, нежную, женственную, расстегнул рубашку и начал делать прямой массаж сердца. Но так как не знаю, с какой стороны у них сердце, то на всякий случай делал этот массаж, как умел, во всех местах, где предполагал у женщины, да еще инопланетянки, сердце. Ведь оказалось же у натурщицы Пикассо одно замечательное женское место вообще за ухом…
        Торкесса медленно приходила в себя, вздрогнула, отпихнула мои руки, хоть все еще слабыми вздрагивающими лапками. Ее голос подрагивал от неловкости:
        - Сделала на один вдох больше…
        - И перенасытила легкие кислородом, - добавил я. - Это значит, что наши метаболизмы очень похожи. У нас могут быть дети.
        В ее глазах появился ужас, она отпрянула, начала поспешно застегивать рубашку.
        - Дети?.. Мерзавец! Ты уже успел?
        - Нет, - промямлил я, - что ты… Я только искусственное дыхание…
        - А почему у меня такое странное ощущение…
        - Да это как-то само… - сказал я в неловкости. - Само собой… понимаешь… Это неконтролируемо… Но я, кажется, успел крикнуть:
«Берегись!»
        Она прошипела с ненавистью:
        - Только кажется?
        Ее руки торопливо застегивали, одергивали, поправляли рукава, я дивился своему хитроумному инстинкту, что вот так без всякого участия сознания сумел, гад такой, меня не спрашивая, наглец, мол, он же старше разума, тот вообще молокосос, вот и взял власть в свои руки.
        - Ну ты че, - сказал я и вытер рукавом нос, - обещаю на тебе жениться, если тебя последствия как-то волнительнуют…
        Она едва не взорвалась, как граната с выдернутой чекой, в глазах боевые лазерные лучи, я побоялся, что заметят через дверь с той стороны, прошипел и указал пальцем, хотя вроде бы и неприлично для принца галактической Империи. Она со злостью в глазах отвернулась, мы снова заняли позиции, она оглянулась в мою сторону, я пнул в дверь ногой, дурак, забыл, что по правилам пожарной безопасности все двери отворяются только наружу, чтобы проще выбегать в дыму, нога занемела, но торкесса быстро дернула дверь на себя, ударив меня еще и по лбу, прыгнула вовнутрь, я ринулся следом, успел увидеть только ее гибкий силуэт, что как пропеллер появлялся и исчезал за креслами, столами и диванами: передвигалась торкесса исключительно кувырками.
        Я постоял, наблюдая, хлопающие звуки повторились, повернул голову и направил в ту сторону пистолет, но это всего лишь приоткрыта дверь на балкон, ветер треплет кусок картона, накрывающий что-то массивное, громоздкое, занимающее всю правую от двери сторону. Картон придавлен одним-единственным кирпичом, так что если рванет сильный ветер, то смахнет, как пить дать, а слабый ветерок вот так постепенно сдвинет к краю, а потом и вовсе свалит, перепугав соседей снизу…
        Из-за массивного кресла поднялась ее голова. Прекрасные волосы струятся бесподобным красным водопадом, я засмотрелся, торкесса перехватила мой взгляд, прошипела зло:
        - Его здесь нет.
        - Мы еще не смотрели на балконе, - сказал я, - и вот там… Что за теми дверьми?
        Она резко повернулась, дуло пистолета нацелилось в неприметную дверь, что, скорее всего, гардеробная, ведь в прихожей только для верхней одежды, да еще для одежды гостей, а здесь должна быть своя…
        Пока я додумывал, торкесса уже подкралась на цыпочках, пинком отворила дверь, у нее почему-то открылась вовнутрь, некоторое время стояла в напряженной позе, готовая к немедленной стрельбе, я подбежал и первым вскочил вовнутрь, я же мужчина, к тому же, возможно, защищаю мать своего ребенка, хотя, хоть убей, не помню, как это я, вот наваждение, вот довела меня, вот это и называется: голову потерял…
        Эта комнатка поменьше, обычный рабочий кабинет: стол с компьютером, на тумбочках факс, принтер, сканер. Над столом полочки для лазерных дисков, десяток внешних хардов, горсть флеш-памяти, интерфейс USB, очень удобно, все мечтаю сам такие завести, на столе всякая мелочь, слева еще один стол, почти весь завален дисками и дискетами, лентами стримера, книгами со странным шрифтом, свернутыми в трубку грамотами, глиняными и бронзовыми табличками с наполовину стершимися письменами.
        - Да, - заметил я, - он в самом деле давненько снимает здесь квартиру. Если платит регулярно, то хозяин на нем заработал не один миллион. А то и миллиард. Проще было эту квартиру купить.
        Она скривилась пренебрежительно:
        - Ты совсем тупой? Я же сказала, им едва-едва платят!.. Только и хватает на аренду. Да и то вот такой жалкой квартирки…
        - Да, - согласился я, - это домик совсем не элитный. И не экстра-класса. Даже не бизнес-класса… Что вон там?
        Она проследила за моим взглядом, сдвинула плечами.
        - Наверное, дверь на балкон. Ты лучше вернись и хорошенько осмотри кухню. А я посмотрю здесь… Нет, лучше я осмотрю кухню, что вы, мужчины, в ней понимаете!
        - Хорошо, - ответил я. - К моему возвращению приготовь яичницу с ветчиной.
        И поскорее шагнул за ту дверь, чтобы не услышать разъяренные выклики. Комната просто обставленная и без особых претензий, чувствуется мужское пренебрежение ко всяким украшениям, просто большая просторная комната с бильярдным столом посредине, десятком легких удобных кресел. На стене удобная подставка для киев разнообразной длины и толщины, а разноцветные шары в беспорядке застыли на зеленом поле.
        Я взял в руки кий, повертел, выбрал другой, по руке, прицелился, ударил. Сухой щелчок, шар помчался через поле, ударился о красный, о белый, стукнулся о борт и, откатившись, мягко провалился в лузу. Красный тоже нырнул в боковую лузу, а белый встал прямо перед зияющей дырой, промахнуться по нему просто грех…
        - В Лас-Вегас махнуть, - пробормотал я, ошеломленный, - что ли… Я ж могу там раздеть самого Карузо…
        На всякий случай стукнул еще пару раз, и все шары послушно и с лакейской готовностью закатились в лузы. Дык я король бильярда, мелькнула мысль. Вот так живешь и не знаешь своих талантов. Что за жизнь, это же сплошной обман, столько пришлось идти не по той дороге!
        Очень хотелось сыграть еще партию, но пересилил себя, пошел дальше, следующая комната служит для приема гостей за столом, здесь все значительно дороже, одна хрустальная люстра чего стоит, мебель дорогая, антикварная, ножки в сложной резьбе, там амуры, драконы, ахиллесы и аяксы, вздыбленные львы и орлы с распущенными крыльями, а под дальней стеной изящное фортепиано с гипсовым бюстом Бетховена. Я подошел, всмотрелся, оказалось, что это не гипс, а белый мрамор и не фортепиано, а добротный рояль.
        Рядом с Бетховеном раскрытые ноты, я приподнял крышку, потыкал в клавиши пальцем. Полилась чудная мелодия, я узнал
«Аппассионату», любимую вещь Владимира Ильича. Остановился, заглянул в ноты, раскрыты на «Аппассионате», перевернул несколько страниц, отыскал знакомый полонез Огинского «Прощанье с родиной», снова потыкал пальцем. Полились чудесные торжественные и печальные звуки знакомого полонеза.
        Я бережно закрыл крышку. Да, я, пожалуй, смог бы стать не только королем бильярда, но и собрать все премии на Конкурсе имени Чайковского. Правда, пришлось бы приходить со своим роялем в рюкзаке.
        Следующая комната просто ванная, хотя не совсем просто. Если у входа туалет и душ для гостей, то здесь уже для себя любимого, ванна размером с небольшой бассейн, рядом душевая кабина Шарко. Все на высшем уровне, даже зеркала в золотых рамах. Я постоял с пистолетом в вытянутых руках, подскочил к другой двери, отворил пинком на себя и нацелился в темноту, что сразу же озарилась сияющим светом: сотни дорогих костюмов, рубашек, отдельно коллекция галстуков, а на другой половине - всевозможные роскошные халаты.
        - Хилое жалованье? - пробормотал я. - Ни хрена… Наверное, подработку нашел.
        Мелькнула мысль, что здесь торкесса могла бы подобрать себе че-нить получше, чем моя мятая рубашка, а то мы оба очень уж нетривиальные: она в моей рубашке на голое тело, я - голый до пояса, супермен хренов.
        Открылся вид на проем в стене, уже без двери, стилизованный под арку, я прокрался на цыпочках, пистолет в вытянутых руках, выглянул из-за угла, готовый крикнуть: «Полиция!.. Руки за голову, лицом вниз, вы имеете право хранить молчание, все, что скажете, будет переврано и повернуто против вас…», однако в этой библиотеке, а это именно библиотека, тоже пусто. На столе пара раскрытых книг, массивная чернильница с длинным гусиным пером, серебряный ножичек для зачинки или очиненья перьев.
        В чернильнице сухо, паутинка с мумифицированным трупиком паучка. Давненько не заглядывал в свою библиотеку хозяин квартиры, давненько. Видимо, приходится работать с утра до ночи, чтобы содержать все это… К тому же если у него отыщется хоть какой-то телевизор…
        Передвигаясь на цыпочках, обнаружил проем в стене, вскочил с пистолетом в уже изрядно уставших руках, готовый выпустить всю обойму, а потом зачитать права, с буржуями только так, однако здесь именно то, что искал: телевизор… да какой к черту телевизор, это домашний кинотеатр, где жидкокристаллический экран на всю стену, мощные колонки вмонтированы так, чтобы объемный плавающий по комнате звук, удобное кресло, роскошнейший диван, куда с великолепной небрежностью брошены долби-наушники…
        Полюбопытствовал, что смотрит, так можно многое понять о человеке, на полке диски HD, я сам люблю такое качество, да не по карману, а вот дальше фильмы на простеньком DVD, это для бедных, понятно, сам такой, а дальше вообще CD с MPEG4, стыдоба, кто их только смотрит, дикари, разве что детство вспоминает…
        Я как в воду смотрел, дальше вообще обнаружил допотопные видеокассеты, а в шкафу нашел колесо с «живыми картинками»: покрутишь за ручку, а неподвижные картинки, накладываясь одна на другую, начинают двигаться…
        На всякий случай я включил телевизор и нажал на Play, чтобы понять, что же смотрит резидент галактических шпионов… Полилась мягкая чарующая музыка, я поспешно развалился в кресле, экран заблистал радугой, там появилось объемное, голографическое изображение.
        Я вздохнул, поглубже вдавился в мягкое сиденье. А женщина начала раздеваться, умело и чарующе, а когда оказалась полностью обнаженной, подошла и, с понимающей улыбкой глядя в глаза, потянула за язычок молнии на моих джинсах. Послышался знакомый треск.
        - Ни фига себе… - прошептал я. - Ты настолько… реальная?
        Она улыбнулась, ответила с чарующим акцентом:
        - Настолько, насколько ты захочешь… Я сделаю все, что ты пожелаешь. Выполню любые твои фантазии…
        - Ясно, - проговорил я внезапно охрипшим голосом, - ясно, что этот парень смотрит… И что смотрят все инопланетяне. Он часто тебя вызывал?
        Она запустила обе ладони в образовавшуюся щель, голос ее был мягок и загадочен:
        - Такие вещи рассказывать нельзя. Ты ведь не хочешь, чтобы я рассказала о твоих самых диких и невероятных желаниях?
        - Я прост, как репа, - сказал я. Дотянувшись до пульта, нажал красную кнопку. Телевизор погас, женщина исчезла. Дрожащими пальцами я кое-как запихнул все вздувшееся хозяйство обратно, торопливо вернул бегунок молнии на место. Пальцы трясутся, а в груди, и не только в груди, растет злость на свою поспешность, ведь мог же… поговорить, что-то попробовать узнать еще. Ведь нашим разведчикам позволяется за кордоном усе, как ихним шпионам тоже, я бы тоже мог бы… зато узнал бы что-нибудь полезное… может быть. Или хотя бы попытался… дурак, идиот, рашен турист.
        Красивая изящная лестница из белого мрамора манила красным ковром наверх. Я снова вытащил пистолет, длинный ворс ковра мягко прогибается под подошвами, небольшой пролет, картины на стенах, снова ступеньки в противоположную сторону, я поднялся в пентхаус, так это вроде бы называется, апартаменты на верхнем этаже. Собственно, этот Вовик занимает весь верхний этаж, слишком уж огромные комнаты, настоящие залы…
        Впереди блеск на потолке привлек внимание, словно бы стая оранжевых рыб весело мечется, играет, затем опустил взгляд и понял, что это всего лишь отражение воды: посреди зала небольшой бассейн, не больше десяти метров, вода голубая, чистая. Я прошелся по бортику, рассматривая эту роскошь, живут же люди… гм… ладно, не будем ксенофобами, пусть и они, хотя сами они, вполне возможно, обиделись бы за причисление их к таким дикарям.
        Дальняя часть зала загромождена статуями. Я узнал только дебелую бабищу с отбитыми руками. Когда-то считалась стандартом красоты, сейчас же пропорции иные: бедра шире, в поясе тоньше, сиськи крупнее, треть наших женщин к этим стандартам ближе, чем эта… наверняка в музеях подделки, мелькнуло в черепе, а настоящая здесь… Неплохо устроился здесь жилец, неплохо… Только этих мраморных баб зачем притащил, не понимаю. Разве что поддался стадности? Все тащат, вот и он… Тогда на демократов работает, точно. Или за демократов голосует.
        Пистолет сунул наконец за пояс, прошел по громадному залу, еще одна дверь, толкнул, небольшой уютный кабинет… или комната для отдыха, располагающие для сидения кресла, низкий столик. Там единственная чашка с недопитым кофе и дымящаяся сигара…
        Сигара?
        Выхватив пистолет, я присел и начал осматриваться, наконец догадался спрятаться за спинкой кресла, еще позже сообразил, что глупо, если бы кто хотел меня пристрелить, уже пристрелил бы, какой-то заторможенный я сегодня, вышел, ноздри жадно ловят густой пряный запах.
        Да, этот сорт курили Черчилль и Кастро. Дядюшка Фидель и теперь курит, а Черчилль уже откурился. Фарфоровая чашка обожгла кончики пальцев: кто-то пил из нее только что!
        Я снова довольно глупо завертелся с пистолетом в руке, плюнул, сам же спугнул, когда поднимался сюда, громко топая и чуть ли не напевая о новых русских олигархах, скрывающих доходы.
        Когда спустился на этаж и долго искал кухню, едва не заблудился, натыкаясь на множество спален для гостей, бары, комнаты для отдыха, комнаты для массажа, тренировочный зал, библиотеку с подключением к Интернету-3, гардеробные, то и дело оказывался на просторных лоджиях, в зимних садах, на верандах, трижды выходил к бассейнам, всякий раз иным, и только нос мой, поймав струю запахов жареного лука, спасительно повел в нужном направлении.
        Кухня, размерами чуть поменьше стадиона, не отделена дверью, что меня и спасло в поисках. Запахи все усиливаются, я ощутил, что проголодался в самом деле, как пиранья, ускорил шаг. Судя по ароматам, там сейчас на сковороде размером с канализационный люк жарится не меньше сотни яиц с луком и ветчиной.
        Тяжелый, как наковальня, пистолет я сунул за пояс, побежал. Через пару сот метров ворвался на кухню, торкесса развернулась навстречу, злая, как кобра, в глазах ярость, в руках нацеленный на меня пистолет.
        - Да я это, я, - сказал я торопливо. - Если не веришь, ощупай… везде.
        - Ты… мерзавец!
        - Да, - согласился я, - и еще все мужчины - подлецы. Опусти пистолет, пожалуйста… Вот так. Что лопать будем?
        Она окрысилась:
        - Ты что, жрать сюда пришел?
        - Да, но… Нет, конечно, мы по делу, однако почему бы не… Да что с тобой? И откуда такой обалденный запах?
        Я быстренько осмотрелся, на обеденном столе пусто, по всей длинной стойке, где хозяйка готовит и где обычно кормит домочадцев, тоже пусто, хотя от плиты ощутимо несет теплом, что-то недавно готовилось. Да и запах яичницы здесь, на кухне, намного сильнее, а идет вроде бы из этого угла…
        Она напряглась, когда я приподнял крышку мусорного ведра. Оттуда ударил восхитительный запах свежеприготовленной яичницы, жареной ветчины. Желудок мой задергался в судорогах, объясняя тупому, что он три часа назад хотел кушать, два часа тому - есть, а сейчас хочет жрать, жрать, жрать!
        - Что-то случилось? - спросил я эту, понятно, дуру, раз уж красивая.
        - Нет, - огрызнулась она, - уходим отсюда.
        - Да, - ответил я торопливо, перечить женщине в таком состоянии себе дороже, - как скажешь… А что случилось?
        Она огрызнулась:
        - Не знаю! Это получилось как-то машинально. Я искала хозяина квартиры, а руки, понимаешь… словом, это сложные проблемы идеомоторики… Да ты и слова такого не знаешь!
        - Не знаю, - отрезал я сердито. - Ты лучше приготовь все снова, если не хочешь, чтобы я вытащил из мусорного бачка. Твоя идеомоторика лучше тебя знает, что делает! Вот уж действительно, когда женщина руководствуется спинным мозгом, все прекрасно, а когда начинает умничать…
        Она перебила:
        - Что-нибудь отыскал?
        - Никаких ключей, - ответил я с жалостью. - Я поднимался наверх, там лесенка, осмотрел верхний этаж, ничего подозрительного, хотя зал со средневековыми рыцарями, конечно, впечатляет! Это просто уникальная коллекция рыцарских доспехов, ни в одном из эрмитажей таких нет. А ты?
        Она сдвинула плечами:
        - Я спускалась вниз, там есть ход на нижние этажи. Скорее склады, чем жилые помещения, но попалась и пара лабораторий. Правда, запущенные. В одной, как я поняла, когда-то добывал философский камень и эликсир жизни. Там очень много мелких костей. То ли дети, то ли мыши летучие. И тигли знакомые, на одном даже выбито, что это подарок от друга-алхимика, некоего Гете…
        - Иоганна Амадея, - кивнул я понимающе, - знаю, он этими делами баловался. Недаром же в восемьдесят два года к восемнадцатилетней сватался. Ты делай яичницу, делай! Идеомоторика дело говорит.
        Глава 15
        
        Яичница в самом деле получилась восхитительная, я даже заподозрил, куриные ли яйца, может быть, контрабандные с какой-нибудь Веги или Эпсилона, а ветчина не ветчина вовсе, а мясо курдля… нет, курдль не может быть таким вкусным, слишком огромный, нежное бывает только у мелкоты.
        Торкесса ухомякивает за обе щеки, на меня не смотрит, словно в ее мире обедать с мужчиной намного неприличнее, чем с ним же предаваться сексуальным фантазиям, лицо порозовело, румянец окрасил кожу, глаза блестят, как жемчужины на солнце.
        - Что теперь? - спросила она, когда я самолично, такое важное дело женщинам нельзя доверять, приготовил кофе.
        - Бороться и искать, - ответил я, - найти и перепрятать.
        - Что перепрятать?
        Я поставил перед ней чашку с дымящимся кофе. Торкесса смотрела непонимающими глазами.
        - Так говорится, - объяснил я.
        - А смысл?
        - А при чем здесь смысл, - сказал я чуточку раздраженно. - Кто тебе сказал, что всегда должен быть смысл?.. Вот была бы жизня жутковастенькая!.. Просто говорится, как… как будто скользишь по маслу. Говоришь, говоришь, а думаешь совсем другое. Потому нас так трудно прищучить, прижучить, поймать под ноготь. Человек думает одно, говорит другое, а делает третье… Ты пей, а то остынет. Или останешься без кофе, мы сейчас уходим.
        Она спросила с надеждой:
        - Ты уже знаешь, куда идти?
        - Да, - ответил я.
        Допил кофе, отодвинул чашку, поднялся. Лицо мое напряглось, сам чувствую, как натянулась кожа, в глазах жжение, наверное, это так сам ощущаешь неистовый и местами беспощадный блеск.
        - Куда?
        - Прямо, - ответил я твердо. Заметив недоумение в ее глазах, объяснил, снисходя к женскости: - Сказано же, дорогу осилит идущий!
        Она торопливо дохлебала темный напиток, а когда я направился к двери, послушно оказалась сзади, как правоверная мусульманка. Я повел к выходу, но внезапно возникло такое острейшее чувство опасности, что ноги примерзли к полу. Торкесса ткнулась мордочкой в спину, высунулась, проследила за моим взглядом. В стене напротив медленно вращаются лопасти вентилятора.
        - Откуда? - спросила она в недоумении. - Когда входили, этого не было…
        Я чувствовал, как меня проняла дрожь, по спине пробежали мурашки размером с черепашек-ниндзя.
        - Что случилось? - спросила она встревожено. - Ваше Величество, вы так сбледнули!
        - Отступай, - велел я свистящим шепотом, - на цыпочках!
        Она попятилась на пару шагов, глаза как блюдца, прошептала тихо:
        - Да что случилось?
        - Не видишь?
        Мы доотступали на безопасное, как мне показалось, расстояние, и лишь тогда стена ощутимо вздрогнула. Раздался могучий рев разочарования. Торкесса охнула, схватила меня за руку.
        - Это хронг? Это хронг, да?
        - А хрен его знает, - ответил я нервно. - Но если узришь медленно вращающиеся лопасти, то какие тебе еще признаки беды нужны? Даже смельчак убегает со всех задних ног!
        Я утащил ее обратно, путь через прихожую отрезан, голова раскалилась, мысли мечутся, как футболисты на поле, торкесса смотрит жалобными глазами.
        - Придется, - сказал я, - через балкон.
        Она ахнула:
        - Вниз? С семнадцатого этажа?
        - Да, - отрубил я.
        - Никакая веревка не выдержит!
        - Выдержит, - заверил я.
        - Ты в своем уме?
        - В своем, - ответил я нагло. - Спустимся на балкон шестнадцатого… нет, не пойдет, это тоже его квартира… на балкон пятнадцатого, а оттуда уже к лифту. Или к пожарной лестнице. Или я к лифту, а ты - к лестнице.
        Она сердито сверкнула глазами, но смолчала, что удивительно для женщины. Пробежали через огромную квартиру, торкесса пыталась на ходу сдернуть с кровати простыню, начиталась или наслушалась, как из замков удирают по связанным простыням, а то и насмотрелась, кто знает, что у них за мир, я молча вытащил на балкон, перелез через перила, сейчас только бы не струсить, все зависит от того, главный я герой или второстепенный, главному ну никак нельзя с семнадцатого этажа, сполз пониже, раскачался и прыгнул.
        Летел по воздуху не больше метра, но прошла вечность, я падал в холодном поту, а когда брякнулся на кафельный пол, долго не мог отдышаться. Сверху донесся испуганный голос:
        - Кто-то ворвался в квартиру!
        - Прыгай! - прокричал я и бросился к перилам. - Или опускайся, я тебя подхвачу!
        - Боюсь!
        - Но там тебя сожрут! - крикнул я. - Или используют как гусеницу для выкукливания своих личинок!
        Сверху послышался шорох, показались ее ноги. Она повисла на кончиках пальцев, я приподнялся, перехватил ее за талию, потянул, но она не отпускала руки.
        - Брось! - гаркнул я. - Или ждешь, когда тебя там схватят? И будем тянуть, кому большая половинка достанется?
        Она рухнула мне в объятия, я подхватил на руки и бросился в комнату. На кровати возятся двое, при звуке распахнувшейся двери вскочили и ломанулись в стенной шкаф, не сообразили даже, что дверь балконная. Я бегом пронес торкессу в прихожую, кое-как открыл одной рукой замок, торкессу придерживал в это время коленом снизу, выскочил на площадку.
        Из лифта как раз выходит солидный господин с портфелем. Увидев нас, вытаращил глаза, явно направлялся к той же двери, которую я оставил распахнутой.
        - Придержите лифт! - крикнул я. - Спасибо!.. У нас там групповуха была, но передозировка, сами понимаете…
        Он яростно всхрапнул, бросился в квартиру. Я внес торкессу в кабинку, двери захлопнулись, пол дрогнул, я ощутил, что быстро опускаемся. Торкесса прижалась ко мне, плечи тряслись.
        - Я понимаю, - прошептала она мне в грудь, которую я старательно раздувал и раздвигал, - понимаю… почему самые лучшие наемники Вселенной - земляне… Почему именно вас выкрадывают, чтобы сделать Хранителями Печати, рыцарями Пространства, а также Бессмертными Гуингнерами…
        - Ага, - сказал я с неловкостью. - А кто такие гуингнемы?
        - Гуингнеры, - поправила она. - Хотя, возможно, в прошлые миллионы лет их звали и гуингнемами… Никто не знает, кто они и что они, но слух идет, что только рожденные на этой планете годятся…
        - Да, - подтвердил я. - У нас и девки - хоть куда, и парни - хоть кого. Везде можем, только у себя не разберемся.
        - Может быть, - предположила она, - вам просто так нравится?
        Кабинка дрогнула и замерла, двери с медлительной неспешностью раздвинулись. Проплыла стена с развороченными почтовыми ящиками, на входе встретили толстую бабу с детской коляской. Я напрягся, однако баба, как ни странно, в самом деле баба, а не крутой мужик с двумя бронежилетами, а в коляске ребенок, совсем не привычно ожидаемая связка гранатометов.
        Торкесса тоже вздохнула с облегчением. Мы переглянулись, засмеялись. По земле промелькнула плотная тень, над головой нарастало механическое стрекотание. Я вскинул голову, над нами стрекочет винтом или мотором вертолет. Мужик, сидя на краю и держась одной рукой за косяк, что-то кричит в мегафон, как депутат на митинге избирателей, на ломаном русском языке что-то типа «Рус, здавайси!». Я показал ему не уже привычную пятерню с оттопыренным средним пальцем, а по старинке вздернутый кулак левой руки, при этом правой выразительно стукнул по бицепсу, чтобы кулак подпрыгнул, как бы засаживая апперкот снизу. Ну, пусть будет апперкот, это я с оглядкой на парентлок.
        Мужик в испуге выронил мегафон и выпорхнул вниз, красиво и поэтично раскидывая руки, аки лебедь. Следом за ним полетела ослепительно белая шляпа, но я мог бы и не видеть ее, все равно бы понял, что он из белошляпников, ибо парни в черных падают некрасиво, не эстетично, с дикими воплями, бранью.
        Тело пронеслось с ускорением в девять и шесть, с грохотом, звоном и треском рухнуло на крышу автомобиля, вмяв ее, как пластилиновую. Стекла вылетели с красивым звоном, радующим душу, словно окна телефонной будки под лапой Годзиллы. Автомобиль просел и закачался, рвануло во все стороны пурпурным огнем, вспыхнуло, словно нефтехранилище под рухнувшим горящим боингом.
        Нас догнала волна жара, подбросила. Мы красиво взлетели в воздух на фоне красно-пурпурной стены бушующего пламени, затем нас бросило на горящую опаленную землю. Торкесса еще хлопала глазами, ничего не понимая, но я-то понимал все, насмотрелся, ухватил ее за руку, закричал, что бежим, щас взорвется, а она не понимает, что там может взорваться, я тоже не понимал, но уже отвык задавать эти вопросы: знаю, что обязательно, ну что обязательно, как обязателен восход солнца!
        Когда мы одолели только три шага, гулко и страшно ухнул взрыв. Жаркая волна догнала и окатила с головой. Могучий толчок в спины, мы рухнули, отползли, вскочили и побежали. Новый толчок, еще ужаснее, торкесса в панике оглядывалась, я - нет, я-то знаю, что позади зрелище, будто горит нефтяная вышка в Саудовской Аравии, тащил ее, пока не добежали до своей машины.
        Рванули дверцы, ввалились с двух сторон, хватающие воздух широко раскрытыми ртами, как рыбы на берегу. Торкесса смотрела на меня как-то странно и старательно выпячивала грудь, уже знает, что всем самцам нравятся размеры этих желез, я съехал вниз по зеленому газону, ну и что, что не было, просто не заметил раньше, а теперь вот заметил, так что съехал по зеленому газону, машина едва не перевернулась посреди цветника, на шоссе кое-как выскользнули из-под колес огромного, как гора, грузовика, но быстро перебрались в левый ряд, иначе не ездию, дальше погнал, высматривая среди автопотока тех, кто за нами гонится, или тех, кого надо догонять нам, иначе на хрен и за руль садиться?
        Только сейчас заметил, когда вот так начал присматриваться, что женщины практически все - красивые фотомодели, с высокой грудью, осиные талии, пухлые губы, словом, все нужные атрибуты, вплоть до последнего, который на самом деле первый: с виду полнейшие дурочки, а их мужчины - уроды, от грубых гигантов, в этом случае жены крохотные, до плюгавеньких сморчков, а в этом случае жены обязательно - сочные гаргантюгши.
        Проехали мимо шумного многолюдного митинга, оратор с грузовика что-то кричит, остальные потрясают плакатами. Я с трудом разобрал надпись на самом крупном транспаранте: «Здесь производится сбор подписей за восстановление поруганного бассейна
«Москва» на историческом месте».
        Впереди образовалась вяло текущая пробка, автомобили сбавляли скорость, потом вдруг, как зайцы, прыскали в стороны, некоторые даже въезжали на тротуары, а самые пугливые пытались карабкаться по стенам: нам навстречу на приличной скорости тяжелый танк, весь облепленный грязью аризонских болот.
        Торкесса взвизгнула:
        - Он не по своей полосе!
        - Где танк, там и его полоса, - ответил я мудро и прижал машину к бордюру, давая дорогу. - Заряженному танку в дуло не смотрят, пусть едет. Возможно, кто-то поехал говорить правду.
        - Как это?
        - Правду лучшие всего говорить из танка… Ничего, главное, чтобы в танке за рулем не женщина.
        Торкесса фыркнула, отвернулась. Мы проехали мимо огороженной желтыми лентами широкой площади вокруг элитного гиперуниверсама, оттуда доносится стрельба, я притормозил, чтобы не врезаться в зевак, даже на проезжую часть повыходили, глазеют, это не Америка, где все дисциплинированно разбегаются. У нас как на представление в цирке сбегаются, помню, на штурм Белого дома пришли смотреть тысячи, жен и детей привели, на пули и осколки никто внимания не обращал, туда же сразу подтянулись пирожники и продавцы мороженого, бизнес есть бизнес. Сейчас тоже, чую, сюда спешат продавцы пиццы и гербалайфа.
        - Что там случилось? - спросила торкесса.
        Я присмотрелся к подкрадывающимся фигурам, ведут непрестанную стрельбу, а с крыши гиперуниверсама сыпятся, как горох, сотнями и даже тысячами люди с трехстволками в руках и ушанками на бритых головах. Такие же точно, только визжащие и со злобными перекошенными лицами, подпрыгивают под выстрелами и падают на спину возле входа в гиперуниверсам, куда целеустремленно продвигаются люди с красивыми благородными лицами, все из себя, с осанкой и благородством в движениях, в пятнистых комбинезонах и плотно подогнанных бронежилетах.
        - Все то же, - прорычал я зло.
        - Ну скажи!
        Я сказал еще злее:
        - Снова американские суперэлитные части мочат русских и талибских террористов.
        Она удивилась:
        - Здесь? В Москве?
        Я сдвинул плечами, крутил руль во все стороны, машина пробиралась через вяло текущую пробку.
        - До тех пор, пока… Сами выращивают себе врагов и могильщиков.
        Выбрались, помчались, по дороге торкесса засмотрелась на перестрелку между тремя автомобилями, я не реагировал, меня приучили к стрельбе, я ее настолько часто слышу с экранов, что по фигу все эти одиночные выстрелы и даже нескончаемые очереди из автоматов или пулеметов. Разве что красиво взорванный небоскреб заставит лениво повернуть голову да еще мощная мина под автомобилем, что подбрасывает его на высоту трехэтажного дома, а из него чтобы сыпались во все стороны самые разные части тела, чтобы куски окровавленного мяса шлепались смачно и звучно, как кипы сброшенного с крыши небоскреба мокрого белья…
        Торкесса вздохнула:
        - И как вы только в таком мире живете?
        - ТАСС уполномочен промолчать, - ответил я.
        Я наконец перестроился в правый ряд, пошел на большой скорости по дуге, что выводит на Окружную. Рядом жмутся к обочине владельцы автомобилей, которые даже не знают, где у автомобиля заднее лобовое стекло, пугливо пропускают вперед, я наконец-то выметнулся на простор, быстро перебрался в левый ряд.
        - Хорошо, - вырвалось у меня, - у настоящего мужчины все должно быть под рукой: машина, квартира…
        Я оборвал себя, взглянул на пышную грудь торкессы, стал смотреть на дорогу. Торкесса облизала губы, такие пухлые, спелые, сочные, сказала нерешительно:
        - Тогда позволь мне тебе помочь…
        Я удивился:
        - В чем? За нами еще никто не гонится. Или я не рассмотрел?
        - Ты понимаешь, что я имею в виду, - сказала она и начала расстегивать рубашку.
        - Э-э, - сказал я предостерегающе, - прекрати! Я, к твоему сведению, весьма консервативный рыцарь. Не копулирую все, что движется!
        Она округлила глаза, ротик приоткрылся в изумлении.
        - Как, почему?
        - Потому.
        - Но ведь все же…
        - Я - не все.
        - Но если ты герой…
        Я поморщился:
        - А я - супергерой. Я герой не уходящего дня, что весь истрахался, а герой будущего пуританского времени. И нынешним законам не подчиняюсь, а создаю их сам!
        Она притихла, смотрела с великим уважением, я раздвигал плечи и делал каменное лицо с бараньим волевым взглядом, но чувствовал себя, понятно, вовсе не так, как декларирую. Все мы, живя в обществе, ходим по его законам: шаг влево, шаг вправо… чуть отшагнешь, пристрелит либо мода, либо общественное мнение. А если кто и допускает бунт, то всегда самый крохотный, вроде вяканья на кухне под стопочку водки, когда вроде бы все можно, человек за себя не отвечает, бес попутал, а вообще-то я белый и пушистый, ура государю-императору и спасибо за счастливое детство!
        По авторадио передавали о катастрофах, обвалившихся домах, пробках на дороге, я тщетно поискал музыку, озлился, выключил вовсе. Торкесса искоса посматривала на мое нахмуренное лицо, протянула робко руку и пощупала, ну да, что именно пощупала, думаю, объяснять не надо.
        - Брысь, - сказал я вяло. - Я же сказал…
        - Я только хочу тебе помочь…
        - А других способов не знаешь?
        Она похлопала длинными ресницами, лицо кукольное, молодчина, так и надо: чтобы произвести впечатление, дети стремятся выглядеть старше, мужчины - умнее, женщины - моложе и глупее.
        - Я выбираю лучший…
        Я сказал досадливо:
        - О господи!.. Ты в самом деле ничего больше не знаешь? Не умеешь?
        Она протянула обиженно:
        - Дорогой, я хочу тебя развлечь…
        - Ну тогда стихи почитай, - предложил я.
        Она захлопала глазами:
        - Стихи? Какие стихи?
        - Да хоть какие-нибудь, - ответил я. - Свои любимые. Ты хоть знаешь, что такое стихи?.. Ну, это слова из песен, только без музыки, поняла?
        Она подумала, просияла.
        - Да, поняла!… Ла-ла-ла… ла-ла… ла!… Лала-ла… ла-ла… ла!… Ла-ла-ла-ла… топ-дыр!.. ла-ла…
        Я прервал поспешно:
        - Все понятно, я тоже уважаю Велемира Хлебникова, но только так, демократически, то есть слышал, что надо ахать. И еще есть… как их, Гиппиус и пан Бычковский… или еще кто-то. Но слушать не хочу.
        Машина пронеслась под высоким ажурным мостом южнобутовского легкого метро, я засмотрелся на стремительно проскакивающие вагончики, едва не дал себя подрезать ловкачам, что зарабатывают на лохах.
        - Кишка тонка, и танки наши быстры!
        Торкесса переспросила испуганно:
        - Что? Где танки?
        Я скривил губы:
        - Плохо тебя готовили к шпионской миссии.
        - Почему? Я прошла курс ускоренной гипнопедии…
        - На котором выучила восемьсот языков, - прервал я, - хотя действовать приходится в одном, и все такое же умное тебе вложили в башку, но бесполезное. Ну скажи, вот я не знаю других языков, ну и что, ты больше меня похожа на местную? Да тебя каждый раскусит. Ты вот уверена, что директор бара - это барбос, а бар с приглушенным светом - бардак, однако не знаешь, что такое халява или… или даже вебла!
        Она переспросила:
        - А что такое вебла?
        - Ну вот, - сказал я саркастически, - вот и попалась!..
        Она вскрикнула, я проследил за ее взглядом. Мимо пронесся потрепанный жигуль, я всеми фибрами ощутил под капотом усиленный мотор, я что-то стал очень чувствительный, сразу все замечаю, от жигуля вообще-то одна коробка, а внутри хрен знает что такое, хорошо, если простое феррари, а то, может, и вообще инопланетное. Четыре мужика, что в салоне, тут же отвернули головы и сделали вид, что вовсе не рассматривают нас, ну вот ничуть не интересуются.
        Однако двое из них сунули правые руки к внутренним карманам пиджака, водитель поддавал газу, машина уходит в отрыв, они наблюдали за нами в зеркало, не двигались, оружия пока не вытаскивают.
        Я сказал зло:
        - А не пора ли оленю превратиться в дядюшку-волка?
        Торкесса вскинула на меня взгляд прекрасных синих глаз.
        - Что ты хочешь?
        - Держи руль, - скомандовал я.
        - А ты?
        - Я прыгну к ним в автомобиль, убью тех с пистолетами и завладею пакетом.
        - Ка… ким?
        - Не знаю, - отмахнулся я. - Или кристаллом. В нашем случае, вероятно, особым чипом. Не прискипывайся к мелочам! Тебе это надо, мелочи?
        Она вскричала в страхе:
        - Но я… я не могу!
        - Сможешь! - прокричал я страшным голосом, выкатывая глаза и раздувая капюшон шеи. Или щеки, не запомнил, но испуганная торкесса до предела вдавила педаль газа, машина слегка ускорила ход, впереди вяло текущая пробка, мы съехали на обочину, пытаясь пробраться фуксом, однако таких хитрозадых отыскалось много, развить приличную скорость не удается, я уже видел, что и не удастся, разрыв все увеличивается, я выругался, соскочил на ходу, едва удержавшись на ногах, ринулся вдогонку за мордоворотами в хитрых жигулях. Я не ахти какой бегун, у. меня короткое дыхание, да никто из нас и не бегает иначе как за троллейбусом, так что я надеялся лишь на короткий рывок, ноги мои мелькали, как у арабского скакуна-шахида, но в груди скоро воспламенилась печь, из сухой глотки повалил дым.
        Глава 16
        
        Из последних сил я забежал с правой стороны, ухватился за дверцу. Она отворилась сразу, ноги подкосились, я упал и тем самым пропустил выстрел из пистолета над самой головой. Водитель попытался бить ногой в пальцы, меня волочило по гравию, затем пошел асфальт, я услышал торжествующий голос с заднего сиденья:
        - Ах, вы не спонсор? Положите вилку!
        И второй голос оттуда же:
        - Да стряхни ты этого слабоумного…
        Я с трудом подтянулся, водитель как раз занес ногу, чтобы подошвой по голове, я ухватил одной рукой за лодыжку, с силой дернул. Тело выскользнуло из машины, я успел увидеть, как на бешеной скорости развернуло и ударило головой о придорожный столб.
        - Лучше казаться слабо умным, - ответил я, задыхаясь, - чем быть сильно мертвым.
        Я начал подтягиваться, чтобы залезть в машину, уже вижу перекошенное страхом лицо его соседа, но на заднем сиденье двое, а с водителем никого: дверь постоянно лупит меня по спине, ноги волочатся по асфальту, скоро пятки задымятся. Из последних сил пытаюсь подтянуться, а в это время сидящий за водителем пытается перелезть на место шофера, а его сосед пока держит руль и бьет меня по голове, он вцепился в руль и бросал машину из стороны в сторону, то ли пытаясь стряхнуть, то ли потому, что на бешеной скорости мчимся по встречной полосе, но с заднего сиденья на переднее торопливо перелез крепкого сложения мужик, дважды выстрелил в меня в упор, но машину трясет, пули пролетели мимо, лишь одна больно дернула за волосы, а я изловчился и ухватил за руку с пистолетом.
        - Как жаль, что вы наконец-то уходите…
        - Это ты сейчас, - прорычал он, - перейдешь улицу на тот свет!!!
        Некоторое время мы боролись, у него явное преимущество, одной ногой я держусь за хлопающуюся дверцу, меня тащит по асфальту, колени начинают дымиться, но и мужик осторожничает, страшится вывалиться.
        Я прохрипел:
        - А ты знаешь… что такое… безопасный секс по-русски?
        Он рыкнул:
        - Просвети…
        - Это когда морду не бьют, - ответил я. - Но со мной тебе не светит безопасный…
        Я ударил в морду из последних сил, дернул, грузное тело пронеслось мимо. Сзади донесся сочный шмяк, а чуть погодя визг тормозов, удар, еще удар, машины взлетают в воздух, другие таранят, пытаясь проскочить, но их разворачивало, в них врезаются все новые и новые, однако я ничего не видел, ибо на место водителя успел скользнуть другой, в остервенении начать бить каблуками по моим уже окровавленным пальцам.
        - Ты получил зарплату вперед?
        Я прохрипел:
        - Это ты мне, человеку-невредимке?
        Сзади донесся истошный крик:
        - Да сбрось ты его, мудила!
        Мужик прорычал:
        - Да, время бежит, а гости не уходят. Ничего, сейчас я тебя лишу девственности методом тыка…
        Я огрызнулся:
        - Ах, какой умный… Череп не жмет?
        Он ухитрился достать каблуком мне по пальцам, я повис на одной руке, на коленях уже дыры, а он прокричал сверху глумливо:
        - А теперь посмотрим на эту фигуру с оси икс…
        Он протянул ногу дальше, держась за сиденье, попытался ударить каблуком и по пальцам другой руки, ошибка, вторая рука у меня наготове, ухватил, дернул, он вылетел из машины, но успел тоже ухватиться за дверцу, что хлопала, как при сильном ветре.
        Я сказал злорадно:
        - Африка - она и в Африке Африка! Держись крепче…
        Перебрался по его телу в машину, сел рядом с водительским местом. А несчастный верещал в ужасе, теперь его трясло и волочило по асфальту, дорогие брюки вспыхнули огнем, он завыл, но держался за дверцу обеими руками, все-таки втянулся сел за руль.
        Я сказал ему ласково:
        - Как отвратительно в России по утрам, верно?.. Чего руки трясутся, ты перед собой фотографию крокодила не ставишь?.. Надеялся улизнуть? Зря, на всякого Борю Моисеева найдется свой проктолог…
        Водитель; крепко сбитый парень десантного вида, с перебитым носом и бычьей шеей, настоящий минотавр, пригнулся, вцепившись в руль, процедил сквозь зубы:
        - Кто служил в армии, в цирке не смеется…
        Я ощутил некоторое беспокойство, этот бык должен бы трусить покрепче, видел же, где теперь его напарники, сказал громко:
        - Понять тебя можно, но некому. Мы - хорошие ребята, жаль - патронов маловато… Это значит, что сверну шею голыми руками.
        Минотавр зло оскалил зубы:
        - Не имей сто друзей, а имей всех врагов! Ничего, герой, боль уходит вместе с зубами…
        - Тормози, - велел я. - Не фиг народ пугать. Или выезжай на свою полосу, а там к обочине. И без глупостей!
        Он удивился:
        - Вот так? А зачем?
        - Подарок тебя ждет.
        Он удивился еще громче:
        - Зачем? У меня есть…
        Воздух уже вокруг свистел, мы неслись как снаряд, столбы мелькали, как велосипедные спицы в колесе. Далеко впереди очень быстро вырастала бетонная стена, минотавр еще не успел договорить
«…подушка безопасности», как я отворил дверь, прыгнул, с силой оттолкнувшись, чтобы долететь до склона, а там скатиться по зеленому газону.
        Меня еще несло по воздуху, как футбольный мяч в подаче «сухой лист», когда сзади мощный удар, скрежет металла. Долго катило по траве, я все прислушивался, не громыхнет ли гулкий взрыв, но все тихо, только гудки автомобилей, шорох шин.
        Голова гудела, я с трудом поднялся, меня шатало, некоторое время двигался, растопырив руки, похожий на пьяного. От меня шарахались, кое-как вскарабкался по склону на четвереньках, поднялся, как человекообразная горилла, услышал крики «маньяк!»,
«накурился», «зеленый человек», «болотная тварь», даже «болотная тварь-2», но не стал спрашивать насчет сиквела, по-моему, все-таки болотной твари-2 не было, их перебросили на другой проект, связанный с «Бурей в пустыне».
        На моих глазах от бетонной стены отлепился совершенно плоский, практически двумерный металлический лист, зазвенел, о края можно обрезаться, появилось вздутие, выросло. Металлическая фольга, бывшая крышей, прорвалась, быкообразный водитель поднялся шатающийся, ошалелый, с неверными движениями.
        Я не стал кричать «Стой, полиция!» и зачитывать права, просто бросился в его сторону со скоростью эстонской борзой, которую вывели для охоты на раненых черепах и престарелых улиток. В воздухе возник неприятный звук, я на бегу поднял голову. С неба опускается вертолет, сильные струи воздуха свалили моего минотавра, но двое крепких парней соскользнули вниз, подхватили и быстро засунули в кабину, после чего залезли сами.
        Вертолет начал подниматься, я заорал в ярости, разогнался, прыгнул, пробежал по крышам автомобилей, подпрыгнул и успел ухватиться за лыжу. Один из парней тут же выхватил пистолет и начал палить. Пули с неприятнейшим звоном рикошетили о металл, я инстинктивно зажмуривался, чтобы не попало в глаз. Когда патроны кончились, он высунулся и попытался лупить подошвой ботинка по моим пальцам, а поднялись мы уже чуть ли не в стратосферу, меня уже обдувает сильным матерком, правда, из кабины, я с тоской подумал, что эти дурни ничему не учатся… правда, это другие дурни, изловчился, ухватил за лодыжку, дернул.
        - Вот тебе и мыло душистое, и веревка пушистая, - крикнул вдогонку.
        Подтянулся и, уже стоя на лыже, попытался заглянуть в открытую кабину, однако второй выпалил из пистолета едва не в упор, я едва успел отшатнуться, дурень тут же высунулся, надеясь добить, я пригнулся, ухватил за руку с пистолетом.
        - Помни, - сказал я, - сегодня - первый день из тех, что у тебя остались!
        - Тамбовский волк тебе провайдер, - прохрипел он.
        Некоторое время мы боролись, затем я дернул на себя, сам едва не отклеился от обшивки, забыл о сильном встречном ветре, а незнание об опасности, как известно, ведет к массовому героизму. Его пальцы начали разжиматься, в глазах появилось безумное выражение, я крикнул сочувствующе:
        - Тяжелый физический труд на свежем воздухе скотинит и зверит человека!
        Он прохрипел:
        - Когда русалка ноги раздвинет…
        Падая, он пытался извернуться и ухватить меня за ноги, но я уже сделал быстрый шаг в направлении кабины и запрыгнул в нее головой вперед, пригибаясь, ибо над головой прозвучала автоматная очередь.
        Мой минотавр держит одну руку на плече пилота, похлопывает, успокаивая, другой палил из узи до тех пор, пока я не навалился всем телом, подхватил одной рукой за ствол и поднял кверху. Пули продолжали дырявить крышу, а я ухватил за горло, прохрипел измученно:
        - Теперь коллектив так сократился, что ты и начальник, ты же и дурак!.. А вообще-то жизнь - смертельно увлекательная штука, верно?..
        Он ответил так же хрипло, мои пальцы сжимают ему горло:
        - Одного умного бывает мало, одного дурака всегда много…
        - Ничего, - утешил я. - Плохой танцор - хороший папа… Предсказамус настрадал вам будущее, что, если не способны постоять за себя, - придется полетать за других!
        Он попытался сбросить мою руку, но лишь чуть ослабил мою хватку, ответил хрипло:
        - Это ты дурак, а не они…
        Он выпустил наконец бесполезный автомат, мы сцепились в тесной кабине, а вертолет двигается какими-то странными рывками, я не стал обращать на причуды пилота, смазал противника кулаком в рожу.
        - Они? Коллектив у вас хороший, люди - говно! Не отрезвляет мысль, что Моцарт в твоем возрасте уже год как умер?.. Сейчас проверим на тебе, правда ли, что даже самый хороший человек на девяносто процентов состоит из воды…
        Он задергался, глаза вылезали из орбит, я ухватил его за горло и предупредил:
        - Шея выполнила недопустимую операцию и будет свернута…
        Он простонал:
        - Дур-рак… Мы сейчас разобьемся…
        Я оглянулся, понял запоздало, что совершил оплошность. Бык может вцепиться мне в горло, но не делает: пилот завалился лицом на пульт, спина прочерчена кровавым пунктиром.
        - Сволочь косорукая! - выругался я. - Стрелять не умеешь!
        - Не надо было толкать под руку, - огрызнулся он. - Тогда бы я не промахнулся.
        Мы оба бросились к пилоту, минотавр быстро стащил труп с кресла, я ухватился за рычаги, мы уже в пике и стремительно прем к земле, хорошо видны быстро вырастающие дома, здания, библиотеки, испуг в глазах ничем не повинных людей, слезинки в глазах ребенков, доверчиво бегающие по асфальту муравьи и ползающие гусеницы, из которых потом окуклятся и вылезут такие чудесные бабочки…
        В кабине стало чуточку просторнее, я увидел рядом с падающим вертолетом убитого пилота. Он не отстает и не обгоняет, значит, мы с ускорением десять метров в секунду, ну на фиг мне эти школьные знания, лучше бы вместо физики управление вертолетом учил, мудило! А то с этими новыми модами, или, по-древнему, модификациями, не успеваешь освоить все модели, сто раз тебя за это время убьют, подстрелят, сам разобьешься, мимо авианосца сядешь…
        - Ищи инструкцию, идиот! - заорал я.
        - Есть, - ответил он торопливо, - а, черт…
        - Что, пальчик прищемил?
        - Последняя страница, где о посадке, выдрана…
        - Сволочь, - сказал я о пилоте, - ему даже невеста, выходит, не пишет!
        Я остервенело дергал рычаги, ведь известно же, что любой мужчина, а теперь еще и женщина, даже если она негр, может посадить любой вертолет, самолет и летающее блюдце, как и поднять в воздух, это знание заставляло меня дергать, толкать, нажимать кнопки на пульте. Внезапно прижало к полу, мертвое тело стремительно ушло вниз, на лобовое стекло обрушилось белое, я решил было, что влетели в туман, не сразу сообразил, что вывернулись у самой земли, сорвав натянутую веревку с бельем для просушки, а мокрая простыня залепила ветровое стекло.
        - Вот свинство, - вырвалось у меня. - Мало того, что не помню, что я тут и как дернул, да еще это… лезь, сними!
        Минотавр ахнул:
        - Совсем одурел?
        - Мы же разобьемся!
        - А так я разобьюсь один, - ответил он стойко.
        - Скотина!
        - Трус поганый…
        Нас опрокинуло на спину, долго карабкались вертикально вверх, я выжал рукоять от себя, перевернуло и понесло вверх ногами. Минотавр вскрикнул:
        - Хватит, выворачивай!
        - Что, - спросил я злорадно, - уже на голову вылилось?
        - Что?
        - Что напустил в штаны…
        Он попытался ударить, я дал локтем в зубы, его отбросило к проему, едва не вывалился, но успел ухватиться за края, глаза выпучились от ужаса, огромные лопасти жужжат там внизу, иссекут на капусту… нет, на оливье.
        Я постепенно потянул рычаг на себя, все верно, вертолет послушно завершил мертвую петлю и понесся горизонтально, как шар на бильярдном столе. Простыня исчезла, явно высохла и отвалилась, я жадно высматривал место, куда приземлиться, сказал довольно:
        - День пропал не зря, крупную рыбу заловил за жабры! Он буркнул:
        - Мечтай, мечтай.
        - А куда денешься? - спросил я злорадно. - Опустимся, там тебя уже ждут с наручниками.
        Он смотрел затравленно, чересчур затравленно, я даже засомневался, нет ли у него в рукаве козырного туза, но руки заняты управлением, вертолет начал снижаться по длинной дуге, я рассмотрел далеко впереди нашу крохотную машину, молодец торкесса, преследует, не отстает. Минотавр захныкал, что меня удивило, но заставило расслабиться, а он внезапно метнулся к дверному проему.
        - Ты что? - крикнул я.
        - Кто не рискует, - крикнул он в ответ, - тот не лежит в гипсе.
        Я попытался дотянуться до него свободной рукой, вертолет круто дернуло в сторону.
        - Я те гипс щас устрою!
        - Ты за рулем, - ответил он, - ты и тормози…
        Я не понял, почему это я тормоз, а он задержал дыхание и прыгнул. Его тело, минуя лыжу, понеслось вниз… прямо в воду, мы же мчимся над широким озером, как я не заметил, а этот гад вдруг да умеет плавать…
        Машина с торкессой за рулем приближается, я уже видел, как она замахала рукой, красивая дурочка: нет чтобы ринуться в воду, так нет же, мою рубашку страшится замочить, бережливая, так что торкесса - это не генеральша точно, я сцепил зубы, заклинил рычаг, чтоб вертолет не перевернулся и не достал меня винтом, тоже метнулся к двери и прыгнул, оттолкнувшись изо всех сил, прогнувшись в спине и все время напоминая себе, что я - герой, главный герой, у меня все получится, как у главного героя, только держи лицо и выдвигай челюсть.
        Вертолет начал сразу же заваливаться набок, я пролетел по дуге совсем рядом с бешено вращающимся винтом, меня обдуло холодом легированной стали, за волосы больно дернуло, дальше вертолет падал по крутой дуге, а ко мне стремительно приближалось озеро…
        Удар, меня понесло сквозь плотную, как глицерин, воду. Тело от трения разогрелось, замелькали тела испуганных рыб, в основном вида форелевого, а вот и самые обожаемые мною рутилус рутилус хеккели, малограмотными людьми именуемые просто таранькой. Ноги коснулись дна, испуганные пескарики поспешно зарываются в песок, камбала приняла защитный цвет и притворилась тряпочкой, а россыпь медлительных крабов, чувствуя, что не убегут, прикинулись вскрытыми консервными банками. Здесь этих банок и бутылок столько, что из местных животных выжили только те, кто научился мимикрировать под эти привычные здесь предметы…
        Я оттолкнулся от дна, воздуха начинает не хватать, вслед испуганно и непонимающе смотрели морские звезды. Обгоняя поднимающиеся пузырьки, понесся наверх, там светлеет, появился синий цвет, затем зеленый, желтый, красный, оранжевый, наконец проступило светлое небо.
        Наддал, меня выбросило на последнем дыхании, я взлетел, как дельфин, спасающийся от касатки, жадно ухватил всей пастью воздуха и снова погрузился в воду.
        Но и этого мгновения мне хватило увидеть, что в десятке метров от меня быстро-быстро плывет человек, направляясь к медленно дрейфующему прогулочному катеру. Я вынырнул снова, пытался заорать беспечным дуракам, но из горла вырвался лишь сиплый шепот. Мои руки замолотили но воде, как лопасти древнего парохода. Я плыл изо всех сил, расстояние медленно сокращается, однако мой противник уже достиг катера, быстро вскарабкался. Навстречу ему из шезлонга поднялся улыбающийся мужик в соломенной шляпе, в руке бутылка пива.
        Я снова пытался заорать, предупредить, но кулак минотавра уже угодил в челюсть мужика, тот нелепо взмахнул руками и рухнул за борт. Истерически завизжала молодая женщина, конечно же, блондинка с роскошнейшим бюстом. Минотавр цыкнул, она послушно замолчала, а он метнулся к рулевому управлению.
        Я наддал из последних сил, мотор на катере затарахтел. Минотавр оглянулся, я уже в трех метрах, он заорал злобно:
        - Ихтиандра строишь?.. Ты Чапаев, а не Ихтиандр…
        Я молча устремился к трапу. Кончики пальцев почти коснулись, но катер дернулся, мотор зарокотал мощно и ровно. Минотавр прокричал торжествующе:
        - Думаю, ты проглотил достаточно дерьма, чтобы удержаться на плаву! Прощай, придурок…
        Катер рванулся и понесся, все набирая скорость. Блондинка в шезлонге смотрела на мускулистую спину минотавра испуганно-завороженными глазами. Я от злости ударил кулаком по воде, развернулся, от резкого движения уйдя с головой под воду. Далеко-далеко мелькнуло как в тумане продолговатое тело, я выпрыгнул, группа молодежи мчится на водных мотоциклах, морды восторженные, все похожи на раздутых гусениц в разноцветных спасательных жилетах с головы до ног, герои.
        Один в страхе налететь на меня снизил скорость, пытался объехать, я сильным толчком сбросил, вскочил в седло и дал газ. Несчастный закричал вдогонку:
        - Это мой мотоцикл!
        Почему всегда кричат одно и то же, «это моя машина», «это мой катер», «это мой самолет», собственники проклятые, а вот мы с минотавром коммуниздим в любом случае, даже если оба ну совсем не коммунисты… Хотя кто знает, с какого он Великого Кольца.
        Мотоцикл набирал скорость, я выжимал из мотора все капли мощности, расстояние между мной и катером начало сокращаться. Минотавр сперва уходил было в открытое море, но, когда увидел, что догоняю, круто свернул к берегу. Там далеко в воду выдаются разные постройки на высоких сваях, тоже выжал из мотора предельную скорость, несемся, как два камикадзе. В последний момент он слегка затормозил и проскочил по косой между сваями. Трюк опасный, я мог бы врезаться, но минотавр не учел, что мотоцикл все же маневреннее, а управлять им, конечно же, умеет каждый мужчина, который хоть раз сидел перед дисплеем с джойстиком в руке или, на худой конец, с клавой и мышкой.
        Он оглянулся, я увидел оскаленное в злой ухмылке лицо.
        - Из двух зол, - прокричал он, - выбираем три?
        - Держи руль крепче, - ответил я погромче, - ты мне нужен живым… для некоторых нужд. Хотя бы ненадолго.
        Некоторое время носились между свай, рискуя не просто зацепиться, но и врезаться лбами, как кашалоты. С берега показывали пальцами. Набежали фотокорреспонденты, папарацци, парни с телекамерами, а ловкие ребята установили будку тотализатора, привезли пирожки для глазеющих и горячую пиццу. Я наконец подогнал мотоцикл к борту катера, попытался перебраться, но минотавр ловким манером бросил катер в сторону. На меня ринулась огромная толстая свая. Каким-то чудом я сумел миновать, только чиркнуло по ноге мокрым, осклизлым, сорвало несколько ракушек со сваи, а у меня выдернуло шнурок.
        Минотавр оглянулся, я увидел разочарование в глазах, но крикнул он все так же бодро:
        - Как ни крутись, а задница - сзади…
        Я ответил:
        - Две головы хорошо, а безопасный атом лучше.
        Снова подобрался уже с другого бока, однако он тут же бросил катер так, что, продолжай я цепляться, неминуемо врезался бы лбом в сваю толщиной с гигантскую секвойю. Мы все еще гоняли между сваями, на берегу орут и подпрыгивают в восторге, возле будки тотализатора толпится народ. Торговлю пирожками и пиццей развернули уже по всей прибрежной полосе.
        Я высчитывал сложнейшие комбинации, как и в каком месте приблизиться, чтобы зажать между мотоциклом и сваями, но минотавр, как будто чует каждое мое движение загодя, маневрировал настолько умело, что я начал отчаиваться, пальцы устали сжимать руль, тело промерзло на холодном ветру, почему-то всегда встречном, и тогда я пошел на безрассудный риск: приблизился, навстречу несется толстенная свая, разнесет вдрызг… я прыгнул на катер в тот миг, когда мотоцикл налетал на препятствие. Удар, грохот, могучий взрыв и выброс в небо облака оранжевого пламени, словно взорвался транспортный боинг, перевозивший бензин для всей танковой армии в оккупированном Ираке.
        - Ах ты ж…
        Минотавр попытался отбиваться ногой, руки заняты рулем, я зашел сзади и ухватил за горло.
        - Поворачивай к берегу!
        - Щас, щас… горло не дави!
        - Пора вообще сломать, - пообещал я. - Будешь тише - дольше будешь.
        Он прохрипел:
        - Я те че… робкий пингвин?
        Внезапно он бросил руль и, подбив ударом снизу руки, сам вцепился в мое горло. Катер, как мне показалось, еще больше увеличил скорость. Мы боролись, напрягая все силы, а катер несся к берегу. Послышались крики, на огромной скорости катер выскочил на сушу, толчок, взлетаем на небольшой пригорок, дальше катер понесся, пугая загорающих, сшибая тенты, шезлонги, киоски с сельтерской водой. С треском подлетела высоко в воздух тележка мороженщика. Ребятня с ликующими криками бросилась ловить взлетевшие в синеву стаканчики.
        Мы оба пригнулись, катер на полном ходу врезался в натянутую палатку. Оттуда вроде бы донесся девичий крик, чересчур быстро перешедший в женский. Катер пронесся, как носорог в пору случки, носовое стекло залепило двумя лифчиками с кружевами, французское белье, явно в палатке прячутся две лесбиянки, так им и надо, извращенки, тут двое таких крутых мужиков выпускают пар зазря…
        Мы еще боролись, катер опустил нос, уже сбавил скорость, но далеко впереди блеснула полоса воды, то ли другое озеро, то ли мы сократили к нему путь, пересекши полуостров посуху. В глазах минотавра мелькнула радость, я понял, что скорости катера хватит, чтобы соскользнуть в воду, а дальше мотор заработает без натуги, помчится по водной глади, даже приподнимется, как глиссер, и снова вся эта бодяга заново…
        Я отпустил одну руку, дотянулся и с силой крутнул руль. Минотавр едва не сломал мне шею обеими руками, но катер повернуло. Инерция прижала нас к борту, я ощутил, что вот-вот вывалюсь, отпустил гада и ухватился за край. Минотавр тоже едва держится, дышит глубоко, вдруг в его глазах появился ужас. Я быстро поднял голову. Катер несется прямо на массивную бетонную стену военного госпиталя, я поспешно прыгнул через борт, минотавр еще пытался повернуть руль, но уже поздно, прыгнул…
        И в тот же момент катер врезался в стену. Грохот раздался уже из быстро расширяющегося огненного шара, вылетели осколки, словно их расшвырял взрыв в пару тонн гексогена. Оранжевое пламя поднялось на высоту в пять-семь этажей, жаркое и ревущее, как будто распахнулось жерло мартеновской печи.
        Минотавр закувыркался, его внесло в пламя, исчез на несколько долгих минут, я уже рассчитывал увидеть только пару обгорелых костей, но он вылетел с диким воплем, весь объятый паром, будто выскочил из русской бани, мокрая одежда отдает влагу бурно. Я поднялся и бросился в его сторону, однако он помчался как заяц, благо враз высохшая одежда не сковывает движения, как у меня намокшая.
        Там впереди проезжая дорога, я страшился, что остановит кого-то, возьмет в заложники или вышвырнет и прыгнет за руль, однако он, петляя, перебежал между машинами на ту сторону, ринулся вверх по насыпи. Мне повезло меньше: на середине шоссе ощутил сильнейший удар в бок, небо и асфальт поменялись местами, меня подбросило в воздух, я перелетел через капот, выбил локтем стекло, но не задержался, а перекатился на багажник, а оттуда шлепнулся на шоссе под колеса огромного грузовика.
        Глава 17
        
        К счастью, мужик успел свернуть, протаранил легковушки, я слышал треск, скрежет, из последних сил доковылял на другую сторону и, сильно хромая, ринулся за минотавром. Вверху по насыпи катит поезд, на повороте сильно сбавил ход, минотавр побежал рядом с вагоном, подпрыгнул и ухватился за поручни.
        - О господи, - простонал я, - только не это…
        В боку стреляет и сильно колет, легкие поднялись наверх и закупорили дыхательное горло, одна нога почти не сгибается, вторая же, напротив, не желает разгибаться. Я упал на четвереньки и покарабкался по насыпи, вагоны катятся вроде бы неспешно, но это издали, а здесь вижу, что несутся, как утюги по смазанному жиром зеркалу, колеса грохочут часто-часто, и стоит мне сделать одно неверное движение…
        Последний вагон покидал излучину, поезд уже снова начал разгон, я очутился перед бешено несущейся мимо железной стеной, в ушах грохот, голова раскалывается, колени ослабели, я с огромным трудом стиснул челюсти, задержал дыхание и ухватился за поручни этого последнего вагона.
        Рывок был такой силы, что руки выдернуло из плечевых суставов. Острая боль стегнула по всей длине рук прямо в мозг, я взвыл, хотел отпустить поручни, но пальцы не слушаются, меня волочит по гравию совсем рядом с колесами, ботинки скребутся о блестящий отполированный миллионами тонн груза рельс. Далеко впереди показался металлический столбик, попросту вкопанный в землю обломок рельса, на котором зачем-то пишут цифры, через полминуты меня проволочет через него и разорвет пополам…
        Я застонал и на одних руках начал карабкаться выше. Острая боль стала невыносимой, я выл, стонал, плакал, жаловался, однако столбик промелькнул внизу, а я, уже помогая ногами, вскарабкался до крыши, огляделся. За шесть вагонов впереди видна фигурка минотавра, бегущего по крыше. Разбежался, отважно прыгнул, упал брюхом на крыше следующего вагона, поднялся и начал разбег для прыжка на крышу следующего.
        - Сволочь, - прошептал я, - сволочь…
        До головного вагона ему разве что с десяток прыжков, хотя ума не приложу, что понадобилось в головном. Я вылез на крышу, хотелось вот так и лежать, обдуваемым сильным встречным ветром, но я сказал себе непреклонно и мужественно: «Надо, товарищ», поднялся и побежал по крыше.
        Страх стиснул сердце, впереди приближается пропасть, вагоны раскачиваются, в колене стреляет боль, но я сцепил зубы и, разогнавшись как можно сильнее, прыгнул…
        Пропасть оказалась шире, я с ужасом увидел, что падаю, там грохочет, лязгает, с бешеной скоростью мелькает земля, а по железным рельсам катятся массивные стальные колеса. Тело мое сорвалось вниз, но руки зацепились за крышу следующего вагона. Я застонал, заплакал, кое-как взволок себя наверх, распластался. А далекая фигурка минотавра все уменьшается, прыгает с вагона на вагон все легче, приловчился, гад…
        - Ну, - сказал я сорванным голосом, - я тебя достану… я тебя достану… Если надо, то надо.
        Разбежался, еще сильнее хромая, оттолкнулся изо всех сил, не взирая на слепящую боль в колене, прыгнул… Меня перенесло навстречу ветру, и хотя я старался прыгнуть с запасом, но то ли встречный ветер, то ли вращение Земли, но мои подошвы опустились на самый краешек крыши. Пятки повисли над пропастью, я даже помахал руками, удерживая равновесие. Спина затрещала, с таким усилием я заставил себя качнуться вперед, сделал пару шагов, лишь после этого остановился на ослабевших ногах, опустился на колени, дыхание вырывается с хрипами, в голове стучат молотки.
        Минотавр за это время успел покрыть расстояние в четыре вагона. Я поднялся, начал разбег для следующего прыжка. Далеко-далеко показались решетчатые фермы железнодорожного моста, по нему как раз тащится длинный товарный состав. Наш состав нырнул в небольшой тоннель, проходя снизу, инстинкт заставил меня насторожиться, но я все же разбежался и прыгнул, от страха сумел собраться так, что перелетел на ту сторону с запасом в пару сантиметров, тут же упал, распластался, как лягушка, раздвинув ноги пошире и ухватившись руками за малейшие выступы.
        С моста спрыгнули двое, оба в темных одеждах, пригнулись, побежали ко мне навстречу. Меня осыпало морозом, от каждого движения веет угрозой, у одного в руке блеснул длинный узкий нож, другой вытащил из-за пояса нунчаки.
        Я с трудом поднялся, они подбежали, остановились, глядя в прорези масок. Тот, который с ножом, бросился, размахивая лезвием во все стороны, я посторонился, дал подножку, он с красивым гортанным криком полетел вниз с движущегося вагона.
        - Молодым, - сказал я второму, - везде у нас туда и дорога…
        - Я не молодой, - ответил он глухо.
        - Тогда, - сказал я с сомнением, - может быть, сам спрыгнешь?
        Он хмыкнул, начал бешено вращать нунчаками, показывая наивысший класс, за такую работу в цирке дали бы еще и надбавку. Я упал, дал ему подножку, он грохнулся навзничь, перекосился, ударившись затылком. Я сбросил его пинком, побежал по крыше. Успех воодушевил или придал силы, но перепрыгнул уже лучше, следующий провал перемахнул совсем здорово, словно трещину в асфальте, а дальше прыгал, почти не замедляя бег.
        Минотавр почти добежал до головного вагона, в это время наверх поднялся, видимо, из салона, настоящий гигант, просто гигантопитек, загородил мне дорогу. В плечах почти по ширине вагона, мутант какой-то, руки - бревна, согнул в локтях, голова как холодильник, только глазки не крупнее, чем у таракана, спрятаны за скальными выступами.
        Я пошел к нему хрипя, уже не соображая, как буду с таким мордоворотом драться, а он стоит с дурацкой ухмылкой на роже, пасть приоткрылась приглашающе, иди, мол, иди сам, придурок, не заставляй гоняться…
        Вагоны слегка раскачиваются, из-под колес несется ровный убаюкивающий стук, но ветер едва не раздувает, как лягушку, забиваясь в ноздри и глупо приоткрытый рот. Гигантопитеку хорошо, он к ветру задом, его если и надует, то… нет, не надует, штаны у него плотные, воздухонепроницаемые.
        Я подошел ближе, взглядом поймал далекий мост, что приближается с неимоверной скоростью, мы пройдем прямо под ним, надо будет пригнуться.
        - Эй, - сказал я, - дурило… Там мост сзади! Щас шарахнет по затылку!
        Он оскалил зубы, громадные, как у ящера, глаза не отрывали от меня взгляда. Гулким грохочущим голосом проревел:
        - Я не такой… дурак…
        - А в чем дело? - спросил я.
        - Надеешься, - сказал он, - что оглянусь?
        - Нет, - ответил я откровенно. - Как раз молюсь, чтоб не оглянулся.
        - Ищи дурака, - ответил он.
        - Уже нашел, - ответил я и сделал вид, что собираюсь броситься на него, но вместо этого упал плашмя.
        Дурак мгновение смотрел непонимающе, потом начал замедленно оборачиваться. Громадный автодорожный мост налетел, будто рушилось здание Торгового центра. Треск, грохот, скрежет, засверкали плазменные огни, пахнуло горелой изоляцией. Там, где только что был мост, медленно рушатся, перебитые посредине, громадные металлические балки. Наши вагоны успели проскочить, обе половинки моста рухнули на последний вагон. Я ощутил сильнейший толчок, хвост оторвался, погребенный под руинами, а состав испуганно понесся дальше.
        Не веря себе, я оглянулся. Гигантопитек на прежнем месте, покачивается, оглушенный, весь в цементной пыли. Я вскочил, сердце колотится в страхе, сейчас этот гад придет в себя…
        С диким криком я ударил его ногой в бок. Гигантопитек, что и так едва держит равновесие, качнулся сильнее, его повело к краю вагона, попытался задержаться, но вагон вдобавок дернуло, и он рухнул. Я наклонился над краем, ожидая увидеть, как крупное тело катится с откоса, однако ничего такого не отыскал взглядом, зато на месте падения возникла темная яма.
        Не останавливаясь, я понесся за минотавром. Не знаю, откуда и силы взялись, я чувствовал, что, если достигнет головного вагона, случится нечто ужасное. Или активирует кобальтовую бомбу, имплантированную в паровозную топку, или взорвет баллон со спорами сибирской чумки, а то и вовсе запустит в Интернет номера счетов в швейцарских банках всей правящей элиты нашей планеты, но я летел, как на крыльях, перескакивал пропасти между вагонами с разбегу, а минотавр, напротив, все прихрамывал, замедлял бег.
        Между нами оставалось не больше трех шагов, но мы уже на головном, вот будка машиниста, я прохрипел на бегу:
        - Не позволю… хризантемы в саду!
        Он оглянулся, лицо перекосилось ужасом, в моих глазах - неумолимая смерть, я уже протянул руку, чтобы схватить за шиворот, однако он метнулся в сторону, с силой оттолкнулся. Я ахнул, мимо пронесся телеграфный столб, это же в лепешку… однако минотавр сумел сложиться, тело проскользнуло между стальными перекладинами, словно мелкая рыба через крупные ячейки невода!
        Я в изнеможении опустился на подрагивающую крышу. Воображение нарисовало, что, если бы я вслед, какие куски бы от меня к подножью металлической конструкции. Идиот, надо было прыгнуть еще здесь, на крыше, а не пытаться на бегу хватать и не пущать…
        Только теперь заметил, что параллельно поезду несется весь оранжевый, словно мимикрирующая под осу муха, грузовик, доверху наполненный вязанками такого же оранжевого сена. Сейчас начал приотставать, повернул, а минотавр поднялся из сена, стучит по кабине…
        - Вот сволочь, - выругался я. - У него все подстроено…
        Впрочем, если не подстроено, тоже не мед, прибьет шофера, ошалевшего от вида пассажира в кузове, сядет за руль и унесется в неизвестном направлении. Я встал на ноги, высматривал хотя бы вертолет, но небо чистое, как в Испании, вдалеке проступил из дымки автомобильный мост, перекинутый через железнодорожные пути, я сделал пару быстрых вдохов-выдохов, и, когда мост приблизился, я подпрыгнул изо всех сил и приготовился ухватиться за перила.
        Удар был настолько силен, что мост вздрогнул, а во мне, как почудилось, затрещали все косточки, перемалываясь в муку. Внизу грохот, лязг, состав несется с ужасающим шумом, я переждал, пока грохот начнет удаляться, собрался с силами и с огромным трудом перелез наверх через перила, упал на ту сторону. Во рту солоноватый привкус, острая боль в ребрах, я застонал, заставил себя подняться, перебежал на ту сторону, где асфальтовая полоса шоссе, снова перелез через перила, некоторое время выбирал, но поймал себя на мысли, что просто трушу.
        - Прыгай, дурак, - проговорил я вслух самому себе. - Иначе…
        Пальцы разжались, я падал, падал, с ужасом видел, что, похоже, промахнусь, попаду не в кузов могучего КамАЗа с надписью «Dakar - Urupinsk», а под колеса следующего за ним, еще более могучего форда с надписью «Quake forever!». В падении извернулся, успел зацепиться кончиками пальцев за борт, меня потащило ногами на асфальту, ощутил жар, донесся запах паленого. Сзади вроде бы скрипнули тормоза, но затем растерявшийся водитель форда обрел уверенность, добавил скорость и попытался расплюснуть меня широким тупым носом грузовика.
        Я кое-как забросил измученное тело в кузов, но этого мало, дополз до кабины, постучал, выждал положенное время, как при звонке в дверь, постучал снова. А впереди, как я догадывался шестым чувством, скоро развилка, и если я не успею…
        С огромным трудом слез на ступеньку, рывком распахнул дверцу. Водитель, огромный детина-дальнобойщик, отшатнулся, вскрикнул тонким поросячьим голосом:
        - Откуда вы, мистер?
        - Чем темнее личность, - сказал я, - тем ярче похороны. Верно?
        - Мистер! - воскликнул он. - Не убивайте!.. Я сделаю все, что хотите! Любое ваше желание!
        - Да? - переспросил я. - Так ты золотая рыбка?.. Или старик Хоттабыч?.. Ладно, а я щука из проруби. Давай вон там поверни…
        - В какую сторону?
        Я спросил с раздражением:
        - Ты что, дурак?
        - Все понял, мистер, - сказал он поспешно. - Налево, конечно же, налево…
        - И жми на газ, - предупредил я. - Мы в погоне за очень опасным преступником. Поможешь, тебе еще и пряник дадут. Добавь скорости!.. Во-о-о-он тот грузовичок видишь?
        Водила угодливо закивал:
        - Да-да, мистер… Вижу-вижу!.. А если и не увижу, то все равно догоню. Мы на этих машинах всю Африку проехали, Амазонку, болота Казани, да что там Амазонка, мы через всю Пермь по их долбанным дорогам на этих машинах сумели!
        - Да, - согласился я, - Пермь - это не какая-то там Амазонка… Давай-давай, заходи сбоку. Да не с того, а чтоб я смог к нему…
        - Все сделаю в лучшем виде, - воскликнул воспрянувший духом дальнобойщик. - Вплотную подойду!..
        Расстояние сокращалось, а грузовик, за которым мы гонимся, приближался с каждым мгновением. Водила сделал обманный маневр, вильнув колесами, оранжевый грузовичок попытался загородить нам дорогу, но дальнобойщик тут же умело бросил грузовик в образовавшуюся щель. Оранжевый поздно понял ошибку, пытался вернуться на эту полосу, однако мы уже вклинились, КамАЗ слегка тряхнуло, это оранжевый стукнулся бортом, дальнобойщик нагло захохотал, его машина втрое тяжелее, попробуй спихни, я приоткрыл дверцу и начал готовиться к прыжку из машины в машину на скорости в сто восемьдесят семь километров в час.
        Оранжевый пытался маневрировать, но дальнобойщик притиснул его к краю, не давая маневра, я протянул руку, выкрикнул злорадно:
        - Дай мне точку опоры, и он у меня повертится!
        Встречный ветер пытался сорвать и унести, как воздушный шарик. Я кое-как дотянулся до ручки двери оранжевого грузовичка, ухватился, тут же надуло, как парус, к тому же машины начали раздвигаться в стороны. Я поспешно расцепил пальцы другой руки, пока не разорвало между двумя грузовиками, как князя Игоря между деревьями по старому доброму способу без всякого зачитывания прав.
        Через окно видно вцепившегося в руль минотавра. Дорога извилистая, он впился взглядом в приближающийся поворот, я рванул дверцу, он, не глядя, попытался вытолкнуть меня, но, как я ни обессилел, однако заломил ему кисть и прохрипел:
        - У тебя сегодня седалищный нерв не давал сбои? А то паши ученые установили, что он очень тонко чувствует приближающиеся приключения…
        Минотавр процедил сквозь зубы:
        - Острить и занимать деньги нужно внезапно!
        - Да? - спросил я, настораживаясь. - В грузовиках подушки безопасности не предусмотрены, не знал, урод? Он огрызнулся:
        - У нас в семье восемнадцать человек и ни одного урода!
        - Сейчас будет! - пообещал я. - Давай тормози.
        - Щас, - пообещал он многозначительно. - Ну вот прямо щас, мистер генералиссимус!
        Я хотел дать ему в ухо, но мы ломимся сквозь встречный ураган с такой скоростью, что вокруг свистит и воет на все голоса, словно в доме Арины Родионовны. Мимо проносится железобетонный бордюр, отделяющий от пропасти, а с другой стороны - отвесная гранитная стена с наскальными рисунками казанцевых марсиан, что с тыквами на головах.
        Внезапно минотавр резко вывернул руль. Грузовик занесло, он врезался в бордюр, раздался треск, я с изумлением увидел взметнувшиеся в воздух, как стая хрупких бабочек, тонкие сухие доски, выкрашенные под бетон. Минотавр рывком отворил дверь, а я, еще не поняв, но седалищным нервом чувствуя опасность, метнулся в другую сторону.
        Грузовик вылетел на простор, мне показалось, что пытался выпростать крылья, но не сумел, повлекла гравитация, клюнул носом, задрав зад. Пропасть казалась бесконечной, а далеко внизу домики, домики, очень ухоженные и красивые, газончики, огромное огороженное деревянным частоколом зеленое поле с пасущимися конями, между ними бегает карлик в разноцветной одежде спасателя.
        Минотавр повис на краю барьера, я ухитрился ухватиться за обломок с другой стороны пролома. Поврежденная доска сразу же начала потрескивать и прогибаться.
        - Что, - прохрипел он, - плохо быть сверху, когда никого нет снизу?
        - Я тебя достану, - пообещал я.
        - Виси, виси, - посоветовал он. - Пока висишь, ты такой миролюбивый…
        - Кто над нашим миролюбьем посмеется, тот кровавыми слезами обольется. Тебе зачитать права аль сразу шею ломать?
        - Повышая голос, - ответил он нравоучительно, - понижаешь интеллект…
        Он с трудом подтянулся, начал выбираться наверх, я услышал треск. Лицо минотавра перекосилось, он панически взглянул на обломок доски, за который держался, начал карабкаться выше, но потревоженные доски зашатались. Минотавр вскрикнул, я видел, как незаметная трещина превратилась в черный разлом, обломок остался в руках минотавра, донесся крик:
        - Да будь ты…
        Я подтянулся, начал вылезать, моя доска оказалась покрепче, проследил взглядом за минотавром, внизу вовсе не отвесная пропасть, а склон, хоть и довольно крутой, тело минотавра уже не тело, а веретено с размытыми очертаниями.
        - Да что за жизнь, - прошептал я в отчаянии, - что на мне: штаны с чужого плеча? Или рожа крива?
        Я спрыгнул, некоторое время стремительно съезжал по склону на спине, по траве почти как по снегу. Попался камень, копчик взорвался болью, меня подбросило, небо и земля поменялись местами, а потом несло, крутило, швыряло, подбрасывало, с силой било о землю, иногда несло юзом, но чаще по методу: голова - хвост, голова - хвост…
        Минотавр далеко внизу упал и лежит недвижимо. А меня все еще подбрасывает, катит то с боку на бок, то через голову, иногда делаю в воздухе двойное или тройное сальто, падаю на жесткую землю по касательной, глаза уже закрыл, но все равно голова шла кругом, потом бежала, затем замелькала с космической скоростью.
        Последний удар, дыхание вылетело со всхлипом. Тело осталось распластанное, как у раздавленной лягушки, но сам я еще кувыркался, крутился, меня переворачивало, и я, пытаясь удержаться, в самом деле начал переворачиваться с одного помятого бока на другой, вовсе избитый.
        Рядом нечто хрипит и стонет. Я открыл глаза, это минотавр, зеленый, как с летающего блюдца, тоже пытается удержаться на бурно вздымающихся неподвижных волнах. Приподнялся на четвереньки, его вывернуло наизнанку. Я брезгливо отодвинулся, хотел просипеть что-нибудь язвительное, но тошнота подступила к горлу с такой силой, что едва не начал блевать, как этот придурок.
        Минотавр наконец сумел воздеть себя на ноги. Его раскачивало, вело из стороны в сторону, как вдрабадан пьяного. Он попятился, стараясь удержать равновесие, упал, но заставил себя подняться, побежал неверным семенящим шагом дряхлого старца.
        - От меня не уйдешь… - прошептал я, но получилось молча, а тошнота ударила уже в голову, я стиснул зубы и настонал.
        Он добежал до заборчика, с трудом перелез, кинулся к коням. Я выругался, кое-как поднялся на дрожащих, как у двухнедельного щенка, ногах. Меня вело из стороны в сторону еще сильнее, чем минотавра, ему легче, выблевался, но невероятным усилием воли я заставил себя двигаться к лошажьей изгороди.
        Послышался тонкий крик, я перевалился на ту сторону и увидел бегущего ко мне карлика. Нет, он бежал не ко мне, к минотавру, и не карлик, а жокей, в эту странную профессию подбирают вот таких мухачей, чтобы вроде и человек, и в то же время конь бежит налегке, ну как в фигурном катании партнерша всегда заморенная первоклассница…
        Минотавр кое-как вскарабкался на коня, отпихнул ногой подбежавшего инструктора, конь с готовностью встал на дыбы и тут же пошел крупным галопом. Минотавр каким-то чудом удержался, хотя и лег пузом, обхватил конскую шею обеими руками. Я зарычал, жокей в страхе повернулся ко мне, отпрянул:
        - Это наши кони!
        - Ликбезный мой друг! - сказал я, как гордо говорили комиссары. - Делиться надо!
        Кони не разбежались при моем приближении, подняли головы и смотрят с любопытством. Я попытался поставить ногу в стремя, но обнаружил, что стремени нет. И седла нет. И вообще все кони голые, в чем мать-кобыла родила.
        - Вы не имеете права! - прокричал сзади жокей, но с места благоразумно не сдвинулся.
        - Сейчас все имеют право, - ответил я. - Как хотят, так и имеют.
        - Но как вы можете…
        - А вот так, - объяснил я. - Взять и поделить!
        Ухватившись за гриву, кое-как забросил себя на высокую, как у слона, конскую спину. Конь тут же пошел шагом, грунью, рысью, затем галопом, но все не в ту сторону, и пока я этому балбесу объяснил, фигурка минотавра с его более сообразительным конем уменьшилась вдвое, словно я пользовался зумом.
        - Я вызову полицию! - донесся воплик.
        - Не нервируйте меня! - огрызнулся я. - Мне скоро негде будет прятать трупы!
        Конь наконец сообразил, что надо догонять того первого, что перемахнул изгородь, всхрапнул, грива ударила меня по лицу шелковой волной. Ветер засвистел в ушах, словно лечу в автомобиле с открытым верхом. Я корячился изо всех сил, мускулистая спина бьет в зад с неожиданной силой, снизу грохот копыт, будто работает камнедробилка.
        Минотавр послал коня в сторону шоссе, я застонал, но мой конь все понял, сказал мне на своем конском языке что-то вроде
«храбрись, догоним», я мысленно обругал дурака, застоялся за изгородью и мечтает о приключениях, а мне бы только не сползти с прыгающей спины, как это в старину на таком сидели, да лучше пешком с палочкой.
        Конь явно чувствовал себя оскорбленным, что другой конь впереди. Понесся, раздувая ноздри, всхрапывал, йотом уже храпел, бока начали покрываться мылом, а с губ срывались клочья желтой пены, но пер и пер, вот откуда у некоторых автомобилистов это нежелание признать, что кто-то даже на Кольцевой дороге может быть впереди, вот откуда эта жажда гнать так, чтобы все остальные позади… эти герои произошли не от обезьян, как торкесса, и не от медведей, как вот я, а от лошадей…
        Мы приближались, то ли у минотавра конь послабее, то ли тот конь решил нам подыграть, а то и схалтурить, подождать дружбана, чтобы потом бок о бок. Я постепенно настигал, минотавр оглянулся, в глазах затравленное выражение, остервенело бил пятками в бока.
        Я крикнул предостерегающе:
        - Споткнется!.. У него ног слишком много!
        Он огрызнулся:
        - Твой малолетка сейчас упадет!
        - А твой старый конь борозды не портит… но и не глубоко пашет, верно?
        Я поравнялся с ним, хотел привстать на стременах и красиво прыгнуть на круп его коня, а там сзади применить удушающий прием, но вспомнил, что седло так и не появилось, обычно забываю, а тут не появилось, и все, к тому же сам вспомнил, никому не пришлось подсказывать, просто перегнулся в сторону минотавра, цапнул за рукав и сильно дернул на себя.
        Мой конь с готовностью остановился, прямо боевой жеребец Карла Великого, мою руку чуть не выдернуло от рывка, но пальцы не разжал, пока минотавр вылетел из седла, а конь не ускакал дальше.
        Минотавр грохнулся с такой силой, что я услышал треск и хруст. Я поспешно слез, ноги раскорячило, словно около года меня тянули за щиколотки в разные стороны. Минотавр начал было подниматься, все-таки это земля треснула, а не его кости, но увидел мое грозное лицо, выставил вперед руку, простонал:
        - Все-все, твоя взяла!.. Закончим. Лежачих не бьют!
        - Да, - согласился я. - Их добивают. Где резидент?
        Он вытаращил глаза:
        - Это какой резидент?
        - Сейчас уже не помню, - ответил я, задыхаясь, - то ли наш, то ли ваш, но какой-то нужен. Лучше - оба. Так что давай делись, а мы выберем.
        - Но кто вам нужен?
        - Лучше отвечай по-доброму, - посоветовал я. - Я вообще-то добрый, гуманист даже, но, как демократ и общечеловек, сперва прострелю колено… потом другое… Нет, сперва гениталии, а потом молотком разобью все пальцы.
        - Себе?
        - А это щас узнаешь, - пообещал я зловеще.
        - За что? - взвыл он. - Да не знаю никакого резидента!
        - Жизнь такая штука, - сказал я, - что как ни крути, а живым из нее не выбраться орлам и покруче тебя. А ты не орел, не орел… Я не полиция, так что, если ответишь, отпущу на все четыре кости. Главное - чтобы костюмчик сидел, верно? А не его хозяин.
        Он торопливо кивнул:
        - Да-да, договоримся, братан. Но если бы ты о наркоте или оружии, что мы переправили в Бангладеш…
        - Да на фиг мне наркота, - отмахнулся я. - Пусть травятся, мне просторнее будет. А в Бангладеш пусть хоть все друг друга поубивают. Мне главное, чтоб не было войны. Так где резидент?
        Он простонал:
        - Ну какой резидент? Ты с Луны упал? Какие могут быть резиденты, где все и так продается и перепродается, где все другу друга сдают, а родину-мать уже не просто продают, а отдают даром! Если бы я знал, что ты гнался из-за какого-то придуманного резидента…
        - Жизнь никогда не бывает справедливой, - сообщил я ему новость. - Для большинства из нас так оно, пожалуй, и лучше. А чего убегал?
        - Я думал, ты из конкурентной банды!.. От Березы или Чубатого. А то и вообще маньяк какой-то…
        Я спросил оскорбленно:
        - А что, похож?
        Он кивнул, ответил с убеждением:
        - Конечно! Ты посмотри на себя! Небось классическую музыку слушаешь?.. Небось еще и Романовского читаешь на ночь?
        - Ну, - подтвердил я.
        - Ну вот, - ответил он несчастным голосом и сделал попытку отползти чуть, - такие бывают только маньяки…
        Он умолк, глаза метнули взгляд к небу. Я не поймался на такой дешевый трюк, не сводил с него глаз, но вскоре услышал сверху шум лопастей вертолета. Чуть отодвинулся, быстро посмотрел на небо и снова на минотавра. Конечно, тот попытался улизнуть, но я сделал подсечку, и он рухнул вниз лицом.
        - Если долго тренироваться, - сообщил я, - то можно научиться маяться дурью с очень большой скоростью. Как-нибудь попробуй, но не сейчас… Сейчас я тебе буду рэ-э-эзать.
        Вертолет опустился неподалеку, краем глаза я видел гибкую женскую фигурку, сам же не сводил взгляда с распластанного минотавра. Торкесса подбежала, запыхавшись, прокричала:
        - Это не тот!
        Я спросил тупо:
        - Как это?
        - Да так! - крикнула она рассерженно. - Тот убежал направо, а ты помчался, как все мужчины, налево!.. Что у вас за рефлекс такой, как у собачек Павлова, что Сталинград защищал…
        Минотавр сказал торопливо:
        - Леди, скажите же ему, а то собрался меня резать на куски, садист!.. Я же не ваша добыча, я человек маленький. Промышляю бартером, перепродажей, а так как самые низкие цены не у дилера, а у, сторожа, то… сами понимаете…
        Я посмотрел на него, на торкессу, сказал горько:
        - А ты говоришь, что удача улыбается смелым… Зато потом долго ржет над ними! Эх, что делать… Пообещал резать, надо резать. Слово не воробей - танком не раздавишь…
        Минотавр выхватил из нагрудного кармана бумажник, я думал, вытащит пачку жабьих шкурок, но на свет появилась фотография: женщина с двумя улыбающимися детьми, а за ними, обнимая их всех, минотавр собственной персоной. У детских ног толстый боксер с некупированными ушами, толстый и, похоже, ленивый.
        - Неужели, - спросил он с мольбой, - ты зарежешь человека, которого ждут вот эти детки?
        - Зарежу, - ответил я убежденно. Посмотрел на фото снова. - Твоя собака?
        - Моя…
        - Ладно, живи. А то собака скучать будет.
        Минотавр поднялся на дрожащих ногах, попятился. В глазах и страх, я же маньяк, и облегчение от присутствия красивой женщины, что, как и надлежит женщине, явилась и спасла.
        - Фу, ну что за жизнь… Слушай, что-то мне твоя рожа знакома. Мы не в одном отделении служили? Когда закрыли, нам пришлось сперва зубы на полку, потом приняли предложение Гуся взять под охрану его группу «Мост». А ты… случаем, не к Березе примкнул?
        - Точно, - ответил я конспиративно. - Куда еще деваться, если родине мы на фиг?
        Он улыбнулся виновато:
        - Спасибо, камрады… Удачи вам!.. Простите, большого и заслуженного успеха в личной и общественной жизни… а я, с вашего позволения, удаляюсь… Помню, ты мне сохранил жизнь, так что я в долгу!
        Он в самом деле удалился с такой скоростью, что как будто рассыпался, только крохотный смерч завертелся на его месте, это же как теперь свою поганую шкуру ценят, ну просто общечеловеками стали, тьфу, стыдно за них, к чему идем, вырождаемся уже не только как нации, но и как биологический вид.
        - Куда теперь? - спросила она удрученно. - Все следы потеряны.
        - Не все, - возразил я.
        - А какие есть?
        - Не знаю. Но все оставляет свои следы, не знала?
        - Нет, - призналась она.
        - Все, - сказал я твердо. - А мы наследили дай боже. Танки сглаза не боятся.
        Она в удивлении открыла рот:
        - Какие танки?
        - Большие, - объяснил я. - Чем больше, тем не глазливее! Не говорить же то, к чему поручик Ржевский приучил даже эхо? Надо же и такому интеллигенту, как я, чем-то разнообразить речь, чтобы не проигрывать в красочности народу, из которого вышел! Или тебе объяснить, что такое народный интеллигент?
        Она опасливо отодвинулась.
        - Не надо. Лучше пойдем в вертолет, а то понабегут всякие… Я его увела у ротозеев, что зачем-то опустились возле трех столкнувшихся машин на дороге…
        Я только сейчас обратил внимание, что на боку вертолета крупно написано «ГАИ».
        - Понабегут? - спросил я. - Уже бегут! Оставь вертолет, лучше сделаем вид, что мы ни при чем. И - смываемся. Смываемся!
        
        Часть 2
        Глава 1
        
        Рядом гиперсуперуниверсам «Мега», «Икея» и «Ашан», все под одной крышей, целый роскошный город, а не магазин, с фонтанами, верблюдами и ледовым катком, под этим куполом Париж бы поместился, но ребятам этого мало: рядом строится еще что-то совсем уж охрененное, мы пробежали туда, постепенно сбавляя шаг, на стоянке выбрали приличный автомобиль, я без труда открыл, торкесса юркнула за руль, заявив:
        - Я поведу.
        - Почему?
        - Если придется отстреливаться…
        - Все понятно, - ответил я и выпятил грудь, - это мужская работа. Мужчины страсть как любят стрелять!
        Охранник на выезде посмотрел с великим подозрением, но торкесса улыбнулась чарующе, да и я выгляжу круто, никто другой не сумел бы угнать с этой стоянки машину, но мы ж инопланетяне, не хрен собачий, так что машина без препятствий выкатила на улицу.
        Торкесса некоторое время вела, глядя только прямо перед собой, на меня не смотрит, давая время привести дыхание в норму. А когда раскрыла хорошенький ротик, голосок был саркастическим:
        - Ну и зачем это все?
        Я растерялся:
        - Как зачем?
        - Да, - повторила она упрямо, - зачем? Ты сколько людей… обидел? А они к нам никакого отношения не имеют.
        - Уже не имеют, - согласился я.
        - И не имели раньше, - возразила она.
        - Ничего, - возразил я бодро, - наркотикам тоже надо сказать нет!.. Правда, они не слушают, но все равно! Вот я и сказал свое
«нет».
        - И для этого столько бегал, прыгал, плавал, кувыркался…
        Я ощутил, как жаркая волна накрыла меня с головой, уши защипало. Пробормотал:
        - Но ведь… Нужен был драйв! И дабл твист. Я все это дал. Вся жизнь - театр, а люди в нем… икринки.
        - Вся жизнь - театр, - поправила она педантично, - люди в нем - актеры, а главную роль играют деньги. Так у вас говорят?
        - Ну раз театр, - пробормотал я, - то мне суфлера бы…
        - Я твой суфлер, - сказала она категорически.
        Машина проносилась по затихшим улицам, как снаряд, торкесса начинала засматриваться на рекламы прокладок и шампуня от перхоти. Я обеспокоился, впереди прямая дорога вилюжит, поинтересовался осторожно:
        - Ты веришь в бессмертие?
        - Конечно, - ответила она с удивлением. - А что?
        - Я нет, так что сбавь скорость, там впереди крутой поворот…
        - Вся жизнь, - сказала она мудро, - крутые и неожиданные повороты!
        - Жизнь, - возразил я, - на десять процентов из того, что с нами происходит, а на девяносто - как мы реагируем. Я просто человек, который на все реагирует!
        Ветер расплел прядь ее волос и стегнул меня по лицу. Я ощутил, как по телу пробежал электрический ток, оно реагирует даже раньше, чем я соображу, как реагировать правильнее, чертовы инстинкты, чего это мы от обезьян, а не от осьминогов!
        - А я всю жизнь мечтала, - вздохнула она, - о банальном счастье…
        Встречный ветер срывал с ее пухлых губ звуки, а букву «б» она произнесла так тихо, что я запнулся с ответом и внимательно посмотрел на нее, не послышалось ли, но ее лицо оставалось строгим и одухотворенным, и я решил, что если даже в самом деле услышу то, что послышалось, все равно решу, что у меня ухо со странной дырой, и, не дрогнув, буду продолжать говорить о Высоком.
        - Мечтать не вредно, - возразил я. - Вся жизнь - мечта, хотя подобна коробку спичек. Обращаться с ней серьезно - глупее глупого. Обращаться несерьезно - опасно.
        - Что такое коробок, - произнесла она медленно, с трудом выговаривая непонятное слово, - спичек?
        - Есть же такие дикие люди, - изумился я. - Вы там на Бетельгейзе огонь трутнем добываете, да?
        - На Бетельгейзе нет жизни, - объяснила она терпеливо.
        - Это и понятно почему.
        - Почему?
        - У вас даже спичек нет!
        Она фыркнула:
        - Теперь я понимаю, почему аппаратура для поисков разумной жизни во Вселенной всегда направлена от Земли.
        - Интеллект, - сказал я мудро, - это такая штука, что может встретиться и еще где-нибудь в космосе. Если искать, конечно, долго. Разумеется, не на Бетельгейзе…
        Она окрысилась:
        - Я не с Бетельгейзе!
        - Да, а выглядишь… Ладно, забудем. Не будем падать духом ниже уровня смелости. Хоть называть вещи своими именами легче всего на заборе, но я скажу тебе, ты - великолепный напарник!
        Она буркнула недоверчиво:
        - Спасибо на добром слове!
        - Да не за что, - ответил я добродушно. - Это я не подумавши… Забыл, что в схватке доллара и евро победит юань, так предсказал Нострадамус, в борьбе тигра и крокодила - китаец на дереве, а добра со злом - обезьяна… в смысле, наблюдатель с Бетельгейзе. Так что я верю в человеческое дерьмо! Настанет день, когда оно заполнит весь мир!
        Я открыл бардачок, на колени выпал тяжелый армейский пистолет. Две запасные обоймы поблескивают надпиленными головками. И еще - длинная насадка глушителя. Торкесса косилась с недоумением, я тут же оглянулся, не гонятся ли за нами братки, у которых угнали, но пока чисто, кто же рискнет такое безумие, потому и без сигнализации.
        - Что это? - спросила она шепотом.
        - Пистолет, - объяснил я. - Пистолет - это не юбилей числа
«пи», а…
        Она сказала раздраженно:
        - Я спрашиваю, почему с глушителем?
        - Хозяин машины, - сказал я высокопарно, - скромный человек.
        - А это при чем?
        - Скромные люди живут незаметно и стреляются из пистолета с глушителем.
        Она отвернулась с недовольной гримаской, странные какие-то эти земляне. И чего это все пророки предрекают, что эти существа будут править Галактикой, а потом и всеми вселенными?
        - Сворачивай, - велел я, - во-о-он на ту дорогу.
        Она свернула послушно, только брови взлетели на середину лба, там и остались, ибо я приподнял сиденье, достал оттуда автомат Калашникова, ящик с гранатами, а также небольшой гранатомет на двенадцать зарядов.
        - Теперь понимаю, - буркнула она, - почему никак не примут закон о свободной продаже оружия. Кто ж его покупать будет?
        - Как сказал наш недавний оппонент, - напомнил я, - лучшие цены не у дилера, а у сторожа. Пока продают сторожа, кому нужен такой закон? Ты что возьмешь?
        Она покосилась одним глазом, как хамелеон, сказала в нерешительности:
        - А что возьмешь ты?
        - Я? Выберу из того, что в багажнике… Смотри, куда прешь!
        Она едва не врезалась в стену, брови взлетели еще выше.
        - Прости. В багажнике? Ну да, в багажнике… конечно, в багажнике.
        Плечи вздрагивали, посматривала с некоторым испугом. Я сказал успокаивающе:
        - Обычно от неприятностей нас отвлекают новые. Помни, ты не убиваешь. Убивает оружие, врученное вам Родиной… Ну, в данном случае найденное в бардачке и в багажнике.
        Она молчала, потрясенная до глубин ДНК мудростью моих слов. Я указал, куда вывернуть руль, машина послушно съехала на отводок в сторону проселочной дороги, а спустя пару минут мы различили на фоне темнеющего неба зловеще багровый свет. Я сперва подумал насчет великолепного заката на полнеба, не сразу сообразил со своим географическим идиотизмом, что в той стороне восток, на этой плоской планете солнце поднимается из-за этого края, а опускается за край там, за моей спиной, сползает туда вниз, к черепахе. Или к трем китам.
        - Это и есть… - прошептала она.
        - Да, - ответил я торжественно. - Заброшенный металлургический комбинат… где все решится.
        Машину потряхивало на кочках, дорогу не ремонтируют вот уже лет тридцать. Дожди, ветры и общая эрозия почвы, что разрушила некогда великие Уральские горы, сделали свое дело: пришлось снизить скорость до сорока и объезжать очень уж глубокие проемы. В некоторых темнота, пахнет затхлостью, тиной, лягушками, крупными болотными тварями, подземными чудовищами. Иногда почву потряхивает, я понимал, что радиационные дожди проникли глубоко в почву и видоизменили некоторых подземных существ, из крохотных и безобидных сделав большими и агрессивными. Так что мы должны быть готовыми к разным неожиданностям, из которых бронированные тараканы размером с собак - самое простое и убойное, и если вдруг почва под нами обвалится и мы окажемся в туннеле на глубине в три-четыре километра, прокопанном неизвестными строителями, то надо принять как должное, жизнь полна сюрпризов, врубить газ и ехать дальше, не обращая внимания на неизвестные дорожные знаки.
        - Давай вдоль забора, - велел я.
        - Но проходная в противоположной стороне…
        Я удивился:
        - Ты с Бетельгейзе не прилетела, а прямо рухнула? Как с дуба?
        Она зло окрысилась:
        - А что не так?
        - Дурочка, в России никто и никогда не ходит через проходную. Только через дырки в заборах. Так мы боремся, поняла?
        Она не поняла:
        - С чем?
        - Со всем, - ответил я твердо и посмотрел ей в глаза. Правда, получилось в ухо. - И - всегда.
        Она смолчала, поехала вдоль дощатого забора. Вскоре показалась хорошая протоптанная дорога, что исчезает в зияющей дырке, достаточно объемной, чтобы мог свободно пройти подгулявший слон средних размеров. Я дал знак заглушить двигатель, а пока торкесса надевала туфли с высокими каблуками, уже поднял крышку багажника и рассматривал богатство. На картонную коробку из-под ксерокса лишь повел глазом, неинтересно, и так знаю, что там и сколько, а вот оружие в багажнике весьма и весьма серьезное…
        Торкесса зачарованно ахнула:
        - Откуда такое?
        - Новейшие разработки, - объяснил я мудро. - Что-то из этого есть на вооружении элитного спецназа, остальное… лабораторные разработки. Братки всегда все получают раньше, чем наш президент или какой-то там военный министр. Вооружайся, машину оставим здесь. Я не думаю, что надолго. Вряд ли останемся ночевать.
        Торкесса вслед за мной пролезла в дырку, притихшая, то ли от моей наглости, то ли начала осознавать, что не все о моем мире ей сумели вложить в красивую головку. Тропку с двух сторон стараются задавить могучие заросли жесткого, как будто металлического, бурьяна. Иззубренные листья тянутся навстречу друг другу, как рябины к дубу. Мы пробирались опасливо, я подумывал, не попал ли, случаем, на Сахалин, именно там все растения достигают гигантских размеров. Торкесса пугливо вскрикивала, но массивные стены здания приближаются, заняли все небо, наконец мы, такие крохотные, вошли в проем, оставшийся на месте проржавевшей и рассыпавшейся двери.
        Здесь все мрачно, величественно, пахнет железом и кровью. На металлической площадке десять на десять метров дерутся двое: замедленными движениями, будто плавая в сверхплотной воде, замахиваются и, промахнувшись, хватают друг друга за одежду, за руки, за уши, за челюсти. Оба натужно мычат, хрипят, сопят, стонут, пердят, рыгают, блюют, хрюкают, чешутся, падают на ровном месте и, с огромной натугой перекатившись пару раз, снова натужно мычат, багровея и выпучивая глаза, словно пытаясь одолеть двухмесячный запор, еще громче мычат, что должно означать нечеловеческие усилия.
        - Кто это? - спросила торкесса.
        - Русские супергерои, - ответил я хмуро.
        - О, - сказала она с уважением, - а кто из них кто? Шляпы-то почему обронили…
        - Да какая разница, - сказал я. - Добро и Зло сперва поменялись местами, потом вообще исчезли как понятия.
        - А точно, что русские?
        Я кивнул в сторону другой площадки. Там тоже дерутся двое: парень в простой рубашке и с криво повязанным галстуком и прекрасно одетый мужик в смокинге, красивый и элегантный. Оба пляшут, как в озере с лебедями, или карменят: удары при каждом па вышибают зубы, ломают кости, оба сбрасывают один одного с высоких площадок, бьют кувалдами, проезжают сверху асфальтовым катком, но вскакивают, как гуттаперчевые, зло острят, красиво манят друг друга пальчиками, мол, иди сюды, ищщо врежу в харю, снова молниеносно и красиво обмениваются ударами. Ни у одного из них не сдвинулась красиво уложенная прическа, не исчезла мужественная улыбка, хотя в улыбке злодея заметно нечто порочное, а у простого парня белоснежные зубы диролят так, что куда там юпитерам.
        А со стороны русских на пару минут затихло, оба застыли, сцепившись в клинче, но хрипели, мычали, сопели и пердели с удвоенной силой. Под темными высокими сводами, где красиво летают крупные летучие мыши с размахом крыльев, как у птеродактилей, гулко отзывалось привычными словами покрытое коростой эхо.
        - Свиньи, - сказал я, поморщившись. Подумал и добавил с чувством русского интеллигента: - Русские косорукие свиньи!.. Те вон даже пердят лучше, музыкальнее… Хорошо, что я уже не русский, а инопланетянин…
        Мы все ускоряли шаг, хотя с таким количеством оружия не побегаешь, торкесса спросила деловито:
        - Значит, русских вычеркиваем?
        - Вычеркиваем, вычеркиваем, - согласился я. - Как инопланетянин скажу, что планета еще не знала такого никчемнейшего народа!.. Они же в трех соснах блудят, а с чужой женой - так и вовсе!.. Кроме блуда, еще пьянство, а также лень и авосьничанье! Вот как демократ настаиваю, чтобы вычеркнуть русских к чертовой матери, а территорию отдать прогрессивной Европе, пока китайцы не захватили! Это мое твердое мнение русского интеллигента-демократа и общечеловека!
        Торкесса кивнула, спросила несколько обалдело:
        - Тогда с каких народов начнем поиск Великой Истины? Я скривился:
        - У нас планета Великих Парадоксов, понимаешь?.. Величайшую из истин, похоже, Господь Бог запрятал все-таки среди этих никчемнейших косоруких русских, что, кроме пьянства и блуда, ничего не умеют, а в просвещенной Европе все наоборот, там как раз пить и блудить не умеют. Недаром же везде и во все века говорят и пишут о загадочной русской душе, о непостижимости русской логики… Ведь, как ни крути, этот никчемнейший и малочисленный народ, битый в свое время монголами, печенегами, половцами, аланами, ясами, поляками, шведами и другими вымершими народами, сумел создать сверхдержаву, перед которой в изумлении и страхе вставала вся планета! А сейчас снова все растерял, пропил, прос… гм, прокакал, а. его пинают даже питомцы Миклухо-Маклая…
        Торкесса на ходу долго думала, я видел ее сосредоточенное лицо, словно к решению задачи подключает миллиарды мозгов обитателей своего мира, наконец в глазах зажегся свет, я почти увидел ответ мелкими буковками, но торкесса произнесла негромко:
        - Тайну лучше хранить там, где ее будут искать меньше всего.
        - Золотые слова, - согласился я. Потом посмотрел настороженно: - Это на что намекиваешь?
        - Надо искать в России, - сказала она веско. - Желательно в том месте, где больше всего пьянства и свинства.
        - Это в Кремле, что ли? - переспросил я. - Не-е-ет, туда нас не пустят. Там фашысты! Это как либеральный демократ говорю, все - фашысты, что не американцы и не Европа. А русские все - фашысты, антисемиты, шовинисты, ксенофобы и вообще патриоты!
        Она покачала головой:
        - Полагаю, есть и другие места, где пьют беспробудно. Или нет таких мест?
        - Да вся эта страна в беспробудье, - ответил я уверенно. - Как демократ говорю, спивается народ, спивается!.. Куда ни плюнь, либо в пьяного попадешь, либо в фашыста.
        Она потянула носом, поморщилась:
        - Странный запах…
        - Точно, - ответил я охотно, - хотя бы не пер дели так! Прямо газовая атака. Я же говорю - фашысты! Все русские - фашысты. Сами же задохнутся в своем… в своем.
        - Может быть, - предположила торкесса, - они устойчивы?
        Я подумал, кивнул:
        - Да, в таком месте живут, что это для них родное. Сами же и загадили эту… страну, так что не чуют. Как хорошо, что я, оказывается, прынц галактической Империи! Не зря же русский тилигент, хоть и без шляпы.
        Осторожно пробежали цех и выскочили во второй. Я помотал головой, в черепе начало проясняться, перед глазами смутно всплывали странные образы, а в ушах звенели обрывки фраз.
        - Ты не помнишь, - спросил я с беспокойством, - что за чушь я порол?
        Она спросила удивленно:
        - Ты говорил, что ты - русский интеллигент…
        Меня перекосило от мерзостного ощущения, я торопливо обнюхал себя, хоть и весь в белом, но пахну отвратительно, словно ядовитая божья коровка,
        - Наверное, передачи НТВ и сюда достают, - предположил я. - Ведь натура я тонкая, впечатлительная, без «твою мать» слова не скажу, и чуть что - сразу в лобешник, чтобы все прыщи с морды без всякого хэдэншолдерса. Ладно, забудем, хорошо?
        - Конечно, дорогой, - ответила с готовностью, - я готова забыть любые твои вольности… Или, наоборот, хранить их в глубине сердца, как скажешь!
        - Да какие вольности, - пробормотал я, - разве что пукну невзначай…
        В дальнем углу, похоже, разборка китайского цирка с японским, то бишь китайских боевых искусств с японскими: красиво прыгают, визжат, застывают в противоестественных позах, ну такая у них хореография, там у них рядом родина камасутры, чего еще ожидать, слева дерутся обрезками водопроводных труб за неимением бамбуковых шестов какие-то ниндзи, еще я успел подсмотреть, как чернявый мускулистый красавец итальянского типа насадил на крюк мужика со зверской харей и пихнул его в распахнутое жерло доменной печи, ну прямо японский самурай, сжигающий Сергея Лазо…
        Внезапно цех озарился красным пламенем, это из отверстия в домне по широкому, как русло Москвы-реки, желобу бурно хлынула огненная река расплавленной стали. Внизу ковш размером с котлован для высотного дома, жидкий металл бурно низвергался ниагарой в эту бездну. Оттуда взлетели тысячи и миллионы свистящих искр, похожих на праздничные фейерверки. Все щели и закоулки в цехе высветились, как мощными прожекторами.
        Металл в ковше начал подниматься, поверхность огненного озера колышется, над ним горит воздух, взметываются призрачные фигуры. Сквозь огненное марево я успел увидеть высоко на мостике три фигуры: крупного мужчину, женщину и подростка. Мужчина обнялся с ними и прыгнул в кипящий металл.
        Хреновый у меня мозг, вместо того чтобы ахать и внимать, тут же ехидно спрашивает, а куда этот произведенный металл девается, а откуда берется, а если уж завод забросили, то почему энергию не отключили, у нас же Дальний Восток без света сидит, да и вообще электричество деньги стоит, бесплатного не бывает, хреновый мозг, весь кайф портит, в имортисты пойти, что ли, пусть там, гад, наслаждается гармонией правильности?
        Я вздрогнул, спереди, справа и слева из тени вышли фигуры с направленными в нашу сторону пистолетами. Не оглядываясь, я чувствовал, что и сзади перекрыт путь такими же парнями с оружием в руках. Некоторое время все мы стояли неподвижно, нам с торкессой хвататься за оружие поздно, затем послышались мерные шаги.
        На освещенный скупым светом пятачок неторопливо и торжественно вышел красивый элегантный господин в безукоризненном костюме от Кардена. Изысканно подстриженные короткие волосы отливают благородной сединой, лицо умное, аристократическое, холеное, в каждом движении чувствуется достоинство, знание этикета и всего того, что делает человека хорошо воспитанным, словом, еще та мразь, наверняка еще и классическую музыку слушает, вместо того чтобы собирать пробки от пепси в надежде получить на халяву мерседес. А то и вовсе комментарии к Аристотелю читает, хотя мог бы, как все, смотреть по жвачнику футбольные матчи.
        - Приветствую, - сказал он вежливо красивым, правильным голосом. - Как и ожидалось, вы прибыли точь-в-точь. Сложите оружие… Та-а-а-ак, а теперь отступите на три шага.
        Мы проделали все, что еще остается под дулами нацеленных прямо в тебя пистолетов. Торкесса вздрагивала, я придержал ее за локоть, чтобы не сделала что-нибудь чисто женское, ответил так же вежливо:
        - Я стараюсь быть пунктуальным.
        - К тому же прибыли одни, а не с кучей пьяных приятелей, как принято у русских.
        - И даже в тот день недели, - добавил я в тон, - не перепутав даже месяца… Вас, простите, зовут Васей Пупкиным?
        Он улыбнулся, показав безукоризненно ровные и белые злодейские зубы:
        - Искандерберг Зулькарнаген к вашим услугам. Прежде чем отправлю на встречу с вашими родителями… или прадедушками, не соблаговолите ли ответить на один-единственный вопрос?..
        - Не соблаговолю, - прервал я. - Не думаю, что ваш босс одобрит, что шестерка может требовать ответы раньше его.
        Улыбка господина стала несколько напряженной.
        - Шестерка? Что натолкнуло вас на странную мысль, что командую парадом не я?
        Я поднес к лицу растопыренную пятерню, перебрал пальцы. Торкесса смотрела с недоумением, я мотнул головой:
        - Я вроде бы посчитал верно. Имя.
        - Имя? Что в вымени… тьфу, в имени моем…
        - Лишние слоги, - объяснил я любезно. - По всем параметрам подходите на роль босса… почти по всем. Увы, но это проклятое
«почти»…
        Его улыбка стала еще напряженнее.
        - В чем оно заключается?
        - Имя, - повторил я. - Вам бы еще имя сменить, тогда могли бы купить себе селедку и морочить ей голову. Имя главного вместе с фамилией или кликухой не должно быть больше восьми букв. Желательно - односложных. Для главарей, конечно. Неважно, какого цвета у них шляпы. Таково Правило.
        - Таково правило, - повторил он тупо, переспросил: - Чье правило?
        - Не правило, а Правило, - сказал я значительно. - Это значит, что неписаное, а значит - более стойкое. Не помню случая, чтобы оно когда-то нарушалось.
        Глава 2
        
        Торкесса шумно дрожала, смотрела на меня с недоумением, но и надеждой. Я расправлял свои вообще не так уж и широкие плечи, местами я все-таки русский интеллигент, особенно в плечах и заднице, но сейчас я должен чувствовать в себе Силу, а как же, со мной Сила, сами мы не местные, а из джедаев, нам что не по плечу, то по… словом, все равно герои.
        - Хорошо, - ответил он кисло, даже поблек на глазах, плечи чуть опустились, а голос звучал уже не так властно, - я действительно не главный в команде, хотя и далеко не на последнем месте. Потому могу и сам задавать некоторые вопросы… Например, такой: почему к вам такой повышенный интерес?
        - Ого, - сказал я. - Вы и этого не знаете? А хочется свою игру начать, правда?
        Он покосился на неподвижных соратников, проговорил чуть тише:
        - Дело в том, что Индельв и Мата Фуги, вы ее знали как Марью Петровну, - с ними понятно, для одних вы - наследный герцог, для других - королевский наследник, но повстанцы? Мятежники, отрицающую всякую власть?
        Я постарался вспомнить, кто же эти мятежники, порылся в памяти, взглянул за поддержкой на торкессу, но она почему-то отвела взгляд. Я легонько пихнул ее локтем, однако торкесса даже отступила на полшага и упорно смотрит в пол, не желая встречаться со мной взглядом. Да фиг с ней, решил я, с этой частью загадки. Конечно же, я и есть самая что ни есть уникальная ценность, потому что это и есть я, любимый и единственный, а все остальные… они совсем не ценные уже тем, что они - не я, но что-то все еще мешает говорить об этом вслух, хотя другие уже об этом говорят и пишут без всякого стеснения, мужчины ходят, распустив животы, а женщины не разгибают коленей, полагая, что приоткрытые яйцеклады все компенсируют.
        - В моих жилах течет кровь также Бакунина, - ответил я, - Кропоткина, Че Гевары, Хоттаба, Аттилы, Чингисхана и прочих сокрушителей империй.
        Он проговорил медленно, не отрывая от меня пронизывающих глаз:
        - А если предположить, что вы, помимо всего, еще и наследник последней всегалактической Империи? Истинный?.. Ведь нынешняя ветвь, если быть точным, узурпаторская! Генкон Третий силой и предательством устранил законного императора, благородного Роланда Шестидесятого, но было известно точно, что Роланд успел оставить наследника… И самое удивительное, но достаточно достоверное, что повстанцы мечтают о восстановлении Империи, при которой все эти герцоги и мелкие короли будут свергнуты и низведены до положения простых звездных губернаторов!
        Я ощутил приятное щекотание. В приятных грезах иногда представлял себе, что я - потомок Александра Невского, Дмитрия Донского, а то и вовсе самого Рюрика, но до Роланда Шестидесятого с его всегалактической Империей даже самые смелые фантазии не запархивали…
        Что-то проникало. Он вздрогнул, с несвойственной человеку с такой внешностью суетливостью выхватил из нагрудного кармана мобильник. Щелкнула, откидываясь, крышка. На лицо упал снизу свет от монитора, оно показалось жестоким и даже очень жестоким.
        - Да, - сказал он. - Да… Хорошо!.. Выполню… Да. Да, конечно!.. Слушаю… Будет исполнено.
        Он сунул мобильник обратно, кивнул на торкессу:
        - Ты пойдешь со мной.
        Она беспомощно прижалась ко мне.
        - Что вам от нас надо? - спросил я довольно глупо, сам понимал, что глупо, но язык поворачивался сам, некоторые фразы, как: «О, нет!», «С тобой все в порядке?», «Позволь тебе помочь», «Слезинка невинного ребенка», «Терроризм не имеет национальности», «Ист фантастик!», «Не будь героем» - уже в подпрограмме и лезут сами, не спрашиваясь разума. - Возьмите меня!
        Они оглядели меня, у некоторых в глазах появилось оценивающее выражение, один вовсе заколебался, но Искандерберг сказал резко:
        - Возьмите женщину!
        Ее грубо оторвали от меня, она цеплялась и плакала, в больших невинных глазах море слез и горестное недоумение, я сказал ей, уволакиваемой, вслед:
        - Держись, я скоро приду за тобой.
        Она прокричала мне:
        - Береги себя! А я расслаблюсь и постараюсь получить удовольствие…
        Искандерберг желчно рассмеялся. Двое подручных подтащили ее к малозаметной двери. Он сказал мне обрекающе:
        - Прощай! Этот приятный миг я запомню надолго.
        Она в дверях уцепилась за косяк и прокричала мне:
        - Все равно я буду представлять тебя!
        Искандерберг грубо втолкнул ее, металлическая дверь захлопнулась за ними с жутким лязгом. Я быстро оглядел оставшихся пятерых громил. Все типичные быки, крепкие, накачанные, и хотя я сам не кладезь мудрости, но рядом с ними я прямо Фома Аквинский и Платон с Невтоном. На их тупых лицах появились подобия улыбок, только пятый не улыбается, хоть и бык, но выглядит атлетическим красавцем, с благородным красивым лицом, выступающей вперед нижней челюстью. Грудь настолько широка, что на ней можно было, можно, а огромные мускулистые руки напоминают… да, напоминают, хотя в плечах широк, как Черное море, в поясе ему мог бы подойти ремешок царицы амазонок Медеи.
        Он взглянул на одного из гигантов, тот кивнул, взревел грубым голосом:
        - Ну, теперь тебя будем казнить! Но, похоже, ты совсем не тот, за кого тебя принимают. По крайней мере, не настолько умен.
        Он коротко и резко ударил меня под дых. Я задохнулся от неожиданной боли, тут же резкий удар по печени согнул меня вдвое.
        Я просипел, стараясь не кривиться от резкого спазма:
        - Заткнись, горилла. Пусть уж твой вожак и говорит сам.
        Гигант прорычал угрожающе:
        - А кто тебе сказал, что вожак не я?
        Я прохрипел:
        - Дурень, посмотри на свою харю…
        Гигант повернулся, как башня Китай-города, даже заскрипело, поглядел на другие башни из-под каменных уступов, густо заросших шерстью толщиной с сосновые иглы. Те так же тупо поглядели на него, только красавец надменно улыбался.
        - Ну, посмотрел… - прогрохотал гигант. - И кто же из нас вожак?
        - Не считай меня таким идиотом, - прохрипел я. - Можно бы спросить что-нибудь и потруднее…
        В полутьме открылась дверь. Мне показалось, что там вспыхнул небесный свет, а из него, как Афродита из морской пены, выступила женщина, если меня не обманывают выступающие далеко вперед вторичные половые признаки. Ее коротко подстриженные волосы цвета ее губ, а губы - крупные, чувственные, пылали, как пурпурное зарево заката. Однако одета в облегающую кожаную куртку цвета космоса, где множество молний, карманов, пряжек, застежек, отчего походила не то на бронежилет, не то на боевой костюм.
        Но в поясе тонка, на поясе нож и пистолет в кобуре, а блестящие брюки я сперва принял за очень темные колготки. В довершение всего в перчатках до локтей, тоже черного цвета. И в то же время лицо ее очень женственное, милое, несмотря на мальчишечьи подстриженный затылок.
        Я переступил с ноги на ногу, череп накалился от мыслей. Если мужчины - уроды все до единого, даже этот красавец - урод, ибо слишком красив, для мужчины это мерзко, то я в этом приключении еще не встретил некрасивой женщины. Эта же с красивым надменным лицом, гордая приподнятость скул, изумительно красивые, широко расставленные синие глаза, белоснежная шея и высокая грудь, торчащая, как наконечники стрел, а вместо пояса ей подошел бы браслет с моего бицепса. Правда, не нынешнего.
        - Илельна, - вырвалось у меня.
        - Узнал?
        - Еще бы, - прохрипел я.
        - Ты был хорош, - сказала она оценивающе, - но меня упустил…
        - Разве? - спросил я. - Сейчас-то я тебя поймал?
        Она рассмеялась быстрым жестоким смехом, все пятеро быков угодливо захохотали. Илельна нахмурилась, внимательно осмотрела меня с головы до ног. Голос ее прозвучал холодно и бесстрастно, словно шел от Снежной Королевы:
        - Заканчивайте…
        Все пятеро снова вскинули пистолеты, дула смотрят мне в грудь, я изготовился к боли, к ударам раскаленного металла. Тут же комнату наполнило грохотом выстрелов. Громилы вздрагивали, дергались, кто-то успевал выстрелить, но пули уходили выше моей головы, а то и вовсе в потолок, потом развернулись и начали стрелять в темный угол. Красноватые вспышки различили скорчившуюся фигуру с пистолетами в обеих руках. Пули рвали тело незнакомца на части, но он упорно продолжал стрелять, пока пятый, последний, не выронил пистолет, и лишь тогда упал, распростершись в луже собственной крови.
        С болью в сердце я узнал минотавра, такого умелого и опасного, но допустившего серьезную оплошность: показавшего мне фотографию своей семьи. Женщина отпрыгнула в тень, в ее руках молниеносно появился длинный кривой меч, ятаган. Она всматривалась в неподвижное тело, потом поймала в перекрестье прицела своих прекрасных глаз меня, уже с железным прутом в обеих руках, я за это время успел отскочить назад и выдрать его из стены.
        Поигрывая боевым ятаганом, она приближалась, на губах зловещая улыбка. Глаза бросили глумливый взгляд на железный прут в моей руке.
        - Мне кажется, Ваше Величество, - заметила она ядовито, - автоматы от вас далековато, а ваш меч недостаточно заточен…
        - Достаточно, - ответил я сдержанно.
        - Для чего?
        - Самое трудное в жизни, - ответил я медленно, - вовремя из нее уйти. Могу сказать в утешение, что хоть жизнь и трудна, но, к счастью, коротка!.. Вы не знали? Вообще-то жизнь дается один раз, а удается еще реже…
        Я болтал, не останавливаясь, а глаза бегают по всему помещению, схватка должна закончиться не в этом углу, здесь слишком просторно и чисто. Злобная дура полагает, что буду бить этим железом, идиотка, меня самого за это распнут: палкой - по женщине! Да еще вдруг попаду по голове, по лицу? Нет, это важное дело, в смысле ее убиение, должно происходить либо вон там, в дальнем конце, там окно, я к нему прислонюсь, обессиленный и весь в крови, избитый, едва живой, а она с торжествующим криком ринется, как бык… как бычиха, чтобы окончательно меня смять, расплющить, растоптать. Я отступлю в сторону, а то и просто упаду, но не злонамеренно, а в обессиленности, как в Лебедином озере, а она с разгону шарахнется, вышибет двойную раму со стеклопакетами и вывалится с семнадцатого этажа. Я только услышу долгий затихающий женский крик, в котором будет ярость от понимания, что я перехитрил, хотя я совсем не буду хитрить, это нехорошо, все произойдет непреднамеренно, спонтанно, как любовь с первого взгляда… А потом звон, лязг, я выгляну в окно, далеко внизу ее тело в красивой эротичной позе с раскинутыми в стороны
руками и раздвинутыми ногами на крыше разбитого мерседеса, подол чуть задран, открывая красивой формы ляжки… ах да, на ней узкие черные штаны, совсем как колготки, но все равно голова повернута набок, в позе танцующей Кармен, так смотрится более гордо и вместе с тем беззащитнее, мужчины это любят, крови отсюда не видно, это не мужчина, тогда бы забрызгало половину квартала и красные брызги сползали бы со стен и бежали красными говорливыми ручьями…
        Если не удастся отступить в тот угол, то можно по диагонали, там из стены торчит заостренный штырь, равный по длине копью Мордреда. Я даже не буду толкать ее на это копье, это хоть песчинку да положит на чашу весов моей вины, она сама с разгону напорется, сама, сама. И я буду весь в белом, а она, соответственно, в коричневом… Впрочем, этот вариант паршивый, так напорется грудью, я только увижу, как из спины между лопатками высунется окровавленный металлический штык, а это не эстетично, надо, чтобы в последний миг бытия видела меня, глаза расширились в понимании всего, что случилось, можно успеть раскаяться, прошептать что-то, изо рта покажется кровь, самую малость, это из мужчин плещет ведрами, а из женщин одна-две капли, чтобы обозначить ранетость…
        Впрочем, можно и там, между стеной с окном и стеной с копьем, пара табуреток лежит острыми ножками вверх, а я сам видел, как один коммандос бросил зеленого берета на такой стул, и ножка проткнула насквозь, высунулась из груди. Правда, эта не настолько носорожиста, ее веса может не хватить для земной гравитации, лучше будет чуть дальше, там со стены свисают какие-то провода… Конечно же, под высоким напряжением, если эту дуру пихнуть на них… да что это я такой сегодня грубый: пихнуть, толк-путь, подставить ножку, споткнуться, нехорошо, все-таки женщина, к тому же красивая. Должна сама попасть на эти провода, а я с бессильным сожалением буду наблюдать… нет, лучше подбегу с желанием спасти, но она уже будет мертва и упадет мне на руки с последними словами раскаяния и молитвой… в смысле, прости, Вася, я была не права, мой счет в швейцарском банке на такой-то цифре, отдай бедным неграм, а еще лучше - русским, пусть погасят национальный долг, как раз хватит…
        Все это, естественно, моментально проносилось в моей голове, так бывает, говорят, в предсмертии, когда успевают увидеть вроде бы всю жизнь со всеми подробностями, а то и не только свою, что куда интереснее, она еще не успела договорить, как я ответил:
        - Африка - она и в Африке Африка.
        Она насторожилась.
        - Это что значит?
        - Что жизнь - игра с постоянно меняющейся системой правил. Истина, что у тебя в руках меч, а у меня палка, но разве здравый смысл не подсказывает, что не надо верить абсолютным истинам?
        - Не подсказывает, - ответила она злорадно. - А вот не подсказывает!
        - Почему все дуры такие женщины? - сказал я со вздохом. - Ведь, кроме чужих неприятностей, в жизни есть и другие радости! Например, вы замужем?
        Она ответила с недоумением:
        - Нет, конечно… К чему такой вопрос?
        Я вздохнул и произнес с лицемерным сочувствием:
        - Понимаю, понимаю. Вы не можете себе найти мужчину в мужья потому, что пьяные вам не нравятся, а трезвые, что понятно, скорее удавятся, чем женятся на вас…
        Она закричала в бешенстве, ринулась, размахивая ятаганом. Вихрь ударов почти скрыл ее, передо мной был стремительно надвигающийся силовой пузырь из сливающихся, как в жалюзи, полос отточенной стали. Я поспешно метнулся в сторону, грохот, звон битого стекла, треск оконной рамы…
        В глазах у меня мутилось, горло пересохло. Пошатываясь на подгибающихся ногах, я подошел к окну, выглянул. Далеко-далеко внизу, я даже не думал, что мы так высоко, на вмятой ударом крыше мерседеса лежит в красивой позе, раскинув руки, крошечное тело. Крови отсюда не видно, что понятно, из женщин ее почти не вытекает, это из нас хлещет, как из раненых слонов, ах да, это уже говорил, ну почему бы не повторить для тугодогоняющих?
        Пошатываясь, с прутом в руке побрел в ту комнату, куда увели торкессу. Едва коснулся двери, как стремительно распахнулась, едва не разбив мне нос. Я придержал ее руками, торкесса счастливо вскрикнула и бросилась мне на шею.
        - Ты жив?.. В самом деле жив?
        - Да вроде бы, - ответил я с неловкостью. - Еще не совсем зомби… А как ты?
        - Все правой, - ответила она. - Он там… лежит.
        Я осторожно заглянул в дверь. Вожак на полу, раскинул руки, лицо черное, как обугленное, но налилось кровью, из носа и ушей течет густая коричневая кровь и тут же застывает темными наледями. Я спросил потрясенно:
        - Как с ним управилась?
        Она посмотрела, прищурившись, спросила с расстановкой:
        - Ты в самом деле хочешь знать?
        Я содрогнулся:
        - Нет! Прости, это я сдуру.
        Она пожала плечами, брови взлетели вверх в недоумении.
        - Когда он начал раздеваться, я хихикнула и указала пальцем. Потом спросила: а что это? Никогда раньше, говорю, тако-о-о-ое не видела! Ну ничего, говорю, зато у тебя такие бицепсы… Ты замерз, да?.. Может, просто поваляемся?.. Ты должен быть очень умный, это называется сублимацией, ведь главное - чтоб человек был хороший…
        Я спросил с недоверием:
        - Это и сразило?
        - Как видишь. Сперва покраснел, потом побледнел, посинел, стал серым, как земля, затем пепельного цвета, наконец ухватился за сердце и грохнулся.
        Я покачал головой:
        - Ну ты и убийца… Никогда таких подлых приемов… подлейших, расподлейших не знал, даже не предполагал, что развитие военной техники и эскалация боевых приемов может дойти до такой гнусности!
        Она взмолилась:
        - Милый, ты же знаешь, ничего такого я тебе никогда не скажу! Просто не могу сказать, это будет неправдой… легко опровергаемой неправдой.
        Я отодвинулся:
        - Оставь молнию на моих брюках. Да не в руках, а в покое!
        Она сказала торопливо:
        - Да я только хочу убедиться… с тобой все в порядке?
        - Нашла как убеждаться, - отрезал я сварливо. - Ты эта, общечеловечка, да? Демократка?
        - К тебе направилась женщина, - обвиняюще сказала она. - Очень красивая, она могла тебя… повредить. У нее лицо было как у принцессы Сегинды.
        - Чем лучше видна грудь, - повторил я, - тем хуже запоминается лицо.
        Ее синие глаза мгновенно стали зелеными.
        - Ты видел ее грудь? Она показывала тебе грудь? Она показывала, а мне нельзя?
        - Нельзя, - отрезал я. - Ты же не враг?
        - Не враг, - согласилась она. - Ты что-то плохо выглядишь…
        - Зато хорошо себя чувствую, - возразил я. - Как только сбросил лишние восемьдесят килограмм.
        Она ахнула:
        - Так похудел?
        - При чем тут похудел?
        - Развелся? - спросила она.
        - Да, - ответил я.
        Она проследила за моим взглядом в сторону зияющей дыры. Середина окна исчезла, но сама рама осталась, красиво и страшно блестят ровным цирковым кругом остатки стекла, похожие на острые зубы.
        Плечи торкессы зябко передернулись.
        - Ну, - произнесла она тихим голосом, - надеюсь, теперь можно уходить?
        Из тени выдвинулась фигура с пистолетом в руке. Дуло было направлено в нашу сторону.
        - Еще нет, - произнес холодный безжалостный голос.
        - Кварг! - вскрикнули мы с торкессой в один голос. Кварг вышел на свет, улыбка на губах была зловещей.
        - Вы могли бы узнать и раньше, - произнес он голосом, похожим на визг пурги, - но были настолько поглощены друг другом…
        - Кварг, - повторил я потрясенно, - но ты ведь… Господи, неужели и ты… против нас?
        Он покачал головой, в глазах было презрение:
        - Слова-то какие… Почему это за вас, против вас?.. Мы всегда только сами за себя, как Англия. Я пурингер, послан сюда еще сто тысяч лет тому назад. Все эти годы я наблюдаю за этой первозданной планетой… Но и наша цивилизация пурингов - песчинка рядом с огромной древней горой сверхцивилизации буштазов…
        Я прошептал обалдело:
        - Значит… владыки всего-всего на свете… буштазы?
        Он покачал головой:
        - Не совсем так, Ваше захолустное Величество. Буштазы не самые могучие свертыватели пространства. Гораздо мощнее цивилизации галактозов, под их властью не только сто тысяч галактик, но и ряд недоступных другим намерении, и никто не может сказать, что у них там, сколько там народу, какие силы и что они затевают.
        - Ого! - вырвалось у меня невольно.
        Одной рукой он держал нас на прицеле, другой вытащил из-за пазухи ярко-красную коробочку с большим цветным дисплеем. Не сводя с нас глаз, не глядя, шлепнул ею по стене. Послышался чмок, коробочка прилипла. Кварг скосил глаза, нахмурился, косо, поспешно и с усилием отодрал, прилепил заново, придержал, пока липучка приклеит к металлу намертво, в буквальном смысле врастил эту бомбу, а кто усомнится, что это бомба, тот вообще идиот, воспитанный на Шекспире. Все это время он не спускал нас с прицела и не отводил взгляда, а когда отнял руку, сказал повеселевшим голосом:
        - Вот-вот, Ваше Величество, вы сказали очень точно. Однако и галактозы не самые могучие, ибо зерты пришли из другой Вселенной с той же самой целью, что и все остальные… Да-да, они дознались, что из всех вселенных, а их бесчисленное множество, именно в этой спрятана Высшая Мудрость. Они же с поразительной точностью вычислили район, он охватывал всего сотню галактик, потом ценой сложнейших вычислений им же удалось сузить район до одной-единственной Галактики, а это, сами понимаете, сущий пустяк, ибо в данной Галактике всего сто пятьдесят миллиардов звезд, осмотреть все не составляет труда, и вот уже вслед за медлительными зертами сюда хлынули более проворные, но менее развитые галактозы, манги, урюпы, печинги, вутичи, шторлицы, ай-лавы…
        У меня голова пошла кругом. В моей современной Москве полно пришельцев с дальних звезд, галактик, метагалактик, гигагалактик, параллельных, иных планов, времен и прочих-прочих чуланов, и все наверняка страстно мечтают захватить Землю, покорить землян. Почему, почему сверхимперии стремятся в этот заброшенный уголок Галактики?
        Да потому, произнес у меня в голове твердый голос. Я понял, что это мой никогда не ошибающийся внутренний голос, та самая ниточка, что связывает нас с Богом, творцом всех-всех вселенных и вообще всего-всего. Не понимаешь, дебил?
        Холодок прокатился по всему моему телу, признак, что дошло. Потому все и стремятся к нам на Землю, просто потому что. Конечно, хотелось бы хоть немного логики… или хотя бы смысла, но, похоже, я захотел чересчур много.
        Глава 3
        
        Торкесса в страхе смотрела на яркий экран, где в разрешении тысяча двести восемьдесят на тысяча двадцать четыре пошел отсчет:
01.20… 01.19… 01.18…
        Я спросил потрясенно:
        - Но почему?
        - Что не так?
        - Почему, - спросил я, - все эти мудрые и могучие сверхцивилизации, что владеют галактиками, которым подвластны время и пространства… которые зажигают и гасят звезды… почему они так стремятся сюда, на Землю?
        Кварг был явно ошарашен моим вопросом. Долгую минуту смотрел в мое лицо, его глаза становились все мудрее и печальнее.
        - Все еще не понимаешь? - переспросил он.
        - Не понимаю, - ответил я честно.
        Он подвигал складками на лбу. Глаза его мудро блеснули, а голос стал глубже и печальнее:
        - А сейчас?
        Я в свою очередь посмотрел на него, тоже подвигал кожей на лбу. И наконец пришло понимание. Настолько огромное и ужасное, что оно пронзило меня, как пучок фотонов пронзает инфузорию.
        - И что же делать? - спросил я безнадежно.
        - Артефакт, - сказал он значительно. - Артефакт!.. Если его добыть… добытчику не будут страшны никакие противники. С помощью артефакта легко открыть порталы в другие миры! В том числе и потусторонние… в вашем, привычном смысле… Ты сместишь планы, то есть измерения, узнаешь великое прошлое Земли!
        - На фиг мне прошлое, - возразил я. - Все равно что читать во вчерашней газете номера выигравших лотерейных билетов. Меня интересует будущее!
        Кварг подумал, ответил торжественно:
        - И это возможно. Артефакт позволит заглядывать в будущее на миллион лет!
        - Ого, - сказал я. - Давай!
        Он посмотрел на меня, потом на мою протянутую руку. Я нетерпеливо пошевелил пальцами.
        - Что ты возжелал?
        - Артефакт, - объяснил я. - В который буду заглядывать.
        Он воздел очи горе, из тощей груди вырвался такой могучий вдох, что качнул меня, как сильным ветром.
        - Эх, Ваше Величество!.. Если бы все было так просто… Но чем крупнее цель, тем на большую вершину придется карабкаться. А артефакт… о, это величайшая цель!
        Я подумал, предложил:
        - Тогда, может быть, выберем что-нибудь помельче?
        Палец на курке его пистолета слегка сдвинулся, вот-вот грянет выстрел, я напрягся, какой же я дурак, если не успевал подхватить свое оружие, то надо было хотя бы подобрать пистолет Искандерберга или его горилл, вон целый арсенал, у этих быков могучие пушки, все как один магнумы с самой убойной силой.
        - Я и выбрал, - ответил он с торжеством, - мелкую цель, очень мелкую, но которая подобралась к источнику чересчур близко!
        - Да где близко! - воскликнул я. - Ты хоть намекни, где он, этот источник! А еще лучше, пальцем укажи! Торкесса прошептала мне с пугливым восторгом:
        - Какой ты хладнокровный! Даже сейчас выуживаешь информацию…
        - Я просто опытный, - шепнул я в ответ. Как ей объяснить, что если злодей с пистолетом загнал нас в угол, но не стреляет, а наслаждается своей ролью и патетически выбалтывает все свои и чужие тайны, то в опасности он, а не мы. - Не трусь…
        - Но как же не трусить…
        - Помощь придет, - шепнул я и покосился на труп минотавра. Он не подавал признаков жизни, кровь продолжала вытекать из многочисленных рваных ран. - Примерно через двадцать секунд…
        - Так точно?
        - Да, нужно выдерживать ритм.
        - Какой ритм?
        - Нормальный. Иначе драйва не будет.
        Она раскрыла хорошенький ротик, но глаза в испуге смотрят на Кварга, тот с гнусной ухмылкой водит стволом пистолета из стороны в сторону, беря на мушку то меня, то ее.
        - Ну вот и все, - сказал он почти сожалеюще, - диспут о Добре и Зле закончился… Добро всегда побеждает Зло, так что кто победил, тот и Добро. А так как это я…
        - Погоди, - сказал я, заметив, что минотавр начинает шевелиться. - А как же непротивление Злу?
        Он усмехнулся:
        - Это толстовщина, что ли? Ты в каком веке живешь?
        - Я в этом, - ответил я медленно. Минотавр с усилием поднимал пистолет, рука его вздрагивала, и хотя я понимал, что в любом случае убьет Кварга с первого же выстрела, хотя вообще-то стрелок хреновый, проверено на опыте, но решил помочь, сказал громче: - Ты не учел один постулат Добра…
        Кварг задержал палец на спусковой скобе, глаза блеснули любопытством:
        - Какой?
        - А вот какой… - проговорил я, видя, как напрягся минотавр в последнем усилии.
        Грянул выстрел, Кварг выгнулся спиной, будто в поясницу с разбега ударил рогами тореадор. Пистолет красиво взлетел в воздух, сделал два оборота, я подставил ладонь, и рифленая рукоять с привычным чмоканьем впечаталась в ладонь. Кварг упал на колени, в груди дыра, через которую бурно хлещет кровь. Пуля пробила его навылет, оставив туннель, как будто его прогрыз толстый упитанный крот.
        Он в изумлении смотрел на пистолет в моей руке. Рот открылся, хотел что-то сказать, оттуда хлынула кровь.
        - До встречи… в аду…
        - Я не спешу, - ответил я и выстрелил ему в лоб.
        Пуля разворотила череп, а Кварг, нелепо выворачивая колени, завалился навзничь.
        Торкесса, жалобно вскрикнув, вскочила на ноги и бросилась к минотавру.
        - Не надо, - сказал я тихо. - Он мертв.
        - Откуда ты знаешь?
        - Знаю, - ответил я мудро и печально. - Это я точно знаю.
        Она остановилась над минотавром, я видел, как покачивается ее тонкая фигурка. Затем ее плечи затряслись от рыданий, она повернулась и с разбегу бросилась мне на шею.
        - Он мертв, мертв!.. А мы даже не знаем, как его зовут! Почему он это сделал?
        - Есть такое слово - долг, - сказал я значительно.
        - И что?
        - И ничего, - ответил я. - Если не понимаешь, сопи в тряпочку.
        - Ты все о’кей?
        - Да, - ответил я, обнимая ее одной рукой. - Да, все…
        Я резко развернулся, оттолкнув в сторону, Кварг, весь залитый кровью, с перекошенным в смертельной ненависти лицом уже на ногах, выхватил крошечный пистолет из-за пазухи и как раз поднимает для выстрела, но с мощью танкового оружия громыхнули один за другим три выстрела из его же магнума в моей руке. Тело Кварга затрясло, как осиновый лист на ветру, пистолетик выскользнул серебряной рыбкой и упал к моим ногам. Я отправил его пинком в сторону, прямо под ноги торкессе.
        Кварг рухнул, не сгибая ног, земля вздрогнула от удара.
        Я подошел и еще дважды нажал на спусковую скобу, каждым выстрелом всаживая по пуле в левый и правый глаз. Даже если пули снова не заденут мозг, без глаз не очень-то побегаешь, да и кровь уже заполнила соседний овражек. Ах да, мы ж в помещении, и очень, так сказать, высоко.
        Торкесса вздрогнула, взгляд метнулся к зловещей красной коробочке, глаза округлились, она поспешно обернулась:
        - Бомба!.. Мы забыли про бомбу!
        Я мельком взглянул на циферблат, большой такой, с великолепным цветным дисплеем высокого разрешения, на котором медленно отсчитываются цифры: 00.21… 00.20… 00.19… 00.18…
        - Еще восемнадцать секунд! - ответил я успокаивающе. - Успеем смыться.
        - Тогда поторопимся, - сказала она поспешно. - Завод огромный! Когда начнет здесь все валиться и взрываться…
        Она отступила на шаг, что-то металлически щелкнуло. Я додумывал мысль, валиться и взрываться здесь будет в самом деле все, хотя вроде бы одно железо и бетон, голые конструкции, однако начнется такое, будто в каждом углу склады динамита и гексогена, а также цистерны авиационного бензина. Вообще-то, самолеты давно уже летают на керосине, он не взрывается, но пусть будет на бензине, на цистернах бензина, на эшелонах бензина и даже напалма, напалма, напалма, да побольше, побольше… А завода не жалко, их до фига всюду, все заброшенные, всюду кишмя кишат всякие подозрительные личности, че гевара на че геваре, хоттаб на хоттабе, а в ковши с металлом прыгают терминаторы…
        Рядом раздался вскрик боли. Торкесса исчезла. Я оглянулся, обнаружил ее сидящей прямо на полу.
        - Сделай же что-нибудь! - вскрикнула она отчаянно.
        Я всмотрелся, одна нога красиво вывернута, лодыжку охватывают широкие стальные челюсти, похожие на медвежьи. Я сразу узнал капкан на медведя и с холодком просек коварный план Кварга, что сумел подстраховаться на случай гибели, чтобы утащить и нас с собой. Встретимся в аду, вспомнил я его многозначительные слова.
        - Что сделать? - сказал я задумчиво. - Вообще-то, лиса сама отгрызает лапу… Погоди, я там у входа видел пожарный щит. Никуда не уходи, хорошо? А я схожу за пожарным топориком.
        Она сказала в страхе:
        - Не успеешь! Да и не разобьешь тем топориком, это же легированная сталь!
        - А при чем тут сталь, - пробурчал я. - Ладно, сейчас что-нить придумаем, только не мешай.
        Поморщившись, снял свой башмак, а потом носок. На пятке пламенеет красный волдырь, я осторожно надавил кончиками пальцев, водяной пузырь сместился в сторону. Торкесса отчаянными глазами смотрела за моими непонятными манипуляциями, поглядывала на бомбу, и, когда снова смотрела на меня, я еще видел отпечатавшиеся на сетчатке ее глаз сменяющиеся красные цифры.
        - Да сделай же что-нибудь! - умоляла она. - Мы умрем, но я хочу, чтобы это было в объятиях! Я должна признаться тебе…
        Я поспешно выставил ладони:
        - Погоди! Не брякни ничего такого, о чем пожалеешь.
        - Но бомба сейчас гагахнет!!!
        - Еще одиннадцать секунд, - успокоил я. - Пойми, нет смысла вот сейчас резать провода. Какой бы я ни перекусил, время только побежит быстрее, поняла? Это закон.
        Она прошептала:
        - Что ты говоришь? Какой закон?
        Я пожал плечами, медленно надел носок, а затем и другой, обулся, пошевелил пальцами.
        - Не знаю. Наверное, универсальный. Но случается так всегда.
        Она прошептала с еще большим страхом и непониманием:
        - Так тебе уже приходилось…
        - Да, - ответил я. - Конечно. Много-много раз.
        Выждав, когда на табло цифра 00.01 готовилась смениться на
00.00, я перехватил ножницами проводок. Не помню, красный, черный или зеленый, какая, на хрен, разница. На табло все замерло, а тиканье прекратилось.
        Торкесса в великом изумлении уставилась большими глазами на бомбу, дотянулась до меня, жарко поцеловала. Я сказал с неловкостью:
        - Такой поцелуй… Я готов целый день бомбы обезвреживать. Даже бактерило… бактерело…
        Она вдруг отстранилась, в испуге посмотрела в мое лицо. Горячая краска залила ее щеки, губы заалели ярче, она прошептала в диком смущении:
        - Я не помню, что я говорила… Я не сказала ли что-нибудь…
        - …что противоречило бы королевской чести? - закончил я. - Нет-нет, Ваше торкесское Величество, вы были безукоризненны. А ваши сиськи я почти не заметил.
        - Скотина, - сказала она с отвращением. Подумала, переспросила с недоумением: - Как это не заметил? А кто вцепился обеими лапами?
        - Ах, - ответил я, - не выдавай мечты за реальность.
        - Ты… ты… может быть, ты вообще не умеешь…
        Я развел руками, мол, согласен, только не приставай больше, а она вспыхнула от смущения, ощутив, что перегнула, мужчин никогда нельзя бить в такое место в наивной надежде, что тут же бросятся доказывать обратное, скорее постараются доказать на всех ее подругах, на ее муже и любовнике, на ее кошке и даже аквариумных рыбках, а также на вещах, которые привыкла надевать на выход в свет.
        - А теперь не двигайся!
        Я легко расцепил дужки капкана, торкесса охнула, но поднялась. Снова охнула, ухватилась за меня.
        - Уходим, - сказал я. Проходя мимо минотавра, наклонился, заметив, что его левая рука сжата в кулак. Между пальцами блеснуло. Я с трудом вытащил ключ, на колечке выбит адрес. - Спи спокойно, друг…
        Торкесса спросила тихо:
        - А что теперь?
        - Жизнь - это движение, - ответил я мудро, - одни шевелят извилинами, другие хлопают ушами.
        
        Мы вышли через дырку в заборе, за нашей спиной мерно подрагивает земля и доносится ровный успокаивающий гул: могучие сталелитейные агрегаты продолжают выдавать никому не нужную сталь, устаревшую и недостаточно высочайшего качества, разливают в исполинские ковши, затем по формам, перевозят из цеха в цех, обрабатывают, превращают в громоздкие детали, станины огромных станков, затем везут дальше, там слышится хруст, исполинский пресс ломает, сминает, превращает в ровные кубики металла, все это отправляется на переплавку.
        Я оглянулся сожалеюще, так уже привык к этим могучим взрывам пиротехники за спиной, и чтобы догоняющая стена огня, жаркая и оранжевая, как кипящее солнце, чтобы толчок в спину, и мы красиво и замедленно взлетаем, подброшенные волной, нас несет на гребне волны, как в ласковых ладонях, нежимся и красиво помаваем, а потом уже без всякой нежности нас бросает оземь, торкесса спрашивает, о’кей ли я, а я красивым мужественным голосом отвечаю, что да, все о’кей…
        Видать, маловато этих заброшенных заводов осталось, мелькнула мысль, иначе бы все здесь вдрызг…
        Торкесса тоже оглянулась, спросила жалобно:
        - Ничего не понимаю!.. А теперь что?
        - Теперь будем ждать, - объяснил я. - Мы наделали шороху, верно?.. Теперь они сами выйдут к нам.
        - Ты это уже говорил, - напомнила она.
        - А разве так не случилось?
        - Но не два же раза подряд?
        Я отмахнулся:
        - Это раньше два одинаковых эпизода считались дурным вкусом, а теперь жизнь приблизили к искусству, а искусство - к жизни. Это значит, что какая у людей серая и унылая жизнь без малейших просветов и надежды что-то изменить, как разве что насобирать пробок от пепси, такое и само искусство!.. То есть правдивое искусство. Ты ведь за правдивое?
        Она обалдело кивнула, хотя в глазах отчаянная жажда брехливости в искусстве, обмана, как и страстное желание слышать от мужчины ласковые слова, пусть даже выучил их по учебнику сексуальных отношений для городского транспорта.
        - И что теперь? - повторила она жалобно.
        - Будем ждать, - тоже повторил я, - хорошо бы где-нибудь в таком месте, где исключены встречи со знакомыми.
        - Почему?
        - Ну, скажем, если встретишь одноклассницу на соседней улице - одно, а если встретишь ее же в джунглях Амазонки - другое, не так ли?
        Она испугалась:
        - Мы отправимся в джунгли Амазонки? Но там же анаконды, кочевые муравьи, злые попугаи, и у меня нет купальника…
        - Женское мышление, - сказал я, - самое прямое в мире. Даже в Галактике. Я же сказал - к примеру… Хотя если подумать, то в этом что-то есть. Если в джунглях Амазонки к нам подойдет школьный приятель и начнет выведывать тайны Вселенной, то мы как-нибудь да допрем, что не наш это приятель, не наш…
        Она смотрела испуганными глазами. Вздохнула обреченно:
        - Заказывать билеты?
        - Погоди, - ответил я. - Это не так просто. Это вы по всем галактикам, как стрекозлы, а нам из одного района в другой переехать - пять виз оформлять. Хотя…
        Я задумался, она спросила с тревожным любопытством:
        - Что?
        - Хотя, говорю, в нашем случае это может пройти почти незаметно. Даже без упоминания или с коротким упоминанием. Но я не уверен, что нам придется забираться так далеко. Достаточно забраться в подмосковный лес поглубже, к примеру, в Южное Бутово, чтобы любая встреча с людьми показалась подозрительной.
        Я умолк, тревожно огляделся. Она тоже осмотрелась, спросила шепотом:
        - Что?.. Ну говори же, что?
        - Пока не знаю, - ответил я отрывисто. - Говорим уже долго… Сейчас должно произойти.
        - Что?
        - Не знаю, - огрызнулся я. - Либо взрыв, либо погоня.
        - От кого? Прости, за кем? Мы всех уже победили…
        - Не знаю, - ответил я в беспомощности. - Но мы вот уже, сколько прошло, полчаса или почти час, говорим и говорим, кровь все время приливает к голове, а это не есть нормально. Человек не может быть все время умным. Это его раздражает. Если продолжать, начнется неуправляемая реакция… Одни идут в сауны с чужими женами, другие бьют стекла в телефонных будках. А третьи… третьи вообще записываются в педофилы.
        Она сказала нежно:
        - Дорогой, позволь мне помочь тебе. В смысле, решить твои проблемы. Тебе нужно, чтобы кровь отлила от головы?.. Нет-нет, убери пистолет, я не то имела в виду. Я могу помочь тебе с этой проблемой.
        Я посмотрел на часы. Смутное беспокойство быстро перерастает в сильнейшую тревогу. Я просто чувствовал, как зеленый свет в моей голове начинает вспыхивать красным, а на большом табло зловеще высвечиваются крупные буквы: «Опасность!»
        - Ну да, - сказал я нервно, - а потом убегать, поддерживая обеими руками расстегнутые штаны? Да враги помрут от хохота! Нет уж, лучше умереть как мужчина, чем как засранец, так что пусть молчат про дизентерию, а пишут, что умер от сифилиса.
        Она сделала большие глаза, как всегда, когда не врубается, и пусть не врубается, ей так идет, нервы мои натянулись до звона, если кто-то хрюкнет или сама торкесса чихнет, я либо помру от инфаркта, либо подпрыгну до облаков, и в этот момент впереди в темноте что-то зашевелилось. Не раздумывая, я выпустил туда весь рожок из Калашникова, а затем, отшвырнув за ненадобностью, выхватил пистолет и сделал два контрольных выстрела в темноту.
        Шатаясь, вышел на подгибающихся ногах огромный детина, в опущенной руке помповое ружье, но мы сразу поняли, что поднять уже не может: рука почти оторвана в локте, еще пять глубоких ран в груди, глаза закатываются. Я не стал ждать его последних слов, этой чести удостаиваются только боссы, неважно, какого цвета у них шляпы, поднял пистолет и нажал курок.
        Широкая дыра образовалась посреди лба, но здоровяка только тряхнуло, он сделал два шага вперед, я подумал, что мозг могло и не задеть, возможно, он совсем недавно поменял пол, тогда все понятно…
        Я хотел выстрелить снова, женщины, как известно, живучее, однако колени детины подломились, я отступил в сторону, давая ему возможность с грохотом и сотрясением окрестной почвы завалиться мордой вниз.
        - Все-таки был и умер мужчиной, - заметил я с облегчением.
        - А что, ожидал женщину?
        - Если демократ, то мог и пол поменять. Для политкорректности!
        Темнота при ближайшем рассмотрении оказалась полумраком бытовки, где обычно обитают гастарбайтеры с Украины.
        Торкесса скривила носик, когда я бесцеремонно обшарил карманы всех убитых, вытряхнул бумажники, деньги переложил в свой, а остальное бросил на трупы.
        - Мародер, - сказала она в отвращении. - Как-то привычно все делаешь… даже не изменился в лице.
        - А что тут нового, - ответил я мирно, но с чувством глубокого удовлетворения, словно уже построил коммунизм. - Победитель всегда шарит по карманам побежденных, забирает луки, стрелы, дубинки. На более высоких уровнях собирает мечи, кольчуги, доспехи, поножи, а в технологических эпохах - автоматы, рожки с патронами, гранатометы, стингеры, BFG, снайперские, аптечки… если не помещается, то берем одни деньги, как вот сейчас. В этом случае я готов согласиться с Гиббсом, что экономика двигает миром… Ты как относишься к Гиббсу?
        Она наморщила лобик, вспоминая:
        - Этот тот побитый оспой мужик с гнилыми зубами и плохим запахом изо рта?
        Я сказал с негодованием:
        - У Гиббса не может быть гнилых зубов и запаха!
        - Но был же, - возразила она. - Я хорошо помню… Ах да, то был Прудон…
        Глава 4
        
        Автомобиль наш на том же месте, где и оставили, никто не снял колеса, не нацарапал на крыльях когда-то популярное трехбуквенное слово, сейчас в моде уже другое, на латинице, даже не отвинтили диски, что вообще ни в какие ворота, будто не в России. Правда, я сейчас в той странной плоскости бытия, когда на этом же авто могу проехать всю Москву, нигде не остановят и не оштрафуют, даже в Центре проеду запросто, даже по встречной полосе, никаких пробок, а припаркуюсь перед центральным входом любого супермаркета, КГБ или аквапарка. Или же, напротив, везде дорогу будут перегораживать автофургоны и железнодорожные составы по семьдесят вагонов, все в зависимости от того, убегаю или гонюсь.
        Торкесса повеселела, устроившись на правом сиденье, ее пальцы все еще ощупывают лодыжку, где ни следа от капкана, зато так можно обратить мое внимание на безукоризненную аристократичность формы, на тонкость и элегантность, а от лодыжки мой взгляд, возможно, поднимется по изумительной лытке к широкому колену, что говорит о податливости и готовности выполнить любые сексуальные фантазии партнера, а потом и к сочным упругим ляжкам…
        Я в самом деле с некоторым усилием оторвал взгляд, в этом плане бытия уже начинает ощущаться недобор, это с погонями и стрельбой в самый раз, придется либо еще раз заглянуть в стрип-бар, заодно и подраться, либо все же позволить ей удовлетворить мои сексуальные фантазии, что, стыдно сказать, самые простейшие, как у Наполеона или Анатоля Франса.
        Я долго гнал по этой проселочной, обратно она намного короче и без выбоин, на Окружной перестроился в левый ряд, понесся, как крылатая ракета, сгоняя менее расторопных в правый ряд, а кто не уступал, опасаясь подставы, тех сам лихо обходил в той же бессмертной шахматке.
        На юго-восточной стороне шоссе начали появляться ровные квадратики полей, похожих на рисовые. Но вроде бы не рисовые, хотя я, честно говоря, ни разу не видел рисовых. Люди на полях что-то собирают на грядках и все время поют тонкими детскими голосами. Некоторые время от времени пускаются в пляс, а девушки, собирающие колорадских жуков, останавливались и, двигая головами из стороны в сторону, поднимали руки и грациозно танцевали ими, словно мыслящий тростник покачивался по ветру. Мне это напомнило свадебный танец кобр, которых я в жизни не видел.
        - Что это… они? - спросила торкесса.
        - Похоже, - ответил я, - мы не туда заехали. Здесь даже если на стене висит ружье, то в конце третьего акта запоет. А то и затанцует.
        - Удивительный мир, - сказала она с восторгом.
        - Да уж, - согласился я с крепким чувством и кое-что добавил про себя. - Подыщем гостиницу или заночуем в авто?
        Она подумала, на чистом лобике между бровями появилась вертикальная складочка, голос прозвучал совсем нерешительно:
        - В гостинице нас могут быстро отыскать… Все-таки правила регистрации… Это все сразу в компьютер, а по Интернету любой может посмотреть наши имена. И сразу получат адрес и даже номер номера… Я правильно говорю?
        - Номер номера? Да, это по-русски. Тогда нам в самом деле лучше в машине.
        Она воскликнула встревожено:
        - Я могу высунуть ногу в окно, чтобы тебе было удобнее!
        - Удобнее что? - спросил я настороженно. Пальцы мои нащупали ключ, я сказал все еще с некоторым колебанием: - Попробуем менее известный вариант…
        
        Адрес, выбитый на ключе, привел к полуэлитному дому в Южном Бутове. Здесь такие дома начали возводить в массовом порядке, стараясь переселить часть среднего класса поближе к природе, здесь чудесный лес, озера, дикие утки прямо на улицах, зайцы и лоси, что мешают выехать из гаража, так что никого не удивил мерс последней марки, что подкатил к подъезду. Тут этих мерсов больше, чем бээмвэшек.
        Я приложил к магнитному замку тыльную сторону ключа, запоры щелкнули, дверь предупредительно отпрыгнула в сторону. В просторном холле выглянула консьержка, на широком экране жвачника идет ток-шоу, я приветливо взмахнул ей рукой с ключом, она профессионально улыбнулась, а глаза уже устремили взгляд на экран, страшась пропустить момент вручения приза.
        - Ты хоть знаешь, какой этаж?
        - Знаю, - ответил я. - На каждом этаже по четыре квартиры.
        Она вздохнула:
        - Это так сложно!.. Я никогда не могла научиться такое рассчитывать даже с приблизительной точностью. Разве что с помощью мощного компьютера…
        Лифт остановился на двадцатом, я сразу повернул в нужную сторону, ключ подошел ко всем трем замкам. Торкесса шагнула в прихожую, я быстро захлопнул за нами дверь, сказал шепотом:
        - Замри!.. И не шевелись даже. Лучше не дыши вовсе.
        Я быстро осмотрел квартиру, заглянул на кухню, проверил холодильник. Открыл все дверцы столиков, даже приоткрыл микроволновку. Из ванной доносятся странные звуки, я подкрался на цыпочках, ударом ноги попытался распахнуть, чтобы сразу гада на мушку, но взвыл от боли. Дверь, зараза, оказывается, и здесь открывается только в эту сторону. Охренели они, что ли?
        Сперва я сунул в проем пистолет, ожидая, что сильные руки выбьют его умелым ударом либо ухватят меня за кисть и попытаются втащить в ванну, чтобы утопить в серной кислоте, а я буду упираться и кричать: «Лилея, беги!», после чего меня оставят в покое и бросятся за нею, тут я их… а что, теперь демократия, можно и в спины, вполне политкорректно.
        В ванной из крана каплет вода, звонко так бьет, как кувалдой по черепу, медный гулкий звон, я сразу же обратил внимание на огромное окно. Через него легко будет сбежать, если придется. И ничего, что на двадцатом этаже.
        Торкесса спросила шепотом, когда я, пятясь, вывалился обратно:
        - Ну что?
        Я указал на туалет:
        - Там наверняка тоже окно.
        Она сделала большие глаза:
        - Как здорово! Если нас захватят, я попрошусь в туалет, а там выпрыгну и убегу. Окно хоть просторное?
        - Пролезешь, - успокоил я.
        Уточнять не стал, что мы на двадцатом, на эти мелочи кто обращает внимание, не по-мужски как-то, да и драйв потеряется, если все разжевывать, оглядел кухню, мало обращая на посуду, зато заметил изящную решетку под самым потолком. Стильная решетка, последний писк. А за ней не жалкая труба воздуховода, по которой разве что кролик проберется, а современная система вентиляции, где можно не только спрятаться, но и по которой легко пробраться хоть в любую квартиру, хоть в магазин за водкой, хоть в секретный бункер по запуску ядерных ракет.
        - Телефон работает? - спросил я. - Неважно, у меня есть мобила. На, закажи пару капканов на медведя. Нет, лучше три… Эх, гулять так гулять, бери четыре!.. Хотя нет, попробуем через Интернет для конспирации.
        Она открыла хорошенький ротик:
        - Зачем, дорогой?
        - Поставим ночью в кухне. И свет выключим. Поняла?
        Она кивнула, просияв:
        - Да. Ты волнуешься, что я буду пробираться тайком к холодильнику и жрать сладости? Нет, дорогой, я берегу фигуру, чтобы ты мог удовлетворить все свои самые изощренные сексуальные фантазии.
        - Да-да, - сказал я, - береги. Но капканы все же закажи.
        Она приоткрыла дверь спальни, заглянула, я услышал восторженный вопль:
        - Дорогой! Взгляни, какое чудо!
        Меня передернуло, из груди вырвалось:
        - Нет!.. Нет!
        Она обернулась, в глазах безмерное и даже безразмерное удивление.
        - Что с тобой, дорогой?
        Мои губы внезапно пересохли, в подсознании громко и ясно заговорил внутренний голос, напоминающий, что на кровать смотреть нельзя, нельзя, нельзя ни в коем случае. Кровать вообще появляется в поле зрения лишь тогда, когда либо надо удовлетворять эти самые, либо на этой кровати надлежит убить мою спутницу. Третьего не дано: кровать только для того, чтобы убивать или трахать. Или то и другое. Кровать и распластанное, как рыба на столе, обнаженное женское тело всегда вызывают приятные эмоции, даже если не ты его распластал, но все равно приятно. Если ты - еще приятнее, как бы отомстил за всех нас, лучшую половину человечества.
        Она вышла на кухню, пощелкала включателем, у нас в России он почему-то зовется выключателем, глаза удивленно округлились.
        - Света нет…
        - Есть, - утешил я. - Там, в остальных комнатах.
        - А почему нет здесь?
        Я пожал плечами. Такой дизайн, на кухнях освещения не бывает, а если так уж необходим свет, то нужно попросту заглянуть в холодильник, оттуда бьет красивый луч, что ярко и четко высвечивает все, что в него попадает, в то время как в остальной части кухни еще страшнее, загадочнее, даже ужаснее.
        - А холодильник здесь современный, - определила она. - Вот табличка с годом выпуска.
        - Там баночка пива, - сказал я. - Холодная. Возьми, если хочешь.
        Она приоткрыла дверцу, ахнула:
        - Ты угадал!.. А что здесь еще?
        - Ничего, - ответил я. - Пусто. Если там еще и пакет с прокисшим молоком, то это значит, что здесь жил полицейский, от которого ушла жена.
        Она прошептала потрясенно:
        - Откуда ты все знаешь? Похоже, он в самом деле был одиноким полицейским или работником секретных служб, от которого ушла жена… А уже потом связался с олигархами. Ты зришь прошлое?
        - Зрю, - ответил я. - Иногда и будущее. Так, местами. Могу сказать номер выигрыша в ток-шоу Мудозвонова, что случится через два миллиона лет.
        Она поморщилась:
        - Этого дебила?
        - Что делать, дебилы всегда будут, - утешил я. - А если еще и демократия, то дебилы будут и министрами культуры. Вернее, останутся. Пойди посмотри, что можно приготовить.
        - Приготовить? Для чего?
        Я сказал сварливо:
        - На Земле, когда говорят «приготовить», то выбирают одно-единственное значение из трех с половиной тысяч: чтобы пожрать!
        Она сказала обидчиво:
        - Не кричи на меня, дорогой. Но если это тебе нужно для сексуального удовлетворения, то, конечно, можешь даже ударить. Только не очень больно… И чтоб без синяков.
        - Не капризничай, - сказал я строго.
        - Но как… из одной банки пива?
        - Солдат из топора кашу варил, - сказал я сварливо. - Не умеешь? А еще на русских говорят - криворукие… Только не заказывай еду по телефону!
        - Почему, дорогой? Это так удобно…
        - Для маньяков? Нас сразу вычислят.
        Она взглянула внимательно, в глазах недоумение.
        - Ты сам хотел стать приманкой.
        - Для галактических наемников, - ответил я нервно, - но не придурков с бензопилами «Дружба». Эти опаснее, так как, во-первых, непредсказуемее, ибо любители, во-вторых - земляне, что делает их опаснее на порядок! Так что закажи по Интернету. Из ближайшего магазина. Что-нить вредное, поняла? Чтоб пожрать, а не откушать.
        - Жрать? - переспросила она с недоумением.
        - Ну да, - объяснил я нетерпеливо. - Жрать - это кушать в грубой, извращенной форме. Поняла? Иди, а то сейчас начну жрать тебя, ты достаточно… сочненькая.
        
        Служба доставки Интернета сработала мгновенно: принесли медвежьи капканы, а также хлеба, селедки, мармелада, мяса, свежей моркови, зажаренную курицу, красную и черную икру, семгу, оленину, три бутылки шампанского и две - коньяка, коробку шоколадных конфет, цветы, духи, косметику, набор колец, браслетов, серег, брошек и ожерелье. К счастью, одно. Я кое-как расплатился с посыльным, запер за ним дверь, укоризненно покачал головой. Торкесса сказала виновато:
        - Что делать, у них тут рядом такой крохотный магазинчик, такой крохотный… А я не хотела заказывать из дальнего, где в самом деле есть все-все.
        - Ты поступила мудро, - ответил я скрепя сердце. - А теперь подавай на стол, а я осмотрюсь насчет пожарной лестницы. И вообще, займусь выходами на крышу, на чужие балконы, воздухопроводами и вентиляцией… Теперь, когда у нас еще и духи, наличие вентиляции жизненно важно.
        Когда я вернулся, меня осыпало морозом. Стол уже накрыт, прекрасно, но за это время, пока я рассматривал пути к отступлению, она сняла мою изрядно помятую рубашку и сейчас любовно гладит ее огромным утюгом.
        Тело ее нежное, лакомое, моя кровь моментально превратилась в жидкий гелий. Эта дурочка не знает, а я забыл предупредить, что маньяки, зомби, инопланетные чудовища убивают только голых или вот так одетых красоток, что голые, но все еще в туфлях на высоких каблуках, самое время появиться монстру, а ей, визжа и падая на каждом шагу, убегать мелкими шажками, грациозно покачивая сиськами и бедрами.
        Она истолковала мой взгляд совсем по-женски, улыбнулась кокетливо, выгнулась. По ее телу прошла волна, поочередно выпячивая то грудь, то бедра, то оттопыривая ягодицы, затем приглашающее замерла в совсем уж эротичной позе.
        - Будем экономить воду? - спросила она.
        - Купайся одна, - прохрипел я. - На этой планете воды много…
        - Какие вы расточительные, - произнесла она с укором.
        Я нашел в себе силы вытащить пистолет и постараться погрузиться в состояние бдящести. Я стал слышать лучше, чуять лучше, видеть лучше, но все равно видел только, как она, поколебавшись, свернула рубашку и сложила в корзину для мытья деталей, после чего взяла ночную сорочку, в этой квартире одинокого мужчины и такое нашлось, отправилась через всю комнату в ванную. Споткнувшись о мой оценивающий бараний взгляд, застенчиво взвизгнула, зачем-то прикрыла суетливо растопыренными пальцами оголенные части тела и, красиво двигая голыми ягодицами, засеменила к полуоткрытой двери. Дверь так и не прикрыла, будто ждет маньяка, даже в зеркало смотрелась недолго, а сразу же под душ, разложила по всему краю ванны розовую губку для лица, красную для рук, оранжевую для плеч, желтую для груди, зеленую для живота, синюю для бедер, фиолетовую для голени, лиловую для ступни, а также сиреневую для пальцев. Отдельно пристроила на приставном стульчике всевозможные щипчики, ножички, пилочки, наждачки, напильнички и три вида пемзы для пяток.
        Я любовался ее грациозными движениями, как намыливает лицо и волосы, получилась снежно-белая шапка, я смотрел на зажмуренные глаза и беспомощно шарящие по воздуху пальцы, подавил импульс сунуть вместо шампуня суперклей или сапожный крем, зато был вознагражден зрелищем, когда она наконец смыла это все великолепие. Потом намылила шампунем уже с двадцатью добавочными витаминами, выдерживала минут двадцать, смыла, снова намылила чем-то розовым, смыла, покрыла тело гелем, долго втирала, кожа нежно порозовела, стала как у недельного поросенка, так и вгрызся бы зубищами, вот так и становятся Ганнибалами лекторами, снова смыла и намылила уже зеленоватой смесью, а после окончательной промывки долго занималась ногтями, кожей, отдельными микроскопическими прыщиками на теле.
        Конечно, самое умное было бы просто бросить все и смываться: куда угодно и как угодно. Так, возможно, у меня останется какой-то шанс спастись. Монстры, как известно, нападают хоть вроде бы только на женщин, но все-таки попутно изничтожают всех мужчин, а женщины все-таки выживают, хоть порядком помятые, слегка поцарапанные, растрепанные и вопящие.
        Увы, я все-таки дурак, остался, ведь я мужчина, а мужчины хоть и тыкают пальцами в женскую логику, но куда нелогичнее женщин, у которых мозги работают, как мощные процессоры с сотней килобайтов памяти.
        В кресле уютно, я поглядывал одним глазом на нее, другим - на дверь, не мог понять, что это маньяки все размедлились, наконец торкесса выбралась из ванны, долго вытиралась, осматривалась, накладывала маски и снимала их, брызгала дезодорантами раковину, тщательно обтирала все металлические части, кафель протерла отдельно, а из ванной выплыла, укутанная от плеч до пола в длиннющее полотенце. Второе такое же огромной тиарой едва не задевает потолок, хвост падает на ровную прямую спину.
        - Прекрасно, - сказал я. Она вздрогнула, пугливо прикрылась, хотя оголенными оставались только плечи, хотела было пробежать мимо, но я бросил ей пистолет, который она чисто на рефлексах поймала, а простыня тем времен соскользнула на пол. - Прости, твоя очередь дежурить. Я весь чешусь.
        Она вскинула тонкие брови, что от воды стали еще тоньше, ярче и чернее.
        - И что?
        - Пойду для разнообразия помоюсь.
        - Так ты ж говорил, что чесаться лучше…
        Я ответил бодро:
        - А герои и после бани чешутся!
        - А, прости…
        Я с наслаждением стащил прилипающую от пота одежду и швырнул в угол. В сторону ванной шел голым, там посмотрел в зеркало на живот, брюхо еще не отвисает, как у половины моих одноклассников, но и квадратиков, как на атласе анатомии, нет. Переступил через край ванны, открыл воду одной рукой, другой с наслаждением почесывал вспотевшее причинное место.
        Вода стекает приятными струями, я покосился на всевозможные губки и щипчики, со смаком перднул, вода пошла пузырями, словно на дне Тихого океана проснулся еще один вулкан и выбросил из земных недр газы. Вода некоторое время кипела и бурлила, все-таки у меня здоровый организм, даже жаль, что я не гомосек, такая задница задурно пропадает, наскоро помыл морду и подмышки без мыла, а с мылом только задницу, оставив на куске прилипшие волосы, странно кучерявые, словно от арапа Петра Великого, оказывается, там у меня волосы темнее. Поколебавшись, все же цапнул какой-то шампунь и вымыл волосы, а пока смывал пену, со смаком пописал в воду, под такое мытье всегда тянет пописать, даже если перед этим уже заполнил унитаз до краев.
        Из ванны вылез, оставляя лужи на полу, да и хрен с ними, вода - полезно, олигархи увлажнители покупают, идиоты, занавески какие-то дурацкие, не задергиваются сами. Торкесса ждет в кресле, пистолет в правой руке. На лице мечтательное выражение, но сразу сменилось гримасой отвращения, когда увидела меня. Полотенце, которым я обмотался вокруг бедер, начало сползать. Я хотел было позволить ему рухнуть на пол, но, встретившись с ее взглядом, все понимает, зараза, придержал, как Орфей на картине.
        - Подожди минутку, хорошо?
        Минуты мне хватило, чтобы одеться в ту же одежду, что бросил в угол. Торкесса поднялась с царственным видом, передала мне пистолет.
        Обеденный этикет, вероятно, придумали люди, не знавшие чувства голода. Еще, говорят, и танцы перед обедом устраивали! А их жены стихи читали, изячничали. Нормальному мужчине приятней видеть накрытый к обеду стол, чем слышать, как его жена говорит по-гречески. Или рассуждает о сбалансированной диете. Сбалансированная диета - это когда в каждой руке держишь по громадному куску мяса!.. Или хотя бы торта.
        Торкесса быстро раскладывала по тарелкам, я развалился в кресле с пистолетами в руках, бдил, но и посматривал за ее ловкими движениями. Вот это настоящая работа для мужчины: бдить и охранять! Мы рождены для подвигов, а мелкую обыденную работу должны выполнять и докладывать женщины.
        - Ты уверен, - спросила она, - что сюда кто-то явится?
        - В жизни обманывают только три вещи, - сказал я, - часы, весы и женщины.
        - Ты это к чему? Я, по-твоему, тебя обманываю?
        - Ну, если ты женщина… Хотя я выразил в своем изящном силлогизме, что не обманываю я. Вот такой я замечательный.
        - А тебе можно задать один откровенный вопрос?
        - Можно, - ответил я, но предупредил: - По земным законам, ложь не считается ложью при ответе на вопрос, который спрашивающий не должен был задавать.
        Она не поняла, округлила глаза:
        - Это как?
        - Кто много спрашивает, - объяснил я популярнее, - тому много брешут.
        Она вздохнула:
        - Моя невозмутимость иногда меня просто бесит! Почему я тебя не удавила по дороге голыми руками?
        - Потому что без мудрого поводыря ты сгинешь, - объяснил я.
        - А ты мудр?
        - Еще как мудер!
        - Как же ты ухитрился? - спросила она саркастически.
        - Приобрести жизненную мудрость, - объяснил я наставительно, - можно тремя путями: читать умные книги, наблюдать, как действуют мудрые люди, помочиться на оголенный провод под напряжением.
        Она произнесла преисполненным сарказма голосом:
        - Понимаю, понимаю, как приобретал мудрость ты…
        - Как и Ницше, - ответил я, - чтобы не умереть от жажды, пил из всех стаканов. Ну, скоро?
        Она оглядела стол довольно, но тут же сказала бурчаще:
        - Если бы у меня было больше исходного материала, времени…
        Я молча подсел к столу и начал жрать. Торкесса вздохнула, села напротив, но не ела, смотрела с укором. Я спохватился, раскупорил шампанское, по хвастливому обычаю извозчиков и конюхов стрельнул пробкой, пусть все видят, что у нас вино бла-а-агородных, а не привычная сивуха, вот смотрите все, разлил по бокалам, залив пеной половину стола.
        - Ну, - сказал я, - поехали!
        Она вскинула высокие дуги бровей:
        - Куда?.. Сейчас?
        - Темнота, - сказал я с чувством превосходства. - Вот так шпиенов и вылавливают. Пей и не крякай! Разумничалась. А теперь закусывай. Да не так. Закусывай, это означает - жри сразу после рюмки вина или водки. После коньяка тоже закусывают, а не едят.
        Распили одну бутылку, хорошо пошло, мы за эту беготню иссохли, а сейчас так приятно, когда извобленное тело наливается влагой, можно даже сказать, живительной, и без всякой двусмысленности, даже без намеков, в самом деле, живительная, везде заработало, потом вторую, а затем я раскупорил и третью. Все это время не следил, чтобы к мясу красное, а к рыбе белое: шампанское ко всему подходит, а правила пусть соблюдают закомплексованные. Настоящий мужчина должен быть несколько неряшлив… ну, вы меня понимаете, жрать должен с удовольствием, чтобы хозяйка осталась довольна.
        - А почему не заказала ничего для себя одеться? - спросил я.
        Она слегка потупила глазки, щеки коснулся нежный румянец.
        - Разве мне плохо в твоей рубашке?
        - Ну, гм…
        - Мне так нравится, так нравится!.. Я посмотрела на себя в зеркало, это же просто чудо… Когда появлюсь в ней в своем звездном мире, там все с ума сойдут, на всех наших мирах захотят скопировать…
        Я спросил с интересом:
        - И получится?
        - Нет, - ответила торкесса счастливо. - Им придется обращаться ко мне за разрешением, я сразу же объявлю о своем исключительном праве ходить в твоей рубашке!
        Глава 5
        
        По телевизору сообщили о побеге очередного маньяка, что зарезал пятерых молодых женщин, потом показали несколько катастроф по свету, снова вернулись к местной хронике, мы увидели пару исполинских пробок, одна, если честно, по нашей вине, в остальных не грешны, хоть какое-то облегчение на сегодня.
        После ужина торкесса хотела вымыть посуду, я отмахнулся:
        - Оставь…
        - Здесь так принято? - удивилась она. Догадалась. - Явится горничная и все уберет?
        - Нет, - сказал я практично. - Завтракать нам из нее вряд ли придется, а раз так, зачем стараться?
        Она не поняла, снова приподняла брови, потом перевела взгляд на распахнутую дверь в спальню. Глаза заблестели, губы поползли в стороны.
        - Как там… чудесно!
        Я посмотрел довольно равнодушно:
        - Че?.. Кровать как кровать.
        Она покачала головой:
        - Как просторно… как безумно просторно! Там достаточно места, чтобы даже впятером…
        - Впятером? - переспросил я. - Они же ко мне не дотолпятся…
        Она покачала головой:
        - Дорогой, ты так мало знаешь про это древнее искусство… Ладно, я заменю тебе всех четверых.
        Она начала очень медленно сбрасывать мою многострадальную рубашку, покачивая бедрами, поигрывая сиськами, высовывая язык и облизывая полные сочные губы. Я поглубже вдвинулся в кресло и пощупал рукоять пистолета.
        - Ты забыла про правило… - сказал я угрюмо.
        - Какое?
        - Никогда не заниматься любовью, - сказал я раздельно, - если только что по жвачнику предупредили прямым текстом, что из тюрьмы сбежал маньяк-убийца! Да еще из болота, говорят, вышло чудовище…
        Она фыркнула:
        - Журналисты чего не придумают! Им нужны тиражи. Маньяки не бегут из тюрем, а в болотах вообще никто не живет!
        - Это предупреждение, - сказал я серьезно. - От друга, который пока не хочет себя выдавать. Я тоже не думаю, что к нам ворвутся маньяки или болотные твари. Ворвется что-то похуже. Такое, о котором нельзя сказать по телеканалам.
        Она фыркнула:
        - Если передумаешь, я жду тебя с открытыми ногами.
        - Иди-иди, - сказал я. - Пока посижу здесь, помыслю.
        Она фыркнула, ушла, усиленно двигая ягодицами. Я стиснул челюсти и всего себя, вдавился в кресло, не выпуская пистолета. Дверь в спальню осталась распахнутой настежь, я видел, как торкесса повертелась-повертелась, все-таки знойная, несмотря на снежнокоролевскость, но заснула, а я снял тапочки, чтоб уж совсем бесшумно, на цыпочках пошел по комнате, по другой, третьей, заново проверяя и перепроверяя окна, двери, щеколды. К счастью, в квартире нет не только собак или кошек, но даже хомячков, рыбок в аквариуме или канарейки в клетке. Иначе пришлось бы не выпускать их тоже из виду, следить за отклонениями, они только в обычном состоянии безобидные и предсказуемые, но сейчас нам два туза выпало, или, как бы сказал астролог, не та звезда светит.
        Пистолет в порядке, обойма полна, патрон в стволе, но я на всякий случай, поглядев в глазок, на цыпочках прокрался на лестничную площадку, там большой пожарный щит с баграми, огнетушителем и топором, я все оставил на месте, спер только топор. Когда дойдет до решающего боя, свет погаснет, телефон замолчит, в стволе перекосит патрон, а вот старый надежный топор не подведет!
        В спальне на пол наискось падает бледный лунный свет, везде полночная тишина. Слышно, как далеко-далеко пробили часы, то ли Спасской, то ли бигбеновской, и в этот момент что-то тихонько ударилось в окно с той стороны. Сердце замерло, я застыл, долго прислушивался, потом взял карманный фонарик, на цыпочках пересек комнату, стараясь держаться под стеной в тени, подкрался к двери. Гробовая тишина, под дверь протиснулся слабый свет от полной луны, ни стука копыт, ни царапанья, ни-че-го.
        Я сбросил щеколду, отодвинул засов, тихонько приоткрыл дверь. Воздух чист и свеж, как поцелуй ребенка, а яркая бледная луна смотрит пугающе загадочно, на светлый круг медленно и грозно наползает край черной тучи. Дверь тихо захлопнулась за моей спиной, едва я отнял пальцы, хотя раньше она такое вроде бы не проделывала.
        Очень медленно я прошелся по лестничной площадке. Будь мы в особняке, это значило бы, что я спустился с крыльца, тусклый свет фонарика выхватывает только ближайшие кусты, над головой сонно каркнул ворон, под ногами шуршат подземные звери, а за деревьями жутко и тоскливо воет волк-оборотень, но я на двадцатом этаже, так что прошелся мимо кабинок лифта, выглянул в окно и даже заглянул в трубу мусоросброса. Хотя умом понимаю, что нет большей дурости выходить вот так среди ночи в полнолуние, держа в руке слабенький фонарик, когда надо бы скорострельную ракетную установку и чтоб заряды автоматически сменялись в диапазоне от серебряных пуль до бронебойных снарядов, самонаводящихся и тоже серебряных, однако нечто более сильное, чем инстинкт самосохранения, не давало мне вернуться взад. Я знал, чья это великая и несокрушимая воля, и потому медленно прошел к двери, что ведет на крышу, заглянул, всматриваясь в ступеньки и вслушиваясь в малейшие шорохи.
        Страшное напряжение отпустило, я ощутил, что могу возвращаться. Это значило одно из трех: либо опасность миновала, либо нечто уже успело за моей спиной проникнуть в квартиру.
        Я задержал дыхание и ринулся обратно. Дверь долго не открывалась, я взмок от усилий, наконец ворвался в прихожую, ожидая увидеть забрызганные кровью стены, красные лужи на полу, проскочил в спальню…
        Торкесса разметалась в божественном сне, разогретая, вся в выпуклостях на нужных местах, а также во впуклостях, тоже там, где следует. Лунный свет скользил по ее лицу. Я со страхом ждал, что вот начнет преображаться, вытянется в волчью морду, но, видимо, на их Бетельгейзе оборотни не водятся. Или на них должна действовать своя национальная луна, а под чужой гимн не шевельнем и пальцем.
        Осторожно выбрался обратно, с пистолетом на изготовку обошел квартиру, проверил и перепроверил все, заглянул под кровать, под столы и стулья, открыл дверцы всех шкафчиков, проинспектировал холодильник. Шампанское и обильная жратва так отяжелили, что ноги едва передвигаются, кое-как добрался до спальни, рухнул рядом с торкессой, не выпуская из рук пистолета.
        Сон был тревожный, а среди ночи за дверью в прихожей раздался странный шорох. Я пробудился сразу, будто кто толкнул в бок, взял топор, хорошо сбалансированный, а как же иначе, вдоль стены прокрался в коридор. Под дверью скреблось, сопело, царапалось, затем раздался тяжелый стон. Мне почудился голос минотавра, но какой-то странный, нечеловеческий, замогильный чуточку. Кожу осыпало морозом, пальцы ослабели, топор едва не выскользнул на голые ступни.
        Не дыша, я двинулся к двери, обходя телефон по широкой дуге. Глупо поднимать трубку, чтобы позвать на помощь, телефон наверняка уже не работает, это понятно, а едва я скажу в него пару раз: «Але, але», подую в мембрану и начну опускать ее обратно, на лице в это время должно быть крайне обреченное выражение, как сзади тут же набросится монстр. Скорее всего, огромный и мохнатый, но может оказаться и с содранной кожей полутруп, за которым остаются на полу следы из слизи. Нет, потеки, потеки, длинные жирные потеки…
        - А вот хрен вам, - сказал я шепотом, - кто предупрежден, тот вооружен.
        Снова лег рядом с обнаженной торкессой, в одной руке пистолет, в другой - топор. Она тут же повернулась, закинула, не просыпаясь, на меня руку и ногу, вдобавок положила на грудь голову. Мои веки тут же потяжелели, сознание тут же померкло, будто кто-то щелкнул выключателем.
        
        Солнечный свет выжигает глаза, когда я поднял веки, поморщился и тут же зажмурился как можно сильнее: шторы почему-то раздвинуты, узкий луч бьет в лицо, как боевой лазер. Торкесса все еще на мне, но почти сразу же завозилась, задвигалась, приоткрыла затуманенные сном глаза. Вскрикнула и в божественном испуге натянула одеяло до подбородка. Ее прекрасно уложенные волосы красиво и очень соблазнительно рассыпались по подушке, макияж свежайший, губы подкрашены настолько умело, что я предпочел считать их татуажем. Думаю, ее губная помада никогда не сотрется и не размажется, даже если ее хозяйка будет целоваться с крокодилом или сожрет сильно перченного кита.
        - Доброе утро, - сказал я жизнерадостно и с великим облегчением. Ощупал себя, проверяя на предмет внедренных в мое тело яичек паразитов, что вырастут и сожрут меня изнутри, а потом окуклятся и разлетятся. - Как спалось?
        Она сказала стыдливо:
        - Я так крепко спала… Ты мною овладел, да?
        - Вот ты какие сны видела, - сказал я. - Давай колись…
        - Тебя мои сексуальные фантазии не интересуют, - ответила она тихо. - Очень уж убогенькие… всего лишь служить твоим фантазиям.
        - Действительно убогие, - ответил я. - Потому что у меня, как у всякого нормального, самые простейшие.
        Я поднялся, натягивал брюки, из прихожей раздался звонок. Торкессу, как назло, нелегкая вынесла в коридор, я не успел гаркнуть, чтобы не открывала, как уже отодвинула засов, даже не посмотрев в глазок, дура чертова.
        К счастью, за дверью всего лишь посыльный, возможно, настоящий, хоть и маловероятно, но даже если монстр, то все же играет посыльного, а не самого себя, уже легче: в руках пакет, перевязанный легкомысленной красной ленточкой.
        - Распишитесь, - сказал он. - Вот здесь и вот здесь. Вам посылка от троюродной бабушки.
        Я вскрикнул:
        - Лилея! У нас здесь нет никакой троюродной бабушки!
        - Но пакет вот он, - возразил посыльный с мягким укором. - Нехорошо отказываться от подарков, когда их от чистого сердца пожилые люди… желаю здравствовать, мое почтение.
        Он отступил и даже сам закрыл дверь, а торкесса осталась с посылкой в руках.
        - Я даже не расписалась, - пролепетала она.
        - Еще бы, - сказал я саркастически. - Теперь быстро поставь эту посылку… только очень осторожно!.. а мы хватаем вещички, а то и вовсе не теряем на них время, и… бежим, бежим, бежим! Возможно, успеем. По крайней мере, какой-то ничтожный шанс еще остается.
        Торкесса поворачивалась, держа посылку на вытянутых руках. Лицо стало обиженное.
        - В кои-то веки у меня появилась бабушка, - сказала она, - а ты говоришь такое! Нет-нет, мы обязательно должны посмотреть…
        Я не успел раскрыть рот, как она дернула за кончик ленточки. Я прыгнул, пытаясь на лету остановить ее, однако торкесса ловко увернулась. Узелок распался, я плюхнулся на диван, а посылка раскрылась, как цветок. В руках торкессы осталась толстенная книга, переплет коричневый, древний, торец жестковатый, страницы по краям истлели, но чувствуется, что это не то пергамент, не то папирус, а то даже и велень.
        - Не открывай! - вскрикнул я.
        Торкесса, не слушая, тут же открыла, ахнула в восторге. Я вскочил, попытался выдернуть книгу из ее рук, но пальцы мои ослабели. Я сразу ощутил, что это пергамент, но не простой пергамент, что из шкуры молодого теленка, а самый высший сорт пергамента: он из человечьей кожи, а все буквы там не киноварью, как может показаться дураку-инопланетянину, а человеческой кровью, нам это видно сразу даже через толстый латунный переплет, мы знающие, опытные, все просекающие сразу, в таком мире живем, где чикатило на чикатиле, а у НТВ так и вовсе свой телеканал.
        - Ты чего? - спросила она.
        Я сказал с чувством:
        - Если откроешь и прочтешь вслух хоть слово, убью тут же. Нет, как только начнешь открывать…
        Она поколебалась, явно жаждет открыть и хотя бы посмотреть на шрифт, но посмотрела в мое лицо, обиженно вздохнула и протянула фолиант мне:
        - Бери, жадина!
        Я отпрыгнул, выставил перед собой ладони:
        - Не-е-ет! Положь на полку. Может быть, ты уже обречена. А я, словом, может быть, еще смогу тебя как-то и каким-то боком спасти. Или хотя бы часть.
        - А часть зачем? - спросила она с подозрением.
        - Потом клонирую, - объяснил я и добавил мстительно: - С некоторыми исправлениями.
        Она с недоумением посмотрела на одно бедро, на другое, взглянула в зеркало, одновременно приподнимая грудь и проводя ладонями по узкой талии.
        - А что ты хотел бы исправить?
        - С фигурой все в порядке, - сообщил я. - А вот с причудами…
        Она фыркнула:
        - Тогда купи себе резиновую женщину. У них не бывает причуд.
        - Не скажи, - возразил я. - Одному моему знакомому даже резиновая отказала.
        - Дорогой, - произнесла она томно, не отрывая взгляда от своего изображения в зеркале, - я тебе ни в чем не откажу. Только позволь… я позабочусь о тебе. Я исполню все твои сексуальные фантазии…
        Резко и тревожно прозвенел звонок в прихожей. Мы оба вздрогнули так, что застучали кости, а в моей руке появился пистолет, будто его выдернуло силовым шнуром. После паузы звонок повторился. Я проговорил шепотом:
        - Подойди и посмотри в глазок. Если там один… кто бы ни был, можешь впустить. А я пока побуду здесь, за шторой. Если что, старайся не оказаться на линии выстрела.
        - Хорошо, дорогой…
        Она пошла к двери, кутаясь в мою рубашку, будущий писк, даже сверхписк звездной моды, я шмыгнул на кухню, оттуда с сильно бьющимся сердцем наблюдал, как эта красивая дура снова даже не наклонилась к глазку, щелкнула задвижка, а дверь, конечно же, распахнулась во всю ширь, врывайтесь, братки, коммандос, силы спешного реагирования, звездные рейнджеры, легионеры космоса, долгопрудневцы, любера…
        Ничего этого не случилось, я рассмотрел по ту сторону порога адвоката, их узнаешь сразу, у них все адвокатское: от профессиональной улыбки до начищенных черных, как у официантов, ботинок. В руке портфель, тоже адвокатский, хотя в таком можно спрятать и гранатомет с ящиком боеприпасов, улыбнулся еще шире, заметил ее провокационно распахивающуюся рубашку, я услышал его адвокатский голос:
        - Имею ли я честь разговаривать с Лилеей?
        - Это я, - ответила торкесса почему-то очень польщенным голосом. - Заходите.
        Она пропустила его в комнату, все это время я сидел как на иголках: в любую секунду в комнату могут ворваться те, кто сейчас затаился этажом ниже и этажом выше. Однако дверь за адвокатом захлопнулась, там защелка автоматическая, торкесса не додумалась бы закрыть, адвокат прошел в комнату, портфель занял место на столе. Белые руки запорхали, словно творит заклинания, щелкнули замки, в пальцах адвоката появился лист бумаги.
        Он согнал дежурную улыбку и сказал с приличествующими случаю скорбью и торжественностью:
        - Ваша троюродная тетя Агнесса, уходя в мир иной, оставила вам в наследство небольшой домик. Бумаги о вступлении в наследство можете подписать сейчас, а вступить… когда захотите, естественно.
        Торкесса сказала тихим голосом:
        - Тетя Агнесса?.. Я ее не помню…
        - Это неважно, - ответил адвокат. - Она ли о вас вспомнила, или же кто-то из родни напомнил, но в вашем распоряжении, скажу честно, неплохой домик. Ему бы небольшой косметический ремонт, и можно принимать туристов. Это неплохой заработок! А можно и без всякого ремонта… Подпишите вот здесь… и здесь… Спасибо, все в порядке! Разрешите откланяться, столько дел, столько дел.
        Мне показалось, что он бросил многозначительный взгляд в сторону кухни, словно видел мой палец на курке пистолета. Торкесса проводила его до двери, я услышал щелчок щеколды, спрятал пистолет и вышел в комнату. Бумага о вступлении в наследство лежит посреди стола, торкесса вернулась, ухватила в обе руки.
        - Ты что-нибудь понимаешь?
        Я потянул носом:
        - Должен был остаться запах серы, но… видимо, он пользуется дезодорантом «Хуго Босс». Однако задержался бы на дольше, чую. Ты в таком наряде, и еще все время распахивается…
        - Это твоя рубашка, а не какой-то там наряд, - возразила она. - И я ее придерживала! Обеими руками!
        - Кроме тех случаев, - напомнил я, - когда брала бумагу. И когда подписывала. Там есть пуговицы, уже забыла? Впрочем, это неважно. Важнее то, что нас, похоже, засекли…
        Она в самом деле запахнула рубашку и застегнула на пару пуговиц, спросила испуганно:
        - И что теперь?
        Я угрюмо промолчал, она вздохнула, я сказал расстроено:
        - Одевайся. Раз уж приняла наследство, придется ехать. Иначе заподозрят… Та-а-ак, ни фига себе! Домик-то не в Урюпинске, а в каком-то Уэлльсе или Вэллсе. Это на Оловянных островах, именуемых еще Альбионом, а также иногда Британией? Далековато, однако. Впрочем, при нынешней глобализации это все одно, что в Урюпинск. А ехать придется, никто в здравом уме не откажется от халявы и не передаст в сиротский фонд.
        Она просияла, подняла телефонную трубку, я поспешно нажал на рычажок:
        - Офонарела?
        - Я только заказать билеты, - пролепетала она. - А ты что подумал?
        - Ничего, - пробурчал я. - Я вообще не думаю. Я поступаю! По-мужски. А билеты купим в аэропорту. С рук. Так надежнее. Никто и хлебалом не успеет щелкнуть, как мы уже фью-фью - и в воздухе. Если украинское ПВО спит, то еще и долетим… если, конечно, террористы бомбу не подложат прямо в самолет.
        Она побледнела:
        - В каком страшном мире живете!
        - Зато прекрасном, - отрезал я. - Лучшем из миров! Иначе чего вы у нас тут ошиваетесь?
        - Ну…
        Из кухни раздался странный шум. Торкесса дернулась в ту сторону проверить, я ощутил, как меня осыпало морозом, резко перехватил ее за руку:
        - Стой! Туда нельзя.
        - Почему? - удивилась она. - Пусти, мне больно.
        - Вообще руку сломаю, - пригрозил я. - Это стиральная машина!
        Она прислушалась, сказала с недоумением:
        - Да, похоже… Пойду выключу.
        - Стой, дура! - рявкнул я. - Ты что, не понимаешь, что значит, когда бытовые приборы вот так сами по себе? В самом деле не знаешь?
        Из дальней комнаты послышалась музыка. Я осторожно приоткрыл дверь, через щель видно заработавший жвачник. На экране сперва плясали полуголые демократы, потом появилось огромное лицо с кустистыми бровями, глаза засветились дьявольским огнем. Мне показалось, что неизвестный зорко осматривает комнату. Я осторожно притворил дверь, пока враг не посмотрел в эту сторону, отступил и сказал тихо:
        - А вот теперь рвем когти!
        - Как скажешь… но ведь это очень больно?
        Я мотнул головой, судорожно вспоминая все правила поведения в таких ситуациях. Надо быть готовым к тому, что обязательно споткнусь на ровном месте и брякнусь в комнате или в прихожей, а торкесса упадет не меньше трех-пяти раз, так подчеркивается женственность и беззащитность. Впрочем, по этой шкале торкесса упадет раз восемьсот, не меньше. Еще надо помнить, что как бы стремительно я ни летел к выходу, но ковыляющий монстр все равно как-то догонит.
        - Тихо, - прошипел я.
        - У тебя есть план?
        - Что бы мы сейчас ни задумали, случится обязательно другое…
        Она поперхнулась и уставилась на меня расширенными глазами. Я прямо с кресла перекатился через голову, держа пистолеты на вытянутых руках. Через мгновение донесся шорох от двери, словно некто пытается открыть ключом. Через минуту щель между дверью и косяком начала увеличиваться. Я показал торкессе знаками, что орудуют либо по старинке ломиком, либо пользуются такой хитрой машинкой с навороченным процессором: вставляешь в щель, а там она по заданной программе пыжится, отжимает дверь, пока язычок замка не выскользнет из паза.
        Глава 6
        
        Торкесса спряталась за шторкой с автоматом в руках, я встал в соседней комнате за дверью. Щелкнул замок, дверь распахнулась. В комнату с топотом ворвались двое, дверь тут же захлопнулась. Момент рискованный, но я толчком распахнул свою дверь и встал в дверном проеме с двумя пистолетами в руках.
        - Стоять!.. Даже не дышать!
        Как я и надеялся, они устремились было в ту комнату, где через дверной проем виден комп, видеоаппаратура. От окрика обомлели, застыли с поднятыми руками. На пол с грохотом посыпались связки ключей, фомка, набор отмычек. Один выронил даже брезентовую сумку, с такими ездят все челноки.
        - А теперь медленно повернитесь, - скомандовал я. - очень медленно… Очень!
        Торкесса вышла с автоматом в руках. Лицо безжалостное, в глазах стальной блеск прирожденного убийцы, какой бывает только женщина, ведь мы, мужчины, всегда более сентиментальные и чувствительные, нас легко разжалобить, а то и удачной шуткой купить жизнь, в то время как женщины шуток не понимают, а увидеть женщину с оружием в руках - это пострашнее, чем узреть ее за рулем КамАЗа на скорости в сто семьдесят в час.
        Один из грабителей взмолился:
        - Пощадите!.. Я же не знал, что здесь кто-то!
        Второй мелко-мелко трясся. Я спросил сурово:
        - А почему именно эта квартира?
        Первый сказал жалким голосом:
        - Нам ее заказали. Просто заказали!.. Правда, странный такой заказ…
        - В чем странный?
        Первый заторопился, видя, что я заинтересовался:
        - Один сказал, что в этой квартире золото и бриллианты! И пачки баксов. А когда я спросил, какова его доля за наводку, он засмеялся и сказал, что ничего не надо. В этой квартире богатый хахаль его жены, вот и хочет просто отомстить… Я заподозрил неладное, но мой напарник настоял.
        Я сказал наставительно:
        - Жадность не одного фраера сгубила.
        - Жадность - это не порок, а необходимость, - буркнул напарник, впервые раскрывая рот. - Пролетариат не выбирает…
        Торкесса подала голос:
        - Заказчик просто проверяет нас. Уверена, что на обоих «жучки».
        Я подошел к одному, ощупал, затем к другому, снял и бросил на стол двух жучков: майского и божью коровку. Майский упал и спину и вяло шевелил лапами, а божья коровка резво побежала по столу, выпростала из-под ярко-красного с крапинками панциря тонкие крылышки, завибрировала ими и уже начала было взлетать, как я с маху прихлопнул ее ладонью. Она отчаянно брыкалась, поднимала мою руку, как домкратом, тогда я дважды припечатал ее рукоятью пистолета.
        Со второго удара коровка замерла, брюшко лопнуло, посыпались кристаллы микросхем. Хрущ понял, что мы не зеленые, ценность любой жизни во Вселенной до нас не доходит, застыл, глядя на меня умоляюще всеми фасетками глаз.
        - Отключись, - велел я.
        Хрущ торопливо подвигал лапками, вокруг него возникло облачко дурно пахнущего газа, тут же рассеялось. Я повернулся к грабителям.
        - Что же мне с вами делать? - спросил я задумчиво. - Растворить в серной кислоте и слить в ванне?.. Или замуровать в стену?
        Торкесса сказала очень серьезно:
        - Лучше в пол. Сейчас модно утепленные полы…
        Первый грабитель взмолился:
        - Да какое с меня тепло?
        Из спальни раздался треск, глухое ворчание. Мы с торкессой переглянулись, она побледнела, попятилась к двери.
        Я кивнул, сказал громко:
        - Телевизор не выключила, ну да ладно, пусть… А вы вот так мордами вниз час, поняли? А потом хоть в милицию, хоть в Гаагский трибунал…
        Я пятился к двери, не сводя с них взгляда. Торкесса уже по ту сторону порога, я выскочил и захлопнул дверь. Торкесса метнулась к лифту, поспешно нажимала кнопки. Я торопливо запирал квартиру на все замки, пальцы вздрагивали, ключ дважды промахивался мимо скважины, один раз вообще выскользнул из пальцев, словно свежепойманный пескарь, и упал на пол.
        - Молодец, - сказал я, оборачиваясь, - молодец. Ты в самом деле хороша.
        Она просияла:
        - Правда?
        - Точно, - заверил я и не стал добавлять обязательное в таких случаях насчет спанья носом к стенке. Зачем, если в самом деле хороша, а что дурочка, так это комплимент нам: женщинам приходится срочно умнеть, когда дуреем мы, мужчины, а дурочка может счастливо верещать только возле сильного и умного, у которого мозгов на двоих хватит. - Ты прелесть.
        Двери горячего эстонского лифта начали раздвигаться с астрономической неспешностью, в это время из-за двери оставленной квартиры донеслись крики, шум, грохот, стук падающей мебели. Из квартиры напротив вышел элегантно одетый мужчина, быстро запер дверь, улыбнулся нам. Торкесса кивнула ему с улыбкой, мол, подержим лифт, без вас не уедем. Я вскочил в кабину, отпихнул торкессу в глубину, а когда улыбающийся мужчина подошел и уже занес было ногу, чтобы войти, я коротким ударом в нос заставил его отшатнуться, тут же нажал на кнопку с цифрой 1.
        У торкессы расширились глаза.
        - Ты чего? Нельзя же быть таким ревнивым!.. Ну улыбнулась… Может быть, только чуть-чуть поддразнить хотела… На самом деле он меня вовсе не интересует. А ты прям какой-то бешеный!
        - Я такой, - согласился я. Внутри все дрожало и дребезжало. - Я прям Отелло. Не забывай молиться. Чтобы лифт не застрял.
        Она посматривала на меня снизу вверх с новым выражением: авось в самом деле ревную к каждому столбу. Если у стен есть уши, то можно догадываться, что есть у каждого столба!
        Огоньки вспыхивают медленно, как черепахи переползая вниз, пока не приблизились к цифре 1. Я отпихнул торкессу за спину, не до приличий, какова она сзади, уже рассмотрел раньше, дверь распахнулась. Я ударил прямым правой… в пустоту, к счастью. Что-то не так, мелькнула трусливая мысль, ведь как бы монстр медленно ни двигался, все равно обязательно догонит, а то и окажется впереди настолько, чтобы мы с разгона ему в объятия.
        Когда бежали через холл, торкесса, к изумлению консьержки, споткнулась и упала. Я стремительно развернулся, монстр должен тут же напасть, но опять же до странности тихо. Я крикнул:
        - Да не спеши так! Ария Риголетто только в третьем акте!
        - Да, - простонала торкесса, - я спешу показать всем свой новый наряд…
        Консьержка успокоилась, мы выбежали из подъезда, я снова впереди, нижняя челюсть вперед, все время напоминаю себе, что я - герой, ведь яхту как вы назовете, так она и повезет, а нам везение нужно позарез, сейчас там позади черт-те что, а впереди еще чертечнее, тут нужно быть вообще супергероем…
        На ступеньках встретили мужичка, с виду такого невзрачненького, но я все просек, тут же врезал ему в ухо, а когда тот рухнул, еще и саданул ногой. Он что-то вопил насчет фулюганов, но я уже бежал, увлекая за собой торкессу.
        - Кто это был? - спросила она, лязгая зубами. Я с небрежностью отмахнулся:
        - Наверное, обыкновенный соглядатай. Крутых ребят прислать еще не успели. Я ж говорю, никто не ждал, что сразу помчимся на халяву, как будто не простые демократы, а вообще общечеловеки!
        Я остановился круто, пораженный внезапной мыслью, торкесса пробежала чуть. Обернулась, донельзя сердитая:
        - Ты что? Хочешь без меня смыться?
        - Куда ж я без тебя, - вздохнул я. - Тяжело найти свое счастье, но еще тяжелее его потерять.
        Она расцвела в улыбке, как всякая блондинка, пусть галактическая, поняла только половину фразы, целиком не поместилась в голове, сказала благодарно:
        - Я рада, что осчастливливаю…
        Я напряженно раздумывал, она прокричала торопливо:
        - Что ты заснул? Скорее к автомобилю!
        - Стоп, - велел я жестко. - Автомобиль сразу не заведется.
        - Но он заводится с полоборота!
        - А теперь не заведется, - неумолимо сказал я. - Кроме того, на заднем сиденье или под ним уже наверняка зеленый человечек.
        - Тогда вызови такси!
        - Мобильник умолкнет, едва на том конце скажут: «Алло, таксопарк слушает!» А когда таксист все-таки приедет без всякого вызова, догадайся с трех раз, кто будет за рулем?
        - А самолет, вертолет, корабль?
        - Все будет уничтожено, - сказал я. - В метро тоже нельзя, придется опускаться в темное подземелье, а под землей… сама понимаешь. Надо дождаться автобуса! Не помню, чтобы в автобусе когда-то кого-то хватали. Поверь, я знаю, что говорю.
        На стоянку въезжал потрепанный японский автомобильчик, я вышел навстречу, а когда рассерженный водитель высунулся, я протянул ему ключи от нашей машины:
        - Держи!.. Вон мой мерс, видишь?.. Меняю на твою тачку. Только вылезай побыстрее, мне надо смываться, пока жена не застукала.
        Водитель вылез, посмотрел издали на мерс, на меня, потом на торкессу, что застенчиво пыталась застегнуть нижнюю пуговицу на рубашке, однако ветерок все равно приподнимал чересчур широкий подол и показывал нежную кожу там, где должны быть трусики, хмыкнул:
        - Ну, ребята, даете… А вообще-то, что деньги, яхты, машины… когда есть такие женщины? Лады.
        Он пошел к мерсу, легкомысленно покручивая на пальце ключи, а мы торопливо забрались в его машину. Мотор еще работает, я вырулил на дорогу, машина довольно юрко понеслась между домами, управление хорошее, мы выскочили на шоссе и погнали в сторону Шереметьева. Я привычно выжимал из мотора все, что удавалось, торкесса слушала авторадио, вдруг сказала предостерегающе:
        - Дорогой, будь осторожен…
        - Что случилось?
        - Только что передали, на нашей дороге какой-то идиот гонит по встречной полосе!
        Я удивился:
        - Один? Да их тут тысячи! И все прут навстречу. Озверели.
        Машина рыскала из стороны в сторону, избегая столкновений, за спиной визжат тормоза, слышится треск, лязг, грохот, к небу стремительно взлетают столбы оранжевого огня, из которого выпадают части машин, тела, иногда уже заботливо расчлененные, а мы несемся на предельной скорости. Машины проскакивают мимо, как пули, я перескочил на соседнюю полосу, визг не оборвался, но пошел вниз по октавам, почти стих.
        - Успеваем, - произнес я. - А ведь в самом деле успеваем.
        Она оглянулась, сказала обреченно:
        - Но уже не одни.
        Я вскинул глаза к зеркалу. За нами по меньшей мере десяток автомобилей, я сразу вычленил, даже отчленил тех, кто сам по себе, кто по своим делам, кто по делам фирмы, кто по указанию шефа, кто по распоряжению его жены, а кто и решил, что открыт сезон охоты на меня с моей спутницей.
        Машину занесло, это я на большой скорости играю в шахматку, торкесса простонала:
        - Опять!..
        - Погонь должно быть много, - ответил я мудро. - Рекорды скорости рождаются в погоне за счастьем.
        Она с тоской посмотрела по сторонам.
        - Сколько же вас гонится за счастьем…
        - Да, - согласился я ласково, - счастье мое!
        Порывшись в бардачке, отыскал пачку сигарет, тряпочку, потертый детективчик. Подумав, выбросил пачку сигарет под колеса нагонявшего черного форда с затемненными стеклами, тот в ужасе с такой силой повернул руль, чтобы только не наехать, что его покатило с боку на бок с такой же скоростью.
        - Один есть, - сказал я довольно.
        - Ты бросил бомбу?
        - Еще какую… Вот смотри.
        Я опустил стекло ниже, бросил книгу. Трепеща листочками, она шлепнулась на асфальт перед могучим грузовиком, но за рулем явно ас, ухитрился дать настолько влево, что сразу же врезался со всей дури в бетонный барьер, однако книгу не затронул. Я оскалил зубы, за спиной уже приевшиеся взрывы, грохот, лязг, клубы дыма и оранжевого огня.
        - Книголюб, - сказал я уважительно.
        Она оглянулась:
        - Так и будет лежать?
        - Кому нужны кульки для семечек, подберет. Это их задержит еще больше!
        Торкесса сказала пугливо:
        - Надеюсь, надолго. Там такое творится, такое…
        - Не смотри, - посоветовал я. - А то какой-нибудь сопливый ребенок швырнет чугунную слезинку на чашу весов, все мироздание содрогнется… Главное, не смотреть, а там пусть швыряют.
        Разговаривая, я посматривал в зеркало, через полчаса обнаружил новую погоню: явно застрявшие передали ожидавшим впереди по радио, хвосты выскользнули из боковых улиц, пристроились синхронно, пошли с нарастающей скоростью, постепенно захватывая нас в коробочку. Я заметил в сторонке высокую бетонную стену старого завода, из труб валит дым, все работает, быстро вывернул руль, машина съехала по крутому склону, понеслась с нарастающей скоростью, за нами ринулись сразу три машины, спешат изо всех сил, мало ли какой трюк я задумал, надо успеть раньше…
        Я направил автомобиль к стене, торкесса простонала:
        - Опять… на металлургический?
        - Ну тогда в стриптиз-бар, - предложил я.
        - Нет уж, - сказала она обреченно, - пусть лучше металлургический.
        - Успокойся, - сказал я, - у меня трюк похитрее.
        Я все увеличивал скорость, стена вырастала с огромной скоростью, я оскалил зубы в радостной усмешке, я же герой, мне что не по плечу, то по другому месту, все сойдет, все получится…
        Страшный удар, нас бросило вперед, рулевая колонка вмяла мне грудь, я вылетел через лобовое стекло, впечатался в бетонную стену и остался на ней, как мне показалось, на долгое-долгое время, пока не сполз потеками слизи на груду дымящегося металла. Поблизости дымятся еще три груды железа, медленно вытекают прозрачные струйки.
        Я выплюнул кусок железа изо рта, поднялся на дрожащих ногах. Рядом поднималась торкесса, глаза как блюдца.
        - Это и есть твой трюк?
        - Черт! - сказал я растерянно. - Откуда здесь бетон?
        - Как откуда? - вскрикнула она. - А что должно?
        - Как что?.. - вскрикнул я в растерянности. - Картонные коробки, конечно же!
        - С чего ты взял?
        - Ну… так почему-то показалось… стена из картонных коробок… обязательно пустых… мы врезаемся, они с грохотом, а мы красиво дальше…
        Она провела ладонью по лицу, мне на миг показалось, что сейчас выплюнет горсть окровавленных зубов, однако торкесса оглянулась на груду железа и сказала, как настоящая женщина:
        - Ты прав, это стена неправильная!
        - И все здесь неправильное, - сказал я со злостью, - даже пчелы и мед… Давай удираем отсюда!
        Мы отбежали, но я знал, что как бы мы ни торопились, но взрыв все равно грохнет на таком расстоянии, чтобы мы взлетели в воздух, замедленно как бы воспарили, еще нас пронесет пару шагов, а потом мордами, мордами, мордами об асфальт. Хорошо хоть, никаких следов. Правда, теперь я не очень-то в этом уверен.
        За спиной буря в пустыне, грохот, в десятке шагов за спиной не то взошло яростное солнце, не то взорвалась атомная бомба, а то и танкер с напалмом, воздух выжигает легкие, земля под нами накалилась, вот-вот начнет плавиться, как в том ковше металл.
        Мы побежали вдоль забора, обогнули, но все же я успел увидеть, как из опустившегося вертолета высыпало с десяток человек с автоматами.
        - Нас поймают! - вскрикнула торкесса.
        - Но не сейчас, - возразил я.
        - Мы слишком заметны…
        - Да, - согласился я гордо и приосанился на бегу. - Я вообще-то красавец тоже…
        Она фыркнула, сквозь грохот крови в ушах я услышал пронзительные звуки дудок, завывание волынок и бухающие удары в большие турецкие барабаны. Торкесса едва дышала от быстрого бега, нежный румянец на щеках стал свекольным, я ухватил ее за руку, звуки музыки громче, мы выбежали на улицу, по проезжей части двигаются нестройными рядами причудливо одетые в средневековые костюмы люди.
        - Сюда, - крикнул я, - быстрее!
        Мы вбежали в ряды парадников, мне тут же сунули в руки плакат, торкессе дали ниточку с цветными шарами. Из переулка выметнулись люди с автоматами в руках и пистолетами на поясах. За ними еще около взвода, эти только с автоматами, рядовые, все безуспешно шарят подозрительными и пронизывающими взорами по толпе вдоль дороги. На тротуарах люди останавливаются, машут руками, выкрикивают приветствия.
        Рядом со мной мужик с ярко выраженной зеркальной болезнью прокричал басом:
        - Слава Патрику!
        За моей спиной подхватило несколько пьяненьких голосов:
        - Патрику слава!
        - Ура!
        - Патрик и сейчас живее всех живых!
        Мы как раз проходили мимо этих десантников, я косился на их морды и с содроганием понимал, что на этот раз за нами послали звездных рейнджеров. Торкесса сжалась, стараясь стать крохотной, как микроб, голову втягивала в плечи. Я толкнул ее в плечо, крикнул с дикарской восторженностью:
        - Слава!.. Ура!.. Банзай!
        Мы приближаемся, приближаемся, я пройду совсем рядом, сердце заледенело, ведь они видят всех на тротуаре буквально насквозь, могут пересчитать мелочь в их карманах, что им стоит взглянуть на парад в честь святого Патрика… и хотя я понимал, что никогда не взглянут, это против правил, однако задержал дыхание и только повыше поднимал плакат, стараясь скрыть за вскинутой рукой лицо.
        Когда мы отдалились, я выждал еще чуть, перебрался с торкессой в левый край, а оттуда шмыгнули в толпу на обочине. Повсюду слышался рев труб, веселые вопли. Мы перебрались на соседнюю улицу, там поймали частника и добрались до аэропорта без приключений, что удивительно.
        Еще на подходе к зданию аэровокзала услышали, как громкоговоритель объявляет ликующим голосом коммивояжера:
        - Лучший отдых - в Сайта-Барбаре!.. Круглый год - лето, пальмы, попугаи… Молодоженам - льготные цены, тещам - тридцатипроцентная скидка с самолета!
        Торкесса сказала торопливо:
        - Мы не сойдем за молодоженов?
        - Халявки захотелось, - сказал я, хотя понятно, почему ей не терпится изобразить молодоженов, изобразить до самых мельчайших и очень натуральных подробностей. - Нет уж, лучше синица в руку, чем журавль с неба. Придется по полной стоимости! А то доказывай, что молодожены, наглядно доказывай… Нет, ты не так поняла. Для доказательств здесь кучи бумаг собирают. Да, вот такие у нас сексуальные фантазии. А ты что подумала?
        Билет купил с рук, что-то в нас такое, что перекупщики сразу вычислили и ринулись с билетами в руках. Я взял у наиболее неприметного мужичка с козлиной бородкой интеллигента, он принял деньги и взглянул на меня коротко и остро, словно фотографировал. В сердце кольнуло, я обернулся, но его и след простыл, все остальные на месте, а он исчез, как испарился.
        - Быстрее, - торопила торкесса, - уже объявили посадку!
        Мы ринулись к терминалу, ни один металлоискатель не звякнул, хотя я с ужасом и запоздало вспомнил, что так и не оставил дома пистолет. Но торкесса тащила к заполненному автобусу. Едва вскочили, двери захлопнулись, мы неспешно покатили к огромному самолету, даже лайнеру.
        Мучительное ожидание у трапа, пока стюардессы проверяют авиабилеты, потом суматоха, как пробраться на свои места, сесть, а почему тут не отстегивается, как пользоваться рычагом, где люк для экстренного выхода, наконец самолет поднялся над взлетной полосой, набрал высоту и пошел в сторону Британских островов. В громкоговорителе щелкнуло, послышался уверенный сильный голос:
        - Дорогие пассажиры, вас приветствует Григорий Авилов, капитан экипажа, пилот высшей категории. Вы летите на самом современном самолете, он оснащен самой надежной системой безопасности… Ай!.. Мать твою!… Что за…
        Наступила зловещая тишина, донесся плачущий голос стюардессы, резко оборвался, словно отрезанный гильотиной. В огромном салоне началась тихая паника. Кто-то молился, кто-то каялся в супружеской измене, в казнокрадстве, инцесте, кто-то бросился к окну, стараясь увидеть, куда падаем, другие же, напротив, отшатнулись и вжались в спинки кресел; крепко зажмурились. Наконец после долгого молчания в громкоговорителе раздался тот же голос:
        - Извините за перерыв связи!.. Стюардесса у нас новенькая, споткнулась и уронила мне на белые брюки чашечку крепкого кофе. Вы можете представить, какое у меня пятно спереди…
        За моей спиной кто-то всхлипнул:
        - Видел бы он, какое у меня пятно сзади…
        Один из пассажиров поднялся, сказал с досадой:
        - Да успокойтесь вы все! Это шуточки экипажа. Скучно им, видите ли. Сейчас еще объявят, что капитан экипажа - мастер спорта по парашютному спорту. А то и весь экипаж не поленится надеть парашюты и пройти в хвост самолета. Я сам старый летчик, всегда так развлекались, чтоб вы, гады, меньше летали, мы ведь на твердых окладах.
        Шум в салоне начал затихать, на него смотрели со страхом и надеждой. Из отделения для пилотов вышла милая стюардесса, красивая, как Айседора Дункан мак Лауд. Профессионально покачивая бедрами, пошла между рядами.
        - Кушать будете?.. Кушать будете?.. А вы?..
        - А какой выбор? - поинтересовалась торкесса.
        - «Да» или «нет», - объяснила стюардесса мило.
        Торкесса онемела, а пассажир, сидевший впереди, обернулся к нам и сказал успокаивающе:
        - Ничего, скоро все изменится… Американская компания
«Боинг-750» и российское КБ «Сухой» объявили о совместном создании самолета «Бухой 750». В них даже коньяки будут!
        Торкесса вздохнула:
        - Когда-то и в самолетах Аэрофлота были. И кагор, дорогие вина…
        Она вздохнула, а я посмотрел на ее юное чистое личико и подумал настороженно, что не восемнадцать тебе лет, голубушка, не восемнадцать. Другой режим был в стране, когда стюардессы Аэрофлота дорогие вина развозили на столиках. Ах да, тебе же чужую память закачивали…
        Торкесса промолчала, а я, чтобы не казаться невежливой парой, спросил у соседа вежливо:
        - И как вам полет? Многие сейчас предпочитают поезда. Говорят, безопаснее.
        Он скосил глаза, чтобы из-за высокого подзатыльника лучше видеть мое лицо, рассыпался в доверительном смехе:
        - Наш рейс - самый безопасный!..
        - А всякие там террористы? - спросил я. - Только о них и слышно. И все с бомбами!
        Он засмеялся еще заливистее, сообщил шепотом:
        - По теории вероятности бомбу подкладывают в каждый стотысячный самолет. Я летаю не каждый день, что значит вероятность попасть именно в такой самолет вообще стомиллионная!.. А скажите, какова вероятность, что на одном и том же самолете окажутся две бомбы? Вообще стотысячтриллионная!.. Так что все в порядке, уверяю вас. Я всегда вожу с собой бомбу, тяжело, правда, зато летаю спокойно.
        Я пролепетал обалдело:
        - Да… что-то в этой логике есть…
        Глава 7
        
        Торкесса отвернулась к окну, я рассеянно посматривал по сторонам, а мой сосед с другой стороны, через узкий проход, полный мужик с розовым лицом, начал медленно зеленеть, лоб покрылся испариной, мелкими капельками пота, что выросли до размеров виноградин. Я посматривал сочувствующе, мужик совсем плох, начинает дергаться, такой если блеванет, то и меня достанет, я сказал сочувствующе:
        - Да вы успокойтесь, успокойтесь… Ничего страшного. Видите, у вас над головой кнопочка?
        Он прохрипел:
        - Ну и че?
        - Нажмите, - посоветовал я.
        - И че?
        - У стюардессы в ее кабине загорится лампочка…
        Он прохрипел люто:
        - Мать ее… мне плохо, мне гадко, сейчас сблевану, а она, мать ее, сама себе лампочку зажечь не может? Ну, Аэрофлот, ну порядочки… Щас я им всем морды начищу…
        Он сорвался с места и, пошатываясь, направился к пилотской кабине. Я покачал головой, спросил у торкессы:
        - Не тошнит?
        - Тошнит, - ответила она сердито. - Но полет здесь ни при чем.
        От пилотской кабины раздался шум, раздраженные голоса, потом щелкнуло, все в салоне услышали частое дыхание, шум борьбы, затем сдавленный голос пилота:
        - Говорит борт триста семидесятый. Мы захвачены террористами… Требуют изменить курс на Эмпайр стейтс билдинг.
        После паузы раздался беспечный голос:
        - Говорит диспетчер Шереметьево-два. Щас проверим, никуда не уходите, хорошо?.. Та-а-ак, согласно таможенной декларации на ваш самолет пронесли девяносто семь килограммов тротила. Мы еще подумали, на хрена им столько?
        Торкесса прошептала:
        - Надо узнать, куда требуют изменить курс! Вдруг этот Эмпайр стейтс ближе, чем Хитроу?
        - Дура, - сказал я, - это вообще в другой стране. Хорошо бы, конечно, чтобы самолет повалил их небоскребы, но тогда не попасть в Англию… Черт, мы сейчас не над Украиной?
        - А что такое?
        - Да так, - ответил я хмуро. - Впрочем, американские самолеты и российские ракеты тоже созданы друг для друга… Ну что за экстримная жизнь! Нам только над Австралией безопасно. Да и то вдруг страусы на гнездование полетят…
        Сосед впереди меня начал медленно зеленеть, пальцы нервно забарабанили по крышке чемоданчика. Я наклонился вперед, прошептал негромко:
        - А жизнь-то вне всякой логики…
        - Не понимаю, - ответил он потрясенно, - ведь одна же стотысячтриллионная…
        - А вероятность жизни на Земле, - ответил я, - вообще одна стоундециллионная… Даже гугольная! Оттуда все и пошло. Кстати, видите, как реагируют пассажиры? Посмеиваются. Опять, значит, шуточки экипажа…
        Торкесса нервно завозилась, сказала тихо:
        - Мне нужно в туалет.
        - Терпи, - посоветовал я хмуро. - Все туалеты заняты.
        - Да в этом самолете их в десять раз больше, чем было раньше!
        Я покачал головой:
        - Ты все еще не знаешь, зачем в самолетах и поездах туалеты? Темнота… Уже по всему миру эти клубы экстримного секса. Любители кто в туалетах, на эскалаторах, в лифтах… С учетом роста подобных экстремалов часть площадей приходится отдавать под новые кабинки.
        У торкессы от любопытства загорелись глаза, я намотал себе на ус, давненько не бывала на Земле, такую новость запомнила бы в первую очередь, но сейчас сосредоточился на проблеме, как же все-таки попасть в такую близкую Англию, ведь через океан лететь, а потом обратно - влом, да и грохнут нас по дороге, если пролетим вблизи Украины…
        Самолет вроде бы качнулся, его тряхнуло. В салоне раздался женский плач.
        - Эх, - сказал я тоскливо, - почему самолеты не
        делают из того же материала, что и черные ящики для них?
        Торкесса смотрела на меня широко распахнутыми глазами.
        - Дорогой, а ведь в самом деле…
        - А теперь вот объявят в аэропорту: «Хотел совершить посадку самолет, выполнявший рейс 370-й…» Это про нас, значитца. Ладно, сиди, сам открою.
        Я поднялся, пошел к пилотской кабине. Пассажиры провожали меня заинтересованно-встревоженными взглядами. Я чувствовал, как по спине пробежала большая холодная ящерица. Лапы мерзкие, так и леденят кожу, а дальше холод проникает во внутренности. Страшновато, если говорить без выкрутасов. А если еще проще, поджилки трясутся, хоть я и герой. Герою не всегда везет, ведь не проломилась же почему-то проклятая стена.
        Кабина приближалась неровными толчками. Я вытащил пистолет, ухватил за дверную ручку и дернул. В кабине трое летчиков, а мой бывший сосед расположился в крайнем кресле, в руке небольшой баллончик. Резко обернулся, дуло моего пистолета взглянуло ему прямо в переносицу.
        Он сказал быстро:
        - Не дури. Стоит мне отпустить палец, этот газ положит всех.
        - Не бреши, - сказал я. - Это нехорошо.
        Пилоты съежились, один только осмелился умоляюще покоситься в мою сторону. Я улыбнулся ему ободряюще, точнее прицелился в террориста.
        - А теперь положи этот баллончик на пол!.. Только очень медленно.
        Он пожал плечами:
        - Как скажешь.
        Медленно наклонился, опустил на пол, выпрямился, в черных глазах торжество. Красная кнопка, которую раньше вжимал, приподнялась, открывая отверстие, оттуда тугой струйкой ударил зеленоватый дым.
        - Чтоб ты сдох, - пожелал я.
        Дым быстро заполнял кабину, я поспешно отступил, держа его на прицеле, нащупал дверь и выскользнул, тут же заперев ее с этой стороны. Торкесса уже здесь, спросила жадно:
        - Ну как?
        - Все правой, - ответил я.
        Она кивнула на кабину:
        - А террорист?
        - Скоро узнаем.
        Выждав малость, я приоткрыл, дверь, готовый захлопнуть при малейшей опасности. Дым уже рассеялся, кондишен все-таки работает, однако все трое пилотов спят мертвецки, как и террорист, словно набрались по случаю Дня пилота. Торкесса подпрыгивала за моей спиной, заглядывала через мое плечо.
        - Молчи, - шепнул я.
        Мы скользнули в кабину, куда же без женщины, я спихнул с кресла грузное тело первого пилота, быстро взглянул на пульт управления. Сердце сжалось, конечно же, этот гад, умирая или просто засыпая, успел разбить бортовой компьютер…
        Я надел наушники, сказал громко:
        - Алло, аэропорт Хитроу? Вызывает борт самолета номер триста семьдесят… Или это рейс триста семьдесят, неважно. У нас сгорел компьютер! Срочно ответьте. Повторяю, срочно.
        Мы затаили дыхание, через минуту послышалась скороговорка:
        - Борт триста семьдесят, вызывает Хитроу!.. Играйте на запасном, играйте на запасном!.. Повторяю, играйте на запасном…
        Голос истончился, пропал. Я вздохнул горько, закатал рукава и взялся за штурвал. Торкесса вскрикнула в испуге:
        - А ты сможешь?..
        - Да ерунда все это, - ответил я бодро, хотя внутри все похолодело, превратилось в ледяшки, а потом и в целый айсберг. - Как будто есть на свете люди, что не умеют посадить самолет!.. Или вертолет. Это ничуть не сложнее, чем какой-нибудь там зачуханный звездолет.
        Она смотрела с величайшим почтением:
        - Все люди могут?
        - Конечно! Сажают ведь. И поднимают тоже. Как целину.
        - Целину?
        - Ну, энтузиазм масс. Или ярость. Без всякой виагры.
        Она прошептала:
        - Тогда это у вас в древних генах?.. Не случайно Древнюю Мудрость ищут на этой планете…
        - Конечно, не случайно, - заверил я. - У нас много диковин есть! Каждый мудак - Бетховен… Словом, как мы живем - государственная тайна, на что живем - коммерческая.
        Очень медленно я начал двигать штурвалом, стараясь понять, когда откликается и чем именно, ничего сложного, все знакомо, и хотя я не очень-то люблю авиасимуляторы, но в самые красивые, конечно же, не утерпел, что значит - полетал над Ираком, сбивал неуловимые стелсы, участвовал в бомбежках Дрездена, одно время даже был директором собственного аэропорта, так что приходилось решать задачки и посложнее.
        Торкесса смотрела с великим изумлением, в глазах страх мешается с восторгом, почтением, а когда самолет начал снижаться, а земля медленно поднималась навстречу, уже темная, ночная, только огни вдоль посадочной полосы, они со стюардессой обнялись, зажмурились и прижались в уголочке.
        Не скажу, что я посадил самолет ювелирно, но все же лучше любых местных профи. Когда нас отбуксировали на стоянку, экипаж как раз начал приходить в себя, торкесса и стюардесса уже связали террориста и положили лицом вниз.
        Спустили трап, мы с торкессой постарались там оказаться первыми, на фиг нам корреспонденты и признательность королевы, быстренько прошли терминалы, багажа с собой никакого, пистолет я благоразумно оставил в заднем кармане джинсов и прикрыл сверху выпущенной майкой, но при выходе из самолетов осмотр совсем липовый, мы вышли в большой зал, а там у справочного бюро уже топчется благообразный господин с внешностью дворецкого и плакатом «Жду мисс Лилею».
        - Я мисс Лилея, - сказала торкесса.
        - А я ее телохранитель, - представился я. - Гакорд, единственный наследник герцогства Ургундии.
        Адвокат расплылся в улыбке, бросил плакат под ноги приехавшим из Индии туристам и принялся трясти нам руки:
        - Благодарю, благодарю, что приехали так оперативно! Прошу в мой автомобиль, но, умоляю, поспешим! Я насторожился:
        - За вами погоня?
        - Хуже, - ответил он в страхе, - припарковал в неположенном месте.
        Когда вышли, мне показалось, что из солнечного аэропорта попали в чистилище Вергилия: туман, сырость, уныние, все пропитано влагой, небо прямо над головами, стоит вскинуть руку, как щупаешь теплое пузо проплывающей тучи. Повезет, успеешь дернуть за вымя.
        - Добро пожаловать в Англию, - сказал адвокат. - Я мистер Джонс, сам я не местный. Естественно, местные сейчас режутся в гольф, это игра такая дурацкая, а мы, лимитчики, вкалываем. Потом эти местные скулят, что начинаем ими руководить.
        - Знакомо, - сказал я.
        - Правда?
        - А то, - ответил я. - Не были вы в Москве!
        Автомобильчик оказался японским, нет у английских лимитчиков национальной гордости, пер не по-английски резво, чихая на знаменитые туманы, мы проломились сквозь их стены и оказались в офисе на краю городка. Адвокат выложил перед торкессой фотографии поместья, а пока готовил документы, она подпрыгивала и повизгивала, словно у них там в Хохзвездии до тысячи лет все еще деточки. Домик, судя по фотографии, не просто домик, а особнячок, расположен в очень живописном, хотя и в несколько уединенном, на мой придирчивый взгляд, месте.
        Пока она рассматривала фотографию и план, я пролистал историю поместья. Чувство дискомфорта стало сильнее. Адвокат по-прежнему улыбался, но я чувствовал за его смайлом волчий оскал профессионала.
        - Хорош, - признал я. - Очень даже хорош. Жаль, конечно, что все его обитатели умерли не своей смертью… Зато, конечно, пожили в свое удовольствие, это немало в наше беспокойное время, не так ли?..
        Торкесса слегка насторожилась, но спросила все еще милым щебечущим голоском:
        - Все до единого? Как это случилось?
        - О, - ответил адвокат с неудовольствием, - стоит ли вдаваться в подробности? Все-таки копилось столько веков… Одни сходили с ума и выбрасывались из окон, хоронили себя заживо, вскрывали вены, бросались на мечи и каменные топоры, стрелялись и вешались, даже топились.
        Его помощник, явно нотариус, судя по облику, спросил осторожно:
        - Может быть, потому, что особняк построен на месте гигантского захоронения римских легионеров? Говорят, битва с тевтонами была настолько кровавой, что ручьи неделю текли кровью! Земля размокла на глубину копья, а потом вообще росло что-то немыслимое…
        Мистер Джонс нахмурил брови:
        - Ошибаешься. Особняк построен не на месте захоронения, а на месте старинного кладбища.
        - Но битва была же здесь?
        - Да, но это было давно. Потом на этом месте друиды совершали свои сатанинские обряды, затем христиане сожгли самих друидов с их реликвиями. А на этом месте построили кладбище. Правда, хоронили здесь только самоубийц, клятвопреступников, казненных, а также бродяг без имени… Обширное было кладбище, скажу вам! Но потом, чтобы не показывать, насколько у нас больше преступников, чем честных людей, кладбище сровняли с землей. Место пустовало недолго, прибыла из Нового Света семейка Адамсов, выстроили этот особнячок и жили в нем пару столетий. А затем, когда уехали, имение перешло к вашим родственникам. Правда, поговаривали, что они сами Адамсы, но с той поры не сохранилось записей…
        Торкесса прощебетала:
        - Ничего, мы не суеверные! Зато особнячок такой милый, такой милый… Я давно о таком мечтала.
        
        На улицу мы вышли уже с документами на право владения. Туман все тот же, я начал догадываться, что это не туман вовсе, это просто Англия, у нее всегда так. Ну как у нас, скажем, всегда преступный режим, на Марсе каналы, а на Луне кратеры, так вот здесь эти туманы, ставшие уже не туманами, а привычной атмосферой, а коренные англичане начинают отращивать жабры.
        На ближайшей стоянке мы арендовали просторную ауди, я получил ключи, и через десять минут уже неслись по просторной провинциальной автодороге. Я посматривал на солнце, высчитывал по карте, не проще ли заночевать, а выехать утром, но торкесса взмолилась:
        - Поехали!.. Ну, поехали же!
        Я буркнул:
        - А если не успеем добраться до темноты?..
        - Заночуем в автомобиле, - решительно сказала она. - Дорогой, я постараюсь скрасить тебе сон… если ты, конечно, сумеешь заснуть, свинья!
        - Ну да, ну да, - ответил я саркастически. - Во время ночевки дашь мне возможность удовлетворить все мои сексуальные фантазии.
        Она просияла:
        - Вот именно, дорогой! Наконец-то я тебя расколола!
        - До самой задницы, - согласился. - Твое кодовое имя не Черная Вдова?
        Она удивилась:
        - У нас нет кодовых имен!
        - Тогда ник?.. Псевдик?.. Партийная кличка?.. Или просто принадлежишь к виду безымянных черных вдов? Она насторожилась:
        - А что это хоть такое?
        Я раскрыл рот, чтобы ответить, но наткнулся на ее честнейший взгляд, махнул рукой:
        - Ладно, забудь. Просто черные вдовы тоже дают возможность удовлетворить все сексуальные фантазии… Сперва. Поначалу. Ладно, поехали. Но если где-то застрянем в дороге, то…
        - Дорогой, ты не пожалеешь!
        - Верю, - ответил я. - Если из ночных кустов выпрыгнет чудище, я отдам ему тебя. Это будет справедливо, не так ли? И вполне в духе современных веяний типа: спасайся, кто как и за сколько может.
        Мы мчались с некоторой осторожностью, но копов вроде бы здесь на дорогах не расставлено, джентльменам верят на слово, ну тут мне и пошла карта, я сперва выжал сто пятьдесят, потом сто семьдесят, а когда обнаружил, что машина способна дать двести, то стал ломать голову, будучи славянином, как на этой заморской заразе хрякнуть хотя бы двести двадцать.
        Бензина пока хватало, но я не знал, как далеко следующая бензоколонка, решил подстраховаться, заметив впереди знакомый знак, однако увидел также, как скудное солнце блестит на металлически округлых, как муравьиные панцири, бачках мощных мотоциклов, их не меньше дюжины. Могучего сложения байкеры пьют пиво и курят возле таблички «Курить строго запрещено, бензин!». С ними три девицы, жилетки наброшены на голое тело, короткие кожаные шортики едва прикрывают ягодицы, хорошенькие мордочки наглые и гордые, ведь у них двенадцать парней, по четыре на каждую, в то время так иные красотки не могут похвастаться даже одним.
        Я добавил газу, пронесся мимо. Байкеры засвистели, девицы насмешливо заулюлюкали, одна очень ловко швырнула в машину банан, доказывая свою древнейшую родословную. Я угрюмо смолчал, мы, мужчины, произошли от медведей, нам не пристало, не пристало…
        Торкесса разъяренно цокотала, как белка, вертелась, возмущалась. Я гнал молча. С одной стороны вскоре начала мелькать высокая каменная стена, с другой потянулся бесконечный обрыв. Дорога над самым краем, но, к счастью, засыпающих водителей от падения в бездну оберегает высокий, мне до пояса, гранитный забор, армированный металлическими штырями в мою руку толщиной.
        Торкесса озабоченно указала на дорогу, что вилась далеко внизу. Отсюда она кажется совсем крохотной.
        - Дорогой, разве не там главная дорога?
        - Почему так решила?
        - Там едет танк…
        - Это в России главная дорога та, - пояснил я, - по которой прет танк. А мы сейчас в немножко отсталом обществе… Мы, умные, делаем машины под наши дороги, а здесь, дураки, делают дороги под свои машины. Видишь, как едем? Не качнет, заснуть можно.
        - А я слышала, - проворковала она, - что в России три беды - дороги, дураки и дураки, показывающие дорогу…
        - Глупость, - возразил я. - В России только две беды - дураки и дороги. В Америке одна. А дороги у них хорошие.
        - А у вас?
        - У нас тоже становятся все лучше и лучше, - отрезал я. - Танки уже не застревают!
        Скала постепенно понижалась, пока не сменилась ровным английским лугом с зеленой, почти синтетической травкой. Я крутнул руль, машина удивилась, но послушно съехала с асфальта и покатила по траве.
        Торкесса спросила встревожено:
        - Дорогой, что-то случилось?
        - Срежем угол, - объяснил я с оптимизмом. - Мы же люди, а не роботы. Или какие-нибудь там отсталые с Бетельгейзе!
        - Сколько раз тебе говорить, что я не с Бетельгейзе?
        - А я разве тебя имел в виду? Я про отсталых.
        Она помолчала, дулась, буркнула нехотя:
        - Но здесь нет дороги!
        - Есть, - сказал я и объяснил для доступности: - Я уже говорил, дорогой русский человек называет то место, где собирается проехать. Так что под нами самая что ни есть дорога.
        Она ахнула, впереди показался цветник. Я пустил напрямик, машина сильно накренилась, но я удержал. Впереди быстро приближается широкая асфальтовая лента, грязь и ошметки цветов летят нам на крышу. Машина на большой скорости съехала на дорогу, я успел повернуть руль, чтобы не врезалась в ограждение, и мы понеслись, как добропорядочные жители Запада, разве что в забрызганной соком раздавленных цветов машине.
        - Вот видишь, - сказал я бодро, - полчаса сэкономили!
        Она сверилась с картой, воскликнула:
        - Больше! Почти час!
        Я победно улыбнулся. Некоторое время мы неслись, слыша только свист встречного ветра, потом я ругнулся, бешено крутанул руль, машину занесло на большой скорости, но я успел свернуть на боковую дорожку. Торкесса вскрикнула шокировано:
        - У тебя что, руки трясутся?.. Нам же прямо!
        - Ага, - ответил я нервно, - погляди, что там впереди!
        Она посмотрела, безукоризненно ровное, как стрела, и широкое шоссе уходит вдаль, исчезает за горизонтом. Ни ямы, ни выбоины, это осталось на пермских дорогах советской эпохи, а здесь все под линейку.
        - И что?
        Я молча указал на едва заметное отсюда высокое здание. Оно красиво и гордо высится на холме, слегка окруженное лесом. Красивое, гордое и несколько таинственное, но не отпугивающе-таинственное, а как бы зазывающее. Ну как росянка зазывает мух и комариков сладким запахом.
        - Видишь?
        - Ну и что?
        - Есть закон, - ответил я, - проверенный на горьком опыте бесчисленных… словом, жертв. Следует избегать одиноких зданий, стоящих вот так у дороги. Особенно заброшенных или выглядящих заброшенными. Тем более в штате Мэн или Виргиния.
        - А разве есть такие штаты?
        - Но замки есть, - ответил я. - Старинные рыцарские замки, хотя не понимаю, откуда они в Америке. Ах да, мы же в Англии… Но все равно, раз Англия - это пудель, привязанный к юсовскому бронетранспортеру, то и в Англии та же зараза.
        Дорога вроде бы все та же, ровная, однако теперь немилосердно подбрасывает, хотя я вдвое снизил скорость. Пришлось сбавить еще, иначе потеряю управление, а это лязг, хруст, звон битого стекла, очнуться же придется все-таки в этом заброшенном замке. Неважно, с какой скоростью врежусь в бетонную стену, хоть на велосипеде, хоть на реактивном самолете, все равно очнемся в замке штата Мэн. Или Виргинии.
        - Но почему?
        - Ну потому, - сказал я. - Не знаю, закон такой. Закон природы. Наверное.
        Она с сожалением посмотрела в боковое окно, где исчезало прекрасное скоростное шоссе.
        - Мы же могли не останавливаться… Бензин у нас есть, , ехали бы мимо, только и всего.
        - Ну да, - ответил я нервно. - А если колесо спустит?
        - У тебя домкрат в багажнике, - уличила она. - Или пользоваться не умеешь, прынц?
        - Не колесо, так карбюратор засорится, - огрызнулся я. - Или тебе вдруг захочется пописать не в кустах, а обязательно в доме! А то позвонить вдруг позарез, будто мобильник не… конечно же, в нем батарейки сядут. Или еще какая хрень, но тебе обязательно восхочется…
        Она обиделась:
        - Почему именно мне? А ты?
        - Мне - нет, - отрезал я. - Мне хватило этих замков, подземелий, склепов… До сих пор мурашки бегают. По мне, не по замку. Правда, по замку тоже бегали. Не самые крупные, правда, а так, когда с кошку, когда со слона… Сколько я этих замков очистил, не счесть!.. Особенно мерзкие подземелья, жуть… Набегаешься, пока полную зачистку проведешь, а потом ходишь ищешь рычаг, который бы открыл двери…
        Она слушала сперва с удивлением, потом с интересом, наконец с благоговейным ужасом. Я рассказывал скупо, главное внимание на том, чтобы удержать руль, подбрасывает немилосердно. Это хуже пермских дорог, это прямо кунгурские какие-то, потому лишь упомянул, что в подземельях водятся не только скелеты, как принято считать, но и всякая нечисть, начиная от обычных зомби, каких хоть пруд пруди везде и всюду, и кончая железными тварями, что едва помещаются в проходе. Ну, а всякие там летучие мыши с отравленными зубами, призраки, тролли, гоблины и баньши с ограми - это рутина, это знакомо… Только и оживляешься, когда что-то новое увидишь, вроде золотого человекоскорпиона, стреляющиго ядовитыми иглами из кончика хвоста, или красного дяди с бензопилой. Нет, с бензопилой - это прошлый век, сейчас чаще с самурайскими мечами.
        - И с каким оружием ты проходил эти ужасные катакомбы?
        Я грустно усмехнулся:
        - Предпочел бы с BFG, да еще в режиме IKFA, я ж не корчу из себя героя. Но чаще, увы, ножиком… что делать, патроны кончаются быстро! У меня ж обычный пистолет, не ваш марсианский на сотню патронов!
        Она сказала виновато:
        - Не обижайся. Теперь я понимаю, почему они все так хотят тебя заполучить. У нас в подобное подземелье посылают отряд элитных бойцов. А потом еще и еще.
        Глава 8
        
        Я скупо усмехнулся. И скромно умолчал, что у нас все точно так же, я, когда иду по этим подземельям, всегда встречаю их скелеты, черепа. В лучшем случае застаю одного умирающего, что успевает предупредить о монстрах впереди, как будто я ожидаю отряд пионеров с букетами цветов.
        - Откуда у вас гоблины? - спросила она недоверчиво. - Насколько я знаю, они нехарактерны для этой эпохи…
        - Неудачные эксперименты, - отмахнулся я. - Когда по дури, когда по небрежности, еще чаще - нарочно. Это ж такое удовольствие - плюнуть в суп соседа! Только одни стекла в телефонных будках бьют да подъезды матерными словами расписывают, а другие генетикой балуются, атомные бомбы придумывают.
        Она поежилась:
        - Ну и баловства у вас!
        - С нами не соскучишься, - пообещал я.
        Чуть притормозил, впереди крутой поворот. Чутье подсказало притормозить еще, что-то уж больно гладко едем, и, едва вышел на поворот, ударил по тормозам. Машину занесло, боком стукнулся о дорожное ограждение. Дорогу впереди перегородило упавшее дерево. Ветви еще колыхаются, будто рухнуло с полминуты назад, от силы - час. Я поспешно переключил и тут же подал машину задом.
        Торкесса вскрикнула:
        - Ты чего?
        - Дерево, - пояснил я очень серьезно. - По-моему, сосна. Раз иголки, значит - сосна.
        - Нет, почему… Не поняла! Мы что, не можем вдвоем отодвинуть?
        Я сказал саркастически:
        - Ага, они только того и ждут, что выйдем и встанем в интересную позу.
        Колеса вертелись с визгом, я гнал взад на предельной скорости, а там на безопасном расстоянии быстро развернулся. Торкесса охнула, увидев, как из-за веток высунулись головы.
        - Это кто?
        - Бобры, - объяснил я. - С бензопилами.
        Она встревожено щебетала, я послал машину обратно, высматривая другую проселочную дорогу. Вообще-то уже могли бы обстрелять машину, а если не сделали, то явно потому, что боятся нас нечаянно убить. Значит, все гораздо хуже. К счастью, я уже не девственник, так что половина ритуалов отпадает, но могут принести в жертву демону помельче, тому сойдет и такой, использованный.
        На развилке я постарался выбрать дорогу попроще, что вроде бы в сторонке, а там сумею перебраться, развернул машину, торкесса вскрикнула. Ее белая рука указывала на обочину.
        - Что там? - спросил я.
        - Взгляни, - пригласила она.
        В двух шагах от бордюра торчит, наполовину занесенный, конский череп. Белый, изъеденный ветром, истертый песком, наполовину разрушившийся.
        - Череп?
        - Да, - ответила она потрясенным голосом. - Они были здесь давно… Тогда непонятно, почему здесь все не захватили.
        - Кто? - переспросил я непонимающе. - Кони?
        Она грустно усмехнулась:
        - Если бы это был конь! Все только принимают за коня, потому не обращают внимания. А вот здесь и здесь, взгляни… И этот выступ? Это характерно только для рекла. У земных лошадей такого нет. Но всяк, взглянув издали, больше уже не смотрит.
        По мне, так этот череп больше походил на тот, из которого вылезла змея и укусила князя Олега за пятку, «отчего тот умре», хотя не понимаю, как ухитрилась прокусить подошву, таких кусачих змей нет даже в Амазонке…
        - Да ладно тебе, - сказал я. - Кто это был?
        - Самые жестокие… самые умелые… самые лучшие воины-захватчики…
        - Понятно, - прервал я. - Сама видишь, что с ними случилось, когда высадились на моей планете. Одних перебили каменными топорами, другим подпилили зубы и превратили в лошадей. Только и делов! Кто с салом к нам придет, тот по своему алейхему и получит.
        Она выглядела непонимающей, я сжалился, пояснил:
        - Кто с чем к нам зачем, тот от того и - того. Теперь все понятно?
        Она отчаянно помотала головой. Я махнул рукой, что с деревни возьмешь. Сказано, Бетельгейзе.
        
        Солнце двигается по небу с такой скоростью, что за ним огненный дымящийся след. Не успели и ухом моргнуть, как весь запад окрасился в багровые цвета. Облака вспыхнули пурпуром, а край земли заискрился кумачовым цветом, то ли митинг вампиловцев, то ли половцы подожгли горящими стрелами крыши мирных, очень мирных и невинных полян.
        Огромный багровый шар, распухший, как сердце гипертоника, сполз к горизонту, тот зримо продавился под немалой тяжестью раскаленного слитка металла, а шар соскользнул на ту сторону. Облака вспыхнули еще ярче, подсвеченные снизу. Я судорожно оглядывался по сторонам. Над машиной пролетела большая птица, знакомо каркая, но я-то знаю, что это за птица, меня перьями не обманешь, да хоть в чешуе, что всего лишь бывшие перья, я перевел дыхание и сказал как можно спокойнее дрожащим голосом:
        - Вон там, кажется, деревушка…
        - Ты хочешь в отеле? - спросила торкесса. - Сразу заказывай постель пошире!.. Я тебе такие штуки покажу, чтобы ты удовлетворил все свои сексуальные фантазии, даже самые необузданные и дикие…
        Я посмотрел с растущим подозрением. Что-то за этим кроется. Не станет даже самая раскрепощенная вот так навязываться. Тем более такая красотка, ей прямо сейчас на обложку любого журнала - сразу тираж вырастет на порядок.
        - В деревнях отелей не бывает, - сообщил я.
        Деревушка простая, мирная, типично английская, с аккуратно подстриженной зеленой травой, цветущими газонами. У крайнего дома на завалинке очень пожилой джентльмен, ухоженные седые бакенбарды выдают в нем бывшего дворецкого, теперь заслуженного пенсионера, цилиндр на голове сидит ровно, не сдвигаясь по-блатному на лоб, не сползая по-вэдэвэшному на ухо и не съезжая по-шахтерски на затылок.
        - Добрый вечер, сэр, - сказал я, - не скажете ли, могу я здесь раздобыть бензина?
        Он вежливо поклонился, не вставая.
        - Ближайшая бензоколонка в двухстах милях, сэр. Но утром можете купить бензина у нашего лавочника, у него своя цистерна.
        - А сейчас нельзя?
        Он вытащил из жилетного кармана часы-луковицу, щелкнула крышка. Я услышал затейливую мелодию, наконец дворецкий покачал головой:
        - Сожалею, сэр. Уже десять вечера, а после шести лавочник уходит играть в бридж. Традиция, сэр!
        - Понимаю, - ответил я, в то время как торкесса хлопала ресницами, дурочка еще не понимает, какую власть имеют традиции. - Тогда не подскажете, где нам остановиться на ночь? Боюсь, что у нас бензина не хватит на дорогу.
        Он начал медленно подниматься, пошел сильнейший треск, словно великаны ломали сухие деревья, суставы щелкали, стреляли, издавали звуки, словно на Темзе ломало лед, но все же бывший дворецкий выпрямился, взор строг и чист:
        - Эта леди ваша жена?
        Я хотел было сказать, что «да», но в этих патриархальных краях проверят не только паспорта, но и заставят клясться в церкви, хотя для меня принести ложную клятву в католической церкви, что два байта переслать - у них не такой Иисус Христос, как у нас, православных, у нас круче, хоть и проще, у них вообще не Иисус Христос, а фигня какая-то, а вот наш русский настоящий, подлинный, а тому же не еврей, а караим, а то и вообще скиф, что уже почти доказано.
        - Нет, - ответил я ликующе, но стараясь, чтобы это выглядело, как будто я вздохнул с глубоким, прямо-таки бездонным сожалением, - увы, батюшка, нет…
        Нас развели не только в разные комнаты или разные дома, но даже в разные края деревни. Торкесса ярилась, зло сверкала глазками, но я с лицемерными вздохами сообщил, что таковы правила этого мира, под одной крышей я могу покуситься на ее невинность и даже попытаться - о ужас! - обесчестить ее светлое непорочное имя. А заодно и ее тоже. Обесчестить. Как именно, даже объяснять не буду, это настолько непристойно, что порядочная молодая леди даже представить не может. В этой деревушке живут порядочные люди, им не стану объяснять, что всяких лядей повидал, в женский монастырь со своим усталым не ходят… тьфу, в чужой монастырь… монастырь?.. Это такое культбеспросветучилище…
        Наконец гостеприимные, но бдительные хозяева закрыли перед моим носом дверь. Я потащился обратно, мне указали постель, я рухнул, как спиленный дуб, погрузился в глубокий сон, полный причудливых видений… Да, весьма причудливых, хотя были и такие, что повторяются регулярно. Говорят, годам к сорока такие сны прекратятся, а пока что не знаю даже, хорошо это будет или плохо…
        
        Рано утром сын хозяина, расторопный молодой парень, чисто по-русски вытирая замасленные руки тряпкой, сказал с по-американски широкой смайлой на конопатом ирландском фэйсе:
        - Бензобак пробит… Как вы еще ухитрились добраться, чудо. Вам придется заваривать.
        - Лучше машине, - предложил я. - Мне не надо, а сам не умею. Беретесь?
        Он подумал, вытер тряпкой взмокший лоб, посмотрел на солнце, карабкается к зениту.
        - Надеюсь за сегодня успеть.
        - Так долго?
        Он сдвинул плечами:
        - Не могу же вот так с горелкой? Сперва промоем от остатков бензина, высушим, вытащим наружу…
        Я сказал безнадежно:
        - Хорошо, беритесь.
        Обратно поплелся нога за ногу, о деньгах, ессно, не говорили, это не Юсовщина, где клиент сразу достает карточку, а клиент попроще - пухлый бумажник. Тут даже Эркюль Пуаро и мисс Марпл хрен за какие бабки распутывают тайны, а все пошло с Шерлока Холмса, который тоже непонятно на что жил и брал ли деньги за поимку преступников - непонятно, джентельмен хренов. Здесь о деньгах не говорят, так что, вероятнее всего, из моего бумажника исчезнет какая-то бумажка, а то и две, но вслух о таких вещах в Англии ни-ни, здесь в деревнях все еще она самая, а вот в городах и в Лондоне - уже Юсландия.
        Торкесса выглядела невыспавшейся, злой, словно всю ночь вертелась, как червяк на сковородке, в жаркой постели, прямо накаленной. На меня посмотрела с обидой.
        - Я была всего на втором этаже, - сообщила она сухо. - А с моего балкона до земли такие ветви винограда, авианосец можно поднять на воздух!
        Я изумился:
        - Ну и что?.. Не стану же я в наш прозаический век, как старорежимный Ромео, лезть по плетям винограда? Да и ты не Джульетта.
        Она спросила ревниво:
        - А что у меня не так? Девяносто-шестьдесят-девяносто!
        - А что это? - спросил я. Сам же догадался: - А-а, езда на автомобиле мимо гаишника… Нет? Тогда возраст, рост, вес? Понимаешь, здесь люди за тебя отвечают, потому не хотят, чтобы твои девяносто-шестьдесят-девяносто превратились в девяносто-девяносто-девяносто… Они ведь принимают телепередачи, все чаще видят там вовсе шестьдесят-девяносто-шестьдесят…
        Она спросила сердито:
        - А что это?
        - Забеременевшие малолетки.
        - Подумаешь! Надо уметь…
        - Кстати, либо меня глазомер подводит, либо… гм… Девяносто вижу, вторые девяносто - тоже, а где же шестьдесят? У тебя в талии меньше сорока… Прямо червяк какой-то.
        Она оскорбилась:
        - При чем тут талия? Шестьдесят - это мой ай-кью!
        - Ого, - сказал я уважительно, - для блондинки… ты ведь крашенная под рыжую? - это неимоверно. Или у вас там гирьки подпиленные? Давай скажем проще: молодая девушка, девяносто-шестьдесят-девяносто, всю ночь искала приключений на свои вторые девяносто, но в этой глухомани разве разгуляешься? Ладно, пойдем пройдемся по селу, а то и до околицы, полузгаем семечки. Машина будет готова разве что к обеду. Да и то вряд ли.
        Дворецкий, все так же сидя на завалинке, указал вдаль корявым пальцем:
        - Видите руины старинного рыцарского замка?.. Там, правда, разрушены только башни, а сам замок в целости… Говорят, по ночам ходит привидение, стонет и гремит цепями. Так что ни в коем случае не вздумайте туда забрести!.. А вот там левее, у подножия горы, темнеет вход, это Пещера Некроманта, жуткое место, ни один человек еще не выбрался живым.
        Я поинтересовался:
        - А что вон там еще левее?
        - О, - сказал он с суеверным страхом, - там алтарь бога Радегаста. Говорят, подле него собираются сатанисты.
        Я возразил:
        - Какие сатанисты? Это языческий бог!
        - А разве язычники не сатанисты? - удивился дворецкий. - А наш кюре говорил…
        - Дурак он, этот кюре, - сказал я с раздражением. - Малограмотный дурак! Наверное, еще и демократ. Нет, точно демократ. И общечеловек в придачу.
        - Да, но оргии… Кто кого сгреб…
        Я сказал с еще большим раздражением:
        - А разве не в этом самое главное завоевание и достижение демократии? Это значит, что радегастовцы уже тогда были демократами, а всякие там фашистские церкви, вроде католической, православной и магометанской, всячески угнетали и преследовали свободное волеизъявление плоти! А кюре - фашыст. Кроме того - тоталитарист, глобалист, яблочник, целибатист и педофил, вообще - гад полосатый. И в шляпе, сволочь! Даже очки наверняка нацепил, скотина. Не знает, что для того, чтобы носить очки, недостаточно быть умным, надо еще и плохо видеть… Все, решено, не пойдем к этому алтарю Радегаста, и не уговаривайте!
        Дворецкий несколько опешил, наконец заулыбался, его длинные корявые руки пошли в стороны, словно хотел обнять нас.
        - Дорогие мои, вот и замечательно. Отдыхайте, наслаждайтесь, пока молоды… Цветочки рвите, молодые девушки должны уметь рвать цветы, вырабатывать необходимые привычки наклоняться… гм…
        Торкесса отодвинулась от меня, надула губы.
        - Я не могу сидеть и ждать, - сказала она сердито. - Давай хоть походим по окрестностям. Поговори со мной!
        - Лучше тебя послушаю, - ответил я.
        - Пощебетать? - спросила она с готовностью.
        - Пощебечи, - разрешил я.
        - О чем?
        Я махнул рукой, это с умной можно говорить обо всем, с красивой - все равно о чем говорить, а с торкессой так и вообще можно бездумно слушать ее беспечное щебетание.
        - Просто щебечи, - объяснил я. - Ты во всем хороша. И даже эта твоя милая рубашка…
        - Это еще что, - ответила она победно, - ты еще мои трусы не видел!.. Как-нибудь покажу, когда у меня будут. Эх, Гакорд, почему бы тебе не сочетать приятное с еще более приятным?
        - Не трогай молнию на моих джинсах, - предупредил я, - мы даже не вышли на околицу. Здесь нравы строгие.
        - А потом можно?
        - Нельзя, - отрубил я.
        Я услышал сзади торопливые шаги. Нас догоняла юная монашка, раскрасневшаяся, запыхавшаяся, с крепкими натренированными пальцами, я бы на такой женился, имей склонность к онанизму, сейчас же только уставился на медную цепочку в ее руке. В кулачке проглядывает между стиснутыми пальцами блестящее, металлическое.
        - Вы в горы? - прокричала монашка. - Вы в горы, да?
        - Не совсем, - ответил я осторожно, - а что, есть желание присоединиться?
        Торкесса фыркнула, взгляд стал негодующим.
        - Нет, - ответила монашка, - но вы идете в очень плохое место. К тому же сегодня пятница, тринадцатое число, полнолуние, а в тех местах видели Призрачных Псов, Темных Монахов и Странствующего Волхва. Сегодня же они все там соберутся…
        - Мы туда не пойдем, - заверил я.
        Она протянула ко мне руку, на ладони дешевенькая штамповка из меди: образок не то Божьей Матери, не то всадника на коне, хрен разберешь, это же стилизация под старину, чтоб, значит, мыслям просторно.
        - Возьмите, - сказала она и добавила: - Сэр.
        - Ни за что, - ответил я. - Атеист я, понимаешь?
        - Все равно возьмите, - сказала она настойчиво. - Божья Матерь помогает даже атеистам. Даже демократам может помочь… наверное.
        - На бога надейся, - ответил я, - а сам… руками, того, греби к берегу.
        - С этим грести легче, - настойчиво сказала она. - Возьмите, ну возьмите! Пожалуйста, возьмите!
        В ее глазах была такая горячая мольба, что я нехотя взял из ладони медальон, хотел было тут же зашвырнуть в кусты, но встретился с ее умоляющим взглядом, вздохнул и сунул в карман.
        - Это надо на шею, - сказала она беспомощно.
        - Потом, - пообещал я. - Когда буду в лесу, чтобы коров не смешить.
        
        Мы бродили до полудня, оба наслаждались покоем, уверенные, что вот здесь-то нас и потеряли, все группы захвата сейчас носятся вокруг особняка, ждут, перезваниваются, обмениваются сведениями, шлют запросы на летающие блюдца, но оттуда по условиям не могут пользоваться более совершенной аппаратурой, чем местные туземцы, так что здесь вам, ребята, ждите ответа, ждите ответа…
        Однажды услышали стрельбу, в лощине идет суперсхватка, люди в пятнистой униформе пачками уничтожают визжащих трусливых людей со злобными перекошенными лицами, в шапках-ушанках и с трехлинейками в руках с примкнутыми трехгранными штыками.
        - Что там? - спросила торкесса испуганно.
        Я отмахнулся:
        - Не обращай внимания. Снова американские суперэлитные части мочат русских и талибских террористов.
        Она спросила удивленно:
        - Но… почему?
        - Был у нас во дворе один… - ответил я. - Когда соберемся, бывало, мы все о книгах, о работе, о политике, футболе, о компьютерах, а он только о бабах, только о бабах, и всегда, сколько он вчера трахал, сколько сегодня поимел и сколько завтра поставит… Как потом выяснилось, он был этот… ну… девственник. Девчонок боялся до ужаса, а в таких вот рассказах старался утвердиться в наших глазах. И представь себе, многие верили!
        Мы прошли дальше, выстрелы отдалились и затихли. С востока медленно темнеет, там собрались сперва облака, беленькие, как местные леди, затем превратились в тучу, черную и неопрятную, словно в чистенький английский квартал начали переселяться целыми семьями негры. А вскоре эта туча уже не ползла по синему небу, а двигалась в нашу сторону со скоростью товарного эшелона, груженного углем. В недрах этого массива сверкает, рычит, грохочет, на землю пала тяжелая, пригибающая траву, гнетущая тень. Умолкли кузнечики и полевые мыши, только беспечные, как блондинки, бабочки бестолково порхают, сами не понимая, куда летят, пока порыв ветра не подхватил их и не унес вместе с пылью.
        Торкесса весело закричала, далеко впереди встала серая стена между землей и небом. Стена быстро приближается в нашу сторону, я огляделся по сторонам, торкесса ухватила за руку и потащила в сторону развалин храма.
        - Только не туда! - крикнул я.
        - Мы не войдем вовнутрь, - заверила она. - Только под навес!
        Ливень несся за нами, как разъяренное стадо бизонов. Земля гудела и стонала под тяжестью водяных копыт. Мы с разбегу влетели под навес, а водяная стена с размаху ударилась о гранит храма, разбилась о крышу. Брызги влетели за нами, споткнувшись о высокие ступени, что неудивительно, я сам споткнулся и едва не проехал всей площадью морды по отполированному сандалиями паломников полу.
        Торкесса оглянулась, восторженная и веселая, глаза как блюдца, заверещала:
        - Дождь, дождь!
        - Ты что, - спросил я сердито, - никогда дождя не видела?
        - Никогда, - ответила она тихо. - У нас дождей не бывает… Мы в глубине песков собираем воду по каплям.
        - Слыхал, - ответил я. - Еще у вас водятся червяки, да? Противные такие… Если их на удочку, то можно Морского Змея ловить.
        Дождь начал было шелестеть, словно сто миллионов раков ползают у входа и трутся панцирями, пытаясь сбросить старые и обрести новые, но мы упустили момент промчаться до деревни, и ливень ударил снова со всей дурью настоящего ливня, что длится минутами… но этот дурак идет уже второй час, небо из угольно-черного стало свинцово-серым, это обещает долгий дождь. Я злился, торкесса сперва ликовала, но, как у всякой блондинки, у нее все наступает и проходит быстро и бурно, эта сперва восторженно таращила глаза, сейчас объелась и оглядывается по сторонам в поисках приключений на свои вторые девяносто.
        Темный ход манил из развалин храма вглубь, там далеко вроде бы даже огоньки, отблески чуть ли не адового огня, я предупредил строго:
        - Не вздумай!
        Она оскорбленно пожала плечами:
        - Я что, я ничего… Вовсе не собираюсь трогать руками.
        - И языком тоже, - сказал я.
        - На что ты намекаешь? - спросила она с подозрением.
        - На твой длинный язык, - пояснил я вежливо.
        - Грубый ты… Сказано, варвар!
        - Зато, - ответил я, - Его Величество!
        По ту сторону дождя промелькнуло крупное, будто прошел слон, я на миг даже увидел блестящий бок, тут же все исчезло. Я всматривался напряженно, а когда устал бдить и быть готовым, повернулся к торкессе, пусть и она повысматривает большое и чистое, сердце мое оборвалось.
        Глава 9
        
        На том месте, где стояла эта красивая дурочка, сейчас пусто. В темной щели будто что-то мелькнуло, тоже блестящее, но вряд ли такое же большое и чистое, я заорал и бросился следом. Проход показался бесконечным, я бежал по этому туннелю, задевая стены, глаза хватали надписи на древнеарамейском, халдейском и филистимлянском, а пока мозг бесстрастно расшифровывал, я отчаянно высматривал торкессу.
        Впереди проход расширился, я наддал и с разбега вылетел в огромную пещеру, освещенную скудно, но целиком.
        Мне показалось, что оказался на середине арены Колизея, так же жутко. Торкесса уже на противоположном конце подходит к какому-то алтарю…
        - Замри! - заорал я. - Не смей ничего трогать!.. Прикоснешься - убью!!!
        - А что там? - спросила она невинно.
        Я ответил зло:
        - Да что угодно! Ты можешь вытащить из-под этой плиты герметически закрытый контейнер сверхвысшей защиты, на нем не будет свободного места от наклеек типа: «Радиация», «Вирусы»,
«Бактерии», «Чумка», «Сап», «Огнеопасно», «Не смотреть!», «Не вскрывать!», «Приближаться только в спецскафандрах высшей защиты», «Вскрывать в дальнем космосе вдали от звездных систем!», но откроется при первом же прикосновении, и тогда тебя не спасут длинные ноги и обворожительная улыбка…
        Она спросила живо, тут же забыв про зловещий алтарь:
        - У меня правда обворожительная?.. Нет, это я сама знаю, но ты ее тоже такой находишь?
        - Да, - ответил торопливо, осторожненько втиснулся между нею и алтарем, попытался оттеснить, но торкесса не отступила, а приняла мои движения как стремление прижаться к ней и удовлетворить все мужские фантазии. - И ноги… ага, ноги у тебя тоже… обворожительные…
        - И хорошо бы смотрелись на твоих плечах, да? - спросила она подсказывающе.
        - Вместо погон? - переспросил я.
        Она скривилась:
        - Знаю, ни один мужчина ни на что не сменяет свои погоны… Нещщасные мы.
        Я оглянулся, на далеком, как мечта о свободе, входе в пещеру все еще колыхается серая холодная пелена, выглядит мокрым одеялом, брызги залетают на порог. К счастью, наклон пола слегка из храма, иначе на нашем месте резвились бы дельфины. Половина пола потемнела, другая осталась сухой, но воздух похолодел, уплотнился, словно мы на Юпитере.
        Торкесса зябко ежилась, пыталась прижаться ко мне, я посоветовал прогреться другим способом. Каким, спросила она заинтересованно, я объяснил, как мог популярно, насчет упал-отжался. Она отвернулась, надув губы, но постаралась прижаться ко мне ягодицами, упругими и настолько вздернутыми, что я против воли ощутил их в ладонях, с огромным усилием отстранился.
        - Дождь не затянется, - сказал я. - Такие бурные ливни долгими не бывают. Сейчас прояснится, надо возвращаться.
        Однако дождь перешел в затяжной. Правда, затяжные обычно моросящие, а этот лупит крупными каплями, как будто на небе эшелон с виноградинами опрокинулся. Торкесса начала ныть, оглядываться в поисках кресла или мягкого дивана, наконец сунулась в какую-то щель, интересно, видите ли, что там, сперва стояла, глазела, а потом заявила, что дальше проход расширяется, протиснулась и пропала из поля зрения.
        Я ругнулся, поспешно двинулся следом, успел увидеть ее силуэт, она тут же отшатнулась, вскрикнула и прижалась к стене. Я раскрыл хлебало, не понимая, что ее испугало. На меня обрушился град сильнейших ударов, я пытался закрываться, выставив впереди ладони, потом прятал лицо, наконец обхватил себя руками, но сильнейшие толчки бросали меня из стороны в сторону, наконец сбили с ног. Я слышал оглушительный писк, визг, по мне пробежали мириады лапок. Ветер трепетал на моем лице, как будто передо мной поставили лопастный вентилятор и врубили во всю дурь.
        - Господи, - послышался плачущий голос торкессы, - как я их ненавижу!.. И боюсь.
        Я кое-как поднялся, во рту ком шерсти, сильный запах мышей, хотя я этих самых летунов никогда в жизни не видел и не нюхал. Торкесса ныла, я ошалело вгляделся в темноту, потом оглянулся в сторону выхода. На фоне темнеющего неба встревожено мечутся, как мошкара, миллионы крохотных тел.
        - Да ладно, - проговорил я дрожащим голосом. - Подумаешь, разбудил… Им пора отправляться на охоту.
        - Как ты их не боишься?
        В ее голосе был восторг. Я отмахнулся:
        - Дык это ж просто мыши. Жуков и комаров едят. Правда…
        Я запнулся, она спросила встревожено:
        - Что? Ну говори, что? Я вытерплю любую правду! Ты меня уже не любишь?
        - Да люблю-люблю, но мыши какие-то особенные… Возникают неожиданно, только что их не было, притом - сразу такой стаей! И крупные, как кабаны… Нет, вообще-то, мелкие, но откуда такая кинетика, как у кабанов, что сбивают с ног?
        Но торкесса, удовлетворенная, не слушала, будучи блондинкой, а что мыши не должны сбивать с ног, так это еще по воде виляно, мыши могут все, на то и мыши.
        Впереди открылась пещера, показавшаяся Мамонтовой, но мы сделали еще несколько шагов, я понял, что Мамонтова поместилась бы здесь, как мышиная норка в сарае. Издали доносится едва слышное мерное пение, я бы сказал даже - литания, в смысле, ритмичное повторение чего-то знакомого, почти танцевального, но торжественно танцевального, как будто дискотека для папы римского и кардиналов.
        Мы вышли, как мне показалось, на балкон королевской ложи, а сама сцена, освещенная множеством факелов, вон там внизу. Внизу в полутьме процессия людей в темных халатах с капюшонами на лицах, я вспомнил, где уже такое видел. Перед глазами замелькало множество картин, сцен, фильмов, статуй, изображений, а литания тем временем звучит все громче, напористее, увереннее, торжественнее. Люди двигаются медленно, каждый несет кресты, я не сразу заметил, что крест вверх ногами, хотя у креста и нет ног, но все равно вверх ногами. Бледно и страшно горят свечи, воздух пропитан Запахами ладана, ряс и просвирок.
        Длинные бородатые попы встали широким кругом.
        Вспыхнул зловеще-красный свет, я рассмотрел в центре круга привязанную к черному камню обнаженную молодую женщину. Пышные золотистые волосы в красивом беспорядке рассыпались по камню.
        - Извращенцы, - прошептала торкесса.
        - Да, - согласился я. - Женщин убивать можно только в постели. Там красивее.
        - А так красочнее, - ответила она. - Что-то будем делать?
        - Если мы фашисты, - объяснил я, - или там тоталитаристы какие, то бросимся и спасем дуру. Если же демократы, то как можем вмешиваться, подумай? У нас даже негры - афроамериканцы, гомосеки - геи, а педофилы - отцы церкви! Просто будем считать, что каждый получает свое удовольствие. Они - садисты, она - мазохистка. А мы… гм… вуайеристы.
        Торкесса покосилась в мою сторону недоверчиво. Справа и слева от нашего балкона тянутся толстые лианы, бесцветные, здесь недостает хлорофилла, но с виду достаточно прочные.
        - Я когда говорила насчет твоих самых невероятных сексуальных запросов… не такое имела в виду.
        - Надеюсь, - ответил я.
        - Я учитывала твой… консерватизм.
        - Это не консерватизм, дурочка.
        Я подумал-подумал, еще раз подумал, наконец вытащил образок Божьей Матери и повесил на шею.
        Торкесса удивленно распахнула прекрасные глаза:
        - Ты поверил в Бога?
        - Нильс Бор говорил, - ответил я значительно, - что прибитая над дверями подкова помогает даже тем, кто в приметы не верит. А я чту ученых, а не ведущих ток-шоу.
        - В ученые пойти, что ли, - пробормотала торкесса.
        С пистолетом в руках я высматривал среди сталактитов самые слабые, но чтоб покрупнее, а снизу литания становится все громче, торжественнее. Голоса сплетаются в единый красивый хор восславления всего общечеловеческого в человеке, демократического, получался мощный гимн свободе и освобождению от всех цепей культуры.
        Два выстрела прогремели, как орудийные из Большой Берты. Проклятое эхо заметалось в панике, расшибая голову о стены, а два сталактита, совсем не те, в которые я целился, но все равно крупняки, отделились от потолка. Падают, как будто опускаются в воду, так мне показалось, затем тяжелый удар о землю, пещера вздрогнула, на потолке остальные сталактиты задвигались, как будто в Большом театре затряслась люстра.
        Попы разбегались, подбирая рясы, один остался распластанным, как камбала. Торкесса свесилась через край, голос ее звенел от ликования:
        - Здесь лесенка!
        - А зачем нам лесенка? - спросил я.
        Но она быстро перебросила ногу через бортик, давая возможность полюбоваться изумительной формой, элегантностью, законченностью линий, затем вторую, все так же грациозно и провоцирующе, извернулась, ухитрившись показать в профиль грудь в самом выгодном ракурсе, и начала спускаться по невидимым ступенькам, все еще держась руками за край бортика.
        Я оглянулся, за спиной темнота, оттуда может что-то прыгнуть на загривок, ухватился за лиану, страшновато, но у других же получается и, сцепив зубы, бросился через борт. Мне казалось, что лечу в свободном падении, ужас заледенил внутренности, но затем ощутил вес своей задницы, все больше и больше, а когда перегрузка резко возросла до темноты в глазах, подошвы коснулись пола.
        Черный камень в трех шагах, придавленный поп хрипит и скребет конечностями по каменному полу, потом хлопнул несколько раз ладонью, подавая знаки. Я бросился к женщине, ее белое, нежное, как у глубоководной рыбы, тело светится чистотой и невинностью.
        - Сейчас-сейчас, - вскрикнул я успокаивающе. - Сейчас развяжу проклятые веревки… Девственница, наверное?
        Она судорожно кивнула. Присмотревшись, с изумлением я узнал ту монашку, что вручила мне образок на цепочке.
        - Ну вот, - сказал я, - вы меня выручили, а вас тоже…
        Она зябко передернула плечами, щеки медленно краснеют под моим взглядом. Потупив взгляд, сказала несчастным голосом:
        - Вы сделали больше… Я у вас в неоплатном долгу.
        - Не говорите так, - посоветовал я серьезно. - Иначе меня будет постоянно преследовать мерзкое чувство перевыполненного долга.
        Она сказала робко:
        - А можно я вам верну долг честью?
        Я оглянулся на стену. Торкесса уже одолела две трети лестницы, подпустил в голос глубокого сожаления, мне ничего не стоит, а ей приятно:
        - Не успеваем, я ж не кролик… гм… а вот спешит моя ревнивица.
        Она заплакала, закрыв лицо ладонями, но и сквозь пальцы было видно, как ярко пылают ее щеки.
        - Я теперь опозорена навеки!.. Меня все видели голой… Да-да, все!.. Вы же не знаете, кто под этими капюшонами, а там все видные люди… города с той стороны горы. Я предполагаю, что и мой жених, который клялся забрать меня из монастыря, тоже с ними… Я слышала его голос! Не знаю, то ли боялся, что не дадут повышения по службе, то ли еще почему-то, но чувствую себя такой несчастной…
        Она протянула ко мне руки, я обнял, она укрыла зареванное лицо на моей груди, я напряг мышцы и постарался раздуть ее пошире.
        - Не надо реветь, - сказал я, - полагаю, ваш жених знал, что явимся и спасем!.. Он не знал другого способа всем показать, что у вас самая изумительная фигура во всем городе.
        - Но теперь будут говорить, что я такая-растакая…
        Я изумился:
        - За что? Разве вы сами разделись? Вас раздели насильно! Привязали. Голая и беспомощная, вы ждали… но, полагаю, даже в таком положении видели, что мужчины смотрят на вас жадными глазами, женщины злятся на мужей и стараются отвлечь их, чтобы те не пялились на вас. Ибо понятно, что любой мужчина, посмотрев на ваше тело, уже не сможет смотреть на своих жен, у него перед глазами будет стоять ваше прекраснейшее тело, ваша дивная фигура, ваши широкие бедра с приподнятым задом, узкая талия и такая дивно крупная грудь, что держит форму, не отвисает…
        Она подняла голову и смотрела на меня подозрительно, потом в заплаканных глазах появилось расчетливое выражение.
        - Вы так думаете? - спросила наконец.
        - Точно! - сказал я с жаром. - Вспомните, как смотрели мужчины.
        - Да вообще-то припоминаю, - сказала она. - Хотя я все высматривала моего жениха… или хотя бы мэра города, но видела, как роняют слюни даже почтенные мужи, как подростки. Я их, почтенных, знаю по повадкам. Я ведь берегла только девственность, как вы понимаете, а все остальное я знаю в совершенстве, в монастыре свободного времени хватает, к тому же одна делегация за другой, всевозможные почетные гости…
        Послышались быстрые шаги, мы оглянулись, будто застигнутые врасплох. Торкесса подбегала возмущенная, злая, как кобра. Монашка застеснялась и прижалась ко мне крепче. Я сказал торопливо:
        - Лилея, вытряхни из рясы вон того попа!.. Нашей спасенной как раз по росту.
        - И по фигуре, - мстительно добавила Торкесса.
        Тяжелую глыбу сбросила пинком, на что только не способна разгневанная женщина, попа раздела в мгновение ока. Я поймал рясу в воздухе, монашка застенчиво отодвинулась, повернулась спиной, давая возможность полюбоваться на безукоризненную линию спины, тонкий стан и высоко вздернутые пышные ягодицы на длинных стройных ногах. Я помог ей надеть, как шубу, она приняла мою помощь с грацией королевы, обернулась и посмотрела на торкессу уже другим взглядом, холодновато-оценивающим. И, похоже, как-то догадалась, что той еще не удалось меня использовать в естественных целях гормонального равновесия. По губам скользнула победная усмешка, словно намекала, что уж мы-то успели, успели.
        Торкесса вспыхнула, побелела, начала лиловеть, я сказал торопливо:
        - Пойдемте к выходу!.. Конечно, даже в такой глуши люди находят чем развлечься от скуки, но я привык к несколько другим играм.
        Они оглядывались на попа, тот остался лежать навзничь, руки широко раскинуты, будто щас обнимет весь мир, извечная мечта церкви, пасть распахнута, обнажая крупные желтые зубы хищника, борода лопатой, на груди широкий восьмиконечный крест.
        - Катакомбная церковь, - определил я знающе. - Офшорное отделение… Правда, у местных свой устав.
        - Скорее в главном офисе не знают, чем торгуют в отделениях, - сказала торкесса. Бросила свирепый взгляд на монашку. - Или что за цирковые представления разыгрывают у катакомбного алтаря… Язычники!
        - Скорее простое сближение, - предположил я. - Запад и Восток сближаются на высшем уровне, а эти сближаются на… своем. И все в благородных целях дать отпор наступающему исламскому миру. Пойдемте, надеюсь, дождь прекратился.
        
        За пределами пещеры камни блестят, отполированные, вымытые, вычищенные, а небо сияет неслыханно синее, победно-яркое. Даже солнце, умытое грозой, светит задорно и молодо.
        Мы вышли в этот юный мир, ливень омолодил абсолютно все, трава стала по-настоящему зеленой, яркой, а камни обрели цвет: в каждом оказались вкрапления розового, красного, синего, даже зеленого, иные просматриваются в глубину, словно наполовину из стекла, наши легкие жадно заглатывают чистейший безнитратный воздух.
        Женщины не смотрели друг на друга, общались только со мной, а я, чтобы выскользнуть из неприятного положения, поступил чисто по-мужски, смылся. Обе остались позади, а я, делая вид, что погнался за яркой бабочкой, убежал вперед, что-то горланил, чтобы не слышать возмущенные крики торкессы, и так, держась на почтительной дистанции, добрался с ними до деревни.
        Там остановился поболтать с дворецким о политике, он в деревне за войта, что значит - староста, мои женщины наконец показались на околице, я вздохнул с облегчением: еще не дерутся, разговаривают. Или уже отодрались.
        Парень сообщил, что машину отремонтировал, все в порядке, ехать можно, но не стоит, солнце заходит, а ночью на дорогах опасно, да и время непростое, все-таки пятница тринадцатого числа, полнолуние…
        Пришлось снова ночлежничать, я было устроился в отведенной мне удобной комнатке, как послышался стук в дверь. Отворил, не забыв приготовить пистолет, но это торкесса и Виола, монашка. Она успела сменить поповскую рясу на изумительной формы старинное платье, почти полностью открывающее грудь и приподнимающее чем-то таким зад, словно там привязана диванная подушка.
        - Привет, - сказал я, пропуская их в комнату, - честно говоря, я приготовился к объятиям Морфея… Нет, не совсем греческая любовь, это я так, оговорился… Просто завтра вставать рано.
        Они молча смотрели на меня, монашка потупила глаза, ее нежные щеки окрасил стыдливый румянец, начал разгораться все жарче и жарче. Я ощутил недоброе, потуже затянул пояс и сказал настороженно:
        - Ну, признавайтесь, что сперли?
        Щеки монашки стали совсем пунцовыми. Торкесса сказала нежным голосом:
        - Дорогой, мы с Виолой переговорили… и решили тебе помочь. Помочь в твоих проблемах. Позволь нам тебе помочь в твоих проблемах и затаенных желаниях! Ну позволь. Мы все сделаем, чтобы удовлетворить все-все твои самые затаенные сексуальные фантазии.
        Я отступил, прижавшись спиной к стене, ответил затравленно:
        - Да нет у меня никаких фантазий! Тем более затаенных. Я вообще человек без фантазии. Просто ставлю на четыре кости и… Девочки, вам задурили голову, а вы поверили!.. У мужчин проблем не бывает, и о бабах не думают. Вовсе. Думают о них бабники, мандастрадатели, лизуны, извращенцы, слабаки, импотенты, всякие перверсники, но - не мужчины!
        Монашка широко распахнула глаза, а торкесса сказала тем же голосом, словно пела заученную арию, даже грохот железнодорожного состава, проносящегося рядом по костям Анны Карениной, не заставил бы сбиться с такта:
        - Но мы можем разгрузить тебя… О, какие твердые, блендомедом пользуешься?.. Мы все сделаем для тебя… Может быть, у тебя с двумя получится лучше… или вообще получится…
        Я прорычал, чувствуя, что еще вот-вот, и дам ей по дурной все же морде:
        - Заткнись, дура!.. Ты что же, думаешь, что, если не сую тебе под нос свои гениталии, у меня их нет? Или они не в порядке? Как раз все в порядке, потому и не зацикливаюсь… У мужчин всегда есть нечто выше, чем ваши дырки. Я и так… уже хрен знает что, я не человек… потому что стараюсь быть, как все… как все это жрущее и срущее стадо!.. И так молчу и даже стыдливо хихикаю, когда парни при мне целуются и начинают друг друга лапать и сопеть, одобрительно крякаю, когда жена моего друга при мне трахается с другим моим другом, молчу и соплю в тряпочку, когда внучек трахается с бабушкой, когда папа предпочитает иметь собаку, чем жену и даже ее подругу… Я молчу, будто это в самом деле шик: эксгибиционизм, вуайеризм, садизм или мазохизм, а вовсе не больная психика… но сам я не могу трахать все, что движется и не движется!..
        Монашка испуганно промолчала, но торкесса округлила большие голубые глаза.
        - Но почему, дорогой?.. Я буду… мы будем делать для тебя все! Все твои самые затаенные фантазии… Разве это не в природе мужчины - трахать все, что перебегает дорогу? Или прячется под камешком?
        - Это в природе скота, - прорычал я. - Скота!.. Скота, понимаете, две дурехи?.. Да, я - скот, сам знаю! Но я и человек, дуры! Этот человек в постоянной борьбе с этим скотом. Я и так поддался ему во многом, но… этот культ траханья меня достал, достал, достал! Не проще ли зайти в ванную и сбросить излишек? Если надо, поставь фотографию крокодила, как говорится: глаза боятся, а руки делают… Или какой-то девицы, если старомоден. Нет, я не упаду до того, что простое траханье возведу во что-то… стоящее. И душу дьяволу за ночь с тобой или всеми бабами мира - не отдам! Вот не отдам - и все. Пошел он на хрен. Все, свободны. Вы что, не понимаете, что пришли и предлагаете мне такую малость, такую малость… а носитесь с нею как хрен знает с чем!
        Монашка испуганно хлопала глазами, а торкесса сделала осторожный шажок назад, глаза как блюдца:
        - Дорогой, если тебе надо для сексуального удовлетворения… покричать на нас, покричи! Если хочешь, даже ударь. Можешь связать нас…
        Я плюнул, вытолкал их за дверь и запер на два засова.
        Глава 10
        
        Утром я встал рано-ранехонько, осмотрел машину, купил бензин, уже готовился идти будить торкессу, как она сама показалась на той стороне деревни. У меня сердце защемило от жалости, такая жалобная, сиротливая, с поникшей головой и сгорбленной спинкой. Подошла, лицо бледное, глаза красные, под ними темные круги, словно всю ночь расписывала пульку.
        Я с тревогой и сочувствием посмотрел в ее зареванное лицо:
        - Что случилось? Пальчик прищемила?
        Она покачала головой, в глаза мне старалась не смотреть.
        - Да так, ничего… Похоже, провалила все, что могла провалить.
        - Ну-ну, - сказал я сочувствующе, - возможно, ты взялась не с того конца… Нет-нет, оставь мою молнию в покое!.. Этот безудержный секс, понимаешь, не для героев. Это примитивное занятие, простенькое удовольствие - для простолюдинов, что рядятся под героев. Иногда довольно умело рядятся, но умело только для других простолюдинов. Тех самых, которые сами ничего не умеют и не видят достойного, кроме как трахаться и трахаться. У меня нет проблем с траханьем, это только дебилы не думают ни о чем, кроме траханья. Ты просто попадала не по адресу… Я не стану ликовать от свершения того, что лучше меня умеет петух, кролик, тушканчик и почти все насекомые!
        Она горестно вздохнула, я видел только ее худую спину, где жалобно выпячивались лопатки, как раньше на глаза все время попадалась ее изумительная грудь.
        - Да, теперь я понимаю… хоть и очень смутно. Начинаю чувствовать, что ты намного сильнее всего, чему нас учили.
        - А чему вас учили?
        Она развела руками, вскинула голову, в глазах стыд, я отметил для себя, что это что-то новое.
        - Ты уже знаешь, - проговорила она слабым голосом, - что в звездном мире существуют звездные короли, бароны, герцоги и прочие-прочие, что вы считаете далеким прошлым. Но еще дальше пошли в Галактике Т-34, где сумели от технологического средневековья продвинуться еще глубже, теперь там правит хан Гирей, религия - паганизм, а верховный муфтий - шаман Бы-Ба-Бу. У них стадия рабовладельческого государства, но они пытаются найти пути и суметь опуститься до первобытно-общинного… Представляешь? Другим пока так глубоко опуститься не удалось…
        Я слушал ошарашенный, обалдевший, переспросил глупо:
        - А… а зачем?
        - Потому что мы зашли в тупик, понимаешь? Звездные сверхцивилизации, что умели проникать в другие измерения, в микро - и мегамиры, устроили города на краю расширяющейся Вселенной, чтобы любоваться отступающей волной Хаоса… попали в страшнейший тупик, теперь им всем грозит гибель, если… если не найдут выход!
        - А выход здесь? На Земле?
        - Да, - ответила она. Тяжело вздохнула, добавила: - Все на это надеются. Земля - наша последняя надежда!.. Понимаешь, наша цивилизация намного старше вашей, земной, но только недавно пришла к Истинной Мудрости… ну, той самой, что у вас зовется
«слезинкой невинного ребенка» и «а кто решать будет?»… До этого мы копали рудники, шахты, добывали металлы, плавили, строили заводы и запускали звездолеты, успели построить Порталы, что связали наш звездный мир со всеми системами, где мы побывали, но потом все разом… вам в это трудно поверить, прекратилось. Ну, не совсем разом, сперва эпидемия коснулась небольшой части интеллигенции, а технари пока еще копали и строили большие машины, потом чистым технарем стало быть неловко, и вот тогда на планете остановилось действительно все. Даже пошло несколько вспять, хотя умные механизмы все же удерживают нашу цивилизации от окончательного коллапса.
        Я присвистнул ошалело:
        - А… другие?
        - И другие, - ответила она несчастным голосом. - По всем развитым. По звездным. Теперь наша главная проблема… Нет, наша основная задача… задача выживания! Выживания всей нашей цивилизации, всей нашей расы… и, боюсь, вообще всех, кто столкнулся с этой проблемой.
        Я сел за руль, голова закружилась, поспешно вытащил из бардачка термос, налил в крышечку горячего кофе. Торопливо выпил, горло обожгло, зато по пищеводу прокатилось тепло, в голове малость задумалось, что значит, буду соображать не умом, что нам от этого гребаного ума, кроме атомных бомб, а по наитию снизу, чем мы и сильны.
        - Так те другие, с подобными проблемами, тоже на Земле? Или вы, бетельгейцы, стараетесь для всех?
        Она слабо улыбнулась.
        - Вы не поверите… Одни ищут Извечную Мудрость. Легенды гласят, что сохранилась только на Земле, другие пытаются найти меч-кладенец, которым в сороковом тысячелетии можно побить внеметагалактического агрессора. Третьи вот-вот отыщут артефакт из Гипербореи. Да не последней, а первой, что покрыта вечным льдом. Есть еще четвертые, пятые… сотые. На Земле, куда ни плюнь, в пришельца попадешь. Вообще-то, у вас догадываются, вон сколько очевидцев, что видели НЛО и даже общались с зелеными человечками, но кто им верит? Вы тем и сильны, что верили только в себя, а все эти разговоры о Боге и могучих Старших Братьях оставили для анекдотов, фильмов, зрелищ и фабрикантов по изготовлению игрушек.
        Я пробормотал:
        - А ваша цивилизация занята…
        - …одной-единственной неразрешимой задачей, - ответила она на недосказанный вопрос, - над решением которой больше всего продвинулись на планете Земля. Как наказывать зло, чтобы не пролилась ни единая слезинка невинного ребенка? Ведь у вас, несмотря на обилие этих дискуссий, все же сыплются бомбы! Значит, решение найдено?.. Но смысл его все еще ускользает от лучших аналитиков Галактики. Это что-то у вас настолько тайное, глубинное, что знает каждый человек… поэтому мы отказались от первоначальной идеи захватить все ваши генеральные штабы и прочесть мозги военных министров. Нет, у вас это гораздо глубже, ведь я своими глазами видела человека, который с аппетитом поедал суп и одновременно смотрел телевизор, где как раз показывали бомбардировку Ирака! Бомбы сыпались и сыпались на дома, где сотни и тысячи детей с их слезинками… Вы не поверите, я в самом деле видела… как человек в это время преспокойно ел суп!
        - Поверю, - пробормотал я. - Представь себе, поверю.
        Она остро взглянула, плечи передернулись, как будто голая вышла на холодный ветер. Я хотел обнять и прижать к себе, как испуганного потерявшегося ребенка, но она отстранилась, будто рядом с нею оказался еще не отловленный Кинг-Конг.
        Я похлопал ладонью по сиденью:
        - Ты собираешься ехать?.. Кстати, с Виолой у тебя все в порядке?
        - Да, - ответила и добавила с подозрением: - А почему тебя это интересует?
        - Да так, - ответил я. - Эти парни, скорее всего, постарались у нее узнать, как она с нами связана, почему мы пришли ей на помощь.
        Она зябко передернула плечами:
        - Какие ужасы рассказываешь! Возможно, как раз сейчас злодей входит к ней в дом?
        - Возможно, - подтвердил я угрюмо, - а она, дура, как раз принимает душ за прозрачной занавеской.
        Торкесса удивилась:
        - Почему именно душ? И прозрачной занавески у нее нет.
        - Появится, - сказал я еще безнадежнее. - Злодей пройдет через все комнаты на цыпочках, а комнат у нее столько, что как только сама не блудит… в смысле, не заблуживается, потом он процыпится в ванную и семнадцать секунд будет смотреть через занавеску, как она моется, ведь фигура у нее великолепная.
        Торкесса сердито и ревниво посмотрела в мою сторону:
        - У занавески?
        - Да ладно теперь придираться. Сама знаешь, сиськи у нее крупнее.
        - Ну, это кому как нравится. А почему она не закричит? Что, не видит?
        - Она в этот момент, - ответил я, - с широко закрытыми глазами, подняв лицо, смотрит в воронку, откуда бежит вода. Вообще-то, у меня в таком положении вода всегда затекает в уши, ненавижу, но Виола стоит так красиво и возвышенно…
        Торкесса, что уже открыла было дверцу, замерла. В глазах появился испуг.
        - Если ты серьезно…
        - Да куда уж больше!
        Она прямо взглянула мне в лицо:
        - И мы вот так уедем?
        - А что?
        - Не заглянем к ней?
        - Хочешь попрощаться?
        Она захлопнула дверцу и пошла по улице. Я несколько мгновений сидел за рулем, торкесса уходит по направлению к дому Виолы, я ругнулся, выскочил из машины и побежал следом, недоумевая над причудами женской солидарности. Обе только вчера были готовы съесть друг друга живьем даже без соли, теперь вдруг эта нежданная забота. Или потому, что отказался быть трахнутым? Тогда я поступил мудро, мудро. Иногда и принципы не всегда подгаживают.
        Услышав мои шаги, она не повернула головы, но я услышал вздох облегчения. Не умеют эти высоколобые притворяться. Учиться им еще и учиться, как говорил дедушка Ленин, все равно таких лохов никто на работу не возьмет.
        - У меня на душе неспокойно, - сказала она тихо. - Вон ее дом, почему-то шторки закрыты, как на ночь…
        - Спит? - предположил я.
        - Сейчас узнаем.
        На крыльце пластиковый пенал с утренней газетой, две бутылки свежего молока, кочан капусты и набор кремов для лица, рук, ног, век, носа, щек, от морщин и для дерьмолифтинга, от целлюлита и для омолаживающего эффекта, для жирной, средней, полусредней и полулегкой кожи лица, а также грязь для вызывания румянца.
        Торкесса сказала дрожащим голосом:
        - Неладно.
        - Просто спит, - предположил я. - Женщины и кошки могут спать до обеда. Потом пожрут и опять спать.
        - Грубый ты…
        Я сильным ударом ноги распахнул дверь, прыгнул, кувыркнулся, держа пистолет в готовности для выстрела, снова кувыркнулся, быстро осматривая комнату. За три кувырка все схвачено, четвертым я влетел во вторую комнату, пистолет в обеих руках. Палец на спусковой скобе, нервы в боевой готовности, над головой что-то шевельнулось, я моментально послал туда пулю. Раздался гортанный вскрик, на землю шлепнулся окровавленный ком мяса, величиной с бывшего попугая, а разноцветные перья продолжали кружиться в воздухе, как сказано в императорско-самурайской хокку из Золотой Книги Изящной Поэзии: «Кружатся перья, ну и хрен с ними».
        В третьей комнате подозрительная тишина, я за три кувырка преодолел ее по диагонали, сшибив по дороге стол. За спиной закачалась огромная ваза на тонкой подставке, но я уже в красивом кувырке влетел в четвертую комнату. В голове слегка как у Хлестакова, даже как у Нагульнова в начале коллективизации, но пальцы пистолет сжимают, словно билет МММ в период расцвета строительства вне-египетских пирамид. Я прыгнул через спинку дивана, почему это он посреди комнаты, ах да, домашний кинотеатр, долби сурроунд, аквариум на той стороне, допросить бы рыб, говорят, что специалисты умеют извлекать информацию из их глаз, там все записывается, как на многослойном дивидишнике.
        В восьмой комнате я едва не выстрелил в проем распахнутой двери, мелькнула тень, кувырком ушел в сторону, пистолет наготове, от другой двери донесся голос:
        - Гакорд, это я, Лилея!
        Она вошла опасливо, я кувыркнулся из-за кресла, спросил быстро:
        - Ничего подозрительного?
        - Нет, - ответила она. - Разве что подвал чересчур велик…
        Я прыгнул через софу, перекувыркнулся под столом и, на секунду замерев с пистолетом на изготовку, кувыркнулся через подставку для лазерных дисков.
        - А чердак?
        - Ты и это знаешь? - удивилась она. - Да, есть и чердак. Туда металлическая дверь, замаскированная под дерево из дуба. А ты чего кувыркаешься?
        - Мы же в логове врага, - объяснил я. - Как же иначе?.. Это инстинкт. Это больше чем инстинкт. По-иному я просто не могу.
        - Ты прирожденный воин, - произнесла она с уважением.
        - Ага, - ответил я и кувыркнулся, это в самом деле сильнее меня, организм чувствовал, что мы во вражеском доме, как же - Англия, прихвостень заокеанской Империи Зла, и кувыркался, избегая возможных выстрелов. И хотя умом понимаю, что в этой комнате уже точно никого, можно бы и по-человечески, но организм предпочитает слушаться старшего в доме, то есть инстинкта. - На чердак не ходи, там ее спальня. И вообще это не чердак, а мансарда. С окнами во все стену, чтобы света много, художники всегда селились в мансардах.
        Она насторожилась:
        - Почему нельзя туда, если там ее спальня? Ты там оставил свои трусы?
        - Ты их еще не видела, - огрызнулся я. - Но если настаиваешь, я покажу, что они все еще на мне…
        - Не настаиваю, - поспешно сказала она, - а мечтаю!
        - В другой раз, - сказал я, - когда сам решу! Эти вопросы у нас решают мужчины.
        - Буду покорно ждать, - ответила она. - А почему нельзя на чердак?
        - Потому, - сказал я зло, - что она лежит в луже крови на кровати! Чуть наискось, одна рука закинута за голову, волосы в красивом беспорядке по всей подушке, кровь все еще течет из ужасных ран, но она мертва. Мы не успели. Кровью пропитано все ложе, красная струйка медленно сбегает по дальней ножке, там уже небольшая лужица.
        - Откуда ты все знаешь?
        - Эх, дорогая… Видела бы ты столько, сколько перевидал я!
        Она распахнула хорошенький ротик, губы стали пухлыми и сочными, а большие невинные глаза растопырились до размеров суповых тарелок.
        - Ты?.. Когда ты успел? У нас на планете живут дольше.
        - Жизнь меряется не длиной, - изрек я, - а наполнением. Возвращаемся, нас ждет машина. Или ты хочешь, чтобы и мы не успели?
        Она выбежала из дома с такой скоростью, словно на ней горело платье. Когда я подошел к машине, она уже смирненькая рядом с креслом водителя, руки на голых коленях, взгляд вперед, вылитая монашка. Мотор тихонько заурчал, я снял с ручника и разрешил машине везти нас по проселку в направлении автострады.
        - Везде застой, - прошептала она потерянно, - деградация… все превратились в мыслящие растения, но и тогда страдают, потому что корни повреждают почву… И только вы, земляне, отважно и беспечно идете дальше. Как? Как вам это удается?
        Я угрюмо промолчал. Пока что еще держимся, но многие не решаются на действие, ибо невинные дети с чугунными слезинками швыряют их на чашу весов с такой силой, что трясется земля. А также наливается странной силой этот непостижимый бред, как «а кто решать будет?», «а судьи кто?». И вот уже наши богатыри: Муромец, Супермен, Бэтмен, Зигфрид, Роланд и тысячи-тысячи других - сидят в паутине, не решаясь сделать движение. Их едят вши, по ним ползают черви и гусеницы, но зато о них неграмотные поселяне говорят, что были сильными, а теперь стали умными. Правда, говорят с брезгливым уважением, детей не подпускают близко, чтобы не стали такими же… мудрыми.
        - Тогда понимаю, - пробормотал я, - почему у нас в стране, вообще на планете, столько несуразицы… Кто, как не инопланетяне, придумали такие дикости, что ни в одни земные ворота… я говорю о демократии, непротивлении злу насилием, политкорректности, всеобщих выборах, долларе… Черт, много вы тут дров наломали, идиоты с высшим образованием!
        Она пробормотала виновато:
        - Но вы все равно устояли.
        - Ничего себе, устояли!
        - Ты бы видел, до чего эта демократия довела нас! Мы к ней позже пришли, потому и падение было… с более высокой горы. И куда болезненнее.
        По обе стороны проплывали зеленые поля, все расчерчено на абсолютно ровные квадратики, индивидуалисты проклятые, нет на вас колхозов. В синем небе парит жаворонок, как он сюда залетел, перебежчик проклятый, гад, даже птицам нельзя доверять.
        Я взглянул на часы, сказал веселее:
        - Не хнычь, прорвемся. Забудь о цивилизации, думай о своем домике. Надеюсь, те умники, что состряпали для нас твое наследство, что-нибудь придумали поумнее. Мы явимся и постараемся понять, что же хотят из-под нас.
        По сторонам все пока нормально, машины попадаются редко, это не улицы большого города, где сплошной поток в любое время суток. Время от времени обгоняем сверкающие новенькие машины молодоженов, вместительные бьюики семейных пар с детьми. Даже суровые джипы всякий раз остаются позади, ибо едут по-европейски, а я по-русски, что значит, на предупреждающие знаки обращаю внимания не больше, чем… ну, чем у нас комильфо.
        Торкесса забеспокоилась, указала глазами на огромный грузовик зловеще черного цвета. Тот прет, как и мы, нарушая правила обгона, превышая скорость, но я отмахнулся:
        - Он уже занят.
        - Кем?
        - Видишь красный опель?
        - Да, я там видела милую такую пару. Наверное, недавно поженились…
        - Так вот этот грузовик охотится за ними, - сообщил я.
        - Охотится?
        - Да. Не знаю, то ли столкнуть с обочины возжелал, то ли пугает, я заскучал и не досмотрел, какие-то потуги на психологизм, а я сторонник экшена… и вообще люблю погони и мордобои… когда не меня бьют, понятно. Это так приятно, когда бьют, так успокаивает! Мол, что в сравнении с этими убийствами вопли моего шефа, что пригрозил всего лишь уволить, когда сплошь и рядом бросают в яму с крокодилами, под асфальтовый каток, стреляют, сжигают, расчленяют, топят в кислоте…
        
        Еще час двигались на приличной скорости по добротному полотну шоссе, я начал смутно тревожиться, не одной дорогой жив человек, вот уже скоро полдень, а ничего не произошло, это опасно, значит, вот-вот стрясется что-то огромное, а я, как Поликрат, предпочел бы отвести беду, теряя что-нить по мелочам, ну там корабли в бурю, армию или даже дорогой перстень.
        Торкесса начала ерзать рядышком, облизывать губы, что с каждой милей становятся все пунцовее, пухлее, зовущее. Быстрый, как огонек, кончик ее языка то и дело высовывается между вспухших от прилива крови губ, вызывая вполне понятные ассоциации. Наша жизнь состоит вроде бы из серых одинаковых дней, когда мы каждое утро встаем сонные, на ощупь ползем в ванную и туалет, опорожняемся, чистим зубы, завтракаем, потом добираемся на работу, там тоже несколько серых одинаковых часов, затем точно так же обратно, пивка перед жвачником, а затем и в постель. И так каждый день, каждый день, а что-то необычное случается даже не раз в год, а гораздо реже, но если оглянуться на эту самую жизнь, то с удивлением обнаруживаешь, что она состоит как раз из этих необычных дней: когда ты бил или тебя били, когда спускался от чужой жены по водосточной трубе, когда ограбили в темном переулке или когда выиграл сто баксов в лотерею… И вся предыдущая жизнь насчитывает всего несколько дней, какую хрень ни нес бы вконец обнаглевший календарь. Так что на могилках правильно писать: «Прожил двадцать дней», «Прожил семь дней и
двенадцать часов»… И была бы масса таких пескарей, что померли, вовсе не рождаясь на свет.
        Торкесса продолжает ерзать, расстегнутая на груди рубашка медленно сползает, обнажая там дальше ослепительной белизны кожу. Я крепился, терпел, а когда стало невмоготу, бросил раздраженно:
        - Убери зеркальце!
        Она посмотрела удивленно:
        - Какое?
        - Которым пускаешь зайчики, - огрызнулся я. - Я могу не туда руль повернуть.
        Она гордо улыбнулась, спустила рубашку еще ниже, обнажив могучие для такого хрупкого тела груди. Странно, за ночь они как будто стали еще на треть крупнее. Из редких встречных машин одобрительно свистели, торкесса самодовольно улыбалась, кончики грудей заалели ярче, заострились, глядя вперед вызывающе и дразняще.
        А минут через двадцать, подумал я мрачно, когда я совсем начну пускать слюни, тут-то и начнется стрельба, попытки столкнуть нас с обрыва, бросить в салон гранату, подшибить из противотанкового орудия… Хотя нет, двадцать минут - это в прошлом, сейчас все ускорено, а любой женщины только коснись - тут же начинает дышать чаще, извиваться, тереться передком, вскрикивать, охать, и все это еще до того как, что значит, темп наш ускорился. Значит, и…
        Я резко повернул руль вправо, избегая лобового удара о выметнувшийся навстречу огромный КамАЗ с надписью «Париж - Дакар - Мекка». Нас обдало гарью, дымом, на зубах заскрипел сухой горячий песок. В зеркале заднего вида стремительно удалялось массивное желтое тело, похожее на ядовитую осу размером с космический корабль.
        - Начинаем, - сказал я с удовлетворенным вздохом. - От сердца отлегло…
        Глава 11
        
        Кровавый закат медленно тускнеет, бледный диск луны постепенно наливается ярким нещадным светом. У меня по шкуре пробежали мурашки, седалищный нерв начал подавать сигналы. Торкесса развернула карту, возбужденно взвизгнула:
        - Еще поворот… Та-ак… Вот он, смотри!
        На темно-синем небе, где проступили первые звезды, прорисовывается пологий холм, а там темнеет массивное здание. Свет не горит, я даже не смог определить, сколько там этажей, дорога настолько узкая, что едва не обдираю бока о каменную кладку. Включил фары, при их ярком свете вокруг сразу стало чернильно-темным, двигаюсь с отчаянной решимостью, как летящая галактика на краю расширяющейся вселенной, с каждым мгновением ожидая вмазаться харей в твердое. Торкесса верещит над ухом и руководит, руководит, а как руководит женщина - понятно, а когда руководит красивая, то ваще.
        Два узких снопа света прыгают, будто машину бросает на океанских волнах. Мотор начал подвывать от негодования. Я переключил сцепление, прем наверх, затем снова по горизонтали, далекий свет фар уперся в массивные решетчатые ворота. За ними угадывается широкий плоский, как бильярдный стол, двор, а далеко в глубине высится особняк. Два этажа, если не ошибаюсь, достаточно широких, привилегия богатых.
        Воздух прохладный, торкесса зябко ежится в моей рубашке. Дом похож на коршуна с распущенными крыльями.
        Я в самом деле ощутил себя мышью на голом месте, хотя голым не назовешь: везде высоченный бурьян, дикие кусты, как татаро-монгольская орда, поднимаются на холм, окружают особняк, едва не карабкаются на стены. А кое-где и карабкаются: с левой стороны густые плети дикого винограда полностью закрыли стену, спрятав даже окно, лезут на крышу, а там, не в силах зацепиться, в злом бессилии размахивают темными космами.
        Цокольный этаж, похоже, выстроили римляне, а то и бритты или кельты короля Артура, но уже следующий этаж почти в викторианском стиле, а последний - так и вовсе как будто из рук самого Корбюзье, странные такие навороты, будто архитектор накурился или пообщался с черными магами. Если основание и цокольный из массивных глыб, то второй, который викторианский, облицован весьма, даже очень весьма, третий же вообще непонятно из чего, словно из темной эпоксидной смолы.
        Торкесса сказала тихим голоском:
        - Это… он…
        Зябко застегнула рубашку до самого горла, я сказал хмуро:
        - Сиди, я посмотрю, как они открываются.
        Конечно же, выскочила следом, на воротах ни замка, ни засовов, зато сбоку калитка, тоже заперта. Я рассердился, толкнул створки ворот, и они… плавно пошли в стороны.
        Торкесса радостно взвизгнула, меня же осыпало морозом.
        - Не ндравится мне такое, - сказал я. - Дистанционное управление? Или ворота вообще без запоров?.. И то, и другое хреново.
        Она терпеливо ждала, пока я загонял машину во двор, что значит трусит, в пещере и то пошла гонять летучих мышей, я напрасно пытался как-то закрыть ворота, створки послушно сходились и расходились от малейшего толчка. Ладно, с этим разберемся утром, я сел за руль и долго ехал через ночь к зданию, где и остановил перед главным входом. Торкесса выскочила, не захлопнув дверцу, торопливо позвонила в большой старинный колокольчик. Конечно же, никто не отозвался.
        - Пусто, - сообщила она мне новость.
        Я пошарил по карманам, если герой в самом деле герой, а не лох, у него всегда найдется отмычка, проволочка, скрепка, шпилька, кредитная карточка, а у меня по мере того, как я обшаривал все карманы, набралось этих всевозможных открывашек две пригоршни, а мог бы навыковырять и больше, если бы обыскал еще и кроссовки.
        Дух мой воспарил, чего-то да стою, сунул спичку в замочную скважину, звонко и совершенно неслышно защелкали многочисленные замки, втягивая стальные язычки взад. Дверь дрогнула и чуть приоткрылась.
        - Здорово, - прошептала торкесса.
        - Элементарно, - пробормотал я. - Это если бы дом горел, а в нем верещал ребенок, тогда пришлось бы повозиться.
        - Почему?
        - Темнота, - ответил я с жалостью.
        Она раскрыла ротик, а я потянул дверь, почти не удивился, когда массивная створка послушно подалась, открывая такой же темный, как и снаружи, холл. Нет, еще темнее, здесь все-таки луна… кстати, полнолуние, если не ошибаюсь. И пятница сегодня, только не могу вспомнить, какое число.
        Торкесса сказала за спиной жалобно:
        - А мы не вторгаемся в… чужую собственность? Я не уверена, что… я вообще сейчас уже ни в чем не уверена!
        - Да, - ответил я. - Но прокурор никогда не выпишет нам ордер на обыск. Или же даст сроку сорок восемь часов, а тут управиться бы за восемь с половиной недель…
        Она спросила непонимающе:
        - А при чем здесь сорок восемь часов?
        - Для драйва, - объяснил я.
        Она не поняла, спросила шепотом:
        - А если хозяйка нас застукает?
        - Прикинемся простыми грабителями и ворами. В этом случае нам всего лишь придется заняться с нею любовью. Так всегда делается.
        Она зябко поежилась.
        - А вдруг там слонопотамная женщина?
        Я предупредил:
        - Именно такие любят выдавать себя за школьниц. А мы должны верить, поняла?
        - Да, но…
        - Но трахаться придется, это тебе не групповуха, когда можно сачкануть.
        Она замялась:
        - Но если ты не заметил еще, я все-таки сама женщина…
        - Все женщины, - сказал я твердо, - лесбиянки. Все-все. Исключений нет. Так что не сачканешь… Но не жмись, если ты женщина, то все женщины всегда испытывают оргазм. Неважно, если это даже на пляже прямо на песке. Ничуть не мешает, сам видел.
        Она подумала, сказала нерешительно:
        - А может… проще ее убить?
        - Зачем?
        - Да так, женщин не жалко. По статистике, их все равно больше.
        Похоже, ей вовсе не хотелось проникать со мной в этот особняк, который по документам уже принадлежит ей, но по виду живет сам по себе. В определенных случаях, если кто-то куда-то заходит, неважно кто и так же неважно - куда, это обязывает к определенному поведению. А если в особняке одинокая женщина, то другого истолкования быть не может, если там не самые что ни есть общечеловеки.
        - Это твой особняк, - напомнил я, - а ты - хозяйка! Не жмись, если тут есть слуга или домоправитель, то уволим к такой маме, чтоб не спал по ночам, урод.
        Наконец-то мои пальцы, шарящие по стене, нащупали выключатель. К счастью, он сработал и как включатель, все-таки Англия, щелкнуло, весь холл залило ярким светом. Наши привыкшие к скудному свету глаза жалко заморгали. Торкесса закрылась руками, словно и здесь из пещерного зева навстречу выметнулась стая здоровенных, как кабаны, летучих мышов. Стены помещения отделаны старым мореным дубом, посредине массивный стол и двенадцать стульев, а в дальнем углу широкая и тоже деревянная лестница приглашающе зовет на второй этаж.
        - Ты ищи туалет, - предупредил я, - он где-то внизу, а я взгляну, что там наверху.
        - Только ничего не сопри, - сказала она мне в спину.
        Я уже на верхней площадке остановился, поискал, что сказать, но своих мыслей не отыскалось, что и понятно, я ж современный крутой пацан, а ничего подходящего с anekdot.ru на язык не прыгнуло. Обидевшись, надо подписаться еще на пару рассылок, потащился по ступенькам на второй этаж, пистолет в руке, готовность номер один, сейчас я злой, мне лучше не попадаться, как пьяному братану Вовочки.
        На втором этаже широкий холл, несколько красиво обитых дверей. Я потрогал ручку первой, заперто, а ключа у меня, ессно, нет. Дверь же выглядит толстенной, словно ведет в Форт Нокс. Я примерился, ударил ногой, даже без разбега, дверь легко распахнулась, кого-то убив на той стороне. По крайней мере, послышался стон… нет, в самом деле послышался, в комнате пусто, это мои натянутые нервы шуршат и стонут. Прекрасный особняк и прекрасные здесь двери: тонко настроенные на отсутствие / присутствие ключа в моих карманах. Есть ключ - дверь тверже танковой брони, нет - меняет молекулярную структуру стали на картон.
        На цыпочках подкрался к двери, осторожно выглянул. Вдали мелькнула слабая полоска света. Если не ошибаюсь, там кабинет. Кабинетом он должен быть уже по той веской причине, что, именно проникая в кабинет, никто не закрывает за собой дверь. И когда неторопливо роется в сверхсекретных документах, просматривая их в ящике стола, в сейфе, то дверь обязательно приоткрыта, а из нее красиво струится луч достаточно яркий, чтобы, значитца, я не щелкал спросонья хлебалом и не прошел мимо.
        Ну ладно, я не все, когда проникну я, за собой буду закрывать на все ключи, задвижки и засовы, а то еще и припру шкафом, да чтоб обязательно стул ножкой в дверной ручке, самое простое - самое надежное!
        Я осмотрелся в полутьме, напрасно щупал стену в поисках выключателя, не отыскал, догадался:
        - Значит, это кухня!
        Послышалось кокетливое цоканье каблучков, это торкесса, прошла в дальний конец, дернула за ручку. Из холодильника хлынул свет. Десяток решетчатых полок, лишь на одной сиротливо сгрудилось с полдюжины банок пива.
        - Неужели и здесь жил полицейский? - удивился я.
        - А что не так? - обиделась торкесса. - Моя бабушка не могла быть полицейским?
        - Могла, могла, - поспешно заверил я. - Наверное, в таможенной полиции?
        - Почему в таможенной?
        Я вспомнил размеры особняка, когда наблюдали с улицы, сказал дипломатично:
        - Да там свои особенности… И возможности…
        - Какие?
        - Ну, таможня - это структура, которая не столько дает добро, сколько отбирает.
        Медленно выбрел на веранду, воздух свежий, прохладный, осмотрелся, но что увидишь в такой тьме, кроме темного неба с очень редкими и мелкими звездочками, взгляд упал на длинный ящик, очень уж знакомый по очертаниям. Откинул крышку, ну, конечно же, снайперская винтовка с оптическим прицелом, новейший ракетный гранатомет, два ящика патронов, с десяток пистолетов…
        Для пробы вытащил снайперскую винтовку и посмотрел через оптический прицел. Торкесса шумно сопит рядом, толкается и пытается хотя бы залезть мне под рубашку, мол, у нее замерзли руки. Я стойко пресекал, хотя лапки у нее в самом деле заледенели, но, возможно, умеет понижать температуру, женщины - животные хитрые, а пусти за пазуху, ухом не успеешь моргнуть, как уже начнет выяснять, пользовался ли блендомедом и не я ли позировал Фаберже.
        - Красиво, - признал я. - В смысле, окрестности.
        Через прицел для ночного слежения прекрасно видно, как далеко-далеко танцует с волками, время от времени оглядываясь на чернокожую красотку и всякий раз хватаясь за пистолет, человек с крупной бляхой на груди. Я увеличил изображение, проступила эмблема налоговой полиции. Другой, длинноволосый, в длинном до пола плаще, идет с мечом в руке, поглядывая по сторонам исподлобья. Время от времени вскидывал руки к небу, его пронизывали ветвистые молнии, он извивался и красиво кричал под неслышимую здесь музыку Фредди Меркури.
        Чуть в сторонке толпой идут люди в черном, в черных очках. Отсюда не видно, но мне показалось, что у них таблички на груди, а там что-то про благородных киллеров, влюбившихся в жертв, но рассмотреть не успел, по середине шоссе промчался на коне, паля из старинных наганов, человек в широкополой шляпе. При каждом выстреле взрываются машины, почтовые ящики, а в стенах домов появляются дыры, словно туда угаживают крылатые ракеты.
        Еще толпами двигаются закутанные в белые ленты из серого полотна странные люди, очень медленные и торжественные, словно на похоронах президента. Никто из них не смотрит вверх или по сторонам, все двигаются одинаково, как клоны, торжественные и печальные.
        Торкесса сопела рядом, толкалась, наконец спросила таинственно:
        - Да что высматриваешь?
        - Фабрику, - буркнул я. - Заброшенную фабрику или завод. Желательно металлургический. Мы на таком были, помнишь?
        - Да, но…
        Она поперхнулась, побледнела. Я хмуро кивнул:
        - То-то и оно. Если не обнаружу, то, боюсь, идеальное место для выяснения, кто есть ху, перенесется в наш особняк. После металлургического завода он на втором месте по условиям.
        Она сказала с надеждой:
        - А как насчет свалки? Гигантской свалки брошенных и заброшенных автомобилей и грузовиков? Я подумал, кивнул:
        - Молодец, умница. Признаю, на первом месте - заброшенный металлургический завод, на втором - автосвалка, на третьем - заброшенный особняк…
        - Так вот, - сказала она с торжеством, - здесь совсем близко такая свалка! Огромная, там автомобили в пять этажей.
        В прицел наконец попались огоньки. Сперва почудились свечи в руках черных монахов, потом вроде бы волчьи глаза оборотней, но наконец сообразил, что вижу огни газосварки и автогена. Гигантская свалка работает круглые сутки, но нас вряд ли туда понесет, так что эту ночь мы в сравнительной безопасности.
        Я опустил ствол, рассматривал человека на темной улице. Вниз и по бокам компьютерного окуляра бегут зеленоватые цифры, показывая с точностью до миллиметра меняющееся расстояние, скорость и направление ветра, температуру, давление, высоту над уровнем моря, есть ли у объекта бронежилет, каков его статус, рейтинг, кровяное давление, быстро пересказывая досье сперва из открытых источников, потом из закрытых, а затем из самых секретных.
        Торкесса охнула, глаза быстро бегают по скупым строкам, извещающим, что это вышел на прогулку следователь-маньяк, он в детстве отравил всех одноклассников, сыпанув синильной кислоты в общий котел. Просто чтобы проверить, в самом ли деле все умрут прямо в бойскаутском пионерлагере у прощального костра. И вот теперь, став взрослым, он со сладким щемом в сердце вспоминал старое доброе детство, прощальные песни у костра, расстегнутую блузку пионервожатой и выглядывающие верхушки сочных грудей, пищащих девчонок, которых зажимали в темноте, потную плоть поварихи, что зазвала его в предпоследнюю ночь на кухню и прямо у кипящих кастрюль показала, что надо делать с женщиной… И вот сейчас, в последнее воскресенье августа, как все последние годы, он чувствует страстное желание отравить те же самые сорок два человека. Но детей столько в одном месте не отыскать, потому он совершает подобные воспоминания детства в многолюдных кафе, казино, в парках и на митингах.
        Это все списывалось на экстремистов: исламистов, коммунистов, зеленых, русскую мафию, курдов и снова русских, уже просто русских.
        Я старательно поймал его в перекрестье прицела. Торкесса испуганно схватила меня за руку. Я поспешно напряг бицепс под ее тонкими теплыми пальцами, да видит, что у меня там эти, мышцы.
        - Ты что? Будешь стрелять?
        - Нет, - съязвил я, - пошлю ему привет. Со смещенным центром тяжести. Прямо в череп.
        - Но как же… без санкции прокурора…
        - Когда власть бездействует, народ вправе брать власть в свои руки, хоть это и противно брать в руки всякую гадость.
        Я нажал на скобу, далекая фигурка дернулась, осела. Не опуская винтовку, я повел стволом вдоль улицы. Торкесса спросила обеспокоено:
        - Что… еще?
        - Видишь вон того? - спросил я тоном Вильгельма Фрейда. - Этот свихнулся на эдиповом комплексе. У него бунтарство против отца вылилось в отцеубийство, а потом в массовые убийства всех особей мужского пола старше сорока лет.
        Она спросила жалобно:
        - Может быть, его лечить надо?
        - У нас страна бедная, - напомнил я.
        - Но мы в Англии!
        - Англия наших дипломов не признает. А вот пули везде одинаковы.
        Я подумал, отложил винтовку и взял из ящика ракетный гранатомет. Торкесса вздохнула, а я поймал в прицел приближающегося маньяка и нажал на спусковую скобу. Слегка толкнуло в плечо, ракета вырвалась почти бесшумно, понеслась с резко нарастающей скоростью. Маньяк застыл, успев увидеть несущуюся на него ракету, вскинул руки, словно собирался взлететь.
        Вспышка света на миг ослепила, на высоту третьего этажа взлетели кисти рук: в одной зажаты огромные ножницы, в другой - удавка, а на асфальте остались аккуратные кроссовки. Кровь и мелкие клочья плоти расплескало… нет, даже вмазало в стены ближайших домов.
        - Эффектно, - признала торкесса, - но уж больно по-человечески.
        Я отложил гранатомет, после нескольких таких выстрелов соседи начнут обращать внимание, снова взял винтовку, так как на темную улицу начали выходить из подъездов, из-за деревьев, калиток, вылезать из люков канализации темные, загадочные, в длиннополых пальто, с поднятыми воротниками, в надвинутых на глаза шляпах.
        - А вот этот уже свихнулся на… - сказал я, мой палец нажал на спусковую скобу. - На чем-то, не понял, но у них тут все на чем-то да свихиваются.
        - Правда?
        - Да, точно. То ли туман, то ли съели что-нить…
        Я перевел на другую цель, снова нажал курок.
        - А этот?
        - Тоже свихнулся, - объяснил я. - Считает, что юсовцы должны править миром. А они, англичане, вроде как тоже юсовцы, только пожиже.
        Я ловил в прицел очередного маньяка, указательный палец делал легкое движение, мягкий толчок в плечо, я перевожу крестик прицела на новую мишень, рядом на стуле побагровевшая от усилий торкесса поставила громадный ящик с патронами.
        Маньяки, везде маньяки. Все свихнутые, жизнь такая. И не надо что-то особенно объяснять, увязывать и мотивировать: маньяк и есть маньяк. Его поступки непредсказуемы. И лучше не пытаться предсказать, а то сам в маньяки попадешь. Если ты честный полицейский, то просто иди по его следу… а потом постарайся забежать вперед и пристрелить в жуткой схватке, когда бьешь друг друга лампами, торшерами, книгами, топорами, мечами, стульями, шкафами, а потом гад сам вываливается с балкона сорокового этажа.
        Иначе нельзя: подтолкнуть к окну - негуманно и неюридично, если же арестуешь, то через час выпустят как сумасшедшего, что не сознает, что делает, у него и справка есть, весь Букингемский дворец и Кремль такими заселены, и тогда снова пойдет маньячить. Но можно и вот так по-русски, куда более красиво, изящно, возвышенно даже. Над моим ухом мягко вздохнуло, словно стоит теплая корова.
        - Действуйте, Гакорд… Раз уж судьба галактической Империи повисла на лезвии вашего длинного меча… то очищайте Вселенную.
        Мне показалось, что где-то я уже такое слышал, даже меч назывался не то двуручным, не то трехручным, но, вообще-то, все на свете есть повторение, как сказал Экклезиаст, я промолчал и снова нажал на спусковую скобу. Пусть фраги множатся, а патроны не убывают.
        - Ты спальни уже посмотрела? - спросил я.
        Она радостно закивала:
        - Ну, конечно, дорогой… В первую очередь! Кстати, там только одна спальня.
        - Плохо смотрела, - уличил я. - Мы еще не были в правом крыле. И не поднимались на другой этаж. Так что мозги не пудри, лапшу не вешай и вообще не агитируй голосовать за демократов. Кстати, оставшись в спальне одна и услышав странный шум, ты, конечно же, пойдешь узнать, в чем дело, надев самое соблазнительное нижнее белье…
        Она ахнула:
        - Ты оставишь меня одну в спальне?
        Я подумал, положил винтовку снова в ящик, аккуратно закрыл.
        - Вряд ли. Но только если не храпишь и не стягиваешь одеяло. И не брыкаешься.
        Она счастливо провизжала:
        - Я буду тихая, как мышка!.. Я вообще прикинусь тряпочкой!.. Я удовлетворю все твои… Ой! Прости, прости…
        - Ладно, - сказал я великодушно. - Сегодня бить не буду. Может быть, не буду. Сегодня я что-то очень добрый. К дождю, наверное.
        Она быстро посмотрела на меня, сказала льстиво:
        - Но сегодня все-таки сможешь утолить жар своих чресел?.. Теперь никто не мешает! И ни от чего не отвлекает.
        Я задумался, жар в самом деле такой, что плавятся мозги, а там внизу даже блендомедная оболочка не спасает от растрескивания, однако я столько держался, а сейчас если поддамся… не буду ли я похож на простого… гм… как бы это сказать, простолюдина, общечеловека, демократа, кто не умеет владеть собой, а идет на поводу своих обезьяньих инстинктов, у которых понятно кто за вожака? В то же время не дурость ли: рядом такая сочная девка с такими сиськами, такой задницей, да у нее внутри как кипящее масло, да только за… кто бы отказался, да нет таких чуваков… однако я разве как все?
        - Отвлекает, - ответил я почти твердо, - от героизма отвлекает!
        - Наоборот, - почти пропела она и выгнулась еще эротичнее. - Ты сейчас думаешь обо мне, а после утоления думать перестанешь… Лучший способ преодолеть искушение - поддаться ему.
        - Это сказал Уайльд, - сказал я. - Он доподдавался до того, что огомосечился. Его друзей судили за подготовку восстания, а его - за педерастию. Нет уж, нет уж, лучше святым Антонием, чем демократом. И вообще, ты забыла, что поклялась ждать, пока я сам изволю…именно изволю?
        - Я не клялась, - возразила она быстро.
        - Но пообещала.
        - Так кто ж верит женским обещаниям? - воскликнула она патетически. - Ты не с Бетельгейзе упал?
        - Это ты с Бетельгейзе! - уличил я.
        - Нет, ты!
        - Ты!
        Она бросилась наверх на лестнице, прокричала уже оттуда:
        - Я отыщу самую красивую из спален! И обещаю не стаскивать с тебя одеяло!
        Еще бы, подумал я хмуро, какое одеяло в такую жаркую душную ночь? К утру наверняка будет гроза. Все рецепторы трепещут, искры так и скачут по коже и ее окрестностям.
        Спальня оказалась поистине королевской, кровать с теннисный корт, спинка в виде темно-красного сердечка, воздух начинает пропитываться запахами благовоний, уже дымятся в углах буддийские палочки, когда же торкесса успела, или вспыхивают автоматически, едва кто-то входит…
        Торкесса на той стороне самозабвенно взбивала подушки, раскраснелась в свете лампы с матовым светом. Оглянулась, сказала тревожно:
        - Там кто-то скребется под дверью. Слышишь? Сопит, стонет, царапается… Побудь здесь, я пойду впущу!
        - Щас, - сказал я раздраженно. - У тебя и шуточки!
        - Какие шуточки, - переспросила она растерянно, - разве не слышишь?
        - Слышу, - ответил я. - Хорошо, только надень прозрачную ночную сорочку. И обязательно туфли на самых высоких каблуках.
        Она привстала, отыскивая взглядом шлепанцы, переспросила с недоумением:
        - Почему на высоком?
        - А чтобы красиво падать с высоты, когда будешь оглядываться, - пояснил я. - Надо будет упасть не меньше трех раз. И чем с большей высоты, тем лучше. В смысле, эротичнее. А прозрачная рубашка… не знаю, их все в таких случаях надевают. Наверное, чтобы монстры возбудились.
        Она зябко передернула плечами:
        - Ладно, пусть скребется.
        - Будь здесь, - сказал я.
        - А ты?
        - Пойду загляну в остальные комнаты, - сказал я. - Рыться в вещах не буду, не бойся, капиталистка, только убеждюсь… убедюсь, что никто не прячется.
        - Может быть, лучше утром?
        - А если утром проснемся с перегрызенными глотками?
        
        Часть 3
        Глава 1
        
        С пистолетом в руке и фонариком в другой я продвигался медленно, прислушиваясь к каждому шороху. В коридорах и в любой комнате прежде всего включал свет, а выходя, не выключал, пусть горит, здесь не Приморье, электричества хватит, а кто уплатил за дом, заплатит и за электроэнергию.
        Все комнаты с прекрасной мебелью, знаток бы сказал, что гармонично, подобрано со вкусом, я тоже бы так сказал, я же хорошо воспитан, а гармонично или не гармонично на самом деле, это только сама мебель знает, у нас, демократов, вкусы то и дело меняются, сегодня гармонично одно, а к обеду уже другое.
        Снизу доносились едва слышные стоны и звон цепей, но в подвалы я решил не спускаться, привидения подождут, тыщу лет ждали, дернул дверь последнего в этом коридоре чуланчика…
        …в глаза ударил слепящий свет, будто в лицо направили мощный авиационный прожектор. Кожу опалило сухим горячим ветром. Ослепленный, я прикрыл глаза обеими руками, проморгался, ахнул. Сквозь слезы прорисовываются жаркие горы оранжевого песка, ослепительно синее небо, весь мир - песок, как застывшие волны расплавленного золота, веет жаром, солнце обжигает голову и плечи.
        - Ни фига себе… - пробормотал я, сделал шаг, в трех шагах из песка торчит черный камень с рунами на двух сторонах, а сверху грубо вырубленное изображение языческого идола с толстыми губами и широким задом. Не наш, отметило сознание автоматически. У наших предков вкусы нормальные, без перверсий: толстые бабы с широчайшими жопами и могучим выменем до середины живота,
        Я сделал еще шажок и вдруг ощутил неладное. Оглянулся, сердце остановилось в страхе: позади такая же бескрайняя пустыня, а я посреди этой бескрайности, это же какой-то силурийский период, это же докембрий, здесь нет жизни, одни только ракоскорпионы и трилобиты! Я попал и самую хитрую из ловушек, этого никак не учел, здесь я и в суп, и в ощип, и даже в гриль на шампур…
        Из-за барханов мелькнуло нечто темное. Исчезло на миг, а когда показалось снова, я догадался, что это черные тюрбаны, хотя по такой жаре… впрочем, черные красочнее. Подчеркивают зловещесть, в эти времена шляп, похоже, еще не носили. Не носят.
        Люди выехали на крупных зверях, которых я принял было за верблюдов, потом с ужасом сообразил, что это обросшие шерстью динозавры, а то и драконы, что, собственно, одно и то же. Меня заметили, несколько человек повернули своих животных, песок взлетел из-под копыт фонтанами. Я застыл, меня окружили в мгновение ока, сверху нависли, как клювы башенных кранов, морды динозавров.
        - Я рашен турист, - сказал я торопливо. - Новый рашен, почти олигарх!.. За меня можно выкуп, можно выменять на что-нибудь. К примеру, на бусы, я ж демократ - большего не стою.
        Двое спрыгнули с динозавров, те смирно жевают жвачки, я не двигался, меня грубо повернули спиной, я ощутил, как руки крепко стянули веревкой, а рот мне туго забили кляпом. Один из всадников крикнул с нетерпением:
        - И чо будете робыты?
        - Жертву Перуну, - ответили у меня за спиной. - Во славу незалежной Гыксосии!
        - А-а-а, - протянул всадник, - цэ дило добре… Только поскорее, а то фараон вже збирае вийско…
        - Та що нам його вийско? - ответил тот, что стягивал мне руки. - До вэчора весь Египет будэ пид нашой гиксоской владею.
        Мне связали ноги, сильный удар бросил лицом в горячий песок. Я закашлялся, гиксосы засмеялись, уже все в седлах, засвистали, повернули животных и помчались в сторону солнца. Как я понял, начинается знаменитое завоевание Египта гиксосами. Значит, я попал в далекое прошлое, но хоть не на сотни миллионов лет, уже легче, до моего времени всего-то тысяч пять лет, а то и вовсе четыре с половиной.
        Они унеслись, а я остался лежать на песке, связанный туго, как упакованный спальный мешок. Солнце печет нещадно, губы сперва просто пересохли, потом полопались, как подсыхающая земля. Соленая струйка потекла в рот, но я отказался глотать кровь, хотя вроде бы не принимал иудаизм или ислам, хотя клясться не буду, в моей прошлой жизни мало ли чего случалось, солнечный жар прожигает веки, какие же непрочные, фигня, а не веки, прямо папиросная бумага или же промасленная, из которой делают стенки для фонариков.
        Горло хрипит, а уши уловили странный зловещий шорох. Я повернул голову. Раскаленное, как слиток металла, тело, как будто окунули в жидкий гелий. Ко мне подползает самая огромная змея, какую я только видел, а видел я… честно говоря, ни одной еще не видел, но змея огромная, чешуйки скрежещут по песку, словно ползет по исполинскому наждачному бруску, пасть разинута, жарко, глаза выпучены, немигающие, зрачки вертикальные, как у кошек, а язык длинный и раздвоенный на конце, как двузубая вилка…
        Я содрогнулся, холодное отвратительное тело коснулось моей ноги, а змея переползла ногу, помедлила, а затем начала сворачиваться в кольцо, полагая, видимо, что нашла защиту от солнца и ветра. Я застыл, страшась сделать движение, толстые кольца двигаются медленно, словно родом из Эстонии. Прямо засыпает, зараза, наконец улеглась, даже вздохнула с чувством глубокого удовлетворения.
        Солнце передвинулось на западную часть неба, там великолепный закат, краски играют на бис, автор всего великолепия выходит и довольно кланяется, заслужил, все здорово, особенно то, что жара чуть спадает, а ночью здесь, говорят, вообще вода замерзает в лужах, хотя где это в Сахаре вода? Шея затекла, но я упорно отворачивал лицо от солнца, в чистом безоблачном небе мелькают черные мухи, и когда раздался далекий грохот и в паре сот метров опустился небольшой космический корабль, я тоже сперва подумал, что это муха, только побольше.
        Люк распахнулся, по простой лесенке на песок спустился подросток, за ним еще один, а когда вышел третий, еще меньше, я врубился, что это не подростки, совсем не подростки. Наверняка и на других планетах есть свои камбоджийцы и вьетнамцы, хотя эти без туземных пик и барабанов, а одеты в костюмы высотных летчиков. Лица, правда, открыты, я плохо рассмотрел, а они разбрелись в разные стороны, время от времени что-то хватают в песке, суют в ящички либо бегом относят в корабль.
        Меня заметили не сразу, явно все-таки вьетнамцы или японцы, у них там все в очках, двигаются, глядя в землю, пока один едва не наткнулся на мои растопыренные ноги.
        - Ой, кто это?
        К нему быстро подбежала женщина, вскрикнула тонким детским голосом, словно главная героиня всех индийских фильмов:
        - Ой, какой красивый!
        Она поспешно протянула ко мне руки и ухватила на руки питона, словно страшась, что находку перехватят коллеги. Второй сказал с укором:
        - Икана, ты же специализируешься на формика пиццеа!..
        - Этого питончика, - ответила она, - подарю своему брату. Он любит таких зверюшек.
        - А если укусит?
        - Увы, - сказала она с жалостью, - это же не змея, питоны не кусают и не жалят… А чего здесь этот туземец?
        Мужчина посмотрел на меня задумчиво, предположил:
        - Что-то ритуальное. Обряд инициации, к примеру.
        - Инициации? - повторила она. - Но это же в подростковом возрасте…
        - Многие до седин не выходят из подростковости, - возразил он. - А то и вовсе из ребячества. Пусть, не будем вмешиваться в обычаи туземных племен! Мы же все-таки исходим из доктрины общегалактических ценностей?
        - Да, конечно, - ответила она поспешно. Взгляд зеленых глаз остановился на моем обгорелом лице, с него клочьями слезает не только кожа, но сползают, как при тектонических сдвигах, целые пласты прожаренного мяса. - Терпи, туземец… Детские иллюзии теряются трудно. Быть мужчиной не так уж и плохо… Хотя ребенком, бесспорно, приятнее.
        Отвернулась, во взгляде сочувствие, смешанное с безразличием и легкой брезгливостью, которую тщательно скрывает, чтобы не задеть моих чувств. Мужчина сказал мирно:
        - Смотри, по лицу видно, как он гордится этим испытанием. Еще бы, не всех к нему допускают, не всех!..
        - Ладно, - сказала она, - пойдем.
        - Пойдем, - согласился он. - Видишь, он глаза выпучил! Гневается, видать.
        Женщина, которую он называл Иканой, слегка поклонилась мне и произнесла настолько певуче тоненьким голоском, что я ожидал тут же грациозного танца с пением и двиганьем головы из стороны в сторону:
        - Прости за вторжение в ваши… ваши священные ритуалы. Мы удаляемся, дабы не потревожить…
        - Да-да, - сказал мужчина, - дабы не потревожить.
        К ним подошел третий, еще мельче, уже не вьетнамец, а настоящий звездный пигмей, всмотрелся с отвращением:
        - Господи, везде эти дикари!.. Нет, это надо прекратить.
        Он вытащил нож и посмотрел на мое горло. Женщина вскрикнула:
        - Гого, прекрати!.. Твой бог пусть правит в твоем народе, в чужое племя пусть не лезет!
        - Мой бог Кокацепль, - провозгласил пигмей, - бог всего сущего, он получает в свое владение любую звездную систему, на которую ступает сандалия телурийца. Так что здесь правит Кокацепль, и я - от имени бога.
        Не успели его остановить, он одним взмахом перехватил ремень на моих руках, выдернул кляп изо рта. Женщина вскрикнула мне жалобно:
        - Прости, прости нас за нарушение ваших священных ритуалов! Но этот глупый человек… он фанатик… если потребуете, мы выдадим его вашему племени на расправу, мы чтим обычаи всех племен и народов…
        Другой ухватил пигмея сзади и держал его крепко, не давая двигаться, а женщина подобрала веревки и готовилась снова связать мне руки. Пигмей смотрел гордо, счастливый, что дикари разорвут на части, обретет сан мученичества. Я прохрипел обгоревшим ртом:
        - Нет Кокацепля, кроме Кокацепля… и ты пророк его… Я признаю его верховным богом…
        Двое ахнули, пигмей засиял довольством, подрос, расправил плечики.
        - Я же говорил, - произнес он с чувством. - Я же говорил!.. Наше учение истинно, потому что оно верно.
        - Я чувствую необходимость припасть к его истокам, - твердо сказал я. - Возьмите меня с этой планеты, где все еще не знают истинной веры в Кокацепля! Это погрязший в невежестве мир, а я хочу ощутить свет… это так мучительно - видеть только узкий лучик!
        Мужчина и женщина не успели раскрыть рты, пигмей пообещал твердо:
        - Мы берем тебя с собой!
        Он поперхнулся, но слово не воробей, вылетит - таких поймаешь, коллеги уставились на него, он заблеял и задвигал ногой, словно пытался соскрести с подошвы что-то прилипшее, похожее на глину, но совсем не глину. Мужчина сказал строго:
        - Мы - не можем!
        - Знаю, - ответил пигмей несчастным голосом, - но я… пообещал!
        - Ну и что?
        - По нашей вере нельзя брать слово взад!
        - Брать нельзя, - отрезал мужчина, - но тебе его могут вернуть!
        Он повернулся ко мне, рука легла на пояс с большим бластером в уже расстегнутой кобуре, но я заговорил первым:
        - Нам лучше поспешить, ибо проклятие падет на голову того, или на головы, если их у него несколько, кто задержит приобщение неофита к свету и знанию. Я никогда не верну вам этого слова.
        Корабль несется в пространстве, где впереди звезды постепенно белеют и стягиваются в ком, а сзади краснеют и растворяются в инфракрасном цвете, пока мы вовсе не обогнали свет, и тогда на задних экранах зачернели или восчернели угольные ямы, жуткие и страшные, спереди же блистает только одна яркая звездочка, но это, оказывается, не звезда, а так выглядят все звезды и все галактики, стянутые в одну точку свернутого пространства.
        Корабль внутри оказался намного просторнее, чем выглядит снаружи, здесь это целый город, а экипаж, как я выяснил в первый же день, всего из троих: Додо - капитан и экзобиолог, Гого - штурман и по совместительству пророк нового бога, а также - Икана. Кем она была, не понял, да и не старался понять, достаточно и того, что женщина, что еще надо, сразу же и симпатичнее всех, хотя именно она намеревалась оставить меня умирать в песках, гуманистка, видите ли, нельзя вмешиваться в чужие ритуалы, дура… но красивая, надо признать, красивая, не зря же дура. И чем больше я смотрел на ее милое и утонченное, как у королевы эльфов, лицо, любовался ее огромными удлиненными глазами, тем больше убеждался, что она дура не простая, а редкостная, что из-за таких вот дур начинаются войны, строятся индийские гробницы и египетские пирамиды, создаются и разрушаются империи, а звездолеты отправляются в глубокий космос за какой-нибудь хреновиной, чтобы вызвать блеск в глазах вот такой же, что куда выше всякого там примитивного ума, ведь она - красивая.
        Я старался держаться так, как от меня и ждали, чтобы не разочаровывать: ел руками, пальцы вытирал о скатерть, бананы хавал не с того конца, а шкурки ловко забрасывал на люстры, на светильники, на видеокамеры. Иногда умело забрасывал даже ногами, что вообще повергало их в священный ужас. У них на ногах настоящие копыта, что и понятно, у людей тоже такие будут лет через три-четыре миллиона, когда достаточно далеко отойдем от лазающих по деревьям предков и все еще будем ходить и бегать по земле. Этот процесс уже начался, большой палец постепенно увеличивается, принимает на себя все большую нагрузку.
        Для меня отвели достаточно просторное помещение, чуть ли не ангар, еда доставляется автоматически, время от времени заходит Гого и рассказывает о Кокацепле, иногда появляется Икана, но мне покидать помещение низзя. К счастью, в корабле летает великое множество механических мошек с видеокамерами, можно подключаться к любой и наблюдать за всем, что происходит в корабле. Я так и делал, от меня ничего не скрывают, я же дикарь, каменный век и все такое.
        Сегодня я видел и даже слышал, как Гого сказал остальным:
        - Совсем рядом от курса звездная система ВВ-56. Там на одной из планет Гамильтон обнаружил редчайший металл с отрицательной массой. Раз уж мы…
        Додо скривился:
        - Этот металл на поверхности широкими пластами?
        - Нет, где-то в пещерах, - ответил Гого поспешно. - С поверхности бы давно фью-фью.
        - Но тогда как…
        - Я наладил прибор, - ответил Гого с торопливостью, - засечет с орбиты!
        Додо с сомнением посмотрел на Икану. Она кивнула.
        - Планета абсолютно мертвая. Атмосфера для жизни непригодна, песок да старые скалы. Никакой вулканической или тектонической деятельности. Если Гого обещает, что управимся за сутки…
        - За сутки? - изумился Гого. - Часа хватит!
        Я ощутил, как корабль слегка изменил курс, через полчаса на боковом экране стремительно выросло зеленое солнце, а впереди быстро приближается голый каменистый шар. Икана включила интерком, сказала ласковым голосом, как говорят белые американцы неграм, все еще извиняясь за годы, когда их прапрадедушки держали черных прапрадедушек в рабстве:
        - Мы отлучимся на ненадолго… У тебя в пещере есть все, чтобы ты не скучал. Можешь готовить себе новое копье, если захочешь.
        - А каменный топор? - спросил я.
        - Можешь и топор, - ответила она с облегчением, счастливая, что может удовлетворить мои примитивные запросы. - Да, топор - это… это так мужественно!
        Улыбнулась как можно дружественнее, я подумал, что ответит, если скажу, что мне надо, чтобы для удовлетворения моих естественных и неотъемлемых инстинктов легла и раздвинула ноги. Наверное, общегалактическая политкорректность простирается и на эту область, нельзя же обижать национальные меньшинства грубым и оскорбительным отказом в таком простом и неотъемлемом праве, как трахать все, что пондравится?
        Пол слегка вздрогнул, тишина стала еще тишинее, я догадался, что бесшумно работающие двигатели выключены. На обзорных экранах видно, как на каменистое плато выехал вездеход, за иллюминатором мелькнул силуэт, но я не уверен, что это Икана. Следом метнулся целый рой светящихся мушек: похоже, у этого народа просто безразмерные харды, у нас хоть терабайт поставь, через неделю забью под завязку.
        На экранах я наблюдал, как они отыскали вход в пещеру, довольно глубоко в недрах, опускались чуть ли не на километры, потом радостный вопль Гого:
        - Вот он, смотрите!
        Летающие видеокамеры показывали в прекрасном триколорном цвете горящий мрачным красным огнем комок металла размером с суповую тарелку. Он как прилип к серому гранитному своду, похожему на величественный купол большого собора.
        Гого некоторое время смотрел в цифровую подзорную трубу, я слышал удивленный свист. Крышка откинулась, длинные цепкие лапы манипуляторов поднялись, удлинились, словно пожарные лестницы. Я с замиранием сердца следил, как они поднимаются, поднимаются, поднимаются, едва не ломаясь от собственной тяжести, наконец скрюченные пальцы дотянулись до комка драгоценнейшего из металлов, сомкнулись.
        Додо не выдержал:
        - Ты чего телишься? Тяни!..
        - Тяну, - ответил Гого с некоторой озабоченностью, - сопротивляется, гад… Кто бы подумал, что отрицательный вес так велик…
        - Все равно тяни, - сказал Додо.
        Икана повторила, как эхо, не отрывая завороженного взора от сокровища:
        - Тяни. Будет чем похвастаться, ведь это же из легенд…
        Они еще не видели, только мне со стороны заметно, что вездеход начал приподниматься. Манипуляторы послушно тащат металл, моторы успокаивающе гудят, расстояние вроде бы начало сокращаться, Додо потирает ладони, но Икана первой оторвала взгляд от красного металла, ахнула, закричала:
        - Останови!.. Останови немедленно!
        Гого тоже ахнул, вездеход пошел вниз, коснулся колесами грунта. Манипуляторы снова удлинились, но добычу пока не выпускали. Я слушал, как все трое спорят, злился, идиоты, все же понятно, наконец Гого вылез в неуклюжем скафандре с двумя баллонами за спиной, в его руках появилась дрель, легко просверлил четыре дыры в каменной плите, на которой вездеход, вогнал длинные штыри, Додо вылез и помог закрепить цепи.
        Моторы взвыли от перегрузки, манипуляторы с силой потащили металл. Выглядело это так, словно тот прилип к потолку, а его пытаются оторвать, но и когда оторвали, видно, с какой силой рвется взмыть обратно. Если бы не свод, унесло бы в далекий космос, а потом к самому краю…
        Гого прокричал:
        - Есть! Мы его взяли!
        Манипуляторы наполовину втянулись в багажник, вездеход трясет, каменная плита начала подрагивать, а металлические штыри, их Гого вогнал едва ли не на километровую длину и там заякорил, начали выдвигаться. Додо побелел, дергался, Икана застыла с расширенными от ужаса глазами.
        - Не лучше ли…
        - Нет, - выкрикнул Гого. - Уже немного!
        Горящий зловещим красным огнем слиток металла был уже на расстоянии вытянутой руки над открытым люком, когда почва затряслась, один из штырей начал подаваться. Манипуляторы перекосило вместе с вездеходом, Гого кричал и отчаянно двигал рычагами. Слиток медленно приближался, я услышал тяжелый грозный грохот, толчки. Додо выкрикнул:
        - Отпусти его! Иначе мы сами взлетим к потолку!
        - Нет, - прорычал Гого. - Нет…
        А как же поедешь, хотел было спросить я, но хрен его знает, как тут включить интерком, а инструкцию мне не оставили. В пещере грохот все громче, зловещее, манипуляторы втащили красный металл в багажник, вездеход затрясло, я наконец-то включил динамик, заорал:
        - Идиоты, посмотрите наверх!
        Глава 2
        
        Они посмотрели и, как куры, бросились врассыпную. Свод грохотал, покрываясь глубокими трещинами, оттуда вываливались огромные глыбы, одна из них освободилась и, набирая скорость, понеслась вниз. Вездеход лязгнул, ему смяло крышу и зад, сверху свалились еще две плиты, похожие на баальбекские. Поднялась пыль, я тщетно всматривался, затем грохот затих, в недрах поворчало и успокоилось, а когда пыль осела, я увидел придавленный тяжелой плитой сплюснутый вездеход. Три фигурки прижались в углу пещеры, я с трудом разобрал, кто из них кто, сейчас все серые от пыли, одинаково несчастные.
        Додо первым пришел в себя, остальные тупо смотрели, как он обошел сильно сократившуюся в размерах пещеру. Голос его прозвучал глухо:
        - Нам не выйти.
        Гого прошептал:
        - Мы должны были попытаться взять…
        - Тебя никто не винит, - ответил Додо сухо. - У нас на сколько хватит воздуха?
        - В баллонах - на три часа. В вездеходе есть еще запасные, но…
        - Понятно, - оборвал Додо, - к ним добраться не легче, чем до звездолета.
        Икана огляделась дикими глазами, вскинула руки и прокричала отчаянно:
        - Ноу!.. Ноу!.. О, ноу… В смысле, нет!!!
        Додо сказал сочувствующе:
        - Да, понятно. Пусть добрались бы, и что? Все равно обречены. Стены монолитные, туннель завалило огромными скалами. Этот слиток самородный поддерживал свод этой пещеры! Как только убрали, так и рухнуло. Приборы показывают, что в самом тонком месте - двадцать метров скальной породы. У нас нет резаков. А то, что есть, пропалит дыру на глубину в полметра, не больше.
        Он замолчал. Икана тихо напомнила о мощных резаках, которые остались на корабле. Перехватив взгляд биолога, вздохнула. Явно тот думает о них тоже.
        - Безнадежно, - сказала она. - Через три часа нас не станет. Командир, я прошу позволения связаться с кораблем.
        Командир не понял:
        - Да сколько угодно, зачем тебе мое разрешение?
        - Я хочу дать последние распоряжения варвару.
        - А-а, твой пэт…Что же, скажи ему что-нибудь. Он сможет прожить немного дольше нас, если не будет ничего трогать. Объясни, как пользоваться раздатчиком пищи… Ну, и прочими вещами.
        - Спасибо, - поблагодарила она. Переключив рацию, сказала: - Привет, могучий воин… Не удивляйся, я говорю издалека. Да, с помощью магии. Слушай очень внимательно, воин… Мы были сейчас в большой битве… Нет, мы побеждены. Скоро мы умрем, я хочу успеть объяснить тебе, как пользоваться нашим магическим домом.
        Додо и Гого тяжело сели рядом. Оба старались двигаться меньше, сохраняя кислород. Додо погрузился в невеселые мысли, Гого рассеянно прислушивался к инструкциям Иканы. Я сказал, стараясь сделать голос как можно более грубым, варварячим:
        - Икана?.. Ты где? Сейчас приду на помощь!
        - Ты не сможешь, - ответила Икана печально. - Мы здесь… заключены в пещере глубоко под горой.
        - Ну и что? - ответил я нагло. - Я разбросаю камни голыми руками! Я перебью джиннов…
        - Воин, слушай, - сказала она настойчиво, - ты не сможешь выйти из дома, потому что на все двери наложены сильнейшие заклятия.
        - Джиннами? - спросил я.
        - Нами, но…
        - Если вами, сами и снимете.
        - Мы здесь заключены, здесь и погибнем.
        - Тогда я должен поторопиться, - сказал я, - скажи, какие заклятия открывают двери?
        - Воин, ты не сможешь…
        - Я все могу, Икана! Скажи заклятия!
        - Ты не понимаешь…
        Додо сказал с досадой:
        - Икана, прекрати. Твой мускулистый герой жаждет красиво погибнуть, так не мешай. Все равно помрет от голода в запертом корабле, задохнется, если начнет нажимать не те кнопки.
        Гого бросил досадливо:
        - Перестаньте болтать. Дайте подумать напоследок о нашем мире. Я хочу помолиться Кокацеплю.
        Икана проговорила убеждающе:
        - Воин, запоминай, как пользоваться раздатчиком пищи…
        - Нет!!! - ответил я резко. - Не болтай ерунды, а скажи, как снять заклятия. Иначе начну крушить здесь все, пока не проломлю стены и вырвусь из этого зачарованного дворца.
        Она вздохнула, сказала обреченно:
        - Ладно… Слушай, ты сам этого захотел. Во-первых, дворец совсем не таков, каким ты его видишь. Чары скрывают от тебя настоящий его вид, но эти чары наложили не враги, а я. Для добра. Повернись ко мне лицом, смотри мне в глаза.
        На экране появилось ее лицо. Ярко-синие глаза смотрели внимательно. Икана встретила мой взгляд, велела властно:
        - Блок три снят!.. Ну, теперь видишь, в каком мире мы живем?
        Похоже, она даже в таком отчаянном положении напряженно ждала моей реакции. Даже Додо и Гого повернулись к ней, посмотрели на полупрозрачное голографическое изображение, что висит в воздухе на уровне ее лица. Я постарался расправить плечи пошире и выпятить челюсть.
        Как она и ожидала, я бросил по сторонам взгляд, сказал нетерпеливо:
        - Да-да, мир изменился… Вроде бы. Но как снять чары с дверей?
        Икана проговорила растерянно:
        - Но… Разве ты не видишь… там все иначе?
        - Вижу, - ответил я быстро, - говори быстрее заклятие. И как вас найти?
        Додо хмыкнул, сказал с нотками удивления:
        - У него шкура еще толще, чем я думал… Даже не удивился!
        - Примитив, - согласился Гого.
        Икана сказала в микрофон:
        - Я ничего не понимаю. Ладно, слушай внимательно. Подойдешь к распределительному щиту… Погоди, сейчас я объясню, что такое распределительный щит…
        Я подошел к распределительному щиту, остановился, вопросительно глядя на Икану.
        - Фотон, - сказала Икана торопливо.
        - Фотон, - повторил я.
        Дверь отворилась, я бросился в коридор. Икана закричала, указывая направление, я мчался огромными скачками, запрыгивая с разбегу на этажи, в считанные секунды оказался перед дверью в ангар.
        - Фотон, - сказал я. Дверь осталась на месте, а Икана сказала быстро:
        - Здесь другое заклятие. Ты должен нажать пальцем сперва зеленую точку, потом два раза синюю, снова зеленую, затем коричневую и желтую.
        Я молниеносно нажал кнопки, дверь тут же отъехала в сторону, я прыгнул вовнутрь. Додо и Гого, как сиамские близнецы, с интересом смотрели на мои лихие действия, в глазах непомерное изумление.
        - Теперь ты должен надеть специальную одежду… - проговорила Икана, и тут все увидели, что ни один из скафандров не подойдет. - Ох, все напрасно…
        - Икана, - сказал я свирепым голосом, - ты никогда не видела меня в бою, потому сомневаешься! Дай выйти из дворца, увидишь, что герою не нужна зачарованная одежда!
        Додо хмыкнул:
        - Да-да, с таким содержанием углекислоты и метана… Икана, пошли его обратно, пусть учится обращаться с раздатчиком пищи, если он такой понятливый.
        Икана сказала напряженно:
        - Слушай внимательно… Ты можешь сесть в вездеход. Это такое… такое устройство. Мы не ездим на конях, мы передвигаемся в домиках…
        - Как он открывается? - спросил я резко.
        - Скоба на двери, - ответила Икана послушно. - Слушай, как пользоваться…
        Я дернул скобу, крыша приподнялась, открывая внутренности вездехода, я быстро скользнул внутрь.
        - Подожди! - закричала Икана. - Ты не умеешь…
        Но дверь уже захлопнулась, толстая броня отрезала звуки, волны. Но на маленьком экране я видел, как Додо сказал хмуро:
        - Дурак… Впрочем, варвар ведь… Задохнется там раньше, чем мы. Там герметизация.
        Икана смотрела широко распахнутыми глазами, потом отвернулась к Гого. Тот приподнялся и похлопал ее по плечу:
        - Ну-ну, Икана. Ты заразилась от варвара чувствительностью. Да, он умрет. Но и мы все умрем.
        Несколько минут телекамеры показывали неподвижный вездеход. Икана время от времени украдкой посматривала искоса, на лице настолько виноватое выражение, что чем черт не шутит, вполне возможно, ее далекий предок в триста двадцатом поколении взад был богатым плантатором и обижал негров, отчего пошли всякие там мулаты, метисы и цветные.
        Вездеход, как они видели отчетливо на своих экранах, дернулся, рванулся вперед. Перед самой дверью, когда казалось, врежется в монолитную дверь, остановился так резко, что варвар должен неизбежно разбиться о панель управления. С полминуты машина стояла неподвижно, затем внезапно завертелась на месте. Под гусеницами засверкали искры.
        Икана смотрела на экран, побледнев. Командир покачал головой, переглянулся со штурманом. Варвар сел на панель, что ли? Или бросил на панель сапоги?
        Вездеход прыгнул вперед. Перед ним несокрушимая дверь, Икана закричала отчаянно:
        - Остановись! Разобьешься!
        - Обо что? - крикнул я.
        - Надо открыть двери…
        - Да на хрен, - ответил я и нажал на кнопку с надписью «Огонь» и мелкими буковками ниже «Fire». - Кому нужны эти двери?
        Перед экраном полыхнуло, сиденье подо мной дрогнуло, в следующее мгновение две ракеты вынесли весь титановый проем, где дверь, а следом в темноту выпрыгнул и вездеход.
        Связь надежнейшая, изображение даже не дрогнуло, картинка что надо, чувствую себя киногероем под светом юпитеров, выпрямился, нижняя челюсть уже ноет от выпячивания, но взгляд достаточно бараний, как положено варвару-герою. За спиной огромная дыра в толстой плите металла, навстречу несется звездная ночь с незнакомым рисунком созвездий… как будто помню, какой он в моей Вселенной, ну да все равно незнакомый, на заднем экране сверкнули, быстро затухая, сигнальные огни, растворились во тьме.
        - Ничего не понимаю, - послышался голос Гого. Он напряженно всматривался с бокового экрана. - Он что, лег на пульт?.. Нет, стучит своими лапищами по нашим таким чувствительным клавишам.
        Я на всякий случай стал касаться мягше, еще мягше. Вездеход прет на большой скорости, на экране пляшут кривые, красная линия отмечает путь вездехода, проламываясь сквозь голубоватый туман зеркала. Далеко в самом углу тревожно вспыхивает огонек, там женщина, что замолвила за меня словечко. Но даже если бы не замолвила, женщина всегда то существо, которое надо спасать, и неважно, что сама от нашей пузораспускальности начинает учиться бить человека левой ногой в правую челюсть с тройного разворота в прыжке через голову.
        Впереди выросли и понеслись на меня острые, как зубы дракона, черные, конечно же черные, скалы. Зловещие, нехорошие. Я круто свернул, у меня должна быть прекрасная звериная реакция, я же варвар, дикарь, к тому же у меня звериная приспособляемость, живучесть и цепкая, не загаженная рекламой память, что значит, я помню, как вели себя эти трое за пультом управления, помню приемы парфян, умею управлять скифским конем, я же сам чуточку скиф, есть надежда, что стану не только чуточку, управлялся с хеттской колесницей, пересекал днепровские пороги на крохотном плоту, и в этом летающем небесном дворце в первую очередь запомнил все приемы, с помощью которых эти трое заставляли железную избу двигаться, останавливаться, поворачиваться, включать магическое зеркало или хотя бы Голос… Конечно, всякий, садясь и беря в руки магические вожжи, первым движением трогает вот эту зеленую точку, и всякий раз открываются ворота этой конюшни…
        Я угрюмо вспомнил, что ворота не сами открылись, но это пусть перед слабыми открываются, а мужчина должен открывать сам, либо пинком, либо пуском двух ракет с мощными зарядами.
        Пальцы нащупали коммуникатор, я произнес:
        - Алло, седьмой вызывает Базу… Алло, Седьмой вызывает Базу!
        Ответа не было, это немного беспокоило. Я произнес громче:
        - Алло, говорит Двенадцатый… База, отвечайте!
        Опять никто не ответил, я пожал плечами, спросил в лоб:
        - Икана, что за херня?.. Почему эта штука не работает?
        За моей спиной раздался искаженный помехами голос:
        - Потому… что…
        - Почему? - спросил я громче.
        - Ты отключил… Там на пульте… большая…
        - Ага, - ответил я торопливо, - энтер, да?
        Не дожидаясь ответа, ткнул пальцем, тут же над пультом зависло милое женское лицо, уменьшенное, полупрозрачное, а все экраны ожили, там появилась мрачная пещера и три скорчившиеся фигуры. Похоже, берегут не только кислород, но и тепло.
        - Что ты наделал? - вскрикнул отчаянный голос. - Как ты… сумел?
        - Осталось не больше двадцати минут, - предупредил я. - И я буду у места.
        - Откуда ты знаешь?
        - Дык локатор на что? - удивился я. - Ваша магия показывает даже твой пульс, кровяное давление и прилив крови к яйцекладам.
        - Довольно, - прервала она. - Ты все равно не сможешь добраться к нам. Во-первых, ты без скафандра. Во-вторых, нас завалило…
        - Что завалено, - ответил я мудро, - то и отвалится. Вы уже совсем близко… Ого, какая гора! Это там вы искали магическое сокровище?
        - Ты погибнешь, - проговорила она с печалью. - Я не понимаю, как ты умудрился все еще не взорваться.
        - Дык защита от дурака, - пояснил я чистосердечно. - У вас же, думаю, дураков много?.. Вы там отойдите к дальней стене, я щас посмотрю на локаторе, где можно прожечь дыру.
        Она вскрикнула:
        - Чем?
        - А у вас тут факел есть, - пояснил я. - Им можно прожигать любые камни, я заметил.
        Она умолкла, пораженная, а Додо сказал негромко:
        - Что значит варварский ум. Мы бы никогда не додумались, что лазером в самом деле можно… гм… прожечь настоящий туннель! Даже такой, что вездеход протиснется. Но… как это может проделать варвар?
        Я ответил буднично:
        - Дык у вас все просто, ребенок справится. Лягте где-нить под навесом, закройте глаза. Нет, белой простыней можно пока не накрываться и белые тапочки не примерять. Это в смысле типа смежьте веки. Чтоб сетчатку глаз не сожгло. Готовы? Начинаю!
        Красный луч лазера вырвался из широкого ствола бортовой пушки. Черная громада осветилась багровым огнем, тут же взвился дымок, потекла красная лава, все больше и больше, по мере того как лазер разогревается. Красные бурлящие потоки начали покачивать вездеход, пришлось чуть подать его взад, на небольшую площадку повыше, оттуда яростно выжигал в каменном массиве широкий туннель. Бурлящая лава течет широко, растекаясь по равнине. Вскоре весь мир заполнился этой кипящей лавой, что выплескивается из туннеля оранжевая, по дороге становится алой, а там у горизонта багровеет, медленно остывая.
        Минут через десять на экранах зашевелились, Икана вскрикнула потрясенно:
        - Я слышу… стена трескается!
        - Это от жара, - пояснил я. - Камни от тепла расширяются. А вода, наоборот, при замерзании… но это я на всякий случай, вдруг ты не знаешь.
        Все трое приподнялись и неверящими глазами смотрели на стену пещеры, где уже появилось темно-красное пятно, расширилось, стало оранжевым… и тут же погасло.
        Икана вскрикнула:
        - Что… что случилось?
        - Не хочу, - ответил я, - чтобы ты смотрела на что-то яркое, кроме меня.
        Красная линия доползла до самого вспыхивающего огонька. В таких случаях Гого делал три одинаковых движения, вот так и вот так, затем покидали эту, будем говорить, колесницу, надо же им сделать приятное.
        Я сделал эти три обязательных движения, бронированная колесница остановилась, могучий демон перестал рычать под ногами. Дорогу перегородила отвесная скала, изъеденная трещинами. У подножия много огромных камней, мелкие с кулак, крупные побольше вездехода. Все с острыми гранями, значит - лавина свежая.
        Я замер в нерешительности перед пультом. Пока что врубаюсь, интерфейс, как говорится/ дружественный, в морду не бьет, но все помним не только про Голема и начинающих магов, которые ошибались в заклинаниях, но у каждого есть наготове случаи, как друг сходил на сайт в самом прямом смысле, пришлось сушить, как сломал сервак или крякнул… Вызывать демона намного проще, чем укротить, заставить выполнять желания. Малейшая ошибка, и либо хард полетит, либо левый софт отформатирует базу данных, а это то же самое, что демон схватит, с радостным ревом унесет в преисподнюю, в вечный мрак.
        Краем глаза я следил за боковым экраном, пещера как на ладони, все параметры высвечиваются с лакейской готовностью, одни красным, другие зеленым, третьи - оранжевым. Впрочем, почти все красным, кислорода у них на шесть минут, дышать всем троим тяжко, Гого просит перекрыть кран, чтобы сразу кончить мучения, Додо готов сделать, но воспротивилась Икана. Похоже, сама не знает почему, но противится, их шланги соединены, грузный Додо потребляет воздуха больше, его личный запас кончился бы уже час назад.
        - Икана, - сказал Додо невесело, - это странно, но это влияние варвара…
        - В чем? - не поняла она.
        - Ты цепляешься за жизнь. А мы - разумные. Мы понимаем, что спасения быть не может. К сожалению, весь экипаж здесь…
        Его слова оборвал нарастающий грохот. В трех шагах в стене появилось красное пятно, воздух стал быстро нагреваться. Посыпались камни. Икана быстро отползла к противоположной стене, Додо тоже отодвинулся, волоча за собой Гого. Они смотрели с отвисшими челюстями, не понимают. Раздался уже совсем страшный грохот, стена разлетелась вдребезги. В пещеру ворвался ослепительно яркий луч лазера. Упершись в противоположную стену, исчез, но тут же со страшным треском из стены вылетели глыбы, просунулся нос вездехода. Скрежетнул металл, вездеход на волне горячего перегретого воздуха ворвался, как бронированный слон в тростник. Глыбы еще падали и раскатывались, вездеход вылетел на середину пещеры, лихо развернулся бортом и замер.
        Додо схватился за горло. Последние капли воздуха кончаются, а спасение близко, но как бы быстро вездеход ни оказался здесь, надо еще открыть люк, а дыхание кончается, уже никто бы не успел… Даже он, капитан, не успел бы прийти на помощь этим, попавшим в пещеру.
        Люк распахнулся, на боковую броневую плиту стремительно выпрыгнул варвар. Командир, у которого уже плыло в глазах от удушья, рассмотрел полуобнаженную мускулистую фигуру. Я увидел его глазами, как дикий варвар, то есть я, лихо спрыгнул с неимоверной высоты на землю, в руке бластер, в другой руке… запасной баллон с кислородом!
        Икана вскрикнула отчаянно:
        - Не смей!.. Ты задохнешься!
        - Поздно, - сурово и торжественно прошептал Додо. Он хотел было положить ей на плечо командирскую руку, но не было силы ее поднять.
        - Он отплатил за свое спасение жизнью, - добавил Гого. Вздохнул завистливо: - Живут же варвары…
        Все трое застыли, обессилевшие, как мухи поздней зимой, я быстро отвинтил пустой баллон с кислородом у Иканы, сердце колотится как бешеное, был страх, что не совпадет резьба, но все-таки Ефремов прав: резьба совпала в точности, у этих инопланетян тоже левосторонняя резьба, и шаг витка точно по стандарту, что значит, эволюция во Вселенной развивается по одному золотому сечению.
        Второй баллон я заменил у Гого, а Додо они оживляли уже вдвоем. Икана со слезами ухватила меня за руку:
        - Теперь ты погибнешь!..
        Я удивился:
        - Почему?
        - Ты надышался этого ядовитого воздуха! Он непригоден для дыхания!
        Я понюхал, согласился:
        - Ты права, воздух ни к черту. У нас такой только летом, когда на Садовой пробка. В жару так и вообще… А еще говорят про озоновую дыру… Жуть! Ну что, возвращаемся?
        Она с плачем бросилась мне на шею. Я взял ее на руки, это все равно что нес бы болонку, она прошептала мне в ухо:
        - Но как?.. Как?… Ты сумел это как?
        - Одной левой, - ответил я.
        Додо глубоко вздохнул, на миг потерял сознание, но с трудом заставил себя вернуться, произнес скорбно:
        - Он сейчас умрет, Икана… Атмосфера полна метана и углекислоты… И то чудо, что все еще на ногах… Он спас нас ценой своей жизни.
        - Быстрее в вездеход, - сказала Икана слабо.
        Додо тяжело поднялся на ноги, его шатало.
        - Подождите! - крикнул я. - Это быстро.
        В три огромных прыжка достиг вездехода, взобрался с Иканой наверх, бережно опустил ее в люк. Соскочив, добежал до командира в тот момент, когда тот поднимал Гого. Оба не успели глазом моргнуть, как их подхватило словно ураганом, земля и потолок пещеры поменялись местами, потом мелькнула броня вездехода с облупленной краской, и вот они оба в сиденьях.
        - Ты не задыхаешься? - спросила Икана встревожено.
        Я ответил высокомерно:
        - Почему? Это было нетрудно.
        - Да нет… тут воздух такой… Ядовитый… Ты разве не чувствуешь?
        Я потянул носом:
        - Здесь тоже пахнет горелым.
        - Да нет, когда ты выходил, в пещере…
        Я пожал плечами:
        - В пробках, как я уже говорил, еще та атмосфера. Возвращаемся, я уже хочу есть.
        - Он опять хочет есть, - проговорил Гого, в его блеклых глазах был восторг. - Он даже не замечает своего подвига. Это обыденность… Как, говоришь, называется твоя планета?
        - Не скажу, - ответил я. - А вот не скажу, и все.
        Додо положил руки на пульт. Вездеход осторожно начал выползать задом из пещеры. Икана и Гого уютно устроились за спиной капитана. Тот всмотрелся в экран, сказал сквозь зубы:
        - Он гнал сюда по прямой… Хоть ставь на автовозвращение.
        Гого заметил тихо:
        - Он прибыл с такой скоростью, что… Я даже не знаю…
        Все трое, как я заметил, посматривали на меня с еще большим удивлением и страхом, чем раньше. Я сел в углу, моей щеки касается колено Иканы, она запустила пальцы в мои волосы и легонько почесывала, перебирала, а я не осмеливался сказать, чтобы почесала сильнее, у меня же в самом деле голова вспотела и чешется. И не только голова.
        Глава 3
        
        В конце туннеля забрезжил алый свет. Слабая заря озарила зеленым светом край неба, вездеход выпятился из норы, как колорадский жук, развернулся и понесся навстречу разгорающемуся рассвету. Икана сползла с кресла, прижалась к моей груди, конечно же, широкой звериной, покрытой густыми волосами. Я бы не сказал, что у меня волосатая грудь, но в сравнении, понятно, в сравнении, я в самом деле что-то вроде Кинг-Конга из джунглей. Глаза Иканы закрыты, на губах счастливая улыбка.
        Гого покосился в нашу сторону, посерел, попробовал отодвинуться.
        - Ничего не понимаю…
        .Додо оглянулся:
        - Икана, наверное, нет смысла держать варвара в мире галлюцинаций?
        Она вскинула голову, глаза затуманены:
        - Похоже, он их и не замечал.
        - Грубая натура, я ж говорил!
        - Но сейчас именно это нас и спасло. Ты все-таки проверь его на отравление. Что за легкие, что за метаболизм! Из нас бы никто не выжил в такой атмосфере больше трех минут.
        Гого добавил:
        - Изумительная адаптация наряду с примитивным восприятием нового! Он совершенно не удивился исчезновению галлюцинации, словно так и должно быть, легко справился с вездеходом… Но все равно я не пойму, как он мог справиться!
        Он сердито стукнул кулаком по колену. Все трое потерянно переглядывались. Командир заговорил:
        - Я против того, чтобы он свободно разгуливал по кораблю. Это чудовище, не человек… Что спас нас, это верно, но завтра вдруг захочет нас уничтожить?
        Гого предложил:
        - Икана, начинай его учить нашему языку. Лучше будет, если с ним сможешь общаться не только ты одна.
        Далеко впереди показалась залитая зеленым светом громада корабля. Сейчас он показался мне намного больше, в нижней части зияет огромная рваная дыра, на земле чернеют обугленные куски металла. Додо поморщился, но сказал совсем другое:
        - Если бы он замешкался… мы бы задохнулись.
        - Мне потребуется не больше суток, - заверил Гого.
        - Даю два часа, - предупредил Додо. - Через три - стартуем с этой проклятой планеты!
        Икана пощекотала мне щеку ресницами, голос ее был смущенным:
        - Герой, я хочу, чтобы ты говорил также и на моем языке.
        Я переспросил:
        - Этого хочешь ты или твой хозяин? Хочешь, я убью его и освобожу тебя?
        - Нет-нет, - испуганно сказала она. - Не надо! Он не хозяин, он… он старший брат.
        Я широко и как можно более хищно улыбнулся, показал ослепительно белые, надеюсь, и острые, как у молодого волка, зубы:
        - Хорошо, моя фея. Будем говорить на твоем языке.
        Она дернулась, не в состоянии поверить тому, что услышала.
        - Повтори! - прошептала она. - Повтори, пожалуйста…
        - Хорошо, моя фея, - сказал я с той же интонацией. - Будем говорить на твоем языке… Я сказал неверно?
        - Верно, - прошептала она, похоже, стены покачнулись перед ее глазами, - все верно… Но я собиралась долго и упорно учить тебя… Как ты смог?.. Как?
        Я пожал плечами, мои бесстыжие варварские глаза смеялись:
        - Я много путешествовал. Встречал разные племена…
        Ваш язык простой, запомнить его легко. Не весь, конечно, знаю, но говорить сможем. Верно?
        Вездеход осторожно вдвинулся в пробоину, звонко щелкнул, откидываясь, люк. Я подхватил ее на руки, глаза ее закрыты, дышит слабо, а сердце бьется, как у не самого крупного муравья.
        
        Гого сделал все, чтобы зарастить металлом пробоину, через три часа мы уже неслись через пространство, мимо звезд, галактик. Позади на крохотной планетке остался разбитый вездеход с самым драгоценным металлом во Вселенной, Гого почернел от горя, ни с кем не разговаривал, губы его шевелились, шептали клятвы вернуться.
        Я все так же хожу с тупым видом, ем и пью, как надлежит варвару, по-прежнему забрасываю ногами банановые и апельсиновые шкурки на пульт навигатора, ложусь отдохнуть поперек коридора, словом, в моем поведении ничего не изменилось. Разве что говорить теперь стал на их родном наречии.
        Первым со мной на своем языке начал разговаривать Гого, а Додо еще опасливо обходил такого вот варварищу стороной, вздрагивал и напрягался, когда я вдруг вырастал у него за спиной. Я предположил было, что у него начинает развиваться комплекс, ведь до этого он был самым крутым и умелым, но сказал себе трезво, что сейчас у меня самого комплекс, возомнил о себе, да этот Додо смотрит на меня, как на гуляющую без привязи лесную гориллу.
        Я начал проходить мимо него, даже не поворачивая головы, это помогло ему подавить механизм страха, тем более что Икана все дни проводила со мной, щебетала и щебетала, щебетала и щебетала, удавил бы, но зато допустила к звездному каталогу, где я вроде бы смотрел объемные картинки, восхищался и ужасался, чтобы сделать ей приятное, а сам, ессно, смотрел не только картинки, но и быстро научился ориентироваться по древу и поддиректориям.
        Где-то на исходе второй недели Гого слегка ожил, в глазах появился некий намек на интерес.
        - Странноватая планета… Мы пройдем через созвездие АС90, там не было пригодных для жизни планет…
        - А сейчас появились? - спросил Додо скептически.
        - Как ни странно, да. Пеленгатор четко указывает, что там есть жизнь, причем разумная. Более того, характеристики полностью совпадают с нашими!
        Икана фыркнула, как новорожденный жеребенок:
        - Полностью?
        - Да, почти. Не могу понять, как могли в этой части Галактики оказаться телурийцы?
        - Даже телурийцы?
        Гого кивнул, лицо было очень серьезным.
        - Все психические характеристики!
        Додо думал долго, но Икана смотрела умоляюще, Гого сопел и копытил пол, я наконец услышал, что оба хотели услышать от капитана:
        - Пройдем поближе, взглянем сверху.
        Гого тут же что-то тронул на пульте, корабль неуловимо изменил курс. Додо покачал головой, но Гого дал форсаж, тьма за окнами стала лиловой, а потом вовсе тахионной, затем снова тьмой, мы ощутили торможение. На головном экране появилась планета, скудно укрытая облаками, почти без водоемов, растительности. Даже я бы назвал ее планетой шахтеров, очень уж она по виду напоминает Донбасс.
        Додо сам настроил телескопы, Икана ахнула, на боковых экранах разрастались крохотные строения, распадались на отдельные здания. Довольно причудливые, я в архитектуре не смыслю, вижу только, что не барокко, не барокко точно. Правда, какое оно, барокко, не знаю, но что не барокко - чью-нибудь голову наотрез. По крайней мере, не муравьи натаскали эти кучи камней, не муравьи. Муравьи - звери толковые, у них вкус и чувство пропорций. Правда, то земные муравьи.
        Додо пробормотал:
        - Я бы скорее предположил, что здесь жизнь пойдет на кремниевой основе.
        - Почему? Температурный режим почти наш.
        - Но одни камни…
        Оба напряженно всматривались в экран. Додо добавил мощности лайфоскопа до предела. Приборы загудели от нагрузки. Среди пляшущих кривых и цветных пятен вспыхивали редкие точки, их смывало разгулом черного и коричневого света, но вспыхивали снова, снова.
        - Ничего не понимаю, - сказал командир. - Не только жизнь, но даже интеллект?
        - Видно же! - возразил Гого сварливо.
        - Вдруг потерпел крушение какой из кораблей? - предположила Икана.
        - Наши корабли никогда не бывали в этой области.
        - Но… если чужой?
        Командир сухо бросил:
        - Икана, ты слишком много общаешься с варваром. Фантазии - признак примитивного уровня.
        Икана смолчала, я решил, что надо нахмуриться и грозно засопеть. Икана потрепала меня по спине, с ее тонкой лапкой это в самом деле было как по скале, почесала за ухом.
        - Твое решение, командир? - спросил Гого.
        Додо подумал, сказал неохотно:
        - Подойдем ближе, сделаем круг над планетой, рассмотрим лучше. Возможно, электронная галлюцинация. Гого сказал обидчиво:
        - В таком случае придется перемонтировать всю систему наблюдения. А это можно сделать только дома, на космодроме. Но и без электроники, уже голым глазом видно… почти видно, что там наши города! А должна быть голая, совершенно голая!
        Додо нахмурился:
        - Она и есть голая. Почти нет лесов, а как без них?.. Воды недостаточно, а чтобы производить из почвы, требуется немалая энергетическая мощь.
        Гого сказал победно, словно он сам сотворил эту удивительную планету и этот удивительный мир:
        - Но она существует!
        - Посмотрим ближе? - предложила Икана. - Это же явно наши, телурийцы!
        Додо нехотя кивнул:
        - Учтите, это задерживает нас.
        - Но ведь ненадолго?
        Додо держится, как и подобает держаться отцу-командиру, хотя вижу, самому до свинячьего писка хочется побывать на этой странной планете: в корабле все привычно и скучно до чертиков, а там новые морды, а может, и открытия.
        Я осторожно поинтересовался у Иканы:
        - А там не может быть… другой режим?
        Она спросила удивленно:
        - Что такое другой режим?
        - Ну, в смысле, иная форма правления… или другая раса. К примеру, негры, а то и вовсе телурийские моджахеды или чечены. Ваш Сталин их… так сказать, депортировал для осваивания новых целинных земель, но они помнят старые обиды.
        Она отшатнулась, донельзя шокированная таким варварством:
        - У нас единый народ!.. Единый язык!.. Это в глубочайшей древности, миллионы лет тому назад, по недошедшим обрывкам и предположениям… существуют версии про разные группы людей… хотя это, конечно же, дикость, верно? Не могли же произойти одновременно в разных точках планеты люди от обезьян одного вида? Но в каком бы месте это ни случилось, сразу же получили бы преимущество над остальными видами, начали заселять планету, так что второго или третьего очага цивилизации просто быть не могло. Верно?
        - Верно, - подтвердил я. - Это я так… в виде дикой гипотенузы. Я ж варвар, мне можно!
        За окнами на миг затянуло белым, тут же исчезло, это прошли чахлый облачный покров. Еще несколько томительных минут, под ногами дрогнул пол, а неслышный рев могучих турбин оборвался, как будто отрезало ножом.
        Додо объявил:
        - Я посадил вблизи города. Думаю, к нам сейчас пожалуют.
        
        Набежал народ, мелкий, все настолько похожи на Додо и Гого, что я начал оглядываться, здесь ли они. Даже несколько икан промелькнуло в толпе встречающих. Звездолетная Икана проследила за моим взглядом, объяснила с некоторым недоумением:
        - А как же иначе? Даже если предположить такую дикость, что некогда были разные люди, высокие, низкие, толстые, худые, белые и черные, то за миллионы лет все должны были перемешаться так, что в потомстве не будет никаких различий в помете!..
        - Да я не спорю, - ответил я, - только бы пометить их как-то… Моя бабушка кур краской по спине мазала. Цветных не трогала, а белых - метила. Кому крылья, кому спину, кому хвост. Ладно, мне все равно, это ж вам общаться. Додо сказал, чтобы я оставался на корабле.
        Она кивнула:
        - Да, надо же кому-то сторожить корабль. Мы отлучимся ненадолго, нас пригласил правитель в свой дворец. Там мы узнаем тайну, откуда здесь телурийцы.
        - Да-да, - ответил я. - Трезор останется сторожить. Или Барбос. Лучше Барбос - от «Барбар», это «барбарячий босс».
        Они отбыли с почетным эскортом, я наблюдал их со всех сторон, летающие микроскопические видеокамеры позволяют наблюдать сверху, сбоку, издали или рассматривать при таком увеличении, что одна ресница Иканы выглядит корабельной мачтой.
        Я расположился на диване, ноги забросил на спинку, на больших экранах хорошо зримо, как приближается горный массив, вырубленный из темного камня огромный дворец, а дальше множество высоченных домов. Конечно же, повели во дворец, через анфиладу залов, яркий свет, в стенах драгоценности этой планеты, а в последнем зале на троне крепкий такой мужик с разбойничьими глазами. Однако встал навстречу, обменялся рукопожатием со всеми троими, пригласил сесть.
        Я следил, как они подробно рассказали, кто и с какой миссией, как удивлены, что встретили планету с телурийцами, хотя известно, что телурийцев здесь просто быть не может, президент улыбался, кивал, спросил неожиданно:
        - Так вы говорите, на корабле остался только варвар?.. Дикий человек, которого подобрали на дикой планете?
        - Да, - сказал Додо, он криво улыбнулся, - мы настолько соскучились в долгом полете, что начали подбирать разных зверушек… А этот варвар хотя бы обладает зачатками разума, даже умеет говорить.
        - Ого, - сказал правитель, - но вы рисковали, рисковали… Как можно оставить такой могучий звездолет без охраны?
        Гого объяснил:
        - Все люки закрыты паролем. Никакой зверь не проникнет… А охранять… от кого? Ведь вы свои, телурийцы.
        Правитель криво усмехнулся, взгляд внезапно стал жестким:
        - Вы забыли про ересь Зелурга, что расколола общество всего пару тысяч лет тому! Ну ладно, расколола - слишком сильное слово, но у него было много сторонников, власти забеспокоились. Его со всей сектой приговорили к смерти, он попросил дать ему и его сторонникам корабль с малым запасом топлива и выбросить в космос. Да, у Зелурга практически не было шансов выжить, но счастливый случай позволил ему сразу же обнаружить эту планету и на последних каплях горючего посадить корабль. Две трети вымерло в первые же месяцы, но остальные сперва сумели приспособить корабль для жилья, а потом отыскали и пещеры в недрах этой планеты. Теперь нас триста миллионов, у нас сеть небольших городов, у нас заводы и рудники. Настанет час, сумеем построить свои звездолеты и вернуться, чтобы отомстить…
        Дальше я слушать не стал, все ясно, поспешно бросился к пульту. Так и есть, все шлюзы, включая транспортный и аварийный, запечатаны плотно, а код… какой может быть код, если учесть, что никто из них не в состоянии запомнить больше четырех знаков?
        Голова разогрелась от жара, я перебирал все варианты, на экранах творилось черт-те что, едва успевая за моими пальцами, компьютер чуть не рехнулся от моей землянской логики, наконец я услышал, как заработали мощные моторы, а все бронированные входы и выходы начали открываться. Я набрал последнюю команду, ткнул в Enter и стремглав бросился к ближайшему выходу. Со мной только небольшой лазер, которым Гого пользовался при заваривании дыры в корпусе.
        Я успел выскользнуть из люка и шмыгнул за камни, когда заметил машины, мчащиеся на полной скорости по направлению к звездолету. В одной, открытой, блестят металлические каски на головах, стволы винтовок грозно смотрят в небо. При виде широко зияющих входов в звездолет люди радостно закричали, я видел, как их командир быстро докладывает по рации, что, мол, все в порядке, корабль захвачен, но массивные плиты уже поползли вниз. Машины помчались быстрее, все восемь остановились перед кораблем в тот момент, когда бронированные двери полностью закрыли проходы. А закрывают они, как я уже не раз убеждался, так, что не отыскать щелочку, как будто металл двери срастается с металлом обшивки. А может быть, и в самом деле срастается.
        Я поспешно отполз, стараясь не приподнимать головы, а когда камни покрупнее скрыли из виду, поднялся и побежал подальше от корабля.
        
        На одном камне оступился, грохнулся лбом, хотелось помянуть мать и ее перемать, но прикусил язык и, постаравшись выдавить мужественную улыбку, побежал дальше. Летающих видеокамер не заметно, но они бывают меньше микроба, так что на хардах откладывается мое трехмерное изображение в триколоре, записываются и анализируются мои слова, звуки, произносимые моим ртом, носом и другими более удаленными частями тела.
        По спине похлопывает рюкзачок, пришлось остановиться и туже подтянуть ремни. Там наладонник, так его называют, жратва, еще какая-то дрянь, перед бегством хватал все, что попадалось под руку.
        Быстро темнеет, в укромном месте раскрыл ноутбук, как я его называю, хотя это совсем не ноутбук, на экране появился большой зал. Все трое стоят со связанными за спиной руками. Черный диктатор все там же на престоле, морда перекошена, едва не плюется слюной:
        - Мне нужен ваш корабль!.. Я его заполучу!
        - Зачем? - спросил Додо.
        - Дурак, не понимаешь? Либо нам самим проходить весь длинный путь до создания космических кораблей, либо взять ваш за основу. Изучить и прыгнуть сразу на три ступеньки! Через пять лет у нас будут свои звездолеты!.. И наша мечта отомстить приблизится!
        Додо ответил с твердой дрожью в голосе:
        - Я не скажу код доступа.
        - Скажешь, - пообещал диктатор. - Скажешь.
        - Не скажу, - повторил Додо и побледнел до синевы. - И никто не скажет.
        Диктатор усмехнулся, сделал знак стражам. Всех троих усадили в железные кресла, привязали. Два жуткого вида мясника в окровавленных халатах подвезли тележку с длинными ножами, щипцами, пилами и крючками.
        - Это вы еще можете выдержать, - сказал диктатор, - хотя… сомневаюсь. Но затем вскроем ваши черепа. Знаете, есть аппаратура, что считает все-все, несмотря на защитные гипноблоки. Это у живых они действуют, а у мертвых воли нет… Ну так как? Я все-таки предпочел бы вас не убивать. И даже не калечить… особенно.
        Икана вскрикнула:
        - Почему?
        Он страшно улыбнулся:
        - А мне нужны свидетели моих побед! Вы должны видеть, как я разгромлю вашу звездную систему и все телурийцы примут священное учение Зелурга!
        Гого проговорил устало:
        - Командир, не стоит упрямиться. Ты же знаешь, они это могут сделать.
        Додо минуту колебался, лицо осунулось, он произнес мертвым голосом:
        - NGR8kD. Этот код открывает все двери.
        Диктатор хищно усмехнулся, в выпуклых глазах появилось сдержанное одобрение. Несколько человек по его взгляду опрометью выбежали из зала. Я выключил, сложил ноутбук до размеров зажигалки, и через минуту уже бежал навстречу лиловому закату.
        Глава 4
        
        Эта ночь прошла как в кошмарном сне, никогда я еще так много не работал, не перетаскивал столько тяжестей, не бил такое количество людей по голове и другим частям их тела, а когда на востоке забрезжил рассвет, улучил минутку и развернул ноутбук. На экране все тот же зал, распахнулись двери, четверо дюжих ребят втащили Икану, Додо и Гого. Диктатор занял место на троне, прохрипел с яростью:
        - Почему вы дали неверный код?
        Додо ответил с недоумением:
        - Верный…
        Икана и Гого переглянулись, Икана пожала плечами, а Гого нагло улыбнулся.
        - Уже и в раскрытые двери не могли войти?
        Диктатор проревел:
        - Там все перекрыто!.. Вы солгали!
        Вперед выступил один из мясников, поклонился:
        - Дозволь…
        - Говори, - рыкнул диктатор.
        - Запертые двери обнаружили сразу. Тут же проверили их мозги, все записали. Эти червяки не врут, Ваше Величество. Код верен, однако…
        - Что?
        - Не знаю, - ответил мясник. - Возможно, дверь заклинило?
        - Все восемь?
        - Тогда испортился подъемный механизм?
        Диктатор прорычал:
        - Маловероятно. Но тогда нам не попасть в звездолет! Защитный корпус не взрезать, до подобной технологии нам идти еще сорок лет. Что можно придумать?
        Я сел поудобнее, сделал надменное лицо, мой палец ткнул на кнопку с надписью «Связь». Огромный экран над входом в зал ожил, на нем появилось мое лицо, я всмотрелся, еще больше выпятил нижнюю челюсть. Диктатор вздрогнул, экран через зал прямо перед ним, вперил в меня неверящие глаза. Икана, Додо и Гого обернулись, я видел, как их глаза расширились в великом изумлении.
        - Говорит великой воин Пылающее Сердце, - сказал я как можно более сурово и надменно. - Ты, жалкий червь, осмелился захватить моих друзей в плен?.. Я объявляю тебе войну!
        Диктатор нашелся первым, я видел, как он сглотнул, подлокотники затрещали под его костлявыми руками, он прохрипел, задыхаясь:
        - Ты… ты тот самый варвар… которого…
        Я кивнул, прервал:
        - Я тот самый, которого благородная леди Икана и ее слуги спасли от врагов. Теперь я обязан ей. И если ты ее не отпустишь…
        - То ты нас уничтожишь, - договорил диктатор, он уже пришел в себя. - Как ты сумел выскользнуть из корабля?
        Судя по лицам моих телурийцев, их это волнует тоже.
        Я поморщился:
        - Код был прост, я его разгадал с двух раз. Но когда уходил, я запечатал корабль своим кодом, понадежнее. Вот его тебе придется ломать не меньше семи миллионов лет. Но если повезет, то уложишься в шесть.
        На лицах Иканы и ее челяди, так я их назвал, сильнейшее недоверие, диктатор же вперил в меня пристальный взгляд, наконец голос его заполнил весь зал:
        - Великий воин… я признаю, что ты великий!.. У меня есть к тебе предложение…
        - Говори, - разрешил я высокомерно.
        Он бросил быстрые взгляды по сторонам, никто не хихикает ли, видя его унижение, сказал все так же льстиво:
        - Ты великий и отважный, что уже доказал… Почему бы тебе не пойти ко мне на службу?
        Я задумался, подвигал складками на лбу, пожевал, ответил в нерешительности:
        - Надо подумать.
        - Решай быстрее, - сказал он настойчиво.
        - У меня плохо работает голова, - пояснил я. - Очень давно не воевал, не лил кровь, не снимал скальпы, не распарывал животы… Давай так, ты заставь меня поступить к тебе на службу, а я попробую тебя заставить признать меня не просто великим воином, а величайшим.
        Он сказал быстро:
        - Да я хоть сейчас назову тебя величайшим. Я поморщился:
        - Я не люблю без драки. Мое племя очень драчливое. Мы - самый драчливый народ во Вселенной! У нас пуля дура, у вас мозги умные, вот и посмотрим, кто кого?
        Диктатор кивнул, бросил взгляд на двух стражей, те выметнулись из зала. Икана раскрыла рот, готовясь мне что-то крикнуть, но ей зажали рот, а затем и всем остальным, заклеили скотчем.
        - Хорошо, - ответил диктатор. - Думаю, ты уже скоро будешь у меня в руках.
        - Помечтай, помечтай, - разрешил я. - Мечтать так приятно… хоть и бесполезно. Ты лучше вышли не этих двух дураков к телефонной будке, откуда я вроде бы звоню… такие трюки я знаю и звоню тебе через прокси, который хрен засечешь, я бросил три миллиарда ложных следов… ты лучше вышли хороших воинов с хорошим оружием. Я очень люблю убивать, вспарывать животы, чтобы вываливались внутренности, а потом сесть и пожарить кабанчика… еще я люблю черный кофе, обязательно крепкий и сладкий, а в промежутках всех убиваю, вспарываю, разбиваю головы, рассекаю, режу, жарю кабанчика, пью крепкий горячий кофе с сахаром и снова убиваю и убиваю вас, юсовцев.
        Он помрачнел, бросил косой взгляд на боковой экран. Там проплывает скудно населенная местность, мелкие домики. Один начал увеличиваться, расти. Судя по всему, вертолет опустился перед домиком, появились бегущие солдаты. С оружием наперевес ворвались в дом, а еще с десяток остались снаружи, держа единственную дверь и окна под прицелом.
        - Где же это ваши ребята? - поинтересовался я. - Давайте дам след еще дальше… У вас тут Антарктиды нет?.. Лучше пошли отряды по всей своей земле. Я буду охотиться на них, убивать, вспарывать животы…
        Он поморщился, прервал:
        - Теперь я верю, что ты рожден для войны. Кажется, твои спасители тебя недооценили. И меня ввели в заблуждение.
        - Я, - сказал я гордо, - великий воин!
        - Да-да, - согласился он, - потому я и зову тебя к себе. Приходи, будем править вдвоем.
        - Приду, - сообщил я. - Ты тоже великий воин. Не такой великий, как я, но тоже великий. Будем править вместе. Будем убивать и вспарывать животы…
        - Где ты сейчас? - прервал он.
        Я видел испуганные глаза Иканы, как же, щас скажу все, еще и ключик ему дам от квартиры, где девки визжат! Размечтался.
        - Близко, - сообщил я. - Устал я за эту чертову ночь. Ты щас отпусти благородную леди Икану и ее челядь, пусть идут в небесную колесницу, а мы…
        Он прервал, нетерпеливый такой:
        - Их я отпустить не могу, они мои гости.
        Икана жестами старалась дать понять, что в гробу она видала такое гостевание, да и Додо с Гого дергались, выражали протест, я подумал и повторил:
        - Нет, пусть идут.
        - Не могу.
        - Ты со мной споришь? - удивился я. - Я ищщо не закончил, а ты уже прерываешь, нехорошо! Дикий ты какой-то. Я, как победитель, накладаю на вас репа… репу… словом, репатриации. И контрапункции. Первое и самое важное требование - это… признать Икану самой красивой и прекрасной женщиной вашей планеты! Той самой, за которую ломают перья, клювы и копья рыцари с баронами.
        Они смотрели непонимающе, ошарашено, диктатор с великим изумлением повернул голову в сторону перепуганной пленницы:
        - Этой, что ли?
        Я кивнул:
        - Понимаю ваше недоумение. Захватив ее… вместе с ее челядью, вы уже тем самым признали ее самой прекрасной, ибо как, если не за самую прекрасную женщину Вселенной стоит рисковать жизнями, богатством, здоровьем и самой планетой?.. Но все же надо как-то подтвердить пригерольдно, в смысле, через массмедию. Врубился? А также я накладаю кое-что по мелочам, как то: доставить их на звездолет с почетом, снабдить звездолет продовольствием, а населению планеты трое суток не стричь ногти…
        Весь зал превратился во множество распахнутых ртов, а у Додо челюсть отвисла до пола. Диктатор спросил непонимающе:
        - А ногти… зачем?
        - Должен же я придумать еще что-то, - объяснил я, - демонстрирующее полную победу? Врага нужно унизить. Сперва хотел было первой брачной ночи у всех женщин этой планеты, но… гм… боюсь, это несколько заденет благородную леди Икану… так что с превеликим, надо признаться, сожалением вынужден отказаться. Или вы не совсем счастливы принять эти условия?
        Диктатор проговорил медленно, на глазах наливаясь гневом:
        - Нет.
        - А, ну ладно, я так и знал. У тебя сколько городов на этой планете? Всего четыре?.. Ну тогда скажи, какой из них… э-э… сжечь, как Содом и Геркуланум?
        В зале настала мертвая тишина, затем он спросил осторожно:
        - Ты о чем, великий воин? Даже величайший?
        Я повторил терпеливо, словно говорил с умственно недоразвитым:
        - У тебя есть урановый рудник. Твои рабы накопали много руды. Там же изготовили пару сот атомных бомб. Верно?.. Так вот я этой ночью проник туда, украл и спрятал в твоих городах.
        Он покачал головой:
        - Ты что-то путаешь. Там такая охрана…
        - Липа, - опроверг я. - Вам не от кого было охранять, так что ваша охрана спала, как суслики… Суслики - это такие звери, похожие на барсуков, только барсуки спят еще больше. Барсуки - это такие звери, похожие на хомяков, только насчет спанья им до хомяков далеко… Словом, я вывез на украденном вертолете, а за спиной, чтобы не погнались, обрушил крышу всего рудника.
        По залу бегали люди, на экранах сменялись морды, что-то докладывали, наконец диктатор снова повернулся ко мне, лицо угрюмое, раздраженное.
        - Да, там небольшая авария… Просел свод, завалило часть туннеля. На очистку потребуется не больше одного дня. Ты это мог увидеть, а теперь пытаешься шантажировать.
        Я вздохнул:
        - Так и знал, что ответишь… такое умное. Ну почему мне всегда попадаются не противники, а просто стыд такой? Одни тряпочки. Все как на ладони, прям неинтересно!.. Ладно, я взорву город, что в долине между двух гор… как его… ага, Наблус, во-во!.. Наблус. Тогда ты поверишь, надеюсь?
        Он саркастически улыбнулся, но по лицу пробежала тень тревоги.
        - Поверю, поверю.
        Я быстро набрал код, энтерякнул и сказал с сожалением:
        - Смотри, нещщасный.
        Некоторое время ничего не происходило, я чуточку забеспокоился, вдруг да не… но в этот миг экраны вспыхнули красным, затем ослепительно белым. Все сменилось чернотой, только на одном, что дает панорамную картинку, медленно вырос багровый столб огня, поднялся в верхние слои атмосферы, там начал разрастаться в багровую с оранжевыми проблесками шапку гриба, очень похожую на гнойный нарыв.
        В зале окаменели, только Икана повернулась и бросила на меня отчаянный взгляд. Я подмигнул ей, она сжалась и отвернулась, словно я сделал что-то нехорошее, а не всего-навсего взорвал, даже проще - активировал атомную бомбу!
        Диктатор, весь серый, как пепел, сгорбившийся, повернулся, словно в густом клее, в мою сторону. На лице страх и отчаяние, ужас, недоверие, он прошептал:
        - Что это… было?..
        Я удивился.
        - Я не сказал? Пришлось, понимаешь?.. Я люблю отсекать головы, вспарывать животы, и чтобы кишки вываливались теплой кишащей массой… а потом зажарить кабанчика, но тут хрен где отыщешь кабанчика, пришлось вот развести костер… Ну что, повторить еще, что я очень люблю? И активировать, как говорят умники, второе устройство?
        Он простер усталую дрожащую руку к экрану, пальцы тряслись, как будто их трепало током.
        - Я отпущу, отпущу всех!.. Только скажи, где ты положил второй заряд?
        - Когда мои войдут в корабль, - сообщил я. - Понял?.. Когда войдут в корабль, тогда и продолжим базар.
        - Но…
        Я рыкнул:
        - Ты перечишь мне, великому воину?
        Он почти прошептал, раздавленный моим гуманизмом, как асфальтовым катком:
        - Нет-нет, да чтоб я когда-то перечил человеку с… как говоришь, называется твой звездный мир?
        - Военная тайна, - сообщил я.
        Икану развязали первой, затем Додо и Гого, ухватили за локти и почти бегом повели из зала. Я вскинул голову, осмотрелся, вроде бы не видно в небе боевых вертолетов, все путем, но на всякий случай отступил глубже в пещеру. На экране появились длинные коридоры, наконец троих пленников вывели, усадили в вертолет. Я проследил, как их усадили, курсором мышки поймал одну летающую видеокамеру и оставил в зале над ничего не подозревающим диктатором.
        
        Я снизился на украденном вертолете возле самого звездолета, немногочисленная охрана, обломав зубы о титановые стены, в разочаровании расселась, как вороны на окрестных камнях, зевают и чешут в подмышках и ниже, намного ниже. На приближающийся вертолет смотрят с вялой заинтересованностью. Я вышел и сразу дал длинную пулеметную очередь, дурни только глупо таращились и даже не пытались прятаться, ну прямо русский спецназ в юсовских баймах.
        Когда пулемет отщелкал последние пули, я выронил бесполезное устройство и, выхватив лазерный пистолет, добил последних. Дверь послушно распахнулась и тут же захлопнулась за спиной, я промчался по длинным коридорам в центральную рубку. На всех экранах мелькают картинки, видеоглазки работают исправно, только хаотично, я быстро отыскал картинку, где трое бывших пленных сидят, как испуганные птенчики, прижавшись друг к другу, вокруг вооруженные до зубов крепкие ребята, хотя, конечно, крепкие только в сравнении с ними, но не с нами, землянами, людьми огня и железа!
        На одном из экранов на всякий случай я оставил зал с диктатором, он все еще выглядит раздавленным, в зале паника, одни орлы сомкнулись вокруг вожака, остальные бегут стремглав. Возможно, скоро начнется народное восстание, антинародную диктатуру сметут на фиг, слишком велик просчет, чересчур большой спад экономики и добычи полезных ископаемых…
        В небе появился вертолет, снизился и сел в сторонке. Группа стражей выбежала первыми и помчалась к звездолету. Выждав, когда затаились, я включил громкую связь и объявил трубным голосом с неба:
        - Ребята, мне за вас стыдно. Ну что за детские фигли? Я уже здесь, могу вас прям щас превратить если не в жаб, то в пепел. Убирайтесь на фиг подальше… Подальше, я сказал! А этих троих я впущу, когда будете не ближе чем за три сотни шагов. Если же попытаетесь ворваться следом, я сперва взорву… то есть активирую второй заряд, мало не покажется, а потом все-таки встречу вас и всех перебью. Наконец-то повспарываю животы, чтобы кишки вываливались теплой парующей грудой, чтобы хрипы и стоны ласкали мой музыкальный слух чувственного и мечтательного варвара…
        Они ринулись от звездолета, как вспугнутые воробьи. Спустя пару минут из вертолета вышли Икана, Додо и Гого. Еще не веря в случившееся, двинулись в мою сторону нетвердой походкой. Додо все оглядывался, Гого таращился под ноги, только Икана смотрела на корабль со страхом и надеждой.
        На экране, где диктатор, произошло движение, к нему подбежал человек и что-то прошептал на ухо. Диктатор поднял голову, лицо измученное, сказал хриплым голосом:
        - Великий воин, ты слышишь меня?
        - Да, - ответил я безмятежно, - говори, враг мой..
        - Я отпустил твоих друзей. Где атомный заряд?
        - Они еще не вошли в небесную колесницу, - ответил я. - Как только войдут… Это уже скоро, не дергайся. Вот они плетутся, цветочки собирают. Ты их не пытал, случаем?
        Он мотнул головой:
        - У нас это варварст… словом, не применяется.
        - Да? Ну вы прямо христосики. Целая планета без пыток? Нереально… Вам не выжить. Впрочем, это не мое дело. Сейчас открою им двери, только не отвлекай… потом закрою…
        Как только трое бывших пленников переступили порог входного шлюза, титановые плиты быстро сползли в первоначальное положение, сплавились с корпусом корабля в одно целое. Додо быстро пошел в сторону центральной рубки, Гого и Икана едва поспевали. Я сказал с чувством:
        - Неплохо повоевали, только мало, верно?
        - Немало, - ответил диктатор угрюмо.
        - Ладно, в следующий раз повоюем больше, - пообещал я. - Может быть, выиграешь ты?.. Кто знает, вдруг повезет?.. А бомба…. Вот склероз проклятый… Или это болезнь Альцгеймера? У вас такое водится? О чем это мы говорили, об искусстве?
        Он прошептал в мертвой тишине застывшего зала:
        - О бомбе…
        - Ах да, - сказал я и улыбнулся получезарнее, - бомбу я оставил в Гетаке. Прямо в подвале большого дома с высокой антенной.
        Он спросил недоверчиво:
        - Но… как? До Гетаки больше восьми часов!
        - А я на форсаже, - объяснил я. - Ну кто из земных варваров не любит быстрой езды?
        Несколько человек тут же выбежали из зала, диктатор бросил несколько слов в микрофон, вмонтированный в петлицу. Через некоторое время сказал с удивлением:
        - Верно, там найдена бомба… Кто бы мог подумать…
        Я сказал беспечно:
        - Ладно, до встречи! Мне понравилось, в другой раз повоюем еще.
        Икана с двумя добралась до центральной рубки, подергали двери. Полупрозрачные, они позволяют увидеть силуэты, я слышал их голоса, они слушают мой разговор с диктатором, всячески старались привлечь мое внимание и указывали знаками, чтобы я разблокировал двери и дал им пойти в центральную рубку.
        Диктатор сказал мрачно, со зловещим триумфом:
        - Не торопитесь.
        - А что случилось? - поинтересовался я.
        - Я не могу отпустить вас, - сообщил он. - И не отпущу! Мои техники уже натянули над звездолетом силовой купол. Он на высоте в сто километров, если ваш звездолет врежется в него, вы все погибнете. Как бы ни оказалась велика мощь вашего оружия и звездолета, но силовой купол никому не пробить.
        За полупрозрачной дверью дергались три тени, я видел взлетающие руки, словно там плясали маленькие лебеди, но я сделал вид, что не замечаю, как собака не различает других собак на экране телевизора, всмотрелся в лицо диктатора и сказал невесело:
        - Так ты, значит, соврал?
        Он покачал головой:
        - Ты уничтожил один из наших четырех городов. Ты должен умереть!
        - Но мы же договаривались играть честно, - сказал я упавшим голосом.
        Словно машинально я положил руку на клавиатуру и нажал клавишу «Старт». Корабль вздрогнул, двигатели заработали, начали разогрев. Диктатор всмотрелся через мое плечо, сказал торопливо:
        - Отмени старт! Трое твоих спасителей вернулись. Открой им дверь!
        Я сказал совсем уж упавшим голосом:
        - Так ты меня обманывал…
        - Это не обман, - отрезал он, - это военная хитрость!
        - Эх, - сказал я печально, - ну что мне всегда попадаются противники, что пытаются обмануть?
        Стрелка на индикаторе показала, что все двигатели в готовности. Я нажал на «Взлет», корабль вздрогнул и начал подниматься. Вниз поплыли скалы, камни начали превращаться в камешки, песчинки. За стеной бесновались тени, я смутно различал перекошенные лица, все трое прыгали, орали, визжали, но плотные стены глушат все звуки. Диктатор вскрикнул:
        - Не смей!.. Вы все погибнете! Я сказал грустно:
        - Разве ты хотел не этого?
        - Это на крайний случай, - крикнул он торопливо. - Впусти их! Они остановят корабль!
        - Щас, - ответил я саркастически. - Разбежалси.
        - До купола осталось сорок километров! - вскрикнул он. - Вы все разобьетесь!.. Тридцать пять километров… тридцать!..
        - Хорошо считаешь, - похвалил я. - Как метроном. Голос бы тебе только погуще, чтоб как у Левитана…
        Он настороженно смотрел, как я вытащил из-за пазухи коробочку размером с зажигалку. Я неуклюже потыкал пальцем, поморщился, стер натыканное на фиг и снова потыкал пальцем.
        - Останови! - прокричал он.
        За стеной беснуются трое, явно охрипли от крика, похоже, кричат уже не втроем, а вчетвером вместе с диктатором одну и ту же песню.
        Я покачал головой:
        - Ты знаешь, что у меня в руке?
        Он огрызнулся:
        - И знать не хочу, дурак! Просто выключи двигатель. Корабль сам сядет, у него это в программе.
        - Какой ты грубый, - мягко укорил я. - А я так мечтал сыграть с тобой еще и второй тайм, и третий, и четвертый… А потом по геймам, по раундам… Эх… ну, как знаешь.
        Я ткнул в Enter, такое есть даже в малютке, отшвырнул за ненадобностью.
        Диктатор спросил с подозрением:
        - Что это было?
        - Активация, - обронил я небрежно, но с гордостью, что знаю такое умное слово. - Я забыл о третьей бомбе упомянуть, да?.. Что значит склероз… Или все-таки Альцгеймер?.. Третью я оставил там же на месте, потому и забыл про нее сказать. Только спрятал поглубже. Она там, где остальные четыреста. Я поставил так, чтобы сдетонировали все…
        На экран опустились светофильтры, тут же на одном расцвел огромный багровый цветок, жуткий и зловещий. Корабль как раз подходил к роковому сотому километру, но силовое поле исчезло вместе со всей энергетической системой планеты. На тысячном километре звездолет догнала ударная волна, пол чуточку тряхнуло.
        Я оглянулся на дверь, ахнул:
        - Икана! Додо, Гого, вы уже здесь?.. Ну че ж вы не сказали?
        Я разблокировал двери, но они не ворвались, как старались только что, а так и остались на полу, потрясенные, раздавленные, распластавшиеся, как медузы на берегу. Икану трясло, как на сильнейшем морозном ветре. Я взял ее на руки, она слабо забросила руку мне на шею, голова бессильно упала на мою широкую грудь. Я напряг мышцы и выпятил как только мог челюсть.
        Корабль ушел от планеты, экраны еще показывали катаклизм, что охватил всю поверхность. Хороший катаклизм, типа космического. Если там есть динозавры, хрен выживут.
        Глава 5
        
        Неделю за неделей звездолет глотал пространство, ничего не происходило, Гого научил меня играть в шахматы с их компьютером, эти наивные все еще полагают, что обыграть его невозможно, тем более что я по-прежнему варварячу в свое удовольствие, банановые шкурки ногами забрасываю на люстру с первого же броска, иногда пою свои варварские песни во весь голос, и тогда они надевают на головы шлемы с мощной акустической защитой.
        Однажды остановились в космосе, Додо и Гого, голова к голове, рассматривали карту, спорили, какой тропкой проще, а какой ближе. Я засмотрелся в окно, там в черноте медленно вращается сверкающий диск, похожий на плотную уложенную по кругу длинную нить крупного жемчуга. Этих жемчужин не меньше десяти рядов, в середине вообще огромное пылающее солнце, отсюда выглядит лишь малой звездочкой. Я старался выбросить из головы, что это не звездочка, а ядро Галактики, где десятки миллионов звезд в немыслимо плотном рое, а сами «нити» из десятков миллионов звезд, и даже мельчайшая звездная пыль, что едва заметна между нитями, - это тоже звезды, миллионы звезд…
        Ядро Галактики осталось белым, но дальше нити обрели оранжевый оттенок, еще дальше - пожелтели, стали алыми, а самые дальние опурпурнели. Если бы их оказалось втрое больше, возможно, там был бы представлен весь спектр по «Каждый охотник желает знать…», а так я смотрю на слегка оттопыренный сужающийся хвостик, пурпурный, переходящий в кумачовый, сердце стучит чаще, впервые вижу такую страшную красоту, величественную, сознание едва вмещает, грудь едва не лопается от восторга и волнения.
        Икана подошла неслышно, указала в соседнее окно. Среди звезд проплывает исполинская полупрозрачная медуза, видно, как колышутся тонкие края, свисают короткие щупальца.
        - Это… это живое? - спросил я.
        Она удивилась:
        - Ну конечно же!.. А ты что подумал?
        - Ну… в космосе травы нет, а жратеньки все равно надо…
        Она пожала плечами:
        - Все на свете приспосабливается. Это вот, что называется космосом, населено плотнее, чем воздух птицами и комарами. Но это не животное, если ты так подумал. Живое, но не олень, не кабан, не медведь. Это исследовательский крейсер защиты класса «А», что позволяет ему менять форму автоматически, приспосабливаясь к условиям. К примеру, в секторе ЕН-457 он принял бы форму стального остроконечного веретена… Вы знаете, что такое веретено?
        - Да, - ответил я ошарашено. - А вы?
        - Ну, веретено у нас создано совсем недавно, школьники учатся с его помощью прыжкам между планетами. Неудобный пока что интерфейс, ждем пропатченной версии.
        - Ага, - ответил я еще ошарашенее, - ну, это всегда выпускают с багами, а потом от глюков звереешь… Ишь, уже до веретена дошли! У вас высокая культура, почти черниховцы.
        К вечеру странствующий метеорит вломился, пробив стенку в нужном месте, разбил капитанскую рубку и уничтожил все записи вычисленного курса. Экипаж в панике, готовы прямо щас выбрасываться в космос, ведь теперь дорогу домой никогда и ни за что, проще отыскать выпавшего с самолета над сельвой Амазонки муравья, но я сказал бодренько:
        - Да вы че, ребята? Да я счас все сам! Вы лежите, лежите!
        Все трое, придавленные чудовищной гравитацией, в отчаянье наблюдали, как эта тупая обезьяна, то есть я, села за суперкомп, начала щелкать по клавишам.
        И когда корабль все-таки совершил благополучно суперпрыжок через пространство, Додо ринулся проверять курс, а Икана прошептала в изумлении:
        - Но как ты… как смог?
        - А че? - удивился я. - Мы ж с тобой стояли тогда за спиной штурмана, когда он получал результат!
        - Ну и… что?
        - Как что? Ты тоже видела, что было на экране!
        Она явно вспомнила эту жуткую вязь символов, цифр и значков, что сменялись в сумасшедшем калейдоскопе, зябко повела плечами:
        - Ну, видела…
        - Ты отдыхала, - сказал я понимающе, - иначе бы ты сама! Но прибор что-то отключился… так я выговорил это слово?.. Ну, я набрал эту команду вручную.
        Она вздрогнула:
        - И что же? Ты всю ее запомнил?
        - А что там запоминать? - удивился я. - Ты бы знала, сколько я помню запахов молодого оленя! А сколько знаю способов разделки дикого кабана… Хошь, покажу?
        Она попятилась:
        - Не надо, как-нибудь в другой раз.
        Я засмеялся:
        - Да ты че? Не на тебе, на Додо или на этом шустрике Гого!
        Додо вскрикнул ликующе:
        - Курс абсолютно точен!.. Я вижу на трассе знакомую дорогу! Вон маяки… А вон и что-то движется… Гого, дай увеличение на большой экран!
        Одна из стен стала абсолютно прозрачной. Я ощутил благоговение. Сперва показалось, что через черноту космоса прет Гималайский хребет. Серые изъеденные временем седые горы, слитые воедино, щели на месте выпавших глыб, торчащие зубы скал. И тогда, когда эта громада проползла мимо, я потрясенно увидел сзади широкие черные дыры пещер, все еще сохранившие очертания исполинских дюз, каждое вдесятеро больше туннеля метро, хотя отсюда выглядят как пчелиные соты.
        - Корабль переселенцев Первой Волны, - проговорил Додо с величайшим почтением. - Они все еще ломятся через пространство… судя по направлению, к звезде Канопуса. Там в самом деле три планеты, пригодные для жизни! Каково будет их удивление, когда увидят там огромные города, покрывшие всю поверхность.
        - Сколько они в полете? - спросил Гого.
        - Судя по кораблю, около сорока тысяч лет.
        - На нем сменилось тысяча девятьсот поколений, - быстро подсчитал Гого. - Нехило! Какой у них век?
        - Скорее всего, им пришлось откатиться на несколько веков, - предположил Додо. - Никто не знает, насколько верны теории… Икана, готовьтесь связаться с ними, причалить. Первым пустите Гого, он у нас еще и психолог, пусть постарается уменьшить культурный шок. Постарайтесь сперва высмотреть их одежду, скопировать ее, чтобы одеться соответствующим образом.
        Двое ушли готовиться, а я указал командиру на другой экран:
        - А что там?
        Додо нахмурился, щелкнул на пульте, вторая стена стала прозрачной. Я занемел, оглушенный, парализованный страшным зрелищем. Все немыслимо огромное пространство космоса заполнено огромными, как горы, боевыми кораблями. Красиво и грозно вспарывают просторы межзвездного моря, все ощетинились стволами орудий, самые мелкие размером с фабричные трубы, а из пушек среднего калибра снаряды должны вылетать размером с составы Московского метро.
        Один из дальних кораблей заискрился, вокруг него вздулся огромный мыльный пузырь. Мгновение спустя черное дуло одного из орудий вспыхнуло оранжевым огнем, словно в космосе распустился огненный цветок. Лазерный луч протянулся вдаль, постепенно истончаясь. Я перебежал к другому иллюминатору, а там вынужденно ухватился обеими руками за поручни, ибо ноги ослабели и подкосились.
        С той стороны космоса надвигаются сотни, тысячи, миллионы исполинских кораблей, еще огромнее, страшнее и зловещее. Что-то жуткое и противоестественное в их изъеденной метеоритами броне, защитных титановых плитах, хищных обводах, явно для стремительности в космосе, для проскакивания в дыры космоса, для короткого злого удара в спину, но явно не для честного боя лицом к лицу.
        Первый корабль выпустил еще несколько импульсов, лазерный луч с шипением впился в черную броню вражеского корабля. Вспыхнули длинные изогнутые искры, будто распустился исполинский бенгальский огонь. Вражеская эскадра двигалась молча, грозно, на броне от мощного боевого лазера не осталось и царапины, а если и осталась, то на таком корпусе сразу не заметить.
        Я задержал дыхание, а там, внизу, судорожно сжалось мускульное кольцо, предчувствуя большие неприятности. Вспыхнул яркий багровый свет, словно весь космос взорвался, как пробитый бензобак. Орудия вражеской эскадры выпалили одновременно, синхронно. Миллионы багровых нитей протянулись к дерзкому кораблю, что жертвовал собой, пристреливаясь для всей эскадры. Вспыхнула обшивка, потек, плавясь, тугоплавкий металл. Корабль некоторое время вел ответный огонь из всех ста тысяч орудий, но направленный удар пробил огромную зияющую дыру в задней части, оттуда повалил густой черный дым.
        Сердце мое сжалось, чувствуя непоправимое, а корабль, потеряв управление, клюнул носом, начал опускаться, медленно входя в штопор. В багровом тумане космос выглядел сплошной трехмерной сетью из раскаленной докрасна проволоки. Две эскадры уже вовсю полосуют одна другую мощными лазерами, а потом, сойдясь ближе, выпустили миллионы аннигиляционных ракет. Часть их успевали поразить лазерами, часть разбилась о силовые щиты, но я видел, как некоторые заряды антиматерии выжигали страшные кратеры в толстой титановой броне. Корабли начали маневрировать, чтобы не дать второй ракете ударить в то же место, а третья так и вовсе может прожечь броню…
        Мне почудилось, что космос наполнился роем бесчисленных мух: от огромных кораблей отделились небольшие десантные корабли и стремительно неслись к нашим кораблям, явно стремясь к абордажной схватке.
        Подошел Додо, ковыряясь в зубах щепочкой, последний писк моды, тихонько взрыгивал, вид довольный, благодушный. Я вскрикнул:
        - Додо!.. Вы что, не видите?
        Он повернул голову к экрану, на миг в глазах мелькнуло что-то живое, потом вяло отмахнулся:
        - Как все это осточертело…
        - Что? - переспросил я. - Космические битвы?
        Он поморщился:
        - Битвы? Где битвы? Измельчал народ, давно не воевал. То-то дорсаи идут железной поступью… Это? Ах, полноте, это же обычная схватка с контрабандистами. Мерзавцы, все еще пытаются наладить подпольный… тьфу, подпространственный канал для наркотиков. Основные пути перекрыты, так они протянули сюда щупальце, пытаясь разведать обстановку. Напрасно! Не наткнулись бы на этот мелкий патруль, дальше настоящая застава с боевыми кораблями. Там им уже точно делать нечего.
        Я онемел, потрясенный, с прилипшим к гортани языком. А Додо кивнул, пошел, продолжая орудовать зубочисткой из сосновой ткани, что в космосе куда драгоценнее, чем стотонный метеорит из золота.
        Один из пиратских кораблей прорвался настолько близко, что, когда одновременный залп сотни наших кораблей вспорол ему корпус, космос вспыхнул яркой сверхновой, меня отшвырнуло от иллюминатора. Донесся далекий могучий грохот, словно трещат целые горные пласты, корабль заметно тряхнуло.
        Свет померк, я увидел разбухающий ком багрового огня, похожего на атомный взрыв, он все разрастался, металлические части корабля выглядели изломанными надкрыльями жука. Пол под ногами дрогнул, накатила вторая волна взрыва. Я отчетливо видел темно-лиловые волны сгущенного взрывом пространства, за ними тянется разреженная пустота.
        Подошел Гого, кивнул понимающе.
        - Когда я первый раз увидел, - заметил он, - меня тоже впечатлило. Я ведь родом из маленького захолустного мирка с другого конца Галактики. У нас всего триста заселенных планет, а сами мы принадлежим к обособленной ветви курдов, что вот уже миллион лет борется за свободу и независимость, за выделение нам части пространства под Курдистан… Правда, я там пробыл недолго: учеба в Галактическом универе, градация, а после черного пояса по камасутре я уже и забыл о страдающей родине.
        - И часто так? - спросил я дрожащим голосом. Он отмахнулся:
        - В этом секторе? Думаю, вообще первый раз. В других, конечно, чаще. А есть такие, где контрабандистов ловят миллионами.
        - А сколько захватывают кораблей?
        Он удивился:
        - Так я и говорю о кораблях! Миллионов сорок с небольшим захватили только в секторе ЕК-56-У, а это сравнительно благополучный сектор. В КК-857576 впятеро больше. Но контрабандистов это, конечно, не останавливает. Сверхприбыль окупает потери четырех кораблей из пяти…
        Я осторожно поинтересовался:
        - А что за наркотик?
        Он поморщился:
        - О нем в приличном обществе даже не говорят. Вслух. Но я скажу вкратце, чтобы ты не вляпался в беседе с… неварварами, скажем мягко.
        - Ты сама чуткость, Гого.
        - Да, я такой.
        - Ну так будьте так любезны, Аркадий Аркадиевич!
        - Это знания, - ответил он. Увидел удивление в моих глазах, пояснил: - Знания на халяву. Есть такие, что хотят получать знания без труда. Ну там таблетки, микстуру, отвар, а то и вовсе с помощью гипновизора. Таких людей в быту не отличишь, они всегда все знают, нахватаны, как говорится, в искусстве, науке, литературе, знают историю… да и вообще знают чуть ли не все во Вселенной!
        Сердце мое заныло, руки задрожали, словно я уже греб к себе горы таблеток от жадности.
        - И что… для общества это плохо?
        Он удивился:
        - Конечно! Если бы такие таблетки только простолюдинам, было бы прекрасно, их не жалко, зато будут знающие и квалифицированные простолюдины, но когда хватают и потенциально творческие личности… Ведь человек, который вот так получает автоматически массу знаний, уже не способен к творческой работе! К полученным таким способом знаниям, уж поверьте, невозможно относиться критически. А где нет критики, сомнения, там нет и творчества.
        - Гм…
        Он добавил со вздохом:
        - К сожалению, творческие личности обычно весьма нестойкие в плане психики. Они всегда охотнее других слоев населения баловались наркотиками… А нынешний наркотик с первого приема делает их широко образованными, культурными, милыми и прекрасными в общении обывателями. Без малейшей творческий искры! Они этого не знают, зато соседи с восторгом замечают, что такой-то вдруг из люмпенов за сутки поднялся до высокоинтеллигентного… гм… интеллигента.
        Я кивнул:
        - А если еще и до русского интеллигента, то это уже вершина падения.
        Из интеркома раздался голос Иканы:
        - Через три часа будем проходить мимо Центра Миров. Минуем без остановки или?..
        Гого ухмыльнулся:
        - Икану за ухом не чеши, только дай заглянуть в разные диковинные места.
        - А что за Центр?
        Он отмахнулся:
        - Вокруг него самые лакомые для слабаков планеты. Их не меньше восьмисот.
        - Чем лакомые? - спросил я.
        - Там когда-то была высокая цивилизация. Очень. Расщепили не только атом, как у дикарей, не только кварки, как у нептолемов, или нуклоны, как у угаров, но даже деги, а это уже уровень, даже технически развитым народам кажется магией… Потом, понятно, целый ряд катастроф. Все человечество было отброшено на тысячелетия, кое-кто на том уровне сохранил умение пользоваться магией, хоть суть утрачена, а остальные скатились к средневековью… Теперь там рай, ибо на всех планетах все превратились в охотников за сокровищами. Какую бы мелочь ни нашли - всегда праздник, ибо то, что для хозяев было обычным делом, для полудикарей - волшебство! Ну там скатерти-самобранки, мечи-саморубы, сапоги-скороходы… Понятно, что у хозяев вещи предназначались для чего-то иного.
        - Понятно, - прервал я. - Микроскопом гвозди. Правда, если микроскоп хорош, то им можно и гвозди. Хорошо бы в самом деле заглянуть!
        - Хорошо бы, - согласился он. - В каждом из нас есть это гаденькое… верно?
        - Верно, - поддержал я. - Какой же русский… в смысле, разумный, не любит халявы?
        Глава 6
        
        Корабль на мгновение завис среди звезд, выбирая, куда метнуться, чернота космоса исчезла, на экранах замелькали перистые облака. Гого восхищенно покрутил головой:
        - Точный расчет! Ошибка в стомиллиардном знаке, и мы сейчас оказались бы под твердью планеты…
        - Умеете рисковать, - сказал я уважительно.
        Гого взглянул укоризненно:
        - Капитан? Мы, телурийцы, риск считаем делом постыдным.
        Пол тряхнуло, на экранах появились зеленые деревья, пасущиеся динозавры, а поодаль - высокие белые дома странной постройки. Гого хлопнул меня по плечу, мол, не скучай, пока мы сходим к бабам и в прочие злачные места, удалился торопливо, очень даже торопливо. Я наблюдал, как выехал легкий вездеход, ветер развевает золотистые волосы Иканы, Додо за штурвалом, Гого обвешан фотоаппаратами и миноискателями.
        Выждал еще полчаса, прошел к выходу, все пароли знаю, люк открылся, я ступил на землю чужой планеты, сказал кодовое слово, люк закрылся. Воздух свеж, чист, кислорода больше, так что не стоит дышать глубоко, голова закружится, а кто-нибудь вдруг да воспользуется моей невинностью. Вес моего зада вроде бы меньше вдвое, это значит, что могу прыгать на десять-двадцать шагов, запросто подниму слона… хотя на фиг мне слон?
        Медленно, потом все убыстряя шаг, прошел по следам вездехода, светлые здания приближаются, вырастают, я шел, ошалелый красотой и величием, всматривался в странные знаки, непонятные картинки, как вдруг словно кто-то ударил в спину: на одном здании победно горят огнем неземные буквы, складываясь в знакомое слово
«Корчма»!
        Сердце забилось чаще, грудь поднялась, жадно захватила побольше воздуху, словно я изготовился нырнуть за драгоценной жемчужиной на дно океана. Торопливо, страшась, что исчезнет, взбежал по ступенькам, толкнул дверь и сразу переступил порог. Мощно пахнуло пивом, коньяком, элем и космическими коктейлями. Задняя стена корчмы выдержана в красновато-багровом цвете старинной мебели, дверцы застеклены, видны ряды бутылок, взбираются до самого потолка. Все это отгорожено массивным широким барьером-стойкой, за ней эффектная красивая женщина с огненно-красными волосами, просто вызывающе красными, сама в черной майке на голое тело, обнаженные плечи блестят под светом двух люстр.
        За ее спиной на огромной картине голая бабища, повернутая ко мне роскошным задом, но я засмотрелся на саму хозяйку корчмы. Одной рукой кокетливо упирается в бок, красивый яркий рот смеется, ровные зубы блестят, другую руку положила на спину здоровенной толстой псины, светло-коричневой, с черной мордой. Псина лежит грудью на стойке, свесив лапы на эту сторону, вид добродушный, но я посмотрел на ее мощные челюсти, подумал, что вообще-то и я добродушный, даже добрый, но бревно переломить могу, как и чью-то ногу.
        Столиков как будто не очень много, свет приглушен, у некоторых на столе по одной-две свечи, сидят и тихо беседуют. За другими столами по три-четыре человека, противоположную стену не видно в полумраке. Помещение выглядит уютно, я сдвинулся с места, атмосфера сравнительно спокойная, прошел к ближайшему свободному столику и тихохонько уселся, не посмев даже придвинуть стул поудобнее, чтоб не скрипнуло, никого бы не побеспокоить, я же помню, что это за… академия, словом.
        За столами беседуют спокойно, едва слышно льется спокойная музыка. Везде приглушенный свет, я скосил глаза, в дальнем конце зала дверь с едва различимой надписью «Старая Корчма», еще дальше вроде бы очень узкая дверь, почти щель, верблюд уж точно не протиснется, а сверху загадочно мерцают две непонятные буквы
«ОР».
        В зале непривычно тихо, я осмелился чуть повернуться и начал рассматривать посетителей. Со стойки, в свою очередь, меня рассматривает псина, лапы почти касаются спины толстого лохматого волка, тот на полу по эту сторону. Волк сразу уставился желтыми глазами. Острые уши настороженно шевелятся, я на всякий случай даже дышать стал тише, не зная, сказать ли ему что-то вроде: собачка, я свой, или же фукнуть. Зад волк спрятал за стулом, на котором мерзкое зеленоватое чудовище, голенастое, как кузнечик или богомол, но ростом с баскетболиста. Это чудище смачно пьет пиво, светлый гребень на длинной лошадино-кузнечиковой голове шевелится. К нему спина к спине в хвастливой позе не то контрабандист, не то наемник, выдающий себя за странствующего принца. В такой же позе перед ним тощая девица с оранжевыми волосами, сложенная как аристократка, костюм - облегающее трико гимнастки, синеватое, полупрозрачное, а к ней почти вплотную пристраивается сзади толстый рыжий попище в отвратительной лиловой рясе, бородатый и длинноволосый, рыжий, да еще и морда ящиком.
        Над попом как раз пролетел не то демон, не то ангел, но почему-то с рогами, заботливо поправил на ходу поповский колпак, а навстречу ему прыгнула с кузнечика-баскетболиста упитанная зеленая жаба, перелетела через плечо принца и аристократку, явно метя на толстого попа.
        По правую руку хозяйки корчмы, что все так же в центре, пьют пиво, беседуют, играют в шахматы чудовища, роботы, космические пираты, русалки, с потолка свисает огромный паук, вокруг описывает осторожные круги странная птица с чешуйчатыми крыльями.
        От соседнего стола ко мне повернулся крупный мужик с разбойничьей мордой и цыганской бородой:
        - Что ищешь, парень?
        - Истину, - ответил я скромно.
        Он хохотнул:
        - Пилат ее искал в Иерусалиме. Теперь ищет на дне Тивериадского озера. А ты - в Корчме?..
        - А где искать?
        Он засмеялся громче:
        - Ты прав, как ни смешно. Здесь можно найти и увидеть все. Сегодня, правда, вряд ли.
        Я сказал торопливо:
        - То-то и мне показалось… как-то не так. Где привычные драки? Выродился народ, обобщечеловечился, в демократы подался.
        Он покачал головой:
        - Сегодня не тот день. Большинство сюда заглядывает во время службы. Служба, сам понимаешь, кое-что дает, а дома у многих крылья подрезаны. Да еще гири на задних ногах… Эх! Что пьешь?
        - Ничего, - ответил я совсем скромно. - Думаю в имортисты податься, вот готовлю себя.
        - А что это?
        - Да нечто вроде современного рыцарского ордена со строгим уставом. И намерением распространить этот устав на весь мир.
        Он посмотрел с уважением:
        - О, крестоносец… даже паладин? Давно таких гусей в Корчму не залетало. Кого-то ищешь здесь?
        Дверь распахнулась, на пороге появился крепко сложенный рыцарь арийского типа: голубоглазый, весь из себя нордический, с крупными белокурыми кудрями. Железо не громыхает, не лязгает, а сидит как на жуке, прекрасный такой стальной панцирь, ставший второй кожей. На плече, вцепившись когтями в кожаную перевязь меча, ястреб, нежно трогает клювом рыцаря за ухо. Рыцарь хмуро посмотрел на хозяйку, на красивом надменном лице застыло выражение скорби и решимости. Она кивнула ему, указав на стол поближе.
        Я осторожно кивнул в его сторону:
        - А этот? Тоже рыцарь…
        Мужик скривился, огромная лапа махнула мимо лица, будто отгонял муху.
        - Этот воюет ради бабы. Это она у него на плече, только заколдованная. Сейчас и рыцари такие пошли: ради золота, ради земель, угодий, лесов, титулов… Словом, экономические мотивы. Ни одного паладина среди них нет, увы. Ты пока что первый.
        Я подумал про себя, что паладин из меня как из… на язык сразу запросилось с десяток крутейших сравнений, но смолчал, а спросил совсем не то, что собирался:
        - Вырождается Корчма?
        Он кивнул:
        - Да. Оно самое. По крайней мере, так говорят многие. Правда, сама Корчма расширяется, крепнет, сюда уже и короли повадились, как козы к соли… хоть и под масками, а магами и властелинами так кишмя кишит. Из дальних галактик прут, а то и вовсе… из Тьмы, хаоса, Иномерья. Но ты ничего этого не увидишь.
        Это было так неожиданно, что мне сперва показалось, что я ослышался. А кузнец смотрел на меня с брезгливой жалостью, как на увечного. Сердце мое сжалось. Я спросил дрогнувшим голосом:
        - Почему?
        - Не так смотришь, - ответил он. Посмотрел на мой жалкий вид, пояснил благодушно: - Ты общечеловек, да? Да еще и этот, как его… тьфу, слово-то какое поганое, интеллигент?.. А это хуже, чем осел с шорами на глазах. Сними шоры, и узрячишь.
        Я спросил жалко:
        - Рад бы, но… как?
        Он посмотрел внимательно, голос построжел:
        - Ого, а тебя в самом деле скрутило. В самом деле, говоришь, готов взглянуть и с другой стороны? Другими глазами?
        - Да, - сказал я жадно, - да!
        Он помолчал, во взгляде было сомнение, губы поджал, некоторое время, как ветер океанскими волнами, двигал морщинами на просторах лба.
        - Знаешь, - сказал наконец, - надо ли тебе это вот самое? Живешь себе тихо и спокойно, так и живи. Во многих знаниях много печали. Больше увидишь - хуже спать будешь. Ты хорошо подумай, прежде чем пытаться увидеть мир таким, каков он есть. На самом деле.
        Голова накалилась, я изо всех сил старался удержать ускользающую мысль, что, мол, я, как и все в этом мире, живу в плотном тумане всепроникающей информации. Умные и отточенные мысли сыплются со всех сторон, я получаю отграненные мнения экспертов на все случаи жизни по телевизору, Интернету, из газет, журналов, реклам, вывесок, от таких же, как и я, переносчиков жизни из прошлого в будущее, а помимо умных и точно оформленных мыслей, получаю по емэйлу ежедневно пятьдесят самых свежайших шуточек, анекдотов и приколов, уже заботливо отобранных, худшие и слабые отсеяны, только перлы, могу щегольнуть в разговоре, на мобильник сыплются эсэмэски с самой новейшей инфой, тоже тщательно отобранной, проверенной и снабженной умными и точными комментариями, до которых сам никогда бы не додумался…
        …но из-за этого мой мозг никогда не работает сам, а только принимает и впитывает готовое, хоть и самое отборное, лучшее, правильное, откомментированное лучшими специалистами, экспертами.
        От напряжения в висках нарастала боль, перед глазами поплыла красная пелена, тут же очистилась, мне показалось, что столиков стало больше, но просто глаза привыкли к полумраку, а столики все так же красиво и печально уходят вдаль, это стена отодвинулась, даже не стена, а прежний полумрак, за которым еще и еще столы. И еще.
        Я вздрогнул, за соседним столом, где только что сидели молодые ребята в джинсах, сейчас широкие в плечах могучие парни в жилетках на голое тело. Жилетки из грубой кожи, на груди масса металлических блях, да не как попало, а в виде наползающих одна на другую чешуек. Я с холодком на сердце внезапно понял, зачем это.
        К их столу подошел мужик в странного вида куртке из овчины, на голове островерхая шапка, бородатый, ногой придвинул стул, его приветствовали хриплыми грубыми голосами. Он проворчал:
        - Ну что, есть продвижения?
        - Готов «Устав молодого скифа», - ответил один, жилет распахивался на груди, открывая испещренную шрамами кожу. - При переписи многие уже назвались нами.
        - Многие, - проворчал мужик. Он грубо ухватил кувшин с вином, плеснул себе в кубок. - Не больше сотни планет…
        - Ну так лиха беда начало!
        - Да ладно тебе… Ишь, «Устав молодого…». Тут еще и со старым не разобрались. У кого есть наработки?
        Они сдвинули головы, шептались, а я в изумлении перевел взгляд дальше, ибо Корчма неуловимо преображается, я затаил дыхание, страшась стряхнуть великое откровение, страшась снова нырнуть в привычный мир, который создан из умело подобранной информации, уютный и пескариный, но на самом деле мир ложный, ненастоящий… А сама Корчма, если попытаться выразить корявым человеческим языком, центр веера миров, краеугольный камень, который был создан Первым, это он отбрасывает тени, называемые вселенными. Только Корчма - настоящее, истинное, а все остальное - тени… Для перехода из мира в мир не нужны звездолеты и дороги в мегапарсеки, нужно чуть иначе посмотреть, под другим углом взглянуть, постараться понять логику собеседника, и оказывается, что твой собеседник - мыслящий спрут или того страшнее…
        Я вздрогнул, в самом деле вон там огромный толстый спрут, сытый и довольный, а через миг, когда усилием воли заставил себя вернуться в этот мир, где скифы обсуждают устав, на месте спрута плотно сбитый парень хохляцкого типа, чисто выбритые щеки отливают синевой, подстрижен, выглядит прилично, хотя спрутячье что-то в нем есть, есть.
        Сквозь дым и туман снова проступила в дальней стене дверь с надписью «Старая Корчма». Дверь кажется чересчур узкой, не всякий протиснется, ну прямо верблюжье ушко, однако же на моих глазах к ней подошел громадный мужчина, на спине дугой хвастливая надпись «Владимир II», легко вдвинулся, даже не пригибаясь и не подбирая брюха, а когда за ним попытались войти еще двое гуляк, только безуспешно позаглядывали одним глазом, разочарованно пошли обратно.
        За любой стол в этой Корчме, как я понял не сразу, можно подсаживаться и подсаживаться: когда растягивается, когда просто удлиняется, а иногда просто идет такими изломанными ступеньками, что забавно и бросается в глаза, но главное, что любой может участвовать в споре, разговоре, и хотя не всякого слышат, но на самые остроумные реплики откликаются во множестве.
        Мужик закончил с пивом, поздоровался с проходящим худым парнем в желтом хитоне кришнаита, мимо пробежала собака, дал ей кость, повернулся ко мне. Я старался не выдать себя, но все равно смотрел на него во все глаза, волосы на загривке встали дыбом.
        - Что? - сказал мужик с веселой угрозой. - Ошалел?.. Не ожидал увидеть меня таким?.. То-то. Что значит посмотреть на то же самое, но иначе!.. Все не так, как сперва, верно?..
        - Оторопь берет, - признался я.
        - Это со всяким, - заверил он. - Но не всякий решается жить в таком… настоящем. Большинство - просто люди, хотя я бы назвал их иначе. Им бы просто жить, ничего не видеть и ничего не слышать, пескари премудрые. Эти заглянут сюда, ужаснутся и поскорее сваливают в кофейни, где жуют бесконечную жвачку о форме ушей эльфов Средиземья и Средиморья.
        Я кивнул в сторону темных дверей с надписью «Старая Корчма»,
«ОР».
        - А что там?..
        - А сам-то как думаешь?
        - Ну, на двери в кухню или подсобки не похоже.
        - Осторожный, - похвалил он. - Да, это не совсем кухни. А если и кухни, то не те, которые ожидаешь увидеть. Словом, если вдруг припечет, то ты знаешь…
        - Что?
        - Выход здесь один, - сказал он. Подумал, добавил: - Или вход? Прямо как задница, кому что надо.
        Я проследил за его взглядом. Сердце застучало чаще. Показалось, или из-под двери, через которую вошел, бьет яркий свет? А когда я заходил в Корчму, как раз наступила черная беззвездная ночь.
        - Спасибо, - сказал я, поднимаясь.
        - Не спеши благодарить, - бросил он в спину, - еще не знаешь, туда ли попадешь.
        Я испуганно оглянулся, но он уже звучно обнимался с двумя подсевшими за его стол гуляками, все трое шлепали один другого по спинам широкими ладонями, звук разносился такой, словно тюлени бьют ластами по воде, я заподозрил порождение океана, однако оглядываться не стал, ибо если представлю себе, что они созданы из воды, то и сам, возможно, прямо с порога выпаду в океан.
        Дверь отворилась без скрипа. Я зажмурился от яркого солнечного света. Сияющее умытое солнце поднимается над белыми домами новостроек, отсюда видна лента шоссе, фонарные столбы в виде печально склонившихся стеблей с простыми цветами лампочек под жестяными абажурами. Хороший добрый мир, ласковые пушистые облака плывут по синему небу, догоняя неторопливых китов, со спины которых юркие игуанодончики стреляют из ракетных установок вслед крылатому дракону…
        Я отступил, закрыл дверь, снова выглянул. Бесконечный водный мир, фиолетовое небо, единственная живность - бурые водоросли, покрывающие волны…
        Следующий был вполне земным, если не считать три мелких солнца, все разноцветные, но на поверхность планеты попадают уже вполне солнечные лучи, что подтверждают школьные знания насчет сложности белого цвета.
        Я открывал дверь, заглядывал, снова закрывал, так шли минуты, часы, годы, столетия, у меня отросла борода, в суставах начали откладываться соли, кости истончились, когда усталый, замученный, в очередной, наверное, уже стомиллиардный раз заглянул в дверь, готовился привычно закрыть и закрыл бы, но усталые руки подвели, а тем временем внутри радостно тренькнуло. Сердце подпрыгнуло и ударилось о нижнюю челюсть, отчего голова подпрыгнула, как у боднутого оводом коня. Я еще не понял, что случилось, а седалищный нерв заорал суетливо: давай скорее, ну быстрее же, остолоп, а то дверь закроется, ветер дунет или петля отвалится… Я непонимающе смотрел на жаркую пустыню от края и до края, вдали трепещет дивный город царя Соломона, но призрачный, основание не касается земли, в жаркий песок закапывается ящерица… а, вот он, черный камень с вырезанным уже знакомым чертиком на макушке!
        Страшась, что все исчезнет, я суетливо сделал шаг вперед. Жаркий воздух опалил кожу, на плечи обрушилось яростное солнце. Палящие лучи сразу иссушили лицо, навстречу задул сухой горячий ветер, стараясь не пустить в этот мир, губы мои сразу пересохли. Страх метнулся, как испуганная птица: из-за барханов показались черные тюрбаны.
        Я застыл на месте, все верно, из-за песчаных гор выезжают на жутковатых зверях звероватые всадники. Один из них вскрикнул:
        - Грицко, дывись, егыптянын!
        Второй всадник сказал быстро:
        - Остап, Тарас, Омелько!.. Поймайте, свяжите по рукам и ногам!.. Пусть останется тута, як наша жертва ихним поганськым богам…
        Всадники пришпорили коней, я повернулся и бросился мимо черного столбика. Сердце колотится как сумасшедшее, я молил всех богов, чтобы глазомер не подвел, чтоб не пробежал мимо Незримых Врат, второй раз так не повезет, я вообще-то невезучий, хоть и герой…
        …с разбега влетел в темное, холодное. Ноздри ухватили знакомый запах, из темноты навстречу выпрыгнула стена и с силой ударила в лоб. Ноги подкосились, я рухнул на пол. Сердце колотится, оглянулся, дверь захлопнулась сама по себе, отрезав эту каморку от мира знойной пустыни. Руки все еще трясутся, я кое-как поднялся, пересек комнату по диагонали и толкнул дверь, ведущую в коридор.
        Больнично белые плафоны дают мягкий успокаивающий свет, я перевел дыхание, ноги робко несут по коридору, вот знакомая лестница, ведущая вниз. Послышались шаги, я остолбенело смотрел на торкессу. Она поднимается в моей распахнутой на груди рубашке, на высоких каблуках, сказала мне капризно:
        - Ты прав, я упала трижды… Но ты свинья, мог бы по крайней мере предупредить!
        Я пролепетал:
        - Но я… разве не предупредил?
        - Предупредил, предупредил, - сказала она капризно. - Но ты как-то неубедительно предупредил, не находишь?.. Ладно, вернемся в постель, что-то я замерзла.
        - Пойдем, - произнес я деревянным, как у гобоя, голосом, - вернемся.
        Такими же деревянными ногами прошел за ней в спальню, взгляд сразу же метнулся к календарю на журнальном столике. Да что там календарь, будильник нагло и злорадно прямо в глаза говорит, что я вернулся в ту же минуту, в какую и вывалился из той двери, что на самом деле не дверь, а Дверь, а то и Блуждающие Врата. А то и не Блуждающие вовсе, что куда страшнее.
        Торкесса, не дыша, пробралась на цыпочках в спальню, одеяло уже откинуто, влажные ароматные запахи пропитывают все, даже стены. Можно сослаться, что у меня от такой сверхэротичности откат в другую сторону, становлюсь умным, что значит - не до секса, умные им не занимаются, но меня все еще вздрагивает, встряхивает, дыбит шерстью на загривке и по всему телу, это не есть удобно, а внутри противно дребезжит и хлюпает.
        - Знаешь, - произнесла она озабоченным голосом, - я еще не смотрела, что там наверху, похоже, чердак или мансарда… но в подвал уже заглянула.
        Я ахнул:
        - Ты что, дура?
        - Конечно, - ответила она убежденно. - Я же красивая?
        - Да еще и блондинка, - сказал я с горечью. - Правда, рыжая. Все, бомба начала тикать… Ладно, что ты там узрячила?
        - Да я не спускалась, - ответила она обиженно. - Так, заглянула сверху. Посветила фонариком вниз и по сторонам… Подвал такой, что там бы подземный полигон разместить. Или стадион для скоростных гонок по Формуле-один. У меня фонарик мощный, как прожектор, но, где кончаются стены, не увидела…
        Меня осыпало морозом. Больше всего на свете надо опасаться вот таких подвалов. Обширных, расположенных вдали от оживленных трасс, где-нибудь под одиноко стоящим особняком. Если спуститься в такое, то тут же напорешься на мрачных бородатых че гевар и хоттабов, грудь в пулеметных лентах, зеленая бескозырка лихо сдвинута на ухо, Надпись «Аллах акбар, так кто же против нас?», в руках гранатометы и стингеры, достающие до стратосферы.
        - Хоть сухое подземелье? - спросил я безнадежным голосом.
        - Почти, - ответила она. Подумав, добавила осторожно: - Только слева в темноте что-то вроде бы капает…
        - Чуть-чуть?
        - Да. Чуть-чуть капает, а дальше хлюпает.
        - Хлюпает?
        - Ну да, сперва булькает, а потом хлюпает. Смешно, как будто кто-то очень большой по болоту ходит! Такие вот звуки странные…
        Я простонал сквозь зубы. Капает, это значит вместо бородачей - монстры, ожившие мертвецы, зомби, крысы с теленка, тараканы с кошек, а в довершение всего зеленая светящаяся биомасса, способная принимать любые формы, практически неуничтожимая. Даже непонятно, почему это левая часть подземелья и правая никак не сойдутся в смертельной схватке. Видимо, сперва надо победить нас двоих, а уж потом…
        - Ладно, - сказал я с обреченностью в голосе, - бери, пользуйся! Терзай мое юное невинное тело, волчица хищная… то бишь волчица звездная. Растли меня, раз я такой лопух…
        Она завизжала счастливо, со скоростью молнии сорвала с себя рубашку, туфли оставила, хотя, на мой взгляд, все равно перегиб, это же не на кухне у раковины, в постели эти штуки с длинными каблуками не есть острая необходимость…
        Глава 7
        
        Она выдергивала из прически все заколки, мотала головой, растрепывая волосы, никогда не думал, что у нее их так много, не водопад, а как будто днепрогэсовскую плотину прорвало, и хлынуло море красного золота… но я застыл, из дверного проема на меня смотрит Кварг, в руках пистолет, ствол направлен мне в грудь.
        - Только не делай резких движений, - предупредил он. - Не обижайся, здесь нет ничего личного.
        Из темного угла вышел массивный человек, маленькая голова на чудовищно огромном теле, шея толще головы, плечи - валуны. С виду абсолютно туп, значит, Кварг главный, думает за двоих, а этого пришлось прислать, потому что свободных негров не оказалось, пришлось белому дать в напарники белого, а это нехорошо, неправильно.
        - Я ничего не делаю, - сказал я торопливо, краем глаза следил за побелевшей торкессой. - Поосторожнее там с курком… Но разве ты не обязан играть по правилам?
        Он оскалил зубы в нехорошей усмешке:
        - Обязан, конечно, обязан. На вашей планете обязывают еще круче, чем у нас: законом, религией, модой, общественным мнением, инструкциями… и все равно кто-то порой честно жить не хочет, верно?
        Его напарник подошел к постели, грубо сдернул застывшую в горестном изумлении торкессу, поволок ее в сторону Кварга. Я воскликнул потрясенно:
        - Так ты… коррумпированный элемент?
        - Да, - ответил он с прежней усмешкой.
        - Как тебе не стыдно? - воскликнул я. - Жить в светлом коммунистическом будущем и так себя вести?
        Он взял из рук гориллы оцепеневшую торкессу, расхохотался:
        - За одну эту операцию я получу столько, сколько получил бы, получай тысячу лет зарплату спецагента… Как думаешь, стоит? Ну, ты меня понимаешь, землянин!
        Торкесса всхлипнула, глаза в отчаянии обратились ко мне молящим взглядом, а ногой с силой ударила по его ступне. Тонкий каблук пробил башмак, Кварг взвыл, этого мне хватило, чтобы выхватить пистолет. Грянул выстрел, горилла зашатался, я прицелился в Кварга, но тот быстро приставил ей пистолет к виску и сказал ехидно:
        - Ну, что сделаешь, герой?.. Придется бросать!
        - А вот хрен я тебе брошу, - ответил я. - Ты щас же меня и прикончишь. Что, не так?
        Он кивнул с самым довольным видом:
        - Конечно. Я что, ношу на груди табличку с надписью «Дурак»?.. Но все равно ты же не позволишь, чтобы я вот так взял и застрелил невинную душу у тебя на глазах?
        Я держал на мушке в прицеле его лоб. Пуля разнесет мозг, из брызнувшей каши не успеют пойти импульсы к мышцам, которые отвечают за нажатие курка. Боковым зрением я видел дебила, что медленно заваливается на стену, пуля попала в переносицу и вышла из затылка, расплескав кровавое месиво по стене.
        Мой палец начал нажимать на спусковую скобу. Глаза Кварга чуть расширились, он ощутил что-то в моем лице, но я тут же ослабил давление, а потом и вовсе опустил пистолет.
        - Тебе нужен я, - сказало во мне. - Отпусти ее.
        - Хорошо, - ответил он быстро, как затверженный урок. - Брось пистолет… Брось, брось!.. Теперь оттолкни его ногой.
        Пистолет докатился, поворачиваясь вокруг оси, как ярмарочная юла, до его ног. Появились еще двое, один наклонился, небрежно поднял, у него еще одна кобура, туда и сунул мой пистоль. Оба подошли и взяли меня за руки, завернули за спину. Пришел еще один, крепкий, накачанный, окинул меня оценивающим взглядом и неожиданно со всего маху ударил в живот. Впечатление было такое, что меня лягнул конь-киборг.
        Кварг оттолкнул торкессу, ее подхватили двое охранников и потащили прочь из комнаты.
        - Я с нею разделаюсь позже, - объяснил Кварг. - Ну что, Гакорд, так и не смог выстрелить? Что же тебе помешало?
        - Что-то помешало, - прохрипел я разбитым ртом.
        Он осмотрел меня задумчиво.
        - Знаешь, - сказал он доверительно, - этому «что-то» принято приписывать особый высший смысл. Мол, есть нечто выше нас, оно и руководит нашими поступками… Слыхал, да? Слыхал, слышал… Это со всех сторон слышишь, как только включишь нечаянно канал
«Культура» или попадешь на фильм о русской интеллигенции. Но иногда мне кажется, что это нечто или этот некто - беспросветный дурак! Тебе не кажется, а?
        Спрашивал он доверительно, и хотя я сам в этом больше чем уверен, ну какого хрена послушался этого нечто высшего и опустил пистолет, но не могу же соглашаться с гангстером, пусть даже инозвездным, и я сказал еще больше разбитым ртом:
        - Нет!.. Добро победит бобро… Тьма рассеется. Чем ночь темней, тем ярче… эти, звезды.
        Он сказал задумчиво:
        - Вообще-то замечательная фраза, она мне всегда нравилась:
«Добро победит зло». Но вот тупой я, что ли, но до сих пор не пойму: кто кого побеждает?
        Я задумался, охранник с силой ударил меня в живот, потом с двойного разворота задней ногой в челюсть.
        - Софист, - сказал я с отвращением, - но есть высшие нравственные общечеловеческие ценности! Есть, есть…
        - …Божий суд, наперсники разврата, - продолжил он с тем же выражением. - Когда учил в школе, всегда думал, что это за наперсники? Наперсточники?..
        - Ты, - сказал я с негодованием, - нехороший человек. Непорядочный! Ты не отпустил девушку.
        - А я и не обещал, - возразил он. - И хотя добропорядочность трудно выговорить, еще труднее - обнаружить, но я в самом деле не обещал!.. Ведь правда, ребята?
        - Правда, - ответил один, запыхавшись. Он только что провел серию ударов в корпус, у меня ныла и стонала каждая жилка, сломанные ребра задевали друг за друга. - Все правда, босс!
        - Вот видишь, - сказал он наставительно. - Мне мама говорила, когда отвечаешь злом на добро - не скупись. Добро побеждает зло… его же оружием. А еще лучше, чтобы наше добро вообще узнавали издали по кулакам!
        
        Нас с торкессой забросили в машину, долго везли, я старался запомнить, сколько раз перекатывало то к левому борту, то к правому, где невольно прижимался к торкессе, засекал по ударам сердца время от поворота до поворота, однако, стоило уткнуться лицом в ее горячую грудь или мягкий нежный живот, тут же сбивался со счета.
        Наконец машина остановилась, я услышал хлопок отворившейся двери, голоса. Спорили охранники, затем приблизились шаги, загремел замок. В глаза хлынул яркий свет, хотя на самом деле всего лишь хмурое утро. Во все стороны равнина, покрытая ровной зеленью, небольшие холмы.
        В поле зрения появился Кварг, я ощутил болезненный рывок за ногу. Меня вытащили, я ударился при падении, Кварг равнодушно пнул меня в бок.
        - Здесь кричи, - сообщил он равнодушно, - не кричи, а все кончено.
        Он бросил взгляд через мое плечо, я невольно оглянулся. Огромные серые столбы мощно устремляются к небу, на некоторых сверху массивные гранитные плиты. Столбы стоят правильным кругом, и хотя я никогда не был здесь, сразу узнал:
        - Баальбек… Тьфу, Стоунхендж?
        - Он самый, - буркнул он.
        Охранники вздернули меня на ноги. Я перекосился от боли, один с силой ткнул в бок, снова хрустнуло. Меня подтащили к одной колонне, Кварг прошелся несколько раз вокруг, обматывая меня толстой веревкой. Я чувствовал, что задыхаюсь, веревки сдавили грудь, одна врезалась в живот. Кварг захохотал и последний виток сделал повыше, перехватив мое горло так, что я захрипел.
        - Останешься здесь, - сообщил он почти дружелюбно. - Сюда народ приезжает раз в год, отпраздновать языческие праздники. Последний раз были неделю назад, так что тебе придется ждать долго.
        Охранник рядом хмыкнул, по его глазам я видел, что не проживу и десяти минут, вон уже синею, но смолчал, вернулся к машине. Оттуда донесся негодующий крик торкессы.
        - А что с нею? - прохрипел я.
        - Ее возьмем с собой, - сообщил Кварг. Он гнусно усмехнулся. - Это ты, святой Антоний, корчил непонятно что, а мы ж демократы, используем ее… По назначению.
        Они вскочили в машину, хлопнула дверца. Горло давит с такой силой, что глаза лезли на лоб. В разрыв тучи проглянуло солнце, дышать стало еще тяжелее. Так вот зачем веревку намочили: чтобы, высыхая и сокращаясь, она задавила меня в течение ближайших минут! Все-таки не стали рисковать, ведь к руинам Стоунхенджа обязательно приедет какой-нибудь турист.
        В глазах потемнело, я ощутил звон в ушах. Задержав дыхание, чтобы не потерять сознание, начал дергаться изо всех сил, колотиться, веревку не порву, но чуть ослаблю ее хватку… может быть. Ударился затылком так, что хрустнуло, задергался еще, еще, однако веревка лишь сильнее стянула кольца, будто не веревка, а живая анаконда.
        Сзади послышался хруст. Я дернулся, невольно ударил затылком еще, донесся протяжный медный звон. Острая боль пронзила мозг, я стиснул зубы, уговаривая себя не терять сознание, перед глазами залило красным.
        За спиной зашевелился камень. Странно, дико, хорошо знаю, там никого, однако монолитный камень начал крошиться. Я замер в страхе, это же сейчас развалится вся колонна, что впятеро толще большетеатровой, а сверху там еще плита размером с КамАЗ, рухнет на голову, прическу испортит точно.
        В спину сильно толкнуло, донеслось хриплое дыхание. Веревки чуть ослабли, сзади барахталось, мимо мелькнуло смуглое тело. Блеснуло острое лезвие, веревки натянулись, лопнули. Сильная рука схватила меня за пальцы, потащила в сторону.
        - Быстрее!..
        Мы отбежали, я все оглядывался, но гранитная скала, покачавшись, осталась на месте, как и плита сверху. На том месте, где прижималась моя спина, теперь глубокая ниша в камне. Я оглянулся на своего спасителя.
        Рослый воин, иначе не назовешь, широкий и крепкий, с красивым яростным лицом. Золотые, как солнце, волосы падают на плечи, синие глаза впились в мое лицо, как два острых клинка. Обнажен до пояса, что и понятно, с такой развитой фигурой и я бы ходил без рубашки и по Москве, на левом плече отчетливо проступает свастика. Через грудь широкая перевязь, из-за плеча выглядывает рукоять меча.
        - Пришло время? - спросил он жадно.
        - Ка… какое? - спросил я в ответ.
        Он повторил:
        - Время?.. Время Великой Битвы!
        - Не знаю, - ответил я неуверенно. - Может быть, и пришло. Заранее ведь никогда не знаешь, надо быть готовым всегда. А ты как туда… в смысле, в камень, попал?
        Он помрачнел, на лицо набежала тень. Голос от пережитого волнения стал хриплым и прерывистым:
        - Была великая битва… мы победили, однако нас осталось семеро героев… И мы понимали, что в следующем бою с силами Тьмы поляжем все. Мои товарищи ушли поднимать народ, а я ударил в скалу, она расступилась, я вошел в нее и сказал, что появлюсь не раньше, чем моей стране будет грозить великая беда. Ты меня призвал… реинкарнировал, освободил из каменного гроба, значит, пришло время Великой Битвы?
        - Не знаю, - повторил я. - Как говоришь, звалась твоя страна?
        - Ария, - ответил он с недоумением. - А мы - арийцы… А что, сейчас кто-то смеет называть ее иначе?.. И почему здесь так сыро и холодно? Неужели наступил Великий Холод, Предвестье гибели мира?..
        Я поперхнулся, сказал торопливо:
        - Видать, твою скалу потом распилили на каменные блоки. Одни увезли на великую стройку египетских пирамид, другие - в Баальбек, а третьи обтесали и приволокли сюда, в холодную и сырую Англию. Здесь всегда так. Здесь солнце увидишь реже, чем в Сахаре - дождь. Или Ария в Гималаях? Но ты не один, не один такой… Хотя, признаю, первый! Потом по твоему примеру в скалы ломанулись целые толпы. Мгер Младший все еще спит в скале, ждет, когда плохо придется его Армении. Даже землетрясение в Спитаке не разбудило. Король Артур спит неподалеку, Кухулин - севернее, княжна Лебедица - к востоку, король Ирпинь со своими сыновьями - по ту сторону пролива, но рекорд поставил Илья Муромец - ушел в скалу с семьюдесятью богатырями и всей дружиной! Где он только и скалу там нашел…
        Арий слушал внимательно, лицо становилось все несчастнее. Но посуровел, подобрался и сказал твердо:
        - Значит, в последний бой вступит большой отряд героев.
        - Да, - согласился я, - только… гм…
        Взгляд мой не отрывался от его плеча. Татуировка выполнена неплохо, но не мастером, это видно. Удалить ее будет не жаль, а само удаление займет от силы десять ми-пут и обойдется в двадцать долларов.
        - Ты это… - я указал на свастику, - спрятал бы ее.
        Он в удивлением проследил за моим пальцем. Взгляд достиг эмблемы на правом плече:
        - Знак Солнца?.. Что, настало царство Тьмы?.. А, понимаю, почему ты инкарнировал именно меня, вечного борца с силами Тьмы и Хаоса…
        - Да нет, - прервал я. - Просто сейчас такой период… отрезок времени… потом все наладится!.. что этот твой знак считается в ряде стран… гм… промышленно развитых, но умственно отсталых, потому диктующих свою волю остальным… словом, он считается чем-то нехорошим.
        Он взревел, как разъяренный лев, не столько раненный, сколько оскорбленный:
        - Что? Светлый знак Солнца?
        - Увы, - сказал я торопливо. - Он самый. Свастика. Сварга, если по-старорусски… Ну что делать… Мир такой! Так что накинуть бы тебе че-нить…
        Он сказал несколько рассерженно:
        - Со мной походный мешок, там есть пара рубашек.
        - Возьми, - посоветовал я.
        Он быстро сбегал, ухитрился снова не свалить глыбу, вернулся с объемистым заплечным мешком. Я проследил, как опустил на землю, на свет появились рубашки.
        Я поморщился:
        - Хороший покрой, самый раз… но цвет, гм…
        - Что цвет? - спросил он свирепо.
        - Коричневую не надо, - объяснил я с неловкостью, - черт знает что подумают… Да если бы только подумали, а то радостно так затявкают: ага, мол, фашисты, фашисты, фашисты! Глохнешь от их подобострастного тявканья. Добро бы тявкали только те, кому это по рангу, по должности и по прочим признакам, но больше всего крику от наших же придурков, что таким образом грамотность свою показывают, как телеграфист Надькин, но никак не поймут, почему все-таки телеграммы сухие… И черную - упаси боже!!! Да и синюю не стоит, с нею тоже разные ассоциации, намеки, то да се. Кто сионистом обзовет, кто педиком - все одно как-то не совсем по шерсти, если в самом деле не педик… А синяя - слишком близко к голубому, как бы концентрация голубизны, еще злее, ядовитее… Да, красный цвет хорош, но если в зюгановцы запишут, то демократы понятно чем закидают!.. Не отмоешься. А то и вовсе - тьфу-тьфу! - ампиловцем сочтут, это вообще как красная тряпка для вечно брюзжащего интеллигента. Зеленую? Приятный цвет для глаз, для сукна под бильярд, врачи рекомендуют, но только…
        - Что?
        - Да как бы не приняли за зеленого. Ну, которые кошек подбирают, траву берегут, под судна кидаются… Зеленым хорошо быть только в Гринписе, да и то в открытом море. Где-нибудь посредине. Иначе сразу придется с нефтяными пятнами бороться, дохлых чаек спасать, из пингвинов дуст вытряхивать…
        - Разве это плохо?
        - Понимаешь, - сказал я совсем уж затравленно, - зеленые сейчас почти антиглобалисты, а у нас сейчас такая форма фашизма, демократией зовется, что все запрещено, окромя самой демократии! Так что и желтую положь взад, а то примут как намек на желтомордость, проблема Азии стоит остро, там такое происходит, прям взрыв национальных чуйств! Во всем находят оскорбление для нацдостоинства и нацинтересов. Возьмут и перестанут поставлять компьютеры да телевизоры, вся Европа загнется без их бытовой техники.
        Он с убитым видом вытаскивал и вытаскивал из сумки рубашки, я рассматривал и отвергал либо по вышивке, либо по намекивающему цвету, гора одежды стала едва не выше самой скалы, наконец я воскликнул:
        - Стоп!
        Он смотрел с недоумением:
        - Что ты увидел?
        - Вот это! Что это у тебя?
        Он пожал плечами:
        - Да просто еще один мешок. В запас.
        - Его и наденешь, - распорядился я. - Это демократично. Серый цвет - что надо. Никто не придерется. Сейчас весь мир серый, и везде торжество серости. Это называется демократией, чтоб ты так хорошо жил… в смысле, чтоб знал! Мы с тобой прикинемся, что на стороне победителя!.. Сейчас все так делают, здоровье дороже. К тому же, если разобраться, в сером цвете есть все, потому он и такой вот богатый… Скоро и нефть всю подгребет.
        Арий покачал головой:
        - Ты что-то путаешь. Это в белом - и красные, и коричневые, и голубые, а в сером - только серость. Ладно, мы в стане врага, надо идти так, чтобы нас не заметили.
        - Нас? - переспросил я. - У тебя свой бой… ну, вернуть свободу и независимость Арии… или Арьеланду? А я должен нагнать своих врагов, пока не удрали к звездам.
        Его глаза загорелись.
        - К звездам? Они - боги?
        - Посильнее, - буркнул я. - Но и мы не лыком шиты.
        Он смотрел на меня с великим уважением.
        - Я - твой воин, - сказал он твердо. - Сейчас мы настигнем твоих врагов, я обязан тебе помочь, ведь это ты меня освободил из камня, а потом ты поможешь мне возродить былую славу моей великой страны.
        - Тебе многое придется узнать, - сказал я. - Начиная с географии.
        Он бежал рядом со мной, его глаза с удивлением перебрасывали взгляд со следа одного рифленого протектора шины на другой.
        - Неужели здесь такие гигантские змеи?.. Смотри, как проползли рядышком! Наверное, самец и самка… мы бежим к пещере, откуда выползли?
        - К дороге, - ответил я на бегу, - где ползают!
        Он чуть запнулся, но я несся, как антилопа-гну, вскоре его тяжелый топот послышался за спиной, а тут мы взбежали на возвышенность, совсем близко показалась широкая лента дороги. Арий снова ахнул и приотстал, но, когда я добежал до бровки и начал размахивать руками, призывая остановиться, сзади снова затопало.
        - Что это? - послышался его потрясенный голос. - Волшебство?
        - Еще какое, - буркнул я. - Ты это… ничему не удивляйся, хорошо? А ты выглядишь как… простолюдин.
        Он оскорбленно хрюкнул, встал рядом, гордый и надменный герой многих битв и младший сын солнцеподобного тцара. Две машины пронеслись, как серебряные стрелы, однако третья сдвинулась к бровке. Оказался вместительный седан с откидным верхом, за рулем и на переднем сиденье две смеющиеся девушки. Та, что за рулем, задорно крикнула:
        - Подбросить?
        - О, да, - воскликнул я. - Надеюсь, я подлечу высоко, у вас такие мышцы на животике.
        Она засмеялась еще звонче, польщенная:
        - Залезайте. Меня зовут Ирэн, мою подругу - Крис. Туристы?
        Я перепрыгнул через борт, арий последовал моему примеру с другой стороны.
        - Туристы, - согласился я. - Ходили на Стоунхендж смотреть. Я - Гакорд, а это мой друг… Как тебя зовут?
        Машина рванулась с места, пошла все быстрее и быстрее. Арий вцепился в борт и смотрел полными изумления глазами, впрочем, не показывая ужаса.
        - Иван, - ответил он.
        Ирэн расхохоталась.
        - Так вы там встретились? А мы решили, что вы…
        - Нет, - поспешно сказал я, - мы чистые гетеросексуалы. Даже лесбияны. А вы…
        - Бисексуалки, - ответила она просто.
        - Замужем?
        - Married, but lonely, - ответила она. - Обе. У нас свое общество с таким названием.
        - Я слышал, - сказал я. - Семь миллионов членов уже, верно? Пора своего президента избирать… Твоя подруга не хочет перебраться на мое место? А я бы сел рядом с тобой?
        Крис молча кивнула, приподнялась, порыв ветра столкнул ее прямо на колени Ивану. Я перелез на ее место, за спиной сразу завозились, пошли чмоканья, охи, ахи, хрипло и громко задышали. Ирэн лукаво улыбнулась мне:
        - Они время не теряют, верно? Я сказал в затруднении:
        - Я не представляю наш вариант, если ты за рулем.
        - Поведи ты, - предложила она.
        - На это я и намекаю прозрачно, - сказал я.
        Мы поменялись местами, не снижая скорости. Иван не понимал риска, но его подружка возбужденно взвизгивала, эстремалка, извивалась и отдавалась процессу с энергией бьющейся на горячей сковородке рыбины. Мы с Ирэн кое-как устроились, я одной рукой все-таки держался за руль, слышал, как сзади приподнялся заинтересованный Иван, но married, but lonely Крис навалилась и подмяла его могучим бюстом.
        Глава 8
        
        Через два часа мы неслись уже по знакомой ветке шоссе, откуда я заметил в сторонке на холме приметный особняк. При свете дня вовсе не выглядит зловещим, совсем напротив, отсюда кажется просто ужасающим, мрачным, исполненным самых страшных тайн. Я проговорил, подпуская в голос сожаления:
        - Увы, вот и моя остановка… Спасибо, Ирэн! Спасибо, Крис.
        Машина остановилась у обочины, девушки поулыбались, Крис обернулась и помахала рукой, но, думаю, уже через сотню метров пути забудут о нас, ведь обе из всемирного клуба Married, but lonely, и даже не станут перемывать кости. Иван растерянно смотрел им вслед. Я толкнул в бок:
        - Соберись! Ты что, собирался жениться?.. Еще неизвестно, что нас ждет в доме.
        - Что за волшебный мир… - прошептал он.
        - Ты о колеснице? Да, двести миль по автостраде, это немало.
        - Да нет, я о… ну, сам понимаешь…
        Я сдвинул плечами:
        - Ты ж вроде из страны, где придумали, кому с утра жить хорошо? В смысле, камасутру? А я думал, что в этом деле уже ничего не добавлено.
        Он потряс головой, вид обалделый, но покорно потащился следом. Солнце красиво и хищно блещет на узкой рукояти его длинного меча, ветер играет золотыми шелковистыми волосами.
        Ворота чуть приоткрыты, калитка вообще настежь, я быстро пошел к дому, весь превратившись в слух, стараясь заметить солнечный зайчик от бинокля или оптического прицела или хотя бы тусклый блеск на вороненом стволе оружия. Арий, чувствуя мою собранность, перестал вздыхать и тоже перешел на пружинистый шаг.
        - Ты прости, - шепнул он мне в спину, - просто… просто это так необычно.
        - Да как раз это самое обычное дело на свете, - ответил я рассеянно, - но когда ему стараются придать какую-то особую ценность… то лучше откажись. Этого добра везде навалом.
        Он остановился, будто ударился о стол:
        - Что? Такое может повториться с другими женщинами?
        - Со всеми, - заверил я. - Со всеми. Абсолютно! Не отставай.
        У дверей я прислушался, затем присел, пошарил под крыльцом и вытащил магнум, а к нему две обоймы. Хотел пошарить еще, там наверняка еще узи, калаш, винтарь, помпа и миниган, но если руки кривые, то и ракетная установка с серебряными пулями со смещенным центром тяжести не спасет, а если вот так ломануться дуром, то все будет в порядке, умные в таких делах погибают сразу… а вот лом прихватить не мешает.
        Я вскочил в комнату так неожиданно, что сидевший в засаде успел только повернуться в мою сторону. Рука метнулась к пистолету, я ударил по ней ломом. Пальцы разжались, он охнул, вскинул здоровую руку, чтобы перехватить универсальное оружие, я саданул ногой в низ живота. Рейнджер согнулся, я с наслаждением занес абсолютное оружие и обрушил на голову. Послышался треск, словно разбил яйцо матерого страуса, звездный десантник без звука опустился мне под ноги.
        Подхватив пистолет, я все еще держал лом в другой руке, в нем патроны никогда не заклинивают, на цыпочках пошел вдоль стены, прислушиваясь к каждому шороху. Из приоткрытой двери донесся неприятный скрипучий голос:
        - Я бы не стал перерывать все заново… Телурийцы здесь наверняка все обыскали.
        - Вы же знаете телурийцев! - ответил другой голос. - Это же тупые твари… Они могли проглядеть вещь под носом.
        - Но я бы попросту спалил все, - произнес первый. - Потом можно в пепле порыться. Артефакт вряд ли сгорит, как думаете?
        После паузы второй голос произнес:
        - А что, это мысль…
        - Так я зажигаю?
        - Давайте сперва выйдем. Кто знает, из чего этот дом. Иногда вспыхивают так, как будто стены из спрессованного бензина.
        - Да, и тогда посмеемся над тупыми телурийцами.
        Я поднял ломик, из проема вышел человек. Заметив меня краем глаза, начал оборачиваться, но металлический стержень уже обрушился на голову. Крякнуло, будто разбилось яйцо крупного динозавра, он еще падал, когда я с пистолетом в другой руке ворвался в комнату. Двое поспешно выхватывали оружие, я прокричал грозно:
        - Застыть, мать вашу!.. Даже не дышите!
        Они застыли, пистолеты уже в руках, но стволами книзу, в то время как я целил в них, поочередно переводя с одного на другого. Лица обоих вытянулись, один пролепетал:
        - Опять?
        - Не опять, а снова, - поправил я. - Посмеяться решили? Хорошо смеется тот, у кого смеялка шире. Или кто стреляет первым. Что вы здесь искали?
        Один пролепетал, пытаясь согнуться в полупоклоне:
        - Ваше Величество, мы со всем уважением… Никто против вас ничего и не замышлял.
        - Не бреши, - уличил я. - Я все слышал. Выкладывай, или я…
        Его глаза внезапно заблестели. Он сказал с вызовом:
        - Или что?.. Кварг, не стой, бей его по башке!
        Я усмехнулся ему в глаза.
        - Я на такие дешевые трюки не…
        Сильный удар обрушился на мой затылок. Меня тряхнуло, как будто опустился с парашютом на высоковольтные провода. Грубые руки подхватили под мышки, я смутно чувствовал, как волокут, словно мешок с картошкой, водружают, руки перехватило широким ремнем. Когда в глазах чуть прояснилось, я обнаружил себя в кресле, ноги и руки связаны, веревка охватывает и туловище. В черепе отзывалось острой болью при любой попытке пошевелить головой.
        Скривившись, я повел глазами из стороны в сторону. В помещении только Кварг, раскладывает на столе всевозможные инструменты весьма зловещего вида. Широкий зад ходит из стороны в сторону, так собаки с купированными хвостами выражают свое ликование, мне послышалось даже довольное мурлыканье.
        Я неосторожно шевельнул головой, острая боль кольнула в мозг с такой силой, что я застонал. Кварг мгновенно обернулся, в глазах вспыхнула радость.
        - Очнулся?.. Как здорово!.. А я уж думал, что придется куски мяса драть из беспамятного.
        Хлопнула дверь, вошел второй, такой же поджарый, сытый, веселый, с радостным лицом.
        - Похоже, - сообщил он, - артефакт все-таки здесь!
        - Откуда… знаешь?
        - Приборы засекли эманацию.
        Кварг подпрыгнул, вскинул руки к потолку:
        - Наконец-то! Сбудется миллионолетняя мечта всех времен и народов. И выполним ее мы… Разве не предзнаменование великой победы, что к нам в руки попал еще и этот дурак?
        - Как он?
        - Очнулся, - доложил Кварг ликующе. - Так что можем потешиться, господин профессор.
        - После вас, - ответил второй церемонно, - герр профессор!
        Оба заржали, очень довольные, я тупо смотрел в их рожи, ибо оба, маньяк-профессор и профессор-маньяк, начали наперебой похваляться, какие жуткие опыты со мной проделают и в какую кучу дерьма я превращусь, когда они закончат. Я примерно знал, сколько у меня времени, ибо, пока все не расскажут в подробностях, пока не выдадут все тайны, которые мне и на фиг не нужны, со мной делать ничего не будут, а за это время обязательно сюда ворвутся мои сторонники… правда, откуда возьмутся… либо случится землетрясение, либо еще какая-то напасть…
        Наконец Кварг взял со стола нож с жуткими зазубринами, на морде голливудовский смайл, подошел ко мне.
        - Ну, Гакорд, посмотри на меня внимательно… Это последнее, что видишь, так как для начала я выколю тебе глаза…
        Подошел и второй, смотрел с живейшим интересом. Я пробормотал:
        - Я был дурак, не оглянулся… Надеюсь, ты умнее?
        Кварг захохотал:
        - Что ты задумал, несчастный?
        - А вот что, - ответил я.
        Иван уже подкрался на цыпочках, сейчас поднял меч, сурово блеснуло лезвие. Половинка тела ассистента Кварга рухнула направо, а вторая - на Кварга. Тот взвизгнул, оглянулся и получил удар рукоятью прямо в лоб.
        Я вскрикнул:
        - Добей!.. Добей поскорее!.. У него куча жизней!
        Иван ответил с самодовольством:
        - Уже нет. Я знаю, как их бить.
        - Это не человек, - прокричал я. - Он сейчас встанет!
        - Не встанет, - заверил Иван. - Я же сказал, знаю, как их бить. Мне уже приходилось их… Этот из племени пурингеров, а второй из цекалян. Говорят, они живут на небе. Брехня, конечно. Но убивали мы их часто. И много.
        Он разрезал мечом мои путы, я торопливо поднялся, потрогал ногой Кварга, вытащил у него свой магнум, а также забрал пистолет ассистента. Иван с надменной рожей вытер лезвие меча о половинку тела ассистента, на которой одежды осталось больше.
        Кварг зашевелился, застонал. Он начал подниматься, но взгляд метнулся к Ивану с его длинным мечом, лицо исказил ужас. Я ревниво признал, что Ивана боится намного больше, чем меня. Меня вообще не боится, гад.
        - Скажи мне, - сказал я, - что ты искал?
        Кварг отвел пугливый взгляд от Ивана, проговорил с натужной бравадой:
        - Еще не догадался? Тогда ты совсем туп! Не понимаю, на что надеются… Видать, у них совсем дела плохи. Безнадежны. Ты должен привести нас к артефакту, оставленному Первыми Королями.
        - Каким образом? - удивился я. - Как будто я знаю, где он?
        - Кто-то может уже знать, - пояснил он. - Тебе подсказывают тайно, но ты, дурак, все еще не понимаешь многие ясные знаки… Думаешь, это в самом деле вам тетушка оставила имение? Сомневаюсь, хоть проделано все чисто. Сейчас по этому особняку уже шарят.
        Я спросил с напряжением:
        - Но… кто? Кто мог мне подбрасывать эти нити?
        Он криво усмехнулся:
        - Считается, что ты, помимо всего, еще и единственный наследный принц Трех Золотых Галактик. Можно мне встать?
        - Там в самом деле три галактики? - спросил я. - Вставай, но руки вверх, понял?
        - Спасибо. Нет, конечно, не три галактики…
        - Слава Богу!
        - …их больше тридцати, - сказал он с великим презрением к такому невежеству, медленно встал, руки держит вверх, глаза воровато бегают по сторонам, - не считая сотни заселенных частично и тысячи, которые только начинают осваивать. А название с давних времен, когда после крушения Древней Империи им достался только жалкий огрызок в виде трех галактик с их пятьюстами миллиардами звезд. Теперь же у них сил побольше, побольше, однако недостаточно, чтобы встретить врага на поле битвы и преподать ему урок. Они вынуждены вести глухую оборону, инициатива у противника.
        Я подумал, спросил ошалело:
        - Но если я - Гакорд, единственный наследник герцогства Ургундия, кроме того, поговаривают, что я еще и сын императора, то как я могу быть, кроме всего, еще и наследным принцем Трех галактик? Да еще - единственным!
        - Ты что, в самом деле такой дурак, что не понимаешь?
        - Не понимаю, - признался я.
        - Тогда прими как есть. Не мне сейчас объяснять, у меня руки затекли. Может быть, опущу хотя бы за голову?
        - Ага, - возразил я нервно, - один уже так опускал! Кто знает, что у тебя там за головой? Держи, пока сможешь. Как только начнешь опускать, сразу пулю в лоб. А потом, для надежности… ну, сам видел на примере своего коллеги.
        Его руки, в самом деле начавшие было опускаться, взлетели, как крылья ветряной мельницы под ударами сильного ветра. Наши глаза встретились, он ясно видел свою судьбу, ибо я ж не демократ, я понимаю, что прополка рода человеческого необходима, а лучше всего ее начинать с личных врагов и конкурентов.
        - Скажи мне, - мягко сказал я, я тоже видел его судьбу, - где сейчас торкесса Лилея?
        Он сдвинул плечами:
        - А что ты мне сделаешь? Застрелишь? Ты этого не сделаешь.
        - Почему?
        Он ухмыльнулся:
        - Ты же парень в белой шляпе, верно? А я в черной. Это я могу тебе выстрелить даже в спину, а ты не станешь.
        - Кто знает, - ответил я задумчиво. - Времена меняются. Ценности - тоже.
        Мой палец чуть прижал спусковую скобу. Глаза Кварга расширились, а щеки побледнели.
        - Ты не выстрелишь…
        - Где торкесса? Говори. Ты же знаешь, у тебя только два пути: погибнуть или надеть белую шляпу. Или хотя бы не надевать больше черную.
        Он криво улыбнулся:
        - Шутишь? Если я вот так возьму и исправлюсь, перестану убивать и грабить, стану ходить в церковь и научусь вязать… да я минуты не проживу, как меня что-то ухлопает!
        - Что?
        - Не знаю, - ответил он. - Может быть, с пролетающего самолета выпадет граната. Или графин с водкой. А то и метеорит с Марса. Ты же сам знаешь!
        Я знал, потому и смотрел на него с грустным сочувствием. Шансов у него в самом деле нет. Либо погибнуть злодеем, либо исправиться и все равно погибнуть. Но мне все-таки жаждалось, чтобы исправился. Вовсе не для того, чтобы раскаявшаяся душа отправилась в рай, а чтобы успел указать, где торкесса.
        - Да, - признал я, - с шансами у тебя туго. Но можешь вообще совершить какой-нибудь геройский поступок! И получить медаль от конгресса, пожизненную пенсию жене, а детям тайком расскажу, что ты все равно остался гангстером.
        Он заколебался, упоминание о гангстерах польстило.
        - Медаль от конгресса? А от российского правительства?
        Я сдвинул плечами:
        - Если скажу про Звезду Героя, что, поверишь? Сам знаешь, от нашего только от хвоста уши. И то отнимут, если есть. Так что медаль от конгресса, право на жительство и пособие по безработице, а умрешь не с перекошенной мордой лица в жутком и безумном страхе, а с красивым одухотворенным выражением торжественной задумчивости и чувством исполненного, а то и вовсе выполненного долга.
        Он взмолился:
        - Перестань! Человеку свойственно жить!
        Я чуть-чуть прижал спусковую скобу.
        - Так то человеку.
        - А я кто?
        - Щас узнаем, - пообещал я зловеще. - Человек на девяносто процентов состоит из воды, а монстр на те же девяносто - из слизи. Сейчас засажу пару пуль в череп, и посмотрим, что вытечет…
        - Дурак, - сказал Кварг затравленно. - Из меня вытечет литр коньяка! И четыре кружки пива… Нет, пиво уже вышло, без всякой слизи, я прошел курс уколов пенициллином.
        - Надо проверить, - сказал я.
        Мой палец до половины вдавил скобу. Кварг закричал:
        - Перестань, дурак!.. Убедишься, что я человек, но мне от этого легче?..
        Сзади послышались шаги, но прежде, чем я успел дожать до конца, голос торкессы сказал торопливо:
        - Это я, Гакорд!.. Откуда этот человек?.. Ох, это ж Кварг!
        Она хотела броситься к нему на шею, я предупредил:
        - Ты забыла, что он враг и работает на телуриан? Кварг, скажи ей. И хоть женщине не ври!
        - А кому же еще врать? - спросил он. Глядя на торкессу, сказал раздельно: - Да, я работаю на телуриан. И сам, понятно, бхиватец, мы с ними в союзе. Вам тоже советую сдаться, а я уж замолвлю словечко, чтобы вас всего лишь сослали в дальнюю колонию.
        Я видел по его глазам, что врет, нас тут же убьют, при первой же возможности убьют. Тем не менее я опустил пистолет, обернулся к торкессе:
        - Он человек, мало того - общечеловек, демократ, либерал, за шкуру родину продаст, а за баксы - так и планету. Он вне подозрений, это стандартный юсовец, хоть и не американец.
        Торкесса буркнула:
        - Все равно - слизь. Лучше бы ты его убил.
        - А с кем останемся? - спросил я безнадежно. - Юсовцы и своих такими сделали, и наших почти всех… Нет, надо по методу товарища Калашникова… или Макаренко?.. Всех в колхоз за колючую проволоку и выдавливать из них…
        - Слизь?
        - Да, юсовость.
        Кварг начал опускать руки, я покачал головой и поднял пистолет. Руки взлетели, как подброшенные взрывом. Торкесса сказала задумчиво:
        - Но один аспект прояснился…
        - Какой?
        - Насчет артефакта. Более того, подозреваю и еще один далеко идущий замысел.
        Теперь мы оба, Иван и я, смотрели на нее с жадным интересом. Торкесса произнесла медленно:
        - А не потому ли тебя скрыли в этом уголке космоса… что именно здесь хранится Извечная Мудрость?
        Мы молчали, ошарашенные, я все старался понять: исконно-посконная Истина, что ищет в Урюпинске пришелец, и эта Извечная Мудрость - синонимы или антонимы, наконец проговорил с недоверием:
        - Полагаешь… есть какая-то связь? Я и… мудрость?
        - Я ничего не утверждаю, - ответила она уклончиво. - Я просто указываю на совпадение. А случайные ли они - другой вопрос. Но слишком велика случайность… Ведь только в этой Галактике сто миллиардов звезд! Но все ценнейшие вещи Вселенной попали именно сюда, на Землю!
        Я пробормотал, загибая пальцы:
        - Артефакт… Великая Истина… Извечная Мудрость… а что третье?
        Кварг насмешливо фыркнул, а торкесса сказала раздраженно:
        - Если бы знать!
        Иван закончил любоваться мечом, внезапно подбросил его вверх, тот дважды перекувыркнулся в воздухе, Иван сделал крохотный шажок, не сводя с него взгляда, застыл. Меч повернулся острым концом вниз и устремился, как падающая бомба. Щелкнуло, это меч точно вошел в ножны за спиной ария.
        Я перевел дыхание, впечатляет, а Иван сказал вдруг торжественно:
        - Я счастлив, что был призван в самый важный момент Вселенной!.. Оказалось, это вовсе не случайность!
        - Ты о чем? - спросил я настороженно.
        Иван сказал высокопарно:
        - Ты последний из рода Первых Королей, которым подчинялась Вселенная. Ты тот, кто может привести в действие механизмы, которыми можно разбрасывать галактики, как шарики… да, как шарики. По крайней мере, так утверждают те, кто верит в эти древние слова, что передаются из поколения в поколения, из народа в народ, из мира в мир….
        Торкесса поморщилась, Кварг кривился еще откровеннее.
        - Ты не веришь? - спросил я у нее.
        Она фыркнула громче Кварга:
        - Нет, конечно!
        - Тогда почему же…
        - Потому что этого не может быть!
        Я кивнул, принимая, в самом деле очень важный аргумент, сам им пользуюсь, а Кварг сказал:
        - Вот видите, вам незачем было меня опасаться.
        Я хмуро буркнул:
        - Ладно, опусти…
        Он криво улыбнулся, с тяжелым вздохом начал опускать руки, тут же неуловимым движением выхватил из внутреннего кармана пистолет и выстрелил мне в грудь.
        Боль обожгла, как будто меня проткнули раскаленным штырем. Кварг тут же исчез, я заорал и бросился следом. Он понесся по лестнице на крышу, я спешил изо всех сил, чувствуя, как из раны течет кровь, спотыкался, а когда выбрался наверх, Кварг, громко топая, несся к краю крыши.
        Прыгнет, понял я. Прыгнет, растопырит крылья или жабры, что там у них, спланирует на крышу другого дома, а там смоется.
        - Всемирный Глаз все видит! - прокричал я. - Вон он, в точке апофея!.. Нас снимают, с тебя сорвут нашивки… и упекут на каторгу!
        Он остановился, поднял голову к небу. Я добежал, ударил всем телом. Мы покатились, обхватив друг друга, били один другого лбами, локтями, кулаками.
        Он ухитрился выхватить нож, я успел перехватить за руку, но я внизу, а он сверху, гравитация на его стороне, я хрипел и задыхался, пытаясь отодвинуть руку с ножом, лезвие смотрит мне прямо в глаза, удалось отстранить на сантиметр-два, зато в реванше приблизил острый конец к моим глазам на три-четыре, я проигрываю, дыхание вырывается с хрипами, из раны кровь пошла сильнее, чувствую, мокрым и теплым залило всю грудь и живот.
        Кончик острой стали приблизился к моему глазу настолько близко, что я задевал его ресницами, моргая, изнемогая от усилий, он тоже хрипит, сопит, морда красная, глаза выпучил, на губах пузырится пена…
        Это же на меня капнет, мелькнула мысль в угасающем мозгу. Капнет своими слюнями, мерзкими слюнями.
        Откуда и взялись силы, я откинул его руку, вывернул так, что он застонал, а нож упал и закатился в щель. Другой рукой красиво и с заслуженным наслаждением долго и смачно бил в подлую жирную тупую мерзкую самодовольную морду. Перевернулся, оказавшись сверху и снова бил и бил, вымещая злость, превратив его морду в кровавое месиво. Мышцы рук заныли, пальцы разбиты в кровь, я остановился перевести дыхание, и тут сильный толчок подбросил меня в воздух.
        Глава 9
        
        Я пытался извернуться и встать на ноги, но Брюса Ли из меня не получилось, ударился с такой силой, что дыхание вылетело с мокрым всхлипом, как у коровы под ударом молота. Кварг дважды с силой ударил меня ногой по ребрам, меня покатило к самому краю крыши. Когда я пытался встать, он сильнейшим ударом бросил меня к бортику, что уперся сзади под колени. Я закачался, теряя равновесие, замахал руками.
        Кварг приблизился, с огромным наслаждением наблюдая за моим лицом. Я все еще махал руками, равновесие начало восстанавливаться, и тогда он легонько ткнул меня пальцем в грудь.
        - Ку-ку, - сказал он почти ласково. - Экипаж прощается с вами, счастливого полета!
        - Сволочь, - произнес я отчетливо.
        Уже падая, я успел зацепиться за край барьера, повис над бездной, а сверху появилось лицо Кварга. В глазах восторг, на морде неслыханное наслаждение.
        - Спасибо, - сказал он счастливо, - держись крепче, слышишь?..
        Он вытащил складной нож, раскрыл с жутким лязгом. Я торопливо посмотрел вниз, там на дне ущелья по асфальту в две стороны снуют крохотные автомобильчики, а людишек так и вовсе почти не видно, микробы какие-то, а не люди. Наверное, все до единого демократы. Разжимать пальцы расхотелось, а он приблизил лезвие к пальцу, предупредил:
        - Будет больно, но ты держись, ладно?.. Не порти мне удовольствие.
        - Гад…
        Он вдруг задумался.
        - Нет, отрезать пальцы - варварство! Это кроваво, но почти не больно. А вот если молотком… Ты держись, держись!
        В его руке появился небольшой слесарный молоток, достаточно увесистый, чтобы забивать сотку одним ударом или плющить ногти до толщины папиросной бумаги. Он как угадал мои мысли, сказал торопливо:
        - Нет-нет, я не сразу!.. Буду по пальцу легонько до тех пор, пока не разожмешь… Но ты уж, пожалуйста, держись покрепче! Мне кайф, а ты проживешь на несколько минут дольше.
        Я чувствовал, как мои пальцы разжимаются, никогда не думал, что мой зад весит столько, и как только висят часами вот так на карнизе, а то еще и дерутся…
        Он стукнул молотком по ногтю указательного пальца. В самом деле легонько, но боль пронзила меня до пяток, я ослеп, оглох, а над головой его отвратительный голос:
        - Держись, держись!.. Ты же герой, верно?
        Он занес молоток для удара, я извернулся, остался висеть на одной руке, а другой ухватил его за кисть и сильно дернул, будто пытался вылезти. Потеряв равновесие, он даже не успел замахать руками, перевалился, как куль, даже не вскрикнул. Я на миг ощутил ослепляющее облегчение, но тут же меня дернуло за ногу, пальцы затрещали под удвоенной тяжестью.
        Снизу донесся хриплый голос:
        - Сволочь… Что ж, умрем вместе…
        Руки трещат от натуги, я ощутил, как жесткие, будто клешни, пальцы впиваются в лодыжки, в голени, ухватились за ременной пояс. Я прохрипел, задыхаясь:
        - Не пытайся вылезти… отпущу руки!
        - Ладно, - донеслось снизу, - вылезай ты первым.
        - Как я вылезу, - огрызнулся я, - с таким грузом?
        - Извини, ничем не могу помочь!
        Я с усилием попробовал подтянуться, но на уроках физкультуры никогда не блистал, а чтоб с таким грузом, вообще надо быть ниндзюкой, руки дрожат, на глазах растягиваются, как щупальца осьминога, пот заливает глаза. Кварг полез по мне, как по мешку с картошкой, а когда ухватился за карниз, освободив меня от своего веса, я тоже сделал рывок, кое-как подтянулся, мы одновременно перевалились через бортик и упали на крышу.
        Некоторое время слышали только хриплое дыхание, свое и друг друга, потом одновременно поднялись, нас шатало, но мы принялись осыпать друг друга ударами. Похоже, я все же перемог, он зашатался под моими ударами, начал отступать.
        За его спиной я увидел огражденную небольшим бортиком стеклянную крышу, усилил натиск, а когда его ноги почти уперлись в ограждение, подпрыгнул и нанес сокрушительный удар в челюсть. Нет, в челюсть не получилось, даже в грудь не сумел, да и насчет сокрушительного… но в живот толкнул достаточно, чтобы он отшатнулся, отступить уже некуда, замахал руками.
        - Прощай, придурок, - выдохнул я в изнеможении.
        В моих глазах он прочел все и, падая на стеклянную крышу, вскрикнул:
        - Не-е-е-е-е-ет!
        Зазвенело, посыпались блестящие прозрачные обломки. Тяжелое тело понеслось вниз, я нагнулся и посмотрел с великим удовольствием. На следующем этаже он пробил еще одну крышу, тело уменьшалось, зато обломков все больше. Еще этаж, грохот, звон, тело летит вниз, окруженное, как планета тучей астероидов, и все время звучит это «Н-е-е-е-е-е-ет!», красота, век бы слушал, словно Фредди Меркури…
        Мозг обожгла беспощадная мысль: а что, если эти стеклянные крыши лишь затормозят падение, а в самом низу он просто шлепнется, слегка повредив мизинчик?
        - Да чтоб тебе… - сказал я и ринулся к черной лестнице.
        Никогда я еще не бегал с такой скоростью, наматывал виток за витком, вот уже тридцать девятый, тридцать восьмой, тридцать седьмой этаж… но звон все ниже и ниже, догнать не удается, ну да это понятно, я же дал ему фору, а не стоило, но это я сейчас такой умный. Это так и называется: остроумие на чердачной лестнице… тридцать шестой, тридцать пятый…
        - Не-е-е-ет!
        Идиот, ну что за дурацкий вопль, это все равно что «Это моя машина!» или «Позволь, я позабочусь о тебе…», а то и вообще идиотское «Ты все о’кей?», на что на три четверти искалеченный, ослепший и с отрубленными руками и ногами должен ответить обеззубленным ртом: «Да, все в порядке».
        …тридцать четвертый, тридцать третий…
        Ну да, возраст Христа, а как же иначе, хотя можно и тридцать три коровы, и тридцать три удовольствия, и тридцать третий подвиг Геракла, судя по голливудской штамповке…
        - …е-е-е-ет!
        Ни фига себе тянет ноту, в оперные певцы бы, самого Карузо перепел бы, но он настоящее дитя века: кому на фиг нужны оперные, а вот киллерам и почет, и уважение, и заработки, что оперным и не снились.
        …тридцать второй, тридцать первый…
        Вроде бы удар намного глуше, словно, помимо застекленных рам, просадил задницей или дурной головой еще и перекрытие, да и крик на миг прервался, затем продолжался уже октавой выше. Я ускорил бег, на ходу совершенствуя технику: где прыгал через три ступени, где ухитрялся скакать через перила и оказываться на пролет ниже, здесь очень важна координация, чтобы выигрыш не обернулся потерями, а крик «Не-е-е-е-ет!» все длится, но уже не отдаляется, даже как будто бы слегка приблизился.
        …тридцатый… двадцать девятый… двадцать восьмой…
        Ну кто так строит, кто так строит, ну на фиг такие небоскребы, у нас же свой путь, чего за Европой гонимся, откуда это дурацкое
«догнать и перегнать», одноэтажные домики - самое то, в крайнем случае - двух, даже Екатерина Вторая жила в двухэтажном…
        …двадцать третий… двадцать второй…
        Наконец я выскочил около лифта, за мной тянется кровавый след, меня понесло по кругу, я понимал, что надо остановиться, но сорок кругов по спирали на большой скорости сделали свою гнусное дело: я и здесь, на ровном месте, продолжал бегать по кругу, Кварг поднялся, пистолет в руке, крикнул:
        - Не могу на такое смотреть!.. Получай, чтоб не мучился.
        Грянул выстрел. Острая боль прожгла насквозь, я попытался сам выстрелить в ответ, но пулю тоже послал по спирали, руки овялились, ноги подкосились, пол прыгнул навстречу, в черепе мелькнула только одна мысль: «Все, отпрыгался…»
        Но темнота не охватила полностью, хотя задыхаюсь от боли, в глазах чернота и блещут звезды. Меня держали за руки, я чувствовал, как трещит разрезаемая одежда, теплые струйки текут по бокам, подтекают под спину. Я услышал торопливый голос:
        - Обезболивающее!.. Что, опять нет?.. Он не выдержит болевого шока!!!
        Густой угрюмый голос донесся с другой стороны:
        - У нас на планете в таких случаях применяется общая анестезия…
        Первый голос спросил:
        - Что это?
        - Удар по башке. Отключается, ничего не чувствует.
        - Это общая? А если местную?
        - Это удар по этим, как их, словом, гениталиям.
        - Гм… ладно, лучше общую. Нет, у вас такие мускулы, что голову разнесете. Маша, берите дубину. Всего один удар!
        Женский плаксивый голос:
        - Гарпакс Велизарович, мне его жалко…
        - А если он… умрет от боли - вам не будет жалко?
        - Ладно, попробую…
        Я ощутил движение воздуха, голову сотряс страшный удар. В глазах замелькали искры, все потемнело, голоса истончились, потом я услышал:
        - Бля… а это что?
        - Ладно-ладно, Гарпакс Велизарович, не волнуйтесь, у него наверняка есть дети.
        - Черт, кто выдрал из инструкции двадцать третью страницу?
        Другой торопливый голос умоляюще:
        - Ребята, поднажали, поднажали!.. Через пятнадцать минут первенство по футболу!
        - Да иди ты… У меня еще после вчерашнего руки трясутся… Э-э, если это мы рану зашивали, то что это?..
        - Зря мы, Гарпакс Велизарович, переоделись врачами. Лучше было оставаться в тюрьме… а то и вовсе рубили бы лес на своей планете, а теперь вот…
        - Да ладно вам, когда-то же учиться надо. Может быть, чему-то и научимся… постепенно…
        Голоса истончились, пропали, а я провалился в забытье. Чернота обступила со всех сторон, но голоса снова зазвучали, уже другие, потусторонние, бубнили все громче, стонали, завывали, требовали, я слышал триумф, торжество, они уже видели добычу и могли ее потрогать, сейчас я очнусь уже в аду…
        А вот хрен вам, проговорил я мысленно, не поддамся!. Не поддамся, вот и все! И хоть вы там глотки порвите…
        Темнота начала истончаться, возникли светлые пятна, я рассмотрел знакомую комнату. Еще несколько секунд все оставалось не в фокусе. Затем с предельной резкостью увидел встревоженные лица Ивана, торкессы, а кроме того, в помещении еще трое незнакомых людей, все в темных одеждах, рослые, подтянутые, с тренированными телами.
        Я слез со стола, оказывается, меня там разложили, как для жертвоприношения, дико огляделся:
        - А где эти… Гарпакс Велизарович… медсестра с ее анастезией?..
        Иван поддержал меня, улыбаясь во весь рот, торкесса с плачем бросилась на шею, Иван объяснил гордо:
        - Ты бредил, друг. Этот бхиватец успел выстрелить в тебя, но я его своим мечом… Словом, уже не встанет. Точно.
        Я обратил взор на появившихся незнакомцев. Один сделал шаг вперед, коротко поклонился:
        - Опасные забавы, Ваше Величество!.. Его оружие убивает наверняка. Просто невероятно, ваша воля и упрямство заставили ваш организм мгновенно залечить смертельную рану. Без преувеличения могу сказать, что вы уже побывали За Чертой, откуда не возвращаются.
        Иван широко улыбнулся:
        - Значит, жить будет долго.
        Я всматривался в лицо незнакомца. Суровое лицо кадрового военного, полевого командира, правую щеку пересекает глубокий шрам, а посреди лба три кольцевых шрама, похожих на кратеры давно потухших вулканов. Такие остаются, как все знают, от пулевых ранений. Когда он повернул голову, я заметил вздутые кольца на затылке. Судя по всему, пули прошли навылет, но мозг не задели.
        Двое других встали за его спиной, тоже суровые, молодцеватые, настоящие элитные десантники. Для этих, живущих молниеносными рефлексами, вовсе хватает и спинного мозга, сейчас надежно укрытого бронежилетами.
        - Да ерунда это, - ответил я как можно небрежнее, хотя внутри все затряслось, когда я узнал о смертельной ране. - Плоть немощна, дух силен. Это не противники, а просто мясо.
        Десантники смотрели на меня с обожанием. Их командир отдал мне честь:
        - Ваше Величество, меня зовут Урган Молибский. Я эрцгерцог и полковник спецподразделения по тайным операциям. Безмерно счастлив отыскать вас… и еще тем, что в вас живет настоящий боевой дух королевского рода Энверов.
        Десантники преданно ели меня глазами, и я сразу ощутил, что все остальные потомки этого королевского рода были книгочеями, хлюпиками, музыкантами и прочими никчемными интеллигентами.
        Это что же, мелькнуло у меня в голове горькое, снова короли, принцы, бароны, и всякое там Средневековье, в котором если и было что хорошее, то разве что право первой брачной ночи? Да и то, если фак ты, а не фак тебя. И эти титулы, гербы, пышные звания… Охренели? Даже в век Интернета уже никаких баронов и фон пэров, Интернет и короли - несовместимы, кто-то должен остаться один.
        И немыслимо, чтобы герцог отсылал емэйл, чатился или эсэмэсился - тогда он уже не герцог, а если герцог, то будь добр запускай почтовых голубей и махай им вслед шестом с тряпками на конце!
        Но, будучи дитем асфальта и демократом, я не сказал, что думаю, иначе я вообще не общечеловек, а улыбнулся, сказал доброжелательнее самого Карнеги:
        - Конечно-конечно, кто бы спорил?.. Я - нет. Я с вами вполне согласен. Но… что дальше?
        - Надо действовать! - сказал он резко. - Время истекает!
        - Экшен, - ответил я понимающе. - Да, пора… А то засиделся в глуши. Жопа стала как у демократа. Что у нас в диспозиции?
        Он отдал честь, моментально расстелил на столе карту. Сперва я ничего не видел, только черноту, потом появились мелкие звездочки, быстро увеличились, превращаясь в бешено вращающиеся галактики, старые и молодые, спиральные и крабовидные, между ними отдельные звезды, что тоже не звезды, а тесные звездные скопления по миллиону звезд в каждой. Он быстро и кратко знакомил меня с расположением сил во Вселенной, давал характеристики императорам, королям и наиболее могущественным феодалам, закончил яростно:
        - Сейчас бьются между собой империи Антлантов и Скифов. Есть еще и могущественный клан Темных Звезд, там подняла восстание империя Нибелунгов, ее злобная и коварная императрица Изольда претендует на власть во Вселенной, но победит, скорее всего, империя Антлантов. Или Скифов. Однако мы отыскали ваши следы, Ваше Величество, у нас возродилась надежда, которая миллионолетиями передавалась из поколения в поколение! Предания говорят, что однажды появится наследник Древних Империй, восстановит мир и благополучие для всей метагалактики. Для этого, понятно, вам надо всего лишь сесть на звездный трон.
        - Неплохо, - ответил я с истерическим легкомыслием. - Всего лишь! Ну что ж, надо так надо. Сяду.
        - Мы так на это надеемся!
        - Надеяться мало, - сказал я строго. - Надежда без дел мертва, сказал Фома Аквитанский.
        - У нас все надежды на вас, Ваше Величество!.. А вы не мертвы.
        Рядом Иван сказал гордо:
        - Еще как, еще как… На целое войско хватит.
        Я хмурился, напряженно раздумывая, с чего же начать. Теперь, судя по их рассказам, никто и не вспомнит, когда и где во Вселенной зародилась жизнь, но миллион лет назад уже была заселена вся Галактика, а сто тысяч лет назад, когда треть Вселенной обследовали и почти заселили, вспыхнула жестокая война между крупнейшими звездными системами. Сверхмощное оружие позволяло взрывать не только планеты целиком, но даже звезды, затем разрушение и упадок сделали свое дело, все стороны конфликта обессилели, оружия не осталось даже планетного масштаба, а сражения ограничивались лишь боями между эскадрами звездолетов.
        Затем упадок, разруха, миллионы миров вернулись в развитии вспять, опустились до варварства, некоторые вовсе превратились в обезьян, а иные пошли еще дальше - до лемуров, пресмыкающихся, а то и вовсе вернулись в океаны и продолжали путь вспять до амеб и дальше, дальше, пока не ушли в межатомное пространство, в микровселенные, в иное время и другие законы эволюции. Немногие, где сохранились какие-то технологические цивилизации, набрали мощь и снова начали обследовать соседние звездные системы, разрослись, а затем вот снова неизбежный раскол, столкновение цивилизаций…
        - Кстати, - сказал я. - Ван Тузель просил передать вам, что возвращает должок.
        На меня смотрели непонимающе, только Урган кивнул, брови сдвинулись, спросил отрывисто:
        - Это значит…
        - Погиб, - закончил я. - Он спас мне жизнь.
        Урган кивнул:
        - Когда-то я спас его шкуру. Он не из наших, но устыдился быть должником. Хороший был солдат.
        - Вечная слава героям, - сказал я, - а теперь вернемся к нашим баранам. Я что-то еще не совсем понял, на каком я фланге.
        Урган сказал все тем же металлическим голосом, в котором слышится лязг гусениц бронетранспортера:
        - Ваше Величество, вы не на фланге, а в самом что ни есть центре. Вы единственный потомок Древних Королей! Единственный, кто умеет управлять Королевскими Машинами!
        - Ого, - ответил я. - Знать бы, что это такое.
        Он нахмурился:
        - Слышу иронию в вашем голосе, Ваше Величество. Напрасно! Наивысшего могущества достигло самое первое королевство, которое принято называть Древним. Оно было единственным… единым, потому, наверное, его мощь не знала границ, а огромные звездолеты постоянно расширяли границы освоенного пространства, включая звездные скопления, туманности и галактики, превращая их в обжитой и быстро заселяемый мир. А потом, когда одни обломки Империи шли на дно, а другие выплывали, все силы уходили только на борьбу друг с другом. И хотя в истории известны периоды Золотых Королей, Эпохи Счастья, Золотого Века - но, уверяю вас, ни один период не сравнится с величием и мощью Первого!
        - Да, - сказал я, - что-то у вас развитие идет не по спирали. Скорее по штопору. Да и витки… гм… великоваты. Как я понял, нам осталось только сесть за пульт этих Королевских Машин?
        - У вас удивительная интуиция, Ваше Величество!
        - Да, - согласился я. - Просто редкостная. Интуиция - поразительное чутье, подсказывающее нам, демократам, что мы правы, независимо от того, правы или нет.
        Урган поклонился, в глазах было предостережение:
        - Интуиция подводит тех, кто ее имеет.
        - Вы правы, - снова согласился я. - Сейчас вообще опасно что-то иметь! Даже вещи. Сперва их имеешь ты, потом они - тебя. Даже друзей надо не иметь, иначе в ответ тоже могут поиметь, а лучше быть с ними на равноудаленной дистанции.
        Иван и Урган посмотрели на меня пристально, обменялись между собой быстрыми взглядами. Иван поклонился, а Урган сказал потеплевшим голосом:
        - Осторожное и мудрое решение стратега.
        Глава 10
        
        Один из спецназовцев за спиной Ургана кашлянул почтительно, напомнил:
        - Простите, наш корабль приземлился в очень заметной зоне… И хоть мы укрыты от всех земных радаров, но полицейские вертолеты так и носятся! Прямо разносились, как старые башмаки. Да и самолеты как-то странно засуетились. Все-то им НЛО мерещатся.
        Урган поморщился:
        - Да, генерал, знаю. Ваше Величество, вы готовы?
        Я оглянулся на Ивана, торкессу. Улыбнулся, как голодный волк при виде стада жирных овец:
        - Готовы ли мы? Земляне рождаются уже готовыми на все!
        Спецназовцы, что вовсе не спецназовцы, а генералы, пошли вперед, в руках оружие, спрятали только на улице. Звездолет отыскался на плоской крыше самого высокого дома. Для наблюдателей над зданием синеет все то же небо, но горе тому самолету, что вздумал бы пролететь через такую пустоту. А чтобы не рассыпалось само здание под весом корабля, который весит едва ли меньше Луны, звездолет практически висит на антигравитационном двигателе, едва касаясь крыши.
        Мы быстро поднялись на лифте. На крыше Урган пощупал пустоту, щелкнуло, генералы-десантники почтительно поддержали меня под локти. На втором шаге распахнулся необъятный коридор. Я стиснул челюсти, задавливая крик восторга. Впереди необъятный зал, уходящий далеко в пространство, к звездам, украшенный неземными зодчими и скульпторами, сказочно прекрасный, Версаль и все эрмитажи в подметки не годятся, но это всего лишь коридор малого десантного корабля, никаких украшений, не считая обычной отделки, по обе стороны вспыхивают огоньками двери, где-то здесь машинное отделение, явно не машинное, где-то кубрик, уже не кубрик, да и в рулевой рубке капитан не стоит, скорее всего, за деревянным штурвалом.
        Урган провел меня в небольшую, размером с кинозал, строго обставленную комнату. Персонал из пары сотен военных инженеров мгновенно вскочил и вытянулся. Я смотрел на их суровые, как будто высеченные из камня лица, могучие фигуры, в голове крутятся всякие мысли, надо бы сказать что-то, а они гаркнут в ответ: «Рады стараться», но это ж не солдатушки, бравы ребятушки, а высшие офицеры, а я не какой-нибудь генерал из Мухосранска, а Его Величество, потому махнул рукой и сказал дружески:
        - Мы в походе, не до дворцового этикета. Расслабьтесь и… постарайтесь получить удовольствие.
        Один чуть распустил груды мышц, не генерал, а натренированный спецназовец, которого с кувалдой в руках первым к запертым дверям, спросил осторожно:
        - Какие будут приказания, Ваше Величество?
        - Восстановить Древнюю Империю, - ответил я. Взглянул на их вытянувшиеся лица, добавил: - Ну что вы так напряглись? Не обязательно в эти два часа перед обедом. Вот пообедаем, а потом и восстановим.
        На их лицах появились неуверенные улыбки, начало доходить, что мое королевское величество изволило пошутить с подданными, значит - не так все хреново, у нас еще есть шансы спасти шкуры или хотя бы дожить до текилового рассвета. Или заката.
        Под ногами слегка дрогнуло, послышался приглушенный шум исполинских двигателей. Я покосился в окно, за иллюминатором стремительно удаляется Земля, превратилась в точку, мелькнуло Солнце, быстро уменьшающееся, затем замелькали звезды, словно мы стремительно несемся через рой мельтешащих светлячков.
        Урган проронил:
        - Через полчаса покинем эту Галактику, а еще через два - войдем в весьма недружественную зону.
        - А потом? - спросил я.
        - Потом войдем в опасную, - ответил он. - За ней будет очень опасная. Дальше - чрезвычайно опасная.
        - А чрезвычайно опаснейшая? - поинтересовался я.
        Он подумал, сдвинул плечами:
        - Пожалуй, опаснее будет только ситуация самого восстановления Древней Империи.
        - Ну и слава Богу, - сказал я. - Всего-то в одном моменте. С этим одной левой. Как говорят, ол лефт. Кстати, из-за чего все началось по новой? Ведь о наследии Древних Королей забыли вроде бы миллионы лет тому.
        Иван и торкесса уже пошли знакомиться с экипажем, очень благоразумно, надо знать, на кого опираемся, Урган попросил позволения расстелить звездную карту тут же на столе, начал водить по ней пальцем:
        - Вот здесь границы гангенов, а этот сектор принадлежит бгагистам… по этой линии кордон Федерации исламистов… а вот крохотное, но очень воинственное образование корсангов…
        - Насколько крохотное? - уточнил я.
        Он отмахнулся:
        - Да всего две жалкие галактики, можно бы не принимать в расчет, но у них там уникальная дыра в соседнюю Вселенную, которую умело контролируют… Зато рядом обширные пространства Темных Баронов, весь этот сектор принадлежит им, представляете? Более того, постепенно расширяют, не бароны, а купцы какие-то…
        - Позор, - согласился я. - бароны должны мечом, а не долларом.
        - Абсолютно верно, Ваше Величество!.. А вот здесь Свободные Имперцы…
        Я присмотрелся внимательнее:
        - Там же бгагисты?
        - Это если в плоскости, а это же… позвольте, я ее сейчас в трехмерную…
        Щелкнуло, карта вздулась, в ней появился объем, превратилась в нечто наподобие пирамиды с размытыми краями. Я представил себе, что там Вселенную грызет жуткий хаос, ничто, внутренне содрогнулся, но на лице и ухом не моргнул, кивнул, одобрил:
        - Да, так яснее.
        С полчаса он давал вводную, рассказывая о звездных империях, королевствах, федерациях, объединениях, консорциумах, племенах, свободных торговцах, что, конечно же, обыкновенные пираты, но, как я понял, здесь даже пираты владеют каким-нибудь хоть пустяковым шаровым скоплением в сто миллионов звезд, и вообще живут здесь нехило, нехило…
        Я напомнил вопрос:
        - Но кто все-таки начал смуту?.. Ведь о Древних Королях не вспоминали миллионы лет.
        Он поморщился:
        - Будете смеяться, когда я вам их покажу. Взгляните вот сюда… А теперь увеличим, еще увеличим, еще и еще… Видите это крохотное пятнышко? Здесь микроскопическое государство регорнов. Эти регорны считают себя самыми лучшими воинами, хотя это далеко не так. Были бы лучшими, давно бы захватили для себя участок пространства с более богатыми угодьями.
        - Резонно, - согласился я. - Они и начали борьбу за передел мира?
        - Они, - согласился Урган, вздохнув. - Правда, мир был готов к новому переделу, регорны всего лишь первыми начали. Правду сказать, они достигли немалых успехов! Это пятнышко - нынешний сектор, а в начале смуты его было вовсе не рассмотреть. Пока что регорны продолжают расширять свое пространство, хотя уже и не так быстро… И сопротивление им растет, и Сами они теряют наступательный дух, захватывая богатые энергией коллапсары, черные звезды, восьмимерные струны, миры из антивещества…
        - Ну, - сказал я понимающе, - это мне знакомо.
        Урган посмотрел в изумлении:
        - Откуда?
        - Дык Юса из-за чего в маленький Ирак рвется?.. На Китай вон и не гавкнет, хотя там коммунисты и всякое попирание общечеловеков. А в Ираке половина всех мировых ресурсов!
        Урган сказал с великим уважением:
        - Я не знаю такой звездной системы, как Ирак, но суть вы уловили верно, Ваше Величество. Регорны - малый мир, в нем не больше трех тысяч планет, а народу всего семьсот триллионов, но это храбрые воины, у них строгая кастовая система. К тому же у них постоянно наступательный дух…
        - Что, собственно, понятно, - сказал я.
        - Простите, Ваше Величество?
        - Прощаю, - ответил я великодушно.
        - Но… Ваше Величество… Почему?
        - Они обижены, - объяснил я. - Или считают себя обиженными, что, собственно, одно и то же. Для формирования реваншистских настроений нет лучше, чем чувство обиды. Было бы у них все хорошо, они бы уже оскотинились, онаркоманились, растолстели, освинели, словом, обобщечеловечились и стали демократами. А так держат себя в руках, не распускаются, тренируют тело и дух, скоро засадят вам по самые… вы же знаете, что малые числом народы нередко бивали в сто раз более многочисленные! Главное - пассионарность, как сказал сын одного великого поэта, сам поэт, укрывший свою поэтичность под личиной ученого. Регорны - пассионарны. Подумайте, может быть, проще пойти на компромисс?
        - В смысле?
        - Что-то дать им, - пояснил я. - То ли Курилы, чтобы не отдавать японцам, то ли Калининградскую область, с нею одна морока…
        Урган покачал головой, глаза были полны симпатии и сожаления:
        - Нельзя.
        - Почему?
        - Нельзя создавать прецедент, - пояснил он. - Отдать хоть песчинку - это же сдвинуть лавину! Все территории когда-то кому-то да принадлежали, и если начинать возвращать, то такое начнется! Все империи, королевства и даже мелкие княжества придется переделить заново. Нет, этого делать нельзя. Некоторые звездные королевства вообще предлагают уничтожить регорнов… как вечных смутьянов Вселенной.
        К нам подошел один из генералов, сказал с великой тоской:
        - Придется воевать… А это строить огромный боевой флот, который ни на что не годен, кроме как разрушать, а потом быть разрушенным. Сколько ресурсов потратим зря!
        - Мир несовершенен, - сказал Урган невесело. Глаза его сверкнули огнем, совсем другим голосом добавил: - Но, как говорят на Земле, это и прекрасно!
        Генерал спросил обалдело:
        - Почему?
        - Опрекрасним его мы, - пояснил я.
        
        Галактики перестали мелькать за окном, как искры из трубы паровоза, сейчас только одна светлая точка впереди, все остальное - чернота, экипаж вовсю готовит корабль к бою, хотя, по их словам, это простой разведывательный кораблик. Иван перезнакомился с экипажем, оказывается, в его эпоху эти ребята уже бывали на Земле, он отыскал двух знакомых, торкесса появлялась часто, но я всецело занимался подготовкой предстоящей операции, она надувала губки и исчезала.
        Урган время от времени представлял мне боевых генералов, которым предстоит сыграть роль в восстановлении империи Древних Королей, кроме того, я принимал королевских механиков, техников, ученых, астрономов, а однажды ко мне подошел уже по своей инициативе человек в белом халате с эмблемой змеи, обвившейся вокруг чаши, шепнул:
        - Ваше Величество, у меня для вас кое-что есть…
        Я ответил таким же шепотом:
        - Что?
        - Мой кабинет - шестая дверь, считая от этой.
        Я покачал головой:
        - Вот так и ринусь туда, не зная, что вы продаете?
        Он усмехнулся, помялся, проговорил совсем тихо, глядя в сторону:
        - Ваше Величество, я обратил внимание… уж простите, но ваша реакция, ваши знания… и многое другое, простите великодушно… сильно уступают даже командирам среднего звена…
        Я пожал плечами:
        - Ничего удивительного. Зато они не знают, как огонь разводить трением. Еще я могу научить стирать целлофановые пакетики и сушить на веревке.
        - Наверное… наверное, это удивительные знания, - ответил он с запинкой. - Но если хотите в кратчайший срок пополнить свой багаж…
        Я ответил злым шепотом:
        - А кто их не хочет? Теперь на острове Сокровищ пираты прячут хардиски с базами данных! А не какое-то там вшивое золото.
        Он указал глазами в сторону двери, а сам ушел. Я некоторое время слонялся без дела, потом перебросился парой слов с Урганом, повернулся и пошел искать шестую от этой двери комнату. В самом деле оказалась комната, а не кинозал или стадион, свет яркий, люблю, только вот посреди зубоврачебное кресло, хоть с виду и комфортабельное, современное, даже подлокотник только с одной стороны, чтобы легче сбежать. Медик обернулся на скрип двери, улыбка стала широкой. Рука в белой перчатке указала на кресло:
        - Садитесь, прошу вас.
        Я пробормотал, не двигаясь с места:
        - Да, с зубами у меня есть проблемы… но как-нибудь в другой раз. Правда, с этой стороны два коренных тю-тю, но я стараюсь не шибко улыбаться на эту сторону. Несколько искривленный рот придает значительность и так необходимую ироничность.
        Он выставил протестующе ладони:
        - Это не то, что вы подумали!
        - А что?
        - Сидиреврайтер знаний, информации. Чтобы вам не перелопачивать файлы вручную, вам их просто вложат в… так сказать образно, голову. Ту, что сверху, на плечах. А что не поместится, расположим вдоль хребта по всему спинному. Самые же ценные поместим в наиболее охраняемое место…
        - В задницу?
        Он поклонился:
        - Сами понимаете, Ваше Величество, утолщение мозга на нижнем конце спинного хребта лучше защищено, чем на верхнем.
        - Ладно, - сказал я дрожащим голосом, - только пусть это останется тайной.
        - Конечно-конечно! Враги не должны знать, где у вас уязвимое место!
        - Нет, чтоб не сказали, чем я думаю… Но это в самом деле возможно?
        - Да, Ваше Величество.
        - Так это же, - прошептал я, - щука… вот так щука! Прямо щучища!
        Он не понял, переспросил:
        - Какая щука?
        - Огромная, - заверил я. - Космическая!.. Это же мечта всякого Емели - поймать такую щуку, а в этом мы все емели. Только ловим не мы щуку, а ловят нас. Но какой класс - не надо ходить в школу, а все знания сразу загнать под черепушку! Ребята, да вам все второгодники жопы изотрут поцелуями.
        Он быстро настраивал аппаратуру, я взобрался на сиденье, вытянул ноги, там удобная приступка, медик быстро пощелкал по клаве, на мониторе появились надписи «История», «Политика»,
«Военное дело», «Технологии»…
        Я спросил шепотом:
        - И все это можно записать за один сеанс?
        Он кивнул:
        - Да, это займет не больше десяти минут. Конечно, установку пришлось собирать на месте из подручных деталей, а там, у себя дома, я перебросил бы вам прямо в мозг за долю секунды. Увы…
        - Ничего-ничего, - заверил я его, - у меня тоже сорокаскоростной, а при записи так и вовсе четырехкратная скорость. Так что все путем. А можно еще записать «Искусство»? У вас такое понятие есть?
        - Есть, есть, - ответил он. - Вы сразу скажите, что еще хотите! Еще займет разве что лишних десять-пятнадцать минут, но если вы готовы потерпеть…
        - Готов, готов, - заверил я торопливо, - да хоть полчаса! Или час. Это не долгие годы и годы протирать штаны в академиях, наживать геморрой, лысину и подагру. Давайте все, что у вас есть.
        Он сказал задумчиво:
        - Все - это очень много. Понадобится больше часа. Если не полтора.
        Я воскликнул:
        - Да чтоб я за все знания Вселенной не посидел в этом кресле лишний час? Не смешите!
        Он сделал несколько переключений, сказал ворчливо:
        - Ладно, все знания заброшу, но вот насчет дополнительных… не знаю, стоит ли?
        - А что за дополнительные?
        - Ну, всякие там бойцовские навыки нужны ли царствующему роду? Это удел простых людей, касты воинов. Или там умение говорить на разных языках…
        Я подпрыгнул, едва не выпав из кресла:
        - Да ты что, издеваешься? Запас не койтусирует и есть не просит. Давай умения драться! Все-все, и побольше, побольше! Император что, бесполое?
        Он посмотрел восхищенно и с великим изумлением:
        - Вот это дух! Что значит забросить ребенка в варварский мир! Либо голова в крестах, либо грудь в кустах… Хорошо, Ваше Величество, добавим в список и умение драться… Так, наверное, все?
        Я спросил с разочарованием:
        - Что, у меня голова узковата? Больше не влезает? А если расположить вдоль спинного мозга, как вы предлагали?..
        Он отмахнулся:
        - Да все поместится, Ваше Величество. У вас голова поистине царская, можно сразу сказать - императорская! Что значит - совершенно пустая. Сколько туда ни вали, еще и место останется.
        - Так что у вас есть еще?
        - Ну всякие мелочи, вроде умения перемещаться мгновенно в любую точку пространства, но это необходимо только простолюдинам, слугам, а благородные обычно брезгают, предпочитая двигаться медленно и величественно… Можно способности перевоплощаться в любого зверя, птицу, рыбу, даже насекомое… Для этого надо только указать из справочника, в каких именно…
        Я спросил жадно:
        - А во всех можно?
        - Да хоть и в амеб, - ответил медик, ничуть не удивившись. - Только это займет почти сутки, ведь количество форм жизни во Вселенной приближается к семи ундециллионам.
        - Истратим сутки! - сказал я твердо. - Все равно в полете не фиг делать! Вообще давай вали все! Это ж на халяву, подумать только, как повезло… На халяву и уксус сладкий.
        Он сказал, как мне показалось, с некоторым беспокойством:
        - Великоват объем… Вы уверены, что все усвоите?
        - Усвою, усвою, - сказал я. - Наиболее усваиваемыми, калорийными и полезными для здоровья являются халявные продукты. На халяву и «Рама» - сливочное масло! По соотношению цена-качество халявное не имеет конкурентов. Да и вообще халявной мыши под шарик не заглядывают… Давай начинай!
        Он послушно переключил пару верньеров, его палец завис над клавишей «Enter», как вдруг меня молнией пронзило воспоминание о звездолете Иканы, армаде контрабандистов, грандиозной космической битве, что на самом деле не битва, как мне тогда объяснили, а мелкая стычка с пытавшимися проскользнуть контрабандистами.
        - Нет! - заорал я. - Нет!.. Я передумал!
        Он зловеще улыбнулся, его палец с костяным стуком победно ударил по клавише.
        - Прекрати! - закричал я. - Это же… Я вспомнил, это же наркотик!.. Прекрати, я не хочу!…
        Он сделал еще пару переключений, по барабанным перепонкам ударила грохочущая музыка. Я чувствовал, что разеваю рот, но сам не услышал собственных воплей.
        
        Дверь с треском распахнулась. Я смутно видел, ворвались рослые фигуры в пятнистых комбинезонах. Медик отпрыгнул, быстро повернул голову и укусил себя за воротник. Урган подбежал, крепкие пальцы ухватили за челюсти, разжали. Я с омерзением увидел синий, измазанный как чернилами язык, пену во рту. Медик захрипел, нога пару раз дернулась, он вытянулся всем телом. Урган отпустил, тело грохнулось на пол с деревянным стуком.
        Меня вытащили из кресла, Урган тряс и кричал прямо в лицо:
        - Ваше Величество!.. Ваше Величество!.. Он успел?
        Еще как, хотел я сказать, но понял, это конец не только мне, но всей нашей авантюре, мотнул головой:
        - Нет… Он только изготовился…
        Урган с облегчением выдохнул:
        - Фу-у-у… Мы только минуту назад получили данные, что это кулунганский шпион! Он нашел самое уязвимое место…
        - Ничо, - прохрипел я. - Я оказался ему не по зубам… У кого-нибудь есть пиво?
        Урган счастливо заулыбался, один из генералов прокричал радостно:
        - Есть! Есть!… Ура!
        Вокруг радостно шумели, я понял, что, попросив пива, лишний раз подчеркнул, что остался таким же дураком, как и был, ведь умные пива, похоже, не пьют вовсе. Во всяком случае, эксперты и знатоки, кем я чуть было не стал из человека вольного и со свободными, совсем свободными мозгами.
        На пороге появился человек с нашивками майора.
        - Ваше Величество, - обратился он ко мне, минуя Ургана и других генералов, - мы в трех минутах от нашей столицы. Прикажете посадку?
        - Прикажу, - ответил я. - Вот прямо как прилетишь, так и садись. Если сумеешь, конечно…
        Снова все расхохотались, как удачной шутке. Подхалимы, как вижу, никогда не переведутся.
        Три минуты на подлет, это значит - впереди возникло светлое пятно, разбежалось на множество светящихся спиралек, одна стремительно разрослась, заняла все небо, по сторонам замелькали звезды, звезды, звезды, наконец осталась только одна, на экранах появилась быстро увеличивающаяся планета, тут же заволокло белесым, пробиваем облака, едва слышный толчок под ногами, все стихло, из динамиков донеслось:
        - Начинаем высадку.
        Я взглянул на часы, ровно три минуты с того момента, как я скомандовал посадку. На экранах видно, как из люков выдвинулись бронетранспортеры, доверху наполненные звездными рейнджерами. Рядом кашлянул Урган:
        - Ваше Величество…
        - Да-да, - сказал я, слегка вздрогнув. - Простите, задумался чуть…
        - О величии Древней Империи?
        - О величии Новой, - поправил я и добавил: - А также о более достойном месте в ней для регорнов.
        Урган едва заметно вздрогнул, но смолчал, лишь поклонился ниже обычного, пряча взгляд сразу вспыхнувших глаз. Я двинулся к выходу, коридор уже опустел, на местах только минимум техников, остальные занимают позиции, ведь все они только мои самые близкие телохранители, это даже не ядро войск, у меня вообще пока нет войск.
        Я сделал шаг из люка, дыхание вырвалось из груди со всхлипом, словно туда ударили тараном. Колени стали ватными, ноги задрожали. Я смотрел выпученными глазами, сердце остановилось: впереди в долине - город из сказки, огромный, немыслимо роскошные небоскребы на тонких, как спицы, колоннах, другие дома вообще в воздухе, как приклеенные. Внизу мириады блестящих, как елочные игрушки, машин всех размеров и форм, они же с невероятной скоростью носятся между зданиями, ныряют в землю, в воду, а некоторые с размаха влетают в здания… и стены пропускают их, как будто этих стен нет вовсе!
        Урган сказал с болью в голосе:
        - Запустение, запустение… А когда-то это был великий город, Ваше Величество!
        Я прохрипел перехваченным горлом:
        - Ага… да… ноги бы повыдергивать из задницы…
        - Вот-вот, - поддакнул он. - Довести звездную Империю до такой степени убогости, что прозябаем вот так, как жалкие дикари.
        - Ага, - проблеял я сипло, - как миклухомаклаевцы.
        Он со скорбью смотрел на город.
        - Даже не знаю… сумеем ли восстановить, если нам повезет… если будет удача…
        - Ничего, - проговорило из меня нечто упрямое, ибо я человек, а это такая упрямая скотина, что ни за какие пряники не признается в поражении, - мы еще покажем, как свистят на горе раком после дождичка в четверг! Да, сейчас это жалкое стойбище с юртами и чумами… запомните, каким оно было! Я знаю, город будет, я знаю - саду цвесть… Гвозди бы делать из этих людей, стало бы больше в мире гвоздей! Словом, пусть разбегаются, гады, начинаем строить светлое будущее для всего человечества, где от каждого по способностям, каждому - по потребностям, или что-то в этом роде с поправкой на человеческий оскал. Пока что здесь дикая тайга, но я уже вижу голубые города! И начнем строить Империю Зла… тьфу, царство света и всеобщей благодати уже сегодня!
        Глава 11
        
        Десантники просачивались в город, я вспомнил, что давно не видел ни Ивана, ни торкессу, поинтересовался:
        - А где та сладкая парочка, что прибыла со мной? Урган подумал, сдвинул плечами:
        - Варвар уехал на первом же бронетранспортере, а женщина… гм… ах да, она тоже вышла из корабля в числе первых.
        - Не на бронетранспортере? - изумился я. Сказал с беспокойством: - Эта дура ни стрелять, ни прятаться от пуль не умеет! Лучше ее держать от схватки подальше.
        Урган кивнул:
        - Будет сделано.
        Мы сделали несколько шагов от корабля, под ногами матовое стекло, так мне казалось, поверхность идеально ровная, однако просто неслыханно прочное сцепление подошвы с почвой. Я нарочито шаркнул ногой, будто примериваясь проехаться, как на ледяной дорожке, однако не сдвинулся и на сантиметр. Эта удивительная дорога, впятеро шире, чем Окружное шоссе, ведет, похоже, к дивному сверкающему городу за горизонтом, отсюда видно только макушки, крыши башен. Справа и слева снуют механизмы, некоторые проносятся со скоростью пуль, лишь завихряется воздух, по бокам бьют немыслимо высокие фонтаны, что переливаются всеми цветами радуги, и звучит волшебная музыка. Я страшился подумать, под каким давлением должна подаваться вода и что будет, если трубы лопнут.
        Проплыла тень, я вскинул инстинктивно голову и застыл, проклиная себя за любопытство: над головой всего в сотне метров бесшумно двигается горный хребет, снизу сглаженный и отполированный до блеска. Видны огромные закрытые люки, щели, зазоры, немыслимая тяжесть обрушилась на меня, я старался вообразить, что эта штука в миллионы тонн просто ползет по воздуху, здесь овладели гравитацией, не обязательно все это рухнет мне на голову, вовсе не обязательно! Простой транспортник, ползет себе и ползет. Возможно, даже управление автоматическое.
        Но жуткий страх замораживал кровь, это инстинкт, ни одно живое существо, рожденное на Земле, не может вынести вида падающего на тебя потолка. Мы можем находиться в сколь угодно огромных храмах, там свод опирается на стены, видим, а здесь стен нет, зато крыша едет, в самом деле едет.
        - Что с вами? - спросил Урган обеспокоено.
        - Крыша поехала, - объяснил я белыми губами.
        Он не успел переспросить, донесся лязг гусениц. В нашу сторону несся на большой скорости бронетранспортер. Урган насторожился, положил ладонь на рукоять бластера. Бронетранспортер остановился в трех шагах, выволокли маленького человечка, похожего на адвоката, что приносил нам документы на поместье, но в очень растрепанной одежде. Он выгибался от боли, шипел сквозь зубы.
        Майор в форме десантника доложил:
        - Местный резидент!.. Не успел скрыться, поймали на пороге.
        Урган потемнел, из бронетранспортера вылезали генералы, смотрят вопросительно, я сказал быстро:
        - Волоки в корабль. Мы скоро придем.
        В прежнем зале, куда мы стянулись снова, майор поставил пойманного на колени, заломив руки за спину. Я слышал, как затрещали кости. Адвокат прохрипел с торжеством:
        - Да, вы можете меня убить… можете пытать долго и больно… но все равно ваша гибель неминуема!
        Я спросил с интересом:
        - Это почему же?
        - Я верен принцессе Изольде, - выдавил он сквозь зубы. Майор ломал ему плечи, резидент от боли едва шевелил языком, но все еще выглядит несломленным. - Я передал ей по системе свифт, что самозванец уже здесь… и сейчас в планетной системе появится из нуль-поля суперзвездолет «Гремящий». Это боевой крейсер, что в состоянии одним залпом разнести всю эту планету… и три соседние.
        Я вскинул голову, но над головой только высокий свод зала корабля.
        - И скоро он будет здесь?
        - Он уже здесь, - ответил резидент с торжеством. - Над планетой! Только ждут моего доклада.
        Генералы, маршалы и фельдмаршалы ломанулись, как стадо баранов, к дверям, толкались и дрались у слишком узкого выхода. Я оглядел десяток оставшихся:
        - А что же вы?
        Урган ответил за всех бесстрашно:
        - Ваше Величество, мы настолько глупы, что не понимаем своей выгоды! Мы предпочитаем умереть с честью, чем жить в позоре!
        - Ну что за слова, - сказал я, - демократ сказал бы, что никакого позора вообще на свете нет, а все божья роса. Ну да ладно, мы лучше подумаем, чтобы это наши враги померли. Без всякой чести, на то они и общечеловеки. Майор, держи пистолет у виска этого демократа. Слушай, резидент, ты труп, если не повторишь все, что я скажу, тем наверху, в той жестяной коробке, именуемой суперзвездолетом. Ты скажешь, что мы тут на радостях упились, как ирландцы, что вообще-то еще те русские свиньи, нас приходи и голыми руками бери, а то и вовсе ставь… ну, там наверху поймут и одобрят. А если хоть хрюкнешь что-то не так, если интонация твоя не пондравится, то майор просто пустит тебе пулю в висок. И умрешь ты спокойно, без мук и пыток. Но все-таки умрешь. Все понял?
        Резидент сказал затравленно:
        - А что я буду иметь, если скажу, как вы хотите?
        - Во-первых, - объяснил я, - проживешь дольше, а ведь каждое мгновение бесценно, как учит великий Адамыч? И ради него можно и попресмыкаться?
        Он посмотрел злобно, прошипел:
        - Можно.
        - Все запомнил?
        - Да, - ответил он. - Все сделаю, но зачем вам меня убивать, пощадите!.. Я буду послушным гражданином в вашей великой стране. Вы же сами знаете, демократы - трусы, а трусливые люди - самые законопослушные.
        - Да, - сказал я нетерпеливо, - пожалуй, могу и пощадить… Но пока только могу, понял?
        - Все понял, - ответил он затравленно. - Буду работать за надежду.
        - Сообразительный, - похвалил я. - Что касается своей шкуры - демократы самые сообразительные. Эти отечество в упор не видят. Ну, теперь давай, общечеловече, выходи на связь.
        Общечеловека отвели к пульту, он быстро-быстро простучал по клавиатуре со скоростью не меньше чем девятьсот семьдесят знаков в секунду, причем ни разу не задел пробел, но слова появлялись на экране раздельные, написанные правильно, без единой ошибки, ну и компьютер у них, хотя буквы, как обычно, возникают на экране каждая с тарелку. На экране после этого обмена паролями возникло изрезанное шрамами лицо немолодого человека в железном шлеме с поднятым забралом.
        - Кулях, - буркнул он. - Ты долго… Почему тебя не видно?
        - Я в самом замке, - ответил резидент тихо. - Все перепились, как русские свиньи, так и не принявшие ислама…
        - Так и не приняли?
        - Нет, хоть попытки были.
        - А этот, как его…
        - Имортизм? - догадался резидент.
        - Он самый… Слово-то какое, язык сломаешь.
        - Можно имортство, - пояснил резидент. - С этим еще неясно. Все впереди, к тому же он только для умных, а у нас, сами знаете, умных раз-два, и обчелся. К тому же всякий хочет быть богатым, а не умным.
        - Понятно, - проговорил командир суперзвездолета. - Значит, приходи и бери голыми руками?
        - Так точно!
        За спиной командира звездолета появился еще один, лицо вроде бы знакомое, только шрам свежий, переспросил недоверчиво:
        - А Урган и Нарг? Они же не пьют.
        - Теперь пьют, - сказал резидент быстро. - Дабы угодить этому… прынцу.
        - Он в самом деле принц или самозванец?
        - Еще не выяснил, но разве это важно?
        Человек на экране кивнул с хмурым видом:
        - Ты прав, для нас он - знамя мятежа. А знамя нужно сломать и растоптать. Надень цвета нашего королевского дома, чтобы в тебя не стреляли. Приземлимся на северном склоне, оттуда до их резиденции три минуты.
        
        Небо распахнулось, как гигантский занавес. Исполинский звездолет, во много раз более громадный, чем любой из небоскребов, возник на фоне зеленого неба. Сердце мое сжалось, это даже не звездолет, эта целая Антарктида, почти планета, наш кораблик рядом с ним - песчинка…
        Звездолет опустился на планету, поверхность затрещала, но ни один стебелек травы не прогнулся. Только одно мгновение он выглядел неподвижным, затем со скрежетом распахнулись люки. Я ждал, что по широким пандусам быстро съедут сверхтяжелые танки, по своей наивности ничего более грозного не могу вообразить, однако раздался грохот, пронзительно запела боевая труба, и по всем четырем начали выдвигаться конные рыцари!
        Копья держали остриями вверх, но по мере того, как копыта коней касались земли, копья принимали горизонтальное положение, наконечники начали змеиться огоньками и голубыми молниями. Мне показалось, что и кони не совсем кони, разве что генетически выведенные как-то особо, а то и вовсе кибернетические кони, целиком из железа, но разобрать ничего нельзя, морды и все тело укрыто широкими цветными попонами, скрывающими толстые плиты брони.
        Следом выбегали и быстро строились закованные в железо легкие латники с алебардами. Каждым десятком командовал настоящий рыцарь, хоть и пеший, он покрикивал и заставлял держать строй.
        Я взглянул на небо, очень быстро затягивает тучами, зябко передернул плечами:
        - Ну коммунисты, ну довели страну!
        Урган оглянулся, но промолчал. Подошли генералы, протянули Ургану длинный ларец. Он откинул крышку, вытащил оттуда нечто и, подойдя ко мне, почтительно преклонил колено. Со строгим и ясным лицом подал обеими руками длинный меч в дорогих ножнах, украшенных драгоценными каменьями.
        - Ваше Величество, - проговорил он звучным голосом, - вот ваш меч! А где вам находиться в предстоящем бою - решайте сами.
        Я взял меч тоже обеими руками.
        - Ну… спасибо.
        Он поднялся, сказал уже обыденным тоном:
        - Но я бы посоветовал быть там, где и положено особе царствующего дома: в корабельной рубке. И наблюдать, как мы дадим бой.
        - А вот хренушки, - возразил я, - вы забыли, что я с Земли? Во мне течет кровь всех варваров Вселенной!.. Конечно же, я сам поведу своих людей в бой. У нас было принято, чтобы вождь первым начинал бой и последним из него выходил.
        Офицеры радостно зашумели, их спины выпрямились, у каждого плечи раздвинулись по крайней мере на полметра, грудные клетки раздались до треска ребер. Урган покачал головой:
        - Это неблагоразумно. Но… учитывая, какой вызовет подъем в рядах наших войск… уже вызвало у этих вот, я не осмелюсь, да-да, просто не осмелюсь.
        Я подержал меч, взялся за рукоять, очень удобно лежит в ладони, но все-таки я не настолько продвинулся вперед уже к феодализму, я все еще иду по допотопному веку индустриализации и технического прогресса, спросил осторожно:
        - Но почему меч?
        - Предпочитаете топор? - спросил Урган понимающе. - Да, на варварских планетах топорам отдают предпочтение…
        - Я имел в виду пистолет, - объяснил я сварливо. - А еще лучше - автомат! И пули со смещенным центром тяжести. И разрывные.
        Он развел руками с явным сожалением и в то же время с чувством несомненного превосходства:
        - Сие понятно. Мы не можем выйти против противника с устаревшим вооружением. На перевооружение тратится треть звездного бюджета.
        Я поинтересовался:
        - А на той стороне… такие же орлы? В смысле, с мечами?
        - Увы, у них по самой новой технологии.
        Меч оказался с нелепыми завитушками, уступами, рожками, пастями дракона, хвостами дракона, глазами дракона. Ужасно неудобный, хоть и хорошо сбалансированный… ну, а как же!.. обязательно хорошо сбалансированный, как годовой отчет в налоговую полицию, прямо оргазм от хорошей сбалансированности, как от баланса, что наконец-то сошелся, такой хорошо и загадочно смотрится, но сражаться таким одраконенным подсвечником… гм…
        Урган провел кончиками пальцев по ряду кнопок на тыльной стороне рукояти.
        - Первая: меч убирается в ножны, то есть в рукоять. Какой бы длины ни был, поместится весь. Вторая - высвобождается из ножен. Третья - самозатачивается.
        Он умолк, смотрел на меня с легким нетерпением. Похоже, я должен взять меч, отвесить церемонный поклон и идти рубить, но я, дитя своего века, спросил:
        - А остальные?
        - Что?
        - Здесь два десятка кнопок! Как на ДУ.
        Он скромно улыбнулся:
        - А вы на ДУ все кнопки знаете?
        - Нет, - ответил я честно.
        - Даже мудрецы не знают всех кнопок, - ответил он искренне. - Каждый довольствуется простейшим набором. Эти конструкторы просто хвастаются возможностями своих творений, всобачивая в них такое, что никогда бы и не подумал… А вы же герой?
        - Да, - ответил я со вздохом. - Мне бы запомнить только, где включать, где выключать… Кнопка самоуничтожения, надеюсь, не предусмотрена?
        Он удивился:
        - Как это? Обязательно! Но сперва вы должны установить вот здесь свою… гм, убежденность. Если общечеловек, то это плюй на все и спасай шкуру, а если человек, то вот здесь градации: норма, отважный, герой, шахид, а в каждой из них свои кнопки, что значит - при поражении застрелиться, вскрыть вены, воткнуть лезвие в сердце, разгрызть ампулу, сделать харакири, выдернуть чеку, активировать пояс, рвануть здание, разнести планету, Галактику…
        Я опасливо нажал кнопку «Норма», тут же панелька скользнула вбок, открывая следующую с множеством кнопок, надписей, снова я должен выбирать, прегадкое состояние для человека, который привык, что за него выбирали сперва родители, потом - правительство. А сейчас не могу обматерить за свой неверный выбор президента, конечно же, дурака, друзей, что меня не ценят, и косорукую страну, в которой мне угораздило родиться с моим-то умом и талантами!
        Настройка меча напоминала создание характера в ролевухе, так же сперва расу, внешность, потом класс, затем профессию, наконец уточняешь экипировку. И уже нельзя передумать и сменить облик варвара на мага, разве что с помощью подлого читерства, но этим я никогда-никогда не пользовался. По крайней мере, хрен признаюсь.
        Я осторожно нажал на первую кнопку. Ничего не произошло, рукоять даже не обозвала меня идиотом, так как я велел лезвию убираться туда, где оно и так сидело. Зато при нажатии второй послышался свист, похожий на шум взлетающего истребителя, из щели выметнулось пылающее лезвие, похожее на инверсионный след за высотным самолетом.
        От рукояти, как мне показалось, продолжался твердый свет. Только этот прямой луч обрывается на расстоянии метра от рукояти. Шипит, по его поверхности все время вспыхивают мгновенные искорки, таинственно перебегают с места на место. Я невольно залюбовался: какой эффект дают сгорающие по дурости комары! А когда на свет залетела крупная бабочка, на лезвии вспыхнул целый цветок, в воздухе ясно запахло горелой плотью и пыльцой с крылышек.
        - Неплохо, - одобрил я. - Главное, ножны не надо за спину, надоело. Кто не носил, не представляет, как вытаскивать меч из ножен за спиной! Я тоже не представляю, но вытаскивал же?..
        Урган кивнул:
        - Да, меч подвешивается у пояса. Собственно, подвешивается одна рукоять.
        Я прервал, мужчины любят поговорить про оружие, но стратеги должны думать о судьбах Вселенной:
        - Как я понял, надо успеть вмешаться до того, как два или больше звездных кланов сойдутся в смертельной борьбе за трон? И повести в бой против тех, кто не признает мою законную власть.
        Один из генералов сказал хмуро, но с дерзостью в глазах:
        - А так как никто ее не признает, то мы одни против всех!
        - Прекрасно, - ответил я. - Не придется гоняться за ними поодиночке. Итак, даю диспозицию: никаких правил, никаких рыцарских поединков! Убивайте на фиг все, что шевелится. Семьсот триллионов, говорите? Жуть какая…
        - Но как же, - проговорил генерал нерешительно, - как же правила войны…
        - В задницу все правила! У нас, общечеловеков, одно только правило: выжить! А враг пусть мрет за свои идеалы.
        - Хорошо, - ответил он, все еще колеблясь, но послушно, - но мне показалось, что общечеловеки - это они.
        - Когда шкуру надо беречь, то мы еще те общечеловеки, - заметил я. - Даже больше - демократы! Ну, вперед… подбираемся, а потом все разом. Втроем на одного - нормально, в спину или ниже пояса - в кайф, это самая что ни есть демократия… А когда всех перебьем, то снова - аристократы.
        Из корабля выходили последние солдаты, выстраивались, я побаивался, что пандусы поднимут, тогда придется врываться через главный люк, но все четыре широких зева оставались открытыми. Я свистнул, указал Ургану направление, а сам прокричал в мегафон:
        - За короля!
        Мы ринулись, как германские варвары из-за лесных завалов на блестящих римских легионеров. Пока те в растерянности щелкали хлебалами, ведь обещана легкая прогулка по развалинам города и дворца, арест самозванца, такое же возвращение с бескровной победой на корабль, мы рубили, крушили, повергали, уничтожали. Эти блестящие куклы начали собираться в кучу не раньше, чем мы перебили половину, но дальше пошло труднее, у них в центре круга поднялся огромный черный рыцарь, прокричал страшным голосом:
        - За королеву!
        Наши ответили хриплыми злыми голосами:
        - За короля!
        Наши солдаты дрались алебардами, бердышами и пищалями, а мы, офицеры, орудовали мечами. Я все не понимал, зачем такие сложные замахи, ведь световой меч не имеет массы, им не надо замахиваться, словно тяжеленным топором или мечом, а эти дерутся, как будто у всех по тяжелому самурайскому мечу… да еще и кувыркаются, как будто самураи… или, что совсем уж позор, ниндзюки.
        Я понимал, что, когда очередь придет ко мне, я буду драться правильно, то есть просто ткну этим мечом, как шпагой, в пузо, тут и кишки полезут, или же, что вернее, там будет прожженная дыра.
        Но когда в самом деле я обнажил меч, то начал бить с размаха, прыгать, кувыркаться, падать, давать подсечки, делать в воздухе зачем-то сальто, когда меня можно сто тысяч раз срубить еще в воздухе, но дурак-противник этого не делал, как не делал и я, когда кувыркался он, и так мы прыгали, как два идиота, дрались, запыхались, будто ворочали тяжеленную мебель по квартире, чертово комильфо, я еще тот демократ, оказывается, во всем стараюсь быть как простой народ, никакой индивидуальности, еще чуть - и буду смотреть шоу по жвачнику…
        Озлившись, я вырвался из пут обыденности, попросту ткнул противника лезвием в морду. У того глаза вспыхнули в непонимании жеста, но в следующее мгновение полчерепа слетело вместе со шлемом из молибденовой стали. Я красиво развернулся, пот заливает глаза, но сейчас я в самом деле готов к схватке с тем звездным бароном.
        Черный рыцарь страшно и умело орудовал световым мечом. Он не знал поражений и двигался вперед неутомимо, как вдруг на его победном пути возник обнаженный до пояса белокурый воин с простым мечом. Они сошлись в страшной схватке титанов, черный рыцарь жутко взревывал, рубил с нечеловеческой мощью. Его меч, красный, пылающий, с металлическим стуком ударялся о сверкающее лезвие голубого меча. Иногда оба расходились, я слышал хриплое дыхание, в прорезях шлема блистали гневные очи. Шлем черного рыцаря сильно напоминал каску немецкого солдата, вместо забрала - сплошная личина, он выглядел ожившей статуей из черного металла.
        Арий по имени Иван нанес страшный удар, но черный успел подставить щит. Я заметил на внутренней стороне сложнейшую структуру из микрочипов, сервомеханизмов. Глубокая зарубка от простого арийского меча быстро затянулась, у черного щит оказался из перестраиваемого металла, перестраиваемого без всякой плавки.
        - Довольно! - прокричал я. Схватка мгновенно замерла, я пошел вперед, одной рукой приподнял забрало и прямо взглянул черному рыцарю в прорези шлема. - Я - прынц и все такое, а ты хто?.. Сразись со мной, и мы все порешим сразу!
        Он радостно взревел и, не обращая внимания на ария, бросился ко мне. Я красиво парировал его первый удар, второго не стал дожидаться, лезвие моего меча удлинилось и ударило в середину блестящего панциря. На поверхности металла зашипело, полетели искры, как при электросварке, металл сразу же потек, как горячий воск, а оранжевое острие выдвинулось из спины на вершок.
        Я выдернул меч, лицо мое, надеюсь, выглядит страшным, прогремел:
        - Бросайте оружие!.. Все кончено.
        Мгновение все та же тишина, из рядов рыцарей кто-то вскрикнул:
        - Вот хрен тебе! Рыцари умирают, но… За королеву!
        - За королеву!
        - За королеву!
        Я прорычал:
        - За королеву так за королеву, все равно вам крышка.
        Урган, Иван, все ближайшие ринулись за мной, я озверело размахивал мечом, рубил, крушил. Вокруг треск, лязг, сраженные падают, как куклы. К счастью, они все, похоже, с настолько невысоким ай-кью, что тупо лезли в драку, даже когда их осталось только двое, оба с простыми дубинками.
        Я разрубил последнего пополам. Во все стороны полетели куски красного мяса и металлическая стружка. Я опустил меч, тяжело дышал. Лезвие, на которое я опирался, медленно погружалось в землю. Я упер его в каменную глыбу. Но и туда лезвие погрузилось с легкостью, словно горячий нож в глыбу сливочного масла.
        - Ваше Величество, - сказал почтительно один из воинов, - отключите боевой режим.
        Я поспешно нажал кнопку на рукояти, лезвие разом превратилось в твердую полосу стали.
        - Верно, надо электричество экономить.
        - Вы поспешили, мой лорд, - сказал он виновато. - Теперь как вытащить…
        Я тупо смотрел на меч, что на треть торчит, как Эскалибур в камне.
        - Черт… У тебя кирки нет, случаем?
        - Случаем, нет. Но есть боевой молот.
        - Давай, пока никто не увидел.
        Полчаса я лупил по камню, кусочки откалывались совсем крохотные. Даже не представляю, как Рэмбо или Олег с Томасом с легкостью откалывали целые глыбы, но наконец, вконец взмокший, освободил меч.
        Наши воины заращивали раны своих, добивали чужих, а пленных сгоняли к кораблю, где их обезопасивали в трюме. Урган с генералами возвращались на поле боя, я торопливо спрятал лезвие в рукоять, прицепил к поясу. Легионер, что теперь не отходил от меня, - наверно, страшился, что замотаю молот, - вдруг сказал глубокомысленно:
        - Мой лорд, можно было вытащить и проще.
        - Как?
        - Да снова включить боевой режим.
        Мы ошалело уставились друг на друга.
        - Ургану не рассказывай, - предупредил я. - Удавлю.
        - Да, но…
        - Получишь младшего сержанта, - пообещал я. - Проболтаешься - уйдешь в штрафбат в чине черпака.
        Урган и его свита подошли с сияющими лицами. Урган выдохнул:
        - Ваше Величество!.. Ваш план увенчался полным успехом! Никто не ожидал… Даже мы не ожидали, что вот так легко и просто. Вы наш военный гений! Вы по праву можете править Вселенной… Кстати, суперзвездолет захвачен без единого выстрела! Когда начинался бой, одна группа сразу же ворвалась в звездолет, там не ожидали нападения, захвачены все планы, карты, весь штаб, и, более того, вы не поверите, Ваше Величество, но неслыханная удача сопутствует вам!
        Я поморщился:
        - Что еще?
        - Захвачен ваш основной противник, глаза могущественного имперского дома, императрица Изольда!.. Ей настолько не терпелось уничтожить вас поскорее, что она сама прибыла на этом звездолете высшего класса.
        Разговаривая, вернулись на корабль, в трюме держат пленных, захваченных в бою, в малом зале - захваченных в корабле, а когда открыли дверь в мои бывшие покои, я увидел гибкую металлическую фигуру в доспехах и в шлеме, рослую, хорошо сложенную. Женщина обернулась, я всмотрелся в строгое надменное лицо, холодная аристократка, крупные зеленые глаза, точеный нос, высокие скулы.
        Мне показалось, что она в скафандре для летчиков-гиперзвуковиков, настолько доспех хорошо подогнан по ее гибкой и очень развитой фигуре. Костюм из широких металлических колец, настолько точно заходят одно на другое, что полная свобода движений остается, а подогнаны с такой тщательностью, что ни лезвие ножа не просунуть, ни даже вода не проникнет в этот удивительный доспех.
        Она внимательно рассматривала нас, мы рассматривали ее. Металл укрывает ее от кончиков пальцев ног до шеи, лицо открыто, если не считать тончайшей стрелки забрала, шлем тоже не шлем, а произведение искусства.
        Я смотрел на стрелку шлема и думал, что либо это некий особо прочный сплав, который просто недостижим в эту эпоху, либо декорация, что переломится от простого щелчка пальцем. Но тогда и доспех не так прочен, как выглядит… хотя почему-то пробовать не хочется. Что-то в нем такое, что недвусмысленно намекает на сверхпрочность. Да и сама подгонка деталей, гм… Конечно, для высокородных особ делается с особой тщательностью, но все-таки уровень даже лучших оружейников был не весьма, не весьма.
        Урган смотрел со смесью восторга и отвращения. Да и я впервые видел металлический доспех, который обезобразили двумя мощными выпуклостями. Если у этой женщины в самом деле такие сиськи, то сложена она, конечно, дивно. Но, скорее всего, брешет. Это Ургана можно обмануть, а я перевидал женщин больше, чем все мужчины Галактики, у нас не требуется для этого прилагать усилий, как на их отсталых в этих вопросах планетах, и я уже знаю некоторые зависимости между строением бровей, формой ушей и длиной ног, чтобы в такие размеры поверить.
        Хотя, с другой стороны, такой доспех можно рассматривать как дизайнерскую находку. И еще меч… Мне он показался вообще не мечом, а шпагой. Не рапирой, конечно, а шпагой. Которой можно и рубить, но предпочтительнее колоть. А колоть, понятно, это быстрее и надежнее, чем рубить. Кто соображает, что можно колоть, тот выигрывает бой еще до начала.
        - Вы моя пленница, - сказал я, - потом подумаем, что с вами делать. Если принесете присягу верности, мы вас, возможно, отпустим.
        Она фыркнула:
        - Ни за что!
        - Тогда на цепь и в темницу, - ответил я. Обернулся к Ургану: - Меня заботит отсутствие торкессы. В масштабах Вселенной и даже Галактики вроде бы невелика потеря, но, честно говоря, я привязался к этой дурочке… и очень не хотел бы, чтобы с нею что-то случилось!
        Урган пообещал:
        - Я пошлю прочесать всю планету!
        - Сделайте, - попросил я. - Если вдруг попала в руки врага, то можем предложить любой выкуп… ну хотя бы эту железную валькирию!
        Он ахнул:
        - Ваше Величество! Как можно? Нам неслыханно повезло, что удалось захватить саму императрицу! И вы хотите отдать эту сверхдрагоценность за…
        Я прервал:
        - Да. Хочу. Готов отдать.
        Императрица холодно усмехнулась. В ее зеленых глазах блеснули ненависть и презрение, но ничего не сказала. Не нашла слов, полагаю, только на Земле достаточно богатый язык для подобных случаев, да и то не везде, а только на одной шестой части суши.
        Глава 12
        
        Сказать, что я места себя не находил, было бы преувеличением, но противно сосало под ложечкой, я все время оглядывался на экраны, планета чужая, бедная дурочка испугается даже пролетевшей мимо бабочки, а там же и рогатые жуки, и злые зайцы, и страшные белки…
        Урган отправил на поиски лучших разведчиков. Одну из групп вызвался возглавить арий, он-де в прошлом знатный следопыт, а торкессу уже видел, представляет, куда пойдет и на какое дерево залезет.
        Урган расстелил карту, она сразу вздулась холмами, кое-где пролегли ущелья, а в районе темного леса замигал огонек. Урган сказал торжественно:
        - Там Вход!
        - Ага, - ответил я, - коротко и ясно. А куда?
        - В подземный зал, контролируемый Супермозгом, Ваше Величество!.. Он находится, по слухам, под поверхностью планеты. Возможно, в самом центре. В ядре. Только Супермозг охраняет путь к Абсолютному Оружию, которым последними владели Древние Короли. И только он может признать вас…
        Он замялся, дрожь пронизала меня с головы до пят, куда это я лезу, мелькнула мысль, но вслух я сказал, как и подобает землянину, громко и мужественно:
        - Седлайте машину!.. Отправимся немедленно.
        Урган поклонился:
        - Бронетранспортер?
        - Нет, что-нибудь поменьше и более скоростное. Я чувствую, что имперские силы постараются отбить свою императрицу как можно скорее. Надо не дать им… Кстати, ее возьмем тоже.
        Он изумился:
        - Зачем?
        - Куда они в первую очередь бросят все силы? - спросил я. - Думаю, даже такой суперпупер, как свой же ультразвездолет класса А, сумеют абордировать. В смысле, абордажить. А искать в лесу маленький автомобильчик ума не хватит…
        Через десять минут в пятиместный бронированный автомобиль загрузились двое дюжих десантников, Урган, пленная Изольда и я. За руль сел Урган, дорогу найдет с закрытыми глазами, много лет ходил по ней и страстно мечтал о восстановлении былой мощи величайшей Империи, что охватывала Вселенную, знает каждый камешек.
        Машина ломилась довольно резво, под колесами трещит кустарник, взлетают птицы размером с бабочек и кузнечики величиной с павлинов. Огромное зеленое солнце смотрит с середины лилового неба. Я озабоченно посматривал по сторонам, привставал с сиденья и оглядывал окрестности.
        Урган сказал успокаивающе:
        - Здесь всегда тихо.
        - И что? - сказал я сварливо. - Эта ворона и на ровном месте ногу сломит!
        Он не понял, покосился с недоумением:
        - Вы о ком?
        - Да все о той же красивой дурочке, - ответил я раздраженно. - Вышла, наверное, пописать, заблудилась… Представляю, как ночью озябла!
        С заднего сиденья донеслось насмешливое фырканье. Я в раздражении оглянулся. Императрица, стиснутая телами двух могучих десантников, презрительно посмотрела мне в глаза. На губах промелькнула злобная усмешка.
        - Отыщется, - равнодушно сказал Урган. - На планете давно нет хищных зверей.
        - Да ее и зайцы забодают, - буркнул я. - И лягушек боится. От них бородавки.
        Далеко впереди заколыхались верхушки деревьев. Мне показалось, что начался гигантский лесоповал, деревья вздрагивают и валятся, на всякий случай оглянулся, в животе стало холодно, как будто проглотил льдину. Такой же лесоповал идет сзади, а также справа и слева. Пока не видно, кто это валит деревья, такое я видел только однажды, когда через тайгу двигалась колонна сверхтяжелых тягачей с межконтинентальными баллистическими ракетами, они тоже подминали вековые деревья, как траву.
        - Опасность, - сказал я. - Останови на полянке.
        Урган помрачнел, сгорбился, мечта всей жизни рушится, машина остановилась в центре широкой поляны, почти поля среди леса. Я вылез из машины, земля вздрагивает, чувствует чью-то тяжелую поступь. Я ощутил на затылке ненавидящий взгляд, оглянулся, императрица смотрит со злым прищуром.
        - Будем держать оборону, - решил я. - Орлы мы или не… орлы?
        Урган сказал серым голосом:
        - Простите, Ваше Величество. За свою мечту я должен был расплачиваться сам.
        - Есть еще порох в пороховницах, - сказал я бодрым голосом, - а ягоды в ягодицах! Мы еще покажем.
        Земля вздрагивала сильнее, деревья падают ближе и ближе. Один из десантников, привстав на сиденье, вскрикнул и указал пальцем. Между деревьями блеснул металл. Последние деревья рухнули, а по ним, растаптывая стволы, как гнилые арбузы, двигаются машины, похожие на танки, только покрупнее и потяжелее.
        Я оглянулся, там по остаткам деревьев, превращая в труху, выползают чудовищные машины, замыкая зловещий круг. Я сказал с тоскливой злостью:
        - Это и есть безопасная планета? Да она же уписается от ужаса, когда такое увидит…
        Урган переспросил в недоумении:
        - Планета?
        - Торкесса, - огрызнулся я. - Знать бы хоть, что это такое… Так и не спросил… Вроде бы звание, как она говорила.
        В машине снова фыркнула большая противная лошадь. Я оглянулся, ожег пленную императрицу свирепым взглядом:
        - А ты там заткнись!
        Урган спросил усталым голосом:
        - Вы были правы, Ваше Величество, захватив ее с нами. Теперь можно предложить им на обмен…
        - Императрицу?
        - Да.
        - Не тот случай, - сказал я с сожалением. - Ее возьмут, а с нами поступят, как вон с теми деревьями. Только от нас даже трухи не останется.
        Металлическое кольцо сжималось, танки подползают все ближе. За первым рядом показались еще, еще, это как скопище миллионов черепах, что выползают из моря откладывать яйца. Десантники убрали руки с прикладов бластеров, танковую броню не пробьешь, но на их лицах я не видел робости, один даже улыбнулся, другой тихонько насвистывал песенку.
        - Вам лучше сдаться, - произнесла императрица, она за всю дорогу не проронила ни слова. Неприятный металлический голос резал мне слух, я поморщился, она же продолжила еще резче: - Вы чересчур наивны, полагая, что в мой костюм не вмонтирован даже простейший маячок. Конечно же, наши войска прекрасно знают, где я. Сдавайтесь! Возможно, вас не казнят… Да, не казнят, я обещаю. Так и быть, оставят в живых.
        Урган буркнул:
        - В лагере для рабов? Предпочитаю смерть.
        Десантников никто не спрашивал, взгляды скрестились на мне. Я ответил с холодным спокойствием:
        - Будем драться.
        Урган и десантники смотрели с надеждой, императрица поморщилась, будто хлебнула уксуса:
        - Как?
        - Не твое собачье дело, - отрезал я. - Черт, хотя бы так не грохотали! Они же ее перепугают до полусмерти.
        Императрица сказала так же холодно, как говорил я:
        - На вашем месте я бы позаботилась о себе, чем о какой-то женщине.
        - Она не какая-то, - оборвал я. - Ты ее ногтя не стоишь!
        Ее зеленые глаза удивленно расширились.
        - Я? Императрица Изольда?
        - Да хоть богиня, - отрезал я. - Сиди и жди.
        Урган, похоже, ждал, что с нами начнут переговоры, однако орудийные стволы неспешно брали нас в прицел, танки сдвигались. Один из десантников сказал почти весело:
        - Да, это конец.
        - Еще нет, - ответил я твердым звучным голосом.
        - А что делать? - спросил он с проснувшейся надеждой.
        - Подойди вон к тому, - указал я на самого крупного, - и дай ему в морду.
        - Хорошо, - ответил он послушно. - Сделаю. Дам в лобовую броню. И что будет?
        Я громко хохотнул:
        - Вот тогда мы точно погибли… ха-ха!..
        Он с неловкостью улыбнулся на монаршую шутку:
        - Значит, ничего не делать?
        - Делать, - ответил я.
        - Что?
        - Ждать, - ответил я.
        Урган спросил осторожно:
        - На что-то надеетесь, Ваше Величество?
        - На интуицию, - ответил я ледяным голосом. - Вы что же, не верите в интуицию?
        Урган тяжело вздохнул:
        - Увы… Нет-нет, в вашу верю, верю… У вас же все не от ума, вы же настоящий варвар, а от… ну, интуиции…
        Под ногами вздрогнула земля. Донесся глубокий подземный гул, словно совсем рядом внизу пронесся подземный состав с углем. Почва вспучивалась, образовался холм, блеснуло черное отполированное тело. Земля осыпалась, взору предстал дивный агрегат, на четырех лапах, массивный, мне на первый взгляд не показался устрашающим, однако танки разом застыли. У прибывшего из глубин земли приподнялась спереди крышка, я успел заметить ослепительно белые крупные зубы, удивительно ровные, абсолютно одинаковые, что значит, машинные. Между ними в неравном порядке черные, такой же длины, но поуже, тут же прямо из этой пасти со свистом полетели крохотные ракеты.
        Самый крупный танк, под которым земля не дрожала, а тряслась, с ужасающим ревом ринулся на пришельца, стремясь смять его всем весом. Ракета ударила в лобовую броню, вспыхнул огонь. Все заволокло дымом, ветерок тут же смахнул, мы увидели огромную сквозную дыру. Танк замер, уже не танк, а пустая консервная коробка.
        Урган вскрикнул в восторге:
        - Но кто это?
        Наш спаситель повернулся, я увидел надпись золотыми буквами
«Deus from machine», а ниже латунная табличка с совсем мелкими буквами «Knabe».
        - Интуиция, - ответил я просто.
        Десантники заорали «ура», Урган сказал счастливо:
        - Как хорошо под знаменами такого полководца, который все знает, все умеет, все предвидит!
        Наш неожиданный спаситель расстреливал чудовищные танки десятками, а когда их остались единицы и они попятились, ринулся за ними, догонял и втаптывал в землю. Когда расплющил последнего, сзади с трудом шевельнулся один из умирающих танков, приподнялся пушечный ствол. Я не успел крикнуть, огненная вспышка вырвалась из ствола, понеслась к Deus’y, удар, вспышка, скрежет, во все стороны посыпались искры.
        Урган с жалостью выругался. Дым растаял, стрелявший уже затих, истощив на это движение остатки энергии, а наш спаситель застыл, нелепо перекосившись. Из него сыпались искры, слышался жалобный стон, прерывистый звон, словно от жара лопаются туго натянутые струны.
        - Он… он погиб, - произнес Урган неверяще.
        - Да, - ответил я. Подумав, добавил мудро и загадочно: - Значит, таково высшее Предначертание.
        - Какое? - переспросил он с недоумением.
        - Такое, - ответил я значительно. - Высшее! Вот так. Да. Ладно, вражеский десант уничтожен, надо содрать с этой императрицы одежду, выловить «жучка» и ехать дальше.
        Урган посмотрел на меня с почтительностью и опаской.
        - Это может быть трудно, - сообщил он.
        - Почему?
        - Маячок может быть имплантирован.
        - Вряд ли, - возразил я. - Коронованные особи не унизятся до того, чтобы им, как каким-то рабам или коровам… Это в ее доспехах. В крайнем случае в одежде.
        Императрица взвизгнула:
        - Вы не посмеете!
        - Еще как посмеем, - сказал я нагло. - Ребята, снимите с нее доспехи.
        Она выпрямилась на сиденье, сказала холодным злым голосом, от которого у меня побежали крупные, как подземные ящерицы, мурашки:
        - Всякий, кто попытается снять с меня доспехи, умрет!
        Десантники замялись, я буркнул с досадой:
        - Что за суеверия?.. Ладно, покажу, как это делается.
        Быстрым движением сорвал с нее шлем. Копна иссиня-черных волос обрушилась на спину, закрыв доспех до поясницы. Ого, сказал я себе, такая считалась бы красавицей, если бы не злобность на морде лица. Хотя манекенщицы с такими мордами и с таким выражением как раз и ходят по подиуму.
        Она смотрела мне в глаза, ярость окрасила ее щеки в алый цвет. Я расстегнул защелки, десантники подхватили пластины доспехов. Императрица осталась в легком свитере, я с неумолимостью покачал головой:
        - Снимай все. До ниточки.
        Она спросила холодно, глядя мне в глаза:
        - При всех?
        - Ребята, - сказал я, - отвернитесь. Не волнуйтесь, императрица, вашей императьей… империной… имперячьей… в общем, вашей царственной чести ничто не грозит. Вы не в моем вкусе. Мое сердце уже отдано другой. А взамен своей одежды возьмите мою рубашку. Сейчас тепло, а она вам… гм… пойдет.
        Она фыркнула, как часто она это делает, взялась за края свитера и одним движением подняла его над головой. Перед моим лицом мелькнули ее полные груди, белые и нежные, изумительной формы, алые кончики, в следующее мгновение она отшвырнула свитер в сторону.
        - Довольны?
        - Одевайте, - предложил я.
        Она морщилась, кривилась, рубашка ей коротковата, слишком удалась ростом, но в плечах еще уже торкессы, пуговицы застегнула под самое горло.
        - Все снимайте, - напомнил я.
        Она прожгла меня злым взглядом, сняла все, вышвырнула даже трусики. Я проверил, нет ли крохотных сережек в ушах, колец в носу или в пупке, сказал Ургану:
        - Все, можно ехать. Все маячки должны остаться позади.
        Он с трудом повернул голову, шумно выдохнул. Десантники сидели присмиревшие, старались не смотреть на голые коленки императрицы. Машина тронулась, я чувствовал на спине жжение. Это Изольда прожигает дыру злым взглядом. Я посматривал по сторонам, кладбище разбитых танков тянется на километр, затем пошли ухоженные заросли терновника, попадаются лужайки цветов, слишком красивые и нежные, чтобы не признать в их создании руку человека.
        Я снова начал поглядывать по сторонам, из-за спины раздался насмешливый голос:
        - Все еще надеетесь встретить свою… как ее?
        Я огрызнулся:
        - Да, надеюсь. Мы с нею слишком много прошли, чтобы я вот так о ней забыл!.. А здесь красиво, а она очень любила… любит красивое.
        Урган бросил машину влево, избегая выпрыгнувший из высокой травы пень. Я насторожился, в воздухе запахло гарью, снова доносится гул, но уже не машинный, а будто стонет сама земля, вздрагивает, начинает ворочаться.
        - Гони! - велел я. - Вон за тем холмом будет этот ваш Вход.
        - Ваш Вход, - поправил он, - вы пойдете один. Всякого, кто не королевской крови, испепелят сразу.
        Мотор взревел, мы понеслись во всю дурь, рискуя разбиться на бездорожье. Земля вздрагивает сильнее, деревья слева ушли в сторону, открылся вид на потрясающий город, весь из белых, как мрамор, небоскребов, причудливых башен, акведуков, мостов, прекрасных, словно вытканных из ажурной пены.
        Я глазел восторженно, смотрели десантники, даже императрица, лишь Урган гнал машину, глядя только на дорогу. Внезапно над головами раздался страшный грохот, треск, словно разломился толстый хрустальный свод. Горячая плотная волна перегретого воздуха ударила по машине с такой силой, что нас опрокинуло и понесло, переворачивая с боку на бок, как пустую картонную коробку. Небо и земля поменялись местами раз сорок. Над головой жутко гремело, грохотало, лязгало.
        Мы высыпались из машины, десантники вытащили Ургана, его повредило рулевой колонкой, я прижал к земле императрицу, накрывая своим телом. Она попробовала укусить за руку, я вмазал по зубам и сказал, что я демократ, а это значит, что у нас все равны, никаких поблажек, ах-ах, слабому, но такому ядовитому полу.
        Земля затряслась, могучий кулак воздушной волны с оглушительным треском снес верхушку ближайшего холма, словно это песчаная горка, насыпанная детьми, унес, роняя по пути, а мы остались лежать под ужасно потемневшим небом, вокруг торчат из земли, как гнилые зубы, пни сломанных ударом ветра деревьев.
        Донесся треск, жуткое шипение. С той стороны внезапно взошло ослепляющее солнце: горизонт заискрился оранжевым огнем, небо вспыхнуло, как стог сухого сена. В нашу сторону от самого горизонта совершенно бесшумно покатила гигантская волна расплавленного металла, Я не сразу понял причину бесшумности: обгоняет звук, но когда обрушилась на сказочный город, впервые донесся тяжелый грохот, шипение и треск. Высотные здания, что выглядели небоскребами, на миг высветились темными тенями, в следующее мгновение вспыхнули, как факелы, а секундой позже волна достигла города и накрыла целиком. Лишь два здания ухитрились на короткий миг удержать вершинки над волнами, однако и они растаяли, как крохотные льдинки в ковше с расплавленным металлом. Императрица под рукой вскрикнула:
        - Это не наши!
        Я спросил зло:
        - А кто же еще?..
        И сам осекся, ведь это значит, что и ее намереваются изжарить, как микроба в лесном пожаре. Урган выплюнул сгусток крови на ладонь, прохрипел сдавленным голосом:
        - Это могут быть бгагисты… или корсанги…
        - Обстреливают из тяжелых орудий? - предположил один десантник.
        - Или сбрасывают континентальные бомбы, - ответил Урган.
        Я покосился на императрицу, ее глаза вылезают из орбит, дрожит не понарошку, зубы стучат.
        - Или же мятежные бароны, - сказал я саркастически, - решили в отсутствие императрицы устроить дворцовый переворот. Уверен, ее уже сместили! А на всякий случай послали крейсер, чтобы обстрелял с орбиты. Если надо, весь континент опустит в лаву.
        Горячий ветер превратился в ураган, кожу обжигает, губы полопались, а выбрызнувшаяся кровь сразу же запеклась от неимоверного жара. Я задыхался, пытался закрыть ладонями лицо, потом лег на императрицу и попытался закрыть ее всем телом. Земля глухо застонала, донесся далекий подземный гул. Я ощутил, что огромная тектоническая плита разламывается от неимоверной тяжести расплавленного металла, это же миллиарды тонн, сейчас все это от горизонта и до горизонта опустится в океан магмы…
        Жуткий тяжелый грохот едва пробился сквозь рев раскаленного воздуха. Между нами и оранжевой стеной жидкого металла вздыбилась земля. Из руин поднялась исполинская металлическая фигура, массивная, как египетская пирамида. Суперробот повернулся к надвигающейся волне разрушения, обе руки поднялись в повелительном жесте. Оранжевая стена металла, замедляя бег, достигла его и охватила до пояса. И в тот же миг застыла, превращаясь в серую ноздреватую массу.
        Мир померк, словно наступили сумерки, а все еще горячий воздух показался мне живительной прохладой после той обжигающей жути. Грохот утих, а волна осталась в том положении, в какой ее застал повелительный жест подземного исполина. Он повернулся ко мне, голос с высоты прозвучал, как труба архангела в Судный день:
        - Я ваш слуга, мой король!.. Какие будут приказы?
        Я приподнялся, мои руки все еще сжимают императрицу.
        - Уничтожь тех, кто это сделал!
        Ответ прозвучал почти мгновенно:
        - Сделано. Чужой звездолет превращен в плазму. Что еще?
        - Переверни машину… Если что-то испортилось, починить сможешь?
        - Смогу, - ответил робот, - но не проще ли вам воспользоваться моими услугами?
        Я сказал, все еще с трудом переводя дыхание:
        - Да, конечно… Но почему ты решил слушаться меня?
        С высоты грянул могучий, как голос самой судьбы, голос:
        - Я всегда служил Королям, которых теперь принято называть Первыми. А сейчас служу их потомку.
        Урган с шумом выдохнул, до этого все держал в себе, чуть не лопнул, десантники выпрямились и отдали мне честь. Я пробормотал:
        - А как ты узнал, что это я - потомок Первых Королей, которым ты присягал?
        Он ответил довольным голосом могучего воеводы, что сохранил всю силу и стать молодости:
        - Я и в глубинах земли все слышу… Когда дошел слух, что явился наследник, мое железное сердце затрепетало, а душа воспарила. Я сказал себе, что пришел конец моему добровольному заточению на долгие десять миллионов лет! Я понял, что немедленно приду на службу, как только нога наследника ступит на эту планету… Но я немного просчитался, за эти десять миллионов лет надо мной сформировались новые тектонические плиты, а я под собственным весом опустился едва ли не до центра планеты. Последние сто тысяч лет я плавал в океане расплавленной магмы… Пока выбрался… но теперь я полон сил!
        - Ничего, - сказал я, - ты все равно явился вовремя. А теперь отнеси нас к Сокровищнице Первых Королей. К самой большой!
        Урган слабо поправил:
        - Ко Входу.
        - Ко Входу, - повторил я.
        На землю опустилась гигантская ладонь, мгновенно приняла форму лифта. Мы вошли все пятеро, императрицу я держал крепко-накрепко, да она вроде бы и не пытается бежать, поверила, что подданные попытались свергнуть монархию. Или заменить одну династию другой.
        Кабинка дрогнула, я ощутил дурноту, в тот же миг дверцы исчезли, превращаясь снова в ладонь. Мы оказались на вытоптанной площадке, а в двух шагах зияет вход в самую обыкновенную пещеру. Урган и десантники оглядывались ошалело, а под моим взглядом все трое вытягивались в струнку.
        - Прекрасно, - сказал я, - а теперь… что ты, кстати, умеешь?
        Голос прогрохотал с высоты, по-домашнему теплый:
        - Могу гасить и зажигать звезды… Могу передвигаться в космосе намного быстрее света и быстрее тахионов. Если будет желание, могу вынести вас, мой король, на край расширяющейся Вселенной… Это, скажу вам, зрелище - увидеть первозданный Хаос, увидеть ни чт о, где нет ни времени, ни пространства, где нет ни че го !.. Энергии мне не требуется, она поступает в меня отовсюду: от движения звезд, разбегания галактик, сжатия пространства… Я всегда полон энергией, сколько бы ее ни тратил. Конечно же, разрушить меня невозможно, ибо я сам - черная дыра, которой Первые Короли придали такую форму. Но, если хотите, я могу принять вид простого человека.
        - Не надо, - сказал я поспешно. - С ума сошел? Мы хоть и стараемся восстановить аристократию, однако имеем дело с простыми людьми, которые мыслят просто… Я и сам такой. Когда увидят, как ты отдаешь мне честь, сразу поймут, кто у нас тут генералиссимус! Наглядно… Словом, оставайся здесь, сторожи, не давай никому подойти и близко. А я эта… пошел, пошел, пошел…
        Пригнувшись, я сделал шаг в темноту, как сзади догнал вскрик:
        - Там ловушка!
        Я обернулся, десантники удерживали за руки императрицу. Рубашка от резкого движения расстегнулась, не вся, конечно, но достаточно, чтобы мой взгляд прикипел, буквально прикипел к тому, что открылось.
        - С чего так решила? - спросил я.
        - Дурак, потому что я сама велела поставить!
        - Ого, - сказал я уважительно, - молодец, заглядываешь вперед. Что за ловушка?
        - Она настроена на мой код, - отрезала она. - Я должна идти с тобой.
        Я подумал, поинтересовался:
        - А ловушка далеко?
        Урган вмешался:
        - Ваше Величество, ловушка может быть у самого входа, не дальше. Дальше магия Древних Королей испепелит всякого…
        - Хорошо, - прервал я. - Ты идешь со мной до ловушки. Помогаешь обезвредить… если таково твое желание… гм, весьма странное… а потом возвращаешься обратно. Эти двое ребят проследят, чтобы ты вернулась.
        Она выкрикнула злобно:
        - Страшишься, что я первой схвачу Абсолютное Оружие?
        - Дурочка, - ответил я беззлобно, - ты же слышала насчет испепеления?
        Не оглядываясь, я шагнул в пещеру. Императрица почти вбежала следом, опередила, я следил за нею внимательно, так прошли с десяток шагов, как вдруг она сказала резко:
        - Здесь замрите!..
        - А ты? - спросил я.
        - Я отключу ловушку.
        - Урган, - распорядился я, - как только сделает хоть одно неверное движение, убейте сразу же.
        Он буркнул:
        - У нее все неверное.
        - Женщина ведь, - объяснил я. - Словом, ты понял.
        Императрица поморщилась:
        - Дурачки, не понимаете, что уже сейчас вы в моей власти. Я могу всех вас убить… но что мне это даст?
        - А ничего, - ответил я, - но что не сделаешь по дурости?
        Глава 13
        
        Она провела рукой по стене, снизу выдвинулись зазубренные колья, такие же опустились сверху. Кто-то поработал с фантазией, по старинке, когда-то эти колья пронзали зазевавшихся или забежавших переждать дождь. Императрица провела пальцами по камням, колья убрались, исчезли.
        - Ну вот и все, - сказала она, - путь свобо…
        Пещера озарилась зловещим красным светом. Под сводом задребезжал незримый сигнал тревоги, свет начал мигать. Лица Ургана и десантников окаменели, все трое с надеждой смотрели на меня, зато императрица побелела даже в красном свете, заломила руки.
        - Что? Что случилось?
        Я сказал с хмурой иронией:
        - Ваши мятежные подданные успели сменить код. Или нет, эту ловушку вы обезвредили, зато они поставили новую. От себя.
        Она оглянулась, выход обратно перекрыт мощным силовым полем, такая же стена возникла и впереди. Я указал на стену, где быстро бегут крупные красные цифры: 1.04… 1.03… 1.02… 1.01…
1.00… Когда осталось меньше минуты, включился монотонный голос, начал отсчитывать секунды: пятьдесят девять… пятьдесят восемь… пятьдесят семь…
        Я тупо смотрел на табло, мои пальцы безуспешно шарили по карманам, все какая-то не относящаяся к моменту мелочь, чек на селедку в универсаме, ключи от дома, пластиковая карточка, по которой я погулял, погулял… Внезапно вспомнился настойчивый голос Индельва: «…это не только карточка для получения денег…»
        До взрыва осталось двадцать секунд. Монотонный голос начал отсчитывать: девятнадцать… восемнадцать… семнадцать… Все четверо с тревогой смотрели, как я хлопаю по карманам, наконец в моих пальцах блеснула пластиковая карточка. Я подошел с ней к ящику, на которым бегут красные зловещие цифры. Голос отсчитывал: девять… восемь… семь…
        В голове мелькнуло, что вообще-то положено на самой последней секунде, но я не картинный герой, я могу и раньше, к тому же Урган и десантники просто безумно хотят выбраться отсюда и возродить империю Древних Королей, где станут кем-то, императрица тоже умоляет взглядом поторопиться, но гордость не позволяет сказать вслух, чтобы действовал, не мучил домашнее животное. Как это не задумываться, подумал я раздраженно. Это панки всякие хотят жить бездумно, балдеть и оттягиваться, чтобы ни о чем не думать, а я, я - человек…
        - …пять… четыре… три… две…
        Я поднес карточку к прорези, внезапно подумал: а что случится, если не успею? Ведь должен успеть, просто обязан, иначе быть не может, теперь ведь уже понятно, что главный герой - я, я, и никто другой, и если погибну, то рухнет вот это все тщательно… ну, как получилось, слаженное действо!
        Я услышал жалобный вскрик императрицы вместе с зловещим словом «один». Выждав еще чуть, монотонный голос повторил:
        - Осталась одна секунда… пошла последняя секунда… Одна секунда до взрыва… через секунду последует взрыв… Осталось полсекунды…
        Я перевел дыхание, карточка скользнула в щель. Механический голос сказал с облегчением:
        - Система деактивирована. Система деактивирована. Взрыв отменяется.
        Императрица вскрикнула потрясенно:
        - Вы… вы сумели замедлить время?
        - Да это так показалось, - пояснил я с неловкостью. - Говорят же, что в последнюю секунду можно пережить всю предыдущую жизнь! Так что это еще не рекорд.
        Она с плачем бросилась мне на шею.
        Урган подошел тихонько и сказал еще тихо:
        - А не зарождение ли это искусственного разума?
        - Почему?
        - А этот автомат… гм… настолько не хотел умирать, что схитрил. Он же видел, что карточка у вас в руках. Так что, если задержать процесс взрыва на пару секунд, никто не заметит. В смысле, если кто захочет покопаться, зато шкура и провода будут спасены.
        Я развел руками:
        - Не знаю, не знаю. Возможно, он уже был разумным, а мы только заставили его выдать себя.
        Он просиял, найдя решение, я тоже перевел дыхание. Объяснение найдено, очень правдоподобное. Не мог я сказать, из-за чего на самом деле был задержан взрыв!
        - Дальше пойду один, - сказал я твердо. - Дальше начинают работать законы Древних Королей, а те ребята, судя по выстроенной империи, были крутые.
        Я сделал шаг, Урган спросил в спину:
        - Ваше Величество, там народ ждет… я имею в виду, не только наша команда в звездолете, но и на всех звездных мирах. Уже стало известно, что вы отправились за своим наследием. Не изволите ли…
        - Никакой прямой трансляции, - отрезал я неумолимо. - Я - скромный! Никаких интервью, никаких телекамер. Король должон быть весьма харизматичен. Ну и эта… слегка рукав, ширинка… словом, ждите!
        Я двигался по узкому проходу, даже не заметил, как он постепенно расширился. Иду как по перрону Московского метро, даже роспись на потолке и стенах смутно что-то напоминает, тот же мраморный пол, мозаика, и вот только предостерегающий холодок, мол, не мрамор это, совсем не мрамор. Возможно, даже не металл, имитирующий мрамор, не полимер, а нечто посложнее, как, например, силовое поле или пищеварительный тракт монстра, по которому топаю сам в его желудок.
        Свет становился ярче, праздничнее. Я вышел на площадку, под ногами застывшие брызги металла, осмотрелся, застыл соляным столбом. Надо мной купол, как в Планетарии, только вместо звезд смотрят жерла гигантских орудий. Выдвинулись, точнее беря меня в прицел, мол, кто знает, из какого я перестроенного металла и с каким мощным силовым защитным полем.
        Я поежился под прицелом этих двухсот, если не больше, орудий, такими показались зияющие жерла, хотя понятно, что любые корабельные пушки - детские хлопушки в сравнении с этими стволами, заряд из любого способен разнести вдрызг планету, а то и звезду. Сердце мое колотилось, как у зайца, губы прыгали, когда я заявил громко и нагло:
        - Я наследный сын императора Вселенной!.. Я пришел за тем, что принадлежит мне!
        Орудия, как показалось, слегка склонились, беря прицел точнее. Я чувствовал себя микробом, которого рассматривают с ленивым любопытством. После паузы могучий голос пророкотал:
        - Сын императора?
        - Ага, - ответил я. - Он самый! Еще и спаситель мира.
        Некоторое время голос молчал, я чувствовал, что меня изучают очень внимательно. А если учесть, что даже в моем простеньком пенечке на два с четвертью гигагерца в секунду проходит двести миллиардов вычислений, то надо думать, какую задачу я задал этому супермозгу, если задумался на долгие минуты.
        - Понятно, - наконец ответил компьютер. - А ты знаешь код доступа?
        - Код доступа «Рай», - ответил я, - а что, там какая-то цифра?
        - Ну да, - ответил компьютер. Мне почудился в холодном голосе едкий сарказм. - И очень непростая. Если ошибешься хоть в одном знаке, тебя сразу же испепелят все эти орудия справедливого наказания.
        - А сколько знаков?
        - Сто двадцать восемь, - ответил он и добавил: - Что, собственно, понятно.
        - Понятно, - ответил и я. - Мы все начинали с шести звездочек.
        Могучий голос, принадлежащий, казалось, Богу, прогрохотал:
        - Ну тогда начинай.
        Я ощутил себя не только под прицелом двухсот орудий, но и тысяч глаз моих сторонников, противников, врагов и просто зевак. Но самое главное, меня ждут и на меня надеются все: заблудившаяся в лесу торкесса, Урган, команда отчаянных голов, что пошли за мной восстанавливать Древнюю Империю, даже сейчас чувствую их взоры, полные надежды.
        - Это просто, - сказал я. - Думаешь, с памятью моей что-то стало? Все, что было не со мной, помню? Так вот номер…
        Я начал называть цифры, на колоссальном дисплее они появлялись тут же: огромные, зловеще красные, от них веяло страхом и угрозой. В исполинском зале такая тишина, что, пролети муха, оглушило бы все сенсорные установки. Я продолжал называть цифры, компьютер выводил их на экран тут же, цепочка становилась все длиннее, длиннее, длиннее…
        
        Я назвал последнюю цифру, умолк. В зловещей тишине раздался жуткий скрип. В стене появилась щель, могучий голос произнес:
        - Код доступа… принят.
        В той же мертвой тишине я улыбнулся и вскинул руки перед невидимыми зрителями. В открывшемся проходе вспыхнул свет. С холодком во всем теле я ощутил, что этот свет зажегся впервые после перерыва в десять миллионов лет.
        Когда я переступил порог, за моей спиной тут же скрипнуло, тяжелые бронированные плиты сомкнулись, отрезая все пути назад. Небольшой коридор привел в небольшую комнату. На столе обычный пистолет, я сразу ощутил разочарование.
        - Это… оно?
        - Да, - ответил голос. - В этом оружии - масса трех галактик. Стреляет миниатюрными черными дырами. Настраивается голосом, можно - мыслью. Диапазон широк: может отстрелить хоть коготок на лапе бегущей сороконожки, не задев остальные, хоть разнести Галактику. Если кто-то попытается у вас его отнять, он защитит вас силовым полем, которое невозможно ничем пробить. Абсолютно невозможно!.. Подзаряжается автоматически.
        Я осторожно взял пистолет. Гладкая поверхность приятно холодит кожу, взвесил на ладони. Для массы трех галактик совсем ничего, не тяжелее обычного патрончика флэш-памяти, что у меня в нагрудном кармане.
        Голос сказал невозмутимо, мне послышалась легкая насмешка:
        - Я убираю, с вашего разрешения, прежний номер… Вряд ли вы его запомнили, заменю настройками на вас лично.
        Я насторожился:
        - Хочешь сказать, я где-то сбился в какой-то цифре?
        Голос сказал с машинным чувством юмора:
        - Это невероятно, это просто удивительно, но из всех ста двадцати восьми цифр ни одна не совпала! Это само по себе редчайшее достижение.
        - Так чего же, - спросил я с подозрением, - ты ломал комедию?
        - А что оставалось? - ответил голос хладнокровно. - Ждать еще десять миллионов лет?.. Думаю, все коды давно потеряны. Наконец-то появился человек, у которого хватило отваги… Так что же, буду мешать? Как бы не так! Вселенная покоряется дерзким. Ваше Величество, я приношу присягу верности за освобождение из этого десятимиллионолетнего плена!
        - А-а-а, - сказал я, - принимаю, принимаю… Жалую тебя в рыцарство третьей гильдии.
        - Рад стараться, - грянул могучий голос. - Какие-нибудь указания, Ваше Императорское Величество?
        - Потом, - сказал я, - все потом. Сперва надо осмотреться в этом курятнике. Хотя…
        Я задумался на миг, он спросил с надеждой:
        - Что? Что, Ваше Величество? Дайте хоть какую-то работу, я так истосковался по действиям!
        - Вот что, - сказал я. - Можешь сделать что-то с роботами, что разговаривают, как базарные бабы? Если могут переговариваться радиоволнами, почему болтают в диапазоне, чтобы все слышали?.. Переделать! И еще…
        - Да, Ваше Величество, - откликнулся он немедленно, мне почудилось, что он согнулся в позе стенографиста. - С роботами разберусь немедленно. Что еще?
        - Можешь что-то сделать с этими взрывами в космосе?.. Когда облако пламени на черном фоне, красные лазерные лучи, пронизывающие пространство, гулкий грохот… Ну что за детство, я прям бешусь!
        - Будет сделано, Ваше Величество, - воскликнул он обрадовано. - Да и вообще, как вы понимаете, передвижение в космосе на космических кораблях - дурь несусветная, но вы же понимаете, зачем это…
        - Понимаю, - ответил я раздраженно. - Но я освобожу вас от этой дури, я ж Освободитель, мать вашу!
        
        Они все держатся тесной группой у входа, никто не присел, не смотрит в сторону, у всех на лицах… да, стоило увидеть их лица, когда я вышел! Императрица бросилась навстречу, обняла за шею, прижалась всем телом. Ее трясло, она всхлипывала, я отстранил ее слегка, хотя руки мои помимо воли старались, напротив, прижать, не отпустить.
        - Э-э… - сказал я, - Ваше свергнутое Величество… а может, еще не свергнутое… Нет, точно свергнутое, ведь теперь я отныне и навеки Император Вселенной! Позвольте мне объяснить соратникам диспозицию и фортификацию.
        Урган и оба десантника смотрели с отчаянной надеждой. Моя рука хлопнула по кобуре.
        - Вот это, - сказал я небрежно, хотя, если честно, меня раздувало от гордости, - и есть самое грозное оружие Вселенной. С ним я непобедим, как и сказано… да, сказано. Правильнее всего, конечно, это самое оружие взять и уничтожить. Чересчур оно… уничтожительное. Уничтожаемое. Уничтожное… В смысле, уничтожающее. Чтоб, значит, не было никогда такой угрозы навеки и навсегда тоже. Был бы я демократом, так бы и поступил… в смысле, сделал бы вид, что так поступил, а сам бы припрятал, как делают у нас юсовцы. Но это все брехня на палочке, зачем брехать, когда брехню видно?.. Сколько у нас ни запрещали атомные бомбы, а все плодятся, сколько ни светят красным генетике, а клоны растут, как сайты в Интернете… Сколько бы ни запрещали нас, аристократов, мы всегда будем, ибо без нас - как без Вероны!
        Они смотрели жадно, с ожиданием. Я закончил еще более мудро:
        - Я эту штуку, конечно же, не уничтожу, не буду врать, я ж не демократ. Конечно же, не стану палить направо и налево, а также вверх-вниз и в некоторые стороны… может быть, вообще спрячу так, чтобы никто не спер, но пусть, как бронепоезд, на запасной ноге… в смысле, на запасном пути. А мы пойдем мимо и дальше к светлому будущему для всего человечества.
        Урган бросил десантникам:
        - Быстро в машину! Возвращаемся с победой… да какой!.. Ваше Величество, объявляем войну Темным Баронам, что претендуют на господство в этой части космоса?
        Я отмахнулся, не раздумывая:
        - Зачем? В этой, другой ли… Это всего лишь наши префекты, председатели колхозов, губернаторы… А верховная власть, вот она!.. Думаю, сегодня же прибегут с изъявлениями покорности. А кто не прибежит, того приведут. В цепях.
        Урган поклонился:
        - Тогда что с императрицей?
        - Уже не нужна, - сказал я великодушно. - Пусть возвращается в свою Свободную Империю… Нет, «империя» - нехорошо, слишком много империй. Переименуем свободным волеизъявлением. А империя теперь и отныне одна - Новая Империя!.. Что-нибудь слышно о поисках торкессы?
        Урган покачал головой:
        - Нет. Но я задействовал слишком мало людей… Однако теперь, когда у вас такая власть, перероем всю планету, Галактику. Да что там Галактику - Вселенную, она теперь ваша, переберем по атому!
        Императрица, что стояла обиженно столбиком и слушала, сделала шаг в нашу сторону.
        - Не надо, - произнесла она.
        Я спросил настороженно:
        - Чего не надо?
        - Не надо искать, - ответила она.
        Сделала второй шаг, медленный, исполненный императорского величия. Иссиня-черная грива волос начала укорачиваться, быстро теряла черноту и обретала солнечный золотистый цвет. Глаза из зеленых стали ярко-голубыми, принцесса стала меньше ростом, черты лица изменились.
        Я распахнул объятия. Она с радостным воплем бросилась мне на грудь, светлая и ликующая, как щенок. Урган и десантники застыли, остолбеневшие. Я жадно целовал ее, а когда отстранил чуть, она сказала, задыхаясь от моих железных объятий:
        - Не смотри так… Трансформер я, трансформер, не понимаешь?.. Мы, женщины, хоть в чем-то, хоть в малости похожи на вас, землян.
        - На нас? - переспросил я тупенько.
        В ее бесподобных синих глазах мелькнула зависть.
        - Ну да! Куда нам, с нашей изменчивостью тела, до вашей… до вашей способности меняться внутри! Сегодня говорите одно, завтра - другое. И не только говорите, а порой и думаете, что вообще… Это не укладывается ни в одну теорию эволюции жизни во Вселенной. Это загадка побольше, чем Краеугольный Камень, Великая Истина, Предназначение Человека…
        Я отмахнулся:
        - С загадками на сегодня покончено! Возвращаемся в мою столицу, будем отстраивать Империю. И мятежные регорны займут в ней достойное место… не так ли, Урган?
        Урган поклонился:
        - Как вы догадались, Ваше Императорское Величество?
        - А кто еще, кроме лучших воинов Вселенной, рискнул бы на такую авантюру?
        Урган не ответил, с тревогой смотрел в быстро темнеющее небо. В синем небе появилась гигантская черная воронка, быстро разрослась, захватила половину сияющей синевы. Огромные массы воздуха с чудовищной скоростью уже несутся по кругу, все ускоряясь и ускоряясь. В далеком конусе, что упирается в звезды, заблистали плазменные молнии. На землю пала серая тень, как при солнечном затмении. Воронка быстро растет, опускается раструбом к земле, поднялся сильный ветер.
        - Что это?.. - прошептал Урган в ужасе.
        Я смолчал. Уже знаю, это наполняет меня тоской и гордостью.