Лоенгрин, рыцарь Лебедя Юрий Александрович Никитин
        В историю искусства навечно врезаны имена самых знаменитых рыцарей-героев: Лоенгрина, Тангейзера, Парцифаля, Ланселота, Тристана, Танкреда… О них созданы оперы, величайшие художники запечатлевали их на полотнах, скульпторы высекали в мраморе, а поколение за поколением учило детей на их примере быть благородными, отважными, самоотверженными, верными слову чести и долгу.
        Автор из того времени, когда эти имена были на слуху, а понятия о чести и долге еще не устарели. Не забывайте о них и вы!
        Юрий Никитин
        Лоенгрин, рыцарь Лебедя
        Часть I
        Глава 1
        Через все сияющее небо пугающе грозно протянулось тяжелое темное облако в виде дракона. Небосвод начал потрескивать, не выдерживая исполинской массы, но туча вскоре начала истаивать медленно и неторопливо, наконец на ее месте остался обглоданный скелет. Длинные острые шипы пошли ровно один за другим, нанизанные на толстый позвоночник, и жители Брабанта, поднимая глаза, вздрагивали и крестились. Не к добру такое знамение, не к добру.
        Многие тут же поворачивались и тревожно смотрели на возвышающийся на холме гордый замок Анвер, сложенный из строгого серого гранита. На самой высокой башенке гордо реет знамя герцога Готвальда, в окнах из цветного стекла искристо переламываются солнечные лучи, но все знают, что в замке невесело: властелин Брабанта готовится принять причастие.
        Тяжелые раны и суровая жизнь воина надорвали железное здоровье герцога. А в Брабанте, где сразу ощутили ослабление крепкой длани, мгновенно вспыхнули войны сеньоров друг с другом за пашни, леса, озера, а то и вовсе из-за косого взгляда, неосторожного слова.
        Да что там взгляда или слова, достаточно и того, если сосед вроде бы слабее, можно попытаться отхватить часть владений, а при удаче и вообще захватить его замок и объявить эти земли своими.
        В замке герцога тихо и сумрачно, солнце выглянуло из-за края земли и осветило флаги на вершинах башен, затем радостный свет начал сползать по грубой каменной кладке, но в замке еще царит ночь, а светильники на стенах рассеивают тьму только вблизи себя.
        Страж в главном зале вздрогнул и крепче сжал копье. Массивная голова исполинского дракона, закрепленная стальными клиньями на стене напротив двери личных покоев герцога Готвальда, шумно вздохнула. Огни факелов затрепетали, плотные кожистые веки древней рептилии приподнялись. Страж оцепенел. На него в упор уставились огромные, размером с фламандские яблоки кроваво-красные глаза. И с каждым мгновением все больше разгорались зловещим пурпурным огнем.
        Дракон всхрапнул, тяжелые веки медленно опустились, кровавый свет погас. Страж дрожащей рукой перекрестился, горло перехватило страхом, а когда набрался сил и завопил, голова дракона, убитого сэром Готвальдом, герцогом Брабанта, двадцать лет тому, уже стала неподвижной и безжизненной, как и все эти годы.
        Священник, явившись по тревоге вместе с отрядом стражи, окропил голову чудища святой водой, прочел молитву, однако воины все равно переглядывались и поминали Врага.
        Появился доблестный сэр Перигейл, старый соратник герцога, его друг с юных лет, суровый и немногословный рыцарь, массивный, собранный.
        - Это знак, - буркнул он с великой неохотой.
        - Герцог? - спросил тихонько один из стражей.
        Сэр Перигейл кивнул.
        - Дракон смотрел на эту дверь?
        Он указал в сторону опочивальни, где, как все знают, на ложе распростерт тяжелобольной властелин Брабанта.
        - Да…
        - Дурной знак.
        - Что нам делать?
        - Пойду проведаю, - проронил он скупо.
        Они все провожали его тоскливыми взглядами, в которых, как заметил священник, все еще теплится надежда.
        Начальник стражи вошел в опочивальню и плотно прикрыл за собой дверь, а священник еще продолжал бормотать молитву, но воины слышали в его усталом голосе тоску и безнадежность.
        Вера Христа пришла в эти суровые земли недавно, вроде бы успела закрепиться, однако старые взгляды сильны. Даже в самом замке, не говоря о его окрестностях, встречаются призраки, привидения, есть люди, что оборачиваются волками, а ведьмы умеют насылать на людей мор… Церкви только начали в Брабанте свой тяжелый неблагодарный и вечный труд, работы непочатый край, здесь нужно не только выпалывать сорняки, но сперва вообще распахивать слежавшуюся целину древних суеверий и представлений о роли человека в мире, который создал для него Господь.
        Заканчивая молитву, священник прошептал с жаром:
        - …и еще, Господь, поддержи и умножь число тех, кто всеми силами души стремится построить Царство Божье на земле… Аминь.
        Стражники промолчали, только один буркнул:
        - Зачем?
        - Как копию Царства Божьего на небесах, - ответил священник с просветленным лицом. - Это Его воля!
        Дверь опочивальни распахнулась, сэр Перигейл появился на пороге бледный и с осунувшимся лицом.
        - Буди Эльзу, - произнес он дрогнувшим голосом. - Его светлость просит позвать дочь… Бегом!
        Один из стражей сунул копье и щит напарнику и ринулся со всех ног вниз по лестнице, промчался через зал, затем побежал наверх по другой лестнице, что ведет в другое крыло замка, где располагается женская половина.
        Священник тяжело вздохнул, сэр Перигейл требовательно кивнул на дверь опочивальни.
        - Господи, - воскликнул священник, - только не сейчас! У него еще много дел, пусть закончит, потом призовешь на свой суд…
        Сэр Перигейл произнес мрачно:
        - Мне почему-то кажется, Господь так же мало слушает святых отцов, как и всех прочих.
        - Не богохульствуй, - сказал священник с праведным гневом. - Вот увидишь, сильные люди не уходят, не завершив земных дел и не сказав великих слов мудрости, которые нужно запомнить, начертать и выполнять свято!
        Послышался топот, примчался запыхавшийся страж, выкрикнул с ходу:
        - Эльзы нет в ее покоях!
        Сэр Перигейл прорычал:
        - Так найди…
        Воин, что вернул посланцу его копье, сказал неуверенно:
        - Уже утро… Я знаю, где она!
        - Где? - вскрикнул сэр Перигейл нетерпеливо.
        - На рассвете юная леди обычно ухаживает за нежными цветами на заднем дворе.
        Сэр Перигейл взглянул на вспыхнувшие золотым огнем крыши мелких построек во дворе.
        - Так рано?.. Неважно, беги за ней!
        Воин сорвался с места, а когда он был уже на выходе, сэр Перигейл прокричал вдогонку:
        - Пусть поторопится! Ее отец очень плох…
        Через несколько минут со двора послышался девичий вскрик, тонкий и жалобный, в зал вбежала золотоволосая Эльза, платок не сумел удержать все кудри, пара крупных локонов выбралась на свободу, и они болтаются на бегу, а светлые, как вода горного ручья, глаза девушки уже наполнились слезами.
        - Сэр Перигейл? - вскрикнула она тонким голосом.
        Перигейл запнулся с ответом, не в силах смотреть в ее дивные глаза, крупные и настолько прозрачные, что всяк вспоминает холодную и кристально чистую воду горных ручьев. Дочь герцога воплощает в себе все девичьи достоинства: среднего роста, чиста, как рыбка, о ее золотых волосах все говорят с восторгом - до пят, когда распустит, густые и кудрявые, но их видели только служанки да увидит еще тот счастливец, кому достанется в жены, она всегда мила и приветлива, но о ее чистоте и целомудрии говорят даже завистники, и настолько трепетна и ранима, что он просто и не знает, как выговорить вслух такие страшные слова.
        Кашлянув в затруднении, он мотнул головой, указывая на дверь опочивальни.
        - Ваша светлость…
        Она вскрикнула в божественном испуге:
        - Ему плохо? Вы пойдете со мной?
        Он покачал головой:
        - Нет.
        Она торопливо бросилась к опочивальне, страж распахнул перед нею дверь. Широкое ложе с балдахином у противоположной стены, ее отец лежит на спине, бессильно уронив руки вдоль тела, и сердце Эльзы сжалось острой болью.
        Ее огромный отец стал еще меньше, высох, массивные мускулы истаяли, а когда смотришь ему в лицо, невольно видишь голый череп, пока еще обтянутый кожей. Глаза ввалились, некогда пышные волосы не просто поредели, а покинули голову. Странно и непривычно видеть розовую плешь…
        - Эльза, - прошелестел голос, она узнала голос отца, хотя тот не шелохнулся и почти не шевелил губами. - Эльза…
        - Отец, - вскрикнула она жалобно, - я здесь!
        - Эльза, - повторил он едва слышно, - я не могу покинуть этот мир до тех пор, пока мое сердце не будет спокойно, что с тобой все в порядке, дочь моя единственная…
        Она чувствовала, как слезы брызнули из ее глаз.
        - Батюшка!.. Я люблю вас!
        - И я тебя очень люблю, мой птенчик…
        - Не покидайте меня, отец!
        - Господь зовет…
        - Я все ночи умоляю его, чтобы он оставил вас еще на земле. У вас еще много дел!
        Он прошептал слабо:
        - Вот потому я тебя и позвал, моя славная дочь. Я скоро умру, не оставив наследника, что меня ужасает больше всего и… наполняет мое сердце скорбью. Но так уж получилось, что твой брат Готфрид исчез так внезапно… Правда или нет, что разорвали дикие звери, но у меня нет надежды, что он вернется когда бы то ни было. Ты остаешься одна, Эльза. Я долго перебирал всех вассалов, среди них много достойных рыцарей… но остановил свой выбор на Фридрихе фон Тельрамунде…
        Она вздрогнула, но умирающий отец не заметил ее испуга. Эльза прошептала:
        - Сюда спешат лучшие лекари Тюрингии. Их вызвал благородный Перигейл. Они тебе помогут, отец!
        Он покачал головой:
        - Нет. Смерть уже приходила за мной, но я попросил у нее отсрочки, пока позабочусь о тебе. Солнышко мое, а теперь попроси Перигейла, чтобы он послал за сэром Тельрамундом.
        Она покорно поклонилась.
        - Хорошо, отец. Его долго ждать не придется, он прибыл два дня тому. И ждет, как ворон…
        Он прошептал с укором:
        - Дочь, что ты говоришь…
        - Прости меня, отец. Я не доверяю ему.
        - Он самый могущественный из моих вассалов, - произнес герцог едва слышно. - Он всегда был мне верен. Я всегда опирался именно на него…
        Эльза вышла вся в слезах, глаза красные, как у кролика, губы вздрагивают, подняла на сэра Перигейла робкий взгляд.
        - Отец желает видеть графа Тельрамунда.
        Он кивнул, на лице полное понимание, сказал негромко:
        - Не утруждайте себя, я позову его сам.
        - Спасибо…
        Она хотела уйти, но он добавил с предостережением в голосе:
        - Я понимаю вас, ваша светлость, но я предпочел бы, чтобы вы присутствовали при их разговоре.
        Она прошептала:
        - Но отец ничего не сказал…
        - Это ваше право, - настойчиво произнес он. - Тем более что отец именно вас послал за графом, как я понимаю.
        - Да, сэр Перигейл…
        - Потому вы вправе, - закончил он, - просто обязаны присутствовать при их разговоре.
        Она судорожно вдохнула, как ребенок после долгого безутешного плача, прошептала едва слышно:
        - Хорошо… Я войду к отцу вместе с ним.
        За Тельрамундом послали стража, вскоре снизу из главного зала послышались тяжелые шаги. Эльза устрашенно отступила на шаг, потом еще на один. Ей всегда казалось, что из всех людей, кого она знала, нет более огромного, угрюмого и мрачного человека, молчаливого и холодно-жестокого, но умеющего, как говорят о нем рыцари, взрываться серией сокрушающих ударов, когда он приходит в бешенство. Но при дворце герцога Тельрамунд всегда медлительно расчетлив в словах, жестах и поступках. Она часто ловила на себе его тяжелый взгляд, но здесь он не подходит к ней, лишь изредка поворачивает огромную, как артельный котел для рабочих, голову с грубо-черными волосами, и она чувствует, как ее обдает смертельным холодом.
        Он появился в красном бархатном камзоле, красных штанах и такого же пурпурного цвета сапогах, приблизился, похожий на раскаленную в недрах ада скалу, навис над ними, как крепостная башня.
        Голос его прогрохотал, как гром:
        - Насколько он плох?
        - Пора лекаря сменить на священника, - ответил сэр Перигейл коротко. - А то не успеем.
        Тельрамунд кивнул, хмурый и сосредоточенный, пробормотал тем же грохочущим голосом:
        - Ну что ж… с Божьей помощью укрепимся.
        На Эльзу он не смотрел, а она, собрав все мужество, первой толкнула дверь и вошла, предоставив рассерженному гиганту идти следом.
        Он на мгновение заполнил собой весь дверной проем, а чтобы войти в спальню, пришлось наклониться.
        Эльзе показалось, что каменный пол прогибается под его тяжестью, хотя Тельрамунд на этот раз не в стальных доспехах, которые редко когда снимал.
        Он приблизился к постели герцога и почтительно опустился на одно колено. Рука герцога приподнялась, бледные пальцы коснулись лба рыцаря и бессильно упали на одеяло.
        - Фридрих фон Тельрамунд…
        - Я здесь, - пророкотал он негромко, - ваша светлость.
        - Тельрамунд, - прошептал герцог, - ты всегда был самым верным вассалом… Я всегда опирался на тебя. Я доверял тебе больше всех, и ты меня никогда не подводил. Ты был и остаешься самым испытанным защитником герцогства Брабант, ты его щит и меч…
        Тельрамунд сказал так же негромко:
        - Вы слишком лестно обо мне, ваша светлость…
        - Нет, - сказал герцог, - я редко тебе такое говорил, но сейчас скажу: даже в управлении землями я всегда полагался на твои разумные и житейски правильные советы.
        - Ваша светлость…
        - Не перебивай, - попросил герцог совсем слабым голосом. - Сейчас я позвал тебя, чтобы попрощаться.
        - Ваша светлость, - прогрохотал Тельрамунд тяжелым голосом, - не говорите так!
        - Увы, черный монах уже приходил ко мне.
        - Гоните наглеца…
        - Этого не прогнать. Тельрамунд, у меня к тебе только один очень важный вопрос…
        Тельрамунд поднял голову и посмотрел прямо в лицо герцогу.
        - Ваша светлость, - сказал он громко и с жаром. - Вы не должны задавать вопросы. Вы должны приказывать! Я все исполню.
        - Тельрамунд, - проговорил герцог, - я рад твоим словам… Ты знаешь, что именно меня тревожит больше всего. Ты видишь Эльзу, что остается одна без моей могучей защиты. Было время, ты когда-то сватался к ней…
        Тельрамунд ответил твердо:
        - Ваша светлость, ваша дочь мне отказала. Я женился на графине Ортруде, дочери фризского герцога, браком доволен.
        - Рад за тебя…
        - К вашей Эльзе, - продолжал Тельрамунд тем же ровным тоном, - питаю всяческое уважение и почтение.
        - Я рад, - прошептал герцог, - я рад…
        - Что мне сказать еще? - произнес Тельрамунд почти свирепо. - Если вас забирает Господь, хотя я просил бы Его не торопиться, если бы Он прислушивался к моим советам, то можете идти спокойно. Герцогство вы держали крепко, крестьяне богатели, купцы торговали, разбойники исчезли. Кого бы вы ни назвали преемником, я клянусь в неизменной преданности и верности этому человеку. И буду ему таким же щитом, как был для вас, ваша светлость. Там, на небесах, вы должны знать, что в герцогстве будут покой и порядок!
        Герцог вздохнул, опустил красные воспаленные веки и лежал так долго в неподвижности, что Эльза снова залилась слезами. Тельрамунд хмуро и раздраженно посапывал, но оставался коленопреклоненным у постели своего сюзерена.
        Наконец веки герцога медленно поднялись, а синие бескровные губы шевельнулись.
        - Благодарю тебя, Тельрамунд, - произнес он едва слышно. - Ты - достойный рыцарь, я верю, что твое рыцарское слово нерушимо. Я оставляю трон своей дочери Эльзе…
        Он умолк на некоторое время, переводя дыхание, Тельрамунд молча поклонился.
        - Да, ваша светлость.
        - А тебе, - договорил с трудом герцог, каждое слово ему давалось так, словно нес тяжелый камень на гору, - поручаю заботиться о землях герцогства, продолжая так же верой и правдой служить трону, как ты служил все эти годы.
        Тельрамунд прогрохотал тяжелым, как надвигающаяся туча, и грозным голосом:
        - Ваша светлость, вы можете на меня положиться.
        Герцог дышал все тяжелее, его рука сделала знак Тельрамунду подняться. По лицу Эльзы потоком бежали слезы, но теперь плакала молча, стараясь как можно меньше волновать отца.
        - Оставь нас, доблестный Тельрамунд, - сказал едва слышно герцог. - Я дам последние наставления дочери…
        Глава 2
        Тельрамунд поклонился и вышел, снова пригибая голову в дверях, и Эльза в который раз подумала со страхом, до чего же он огромен. Едва за ним закрылась дверь, она с плачем бросилась к отцу, упала на колени и начала покрывать горячими поцелуями его высохшие руки.
        - Не оставляете меня, отец!.. Не оставляйте! Я не смогу без вас! Я слабая, я не смогу…
        Он поднял руку, она послушно замолчала, только слезы бежали и бежали по смертельно бледному лицу.
        - Защита тебе будет, дочь моя. Все вассалы поддержат тебя. А граф Тельрамунд поклялся в верности, хотя я и раньше не сомневался в его рыцарской чести.
        - Отец, мне страшно!
        Бледные, почти прозрачные, исхудавшие пальцы ласково коснулись склоненной головы, скользнули по золоту роскошных волос.
        - Не бойся. Кроме всего, есть еще король Генрих. Он силен, мудр и справедлив. Он всегда относился ко мне с уважением. И ты в случае необходимости в любой момент можешь прибегнуть к его защите и покровительству.
        - Отец, мне все равно страшно! Не оставляй меня. Пожалуйста, ну пожалуйста, не оставляй меня одну!
        - Дочь моя… все в твоих руках…
        - Отец…
        Он сказал тихо:
        - В тебе больше силы, чем ты думаешь… Только не сдавайся… не сдавайся… Ничему не сдавайся…
        Голос его оборвался, веки опустились. Эльза вскрикнула в ужасе, но герцог всего лишь впал в глубокий сон, обессилев от долгого разговора.
        Пришел лекарь, но вскоре уступил свое место священнику, а сам сидел в уголке, наблюдая за впавшим в забытье герцогом. Иногда он приходил в себя, и они беседовали со священником, но тихо-тихо, никто не слышал их слов. Священник сообщил Эльзе, что ее отец уже исповедался и получил полное отпущение грехов, так что пусть благочестивая дочь не беспокоится. Хотя земная жизнь герцога оборвется вскоре, но начнется вечная жизнь в Царстве Небесном…
        Эльза плакала, слушая слабое утешение. Никогда не чувствовала себя такой беспомощной, потому что с нею был младший брат Готфрид, пусть еще и почти ребенок, а еще всегда рядом могучий и властный отец, перед которым все трепетали, и всегда везде множество слуг, что опрометью бросаются выполнять каждое ее желание. Но брат исчез, отец умирает… а будут ли слушаться ее подданные?
        Прошло еще два дня, священник передал через слугу, что герцог умирает и желает увидеть своих вассалов. По залам загрохотали тяжелые сапоги, рыцари спешили предстать перед угасающими очами своего повелителя, с которым одержали много славных побед.
        Эльза сидела, опухшая от слез, когда священник сообщил, что ее отец сейчас уже у Небесного Престола, его земная жизнь кончилась, началась жизнь вечная, а следом зашел сэр Перигейл, тяжело вздохнул и развел руками.
        - Милая леди, - проговорил он с глубоким сочувствием, - вам нужно собраться с силами… Трон не может быть пуст. Вы должны созвать вассалов герцога, они должны принести клятву верности вам.
        Она вскрикнула:
        - А если они не захотят?
        - Что, - не понял сэр Перигейл, - принести присягу покорности?
        - Да.
        Он криво ухмыльнулся.
        - Леди Эльза… скажу по секрету, все мы гораздо охотнее покоряемся женщине, чем мужчине. Преклонить колено перед мужчиной - это признать себя слабее, а нам это всегда больно делать, а вот преклонять перед женщиной легко, потому что покоряемся ее красоте и целомудрию…
        - Ох, - прошептала она, - все равно меня это все ужасает…
        - Поздно, - сказал он с сочувствием. - Я уже послал гонцов от вашего имени. Железо нужно ковать, пока горячо. Рыцари сегодня же соберутся в главном зале.
        - Ох…
        - Надо, - сказал он твердо, - пока не все еще опомнились. Некоторые начали прикидывать разные варианты, как только герцог заболел!.. С теми придется повозиться отдельно… А сейчас идите к себе и подготовьтесь. Сотрите с лица эту растерянность! Отныне - вы герцогиня!
        Она простонала:
        - Но кто меня будет слушаться?..
        Он потемнел лицом, пожал плечами.
        - Если Тельрамунд будет гарантом, кто посмеет его ослушаться?..
        - Он меня пугает больше тех мятежных вассалов!
        - Эльза, - произнес он почти ласково, она никак не ждала услышать от него такой голос, - мир… не совсем дружелюбен. Раньше отец защищал вас от его грубости, а сейчас… гм… вам нужно укрепиться духом. Все, идите и хорошо подготовьтесь!
        Она так и эдак примеряла перед зеркалом золотую корону отца, пальцы дрожат, а усеянный рубинами обруч кажется тяжелее мельничного жернова.
        Алели, ее ближайшая и самая доверенная служанка, вертится вокруг и расправляет складки на платье. Ее глаза полны слез, она всегда чувствует боль и страх своей госпожи.
        - Все будет хорошо, - повторяла она убеждающе, - все будет хорошо, только не выказывайте страха…
        - Я все равно боюсь!
        - Бойтесь, - согласилась Алели, - но страха не выказывайте.
        - Ах, Алели, мое сердце чует беду!
        - Госпожа, какая беда может быть у такой красивой и замечательной госпожи? Которую боготворят все рыцари?
        - Не знаю…
        - Вот и не будет никакой беды!
        - Как не будет, когда я чую ее холодное дыхание…
        Обе вздрогнули, внезапно ударил колокол, густой звук потек через узкие окна, наполняя помещение тяжелым медным гулом.
        Эльза побледнела.
        - Это сигнал сбора в коронном зале!
        - Госпожа, - вскрикнула Алели, - так это ж вы их собираете! Рыцари сейчас отовсюду направятся в замок, чтобы предстать перед вами и принести присягу…
        Эльза прерывисто вздохнула, она все еще ломала в отчаянии руки, но заставила себя гордо выпрямиться, окинула придирчивым взглядом свое отражение в зеркале. Бледная, с исхудавшим лицом, но все еще прекрасная, ни у одной женщины нет таких роскошных золотых волос, нет таких ярких синих глаз, а о ее безукоризненном лице барды слагали песни…
        - Все, - сказала она и прислушалась к своему голосу, - надо идти. Я должна сесть на трон, пока никто не вошел… чтобы не увидели, как я дрожу.
        - Госпожа, - сказала Алели убеждающе, - вам нечего бояться…
        Эльза бросила в ее сторону быстрый взгляд, холодок прошел по внутренностям. Служанка утешает, но сама смотрит с такой тревогой, словно ее госпожа идет не принимать присягу от верных вассалов, а на смерть.
        У дверей в коронный зал пусто, хотя совсем недавно стояли закованные в железо рослые часовые. Не потому, что герцог опасался за свою жизнь, а так принято. Как, к примеру, на троне нужно сидеть, выпрямив спину и положив руки на широкие подлокотники. Голова дракона, что напротив двери, недвижима, плотные кожистые веки закрывают огромные выпуклые глаза рептилии, но на морде застыла злобная сардоническая ухмылка.
        Эльза зябко передернула плечами, ноги стали ватными. Она с трудом открыла тяжелую дверь, толстую и окованную железом, украшенную множеством львиных и кабаньих голов. Из огромного зала пахнуло могильным холодом и ужасающей пустотой. До этого как-то не замечала, что зал мрачен, плохо освещен, свод слишком низок, а поддерживающие его колонны чудовищно толстые. Неприятно синеватый свет падает из узких зарешеченных окон, и от этого мертвенного, как губы мертвеца, света зал кажется еще холоднее и неуютнее.
        Трон находится на возвышении под дальней стеной, что правильно: герцог видит, как открываются двери, впуская гостей, а те успевают сориентироваться, как идти между рядами придворных вельмож, кому поклониться, кому кивнуть, кому просто слегка улыбнуться, а у трона где остановиться, чтобы не слишком далеко и не слишком близко, все должно быть строго выверено, все-таки знать, не простолюдины какие, здесь каждое движение и каждый жест исполнены смысла и не бывают случайными.
        Она торопливо взошла к трону, он на небольшом возвышении, ибо властелин, даже сидя, должен видеть поверх стоящих перед ним придворных. Да и вообще герцог в торжественных случаях и чисто символически должен быть выше всех, таким мелочам придается большое значение, и все замечают малейшие изменения в ритуале.
        Трон, холодный и неживой, словно каменный, принял ее безучастно. Эльза откинулась на высокую спинку, корона чуть звякнула, коснувшись черного орла с угрожающе растопыренными крыльями, эмблемы герцогства Брабант. Эльза вскинула руки, проверила, ровно ли сидит на ее золотых волосах корона. В раскрытых дверях показались люди, и она поспешно отдернула пальцы, теперь руки нужно положить на подлокотники и не снимать, только так поза выглядит величественной и королевской.
        Первым вошел Перигейл как глава дворцовой стражи. Эльза с облегчением смотрела на его рослую фигуру, закованную в легкие доспехи, поверх них тонкий кафтан, штаны и чулки-шоссы тоже неброские по цвету, это единственный рыцарь, что не стремится выделиться ни покроем одежды, ни яркостью красок. За ним же ввалилось море красного, зеленого, синего, желтого - никаких полутонов, все предельно яркое, контрастное, в глазах зарябило, и Эльза заставила себя смотреть только на лица входивших.
        Зал постепенно заполнялся крупным, могучего сложения народом. На Эльзу пахнуло силой и жестокостью, лица у всех суровые, у многих испещрены шрамами, но почти все смотрят с сочувствием. Никто не скажет слова утешения, сейчас не место и не время, но она ясно читала в глазах рыцарей готовность прийти на помощь и впервые за много дней тихонечко, чтоб никто не заметил, перевела дыхание с облегчением.
        Один за другим подходили рыцари, опускались на одно колено и, склонив голову, произносили слова присяги и верности трону. Эльза благосклонно кивала, принимая клятву, рыцарь поднимался и отступал, давая место другому. Те, кто еще не принес присягу, и те, кто уже присягнул, стоят вместе, перемешавшись, но Эльза видела, что никто не колеблется, и как только присягнувший поднимается, сразу двое-трое делают движение занять его место.
        И только Тельрамунд стоит неподвижно, как каменная башня среди низкорослых деревьев, лицо его непроницаемо, а глаза полузакрыты. Страх рос в сердце Эльзы, а когда присягали последние, холодок в сердце превратился в ощутимый ледяной ком.
        Она собралась с силами и произнесла ясным и контролируемым голосом:
        - Всем спасибо! Отдыхайте, а сейчас в большом зале накроют столы для большого пира.
        Рыцари начали выходить из зала, Тельрамунд повернулся к двери тоже, Эльза сказала негромко:
        - А вас, граф, я прошу задержаться.
        И хотя Тельрамунд был не единственным графом, но понял правильно, даже явно понял почему, остановился и вперил в нее мрачный взгляд.
        Выждав, когда за дверью скрылся последний рыцарь, Эльза напомнила:
        - Граф, я не видела вас среди приносивших присягу.
        Тельрамунд смотрел свысока, как на тявкающего щенка, каменные губы чуть дрогнули в недоброй усмешке.
        - Правда?
        - Да, граф.
        Тельрамунд сказал, глядя в ее бледное лицо:
        - А вы в самом деле ожидали, что я стану перед вами на колено?
        - Граф, таков порядок…
        Он нахмурился, голос стал резче и злее:
        - Порядки устанавливают сильные для слабых. Недавно был самым сильным герцог. Теперь во всем герцогстве нет никого сильнее меня. Вы хорошо поняли меня, Эльза?
        Он прошептала:
        - Нет.
        - В самом деле?
        - Объяснитесь, граф…
        Он прогрохотал, уже не приглушая голоса:
        - Вы сделали большую ошибку, Эльза, в тот роковой день, когда отвергли меня, лучшего из лучших, как претендента на вашу руку! Сейчас я бы стал герцогом, а вы были бы герцогиней. А так я стану герцогом… объявив, что трон герцог Готвальд передал мне, а вы станете… гм… роль старшей над служанками вас устроит? А я иногда буду великодушно заходить в вашу каморку, чтобы снизойти до ваших прелестей.
        Эльза смертельно побледнела.
        - Граф… вы понимаете, что вы говорите?
        Он прорычал зло:
        - А вы понимаете, что должны разговаривать со мной иначе уже сейчас? Я могу поставить вас и младшей служанкой.
        - Что? Что вы сказали?
        Он сказал, повышая голос:
        - Будете стелить мне постель, а когда я решу, что вы надоели мне, будете жить в коровнике!.. Так что советую быть со мной… поласковее, мотылек. Я умею обрывать крылышки.
        Она прошептала, сдерживая слезы:
        - Как отец ошибся в вас! Он считал вас верным и преданным вассалом!
        Тельрамунд зло ухмыльнулся.
        - Я и был им, пока был молод и глуп. Теперь я владетельный граф, я занимаюсь торговлей, у меня ремесла, ростовщики, золотокузнецы. Я умею усмирять мечом, но еще надежнее усмирять золотом! И здесь моя власть уже выше, чем у герцога!
        Она собралась с силами, вымолвила дрожащим голосом:
        - Позор вассалу, что нарушает клятву! Позор тому, кто бьет в спину. Позор мужчине, который пользуется тем, что женщина не может поднять тяжелый меч и защитить свою честь…
        Он захохотал, широко раскрывая огромный рот. Зубы блеснули крупные, желтые.
        - Нет никакого позора! - прорычал он густым голосом. - Это все выдумки. Я все чаще имею дело с торговцами и уже знаю, что стыд глаза не выест. Главное - прибыль. А я знаю, что получу. Так что сдавайтесь, мотылек. Я могу быть и милостив… ха-ха!
        Она прошептала:
        - Мои вассалы не позволят вам захватить трон!
        Он ухмыльнулся.
        - Да?
        - Я им все расскажу…
        - А я расскажу свое. И кому они захотят поверить?
        Она замерла, Тельрамунд употребил очень точное слово «захотят». Ее слово против его слова, но она слабая женщина, а Тельрамунд - прославленный воин, одержал победы больше чем в ста пятидесяти сражениях, он несметно богат, через Ортруду у него связи с многими знатными родами, а графство его самое крупное в герцогстве. И вассалы, поставленные перед выбором, могут предпочесть на троне Тельрамунда.
        Она прошептала:
        - Уходите! Уходите немедленно.
        Он не сдвинулся с места, нагло захохотал, глядя на ее мертвенно бледное лицо, перевел взгляд на глаза дочери герцога, что быстро наполняются слезами, снова гулко хохотнул и двинулся к двери неспешно и небрежно, каждым движением выказывая, что уходит сам, по своей воле, и что в этом громадном замке он либо уже хозяин, либо будет им очень скоро.
        Глава 3
        Она взглянула на Перигейла и по его взгляду поняла, какой он видит ее: нежное чистое лицо с глазами прозрачнее родниковой воды, толстые золотые косы перевиты жемчугом и падают до самых пят, прямая и стройная, с прямой спиной, вид гордый, но те, кто ее знают, сразу скажут, что глаза у юной герцогини испуганные, как у пойманного кролика.
        Перигейл проговорил невесело:
        - Даже будучи больным, ваш батюшка держал власть в железном кулаке.
        - А что сейчас? - спросила Эльза тревожно.
        Ее сердце сжалось от недоброго предчувствия. Перигейл помедлил, она поняла, что ему очень не хочется говорить, и предчувствие переросло в тревогу, в груди возникла боль.
        - Тревожно, - ответил он уклончиво.
        - Это как? Говори!
        - Барон Эварист Хардбальд заявил, что налоги в герцогскую казну слишком велики… Граф Гердвин сообщил, что и он отказывается платить, пока их не сделают более справедливыми. Но дальше всех зашел виконт Хейл, он сказал, что достаточно и того, если они посылают свои дружины на зов герцога.
        Она заломила руки.
        - Это мятеж?
        - Нет, - проговорил он размеренно и успокаивающе, - еще не мятеж, однако вассалы поднимают головы. Формально имеют право на пересмотр.
        - Почему?
        Он объяснил терпеливо:
        - Присягали не вам, а вашему отцу. Но он умер, все от присяги свободны. И еще понимают, что ваши слабые руки не в силах их принудить к повиновению.
        Она опустила руки, а Перигейл перехватил ее беспомощный взгляд на свои ладони с тонкими длинными пальцами.
        - Что же делать, Перигейл?
        Он коротко поклонился.
        - Эльза, мою верность никто не поколеблет. Но по всему герцогству говорят, что слабая девушка не удержит власть в неспокойной стране.
        - И что… какой выход?
        Он произнес бесстрастно:
        - Замужество.
        Она охнула, Перигейл с сочувствием смотрел, как она закусила губу, а в глазах появились слезы. Знатные рыцари часто появлялись в замке герцога и просили руки его дочери, но Эльза отказывала всем, а на упреки отца отвечала, что ни один не затронул ее сердца. И напрасно отец говорил, что только простолюдины могут поддаваться его зову, а благородные люди в первую очередь следуют зову чести, справедливости, благородства, а те из них, кто еще и облечен властью, должны руководствоваться интересами своей страны.
        Звонко прозвучала далекая труба, Эльза безнадежно вздохнула. По смерти герцога все чаще доносится этот зов, извещающий, что к замку приближается рыцарь со свитой, который просит опустить мост и открыть ворота. Очередной жених, очередной претендент на ее руку и, главное, на трон Брабанта.
        «Главное, трон, - подумала она с горечью. - Хотя все и говорят о моей красоте, но меня не видели, а трон видеть необязательно, чтобы понимать, что такое власть над целым герцогством. Громогласно заявляют, что приехали, очарованные моей красотой, но сколько из них просто врут? И как их отличить?»
        Перигейл тяжело вздохнул.
        - Леди Эльза… Что я вам могу посоветовать?.. Только выбрать среди женихов того…
        - Они мне все неинтересны!
        Он договорил:
        - Тогда просто наименее противного. Но, простите, женщина не сможет управлять Брабантом. Брабантом непросто управлять даже очень сильному мужчине!.. А теперь, леди Эльза, нам нужно поспешить в малый зал…
        - Что случилось?
        Он сдвинул плечами, но взгляд его ушел в сторону.
        - Ряд рыцарей настаивают, что нужно принять некое решение…
        - О моем замужестве?
        Он тяжело вздохнул.
        - Леди Эльза… если бы вы знали, что все женщины выходят без любви, а по долгу!.. Разве ваша мать вышла за герцога по любви, пламенной и безудержной? Нет, ее выдали за него, даже не видя его толком. А она увидела жениха только в день бракосочетания!.. И что, разве ваша мать была несчастлива?..
        Она пробормотала, уже поколебленная:
        - Она умерла, когда мне было четырнадцать, но она была… счастлива. И она любила отца. И он ее…
        - Ну вот видите!.. А сейчас пойдемте. Нельзя, чтобы такие важные решения принимались без вас.
        В малом зале собирались знатные рыцари герцогства, переговариваются сдержанно и таинственно. Все чувствовали, что произойдет нечто важное, потому все пришли в самой нарядной одежде, многие надели парадные доспехи, мало пригодные в бою, но очень красивые, с рисунками на панцире, с позолотой и серебряной насечкой.
        Эльза заняла свое, теперь свое, место на отцовском кресле, выпрямилась, стараясь смотреть гордо и величественно, но в то же время благосклонно, как подобает государю.
        Распахнулась дверь, в дверном проеме возникла громадная фигура Тельрамунда. Свет померк в зале, когда он сделал первый шаг, закрывая широкой спиной светильники у двери, и многие узрели в этом недобрый знак. Сердце Эльзы похолодело.
        За Тельрамундом шумно вошли рыцари его свиты. Держались они вольно, бросали на окружающих дерзкие взгляды, громко смеялись и то и дело опускали ладони к рукоятям мечей. Тельрамунд прошел на середину зала, Эльза ждала, побелев как полотно, что он подойдет к ней и скажет ей что-то ужасное, однако Тельрамунд остановился, его рыцари встали за его спиной и замерли.
        Когда шум стих, Тельрамунд сказал зычно тем громовым голосом, которым он созывал в разгар кровавой сечи своих людей:
        - Перед всем благородным рыцарством Брабанта и Лимбурга свидетельствую!.. Именно мне по праву и долгу принадлежит трон герцогства!
        По всему залу прокатился изумленный говор, но Эльза уловила в нем и то, что примерно этого рыцари и ожидали.
        Перигейл, нахмурившись, спросил так же громко:
        - Объяснитесь, сэр Тельрамунд, по какому праву?
        Тельрамунд окинул его снисходительным взглядом.
        - Если бы вас, сэр Перигейл, покойный герцог не выставлял всякий раз за двери, когда происходил важный разговор, вы бы слышали, что герцог в тот день, когда нашей милой Эльзе исполнилось пятнадцать лет, призвал меня, и мы долго говорили о ней и о герцогстве. Он хотел, чтобы я взял Эльзу в жены, но сама Эльза воспротивилась этому, и я не стал настаивать по доброте своей душевной.
        Эльза вскрикнула:
        - Это ложь!
        Она сама чувствовала, что голос ее прозвучал одиноко и беспомощно. Возможно, вообще надо было промолчать, тем более что Тельрамунд тут же спросил гулким голосом, что разнесся по всему залу:
        - Ложь? Вы очень хотели выйти за меня, но поскромничали?
        Эльза ощутила, что краснеет, вот всегда она вскрикивает раньше, чем успевает тщательно уложить мысли в слова, пролепетала жалко:
        - Ложь, что отец хотел выдать меня за вас!
        Она видела в глазах многих рыцарей недовольство, мешает Тельрамунду высказать главное, он же пришел не затем, чтобы рассказывать, что было когда-то, и Тельрамунд, чувствуя поддержку, отмахнулся от юной герцогини, как от мухи, и продолжил голосом победителя:
        - Тогда герцог, видя, что я не желаю брать Эльзу в жены против ее воли, попросил меня защищать герцогство, как я это и делал всегда, а после его смерти, что уже близка, занять трон и оставаться опорой герцогства!.. Я поклялся на мече, что сдержу слово. От себя добавлю, что милая Эльза не будет ущемлена в ее правах и останется в замке… но, вы сами понимаете, герцогством должен править мужчина… и не просто мужчина, а способный удержать власть, усмирять непокорных и защищать пределы! По желанию герцога я поклялся на мече, что займу трон и буду защищать Эльзу, а Эльза дала клятву, что примет мое покровительство.
        Эльза замерла, чувствуя, как силы покидают ее, а в зале нарастал шум. Рыцари спорят, обсуждают, кто-то беспомощно разводит руками, кто-то кивает, кто-то явно не согласен… Господи, да неужели они могут поверить этому лжецу, но Тельрамунд выглядит уверенно, а рыцари за его спиной самодовольно улыбаются: возвышение их сюзерена возвысит их тоже.
        По лицу Перигейла прочесть ничего нельзя, привык при дворе держаться невозмутимо, но по другим рыцарям видно, что Тельрамунда не хотят: груб и жесток, крестьяне в его землях стонут от поборов и налогов, ремесленники бегут, а торговцы стараются не заходить в его земли, потому Тельрамунд все необходимое чаще добывает грабежами и победными войнами. И оказаться под его тяжелой рукой никому не хочется…
        С другой стороны, он поклялся на мече, а это самая святая для рыцарей клятва. Нельзя не сдержать эту клятву, нет ее нерушимей, нет ее достойней.
        Один из старших рыцарей, благородный барон Канингем, повернулся к Эльзе. Его еще не старческие глаза взглянули на нее с глубоким сочувствием.
        - А что скажет на это благородная госпожа Эльза?
        Ей показалось, что он нарочито подчеркнул слово «госпожа», напоминая всем, ей в том числе, что на троне сейчас не испуганная девочка, а дочь герцога и что она там по праву и будет находиться там до тех пор, пока не докажут, что это место должен занимать другой человек.
        Эльза ощутила, как ее захлестывает волна благодарности к этому человеку, которого она почти не знала.
        Все затихли и не отрывали от нее взоров, когда она вскочила с трона. Глаза ее метали молнии.
        - Ложь! - прокричала она гневно. - Ложь!.. Как граф Тельрамунд мог… как он мог вымолвить такое, и почему Божий гнев не испепелит его на месте?
        Барон Канингем спросил в тишине:
        - Вы отрицаете, что ваш отец поручил это герцогство графу Тельрамунду?
        - Да! - выкрикнула Эльза. - Он совсем недавно был в покоях моего батюшки и при мне клялся, что будет помогать мне усидеть на троне!.. Он клялся быть помощником, но не герцогом!
        Барон Канингем повернулся к Тельрамунду.
        - Граф?
        Тельрамунд сдвинул плечами, заскрипело железо, и все поняли, что под роскошным камзолом графа находится стальной панцирь.
        - Глупости, - ответил он небрежно. - Девчонка… то есть леди Эльза, просто нагло врет. Я еще раз поклянусь на мече… Надеюсь, вас это убедит.
        Ему поднесли его меч, огромный, длинный, пугающий своими размерами даже бывалых воинов.
        Тельрамунд опустил на обнаженное лезвие ладонь, возвел очи к своду, и все услышали его громкую речь:
        - Клянусь великой рыцарской клятвой перед лицом Господа, что покойный герцог завещал мне трон Брабанта! Он понимал, что только я смогу усмирить бунты и заставить трепетать противников. И я поклялся в ответ, что желаю ему долгих лет жизни, но если Господь все-таки призовет его, я займу трон и буду щитом и мечом Брабанта!
        Барон Канингем снова повернулся к Эльзе, а вместе с ним все рыцари молча обратили взоры на Эльзу.
        Бледная, как полотно, она вскрикнула:
        - Он лжет! Он лжет!.. Как он может…
        Тельрамунд сказал надменно:
        - Слово известного рыцаря против слов избалованной девчонки! Что перевесит?
        Эльза ухватилась за горло, лицо ее начало краснеть.
        - Я обращусь… - прошептала она, - к королю… Он справедлив… Король накажет…
        Тельрамунд победно улыбнулся, Эльза покачнулась и рухнула без сознания. Ее подняли придворные дамы и унесли, легкую, как перышко, в ее покои. Тельрамунд проводил их насмешливым взглядом.
        Рыцари переговаривались, в зале тихий гул, словно под замком в стены бьют воды Рейна, но все умолкли, когда Тельрамунд сказал грозно:
        - Я сам обращусь к королю Генриху! И посмотрим, кому поверит больше.
        Глава 4
        Король Генрих, прозванный Птицеловом за дипломатическое умение «уловлять людей, аки птиц», остановил коня на вершине небольшого зеленого холма. Отсюда открывается вид на реку Шельду, холодные серые волны тяжело и хмуро бегут одна за другой по течению, задевая краями берега, деревья чахлые, только в одном месте высится на диво громадный дуб, неимоверно толстый, приземистый, с ветвями толщиной в ствол столетнего дуба… сколько же этому исполину?
        Сзади застучали копыта, на взмыленных конях подъехали Ричберт и Хардвулф, самые близкие к королю вельможи.
        Ричберт сказал укоризненно:
        - Ваше Величество, стоит ли так отрываться от своих людей?
        - Разве мы в сарацинских песках? - спросил Генрих.
        Хардвулф хмыкнул, а заговорил Маргант, старый и уравновешенный советник:
        - Ваше Величество, в Брабанте неспокойно. После того как герцог Готвальд умер, его вассалы начали грызню за власть. А в таких условиях, сами понимаете, на дорогах полно разбойничающих баронов…
        Генрих надменно прищурился.
        - Не посмотрят, что я король?
        - Ваше Величество, - сказал Маргант, - кто-то посмотрит с большим удовольствием! Как на богатую добычу, за которую можно получить большой выкуп.
        Генрих промолчал, рука его взметнулась, толстый палец с золотым перстнем указал на дуб.
        - Под сенью этого великана устроим привал. Велите поставить шатры, а Ричберт пусть призовет брабантских вельмож для важного разговора.
        - Хорошо, Ваше Величество, - ответил Маргант с поклоном, - все сделаем. А вы можете пока насладиться соколиной охотой… Или просто погонять птичек.
        Генрих кисло поморщился от привычной шуточки. Простому народу, а рыцари во многом тот же простой народ, только лучше владеющий оружием, присуще все упрощать до своего понимания, и непонятную кличку «Птицелов» предпочли истолковать, как будто ее дали страстному любителю соколиной охоты. Сами они уж точно только и делали бы, что ловили птиц да таскали баб на сеновалы.
        Слуги прибыли с вьючными лошадьми, на берегу реки быстро выросли три шатра: для короля и самых знатных рыцарей. Несколько воинов на легких конях, пригнувшись к холкам, унеслись вдаль, им поручено пригласить брабантских сеньоров на встречу с королем.
        Можно бы остановиться в чьем-либо замке, но Генрих мудро решил не давать никому преимущества: а здесь, кстати, близко граница Тюрингии, нужно пригласить и тюрингских рыцарей для важного разговора насчет судеб всего королевства.
        - Дождь будет, - сказал, взглянув на небо, граф Хардвулф.
        - Ты это говоришь уже третий день, - бросил Генрих.
        - Но сейчас будет точно, - заявил Хардвулф. - Да это уже видно…
        Генрих посмотрел на небо. В ожидании дождя солнечный свет кажется каким-то призрачным, неровным, воздух слишком жаркий и влажный, в небе все еще бегут белые облака, подсвеченные оранжевым солнцем, так они гораздо живее, но у некоторых уже появляется грозная темная каемка снизу, предвестница грозы.
        И в самом деле, облачка незаметно переросли в тучки, а те, как разведчики на легких конях, мчатся впереди, намного обогнав огромную массивную тучу, угольно-черную, под тяжестью которой прогибается мироздание, грозную и в недрах которой с ворчанием вспыхивают багровые огни.
        Вдали показалась быстро приближающаяся стена дождя, Генрих довольно улыбнулся: под раскинутыми далеко в стороны ветвями дуба, где укрылся его отряд, может спрятаться целое войско. Ливень надвинулся с грохотом, блеском молний и раскатистыми ударами грома, зашелестело. Дуб показался Генриху накрытым неким исполинским прозрачным колпаком: потоки воды бегут по его стенам, превращаясь в мутные ручьи, но под дубом и вокруг ствола на сотню шагов абсолютно сухо. По дереву так же деловито ползают жуки, а бабочки летают беззаботно, уверенные, что в их мире ничего не случится.
        В воздухе запахло острой свежестью, Генрих ощутил, как в усталое после долгой поездки в седле тело вливается молодая сила.
        Туча уходит быстро, ливень и раскалывающие небо раскаты стихали, как-то очень резко внезапно выглянуло яркое умытое солнце, и земля внизу вспыхнула в золотом пламени.
        - Хорошо, - сказал с облегчением за его спиной граф Хардвулф. - Дороги не размокнут.
        - Да, - согласился Генрих, - гонцы доскачут быстро.
        - Гм, - сказал граф, - я вообще-то имел в виду, что мы можем в тех вон камышах погонять кабанов…
        Генрих нахмурился, слишком беспечными вельможами что-то окружил он себя в последнее время. А тучи над королевством сгущаются. Не только в Брабанте начинается некое волнение, вон в Тюрингии уже вооруженная распря, а это как раз когда на границы королевства напирает неведомая сила с жаркого Юга…
        Неделю в самом деле пришлось делать вид, что страстно увлечен охотой, так и свиту занял каким-то делом и упрочил симпатии к себе, хотя никому, даже родной матери не признавался, что терпеть не может это тупейшее дурацкое занятие. Но кто из мужчин посмеет такое сказать вслух, это хуже, чем признаться, что грамотен и даже любишь читать книги.
        Охота, как он считал про себя, но никогда не говорил вслух, - забава юнцов и тех взрослых мужчин, что не выросли из детского возраста. Но когда на плечах забота о целом королевстве, то преступен тот правитель, который будет отдаваться «благородному делу охоты» всерьез, а не как способу сплотить ряды дворян и укрепить к себе доброе отношение как к одному из них.
        Первыми прибыли тюрингские сеньоры, но было их всего шестеро владетелей, до остальных весть еще не дошла, зато брабантцы, появившись на день позже, приехали могучим отрядом, порадовав короля статью, выправкой и великолепными доспехами, каждый из которых стоит целое состояние, что значит - при герцоге Готвальде дела шли хорошо, герцогство богатело.
        Во главе брабантцев на огромном жеребце появился могучего сложения рыцарь, и когда он грузно соскочил с коня, Генрих увидел, что и на земле он ростом с иных всадников, настолько огромен. Доспехи на нем из великолепной стали, Генрих это отметил сразу, к тому же настолько толстые, что не прорубить даже боевым топором, созданным специально для того, чтобы раскалывать панцири, однако рыцарь носит их с такой легкостью, словно это полотняная рубашка.
        Рыцарь приблизился и преклонил колено.
        - Граф Тельрамунд, - прогудел он сильным хрипловатым голосом, и Генрих сразу узнал в нем голос полководца, который способен перекричать шум битвы и послать рыцарей в нужное место сражения. - К вашим услугам, Ваше Величество, и в полном вашем распоряжнии.
        - Рад вас видеть, граф Тельрамунд, - вежливо ответил Генрих. - Это ваши люди?
        - Да, - ответил Тельрамунд, поднимаясь с колен. - Храбрые и преданные Вашему Величеству рыцари.
        - Очень хорошо, - ответил Генрих. Заметил или нет граф Тельрамунд, но король не случайно употребил слово «ваши», среди прибывших рыцарей только трое с баннерами графа, остальные явно не его вассалы, но если Тельрамунд согласился, что они «его», то выступает как предводитель. - Очень хорошо, граф. Располагайтесь, я прибыл по важному делу. Мне понадобится ваш совет и ваших благородных рыцарей.
        - Всегда к вашим услугам, Ваше Величество, - прогудел Тельрамунд польщенно. - Наши мечи еще не заржавели.
        - Спасибо, граф. Нам предстоит война с венграми, и боевая мощь брабантцев будет очень кстати.
        Тельрамунд поклонился, но не отошел к своим рыцарям, голос его прозвучал так же почтительно, но теперь Генрих уловил в нем напор и дикую силу:
        - Ваше Величество, у меня к вам небольшая просьба.
        Генрих насторожился, чуткое ухо уловило напряжение в голосе брабантского графа, просьба явно не такая уж и маленькая, потому он кивнул и сказал как можно безразличнее:
        - Говорите, граф.
        Тельрамунд сказал с поклоном:
        - Настолько малая, что мне неловко затруднять вас ею. Я мог бы решить все и сам, но, думаю, лучше будет ваше монаршее изволение…
        - Говорите, - повторил Генрих. - Я сейчас, можно сказать, на отдыхе. Пока не прибудут остальные лорды. И могу заниматься даже пустяками.
        - Ваше Величество, - сказал Тельрамунд, - как вы уже знаете, наш общий сюзерен, Господь, призвал к себе моего сюзерена, герцога Готвальда, так много сделавшего для Брабанта. Я был его правой рукой, и даже, когда герцог удалился от ратных дел, я мечом укреплял пределы герцогства, неустанно боролся с его врагами, бдил и повергал все попытки вторжения.
        Он сделал паузу, Генрих кивнул.
        - Продолжайте, граф.
        - Ваше Величество, - проговорил Тельрамунд, и было видно, что произносить ему эти слова тяжело и неловко, - герцог трижды говорил, что передаст мне герцогство после кончины, а в последний день он заставил меня принести клятву на мече, что я займу трон, буду защитником герцогства и вашим вечным слугой, а также позабочусь о его дочери Эльзе.
        Он замолчал, Генрих выждал, но Тельрамунд молчал, тогда король покосился на непроницаемое лицо графа Хардвулфа, спросил в недоумении:
        - Так в чем вопрос?
        - Ваше Величество, - произнес Тельрамунд очень неохотно, он даже отвел взгляд в сторону, - после смерти герцога его дочь Эльза неожиданно заявила, что трон принадлежит по праву ей. И что она его не уступит. Я не хочу воевать с женщиной, Ваше Величество, что бы о моей жестокости ни говорили. Я лучше уступлю ей трон, чем запятнаю свое имя…
        Генрих произнес с раздражением:
        - Полноте, граф! Вы прекрасно понимаете, что слабая девушка не в состоянии править герцогством.
        Тельрамунд развел руками.
        - Но я не могу воевать с женщиной, Ваше Величество. Я рыцарь…
        Граф Хардвулф наконец сказал:
        - Простите, что вмешиваюсь, но здесь, думаю, все понятно. Соберите тех благородных рыцарей, что приехали с вами, а Его Величество в их присутствии скажет, что трон Брабанта принадлежит вам. Только и всего.
        Генрих кивнул.
        - Да, граф Хардвулф сказал все предельно ясно. Но я хотел бы сперва выслушать и эту… дочь покойного герцога, чтобы услышать и ее слова. Да не скажет кто-то, что я принимаю решения, не выслушав и другую сторону. Граф Хардвулф, немедленно отправьте в замок… какой там замок?
        Тельрамунд поклонился.
        - Замок Анвер, Ваше Величество.
        - В замок Анвер, - закончил король, - гонца. Пусть передаст леди Эльзе просьбу прибыть к королю.
        Граф Хардвулф поклонился.
        - Все исполню в точности, Ваше Величество.
        - Да уж постарайся не перепутать, - сказал Генрих язвительно. - Идите, доблестный Тельрамунд. Я не сомневаюсь, что спор будет решен в вашу пользу. Брабанту нужна сильная рука! Не скоро настанут времена, когда миром будут править законы, чтобы на престоле смогла усидеть и хрупкая девушка, пусть даже обладающая мудростью самого Соломона.
        Глава 5
        В течение суток из Брабанта, Тюрингии и Лимбурга прибывали могущественные лорды и знатнейшие рыцари. Король подробно рассказывал о новой угрозе, что надвигается с востока, где дикие язычники венгры, именуемые также мадьярами и уграми, собирают могучую боеспособную армию.
        Они уже разорили несколько княжеств, почти не получив отпора, и если не выставить им навстречу настоящее объединенное рыцарское войско, то вся Европа превратится в сплошное пожарище.
        А на следующие сутки примчался гонец, что был отправлен в замок Анвер. Он не выглядел сильно усталым или запыленным, но озадаченный Генрих не успел ничего спросить, в лагерь въехали новые рыцари: во главе немолодой ветеран, достаточно крупный, но сухой и жилистый, лицо суровое, но моментально озарилось отеческой заботой, когда повернул голову и взглянул на повозку, следующую за ним.
        Запряженная двумя лошадьми, она выглядит пустой, с такой легкостью катит по кочкам, подпрыгивая и качаясь с боку на бок. Возница натянул поводья, кони захрапели и остановились.
        Гонец подбежал к королю и с разбега припал на колено.
        - Ваше Величество, Эльза Брабантская!
        - Догадываюсь, - пробормотал Генрих.
        К нему подошли и встали справа и слева граф Маргант, граф Хардвулф и граф Ричберт, а следом и другие приближенные. Все с ожиданием смотрели на прибывших.
        Ветеран, он же командир группы, покинул седло первым, подошел к повозке и распахнул дверцу. В глубине показалась закутанная в синий плащ и с низко надвинутым на глаза капюшоном фигура.
        Предводитель отряда протянул к ней руки. Она доверчиво соскользнула к нему, он ухватил ее на вытянутые руки и бережно поставил на землю.
        Рыцари спешивались, переговариваясь и с любопытством посматривая на иначе одетых придворных короля и тюрингских баронов, а ветеран взял женщину за руку и повел к королю.
        Генрих с любопытством смотрел, как он приблизился и с легкостью преклонил колено.
        - Ваше Величество, - произнес он сильным голосом воина, в котором слышались твердость и верность слову, во всяком случае, так определил король, успевший навидаться людей всяких и разных, - сэр Перигейл, начальник дворцовой охраны герцога Готвальда, а теперь его дочери, герцогини Эльзы, в вашем распоряжении.
        Генрих кивнул, и сэр Перигейл поднялся так же легко, как и опустился, женщина отбросила капюшон на спину.
        - Ваше Величество… Эльза Брабантская! - представил ее Перигейл.
        Генрих впервые не нашелся, что сказать, а только смотрел на это чудесное видение. От Эльзы, казалось, идет чистый свет, вокруг нее распространялся аромат невинности и чистоты, а когда она подошла ближе и присела в поклоне перед королем, он взглянул в ее светлые глаза и почувствовал, как язык примерз к нёбу.
        Наконец жестом велел ей подняться, с трудом прочистил горло и произнес:
        - Как удивительно быстро вы добрались…
        Эльза сказала живо:
        - Ваше Величество, что вы! Я выехала сразу, как только узнала, что вы прибыли и разбили шатры у Дуба Правосудия! А вашего гонца мы встретили на полпути.
        Генрих перевел взгляд на гонца, тот кивнул, но и без этого было ясно, что не могла она за сутки одолеть расстояние в неделю пути.
        - Я рад, - произнес он, стараясь, чтобы голос звучал дружески-нейтрально, - что вы так торопились поприветствовать вашего сюзерена. Вы прибыли очень кстати, милая Эльза.
        - Спасибо, Ваше Величество!
        Он продолжил ровным голосом:
        - Я сам послал за вами.
        - Ваше Величество?
        Он объяснил, чувствуя отвращение к себе, что вынужден такое говорить:
        - На вас поступила жалоба от графа Тельрамунда.
        Она вздрогнула, в глазах мелькнул испуг.
        - Он, - прошептала она, - подал жалобу? Я не думала, что решится на такую низость.
        Король заставил себя отвести взгляд от ее лица, голос его прозвучал несколько неестественно, однако все присутствующие слышали в нем монаршую волю:
        - Отдохните с дороги, милая Эльза. Завтра утром я призову вас с графом на свой суд. Нужно, чтобы в присутствии знатнейших и благороднейших рыцарей вы оба изложили свои жалобы и претензии. Я буду разбираться хоть и сам, но рыцари смогут наблюдать и не позволят мне сойти с дороги справедливости.
        Она поклонилась, взгляд ее прояснился.
        - Надеюсь на ваше заступничество, Ваше Величество, - прошептала она. - И справедливый суд.
        Граф Маргант долго смотрел ей вслед, Генриху показалось, что старый друг сбросил лет двадцать и теперь выглядит как пылкий юноша. Да и сам чувствовал себя так, будто на душе посветлело, хотя, если подумать, должен чувствовать себя как раз гадко.
        - Ну что? - спросил граф после паузы.
        - Ты о чем?
        - Ах, Генрих, не увиливай! Что теперь скажешь?
        - По делу Тельрамунда?
        - Ну да, - сказал граф с сарказмом, - а кого еще? Я вижу, что теперь тебе очень не хочется касаться этого вопроса, но ты ведь король, это я могу увильнуть, но не ты!
        Генрих вздохнул, плечи его согнулись, словно навалилась незримая тяжесть.
        - Да, ты прав. Мне не увильнуть.
        - И что решишь?
        Генрих ответил раздраженно:
        - А что я могу? Я тоже не свободен! Более того, самые несвободные люди на свете - это короли! Только простолюдины вольны в своих решениях и поступках… Ты знаешь, что я скажу.
        Граф Маргант сказал тихо:
        - Знаю. Просто хотел убедиться.
        - В чем?
        - Что мы достаточные сволочи, чтобы быть хорошими политиками… и угодить за это на самое дно ада.
        Генрих прорычал:
        - Перестань. Ты сам знаешь, что и как надо.
        - Знаю, - грустно сказал Маргант. - Но разве кто-то может сказать, что это чистое создание лжет?
        Генрих повторил устало:
        - Перестань. Я тоже не сомневаюсь, что она скажет правду. Теперь я не верю, что герцог Готвальд передал трон Тельрамунду. Такие, как это существо, не лгут, они просто не умеют лгать.
        Маргант сказал тихо:
        - Ты прав. Они, как неземные птицы, созданы для рая, но по недоразумению попали на эту грешную землю.
        - Здесь они долго не живут, - буркнул Генрих с тоской, - увы… Но ты знаешь, я должен собрать хорошее войско для встречного похода на венгров! А еще оставить здесь надежный тыл. Для небесных птичек нет места в жестоком мире, где постоянно звенят мечи и льется кровь.
        На следующее утро Эльза в сопровождении верного Перигейла и трех дам благородного происхождения вышла из своего шатра. Под самым дубом уже толпятся рыцари, она сразу узнала по горностаевой мантии короля: для него соорудили нечто вроде трона, справа и слева уже стоят знатнейшие из знатнейших, а со стороны огромного шатра с уродливым мрачным гербом со вставшим на дыбы медведем идет такой же огромный, как властелин леса, Тельрамунд.
        За Тельрамундом двигается толпа рыцарей, все разодеты с предельной пышностью, являя богатства свои, а тем самым и своего сюзерена, все в прекрасных доспехах, дабы король увидел в них бывалых воинов, и все, приблизившись к трону, разом преклонили колено. Тельрамунд, поднявшись, сказал громким голосом:
        - Dank, Konig, dir, dab du zu richten kamst! - послушал, как зашумели тюрингцы, у них другой диалект, повторил на общегерманском: - Я рад, король, что ты пришел судить. Ваше Величество, перед лицом всех рыцарей: тюрингцев и брабантцев, а также доблестных и благородных сеньоров, прибывших с вами, - я заявляю права на трон Брабанта! И как ближайший родственник герцога Готвальда по мужской линии, и как человек, которому герцог поручил Брабант!
        Генрих бросил короткий взгляд на приблизившуюся Эльзу. По его лицу пробежала тень, он спросил коротко:
        - Готов ли ты принести клятву, что покойный герцог поручил Брабант именно тебе?
        Тельрамунд сказал громко:
        - Да!
        Король кивнул.
        - В присутствии рыцарства поклянись на мече. И если клятва твоя будет ложной, да будешь ты изгнан из благородного рыцарского общества, щит твой перевернут, а затем растоптан.
        Тельрамунд медленно вытащил из ножен огромный меч, среди рыцарей пронесся уважительный шепот, мало кто из них поднимет такой и двумя руками, но Тельрамунд легко взял его на вытянутые руки, показал во всей красе, потом его толстые губы коснулись обнаженного лезвия.
        - Клянусь, - сказал он громко, - великой рыцарской клятвой! Герцог передал трон мне.
        Эльза стояла, бледная и трепещущая, уговаривала себя держаться, не упасть в обморок. Девицы поддерживали ее, обмахивали платочками.
        Король обратил на нее пытливый взор.
        - Эльза, - голос его был полон печали и непривычной ему самому нежности, - ты слышала, что сказал граф Тельрамунд?
        Она выпрямилась и, хотя губы трясутся и подбородок дрожит от обиды, произнесла достаточно твердо:
        - Это ложь! Мой отец взял с него клятву при мне. Граф Тельрамунд клялся, что я буду на троне, а он станет опорой трона и его защитником!
        Король повернул голову к Тельрамунду. Тот ответил с надменной горечью:
        - Мне стыдно тягаться с женщиной, но, что делать, она лжет.
        Эльза вскрикнула:
        - Призываю Господа в свидетели!..
        - Я тоже, - сказал Тельрамунд.
        Из толпы рыцарей, что стояли за спиной Тельрамунда, закричали:
        - Он поклялся на мече!
        - Что может быть выше рыцарской клятвы?
        - Наш сюзерен говорит правду!
        - Чему еще верить, как не клятве на мече?
        Генрих перехватил иронический взгляд графа Марганта, нахмурился, некоторое время слушал выкрики, что становятся все громче, настойчивее и жестче. Эльза стоит бледная, трепещущая, с высоко вскинутой головой, и король понял, что она старается не выронить слезы.
        Он вскинул руку, шум начал стихать. Когда утихли последние выкрики, он сказал веско:
        - Что делать, оба вы основываете свои доводы на клятве перед Богом. Тогда пусть Господь вас и рассудит. Я смиренно уступаю место судьи Божьему слову и решению. Вы согласны, граф Тельрамунд?
        Тельрамунд выпрямился, мрачное лицо просветлело. Генриху показалось, что сейчас, как огромный медведь, пустится в неуклюжий пляс.
        Лицо сэра Перигейла, как сразу заметил король, помрачнело, а Тельрамунд прогудел поспешно:
        - Да, Ваше Величество, да! Божий суд - лучший из судов…
        Король поморщился, повернулся к Эльзе:
        - А вы согласны, милая Эльза?
        Эльза окаменела, в лице ни кровинки, с трудом заставила себя кивнуть и прошептала:
        - Да, Ваше Величество. Пусть Господь нас рассудит.
        - Хорошо, - сказал Генрих. - Назовите рыцаря, который вступится за вашу честь.
        Эльза даже не стала обводить взглядом рыцарей, чтобы не видеть, как они станут опускать головы. Кто-то в самом деле верит, что Тельрамунд не врет, раз поклялся на мече, нерушимой клятвой рыцарей, но остальные, кто верит в ее правоту, все равно не выступят в ее защиту, ибо нет ни в Брабанте, ни в Тюрингии, ни во всем Германском королевстве воина, равного графу Тельрамунду по силе и воинскому умению. Кто бы ни выступил в ее защиту, будет повергнут и опозорен, а ее честь все равно не спасет.
        - Ваше Величество, - сказала она тихо и с таким глубоким убеждением в голосе, что рыцари притихли, - я верю, что Господь видит правду и покарает виновного. Потому прошу вас объявить, что я ищу защитника… и дать на это три дня.
        Рыцари молчали, Генрих сказал поспешно:
        - Да-да, дитя мое, все будет так, как ты говоришь! Герольды сейчас же объявят, что ты ищешь защитника для поединка в Божьем суде, а я даю на его поиск не три дня, а неделю!
        Эльза поклонилась.
        - Спасибо, Ваше Величество.
        - Надеюсь, - сказал Генрих неуклюже, - что ты найдешь достойного рыцаря.
        - Einsam in truben Tagen, - ответила Эльза и сама перевела на общегерманский: - Помню, как молилась, тяжко скорбя душой. И был мне вещий сон… явился рыцарь в блестящих доспехах.
        - На белом коне? - спросил Генрих печально.
        Эльза ответила тихо:
        - Не помню, но душу мою охватила неземная радость. Я верю, Господь не оставит сироту и пошлет защитника!
        - Я тоже надеюсь на это, - сказал Генрих. Он внезапно ощутил себя усталым и очень старым, кивнул: - Иди, дитя мое. Пусть Господь тебе поможет.
        Когда она ушла в сопровождении своих девиц, граф Маргант сказал тихонько язвительным шепотом:
        - Совесть свою тешишь? Неделю вместо трех дней… как будто это спасет бедняжку.
        - Знаю, - ответил Генрих тем же злым шепотом, - но хоть какую-то малость сделать для нее.
        Граф Ричберт посмотрел на одного, на другого, наморщил лоб, стараясь понять старших по возрасту, намного более старших, наконец спросил тихонько:
        - Ваше Величество, вы что, ей верите?
        Генрих вздохнул, провел ладонью по лицу, словно смахивая невидимую паутину.
        - А ты? - спросил он вдруг.
        Граф смешался, открыл рот и закрыл, потом, озлившись, сказал почти рассерженно:
        - А это при чем?
        - Но ты же меня спросил?
        - Так я ж спросил короля!
        Генрих вздохнул еще тяжелее, плечи его поникли.
        - Ты еще молод, но уже понимаешь, что ответит король. Что он должен, обязан ответить! Но ты не уточнил, спрашиваешь ли у короля. Если как человек, то да, верю полностью. Разве сам не видишь, такая чистая душа не может лгать!
        Ричберт пробурчал, отводя глаза:
        - Вижу. Но вижу и то, что ее претензии на трон… нежизненны.
        - Взрослеешь, - произнес король невесело.
        Глава 6
        Король молчал, граф бросил на него короткий взгляд и замолчал тоже. И так удивительно, как на короля подействовала чистая неземная красота Эльзы, что он на минуту ощутил себя не королем, а человеком, у которого есть душа и чувство справедливости. Обычно же он всегда оставался королем.
        - Взрослеешь, - повторил наконец король с грустью, - и так быстро… Возможно, к старости станешь такой мудрой сволочью, что сможешь всем давать только правильные советы.
        Граф Ричберт вспыхнул до корней волос, даже кончики ушей заполыхали ярко-красным.
        - Ваше Величество!
        Генрих отмахнулся:
        - Я же стал?.. А какая чистейшая душа была в детстве!..
        Граф Маргант задумчиво смотрел в сторону стана брабантцев, где выделяется размерами шатер Тельрамунда. Там уже врыт столб, на нем щит, и всякий, кто желает вызвать Тельрамунда на поединок, может ударить в его щит копьем.
        - Я думаю, - проговорил он, - у брабантцев появилась достойная замена покойному герцогу. Я слышал, граф Тельрамунд победил больше чем в ста пятидесяти сражениях… Думал, врут, но сейчас посмотрел на эту закованную в железо башню, гм… За таким охотно пойдут даже самые робкие. Граф лично проломит любую оборону, разобьет щиты и опрокинет коней, а остальным останется только врываться в пролом и завершать победу.
        Генрих кивнул:
        - Ты прав, нам именно такой и нужен. Венгры - серьезные противники. Хотя, конечно, как все кочевники, они стараются нападать на легких конях, осыпать градом стрел и удирать. Но их легкие стрелы бесполезны против наших доспехов, так что где-то им придется встретиться с нашими рыцарями лицом к лицу.
        - Придется, - согласился граф. - Они уже осели в центре славянских земель и по их примеру начали строить города. Так что либо мы сожжем все города, либо венгры примут бой, защищая их. Вот тут сила таких рыцарей, как Тельрамунд, будет неоценима.
        Граф Ричберт сказал горько:
        - Значит, эту прекрасную чистую душу… дочь герцога Готвальда… принесем в жертву?
        Генрих промолчал, а Маргант пробормотал:
        - Дорогой Ричберт, вы задали очень трудный вопрос, но, надеюсь, Его Величество сейчас соберется с духом…
        Генрих бросил раздраженно:
        - Можешь сказать и ты!
        - Я, к счастью, не король, - ответил Маргант. - Я вообще не подниму эту тяжесть… грехов.
        Генрих бросил короткий взгляд на юного графа, тот смотрит чистыми преданными глазами, поморщился.
        - Когда-то, - сказал он очень медленно, - мой учитель, с восторгом рассказывая про основы римского права, привел фразу: «Да свершится правосудие, пусть даже погибнет мир!», которой якобы придерживались не только римские юристы, но даже императоры. На что я ответил, что теперь мне понятно, почему Римская империя рухнула. После этого я вообще удалил такого наставника от двора. Хорошо бы вообще его послать к нашим противникам, пусть там такому учит…
        Ричберт быстро взглянул на Марганта, однако тот опустил седую голову, вид невеселый, по всему видно, что согласен с Его Величеством.
        - Но почему? - вскрикнул он.
        - Мир жесток, - отрезал король мрачно, - в нем выживает сильный, как бы и что ни говорили проповедники прекрасного и светлого! И кому нужно правосудие, если оно погубит мир? Эта фраза хороша как утешение, что, дескать, перед законом все равны… Увы, так только в Божьем Граде, что на небесах, отражение которого церковь стремится построить на земле.
        - Следовательно, - спросил Ричберт отчаянным голосом, - трон герцога достанется графу Тельрамунду?
        Генрих недовольно поморщился.
        - А ты что хотел?
        - Ну, Ваше Величество…
        - Нет-нет, - потребовал король, - ты не опускай глазки. Чтобы я оставил его за Эльзой? Тельрамунд все равно захватит, если не найдется в Брабанте кто-то посильнее, в чем я сильно сомневаюсь. Эльзу в распрях убьют, если не захватят в наложницы, Брабант надолго потонет в кровавых распрях, распаханные пашни зарастут сорной травой, потом его захватят соседи… Хорошо, если захапает родственная Тюрингия, а если вторгнутся в обескровленные и обезлюдевшие земли дикие венгры?
        Ричберт мгновенно выпрямился, глаза полыхнули гневом.
        - А по мне, уж лучше венгры, чем Тюрингия!
        Генрих невесело усмехнулся.
        - Вот-вот, соседей всегда ненавидим больше. Сильнее ненавидим разве что родню! Как подумаю, какие из нас христиане… дрожь берет. Но я король, дорогой Ричберт. И для меня Тюрингия, которая так часто строила козни мне, все же ближе, чем дикие косматые венгры, которые мне ничего плохого еще не сделали… Ибо мы - христиане, мы один народ. И я буду делать так, как велит разум, а не чувства. И если дорога справедливости ведет к кровопролитной войне, я допущу несправедливый поступок… да-да, закрою на него глаза, если после этого в королевстве воцарится мир и спокойствие!
        За неделю на берегу Шельды вырос настоящий городок, а ночью казалось, что уже пришло огромное войско диких венгров: костров видимо-невидимо, возле всех спят или сидят люди, что прослышали о предстоящем Божьем суде и явились, как на яркое и прекрасное зрелище, где Господь явит свою волю.
        Помимо рыцарей и богатых горожан, из ближайших городов явились даже зажиточные ремесленники, некоторые с семьями, прибыли торговцы, что тут же поставили походные лавки с товаром, а группа бродячих артистов начала беспрерывно давать представления.
        Последний день недели выдался хмурый, плотные серые тучи закрыли небо. Плотники изготовили длинный помост с навесом, под которым король и его наиболее высокие особы могут укрыться как от непогоды, так и от солнца. Граф Хардвулф велел большой участок перед помостом обгородить брошенными на землю бревнами, это для того, чтобы поединщики не гонялись друг за другом по бескрайнему Брабанту, а схватка происходила перед глазами короля и гостей, что не хотят ничего упустить из зрелища.
        Граф Маргант, бледный и невыспавшийся, сел рядом с королем, пожаловался, что отвык от походной жизни, в его возрасте пора сидеть перед камином в мягком кресле и с толстым теплым пледом, укрывающим ноги.
        - Ты не старше меня, - укорил Генрих.
        - Ты король, - огрызнулся Маргант, - ты обязан!
        - Все мы обязаны, - ответил Генрих с грустью.
        Маргант зябко повел плечами.
        - Сыро и мерзко… А еще этот Божий суд… Какая профанация Божьего имени!
        Генрих нахмурился.
        - А что тебе не так?
        Маргант огрызнулся:
        - Ты так говоришь, будто веришь, что слабый может победить того, кто вдвое сильнее… пусть даже с Божьей помощью?
        - Ты отрицаешь помощь Господа Бога? - спросил Генрих тихо.
        Граф тоже оглянулся по сторонам и ответил тихо:
        - Ваше Величество, Господу делать больше нечего, чем вникать в наши мелочные тяжбы и ломать голову, кому и как помочь! Конечно же, сильный победит слабого, как бы тот ни был прав. А когда это прикрывается именем Господа, мне просто стыдно.
        Генрих сказал успокаивающе:
        - Ты слишком много времени провел послом в Риме. Теперь поживи среди германцев, здесь нравы более простые.
        - В смысле дикие?
        - Дикие, - согласился Генрих, - суровые, неотесанные, жестокие, грубые, как ни назови - будешь прав. Но это наша страна, это наш народ. А насчет Божьего суда ты не совсем прав.
        Маргант чуть отстранился от него, посмотрел пристально.
        - Ну-ну, в чем?
        Генрих сказал тихо:
        - Во-первых, я практически всегда решаю либо сам, либо с помощью совета. Да ты и сам это мог увидеть, не прикидывайся лавкой, на которой сидишь. Божий суд - это редчайший случай, к нему прибегают, когда доводы сторон равно весомы, доказательств нет как нет, кроме слова чести… в то же время конфликт нужно разрешить как можно быстрее.
        Маргант сказал с брезгливым раздражением:
        - Это все мимо.
        - Почему?
        - Я говорил о том, - сказал граф, - что победит сильнейший, а не правый.
        Генрих спросил с расстановкой:
        - А кто тебе сказал, что правым не может оказаться сильнейший?
        - Граф Тельрамунд победит в любом случае, - возразил Маргант, - и неважно, прав он или не прав! Я уже поспрашивал о нем… Никто не знает рыцаря в здешних землях, столь же громадного и умелого в воинском искусстве! Он не только хорош как полководец, он всегда первым врывается в ряды противника, дерется один против дюжины! О нем всегда говорят со страхом и восторгом!
        Генрих вздохнул.
        - Суть Божьего суда в том, что слух о нем распространяется по городам и весям. А люди лучше нас с тобой знают, кто прав, кто не прав. И если неправда велика, то всегда найдется защитник…
        - И выступит против графа Тельрамунда? - хмыкнул Маргант.
        Генрих развел руками.
        - Да, граф чудовищно силен. Но посмотри трезво. Все видят графа и могут прикинуть свои шансы, а он своего противника не знает. Это первое. Второе - это проверка общества и на высмеиваемую в последнее время нравственность. Выступить в защиту справедливости… гм… В старое доброе время всегда не было отбоя от желающих вступиться за правду. Посмотрим, найдется ли сейчас хоть один…
        - …безголовый, - буркнул граф.
        - Называй как хочешь, - уступил король. - Да, он будет повергнут, граф Тельрамунд займет трон, но, повторяю, Божий суд вовсе не глупая затея. Напротив, это настолько мудро, что не всякий умник, закончивший богословскую академию, поймет…
        Граф Маргант промолчал, лицо стало озадаченным, а король бросил взгляд на поле для поединка.
        - Видишь, - сказал он тихонько, - я же говорил, наш народ пока что не погряз в безнравственности!
        Маргант буркнул:
        - Слова есть только слова.
        - А взгляни на поле, - предложил король. - И на всех, кто пришел. Никто не сомневается, что вызов графу Тельрамунду брошен будет обязательно.
        - Знаю, - буркнул Маргант. - Я уже слышал, что барон Матвильд Аквитанец намерен выйти против него, если не появится кто-то еще, виконт Ирмингер, рыцари из вашей свиты хотели бы, но опасаются вашего гнева… Граф Ричберт уже облачился в боевые доспехи…
        - Пусть не опасаются, - сказал Генрих быстро, - но мне жаль, если кто-то из них погибнет. Я слышал, граф Тельрамунд не раз рассекал противника от макушки и до пояса, хотя те были в полных рыцарских доспехах!
        - Тельрамунд силен просто чудовищно, - подтвердил Маргант, - но то, что столько народу готовы выступить в защиту невинной девы… гм… в самом деле говорит о нравственном здоровье нашего народа! Однако…
        Генрих нахмурился.
        - Что?
        - Однако, - закончил Маргант, - во времена нашей молодости вообще не дошло бы до такого. Мы были чище!
        - И снег был белее, - согласился Генрих. - Эх, где твоя мудрость?
        Маргант пробормотал со вздохом:
        - Знаю-знаю, мудрее промолчать, видя несправедливость.
        В голосе старого друга Генрих уловил издевку, нахмурился, потому что нравственность, которую насаждает церковь, нравственностью, а жизнь жизнью. Победу все равно нужно отдавать Тельрамунду. Он солгал, это видно, да и не слишком уж и скрывает: крупный сеньор, под рукой множество вассалов, прекрасно понимает, что если все делать «по совести», любое хозяйство рухнет. И понимает, что король тоже поступает не «по совести», а так, как надо.
        Глава 7
        Для знатных рыцарей плотники постарались и устроили деревянные лавки, народ попроще сидит на земле или стоит тесной толпой по ту сторону бревен. Генрих подумал, что не зря граф Маргант велел отметить такое широкое поле для схватки, иначе любопытствующий народ сжал бы их так, что и мечом не взмахнуть.
        Протрубили трубы, Генрих нахмурился: кто смеет трубить без его позволения? Все рыцари повернулись и смотрят, как в их сторону галопом несется целый кортеж.
        Рыцари в полных доспехах и на богато украшенных конях сопровождают удивительную всадницу в ярко-пурпурном платье, в седле она держится по-мужски, не перебрасывая ноги по-женски в одну сторону, лошадью управляет красиво и уверенно.
        Тельрамунд подошел к ней и подал руку. Она легко соскочила на землю, даже не опираясь на его колено, повернулась к собравшимся и приветливо улыбнулась, и все увидели, что она рослая, с идеально прямой спиной и высокой полной грудью, хотя стан ее можно обхватить ладонями, и пальцы сомкнутся, ослепительно-красивая, как бывает прекрасна молодая и опасная львица, ее высокая прическа иссиня-черных волос перевита лентами такого же багрового цвета, как и платье, и если их распустить, волосы рухнут тяжелыми волнами и укроют ее тело до пояса.
        Тельрамунд подвел жгучую красавицу к королевской ложе.
        - Ваше Величество, - произнес он церемонно. - Я имею великую честь представить вам свою супругу, дочь фризского герцога, благородную Ортруду.
        Женщина присела перед королем, склонив голову, он невольно задержал взгляд на ее пышной и нежной груди, все еще чистой и девственной с виду, хотя она уже дала Тельрамунду двух сыновей.
        - Приветствую вас, леди Ортруда, - сказал он приветливо. - У нас здесь места достаточно, поднимайтесь к нам!..
        Маргант, сразу сбросив два-три десятка лет, добавил помолодевшим голосом:
        - А если места не отыщется, кого-нибудь сгоним!
        Ортруда подняла голову, улыбнулась, губы полные и сочные, ярко-красные, словно только что растерзала и съела кролика, глаза крупные и чуть навыкате, их еще называют бесстыжими, в очертаниях лица чувствуется сила и дерзость, и хотя всеобщим расположением пользуются девы кроткие и целомудренные, с золотыми волосами и ясным взором, Генрих ощутил, что не может оторвать взгляда от ее темных, как лесные болота, загадочных глаз.
        Он поднялся, подал ей руку и сам проводил на галерею, где и усадил за два места от себя. Был соблазн посадить рядом, но это может вызвать недоумение у приближенных, а короли никогда не должны терять голову и никогда не делают то, что хочется, а только то, что надо.
        От Ортруды струится некий аромат, тонкий и неуловимый, что будит чувственность и разгоняет кровь, вон даже граф Маргант выпрямляет спину и раздвигает плечи, старый боевой конь…
        Генрих кивком подозвал герольда и сказал, преодолевая себя:
        - Пригласи леди Эльзу.
        Герольд ответил счастливо:
        - Ваше Величество!
        И умчался, только ветерок погнался следом. Хоть на него не подействовали чары этой прекрасной ведьмы, подумал Генрих с неловкостью.
        Эльза все еще стоит со своими девицами, те прибыли в той же повозке, но смиренно вышли позже, видно было, как герольд подбежал, коротко поклонился и что-то бурно рассказывает ей, слишком часто размахивая руками, молодой еще, не научился величавым и сдержанно-многозначительным жестам.
        Король видел, как Эльза вздрогнула, ее взгляд метнулся в ту сторону галереи, где царственно сидит, расточая улыбки, жена Тельрамунда, уверенная и властная, словно королева.
        Могла бы стать и королевой, мелькнуло у Генриха. Красивая, властная, очень неглупая, это видно, амбициозная, тоже понятно с первого взгляда, такая поддерживает мужа во всех начинаниях и толкает вверх по лестнице титулов, стараясь обеспечить подрастающим детям получше положение в обществе, дать больше земель и владений…
        Эльза пошла вслед за герольдом, Генрих видел, что для этого ей пришлось пересилить себя, но держится с достоинством, хотя и смертельно побледнела, идет с трагически расширенными глазами.
        Солнце пробилось сквозь тучи и заиграло в ее волосах, сразу наполнив их радостным золотым светом.
        Генрих поднялся, сошел вниз и, взяв ее за руку, повел наверх, стараясь не встречаться взглядом с Ортрудой.
        Граф Маргант, словно чувствуя вину, вскочил и как бы помог усадить Эльзу. Место ей выбрали справа от короля на строго таком же расстоянии, как и разместили Ортруду.
        Граф Хардвулф, изнывая от неловкости и постоянно кланяясь, проговорил сдавленным голосом:
        - Леди… Если вам что понадобится… только скажите!
        - Спасибо, - произнесла Эльза чистым, как горный ручеек, голосом, - вы очень добры…
        Они вернулись на свои места, король опустился на тронное кресло и повертел головой.
        - А где граф Ричберт?
        - Там, - ответил граф Хардвулф хмуро, - теперь мне будет всю жизнь стыдно.
        Генрих проследил за его взглядом. Граф Ричберт, уже облачившись в полные доспехи, только шлем в руках оруженосца, стоит в группе рыцарей, из которых трое тоже в доспехах, с мечами и в явной готовности к бою.
        - Не надо стыдиться, - сказал Генрих, - Тельрамунд победит. А твой друг может лишиться головы.
        - Дело не в самой победе, - ответил Хардвулф нечастным голосом, - а в том, что он выступил на защиту, а я нет…
        - Ты умнее, - сказал Генрих. - Ты понимаешь, что твой поступок ничего бы не изменил.
        - И Ричберт понимает!
        - Понимает, - согласился Генрих. - Но не может с этим смириться. И потому ему не стать… скажем, канцлером. Слишком благородные люди не могут править!
        Хардвулф пробормотал:
        - Ваше Величество, вы меня этими словами прямо в дерьмо втоптали. С головой.
        Подошел граф Маргант, тяжело вздохнул.
        - Взгляните на Ричберта… Надеюсь, Тельрамунд понимает, как именно ему нужно победить.
        Хардвулф сказал с тоской:
        - Хоть вы меня в дерьмо не затаптывайте!
        Он отошел, очень сердитый, и плюхнулся на свободное место. Маргант посмотрел на него в удивлении, спросил у Генриха:
        - Что это с ним?
        - Он по возрасту посредине между вами, - пояснил король, - и Ричбертом.
        Маргант нахмурился.
        - Хотите сказать, что я совсем бессовестный?
        Король сказал с досадой:
        - Хоть вы не начинайте, мой старый друг. Смотрите, уже все готовы. Похоже, пора подавать сигнал…
        Герольд оглянулся на короля, Генрих взмахнул рукой. Длинная труба с подвешенным королевским штандартом взвилась к небу, тишину разорвали прекрасные серебряные звуки.
        Оторвав трубу от губ, герольд перевел дух и прокричал:
        - Божий суд!.. Вызывается граф Тельрамунд…
        Все обернулись в сторону шатра, стоявшего поодаль. Полог отлетел в сторону, его придержала услужливая рука пажа.
        Наружу шагнул огромный рыцарь в темных доспехах, похожий на блестящую скалу из застывшей черной смолы. В полных рыцарских доспехах он казался вообще не человеком, а великаном.
        Земля загудела под его тяжелыми шагами, он подошел к огороженной площадке, толпа в страхе распахнулась перед ним, как камыш перед бегущим вепрем.
        Тельрамунд остановился, повернувшись лицом к королю.
        - Ваше Величество, я готов мечом доказать свою правоту.
        Генрих ничего не ответил, герольд уловил его кивок, труба снова поднялась раструбом к низкому серому небу.
        Прозвучал серебряный призыв, а после паузы герольд выкрикнул звонко:
        - Вызывается защитник леди Эльзы!
        Наступила звенящая тишина, люди осторожно оглядывались, но из рыцарей никто не выступил, хотя несколько человек в доспехах обнажили мечи. Герольд выдержал паузу дольше, чем обычно, Генрих подумал невольно, что и этот парень сочувствует бедной девушке, чья участь уже решена, и хотя и знает, чем все кончится, но оттягивает неизбежный финал.
        Труба прозвучала снова, герольд повернулся на восток, прокричал снова:
        - Вызывается защитник леди Эльзы!
        В тишине никто не шевельнулся, Генрих покосился на смертельно бледное лицо Эльзы, дочь герцога держится с удивительным достоинством, хотя, конечно, понимает, что ее дело проиграно.
        Герольд повернулся на юг, протрубил и в третий раз выкрикнул:
        - Вызывается защитник леди Эльзы!
        На этот раз несколько рыцарей, что облачились в полные доспехи для жестокой схватки, сдвинулись с места и, расталкивая толпу, начали продвигаться к границе бойцовской площадки. Лица их были угрюмы, и можно было прочесть по ним, как в открытых книгах, что против Тельрамунда не устоят, однако нечто более сильное, чем страх поражения, толкает их выйти на поле и обнажить мечи в защиту женской чести.
        Генрих покосился в сторону Ортруды, она чуть подалась вперед, лицо раскраснелось, глаза блестят, высокая грудь взволнованно вздымается, как волны моря в прилив, и трудно оторвать от нее зачарованный взгляд.
        Маргант проследил за взглядом короля, тяжело вздохнул.
        - Час триумфа…
        - Еще бы, - пробормотал Генрих, - от ударов меча ее мужа зависит будущее ее детей…
        Маргант буркнул:
        - А о нем самом не заботится?
        - Настоящая женщина прежде всего думает о детях, - напомнил король. - Ради них пойдет и на преступление. А муж… что муж? Он лишь для того, чтобы дать детей и мечом добыть для них земли, титулы, богатства…
        В четвертый, последний раз протрубил герольд и выкрикнул изо всей силы:
        - Вызывается защитник благородной леди Эльзы!.. Кто обнажит меч в ее защиту?
        Сразу несколько рыцарей с разных концов площадки переступили бревна, отгораживающие зрителей, но в этот момент тучи внезапно и резко разошлись, открывая беспощадно синее небо, яркий солнечный свет пал на реку. Словно из первозданного света выплыла легкая лодка, ее тащит крупный белый лебедь, выпятив широкую грудь и явно гордясь своей работой.
        В лодке во весь рост высокий молодой рыцарь в сверкающих белых, как крылья ангела, доспехах. На локте левой руки нормандский щит, правая рука на рукояти меча, ножны украшены накладками из золота в виде листьев с острыми кончиками.
        Лебедь подвез лодку к берегу, рыцарь легко выпрыгнул. Все слышали, как он что-то сказал лебедю, тот развернулся и потащил лодочку обратно.
        Рыцарь направился к трибунам, все в благоговейном трепете смотрели на него и не находили слов. Высокого роста, прекрасно сложенный, доспехи белые и сверкающие, как солнце, золотые волосы рыцаря свободно падают на плечи, глаза настолько невероятно синие, что каждый смотрит с жадным вниманием: неужели на свете есть и такие люди?
        Все то и дело переводили непонимающие взгляды на его щит, где во всей красоте и блеске изображен прекрасный белый лебедь. Лебедь, а не львы, тигры, леопарды, разъяренные вепри, буйволы, как у всех других рыцарей. Словно бы он никого не старается устрашить, напугать, заставить отступить…
        Король Генрих рассматривал его со всем вниманием, но в то же время настороженно. Незнакомец высок, с широкими и настолько прямыми плечами, что кажется, будто нарочито их приподнимает. Красивые золотые волосы, глаза сперва показались ему ясными, как небо в солнечный день, но в следующий момент, когда он бросил взгляд на застывших рыцарей, они больше напомнили про холодную сталь обнаженного клинка.
        Лицо удлиненное, с резкими чертами, все как бы выдвинуто вперед: глаза, нос, губы, в то время как у Тельрамунда все расположено на одной плоскости, из-за чего на лице рыцаря Лебедя словно бы застыло выражение постоянного нетерпения, в то время как Тельрамунд выглядит медленным, солидным и основательным.
        Если случится схватка, мелькнуло у него, то это будет бой пришлого молодого льва с громадным медведем, хозяином здешних лесов, каким выглядит Тельрамунд…
        Незнакомец остановился перед трибуной в том месте, где расположился Генрих, преклонил колено.
        Все услышали его негромкий, но отчетливый голос:
        - Ваше Величество, позвольте поблагодарить вас, что вы дали целую неделю, чтобы донести весть об этом Божьем суде до самых окраин.
        Генрих кивнул, голос короля прозвучал точно так же отчетливо:
        - Вижу, вы из очень дальних краев. Иначе бы я вас заметил раньше.
        - Из очень дальних, - согласился рыцарь. - А теперь я просил бы вашего позволения вступиться за честь юной герцогини.
        Король едва сдерживал улыбку, хотя сейчас надлежит выглядеть озабоченным таким поворотом дела, он сдвинул брови, сделал лицо суровым и постарался, чтобы голос прозвучал даже с некоторой долей неудовольствия:
        - Не могу.
        - Ваше Величество?
        - Это дело самой герцогини, - объяснил король.
        Рыцарь обратил взор спокойных ярко-синих глаз на Эльзу. Она ощутила, как по всему телу пробежала непонятная и в то же время сладостно-тревожная дрожь.
        Рыцарь произнес вежливо:
        - Леди Эльза, я прошу дозволения обнажить меч в защиту вашей чести.
        Она посчитала до трех, чтобы не ответить слишком поспешно, благородные люди всегда следят за своими словами и жестами, наклонила голову.
        - Да, благородный рыцарь. Благодарю вас. Я полностью доверяю вам свою судьбу и решение этого суда.
        Рыцарь поднялся с колен, Генрих, все еще хмурясь, сказал:
        - Назови свое имя, благородный незнакомец.
        - Лоенгрин, - ответил рыцарь спокойно. - Рыцарь Лебедя.
        - Лоенгрин? - переспросил король. - И все?
        - Да, Ваше Величество. Увы, обет.
        Рыцари возбужденно переговаривались, многие из них давали разные обеты, это так модно - давать обеты, но никто никогда не скрывал имя, потому что как не побахвалиться происхождением, а вдруг что подумают…
        - Ты не можешь назвать свое происхождение? - переспросил король в изумлении.
        - Да, Ваше Величество, - ответил рыцарь четким и ясным голосом. - Я принадлежу к… некоему ордену и по его уставу никому не должен сообщать ничего о себе.
        Глава 8
        Собравшиеся лорды и придворные переговаривались громче, рыцаря рассматривали беззастенчиво и во все глаза. А среди набежавшего смотреть на поединок простого народа не было человека, кто смотрел бы на него враждебно.
        Даже рыцари из свиты Тельрамунда смотрели скорее заинтересованно, чем враждебно.
        Король сделал паузу, словно колеблясь, так надо, все сейчас смотрят на него, наконец проговорил медленно, словно с трудом принимал решение:
        - На подобные поединки допускаются только особы благородного происхождения…
        Граф Маргант вскочил, лицо полыхнуло гневом.
        - Ваше Величество! - закричал он так, словно король от него на другом конце света. - Да взгляните на него!
        И сразу несколько рыцарей закричали:
        - Он благороден!
        - Где неблагородный возьмет такие доспехи?
        - Посмотрите на его осанку!
        - Если он не благороден, тогда кто?
        Король сказал строго:
        - Всем тихо!.. Да, вы правы, правы. По всем признакам бесспорно и без всяких доказательств видно, что вы, рыцарь Лоенгрин, человек благородного происхождения. Я даю разрешение на поединок.
        Вышедшие было на поле рыцари поспешно перешагнули через бревна обратно. Лица их сияли, не устрашились вступиться за правое дело, но до чего же приятно, когда кто-то, более сильный, взял эту необходимость на себя!
        Тельрамунд все это время стоял неподвижно, словно скала. Он слышал каждое слово и понимал короля, который готов отдать победу в споре ему, но не может это сделать слишком явно, потому что и короли вынуждены опираться на рыцарство. А рыцарство сейчас жаждет, чтобы все было «по правилам», дураки. Не понимают, что правило в мире одно: править должен сильнейший, а уже сильнейший создает новые правила.
        Сверкающий доспехами рыцарь молча переступил бревно, Тельрамунд лишь сдвинул плечами. Невелика разница: получить трон ввиду неявки защитника Эльзы или же сперва повергнуть наземь кого-то из рыцарей. Он уже оценил тех двух и решил быть милосердным: любого, кого выберет Эльза, только собьет с ног, не покалечив, даже не ранив. Оба достойные рыцари, пользуются уважением, не стоит их восстанавливать против себя.
        А вот этого сверкающего красавчика он возненавидел сразу, едва тот подплыл на лодке к берегу. И с каждым мгновением ненависть перерастает в лютую злобу, что заставила скрежетать зубами и то и дело сжимать рукоять тяжелого меча.
        Лоенгрин остановился напротив Тельрамунда. Собравшиеся с изумлением увидели, что новоприбывший почти не уступает ростом графу, разве что не так грузен, да и не старается выглядеть грозным. А на его щите нарисован белый лебедь, совсем уж непонятное диво, это в стране, где у каждого на гербе оскаленные львы, тигры, драконы, вепри, медведи, рыси!
        - Граф Тельрамунд, - произнес Лоенгрин чистым ясным голосом, в котором не было и тени угрозы, - я даю вам возможность признать, что вы не правы.
        Тельрамунд взревел:
        - Что?
        - Повторяю, - произнес Лоенгрин кротко чистым, ненавистно правильным голосом, - вы можете сейчас признать, что оклеветали благородную леди Эльзу. Король в своем великодушии вас простит, вы всего лишь удалитесь в свой замок.
        Тельрамунд смотрел на него с изумлением и все растущей яростью.
        - Иначе… что?
        - Иначе, - ответил рыцарь кротко, - Божий суд выявит и накажет виновника.
        - Так пусть же он выявит! - взревел Тельрамунд. Он потащил из ножен устрашающей длины меч. - Защищайся!
        Сверкающий рыцарь произнес с кротостью голубки:
        - Что ж, вручим свои жизни Господу.
        Он с печалью во взоре обнажил меч, длинный и сверкающий, как полоска прозрачного льда. Тельрамунд быстро измерил взглядом длину меча противника, чуть короче, да и выглядит хрупким, хотя чувствуется настоящая сталь высокой выделки, похоже на изделие восточных умельцев, те умеют делать просто дивные мечи.
        Рыцарь в сверкающих доспехах шагнул к Тельрамунду, тот инстинктивно поднял щит, но устыдился движения и сам с диким ревом, стремясь подавить противника, ринулся в бой, нанося сокрушительные удары.
        Раздался сильнейший звон, с ветвей дуба взлетели птицы и с криками носились над полем боя. От грохота закладывало уши, кто-то вскрикнул:
        - Где тот рыцарь? Он еще жив?
        Несколько минут казалось, что Тельрамунд уже уничтожил соперника или уже вбивает его в землю. Исполинский меч с жутким звоном высекал снопы красных шипящих, как змеи, искр.
        Граф ревел и неистовствовал, и многим показалось, что схватка уже закончена. Рыцарь в белых доспехах принимал удары на щит, и не сразу даже опытные воины заметили, что он не сдерживает эти сокрушительные удары, а вовремя слегка наклоняет щит под нужным углом, и удар графа, теряя силу, скользит мимо, и только огромный опыт схваток не дает Тельрамунду позорно провалиться вслед за своим мечом.
        Первыми начали одобрительно вскрикивать рыцари, что готовились вступиться за леди Эльзу, затем и другие увидели высокое искусство рыцаря в сверкающих доспехах.
        Один из простолюдинов, молодой крепкий парень с кудрявой головой, ухитрился протиснуться к самому бревну, огораживающему площадку боя, присел и возбужденно выкрикивал:
        - Берегись, он ударит щитом!.. Смотри на замах слева!.. Это обман, он бьет по коленям!.. Опережай, опережай!
        Граф Маргант наклонился к уху короля.
        - Где воинское искусство графа? Рядом с этим рыцарем он выглядит как деревенский увалень!
        - Он достаточно искусен, - проворчал Генрих, - чтобы победить больше чем в ста пятидесяти сражениях. И в турнирных боях еще никто не сбросил его с коня.
        - Но сейчас он не выглядит победителем.
        - Он дерется очень умело, - предостерег Генрих. - Присмотритесь.
        - Да вижу…
        - Просто у этого… как его, Лоенгрина выучка повыше. Даже не представляю, где могли такому обучить.
        Тельрамунд обрушивал удар за ударом, он уже не ревел и не сыпал проклятиями, сберегая дыхание, а в толпе слышали его тяжелое сопение. Сверкающий рыцарь за все время не сдвинулся с места, а огромный Тельрамунд кружил вокруг него, осыпая сокрушительными ударами, наконец все увидели, как меч Лоенгрина начинает встречать меч Тельрамунда в воздухе, от звенящего удара птицы глохли и падали с неба на землю, а люди приседали и поспешно закрывали ладонями уши.
        Лоенгрин произнес ясным голосом:
        - Граф, у вас еще есть время… Признайтесь во лжи.
        Тельрамунд проревел с ненавистью:
        - Я отправлю тебя в ад!
        - Не сейчас, - ответил Лоенгрин.
        Он начал наносить удары, Тельрамунд подставлял щит, но не обладал удивительным умением противника, и на щите после каждого удара лопались железные полосы, вылетали перерубленные гвозди, а затем начали откалываться куски самого щита.
        В толпе восторженно вскрикивали. Упал на землю роскошный султан со шлема Тельрамунда. Лоенгрин небрежно наступил на него, даже не заметив. Со звоном слетела стальная пластина с плеча графа, а следующий удар сбил с головы Тельрамунда шлем.
        Граф удержался на ногах только потому, что ременные завязки лопнули, он на миг опустил руки, став совершенно беззащитным, однако его противник этим не воспользовался, остановился, давая графу прийти в себя.
        В толпе заорали, кто ликующе, кто возмущенно, а в королевской ложе граф Маргант сердито сплюнул себе под ноги.
        - Дурак, что за дурак!
        - Да, - согласился Генрих печально. - Хуже будет, если победит…
        Граф бросил на него злой взгляд, но не проник мыслью в то, что хотел сказать мудрый король, и смолчал. А на поле снова загремело железо, граф сражается с дикой яростью и неистовством, в него как будто вселилась новая неведомая сила, он начал двигаться еще быстрее и бил со страшной силой.
        Лоенгрин содрогался от тяжелых ударов, на его доспехах появились вмятины, но сам он бил в ответ так же сильно и с такой же скоростью, если не быстрее.
        Ортруда уже не просто подалась вперед, а оперлась на барьер, отгораживающий от толпы внизу, глаза сверкают дико, на щеках выступили красные пятна, из пышной прически начали выскальзывать заколки, освобождая свирепую красоту блестящих черных волос.
        Доспехи Тельрамунда покрылись трещинами, из двух-трех начала сочиться кровь. Он уже шатался, часто промахивался, в толпе орали, чтобы побыстрее приканчивал этого ублюдка.
        Король первым понял, что этот Лоенгрин не стремится убить Тельрамунда, сказал раздраженно:
        - Дурак… Он не понимает, что своим милосердием дает злу собраться с силами снова…
        Граф Маргант сказал язвительно:
        - Тогда, может быть, все-таки объявить победителем графа? В интересах государства?
        Король произнес сухо:
        - Думаешь, я бы так не сделал?
        - Сделали бы, - согласился Маргант. - Но, к счастью, есть еще глас народа и хоть какой-то суд…
        Кроваво-красное солнце, неимоверно огромное, воспламенило небо на закате, и вся западная половинка горит в багровом огне, будто и небо залито кипящей кровью. Тяжелое дыхание Тельрамунда разносится по всей толпе, дышит он, как огромные кузнечные мехи, но теперь все слышат в нем хрипы и стоны, словно мехи прохудились и вот-вот прорвутся.
        Раскаленный шар солнца опустился за темный край земли. По земле пробежали длинные тени, слились воедино, и земля начала погружаться в сумрак. И лишь вскинутый меч рыцаря Лебедя вдруг сверкнул необыкновенно ярко-пурпурным огнем, будто уходящее на покой солнце передало весь блеск ему.
        Люди еще дивились чуду, как этот меч обрушился на шлем черного рыцаря. Раздался тяжелый звенящий удар по металлу. Шлем снова слетел с головы графа и, кувыркаясь, пронесся над трибунами и упал в толпу.
        Граф Тельрамунд покачнулся и рухнул навзничь бездыханным.
        - И что теперь? - спросил граф Маргант.
        - Уже не мы решаем, - ответил король.
        Его слова потонули в мощном реве толпы. Рыцарь Лебедя, держа меч наготове, подошел к поверженному противнику.
        На поле выбежали оруженосцы Тельрамунда, но строгий окрик из ложи короля остановил их. Все видели, как рыцарь остановился над поверженным и с достоинством дождался, пока тот откроет глаза.
        - Но к чему-то вы должны быть готовы? - сказал Маргант. - Вас никогда не заставали врасплох!
        - Кроме как Божественным вмешательством, - пробормотал король. - А такое не предусмотреть…
        Толпа беснуется в бурном ликовании, а на поле тем временем рыцарь в сверкающих доспехах взял меч в обе руки и поднял над распростертым противником.
        - Все кончено, граф! - произнес он ясным чистым голосом. - Вы это поняли?
        Кончик его меча опустился к незащищенному горлу графа.
        - Будь ты проклят! - прошипел Тельрамунд. - Убей меня.
        - Если не признаете, что оклеветали Эльзу, - сообщил рыцарь Лебедя, - я так и сделаю.
        Тельрамунд помолчал, собираясь с мыслями, даже веки опустил, а когда снова открыл глаза, его взгляд не предвещал Лоенгрину ничего хорошего.
        - Признаю, - ответил он.
        - И что сделать с вами?
        - Пощадите, - прошептал Тельрамунд.
        Он надеялся, что никто не услышит, как несокрушимый Тельрамунд просит оставить ему жизнь, но тишина стояла такая литая, что услышали даже в дальних рядах.
        - Признайтесь, - потребовал Лоенгрин тем же неумолимым голосом, - что оклеветали Эльзу Брабантскую!
        Тельрамунд прошептал:
        - Признаюсь…
        - Громче, - потребовал Лоенгрин.
        Тельрамунд скривился, Лоенгрин видел, что на лице снова отразилось мучительное колебание, да лучше умереть, чем вымолвить такое, но тяжелые раны, усталость и полное изнеможение заставили Тельрамунда сказать из последних сил:
        - Признаюсь…
        - В чем? - потребовал Лоенгрин.
        - Я оклеветал Эльзу, - проговорил Тельрамунд, - и хотел занять трон герцога… И будь ты проклят… Убей меня!
        Он захрипел, откинул голову и закрыл глаза.
        - Это решит король, - ответил Лоенгрин. Он повернулся в сторону королевской ложи. - Ваше Величество, как вы слышали, и весь народ тоже, граф Тельрамунд признал свою вину и то, что он оклеветал Эльзу Брабантскую.
        Генрих кивнул.
        - Да, я вижу, - проговорил он суховатым голосом, - Божий суд… позволяет совершаться чудесам. А что хочешь ты сам, рыцарь Лебедя? Судьба графа в твоих руках. Теперь ты сам волен решать, жить ему или умереть.
        Рядом граф Маргант пробормотал саркастически:
        - Беспроигрышный ход! Особенно когда уже понятно, что ответит этот… светлый.
        - Политика, - пробормотал король.
        А рыцарь Лебедя, все еще не убирая острие меча с горла Тельрамунда, обратился к черному рыцарю:
        - Я оставлю вам жизнь, Тельрамунд. Но с условием…
        Тельрамунд с усилием поднял набрякшие красные веки.
        - Каким? - прохрипел Тельрамунд.
        - С этой минуты, - произнес Лоенгрин, - ваш меч и вся ваша жизнь да будут служить только доброму делу!
        Толпа зашумела ликующе, в воздух взлетели головные уборы, пугая тех птиц, что еще не улетели в ужасе раньше.
        Тельрамунд помолчал, озадаченный, затем все услышали его измененный голос:
        - Да, конечно, а как же еще…
        Рыцарь Лебедя убрал меч, оруженосцы набежали, пытались поднять тяжелого графа, но только сопели и пыхтели. Им на помощь пришли торопливо еще, но графа удалось поднять, только когда двенадцать человек соединили усилия.
        Глава 9
        Тельрамунда вынесли из огороженного поля, за это время подогнали телегу, и грузного графа уложили на охапки сена. Кто-то попытался снять хотя бы часть доспехов, но вызвал только болезненный стон: даже панцирь погнут и расколот во множестве мест, понадобится кузнец с его инструментами, чтобы снимать уже не доспехи, а побитые и негодные куски металла.
        Графиня Ортруда, что во время боя то и дело порывалась вскочить, сейчас сидела неподвижно, бледная и с такой лютой ненавистью на лице и в глазах, что от нее отводили взоры даже мужчины.
        Эльза дышала часто и взволнованно, щеки ее окрасил румянец, а взгляд не отрывался от блистающего красотой и благородством осанки рыцаря.
        Граф Маргант толкнул Генриха локтем и указал взглядом на Эльзу, потом на победившего рыцаря.
        Король скривился.
        - За что ты их ненавидишь? - шепнул он.
        - Ненавижу? - удивился граф. - Я их люблю и жалею! Но сейчас все ждут от тебя определенного жеста.
        Генрих зло шепнул:
        - Вот после этого и говори о своеволии королей!
        Он выпрямился, воздел властно руку и сказал громко:
        - Подойди к нам, доблестный рыцарь. Ты доказал своим воинским умением свое рыцарское происхождение, а своим благородным поведением… что ты из очень высокого рода.
        Лоенгрин приблизился к помосту, все видели, с какой дивной грацией и достоинством он двигается, учтиво наклонил голову в поклоне, Генрих невольно подумал, что именно учтиво, а не покорно или подобострастно. А когда он поднял голову, Генрих вздрогнул от пронзительного взгляда, в котором читалось: да, я чист, а ты?
        Граф Маргант толкнул застывшего короля.
        - Ваше Величество, вы уже поздравили доблестного рыцаря?
        Генрих заставил себя величественно улыбнуться.
        - Гораздо важнее, что благородного незнакомца поздравил народ. Смотри, как ликуют! Доблестный Лоенгрин, я присоединяюсь к поздравлениям знати и простонародья, что как никогда едины в своем радостном порыве. Эльза Брабантская оправдана, а граф Тельрамунд запятнал себя ложью. Но скажу честно, как государь всех германских земель, вы задали мне трудную задачу. Скажу откровенно: устранив столь могучего рыцаря, которому не было в Брабанте равных, вы тем самым открыли дорогу распрям и кровопролитию.
        Он видел, как рыцарь, назвавшийся Лоенгрином, удивленно вскинул брови. Но через мгновение они опустились и сошлись на переносице, на лбу появились две морщины, а глаза потемнели. Очень молод, понял Генрих, над такими вещами еще не задумывался. Или чересчур чист, мирская суета проходит мимо возвышенной души.
        Граф Маргант кашлянул и сказал намекающе:
        - Его Величество при всей своей медвежьей деликатности все никак не может брякнуть, что… гм… словом, вы посмотрите на Эльзу Брабантскую! А то что-то и я не могу сказать вслух такие понятные вещи…
        Лоенгрин повернул голову. Эльза, счастливая и восторженная, смотрит на сказочного рыцаря блестящими глазами, румянец не покидает ее щеки, а хорошенький ротик приоткрылся в счастливом удивлении. Увидев, что на нее смотрят, смутилась, румянец залил нежное лицо жаркой волной, опустился на шею и воспламенил хорошенькие розовые ушки.
        Генрих собрался с силами и, превозмогая себя, чувствуя себя грубым и неделикатным, ведь в молодости тоже был вот таким, со сверкающими крылышками за спиной, сказал с настойчивостью государя:
        - Доблестный рыцарь, ты готов отправиться в поисках приключений дальше, я вижу. Да, ты из тех, кто бродит по свету, мечом насаждает справедливость… ну, как понимает ее. Но здесь ты многое нарушил, потому за все в ответе. Я уже сказал, что этот граф Тельрамунд, которого ты поверг, держал всех в железном кулаке… а что теперь? Когда нет могучего вожака стаи, все перегрызутся, многие погибнут, пока наконец-то на обессилевшей земле кто-то один не сумеет снова подмять остальных.
        Лоенгрин произнес таким чистым голосом, словно за него заговорила серебряная труба:
        - Но теперь все видят, что Брабантом правит герцогиня Эльза по закону.
        Король вздохнул:
        - Как я мечтаю о тех временах, когда все будет по закону!
        - А что мешает? - спросил Лоенгрин.
        Король ответил в тишине:
        - А ты уверен, что нежная девушка, вся сила которой в ее слабости, сможет править Брабантом? Здесь мужчины много пируют и быстро хватаются за мечи, здесь сосед нападает на соседа только за то, что тот не так на него посмотрел, старинные родовые замки переходят из рук в руки, на турнирах гибнет больше рыцарей, чем в войнах, а внутри Брабанта войны вспыхивают чаще, чем с его соседями! Эльза с этим справится, как ты думаешь?
        Лоенгрин стоял в молчании, а граф Маргант добавил с сочувствием:
        - Граф Тельрамунд усмирил бы всех железной рукой. И - никаких распрей, никакой междоусобицы. А что теперь?
        Лоенгрин молчал, тогда Генрих, уже сердясь, сказал резче:
        - Давай решим сейчас. Ты видишь, какими глазами юная герцогиня смотрит на тебя? Ты для нее больше, чем светлый ангел с огненным мечом. Скажи, согласен ли взять Эльзу Брабантскую в жены… и стать защитником Брабанта? Эльза, спрашиваю и тебя, согласна ли ты стать его женой?
        Эльза, что всегда помнила, как нужно отвечать не спеша, обдуманно, сейчас выпалила:
        - Да! Да!
        Щеки ее ухитрились стать еще пунцовее, глаза сияли, но затем в них появилась тревога, потому что солнечный рыцарь посмотрел на нее внимательно, перевел взгляд на короля и… смолчал.
        Наступило тревожное молчание, даже народ терпеливо дожидался, хотя для них все было ясно: спасенная должна выйти замуж за спасителя, а как же иначе, по-другому и не бывает, так заведено… кем-то. В старое доброе время.
        Через толпу протолкался и встал за спиной короля Ричберт, уже освободившийся от доспехов, словно и не пытался выступить в защиту Эльзы.
        Рыцарь Лебедя молчал, раздумывал, король спросил настойчиво:
        - Что останавливает тебя, рыцарь?
        Лоенгрин ответил со вздохом:
        - Долг, Ваше Величество.
        - В чем он заключается? - просил Генрих. - Скажи, я король и должен и могу чем-то да помочь!
        Лоенгрин покачал головой.
        - Мой долг - защищать справедливость по всему свету. Я должен плыть дальше, Ваше Величество.
        - Очень благородно, - вставил граф Маргант ядовито, - и оставить после себя девушку с разбитым сердцем.
        Все посмотрели на Эльзу. Смертельно бледная, она прижала кулачки к груди и смотрела на Лоенгрина с таким отчаянием, что он смутился и отвел взор.
        - Ваше Величество, - проговорил он тяжело, - я паладин.
        Король смолчал, не зная, что сказать. Это для рыцаря служба королю и верность даме - цель жизни, а для паладина - детские глупости. Паладины перешагнули такие понятия, как герцогство, королевство, нация, народ: для них существует только Истина, и если она оказывается в лагере враждебной армии, они будут сражаться за ее интересы там, среди противников своей страны. Даже всепобеждающая любовь, как высокопарно говорят о ней менестрели, в глазах этих фанатично преданных поискам Истины всегда проигрывает рядом с настоящей Целью.
        Хардвулф и Ричберт смотрели на Лоенгрина с великим почтением, редчайшие из рыцарства удостаиваются такой чести, чтобы стать паладинами, но мечтают о таком пути самопожертвования многие.
        Граф Маргант, видя ступор короля, пришел на помощь:
        - Доблестный паладин, в твоей власти остановить начинающуюся борьбу за власть в Брабанте! Ты можешь прекратить сражения, спасти тысячи невинных людей!
        Лоенгрин спросил коротко:
        - Как?
        - Своим присутствием, - ответил Маргант сердито. - Без тебя здесь будут гореть города, села и поля, люди начнут прятаться в лесах и жить, как дикие звери в норах, Брабант на три четверти вымрет… как уже было, и только вороны насытятся человеческим мясом так, что не смогут летать… Ты этого не видишь?
        Лоенгрин вздохнул так тяжело, словно тащил на себе телегу с камнями на высокую гору.
        - Увы, вижу.
        - И ты пойдешь искать, - продолжил Маргант при умолкнувшем короле, - где обнажить свой меч, если здесь уже одно твое присутствие остановит любую борьбу за трон?
        Лоенгрин снова так долго думал, что Генрих извелся, а Эльза едва не падала в обморок, наконец Лоенгрин произнес с болью в голосе:
        - Я не могу решить сам. Я принадлежу Ордену.
        Маргант тяжело вздохнул и развел руками, зато король Генрих встрепенулся и сказал живо:
        - Отложим решение вопроса! Ты съездишь к своему Мастеру за разрешением. Я уверен, он все поймет и отпустит тебя. Заняв трон Брабанта, ты спасешь многие тысячи человеческих жизней! И, главное, я уверен, ты сможешь править Брабантом мудро и справедливо…
        Граф Маргант взглянул на него с изумлением, но Генрих лишь дернул щекой, дескать, не мешай, я знаю, на какой крючок кого ловить, и граф смолчал.
        Лоенгрин наконец поднял голову, лицо его побледнело, выдавая внутреннюю борьбу. Все затаили дыхание, даже народ, заполонивший поле поединка.
        Все видели, как рыцарь Лебедя медленно повернулся к Эльзе.
        - Я отлучусь, - произнес он с сомнением, - на неделю, милая Эльза.
        - Я буду тебя ждать! - воскликнула она, заламывая руки, как простая дворянка. - Как я буду тебя ждать!
        Он кивнул.
        - Хорошо. Согласится мой Мастер или нет, я вернусь с ответом.
        - Возвращайся, - прошептала она со слезами на глазах. - Если не вернешься, я… я… умру.
        Лоенгрин задумался, Эльза затаила дыхание, наконец он ответил медленно:
        - Скажу честно, мое сердце уже принадлежит тебе… Но я на службе… и не волен ее оставить.
        Она охнула.
        - Но почему, почему?
        Он грустно усмехнулся.
        - Наверное, потому, что мир еще не таков, каким должен быть. Мы обязаны сделать его лучше.
        - Лоенгрин!.. Не покидай меня! Я умру без тебя…
        Он вскинул руку, останавливая ее плач и слезы.
        - Погоди. Я вернусь и попрошу позволения жениться на тебе.
        Она вскрикнула счастливо, ее сияющие, как утренние звезды, глаза обшаривали его смущенное лицо.
        - Правда?
        - Я это сделаю, - пообещал он.
        Все в молчании смотрели, как рыцарь в сверкающих доспехах вернулся к реке, лебедь молча подплыл и красиво развернулся так, что лодка оказалась у самого берега.
        Лоенгрин вошел по колено в воду, все дивились, с какой ловкостью и грацией он переступил через борт, лодка почти не колыхнулась, только сильно просела под его весом. Лебедь тут же наклонился всем корпусом вперед, налегая широкой грудью на шелковую шлею, вытянул шею и мощно заработал крупными лапами с широкими красными перепонками.
        Граф Маргант заметил:
        - Что это не простой рыцарь, можно было заметить по тому, как он прибыл.
        - Да, - согласился король и зябко передернул плечами. - Я не представляю, как он держит равновесие! Меня бы сразу кувыркнуло за борт.
        - Любой бы уже барахтался, - успокоил граф. - Это же надо - в тяжелых доспехах на таком утлом челне! Любовь к риску? В любом случае - воинская выучка у него выше всех похвал.
        Они провожали его долгими взглядами, король сказал раздраженно:
        - Хотя бы сел! А то волна в борт или еще что…
        Граф посмотрел на него с усмешкой в глазах.
        - Что, Тельрамунда сбрасываем с шахматной доски?
        - Если этот Лоенгрин вернется, - буркнул король, - то он и будет Тельрамундом. Мне все равно, кто на троне Брабанта! Мне нужно, чтобы в герцогстве был мир. Только тогда и налоги в казну, и людей могу набрать в войско. Да и вообще… Приятнее быть королем в богатой и процветающей стране, чем в нищей и разоренной. Достоинства правителей оцениваются только по этим признакам.
        - Должны оцениваться, - уточнил Маргант. - На самом деле славят тех, кто больше всех убил людей, сжег городов, истребил народа, завоевал, захватил, покарал…
        Генрих поморщился.
        - Сам знаешь, я войны никогда не начну. Но и свои земли не отдам.
        Он выглядел злым и раздраженным, неожиданный отъезд рыцаря Лебедя озадачил и обеспокоил. По логике, любой должен был ухватиться за возможность жениться на такой красавице, дочери герцога, и сесть на трон. И дети королей не отказались бы от такой невесты. И от трона Брабанта, немалого герцогства, густонаселенного, усеянного городами, замками и селами, здесь в изобилии железная и серебряная руда, несметные стада овец с дивной шерстью и множество искуснейших ремесленников, а слава о брабантских конях гремит и за пределами Германии…
        Граф Хардвулф сказал с надеждой:
        - Как же, не позволит! Любой сюзерен даже заставил бы его жениться на Эльзе.
        Ричберт поморщился.
        - Так уж и заставил бы?
        - А что? Это же целое герцогство сразу падает под руку, как спелое яблоко. Не нужно ни завоевывать, ни самому заключать династические браки…
        Маргант спросил задумчиво:
        - Как думаете, кто его сюзерен?
        Граф Хардвулф сказал пылко:
        - Да кто бы им ни был, никто не откажется от Брабанта!
        Маргант вздохнул и сказал с надеждой, как и Хардвулф:
        - Хочу верить, что не успеет образ его лебедя рассеяться, как увидим его приплывшим обратно!
        Хардвулф радостно засмеялся:
        - Думаю, его сюзерен ему даже перевести дух не даст, сразу направит сюда, пока трон герцога еще пуст… Как думаете, Ваше Величество?
        Король произнес с тяжелым вздохом:
        - Я по-прежнему думаю, что намного лучше было бы для всех, если бы Божий суд выиграл граф Тельрамунд.
        Ричберт вскрикнул:
        - Это было бы несправедливо!
        Король кивнул:
        - Да, несправедливо, если с точки зрения справедливости, но для короля важнее спокойствие и умиротворение в землях.
        - А Лоенгрин?
        - Слишком, - ответил король после паузы, - светел. Слишком. Такие долго не живут. Мир жесток, и если этот рыцарь Лебедя начнет его перестраивать под себя, народ возмутится и восстанет. Все привыкли жить в грязи, а чтобы из нее вылезти - нужно несколько поколений. Церковь это понимает и работает медленно и терпеливо. А юность, увы, жаждет слишком быстрых перемен.
        Они вскричали почти одновременно:
        - Ваше Величество! Но как же… справедливость?
        Король смолчал, лицо стало грустным, а в глазах появилась непонятная для придворных печаль.
        Глава 10
        Плотники начали разбирать помост, слуги и оруженосцы собирали шатры, сворачивали и грузили в повозки. Торговцы первыми снялись с места и укатили в ближайший город. На месте схватки осталась истоптанная земля, а за бревнами, где располагалась публика, собаки подбирают кости с лохмотьями мяса да шустрые птицы торопливо клюют оброненные корки хлеба.
        Король в окружении знатнейших рыцарей молча шел к коням, все еще задумчивый и не уверенный в том, что все получилось правильно и как надо.
        Граф Маргант сказал успокаивающе:
        - Не беспокойтесь так уж, Ваше Величество! Судя по вечно воюющей и нищей Европе, где сражаются не только королевства, но и баронства друг с другом, у вас нет достойных партнеров даже для игры в кости.
        Король нервно дернул щекой.
        - Думаешь, мне это льстит?
        - А почему нет? Быть единственным умным среди толпы дураков?
        Генрих покачал головой.
        - Дураки опасны. От них никогда не знаешь, чего ждать, на что обидятся. А с умными людьми как раз спокойнее. Всегда можно все выяснить в беседе, договориться, в чем-то уступить, в чем-то выиграть. Поступки умных людей предсказуемы!
        Граф посмотрел с интересом.
        - Правда? А то я не всегда понимаю ваши поступки.
        - Сам ты… - огрызнулся Генрих. - Я из деликатности не уточнил, что и… гм… неумные люди умных не совсем, так сказать, понимают.
        Граф тяжело вздохнул, пробормотал, что теперь пойдет топиться, Генрих угрюмо скалил зубы. Граф старается отвлечь его от тревожных мыслей, на самом же деле у них обычно удивительное единодушие: не сговариваясь, приходят к одинаковым выводам, а так как граф Маргант слывет одним из умнейших людей Европы, то Генрих гордился, что их взгляды совпадают. Но сейчас поступок Лоенгрина озадачил обоих…
        Неделю весь Брабант только и судачил про удивительный Божий суд. Все пересказывали подробности турнира, образ рыцаря Лебедя приукрашался до такой степени, что многие уже всерьез уверяли, будто это сам ангел явился с небес, чтобы спасти несчастную красавицу-сироту от злобного негодяя.
        Граф Тельрамунд так и не смог подняться на ноги. Его на той же телеге увезли в его владения. Ортруда, бледная как мел от ярости и разочарования, уехала следом. А когда исчезли и все рыцари Тельрамунда, народ ощутил себя намного вольнее. Кто-то рассчитывал, что Эльза снизит и без того невысокие налоги, кто-то полагал, что разрешит нанимать для грязных работ тюрингцев, а кто-то и надеялся половить рыбку в мутной воде, когда огромным герцогством будет править слабая женская рука.
        Рыцари, собираясь в группки, негромко переговаривались, настороженно посматривали по сторонам. Рыцарь Лебедя может вернуться… а может и не вернуться, кто знает, что за устав в его Ордене. И на случай невозвращения надо заранее понять, чем это грозит… и что можно урвать.
        Граф Ричберт спросил разрешения короля сопровождать Эльзу, дабы убедиться, что теперь и она и герцогство в безопасности. Эльза не спала ночами, подурнела, чего страшилась больше всего, но ничего не могла с собой поделать: ночью забывалась неспокойным сном, где появлялся этот сверкающий, как ангел, рыцарь, брал ее на руки и взмывал с нею в небеса. Сердце колотилось в восторге, Эльза вскрикивала счастливо и… просыпалась, а когда удавалось заснуть снова, рыцарь в чем-то гневно ее упрекал, Эльза оправдывалась и с ужасом видела, что ее прекрасные холеные руки покрыты длинной густой шерстью.
        Она вскрикивала снова и уже не могла заснуть до утра. На исходе недели ей приснилось, что они с Лоенгрином гуляют по небесному лугу, везде порхают крупные бабочки и смеющиеся ангелочки, души невинных младенцев, но вдруг рыцарь повернулся к ней, в глазах изумление и отвращение. Эльза в страхе посмотрела на себя: руки стали грязно-серыми, словно вылепленные из земли придорожных рытвин, такие же ноги… и тут она ощутила, что все тело из земли, эта земля начинает рассыпаться, тело распалось на большие куски, а те, ударяясь о землю, превращались в мелкие грязные комья.
        Она закричала страшно, в покои вбежали перепуганные служанки, успокаивали, утешали, говорили, что это только сон, а она все так же прекрасна, во всем герцогстве нет такой красавицы. Эльза рыдала и не могла успокоиться весь день, как вдруг одна из служанок, оставив госпожу, ринулась к окну.
        Эльза против воли впилась в ее спину взглядом, служанка едва не протискивала голову через узкое окошко. Зад ее возбужденно двигался, наконец все в покоях Эльзы услышали ее ликующий вопль:
        - Он вернулся!.. Он вернулся!
        Служанки сразу оставили Эльзу, на лицах ликование, словно кто-то очень важный вернулся именно к ним.
        - Он?
        - Тот самый?
        - Рыцарь Лебедя?
        - Который побил Тельрамунда?
        Эльза сидела на постели ни жива ни мертва. Служанки бросились к другому окну, с Эльзой осталась только верная Алели.
        Она вздохнула, ласково погладила Эльзу по голове, перебрала пряди ее золотых волос, любуясь их красотой.
        - Ну вот, если не врут, то и кончились ваши мучения, сиротка…
        Слезы градом хлынули по щекам Эльзы.
        - Я уже всего боюсь, - прошептала она измученно. - И никому и ничему не верю…
        Алели спросила строго:
        - Мергелка, это прибыл господин Лоенгрин?
        - Да, - провизжала служанка. - Он, он!
        Алели сказала довольно:
        - Ну вот, госпожа, он вернулся, как и обещал.
        Эльза вскочила, заметалась по комнате, снова торопливо села на ложе.
        - Быстрее!.. Волосы!.. Зеркало!.. Я ужасно выгляжу!..
        Служанки с радостным визгом заметались, покои наполнились смехом и ликованием. Всем страстно хочется, чтобы хозяином был молодой и красивый рыцарь, такой если и прижмет где на лестнице, то одно удовольствие, любая будет рада такой забаве, а при молодом хозяине и друзья обычно молодые и веселые, всегда готовые на разные забавы…
        Лоенгрин трепал коня по белоснежной гриве и что-то нашептывал ему на ухо, когда Эльза выбежала навстречу. Огромный жеребец с огненными глазами, гордый и прекрасный, слушал хозяина с некоторым недоверием, изредка потряхивал ухом, когда рыцарь Лебедя дул в него слишком сильно.
        Во дворе уже толпятся на почтительном расстоянии челядь, стражники, только Перигейл подошел к Лоенгрину, поприветствовал и уставился на удивительного коня с жадным интересом.
        - Это что за порода?
        - Издалека, - ответил Лоенгрин.
        Все повернулись в сторону выбежавшей Эльзы, а она, роняя достоинство дочери герцога, бегом ринулась к сверкающему рыцарю, с плачем протянула руки.
        Он дал обхватить себя за шею, но не обнял, только ласково опустил ладони на плечи, от них пошло успокаивающее тепло.
        Эльза всхлипывала и цеплялась за него, как утопающая за оказавшийся рядом ствол дерева.
        - Ты вернулся… ты вернулся…
        Он взял ее лицо в ладони и произнес печально:
        - Еще нет.
        Она разом похолодела, синее небо вдруг стало черным, а в ушах медленно и страшно ударили колокола погребального звона.
        - По…чему?
        - Я рыцарь Ордена, - напомнил он. - Я связан клятвой.
        - Ты… вернулся… чтобы сказать… что сейчас уедешь?
        Он покачал головой:
        - Нет. Но есть одно условие, при котором я могу остаться.
        Она жарко вскрикнула:
        - Принимаю любое! Жизнь мою возьми, только останься!
        - Не говори так, - сказал он печально.
        - Но это правда!
        - Может, понадобится больше, чем жизнь… Но это лучше обсудить в твоих покоях.
        Она сказала пылко:
        - Твоих! Это все твое, Лоенгрин.
        Он усмехнулся, повернулся к застывшему, как столб, Перигейлу, который старался делать вид, что его нет вообще, а есть что-то вот вроде оброненной подковы.
        - Позаботься о коне, а мы с герцогиней Эльзой Брабантской обсудим кое-какие вопросы в ее покоях.
        Перигейл проводил их понимающим взглядом. Естественно, молодой и такой могучий рыцарь, у которого в руках победа, захочет воспользоваться ситуацией и получить все, что можно получить в его положении. Быть рыцарем - не значит быть полным дураком, что упускает выгоду.
        Из дальних строений все еще выбегали люди, падали на колени и смотрели на них снизу вверх, как на живые иконы. Лоенгрин с удивлением заметил у многих на глазах слезы.
        Девушки бросали им под ноги цветы, сперва под конские копыта, а потом уже им самим, когда он взял Эльзу на руки и понес через широкий двор к дверям.
        Все смеясь вопили радостно, в воздух взлетели шапки и даже рабочие рукавицы.
        Лоенгрин шепнул Эльзе:
        - Как все-таки тебя любят!
        Она счастливо засмеялась и уткнулась лицом ему в грудь. От ее золотых волос идет сияние, кто-то из челяди забежал вперед и постелил им ковровую дорожку перед самым входом в здание.
        Лоенгрин внес ее в холл, вперед забежала юная служанка и, блестя бойкими, черными, как спелые сливы, глазами, весело показывала, куда идти.
        Через холл и вверх по лестнице, еще этаж и еще, затем по длинному коридору, Эльза прошептала ему на ухо:
        - Не тяжело? Пусти, я сама…
        Он засмеялся и крепче прижал ее к груди. Служаночка остановилась у двери, на которой венок полевых цветов, присела в поклоне.
        - Мой господин…
        Лоенгрин кивнул.
        - Благодарю, - чем удивил ее донельзя. - Можешь идти.
        Она открыла им дверь, а когда они вошли, закрыла за ними и то ли удалилась на цыпочках, то ли прижалась ухом к толстым дубовым доскам.
        Эльза закрыла глаза и дышит в его руках, тихая, как засыпающий ребенок. Лоенгрин остановился у ложа с роскошным балдахином, хотел положить на мягкую перину юную герцогиню, но она в его руках так разомлела, что так там и останется, подумал и осторожно опустил ее на ноги.
        Она в самом деле так отдалась эту странному чувству, когда сильный мужчина несет на руках и от нее ничего не зависит, что покачнулась и ухватилась за кроватную стойку.
        - Эльза, - произнес он тихо, - нам нужно сперва… поговорить.
        Она заметила, что он даже не повел глазом по сторонам, словно здесь вся эта роскошь давно знакома и привычна.
        Эльза уже собралась с духом настолько, что выдавила любезную улыбку и привычно указала на кресло.
        - Извини, - произнес он, - я пока не сяду.
        - Что случилось?
        - Я еще не вернулся, - пояснил он с бледной улыбкой.
        - Мой господин! - вскрикнула она в страхе.
        Он успокаивающе выставил перед собой ладони.
        - Погоди, выслушай.
        - Да, мой господин!
        - Я еще не вернулся, - повторил он, - в настоящем смысле слова. Эльза, как я уже говорил, я - рыцарь Ордена.
        Она сказала жадно:
        - Да-да, ты говорил, это, наверное, очень здорово… Так красиво, торжественно и загадочно!
        Он наклонил голову, не опровергая и не соглашаясь.
        - Во всех рыцарских орденах, - продолжил так же ровно и настойчиво, - как ты знаешь, все считаются братьями.
        Она снова не утерпела:
        - Да-да, это так красиво!
        Он вздохнул:
        - Но ни в одном ордене это положение не соблюдается так ревностно, как в нашем. Вступая в Орден, каждый забывает о своем происхождении, привилегиях, высоких родственниках, своем древнем роде. Зато каждый приобретает такую семью, которой никто на свете не может похвастаться…
        Она слушала внимательно и с напряжением, недоумевая, зачем он ей это рассказывает, все время страшилась, что какой-то пункт устава все-таки заставит его уйти, молилась всей душой, чтобы этого не случилось, а она сделает все-все, что этот дивный рыцарь захочет и восхочет…
        - Так вот, - сказал он, - ты должна принимать меня таким, каков я есть, и судить меня по моим поступкам. Ты не должна допытываться о моих предках, моем роде, моем происхождении! Человек сам отвечает за свои деяния. Славные предки ни при чем, и благородное происхождение не может служить защитой или быть чем-то весомым в споре или других делах.
        Ее сердце едва не взорвалось от нахлынувшего ликования. Она чувствовала, как жаркая кровь бросилась в лицо, прилила к щекам и обожгла уши.
        Она прижала руки к груди.
        - Доблестнейший рыцарь!.. Я никогда не слышала более благородных и достойных слов!.. Мне отец всегда говорил, что человека нужно судить по его поступкам, ибо простой человек бывает благороднее иного знатного, а знатный нередко оказывается мерзавцем. Да-да-да, я с великой радостью принимаю твое условие! Как и все остальные, что услышу от тебя!
        Он вздохнул, в глазах все еще оставалась тревога.
        - Эльза…
        - Да, мой господин?
        - Других условий нет…
        - Но даже если бы и были! Мой господин, я клянусь…
        Он остановил ее жестом настолько властным, что она умолкла мгновенно. Его лицо оставалось строгим и торжественным.
        - Погоди-погоди.
        - Слушаю, мой господин!
        Он произнес очень серьезно:
        - Эльза, это не просто красивое пожелание. Ты должна дать клятву, что никогда-никогда не нарушишь своего обещания не спрашивать меня о моем происхождении.
        - С радостью, мой господин!
        - Эльза, отнесись к этому… без такой веселости.
        Она вскликнула, ликуя, возносясь в счастье, что условие оказалось таким простым и легковыполнимым:
        - Да, любимый! Я дам тебе любую клятву!
        - Мне не нужно любую, - ответил он терпеливо, - мне нужна именно эта клятва.
        - Я даю клятву, - произнесла она торжественно. - Перед лицом Господа клянусь, что никогда и ни при каких обстоятельствах не спрошу доблестного рыцаря Лебедя, благородного Лоенгрина, о его происхождении. Да покарает меня небо…
        Лоенгрин прервал:
        - Эльза, ни о каких карах речь не идет. Просто я должен буду в тот же час покинуть тебя. И я это сделаю.
        Холод проник в ее сердце, она ощутила, как смертельно бледнеет, но заставила губы раздвинуться в беспечной улыбке.
        - Лоенгрин… Никакие силы ада не заставят меня спросить тебя о происхождении!
        Он смотрел серьезно и пытливо.
        - Эльза, умоляю, сдержи слово.
        - Лоенгрин, - сказала она нежно, - не знаешь ты женщин… Я и так бы не нарушила слово! Но теперь, когда знаю, что могу потерять тебя, никогда-никогда даже не подумаю спросить… даже не подумаю подумать… Да что там! Лоенгрин, умоляю, поверь мне!
        Слезы брызнули из ее прекрасных глаз, губы распухли и задрожали, но Эльза не двигалась, не вытирала щек, ее взгляд был прям, ясен и молящ. Лоенгрин протянул к ней руки, и она, снова забыв о своем достоинстве дочери герцога, метнулась к нему, будто служанка какая, обвила его шею руками и прижалась крепко-крепко, молча умоляя никогда ее не бросать.
        Он обнял ее, чувствуя, как глубокая всепроникающая нежность к этому испуганному ребенку пропитывает все его тело и душу. Она думает, что никто не видит ее страха и беспомощности, гордо задирает голову, она же Эльза Брабантская, но ее ужас перед этим жестоким миром кричит громким голосом, а он из тех, кто слышит.
        Он держал ее крепко и нежно, но в какой-то момент она вздрогнула, шепнула ему на ухо:
        - А что сказал твой… Мастер?
        Лоенгрин вздохнул:
        - Он возражать не стал… особенно.
        Эльза спросила встревоженно:
        - Но возражал?
        - Да, - ответил Лоенгрин невесело. - Он дал разрешение.
        - Но ты невесел! Что случилось?
        Лоенгрин вздохнул:
        - Он не верит, что у нас получится.
        - Почему?
        Он бросил на нее короткий взгляд, быстро отвел глаза в сторону.
        - Он опасается, что элемент земли возьмет свое. Более того, он в этом уверен.
        - Какой? - спросила она непонимающе. - Какой земли?
        Он пожал плечами.
        - Наверное, он имел в виду ту, из которой Господь создал человека. Потом Господь вдохнул в него часть своей души, но… это только искорка в большой глыбе мокрой земли. Мастер считает, что раздувать эту искорку в бушующее пламя придется еще сотни лет, а я доказывал, что на свете уже много людей, у которых души из чистого светлого огня, а остальным поможем разжечь… Ведь поможем, Эльза?
        Она воскликнула:
        - Поможем! Дорогой Лоенгрин, как я люблю тебя! Мы сделаем все, что ты хочешь! Мы сделаем герцогство таким, как хочешь…
        - Таким, - ответил он задумчиво, - чтобы люди всех других земель захотели стать такими же.
        Она охнула:
        - Всех земель? Люди такие упрямые…
        Он воскликнул, загораясь:
        - Но я докажу! Мы докажем, не так ли, Эльза?
        - Докажем, - согласилась она горячо. - А что докажем?
        Он улыбнулся своей чудеснейшей улыбкой, делавшей его в ее представлении похожим на божественного ангела в блистающих небесным огнем доспехах.
        - Ты готова идти со мной, даже не зная, что я хочу?
        - Готова, - подтвердила она преданно. - А разве не так должна поступать женщина?
        - Не знаю, - ответил он чуточку растерянно и поцеловал ее в золотую макушку. - Я был далековато…
        - От Брабанта?
        - Да, - ответил он. - От Брабанта. Но я счастлив, что у меня такая чудесная жена.
        Глава 11
        Она вся светилась, излучала эту радость, что проникает сквозь толстые стены и заливает весь замок, Лоенгрин смотрел с великой нежностью.
        - Эльза, дорогая, - сказал он тихо, - мы оба в несколько странной и неожиданной для себя ситуации…
        Она прервала счастливым голосом:
        - Милый… Для меня она совсем не странная и вовсе не является неожиданной… Многие из нас мечтают, как однажды прискачет принц в сверкающих доспехах и на белом коне, молодой и красивый, засмеется весело и возьмет в жены… Мне выпало такое неслыханное счастье!
        Он пробормотал:
        - Мечты имеют несчастье сбываться…
        - Милый?
        - Очень редко, - уточнил он, - к счастью. Эльза, каждый наш шаг и каждое слово открывают новые двери. Давай всегда стараться поступать только правильно…
        Она вскрикнула в удивлении:
        - Ты весь такой правильный! О чем ты волнуешься?
        Он сказал в смущении:
        - Эльза, я в самом деле безупречен как странствующий рыцарь. Не буду хвастаться, но я в самом деле немало сразил драконов и очистил земель от чудовищ, разорявших деревни и убивавших людей. Однако я никогда не сидел в кресле герцога… вообще правителя!.. Ты была с отцом, видела, как он держит вожжи в руках, и, надеюсь, будешь подсказывать мне…
        Она счастливо расхохоталась.
        - Милый! Да конечно же! О чем ты беспокоишься?.. Хозяйство устроено так, что все идет само по себе. Вмешиваться приходится только в самых особых случаях, но, надеюсь, до этого не дойдет либо… дойдет не скоро!
        Он с облегчением вздохнул.
        - Да, хорошо, что герцог все наладил.
        - Милый, тебе не о чем беспокоиться!..
        Он выглядел таким смущенным и очень растерянным, что она ощутила небывалый прилив смелости, сама шагнула к нему и, обняв, прижалась всем телом.
        - Эльза, - шепнул он тихо и погладил ее по спине. - Милая Эльза… Теперь герцогство - наша ответственность. Пусть пока идет, как ты говоришь, само по себе, но мне надо будет очень быстро разобраться со всеми деталями этого механизма. Что-то мне подсказывает, это посложнее устройства арбалета, баллисты или даже тяжелого требушета. Ты… отдохни пока, а я схожу вниз, познакомлюсь с людьми.
        На выходе он первым увидел сэра Перигейла, тот разговаривает с группкой рыцарей, неподалеку от них трое парней разгружают телегу с мешками муки, управляющий выглядывает из подвала и машет грузчикам, то ли поторапливая, то ли указывая, куда нести.
        Лоенгрин остановился и оглядел его на этот раз внимательнее, с начальником охраны замка наверняка придется иметь дело чаще всего.
        Это один из тех воинов, что начинают ратную службу в ранней молодости простыми воинами, затем их берут оруженосцами, в рыцари посвящают не в честь заслуг предков, а за ратные подвиги на бранном поле, когда просто нельзя не вручить золотые шпоры, а вот, обретя бесценный опыт в многочисленных боях, осадах и защитах крепостей, научившись за многие годы битв руководить людьми, такие люди наконец-то получают предложение занять должность начальника охраны замка, бурга, земли…
        В обязанности Перигейла, как он понимает, входит охрана замка Анвер, обучение и подготовка молодых воинов, а также надзор за всем хозяйством, что имеет отношение к воинской службе: оружейной, бронной, кузницей, выделкой шкур, изготовлением стрел, а также конюшней.
        Лоенгрин ощутил к нему симпатию с первого же взгляда, когда увидел в день поединка с Тельрамундом, и сейчас это чувство, как он заметил, уже пускает корешки.
        Рыцари замолчали, повернулись, глядя на рыцаря Лебедя с почтением, уважением, интересом. Среди них Лоенгрин заметил и того, который одновременно с Перигейлом принял вызов Тельрамунда. Высокий, жилистый, с худым костистым лицом, на подбородке уже седая щетина, но чувствуется, что сражается не хуже молодых: плечи широкие, руки длинные и мускулистые от постоянных упражнений с тяжелым мечом или топором.
        Перигейл встретил нового хозяина широкой улыбкой. Лоенгрин прочел в его глазах откровенное: наконец-то сброшу на его плечи то, что и должен нести хозяин замка!
        Судя по его лицу, он собирался поприветствовать нового хозяина заранее заготовленной фразой, но Лоенгрин подошел сам и заговорил с должным почтением в голосе:
        - Сэр Перигейл, я хочу поблагодарить вас за желание вступиться за честь Эльзы в поединке…
        Перигейл покачал головой.
        - Это был мой долг. Другое дело - сэр Шатерхэнд, сэр Мортен Хоинберг, сэр Торбьен Олсонторн… А граф Ричберт вообще не из Брабанта… Позвольте, кстати, сразу представить вам рыцарей, что верно служили покойному герцогу: сэр Диттер Кристиансен, Коллинс Нортстедт, Харальд Оустейнсон… Старший рыцарь - сэр Эрланд Шатерхэнд…
        Они все преклонили колено, Лоенгрин при взгляде на Шатерхэнда вспомнил снова, как в час его прибытия этот рыцарь переступил бревно, готовясь вступить в бой с графом Тельрамундом за честь Эльзы, - могучего сложения, ростом не уступит, разве что не настолько ужасающе огромен, железа на нем вдвое меньше, меч короче, а щит заметно легче, но шрамы на его лице говорят о том, что в схватках бывал жестоких и не избегает их сейчас.
        - Рад вас видеть, братья, - сказал Лоенгрин, рыцари переглянулись от необычного обращения, но посерьезнели, так члены рыцарских орденов обращаются друг к другу, - трудное время, надеюсь, миновало. Но у нас много работы и много забот… Встаньте и больше не преклоняйте передо мной колена, ибо я паладин и равен вам во всем.
        Рыцари поднялись, по очереди кланялись, улыбались любезно, куртуазность диктует поведение, но взгляды оставались испытующими и в то же время исполненными почтительности.
        Перигейл сказал деловито:
        - Сэр Лоенгрин, пользуясь случаем, хочу сразу предупредить, держите все дела в железной рукавице.
        Лоенгрин спросил встревоженно:
        - А что случилось?
        Перигейл сдвинул плечами.
        - Ничего. Просто челядь есть челядь… Работать никто не любит. После смерти герцога все надеялись, что, когда в замке будет править кроткая Эльза, можно будет работать спустя рукава, а то и вовсе лежать с утра до вечера, жрать до отвала и пить вино из хозяйских запасов, но, когда прошел слух, что герцогство подминает под себя ужасный Тельрамунд, все сразу запаниковали…
        - Что придется работать вдвое больше?
        - Точно, - подтвердил Перигейл.
        Лоенгрин поморщился.
        - Значит, мне нужно держать середину между ласковой снисходительностью Эльзы и чрезмерной требовательностью Тельрамунда?
        Перигейл покачал головой:
        - Нет.
        - Нет? А что?
        - Вам нужно вести свою линию, - ответил Перигейл. - Делать все, чтобы в хозяйстве ничто не останавливалось, ничто не простаивало, в то же время не забывать охранять как от ворья и разбойников изнутри, так и от жадных соседей снаружи.
        Лоенгрин заверил горячо:
        - Я хочу это делать! И буду стараться…
        Перигейл уловил его неуверенность, сказал как можно тверже:
        - У вас получится.
        - Не знаю, - ответил Лоенгрин, - стараться буду, но раньше я приносил пользу только тем, что чистил землю, оставшуюся от язычества, от разных чудовищ.
        Перигейл смерил его внимательным взглядом.
        - Вы были… на службе?
        - Как и сейчас, - ответил Лоенгрин.
        - У короля? Императора?
        - У меня одна миссия на земле, - ответил Лоенгрин, - служить Богу, а не человеку, будь он король, император или кто угодно. И пока что мне это удавалось.
        Перигейл пробормотал:
        - Уверен, удастся и теперь. Венчание назначено на завтрашний день. Вы как… еще не передумали?
        Спрашивал он шутливо, улыбался даже, но взгляд оставался серьезным.
        - Ни за что, - ответил Лоенгрин так же весело. - Кто бы отказался от такого вызова?
        Перигейл не понял, что молодой герцог имеет в виду, но кивнул, в молодом рыцаре чувствуется та чистота и святость, что у всех нас бывает в детстве, но потом почти у всех выветривается. У кого частично, а у кого и совсем…
        На другой день мужчины весело орали и бросали в воздух шапки, а женщины проливали слезы умиления, глядя, как сэр Перигейл, торжественный и важный, ведет к венцу Эльзу Брабантскую, заменяя ей отца, настолько светлую, чистую и трепетную, что растроганное слово «ангел» то и дело слышалось под сводами храма.
        Ее волосы целомудренно убраны под плотно облегающий верх головы чепчик скромного небесно-голубого цвета, жемчужины совсем мелкие, в храме надлежит быть сдержанным и не выказывать роскоши.
        Взгляд Эльзы то и дело обращался на идущего рядом Лоенгрина, высокого, статного, настоящего прекрасного рыцаря из девичьих снов. Его светлые волосы красиво падают роскошными волнами на широкие плечи, взгляд прям и честен.
        Они встали на колени и выслушали хор, воздающий хвалу Господу, строгие и неподвижные, а из распахнутых дверей, откуда на цыпочках входят опоздавшие гости, уже доносятся ароматы жареного мяса, дичи и рыбы.
        Потом был пир, хотя начался несколько скомканно, два свободных места, издавна занимаемые графом Тельрамундом и его женой, красавицей Ортрудой, долго никто не решался занять, пока туда не усадили двух опоздавших, что так и не поняли, кто здесь сидел раньше так близко к герцогскому трону.
        Поздно вечером Лоенгрин подал руку Эльзе и увел ее под понимающие смешки и вольные шуточки гостей, а за ними потянулась целая толпа тех приближенных, кто должен присутствовать при консумации и подтвердить, что да, брак совершен.
        Лоенгрин в своей комнате освободился от доспехов и верхней одежды, сполоснулся в бадье с водой и, набросив на голое тело ночную рубаху, вошел в спальные покои.
        Огромное брачное ложе с балдахином из белого шелка стоит ближе к дальней стене, а здесь две немолодые женщины со строгими лицами монахинь старательно готовят Эльзу к брачному ложу: тщательно вытирают ее тело чистыми тряпками, смоченными в воде с уксусом, распускают волосы, поднимают ей руки и смачивают волосяные заросли настоями из пахучих трав…
        Он прошел мимо, стараясь не косить в ее сторону взглядом, обычай стар, все в нем предусмотрено и расписано до мелочей, у него есть возможность вот даже сейчас отказаться, если увидит в ее теле какие-то изъяны.
        Хорошо, мелькнула мысль, что с его стороны только он один, а то сейчас здесь по закону должны появиться его отец и мать, обойти степенно и неторопливо вокруг его невесты, оглядеть ее очень внимательно, и если ничего не возразят, то ритуал будет продолжен, а если возразят, то прервать его можно, не обращая внимания на то, что священник повязал их руки шелковой лентой и вручил кольца..
        Несмотря на то что брак заключен перед Господом, он будет считаться действительным только в случае консумации, а для ее подтверждения все эти люди будут присутствовать около ложа…
        Он поморщился, что-то церковь усложнила ритуалы и продолжает усложнять их еще больше. Орден паладинов стоит на том, что в Библии уже есть все законы и заповеди, достаточно придерживаться их, а это вот все лишнее, неизвестно зачем и придуманное, разве что для усиления власти церкви и лично папы римского…
        Он прошел к ложу и неслышно лег, сейчас нужно держаться торжественно, двигаться медленно, никаких быстрых жестов, громких голосов, ибо то, что сейчас произойдет, тоже относится к церковному таинству.
        Сквозь полупрозрачный шелк он видел, как Эльзу обрядили в ночную рубашку с лучшими в мире брабантскими кружевами, очень медленно повели ее в сторону брачного ложа, придерживая за руки и поглаживая по плечам.
        Лоенгрин покосился на стены, так и есть: распятия деревянные и серебряные, фигурки святых, все обращены лицами к ним. Он вздохнул и откинулся на подушки.
        В далеких странах, как рассказывал отец, в спальне должны находиться не меньше двенадцати воинов в полном вооружении, что одним своим видом отпугивают демонов зла, они же внимательно следят, чтобы на ложе все происходило по освященным веками правилам. Хотя и здесь, где придерживаются старинных обычаев, такое еще происходит…
        Эльзу подвели к краю ложа, женщина поправила для нее подушку и выждала, когда Эльза опустила на нее голову. Лоенгрин надеялся, что хотя бы вторая снимет с нее этот дурацкий чепчик, однако обе отступили на шаг и сложили руки на животе.
        Сэр Перигейл, как видел Лоенгрин сквозь вуаль шелка, вошел и остался в трех шагах от ложа с другой стороны, ладонь на рукояти меча, что значит - все-таки охраняет новобрачных от сил зла.
        Эльза выглядит, как будто находится во сне, взгляд прям, но Лоенгрину почудилось, что и там ничего не видит, слишком уж потрясена тем великим и особым, что случится с нею и превратит из беспечной девушки в настоящую женщину, что должна будет одеваться иначе, ходить иначе и держаться совсем по-другому.
        На той стороне комнаты, это всего в семи шагах, стол под белой скатертью с зажженными свечами, тарелки, чаши, подносы, но хоть не еда, а мокрые тряпки, губка, всякие лекарственные снадобья.
        Сэры Диттер Кристиансен, Коллинс Нортстедт и Харальд Оустейнсон стоят с той стороны стола, зато леди Пернила Оскарссон и леди Маделина уселись в кресла справа и слева, Лоенгрин видел их блестящие от любопытства глаза.
        Сэр Перигейл зашел с другой стороны ложа, он старается смотреть поверх, у него недостало смелости отказаться участвовать в таком обряде, да и не считает правильным, но зато хватает деликатности не пялиться.
        Эльза наконец легла, лицо бледное, глаза испуганно вытаращены, смотрит в потолок. Лоенгрин наклонился к ней, она поспешно раздвинула ноги.
        Он шепнул ей на ухо:
        - Не торопись…
        Она ответила так же шепотом:
        - Как же мне страшно…
        - Это все они, - ответил он шепотом, - неправильно это. Мы должны быть одни.
        - Но они должны знать точно, - прошептала она, - иначе мы все еще не муж и жена.
        Он стиснул челюсти, вообще-то консумация, как говорил его мудрый отец, была придумана потому, что монархи нередко заключали браки между своими малолетними детьми, которым до вступления в возраст оставалось еще лет десять, а то и больше, так что церковный брак, пусть и заключенный по всем правилам, все равно еще не полноценный брак, если не подкреплен консумацией.
        Со стороны стола донесся негромкий мужской голос:
        - Ну что, они уже?
        На него зашикали, одна из женщин прошептала сердито:
        - Нет еще, тихо!.. А то пропустим!
        - Да что они тянут, - прошептал мужчина, - я бы уже…
        - Тихо, - донесся женский голос, - еще успеешь за стол…
        Лоенгрин наклонился к Эльзе и нежно поцеловал в ее полураскрытый в испуге рот.
        - Ладно, - шепнул он, - только бы они убрались…
        Эльза закрыла глаза и задержала дыхание. Она чувствовала, как Лоенгрин поднимает подол ее рубахи, стало ужасно стыдно, она сильнее зажмурилась и стиснула кулачки.
        За столом никто не шевелился, затем от ложа донесся слабый вскрик, и сразу наблюдавший за происходящим сэр Перигейл отвернулся и деревянными шагами пошел к столу.
        - Все, - произнес он коротко, - брак консумирован.
        Женщины задвигались, на лицах появились улыбки. Пернила Оскарссон поспешила к новобрачным и с веселой игривостью, похохатывая, попросила Эльзу передвинуться ближе к Лоенгрину, теперь уже мужу.
        Эльза послушно прильнула к рыцарю Лебедя, а Пернила вытащила из-под нее свернутую вчетверо простыню, с ликованием бросилась к столу.
        - Все, - сказала она с облегчением, - вот доказательство! Брак подтвержден!
        Послышались смешки, все с торопливостью начали пятиться к двери, впереди на вытянутых руках гордо несли испачканную кровью простыню.
        Дикари, подумал Лоенгрин с досадой, нет такого в Библии, нет. Но ему такое суеверие не переломить, это можно разве что изнутри самой церкви…
        - Эльза, - сказал он нежно, - все ушли пировать. Теперь мы наконец-то одни, не считая ангелов.
        Она прошептала, не открывая глаз:
        - Мой господин, вы довольны мной?
        Он рассмеялся свободно и раскованно.
        - Счастье ты мое! Я буду доволен, только если ты будешь довольна и счастлива.
        Глава 12
        Утром Эльза поразила служанок веселым щебетом, никогда она не выглядела такой счастливой, довольной и радостной. Челядь радовалась тоже, кто тихонько, кто бурно: когда хозяин доволен, то все довольны.
        Завтрак им подали в ее малую комнату, за длинным столом только они двое, не считая молчаливых слуг, что приносят еду и питье, тут же исчезают.
        Эльза прощебетала:
        - Весь замок в вашем распоряжении, сэр Лоенгрин, рыцарь Лебедя. Он высок и огромен, как видите, но мой отец признавал, что он весьма грубоват. Строили для войны, и потому он весь - крепость, которую трудно, а то и невозможно захватить.
        Лоенгрин расхохотался.
        - Вам кажется, что мне до сих пор няньки утирают нос?
        - Ой, я что-то не то сказала?
        - Мне нравится замок, - объяснил он. - Его суровая простота радует глаз. Я не очень люблю ту вычурность, что обязательно приходит с достатком.
        Она вскрикнула счастливо:
        - Ой, а я боялась, что вам здесь будет неуютно!
        - Эльза, - ответил он нежно, - мне с тобой уютно везде. Такое везение, у меня самая лучшая в мире жена!
        После завтрака он взялся разбирать седельную сумку, Эльза охнула, широко распахнув глаза и раскрыв хорошенький ротик, когда Лоенгрин вытащил оттуда толстую книгу.
        - Что это? - воскликнула она. - Зачем это вам, мой господин?
        - Не мне, - ответил он весело, - тебе, милое существо.
        - Мне?
        - Да, милая.
        - Но мне-то зачем?.. Да и вообще… вы что, мой господин… грамотный?
        Он шутливо поклонился.
        - Имею честь им быть.
        Она в испуге оглянулась.
        - Ой, как стыдно… Вы в самом деле умеете читать и писать, словно не рыцарь, а какой-то там монах?
        Он посерьезнел, глаза потемнели, а кожа на скулах натянулась.
        - Милая, нет позора в том, чтобы уметь читать и писать.
        - Но… как же… - пролепетала она, - никто из рыцарей не умеет! Даже король! У знатных сеньоров есть люди, которые читают им, а также составляют под их диктовку письма!
        Он кивнул.
        - Я не хочу, чтобы мои письма читали. Вовсе не потому, что там нечто постыдное, но, например, могут быть военные секреты…
        - Вы собираетесь на войну?
        Он покачал головой.
        - Просто я не хочу зависеть от чужого человека там, где могу не зависеть. Кроме того, это же такое удовольствие - читать книги!
        На ее личике промелькнуло отвращение, но тут же с плачем бросилась ему на шею.
        - Простите!
        - За что?
        - Простите, - вскричала она сквозь слезы, - что подумала про вас такое!.. Конечно же, все, что вы делаете, правильно и прекрасно. И хотя другие не умеют ни читать, ни писать, то это они все не правы, а вы один - правы!.. Я вас безумно люблю, мой господин, властелин моего тела и души!.. Вы сегодня еще побудете здесь со мной или же отправитесь на охоту?
        Он удивился:
        - На охоту?
        - Ну да, то же ваше мужское…
        - А почему так сразу?
        Она объяснила кротко:
        - За время смут в Брабанте развелось слишком много дичи. Волки заходят среди бела дня в деревни и воруют овец, да что там о волках, когда стада оленей свободно вторгаются из леса на поля, где пожирают молодые посевы!.. А барсуки, что прямо там роют норы? Такого еще не было!
        Он сказал озадаченно:
        - Ну, конечно, я, наверное, тоже смогу и на охоту… Только как-то с оленями и зайцами я еще не дрался.
        Она расхохоталась.
        - Но это же просто охота!
        - Понимаю, - ответил он с сочувствием, - мужчины слишком много времени проводят на охоте. Они настолько привыкли убивать людей, что сейчас уже не могут остановиться… и убивают бедных зверей, что не могут за себя постоять.
        - Это точно, - сказала она весело, - зато они какие вкусные!.. Пойдем, покажу тебе нашу гордость - брабантских соколов!
        Он пробормотал:
        - Знал, что есть брабантские кони-тяжеловесы, но про соколов…
        Она вскочила, ухватила его за руку.
        - Пойдем!.. Пойдем, я покажу тебе все твое отныне хозяйство!
        Она сразу повела его на задний двор, где расположены все вспомогательные службы.
        - Вон там, смотри, у нас содержатся соколы, а вон там псарня.
        - Много собак? - спросил он вежливо.
        - Нет, всего дюжина охотничьих, - ответила она и тут же добавила гордо: - Зато самых лучших! Вот только почти год с ними никто не выезжал в лес.
        Она выглядела такой огорченной, он поспешил утешить:
        - Возможно, им еще придется побегать… Возможно.
        Она воскликнула:
        - Обязательно, какое возможно?.. Здесь прекрасные места для охоты!.. А леса такие дремучие и непроходимые, что никто не знает, что там в их глубине.
        Он улыбнулся.
        - Если в герцогстве все в порядке, то можно и поохотиться. Но, мне кажется, любая охота - это отдых, а праздность неугодна Господу.
        Она сказала наставительно, как послушный ребенок, старательно усвоивший урок и затем гордо выкладывающий знания взрослым:
        - Охота - эта старинный узаконенный обычай!.. Никто от него не уклоняется, это не по-мужски…
        - Обычай? - переспросил он. - Обычаи склоняются перед сильными! Меня не удержит слабая преграда обычаев, потому что они везде разные… а я видел не только Брабант. Обычаи… они создаются людьми…
        Она спросила в восторге:
        - Такими, как вы, мой властелин?
        Он улыбнулся.
        - Надеюсь на это. Сильные создают обычаи, слабые им следуют.
        Она прошептала восторженно:
        - Я как-то даже не думала… что обычаи не сами по себе, а их тоже кто-то создает!
        - Все обычаи создаются людьми, - заверил он. - Вот увидишь, когда-то утвердится обычай не спрашивать о происхождении человека!.. Более того, спросивший будет выглядеть человеком дурным и невежественным…
        Она недоверчиво усмехнулась, это совсем уж нечто дикое, но прижалась к нему и прошептала:
        - Вы все знаете лучше, солнечный мой рыцарь в сверкающих доспехах!.. Я безмерно верю вам во всем…
        Они ушли дальше, а во дворе, провожая их взглядами, остановились Перигейл и Шатерхэнд. Перигейл проговорил задумчиво:
        - Прекрасная пара…
        - Очень, - подтвердил Шатерхэнд. - А еще он великий воин, что совсем уж хорошо.
        - Это важно, - сказал Перигейл и вздохнул.
        - Тебя что-то тревожит?
        - Пустяки, - ответил Перигейл, - просто я не очень как-то люблю эти дурацкие обеты.
        - Дурацкие?
        - Они все кажутся дурацкими, - ответил Перигейл. - Взрослому человеку, конечно.
        Шатерхэнд покосился по сторонам, пробормотал негромко:
        - Намекаешь, что он может быть очень низкого происхождения? Но если человек взлетает так высоко, следует забыть о его происхождении!
        Перигейл кивнул:
        - Мы с тобой забудем охотно, этот наш герцог, он нас вполне устраивает. Но другим рты не заткнешь.
        - Да, конечно… Но те, кому он нравится, допытываться не станут.
        Перигейл вдруг улыбнулся.
        - Но есть и другой вариант…
        - Ну-ну?
        - Устав их Ордена может запрещать раскрывать свое имя и свой род совсем по другой причине. Намного более благородной.
        - Какой?
        Перигейл сказал задумчиво:
        - Может быть, устав их Ордена запрещает говорить о своем происхождении, чтобы не было гордыни? Представьте себе, сотни членов в их Ордене - сыновья герцогов, а другие - безлошадных рыцарей!.. Этим будет обидно, если им станут тыкать в глаза их низким происхождением…
        Шатерхэнд сказал бодро:
        - Я бы такого сразу на поединок, будь он хоть сыном короля!
        - Но у них Орден, - напомнил Перигейл. - Они должны быть братьями. А для этого лучше всего забыть о разнице в происхождении!
        Шатерхэнд кивнул, пробасил медленно:
        - Вообще-то ты прав… Это и должно быть основной и… единственной причиной. А кто начнет сомневаться, я сам тому голову оторву.
        - Теперь, - сказал Перигейл, - нам следует молиться о том, чтобы Господь послал им поскорее сына.
        - Да, - согласился Шатерхэнд. - Дети - это счастье…
        Сэр Перигейл поморщился.
        - Это для вас счастье. Ну, еще и для меня, конечно. А для того, кто на троне, - это спокойное будущее. Не только для себя, разумеется. Если не будет сына, начнутся династические войны, кровожадные бароны разорвут Брабант на части, только бы посадить на престол своего ставленника и начать новую династию!
        Шатерхэнд зябко передернул плечами.
        - Я люблю повоевать, но, Господи, упаси нас от ужасов гражданской войны!
        Перигейл перекрестился.
        - Нужно молиться, чтобы у них поскорее родился сын.
        А Лоенгрин, старательно напоминая себе, что отныне он новый герцог Брабанта, бодро взбежал на крепостную стену, а оттуда поднялся на верхнюю площадку обзорной башни, самое высокое место в замке. Замок расположен на холме, так что подступающее войско легко увидеть издалека, тем более что лес далеко, а вокруг только пашни. Так что он всматривался в разбросанные деревушки, в неровные квадраты полей, в заливные луга, в подступивший к далеким селам лес и мысленно возвращался к прочитанным мудрым книгам, вспоминал рассказы старых мудрых рыцарей о правильном устройстве государства.
        Впервые он ощутил некоторую неуверенность, все-таки его власть отныне распространяется даже не на замок, что уже для него ново и потому непривычно, а на целое герцогство, где множество земель, принадлежащих сильным и могущественным лордам. У всех большие и хорошо укрепленные замки, у всех под рукой прекрасно обученное и боеспособное войско…
        - Будьте кротки, как голуби, - повторил он наставление Иисуса апостолам, - и мудры, как змии… Словами можно добиться больше, чем острым мечом. А если я правитель, то мой меч должен быть всегда в ножнах…
        Далеко внизу послышались легкие щелкающие шаги по каменной лестнице. Он постоял, а когда шаги зазвучали по-другому, спросил с тревогой в голове:
        - Эльза, зачем карабкалась так высоко?
        За спиной раздался легкий смех.
        - Ты всех так различаешь по шагам?
        - Пока не всех, - ответил он серьезно. - Но когда-то буду. Здесь ветрено, Эльза.
        - И что?
        - Ты настолько нежна, что легко простудишься.
        Она прижалась к нему и прощебетала счастливо:
        - С тобой мне ничего не страшно, милый.
        Он сказал со вздохом:
        - Ох, будет работа нашим лекарям… Кстати, что-то я не видел хороших врачевателей в замке.
        - А Вирда?
        Он покачал головой.
        - Надеюсь, ты не всерьез? Та полоумная старуха не в счет, она ничего не умеет толком. Я и то знаю больше!
        - Я займусь, - пообещала она торопливо, - я с удовольствием займусь! Я хочу помогать тебе, Лоенгрин.
        - Хорошо, - согласился он. - Начинай. Скажи, что вон там за деревня?.. Двадцать домов, а все выстроились с одной стороны дороги, а вот с той стороны деревня с десятью домами, но пять с одной стороны дороги, пять - с другой. Почему?
        Она сказала озадаченно:
        - Не знаю… А что, это так важно?
        - Не знаю, - ответил он ее же словами, - но я хочу знать даже о том, чего никогда не увижу, потому как не узнать то, что перед глазами? К тому же это теперь…
        - Наше, - закончила она.
        - Мы за них отвечаем, - уточнил он мягко.
        - Мой господин, - сказала она, - на этой неделе к нам будут съезжаться вассалы герцога Готвальда. Теперь это все уже твои вассалы…
        - Еще нет, - уточнил он.
        - Будут ими, - сообщила она победно. - Где отыщется смельчак, рискнувший отказать в присяге верности и покорности победителю самого Тельрамунда?
        Он чуть поморщился, но смотрел на нее с прежней нежностью.
        - Эльза, - сказал он мягко, - мне очень не нравится такое…
        - Что, мой господин?
        - Присяга из покорности, - объяснил он. - Я хочу, чтобы мне присягали осознанно.
        - Так это осознанно! - вскрикнула она и расхохоталась счастливо. - Когда увидели, как легко ты сокрушил Тельрамунда, а его как раз считали несокрушимым… Ты самый сильный!
        - Присягать должны не сильнейшему, а лучшему.
        Она охнула и округлила глаза:
        - А разве ты не лучший?
        Он задумался, кивнул, но лицо оставалось сумрачным.
        - Да, конечно, других я вообще не знаю. Ты права, я приму их присягу. В большом зале?
        - Да, милый, - прощебетала она. - Я все устрою. Я знаю, как это делается. Отец принимал ее от новых хозяев, когда жаловал им поместья.
        - Я тоже буду жаловать?
        - Конечно, милый! Но сперва нужно будет у кого-то отобрать.
        Он задумался, покачал головой.
        - Тогда с этим погодим. Я проедусь по всему Брабанту, посмотрю, что, где и как.
        Она изумилась:
        - Зачем? Мой отец руководил, не покидая замка.
        Он мягко привлек ее к себе, погладил по золотым волосам и нежно поцеловал в лоб.
        - Это потом. А сперва он побывал везде…
        - Откуда ты знаешь?
        Он сдвинул плечами.
        - А как иначе?
        Она вздохнула, обняла его и прижалась всем телом.
        - Но не сразу же? Хотя бы несколько недель побудем наедине?
        - Недель? - переспросил он.
        Ей почудилось изумление, в сердце кольнула обида, как он не понимает, что все мужчины Брабанта мечтали бы с нею остаться на всю жизнь, да еще на троне герцога!
        - Хорошо, - сказала она уступчиво, - дней. Пока вассалы будут прибывать в наш замок.
        Он снова поцеловал ее, наслаждаясь чистотой и свежестью ее губ.
        - Ты сможешь сопровождать меня, - предложил он.
        Она охнула, отшатнулась.
        - По землям Брабанта?
        - А что? - спросил он. - Пусть видят, какая у меня красавица в женах!
        Она энергично затрясла головой.
        - Нет-нет. Там часто такие дороги, что повозка не пройдет.
        - А на коне? - спросил он. - Если не умеешь, мой Снежок легко понесет двоих.
        Она сказала с укором:
        - Как я могу? Я твоя жена и должна вести себя прилично. Замужняя женщина не должна подниматься в седло, чтобы не уронить себя и не бросить тень на своего мужа!
        Он посмотрел на нее несколько озадаченно.
        - Правда?
        - Правда, милый, - произнесла она ласково. - Ты в очень далеких краях путешествовал, забыл наши обычаи!
        Глава 13
        Он долго всматривался в даль, приставив ладонь ребром ко лбу, прикрывая глаза от солнца.
        - А что там? - спросил он. - Не вижу набитой колеи к тому лесу. Похоже, все предпочитают ездить во-о-о-он туда, верно? Там дорога пробита хорошо, но тот лес в пять раз дальше! А в этом деревья как на подбор, отсюда видно!
        Она посерьезнела.
        - Это Зачарованный Лес, Лоенгрин.
        - Кем?
        - Не знаю, - ответила она испуганно. - Но еще никто не вернулся оттуда. Нет, вру, однажды вернулся один охотник, но он стал совершенно седым, разум его помутился, он бормотал что-то непонятное, ночами не мог спать, а в конце концов бросился в реку и утонул.
        Он нахмурился, Эльза со страхом видела, как посерьезнел его взор, а в глазах мелькнули злые искорки. Но он не заявил, что немедленно направится туда и мечом искоренит всякое зло, вместо этого сказал спокойнее:
        - Хорошо, а что с Шельдой, почему на ней до сих пор нет пристани? Она здесь достаточно широка, чтобы носить большие корабли.
        - Проклятие, - прошептала она потерянно.
        - Чье?
        - Не знаю. Вот видишь, какая из меня была бы правительница!.. Кто-то из древних колдунов наложил проклятие, что здесь, в таком удобном месте, нельзя строить пристань, нельзя кораблям приставать к берегу… и даже приближаться опасно. Потому все, кому приходится плыть мимо, жмутся к тому берегу!
        - Та-а-ак… А почему на озере нет уток? Дома близко, утки сами бы утром ходили к воде и возвращались вечером…
        Она тяжело вздохнула.
        - В озере огромный водяной зверь. Утки для него что мухи, но ест их тоже. Раньше женщины ходили туда полоскать белье, но, когда он утащил двух под воду и сожрал, к воде никто не подходит…
        Она рассказывала и рассказывала про то, как загнанные в свои глубокие норы чудовища снова выходят на божий свет, как только люди начинают драться друг с другом и забывают о них, еще он узнал, что на самой дороге часто появляются исчезники, что сбивают путников с дороги, те часто разворачиваются уже в виду стен замка и идут обратно, некоторые вообще направляются к реке и падают в воду. Бывают случаи и посерьезнее, например, один отряд покойного герцога на заколдованной дороге принял второй отряд за невесть оттуда взявшихся врагов и вступил с ними в бой. Те тоже были уверены, что перед ними сарацины, дрались отчаянно, несколько храбрых рыцарей были убиты, многие ранены.
        За оградой кладбища, где хоронят некрещеных, а также клятвопреступников и самоубийц, по ночам начали твориться странные вещи: мертвые встают из могил, затевают свары, иногда выходят на дорогу в ожидании запоздавшего путника.
        - Да, - протянул Лоенгрин озадаченно, - а я думал, буду учить здешних крестьян овец разводить…
        - Овец? - удивилась она. - Каких овец?
        - Да любых, - ответил он. - Лучше, конечно, тонкорунных, но можно и мясную породу. Кроме шерсти и мяса, очень хорош овечий сыр, а молоко вообще просто чудо… Я видел, как в других странах на одних только овцах растет богатство и благосостояние.
        Она наморщила хорошенький носик.
        - Овец? Разве это занятие для благородного лорда?.. Ну, хорошо-хорошо, тебе виднее. Ты знаешь другие страны и народы, а я даже Брабанта как следует не видела. Только свой замок и чуть-чуть вокруг замка. Если ты говоришь, что овцы дадут простым крестьянам выгоду, то пусть заводят этих самых овец.
        Он поцеловал ее в лоб.
        - Ты не против? - спросил он с улыбкой.
        - Нет, конечно, - сказала она, посмотрела на него, возмутилась: - Ты чего, дразнишься? Ты же теперь лорд и этого замка, и всего Брабанта! Или ты сам не знаешь, как разводить овец, только дразнишь меня, вот такую жалобную?.. Точно не знаешь! Вы же в своем Ордене только сидите и слушаете вопли о помощи?.. Что, не так?
        Он покачал головой.
        - Совсем нет.
        - А как?
        - Наши рыцари, - объяснил он серьезно, - постоянно покидают замок… одни, вот как я, открыто, другие предпочитают странствовать под видом бардов, торговцев, бродячих охотников. Так им удается узнать больше, а помощь их бывает неожиданной и более уместной.
        Она сказала задумчиво:
        - И народ преисполняется надежды…
        - Умница, - сказал он. - А еще деспоты трепещут… ну, пусть не трепещут, но понимают, что и на них найдется управа, если слишком… да, слишком. Мы не в состоянии истребить и даже наказать все зло на свете, но наиболее заметных или зарвавшихся злодеев судить по своему рыцарскому кодексу можем, кем бы эти злодеи ни были и где бы они ни находились.
        Она спросила, судорожно вздохнув:
        - А король Генрих?.. Он злодей или нет?
        Лоенгрин ласково перебирал ее золотые волосы, Эльза счастливо закрывала глаза, никогда не думала, что прикосновения могучих мужских рук могут быть такими ласковыми и нежными.
        - Он король, - ответил Лоенгрин.
        - Я знаю…
        - Король, - повторил Лоенгрин, - а это обязывает.
        Эльза воскликнула в негодовании:
        - Он собирался отдать герцогство Тельрамунду!
        - Да, - согласился Лоенгрин с неохотой, - но он исходил из интересов королевства. Он соблюдает законы, и если бы ты представила веские доказательства, что герцог оставил корону тебе, король ни за что не посмел бы передавать герцогство Тельрамунду, хотя на этом потерял бы его поддержку, а то и приобрел бы сильного врага в тылу. Но при равных условиях королю выгоднее предпочесть Тельрамунда, так он получает преданного вассала, страна снова становится сильной и монолитной. Так что король не злодей, нет.
        - А кто?
        - Политик.
        - Политик, - повторила она незнакомое слово, - а это кто?
        - Человек, который бывает хуже любого злодея… но бывает и лучше святого. Увы, политик - самый опасный человек, потому что для него не существует понятия чести. Он легко может предать как ради зла, так и ради добра.
        - Ужасно, - прошептала она в отвращении.
        - Да, - согласился он. - Политик ищет только выгоду. Ничего, кроме выгоды, для него не существует. Он легко растопчет любые святыни, предаст родителей, жену и детей, друзей, трон, отречется от церкви… все это для него только слова, а выгода - все.
        Она воскликнула:
        - Тогда король Генрих злодей?
        - Да, - ответил он. - Но пока что он укрепляет королевство. Понимаешь, мелкий злодей заботится о выгоде для себя лично, средний злодей готов всех ограбить, предать и даже перебить ради своего баронства или графства, а крупный злодей думает прежде всего о процветании своего королевства. На прочие ему наплевать… Так что Генрих - злодей, и гореть ему в аду, но он укрепляет королевство, не дает вторгаться в его пределы врагу, а крестьяне под его властью богатеют, торговля расцветает, строители возводят новые города и строят церкви дивной красоты, перед величием которых замрут следующие поколения…
        Она посмотрела на него исподлобья:
        - Потому Генриха вы не останавливаете?
        Он вздохнул:
        - Зла в мире слишком много, мы пресекаем только самое явное. Но мы не боремся за тех, кто сам не желает быть спасенным.
        Ей почудилось в его тоне неясное предостережение.
        - Это как?
        Он погладил ее по голове.
        - Есть закон, а есть совесть. Мы можем покарать человека, преступающего закон, а вот живущего не по совести… увы, человек должен сам научиться жить с нею в ладу. Ты идешь вниз или остаешься?
        - А ты?
        - Я спущусь во двор, нужно получше познакомиться с рыцарями.
        - Тогда я буду в своих покоях.
        - Хорошо.
        - Не задерживайтесь, мой господин!
        Он спустился по длинной винтовой лестнице, внутри башни настолько темно и неуютно, что на выходе его ослепило яркое солнце.
        Перигейл показывал рыцарям, что помоложе, приемы защиты щитом от удара снизу, Лоенгрин посмотрел, сказал со вздохом:
        - Эх, если бы все можно было решить молодецким ударом меча.
        Перигейл спросил встревоженно:
        - Что, кто-то затевает мятеж?
        Лоенгрин покачал головой.
        - Нет… впрочем, не знаю. Может, и затевает. Но мятеж - это не самое опасное.
        - А что может быть опаснее?
        Все слушали внимательно и настороженно. Он чувствовал, как исподтишка рассматривают, сравнивают размах его плеч и крепость фигуры со своими. Победитель Тельрамунда, по общему мнению, должен быть крупнее грозного графа, а если почти такой же, как и они, то в чем его сила?
        - Я обратил внимание, - ответил Лоенгрин кротко, - в замке нет церкви…
        Перигейл сказал быстро:
        - Есть часовня!
        Лоенгрин кивнул:
        - Заметил. Маленькая и запущенная. А где священник? Почему я его до сих пор не видел?
        - Весь в делах, - ответил Перигейл с неопределенностью в голосе.
        - Это как?
        - Ну, кому-то дает отпущение грехов, - объяснил Перигейл, - у кого-то принимает последнее дыхание, кого-то крестит… Он в основном ходит по селам.
        - А что, в селах нет церквей?
        - Нет, ваша светлость.
        Лоенгрин нахмурился, покачал головой. Взгляд упал на парня, тот вышел из подвального склада и шел к телеге. Плечи и волосы стали белыми от просыпавшейся муки. Он замедлил шаг, жадно прислушиваясь к разговорам рыцарей. Навстречу шли с мешками, один толкнул, парень отступил в сторону, но даже не огрызнулся, хотя, судя по виду, задиристый и драчливый, такие себя в обиду не дают и за словом в карман не лезут.
        - Ладно, - произнес Лоенгрин задумчиво, - с церквями потом, это не самое срочное… Эй, подойди-ка сюда!
        Парень услышал оклик, оставил мешок на телеге и бегом подбежал к Лоенгрину. Крепкий, широкий в плечах, налитый буйной нерастраченной силой, он смотрел с веселым вызовом, но в то же время преданно, как большой сильный пес смотрит на обожаемого хозяина.
        - Как зовут?
        - Нил, - ответил парень. - Просто Нил, ваша светлость.
        Лоенгрин вскинул брови, у парня такой вид, что только в последний момент не стал называть родовое имя, словно у простолюдина оно может быть, оглядел парня с головы до ног.
        - Ты выглядишь крепким и смышленым. Во всяком случае, ты заметил слабые и сильные стороны Тельрамунда.
        Нил дерзко ухмыльнулся.
        - Они на виду!
        - Но другие их не видели, - напомнил Лоенгрин.
        Нил поморщился.
        - Да тут такие рыцари… Им бы только пьянствовать да служанок на сеновал таскать.
        Сэр Шатерхэнд моментально налился гневом, грянул мощным голосом просыпающегося льва:
        - Придержи язык, земляной червь!
        Парень покорно присмирел. Лоенгрин задумчиво оглядел его снова с головы до ног.
        - Чем ты занимаешься?
        - Помогаю дворовым людям, - ответил парень неохотно. - Кузнецу таскаю уголь и железо, кожевнику - шкуры, гончару вожу глину от реки, рублю лес, доставляю из сел зерно, муку, сыр, мясо, даже пригоняю скот…
        Лоенгрин слушал с интересом.
        - И не падаешь от усталости? По-моему, у тебя день занят от зари до зари. Потому ты такой жилистый? А о воинских подвигах не мечтаешь, верно?
        Нил тяжело вздохнул.
        - Ваша светлость, не травите рану. Как не мечтаю? Полжизни бы отдал…
        Лоенгрин подумал еще, все затихли, не понимая, почему такой разговор. Сэр Шатерхэнд хмурился и бросал на парня сердитые взгляды.
        Парень старался в сторону Шатерхэнда вообще не смотреть, Лоенгрин сказал почти весело:
        - Если я тебя возьму к себе в оруженосцы… как это тебе?
        Нил рухнул на колени, смотрел снизу вверх, как на внезапно явившегося во всем блеске и величии ангела.
        - Ваша светлость! Всю кровь отдам по капле, только возьмите!
        - Хорошо, - ответил Лоенгрин легко, - чувствую, ты будешь хорошим оруженосцем. Отправляйся сейчас в конюшню, осмотри коня, не нужно ли перековать, осмотри сбрую, у меня был долгий путь, какие-то ремни перетерлись, замени. Потом проверь мои доспехи и оружие, они всегда должны быть в полном порядке. А затем я подберу что-то из доспехов и оружия для тебя.
        Нил, не помня себя от ликования, вскочил, но Шатерхэнд грянул с неожиданной силой:
        - На колени!
        Глава 14
        Нил поспешно бухнулся на оба колена и покорно наклонил голову, выказывая полнейшее смирение. Рыцари переговариваются, Лоенгрин то и дело ловил любопытствующие, а то и насмешливые взгляды.
        Перигейл кашлянул.
        - Гм, этого Нила в оруженосцы… гм… несколько…
        Лоенгрин оборвал:
        - Не трудись объяснять, благородный Перигейл. Я все понимаю, но в нашем Ордене паладинов нет запрета брать оруженосцами простолюдинов. Перед Господом все равны!
        Рыцари переглянулись, Перигейл сконфуженно замолчал, все почему-то поглядывали на сэра Шатерхэнда. Тот криво улыбнулся, развел руками.
        - Ваша светлость, если вы и хотели удивить нас, что взяли простолюдина, то вам… не удалось. Его полное имя - Нильс Шатерхэнд.
        Лоенгрин, чуточку ошарашенный, всмотрелся в рыцаря, перевел взгляд на Нила. Теперь только увидел несомненное сходство: те же широкие скулы, квадратная челюсть, широкие прямые плечи.
        - Сын?
        - Да, ваша светлость.
        Лоенгрин в удивлении покачал головой.
        - А почему занят таким странным делом? Сыновья рыцарей должны истязать себя в обучении ратному делу.
        Шатерхэнд развел руками.
        - Ваша светлость, у меня трое сыновей, но двое старших, как говорит сам Нил, умные, а вот он, младший… Нил Шатерхэнд! С детства чересчур хорош в драках, а когда началось воинское обучение, не было ученика, с кем бы не затеял поединка. Так что никто из рыцарей не захотел взять в оруженосцы, хотя род наш старинный, древний, мы ведем его от Кельта, высадившегося на эти берега в седую старину. И еще хочу предупредить, что он слишком дерзок, своеволен и не уважает старших.
        Перигейл бухнул тяжело, словно в большой колокол:
        - Ваша светлость, Шатерхэнд мой друг, но должен сказать насчет его сына…
        - Говори.
        - Он потому и держит его здесь, чтобы все время на глазах. Иначе тот натворит дел.
        Лоенгрин выслушал, на лбу собрались морщины. Нил оставался на коленях, смотрит снизу вверх, как верный пес, умоляющими глазами. Рыцари ждали настороженно, наконец Лоенгрин ответил со вздохом:
        - Ладно, что сделано, то сделано. Старших уважать, конечно, надо. Но бывает и так, что у старших только длинная седая борода, ума же как у молодого конюха. Конечно, уважать и таких надо, но иногда они требуют к себе уважения… слишком уж. Я возьму этого Нила оруженосцем. Он смышлен, силен, работоспособен, наблюдателен. А рыцарскому искусству обучу! Гораздо труднее обучать рыцарским манерам.
        Сэр Шатерхэнд все еще в сомнении качал головой. В его глазах Лоенгрин видел сдержанную радость, сын пристроен в оруженосцы, да еще так удачно, но там же читается и сильнейшее беспокойство. Похоже, Нила гораздо легче обучить рыцарскому искусству, чем изящным манерам.
        Он кивнул Нилу:
        - Все понял? Выполняй.
        Парень вскочил и пропал из виду, только пыль взвилась. Перигейл пошел рядом с Лоенгрином, вид у его таков, что готов выслушивать указания, и Лоенгрин проговорил с неловкостью:
        - В общем, будем думать, как сообща сделать Брабант сильнее и богаче…
        Перигейл ответил почтительно:
        - Все верно, мой лорд. И мудро. Нужно только не забывать, что когда делается что-то сообща и вместе, это значит, что один сидит на тяжело груженной телеге, держа в руках вожжи, а остальные ее тянут. Этих, что тянут, кормить надо мало, только чтоб не подохли, а стегать много, чтобы тащили бодрее.
        Лоенгрин ужаснулся:
        - Сэр Перигейл! Вы говорите оскорбительные вещи!
        - Для кого? - удивился Перигейл. - Я сам среди тех, кто тащит. А как иначе? Если тот, у кого вожжи, бросит их и тоже впряжется с нами наравне, то мы тут же либо затащим в болото, либо рухнем в пропасть! В лучшем случае завалимся на обочине… И там, где должна быть крыша, весело завертятся колеса на радость проезжающим мимо, они-то вожжи держат крепко и управляют строго, без поблажек, ибо любой шажок вправо или влево способен опрокинуть тяжело груженную телегу.
        Лоенгрин прикусил губу.
        - Не нравится мне в этом что-то, - сказал он наконец с сердцем, - нечто очень несправедливое чувствую!.. Все люди от Адама и Евы!
        - А также от Змея, - напомнил Перигейл.
        - Каждый христианин душит в себе голос Змея, - возразил Лоенгрин. - И все мы равны перед Господом!
        - Но не друг перед другом, - снова напомнил Перигейл. - Земледелец Каин убил скотовода Авеля всего лишь за то, что тот пускал свои стада в его посевы, а они были родные братья!.. Что уж упоминать про ту родню, что и говорит на разных языках… Есть рабы по природе, зачем становиться с ними рядом?
        - Все люди, - отрезал Лоенгрин, - братья!
        - Братья, - согласился Перигейл. - Вот и заботьтесь о своих братьях, не выпуская вожжей. Такими братьями надо управлять, чтобы не сломали себе шеи на обочине, крепко пороть, если устроят драку и побьют невиновных, а то и вешать, если кого убьют или ограбят… Ибо хоть и брат, но чтоб другим неповадно, а то иные братья увидят, что за убийства и грабежи не наказывают, и пойдут убивать и грабить всех подряд… Ваша светлость, в помощь заповедям «не убий», «не укради» нужно построить хорошую виселицу! Тогда заповеди работают лучше.
        Лоенгрин сказал резко:
        - Уж без нее как-то обойдемся!
        Перигейл кивнул:
        - Верно, ваша светлость. Я тоже полагаю, что это слишком уж… Проще вешать прямо на деревьях.
        - Сэр Перигейл!
        Перигейл поклонился.
        - Ваша светлость, я очень хочу, чтобы вы у нас прижились и были герцогом. Но вы все-таки должны помнить, что очень хорошим людям достаточно один раз сказать в детстве «не убий, не укради», и все, просто хорошим нужно несколько раз повторить, а для остальных необходимо поставить на видном месте виселицу, и они тоже запомнят эти «не укради, не убий» и детям своим будут говорить, чтобы не убивали и не воровали…
        - Какой ужас…
        - Для властителя неважно, - сказал Перигейл настойчиво, - по нравственности или по страху подданные не убивают и не грабят, он имеет дело с огромным стадом. И вам нужно будет охватывать взором весь Брабант и все тысячи и тысячи людей в нем, хороших, не очень, добрых и недобрых, простодушных и хитрых… И все время помнить, что телега у вас нагружена тяжело, везти нужно хоть и быстро, но осторожно…
        Лицо Лоенгрина становилось все печальнее. Похоже, подумал Перигейл с сочувствием, вырос в глуши, в рыцари возведен недавно, если настолько наивен… Явно воспитывался в монастыре, слишком уж хорошо знает Святое Писание и вообще чересчур светел…
        - Вы теперь герцог, - напомнил он тихо, но безжалостно, - а для герцога доброго сердца недостаточно, ваша светлость. Я вам сочувствую всем сердцем, но руководить вы должны сами… Твердо.
        На следующий день начали прибывать вассалы. Двор заполнился могучими боевыми конями, брабантцы признают только своих брабантов, но двое лордов прибыли в повозках, Лоенгрин поспешил к ним, намереваясь выразить почтение возрасту, однако из первой же вышла, грациозно оперевшись на его руку, красивая и уверенная в себе женщина в длинном платье, но при выходе из повозки подобрала подол таким образом, что все мужчины были впечатлены округлостью ее обширного зада и размером груди.
        - Баронесса Рорикона, - произнесла она глубоким чарующим голосом, от которого у Лоенгрина пробежали приятные мурашки. - Сожалею, но мой муж воюет где-то в Аквитании… но не хочу, чтобы создалось впечатление у нового герцога, что избегаем присяги.
        Эльза сбежала по ступенькам во двор, баронесса повернулась к ней и распахнула руки. Эльза влетела в ее объятия и прижалась всем телом, как к матери, хотя по возрасту, как прикинул Лоенгрин, баронесса годится разве что в старшие сестры.
        - Я вижу, - пробормотал он, - вы дружны…
        - Давно, - сообщила баронесса с загадочной улыбкой, - но не признаюсь, с какого возраста!
        Из второй повозки с помощью слуг вышел престарелый рыцарь в бархатном костюме, невероятно пышном, чтобы скрывать деформированную от старости фигуру.
        Лоенгрин поспешил к нему и успел удержать старика от того, чтобы тот преклонял колено.
        - Сэр? - сказал он с неловкостью. - Надеюсь, дорога была не слишком… тяжелая.
        - Сэр Энгельберт, - сообщил старик. - Владетельный сеньор Гершвина и Адальруда.
        - Добро пожаловать, сэр Энгельберт, - сказал Лоенгрин почтительно. - Вас сейчас препроводят со всей почтительностью в комнату отдыха, а когда начнется прием, за вами придут, чтобы вы зря не тратили время.
        Сэр Энгельберт произнес с чувством сухим дребезжащим голосом:
        - Вы истинный рыцарь и лорд Брабанта!
        - Надеюсь им быть, - пробормотал Лоенгрин. - Чтобы отметили не только за гостеприимство.
        Глава 15
        Во второй половине дня он в завешанном яркими полотнищами зале, восседая на троне герцога, принимал присягу владельцев земель Брабанта. Счастливая и сияющая Эльза сидела рядом и смотрела на всех радостными глазами.
        В первый день клятву верности и покорности принесли почти половина лордов Брабанта, во второй день их было вдвое меньше, на третий - всего четверо, да и то потому, что ехали из самых дальних земель.
        Сэр Перигейл, что буквально помолодел, когда на трон сел этот сияющий рыцарь, а не Тельрамунд, на четвертый день явился к Лоенгрину в конюшню, где тот осматривал хозяйство герцога Готвальда, вежливо поклонился.
        - Ваша светлость…
        - Сэр Перигейл, - ответил Лоенгрин и сразу же продолжил, не дав Перигейлу открыть рот: - Для вас это пустяк, но я все время помню и буду помнить, как вы с сэром Шатерхэндом готовились бросить вызов Тельрамунду. Хотя у вас шансов было так мало…
        Перигейл пробормотал:
        - Не щадите так уж нас. Скажите прямо, шансов не было. Меня больше удивляет, что собравшихся драться с Тельрамундом оказалось так мало. Правда, там надевали доспехи еще несколько человек, они бы вышли вслед за нами… Ха-ха, как только бы нас вынесли за пределы поля. Но это всего лишь долг.
        - Как вассалов?
        Перигейл хмуро посмотрел ему в лицо.
        - Как рыцарей и вообще… мужчин.
        Лоенгрин кивнул, голос его прозвучал с необычной теплотой:
        - Я не ошибся в вас. На таких людях земля держится. Мой отец был не прав, предостерегая меня… Сэр Перигейл, я намереваюсь объехать земли Брабанта и посмотреть, где и чем могу помочь.
        Перигейл кивнул.
        - Наконец-то, ваша светлость, - произнес он с некоторым сарказмом. - Только с собой нужно взять войско. И побольше.
        Лоенгрин изумился:
        - Зачем?
        - Некоторые лорды, как вы могли заметить, на присягу явиться не изволили.
        - Может быть, - предположил Лоенгрин, - у них какие-то важные причины? Мог же лорд заболеть?
        - Мог, - согласился Перигейл, - но в этих случаях всегда присылают гонца с извинениями и обещанием через неделю или две, у кого как, явиться. Уже с дарами.
        Лоенгрин нахмурился.
        - Что ж, мы проедемся и по этим землям. Но войско нам не понадобится.
        Перигейл окинул его оценивающим взглядом.
        - Ваша светлость, если лорд запрется в замке… гм… он на поединок не выйдет. Тем более уже знают, что с вами в двобое никто не выстоит.
        - Не будем тревожить людей, - ответил Лоенгрин и перекрестился. - С Божьей помощью справимся и сами. Таких много?
        - Барон Эварист Хардбальд, - сказал Перигейл и загнул палец, - граф Гердвин… виконт Хейл…
        Лоенгрин вскинул руку, и сэр Перигейл послушно умолк, удивляясь, как властно умеет держаться этот молодой рыцарь, у него каждый жест, каждое слово и каждый взгляд исполнены силы.
        - Мы проедемся по Брабанту, - произнес Лоенгрин, - а заодно заглянем и к этим хозяевам замков. Нужно выслушать их доводы, как полагаю.
        Перигейл устало махнул рукой.
        - Да какие доводы… Все тупо надеются, что отсидятся.
        - До какого времени?
        Перигейл взглянул несколько удивленно.
        - Пока вас не сбросят с трона. Многие полагают, что вы, ваша светлость, слишком чисты и наивны, чтобы удержаться на таком высоком троне. И хотя Господь сказал ученикам, чтобы были чисты, как голуби, и мудры, как змеи, но вы вряд ли станете что-то брать от змеи. И еще Господь сказал, что не мир он принес, а меч… но вы стараетесь как можно реже браться за свой благородный клинок… хотя паладин?
        Лоенгрин развел руками.
        - Христос не ходил с мечом. И мы должны вынимать его только в случае, если по-другому уже никак нельзя.
        Перигейл поморщился, посмотрел на молодого хозяина с великим сомнением, тяжело вздохнул.
        - То-то многие рыцари весьма удивлены, ваша светлость…
        - Чем?
        - Что вы оставили жизнь Тельрамунду, - ответил он. - Все-таки он гнусно оклеветал нашу милую хозяйку… и едва не лишил ее герцогства!
        Лоенгрин покачал головой.
        - Нужно быть милосердным. Я просто не мог его убить… только потому, что я сильнее.
        Перигейл покачал головой.
        - Но дело не только в этом…
        - А что еще?
        - Тельрамунд, - ответил Перигейл несчастным голосом, - крепкий зверь… Одним поражением его не сломить, хотя да, это был мощный удар! Никто и никогда не отправлял его на землю в поединке. Даже в битвах, когда он вламывался в ряды врага, а люди за ним не поспевали, он получал меньше ран.
        Лоенгрин нахмурился.
        - Вы намекаете, что он что-то может еще? Восхотеть реванш?
        - Не в поединке, - ответил Перигейл. - Тельрамунд дважды на гнилую доску не наступит. Если даже будете вызывать на поединок, он не станет с вами драться. Да-да, просто откажется, он не слишком щепетильный. Однако он не только чудовищно силен, но и хитер, изворотлив, бесчестен. Я знаю, ни перед чем не остановится, чтобы повредить вам.
        Лоенгрин подумал, на мгновение глаза потемнели, потом вскинул голову, и вся конюшня словно осветилась от его жизнерадостной белозубой улыбки.
        - Я верю, чистым душам повредить невозможно!
        Перигейл обронил:
        - Но повредил же Эльзе? И если бы вы не появились…
        Лоенгрин широко улыбнулся.
        - Но я же появился?
        Перигейл смотрел на него беспомощно, Лоенгрин вроде бы прав, но и слишком уповать на Божью волю нельзя. Господь вел человека только до того момента, как Ева согрешила со Змеем, после чего он махнул на них рукой и пинком вышвырнул ее вместе с Адамом, что взялся защищать свою женщину, пусть даже она и тяжко провинилась перед ним самим.
        Рассчитывать на то, что Господь следит за каждым шагом Тельрамунда и вовремя схватит за руку, - наивно, у Господа своих дел хватает.
        - Если так уж хотите меня сопровождать, - сказал Лоенгрин со светлой улыбкой, - то мне достаточно одного-двух спутников, чтобы было с кем перемолвиться словом. И чтобы могли рассказывать, по чьим землям едем… и что за человек там в замке хозяином.
        Перигейл вздохнул с облегчением.
        - Выступаем завтра с утра?
        Лоенгрин посмотрел на небо, Перигейл видел, как недовольно сдвинулись брови молодого герцога.
        - Эх, как быстро день летит!.. Хотел бы я сказать, чтобы седлали коней немедленно… но в самом деле уже вечер. Завтра на рассвете выступаем! Точите меч, сэр Перигейл!
        Он повернулся и почти бегом, роняя достоинство герцога, вернулся в свои покои.
        Вечером в широких чашах светильников вспыхнули огни, похожие на небольшие костры, но даже их жаркое пламя не сумело разогнать сумрак и тяжелые тени в углах комнат и залов.
        Впрочем, это ничуть не мешало рыцарям в малом зале за совместной трапезой весело обсуждать предстоящий поход по землям уверенных в себе лордов, что решили испытать молодого герцога на прочность.
        И вообще говорили весело и бестолково как о схватках, так и про охоту, придумывали новые забавы, прикидывали, как теперь заживут весело и счастливо, когда во главе герцогства такой же молодой и сильный, как и они, рыцарь, что заменил давно уже болевшего и забывшего и про воинские подвиги, и даже про охоту герцога Готвальда.
        Лоенгрин ел и пил со всеми, кивал, соглашался, но сам помалкивал и слушал внимательно, на пиру вот так обычно узнаешь больше, чем когда сидишь на троне.
        На дальнем конце стола примостился священник, отец Каллистратий, Лоенгрин уговаривал сесть ближе, но отец Каллистратий то ли поскромничал, то ли не желал быть приближенным к молодому герцогу, намерений которого еще не знает, и потому осторожничал.
        Затем кто-то заговорил приподнято, что основной соперник и противник граф Тельрамунд опозорен, его щит перевернут, и он разом потерял вассалов, ибо для любого рыцаря еще больший позор быть на службе обесчещенного.
        Сэр Шатерхэнд кивнул, но лицо его посерьезнело, он поставил обратно чашу с вином и сказал жутко трезвым голосом:
        - И тем не менее почти все вассалы присягнули ему снова.
        Все притихли, стали серьезнее, сэр Перигейл недовольно крякнул, а Лоенгрин в удивлении вскинул брови.
        - Как это получилось?
        Сэр Шатерхэнд вздохнул, развел руками. Сэр Диттер Кристиансен, будучи самым внимательным и заботливым из рыцарей, придвинул ему кубок и сам налил, Шатерхэнд поблагодарил кивком и с наслаждением сделал большой глоток.
        - Какая прелесть наше брабантское вино… Разве заграничная кислятина может сравниться?.. В общем, ваша светлость, вы далеко, а граф Тельрамунд близко. А уговаривать он умеет…
        Сэр Мортен Хоинберг скептически хмыкнул.
        - Уговаривать…
        - Кого-то уговаривает, - подтвердил Шатерхэнд, - кому-то пригрозит, третьему намекнет, четвертому объяснит по-дружески, что с ним дружить удобнее, чем вызвать неудовольствие…
        Харальд Оустейнсон, самый молодой в отряде рыцарь и красивый, как девушка, добавил из своего угла весело:
        - А еще Ортруда!
        Лоенгрин спросил в недоумении:
        - А что она?
        - Верная жена, - ответил за Харальда Шатерхэнд. - Умна, хитра, а того, что Тельрамунд не сумеет грубым напором, добьется лестью и умелым обхождением. И добивается.
        Сэр Перигейл медленно повращал кубок в ладонях, словно терпкое вино греет пальцы, лицо стало задумчивым.
        - Странно, - проговорил он, - что она еще не появилась здесь.
        Лоенгрин спросил недоверчиво:
        - Одна?
        Перигейл иронически вскинул бровь.
        - Ортруда - женщина, - произнес он с уважением.
        - А жены остальных рыцарей?
        Он скривился.
        - Клухи, квочки, дуры, вышивалки, няньки, дуры…
        - Про дур говорил, - напомнил Харальд.
        - Так это само лезет, - ответил Перигейл, - когда смотришь на них. А вот когда видишь Ортруду…
        Лоенгрин равнодушно пожал плечами.
        - Я ее видел очень близко. Ничего особенного. И что она…
        Он не договорил, в зал вбежал молодой рыцарь, злой и встопорщенный, как воробей после драки. Шатерхэнд попытался его остановить, но тот отпихнул гиганта с неожиданной силой.
        - Ваша светлость! - прокричал он издали. - Вы это терпите? Но мы не станем!
        Рыцари начали вскакивать из-за стола, забывая про наполненные вином чаши.
        Лоенгрин спросил быстро:
        - Что стряслось?.. Сэр Коллинс, если не ошибаюсь?
        - Барон Коллинс Норстедт, - крикнул рыцарь яростно, - только что граф Гердвин, пользуясь слабостью сэра Карла Эдсторма и сэра Сверкера Цедергрена, это его соседи, у одного угнал стадо коров, у другого отхватил кусок земли с деревней и заявил, что она всегда принадлежала его древнему роду!
        Сэр Шатерхэнд нахмурился, но смолчал, только перевел взгляд на молодого герцога. Лоенгрин поерзал на сиденье, еще не ощутил, что нужно делать, но что-то нужно, все смотрят с ожиданием.
        - Видимо, - проговорил он с трудом, - нужно будет сказать ему, что так поступать нехорошо. Пусть вернет скот и заплатит. Но с землей нужно сперва выяснить, не принадлежала ли она им раньше…
        Он видел, как рыцари переглянулись, кто-то нахмурился, кто-то опустил взгляд.
        Сэр Перигейл пробормотал:
        - Да, конечно, это можно сделать…
        - И что мешает? - спросил Лоенгрин.
        - Многое, ваша светлость…
        - Например?
        Перигейл вскинул голову и посмотрел ему в лицо прямым взглядом.
        - Ваша светлость, эти земли нынешним хозяевам дал не Господь Бог лично тысячу лет назад. Они и сейчас еще переходят из рук в руки… Где пресекается линия наследования, где отдают в приданое, где простой обмен… Сам дьявол не разберется!
        Сэр Шатерхэнд громыхнул:
        - И не надо.
        - И не надо, - согласился сэр Перигейл.
        Лоенгрин посмотрел на обоих по очереди, постарался сделать лицо строгим, но сам чувствовал, что не очень получилось.
        - Но поступила жалоба! Что-то же делать надо?
        Все рыцари смотрели на Перигейла, и когда он заговорил, Лоенгрин с досадой чувствовал, что начальник охраны замка выражает общее мнение:
        - Не всегда. Иногда жалобы бывают вздорные.
        Шатерхэнд громыхнул снова:
        - Иногда? Да чаще всего!
        Перигейл кивнул:
        - Верно, сэр Шатерхэнд. В данном случае, как и во всех остальных, герцог должен быть на страже стабильности. Потому если те земли не были отняты незаконно совсем недавно у графа Гердвина, то они и должны оставаться у прежнего хозяина.
        Шатерхэнд пробасил:
        - Хорошо сказано. Сэр Перигейл, вас бы королю в советники!
        А сэр Диттер Кристиансен уточнил:
        - И совсем неважно, каким образом сэру Сверкеру те земли достались в давние времена. А то и вовсе не ему, а его родителям.
        Отец Каллистратий перекрестился и произнес внятно:
        - Время освящает.
        Лоенгрин уточнил с недоверием:
        - Даже если он те земли украл или незаконно отнял?
        Отец Каллистратий перекрестился снова, глазки долу, ответил смиренно, однако с неожиданной твердостью:
        - Ваша светлость, вот тогда и надо было поднимать крик и требовать справедливости. Но если тогда сочли, что все было сделано правильно… а мы не знаем всех тонкостей, то имеем ли мы право поднимать старые дела, рушить судьбы детей и общества?
        Лоенгрин пробормотал:
        - Значит, если преступление прошло незамеченным… то пусть?
        Рыцари поглядывали то на него, то на священника, а отец Каллистратий, чувствуя на себе общее внимание, не приосанился, как сделал бы любой рыцарь, а напротив - съежился и сгорбился, верный девизу первых христиан «проживи незаметно».
        - Ваша светлость, - произнес он смиренно, однако твердость из голоса не ушла, - крупные преступления незаметными не проходят. А мелкие… если тогда прошли, то сейчас нельзя ворошить прошлое. Понимаете, почему?
        Лоенгрин ответил честно:
        - Нет.
        Священник вздохнул, ответил Перигейл, которому явно наскучило выяснение того, что понятно любому взрослому, уже пожившему и повидавшему всякое:
        - Ваша светлость, нельзя ломать дом, чтобы достать спрятавшуюся в подполье мышь.
        Лоенгрин посмотрел в их суровые лица, вздохнул, поднялся, стараясь выглядеть сильным и решительным.
        - Тогда графу Гердвину прикажем все вернуть и выплатить за нанесенный ущерб!
        Перигейл поднялся, коротко поклонился.
        - Прикажете готовить коней?
        Лоенгрин спросил удивленно:
        - А не проще ли послать ему с гонцом мое повеление?
        Он не понял, почему рыцари заулыбались, а кое-кто и ржанул весело и счастливо, словно услышал заковыристую шутку.
        - Ваша светлость, - произнес Перигейл очень серьезно, - я молю Господа, чтобы так в конце концов и было. Более того, уверен, что так и будет к концу… даже к середине вашего правления Брабантом! Но сейчас придется действовать по старинке.
        Часть II
        Глава 1
        Рано утром за окном уже слышались бодрые голоса, звон железа и конское ржание. Слуги помогли ему быстро надеть доспехи, затянули ремни и укрыли щитками.
        Он оглядел себя и ощутил, что да, снова в блестящей стали, в которой чувствует себя, словно в родной коже.
        Эльза с сомнением смотрела, как Лоенгрин вытащил из кожаного чехла короткий лук из склеенных рогов, похожих на бараньи, только покрупнее и не так загнутых. Лук скреплен еще и стальными пластинками, выглядит, конечно, как произведение военного искусства, но все-таки…
        Лоенгрин забросил его за спину, за другим плечом поместил меч на перевязи, Эльза любовалась им, кому еще выпадет счастье заполучить такого мужа, но когда лук так и остался за плечом, она спросила в недоумении:
        - Дорогой, ты же рыцарь, зачем тебе лук?
        Лоенгрин повернулся к ней, на лице изумление, а брови взлетели на середину лба.
        - Милая, зачем лук?
        - Зачем лук тебе? - спросила она.
        - Ну, потому что стрела летит дальше брошенного камня.
        - Дорогой, - повторила она, - но зачем тебе бросаться камнями? Это удел простолюдинов.
        Он понял, улыбнулся.
        - Милая, ты заботишься, чтобы я как-то ненароком не уронил свою рыцарскую честь?
        - Ну да, - проговорила она тихо и оглянулась. - Нехорошо, если тебя хоть кто-то увидит с луком в руках… Тут же разнесут весть, что ты не брезгаешь оружием простолюдинов!
        Он мягко поцеловал ее в чистый лобик.
        - Милая, я все понимаю.
        - Значит, ты оставишь лук?
        Он покачал головой.
        - Нет, конечно.
        Она вздохнула.
        - Лоенгрин, есть вечные понятия, через которые не могут переступать даже короли.
        - Я не король, - ответил он просто. - Я паладин.
        Он еще раз поцеловал ее в лоб, как бы давая понять, что разговор насчет условностей окончен, поправил перекинутую через плечо перевязь и подтянул пряжку выше.
        - А паладин не рыцарь?
        - Паладин, - ответил он серьезно, - это христианский рыцарь. В самом деле христианский, а не только по названию. Для Господа нашего нет разницы между королем или последним простолюдином. Сам Иисус, кстати, был простолюдином, не слыхала о таком? И все его апостолы совсем не из знати. Рыбаки всякие рыбопахнущие, землепашцы немытые… И потому паладин, следуя путем Иисуса, относится к каждому человеку с уважением. И к любому оружию тоже.
        Ее глаза моментально наполнились чистыми прозрачными слезами.
        - Лоенгрин, мне страшно…
        - Я же не на войну иду, - сказал он ласково. - Просто проедем по Брабанту чуть-чуть. Что я за правитель, если не буду высовывать носа из замка?
        - Все равно страшно, - прошептала она.
        Он обнял ее и поцеловал в чистый лобик. От волос свежо пахнет ромашками, Эльза уткнулась ему в грудь, он крепко сдавил ее в объятиях и тут же отпустил.
        Она с опаской посмотрела ему в лицо, задумчивое и печальное, сказала быстро:
        - Делай, что делаешь! На меня не обращай внимания. Ты мужчина, ты знаешь лучше.
        Он кивнул, взгляд его словно бы пронзил стены замка и ушел в бесконечность.
        - Ладно, - произнес он задумчиво, - я же хотел доказать ему? Ну вот, берись, Лоенгрин…
        Эльза спросила обеспокоенно:
        - Кому доказать?
        Он отмахнулся:
        - Да это так, не обращай внимания.
        - Ты чем-то встревожен, дорогой?
        Он смущенно улыбнулся.
        - Да нет, пустяки. Ладно, я все-таки больше воин, чем хозяйственник, потому сперва мы проедем через Зачарованный Лес, надо посмотреть, что мешает крестьянам там рубить лес. Заодно решу и хозяйственную проблему.
        Она ахнула:
        - Лоенгрин! Ты победил Тельрамунда, но я не хочу, дорогой, чтобы победа вскружила тебе голову. В Зачарованный Лес опасно вторгаться даже с войском!
        Он нахмурился.
        - Почему?
        - Нечистая сила не признает рыцарские поединки.
        Он кивнул.
        - Понял. Спасибо за подсказку. Но все-таки я съезжу. Если я лорд Брабанта, то как я могу терпеть, не чувствуя себя униженным, что нечисть прямо под стенами моего замка ведет себя так… вызывающе?
        Во дворе слуги и оруженосцы заканчивают седлать коней, слышатся шуточки, смех, довольные возгласы. Уже все знают, что рыцари поедут усмирять графа Гердвина. Новый герцог не стал медлить, моментально решил принять жесткие меры, чтобы желание отстоять независимость не пошло по землям, как пожар по лесу в жаркое лето.
        Так что граф Гердвин, человек смелый, гордый и неистовый в бою, либо признает власть молодого хозяина Брабанта, либо потеряет замок и земли, а это уже весело и предвкушаемо.
        Лоенгрин прислушивался к разговорам, мрачнел. Сзади неслышно подошла Эльза, обхватила тонкими детскими руками, прижалась, как лоза к дереву.
        - Мой господин…
        Он повернулся, она вскинула голову, он с нежностью смотрел в милое светлое лицо, никогда не знавшее лучей солнца, в ее крупные глаза, настолько светлые, что всяк невольно сравнивает с чистейшей водой горных ручьев.
        Ее нежные губы, как лепестки роз, слегка приоткрылись, голос прозвучал ласково и встревоженно:
        - Неужели вам так уж необходимо ехать лично, мой лорд?
        - Приходится, - ответил он с неловкостью. - Мир несовершенен…
        - Таким его создал Господь…
        - Но нам поручил следить за ним, - сказал он ласково, - беречь, холить и улучшать.
        - А Господь?
        Он объяснил терпеливо:
        - Господь нам не слуга, а отец. Подрастающие дети сами должны выполнять работы по дому и саду.
        Она прошептала:
        - Я слышала, Перигейл жалеет вас, мой господин. Говорит, вам было хорошо, когда вы охотились на драконов и прочих чудищ… Он говорит неправду?
        - Правду, - ответил он со вздохом. - Сейчас мне в сто крат тяжелее, Эльза. Единственное, что меня поддерживает, - твоя чистая и целомудренная любовь, твоя верность и преданность.
        Она счастливо вскрикнула и прижалась к нему сильнее. Он обнял, погладил по голове, но взгляд его устремился поверх нее за пределы замка, где раскинулся буйный и своенравный Брабант.
        Через час они уже мчались с тяжелым топотом копыт под ярко-синим небом и по изумрудной траве, такой свежей и сочной, что хоть дам корми, как изящно выразился сэр Харальд Оустейнсон, дамский угодник, у которого все разговоры только о женщинах и о том, как им угодить.
        Все в нарядных одеждах, кавалькада похожа на поток цветов, что несется по ручью, так же изгибаясь по дороге, как вода по прихотливому руслу.
        Сэр Торбьен Олсонторн, обычно самый молчаливый рыцарь, внезапно вскинул руку.
        - Стоп-стоп! - крикнул он. - Кто мы, простолюдины или рыцари? Зачем нам следовать всем извилинам дороги, когда можно напрямик?
        Сэр Перигейл проворчал:
        - Напрямик - это через лес, а потом по топкому болоту?
        - Я знаю все пути, дороги и даже тропки, - заявил сэр Торбьен Олсонторн гордо. - Уверяю вас, доблестные друзья, лес - это не совсем лес, а так, лесок, а через болото пройдем по краю, замочив только копыта!.. Да и то не свои, не хмурьтесь, сэр Перигейл, а всего лишь конские, их не жалко!
        Рыцари заржали, как здоровые молодые жеребцы, шутки всегда нравятся, с нетерпением посмотрели на молодого герцога.
        Лоенгрин махнул рукой.
        - Доверимся сэру Олсонторну. Я тоже предпочитаю прямые дороги.
        Через лес уже не мчались, деревья постоянно перегораживают дорогу, Лоенгрин увидел, как над дорогой впереди с истошными криками носится стая птичек, а когда приблизились люди на страшных лохматых конях, птицы с жалобным щебетом отлетели в сторону и расселись на нижних ветках деревьев.
        Лоенгрин присмотрелся, натянул повод и вскинул руку.
        - Всем стоять!
        Рыцари поспешно остановились, многие опустили забрала, укрылись за щитами и выхватили мечи.
        Лоенгрин покинул седло, вышел вперед, присел к самой земле. Все видели, как он протянул руку и поднял в ладонях крохотного птенчика, еще голенького, такие часто выпадают в грозу, когда сильный ветер раскачивает деревья и подбрасывает ветви.
        - Бедный, - сказал он растроганно, - что ж ты, глупышка…
        Перигейл крикнул:
        - Без перьев? Такие не выживают.
        - К сожалению, - ответил Лоенгрин. - Но этот выживет.
        - Ваша светлость?
        Лоенгрин не ответил, посадил птенчика в сумку на поясе и, подойдя к дереву, начал ловко и довольно быстро взбираться наверх. Рыцари переглядывались, не дворянское это дело, только дети простолюдинов лазают вот так, обчищают птичьи гнезда…
        А он все поднимался и поднимался, пока не достиг гнезда на ветке с толстой развилкой в виде рогатины. Птицы снова подняли крик, там в гнезде оказался еще один, уцелевший.
        Лоенгрин осторожно положил рядом с ним выпавшего птенчика и начал быстро спускаться.
        Нил подвел коня, улыбка во весь рот, сказал почтительно:
        - Вы лазаете по деревьям, как кошка, ваша светлость!
        - Все необходимо, - сказал Лоенгрин. - А если нужно посмотреть за подходом войск неприятеля?
        Нил сказал с той же улыбкой:
        - Посылают простых лучников.
        - Не все ездят отрядами, - возразил Лоенгрин и поднялся в седло. - Все, можно двигаться дальше!
        Перигейл подъехал через некоторое время, долго помалкивал, наконец обронил:
        - Для паладина так важно спасать даже воробышка?
        - А тебе его не жалко? - ответил Лоенгрин вопросом на вопрос.
        Нил промямлил смущенно:
        - Жалко… Но и останавливаться как-то неловко. Подумают, что… А то и вовсе скажут.
        - Но я же остановился!
        - То вы, а то я.
        - А в чем разница?
        - Побил бы я Тельрамунда, - пробормотал Нил завистливо.
        Сэр Диттер Кристиансен в нетерпении выехал вперед и оттуда ликующе заорал:
        - Ну, что вам говорил сэр Торбьен?.. За этим холмом уже начинаются владения графа Гердвина.
        - А замок скоро? - поинтересовался Лоенгрин.
        - И замок во всей красе на виду, - пообещал сэр Диттер Кристиансен. - Он вам понравится, я почему-то уверен.
        Кони с разбегу взбежали на холм, Лоенгрин натянул повод, сразу охватив взглядом зеленую долину с тремя селами, двумя озерами и круглым, как тарелка, прудом, поля, сады и, главное, замок.
        Как и сказал сэр Диттер, Лоенгрину замок понравился. Прежде всего отсутствием претензий, украшений и всего такого, что отвлекало бы мужчину от его призванности в этот мир Богом.
        Крепостная стена из массивных каменных глыб, за нею поднимается сам замок, видны две башни справа, такие же серые, массивные, вечные и несокрушимые, и все это на зеленом холме, где отчетливо выделяется гранитное основание.
        Дорога в замок, как и водится, идет вдоль крепостной стены, так что, кто бы ни попытался ею воспользоваться, будет все время под прицелом. Ворота укреплены против возможных атак, а тараном не вышибить, пришлось бы бить под острым углом снизу вверх…
        Сэр Шатерхэнд сказал с сожалением:
        - Да, этот замок нам не по зубам… Предлагаю напасть на землю сэра Харальда.
        Сэр Харальд вскинулся обиженно:
        - Почему на мою?
        Шатерхэнд пояснил:
        - Во-первых, она рядом, вон за речкой. Во-вторых, у вас там сейчас весь гарнизон распущен… А самое главное, вот мы собрались для хорошей драки, так что же, никого не разорим, не убьем, не спалим?
        - Хороший замок, - подтвердил Лоенгрин. - Чувствуется, хозяин очень любит воевать.
        - Дадим ему такую возможность?
        - Нет, - отрезал Лоенгрин. - Брабант - наш дом. Никаких драк в доме! Со своими.
        Торбьен Олсонторн сказал негромко:
        - Думаю, нас уже заметили.
        - Тогда вперед, - велел Лоенгрин.
        С холма понеслись с гиком и свистом, гривы и хвосты развеваются по ветру, кто-то выхватил от избытка чувств меч и размахивал над головой.
        Ближе к подножию холма Лоенгрин вскинул руку, все начали придерживать коней. Сэр Перигейл кивнул Нилу, тот вытащил из чехла на перевязи большой рог и поднес к губам.
        Сильный и чуть хрипловатый рев пронесся над долиной, ударился в стены замка, вернулся приглушенным эхом.
        На стене появились люди, через некоторое время ворота распахнулись, выехали с полдюжины всадников, все в доспехах, даже шлемы напялили, хотя забрала пока подняты.
        Сэр Перигейл пробормотал:
        - Они готовы к войне…
        - Пока только демонстрируют, - возразил сэр Шатерхэнд, - что готовы!
        - В самом деле готовы, - сказал сэр Перигейл. - Бывают такие… им только дай повод подраться. Как вон сэру Харальду соблазнить жену соседа, так этим - скрестить мечи. Что делать будем, ваша светлость?
        Лоенгрин произнес в некоторой растерянности:
        - Не знаю… Посмотрим, что они скажут.
        Сэр Диттер сказал угрюмо:
        - Да всем понятно, что скажут…
        - Мне пока непонятно, - возразил Лоенгрин ясным голосом. - Надо все-таки выслушать.
        Все умолкли, а всадники приблизились, остановили коней на расстоянии пяти шагов.
        Глава 2
        Вперед выехал крупный мужчина, очень уверенный в себе и с властными манерами. Безошибочно выделив в качестве вожака Лоенгрина, он остановил коня перед ним, хотя Лоенгрин не припомнил, чтобы когда-либо его видел.
        - Граф Гердвин, - назвался он снисходительно. - Кто вы и чего прибыли?
        - Герцог Брабанта, - ответил Лоенгрин, - мое имя вам должно быть известно. Как и мои полномочия. На вас поступила жалоба, что вы угнали стадо у соседа, а у другого отняли большой участок земли с деревней. Довольно рискованно, я бы сказал.
        Граф нагло прищурился.
        - Это почему?
        - Задираться с двумя опаснее, чем с одним, - ответил Лоенгрин. - Я предлагаю вам немедля вернуть стадо и уплатить штраф… скажем, в двойном размере цены коров. То же самое сделать и в отношении другого соседа.
        Граф расхохотался:
        - Да ну? Прямо вот так?..
        Лоенгрин кивнул:
        - Да, прямо так и сейчас.
        Граф захохотал громче:
        - А если нет?
        Лоенгрин оглянулся, крикнул сэру Перигейлу:
        - Приготовьте гонцов к нашим вассалам. Замок графа Гердвина нужно будет взять, всех убить. Кроме челяди.
        Граф отшатнулся, глаза стали огромными, всмотрелся в серьезное лицо молодого герцога.
        - Вы говорите так, - сказал он с недоверием, - словно в самом деле готовы сотворить такое!
        - Я это сделаю, - ответил Лоенгрин. - Всех убьем, а замок велю снести. Камни раскатим, крестьяне разберут на свинарники. На холме же будут пасти овец. Я почти уверен, что, когда в Брабанте увидят вашу голову на пике, больше никто не захочет смуты в герцогстве.
        Граф охнул:
        - На пике?.. Что за варварство!
        - Почему? - удивился Лоенгрин. - Я сам ее повезу. Вы нигде не были дальше Брабанта, не знаете, как мир широк? А ваша голова на пике, если честно, не очень-то и удивит народ.
        Граф некоторое время смотрел в чистое светлое лицо молодого паладина, ни тени сомнения на нем, а в глазах абсолютная уверенность в своей правоте святого воина, которому дано Господом право казнить и миловать. И, главное, абсолютно ясно, что так и сделает, молодые все жестоки и уверены, что знают, как за один день навести порядок во всем мире и сделать всех счастливыми.
        - Ваша светлость… - произнес он с ужасом.
        - Граф? - ответил Лоенгрин ясным и чистым голосом человека, творящего только добро и несущего свет.
        Рыцари за спиной Лоенгрина все время молчали, а теперь и вовсе застыли, когда граф грузно слез с коня, преклонил колено и покорно опустил голову.
        - Ваша светлость, - произнес он не своим голосом, - прошу простить меня и пощадить мой замок и моих людей. Дьявол меня попутал, раздул гордыню! Я обязуюсь вернуть все похищенное и отнятое, выплатить штраф, а также дать подарок церкви, чтобы помолились за мою грешную душу.
        Лоенгрин молчал так долго, что даже Перигейл уже начал думать, что молодой герцог все-таки предпочел бы снести замок начисто, наконец Лоенгрин проговорил негромко:
        - Господь милостив и нам велел прощать. Потому возвращайтесь, граф, к своим людям. Гроза на этот раз миновала вас и ваш замок. Но, возможно, я все же покажу всему Брабанту, что на его троне сейчас не старый мудрый герцог Готвальд и не его хрупкая трепетная дочь Эльза, кроткая и всепрощающая.
        Он сделал повелительный знак следовать за ним, и рыцари со главе с Перигейлом повернули и поехали в сторону дороги, все больше и больше окружая Лоенгрина.
        Сэр Перигейл пустил коня рядом, то и дело поглядывал в его безмятежное лицо.
        - Здорово вы его, - произнес он с почтением. - Такого игрока переиграть совсем непросто!
        Лоенгрин покачал головой.
        - Я не играл. И он это понял.
        Перигейл охнул:
        - Что?.. Вы готовы были всерьез взять замок и всех убить? А потом сровнять с землей и сам замок?
        Лоенгрин кивнул.
        - А что, плохое решение?.. Зато всякий, только подумавший о мятеже, понимал бы, что ему не только погрозят пальчиком. Сэр Перигейл, я готов пролить кровь. Убивал же я драконов, минотавров, огров, горных великанов? Чем человек лучше, если он такой же зверь, если не отвратительнее? Потому что если человек - зверь, то он хуже, чем зверь…
        Перигейл посмотрел на него почти с испугом. Лицо молодого герцога безмятежно, в глазах ясность, наконец посмотрел на Перигейла в удивлении.
        - Что-то не так?
        Перигейл пробормотал:
        - Не знаю… Вспомнил, как вы птенчика обратно в гнездо, чтобы случайно конем не задавить.
        Лоенгрин пожал плечами.
        - К чему вы это?.. Ах, что птенца пожалел, а людей нет?.. Люди, сэр Перигейл, в отличие от птенчика сами выбирают себе дорогу. И судьбу. Если воробышек вас клюнул, он не виноват, его таким создали. Но если человек пошел по пути зла, то это его выбор!.. И таких можно и нужно убивать так же, как диких и опасных зверей. Я вообще-то думаю, что злого человека нужно убивать даже раньше, чем злого зверя.
        Перигейл смолчал, он чувствовал, что ему почему-то страшно смотреть в чистое лицо молодого герцога.
        - А злых зверей вообще-то и не бывает, - сказал вдруг Лоенгрин.
        Густой лес победно покрывает как ровные, словно столешница, равнины, так и холмы, даже развалины древних римских строений, непонятного назначения для местных, не знающих, что как их первые поселенцы перво-наперво возводили церковь, так римляне сооружали цирк, где гладиаторы должны убивать друг друга.
        А еще болота на каждом шагу, но это привычно, вся Европа покрыта болотами и дремучим лесом…
        Сэр Перигейл, что то и дело выезжал в нетерпении вперед, радостно вытянул руку.
        - Смотрите! - крикнул он ликующе. - Видите вон там посреди равнины замок?.. Это и есть логово барона Эвариста Хардбальда, который отказался платить налоги в казну герцога…
        Кони перешли с рыси на галоп, Лоенгрин всмотрелся. Замок хорош, больше похож на изящный дворец, красиво и гордо вытянутый кверху, хотя, конечно, окна начинаются лишь с третьего этажа, да и то, насколько можно рассмотреть, перекрыты железными решетками. Но зато нет ни привычного рва с водой, ни защитного вала, хотя за красивыми воротами с блестящими медными полосами наверняка еще и опускающаяся металлическая решетка…
        - Хозяин либо очень силен, - произнес он задумчиво, - либо очень самоуверен…
        - Ваша светлость?
        - Выстроить среди долины, - пояснил Лоенгрин, - может только очень могущественный человек. Все мы стараемся на горах, на холмах или хотя бы обезопасить себя излучиной реки с крутым берегом, разве не так?..
        Перигейл буркнул:
        - Горы уже были заняты. Как и холмы. Но он в самом деле очень силен, и дружина у него всегда была побольше, чем у герцога Готвальда.
        Лоенгрин спросил с жадным интересом:
        - Как же герцог тогда правил?
        - С мощью законов и мудрости, - сообщил Перигейл, взглянул на вспыхнувшее лицо Лоенгрина и добавил поспешно: - Но сперва он нагнул всех к своему трону мечом и кровью!.. Ручьи вышли из берегов от потоков крови, когда герцог выяснял с непокорными лордами, почему это они вдруг отказываются от присяги.
        Лицо Лоенгрина вытянулось, он пробормотал:
        - Надеюсь, этот вариант не понадобится.
        - Почему?
        - Я верю в силу доводов, - ответил Лоенгрин кротко.
        Он подумал, вытащил из чехла лук, все тут же повернули головы и начали рассматривать с великим интересом. Местные луки делаются из великолепного тисового дерева, лучше материала вообще не существует, как уверяют мастера, однако у этого рыцаря лук непривычно склеен из множества частей дерева и даже кости, на концах зачем-то роговые вставки.
        Сэр Харальд пробормотал:
        - Это не лук, а просто чудо. Настолько изящен, что я бы назвал… даже не знаю…
        Сэр Диттер сказал быстро:
        - Вы хотите сказать, что это точно не оружие простолюдинов!
        - Спасибо, сэр Диттер, - сказал Харальд, - именно это я и хочу сказать, глядя на это произведение воинского искусства.
        Лоенгрин улыбнулся одними кончиками губ, ловко набросил на один конец тетиву, согнул лук, сильно побагровев и напрягая жилы, мелькнуло особое кольцо на большом пальце, и тетива угрожающе загудела, удерживая лук в согнутом положении.
        Нил старался понять, из чего тетива, точно не пенька и даже не шелк, обычно тетива стоит ровно вполовину лука, но бывает, что и равняется ему по стоимости, но помалкивал, не лез с вопросами.
        Особенно жадно присматривался к луку молодого герцога Тобиас Дрендорф, оруженосец Харальда, сразу ощутив угрозу своей славе лучшего стрелка Брабанта. У него лук из тиса, что растет медленно, потому очень крепок, в нем не бывает крохотных смолоносящих вкраплений, он вообще не гниет, но тис ядовит и опасен для скота, потому его вырубают, и луки из тиса стали редкостью.
        К тому же у Лоенгрина лук значительно короче, чем у Тобиаса, у того лук выше своего хозяина, да и стрелы длиннее… Лучник выпускает десять стрел в минуту, а опытный делает шестнадцать точных выстрелов.
        Он подъехал к Лоенгрину и сказал застенчиво и вместе с тем гордо:
        - Я делаю восемнадцать выстрелов. А на соревнованиях в Лимбурге я сделал двадцать и поразил все мишени!
        - А в бою? - поинтересовался Лоенгрин.
        - На триста ярдов, - ответил Тобиас и добавил после паузы со сдержанным хвастовством: - В грудь или голову, смотря какие доспехи. И на триста пятьдесят - четыреста, если просто по целям.
        - Хорошая дальность, - похвалил Лоенгрин.
        Тобиас помялся, спросил:
        - А ваш лук… на сколько?
        - Это зависит… - ответил Лоенгрин.
        - От чего?
        - Многого, - ответил Лоенгрин. - От погоды, например. Ветра. И, конечно, в чьих он руках.
        Тобиас торопливо кивнул:
        - Да-да, это главное. Я слышал, в старину у богатырей бывали такие луки, что никто вообще не мог натянуть тетиву!
        - Да, - согласился Лоенгрин, - я сам такой лук видел.
        - Правда?
        - И даже держал в руках, - добавил Лоенгрин с улыбкой.
        - Господи, - воскликнул воспламененный Тобиас, - как вам повезло, господин!
        - Да, - согласился Лоенгрин и подумал, что с отцом ему в самом деле очень повезло. - Я везунчик.
        Они подъехали всем отрядом на дистанцию, лишь немногим превышающую расстояние выстрела из дальнобойного лука. На вершине замка голубое с красным знамя на высоком шесте, но ветра нет, и рассмотреть герб не удается.
        Лоенгрин спросил задумчиво:
        - Значит, хозяин этого красивого замка не прибыл на присягу?
        - Не прибыл, - подтвердил Перигейл. - И, главное, не объяснил причину.
        - Очень невежливо, - согласился Лоенгрин.
        Он поднял лук, некоторое время прислушивался то ли к себе, то ли к отсутствующему ветру, затем резко оттянул тетиву до уголка рта и почти сразу отпустил, после выстрела вздернул лук кверху, тетива звонко щелкнула по кожаной рукавичке с обрезанными пальцами.
        Для всех стрела просто исчезла, но Лоенгрин смотрел на башню замка, и все перевели взгляды в ту сторону.
        Флаг вздрогнул, древко расщепилось в середине, и флаг рухнул, нелепо поворачиваясь в воздухе, словно падающий кленовый лист.
        Сэр Харальд сообразил первым, охнул, резко развернулся к Лоенгрину:
        - Как вы… сумели?
        - Это было трудно, - признался Лоенгрин. - Мне просто повезло. Вообще-то я надеялся попасть с третьего или четвертого раза.
        Харальд подпрыгнул.
        - Так вы все-таки собирались… всерьез? Попасть… и сбить?
        Лоенгрин кивнул.
        - Мне кажется, - ответил он мирно, - хозяин замка должен еще раз подумать насчет сопротивления.
        Харальд воскликнул:
        - Еще бы!
        Через некоторое время ворота распахнулись, оттуда осторожно выехала группа богато одетых всадников.
        Сэр Перигейл прошипел Лоенгрину почти зло:
        - Не выказывайте вежливости, ваша светлость.
        - Почему? - изумился Лоенгрин. - Человек всегда должен быть вежлив и учтив. Особенно с противниками.
        - Есть люди, - пояснил Перигейл злым шепотом, - что вежливость воспринимают как слабость.
        - И таких, - добавил за их спинами Шатерхэнд, - многовато.
        Сэр Диттер перекрестился и пробормотал:
        - В этом мире.
        Он бросил на Лоенгрина многозначительный взгляд, мол, я же знаю, ты явился с небес, у вас там все вежливые и с арфами, с утра и до вчера поют и поют. И ночами поют, ибо душам нет нужды спать и дрыгать ногами, комкая одеяло.
        Всадники остановились, не доезжая десятка два шагов, только их предводитель, крупный и очень богато одетый вельможа в стальных доспехах, продолжал путь, пока не оказался перед Лоенгрином.
        Забрало шлема поднято, Лоенгрин рассмотрел крупное мясистое лицо с маленькими глазками и широкими скулами. От всего облика хозяина замка несет надменностью и уверенностью в себе, а также презрением ко всему, что его окружает.
        Лоенгрин только раскрыл рот, чтобы вежливо приветствовать прибывшего, по всей видимости, барона Эвариста Хардбальда, сеньора этих земель и хозяина замка, как за его спиной люто грянул сэр Перигейл:
        - Торбин, Гандульф!.. Арестовать этого мятежника и немедленно повесить вот на том дереве!.. Гангнус, убей его, если шевельнет хоть бровью!
        Торбин и Гандульф, здоровенные медведи, с такой готовностью поспрыгивали на землю, что земля дрогнула, а Гангнус поднял арбалет со взведенной стрелой и нацелил барону прямо в грудь.
        Барон Хардбальд побледнел, арбалетная стрела с такого расстояния пробьет панцирь, как лист клена, и пронзит сердце.
        Он вскричал:
        - Погодите! Вы не так меня поняли!..
        Сэр Перигейл вскинул руку, Торбин и Гандульф остановились, но Гангнус продолжал держать хозяина замка на прицеле.
        Барон Эварист с несвойственной его величавой фигуре торопливостью покинул украшенное серебром седло, подбежал к коню Лоенгрина и покорно склонил голову.
        - Ваша светлость!.. Ваш преданный вассал просит прощения за то крохотное недоразумение, что возникло…
        Лоенгрин только собирался ответить учтиво, что все пустяки, любые недоразумения нужно забыть, как сэр Перигейл мощно взревел:
        - Вы обвиняетесь в мятеже, сэр Эварист!.. Но по бесконечной милости герцога Лоенгрина вы всего лишь примете наших людей на прокорм и постой… и так будет до тех пор, пока мы не изволим убедиться, что никто в вашем замке не посмеет… не посмеет!
        Сэр Шатерхэнд подсказал за спиной:
        - Не забудь о штрафе.
        Сэр Перигейл громыхнул:
        - А еще, сэр Эварист, за промедление с принесением присяги, чему нет оправданий, вы приговариваетесь к штрафу в сто золотых… Что-о? Молчать, когда с вами изволят говорить вслух!.. У нас хватит решимости срыть кротовый холмик вашего этого, с позволения сказать не при дамах, замка и вырвать весь ваш род с корнем, аки молочай горький, который даже скот не жрет! А церковные книги почистим, чтобы и следа от вас не осталось!
        Барон, весь дрожа, поднял голову и смотрел на Лоенгрина с мольбой. Крупное мясистое лицо побледнело и скукожилось, от надменности ни тени, губы стали синими и тряслись, будто по ним били пальцем.
        - В-в-ваша с-с-светлость… Все, что угодно…
        Лоенгрин осведомился холодно:
        - Это в каком смысле… сэр?
        Барон пролепетал:
        - В вашей власти моя жизнь, мое имя, моя семья и все мои люди…
        Сэр Перигейл прорычал:
        - А также все пока еще почему-то ваши земли!
        - И все мои земли, - покорно повторил барон несчастным голосом. - Я приношу вам присягу верности и покорности, и все, что у меня есть, - ваше!
        Глава 3
        Лоенгрин перехватил брошенный на него Перигейлом взгляд, беспокойно сдвинулся в седле, но нужно отвечать так, чтобы не подводить и своих решительных соратников, наглядно показавших ему, как нужно разговаривать с подобными, он наклонил голову и проговорил нейтральным голосом:
        - Я принимаю вашу присягу покорности, барон Хардбальд.
        - Благодарю вас, ваша светлость!
        - И жалую, - сказал Лоенгрин, - в подарок эту крепость и земли. На вас ложатся все права, которыми наделены вассалы герцога Брабанта… а также все обязанности.
        - Плюс штраф, - напомнил едва слышно сэр Шатерхэнд.
        - Кроме того, - сказал Лоенгрин строго, - те штрафы, о которых упомянул сэр Перигейл, они… обязательны к исполнению тотчас же и вообще… немедленно.
        Барон склонил голову.
        - На все ваша воля, мой господин.
        - Это не моя воля, - пояснил Лоенгрин вежливо, - это закон.
        - Нерушимый, - громыхнул Шатерхэнд.
        Лоенгрин слегка повернул голову в его сторону.
        - Проследите, чтобы в замок барона Хардбальда отправили людей немедленно.
        Шатерхэнд сказал обрадованно:
        - Я сам этим займусь!
        Лоенгрин произнес серебряным голосом:
        - Вот и отлично. Сэр Перигейл, нам пора ехать.
        - Ваша светлость, - ответил Перигейл с огромным облегчением.
        Он махнул рукой отряду, все развернулись в сторону дороги. Лоенгрин толкнул коленями коня и помчался впереди, оставив барона Хардбальда, коленопреклоненного посреди дороги.
        Сэр Перигейл догнал, послал коня рядом.
        - Простите, ваша светлость, - сказал он виноватым голосом, - но я страшился, что вы вдруг по своей доброте сразу же простите… А эти люди, к сожалению, понимают только силу. Ваша вежливость для них кажется слабостью.
        Лоенгрин сказал невесело:
        - Я это понял… но как грустно…
        Сэр Перигейл переспросил, слегка опешив:
        - Почему?.. Вы победили, даже не обнажив меча!
        - Но пришлось поставить его на колени, - произнес Лоенгрин с горечью. - А я не люблю, когда человек опускается на колени и склоняет покорно голову.
        - Почему?
        - Это нехорошо.
        Сэр Перигейл сдвинул плечами.
        - Людям нужны понятные и ясные знаки.
        - Это грубым людям, - возразил Лоенгрин.
        Сэр Перигейл начал оглядываться в великом недоумении.
        - Правда?
        - Что вы ищете? - спросил Лоенгрин.
        - Райские кущи, - объяснил Перигейл. - И праведников, что на лютнях да на лютнях. Мы ж среди ангелов и на облаках, правда?
        Лоенгрин умолк и только часто вздыхал. Лицо его стало таким скорбным, что в самом деле напомнило Перигейлу лики святых и скорбящих ангелов, как их изображают на стенах церкви, большеглазых и печальных.
        - У вас дивный лук, - сказал он громко и бодрым голосом. - И стреляете с дивной точностью. Как вам удается? У нас любой отдаст полжизни, чтобы вот так уметь.
        Лоенгрин, как заметил Перигейл, не раздулся от похвалы, лишь наклонил чуть голову.
        - Чтобы стрелять хорошо, - произнес он, - нужно упражняться.
        Перигейл произнес с недоумением:
        - Наши лучники упражняются!
        - Я видел, - сказал Лоенгрин. - Даже с луком в руках и глядя в сторону мишени, говорят о женщинах, попойках и прочих непотребных увеселениях.
        - Ну, иногда…
        - Как вообще, - сказал Лоенгрин с горечью, - научились стрелять в нужную сторону!
        - Это же люди, - возразил Перигейл.
        - Я знаю и других людей, - ответил Лоенгрин. - Вон тот же Тобиас, что бьет на триста ярдов в цель, а на триста-четыреста навесными просто по войску. Уверен, на учениях он думал, как точнее попасть в мишень, а не как вечером залезть под юбку жены соседа… Ну, мы программу выполнили полностью?
        Перигейл кивнул, но Шатерхэнд подъехал сзади и сказал осторожно:
        - Вообще-то есть еще один…
        - Кто?
        - Виконт Хейл, - ответил он. - Но к тому сейчас ехать бесполезно.
        - Почему?
        - И сам кремень, - сообщил Шатерхэнд мрачно, - и крепость у него… не чета этому домику на равнине. Если даже целую армию привести, то все равно не взять штурмом. Разве что осадой, перекрыв все тропки…
        Лоенгрин подумал, кивнул:
        - Вы правы, возвращаемся. Но сперва посмотрим, как выглядит та крепость. Чтобы выработать план… или вообще махнуть рукой.
        Через полчаса, когда на горизонте вырисовалась крепость виконта Хейла, он ощутил, как по телу пробежала дрожь. Действительно несокрушимая твердыня, ее поставили на гранитном монолите горы с очень крутыми склонами и со срезанной вершиной и там возвели стены, теперь они продолжают гору… или же гора продолжает этот неприступный замок.
        Шатерхэнд приблизился, сказал хмуро:
        - Видите, о чем я говорил? К счастью, такой замок в Брабанте один. Иначе я даже не знаю, что и началось бы…
        - Предлагаете, - поинтересовался Лоенгрин, - просто оставить все, как есть?
        - Так проще, - ответил Шатерхэнд, - и разумнее. Один такой погоды не делает.
        - Согласен, - сказал Лоенгрин. - Но хотелось бы поговорить с хозяином. Если вам не трудно потрубить в ваш великолепный рог…
        За спинами простучали копыта, сэр Перигейл проехал мимо и чуть вперед, там оглянулся.
        - Не услышат, ветер в сторону. Надо подъехать ближе.
        Весь отряд снова пустил коней легкой рысью, и с каждым мгновением крепость все разрасталась, поднималась еще выше, закрывая уже полнеба.
        Шатерхэнд наконец придержал коня, вытащил из чехла рог. Все с напряжением смотрели, как он подносит его к губам, и сами невольно раздули щеки, словно это помогает сделать звук громче и чище.
        Могучий хриплый рев, от которого мурашки по спине, пронесся над долиной, ударился в стены крепости и вернулся обратно. Шатерхэнд выждал чуть, снова поднял рог ко рту.
        После третьего зова ворота крепости распахнулись, группа всадников выехала и почти сразу же скрылась за поворотом, дорога идет вниз спиралью, и всем тем, кому вздумается осаждать, придется подниматься под градом арбалетных стрел и выстрелами из луков со стен, под сбрасываемыми камнями и тяжелыми бревнами.
        Перигейл быстро взглянул на Лоенгрина.
        - Ваша светлость… с этим лордом как ни разговаривай, уговорить не удастся.
        - И сам по себе упрям, - сказал негромко Шатерхэнд, - и крепость у него такая, что простыми рогами, как у нас, не сшибешь.
        - Посмотрим, - ответил Лоенгрин. - Мне кажется, уговорить можно кого угодно. Нужно только подобрать правильные слова.
        - А какие правильные?
        - Которые затронут его сердце, - пояснил Лоенгрин.
        Всадники наконец обогнули гору и пошли на рысях в их сторону, затем, как принято, все остановились, а навстречу выехал могучего сложения мужчина в стальных доспехах с непокрытой головой, волосы срезаны коротко, из-за чего лицо кажется еще более грубым и надменным.
        - Кто такие, - потребовал он, - и что вам нужно в моих владениях?
        Лоенгрин произнес вежливо:
        - Сэр Хейл, я герцог Брабанта, Лоенгрин, рыцарь Лебедя. Это мои спутники. Я здесь потому, что хотел бы напомнить вам, что вас не было, когда лорды Брабанта приносили присягу верности новому герцогу…
        Лорд Хейл хохотнул:
        - То есть вам?
        - Мне, - ответил Лоенгрин с достоинством, - ибо трон я занимаю по указу короля и по воле большинства лордов Брабанта. Во всяком случае, вы в меньшинстве!..
        Лорд Хейл сказал с вызовом:
        - Я в заметном меньшинстве!
        - Что это значит?
        - Не признавших вас меньше числом, - пояснил граф, - но у них больше влияния, силы, даже войск!
        Лоенгрин кивнул, голос его прозвучал холодно и деловито:
        - Хорошо, я приму это во внимание. А сейчас хочу сообщить, что я не могу позволить в герцогстве раздоры, о которых предупреждал король Генрих…
        Лорд Хейл прервал:
        - О каких раздорах речь? Я просто хочу жить на своих землях спокойно и мирно. И чтоб ко мне никто не лез и не учил меня жить.
        - Достойное желание, - проговорил Лоенгрин.
        - Так чего вам надо? Езжайте дальше!
        Лоенгрин вздохнул:
        - Дело в том, сэр, что если бы вы восхотели жить отдельно от всех… я бы не возражал. Даже приветствовал бы такое высокодуховное желание… Многие уходят в леса, пустыни, живут в пещерах вдали от людей, разговаривают с Богом… Вы в каких отношениях с Богом?
        Лорд Хейл захохотал.
        - Странный вопрос!.. Вообще-то я человек вежливый и здороваюсь с Ним каждое утро, но Он ни разу мне так и не ответил.
        - Ответил, - возразил Лоенгрин кротко и, встретив непонимающий взгляд лорда, пояснил мирно: - Я и есть Его ответ. Сэр Хейл, если желаете жить так, как вы рассказали, можете покинуть замок и удалиться в лес, чтобы жить, как и все другие аскеты. Если желаете остаться владельцем этого замка и управлять людьми, которые являются и моими людьми, вы принесете сейчас же мне присягу верности и поклянетесь соблюдать все условия вассала герцога…
        Рыцари сэра Хейла, что держатся шагах в десяти от них, грубо захохотали.
        Лорд Хейл ответил издевательски:
        - А если нет?
        - Заставлю, - сообщил Лоенгрин кротко. - У вас дети есть?
        - Четверо, - гордо сказал сэр Хейл. - Все мужчины!.. Трое рыцарей и один пока в оруженосцах. Вам такое и не светит, верно?
        Лоенгрин ответил с той же кротостью:
        - Это хорошо. Присягу мне принесет ваш старший сын. А если и он падет… что ж, у вас есть еще трое. Надеюсь, они будут разумнее. Вот вам мое последнее слово: все, кто с вами не согласен, должны покинуть замок и выйти ко мне. Потому что они могут пострадать… тоже.
        Он повернул коня и пустил галопом к ожидающим его рыцарям. Вдогонку запоздало полетела какая-то ругань, но Лоенгрин не обращал внимания, собака лает - ветер носит, вернулся к своим, что встретили его постными лицами.
        Сэр Перигейл спросил угрюмо:
        - Что теперь?
        Лоенгрин указал взглядом на багровое небо на западе.
        - Вернемся в лес и устроимся на ночлег.
        Перигейл взглянул на угрюмых рыцарей. Все молчали и отводили взгляды.
        - А что насчет замка сэра Хейла?
        - Помолимся, - ответил Лоенгрин, - за его душу.
        - Сейчас?
        - Лучше у костра, - сказал Лоенгрин.
        Он пустил коня вперед, рыцари двинулись за ним, деревья надвинулись и разбежались в стороны, а отряд углубился в чащу, пока не отыскали удобную поляну с ручейком и мягкой сочной травой для коней.
        Глава 4
        Костер разгорелся быстро, и сумрак леса мгновенно превратился в темноту. Рыцари сели вокруг костра, на прутики накалывали не только ломтики мяса, но даже хлеб, все поджаренное намного вкуснее, только Лоенгрин сперва осмотрел коня, его копыта, погладил по спине, проверяя, не сбил ли новым седлом.
        Сэр Перигейл следил за ним взглядом, а когда молодой герцог отошел в сторонку, тихонько приблизился, стараясь ступать неслышно, взглянул в серьезное лицо.
        - Что вы задумали, мой лорд?
        - Ничего особенного, - ответил Лоенгрин мирно, - просто наведаюсь сейчас в замок.
        Сэр Перигейл спросил мрачно:
        - Зачем?
        - Еще раз предложу виконту Хейлу принести присягу, - сообщил Лоенгрин. - Затем предложу его сыну. Хотя мне кажется, там вообще гнездо разврата и нечисти. После того, что я узнал об этом сеньоре, и душа моя уязвлена стала печалью и скорбью.
        - Вы правы, - ответил Перигейл. - С ними говорить, что слова бросать на ветер.
        - Но попытаться я должен, - произнес Лоенгрин возвышенно. - Человеку всегда нужно давать шанс признать свою вину и возможность исправиться!
        Перигейл посмотрел исподлобья.
        - Правда?
        - Разумеется!
        - Ну, - буркнул Перигейл, - вам виднее… Если вы сумеете, как говорите, достучаться до его сердца…
        - Попробую, - ответил Лоенгрин.
        Ужин прошел почти в молчании, и хотя с графом Гердвином и бароном Хардбальдом получилось куда как лучше, но на закуску этот неприятный момент, лучше бы эту проклятую крепость объехать стороной…
        И лишь когда все улеглись, поставив Нила сторожить коней, Лоенгрин поднялся, посмотрел в сторону выхода из леса.
        Нил спросил тихонько:
        - Ваша светлость?
        - Смотри за конями, - велел Лоенгрин строго.
        Он вышел из круга света и растворился в темноте. Как Нил ни напрягал слух, ни веточка не шелестнула в кустах, ни сучок под ногами не затрещал, рыцарь Лебедя словно сам превратился в темноту.
        А Лоенгрин прошел через лес, впереди чуть посветлело, и он вышел на простор.
        Вдали над темным силуэтом крепости выступил из мрачной тучи оранжевый месяц, печально повисел в беззвездном небе и тут же нырнул в угольно-черную гору, наплывающую со скоростью и неотвратимостью ледохода.
        Основание горы, прогретое солнцем, странным теплом наполняло пальцы, пока он поднимался к стене крепости, там немного перевел дух и поднялся по тщательно уложенным камням неслышный, как ящерица, застыл, пропуская часового, что все-таки поднялся и решился пройти от башни до башни, исполняя долг…
        Нет, он всего лишь взял у другого стража фляжку с вином и сел там же на стене, свесив ноги и упершись спиной в башню.
        Лоенгрин выждал еще, но страж только отхлебывает вино, чавкает и хлюпает, будто тупо прется через болото. От него валят неприятные запахи давно не мытого тела, но хотя этим здесь отличаются многие, но у этого даже не запах, а смрад…
        Он рассчитал время, быстро взапрыгнул на стену, зажал стражу горло локтевым захватом, не давая заорать, сильно дернул. Влажно хрустнули шейные позвонки, и он отпустил тело, только чуть поправил ноги, что высовывались из тени, дескать, все так же сидит на том же месте.
        Пробежал к башне, там тихо, приоткрыл дверь и медленно пошел вниз по винтовой лестнице. Грязно, на ступеньках разбросан мусор, внизу дверь довольно ветхая, но засов огромный, массивный, прибит железными гвоздями.
        Он прислушался, везде тихо, только в конюшне всхрапнула лошадь, а далеко-далеко завыл волк. Луна освещает половину двора, он передвинулся на два шага в сторону и попал в тень, тихо, никто не поднимет тревогу, значит, не заметили… Это он бы молча обнажил меч и встретил наглеца ударом в лоб, но простые стражники… люди простые.
        Придерживаясь тени, он крадучись пробрался под стеной к центральному зданию, быстро прижался к двери, она подалась под его весом и, проклятая, надсадно скрипнула.
        Он упал на пол и торопливо толкнул дверь обратно. Щель исчезла, он быстро огляделся, и хотя холл погружен в темноту, но глаза уже привыкли к ночи, к тому же сверху в районе лестницы на второй этаж падает тусклый свет, но и его достаточно…
        Справа и слева в стенах массивные двери, с одной стороны кухня, узнал бы по запаху, если бы замок строили даже не по стандарту, слева помещения для челяди…
        Мелькнула мысль подпереть дверь, чтобы не повыскакивали, если услышат шум, но под ногами ничего подходящего не попалось, и он быстро побежал наверх по лестнице.
        В коридоре всего один страж, но и это многовато, обычно весь гарнизон таких замков пять-семь человек, да и те в основном сторожат ворота и стены.
        Он сделал три быстрых шага, часовой начал оборачиваться на легкий шелест шагов, но меч пролетел по воздуху, как дротик, вонзился в горло, почти отделив голову от тела.
        Лоенгрин успел подхватить падающего и опустил его под стену осторожно, устроил в позе беспечно отдыхающего в сидячей позе.
        В любой крепости гарнизон всегда невелик, иначе его не прокормить, а неуязвимость обеспечивается тем, что такие сооружения легко защищать крохотным числом хоть от целой армии. Но если нападающие ворвутся в крепость, то она обречена…
        Лоенгрин пробежался по замку, отыскал еще двух стражей, оба дремлют, и оба умерли, так и не поняв, что их убило.
        Покои хозяина на четвертом этаже, как он и предположил, в коридоре пусто, это понятно, сейчас все должны быть на стенах и смотреть во все стороны…
        Он быстро скользнул в комнату, на полу толстый ковер, приглушающий шаги, можно даже топать, не услышат, пробежал к массивной кровати с балдахином.
        Хозяин мощно похрапывает, лежа на спине и раскинув руки в стороны. Лоенгрин приставил холодное острие меча к соблазнительно беззащитному горлу.
        - Просыпайтесь, сэр Хейл, - сказал он негромко. - Просыпайтесь…
        Веки барона дрогнули, поднялись, глаза бессмысленно уставились на Лоенгрина, не сразу даже понял, что холод на горле над кадыком - это не сквозняк, а острая сталь.
        - Что… что за… - проговорил он сонно.
        - Тихо, - велел Лоенгрин. - Тихо, животное. Ты и сейчас, скотина, отказываешься принести присягу?
        Хейл пробормотал:
        - Что… замок захвачен?
        - Можно сказать и так, - ответил Лоенгрин.
        - Но…
        - Ни слова, - прервал Лоенгрин. - И никаких движений. Я спросил насчет присяги…
        Хейл с трудом сглотнул слюну, глаза забегали по сторонам, наконец пробормотал:
        - Ну, против такого аргумента не поспоришь…
        - Точно, - согласился Лоенгрин.
        - Я вообще-то мог бы и принести присягу, - сказал сэр Хейл медленно. - Почему бы и нет…
        Что-то в его тоне показалось Лоенгрину неприятным и даже опасным.
        Он покачал головой:
        - Поздновато, сэр…
        Он коротко двинул рукой вперед, тут же отпрянул, выдернув клинок из раны, поток крови из перехваченной артерии ударил темной струей.
        За дверью все так же тихо, он даже не прокрался, а просто перешел быстро в соседний зал, там вольно раскинулся в постели крупный мужчина с черными сросшимися над переносицей бровями, таким в молодости был тот, что сейчас раскинулся в луже своей же крови.
        Сын лорда крупно вздрогнул, когда острие меча уперлось в горло. Лоенгрин прижал палец другой руки к губам.
        - Тихо… Ты тоже не готов принести мне присягу?
        - Кому… это…
        - Новому герцогу, - сообщил Лоенгрин.
        - Да пошел ты…
        Лоенгрин нажал на рукоять.
        - Нет, это ты пошел. Там в аду тебя заждались.
        Перигейл вздрогнул, когда из темноты в круге багрового света от костра внезапно появился Лоенгрин, спокойный и печально торжественный. Всегда сверкающие доспехи потемнели от застывшей на них крови.
        От костра подпрыгнул Нил, глаза и рот распахнуты.
        - Ваша светлость?
        Лоенгрин сказал устало:
        - Сними с меня это железо и почисть от грязи.
        Нил вскрикнул:
        - Это… кровь!
        - Грязь, - повторил Лоенгрин. - У тех людей не кровь, а грязь.
        Перигейл пристально смотрел в суровое, но достаточно безмятежное лицо рыцаря в сверкающих доспехах.
        - Что, - спросил он неверяще, - удалось склонить их… принести присягу?
        Лоенгрин кивнул.
        - В общем, да.
        - В общем… это как? В смысле, вы достучались до их сердец?
        Лоенгрин ответил печально:
        - Именно. Жаль, они других аргументов не понимали.
        - Они… эта… сейчас…
        - Держат ответ перед Господом, - объяснил Лоенгрин. - Что Он им скажет, не знаю, но я их простил. Не ведают, как Он сказал однажды, что творят. Хотя, конечно, неведение не освобождает от ответственности перед герцогом.
        - Они… все… и сыновья?
        Лоенгрин в удивлении посмотрел на потрясенное лицо начальника охраны замка.
        - Да, несомненно. Я давал им возможность искупить вину, встать на путь истины, исправиться… Увы, они упорствовали в злостных заблуждениях. Пришлось вырвать эти сорняки, как и велит Господь, весьма сурово и безжалостно.
        Перигейл охнул:
        - Что… все?
        Лоенгрин сдвинул плечами.
        - Я не искал тех, кто спрятался.
        - Значит… замок без охраны?
        - Да, - подтвердил он, - можете вводить туда своих людей. Посмотрите, возможно, понадобится назначить другого управляющего… Я не совсем помню, был ли он среди тех, кто выбежал все-таки навстречу с оружием в руках… уже в конце, когда я собрался уходить…
        Перигейл потрясенно смотрел в безмятежное юное лицо. У этого паладина нет ни тени сомнения, что поступил правильно. Кто-то выучил его настолько хорошо, что теперь он в состоянии в одиночку перебить весь гарнизон замка, но этот кто-то также внушил, что есть люди чистые и есть нечистые… и нечистых можно убивать без всякого угрызения совести.
        - Сэр Шатерхэнд, - распорядился Перигейл, - возьмите двоих и посмотрите, что там в замке. Возможно, наш лорд Лоенгрин, решив одну проблему, вызвал тем самым сразу десять…
        Сэр Шатерхэнд ответил с достоинством:
        - Я постараюсь решить их все на месте. Что не получится - доложу. Сэр Перигейл, лорд Лоенгрин…
        Он откланялся и вышел из круга света. Слышно было, как хрустят под тяжелыми сапогами мелкие веточки, потом дружелюбно заржал далекий конь.
        Лоенгрин повернулся к Перигейлу:
        - Десять проблем?
        Тот сказал успокаивающе:
        - Сэр Шатерхэнд постарается все решить на месте. Вообще-то была одна проблема: некоторая несговорчивость хозяина замка, он хотел что-то выторговать взамен на присягу, а то и просто хотел немного покрасоваться независимостью… но теперь, гм, надо думать, кому передать замок. Ближних вроде бы из родни у него здесь нет, а дальние передерутся.
        Лоенгрин зябко повел плечами.
        - Сэр Перигейл, - сказал он упавшим голосом, - меня посылали раньше только на истребление чудовищ.
        Перигейл посмотрел внимательно.
        - Там проще, верно?
        - Еще как, - ответил Лоенгрин с тоской. - Убил дракона или гигантского кабана и… все!.. Меня не интересовали даже такие важные для других вопросы, охраняют ли они какие-то древние сокровища.
        - Понимаю, - ответил Перигейл. - Паладин должен быть бескорыстным. Так?
        - Верно.
        - И, кроме того, пусть другие дерутся за их сокровища?
        Лоенгрин развел руками.
        - Мое дело - очищать мир от чудовищ, делать его безопасным для людей.
        - Безопасным, - согласился Перигейл, - это замечательно. А от людей?
        - У меня были хорошие наставники, - признался Лоенгрин.
        - В смысле, рядом?
        - Да.
        Перигейл окинул его внимательным взглядом. Молодой рыцарь настолько чист, что просто светел, но сейчас наставника, который брал бы на себя ответственность, рядом нет, так что тягостные сомнения в своей правоте будут посещать, а то и терзать эту светлую душу все чаще и чаще.
        - Держитесь, - посоветовал он. - Мой лорд, вы и сейчас сделали то же самое, что и в лесу или в горах, когда убивали чудовищ. Да, это тоже… чудовища. Они могли бы не стать ими… будь у них другое воспитание или просто… будь поумнее. Люди, что умнее, всегда идут на разговор, с ними договориться легче.
        Лоенгрин пробормотал:
        - Когда я увидел его, меня взяла такая дикая злоба, что я убил, как только… как только он отказался исправиться. И остальных! Но сейчас вот вспоминаю, и мне просто плохо.
        - Знаю, - сказал Перигейл.
        - Да? Тогда почему мне так?
        - Потому что чудовища, - сказал Перигейл, - всегда чудовища. А человек мог бы им и не стать. Но как только стал… мой лорд, убивайте без колебаний! Потому что когда человек - зверь, это всем зверям зверь.
        - Ох…
        - Не убьете вы, - сказал Перигейл, - убьют вас.
        Короткая ночь прошла, в лесу еще не посветлело, но птицы проснулись и защебетали со всех сторон: с деревьев, из кустов, с земли и как будто бы даже из нор.
        Глава 5
        Воины оседлали коней, Перигейл вывел всех на опушку, дождался сэра Шатерхэнда, тот примчался, запыхавшись, и доложил, косясь уважительно на Лоенгрина, что все, кто схватился в замке сэра Хейла за оружие, убиты, слуги уже выносят трупы и замывают кровь.
        Перигейл сказал Лоенгрину настойчиво:
        - Все хорошо!.. Все хорошо, все правильно!.. Убиты смутьяны, рознь и мятеж задушены в зародыше. Все остальные люди могут вздохнуть свободно и заниматься своими делами.
        Лоенгрин кивнул с невеселым видом.
        - Все верно. Но как печально…
        Перигейл сказал наставительно:
        - Ваша светлость, люди все-таки посложнее драконов. Драконы всегда зло, верно? А люди не только добро и зло, но и средние, каких большинство… Вот с ними хуже всего, верно?
        На востоке темнота отступила перед рассветом, а затем небо робко и нежно заалело, как щеки стыдливой девушки.
        Послышался стук копыт, на поляну влетел один из людей сэра Шатерхэнда, прокричал, удерживая разгоряченного коня, что стремился мчаться дальше:
        - Ваша светлость!.. В крепость прибыл сэр Джонатан Орсенкнефт, это брат убитого вами хозяина. Он собирается мстить за убитого брата, отказывается вам подчиниться и сразу начал расставлять своих людей…
        Лоенгрин вскочил.
        - Сколько с ним?
        - Пустяки, - ответил Шатерхэнд. - Он же ехал в гости к брату!.. С ним ни одного лучника или арбалетчика, только знатные рыцари…
        Лоенгрин прокричал яростно:
        - Все по коням! Быстро в крепость, пока он не придумал, как укрепиться против нас! Мы не должны упускать победу! Никто не смеет бросать вызов власти и устанавливать свои законы!.. Лорд Орсенкнефт должен быть повержен, силы его рассеяны, а каждый из уцелевших принесет присягу мне лично, будь он рыцарь или последний челядин!..
        Сэр Шатерхэнд выхватил меч и поднял над головой. Солнечные лучи заблистали на лезвии остро и победно.
        - Возьмем крепость! - прокричал он страшным голосом. - И никто больше не посмеет противиться воле герцога!
        - Захватим! - крикнул сэр Харальд.
        Лоенгрин повернул коня и направил его в сторону распахнутых ворот. Сердце стучит часто и сильно, нагнетая кровь и наливая все тело злой нерассуждающей мощью, что заставляла бросаться даже на громадного дракона, но и приводила к победе.
        - Не отставать! - прокричал он.
        Дорога трижды обошла вокруг горы, но лишь в одном месте их обстреляли. К счастью, из простых луков, стрелы отскакивали от стальных панцирей и рыцарских щитов, и всадники только сильнее настегивали измученных крутым подъемом коней.
        Ворота уже закрыты, но Лоенгрин сам с двумя молодыми парнями перебрались через стену, сломили слабое сопротивление и распахнули створки.
        Больше сопротивления не было, а когда Лоенгрин в сопровождении Нила ворвался в замок, там все встали на колени, за исключением барона Джонатана Орсенкнефта, брата убитого хозяина, и склонили головы.
        Лоенгрин прокричал люто:
        - Вам мало той крови, что здесь пролилась?.. Вы же все видели, когда вошли сюда!.. Так зачем же?
        Он смотрел бешеными глазами на сэра Джонатана, тот похож на погибшего хозяина даже больше, чем брат, только чуть моложе, а рядом с ним в гордой позе стоит молодой красивый воин, по виду - его сын.
        В зал заходили все новые люди, в солнечном свете двора страшно и победно блистало чужое железо. Послышались тяжелые шаги, с грохотом и победной поступью в зал вошли сэр Шатерхэнд, сэр Харальд, сэр Диттер, Торбьер, Коллинс и остальные лорды, все в запыленных доспехах, у многих покрыты свежими царапинами по железу, а у Шатерхэнда кровь стекает по боку.
        Лоенгрин вскинул руку, и все остановились в ряд. Трепещущие челядины склонили головы до самого пола, страшась увидеть сверкающие глаза молодого герцога.
        В зал продолжали заходить тяжело вооруженные воины, но осторожно становились вдоль стен и замирали, преданно глядя на своего вожака.
        Сэр Джонатан Орсенкнефт с трудом заставил себя подняться, его подхватили под руки, но все равно чувствовал во всем теле отвратительную слабость, страх, а чувство поражения навалилось с такой силой, что отчаянно захотелось умереть и ничего этого не видеть.
        Едва передвигая ноги, он приблизился к Лоенгрину и опустился на колени.
        - Возьми мою жизнь, - проговорил он колеблющимся голосом, - и жизни моих сыновей, что сражались против тебя, но пощади остальных… как и людей моего погибшего брата.
        - Жизнь дарована всем, - ответил Лоенгрин сквозь стиснутые челюсти.
        - Я готов принести любую присягу, - начал говорить сэр Джонатан, однако Лоенгрин прервал резко:
        - Нет! Поздно. Вы изгоняетесь из Брабанта навечно. Если кто-то вздумает вернуться тайно или явно, это будет нарушением моего приказа, и будет убит на месте без дополнительного суда и выяснения причин.
        Барон Орсенкнефт остался на коленях, оглушенный приговором, все еще надеялся, что Лоенгрин передаст ему титул брата, как это обычно делалось, и вручит замок и земли, согласно давно заведенному ритуалу.
        Лоенгрин кинул в его сторону воинам.
        - Это вот… убрать!.. Выбросить за ворота.
        К барону подбежали его сыновья, подхватили под руки и повели к выходу, а воины с обнаженными мечами шли следом.
        Лоенгрин повернулся к Шатерхэнду:
        - Сэр Шатерхэнд! Надеюсь, ваша рана не помешает вам преклонить колено перед своим сюзереном?
        Шатерхэнд ответил с настороженным изумлением:
        - Нет, ваша светлость…
        - Тогда на колени!
        Голос прозвучал так жестко и повелительно, что Шатерхэнд бездумно опустился на колено и преклонил голову.
        - Сэр Шатерхэнд, - произнес Лоенгрин ясным голосом, - вы готовились вступиться за честь дочери герцога Готвальда Эльзы против графа Тельрамунда, что делает вам честь и говорит о вас больше, чем даже подвиги в бою.
        Шатерхэнд пробормотал:
        - Ваша светлость…
        - Не перебивайте, - велел Лоенгрин. - Вы не победили бы Тельрамунда, и это знали, но вы не могли видеть, как торжествует несправедливость!.. Потому я не вижу более достойного хозяина для этой крепости и этих земель, сэр Шатерхэнд, чем вы!.. Вручаю вам виконтство лорда Хейла, а с ним и право владеть и распоряжаться крепостью, людьми, землями, имуществом и всем, что здесь находится!
        За его спиной охнули, потом послышались довольные голоса. Лоенгрин кивнул, взгляд его сказал, что он с этим закончил, и рыцарь Лебедя вышел из зала стремительной походкой молодого и сильного воина.
        Сэр Диттер сказал одобрительно:
        - Молодой герцог жесток. Давно так не поступали с лордами. Хотя земли вроде бы каждый раз отбираются, а затем жалуются, но это уже просто ритуал, а на самом деле когда-то пожалованное на время стало наследственным.
        - Лоенгрин поступил резко, - согласился Шатерхэнд. - Новая метла метет чище? Во всяком случае, неплохо бы в самом деле отбирать у некоторых земли…
        Перигейл поморщился.
        - Такое чревато потрясениями!
        - Не у всех отбирать, - напомнил Шатерхэнд, - я сказал, у некоторых.
        - Но начать отбирать у некоторых, - сказал Перигейл, - и другие забеспокоятся. С Хейлом все-таки ясно, поднял откровенный мятеж, отказался подчиняться и надеялся отсидеться за могучей стеной. Он наказан, это все понимают. И если у кого-то и проскальзывали подобные мыслишки, то сейчас каждый будет уверять герцога в преданности. Искренне или притворно, уже неважно. Главное - мир и безопасность во всем герцогстве.
        На обратном пути даже кони ступают красиво и уверенно, голоса воинов звучат бодро, солнце сурово и ярко играет бликами на выпуклых частях доспехов.
        Лоенгрин, как и положено, во главе, за ним знаменоносец красиво держит подрагивающее под напором ветра древко, полотнище развевается победно, рыцари выглядят не просто довольными, а счастливыми, сэра Шатерхэнда все еще поздравляют, хлопают по плечам, Лоенгрин догадывается по металлическому звону.
        Сэр Перигейл догнал молодого герцога, даже донельзя довольный, сказал с широкой улыбкой:
        - Как вы сумели убить одним камнем двух зайцев, ваша светлость! И противника убрали быстро и жестоко, и сэр Шатерхэнд будет вам верен, как никто больше… Да и другие рыцари увидят, что ваши приказы лучше выполнять, чем им противиться.
        Лоенгрин тяжело вздохнул.
        - А у меня кошки скребут, что я поступил так жестоко… Но они сами напросились, я действовал так, как был вынужден! Не понимаю… почему люди грязные и грубые чувствуют свое преимущество над чистыми и вежливыми? Да еще и этим похваляются?
        - Может быть, они сильнее? - предположил сэр Перигейл.
        Лоенгрин покачал головой.
        - Нет. Даже самые слабые на этой грешной земле стараются выглядеть свирепыми и наглыми, они смеются нарочито грубыми голосами, растопыривают локти, чтобы казаться больше и страшнее, смотрят нахально и вызывающе…
        Сэр Перигейл взглянул на него с неловкостью.
        - М-да, интересные вопросы вы задаете, ваша светлость…
        - Чем же?
        - Я их тоже задавал, - сообщил Перигейл. - Когда мне было семь лет. С тех пор я повзрослел, а вот у вас так и осталась… такая же чистая душа, как у ребенка. Даже не знаю, хорошо ли это?
        Лоенгрин сказал с неуверенностью в голосе:
        - Наверное, хорошо…
        Сэр Перигейл проговорил с сомнением:
        - А я вот не знаю.
        - Почему?
        Он сдвинул плечами.
        - Не с детьми рядом живем, а со взрослыми. А те бывают всякими… Будешь с ними чист, как ребенок, мигом всего обдерут, да еще и дураком выставят.
        Глава 6
        На въезде в замок им устроили триумфальную встречу, всех забрасывали цветами, молодые девушки выбежали навстречу и целовали рыцарей, поздравляя с победой, а когда узнали про удачу сэра Шатерхэнда, что в одночасье стал виконтом и получил огромную крепость во владение вместе с большим наделом земли, от воплей радости зазвенел весь замок. «Все-таки Шатерхэнда любят, - еще раз подумал Лоенгрин, - я все правильно сделал, хватит себя винить…»
        Вечером он поднялся на башню, там воздух свежее, всегда ветерок, и лучше думается, когда перед глазами такая ширь, хотя и по большей части просто дремучий мрачный лес, а справа Шельда, по которой он приплыл, но судоходной ему еще предстоит ее сделать…
        Эльза тихохонько подошла сзади, хотела сесть к нему на колени, но не решилась, придвинула кресло и опустилась в него так красиво, что он растроганно улыбнулся.
        - Мой господин…
        - Эльза, - ответил он ласково.
        Она робко взяла его за руку, переплела тонкие пальчики с твердыми, словно он все еще в стальной перчатке, пальцами.
        - О чем задумались, мой господин?
        - Да так, - произнес Лоенгрин медленно, - пустяки, все о хозяйстве. Эльза, как я слышал, у герцога Готвальда было двое детей. Ты, моя прекраснейшая Эльза, и твой малолетний брат Готфрид… Я ничего не напутал?
        Она ответила печально:
        - Нет. Ему было только семь лет.
        - И где он?
        - Никто не знает, - прошептала она.
        - А как он исчез?
        Ее прекрасные чистые глаза наполнились слезами, а голос задрожал и начал прерываться:
        - Никто не знает. Никто не видел. Чужих в замке не было. А те, что были, - это наши вассалы, известные рыцари…
        Он попросил:
        - Ты можешь рассказать подробнее?
        Она всхлипнула, он поспешно подал ей платок, она прижала к глазам, вытерла мокрые щеки.
        - Говорят, - сказала она плачуще, - его украли злые колдуны. Он играл с кроликами на заднем дворе, за пределы замка выбирался совсем редко, да и то тайком, наш отец опасался за единственного наследника, велел всем приглядывать за ним…
        Он подумал, помрачнел.
        - Ну, исчезновение Готфрида на руку только тому, кто рассчитывал после смерти герцога Готвальда занять его трон и стать властелином Брабанта.
        Она всхлипнула громче.
        - Ты говоришь о Тельрамунде?
        - Да, - ответил он. - Кроме того, это в характере Тельрамунда.
        - Ты обвинишь его?
        Он покачал головой.
        - А что толку? Тельрамунд откажется. Нужны хоть какие-то улики, доказательства. А так он скажет, что я его ненавижу, клевещу, порочу. Нет, нужно что-то иное…
        Он глубоко задумался, Эльза перестала плакать и затихла, глядя на него с трепетом и надеждой.
        - Завтра с утра я проедусь по Брабанту, - сказал он.
        Она охнула.
        - Ты только вернулся!
        - Я ездил наказывать, - напомнил он, - тех, кто отказался от присяги и не признавал мою власть. А завтра отправлюсь без всякого рыцарского отряда.
        - Один?
        Он кивнул.
        - Да, это лучше всего… Ладно-ладно, ты страдаешь, когда черную работу делаю сам! Возьму Нила. Но это все, остальные пусть пока пируют и защищают замок.
        Он выехал с безумно счастливым Нилом на рассвете, и когда солнце только-только зажгло в небе облака, они уже пустили коней в галоп, выбравшись за ворота.
        Нил теперь держался рядом, если ширина дороги позволяет, и Лоенгрин с затаенной усмешкой заметил, что Нил присматривается к нему, когда полагает, что господин его не видит. Они ровесники или почти ровесники, но один блестящий рыцарь, к которому все относятся с уважением, даже враги, а вот второй все таскал бы мешки, несмотря на то что род Шатерхэндов один из самых древнейших на германских землях.
        А этому Лоенгрину даже не пришлось доказывать свое рыцарское происхождение. Благородного человека, как говорится, видно сразу. Как держится, говорит, двигается - сразу видно, что рыцарь, благородный рыцарь, который постоянно следит за каждым словом и каждым жестом.
        «Буду таким же, - поклялся себе Нил молча. - И, глядя на меня, тоже будут говорить: благородный рыцарь, отважный и учтивый, разве что малость… резкий и не всегда сдержан, но его манеры перевешивают его крохотные недостатки, посмотрите, как он держится, как едет, гордо откинувшись всем корпусом и уперевшись кулаком в бок…»
        Он отдался мечтам, вздрогнул, когда под копытом резко щелкнула сухая ветка. Сверху пала густая тень, яркий день остался за спиной, над головой снова тихо переговариваются исполинские ветки, касаясь одна другой, а сами стволы, похожие на колонны лесного храма, удерживают многоэтажную массу веток, где в зелени вьют гнезда птицы, устраивают логова звери, где свой мир…
        Деревья придвинулись, обступили и сомкнулись за их спинами. Солнечный свет померк, воздух стал прохладным и влажным. Сухой стук копыт затих, толстый слой преющих листьев прогибается беззвучно. Иногда под копытами влажно чавкает, брызгает зеленая слизь, там почти такой же толстый ковер зелено-красного мха, недоброго даже с виду, как и на деревьях.
        Нил часто вскрикивал, его руки мелькали, как крылья ветряной мельницы под порывами ветра: крестил себя, крестил коня, деревья, землю, которую топчут конские копыта. Глаза стали как блюдца, а цветом лица мог потягаться с первым снегом.
        - Ваша светлость, - проговорил он дрожащим голосом, - страшно-то как…
        - Чего? - обронил Лоенгрин.
        - Ну, лес страшный…
        Лоенгрин хмыкнул, промолчал. В отличие от испуганного оруженосца он видел и страшных сов, затаившихся в глубине древесных пещер, никогда таких огромных не встречал, и куниц, что размерами крупнее рыси, и странные тени, что проплывают вдали за деревьями, но не уходят, следят, даже неотступно следуют справа и слева, не приближаясь и не отдаляясь.
        - Говорят, - проговорил Нил и перекрестился, - там в глубине вообще живет дракон.
        - А кто-нибудь его видел? - спросил Лоенгрин.
        - Нет, но говорят…
        Лоенгрин пожал плечами.
        - Если и есть там дракон, то очень уж мелкий.
        - Почему мелкий?
        - А ты посмотри на деревья. Растут плотно, крылатому дракону ни взлететь, ни сесть.
        - А если не крылатый?
        - Тогда деревья были бы ободраны его боками. Крупному зверю пришлось бы далеко бегать за добычей. Между деревьями протискиваться надо… Мы едем медленно и то задеваем сапогами!
        Нил представил себе, как дракон догоняет оленя, костяной панцирь задевает дерево и срывает кору так, что если бедное дерево и не засохнет, то рана останется на всю жизнь. Он зябко передернул плечами, хотя таких деревьев не увидел, но испуганный мозг рисует картинки одна страшнее другой.
        - А вот эти зверюшки нравятся еще меньше, - произнес Лоенгрин и уточнил: - Мне. А тебе… не знаю.
        Вдали за деревьями послышался наполовину свист, наполовину шипение. Нил ощутил странное оцепенение во всем теле, зябко повел плечами и начал оглядываться во все глаза, но не увидел, о ком говорит его господин.
        Свист стал громче, начала кружиться голова, а деревья перед глазами качнулись и расплылись в неясные силуэты. Нил тряхнул головой, все стало на свои места, только свист усиливался, а шипение опустилось до уровня земли, почти не слышно, однако от него тело оцепенело, будто на морозе.
        Из-за дальних деревьев появились странные темные существа, Нил никак не мог разглядеть, с глазами что-то творится, свист и шипение все громче, руки совсем застыли…
        Он с огромным трудом коснулся пальцами рукояти меча, холодная и чужая, напрягся, стиснул челюсти и с огромным трудом вытащил до половины, и в это время тело застыло, превратилось в глыбу льда.
        Лоенгрин покосился в его сторону, оруженосец превратился в неподвижную статую, рот раскрыт в беззвучном крике, но пальцы, что вытащили меч из ножен до половины, так и остались там, словно приклеенные. Даже конь застыл с поднятой для шага ногой.
        Лоенгрин не двигался, вышколенный конь стоит смирно, даже ухом не шевелит. Темные фигуры выходят из-за деревьев, медленно и тяжело переваливаются на ходу, словно в клочьях темного тумана внизу прячутся короткие задние лапы.
        Не будь нежитью, они бы выглядели вставшими на дыбы исхудавшими медведями, только пасти шире, а зубы блеснули мелкие, как у рыб, к тому же в два или даже в три ряда.
        Конь начал вздрагивать, когда они все вышли на поляну и, окружив застывших всадников, начали сжимать кольцо. Шестнадцать, сосчитал он, за деревьями никого, так что здесь вся стая… Вон мелкие особи, а вон явно самки…
        Передние фигуры протянули к нему лапы, все еще темные и с размытыми очертаниями, и тогда лишь Лоенгрин, по-прежнему не шевелясь, сказал громко и отчетливо:
        - Лаудетур Иезус Кристос!.. Да сгинет порождение Сатаны!
        На поляне вспыхнул белый, режущий глаза свет. Нежить охватило прозрачное пламя, фигуры падали, бились в судорогах, две-три выкатились за пределы поляны, и Лоенгрин пустил туда коня. Его меч сверкал, как молния, нанося удары, а когда с убегающими было покончено, он вернулся и быстро добил остальных.
        Нил шевельнулся, голос его был хриплый, все еще скованный диким страхом:
        - Ваша милость… как это?
        - Просто, - ответил Лоенгрин буднично. - Это ерунда. Поехали дальше, не спи.
        Не оглядываясь, он пустил коня между деревьями, оруженосец поспешно ринулся за ним, только оглянулся на поляну, где распластались рассеченные острой сталью тела лесных зверей. Чудесное белое пламя исчезло, но некоторые чудовища успели превратиться в кучу углей, у других мясо прогорело до костей. Самый жаркий огонь был вокруг них двоих, хотя Нил не ощутил жара, а дальше слабел. Вот почему его господин и погнался за убегающими, у тех наверняка сгорел бы только мех…
        - Но… как вы? - прошептал Нил, догнав Лоенгрина. - Вы же не ощутили их колдовства?
        - Ощутил, - ответил Лоенгрин.
        - Но вы могли двигаться?
        - Мог, конечно. Если воля сильна, то что такое колдовство?
        - Вы не двигались, чтобы не спугнуть?
        - Молодец, понимаешь. Да, нужно было, чтобы вышли все.
        Нил вспомнил тот ужас, который сковал его уже только при виде этих страшных морд, пролепетал:
        - Я бы не смог…
        - Смог бы, - утешил Лоенгрин. - Не сразу, но потом.
        - А что за могучее заклятие у вас?
        Лоенгрин нахмурился, голос его прозвучал непривычно для него, всегда мягкого, резко и даже жестко:
        - Заклятия бывают только у сторонников дьявола. А у нас, паладинов, молитвы.
        - Это… боевая молитва?
        Лоенгрин хмыкнул.
        - Но я же воин, а не монах?
        - Простите, господин! Я счастлив, что мне оказана великая честь служить вам. Так это нечисть или… настоящие звери?
        - И то и другое, - ответил Лоенгрин. - Возможно, когда-то были настоящими людьми. Теперь это все неважно. Мы обязаны очистить землю для человека!
        Он торопливо снял лук, Нил не успел понять, что рыцарь Лебедя заметил в тихом лесу, как щелкнула тетива, в кроне дальнего дерева что-то встрепенулось.
        Нил проследил, как сбитая стрелой птица падает, ударяясь о ветки и роняя перья. Листья тоже сыпались, и когда птица тяжело рухнула на землю, сбитая по дороге зелень еще некоторое время ложилась вокруг добычи и на нее красивым ковром.
        - На обед, - сказал Лоенгрин.
        - Мастерский выстрел, - проговорил Нил с невольным восторгом. - Вижу, лук у вас не для красоты!.. Откуда такой странной формы?
        Он наклонился с коня, подбирая с земли добычу.
        Лоенгрин усмехнулся.
        - Малыш, все еще стараешься узнать, откуда я? Кто тебя этому подучил?
        - Ваша светлость!
        - Могу сказать только то, что и так видно: я побывал не только в Брабанте, понял?
        - Нет, сэр…
        - Есть страны, где таранный удар копьем конного рыцаря мало что значит. А вот удачный выстрел из лука спасал не только мне жизнь, но и моим товарищам. Думаю, если бы Господь счел лук нечестивым или недостойным для паладина оружием, Он не дал бы мне им пользоваться…
        Нил посмотрел на Лоенгрина с недоверием, но тот улыбался во весь рот, и Нил решил про себя, что церковь не на все страны распространяет запрет пользоваться луком благородному сословию. В каких-то дальних странах вполне-вполне, ведь нельзя же и подумать, что его господин, столь учтивый и воспитанный, мог бы взять в руки что-то недостойное им пользоваться.
        Глава 7
        Их кони продолжали двигаться через лес ровно и спокойно, однако Лоенгрин не убирал лук, прислушивался и присматривался, наконец проговорил со странным выражением:
        - Какая языческая мощь…
        Нил в испуге оглянулся.
        - Звери?
        - Сам лес, - пояснил Лоенгрин. - Да сохранит он свою силу и при новом времени…
        Он неспешно наложил стрелу и ехал так, настороженный и напряженный, готовый к быстрой стрельбе. Нил вертел головой, ничего опасного, как вдруг сверху послышался приближающийся шелест, его ухватили маленькие, но сильные руки с когтями, он вскрикнул, но неведомая сила вздернула его в воздух…
        Он услышал щелчок тетивы, хватка мгновенно ослабла, и он упал обратно, больно ударившись о седло. Лоенгрин безостановочно стрелял вверх, там мелькает нечто зеленое, Нил успевал увидеть быстрые тела, почти человеческие, но все исчезает чересчур стремительно. Он выхватил меч и вертелся вместе с конем во все стороны, готовый драться с любым врагом.
        Сверху, помимо шелеста, слышался хохот, так ему показалось, хотя явно не человеческий. В какой-то миг сверху упала плеть, похожая на виноградную, оплела ему горло.
        В глазах потемнело, он начал рубить ее мечом, хрипя и задыхаясь, конь испуганно ржал и пытался пойти вскачь, Нил удерживал его ногами, потому что в скачке вслепую его собьет на землю первая же низкая ветка.
        Ему показалось, что сверху спускаются бледно-зеленые ветви и пытаются оплести их обоих, но Лоенгрин быстро и точно бьет вверх стрелами, и плети либо повисают бессильно, либо вовсе падают на землю.
        В зеленых кронах послышался удаляющийся шелест, Лоенгрин с луком в руках смотрел вверх, но там все затихло.
        Нил прохрипел, сбрасывая толстую плеть с горла:
        - Мне показалось, они этого не ожидали…
        - Отпора?
        - Ваших стрел…
        Лоенгрин пробормотал настороженно:
        - Вот видишь, и здесь стрелы могут спасать шкуры даже благородным рыцарям, не только самим стрелкам.
        - Да уж… Но, мне кажется, эти гады совсем опешили.
        - От чего?
        - Они как будто не поверили, что стрелы им повредят. Дескать, либо промахнетесь, либо отскочат, либо воткнутся, как в дерево.
        Лоенгрин усмехнулся.
        - Я не стар, но бывал в разных переделках. И не забываю освятить оружие. Наконечники перед поездкой в такие вот места всегда кроплю святой водой. Так, на всякий случай.
        - Так это… нечисть?
        - Или нежить, - ответил Лоенгрин. Он прислушался, убрал лук за спину. - Ладно, поехали дальше…
        Нил хотел ответить, но губы едва шевельнулись, а по всему телу начала разливаться слабость. Он с трудом поднял руку и пощупал ранку сбоку на шее, там начала вздуваться болезненная опухоль.
        - Ваша… светлость…
        Лоенгрин оглянулся.
        - Что? Что случилось?
        Нил старался выглядеть бесстрашным, но чувствовал, что побледнел, дрожит, а губы едва сумели произнести:
        - Я отравлен, сэр.
        Лоенгрин спросил встревоженно:
        - Тебя успели укусить?
        - Да, сэр.
        Лоенгрин повернул его к себе, оглядел, сказал успокаивающе:
        - Ранка крохотная, не бойся.
        - Яд попал в кровь, - ответил Нил и слабо улыбнулся. - Недолго я пробыл у вас оруженосцем.
        Лоенгрин удивился:
        - Ты чего?
        - Сэр, мы очень далеко от замка. Только наша старая Вирда умеет лечить от этого яда. Мы не успеем, даже если во весь опор…
        Лоенгрин презрительно фыркнул. Нил не успел ничего понять, как сильные руки сжали его плечи, ладонь Лоенгрина легла на лоб, по телу прокатилась жаркая волна, и тут же Лоенгрин отодвинулся.
        - Только и всего, - буркнул он. - Ну и паникер же ты.
        Нил, не веря себе, прислушался, но злой зуд в крови исчез.
        - Ваша светлость… но как?
        - Я паладин, - напомнил Лоенгрин.
        - Так это правда, что паладины залечивают раны соратникам… отдавая часть своей жизни?
        - Правда, - кивнул Лоенгрин.
        - Но я не соратник, - сказал Нил жалобно. - Ваша светлость, я и раньше был готов жизнь отдать за вас, но сейчас… сейчас… в ад пойду, только кивните…
        Он задыхался от обилия душивших его слов благодарности, краснел и выкатывал глаза, разводил руками, Лоенгрин отмахнулся.
        - Паладины лечат всех. А насчет соратников легенда потому, что, кроме соратников, никого и не видим, в города и веси заезжаем редко.
        Кони вышли на поляну, там среди зеленой травы, куда между зеленых крон проникает солнечный свет, высится каменное изваяние языческого идола: толстый и уродливый человек со звериной головой смотрит со злобным оскалом. Нос отбит, губы пощерблены, Лоенгрин с отвращением вспомнил, что язычники даже бьют статуи своих богов, если те не выполняют их пожелания.
        - А деревья-то… - произнес Нил тревожно.
        - Что?
        - Не приближаются, - сказал Нил.
        Могучие великаны окружили поляну тесным кольцом, но ни один не переступил невидимую границу, словно бы проведенную циркулем мастерового. Языческий божок царит на голом от деревьев месте, допустив только низкорослую траву к подножию.
        Присматриваясь очень настороженно, Лоенгрин не увидел даже насекомых, что совсем уж непонятно: вон цветы пахнут одуряюще, но нет ни пчел, ни бабочек, ни стрекоз… Даже муравьи, без которых мир не полон, не заходят в это заколдованное место.
        - Лаудэтур Иезус Кристос, - произнес Лоенгрин ясным голосом.
        Нил содрогнулся. Несмотря на спокойный голос Лоенгрина, в нем прозвучала страшная сила. Нил сразу представил как воочию кровопролитные сражения старых темных сил с новыми светлыми, когда в жестокой сече светлые разгромили, остатки темных разбежались и теперь прячутся по лесам и в горных пещерах, но светлые находят их и здесь…
        - …во имя Творца, - закончил Лоенгрин, - создавшего мир, да будет разрушено темное прошлое!
        Каменный идол затрясся, Нил застыл от ужаса: тяжелые веки поднялись, глаза загорелись дьявольским огнем. Шевельнулись и каменные губы. Чудовище проревело тяжелым, как весь лес, голосом:
        - Кто… посмел…
        - Кто сильнее тебя, - ответил Лоенгрин твердо. - Уходи!
        - Ты не сильнее, - проревел языческий бог. - Ты… просто… ты…
        Лоенгрин перекрестил его и повторил:
        - Уходи. Мир принадлежит Христу.
        - Нет, - проревел идол. - Мы правили миром всегда…
        - Время пришло уйти, - возразил Лоенгрин. - Над миром засияла Вифлеемская звезда. Все переменилось. Уходи!
        Языческий бог, к ужасу онемевшего Нила, медленно, но неуклонно рос, раздавался вширь, стал выше вдвое. От него пахнуло горячим воздухом, Лоенгрин смотрел твердо и бесстрашно, но Нил попятился, закрываясь руками от жара, наконец сумел вскрикнуть:
        - Это уже не идол!
        - Это идол, - ответил Лоенгрин. - Только идол.
        - В него вселился древний бог! - крикнул Нил.
        - Бог есть только один, - возразил Лоенгрин еще тверже. - Все остальные - ложные.
        Нил отступал, закрывал ладонями лицо, чувствуя, как пузыри от ожогов вот-вот появятся и на пальцах, только Лоенгрин смотрел все так же твердо и неуступчиво.
        - Ваша светлость! - прокричал Нил. - Пусть остается!.. В лесу кто его видит? Никому не вредит! Вам же нужно по своим делам…
        - А это и есть мое дело, - отрезал Лоенгрин. - Сгинь, нечистая сила!.. Во имя Создателя!
        Идол прорычал:
        - Это нас Создатель сотворил первыми…
        Нил содрогнулся от такого святотатства, однако Лоенгрин ответил ровным голосом:
        - Да. Но теперь вам пора уйти. Вам пришли на смену другие, более совершенные.
        Как он может такое говорить, билось в черепе Нила отчаянное. Этот сверкающий рыцарь Лебедя как будто даже не спорит, что Господь сотворил прежде этих мерзких тварей, да как же такое можно. Но поток панических мыслей прервал дикий рев рассвирепевшего зверя, в тот же миг из груди Лоенгрина полыхнул ослепляющий свет.
        Идол зарычал так, что содрогнулась земля, деревья затряслись, а сверху, с треском ломая ветки, посыпались тяжелые сучья. Страшно закричали насмерть перепуганные птицы, воздух наполнился хлопаньем крыльев.
        Ослепляющий свет ударил в идола с силой гигантского молота. Древний бог содрогнулся, раздался сухой треск, словно в сильный мороз лопается лед на реке. По каменному телу побежали трещины. Лоенгрин повторил начальные слова молитвы, Нилу показалось, что рыцарь Лебедя действует ими, как боевым оружием. Идол еще раз содрогнулся, трещины раскалывают снова и снова. Нил с ужасом видел, как куски стремятся отвалиться, но нечто клейкое, вроде серой плотной паутины, тянется за ними, удерживает, пытается вернуть на место.
        - Смирись! - проговорил Лоенгрин, Нил впервые услышал усталость в твердом голосе рыцаря. - Ты должен уйти!
        - Нет… - донесся глухой рев. - Ты не заставишь…
        - Должен, - повторил Лоенгрин с усилием, - и освободить место…
        - Не заставишь…
        - Не я заставляю, - ответил Лоенгрин. - Именем Господа!.. А Он на стороне воинства Христова…
        Раздался оглушительный треск, каменный идол закричал страшно, во все стороны брызнули каменные обломки с такой силой, словно вода от брошенного в озеро огромного камня. Нил охнул, один осколок рванул его за волосы и выдернул прядь, второй ударил по голени, причинив дикую боль, закричал и подпрыгнул конь.
        Лоенгрин подъехал к каменной глыбе, на которой стоял идол, внимательно осмотрел ее снизу доверху. Нил впервые увидел на лице рыцаря смертельную усталость.
        - Все кончено, - произнес Лоенгрин тихо. - Господи, прими и его душу, если она у него была. Но Тебе лучше знать.
        Нил прошептал трясущимися губами:
        - Господин… Но это не кощунство? Они тоже - создания Господа?
        Лоенгрин нахмурился.
        - Ты оспариваешь основной догмат церкви, что все создано Творцом?
        - Нет, но…
        - Господь раньше человека сотворил ангелов, - произнес Лоенгрин устало, - потом только человека. Уже тогда Господь, подумав, повелел Старым поклониться Новому и дать ему дорогу. Не все ангелы подчинились, некоторые… как видишь, предпочли жить непокоренными. Но сила людей росла. И вот уже мы искореняем последних из Старых!.. Что-то я обессилел от этой схватки. Надо отдохнуть…
        Нил воскликнул умоляюще:
        - Господин, только не на этой поляне!
        - На этой, - ответил Лоенгрин коротко.
        Он соскочил с коня, прошел пару шагов и упал навзничь в траву. Нил тоже спрыгнул на землю, подбежал встревоженный. Лоенгрин ответил с бледной улыбкой:
        - Голова кружится. Я отдохну, а ты позаботься… об остальном.
        Нил с обнаженным мечом сперва стоял над отдыхающим рыцарем, потом начал ходить вокруг, но ничего не случалось, наконец и сам сел в двух шагах от рыцаря Лебедя, стараясь не осквернять благородного человека дыханием простого оруженосца, а теперь оказалось, что не только простого, но и трусоватого, стыд какой. Но с нечистой силой схлестываться - это совсем не то, что в драке с деревенскими парнями, где он, бывало, дрался и побивал один троих. Против нечисти совсем другая храбрость нужна…
        - Вроде бы что-то изменилось, - прошептал он тревожно. Приподнялся, осмотрелся тревожно. - Но что…
        Лоенгрин ответил, не открывая глаз:
        - А ты не слышишь?
        - Чего?
        - В Писании сказано: «Имеющий уши да слышит…» Это можно понимать и буквально. Прислушайся.
        Нил долго вслушивался, чихнул от забежавшего с разбегу в ноздрю муравья.
        - Да что за несносные твари!..
        - Все еще не сообразил? - спросил Лоенгрин с усмешкой.
        - Муравьи, - выпалил Нил. - Ага, вон и бабочки! Стрекозы жужжат… Вот и первый шмель…
        - Жизнь возвращается, - ответил Лоенгрин. Он рывком сел, зевнул, глаза стали ясными. Нил не успел глазом моргнуть, как Лоенгрин уже был на ногах. - Вставай, пора ехать. Лес большой.
        Нил перекрестился, страх заполз в грудь.
        - Может, на сегодня хватит? А завтра поедем дальше…
        - Почему не сейчас?
        - Ну… Чтоб не все рыцарские удовольствия сразу. Ведь сладкое оставляем же на потом?
        - Сегодня, - сказал Лоенгрин непреклонно. - Завтра будут другие противники.
        Нил проворчал с тоской:
        - А кто-то меня считает кровожадным!..
        Конь подошел к Лоенгрину по свисту, Нил за своим бегал и ловил, наконец отправились так же точно без дороги, Лоенгрин как-то ориентировался по деревьям, жукам, скачущим белкам. Нил не понимал, как это можно, но следовал послушно, уже не мечтая красиво броситься на дракона и спасти хозяина от неминуемой смерти.
        Глава 8
        В замке Тельрамунда мрачно и пустынно с того дня, как граф проиграл поединок рыцарю Лебедя и признал, что оклеветал Эльзу. И хотя большинство об этом и так догадывалось, но одно дело предполагать, другое - услышать такое вслух. После такого заявления даже самые лояльные старались не появляться при дворе ранее всемогущего графа…
        Потому барон Артин Бергенсторм так удивился, когда увидел, как графиня Ортруда улыбнулась ему не просто приветливо, а дружески, даже бросил короткий взгляд по сторонам, остро жалея, что в зале никого, кто мог бы заметить, что на него обратила внимание такая красавица.
        Еще больше удивился, когда она подошла к нему, снова улыбнулась обольстительно. Он сглотнул слюну, чувствуя, что не может оторвать взгляд от ее роскошной белоснежной груди, даже верхний край алых кружков слегка выглядывает из-за низкого выреза платья…
        - Барон, - произнесла она таким голосом, что у него ликующе подпрыгнуло сердце, он сразу представил себя с нею в постели, - я видела, какую добычу вы привезли с охоты… Вы были великолепны! Никто столько не смог…
        Он сумел поклониться, не отрывая взгляда от ее груди.
        - Весьма… да, весьма…
        - Барон, - продолжила она, - здесь так душно, давайте выйдем на балкон… или куда-нибудь, где свежий воздух… Можем, например, подняться на этаж выше…
        У него чаще застучало сердце, а в голове пронеслась такая яркая вереница сладостных образов, что он застонал:
        - Да… конечно… как скажете… леди Ортруда…
        - Тогда идемте, - она, взяв его за руку, повела с собой, а он вздрагивал, чувствуя, как из ее руки струится нечто волшебное, что овладевает им целиком.
        Они поднялись по лестнице, к его удивлению, никого не встретили, там она вывела его не на балкон, как он ожидал, а втолкнула в широкую и просторную нишу.
        - Здесь, - произнесла она чарующим голосом, - нам никто не помешает… поговорить, ну да, поговорить…
        Но глаза ее говорили, что она пришла совсем не говорить, и барон жадно ухватил ее в объятия, ощутил всю сладость горячего нежного тела. Она на миг с томным вздохом прижалась к нему грудью, в его теле возник и разлился пожар, воспламенив кровь.
        Ортруда, совладав с собой, неохотно освободилась из его рук, сказала с ласковой укоризной:
        - Барон, барон, это потом… Я тоже горю желанием, но все равно потом. Я хочу поговорить с вами…
        Он вскрикнул, задыхаясь от страсти:
        - О чем?.. Вместо меня может говорить только сердце!..
        Она сказала со смехом:
        - Вот и прекрасно!.. Как ваше сердце относится к этому неизвестно откуда приплывшему человеку, что сел на трон герцога и начал диктовать всему Брабанту свои условия?
        Барон ответил пылко:
        - Я бы его сжег на медленном огне!..
        - Хорошая мысль, - улыбнулась она. - Вы не один так бы хотели сделать, барон. Этот Лоенгрин уже у всех в печенках!.. Многие подставили бы ему подножку, да только этот чужак осторожен… Но есть вариант и получше…
        Барон насторожился, спросил:
        - Какой?
        - Мне донесли, - сообщила она деловито. - Завтра он поедет во владения сэра Аксельссена. Один или с деревенщиной-оруженосцем. Хороший отряд мог бы с ними справиться… Я говорю о безвестных разбойниках…
        Барон пробормотал:
        - Смотря какие… гм… разбойники. И сколько их будет. Десяток воинов опрокидывал и убивал в одиночку Тельрамунд, я говорю о настоящих, закованных в прочные латы и уже испытанных в боях… а этот Лоенгрин побил, уж простите, и самого Тельрамунда… Но если собрать отряд побольше, то кто-то да проболтается, что они сделали. А этот слух обязательно дойдет до короля Генриха.
        Она проговорила медленно:
        - А если кто-то встретит его один…
        Барон ужаснулся:
        - У него не будет шансов!
        Она сказала очень ласково и совсем тихо ему в ухо:
        - Но одному необязательно встречать его на коне и с рыцарским копьем в руках…
        - Леди?
        - Можно, - шепнула она ему в ухо жарко и снова коснулась горячей грудью, - с арбалетом в руках… Из засады. Туда ведет одна-единственная дорога! А вдоль дороги очень густые кусты…
        Ее запах кружил ему голову, барон сперва подумал, что хорошо бы ухватить ее прямо сейчас и смять в руках, такую жаркую, мягкую и томную, но, с другой стороны, если всадит арбалетный болт в спину тому мерзавцу, эта женщина сама в диком восторге для него расстарается, он утонет в ее изощренных ласках, а он будет рычать и наслаждаться по-своему грубо, как мужчина, а не какой-нибудь сладкоголосый бард…
        - Я знаю ту дорогу, - проговорил он все еще несколько одурелым голосом. - Там можно и в кустах, и на дереве… Некоторые смыкают кроны над тропой, можно сидеть на ветке и срывать шлемы со скачущих всадников…
        Она почти пропела нежным голосом:
        - Барон! Я так и знала, что вы именно тот самый отважный человек в Брабанте…
        - Леди, - проговорил он смущенно. - Я, конечно, не трус, но справедливости ради должен сказать, что ради вас каждый станет самым отважным.
        Она улыбнулась, обняла и крепко поцеловала его в губы.
        - Барон! Такого изысканного комплимента я еще не слыхала… А теперь расстанемся, а то могут заметить, что отсутствуем мы двое.
        Она упорхнула, сочная, весомая и в то же время легкая, оставив ощущение горячего обнаженного тела в его руках, его ладонях, его пальцах, жадно вминающихся в ее сочную сладкую плоть.
        Барон, как и большинство рыцарей, умел хорошо стрелять не только из арбалета, но и из лука, на охоте не только ищешь с копьем в руках свирепого кабана или быстрого оленя, но прицельно бьешь и гусей, а их копьем не достанешь…
        В замке он выбрал из трех арбалетов самый тяжелый, где тетиву приходится натягивать воротом с двумя рукоятями, самый легкий, где тетиву быстро тянешь «козьей ногой», и третий, зубчато-реечный, отложил со вздохом.
        Оба хороши, но в любом случае он успеет сделать только один выстрел, потому лучше уж бить из арбалета, что пронизывает самым толстым и длинным стальным болтом любой панцирь насквозь.
        Так же неспешно и вдумчиво проверил замок, рычаг, тетиву, сунул в мешок на поясе пять тяжелых стальных стрел и понес все во двор, где слуги уже вывели коня и оседлали в дальнюю дорогу.
        Он действительно знал эту дорогу хорошо, потому свернул с нее заранее, хотя на вытоптанной до твердости камня следов все равно не останется, укрыл коня подальше, чтобы не услышал приближения других коней и не поприветствовал жизнерадостным ржанием, а сам взвел рычагом тугую тетиву и, выбрав позицию, приготовился ждать.
        За это время птицы поблизости привыкли и уже щебечут вовсю, не выдадут. Далекий стук копыт он услышал издали, чуть-чуть сдвинулся поудобнее для выстрела, но так медленно и осторожно, что птицы прыгали чуть ли не по голове и щебетали беспечно.
        Донеслось фырканье лошади, из-за поворота выехали двое, в переднем барон сразу узнал Лоенгрина в его сверкающих доспехах, шлем прилеплен к седлу, и легкий ветерок отбрасывает его золотые волосы за спину.
        Оруженосец едет сбоку, но с той стороны, дурак, что-то спрашивает, а его сеньор отвечает ему серьезно и вдумчиво, хотя сам барон своему бы велел молчать и не хрюкать в присутствии хозяина.
        Едут шагом, до барона донеслось:
        - Нил, хотя подлость более короткий путь к цели, чем доблесть, но, скажи, многие ли к ней прибегают?
        Оруженосец сказал угрюмо:
        - Больше, чем вы думаете, ваша светлость.
        - Но не рыцари, - возразил Лоенгрин.
        - Находятся и среди них, - пробормотал оруженосец. - Думаете, вам удастся окончательно остановить графа Тельрамунда?
        Лоенгрин ответил уклончиво:
        - Для торжества зла достаточно, чтобы достойные люди бездействовали. Если друг причинит тебе зло, скажи, что прощаешь, но простит ли он сам себе?
        - Как это?
        - Сделавший подлость скроется от других, но… как от себя?
        Барон положил палец на спусковую скобу, задержал дыхание. Стальной болт из тяжелого арбалета пробивает стальную кирасу, как яичную скорлупу, со ста шагов, а эти двое проедут в десяти шагах, здесь и слепой не промахнется…
        Этот красавчик, муж Эльзы, едет с непокрытой головой, щит за спиной, левым боком к арбалету, дурак, невежда, трудно поверить, что где-то бывал в войнах и сражениях, там таких выкашивают в первой же схватке…
        Он задержал дыхание, а палец уже как прилип к скобе.
        Тучи разошлись, солнце греет голову и плечи ласково, Лоенгрин ехал неспешно, все равно в деревне всех захватит врасплох, увидит, как там на самом деле, а не как нужно показать хозяину, чтобы остался доволен… Нил сыплет вопросами, вид у оруженосца озадаченный, явно отец и его окружение учили парня по-другому…
        На миг из кустов донесся запах большого и сильного животного, Лоенгрин невольно повел глазом, но решил, что либо волки задрали лося или оленя, либо медведь спрятал добычу под ветками, отвернулся и проехал дальше.
        Нил продолжал задавать вопросы, но за спиной кто-то громко крикнул:
        - Эй, вы двое!
        Лоенгрин развернулся, мгновенно укрываясь щитом и вытаскивая меч. Нил тут же скопировал все его движения, даже брови точно так же сдвинул над переносицей.
        В двадцати шагах сзади на дороге стоит, широко расставив ноги, человек в рыцарских доспехах, рядом кусты еще колышутся, показывая, откуда он вылез.
        Лоенгрин крикнул настороженно:
        - Кто ты, назовись!
        Рыцарь поднял забрало, на Лоенгрина взглянули маленькие злобные глазки.
        - Барон Артин Бергенсторм, - заявил он нагло. - Вы проехали по моей земле без уведомления!.. Но ладно, я это прощаю, пусть только ваш слуга вытащит из кустов мой арбалет… и приведет лошадь.
        Лоенгрин посмотрел на него пристально, кивнул Нилу, не спуская взгляда с барона.
        - Принеси арбалет и приведи коня.
        Нил прошипел люто:
        - Он меня оскорбил! Я не слуга!
        - Выполняй, - велел Лоенгрин. - Потом поймешь.
        Нил, громко сопя от обиды, соскочил на землю, проломился в кусты, долго лазил там, наконец вытащил, пятясь задом и громко пыхтя, тяжелый арбалет, уже заряженный и взведенный для выстрела, в канавке поблескивает стальной болт втрое крупнее обычных размеров.
        - Вот, - сказал он с торжеством, - он готовился подстрелить вас!
        - Коня, - напомнил Лоенгрин холодно.
        Нил снова метнулся в кусты, долго отсутствовал, за это время Лоенгрин и барон не произнесли ни слова и не сдвинулись с мест.
        Когда Нил вывел наконец оседланного коня, барон поднял с земли арбалет, лицо его побагровело от натуги, но зацепил за особые крюки, сам неспешно поднялся в седло.
        Нил вертел в недоумении головой, но раскрыть рот не решался, хотя, что вокруг него происходит, пока не понимал.
        Когда барон разобрал повод и готовился пустить коня вскачь, Лоенгрин проговорил мирно:
        - Вы ничего не хотите сказать, барон?
        Нил торопливо повернул голову в сторону барона Бергенсторма. Тот нагло захохотал:
        - Я еще не видывал таких неумех!.. Оруженосец всегда должен держаться с той стороны, где кусты или насыпь из камней! И постоянно смотреть, где может быть засада.
        Нил сказал обидчиво:
        - Я всегда готов отдать жизнь за сюзерена…
        Барон прервал:
        - Не раздувай хвост, петушок. В тебя никто стрелять не будет, ты никому не нужен. Но если загородишь своего хозяина, то и в него не выстрелят. Просто не сумеют.
        Он захохотал еще противнее, ткнул коня под бока шпорами, и тот ринулся в бешеный галоп.
        Лоенгрин проводил его задумчивым взглядом, а Нил быстро вскочил в седло, заехал с левой стороны и пожаловался:
        - Ничего не понимаю! Он же подстерегал нас!.. Вас то есть…
        Лоенгрин кивнул:
        - Несомненно.
        - И что?.. И почему так хамит?
        Лоенгрин грустно улыбнулся.
        - Потому и хамит.
        - Но… почему?
        - Потому, - ответил Лоенгрин так же невесело, но со светлой улыбкой, - что не смог выстрелить и теперь злится на себя. Не знаю, почему он на такое решился, но… посидел в кустах, остыл, подумал… или даже не подумал, а рыцарская честь крепко взяла за руку и не позволила взвести тетиву…
        - Тетива была взведена!
        - Тогда вложить болт…
        - И болт был готов, и смотрел вам прямо в левый бок…
        Лоенгрин вздохнул:
        - Теперь это неважно. Главное, он не смог выстрелить. Рыцарская честь пересилила обиды, а доблесть не позволила совершить низкий поступок.
        Нил с недоверчивым видом оглянулся, но на дороге лишь клубилась пыль за быстро ускакавшим бароном.
        А барон не стал заезжать в замок Тельрамунда, подозвал слугу у ворот и велел передать хозяйке, что лебедь поплыл дальше, после чего развернул коня, но слуга уговорил его задержаться, потому что леди Ортруда как раз во дворе по ту сторону ворот…
        Барон выждал и, когда вышла удивленная и настороженная Ортруда, коротко сообщил, что он держал рыцаря Лебедя на прицеле, но Господь не дал ему нажать на спусковую скобу.
        С этим он вежливо, но холодно поклонился и ускакал в сторону своего поместья, а Ортруда, рассвирепев, примчалась в покои Тельрамунда, где он с мрачным видом лежит на застеленной постели, закинув огромные ладони за голову.
        - Этот бесхребетный червяк Бергенсторм, - прокричала она в ярости, - не смог выстрелить в спину этому выскочке!
        Тельрамунд спросил настороженно:
        - А что он должен был сделать?
        Она прошипела люто:
        - Я уговорила его подстеречь Лоенгрина на дороге и подстрелить из арбалета!
        - Ух ты, - протянул Тельрамунд, - ты сумела такое сделать? Хотя да, барон его ненавидит, тот его чем-то оскорбил или унизил… И что, вообще не выстрелил?
        - Вообще, - сказал она, почти прорычала, как разъяренная львица. - Просидел в засаде полдня, а когда появился Лоенгрин… этот дурак вышел к этому мерзавцу и во всем признался.
        Тельрамунд насторожился.
        - И что, теперь Лоенгрин всем расскажет об этом?
        Она сказала сквозь зубы:
        - Нет, он же чист и светел! И всепрощающ, аки святой… Барон тоже никому не скажет, явит благородство, я его знаю. Но оруженосец не связан рыцарскими обетами и обычаями, тут же всем расскажет, да еще и приврет что-нибудь!
        - Можно опровергнуть, - прервал он.
        - Как?
        Он фыркнул.
        - Что слово оруженосца против слова рыцаря?
        Она напомнила едко:
        - Смотря какого. Забыл, что признался в клевете?
        Тельрамунд потемнел, рука стиснулась в кулак, несколько мгновений смотрел бешеными глазами в ее злое лицо. В глазах засверкала такая ярость, что Ортруда поверила, в самом деле может ударить, но Тельрамунд выпустил с шипением воздух сквозь стиснутые зубы, рука его бессильно опустилась, а пальцы разжались.
        - Дело не в тебе, - произнесла она почти виновато. - Несколько человек, ты же знаешь наших, обязательно съездят на то место, найдут, где барон лежал в засаде, найдут отпечатки его сапог, ямки от локтей, когда держал арбалет наготове…
        Он громыхнул:
        - Но это барон готовился его подстрелить, не мы.
        - Да, - согласилась она, - но все равно…
        - Замараны? - спросил он в лоб.
        - Чужие рты не заткнешь, - ответила она люто. - Указывают пальцами только в нашу сторону.
        Он зло перекосил лицо, снова задышал люто и тяжело закинул руки за голову. После долгой паузы с трудом поднялся, лицо стало злым и решительным.
        - Ты меня пристыдила, - сказал он угрюмо. - Борешься за меня, а я лежу в постели, предаюсь стенаниям, как слабая женщина…
        - Мы придумаем, - пообещала она. - Этот, непонятно откуда взявшийся, уйдет туда, откуда и прибыл.
        Он сказал зло:
        - Мы придумаем. У него обязательно должны быть слабые места!
        - По ним и ударим, - сказала она победно. - Мы победим!.. Разве не ты наш лучший и сильнейший?.. Ладно-ладно, Лоенгрин выиграл схватку, но не войну.
        Глава 9
        К вечеру, проехав земли двух баронств и одного виконтства, они снова углубились в темный лес, хотя дорога упорно пыталась повести их окольным путем.
        Темные деревья, что расступились в тот момент, когда свернули в лес, злорадно сдвигались за спинами и, как казалось устрашенному Нилу, даже потихоньку шли следом. Во всяком случае, сзади деревьев становилось все больше, и смыкались теснее, перекрывая дорогу к отступлению.
        Лес очень редко прерывался небольшими полянами, Лоенгрин успевал рассмотреть, как страшно и бесшумно прочерчивают небо гигантские летучие мыши, Нил всякий раз отшатывался и едва не падал с коня, когда прямо перед лицом возникала отвратительная шерстистая морда с раскрытой пастью и оскаленными мелкими зубами, такими белыми, острыми и жаждущими крови.
        Однажды увидели деву в белом, что поднялась прямо из развалин римского гарнизона, протянула руки вперед и вверх, из широких рукавов ее платья вылетели белоснежные голуби. От них шел чистый свет, а дева продолжала держать руки воздетыми, и голуби вылетали и вылетали…
        Нил испуганно перекрестился:
        - Господи, спаси и помилуй!
        Лоенгрин сказал с укором:
        - Ты чего?
        - Но…
        Лоенгрин покачал головой.
        - Разве не видишь, что это чистейшее создание не может быть от дьявола?
        - Да, но… чего она тут ночью? В лесу? В таком страшном месте?
        - Не знаю, - ответил Лоенгрин. - Каждый из нас противостоит злу по-своему и на своем месте. Ты как противостоишь?
        Нил растерялся.
        - Я?.. Ну, не знаю…
        Они уже проехали мимо, Лоенгрин оглянулся на деву, вздохнул. Понятно, что она и ее голуби противостоят этой ночи и отвратительным кровопийцам с мохнатыми крыльями, но как и почему она здесь…
        …а как и почему он здесь?
        - Все мы как-то противостоим, - сказал он задумчиво. - Иначе зачем мы вообще?
        В город они въехали уже под покровом темноты. В темно-синем небе поднялась бледная луна, а звезды высыпали просто на удивление целыми роями.
        Впереди наперерез проехала группа всадников, где во главе огромный воин на крупном коне, в доспехах и поглядывающий по сторонам с угрозой, за ним на небольшой серебристой лошадке девушка, обе ноги на левую сторону, в руке небольшой жезл, наконечник в виде хрустального шара слабо светился голубым.
        Она в испуге посмотрела на Лоенгрина и даже приоткрыла в удивлении хорошенький ротик, он придержал коня и учтиво поклонился.
        Нил насторожился, быстро оглянулся на рыцаря.
        - Это кто?
        - Леди, - ответил Лоенгрин.
        - Но…
        - Закрой рот, - велел Лоенгрин.
        Голос его прозвучал непривычно резко. Нил послушно умолк, а женщина судорожно кивнула в ответ на приветствие рыцаря в сияющих доспехах. За нею проехали еще двое всадников, уже легких и в коротких кольчугах, за плечами луки.
        Нил проводил их долгим взглядом.
        - Куда они… на ночь?
        Лоенгрин бросил резко:
        - Вон постоялый двор. Не отставай, а то брошу.
        Ворота уже заперты на ночь, пришлось стучать, пока кто-то не спросил издали заспанным, сиплым пропитым голосом, чего им тут надо и чего разъездились, на ночь глядя.
        Лоенгрин вежливо ответил, кто они, а Нил сказал ему зло:
        - Герцог, а оправдываетесь! Посмели бы такое брякнуть Тельрамунду! Он бы и ворота вышиб… В герцогстве его боятся и уважают. Он злой и самый сильный… Вот и вам пришлось с ним повозиться, пока он оказался на земле.
        Ворота им отперли, оба въехали во двор, заставленный повозками и телегами, Нил видел, что рыцарь колеблется, словно не решился, сказать ли правду, что будет похожа на хвастовство, либо же смолчать из скромности, но тогда введет оруженосца в заблуждение, а это еще больший грех…
        Наконец рыцарь Лебедя развел руками, видно было, что очень не хочет такое говорить, наконец произнес с неловкостью:
        - Не настолько уж и силен, как ты думаешь. На самом деле я мог бы покончить с ним за один-два удара.
        Нил ахнул:
        - Так почему же… Ваша слава была бы еще выше! Зачем? Хотели устроить для короля развлечение?
        Они подъехали к коновязи, Нил собирался оставить лошадей здесь, но появился заспанный конюх и сказал с гордостью, что у них тут приличная гостиница, кони ночуют в теплой конюшне, а как там сами люди, ему безразлично.
        Лоенгрин проводил взглядом уводимых коней, покачал головой.
        - Я хотел дать Тельрамунду возможность раскаяться. В отличие от зрителей он быстро понял, что я и сильнее, и вообще превосхожу в поединке и воинском умении. Но гордость не позволяла ему сдаться. Он хотел погибнуть…
        - Зачем?
        - Он всегда был победителем, - напомнил Лоенгрин. - Он не хотел стать свидетелем своего позора.
        Они обогнули здание и пошли к главному входу, Нил вскрикнул догадливо:
        - А-а, вы хотели его опозорить?
        Лоенгрин вздохнул.
        - Нил, - сказал он с мягким укором, - ну зачем мне его позорить? Я давал ему время признаться, что он поступил нехорошо… просто нехорошо.
        - Но он так и не понял!
        Лоенгрин сказал задумчиво:
        - Думаю, понял.
        - Тогда почему же…
        - А ты, - поинтересовался Лоенгрин печально, - из ложной гордости не делал глупостей?
        - Ну, то я…
        - Все мы, увы… Хоть Тельрамунд и понял все, но у него язык не поворачивался это признать! Ложная гордость, что есть гордыня, - смертный грех. Я его измучил, выбил боевой дух настолько, что он, тяжелораненый, избитый, растерявший все силы, в конце концов попросил пощады и признался, что оклеветал Эльзу, а также признал клятву на мече ложной. А сбей я его с ног первыми же ударами, он бы стоял на своем…
        Дверь им отворили после настойчивого стука, они ввалились в пустое помещение, Нил сразу же рухнул за ближайший стол и завопил мощно, призывая хозяина.
        Хозяин в самом деле явился лично, слуг не заставить работать так, как работает на себя сам владелец.
        - Доброй ночи, - сказал он вежливо, - что будете заказывать?
        Нил сказал важно:
        - Разуй глаза! Перед тобой герцог Брабанта благородный Лоенгрин, рыцарь Лебедя!.. Тащи все лучшее.
        Хозяин поклонился.
        - Да, конечно, все лучшее.
        Он удалился, Лоенгрин сказал с укором:
        - Не важничай.
        Нил изумился:
        - Почему?
        - Нехорошо.
        - Почему?
        - Просто нехорошо, - ответил Лоенгрин строго.
        Им подали на стол холодное мясо на разогрев аппетита, затем сразу же горячее, и бедный Нил изо всех сил сдерживался, глядя, как Лоенгрин сперва помыл руки, затем сел за стол и, сложив ладони, прочел долгую благодарственную молитву совсем не так вяло, неразборчиво и скороговоркой, как их священник, и теперь Нилу показалось, что впервые он слышит ее полностью…
        Перед ним исходит горячим паром только что зажаренный молодой гусь, со всех сторон обложен испеченными в толченых сухарях коричневыми комочками дроздов, но рыцарь сосредоточенно и с чувством договорил последние слова молитвы, помолчал несколько мгновений, не двигаясь, словно впав в ступор, и лишь потом неторопливо взял в руки нож.
        - Чудесно, - промычал Нил с набитым ртом, - никогда так не ел…
        - Так жадно? - переспросил Лоенгрин.
        - Не, вкусно.
        - Ты так всякий раз говоришь, - напомнил Лоенгрин.
        - Что делать, мой желудок вчерашнего добра уже не помнит, скотина… Кстати, мне как-то довелось пару раз обедать с преподобным отцом Патрикиусом, так он просто говорил: «Благодарю Тебя, Господи, за хлеб-соль», и тут же начинал есть. А то и вовсе: «Благодарю, Господи».
        - Намекаешь, что я прочел молитву целиком?
        - Ну…
        - Эх, Нил, ты в самом деле думаешь, Господь слушает наши молитвы?
        Нил застыл с открытым ртом, даже кусок жареной баранины остановился перед его губами.
        - Ну… а зачем же тогда молимся?
        - Для себя, Нил, для себя.
        - Как это?
        - Человек только тогда человек, а не скотина, когда не набрасывается на еду. Уметь сдержать себя - признак благородного человека. Молитва и служит для того, чтобы не начинать хватать еду, как животное. Манеры, Нил, манеры! Только ими и отличаемся.
        Он с трудом сдержал улыбку, глядя, как Нил тут же выпрямился, подражая ему, убрал локти со стола и начал есть медленно, не выказывая голода, все время поглядывая на знатного рыцаря, сведущего в куртуазных манерах благородных людей.
        Общество требует от рыцаря быть сведущим в вопросах религии, знать правила придворного этикета, владеть «семью рыцарскими добродетелями»: верховой ездой, фехтованием, искусным обращением с копьем, плаванием, охотой, игрой в шашки, сочинением и пением стихов в честь дамы сердца.
        Рыцарь Лебедя, похоже, не только владеет всем этим обязательным минимумом, но и знает намного больше, что делает его не просто рыцарем, но образцовым рыцарем.
        Нил поглядывал на сюзерена и с неловкостью запивал каждый кусок вином, отмечая, что сам рыцарь Лебедя к вину почти не притрагивается.
        Лоенгрин бесшумно опустил чашу с остатками вина на стол.
        - Все, - сказал он строго. - Спать. Утром тяжелый день.
        - А когда он был легким, - проворчал Нил. - Да еще с утра…
        Глава 10
        Утром в самом деле рыцарь Лебедя проигнорировал две роскошные деревни с богатыми пашнями и садами, проехал также мимо высокого замка с горделиво развевающимися стягами на башнях, на стене их заметили и махали руками.
        Лоенгрин в ответ тоже помахал, Нил спросил с надеждой:
        - Заедем?
        - Зачем? - удивился Лоенгрин. - У них все в порядке. И с присягой, и с налогами… Мы по делу едем, а не развлекаться!
        - Только к неблагополучным?
        - Верно. А ты как думал?
        Он снова свернул с дороги, на плечи сразу же упала густая тень великанских деревьев, воздух здесь влажный и прохладный, сухой стук копыт по твердой как камень земле сменился мягким шорохом опавших листьев и сосновой хвои.
        Долгое время ехали среди высоких деревьев, затем те начали понижаться, становиться слабее и болезненнее, и, наконец, дорогу перегородило темное лесное болото, края уже в кочках мха, а вся середина в ряске и широких мясистых листьях кувшинок.
        Нил с дрожью в теле смотрел на темную воду. Зеленоватые призраки поднимаются из загадочной глубины медленно, словно их выталкивает неведомая сила.
        Холодная рука страха стиснула сердце, Нил чувствовал, как все нутро сжимается в непонятном предчувствии беды.
        - Надеюсь, - проговорил он дрожащим голосом, - хоть через болото вас не понесет напрямик?
        Лоенгрин подумал, смерил взглядом расстояние до противоположного берега, посмотрел направо, налево, Нил с трепетом ждал ответа, наконец Лоенгрин поинтересовался мирно:
        - Страшно?
        - Еще бы!
        - Тогда, - ответил Лоенгрин, - не понесет. Объедем.
        - Слава Господу!
        - Глубокое слишком, - объяснил Лоенгрин. - А ты ж не умеешь через такие, да? Я всегда удивлялся, как люди ухитряются тонуть в болотах…
        - Но… это же болото!
        - Человек легче болотной грязи, - пояснил Лоенгрин. - Даже если он сам грязь. Ладно, не отставай.
        Он пустил коня вскачь, благо деревья от болота держатся на расстоянии, гнилая вода выбрызгивает из-под копыт, но не успевает перепачкать даже ноги и брюхо.
        Но даже когда болото осталось позади, Нил долгое время оглядывался, словно оно следует за ним, отравляя смрадными миазмами мозг и тревожа сердце.
        Звериная тропка между деревьями вильнула, впереди засыпанное прошлогодними листьями достаточно ровное, с выступающими из земли каменными глыбами пространство. На некоторых камнях еще заметны грубо высеченные рисунки, непонятные знаки.
        Нил посмотрел по сторонам, нигде ничего, кроме этого кладбища, оставшегося с древних времен. Ни единого дерева, даже кустов нет, только листья, трава и эти глыбы, одни из гранита, другие вовсе из мрамора.
        - Римляне, - заметил Лоенгрин.
        - Это кто?
        - Был такой народ, - ответил Лоенгрин сумрачно. - И умный, и сильный… Но сгинул из-за своей нечестивости. Не отставай, не отставай.
        Нил сказал с беспокойством:
        - Это кладбище пользуется дурной славой!
        - Правда? - спросил Лоенгрин. Нилу почудилась насмешка, но затем Лоенгрин произнес уже серьезно: - Я не знаю кладбища, у которого была бы… гм… не дурная слава.
        Нил спросил уже безнадежным голосом:
        - Объедем?
        Лоенгрин поглядел на него искоса.
        - А хочется?
        - Если честно, - ответил Нил, - то да. Очень.
        - Мне тоже, - признался Лоенгрин неожиданно, Нил даже подпрыгнул в седле, Лоенгрин тяжело вздохнул, - …однако Господь на каждого из нас возложил задачу… выполнить какие-то работы. Никто не знает точно, что именно кому, потому все общими силами делаем верное и нужное, выполняя работу других… а они выполняют нашу!
        Нил тяжело вздохнул.
        - Все понял, едем прямо.
        - И не спеши, - предупредил Лоенгрин.
        - Да, - заметил Нил с сарказмом, - а то вдруг вурдалаки, оборотни, вампиры и мертвяки нас не догонят!
        Лоенгрин сказал наставительно:
        - Разве не мы, люди, хозяева этого мира?
        - Ну, - пробормотал Нил, - кто б спорил, а я вот ни за что…
        - Тогда укрепись духом. Как ты можешь отвечать за этот мир, если бежишь от него?
        Кладбище оказалось обширным, Нил решил, что загадочные римляне здесь обитали не одну сотню лет, рыцарь Лебедя посматривал по сторонам с полнейшим равнодушием, из-под копыт время от времени выпрыгивали мелкие зверьки.
        В середине кладбища явно располагались склепы, но стены давно разрушены, уцелели только каменные гробы на постаментах. Нил все пытался, не покидая седла, заглядывать в них, тыкал в тяжелые крышки палицей или пытался поддеть лезвием меча.
        Лоенгрин увидел, сказал с суровым предостережением в голосе:
        - Нил, не делай этого!
        - Да я так, - сказал оруженосец, оправдываясь, - просто посмотреть. Я же не осквернитель могил!
        - Это дохристианские могилы, - объяснил Лоенгрин. - Тогда такого понятия не было.
        - Осквернения? - удивился Нил.
        - Ну да, - сказал Лоенгрин. - Сын обычно грабил могилу отца, это было в порядке вещей. Вон фараоны всегда потрошили пирамиды своих родителей…
        - Что за фараоны?
        Рыцарь Лебедя отмахнулся.
        - Это неважно. Потому свои могилы они всегда усеивали всяческими ловушками. Или прятали так, что… К примеру, когда хоронили скифского царя Аризея, то отвели огромную реку, выкопали на дне глубокую могилу, сложили туда несметные богатства, а также сотни юных девственниц заживо и десяток лучших коней, чтобы тому было с кем развлекаться и на чем ездить на том свете, а затем крышу и все щели между мраморными плитами залили серебром, чтобы вода не проникла. А после всего реку снова вернули на место…
        - Здорово, - восхитился Нил. - Понятно, никто не отыщет. Но здесь-то мы отыскали?
        Лоенгрин не успел рот открыть, как оруженосец на ходу поддел лезвием меча каменную крышку.
        Раздался скрежет, Нил сильным толчком сдвинул ее в сторону, обрадованно соскочил на землю.
        - А че, - сказал Нил бодро, - вдруг там сокровища?
        - Нил! - крикнул Лоенгрин. - Ты с ума сошел…
        Оруженосец в удивлении оглянулся на хозяина, больно встревоженный у него вид, вон даже глаза лезут на лоб, он еще не видел, что в широкую щель между краем гроба и крышкой начало просачиваться белесое облачко.
        - Языческая могила, - сказал он с удовлетворением, - значит, грабить можно и нужно…
        - Ничьи нельзя! - сказал Лоенгрин гневно.
        - Я только загляну, - пообещал Нил.
        Облачко тумана медленно оформилось в человеческую фигуру, повело безглазой головой.
        Нил увидел застывшее лицо рыцаря, поспешно развернулся. Из гроба поднялась костлявая рука, отодвинула крышку еще, и во весь немалый рост поднялся скелет.
        - Боже правый! - вскрикнул Нил.
        На голом черепе мертвеца грозно блистает драгоценными камнями корона с высокими зубчиками, пустые глазницы отыскали невидимым взглядом дерзкого грабителя, затем он неуловимо быстро нагнулся, а распрямился уже со зловещего вида загнутым на конце, словно клюв хищной птицы, мечом.
        - Не боюсь! - прокричал Нил и, выхватив клинок, загородил собой Лоенгрина вместе с конем.
        Скелет взмахнул мечом, лезвие прочертило в воздухе длинную дугу. Нил пытался парировать, однако руки тряхнуло, раздался короткий звон. Его ноги инстинктивно бросили тело в сторону, но недостаточно быстро: плечо ожгло острой болью, по земле запрыгал смятый сильным ударом стальной наплечник.
        Скелет пошел на него, шагая крупно и победно. В пустых глазницах вспыхнул зловещий багровый огонь.
        - Господи! - вскричал Нил. - Да что в твоем мире творится?
        Он в страхе взглянул на рукоять меча в своей руке с обломком лезвия, а сам срубленный почти под корень клинок остался на земле. Скелет, ухмыляясь оскаленным ртом, медленно шел на него и неспешно поднимал меч для последнего удара.
        Под ноги отступающего Нила попался камень, он охнул и повалился через него, а меч скелета просвистел над головой и больно дернул за волосы, заодно срезал прядь.
        Нил начал отползать на спине, но уперся в огромную надгробную плиту. Скелет снова занес смертоносный меч.
        - Стой, - раздался спокойный голос Лоенгрина. - Именем Господа велю тебе остановиться!
        Скелет, не опуская меча, повернул голову в сторону паладина, багровые глазницы вспыхнули жарким огнем.
        - Он должен, - прогремел сухой, как прокаленные на солнце камни, - быть наказан!
        - Я сам его накажу, - пообещал Лоенгрин.
        - Как?
        - По заслугам, - сказал Лоенгрин. - А еще он извинится перед тобой и положит плиту на место.
        Скелет мрачно рассматривал рыцаря в сверкающих доспехах, огни в глазах то вспыхивали красным огнем, то становились темно-багровыми и почти совсем гасли.
        - Хорошо, - проговорил он. - Я это сделаю. Но не потому, что это говоришь мне ты…
        - Ладно-ладно, - сказал Лоенгрин торопливо, - остальное неважно!
        - А потому что твой отец… - продолжал скелет, но Лоенгрин крикнул повелительно:
        - Больше ни слова! Отправляйся на место!
        Скелет молча повернулся и неспешно, словно подчеркивая, что это не рыцарь ему велел, а он сам так изволил, вернулся к пустому гробу, лег во всю длину, руки сложил на груди, рукоять меча осталась стиснутой костлявыми пальцами.
        Нил кое-как поднялся, все тело бьет дрожь, из раненого плеча сочится кровь, ноги как из лебяжьего пуха, то и дело стараются подломиться в коленях, в горле пересохло, словно трое суток в нем не было ни капли воды.
        - Чего это он…
        - Извинись, - велел Лоенгрин строго, - а потом положи крышку гроба на место.
        Нил кое-как приблизился к открытому гробу, его тряхнуло сильнее, когда в пустых глазницах увидел зловеще разгорающийся багровый огонь ненависти.
        - Прошу простить меня, - заговорил он торопливо дрожащим голосом, - дурака… Не по злобе я…
        Глаза скелета продолжали полыхать пурпуром, в котором Нил устрашенно видел огни ада.
        - А по дурости, - закончил он отчаянным голосом, - которую из меня никак не выбьют ни родители, ни наставники, ни друзья, что поумнее…
        Глаза скелета медленно погасли. Нил перевел дыхание, сердце колотится, как овечий хвост при виде волков. Он нагнулся и ухватился за край крышки, но каменная плита лишь чуть-чуть сдвинулась.
        Лоенгрин, все такой же ровный и неподвижный, играл концом повода, раскручивая его вокруг пальца то вправо, то влево, и наблюдал за отчаянными попытками оруженосца без всякого выражения.
        Нил стиснул челюсти, в другое время рыцарь моментально пришел бы на помощь, совсем не обращая внимания, что черная работа - для оруженосца. Все видели, как он помогал заносить в замке привезенные дрова на кухню, но сейчас не шевельнет и пальцем, что значит, сам сбросил плиту - сам и водрузи на место.
        Он пыхтел, надрывал жилы, страшно скрипел зубами, плиту удалось подтащить к гробу, но тот как будто стал еще выше на постаменте, понадобится объединенная мощь десяти человек…
        Лоенгрин сказал недовольно:
        - Ну ты скоро? Нам нужно ехать. Или тебя оставить здесь?
        - Нет-нет, - сказал Нил поспешно. - Я уже заканчиваю. Почти. Сейчас начну и… закончу.
        Он отыскал длинный толстый шест, подважил плиту на одном конце, начал ногой подсовывать камни, поддел и приподнял еще чуть, вбил камень дальше, пот начал заливать глаза, но плита таким образом медленно приподнималась, наконец сровнялась краем с гробом.
        Лоенгрин в нетерпении похлопывал хлыстом себя по сапогу, Нил ухватился за плиту обеими руками, напрягся, взмолившись Господу, чтобы не соскользнула назад, раздавит своей тяжестью, уперся грудью и начал надвигать на открытый гроб, закрывая скелет с его чуть-чуть загорающимся огнем в глазницах.
        Плита натужно скрипела и не хотела двигаться. Он хватал раскаленный воздух широко раскрытым ртом, едкий пот выедает глаза, за спиной издалека-издалека, словно как из глубины леса, донесся раздраженный голос Лоенгрина:
        - Ну что так долго?
        - Уже… заканчиваю, - прохрипел Нил.
        - Тогда побыстрее, побыстрее…
        - Уже почти, - ответил Нил сипло, - почти… совсем… уже…
        В последнем усилии, почти ничего не видя, он уперся ногами и толкнул плиту всем телом. Ему почудилось, что скелет поднял костлявые руки и помог изнутри приподнять плиту и поставить ее на место поточнее.
        Лоенгрин развернулся в седле, расправил повод.
        - Ты что, остаешься?
        - Я… уже… на коне… - прохрипел Нил. - И всюду… за вами, мой лорд…
        Он всполз на своего скакуна, как на высокую гору, там завалился, обхватив шею коня обеими руками, и шептал, чтобы тот только не отставал, только не отставал от коня сюзерена.
        Лоенгрин не пускал нарочито ни вскачь, ни даже рысью, пока Нил лежал лицом на конской гриве, обхватив ее руками.
        - А какой луг справа, - донесся до Нила жизнерадостный голос рыцаря. - Взгляни, какое чудо!
        Нил чуть повернул голову, перед глазами плыло что-то мутно-зеленое.
        - Ага, - прохрипел он. - Какая трава… сам бы ел…
        - А взгляни налево, - продолжал Лоенгрин прочувственно. - Какое дивное озеро и как в нем красиво и целесообразно распределены кувшинки и эти вот широкие листья!
        - Ага, - подтвердил Нил сипло, силясь открыть залитые едким потом глаза, - а какие жабы на этих листьях…
        - Дивный мир создал Господь, - сказал Лоенгрин проникновенно. - Думаю, твое мохнатое сердце замирает от восторга… Ведь замирает, не так ли?
        - Ага, - прохрипел Нил. Он заставил себя оторвать щеку от конской шеи, поднялся и постарался выпрямиться в седле. - Еще как… ага… Все замерло, совсем неживое…
        - Надо его беречь, - сообщил Лоенгрин. - Это теперь наш мир.
        Нил просипел:
        - Весь?
        - Да.
        - И тот… что за Брабантом?
        Лоенгрин повернул голову и посмотрел на молодого оруженосца с интересом.
        - А ты в самом деле уверен, что Господь создал только Брабант?
        Нил пробормотал:
        - Да у нас многие так считают.
        - А остальные страны?
        - Сатана, - ответил Нил твердо. - Дьявол вечно старается превзойти Господа! Господь сделал человека, дьявол - обезьяну, Господь - собаку, дьявол - кошку… А когда Господь создал Брабант, дьявол чего только не нагородил!
        - Интересный взгляд, - произнес Лоенгрин задумчиво. - Вот чем голова забивается в отсутствие знаний.
        - А как на самом деле?
        - Господь создал весь мир, - изрек Лоенгрин. - И вручил нам. А сам пошел заниматься другими делами!
        Нил спросил оторопело:
        - Как?.. Разве Господь не занят постоянно нами?..
        - И следит, - сказал Лоенгрин саркастически, - чтобы у каждого простолюдина коза была подоена вовремя, у ребенка вытерт нос, а у бабушки Хримы прошел чирей на левой ноге под коленом?.. Не-е-ет, Господь вручил мир нам и сказал, что отныне мы в нем хозяева. Это у сарацин он следит за каждым их шагом! В их святом писании так и сказано: «Аллах ничего не делает для себя, а только для человека». Аллахом в тех краях называют Господа…
        Глава 11
        Дорога резво взбежала на холм и ринулась полого вниз, Лоенгрин на минуту задержал коня на вершине, на широком поле между невысоким холмом и густой дубравой толпа крестьян спешно выкашивает траву, еще несколько человек вбивают тяжелые толстые колья в ряд. Из замка тянутся длинной вереницей в эту сторону подводы, груженные досками и бревнами.
        - Не пойму, - сказал он озадаченно, - что за строительство… Место не слишком удачное.
        Нил всмотрелся, расхохотался.
        - Никак потому, что не вы распорядились?
        Лоенгрин чуть смутился.
        - Нет, я не стараюсь влезать во все… по крайней мере стараюсь удерживаться. Просто интересно, что за время моего отсутствия придумали.
        - В самом деле не догадываетесь?
        - Да говорю же, нет.
        Нил покачал головой.
        - Из дальних стран вы, ваша светлость. Из дальних…
        - Ты это говорил, - напомнил Лоенгрин. - Так что это?
        - Близится время, - ответил Нил с подъемом, - время знаменитого брабантского турнира, ваша светлость!..
        - Даже знаменитого?
        - Ну да, уже лет двадцать ему, еще ни одного лета не пропущено… Сколько рыцарей съедется, сэр! Этого праздника ждут год. С того дня, как заканчивается предыдущий…
        - И когда это?
        Нил вздохнул с сожалением.
        - Еще не скоро. Но поле размечают заранее. Знаете, как у нас обычно: полгода готовятся к чему-то, потом полгода вспоминают, как прошло… Затем все сначала!
        Лоенгрин молча пустил коня с холма. Шумная и суматошная стройка приближалась, люди суетятся веселые и уже праздничные, наконец-то дождавшись еще не турнира, но уже зримой подготовки к нему. Рыцари у себя в замках целый год оттачивают мастерство конного боя, сотни раз на полном галопе поражая копьем чучело, часами упражняются в утяжеленных турнирных доспехах, лучники совершенствуют мастерство попадания в цель, для них тоже свой приз и кошель с золотыми монетами, торговцы прикидывают, что повезут на продажу, а матери учат созревающих дочек, как вести себя весьма прилично на людях, куда съедутся и молодые рыцари из дальних концов страны.
        Он прикинул, что впереди можно остановиться на постоялом дворе, даже заночевать, вызнать новости прямо от народа в харчевне, но посмотрел на Нила, вздохнул и, высмотрев удобную поляну среди раскидистых дубов, остановил коня.
        - Здесь дадим отдохнуть коням, - сказал он, - переночуем, а с утра отправимся дальше.
        Нил послушно соскочил на землю, перехватил повод и его коня, но спросил с недоумением:
        - Ваша светлость, до города всего пять миль! Можно заночевать в тепле и уюте…
        - Увы, - ответил Лоенгрин. - Твой отец сказал, что ты чересчур падок до вина и женщин.
        - Клевета! - заявил Нил твердо. - Ничуть… не больше, чем другие.
        - Значит, - сказал Лоенгрин, - другие умеют сдерживаться?
        - Ваша светлость!
        - Разводи костер, - оборвал Лоенгрин.
        Нил начал торопливо собирать сучья, Лоенгрин сел под дубом, прислонился спиной и сделал вид, что углубился в размышления, а сам из-под приспущенных век наблюдал за оруженосцем.
        Вообще-то у него оруженосца раньше не было вообще, сам произведен в рыцари совсем недавно и хотя был оруженосцем и знает, что нужно делать и как нужно, однако чувствует пока что неловкость, заставляя прислуживать себе.
        Искра из-под огнива упала в сухой мох, оттуда пошел легкий дымок, Нил быстро и умело начал подкладывать мелкие щепочки, упал на четвереньки и, смешно раздувая щеки, остервенело поддувал в крохотное пламя.
        - Ваша светлость! - доложил он с гордостью. - Готово!
        - Доставай еду, - велел Лоенгрин. - Но сперва - лошадям.
        Нил расседлал коней, напоил, затем подвесил обоим к мордам сумки с овсом и уже тогда принес и поставил у подножия дуба седельные сумы, откуда под надзором господина вытаскивал чистую скатерть, а на ней раскладывал хлеб, сыр, мясо, луковицы, глиняный горшочек с медовыми сотами, а потом вообще диковинные лакомства, какие Лоенгрин встречал только в дальних скитаниях.
        Он изумился:
        - А это откуда?
        - Молодая герцогиня тайком сунула, - признался Нил. - Заботливая она у нас, все ее так любят, так любят!.. Вас она тоже безумно любит и мне шепнула, что вы сладкое просто обожаете…
        - Вообще-то да, - согласился Лоенгрин. - Гм… Она и это предусмотрела, как вижу?
        - Заботится о вас, - сказал Нил польщенно. - Она очень такая, не зря у нее в замке так здорово… И ее подруги все как на подбор…
        - Нил, - произнес Лоенгрин строго.
        Нил вздрогнул, мечтательное выражение слетело с лица, словно его сдуло ледяным ветром.
        - Я ничего, ваша светлость!.. Я так…
        Лоенгрин посмотрел на роскошные яства с сомнением, перекрестился, вздохнул и сказал неуверенным голосом:
        - Возблагодарим Господа… Любая пища - от него!
        Он сложил ладони у груди, возвел очи вверх и начал читать молитву ясным и четким голосом.
        - Аминь, - закончил Лоенгрин.
        - Аминь, - сказал Нил поспешно.
        Он едва удержался, чтобы не схватить аппетитно пахнущий кусок жареного мяса раньше своего лорда, но, едва Лоенгрин принялся за трапезу, дал себе волю: рычал, урчал, чавкал, пожирал, как голодный зверь, довольно всхрюкивал.
        В какой-то момент перехватил внимательный взгляд Лоенгрина, к его удивлению, не столько осуждение, как жалость и сочувствие, застеснялся, однако Лоенгрин сказал терпеливо:
        - Я понимаю, какое удовольствие ты испытываешь. Правда-правда.
        Нил тут же протянул ему только что отрезанный ломоть мяса.
        - Ваша милость, прошу вас!
        Лоенгрин покачал головой.
        - Нет-нет.
        - Но вы же сказали…
        Лоенгрин мягко улыбнулся и сказал все так же терпеливо и отечески:
        - Нил, ты даже не представляешь, какое удовольствие можно получать, отказываясь от чего-то лакомого, запретного, манящего!
        Нил захлопал глазами, изумление на его роже было таким неподдельным, что Лоенгрин расхохотался, показывая красивые здоровые зубы.
        Нил пробормотал:
        - Вы так шутите, сэр?
        Лоенгрин помотал головой.
        - Ты слышал истории про Симеона-столпника?
        Нил кивнул.
        - Да-да, он уже сорок лет стоит на столбе, лишая себя всех радостей.
        - Он ест только раз в день, - добавил Лоенгрин, - и то лишь хлеб и воду, что приносят ему из монастыря. Он не стрижет волосы и ногти, волосы отросли уже до пят и укрывают его в зимние морозы, а когти стали, как у зверя.
        Нил кивал, лицо стало сочувствующим, но тут обратил внимание, что Лоенгрин говорит с великим уважением и даже некой завистью.
        - Ваша милость! - вскрикнул он шокированно.
        Лоенгрин кивнул.
        - Да, Нил, это святой человек. Он ежечасно и ежесекундно сражается с дьяволом, что в каждом из нас. И каждый из нас ведет с дьяволом борьбу, но кто-то чуть-чуть, кто-то дает отпор, а Симеон вторгся на земли самого дьявола и крушит его твердыни! Главное, всем показывает своим примером, что дьявола сокрушить можно.
        Нил вскричал горестно:
        - Да где же тут борьба?
        - Нил, - сказал Лоенгрин с укором. - Я - рыцарь, но даже я не считаю, что против дьявола можно выступить вот только так на коне с копьем под мышкой. Дьявол воюет против нас соблазнами! И Симеон отказался от всех соблазнов, воинственно воздержался, а не трусливо! Я говорил, что, воздерживаясь, можно получать радость выше, чем удовлетворяя свои простые желания. На самом деле Симеон вовсе не страдает в настоящем понимании, в высоком. Он ломится победно вперед, он гонит и крушит врага, он повергает его огненным мечом убежденности, гоняется за разбегающимися миллионами по всему полю и убивает их без всякой жалости в праведном гневе!
        Нил хлопал глазами, но это слишком сложно, спросил о том, что попроще:
        - Значит, отказываясь от жареного мяса в постные дни, вы тоже получаете удовольствие?
        - Еще какое, - заверил Лоенгрин.
        Нил ужаснулся:
        - Но… как?
        Лоенгрин сказал задумчиво:
        - Господь отделил человека от скотов, не так ли?
        - Ну да…
        - А в чем?
        - Душу ему вдохнул, - сказал Нил, довольный, что хоть что-то помнит из скучных церковных нравоучений. - До этого душа была только у одного Бога, даже у ангелов ее нет, а когда вдохнул в Адама, то теперь есть и у всех человеков. Даже у женщин, говорят, тоже есть, только поменьше. Совсем маленькая вообще-то.
        - Значит, человек отличается от скотов, - подытожил Лоенгрин с той занудностью, из-за которой Нил иногда подозревал, что его сюзерен слишком уж засиделся в молодости среди монахов, - присутствием души. А все остальное у него, кроме души, такое же, как у скотов. И желания у него обычные, скотские. Я не говорю, что все скотские желания плохо! Если бы мы не следовали простым скотским желанием поесть и напиться - мы бы померли, не так ли?
        - Так, - подтвердил Нил охотно и посмотрел все еще голодными глазами на разложенные припасы.
        - Душа же проявляется только в том, Нил, что человек в отличие от скотов может заставить себя делать то, что совсем не хочется его скотской половине. Это может делать только человек! Ни один скот не утерпит, видя перед собой еду, чтобы тут же на нее не наброситься. Это хоть волк, хоть лев, хоть орел или пусть это не вкушающий мяса осел, козел или простой кролик…
        Нил спросил с недоверием:
        - И что же этот Симеон-столпник доказывает? Что он человек?
        Лоенгрин кивнул.
        - Молодец, Нил!
        - Стараюсь, ваша светлость… Я угадал?
        - Попал в точку, - заверил Лоенгрин. - Симеон-столпник доказывает, и другие святые подвижники доказывают. Все они доказывают прежде всего воздержанием. От еды, вина, женщин, музыки, соблазнов… Это не только самый простой способ, но и самый наглядный. Мы, кстати, все это делаем. Кто дважды, кто трижды в день.
        Нил добросовестно подумал, но не вспомнил, когда же это трижды в день уподобляется Симеону-столпнику.
        - И что, я тоже?
        - И ты, - сообщил Лоенгрин, - если читаешь перед едой молитву.
        Нил попытался вспомнить, насколько длинен промежуток между словами «Спасибо, Господи, за обед» и мгновением, когда он зачерпывает ложкой похлебку или разрывает жадными руками жареную курицу, потом решил, что если даже промежутка вовсе нет, а он хватает еду уже с этими словами, то и это весьма благочестиво, раз не забыл сказать такие слова. А это значит, что у него есть некоторое воздержание, а значит - и душа. И вообще он почти Симеон-столпник, только тот воздерживается просто чуть дольше.
        Он повеселел, посмотрел орлом.
        - Эт да! А мой отец так вообще, пока тоже всю молитву не дочитает до конца, к еде не приступает!
        - У него силен дух, - одобрил Лоенгрин. - Думаешь, ему не хочется ухватить зажаренную курицу, рвать ее на куски и совать горячее сочное мясо в рот?
        Нил раскрыл рот. Он вспоминал всегда спокойное лицо отца, величественное и достойное, ему казалось, что это отец и есть, а выходит, что он прикидывался?
        - Он притворяется?
        Лоенгрин на мгновение замешкался, не понял сперва простого вопроса, затем кивнул.
        - Нил, человек от зверя тем и отличается, что умеет прикидываться. Человек - только тогда человек, когда прикидывается! Без прикидывания мы все - скоты. Просто животные. Но мы помним о божественной душе, что в нашем теле двуногого скота, потому стараемся себя вести так, будто эта душа не где-то затоптана под стельку сапога, а главенствует в теле!
        - Во как…
        - Просто, - закончил Лоенгрин, - у каждого душа на разной степени затоптанности.
        - Даже у закоренелых злодеев?
        - Даже у них, - подтвердил Лоенгрин.
        Нил покрутил головой.
        - Ну, не слишком ли церковь милосердна…
        - Церковь, - сказал Лоенгрин, - не зря дает возможность спасти душу даже им, если успеют искренне покаяться перед смертью. Но только искренне, Господа не обманешь!
        - И что, - спросил Нил с недоверием, - это спасет от наказания?
        Лоенгрин усмехнулся.
        - И не мечтай! От наказания не спасает, но душе в аду будет чуточку легче.
        - Прохладнее?
        - Или в язык забьют только два гвоздя, - предположил Лоенгрин, - вместо трех.
        Последние крошки Нил собрал в ладонь, демонстрируя благочестивость, и отправил в рот, хоть уже и нажрался так, что дышать тяжело, но господин говорит, что человек тем и отличается от зверя, что соблюдает те ритуалы, что вовсе не являются необходимостью.
        Глава 12
        Лагерь их оказался на возвышенности, и хотя лес уходил дальше бесконечной зеленой шкурой неведомого зверя, но взгляд отсюда скользил свободно над кудрявыми верхушками и не мог оторваться от сказочного зрелища библейского величия, равного лишь первым дням творения мира, когда небосвод пылает пурпуром, воспламененные горные хребты облаков громоздятся за пределы Вселенной, сердце трепещет и сжимается от ощущения сопричастности к величию этой минуты…
        Нил то и дело застывал, потом спохватывался и торопливо крестился, испуганно и восторженно разевая рот.
        Но даже когда солнце опустилось за дальний лес, мир оставался светел и чист, хотя на него легла светлая прозрачная тень, ветерок утих, все застыло и приготовилось к ночи. Очень медленно все как бы покрывалось серым пеплом, теряло краски.
        Но и потом не наступила тьма, на поляну пал печальный лунный свет, вдали закурчавился легкий туман, припал к земле и уже оттуда поднимался, становился плотнее, наполовину поглотил дальние кусты, но постепенно замедлил продвижение к их костру и наконец остановился вовсе, как осторожный зверь.
        Нил уже лег и почти заснул, когда на той стороне поляны начал медленно разгораться бледно-сиреневый свет. Проступила призрачная, словно сотканная из тумана, небольшая арка, щедро увитая листьями. Она показалась Нилу темным входом для кроликов в их подземный мир, налилась светом, стала четче, и он наконец потрясенно сообразил, что он не спит и ему не чудится.
        Он зашевелился, рядом прозвучал негромкий голос молодого герцога:
        - Лежи тихо.
        - Ваша светлость, - прошептал Нил.
        Лоенгрин поднялся, обнаженный меч уже в руке, Нил и не заметил, когда рыцарь его обнажил, со страхом наблюдал, как он подошел к арке, а та, словно ощутив его присутствие, выросла в размерах.
        Лоенгрин потрогал ее, с задумчивым видом поддел пальцем листья, отпустил, и они послушно опустились на прежнее место.
        Нил все-таки поднялся, тоже вытащил клинок из ножен и пошел осторожными шагами. Внезапный холод пронзил его до пят, а нижняя челюсть запрыгала.
        - Неужели… - прошептал он, - неужели…
        Лоенгрин резко обернулся.
        - Ты знаешь, что это?
        - До…га…ды…ваюсь…
        - Что?
        Нил сказал дрожащим голосом:
        - Мы совсем близко от Холма Эльфов!..
        Лоенгрин огляделся, обнаженный меч в его руке все время хищно смотрел в сторону арки.
        - Думаешь, они там?
        - Но ведь… только что… ничего не было?
        Вид у него был настолько потрясенный и перепуганный, что Лоенгрин напряг все мышцы и пригнулся с мечом в руке, готовый встретить вылетевшую оттуда орду клыкастых чудовищ.
        Но увитая виноградными плетьми арка выглядит таинственной и манящей, никто из-под нее не выскакивает, аромат оттуда идет тонкий, нежный, едва уловимо чувственный…
        - Что за Холм? - потребовал Лоенгрин. - В нем в самом деле живут эльфы? Их кто-нибудь видел?
        - Так го…во…рят, - сказал Нил, подбородок его прыгал, будто за него часто и сильно дергают невидимые руки. - Ужас…ное… нечести…вое… проклятое…
        - Они выходят? - потребовал Лоенгрин. - Нападают на людей? Забирают скот? Грабят путников?
        Нил помотал головой.
        - Нет… Говорят, раньше выходили по ночам… завлекали неосторожных песнями… Совокуплялись и утром… уходили…
        Лоенгрин пробормотал:
        - Значит, никакого ущерба?
        Нил сказал хриплым голосом:
        - Да, но… с кем вот так эльфы забавлялись… те тосковали днем и ночью, а потом бросали даже семьи и уходили в этот Грот…
        Лоенгрин смерил взглядом довольно приметную арку, теперь выглядящую солидной, массивной, прочной.
        - А почему никто не вторгся туда отрядом? Человек двести рыцарей со священником разнесут не только холм, но и гору!
        - Она незрима, - ответил Нил торопливо. - Из людей могут войти лишь те, кого допускают.
        Лоенгрин смерил злым взглядом арку, огляделся. Лес как лес, никаких примет, а холм - тоже обычный лесной холм, на нем растут как деревья, так и кусты с травой, только вот ближе к вершине эта арка с темным входом и странными ароматами, что тянутся изнутри.
        Он оглянулся на коня, вернулся и набросил повод на сучок. Конь презрительно фыркнул, Лоенгрин покосился на него и зацепил понадежнее.
        Нил охнул:
        - Ваша светлость?
        - Угадал, - ответил Лоенгрин.
        - Вы не шутите?
        - Жди здесь, - велел Лоенгрин. - Если не вернусь через сутки, возвращайся в замок.
        - Ваша светлость! - вскричал Нил. - Туда нельзя! Нечестивые эльфы…
        Лоенгрин, не опуская обнаженного меча, подошел ближе, остановился под самой аркой, настороженный до предела. Незнакомые запахи стали явственнее, но чем больше он вчувствовался в них, тем больше понимал, что когда-то в детстве нечто подобное уже слышал.
        Он сделал шаг вперед, сзади раздался топот, в спину сильно толкнуло. Он едва удержался на ногах, это Нил чуть не сбил с ног, ухватился за него и в страхе оглядывается.
        За их спинами, где через арку виднелся лес, померкло, деревья растаяли, а затем исчез и сам увитый виноградными листьями проход.
        По глазам ударил слепяще яркий свет, они отшатнулись и закрыли глаза ладонями, а когда проморгались, увидели, что мир залит светом яркого праздничного солнца, таким молодым и счастливым, словно сейчас первый день Творения. От крон высоких деревьев на землю падает кружевная тень, что кокетливо двигается взад-вперед, на цветах млеют сказочно огромные и яркие бабочки с дивными крыльями, даже стрекозы летают медленно, слабо жужжа слюдяными крыльями.
        Лианы карабкаются по стволам деревьев, ветви мимоз свисают до земли, а впереди на тропе дремлют две газели, положив головы друг другу на спины, а когда Нил пошевелился, одна подняла веки и посмотрела на него ясными девичьими глазами с испугом и укором.
        Справа в нескольких шагах милое озеро, в нем стоят, засыпая на солнце, журавли, цапли и еще странные очень яркие и красивые птицы с перьями розового цвета, которых Нил никогда не видел.
        Легко пробежала крупная ящерица, настолько ярко-зеленая, словно вся выточена из живого изумруда. Нил рассмотрел еще парочку таких же рептилий, что высунулись из норок и рассматривают его любопытными глазами.
        - Здесь… день? - прошептал Нил.
        - Молодец, - заметил Лоенгрин. - Ты наблюдательный.
        Их сапоги примяли роскошные цветы, из сломанных стеблей вытекает сок, остальные цветы непотревоженно качают красными, оранжевыми, пурпурными головками, одни уже распустились, другие вот-вот раскроют сочные бутоны размером с кулак… Дальше кусты от земли и до верха унизаны мелкими розовыми и белыми цветами, над ними вьются сказочно огромные и прекрасные бабочки, проносятся стрекозы, а еще дальше высятся огромные деревья, а дальше Лоенгрин рассмотрел очертания дворца, яркого и с блистающими стенами, словно выстроенного из чистого золота.
        Лоенгрин пробормотал:
        - Ну раз не встречают, давай сходим к их замку сами.
        Слева зашумели кусты и красиво распахнулись так легко и свободно, что ни одна веточка не оказалась сломанной.
        Невысокая миниатюрная девушка в очень легкой одежде и с распущенными волосами вышла, мило улыбаясь, а за нею на длинном поводу грузно появились оба коня, такие громадные, грубые и неуклюжие, от них сразу пахнуло конским потом, даже Нил почуял этот незаметный раньше запах.
        - Нехорошо оставлять, - произнесла девушка мягким игривым голосом. - В лесу могут быть волки…
        Лоенгрин сказал озадаченно:
        - Спасибо. Не думал, что кони пройдут в такую щель…
        Он убрал меч в ножны и быстро вскочил в седло, но ладонь его снова опустилась, как заметил Нил, на крестообразную рукоять.
        Девушка заулыбалась, отступила за куст и пропала там, словно растворилась. Смех раздался с другой стороны, Нил рывком повернулся и застыл, словно прикованный к столбу.
        Там появились, словно из ниоткуда, две молодые полностью обнаженные девушки, точно не эльфы, ибо совсем не худенькие, уши не остроконечные, волосы красиво падают на спину и плечи, чуть закрывают девичьи высокие груди.
        - Добро пожаловать в Грот Венеры! - сказала одна смеющимся голосом, а вторая добавила кокетливо: - Надеюсь, вам здесь понравится, доблестные герои!
        Нил таращил на них глаза, обе бесстыдницы ничуть не смущаются наготы, словно для них это вот так обычно гулять по сказочному саду, обе хохочут и повизгивают, ухватили повод коня рыцаря и с веселым смехом потащили за собой.
        Лоенгрин произнес достаточно спокойно:
        - Нил… раз уж пошел за мной… то не отставай.
        Нил ухватил своего коня за узду и повел за женщинами. Солнце играет на их оттопыренных ягодицах, а когда они оборачивались и бросали на него лукавые взгляды, он видел их полные вздернутые груди.
        Он чувствовал себя обалдевшим вконец, его рука то и дело поднималась для крестного знамения, но тут же спохватывался и опускал в испуге, вдруг все это исчезнет…
        Их повели не в сторону золотого дворца, который Лоенгрин называл замком. Коня со смехом потащили, как им обоим показалось, прямо в зеленую стену, но она распахнулась, оказавшись всего лишь свисающими растениями, и Нил снова громко ахнул.
        На зеленой ухоженной лужайке, огороженной с двух сторон полупрозрачным занавесом из тончайшего шелка, в ряд идут столы, где столешниц не видно из-за обилия блюд. Кресла, стулья и длинные лавки расположены в беспорядке, с той стороны столов поставлены ложа, на которых… Нил икнул и стыдливо отвернулся, но увидел, как спокойно смотрит рыцарь, собрался с силами и посмотрел тоже прямо и как можно увереннее.
        Обнаженные молодые женщины с такими роскошными фигурами, какие Нил видел только во сне и юношеских видениях, о которых никогда никому не скажет, лежат… нет, возлежат в объятиях друг друга, смеются, угощают друг друга крупными виноградинами и как будто даже занимаются любовью, хотя это немыслимо, ведь там только женщины, значит, это всего лишь игра, чтобы его поддразнить…
        Лоенгрин пробормотал громко:
        - Примерно так я себе это и представлял…
        Нил прошептал:
        - Это не эльфы?
        - Нет, Нил, - ответил Лоенгрин. - Это всего лишь язычники.
        Одна из женщин поднялась с ложа, высокая и статная, с удивительно красивой фигурой, сочной, развитой, женственной, сделала пару танцующих шагов, так показалось ошеломленному Нилу, навстречу людям.
        - Добро пожаловать, - произнесла она таким созревшим и страстным голосом, что Нилу страстно захотелось ухватить ее в жаркие объятия и тут же дико и жадно насытиться ею. - Давно у нас не было гостей…
        Лоенгрин легко соскочил на землю, красиво поклонился.
        - Меня зовут Лоенгрин, - произнес он вежливо. - Это мой друг и помощник Нил.
        - Меня зовут Голда, - произнесла женщина низким зовущим голосом, - я королева Грота Венеры.
        - Грот Венеры, - повторил Лоенгрин. - Так вот он каков…
        Женщина спросила с удивлением:
        - Ты о нем знаешь?
        - Рассказывали, - ответил Лоенгрин. - А где ваш черный конь с белым рогом и пурпурными крыльями?
        Женщина всмотрелась в него внимательнее.
        - Ты и о нем слыхал?.. Что-то мне твое лицо кажется странно знакомо… Кого же оно мне напоминает…
        Лоенгрин сказал поспешно:
        - Я никогда здесь не был. Но рассказы, да, слушал внимательно. Я вообще очень внимательный.
        Она произнесла с улыбкой:
        - Что рассказы… Располагайтесь, герои. Мои подруги постараются сделать для вас все, чтобы вы не скучали. У нас нет мужчин, так заведено богами, потому вы попали в самое лучшее для мужчин место…
        На столе в широких вазах из серебра и золота красиво уложены высокими горками гроздья спелого винограда, красного и черного, отдельно громоздятся кисти настолько светлого, что отчетливо видны все темные зернышки внутри.
        Но главное, как он понял, на втором столе, где на таких же блюдах из серебра и золота исходит сладким соком только что зажаренное мясо, доносится аромат горьких трав, что разжигают огонь в крови и делают человека неистовым до женщин и неутомимым с ними в постели.
        Сразу две женщины поднялись, взяли в руки блюда с жареным мясом и покачивали ими перед собой, глядя на Нила с дразняще-приглашающими улыбками, а он старался смотреть им в глаза, а не опускать взгляд на их сочные полные груди, что почти касаются роскошного блюда.
        Королева Голда повела на него усмешливым глазом, но повернулась к Лоенгрину, в глазах ее таился смех, она сказала весело:
        - Ваш друг, кажется, уже знает, чем ему заняться… И вы, мой господин, чувствуйте себя свободным, делайте с нами, что хотите, что изволите, что возжелаете… И мы сделаем для вас все, что скажете… или даже подумаете!..
        - Ого, - сказал он, - вы умеете читать мысли?
        Она рассмеялась снова.
        - Разве сложно читать мысли мужчин?
        - Думаю, - ответил он, - мужчин… сложно. Не все же, кто носит штаны, - мужчины?
        Она расхохоталась, показывая влажный рот, такой же жгуче красный, как и толстые пухлые губы.
        - Интересная шутка!
        - Это не шутка, - сказал он мирно, - многое изменилось. Даже значения слов…
        Она бросила лукавый взгляд в сторону ошеломленного Нила, лицо его красное и вспотевшее не просто говорит яснее ясного, что он чувствует и чего жаждет, а кричит во весь звериный голос.
        - Правда?
        - Правда-правда, - заверил он. - Конечно, не все… Изменения происходят медленно.
        - Я не верю в изменения, - сказала она победно. - Боги создали вечный мир, в котором все предопределено и все повторяется. Мойры следят…
        - Да-да, - прервал он. - Коней наших тут покормят?
        - Покормят, - заверила она с улыбкой. - Они уже получают то, что у вас еще впереди… Вы желаете сперва искупаться или же…
        Нил замотал головой так яростно, что уши захлопали по сторонам, как у охотничьей собаки.
        - Купаться потом! - заявил он. - Или я сейчас лопну! Я иду!
        В ответ на его вопль из-за шелковой занавески протянулись обнаженные женские руки, ухватили его за пояс, и он со счастливым воплем дал себя утащить за эту непрочную преграду.
        Глава 13
        Лоенгрин рассчитывал, что увидит Нила хотя бы к вечеру, Нил все-таки стесняется благородного господина, образцового во всем и во всех отношениях, потому, как и где тешит плоть, догадаться трудно, но, когда в саду вспыхнул жаркий огонь в светильниках, разгоняя медленно накапливающийся мрак, зазвенел приближающийся женский смех, стена зелени раздвинулась, Лоенгрин уже готов был увидеть оруженосца, но появилась улыбающаяся Голда.
        Из одежды на ней только небольшая гирлянда цветов и нитка дивных ракушек, но с ее фигурой любая одежда будет выглядеть оскорбительной, и Лоенгрин успел подумать, что со времен язычества идеалы женских пропорций изменились в сторону утонченности и одухотворенности, в то время когда раньше царствовала вот такая чувственная плоть…
        Раскачивая широкими бедрами, она подошла вплотную и взглянула крупными томными глазами навыкате, очень живыми и блестящими.
        - Мой герой, - проговорила она низким чувственным голосом, - ты еще не видел моего дворца внутри…
        Лоенгрин поднялся и сразу оказался на голову выше.
        - Пойдем посмотрим?
        - Ты очень разборчив, - упрекнула она. - Столько красивых девушек пытались подарить тебе любовь!
        - Это для моего слуги, - ответил он.
        - А герою нужна сразу богиня?
        Она расхохоталась и прижалась к нему нагим горячим телом, обняв одной рукой и понуждая идти в сторону сказочного дворца, засверкавшего в огнях расположенных вокруг светильников.
        Утром Лоенгрин, обнаженный до пояса, быстро ополоснул лицо и грудь в холодном ручье, избегая разнеживающих ванн с теплой водой и плавающими на поверхности лепестками роз, повернулся в сторону укрытых за пышными цветущими кустами конюшен, пора проверить, как там и чем кормят коней, как вблизи прозвенел легкий женский смех, кусты раздвинулись и вышел его оруженосец.
        Он обнимал сразу двух девушек, а третья шла сзади и бросала в них цветами, а когда на нее перестали обращать внимание, нагнулась и со смехом укусила Нила за ягодицу.
        Нил, растеряв почти всю одежду, штаны все-таки сохранил, а у женщин из одежды только гирлянды из ярких цветов.
        Оказавшись на поляне, он торопливо и смущенно поклонился своему хозяину.
        - Ваша светлость…
        - Не стесняйся, Нил, - ответил Лоенгрин мирно. - Однажды все проходят эту проверку. Говорим про огонь, воду и медные трубы, но про главное испытание стыдливо умалчиваем.
        - Ваша светлость?
        Лоенгрин пояснил:
        - Настоящее испытание - женщины. В нем мало героического, потому и помалкиваем, но стойкости требует больше, чем самая кровавая битва. Садись, будем завтракать.
        Нил осторожно сел, женщины сразу же прижались к нему, а одна уселась ему на колени и обхватила за шею.
        - Какой завтрак, - взмолился Нил, - я все время что-то да ем! Даже ночью жрал в три горла.
        - Что?
        - Не знаю, - признался Нил. - Что-то суют в рот, а в кубки наливают и наливают. Никогда столько не жрал и не пил, как только и влезло! Но вкусно, скажу честно. Дома такого не случалось пробовать ни разу в жизни.
        Лоенгрин кивнул:
        - Да, конечно. Здесь и еда вкуснее, и вино слаще, а женщины вообще выше всех похвал. Для человека простого это и есть предел всего желаемого.
        Нил спросил осторожно:
        - Ваша светлость, я не понял… Все говорят, что под Волшебным Холмом живут эльфы, но какие же это эльфы?
        - Это не эльфы, - согласился Лоенгрин.
        - А… кто?
        - Язычники.
        - Господи, - воскликнул Нил, - эти нечестивые язычники, выходит, здорово жили!
        Лоенгрин посмотрел на него с сочувствием.
        - Я неправильно объяснил, извини. Это не люди, Нил. Это нимфы, как их тогда называли. Понимаешь, это у нас один Господь, а язычники его не знали, у них было множество мелких богов, что пили, ели и дрались, как и все, ходили к чужим женам, совокуплялись с людьми и животными, не видя разницы, и от людей почти не отличались… Они бессмертны и всегда юны, никогда не старятся и не умирают сами по себе, их можно только убить. Это уцелевший кусочек того мира. Венера - богиня плотских утех, а эти женщины - ее нимфы. Я не знаю, как они уцелели, сумев отгородиться от нового мира христиан, но так уж получилось… Так что это не враги в прямом смысле.
        - Друзья?
        - И не друзья, - ответил он. - Просто они так живут. Просто живут.
        - Хорошо живут, - сказал Нил. Женщины продолжали ластиться, целовали его в шею, плечи, гладили, почесывали, разминали мышцы, игриво покусывали за уши. - Радостно, я бы сказал.
        - Радостно, - согласился Лоенгрин. - Даже у богов простые такие радости… Представляешь, их самый высший бог, бог богов, ел и пил, как и ты, дрался с людьми и богами, соблазнял чужих жен.
        Нил воскликнул:
        - Вот здорово!
        - Да, - согласился Лоенгрин. - Только меня ничто не заставит кланяться богу с умом и повадками моего оруженосца.
        Он взял выстиранную вчера рубашку, за ночь высохла, с удовольствием натянул на сильное тело, жаждущее действий, влез в стальную кирасу и начал прилаживать на себе остальные доспехи из такой непривычной в этом мире неги стали.
        Нил вскочил и поспешно взялся помогать. Женщины смотрели с недоумением и обидой.
        - Вам не нравится их мир? - спросил Нил.
        Лоенгрин с усилием затянул пряжку потуже, вздохнул.
        - Понимаешь, Нил… я вижу разницу между поучениями отца Ефимия и наставлениями отца Теогольда, хотя оба на одну и ту же тему, но я не вижу разницы в том, возлечь на ложе с вон той рыжеволосой красавицей, что справа, или вот с этой жгучей брюнеткой, что слева. Или даже с той золотоволосой, что чешет тебе спину. А ты видишь?
        Нил ответил с готовностью:
        - Конечно!
        - В чем, просвети.
        - Та рыжая, - объяснил Нил, очень гордый, что понимает больше господина, - а та вот черная!
        - Это я заметил, - обронил Лоенгрин, - а насчет существенной, как бы сказать, разницы?
        Нил приподнял в удивлении плечи.
        - Ваша светлость, это женщины! Какая между ними может быть разница?
        - Гм, - сказал Лоенгрин. - Не совсем… но вообще-то хороший ответ. Ты, как я понял, планируешь остаться?
        Нил радостно подхватился.
        - А что, можно?
        - Будут только рады, - сообщил Лоенгрин.
        - Тогда меня отсюда и сто быков не вытащат!
        - Понятно, - сказал Лоенгрин. - Ну ладно, будь здоров. Вот тут еще чуть затяни, чтоб не болталось… Хорошо, спасибо! Я пошел.
        Нил непонимающими глазами смотрел, как его господин, расправив плечи, уходит вольно и широко к своему коню. Тот радостно заржал, Лоенгрин вынес из сарая седло и положил коню на спину.
        - Мой лорд!
        Лоенгрин оглянулся, Нил подбежал с вытаращенными глазами и распахнутым в удивлении ртом.
        - Слушаю, - ответил Лоенгрин и принялся затягивать подпругу.
        Нил поспешно ухватился за ремни, начал сам все затягивать и улаживать, деликатно отстраняя рыцаря.
        Лоенгрин сказал усмешливо:
        - Да брось ты эту ерунду!.. Там вон тебя такие женщины ждут…
        Нил спросил с пугливым недоверием:
        - Вы в самом деле решили уехать?.. Отсюда? Где вот так все… божественно?
        - Что значит решил? - перепросил Лоенгрин. - Я и не собирался здесь задерживаться, как помнишь. Или все забыл? Мне нужно объехать земли Брабанта, посмотреть, что и как, затем вернуться в Анвер.
        Нил взмолился:
        - Но почему сейчас?
        - А почему не сейчас? - спросил Лоенгрин отстраненно. - Я христианин, а это обязывает. И я возвращаюсь в христианский мир.
        - Ваша светлость, а я?
        - Это у язычников нет выбора, - напомнил Лоенгрин. - А у христиан есть. Ты христианин, сам волен, вернуться ли в мир христиан или же остаться в язычестве. Заметь, я не называю это вот ни гнусным, ни развратным или развращенным, похотливым или… любым другим словом. Я просто сделал здесь остановку, дал отдохнуть коню, теперь еду мимо и дальше.
        Он проверил стремена, потрепал коня по холке.
        - Готов, дружище?
        Конь ответил тихим ржанием. Нил метнулся от них, как ошпаренный, а Лоенгрин вспрыгнул в седло, разобрал повод.
        Как он и предчувствовал, украшенная виноградными листьями арка появилась в тот момент, когда он твердо уверился, что покидает этот прекрасный чувственный мир, так и не отыскавший иных дорог.
        Она заблистала холодно крупными каплями росы на листьях, словно напоминая, что по ту сторону холодно и неуютно, там еще новый дикий мир…
        - Зато у него бесконечная дорога, - проговорил себе Лоенгрин, чтобы затоптать слабое чувство потери от расставания с этим гедонистическим миром. - И мы, клянусь, построим Царство Небесное…
        Он был уже в нескольких ярдах от выхода из Грота, когда зеленая стена слева распахнулась, Голда выбежала обнаженная и с распущенными волосами, подбежала с плачем и прижалась с конскому боку всем прекрасным телом, вскинув бледное лицо с мокрыми от слез глазами и ухватившись за сапог с рыцарской шпорой.
        - Не уходи!.. Здесь все рухнет!..
        Конь остановился, прядая ушами, Лоенгрин посмотрел на хозяйку волшебного Холма с кроткой жалостью.
        - Нет.
        Она вскинула голову, в прекрасных широко расставленных глазах страх и отчаяние, потом мелькнула безумная надежда.
        - Ты, - вскрикнула она тонким голосом, - не уйдешь?
        Он покачал головой.
        - Не рухнет.
        - Но, - вскрикнула она в отчаянии, - ты же паладин? Ты должен уничтожить все это, так от тебя требует вера, я знаю!.. Издавна было предсказано, что однажды придет с именем иного бога великий воин в сверкающих доспехах…
        - И все разрушит?
        - Да!
        - Наша вера ничего не требует, - ответил он мягко. - Мы сами решаем по своей совести. Иногда ошибаемся… Порой - жестоко, но это наши решения, мы за них отвечаем сперва перед своей совестью, а потом ответим на Страшном суде.
        Она вскрикнула:
        - И что ты решил?
        Он ответил с той же задумчивой кротостью:
        - Этот мир тоже создан Господом… с какой целью - не знаю. Возможно, только для того, чтобы испытывать людей. Тот, кто войдет сюда и не запятнает свою душу… станет еще крепче. Возможно, цели Господа иные, не мне пытаться их понять. Потому я, предоставленный самому себе, помолился и просил Господа дать мне совет…
        Она затаила дыхание, но сверкающий рыцарь замолчал, она взмолилась:
        - Скажи, что твой могучий бог тебе ответил?
        Он покачал головой:
        - Ничего.
        Она спросила в страхе:
        - Что это значит?
        Он улыбнулся краешком рта.
        - Господь предоставил решать самому. Потому я, как уже сказал, оставляю этот мир, ничего в нем не тронув и ничего не сломав, и возвращаюсь в мир людей. Волшебный Холм - не пропасть или болото, в котором гибнут все, правые и виноватые, слабые и сильные. Прощай.
        Она вскричала отчаянным голосом:
        - Но как же… предсказание?
        Он покачал головой.
        - Это не обо мне, точно.
        Она вскрикнула в слезах:
        - Но предсказан был именно великий воин на белом коне и в сверкающих доспехах!.. И безупречный лицом и телом…
        - Я такой не один, - прокричал он и повернул коня в ту сторону, где через арку виден дикий мрачный лес, качаются ветви под напором злого пронизывающего ветра и хрипло кричат голодные и раздраженные вороны. - Жди! Он еще придет.
        Она не успела ответить, сзади простучал частый стук копыт, из-за цветущих деревьев выметнулся Нил на неоседланном коне, седло просто лежит на холке.
        На бледном лице оруженосца вспыхнула улыбка счастья.
        - Слава Господу, ваша светлость, я вас догнал!
        - Передумал? - спросил Лоенгрин.
        - Вы принадлежите христианскому миру, - ответил Нил, - а я принадлежу вам, мой лорд!
        Лоенгрин улыбнулся ему и прекрасной хозяйке волшебной горы.
        - Все лучше, чем мы ожидали, верно?
        Глава 14
        Холодный пронизывающий ветер злобно набросился на обоих в тот же миг, как вынырнули из-под арки. Деревья высятся, как горы, покрытые зеленым и коричневым мхом от основания и на высоту в два человеческих роста, корни выползают, взбугривая землю, покрытую толстым слоем прошлогодних листьев, все настолько толстые, что иные с бедро взрослого мужчины…
        Кони всхрапывали и пугались каждого шороха, словно и они быстро разнежились в языческом раю и отвыкли от трудностей привычной жизни.
        Нил то и дело поглядывал вверх, но плотные кроны полностью закрыли небо.
        - Не понимаю, - произнес он озадаченно, - утро или вечер?.. Сколько мы пробыли?.. Говорят, можно прожить там сутки, а здесь пройдет год… а то и сто лет…
        - Выберемся из леса, - предложил Лоенгрин, - все увидим.
        День с утра прохладный, разогрелись только от быстрой скачки. В полдень остановились напоить коней в деревушке, от них сперва шарахнулись, потом, признав молодого герцога, хозяина Брабанта, начали выходить из домов люди, на заборах повисли мальчишки.
        Нил забежал в ближайший дом, через минуту высунулся из окна:
        - Ваша светлость!.. Холодного молочка? Прямо из погреба!
        - Иду, - ответил Лоенгрин.
        Он соскочил на землю и ввел коня в поводу во двор, там улыбающийся до ушей мальчишка гордо принял повод большого рыцарского коня, а Лоенгрин взбежал по высокому крыльцу в дом.
        Хозяйка низко кланялась, Нил гордо наливал в большие деревянные кружки молоко, густое, как сметана.
        - Отведайте, ваша светлость, - сказал он с такой гордостью, словно сам был той коровой, что дала такое густое и вкусное молоко. - Вот таких надо разводить, что за порода?
        Лоенгрин пил с удовольствием, с наслаждением, даже не сразу уловил приближающийся со стороны околицы стук копыт, Нил и тот среагировал раньше, подошел с чашкой в руках к окну.
        Люди с улицы начали с криками разбегаться, на улицу выметнулись лохматые люди в шкурах, в руках дубины. Впереди огромный воин в кожаных латах, лицо свирепое, ветер треплет длинные волосы.
        - Не разбегаться!.. - заорал он страшным голосом. - А то всех убьем на месте!
        На скаку ударил одного дубиной по спине, тот рухнул с криком, другому попал по голове, этот упал молча, кровь окрасила землю под ним.
        Они соскакивали с коней по-хозяйски, хватали молодых женщин, с хохотом тащили в дома, а их вожак заорал властно:
        - Всем моим людям вина и еды!.. Ха-ха, и женщин!.. Иначе сами все найдем!
        Нил уже с мечом в руке пригнулся, готовый к схватке, но разбойники и не собирались идти на эту сторону села, испуганные жители и так все принесут, только с хохотом раздавали зуботычины, наслаждаясь полной властью над беззащитными крестьянами.
        Лоенгрин опустил забрало и вытащил из ножен меч.
        - Я не знаю, - проговорил он сурово, - чье это село, но…
        - …Брабант наш! - закончил за него Нил.
        Лоенгрин покачал головой и поправил мягко:
        - Этот мир, - сказал он, - наш!
        Он сбежал с крыльца и красиво вскочил в седло, а боевой конь сразу же, не дожидаясь, пока хозяин возьмет повод, свирепо раздул ноздри, перескочил невысокий забор и ринулся в сторону веселящихся разбойников.
        Нил постарался обогнать, и они разом налетели, как двое коршунов на воробьев. Засверкали два меча, разбойники с воплями ужаса бросались в стороны, но острые клинки настигали всюду.
        Всего через пару минут там на широкой улице между домами распластались в лужах крови люди в шкурах. Нил с коня прыгнул сразу на крыльцо дома, вломился в раскрытую дверь, там послышались крики, и через несколько мгновений он вытолкнул наружу двух с ошалелыми лицами.
        Они упали на землю и не двигались, а Нил вытер об их одежду окровавленный клинок, лицо торжествующее, огляделся.
        - Я видел, - сказал он, - вы одного ударили мечом плашмя?
        - Ты наблюдательный, - сказал Лоенгрин одобрительно, - даже в схватке замечаешь такие мелочи. Молодец.
        - Спасибо, мой лорд, - сказал Нил.
        - Хочешь спросить, - поинтересовался Лоенгрин, - зачем?
        - Чтобы взять в плен, - ответил Нил, - хотя и не понимаю, он же разбойник, таких нужно убивать на месте!
        - Вообще-то лучше вешать, - ответил Лоенгрин холодно. - Убивают иногда и сгоряча, а когда вешают, то всем понятно - это не убийство, а наказание. Родители показывают на таких детям и говорят, что воровать и грабить нехорошо. Кроме того, что на небесах наказывает Господь, здесь еще наказывают и люди.
        Оглушенный разбойник застонал и начал приподниматься. Нил сразу же приставил ему к горлу клинок.
        - Не спеши, - сказал он резко. - На виселицу успеешь.
        Из домов начали выходить крестьяне, Лоенгрин помахал им рукой.
        - Все кончилось!.. Эти кони - ваши. А нам принесите веревку, но только покрепче.
        Одни бросились ловить коней, другие принесли веревку и даже сами связали разбойнику руки. Нил проверил, затянул узел потуже.
        Разбойник прохрипел:
        - Ослабь… Через два часа руки пропадут…
        Нил сказал жизнерадостно:
        - Они тебе не понадобятся. Вешают за шею, не за руки. Ты их вожак, верно?
        - Угадал, дурак, - ответил разбойник. - Я Ханнелор Лесной, если еще не слышали. А это, как я понимаю, новый герцог?
        Лоенгрин бросил Нилу:
        - Привяжи веревку к своему седлу. Если устанет бежать следом, потащим.
        - С удовольствием, - ответил Нил. - Дорога там через лес, корни, сучья и камни. А зад у него тяжеловат бежать долго.
        Лоенгрин нахмурился.
        - Мы должны его привести живым, чтобы повесить!
        - Не беспокойтесь, мой лорд, - заверил Нил, - он будет еще живым!
        - Тогда поехали, - сказал Лоенгрин. - Убитых крестьяне похоронят сами.
        - Зароют, - уточнил Нил.
        Лоенгрин поправил строго:
        - Похоронят!
        Из деревни дорога некоторое время шла через поле, потом по опушке леса, наконец решилась сократить путь и ринулась через небольшую рощу.
        Лоенгрин поглядывал по сторонам, прислушивался, вроде бы везде тихо, только птички чирикают да белки носятся по деревьям. Нил бодро едет следом, а за ним бежит, вытянув вперед связанные руки, вожак налетчиков. Лицо побагровело, пот катится градом, а когда кони взбежали по длинному косогору, даже Лоенгрин услышал тяжелое надсадное дыхание разбойника.
        Нил оглянулся, сказал в удивлении:
        - Что, неужели бежать тяжело?.. Ложись, отдохни! Я доволоку, не беспокойся, конь у меня сильный…
        Разбойник смолчал, весь мокрый, уже разогрелся так, что повалил пар, а в хриплом дыхании появились сухие нотки, словно железом скребут по металлическому листу.
        Темная громада леса, в которую переходит светлая роща, приближается с каждым конским скоком, но дорожка достаточно протоптанная. Лоенгрин отметил, что оттиски конских копыт отчетливо видны среди лосиных и кабаньих, есть даже следы подков, так что дорога явно выводит на той стороне к замку или к большой деревне…
        Он на ходу достал лук, натянул тетиву, уперев конец рога в стремя, а сам наклонившись в другую сторону.
        Нил прокричал весело:
        - Птичку подстрелить хотите?
        - Да, - ответил Лоенгрин. - Не хочется, но надо…
        Нил удивился, как это «надо», но только раскрыл рот для вопроса, как коротко свистнули две стрелы и со злобным звоном раскололись о стальной доспех рыцаря.
        Лоенгрин быстро развернулся, выстрелил, тут же наложил вторую стрелу. Нил пригнулся к конской гриве, ухватил щит, одновременно выдернул меч, оглянулся, вожак разбойников, измученный до предела, улыбается во весь рот.
        - На нас напали! - закричал Нил возмущенно.
        - Правда? - удивился Лоенгрин. - Молодец, заметил!
        Нил с мечом в руках бессильно ерзал, наконец прокричал:
        - Позвольте, я зарублю этого гада?
        - Нет, - отрезал Лоенгрин. - Мы уже отбились…
        Из кустов прозвучал грубый голос:
        - Еще нет!.. И дальше вы не пройдете!.. Оставьте здесь вашего пленника… и можете ехать дальше.
        Лоенгрин спросил с интересом:
        - Что, сами повесите?
        Голос прорычал с угрозой:
        - Ты, умник с луком!.. Мы не знаем, кто тебя научил так стрелять, но нас здесь целая армия!
        Нил встревожился, подтянул пленного ближе и приставил лезвие меча к его горлу.
        - Ваша светлость, - крикнул он, - если они попытаются его отбить, я его лучше зарежу!
        Лоенгрин сказал строго:
        - Не смей, его повесят при всем народе. Главное, не повесить, это просто, а чтобы увидели, что за разбои… наказывают.
        - Но… их много!
        - Вряд ли, - ответил Лоенгрин. - У разбойников не бывает армии.
        - Почему?
        - Кушать им что-то да надо, - пояснил Лоенгрин, - а грабежами можно прокормить от силы человек пять-десять. Да и то впроголодь.
        Он натянул лук и, круто развернувшись, выстрелил. Далеко в кустах затрещало, там раздался стон и повалилось крупное тело. Нил присвистнул, а Лоенгрин быстро повернулся в ту сторону, откуда с ним разговаривал новый вожак.
        - Ты еще здесь? - спросил он интересом. - Что-то твои лучники притихли…
        Злой голос прокричал:
        - Думаешь, доспехи тебя спасут? У нас есть и арбалеты…
        - Уже нет, - ответил Лоенгрин. - Но если хочешь подобрать, то единственный ваш арбалет вон, в руках того в зеленой шляпе, он так и лежит, где сидел… Иди, подбери!
        Тот же голос крикнул:
        - Ты что, не понимаешь, что это наш лес? И ты живым отсюда не выйдешь, если мы этого захотим!
        - Не понимаю, - ответил Лоенгрин. Он вдруг вскинул лук и в одно движение выстрелил. В отдаленных кустах раздался стон, Лоенгрин моментально наложил другую стрелу и отправил ее чуть левее.
        Зеленые ветви затрепыхались, там повалилось тяжелое тело.
        - Ваша светлость! - закричал Нил отчаянно.
        Лоенгрин нехотя кинул:
        - Ладно, беги проверь. Я посмотрю за твоей лошадью.
        На пленника, что сидит под деревом, прислонившись к нему спиной и часто-часто дышит, он даже не взглянул.
        Нил спрыгнул на землю и ринулся через кусты в глубину леса. Пленный сразу же вскочил, в два прыжка оказался у коня, подпрыгнул и красиво оказался в седле, не касаясь стремени…
        И тут же кулак в железной перчатке со страшной силой ударил в зубы. Вожак вылетел из седла, будто мелкий камешек, по которому влупили толстой палкой, рухнул на землю и перекувыркнулся дважды, мог бы и больше, но удержала веревка.
        Он поднялся на четвереньки, хрипел и кашлял кровью, выплевывая зубы, а над ним прозвучал холодный и светлый, как вода горного ручья, голос рыцаря в сверкающих доспехах:
        - Хочешь попробовать еще?
        Разбойник прохрипел:
        - Понравилось бить связанного?
        - Понравилось, - согласился Лоенгрин. - Но вот так просто бить не могу, обеты не позволяют, нужен повод… попробуй еще раз, а?
        Разбойник смолчал, только выплевывал кровь и крошево зубов, а еще старался отхаркнуть те, что рыцарский кулак вбил в гортань и в дыхалку.
        Затрещали кусты, Нил выбрался на дорогу, держа в руках простенький арбалет и два меча. Лицо оруженосца сияло, прокричал, тяжело отсапываясь:
        - Ваша светлость, вы положили шестерых!.. Вожака пришпилили к дереву двумя стрелами!.. Я даже не представляю, как можно так стрелять… на слух?
        Лоенгрин отмахнулся.
        - На слух, на запах, на шевеление веток, на умолкнувших птиц… и многое еще что. Там много раненых? Может, кого-то нужно взять к лекарям?
        Нил ответил простодушно:
        - Ваша светлость, я им уже помог всем.
        - А-а-а, - сказал Лоенгрин, и лицо его омрачилось, - догадываюсь.
        - Все равно пришлось бы вешать, - объяснил Нил, - а я проявил милосердие. Добрый я, ваша светлость!.. Ничего не могу с собой поделать, так и хочется кому-то помочь.
        Лоенгрин проворчал:
        - Садись, поехали.
        Нил взобрался в седло, с интересом посмотрел на харкающего кровью пленника.
        - А этому, как понимаю, вы помогли… что-то понять?
        Лоенгрин кивнул:
        - Я старался. Но, думаю, он немножко туповат. Хотя я хотел бы, чтобы он хоть что-то понял и раскаялся.
        Нил поддакнул:
        - Да, я тоже хотел бы его еще и помучить. Чтоб другие устрашились идти такой дорогой.
        Лоенгрин вздохнул и, убрав лук, обратил все внимание на то, что впереди, где дорожка пошла мимо великанских деревьев, покрытых толстым слоем зеленого мха на высоту человеческого роста, а то и всадника, такая же мертвая тишина, как и в том месте, где прятались разбойники.
        - Ну что еще, - пробормотал он раздраженно, - я хочу учить крестьян разводить тонкорунных овец из Аскалены, а не бить по головам мелких и неумелых грабителей…
        Нил спросил живо:
        - А что за Аскалена?
        - Земли на юге, - ответил Лоенгрин отстраненно, - там разводят особых тонкорунных овец… у них и шерсть самая длинная и нежнейшая, и мяса столько, что это еще и самая мясная порода на свете…
        Нил посмотрел на него в сомнении.
        - Но дело ли это для рыцаря?
        - Это для всех дело, - ответил Лоенгрин. - Прикройся щитом. Пока слева, но будь вообще-то готов…
        Нил тут же приподнял щит, забрало опустил, за кустами стоит мертвая тишина, а потревоженные птицы вьются далеко в сторонке.
        - Нил, - сказал Лоенгрин громко, снова беря в руки лук, - никогда не прячься в кустах.
        - Не буду, ваша светлость, - ответил Нил клятвенно.
        - А то сядешь просто пообедать, - продолжал Нил, - а кто-то может подумать, что ты в засаде, как вот я, к примеру…
        Он моментально наложил стрелу, оттянул тетиву, выстрелил, тут же выстрелил снова и снова. За кустами раздался истошный крик ужаса и боли, затрещали ветви, послышался топот убегающих ног.
        Лоенгрин выждал, кивнул Нилу. Тот, улыбаясь во весь рот, соскочил на землю и ринулся в кусты. Лоенгрин ждал терпеливо, связанный вожак начал угрожающе раскачиваться, но Лоенгрин так взглянул на него, что тот сразу выпрямился и замер.
        Нил вернулся с большим топором и простеньким луком.
        - Там еще два было, - сказал он, - а еще коса и кистень. Я их там поломал и бросил в кусты.
        - Кто был жив?
        - Один, - ответил Нил и тут же поспешно добавил: - Но он умер, как только я подошел!
        - В седло, - велел Лоенгрин. - Что-то едем медленно.
        Глава 15
        В селе Лоенгрин велел выйти из домов даже тем, кто хотел отсидеться, и теперь всем миром смотрели, как Ханнелору Лесному накинули на шею петлю, Лоенгрин внятно объяснил, кто это такой и за что его так, после чего Нил и еще двое потянули за другой конец веревки, Ханнелор просунул пальцы под петлю на горле и пытался ее ослабить, лицо побагровело, он задыхался и надсадно хрипел.
        Нил туго обмотал ствол дерева и завязал конец веревки узлом. Когда петлю затягивают на шее и сталкивают жертву с высокого места, у нее либо сразу ломаются шейные позвонки, и смерть наступает мгновенно, либо рвется веревка.
        А вот при таком способе и веревка цела, и наблюдающие получают огромное удовольствие, когда жертва хрипит и корчится полчаса, а потом еще обмочится и обгадится, совсем покрыв позором себя и свое ремесло.
        Лоенгрин сказал мрачно:
        - Поехали.
        Нил изумился:
        - И не досмотрим?
        Лоенгрин буркнул:
        - Не думаю, что его решатся освободить сами крестьяне, которых он грабил.
        - Это да, - согласился Нил, - мне просто интересно… обгадится или нет? Некоторые так и умирают, не испачкав штаны!
        - Да уж, - пробормотал Лоенгрин, - может быть, не изгонять так уж всех клоунов и арлекинов? Зрелища такого рода не одному тебе нужны…
        - А как же, - горячо сказал Нил, - искусство нельзя изгонять!
        Лоенгрин кивнул на дергающееся в конвульсиях тело на веревке.
        - Особенно такое жизнерадостное и жизнеутверждающее.
        Он пустил коня рысью, а когда деревня осталась позади, послал вскачь. Нил не отставал, впереди показались домики еще одной деревушки, намного мельче и беднее, но Лоенгрин все равно направил коня в ту сторону.
        Потом заехали еще и еще в деревушки и села, везде Лоенгрин сталкивался с тем, что налоги взимают всякий раз такие, какие изволит сборщик, все зависит от его настроения. И хотя, конечно, крестьяне преувеличивают, но все-таки надо как-то продумать иную систему, чтобы каждый человек твердо знал, сколько должен отдать в конце года, а все остальное оставить себе, и никто не посмеет на это позариться.
        В полдень Лоенгрин остановил коня под вольно раскинувшим ветви дубом на краю леса, огляделся, привстав на стременах.
        - Привал, - сказал он, - пусть кони отдохнут.
        - И нам не мешает, - бодро откликнулся Нил.
        Лоенгрин соскочил на землю, сходил к ручью и умылся, а Нил расседлал коней, вытер им потные спины, поводил немного, потом отвел напиться.
        Когда он начал собирать сучья для костра, Лоенгрин отмахнулся.
        - Не стоит. Перекусим холодным, не стоит долго задерживаться.
        - Здесь опасно? - спросил Нил.
        - С чего бы? - удивился Лоенгрин. - Мы на виду.
        - Эт верно, - согласился Нил. - Не то что там, в дремучем лесу, когда этот Холм Фей… До сих пор дрожь пробирает… Хотя как вспомню, так будто и не знаю, в каком раю побывал.
        Лоенгрин задумчиво смотрел, как на горбатый сучок сели две мухи, торопливо насладились друг другом и улетели, а на их место всползла божья коровка с блестящей красной спинкой в кокетливых черных пятнышках. За нею спешит другая, и когда первая остановилась, вторая поспешно заползла на нее и тут же довольно заерзала, в экстазе растопыривая блестящие крылышки.
        - И что, - сказал Лоенгрин с задумчивостью в голосе, - эти в Гроте Венеры чем-то отличаются от них?
        Нил тяжело вздохнул.
        - Ну… там такие женщины…
        - И что с ними ты делал?
        Нил замялся.
        - Ну… как бы… это… любовь… усякая…
        Лоенгрин поморщился.
        - Нил, ты всерьез? Да они там и слова такого не знают!.. Любовь. Люди хотя бы ритуалы всякие придумывают, чтобы укрыть или скрасить эту животную сущность, гламур изобрели, куртуазность, изысканные комплименты, обеты в честь женщин… Хотя да, конечно, потом все то же, что у божьих коровок, но хотя бы сперва нечто танцевальное.
        Нил оживился.
        - Танцевальное? Звери тоже перед самками танцуют!
        - Ну вот, - сказал Лоенгрин со скукой, - даже звери стараются как-то облагородить, возвысить, прикрыть… Мы же не набрасываемся на еду, как животные? Скатерть стелем, молитву читаем, отрезаем по ломтику, едим неспешно… хотя да, едим так же, как эти божьи коровки и вообще весь скот, однако мы не скот!
        Нил тоскующе оглянулся.
        - А все-таки у нас было такое счастье… Холм Фей, это ж надо! Скажи кому, просто не поверят.
        - Ты скоро бы взвыл, - ответил Лоенгрин с сочувствием. - Там рай для язычников, что не знают других радостей, как нажраться и побожекоровиться. Но ты уже христианин, у тебя есть душа… хоть какая-никакая, но все же! Ты, возможно, знаешь радости выше и слаще… Не смотри с таким укором! Ты христианин! Ты хоть знаешь, что это за такое?
        Нил пробормотал настороженно:
        - Думаю, знаю, но лучше скажите. У вас все по-другому.
        - Христианин, - ответил Лоенгрин вдохновенно, - это язычник, узревший свет истинной веры!.. Христианин - это язычник, вдруг увидевший, как рухнули все высокие заборы и все запреты, и мир вдруг оказался бесконечным как в пространстве, так и во времени!..
        Нил сказал с опасливым недоумением:
        - Запреты? Мне кажется, у христианина запретов ой-ой-ой!.. И чем христианин ревностнее, тем запретов больше…
        - Все верно, - сказал Лоенгрин. - Но эти запреты человек принимает на себя сам. Христианин - это язычник… который выше язычника! Но это одновременно значит, что в каждом из нас живет язычник в полной его мере. Ты понимаешь, что это значит?
        Нил долго думал, морщил лоб, двигал бровями, даже ушами ухитрился пошевелить, наконец вскричал осторожно:
        - Это значит, что все радости язычника нам доступны?
        - Ты понял все правильно, - ответил Лоенгрин мирно. - А вот язычнику наши высокие радости непонятны и недостижимы.
        - Как вот тем божьим коровкам?
        - Ты все понял правильно, - сказал Лоенгрин.
        - Спасибо, ваша светлость, - ответил Нил и заметно взбодрился, - мне кажется, быть христианином не так уж и паскудно.
        Эльза, коротая время до возвращения Лоенгрина, велела приготовить для него особенно красивую шляпу с пером, сама проследила придирчиво, как ее делают, а также торжественное одеяние с накидкой на плечи золотистого цвета, что символизирует верховную власть в герцогстве и одновременно расширяет плечи, хотя у ее рыцаря в сияющих доспехах и так плечи совсем не узкие, но пусть будут еще шире, теперь это модно.
        Свои золотые волосы, обычно целомудренно убранные под платок, сейчас заплела в толстую косу, толщиной с руку взрослого мужчины, та хвостиком почти достигает пола.
        В дверь заглянула служанка Алели.
        - Ваша светлость, к вам сэр Перигейл!
        - Зови, - ответила Эльза радушно.
        Перигейл поклонился с порога, и хотя для Эльзы он как второй отец, она всегда чувствовала его заботу, он продолжал подчеркивать, что она - герцогиня, а он всего лишь занятый начальник охраны замка.
        - Ваша светлость, - сказал он озабоченно, - я распорядился набрать еще людей для охраны замка.
        Она спросила встревоженно:
        - Что-то случилось?
        - Нет, - ответил он, - все пока хорошо. Просто время неспокойное, а пока наш господин не вернется, лучше, если мы будем настороже.
        Она тихо вскрикнула:
        - Ой, скорее бы он вернулся!
        Перигейл смотрел с нежностью в ее милое чистое лицо, сразу подпадая под детское обаяние ее невинной улыбки, ее застенчивую скромность и стыдливость.
        - Все будет хорошо, - сказал он, - по моим прикидкам, он вернется сегодня. Самое позднее - завтра.
        Она воскликнула ликующе:
        - Ой, поскорее бы он въехал через ворота! Я готова превратиться в птицу, чтобы тут же слететь к нему с балкона, такому суровому и загадочному…
        Он удивился:
        - Загадочному?
        - Ну да, - сказала она, - разве его обет не загадка?.. Я не знаю рыцаря, который не говорил бы направо и налево о своей родословной… А сколько таких, что еще привирают и добавляют себе в предки придуманных героев!..
        Перигейл усмехнулся, голос его звучал успокаивающе:
        - Моя госпожа… Рыцари часто дают странные обеты. Но они странны только с точки зрения простого человека. Например, лорд Христер Аксселсен положил начало традиции носить цепи во имя данной клятвы, когда дал слово освободить из плена свою сестру леди Каролину. Он тогда повесил тяжелую цепь на левую ногу и так ходил три года, пока не сумел взять замок сэра Эклехарта Сидердорфа осадой и получил сестру.
        Она поморщилась.
        - Да, я видела у многих такие цепи…
        Он сказал ласково:
        - Это вошло в моду настолько, что клятвы дают и по пустякам. Иногда, мне кажется, некоторые начинают носить цепи просто для того, чтобы выглядеть серьезнее, романтичнее и значительнее.
        - Значительнее?
        Он кивнул.
        - Но вообще-то это хорошо, когда дают обеты и стараются их выполнить.
        - Но какой обет может быть у Лоенгрина? Почему он скрывает свое происхождение?
        Он сдвинул плечами.
        - Моя госпожа, вовсе не обязательно, чтоб это было нечто дурное. Хотя мы привыкли, если человек что-то скрывает, то обязательно дурное. Уверяю вас, рыцари иной раз скрывают и хорошее, смиряя гордыню или спесь.
        Она прошептала, заламывая руки:
        - Господи милостивый и благодатный! Сделай так, чтобы было именно так!
        Часть III
        Глава 1
        Сэр Перигейл оказался более чем прав: рыцарь Лебедя появился в поле зрения часовых на башне в тот же день ближе к закату. Ярко и страшно заблистали грозным пурпуром его доспехи в свете заходящего солнца, сердца воинов замка Анвер затрепетали в радостном предчувствии.
        Внизу ринулись распахивать для них ворота. Рыцарь и оруженосец въехали гордо и красиво. Даже Нил, которого все знают как облупленного, держится с таким достоинством, что каждый понимает: вернулись с победой.
        Эльза выбежала навстречу, Лоенгрин ласково обнял, хотел поцеловать, но она застеснялась множества людей, спрятала лицо у него на груди, а он подхватил ее на руки и понес в покои.
        - Как ты? - прошептала она.
        - Все расскажу, - успокоил он.
        На другой день уже с утра жизнь в замке кипела так, словно в отсутствие молодого герцога вообще здесь все замерло.
        Даже начали съезжаться гости, а в полдень во дворе послышался бодрый конский топот, Лоенгрин бросил взгляд в окно, с полдюжины всадников кружат по двору, слуги перехватывают у них коней, все покидают седла, осматриваются, не сходя с места.
        Появился Перигейл, по его взгляду несколько воинов сразу бросились к дворцу. В центре прибывшего отряда гордо и красиво держится в седле на крупном коне багрового цвета и с ярко-красной гривой и пышным хвостом такого же цвета… Ортруда!
        Сразу двое рыцарей подбежали к ней и преклонили колена. Ортруда спустилась красиво и царственно, наступив одному на колено, другому слегка опершись о шлем с пышным хвостом перьев.
        Лоенгрин ощутил, как сердце начинает колотиться чаще, Ортруда на миг показалась намного опаснее ее супруга Тельрамунда, но он тут же отогнал эту мысль, как недостойную мужчины, и поспешил из комнаты к выходу.
        Сэр Перигейл неспешно приблизился к Ортруде, поклонился чуть-чуть, она не его госпожа, произнес коротко:
        - Леди Ортруда, вы знаете правила.
        Она удивленно вскинула красиво изогнутые соболиные брови.
        - О чем вы, сэр Перигейл?
        - Оружие сдать, - ответил он холодно.
        Она принужденно рассмеялась.
        - Ну конечно же!.. Я думала, что-то еще особое!.. Конечно же, все оружие мы оставим у входа. Под охраной ваших людей. Надеюсь, мне заколки вынимать не надо? А то волосы рассыплются, что для замужней женщины будет таким позором, таким позором…
        Она произнесла это таким двусмысленным тоном, что Перигейлу тут же захотелось вытащить эти заколки, но тогда Ортруда убьет сразу двух зайцев: и его обвинит в трусости и непочтительности к женщинам, и свои прекрасные волосы покажет во всей красе: длинные, густые и блестящие, как крыло молодого ворона.
        По ее губам скользнула понимающая улыбка, сразу поняла взгляд ветерана, брошенный на ее высокую прическу.
        - Так как поступим, дорогой сэр Перигейл, которым я всегда так восхищаюсь?
        Он произнес тем же непререкаемым тоном:
        - Если только вы не закалываете волосы кинжалами.
        Ее полный рот растянулся в обольстительной улыбке.
        - Ах, сэр Перигейл! Вы мне льстите. Сейчас уже не осталось таких женщин. Или есть?
        Он буркнул:
        - Вам виднее.
        Она вздохнула:
        - Разве что в легендах о героях и героинях?..
        Лоенгрин вышел, все сразу развернулись к нему, а он остановился и ждал, спокойный и настороженный.
        Леди Ортруда согнала с лица широкую обольстительную улыбку, приняла скромный вид, торопливо пошла к хозяину замка и присела перед ним в глубоком поклоне, склонив покорно голову.
        После паузы Лоенгрин произнес холодно, во всяком случае, он старался, чтобы голос прозвучал так, но не смог, и все уловили легкое участие:
        - Леди Ортруда?
        Она прошептала, не поднимая головы:
        - Ваша светлость…
        Он поинтересовался ровным голосом:
        - Что привело вас к нам?
        Она подняла голову и посмотрела ему в лицо крупными колдовскими глазами.
        - Ваша светлость, мой муж еще не может подняться с постели… но мы оба не хотим, чтобы вы сочли, будто уклоняемся от присяги на верность! Я здесь как свидетель и даже заложница, что, как только он оправится, сразу же прибудет, преклонит колено и поклянется в покорности вашей воле!
        Лоенгрин видел, как сэр Перигейл поглядывает в их сторону и одновременно следит, чтобы все прибывшие рыцари сняли перевязи с мечами и даже отцепили с поясов ножны, из которых торчат резные рукояти дорогих кинжалов.
        Слуги забирали все и уносили, ту кладовую отопрут лишь в день, когда гости будут покидать замок, но и тогда все арбалетчики будут держать их на прицеле с высоких стен, а из хозяев никто не повернется спиной.
        Лоенгрин кивнул.
        - Хорошо, леди Ортруда, заходите в наш замок, располагайтесь. Насчет заложницы… это вы переборщили.
        Она поднялась, на губах появилась робкая улыбка, глаза засияли, она сказала счастливо:
        - Что вы, сэр Лоенгрин!.. В таких вопросах лучше переборщить, чтобы у вас не оставалось и тени сомнения, что мы можем не покориться вашей воле!
        Он чуть отступил от двери и повернулся боком.
        - Прошу вас, входите.
        Она улыбнулась шире, полные пунцовые губы стали еще ярче, а белые зубы блеснули, как влажный жемчуг.
        - Спасибо, сэр Лоенгрин… О, как у вас теперь здесь красиво!
        Он прошел за нею следом, стараясь смотреть на ее роскошнейшую прическу и не опускать взгляд на вздернутый и мощно раскачивающийся зад. Платье до полу, подол скользит по плитам, однако даже сквозь плотную ткань он видит очертания ее роскошных ягодиц на таких зовуще длинных ногах…
        Она полуобернулась, красиво изогнув стан, ухитрившись в одном движении показать и гибкость талии, и высокую грудь в профиль, и вздернутый округлый зад.
        - Ваша светлость…
        - Леди Ортруда?
        - Вы покажете мне комнату, где я могу остановиться у вас в гостях?
        Он кивнул, на ее губах появилась победная улыбка. Спохватившись, он сказал поспешно:
        - Вам ее покажут помощницы Эльзы. Они… э-э… лучше знают.
        Она произнесла успокаивающе:
        - Да-да, это слишком высокая для меня честь, чтобы сам герцог Брабанта сопровождал меня в мою комнату…
        Он едва автоматически не возразил, что ничего подобного, он никогда не задирает нос и сейчас с готовностью проводит ее, но в ее глазах промелькнуло выражение, словно словами «мою комнату» она в последний момент заменила «мою постель».
        Встревоженная Эльза, услышав от служанок про приезд такой гостьи, заторопилась к Лоенгрину, как испуганная грозой птичка спешит в родное гнездо, где может укрыться от всех напастей, когда из соседней двери быстро вышла леди Ортруда.
        На щеках графини горят красные пятна, выглядит взволнованной, Эльза не успела и слова сказать, как Ортруда опустилась перед нею на колени и воскликнула отчаянным голосом:
        - Моя госпожа!.. Прости нас с Тельрамундом, он сейчас медленно угасает, не поднимаясь с постели, и скоро умрет…
        Эльза напряглась, хотела отстраниться, но Ортруда обхватила ее колени и смотрела снизу вверх отчаянными глазами.
        - Поднимитесь, леди Ортруда, - проговорила Эльза сдержанно.
        Ортруда воскликнула:
        - Не поднимусь, пока вы не скажете, что прощаете нас!.. Дьявол попутал, зажег огонь гордыни в наших сердцах!.. Это он виноват, он всегда старается сбить с пути добрых христиан!.. Но разве Господь не велит быть милостивыми и прощать?
        Эльза выговорила с таким трудом, словно глотала большую толстую жабу:
        - Господь простит…
        - Эльза! - вскричала Ортруда. - Вы же счастливы! Как вы можете не простить человека несчастного?
        Эльза вздохнула.
        - Да, - произнесла она гордо, - я счастлива! Я счастлива, как ни одна женщина в мире!.. У меня лучший из мужчин на свете!.. И потому я, все верно, преисполнившись милосердия даже к тем, кто причинил мне столько вреда, прощаю вас, леди Ортруда…
        - А моего мужа? - вскрикнула Ортруда. - Как для вас нет никого лучше Лоенгрина, так и я предана своему мужу, всегда и всюду пойду за ним в радости и горести, никогда не изменю ему и никогда не посмотрю на другого мужчину! Разве вы чувствуете к Лоенгрину не такую же любовь и преданность?
        Эльза ощутила, что сердце ее смягчается, жена этого ужасного Тельрамунда говорит то же самое, что и она чувствует по отношению к Лоенгрину: верность, любовь, желание быть всегда рядом, разделять радости и невзгоды, быть с ним до гроба…
        - Встаньте, - велела она царственно. - Со всем христианским смирением я прощаю и вашего мужа. Вы правы, это Враг рода человеческого нашептывает нам недобрые мысли.
        Ортруда поднялась и тут же отступила на шаг, чтобы не быть слишком уж выше ростом юной герцогини.
        - Я даже не знаю, - воскликнула она с чувством, - нет, это вы не знаете и не можете себе представить, как я вам благодарна!.. Ведь каждая женщина, которая любит мужа, готова сделать для него все, чтобы он был счастлив, не так ли?
        Эльза проговорила все еще настороженно:
        - Несомненно…
        - Потому вы понимаете мои чувства, - продолжила Ортруда с сияющим от счастья лицом и заблестевшими глазами, - как я счастлива, что могу что-то делать для него!
        Эльза наклонила голову.
        - Понимаю… раньше мне казалось, что…
        - Да, моя госпожа?
        - Казалось, - договорила Эльза, - что это только я так чувствую.
        Ортруда воскликнула:
        - Моя госпожа, вы очень молоды и еще неопытны, но я говорю вам, что мы, женщины, можем любить так верно и преданно, как никогда не смогут мужчины, ибо их сила… в силе и грубости, а наша - в чуткости и нежности… Разве вы сами этого не замечаете?
        Эльза произнесла озадаченно:
        - Да… но мне казалось, что это только у меня такое.
        - Вы счастливый человек, - сказала Ортруда горячо, - потому что вам встретился человек, которого вы полюбили верно и нежно!.. Это бывает у нас, женщин, не так уж и часто. Обычно нас выдают замуж, не спрашивая нашего желания. Но мне тоже повезло: я увидела графа Тельрамунда в бою, он ворвался в ряды тюрингской рати, как лев в стадо мелких шакалов, он с победным кличем рубил их направо и налево… и вырвал меня из их рук, хотя они уже успели захватить и наш замок, и половину владений!.. Я знаю, вам неприятно о нем слышать, но я рассказываю для того, чтобы вы ощутили, как я безумно полюбила своего спасителя, а потому уговорила своего отца выдать меня замуж именно за него!
        Эльза заговорила сдержанно, потом ощутила, что начинает чувствовать некую жалость и даже тепло в отношении этой сильной и напористой женщины:
        - Леди Ортруда, я не ожидала от вас услышать такое… все-таки я представляла вас совсем другой.
        - Злой и надменной? - спросила Ортруда, смеясь.
        Эльза смутилась, наклонила голову.
        - Да, что-то вроде…
        - Это наша защита, - заверила Ортруда. - У нас нет средств нападения, как у мужчин, мы можем только, как розы, защищаться шипами. Эльза, вы совсем юное существо и неопытное, но неопытность как привлекает мужчин, так и может повредить вам. Я подскажу, что можно мужчинам говорить, а чего нельзя ни в коем случае, потому что есть обидные для них слова, а не все женщины это понимают…
        Эльза насторожилась.
        - Разве, если любишь, можно сказать что-то обидное?
        Ортруда всплеснула руками.
        - Еще как можно! Например, у вашего любимого… скажем, длинные уши. Его за это дразнили в детстве, и он к этому относится очень болезненно. Потому вы никогда ни при каких обстоятельствах, даже при ссоре, не должны упоминать, что у него уши… длинные. Потому что это будет не просто милая ссора, после которой неизбежно примирение, а у него навсегда останется шрам на сердце.
        Эльза смотрела в недоумении.
        - Но у Лоенгрина… хотя да, продолжайте.
        - Первое правило, - сказала Ортруда, - что бы он ни подарил вам, всегда радуйтесь и благодарите, даже если принес совершенно ненужную и неинтересную вам вещь.
        - Почему?
        Ортруда покровительственно улыбнулась.
        - Ну… это не только вежливость, но и предосторожность. Чтобы он не подарил это другой женщине, что обрадуется искренне и… поблагодарит. Второе, нельзя расхваливать его друзей. Оброните пару одобрительных слов, чуточку свысока, но не больше. Нельзя, чтобы он хоть на минутку подумал, что его друзья вам хоть в чем-то нравятся больше.
        Эльза призадумалась, кивнула.
        - Я и так не считаю, что кто-то может быть ему равен, но… спасибо, запомню.
        Ортруда сказала шепотом:
        - Вы можете не поверить, но при всей своей силе и мужественности любой мужчина нежен, как майский цветок!.. Об этом надо помнить. Вы никогда-никогда не должны говорить с восторгом, что у сэра такого-то просто изумительный конь, а у некоего лорда самый уютный замок… пусть даже все это так и есть, но ваш муж обязательно обидится…
        - Лоенгрин не обидится!
        Ортруда сказала сожалеюще:
        - Просто не покажет вам свою обиду, а это не одно и то же. Но вы же в самом деле не хотите его обижать?
        Эльза сказала горячо:
        - Не хочу!
        - Тогда слушайте дальше…
        Глава 2
        Во дворе рыцари довольно обсуждают приемы владения мечом, что показал им молодой герцог, некоторые трюки просто ошеломили простотой и доступностью, то один, то другой энтузиаст поединков восклицал, что это ж так понятно, почему никто раньше, теперь нужно только заучить все движения, чтоб двигаться еще на скорости и в нужных связках, а сэр Перигейл, наслушавшись, догнал Лоенгрина на входе в замок и пошел рядом.
        Лоенгрин увидел на лице начальника охраны замка озабоченное выражение, спросил тихо:
        - Сэр Перигейл?
        Тот оглянулся и спросил почти шепотом:
        - Что, барон Норриг в самом деле такой великий воин, что едва не победил вас?
        Лоенгрин тоже покосился по сторонам, понизил голос:
        - Я пощадил его самолюбие. Зрителей было слишком, потому я сделал вид, что ошеломлен его натиском и едва-едва держусь.
        Они пошли через холл, Лоенгрин видел, как Перигейл потемнел лицом, потом сказал глухо:
        - Это была ошибка, ваша светлость.
        Лоенгрин изумился:
        - Почему? Это же была не какая-то серьезная схватка, а так… проба сил. Я проявил человеколюбие! Нехорошо сразу повергать барона на землю… как легко было сделать…
        Перигейл покачал головой.
        - Ошибка. Непростительная ошибка.
        - В чем?
        Перигейл вздохнул, покачал головой.
        - Теперь многие решат, что вы не так уж и хороши в схватке. Появятся еще желающие…
        - А Тельрамунд? - напомнил Лоенгрин.
        Перигейл буркнул хмуро:
        - Человек всегда находит для себя оправдание. Стоит Тельрамунду обронить где-то, что его перед боем чем-то опоили… да-да, поверят даже те, кто присутствовал при вашей с ним схватке! Мир так устроен, что все мы… прости Господи!.. всегда охотнее верим плохому о ком угодно, чем хорошему. Потому, ваша светлость, вы всегда должны жить и драться в полную силу.
        Лоенгрин развел руками.
        - Я всегда полагал, что силу дозировать нужно особенно тщательно.
        - Это где вас такому учили?
        - Ну… далеко отсюда.
        - Заметно, - ответил Перигейл саркастически. - В царстве любви и добра?
        - Ну… близко к нему.
        Перигейл громыхнул:
        - А сейчас вы на земле, которую не только священники называют грешной! Потому никто не должен сомневаться в вашей силе. Лучше пусть опасаются, как вы говорите, чрезмерного применения, чем… гм… недоприменения.
        Он остановился, навстречу по лестнице величественно спускается леди Ортруда, свеженькая и сияющая хищной красотой, на лице победная улыбка.
        - Ваша светлость, - сказал Перигейл и поклонился, - мне нужно срочно посмотреть… как там уложили новую партию арбалетов.
        Он развернулся и быстро направился через холл обратно к выходу. Лоенгрин повернулся к леди Ортруде, она подала ему руку, и он вынужденно принял ее и повел вниз, а она сходила медленно и царственно, ее вроде бы затянутая корсетом грудь волнующе покачивается, и у него в воображении обе эти чаши сразу очутились в его ладонях, он едва не споткнулся, старательно очищая мозг от стыдных и недостойных картин.
        Леди Ортруда с каждым шагом придвигалась ближе, в зале пусто, она потупила глаза, но щеки раскраснелись, а губы повлажнели и слегка раздвинулись.
        - Я ваша заложница, - напомнила она тихо, - и полностью в вашей власти, мой господин.
        Лоенгрин покачал головой.
        - Я же сказал, в этом нет необходимости. Отдохните у нас, а затем отправляйтесь домой.
        Она воскликнула:
        - Как можно! Я хочу, чтобы вы нас ни в чем не подозревали!
        - Я не подозреваю, - заверил он. - Этот ваш приезд развеял бы любые сомнения, если бы они даже и были.
        - Но все-таки, - сказала она нерешительно, - если я вот так сразу уеду, вы можете снова подумать… нет, я не хочу этого! Или вы не подумаете, но госпожа Эльза может…
        Он перебил:
        - Эльза настолько чистый и нежный ангел, что темные мысли она просто не принимает.
        Ортруда слегка прикусила губу.
        - Однако… Хорошо, если так. Я уеду, но, с вашего позволения, погощу у вас день-другой и постараюсь как-то уверить вас, что мы не собираемся мстить или попытаться что-то изменить. Что произошло, то произошло, нужно жить с этим.
        Он вздохнул с облегчением.
        - Золотые слова.
        Она чарующе улыбнулась.
        - И еще я должна, просто обязана, пообщаться с милой Эльзой! Она так чиста и непосредственна, что может обжечься на таких вещах, которые мы, женщины, обходим просто и умело.
        Он в сомнении наклонил голову.
        - Я не против. Но такие вопросы… решает сама Эльза.
        Ортруда всплеснула руками.
        - Разумеется! У женщины должен быть свой уголок и своя маленькая норка.
        Они давно сошли с лестницы, Лоенгрин чувствовал нарастающую неловкость, стоять вот так в зале и не знать, как себя вести, потому что извиниться и уйти не дает, успевая остановить либо чарующей улыбкой, либо движением руки, а сейчас взглянула ему в глаза, и он ощутил сладкие мурашки по всему телу.
        Стараясь смотреть ей в глаза или хотя бы не опускать взгляд ниже ее роскошных полных губ, спелых и провоцирующих, он произнес вопросительно:
        - Леди Ортруда?
        Она сделала крохотный шажок, подойдя вплотную, как вообще-то женщина не должна приближаться к мужчине, взглянула снизу вверх, выглядит высокой только на расстоянии, а вот так рядом настолько ниже, что ей приходится закидывать голову, чтобы смотреть ему в лицо, а его взгляд сам по себе упорно соскальзывает на пышную грудь, что настолько старается выбраться из тесного выреза платья, что уже показались края алых кончиков, ярких, как поспевшая малина.
        - Лорд Лоенгрин, - произнесла она таким нежным голосом, что у него кровь начала разогреваться до кипения, - и все равно я ваша пленница… и в полной вашей власти!.. Вы можете делать со мной все, что захотите…
        Он ответил с достоинством:
        - Леди Ортруда, что вы говорите! Разве я могу повести себя неподобающим образом? Это недостойно…
        Ее полные губы приоткрылись в робкой улыбке, а глаза стали темными и загадочными.
        - Все достойно, если пленница вам позволяет делать с нею все, что вы хотите…
        - Леди Ортруда!
        - Вы можете приказать ей все, - продолжала она, - и я сделаю для вас все, что пожелаете… Это так прекрасно и сладостно - покоряться мужчине, что сильнее тебя самой…
        Он хотел отступить, но она взяла его за руки и медленно положила его ладони на свои груди. Ему показалось, что пальцы вспыхнули в сладком огне, попытался убрать и отстраниться, но она держала его руки крепко и неотрывно смотрела в лицо.
        - Леди Ортруда, - проговорил он хрипло и сам смутно удивился, что его обычно чистый серебряный голос звучит со странными нотками, - Леди Ортруда, так делать нельзя…
        - Почему? - спросила она тихо.
        - Это… нехорошо…
        - Но вы же хотите этого?
        Он вдруг ощутил с ужасом, что вырез ее платья каким-то образом опустился еще ниже, обе груди наружу, и он, Господи, жадно держит их, а быстро твердеющие соски прожигают в его ладонях сладострастные ямочки.
        - Леди… Ортруда… - прохрипел он.
        Титаническим усилием заставил себя отстраниться, опустил руки вдоль тела, хотя взгляд еще оставался прикован к ее обнаженной роскошной белоснежной груди, крупной и вызывающе приподнятой, что так и просится в его твердые ладони.
        - Лорд Лоенгрин?
        - Так нельзя, - повторил он уже более твердым голосом. - Прошу вас…
        Она поняла недосказанное, медленно подняла руки и легонько потащила вверх края платья. Соски скрылись за краем, но теперь он все равно видел их и сквозь ткань, твердые и горячие, как раскаленные угольки, вон оттопыривают так заметно кончиками…
        - Вы мой господин, - проговорила она покорно, - что скажете, то и сделаю. Но вы вольны взять меня когда угодно и как угодно, я в вашей власти… чему отдаюсь охотно!
        Он проговорил все еще хрипловатым и каким-то деревянным голосом:
        - Леди Ортруда… я глубоко уважаю ваше желание улучшить взаимоотношения между нашими семьями…
        Она сказала быстро:
        - Да, мой господин! Но разве эта близость их может ухудшить?
        - Это ухудшит наши отношения с Эльзой, - ответил он.
        Ее губы раздвинулись в загадочной улыбке.
        - Но разве ей обязательно сообщать… все? А о чем она не знает, того для нее и не существует.
        Он покачал головой.
        - Леди Ортруда, во мне достаточно развито чувство долга, чтобы смирять плотские позывы, это гнусное наследие Змея. Простите… я должен посмотреть, как там сэр Перигейл уложил арбалеты! Это важно, чрезвычайно важно!
        Он в самом деле пошел смотреть арбалеты, там сэр Перигейл принимает у старшины цеха поштучно, долго и тщательно, проверяет, как работают замки, и Лоенгрин тоже сделал несколько замечаний, чувствуя, как к нему медленно возвращается самообладание.
        Когда он вышел из оружейной, в зале уже сэр Торбьен Олсонторн, обычно самый молчаливый рыцарь, и сэр Диттер Кристиансен, самый заботливый и внимательный, а леди Ортруда, вежливо улыбаясь, слушает хорохорящегося перед ней красавца сэра Харальда. Перехватив взгляд Лоенгрина, красиво присела в поклоне. Грудь ее как будто от этого движения стала еще крупнее, и у него застучало сердце чаще, в ладонях стало жарко, а память услужливо подсказала то ощущение, когда его пальцы накрыли эти две горячие выпуклости…
        Он отвернулся с сильно стучащим сердцем, быстро прошел через зал и вышел во двор. Негостеприимно торопить гостей с отъездом, но теперь он начинает понимать святого Антония, что в пещере отчаянно сражался с соблазнами.
        В противоположном конце двора, где небольшая замковая церковь, вспыхнула ссора, зазвучали гневные голоса, и тут же блеснули мечи, их выхватывали даже те, кто не слышал, из-за чего спор.
        Лоенгрин заспешил в ту сторону, там трое рыцарей повисли на плечах гиганта Кристиана Альмербергера, а еще трое оттаскивают от него сэра Лангерфельда, такого же разъяренного, осыпающего Альмербергера откровенной бранью. У обоих в руках зажаты рукояти мечей, их выкручивали, отдирая пальцы по одному, везде звучал озлобленный крик, шум, обнаженных клинков становилось все больше.
        - Что стряслось? - потребовал Лоенгрин.
        Сэр Перигейл ответил, бурно дыша:
        - Лорды Лангерфельд и Альмербергер… поспорили, кому из них первому войти в церковь…
        Лоенгрин нахмурился:
        - Что, так упорно уступали друг другу дорогу?
        Перигейл посмотрел на него искоса, словно не зная, смеяться замысловатой шутке или еще нет, раз молодой хозяин выглядит очень серьезным.
        - Да, - ответил он, - только не совсем уступали… Напротив, очень даже не совсем уступали…
        Сэр Диттер пояснил словоохотливо:
        - Надо же было, чтобы оба подошли к церкви одновременно с двух сторон!.. Это вот и схлестнуло, оба гордые и родовитые…
        Сэр Альмербергер заорал, бешено вырываясь из рук рыцарей:
        - Родовитые? Это я родовитый!.. Мой род идет от самого Фарамунда Создателя Франков!..
        Со стороны рыцарей, оттаскивающих сэра Лангерфельда, донесся разъяренный вопль:
        - От Фарамунда?.. Во-первых, не от Фарамунда, а от Меровинга всего-навсего, а во-вторых, даже если бы и от Фарамунда, то мой род идет от самого Гота!
        - Вранье! - заорал Лангерфельд. - Докажи!.. И не ссылайся, что бумаги потеряны!.. У меня не потеряны!
        - Твои поддельные! А у меня род от Гота никогда не прерывался!
        - Ага, не прерывался!.. Через троюродную племянницу во времена короля Синещекого?
        - И что? Это лучше, чем через приемного разбойника, который даже и бастардом не был!
        Лоенгрин ощутил себя в глухом лесу, где дикие звери с одной стороны и дикие звери с другой рычат друг на друга и пытаются вцепиться в глотки, но смысл спора ускользал, пока не напомнил себе, что у тех существ это так важно, они настолько ничтожны, что вынуждены бахвалиться подвигами отцов-прадедов, а сами не стоят даже той одежды, которую носят…
        Сэр Перигейл подошел быстро, лицо встревоженное, сказал торопливо:
        - Послать за сэром Норстедтом?
        - А он кто? - спросил Лоенгрин.
        - Знаток геральдики, - объяснил Перигейл. - Лучший! И самый знающий!
        Лоенгрин пробормотал:
        - Но разве не проще… кому-то из них уступить другому?
        Перигейл вскинул брови и посмотрел с великим удивлением.
        - Уступить? Почему?
        - Тот, - сказал Лоенгрин, - кто умнее, обычно уступает дорогу… менее умному.
        Перигейл изумился:
        - Это где же такие живут?
        - Да есть такие страны, - пробормотал Лоенгрин.
        Перигейл ахнул:
        - Правда? Значит, в тех краях правят одни дураки?
        Лоенгрин поморщился.
        - Я говорю о простой вежливости.
        - А как отличить, - спросил Перигейл, - когда уступают из вежливости, а когда из трусости?
        Лоенгрин сдвинул плечами.
        - А если предположить, что более сильный обычно снисходительнее?
        Перигейл подумал, просиял:
        - Прекрасное решение, ваша светлость!
        Лоенгрин удивился:
        - А что я… решил?
        - Как выявить более вежливого, - ответил Перигейл бодро. - Эй, сэр Мортен!.. Вы у нас самый умелый по части поединков. Быстро организуйте им схватку перед воротами церкви!.. Его светлость мудро решил, что кто победит, тот и уступит… ха-ха!
        Сэр Мортен Хоинберг, могучего сложения рыцарь с жестоким лицом, сперва вскинул брови, потом широко заулыбался.
        - Да, прекрасное решение… Это же такое издевательство, что хуже и не придумаешь!.. Победитель уступит проигравшему право войти в церковь… га-га-га!.. Еще и поклонится!
        Рыцари быстро организовали круг, сэру Альмербергеру и сэру Лангерфельду позволили выбрать оружие по своему предпочтению, и они ринулись друг на друга с ревом и бранью.
        Перигейл сказал Лоенгрину с одобрением:
        - Вот вы и начали решать спорные вопросы! Причем в нашем рыцарском духе, по-мужски.
        Лоенгрин понаблюдал за бойцами, покачал головой.
        - Это неправильное решение.
        - Почему?
        - Сэр Альмербергер крупнее, - сказал Лоенгрин, - и явно лучше владеет оружием.
        Перигейл кивнул.
        - Вы совершенно правы, ваша светлость. Очень точно подмечено! Особенно то, что сэр Альмербергер крупнее. Всего на голову, да… гм… но я бы поставил на сэра Лангерфельда.
        Лоенгрин изумился.
        - Как? Он явно слабее!
        - Даже у зверей, - сказал Перигейл мудро, - сила - еще не все. Присмотритесь, ваша светлость, внимательнее. Вы же теперь герцог, должны видеть больше, чем другие.
        Лоенгрин кивнул, не желая спорить, но все-таки сила и умение владеть оружием решают в этом мире если не все, то очень многое, хотя, конечно, сэр Лангерфельд дерется просто яростно, содрогается от мощных ударов сэра Альмербергера, но упорно идет вперед, рубит, колет, подныривает под руку и бьет по корпусу, хотя эти удары почти не причиняют вреда его противнику…
        Глава 3
        От щита сэра Лангерфельда сперва отлетел срубленный кончик, треснула и свернулась в кольцо стальная полоса, под довольные крики зрителей со звоном слетела пластина с плеча, а на шлеме появились вмятины, но сам сэр Лангерфельд рычал и люто пер вперед, продолжая бешено наносить удары.
        Сэр Альмербергер, получив несколько чувствительных ударов, перешел в оборону, в то же время выбирал моменты для контратак, зато озверевший сэр Лангерфельд непрерывно осыпал его градом ударов.
        Лоенгрин смотрел заинтересованно, перелом в ходе схватки уловил едва ли не раньше самого сэра Перигейла, который просто знает характеры лордов…
        Сэр Лангерфельд в порубленных доспехах, в помятом шлеме и с выступившей кровью на боку продолжает драться с такой яростью, словно защищает саму святую Деву Марию от поругания, и сэр Альмербергер дрогнул, начал отступать шаг за шагом, во всех его движениях стала заметна неуверенность, что быстро переходит в растерянность.
        - Согласен, - прошептал Лоенгрин, - сэр Лангерфельд уже выиграл, можно сказать.
        - Побеждают не мышцы, - сказал сэр Перигейл назидательно, - а сила духа, не так ли?
        Лоенгрин ответил тихо:
        - Да, но…
        - Что не так?
        - Эту силу духа да в нормальное бы русло, - ответил Лоенгрин. - Ишь, победил в схватке, кому первому пройти через дверь!
        - В церковь, - уточнил сэр Перигейл.
        - А в другое место они бы уступили друг другу? - спросил Лоенгрин.
        Сэр Перигейл развел руками.
        - Да, верно, дело не в церкви. Честь… она везде честь. И в мелочах. Разве не так?
        - Так, но…
        Крики становились все громче. Сэр Лангерфельд в яростном напоре вытеснил сэра Альмербергера из круга, тот отступал до тех пор, пока не оказался прижатым к стене, а сэр Мортен, взявший на себя роль судьи, поднял руку и прокричал:
        - Всем назад! Опустить оружие!..
        В толпе умолкли, сэр Лангерфельд послушно, хоть и очень неохотно, сделал шажок назад, но меч держал наготове, только с руки сбросил остатки изрубленного щита.
        - Объявляю, - прокричал сэр Мортен, - победа в поединке досталась сэру Лангерфельду. Есть возражения?
        Сэр Лангерфельд оперся на меч, его раскачивало, он прохрипел:
        - Не…нет… ни…каких…
        Двое рыцарей подхватили его под руки, чтобы не упал от изнеможения, весь выложившись в схватке, а сэр Мортен повернулся к сэру Альмербергеру.
        - У вас?
        Тот сказал устало:
        - Нет. Не хочу больше иметь дела с этим сумасшедшим. Пусть идет первым.
        Сэр Лангерфельд прохрипел обугленным ртом:
        - Сэр Альмербергер, я любезно уступаю вам эту честь…
        - Нет уж, - прорычал сэр Альмербергер, - схватку выиграли вы, вот и входите первым!
        Лоенгрин сказал Перигейлу рассерженно:
        - Втолкните кого-нибудь из них силой, пока эти двое не начали все заново!
        Перигейл вздохнул.
        - Что, вам с таким дела иметь не приходилось?
        Лоенгрин отмахнулся и пошел к себе. По дороге хотел зайти к Эльзе, но она, воспитанная в строгих правилах, считает неприличным, когда даже муж подходит днем слишком близко, потому просто поднялся в свои покои и, стараясь не думать о леди Ортруде, разложил на столе карту Брабанта, чувствуя радостный прилив сил. Сколько можно распахать новых полей, сделать Шельду судоходной до самых истоков, построить широкие мосты через реки и болота, дабы связать Брабант с другими герцогствами, княжествами и королевствами!
        Руки просто дрожали от восторга, когда он начал намечать на карте, где построит переправы, где начнет осушать болота, не сразу даже заметил, как в покои вошел барон Коллинс Норстедт, за ним двое молодых парней, один с лютней, другой с полотенцем и ножницами.
        - Что? - спросил он недовольно.
        Барон красиво поклонился.
        - Ее светлость герцогиня Эльза прислала к вам лучшего цирюльника, ваша светлость. Говорит, волосы у вас уже отросли за установленную длину.
        Лоенгрин спросил недовольно:
        - Кем установленную?
        Он ответил с достоинством:
        - Традицией, обычаем… в конце концов, приличиями, ваша светлость!
        Лоенгрин вздохнул, с тоской покосился на карту.
        - Ну, если даже приличиями…
        Цирюльник быстро придвинул кресло ближе к окну.
        - Ваша светлость, прошу сюда! Мне нужно, чтобы солнце падало на ваши волосы.
        - А так их не увидишь? - спросил Лоенгрин. Увидел его лицо, отмахнулся. - Ладно, сажусь. Стриги.
        Цирюльник выждал, пока молодой герцог опустится в кресло, ловким движением набросил на плечи полотенце и подступил ближе со зловеще лязгающими ножницами в руке.
        Лоенгрин кивком указал на парня, что сел в трех шагах и настраивает лютню.
        - А он тоже стричь волосы?
        Барон ответил с легкой улыбкой:
        - Ее светлость герцогиня прислала его, чтобы он услаждал ваш слух пением и песнями, пока вас стригут… как овечку.
        - Как барана, - буркнул Лоенгрин.
        Цирюльник, не переставая лязгать ножницами, начал приподнимать ему волосы на затылке и озабоченно похрюкивать, словно это такое уж важное и трудное дело, как именно стричь, а бард, небрежно, но очень умело перебирая струны лютни, красивым голосом запел о любви Изольды и Тристана, об их хитроумных уловках обмана короля Марка, законного мужа Изольды, об их играх в постели, которым оба предавались, когда Изольда, усыпив мужа, бежала к молодому любовнику.
        Лоенгрин слушал сперва рассеянно, голос молодого певца слишком сладок, такой сироп больше нравится женщинам, потом встрепенулся, вслушался, начал хмуриться.
        Цирюльник отпрянул, попросил испуганным голосом:
        - Ваше светлость, не вертитесь! А то срежу криво. Или вовсе ткну вас ножницами в глаз.
        - Сижу тихо, - ответил Лоенгрин. - Эй, парень, подойди сюда!
        Бард оборвал песню, приблизился, с достоинством поклонился. Вид у него был такой, что это не ему оказывают внимание, а он по-королевски снизошел к простым смертным.
        - Что за песня? - спросил Лоенгрин. - Я слышал о Тристане совсем другое.
        Бард ответил самодовольно:
        - Сюжет классический, но я переосмыслил его в духе времени.
        - Это как?
        - Раньше, - объяснил бард, - сочинители делали упор на воинские подвиги Тристана, на бой с Морольдом, на чувство долга, однако это очень высокие понятия, и не каждый из слушателей откликается…
        Лоенгрин, стараясь не двигаться, чтобы не прервать работу цирюльника, спросил настороженно:
        - И что, ты придумал, как задеть всех?
        Бард улыбнулся.
        - Уже задел!.. Любовные утехи никого не оставляют равнодушным. Все мечтают о жене соседа, а еще лучше - о жене своего покровителя! Слаще всего добиться любви жены короля и чувствовать себя еще выше!
        Лоенгрин нахмурился.
        - Не все о таком мечтают.
        - Но большинство, - уточнил бард. - Подвиги… это для немногих. Утехи в постели - для всех.
        Лоенгрин спросил хмуро:
        - Но как же наш долг?
        Бард переспросил удивленно:
        - Какой долг?
        - Долг людей, - объяснил Лоенгрин. - Идти к Богу. Построить Царство Небесное на земле, как велит церковь. Стать выше и лучше. Чище!.. А ты поешь, как они пьют вино до одурения и предаются этим… ну, как двое животных.
        Бард развел руками.
        - Но, мой господин… Разве мы, люди искусства, не должны откликаться на желания слушателей? У нас, бардов, как и у рыцарей, есть свое соревнование. И б?льшее признание получают те, кто сумел затронуть больше сердец!
        Лоенгрин поморщился.
        - Мне кажется, ты трогаешь их вовсе не за сердца.
        Бард кротко хохотнул.
        - Очень остроумно подмечено, ваша светлость!
        - Божественный дар создавать мелодии, - проговорил Лоенгрин, - как и подбирать затрагивающие нас слова… дан Господом для возвышения человека. Чтобы он еще дальше уходил от животных и приближался к Нему. А как используешь этот бесценный подарок Неба ты?..
        Бард произнес растерянно:
        - Ваша светлость!.. Но песни про любовные утехи слушают охотнее!
        Лоенгрин сказал невесело:
        - Да, верно. Особенно простолюдины. Те вообще ничего другого просто не понимают.
        - Золотые слова, ваша светлость!
        Лоенгрин покачал головой, вперил тяжелый взгляд в барда.
        - Но ты и благородных людей опускаешь до уровня простолюдинов?.. Вместо того чтобы даже простым людям петь о красоте, благородстве, чести, доблести, возвышенной любви, верности и долге! Они тоже наши братья и сестры, в них тоже есть искра Божья!.. Ладно, вот как мы поступим. Попробуй другие песни. Те, что поднимают человека, а не опускают.
        - Ваша светлость?
        - Плотские утехи, - сказал Лоенгрин, - часть нашей жизни, но не обо всем нужно говорить. Иначе быстро скатимся в то болото, откуда никогда не выбраться…
        Барон Коллинс, наблюдавший, как молодому герцогу ножницами подравнивают волосы, проворчал:
        - Мне кажется, это Ортруда…
        Лоенгрин насторожился.
        - Что с нею?
        - Она подсказала этому, - буркнул барон. - Ортруда умная женщина, ваша светлость. Не только красивая, что само по себе уже великое достоинство, но и умная, что удивительно. Поумнее не только своего мужа, но и… даже не знаю. Я видел, как она ему втолковывала. И, вы правы, он сразу же перешел в песнях от высокого к… гм… пониже. Я слышал и раньше его песни, было по-другому.
        Лоенгрин слушал молча, не двигался, а то ножницы зловеще щелкают то возле уха, то возле носа.
        - Ваша светлость? - спросил наконец барон.
        Лоенгрин тяжело вздохнул, обратил суровый взор на барда.
        - Понимаю, от высокого к плотскому спуститься легко, а обратно тебе подниматься уже не захочется… Да и тяжело, это же путь отречений от приятного низменного…
        Бард воскликнул встревоженно:
        - Ваша светлость, но мы, люди искусства, должны угождать вкусам тех, для кого сочиняем песни и кому поем!
        - А вести? - спросил Лоенгрин. - А вести народы в бой за высокие идеалы?.. Ладно, сделаем так. Если больше не сможешь петь о чистом и высоком, то тебе надлежит покинуть Брабант под страхом заключения в такой подвал тюрьмы, где тебя никто не услышит. И откуда уже никому не повредишь. А теперь - иди!
        Бард, дрожащий и непонимающий, неуклюже поклонился, растеряв все изящные манеры, и неловко выскользнул за дверь.
        Барон вздохнул с явным сочувствием.
        - Все верно, ваша светлость. Да только скоро оборвут вам ваши светлые крылышки.
        Лоенгрин насторожился.
        - Кто оборвет?
        - Жизнь, - ответил барон. - Или сами себе оборвете…
        - Зачем?
        - Чтоб не мешали, - объяснил барон. - Земля не ад, но и не рай. А крылья ходить мешают даже благородным людям. Тем более ползать, это я о простолюдинах.
        Лоенгрин поморщился, сказал с укором:
        - Сэр Коллинс, что-то вы не о том говорите! Ну не поверю я, будто люди так уж пали. А благородные вообще никогда не падут и не унизятся.
        Барон искривил губы, в глазах появилось нехорошее выражение. Лоенгрин посмотрел на него пристально, что-то понял, взмахом руки отодвинул цирюльника.
        - Уже хорошо, достаточно. А то совсем шея будет голая. Иди! Передай леди Эльзе мою благодарность за трогательную заботу.
        Цирюльник аккуратно собрал полотенце со срезанными волосами и удалился, а сэр Коллинс проводил его взглядом и сказал негромко:
        - Благородные никогда не падут и не унизятся?.. Ваша слова да Богу бы в уши… А то я вот собственными ушами слышал, как лорд Ульрик Стигенборн поносил вас. Называл вас пришедшим из ада, ибо только простой народ рисует себе свергнутых Господом ангелов Зла черными и отвратительными, а на самом деле они остались с виду такими же в сверкающих доспехах и со светлыми волосами, а черное у них только нутро, мысли и сердце.
        Лоенгрин поморщился.
        - Ладно, всем рты не заткнешь. Что-то еще?
        - Да, ваша светлость.
        - Говорите, - потребовал Лоенгрин. - Разве я похож на женщину, от которой нужно что-то скрывать?
        - Ваша светлость, - сказал Коллинс и опустил взгляд, - он говорил, что Брабантом должен управлять только брабантец.
        Лоенгрин перепросил:
        - А объяснил почему?
        Барон покачал головой.
        - Не всему требуется объяснения.
        - Почему?
        Коллинс ухмыльнулся.
        - Мы лучше всех, разве не знали? В смысле, брабантцы!
        - Ах да, - пробормотал Лоенгрин с досадой, - это верно, такое не требует доказательств. А еще вы самые умные и красивые. И все остальные народы должны вам покориться.
        Барон чуть улыбнулся.
        - Да, так думают все, но лордам хватает ума, чтобы не пытаться завоевать весь мир. Но, возвращаясь к сэру Ульрику Стигенборну, хочу обратить внимание на его слова, что у вас все равно нет прав на престол Брабанта. А у графа Тельрамунда, что бы там ни сказал король, больше и прав, и умения управлять всеми землями Брабанта.
        Лоенгрин встрепенулся.
        - Он так и сказал?
        - Да, ваша светлость.
        - О Тельрамунде?
        - Вы зря оставили графа в живых, ваша светлость.
        Лоенгрин раздраженно заходил взад-вперед по комнате, отшвырнул пинком вылезшее на дорогу кресло.
        - Да, - признал он, - правильнее было бы его убить тогда. Но у меня рука не поднялась! Это было противно моей совести, чести, достоинству.
        - Вы не были тогда еще герцогом, - напомнил барон.
        - Вот-вот, - сказал Лоенгрин. - Возможно, теперь бы поступил… правильно, хотя это и сейчас мне противно и… не знаю, не знаю. Наверное, и сейчас бы не смог. Одно дело убить в бою, другое - после схватки.
        - Даже сейчас не смогли бы?
        Лоенгрин сказал со злостью:
        - Даже сейчас! Что-то останавливает изнутри.
        Глава 4
        Ночью Лоенгрин дважды вздрагивал и просыпался в ужасе, но с облегчением вздыхал, видя себя на ложе, обнимающего мирно спящую Эльзу. Она тихо посапывает, как ребенок, на лице счастливая умиротворенная улыбка, даже в глубоком сне чувствует, как он ее мощно подгреб к себе и придерживает, как дурного щенка, что норовит выкарабкаться и нашкодить.
        Он засыпал снова и почти сразу оказывался в объятиях жаркой Ортруды. Верно говорит священник: сон посылает Господь, но дьявол вмешивается в сны и настолько их искажает, что их нельзя считать ни вещими, ни правильными, ибо голос проклятого Змея, совратившего Еву, звучит во сне громче всего…
        Проснулся Лоенгрин встревоженный и сразу начал продумывать, как поблагодарить Ортруду за желание примириться и тут же немедленно отправить ее к Тельрамунду.
        В малом зале накрыли столы, герцог обычно завтракает вместе со своими рыцарями, что при замке, и всеми гостями, заодно выслушивает, где и какие нужно принять меры, раздает поручения.
        Эльза вышла к завтраку в платье золотистого цвета, верх вышит жемчугом, волосы целомудренно убраны в платок из крупной сетки, а на шею служанки повесили ей прекрасное ожерелье из золотых колец с редким камнем голубого цвета дивной чистоты и прелести.
        Она застенчиво улыбалась, рыцари вскакивали и кланялись, послышались ликующие голоса:
        - Да здравствует герцогиня!
        - Да здравствует наша Эльза!
        - Слава нашей хозяйке!
        - Ура нашей прекрасной и великодушной покровительнице!
        Лоенгрин отодвинул ей кресло, усадил рядом и ободряюще улыбнулся.
        Леди Ортруда спустилась в зал царственно прекрасная и величественная, подол ее платья едва касается пола, и она двигается легко и свободно, не опасаясь наступить на свой же шлейф.
        Лоенгрин по праву и обязанности хозяина поспешил навстречу и подал руку.
        - Благодарю вас, - произнесла Ортруда смиренно, - ваша светлость. Вы очень любезны.
        Он свел ее с последней ступени, рыцари подхватились и с явным восторгом начали раскланиваться перед нею, но она тут же приблизилась к Эльзе, смиренно присела перед нею и покорно опустила голову.
        - Встаньте, леди Ортруда, - произнесла Эльза надлежащим голосом. - Как вам спалось в нашем замке?
        Леди Ортруда поднялась живо, с легкостью, всплеснула руками.
        - Ох, ваша светлость, это просто чудесно!.. У нас замок почти посреди темного леса, даже если смотреть с башен - все равно вокруг только высокие толстые деревья!.. А здесь река, луга, просторы…
        Эльза сказала довольно:
        - А еще у нас хорошие музыканты! Как они вам?
        - Чудесно, - произнесла леди Ортруда с чувством. - У вас превосходный вкус, ваша светлость. Они играют именно то, что так нужно всем нам: чистые, возвышенные мелодии, но в то же время без уже надоевшей тяжеловесности!
        Эльза польщенно заулыбалась.
        - Да, я сама выбирала, что им и когда играть.
        - Вы проявили мудрость, - сообщила Ортруда. - Музыканты могут хорошо сочинять, но они не знают, когда и что лучше играть. А также где и кому.
        - Садитесь, - пригласила Эльза, - рядом со мной.
        - Ой, спасибо, ваша светлость!.. Это такая честь, такая честь…
        Лоенгрин разговаривал с рыцарями, но прислушивался с настороженностью и к разговору этих единственных за столом женщин: Ортруда держится подчеркнуто почтительно с Эльзой, той льстит, победителями всегда быть и чувствовать себя ох как приятно, а Ортруда наращивает свое преимущество, привязывая лестью и похвалами простодушную Эльзу…
        И лучшая из змей, мелькнуло у него, все-таки змея.
        После завтрака он торопливо ушел с сэром Перигейлом к реке, тот предложил установить водяную мельницу и просил одобрить под нее место, рыцари разбрелись кто куда, а Ортруда с заговорщицким видом наклонилась к Эльзе и прошептала:
        - Милая Эльза, я очень хочу тебе помочь!.. Многие говорят о том, что наш прекрасный Лоенгрин неблагородного происхождения, но эти люди его просто не видели, глупцы!.. Стоит хоть раз на него взглянуть, сразу становится видно, что он из очень благородного и древнего рода, что известен во всем христианском мире!
        Эльза посмотрела на нее с благодарностью.
        - Ох, спасибо…
        Ортруда обняла ее нежно, как ребенка, погладила по голове.
        - Ничего, люди скоро привыкнут к нему и его добродетельности.
        Эльза прижалась все телом, вдруг показалось, что эта крупная, сильная и уверенная женщина заменяет ей и умершую после рождения брата Готфрида мать, и умершего отца.
        - Ой, только бы это случилось, - прошептала она со слезами в голосе. - Я не могу слышать эти ехидные вопросы, не могу выносить эти взгляды!
        Ортруда улыбнулась поверх ее головы.
        - Милая, разговоры утихнут, как утихнет любое любопытство, ибо приходят другие вопросы, уже к другим людям.
        - Другим?
        - Не думаешь же, - сказала Ортруда, - что все будут говорить только о Лоенгрине? У кого-то свадьба, кто-то родит тройню, кому-то король пожалует земли, кого-то муж поймал в момент, когда тот лез в окно к его жене…
        Эльза сказала серьезно:
        - Ой, как нехорошо!
        - Вот-вот, - подтвердила Ортруда. - Но люди начнут это обсуждать и о происхождении Лоенгрина забудут. Тем более что и так понимают, он наверняка из очень благородного рода. Думаю, он не говорит о нем, напротив, совсем по другой причине…
        - Какой?
        - Из скромности, - сказала Ортруда. - Он очень чист и добродетелен. Если он, к примеру, сын императора Восточной Римской империи, он это будет скрывать, чтоб мы не стали воздавать ему чрезмерные почести.
        Эльза прижалась к ней сильнее, потом отстранилась и жарко поцеловала в щеку.
        - Спасибо! Спасибо за такие слова!.. Теперь и я вижу, он может скрывать происхождение не потому, что низкое, а потому, что слишком высокое!
        Ортруда покровительственно улыбнулась.
        - Вот видишь, не все так плохо, как иногда кажется.
        Лоенгрин находился во дворе, когда услышал приближающийся конский топот. Во двор влетели на взмыленных конях двое молодых рыцарей, он узнал Фиттингоффа и Холмквиста.
        - Ваша светлость! - прокричал сэр Фиттингофф. - На севере восстание!
        Лоенгрин вздрогнул, еще не понимая, как может вдруг вспыхнуть восстание, сердце начало колотиться чаще в предчувствии большой беды.
        - Кто?.. Лорды Неантарис и граф Сандарквист?
        Фиттингофф крикнул:
        - Нет, хуже!
        - Что может быть еще хуже?
        - Язычники!
        Лоенгрин уставился на обоих, не веря своим ушам.
        - Язычники?.. Откуда?
        - Вера Христа сюда пришла недавно, - напомнил сэр Холмквист быстро. - Утверждалась огнем и мечом, почти все были убиты, кто не принял христианство. Однако церковь что-то упустила… Или, напротив, перегнула палку…
        - И язычество проснулось? - спросил Лоенгрин неверяще. - Но как… как они могут? Весь мир… вся Европа… почти вся… уже приняла веру Христа!.. Это безумие!..
        Сэр Фиттингофф прокричал:
        - Что делать будем?
        - Слезай с коня, - велел Лоенгрин, - а то бедное животное вот-вот рухнет. Туда нужно ехать большим отрядом.
        - Войском, - уточнил сэр Холмквист.
        - Или армией, - сказал Фиттингофф мрачно. - В прошлый раз они дрались отчаянно. Половина наших полегла, но мы там все утопили в крови… Убивали даже детей, наши озверели, но мне кажется, так нельзя даже во имя Господа.
        - Конечно, нельзя, - сказал Лоенгрин, - мы должны быть милосердными, хотя и не забывать, что пришли в эти земли с мечом… Как развивается мятеж?
        - Сжигают наши деревни, - объяснил сэр Фиттингофф, - а замки обходят, чтобы напасть на беззащитные села. Уничтожают даже скот, посевы, засыпают колодцы, дабы вынудить признавших Христа поселенцев уходить из тех земель!
        У них забрали измученных коней и увели в конюшню, а их самих отправили в замок, чтобы помылись и отдохнули. Лоенгрин подозвал сэра Перигейла и велел срочно готовить всех рыцарей, что есть под рукой, к выступлению.
        Ночь прошла беспокойно, а на рассвете ворота замка распахнулись, выпуская небольшой отряд. В замке остались только сэр Перигейл и трое рыцарей, все остальные в полном вооружении отправились с герцогом.
        Утро выдалось мрачное, ночью прошел небольшой дождь, ветви в каплях дождя, и всадники собирали их на себя, пока в сапогах не начала хлюпать вода.
        Разведчики, что приняли эти неприятности на себя, время от времени с проклятиями сбрасывали сапоги, оттуда всякий раз выплескиваются целые водопады.
        Лоенгрина, что едет во главе, догнал на своем громадном брабанте сэр Шатерхэнд.
        - Мне кажется, - проворчал он, - глупо вот так переть на язычников. Это такие же брабантцы! Они сильны и отважны, битва будет нелегкой.
        - Если они примут ее, - заметил Лоенгрин.
        - А как не принять, если мы вторгнемся в их край и начнем разорять деревни и святыни?
        - Что вы предлагаете, доблестный друг?
        - Воспользоваться помощью графа Эскила Андерссона. Его замок там рядом, у него очень мощная дружина. Если он в самом деле верен вам, как клялся на присяге, то тут же выедет во главе своего войска и поедет впереди!
        Лоенгрин подумал, оглянулся на свой отряд.
        - Пожалуй, - сказал он задумчиво, - вы правы, сэр Шатерхэнд. Чем нас будет больше, чем быстрее мы одержим победу.
        - И с меньшей кровью, - добавил Шатерхэнд. - Для нас.
        - Язычники, - ответил Лоенгрин и перекрестился, - тоже наши. Только они этого еще не понимают и не признают.
        Во второй половине дня разведчики вернулись и сообщили, что есть очень хорошее место для лагеря вблизи владений графа Эскила Андерссона, который в свое время на присягу новому герцогу так и не явился, хотя через гонцов заверил в своей глубочайшей преданности, явно зачем-то тянет время…
        Для Лоенгрина разбили шатер, он велел убрать переднюю стену, она не надобна, и всяк пусть видит, что к нему можно обратиться с вопросами в любой момент.
        У входа застыли двое стражей с копьями в руках, Лоенгрину поставили легкий переносной столик и кресло. Барон Коллинс послал второго гонца к графу Андерссону, советуя поторопиться. Молодой герцог, дескать, быстро приходит в гнев, и если граф желает его разозлить, то он почти достиг цели…
        Ближе к вечеру протрубили трубы, на поляну выехала процессия из богато одетых мужчин. Впереди двое: грузный приземистый мужчина с короной графа на редких, но длинных волосах и второй помоложе, с виду похож на сына, если граф сумел его завести лет в пятнадцать…
        Оба передали поводья оруженосцам и слезли, Лоенгрин присмотрелся и понял, что второй явно сын, такой же грузный, хотя пока еще и без брюшка. Старший снял корону и передал сыну, после чего оба преклонили колени и ждали со склоненными головами.
        Лоенгрин приблизился и, не выдерживая необходимой паузы, произнес ровным голосом:
        - Граф Эскил.
        Граф поднял голову и сказал:
        - Ваша светлость.
        - Слушаю вас, - сказал Лоенгрин.
        Оставаясь на коленях, граф проговорил колеблющимся голосом:
        - Я прибыл… чтобы заверить вас в моей полнейшей преданности, мой лорд! А также принести обет верности вашему герцогству, вашей короне и вам лично, герцог Лоенгрин.
        Он повернулся к сыну, тот молча передал ему корону, а граф протянул ее Лоенгрину обеими руками.
        - Это моя корона, - сказал он, - вручаю ее вам как ваше право владеть всеми моими землями.
        Лоенгрин принял одной рукой, так велит церемония, посмотрел задумчиво.
        - Я был очень рассержен, - произнес он холодно, - что вы не явились на присягу в мой замок. Это недопустимо. Но если Господь велит быть милостивым даже с врагами, то что тогда говорить с теми, кто всего лишь заблуждался на мой счет?..
        - Ваша светлость…
        Лоенгрин протянул корону графу.
        - Возьмите, граф. Я дарю ее вам как знак сохранения за вами титула и всех земель, которыми владеете. Я все еще доверяю вам, граф. Но вы поведете свое войско в авангарде наступления на мятежных язычников.
        - Ваша светлость!.. Я… я благодарю за доверие!..
        Два дня разведчики вели войско уже разведанными тропами, и хотя приходилось пробираться через чащи и болота, но на вторую неделю прибыли в земли, что оказались под властью язычников.
        Лоенгрин издали услышал запах горелого, мелькнула мысль даже о лесном пожаре, однако край леса уплыл в сторону, и все увидели дымящиеся руины церкви.
        Как и почти все строения в этих краях, церковь срубили из дерева, и теперь на ее месте только толстый слой золы да искореженные в огне погнутые полосы железа, которыми были обиты двери и защищены окна. Да кое-где недогоревшие, но обугленные бревна.
        Лоенгрин вскинул руку, за спиной послышались крики младших командиров, что останавливают отряд, а он соскочил на землю и быстро пошел на пепелище.
        Черная зола хрустит под подошвами, серый пепел взмывает при каждом шаге, он прошел к тому месту, где должен находиться алтарь, и сердце сжала холодная рука страха и отвращения.
        В землю воткнуты колья, а на них нанизаны три отрубленных головы, две с тонзурами, а третий, явно послушник, смотрит широко вытаращенными в ужасе и непонимании глазами, волосы его красивыми волнами, хоть и покрыты пеплом, падают на землю.
        Он вернулся, на него смотрели с некоторым испугом, он провел ладонью по лицу и проговорил хриплым от ярости голосом:
        - Мы пришли… и мы останемся!.. Никогда в этих землях варварство и язычество не поднимут больше головы. И если мне придется убить всех язычников… я сделаю это. И Господь меня поймет и простит.
        Сэр Шатерхэнд перекрестился и ответил глухо:
        - Аминь.
        Со стороны уже спешенных рыцарей зазвучало:
        - Аминь…
        - Аминь…
        - Аминь…
        Глава 5
        И снова ехали через лес по звериным тропам, Лоенгрин чувствовал, как исхудал, тревожась за войско, на которое могут напасть из-за густых кустов в любое мгновение.
        Язычники, среди которых оказались даже мелкие лорды, не желали принимать бой и уходили от столкновения, а в лесу искать их труднее, чем в стогу сена иголку.
        Граф Эскил Андерссон, устрашенный появлением в его землях герцога, отсидеться не удалось, вывел свою дружину и собрал вассалов. Их явилось даже больше, чем он ждал, слишком многие засиделись в безделье, слишком многим восхотелось принять участие в настоящих боях.
        С грохотом, лязгом и под бодрые воинские песни они выходили из ворот замков и вливались в общий поток.
        Лоенгрин с Шатерхэндом и Нилом ехал во главе постоянно растущего войска. Он тщательно планировал, как и что будет делать, но помнил и о войске, у большинства нет его выносливости, сам выбрал место для лагеря и велел остановиться, чтобы дождаться всех остальных.
        Шатерхэнд гордо сказал, что для герцога поставили шатер, Лоенгрин отмахнулся.
        - У костра посижу со всеми…
        Он прервал себя, оглянулся. Все насторожились, смотрели то на него, то в сторону леса, куда вперил взгляд молодой герцог, наконец лорд Харальд произнес нерешительно:
        - Ваша светлость… вам что-то почудилось?
        Лоенгрин покачал головой.
        - Нет. Кто-то скачет к нам, загоняя коня, тот уже хрипит и весь в мыле…
        Рыцари переглянулись, Харальд спросил с неловкостью:
        - Вы уверены, что вам не почудилось?
        Лоенгрин покачал головой.
        - Нет. Вы тоже, думаю, можете по стуку копыт определить, когда просто скачут для удовольствия, а когда в смертельной опасности…
        Харальд пробормотал:
        - Да, конечно. Но не на таком расстоянии.
        - Ждите, - велел Лоенгрин.
        Он поднялся, сделал несколько шагов в ту сторону. Через несколько минут из леса выметнулся на взмыленном коне всадник, простоволосый и в костюме гонца.
        На границе лагеря он спрыгнул с коня, ноги подломились, и едва не упал, но пересилил себя и сделал несколько шагов навстречу герцогу. Грудь ходит ходуном, словно это он сам скакал к замку, держа на плечах коня.
        - Сэр Лоенгрин!.. - прокричал он и упал на одно колено. - Ваша светлость!
        - Что случилось? - спросил Лоенгрин. - Вид у тебя таков, словно ты увидел огра. Но, как я слышал, в Брабанте о них и не слышали.
        Гонец, не поднимаясь с колен, прокричал, захлебываясь словами:
        - Ваша светлость!.. Но это так… вы правы… Да, как вы все…
        Лоенгрин покосился на застывших рыцарей, проговорил медленно:
        - Значит, все-таки огр?
        Гонец вскрикнул:
        - Огромный, ваша светлость!.. Как три или даже четыре человека, поставленные один на другого!.. А широк, как дворцовая башня!
        По всему лагерю пронесся единый вздох. Рыцари бледнели, хватались за оружие и пугливо оглядывались по сторонам.
        Лоенгрин сделал гонцу знак подняться, глаза потемнели, он сказал суровым голосом:
        - Не думаю, что он пришел сюда случайно.
        Гонец перекрестился, на молодого герцога смотрит почти с ужасом, вскрикнул тонким голосом:
        - Ваша светлость!.. Он так и сказал!
        - Что?
        - Что пришел за вами!
        В лагере пронесся новый вопль ужаса, недоумения, но теперь еще и непонятного восторга.
        Лоенгрин спросил:
        - Как он сказал?
        Гонец сказал быстро:
        - Он чаще всего просто ревет… понять это чудовище трудно!.. но повторяет одно и то же, так что разобрали кое-что. Вы убили его старшего брата, потом среднего, а теперь вот он, самый младший, явился мстить…
        Лоенгрин покачал головой.
        - Ух ты, а я считал их совсем безмозглыми. Вы сможете меня проводить туда?
        - Только коня сменю, - ответил гонец уже почти бодро.
        - И одного в запас, - посоветовал Лоенгрин.
        Гонец покачал головой.
        - Это лишнее.
        Лоенгрин насторожился.
        - Почему?
        - Он идет прямо сюда, - ответил гонец. - А вместо дубины у него в руках вырванный с корнем столетний дуб. Ветви, правда, обломал, так что этой палицей с одного удара может пробить крепостную стену, с двух-трех разрушить башню, а затем начал бы крушить замок, если бы мы были не в лагере, а в крепости…
        - Не начнет, - заверил Лоенгрин. - Следуйте за мной, отважный друг.
        - Почему не начнет?
        - А кто ему даст?..
        Несколько рыцарей поспешно вскочили, спеша успеть за лордом, а Лоенгрин понесся к лесу в сопровождении гонца и оруженосца, однако затем из лагеря выметнулось еще несколько лордов, которым успели оседлать коней.
        Нил прокричал:
        - Ваша светлость, что делать мне?
        - Пока только смотреть, - ответил Лоенгрин весело. - Как же нам повезло, как повезло!
        - В чем?
        - Что они сумели привлечь огра!
        Гонец вскрикнул, его дрожащая рука показывала в сторону леса, там слышится треск, а над зелеными верхушками появилась голова и плечи огромного человека, каким он показался вначале, потом устрашенный Нил понял, что лба у гиганта почти нет, зато такая огромная, массивная челюсть и такая пасть, что туда можно сразу по целой овце.
        Деревья трещат, как кусты, наконец огр вышел на опушку, и когда Нил его увидел целиком, он совсем пал духом, ибо если подспудно надеялся, что огр только высок, то теперь увидел, что он чудовищно шире разумных пропорций, это толстяк, тело - как скала, каждая рука размером со ствол столетнего дуба, а ноги вообще как гранитные колонны, похожие на те, что торчат из земли, как память об исчезнувших римлянах.
        - Господи Иисусе! - воскликнул он и перекрестился. - Как можно одолеть такое чудовище?
        Огр уже заметил всадников и с грозным ревом, от которого начал подрагивать весь мир вокруг них, пошел навстречу. Земля покачивается под его тяжелыми шагами, Нил в страхе смотрел на чудовищную грудь, выпуклую и мускулистую. Выпирающий живот подвязан широким ремнем из шкур диких животных, вообще огр в шкурах с ног и до пояса, а торс защищен только длинными волосами, но туда явно никто не достанет ни копьем, ни мечом.
        Ветерок переменил направление и донес сильный запах хищного зверя. Кони сразу захрапели, начали дергать головами, пытаясь повернуть в сторону, поднимались на дыбы, грозя порвать поводья и умчаться куда глаза глядят, если люди сейчас же не избавят их от этого чудовищного зверя.
        Лоенгрин крикнул:
        - Всем спешиться!.. Коней отвести назад. И подальше!
        Люди торопливо соскакивали на землю, оруженосцы ухватили поводья и бегом потащили коней в стороны.
        Рыцари обнажили мечи и встали рядом с Лоенгрином, но он видел их бледные лица и вытаращенные глаза, слышал частое дыхание и почти ощущал биение их испуганных сердец.
        Огр увидел их и шел теперь прямо, держа их на прицеле крохотных в сравнении с огромной головой глаз. Нос у него был только намечен, зато две черные ноздри зияют, как мышиные норы. Тяжелая нижняя челюсть пошла вниз, блеснули огромные зубы, раздался мощный грохот, рыцари не сразу поняли, что это хохот чудовища.
        - Наконец-то! - прогрохотал огр. - Ты тот, кто убил моих братьев!
        Лоенгрин крикнул:
        - Остановись!.. Тебе знакомо чувство мести, но звери не умеют мстить и сразу все забывают. Значит, ты - человек, а с человеком можно договариваться.
        - Нет, - проревел огр.
        Лоенгрин начал пятиться, не спуская взгляда с огра.
        - Погоди, остановись!.. Твои братья на меня напали, я только защищался!.. И я с тобой не хочу драться!
        Огр издевательски захохотал.
        - Еще бы!
        Лоенгрин крикнул:
        - Я сказал «не хочу», это не значит, что не могу!.. Останься единственным живым в своем роду!
        - Я и останусь, - заявил огр, - а вот ты… нет.
        Лоенгрин обнажил меч, взял в обе руки, ибо щит от ударов дубины огра не спасет.
        - Я тебя предупредил…
        Огр гулко захохотал:
        - Твой паладинский меч?.. Он в самом деле хорош против нечисти! Но я живой, я не создание вашего дьявола!
        - Ты живой, - согласился Лоенгрин. - Но это ненадолго… Если сделаешь еще шаг.
        Огр сделал шаг и проревел:
        - И что?
        Лоенгрин велел, не поворачиваясь:
        - Всем отойти!.. Не вмешиваться!.. Ты сделал большую ошибку, когда послушался язычников!
        Огр остановился в недоумении, проревел:
        - Ты о ком?
        - Думаешь, - крикнул Лоенгрин, - не догадываюсь, кто тебя сумел дарами или обещаниями направить против меня?.. Только язычники умеют с вами общаться и действовать сообща!
        Огр захохотал:
        - Ты угадал, человечек!.. Но и ты умеешь! Почему?
        - Потому, - ответил Лоенгрин. - Язычники обречены. А тебе лучше вернуться…
        - Нет! - проревел огр. Он пошел на человека в блестящих доспехах. - Наконец-то ты в моей власти…
        - Господи, - воскликнул Лоенгрин, - я не виноват, он сам идет навстречу своей гибели!
        Он отскочил в сторону, огромная дубина пошла вниз и ударила комлем в то место, где только что стоял Лоенгрин. Земля вздрогнула, там образовалась яма, в которой могла бы укрыться корова.
        Огр, не переставая реветь, взмахивал стволом дуба и старался попасть по блещущей на солнце фигуре рыцаря, что отскакивает, увертывается, иногда падает и кувыркается, но приближается все ближе.
        Рыцари затаили дыхание, кто-то вскрикивал, кто-то молился, но все не отрывали взглядов от страшного поединка грубой силы и мастерства.
        Всем понятно и оттого еще более страшно и захватывающе, что Лоенгрин не просто уворачивается, он уже вошел в зону, где огр может бить не только дубиной, но и топтать огромными ступнями, что размером с телегу, здесь надо следить за каждым движением горного великана, а не только за исполинской палицей…
        Лоенгрин сделал стремительный рывок вперед, на солнце блеснул его меч, все услышали дикий рев чудовища, а Лоенгрин, избежав удара, перекатился через голову и замер, снова держа меч обеими руками.
        Рыцари от неожиданности присели и ухватились за головы, только сэр Шатерхэнд остался на ногах и все так же держит в руке обнаженный меч и готов ринуться на помощь сюзерену.
        Огр проревел так дико и хрипло, что едва разобрали его слова:
        - Я… тебя… сожру…
        Лоенгрин крикнул:
        - Ты еще можешь вернуться в горы!
        Вместо ответа огр вскинул над головой дубину. Лоенгрин выждал, когда она пойдет вниз, рыцари замерли от такого безумства, однако сверкающий рыцарь в последний момент отпрыгнул, комель хрястнул в землю и погрузился в нее, как колотушка в тесто, а молодой герцог перекатился через голову, ударил мечом и тут же отбежал в сторону.
        Огр взревел и сделал движение присесть. Рыцари устрашенно увидели струю крови, она широко и мощно течет из кончика разрубленного на месте пальцев башмака, чудовищно огромного и толстого.
        Харальд крикнул в восторге:
        - Он отрубил зверю палец!
        - Уже на другой ноге, - ответил сэр Шатерхэнд.
        Огр начал бить часто и остервенело, Лоенгрин часто отпрыгивал, падал и откатывался, и, когда в третий раз оказался у ног гиганта, все на миг увидели хищный блеск острой стали, Лоенгрин тут же метнулся в сторону, на том месте пронеслась, загребая ногтями землю, огромная пятерня с растопыренными пальцами, и тут же прогремел дикий вой боли.
        Из ноги огра в области голени обильно потекла красная густая кровь. Он нагнулся и ухватил раненое место, как все делают, зажимая рану, а сразу же снова блеснула острая сталь клинка.
        Рыцари поняли, что молодой герцог только и ждал этого движения, он готовил его, и, когда огр нагнулся, Лоенгрин разбежался и в прыжке с силой ударил мечом по склоненной шее.
        Огр снова взревел, выпрямился и, выронив дубину, ухватился обеими руками за раненое место. Голова не слетела с плеч, как втайне надеялся потрясенный и восхищенный страшным поединком Нил, но между пальцами с силой хлынула кровь.
        Сэр Шатерхэнд в восторге заорал:
        - Яремная жила!.. Все, огр убит!
        Огр дико ревел и покачивался, потом пошел вперед уже на рыцарей, не видя оказавшегося за спиной Лоенгрина. Рыцари ринулись врассыпную, огр пошатнулся на пятом шаге и рухнул лицом вниз.
        Земля вздрогнула, через мгновение на его тело взапрыгнул Лоенгрин, все видели, как он пробежал к голове и с силой вонзил клинок в висок.
        Послышался сильный хруст, словно треснул лед на реке. Кровь ударила струей и едва не выбила из раны меч, но герцог вытащил его сам, вытер о шерсть на спине чудовища и сунул в ножны.
        - Удар милосердия, - пояснил он подбежавшим рыцарям. - Даже таким вот зверям надо сокращать мучения.
        Шатерхэнд заорал в восторге:
        - Ваша светлость! Это было… необыкновенно!
        - Вы как будто танцевали с ним, - крикнул восхищенный Харальд.
        - Это просто чудо, - заверил сэр Торбьен.
        - Теперь я поверю всему, - крикнул сэр Диттер, - что скажут о вас чудесного!
        Только Нил молчал и смотрел на хозяина влюбленными глазами. Лоенгрин ловко спрыгнул с туши огра, словно стальные доспехи на нем не тяжелее рубашки, глаза сияют, как звезды, но ответил подчеркнуто скромно:
        - Друзья мои, он только с виду грозен. Кто уступает в скорости, тот проигрывает всегда.
        Сэр Коллинс воскликнул, сияя лицом, словно побывал в раю:
        - Ваша светлость, это… это объяснение говорит только о вашей необыкновенной скромности, но… это подвиг из подвигов!
        Лоенгрина поздравляли, восторгались, затем все разом ринулись осматривать убитого огра, дивились его громадности, длине рук, могучей дубине, спорили, как отрубить голову и везти в замок.
        Глава 6
        Лоенгрин вернулся к коню, а Нил, которому страсть как хотелось попрыгать на исполинской груди огра, вынужденно побежал за ним.
        - Ваша светлость… что теперь?
        Лоенгрин подумал, посмотрел на небо.
        - Думаю, пора возвращаться.
        Сэр Шатерхэнд ахнул:
        - Как так? А язычники?
        - Граф Андерссон справится без нас, - ответил Лоенгрин. - Язычники, несмотря на свое недовольство, уже смирились с приходом веры Христа и не выступили бы открыто, если бы не удалось привлечь на свою сторону этого огра… Возможно, он натворил бы бед в Брабанте, но им не повезло. Я как раз знаю слабые места огра. Да, мне уже приходилось… Трубите отбой! А к графу Андерссону пошлите гонца. Заключительная часть военной операции лежит на нем полностью. Язычество должно быть уничтожено.
        - А язычники?
        Он помедлил с ответом, затем сказал нехотя:
        - В зависимости.
        Рыцари начали послушно готовиться к возвращению, только сэр Шатерхэнд сказал с некоторым неудовольствием:
        - Все-таки надо бы завершить поход и разбить язычников самим. А то граф всю славу припишет себе!
        - Пусть, - сказал Лоенгрин мирно.
        - Не жаль?
        - Ничуть, - подтвердил Лоенгрин. - Пусть преисполнится гордости. И заодно благодарности, что дали проявить себя героем. А мы, избавившись от огра, на которого так надеялись язычники, можно сказать, все главное выполнили. И можем вернуться.
        - Да, но…
        - Что?
        - А пир? - спросил Шатерхэнд весело. - Рыцари всегда пируют в таких случаях!
        - А нельзя отложить до возвращения в замок? - спросил Лоенгрин.
        - Там само собой, - заверил Шатерхэнд, - но там большой пир, для всех, а здесь только для братства…
        Взгляд Лоенгрина слегка затуманился, Шатерхэнд притих и умолк, догадываясь, что молодой герцог вспомнил о другом братстве, братстве паладинов, из земель которых явился на берега Шельды.
        - Везде пиры, - ответил Лоенгрин задумчиво. - Неужели мы в самом деле построили Царство Небесное на земле? Что-то не верится…
        Послышался топот копыт, на быстром коне примчался Нил, закричал издали:
        - Ваша светлость! Но что делать с этим чудовищем?
        - Чудовищем? - изумился Лоенгрин. - Нет никакого чудовища!
        - Но… а как же вон там…
        Лоенгрин ответил холодно:
        - Там его больше нет. Поехали.
        Он пустил коня вперед, и Нил с отцом вынужденно направили коней следом, хотя души одного и другого протестовали и требовали остаться и выламывать огромные клыки огра, отрезать его жуткие пальцы с когтями и вообще добывать боевой трофей, что чересчур щепетильный паладин счел бы глумлением над трупом.
        К замку Анвер возвращались весело, несколько голосов затянули бодрую песню, даже кони горделиво потряхивали гривами и смотрели победно блестящими глазами.
        Сэр Леннартссон и Николас Валстром ехали в арьергарде, потом к ним присоединился и виконт Оскар Еханссон.
        - Вот еще одна победа, - сказал сэр Еханссон неопределенным тоном. - Положение этого рыцаря Лебедя упрочится еще больше. Хотя, с другой стороны…
        - Ну-ну, - подбодрил сэр Валстром.
        Сэр Еханссон зыркнул по сторонам и снизил голос:
        - Знатные люди сразу были недовольны правлением чужака, как вы помните. А теперь он еще распорядился изгнать из Брабанта бродячих клоунов, арлекинов, шутов, передвижные бордели и закрыть дома для потехи мужчин!..
        Сэр Леннартссон буркнул:
        - Ну, это хоть и потеря, но я одобряю. Но что начали строить везде церкви…
        - Их и так многовато, - возразил сэр Валстром.
        - Достаточно, - произнес сэр Еханссон веско. - Не многовато, но… достаточно. Другое дело, были бы они переполнены, и народ требовал еще! А так… зачем? Зря тратить деньги и отвлекать ремесленников на ненужные работы?
        Лорд Леннартссон слушал внимательно, наконец в его лице начали проявляться признаки нетерпения.
        - Благородные лорды, - сказал он, - вообще-то у нас есть и более серьезные обвинения в адрес этого чужака. Так что давайте сосредоточимся на главном… я имею в виду на понятном всем нам желании от него избавиться.
        Лорд Валстром кашлянул, вид его показался смущенным, он развел руками.
        - Сперва давайте сразу и очень четко решим, что будет потом. Нельзя сперва от него избавляться, а потом думать, кто станет герцогом Брабанта. Вы знаете, к чему это приведет, когда у всех есть свои кандидаты…
        Лорд Еханссон скривился, словно хватил уксуса.
        - Это значит, снова увязнем в спорах?
        Сэр Леннартссон пробормотал:
        - Несмотря на то что репутации графа Тельрамунда нанесен тяжелый удар… подчеркиваю, тяжелый!.. Но это не смертельный удар, и я, как ни оглядываюсь, равного соперника не вижу.
        - А если граф Андерссон?
        - Который склонился перед ним и впереди него побежал расправляться с язычниками, которым мы передали столько денег и оружия?
        Сэр Валстром огрызнулся:
        - Вы хотели другого кандидата?
        - Погодите, - сказал сэр Леннартссон с досадой. - Мы еще не знаем, удастся ли избавиться от этого святоши, а вы уже пируете на его троне! Разве не видите, что колокола звонят в честь побед этого чужака, простой народ его боготворит за справедливые суды…
        - Мне он тоже как кость в горле, - шепнул сэр Валстром. - Но что мы можем? На его стороне все воины, все священники, а также, черт бы ее побрал, справедливость, как они это называют!
        - Нет людей без слабостей, - сказал сэр Леннартссон тихо, - нет без уязвимых мест.
        - А какие у него?
        - Пока не знаю, - ответил Леннартссон, - но выглядит он настолько безупречным, что уже этого достаточно для моей ненависти.
        - Безупречных людей нет.
        - Я не сказал, что он безупречен, - напомнил Леннартссон. - Я сказал, что выглядит…
        Сэр Валстром улыбнулся.
        - Тогда давайте искать.
        - Давайте.
        - В поединках, как уже понятно, ему равных нет…
        - Да, пример графа Тельрамунда остановит любого… А что насчет пьянства, прелюбодейства?
        - В пьянстве не замечен, хотя у герцога Готвальда полный подвал с бочками прекрасного вина. Ему приносили даже в его личные покои.
        - И?
        - Слуги говорят, вино осталось нетронутым.
        - Ну что за дурак… а что насчет прелюбодеяния?
        - Тоже нет… Хотя, как мне кажется.
        - Ну-ну!
        Сэр Еханссон покачал головой.
        - Нет, он все так же верен своей Эльзе, однако она столь чиста и невинна, что он, если мужчина, должен обязательно восхотеть чего-то острого, пьянящего, жаркого, жгучего!..
        Сэр Леннартссон встрепенулся.
        - Кого вы имеете в виду?
        - Пока никого, я только о возможности. Давайте прикинем, кого ему можно ухитриться подсунуть…
        Сэр Валстром почесал лоб.
        - Не представляю.
        - Да ладно вам! Как будто сами не развлекались на стороне!
        Сэр Валстром хмыкнул.
        - Самые искусные женщины, да будет вам известно, в борделях. Но этот Лоенгрин распорядился их закрыть, а всех там работающих - выгнать из Брабанта. Да и вообще…
        - Что?
        - Мне кажется, - сказал он с сомнением, - он не клюнет на падшую женщину. Он их просто не замечает. Ему нужна только благородная и утонченная леди… Но я не могу припомнить ни одной, что могла бы совратить его. Да и что это нам даст?
        Леннартссон сказал горячим шепотом:
        - Как что? Во-первых, это поссорит его с Эльзой. Во-вторых, он потеряет репутацию некоего ангела, что спустился на нашу грешную землю и начал здесь убирать за нами дерьмо.
        Сэр Валстром вдруг сказал медленно:
        - Постойте-постойте… А леди Ортруда… она здесь с какой целью? Только ли чтобы заверить нового герцога в верности графа Тельрамунда?
        Сэр Леннартссон пробормотал:
        - Не знаю, как-то не думал. Но сейчас, когда вы такое вот сказали, я тоже начинаю сомневаться, что у нее нет каких-то иных планов.
        Еханссон похлопал по седлу, на что его конь не обратил ни малейшего внимания.
        - Лорды, не отвлекайтесь. Какие бы планы ни были у Ортруды, она нам не помеха, кроме того, она настолько сильный игрок, что нечего и думать, чтобы ее использовать как-то по-своему. Тут скорее она сама нас… ха-ха!.. как бы не попользовала. Возможно, жена графа раньше нас начала осуществлять то, что мы придумали только что. Но нам не стоит надеяться, что она все решит за нас. Мы должны разработать свой план.
        - Что насчет леди Маделлы?
        - А это кто?
        - Дочь барона Баумстигера.
        Леннартссон сдвинул плечами.
        - Честно говоря, я ее даже не помню. Какая-то серая мышка?
        - Совсем напротив. В прошлом году это был тугой бутон розы, а сейчас расцвела всем на диво.
        - И что? Красивых в Брабанте много.
        - Самое главное, она сразу же, пользуясь слабым характером отца и попустительством матери, пошла… как бы сказать поточнее, развлекаться. Она ухитрилась, судя по достаточно достоверным слухам, побывать в постели своего дяди, брата, а кроме того, в ее постели отметились все соседи.
        Сэр Валстром пробормотал с отвращением:
        - Просто чудовище какое-то.
        Сэр Леннартссон перекрестился.
        - Не иначе как дьявол сумел подобрать к ней ключи. Она весьма разнузданна и неутомима в плотских утехах. И уже сумела совратить, как я сказал, соседей и даже родню…
        Сэр Еханссон поплевал через плечо и скрестил пальцы.
        - Гнусное кровосмесительство? За это им всем вечно гореть в аду!
        - Они знают, - заверил сэр Леннартссон. - Но то ли, несмотря даже на такое, не удержались на стезе добродетели, то ли мощь ее похоти велика… согласны?
        - Надо бы пригласить, - пробормотал сэр Валстром. - Но она еще молода, одну не отпустят, значит, с родителями или старшими родственниками… Но они, как вы говорите… гм…
        - Можно пригласить с тетушками, - предложил Еханссон. - Не знаю, что у них за нравы, но нам не их добродетели нужны, а чтоб Маделлу привезти и столкнуть с этим чужаком, что так задирает нос и похваляется своей целомудренностью.
        - Да он вроде не похваляется, - заметил Леннартссон объективно.
        - Все равно похваляется! - раздраженно возразил сэр Еханссон.
        - Одним своим существованием, - согласился сэр Валстром.
        - Чья она сейчас любовница?
        - Да какая разница?..
        Глава 7
        Большая часть рыцарей отстали по дороге, направившись в свои владения, но все равно в замок Анвер прибыло вдвое больше, чем выехало из-под арки ворот.
        Лоенгрин оставил коня в руках конюхов, в его покоях слуги помогли снять доспехи, а затем пропотевшую рубаху, молодые женщины живо натаскали в большую медную бадью воды, содрали с молодого рыцаря остатки одежды и, усадив в теплую воду, мыли и терли его тело, удивляясь огромным мышцам, выпуклым, как корни столетнего дуба, и таким же твердым на ощупь.
        - А это что у вас за шрам?
        - А это?
        Лоенгрин отвечал скупо и неохотно, об иных животных здесь и не догадываются, и любое упоминание о драконах, ограх, василисках, горных великанах может показаться бахвальством.
        Потом, когда переоделся в чистое, примчалась Эльза, вся в огромных глазищах, трепещущая, вскрикнула еще с порога:
        - Скажите, мой господин, наш брак - это политика или любовь? Сейчас я понимаю, что это только я, дура, безумно влюблена, а вы, сэр Лоенгрин, приняли герцогство по расчету!
        Он вздрогнул, замер, потом спросил медленно:
        - Я позарился на герцогство?
        Она замотала головой, глаза заблестели от слез.
        - Нет, как раз нет! Вы слишком чисты, чтобы позариться на что-то в этом мире, но король так обрисовал те ужасы, что будут в Брабанте, если вы не примете трон, что вы согласились только потому, чтобы здесь не было борьбы за престол и резни!.. А я ни при чем… На моем месте могла быть любая другая женщина!
        Он нежно привлек ее к груди, прижал, вздрагивающую от рыданий.
        - Эльза, Эльза, успокойтесь…
        - Не буду я успокаиваться!
        - Но нельзя же так…
        - А вот можно! И буду реветь!
        Он гладил по голове, потом заставил поднять голову и, крепко держа милое лицо в ладонях, начал целовать заплаканные глаза и щеки.
        - Эльза… Если честно, то, наверное, принял бы трон Брабанта и без вас, потому что мне начертано быть защитником мира и справедливости. Но это не дало бы мне радости… это была бы просто хорошо выполненная работа. Но вы осветили мою жизнь, вы, как утреннее солнце, заставили меня ликовать и радоваться каждой минуте жизни…
        Она подняла голову, на него с надеждой взглянули зареванные глаза.
        - Правда?
        - Клянусь!
        - Господи, - воскликнула она, - в ваше отсутствие я чего только не передумала!
        Он кивнул, спросил негромко:
        - Леди Ортруда еще здесь?
        Она кивнула.
        - Да, она меня утешает и рассказывает, какой вы замечательный…
        Он насторожился.
        - Она рассказывает такое?
        - Да, - ответила она простодушно, - если верить ей, то более честного, благородного и великодушного человека вообще нет на свете!.. И я сейчас с удовольствием верю!
        Он помрачнел, закусил губу. От Ортруды нужно избавляться срочно. Даже если не сумеет придумать повод.
        Лоенгрин настоял, чтобы священник не появлялся в замке время от времени, а пребывал постоянно, кроме того, должен присутствовать и на обеде вместе с рыцарями. Отец Каллистратий пробовал смиренно возражать, он-де привык принимать прихожан в своей церквушке, она ему уютнее, и все увидели, как разъярился рыцарь Лебедя, что до этого выглядел образцом спокойствия, ровного нрава и невозмутимости.
        - Церковь умалится, - не сказал он, а прорычал, словно молодой, но полный сил лев, - если ее служители не будут выходить в мир и навязывать… да-да!.. навязывать людям высокие истины, что дал нам Господь.
        - Но, ваша светлость…
        - Что, - спросил он страшным голосом, - уютнее сидеть в своем мирке, обложившись умными книгами?.. Но родители учат детей только до их взрослости, а дальше учение продолжает церковь! Церковь - и никто другой!
        Сэр Перигейл промолчал, но увидел в глазах присутствующих рыцарей то же, что подумал и сам: до чего же осточертело воспитание родителей, едва дождались, когда пришло время расправить крылья и вылететь из их гнезда, вот она, свободная жизнь… а тут, на воле, оказывается, все та же церковь со своими занудными нравоучениями?
        Священник вздохнул, посмотрел на грозного рыцаря кроткими глазами.
        - Да, ваша светлость, - ответил он с тяжким вздохом, - но церкви намного труднее, чем родителям. В руках родителей иногда мелькает и ремень, что весьма помогает правильному воспитанию, а у церкви такого нет, увы.
        - Все равно нельзя прятаться, - отрезал Лоенгрин неумолимо. - Учиться никто не любит! А других учить мы все готовы, и чем человек глупее, тем охотнее учит. Так что давайте не позволяйте ложным учителям уводить народы в стороны, здесь слишком много болот и пропастей…
        Обед проходил немного скомканно и напряженно, хотя подавалась жареная и печеная дичь, а вино из лучших запасов герцога Готвальда. Отец Каллистратий смиренно сидел на дальнем конце стола и старался держаться так, чтобы его вообще не видели.
        Сэр Диттер, просвещая молодого герцога, начал с гордостью рассказывать, что недалеко отсюда, между землями Ханхона Госбергера, Дагнера Пертруссена и Патрика Александерссона, издавна происходили самые жестокие сражения Брабанта, и земля там на длину рыцарского копья пропитана кровью и засеяна костями.
        Барон Коллинс Норстедт и виконт Шатерхэнд немедленно оживились, их предки тоже там дрались, и предки предков, место больно удобное, все дороги там сходятся, а поле просторное и ровное…
        - Ну да, - сказал Лоенгрин саркастически, - раз просторное и ровное, то хорошо именно для драки!
        - Для сражений, - поправил сэр Коллинс.
        - Для героических битв, - сказал Диттер гордо. - Там столько героев показали себя! Многие остались в песнях и балладах…
        - Вы хорошо сделали, ваша светлость, - громыхнул суровый сэр Торнбьерн, - что выгнали сладкоголосого барда. Не понимаю, как можно петь про женщин? Песни должны быть о подвигах… Молодежь должна смотреть в сторону наших границ, а не под женские платья!
        Его поддержали довольными возгласами, только сэр Филипп Рагнестарн, самый старый и осторожный из присутствующих, напомнил:
        - Кстати, о том поле… Я слышал от стариков, что если людей не хоронить по обряду, неважно какому, это деяние прибавляет сил Злу… Это верно?
        Все повернули головы к отцу Каллистратию, тот промямлил торопливо:
        - Ну да, конечно… но хоронить нужно по-христиански…
        - Хоронили и до пришествия Христа, - напомнил сэр Филипп. - Но, бывает, и не хоронили, как не всегда хоронят и сейчас. Но в тех бесконечных битвах Брабанта, несмотря на все запреты и на все усилия церкви, брошенных непогребенными на полях сражений было, как говорят, совсем уж… да, много. Очень даже.
        Сэр Торнбьерн пробормотал:
        - Бывало и так, что хоронить просто было некому. Когда горстка израненных победителей, а перед ними бескрайнее поле, заполненное трупами в три ряда… гм…
        Отец Каллистратий тяжело вздохнул, перехватил суровый взгляд беспощадно холодных синих глаз хозяина, перекрестился.
        - Особенно, - проговорил он тихим голосом, - сладко силам Зла, когда брат восстает против брата, сын против отца! Когда разгораются семейные распри и льется родственная кровь. Сэр Торнбьерн, скажите нашему молодому герцогу, что этой кровью кормится дьявол…
        Сэр Торнбьерн буркнул:
        - Вот сами и говорите! Дьявол - это по вашей части.
        Лоенгрин переспросил:
        - Сам дьявол? Здесь, в Брабанте?
        Сэр Торнбьерн придержал священника, что собирался что-то промямлить уклончивое, ответил с твердостью:
        - Может, и не сам дьявол, но один из его могучих демонов - точно! Да, он питаем этой кровью и - Господи, сохрани нас!.. - если выйдет на волю, сотрет с лица земли весь Брабант, и смертная ночь ужаса и страданий воцарится в мире…
        Лоенгрин спросил быстро:
        - Святой отец! Что нужно, чтобы его остановить?
        Священник замялся, а сэр Торнбьерн, покосившись на него, предположил:
        - Не кормить его кровью?
        Лоенгрин смотрел на священника требовательно, тот развел руками.
        - Не знаю… Перестать на том поле лить кровь - это еще не все.
        - А что еще?
        - Не знаю, - повторил он. - Крови пролито слишком много. Демон уже пробудился.
        - Он поднимется во плоти? - спросил Лоенгрин.
        - Да, - ответил священник.
        - Остановить сможем?
        - Это… это будет очень тяжелая война.
        - Не сражение?
        - Нет, война.
        Лоенгрин спросил с нажимом:
        - Святой отец, не прячьтесь в кусты, дьявол вас найдет и там. Что нужно сделать?
        Священник тяжело вздохнул.
        - Ваша светлость… только святость миролюбия и вера в Господа могут его остановить.
        - А победить?
        - И даже лишить силы снова. Но я не вижу пока этой силы.
        Лоенгрин покачал головой.
        - Святой отец, - произнес он с блеском в глазах, - эта сила… есть.
        - Ваша светлость?
        - Мы и есть эта сила, - произнес Лоенгрин торжественно. - Святой отец, нужно собрать всех священников Брабанта! Там, на том пропитанном человеческой кровью поле, мы отслужим общую мессу мира во славу Господа и запрем выход Злу из преисподней именем Христа. Поручаю это вам! Да-да, моим именем начинайте собирать всех священников и всех монахов.
        Лоенгрин терпеливо ждал, пока молоденькая служанка вычесывает ему роскошные волосы, слишком густые, чтобы зубцы не застревали тут же, а она торопливо выпутывает их, стараясь не причинять ему боль. Ее грудь под тончайшей рубашкой постоянно колышется у него прямо перед глазами, он задерживал дыхание и старательно смирял плотские позывы.
        Девушка наконец отбросила гребешок с длинными тонкими и частыми зубцами, взяла с более редкими, но и те застряли на втором же взмахе.
        Она охнула, снова взялась осторожно выпутывать его золотые волосы, от нее пахнет зовуще сочным молодым телом, голосок милый и щебечущий, а еще чувствуется, что ей самой очень нравится ухаживать за молодым господином, оказывать ему услуги и чувствовать, что ее милые ловкие пальчики доставляют ему удовольствие.
        - Не дергайтесь, - приговаривала она весело, - а то будет больно… Вот так лучше, с той стороны уже волосы в порядке, теперь нужно с этой… Ужас как все перепутаны, что вы с ними делали?
        - Это не я, - ответил он виновато, - это ветер.
        - Вот видите, даже ветру нравится играть с вашими волосами. Только он все запутывает, а я распутываю, но и ему и мне это в радость… Госпожа еще не проснулась?
        Он покачал головой.
        - Похоже, в Брабанте все любят поспать долго.
        Она залилась мелким игривым смешком.
        - Это верно, но это не относится к слугам. Огонь нужно разжигать затемно, да и воды успеть наносить из колодца…
        - А еще расчесывать господ, - сказал он в тон. - Бедненькая.
        Она заулыбалась, на щеках появились милые ямочки.
        - Нет, расчесывать мне в удовольствие! Я и раньше могла бы встать. А то и не вставая… расчесывала бы…
        Он вздохнул, отстранился.
        - Хорошо, достаточно. А то если чересчур хорошо, то меня сороки украдут. Пойду пройдусь вокруг замка. Я его еще не осмотрел как следует снаружи.
        Она сказала щебечуще, словно ничего не случилось:
        - Нарвите цветов, там у северной стороны растут дивные ромашки.
        Он спросил в недоумении:
        - Зачем? Растут и пусть растут.
        - Госпоже, - посоветовала она деловито. - Она любит цветы. Особенно ромашки за их простоту и скромность.
        Он подумал, кивнул.
        - А-а-а, ну тогда нарву, конечно. Рад, что за цветами для Эльзы не нужно забираться на высокие горы или мчаться в далекие страны.
        Ее глаза загорелись любопытством.
        - А что, полезли бы и на гору?
        Он пожал плечами.
        - А почему нет? Я бывал на вершинах.
        Она ахнула.
        - Высоких?
        - Всяких. Разных.
        - За цветами?
        Он поморщился.
        - Почему за цветами? Кроме цветов, там еще и кое-что поинтереснее. Например, горные великаны, драконы… Ну ладно, если герцогиня спросит обо мне, скажешь, что скоро приду.
        Он быстро прошел к двери, толкнул ее и пропал в коридоре, только слышались быстрые удаляющиеся шаги. Она вздохнула, собрала с гребня золотые волосы, тщательно скатала их и перевязала шелковой нитью. У знатных рыцарей есть обычай хранить в медальоне волосы своих любимых женщин, так вот она, когда сумеет завести себе медальон, будет хранить в нем эти волосы и рассказывать завидующим подругам, что это волосы ее любимого, имя которого Лоенгрин, рыцарь Лебедя…
        Лоенгрин вышел из здания, прищурился от ярких лучей солнца, что ненадолго выбралось из-за туч. К нему быстро подошел Перигейл, коротко и по-деловому поклонился.
        - Ваша светлость?
        - Сэр Перигейл, - ответил Лоенгрин.
        - Ваша светлость, - сказал Перигейл, - вам нужно подобрать второго хорошего коня, ибо рыцарь без запасного коня почти не рыцарь. У меня есть парочка на примете, но вам нужно будет самому посмотреть очень внимательно. Один очень быстрый, а второй - сильный.
        Лоенгрин спросил:
        - А можно и сильного, и быстрого?
        Перигейл хмыкнул.
        - Тогда еще и выносливого заодно? Увы, Господь почему-то распределяет достоинства скупо. Как среди коней, так и среди людей.
        Лоенгрин поинтересовался медленно:
        - А что за слухи, что с той стороны реки появился некий жеребец, что по ночам вытаптывает посевы, а затем исчезает? Насколько это выдумка?
        Перигейл сдвинул плечами.
        - Думаю, что это больше похоже на правду. Край здесь еще дикий, встречается всякое. Может быть, и жеребец остался от старых времен… Только вы же паладин, вам с нечистой силой дела иметь нельзя…
        - Животные, - ответил Лоенгрин, - все - чистая сила.
        - А люди?
        - А вот люди далеко не все…
        Глава 8
        Лодочник дремлет на сиденье, волна чуть покачивает лодку, хотя та на треть осела корпусом в песок. Нил сбежал на берег первым, закричал весело:
        - Давай, дед, на тот берег!
        - Две монеты, - ответил лодочник сонно.
        - Я тебе дам две, - крикнул Нил грозно. - Разуй глаза!
        Лодочник потряс головой, а Нил с Лоенгрином столкнули лодку в воду и с разгону заскочили, пока воды по щиколотку.
        Волны подхватили лодку, развернули боком, а дальше лодочник, орудуя веслами, развернул ее носом к противоположному берегу и погнал сильными неспешными рывками.
        - Охотиться, ваша светлость? - спросил он почтительно.
        - В какой-то мере, - ответил Лоенгрин. - Что в народе слышно про ночного коня?
        Лодочник дернулся, едва весла не выронил, сказал с сердцем:
        - Вот уж кого к ночи поминать не стоит!
        - Стоит, - сказал Лоенгрин. - Мы как раз за ним и едем.
        - Господи!
        - Это в самом деле конь, - поинтересовался Лоенгрин, - или что-то похуже?
        - Может, и похуже, - ответил лодочник сердито. - Кто знает? Добрые люди по ночам спят, а эта нечисть как раз и выпрыгивает откуда-то как раз в полночь! И уже резвится вволю.
        От воды несет холодом, волны сильно бьют в борт, брызги рассыпаются тяжелыми серыми шариками, похожими на свинцовые. Рассмотреть, что там в глубине, не удавалось, однако это Лоенгрин иногда всматривался в волны, а Нил больше зыркал по сторонам и жалел, что не весь мир видит, как они с господином отправились ловить этого ужасного Ночного Коня.
        Лодочник высадил их и обратно ринулся с такой поспешностью, словно за ним гонится целый табун этих темных чудовищ.
        Лоенгрин придержал за плечо Нила.
        - Не спеши. Рыскать бесполезно, их нет, а когда появится хоть один найтмар, увидим издали…
        - Найтмар?
        - Найтмары, - объяснил Лоенгрин терпеливо, - ночные кони. Или ты думаешь, они только в Брабанте? Лучше ляг, чтобы тебя не увидели раньше, чем ты увидишь их…
        Так они лежали долго, затем далеко в ночи вспыхнул огонь, разбился на два, оба на равном расстоянии один от другого понеслись в темноте ночи, донесся приближающийся стук копыт.
        Нил ждал с замиранием сердца, стук перешел в грохот, грозное багровое пламя приближается, растет, уже видны еще огоньки…
        Из темноты выметнулся сказочно прекрасный черный конь, блестящий, как застывшая смола, длинная пышная грива горит, как и хвост, глаза багровые, а из ноздрей вырываются струйки огня.
        Лишь мгновение Нил видел этого волшебного коня, уже стук копыт утих, а он все стоял на коленях с открытым ртом и вытаращенными в диком восторге глазами.
        Лоенгрин проговорил задумчиво:
        - Найтмар огненногривый и с каменными копытами… гм… Интересная шерсть чуть повыше бабок, рассмотрел?.. Никогда такого не видел…
        Нил пискнул, как придавленная лапой льва мышь:
        - Шерсть?.. Копыта?.. Ваша светлость, да я на коня смотрел!.. Это же… это же я даже не знаю что!
        - Конь, - пояснил Лоенгрин. - Это конь. Ночной, правда. Та-а-ак, теперь он проскачет вон там…
        - Откуда вы знаете?
        Лоенгрин даже не удостоил его взглядом.
        - Веревку не забыл? Давай сюда и не отставай.
        Нил вытащил из мешка и передал моток веревок из шелка, прочнее их нет на свете, и они с рыцарем Лебедя побежали вдоль берега, потом резко свернули и домчались, как быстрые кони, до каменистой насыпи. Лоенгрин торопливо присмотрел выступающий из земли край погрузившейся в землю скалы.
        - Хорошее место, - сказал он. - Теперь ляг и притворись мертвым. Да не здесь, а вон в той ямке, чтоб тебя не увидели даже муравьи…
        - Муравьи все видят, - возразил Нил.
        Земля в ямке все еще теплая после солнечного дня, он лег, прижавшись пузом, и принялся гадать, как же его хозяин собирается поймать такого дивного коня, видно же, что его не укротить человеку…
        Когда снова послышался стук копыт, Лоенгрин был готов, однако конь пронесся дальше, чем он мог бы метнуть веревку с петлей на конце, только проводил его восхищенным взглядом, как и Нил из ямы. Со второго раза тоже не получилось, даже не пытался, чтобы не спугнуть. Но наконец-то, метнул, Нил видел, как свободный конец герцог быстро обмотал вокруг выступающего рога скалы.
        Найтмар пронесся с грозным грохотом копыт, но затем словно взлетел над землей. Нил видел, как все четыре копыта забили в воздухе, найтмар страшно закричал, захрипел, подхватился и начал прыгать из стороны в сторону, пытаясь освободиться от непонятно откуда взявшейся удавки на шее.
        Лоенгрин пристально следил за мечущимся прекрасным животным и, как только веревка слабела, набрасывал на камень новый виток. Найтмар попробовал ринуться в другую сторону, Лоенгрин торопливо укоротил веревку еще, а потом еще, и в конце концов измученный и хрипящий найтмар оказался почти прижатым к камню.
        Потрясенный и перепуганный Нил следил из укрытия, как рыцарь Лебедя подошел к волшебному существу и разговаривает с ним, голос звучит успокаивающе, журчаще, найтмар сперва злобно скалил зубы и пытался повернуться задом, чтобы ударить копытами, но не получалось, и наконец затих, совершенно измученный.
        Лоенгрин продолжал говорить, приучая к своему голосу, погладил, найтмар попытался рвануться, но шелковая петля держит крепко, и снова затих, только кожа вздрагивала от каждого прикосновения, но потом то ли успокоился, то ли не было сил дергаться.
        Ближе к рассвету Нил увидел, как Лоенгрин оказался уже на черном коне, за это время взнуздал это чудовище, и как только освободил от камня, найтмар вскочил и ринулся в ночь…
        Устрашенный Нил видел, как он перечеркивает ночь во всех направлениях. Найтмар носится с такой скоростью, что пламя от гривы сливается с пламенем хвоста, как только хозяин там и уцелевает, молитва спасает, что ли, ни один человек не мог бы…
        Восток окрасился нежным румянцем, когда Нил отчетливо услышал приближающийся топот, изумился и раскрыл рот: к нему во весь опор несется всадник на белоснежном коне с пышной развевающейся гривой и таким же пышным хвостом!
        Лоенгрин остановил коня, конь весь в мыле, хрипит и шатается, едва удерживая себя на широко расставленных ногах, а Лоенгрин крикнул:
        - Я поскачу в замок, а за тобой пришлю лодку!
        Нил завопил:
        - Ваша светлость!.. Но… а где найтмар?
        Лоенгрин похлопал коня по шее.
        - Это он и есть. Теперь будет только таким.
        - Даже ночью?
        - И в самую безлунную.
        Он повернул коня, они понеслись в сторону реки. Нил ахнул, когда белоснежный конь помчался по реке наперерез, погружаясь не больше чем до колен, выбрался на тот берег, и там они исчезли.
        В замке собрались не только рыцари, из сел приходили, чтобы хоть одним глазком взглянуть на дивного коня. Пусть грива и хвост не горят огнем, как клялся и божился Нил, пусть глаза не огненные, а коричневые, а из ноздрей обычный пар, а не струи огня, все равно конь огромен, силен, под белоснежной кожей могучие сухие мышцы, и вообще выглядит не столько конем, сколько боевым зверем.
        Сэр Шатерхэнд предложил организовать большую охоту, заодно и коня обкатать по лесам и весям. Рыцари ухватились за идею с восторгом. Лоенгрин поулыбался сквозь зубы и сказал, что да, конечно, а как же, охота - это все, без нее мужчинам не жить, завтра же выезжаем…
        И хотя охоту хотели организовать немедля, но пришлось потерпеть до завтрашнего дня, а сегодня загонщики отправились в лес, чтобы стуком по деревьям, ревом рогов и всяческим шумом сгонять зверей в одно место.
        А потом целая кавалькада вынеслась из ворот замка, лес сразу же в сотне ярдов от стен, егерь на ходу трубит в рожок, целая стая собак бежит следом и вокруг, поглядывая на него с вопросом в умных коричневых глазах: а где дичь? Кого гнать?
        Охотники, веселые и азартные, скачут в сторонке, слышится нервный смех, кто-то что-то не так сделал. Некоторые уже бьются об заклад, кто больше набьет дичи, щелкают тетивы проверяемых луков.
        Лоенгрин мчался на белоснежном коне во главе отряда, стараясь не слишком вырываться вперед. Возле него, изо всех сил понукая лошадей, стараются держаться Нил, Шатерхэнд, Харальд и Диттер, остальные безнадежно отстали.
        Когда все вынеслись на безобразную пустошь среди леса, земля задрожала и качнулась под ногами взад-вперед с такой силой, что кони растопырились, чтобы удержаться, а сэр Диттер с проклятиями потерял стремя и ухватился обеими руками за конскую гриву, чтобы позорно не рухнуть на землю.
        Впереди почва треснула, начала подниматься холмиком, потом настоящим холмом, словно исполинский крот размером с корабль выталкивает наверх почву. Комья покатились по крутому склону, на вершине холма мелькнуло нечто багрово-красное, начало подниматься, и все с ужасом увидели громадную морду размером с сорокаведерную бочку.
        Вслед за головой уже быстрее начало выдвигаться туловище, широчайшие плечи разворотили холм. Рыцари с содроганием смотрели на могучую грудь, укрытую костяной броней.
        Этот монстр походит на человека, а это хуже и страшнее всего, потому что зверь - это просто зверь…
        - Время для прямых и честных действий! - прокричал Лоенгрин веселым и вместе с тем страшным голосом.
        Он выдернул из руки ошеломленного сэра Диттера длинное рыцарское копье, пришпорил коня. Все охнули, когда он понесся все ускоряющимся галопом прямо на чудовище.
        Зверь начал выбираться из огромной норы, стук копыт привлек внимание, он поднял голову, маленькие глазки поймали в прицел скачущего на него всадника.
        Он взревел с такой мощью, что под всеми кони начали пятиться в ужасе, а то и подниматься на дыбы, стараясь сбросить всадников и умчаться, и только Лоенгрин настолько умело управлял ошалевшим от ужаса конем, что тот несся на зверя, словно собирался разбиться о него, как о скалу.
        Все видели, как Лоенгрин наклонился к шее коня и с силой двинул вперед рукой, в которой зажато копье. Монстр взревел дико, все видели, как его огромные лапы схлопнулись, но рыцарь Лебедя успел подать коня назад, и чудовищные ладони с треском разломили в мелкую щепу копье.
        Лоенгрин повернул коня и тем же галопом ринулся обратно. Лицо его сияло, а глаза горели, как звезды.
        - Если есть желание, - прокричал он приподнято, - можете добить!
        - Добить? - пробормотал сэр Шатерхэнд.
        Монстр вылез из норы и пошел, все ускоряя шаг, на всадников. И только сейчас рыцари увидели, что из левой стороны груди зверя торчит расщепленный обломок копья, кровь течет обильно и при каждом шаге выплескивается толчками.
        Лоенгрин крикнул все так же весело:
        - Никому даже не пытаться!.. Уходим!
        Он повернул коня, а за ним поспешили и остальные рыцари. Монстр погнался, все слышали тяжелый топот, чудовище почти настигло, затем тяжелые удары о землю начали отдаляться.
        Сэр Шатерхэнд оглянулся в испуге, монстр заметно отстал, его раскачивает на ходу, с бега перешел на слабый шаг, ноги заплетаются…
        - Оно подыхает! - прокричал он. - Стой!..
        Всадники придерживали коней, начали отрывать прилипшие к конским шеям лбы, но оглядывались, устрашенные, готовые сразу же пришпорить коней.
        Монстр тяжело рухнул на колени, а со спины пронесся всадник в бешеном галопе, страшно блеснуло лезвие меча, и голова чудовища опустилась на грудь.
        Сэр Шатерхэнд прокричал в восторге:
        - Зверь убит!.. Наш лорд перерубил ему шею!
        Монстр медленно рухнул вниз мордой, рыцари осторожно приблизились, лошади фыркали, пугаясь сильного звериного запаха. Лоенгрин, не слезая с коня, вытер лезвие меча о густую, как у крота, шерсть, красиво бросил в ножны.
        - Ничего особенного, - сказал он в ответ на восторженные похвалы, - просто повезло, что застал его врасплох. Иначе пришлось бы… да… пришлось долго…
        Сэр Шатерхэнд выкрикнул:
        - Ваша светлость! Значит ли это, что вы уже с такими чудовищами встречались?
        Лоенгрин ответил легко и просто:
        - Да, конечно. В других землях. Поедем дальше? Или есть желающие взять что-то на память?
        Рыцари зашумели, сэр Шатерхэнд сказал громко:
        - Ваша светлость, за вами не угонишься. Думаю, что выражу общее мнение, когда предложу сделать привал, кони отдохнут немного, а мы осмотрим зверя. Вряд ли довезем голову, но хотя бы зубы, когти…
        - А почему не голову? - возразил сэр Диттер. - Наш лорд перерубил одним ударом позвонки, а мы неужели да не перерубим все вместе остальные жилы?
        - А как повезем? - спросил сэр Шатерхэнд.
        Пылкий Харальд воскликнул:
        - Да я готов сам на спине нести! Это же такой трофей, стену любого замка украсит… Прямо в центральном зале!
        Сэр Шатерхэнд кисло усмехнулся.
        - Ну, если готовы… Ладно, я вижу, что все вы жаждете остаться возле такой добычи. И его светлость не возражает…
        - Не возражаю, - подтвердил Лоенгрин и добавил: - В первый раз это всегда так интересно, так интересно…
        Шатерхэнд бросил на него странный взгляд, но рыцари уже соскакивали с коней и окружали поверженного зверя, и он тоже пошел к ним.
        Лоенгрин оглянулся, даже Нил ринулся к чудовищу и старается приподнять ему челюсть и заглянуть в рот.
        Он усмехнулся и шепнул на ухо найтмару, ставшему лайтмаром:
        - Ну-ка, покажи, умеешь ли и по лесу, где столько деревьев?
        Конь моментально сорвался с места, Лоенгрин пригнулся к шее, зарывшись в гриву, ветви со свистом проносились над головой, часто конь красиво и мощно перепрыгивал препятствия в виде лесных завалов, наконец Лоенгрин остановил его на живописной поляне, соскочил на землю и с наслаждением растянулся на сочной траве.
        В замке все время на виду и постоянно занят какими-то мелочами, и только вот так можно отрешиться от быта, успеть подумать над тем, так ли делает главное в жизни, туда ли идет, или же его теперь несет по течению та река, от которой старался держаться подальше…
        Он лежал на спине, глядя задумчиво в синее небо с редкими облачками, когда прогремел, приближаясь, частый стук копыт, Лоенгрин оглянулся в удивлении и увидел, как в широкой полосе солнечного света, что льется сверху небесным дождем, легко и красиво мчится всадник на стройном тонконогом коне.
        Он прищурился, но все равно не разглядел, солнечный свет сопровождает всадника вдоль всей тропы, часто вспыхивают и гаснут искорки на конской сбруе и доспехах…
        Конь незнакомца проскочил поляну, перемахнул куст и, поднявшись на дыбы, замолотил в воздухе копытами.
        Глава 9
        Лоенгрин охнул, в седле прекрасного скакуна молодая женщина с роскошно развевающимися волосами, черными, как смоль, раскрасневшаяся от быстрой скачки, с бурно вздымающейся грудью, тонкая в стане и хищно прекрасная…
        Она расхохоталась:
        - Мой лорд, видели бы себя сейчас в зеркале!
        Ее конь смотрел на Лоенгрина огненными глазами, пофыркивал и косил глазом на белоснежного коня.
        - Леди Ортруда, - проговорил Лоенгрин ошалело.
        Она расхохоталась.
        - Я это, а не призрак! Вы поможете мне сойти?
        Он вскочил на ноги, торопливо подбежал и подал руку. Она соскользнула к нему так, что упала бы, если бы не ухватил в объятия. Она прижалась всем жарким телом, горячая кровь снова ударила ему в голову, а сердце застучало со звериной мощью.
        Некоторое время он ничего не соображал, слыша только учащающийся стук своего сердца, огонь воспламенил кровь, затем ощутил, что ее ноги все еще не касаются земли, и заставил себя медленно опустить, а затем разжать руки и отступить на шаг.
        - Леди Ортруда, - проговорил он хриплым голосом, - как это вы… одна… в лесу…
        Она расхохоталась, играя обнаженными плечами с удивительно гладкой чистой кожей, исцелованной солнцем и покрытой нежным загаром.
        - Разве женщина может отправиться куда-то одна? - спросила она с веселым упреком. - Нет, там целая кавалькада кавалеров… Но у меня лучший конь, никто не мог меня догнать… а потом понять, куда я умчалась!
        Он покачал головой, все еще потрясенный как ее появлением, так и близостью ее манящего тела.
        - Вы ездите по-мужски, - заметил он осторожно.
        - Верно, - ответила она с вызовом, но глаза смеялись. - Вы в священном ужасе?
        - Наоборот, - ответил он. - В ряде стран, где я бывал, женщины ездят именно так.
        - И уважения не теряют?
        - Да, леди Ортруда.
        - Спасибо, мой лорд, - ответила она чарующим голосом, - конечно же, так удобнее. Не понимаю, почему женщина должна всегда выглядеть беспомощной куклой!.. У меня есть в мешке еда и вино, мы можем перекусить, пока нас найдут.
        Он в неловкости оглянулся.
        - Леди, это против правил… Как бы люди что-то не подумали, когда нас отыщут здесь…
        Она фыркнула.
        - Вас волнуют такие пустяки? Я уверена, что если вас любят, то не усомнятся. Как наши близкие, так и наши друзья.
        Он развел руками, а она быстро сняла с седла мешок, на свет сперва появилась белая скатерть, Ортруда расстелила ее по траве красиво и быстро, вытащила и разложила красиво порезанное холодное мясо, сыр, хлеб, поставила два серебряных кубка и с торжеством водрузила посредине узкогорлый медный кувшин.
        - Присаживайтесь, мой лорд, - предложила она, - мы должны подкрепить свои силы, ибо вы в лесу уже несколько часов.
        - А вы?
        Она хитро улыбнулась.
        - Я меньше, но проголодалась тоже.
        Села она красиво и быстро, без всяких церемоний, просто подогнула в сторону ноги, они выдвинулись из-под платья почти до колен, верх неприличия, если во дворе на людях, но Лоенгрин с учащенным сердцебиением чувствовал, что здесь это правильно и естественно, глупо соблюдать придворный церемониал в чаще леса.
        - Вы умеете везде устраиваться, - заметил он с неловкостью. - Обед ничуть не хуже, чем в замке.
        - У меня все не хуже, - ответила она жизнерадостно. - Позвольте, мой лорд, я налью вам…
        Наполняя его кубок, она наклонилась к нему, и Лоенгрин, стараясь не смотреть в низкий вырез ее платья, все равно ощутил мощный животный зов ее сочной зрелой плоти, готовой принять его безропотно и с готовностью.
        - Прекрасное вино, - проговорил он, вперив взгляд в темно-красную струю, - вид у него такой, словно только что из рая…
        Она подняла на него взгляд темных блестящих глаз и намекающе улыбнулась.
        - Это когда Адам и Ева согрешили? Это правда, что не они вдвоем, а Ева со Змеем, пока Адам спал?
        Он взял кубок, пальцы дрогнули, когда через защищающее благородное серебро ощутил заключенною в этом вине темную и сладко-порочную страсть.
        - Да, увы, - ответил он замедленно, словно отвечал кто-то другой. - И первые дети, близнецы, у нее родились от Змея. А от Адама сын родился только через триста лет, и назвали его Сифом.
        Она расхохоталась.
        - Значит, к этому времени Каин успел наполнить своим потомством мир?
        - Увы, - согласился Лоенгрин. - Успел…
        - А что внуки Сифа?
        Он развел руками.
        - Несмотря на запрет, не устояли перед порочными правнучками Каина…
        Она смотрела на него лукаво, глаза смеялись, а губы становились все крупнее и рельефнее, словно просились к страстным поцелуям.
        - Ну почему так грустно? - прозвучал ее волнующий голос. - Святая Библия учит нас, что даже Ева была прощена Господом, а уж Адам так и вовсе остался свят!.. Так осушим кубки за наших прародителей!
        Он готовился отказаться от вина и опустить кубок на скатерть, но сейчас нельзя себе позволить такое непочтение к основавшим род человеческий и давшим миру всех великих людей, в том числе святых и подвижников.
        Она осушила кубок легко и просто, словно сладкую воду, но щеки разрумянились больше, глаза блестят, как спелые маслины, а грудь при каждом вздохе вздымается выше.
        - Прекрасное вино, - проговорил он и ощутил, что голос его опять меняется, всегда чистый и звонкий, как зов серебряной трубы, он сейчас, как и в тот раз, стал ниже, в нем прозвучали нехорошие хрипловатые нотки. - Да, весьма хорошее… хотя сладкое.
        Она засмеялась, блестя очень живыми глазами, проследила взглядом, как он опустил нетвердой рукой пустой кубок.
        - Женщины любят все сладкое! Начиная от речей… А вы сладкое не признаете? Почему?
        - Я люблю сладкое, - ответил он смущенно. - Пусть это и не очень по-мужски. Что делать, у всех есть слабости.
        - У всех, - согласилась она с готовностью и придвинулась к нему ближе. - И у всех разные. Даже у женщин! Но совпадают только в одном: все мы теряем голову при виде настоящих мужчин, что превосходят остальных!..
        Он сказал с неловкостью:
        - Таких на свете нет.
        - Мой лорд?
        - Одни превосходят силой рук, - пояснил он, - другие выше умом, третьи - святостью.
        Она покачала головой:
        - Нет-нет, такие мужчины есть. Мы, женщины, чувствуем их всей своей сутью!.. У нас при их виде слабеет все тело, мы тянемся к ним и раскрываемся перед ними полностью, мы готовы принять их, как иссохшая в засуху земля открыта благодатному теплому дождю…
        Он ощутил, как горячая кровь бросилась в лицо, взял ломтик мяса, но жевал механически, хотя чувствовал его усиленный жгучими травами вкус, добавляющий жара в и без того уже корчащееся в муках тело.
        Ортруда придвинулась еще ближе, коснулась горячим плотным бедром его ноги, жаркая волна тут же мощно пошла по его телу, заставляя в сладкой истоме корчиться каждую жилку.
        - Леди Ортруда, - проговорил он таким хриплым голосом, что сам его не узнал, - Господь поставил преграды перед простыми влечениями, которые у нас от Змея, и обязал руководствоваться той искрой, которую вдохнул в Адама, дав ему жизнь и душу.
        - Золотые слова, - проворковала она сладко и взяла его за руку, - именно Господь дал нам жизнь и велел плодиться и размножаться.
        - Да, но…
        Он запнулся, пытаясь собрать нужные слова, а в голове такой жар, что мысли путаются, а она произнесла сладким голосом:
        - Что-то вам мешает, господин моих души и тела?
        - Он велел, - произнес он сипло, - плодиться и размножаться, но… по закону…
        - Какой был закон у Адама и Евы? - спросила она. - Они даже наготу свою прятали только от холода и ветра, а не друг от друга… Мой господин, в моих мыслях и намерениях нет ничего, что бросило бы на вас тень!.. Это на нас, женщин, она всегда падает в подобных случаях, а вы только гордитесь и бахвалитесь победами.
        Лоенгрин рванул себя за воротник, чувствуя, что он душит горло.
        - Ортруда… Вы не должны так…
        - Почему?
        - Это… нехорошо…
        - Но я хочу быть с вами, мой лорд, - жарко шепнула Ортруда, - мой господин. Хочу чувствовать ваши грубые сильные руки на моем теле… Хочу, чтобы вы распластали меня на земле, чтобы схватили за грудь, сорвали с меня платье и взяли, как победитель, что врывается в захваченный штурмом город!
        Лоенгрин прошептал сипло:
        - Я не груб…
        - Мужчины все грубы, - возразила она страстным шепотом, - это у вас в крови, а у нас в крови - покоряться сильному. Вы сильный, господин моих тела и души, вы самый сильный! Как молодых коров ведут к самому сильному быку, так и мы стремимся к победителю… чтобы и дети наши были сильными и… победителями. Я хочу вас, мой господин!
        - Ортруда…
        - Лоенгрин, войди в меня и ороси мое лоно своим семенем! Я хочу, чтобы спустя годы весь мир восторгался моими детьми!
        Он сказал все так же сипло, чувствуя, что сражается из последних сил:
        - Я верю, что вы действуете не по наущению своего законного супруга Тельрамунда. Но все равно я не могу…
        - Почему?
        - Я верен Эльзе.
        Она вскрикнула в великом изумлении:
        - Верен? Мужчина верен?
        - Да, - ответил он, чувствуя, что уже проиграл битву, - все-таки верен.
        Она рассмеялась тихо и загадочно.
        - Мой господин, вы говорите не то, что думаете. И не то, что говорит ваша такая живая плоть. Я вижу, как в вас уже проснулась, пробудилась и клокочет яростная животная страсть… Так выпустите ее! Схватите меня, терзайте меня. Я с наслаждением отдамся вашей грубой мужской власти, вашей животной похоти. Делайте со мной все, что изволите и вздумаете! Я настоящая женщина, буду радоваться вторжению вашей грубости и мощи, ибо она прорастет и взлелеется в моих детях…
        Кровь победно стучала молотами ему в виски и горячими волнами захлестывала сердце. Лицо Ортруды все приближалось, глаза совсем огромные, темные, как лесные озера в безлунную ночь, от нее веет чем-то волшебным, из-за чего стальная воля истаивает, как роса под лучами жаркого солнца…
        Он ощутил жар на своих губах, это Ортруда прикоснулась к ним лишь чуть-чуть, но в следующе мгновение она впилась таким знойным поцелуем, что его воля и стойкость моментально исчезли.
        Он чувствовал, как ее жадные пальцы расстегивают ему камзол, сам ощутил под своими пальцами ее горячую плоть, уже без одежды, и в это время издали донесся приближающийся конский топот.
        - Ортруда, - произнес он хрипло, собрав всю волю, - сюда скачут…
        - Не выдумывай, - шепнула она ему в ухо жарко, - везде тихо… и птицы кричат…
        - Трое, - прошептал он, не выпуская ее из рук. - Двое на брабантах, один на лошади другой породы…
        - Тюрингской, - произнесла она машинально, вздрогнула, посмотрела на него дикими глазами. - Ты так далеко слышишь?
        - Они скачут сюда, - сказал он, - не слишком быстро… это чтобы не потерять твой след…
        - Все-таки отыскали, - прошептала она. - Эх… Это граф Фридольфссон и виконт Готхорсер.
        Она отодвинулась, быстро оглядела себя, опустила взгляд на руки Лоенгрина. Он с трудом отделил ладони от ее горячего податливого тела, что уже было полностью в его власти, тоже отодвинулся, а Ортруда быстро поправила ему одежду и снова отсела на приличное расстояние.
        Над дальними зелеными кустами с грохотом пронеслись три яркие шляпы с перьями, потом проломились к ним на поляну, лошади хрипят и шатаются, все трое всадников в полном изнеможении, словно прошли через битву.
        Ближайший к ним сполз по конскому боку на землю и, подойдя ближе, тяжело преклонил колено.
        - Ваша светлость…
        - Сэр Фридольфссон, - сказал Лоенгрин.
        Он чувствовал, что в его привычном голосе сейчас слишком много хриплой страсти, старался изо всех сил держать лицо каменно-приветливым, а рот, напомнил себе, нужно раскрывать как можно реже.
        Граф поднялся по небрежному движению его руки, Ортруда взглянула пытливо, словно не была уверена, что молодой и пылкий герцог сможет держать себя в руках и не выдаст неосторожным словом или движением, затем перевела благосклонный взгляд на сэра Фридольфссона.
        - Вы хороший следопыт, - сказала она одобрительно. - Я проскакала через болото и три ручья, но вы… вы молодец!
        Граф сказал польщенно:
        - Спасибо, ваша светлость… но вы очень рисковали.
        - Чем? - удивилась Ортруда. - У меня самый быстрый конь в Брабанте!.. Ни один волк или медведь его не догонит. Как и вепрь.
        - Здесь могут быть и разбойники!
        Она расхохоталась.
        - Здесь? После того, как в Брабанте на трон сел строгий и неподкупный лорд Лоенгрин? Вы шутите!
        Остальные двое тоже слезли с коней и преклонили колена. Лоенгрин небрежным движением пальцев велел подняться, потрогал языком десны и решил, что сможет говорить достаточно ясно, не выдавая себя недостойным и подозрительным смущением:
        - Благородные лорды, вы можете присоединиться к нашей трапезе. Леди Ортруда наткнулась на меня, когда я по обычаю нашего Ордена предавался возвышенным размышлениям о судьбах мира. Это требует полного уединения, что немыслимо в шумных замках…
        Он сделал паузу, не зная, как перейти к тому, что сидит в глубине леса с чужой женой, но граф Фридольфссон подхватил с великим почтением:
        - Потому святые люди уходят в пустыни, горы, леса! Нам повезло, дремучий лес сразу за воротами замка.
        - Вы паладин, - сказал виконт Готхорсер, - мы все понимаем. Вы говорите с Господом напрямую…
        - …а мы только через священников, - сказал граф.
        Третий промолчал, будучи оруженосцем, но Лоенгрин и его широким жестом пригласил к трапезе. Все трое осторожно присели к расстеленной скатерти, но ничего взять не решились, только смотрели на молодого герцога полными почтения глазами. Лоенгрин ерзал, чувствуя себя вором, что украл на рынке совсем уж мелочь, но теперь вынужден терпеть совсем не мелкий позор.
        Глава 10
        Он вернулся в замок, но и когда вошел в зал, все еще чувствовал в кончиках пальцев странное жжение, что не оставляет с того момента, как коснулся обнаженного тела графини, даже не помнит, как это случилось, только смутное воспоминание о грохоте крови в ушах, как падающих с гор водопадов, в теле нарастал дикий и неудержимый жар, и ничего, кроме стыдно-сладостного ощущения падения…
        Послышались легкие дробные шаги, он выпрямился и улыбнулся навстречу выбежавшей Эльзе. У нее был такой радостно-счастливый вид, что вот-вот завизжит и бросится ему на шею, повиснет, обхватив ногами, но она церемонно присела в глубоком поклоне.
        - Мой супруг…
        - Моя жена, - ответил он легко и, подняв ее, прижал к груди. - Ты мое самое светлое и чистое существо на свете!
        Она радостно вспикнула, но тут же торопливо высвободилась из его объятий.
        - Мой господин, - сказала она с достоинством, - нельзя же так, сейчас день… и вообще нас могут увидеть!
        Он рассмеялся.
        - И пусть видят! Разве ты не моя жена?
        - Ваша, мой лорд, - сказала она счастливо и тут же добавила: - Но святое таинство брака подразумевает только ночь и только спальные покои!
        - Но обнимать можно везде, - заверил он.
        Она возразила:
        - Нет-нет, это неприлично! Замужние женщины должны вести себя еще более скромно и целомудренно, чем незамужние. Здесь много девушек на выданье, нельзя подавать им дурной пример.
        Она высвободилась окончательно, но кончиками пальцев оперлась о его руку и церемонно пошла рядом, гордо выпрямив спину и глядя прямо перед собой сияющими глазами.
        Через час к замку подъехали граф Фридольфссон со своими спутниками, а с ними на быстрой тонконогой лошадке огненного цвета гордо восседает по-мужски Ортруда, и никого это, как обратил внимание Лоенгрин, не смущает и не тревожит, в то время если бы так попыталась сесть, к примеру, Эльза или одна из ее девушек, это вызвало бы смех и нарекания, упреки в нарушении женской скромности, девичьей стыдливости, даже в распущенности.
        Ортруда соскочила на землю сама, не дожидаясь, когда рыцари подбегут и подставят колени, она выглядит такой же властной и уверенной, как и мужчины-рыцари, и такой же самостоятельной.
        Лоенгрин наблюдал с балкона, не мешало бы встретить лично, мелькнула мысль, рыцарь должен быть галантным, однако его вежливость и предупредительность, похоже, начинают использовать не совсем честно, так что пусть, он тут весьма занят…
        За спиной послышались тяжелые шаги, он узнал по походке сэра Перигейла и подумал с облегчением, что не пришлось врать даже перед собой, у Перигейла что-то важное, можно прочесть по шагам.
        - Ваша светлость?
        Он обернулся, Перигейл выглядит несколько смущенным, что еще больше настораживает, отводит взгляд в сторону, елозит им по полу, словно не желает видеть, как светлый облик господина омрачится, но лояльность к сюзерену пересилила, он сказал с неловкостью:
        - Ваша светлость, вам пора наведаться в земли графа Тельрамунда.
        Лоенгрин насторожился.
        - Что случилось?
        Перигейл сказал с еще большей неловкостью:
        - Там неладно. Очень неладно.
        Лоенгрин произнес с неохотой:
        - Мы не можем вмешиваться в суверенные дела графства. В наших правах, если граф Тельрамунд как-то недостойно себя ведет, не принимать его в высшем обществе. Ни один порядочный рыцарь не подаст ему руки, и ни один дом не откроет ему двери…
        Перигейл прервал:
        - Нет-нет! Я не об этом.
        - А в чем тогда дело?
        - Вам нужно съездить лично, - повторил Перигейл настойчиво. - Дело как раз церковное… ну, во всяком случае… так оно выглядит, а вам как паладину оно ближе.
        Лоенгрин замер, недоброе предчувствие кольнуло грудь.
        - Церковь? Церковь - наш первый союзник!
        - Смотря какая, - буркнул Перигейл. Поспешно поправил себя: - Церковь у нас одна, но священники - разные.
        - И что?
        - Иногда очень разные, - уточнил Перигейл. - Чересчур.
        Лоенгрин смотрел непонимающе, ощутил быстро поднимающийся гнев, успел удивиться, что так быстро начинает терять терпение, а ведь раньше, когда не занимал трон герцога, его спокойствие и выдержку ставили в пример.
        - Что там? Снова какая-то ересь?
        Перигейл отмахнулся с таким пренебрежением, словно разъедающая христианство ересь, не дающая спокойно спать Ватикану, что-то вроде мелкий мухи.
        - Есть вещи и посерьезнее ереси. Сэр Лоенгрин, прошу вас, просто сядьте на коня и побывайте во владениях графа. Далеко забираться не придется! Как только перейдете мост, что разделяет земли виконта Фофшнейдера и графа Тельрамунда, там в полумиле от моста прямо возле дороги церковь. Село так себе, но церковь вы им построили отменную…
        - Я не строил.
        - Ну побудили восстановить старую! И денег на нее отпустили из герцогской казны. Так что та церковь вашей заботой появилась на свет. Но сами послушаете, что там говорят.
        Он откланялся и торопливо ушел, а Лоенгрина тягостное ощущение не покидало весь остаток дня. Настроение портилось еще больше, едва представлял, что переедет мост и окажется на землях Тельрамунда. Тот сразу усмотрит посягательство на его права. С того поединка установилось нечто вроде невооруженного нейтралитета: Лоенгрин ни словом не вспоминал опального графа, не делал в его сторону ни одного угрожающего жеста, сам Тельрамунд, как он предполагал, поступает точно так же, и сейчас вот появиться в его землях - что-то вроде нарушения негласного договора.
        С другой стороны, он - герцог, на землях Брабанта расположено восемь графств, двенадцать баронств и уйма виконтств, так что он не только вправе, но и обязан объезжать земли Брабанта. Правда, обычно сюзерен заранее оповещает, куда и к кому поедет, у кого побывает по дороге, но известны государи, которые вообще предпочитали переодеваться простолюдинами и ходить по своим землям, чтобы точно знать, кто что говорит.
        Он разговаривал с Эльзой, когда отворилась дверь, вошла Ортруда, сразу низко поклонилась.
        - Сэр Лоенгрин, милая Эльза… я прошу вашего позволения отбыть в свои владения.
        - Да, - ответил Лоенгрин, чувствуя, как гора свалилась с плеч, - да, конечно, я все понимаю, там все на ваших плечах, леди Ортруда. Мужчины только оружием да охотой…
        Она мило улыбнулась.
        - Вы правы, всеми делами руковожу я. Но вы теперь понимаете, что я вполне могу с этим справиться?
        Эльза сказала с чувством:
        - Мне жаль с вами расставаться, милая Ортруда!.. Вы так многому меня научили, я безмерно вам благодарна. Когда справитесь со своими делами, навестите нас снова!
        - Обязательно, - ответила Ортруда и, еще раз поклонившись, исчезла за дверью.
        Лоенгрин пробормотал:
        - Зачем ты ее приглашаешь? Чем она дальше от нас, тем лучше.
        - Не будь таким подозрительным, - упрекнула Эльза. - Это ее муж чудовище, а она - хорошая!
        - Муж и жена, - буркнул Лоенгрин, - одна сатана. Ладно, надеюсь, ей самой не захочется приезжать. Эльза, ты снова под защитой своего верного… нашего сэра Перигейла. Думаю, через несколько дней вернусь с хорошими новостями.
        - Лоенгрин, - вскрикнула она, ее светлые глаза заблестели слезами. - Я умру, если ты вдруг исчезнешь!..
        Он нежно поцеловал ее в лоб, хотел и в губы, но она застеснялась и отвернула голову.
        - Как я могу?.. - сказал он. - Твоя любовь и вера в меня держат крепче всяких цепей.
        Он взял с собой двенадцать человек, этого достаточно для престижа, да и не рискнет Тельрамунд затевать бойню, здесь самые знатные рыцари Брабанта. Мчались по прямой и уже на следующий день выехали на берег, где по ту сторону широкой реки высится огромный и мрачный замок Тельрамунда.
        Шатерхэнд присвистнул, река достаточно быстрая, к тому же берег с той стороны крут, на коне выбраться не удастся, даже если бы удалось переплыть, но в тяжелых доспехах такое немыслимо.
        - Замок расположен, - заметил он, - как и Анвер. И похож по форме. Я понимаю Тельрамунда, что всегда был вторым человеком в Брабанте и хотел стать первым…
        Сэр Диттер сказал деловито:
        - Ближайший мост в пяти милях ниже по течению.
        - А в другой стороне? - спросил Лоенгрин.
        - Там вообще нет моста, - сообщил кто-то сзади. - Либо на лодках, либо в жару, когда пересыхает, вплавь…
        - Понятно, - сказал Лоенгрин. - Хорошо, езжайте до моста, а оттуда к замку Тельрамунда.
        Шатерхэнд спросил настороженно:
        - А вы?
        - Проверю, - сказал Лоенгрин, - на что способен этот конь. Обычно найтмары такую реку преодолевают легко…
        - Но у вас это уже не найтмар! - возразил Шатерхэнд под одобрительный гул голосов рыцарей. - А если вода снесет…
        - То выберемся ниже по течению, - сказал Лоенгрин. - На тот или на этот берег, куда окажемся ближе. Но я надеюсь, что качества найтмара в нем остались… Все, не задерживайтесь! И поторопитесь, мне одному там оставаться в самом деле… опасно.
        Он тронул коня, тот пошел быстрым шагом к воде, спускаясь по пологому берегу. Шатерхэнд стиснул челюсти и движением руки велел всему отряду двигаться вдоль берега галопом, а потом карьером.
        А на крепостной стене замка Тельрамунда между зубцами остановились сам Тельрамунд, его друзья и вассалы барон Артурас Неантарис и виконт Матиас Тобиассон. Все трое смотрели с недоверием, когда рыцарь Лебедя направил коня прямо в воду.
        Барон Артурас пробормотал с беспокойством:
        - Неужели переплывет?.. Мост всего в пяти милях отсюда…
        - Похоже на то, - ответил сэр Матиас.
        Барон Артурас буркнул с сердцем:
        - Да чтоб его вода унесла!..
        Тельрамунд повернул голову, брови удивленно приподнялись.
        - Барон… Совсем недавно вы говорили о нем что-то… э-э… одобрительное.
        - Говорил, - огрызнулся барон. - Но когда чистого чересчур много… это уже чересчур, граф. Он всем нам постоянный укор!.. Я вот не могу поститься, как он, а еще обязательно помяну нехорошим словом Богоматерь, если уроню молот на ногу… Могу проспать до обеда и пропустить утреннюю службу… и вообще уже и забыл, когда заглядывал в церковь, хотя знаю, что да, надо, но бываю чуточку ленив временами…
        Виконт гулко хохотнул.
        - Чуточку? Простите, барон, это у меня само вырвалось.
        - Вот-вот, - сказал барон, - и у меня иногда такое вырывается… А у Лоенгрина - никогда. Он до того вежлив, что прям тошно. Но дамы от него в восторге, хотя что с них взять, дуры. Но когда я оказываюсь рядом с ним, сразу начинаю казаться себе свиньей неумытой.
        Тельрамунд хмыкнул.
        - Тогда нам повезло, что он занимался своими делами и к нам не лез.
        - Но сейчас лезет, - напомнил виконт.
        - Один, - ответил Тельрамунд многозначительно. - Его отряд помчался к мосту. Будет здесь только через полчаса.
        - И что? - спросил виконт.
        Тельрамунд сдвинул плечами.
        - Да так. Обычно даже самый сильный воин не выстаивает против… гм… отряда. Даже малого.
        - Но не бросимся же мы на него, - сказал барон раздраженно, - только за то, что он - рыцарь Лебедя?
        - А если он нас оскорбит?
        Барон вытаращил глаза.
        - Кто? Этот чужак герцог?.. Да он сама вежливость!
        - Я попытаюсь, - произнес виконт многозначительно, - чтобы он вышел из себя. А если он меня оскорбит… что ж, я просто не верю, что мои друзья не вступятся!
        - Мы-то вступимся, - проворчал барон. - Меня он раздражает не меньше! Я не понимаю, как он остается чист, незапятнан и мордоблагороден… все еще!
        Виконт посмотрел на друга искоса, обронил негромко:
        - Вы имеете в виду то… гм… что имею в виду и я?
        Барон сказал зло:
        - Я имею в виду то, что имеют в виду все! Все мы. Я тоже чист и благороден… в какие-то минуты. Да что там минуты, помню даже день, когда я был с утра и до вечера ну прямо свят, настолько чист и праведен, что мог бы поплевать на святых антониев сверху!..
        Тельрамунд заметил с ехидной улыбочкой:
        - Это не тогда, когда после такого подвига целую неделю пили, обжирались и служанок по две сразу в постель тащили?
        Барон нервно дернул щекой.
        - Это не важно. Укажите на того, кто не пил и не впадал в пучину порока!.. Нас всех то поднимает к небесам, то швыряет на самое дно… Мы ведь дети Змея и Евы, не только Сифа!.. А этот рыцарь Лебедя как постоянный укор нам…
        - Это же хорошо? - спросил виконт. - Как напоминание, что и нам надо бы. И можно бы. И вообще… если может он, то и мы?
        Барон покрутил головой.
        - Да больно неприятное напоминание какое-то… Будто я все еще оруженосец… нет, даже паж, которого все учат, поучают, обучают, заставляют, требуют, присматривают…
        Виконт невесело хмыкнул.
        - А хуже всего, что присматривать за вами поручено вам же самому, верно? От кого не скроешься?.. Вы правы, этот рыцарь Лебедя с его непорочностью у всех как бельмо на глазу. Надо бы закидать его грязью, но рука не поднимается, это же будет вообще, даже не знаю что, совсем уж…
        Барон проговорил угрюмо:
        - Перед нами выбор: самим стать такими, как он, или же его стащить к нам пониже.
        Тельрамунд поморщился.
        - Сэр Артурас, вы так говорите, будто мы сидим вообще по горло в пучине разврата и порока!.. Мы - благородные рыцари, заветы рыцарства для нас святы. И мы живем правильно и справедливо… по возможности.
        - Вот-вот. По возможности. А этот гад показывает, что возможности у нас побольше! Да только так вот и всю жизнь проживаем, и в могилы сходим, ни разу не пожив в полную силу!
        Виконт прервал:
        - Смотрите-смотрите!.. Он переплыл все-таки, но направляется, похоже, не к нам, мерзавец…
        - Да, он повернул вдоль берега…
        - Та дорога куда ведет?
        - Ну, к церкви и кладбищу…
        Тельрамунд, что помалкивал, слушая их разговоры, громыхнул тяжелым голосом:
        - Нам стоит вооружиться и выехать ему навстречу. Я не знаю, что он задумал… но это мне совсем не нравится.
        - Поспешим, - согласился барон, и они все заторопились вниз.
        Глава 11
        Лоенгрин пронесся на могучем белом коне мимо замка по широкой дуге, быстро хватая взглядом все рвы, валы, барбаканы, бревна на стенах и корзины с камнями, что посыплются вниз от малейшего толчка, высоту башен и ямы-ловушки по дороге к ним.
        На воротах между зубцами прибавилось голов в блестящих шлемах, но он решил, что сейчас рисковать глупо, вот-вот прибудет его отряд, и пустил коня по широкой дороге параллельно реке, внимательно рассматривал крестьян, двух остановил и расспросил, что за налоги, каков здесь суд, сильно ли притесняет граф народ.
        Перигейл настойчиво советовал побывать у церкви, что в полумиле от моста, который соединяет землю виконта Фофшнейдера и графа Тельрамунда, это даже важнее, чтобы увидеть Тельрамунда и сурово напомнить ему, кто в Брабанте хозяин.
        Отряд свой заметил, скачущий навстречу, еще издали. Они придержали коней у церкви, где на открытом месте собрался народ, а священник, взобравшись на телегу, что-то проповедовал, яростно размахивая руками и вздымая над головой Библию.
        Лоенгрин подъехал, удивляясь, что рыцари внимательно слушают, а не помчались ему навстречу. Нил оглянулся, торопливо приблизился и шепнул потрясенным голосом:
        - Что он говорит? Что он говорит?
        - Да что случилось? - спросил Лоенгрин. - Что за особая церковь?
        - Вы послушайте, - сказал Нил тихо, - ох, не зря мы прибыли…
        Священник к ним спиной, не видит, но крестьяне начали бросать на них опасливые взгляды. Священник, войдя в раж, никого не замечал, вскидывал к небу костлявые руки и потрясал ими, словно стараясь раскачать небосвод и обрушить на землю.
        - Господь не зря создал самый совершенный мир, чтобы мы жили счастливо и благоденствовали!.. И мы так и жили, пока не прибыл человек… да и человек ли он? Скажите мне, если человек скрывает свое происхождение, то не посланник ли он дьявола?.. Ладно, я даже допускаю, что человеку с темной репутацией позволительно пахать землю, ловить зверей или держать стремя господину, если тот в снисходительности своей допустит до таких высоких обязанностей… но - поставить такого человека во главе герцогства?
        Нил прошептал:
        - Вот об этом, выходит, и предупреждал Перигейл!
        Лоенгрин ощутил, как вся кровь отхлынула от лица. Сейчас он выглядит, как мертвец, сам понимал, потому с зубовным скрипом взял себя в руки и заставил оставаться на месте, хотя душа его уже ринулась к проклятому попу, ухватила за горло и сжала так, что глаза мерзавца вылезли на лоб, как у рака.
        - И еще понятно, - сказал тихо Нил, - почему Перигейл не настоял, чтобы обязательно собрали большой отряд. Здесь целая армия не поможет…
        - Мерзавец, - ответил Лоенгрин сдавленным голосом.
        - Повесить? - спросил Нил услужливо. - Вон дерево с хорошими ветками… По три таких попа можно на каждой!
        - У тебя ж веревки нет.
        - Крестьяне бегом принесут! Это ж радость какая, когда попа вешают!
        Лоенгрин стискивал в кулаках повод так, что из него начала выступать вода.
        - Вешать будем, - прошептал он люто. - Но не сейчас, не сразу. А то скажут, что я убоялся правды.
        Крестьяне оглядывались, отпрыгивали в стороны, а он прямо на коне подъехал к телеге. Священник пару раз зыркнул на него с явной тревогой на лице, но лишь возвысил голос, ибо никто не смеет поднимать руку на служителя Господа, даже разбойники в темном лесу стараются не трогать, ибо гореть им тогда вечно в геенне огненной…
        Лоенгрин придержал коня, прямо с седла соскочил на телегу. Священник начал запинаться, Лоенгрин вскинул руку и крикнул сильным голосом:
        - Я и есть тот самый Лоенгрин, о котором сейчас говорил этот человек, назвавший себя священником!
        Люди смотрели на него зло и настороженно, один из передних рядов крикнул с вызовом:
        - Это наш священник!.. Он в нашей церкви уже десять лет!
        - Это не лжесвященник, - крикнул второй крестьянин. - Мы его знаем!
        Народ начал волноваться, выкрикивать громче и громче, придвинулись к телеге вплотную, готовые то ли опрокинуть, то ли спихнуть рыцаря вниз и растерзать его, сорвав блестящие пластины панциря.
        Лоенгрин прокричал во весь голос:
        - А теперь послушайте!.. Я - паладин, что значит - воин Церкви!.. И я тоже знаю Священное Писание. Я сейчас напомню вам одну истину, о которой вы в делах и заботах забыли…
        Шум начал утихать, сразу несколько голосов потребовали, чтобы все заткнулись и послушали, стереть это исчадие дьявола в порошок они успеют в любой момент.
        Лоенгрин крикнул:
        - Господь сотворил Адама и Еву из глины и велел плодиться и размножаться. Когда Адам пахал, а Ева пряла - кто был господином? Господь велел всем нам судить любого человека по делам его, а не по знатности его далеких предков!.. Перед Господом все равны, эту истину любой священник должен повторять и повторять всюду и всем, только тогда мы построим Царство Небесное на земле, когда все станем равны, когда человека будем чтить за его труд, за его поведение, а не за подвиги его далеких предков!
        В толпе молчали, наконец кто-то выкрикнул:
        - Правильно!
        Лоенгрин еще больше повысил голос:
        - И всякий, кто говорит, что люди неравны, что одни выше других только потому, что их прапрадеды что-то сделали достойное, - либо врут, защищая свои привилегии, либо посланы самым дьяволом, чтобы смутить умы человеческие!
        Священник отпрыгнул на другой конец телеги, выставил перед собой крест и крикнул срывающимся голосом:
        - Я - священник!
        - Ты продал душу дьяволу, - отрезал Лоенгрин и сказал громко для народа: - Дьявол покупает и священников, ибо они тоже просто люди, ряса не защищает от соблазнов. Если сейчас войти в его дом, вы увидите, что живет он намного богаче вас и… хотя сейчас пост, но увидите на его столе жареную свинину…
        Толпа закричала в негодовании, часть сразу же отшатнулись в сторону, там завопили, что сейчас же пойдут и проверят все, священник побелел, прижал к груди Библию и начал кричать, что он готов поклясться на ней, что он ведет жизнь праведную, но кто-то прокричал яростно:
        - А твои бастарды от Миринды и дочки Пелигрия?.. Где твоя клятва безбрачия?
        Лоенгрин взмахом руки подозвал Нила.
        - Этого вот, продавшего душу дьяволу, взять и повесить. Можно на том дереве, что ты предлагал.
        Нил воспламененно вскрикнул:
        - Нужно было сразу!
        - Нет, - ответил Лоенгрин, - нельзя.
        Священник торопливо соскочил с телеги и попытался скрыться, но толпа есть толпа, ее настроение изменчиво, его ухватили за руки и плечи, толкнули в руки Нила.
        Оруженосцу помогли другие воины, священника потащили к дереву, быстро перекинули через толстую ветку веревку с петлей на конце.
        Лоенгрин прокричал, обращаясь к толпе:
        - Помните, когда вас призовет Господь, он не будет интересоваться вашим происхождением! Он спросит, как вы жили! И вообще хорошие ли вы люди?
        Священник орал, вырвался и грозил небесными карами, его подтащили поближе к дереву и надели петлю на шею.
        Со стороны замка раздался частый грохот копыт, на вытоптанное место выметнулась большая группа всадников в доспехах, во главе Тельрамунд, тоже весь в железе, только забрало поднято.
        Все увидели его взбешенное лицо.
        - Что здесь происходит? - прогремел его голос, подобный грому. - Кто смеет здесь распоряжаться?
        Все повернули головы в сторону Лоенгрина. Он чувствовал, как сильнее начинает стучать сердце, а горячая кровь ударила в голову.
        - Вы меня не узнали? - проговорил он сквозь зубы. - Или вы меня подзабыли, граф?
        Тельрамунд натянул повод, удерживая коня, его рыцари остановились за ним тесной группой, у всех на лицах готовность ринуться на чужаков и смять их, как траву.
        - Что здесь происходит? - потребовал Тельрамунд командным голосом прирожденного вожака.
        Лоенгрин отрезал:
        - Это я спрашиваю, что здесь происходит в ваших владениях?
        Тельрамунд, багровый от гнева, прорычал:
        - Вы собираетесь повесить моего человека!
        - Так это ваш человек? - перепросил Лоенгрин громко, чтоб услышали все на площади. - А я думал, это священник!
        Тельрамунд повысил голос:
        - Это мой священник!
        - Любой священник, - отрезал Лоенгрин, - человек церкви и лордам не подчинен… Сэр Шатерхэнд, ваши арбалетчики готовы?
        - Да, - вскрикнул Шатерхэнд срывающимся от напряжения голосом, - ваша светлость! Только прикажите!
        - Приказываю, - ответил Лоенгрин. - Взять на прицел графа Тельрамунда. И убейте его за мятеж, если он сейчас же не сойдет на землю и не преклонит колено!
        На площади наступила мертвая тишина. Тельрамунд открыл рот для свирепого рыка, но бросил взгляд на своих верных рыцарей. Они пойдут за ним всюду, но сейчас на их лицах ясно читается, что он нарушает рыцарский кодекс поведения, никто не смеет отказываться приветствовать сюзерена, разве что при мятеже.
        Он помедлил, трое арбалетчиков взяли его на прицел, с такого расстояния стальные болты прошибут его стальную кирасу, как тонкий лист дерева.
        Стиснув челюсти, он медленно покинул седло, каждым жестом показывая, что действует не по принуждению, а по рыцарскому этикету, преклонил колено и опустил голову.
        - Ваша светлость…
        - Граф Тельрамунд, - ответил Лоенгрин.
        Граф тут же поднялся во весь огромный рост, не дожидаясь разрешения, прогремел во всю мощь своего громового голоса:
        - Почему вы пытаетесь повесить священника?
        - Потому что он продал душу дьяволу, - объяснил Лоенгрин любезно, - и у меня вон вся площадь свидетелей. Им всем рты не заткнешь, они скажут свое слово, если церковь восхочет провести расследование этой позорной казни. Думаю, все поняли и запомнили суть спора, ибо это не сложный богословский вопрос…
        Из толпы прокричали:
        - Все запомнили!
        - Все поняли!
        - Он послан дьяволом!
        - Он продал душу!..
        Нил кивнул воинам, те дружно потащили вниз свободный конец веревки, священника подтащили к самой ветке. Он хрипел, задыхался, извивался всем телом, а веревку завязали крепким узлом за ветку пониже и отбежали в сторону, чтобы полюбоваться на корчи предавшего заповеди Господа человека.
        Лоенгрин обвиняюще вытянул руку в сторону Тельрамунда.
        - Граф, это ваше упущение! Вы должны были сами наказать этого человека, продавшего душу дьяволу…
        Нил выкрикнул с мстительной веселостью:
        - Наказать? Да он там сидел на коне и с удовольствием слушал!
        Кто-то из рыцарей заметил громко:
        - Недаром же появился так быстро…
        - Думаю, - сказал третий, - священник продал душу не дьяволу, а графу Тельрамунду…
        - Или дьяволу в обличии Тельрамунда…
        - Граф, - произнес Лоенгрин холодно, - мы остановимся в вашем замке, проверим, как ведете дела, выслушаем жалобы благородных людей, ремесленников и крестьян…
        Тельрамунд процедил с ненавистью:
        - Мой замок, мои земли и мои люди к вашим услугам, ваша светлость, и в полном вашем распоряжении. Но я выслушиваю жалобы сам, это моя обязанность.
        Лоенгрин уточнил громко:
        - Герцог не успевает везде сам, потому он и передает часть полномочий своим подданным. Но когда оказывается где-то сам, он волен судить и выносить вердикты лично. Разве не так, граф?
        Тельрамунд стиснул челюсти, все видели, как его ладонь то и дело опускается на рукоять меча, но все так же понимают, в том числе и сам граф, что ему достаточно вытащить клинок из ножен, как арбалетные стрелы пронзят его тело насквозь.
        - Хорошо, - проговорил Тельрамунд, - если вам так уж желается выслушивать жалобы простолюдинов, то я вам предоставлю это удовольствие!
        - На том и порешим, граф, - ответил Лоенгрин с холодной вежливостью. - На том порешим!
        Глава 12
        К замку они поехали двумя отдельными группами, даже барон Артурас Неантарис и сэр Диттер Кристиансен старались не смотреть друг на друга, хотя давно дружат семьями, но сейчас оба в первую очередь вассалы: один - графа Тельрамунда, другой - герцога Лоенгрина.
        Шатерхэнд тревожился и шепотом напоминал, чтобы все были настороже, да не вздумает ли граф Тельрамунд, воспользовавшись их малочисленностью, напасть на них ночью или при любом другом удобном случае и перебить всех. Сэр Торбьен угрюмо возражал, что сейчас все на виду, и если такое случится, рыцарство отшатнется от Тельрамунда, но и сам чувствовал, что уверенности в его тихом голосе нет.
        И все-таки каждый верил, что какие бы ни были у них отношения с этим рыцарем Лебедя, но убить гостя в своем доме - такого не случалось в истории Брабанта, если не считать совсем уж дикие времена. Тем более убить сюзерена, это двойное нарушение рыцарской клятвы и кодекса.
        Шатерхэнд пустил коня рядом с Лоенгрином, покосился на его злое напряженное лицо.
        - Ваша светлость, - спросил он осторожно, - вы в самом деле собираетесь… или намереваетесь принимать жалобы от местных жителей и вершить суд?
        Лоенгрин покачал головой.
        - Хотел было, - ответил он мрачно.
        - А теперь?
        - Передумал, - ответил Лоенгрин. Увидев его недоумевающий взгляд, пояснил: - Тельрамунд наверняка подстроит что-то хитрое, а у него преимущество, он знает здесь всех, я - никого. Просто не хочу сражаться с ним на его поле и по его правилам.
        Шатерхэнд подумал, спросил с заметным облегчением:
        - Значит, скоро уедем?
        - Да, - подтвердил Лоенгрин. - Мы уже, собственно, своей цели достигли. И Тельрамунд это понял.
        - И другие, - согласился Шатерхэнд.
        - Поиграли мускулами, - сказал сэр Харальд с удовольствием. - Напомнили, кто в Брабанте хозяин.
        - Но все-таки переночуем в замке Тельрамунда, - сказал Лоенгрин жестко. - Да увидят все, что хозяева Брабанта - мы! И потому никого не страшимся.
        А в другом отряде, что сплотился вокруг графа Тельрамунда, держатся так же напряженно, поглядывают в сторону герцога на удивительно рослом и могучем коне, на его постоянно готовых к схватке рыцарей.
        Сэр Фридрих Алготтсдоттер, самый старший из вассалов Тельрамунда, сказал вполголоса весьма задумчиво:
        - Есть поговорка насчет черта, что, постарев, пошел в монастырь…
        Сэр Артурас спросил заинтересованно:
        - Хорошая мысль! Вы о ком?
        Сэр, не обращая на юнца внимания, продолжил тяжеловесно, словно громоздил стену из крупных глыб:
        - Как мы знаем, самые ревностные аскеты и подвижники получаются из тех, кто больше всех убивал, насиловал, истязал, калечил и мучил… Если, конечно, успевает опомниться и раскаяться.
        Граф Тельрамунд подумал, кивнул.
        - Да… теперь я как-то понимаю.
        - Таких, - продолжал сэр рассудительно, - конечно, мало. И жизнь людская коротка, и погибают злодеи от рук мстителей часто, однако же бывают случаи, вы их знаете, когда короли, пролившие моря крови, вдруг ужасаются содеянного и уходят в монастыри замаливать грехи, когда злодеи и кровопийцы раздают все награбленное и, одевшись в рубище, уходят в дальние страны, чтобы поклониться Гробу Господню и вымолить прощение…
        Лорд Артурас проговорил медленно:
        - Я понимаю ход ваших мыслей, благородный лорд Алготтсдоттер. Однако этот рыцарь Лебедя очень молод…
        - Но с его воинским умением, - напомнил сэр Алготтсдоттер, - он мог пролить море крови. Потому сейчас постоянно говорит о миролюбии.
        - Да, похоже на то. - И добавил задумчиво: - А еще бросается в глаза его подчеркнутое целомудрие, когда он даже не смотрит на придворных дам… А там встречаются такие штучки!
        - Это тоже говорит о его грехах на этом поприще, - закончил за него сэр Фридрих. - Возможно, он насиловал женщин зверски и убивал или расчленял… возможно, его преступления были такими, что нам и вообразить трудно, мы же добропорядочные христиане, хоть и не самые ревностные в мире! И вот теперь, ужаснувшись содеянному, он постоянно держит себя в руках и потому идет по жизни не так, как все мы, а как должно…
        - Что вообще-то противно людской природе, - сказал сэр Артурас хмуро. - Мало того, что Господь вылепил нас из сырой глины, а мог бы из благородного гранита, чего ему стоило бы, так еще и допустил, чтобы в каждом из нас поселилось семя Змея… В общем, сэр Фридрих, хорошо бы разузнать про этого рыцаря Лебедя побольше. Уверен, мы узнаем нечто такое, что все содрогнутся.
        - Я сегодня же отправлю людей за пределы Брабанта, - пообещал сэр Фридрих.
        - Лучше в места, - подсказал сэр Микаил Ларсен, - где недавно отгремели самые жестокие войны.
        К замку подъехали, постепенно сближая отряды, а через арку прошли так, что встречающие во дворе и не уловили смертельного напряжения, готового взорваться яростной схваткой насмерть.
        Леди Ортруда вышла навстречу цветущая, роскошная, с оголенной шеей и плечами, созданными для жарких поцелуев, заулыбалась, сказала самым приветливым голосом:
        - Ваша светлость, сэр Лоенгрин, мы вам бесконечно рады!.. Я просто уверена, что вам у нас понравится. А я, со своей стороны, сделаю все, чтобы вам у нас понравилось… очень.
        Лоенгрин поклонился, чувствуя себя как никогда скованным, соскочил с коня и с трудом заставил ноги сделать шаг вперед.
        - Леди Ортруда…
        Крем глаза поймал несколько удивленный взгляд Шатерхэнда, он должен по правилам поцеловать хозяйку в обе щеки, а если особо расположен, то и в губы, это не только привилегия сюзерена, но и его обязанность, но такой жест выдаст его с головой…
        Ортруда засмеялась нежно и таинственно, шагнула к молодому герцогу и, бережно взяв его ладонями за щеки, поцеловала в губы. Среди рыцарей кто-то завистливо крякнул, как большой сытый гусь, а Лоенгрин ощутил, как волна жара охватила его с головы до ног.
        - Благодарю, - пробормотал он сразу севшим голосом, - за теплый прием… Постараемся не слишком досаждать вам присутствием…
        Ортруда воскликнула щебечуще:
        - Ах, милый герцог, вы ничуть не досаждаете! Совсем напротив, это та-а-акое удовольствие…
        Среди рыцарей, заметивших, как вспыхнули щеки рыцаря Лебедя, послышались смешки, у кого добрые, у кого ехидные, кто-то даже звучно причмокнул.
        Конюхи и слуги быстро разобрали у всех коней, а рыцари пошли в замок, стараясь, однако, не слишком терять друг друга из виду. Тельрамунд велел управителю подготовить комнаты для гостей, также накрыть столы для ужина и сам со своими рыцарями пошел на верхние этажи.
        Ортруда подошла к Лоенгрину, улыбка на ее губах самая чарующая и обещающая, даже многообещающая, оголенные и очень округлые плечи покачиваются, вызывая желание схватиться за них, полная грудь почти вся на виду, а глаза яснее ясного говорят о том, что она вся в его власти.
        - Ваша светлость, - проворковала она таким голосом, что он сразу увидел ее роскошно обнаженной в постели на перине, - я не тащу вас в уединение, чтоб ваши люди не подумали, что вас намерены убить, но лучше поговорить вот здесь в стороне… нет, давайте отойдем еще, они нас будут видеть, но не услышат…
        Он ответил уверенным голосом, стараясь, чтобы в нем прозвучало нетерпение:
        - Леди Ортруда, ваш супруг заверил нас, что с комнатами для сна все в порядке, как и с ужином, а других пожеланий у меня нет.
        Она проговорила негромко, не отводя от его лица взгляда крупных и восхитительных глаз:
        - Напрасно, мой господин… господин моего тела и души… Здесь все ваши пожелания будут исполнены…
        Лоенгрин произнес благочестиво:
        - Человеку не нужно ничего сверх того, что ему дал Господь Бог.
        - За исключением денег, - уточнила Ортруда мирно. - И еще некоторых радостей…
        - Деньги, - ответил Лоенгрин, - это так мало…
        - Так говорит тот, - отпарировала она, - у кого их много. А как вы насчет первой, единственной и самой главной заповеди, которую дал людям Господь? Не кажется ли вам, что человек, дерзновенно введя свои нормы брака, нарушил эту основную заповедь?..
        - Почему?
        - Когда мужчина берет себе женщину, - пояснила она, - и клянется быть верным только ей, он нарушает первую и единственную заповедь, которую Господь дал Адаму и Еве. Вы говорите про десять заповедей, который дал Моисею. Еще раньше он дал две или три заповеди Ною… вы их тоже соблюдаете… ведь соблюдаете?
        Лоенгрин подтвердил:
        - Со всем рвением.
        Она сказала с торжеством:
        - Но, мой господин, первую и единственную заповедь дал Господь еще самим Адаму и Еве!
        - Вы… о чем?
        - Плодитесь и размножайтесь, - напомнила она с торжеством. - Это самая главная заповедь, а все остальные лишь дополняют и развивают ее. Но вы, сэр Лоенгрин, дерзостно нарушаете ее!
        - Разве?
        - Господу угодно, - сказала она с нажимом, - чтобы земля наполнилась людьми как можно быстрее. Господу угодно, чтобы наполнилась людьми сильными, красивыми, отважными и благочестивыми!.. А она полнится уродами и увечными от рождения, потому что вы намерены орошать лоно только своей хрупкой Эльзы, а еще неизвестно, будут ли у нее дети, не бесплодна ли, а если будут - не окажутся ли больны от рождения?.. Вы просто обязаны оставить свое семя и во мне, ибо я - настоящая женщина, все мои сыновья растут сильными и здоровыми!
        Он пробормотал:
        - Господь велел плодиться и размножаться, но он же дал нам свободу исполнять его завет в меру своего понимания.
        Она возразила с нажимом:
        - Разве эта мера не является неразумной, если такой благороднейший герой не получит продолжения в детях? Разве Господу не угодно, чтобы таких, как вы, мой лорд, стало на земле больше?.. И Царство Небесное будет построено раньше!.. И мир станет чище и безопаснее, не так ли?
        Он заколебался, стараясь отыскать в ее словах брешь и не находя ее. Ортруда следила за ним печальными глазами, полными укора.
        - Вы нарушаете первый и единственный завет Господа, - повторила она тихо. - А без него исполнение всех остальных… ничто.
        Рыцари, что наблюдали за ними издали, начали потихоньку приближаться, а сэр Шатерхэнд, не желая что-то услышать из разговора, что не предназначается для их ушей, прокричал:
        - Ваша светлость, нам стоит всем вместе пойти на ужин!
        Ужин прошел весьма напряженно, все настолько следили за своими словами, чтобы не задеть противную сторону и не вызвать ссору, что даже хорошо приготовленное мясо не лезло в горло, а прекрасное вино казалось простой водой.
        Леди Ортруда, чтобы как-то сгладить натянутость, уговорила сесть играть в шахматы сэра Артураса и сэра Диттера, старых друзей, а немного погодя, когда те разыгрались, велела поставить столик и для его светлости герцога Лоенгрина и графа Тельрамунда.
        Лоенгрин видел, как дернулся и поморщился Тельрамунд, тому это предложение показалось таким же диким, как и ему, потому Лоенгрин не стал противиться, сел за столик и быстро осмотрел фигурки. Всюду, куда проникает эта игра, их вырезают со своими особенностями, хорошо хоть правила остаются неизменными…
        Тельрамунд играл хорошо, явно Ортруда на это и рассчитывала, однако в самом начале допустил пару ошибок, а это всегда фатально, и Лоенгрин достаточно быстро довел игру до конца и поставил королю Тельрамунда мат.
        - Вы проиграли, - сказал он ясным голосом. - Думаю, такое нужно признавать, хотя это и противно нашей натуре.
        Тельрамунд поморщился.
        - Вы победили, - произнес он с досадой. - Но если бы справедливость существовала, вы бы никогда…
        Лоенгрин сдвинул плечами.
        - Если где и существует справедливость, граф, то уж точно не здесь.
        - Ваша светлость?
        Лоенгрин произнес с холодком:
        - Я наслышан о пренебрежении церковью, о притеснениях мелкопоместных дворян и грабительских налогах для крестьян. Постарайтесь разубедить меня, что это не так!
        Тельрамунд подумал, поморщился.
        - И так, и… не так. Что значит, пренебрегать церковью? Не загоняю туда народ плетьми?.. Да, это верно. Церковь посещают только те, кто хочет. Препон им не чинят.
        - А вы, граф? Когда последний раз были на исповеди?
        - Вчера, - ответил Тельрамунд. - У меня свой священник и свой церковный угол в замке. Как и у вас, кстати. Притеснения дворян? А в чем они выражаются, как не в том, что я заставляю их еще и заниматься делом, а не только пьянствовать и таскать девок на сеновал?.. А налоги… Что ж, они в этом году выше, чем в прошлом, все верно. Но и урожай в этом году выдался просто ого-го!.. Никто не обеднеет.
        Лоенгрин поднялся, поклонился очень сдержанно.
        - Уже ночь на дворе, граф. Я чувствую себя усталым и отправляюсь спать.
        Тельрамунд тоже поднялся, от него веяло таким холодом, что огонь в камине затрепетал и прижался к самым углям.
        - Спокойной ночи, ваша светлость!
        Лоенгрин повернулся и, сопровождаемый Нилом и Шатерхэндом, что закрывают ему спину, пошел через нижний зал к боковой двери, где ему уже приготовили роскошные покои.
        Сэр Шатерхэнд прибавил шаг и пошел рядом.
        - Ну и стерва эта Ортруда, - проговорил он в удивлении. - Как она хитро отыскала ваше уязвимое место!..
        - И теперь при всех будет бросаться вам на шею, - сказал Нил. - Чтобы смущать вас!
        Лоенгрин вздохнул, друзья еще не знают, что еще опаснее, когда они оказываются наедине. Ортруда для того и вернулась в свой замок, чтобы не оставлять свои атаки ни на минуту. И Тельрамунд не помеха, он не сможет ходить за ней следом…
        У двери их встретил роскошно одетый слуга, с низким поклоном распахнул перед Лоенгрином двери.
        Он обернулся к друзьям.
        - Все, идите спать.
        - Но, - сказал сэр Шатерхэнд встревоженно, - если не в вашей комнате, то мы останемся сторожить дверь с этой стороны…
        - Это без надобности, - заверил Лоенгрин. - Ничего не случится. Тельрамунд не станет свою репутацию…
        - …подмоченную, - вставил Шатерхэнд.
        - …подмоченную, - согласился Лоенгрин, - совсем уж топить. Все, идите и спите спокойно!
        Он вошел в комнату и захлопнул за собой дверь. Очень не скоро услышал шаги, впереди Шатерхэнд, а следом упирающийся и недовольный Нил.
        Проверив засов на двери, он быстро оглядел выделенные для него покои, все как будто на месте: роскошное ложе с балдахином, большой красивый стол и четыре кресла, картины на стенах, огромный ковер на полу…
        Быстро прошел вдоль стен, вслушивался, вчувствовался. Появилась мысль взять свечу и медленно провести ею в участках стены, что его беспокоят, но рассердился на себя и сказал мысленно, что доверять чутью нужно больше. Если кажется, что вот отсюда едва заметно тянет холодом, то за этими плитами есть ход…
        Возможно, он идет мимо, но есть вероятность, что и в эти покои. Не случайно же леди Ортруда очень целеустремленно определила его именно сюда. Если ночью сюда ворвутся люди с ножами в руках, а потом так же незаметно уйдут, все решат, что среди ночи явился дьявол и растерзал его тело.
        Глава 13
        Рыцари весело делились впечатлениями, кто-то уже похвалялся, что присмотрел тут кое-кого и ночь проведет в другом месте, другие готовились ко сну, но все подхватились, когда дверь распахнулась, а на пороге появился молодой герцог.
        Он оглядел всех быстро, шагнул в комнату. Дверь за ним захлопнули, он подошел к сэру Шатерхэнду.
        - Как вы себя чувствуете, дорогой друг?
        - Вроде бы неплохо, - пробормотал тот настороженно. - А что случилось?
        - Вы слегка приболели, - сообщил Лоенгрин тяжелым голосом. - И послали за мной своего сына. Я прибыл на ваш зов…
        Сэр Шатерхэнд смотрел на него исподлобья.
        - И?
        - Мне пришлось остаться с вами на всю ночь, - ответил Лоенгрин и пояснил: - Я паладин, могу лечить раны и некоторые болезни.
        Рыцари насторожились, как и сам Шатерхэнд, некоторые перестали раздеваться, и всяк проверил, рядом ли меч.
        - Что-то ожидается? - спросил Шатерхэнд.
        Лоенгрин сдвинул плечами.
        - Простая предосторожность. В покоях, что выделили мне, я обнаружил тайный ход.
        Рыцари ахнули, Нил вскрикнул возмущенно:
        - Это предательство!
        Лоенгрин сказал успокаивающе:
        - Тише-тише. Наличие тайного хода не говорит о том, что им обязательно воспользуются, чтобы меня удавить. Возможно, им уже отпользовались и теперь он не нужен.
        - Но тогда зачем…
        - Не закладывать же его камнями? - спросил Лоенгрин. - Но рисковать тоже не хочу. Я мог бы дождаться убийц и сам с ними разделаться, но тогда нужно будет что-то предпринимать и с хозяевами этого замка. А я, честно говоря, не хочу в это влезать. У нас еще столько впереди важных дел, а я буду заниматься кознями?.. Переночуем, а на рассвете вернемся в Анвер.
        Утром уже все знали в замке, что сэр Шатерхэнд приболел и Лоенгрин просидел у его ложа всю ночь. Тельрамунд помрачнел, тревожился, что на него может пасть какое-то подозрение, а леди Ортруда вышла утром во двор, где Лоенгрин и его люди садились на коней, подошла к нему с печалью и упреком в глазах.
        - Мне так жаль, - произнесла она с глубоким вздохом, - ваша светлость, что ваш друг заболел… Мне так жаль!
        Лоенгрин поклонился и развел руками.
        - Увы, болезнь не выбирает, где нас настигнуть.
        - Надеюсь, мой господин, - произнесла Ортруда со значением в голосе, - в следующий раз, когда мы будем иметь честь принимать вас в своем замке, никто из ваших людей не заболеет.
        - Это и моя мечта, леди Ортруда, - заверил Лоенгрин. - Я всегда желал бы, чтобы никто на свете не болел.
        Он поклонился еще раз, повернулся к коню, однако Ортруда удержала его за рукав, потянула к себе. Лоенгрин не успел опомниться, как она обняла его и жарко поцеловала в губы.
        - Возвращайтесь, рыцарь Лебедя, - произнесла она низким зовущим голосом. - Здесь вам не будет так уж… неуютно.
        Лоенгрин поспешно вскочил в седло. Нил еще торопливее ухватил его коня за повод и потащил за собой. Рыцари переглядывались, у кого-то появились понимающие улыбки, а когда выехали за ворота, сэр Диттер вздохнул с великим облегчением:
        - Фу-у-ух… А я уж всю ночь думал, что вас в самом деле намеревались убить тайком…
        А сэр Шатерхэнд пробормотал громко:
        - Может быть, вы поторопились с решением, сэр Лоенгрин?
        - Каким?
        - Ну… гм… может быть, стоило остаться в выделенных вам покоях?
        Сэр Харальд завидующе вздохнул.
        - Наш благородный лорд… гм… благороден. И верен. А мы все… гореть нам в аду! Правда, в той части ада, где не жарко, все-таки это не грех, а так, пустячок, за него больно бить не будут, такое даже черти понимают…
        Они хохотали, посмеивались, перешучивались, а Лоенгрин пришпорил коня и оторвался в голову отряда, чтобы не слушать непристойные намеки и предположения.
        Лес впереди изломан резкими подъемами, очень часто дорога проходит под нависающим обрывом, откуда свисают толстые и тонкие корни, похожие на огромных червей. Черви Лоенгрина не пугали, ни мелкие, ни крупные, но там наверху могут находиться люди, что с легкостью, оставаясь в недосягаемости, могут перебить всадников из луков или арбалетов, а то и просто швыряя тяжелые камни.
        Он тревожился, часто посылал вперед двух-трех на разведку, и на обратный путь к замку Анвер затратили почти в полтора раза больше времени, чем когда ехали к Тельрамунду.
        А в это время король Генрих сидел в небольшом уютном кабинете, где любил работать и вообще проводить время, задумчиво смотрел в огонь, что жарко полыхает в камине.
        Вообще-то их два, вделаны в правую и левую стены, но этот ближе, жар от него доносится сухими теплыми волнами, и Генрих в минуты задумчивости привык вперять взгляд в это багровое мятущееся неистовство.
        Слуги по его жесту быстро внесли малый столик и уставили его роскошными яствами, разлили в две чаши горячее темно-красное вино с имбирем и другими специями.
        Граф Маргант вошел, зябко потирая посиневшие от холода руки.
        - Звали, Ваше Величество?
        Генрих вяло повел рукой.
        - Садитесь и угощайтесь, граф. Говорят, такие вина спасают от самой гадкой простуды.
        - Говорят многое, - согласился граф. - А как на самом деле?
        - Мне больше помогает сухой жар камина, - сообщил король. - Хотя и от вина не отказываюсь.
        - Тогда я и не откажусь, - сообщил граф. Осторожно отпил, прислушался к ощущениям, кивнул одобрительно. - Еще как не откажусь!..
        Генрих сказал медленно:
        - Граф, как вам ситуация в Брабанте?
        Он смотрел на своего старого друга и советника испытующе, граф Маргант ответил таким же взглядом. Мощь герцогства еще при герцоге Готвальде возросла настолько, что Брабант стал, по сути, независимой землей. На нового герцога король посматривал с осторожным опасением, и хотя тот не выказывает желания отделиться от Германского государства, однако, если возжелает, никто остановить не сможет.
        Когда в Лимбурге вспыхнула междоусобица, Лоенгрин моментально послал туда рыцарскую конницу под руководством Шатерхэнда, как он сообщил королю, «дабы прекратить кровопролитие и дать народу жить в мире». Против ожидания они с такой легкостью и почти без потерь сломили сопротивление местных сеньоров, что одни мятежные лорды пали в сражениях, другие едва успели бежать в соседние страны.
        Многие ожидали, что захваченный с такой легкостью Лимбург Лоенгрин присоединит к своим владениям, но он сообщил кротко, что мир установлен, кровопролитие прекращено и его войско возвращается.
        Маргант допил вино, прислушался к ощущениям и только тогда проговорил неспешно:
        - Признаю, Ваше Величество, вы не зря поставили на этого рыцаря.
        Король вяло улыбнулся, но взгляд оставался отсутствующим, после паузы напомнил:
        - Вообще-то я поставил на паладина.
        - Да-да, на паладина, - согласился граф. - Простой рыцарь не стал бы уводить войска. Можно ли представить, что Тельрамунд оставил бы Лимбургу все вольности?.. И даже не обложил тяжелой контрибуцией? Можно еще этого чудесного вина?
        - Сделайте одолжение, граф, - ответил Генрих. - Кстати, а что Тельрамунд? Этот Лоенгрин сглупил, конечно, когда оставил ему жизнь. Я помню, как этот чудак брал клятву, что Тельрамунд отныне будет творить только добрые дела! Лучше волку поручил бы пасти овец и сторожить ягнят.
        - Да, - проговорил граф задумчиво, - этот рыцарь с ним еще наплачется.
        Король налил себе на самое дно чаши, отхлебнул, морща нос.
        - Полагаете, - поинтересовался он так же вяло, - второй поединок окончится иначе?
        - Полагаю, - ответил Маргант, - граф Тельрамунд не такой дурак, чтобы снова свести выяснение отношений к поединку.
        Король вздохнул.
        - Тельрамунд дважды ту же ошибку не повторит.
        Граф сказал саркастически:
        - Не жалеете, что не на того поставили?
        - Почему?
        - Тельрамунд по крайней мере понятен.
        Король поморщился.
        - Простые люди понятны, с ними проще. А Лоенгрин - человек высоких идеалов. Он не жилец на этом свете. Мир для него чересчур жесток, но зато все, кто общается с ним, счастливы. Он никого не обидит только потому, что сильнее.
        - И не оторвет Брабант от королевства, - закончил в тон Маргант, - только потому, что может это сделать.
        - Что-о?
        - Как, кстати, наверняка бы попытался сделать Тельрамунд. Так что на текущий отрезок времени Лоенгрин выгоднее.
        Король покачал головой, в глазах появился мягкий укор.
        - Откуда ты набрался такого цинизма?
        - От вас, государь.
        - Не ври, я не всегда такой. А ты мог бы заметить и то, что я сам бываю глупо благороден, как Лоенгрин… если это, конечно, ничего не стоит.
        Граф язвительно хохотнул.
        - Ваше Величество, благородство с выгодой несовместимо. Благородство как раз и становится заметным, если человек отказывается от личной выгоды.
        - Во имя чего?
        - Во имя какой-нибудь общей цели. Или просто в пользу другого человека. Причем не родственника, не друга, а вообще чужого. От которого ничего не ждет за свой красивый жест.
        - Ага, попался!
        - В чем?
        - Жест-то красивый! Значит, награда в нем самом, в жесте.
        Граф развел руками.
        - Если бы и другим хватало такой награды, мир стал бы иным. Царствием Божьим на земле. Но, увы… Ваше Величество, не забыли, что сегодня после второго завтрака едем на охоту? Что делать, надо. Хоть и дурацкое занятие, но где еще можно укрепить старые связи, завязать новые, столкнуть соперников… и вообще судьбы мира решаются на охоте, а на дипломатических приемах только подписывают договоры!
        Лоенгрин после победного возвращения из земель Тельрамунда первые два дня почти не отходил от Эльзы, выказывая ей любовь и нежность, обещал отлучаться из Брабанта все реже и реже, так как все налаживается, ну, почти все…
        У Эльзы появилось новое увлечение, она покупала у крестьян голубей, а потом со своего балкона выпускала их на волю и радовалась, как ребенок, когда те поспешно уносились, часто-часто хлопая крыльями.
        Сегодня она выпустили сразу полдюжины, Лоенгрин стоял в двух шагах и тихо любовался ее чистой незапятнанной красотой.
        - Не понимаю, - проговорил он с тоской и горечью, - не понимаю… Почему так?
        Она обернулась к нему в удивлении и тревоге.
        - Дорогой, что тебя тревожит?
        - Не понимаю, - повторил он уже со сдавленной яростью, - почему люди не становятся лучше? По всему Брабанту прекращены распри, разбойники исчезли, купцы без охраны ездят по всем городам и селам, разносят весть по всему королевству и даже за его пределами. У нас теперь торговцы даже с Востока… Я заложил десяток городов, по всему герцогству растут новые села и деревни, люди распахивают пустующие земли, народ богатеет, богатеет, богатеет!
        Она сказала счастливо:
        - Да, это все твоя заслуга!
        Он отмахнулся.
        - Да я не затем, чтобы похвалиться. Я не понимаю, почему разоренный и нищий народ, став богатым, не стал добрее? Не стал чище?.. Я и церкви велел строить так, чтобы охватывали всех… Папа доволен, прислал свое благословение, учредил брабантское архиепископство… Но и приобщаясь к Господу, народ не становится добрее! Где я допустил ошибку?
        Она обняла его сбоку, прижалась всем телом, чувствуя тепло и надежность этого лучшего в мире человека.
        - Не было ошибок, дорогой!
        - Были, - ответил он тоскливо. - Понять бы, в чем.
        - Какие ошибки? - запротестовала она. - В Брабанте тебя славят, за его пределами завидуют. Даже король постоянно говорит своим придворным, что если бы и в других землях королевства было бы такое же, как в Брабанте, его можно бы называть земным раем!
        Он покачал головой, повернулся, она с замиранием ощутила его сильные руки, а голос, в котором звучала нежность, прозвучал над ее головой с какой-то робкой и почти детской надеждой:
        - Правда?
        - Правда, - заверила она горячо, - правда, любимый! Никогда в Брабанте не было еще так радостно и счастливо. Ты слишком нетерпелив.
        - Это да, моя умница, - признал он. - Мне это уже говорили.
        - Кто?
        - В моем Ордене. Я просто не понимаю, почему люди, если им указать более правильный путь, не сворачивают тут же на эту дорогу?
        Она хотела ответить что-то умненькое, он же назвал ее такой, но там, вдали, внизу открылись ворота крепости, простучали по камню звонко подковы, и въехали трое всадников на красивых дорогих конях. Впереди… Ортруда, сияющая хищной красотой и здоровьем, яркая и победно улыбающаяся!
        Лоенгрин стиснул челюсти и молча застонал, а во дворе Ортруду народ приветствует с ликованием, как-то ухитрилась всем понравиться, хотя да, вид у нее, как у молодой царствующей королевы, в то время как Эльза выглядит вечно юной принцессой…
        - Ой, - послышался ее голосок рядом, совсем не озабоченный, а обрадованный, - Ортруда… как хорошо!
        - Что? - спросил он угрюмо.
        - Она так много всего знает! - сказала Эльза. - С ней интересно. И можно поучиться многому.
        - Это ей нужно учиться у тебя, - возразил Лоенгрин. - Да только не станет…
        Она развернула его к выходу с балкона и толкнула в спину.
        - Иди встречай!
        - А ты?
        - Я догоню. Но ты должен первым, ты же мужчина и герцог!
        Он вздохнул и пошел вниз.
        Во дворе Ортруде уже помогли сойти на землю двое прибывших с нею рыцарей, молодые и робкие, сразу же преклонили колена и склонили головы при виде Лоенгрина, словно и они виноваты, что служат Тельрамунду.
        Лицо Ортруды вспыхнуло, едва увидела Лоенгрина, а когда он пошел в ее сторону, засветилась вся, незримо подалась к нему, и он чувствовал, как бросилась к нему на шею и прижалась всем горячим телом, хотя на самом деле стоит неподвижно и смотрит радостными глазами, а когда он приблизился, церемонно присела в строго отмеренном поклоне.
        - Ваша светлость…
        - Леди Ортруда, - сказал Лоенгрин настороженно.
        - Ваша светлость, - прощебетала она чарующе, - я так счастлива снова увидеть вас и заверить в нашей глубокой преданности и верности…
        Он спросил сквозь стиснутые челюсти:
        - А что граф? Снова болен?
        Она расхохоталась.
        - Совсем нет. Тот ваш визит пошел ему на пользу. Но я убедила его, что лучше представлять нас обоих при вашем дворе мне одной. Это сгладит некоторые шероховатости, возникшие между вами, укрепит ваше доброе отношение к нам…
        За спиной Лоенгрина простучали каблучки, звонкий, как ручеек, голосок Эльзы прозвучал просто счастливо:
        - Ортруда!
        - Ваша светлость…
        Эльза подбежала к ней, обняла, что, на взгляд Лоенгрина, немножко комично при их пропорциях, сказала горячо:
        - Дорогой Лоенгрин, она абсолютно права! Ей все рады, а ее мужа здесь опасались бы так же, как и везде.
        Ортруда чарующе улыбнулась Лоенгрину.
        - Вам повезло, ваша светлость. Господь дал вам супругу не только безумно очаровательную, но и очень умную и проницательную, что такая редкость среди женщин…
        Эльза польщенно заулыбалась, Лоенгрин сказал мрачно:
        - Добро пожаловать, леди Ортруда. Надеюсь, вам не будет здесь скучно.
        - Не будет, - заверила Ортруда. - Уж я постараюсь!
        Она скромно улыбнулась, один из ее рыцарей подал ей руку и повел вовнутрь.
        Эльза сказала довольно:
        - Видишь, ее и развлекать не нужно. Она сама умеет не скучать.
        - Еще как умеет, - согласился Лоенгрин.
        Через час, когда Эльза обучала новеньких служанок искусству вышивать, Ортруда вышла Лоенгрину наперерез буквально из стены.
        - Ваша светлость, - прощебетала она весьма озабоченно, - можно вас на минутку?
        Лоенгрин оглянулся настороженно, достаточно ли они на виду, чтобы Ортруда не попыталась какие-то свои штучки, сказал с подозрением:
        - Но только на минутку. А то я тороплюсь!
        - Я не задержу вас, ваша светлость, - сказала Ортруда быстро, - я просто хотела бы, чтобы вы как сюзерен позаботились обо всех нас… в том числе о сэре Ваннберге…
        Лоенгрин переспросил:
        - Сэре Ваннберге? Это кто?
        - Один из сопровождающих меня рыцарей.
        - А что с ним?
        Она скромно опустила глаза, голос прозвучал совсем тихо:
        - Он сгорает от страсти по мне, ваша светлость, и это уже стало слишком заметно. Я не подавала ему никаких надежд, но его это не останавливает… К сожалению, проявлять знаки внимания он стал, только когда мы проехали уже половину пути, и я не могла заменить его другим рыцарем.
        Он спросил тупо:
        - И что вы хотите?
        - Я хочу, - ответила она, - чтобы вы в своей обычно деликатной манере как-то его остановили. Я не хочу, чтобы он меня добивался вообще.
        Он пробормотал:
        - Хорошо, хорошо… Я подумаю, как его отговорить. Хотя по виду он просто красавец. И фигурой просто даже не знаю… Многие женщины были бы счастливы.
        Она покачала головой и прямо посмотрела ему в глаза.
        - Мой господин, неужели вы не понимаете? Я могу позволить засеять свое лоно только вашему семени!.. Мне вовсе не нужен даже самый красивый! Мне нужен лучший.
        Он развел руками.
        - Сожалею, леди Ортруда, но я женат.
        - Но неужели, - вскрикнула она жарким шепотом, - у вас нет стремления засеять своим семенем как можно больше полей, чтобы там взросли именно ваши злаки?.. Мое лоно вы сможете оросить в любой момент, когда захотите, а милая Эльза, которую я так люблю, ничего не узнает! А значит, и не потеряет.
        - Господь узнает, - ответил он. - От него скрыть человеку ничего не дано… Наверное, к счастью.
        - Господь милостив, - напомнила она. - И велел плодиться и размножаться. А лучше всего плодить здоровых, сильных и красивых детей, Господу это в радость! Не отказывайтесь, господин моего тела и души.
        Он поклонился.
        - Простите, леди Ортруда, меня ждут, я и так опаздываю.
        - Это вы простите, - сказала она смиренно, - что задержала вашу светлость!
        Он пошел длинными и быстрыми шагами, в мозгу мелькнуло смятенное: «Наверняка смеется мне в спину. Как же, в моду входит куртуазная любовь, в сторону отступает любовь к высокому, чистому, светлому, к Господу и его заветам.
        А сэру Ваннбергу я и не знаю, как сказать такое. Если брякну, он сочтет, что преследую некие свои цели, сам имею на нее виды. Если промолчу, леди Ортруда решит, что это я не желаю соперников.
        Нет уж, лучше вообще не вмешиваться. Не исключено, что леди Ортруда вообще все придумала, чтобы вбить какие-то клинья, расшатать, поссорить или хотя бы вызвать недоверие, раздражение…»
        Глава 14
        Сэр Перигейл вошел в кабинет герцога, отсалютовал и протянул молодому хозяину свернутый в трубочку желтоватый пергамент, уже не новый, побывавший во многих руках, много раз скобленный, чтобы убрать предыдущий текст и написать новый.
        Лоенгрин покосился на кроваво-красные печати из сургуча, что добавляют свитку помпезности и надменности, как и туго охватывающий шелковый шнурок тоже ярко-красного цвета.
        - От короля?
        Перигейл широко усмехнулся.
        - Нет, ваша светлость.
        - А почему такая торжественность?
        Перигейл сказал с подъемом:
        - Это же новые правила турнира, ваша светлость! Я велел монастырским писцам сделать для вас копию, а они уж вас так уважают, что прямо и не знаю! Так расстарались, а еще и запечатали так красиво, что просто не меньше, чем послание от короля!
        Лоенгрин пожал плечами.
        - Хорошо, положите вот на тот дальний столик.
        Перигейл переступил с ноги на ногу, отступил к тому столику, но оттуда все же спросил:
        - Что, так и не посмотрите?
        Лоенгрин отмахнулся.
        - Там что-то особенное?
        - Ну… Не думаю.
        - Я тоже, - сказал Лоенгрин. - Не думаю, что турнирные правила Брабанта отличаются от тех боев, в которых мне уже довелось участвовать. А вот систему взимания налогов в самом деле менять нужно срочно…
        Перигейл развел руками.
        - Боюсь, вас не очень как бы поймут. Взимание налогов можно оставить на управителя, вы же благородный человек, ваша светлость! Вы должны соответствовать ожиданиям…
        Лоенгрин откинулся на спинку кресла, провел устало по глазам ладонью.
        - Да, ну ладно, давай посмотрим.
        В глазах начальника стражи блеснул жадный интерес, но Лоенгрин ничего не добавил, с хрустом сломал печати, щедро усыпая пол красными крошками.
        Перигейл застыл в ожидании, Лоенгрин медленно развернул свиток.
        - Ого, - воскликнул он сразу же, - да тут чтения на трое суток!
        Перигейл развел руками.
        - Ваша светлость, король издал много указов, постановлений и даже законов насчет турниров, но все они, без сомнения, известны вашей светлости. Я велел писцам вынести отдельно те изменения, что добавились за последний год. Это касается, кого исключать и кого вообще не допускать на турнир. Правила ужесточаются, сэр Лоенгрин!.. С этого года король старается навязать рыцарям, чтобы сражались только копьями без острых наконечников, а мечами - чтобы только специально затупленными.
        Лоенгрин кивнул, продолжая читать.
        - Давно пора, - буркнул он. - На турнирных полях гибнет больше храбрецов, чем в войнах при защите королевства.
        Лицо Перигейла дернулось, глаза расширились.
        - Короля понять можно, - пробормотал он, - но такое ограничение рыцарских прав и вольностей вызовет неудовольствие…
        - Кто-то должен это сделать, - проворчал Лоенгрин. - Не этот король, так другой…
        - Будут протесты.
        - Никакой король их не хочет, - согласился Лоенгрин, - но… если надо?
        Он читал внимательно, наконец кивнул, отпуская Перигейла. Тот снова отсалютовал, вышел, осторожно прикрыв дверь. Лоенгрин выхватывал глазами куски текста, это знакомо, это знакомо тоже… ага, вот, наконец, о самих участвующих:
        «1. Дворянин или рыцарь, сказавший или сделавший что-либо противное католической вере, исключается из турнира, и если, несмотря на преступление, он будет домогаться участия, основываясь на знатности своего происхождения, то да будет он сильно побит и изгнан другими дворянами.
        2. Кто не дворянин по отцу и матери, по крайней мере в третьем колене, и кто не представит свидетельства о своем воинском звании, тот не допускается в число сражающихся.
        3. Кто изобличен в вероломстве, тот со стыдом изгоняется с турнира, а гербы его бросаются и попираются участниками турнира.
        4. Кто учинит или скажет что-нибудь противное чести короля, своего государя, тот да будет побит посреди турнира и с позором выведен за барьер.
        5. Кто изменит своему государю-повелителю или покинет его в битве, предательски убегая, возбуждая смятение в войске, сражаясь из злости или вражды со своими вместо нападения на неприятеля, если только такое преступление будет доказано, - да будет примерно наказан и изгнан с турнира.
        6. Кто употребит в дело насилие или оскорбит словами честь или честное имя дамы или девицы, да будет побит и изгнан с турнира.
        7. Кто подделает печать свою или чужую, кто злоупотребит, или нарушит, или даст ложную клятву, кто учинит что-либо недостойное, кто похитит что-либо из церкви, монастыря, часовни или другого священного места и кто осквернит их, кто притеснит бедного, вдову и сироту или силой отнимет у них собственность, вместо того чтоб их наградить, поддержать и поберечь, - да будет наказан по законам и изгнан из общества, участвующего в турнире.
        8. Кто по вражде к кому-нибудь будет изыскивать средства отомстить ему каким-нибудь бесчестным и чрезвычайным способом, разграблением или поджогом его строений, потравой его лугов, полей, виноградников, из-за чего народ может потерпеть убыток или неудобство, тот да будет наказан и изгнан с турнира.
        9. Кто придумает и обложит свои земли новым налогом без дозволения своего верховного владельца, от чего могут потерпеть купцы убыток, а торговля остановиться в ущерб народу, тот да будет наказан на турнире публично.
        10. Пьяница и сварливый изгоняются из общества, участвующего в турнире.
        11. Кто ведет недостойную дворянина жизнь, существуя ленными доходами и щедротами своего государя, и кто промышляет товарами, подобно простолюдинам, кто вредит соседям и таким образом своими дурными поступками порочит дворянское звание, - тот да будет высечен на турнире и изгнан с позором.
        12. Кто не явится в собрание, когда он приглашен, кто по алчности или по какой-либо другой причине женится на простолюдинке, тот исключается из турнира».
        Хорошие и верные правила, только бы исполнялись, мелькнуло у него в голове. А то вот даже церковь постоянно запрещает луки и арбалеты как сатанинское оружие, созданное для трусов, однако же ни одна армия не обходится без лучников, хотя благородные люди все же брезгают брать лук в руки. Увы, если бы от луков отказались все - прекрасно, но если кто-то из бесчестных людей будет продолжать ими пользоваться, он сразу получит преимущество. Так что даже от луков нельзя отказываться, дабы порочные люди не торжествовали над благородными.
        Он пробормотал:
        - Ладно, посмотрим, стоит ли вообще туда ехать…
        К вечеру уже весь замок бурлил разговорами о предстоящем турнире. Вспоминались и обсуждались предыдущие, прикидывали, кто не будет участвовать, кто придет впервые, будут ли неожиданности, сможет ли сэр Тенквист в отсутствие графа Тельрамунда выйти победителем, или же он окажется даже не на втором месте, а на третьем, если примут участие не только Тельрамунд, но и рыцарь в сверкающих доспехах, так победно ставший брабантским герцогом.
        Нил влюбленно начищал доспехи Лоенгрина, точил его меч и кинжал, сам заменил ремни и пряжки на более прочные, а когда у сюзерена, как он решил, выдалась свободная минута, спросил осторожно:
        - Ваша светлость, а вы против турниров?
        - Почему? - удивился Лоенгрин. - Я сам сломал немало копий в турнирных схватках.
        Нил радостно подпрыгнул.
        - Я так и думал!
        - Ну, - сказал Лоенгрин, - а что особенного?
        - Простите, - сказал Нил с видом глубокого раскаяния, - вдруг подумалась глупость такая… Все-таки паладин, человек церкви! А церковь всегда была против. Даже запрещала вроде бы. Или только короли?
        - Короли ограничивают правилами, - поправил Лоенгрин, - а церковь запрещает вовсе!
        - Вот-вот! А вам, значит, можно?
        Лоенгрин покачал головой.
        - Паладины не люди церкви, а люди Бога. А церковь - дом Бога. Паладины и церковь, скорее, двоюродные братья… пусть даже родные, но не отец и сын! Или мать и сыновья. Паладины участвуют в турнирах, потому что турниры - это не просто места, где мужчины меряются силой. Если бы это было так, паладины просто брезговали бы турнирами. Или пренебрегали ими из-за низкой значимости…
        Нил ждал продолжения, но рыцарь Лебедя, похоже, полагал, что объяснил все подробно и ясно, снова придвинул к себе стопку бумаг.
        Выждав время, Нил спросил осторожно:
        - Ваша светлость…
        - Ну-ну, - откликнулся Лоенгрин рассеянно.
        - А чем, - поинтересовался Нил, - важны турниры для вас? Паладинов?
        Лоенгрин не сразу, похоже, понял, словно уже мысленно бродит среди закорючек на пергаменте.
        - Важны? - переспросил он. - Для нас они не важны.
        - Но вы сказали…
        - Они важны для общества, - пояснил Лоенгрин. - Для его облагораживания. Ты читал правила?..
        - Еще бы! Много раз!
        - Участвовать в турнире, - пояснил Лоенгрин, - это уже свидетельство, что ты человек благородный. А вот вероломный, трус, насильник, пьяница, сварливец, клятвопреступник, вор… да продолжать долго, сам перечитай, кому запрещено появляться на турнире!.. эти люди не допускаются в благородное собрание.
        Нил сказал настороженно:
        - Да, там так написано…
        - Мораль турнира, - объяснил Лоенгрин, - если хочешь общаться с приличными людьми, сам веди себя прилично! Вот в этом и есть главная сила турнира - очистка нравственности.
        Нил слушал, кивал, но теперь помалкивал: молодой герцог говорит так красиво, правильно и книжно, что возразить нечего, и вообще своим суконным языком сказать неча: что ни скажешь - ляпнешь глупость. А рыцарь Лебедя хоть и молод, но чувствуется, что сызмальства, еще когда среди умных и благородных рыцарей ползал на четвереньках, уже впитывал воинскую мудрость и учение говорить красиво-возвышенные слова.
        Он проговорил несмело:
        - Ваша светлость, а что насчет этого нового правила…
        - Какого именно?
        - Что на турнир допускаются только рыцари, кто может документально подтвердить свою родословную, в которой не меньше трех колен благородных предков?.. Все в Брабанте знают, что у барона Эскилсона самая длинная родословная… А после него у виконта Бергслунда, хотя он и утверждает, что у него длиннее…
        Лоенгрин сказал весело:
        - Ну-ну, скажи, от кого он ведет род?
        - Виконт?
        - Да хоть и барон.
        - Барон ведет род от некоего Костогрыза, что пришел в эти дикие леса, очистил поляну и построил дом, защищая его от зверей.
        - А виконт?
        - Три века тому здесь появился разбойник Большой Нож, он грабил на дорогах, а потом собрал отряд и обложил данью самых первых поселенцев…
        Лоенгрин так весело и заразительно расхохотался, сверкая белыми зубами, что Нил тоже заулыбался во весь рот, еще не зная чему.
        - Вот видишь, - сказал Лоенгрин весело, - один ведет род от простого крестьянина, второй - от разбойника! И так у всех, кто так гордится длинной вереницей предков.
        Нил посмотрел с благоговением. Молодой герцог указал на то, что он и так знал, но никогда в голову не приходило, чтобы вспомнить во время разговора.
        И возможно, сам он, Лоенгрин, как раз из тех, кто отвагой, силой рук и мечом завоевывает себе имя? И станет тем первым, от которого будут вести род и похваляться, что их родословная от самого Лоенгрина?
        Он ощутил, что начинает смотреть на Лоенгрина с еще большим уважением. Невелика заслуга быть потомком великого человека, а вот стать великим, от которого будут вести род и гордиться именем того первого…
        Лоенгрин поднял голову.
        - Ты еще здесь? Иди отдыхай. Если так уж хочешь, сбегай в конюшню и проверь левую подкову на задней ноге моего скакуна. Что-то начала позванивать, скоро оторвется.
        Нил поклонился и умчался, а во дворе сразу же наткнулся на сэра Ларсеруда, одного из вассальных рыцарей, безземельного и безлошадного, что пробавляются службой при замке.
        - Кто не явится в собрание, - говорил он громко сэру Кантелинену, такому же служивому рыцарю, - когда он приглашен, кто по алчности или по какой-либо другой причине женится на простолюдинке, тот исключается из турнира. Это правило тебе как? Не режет уши?
        - Все правильно, - ответил сэр Кантелинен настороженно, - а то я сам знавал за свою жизнь двоих рыцарей… в прошлом, что взяли в жены дочерей богатых торговцев.
        Ларсеруд грозно сдвинул брови.
        - Их всего лишь перестали допускать на турниры?
        - Да, - подтвердил Кантелинен. - Только на турниры… но это по правилам. А так вообще с ними просто перестали знаться. Никто из рыцарей не подавал им руки, никто не отвечал на приветствия. Более того, к ним начали относиться как к низшему сословию, хотя оба из ветвей достаточно древних родов. Вызовы на поединок от них отвергали с презрением, чтобы не пятнать свое имя схваткой с человеком, опустившимся так низко.
        - И что те?
        - Да сперва один снял доспехи, а потом и другой. Где-то и до сих пор живут. Говорят, переехали в земли, где их не знают как рыцарей.
        - А замки?
        - Управляющие следят, собирают налоги, переоформляют аренду земледельцам… И все-таки я не уверен, что они совсем уж подлые люди.
        Ларсеруд ахнул:
        - Как это? Они женились из корысти! Это… это низко!
        - Гм… Видел я одного из них лет через десять. Сытенький такой, довольный, куча детишек, жена счастливая, он тоже доволен… Меч пылится в ножнах на стене, а сам помогает тестю в торговле. Хоть и на богатой женился, но, похоже, все-таки по любви. В то же время, если честно, многие ли из рыцарей женятся на тех, кого любят?
        Ларсеруд нахмурился, сказал резко:
        - Любовь бывает только возвышенной! К даме сердца. А для той вещи, что у нас ниже пояса, есть служанки. Любовь может быть только высокой и безответной, иначе это не любовь. Мы женимся, чтобы продлить род, дать миру отважных и благородных рыцарей, потому в жены берем чистых и благородных девиц, воспитанных в духе… э-э… благородства и верности.
        Кантелинен вздохнул.
        - Да, это верно. Над нами довлеет долг, в то время как простолюдины живут свободно. Как животные. Разве что церковь хоть как-то обуздывает их скотский нрав и напоминает постоянно, за что ее и ненавидит быдло, о вечном, высоком, духовном, истинном…
        - Вот-вот! Потому и говорю, что те двое - предатели. Они отступили с поля боя, как воинского, тем самым сохранив шкуры, так и поля боя с дьяволом… запятнав себя навечно и погубив души. Они теперь за нашими спинами пьют и едят вволю, не подвергая себя опасностям, спят в тепле на мягких перинах… Эй, парень, ты чего тут рот растопырил?
        Нил вздрогнул.
        - Нет-нет, - сказал он поспешно, - я ничего, просто набираюсь рыцарской мудрости. Мой господин сказал, что мудрость черпать можно отовсюду.
        Сэр Кантелинен поморщился.
        - Из мутных источников такое зачерпнешь…
        Нил поклонился.
        - Простите!
        Он заторопился в конюшню, но там, проверяя копыта с подковами, подумал, что в самом деле научился черпать ее отовсюду.
        Глава 15
        Лоенгрин после ухода Нила, сразу забыв о нем и о турнире, продолжал подсчитывать налоги с деревень, даже не заметил, как в кабинет тихохонько вошла Эльза, только ощутил ее присутствие по тонкому запаху цветов, свежести ее кожи и чистоте дыхания.
        Она подкралась сзади и закрыла ему глаза маленькими нежными ладонями.
        - Ага, попался!.. Теперь угадай, кто?
        Он пробормотал озадаченно:
        - Небесный ангел?..
        - Нет!
        - Фея солнечного утра?..
        - Не угадал!
        - Нимфа зари?
        - Нет, снова нет!
        - Создание света и солнца?
        Она воскликнула:
        - Ты нарочито дразнишь меня, противный!
        Он засмеялся, схватил ее, и она не успела вспикнуть, как оказалась у него на коленях.
        - Ой, что ты делаешь! Это неприлично!
        - Правда? - спросил он, поддразнивая. - А как надо?
        - Не так, - ответила она с достоинством, выпрямилась гордо, но с колен не слезла. - Ты не должен так непристойно хватать даже свою жену!.. Сейчас день, Господь все видит!
        - Он и ночью все видит, - заверил он.
        - Бесстыдник! Ночью он не смотрит!
        Он поцеловал ее, но она начала тихонько высвобождаться из его рук, и он осторожно опустил ее на пол.
        Она посерьезнела, глаза стали совсем тревожными.
        - Дорогой, - сказала она тихо, - насчет турнира ходят разные слухи… Я хочу тебя предупредить, чтобы ты был готов.
        - Какие слухи?
        Она заломила руки.
        - Дорогой, не будь к этому так безразличен! Без турниров нет рыцарей. По крайней мере в нашей глуши… Мы только слышим, что где-то гремят битвы с венграми, славянами, сарацинами и другими дикими народами, но здесь только брабантцы да тюрингцы, так что всю доблесть выказывают только в турнирах!
        Он кивнул, сказал серьезно:
        - Милая Эльза, я знаю о великой и благотворной пользе турниров. Но что тебя тревожит?
        - Второй пункт, - сказала она печально.
        - Это какой? А…
        Он смолк, второй пункт постановления о турнирах гласит: «Кто не дворянин по отцу и матери, по крайней мере в третьем колене, и кто не представит свидетельства о своем воинском звании, тот не допускается в число сражающихся». Тоже понятное решение, ибо рыцарь - это не просто здоровенный мужик, научившийся махать мечом, а человек, сведущий в восьми рыцарских умениях, а также галантный в обхождении, вежливый и учтивый, умеющий с достоинством держаться в обществе и не задевающий при этом достоинства других. А такое можно получить только в рыцарской семье, когда перед глазами пример благородного и умеющего себя вести отца, чтобы подражать ему можно было с колыбели.
        Наконец он проговорил задумчиво:
        - Думаешь, будут проблемы?
        - Дорогой, ты сделал Брабант процветающим! Но почему-то противников у тебя не поубавилось. Наоборот…
        Он сказал так же отстраненно:
        - Но король Генрих допустил меня до поединка на Божьем суде. Разве этого мало?
        Она заломила руки, голос ее был жалобным и беспомощным.
        - Дорогой, ну ты же понимаешь… Тогда было все иначе.
        Он кивнул, ответил сдавленным от подступающей ярости голосом:
        - Понимаю, дорогая.
        Эльза права, в тот раз все было иначе. Собравшиеся жаждали кровавого зрелища, и если бы король вдруг не допустил поединка на том основании, что не уверен в благородном происхождении незнакомца, это вызвало бы бурю возмущения. Как среди простого народа, что собрался смотреть на схватку насмерть, так и среди всех рыцарей, королевской свиты и даже духовных лиц, что верят, будто Господь следит за поединком и в самом деле поможет правому.
        Даже Тельрамунд не возражал. Во-первых, был уверен в своем превосходстве, а во-вторых, прекрасно понимал и учитывал настроения собравшихся.
        Но что касается большого турнира - здесь все иначе. Приедут помериться силами не меньше сотни бойцов, и если одного-двух не допустят до схваток - накалу сражений не помешает, зато престиж турнира поднимется: значит, все-все, кто допущен, - люди благородного поведения и достойных манер.
        - Мне все-таки не верится, - сказал он, - что кто-то посмеет бросить мне обвинение… Нет, что кто-то посмеет не допустить меня до участия в турнире! Посмеет даже попытаться!
        Она сказала печально:
        - Дорогой, уже пытаются. Эти слухи - только начало.
        Лицо ее было бледным и тревожным.
        На поле вблизи перекрестка больших дорог уже давно начали воздвигать крытую террасу для знатных гостей, а посреди зеленого поля еще полгода назад отгородили сперва бревнами ровный участок для конной схватки на копьях, а потом поставили три ряда скамей для простого народа.
        До этого всю неделю небо оставалось чистым и ясным, но в день турнира с утра небо затянули тяжелые тучи, под которыми заметно прогибается небо, предостерегающе загремел гром, а затем хлынул проливной дождь.
        Среди собравшихся сразу заговорили, что церковь то ли запрещает, то ли очень не одобряет эту жестокую потеху, ибо Господь разрешает проливать кровь только на защите своей семьи, но никак не ради похвальбы.
        Лоенгрин прибыл без всякой охоты, нельзя не прибыть, хотя он так не понял почему: вроде бы не война, когда для мужчин позор уклониться.
        Самая большая группа приехавших была из Тюрингии, вечной соперницы Брабанта, рослые красивые рыцари в добротных доспехах, но все-таки, как довольно переговаривались брабантцы, лучшие доспехи, лучшие оружие, лучшие кони - в Брабанте.
        - И лучшие воины, - как заверил сэр Шатерхэнд гордо. - Мы это завтра докажем!.. Тюрингцам придется выкупаться в грязи!
        - Очень сильные бойцы прибыли из Баварии, - сказал сэр Харальд.
        - Из Саксонии тоже есть двое, - добавил сэр Диттер озабоченно. - Не люди, а быки какие-то в железе.
        Сэр Шатерхэнд сказал беспечно:
        - Если меня саксонец сбросит, это еще ничего. Лишь бы не тюрингец!
        - Да, - согласился сэр Диттер. - Если тюрингец… гм… надо выстоять.
        Дождь наполовину скрыл все краски, из яркого праздничного зрелища сделал нечто будничное, как повседневная работа, которую не хочешь делать, но надо: рыцари разъезжались на противоположные концы огороженного поля, по сигналу пускали коней в галоп, затем раздавался громовой удар, когда они на мгновение оказывались друг против друг, хоть и разделенные заборчиком, и один обычно плюхался в жидкую грязь, вырывая сиплые вопли восторга и разочарования.
        Лоенгрин с Эльзой терпеливо ждали окончания дождя под плотным навесом, вода сбегает с него такими широкими струями, что Лоенгрин почти не видел подробностей схватки, но Эльза визжит в восторге, взмахивает белыми руками и выкрикивает, кто сколько получил очков за удар или поломанное копье, еще до того, как результаты объявлял судья.
        Перехватив удивленный взгляд Лоенгрина, она горделиво похвасталась:
        - Я дочь герцога, не так ли?
        - Отец тебе все объяснил?
        Она помотала головой.
        - Я сопровождала отца на турниры. И знаю все приемы.
        - Все? - не поверил Лоенгрин. - По-моему, их так много…
        - Все, - заверила она. - Это же так здорово, когда турнир! И так всегда жаждешь, чтобы победила только наша команда бойцов. Разве не так, милый?
        Он снисходительно улыбнулся.
        - Да-да, мое солнышко. Это так важно!
        Она сердито надула губки.
        - Ну вот, хвалишь, а мне чудится, что ты надо мной смеешься.
        - Не смеюсь, - заверил он. - Только улыбаюсь.
        - А это не одно и то же?
        - Солнышко мое, я тебя люблю!
        С поля донесся новый удар железа о железо, словно столкнулись два огромных железных рака, Эльза быстро повернулась в ту сторону.
        - Посмотри-посмотри!.. - взвизгнула она в восторге. - Его сбросили прямо в середину лужи!.. Как смешно, ха-ха-ха!..
        Лоенгрин посмотрел, потом перевел взгляд на нее, на беснующуюся в восторге публику.
        - Да-да, милая. Это очень, да.
        Ту сторону поля вообще не рассмотреть из-за дождя, но и там народ, которому нечем укрыться, кроме своих шляп, не уходит, оттуда даже доносятся такие же точно вопли восторга, уж в этом-то простые и благородные едины…
        На левую сторону поля выехал с поднятым забралом молодой красивый рыцарь, на щите черно-белые полосы, и ничего больше, белозубо улыбнулся зрителям. Ему подали копье, он взял с легкостью, словно соломинку, опустил забрало и сразу же пустил коня в галоп.
        Лоенгрин ощутил, что и его начинает захватывать это зрелище, но посмотрел на орущих в исступлении людей, будь это лесорубы или бароны, и помотал головой, сбрасывая это сумасшествие.
        А на поле рыцарь с черно-белым щитом сшибся с другим, таким же статным, у которого гербом служит вздыбленный лев.
        Гремящий удар, оба пошатнулись, но в седлах удержались, потом еще раз и еще, пока тот, что со львом, не вылетел из седла.
        И снова рыцарь с черно-белым щитом победно вскинул руку с копьем. Толпа восторженно ревела, из-за полосы дождя доносился слитный шум, Лоенгрин чувствовал в нем горячее одобрение, так всегда, когда появляется некто новый и побивает уже известных силачей и повергает победителей.
        Сэр Шатерхэнд наклонился к Лоенгрину.
        - Ваша светлость…
        - Сэр Шатерхэнд?
        - Не чувствуете ли жажду выйти на поле?
        Лоенгрин улыбнулся.
        - Под такой дождь? Вы шутите!
        Сэр Шатерхэнд сказал с неловкостью:
        - Да, конечно, дождь… Но другие сражаются и под дождем!
        - Я не другие, - возразил Лоенгрин. - Здесь тепло и сухо, ну зачем мне выходить из-под навеса в такой ливень? И рисковать быть сброшенным в грязь?
        - Ваша светлость, - запротестовал сэр Шатерхэнд, - с вашим воинским умением это вы будете сбрасывать других в грязь!
        Лоенгрин спросил с недоумением:
        - Но ведь это нехорошо?
        Сэр Шатерхэнд всплеснул руками.
        - Ну почему нехорошо? Если просто так, то нехорошо, но если в поединке… то хорошо, замечательно!
        Лоенгрин заметил:
        - Они меня ничем не обидели. Зачем я буду их в грязь? Это нехорошо. Просто очень нехорошо. И даже как-то некрасиво.
        Сэр Шатерхэнд спросил с надеждой:
        - А если вас вызовут?
        - На поединок, - переспросил Лоенгрин с недоверием, - под таким ливнем?
        - Да!
        - Откажусь, - отрезал Лоенгрин. - Это сумасшествие какое-то, как можно в такой дождь?
        Сэр Шатерхэнд тяжело вздохнул, а с поля донесся новый грохот, тяжелое падение, плеск и разлетающиеся волны грязи. Вместе со всадником упал и конь, а победитель, проскакав до конца поля, развернулся и вскинул над головой копье в победном жесте.
        В той части крытой галереи, где отдельной группой держатся женщины, послышался восторженный визг на разные голоса, замелькали цветные ленты в тонких девичьих пальчиках.
        Сэр Шатерхэнд прерывисто вздохнул.
        - Разве этого не достаточно, - спросил он упавшим голосом, - чтобы стремиться выйти на поле?
        Лоенгрин довольно улыбнулся.
        - Я женат, сэр Шатерхэнд.
        - Гм, ну, а дама сердца?.. Это не помеха супруге, красивая возвышенная любовь, лямур, духовная страсть, подвиги во славу…
        Лицо Лоенгрина посерьезнело.
        - Это все шалости, как бы сказать помягче. У паладинов, уж извините, не в обиду будь сказано, цели поблагороднее.
        Сэр Шатерхэнд сказал азартно:
        - Ну тогда просто подраться! Чтобы все кричали, что молодой герцог всех сильнее.
        Глава 16
        На другом конце крытой галереи собрались тесной группой вассалы Тельрамунда и горько сетовали, что граф на турнир не явился, то и дело рассерженно поглядывая на ту часть трибуны, где расположено кресло герцога.
        Барон Артурас Неантарис процедил сквозь зубы:
        - Сэр Шатерхэнд от него не отходит.
        Виконт Матиас Тобиассон сказал с ненавистью:
        - И можно догадываться, что он ему нашептывает так упорно.
        Третий, Микаил Ларсен, что больше смотрел на сражающихся, проронил ленивым голосом:
        - Можно только удивляться, почему этот чужак все еще не вышел на поле. Может быть, в самом деле он не настолько силен?
        Барон Артурас сказал с неохотой:
        - А Тельрамунд?
        - Ну, - протянул Микаил, - можно предположить, что Тельрамунд был слаб или болен в тот день. Он же такой, не признается! Не захочет выглядеть слабым. Но мы понимаем, что любой человек может заболеть, руки любого могут ослабеть в какие-то дни…
        Сэр Матиас сказал хмуро:
        - Сомнительно. Но может быть другое…
        - Что?
        - Этот чужак хорош с мечом в руках, но слаб в конном бою. Потому и предпочитает смотреть на поединки, не покидая трона герцога, будто кто-то сейчас же в него сядет.
        Сэр Артурас хмыкнул.
        - Вообще-то желающих много. Ладно, это я так… Что будет, если он все-таки решится выйти на поле?
        Матиас сказал зло:
        - Он еще больше укрепит свою власть и свое влияние. Нужно как-то не допустить этого.
        - Как? - спросил сэр Артурас. - Встать с другой от этого чужака стороны и нашептывать в другое ухо?
        - Тогда он точно послушает Шатерхэнда.
        - А что предлагаете вы?
        Матиас смолчал в затруднении, зато подсказал Микаил:
        - Самое лучшее вообще не допустить его до поединков. Основание есть: он не представил доказательного списка из трех поколений своих благородных предков!
        - Но король Генрих…
        - Здесь нет короля Генриха, - оборвал сэр Микаил. - И, кроме того, даже король не должен был тогда допускать этого чужака до поединка с Тельрамундом.
        Артурас поморщился.
        - Мы все знаем, зачем король это сделал. Никто не сомневался, в том числе и король, что победит Тельрамунд. Но король хотел, как и все мы, чтобы была видимость справедливого Божьего суда, когда Тельрамунд победит в поединке. Эта победа чище, чем из-за неявки противника, который то ли опоздал, то еще что-то задержало…
        - И сам Тельрамунд не возражал, - напомнил Микаил. - Он предпочитал победить, так все выглядело бы намного достойнее. Но сейчас ошибка короля и самого Тельрамунда нам обходится так дорого. Однако, я уверен, у нас есть возможность не допустить этого, с позволения сказать, герцога до поединков с действительно благородными рыцарями, чье высокое происхождение доказано и документально подтверждено!
        Первый день турнира закончился, на завтра назначены финальные схватки, а пока день завершили пиром, благо тучи ушли, и отмытое дочиста небо засияло сверкающей голубизной.
        Столы поставили прямо на поле, так у всех выше сопричастность к жестоким схваткам, земля под столами как будто все еще дрожит под стальными подковами тяжелых рыцарских коней, слышатся яростные крики бойцов.
        Торговцы, зная такие вещи наперед, цены подняли до небес, но привезли лучшие вина, лучшие фрукты, а дичь жарили тут же на огромных жаровнях и на великанских вертелах, куда насаживают целиком оленей и кабанов.
        Сэр Матиас пил и веселился едва ли не громче всех, наконец сделал вид, что совсем уж захмелел, и, пьяно хихикая, произнес достаточно громко, чтобы услыхали рыцари справа и слева:
        - Вообще-то я удивляюсь, с каких пор за один стол с действительно благородными людьми, чье происхождение не подвергается сомнению, сажают и лиц безродных… ха-ха!..
        Шатерхэнд, что сидел на другой стороне стола, услышал, быстро поднялся, обошел стол и навис над говоруном, как грозная скала, готовая обрушиться в любой момент.
        - Сэр Матиас, - прорычал он взбешенно, - вы на кого это намекаете?
        Матиас пьяно икнул и, повернув голову, долго всматривался в сэра Шатерхэнда.
        - Это вы… - проговорил он заплетающимся языком, - сэр Гавгальд?.. Нет, тогда сэр Туренц?
        - Это я, - проревел сэр Шатерхэнд люто. - Кого вы имели в виду?
        Сэр Матиас пьяно хихикнул и проговорил еще более бессвязно:
        - Сэр Шатерхэнд?.. Ой, дорогой друг, я вас не узнал… богатым будете… дайте я вас поцелую…
        Сэр Шатерхэнд толкнул его обратно, сказал раздельно:
        - Последний раз спрашиваю, на кого вы намекаете, когда говорите такое?
        Сэр Матиас переспросил непонимающе:
        - Я намекаю? О чем вы, любезнейшей сэр Шатерхэнд… Ну почему вы отбиваетесь, я же вас люблю, дайте поцелую… вы так хорош… что я весь прямо горю…
        Сэр Шатерхэнд опустил ему на плечо тяжелую ладонь.
        - Сэр Матиас, я обвиняю вас в тяжелом, смертельном оскорблении сюзерена, которому я имею высокую честь служить!.. Я вызываю вас на поединок…
        Рыцари рядом начали вскакивать, его схватили за руки, оттащили.
        - Сэр Шатерхэнд, - крикнул ему взбешенно Артурас, - вы будто не видите, что он даже не различает, где у него правая рука, а где левая нога!.. Сейчас он драться не может, а утром уже и не вспомнит, что болтал!.. Это с вашей стороны недостойно, доблестный сэр Шатерхэнд!
        Шатерхэнд заорал:
        - Вы все прекрасно поняли! И вы, сэр Артурас!.. Но если вы полагаете, что это вам сойдет с рук, то вот моя перчатка!.. Я вызываю вас, сэр Матиас, и вас, сэр Артурас!.. Биться не до крови, а до смерти, ибо такое оскорбление смывают не кровью даже… а жизнью!
        У него повисли уже и на плечах, оттаскивали и уговаривали, убеждали, наконец утащили на другой конец поля к дальним столам.
        Сэр Микаил проводил их озабоченным взглядом.
        - Как бы не подрались…
        - А вам-то что? - спросил сэр Артурас.
        Сэр Микаил сдвинул плечами.
        - Сэр Матиас мой старый друг и хороший сосед, а сэр Шатерхэнд в родне, хоть и далекой, но все-таки…
        К ним начали прислушиваться, и сэр Артурас, скрывая усмешку, наклонился к самому столу и шепнул тихонько в сторону Микаила:
        - Чем бы ни закончилось, все равно зерно брошено в благодатную почву. Все, у кого благородные предки, теперь будут чувствовать превосходство над этим взявшимся из ниоткуда уродом.
        Сэр Микаил ответил так же тихо:
        - Вы совершенно точно назвали его уродом. Какой бы выделки ни был его меч и какие бы оружейники ни выковали его доспехи, он все равно урод, так как страшится сказать, кто он такой и кто его родители.
        - Говорит, таков обет…
        - Обет? Вон у сэра Цедервина обет: носит повязку на колене и будет носить до тех пор, пока не убьет дракона!.. Сэр Стеднер поклялся не бриться до тех пор, пока не задавит голыми руками медведя, а сэр Эдсторм дал обет ходить без левой шпоры, пока не займет первое место в рыцарском турнире…
        Сэр Артурас пробурчал:
        - То-то он так старается…
        - А что? - спросил сэр Микаил. - Достойная цель. И всем понятная. А не называть свое происхождение… Может быть, он и вовсе сын беглого преступника? Вора?.. Сын убийцы и шлюхи, потому так ревностно оберегает эту тайну?
        Сэр Артурас сказал предостерегающе:
        - Тихо, доблестный друг. А то и вам придется прикидываться смертельно пьяным.
        - Я не стану прикидываться, - проворчал сэр Микаил. - Я прямо так в глаза и скажу…
        - Потому что уже пьяны, - определил сэр Артурас. - Еще время не пришло для громких разговоров. А потом, когда о таком заговорят, этот чужак ощутит себя в Брабанте, как уж на горячей сковородке.
        Он внезапно прервал разговор, ринулся навстречу высокому статному рыцарю, что отличился в конных состязаниях.
        - Простите, доблестный сэр, - вскричал он с восторгом, - не вы ли тот знаменитый Гандергейт, который отличился на Баварском турнире, выбив из седла самого Черного Герда?
        Рыцарь с достоинством поклонился.
        - Имею часть им быть.
        - Великолепно! - сказал Артурас обрадованно. - Это великая честь - видеть такого знаменитого бойца! Я уверен, что и завтра вы себя покажете с таким же победным блеском!
        Сэр Гандергейт с достоинством наклонил голову.
        - Спасибо. Я буду стараться.
        - Вы явно знатный турнирный боец, - сказал сэр Артурас. - Это чувствуется в каждом вашем движении. Вы наверняка побывали на многих турнирах…
        Сэр Гандергейт ответил сдержанно:
        - И во многих одерживал победы.
        - Я так и думал, - обрадовался сэр Артурас. - А скажите, пожалуйста, встречался ли вам на турнирах рыцарь по имени Лоенгрин?
        Гандергейт задумался, покачал головой.
        - Нет, не припоминаю.
        - Точно?
        Гандергейт кивнул:
        - Точно-точно.
        - Может быть, вы просто забыли?
        Гандергейт взглянул на него высокомерно.
        - Меня не так уж часто били по голове, - сказал он, - чтобы отшибить память. Рыцарей я всех помню, даже самых мелких… из тех, конечно, кто участвовал в схватках. Любителей выпить и погулять я не запоминал.
        - Спасибо, - сказал Артурас обрадованно, - вы меня просто ошеломили.
        - Не за что.
        - Есть за что, - возразил Артурас.
        Кресло Лоенгрина как герцога и хозяина Брабанта, который принимает турнир и оплачивает все расходы, во главе главного стола, рядом блистающая красотой Эльза, возле нее затмевающая всех дикой красотой графиня Ортруда, надменная и величественная, в то же время настолько царственная, что многие рыцари, прибывшие издалека, принимали ее за герцогиню, супругу знаменитого Лоенгрина.
        Сэр Перигейл спросил свистящим шепотом:
        - Ваша светлость, как насчет завтрашнего дня?
        - Буду зрителем, - пообещал Лоенгрин.
        - Ваша светлость, - сказал Перигейл с укором, - а как же вскинутое победно копье, которым сокрушен противник, этот победный крик, что сам исторгается из всей вашей сути, это счастье победы, это дикое наслаждение, которого не даст ни одна женщина, этот взрыв ликования толпы, эти крики, хвала, улыбки девушек на трибуне и завистливые похвалы других рыцарей!.. Разве с этим что-то сравнится?
        - Ну, - проговорил Лоенгрин, - с этим сравнится разве что… хотя зачем сравнивать? Давайте я вам сам налью, доблестный сэр Перигейл!
        Глава 17
        К неудовольствию Перигейла, Лоенгрин так и не принял участия в турнире. Злые языки тут же разнесли весть, что рыцарю Лебедя просто не позволили выступить из-за его низкого происхождения. Как известно, хорошие новости ползут черепахами и чаще всего не доползают, а недобрые - летят птицами и достигают самых дальних мест: Эльза тихонько плакала, не показывая это молодому герцогу, а когда вернулись в Анвер, там их встретили сочувственными взглядами и подавленными вздохами.
        И в тот же день к воротам замка подъехала группа всадников, Лоенгрин узнал во главе отряда графа Тельрамунда. Один из рыцарей протрубил в рог, требуя открыть ворота.
        Лоенгрин вышел на балкон, отсюда видно, как сэр Перигейл раздает распоряжения воинам, все разбегаются по местам споро и без лишних движений. Лучники на стенах оставили свое оружие и взяли арбалеты, так как среди прибывших двенадцать рыцарей, закованных с головы до ног в прекрасную сталь, и столько же оруженосцев, у которых доспехи почти такие же.
        Эльза воскликнула в ужасе:
        - Чего он прибыл?
        Лоенгрин ответил нехотя:
        - Обязан. Хотя я тоже предпочел бы, чтобы он… оставался у себя. Но это могут расценить, что я его боюсь или хотя бы опасаюсь. Прости, я оставлю тебя на время.
        - Ты куда?
        - Надо встретить, - ответил он. - Увы, долг…
        Когда он спустился в зал и вышел во двор, Тельрамунд и его рыцари уже слезали с коней.
        При виде герцога рыцари повернулись к нему и почтительно преклонили колена, а Тельрамунд выждал, когда герцог приблизится, и тоже склонился в жесте вассала.
        - Ваша светлость, - прорычал он мощным голосом, - я прибыл… дабы лично принести… клятву покорности.
        Лоенгрин ответил сдержанно:
        - Очень хорошо, граф. Встаньте, коней ваших накормят и напоят, а для вас всех в зале накроют стол. Присягу принесете на полный желудок. Надеюсь, он это выдержит.
        Тельрамунд поднялся, мрачный и угрюмый, как обросшая мхом скала, за ним поднялись и его рыцари. Лоенгрин смутно подивился, что Ортруда не вышла приветствовать мужа, потом решил, что поступила мудро. Ее присутствие усилило бы напряжение, при женщине мужчины всегда ведут себя более неуступчиво друг с другом, безрассудно идут на ссоры и стычки…
        - Благодарю вас, ваша светлость, - прогудел Тельрамунд.
        Лоенгрин кивнул, повернулся, пошел обратно, спиной чувствовуя злые взгляды всех прибывших, и старался идти ровно и неспешно.
        Чуть позже в зал вошел Перигейл, Лоенгрин спросил с настороженностью:
        - Зачем он прибыл на самом деле? Да еще с двенадцатью закованными в полные доспехи рыцарями… которым не уступают их оруженосцы?
        Перигейл сказал негромко:
        - Вы правы, ваша светлость. Я даже принял их сперва тоже за рыцарей, но тех я знаю всех, а эти… в самом деле оруженосцы, которым пора вручать рыцарские шпоры.
        - С такими, - пробормотал Лоенгрин, - можно захватить неслабую крепость даже снаружи!
        Сэр Перигейл сказал уклончиво:
        - Формально он прибыл принести вам присягу как новому герцогу… Все-таки он якобы болел после вашего поединка, раны заживали медленно, судя по его словам… А на самом деле, гм, я бы посоветовал держать во внутренних покоях усиленный караул. Впрочем, я уже распорядился, как только они показались на дороге к замку. И сразу отобрал самых лучших бойцов. Вы только не отменяйте эти разумные распоряжения.
        - Не буду, - пообещал Лоенгрин. - Сам вижу, граф прибыл неспроста.
        - Долго готовился, - заметил сэр Перигейл. - Но вот… гм… готов. А что двенадцать рыцарей с ним, так виконта должны сопровождать двое, барона - шестеро, а графа как раз двенадцать знатных рыцарей.
        - Все верно, - согласился Лоенгрин, - ни к чему не подкопаешься.
        Перигейл оглянулся, еще больше понизил голос:
        - Я буду следить, чтобы никто из них не входил в залы с оружием. Мечи и доспехи я велел сдать еще при входе. Уж простите, Нил в такую нору уволок и запер, что даже сам не сразу отыщет.
        - Арбалетчиков расставить и внутри, - распорядился Лоенгрин. - В недосягаемости.
        - Будет сделано, ваша светлость. Нужно опасаться только ночи, но я с вашего позволения вызову братьев Мюнтенфэрингов. Они живут поблизости и прибудут к вечеру. А с ними, как вы знаете, их дяди и племянники. Все вам верны и преданы, так что у Тельрамунда не будет шансов.
        - Делайте, - одобрил Лоенгрин.
        Перигейл поклонился и ушел, Лоенгрин вздрогнул, увидев в полутьме темных переходов спешащую к нему женщину в вызывающе красном платье, однако это оказалась всего лишь Эльза.
        Она бросилась ему в объятия.
        - Как мне страшно…
        Он поцеловал ее в макушку.
        - Не пугайся, меры приняты. Что у тебя за новое платье?
        Она довольно прошептала:
        - Нравится? Ортруда посоветовала. Говорит, жене герцога больше идет этот цвет… С графом Тельрамундом прибыли довольно знатные рыцари! Даже барон Питер Бенгстон, я не знала, что и он его вассал. Спрашивал о тебе, а когда я отказалась отвечать, он сказал, что ты, скорее всего, беглый преступник…
        Она сжалась в ожидании ответа, даже дыхание задержала, но Лоенгрин рассмеялся.
        - В самом деле?
        - Да, - сказала она торопливо.
        - Почему он так считает?
        Гроза не грянула, и Эльза сказала уже чуточку свободнее:
        - Во-первых, все бахвалятся своим происхождением… даже если оно ничтожно, а во-вторых, если человек что-то скрывает, значит, у него что-то позорное в прошлом…
        Он подумал, кивнул.
        - Логично… с позиций брабантской морали. Есть, правда, еще причины, по которым человек может скрывать свое происхождение, но здешнему населению они даже не приходят в голову. Ладно, это все неважно. Мне главное, что ты меня любишь таким, каков я есть, а происхождение не играет никакой роли.
        Эльза запнулась, она увидела лицо Лоенгрина, в его глазах отчетливо мелькнуло предостережение.
        - Дорогой, - вскрикнула она и прижалась к нему всем телом, - я так счастлива с тобой! Конечно же, мне ничего больше не надо. И кто ты, откуда, кто твои родители - для меня не имеет значения.
        Он улыбнулся, поцеловал ее.
        - Вот и хорошо, дорогая. Для меня это очень важно. Я искал женщину, которая бы верила в меня! Верила и любила таким, какой я есть… Каким видит меня, которая не нуждается в доказательствах, которая любит именно меня… А теперь беги играй, мне нужно подготовиться к присяге Тельрамунда. Это серьезное испытание для нас обоих.
        Эльза прижалась к нему на прощанье еще крепче и, отстранившись, приняла достойный вид и пошла уже так, как должна ходить герцогиня, медленно и степенно, глядя перед собой и не удостаивая никого вниманием.
        В ее покоях графиня Ортруда с увлечением показывала девушкам новые способы заметывания краев шелковых платков, которыми будут одаривать своих рыцарей.
        Она поднялась навстречу Эльзе, по-матерински обняла ее, поцеловала и спросила жадно:
        - Ну как?
        Эльза помотала головой.
        - Ничего не ответил. Но и не обиделся. Сказал, рад тому, что я его люблю таким, какой он есть.
        - Настоящий мужчина, - сказала Ортруда. - Тебе повезло, Эльза. Он вообще просто святой! И невероятно… безукоризнен!
        Эльза удовлетворенно улыбнулась.
        - Да, он великолепен во всем.
        - Придворные и даже рыцари в него просто влюблены, - продолжала Ортруда с восторгом. - Он галантен, отважен, вежлив, всегда готов прийти на помощь, он всегда лучше отдаст свое, чем возьмет чужое…
        Эльза кивала, улыбалась, сказала наконец:
        - Даже отец Каллистратий, на что уж строг, даже он признает его самым совершенным из рыцарей… из вообще всех, кого встречал в жизни. А он, как ты помнишь, прожил долгую жизнь, общался с королями и даже императорами.
        - Да-да, - подтвердила Ортруда, - даже отец Каллистратий! Правда…
        Она замялась, Эльза тут же насторожилась.
        - Что?
        - Да так, не обращай внимания.
        - Нет, Ортруда, ты мне скажи! Я хочу знать все, что касается моего мужа. А это ведь касается его, не так ли?
        Ортруда ответила уклончиво:
        - Касается, но… ты не волнуйся, это его нисколько не порочит.
        - Так что же?
        - Отец Каллистратий как-то обронил, что так ведут себя великие грешники, что раскаялись и ведут праведную жизнь. Они стараются возместить все то зло, которое совершили, своими добрыми и благородными поступками. Потому Лоенгрин готов отдавать все свое, ничего не требуя взамен, потому что… - прости, это не я говорю, это говорил отец Каллистратий! - потому что когда-то он все отнимал вместе с жизнями…
        Эльза спросила мертвым голосом:
        - Но ведь отец Каллистратий говорит о нем хорошо?
        - С восторгом, - воскликнула Ортруда. - Для отца Каллистратия это пример, что даже самые великие грешники могут раскаяться и жить даже праведнее, чем остальные люди! Отец Каллистратий относится к нему с великим уважением. Даже с величайшим!
        Эльза закусила губу, мозг ее работал с лихорадочной скоростью. Наконец она сказала с загадочной улыбкой:
        - Да, это многое объясняет…
        Глава 18
        Лоенгрин прошелся с Перигейлом по замку, выбирая, где разместить на ночь двенадцать рыцарей и двенадцать оруженосцев. При обилии помещений удалось, хоть и не сразу, выбрать самые удаленные друг от друга и так, чтобы выходы постоянно под присмотром замковой стражи.
        - Вот теперь точно муха не пролетит, - сказал Перигейл с облегчением. - Да еще братья Мюнтенфэринги прибудут…
        - Отлично, - сказал Лоенгрин. - Ладно, я пойду принимать присягу Тельрамунда. С таким зверем это надо делать только в главном зале и сидя на троне…
        Перигейл понимающе улыбнулся. Лоенгрин пошел вниз, на лестнице к нему бросилась сияющая Эльза.
        - Дорогой, - прошептала она и прижалась к нему, - ты зря от меня скрываешь прошлое. Как бы ни были твои преступления в прошлом велики, но если даже отец Каллистратий считает тебя хорошим христианином…
        Он удивился, отстранил ее на вытянутые руки и внимательно посмотрел в глаза.
        - Постой-постой. Что там насчет великих преступлений?
        Она пересказала весь разговор с Ортрудой, добавила:
        - Дорогой, я сразу хочу сказать, что я люблю тебя, какие бы великие преступления ты ни совершил.
        Он помолчал, пробормотал:
        - Ага, вот в чем дело. Меня подозревают в великих преступлениях…
        - Но, дорогой, - воскликнула она обиженно, - не мог же ты совершать мелкие…
        Он кивнул.
        - Ну да, мелкие унижают. А великие… они даже и не преступления, если очень великие. Мелких стыдятся, великими преступлениями гордятся, верно?
        Она сказала с облегчением:
        - Верно. Так что не стыдись своего прошлого.
        Он помолчал снова, наконец улыбка скользнула по его губам.
        - Не стыжусь.
        - Дорогой…
        - Да?
        - Я что-то могу сказать Ортруде?
        Он взял ее лицо в ладони и внимательно посмотрел в чистые и честные глаза.
        - Эльза, неужели ты не понимаешь, что эта женщина вбивает между нами клин?
        Она ответила после паузы:
        - Она завидует мне, однако… старается быть мне полезной. Теперь у меня вся власть, потому она старается держаться ко мне поближе.
        - А ты?
        - Что? - спросила она с неудовольствием.
        - Что заставляет тебя держать ее в подругах?
        - Она не подруга!
        - А кто?
        Она пожала плечами.
        - Женщина, которая бывает мне полезной. Лоенгрин, у фризов женщины свободнее в обществе, потому она знает намного больше меня о мире, о королях, о придворной жизни, о новых платьях и разных хитростях, к которым прибегают женщины, чтобы понравиться мужчинам. Это так увлекательно! Я слушаю ее с большим удовольствием. Нет-нет, я знаю, что ты думаешь, но я не под ее влиянием. Нет, просто слушаю и… запоминаю. Что-то для меня совсем неприемлемо, но какие-то мелочи могут пригодиться. Разве я поступаю неверно?
        Он сказал невесело:
        - Мудрец пьет мудрость из всех источников, но, боюсь, у тебя еще нет старческой мудрости, чтобы определить, что нужно запомнить, а что не следует даже слушать.
        Она спросила с обидой:
        - А ты? У тебя есть?
        - И у меня нет, - ответил он. - Но у меня были мудрые наставники.
        - Ах, Лоенгрин! Ты мой наставник!
        Она бросилась ему на шею, он подхватил ее на руки, Эльза счастливо вскрикнула и закрыла глаза, чувствуя, как ступеньки и стены закружились вокруг нее.
        - Так слушайся, - сказал Лоенгрин настойчиво. - Ты разве не понимаешь, что требуешь от меня, чтобы я отказался от звания паладина! Увы, Эльза, опуститься до простых… людей - просто. Подниматься всегда трудно. Я это ощутил на себе, да-да. Ты уже не однажды в той или иной форме требовала, чтобы я рассказал о своем происхождении, а я, глупец, старательно делал вид, что не так тебя понял! На самом деле все уже произошло, Эльза. Мне нужно было уйти еще раньше…
        Эльза вскрикнула в ужасе:
        - Лоенгрин, что ты говоришь!
        - Но я медлил, - сказал он с мукой, - потому что уже ощутил эту ядовитую сладость власти над Брабантом! Мне нравится, что спину гнут купцы и ремесленники, а простой люд опускается на колени везде, где я появляюсь. Даже гордые лорды Брабанта смиренно опускают взоры и клянутся выполнять мою волю строго и неукоснительно. Я - верховный лорд. По мановению моей длани поднимаются тысячи людей и двигаются, куда укажу… Я властен над их женами и дочерями…
        Эльза воскликнула шокированно:
        - Лоенгрин! Не вслух же о таком…
        Лоенгрин бледно усмехнулся.
        - В этом замке я выдержал самую великую битву в своей жизни. Надеюсь, второй раз так больше никогда не придется. Сил может не хватить.
        Она вскрикнула:
        - Лоенгрин!.. Но тебе нужно лишь сказать правду!
        Он побледнел, в глазах появилась боль.
        - Все-таки, - проговорил он потерянно, - взял верх элемент земли… Видишь, кто я, видишь мои поступки, разве этого мало, чтобы судить обо мне? Но тебе надо знать… что тебе надо знать? Какого цвета был мой щит и какой девиз на нем был раньше?.. Эльза, но разве мы не меняемся ежечасно? Разве ты не говорила мне, что стала со мной совсем другим человеком?
        Она в отчаянии заламывала руки, женское чутье подсказывает, что делает не только глупый шаг, но и опасный, однако мысль, что Лоенгрин уже накрепко привязан к ней и к трону герцога, как сам только что признался, заставила сказать:
        - Дорогой, но ты же обо мне знаешь все!.. Скажи и ты!
        Она ахнула, когда он резко повернулся и вышел из комнаты. Инстинкт велит броситься вслед, расплакаться и умолять, что сделала глупость, прости, поддалась женской слабости, больше никогда-никогда, однако вспомнила уроки Ортруды, что она не только дочь великого и славного подвигами герцога Готвальда, но ведет род через множество поколений от самого Фарамунда, надменно вздернула носик, напомнила себе слова мудрой Ортруды, что теперь уж этот блистательный рыцарь от нее никуда не денется, и осталась в комнате, только не удержалась и бросилась к окну.
        Во дворе раздались грубые мужские голоса. Она укрылась за кисейной занавеской, да не увидит он, что она обеспокоена, а то еще возомнит нечто.
        Во дворе никого, кроме слуг, люди Тельрамунда и он сам в нижнем зале за столами, и, не выдержав ожидания, она пошла вниз и почти сразу наткнулась на Лоенгрина, он стоит у окна и смотрит вдаль, суровый, одинокий и печальный.
        Она выпрямилась и, помня, что женщина должна быть твердой, только тогда получает то, что желает, вскрикнула:
        - Но почему ты мне совсем не доверяешь?.. Почему ты хранишь от меня эту тайну? Разве я предам тебя?
        Лоенгрин повернулся к ней, бледный, как сама смерть, в глазах смертельная тоска, лицо побледнело и осунулось.
        - Эльза, - проговорил он с мукой, - ты самый лучший и самый дорогой и драгоценнейший для меня человек на свете. Никому больше я не доверяю, и никого больше я не ценю…
        Она закричала громко и сама чувствовала, как некрасиво искривила рот и стала в этот момент просто безобразной:
        - Ну так почему же?
        Он сказал с такой болью, что побледнел еще сильнее, а ладонь его опустилась на левую сторону груди и помассировала сердце.
        - Эльза… я же сказал, ты - самый дорогой для меня человек на свете…
        - И что?
        Он взглянул на нее со скорбью.
        - Но есть, - прошептали его бледные губы, - нечто выше, чем этот свет. Есть Господь, вера, честь, истина… Их нельзя предавать ради земного. У рыцаря выше любви ничего нет, но не у паладина.
        Она завизжала:
        - Ты мне голову молитвами не забивай! Скажи, что скрываешь?.. Кто, кто твой отец?.. Чей ты сын?.. Почему отказываешься сказать правду о своем происхождении?
        Он поднялся, лицо его стало смертельно бледным, а глаза погасли. Двигаясь, как тяжелобольной, он пошел к выходу из комнаты, оглянулся и так вздохнул, что у Эльзы едва не разорвалось сердце, но она стиснула челюсти и выше задрала голову, чтоб он видел: она не отступит, она добьется правды!
        Лоенгрин спустился в холл, из нижнего зала доносятся суровые мужские голоса, там Тельрамунд с его людьми, но он прошел мимо, толкнул дверь и вышел во двор.
        Служанка Алели попалась навстречу с корзиной чистого белья, на молодого герцога взглянула с ужасом, что-то поняв женским сердцем, вскрикнула отчаянным голосом:
        - Моя госпожа любит вас, сэр Лоенгрин!
        - Но сына короля любила бы больше, - ответил он горько. - Или хотя бы сына герцога.
        - Вы не вернетесь?
        - Как легко побеждать огров и драконов, - произнес он с грустью, - управляться с волчьими стаями, и как трудно ладить с людьми…
        Вдали на водной глади Шельды показалась серебристая лодка, влекомая огромным лебедем. Наклонившись вперед, он загребает обеими лапами воду с такой мощью, что ладья буквально летит за ним к берегу.
        Лоенгрин прошел под аркой ворот замка и медленно пошел к берегу. Лицо его было скорбно, в глазах стояла печаль.
        Из ворот поспешно выходили следом испуганные и взволнованные гости, устремлялись за ним, но непонятная робость охватывала всех, и они останавливались, образуя широкий полукруг.
        Тельрамунд вышел вместе со своими рыцарями, но затем к нему подошла Ортруда и встала рядом.
        Лоенгрин обернулся, все увидели в его синих глазах настолько глубокую печаль, что среди собравшихся послышался плач.
        - Мое имя, - произнес он негромко, но с такой силой, что услышали все, - Лоенгрин. Я сын доблестного короля Парцифаля, в молодости он был самым великим рыцарем короля Артура! Многие уходили на поиски Святого Грааля, но только мой отец нашел и теперь вместе с другими паладинами хранит In fernen Land, innahbar euren Schritten - в далеком горном королевстве, куда пути скрыты. Для нас все люди - братья, и никого нет выше или ниже по происхождению… Я, принц Лоенгрин, был мужем Эльзы до тех пор, пока ей мое происхождение не стало важнее того, кто я есть и какой я есть…
        Ортруда крикнула с торжеством:
        - У нее не было любви и понимания! Обожание - не любовь!..
        Лебедь подплыл к берегу, лодка с разгону проскрипела днищем по песку и застыла. Оттуда поднялся заспанный мальчик лет семи, потер кулаками глазами и удивленно оглянулся.
        Лоенгрин вошел в воду по колени, взял его под мышки, вынес на берег.
        - Это Готфрид, - сказал он громко и внятно, - младший сын герцога Готвальда. Я просил братьев-паладинов разыскать его, какие бы силы ни умыкнули… Я знаю, кто его похитил и зачем, но… прощайте все! К сожалению, я приходил напрасно.
        Он перешагнул через борт, лебедь тотчас же торопливо заработал лапами с красными растопыренными перепонками. Лодка начала быстро удаляться.
        Со стороны замка долетел отчаянный крик. С каменного ограждения высокой башни женщина в белом платье и с развевающимися золотыми волосами сделала шаг вперед, раскинула руки.
        На миг всем почудилось, что вот сейчас взлетит и помчится за сверкающим рыцарем, настолько легка и трепетна ее фигура. Широкие рукава платья распахнулись, как лебединые крылья, но в следующее мгновение она стремительно понеслась навстречу каменным плитам двора.
        Женщины с плачем отворачивались и прятали глаза у мужчин на груди, рыцари угрюмо сжимали кулаки, только Ортруда торжествующе расхохоталась.
        Тельрамунд с трудом оторвал взгляд от башни замка. Никто не сдвинулся с места, а он, тяжело шагая, подошел к мальчику. Тот вскинул голову и с вопросом в глазах посмотрел на великана. Тельрамунд опустил огромную ладонь на его пушистые светлые волосы, но сам уже смотрел вслед быстро исчезающей вдали золотой ладье.
        - Может, и рано приходил, - прорычал он, и голос его был подобен грому, - но все-таки… все-таки не зря.
        Никто не шевелился, а он преклонил перед мальчиком колено и сказал тем же страшным голосом:
        - Перед всем рыцарством Брабанта заявляю… герцогство принадлежит сыну Готвальда, вот этому малолетнему Готфриду! И приношу ему клятву верности.
        Ортруда вскрикнула в ужасе:
        - Что ты говоришь, опомнись!
        Он рыкнул злобно:
        - Молчи, женщина, или пожалеешь!.. Я сам прослежу, чтобы права Готфрида не нарушались. Воспитать его сумеет Перигейл, а я буду ему таким же щитом, как его отцу, герцогу Готвальду. Мои дети будут служить Готфриду, как я служил его отцу. Порукой мой длинный меч и моя подпорченная, но все еще живая честь.