Охотник На Вундерваффе, №02 Охотник На Попаданцев- библиотека РусЛит

Охотник на попаданцев Владислав Юрьевич Морозов
        Охотник на вундерваффе #2
        Продолжение романа «Охотник на вундерваффе».
        Наш современник Андрей Черников уже успел приобрести опыт перемещения во времени, отвоевав четыре года на Великой Отечественной войне.
        Однако теперь ему предстоит новое и куда более сложное задание. Необходимо найти и уничтожить трех «темпонавтов», которые отправились из 24-го века в 1953 год и устроили там Третью мировую войну с полномасштабным использованием ядерного оружия.
        Человечество смогло пережить апокалипсис и даже не одичало, но при этом образовалась новая, альтернативная реальность, где армии Советского Союза захватили всю Европу, включая Англию.
        Под видом сотрудника спецслужб ОВД (Организации стран Варшавского Договора) Черников облетит полмира, побывав на полях битв отгремевшей войны, и станет свидетелем новой победы социалистического блока.
        Владислав Юрьевич Морозов
        Охотник на попаданцев

        Начальное лирическое отступление
        Задача с тремя известными
        Наше время. 23 февраля 20… года. Парк Победы в г. Краснобельске. Урал. Россия.
        Ждать следующего раза, то есть момента, когда пресловутая «труба» наконец «позовёт», мне пришлось довольно долго. Не скажу, что отходняк после Великой Отечественной был слишком уж жёстким (по крайней мере на продолжительное «расширение сознания» с помощью алкоголя и иных, более убойных препаратов и жидкостей меня так и не пробило), но тем не менее…
        Мне в своё время о чём-то подобном рассказывал один знакомый, преждевременно умерший из-за отказа почек (по извечной российской причине) мужичок, отслуживший срочную в самом начале афганской войны - ты где-то у чёрта на куличках (а конкретно в Регистане, чьи злые пески буквально изгрызали лопатки вертолётных турбин и надёжно скрывали следы и своих БТРов, и чужих, тойотовских пикапов), два года караулишь и уничтожаешь душманские караваны, а навоевавшись до одури и вернувшись домой, с удивлением обнаруживаешь, что про войну, с которой ты только что пришёл, никто вообще ничего не знает. Вся информация о ней проходит исключительно по категории «страшных сказок», в газетах пишут исключительно про надои и тонны чугуна сверх плана, и нацеплять на пиджак полученную за вполне реальные боевые действия медаль сразу становится как-то неудобно.
        Хотя, наверное, моему знакомому было тяжелее, чем мне - он-то в том духовитом Афгане воевал вовсе даже не в одиночку (там, как нам хорошо известно, было довольно многолюдно), и мир, в который он тогда вернулся, не катился к краю пропасти столь стремительно, как наш. Точнее сказать, катился-то он всегда, только с разной скоростью. Однако та пропасть не была «окончательной», и жившие тогда в СССР люди об этом не догадывались.
        Сейчас-то всё куда как «веселее». В конце концов, ведь в 1980-е за океаном не считали возможным говорить о применении ядерного оружия не по необходимости, а там и тогда, где им только вздумается и по любому, даже самому надуманному, поводу и не признавали высшим приоритетом первый удар по городам, чтобы «слабое российское здравоохранение захлебнулось от избытка убитых и раненых». По-моему, подобного наши «потенциальные противники» не позволяли себе даже в лихие времена Карибского кризиса.
        В общем, примерно через месяц после моего прошлого возвращения с полей Второй мировой (где я много чего накуролесил ради спасения родной реальности, сам того не ведая), когда я наконец избавился от фронтовой привычки спать в момент любого затишья где попало, полностью или частично одетым и вскакивать, лихорадочно нашаривая при этом отсутствующий пистолет или автомат, от малейшего ночного шороха, симпатичная «женщина-особист» из будущего с ядовитым Ф.И.О. Анна Гифт, которую я, для пущего удобства, продолжал звать просто Блондинкой, наконец возникла передо мной снова.
        Как я понял, являлась она мне опять в виде голограммы и про себя, свои будущие времена и загадочную «контору», в которой она там служит, моя знакомая ничего нового не сообщила, хотя я и ждал этого. Более того, все мои давно накопившиеся уточняющие вопросы она отмела практически с порога, и в итоге я всё так же слабо представлял, кто такие «Бродяги» и как их перемещениями во времени можно управлять. Не прояснился и вопрос о перемещениях во времени как таковых и принципах этого самого перемещения.
        Блондинка сразу же дала понять, что всё это не моего ума дело.
        Спорить с ней было бесполезно - ведь голограмму не получится схватить за горло и задушить или завалить на диван, а она в отместку может просто больше не появиться, предоставив мне возможность всю оставшуюся жизнь в отчаянии биться головой о стенку, сокрушаясь по поводу утраченных разом возможностей.
        При этом она вполне официальным тоном сообщила, что новая моя миссия уже не за горами, и порекомендовала мне для начала немного подучить (хотя бы на уровне пресловутого «допроса военнопленного») европейские языки, включая французский и португальский, а также дополнительно попрактиковаться в стрельбе и управлении транспортными средствами, вплоть до самолёта.
        Ну, положим, пострелять в наше время особой проблемы не составляет, особенно если иметь знакомых или приятелей, так или иначе связанных с силовыми структурами и имеющих некий «пунктик» по части охоты и коллекционирования различной «стрелковки». С последним предложением обстояло несколько сложнее, но и это удалось осуществить, во всё той же местной, частно-аэроклубовской лавочке во Вторпятово, где за деньги давали уроки элементарного пилотирования на Як-52, Злине «Тренере» и всяких там легкомоторных «Цесснах» и мини-автожирах.
        Это было весьма полезно, поскольку до этого меня во время разных мотаний по «горячим точкам» немного поучили полётам на Ми-8 (исключительно вследствие случившегося по пьяному делу проигранного спора и, разумеется, без малейших намёков на теорию) - в случае, если сильно приспичит, я, наверное, смог бы завести движки такого вертолёта, взлететь, долететь куда-нибудь (не очень высоко и далеко, чисто по визуальным ориентирам и, разумеется при условии знания местности, где всё происходит) и с грехом пополам сесть. Правда, эти относительные умения касались старых вариантов «восьмёрки», а не каких-нибудь Ми-171 или Ми-8АМТШ с их дисплеями вместо аналоговых приборов.
        Аналогичным образом меня во время недавней «командировки» на Вторую мировую как-то раз «провезли» и на У-2 (был один такой момент, когда мы застряли на промежуточном аэродроме по пути на фронт).
        Однако и того и другого было откровенно маловато (да и откуда во времена Второй мировой или после неё возьмётся «восьмёрка»?) с точки зрения обретения каких-то пилотских навыков. Так или иначе этот вопрос я решил. Ну, то есть как решил - частным порядком сейчас могут научить заводить самолёт, взлетать, летать по кругу с минимумом эволюций (высший пилотаж и обучение ему - это уже вещь, требующая более серьёзного допуска, в том числе по здоровью, и куда больших денежных сумм), отлететь километров на двадцать от места старта и вернуться обратно и прочее, примерно в том же духе. Короче говоря, Чкаловым или Линдбергом с такой подготовкой по-любому не станешь и через Атлантику либо Северный полюс точно не перелетишь. Так что пилотом я себя мог считать только очень условно.
        Хорошо, что кое-какие средства на подобные «забавы» у меня всё-таки нашлись. Трофеи моего прошлого похода мои наниматели у меня не отобрали (я про это специально первым делом спросил у Блондинки и получил милостивое разрешение оставить означенное имущество себе), и револьвер системы «Наган» вкупе с «Люгером» были немедленно проданы мной знакомым собирателям подобных раритетов. Дело, конечно, получалось вполне подсудное, но что делать - сейчас при наличии желания буквально на любого человека можно найти статью в уголовном кодексе. Времена такие.
        Ну а осенью, когда я уже достаточно интенсивно готовился по всем ранее перечисленным ею пунктам (а ведь при этом надо было ещё и работать по привычной журналистской части и на что-то жить - пить-есть необходимо во все времена), Блондинка появилась вторично.
        На этот раз она дала кое-какие, чуть более конкретные объяснения насчёт сути нового «боевого задания».
        Получалось, что мне предстояло идти в ту самую «альтернативку», которую я «зацепил краешком» в прошлый раз, в исторический момент передачи заказчикам тела главгада. А это, между прочим, был мир, где в 1955 году произошла ни много ни мало Третья мировая война. Ядерная, но тем не менее какая-то специфическая.
        Образовалась эта «альтернативка», как это обычно бывает в таких случаях, исключительно по недосмотру, или, как сказали бы раньше, по халатности. Группа неких сильно озабоченных (как это обычно бывает, особенно у считающих себя образованными богатеньких балбесов) несовпадением окружающей реальности с собственными внутренними ожиданиями горе-попаданцев в очередной раз вознамерилась изменить ход истории путём радикального воздействия на прошлое. Похоже, в этом их будущем после разработки агрегатов для перемещения во времени это связанное с тяжкой мозговой ущербностью заболевание, в наше время выплёскивающееся разве что на страницы книжек и блогов, начало собирать обильный урожай из вполне реальных жертв. При этом насчёт возможных последствий этих горе-попаданцев никто, разумеется, не догадался предупредить.
        О сути их «наполеоновских» планов, как и об общей картине этого альтернативного мира, мне, увы, сообщили только тезисно, самые общие сведения.
        Я так понял, что это невзначай возникшее ответвление реальности мои загадочные работодатели изучали как-то не слишком охотно.
        Как мне объяснили, главный замысел тех идиотов-прошлоходцев состоял в том, чтобы весной 1953 года, сразу после смерти И.В. Сталина, западный мир во главе с американцами немедленно начал широкомасштабную войну против СССР и стран «коммунистического блока». Видимо, горе-попаданцы были недостаточно подкованы по части прикладной исторической науки (или в далёком будущем книги и учебники на эту тему тоже были, мягко говоря, своеобразными?), поскольку искренне полагали, что «тюрьма народов» в лице Советского Союза в тот момент находилась не в самой лучшей форме, как в военном, так и в политическом плане.
        А раз так - если тогдашний СССР вовремя толкнуть посильнее с внешней стороны, он быстро потерпит поражение в войне и перестанет существовать. Оголодавший народ вкупе с освобождёнными узниками ГУЛАГа и диссидентами немедленно восстанет и сбросит «палаческую власть коммунистов», после чего на одной шестой части суши будет тишь, гладь и божья благодать. А там как знать - вдруг таки и не случится той глобальной Третьей мировой, которая нашему миру ещё предстоит?
        Сечь там, в будущем, надо было подобных двоечников как сидорову козу, если не розгами, то каким-нибудь новомодным энергоремнём с нанопряжкой. Лично я за свою не слишком длинную жизнь подобные, мягко говоря, неоригинальные утверждения, только немного другими словами и из разных уст, слышал десятки раз и, более того, даже был свидетелем нескольких попыток осуществления подобных «гениальных планов» на государственном уровне. Как все помнят, их результаты не впечатлили никого. Разумеется, кроме тех, кто успел вовремя набить карманы и свинтить куда подальше. Да и тем из числа набивших карманы, кто всё ещё жив, нынче уже не шибко весело, поскольку в стольном городе Нерезиновске над Темзой (то есть Лондоне) с них вдруг начали требовать подробной информации о происхождении средств на банковских счетах (сочтут состояние криминальным - без вопросов отожмут в британскую казну), из-за чего кое-кто даже засобирался обратно.
        В информации, которой меня снабдила Блондинка, зияли чудовищные информационные прогалы и дыры - это был даже не школьный учебник истории той самой альтернативной реальности, а что-то вроде хаотичных выписок из различных оперативных документов, не особенно вдумчиво и аккуратно сваленных в одну папку.
        Короче говоря, я так и не понял, как эти самые горе-попаданцы умудрились проникнуть в высшие сферы американской политики начала 1950-х (интересно, кто такое вообще допустил, хотя, в конце концов, это действительно не моего ума дело), да не просто проникнуть, а ещё и убедить некими, по-видимому, очень убедительно выглядевшими словами и аргументами тогдашнего президента США Д. Эйзенхауэра вкупе с высшим заокеанским генералитетом в своей безусловной правоте.
        Как бы там ни было, в конце апреля 1953 г. американцы неожиданно прервали шедшие в Пханьмунчжоме переговоры о перемирии, и летом того же года так называемые «Силы ООН» начали новое, широкомасштабное наступление в Корее. Они даже ненадолго заняли Пхеньян и пытались продвинуться севернее, но в ноябре 1953 г. китайско-северокорейские войска опять погнали американцев и их союзников назад, к 38-й параллели.
        О дальнейшем я мог судить только по двум любезно предоставленным Блондинкой относительно крупномасштабным картам мира, напечатанным на очень тонкой бумаге типографским способом (ну или на хорошем принтере), возможно, специально для меня. Кстати, тот факт, что мои «кураторы» не предоставляли мне информацию в электронном виде, на каких-нибудь привычных нам носителях, наталкивал на некоторые размышления - либо они действительно капитально шифровались и секретились, либо у них там что-то очень серьёзное произошло с информационной сферой в целом, вследствие чего их электроника действительно могла базироваться на каких-то иных принципах, похоже, категорически не совместимых с нашим «железом».
        На первой из карт были отмечены все последующие ядерные удары той войны, с указанием радиусов поражения (этакие кружки на карте мира, цвет которых колебался от бледно-оранжевого до багрово-красного, в зависимости от силы конкретного взрыва), мощности боезаряда, даты и указанием на страну, применившую данный боезаряд.
        В общем, в декабре 1953 г. американцы применили два десятка тактических ядерных боеприпасов по всей линии корейского фронта (кружки радиусов поражения небольших атомных бомб мощностью 10 -100 килотонн буквально наслаивались один на другой), а также по и без того давным-давно разрушенным Пхеньяну, Хамхыну и Хыннаму.
        А дальше закономерно пошла цепная реакция. Китайские ВВС сбросили атомные бомбы аналогичной мощности на Сеул, Инчхон, Кванчжу, Тэгу и Пусан. Насколько я помнил, радиус способного нести ядерные бомбы фронтового бомбардировщика Ил-28 это вполне позволял.
        Щедрые американцы, разумеется, не остались в долгу и в феврале 1954 г. сбросили десяток атомных и водородных бомб на Аньдун, Далянь, Шэньян, Харбин, Пекин (на столицу КНР были сброшены два явно водородных «изделия» мощностью 2 мегатонны каждое), Тяньцзинь, Циндао, Фучжоу, Чунцин и ещё десяток военных баз и аэродромов Народно-Освободительной армии КНР. При этом отметки от нескольких атомных взрывов накрывали совершенно пустынные места - бомбардировщики не долетели или были сбиты по дороге?
        А месяц спустя янки, явно по просьбе французов, сбросили пять атомных бомб на районы сосредоточения партизан Вьетминя на севере Аннама и Тонкина.
        Китайские ВВС ответили какой на сраку и сбросили очередную порцию атомных бомб. Вообще-то, поскольку Китай тогда вообще не имел собственного ядерного оружия и стратегической авиации, а многие цели на этой карте находились далеко за пределами радиуса действия тех же Ил-28, лично у меня возникал ряд закономерных вопросов. Хотя напротив соответствующих отметок ядерных ударов однозначно стояли эмблемы ВВС КНР, а значит, советские союзники поделились с «братским китайским народом» и стратегическими Ту-4 (благо их у нас к тому времени настрогали больше тысячи штук), и соответствующей моменту «кузькиной матерью».
        То-то, должно быть, попотели, занимаясь экстренным и массовым переоборудованием стандартных Ту-4 в носители ядерного оружия - ведь в советских ВВС этих самых носителей изначально было всего несколько десятков.
        Так или иначе, летом и осенью 1954 г. китайцы сбросили атомные бомбы (ни одна из них не достигала мегатонной мощности) на Тайбэй, Тайчжун, Цзяи, Тайнань и Гаосюн, видимо, на какое-то время сделав остров Тайвань малопригодным для жизни.
        Американцы снова ответили в своей обычной манере, сбросив в ноябре 1954 г. атомные и водородные бомбы на Шанхай, Нанкин, Наньин, Куньмин, Ханчжоу и Ляньюнгань и ещё десяток населённых пунктов поменьше.
        Китайцы в ответ (только интересно, кто у них в этот момент вообще мог летать, на чём именно и откуда - ведь к этому моменту американцы уже успели разнести большинство действующих китайских аэродромов?) начали новый, 1955 год со сброса атомных бомб на американскую авиабазу Кадена на Окинаве и американские базы в Японии - Ивакуни, Атсуги, Йокота, Йокосука, Мисава, Сасебо.
        В том же январе 1955 г. англичане применили два тактических атомных боеприпаса в Малайе против тамошних прокитайских повстанцев.
        Ну а в июне 1955 г. аналогичный ужас начался и в Европе, перекинувшись затем на другие регионы планеты. Полной информации о ходе боевых действий у меня, разумеется, не было, спросить было не у кого, а лежащая передо мной карта ядерных ударов сразу же ставила ряд закономерных вопросов.
        Хотя, здраво прикинув и посчитав кое-что, я всё понял. Несколько странноватые районы основных, обозначенных на карте (кстати, я её особо не прятал, поскольку родственники и знакомые просто принимали её за какую-то очередную стратегическую игру-альтернативку) атомных бомбёжек объяснялись очень просто.
        Это в середине 1970-х обе стороны имели тысячи ракет различного класса с ядерными боеголовками, и элементарный анализ показывал, что при любом раскладе, один раз нажав пресловутую «красную кнопку», противники всё равно успевали запустить друг по другу сотни три межконтинентальных баллистических ракет шахтного базирования. Это не считая подводных лодок и крылатых ракет с кораблей и самолётов. И на каждой МБР была разделяющаяся головная часть с несколькими боеголовками мощностью более 200 килотонн (то есть десяток Хиросим или Нагасаки в одной боеголовке). Как там в любимой песне советско-российских лётчиков дальней авиации - «у меня под крылом пятьдесят Хиросим»?
        Ну, а поскольку никакая противоракетная оборона не была способна сбить или хотя бы как-то минимизировать такое количество боеголовок (честно говоря, она этого не может и в данный момент, иначе в Белом доме нажали бы на ту самую кнопку прямо сейчас), подобный расклад (то есть запуск даже десятой части имеющегося арсенала) по-любому ставил крест на нашей цивилизации в принципе и заставлял учёных лихорадочно считать вероятность выживания хоть кого-нибудь в условиях действия таких убойных факторов, как ядерная зима и прочее. Именно поэтому в те самые 1970-е годы и были подписаны многочисленные и основополагающие соглашения о сокращении, неприменении и нераспространении ядерного оружия - самоубийц вроде некоторых нынешних политиков в высоких кабинетах тогда не водилось.
        А вот в 1955-м ракеты ещё не были фактором глобального сдерживания, поскольку было их тогда крайне мало и были они весьма ненадёжными, неточными и отнюдь не межконтинентальными.
        И раз так, всё очень логично упиралось в радиусы действия тогдашних бомбардировщиков и помехи в лице противостоящей им ПВО.
        У американцев новые В-52 в 1955-м только начали поступать на вооружение, так же как и Ту-95 в СССР. В-47 с его дальностью в 3797 км можно было считать «стратегом» очень условно. А раз так, они явно всё ещё использовали уязвимые, даже при условии отсутствия в тогдашней советской ПВО зенитных ракет (а вот сверхзвуковые истребители-перехватчики тогда уже появились), В-36 и В-50, которые ну никак не были способны накрыть всю территорию СССР и Восточной Европы (тем более что Стратегическое Авиационное Командование США явно понесло серьёзные потери во время предшествующих действий против китайцев) сплошной «атомной грибницей».
        Судя по этой моей карте, лучше всего у американцев получилось дотянуться до европейской части территории СССР, особенно с юга, а также до приполярных северных областей и Дальнего Востока - всё-таки тут у них поблизости были военные базы с аэродромами подскока и прочее.
        У нас в те времена было примерно то же самое. Ту-95 на вооружении было от силы несколько десятков, мясищевские 3М вообще только испытывались, а самые массовые Ту-16 имели максимальную дальность до 5925 км и могли достигнуть территории США, даже при условии дозаправки части машин в воздухе, использования каких-то промежуточных аэродромов или кратчайшем маршруте полёта через Северный полюс, только «в один конец», без малейшей возможности вернуться. Старые Ту-4 имели несколько б?льшую дальность, но явно были куда более уязвимыми. Хотя, с другой стороны, при несовершенстве тогдашних радаров обнаружить на подлёте одиночный бомбардировщик было явно непросто. Причём при применении обычных бомб один самолёт особой угрозы не представляет, а вот при наличии на нём атомной или водородной бомбы - вовсе даже наоборот. Так что многое в те времена зависело от случайностей и элементарного везения.
        При этом даже сознательно пожертвовавшие собой ради такого великого дела экипажи советских «дальников» всё равно не смогли бы достигнуть центральных континентальных районов территории США.
        Правда, здесь на нашей стороне играла география (она заодно с климатом нам вообще во все времена помогает) поскольку все крупные города Соединённых Штатов очень кстати компактно растянуты вдоль восточного, Атлантического, и западного, Тихоокеанского, побережья.
        В общем, отметок ядерных ударов на этой карте было много, но всё-таки их оказалось намного меньше, чем можно было ожидать. При этом обе стороны били по городам, промышленным центрам и военным объектам друг друга, в последнем случае явно отдавая приоритет вражеским авиабазам.
        Естественно, что район Москвы и области, от Калинина на севере до Коломны и Рязани на юге, на этой невесёлой карте очень напоминал олимпийские кольца. Щедрые американцы явно не пожалели плутония, сбросив на «Главный Мордор Коммунистов» целых пять ядерных боеприпасов, один из которых (самый большой кружок и самый красный на карте) был обозначен как водородная бомба мощностью в 10,5 мегатонны. В нашей реальности заряд подобной мощности американцы испытали на Маршалловых островах в 1954 г.
        При этом на Ленинград атомных бомб ими почему-то сброшено не было (чистое везение или всё-таки сильная ПВО?). Далее красными кружками на карте были закрыты район Мурманск - Полярный - Североморск - Алакуртти - Африканда - Луостари (десяток бомб, ещё четыре бомбы легли на пустынные районы Кольского полуострова), Балтийск, Клайпеда, Каунас, Лиепая, Вентспилс, Кобрин, Лида, Барановичи, Мачулищи, Пружаны, Щучин, Витебск, Сеща, Чортков, Луцк, Одесса, Николаев, Херсон.
        На Крым ни одной атомной или водородной бомбы, судя по всему, не упало, но в море, километрах в сорока от берега, над Каламитским заливом, как раз где-то между Евпаторией и Севастополем на карте был отмечен взрыв мощностью в одну мегатонну. Судя по всему, американский бомбардировщик и здесь не долетел куда нужно и из-за этого глушанул черноморских бычков и прочую камбалу. Причём, похоже, радикально глушанул - до состояния ухи…
        Три боезаряда мегатонной мощности янки уложили на Запорожье и плотину Днепровской ГЭС. Далее красные окружности накрывали Борисполь с Киевом, Васильков, Чернигов, Озёрное, Нежин, Староконстантинов, Чугуев, Коломыю, Краматорск, Узин, Белую Церковь, Миргород, Полтаву, Прилуки. Ну, здесь они явно метили по аэродромам.
        На промышленный район Харьков - Днепропетровск - Донецк было сброшено девять атомных и водородных бомб, в том числе две по 5 мегатонн. Затем на карте шли Новороссийск, Таганрог, Краснодар, Поти, Сухуми, Кутаиси, Тбилиси, Ереван. На район Баку американцы сбросили более двадцати бомб, в том числе одну 10,5-мегатонную, такую же, как на Москву.
        Далее на карте почему-то была закрыта красным кружком Караганда, а сброс ещё шести бомб был отмечен в безлюдных районах между Уральском и Чимкентом - бомбардировщики явно шли с юга к промышленным объектам Урала и Сибири, но по какой-то причине почти никто из них не долетел, поскольку там был поражён только Куйбышев.
        На Дальнем Востоке красные кружки плотно закрывали Комсомольск-на-Амуре, Хабаровск, Советскую Гавань, Николаевск-на-Амуре, Владивосток, Находку, Южно-Сахалинск, Корсаков и Петропавловск-Камчатский. На севере под раздачу попали Магадан, Анадырь, Амдерма, Певек и Нарьян-Мар.
        Советская сторона тоже не поскупилась на уран-235 - для хороших людей ничего не жалко. Хотя надо признать, что масштабы здесь были более скромными. На территории США цепочка из десятка красно-оранжевых окружностей закрывала Атлантическое побережье от Портленда до Норфолка, причём район Нью-Йорк - Филадельфия закрывал самый большой кружок с отметкой «20 мегатонн» (насколько я помнил, такой заряд у нас разработали к началу 1956 г., он был предтечей «царь-бомбы» в 50 мегатонн, испытанной на Новой Земле в 1961 г.), а район Вашингтон - Балтимор был помечен трёхмегатонной мощностью. Прочие сброшенные на США советские бомбы имели мощность не более 250 килотонн (возможно, это были стандартные для того времени РДС-6 или что-то вроде того).
        Далее красные отметки закрывали Детройт, Кливленд, Джэксонвилл, Нью-Орлеан, Хьюстон, Патаксент-Ривер, Ошеану, Райт-Паттерсон, Джонсон, Кап Код, Колумбус, Куантико, Атланту и Пенсаколу.
        На тихоокеанском побережье несколько отметок краснели на районах Сиэтла, Портленда, Сан-Франциско, Лос-Анджелеса, Сан-Диего, авиабаз Коронадо, Ваанденберг, Эдвардс, Бриджепорт и МакКорд.
        На Аляске красные окружности пометили Ном, Анкоридж, Фэрбанкс и авиабазу Элмендорф.
        В Канаде ядерные удары накрыли военные базы Борден, Колд Лейк, Гус Бэй и Греенвуд.
        Любопытно, что в отношении Европы и американцы, и русские почему-то повели себя довольно-таки «по-джентельменски», и крупнейшие тамошние города разрушениям не подверглись.
        С десяток круглых отметок от тактического ядерного оружия располагалось по линии границы ГДР и ФРГ. В самой ФРГ был довольно густо накрыт Мюнхен и вообще Бавария, поскольку атомные бомбы были сброшены на американские авиабазы в Эрдинге, Фюрсенфетбрукке, Кауфбойерне, Лангсберге и Нейбиберге. Также был отмечен Хан (опять-таки американская авиабаза) с городом Кирчберг в Сааре, Лек в Шлезвиг-Гольштейне, Кастеллаун у Рейна, Пфальц, Раммштейн, Шпандаглем и Цвейбрюнен с городом Трир. В основном в перечисленных пунктах дислоцировались американские истребители-бомбардировщики, несшие тактическое ядерное оружие и склады этого самого оружия.
        В ГДР были поражены Магдебург, Вюнсдорф и город Цоссен, Эберсвальд-Финов и Стендаль.
        В Польше - Легница, Вроцлав (на этот город и восточнее его американцами было сброшено три мегатонные бомбы, воронку от одной из них я, похоже, как раз наблюдал во время своего прошлого путешествия), Колобжег и Свентошув - как и в ГДР: здесь совершенно определённо целились по советским базам и штабам.
        В Чехословакии были накрыты военный аэродром Жатец и город Пльзень.
        В Венгрии - Веспрем и Шопрон, в Румынии - Констанца и Плоешти, в Болгарии - авиабаза и город Толбухин. В Албании - Тирана и порт Влёра.
        На территории Франции отметки густо лепились, в основном у германской границы и границы с Бельгией, там, где тогда располагались американские авиабазы. Был закрыт красным кружком город Мец с авиабазой Шамблей, Бусенер, Бордо-Мериньяк, Этайн возле Вердена, Эврё (между Руаном и Парижем), Лан (в 60 км северо-западнее Реймса) и Фальсбург в Мозеле.
        В Турции были накрыты Инджерлик с городом Адана и Измир. В Италии - авиабаза Авиано с городом Портденоне и американская военно-морская база Сигонелла на Сицилии.
        В Англии отметки располагались на Милденхолле, Мархэме, Скамптоне, Уаддингтоне, Лакенхеате и Йовилтоне. А кроме того, шесть ядерных зарядов приличной мощности (до нескольких мегатонн), почему-то сброшенных американскими ВВС, густо накрывали Лондон с окрестностями, Чатем, Мейдстон, Дувр, Кентерберри и Брайтон.
        Вопрос о том, зачем американцы проделали подобный концертный номер на территории вернейшего союзника, имел предельно простой ответ. Если в этой «альтернативке» наши всё-таки форсировали Ла-Манш в его самом узком месте, район высадки должен был располагаться где-то именно там.
        В Испании два красных кружка закрывали район Кадиса, где располагались американские авиабаза Морон и база ВМФ США Рота.
        В Норвегии одна отметка лежала на американском аэродроме в районе Тронхейма.
        В Исландии красным кружком была помечена авиабаза Кефлавик.
        Так или иначе, незадетыми при этой «большой раздаче» остались Центральная и Южная Америка, Африка и Индия с Австралией, Новой Зеландией и Антарктидой.
        О дальнейшем мне могла немного рассказать вторая карта, которой меня снабдила всё та же Блондинка.
        Там был отмечен геополитический расклад в том бредовом мире на начало 1960-х и количество погибших. На Китае, Корее, Тайване и Японии стояла отметка «более 9 млн погибших», на СССР - «5,5 млн погибших», на Европе - «не менее 3 млн погибших», на США и Канаде - «3,8 млн погибших».
        При этом Япония, Индонезия, почти вся Европа с Италией, Грецией, Францией, Англией, Ирландией, Норвегией и Испанией (исключая только Португалию), Куба, Сирия, Египет, Тунис, Марокко с частью Ливии, Алжира и Судана, а также Аляска на этой карте были закрашены в розовый «социалистический» цвет, причём для Японии и Северной Африки он был бледно-розовым.
        Стало быть, хотя этот мир и понёс немалые жертвы (которые везде, кроме США и Канады, тем не менее, были меньшими, чем во Вторую мировую), жизнь в нём, похоже, не прекратилась, цивилизация не загнулась, и даже внешняя политика сторон особых изменений не претерпела.
        Во всяком случае, согласно подсунутым мне Блондинкой кратким справкам ядерные удары прекратились осенью 1956 г., а все прочие боевые действия - в мае 1958-го. 14 июня 1958 г. на встрече в Стокгольме между представителями США и СССР (с нашей стороны там присутствовали также представители КНР и ОВД) было подписано перемирие. Ну а с июня 1959 г. в Сан-Паулу (Бразилия) с перерывами шли переговоры о заключении полноценного мирного договора и последующем послевоенном мироустройстве. А раз было кому и о чём разговаривать, значит, этот странный мир категорически не впал в варварство. В конце концов, ведь те же самые люди всего за десятилетие до этого видели все ужасы Второй мировой, так почему им после этого было не пережить и Третью?
        Внимательно изучив всё это, я тут же спросил у Блондинки при очередном её появлении (было это уже зимой, после Нового года, когда её голограмма возникла, словно чёртик из коробочки, прямо в моей квартире, в очень удобный момент, когда я был один, никого не ждал и никуда не собирался) - ну и что с того, в чём здесь вообще-то мулька?
        Допустим, тамошние нравы, мода, языки, деньги и прочее в точности соответствуют нашим того же периода, но ведь при всём при этом я совершенно не представляю, к примеру, тамошних политических раскладов. И мне, фактически малограмотному идиоту, с таким вот минимальным набором знаний о той реальности, вот так, запросто, идти и что-то там предотвращать либо брать кого-то за рога и тащить в стойло? Да ещё так, чтобы, упаси боже, не попасть при этом под какой-нибудь ядерный удар, после которого меня неизбежно выкинет обратно? Конечно, такое доверие к моей скромной персоне весьма лестно, но всё-таки почему я, а не какие-нибудь сугубые профессионалы?
        И вот здесь Блондинка наконец-то прояснила некоторые принципиальные моменты. Во-первых, идти мне предстояло в 1962 год, то есть во время, когда большая война в той реальности давно закончилась. При этом точка моего выхода была где-то на западе Германии (которая у них там стала сплошной ГДР) у границы с Францией.
        Блондинка сказала, что тот же немецкий язык я вполне себе знаю, так что легко сойду за какого-нибудь восточного европейца. Потом она сразу же уточнила, что косить я в том мире буду под словака, долгое время прожившего в СССР, сотрудника одного из отделов объединённой контрразведывательной службы Варшавского договора, занимающегося поиском и поимкой военных преступников.
        Я, естественно, спросил: а почему какого-то там словака, а не просто русского? Ведь это получаются те же яйца, только в профиль.
        Она ответила на это, что хотя там, по всей Европе, у власти левые или коммунистические правительства и почти всюду стоят советские гарнизоны, русские там мало отличаются от привычных мне стереотипов того периода (то есть, надо полагать, либо ходят повсюду строем под командой офицеров или замполитов, либо большими группами под наблюдением экскурсоводов и строго блюдут пресловутый «облико морале»), и некоторые европейцы всё ещё невольно видят в каждом прибывшем из СССР сотрудника Кей-Джи-Би - книжек в ярких обложках и разных там комиксов про извращённые козни агентов советской разведки и КГБ в 1950-е выходило точно не меньше, чем тридцать лет спустя. В конце концов, первые романы, а за ними и фильмы о незабвенном Джеймсе Бонде появились именно в конце 1950-х. А к восточным европейцам доверия в той же Франции якобы заметно больше.
        Я сказал, что, на мой взгляд, всё это полный дурдом, который ничего мне не даст, кроме необходимости лишний раз постоянно и неталантливо врать.
        Блондинка, сохраняя поистине олимпийское спокойствие, ответила, что они там у себя на этот счёт имеют иное мнение (в конце концов, им из погреба всегда виднее). При этом отсутствие некоторых важных знаний и воспоминаний мне, видите ли, предстояло объяснять полученной во время войны контузией. Это, мол, самый простой вариант.
        Ага, говорю, гуляет по Западной Европе этакая вот донельзя подозрительная личность, контуженый словак, который через пень-колоду говорит и понимает на любом из европейских языков, родных словацкого и чешского не знает вообще, но зато при этом слишком хорошо говорит по-русски и вдобавок служит в контрразведке ОВД. Да это для меня примерно то же самое, что написать на лбу три буквы «КГБ» либо облачиться в валенки и красное пальто с изображением серпа и молота на спине и разгуливать в таком вот виде в особо людных местах! Какой дурак воспримет всерьёз подобную, с позволения сказать, «легенду»? Тут даже какой-нибудь большой друг Советского Союза, постоянный подписчик на «Юманите», таскающий в заднем кармане кальсон членский билет французской компартии, засомневается…
        Хотя, конечно, как знать. Ведь говорил же в своё время, кажется, доктор Геббельс о том, что чем невероятнее ложь, тем легче в неё поверить. Так что полный идиотизм тут как раз, возможно, сработает…
        И вообще, как я сразу же уяснил, моя легенда для этой «заброски» ещё не была до конца слеплена «работодателями» и явно готовилась ими в большой спешке. Если, конечно, вообще готовилась.
        Вслед за этим я, естественно, спросил: почему всё должно быть именно так, как они там у себя запланировали? С чего опять вырисовывается именно подобный дурацкий расклад? Ведь где тот равноудалённый от любой госграницы Краснобельск, а где Германия, где 1962-й и где второе десятилетие XXI века? Что, кого-то поближе нельзя было найти? Захудалого немца, француза или, на худой конец, ляха какого-нибудь, а не такого уральского валенка, как я, грешный? Я же в Европе начала 1960-х точно буду смотреться как бурый медведь среди певчих хора баптистской церкви…
        Оказалось, что иначе ну никак нельзя. Якобы такие, как я, имеющие некоторый практический опыт и прочее «бродяги» у них там буквально наперечёт, так что заменить им меня по-любому некем. Поскольку я почему-то лучше всего подхожу для этого по ряду основополагающих параметров (пол, расовая принадлежность, возраст, язык и прочее).
        Я это её объяснение проглотил молча и вполне себе смиренно, но сразу же всерьёз задумался: а может, я у них в «конторе» вообще единственный подобный «агент»? Вдруг это у них первый опыт работы с такой категорией граждан и я здесь выступаю в качестве пресловутой собаки Павлова? Как знать, честно говоря, меня это вовсе не удивило бы…
        Потом Блондинка объяснила, как смогла, и основную суть моей задачи. Как оказалось, мне вовсе не предстояло предотвращать уже случившийся горький катаклизм. И слава богу, кстати, поскольку я откровенно не представляю, какие именно меры нужно было бы принять, чтобы эта альтернативная реальность «свернулась», придя в норму. Тут как минимум надо было свалиться в Америку 1952 года, прямо накануне прибытия туда этих обалдуев, и обломать им рога и весь праздник жизни - кстати, а почему бы и нет, ведь при наличии пресловутой машины времени точка и время их прибытия должны быть вполне себе локализованы или тут я ошибаюсь? Хотя для подобного меня одного точно будет мало…
        Нет, ну его на фиг.
        А вообще мне предстояло брать кое-кого вполне конкретного за жабры или ликвидировать объект прямо на месте.
        Расклад был примерно такой. Следуя собственному плану, эти самые горе-попаданцы должны были уходить в прошлое двумя группами, по десять человек.
        В обоих случаях переходы должны были быть вооружёнными акциями с захватом хроноустановок - по-другому у них там, в будущем, видимо, никак.
        Первой группе захват в основном удался, и в прошлое сумело уйти девять человек, одного «безопасники» всё-таки успели захватить живьём, и благодаря его поимке и последующим допросам удалось арестовать всех причастных к этой затее, так что попытка переброски второй группы просто не могла состояться физически.
        Уже при перемещении первая группа разделилась. Трое ушли в Америку, в 1952 год. Именно им и удалось как-то повлиять на то самое начало Третьей мировой войны в 1953-м, но при этом они затем погибли и сами, поскольку всё время находились где-то в Вашингтоне и закономерно угодили под один из атомных ударов.
        Оставшиеся шесть человек из первой группы отправились в 1956-й или 1957 год и были нацелены на Европу. То есть, надо полагать, эти шли уже «на готовенькое» в расчёте на полный или частичный успех первой тройки.
        Однако они не могли знать, что реальность в конечной точке их появления уже изменилась (причём совершенно не в том направлении, какое они ожидали) и их выкинет в столь явную «альтернативку».
        К тому же, как выяснилось позднее, один из этих шестерых погиб в сам момент перехода. Оказывается, у них в будущем порой случаются и подобные «недоработки».
        Какое-то время оставшиеся пятеро молчали, явно пытаясь обустроиться на месте. Затем в августе 1958 года двое из них, мужик и баба, активировали некий прихваченный с собой «маяк». Судя по всему, по их излишне оптимистичному первоначальному замыслу вторая группа должна была перемещаться, нацелившись именно на его сигнал. Разумеется, никто не мог предупредить их о том, что никакой второй группы более не существует.
        Начальники Блондинки как раз очень надеялись именно на этот самый момент, считая, что смогут одним махом накрыть всех пятерых мерзавцев. Ведь никаких других шансов вычислить их, похоже, не было - никакой другой техники, которую можно было бы легко запеленговать, кроме этого «маяка», у горе-попаданцев с собой не было.
        Но то ли начальство было глуповатое, то ли прошлоходцы оказались не так уж просты. Во всяком случае, когда на сигнал прибора свалились агенты с «группой силового захвата», возле «маяка» обнаружилось только двое из пятерых, да и тех не удалось взять живыми, как ни старались. К тому же местом активации маяка оказалась какая-то военная база, возле Эль-Хараба в Северной Африке (это, как я понял, километрах в десяти от Танжера, в тамошней «международной зоне», та ещё клоака), где, по словам Блондинки, «было много вооружённых лиц и боевой техники» - горе-попаданцы явно попытались подстраховаться хоть так.
        Из-за этого «группа силового захвата» потеряла двух человек и была вынуждена применить для сокрытия следов своего присутствия и уничтожения тел преступников и «маяка» какой-то, как выразилась Блондинка, «термобарический дезинтегратор».
        Таким образом, уничтожив всего двоих, «контора» сама понесла потери, к тому же потратив массу времени, энергии и прочих ценных ресурсов.
        Где теперь находились оставшиеся трое из первой группы (два мужика и баба), и «хронобезопасники» точно установить не смогли. Ну а поскольку после уничтожения маяка никаких конкретных зацепок больше не было, руководство наложило категорический запрет на активные действия, приказав заниматься этой альтернативной реальностью только «за счёт внутренних резервов» и, по мере возможности, вести агентурную разработку вопроса - и это при том, что никакой агентуры в этой «альтернативке» у них, судя по всему, не было в принципе.
        После этих слов Блондинка передала мне качественные цветные, напечатанные, как и все прочие, доставленные из будущего документы на очень тонкой бумаге с фотографиями этих троих (фас, профиль, полный рост).
        Полноватую и в общем симпатичную блондинистую бабу с короткой стрижкой (на вид лет сорока или около того) звали Брит Савнер, молодого горбоносого брюнета с несколько неряшливой причёской - Роберт Норман. А третьего, немолодого, плешивого мужичка с противной физиономией мелкого чиновника, - Хуго Кофоед.
        Для себя я отметил, что, судя по ростовым фото, одевались в будущем в целом примерно так же, как и у нас. Женщина на фото была в чём-то типа светло-песочной блузки с короткими рукавами и в узкой юбке до колен того же цвета (насколько я понимаю в женской моде, с тем же успехом это вполне могло быть и какое-нибудь летнее платье) и тёмных туфлях на низком каблуке. Молодой брюнет был одет в нечто вроде серо-зелёного комбеза (или это были облегающие штаны с короткой курткой?) с большим количеством карманов, а плешивый - во вполне обычном, тёмно-сером с синевой костюме и при галстуке. Единственной очень характерной деталью «из будущего» были какие-то уж очень замысловатые браслеты на левом запястье всех троих, если это, конечно, не был какой-нибудь хитрый монтаж.
        Кстати, имена у этой троицы были какие-то ни рыба ни мясо - мне они показались похожими на скандинавские. Ну и фамилии тоже были довольно несуразные. Во всяком случае, графьёв или князей среди них точно не было. Хотя «Кофоед» - это, конечно, звучит круто, практически «Чаехлёб»…
        Понятное дело, что о том, как теперь зовут этих «невозвращенцев» и как они могут выглядеть (пластическая хирургия в начале 1960-х уже вполне себе была), можно было только догадываться.
        - Ну и что мне это даёт? - спросил я у Блондинки, внимательно изучив фотографии. - Элементарная логика подсказывает мне, что они наверняка давным-давно перекроили физиономии и зарылись как можно глубже, да так, что я их даже с собакой и миноискателем не отыщу. Или вы там у себя всерьёз считаете, что мне сразу по прибытии надо, к примеру, пойти вот с этими фото в тамошнюю полицию, а затем ждать каких-то результатов?
        - Опять ты всё упрощаешь, - ответила голограмма Блондинки, почему-то обворожительно улыбаясь (я подозреваю что это был какой-то дефект их хитрой голографической техники, вживую моя собеседница никогда не улыбалась столь много и беспричинно). - Все их приметы и прочее давно сообщены кому надо. И не только полиции и прочим силовым структурам. Более того, за их головы уже назначена вполне конкретная, весомая цена.
        - То есть ваша пресловутая «работа за счёт внутренних резервов» состоит в основном в тривиальном найме «охотников за головами»?
        - И не только. Нельзя же полагаться на одни только официальные каналы. В данный момент большая предварительная работа уже проведена нашей тамошней агентурой, которая даже не догадывается, что она наша агентура. «Удочки» были закинуты в том числе и в их преступный мир…
        - Ну да, куда же вы без бандюков и мафии? Ведь мусора всегда в доле…
        - Это верно, никуда. Чья бы корова мычала, как у вас говорят, - как будто это не в ваши времена честные полицейские, судьи и прокуроры существуют только в детективных сериалах, но даже там выглядят как-то не очень убедительно! Зачастую преступные элементы действительно способны найти искомое быстрее полиции или даже контрразведки. В общем, по нашим каналам наконец получена информация о том, что один из этих троих известных тебе лиц наконец-то засветился. Зовут его, естественно, по-другому, но вот внешность он, что характерно, не изменил. Все подробности тебе сообщат при встрече…
        - Это, конечно, огромное и недопустимое упущение с его стороны. Ну а что потом? Меня выведут прямо на него, и я должен буду его тупо грохнуть, предварительно выведав всю возможную информацию насчёт остальных двух?
        - Нет, тут всё несколько сложнее, чем ты думаешь. Безусловно, его надо будет допросить с пристрастием, чтобы потом вычислить, а затем захватить или ликвидировать на месте всю троицу. Но для нас важнее другое. Эти трое имеют некий набор знаний и информации, поскольку в будущем у них был почти неограниченный доступ к различным базам данных…
        - И что с того?
        - Они не первые и не последние, кто пытается уйти в прошлое с целью его изменения. И нам надо узнать, что именно им известно и за счёт какой именно информации они собирались облегчить себе жизнь в прошлом? Они имели доступ к слишком обширным массивам данных, но что именно из этого они выбрали?
        - Ага, то есть ваша «контора» хочет выяснить, какая именно информация из будущего представляет наибольший интерес для «прошлоходцев» и может служить им некоей гарантией безбедного существования? Иными словами, что такого знаете вы из того, чего не знали в середине XX века? А потом вы либо засекретите эти данные, либо начнёте их усиленно контролировать. Сделал некто соответствующий запрос в ваш «главный информаторий» (или как он там у вас по-настоящему называется?), а его тут же - раз, за цугундер и на кичу или как минимум под постоянное наблюдение службы безопасности…
        - Да, основные моменты ты понял правильно. Вот только представления о нашей работе у тебя, как обычно, предельно вульгарные. Так или иначе, запомни - перед тем как ликвидировать эти «объекты», их нужно непременно допросить, пусть даже предельно жёстко и с пристрастием, и постараться ответить на эти вопросы. Это очень нужная информация. Во всех отношениях.
        - И на каком именно языке прикажете их допрашивать?
        - Расслабься, они все прекрасно понимают по-русски. И если будут утверждать обратное - не верь…
        - Допустим. Паяльники в заднице и электроутюги на филейные части при допросах применять разрешается?
        - Если не захотят говорить - вообще любые доступные средства для развязывания языка. Можешь их хоть в кислоте растворять. Медленно и по частям…
        - А с трупами мне что делать? Ждать вашу «похоронную команду»?
        - Слишком много чести для них. Трупы этой троицы следует ликвидировать на месте, причём методом, максимально затрудняющим последующую идентификацию останков.
        - То есть?
        - В идеале если не кремировать, то хотя бы сжечь…
        - Ни хрена же себе заданьице… А не слишком ли много вы хотите от моей ничтожной персоны, господа товарищи? Пойти туда, не знаю куда, с предельно неубедительной легендой, фальшивой ксивой и без малейшего прикрытия, да ещё и для того, чтобы устраивать там наглые «тёрки» с местными преступными элементами? Думаете, я бессмертный и яйца у меня титановые? Я, конечно, в 1990-е ещё студентом, было дело, подрабатывал в криминальной хронике и кое-что видел, но я же тогда был начинающим журналистом, а не блатным и не киллером, и как именно вести себя с разными тамошними «Борсалино и компанией», я, честно говоря, не представляю.
        - Да, задача не из простых, а что делать? Можно подумать, в прошлый раз тебя останавливали какие-то трудности?
        - Так я в прошлый раз просто не понимал, чего делаю! Местами просто плыл по течению, как те три доски по Волге-речке! Психу или тому, кто ничего не ведает, всегда легче…
        - Увы, но сейчас у нас не тот случай, чтобы действовать без подготовки и понимать смысл происходящего «по ходу пьесы». И я уже говорила тебе, что наша, как ты её называешь, «контора» и служба безопасности при ней существуют менее двадцати лет. Дел у нас до чёрта, и многое, если не почти всё, приходится делать впервые. Ведь для нас всё только начинается. Ещё совсем недавно у нас в руководстве были в большинстве пацифисты и миролюбцы, искренне полагавшие, что никакая служба безопасности в этой конкретной сфере вообще не будет нужна. Но после нескольких нападений на соответствующие объекты с большими человеческими жертвами они осознали, что, как водится, ошиблись. А эта альтернативная реальность вообще толком не изучена, поскольку эта «тупиковая ветвь истории» у нас вообще никому не интересна. И поэтому могу обрадовать - именно ты будешь нашими глазами там.
        - Вы чего - решили из меня ходячую телекамеру сделать? Как обычно, не спросив, согласен ли я? Ну-ну…
        - Да расслабься ты, бога ради. На твоё здоровье и прочее эта функция никак не повлияет. И потом, я же тебя про это предупреждаю заранее…
        - Доверяете, значит?
        - Не без этого.
        Описывать дальнейшее в подробностях смысла нет. Если в двух словах - мне было велено на всякий случай подучить чешский и словацкий языки, а непосредственно при переброске не тащить с собой ничего тяжелее смены белья, бритвенных принадлежностей и минимального запаса харчей, ну и одеться как-нибудь попроще. То есть так, чтобы эту одежду не жалко было выбросить (если вспомнить прошлый раз, обратно мне, судя по всему, предстояло вернуться вовсе не в том, в чём я уходил) и она не выделялась в 1962 году.
        Здесь, по мнению Блондинки, могла подойти даже, к примеру, старая советская военная форма без знаков различия. Я посчитал этот вариант сомнительным, но ничего не сказал.
        Документы и прочие необходимые мне «аксессуары» я должен был забрать в тайнике уже после переброски, после чего идти стрелковым шагом в ближайший городок Кайзерштейн на встречу с теми, кто, по задумке работодателей, должен будет помогать мне в выполнении порученной миссии.
        Решили, что уходить на новое задание я буду из парка Победы в родном Краснобельске 23 февраля.
        Действительно, это было очень удобно. Во-первых, практически рядом с моим домом, во-вторых, в этот день у слегка полоумной реконструкторской братии там была назначена очередная «баталия» (хотя и куда более скромного масштаба, чем прошлым летом, во Вторпятово, - без техники и при втрое меньшем числе участников), в которой я собирался поучаствовать, как обычно, в качестве фотографа.
        К дополнительным удобствам относилось и место проведения данной «реконструкции», каковым была назначена расположенная ниже Музея Победы (кстати, этот музей замечателен ещё и тем, что вплотную граничит с построенной на месте, где когда-то, очень давно, было «чёртово колесо» обозрения, мечетью, оформленной чуть ли не в стиле модерн), ведущая к реке Белой лыжная трасса.
        Когда-то давно здесь был виляющий среди кустов и холмиков естественный спуск, на котором мы катались в младшем школьном возрасте, потом в 1990-е какие-то «новаторы» спрямили склон бульдозером, поставив здесь же подъёмник и халупу «лыжной базы», попытавшись по-лёгкому срубить денег с катающихся с горки зимой, - типичный вариант «бизнеса по-русски».
        Эта «зимняя коммерция» не продержалась на плаву и пары лет (с тех самых пор подъёмник не работает и всё больше ржавеет), зато справа от этого лыжного спуска в последующие годы возник ресторан со странным названием «Бугель» (если это заведение названо в честь одноимённого горнолыжного подъёмника, то всё как раз логично, но в развешанной по окрестным столбам рекламе означенного кабака почему-то преобладала морская символика с разными там якорями и парусами - неужели его хозяева настолько тупы, что назвали ресторан в честь «металлического кольца на мачте корабля для крепления чего-либо»?), который в летнее время прованивает весь парк уксусным духом непрожаренных шашлыков и глушит слух гуляющих обывателей напевами «русского шансона».
        А вообще зимой там самое то - вокруг бывшей лыжной трассы и ресторана кусты и достаточно густой лес, где никто ни за что не обратит внимания на исчезновение человека, а уж тем более на странно выглядящих придурочных субъектов с бутафорскими волынами, которые будут в этот день шляться по парку и вокруг Музея Победы (а это немаловажный момент для моего возвращения, помня прошлый раз, когда «погрешность» на местности составила не менее нескольких сотен метров, а по времени - несколько часов). В общем, в этот раз 23 февраля всё было как всегда в этот день, когда «баталия» проходит в этом месте.
        Под оглушительное баханье пиротехники и редкие выстрелы холостыми немногочисленные и тяжело дышащие «наши» с развевающимся красным флагом поднялись вверх по заснеженному склону. Столь же немногочисленные «немцы» очень аккуратно (чтобы, не дай бог, не запачкать дорогостоящую амуницию и маскхалаты!) изобразили убитых, после чего обе стороны исполнили традиционный шаманский танец с размахиванием охолощённым оружием и неразборчивыми радостными воплями, к неудовольствию зрителей-дошколят, которые привычно и разочарованно заныли басом на тему того, что «опять всё понарошку и никто никого не застрелил и не заколол»…
        В общем, «реконструкция» прошла так, как и задумывалась. Я поснимал сие действо, а потом, пока вывалянные в снегу «наши» в валенках и вымазанных белилами касках и элегантные «фашисты» с эдельвейсами на егермютце и «электромолниями» Ваффен-СС на петлицах строились в одну общую шеренгу и торжественно вручали друг другу почётные грамоты (проявления патриотизма у нас, как обычно, поддерживаются исключительно подобного рода макулатурой - на этом и сгорим, если что-то опять пойдёт не так, концепция в очередной раз изменится, и виноватой вновь окажется судьба, а не система), незаметно для всех сбегал до дома, сгрузил дорогостоящую фототехнику, вместо которой засунул в мешок тот самый «малый аварийный набор путешественника во времени», и быстро вернулся в парк, где построение как раз заканчивалось, сделав вид, что я никуда и не уходил.
        Ну а затем, когда частично разоблачившиеся реконструкторы уже рассаживались в музейной подсобке за «стихийно накрытым» банкетом и, откупоривая водяру, медленно теряли человеческий облик (как подметили ещё некоторые классики, с мороза наш человек практически мгновенно хмелеет и удивительно легко и быстро надирается в дюпель, он же сосиска, он же драбодан, он же говно), я немного повертелся среди общего веселья, а потом, сказав что-то насчёт «пардон, кажется, я кое-что забыл, я сейчас» (на вешалке в подсобке остались висеть старый чёрный пуховик, в котором я туда пришёл, и пустая большая сумка - эта «заначка» была оставлена мной на случай «непредвиденных вариаций» при возвращении), тихо вышел из музея и вернулся на место баталии, где к этому времени уже разошлись не только участники, но и зрители с полицейским оцеплением и было совершенно безлюдно.
        Только в соседней ресторации активно кушали беляши или чебуреки (судя по очень характерным ароматам) под безграмотные, но донельзя брутальные напевы Стаса Михайлова или ещё какого-то мужчинки из той же категории самозваных «королей вокала» и роковых бабских любимцев.
        А далее всё было проще простого. Немного спустившись по бывшему лыжному спуску, я взял влево и, углубившись в лес, зашёл подальше за деревья. Там остановился и огляделся, убедившись, что меня никто не видит.
        - Готов? - спросил в этот момент знакомый насмешливый голос у меня в голове.
        - Так точно! - ответил я. - Практически как юный пионер!
        - Ну, тогда вперёд, - сказал голос.
        Эх, несчастный я человек, губит меня любопытство, как ту кошку. Вот опять меня посылают, и я иду. И всё исключительно из желания посмотреть живьём на нечто невиданное…
        Причём сейчас я иду туда, где мне, возможно, придётся заниматься тем, чего я по жизни совершенно не умею, например кого-то пытать и мучить…
        Я сделал шаг в неглубоком снегу и, снова не уловив сам момент перехода, понял, что переместился-таки, поскольку и пейзаж, и температура вокруг меня в один момент стали совершенно другими. Уж точно не февральскими…
        История 1
        Вход через дыру в заборе. Хороша страна Германия
        Окрестности города Кайзерштейн. Граница Германской Демократической Республики с Францией. 25 апреля 1962 г.
        Против ожидания (увы, созданные разного рода «пессимистами-кромешниками» стереотипы из современного мне кино, книжек и всяких там игр - вещь довольно прилипчивая), никакой выжженной постатомной пустыни с кратерами, обуглившимися руинами, ржавыми железками, мутантами и просто вооружёнными чем попало уродами я в «точке выхода» не обнаружил.
        Вокруг меня был лишь обычный весенний лес с только начинавшей проклёвываться на ветках липкой зелёной листвой и кое-где пробивающейся сквозь слой прелых прошлогодних листьев под ногами молодой травкой. Местами по ямам и низинам ещё стояла снеговая вода, но основная грязь уже подсохла. Пахло сыростью, мокрой древесиной и смолой. В кронах деревьев копошились птицы и вроде бы летали какие-то уже успевшие вылупиться или оттаять после зимней стужи насекомые.
        Желтоватое солнце медленно опускалось к не видимому за деревьями горизонту, едва просвечивая сквозь пелену полупрозрачных облаков.
        Практически идиллия. Как там было у незабвенного Сан Саныча Иванова? В худой котомк поклав ржаное хлебо, я ухожу туда, где птичья звон, и вижу над собою синий небо, косматый облак и высокий крон…
        Ладно, фиг с ней, с лирикой. Стало быть, если сейчас на дворе действительно было 25 апреля 1962 года, то этот день уже давно перевалил обеденное время и клонился скорее куда-то к ужину. Лениво осмотревшись, я отметил, что лес вокруг был какой-то слишком аккуратный и чистенький, не то что у нас на Урале. Европа, что тут ещё скажешь, здесь не рискуешь на каждом шагу влезть в яму, бурелом, сухой репейник или кучу чьего-нибудь кала.
        Ну, стало быть, если я попал именно туда, куда надо, теперь мне надлежало пройти метров пятьсот вперёд и там у, как меня проинструктировали, «приметного дуба» отыскать оставленный заранее тайник.
        Зачем моим работодателям такие проблемы - не знаю. Вообще ещё в прошлый раз я убедился в том, что в этой загадочной «конторе» из будущего очень любят всё до предела усложнять, даже в тех случаях, когда это, по идее, совершенно не нужно. Логических объяснений этому у меня не было, кроме одного - если у них там руководят не оперативники-контрразведчики, а какие-нибудь высоколобые очкарики-«научники», все их действия действительно могут не поддаваться элементарной логике. Насмотрелся я в своё время на отечественные научные конторы - так местами выглядело очень похоже.
        А вообще, судя по некоторым оговоркам Блондинки, переброска любых предметов в прошлое якобы была слишком накладным мероприятием. Именно поэтому переданные мне карты и прочие подготовительные документы были на столь тонкой бумаге - из-за каких-то технических проблем им там якобы легче было перебрасывать в прошлое любые грузы отдельно от человека, особенно если их вес превышал килограмм. Правда, чего такого сильно тяжёлого они в этот раз могли оставить для меня, я не представлял.
        Стянув с головы и убрав в рюкзак шерстяную шапку традиционного национального фасона «презерватив» (вспотел, всё-таки вокруг было тепло - апрель, а не февраль), я двинулся в нужном направлении, с каждым шагом всё больше убеждаясь в отсутствии в этом лесу кого-либо, кроме меня. Хотя я всё-таки не Красная Шапочка, чтобы на каждом шагу натыкаться на бабушек, волков, дроворубов и гомосеков (или дровосеков и гоморубов?).
        При этом я, конечно, не думал, что местные пейзане сильно встревожились бы, неожиданно встретив меня, выходящего из лесной чащи. Одет я был, как мне и приказали, неброско, в старые кирзовые сапоги, потёртые тёмно-серые штаны из брезентухи, такую же, только серо-зелёную заношенную куртку с капюшоном и древний серый, штопанный во многих местах свитер с сильно растянутой горловиной. Дополнял мой нынешний облик небольшой, местами выцветший добела рюкзачок из той же брезентухи.
        В наших временах и широтах так вполне может выглядеть кто угодно - от какого-нибудь рыбака до собирателя цветных металлов, но вот какие были представления о подозрительных личностях и шпионах у здешнего населения - чёрт его знает.
        Правда, я всё-таки был побрит и вполне аккуратно пострижен, но никакой реки в окрестностях я что-то не наблюдал (а значит, за рыбака меня точно не примут, тем более что удочки у меня не было). Для грибов-ягод ещё был однозначно не сезон, для подснежников поздновато, а на охотника я тоже как-то не тянул, прежде всего опять-таки из-за отсутствия ружья. А раз так - встречаться с кем-либо раньше времени не стоило, поскольку встречные с равной долей вероятности могли сказать мне и «гутен таг», и «хенде хох».
        А между тем впереди действительно открылась небольшая поляна с приметным, очень толстым дубом. Деревцу было лет сто, не меньше, и оно резко выделялось на фоне остального окружающего леса.
        Метрах в сорока справа от дуба, там, где и было договорено, обнаружился искомый ориентир - четыре камушка, лежащих квадратом.
        Я опустил рюкзак на землю и, достав из него обшарпанную, слегка ржавую лопатку (уж не помню, где именно и когда я её спёр в родном времени) габаритов примерно малой сапёрной, приступил к земляным работам. Долго копать не пришлось - захоронка была под довольно тонким слоем земли, именно там, где и ожидалось. Интересно: закладку делали недавно или она пролежала тут, скажем, с осени?
        Достав из земли запечатанный в прозрачную плёнку довольно тяжёлый тючок, я вытащил из кармана куртки раскладной нож и вскрыл похожую на многослойный полиэтилен упаковку, которая выглядела довольно свежей. А раз так, предположение о том, что содержимое тайника лежало в этом лесу давно, никоим образом не подтверждалось.
        Внутри, под слоем полиэтилена, было сложено несколько пакетов, тючков и свёртков.
        В одном был хорошо знакомый мне пистолет ТТ, но с латинскими буквами на затворе и накладках рукоятки. Надо полагать, польская копия нашего «Тульского Токарева» - PW wz.33 с оружейной фабрики в Радоме или вроде того.
        К пистолету прилагались две запасные обоймы с патронами, третья уже сидела в его рукоятке. Я проверил оружие (всё работало штатно) и, загнав патрон в ствол, убрал пистолет и одну запасную обойму в левый внутренний карман куртки. Вторую обойму засунул в рюкзак. Правильно ли это было с точки зрения конспирации - чёрт его знает. Вдруг у них тут кругом комендантский час и шмоны на каждом шагу? Вот найдут у меня пистолет с кучей патронов - и доказывай потом местным правоохранительным органам, что ты не верблюд, а пан Гималайский…
        Хотя раз, к примеру, ручных гранат мне в тайник не положили, серьёзных боёв пока что, судя по всему, не предстояло, что, конечно, не могло не радовать.
        Следом за пистолетом и патронами я извлёк из захоронки хороший цейсовский бинокль. Его я, подумав, повесил на шею - он мог пригодиться мне немедленно.
        В следующем пакете было две книжечки - толстая тёмно-зелёная и совсем тоненькая светло-зелёная. Под ними лежал ещё и небольшой конверт из коричневатой обёрточной бумаги.
        Первая имела на обложке золочёное тиснение Czeskoslovenska Sozialisticka Republika и донельзя воинственный государственный герб одной из наиболее отвратительно воевавших на протяжении всей своей истории европейских стран - пятиугольник со стоящим на задних лапах львом и пятиконечной звездой.
        Это, стало быть, и был обещанный мне чехословацкий паспорт, раритетный сувенир из уже давно не существующей страны.
        Раскрыв его, я внутренне зашёлся от хохота. Затейники, блин, нашли чего придумать, комики… Оказывается, теперь меня звали Ярослав Анджей Немрава (Nemrava). И всё бы ничего, только в переводе с чешского на языке родных осин «Немрава» звучит не иначе как «Аморалкин» или «Развратов» (если не принимать во внимание ещё более грубые, сугубо народные переводы). Короче говоря, брюки превратились в элегантные шорты - был Андрей Черников, а стал Ярослав Аморалкин, крайне недостоверный соотечественник бравого солдата Швейка…
        Хотя, по-моему, «цивилизованные европейцы» таких нюансов точно ни за что не должны были просечь. Так что хрен с ним - Немрава так Немрава.
        Я быстро пролистал зеленоватые (скорее даже бледно-салатные) страницы паспорта, украшенные заковыристыми водяными знаками. Что там ещё сказано про меня? Так, чехословацкий подданный. Ну, это понятно. Дата выдачи паспорта 30.08.1959 г. Место выдачи - Прага. Сам собой напрашивался нехитрый вывод о том, что в здешней Чехословакии в период после Третьей мировой паспорта явно массово меняли или как минимум обновляли.
        Здесь же дата рождения - 6.11.1929, место рождения - г. Трнава (ну это где-то в Словакии) и синяя гербовая печать с государственным гербом ЧССР. На следующей странице паспорта справа было приклеено моё чёрно-белое фото в пижонском тёмном пиджаке и при галстуке (не помню, чтобы когда-то снимался в таком вот виде, налицо был явный фотошоп из будущего), слева на той же странице были обозначены цвет волос и глаз, а ниже стояла якобы моя подпись. Потом надо будет потренироваться в нелёгком искусстве росписи.
        И это было, в общем-то, всё, если не считать того, что паспорт выглядел не новым, а слегка потёртым (грамотно состарили, надо полагать) и украшенным в течение трёх лет, прошедших с момента выдачи, въездными визами нескольких стран, включая СССР и Францию.
        Тонкая светло-зелёная книжечка оказалась удостоверением сотрудника объединённой контрразведки ОВД. На обложке было оттиснуто чёрными немецкими буквами «Vereinigen Spionageabwehr Warschauen Vertag» - WSWV. Внутри всё тоже было пропечатано на немецком, хотя текста, как такового, было мало. На правом развороте было моё фото, но на этот раз в какой-то белой рубашке с полосатым галстуком и отличающейся от фото в паспорте причёской - тут я был какой-то более волосатый.
        Удостоверение было выдано в Берлине в марте 1960 года. Всё, что следовало из сего документа, - Ярослав Немрава (то есть я) является «mitarbeiter» (то есть сотрудником) некоего 9-го «Operationsabteilung» (то есть, надо полагать, оперативного отдела) 3-го «Referat» (управления, что ли?) этой самой «Vereinigen Spionageabwehr Warschauen Vertag», то есть «Объединённой контрразведки ОВД». О том, чем этот 9-й отдел реально занимается, не было написано ничего (зато я помнил, что, по легенде, я занят поиском неких военных преступников), но при этом на левом развороте мелкими буквами было напечатано предписание к любым госструктурам «оказывать мне и сопровождающим меня лицам содействие по первому требованию».
        Удостоверение украшали аж три казённые печати с чехословацким львом, восточно-германским молотком и циркулем в веночке из колосьев и родной печатью Комитета государственной безопасности СССР.
        Похоже, ксива была вполне солидная, но вот в какой момент мне использовать её, а в какой просто паспорт? Конечно, по идее, местные патрульные полицейские не должны стрелять по предъявителю подобного служебного удостоверения на поражение, но стоило ли сразу же светить себя перед кем попало в качестве сотрудника спецслужб?
        Не разрешив для себя эту дилемму, я убрал оба документа в правый, внутренний карман куртки, сказав себе, что буду выбирать варианты между паспортом и удостоверением «по ходу пьесы».
        В коричневом конвертике обнаружилось с десяток чёрно-белых фотографий, аналогичных той, что была наклеена в моём здешнем паспорте (при пиджаке и галстуке), двух разных типоразмеров. То есть получается, что я был отчасти подготовлен на случай, если потребуется выписывать на моё имя фальшивые паспорта, удостоверения личности и прочее. Умно, ничего не скажешь, очень мило со стороны моих работодателей…
        Дальше в захоронке лежал довольно толстый пакет с деньгами. Почему-то тут были исключительно немецкие марки, как бундесдойчевские, так и восточные, четыре пачки - всего не меньше полусотни тысяч. Интереса ради я посмотрел, что это за деньги. В пачках были купюры по десять марок ФРГ, сине-голубые, с тремя какими-то полными бабами в тогах и с венками на головах, в древнегреческом или древнеримском стиле (богини какие-то?) по центру и надписью «Zehn Deutsche Mark», зелёно-кремовые двадцатки, на которых теперь уже слева были изображены две аналогичные бабы на фоне какого-то пейзажа с городом и паровозом, полусотенные «Funfzig Deutsche Mark» с коричневатым портретом какого-то длинноволосого хмыря в широкополой шляпе (его физиономия показалась мне смутно знакомой - это часом не Альбрехт Дюрер, тот, который художник?) и песочно-синеватые сотняги с портретом ещё одного деятеля, на сей раз с короткой стрижкой и в чём-то вроде тюбетейки. Кто это такой, я даже и не пытался вспомнить с ходу.
        Наличествовали тут и гэдээровские серо-зелёные полусотенные и бело-розово-коричневые сотняги, предельно простые, без портретов и картинок, чем-то похожие на появившиеся после 1961 года советские рубли. Интересно, что в пачках было примерно пополам денег, выпущенных в ФРГ и ГДР. Всё это, конечно, хорошо, но интересно, какие у них тут вообще цены? Может, этих полусотни тысяч мне хватит лишь на булочку с маком, кружку пива или пачку сигарет?
        А на самом дне захоронки лежали два тяжёленьких тючка. Точнее сказать, это было нечто вроде армейских подсумков - скроенные из тёмно-зелёного брезента прямоугольные чехольчики, застёгнутые на клапан с пуговочкой. На одном чем-то белым была накорябана единица, на втором двойка.
        По условиям моего появления здесь тючок под номером один я должен был отдать в этом самом Кайзерштейне, на явке, тому человеку, который даст правильный отзыв на мой пароль. А вот второй тючок мне следовало отдать уже другому человеку - тому, с которым меня сведёт хозяин явки. Надо полагать, это был некий аванс за предстоящую работу.
        Спортивного интереса ради я заглянул в «подсумки». И как легко догадаться, там было нечто прямоугольное и тускло блестящее, а точнее, золотишко в слитках.
        Если исходить из элементарной логики, в качестве расчётного средства при транспортировке на дальние расстояния (а уж тем более через время, при заявленном условии жёсткой весовой экономии), на мой взгляд, куда удобнее были бы бриллианты, необработанные алмазы или любые другие драгоценные камни. Именно такой вариант часто показывают в криминальных и шпионских фильмах. Вот только «брюлики» куда сложнее реализовать, а тем более в военное или послевоенное время. Золото в этом смысле куда проще использовать: оно быстро и легко превращается из лома в ювелирные изделия и, соответственно, обратно. Так что моим работодателям в данном случае было всё-таки виднее…
        В первом тючке было два аккуратных килограммовых брусочка с гитлеровским орлом и маркировкой «Deutsche Reichsbank. 999/1000 Gold». На обратной стороне брусков была круглая печатка с таким же орлом и надписью по кругу «Reichsbank Direktorium». Эхо войны? Во втором тючке килограммовых слитков было три, но других - с более плавно скруглёнными углами и маркировкой «Union Bank Switzerland 1 Kilo Fine Gold 999,9». Стало быть, золото здесь по-прежнему в цене, и, коли уж оплата столь серьёзна, ставочки в предстоящей мне операции должны быть довольно высокими. Правда, непонятно, зачем надо было использовать слитки двух разных по национальной принадлежности образцов? Разве что у них именно так было договорено заранее.
        Откровенно говоря, не радовало то обстоятельство, что теперь мне предстояло переть на себе аж пять кило золота. Не то чтобы это было офигенно тяжело, но ведь золото, да ещё в подобных количествах, - это такая вещь, из-за которой в любые времена и на любом меридиане могут не просто убить, а вообще сделать так, что ты исчезнешь из виду, словно стёртый ластиком, что называется «с концами», под асфальтом или с привязанным к ногам горелым и ржавым колосником, на речном или морском дне.
        Однако времени на размышления по этому поводу у меня не было, поскольку гулять по незнакомому лесу в темноте я не хотел.
        Я убрал золотишко в сильно потяжелевший от этого рюкзачок, после чего свалил лопатку (дальше таскать с собой этот инструмент мне точно не стоило, пусть археологи из этой реальности потом поломают голову, откуда сей «артефакт» взялся) и опустевшую, разорванную полиэтиленовую упаковку в ямку и, используя в основном собственные растоптанные сапоги, заровнял её. Потоптал землю, набросал сверху прошлогодней прелой листвы. Вроде получилось незаметно со стороны.
        Закинул рюкзачок за плечи, огляделся и потопал дальше. Теперь дело было за малым - попасть на явку. Точное время моего появления там оговорено не было, а значит, меня должны ждать там круглосуточно.
        Этот самый Кайзерштайн должен был быть в нескольких километрах от меня, вот только в какой именно стороне?
        Не став бросать монетку (которой у меня всё равно не было), я пошёл, забирая чуть влево.
        Протопав минут пятнадцать, я услышал где-то вдалеке невнятные лязгающе-стучащие звуки, характерные для железной дороги, а потом, прислушавшись, я услышал впереди себя и звуки, похожие на шум автомобильных моторов. Ну что же, поздравляю. Раз солнце там, значит, Ашхабад вон там, как говорил прораб Машков из старого фильма «Кин-дза-дза».
        Я несколько воодушевился и двинулся в сторону этих звуков.
        И здесь я напоролся на первую неожиданность. В лесу, на небольшом расстоянии друг от друга, один за другим обнаружилось несколько явно искусственных прогалов. По центру каждого из них была когда-то глубокая, но теперь сильно оплывшая яма (на дне некоторых углублений ещё стояла талая вода), деревья вокруг повалены или вообще расщеплены, но давно - мёртвая древесина давно потемнела, отсырела и загнила, а среди поваленных ветвей и стволов успели пробиться молодые деревца. Первое, что пришло мне в голову (опыт Второй мировой так просто не пропьёшь), - воронки от снарядов тяжёлой артиллерии или авиабомб приличного калибра (килограмм по сто, не меньше). Например, в Камбодже полно подобных, расположенных на местности почти ровными рядами прудов. Примерно в тех местах, где американские демократы некогда сыпали фугаски калибром от полутонны и выше со своих В-52…
        Вот только здесь всё это взрывалось очень давно, никак не меньше двух лет назад. Вот, стало быть, я и напоролся на первые следы боёв здешней Третьей мировой. Остаётся благодарить хотя бы за то, что этим неизвестным воителям всё-таки хватило ума и они скинули атомную бомбу на этот заштатный лес… Хотя, с другой стороны, в этом случае здесь точно был бы не лес, а нечто иное, и спрашивается: какой дурак стал бы в этом случае размещать здесь тайник?
        Чисто инстинктивно я начал с удвоенной энергией вертеть головой на 360 градусов и прислушиваться к любому шороху, но, кажется, зря - не было вокруг ничего крупнее птиц, которые не особо-то и пугались идущего практически напролом через лес человека.
        Спустя какое-то время деревья стали заметно реже, а потом за весенней растительностью, в синеватой предвечерней дымке, на самом краю леса мелькнули какие-то тёмные, неподвижные предметы.
        На всякий случай я резко остановился, схоронился за ствол какого-то молодого дуба и поднял бинокль к глазам, желая осмотреться.
        Действительно, слева от меня, за стволами крайних деревьев, где лес, похоже, окончательно сходил на нет (там тоже присутствовали в изобилии уже знакомые мне ямы и поваленные стволы), действительно просматривалось нечто, напоминающее какую-то технику. Но была эта техника неподвижной и, я бы даже сказал, мёртвой. При этом людей нигде видно не было.
        Уже особо не таясь, я наконец вышел из леса и узрел вживую картину вполне в стиле иллюстраций из старых, ещё советских, школьных учебников на тему Прохоровского или Корсунь-Шевченковского сражений, с той единственной разницей, что подбитая техника сейчас стояла ко мне кормой, а не лицом.
        Подойдя ближе, я понял, что это остатки танковой колонны, а если точнее - развёрнутой по фронту группы из примерно трёх десятков танков, сплошь западного образца. Здесь было полтора десятка высоченных, хорошо узнаваемых по своей многокатковой ходовой части и литым башням средних танков М47 и М48, десяток слишком крупных для своего класса лёгких танков, похожих на те же самые, только несколько уменьшенные «Паттоны», «Бульдогов», они же М41, и четыре здоровых, угловатых «Центуриона».
        Местность вокруг танков была густо истыкана ямами, очень похожими на те, что я только что видел в лесу. Мрачно смотревшие в разные стороны поникшими орудийными стволами (которые сохранились далеко не у всех машин) и открытыми настежь (и, кажется, уже приржавевшими в таком положении) люками танки буквально вросли в землю под собственным весом, и вокруг них помаленьку проклёвывалась ярко-зелёная весенняя травка.
        Кроме них здесь валялось ещё много военного хлама - многочисленные помятые и дырявые каски английского и американского образца (на одну из них я даже наступил), противогазовые коробки, разорванные резиновые маски противогазов, позеленевшие гильзы, разнокалиберные и очень ржавые пустые ёмкости (часть из них явно относилась к внутреннему оборудованию танков) и десятка три остовов (кроме рам там мало что сохранилось) сгоревших грузовиков и джипов.
        Я прошёл между навечно замершими у этого леса танками и, немного посмотрев по сторонам, начал наконец понимать, что именно здесь произошло.
        Судя по всему, с момента, когда с этими танками случалась некая «неприятность», действительно прошло ну никак не меньше двух-трёх лет. Хотя это до меня, кажется, дошло ещё в лесу. Ямы, а если точнее - старые воронки, располагались вокруг них вполне осмысленно.
        Фронтальных сквозных пробоин в корпусах и башнях танков я не рассмотрел, зато были заметны солидные дыры и проломы в крышах бронекорпусов и башен, а также изуродованные опять-таки чем-то тяжёлым, прилетевшим сверху надгусеничные полки и ходовая часть. При этом несколько корпусов были заметно обгоревшими или даже частично разбитыми по швам, с отрывом от машин кормовых листов и искорёженных башен, которые валялись далеко в стороне.
        А раз так, напрашивался законный вывод - некое механизированное подразделение НАТО было застигнуто на опушке этого леса либо огнём вражеской (то есть нашей) тяжёлой артиллерии, либо ударом авиации. И то и другое оказалось достаточно убойным для того, чтобы смерть пригвоздила эти танки к опушке леса навечно. Да кто бы сомневался - гаубичные снаряды калибра от 122-мм и выше или авиабомбы калибром свыше полусотни кило - вещь вполне смертельная для любой бронетехники, пусть без прямого попадания. А при попадании летящая со сверхзвуковой скоростью болванка, весящая минимум полсотни кило, искорёжит танк и убьёт экипаж, даже если не взорвётся…
        При этом уничтоженное в этом месте подразделение было явно сводным. На большинстве «Паттонов» и М41 сохранились белые звёзды и американская маркировка, но среди них было и несколько М47 и «Бульдогов» с чёрно-белыми тевтонскими крестами на броне. «Центурионы» были, разумеется, английскими, на корме одного такого танка просматривался маленький, местами уже облетевший «Юнион Джек» и гербовый щиток какого-то уланского либо драгунского полка.
        При этом безжалостное время уже брало своё - здесь давно не пахло горелым, обугленный металл потемнел, сохранившаяся краска начала пузыриться и облезать от влаги и холода, обнажая тронутую ржавчиной поверхность.
        Кроме прочего я различил на каждом подбитом или разбитом здесь танке нарисованный от руки потускневшей белой масляной краской четырёхзначный номер, вроде тех, что писали на немецкой техники «трофейщики» Красной Армии в 1944 -1945 годах. При этом все увиденные мной на этих танках номера начинались на «4», например «4198», «4177» и так далее.
        Ну да, социализм - это учёт, и без разницы, касается ли это количества тонн клевера, засыпанных в инкубаторы от каждой курицы-несушки после обмолота зяби, или же военных трофеев.
        Но самое главное - нельзя было не заметить, что на этом танковом кладбище кто-то уже успел основательно пошуровать.
        К танкам вела хорошо заметная грунтовая дорога с глубокими, но уже успевшими оплыть колеями, по которой никто не ездил как минимум с прошлой зимы.
        С части оставшихся в относительно целом виде боевых машин срезали (явно автогеном и, надо сказать, весьма неаккуратно) пушечные стволы и часть внешнего «обвеса», одновременно демонтировав двигатели и прочую внутреннюю начинку, не говоря уж про проводку, боезапас и прочее. Кроме того, на некоторых танках не было траков и части катков.
        Судя по всему, некто (это точно была или родная Советская Армия, или союзные нам в те давние времена восточные немцы) просто поленился везти эти трофеи в переплавку и предпочёл раздербанить их прямо на месте. Сюда явно подогнали автокран (и не исключено, что не один) и прочую технику - и, как говорится, понеслась. Судя по нескольким валявшимся вокруг пустым и мятым ржавым бочкам, промаркированным кириллицей, и размерам колеи этой стихийно возникшей грунтовой дороги, здесь, похоже, довольно долго ездили туда-сюда как минимум на гусеничных тракторах или тягачах. При этом разбирали танки неряшливо и явно второпях, поскольку на земле вокруг них валялось много вмятых в грунт железных обломков, самыми крупными из которых было несколько катков и зубчатая ведущая звёздочка от М48.
        Н-да, похоже, тут у них действительно были дела, только было это очень давно. Демонтаж производили как минимум год назад, а подбили эти танки и того позже. О том, что стало с экипажами этих танков, думать как-то не хотелось. Хотя, раз уж костей вокруг не валялось, покойников, скорее всего, закопали по санитарно-гигиеническим соображениям и, возможно, где-то в ближних воронках.
        Однако для меня на этом «батальном полотне» куда важнее было другое - хорошо видимые с этого места визуальные ориентиры. Подбитые танки стояли на опушке леса неправильным полукругом (контратаковать собирались или, наоборот, отходили?) на небольшой возвышенности, задом ко мне и передом к низине. И я, наконец, мог примерно определить, где здесь восток, а где запад.
        И если я всё правильно определил, издававшее тот самый шум моторов шоссе виднелось за деревьями, в паре километров южнее того места, где я в данный момент стоял.
        Я поднял бинокль, более детально осматривая окрестности. Да, несомненно, это было шоссе, и вполне приличное. Прямо-таки автобан, какие в этих краях строили начиная с 1930-х годов. Одновременно левее меня опять послышался характерный звук. Сначала резкий гудок, а затем лязг и удары металлических колёс на рельсовых стыках. Я посмотрел туда - ага, за деревьями, значительно левее и дальше шоссе действительно просматривались столбы, и видно, как ползёт небольшой жёлтый тепловоз, тянущий за собой вереницу коричневых товарных вагонов. Стало быть, «железка», идущая практически параллельно шоссе.
        А вот дальше, у горизонта, были видны здания - дома в два-три этажа, в основном под красными черепичными крышами. Над местностью господствовал острый шпиль какой-то кирхи или собора, а в закатной дымке у горизонта, на вершине одного из отдалённых холмов, смутно просматривалось какое-то тёмное, вычурное строение. Старинный замок или что-то типа того?
        Не знаю, что это был за замок, но город передо мной, похоже, был именно искомым Кайзерштайном. Исходя из этого направление дальнейшего моего движения было, в общем, определено.
        Я перевёл бинокль на шоссе. Движение было не то чтобы интенсивным, но всё-таки было. Это категорически не напоминало автодороги из западных фильмов про постапокалипсис. Там ведущие в какой-нибудь очередной Бартертаун дороги обычно завалены обломками разбитого и сгоревшего транспорта, за которыми неизменно прячутся банды вонючих оборванцев с ржавыми заточками в трясущихся руках. А ездят по этим дорогам разве что банды каких-нибудь необайкеров-людоедов, которые непонятно как умудряются сохранять на ходу свои мотоциклетки (надо полагать, что мотозапчасти у подобных персонажей растут на деревьях, а бензин берётся ими прямиком из колодцев или ручьёв).
        Здесь ничего подобного не было. За росшими вдоль обочины деревьями мелькнули туда-сюда три или четыре грузовика с тентованными кузовами или фургонами. Угловатые машинки типа «Опель-Блитца», грузоподъёмностью от полутора до трёх тонн, какие после 1945 года в изобилии производили по обеим берегам Эльбы. Одновременно с грузовиками по дороге проехала пара легковушек (одна из них походила на «Опель-Кадет», тот, из которого у нас потом сделали «Москвич-401»), а затем проскочило что-то белое, настолько мелкое, что я даже удивился: малолитражка какая-нибудь?
        Стало быть, жизнь у них тут была как жизнь. Конечно, следы былых баталий присутствовали, но какие-то не особо явные. Вот тебе и Третья мировая…
        Разумеется, выйти и голосовать, чтобы проехать до городка, я не решился. Мало ли какие у них тут предубеждения связаны с автостопом, теми, кто путешествует подобным образом?
        Посему я решил добираться до города вдоль шоссе. Благо было сухо, не грязно и никакого любопытного народа вокруг не было.
        При этом я старался идти с предельной осторожностью, так, чтобы меня не смогли рассмотреть с дороги. Зато я, имея при себе бинокль, мог издали и не особо напрягаясь разглядеть всё, что мне требовалось. Правда, надо признать, что сидящий в кустах человек с биноклем поневоле вызывает подозрения в любые времена, тут понимание может вызвать разве что вульгарное подглядывание за девками на нудистском пляже, но это, увы, не мой случай.
        Пройдя в хорошем темпе вдоль шоссе километра три, я обнаружил перекрёсток дорог, а у перекрёстка - кубический белый домишко с плоской крышей очень характерного вида, выходивший большим застеклённым окном на дорогу.
        Я немедленно спрятался за ближайшее дерево и всмотрелся в окрестности через толстые линзы бинокля.
        Так. Чуть дальше на перекрёстке ясно просматривался указатель с чёрными немецкими буквами на белом фоне. В ту сторону, куда я шёл, было написано «Kaiserschtein» (стало быть, верной дорогой идёте, товарищ), в противоположную сторону - «Strasbourg», налево - «Karlsruhe», направо - «Stuttgard».
        Пришлось напрячь соображалку на предмет знания географии. Стало быть, это местность, именуемая в нашей реальности «Земля Баден-Вюртемберг», - одна из западных приграничных провинций ФРГ, поскольку Страсбург - это уже однозначно Франция. Место, в наши времена памятное в основном погаными, пресловутыми международными судами и трибуналами, которые карают, мягко говоря, очень избирательно.
        Стало быть, я направлялся к Кайзерштадту прямиком (а может, и не совсем прямиком) со стороны французской границы. Так что, если не повезёт, вполне могут и за иностранного шпиона принять…
        Я присмотрелся к домишку на перекрёстке. На его казённую принадлежность чётко указывали тянущиеся к нему от ближайших придорожных столбов телефонные провода и припаркованная рядом легковая машина, округлая, немного похожая на нечто среднее между «Фольксвагеном Жуком» и «Москвичом-407». По-моему, это был «Вартбург» восточногерманского производства, с радиоантенной, мигалкой и «матюгальником» на крыше, покрашенный в характерные зелёно-белые цвета народной полиции ГДР. На зелёной двери машины просматривалась белая надпись «Polizei», а на белом капоте - чёрные буквы «Volkspolizei» и красно-жёлто-чёрная эмблема.
        Потом из-за угла домика вышел типичный восточногерманский дорожный «народный полицай» в светло-сером (почти белом) широком плаще с капюшоном, фуражке с белым чехлом и зелёным шнуром, чёрных перчатках и начищенных сапогах с по-пижонски собранными в гармошку голенищами. В руках у полицая была полосатая палка, вечная подруга и кормилица гибэдэдэшников из нашей реальности.
        Полицейский обвёл дорогу скучающим взглядом, потом обернулся и что-то сказал. Из-за его спины появился второй полицейский, немолодой, сутулый, в круглых очках и такой же, как у первого, фуражке с зелёным шнуром и широким серебристым кантом на погонах. Этот представитель закона был в обычной, напоминающей вермахтовскую цветом и покроем шинели, а поперёк его груди висел на брезентовом ремне автомат ППШ-41 с дисковым магазином. Полицейские о чём-то заговорили. Услышать их с такого расстояния я, разумеется, не мог, а читать по губам, да ещё и по-немецки - увольте, легче сразу застрелиться.
        Для себя я решил, что встречаться со здешней полицией до момента, пока она не устроит масштабную облаву персонально на меня или когда все столбы и заборы украсит изображение моей физиономии с подписью «розыск», всё же не стоит, тем более что такие же посты или патрули просто обязаны были быть и в городе, куда я сейчас шёл.
        Отойдя подальше туда, где с полицейского поста меня категорически не смогли бы увидеть, я перебежал дорогу, дождавшись отсутствия машин.
        Хотя движение было довольно слабое. Уже миновав шоссейку, я увидел из-за кустов, как в сторону Карлсруэ медленно проехал большой автобус зализанных очертаний, чем-то похожий на наши «ЗИЛы» или «ЛИАзы» тех времён, вполне опрятный, красно-белой расцветки. За стёклами салона были видны лица многочисленных пассажиров.
        Потом в обратном направлении с тарахтящим звуком проехало нечто ну очень мелкое, на трёх небольших колёсах, отчасти напоминающее утюг. Зелёный цвет кузова, две торчащие прямо под водительским стеклом лупоглазые фары и округлые крылья-обтекатели передних колёс придавали этому транспортному средству сходство с жабой. При этом внутри этого агрегата, под прозрачной крышей покачивались друг за другом очень довольные физиономии водителя и пассажира. Когда диковинная таратайка скрылась из виду, я наконец вспомнил, что это такое было.
        С конца 1940-х и вплоть до начала 1960-х годов насильственно демилитаризованные бывшие заводы «Мессершмитта» в Западной Германии, которым было категорически запрещено строить самолёты, с немалым коммерческим успехом клепали такие вот трёхколёсные то ли мотоколяски, то ли малолитражки, которые назывались «Мессершмитт» KR175 или KR200. Эти рассчитанные на двух человек (при этом водитель сидел практически между ног пассажира) машинки имели вместо привычной баранки «рога» типа мотоциклетного руля и откидывающуюся в сторону вместе с бортом крышу «салона». Кажется, именно такую тачку, по сравнению с которой наш полузабытый горбатый «запор» или какой-нибудь польский «Фиат-500», он же «Малюх», выглядели прямо-таки лимузинами представительского класса, я и увидел накануне на дороге издали. Только та была белого цвета. Что же, по крайней мере, раз эти супермалолитражки производятся и у здешних обывателей есть возможность ездить на личном автотранспорте (прежде всего это касается горючего), значит, вокруг всё действительно не так уж и плохо…
        Я опустил бинокль и с оглядкой двинулся дальше, в сторону города.
        Через километр или полтора вдоль дороги наконец потянулись отдельные крайние дома городка. Первый из них был пустой коробкой без крыши и окон, хотя следов пожара или каких-либо разрушений на этом здании не было заметно. Скорее дом просто пришёл в запустение и его по какой-то причине частично разобрали. Остальные здания имели вполне жилой вид, но подходить к ним близко я не рискнул.
        Потом уже на самом въезде в город мне встретилась бензоколонка.
        Подходя к ней по обочине дороги, я решил не таиться и постарался придать своей персоне скучающий вид, но, как оказалось, зря старался. Когда я поравнялся с бензоколонкой, увидел, что она закрыта. Света в кассе с опущенным окошком не было, колонки и украшенная табличкой с натрафареченной немецкой надписью «Закрыто» застеклённая входная дверь были заперты на висячие замки. Но заперты недавно. Скорее всего, рабочий день уже закончился. В конце концов, я здешнего времени не знал (на моих нарочито безликих и подобранных специально для такого случая, оформленных под середину прошлого века китайских наручных часах стояло время нашей «реальности отбытия» - 0 часов 43 минуты, то есть категорически не соответствующая времени моего прибытия ночь), как не знал и дня недели. Вдруг 25 апреля в этом году было воскресеньем, а значит, выходным днём?
        Сама бензоколонка очень сильно напоминала виденные мной в фильмах 1950 -1960-х гг. Разве что здесь практически не было рекламы - только над въездом на бензоколонку торчал на двух столбах выцветший рекламный плакат с красно-жёлтой раковиной нефтяной компании «Шелл», да и то, похоже, только лишь потому, что у кого-то здесь просто не дошли руки залезть и снять его.
        Зато у кассы висело написанное типографским способом, крупными немецкими буквами объявление, которое относилось уже явно к новейшим временам.
        Я сумел разобрать, что в нём говорилось, в частности, о том, что бензин владельцам частных автомобилей и мотоциклов отпускается только после предъявления удостоверяющего личность документа, а также о том, что при отсутствии выданных государственными учреждениями талонов на топливо разовая норма отпуска бензина на одно транспортное средство составляет не более двадцати литров в одни руки. Пониже было сказано, что к оплате принимаются любые европейские денежные знаки, кроме английских, португальских и американских. Стало быть, хотя психологический момент для заправки автомобилей ослиной мочой ещё не настал, некоторые объективные трудности со снабжением здесь всё-таки имели место.
        Это было вполне понятно. Собственно, никто и не говорил, что будет легко.
        Пока я читал объявление, мимо медленно проехал зелёный грузовик ЗиС-151 с круглой эмблемой Национальной Народной армии ГДР на двери водительской кабины и наглухо зашнурованным брезентовым тентом на кузове. Ещё одна примета времени. Интересно, откуда в армии здешнего ОВД поступают эти ЗиСы, если от производящего их автозавода, по идее, должны были остаться одни воспоминания? Или это старые запасы?
        Между тем подошвы моих кирзовых сапог топали по аккуратным булыжным мостовым. При ближайшем рассмотрении Кайзерштейн смотрелся вполне обычно. Я почти уверен, что абсолютно аналогично этот городок выглядел и до Первой мировой войны (только тогда вместо автомобилей по улицам должны были проезжать конные повозки), и в начале XXI века (в этом случае отличие будет в мобильниках и айфонах в руках у обывателей и обилии арабских и темнокожих физиономий на улицах). В Европе за последнее столетие вообще мало что изменилось, хоть внешне, хоть внутренне.
        По сторонам улицы, по которой я шёл, тянулись двух- и трёхэтажные каменные дома с аккуратными фасадами и парадными, под красными черепичными крышами с жалюзи на окнах. Там, где жалюзи были открыты, за стёклами можно было рассмотреть занавески и цветы в горшках.
        Следов пожаров, обстрелов, бомбёжек или уличных боёв мне не попалось ни разу, а вот наглухо запертые на висячие замки и лишённые вывесок помещения на первых этажах зданий, где вполне могли размещаться магазины, лавки или какие-нибудь конторы или учреждения, мне по дороге встречались многократно.
        Впрочем, открытых магазинов и лавок мне навстречу тоже попалось достаточно. Судя по вывескам типа «Brot», «Мilchwaren» или «Lebensmittelgeschaft», это были в основном продуктовые торговые точки. В одном месте встретилась мне и интернациональная вывеска «Kafe».
        Заходить куда-либо я, естественно, не рискнул, хотя всё было тихо и местных обывателей мне по дороге встретилось немного.
        Сначала навстречу мне прошёл солидный гражданин с портфелем, в светло-сером плаще, при галстуке и модной для тех лет шляпе с узкими полями. Потом из переулка вышел и перешёл улицу передо мной молодой парняга в тёмных брюках, коричневой замшевой куртке и надвинутой на глаза кепке.
        Затем навстречу мне по другой стороне улицы прошла симпатичная женщина лет тридцати, одетая в кремовое лёгкое пальто чуть ниже колен, светло-серые туфли и конусовидную, слегка похожую на колокольчик шляпку, примерно того же цвета, что и обувь. Дополняли картину коричневая сумочка на её плече, светлые перчатки и большая матерчатая сумка (с такими примерно в эти годы ходили за покупками домохозяйки по всему миру) в правой руке.
        Вот за что люблю ту эпоху, примерно с конца 1950-х - женщины тогда действительно были похожи на женщин и одевались не просто по моде, а красиво, так, что глаз любого встречного мужика радовался. Бывает, даже на наших, советских фото тех времён (а у нас по части хорошо одеться тогда всё-таки было неважно) нет-нет да и попадётся какая-нибудь красавица, в холодное время года вышедшая на улицу в пальто с меховым воротником и в туфлях на шпильке. На фоне нынешних, пялящих в любое время года дурацкие штаны и прочий унисекс и из-за этого не похожих ни на что баб мода 1960-х, пожалуй, выглядит чем-то инопланетным и, увы, уже недоступным. Именно поэтому я старые фильмы и сериалы (даже относящиеся к 1980-м годам) иногда пересматриваю с удовольствием…
        Между тем женщина скрылась за углом, а мои размышления прервало тарахтение мотора. И через минуту мимо меня проехал светло-серый мотороллер марки «Веспа», за рулём которого сидела курносая деваха, одетая в стиле эпохи - волосы аккуратно убраны под красную, в белый горошек, косынку, длинная оранжевая куртка до середины бедра, укороченные брючки в обтяжку и чёрные лаковые туфли на небольшом каблуке. Никакого внимания на меня эта «мотоледи» не обратила (даже не посмотрела в мою сторону), впрочем, как и все, встреченные мной ранее прохожие.
        На меня опять накатил приступ лёгкой ностальгии - вдруг вспомнил, что сто лет не видел мотороллера. Во времена моего раннего детства, в конце 1970-х - начале 1980-х, по улицам моего родного Краснобельска ещё ездили вот такие штуки. И обычные, типа той же «Веспы» (вроде бы, если я ничего не путаю, в Советском Союзе существовали мотороллеры марок «Тула», «Вятка» и «Электрон»), и трёхколёсные грузовые, которые назывались «Муравей». А потом все они вдруг резко исчезли, вместе с СССР и социализмом, и теперь мотороллеры у нас в стране можно увидеть разве что в музеях да на каких-нибудь выставках автомотостарины. Ладно, если будет время - покатаюсь…
        Однако какие выводы можно было сделать на основе моего хождения по улицам? Люди вокруг были вполне нормально одеты, выглядели и вели себя вполне адекватно. Во всяком случае, никто не поднимал паники и не бежал сломя голову за полицейским или армейским патрулём.
        На углах некоторых домов я заметил слегка колыхавшиеся под ветром флаги. Трёхцветные чёрно-жёлто-красные с круглым гербом в виде молотка и циркуля с венком из колосьев по центру, государственные флаги ГДР и красные флаги с интересной, полузабытой символикой. По центру в овале две сцепленные в рукопожатии пятерни (либо нарисованные жёлтым контуром на флаге, либо в белом овале с синей окантовкой и какими-то буквами по краю на фоне красного знамени, при этом сами руки были жёлтого цвета), а выше и ниже эмблемы жёлтая надпись «Sozialistische Einheitspartei Deutschland». Ага, стало быть, это было партийное знамя СЕПГ, немецкой компартии из ГДР. Кое-где дополнительно висели ещё и синие флаги, где по центру был изображён щиток с жёлтым восходящим солнцем на синем фоне, над которым на чёрном фоне желтели три буквы «FDJ». Это тоже было смутно знакомо - официальный флаг Союза свободной немецкой молодёжи, гэдээровского аналога нашего комсомола.
        Для меня интереснее было другое: а с чего бы это вдруг весь город украшен флагами? По случаю моего прибытия?
        Я припомнил кое-что из прошлого и мысленно ругнул себя за дырявую память - ведь на дворе 25 апреля, а значит, скоро Первомай, который в ГДР всегда отмечали достаточно широко.
        Видимо, основательные немецкие коммунисты имели привычку готовиться к празднику международной солидарности трудящихся, что называется, «с запасом».
        Согласно данным мне работодателями инструкциям, мне надо было выйти на площадь с кирхой (или это у них здесь было чем-то большим, вроде, скажем, собора?), а затем свернуть в первый переулок налево.
        До места поворота я уже дошёл. При этом в глубине этой же площади кроме кирхи наличествовало и некое официальное здание с казённого вида вывеской у входа (прочитать её с такого расстояния я не смог) и часами под крышей. Какая-нибудь мэрия или горком СЕПГ?
        Между прочим, на часах было 18 часов 28 минут. Вот и узнал по ходу дела истинное местное время…
        У входа в казённое здание были припаркованы две легковушки (одна побольше, чёрная, похожая на «Опель-Капитан», вторая тёмно-синяя уже знакомой мне марки «Вартбург»), с которыми соседствовали мотоцикл с коляской и зелёный тентованный ГАЗ-69. Возле «газика», явно поджидая кого-то, прохаживался молодец в форме народной полиции.
        Хотя фольксполицай и не смотрел в мою сторону, я предпочёл как можно быстрее свернуть в нужный переулок. На ходу я снял часы и перевёл их на правильное время. Мало ли что.
        Через пять домов я наконец увидел то, что мне было нужно.
        А именно двухэтажное здание, на первом этаже которого были две большие застеклённые витрины с одетыми в костюмы и пальто мужскими и женскими манекенами, сделанными, судя по всему, из папье-маше, но не без некоторого изящества.
        Над входом наличествовала вывеска со словами «Schneider», «Nahwerkstaft» и надписью поменьше «J.Teodor». То есть, надо полагать, портной и швейное ателье либо мастерская, в зависимости от нюансов перевода с наречия Бисмарка и Хонеккера на язык родных осин. А «Теодор» - это, видимо, фамилия владельца, указывающая на то, что мелкий частный бизнес здесь ещё не разогнали и не прижали «к ногтю». Хорошо это или плохо - фиг его знает. В принципе, можно было поздравить себя, любимого - фактически полдела было сделано. Я вполне благополучно добрался до места.
        Хотя ещё не вечер и, возможно, внутри ателье меня уже поджидала какая-нибудь нервно поглаживающая пистолеты и наручники опергруппа. А зная о том, какой груз я тащу в рюкзаке, могли обойтись и без опергруппы. Правда, если бы меня попытались застрелить, зарезать или задушить, я вместе с золотишком немедленно оказался бы «в исходной точке отправления». Это, безусловно, был бы номер. Кстати, а может быть, мне взять, да и застрелиться самому и, таким образом, прикарманить золото? Инстинкт подсказывал, что делать этого всё-таки не стоит, поскольку «работодатели» явно не простят мне подобных фокусов…
        Однако тут неизвестные злыдни могли обойтись и без смертоубийства - просто подкараулить меня в каком-нибудь тёмном переулке, дать по башке до того, как я успею вытащить пистолет, обшманать, забрать золото и незаметно уйти. Но это только если о моём появлении знает кто-то лишний, что маловероятно.
        Правда, чисто визуально на возможную опасность ничего вокруг не указывало. За витринами, внутри ателье, горел мягкий свет, но людей в помещении видно не было.
        Я ещё раз посмотрел на вход и вывеску, оглянулся, проверил, снят ли с предохранителя ТТ в моём левом кармане, а потом толкнул ручку двери и решительно шагнул внутрь. Коротко телебенькнул колокольчик над входом, явно связанный с дверью. Европа, традиции, однако, мать их так…
        И сразу же на входе я, что называется, оконфузился. Там была довольно высокая ступенька, а пол какой-то слишком гладкий (а может, и натёртый). Поэтому, как только я сошёл со ступеньки правой ногой, потёртая подошва моего сапога встала на пол как-то криво. В результате мои ноги поехали по полу в разные стороны, и я поскользнулся. Хорошо, что не упал. Восстанавливая равновесие, я машинально матюкнулся в голос, на великом и могучем наречии помянув всуе простым русским словом доступную персону женского пола.
        Называется, выдал себя, причём непроизвольно и в первый же ключевой момент, совершенно по-идиотски.
        Что тут сказать - разведчик из меня, как из дерьма противотанковая ракета. Хотя уж на что был крут штандартенфюрер Штирлиц, он же полковник Исаев, а ведь всё равно прокололся на каком-то вшивом чемодане. Очень надеюсь, что никто моих ебуков не слышал и сочинять на ходу отмазки мне не придётся.
        Внутри ателье действительно не было ни единой живой души. Заднюю стенку помещения, куда я попал, почти перекрывала высокая деревянная стойка. Помню подобное опять-таки по детству, в разных там бюро ремонта обуви или бытовой техники. Только у нас такое делали не из натурального дерева, как здесь, а из всякого хлама вроде ДВП или ДСП.
        За стойкой был задёрнутый зелёной занавеской вход. По-видимому, в рабочие помещения. У стены справа была оборудована примерочная - задёрнутый шторами с трёх сторон прямоугольник с вешалкой, стулом и висящим на стене большим (в человеческий рост) зеркалом.
        На стене слева висело ещё одно, овальное зеркало чуть поменьше и несколько больших цветных плакатов (правда, качество печати было так себе, заметно зернистое) с образцами моделей одежды. В основном это были женские пальто и костюмы, подписи на плакатах гласили, что это модели осенне-зимнего сезона 1961 -1962 гг., то есть практически «последний писк моды».
        Слева в центре помещения, между входом и стойкой, стояли низкий квадратный столик и два жёстких плетёных кресла. Видимо, для ожидающих клиентов, которые тут могли при желании и кофею испить. Ещё я рассмотрел лежащую на столике пару ярких, явно модных журналов. Причём верхний был со знакомым логотипом «Бурды». Надо же… Хотя чего я удивляюсь, он же с конца 1940-х выходит…
        Два больших круглых плафона под потолком заливали ателье ровным, не раздражающим глаз светом. Уютно здесь было и, как мне показалось, безопасно.
        Подойдя к стойке, я уже хотел было постучать по ней (хотя звон входного колокольчика должны были по-любому услышать), но в этот самый момент бордовая штора позади стойки колыхнулась, и из глубины швейного заведения показался толстый усатый мужик неопределённого возраста в толстых очках с золочёной оправой, который, очень может быть, украдкой наблюдал за мной ещё до момента, когда я вошёл. Разных там скрытых телекамер в те времена, конечно, ещё не было, но какие-нибудь потайные щёлочки и дырочки использовались для наблюдения во все времена, ещё с древности.
        Вышедший ко мне мужчина был облачён в коричневый жилет на трёх пуговицах с атласной спиной, тёмные брюки и чистейшую белую рубашку в синюю полоску. Галстук на его шее был завязан каким-то уж слишком хитрым узлом - лично я так точно никогда в жизни не завяжу.
        Надо полагать, это и был хозяин заведения, то есть именно тот, кто мне нужен.
        Во всяком случае, данные мне подробные устные инструкции гласили, что мне надлежало вступить в диалог именно с «мужчиной, стоящим за стойкой», хотя и без указания точных примет последнего.
        С минуту я разглядывал его, а он меня. На вид хозяину заведения можно было дать и пятьдесят, и семьдесят лет. Колоритный мужик: седая шевелюра зачёсана назад, высокий лоб, тёмные глаза и густые брови в стиле позднего Леонида Ильича Брежнева. В лице определённо что-то южное, определённо не немец, но точно не еврей. Грек какой-нибудь? Или цыган? Но фамилия на вывеске, что характерно, вовсе не греческая…
        - Guten Abend, - проворковал мужик.
        - Guten Abend, - ответил я, словно попугай, ловя на себе насмешливый взгляд этого прикидывавшегося портным связного.
        - Чем могу служить? - поинтересовался мужик и улыбнулся.
        И здесь я, наконец, выдал длинную, заученную фразу на немецком о том, что какая-то там тётя Ангелика приболела и зайдёт за своим заказом только в следующую пятницу.
        Это и был пароль.
        Мужик заулыбался ещё шире, после чего поблагодарил меня, пожелав тёте скорейшего выздоровления и посоветовав ей заходить за заказом в пятницу, ближе к вечеру.
        Это был отзыв, который был произнесён им тоже вполне себе правильно. У меня сразу отлегло от сердца.
        И пока я воскрешал в памяти свой скудный немецкий словарный запас, мужик, всё так же хитро улыбаясь, неожиданно спросил меня по-русски:
        - Молодой человек, вы, когда вошли, действительно сказали что-то по-русски или мне таки показалось?
        Как говорится, сюрприз. Значит, он всё-таки расслышал произнесённое мной ругательство. Н-да, вот это провал так провал…
        Мужик сказал эту фразу по-русски вполне чисто, но с каким-то незнакомым акцентом. Прибалты или поляки так точно не говорят, не говорят так и хохлы с евреями (даже принимая во внимание употребление им связующего словечка «таки») либо гибрид первого со вторым (ну, то есть то, что у нас в стране обычно вкладывается в понятие «одессит»).
        - Нет, - охотно ответил я, здраво решив не запираться, раз уж всё равно выдал себя. - Вам не показалось.
        - То-то я думаю - что-то знакомое. А вот в чём тут дело, не пойму… Действительно, немецкий-то у вас так себе. Вы что, русский?
        Сказав это, он посмотрел на меня как-то особенно подозрительно.
        - Нет, я словак, - начал я врать, стараясь быть убедительным. - Но я десять лет прожил в СССР и говорю на русском, как на своём родном.
        - Понятно, - кивнул мой собеседник с некоторым, как мне показалось, облегчением и тут же спросил: - А документики ваши позволите полюбопытствовать?
        - Легко, - ответил я и достал из кармана куртки паспорт. Предъявлять удостоверение липового спецслужбиста я разумно счёл преждевременным.
        - Ага, - сказал мужик, возвращая мне документ после краткого просмотра. - Значит, Ярослав Немрава, чешский подданный… Ну что же, если не возражаете, давайте тогда и дальше беседовать на русском. А то я, знаете ли, не говорю по-чешски, а вы, судя по всему, владеете европейскими языками довольно посредственно…
        - Не возражаю, - ответил я. Да кто бы, чёрт возьми, сомневался в его последнем утверждении? Ёжику понятно, что успешно сданный когда-то кандидатский минимум по немецкому языку без весомой разговорной практики - просто тьфу и растереть…
        - Ну, будем знакомы, - сказал мужик, протягивая мне руку. - Я Иоганн Теодор, хозяин этого ателье, ну и по совместительству решатель некоторых мелких, но щекотливых вопросов и проблем…
        Я пожал протянутую руку этого «решателя вопросов», попутно вспоминая, что в фильмах подобным невинным образом свой род деятельности обычно характеризуют отпетые мафиози, от токийской якудзы до каких-нибудь колумбийских наркобаронов включительно.
        Ладонь хозяина была мягкая, а вот пальцы у моего знакомого были несколько огрубевшими. Он тут что, действительно лично швейным делом занимается?
        - А вы-то откуда русский знаете? - поинтересовался я в свою очередь.
        - Эх, молодой человек… Когда-то очень давно, практически в другой жизни, меня звали Ион Теодореску. А родился я в Российской империи, в городе Кишинёве. Ну а в 1919-м, когда пришли румыны, наша семья перебралась на жительство в Бухарест.
        - То есть вы потомственный портной? - уточнил я. - А здесь-то вы как оказались? Как говорится, где тот Бухарест, а где Баден-Вюртемберг?
        - Это очень долгая и грустная история, молодой человек. Признаюсь, что швейное ателье я содержал не всегда. Всё больше по торговой части, разный там импорт-экспорт. Ну а что касается остального… Мой старший сын в прошлую войну был офицером королевской армии. Сначала он, как и все румыны, воевал против русских, а потом против немцев и венгров. В начале 1945-го, уже в Австрии, он попал к ним в плен. Освобождён был англичанами, но возвращаться не захотел, остался в Западной Германии. Кое-как прижился. Ну а в 1949-м сюда перебрались и мы…
        Не знаю, врал он мне или нет. И вообще с чего он был столь откровенен с человеком, которого видел в первый раз? После обмена паролем и отзывом решил, что я свой в доску, или обрадовался встрече с «родственной душой»? Всё может быть…
        Хотя, если он не врал, получалось, что этот самый Ион Теодореску и компания смотались из Румынии как раз в момент, когда она стала социалистической. То есть можно легко предположить, что коммунистов с их пресловутыми колхозами, где все женщины общие, мой собеседник может откровенно недолюбливать. Чувствую, не зря он мою национальность уточнял, ох, не зря. Похоже, в дальнейшем мне следовало это учитывать.
        - И как вам здесь? - спросил я.
        - Эх, молодой человек. Все знают, что хорошо там, где нас нет. Летом 1944-го я один раз уже был свидетелем того, как в Бухарест входила Красная Армия. В жизни не видел столько танков одновременно, они шли непрерывно, несколько суток. Тогда-то я понял, что Гитлер, а с ним и Антонеску, похоже, сделали большую глупость, напав на Советскую Россию. Ну, а когда я перебрался сюда, думал, что больше такого никогда не увижу. Казалось бы, всем уже можно было вполне спокойно жить и торговать, по крайней мере здесь, в Европе. Но кто же знал, что эти чёртовы союзники затеют новую войну, а потом вообще сойдут с ума и начнут бросать атомные бомбы на корейцев с китайцами, а затем и на русских, думая, что те не поступят в ответ точно так же? Я не знаю, чем думали американцы, затевая всё это. И ведь в конце концов даже атомные бомбы им не помогли. И исключительно из-за их глупости я имел удовольствие ещё раз видеть Красную Армию со всеми её танками, только теперь уже здесь…
        - Собираетесь уехать дальше?
        - Во-первых, из ГДР, в которой я сейчас имею удовольствие жить, не так-то просто уехать. А потом куда, собственно? Да и зачем? Теперь дальше ехать уже, похоже, некуда. Разве что в бывшие африканские колонии или в Южную Америку. Но всё это хлопотно, дорого, и к тому же нет никаких гарантий того, что Красная Армия когда-нибудь не придёт и туда…
        В этот момент мой собеседник, похоже, понял, что слишком разоткровенничался (или делал вид, что разоткровенничался), спохватился и озабоченно спросил:
        - Так о чем это я? Ах да, насколько я понимаю, у вас ко мне дело, молодой человек?
        - Так точно.
        - То, что вы должны были мне передать, при вас?
        - Да.
        - Ого, - сказал он. - Да вы, как я погляжу, рисковый молодой человек. Пройдёмте со мной.
        Я последовал за ним, и мы зашли за стойку. Миновав зашторенный вход, сначала мы попали в помещение, которое действительно было швейной мастерской или ателье.
        Там были несколько швейных машинок, оверлок, большой стол для раскроя, несколько столов поменьше, две гладильные доски, много разнокалиберных утюгов и манекены в виде человеческих бюстов (как мужских, так и женских) на подставке, вроде вешалки. На некоторые манекены были натянуты фрагменты туалетов, некоторые из которых находились, что называется, «в процессе». На портняжных столах лежали выкройки, сантиметровые ленты, иголки-булавки, катушки ниток, рулоны и куски различной ткани и прочие портновские причиндалы.
        - Вы что, один тут работаете? - поинтересовался я, понимая, что лучшего прикрытия, чем подобное заведение (а ещё кабак или гостиница), для тех, кто по-тихому обделывает разные тёмные делишки, придумать сложно. Тем более что заказы у них, похоже, были, а значит, бизнес худо-бедно шёл.
        - Нет, а с чего вы взяли?
        - А если не один, тогда почему больше никого из персонала нет?
        - Законный вопрос, молодой человек. Но сегодня суббота, и на примерку или за заказами никто прийти не должен. А поскольку я был заранее предупреждён о вашем появлении, то разумно отпустил своих сотрудников домой пораньше.
        Видимо, этим же объяснялось и отсутствие персонала на бензоколонке. Оно и понятно, при социализме в свои законные выходные народ не очень-то стремился перерабатывать.
        - Понятно, - сказал я. - Вы чертовски дальновидны. Кстати, а с чего это ваш город украшен флагами? Власти готовятся к Первому мая?
        - Странно, что вы этого не помните, молодой человек. Вообще-то не далее как вчера отмечалась годовщина запуска русскими первого трабанта…
        Здесь до меня как-то не сразу дошло, что «Трабант» по-немецки в первую очередь означает «спутник», а уже потом название производившейся в ГДР малолитражки с кузовом из дуропласта (местный вариант стеклопластика). А когда я наконец понял смысл сказанного моим новым знакомым, то чуть не открыл рот от удивления.
        Вот тебе и на. Значит, первый искусственный спутник Земли здесь, у них, запустили 24 апреля 1961 года, почти на четыре года позже, чем в нашей реальности. Но ведь запустили же! То есть даже Третья мировая со всеми её атомными бомбардировками и прочим комплексом дестабилизирующих мероприятий не смогла сорвать советскую ракетно-космическую программу, всего лишь слегка сдвинув сроки пусков.
        Ну, если так пойдёт и далее, года через два-три на орбиту, пожалуй, полетит и первый космонавт. Что же, выходит, что здесь действительно запущено далеко не всё. Что скажешь - молодцы соотечественники. Правда, интересно, как в этой связи обстоят дела с ракетами и спутниками по другую сторону Атлантики…
        - Извиняюсь, замотался, - сказал я виновато. - Работа нервная, вот и забываю исторические даты.
        Честно признаюсь, прозвучало это в моих устах как-то неубедительно. Но мой новый знакомый только вежливо улыбнулся на это.
        - Кстати, а в газетах не пишут, как дела со спутниками у американцев? - тут же поинтересовался я, продолжая неталантливо прикидываться гофрированным шлангом от противогаза.
        - Информация из-за океана до нас сейчас почти не доходит. Хотя купить некоторые попадающие к нам в Европу с большим опозданием южноамериканские газеты проблемой не является. Только их чтение мало что даёт. У американцев с некоторых пор установлена жёсткая цензура, и выглядят они какими-то озлобленными. Соответственно, какими-то своими реальными успехами они ни в газетах, ни по радио особо не хвалятся. Зато всё время болтают и пишут о том, что, с одной стороны, им теперь нет никакого дела до Европы, которая оказалась неблагодарной, предала их, обманула надежды и задолжала им много денег. А с другой стороны, они постоянно напоминают о том, что рано или поздно они страшно отомстят «проклятым комми» за всё… Кстати, состоявшийся 22 февраля этого года запуск второго по счёту русского спутника почему-то уже не отмечался столь широко, как запуск первого. Похоже, русские дают понять, что теперь это станет вполне будничным явлением…
        За этими разговорами хозяин ателье, отчаянно лавируя между гладильными досками и столами с шитьём, провёл меня через швейную мастерскую, распахнув дверь в её задней стене. Мы прошли по недлинному чистенькому коридору и, открыв ещё одну дверь, оказались в одной из задних комнат здания, в помещении, метражом сильно меньше швейной мастерской, загромождённом кожаным диваном и несколькими расставленными по углам и вдоль стен платяными шкафами.
        Прикрыв за собой дверь, хозяин многозначительно кивнул, давая понять, что «уже можно».
        Я немедленно скинул с плеча рюкзак, достал оттуда свёрток с номером «Один» и молча вручил ему.
        Он посмотрел на брезент, взвесил этот «подарочек» в руках, хмыкнул, но разворачивать при мне всё-таки не стал.
        - Одну минуточку, - сказал он и куда-то вышел. Вернулся он буквально через пару минут и уже без свёртка. Видимо, по-быстрому упрятал золотишко в сейф или в какой-нибудь тайничок. Чётко работает, надо признать. Чувствовалось, что человек на своём месте и занят любимым делом. Интересно только, что он лучше умеет на этом поприще - складывать и умножать или делить и отнимать?
        Я ждал его возвращения, продолжая стоять посреди комнаты, где из-за многочисленных шкафов было очень тесно.
        При возвращении хозяина ателье невольно возникла немая сцена, во время которой почтенный господин (или всё-таки товарищ?) Теодореску начал разглядывать меня с ног до головы, так, словно увидел впервые.
        - Так, молодой человек, - сказал он наконец. - Честно говоря, я не представляю, как именно вы сюда добирались. Лично у меня складывается такое впечатление, что вас накануне скинули с парашютом и вы довольно долго продирались через кусты. Так вот, что я хочу вам сказать - ваша одежда, может быть, и подходит для того, чтобы шляться в ней по лесам, горам и болотам где-нибудь восточнее Одера, но здесь, в Европе, вас в такой, с позволения сказать, «экипировке» с вероятностью девяносто процентов остановит первый же армейский или полицейский патруль из чисто профилактических соображений. И, кстати говоря, патрульные будут совершенно правы. В конце концов, поскольку полноценного мира между русскими и американцами всё ещё нет, сейчас всё-таки сохраняется военное положение. Конечно, особенно строго с этим западнее нас, ближе к побережью: там проходят постоянные проверки паспортного режима, действует комендантский час и прочее. Но тем не менее…
        Если бы он знал, насколько прав, особенно насчёт моего шатания по кустам…
        - В общем, - продолжил свой монолог Теодореску. - Вон там, в тех двух шкафах, висит кое-какая мужская одежда, которая должна подойти вам, при вашей комплекции. Пока у нас есть время, подберите себе что-нибудь более подходящее для повседневной жизни, чем ваше нынешнее облачение. А я пока пойду свяжусь с тем, кто должен вас здесь встречать. За вами приедут быстро, но, возможно, пару часов придётся подождать…
        Н-да, иногда рояли в кустах - очень полезная вещь. Я не стал спорить и полез в первый из указанных радушным хозяином шкафов.
        Ну а Теодореску тем временем пошёл звонить. Как я понял, куда-то недалеко, в соседнюю комнату. Я метнулся к двери и прислушался. Стены здесь были тонкие, да он особо и не старался таиться при разговоре, хотя и предпочёл говорить по-французски (Теодореску не мог знать, что я и на этом языке кое-что разбираю). Так или иначе, я сумел расслышать и понять только отдельные знакомые слова: «Ваш гость», «Прибыл», «Да», «Один», «Хорошо».
        Поняв, что ничего опасного Теодореску мне не готовит, я вернулся к шкафу и продолжил изыскания. Да, в указанных шкафах действительно была мужская одежда различных размеров, чисто постиранная и отглаженная. При этом пулевых, ножевых или осколочных отверстий, следов застиранной крови или штопки на местах свежих дыр не было. То есть вещи были явно не с покойников и точно не из лавки старьёвщика.
        А нахождение здесь подобного «вещевого склада» можно было объяснить просто. В военные и прочие смутные времена крепкая одежда и обувь всегда были хорошим товарным эквивалентом при натуральном обмене наряду с продуктами питания.
        Возможно, Теодореску не только шил одежду, но ещё и приторговывал «готовым платьем», либо использовал шмотки в тех же самых бартерных сделках. Да и для разных криминальных надобностей радикально и моментально переодеть кого-либо при наличии столь обширного резервного гардероба проблемой точно не являлось…
        В общем, приодеться мне действительно удалось. Полных мужских костюмов из брюк и пиджаков в шкафах, что характерно, не было (видимо, у хозяина этот товар проходил по какой-то другой категории), как не было и нижнего белья.
        Хотя большой проблемы это не составляло - майку, трусы и носки я оставил свои, благо у меня с собой был небольшой запас бельишка, разумеется, начисто лишённого какой-либо маркировки. Эту предосторожность мы все по голливудской киноклассике помним - забудешься на секунду и не заметишь, как тебя вдруг начнут звать Келвином Кляйном…
        Из числа пришедшихся мне впору брюк я отобрал две пары - тёмно-серые и чёрные. Чёрные свернул и убрал в рюкзак, серые сразу же надел, при этом ремень для них я выдернул из своих брезентовых штанов. Также выбрал пару пришедшихся мне впору клетчатых рубашек (одну поспешил надеть), тонкий серый свитер и коричневую водолазку. Запасные части гардероба я тоже убрал.
        Кроме того, в шкафу мне приглянулась короткая тонкая кожаная куртка, типа пилотской, в которой меня особенно привлекло наличие двух больших и прочных внутренних карманов, куда я незамедлительно переложил пистолет и документы.
        Когда я уже полностью облачился в брюки и рубашку и, застёгивая ширинку, стоял посреди комнаты в одних носках, вернулся Теодореску. Непонятно, чем он был занят. Я явственно слышал, что телефонный разговор он закончил уже довольно давно.
        - Ярослав, какой у вас номер обуви? - спросил он, брезгливо глядя на сложенные на диване детали походно-полевого прикида, в котором я здесь появился.
        - Сорок четыре - сорок пять, - ответил я.
        - Геракл, - уважительно хмыкнул хозяин и опять ушёл куда-то в задние комнаты.
        Вернулся он через пару минут с высокими ботинками на толстой подошве в руках. Ботинки были тёмно-коричневые, высокие, на шнуровке, явные берцы армейского образца, то ли американские, то ли английские. По-моему, во время Второй мировой войны нечто подобное носили парашютисты союзников.
        - Примерьте, молодой человек, - предложил он.
        Я натянул ботинки, завязал шнурки, встал и немного потопал по полу. Вроде нигде не жало, они были вполне впору, словно по моим ногам и шились.
        Теодореску критически и одновременно иронически посмотрел на мои стоящие на полу комнаты грязноватые, поношенные кирзачи, в очередной раз усмехнулся и унес эти говнодавы вместе со снятой мною одёжкой куда-то в соседнюю комнату. Похоже, у него в хозяйстве решительно ничего не пропадало.
        Пока он ходил, я натянул на себя кожаную куртку.
        Когда хозяин вернулся, он пришёл не с пустыми руками.
        - Это тоже вам, - сказал он.
        В руках у него была вполне моднявая тёмно-серая шляпа.
        Никогда в жизни я не носил шляп. Но здесь так, наверное, было принято. Я примерил непривычный головной убор. Зеркало здесь было небольшое, прикрученное к внутренней стороне двери одного из платяных шкафов. Я посмотрел на себя - из глубины полированной стеклянной поверхности на меня глянула этакая пошлая пародия на Индиану Джонса, какой-то провинциальный театр юного зрителя - в шляпе, но без кнута и с откровенно рязанской харей.
        Хорошо, что здесь этот спилберговский фильм ещё не видели (и у меня есть подозрение, что теперь не увидят вообще никогда), а то могли бы неправильно понять.
        - У вас здесь что, - спросил я, критически осмотрев своё отражение в зеркале, закрывая шкаф и снимая его подарок. - Как в фильмах про Дикий Запад, не принято ходить без сапог, шляпы и «кольта»?
        - Отнюдь. Просто так солиднее. Кстати, вам идёт. Да, забыл сказать - за вами уже выехали.
        - Я вам что-нибудь должен за шмотки? А то если что - деньги у меня есть…
        - Да бог с вами, молодой человек. Считайте это просто маленькой заботой о вашей безопасности, проявленной с моей стороны. А пока пойдёмте перекусим.
        - Может, чего из моего употребим? - спросил я.
        - А что там у вас? - неожиданно заинтересовался Теодореску. - Ну-ка, покажите.
        Я выложил из рюкзачка свой «малый продовольственный набор», в который входили всего лишь ржаные сухари, посушенные мной лично из буханки чёрного хлеба ещё дома, в духовке, и три банки говяжьей тушёнки с напрочь отсутствующей маркировкой.
        - Э-э, - сказал мой радушный хозяин. - Лучше давайте-ка всё это сюда, молодой человек. Голодать вам здесь точно не придётся, а вот обыскать вас, причём совершенно неожиданно, вполне могут. И при обыске кое-кто может счесть эти консервы армейскими и крадеными. А за хищение армейского имущества сейчас можно загреметь по полной… Зачем вам лишние проблемы? Так что, с вашего разрешения, я всё это уберу.
        Возражать я не стал, но металлическую, армейского образца флягу со спиртом я от него всё же утаил. Мало ли.
        Между тем Теодореску сгрёб мои харчи в руки и пригласил следовать за собой. Прихватив свой рюкзачок и шляпу, я охотно подчинился.
        Мы вышли во всё тот же коридор и зашли за одну из дверей. При этом я прикинул - никаких явных лестниц на второй этаж нигде не было видно, а это значило одно из двух. Либо лестница на второй этаж была где-то вдалеке от особо любопытных глаз, либо второй этаж этого дома моему знакомому не принадлежал. Правда, спрашивать хозяина об этом я не стал.
        Следом за Теодореску я вошёл в комнату, где стояли стол, четыре стула, шкаф с посудой и маленький холодильник винтажного вида (со скруглёнными углами и хромированной ручкой двери, похожей на автомобильную), мерно тарахтевший в углу.
        Хорошо, когда в доме есть электричество, особенно в такое вроде бы лихое время. Кстати, не похоже, что они тут испытывают какие-то затруднения по этой части. Вопрос только, откуда они его здесь получают? Конечно, с сибирской или румынской нефтью здесь ничего плохого вроде бы не произошло, но если вспомнить, сколько мегатонн положили на нефтеносный район Баку (судя по картам, которые мне подсунули работодатели), можно предполагать серьёзные проблемы с поставкой того же мазута. Хотя, похоже, европейская энергетика от этой войны сильно не пострадала, а в 1950-е большинство местных ТЭЦ точно работали на угле, а не на мазуте. А каменный уголь в Европе в те времена ещё не разучились добывать…
        В другом углу, на тумбочке, кипел на электроплитке кофейник. Ну да, и самовар у них тоже электрический, и сами они довольно неискренние…
        Видимо, именно здесь работники этого ателье имели обыкновение перекусывать или даже обедать.
        Мой радушный хозяин быстро и бесшумно сервировал стол на двоих.
        Признаю, что времена, когда, сидя где-нибудь в овраге, доедают, уплетая за обе щеки, дохлую лошадь, здесь ещё точно не наступили, но и не скажу, что хозяйский холодильник был набит битком.
        Теодореску угощал меня по-европейски: тонкими и аккуратными бутербродами, на выбор, или с сыром, или с чем-то мясным. Нарезанный ломтиками бритвенной толщины мясной продукт был то ли ветчиной, то ли беконом какого-то своеобразного, довольно пресного копчения, да и масло в бутербродах было с явной примесью маргарина. То есть они тут точно не объедались. В качестве десерта прилагалась вазочка с не сильно сладким сухим печеньем.
        Есть мне особо не хотелось, но вот выпить кофе, с целью немного взбодриться, было весьма кстати.
        Надо признать, кофе у хозяина был неплохой, вполне натуральный, в маленьких чашечках из какого-то фарфора местного розлива. К кофе прилагалось и чисто символическое количество сливок в отдельной посуде, напоминающей соусник.
        Перекусывали мы с хозяином в молчании. Сам я как-то не сообразил с ходу - о чём таком его ещё стоит спросить? А сам герр Теодореску, аккуратно ответив на все заданные мной вопросы, теперь явно предпочитал помалкивать. То ли я его особо не интересовал, то ли он свято исповедовал древний, особенно ценящийся в криминальной среде принцип «меньше знаешь - крепче спишь». Поэтому, поскольку ставни на единственном в этой комнате окне были закрыты снаружи, мне оставалось только молча разглядывать голубенькие обои с мелким цветочным рисунком на стенах комнаты да заключённую в фигурный плафон матового стекла лампочку под потолком.
        Так, медленно жуя и прихлёбывая кофеёк, мы просидели в этой тишине, наверное, с полчаса. И наконец на улице, явно рядом с ателье, послышался очень слабо доходивший сюда звук работающего автомобильного мотора.
        Потом шум мотора стих, а через несколько минут знакомо тренькнул колокольчик входной двери ателье.
        - Пардон, - сказал хозяин, отставив кофейную чашку на стол. - Кажется, это за вами, молодой человек.
        Быстро, однако, подсуетились. Чувствовалось, что меня здесь ждали, причём это касалось не только мутноватого во всех отношениях хозяина швейного ателье. И ждали практически с нетерпением…
        Меж тем радушный хозяин поспешил удалиться в сторону швейной мастерской, откуда мы пришли накануне. Я на всякий случай проверил пистолет во внутреннем кармане - всё было в порядке, патрон в стволе, - обнажил и стреляй, как говорил один известный герой книги В. Богомолова.
        Через несколько минут за дверями послышался приближающийся разговор двух человек, причём второй голос был явно женским. Это подтвердил и характерный стук каблуков дамских туфель, который стал чётко слышен в тишине коридора.
        Открылась дверь, и в комнату, где мы с хозяином пили кофе, вошла вполне симпатичная темноволосая (цвет её волос я бы рискнул определить с ходу примерно как тёмно-каштановый) женщина лет тридцати. Невысокая и худенькая. На ней было модное голубое пальто прямого покроя, длиной чуть ниже колен, с двумя широкими клапанами карманов (уж не знаю, функциональными или декоративными были эти карманы) на талии. Каждый клапан был украшен одной большой пуговицей в тон пальто, с золотой каёмкой. Ещё по одной такой же пуговице располагалось на груди и на обшлагах рукавов.
        Дополняли одеяние вошедшей женщины чулки телесного цвета, белые остроносые туфли на не слишком высокой шпильке, белые перчатки, сумочка и круглая шляпка, чем-то похожая на слишком аккуратную кубанскую папаху того же белого цвета.
        Во всём облике незнакомки присутствовал неуловимый «аромат эпохи» (кстати говоря, и духи у этой дамочки были явно недешёвые французские - едва вошла, как тут же запахло), памятный по стилю Одри Хепберн и прочих актрис из знаменитых фильмов начала 1960-х, но, разумеется, без малейшего киношно-гламурного изящества.
        Это моё впечатление проистекало из того, что при вполне правильных чертах лица у вошедшей женщины были несколько восточный разрез глаз и широковатые скулы. Так что при чуть более подробном и пристальном рассмотрении она напомнила мне уж никак не Одри Хепберн, а скорее нечто среднее между широко известной в узких кругах по месту моего отбытия Карлой Бруни и англоговорящей немецкой певицей из 1980-х по имени Дженнифер Раш (естественно, в том виде, в каком последняя светилась в клипах из своих лучших времён), разумеется, соответствующим образом одетую, накрашенную и причёсанную.
        К тому же и нос у незнакомки оказался несколько длинноват и островат. Это я успел рассмотреть, когда, входя, она на несколько секунду повернулась ко мне немного в профиль. Так что физиономия у этой француженки была вполне себе космополитическая.
        Войдя, женщина изящно и грациозно (словно для фотосессии сведя коленки вместе и сдвинув ноги в одну сторону) присела на свободный стул и явно оценивающе оглядела меня, словно дворянка холопа или строгий командир-строевик нерадивого новобранца.
        - Мы можем поговорить с ним один на один? - спросила женщина у товарища Теодореску почему-то по-русски, возможно, она хотела увидеть мою реакцию на «великий и могучий». Причём дамочка сказала эту фразу практически без акцента. Опять, что называется, сюрприз. Уж не знаю, приятный или нет. Воистину плюнь в этой Европе - и обязательно в русского попадёшь…
        Хозяин ателье кивнул, вежливо улыбнулся (уже в который раз за сегодня) и вышел, плотно прикрыв за собой дверь.
        - Так, - сказала женщина. - Шадель уже успел сообщить мне, что вы сносно говорите по-русски. Или он ошибся?
        - Да, говорю, - ответил я, лихорадочно соображая, что бы это значило. Известные французские духи называются «Шанель», а отнюдь не «Шадель», и если она имеет в виду немецкое слово «Schadel», то это в переводе на русский обозначает не что иное, как «череп». Выходит, почтенный господин или товарищ Теодореску имеет в определённых кругах кличку «Череп»?!
        Ну что же, само по себе это его хорошо характеризует. Кстати, внешне хозяин портняжного ателье ни на какого «Черепа» совсем не походил, а значит, данная кликуха явно была получена им за какие-то вполне конкретные дела, о сути которых мне не хотелось ничего знать. Это что же такое должен был творить пусть даже и натуральный бандит, чтобы его среди своих стали называть «Черепом»? Скальпы снимал или головы рубил? А может, всё куда проще, просто у него где-нибудь на интимном месте мясистого тела наличествует татуха с черепом - «память о шпанистой юности»? Впрочем, проверить моё последнее предположение будет затруднительно: как-никак мы сейчас не в бане и не на пляже…
        - Хорошо, - продолжила женщина, всё так же внимательно рассматривая меня. В свою очередь я в ходе этой игры в гляделки разглядел у неё в ушах явно недешёвые серьги с зеленоватыми камушками, практически под цвет глаз.
        - Это многое упростит, - сказала незнакомка и наконец представилась: - Итак, будем знакомы, я Клаудия Воланта.
        С этими словами она протянула мне свою руку в изящной белой перчатке.
        Блин, её имя и фамилия были явно итальянскими, но вот откровенно космополитическая внешность моей новой знакомой им ну никак не соответствовала. Опять же, «Воланта» или «Воланте» в переводе с итальянского - это то ли «Воля», то ли какое-то производное от «Воли». То есть, в вульгарном русском переводе она получается Клавка Волина или, к примеру, Вольникова либо Волькина? Может, она вообще под чужой личиной живёт, раз уж определённо имеет какое-то отношение к местному преступному миру? Или не имеет? И, кстати, откуда она так хорошо по-русски балакает? Какая-нибудь перекрасившаяся дочь белоэмигранта?
        - Ярослав Немрава, - представился я, ещё более лихорадочно соображая, пожать мне ей руку или всё-таки надлежит оказать совершенное почтение как-то иначе?
        - Очень приятно, - выдал я наконец, склонив голову и слегка приложившись к её перчатке губами. Мы, конечно, не графья и даже не польские паны, но иногда, сугубо пользы для, всё-таки стоит поцеловать ручку женщине…
        - О-о?! - заметно удивилась она. - Я вижу, галантные кавалеры на востоке Европы всё-таки ещё не перевелись?! Не скрою, это приятно. Так в чём же, дорогой Ярослав, суть дела, с которым вы ко мне прибыли?
        Честно говоря, у меня всё ещё не было уверенности, что прибыл я именно к ней. В подобных делах цепочка посредников может быть куда длиннее, и вполне могло оказаться, что я второй раз за день бессмысленно беседую с «попкой», говорящим почтовым ящиком типа «подай-принеси»…
        - Во-первых, до этого к вам обращался точно не лично я. А во-вторых, неужели вы совершенно не в курсе дела? - искренне изумился я.
        - Разумеется, я в курсе, но вдруг с того момента, когда со мной впервые разговаривали на эту тему, у вас что-то изменилось? Напомните, если не сложно, всё-таки почти два года прошло…
        Интересно, а у кого это «у вас»? Вот тут получался вообще полный тёмный лес, поскольку я действительно не знал, как представлялись и что говорили этой импортной Клаве те, кто приходил к ней до меня. Ведь они вполне могли назваться и спецслужбистами, и просто «охотниками за головами», которые работают исключительно за деньги. Ладно, раз пошла такая пьянка - будем импровизировать на ходу…
        - Вообще-то нас, как и прежде, интересуют исключительно вот эти три почтенные персоны, - сказал я, встал из-за стола и полез в свой лежащий в углу рюкзачок, достав оттуда конверт из плотной упаковочной бумаги, дальновидно притащенный с собой из будущего. После чего выложил на стол перед этой самой Клаудией (или как там её на самом деле?) три фото с физиономиями людей, которых работодатели предварительно представили мне как Брит Савнер, Роберта Нормана и Хуго Кофоеда. Я предусмотрительно отсканировал переданные мне оригиналы фотографий, сделал их чёрно-белыми и перед распечаткой слегка состарил «под ретро». На мой взгляд, конечный результат получился вполне убедительным.
        - При всём при этом, - продолжал я, глядя, как женщина по имени Клаудия без особого интереса рассматривает снимки, - мне надо будет обязательно задать каждому из них кое-какие вопросы. То есть желательно, чтобы эти трое были захвачены живыми. В состоянии, пригодном для допроса…
        - Да, знакомые лица, - констатировала Клаудия, сложив фотки очень тонкой колодой и бросив их на стол.
        - Значит, основные требования остались прежними. Я так понимаю, аванс при вас?
        - Естественно.
        Сказав это, я увидел в её глазах тень удивления, чуть раньше примерно то же самое было и с почтенным Теодореску.
        - Это хорошо, - сказала моя новая знакомая и, видя, что я опять собираюсь лезть в рюкзак, добавила: - Пока не доставайте, не надо. И ради бога, помалкивайте об этом, особенно при нашем друге Шаделе.
        - Так он же вроде как получил свою долю?! - искренне удивился я. - Или ему причитается что-то ещё?
        - Получил, и ладно. А вот подробности наших с вами дел этого торгаша совершенно не должны касаться. Кстати, а на паспорт ваш можно посмотреть?
        - Да ради бога, - ответил я, второй раз за день доставая «папир» из внутреннего кармана куртки. - Пожалуйста. А что такое?
        - Видите ли, дорогой Ярослав. Сейчас мы с вами отправимся через границу, во Францию. И если документы у вас по какой-то причине не в порядке, нам придётся как-то решать этот вопрос. А это займёт какое-то время, при том, что сегодня мне очень не хочется здесь задерживаться…
        Говоря это, Клаудия внимательно пролистала мой здешний паспорт. Перчаток она при этом, что характерно, снимать не торопилась. Тоже привычка?
        - Да нет, всё в порядке, - сказала она с явным облегчением, возвращая мне документ, и предложила: - Едем?
        - А что, у меня есть хоть какие-то другие варианты?
        - Разумеется, нет.
        С этими словами она встала и вышла из комнаты. В дверях опять возник господин Теодореску, он же Череп. Я закинул рюкзачок за плечо, нахлобучил на затылок шляпу и направился следом за ним.
        Недостоверный портной проводил меня до выхода из ателье. Думаю, с точки зрения конспирации нам следовало бы уйти из ателье через какую-нибудь заднюю дверь. Но как знать, может, Теодореску куда проще потом выдавать визитёров определённого рода, вроде нас с этой самой Клавой, за самых обычных клиентов, зашедших примерять пальто или брюки?
        - Было приятно иметь с вами дело, молодой человек, - сказал он мне, прощаясь.
        - Мне тоже, - ответил я и вышел из его ателье на улицу. Колокольчик над входом прощально брякнул мне вслед.
        На улице уже стемнело, апрельскую ночь разнообразили тусклые огоньки уличных фонарей и редкие освещённые окна домов. Когда мои глаза немного привыкли к окружающей полутьме, я увидел, на чём приехала моя новая знакомая, и по-настоящему умилился.
        Мля, это же BMW «Изетта»! Ещё одна модная в те годы немецкая, очень бюджетная малолитражка, уже не мотоколяска, но и не вполне автомобиль. Короткий округлый кузов, чем-то похожий то ли на булку, то ли на старинный пылесос (в данном случае светло-голубого цвета) на четырёх колёсах, движок сзади и всего одно сиденье, на котором свободно размещались два взрослых человека не самой упитанной комплекции (в перегруз можно было втиснуть ещё и одного ребёнка, благодаря чему хитрожопые продавцы конца 1950-х позиционировали «Изетту» как дешёвый семейный автомобиль и лучший транспорт для домохозяек - в булочную ездить), но самое главное - единственная дверь, в качестве которой выступала откидываемая влево вместе с рулевой колонкой передняя стенка кузова. Разумеется, в ФРГ и Италии тогда выпускали и удлинённые варианты «Изетты», рассчитанные на четырёх взрослых и одного-двух детей, со вторым рядом сидений и двумя дополнительными дверями, но то, что я видел перед собой, было самым обычным двухместным вариантом этого автомобильчика.
        Надо же. И ведь ездили люди, и никто не жаловался…
        Клаудия уже сидела на водительском месте и махала мне ручкой, явно приглашая садиться. Две смешные круглые фары по сторонам откинутого в сторону передка машинки уже горели вполнакала. Перешагнув через хромированный передний бампер, я сел справа от водителя. Внутри «Изетты» было вполне комфортно, но всё выглядело каким-то непривычно маленьким.
        Клаудия закрыла передок, завела мотор, и мы поехали.
        Честно говоря, я всю жизнь мечтал прокатиться на такой штуковине, но промолчал, решив не выражать восторга публично. А то, чего доброго, эта автоледи меня неправильно поймёт…
        - Оружие у вас сейчас при себе есть? - спросила Клаудия, сворачивая в очередной переулок и не отрываясь от баранки.
        - Да. Пистолет.
        Она кивнула, продолжая молча рулить. Здешние городские улицы были узкими и даже при отсутствии встречного транспорта и очень малых габаритах «Изетты» требовали от водителя дополнительного внимания.
        Попетляв по улицам минут пятнадцать (у меня почему-то было стойкое ощущение, что Клаудия высматривает в зеркало заднего вида, нет ли за нами «хвоста»), мы выехали на окраину города, где дорога была намного шире.
        Движение здесь было чуть оживлённее. Сначала нас обогнал тупоносый грузовик-полуторка с какими-то бочками в кузове, а затем навстречу нашей «Изетте» попался небольшой броневичок, очень характерной, гранёной формы.
        Сначала я даже подумал, что это наш родной БА-64Б, но потом вспомнил, что эта выглядевшая куда более крупной машина была восточногерманским полицейским броневиком SK-1, представлявшим собой скопированный с БА-64, увеличенный в размерах не менее чем вдвое, остроносый корпус, поставленный на шасси дизельного грузовичка «Робур-Гарант».
        Верхний люк в башенке броневика (ещё одно существенное отличие - у БА-64 башня была без крыши) был откинут, и над тонким стволом пулемёта ДТ просматривалась голова в ребристом танкошлеме знакомого советского образца.
        Броневик проследовал мимо, не сбавив скорости и не проявив к нашей машинке никакого внимания, хотя, наверное, это явно были какие-нибудь патрульные - кто, кроме них, стал бы разъезжать по городу ночью?
        Между тем мы проехали через весь Кайзерштадт, но не в ту сторону, откуда я появился в этом городке днём, а в противоположную.
        Оказавшись за городской чертой, мы проехали несколько километров по обсаженной деревьями дороге, а затем свернули и остановились у нескольких по-немецки аккуратных строений под угловатыми крышами. Это был какой-то сельский дом типа фермы, с надворными постройками, возле которых просматривался небольшой колёсный трактор.
        - Так, - наконец нарушила молчание Клаудия, заглушив мотор. - Давайте-ка сюда ваше оружие и то, что привезли с собой. Ещё что-нибудь ценное у вас при себе есть?
        - Культурно выражаясь, «некоторая сумма бумажных денег». А что такое?
        - Надеюсь, вам не надо напоминать, что при пересечении границы нас непременно будут обыскивать. Конечно, это простая формальность, но вы же не думаете, что оружие, драгоценные металлы или крупные денежные суммы входят в число предметов, разрешённых к перевозке через границу без соответствующих документов? Особенно в такое время?
        - Да нет, что вы. Не думаю.
        Затем я без дальнейших разговоров отдал ей пистолет с патронами и золотишко. Деньги она бегло осмотрела, после чего отсчитала мне тысяч двадцать, то есть менее половины из тех полусотни тысяч марок, что у меня было с собой. Причём мне она оставила самые мелкие купюры - западногерманские десятки и двадцатки и полусотенные марки ГДР. Видимо, в данном случае она хорошо знала, что делает.
        Сложив в очень кстати оказавшуюся в микросалоне «Изетты» большую кожаную сумку, типа хозяйственной, пистолет, деньги и золотишко, она вышла из машинки, предварительно погасив фары и свет в салоне. Огляделась по сторонам и захлопнула передок, сказав мне:
        - Ждите меня в машине, Ярослав. Сидите тихо и не делайте резких движений, что бы ни случилось.
        После этого она пошла к маячившим в темноте постройкам. Через пару минут в самом большом доме зажёгся дополнительный свет в двух окнах на первом этаже.
        А вот тут я в очередной раз, что называется, немного труханул. Это её «что бы ни случилось» прозвучало как-то угрожающе. Вот сейчас возьмут да и замочат меня, безоружного (во мне как раз начал просыпаться уже подзабытый инстинкт, приобретённый в прошлый раз в нервной обстановке Второй мировой, где, не имея при себе оружия, я всегда чувствовал себя практически голым), а потом спалят вместе с машиной или закопают где-нибудь.
        При этом меня неизбежно выкинет обратно в «исходную точку отправления», и моим работодателям придётся начинать всё сначала…
        И ведь это не прошлый раз, где я мог потом найти хоть какие-то следы своих «подвигов» в виде сохранившихся в архивах документов. Здесь-то от меня точно никакого «дымного выхлопа» не останется. А если что-то и останется, кто же его читать будет? Это как-никак сугубо альтернативная реальность, причём, насколько я знаю, совершенно не изученная…
        Но, похоже, я нервничал зря. Вооружённая шпана по мою душу так и не появилась. Было тихо, в чистом ночном небе за лобовым стеклом малолитражки светили яркие весенние звёзды, и даже по дороге за это время никто ни разу не проехал.
        Клаудии не было минут пятнадцать. Потом два окна на первом этаже большого дома опять погасли, лязгнула запираемая дверь, и в темноте мелькнули её контрастные белые туфли, шляпка и перчатки.
        Подойдя, Клаудия открыла передок и села на водительское место, отбросив опустевшую сумку назад.
        Чётко работают эти неизвестные господа-товарищи, тут у них явно хорошо отлаженный канал. И всё-таки кто она такая, интересно знать? Тоже пресловутая «решательница проблем», во всех смыслах этого слова?
        - Ну что, можем ехать, - сказала Клаудия, закрывая передок и запуская двигатель.
        «Изетта» тронулась. Мы развернулись и поехали по той же самой дороге, уже в обратом направлении. Однако на этот раз сам городок мы объехали стороной, через некоторое время оказавшись на западной окраине Кайзерштадта. Мимо промелькнула давешняя закрытая заправка.
        А у знакомого перекрёстка за городом мы остановились, попав в то, что можно было очень условно назвать «пробкой». Перед нами замерли большой грузовик с длинным, похожим на коробку капотом мотора (MAN, что ли?) и ещё три легковушки, остановленные двумя военными регулировщиками в характерных касках и форме Национальной Народной армии ГДР.
        Вместе с ними у дорожного указателя стоял всё тот же полицейский в светлом плаще. В полицейской будке горел свет, а вот служебного «Вартбурга» на прежнем месте не было. Вместо него рядом с полицейским постом был припаркован зелёный ГАЗ-69 с эмблемой ННА ГДР на двери.
        А на другой стороне дороги, ближе к нам, в свете фар остановившихся машин просматривался ещё и броневик уже знакомого мне типа SK-1. Я было подумал, что это та же самая бронемашина, которую мы встретили накануне на окраине города, но потом понял, что нет. У этого броневика на бортовой броне был нанесён белый номер «915», да и ввод радиоантенны располагался в другом месте - на корме, а не рядом с водителем, как на встреченной накануне машине.
        А позади регулировщиков, через перекрёсток, перпендикулярно направлению нашего движения в клубах солярового дыма валила с рёвом длинная колонна. Трёхосные седельные тягачи, в которых я опознал прямых прародителей КрАЗов, а точнее ЯАЗы-210, тянули за собой по шоссе прицепы-трейлеры с загнанными на них танками. Танки были в основном Т-54 с развёрнутыми в сторону кормы зачехлёнными стволами и полной походной укладкой внешнего ЗИПа, но попались и несколько Т-44 и Т-34-85.
        Всего я успел насчитать тридцать два танка, национальную принадлежность которых было трудно определить, поскольку кроме белых трёхзначных номеров на башнях у них не было никакой маркировки.
        После трейлеров с танками прошло несколько цистерн-бензозаправщиков на шасси ЯАЗ (или всё-таки МАЗ, я не сумел рассмотреть - медведь у них был на капотах или зубр?)-200, несколько прояснивших ситуацию своими кириллическими надписями «Огнеопасно» на кузовах. Окончательно не оставил сомнений в «национальности» прошедшей перед нами техники замыкавший колонну БТР-152 - в неровном свете фар за его пулемётом СГМ явно просматривался покачивающийся при движении силуэт курносого солдатика в ватнике и пилотке с пятиконечной звездой.
        Колонна прошла, регулировщики тут же ушли с проезжей части и сели в «газик», полицейский удалился в будку. Потом броневик и ГАЗ-69 развернулись и направились по дороге вслед за колонной. После этого потихоньку тронулись и мы.
        - Кстати, а почему вы столь откровенно избегаете деловых разговоров при этом Теодореску? - поинтересовался я у Клаудии, силясь с ходу понять некоторые местные «расклады». - Я-то думал, что он всё-таки ваш партнёр, или я ошибся?
        - Можно и так сказать, - ответила она. - Он, безусловно, партнёр. Но в основном тогда, когда надо что-то достать, продать, купить, стрясти с кого-то долг или, наоборот, заплатить кому-нибудь. Вы там, у себя на востоке, видимо, плохо представляете все нюансы подобных деловых отношений. Во всём этом Шадель действительно незаменим. А вот если дело касается настоящего риска, когда надо слишком явно переходить дорогу властям, да ещё в условиях военного положения, его словно подменяют. Не любит он рисковать своей шкурой, и из-за этого деловые партнёры его сильно недолюбливают…
        - Значит, не доверяете?
        - Видите ли, Ярослав… Тут есть ещё одна причина. Когда шла эта чёртова последняя война, очень многие из нас промышляли различными, часто не слишком красивыми способами. Но, даже с поправкой на войну, наш дорогой Шадель умудрился сильно «отличиться». Тогда, в момент, когда обычные транспортные пути через Атлантику уже были отрезаны, он неожиданно для всех пообещал свою помощь большой группе застрявших здесь иностранцев. Я точно не знаю, чего такого он им пообещал - может, сказал, что найдёт какой-то способ переправить их через океан, или убедил, что сможет перевезти их в Швейцарию, Швецию или в Центральную Африку. В той группе было около трёхсот человек, включая женщин и детей. В основном это были разного рода бизнесмены или туристы из США и Канады, по разным причинам застрявшие в Европе накануне войны. Все они были люди небедные и явно пообещали Шаделю за своё возвращение домой всё, что он только мог пожелать. В разумных пределах, разумеется. Ну и потом в какой-то момент все эти иностранцы вдруг исчезли, и больше их никто не видел. Сначала все решили, что Шадель просто честно выполнил своё
обещание и действительно нашёл способ отправить их через океан или куда-то поближе. Но потом боевые действия затихли, было объявлено перемирие, русские и американцы начали переговоры в Сан-Паулу, и совершенно неожиданно выяснилось, что все эти люди почему-то числятся в списках пропавших без вести, обнародованных на переговорах американской стороной. А это означает, что, скорее всего, никуда они не уехали…
        - То есть ваш деловой партнёр деньги взял, но при этом всё-таки предпочёл, от греха подальше, закопать клиентов? Или утопить, привязав к ногам колосник, горелый и ржавый? Н-да, слушайте, да он действительно гнида. А я ещё с ним кофе с печеньками пил…
        - Так о чём и разговор. Разумеется, прямых доказательств ни у кого нет. Но, поскольку сейчас услуги такого рода по-прежнему в цене, лично я Шаделю не особо доверяю. Но теперь благодаря вам я полностью рассчиталась с ним за былые услуги и даже обеспечила себе его поддержку на перспективу. А вот что лично я имею со всего этого - уже не его ума дело. Кстати, Шадель упорно изображает из себя удельного князя и очень любит буквально всё контролировать, это у него прямо-таки «пунктик». И, честно скажу, вам удалось его удивить до глубины души, когда вы появились в этом городе буквально неизвестно откуда. Конечно, с нынешними властями типам вроде него договориться сложно, и контролировать всё он не может, но, насколько я знаю, его люди, заранее знавшие о прибытии «золотого курьера», наблюдали за всеми ближайшими железнодорожными станциями с автовокзалами и даже тёрлись в ближайших аэропортах Карлсруэ, Штутгарта и Баден-Бадена. И вдруг вы пришли прямо к нему, и вас при этом никто не засёк на подходе. Так, словно вы прошли всю Германию пешком или вас привезли в Кайзерштадт в ящике, на каком-нибудь армейском
транспорте. Шадель сам сказал мне, что его это обстоятельство немного напугало. В этой связи у меня к вам такой вопрос. Скажите мне честно, Ярослав, вы имеете какое-то отношение к контрразведке или, как у вас там принято говорить, «государственной безопасности»?
        Я честно, как она и просила, ответил ей, что, в принципе, имею. Но сразу же уточнил, что я в этом деле не профессионал, после чего сразу же наплёл экспромтом кое-что о своей «прошлой жизни».
        Рассказал, что после Второй мировой учился в университете, работал журналистом, потом служил в военной авиации. Затем была война и тяжёлая контузия. После чего я потом якобы долго лечился. Из авиации и армии вообще меня якобы списали по здоровью. Потому и направили на работу в один из отделов объединённой контрразведки ОВД, занимающийся поиском и поимкой военных преступников. При этом я (как мне показалось, вполне убедительно) наплёл, что отдел этот крайне малочисленный, создан недавно и работает кое-как, поскольку мирные переговоры всё ещё идут и полных списков лиц, повинных в военных преступлениях, до сих пор нет.
        Именно поэтому мы якобы и «подрабатываем» подобным образом, поскольку никакое государство в это тяжёлое время не станет платить за интересующих его преступников золотом чуть ли не «по весу». Соответственно, я сказал, что нахожусь здесь фактически полулегально и, к примеру, подкрепление мне, даже если я очень попрошу, никто не пришлёт. Не тот у меня уровень…
        В доказательство сказанного я показал Клаудии своё служебное удостоверение. Не отрываясь от управления «Изеттой», она скосила глаза в раскрытый мною документ.
        - Ценная бумаженция, - сказала она. - Вот только на границе его показывать пока что не стоит. И это хорошо, Ярослав, что вы сразу же рассказали мне об этом. Ничто так не ценю в мужчинах, как честность. То есть вы хотите сказать, что головами этих троих с ваших фотографий интересуется вовсе не государство?
        - Совершенно верно. Всех нюансов я, конечно, не знаю. Но здесь скорее соображения личной мести каких-то влиятельных лиц, которые желают остаться неизвестными.
        - Это хорошо. А то работать с вашими армейцами или полицией вообще невозможно и порой себе дороже. А ваша так называемая «госбезопасность» или партийное начальство почти всегда играют не по правилам, поскольку в самый неподходящий момент могут неожиданно передумать или изменить исходные условия любой сделки. При этом они никого об этом заранее не предупреждают, а потом говорят, что действовали исключительно в интересах государства или высшего командования. А мне-то, при всём при этом, какое дело до их высших резонов? Именно поэтому у нас принято брать оплату за услуги деликатного свойства, типа тех, что я сейчас оказываю вам, авансом. Уже бывали случаи, когда тех, кто занимался поиском людей, вместо оплаты просто сажали в тюрьму, как воров или спекулянтов - а сейчас по этим статьям можно привлечь чуть ли не каждого второго…
        Из сказанного ей я успел сделать несколько выводов. Похоже, эта дамочка действительно давно промышляла той самой «охотой за головами» и была в этом «бизнесе» явно не последним человеком. С другой стороны, конкуренция в данном почтенном «бизнесе» явно была более чем серьёзной.
        При этом моя новая знакомая явно не доверяла «коммунистам с востока, а спецслужб ОВД откровенно побаивалась. Тогда возникает вопрос: почему она, при её роде деятельности, вообще до сих пор на свободе? Или пока у новых властей банально не доходят руки до подобных персон?
        Ведь словеса и логика во всём том, про что она мне только что говорила, были отнюдь не женскими (по крайней мере в нашем времени бабы так о делах не разговаривают), так мыслить и выражаться могла только достаточно крупная фигура в какой-нибудь, как принято говорить в нашем времени, «организованной преступной группировке».
        - То есть работать с «частниками» для вас проще? - уточнил я.
        - Да, безусловно, проще. Кстати, а откуда вы так хорошо говорите по-русски, Ярослав?
        - Родители были членами компартии Чехословакии, - начал я сочинять на ходу, вспоминая биографии разных деятелей времён ЧССР, вроде главного хитромудрого придумщика «пражской весны» Александра Дубчека, читанные мною в детстве и ранней юности. - После Мюнхенского сговора им ничего не оставалось, как эмигрировать в СССР. Мне тогда было девять лет. Ну а потом я почти десять лет прожил на Урале, закончил там школу и русский знаю как свой родной язык. А вы-то откуда знаете русский?
        Она ответила, что тут всё довольно сложно.
        Её отец, некий Карл Воланта (или Воланте, окончание своей фамилии Клаудия всё время произносила как-то невнятно), как легко догадаться, был итальянцем. Каким-то там сильно обнищавшим бароном из Тосканы. По неким веским причинам, о сути которых Клаудия мне так ничего и не сказала, ещё до Первой мировой войны он перебрался во Францию, принял французское гражданство и окончил университет, а затем и Высшую школу аэронавтики в Париже.
        Во время Первой мировой «Папа Карло» был лётчиком, но, поскольку в списке известных асов той войны я лично подобной фамилии не припоминаю, в этом деле он, похоже, особенно не преуспел. Поэтому ещё до окончания войны он стал работать инженером где-то на заводах авиационного концерна «Бреге». Ну а потом заделался ещё и предпринимателем по части авиации. Сделал неплохую карьеру и нажил капитал, организуя во французских колониях регулярные авиалинии, сначала почтовые, а потом и пассажирские. Я так понимаю, писатель Экзюпери и прочие, подобные ему почти легендарные почтовые лётчики были у этого Карла подчинёнными.
        Мать Клаудии была русской и, по её же словам, вроде бы даже графиней, бежавшей от большевиков и их революции. Уж не знаю, правда ли это была - все эти «белой акации цветы эмиграции» во все времена имели привычку представляться непременно графьями или князьями, при том что в России и тех и других было раз-два и обчёлся.
        При этом звали мамашу Клаудии Александра Заклюева, и фамилия эта лишь напоминала графскую. По-моему, сроду на Руси не водилось никаких графов вроде Заклюевых или Заплюевых. Так что, можно считать, я почти угадал - на самом деле эта Клаудия Воланта действительно была Клавкой Заклюевой. Графиня Замазкина, блин…
        Соответственно, от мамы у неё был и русский язык практически без акцента.
        Ну а о себе Клаудия рассказала скупо и немного. Этакая типичная «девушка из общества, близкого к высшему», с «умеренно левыми взглядами». Сказала, что родилась в Индокитае. Потом они с родителями долго жили там (в Ханое и Сайгоне) и в других французских колониях. Училась в частной школе и в университете. Покойный муж Клаудии, фамилию которого она мне не назвала, якобы был офицером Иностранного легиона, воевал во Вторую мировую, а потом служил в Северной Африке и Индокитае. Там, в Индокитае, он и погиб в начале последней войны, угодив под «неправильно сброшенную» американцами атомную бомбу.
        Я спросил: а как она сама отскочила от этого трагического замеса? На это моя новая знакомая сказала, что она с дочерью, как и многие семьи французских военных, успела уехать из Индокитая, когда в Корее вся эта «новая волна» только началась. Якобы муж Клаудии проявил поразительную дальновидность, поскольку с самого начала считал, что всё это закончится плохо.
        С тех пор Клаудия, по её собственным словам, сильно не любит этих, как она выразилась, «западников». В общем, выходило так, что она не доверяла ни коммунистам, ни антикоммунистам, то есть тем самым фактически поставила себя в незавидное положение между молотом и наковальней, как говорили в одном известном фильме «белые придут - грабют, красные придут - грабют, куды ж бедному крестьянину податься». Хотя кого любить, а кого вовсе даже наоборот - это её сугубо личное дело…
        Ещё она рассказала, что гражданство у неё двойное - французско-марокканское. Марокко здесь, у них, было уже практически независимым государством, и в ряде случаев марокканский паспорт, похоже, был полезней, чем французский.
        У Клаудии была некая «импортно-экспортная фирма» (по её словам, семейный бизнес, но по-моему, скорее просто легальная «крыша» для разного рода тёмных делишек), работающая в Марокко, Алжире и Французской Западной Африке (Алжир в этой реальности тоже был почти независимым государством, а вот с Западной Африкой не всё ещё было вполне понятно - привычного в нашей реальности разделения этой колонии на несколько независимых государств здесь на данный момент не произошло), а также разная «недвижимость и торговля» в Рабате, Касабланке, Дакаре и Браззавиле.
        Плюс именно где-то там, в Африке, сейчас жили её родители (правда, о родителях Клаудия говорила как-то особенно невнятно, так что я не исключил, что они, возможно, не «живут», а скорее «похоронены» где-то там, в семейных частных владениях) и уже упомянутая пятнадцатилетняя дочь.
        При этом я обратил внимание, что при упоминании о дочери на её лице появляется недовольная гримаска. Какие-то сложности в области отношений между отцами и детьми, а точнее матерями и дочерьми переходного возраста, решающими нелёгкую проблему полового созревания? Как же это знакомо. Многие мои приятели-женатики постоянно и нудно говорят о том, что семья - вещь просто необходимая (особенно в плане стакана воды в постель, когда будешь подыхать от старости), а дети - это прямо-таки счастье, но, немного поддав или оказавшись в затруднительной ситуации (особенно будучи уверенными, что их при этом не услышит кто-нибудь случайный), те же самые люди начинают именовать собственных жён и детей словами, которые в нашей державе обычно пишут на заборах. Так что любовь и женитьба - это вам, ребята, никакие не вздохи на скамейке, а скорее непрекращающееся остервенелое рубилово заточками, вечная война всех против всех…
        Про свой собственный возраст Клаудия мне ничего не сказала (да и какая женщина в здравом уме вообще станет говорить про такое?). Но я так понял, что по всему ей должно быть лет тридцать пять или около того.
        Что тут сказать, серьёзная мадам. И если фамилия Воланта в Тоскане столь же «почтенна», как, к примеру, Корлеоне (извиняюсь за столь банальный пример) на Сицилии, я этому нисколько не удивлюсь - в Италии подобных «семейных предприятий», в просторечии именуемых «мафиями», всегда хватало…
        - И чем мы с вами займёмся, когда приедем во Францию? - спросил я, глядя, как за стёклами «Изетты» мелькают придорожные столбы и деревья.
        - Естественно, вашим делом, - ответила Клаудия, морщась от света фар встречного грузовика. - Вы, Ярослав, появились очень вовремя. Один из тех троих, что вас так интересуют, недавно неожиданно объявился во Франции и, кажется, ищет контактов с американцами. Сейчас мои люди пытаются его отследить. Только прошу вас - ни слова о наших делах на этой стороне границы. А если немецкие пограничники будут спрашивать о цели поездки, говорите «по личным делам». И предъявляйте только паспорт, а ваше служебное удостоверение никому не показывайте. Мы подъезжаем…
        За лобовым стеклом малолитражки показалась река (надо полагать, Саар), и через минуту мы въехали на мост. Судя по его свежему и какому-то слишком простому виду, этот мост был построен явно недавно и, очень похоже, армейскими сапёрами.
        Зато менее чем в километре, справа от него в ночной темноте смутно просматривались разрушенные быки и проваленные в реку пролёты старого моста. Судя по степени разрушения, тот мост долбанула или авиация, или тяжёлая артиллерия. И настолько основательно, что новые власти, похоже, предпочли не восстанавливать старый мост, а построить рядом новый, лишь расчистив пару центральных пролётов разрушенного моста, возможно, для облегчения судоходства (если такое тут вообще было, на мой взгляд, река была не сильно широкая).
        А через пару километров за мостом замаячил сильно освещённый фонарями и прожекторами «пятачок». Подъехав ближе, мы увидели несколько покосившихся и лишившихся крыш каменных коробок разрушенных дотла и выгоревших дочерна старых двухэтажных зданий (характерные провалы и пробоины в стенах говорили о том, что здесь явно били прямой наводкой из полевых или танковых орудий), за которыми поблёскивала в свете многочисленных прожекторов колючая проволока на высоких, по-немецки аккуратных столбах, торчал полосатый шлагбаум и несколько свежих одноэтажных строений барачного типа, покрашенных в уже знакомый мне казённо-белый цвет, возле которых стоял армейский вездеход ГАЗ-67Б с поднятым брезентовым верхом - это явно был новый погранпереход.
        Наша «Изетта» остановилась, пристроившись в хвост тёмно-серой легковушке «Рено», у стойки с плакатом, на котором крупными немецкими буквами было написано что-то вроде «стой, предъяви документы, граница Германской Демократической Республики и Французской Республики». Чуть дальше был виден плакат с надписями вроде «проход воспрещён, огонь открывается без предупреждения», и маячившая несколько в стороне от погранперехода добротная вышка (ох, чует моё сердце, пулемётчик на ней сидел, а не просто штатный соглядатай с биноклем) не давала ни малейшего повода сомневаться в этих словах.
        И почти сразу же к нам направились двое гэдээровских погранцов в форме и фуражках, похожих на армейские, только с зелёными кантами. На аналогичных ребятишек я в своём времени насмотрелся, например, в старой хронике о возведении Берлинской стены в 1961 году.
        - Здравствуйте! Прошу вас выйти из машины! - попросил, по-видимому, старший из погранцов, высокий, с широким серебристым кантом и двумя фигурными четырёхугольными налепухами на погонах кителя (стало быть, он был в звании оберфельдфебеля) и дежурно-казённой улыбкой на грубом, живо напомнившем мне молодого Эрнста Тельмана со старых портретов в школьных учебниках, рабоче-крестьянском лице под козырьком фуражки с разлапистой кокардой. Этакий Sicherheistdienst, СД, типичный Служебный Дурак.
        Клаудия откинула передок, и мы выбрались из машины, доставая паспорта - она из сумочки, а я из кармана кожанки.
        Пока старший рассматривал наши паспорта, второй пограничник, тощий, очкастый и совсем молодой, с одинокой ефрейторской «соплей» на тёмных погонах, полез осматривать наше «транспортное средство».
        - О-о, tschechische genosse! - сказал погранец, раскрывая мой паспорт и несколько теплея лицом. Чувствовалось, что собратьям по соцлагерю здесь доверяли куда больше, чем каким-то там приехавшим из-за недалёкой межи французам. Возможно, именно поэтому меня осмотрели весьма бегло, не потребовав даже шляпу с головы снять.
        Заинтересовала погранца-фельдфебеля только фляжка из моего рюкзака, которую ему притащил молодой напарник. Он даже отвинтил пробку и понюхал горлышко фляги.
        - Что это? - спросил представитель братской ГДР.
        - Шнапс, - честно ответил я.
        Он опять как-то по-особенному заулыбался, завинтил пробку и вернул флягу очкастому, чтобы тот положил сосуд на место.
        - Хорошо, - сказал погранец. - С какой целью вы, товарищ Немрава, направляетесь во Францию?
        - По личным делам, - ответил я, чётко следуя данным мне накануне указаниям.
        Пограничник сверху вниз посмотрел на мою спутницу, сказал «гут» и вернул мне документ.
        Клаудию они осматривали несколько дольше, но тоже довольно формально.
        Потом нам поставили в документы соответствующие отметки и милостиво разрешили продолжать движение.
        Подъезжая к границе, я заметил, как слева от нас два гэдээровских пограничника в стальных касках и с АК-47 наперевес ведут к грузовому тентованному ГАЗ-63 десяток оборванцев, среди которых было две женщины. Чуть дальше был виден ещё один погранец с ППШ и овчаркой на поводке, позади которого просматривался угловатый передок бронетранспортёра БТР-40. Чувствовалось, что граница здесь, как обычно, была на замке.
        На мой вопрос, кого это прихватили погранцы, Клаудия ответила, что сейчас по всему миру вообще и по Европе, в частности, продолжается стихийное движение лиц, которых официально именуют «перемещёнными». Как правило, это те, кто потерял всё (включая документы и человеческий облик) в ходе последней войны и теперь, по пути воруя по мелочи всё, что плохо лежит, или побираясь, либо стремился переместиться с востока на запад (всё-таки надеясь когда-нибудь покинуть Европу), либо с севера на юг, в зону более комфортного для жизни климата.
        Как оказалось, в здешних соцстранах по законам военного времени (а полноценного мира, как я уже успел понять, всё ещё не было подписано) эту публику положено было отлавливать и в принудительном порядке направлять «на стройки социализма» (здесь под этим термином подразумевались главным образом восстановительные работы в зонах бывших атомных ударов). Ну а при малейшем неповиновении отстреливать на месте.
        Между тем мы проехали под вторым шлагбаумом, за которым нас уже встречали классические французские жандармы в форме, знакомой мне по фильмам о том самом жандарме из Сен-Тропе (кстати, один из французских центров тусовки сторонников «свободной любви», а позднее всяческой голубени), у которого по жизни вечно случались какие-то проблемы (то женитьба, то жандарметки, то вторжение инопланетян), фуражки-черпаки с плоским верхом, тёмно-синие кителя и синие брюки.
        Въезжая на территорию Франции, Клаудия вздохнула с заметным облегчением. И было от чего - похоже, на той стороне границы её очень хорошо знали.
        Когда нам предложили выйти из машины, старший из жандармов, симпатичный горбоносый брюнет с вытянутой физиономией, на клиновидных погонах которого кроме золотистой горящей гранаты присутствовала широкая золотая лычка с тонкой красной полоской посередине (то есть аджюдан, или, по-нашему, прапорщик - Луи Де Фюнес в уже упомянутом фильме про курортного жандарма вроде бы тоже был в этом звании, только там блюстители порядка ходили в южно-тропической форме песочного цвета), сразу же заулыбался моей спутнице. И как-то не казённо, как ребятишки из братской ГДР, а скорее из искренней симпатии. Прямо-таки Ален Делон, не пьющий одеколон…
        Что, и здесь погранцы тоже всегда в доле?
        На французском КПП никто вообще не стал осматривать ни нас, ни нашу машинку, улыбчивый прапор лишь бегло глянул на наши паспорта.
        Разумеется, Клаудия балакала с жандармами на погранпереходе по-французски, и я сумел понять только отдельные, смутно знакомые слова. Кажется, она назвала меня своим «новым другом», а прапора по имени - Альбером.
        При её словах насчёт «друга» старший жандарм посмотрел на Клаудию вполне понимающе. Дескать, такие сложные времена, а она, понимаешь ли, с мужиками через границы раскатывает туда-сюда, личную жизнь устраивает…
        Так или иначе, минут через пятнадцать мы уже ехали дальше, в сторону Страсбурга.
        Как говорится, ну здравствуй, белль Франс.
        История 2
        Опыт ошибок трудных. Французское турне
        Заброшенный военный аэродром между Сен-Назером и Нантом. Франция. 13 мая 1962 г.
        Когда тёмно-красный (а может, и вишнёвый, ну не разбираюсь я в спектре оттенков окраски автомобильных кузовов), пижонский полуспортивный купе-кабриолет «Астон-Мартин» DB-2, принадлежавший Клаудии, въехал в ворота поместья, а она сама, в элегантном, приталенном костюмчике коричневато-красного цвета (почти под тон машины) и, как всегда, на высоких каблуках, метнулась ко входу в дом, едва заглушив двигатель, я понял, что дело, похоже, наконец сдвинулось с мёртвой точки.
        Я отошёл от окна, торопливо допил кофе и застегнул рубашку, а буквально через пару минут за дверью застучали каблучки, и «хозяйка здешних мест» появилась на пороге моей «холостяцкой» (кроме односпальной кровати в этой каморке на втором этаже были небольшой стол, стул и платяной шкаф) комнатёнки и, едва переведя дыхание, объявила:
        - Сегодня выезжаем!
        - А что случилось? - поинтересовался я.
        - Кажется, твой клиент наконец объявился, - пояснила она.
        В процессе передвижения и проживания во Франции мы с Клаудией как-то постепенно перешли на «ты», правда, какой-либо постельной интимности наши отношения от этого отнюдь не приобрели. Лично мне в этой нервной обстановке ожидания непонятно чего было ну совершенно не до блядства, ну а дорогая Клава постоянно куда-то ездила, так что мне оставалось только сидеть и ждать от неё каких-то результатов. Поскольку за всё вроде бы было уплачено вперёд.
        В общем, когда она объявила мне о нашем скором отъезде, на дворе было утро двенадцатого мая. Третий день после Дня Победы, который в здешней Франции никто особо не праздновал, как, впрочем, и в нашей.
        А до того я, словно какой-нибудь Владимир Ильич Ленин в Разливе (это, если кто не помнит, та часть подзабытой ныне «ленинианы», где был пресловутый шалаш), практически на нелегальном положении смирно торчал в, похоже, когда-то (мне показалось, что относительно недавно) купленном почтенным семейством Воланта загородном доме, в окрестностях города Ле-Ман, в нашей реальности известного в основном разными автомобильными гонками вроде старейшей и наиболее известной «24 часа Ле-Мана».
        Правда, здесь, у них, возобновившиеся было в 1949 г. автогонки с 1958 г. опять перестали проводить (а до того десятилетняя «музыкальная пауза» объявлялась в 1939 г.) - пока что у французов явно хватало дел, поактуальнее автогонок.
        А ещё в этом Ле-Мане был недостроенный собор святого Юлиана (забавно, но он числился как «недостроенный» и в наших туристических справочниках XXI века) да старый город с каменными крепостными стенами чуть ли не римской эпохи.
        Впрочем, сам я в этом городе побывал всего пару раз, да и то мельком и в сопровождении охранявших поместье мордоворотов. Хотя не очень-то мне и хотелось любоваться памятниками здешней архитектуры.
        Добирались мы до Ле-Мана довольно-таки кружным путём. Приграничные области, на которые во время войны упали атомные бомбы, находившиеся под жёстким карантином (армейские посты на всех дорогах, въезд только по спецпропускам и прочее), лежали в основном севернее того места, где мы пересекали германо-французскую границу.
        Поэтому посмотреть воочию на последствия ядерных ударов мне по дороге не удалось. Хотя временами нам на дороге встречались направлявшийся явно в те самые районы грузовой транспорт и строительная техника (вроде перевозимых на трейлерах бульдозеров и прочих экскаваторов), двигавшиеся с многочисленным армейским или полицейским сопровождением.
        Вообще следов каких-то больших боёв на нашем пути не обнаружилось, из чего я сделал вывод о том, что Франция, судя по всему, опять благополучно сдалась. Конечно, вдоль дорог иногда попадались отдельные сгоревшие и разрушенные дома, а также взорванные и восстановленные мосты, но особого впечатления на меня это не произвело.
        От приграничного Страсбурга мы доехали до городка Сен-Дизье, там в каком-то гараже на окраине сменили нашу малютку «Изетту» на другую машину (тоже малолитражку, только теперь это была более крупная «Рено-4CV»), а затем добрались и до Парижа.
        В столице Франции мы пробыли два дня, и не скажу, что мне там сильно понравилось. Да, Сена текла, куда ей положено, Елисейские Поля и Эйфелева башня стояли на своих местах, окружающий народ был вполне модно одет, работали магазины, кинотеатры, рестораны, кафешки и даже ночные клубешники, уличное движение было вполне оживлённым, а по ночам улицы города освещали неоновые рекламы. В столичном аэропорту Ле-Бурже изредка садились рейсовые самолёты.
        Руин или каких-то других следов войны в Париже не было, однако бросились в глаза общая запущенность столицы, обилие нищих (причём это были не какие нибудь привычные арабы или африканские негры из нашей реальности, а личности с вполне белыми, европейским харями), армейских и полицейских патрулей, постоянные выборочные проверки документов и толпы возбуждённой молодёжи (судя по их виду, в основном студентов и студенток) под красными и красно-чёрными флагами, которые постоянно чего-то требовали, собираясь на площадях перед правительственными зданиями. При этом до драк с полицией у протестующих, как правило, всё-таки не доходило.
        Ну а потом мы отбыли уже в Ле-Ман. По дороге туда я наконец понял, почему Клаудию и её машину практически не проверяли и не обыскивали. Оказывается, у неё были документы то ли сотрудника, то ли «добровольного помощника» французского Красного Креста. Как объяснила мне сама хитрая Клава, такие «корочки» давали тем, кто пожертвовал немаленькую сумму на восстановление разрушенного во время последней войны хозяйства или на «лечение и реабилитацию» пострадавших от неё. И подобный служивший дополнительным свидетельством лояльности его владельца документ действительно давал своему обладателю определённые «бонусы».
        Ну и далее, я больше двух недель проторчал в этом самом пресловутом поместье, километрах в пятнадцати от Ле-Мана.
        Хотя скорее это была просто крупная сельскохозяйственная ферма со слишком большим «господским» домом. Кормёжка здесь была простой и здоровой, при этом отхожее место находилось во дворе, а умываться и бриться приходилось еле тёплой водой, которую приносили в тазике. То есть жил я вполне себе по-деревенски.
        Как я успел понять, коренные здешние пейзане действительно были заняты по сельскохозяйственной части - на окружающих полях постоянно шли какие-то работы, вокруг бродили коровы (как стадами, так и по отдельности), периодически в поместье приезжали грузовики с рекламой различных ле-манских фирм и продуктовых магазинов на кузовах, куда местные работяги грузили продукты, в основном, как я успел заметить, молоко в пузатых стеклянных бутылках и сыр.
        А вот в «барском» двухэтажном доме и двух ближних флигелях кроме местной прислуги (в основном состоявшей из баб и девок самого простецкого вида, занимавшихся готовкой и уборкой) обреталось десятка два крепких мужиков в штатском, но с явными признаками как минимум людей повоевавших.
        Кстати, оружие в поместье имелось в изобилии. Правда, на виду местные землепашцы держали только охотничьи ружья и обрезы (похоже, от бродяг и воров здесь было принято отбиваться собственными силами, поскольку хоть каких-нибудь захудалых представителей власти я за две недели пребывания в поместье так и не увидел).
        При этом мужички в штатском постоянно имели при себе пистолеты в карманах или подмышечных кобурах, но предпочитали не светить свои волыны. Точно так же, как и сама Клаудия, которая, как я успел заметить, почти постоянно таскала с собой в сумочке солидный армейский ствол вроде «Беретты».
        Ещё я обратил внимание на наличие на ферме помимо прочего транспорта нескольких «Виллисов» и «Доджей» армейского образца. Интересно, броневиков или танков они тут для нужд скромного сельского быта часом не заначили?
        Как я уже сказал, с момента нашего приезда Клаудия была вся в делах. Всё время куда-то ездила (иногда одна, иногда в сопровождении одной-двух машин с бодигардами, часто исчезая на сутки-двое) и постоянно звонила по телефону.
        Ну а я за отсутствием иных, достойных занятий решил для начала подготовить себе оружие на всякие непредвиденные случаи. А то мало ли что бывает. Я почти что на войне, а там часто бывают неприятности вроде неожиданного появления многочисленного противника, в изобилии оснащённого автоматическим оружием. Как в бессмертной поэме про Васю Тёркина: просыпаешься - а на тебя прут вражеские танки с пехотой, или прямо на голову сыпется парашютный десант. И в соответствии с собственным эмпирическим опытом Великой Отечественной мне следовало быть готовым начать стрелять в любой момент. Дабы не прослыть чудаком на букву «м».
        Поскольку в западном (а особенно во французском) оружии тех времён я разбирался слабо, внимание было обращено на отечественного производителя. Впрочем, с некоторыми оговорками. Например, автомат АК-47 Клавкины спецы найти так и не смогли. Мне было сказано, что это товар ходовой, штучный и «в свободную продажу не поступает». Как выяснилось, у них здесь любого пойманного с «калашом» или патронами для него не просто немедленно судили, а сдавали на расправу «восточной контрразведке», поскольку пользоваться этим оружием имели право только силовые структуры ОВД (ну и плюс к тому те, кому они официально помогали) и все немногочисленные ушедшие налево стволы автоматически считались или трофейными, или украденными. А за кражу военного имущества ОВД здесь судили очень строго.
        В пулемёте MG-42 мне было отказано под предлогом отсутствия как стволов данного типа, так и патронов для них на «свободном рынке». Всё-таки с 1945 года времени прошло изрядно, и все наличные остатки когда-то необъятных гитлеровских арсеналов успели бойко расторговать, во что мне лично охотно верилось.
        Зато по моему заказу без особых проблем нашли автомат ППШ с рожковым магазином, пулемёт ДП и пару пистолетов - «Вальтер» и ТТ польского производства, аналогичный тому, который я откопал в лесу сразу по прибытии сюда. Возможно, это даже был тот самый пистолет (я, увы, не успел запомнить номер этого оружия), хотя, если смотреть на вещи трезво, зачем им было таскать его через границу? Это же, в конце концов, не золотые слитки…
        В общем, оружие я привёл в порядок и пристрелял - с этим проблем не возникло, в поместье имелось нечто вроде тира под открытым небом. Причём для ДП мне, опять-таки без каких-либо затруднений, нашли и запасной ствол, и 7,62-мм патроны с бронебойно-зажигательными пулями Б-32.
        Также я попросил Клаву найти для себя какой-нибудь американский бронежилет, и спустя пару дней мне притащили изделие, именовавшееся М12, из числа «кольчужек» с заполнением из нейлона и металлических пластин, в каких янки в нашей реальности воевали в конце Корейской войны. Выглядел жилет вполне солидно, но как эти хреновины первого поколения вели себя при реальном попадании в них пули, я, честно говоря, не знал. А в нашей специальной литературе, например, писали, что те «броники» были ну совсем не комильфо.
        Подогнав под себя бронежилет и набив патронами четыре пулемётных диска и пять автоматных рожков, я покончил с «военными приготовлениями» и успокоился, благо всё оружие я держал у себя в комнате, в шкафу. Имея под подушкой пистолет и автомат с пулемётом в шкафу, я ощущал себя прямо-таки Верещагиным из «Белого солнца пустыни», для полноты картины не хватало только постылой жены, павлинов во дворе, тёплой водки в жару и миски с чёрной икрой на завтрак, обед и ужин…
        Далее я развлекался в основном тем, что рассматривал из окна в бинокль окрестности поместья (поначалу здешний народец отнёсся к этому с подозрением, но потом как-то привык) и активно пытался разговаривать по-французски с местным населением. И к концу второй недели моего пребывания в поместье я стал их понимать чуть лучше. Правда, они меня всё равно понимали с трудом и по большей части сильно веселились, слыша мои лингвистические потуги.
        А ещё, имея некоторое количество свободного времени, я силился понять, что происходит вокруг и почему наш фигурант всплыл именно во Франции. И не скажу, что это было так уж легко.
        Радио в поместье не было, а те радиоприёмники, что стояли в автомобилях, включали редко, да и уловить что-либо полезное в рутинных, провинциальных новостях было практически невозможно. Хотя местные пейзане на отсутствие радио совершенно не жаловались, возможно, ещё и потому, что во французской провинции, в отличие от Парижа, были явные перебои с подачей электричества - его отключали на ночь, а иногда и днём, причём довольно надолго.
        На крайний случай в одном из сараев возле здешнего гаража стоял дизельный движок, похоже, ещё лет десять назад предусмотрительно спионеренный местными поселянами с какого-то армейского тягача, но за время моего пребывания здесь его ни разу не заводили.
        Книг, а особенно новых, в местной невеликой «библиотеке» было мало, а газеты в поместье доходили с опозданием на два-три дня, но это было хоть что-то.
        С трудом продираясь сквозь дебри французской мовы и разного рекламного мусора (здешняя пресса всё ещё оставалась «свободной», да и деревенские жители предпочитали получать не коммунистическую «Юманите», а газеты попроще, с разделом о шахматах и объявлениями о разного рода «купле-продаже»), я всё-таки начал понимать некоторые основополагающие вещи.
        Оказывается, здешняя Франция была с некоторых пор связана «договором о дружбе и взаимопомощи» с СССР и странами ОВД, хотя соцстраной и не стала.
        Президентом Франции уже пятый год был генерал Шарль де Голль, а правящее правительство было ну очень левым, с преобладанием коммунистов и даже с участием анархистов и анархо-синдикалистов.
        Премьер-министром был Морис Торез, а в министерских кабинетах и парламенте заседали такие личности, как Жак Дюкло и Жан-Поль Сартр, которые в нашей реальности крайне редко попадали даже в пятёрку выборных претендентов на какие-то государственные посты.
        Нынешнее правительство именовалось «переходным» (до этого, во время войны и сразу после её окончания, во Франции правило некое «чрезвычайное правительство») и проводило постепенные и вполне предсказуемые реформы.
        Уже было национализировано много находившихся в иностранных и частных руках капиталов и собственности, декларировалось начало проведения масштабных реформ в области экономики, здравоохранения, социальной сферы и прочего.
        Правда, судя по всему, некоторые проекты реформ вроде аграрной или реформы образования пока оставались на уровне обсуждений, то есть фактически говорильни. И митинговавшие на столичных площадях студенты как раз требовали скорейшего проведения реформ в образовании, добиваясь прежде всего обещанного правительством серьёзного сокращения или, в идеале, полной отмены платы за обучение в высших учебных заведениях.
        В последней войне французы, как я понял, практически не участвовали. Хотя страна и была членом НАТО, её военное руководство сразу же усомнилось в целесообразности начатых американцами боевых действий в Европе. Именно поэтому дислоцированные в Западном Берлине французские воинские части не оказали сопротивления ОВД, а французские подразделения, находившиеся на территории ФРГ, с началом боевых действий просто экстренно эвакуировались на свою территорию.
        Потом, когда американская авиация, размещённая на базах во Франции, начала бомбить (в том числе с применением атомных бомб) наступающие части и тыловые объекты ОВД, а за этим последовали ответные удары, во Франции начались массовые выступления, закончившиеся падением довоенного правительства и приходом к власти де Голля с его откровенно левыми «чрезвычайщиками».
        Потом де Голль направил Генсеку ЦК КПСС Анастасу Микояну (в этой реальности генсеком после окончания войны, а может, и с более раннего периода почему-то был именно он, понять причину этого из французских газет было невозможно) «сердечную благодарность» за то, что СССР и его союзники не наносили массированных ядерных ударов по крупным французским городам, ограничившись только районами дислокации армии, ВВС и флота США.
        В данный момент между СССР и Францией действовало также соглашение о размещении войск и транзите военных грузов через французскую территорию. Правда, поскольку русские теперь сидели в Гибралтаре, в Алжире, на Мальте и Кипре, советских баз во Франции было немного. Большая база советских подлодок была в Лорьяне, кроме того, в качестве пунктов временного базирования кораблей ВМФ СССР в газетах упоминались Марсель, Тулон, Брест, Гавр и Кале. В качестве перевалочной базы для доставки военных материалов в Испанию назывался Перпиньян.
        Да-да, похоже, один упорный советский генерал (если кто не понял, о чём я, перечтите стихотворение К. Симонова, в нашей реальности в это время Родион Малиновский как раз был маршалом и министром обороны СССР) таки дошёл до Мадрида. В Испании опять была Республика, и у власти там были коммунисты во главе с генсеком КПИ Долорес Ибаррури, военным министром в правительстве которой был «генерал трёх армий» (испанской, советской и югославской) Энрике Листер, похоже, вернувшийся на историческую Родину.
        Свергнутый генералиссимус Франко с остатками армии и какой-то частью своих сторонников бежал в Испанское Марокко и Испанскую Сахару, которые продолжал контролировать, но без особых шансов - благодаря наличию советских войск в Алжире и Гибралтаре каудильо медленно, но верно додавливали. Впрочем, в самой Испании продолжали сопротивляться монархисты и франкисты, перешедшие к подпольно-партизанским методам борьбы. Частично они опирались на поддержку соседней, ещё остававшейся нейтральной Португалии, хотя у тамошнего диктатора Салазара дела тоже шли всё хуже - в португальских африканских колониях разгоралась национально-освободительная война и назревало их полное отделение от метрополии.
        Так что война на Пиренеях, похоже, заварилась надолго.
        В Алжире сразу после окончания активной фазы боевых действий некая несогласная с «генеральной линией» Парижа группа высших офицеров пыталась устроить путч. Но его быстро подавили, и теперь Алжир был независимым и с советскими базами, а некоторых взбунтовавшихся генералов и полковников всё ещё судили, о чём попадались сообщения в газетах.
        В Греции и Италии теперь тоже были коммунистические правительства, и из приводимых во французских газетах списков тамошних руководителей мне лично были смутно знакомы очень немногие имена и фамилии вроде Манолиса Глезоса, Апостолоса Грозоса или Пальмиро Тольятти с Джорджо Наполитано и Пьетро Ненни.
        Англии в последней войне, похоже, досталось больше, чем кому-либо в Европе, причём виноваты были в этом сами британцы, поскольку в прессе были многократно опубликованы просьбы королевы, премьер-министра и их военного руководства к американцам «о военной помощи». И во всех этих просьбах английское руководство «ради общей победы» с самого начала соглашалось на атомные удары по собственной территории. Победы не случилось, зато в результате действий американцев всё юго-восточное побережье Англии, включая Лондон, было практически уничтожено, судя по всему, превратившись в радиоактивные руины.
        Теперь на английской территории стояла некая Группа Советских Войск с аэродромами и военно-морскими базами, а «переходное» лейбористское правительство, судя по французским газетам, буквально выбивалось из сил, пытаясь восстановить видимость нормальной жизни, хоть немного напоминающей довоенную.
        При этом Шотландия уже была автономией (так и вертелось на языке «Шотландской АССР», как в том старом анекдоте, про «гарный урожай бурякив на полях Техасщины и Аризонщины») со своим правительством и парламентом, а Северная Ирландия добровольно присоединилась к Ирландии, у которой тоже был подписан договор о взаимопомощи с СССР и ОВД. Королевское семейство во главе с королевой Елизаветой и часть военной и политической верхушки Англии (на их имена на исторической родине уже довольно давно были выписаны ордера на арест) бежали в Канаду, Австралию или на юг Африки (сведения о их местонахождении в настоящий момент в газетах приводились крайне противоречивые) и, судя по всему, тешили себя несбыточной мечтой о хотя бы частичном реванше.
        Дания, Голландия и Бельгия мало пострадали от последней войны и были оккупированы войсками ОВД.
        На территории Норвегии американцы и англичане воевать практически не стали, и после их поспешного бегства правительство этой страны подписало мирный договор на советских условиях.
        На Фарерских островах и в Исландии тоже были советские военно-морские и военно-воздушные базы, так что на севере американцы ещё худо-бедно удерживали только Гренландию.
        В общем, геополитический расклад здесь сложился довольно специфический.
        Ну и как объяснила мне Клаудия, сейчас при наличии горячего желания попасть в США или Канаду здесь, у них, проще всего было каким-то образом уйти через границу в Испанию и далее в Португалию. А затем через Азорские острова и Южную Америку добираться в Соединённые Штаты.
        По её словам, на подобном «транзите» кое-кто здесь неплохо зарабатывал (сдаётся мне, что и она сама тоже не осталась в стороне от этого), но в идеале для этого варианта требовался португальский или южноамериканский паспорт. Настоящие документы стоили невдолбенно дорого, а спалиться с поддельными бумажками на этом маршруте было очень легко, так же как и при попытке пробраться через Испанию нелегально.
        Опять-таки каждый второй из тех, кто сейчас во Франции предлагал услуги по уходу за границу и изготовлению сопутствующих документов, оказывался или банальным кидалой, или, явно или не явно, сотрудничал с полицией или контрразведкой. И из-за этого обстоятельства слишком большую роль в сделках подобного рода играли личное доверие и близкое знакомство, а значит, всё это категорически не делалось просто и быстро.
        Вторым реальным вариантом для разного рода потенциальных «невозвращенцев» был уход через Средиземное море в Северную Африку и далее на юг Африки. Как я понял, именно на этом маршруте «трафика» сидела в том числе и сама дорогая Клава. Здесь всё было несколько проще, поскольку, имея не вызывающий подозрений французский паспорт, можно было свободно добраться до Алжира или Французской Западной Африки на пассажирском судне или даже рейсовом самолёте, а вот дальнейшее перемещение уже имело разные варианты, и именно здесь в дело вступали разного рода дельцы, за деньги обеспечивавшие последующее продвижение желающих на юг - как правило, по тайным тропам, верхом или пешим порядком, с проводниками из числа местного населения. До конечной точки маршрута при таком раскладе доходили, разумеется, не все. Ну, так на то она и Африка, в конце концов ещё Корней Чуковский писал, что не фиг по ней разгуливать, а тем более кому попало…
        Однако добираться сейчас до ЮАР, Родезии или, скажем, Португальской Западной Африки было чревато последствиями и порой нехорошими. Поскольку по всей Африке шли вялотекущие гражданские войны, к приехавшим из Европы иностранцам (а тем более к лицам с фальшивыми документами) там относились с большим подозрением. Вполне можно было попасть под какую-нибудь выборочную проверочную кампанию и на несколько месяцев загреметь в какую-нибудь из крайне некомфортных африканских тюрем. К тому же любого приезжего мужчину призывного возраста в тех краях после «натурализации» вообще могли мобилизовать на военную службу, невзирая на любые возражения и смягчающие обстоятельства.
        У этого маршрута «трафика» был и ещё один неприятный момент. Оказывается, в США к приезжавшим с юга Африки относились с большим подозрением. Учитывая, что на территории Северной Америки всё ещё частично сохранялся режим военного положения, в этом не было ничего удивительного.
        Тем более что и австралийцы с новозеландцами, и южноафриканцы с родезийцами сейчас были не в самых добрых отношениях с американцами, поскольку обе стороны постоянно и публично обвиняли друг друга в «предательстве и неблагодарности».
        Ну а далее один из наших фигурантов (а судя по описаниям и сделанным явно скрытой камерой плохим фото, это был плешивый мужичонка с неприятной рожей, которого я знал под именем Хуго Кофоеда) почему-то объявился именно во Франции, после трёх с лишним лет «лежания на дне». И чего ему, спрашивается, дальше не лежалось - хрен его разберёт…
        Имевшая в таких делах немалый опыт Клаудия решила, что раз наш фигурант собирался попробовать первый вариант, скорее всего, он с «товарищами по несчастью» затихарился где-то в Западной Европе или, на худой конец, в Африке или на Ближнем Востоке (правда, второе или третье она считала маловероятным).
        Это предположение было логичным, поскольку в советской зоне влияния, в Юго-Восточной Азии или Индии фигурантам вряд ли удалось бы сколько-нибудь надёжно спрятаться, а если допустить, что их «берлога» находилась где-нибудь, скажем, в Австралии, Новой Зеландии или Южной Америке, появление одного из фигурантов во Франции выглядело, мягко говоря, странновато.
        Ну а раз наш «друг» вдруг всплыл именно там, где всплыл, он, судя по всему, собирался выправить себе (а может быть, и не только себе, а всей своей сховавшейся компашке) какие-нибудь внушающие доверие документы и уйти с ними в Штаты через Португалию.
        Проведённая Клавиными людьми разработка показала, что снабдить его документами, видимо, должны были вышедшие с ним на контакт американцы, поскольку ни к кому из промышлявших этим местных дельцов интересующее нас лицо не обращалось.
        Товарищ Кофоед, очень возможно, и был неплохим конспиратором, но в итоге всё равно «засветился», хотя виноват в этом был не он сам.
        Его, причём совершенно по-глупому, «засветили» пришедшие к нему на встречу американцы.
        Как мне объяснила Клава, у которой были какие-то довольно тесные связи с как минимум местной полицией и пограничной охраной, из-за двухсторонних договоров с русскими американских шпионов во Франции сейчас старались выявлять в первую очередь. После чего их обычно без лишних проволочек сдавали с рук на руки соответствующим службам ОВД.
        В общем, внимание французских силовиков привлекли трое весьма подозрительных типов, недавно появившихся в Париже. Они прилетели во Францию из Южной Америки через Азорские острова и Лиссабон.
        Паспорта у этой троицы были парагвайские, что при откровенно англосаксонских рожах, полном незнании испанского и специфических манерах поведения сразу же насторожило правоохранителей. Чуть позднее один дотошный полицейский штымп из «наружки» сумел кратко побеседовать с одним из этой троицы в каком-то парижском кабаке (обычный обмен несколькими дежурными фразами двух бухальщиков у барной стойки) и выяснил, что «парагваец» не знает даже географии «родной страны», поскольку путает её с Уругваем и совершенно не в курсе того факта, что столицей Парагвая является Асунсьон. Таким образом, подозрения в том, что эти трое шпионы или контрабандисты, заметно усилились.
        Ну а потом, когда фальшивых парагвайцев уже вовсю пасла по тихой криминальная полиция, один из этой троицы встретился с человеком, очень похожим на интересующего меня Кофоеда. Как я уже говорил, Клава показала мне пару сделанных полицейскими фотографий, по-моему, это был действительно именно он. Только зачем-то очки нацепил, конспиратор хренов…
        Дальнейшее уже было делом техники.
        Для начала Клаудия попросила своих «полицейских корефанов» пока что категорически не привлекать к делу спецслужбы ОВД (естественно, за это пришлось немного приплатить), поскольку фигурант якобы сбежал, задолжав ей очень крупную сумму. А теперь он, зараза такая, вообще хочет нагло свинтить из Европы, не отдав должок, по которому уже набежали изрядные проценты. Не знаю, поверили ли ей полицейские, но, так или иначе, эту Клавину просьбу они выполнили.
        - А почему такая срочность? - резонно удивился я, услышав от Клавы про наш отъезд. - Сидели, понимаешь, две недели и ни черта не делали, а тут вдруг срываемся?
        Клаудия сказала, чтобы я заткнулся и не умничал. Её люди, которые стерегли американцев и Кофоеда, имели армейскую радиостанцию и только что во время очередного сеанса связи передали, что наш фигурант, а с ним и три фальшивых португальца пару часов назад неожиданно выехали из Парижа на автомашине, двигаясь на юго-запад. То есть направлялись они явно в сторону побережья. При этом накануне отъезда один из американцев успел побывать в парагвайском консульстве.
        - Ладно, - согласился я. - Едем так едем.
        - Ты едешь со мной, - уточнила Клава. - Можешь размещаться в моей машине.
        Вслед за этим я полез в шкаф за бронежилетом и оружием, а Клава вышла из комнаты и процокала каблуками вниз по лестнице.
        Через пять минут я, таща в одной руке бронежилет и рюкзачок с моим небогатым гардеробом, а в другой оба ствола и весь наличный запас патронов, спустился во двор.
        Как обычно элегантная, словно фортепьяно, Клаудия стояла возле своего «Астон-Мартина» и о чём-то беседовала с двумя здоровыми парнягами из своей «карманной гвардии». Я поздоровался с ребятишками и попросил её открыть багажник.
        И сама хозяйка, и её сотрудники при виде столь вооружённого меня немедленно сделали большие глаза.
        - Пулемёт-то тебе зачем? - спросила Клаудия насмешливо-укоризненно. - Думаешь, придётся много стрелять? Да ради бога, не беспокойся ты об этом, мои мальчики всё прекрасно сделают сами!
        Однако же багажник открыла. Женщина, а понимает, что без пулемёта в некоторых ситуациях приходит полный кирдык, хоть и не видела «Белого солнца».
        - Бережёного бог бережёт, - сказал я, бережно укладывая в тесный багажник ДП, ППШ, брезентовую сумку с магазинами и прочие причиндалы.
        Я не стал особенно капать Клаве на мозги ссылками на свой собственный опыт Великой Отечественной, на фронтах которой любая случайная перестрелка могла запросто и мгновенно перерасти в солидный общевойсковой бой с участием танков, артиллерии и миномётов. И я не думаю, что американцы мыслили в этих вопросах менее масштабно, чем битые арийцы.
        То есть Клаве и её «мальчикам», конечно, было виднее, но я с самого начала ждал от предстоящей акции какой-нибудь подлянки. В конце концов, нам противостояла не конкурирующая банда, а разведка солидной державы, у которой неизвестно что на уме. Разумеется, танки или авиацию они против нас не пустят, но даже и без всего этого у них в рукаве может найтись достаточно тузов и джокеров…
        Между тем Клаудия куда-то ненадолго сходила и вернулась к машине уже с подновлённым макияжем на лице, сумочкой и небольшим чемоданом. А во дворе потихоньку собрались её «бойцы» в количестве восьми рыл. Они стояли и курили на фоне гаража, в предельно пасторальной обстановке, которую усиливали бегавший за курами где-то на заднем плане щенок (то ли немецкая овчарка, то ли просто крупный двортерьер похожего окраса) и пузатый мужик с усами, в полосатом жилете и рубашке с закатанными рукавами, деловито запрягавший в телегу серую лошадь.
        Глядя на это сборище рослых мужиков в шляпах (в кепке был только один, и то, видимо, исключительно для разнообразия) и почти одинаковых тёмных костюмах со светлыми сорочками и галстуками модных в этом сезоне расцветок, я долго не мог понять, что же мне всё это напоминает.
        А потом неожиданно вспомнил - румынские боевики времён Чаушеску из моего детства.
        Ну те, которые про слишком честного, но, увы, беспартийного полицейского комиссара Миклована и его коллегу-коммуниста товарища Романа. Там тоже все поголовно - и бандюки с бегающими глазами, и горбоносые чернявые сыщики - почему-то ходили в шляпах и костюмах.
        Бухарест второй половины 1940-х гг. в этих фильмах странным образом сильно напоминал Чикаго времён Аль Капоне (американских фильмов про гангстеров конца 1920-х у нас тогда ещё не показывали), только вместо автоматов Томпсона румынские «плохиши» массово пользовались ППШ с рожковым магазином (ну правильно, их после войны в том числе и в Румынии производили), и мы, немного знавшие историю советские пацаны, тихо фигели на таких сеансах.
        Ещё бы - на дворе якобы начало 1945 года, весь мир воюет, и только «горячие румынские парни» в это время заняты в основном тем, что грабят банки, казино или тырят дефицитные лекарства вроде пенициллина с оптовых складов Красного Креста. Шикарный вклад в общую победу, да? Причём с какой стороны на это ни посмотри - хоть из Москвы, хоть из Берлина, хоть из Лондона, хоть из Вашингтона…
        Характерно, что в этих самых боевиках легендарный Миклован всё время выходил с одним-единственным револьвером против взвода автоматчиков, и неизменно выходил победителем, пока в одной из финальных серий ему не пустили автоматную очередь подло-нечестно, в спину. А вот его партейный коллега Роман автоматическим оружием всё-таки не пренебрегал…
        В этой связи мне сразу же не понравилось то, что Клавины братки были вооружены более чем легко. Понятно, что у каждого из них было по одному-два пистолета, но вот из «более тяжёлого вооружения» у них с собой было всего-то два ублюдочных автомата «Стэн» британского производства, единственным положительным качеством которых была возможность ношения под полой. В своё время из двух таких, с позволения сказать, стволов не смогли положить Гейдриха, причём стреляя в упор…
        Ручных гранат они, судя по всему, тоже с собой прихватить не догадались. Так что мои опасения насчёт их неподготовленности на случай серьёзной стрельбы, похоже, имели все основания.
        - Гранат вы не взяли? - осторожно спросил я у Клаудии на всякий случай, уже усаживаясь на сиденье рядом с ней.
        - Ты что, к «Битве за выступ» готовишься? - искренне изумилась она. - Я очень надеюсь на то, что стрелять нам вообще не придётся! В конце концов, мои люди - профессионалы!
        Я на это только молча кивнул. Может, оно и так, но не факт, что у бандюков хоть что-то получится против профессиональных шпионов или военных. Тут всё обычно происходит предельно просто. Одна мелкая ошибка - и понеслась. Да так, что потом затрахаешься по части рытья могил…
        В общем, через полчаса наша кавалькада из трёх машин выехала из поместья. Впереди мы на всё том же Клавином «Астон-Мартине» (как говорится, хоть немного почувствуйте себя Джеймсом Бондом), а за нами «Ситроен-11CV» и «Фольксваген Жук», по четыре вооружённых человечка в каждой машине. Плюс в «Жуке» была портативная армейская радиостанция, как я понял, американского производства, времён предпоследней войны. Что значит суровые, безмобильные времена…
        В принципе, против четырёх человек это был вполне солидный «коллектив», тем более что непосредственно за ними ещё кто-то следил.
        Подозреваю, что план действий у Клаудии был прост как мычание - накрыть интересующую нас четвёрку в каком-нибудь уединённом месте и, навалившись всем скопом, скрутить их, по возможности не доводя до стрельбы. Явных препятствий для реализации этого замысла я не видел. Конечно, если только наш дорогой фигурант не прихватил с собой какой-нибудь плазменной винтовки из далёкого будущего или их где-нибудь не поджидает подмога в виде батальона парашютистов…
        По дороге никаких проверок не было, хотя жандармские и армейские посты нам и попадались. Спустя часа три с момента выезда наша маленькая колонна съехала с дороги и остановилась в весеннем леске, возле городка Анже.
        Клаудия немедленно направилась к «Жуку», и я понял, что на это время у неё явно был назначен «сеанс связи» со второй, непосредственно наблюдающей за клиентами группой.
        Стоянка продолжалась менее получаса, и лично мне этого времени хватило на то, чтобы сходить по-маленькому за дерево. Потом Клава, успешно поговорив по рации, вернулась в машину, и мы продолжили движение.
        На мой вопрос, куда мы всё-таки направляемся, Клаудия ответила, что сейчас мы едем в сторону Нанта (если по прямой, это порядка 180 км от Ле-Мана), куда направлялись и интересующие нас лица. А потом, по её прикидкам, они должны были ехать дальше к побережью, скорее всего, в сторону портов Нант или Сен-Назер.
        - Почему именно туда?
        - А что им ещё остаётся? Если они сразу не поехали в сторону испанской границы, значит, дорога им только туда. Ла-Рошель или Бордо намного дальше. Конечно, побережье контролируется военными, и нынешнему судоходству далеко от довоенного, но, как я могу предположить, уйти они хотят именно морем. Каких-либо португальских или южноамериканских торговых судов в Нанте или Сен-Назере сейчас нет, к тому же их по пути серьёзно досматривают. А если так, из района Сен-Назера их может забрать какой-нибудь боевой корабль или даже подводная лодка. И раз уж они засуетились и рванули прочь из Парижа, это рандеву должно произойти очень скоро, в течение двух-трёх суток максимум. Скорее всего, действовать они будут стереотипно. Хорошо заплатят кому-нибудь из местных (я не исключаю, что у них подобное было оговорено заранее) и в нужный момент выйдут в море на каком-нибудь мелком рыболовецком судне, а вдали от берега пересядут. И до того как власти и военные успеют что-то понять, они уже уйдут. Стандартный приём контрабандистов…
        - Ты в этом уверена? - уточнил я.
        - Считай, что уверена. Конечно, это рискованный и дорогостоящий вариант, на побережье и радары, и боевые корабли, и морская авиация, причём не только наши, но и советские. Так сейчас мало кто делает. Но если это действительно американцы, им это будет вполне по карману, тем более если это одноразовая акция.
        - А куда они, по-твоему, дальше денутся? Если будут уходить в Португалию - это как-то слишком сложно. Неужели они решили рвануть прямиком через океан?
        - Не знаю, - ответила Клава, следя за дорогой и редкими встречными машинами. Чувствовалось, что не очень-то она уверена в этих своих предположениях…
        Я не стал нагнетать напряжённость и решил, что ей, как хозяйке, видимо, всё-таки виднее. Хотя, рассуждая логически - а почему бы американцам не воспользоваться самолётом? Но тут тоже есть несколько неизвестных факторов. У побережья военные должны контролировать не только море, но и воздух. Тогда получается, что это должен быть самолёт, обладающий достаточной дальностью, чтобы долететь из Португалии и вернуться обратно (а это, по самым скромным подсчётам, километров пятьсот в одну сторону, если лететь по прямой, над территорией Испании, если над побережьем - и того дальше), и способный по своей грузоподъёмности взять на борт четырёх человек, не считая экипажа. Спрашивается: откуда возьмётся этот явно немаленький самолёт, как он преодолеет ПВО и где будет садиться? Ответить на эти вопросы с ходу я не мог.
        Ближе к вечеру уже на окраине Нанта у Клаудии состоялся очередной сеанс связи. Потом, уже въехав в этот город, мы встретились со второй группой. В ней насчитывалось девять человек: на двух машинах, при пистолетах и двух автоматах МАТ-49. Как говорится, нашего полку прибыло…
        «Хвост» доложил, что фигурант и трое сопровождающих его лиц остановились на ночлег в Нанте, в неприметном отеле «Аmiral». За этим отелем Клавины ребята плотно наблюдали, и сейчас все четверо, по их словам, обедали в кафешке под названием «De Bourgogne» напротив отеля.
        После этих слов Клаудия ещё более укрепилась в своих предположениях, что поутру клиенты действительно либо отправятся в местный порт и на каком-нибудь судне уйдут из Нанта в сторону моря вниз по Луаре, либо двинут дальше, в Сен-Назер.
        Клаудия отдала своим бойцам несколько распоряжений, после чего наш небольшой коллектив разделился. Сопровождающие нас братки куда-то мгновенно рассосались (не исключено, что по постоялым дворам и харчевням). Разумеется, часть отправилась на усиление тех, кто пас клиентов.
        Мы с Клавой отправились в отель «Chatebriand», тоже небольшой и неприметный, на какой-то тихой улице.
        Близкий к настоящему французский паспорт мне к этому времени уже сделали, и в отеле Клаудия записала нас вовсе не как супругов, а как «коллег по работе, находящихся в деловой поездке». Ну, ей виднее. Соответственно, нам дали два одноместных номера на третьем этаже, друг напротив друга, дверь в дверь.
        Поужинав каким-то овощным супом и тушёным мясом с подливкой в уютной ресторации «Ducuesne» напротив отеля, мы разошлись по номерам и легли спать.
        При этом у меня в голове вертелись надоедливые мысли о нехороших сюрпризах следующего дня. Неуверенность усиливалась осознанием того факта, что пистолеты-то были при мне, а вот всё остальное оружие - в запертом багажнике «Астон-Мартина», ключ от которого остался у Клавы. Случись чего - и не добежишь. Хотя не будут же наши клиенты брать отель приступом вчетвером, да ещё ночью. Не Рэмбо же они, в конце концов…
        Тем не менее я довольно быстро заснул. Разбудил меня глухой стук в дверь соседнего, Клавкиного номера. Ещё не рассвело. Мгновенно одевшись, я, держа наготове ТТ, высунулся в коридор.
        Не увидел ничего подозрительного и услышал приглушённый, торопливый разговор на французском, из которого с ходу мало что понял.
        Гонец из числа бодигардов что-то докладывал слушавшей с мрачным выражением лица Клаве, которая выглядела так, словно и не спала вовсе - белая блузка, туфли, чулки, юбка не мятая и даже макияж на лице…
        Черта всех французских женщин (которые, если верить О. Митяеву, сплошь и рядом бывшие москвички) или просто выработанная годами хорошая привычка к походным и полупоходным условиям?
        - Собираемся и едем, - сказала Клаудия, надевая жакетик, после того как гонец убежал вниз по лестнице.
        Я убрал пистолет и спросил её о том, что случилось.
        Как оказалось, её «гениальный» первоначальный план начал буксовать и давать сбои. Наши фиговы клиенты почему-то проснулись слишком рано, после чего сели в свою машину и быстро поехали вон из города, хотя за свои нумера они накануне уплатили за три дня вперёд.
        Естественно, несколько Клавиных «наружников» последовали за ними как привязанные.
        Я наскоро умылся, схватил свои пожитки (удобно, когда весь гардероб таскаешь с собой), надел куртку, водрузил на затылок шляпу, и минут через десять мы сидели в машине, рядом с которой стоял уже знакомый мне белый «Фольксваген Жук».
        Дальше мы поехали в том же составе, что и накануне.
        Выехав из города, отъехали с дороги за кусты и остановились для сеанса радиосвязи.
        Клаудия ушла к «Жуку» и вернулась весьма озадаченная.
        - Чего там? - спросил я.
        - Чёрт побери! Оказалось, что они едут вовсе не в Сен-Назер, а километрах в двадцати от Нанта зачем-то свернули с шоссе и поехали по просёлочной дороге, ведущей фактически в тупик!
        - Ну и что в этом тупичке может быть такого уж сильно интересного для них? - уточнил я.
        - Мои мальчики, которые сейчас сидят у них на хвосте, сообщили, что машина наших клиентов направляется к заброшенному аэродрому, - сказала Клава, ещё больше мрачнея лицом.
        - А я что говорил?! И что там у вас за аэродром?
        - Откуда я знаю… Вроде бывший военный. С 1930-х базировались наши ВВС, а в предпоследнюю войну - бомбардировщики люфтваффе и американцы. Потом там было что-то вроде частного аэроклуба или лётной школы, но с 1952 г. этот аэродром вообще никем не использовался. Взлётная полоса, старые ангары, и больше ничего. Короче, всякая рухлядь…
        - И какова длина тамошней ВПП? - поинтересовался я.
        - Точно не знаю. А зачем? - Клава изобразила на лице удивление.
        - Вот блин, святая простота… Кто-нибудь местный среди твоих ребят есть?
        - Есть!
        - Ну так и спроси у него срочно - принять «Дакоту» или аппарат сопоставимых габаритов тамошняя полоса сможет? Даже если он, к примеру, длины полосы точно не знает. Надеюсь, ты знаешь, что такое «Дакота»?
        - Знаю, не умничай!
        С этими словами Клаудия отошла от «Астон-Мартина» и о чём-то поговорила с одним из своих братков. Остальные её боевички при этом крайне подозрительно смотрели на нас - они явно не любили наши с Клавой длинные разговоры на русском, совершенно непонятные для них. Когда за вами всюду таскается некий заграничный хрен с бугра - это неприятно, где-то я даже готов был их в этом смысле понять…
        - Морис говорит, что да, «Дакота» там точно сядет, - сказала Клаудия, вернувшись. - Полоса вроде бы длинная, километра полтора длиной, частично грунт, частично было покрытие из металлических полос…
        - Твой Морис это точно знает?
        - Да, он сказал, что немного работал там, ещё во времена аэроклуба…
        - Всё это хорошо и одновременно очень плохо. Похоже, твои расчёты не оправдываются. И ведь я тебя об этом предупреждал. Похоже, наши клиенты не будут действовать по логике и морем не пойдут. И что мы будем делать в этом случае? У тебя есть в запасе какой-никакой «план Б»?
        - Не беспокойся. Это изменение первоначального плана лишь несколько усложняет нашу задачу, но сюрпризом не является. Кстати, а как они, по-твоему, собираются пересечь границу? Ведь там же радары и прочая ПВО…
        - Вот это, дорогая моя, как раз главный вопрос. Прямо-таки на пять баллов. А ты бы на их месте как действовала?
        - Да пошёл ты… Не знаю как! Слишком уж наглое мероприятие они затеяли, по крайней мере, по моим понятиям. Тебе любой понимающий человек скажет, что такое удаётся один раз в жизни, да и то не всегда и не у всех…
        - Ладно, поехали дальше, а то упустим! - прервал я дальнейшие дискуссии.
        Поторопиться имело смысл. Если клиенты ехали к аэродрому, значит, время вылета и прочие мелкие детали у них явно были согласованы заранее. То есть они прекрасно знали, что будет и когда, а мы - нет. И это обстоятельство начинало меня нервировать.
        В общем, когда рассвело, мы были в леске, метрах в пятистах от границы этого самого аэродрома, где непосредственно сопровождавшая клиентов группа оставила две свои машины. Поскольку на недалёком шоссе изредка гудели грузовики, шум наших моторов не должен был спугнуть клиентов. Хотя как знать…
        Ждавший нас связной сообщил, что машина с четырьмя нашими фигурантами въехала непосредственно на территорию аэродрома и сейчас они все находятся в одном из пустых ангаров. И якобы «наружники» его уже окружили, причём незаметно. Очень хотелось в это верить…
        Кинув шляпу на сиденье, я вылез из машины, достал бинокль и осмотрелся. День обещал быть хорошим, и в лучах поднимающегося над горизонтом солнца была видна высокая трава (жухлая прошлогодняя и ярко-зелёная свежая), которой за последние годы густо зарос аэродром. Среди травы просматривалось штук шесть тёмных ангаров очень старой постройки (два из них, на противоположном от нас конце аэродрома, были предельно ветхими, с огромными прорехами в крышах), ржавые остатки вросшего в землю бензозаправшика на шасси армейского трёхосного GMC, маячившая в траве за двумя дальними ангарами гофрированная руина фюзеляжа какого-то довольно большого самолёта с прямоугольными иллюминаторами (кажется, это был Ju-52), развесистые деревья позади неё и кучи чего-то непонятного, железного и тоже сильно ржавого, громоздившиеся там и сям, насколько хватало глаз. Как видно, субботники по очистке территории или банальная сдача металлолома у них здесь были явно не в моде.
        Возле одного из ангаров, в центре композиции, стоял тёмно-синий «Опель-Капитан» (или какая-то другая машина, очень похожая на него), на котором, судя по всему, и приехали наши клиенты - на это указывали свежие, продавленные в траве колеи.
        Людей нигде не было видно: ни наших, ни чужих. Хотя последним по-любому не было никакого смысла высовывать нос из ангара раньше срока.
        Похоже, связной не соврал. Во всяком случае, пока наши подопечные не суетились, а значит, наблюдения они не обнаружили.
        Высыпавшие из машин Клавины ребята заметно нервничали. Сама она присела на капот «Астон-Мартина» в паре метров от меня и в некой научной рассеянности ковыряла траву острым носком чёрной модельной туфли.
        Между тем разместившийся на заднем сиденье «Жука» радист методично шарил на разных волнах, силясь поймать хоть что-нибудь стоящее в плане информации. Продолжалась эта добавившая нервозности бодяга не менее получаса. По словам радиста, полиция и армейцы ни о чем сверхординарном в эфире не сообщали. А ведь если бы ПВО объявила повышенную готовность или тревогу, приказы об том уже последовали бы…
        Но потом, в какой-то момент, радист вдруг прямо-таки подскочил до низкого потолка автомобильной кабины, словно укушенный пчелой в пятую точку.
        - Ну? - нетерпеливо спросила Клаудия, подходя к нему.
        Дальнейший разговор между ними вёлся на французском, но в основном я всё-таки понял, в чём суть дела.
        В эфире только что прошло сообщение от гражданского самолёта португальской авиакомпании «ТАР Portugal», выполнявшего плановый рейс 9 -2, Лиссабон - Париж. Экипаж авиалайнера сообщал, что у них якобы произошёл отказ сразу двух двигателей (значит, летело что-то явно более крупное, чем DС-3, «Дакота» при отказе обеих двигателей точно не смогла бы продолжать полёт) и что они, видимо, будут делать вынужденную посадку, если найдут подходящую площадку для этого. При этом в качестве координат предполагаемой посадки упоминались как раз окрестности Нанта.
        То есть всё совпадало. Ход был верный, но не особо-то гениальный. Как водится, разведслужбы прикрыли свои делишки пассажирским авиарейсом, а этим во все времена кто только не пользовался. Для примера можно вспомнить хоть евреев с их рейдом на Энтеббе. Но, учитывая, какое на дворе время, авиакомпания потом фиг расхлебает последствия подобной акции. Хотя португальцам наверняка хорошо за это заплатили…
        - Значит, это по нашу душу, - сказала Клава и что-то приказала своим людям. Те вынули оружие и быстро распределились по парам и тройкам. Трое из них, во главе со связным, сразу же двинулись быстрым шагом в строну ангаров, пригнувшись и соблюдая тишину.
        Глядя на их пистолеты и несерьёзные автоматы, я пожалел, что, доверившись женской логике и опыту, сам не подумал о подобном варианте.
        Ведь когда имеешь дело с самолётом, полезно иметь с собой 12,7-мм ДШК или «Браунинг» того же калибра. А что, вполне можно было поставить подобный крупнокалиберный дурильник в кузов «Доджа», «Виллиса» или какого ни есть пикапа и приехать сюда с такой вот зенитной установкой. Хотя что толку было теперь об этом сокрушаться…
        - Что дальше? - спросил я у Клаудии, в очередной раз осмотрев окрестности в бинокль. Никакого заметного движения не было. Ушедшая вперёд троица её боевичков уже достигла ангаров и спряталась, умело скрывшись с глаз.
        - Ждём, - ответила она, доставая из сумочки ствол. При ближайшем рассмотрении это оказалась вовсе не «Беретта», а МАС-35, французский армейский пистолет калибра 7,65 мм. Сильно он ей поможет при серьёзной стрельбе… Ей-богу, лучше сидела бы здесь и руководила своими питбулями на расстоянии, как командиру и положено…
        - Мадам, - неожиданно крикнул Клаве радист с заднего сиденья «Жука». - Этот рейсовый самолёт только что дал отбой! Их радист сказал, что они всё-таки сумели запустить двигатели и, отменив вынужденную посадку, пошли дальше на Париж, в соответствии с первоначальным планом полёта!
        Отбой? Да не может быть!
        Тем более что в небе, где-то у горизонта, послышалось нарастающее шмелиное гудение, а потом стала видна серебристая, постепенно увеличивающаяся в размерах точка.
        Оставшиеся рядом с нами шестеро Клавиных бойцов издали целую гамму неразборчивых звуков, явно означавших изумление.
        Я посмотрел в ту сторону в бинокль. Да, без сомнения, это был самолёт, причём действительно не «Дакота», а более крупный, четырёхмоторный.
        И он медленно снижался.
        Не успел я опустить бинокль, как от того ангара, где должны были находиться наши клиенты, в небо взлетела зелёная ракета. Всё-то у них, сук, продумано…
        С борта самолёта в ответ дали красную ракету. Затем аппарат лёг в левый разворот, пилоты явно высматривали полосу, собираясь садиться.
        - Это как? - безмерно удивилась Клава. - Если рейсовый самолёт пошёл на Париж, то это-то что такое?
        - А обдурили всех, но довольно не талантливо. Два самолёта, идущие в очень плотном порядке, да ещё и на небольшой высоте, на экране радара вполне могут выглядеть как один. Видимо, они вот так, парой, и шли от самого Лиссабона. Потом разделились: один ушёл на малую высоту и собирается сесть, а второй, под который и маскировался первый, полетел себе штатно, на Париж…
        При этом я чуть было не ляпнул «уточнение» насчёт того, что, мол, «в начале 1960-х радары были ещё довольно примитивные и далеко не всегда могли отличить одиночную цель от групповой». Меня бы точно не поняли…
        - А военные? - спросила Клаудия.
        - А что военные? Думаю, что пока они поймут и разберутся, что к чему, наши клиенты вполне успеют улететь…
        - Да, дорогостоящее удовольствие они устроили, но это их дело, - сказала Клава, оценивающе разглядывая разворачивающийся в небе самолёт, и отдала своим стоявшим поодаль ребятишкам какие-то распоряжения на французском, из которых я мало что понял. Кажется, она ещё раз объяснила им про то, где находятся интересующие нас личности и что брать их желательно живыми. На физиономиях её бойцов при этом обозначилась некоторая боеготовность…
        - Ты бы всё-таки предупредила жандармов и прочие спецслужбы, - посоветовал я Клаудии.
        - Им надо по телефону звонить, - сказала она, привычным движением дослав патрон в ствол. - А здесь его, как видишь, нет. Надо до ближайшей деревни или бензоколонки ехать. У нас нет на это времени, да и не стоит впутывать в это полицию…
        В глазах Клавы в этот момент появилось какое-то нехорошее и, я бы даже сказал, пугающее выражение. Этакий охотничий азарт. Неужто наша дорогая бандерша хочет не только нужного человечка скрутить, но ещё и самолёт захватить, с пленными в придачу? Ну-ну, мечтать не вредно…
        - Дорогуша, - сказал я ей на всякий случай. - Ты всё-таки хорошо подумай, ведь в этот самолёт полсотни хорошо вооружённых рыл точно влезет. А против взвода автоматчиков вы будете иметь весьма бледный вид…
        - Справимся, - отмахнулась она, проигнорировав «дорогушу», эпитет, при произнесении которого мной обычно ругалась последними словами. - Да, а ты останься на месте с Пьером и жди развязки. И раньше времени не высовывайся…
        - Ребята, за мной! - скомандовала Клава без паузы, уже по-французски.
        - Стой! - тормознул я её наступательный порыв. - Багажник-то открой!
        Она открыла, ухмыльнулась и, держа пистолет в опущенной руке, пошла вслед за своими пятью парнишками, которые в этот момент двинулись цепочкой в сторону ангаров. Зрелище было прямо-таки в стиле то ли гангстерских фильмов, то ли спагетти-вестернов. Только вооружённая женщина в приталенном красновато-коричневом костюмчике и короткой юбке была явно лишней на фоне рослых жлобов в костюмах и надвинутых на глаза шляпах.
        При этом было видно, что разгуливать на каблуках по траве Клаве было не особо-то комфортно. Но тем не менее смотрелась она очень эффектно, даже со спины. Женщины с оружием - это вообще сильный фетиш…
        По-моему, с кружившего над нашими головами самолёта их движение вполне могли рассмотреть, но наши клиенты то ли были к этому готовы, то ли уже вообще ни хрена не боялись.
        - Моего человечка живым, остальных можете валить, они меня не волнуют! - крикнул я ей вслед, в порядке напоминания.
        - Хорошо! - ответила Клаудия, обернувшись и обворожительно улыбнувшись.
        А самолёт шёл уже практически на бреющем. На следующем круге пилот выпустил шасси и закрылки и начал заходить на посадку. Справа налево, прямо перед нами.
        Через пару минут аппарат уже катился по здешней, сильно заросшей травой ВПП, поднимая винтами тучи пыли.
        Вроде бы перед нами был четырёхмоторный DC-4, один из стандартных западных самолётов такого класса 1950-х годов. Однако, присмотревшись чуть внимательнее, я понял - нет, грузовая фюзеляжная дверь широкая, всё-таки это был С-54, военно-транспортный вариант. Аппарат имел типичную для гражданского самолёта серебристо-белую окраску. На фюзеляже ясно просматривалась маркировка авиакомпании «ТАР Portugal» - крупные красные буквы «ТАР» перед килем и красные полосы. А вот никаких номеров или регистрационных кодов на нём не было. Конспираторы хреновы…
        И что-то мне во всём этом категорически не нравилось…
        А С-54 резво бежал по траве в сторону ангаров. Все его моторы работали, видно было, что пилоты прибирают обороты. Дорулив до ангаров, самолёт остановился, но моторы экипаж не выключил.
        Я опустил бинокль и оглянулся на оставшегося со мной давешнего радиста Пьера. Он стоял рядом со мной, без пиджака и головного убора, в тёмных брюках и голубой рубашке с расстёгнутой верхней пуговицей и ослабленным узлом галстука. Всё его оружие составлял револьвер в подмышечной кобуре.
        Понимая, что времени у меня, похоже, нет, я скинул куртку, отправив её в багажник. Потом натянул бронежилет и повесил на шею бинокль. Затем вынул из багажника «дегтярь» и примкнул к нему похожий то ли на слегка сплющенную банку из-под селёдки пряного посола, то ли на очень толстую виниловую пластинку диск. Ага, у нас тут как раз намечается дискотека, где крутит свои диски пулемётчик Ганс. Ну и весь вечер на манеже в роли Ганса Ярослав Немрава, он же в девичестве Андрей Черников…
        Потом я перекинул Пьеру извлечённый из багажника «Астон-Мартина» ППШ и подсумок с рожками для него.
        Автомат и патроны радист поймал, но при этом вопросительно уставился на меня.
        - Что смотришь? - спросил я его. - Пошли со мной, Аника-воин…
        Сказал я это по-русски, но он почему-то меня понял. Или мне показалось, что понял?
        Я повесил через плечо тяжеленную сумку с тремя дисками и запасным стволом для пулемёта, потом взгромоздил пулемёт на плечо, и мы с Пьером быстро пошли в сторону ангаров. Как в той песне, по высокой-высокой траве…
        Временами я переходил на бег, но с такой изрядной ношей особо не разбегаешься.
        Помнится, старшина Васков в известной книге Бориса Васильева, оставшись фактически с голой попой против почти что взвода немецких автоматчиков, как раз страстно мечтал о «дегтяре» с полным диском.
        Мечты мечтами, но реально эта «радость» в снаряжённом состоянии весила десять кило, и нести его на плече было тем ещё «удовольствием», особенно учитывая изрядную дополнительную тяжесть брезентовой сумки со снаряжёнными запасными дисками. Тут даже профессиональному портовому грузчику было бы нелегко, а уж я тем более с каждым следующим шагом всё больше покрывался холодным, цыганским потом.
        Пьер, которому было несравненно легче, забежал немного вперёд меня, и, так или иначе, мы достаточно быстро одолели больше половины расстояния до ангаров, за которыми продолжал тарахтеть моторами на холостых оборотах С-54. Кажется, в его фюзеляже начала открываться дверь.
        На душе у меня становилось всё более неспокойно. Однако пока что всё было тихо. Может, эти ребята из французской ОПГ действительно оправдают ожидания и сработают вполне себе чисто?
        Но нет, не сработали… Увы, не прошёл я и двадцати шагов, как впереди бухнул глухой одиночный выстрел, потом ещё несколько, а потом сразу, словно обвалилось, пошла суматошная автоматическая пальба, в которой совершенно потонули редкие одиночные выстрелы. Темп стрельбы нарастал с каждой секундой, и били из десятка стволов, не меньше.
        Вокруг меня весело засвистели пули.
        - Стой! - заорал я радисту.
        Пьер опять меня понял и присел на одно колено, грамотно выставив перед собой ствол ППШ.
        Я аккуратно поставил «дегтярь» в траву на сошки и схватился за бинокль.
        В оптику увидел, что широченная грузовая дверь С-54 действительно была открыта настежь и из неё один за другим выпрыгивают рослые ребятки в тёмно-зелёных комбезах и кепи, лупящие длинными очередями во все стороны. Вооружены они были автоматами «Томсон» и М3, а также короткими карабинами «Гаранд» М1 с длинными магазинами. Ещё я сумел рассмотреть в проёме грузовой двери самолёта какую-то симпатичную азиатку в серой форме и белой блузке под стюардессу, которая тоже вела в нашу сторону прицельный огонь из короткого автомата «Узи».
        Главный фигурант (дорогого во всех смыслах этого слова товарища Кофоеда я опознал по лысине и коричневой замшевой куртке) и двое «сопровождающих его лиц» в одинаковых серых костюмах бежали от ангаров к самолёту, стреляя на бегу из пистолетов. Их машина горела, а третий из сопровождающих, в тёмно-синем костюме, валялся без движения в высокой траве возле неё.
        Но на земле лежало и уже минимум трое Клавиных братков. И тоже без малейших признаков жизни…
        Остальные люди Клаудии, похоже, банально не могли поднять головы под ливнем автоматного огня. Влипли, орёлики. Как говорил один мой знакомый - ломанулись на буфет с тремя копейками…
        Сама Клава сидела, нервно сведя колени и привалившись спиной к тем самым руинам ржавого бензовоза, от цистерны которого раз за разом рикошетили автоматные пули. Железо там было толстое, и это давало шанс надеяться, что нашу мадам-командиршу не убьёт раньше времени. Она была растрёпанная, злобно оскалившаяся и явно шептавшая какие-то ругательства, в расстёгнутом жакетике и вылезшей из-за пояса блузке, с пистолетом в обеих руках перед собой. Ну просто вылитая Анн Парийо в роли Никиты из того первого, уже практически ставшего классикой фильма Люка Бессона.
        Вот же идиотка… А ведь вышло именно так, как я её и предупреждал, - в самолёте оказалось слишком много народу с автоматическим оружием (лично я насчитал человек десять, не меньше). И что самое главное - теперь Клава и её люди ни за что не могли достать фигуранта. Ни за какое хреново золото…
        Если только…
        Между тем присевший в траве рядом со мной радист Пьер, похоже, впал в ступор, словно Робин Гуд при встрече с человеком среднего достатка.
        - Вперёд, - заорал я ему. - Прикрой их!
        И снова я сказал это по-русски, и опять он меня понял. На генном уровне у них это, что ли, с 1812 года?
        Радист грамотно передёрнул затвор автомата и, пригнувшись, рванул бегом вперёд, а я, подхватив ДП наперевес, направился чуть правее, туда, где между ангарами громоздилась куча ржавых железок и открывался неплохой сектор обстрела. По крайней мере, самолёт оттуда должен был просматриваться замечательно.
        Пули вокруг свистели над головой всё так же густо. Почему-то ни к месту вспомнилась фраза госпожи Беладонны из мультфильма про поросёнка Фунтика: а сапоги над головой не свистели? И смех и грех, ей-богу…
        Наконец, весь мокрый и запыхавшийся, я упал за этой самой кучей (как оказалось при ближайшем рассмотрении, она состояла в основном из мятых пустых бочек и канистр). Действительно, отсюда я видел и самолёт, и вражеских стрелков, и тех, кто к самолёту бежал.
        Едва утвердив трясущимися руками ДП на сошки, я сразу же пустил очередь по вражеским автоматчикам, попав в том числе и по самолёту. Патроны у меня были бронебойно-зажигательные - от таких никому мало точно не показалось бы.
        Где-то слева от меня обнадёживающе затарахтел и ППШ радиста Пьера.
        На воронкообразном конце ствола «дегтяря» заплясало тусклое пламя, в стороны полетели горячие стреляные гильзы. Я видел, что мои короткие очереди находят свои цели. Упал один автоматчик в зелёном, за ним второй и третий. Потом я от души влепил в спину одному из «сопровождающих лиц» - продырявленный насквозь минимум тремя пулями, он рухнул под крылом С-54.
        Водя стволом пулемёта из стороны в сторону, я думал только о том, как бы не зацепить главного фигуранта. Правильно оценив опасность, супостаты перенесли часть огня на меня, несколько их пуль попали в кучу бочек передо мной, подняв облачка ржавой пыли, другие густо изрешетили гнилую стенку ангара справа от меня, оторвав от неё несколько приличных кусков.
        Слыша, что кроме меня с нашей стороны стреляет ППШ Пьера и ещё один автомат (а где интересно была в этот момент вся остальная кодла?), я свалил в траву ещё одного вражеского автоматчика и при этом чётко видел, как давешняя азиатка, перестав палить, спустила из дверного проёма фюзеляжа лёгкую алюминиевую лесенку и этот самый буев фигурант уже лез по ней в самолёт, а следом за ним к трапу начали оттягиваться и остальные. Патронов они при этом не жалели.
        А я продолжал стрелять, просто не видя другого выхода. Уконтропупил ещё одного автоматчика, и в этот самый момент кончился диск. Ничего не ощущающими пальцами я вырвал из сумки и вставил в зажимы запасной.
        Между тем моторы С-54 поддали оборотов. Пилоты явно собирались разворачиваться и взлетать. Судя по оставшимся в траве телам в зелёном, сбор трупов в их планы не входил.
        И ведь сейчас действительно улетят, суки! И мы их, ядрёна кочерыжка, ничем не удержим. Но ведь надо же было попробовать хоть что-то сделать!
        Подхватив горячий пулемёт, я выскочил из-за укрытия и пробежал мимо ангара, к концу полосы, всё время стреляя короткими в сторону самолёта. Я видел, что попадаю, пулемёт раскалялся всё больше и сильно жёг руки, но заметного эффекта от моей стрельбы не было. Всё-таки это не ЗУ-23-2, не «Владимиров» и не ДШК. В такой ситуации вряд ли помогла бы даже «Базука» или любой другой похожий гранатомёт - допустим, выстрелом из него можно было запросто оторвать самолёту на стоянке крыло, но ведь осколки могли задеть клиента и прочих пассажиров, а если при таком взрыве взорвались бы топливные баки, наша затея разом потеряла бы всякий смысл…
        Самолёт разворачивался, всё больше прибавляя газу.
        Кончился и этот диск. Упав в траву, я снова сменил магазин.
        А ревущая на взлётном режиме четырёхмоторная махина без каких-либо видимых повреждений развернулась ко мне носом и, медленно разгоняясь, рулила практически прямо на меня.
        Нервный пот тёк по моему лицу с бровей на щёки, заливая глаза. Не теряя времени, я прицелился и из положения лёжа ударил длинными (только бы не заклинило, творение Дегтярёва, не подведи!) очередями по кабине пилотов С-54 (надеясь, что нужного мне кадра они всё-таки не посадили за штурвал) и его правому крылу, в том месте, где вращались мутные диски воздушных винтов.
        Самолёт проскочил буквально в двадцати метрах правее меня. Взлёт он не прервал, но теперь изрядно вихлялся из стороны в сторону и сильно дымил. Чёрным, явно не выхлопом.
        Кажется, некоторый эффект был мной всё-таки достигнут.
        А мой пулемёт опять дожевал крайний патрон из диска, и затвор лязгнул вхолостую. Я вставил новый магазин, предпоследний.
        Пока я вставлял диск, С-54 уже оторвался от земли, оставляя за правым крылом широкую полосу копоти.
        - А-а-а! - услышал я словно откуда-то со стороны, хотя, как оказалось, этот звук и шёл из моей глотки.
        Собственно, мне теперь оставалось только орать да пытаться при этом как-то «продолжать банкет». Почти как у классика - пальцы в рот да весёлый свист…
        Я поднял «дегтярь» одной рукой за спуск, другой за сошки и нажал на курок, стараясь целиться вслед самолёту, по тому же правому крылу.
        - Рды-ды-ды-ды-ды-дыт! - громкие звуки пулемётных очередей, казалось, били прямиком по моим мозгам. Эта стрельба от живота не могла быть сильно точной - отдача мотала меня словно пьяного, едва не повалив наземь. Я опять видел, что попадаю, но понимал, что сбить подобный агрегат из «ручняка» всё-таки нереально. Я и так слишком много сделал…
        Этот диск кончился почти мгновенно. От пулемётного ствола можно было прикуривать…
        Я опустил зашипевший от пары попавших на него капель пота ДП на землю, и мне показалось, что в воздухе не осталось вообще никаких запахов, кроме кислого порохового духа и дыма горящего топлива.
        Дальше стрелять уже не было смысла. И далеко, да и вообще…
        Самолёт с сильным креном уходил к горизонту, не убирая шасси и сильно дымя. Один винт на крайнем правом моторе С-54 вращался еле-еле. Всё-таки один движок я ему сумел выбить…
        Но всё-таки он улетал, падла!
        При этом я меланхолично отметил для себя, что самолёт уходил не в ту сторону, откуда появился. Не в сторону Пиренеев, где Испания или Португалия, а куда-то на север…
        Этот момент следовало обдумать, а пока С-54 скрылся из виду над горизонтом.
        - Ей! Ярослав! - услышал я. Обернулся и увидел, что ко мне шла, спотыкаясь, в траве на своих каблуках Клаудия с пистолетом в опущенной правой руке.
        Вид у неё был словно после расейской сельской свадьбы. Волосы растрепались, глаза дикие, с потёкшей с ресниц тушью. В причёске трава, на одежде многочисленные следы копоти и ржавчины, туфли и чулки на коленках (один чулок капитально поехал по шву) заляпаны землёй и зелёным травяным соком. Один рукав расстёгнутого жакетика был полуоторван по плечевому шву, на вылезшей из-за пояса блузке сохранилась только одна пуговочка, благодаря чему было видно пупок и лифчик пикантного бледно-розового цвета. Ей-богу, никогда раньше я даже не пытался подсмотреть или хотя бы догадаться, бельё какого цвета она носит. А тут прямо-таки голимый полустриптиз, на фоне масштабного насилия…
        За ней следом устало топали пятеро братков, включая Пьера с ППШ на плече и одного усатого хмыря, вооружённого «Стэном». Вид у них всех был столь же поиметый. У одного бойца левый рукав рубашки был разрезан, и на предплечье белела повязка с пятном свежей крови. Похоже, мужичка слегка царапнуло по касательной…
        Это что же, из семнадцати человек наличного состава полегло замертво двенадцать? Ну ни фига себе?! Что тут сказать - всё-таки не оказалось среди этих ребят ни комиссара Миклована, ни Грязного Гарри, ни любого другого киношного суперстрелка, с олимпийским спокойствием выходящего с пистолетом против многочисленных автоматов и способного при этом сделать невозможное - перешибить плетью обух…
        И ни к селу ни к городу в моей голове вдруг зазвучал голос Боярского из старого комедийного псевдовестерна - тяжёлая плата, смешная цена, тут главное шляпа была бы цела, и, конечно, мне дорого где-то то, на что эта шляпа надета…
        Кстати, ни на ком из пяти уцелевших Клавиных братков не было головных уборов. Не ковбои вы, ребята, увы-увы… И плакать тут или смеяться - я даже не знал…
        Клава подошла ко мне почти вплотную. Её боевички остановились чуть раньше и топтались метрах в пяти за её спиной.
        И чего они все сюда припёрлись, вдруг там кто-нибудь ещё жив, помирает в корчах и судорогах и требует неотложной медицинской помощи? Или в который уже раз мне живо представилась сцена из голливудских (да и не только) фильмов - какой-нибудь недостреленный гадёныш вдруг оживёт, поднимет трясущимися руками ствол и со всей дури пустит в спину мне или Клаве автоматную очередь? Ей в любом случае не стоило умирать, а мне было ещё рано уходить отсюда…
        - Господи ты боже мой! - только и выдохнула Клаудия. - Никогда ничего подобного не видела!! Чтобы меня - и вот так… Если бы не ты, нас бы всех тут… Кстати, где ты этому научился?
        - Ну, если у русских и можно чему-то научиться, то прежде всего воевать. Будем считать, что я всё-таки оказался хорошим учеником… Ты лучше скажи - ну и что теперь? Упустили пташку?! Во всех смыслах?!
        - Я же не думала, что их будет столько!
        - Ты, по-моему, вообще не думала! Хотя прекрасно знала, что против тебя работают американцы, а не обычные конкуренты - рэкетиры с соседней улицы! Надо же понимать, что это государство, а не хухры-мухры! И что они в любой момент могут применить всё, что угодно, вплоть до атомной бомбы!
        - Ты на меня не ори! Лучше скажи, что делать? - сказала заметно пригорюнившаяся Клава, с безнадёжной интонацией некстати забеременевшей школьницы.
        - Да если бы я знал… По-моему, они ушли вовсе не в ту сторону, откуда прилетели, или мне это померещилось в горячке боя?
        - Нет, не померещилось…
        - Ну, раз так, далеко улететь они не должны. До Португалии они, по-моему, точно не дотянут, особенно с одним выбитым движком и пожаром на борту - всё-таки туда километров шестьсот по прямой. По логике они должны сесть где-то неподалёку. А если уж они потянули не в ту сторону, то, спрашивается, куда? Где они могут сесть?
        - Может быть, в Англии?
        - С какого буя? То есть почему именно там?
        - А куда ещё? По-моему, это ближе всего. По прямой всего километров триста. Если сумеют перетянуть пролив и их не успеют над ним перехватить, то где-нибудь там и плюхнутся…
        - Где?
        - Найдут где. К примеру, до Ирландии им тянуть точно смысла нет, это не ближе, чем до Португалии. А в Англии после войны и атомных бомбёжек полно пустошей, где с тех пор вообще никто не живёт, а власти туда и подавно не суются, не дурные, радиация всё-таки… Вон от Лондона с окрестностями вообще одно сплошное огромное пожарище осталось. Так что не сомневайся - сядут. А если сядут благополучно - дадут своим радио и будут ждать спасателей.
        - Интересно, кто их теперь будет спасать и как?
        - Да мало ли. Придумают. Если сядут на побережье, то до них вполне могут попробовать с корабля или подводной лодки дотянуться. Мне рассказывали про несколько таких вот случаев, когда американцы кого-то забирали с побережья подводными лодками и те успевали уйти до того, как их обнаруживали. Конечно, это очень большой риск и не быстро, но коль уж они один раз рискнули…
        - Понятно, - сказал я на эти доводы, сильно отдающие пресловутой женской логикой. - Будем надеяться, что нужный мне человечек всё ещё жив… А что случилось с твоими людьми? Почему их так мало?
        Оказалось, что из семнадцати человек в живых действительно осталось лишь пятеро, не считая меня и самой Клавы. Один браток был легко ранен (ну это я и сам уже успел рассмотреть), а остальные - наповал, как в дурном кино. Были убиты и все оставшиеся на поле аэродрома супостаты.
        - Так, - сказал я, глядя на то, как на нас с Клавой во все глаза таращатся её уцелевшие бандюки, похоже, опять не понимающие ни единого слова из нашего с ней диалога. - Пусть пока приберут мой пулемёт с оставшимся диском и потушат эту горящую машину. Вдруг власти всё же спохватятся, а она нас всё ещё сильно демаскирует…
        Клаудия отдала браткам какой-то короткий приказ на французском, и они быстро удалились. Радист Пьер с большим трудом уволок медленно остывавший пулемёт и заметно полегчавшую сумку с последним магазином.
        - Ну а теперь что? - спросил я. - Твои люди свяжутся с полицией или жандармами и попробуют объяснить всё, что возможно объяснить, и расскажут всё, что можно рассказать? Или ты сделаешь это сама?
        - Да господь с тобой! Я категорически не собираюсь этого делать. Сейчас я свяжусь по рации со своими, они приедут и подчистят тут всё, что нужно. Раз самолёта здесь больше нет, всё сильно упрощается…
        - А если кто-то незаинтересованный всё же слышал стрельбу или видел самолёт? Ведь его-то рано или поздно точно засекут!
        - Ничего, нам не впервой…
        После этого Клава отправилась следом за Пьером к «Жуку» с рацией, а оставшиеся четверо «мушкетёров» довольно быстро затушили догоравший у ангара «Опель» принесёнными из наших машин огнетушителями.
        Я, воспользовавшись возникшей паузой, снял с себя бронежилет (ни одной пули я в него во время недавней перестрелки не поймал) и, неся его в руках, обошёл стихийное «поле брани». Чужих трупов насчитал восемь штук. Шестеро из них были в зелёном обмундировании, ремни, ботинки и прочая амуниция выглядели типично американскими, но ни знаков различия, ни национальных эмблем, разумеется, не было. Не идиоты же они, в самом деле. Ещё двое были в костюмах. Счёт по очкам был явно не в нашу пользу. Хотя, если в этом случае вокруг меня продолжал работать тот же принцип «равного двухстороннего ущерба», что и в прошлый раз, ещё три покойника должны были находиться на борту самолёта…
        И ещё, мне показалось, что возле одного из ангаров мелькнула тень серо-полосатого кота. Неужели опять? Я метнулся в ту сторону, но никакой зверюшки не обнаружил. Может, просто померещилось на нервяке?
        Когда я наконец дошёл до наших машин, Клава умывалась возле «Астон-Мартина» над аккуратной то ли миской, то ли небольшим тазиком. Радист Пьер лил воду из канистры ей на руки.
        - Какие новости? - поинтересовался я, закидывая бронежилет в багажник и прикидывая, что тоже, пожалуй, стоит умыться. А то порохом и дымом я провонял по самое не могу. Любой патруль по запаху определит, что со мной дело нечисто…
        - Да особо никаких, - ответила Клава, вытирая лицо голубым махровым полотенцем. - Полиция и военные тревогу пока не поднимают. Подмогу я вызвала. Так что мы делаем дальше?
        - Я так понимаю, твои ребята остаются здесь?
        - Да.
        - Тогда остаёмся мы с тобой… И есть одна идея. Где находится ближайшая советская база или комендатура?
        - В Сен-Назере есть советское военное представительство при управлении порта. Постоянной русской военной базы там нет, но их боевые корабли туда регулярно заходят. А ещё говорят, что русские ведут какие-то работы в порту, в старых немецких железобетонных укрытиях для подлодок. Наверное, хотят приспособить для своих целей…
        - Тогда решено - поехали туда, и как можно быстрее!
        - Зачем?
        - Затем, что, раз по-твоему не получилось, теперь попробуем по-моему! Других вариантов всё равно нет!
        Я быстро умылся (благо воды в канистре ещё оставалось достаточно), сменил рубашку с майкой, тщательно почистил ботинки и брюки и вылил на себя изрядное количество одеколона. Но мне всё равно казалось, что от меня за версту воняет порохом и оружейной смазкой.
        Пока я умывался, Клаудия переоделась в блузку цвета хаки и чёрную юбку, сменила порванные чулки, почистила туфли, причесалась и накрасилась. После чего стала выглядеть так, словно ничего и не было - ни стрельбы, ни долгого лежания в траве…
        Отдав последние распоряжения (в частности, я сумел разобрать, как она сказала что-то насчёт того, что связь в случае чего будет держать по телефону, через какого-то Джорджа), Клаудия привычно села за руль «Астон-Мартина», и мы поехали. Пистолеты я предусмотрительно убрал подальше, в лежавшую в багажнике сумку, зато положил во внутренний карман кожанки своё служебное удостоверение сотрудника контрразведки ОВД.
        Когда наша машина уже выезжала на ближайшую дорогу, над нами в сторону заброшенного аэродрома с характерным шелестящим звуком пролетел небольшой двухбалочный реактивный самолёт, в котором я без особого труда определил истребитель «Вампир» (а если точнее, «Мистраль») с красно-бело-синими кокардами ВВС Франции на крыльях снизу.
        Кажется, местные власти действительно спохватились, только слишком поздно. Слава богу, горящий «Опель» к тому времени давно потушили, и никакого дыма в районе аэродрома не было видно. А трупы, даже если их и не успели убрать и сложить, скажем в один из ангаров, с такой высоты среди высокой травы хрен увидишь. А тем более на достаточно высокой скорости.
        Хотя пилот «Мистраля», похоже, и не стремился рассмотреть что-либо на земле. Во всяком случае, никаких кругов над заброшенным аэродромом он описывать не стал, а просто пролетел над ним и быстро ушёл в сторону побережья, с резким набором высоты и оборотов движка.
        По пути нам встретились два полицейских и один армейский пост, но ни на одном из них нас не стали останавливать. Возможно, слишком шикарный для этих мест автомобиль, за рулём которого вдобавок сидела женщина, не вызывал особых подозрений. Потом слева от дороги до самого горизонта открылся вид на море, и, хотя солнце почти не показывалось из-за облаков, этот пейзаж впечатлял. Ну, по крайней мере, меня, человека, всю жизнь жившего вдалеке от любых морей.
        Меньше чем через час мы въехали в Сен-Назер.
        Город был хоть и немаленький, но в основном двух-трёхэтажный, и лишённые крыш, окон и прочих внутренностей каменные коробки выгоревших домов либо груды строительного хлама, в которые превратились другие дома, попадались на пути нашего следования довольно часто.
        Из этого я сделал простой вывод о том, что, если во время последней войны за данный порт и не было больших боёв, его как минимум сильно бомбили или обстреливали. Помнится, во Вторую мировую англо-американцы снесли Сен-Назер своей авиацией практически подчистую. Наши, похоже, обошлись без подобных крайностей.
        Как и следовало ожидать, город и порт жили своей обычной, малопонятной для постороннего жизнью. На улицах попадалось много прилично одетых прохожих, а также бойких личностей обоего пола, оседлавших мотороллеры, мопеды или мотоциклы.
        Легковой транспорт, как и везде здесь, был представлен в основном малолитражками вроде «Фиата-500» или «Рено CV», более крупные легковушки попадались куда реже и выглядели как-то старомодно.
        При этом нас часто обгоняли или проскакивали навстречу гружёные грузовики, среди которых я, помимо прочего, успел рассмотреть несколько зелёных ЗИС-151 и пару МАЗ-200.
        Как сказал герой Ежи Штура в фильме «Сексмиссия», найдя в штольнях того унылого бабского подземелья резиновый сапог и пустую бутылку из-под портвейна, здесь были наши…
        В самом порту тоже шла рутинная, деловитая возня. Ворочали длинные стрелы с грузами на крюках портальные краны, густо дымили буксиры и маневровые паровозы с тепловозами.
        Когда мы немного проехали вдоль набережной, стали хорошо видны десяток разномастных грузовых судов у причалов и слишком красноречивые следы последней войны - у поколупанных попаданиями бомб или снарядов пирсов из воды торчали мачты и надстройки минимум двух севших на грунт судов, которые, похоже, особо не торопились поднимать, а дальше в бухте, в паре километров от берега, из воды косо торчало нечто невообразимое, ржавое, огромное и плоское, густо утыканное какими-то коробчатыми и антеннообразными наростами.
        - Что это такое? - спросил я у Клаудии.
        - Это английский авианосец «Кентавр», - ответила она. - Во время войны застрял здесь и попал под удар советской авиации. Ну и в результате затонул, опрокинувшись на борт на мелком месте…
        И действительно, то, что сейчас торчало из воды, более всего напоминало именно часть полётной палубы авианосца. Я подобное раньше видел разве что на картинках, например на фото в книжках про печальную участь японского флота в самом конце Второй мировой.
        При этом дальше и правее поверженного символа британской военно-морской мощи угадывался характерный, остроносый, двухтрубный силуэт советского эсминца проекта «30-бис», он же тип «Смелый», похоже, стоявшего на здешнем внешнем рейде.
        А уже у самого горизонта, пачкая небо густым дымом, шло какое-то длинное гражданское судно. Судя по дымовой трубе на корме и сдвинутой к носу ходовой рубке, типичный танкер.
        - Подъезжаем, - отрапортовала Клава, кивнув на серое двухэтажное здание на набережной, на окнах которого были видны плотные жалюзи.
        Наш «Астон-Мартин» притормозил у подъезда, рядом с которым были припаркованы две легковушки, марку которых я не смог определить с ходу. Пахло, как и положено у моря, солью и сыростью. Постоянным шумовым фоном орали чайки, усугубляя чувство неуверенности.
        Подъезд был как подъезд: три ступеньки и коричневая двустворчатая дверь тёмного дерева с заделанной под золото фигурной ручкой.
        Вывеска при входе тоже была вполне обычная. Справа от двери, на красном прямоугольнике - золотые буквы «Военно-Морское Представительство. Министерство Обороны СССР», слева те же слова были продублированы на французском.
        На углу здания топтался местный жандарм в уже знакомой форме синих колеров и характерной фуражке-ковшике. Блюститель закона с подозрением покосился на нас, но подходить ближе и что-то говорить почему-то не стал.
        - Посидишь в машине или пойдёшь со мной? - спросил я у Клавы.
        - С тобой, - ответила она и решительно полезла из машины, прихватив сумочку (я очень надеялся, что ствола в ней не было).
        - Со мной так со мной, - я выпрыгнул на тротуар и подождал, пока моя спутница обойдёт машину. Потом мы поднялись по ступеням, и я, не без некоторого душевного трепета, взялся за дверную ручку. Всё-таки придётся раскрыть своё инкогнито, а хорошо это или плохо - пойди разбери…
        За двойными входными дверями открылся освещённый довольно тусклой хрустальной (ну, или качественно имитированной под хрусталь) люстрой под потолком холл.
        По всем признакам это было типичное присутственное место с окрашенными в казённый салатный цвет стенами. На стене слева висело большое зеркало. Пол был то ли каменный, то ли цементный, с красно-зелёной «райкомовской» ковровой дорожкой на нём. В глубине вестибюля была видна ведущая на второй этаж лестница.
        Справа, сразу за входной дверью, вдоль стены тянулась довольно высокая стойка, заделанная под полированное дерево, а может, и реально деревянная.
        За стойкой сидел соотечественник - аккуратно причёсанный дежурный, блондинчик с типично славянским лицом и широкими лычками старшего сержанта на красных погонах хорошо отглаженной полушерстяной гимнастёрки с начищенными пуговицами на стоячем вороте и чистейшим подворотничком.
        Вообще, прочитав вывеску у входа, я ожидал встретить здесь скорее военных моряков в чёрном, а не армейцев. Хотя, военная логика - вещь специфическая…
        Сделав шаг к стойке, я увидел три телефона, стоявших перед дежурным, и раскрытую толстую амбарную книгу (такими в давние времена обычно пользовались вахтёры и ВОХРовцы), лежавшую поодаль. Клаудия благоразумно держалась позади меня.
        - Bonsoir, camarade! - приветствовал нас дежурный на языке «страны пребывания», поднимаясь со своего стула. При этом он инстинктивным движением одёрнул гимнастёрку под ремнём, а на его лице появилась дежурная улыбка.
        - Здравствуйте, товарищ старший сержант! - ответил я ему по-русски.
        Получилось прямо-таки как в древней песне Бернеса про тех, кто летал в одних небесах (ну, про «Нормандию - Неман» то есть). Ты мне «бонжур, камарад», а я тебе в ответ «здравствуй, товарищ». Нарочно не придумаешь.
        Дежурный при этих моих словах несколько насторожился, и улыбка разом сползла с его лица. Провокаций опасался, что ли?
        - Вы кто такие, товарищи? - спросил дежурный миролюбиво, но вместе с тем явно не желая брякнуть что-то лишнее.
        - Документы! - потребовал он буквально через пару секунд, не сделав никакой паузы и не дождавшись моего ответа.
        Я, стараясь придать лицу максимально миролюбивое выражение, протянул ему своё удостоверение и Клавин паспорт, который она, обворожительно улыбаясь слегка стушевавшемуся старшему сержанту, достала из сумочки.
        В момент, когда дежурный просматривал наши документы (при этом я обратил внимание, что паспорт Клаудии его совсем не заинтересовал), я обратил внимание на то, что слева, из коридорчика, от ведущей на второй этаж лестницы бесшумно появился второй советский солдатик в отглаженной гимнастёрке и развесистых галифе, почти точная копия первого, только на сей раз брюнет с тремя сержантскими лычками на погонах. Он замер шагах в десяти от нас, держа правую руку на поясе сзади, явно на пистолетной кобуре. Интересно, как он умудрился подойти столь бесшумно в своих начищенных хромовых сапогах?
        - Дежурный, старший сержант Недыпыч! - представился наконец наш собеседник, возвращая нам документы, и тут же поинтересовался: - Вы по какому вопросу, товарищ?
        - Мне срочно нужен старший офицер, отвечающий за контрразведывательное обеспечение здешнего порта! Дело, не терпящее отлагательств, связанное с самолётом-нарушителем! - отчеканил я.
        - Минуточку! - сказал Недыпыч и снял трубку одного из телефонов перед собой, надо полагать, внутреннего. Набрал пару цифр и сказал кому-то на той стороне провода: - Да, товарищ майор! Дежурный! Тут посетитель по вашей части! Представился сотрудником контрразведки, и с ним ещё женщина! Говорит, что срочное дело! Какой-то самолёт-нарушитель! Что? Так точно, товарищ майор!
        - Пройдите на второй этаж, в одиннадцатую комнату, - сказал старший сержант Недыпыч, повесив трубку на рычаг, и уточнил: - А это с вами кто?
        - Это моя переводчица, - ответил я.
        - Хорошо, - сказал дежурный и, обращаясь к напарнику, велел: - Ильин, проводи обоих! На второй этаж, к товарищу майору!
        - Если есть личное оружие, сдайте и оставьте на вахте! - сразу же предложил сержант Ильин и тут же добавил: - Руки поднимаем!
        Я послушно поднял руки, то же сделала и Клаудия.
        - Чисто, - констатировал сержант, обращаясь к дежурному, после того как быстро и почти мгновенно обшманал меня во всех положенных местах и очень профессионально заглянул в Клавину сумочку - ей-то прятать оружие точно было больше негде.
        Чувствовалось, что эти ребята очень хорошо знали своё дело. Наверняка армейская разведка или нечто в этом духе.
        Дежурный Недыпыч удовлетворённо кивнул.
        - Прошу со мной! - пригласил сержант Ильин и повёл нас за собой по лестнице на второй этаж. Кобура с вытяжным ремешком действительно наличествовала на его поясном ремне сзади справа, хотя расстёгивать её сержант, похоже, всё-таки не стал. Видимо, мы не показались ему слишком опасными.
        На втором этаже был коридор с такими же унылыми стенами салатного цвета, ковровая дорожка на полу, зеркало и фикус напротив лестницы и двери кабинетов.
        Меня удивила тишина. Никто не стучал на пишущей машинке и громко не разговаривал. Хотя чего я ожидал? Что здесь прямо при мне будут кого-то бить ногами или пытать, как в пресловутых подвалах Лубянки?
        У двери с привинченными золотистыми цифрами «11» мы остановились.
        Сержант Ильин постучал в дверь.
        - Да, - ответили из-за двери.
        - Разрешите, товарищ майор? - спросил сержант.
        - Войдите, - разрешил тот же голос. Спасибо хоть, что не сказали «введите», как в том анекдоте про Андропова и польского посла.
        За дверью открылся довольно обширный кабинет, освещённый двумя круглыми плафонами под потолком.
        Традиционного «предбанника» с симпотной секретаршей или суровым секретарём не было, скорее всё это напоминало комнату для совещаний.
        В центре композиции присутствовал Т-образный стол (а точнее, два сдвинутых стола), покрытых зелёным сукном, с пятью стульями. На столе, служившем навершием буквы «Т», стояли два телефона, настольная лампа, письменный прибор тёмного металла с двумя чернильницами и лежала пара казённого вида папок.
        Помню я по позднесоветским временам такие вот папки, красные с оттиснутой чёрным на лицевой стороне пятиконечной звездой с серпом и молотом.
        Окно в левой стене было плотно закрыто снаружи, так что дневной свет практически не проникал через ставни, рядом с окном стоял книжный шкаф, за стеклянной дверью которого просматривались золочёные корешки переплётов. Присмотревшись, я понял, что в основном там стояли бессмертные сочинения В.И. Ленина на французском языке.
        В углу справа стоял покрашенный в серый цвет сейф, а на стене во главе стола висело два небольших, казённого вида цветных фотопортрета. На правой репродукции - дедушка Ленин в привычной тройке и галстуке, а слева - товарищ Сталин в своём нестандартном кителе с отложным воротником и маршальскими погонами. Опа! Как интересно! Сталин?! Виссарионыч вместе с Ильичем на стене кабинета в госучреждении?! В 1962 году? После ХХ съезда и всего, что было потом?! Вот это было что-то действительно новенькое…
        Во главе стола стоял вполне симпатичный, высокий мужичок лет тридцати пяти - сорока с по-пижонски уложенными (явно не сам причёсывался, парикмахеры старались, и без какого-нибудь специального лака для укладки тут, похоже, не обошлось) назад роскошными светлыми волосами.
        Что характерно, хозяин кабинета (если это, конечно, действительно был его кабинет, а не первый попавшийся свободный) предстал перед нами в штатском - на нём были вполне модный серый костюм с синей нитью, голубая сорочка и тёмно-синий галстук с каким-то мелким орнаментом. Этакий типичный «джентльмен тайной войны».
        - Свободен, сержант! - сказал человек в штатском.
        Ильин за нашими спинами почти бесшумно повернулся «кругом» и вышел из кабинета, прикрыв за собой дверь.
        - Здравствуйте! - приветствовал нас хозяин кабинета. - Присаживайтесь! Стало быть, вы, товарищ, хорошо говорите по-русски?
        Интересно, а откуда он про это узнал, ведь дежурный об этом по телефону ему ни слова не сказал?! Здесь подглядка, прослушка или же всё вместе? Если так, то, скорее всего, подглядывают они непосредственно из-за висящего внизу зеркала…
        - Да, - ответил я, садясь на стул. Клава благоразумно (как ей казалось) присела за дальним концом стола, ближе к выходу.
        - И откуда вы знаете язык?
        - Я почти десять лет прожил в СССР.
        - Это хорошо, - сказал тип в штатском, как-то сразу потеплев. - С кем, кстати, имею честь? Документики, будьте добры…
        Я протянул ему своё удостоверение. Быстро просмотрев документ, он вернул его.
        - А это с вами кто? - кивнул хозяин кабинета на Клаудию.
        - Моя переводчица. Я с грехом пополам понимаю по-французски, но практически не говорю на нём. Не беспокойтесь, она наш человек и полностью в курсе моих дел. Можете спокойно говорить при ней…
        - Да?! Ну, хорошо… Стало быть, Ярослав Немрава, - сказал он, даже не потребовав Клавиных документов. - Честно говоря, мне никогда не приходилось слышать про 9-й оперативный отдел 3-го управления Объединённой контрразведки ОВД. Хотя про само 3-е управление я наслышан…
        И тут же уточнил:
        - Вы чех?
        - Почти. Если точнее, словак.
        - И какое у вас воинское звание, товарищ Немрава?
        - Старший лейтенант.
        - Очень приятно, - сказал хозяин кабинета и наконец представился, протянув мне руку: - Майор Стрепетилов. Начальник отдела контрразведки при здешнем представительстве.
        И здесь мне в голову неожиданно пришла нехитрая мысль о том, что подобным образом он мог представиться вообще кем угодно, хоть «Наполеоном Бонапартовичем», хоть «сиятельным Ацецирионом, единственным сыном великого Акакия Блаженного, императором единственной и неповторимой Самотыкии», хоть «Джейме Ланнистером»…
        Спрашивается, а что я должен был делать в соответствии с протоколом тех времён? В качестве «ответной любезности» потребовать подтверждающие личность документы у хозяина кабинета? Но я не думаю, что, придя в те годы в казённое государственное учреждение с красивой вывеской, да ещё и с армейской вооружённой охраной на входе, приходилось хоть на секунду сомневаться в том, что ты попал именно туда, куда хотел.
        В общем, я сумел удержать себя от дополнительных уточняющих вопросов и прочих опрометчивых глупостей, просто пожав протянутую мне руку товарища майора.
        - И что у вас ко мне за срочное дело? - поинтересовался товарищ Стрепетилов, присаживаясь после рукопожатия на свой начальственный стул во главе стола.
        - Часа три - три с половиной назад поблизости имела место посадка неизвестного самолёта.
        - Где именно? - уточнил он и немедленно полез в один из ящиков стола. Через минуту он развернул на столе крупномасштабную карту окрестностей. Что характерно, карта была на русском.
        - Примерно вот здесь, - ткнул я пальцем в точку, откуда мы сюда приехали.
        - Заброшенный аэродром? И что это был за самолёт?
        - С-54 в стандартной окраске португальской авиакомпании «ТАР Portugal», но без номеров и регистрационных кодов.
        - Зачем, интересно знать, он там садился?
        - Забирали одного военного преступника. По моему профилю.
        - Кто именно забирал?
        - Похоже, что американцы, работавшие под португальцев.
        - И зачем им этот военный преступник, кто он такой и что такого ценного в его персоне?
        - Это бывший сотрудник разведки ФРГ, - начал я врать на ходу, придумывая нечто в стиле старых советских детективов. - Как его сейчас зовут, я не знаю, мне он известен как Гюнтер Науман. Нацист, ещё в прошлую войну работал у Гелена. А самое ценное в его персоне, насколько я знаю, списки западногерманской, английской и американской довоенной агентуры во Франции и Германии…
        - У него эти списки что, были с собой?
        - Не уверен. Если и были, то, скорее всего, на каких-нибудь микроплёнках. Предположительно полные списки спрятаны им где-то в надёжном тайнике. А ещё меня предупредили, что это человек с феноменальной памятью и он вполне может помнить эти данные наизусть…
        - Допустим. А вы-то что там делали?
        - Пытался арестовать его с помощью местных товарищей. У нас отдел новый и малочисленный. Мы долго готовили эту операцию по своим каналам. Но ошиблись.
        - В чём именно ошиблись?
        - Наше руководство вполне логично предполагало, что этот самый Науман будет уходить морем через один из портов. И до последнего момента всё указывало именно на этот вариант. А потом неожиданно появился самолёт, на котором прибыло слишком много людей с автоматическим оружием. Собранная мной группа была слишком малочисленна и не готова к такому повороту событий. Моё непосредственное начальство с самого начала приказало мне по возможности постараться обойтись вообще без стрельбы и большого шума. В общем, был скоротечный бой на аэродроме, и в итоге самолёт с Науманом улетел, хотя нам и удалось его подбить…
        - Так, - сказал Стрепетилов, мрачнея лицом. - Хорошо, ждите.
        Он встал со своего места и вышел. Интересно только зачем? Ведь перед ним на столе стояли аж два телефона. Мог позвонить прямо отсюда, не отрывая зада от стула. Не тот уровень секретности, чтобы мы с Клавой хоть что-то услышали? Или он сейчас прикажет своим людям поехать на аэродром и проверить мою информацию на месте? В этом случае нас промаринуют здесь до следующего утра. И что ему, спрашивается, смогут доложить по сути дела, найдя на месте лишь сгоревший «Опель» и изрядное количество стреляных гильз?
        В общем, за время отсутствия майора мне пришлось изрядно понервничать.
        Не было его довольно долго, но минут через пятнадцать майор вернулся.
        - Да, всё верно, - сказал он. - Ваша информация полностью подтвердилась. А мы ещё думали, чего это французы крутят и докладывают какую-то фигню. Партнёры, мать их… Действительно, сначала было странное сообщение об отказе двигателей у португальского рейсового самолёта. Но потом этот самолёт прибыл в Париж, и французы сообщили нам, что инцидент полностью исчерпан. А чуть позже наши радары засекли над проливом неучтённую воздушную цель. Дежурный из местной ПВО сразу и не понял, в чём тут дело. Французы подняли было вдогонку истребители, но те опоздали. Тогда наши на английском берегу подняли дежурную пару перехватчиков, но и они увидели только то, как аварийно садился сильно дымивший крупный самолёт…
        Сказав это, майор опять полез в ящик стола и выложил перед нами другую крупномасштабную карту. На сей раз Англии. И снова с русскими буквами.
        - Где именно сел самолёт? - уточнил я.
        - По предварительным данным где-то вот здесь, в Йовилтоне, - майор ткнул пальцем в место на карте, обведённое характерным красным кружком. - Там у англичан до последней войны был очень крупный аэродром морской авиации. Наши на него спецбоеприпасов не сбрасывали, но после одного из обычных авианалётов в этом Йовилтоне вдруг произошёл мощный ядерный взрыв. Говорили, что там, на базе, было обширное хранилище тактического атомного оружия и то ли что-то сдетонировало, то ли англичане его сами подорвали, чтобы нам не досталось, тем более что через четыре дня они повсеместно сдались. В общем, и сама база, и пара близлежащих городишек и посёлков были буквально стёрты с лица земли этим атомным взрывом. Сейчас там просто пустошь, свалка с руинами и ржавыми железками. Но одна из взлётных полос, ранее принадлежавшая местной военно-морской авиашколе, находилась вот здесь, чуть в стороне от эпицентра, и, судя по всему, могла уцелеть. А если это так, то, скорее всего, именно на эту полосу и сел самолёт, который вы упустили. И, поскольку из района их посадки сразу же пошли кодированные радиопередачи, те, кто
летел на нём, живы…
        - Что за передачи?
        - Подробностей не знаю. Если код серьёзный, расшифровка вполне может занять недели. Отремонтировать самолёт и улететь оттуда самостоятельно они точно не смогут, скорее, вызовут спасательную команду и будут уходить к побережью, до которого там километров двадцать пять. Но как именно их теперь могут спасти, лично я не представляю…
        - И что там у нас?
        - У нас? Километрах в двадцати, в Дорчестере, городишке, который несильно пострадал от боёв и прочего, на постоянной основе стоит наш гарнизон, мотострелковый батальон. Плюс, поскольку старые английские аэродромы там были разрушены почти подчистую, наши сапёры построили небольшую бетонную ВПП. Базируются связные самолёты и вертолёты и звено перехватчиков, плюс могут садиться транспортники. Однако район слишком обширный, чтобы имеющимися там силами провести операцию по его полноценному прочёсыванию, людей для этого однозначно не хватит…
        - Товарищ майор, нам срочно надо лететь туда!
        - Кому это «нам»?
        - Ну мне и моей переводчице.
        - Зачем?
        - Я его уже один раз упустил, ошибиться во второй раз не имею права. Иначе под суд пойду…
        - Вполне понимаю вас, товарищ старший лейтенант, но, честно говоря, ничем не смогу помочь. Вся эта ваша поимка военных преступников абсолютно вне нашей компетенции. Мы отвечаем за соблюдение секретности в этом порту и вокруг него, и ничего более. К тому же туда крайне редко летают наши борта, как-никак запретная зона. Хотя… А ну-ка подождите…
        И майор снова вышел из кабинета.
        Я прекрасно понимал, о чём он в этот момент думал. Наверняка на утрясание всех формальностей и моё путешествие в этот чёртов Йовилтон могла уйти уйма времени, от пары суток до недели. А за это время мой клиент мог спокойно уйти. Или каким-то образом морем с американцами, или просто смотаться подальше от места посадки и попробовать затихариться где-нибудь в английской провинции. Хотя, если там стоят наши гарнизоны и вообще всё столь плохо, без надёжных документов, явок и прочего долго он там не протянет. А вдруг у американцев эти явки-пароли есть?
        Опять-таки для майора Стрепетилова я со своей проблемой - всего лишь лишняя головная боль. Но, с другой стороны, коли уж я изображаю из себя контрразведчика, выходит, что я не совсем чужой для него человек, и слегка помочь мне - это где-то даже вопрос чести мундира для дорогого товарища майора. Хотя я, разумеется, не мог знать, что у него в тот самый момент реально было на уме…
        Через обычные пятнадцать-двадцать минут Стрепетилов вернулся в кабинет. Вид у него был довольный.
        - Значит, так, - сказал он. - Считайте, что вам крупно повезло, товарищ старший лейтенант. Сейчас берите ноги в руки и срочно рвите на местный аэродром Монтуар. Это недалеко, на окраине. Там сейчас удачно подсел для дозаправки и какого-то мелкого ремонта разведывательный Ил-28Р, его перегоняют из Гибралтара в Англию, в Бармут. Перегоняет его облегченный экипаж, а точнее, один пилот, некто капитан Ядренцев, так что, как я понимаю, два места у него на борту есть. Я сейчас позвонил в Монтуар, и по моей просьбе вылёт задержали на четыре часа. В принципе, этому пилоту всё равно, где садиться на маршруте для дозаправки, поэтому я по своим каналам согласовал промежуточную посадку в Дорчестере. Там он вас высадит, при необходимости дозаправится и уйдет далее, к своему месту назначения. Командование местного гарнизона я тоже предупредил радиограммой - надеюсь, что они вас встретят. Но это действительно всё, что я могу для вас сделать, товарищ старший лейтенант. Поможет вам или нет тамошнее армейское командование, я не знаю, так что дальше вам придётся действовать полностью самостоятельно. Записки и пропуск
на аэродром я вам сейчас выпишу. Поторопитесь и можете не благодарить…
        Дальнейшая писанина и шлепанье соответствующих печатей заняли совсем немного времени. Судя по всему, товарищ Стрепетилов действительно был именно тем, за кого себя выдавал, и зря я беспокоился на этот счёт. Что характерно, две выданные мне «записки» были казёнными, отпечатанными типографским способом. «Просьба оказать всяческое содействие», далее вписано «тов. Я. Немраве и сопровождающему его лицу» в «выполнении задания государственной важности», далее подпись, печати и прочее. Одну из «записок» я должен был отдать пилоту, вторую - встречающему меня в Англии офицеру. Ну а пропуск на два лица надлежало предъявить при входе или въезде на аэродром. Причём напечатанный на двух языках, русском и французском, пропуск был суточный, разовый…
        - Спасибо, - поблагодарил я майора, когда он закончил бумажную возню.
        - Удачи вам, товарищ старший лейтенант, - ответил Стрепетилов.
        По его улыбающемуся, но в то же время совершенно непроницаемому лицу невозможно было понять, поверил он моей «легенде» или сразу же раскусил меня как вражеского агента и сейчас пустит за нами «наружку»…
        Мы вышли из здания советского военного представительства. Вечерело. Давешний, всё так же стоявший на углу жандарм даже не обернулся, чтобы посмотреть, как мы садимся в машину и отъезжаем в сторону этого самого Монтуара.
        Как оказалось, Клава прекрасно знала, где находится местный аэродром.
        «Хвоста» за нами по дороге я вроде бы не заметил…
        История 3
        Практика экстренного потрошения. Погорелое королевство
        Советская военная база в Дорчестере, южнее Йовилтона. Англия. 15 мая 1962 г.
        Когда мы наконец подъехали к нашей конечной цели, аэропорту Монтуар, уже стало вечереть и плохо различимое за серой дымкой солнце медленно садилось за горизонт.
        Аэропорт Сен-Назера был обычным для тех времён длинным, двухэтажным зданием с огромными, витринообразными окнами, построенным явно уже после Второй мировой войны, и не без элементов модерна. Во всяком случае, всё это обилие стекла и железа точно было отражением строительной моды, самое раннее середины пятидесятых.
        В остальном абсолютно ничего вокруг нас не указывало на военное или послевоенное время.
        Конечно, по периметру обширной территории аэропорта ожидаемо стоял забор (каркас из металлических уголков, обваренный мелкой сеткой) с колючей проволокой поверху и запретительными надписями, а у входа, в числе трёх десятков разноцветных и разнотипных легковушек было припарковано два зелёных «Виллиса» с маркировкой жандармерии.
        Да и самих жандармов вокруг паслось довольно много. Я успел насчитать человек шесть, причём двое из них были вооружены короткими автоматами МАТ-49.
        Прочее было вполне привычно. Где-то вдалеке гудели авиационные моторы, а в стеклянные двери аэровокзала двумя встречными потоками входили и выходили люди с сумками и чемоданами. Похоже, прибыл какой-то рейсовый самолёт.
        Словно подтверждая это, мимо нас прошли четыре симпатичные стюардессы в тёмно-синей униформе и с фирменными сумками «Air France». Девушки над чем-то смеялись.
        Перед входом в аэропорт стояли два автобуса. В один, по-видимому, отправляющийся до города, грузились пассажиры. Другой автобус был маленький, в красно-синих тонах той же «Air France». В его салоне уже сидело несколько мужиков в синих кителях и форменных фуражках, туда же, как я успел заметить, забрались и четверо давешних весёлых стюардесс.
        На взлётной полосе и стоянках за зданием аэропорта можно было рассмотреть здоровенный четырёхмоторный Локхид «Констеллейшн» в опять-таки цветной «ливрее» «Air France» (похоже, большинство только что встреченных мной пассажиров и членов экипажа сошли главным образом с него), пару DС-3 и несколько двухмоторных самолётов поменьше, один из которых как раз выруливал на старт.
        Едва мы вылезли из «Астон-Мартина» (что в нём, кстати, нашёл хорошего Джеймс Бонд - сидишь низко, да ещё и практически упираясь коленками в торпедо - автомобиль для водителей ну очень среднего роста?), как Клаудия побежала звонить к телефонам-автоматам у входа. Наверное, тому самому Джорджу…
        Через несколько минут она вернулась.
        - Ну и чего звонила? - спросил я её.
        - Сказала, где мы, и распорядилась, чтобы мальчики забрали и отогнали мою машину.
        - Ну-ну, смотри. Вообще-то ты можешь со мной вовсе не лететь. А я, если благополучно вернусь, потом с тобой свяжусь, конечно, если объяснишь, как и через кого…
        - С чего это? - страшно удивилась Клава. - За сегодняшний провал я ответственна куда больше, чем ты. И ты не забывай, что мне ещё предстоит объяснять родным погибших сегодня моих людей, почему это случилось… Наше дело ещё не закончено, и я должна знать про все его детали, ведь нам с тобой потом предстоит искать оставшихся двоих. К тому же с начала войны я в Англии не была ни разу, а про те места порой такое рассказывают…
        Конечно, приятно, что она столь ответственный человек, но в то же время она, как и все женщины, похоже, считала, что никакая информация не бывает лишней. Философия типичной сплетницы. Ну и, конечно, фига с два я ей расскажу про абсолютно все детали, а то точно офигеет…
        - Что, любопытно? - спросил я не без ехидства.
        - Конечно!
        Всё-таки бабы - азартные существа. Интересно, играет ли наша дорогая Клава в картишки или, скажем, в рулетку?
        - Ну, тогда гляди, красавица, чтобы твоё любопытство тебя не сгубило, как ту кошку в известной поговорке… Да, оружие с собой не берём, пистолетики оставляем в машине…
        - Это почему?
        - Да потому что нас при входе на лётное поле наверняка обыщут. А ни у тебя, ни у меня каких-то явных разрешений на ношение оружия, с печатями и подписями, нет. Тем более мы торопимся. Тебе эти проблемы нужны?
        - Конечно, нет.
        В общем, свои волыны мы с ней, воровато озираясь, спрятали на дне багажника, где у Клавы нашлась какая-то подходящая жестяная коробка. Я взял с собой только бинокль и бронежилет, который свернул и затолкал в рюкзак. Всё-таки полезная вещь, как ни крути.
        Далее я отдал пропуск Клаве (я счёл, что будет лучше, если разговаривать с персоналом аэропорта или охраной сначала будет она), и мы (я в клетчатой рубашке и кожаной куртке и с рюкзаком на плече, Клаудия - предельно модная, с сумочкой через плечо и чемоданом в руке) наконец вошли в здание аэровокзала.
        Подозреваю, что со стороны мы сильно напоминали типичную картинку из позабытых советских фильмов 1960-х - отлетающий куда-то в дальние края то ли геолог, то ли вообще непонятно кто, в комплекте с провожающей его супругой или любимой. Что-то в стиле «Подводит к ёлке Дед Мороз Снегурочку Каплан. Он в белом венчике из роз, она прошла Афган»… Хорошо, что здешние французские обыватели подобных фильмов не видели, если такое кино, конечно, вообще существовало в этой странноватой реальности…
        Внутри аэропорта продолжалась обычная, рутинная суета прилетающих, улетающих и провожающих. Небольшая очередь стояла у стойки регистрации. По соседству, в зале ожидания, носились кругами вокруг пустых кресел трое детей дошкольного возраста.
        Однако нельзя сказать, чтобы здесь было слишком уж многолюдно.
        Клава предъявила пропуск дежурному в форменном тёмно-синем пиджаке у справочной стойки, в глубине здания, рядом с выходом на лётное поле.
        Между дежурным и Клавой произошёл краткий диалог на языке Луи Пастера и Жюля Верна, из которого я сумел понять, что мы обратились не по адресу. Дескать, нам с этим пропуском надо выйти из главного входа и затем пройти немного влево. И там, у шлагбаума, предъявить часовому на посту этот самый пропуск.
        Во время данного разговора дежурный смотрел на нас как-то подозрительно.
        Я было хотел уйти, но далее Клаудия заговорила с дежурным насчёт машины. Он, вежливо кивая, записал, кто именно заберёт «Астон-Мартин», потом принял у Клавы ключи от автомобиля и (с явной благодарностью во взгляде) какую-то сложенную пополам купюру. Да кто бы сомневался, что услуги такого рода всегда были и будут платными…
        Уладив этот вопрос, мы вышли из здания аэровокзала.
        Оба автобуса уже уехали, людей и машин перед входом в аэропорт стало заметно меньше. Клаудия вернула мне пропуск, и мы двинулись в указанном дежурным направлении, вдоль всё того же сетчатого забора, где справа, на довольно приличном расстоянии от здания аэропорта, в медленно сгущающихся сумерках просматривалось штук шесть ангаров, расположенных углом.
        Три ближних к нам ангара располагались задом к аэровокзалу, и на поле позади них из земли торчал некий грибовидный холм - ну явный дзот или пулемётный капонир.
        Дойдя до нужного места, мы обнаружили широко отрытые ворота зелёного цвета (если их и запирали, то, видимо, на ночь), за которыми упёрлись в опущенный полосатый чёрно-белый шлагбаум с табличкой на русском и французском языках:
        «Стой! Предъяви пропуск!»
        Слева за шлагбаумом просматривалась обширная караульная будка белого цвета.
        А у шлагбаума скучал часовой. Рядовой, в обычной советской полевой форме и пилотке с пятиконечной звездой. На его плече висел стволом вниз АК-47, на поясе - штык-нож в ножнах и подсумки.
        Лицо у автоматчика было молодое и картинно-суровое.
        Хотя, когда мы приблизились, солдат нисколько не насторожился.
        - Здравствуйте! - сказал я по-русски и предъявил пропуск в развёрнутом виде.
        Подойдя к нам вплотную, часовой внимательно изучил бумажку.
        - К кому? - уточнил он.
        - Нам нужен капитан Ядренцев!
        - Товарищ старшина! - крикнул часовой, обернувшись в сторону караулки. - Тут какие-то капитана Ядренцева спрашивают!
        Появившийся через пару минут старшина с красной повязкой на рукаве оказался ненамного старше часового. Похоже, охрану здесь несли армейцы, а не какие-нибудь профессиональные вологодские конвоиры из Внутренних войск.
        Старшина был в полевой фуражке офицерского фасона и с Т-образными лычками на полевых погонах. Его лицо украшали жидкие юношеские усики (отращенные, видимо, исключительно для солидности), а поясной ремень оттягивала пистолетная кобура.
        Посветив извлечённым из кармана галифе фонариком, старшина просмотрел пропуск. Потом свернул бумажку и убрал её в украшенный комсомольским значком нагрудный карман своей гимнастёрки.
        - Документы! - потребовал он, как-то оценивающе уставившись на Клаудию. Впрочем, это раздевание взглядом было весьма непродолжительным. Далее повторилась сцена с изучением моего удостоверения и Клавиного паспорта.
        - Это насчёт вас недавно звонили из миссии? - спросил он, возвращая нам документы.
        - Видимо, да.
        - Пройдёмте, - указал старшина на караулку. Обогнув часового, мы прошли за шлагбаум. Потом вошли в караулку, где старшина с помощью ещё одного бойца с погонами младшего сержанта бегло и без особого энтузиазма обшмонал нас с Клавой и осмотрел наши вещи. Было видно, что старшине доставляет явное удовольствие хлопать Клаудию по бёдрам и под мышками. Она при этом мило улыбалась.
        - Проходите, - милостиво разрешил старшина, закончив личный досмотр, и добавил: - Подождите на улице. Я сейчас узнаю, где капитан Ядренцев.
        Мы вышли из караульного помещения и остановились. Старшина куда-то убежал.
        Справа были видны четыре новых ангара.
        Ворота двух из них были закрыты. В глубине одного из открытых ангаров, в электрическом свете, был виден зелёный Ан-2 с красными звёздами, возле раскапотированного мотора которого возились двое в тёмно-синих комбезах техников.
        Из раздвинутых ворот второго ангара торчал отливающий полированным дюралем длинный, веретенообразный нос бомбардировщика Ил-28 с носовой стойкой шасси и крупным красным бортовым номером «15» за остеклением кабины штурмана. Похоже, из-за краткости остановки бомбардировщик не стали загонять в ангар полностью. Хотя, с другой стороны, могли оставить аппарат на открытой стоянке, а если не оставили, то почему? Не хотят афишировать присутствие советских военных самолётов на французских аэродромах или что-то типа того?
        Словно в подтверждение этой моей догадки чуть дальше, за ангарами, был виден частично зачехлённый Ил-14 в старой, серебристо-голубой окраске «Аэрофлота».
        Тянувшаяся от этих ангаров к основной ВПП рулёжка забором огорожена не была, но зато там просматривался дополнительный пост в виде ещё одного автоматчика под дощатым зелёным «грибком».
        Не успели мы как следует осмотреться, как вернулся старшина.
        - Капитан Ядренцев должен быть вон там, - указал он на ангар с Ил-28 и предложил: - Можете подождать.
        Мы не стали спорить и вошли в ангар. Проходя под широким крылом Ила, мне пришлось пригнуться, дабы не приложиться об него лбом. Да, бомбер, чьё разведывательное происхождение выдавали только цилиндрические баки на концах крыльев, предстал перед нами во всей брутальной красе: с откинутой в сторону крышкой фонаря кабины лётчика и ведущей к пилотской кабине когда-то покрашенной красной краской облезлой металлической стремянкой.
        Вообще-то похожий в полёте при виде с земли на трезубец Ил-28 выглядел довольно примитивно - этакая очень толстая, заострённая на конце труба, поперёк которой положена «доска» прямого крыла, к которой справа и слева приделаны двигатели - две трубы, чуть поменьше фюзеляжа. Но при этом чувствовалось, что самолёт скроен прочно и так просто его не поломаешь, даже ядрёной бомбой.
        В мои времена на Ил-28 уже перестали летать даже китайцы, и у нас такие бомберы в разной степени комплектации и запущенности можно увидеть разве что в некоторых авиационных музеях. А тут передо мной стоял вполне себе рабочий экземпляр - прямо-таки «заплати и лети»…
        В Клавиных глазах при виде Ила появилось выражение восхищения. Ну да, женщины любят всё большое и продолговатое. Как, впрочем, и блестящее…
        Мы молча разглядывали Ил, стоя среди громоздившихся за его хвостовой турелью стремянок, бочек, канистр и заваленных железками столов и верстаков уже минут пять, когда у ворот ангара наконец послышались шаги. Я повернулся на звук. В ангар, пройдя, как и мы, под его левым крылом, вошли двое - молодой лейтенант в защитной фуражке и пехотной форме с полевыми погонами (в руках он держал наш пропуск на две персоны, который буквально только что забрал старшина) и невысокий, коренастый, коротко стриженный молодец в сдвинутой на затылок фуражке с голубым, авиационным околышем, сапогах с картинно собранными в гармошку голенищами, синих галифе, свитере и потёртой кожанке, с планшетом через плечо.
        - Лейтенант Волков, - представился тот, что был в армейской форме. Его коллега только молча кивнул.
        - Здравствуйте, это вы Ядренцев? - спросил я у орла в кожанке, чьё офицерское звание определялось только наличием фуражки.
        - Кому Ядренцев, кому товарищ капитан, а кому и Алексей Иваныч, - ответил он с несколько агрессивной интонацией сельского хулигана. - Это вы, что ли, такие красивые, напросились ко мне до Дорчестера?
        - Так точно.
        - Документы!
        Я предъявил товарищам офицерам записку, своё удостоверение и Клавин паспорт. Записку капитан прочитал, хмыкнул и, аккуратно свернув, убрал в планшет, а удостоверение и паспорт после недолгого изучения лейтенант вернул нам. После чего во все глаза уставился на державшуюся позади меня Клаудию.
        - Немрава, ты чех, что ли? - спросил грубый авиационный капитан.
        - Словак, - ответил я. Почти в деталях повторялся недавний разговор в военной миссии Сен-Назера…
        - Это один хрен, дорогой товарищ. Ладно. Всё это, конечно, здорово, и я ничего против вас не имею. Вот только полетим мы, похоже, ближе к утру. Сейчас погоду на маршруте не дают. Над проливом гроза…
        - Да мы не торопимся. То есть, конечно, торопимся, но не до такой степени.
        - Ну, тогда обождите здесь, в ангаре. Только, ради бога, в самолёт не лезьте и ничего не трогайте. Я приду сразу же, как бабай погоду даст. Можете покемарить вон там, на брезенте, или, если хотите, товарищ лейтенант может организовать вам чего-нибудь поужинать.
        Волков на это утвердительно кивнул.
        - От ужина не откажемся, - согласился я.
        Когда в следующий раз удалось бы пожрать, неизвестно, так почему бы и нет?
        Вслед за этим лейтенант убрал пропуск в карман гимнастёрки и удалился. А Ядренцев указал нам на широкий металлический, застеленный старыми газетами, относительно чистый стол и три табуретки у дальней стены ангара и тоже ушёл. Наверное, к тому самому «бабаю» ждать у моря погоды…
        Минут через пятнадцать появилось двое деловитых бойцов: один в длинной белой куртке поверх гимнастёрки, второй в синей «техничке». Видимо, дежурные по местной кухне.
        Один тащил два нетяжёлых зелёных термоса и чайник, второй - стопку посуды. Они быстро расставили на столе четыре эмалированные миски - две порции тёплого борща и пару котлет с картофельным пюре. Плюс разлили из чайника в два гранёных стакана компот из кураги и положили перед нами несколько ломтей серого хлеба, ложки, вилки и короткое вафельное полотенце - видимо, руки вытирать.
        Потом солдаты ушли, сказав, что через полчаса придут за посудой, а я оценил здешнее угощение. Оказалось вполне съедобно и где-то даже вкусно. Клаудия попробовала буквально чуть-чуть, но особо есть не стала. Только компот выпила. Может, не привыкла к подобным красноармейским кулинарным изыскам, а может, нервы…
        Я почему-то неожиданно почувствовал сильный голод и потому умял за милую душу обе оставшиеся порции.
        Примерно через полчаса в ангаре, как и было обещано, появился один из давешних бойцов, собравший и унесший грязную посуду. Я поблагодарил его за ужин, но в ответ он ничего не сказал.
        Далее наступила тишина, нарушаемая только отдалённым гудением моторов на ВПП аэропорта. В ангаре, несмотря на изрядный сквозняк, пахло керосином, эмалевой краской и ещё какой-то химией.
        Теперь нам оставалось только предельно ровно сидеть на заднице и ждать, причём, возможно, довольно долго. А, как известно, ждать и догонять - самое плохое, что можно придумать, особенно если тебе при этом совсем нечем себя занять. Мастурбация, плевки на дальность или отрывание мухам крыльев в данном случае не считаются…
        Клава ещё раз осмотрелась и сказала, что раз такое дело, она, пожалуй, действительно пока подремлет. В углу ангара была свалена живописная куча парашютных ранцев и каких-то брезентовых чехлов. Судя по её диванообразной форме, именно здесь имел обыкновение отдыхать местный техсостав.
        Клаудия застелила этот импровизированный диван какой-то чистой тряпкой, которую достала из своего чемодана (какая дальновидная!), потом скинула туфли и, поджав колени, легла боком на брезент. Прикрыла глаза, положила ладонь под щёку и сразу же засопела. Видать, действительно перенервничала: всё-таки прошедший день был не самым весёлым…
        Ну а мне почему-то категорически не хотелось спать, и я в очередной раз подумал: а чем бы таким пока заняться?
        И здесь мой взгляд скользнул по поверхности того самого стола. Ещё в момент, когда я доедал щедрые дары местной кухни, обратил внимание на один несильно пострадавший газетный лист с русским шрифтом, которым был застелен этот стол.
        Я передвинул табуретку поближе, не без труда снял с металлической столешницы и сложил вдвое эту «эрзац-скатёрку». Под данной газетой была пара других, но замызганных до полной нечитаемости и с французскими буквами. Они меня точно не интересовали, и отлеплять их от стола я не стал.
        Как оказалось при более подробном рассмотрении, мне достался для чтения не особо старый, ещё не истрепавшийся и не особо засранный масляными пятнами номер «Правды» за прошлый месяц. Кажется, у меня появился шанс утолить хотя бы малую часть информационного голода. Ведь с самого момента своего прибытия сюда я ещё ни разу не читал настоящих советских газет…
        Итак, это был номер от 24 апреля 1962 года. Традиционный заголовок - «ПРАВДА». При этом слева на заглавную букву «П» слегка наезжает изображение ордена Ленина. Повыше девиз: «Пролетарии всех стран, соединяйтесь!» и подпись: «Коммунистическая партия Советского Союза». Это, вероятно, для наиболее непонятливых.
        Пониже «Орган Центрального Комитета Коммунистической партии Советского Союза», «Среда. 24 апреля 1962 года. Цена 20 копеек».
        Справа на первой странице был незатейливый чёрно-белый рисунок. В звёздном небе летели снизу вверх два спутника: один в виде «шарика с усиками», другой более продвинутый, остроконечной формы, с какими-то хитрыми антеннами. В правом нижнем углу рисунка был виден кусок земного шара с надписью крупными буквами «СССР». Была даже подпись «рис. Бориса Березовского». Интересно, этот художник Березовский был часом не родственником тому самому печальной памяти «баобабу» Березовскому, который когда-то правил страной руками Ельцина и думал, что уже купил всё и всех, но кончил жизнь предельно пошло, будучи удавленным агентами британских спецслужб в собственной ванной? Хотя в этой реальности такой персонаж мог и вообще не возникнуть…
        Между рисунком и названием газеты в центре листа в прямоугольнике был обведён заголовок «Славная годовщина». Текст там был такой: «Сегодня, 24 апреля 1962 г. - годовщина запуска Советским Союзом первого в мире искусственного спутника Земли. Эта дата - начало покорения человечеством космического пространства, знаменующее собой новое торжество человеческого разума над природой, и прежде всего торжество науки и техники, выросших в условиях социалистического государства. Прошёл всего один год, и даже за этот короткий промежуток времени видно, как продвинулась техника исследования космического пространства. Менее чем через год на смену первому искусственному спутнику Земли, являющемуся по существу первым разведчиком космоса, Советский Союз… (Окончание на 3-й стр.)».
        Стало быть, и в этой реальности, несмотря на относительно недавние атомные бомбардировки и прочие неприятности, СССР уже запустил-таки два спутника, хотя и значительно позже, чем это было в привычном мне мире. Как говорится, мои поздравления, но я про это знал и раньше…
        Что ещё было напечатано на первой странице? Слева выделялся заголовок «Советские спутники Земли». И что там писали? А вот что: «Можно не сомневаться, что грядущие поколения запуск первого искусственного спутника будут считать величайшим открытием человеческого гения». Да кто бы спорил. Что там ещё? Ага - «Советские искусственные спутники, - говорил товарищ А.И. Микоян, - шлют на Землю не только радиосигналы и отражённые лучи солнца. Они возвещают всем людям, каких вершин достиг мир социализма, освобождённый от пут капитализма. Чтобы увидеть эти достижения, не нужно мощных телескопов. Нужно просто посмотреть на небо, в тот час, когда искусственный спутник или его ракета-носитель бороздят воздушный океан над нашей планетой». И это не вызывает возражений, как говорил товарищ О. Бендер. Что писали дальше? «Советские спутники Земли являются живым воплощением многолетнего героического труда нашего народа, превратившего свою возрождённую Родину в могучую индустриальную державу… Советский народ высоко ценит плодотворный труд учёных, гордится их открытиями, умножающими славу социалистической Родины.
Глубокие патриотические чувства вызывает в нём сознание того, что из гущи нашего народа вышли учёные, инженеры, техники и рабочие, сумевшие создать спутники, ракеты-носители, наземные пусковые средства, измерительную и научную аппаратуру, которые были необходимы для первого прыжка в космос. Честь и слава этим замечательным людям - верным сынам Советской Отчизны, осуществившим дерзновенную мечту человечества, претворившим в жизнь смелые замыслы своего великого соотечественника Константина Эдуардовича Циолковского!» Ну и остальное в том же духе. Выделялась разве что фразочка: «Многие американские специалисты вынуждены признать значительное превосходство Советского Союза в той технике, на которой основан запуск искусственных спутников Земли». Это тоже не вызывало возражений. Ладно.
        Что там ещё, на первой странице? Заголовок: «Курганскому обкому КПСС и облисполкому». И чего пишут? Ага, «Центральный комитет КПСС и Совет Министров Союза ССР с удовлетворением отмечают крупные успехи Курганской области в увеличении производства и продажи государству зерна и других продуктов сельского хозяйства. Колхозы и совхозы области с честью выполнили обязательства, перевыполнили план прошлого года по заготовке молока, выработали в 1961 г. сахара на 1,6 миллиона пудов больше, чем было предусмотрено государственным планом». Ну да, замечательно, что хоть кто-то в СССР продолжает сеять и пахать, перевыполняя планы, несмотря на все катаклизмы предыдущего периода.
        Что там ещё написано? «Центральный комитет КПСС и Совет Министров Союза ССР поздравляют колхозников и колхозниц, рабочих колхозов и РТС, специалистов сельского хозяйства, партийных, советских и комсомольских работников и всех трудящихся Курганской области с достигнутыми в прошлом году успехами и выражают уверенность в том, что труженики сельского хозяйства области и впредь будут напряжённо работать над дальнейшим увеличением производства зерна, мяса, молока, сахарной свёклы и других продуктов и тем самым внесут достойный вклад во всенародную борьбу за создание обилия продовольствия для населения и сырья для лёгкой промышленности!» Подписи: «Центральный комитет КПСС. Совет Министров СССР». Конечно, приятно, что кто-то стремится к созданию изобилия, но непонятно, как эта статья стыкуется с тем, что реально происходит сейчас на этих самых колхозных полях? Возможно, что вообще никак. Тут поневоле вспомнишь Д. Оруэлла…
        Что там дальше пишут? Ага: «Торжество принципов мирного сосуществования. Пребывание К.Е. Ворошилова в Афганистане». Ну да, стало быть, Клим Ефремыч жив и даже ездит за рубеж с официальными визитами. А Афганистан, судя по всему, одно из мест, счастливо не затронутых последней войной. Что там конкретно? «Сегодня вечером Его Величество король Афганистана Мухаммет Захир Шах во дворце Делькуша дал обед в честь Председателя Президиума Верховного Совета СССР К.Е. Ворошилова и сопровождающих его лиц» (Окончание на 2-й стр.)». Понятно. Пообедали и обменялись любезностями. Что ещё осталось на первой странице? Так. «Буровики нефтепромысловых объединений Башкирии добиваются новых успехов в скоростной проходке скважин». Всё то же. Сплошная «слава труду»…
        О, наконец-то и стоящая международная новость!!! Статья, частично переползающая на вторую страницу. Заголовок: «К возобновлению трёхсторонних переговоров в Сан-Паулу». Ага. «Сан-Паулу. 24 апреля (Корр. ТАСС). 23 апреля во дворце Бандейрантес после краткого перерыва вновь собрались представители СССР, США и КНР для переговоров по вопросу об окончательном прекращении боевых действий и заключении трёхстороннего мирного договора». Так. Уже интересно…
        «Переговоры возобновились в обстановке, когда весь мир является свидетелем нового выдающегося достижения советских учёных и техников - запуска второй искусственной планеты в космическое пространство». Ну да, ну да. Всякое лыко в строку. И здесь решили лишний раз ткнуть супостатов мордой в наши выдающиеся успехи…
        «Можно было ожидать, что американские представители проявят реализм и с первых же дней по-деловому приступят к рассмотрению ещё не согласованных статей будущего мирного соглашения, и прежде всего о конкретном сроке его подписания. Однако делегация США с первых же дней работы совещания фактически уклоняется от делового обсуждения этого вопроса. Вместо этого делегация США внесла на рассмотрение совещания заявление, которое представляет собой попытку ревизии уже согласованных пунктов соглашения. Основываясь на каких-то «предварительных» данных, делегация США не желает увязывать положения будущего мирного соглашения с вопросом о взаимном сокращении ядерных арсеналов, предложенным ранее советской стороной… Разве для решения вопросов, связанных с сокращением ядерного оружия, представители трёх держав должны ещё и далее затягивать переговорный процесс и создавать для этого некую отдельную контрольную организацию, как это предлагают представители США? Соединённые Штаты используют этот вопрос для создания новых препятствий на пути к полному прекращению боевых действий и заключению прочного мира… такая
тактика свидетельствует о том, что правящие круги США заинтересованы в дальнейшем затягивании работы совещания и переговорного процесса в целом». Подпись Б. Новиков. Видимо, корреспондент ТАСС.
        Ну и что мне, спрашивается, даёт это знание? Что переговоры в Сан-Паулу идут уже очень долго и постоянно затягиваются или срываются, я знал и без «Правды». А в деталях тамошнего переговорного процесса явно невозможно разобраться, не зная, с чего там всё вообще началось. Опять-таки всё более чем привычно. В нашей реальности в той же Корее перемирие подписали только летом 1953 года, а переговоры шли с весны 1951-го, при этом изрядное количество времени делегации потратили на обсуждение места, где будет стоять барак для дальнейших переговоров, и даже, как тогда утверждали отдельные злые языки, вроде бы высоты флагштоков у переговорного барака…
        Ладно, смотрим, что там ещё пишут. На второй странице обещанное окончание статьи о встрече К.Е. Ворошилова с королём Афганистана. Речь тов. Ворошилова: «Благоприятному развитию отношений наших стран, которые не омрачаются никакими преходящими моментами, можно только радоваться и желать, чтобы они столь же счастливо развивались в будущем».
        Ага, в нашей реальности там тоже была прямо-таки сплошная «любовь до гроба», а потом Его Величество сверг племянник Дауд, племянника грохнули дорогие товарищи Тараки и Амин во время Апрельской революции, потом Амин под настроение уморил Тараки, а уже самого Амина замочили в собственном дворце наши спецназовцы, привезя с собой в обозе дорогого товарища Бабрака Кармаля… Ну а потом девять лет продолжалось это самое… Ну, все помнят, что именно - в «Чёрном тюльпане», с водкой в стакане… Хотя здесь уже произошло много такого, на фоне чего вся наша Афганская война представляется прямо-таки детской игрой в коняшки…
        Что там ещё было на 2-й странице? Так. «50 миллионов пудов хлеба - в закрома родины». Статья, подписанная «С. Ниязбеков, Секретарь Западно-Казахстанского обкома КП Казахстана». В основном о планах на весенний сев и богатый урожай зерновых 1962 года в их области. В частности, о том, что «в текущем году посевы пшеницы будут увеличены в 3,7 раза и будет посеяно сверх плана 39,4 тысячи гектаров пшеницы». Там же, внизу «Плоды творческого труда». Ага, кажется, это ответка некоего А. Мельника, первого секретаря Курганского обкома КПСС, на поздравления, напечатанные на первой странице. Фразы типа «Мы не закрываем глаза на недостатки, которые имеются у нас в животноводстве. Весной из-за трудно сложившейся зимовки скота некоторые колхозы и совхозы допустили снижение надоев молока в сравнении с прошлым годом. Многие хозяйства не наверстали упущенного и до сих пор… Много ещё у нас нерешённых задач и в других отраслях сельского хозяйства». Да кто бы спорил. Создание изобилия, да ещё и в недавно пережившей атомную войну стране - задача точно не из самых лёгких.
        Вся 3-я страница - окончание статьи с первой страницы. Заголовок во всю ширину листа: «Осуществлена дерзновенная мечта человечества». Чуть пониже: «Советский народ празднует годовщину со дня запуска первого искусственного спутника Земли».
        Здесь же обычное для газет того времени фото плохого качества. Какой-то зал заседаний с колоннами и рядами сидящих в креслах личностей в строгих костюмах и галстуках и отдельно некий престарелый деятель на трибуне с микрофонами. Подпись: «Общегородское собрание учёных и представителей общественности Ленинграда, посвящённое годовщине запуска первого искусственного спутника Земли. На трибуне - президент Академии наук СССР академик А.И. Несмеянов». Ниже подзаголовки: «Праздник советской науки», «Ценные научные результаты» и «Биологический эксперимент в космосе». В последнем случае упомянута собака Лайка - «впервые в истории человечества высокоорганизованное живое существо проникло в космос». Ну хоть тут ничего не изменилось. Доклад академика Несмеянова был в уже привычном стиле текста на первой странице. Фразы типа «Наш народ под руководством Коммунистической партии совершит новые, ещё более замечательные подвиги». Всё то же самое. Объявлен новый год в Кремле, декретом ВЧК…
        Ну а что на последней, 4-й странице? Так. Какие-то протесты прогрессивной обществености против разгона полицией некоего массового митинга трудящихся в Нампула (Португальская Восточная Африка). Ещё заголовок: «Юные гости столицы». Статейка о состоявшейся в Ленинграде конференции и бале для «более 500 бригадиров ученических бригад, работавших в минувшем году в колхозах, совхозах, на строительных площадках и предприятиях РСФСР и других союзных республик». Упоминался некий «юный механизатор Александр Кривцов» и прочие подобные же герои.
        А ещё на 4-й странице был некролог с фото по поводу смерти какого-то архитектурного академика К.С. Алабяна. «Светлый облик Каро Семёновича Алабяна навсегда останется в сердцах его товарищей по работе» и прочее.
        Ну а ещё там была «Информация о движении второго искусственного спутника Земли». Текст был такой: «На шесть часов утра 24 апреля второй спутник совершил 3285 оборотов вокруг Земли. 25 апреля спутник можно наблюдать утром перед восходом солнца от 51-го до 70-го градуса северной широты и вечером после захода солнца от 45-го до 53-го градуса южной широты. (ТАСС)». Как видно, в разрушенной атомной войной стране не было других радостей, кроме как наблюдать за светящейся точкой в ночном небе…
        И это, увы, было всё. Судя по выходным данным снизу четвёртого листа, отпечатана эта газета была в Ленинграде, в «филиале типографии газеты «Правда» на ул. Социалистической, 14».
        И ничего более. Что сказать - будет очередная наука мне, дураку. Ты хотел что-то узнать? Рвался почитать какую-нибудь свежую информацию? Прочитал, идиот? А теперь возьми эту газетку или положи обратно на стол, или иди в туалет и используй её там по другому назначению. И фига с два я получил ответы хоть на какие-то вопросы. Кроме осознания явного факта - раз Москву и окрестности начисто снесли водородными и прочими бомбами, столица СССР теперь находилась в уцелевшем Ленинграде и столичная жизнь, включая научную и культурную, вполне себе продолжается, раз уж проводят торжественные заседания с конференциями и хоронят разных там академиков… То есть советская власть здесь не просто удержалась, но ещё и упрочилась, принимая во внимание места, где в данный момент стояли советские войска. Разве этого добивались стебанутые американцы с подачи уродов, одного из которых я сейчас пытаюсь догнать и изловить? По-моему, их вмешательство в ход истории привело к прямо противоположным результатам…
        Ну а остальные граждане СССР (те, которые не члены Политбюро и не академики), судя по всему, были заняты исключительно запуском спутников, пахотой, севом и уборкой урожая.
        И ни единого слова не было в этой газете о недавней войне. Хотя это и неудивительно. Мне в прежние времена попадались в архивах номера «Правды» за 1946-й и 1947-й годы, так там тоже не было ни строчки о совсем недавно завершившейся Великой Отечественной войне - сплошной созидательный труд и творческие успехи, вкупе с происками империалистов.
        А в западных газетах того же периода кроме этого была еще светская жизнь и реклама, а вместо происков империалистов - происки коммунистов. В общем, как я и предполагал, из официальных СМИ тех времён нельзя было узнать ничего полезного. Пропаганда - она во все времена пропаганда, причём у обеих сторон…
        Здесь я поймал себя на мысли, что сижу, тупо уставившись в несвежий газетный лист, а в голове у меня печально и пусто, словно с дичайшего похмелья. А потом рядом со мной кто-то тихо кашлянул.
        Я повернул голову на звук. Оказывается, за моим правым плечом нарисовался капитан Ядренцев, который разглядывал, чем это я здесь занимаюсь.
        Интересно, как это пилот бомбардировщика умудрился подойти ко мне вплотную абсолютно бесшумно, не выдав себя шагами либо скрипом сапог или кожанки? Явно долгая тренировка…
        - Я гляжу, девушка спит? - сказал капитан громким шёпотом, кивнув на лежавшую задом к нам Клаву, и спросил: - Всё глаза портишь, разведка-контрразведка? Тоже нашёл время несвежие газетки читать…
        - Да нет, здесь, в общем, светло, - ответил я шёпотом аналогичной тональности, отбросив газетку на стол. - А что, бабай наконец погоду дал?
        - Почти. Дорогие наши и не только наши синоптики говорят, что часа через полтора-два гроза окончательно уйдёт на северо-восток. Так что ближе к рассвету, думается мне, стартуем…
        - И куда нам прикажешь садиться в твоём лимузине, товарищ командир? Насколько я помню, в штурманской кабине Ил-28 как раз два места - одного человека можно посадить на рабочее место штурмана, а второго на катапульту. А вот в хвостовой стрелковой кабине место, если мне не изменяет память, всего одно…
        - Ого, - заметно удивился капитан и слегка выпучил на меня глаза. - Откуда знаешь?
        По его реакции я понял, что, похоже, невзначай сболтнул чего-то лишнего.
        - Да я, было дело, служил в авиации, - ответил я. В конце концов, некоторые представления о чехословацких ВВС 1950-х годов я имел и полагал, что смогу соврать что-то убедительное.
        - Долго? - уточнил капитан.
        - Несколько лет, до последней войны…
        - И на чём летал?
        - Истребителем был. Сначала на S-199, потом на Як-23 и Миг-15.
        - Что ещё за S-199? - удивился капитан.
        - А Ме-109, только с другим мотором. У нас их после войны серийно строили. Переходная машина…
        - А потом? - спросил Ядренцев.
        - Суп с котом. Списали в самом начале войны. Из-за последствий вынужденной посадки в виде переломов и тяжёлой контузии…
        Про переломы это я, конечно, загнул, чисто для убедительности. Сроду я себе ничего не ломал. Но, в конце концов, мы же не на медосмотре…
        - Понятно, - сказал капитан Ядренцев, и в его голосе появились нотки некоторого сочувствия. - А русский откуда так хорошо знаешь? - поинтересовался он.
        - Я без малого десять лет прожил в СССР. Ещё в ту войну, Великую Отечественную…
        - Где?
        - Да на Урале, как раз там, где пресловутого «бабая» увязывают с прогнозом погоды. Такой город Краснобельск знаешь?
        - Знаю. Хороший город. До сих пор стоит… А ты, раз такой грамотный, пожалуй, действительно полезешь со своей мадамой в штурманскую кабину. Кстати, она тебе кто?
        - Да, в общем-то, никто.
        - То есть как?
        - Да просто коллеги. Работаем вместе. Если точнее, она моя переводчица. Поскольку я французского почти не знаю, в отличие от русского…
        - Ага, - прошептал капитан. - Понятно…
        Что ему, интересно знать, было понятно? Воодушевился и решил между делом подбить к Клаве клинья? Ну-ну… Только она, судя по моему опыту месячного общения с ней, относилась к советским людям более чем настороженно…
        - Слушай, капитан, - нарушил я повисшую паузу. - А скажи, пожалуйста, если это, конечно, не страшная военная тайна, кто сейчас министр обороны СССР?
        - А с чего ты это спрашиваешь? - заметно удивился мой собеседник. - Это же всем известно. И в газетах есть, да и вообще…
        - Извини, но у меня после той самой контузии в башке время от времени происходит чёрт-те что. Провалы в памяти. Бывает, что неожиданно забываю некоторые элементарные вещи. Вот сегодня, например, ехал сюда и почему-то не смог вспомнить, кто в СССР министр обороны, и ещё кое о чём…
        - Ну ты даёшь, паря! Не долечили, что ли, тебя? Министр обороны СССР - Маршал Советского Союза Рокоссовский Константин Константинович…
        - А начальник Генерального штаба кто?
        - И эту военную тайну для проклятых буржуинов ты тоже не знаешь? Эх ты, Мальчиш-Кибальчиш… Маршал Малиновский. Запамятовал, как его там по имени-отчеству…
        - А с маршалом Жуковым что случилось? - осторожно спросил я, боясь выглядеть совсем уж идиотом.
        - Погиб он, - ответил Ядренцев, слегка помрачнев.
        - Как?
        - Как погибают… В марте 1956-го, когда 21-я и 39-я гвардейские мотострелковые дивизии 8-й гвардейской армии только-только форсировали Ла-Манш, он, как командующий Западным фронтом, перенёс свой КП на плацдарм и лично руководил высадкой первого эшелона на побережье Англии. Ну и вместе со своим штабом находился на командном пункте, где-то в районе Чатама, как раз в тот момент, когда американцы, собрав всю авиацию, какая у них ещё оставалась в Западной Европе, начали ломать плацдарм атомными, водородными и прочими бомбами. Там из первого эшелона тогда вообще мало кто уцелел…
        Чувствовалось, что в недавнем прошлом мой собеседник изрядно повоевал. И, похоже, именно на западном направлении…
        - Стой, а с Хрущёвым что случилось?
        - Ну ты, блин, и вспомнил… Забытая фамилия. Всех не упомнишь. Это который Хрущёв?
        - Естественно, Никита Сергеевич, член Политбюро, а разве были другие Хрущёвы?
        - Да нет, других вроде не было… Он тоже погиб, насколько я помню… Когда всё началось всерьёз, он вместе с несколькими членами ЦК вроде бы был в Киеве. В газетах накануне про что-то такое писали. Кажется, Булганин и Берия вместе с ним там были… Ну и попали под общую раздачу…
        - Понятно. Скажи, а ХХ съезд партии когда был?
        - Видать, ты, паря, точно сильно раньше срока из госпиталя сбежал, раз даже такую ерунду напрочь забыл, - громкий шёпот капитана стал заметно удивлённым. - Да сразу после подписания перемирия с американцами съезд и был. В Ленинграде, в конце июня 1958-го. Кажется, числа 25-го…
        - Ага, а про Сталина на этом съезде ничего не говорили?
        - Да нет, там подводили итоги войны да принимали план восстановления разрушенного войной народного хозяйства. Долгосрочный, на ближайшие десять лет. Странно, что ты этого не помнишь. Нам тогда про это и на политинформациях постоянно трындели, да и во всех газетах полный текст отчётного доклада был… А Сталин-то тут при чём? Что ему сделается?
        - В каком смысле?!
        - А что может случиться с мумиями? Лежи себе да лежи… Ленина и Сталина из Мавзолея успели эвакуировать ещё до того, как всё началось. И сейчас они, насколько я знаю, в Ленинграде. А ты что - и про это не в курсе?
        - Говорю же, забыл местами…
        - Странный ты тип, товарищ дорогой, - прошептал капитан с большим сомнением в голосе.
        Ничего же себе новость… Похоже, пресловутая «оттепель» в этой реальности банально накрылась медным тазом, не начавшись. В связи с безвременным и трагическим уходом главного её инициатора.
        Зато мумии обоих вождей уцелели. Воистину, Ленин и теперь живее всех живых… А ведь как было бы здорово, особенно с точки зрения некоторых псевдодемократических уродов, если бы их, хотя бы здесь, кремировали разом, вкупе с ненавистным Мавзолеем…
        Зато Окуджава и компания здесь, похоже, гарантированно обратились в пар, дым и золу, вместе со своим Арбатом…
        - Слушай, капитан, - спросил я. - Последний вопрос. А амнистия после перемирия была?
        - Какая ещё, в жопу, амнистия? Кому?
        - Зэкам, естественно.
        - А, вон ты про что… - и капитан посмотрел на меня как-то ещё более подозрительно. - Была вроде, но деталей я не знаю. Сначала что-то такое было ещё во время войны, тогда в армию много ранее судимых пришло. А потом, как мне друзья и родственники рассказывали, народ из зоны массово отправляли на восстановление народного хозяйства и со временем так же массово освобождали со снятием судимости, за ударный труд. Ну, примерно как в начале 1930-х на Беломорканале…
        После того как капитан ответил на мой последний вопрос, повисла долгая пауза, за время которой, согласно народной поговорке, вполне мог родиться мент. Я не знал, о чём ещё спросить лётчика, одновременно поняв, что, похоже, опять ляпнул лишнее, и уточнять теперь, к примеру, насчёт того, кого во время этих амнистий больше выпускали - уголовных или политических, было бы явным перебором с моей стороны. Борзеть не стоило - этак он мог меня и здешней контрразведке (настоящей, а не липовой) сдать, с чистой совестью…
        - Что, уже пора лететь? - очень вовремя раздался под сводами ангара сонный женский голос. И я, и капитан почти синхронно обернулись на этот звук.
        Да, Клаудия очень удачно проснулась и теперь, сидя на импровизированной лежанке, тёрла ладошками глаза. Потом, окончательно проснувшись, начала натягивать туфли.
        - Пока нет, - сказал Ядренцев, во все глаза разглядывая это проснувшееся чудо в перьях.
        - Вылет будет чуть позже. Но спать дальше вам, наверное, уже не стоит…
        - Здесь можно где-нибудь умыться?
        - Да вон там, - кивнул капитан куда-то влево от нас и, сдвинув фуражку на глаза, быстро пошёл к выходу из ангара и исчез в темноте.
        В указанном им месте обнаружился классический жестяной умывальник (давишь на торчащий снизу штырь - и тебе на руки течёт струйка воды), подвешенный на стене над полупустой металлической бочкой. Рядом стояла вторая бочка, поменьше, с чистой, но холодной водой и металлическим ковшиком. Самообслуживание. Налил ковшом воды в умывальник - и пользуйся. Ну, или прямо ковшом из бочки зачерпывай…
        На краю полупустой бочки была прицеплена помятая проволочная мыльница с обмылочком хозяйственного мыла, а на стенке ангара, рядом с умывальником, висело на гвоздике относительно чистое вафельное полотенце. Здешний сервис был прямо-таки на уровне «полторы звезды»…
        Обрадованная Клава немедленно вытряхнула из чемодана свои многочисленные туалетные принадлежности и пошла умываться. Умывшись, она достала из сумочки зеркальце и косметичку и, сев за стол, начала наводить красоту на физиономию.
        Это заняло её очень надолго, а мне оставалось только сидеть на табуретке или слоняться по ангару, где не было ничего интересного, кроме самолёта, который нам запретили трогать. Прошло ещё около часа, прежде чем в ангаре появились с недовольным видом чрезвычайно занятых людей, которых оторвали от архиважного дела (подозреваю, что на самом деле им банально не дали поспать), трое техников в тёмно-синих спецовках и беретках.
        Ругаясь вполголоса, они закрепили на носу Ил-28, на уровне кабины штурмана, вторую стремянку, после чего открыли верхний люк штурманской кабины и нижний люк хвостовой стрелковой точки. Потом технари покинули ангар, но, судя по поплывшему вокруг аромату дешёвого табака (навскидку - или «Прима» или «Беломор»), они просто вышли перекурить на свежий воздух.
        Спустя некоторое время наконец пришёл и капитан Ядренцев, уже более чем суровый, деловой, застёгнутый на все пуговицы и в кожаном лётном шлеме с овальными очками на лбу.
        - Ну и чего встали, товарищи пассажиры? - спросил он нас с Клаудией с иронической интонацией дежурного на железнодорожном вокзале в каком-нибудь заштатном Бижбуляке.
        - Милости просим грузиться в авиалайнер. Сами извольте лезть вперёд, а багаж - в хвост!
        Я закинул свой обшарпанный рюкзак и аккуратный Клавин чемодан в кабину стрелка, а потом помог своей спутнице залезть в передний отсек бомбардировщика. Глядя, как Клава карабкается туда на своих каблуках, поскальзываясь на узких ступенях стремянки (техники тут же прервали стихийный перекур и, разом вернувшись в ангар, тоже смотрели этот цирковой аттракцион и, как мне показалось, с нескрываемым удовольствием), я невольно вспомнил известное выражение «раньше у меня было гладкое лицо и мятая юбка, а теперь наоборот». Что-что, а уж юбку моя элегантная «переводчица» за последние сутки измяла качественно, а ни утюга, ни времени на глажку у нас по-прежнему не было.
        Нежно, но твёрдо усадив её на жёсткое катапультное кресло и попросив, ради бога, ничего не трогать (а то, чего доброго, дёрнет не за ту ручку и со всей дури улетит в потолок ангара), я не без труда (поскольку Клава сидела в кресле прямо под люком) высунул голову из штурманского люка и увидел, как двое техников помогают Ядренцеву забраться в пилотскую кабину.
        - Э-э, командир, - спросил я. - А как насчёт парашютов?
        - Ишь чего захотел! Подружку свою потуже пристегни ремнями к креслу. А вот тебе, милок, уж придётся потерпеть без парашюта, - ответил Ядренцев, усаживаясь в своё пилотское кресло.
        - Это почему?
        - Потому что вас у меня на борту сейчас вообще как бы и нет. Поскольку был отдельный устный приказ соблюдать строгую секретность… Да не ссы ты в компот раньше времени, - успокоил он, по-видимому, увидев на моём лице растерянность. - Доставлю вас в лучшем виде…
        Выдав эту реплику, возившийся в своей кабине с пряжками подвесной системы кресла Ядренцев что-то сказал одному из помогавших ему техников.
        Тот резво соскочил со стремянки и быстренько сбегал в стрелковую кабину, принеся оттуда ещё один кожаный лётный шлем с тянущимся от него длинным, тонким проводом. Шлем технарь вручил мне.
        - Это зачем? - не понял я.
        - Чтобы лучше слышать меня, - пояснил капитан из своей кабины и сказал: - Да залезай ты уже в машину и шлем надень…
        Я подчинился и, застегнув на Клаве великоватые лямки подвесной системы, уселся на рабочее сиденье штурмана, не особо мягкое и лишённое спинки. Собственно, кроме сиденья, металлического мини-столика для карт и прочих штурманских причиндалов да ещё каких-то зачехлённых в данный момент агрегатов (бомбардировочный прицел или что-то вроде того?), здесь не было ничего интересного.
        Затем я натянул шлем, который был мне несколько маловат.
        Спустя минуту в верхний люк позади меня всунулся, дыша чесноком и куревом, рыжий техник, который, не забывая между делом коситься на Клаву, сноровисто воткнул штекер от провода моего шлема в какое-то гнездо и щёлкнул нужным тумблером.
        - Раз-два-три, - сказал сквозь шорохи в наушниках моего шлема глухой голос, отдалённо напоминавший капитана Ядренцева.
        - Чего? - не понял я.
        - Проверка связи, - уточнил тот же голос. - Ты до конца полёта говорящую шапку не снимай. И ничего на радиощитке не трогай!
        - Принято, - ответил я.
        - Как слышно? - спросил капитан.
        - Да нормально слышно.
        - Вот и ладушки…
        Вслед за этими словами техник с лязгом закрыл обитый изнутри простроченным ромбиками серо-зелёным дермантином люк над Клавиной головой. Я на всякий случай осмотрел запор люка, прикинув, как его можно открыть в случае чего. В кабине сразу стало темновато и сильно запахло Клавиным парфюмом. Какая-никакая, а герметичность тут явно присутствовала…
        Потом я услышал, как Ядренцев говорит по радио какому-то «Первому» о том, что можно начать буксировку.
        Впереди нас загудел мотор, и скоро за стёклами кабины появилась обширная корма большого грузовика (то ли КраЗ то ли ЯАЗ, то ли ещё что-то подобное) с длинным водилом.
        Техники сноровисто подцепили водило к носовой стойке Ил-28, и тягач, слегка газанув, потащил нас вон из ангара, сквозь ночную тьму прямо по рулёжке.
        Хотя нельзя сказать, что тьма была такой уж непроницаемой - взлётную полосу освещала цепочка неярких, как мне показалось, огней. Время от времени по бетонке аэродрома шарил голубоватый луч прожектора.
        Оставшееся в стороне от нас здание аэропорта было ярко освещено, но на стоянках гражданских самолётов не наблюдалось никакой явной движухи.
        Через несколько минут мы встали, и техники отсоединили тягач от самолёта. Грузовик с погрузившимся в него техперсоналом уехал.
        В моих наушниках стало слышно, как Ядренцев просит разрешения у «Первого» на запуск.
        - Ты там как? - спросил я у сидевшей позади меня Клавы.
        - В пределах нормы, - ответила она, озираясь, и добавила: - На таких я раньше никогда не летала…
        Интересно знать, а на каких других она раньше летала? Ладно, спрошу как-нибудь потом…
        В наушниках «Первый», судя по всему, разрешил нашему пилоту сначала запуск, а затем и взлёт. По обеим сторонам от нас оглушительно застучало, заревело, залязгало, а потом рёв стал ровным и перешёл в свист, после чего наш Ил-28 медленно покатился по взлётке, постепенно набирая скорость.
        Ядренцев продолжал говорить по радио о том, что он что-то там выполняет.
        Лампы по сторонам полосы бежали назад всё быстрее, а затем разом ушли куда-то вниз. Возникло минутное ощущение пустоты под ногами и лёгкий клевок - это убрались шасси.
        - Передняя кабина, как там у вас? - спросил капитан. - В штаны не наложили?
        - Нормально, - ответил я. - Не наложили, вашими молитвами…
        - Вот и хорошо, - сказал Ядренцев и уточнил: - И постарайтесь помалкивать, вплоть до самой посадки. Как поняли?
        - Поняли, - ответил я.
        Капитан говорил «Первому» о том, что набрал 2500 метров и ложится на курс. Действительно, Ил-28 набирал высоту, и вокруг было темно. Однако тьма внизу уже была чуть темнее, чем тьма сверху, если вообще можно так выразиться - верный признак рассвета. Я посмотрел на часы - по местному времени было без малого пять утра, а весной и летом светает рано, даже в этих туманно-альбионских широтах.
        В одном месте внизу и слева мелькнула и мгновенно уплыла назад россыпь каких-то огней. Похоже, город или что-то типа того. Какой-нибудь Рен, Авранш или Кан? Предполагать было бессмысленно - карты у меня всё равно не было, а нашего маршрута я тем более не знал…
        Через какое-то время небо начало светлеть, а потом всё разом стало серым.
        Серое предрассветное небо и серое море под ним.
        Похоже, капитан не стремился набирать высоту, и не менее получаса мы летели на высоте пары километров, и внизу не было ничего, кроме моря.
        Потом Ядренцев взял резко влево, и в стороне замелькало что-то, похожее на берег. Я заметил, что наш Ил немного снижается.
        - Смотри, - услышал я голос в наушниках. - А то когда ещё такое увидишь…
        Я прильнул к стеклу, слыша, как Клава пытается отстегнуться от кресла - ей тоже хотелось посмотреть.
        Действительно, капитан повёл машину вдоль береговой линии, о которую шлёпали ленивые, отливающие свинцом волны. И кругом, насколько хватало глаз, из воды там и сям торчали коричневые (то ли ржавые, то и обгорелые) мачты и надстройки затонувших судов.
        В одном месте, почти у самого берега мелькнуло нечто крупное, очень похожее на остов советского крейсера проекта «68-бис», он же тип «Свердлов». Стволы орудийных башен главного калибра заметно накренившегося влево и осевшего в воду по самую верхнюю палубу корабля смотрели в сторону берега, а сам он был какой-то ржаво-чёрно-серый. Чувствуется, что хорошо горел. Очередной гордый «Варяг» не сдался врагу?
        Весело у них тут было, чёрт побери…
        В кабине зашуршало. Клаудия, наконец отстегнувшись от подвесной системы кресла, проползла на четвереньках мимо меня и, кое-как устроившись между зачехлённым прицелом и стенкой кабины, буквально припала лицом к лобовому стеклу. Чувствовалось, что ей тоже очень хотелось посмотреть на здешнюю Англию с высоты птичьего полёта. Как говорится, было бы на что смотреть…
        В этот момент наш капитан заложил левый вираж, и море исчезло за хвостовым оперением. Зато теперь внизу замелькала суша.
        В книгах было принято писать о пресловутых «меловых утёсах Дувра», но почему же всё внизу было таким чёрно-серым? Конечно, зелёная трава и деревья временами мелькали внизу, но в основном везде были какие-то серо-чёрные проплешины, среди которых местами просматривалось нечто угловатое, при некотором напряжении зрения способное сойти за подбитые танки и остовы сгоревших автомобилей. Рассмотреть пейзаж получше мешала большая скорость Ил-28.
        А потом стороной, за широким серебристым правым крылом Ила, в неярком свете появившегося в дымке над горизонтом солнца проплыло огромное, казавшееся бесконечным поле каких-то неровных столбиков, кубов, коробок и ещё непонятно чего. И всё это в чёрно-серо-коричневатых тонах. Словно долго тлевшая гигантская пепельница, набитая сгоревшими спичками, бумажками и ещё бог знает чем, которую догадались загасить, когда её содержимое уже сгорело. Город был, остался дым, город просто погас…
        Зрелище очень напоминало архивные съёмки разнесённого вдребезги Сталинграда после боёв, когда-то давно сделанные кинооператором из задней кабины По-2. Только здесь всё сгорело куда качественнее, так что теперь казалось, что нарисованные карандашом контуры городских зданий специально потёрли ластиком для создания эффекта «размытости».
        Руины тянулись до самого горизонта, и конца им не было видно. Посередине гигантское пепелище пересекало мутное зеркало широкого речного русла с какими-то мелкими то ли озёрами, то ли остатками весеннего разлива по сторонам. И решительно никакого намёка на мосты…
        - Товарищ капитан, справа это что такое? - спросил я на всякий случай, хотя сам уже прекрасно понимал, что именно мы только что видели. Нерезиновск, он же Олигарховск на Темзе.
        - Это и есть Лондон, балда, - ответил Ядренцев и тут же одёрнул и меня, и сам себя: - Вот, блин, я же просил не болтать по пустякам!
        - Да ладно тебе, - сказал я, глядя, как обгоревшие руины Лондона постепенно уплывают из поля нашего зрения, и уточнил: - Что же, выходит, и Москва сейчас так же выглядит?
        - Не совсем. Там одно очень большое озеро и рядом несколько поменьше. А руин осталось мало. Били-то термоядерными, всё даже не сгорело, а испарилось… Всё, отставить трёп…
        - Внимание, «Первый», захожу на посадку! - услышал я в своих наушниках через минуту.
        Ил-28 снизился, капитан выпустил шасси.
        Колёса шаркнули по бетону, бомбардировщик коснулся полосы и побежал по ней.
        Слава богу, кажется, сели.
        Ядренцев убавил обороты и порулил к дальним стоянкам. Да, здесь действительно был аэродром в нашем стиле. Мимо нас проскочили стоянки с бензозаправщиками, АПА и вертолётами. Кажется, это были два Ми-1 и пара Ка-15, прикрытых брезентовыми чехлами. Частично расчехлён был только один Ми-1.
        Дальше Ил прокатился мимо четырёх бетонированных укрытий арочного типа. Добротно построенных, явно в расчёте на выдерживание как минимум попадания бетонобойной бомбы, а максимум - ядерного удара.
        Перед открытыми толстыми створками одного из них стоял истребитель, похожий на длинную трубу с треугольными крыльями. «Двадцать первый», серебристый, с красными звёздами и синим номером «39» на носу.
        Судя по откинутому вперёд, одним куском, фонарю пилотской кабины, это был аппарат первой серийной модификации, Миг-21Ф-13. Возле истребителя возилось несколько фигур в уже ставших привычными моему глазу синих «техничках».
        Миновав стоянку Мигов, капитан лихо развернул Ил-28 носом поперёк рулёжки и наконец заглушил двигатели.
        К нам подъехал ГАЗ-63, из кузова которого появились технари со стремянками. Потом подъехал и встал чуть в стороне зелёный ГАЗ-67Б с тентом. Из «газика» вышел офицер в полевой пехотной форме и фуражке, который встал, с интересом разглядывая наш Ил.
        - Пока не вылезайте, - услышал я в наушниках.
        Затем верхний люк нашей кабины открыли. Я снял с головы шлем и, высунувшись наружу, увидел, как капитан Ядренцев, откинув среднюю часть своего фонаря, быстро выбирается из кабины по второй стремянке, а затем идёт к офицеру.
        Они козырнули друг другу и перебросились парой слов. Потом офицер вернулся к машине и достал из своего «газика» нечто непонятное, мягкое и длинное серо-зелёное. Ядренцев взял у офицера это «нечто», сказал что-то техникам и быстро пошёл в нашу сторону. Было видно, как техники отошли куда-то в сторону, возможно, за ГАЗ-63.
        - Вылезайте, - сказал капитан, взобравшись по стремянке к нашему люку и протягивая мне «нечто».
        - Только сразу же наденьте вот это. И капюшоны поднимите.
        В том «нечто», что он сунул мне, я без труда узнал две плащ-накидки.
        Маскировка, стало быть…
        Я вылез из кабины, нацепил накидку сразу после того, как мои подошвы коснулись бетона ВВП, потом помог вылезти и накинуть «маскировку» Клаве. Её великоватая плащ-палатка оказалась длиной практически до земли.
        Затем капитан залез в штурманскую кабину, отсоединил мой шлем от «переговорки» и спустился обратно на бетонку, закрыв за собой люк. Всё правильно, поскольку дальше ему предстояло следовать уже без пассажиров. По команде Ядренцева разом вернувшиеся к бомбардировщику техники достали наши шмотки из кабины стрелка и отнесли их к «газику».
        - Ну, вам туда, - сказал капитан, пожимая мне руку и кивнув в сторону пехотного офицера, а потом добавил: - Удачи. А я через час, или даже раньше, стартую дальше. Так что прощевай, союзник.
        - Спасибо. И тебе удачи, авиация.
        Попрощавшись, Ядренцев потопал куда-то в сторону местного КП, а стоявший возле ГАЗ-67Б офицер медленно подошёл к нам. Был это молодой и симпатичный блондин, с майорскими погонами и несколькими орденскими планками (на которых я, помимо прочего, рассмотрел орден Красной Звезды) на груди.
        - Это вы, товарищи, прибыли из Сен-Назера по согласованию с тамошней военной миссией? - уточнил офицер.
        - Так точно, - ответил я, передавая ему вторую записку, из числа тех, которыми меня давеча снабдил майор Стрепетилов, и документы - своё служебное удостоверение и Клавин паспорт. Записку офицер, прочитав, убрал в планшет, а документы после краткого просмотра вернул.
        - Майор Дорофеев, командир 708-го отдельного мотострелкового батальона и по совместительству комендант города Дорчестера, - представился он и тут же предложил: - Прошу в мою машину, товарищ Немрава. На заднее сиденье и постарайтесь не высовываться. Чем меньше народу вас здесь будет видеть, тем лучше.
        Мы с Клаудией вместе со своим нехитрым багажом протиснулись на заднее сиденье «газика». Майор уселся рядом с водителем, и мы наконец поехали.
        На выезде нас не проверяли. По периметру аэродрома был серьёзный забор из колючки, а КПП на выезде прикрывалось парой пулемётных капониров и многочисленным караулом, в касках и с АК-47 на изготовку. Чувствовалось, что родная армия обустроилась здесь всерьёз и надолго.
        До расположения этого самого 708-го отдельного мотострелкового батальона от аэродрома было всего километра три-четыре, и на место мы прибыли практически мгновенно по ровной и хорошо расчищенной дороге, в кустах по обочинам которой маячила пара-тройка помятых кузовов брошенных там очень давно легковушек. Категорически не интересовавший нас город Дорчестер (а если точнее, какие-то старомодного вида крыши) просматривался за деревьями, в нескольких километрах левее нас.
        По периметру расположения батальона была всё та же добротная колючая изгородь с въездом через украшенные рельефными красными звёздами зелёные ворота с кирпичной будкой КПП, которую мы проскочили, практически не снижая скорости.
        За периметром всё было привычно: плац с соответствующей разметкой, полоса препятствий, десятка два длинных одноэтажных строений щитосборного типа, несколько двухэтажных кирпичных зданий, и парк техники с боксами, гаражами и складом ГСМ. У одного из зданий (видимо, штаба) стоял на невысоком постаменте танк ПТ-76.
        Пока «газик» петлял среди местной застройки, я сумел рассмотреть аккуратно побеленные бордюры, слегка подросшие молодые деревца, похоже, посаженные не ранее чем в прошлом году, белый на красном фоне лозунг «Решения ХХ съезда КПСС - в жизнь!» и стоявшую в отдалении, перед одним из открытых парковых боксов зелёную длинноствольную самоходку Су-100.
        В одном месте мимо нас бодро промаршировало стрелковое отделение во главе с сержантом. Судя по тому, что бойцы были без оружия, топали они, скорее всего, или на хозработы, или на какие-нибудь политзанятия.
        Потом наш ГАЗ-67Б остановился вдалеке от постамента с ПТ-76, у двухэтажного кирпичного дома с крыльцом, но без вывески. Окна первого этажа здания были забраны толстыми решётками, что несколько насторожило Клаву.
        Выйдя из машины, мы вслед за майором проследовали на второй этаж. Внутри здания всё выглядело вполне казённо, только стены здесь были покрашены голубенькой краской.
        Перед лишённой номера или какой-либо таблички коричневой дверью одного из кабинетов Дорофеев приостановился, пропуская нас вперёд. За дверью оказался «предбанник», в котором за отягощённым пишущей машинкой столом сидел рослый сержант, вскочивший по стойке «смирно» при нашем появлении, доложивший майору, что «вас уже ждут».
        Майор разрешил нам снять плащ-накидки, а потом, после краткой паузы, сказал Клаудии:
        - Вы, товарищ, пожалуйста, подождите нас здесь. Всё-таки у нас режимный объект, и уже самим фактом пропуска вас на него я взял на себя слишком много. А вот допускать гражданских к оперативному планированию я уже просто не имею права, вы уж извините.
        - Ничего, ничего, - очаровательно улыбнулась Клава, присаживаясь на один из стоявших у стены «предбанника» стульев. Сержант за пишущей машинкой при этом заметно стушевался.
        - Мы недолго, - постарался успокоить я её, входя следом за майором во вторую дверь, справа за спиной сержанта.
        За этой дверью был обширный кабинет, с портретами Ленина и Сталина на стене и длинным столом, за которым сидели два офицера в полевой форме. Один был немолодым усатым брюнетом с сильной проседью в волосах и капитанскими погонами, второй - коротко остриженный голубоглазый крепыш с незапоминающейся физиономией - был в звании старшего лейтенанта.
        - Ярослав Немрава, - представился я. - 9-й оперативный отдел 3-го управления Объединённой контрразведки Организации Варшавского договора.
        - Командир разведвзвода, старший лейтенант Павлов, - представился крепыш.
        - Начальник особого отдела дорчестерского гарнизона капитан Голубев, - отрекомендовался немолодой.
        Стало быть, весь местный «ареопаг» был в наличии. Спасибо, что товарищ майор сюда, по крайней мере, до кучи ещё и замполита с комсоргом не притащил. А то разучился я уже каждый раз подводить марксистско-ленинскую базу под что попало…
        На столе перед ними лежала уже развёрнутая крупномасштабная карта здешнего района с какими-то сделанными от руки пометками.
        - Итак, что от нас конкретно требуется? - спросил майор Дорофеев, усаживаясь за стол и жестом приглашая присесть и меня.
        Я сел и перевёл дух, после чего кратко изложил свою историю про самолёт-нарушитель и военного преступника, которого я собирался поймать. Разумеется, опуская некоторые подробности, знать о которых этим товарищам офицерам категорически не следовало.
        - А эта женщина с вами - она кто? - неожиданно спросил Голубев, когда я закончил.
        - Переводчица. Хорошо знает и французский, и английский. Вполне проверенный товарищ.
        - И стоило таскать её сюда ради этого? - засомневался особист.
        - Стоило. Я, товарищи, даже не предполагал, что придётся срочно лететь за моим «объектом» аж сюда. А я английский знаю чуть лучше французского. Куда же мне было без переводчика? Тем более она сама вызвалась…
        - Ладно, - отмахнулся, не дав сказать раскрывшему было рот особисту (по-моему, он хотел спросить у меня что-то ещё), майор Дорофеев. - Это всё мелочь. И к тому же не в нашей компетенции. Контрразведка имеет право поступать со своими людьми так, как посчитает нужным. Ну а что нам теперь скажет разведка, так сказать, по сути дела?
        Это он спрашивал уже конкретно у старлея Павлова.
        - Что тут сказать? Верная у вас информация, товарищ Немрава, - сказал крепыш.
        - Интересующий вас самолёт лежит вот тут…
        И он ткнул коротким пальцем в карту, у самого края нарисованной на ней карандашом от руки красной окружности.
        - Аппарат сильно повреждён, - продолжал старший лейтенант. - Носовая часть и передняя стойка шасси смяты, одно крыло сильно обгорело…
        - А вы откуда это знаете, товарищ старший лейтенант?
        - Вчера поздно вечером, когда была получена первая информация о неизвестном самолёте, мы, на всякий случай, посылали туда вертолёт Ми-1 с пилотом, лейтенантом Пановым. Он из наших вертолётчиков самый опытный и имеет большой опыт полётов в ночное время. На подлёте к месту приземления неизвестного самолёта его вертолёт был обстрелян из автоматического стрелкового оружия, и мы приказали пилоту срочно вернуться. Уже почти стемнело, но кое-что пилот всё-таки успел рассмотреть…
        - Это он молодец. А раз стреляли, значит, они там, на месте. И я очень надеюсь, что до сих пор не ушли и нужный мне тип ещё жив.
        - Да не ушли они. Точно. Хотя уже вполне могли двинуть на юг, к берегу залива Лайм. Местность там после войны, конечно, не приведи господь, но за несколько часов они могли уйти довольно далеко. Но, судя по всему, их на побережье никто не ждёт, во всяком случае пока. Так что, похоже, они продолжают сидеть возле самолёта, и, судя по всему, кто-то из них действительно жив. Этой ночью из их района было аж четыре радиопередачи, - сказал Павлов.
        - Кодированные? - уточнил я.
        - Да, - ответил Дорофеев. - Кодированные. Расшифровать их будет непросто. Но у наших радистов уже возникла по этому поводу одна дельная мысль.
        - Какая?
        - Во всех предыдущих радиограммах несколько раз повторялась одна и та же комбинация цифр. И очень похоже на то, что эти цифры - это их координаты в настоящее время…
        - И что из этого следует?
        - Если это действительно координаты в виде цифр, то путём простого сопоставления получается, что у них что-то запланировано на завтра на 10.00. Если, конечно, эта два раза повторенная ответная комбинация цифр тоже была именно временем и числом…
        - То есть, если ваши радисты правы, у нас в запасе менее суток?
        - Да. Менее суток. Так чем мы вам можем помочь? Конкретно?
        - Даже не знаю. Разумеется, проще всего, конечно, было бы просто уничтожить самолёт и тех, кто возле него, на месте. Но мне-то мой «объект» нужен по возможности живым…
        - Уничтожить самолёт с артиллерией или с воздуха можно, - сказал на это Дорофеев, не дав мне договорить. - Но мне запретили это делать. Наше командование считает, что за экипажем аварийного самолёта может прибыть спасательная команда, а значит, будет шанс взять ценных пленных. Правда, кто именно прибудет и каким путём - до сих пор неизвестно. Ну а для прочёсывания местности у меня нет людей, да и опасно это. Поскольку там вокруг заражённая радиацией зона. Да ещё и предельно засорённая. В том числе, возможно, и не разорвавшимися боеприпасами…
        - Вы что, товарищ майор, этот район совсем не контролируете?
        - Почему не контролируем? - удивился Дорофеев, и в его голосе появились обиженные нотки.
        - Вот тут, километрах в десяти от места их падения, - ткнул он пальцем в карту, - автодорога, по которой наши патрули объезжают район. Согласно уставу периодически патрулируем мотоциклистами, а два раза в сутки - на бронетранспортёрах. Ну а у береговой линии и на окраине Дорчестера у нас постоянные посты. Находившиеся в зоне поражения город Йовил, морская авиабаза и тамошние коммуникации разрушены полностью. Там уже давно никто не живёт, и патрулирование производим больше для порядка, чтобы никто из местных не совался в зону радиационного заражения…
        - А они что - суются?
        - Периодически ловим. Тащат всё, что может пригодиться в хозяйстве. От разных железяк до консервов. Уж как там консервы могли уцелеть и как их вообще можно жрать, если они по идее заражены - даже не представляю. Ну не понимают, идиоты, что всё, что они оттуда тащат, очень сильно фонит…
        - И что?
        - Если найденное радиоактивно - отбираем, составляем акты и сообщаем местным властям. Только им всё до лампочки, они до сих пор ни с разрухой, ни с преступностью справиться не могут. А в остальном я вам так скажу - на колёсной технике до места их вынужденной посадки, через все рассыпанные там железки точно не доберёшься, поэтому я и не представляю, как их вообще собираются спасать. Но мы можем посадить вас, в сопровождении взвода автоматчиков на броню пары «тридцатьчетвёрок» или самоходок и без проблем въехать туда. Гусеничный-то транспорт там пройдёт без проблем. Но тут тоже есть минус - танки они сразу же услышат издали и, чего доброго, разбегутся в разные стороны. И лови их потом среди этой заражённой пустоши, тем более что нет у меня людей для подобной операции…
        - Н-да. Это вы верно подметили, товарищ майор. Шуметь нам раньше времени не стоит. Хотя про танки или САУ мысль хорошая. Но как основной вариант это не годится. В общем, я мыслю так. В какое время ваши бронетранспортёры объезжают этот район?
        - В 8.00 и в 20.00.
        - Это хорошо. Тогда так. Меня и мою напарницу надо вооружить и экипировать. Плюс дайте мне на усиление пару толковых ребят с рацией из числа ваших разведчиков, знающих этот район, и особенно все подходы и кратчайший путь до нужного нам места. Вечером мы с ними сядем в вечерний, восьмичасовой патрульный бронетранспортёр и слезем с него где-нибудь поближе к месту вынужденной посадки самолёта. Если они даже наблюдают за округой, обычный патруль у них подозрений не вызовет. В общем, сойдём и дальше, до наступления полной темноты, часа за три доберёмся пешком. Там я сориентируюсь на месте, и к завтрашнему утру будем либо валить их всех на месте, либо я попробую взять живым интересующий меня «объект». А танки или самоходки с десантом подготовьте и держите в расположении, в полной боевой готовности, до моей команды. Связь по радио. Если меня там вдруг сильно прижмут, их помощь будет очень кстати…
        - Думаете, справитесь в одиночку? - заметно удивился разведчик Павлов. - Смотрите, наши химики регулярно осматривают район, там местами действительно очень сильно фонит. До сих пор. Видимо, часть пути вам, возможно, придётся идти в ОЗК…
        - Так ОЗК от радиации не спасают!
        - Стопроцентно действительно не спасают. Но, как свидетельствует опыт, в противогазе вы, по крайней мере, не надышитесь этой дрянью, да и на кожу вам активная пыль при надетом ОЗК не попадёт. Так вы уверены, что вчетвером справитесь?
        - Думаю, справимся. Мне главное, чтобы в самый нужный момент как можно меньше своих вокруг мелькало. Тогда можно будет бить там всех подряд, просто на звук…
        - Ну, вам виднее, - сказал Павлов с нотками сомнения в голосе.
        - Тогда будем считать, что совещание окончено. Идём готовиться, а вечером выдвигаемся, если у вас нет возражений…
        Возражений не возникло. Товарищи офицеры согласились с моим планом, и, как я понял, у них сразу же, что называется, отлегло от сердца, поскольку мои запросы действительно были минимальными. Похоже, они ждали чего-то большего. Например, полномасштабной фронтальной атаки с молодецким «ура» всеми наличными силами их батальона…
        Далее нам с Клаудией предложили спуститься на первый этаж.
        - Ты точно хочешь идти со мной и дальше? - спросил я Клаву, когда мы шли по лестнице. - Имей в виду, там будет очень опасно, это заражённый радиацией район. И я собираюсь сунуться туда практически в одиночку. И может быть очень серьёзный бой. Ближний…
        - Мы же договорились - куда ты, туда и я. Тем более, раз уж я всё равно здесь…
        - Любопытство?
        - Отчасти…
        Ох, ведь оторвут тебе, дорогуша, когда-нибудь башку, через это самое любопытство…
        На первом этаже мы с Клавой оказались в большой комнате с решётками на окнах. Там стояли четыре накрытые казёнными серыми одеялами панцирные койки с таким же количеством тумбочек и пустая вешалка в углу. По-моему, это больше всего напоминало местную, весьма редко используемую офицерскую гауптвахту или что-то типа того.
        Спустившемуся следом за нами через пару минут майору Дорофееву я сказал, что полного комплекта обмундирования нам не надо. Нужны только маскхалаты, головные уборы, обувь и, раз они на этом так настаивают, ОЗК и противогазы.
        Комбат не задавал лишних вопросов. Просто спросил про наши размеры (лично я сильно удивился, когда Клава назвала ему свой размер противогаза, хотя здесь это, похоже, было актуально) и уехал.
        Примерно через полчаса незнакомый немолодой старшина в сопровождении одного бойца и уже знакомого нам сержанта со второго этажа принесли в наше временное пристанище всё необходимое и чинно удалились за дверь.
        Маскхалаты были новые, зелёные с серо-жёлтым «лиственным» рисунком типа «берёзка». Я быстро натянул маскхалат на трусы и тёмную майку, Клава разделась и поддела под маскхалат короткие мягкие брючки в облипку типа треников и серый то ли свитерок, то ли водолазку под горло. К маскхалатам ещё прилагались пилотки и сапоги. Обувка, похоже, была ношеной, но оказалась впору. Разумеется, портянки я наматывать не стал, да их мне и не дали. Надел на носки. Так же поступила и Клава, у которой никакого понятия насчёт портянок вообще не было. Что значит не наш человек…
        Принесённые противогазы мы проверили, они тоже были вполне впору. Исправны они были или нет - другой вопрос. А вот ОЗК мы не стали разворачивать и проверять, поскольку они были хитро сложены и слегка присыпаны тальком. Снимай эти резиновые гондоны, а потом опять надевай. Такая канитель получится, притом что неизвестно, пригодятся ли они нам вообще…
        Подпоясавшись солдатским ремнём, я вышел в коридор и спросил у курившего там старшины, к кому я могу обратиться по поводу необходимого нам оружия.
        Старшина сказал, что можно и к нему, и достал из полевой сумки блокнот.
        Я попросил АК-47 и побольше патронов к нему - не три положенных штатных рожка, а минимум десять. И патроны желательно бронебойные. Ракетницу. Плюс какой-нибудь не сильно габаритный автомат для моей напарницы, пистолеты, ножи и ручные гранаты.
        Также я сказал, что желательно, чтобы разведчики, которые пойдут со мной, имели с собой ручной пулемёт.
        Старшина всё это записал, а потом удалился в сопровождении всё того же бойца.
        Примерно через час к нашим окнам подъехал дорофеевский ГАЗ-67Б, из которого выгрузили запрошенное. С машиной приехал тот же старшина.
        В автомате мне не отказали и действительно принесли новый АК-47 в десантном исполнении со складным прикладом. Шикарная вещь из ранних выпусков, практически классика, никакой штамповки и сварки, как на последующих типах «калашей» - сплошная фрезеровка и ручная сборка. Я уже давно считал, что если вдруг прижмёт и жизнь заставит завести в «хозяйстве» автомат, то желательно, чтобы это был именно АК-47 или ранний АКМ. Они как-то солиднее и надёжнее. Правда, я никогда глубоко не вникал в суть данной проблемы, всегда других дел хватало…
        Выдавая мне автомат и боезапас к нему (патроны действительно оказались бронебойными), старшина велел расписаться в какой-то принесённой им амбарной книге. А вот за два пистолета ТТ и ППС, который привезли для Клавы, расписываться не велели. К АК-47 прилагалось шесть снаряжённых рожков (седьмой был в автомате) в двух подсумках, к ППС, соответственно, четыре магазина (считая тот, что в автомате), к каждому ТТ - по две запасные обоймы. А ещё нам выдали ракетницу с десятком разноцветных ракет, четыре ручные гранаты Ф-1 (запалы, как и положено, были отдельно) и электрические фонарики. Хорошие фонарики, компактные и с возможностью установки на лампу красного светофильтра для подачи сигналов. Как разведчикам и положено.
        Из ножей мне дали только штык к АК-47 в штатных ножнах. Больше чем ничего, но не более того. Хотя я не рукопашник и не цирковой метатель ножей и томагавков…
        Закончив с нашим вооружением, старшина спросил, не хотим ли мы кушать.
        Я сказал, что это можно, Клаудия тоже особо не возражала против того, чтобы «русские накормили её до отвала йогуртом и чёрным хлебом».
        В течение часа нам принесли по тарелке наваристого горохового супа из концентратов и по шницелю с макаронами. На десерт - хлеб с маслом и по стакану довольно крепкого и в меру сладкого чая.
        Когда мы поели, старшина на пару со всё тем же бойцом собрал посуду (вообще-то это было явно не его дело, но чувствовалось, что Дорофеев очень не хотел, чтобы о нашем присутствии здесь знало слишком много людей) и сказал, что мы можем пока отдыхать. А если насчёт нас будут какие-то срочные распоряжения - сержант Хотьков (наконец-то я узнал его фамилию) сразу же спустится со второго этажа.
        Старшина с бойцом удалились, а мы с Клавой, не раздеваясь, прилегли на койки. И я сам не заметил, как и когда уснул. Во сне меня никто не тревожил, и проснулся я сам. Глянув на часы, увидел, что был пятый час вечера. Ни фига себе поспал, до выхода оставалось три часа…
        Клаудия уже проснулась и просто лежала на своей койке, разглядывая свои вытянутые на спинку кровати ступни. По её словам, никто за нами пока что не приходил.
        - Скучно, - добавила она с капризной интонацией. - Ни книжек, ни газет, ни радио…
        Ответив ей, что здесь вроде бы всё-таки не библиотека, я отправился в расположенный в конце коридора туалет, умылся, а затем двинул на второй этаж с мыслью о том, как бы нам действительно скоротать часок-другой? Ожидание смерти хуже самой смерти - это даже дети школьного возраста знают. А раз так - пойду да и спрошу, как мне пройти в библиотеку…
        Когда я поднялся наверх, сержант Хотьков всё так же торчал на своём «боевом посту» за письменным столом и доложил, что никаких команд и приказов от комбата пока не поступало. Нам всё так же было велено ждать.
        Подозреваю, что на фоне нашего полного бездействия в 708-м отдельном мотострелковом батальоне в тот момент шла нехилая движуха, но мы тут были совершенно не при делах.
        - А что у вас тут в это время обычно бывает из культурной программы, товарищ сержант? - спросил я его. Хотьков сказал, что ничего особенного, вообще-то сегодня суббота, банный день и большинство личного состава занято помывкой (то есть мы своим появлением обломали кое-кому в этом гарнизоне кайф, хотя армейская баня - это, конечно, не какая-нибудь VIP-сауна из наших времён, она доступных девок, пива и воблы как-то не предусматривает). Но для желающих в клубе в пять часов крутят кино. Только старое.
        - Какое? - уточнил я.
        - «Свадьба с приданым», плюс киножурнал, - ответил сержант. - Уже второй месяц его смотрим. А какое-нибудь новое кино обещали на следующей неделе привезти, когда будет почтовый самолёт с континента.
        «Континент» в его устах прозвучал прямо-таки совершенно по-британски. Как говорится, география обязывает…
        - А если мы сходим посмотреть кино - у вас проблем не будет? - честно спросил я. Формального запрета на перемещение по расположению части у нас не было, но мало ли…
        - Не будет, - ответил сержант.
        - А где у вас клуб? - спросил я.
        - Сразу за постаментом, где танк стоит.
        - Вход свободный?
        - Да. Только вы идите ближе к началу, чтобы на вас там особо не пялились. И никуда дальше клуба не ходите, чтобы я вас, если что, смог там быстро найти. Это лично товарищ майор приказал…
        - Хорошо, сержант.
        Ближе к пяти часам мы с Клавой нацепили пилотки и пошли в сторону клуба. Конечно, с нашей стороны было опрометчиво лишний раз светить свои физиономии, но вряд ли этот факт что-то изменил бы в ходе того, что нам предстояло. Да и вообще, это не то, что было в прошлый раз, а чистая «альтернативка». Я отсюда уйду так же незаметно, как пришёл, и искать упоминания об эпизодах моего пребывания здесь в местных архивах будет бесполезно - у тех, кто меня сюда послал, всё равно нет к ним доступа. Да и, чувствуется, не надо это им, раз уж они не стремятся изучать эту реальность. Так что не думаю, что я мог сильно навредить себе этим «культпоходом». Всё равно в этом мире моя физиономия никому и ни о чём не скажет. А Клаудии, похоже, было вообще всё равно…
        Вообще-то сам памятный ещё по раннему, ещё советскому детству фильм меня интересовал мало, а вот киножурнал, пожалуй, смог бы ответить на кое-какие вопросы…
        Мы обошли свежеокрашенный в защитно-зелёный цвет ПТ-76, застывший на постаменте.
        Плавающий танк был лишён надгусеничных полок и многих других внешних мелких деталей и вообще выглядел каким-то обгорело-оплавленным.
        На это, в частности, указывала резина на бандажах его опорных катков, от которой осталось меньше половины. Небось достали со дна, где-нибудь у здешнего побережья. Может, этот танк ещё и фонил? Хотя это как раз вряд ли, тут за этим вроде бы следили…
        На лицевой части постамента была укреплена металлическая доска с надписью:
        «ПАВШИМ ГЕРОЯМ
        21-Й ГВАРДЕЙСКОЙ МОТОСТРЕЛКОВОЙ ДИВИЗИИ
        8-Й ГВАРДЕЙСКОЙ АРМИИ. 1956 Г.».
        Стало быть, это ещё одно живое напоминание о тех, кто высаживался в Англии первыми и, по-видимому, здесь же и полёг…
        На удивление ни на крыльце, ни в холле клуба не было ни единой живой души. Не встретить нигде курящих вояк для меня лично было удивительно. Хотя, если на дворе действительно была суббота, абсолютное большинство рядового и сержантского состава явно торчало не в клубе, а в гарнизонной бане…
        В холле клуба были всё тот же покрашенный коричневой масляной краской пол, казённые голубенькие стены и живописно расставленные и развешанные там и сям разнообразные цветы в горшках и кактусы-фикусы в кадках.
        При этом на стенах висели два каких-то немаленьких, откровенно маринистических пейзажа с морскими далями и большими, многопалубными, парусными кораблями. Приглядевшись внимательнее, я понял, что, похоже, это всё-таки не копии с Айвазовского, а что-то местное, из прошлого Royal Navy и, очень может быть, даже старинной работы. Явные трофеи - чудом сохранившийся кусочек прошлой жизни.
        На доске объявлений, справа от входа в зрительный зал, висел лист ватмана с написанной плакатными перьями рукописной афишей о том, что «5 июня в 19.00 в клубе в рамках отборочного этапа на армейский конкурс «Алло, мы ищем таланты» состоится концерт гарнизонной художественной самодеятельности». Ну-ну. Как говорится, война войной, а про художественный свист или чечётку под баян здесь, похоже, не забывали…
        Здешний зрительный зал с рядами разномастных стульев (тоже явные трофеи, похоже, снесённые сюда откуда попало) здесь был небольшой, на сотню мест, но сейчас он не был заполнен и на треть.
        В момент, когда мы с Клаудией вошли, свет в зале уже погасили, и никто не обратил особого внимания на двух подозрительных личностей в маскхалатах и пилотках. Ну, или сделали вид, что не обратили. Тем более что мы сели у самого выхода.
        Как нами пообещал сержант, началось всё с кинохроники. Пошла стандартная заставка киножурнала «Новости дня» с Кремлём и № 44.
        Вообще-то от реального Кремля здесь точно мало что осталось, но кинодокументалисты явно предпочитали сохранять некую преемственность, намекая на то, что ничего страшного в стране за последние годы не произошло.
        Начали киножурнал действительно с напоминания о недавней войне, в виде кадров хроники, которые сопровождались обычным закадровым текстом о том, что совсем недавно советский народ пережил страшную войну, в которой понёс немалые жертвы, но сумел сплотиться и победить. Как-то так.
        Правда, стандартные, канцелярские словесные обороты произносившего текст диктора я почти не слушал. Меня больше интересовало то, что в этот момент происходило на экране. А это была нарезка снятых в разных местах и в разное время кадров, смонтированных в одно целое. Общей продолжительностью не более десяти минут.
        Кадры менялись, словно в калейдоскопе, и я смотрел на экран, затаив дыхание, стараясь зафиксировать в памяти как можно больше деталей.
        Начали, как водится, с поднимающихся над горизонтом атомных грибов. Очень может быть, что это было снято и где-нибудь на довоенных испытаниях в Семипалатинске, а не в реальных обстоятельствах. Во всяком случае, мне показалось, что я нечто подобное раньше уже видел.
        Потом показали горящие городские дома и снятые с самолёта или вертолёта, уходящие за горизонт кварталы руин. Опять-таки не скажу, что это очень сильно отличалось от хроники времён Великой Отечественной…
        Потом были кадры, где посреди сильных пожаров люди в противогазах и ОЗК тащили носилки с ранеными, а пожарные (тоже в противогазах и ОЗК) тушили какие-то горящие здания, что очень напоминало учебный фильм по гражданской обороне. Опять-таки, на то, что это было относительно недавно, указывали только слишком современные для Великой Отечественной противогазы да мелькавшие в кадре грузовики ЗИС-150 и ЗИС-151, а также пожарные машины на той же базе…
        Потом мельком показали многочисленных забинтованных раненых и обожжённых людей с вспузырившейся или почерневшей кожей. Ожоги им обрабатывали люди в белых халатах и марлевых масках. Это уже больше напоминало военную хронику 1945 года из Хиросимы или Нагасаки.
        Далее были кадры какого-то сильно разрушенного двухэтажного здания. На земле, среди обломков дерева, шифера, осколков стекла и ещё бог знает чего, густо лежали убитые дети. Совсем маленькие. Камера скользнула по разбитой вывеске «Ясли-сад № 4 г…ска».
        Потом были лица рыдающих женщин разного возраста.
        Затем сразу кадр с широким инверсионным следом высоко в небе. Вслед за этим старт ракеты ЗРК С-75 или даже С-25. Инверсионный след перечёркивается вторым, более тонким. Далее происходит мощный взрыв, и по небосводу разлетается облако обломков.
        Потом кадры, явно снятые фотокинопулемётом. Истребитель заходит в хвост бомберу (по-моему, это был В-47 «Стратоджет») и долбит его из пушек и НАРами. Трассеры снарядов и туманные, идущие с большими интервалами шары НАР гасли в крыльях и центроплане бомбардировщика, затем, наконец, произошёл взрыв. Половина консоли правого крыла «Стратоджета» оторвалась и улетела неведомо куда, а самолёт повалился резко вниз, дымя и вращаясь…
        Дальше опять были съёмки с земли. Относительно невысоко, явно теряя скорость и высоту, летел огромный, шестимоторный В-36 «Писмейкер», тянущий за собой полосу всё более густеющего дыма. Вокруг самолёта вспухали вспышки разрывов, видимо, это бьют зенитки крупного калибра. В какой-то момент последовало одно или даже несколько прямых попаданий, и В-36 очень красиво взорвался, распадаясь на части.
        Потом шли кадры с вбитым в землю по самый хвост остовом палубного истребителя F4D «Скайрей», на киле которого сохранились буквенные коды эскадрильи и надпись «NAVY». Дальше показали очень крупный кусок фюзеляжа то ли В-47, то ли В-52 с пробоинами и эмблемой стратегического авиационного командования США - кольчужная перчатка, сжимающая пучок молний, вписанная в щит. Потом в кадре мелькнули многочисленные остовы сгоревших F-86, F-84 и А-4 «Скайхок» и рваные в клочья металлические обломки самолётов, на которых просматривались круги английских Королевских ВВС и чёрно-белые кресты бундеслюфтваффе ФРГ. Снято было явно в разных местах, но, судя по обилию разбитых однотипных самолётов в одном кадре, на каких-то аэродромах, по которым прошлись ракетно-бомбовыми ударами.
        Затем были кадры с берегом моря в солнечный день, и камера, скользнув по песку, кипарисам и поверхности воды, показала сквозь радужную тонкую плёнку разлитого топлива видимое под водой, на небольшой глубине, крыло с надписью «USAF». По-моему, на дне лежал истребитель-бомбардировщик «Супер Сейбр», он же F-100.
        За кадром в это время, кажется, шёл текст о «сокрушительном отпоре империалистическим воздушным пиратам».
        Потом были кадры, сделанные то ли с вертолёта, то ли с не шибко скоростного самолёта, летевшего по кругу на небольшой высоте. Лётчики облетали здоровенный, горящий американский авианосец типа «Орискани». Пылал он здорово, словно нефтеналивная баржа. Толстый столб густого дыма тянулся, как казалось, непосредственно в верхние слои атмосферы. Интересно, чем это в него так вмазали?
        Новый шикарный кадр: по сельской улице, среди бревенчатых изб с наличниками на окнах, сараев и характерных заборов толпа плохо одетых поселян буквально тащила нескольких, явно только что пойманных американских лётчиков - янки были в полётных комбинезонах, а двое даже в гермошлемах. У одного на тёмной поверхности шлема были нарисованы мелкие светлые звёздочки. При этом колхозницы разного возраста и старики били американских лётчиков чем попало - руками, ногами, палками, поленьями. Особенно усердствовал бородатый дед с медалькой «Партизану Великой Отечественной» на лацкане обтруханного пиджака и фундаментальная женщина с длинным дрыном в руках, чем-то похожая на Родину-мать с известного плаката.
        Двое солдат-конвоиров с автоматами ППШ наперевес в процесс особо не встревали, при этом всем своим видом давая понять поселянам, что зашибить пилотов до смерти они всё-таки не позволят.
        Камера наехала на лица пленных крупнее, и было видно, как один из лётчиков, молодой и белобрысый, плакал навзрыд, а в следующую секунду он получил в табло сразу с нескольких сторон…
        Далее показали (снято было явно из задней, стрелковой кабины бомбардировщика в момент отхода от цели) быстро удаляющиеся небоскрёбы где-то у линии горизонта. Через пару секунд там вспух огромный, пульсирующий белый шар, в свете которого здания, как мне показалось, исчезли, а камера заколыхалась. Должно быть, оператор наложил в штаны…
        Потом шёл кадр с запуском тактической ракеты «Луна» и залпами многочисленной тяжёлой артиллерии и реактивных установок БМ-24. Потом показали идущие в атаку, покачивающиеся на неровностях танки Т-54.
        Дальше гусеничные БТР-50 и танки ИС-3М проезжали мимо дорожного указателя с надписью «Bonn». Рядом с указателем стоял очень довольный регулировщик в форме Национальной Народной армии ГДР. Потом показали нескончаемые колонны наших танков на узких улицах каких-то европейских городов. В одном кадре на заднем плане за идущими по булыжной мостовой Т-44 мелькнул Кёльнский собор…
        Дальше были кадры с многочисленной разбитой натовской техникой - горящие, продырявленные и лежащие на боку или вообще кверху гусеницами танки М-47, М-48, М-41, М-24, «Центурион», разнообразные БТРы и колёсные броневики.
        Потом были кадры, снова очень похожие на Великую Отечественную. Колонна тяжёлых танков Т-10 шла по дороге, буквально раздвигая длинными стволами 122-мм орудий бредущую им навстречу неряшливую толпу американских пленных, конца которой, казалось, не было видно. И вид у этих американцев был какой-то обалдело-испуганный.
        Дальше показали нескольких негров в американской военной форме, которые с явным аппетитом хлебали суп из эмалированных мисок, а потом советские солдаты угощали их куревом. При этом негры радостно улыбались и обнимались с нашими бойцами…
        Дикторский голос за кадром при этом, кажется, вещал что-то о «полном крахе политики угнетателей и человеконенавистников»…
        Затем были кадры, где советские, восточногерманские, польские, чешские и, кажется, даже болгарские солдаты с радостным видом стояли на фоне танков, бронемашин и какого-то моря. На указателе за их спинами было написано «Dunkirk»…
        Ну да, всё прямо как в той частушке - «в Париже танки, королева на Лубянке, а рядом в Темзе тонут янки, и в стратосферу валит дым»…
        Дальше киношники словно прочли мои мысли. Поскольку в кадре возник собственной персоной генерал де Голль, который, доброжелательно улыбаясь, пожимал руку какому-то советскому генералу (по-моему, это был молодой Гречко), генерал при этом тоже улыбался.
        Затем показали, как колонна танков ПТ-76, БТР-40, БТР-152 и армейских грузовиков проходит явно по Парижу - позади маячила фоном Эйфелева башня.
        Потом был характерный кадр, снятый где-то на парижской улице. Две молодые и симпатичные, одетые по последней моде (платья с юбками А-образного силуэта и туфли на высоких каблуках) парижанки разглядывали стоявший посреди улицы (позади маячила вывеска «Cafe Du Dome») танк Т-54 очень ранних выпусков (башня с характерным «заманом» по всей длине и ящики с курсовыми, горюновскими пулемётами на надгусеничных полках). Из башенных люков танка торчали по пояс два советских танкиста в характерных ребристых шлемах и тёмных комбезах, которые явно о чём-то разговаривали (ну или, по крайней мере, пытались разговаривать) с этими мамзелями. И те и другие улыбались. Это уже напоминало мне скорее положительный вариант Праги образца 1968 года…
        Потом показали митинг на площади какого-то европейского города. На заднем плане маячило старинное, вычурное здание с шестью колоннами и скульптурами двух львов по бокам входной лестницы, и именно по нему я определил, что это дворец Кортесов (то есть испанского парламента), он же Placio de las Cortes в Мадриде. Вокруг здания радостно бесновалась огромная толпа народу, трепыхались плакаты и лозунги, на которых преобладала символика с серпом и молотом… Далеко позади толпы смутно просматривались башни нескольких танков Т-44 и Т-34-85.
        Потом на импровизированной трибуне над толпой возникла крупная седая старуха, которая начала что-то говорить, размахивая рукой. Блин, да это же Долорес Ибаррури! Уж её-то точно ни с кем не перепутаешь…
        Дальше показали какую-то тюрьму, тоже очень винтажного вида. Через распахнутые железные ворота валили измождённые люди в полосатых робах, их встречала толпа, в которой было немало вооружённых личностей с какими-то повязками на рукавах.
        Затем были кадры, на которых вооружённые люди в штатском с плохо скрываемым удовольствием избивали каких-то вояк в старомодной форме, явных франкистов. Потом показали, как нескольких типов в такой же форме вешали на некой площади. И вокруг опять ликовала толпа.
        Потом были кадры с несомненно нашей эскадрой. Два крейсера проекта «56-бис» и десяток эсминцев проекта «30-бис» входили в какую-то экзотическую гавань. По-моему, это была Мальта.
        Дальше показали явно Ближний Восток. На фоне каких-то пальм взлетела четвёрка серебристых Миг-15 с красными звёздами, которые ушли с набором высоты куда-то в сторону пустыни. Потом шли кадры (похоже, опять снимали фотокинопулемётом) со штурмовкой колонны каких-то танков и автомашин в тех же пустынных декорациях.
        Ну а дальше в киножурнале пошла привычная рутина. Теперь каждый сюжет показывали подробно, по несколько минут и столь же подробно комментировали. Там были стройки социализма. Самосвалы, бульдозеры, башенные краны. Люди в спецовках, которые что-то варили электросваркой, клали кирпичи, штукатурили и красили. В одном сюжете в кадре мелькнул указатель «Новая Москва».
        Ого. Ничего себе… Они что, собираются полностью отстроить столицу где-нибудь на новом месте? Всю, включая Кремль?! Очень может быть, хотя, может, это только лишь название…
        Потом был сюжет с перекрытием какой-то северной реки и строящейся среди явно сибирского леса огромной плотины гидроэлектростанции. Часом не Братская ли это была ГЭС?
        Потом долго показывали сады, стада коров, животноводческие фермы с курями и свиньями и трактора, которые что-то пахали. Потом показали комбайны (древние, ещё несамоходные, которые надо было прицеплять к тракторам), которые что-то убирали. Диктор за кадром долго говорил о каких-то там выдающихся трудовых достижениях, сопровождая каждый кадр указаниями на конкретные республики, области и колхозы и реальные цифры надоев и урожаев. Потом показали текущее буквально рекой в закрома родины зерно, горы картошки, капусты и ещё каких-то овощей, на фоне которых некое колхозное начальство трендело о том, что всё это далеко не предел, и брало на себя повышенные трудовые обязательства. Ну-ну…
        И в качестве кульминации показали короткий эпизод старта ракеты Р-7 со вторым искусственным спутником Земли. С комментариями насчёт очередной великой победы советской науки и техники. Эти кадры были один в один, как те, что я видел в своём времени. По крайней мере я никаких явных отличий не углядел…
        На этом киножурнал закончился. Ну и что же я, спрашивается, узнал?
        Да почти ничего из того, что я не знал бы до этого. Получилась практически та же история, что и накануне с газетой. Советская власть вела себя в своей обычной манере - ни одного лишнего слова и ничего из того, что позволило бы хоть кому-то, хоть на мгновение усомниться в правильности руководящего курса. Как и после 1945 года.
        Ну да, дорогие товарищи, несколько лет назад действительно была страшная и жестокая война. Но мы снова победили в ней и, успешно преодолевая послевоенную разруху, продолжаем двигаться прямиком к каким-то там очередным сияющим вершинам. Да, эта война унесла жизни миллионов советских людей, но когда и кого у нас это обстоятельство останавливало в процессе поступательного движения Советской Родины только вперёд и вперёд? Тем более что в здешнюю последнюю войну народу полегло явно меньше, чем в Великую Отечественную.
        В общем, как говорится, всё, и более ничего…
        А на экране уже пошли начальные титры фильма. Как я уже сказал, мне это кино было более чем знакомо. Разве что Клаве был лишний повод подивиться на быт и нравы аборигенов далёкой, северной страны.
        Лично я эту «Свадьбу с приданым» 1951 года выпуска, с Верой Васильевой, Виталием Дорониным и прочими давно и прочно забытыми в нашем времени актёрами, видел многократно.
        Цветное кино, снятое, как было принято тогда, в основном в павильоне. А вот с какого перепугу его тогда полагали «музыкальной комедией» - ума не приложу.
        Вообще, по-моему, человеческий разум должен прямо-таки кричать, протестуя против подобных «отношений» между мужчиной и женщиной, когда вся «любовь» сводится к каким-то пафосным полунамёкам и всё время наслаивается на понятия о долге, чести и совести коммуниста, а также колхозное социалистическое соревнование и посевную с уборочной. При этом по ходу этой пьесы происходит то плавное превращение заседания сельсовета в какой-то мазохистский балаган, то колхозное партийное собрание столь же плавно перетекает в пошловатые посиделки с игрой на тальянке и частушками «про любовь». Типа невозможно понять, когда у этих колхозников праздники, а когда будни…
        И ещё до того, как актёр или актриса открывает рот, сразу же видно, где положительный герой, а где отрицательный - в облике «хороших» тогда неизменно присутствовало что-то этакое, прямо-таки плакатно-иконописное, хотя орденами, медалями или орденскими планками в кадре были обвешаны почти все…
        Тут и разные песенные хиты прошлого про «на крылечке твоём» и «хвастать, милая, не стану» не особо помогали. Кстати, я в своё время долго смеялся, узнав, что эта пьеса была написана неким И. Дьяконовым и является «переводом с коми-пермяцкого на русский». Хотя и это, по-моему, не может как-то оправдать всю нелепость сюжета, убогость диалогов и картонность персонажей. Но надо помнить, что в те годы, когда главный искусствовед и ценитель сидел в Кремле или на своей ближней даче, по-другому и не могли снимать при всём желании - достаточно вспомнить каких-нибудь «Кубанских казаков» или «Сказание о земле Сибирской»…
        Увы (или к счастью), посмотрел в очередной раз «Свадьбу с приданым». Ну и ладно, в конце концов я не Штирлиц, чтобы шесть раз смотреть «Девушку моей мечты»…
        Колыхнулась плотная занавеска над входной дверью, и кто-то вошёл в зал. Какое-то время вошедший осматривался, привыкая к темноте, а потом решительно направился к нам - светлые пятнышки на тёмных маскхалатах можно различить и в полутьме зрительного зала.
        Это, вполне ожидаемо, оказался сержант Хотьков.
        - Я за вами, - прошептал он мне в ухо. - Время…
        Мы, стараясь не шуметь, пошли за ним. В нашу строну никто особо не обернулся.
        Ну а в пункте «временной дислокации» нас уже ждали старлей Павлов с развёрнутой на кровати (за неимением стола) крупномасштабной картой района и два молодых, но очень серьёзных разведчика в таких же, как у нас с Клавой, маскхалатах и пилотках, с биноклями на груди. К тумбочке были прислонены два АК-47 с деревянными прикладами, а на полу стоял зелёный металлический ящик с «веткой» тонкой антенны - рация.
        - Сержант Игнатов! - представился тот, что был пониже ростом.
        - Ефрейтор Филатов! - отрекомендовался его напарник.
        - Старший лейтенант Немрава! - представился я на всякий случай, спросил: - А где пулемёт? Подсознательно понимая, что мне его уже не дадут.
        - По штату не положено, - ответил Павлов и пояснил: - Вот если бы вы шли полной разведгруппой - тогда да. А раз идёте вчетвером, без пулемётчика, командира группы и прочих, - не имею права, извините…
        Экий он, оказывается, уставник. Прямо-таки император Павел I…
        - Нет так нет, - миролюбиво согласился я, не желая ругаться из-за такой ерунды. Помнится, товарищ Сухов с Верещагиным из-за пулемёта тоже особо не конфликтовал…
        Затем я снял поясной ремень, расстегнул маскхалат и начал напяливать поверх майки американский бронежилет, извлечённый из рюкзака. Бережёного бог бережёт…
        Всё время, пока я это проделывал, старлей Павлов рассматривал бронежилет, а разведчики во все глаза пялились на Клаудию. Последнее уже стало привычным.
        - Это что, американский? - поинтересовался Павлов.
        - Да, трофей, - ответил я, застёгивая маскхалат и цепляя на поясной ремень подсумки с автоматными магазинами и ножны со штык-ножом. - А что, раньше таких видеть не приходилось?
        - Почему? Приходилось. Только у нас считается, что это всё баловство. Они же автоматные или винтовочные пули не держат…
        - Это да. Но от пистолетного выстрела или на больших дистанциях такие «кольчужки» иногда вполне помогают, - пояснил я с видом знатока, затягивая ремень на поясе и надевая на шею бинокль. В поддетом под маскхалат бронежилете я сразу стал заметно толще.
        Рядом со мной Клава занималась тем же самым, то есть надевала на ремень подсумки и солдатскую флягу в матерчатом чехле. Причём делала это довольно умело. Кроме оружия она прихватила с собой блокнот и карандаш.
        - Вот что, товарищи Игнатов и Филатов, - сказал я, обращаясь к разведчикам. - Вы на том месте, куда мы сейчас направляемся, хоть раз были?
        - Так точно. Ходили несколько раз на патрулирование и прочее, было дело, - подтвердили оба бойца чуть ли не в один голос.
        - Но заражённые радиацией места обходили, - тут же добавил сержант Игнатов.
        - А как вы вообще определяете, что они заражены?
        - Наши счётчики Гейгера в таких местах трещат, а на трофейных начинает мигать красная лампочка…
        - И что - каждый раз вы ходили туда полностью облачёнными в ОЗК? - уточнил я.
        - Никак нет, - сказал сержант. - Только противогазы надевали и быстро уходили в сторону от места, где обнаруживалось радиоактивное заражение.
        - Как далеко уходили?
        - Пока счётчики Гейгера не переставали шуметь и мигать. Иногда достаточно было отойти всего метров на пятьдесят…
        - А тогда с чего вдруг такая уверенность в том, что нам непременно потребуются ОЗК?
        - Так считают спецы из радиационной и химической разведки, - встрял в разговор старший лейтенант Павлов. - Они полагают, что лучше перебздеть, чем недобздеть…
        - Разумно. Я так понимаю, что сразу мы ОЗК надевать не будем?
        - Не будете, - успокоил меня Павлов. - Просто возьмёте их с собой и наденете на месте, если будет такая необходимость. Благо они не тяжёлые…
        Хотя бы порадовал, что с самого начала не придётся париться в этой резине… Чувствовалось, что насчёт ОЗК у них тут есть некая чёткая инструкция, не особо разумная, но, похоже, никем не отменённая…
        - На карте наш сегодняшний маршрут показать сможете? - спросил я разведчиков.
        - Если только очень приблизительно, - сказал на это сержант Игнатов, косясь на разложенную карту. - Лично мне на месте ориентироваться проще. Тем более что там периодически что-нибудь изменяется…
        - В каком смысле «изменяется?! - не понял я.
        Это что ещё за игровая вселенная чернобыльского «Сталкера», блин?
        - Во-первых, там постоянно меняется радиационный фон, - охотно пояснил сержант. - Большой склад с атомными авиабомбами, который в основном и рванул, был несколько в стороне от аэродрома. Там теперь большая воронка, а если точнее, озерцо с грязной водой, к которому лучше не подходить ближе чем на сотню метров. Вокруг у англичан были разные ремонтные мастерские, гаражи, ангары, казармы, штабные помещения и прочее. И всё это сейчас превратилось в руины, где фонит больше всего. Мы туда, конечно, не пойдём, но возможно, что сейчас там местами очистилось, а где-то подальше вовсе даже наоборот…
        - Что значит «очистилось»?
        - Как говорят «химики», радиация и прочая дрянь постепенно уходит с весенним таянием и дождями в почву, а потом оседает в грунтовых водах или стекает в море. Я не знаю, в чём тут дело, но в некоторых сильно фонивших, к примеру, в позапрошлом году местах в этом году радиация приборами практически не фиксировалась. Может, смыло заразу, а может, ещё что… Да я сейчас не только радиацию имею в виду. Например, за руинами у англичан была их основная, широкая и длинная взлётная полоса, которую при взрыве склада прямо-таки покоробило - там некоторые толстенные плиты просто торчком встали. А вокруг этой основной полосы у англичан стояла прорва самолётов и вертолётов. От здоровенных четырёхмоторных до совсем небольших. И их всех тем взрывом поломало и расшвыряло далеко по сторонам.
        Не знаю, как вы, а лично я больше нигде не видел, чтобы местность на километры вокруг была вот так плотно завалена разным ржавым и горелым авиационным железом, от авиамоторов с пропеллерами до почти что целых самолётов. Ведь и оно, что характерно, тоже на месте не стоит, как это ни покажется странным. Там полно мелких воронок, да и местность не особо ровная. Почва всё время проседает, плюс ветер и прочее - и железки, так или иначе, сдвигаются с места. Например, я туда глубоко забирался в январе этого года, и одна хорошо известная нам тропа оказалась полностью блокирована - там рядом лежал остов самолёта, так он сдвинулся и разрушился, завалив проход. Плюс неразорвавшиеся боеприпасы…
        - А что боеприпасы? - прервал я длинный монолог сержанта. Чувствовалось, что на подобные темы он мог трепаться часами.
        - Самолёты-то там стояли в том числе с боекомплектом. И когда рвануло, то, что сразу не сгорело и не сдетонировало, расшвыряло по сторонам. И теперь оно лежит в земле, на земле или в обломках самолётов. И время от времени это выходит всем нам боком - кто-нибудь, да подорвётся…
        - Что, и ваши подрывались? - уточнил я, обращаясь как к сержанту Игнатову, так и к старлею Павлову. Однако последний предпочёл смолчать…
        - Больше года назад одного нашего бойца подранило, - охотно рассказал сержант. - Но, слава богу, легко. Вроде бы он там во время поиска на снаряд от авиапушки наступил. А вот англичане рвутся периодически. На моей памяти уже человек шесть ихних подорвалось насмерть, а раненых вдвое больше. И всё исключительно по-глупому…
        - То есть?
        - Тупые они и жадные. Я понимаю, когда они оттуда уцелевшие бортовые пайки таскают, самолётные рации или там винтовки из караулки. Это в хозяйственном плане ещё можно понять. Но ведь они же, если случайно находят авиационную бомбу или неуправляемую ракету, сразу же пытаются извлечь из неё взрывчатку. Уж не знаю зачем. Нам потом говорят - рыбу глушить…
        - А если не рыбу, тогда что? Мины на дорогах ставят?
        - Боже упаси. В нашем секторе за последние три года ни одного случая диверсий, вон товарищ старший лейтенант подтвердит. Так что, наверное, не врут и просто браконьерничают, - успокоил меня Игнатов. - Ну а грамотно разрядить или разобрать авиационный боеприпас у них мало кто умеет. Вот и гибнут, дурачки…
        - А вы что на это?
        - А что мы? - прервал своё молчание Павлов. - Взрывчатка или те же винтовки - вещи сейчас категорически запрещённые. Задерживаем, что не положено, изымаем. Раненым оказываем помощь, на погибших акты составляем. Ну и потом передаём их местным властям. А уж что местная власть с ними делает, мы толком не знаем. Может, даже пряниками кормит и отпускает…
        - Так, это понятно… Так как мы пойдём, сержант?
        - Я так понял, вам нужна их резервная взлётно-посадочная полоса? - уточнил Игнатов и глянул в разложенную на койке карту. - Она пострадала меньше, но тоже, мягко говоря, не сахар. Вы, дорогие товарищи, имейте в виду, что заражённая зона на этих картах отмечена довольно приблизительно, с большим запасом. Я мыслю так - сойдём с бронетранспортёра примерно вот здесь, потом немного углубимся и по краю заражённой зоны обойдём руины. Ну а потом по кратчайшему расстоянию - вот сюда…
        И он два раза ткнул пальцем в карту.
        Честно говоря, я не особо понял, что, куда и как. Решил, что уже на месте посмотрим и решим. А пока есть смысл довериться эмпирическому опыту этого потомка Вани Сусанина.
        Между тем за окнами зафырчал автомобильный мотор. К зданию подъехал зелёный ГАЗ-63 с тентом, кажется, по нашу душу. Разведчики подхватили свои «вёсла» и рацию и двинули к транспортному средству. Мы с Клаудией направились за ними. Старлей Павлов сел в кабину рядом с шофёром, а мы, четверо, - в кузов.
        Поездка длилась недолго, и буквально через несколько минут мы оказалось в местном парке с техникой. Меня несколько удивило, и что во дворе, у боксов, рядом с парой наших ЗИС-151 стояло и два небольших тупоносых грузовичка английского производства (кажется, и марки «Бедфорд»), покрашенные в наш защитно-зелёный цвет и с нашими номерами. Что, трофеи здесь тоже в ходу?
        Чуть в стороне нас уже ждал стоявший «под парами» трёхосный БТР-152В, открытая сверху машина раннего выпуска (шланги системы подкачки давления в шинах на нём были внешние) с белым тактическим номером «080» на зелёной броне и торчавшим на передней турели пулемётом СГМ.
        Экипаж бронетранспортёра состоял из водилы, командира машины и пулемётчика. Водитель был в тёмно-серой рабочей куртке и штанах, командир в звании старшего сержанта в дополнение к полевой униформе имел танкошлем (поскольку главной его обязанностью, судя по всему, была работа с рацией), а боец при пулемёте нацепил на голову стальную каску. Чувствовалось, что для них подобные поездки были просто занудной рутиной.
        Здесь же, у БТР прохаживался и комбат Дорофеев.
        Вылезший из грузовика Павлов и разведчики козырнули ему.
        - Готовы? - спросил майор у меня.
        - Да. Доверюсь вашим разведчикам и попробую обойтись своими силами. Но обещанный стрелковый взвод с парой танков вы, товарищ майор, держите наготове. Однако вводите их в дело, только если вот эти ребята дадут знать об этом по радио. Ну или когда всё уже закончится. Это понятно?
        - Понятно. Только у меня к вам будет одна просьба.
        - Всё, что в моих силах.
        - С интересующей вас персоной можете делать всё, что хотите, но вот американского радиста просьба взять по возможности живым, а рацию исправной. Приказывать я вам, конечно, не могу, но это, если можно так выразиться, «категорическая просьба». Наше командование на этом настаивает…
        Интересно, проверяли ли они по своим каналам мои документы и легенду? Наверное, всё-таки проверяли, раз здешнее армейское командование даже считает возможным просить меня о чём-то. Стало быть, доверяют…
        - Я постараюсь, товарищ майор, - ответил я с максимально задумчивой интонацией. - Но я не могу вам ничего обещать заранее…
        - Добро, - сказал на это Дорофеев, которого мой ответ, кажется, вполне удовлетворил, и добавил:
        - Ну, тогда грузитесь.
        Перед нами гостеприимно, словно ворота в светлое завтра, распахнули задний борт БТР. Левую створку «ворот» украшала запасная покрышка с заковыристым рисунком - «ёлочкой».
        Мы залезли в кузов, разместившись на жёстких скамейках вдоль бортов. Я видел, как старлей Павлов передал сержанту Игнатову планшет с картой, - не иначе, собрались последние изменения в обстановке отмечать. Потом пулемётчик закрыл кормовые створки, и в кузове БТР стало тихо.
        - До выезда за КПП старайтесь особо не высовываться, - предупредил меня товарищ майор, чья фуражка слегка торчала над бортом «сто пятьдесят второго», и, обращаясь уже к командиру БТР, сказал: - Можете выезжать. И смотри, поосторожнее там…
        На всякий случай я посмотрел на часы. Было 19.23 местного. А вроде говорили, что объезд происходит в 20.00. Или они здесь время выезда чётко не соблюдали?
        Хотя, рассуждая логически, пока мы доедем до места высадки, пока то, пока сё…
        Вокруг был серенький (словно и не весенний) английский вечер, который спустя пару часов должен был плавно перейти в сумерки и далее в ночь…
        Мощно взвыл мотор, пулемётчик, явно для проверки, поводил из стороны в сторону стволом СГМ, и угловатый БТР-152 тронулся с места. Мы с Клавой и оба разведчика предусмотрительно прилегли на лавки, с тем чтобы нас нельзя было рассмотреть со стороны - чего лишний раз возбуждать любопытство?
        Понятное дело, что для глаз тех, кто в тот момент мог наблюдать за нами с крыши или второго-третьего этажа здания, эта чисто азиатская хитрость категорически не работала. Только больно мы кому были нужны…
        Бронетранспортёр несколько раз повернул среди гарнизонных двухэтажек, а потом, практически не сбрасывая скорости, миновал уже знакомые ворота с автоматчиками и будкой КПП, после чего свернул направо, в сторону, противоположную аэродрому, с которого нас привезли утром.
        Как только мы отъехали примерно на километр от ворот, оба разведчика сели, давая понять и нам, что спектакль окончен и уже можно подниматься.
        Я сел и высунул голову над бортом. Клава тоже начала энергично осматриваться.
        Наш БТР-152 шёл на довольно приличной для него скорости, и дорога прямо-таки стелилась под его широкие, рубчатые колёса. Этакий британский ленивый хай-вей…
        Полотно дороги было ровным и свободным (когда-то тут явно поработали сапёры с инженерной техникой), а вот на обочинах попадались разнообразные следы непонятно чего. Бывшей жизни. Телеграфные столбы - либо искривлённые, со свисающими до земли оборванными проводами, либо превратившиеся в обрубки. Старые деревья - частично сломанные, согнутые и частично засохшие (не иначе следы разгула ударной волны и давних пожаров?), а пробивающиеся там и сям молодые стволы - уже вполне себе прямые. Местами среди травы и кустов темнели заросшие воронки и ямы, в некоторых стояла грязная, весело зеленеющая вода.
        Ну и повсеместно попадались явные признаки убитой наповал технически развитой цивилизации (ну или её упадка, это уж как кому больше нравится) - ржавые рамы и кабины грузовиков, кузова сгоревших автомашин и какой-то вовсе уж невообразимый хлам, не похожий вообще ни на что.
        В одном месте, в поле, чуть в стороне от дороги, скособочился и прямо-таки врос в почву облупленный, покрытый ржавыми пятнами корпус броневика «Феррет», давным-давно лишившийся покрышек, крышек всех люков и двигателя.
        Потом на обочине нам навстречу попался выгоревший остов двухэтажного автобуса, типичного для этих краёв.
        Наш БТР-152 в очередной раз повернул, на сей раз налево, и здесь, в поле, справа от дороги, в вечернем сумраке неожиданно открылось нечто смутно знакомое. Уходящие к горизонту длинные ряды могильных холмиков со светлыми башенками увенчанных красными пятиконечными звёздами обелисков…
        Это было явно кладбище советских солдат, и не такое уж маленькое…
        - Сержант, - крикнул я Игнатову, который на пару с Филатовым как раз портил глаза, разглядывая извлечённую из полевой сумки карту. - Это что такое вон там, справа?
        - Ясный перец, кладбище, товарищ старший лейтенант. Где наши ребята похоронены…
        - Я сам вижу, что кладбище. Сколько же их тут лежит?
        - Около пяти тысяч.
        - 21-я гвардейская мотострелковая?
        - Не только. Здесь те из первой волны, от кого после боёв было что хоронить. Когда по оплавленной каске, пряжке ремня или противогазной коробке всё-таки можно было определить, что это наш солдат. Те, у кого сохранились посмертные медальоны или документы подписаны честь по чести, а прочие просто безымянные…
        Ну да, до анализа ДНК здесь ещё явно не доросли…
        - А англичане? - задал я, похоже, глупый вопрос.
        - А этих-то кто хоронил? - усмехнулся Игнатов. - Нашим было не до того, а ихние власти с этим что-то не торопятся. Так что костяки джентльменов, целиком или россыпью, до сих пор по здешним полям да руинам валяются. Это в уцелевших крупных городах они процесс погребения хоть как-то систематизировали и упорядочили, а в провинции - фигушки…
        Чувствовалось, что сержант хорошо знал, о чём говорил. Спрашивать у него что-то ещё по поводу кладбища мне не очень хотелось, и дальше мы довольно долго ехали молча.
        По сторонам дороги продолжали мелькать заросшие сорняками и густым кустарником невысокие холмы и поля, деревья и всё те же неизбежные остовы автомашин по обочинам.
        Потом, далеко в стороне, мелькнуло какое-то основательно разрушенное одноэтажное каменное здание, далее на обочине открылись выгоревшие дотла руины бензоколонки с провалившейся внутрь крышей.
        И что характерно, до сих пор нам не попалось ни одной встречной автомашины. Контраст с тем, что я ранее видел во Франции, был слишком резким, но почему-то я не был удивлён. В конце концов, эта дорога огибала зону радиоактивного заражения, и вряд-ли кто-нибудь, будучи хоть немного в здравом уме, стал бы здесь раскатывать. Естественно, кроме военных, для которых подобная патрульная служба предусмотрена уставом.
        Ну а дальше, под серым, стремительно темнеющим английским небом, слева от дороги, перед нами открылось похожее на не особо крупную городскую свалку, предельно замусоренное непонятно чем поле с разбросанными по нему низкими холмами, за которыми на расстоянии примерно в километр от дороги тянулись какие-то слабоконтрастные в вечернем сумраке руины.
        - Веденеич! Тормози! Сходим! - неожиданно крикнул, обращаясь явно к командиру БТР, сержант Игнатов.
        Кажись, приехали…
        Бронетранспортёр притормозил и остановился, тарахтя мотором на малом газу.
        Ефрейтор Филатов молодцевато спрыгнул на дорогу прямо через борт БТР, после чего принял у Игнатова оба автомата и ящик рации. Не дожидаясь отдельного приглашения, я тоже сиганул через борт вслед за ним, а потом помог спуститься на дорогу Клаве.
        - Ни пуха! - сказал вслед десантировавшемуся последним Игнатову командир БТР-152.
        - К чёрту! - ответил сержант.
        Пулемётчик при СГМ помахал нам на прощание ручкой. БТР окутался сизым дымком выхлопа и уехал, медленно набирая скорость. Надо полагать, пошёл по своему обычному маршруту.
        Когда шум двигателя бронетранспортёра затих, я услышал специфический звук - этакое тихое, позвякивающее шуршание. Иногда переходящее в лёгкий скрежет и лязг. Где-то я подобное в своей жизни уже слышал. Вспомнил, где именно - в нашем времени ещё бывает, что некоторые сельские жители развешивают вокруг своего огорода пустые консервные и пивные жестянки. Банки дребезжат от ветра и таким естественным образом отпугивают от урожая ворон и прочую живность. Правда, проделывают это те, кто не только пьёт стеклоочиститель, а хоть что-то сеет у себя на огороде, а таких там, откуда я сюда прибыл, становится всё меньше и меньше, буквально с каждым годом…
        А здесь с недалёкого Атлантического побережья задувал довольно сильный ветер и под его воздействием густо засыпавший окрестности рваный металл резонировал и даже, возможно, перемещался с места на место.
        Для меня это было некоторым поводом похвалить себя за дальновидность. При таком шуме (если ветер, конечно, совсем не утихнет) был шанс подобраться к объекту нашего интереса практически вплотную, без риска быть замеченными. Хотя, с другой стороны, был и риск по дороге свалиться с шумом и дребезгом в какую-нибудь, набитую ржавыми железками яму и тем самым выдать себя с головой, а также переломать руки-ноги. Но я всё-таки надеялся, что сопровождавшие нас разведчики знают, что делают.
        Ну а первое, что бросилось мне в глаза после прибытия на это не шибко привлекательное во всех отношениях место, торчавшая из земли метрах в пяти от дороги, слегка заржавевшая табличка (жестяной прямоугольник, приваренный к длинному отрезку арматурины) с натрафареченной чёрным по жёлтому фону надписью на двух языках, русском и английском:
        «Стой! Впереди зона радиоактивного заражения!» и «Danger! Hazard of Radiation!».
        Насколько я понимаю в иностранных языках, английская версия здесь не была буквальным переводом русской.
        Однако никаких комментариев эта надпись не требовала, тем более что пониже надписи на табличке красовался характерный красный «трилистник», интернациональная эмблема того самого радиоактивного заражения. Именно поэтому здесь и не было забора - какой идиот полезет за подобные таблички? Разве что слепой или совсем неграмотный…
        - Кстати, сержант, а какие у нас возможные варианты возвращения? - спросил я у Игнатова на всякий случай. Я этот момент как-то упустил в ходе разговоров с товарищами офицерами.
        - Так ведь танки с десантом придут за нами в любом случае. Если справимся сами - после всего. А если что-то пойдёт не так - рванут после нашей радиограммы, выручать. Правда, добираться они до нас в этом случае будут с час и могут не выручить, разве что отомстят… В любом случае туда, куда мы направляемся, только на гусеничном транспорте можно быстро подъехать. Кстати, а какие у нас внешние ориентиры на местности?
        - Тебе, сержант, твой старший лейтенант разве не объяснил, что там, куда мы направляемся, должен лежать большой серебристо-белый четырёхмоторный самолёт? Его фюзеляж с килем точно должны уцелеть. Это будет первый ориентир. А второй явный ориентир - я очень надеюсь, что те, кто нас сейчас интересует, не ушли слишком далеко от этого самолёта и с наступлением темноты разожгут огонь или будут включать электрические фонари, хотя бы во время работы на рации. Это тоже, по идее, должно нам помочь…
        - Понятно, - сказал сержант.
        Я поднял бинокль и осмотрел окрестности.
        Н-да. Действительно кругом была предельно замусоренная пустошь. Как говорят наши англоязычные заклятые друзья, «бэдленд», плохая земля, лучше, по-моему, и не скажешь… В пробивающейся через бурую прошлогоднюю свежей, весенней траве действительно громоздились, образуя холмики, бугры и кочки, сплошные металлические обломки. В одном месте я различил торчащее из земли поломанное крыло двухмоторного самолёта с лишённым капота и пропеллера двигателем.
        Ну да, если на здешнем аэродроме, довольно скученно, торчало больше сотни самолётов и вертолётов, а потом жогнул наземный ядерный взрыв приличной мощности (а тут рвануло явно посильнее, чем в Хиросиме), со всей этой техникой должно было произойти именно это - то, что не сгорело-испарилось-расплавилось, должно было раздербанить на мелкие и не очень фрагменты и расшвырять тонким слоем далеко по округе. Последствия этого мы сейчас как раз и наблюдали…
        А метрах в пятидесяти от нас, в поле, маячило нечто, смутно знакомое.
        Массивное и угловатое. На гусеницах, чем-то похожее не то на гигантское пресс-папье, не то на утюг.
        Точно. Это был английский пехотный танк «Черчилль», который сложно с чем-либо спутать. Вот только вместо башни у него была какая-то массивная, снабжённая лебёдкой подъёмная хреновина. БРЭМ? Вряд ли, у них башня всё-таки сохранялась. Тогда получается, это танковый мостоукладчик на базе «Черчилля», так называемый «Бриджлейер», только уже без моста.
        Видимо, британские сапёры всё-таки пытались что-то делать здесь, сразу после атомного звиздеца. Вопрос только, что именно и какой в этом вообще был смысл?
        БРЭМ не имела никаких видимых повреждений, и даже гусеницы были целы. И, судя по открытому на её правом борту круглому люку, экипаж машины успел смотаться.
        Дырок или следов пожара на корпусе мостоукладочного «Черчилля» я в сумерках не рассмотрел, а вот ржавчина была везде. Английская тёмно-зелёная краска за годы стояния агрегата на открытом воздухе изрядно облупилась, особенно по углам и в углублениях, куда мог попадать снег и затекать талая или дождевая вода. Ну а гусеницы проржавели вообще чуть ли не насквозь…
        - Хорош смотреть на всякую фигню, товарищ старший лейтенант, - сказал Игнатов у меня над ухом. - Время не ждёт. Берём оружие на изготовку и, ноги в руки, за мной, до вон тех кустов! Ефрейтор замыкает. Только старайтесь идти точно за мной…
        Я молча кивнул.
        Смысла спорить с профессионалом не было. Опустив бинокль, я взял автомат наперевес и двинул за сержантом. За мной шла Клава, с ППСом наготове, а замыкал нашу «группу» Филатов с коробом рации на спине. Нас с Клаудией, кроме оружия и боеприпасов, отягощали только сумки с противогазами и притороченные к поясным ремням сзади тючки со свёрнутыми ОЗК.
        Я заметил, что в руках у сержанта и ефрейтора ещё до начала движения появились небольшие тёмные коробочки, видимо, как раз счётчики Гейгера.
        У Игнатова прибор был более крупным и снабжённым проградуированной цифровой шкалой со стрелкой, а прибор Филатова был куда компактнее - видимо, тот самый, трофейный, где в нужный момент просто мигает лампочка.
        Скорым шагом мы почти пробежали мимо брошенного мостоукладчика и вышли на невысокий, поросший колючим кустарником (по-моему, это было что-то типа шиповника) холм.
        Действительно, в валявшемся там и сям, иногда прямо под ногами хламе угадывались обломки самолётов. Вот лежит на боку авиамотор «Мерлин», вместе с моторамой, за ним торчит из земли здоровенный, погнутый многолопастной воздушный винт, а ещё дальше - как будто вывернутый наизнанку, местами ещё покрытый желтовато-зелёной грунтовкой кусок фюзеляжа какого-то очень большого самолёта с несколькими прямоугольными иллюминаторами.
        Это выглядело действительно живописно. Для какого-нибудь помешанного на играх-стрелялках малолетнего придурка из наших времён подобная техногенная свалка показалась бы вообще раем.
        Однако реальность была более чем суровой. Приходилось всё время смотреть под ноги, поскольку острым куском дюраля или какой-нибудь обломанной заклёпкой можно было запросто пропороть даже толстую подошву нашего армейского, кирзового говнодава весьма суровой выделки. А порез ржавой железкой - это всегда серьёзно.
        Становилось понятно, почему здесь не рекомендовалось ездить на колёсном транспорте. Отъехав метров на двадцать от дороги, здесь сразу же был хороший шанс качественно проткнуть шины, причём все четыре разом.
        Да и неровно здесь было. То яма, то канава, на автомобиле не больно-то поездишь.
        Между тем мы спустились с холма и, пройдя между двух сотворённых буйной стихией выпущенного на волю атома холмов (хаотические скопления узлов и деталей не меньше десятка поломанных ударной волной самолётов - в основном «Сифайров» и «Вампиров», либо «Си Веномов»), нырнули в заросший крапивой неглубокий, но длинный овражек, стенки которого были завалены мелкими обломками. В одном из них я опознал вырванную с мясом приборную доску от какого-то истребителя.
        Пройдя метров двести по дну оврага, Игнатов стал, поскальзываясь, подниматься наверх, и мы последовали за ним.
        Когда мы наконец выбрались из оврага, почти стемнело. В кустах прямо передо мной лежал обгорелый остов турбовинтового штурмовика «Вайверн», а чуть дальше громоздилось когда-то покрашенное в светлые тона здоровенное крыло четырёхмоторного то ли «Ланкастера», то ли «Линкольна» - часть обшивки с него была сорвана, но трёхцветный круг опознавательного знака всё же сохранился.
        Мы остановились и перевели дух, пока сержант осматривался. Ветер не стихал и всё так же шуршал и лязгал в грудах мёртвого железа. И от этого было жутковато - всё время мерещился кто-нибудь вооружённый, затаившийся поблизости. Хотелось верить, что это всё-таки ложные ощущения. С другой стороны, ветер постоянно гнал нам в рожи пыль, и у меня не было никакой уверенности, что пыль эта неактивна. Как там у классиков? Тут не знаешь, просто так этот камень лежит или он тебя медленно убивает…
        Я поднял к глазам бинокль, толку от которого не было почти никакого, хотя здесь, как это обычно бывает возле моря, ночная темнота не была такой уж беспросветной (вот у нас, на Урале, да ещё, к примеру, поздней осенью, если ночь, так уж действительно ночь - пойдёшь отливать в кусты и даже собственной струи не увидишь) - всё окрасилось в разные оттенки синего, но всё равно отдельные предметы и детали пейзажа были различимы на довольно большом расстоянии.
        Так что за холмами, ближе к линии горизонта я всё-таки сумел рассмотреть руины каких-то строений.
        - Сержант, а что это там? - спросил я Игнатова, показав в ту сторону.
        - Там, возле главной взлётной полосы, у них когда-то были основные строения здешней авиабазы, - охотно пояснил сержант. - Либо жилой городок с казармами, либо штаб с командным пунктом, либо что-то ещё типа того. Короче говоря, вполне добротные каменные здания, правда, внутри у них, как везде в Европах, было многовато дерева. В общем, все деревяшки сгорели махом, а коробки местами всё-таки устояли. Ну а более хлипкие постройки вроде ангаров, бараков и прочего либо испарились, либо сложились. От эпицентра до этих руин километра три с небольшим, ну и от них до нас ещё около километра. Вон там, за руинами гребень вала видите?
        - Да.
        - Так вот, это как раз края офигенного кратера, образовавшегося после взрыва здешнего арсенала. Он по краю их бывшей основной ВПП проходит, и если подойти ближе, хорошо видно покорёженные в хлам плиты бетонки. Они там чуть ли не в штабель сложились. Никогда бы раньше не подумал, что бетон может плавиться, но там и не такое попадается… Только лучше туда совсем не подходить - там до сих пор очень хорошо фонит…
        - Так мы туда не пойдём?
        - Нет, а на фига оно нам надо? Ладно, хорош отдыхать, за мной…
        Мы двинулись прежним порядком за сержантом и прошли ещё метров триста, миновав многочисленные колючие кусты и груды обломков, в числе которых я рассмотрел мотор с характерным пропеллером от поршневого истребителя «Си Фьюри» и огрызок фюзеляжа небольшого вертолёта «Сикамора».
        Делая очередной шаг, я вдруг услышал впереди характерный, противный треск.
        Тр-р-р-тр… Ага, кажется, счётчики Гейгера ожили-таки…
        А через секунду мы услышали громкий шёпот сержанта Игнатова:
        - Всем быстро надеть противогазы и пулей за мной!
        Зачем он это вообще скомандовал, ведь противогаз спасает от радиации не лучше, чем плавки причинное место от пинка? Хотя подозреваю, что на этот случай в мозгах у местных военных сразу включались какие-то выученные назубок инструкции…
        Я сдёрнул с головы пилотку, рванул пуговицу брезентовой сумки на поясе и одним резким движением натянул на физиономию нестерпимо воняющий свежей резиной серый намордник с хоботом гофрированного шланга. После этого, тяжело дыша через противогазный фильтр, я рванул за сержантом. Позади меня сипели и топали Клава и ефрейтор Филатов.
        Подозреваю, что со стороны картинка была в стиле всё того же, не к ночи помянутого «Сталкера» (не книги Стругацких или фильма Тарковского, а одноимённой «игровой вселенной») - в ночном сумраке среди обширной помойки бегут четверо вооружённых людей в армейских маскхалатах и пилотках. Прямо-таки сюжет для книжной обложки…
        Сержант взял резко вправо, и мы неслись за ним, петляя и перепрыгивая плохо различимые в темноте (особенно через круглые зрачки противогазного намордника) препятствия. Пару раз лично я чуть не навернулся. Дыхание сипело, булькало и сбивалось, а сержант всё никак не хотел останавливаться. Пот тёк из всех возможных дыр и пор - ведь я, в отличие от моих спутников, бежал ещё и в поддетом под маскхалат бронежилете, а он был не то чтобы сильно лёгоньким…
        На бегу мне вспомнился эпизод из моей недолгой армейской службы - у нас в 115-м учебном танковом полку был один, мягко говоря, не шибко развитый в интеллектуальном смысле казах из Куртамыша (это райцентр где-то в Курганской области) по имени Амангельды Жылымбетов. И он, было дело, умудрился пробежать стометровку в противогазе, забыв вытащить резиновую пробку из коробки-фильтра! Бежал себе, бежал, а в конце дистанции - бац, и упал, прямо там, где встал. Все испугались, сдёрнули с него маску, глядь - а он уже какой-то синеватый. Правда, его быстро откачали, и всё обошлось. Как сказал тогда наш прапор Семён Водолаго - древесина, пацаны, вещь, в принципе, неубиваемая. Ну а когда все поняли, в чём дело, ржач был грандиозный, и Жылымбетов мгновенно стал для всех «Затычкой». Грубо, но правда.
        Он потом прославился ещё раз, когда подрался с татарином Гимаевым. Оба они тогда сильно возбудились на обычную для межэтнических разборок тему, кто и чью маму имел, и попытались порезать друг друга штык-ножами от АК-74. А это такая штука, которой в принципе нельзя не то что зарезать кого-то, но даже и самому зарезаться. Таким штык-ножом можно разве что заколоть, да и то не факт, что получится. В общем, эти два азиатских хулигана только запыхались и слегка поцарапались. Мудрый как змей Водолаго потом иронически обозвал этот процесс «резьбой по дереву»…
        С такими мыслями я на грани потери сознания пробежал за сержантом, наверное, с километр, после чего он наконец остановился.
        - Стой! - скомандовал Игнатов громким шёпотом, снимая противогаз и приглушённо, как ему казалось, кашляя. - Маски снять! Только тихо!
        Я с наслаждением стянул с себя ненавистный намордник. С моей помятой физиономии текло ручьём, а мокрые от пота волосы на голове стояли торчком. Да уж, воистину: кто не бегал в противогазе, тот цену воздуху не знает - безграничен кладезь армейской мудрости…
        Позади меня дышали, словно загнанные лошади, которых положено пристреливать, Клаудия и Филатов.
        - Сержант, - спросил я таким же громким шёпотом, натягивая пилотку обратно на голову: - В связи с чем был этот массовый забег на длинные дистанции?
        - А пока не перестало трещать, - пояснил Игнатов, не вдаваясь в детали. - Всё просто…
        И здесь я понял, что действительно больше не слышу треска счётчика. Только шорохи ветра в металлическом хламе.
        - И что это вообще было? - поинтересовался я на всякий случай, убирая свёрнутый противогаз обратно в сумку.
        - Да, похоже, влетели с разгону в заражённую полосу. Хотя раньше её здесь вроде как не было. Но, судя по всему, эта полоса была неширокая. И вроде мы ушли… Ну а теперь, если отдышались - потихоньку за мной. Только аккуратно. Мы уже довольно близко, а кругом почти темно и всяких железок вокруг - сами видите. Очень не хотелось бы зазря шуметь. Так что старайтесь ничего не трогать и ступать осторожно…
        Мог бы об этом и не напоминать…
        Минут через пять, приведя себя в относительный порядок, наша четвёрка двинулась дальше.
        Мы прошли с полкилометра, миновав воткнутый носом в землю по самую кабину, стоявший практически вертикально двухбалочный истребитель «Вампир», не первый и даже не пятый аппарат такого типа, встреченный нами сегодня на пути. И опять прямо под ногами топорщились обломки дюраля, нервюр и шпангоутов, оторванные вместе со стойками колёса шасси, просто какие-то невообразимые куски железа. И гудящие от долгой прогулки в кирзовых сапогах ноги уже почти автоматически перешагивали и перепрыгивали через ямы и канавы.
        В какой-то момент, продираясь через очередные кусты, я во время опускания правой ноги наступил всей подошвой на что-то мягкое. Кажется, не на говно (и на том спасибо!), но на всякий случай я остановился и посмотрел вниз. Больше всего то, на что я наступил, походило на большой мешок.
        Я достал из кармана фонарик и, нагнувшись, осмотрел загадочное нечто.
        Это был не мешок, а картинка в стиле «ужас нах» - бренные останки какого-то бывшего человека, в противогазе и ОЗК. Только ОЗК был явно натовского образца. Наши армейские защитные комплекты обычно светло-зелёные, с салатным или жёлтым оттенком, а этот был какой-то тёмно-серый, да и к тому же предельно загрязнённый и местами просто дырявый. Обвисший противогаз на неизвестном покойнике был тоже импортный - очки угловатые, а не круглые, да и шланга не было, только круглая коробочка фильтра.
        В свете фонарика я различил там, где должна была находиться рука мертвеца, нечто действительно похожее на тёмную костлявую пятерню скелета, а за грязными стеклами противогаза в свете фонарика просматривались пустые глазницы и тёмные кости черепа. Не дай бог никому сдохнуть вот так - в этом прорезиненном гандоне…
        - Чего встал? - услышал я недовольный шёпот подошедшего ко мне сзади Игнатова. Увидев, что я остановился, он вернулся. Клаудия и Филатов, видя моё замешательство, просто встали на месте как вкопанные.
        - Покойник, - констатировал я, понимая, что звучит это в моих устах предельно глупо. Особенно сейчас…
        - Покойников он не видел… Это же ихний. Их здесь вокруг полно валяется. А я уж подумал, что действительно что-то случилось… Пошли дальше, товарищ старший лейтенант, здесь можно и не такое увидеть…
        Я не стал с ним спорить, и мы пошли своей дорогой. Действительно, по логике здесь должно было лежать очень много человеческих останков, но вблизи я пока увидел одного-единственного. Ночь, в этом плане, щадит наши эстетические взгляды, тем более что спокойно смотреть на мертвяков могут далеко не все…
        Продолжая движение за сержантом, мы взяли чуть левее, но, как я заметил, к руинам ближе чем на километр всё равно не приближались.
        И тут я понял, что рано посетовал на малое количество покойников. Мы как раз прошли мимо лежащего на боку небольшого автобуса, и через оторванные боковые панели кузова внутри салона отчётливо просматривалось несколько человеческих черепов разного размера. Черепа лежали кучкой, прямо-таки в стиле «Терминатора», и были довольно чистыми.
        Я сначала удивился этому факту, а потом понял, что дело, скорее всего, в воронах и прочей живности, которая не гнушается закусить мертвечиной. Встреченный накануне покойник был плотно запечатан в резину, и хищники объели ему только то, что торчало наружу (прежде всего руки-ноги), а здесь трупы были явно без каких-либо подобных «затруднений», и их обглодали более основательно. И, скорее всего, это были всё-таки не вороны и прочие хищные птицы, а какие-нибудь волки или бродячие собаки.
        Примерно через полчаса мы дошли до какого-то начисто лишённого крыши одноэтажного, когда-то явно пережившего сильный пожар строения. По-моему, это было нечто техническое - склад или мастерская. На это указывали валяющиеся внутри остатки каких-то покорёженных от жара металлических стеллажей и шкафов - всё, что осталось от интерьера.
        Когда мы зашли внутрь, я понял, что сопровождавшие нас разведчики уже бывали здесь, - несколько полок от стеллажей были аккуратно свалены у одной из стен, образуя нечто вроде Г-образной скамейки. Там же стояла пустая жестяная банка от отечественных килек в томате, использованная в качестве импровизированной пепельницы - в ней белело несколько папиросных окурков. Скорее всего, от «Беломора» или «Примы». Прямо как в рекламе из моих времён, той, которая про рижские шпроты - полвека на российском рынке пепельниц.
        Странно будет, если где-нибудь здесь не окажется пустой пол-литры, но искать стеклотару в этих развалинах, да ещё и в темноте, у меня не было ни времени, ни желания. В конце концов каждый развлекается, как может…
        Внутри руины было совсем темно, но с точки зрения конспирации это было даже неплохо.
        - Присаживайтесь, - пригласил нас Игнатов. Клаудия, не скрывая облегчения, буквально упала на импровизированную скамью, а ефрейтор Филатов первым делом аккуратно стащил с плеч рацию.
        - Сержант, ну и где наши красавцы? - спросил я сержанта.
        - Где-то вон там, по моим расчётам, до них километра полтора, - ответил Игнатов и ткнул пальцем в указанную сторону. Я присмотрелся и даже невооружённым глазом видел, что в отдалении, среди железного хлама пустоши, светился какой-то бледный огонёк красноватого оттенка.
        Я поднял бинокль и навёл его на этот источник света.
        Ага, похоже, сержант достаточно неплохо ориентировался на этой помойке и знал, о чём говорил.
        Действительно, километрах в полутора от нас груды хлама и куски разбитых самолётов как бы обрывались, и за ними просматривался некий кусок пустого места. Надо полагать, та самая малая ВПП здешней авиабазы.
        И над тёмным хламом косо торчал какой-то светлый штришок - похоже, бело-серебристый задранный киль большого самолёта, который подсвечивали слабые сполохи пламени, идущие откуда-то снизу.
        - Костерок, что ли? - уточнил я у сержанта.
        - Что-то вроде того, - согласился Игнатов, поднося к глазам свой бинокль.
        - Это они зря, - констатировал я. - Выдали себя с головой…
        - А то, - не стал спорить сержант, продолжая рассматривать пейзаж перед нами.
        А я, между тем, прикидывал - выдать-то они себя выдали, но они же явно знали о том, что никто в здравом уме не полезет прочёсывать мелкой гребёнкой заражённую местность, и не могли предположить, что персонально по их душу сюда пойдёт какая-то разведгруппа. Если бы я сразу же не рванул из Франции следом за ними, местное советское командование почти наверняка их упустило бы. Пока здесь разобрались бы, что это за самолёт, да где сел, да кому это надо, клиенты бы точно ушли. Опять-таки с дороги, по которой ездят патрульные БТРы, этот их сегодняшний огонёк было не разглядеть даже в бинокль, а значит, какое-то представление о здешней ситуации они всё-таки имели.
        Тем более что они очень рассчитывали на то, что в 10 часов следующего утра их отсюда заберут. Ну или, по крайней мере, попытаются забрать. Увы, но придётся их разочаровать - лишний раз напомнив о том, что предусмотреть все отрицательные моменты, особенно когда находишься на войне, невозможно. Лично я это в том числе и по личному опыту знаю…
        - Попались, суки, - сказал я, опуская бинокль.
        Сержант на это только утвердительно угукнул.
        Между тем за моей спиной деловитый Филатов, светя себе фонариком (с соблюдением правил светомаскировки), включил рацию и, для начала пустив по матери какого-то Кирю, вполголоса сообщил «Первому» (надо полагать дорогому товарищу майору) о том, что «Шестой» прибыл на место и приступает к выполнению основной части задания. Получив ответ на эту радиодепешу (надо полагать утвердительный), ефрейтор выключил рацию.
        С его стороны это была нелишняя предосторожность, хотя наши чёртовы клиенты сейчас смогли бы засечь работу нашей рации только либо чисто случайно, либо целенаправленно шаря по всем диапазонам. Насчёт последнего у меня лично были большие сомнения - не идиоты же они в самом деле, чтобы сажать батареи, впустую гоняя свою рацию…
        Теперь главными для нас были детали. Как говорится, дьявол таится в мелочах…
        - Сержант, - спросил я Игнатова. - Как, по-твоему, туда лучше всего подойти?
        - А я знаю? - честно ответил он, опуская бинокль. Его лица почти не было видно в темноте, зато в сумраке вполне контрастно выделялись пилотка и светлые пятна на маскхалате.
        - Мы ведь прямо туда ни разу не совались, - сказал Игнатов задумчиво. - Так, проходили метрах в двухстах оттуда, и всё. Кому эта взлётная полоса на хер нужна, если дороги нет ни к ней, ни от неё…
        - А лучше я сейчас схожу проверю, - неожиданно предложил сержант.
        - Валяй, - согласился я.
        Игнатов снял с себя противогаз, упакованный ОЗК и попрыгал, проверяя, не гремит ли где у него. Не гремело.
        - Ты, главное, посмотри, где находится лысый такой мужик в замшевой куртке. Мне из них всех нужен только он. Ну и радиста, который нужен вашему, местному командованию, попробуй вычислить, - попросил я его.
        - Понял, - сказал сержант и почти неслышно пропал в темноте. Что значит профессионал…
        Последующие минут сорок, или чуть больше, для нас были временем не из приятных. Мы трое, держа автоматы на изготовку и стараясь не дышать, вслушивались в темноту. Ежеминутно ожидая, что, заглушая звенящие шорохи пустоши, где-нибудь над ухом гулко ударит одиночный выстрел или автоматная очередь. Но ничего этого не было.
        Наконец поблизости что-то еле слышно зашуршало.
        - Кто? - вопросил я, щёлкнув переводником огня и прицеливаясь в ночь, ориентируясь исключительно на звук.
        - Да я это, Игнатов, - сказал откуда-то снаружи знакомый голос громким шёпотом и добавил: - Стрелять не вздумайте.
        Похоже, ничего хорошего от дилетанта вроде меня он не ждал.
        - И что там? - спросил я.
        - Минуточку, - сказал сержант. На какое-то время он затих, и я улавливал только его дыхание. Потом по мерному журчанию, которое послышалось в темноте после этих слов, стало понятно, что не имевший никаких комплексов бесстрашный разведчик шустро сходил по-маленькому, надо полагать, оросив один из внешних углов разрушенного здания, где мы укрывались.
        - Уф, - выдохнул Игнатов, наконец возникнув передо мной из темноты, и доложил: - Значит, так, товарищ старший лейтенант. Я мыслю так, что туда пойдём мы с вами на пару, а ефрейтор с рацией пусть останется здесь. Ну и можем барышню вашу взять, так сказать, на усиление. У вас-то у самого какой-нибудь план есть?
        - А сколько их там вообще?
        - Самолёт при посадке поломан довольно сильно. Оба крыла, считайте, в хлам, но фюзеляж, по-моему, пострадал не сильно, разве что нос прилично помят и передняя стойка сложилась. Вот возле фюзеляжа, с нашей стороны они и сидят. Развели костерок и варят себе то ли кофей, то ли какао - по запаху не понял. У костра насчитал четверых, в том числе какая-то баба, лысый, про которого вы давеча говорили, и два хмыря с оружием, один из которых, что помоложе, по-моему, как раз и есть радист. Рация развёрнута на брезенте, рядом с костром. В стороне, в секрете, ближе к нам я засёк пятого, автоматчика. Можно предположить, что ещё двое-трое могут либо сидеть в секретах с других концов или, скажем, дрыхнуть в фюзеляже самолёта. Правда, я, пока там лазил, никаких дополнительных секретов не нашёл, а у меня на такие вещи нюх. Исходя из этого получается, что всего их там человек семь-восемь, не больше. Так какой план?
        - План простой, - сказал я. - Мы с тобой подбираемся вплотную и в темноте начинаем их валить. Вы, ефрейтор, сидите и не вмешиваетесь. Если я или сержант даём красную ракету - сразу радио в гарнизон о том, что у нас всё нормально. Чтобы выезжали. Ну а если я или сержант не вернёмся, ты знаешь, что делать. Сообщишь, прибудут автоматчики с обещанной парой танков, и вместе с ними пробивайтесь к нам. А дальше уже по обстановке…
        Филатов согласно кивнул.
        - Теперь что касается тебя, - сказал я Клаве. - Ты с нами идёшь?
        - Да. И это не обсуждается.
        - Хорошо. Хотя, честно говоря, ты могла бы и остаться здесь, с радистом.
        - Не забывай, что это и моё дело тоже. Да и вам лишний ствол не помешает.
        Как мне показалось в темноте, после этих слов Игнатов посмотрел на неё уважительно.
        В общем, выдвинулись мы минут через пятнадцать, сняв сумки противогазов и тючки с ОЗК, перемещаясь местами ползком, местами перебежками. Осторожно, чтобы невзначай не шумнуть железками. Впереди сержант, за ним я и замыкающей - Клаудия.
        Метров через пятьсот нам пришлось залечь и какое-то время передвигаться ползком.
        Действительно, среди обломков транспортного «Пемброка» сидел в секрете один американец и, что характерно, курил, придурок. То есть на свою караульную службу он тупо забил очень большой болт.
        Когда мы миновали его и остановились за каким-то холмиком, Игнатов перевёл дух и сказал (а если точнее, громко прошептал) Клаве:
        - Вы останьтесь здесь.
        - Это зачем? - удивилась та.
        - Подбираться к нему и устраивать возню с холодным оружием нет ни времени, ни смысла. Поэтому слушайте меня. Займите огневую позицию и держите этого их дозорного на мушке. И как только мы с товарищем старшим лейтенантом начнём стрелять, сразу же завалите этого чудика. Только чтобы гарантированно, без дуэлей в стиле «Печорин - Грушницкий». И потом сразу же направляйтесь следом за нами, к самолёту. Только делайте всё очень тихо и у самолёта попусту не стреляйте, если не уверены, в кого именно бьёте. Чтобы нас не зацепить. Поняли?
        - Поняла, - ответила Клава.
        - Тогда заляг вот здесь, - показал я ей на нужное место. - Отсюда его хорошо видно.
        - Разберусь, - отмахнулась моя спутница.
        - Стрелять только после первого нашего выстрела, - повторил я. - Не надо раньше времени шум поднимать…
        - Да поняла я, - ответила Клава, судя по голосу, начиная раздражаться.
        Оставив это страшное во всех смыслах сочетание (имея в виду женщину плюс автомат) на позиции, дальше мы поползли уже на пару с сержантом.
        По мере неспешного приближения к импровизированному бивуаку наших врагов костерок просматривался всё лучше.
        Когда до разбитого С-54 осталось метров полтораста, мы укрылись за очередной грудой обломков, образующей живописный холмик.
        - Ну и какие идеи? - шепнул я Игнатову на ухо.
        - Я обойду их и посмотрю, не побежит ли кто к обломкам самолёта, - зашептал он в ответ.
        - А если ещё один или двое действительно сидят в секретах с других сторон или дрыхнут в самолёте, они, как только услышат выстрелы, рванут к своим на выручку. Тут-то я их и сниму…
        - Тогда мне бить тех, кто у самолёта?
        - Правильно понимаете. И главное - засеките визуально вашего человечка, раз он вам так нужен, ну и радиста тоже постарайтесь не задеть - лучше всего бейте по ногам…
        - Какие сигналы об окончательной готовности?
        - А никаких. Зачем лишний раз всё усложнять? Часы у вас есть?
        - Да.
        - Тогда так. Сейчас я уйду и займу позицию. А вы подползите поближе и минут через двадцать по вашим часам начинайте, без всяких команд и согласований. Только постарайтесь подобраться к ним как можно ближе…
        Я кивнул, после чего сержант уполз, в очередной раз растворившись в ночи.
        Ползать по-пластунски в темноте, да ещё так, чтобы, упаси боже, не зашуметь, - занятие далеко не из приятных. Однако куда денешься. И я пополз. Это в кино такие номера выглядят вполне себе круто, а вот в реальной жизни - увы. Несколько раз у меня было полное ощущение, что я не только продрал ткань маскхалата на коленях и локтях, но и рассадил себе руки-ноги прямо-таки до костей. Но при осмотре и ощупывании себя ни крови, ни ран не обнаружил. Что верно, то верно: ползать среди железок и прямо по железкам было, мягко говоря, не очень удобно. Поэтому пару раз я привставал, делая короткие перебежки.
        Никакой реакции на это не последовало, на меня не обратили внимания ни те, кто сидел у костра, ни оставшийся где-то позади меня дозорный.
        Так что благодаря всеобщему раздолбайству врага я сумел подобраться к ним метров на сорок и занял позицию за увенчанным широким многолопастным соосным пропеллером огрызком массивного фюзеляжа одномоторного противолодочника «Ганнет». Вообще, как оказалось, здесь вокруг нас валялись почти исключительно поломанные «Ганнеты» и противолодочные, и в варианте ДРЛО, и учебные. То ли целую их эскадрилью сдуло сюда ударной волной ядерного взрыва, то ли стоянки у них были где-то поблизости - точнее понять сейчас было уже невозможно.
        С этого места я хорошо видел и костёр, и тех, кто был возле него. Над костерком на двух вбитых в землю кривоватых железках (их явно отломали от какого-то самолёта) висела поперечина, сделанная из имевшего аналогичное происхождение длинного металлического прутка. На этой самой перекладине висел аккуратный котелок, и уже на подходе я начал ощущать в воздухе весьма специфический запах.
        Я не удивляюсь, что Игнатов не понял, кофе это или какао. В нашей реальности так неестественно и химически только в «Макдоналдсах», где подают подобное ненатуральное, растворимо-бочковое «кофе», и воняет. Хотя чего я удивляюсь - у них-то, за океаном, подобные рецепты «быстрой жрачки» как раз в 1950-е и были придуманы. Это до нас они дошли лишь полвека спустя и, очень возможно, зря…
        Стало быть, супостаты кофейку захотели? Очень может быть, правда, кипеть-то в котелке кипело, но не похоже, чтобы они его в данный момент пили. Хотя, как говорил Горбатый в известном сериале, впереди ночь длинная. Точнее, это они сейчас думают, что длинная, а выйдет вовсе даже наоборот. И даже не ночь, а вся жизнь станет для них неожиданно короткой…
        По мере того как я прислушивался, начал различать приглушённый разговор двух или трёх человек. Балакали они на английской мове, но с каким-то странным акцентом. Поэтому я смог разобрать только отдельные слова вроде «война», «дом», «земля», «проблема». Так что понять, о чём именно они там говорили, я даже и не пытался.
        Потом мои глаза немного привыкли к подсвеченной тусклым светом костра темноте, и я начал различать кое-какие детали.
        На всякий случай я сразу же откинул приклад автомата и приготовился к стрельбе, поводя стволом перед собой.
        Сквозь прицельную планку я рассмотрел чуть дальше костерка лежащий на земле с некоторым наклоном на нос длинный самолётный фюзеляж с рядом иллюминаторов и широким проёмом грузовой двери. Левее, между костром и фюзеляжем, под импровизированным навесом из пятнистой ткани (плащ-палатка какая-нибудь?) стояли на брезенте какие-то сумки, тючки и металлические коробки. Одну из коробок, самую большую, венчала длинная антенна. Ага, местоположение рации я, кажется, определил.
        У костра, ближе всех к рации, сидел на брезенте (или это было что-то вроде казённого одеяла?) тощий, вихрастый тип в кожанке поверх украшенного многочисленными застёжками-молниями лётного комбинезона. Бортрадист какой-нибудь?
        Справа от него у костра сидел плотный тип в костюме и при галстуке, по-моему, один из тех, кто сумел удрать от нас давеча, в Нанте. Явно профессиональный бодигард, раз даже после вынужденной посадки не соизволил галстук снять… Ну ничего, можно было считать, что геройская смерть уже явилась персонально за ним и на тот свет он отправится даже слишком прилично одетым.
        Правее этого «костюма» сидела женщина азиатской наружности в светлой блузке и тёмной узкой юбке. Эту заразу я тоже успел запомнить - это именно она накануне на французском берегу канала палила по нам из «Узи». Это я ей тоже припомню.
        Ну а правее её с рассеянным видом сидел лысый мужик в куртке и в очках.
        Их лица я, при таком освещении, видел не лучшим образом, но это был, несомненно, он, мой «единственный и неповторимый» клиент. Значит, жив, засранец.
        Ну что сказать, расселись они у костра на редкость удачно - радист и нужный мне тип, когда-то вроде бы носивший фамилию Кофоед, по краям, а не особо важные для нас «второстепенные персонажи» - в середине. Стало быть, с них и следовало начинать.
        Правда, их оружие (пара автоматов там точно была) лежало поодаль, прямо у них под руками, но с этим я уже ничего поделать не мог - оставалось соревноваться в скорости стрельбы, получалась практически чистой воды ковбойщина.
        В общем, подсчёт с загибанием пальцев показывал, что на месте вынужденной посадки С-54 сейчас было четверо, пятый сидел в секрете.
        Вопрос: был ли кто-нибудь ещё в самолётном фюзеляже и по периметру с других концов?
        Угадать подобное было точно невозможно, ведь сколько их всего было в этом самолёте, включая экипаж, я знать не мог. Однако я очень надеялся, что сержант и его интуиция всё-таки не подведут.
        Стало быть, берём Кофоеда и по возможности, радиста.
        Убежать далеко от своей радиостанции они точно не смогут, да и не захотят. Стало быть, будут принимать бой на месте. Ну а нам только этого и надо…
        Ладно, чего тянуть. Будем считать, что сегодня хорошая ночка для того, чтобы умереть. По крайней мере для некоторых…
        Я глянул на свои наручные часы - двадцать минут почти прошло.
        Начнём, пожалуй…
        Подумав об этом, я понял, что никакого чёткого плана боя у меня в голове нет, а значит, это будет неизбежный спектакль с отсебятиной. Хорошо это было или плохо - не знаю.
        Отогнав всевозможные глупые мысли, я прижал холодный металлический приклад плотнее к плечу и прицелился.
        Затаил дыхание и нажал спуск, раз и второй, стараясь давать короткие отсечки по три-четыре выстрела максимум, как это принято в нашем времени.
        Две мои короткие очереди свалили мужика в костюме навзничь. Он прямо как сидел, так и рухнул, не успев даже дёрнуться. Сядь он на полметра ближе - упал бы мордой прямо в костёр.
        Кажется, при этом мне удалось зацепить и азиатку - светлое пятно её блузки тоже ушло куда-то ниже моей линии прицеливания. Метнувшихся в стороны радиста и своего клиента я старался не задеть, но, наблюдая за их дальнейшими телодвижениями при отползании в стороны от костра, я всё-таки упустил, куда делась азиатская мадам. Уползла за самолёт или укрылась в его фюзеляже? Этого я не понял. Но через считаные секунды после того, как я начал стрелять, у костра ни осталось никого, а тело на земле лежало только одно.
        Одновременно за моей спиной, там, где осталась Клава, раздалась пара длинных, на полрожка, очередей из ППС. Ответа на эту Клавину стрельбу не последовало.
        Зато из дверного проёма фюзеляжа разбитого С-54 вдруг метнулась тёмная тень. Не азиатская баба, а кто-то явно крупнее её. Я ударил по человеческому силуэту, но, кажется, опоздал и не попал.
        Тело мужика в костюме всё так же лежало у костерка без признаков жизни, а остальных троих (или четверых, если считать того, кто выскочил из самолёта) я по-прежнему толком не видел. Зато кто-то из них уже пустил автоматную очередь, которая прошлась по фюзеляжу разбитого «Ганнета» далеко в стороне от меня.
        Я отметил, что ящик рации стоял на прежнем месте под навесом из пятнистой плащ-палатки. Теперь мне не следовало подпускать к ней никого из уцелевших, чтобы, не дай бог, не предупредили своих и не испортили нам весь праздник.
        Впрочем, сделать это было несложно, поскольку загасить костерок эти идиоты не догадались.
        Сзади было по-прежнему тихо, похоже, Клаве всё-таки удалось уконтропупить того неряшливого дозорного.
        Ну а за кучами хлама у поломанного С-54 началась какая-то суетливая возня, а потом оттуда начали лупить, ориентируясь на звук, очередями из трёх автоматных стволов, но били куда попало.
        Судя по звуку, стреляли из «Томсона» и М3. «Узи» слышно не было.
        «Томсон» - это, надо сказать, довольно серьёзно, там патроны 45-го калибра, толщиной с писюн годовалого ребёнка - если вдруг невзначай попадут, мало мне не покажется, несмотря на бронежилет. Одно слово, «окопная метла».
        Однако у меня была уверенность, что, будучи вооружённым изделием легендарного русского сержанта, я их всё равно, по-любому, уделаю.
        Я пустил в сторону этих стрелков несколько коротких очередей - гильзы стучали по самолётному дюралю, ощутимо воняло порохом. По ощущениям, «Калашников», дёргаясь в моих руках, выпускал пули, я бы даже сказал, радостно. В конце концов, здесь автомат делал именно то, ради чего его создавали, - убивал американцев. Чисто инстинктивно я отметил, что неяркое пламя на дульном срезе «калаша» может меня слегка демаскировать.
        Поэтому я перекатился в сторону и сменил позицию, затаившись за широким, оторванным крылом «Ганнета».
        Оппоненты начали со всей дури бить в то место, где я только что был, успев весьма приблизительно сориентироваться по вспышкам выстрелов. Но стреляли они снова нервно и неточно, хотя их пули и стучали по ни в чём не повинным обломкам самолёта словно горох.
        При этом дистанция между нами была практически пистолетная - на глаз метров тридцать-сорок.
        Прежде чем я начал стрелять с новой позиции, по этим чудикам выстрелили откуда-то слева, по звуку короткая очередь из АК-47. Ага, кажется, наш дорогой сержант нарисовался-таки.
        Сидевшие у самолёта сразу же резко сменили свои «приоритеты» и принялись суматошно палить в ту сторону длинными очередями. По-прежнему огонь вели трое, и, по-моему, им было страшно, поскольку они не знали, сколько человек сейчас против них.
        Ну а раз Игнатов столь быстро появился у самолёта, получалось, что других вражеских секретов в округе действительно не было.
        А коли так - маловато их осталось. Это сильно упрощало нам задачу.
        Слева снова стрельнули из АК. От самолёта всё так же нервно и бестолково били в ответ.
        Я пустил по вспышкам очередь и опять перекатился в сторону, ближе к противникам, за какие-то мятые подвесные баки.
        Перекатившись, сменил опустевший рожок на полный.
        От самолёта ударила длинная очередь. Метили в меня, но пули опять прошли далеко в стороне от того места, где я только что сидел.
        Зато стрелявший хорошо обозначил себя. Вот дурачок…
        Я прицелился по вспышке и дал короткую очередь, целясь над самой землёй.
        Впереди истошно заорали от боли. Стало быть, я попал.
        Ну да, патроны-то у меня бронебойные, от них и за железом не факт что спрячешься.
        Я вскочил и перепрыгнул через кучу хлама, оказавшегося обломками ещё одного «Ганнета».
        Длинная автоматная очередь опять прилетела в мою сторону, но снова с опозданием.
        В ответ вражескому стрелку слева, совсем близко от нас, ударила короткая очередь из «калаша».
        Ага, значит, сержант был уже где-то рядом.
        Друг друга бы случайно не зацепить…
        Что-то шумно метнулось в мою сторону между груд хлама.
        Я выпустил довольно недлинную очередь на этот звук.
        В ответ в мою сторону начали стрелять, но теперь это почему-то были одиночные выстрелы из пары пистолетных стволов.
        Ага, что - сожгли все патроны, поганцы? Это было просто замечательно.
        Значит, их всего двое осталось?
        Хорошо, если это были радист и мой клиент.
        Между тем два пистолета продолжали стрелять, и снова мимо.
        Я ответил им не слишком точным огнём, потом опять сменил рожок и перекатился в сторону противника. Теперь от самолёта до меня было всего-то метров десять.
        Впереди меня слишком громко зашуршал металл. Я вскинул автомат. И вдруг из-за стоящего почти вертикально оторванного киля «Ганнета» прямо на меня выскочил некто. Вроде бы вокруг была полутьма, но я почему-то чётко рассмотрел, что он был в тёмной форме американского образца и кепаре с длинным козырьком, в стиле классической бейсболки.
        В руках у этого хмыря был угловатый автомат М3 с коротким и толстым стволом.
        Значит, их оставалось всё-таки не двое, а трое. Большая ошибочка с моей стороны. Как говорится, лови нежданчика…
        Причём именно этого, конкретного, гада у костра точно не было. Значит, это действительно тот, что из самолёта выскочил. Тот самый, кого я давеча толком не рассмотрел и не сумел быстро снять, чем и создал лишнюю проблему на свою голову.
        Конечно, в темноте ему было видно плохо, и меня, и вообще, но в целом это мало что меняло. Если бы он проявил достаточную меткость, я мог бы досрочно финишировать в своём времени.
        Последовала немая сцена на несколько секунд, во время которой вокруг почему-то стало абсолютно тихо (ну или мне так показалось).
        Скорее всего, вражеский автоматчик разглядел лишь контрастные пятна на моём маскхалате и начал поворачивать ствол прямо на меня.
        Блин, попадёт или нет? Я лежал за обломками «Ганнета», и видел он меня в лучшем случае только выше пояса…
        Я услышал, как он нажимает на спуск, но вместо треска очереди в ночи раздался звонкий металлический щелчок. Приехал, падла…
        Или его махинерию заклинило, или патроны кончились. Верно в «Чапаеве» говорили - береги патроны…
        Ну а у меня таких проблем не было.
        Поэтому я чуть довернул ствол в его сторону и, почти не глядя, нажал на спуск. При этом я явно перенервничал и перестарался, поскольку нажатие получилось слишком сильным и почти весь свежий магазин вылетел в моего оппонента. Практически в упор. Главным образом в лицо и в грудь.
        Заорать или застонать он не успел, но на землю свалился тяжело, словно мешок с цементом.
        На всякий случай я снова поменял рожок.
        В свете костерка за оторвавшимся от крыла С-54 крайним мотором мелькнул некто с растрёпанными волосами, в кожаной куртке. По всем приметам как раз давешний радист.
        Он уже не шёл, а то ли перепрыгивал, то ли переползал с места на место, волоча левую ногу.
        Понаблюдав кончину своего коллеги, он два раза выстрелил из пистолета в мою сторону, но снова не попал. Мазила эйзенхауэровский (или кто у них тут, в ихней заокеанской бражке, нынче президентом?).
        Я привстал, прицелился и пустил короткую очередь, в расчёте попасть ему по ногам.
        И, кажется, я попал, поскольку мой антагонист истошно заорал (и, судя по голосу, перед этим орал от боли, кажется, тоже он), после чего выронил пистолет (ствол брякнул при падении) и лёг.
        Хорошо, если не замертво…
        По мне опять выстрелили из пистолета. Но как-то неуверенно. Стрелявший был левее и дальше радиста.
        Кажется, этот противник остался в одиночестве, и, похоже, это был именно мой «фигурант».
        Ну, иди сюда, падла, я тебя научу, с какого конца редьку есть, как говорил в каком-то старом кино император Пётр Алексеевич…
        Когда через несколько секунд он зашевелился впереди меня, я немедленно выпустил короткую очередь, целясь ему над головой.
        - Сдавайтесь! - хрипло заорал я при этом (в ужасе не узнавая своего собственного голоса).
        - А то, мать вашу так, гранатами закидаем!
        - Не стреляйте! - услышал я в ответ.
        Что характерно, сказано это было по-русски. Отчего-то мой клиент не стал в этот момент изображать из себя иностранца, который не знает языка наших родных осин.
        - Оружие на землю! - крикнул я ему. - Руки вверх!
        И точно, что-то глухо стукнуло о землю, и над обломками встал мой «фигурант» с поднятыми руками. Вполне себе живой и без оружия…
        - Ко мне! - скомандовал я, поднимаясь в полный рост и беря клиента на мушку.
        В этот самый момент из темноты позади него неожиданно возникла фигура в пятнистом маскхалате и с АК-47 наперевес. Сержант Игнатов, больше некому. Спрашивается, чего он ждал? Давно мог бы обоим этим уродам как не фиг делать коленки продырявить. Или это он проверял меня на профессиональную вшивость? Иди пойми…
        Сделав несколько шагов в сторону костерка, сержант сноровисто подсёк моего клиента подножкой и, свалив его лицом вниз, начал вязать ему руки за спиной.
        Упаковав клиента, сержант поднял его за шиворот и поставил на колени.
        В тишине стало слышно, как чуть в стороне стонет и ругается по-английски радист, явно пытаясь встать на ноги.
        Я подошёл к нему. Радист лежал, скривившись от боли и держась за бедро. Его пальцы были измазаны тёмным. Беглый осмотр показал, что я засадил ему в обе ноги и, очень похоже, навылет. Сначала в левую ниже колена, а потом в правое бедро.
        Кровь сочилась, но её было немного. Радист был жив, и руки у него были целы. А значит, для дальнейших радиоигр он вполне годился. Это не могло меня не радовать.
        Сзади послышался дробный топот.
        Я обернулся - к нам бежала Клава. Автомат наперевес, пилотка на затылке, волосы растрепались и торчали из-под пилотки в разные стороны.
        - Цела? - спросил я у неё.
        - Да. Нормально, - ответила она. Хотя, как говорил один мой знакомый пошляк, женщины слово «цела» изначально понимают неправильно, так же как и команду «ложись»…
        - Сержант, - сказал я Игнатову. - Проверьте рацию и всё вокруг. Вдруг ещё какой вражина затаился…
        После этого я попросил Клаудию перевязать раненого.
        Сержант кинул ей перевязочный пакет и пошёл к рации.
        Здесь ко мне вернулись ощущения, притупленные изрядным приливом адреналина, и я неожиданно понял, что весь я мокр от пота и устал, совершенно нечеловечески, словно после земляных работ. Мои коленки дрожали и подгибались, руки тоже ходили ходуном.
        Я сложил приклад «калаша» и закинул ещё горячий автомат за плечо.
        После этого вспомнил и достал из подсумка ракетницу. Некоторое время шарил по карманам в поисках ракеты нужного цвета и, наконец найдя красную, пальнул в небо. Красный головастик на какие-то секунды перечеркнул черноту английской ночи.
        Всё, дело сделано. Теперь ефрейтор передаст, что у нас всё штатно.
        И будем надеяться, что в гарнизоне уже заводят моторы танков.
        Я втянул ноздрями воняющий ненатуральным кофе и порохом воздух и осмотрелся. Клава вполне сноровисто распорола штаны радисту и бинтовала его ранения.
        Крови на бинтах было немного. Радист стонал с трагической интонацией, всем своим видом намекая на отдельные положения Женевской конвенции. Руки у него не были связаны, но, тем не менее, никаких попыток бежать или сопротивляться он даже не пытался предпринимать. Не с такими ранениями…
        Я пошарил в темноте и подобрал с земли два пистолета - армейский «Кольт» 45-го калибра, принадлежавший радисту, и аккуратный «вальтерок» Р-38 своего лысого фигуранта.
        Характерно, что в «Кольте» ещё оставалась половина обоймы, а вот гражданин Кофоед выстрелил в меня буквально всё, до железки. Тогда вопрос: а почему он так просто поднял руки? Осознал, что его дело табак? Или банально понимал, что не успеет перезарядить свой или поднять чужой ствол?
        Между тем Кофоед всё так же стоял на коленях со связанными за спиной руками и тупо смотрел на бликовавшее в стёклах очков пламя костерка перед собой.
        Из темноты вынырнул сержант.
        - Ихняя рация полностью исправна, - доложил он, не скрывая полного удовлетворения.
        - Не ждали они нас, товарищ старший лейтенант. Блокноты и шифровальные таблицы - всё цело…
        - Тогда можешь связать второго, если считаешь, что он способен убежать. Да, и осмотри самолёт, вдруг мы с тобой кого-то забыли.
        - Сейчас, - ответил сержант не по-уставному.
        Однако возле радиста, которого Клаудия как раз закончила перевязывать и посадила, прислонив спиной к обломанному крылу С-54, он не задержался, а включил фонарик и сразу влез в открытую грузовую дверь фюзеляжа разбитого четырёхмоторника.
        Провозился он там от силы пару минут и вдруг выскочил из пассажирской кабины С-54 как ошпаренный.
        - Ты чего? - удивился я.
        - Там, бля, такое… - только и смог сказать сержант, выдав затем фразу, которую может произнести только истинно русский человек в минуты страшного удивления.
        Ого, чем же можно было столь удивить этого орла-разведчика? Там кого-то слишком конкретно размазало по стенке? Он увидел зомби или злого духа?
        Сержант подошёл ко мне поближе, и я увидел, что его почему-то реально трясёт.
        Мне почему-то стало жутко интересно.
        Я не стал сдвигать автомат с плеча на грудь, только на всякий случай расстегнул кобуру с не пригодившимся мне в сегодняшнем бою ТТ. Потом врубил фонарик и заглянул в фюзеляж.
        Вроде ничего. Самолёт как самолёт. Салон грузопассажирского типа. Хорошо просматривается силовой набор, вдоль бортов широкие лавки. На них и на полу лежали какие-то брезентовые тюки, свёртки и ранцы. Ничего особо страшного.
        Я отошёл на пару метров в сторону от двери и здесь уловил специфический, резкий запах. Воняло чем-то сырым, судя по всему, кровью. Но с какой-то неуловимой примесью, я бы сказал, говнеца. Неужто кто-то из супостатов перед смертью обосрался?
        Я прошёл ещё немного в сторону пилотской кабины и пошарил лучом фонарика перед собой.
        Н-да, называется, нашлась пропажа.
        Передо мной была давешняя азиатка. Несомненно мёртвая. Она завалилась на бок, на лавку с какими-то тюками, в той позе, в какой, надо полагать, и умерла. Стояла на полу кабины, согнув ноги в коленях, а потом ссунулась в сторону.
        Я подошёл поближе и посветил.
        Глаза у неё были открытые, остекленевшие. Рот полуоткрыт, руки вдоль туловища. Тело ещё не остыло.
        А вот пол под ней был густо изгваздан тёмным. Несомненно кровищей.
        Интересно только, откуда столько крови?
        Свет фонарика выхватывал мелкие подробности. На покойнице была узкая юбка до колен, остроносые туфли на небольшом каблуке и белая блузка, на левом плече и рукаве медленно коричневели два алых кровавых пятна.
        Ага, выходит, я всё-таки в неё попал.
        Но умерла-то она всё-таки явно не от этого…
        Я присмотрелся - а ведь и верно… Посветил пониже - да твою же мать…
        Да, тут было от чего содрогнуться. Отлично понимаю сержанта.
        Зрелище не для свежего человека. Это я, со своей практикой бульварного репортёра криминальной хроники из наших 1990-х, было дело, насмотрелся на разных мертвецов, и криминальных, и просто не целиком, и гнилых, и вскрытых, и прочих. А у сержанта Игнатова, видимо, не было столь обширной практики по этой части.
        Тем более что, как мне показалось, эта чёртова дура не придумала ничего лучшего, кроме как сделать себе сеппуку, стараясь соблюсти все их долбаные, явно самурайские каноны…
        Рядом с её правой рукой валялся какой-то хитрый нож с косо срезанным лезвием и длинной рукояткой, весь в крови. Это и есть пресловутое танто или кусунгобу? Или как его там? С тридцатисантиметровым лезвием, специально для подобных дел?
        В общем, как говорили в одном известном сериале, картина маслом. На её блузке было расстёгнуто три нижних пуговицы, и на обнажённом животе, наискось, зияла ровная прореха.
        И оттуда сквозь залившее всё красно-коричневое наружу просвечивало и вроде бы даже слегка свешивалось что-то более тёмное, сизоватое и склизкое. Н-да, действительно при вскрытии человек внутри в плане цвета мало отличается от говядины, что есть, то есть…
        Стало быть, тут действительно всё совершено по науке.
        Она вспорола себе живот слева направо, второе движение вверх-вниз не сделала (потеряла сознание от боли или просто не смогла?), иначе разрез на животе был бы крестообразный.
        Опять же, как велит им самурайский кодекс, не упала.
        Умерла и завалилась на бок, что у них при таком ритуале тоже предпочтительно.
        Им вроде бы категорически не положено падать лицом вниз. А в идеале вообще лучше иметь рядом ассистента с катаной, чтобы вовремя срубил башку. Этакий экстремальный вариант анестезии. Но с ассистентом, молитвой и ритуальным одеянием это, вроде бы, уже должно быть не сеппуку, а харакири. Хотя какая на хер разница?
        И откуда, мля, в эти времена взялись самураи и самурайки на мою голову?
        По моим понятиям, если уж она действительно принадлежала к упёртым самураям, эта мамзель должна была сопротивляться до последнего патрона, а потом драться сапёрной лопатой, ножом и зубами, как её придурочные соотечественники где-нибудь в пещерах острова Иводзима. Хотя нет, это я, кажется, путаю. Лопатой и ножом дрались как раз у нас, в какой-нибудь Брестской крепости, а япошки кидались в последнюю штыковую, визжа и выпучив зенки, с одними катанами на американские пулемёты…
        Но почему-то нет. Не стала она драться. Получается, у покойницы были какие-то слишком вывернутые понятия о воинском долге?
        Раз уж когда её ранили, она не присоединилась к общей перестрелке (кстати, её «Узи» с почти полным магазином лежал поодаль, на лавке), а заползла туда, где ей никто не мешал, встала на колени и вспорола себе живот. Как подумаешь - содрогнёшься.
        Она что, специально для этого с собой ножик таскала? Чтобы в один прекрасный миг вот так взять и красиво помереть?
        Как-то сомнительно. Особенно если вспомнить то, что я читал про такие вот, с позволения сказать, ритуалы - японские женщины, из числа особо упёртых, вроде бы пыряли себя ритуальным ножиком в сердце или перерезали себе горло.
        Хотя Аматерасу её знает. Дикие они какие-то на своих островах…
        Опять же, а кто она вообще такая? К примеру, выглядела она совершенно не по-военному. Одета как какая-нибудь совершенно неуместная на военно-транспортном (пусть и замаскированном под гражданский борт) самолёте стюардесса. Но стрелять она при этом всё-таки умела, и весьма неплохо. Её что - включили в состав экипажа на тот случай, если вдруг их по дороге где-нибудь посадят и потребуют кого-нибудь из экипажа? По-любому очень сомнительно…
        Тогда получается, что это некая шибко секретная мадам? А вот это чуть больше походило на правду, тогда и это нелепое харакири, хоть и с трудом, но всё-таки вписывалось в некую «систему» - дамочка настолько боялась попасть живой в руки «большевиков», что предпочла не отстреливаться, а как можно быстрее покончить с собой. А если это так, то кто она? Наверное, следовало пошарить в самолёте, поскольку был шанс найти какие-нибудь её документы или записи, которые могли оказаться, скажем, у неё в сумочке. Ведь, как всем известно, на женской одежде карманы - большая редкость.
        Перестав смотреть в сторону трупа (признаюсь, от этого зрелища у меня всё-таки слегка помутилось в голове, а во рту стало горько), я пролез мимо неё, стараясь не запачкаться кровью.
        В передних отсеках самолёта было сложено ещё четыре трупа. Трое в лётной форме, один - в темно-зелёном армейском комбезе. У двоих свежие повязки - стало быть, были ранены, а уж потом умерли.
        Дойдя до пилотской кабины, я нашёл лежавший на одном из кресел дамский жакетик тёмно-синего цвета, кажется, принадлежавший покойной азиатке, но два его мелких боковых кармана были чисто декоративными и пустыми. Дальнейший поиск, произведённый мной, не выявил ни в пилотской кабине, ни в фюзеляже С-54 чего-то, хоть отдалённо похожего на дамскую сумочку.
        Зато, судя по многочисленным дыркам в носовой части разбитого транспортника, мой «Дегтярь» во Франции их таки достал, но кто-то, способный держать штурвал, тогда на борту всё-таки уцелел, раз уж они смогли дотянуть сюда и сесть…
        И при грубом подсчёте их тут оказалось куда меньше, чем я ожидал. Всё-таки Клавины ребята погибли не зря, практически ополовинив в ходе хаотичной перестрелки это заокеанское воинство…
        А ещё внутри С-54, в самых разных местах, я нашёл десяток вполне исправных стволов - «Томсоны», М3, карабины М1 и масса снаряжённых магазинов к ним. При таком раскладе они могли бы сопротивляться если не до утра, то лишний час-другой точно.
        Хотя, похоже, ныне покойные супостаты всё-таки сочли, что этот бывший английский аэродром - вовсе не форт Аламо…
        Когда я наконец вылез из разбитого самолёта, Клава спросила:
        - Ну и что там?
        - Если хочешь посмотреть воочию на женское харакири или сеппуку - бога ради. Там как раз одна неуравновешенная девица сама себе живот разрезала…
        - В самом деле? Очень любопытно!
        - Ну иди проверь. Только смотри не испачкайся и не блевани…
        Клаудия отважно всунулась в грузовую дверь С-54 и пару минут возилась там.
        Потом послышался неразборчивый истерический вопль, топот армейских сапог по дюралю и вполне ожидаемое характерное «блю-э-э-э».
        Ни с чем не сравнимый звук рвоты, короче говоря…
        Спрашивается, а стоило ли ей туда вообще соваться? Я же честно предупредил…
        Слава богу, Клава извергала из себя рвотные массы недолго - ели мы давно, и, по всему, почти всё должно было перевариться…
        Под аккомпанемент этих блюющих звуков к костерку вышла знакомая фигура в таком же, как у нас, маскхалате. Это был ефрейтор Филатов с рацией на спине, отягощённый дополнительным весом наших противогазных сумок и запакованных ОЗК.
        - Ну как там? - спросил я у него.
        - Наши выехали, - доложил ефрейтор.
        Раз так, времени оставалось мало. Как известно, советские танкисты пройдут везде. А раз так - через час-полтора они точно будут здесь. Соответственно, стоило допросить фигуранта немедленно, поскольку делать это при большом количестве свидетелей, а тем более представителей местного командования не стоило. А то, уловив в его словах нечто непривычное и заслуживающее внимания, они могли неправильно понять услышанное…
        И точно так же совсем не стоило тащить его для допроса в какой-нибудь гарнизонный застенок, а то у того же местного командования, чего доброго, могли появиться свои виды на него. И что он при этом мог им наболтать (особенно при допросе с пристрастием) - одному богу ведомо…
        - Стерегите радиста, ребятушки, а мы пока с нашим клиентом разберёмся, - сказал я Игнатову и Филатову и добавил: - Да, и по-быстрому осмотрите самолёт на предмет документов, карт, блокнотов и прочего…
        - Сделаем, - ответил сержант Игнатов.
        - Пошли, - сказал я Клаудии, которая в этот момент полоскала рот водой из фляги. Вид у неё при этом был довольно несчастный.
        Я подошёл к объекту своего жгучего интереса и поднял его с коленок за грудки. После чего поволок чертова Кофоеда далеко в сторону от костерка, туда, где в темноте торчали фюзеляжи и обломанные крылья ещё минимум трёх «Ганнетов». Мне надо было, чтобы при допросе было не совсем темно, но при этом сержант с ефрейтором не смогли услышать, о чём мы говорим. Мало ли какой у них был приказ…
        Клава пошла следом за нами.
        Наконец я уронил клиента задницей на облезлый самолётный фюзеляж с выцветшей английской кокардой и какими-то буквенными кодами и перевёл дух. Потом я резким и неожиданным движением сдёрнул с его носа очки. Посмотрел сквозь них на свет недалёкого костра - похоже, они были с простыми стёклами. Кого обдурить хотел, дурилка картонный?
        - Поговорим? - спросил я, включая фонарик. То же самое сделала и подошедшая Клаудия. Я передал ей очки пленного, которые она без вопросов убрала в карман маскхаллата.
        В этот момент наш клиент внимательно посмотрел на неё и вдруг прямо-таки изменился в лице, словно что-то вспомнив.
        - Bon sang! Ce nest pas possible!! - выдал он на чистом французском, но тут же, словно спохватившись, перешёл на русский.
        - Не может быть!! Мадам Воланте?! - продолжал пленный с нескрываемым удивлением.
        - Вы?! Здесь?! В советской военной форме и в такой «милой» компании?!
        - Не имела чести быть представленной вам, - ответила Клава, тоже заметно удивившись, и уточнила: - Лично я до сего момента вашу физиономию видела только на фотоснимках и не скажу, что факт заочного знакомства с вами меня сильно радует. Впрочем, если вы меня действительно знаете, то откуда? И кого, интересно, вы ожидали встретить здесь? Джину Лоллобриджиду с Жаном Габеном?
        Стало быть, прекрасно он всё видел и без всяких очков. Даже, я бы сказал, слишком…
        Слушая этот их диалог, я лихорадочно пытался понять, кто из них двоих сейчас валяет Ваньку. Если дорогая Клава действительно встречалась с ним раньше, значит, она вполне могла взять немаленький аванс и с этой, уже несколько лет ховающейся по разным тёмным углам троицы, то есть работать и на наших, и на ваших. При таких предположениях рука сама тянулась к пистолетной кобуре…
        Хотя, если бы она докладывала им обо всех наших шагах, Кофоед бы не подставился под карающий топор столь глупым образом. Он бы не только не полетел на этом чёртовом С-54, но и вообще не появился бы во Франции. Так что что-то тут явно не сходилось…
        - Кто же не знает саму королеву контрабандистов Западного побережья? - выдал Кофоед фразочку, которая кое-что объяснила. По крайней мере мне.
        Вот, значит, как называли в узких кругах мою милую деловую партнёршу. Н-да, чтобы удостоиться подобного титула, видимо, надо было очень постараться. А под «Западным побережьем» здесь, скорее всего, имелось в виду означенное побережье Африки. Ну-ну. И если Клава действительно «королева», почему она тогда не сидит где-нибудь у себя на уютной вилле и не «дёргает за ниточки», а вот так, лично, лазит с автоматом наперевес по всяким жопам мира? Что, решительно никому не доверяет? Делиться не хочет? Или тут некий личный интерес?
        И одновременно в моей голове мелькнула страшная мысль - если её знают в лицо разные мутные типы, то с тем же успехом её портрет может быть хорошо знаком и советской контрразведке с КГБ в придачу.
        А если здешняя советская контрразведка тоже знает её в лицо и майор Стрепетилов в Сен-Назере сразу же узнал мою спутницу, спрашивается - за кого он мог принять мужика, разъезжающего по Европе за компанию с ней? Сочли, что это какая-то хитрая операция «соседей» и я или мои мифические шефы круты настолько, что сумели завербовать саму «королеву контрабандистов»?
        Или Стрепетилов тут же кинулся докладывать о нашем появлении, попутно проверяя и перепроверяя всё, что узнал о нас с ней, по своим каналам? В этом случае нам вполне могли светить не только небо в клетку, но и ящики с крышкой…
        Нет, пока об этом не стоило думать, будем считать, что контрразведка Клаву не узнала и решительно ничего об этом не знает. То есть я всё-таки решил пока надеяться на лучшее…
        - Да, я прямо-таки в шоке, - продолжал Кофоед. - Пару лет назад я видел вас издали на одном не слишком многолюдном приёме для своих в Рабате, и именно там знакомый объяснил мне, кто вы такая. И если бы я заранее знал, что за всеми последними моими неприятностями стоите именно вы - я бы точно не стал обращаться за помощью к Абдулахаду Гандуру в Агадире…
        - Так это он обеспечил тебе проезд из Африки? - спросила Клава. В её голосе вдруг появился нешуточный интерес.
        - Да. Теперь уже нет никакого смысла это отрицать. Признаю - тут я допустил серьёзный прокол…
        - Это, дорогой товарищ, не прокол, это полный кобздец, - сказал я, снова выходя на первый план.
        - И кто такой этот Гандур? - спросил я у Клавы.
        - Один ну очень специфический торговец, или, как говорят на Востоке, купец, - охотно объяснила она. - Из тех, про кого никогда не знаешь заранее, что у него на уме. Иногда он партнёр, а иногда и конкурент. Но в списке моих явных врагов он никогда не числился. Если бы я раньше узнала, что в этом деле каким-то местом замешан Абдул, искать было бы куда проще, поскольку он, фигурально выражаясь, собирает мёд с тех же цветочков, что и я. Так или иначе, для меня это многое расставляет по своим местам…
        - Теперь слушай сюда, - сказал я, нависая чёрной тенью над сидящим передо мной Кофоедом и светя фонариком ему прямо в глаза. - Где остальные двое?
        - Какие двое? - захлопал он глазами, изображая непонимание.
        - Ты дурака-то не включай. Раз сразу по-русски с нами заговорил, значит, хорошо знаешь, с кем имеешь дело, и понимаешь, что влип по самое не могу. А то, я так думаю, ты бы уже требовал для себя переводчика с консулом. Можно подумать, ты не знаешь, о каких таких двоих я говорю?
        - Да ей-богу не знаю! - выдал клиент с подкупающе-фальшивой искренностью. Похоже, он ещё на что-то надеялся…
        - Хоть передо мной-то чайником не прикидывайся. А то я буду сильно недоволен и вынужденно перейду к методам грубого физического воздействия…
        На освещённом моим фонариком челе клиента появились признаки раздумий.
        - Вы вообще кто такой? - неожиданно уточнил он и тут же предположил: - Наёмник? Один из горилл этой мадам?
        - Холодно. А с чего ты так решил?
        - Знающие люди говорили мне, что Клаудия Воланте сильно недолюбливает американцев, но при этом она ещё больше не любит мокрых дел и избегает любого сотрудничества с силовыми структурами каких бы то ни было государств, это известно многим, - пояснил Кофоед. - И именно поэтому меня так удивило ваше, мадам, появление здесь, - продолжал он. - Но, как видно, всё-таки верно говорят - всё течёт, всё меняется…
        Вот даже как, очень интересненько…
        - Ты будешь смеяться, но скорее наоборот, - ответил я ему.
        - То есть? - клиент опять изобразил непонимание. Или действительно не понял.
        - Считай, что это мы её наняли.
        - В смысле «мы наняли»? Кто это «мы»?! А-а-а…!! - сказал он так, словно неожиданно проснулся и сразу же понял нечто важное. И тут же, без всякой паузы, спросил: - А откуда вы вообще знаете, что нас должно быть трое?
        - Да уж знаю. Я даже ваши фамилии знаю, гражданин Хуго Кофоед…
        А вот это было подобно удару кулаком в подбородок. Клиент резко дёрнулся и захлопал разом заслезившимися глазами. И, как мне показалось, на его грязном лице появились нервические красные пятна. Чувствовалось, что не ожидал он этого…
        - Как вы меня назвали?! - спросил он несколько изменившимся голосом, выдававшим нешуточный испуг.
        - Хуго Кофоед. Как именно тебя сейчас зовут, Панияд ты или там Кацнеленбоген по паспорту, я не знаю и знать не хочу, да это и неважно…
        - То есть вы…
        - Да, то есть я. Горячий привет тебе от Анны Гифт, дорогуша. Надеюсь, помнишь такую, приятную во всех отношениях женщину?
        Испуг на лице клиента сменился смятением. По-моему, в этот момент он прямо-таки «поплыл». Надо было быстро дожимать его, и я уже всерьёз прикидывал, что мне с ним делать, если он неожиданно заткнётся и перестанет разговаривать, изображая картину про допрос коммунистов из старого школьного учебника, - отстреливать ему, по одному, пальцы на ногах или же, к примеру, побрить полотенцем? Почему-то ничего конструктивного из области пыток мне в голову не приходило (видимо, от отсутствия соответствующего практического опыта), поскольку «пятый угол» посреди свалки, увы, не устроишь…
        - Если вы тот, о ком я думаю, - спросил Кофоед. - То каким образом вы здесь?
        - А всё тем же. Техника, знаешь ли, не стоит на месте. Те, кто меня сюда послал, решили больше не устраивать вселенский шухер в стиле Эль-Харабы. Теперь мы работаем тоньше.
        - Значит, резидентура? - уточнил Кофоед.
        - Вроде того, - согласился я. Всё равно объяснять ему механизм сверхзагадочного явления, именуемого в узких кругах «Бродяга», в котором я сам до сих пор, честно говоря, ни хрена не понимал, было бессмысленно. Пусть думает, что я оперативник из очень далёкого, альтернативного будущего.
        - Ну что, дорогой товарищ, - спросил я его. - Ты догадываешься, что я тебе могу предложить?
        - В общих чертах. А всё-таки?
        - Всё восхитительно просто. Отвечаешь на все наши вопросы - остаёшься в живых. Нет - немедленно отправляешься на тот свет. Это без вариантов. Так что - будем разговаривать или станем быковать?
        - Хорошо, давайте поговорим. Хотя я и не представляю, чем могу быть вам полезен. Спрашивайте.
        - Что такого ты предложил американцам, раз они устроили ради тебя весь этот весьма недешёвый театр с присылкой грубо работавшей под парагвайцев разведгруппы, твоим вывозом из Франции, фальшивым рейсовым самолётом и прочими танцами в ритме лезгинки?
        - Если конкретно - кое-что из области технологии сверхпластичности металлов. Всем известно, что металлургия в Штатах сильно пострадала в ходе последней войны. Производство катастрофически упало. Часть мощностей уничтожено полностью, часть повреждена. Ну а я собирался предложить им некоторые технологические новации, вполне применимые, с минимальными переделками, для имеющегося здесь оборудования…
        - Литьё танковых корпусов, башен и прочее того же типа? И они поверили тебе на слово?
        - И это тоже. А поверили не на слово, американцы тоже не дураки. Для начала я сообщил им некие обрывки информации, по которым можно было проверить принципиальную правильность моих данных, но невозможно составить цельной картины…
        - Тогда где твои записи и прочие материалы по данной тематике?
        - Вы что, думаете, что я полный идиот? Никаких записей и прочего у меня, разумеется, не было и нет. Все необходимые сведения у меня в голове, - ответил клиент с явным раздражением и в то же время с достоинством.
        - Наизусть, что ли, всё заучил? - уточнил я с некоторым удивлением.
        - Естественно. Это единственная гарантия того, что меня оставят в живых. Кстати, эти сведения будут весьма полезны и русским…
        Уже начал торговаться, сволочь. Увы, но это имело бы смысл, если бы я был из КГБ или хотя бы армейской контрразведки. Но я-то, так сказать, сам от себя. А вообще, конечно, круто, тут ничего не скажешь. Почти как в фильме «Книга Илая». Только там этот странный негр мог Библию оттарабанить наизусть, если его ночью разбудить, а наш знакомый, похоже, заучил назубок какой-то учебник по металлургии из будущего. Видимо, кто что охраняет, то и имеет. Ничего не изменилось. Опять же, если у них в будущем есть какая-нибудь соответствующая технология - он мог этих сведений себе в мозг напихать и не особо напрягаясь, а просто подключившись к какому-нибудь тамошнему «главному информаторию». Хотя никаких разъёмов под нечто вроде USB я на его черепе вроде бы не видел…
        - А эта азиатка, что была с вами в самолёте, она вообще кто? - спросил я.
        - А почему это вас интересует? - удивился Кофоед.
        - Мы с тобой не в Одессе, чтобы отвечать вопросом на вопрос. Скажем так - на мой взгляд она несколько выламывается из состава экипажа везшего тебя самолёта, с какой стороны ни посмотри. И потом далеко не каждый день встречаешь женщину, которая вот так, запросто, делает себе сеппуку в откровенно антисанитарных условиях…
        - Она что, в самом деле это сделала? - искренне удивился Кофоед и тут же ответил: - Это некая Джин Такаги. Может, из ЦРУ, а может, и из армейской разведки. Отец японец, изучал язык в США, там его и завербовали. Во время прошлой войны был сотрудником императорского МИДа, работал в Штатах и Южной Америке. Мать - американка…
        - Откуда такие подробности?
        - Сама рассказала.
        - И что она делала в самолёте?
        - Насколько я сумел понять, за мою отправку за океан отвечала лично она. Во всяком случае, и экипаж, и охранники безоговорочно подчинялись ей. А кроме того, она вроде бы обладает… то есть обладала, экстрасенсорными способностями…
        - А это ещё зачем?
        - Осведомлённость в некоторых вопросах, моя и моих товарищей по несчастью, у многих здесь вызывает лишние вопросы и кривотолки. Именно поэтому к нам уже много раз подсылали всяких шарлатанов, выдающих себя за экстрасенсов, ясновидящих, гипнотизёров и ещё бог знает кого. Но я не думал, что в такой серьёзной организации, как ЦРУ, подобных личностей берут в штат…
        Вот кое-что и стало проясняться. Теперь было отчасти понятно, зачем эта пресловутая Джин Такаги вспорола себе живот. Действительно должна была много знать. И всё-таки, зачем были нужны такие сложности и картинные жесты? Ведь могла бы спокойно застрелиться…
        Оставалось только сожалеть, что её не удалось взять живьём, хороший был бы подарочек для советских контрразведчиков…
        - А какого хера вас из Франции занесло именно сюда? - поинтересовался я.
        - По одному из возможных запасных вариантов у них предусматривалась вынужденная посадка именно здесь…
        - Что, этих вариантов было много?
        - Насколько я понял, не меньше пяти…
        - Хорошо. А что ещё вы собирались предложить представителям одной из местных воюющих сторон в обмен на свои жизни и благополучие?
        - Обо всём, чем мы располагаем, я не в курсе. У нас так и было задумано. Каждый имеет свою специализацию в виде набора знаний в определённой области. Вы должны понимать, что это повышает шансы, особенно в случае, если кто-то погибнет или будет арестован.
        - Допустим. Я так понимаю, что вы должны иметь, в частности, сведения о ещё не разведанных месторождениях полезных ископаемых и всех предстоящих крупных стихийных бедствиях?
        - Разумеется, но это не главное…
        - Ладно, будем считать, что ты меня убедил. Так где остальные двое? Где твой кореш Роберт Норман и подружка Брит Савнер?
        - Ей-богу не знаю.
        - А если сделаю бо-бо? - спросил я, снова направляя луч фонарика ему прямо в глаза и напуская на свою физиономию побольше суровости.
        - Вы должны понимать, что во время пребывания здесь мы принимали и принимаем все максимальные меры предосторожности, поскольку живём на нелегальном положении. С самого начала мы старались не находиться в одном месте дольше двух-трёх месяцев, а после той истории в Эль-Харабе, которую вы упомянули, мы стали перемещаться с места на место каждый месяц…
        - Не держи меня за полное му-му. Допустим, что так оно и есть. Но ведь ты же не из Индии сюда приехал, не из Австралии, не из Новой Зеландии и не из Антарктиды?!
        - Это вы правы. Не из Австралии. Что, и там нас уже искали?
        - А вот это не твоё дело, дорогой товарищ металлург или кто ты там по специальности. А если не из Австралии, где сейчас остальные? Ведь должна же быть какая-то начальная точка у твоего опасного путешествия. Агадир ты уже упоминал. И не заставляй повторять, а то я начну нервничать и или нос тебе сломаю, или коленку прострелю…
        - Если хотите - можете стрелять или ломать, но большого толку от этого не будет. Я же вам сказал - точно не знаю. У нас троих заведён такой порядок, что никто не знает заранее о местонахождении друг друга…
        - А всё-таки?
        - Могу сказать лишь то, что остальные двое сейчас должны быть где-то между Кейптауном, Солсбери, Дакаром и Найроби…
        - Ни хрена себе, это же половина Африки?!
        - Так именно для подобных случаев эта система и задумана. Точнее я вам всё равно не смогу сказать. Ещё раз повторяю - не знаю я, где они сейчас!!
        - А как же вы тогда связываетесь между собой?
        - В каждом конкретном случае по-разному.
        - Хорошо. Допустим. Как именно ты давал знать о том, что благополучно отбыл во Францию и далее в Штаты?
        - Я давал телеграммы своему человеку в Мекнесе. А он потом через каких-то своих людей давал объявления в соответствующем разделе дакарской газеты «Ле Солей».
        - Какие именно объявления?
        - О продаже крупных партий ткани. Когда я прибыл во Францию - было объявление о продаже партии хлопчатобумажной ткани, а когда мы отправились на встречу с этим самолётом - о продаже партии шёлка…
        - А по прибытии в США ты тоже должен будешь сообщить об этом подобным же образом?
        - Да. Только мы договорились, что телеграмму отправят сотрудники парагвайского консульства в Париже. После этого должно было появиться объявление о продаже очередной партии ткани…
        - Небось джинсы индиго?
        - Не угадали. Саржи.
        - Полный текст телеграммы?
        - «Доехал нормально. Вернусь через месяц. Жак».
        - А если бы что-то пошло не так?
        - «Доехал нормально. С возвращением немного задержусь. Жак».
        - Записывай или запоминай, - сказал я Клаве. Она молча кивнула и сразу же достала то ли из кармана, то ли из подсумка блокнот. Писать в полутьме было ещё тем «удовольствием», хотя Клаудия и поставила на кусок самолётного дюраля рядом с собой включенный фонарик.
        Затем Кофоед назвал мне адрес получателя телеграммы. Это был некто Ален Лакомб. Адрес: Мекнес, улица Сен-Луи, 6.
        - Так, - уточнила Клаудия. - Значит, в Агадире - Абдулахад Гандур, а в Мекнесе Ален Лакомб. Ты уже упомянул Дакар - кто помогал тебе там?
        - Могу назвать вам ещё только три имени. Это все мои оговоренные заранее контакты на текущий момент. В Дакаре - Эрик Мерлен, площадь Соуэто, 4, в Касабланке - Стефан Дюпре, авеню Дес Фар, 14 и ещё Жюльен Броссар в Абиджане, Гран-Бусональ, 9. Только я не могу вам гарантировать, что они постоянно проживают по названным мной адресам. Это народ, мягко говоря, специфический и не очень охотно идущий на контакт как с полицией, так и просто с малознакомыми людьми…
        - Хорошо, - продолжил я допрос. - А как вы поддерживали связь в других случаях?
        - По-разному. Я мог оставлять информацию у своих «контактов» в виде писем и записок или, в крайнем случае - звонить им. Как они её передавали дальше - не знаю. Это вы уже у них спрашивайте. Если, конечно, найдёте. Но прошу учесть тот факт, что я вам честно назвал все свои контакты. Не в счёт тут только Гандур. Он вообще-то не в курсе наших дел и работает за деньги…
        Похоже, клиент опять набивал себе цену - занесите в протокол, что я не оказывал сопротивления… Только не будет никакого протокола. Сценарием он не предусматривался…
        - Телефоны, по которым ты должен был с ними связываться?
        - У меня в нагрудном кармане куртки блокнот. Там они все записаны. Все, кого я назвал, указаны под своими именами, но без фамилий…
        Выходит, на свою вроде бы феноменальную память этот прошлонавт полагался далеко не всегда…
        - Хорошо. Так, значит, про местоположение своих коллег ты ничего более добавить не хочешь? - уточнил я.
        - Нет.
        - Заднее слово?
        - В каком смысле «заднее»?
        - «Заднее» - в смысле «последнее».
        - Да, по этому поводу мне больше нечего добавить…
        - Отойдём-ка, - сказал я Клаве и добавил, обращаясь к Кофоеду: - А ты сиди тихо и не рыпайся. Дёрнешься - пристрелю…
        Однако, похоже, с моей стороны это предупреждение было излишне. Клиент явно скис и бежать не собирался. Да и некуда тут было бегать, честно говоря…
        - Тебе хватит полученной от него информации для поисков оставшихся двоих? - спросил я Клаудию, когда мы отошли на расстояние, с которого клиент не мог нас слышать.
        - В принципе да, - ответила она. - Пара фамилий из названных мне смутно знакомы. В связи с разным обычным для тех мест криминалом, плюс подделка документов и контрабанда.
        По крайней мере, теперь понятно, через кого они связывались с «транзитниками». Можно попробовать размотать их связи, пройдя по цепочке…
        - Как считаешь, он нам больше не нужен?
        - Да мне, в общем-то, нет, а что? Думаешь, если начнём его пытать, он скажет больше?
        - А то, что мне не приказывали оставлять его в живых после первого допроса…
        Клава при этих словах как-то странно посмотрела на меня..
        А я неожиданно осознал, что теперь-то мне точно придётся его застрелить или зарезать. Причём, судя по всему, лично. И одновременно с этим я понимал, что убить безоружного пленного я, скорее всего, не смогу. Азарт и кураж недавнего боя схлынул, а в относительно спокойных условиях я, как и все прочие, склонен к рефлексии и следованию неким моральным принципам, которые некоторые граждане в нашем времени не без основания считают за комплексы…
        - Присмотри за ним, - сказал я Клаве. - И заодно обыщи его карманы, вдруг у него там что-нибудь интересное, кроме блокнота, завалялось. А я сейчас…
        С этими словами я повернулся и пошёл к костерку, где маячила рослая фигура дегустирующего трофейный кофе из трофейной же кружки сержанта Игнатова. Вот кто тут действительно не терял времени…
        Ефрейтор Филатов чуть в стороне продолжал ковыряться с трофейной радиостанцией.
        - А дрянь у них кофеёк, - констатировал сержант, когда я подошёл к нему вплотную, и спросил: - Ну что, допросили?
        - Да, допросили. Только теперь у меня к тебе одна просьба есть.
        - Какая?
        - Можешь его ликвидировать? Только быстро и без шума, пока он не успел ни о чём догадаться?
        - А сами-то вы чего? - усмехнулся сержант, явно не одобрявший подобных проявлений чистоплюйства с моей стороны.
        - Чувствую, что не смогу. А если смогу, то точно сделаю нечисто. Как-то непривычно, я всё-таки контрразведчик, а не фронтовая разведка…
        - А по вам так сразу и не скажешь, - сказал Игнатов с некоторым удивлением. - В ближнем бою вы очень даже ничего. Чувствуется, непростой вы, товарищ старший лейтенант. Да и партнёрша ваша того американца, что в секрете сидел, положила так, что дай бог каждому… Ладно, щас я…
        С этими словами он явно вознамерился допить оставшийся в кружке кофе одним большим глотком.
        И в этот момент там, где я только что оставил Клаву и клиента, совершенно неожиданно треснули два одиночных пистолетных выстрела. Лежавший на земле пленный американский радист лихорадочно задёргался и что-то забубнил по-английски. Видимо, опасаясь, что его сейчас тоже будут убивать.
        Сержант поперхнулся, чуть не выронив кружку, и схватился за автомат. То же сделал и явно державший ушки на макушке ефрейтор Филатов.
        - Спокойно, орлы, - сказал я им, рассмотрев в полутьме, что фигура Клавы стоит там же, где и стояла. - По-моему, чисто техническая проблема. Сейчас разберёмся…
        С этими словами я метнулся обратно.
        Клаву я застал в момент, когда она убирала свой ТТ обратно в кобуру. Я включил фонарик и осмотрелся. Наш клиент сидел у ее ног в прежней позе, только в нём что-то неуловимо изменилось. Теперь он был несомненно мёртв, и на его лбу, чуть повыше левой брови, темнели две аккуратные входные дырки.
        Похоже, одна из пуль пробила его череп навылет - дюраль покорёженного фюзеляжа «Ганнета» за его головой был изрядно забрызган тёмным. Видимо, выходное отверстие было где-то там. На лице у гражданина Кофоеда осели тёмные частицы пороха - неизбежное следствие двух выстрелов в упор. А по спокойному выражению его мёртвого лица можно было понять, что момент собственного убийства клиент явно проморгал…
        - На фига? - задал я Клаве явно дурацкий вопрос. При этом у меня тут же заметно отлегло от сердца, поскольку не пришлось делать этого самому.
        - Ты же сам сказал, что он нам живым больше не нужен. А уж раз он меня узнал, не нужно, чтобы он растрепал кому попало, кто я такая и где он меня раньше встречал. Особенно русским…
        - Ого. Вот это я понимаю. Получите и распишитесь, - сказал за нашей спиной неслышно подошедший Игнатов и добавил: - Чисто сработано. Я же сказал - не промах у вас напарница, товарищ старший лейтенант, ох не промах…
        - Спасибо, - сказала на это Клава. - Из ваших уст это звучит прямо-таки комплиментом…
        - Да всегда пожалуйста, - пожал плечами сержант и спросил меня: - Я вам больше не нужен?
        - Нет.
        Получив отбой, сержант удалился обратно к костерку, закинув за плечо автомат, который он до этого всё время держал на изготовку.
        - Ты обыскала его карманы? - спросил я улыбающуюся (либо это было что-то нервное, либо похвала сержанта действительно польстила ей) Клаудию. - Что-нибудь нашла? Мы с тобой точно не поторопились?
        - Кожаное портмоне с парой тысяч франков мелкими купюрами, - доложила Клава бодрым голосом. - Связка из трёх ключей, похоже, все от дверных замков. Записная книжка. В ней десятка три телефонов и чуть меньше имён, но никаких фамилий или адресов там действительно нет. Но все, кого он назвал, вроде бы указаны. Есть там и несколько женских имён. Ещё ручка с золотым пером и футляр для очков. Кстати, я посмотрела - они у него без диоптрий, с простыми стёклами. Зачем они ему вообще понадобились?
        - Ясное дело - для конспирации. Но на всякий случай сохрани всё, что ты у него нашла. Вдруг да пригодится когда-нибудь. И ещё вот что - иди и поищи в их самолёте какое-нибудь топливо…
        - Какое?
        - Да любую жидкость, которая горит. По идее сойдёт даже спирт, хоть это и звучит кощунственно для русского человека. Ведь чем-то же они свой костёр разжигали…
        Клава молча кивнула и потопала к разбитому С-54.
        Она ушла, а я между тем прикинул, что делать дальше. Поскольку в моей памяти почти дословно всплыла инструкция, данная мне перед переброской сюда: «захватить, допросить с пристрастием, а затем ликвидировать трупы на месте, методом, максимально затрудняющим последующую идентификацию останков, - если нет возможности кремировать, то хотя бы сжечь»…
        Я, стараясь не испачкаться, взял остывающий труп гражданина Кофоеда за шиворот (действительно обширное выходное отверстие темнело у него на затылке) и, не без труда протащив его на пару метров в сторону, утыркал вялое тело внутрь переломанного пополам в районе кабины оператора РЛС фюзеляжа «Ганнета», помогая себе при этой трамбовкой сапогами.
        Когда я переводил дух в процессе трамбовки, в какой-то момент мне показалось, что я вижу в темноте неподалёку от себя два зеленоватых кошачьих глаза. Присмотревшись более внимательно, я никаких кошек не обнаружил и счёл, что это у меня видения на почве нервной работы и переутомления.
        Закончив, я прикинул, что, если даже Клава не найдёт горючего, я могу соблюсти инструкцию, просто засунув туда ручную гранату. Как говорится, тоже вариант…
        Однако граната всё-таки не понадобилась, поскольку буквально через пару минут я увидел идущую ко мне от самолёта Клаудию с небольшой металлической канистрой в руках.
        - Они вот этим костёр разжигали, - пояснила она, подойдя.
        Я отвинтил пробку канистры, понюхал. Вроде бы воняло авиационным бензином.
        - Принеси огоньку, - попросил я Клаву.
        Вслед за этим я оторвал длинный лоскут от подкладки куртки Кофоеда. Потом слегка полил покойника из канистры, особенно тщательно орошая череп. Намочил оторванный лоскут, завинтил пробку и вытер руки о штанины маскхалата.
        Появилась Клава, держа в руках явно одолженный у разведчиков коробок спичек с изображением какой-то стройки социализма на этикетке.
        - Поджигай, - скомандовал я. Моя партнёрша чиркнула спичкой. Лоскут в моих руках вспыхнул, и я кинул его внутрь фюзеляжа «Ганнета».
        Весело загудевшее на не особо сильном ветру пламя охватило труп.
        - Вы это зачем? - спросил подошедший к нам явно из любопытства сержант. Хотя не из любопытства - за спичками он подошёл. Клава молча вернула ему коробок.
        - Был такой приказ - не оставлять его в живых, - пояснил я для непонятливых. - И при этом исключить возможность последующего опознания трупа…
        - Ну-ну, - сказал сержант. - Впервые про такое слышу, хотя это, конечно, ваше дело. Только он же теперь так вонять будет…
        - А ты вообще забудь, что это видел, а не то что нюхал, - посоветовал я сержанту. - Особенно когда рапорт о сегодняшнем поиске будешь писать…
        Сержант понимающе кивнул.
        - Эй! Кажись наши едут! - крикнул нам от костерка Филатов.
        Это я уже и сам вполне слышал. Ночь переставала быть томной.
        Где-то не менее чем километрах в трёх слышались тяжёлый металлический лязг гусениц и рёв моторов, медленно двигающийся в нашу сторону.
        - Слушай, - спросил я у Клаудии. - Пока не забыл. А что вообще случилось в августе 1958-го в Эль-Харабе под Танжером?
        - Так ты же сам только что покойнику про этот эпизод напоминал?! - искренне удивилась Клава.
        - Напоминать-то напоминал. Но моя информация об этом обрывочна, поскольку восточнее Эльбы этот эпизод, как легко догадаться, практически никак не комментировали. И я не знаю, что по этому поводу писали, к примеру, во французских газетах…
        - Официально считается, что тогда американцы пытались тайно ввезти на юг Европы через Танжер один или несколько компактных ядерных зарядов, предположительно для диверсий на военных и промышленных объектах русских и их союзников по Восточному блоку. Но утром 19 мая 1958 года в Эль-Харабе неожиданно начался бой, а потом произошёл атомный взрыв мощностью не менее чем в двадцать килотонн в тротиловом эквиваленте. Погибло более полутора тысяч человек, в пять раз больше пострадало в той или иной мере, а сам городишко, где это произошло, перестал существовать. Судя по фото, которые печатали в наших газетах, от Эль-Харабы осталось лишь поле из оплавленного шлака площадью в несколько километров. Ещё тогда писали, что то ли кто-то попытался отбить заряды у американцев, то ли у тех, кто их охранял, что-то случилось и они перестреляли друг друга. Даже были какие-то подозрения на тему того, что ядерные заряды пытались захватить люди маршала Тито. Скандал в прессе был громкий. И хотя и американцы, и русские свою причастность к этому инциденту категорически отрицали, очередной раунд переговоров в Сан-Паулу был
досрочно прерван именно из-за этого…
        - Понятно, - сказал я.
        Всё-таки удобно иногда, исключительно для пользы дела, прикинуться попкой-дураком…
        Впрочем, похоже, что тогда моим работодателям удалось замести следы относительно чисто, хотя и получилось это довольно громко. Ну и югославский след в этой тёмной истории выглядел более чем непонятно…
        Между тем лязг гусениц и шум двигателей приближались. Потом в темноте стали видны и тусклые фары. Впереди колыхались явно в такт движению две одиночных, а за ними - парные. То есть к нам ехало явно больше двух танков.
        И наконец, к костерку выползли и разошлись по фронту, давя самолётные обломки, два изрядно припылённых Т-34-85. На броне танков сидел, ухватившись за поручни, десант автоматчиков в ОЗК и противогазах.
        За танками двигались два здоровых гусеничных арттягача АТ-С с длинными, угловатыми кабинами, снабжёнными двумя рядами дверей и с похожими скорее на трактор, а не на танк, гусеницами и ходовой частью. По-моему, тягачи шли сюда порожняком.
        Подъехав, танки и тягачи разом заглушили двигатели. Густой аромат солярки прочно забил все прочие окружающие запахи, включая и дух палёной человечины.
        Автоматчики в противохимических костюмах спрыгнули и сползли с брони, тут же построившись в две недлинные шеренги.
        Хлопнула дверца, и из переднего тягача не торопясь выбрались два офицера. Эти были без ОЗК и резиновых намордников. Один в фуражке и маскхалате, а второй - в обычной полевой форме. Присмотревшись, я понял, что в маскхалате щеголял уже знакомый мне старший лейтенант Павлов, главный здешний разведчик.
        - Что это за цирк дедушки Дурова? - спросил я его. - Здесь ведь вроде совсем не фонит и отравляющими газами тоже не воняет!
        - Командование решило провести соответствующие учения!
        - И кому это, интересно знать, пришла в голову столь «гениальная» идея в стиле «пусть слоники побегают»?
        Произнося это, я чуть было не сказал «какой сволочи», но вовремя сдержался.
        - Естественно начхиму. У него свой план боевой подготовки…
        - У вас и такой есть? Что тут сказать - почтенное занятие и, главное, своевременное!
        - Я начхим, - сказал обиженно и в то же время с достоинством второй офицер, который был ниже ростом и, судя по голосу, гораздо моложе Павлова, после чего представился: - Лейтенант Цебриков!
        - Очень приятно! - сказал я на это, собираясь представиться в ответ.
        Однако начхим уже не слушал меня. Он прошёлся перед строем покачивавших противогазными хоботами, тяжело дышащих автоматчиков и, почти по-уставному повернувшись налево, скомандовал: - Отбой химической тревоги!
        Изрядно пропотевшие во время этого упражнения бойцы с огромным облегчением начали разоблачаться, постепенно вылезая из своей противохимической сбруи. Некоторые чихали и кашляли. Слышались приглушённые матюги.
        Мимо нас протопали четверо вылезших из кабин тягачей бойцов в маскхалатах, которые направились прямиком к Игнатову и Филатову. На них, так же как и на водителях обоих АТ-С, никаких противогазов не было.
        Далее открылись люки «тридцатьчетвёрок» и наружу потянулись танкисты в чёрных комбезах и ребристых шлемах. Буквально в двух метрах от меня из переднего люка ближнего танка высунулся по пояс мехвод, который немедленно закурил. Из-за его спины в глубине танка хорошо поставленный мужской голос с выражением декламировал:
        …Всю горечь мира изведав,
        закончил я счёт утрат.
        Как верный спутник победа
        пришла ко мне в Сталинград.
        С тех пор я с ней неразлучен
        и в дождь, и в мороз, и в зной.
        За Днестр от волжских излучин
        она шагала за мной…
        По-моему, товарищи танкисты от не фиг делать слушали радио. Хорошо хоть не «Пионерскую зорьку», а не самые известные патриотические стихи Алексея Суркова, того самого, который, было дело, «Землянку» написал…
        - Блин нах! Не разбредаться и ничего не трогать! - скомандовал Павлов предельно строгим тоном и спросил у меня: - Ну, как тут у вас?
        - Они сопротивлялись, но радиста и рацию мы взяли. У нас потерь нет. Сержант вам про всё подробнее доложит.
        - А ваш?
        - Взяли, допросили и тут же вывели в расход. Такой у меня был приказ. Да, товарищ старший лейтенант, есть просьба, которую вы можете считать исходящей непосредственно от моего руководства, - очень желательно, чтобы информация о наличии на борту интересовавшего нас человека в ваших документах была вообще не зафиксирована…
        - А как, в этом случае, быть с показаниями того же радиста? - задал старлей вполне резонный вопрос. - Он же по-любому расскажет, зачем именно они летали во Францию.
        - С этим не будет никаких проблем. Просто напишите, что тот, кого они забирали, был убит в перестрелке или даже раньше, ещё на борту самолёта, а тело обгорело до неузнаваемости. Тогда всё будет в полном ажуре…
        - Это он, что ли, вон там, в стороне, догорает? - спросил Павлов, кивнув туда, где в переломанном фюзеляже «Ганнета» ещё слегка тлел импровизированный погребальный костёр.
        - Ага.
        - Ну суровы вы, однако…
        - Уж какие есть.
        Похоже, дальновидный Павлов собирался вывезти с места вынужденной посадки буквально всё и именно для этого пригнал два АТ-С. Правда, как я узнал позднее, одного рейса им не хватило и тягачи гоняли туда и обратно несколько раз.
        Ну а мы с Клавой отправились обратно в гарнизон с первым тягачом, ещё до рассвета, поскольку дальнейшее было уже не нашего ума делом.
        Тем более что, как я узнал чуть позже, намечавшаяся радиоигра была всё-таки проведена местным командованием.
        Пленный радист доложил своим о том, что всё нормально и «потерпевшие бедствие» всё так же ждут спасательную команду.
        Потом, примерно в 9.20, у побережья залива Лайм неожиданно всплыла «большая неопознанная подлодка», приближение которой не засекли береговые посты и патрульные корабли с самолётами советского ВМФ. Зная тогдашний уровень развития противолодочной обороны, в это легко…
        В 10.00 с палубы подлодки стартовали один за другим три двухместных автожира (в официальных отчётах их назвали «вертолёты сверхмалого размера») с пилотами. Я потом в местном гарнизоне бегло осмотрел одну из этих машин - примитивный аппарат в духе самодельщиков от «малой авиации» - движок типа мотоциклетного, предельно упрощенное управление с минимальным набором приборов и два сиденья вроде мотоциклетных на лёгкой раме, прикрытые лёгким обтекателем. Один, малый, винт за спиной у пассажира, второй, основной, сверху. Рули и лопасти основного винта складные, после чего этот автожир вполне помещался в ящик размером с платяной шкаф средних размеров, что, видимо, было удобно для перевозки на той же подводной лодке. Во времена моего детства такие, с позволения сказать, вертолётики часто рисовали в журнале «Техника - молодёжи», а применять подобные хреновины в разведывательно-диверсионных и наблюдательных целях пытались ещё немцы в конце Второй мировой.
        Интересен был другой момент - автожиры могли вывезти за раз только трёх человек. Надо полагать, они собирались забирать прежде всего покойных якудзу в юбке, Кофоеда и сопровождавшего последнего агента, которого я запомнил как «мужика в костюме».
        А как, спрашивается, эти «демократы и гуманисты» собирались поступить с остальными, особенно в условиях, при которых повторный вылет не факт, что состоялся бы? Тупо кинули бы оставшихся на ржавый гвоздь? Хотя чего тут удивляться - это у нас «десант своих не бросает», а у англо-американцев в 1939 -1945 гг. было достаточно операций, после которых диверсанты просто сдавались в плен, за неимением иной альтернативы. И ничего, стыд никому глаза не ел…
        Ну а сразу после старта автожиров у американцев всё пошло наперекосяк.
        Всплывшую лодку обнаружили с берега (я так понял, что береговые наблюдатели просто терпеливо ждали, пока автожиры будут собраны и стартуют), и из Дорчестера немедленно прилетела дежурная пара Миг-21Ф-13, которые обстреляли подлодку НАРами и из пушек (по-видимому, сумев наделать дырок в её лёгком корпусе), после чего к месту её всплытия подтянулась пара противолодочных Бе-6.
        Лодке пришлось экстренно погрузиться, а с Бе-6 на неё сбросили несколько глубинных бомб и гидроакустические буи. Никаких объективных данных, свидетельствующих о потоплении лодки, в отчётах не было, скорее всего она ушла, хотя, возможно, и не без повреждений.
        А вот отозвать или принять обратно автожиры на подлодке в такой суматохе уже не смогли. Поэтому все три автожира прибыли в условленную точку, где их уже ждал Павлов со своими людьми. Два автожира удалось захватить, пленив их пилотов. Третий летун стал отстреливаться и попытался улететь, но был сбит огнём стрелкового оружия и погиб.
        На этом операция, которую местные армейцы сочли вполне успешной для себя, в общем завершилась.
        Разумеется, оба захваченных пилота категорически отрицали своё американское происхождение (ещё бы - столь явное нарушение перемирия, хотя здесь подобные эпизоды, похоже, давно были в порядке вещей), хотя их шлемы, непромокаемые комбезы, пистолеты-пулемёты М3 с глушителями и другое специфическое оборудование и снаряжение были производства США. И, видимо, позднее соответствующие специалисты в соответствующем месте всё-таки разговорили их…
        Предварительные отчёты о проведённой операции мне показали, и там действительно было чёрным по белому сказано, что агента, которого забирал фальшивый С-54, захватить живьём не удалось. Причём указывалось, что его застрелили, а потом и сожгли его тело сами же американцы, чтобы он не достался противнику живым. Последнее утверждение выглядело вполне правдоподобно.
        Также я мельком увидел и представления к правительственным наградам на всех участников операции, кроме, разумеется, нас с Клавой. На Павлова, Игнатова и Филатова майор Дорофеев оформил представления к орденам Красной Звезды, а на всех прочих «принимавших участие» - к медалям «За Отвагу» и «За боевые заслуги».
        Утвердили эти представления наверху или нет - не знаю, проверить всё равно не было ни желания, ни возможности.
        Не исключаю, что вполне могли не только утвердить, но даже и наградить самого майора Дорофеева орденом Ленина или «Боевым Красным Знаменем». Тем не менее порадовал сам факт того, что официально, по документам, нас с Клавой там в момент операции как бы и не было совсем.
        Мы улетели через сутки с небольшим после окончания всей этой истории с подвернувшейся оказией - на зелёном Ли-2 с красными звёздами и жёлтым номером «08», возившем в здешние советские гарнизоны почту и ещё много чего из числа срочных грузов (в Дорчестер самолёт доставил, к примеру, столь долгожданное свежее кино).
        Этот почтовый борт прибыл сильно раньше графика, поскольку вышестоящее командование затребовало документы по проведённой операции, и специально за ними на этом Ли-2 прибыл очень серьёзный и деловитый офицер связи в звании капитана. Потом этот усатый капитан возвращался на континент вместе с нами (тем же бортом) и всю дорогу предельно подозрительно косился на нас и в особенности на мою спутницу.
        Во Франции мы приземлились на небольшом советском военном аэродроме в районе Кале и без проблем покинули его, быстро миновав зачехлённые Миги и привычный шлагбаум со скучающим у караульной будки часовым в стальной каске.
        Добравшись в городе до первого же телефона-автомата, Клава позвонила своим, и буквально через полтора часа её люди приехали за нами.
        А уже утром того же дня мы были в знакомом поместье в окрестностях Ле-Мана, где, как оказалось, всё ещё справляли продолжительные поминки по погибшим накануне Клавиным бодигардам. Я даже не думал, что у французов тоже принято нажираться до такого состояния…
        Однако долго отдыхать Клаудия явно не собиралась. Похоже, моя напарница взяла след, и теперь её подталкивал ещё и нешуточный охотничий азарт.
        Безумная гонка продолжалась, и теперь наш путь лежал на юг.
        История 4
        Битвы в пути. Африканские страсти и космонавт вам на голову
        Обширная пустыня северо-западнее реки Нигер между Уагадугу и Тимбукту. Договорные территории Французской Западной Африки. Африка, 13 июня 1962 г.
        - Пора вставать!!
        Кто-то сильно тормошил меня за плечо.
        Сон, в котором присутствовали новогодние уральские мотивы, сугробы зимнего Краснобельска, стужа и даже площадь с ледяными скульптурами, отпустил меня далеко не сразу.
        Сначала я понял, что лежу в одних пропотевших труселях на очень жёсткой койке среди непривычной жары в какой-то экзотического вида комнате, вполне в стиле древних фильмов про похождения бравого сэра Лоуренса Аравийского.
        И только потом, рывком, я вспомнил, что вокруг шестидесятые и «альтернативная» Африка, а если конкретнее, отель с громким названием «Azalai Le Grand Hotel» в Бамако. У нас тут уже давным-давно независимое Мали, а здесь это была всё ещё часть Французской Западной Африки, именовавшаяся в те времена Французский Судан - ещё не вполне независимая от Парижа территория, где только-только собирались провести всеобщие демократические выборы и прочие референдумы о независимости.
        А стало быть, смутно знакомая голая загорелая женщина, которая только что трясла меня за плечо, была напарница и «боевая подруга», имя которой я спросонья вспомнил тоже не сразу. Потом, когда имя Клава или Клаудия наконец всплыло в моих мозгах, всё начало становиться на свои места. Всё, кроме обстоятельств прошедшей ночи. Что выглядело странно, учитывая отсутствие какого-либо пьяного расслабона на сон грядущий.
        Хотя с момента возвращения из Англии это была уже не первая наша совместная ночка. Как говорится, однажды ей вдруг захотелось сблизиться ещё больше, а я не сопротивлялся. Ваш покорный слуга ни разу не альфонс, но и отнюдь не евнух. Ну а описывать весь этот, с позволения сказать, интим выражениями в стиле «его рука скользнула вниз по её крутому бедру» - увольте, пусть про это авторы и авторши разухабистых (как кажется этим самым авторам) бабских романов в сто первый раз напишут.
        В реальности-то всё обычно выходит скорее по Антону Павловичу Чехову - как-то стыдно и второпях. И ещё - не верьте, ребята, злостным измышлениям в духе Тинто Брасса обо всех этих невероятно романтических соитиях посреди тропической жары. Потные женщины - это, увы, на сугубого любителя, так же как и тёплая водка с подтаявшим холодцом. Может и ненароком стошнить, прямо в процессе…
        - Что такое? - спросил я, окончательно разлепляя сонные вежды.
        - Подъём! - повторила Клава. - Сегодня вылетаем! Забыл?
        - Никак нет, - ответил я и тут же добавил: - Уже.
        А чего именно «уже», честно говоря, сам не понял. Прямо как у Ильфа и Петрова, где у «слесаря-одиночки с мотором» В. Полесова политическое кредо выражалось единственным и столь же непонятным словом «всегда»…
        Слава богу, что дальнейшего связного разговора не было, и, пока я тёр глаза, сидя на койке, Клаудия потопала в примыкающую к номеру ванную.
        Номер на втором этаже (а пресловутый отель «Azalai» был двухэтажным), где мы в данный момент обосновались, был не из дешёвых, даже с ванной, где были мыло, полотенце и вода в кране - по здешним меркам просто королевская роскошь. Правда, сама ванна и сантехника в ней относились явно к первой половине 1930-х, временам, когда у нас спасали со льдины челюскинцев, во Франции дружно голосовали за Народный фронт, а в Германии за Гитлера, испанцы свергали своего короля Альфонса и вообще в мире происходило ещё много чего эпохального.
        Пока что эти «свидетельства иных времён» исправно работали, вот только, судя по всему, вода тут была тёплой во все времена года, исключительно за счёт нагрева в водопроводных трубах. Зимы-то в этих краях, как легко догадаться, вообще не бывает, а ночами температуры ниже +20 бывают тоже нечасто.
        Вообще мы прилетели в Бамако из Марселя три дня назад на видавшем виды рейсовом Локхиде «Супер Констеллейшн» «Air France», с промежуточной посадкой в Касабланке. Я обратил внимание на то, что по здешней Африке кроме неторопливых французов (в Бамако самолёты «Air France» прилетали не чаще одного-двух раз в неделю) почему-то достаточно активно летала шведская «SAS». Хотя различным нейтралам, в свете последних событий, легче всего было сохранить за собой и рынок авиаперевозок, и исправный авиапарк…
        А вот эра выхода на линии реактивных авиалайнеров, по причине прошедшей войны, здесь явно задержалась - никаких турбинных самолётов, кроме Ту-104, я на промежуточных аэродромах по пути сюда пока что не увидел.
        При этом Клава рассказывала, что в здешней Африке достаточно активны и «советские», но не в плане регулярных пассажирских авиарейсов, а скорее военно-транспортных перевозок. Кстати, пару раз нам на стоянках аэродромов действительно попадались советские четырёхмоторные широкофюзеляжные транспортники, похожие то ли на Ан-10, то ли на Ан-12. Но назывались они здесь почему-то Ту-112. Может, из-за того, что КБ Антонова в какой-то момент перестало существовать вместе с Киевом?
        Надо сказать, что как обычно слишком энергичная Клаудия сначала планировала заезд в свои сенегальские вотчины, желания лететь в Бамако через Дакар. Но поскольку по ходу дела события резко ускорились, она решила обойтись без этого.
        Собственно, всё это произошло по причине того, что ещё до обнаружения и опроса всех тех, кого сдал нам покойный Кофоед, многочисленные Клавины информаторы, которые чувствовали себя в Африке как рыбы в воде, неожиданно обнаружили человека, очень похожего на нужного нам Роберта Нормана, одного из двух оставшихся членов «беглой тройки». И как тут не поверить, что человек - не иголка в стогу сена…
        Местные наблюдатели засекли относительно недалеко от места нашего нынешнего пребывания признаки выдвижения в сторону дельты Нигера некой многочисленной и хорошо вооружённой (разумеется, перед местными властями они осветили только допустимый минимум стволов) «экспедиции», располагавшей автотранспортом, верблюдами и штатом проводников из числа «коренного населения».
        Разумеется, выяснилось, что местные погранцы и полиция были ими предварительно проплачены вдоль и поперёк на год вперёд и у «экспедиции» даже имелась какая-то липовая по сути, но купленная за немалые деньги и с соблюдением всех сопутствующих бюрократических формальностей, снабжённая реальными печатями и подписями лицензия не то на археологические, не то на геологические исследования.
        При этом достоверно выяснить, что именно собиралась искать эта «экспедиция», Клавины платные агенты не смогли, но, так или иначе, сошлись на том, что она направилась в пустыню за чем-то «очень ценным». Это вытекало, например, из того, что для нужд «экспедиции» была закуплена и сосредоточена в нескольких точках чёртова уйма горючего, включая и авиационный керосин (а надо сказать, топливо здесь стоило изрядно), количество которого явно превышало все мыслимые и немыслимые потребности участников этого мероприятия. Если только у них в штате не было авиации или они не собирались гонять по пустыне несколько десятков тяжёлых грузовиков или гусеничных тягачей - но наличия никакой подобной техники в составе «экспедиции» пока что выявлено не было.
        И, что характерно, дружественные соглядатаи сумели уловить, что в разговорах участников «экспедиции» между собой часто упоминался какой-то «Деви Крокет». У меня были некоторые мысли на этот счёт, но Клаве я пока ничего не говорил.
        Начальной точкой маршрута фальшивой «экспедиции», судя по всему, была то ли Аккра (здесь это был Британский Золотой Берег) или Лагос (Британская Нигерия) - похоже, где-то там у них и находился «штаб». А непосредственно на территорию Французской Западной Африки её члены, похоже, просачивались в разных местах и мелкими группами.
        Как доложили Клаве соглядатаи, в основном в состав «экспедиции» входили крепкие мужики-европейцы (в число которых и затесался наш предполагаемый Роберт Норман), судя по языку, акценту и прочим подобным признакам, они были родезийцами и южноафриканцами.
        Последнее обстоятельство означало, что за «экспедицией» точно стояли недобитые англичане, которые очень сильно рисковали, посылая за межу своих людей. По словам Клавы, благодаря двухсторонним соглашениям с Парижем в этих краях достаточно свободно передвигались и советские мобильные группы, которые старались если не перехватывать, то хотя бы контролировать всё, что проникало сюда с юга, из «англоговорящей зоны» и при этом казалось им подозрительным. И шансов как-то договориться с русскими у разной мутной публики не было никаких…
        По состоянию на вчерашний день эти фальшивые то ли «геологи», то ли «археологи» шустрили где-то в районе между Сегу и Кудугу, где по предварительным данным однозначно не было вообще ничего, если только их действительно не интересовали какие-нибудь древние могилы и развалины. Да и то местные жители могли показать им куда более выигрышные с точки зрения археолога места, если бы дело было только в этом…
        Разумеется, предварительно в Бамако прибыло два десятка Клавиных «мальчиков», и как раз сейчас минимум человек восемь из них были отправлены на разведку в район действия «экспедиции». И, судя по нашей сегодняшней экстренной побудке, разведка наконец вышла на связь и доложила о готовности к нашему с Клавой появлению.
        Между тем Клаудия вышла из ванной, уже в чистом бельишке, умытая и причёсанная. Я бы даже сказал, нагло красивая.
        - И на чём мы сегодня летим? - спросил я, направляясь к умывальнику.
        - Я арендовала «Дакоту», - услышал я сквозь журчание противной на вкус (до её хлорирования здесь ещё не доросли) воды.
        - А не многовато ли для нашего мероприятия целой «Дакоты»? - поинтересовался я после того, как вернулся в апартаменты, почистив зубы, быстро побрившись и умывшись.
        - Не многовато, - сказала Клава. - Тем более что нам ещё надо привезти с собой на место кое-что нужное.
        - Например?
        - Например автотранспорт.
        - Ну-ну, - только и сказал я, одеваясь. При этом мысленно я в который уже раз поразился Клавиному размаху. Раз речь про транспорт, значит, она явно умудрилась запихнуть в С-47 либо какую-нибудь малолитражку, либо джип. Не женщина, а прямо-таки дядя Вася Маргелов в юбке…
        Впрочем, сейчас на Клаудии была не юбка, а лёгкое платьице с короткими рукавами свободного покроя длиной до колен, какого-то персиково-кремового оттенка и белые, обшитые чёрным кантом по верхнему краю мягкие кожаные туфли (фактически тапочки на плоской подошве).
        Это был её, если можно так выразиться, «полевой пустынный гардероб», дополненный лёгким макияжем и повязанной на шее шёлковой косынкой красно-оранжевых колеров.
        Кстати, главное, что она объяснила мне про особенности местных нарядов - здесь лучше одеваться так, чтобы тебя издали, упаси боже, не приняли за военного и вообще за «подозрительного».
        По её словам, народ здесь был архипростой, во всех случаях неизменно предпочитающий сначала застрелить тебя, а уж потом начать выяснять, кто ты вообще такой.
        Общая ситуация в этих краях была, мягко говоря, непростая. Французская власть и полиция с жандармами, последние пару лет откровенно «сидели на чемоданах» в ожидании окончательного решения вопроса о независимости здешних территорий. По крайней мере, это касалось той части силовиков, которые от рождения были белыми европейцами.
        Соответственно, вся эта пока ещё облечённая властью публика старалась не проявлять излишней щепетильности и рвения при проведении любых следственных действий, особенно в том случае, если кто-то был убит непонятно кем или пропал в пустыне. Как говаривал в таких случаях демонический инженер П.П. Гарин (тот самый, который в романе А.Толстого собрал гиперболоид) - утонул человек, значит, утонул…
        Ну а французские военные и погранцы в этих краях предпочитали стрелять на поражение вообще при возникновении малейшей опасности, без излишней бюрократической волокиты и либеральных соплей.
        Плюс к этому здесь уже помаленьку появлялись и местные, «альтернативные» органы власти (в соответствии с их вывесками и «платформами» вроде бы марксистские по убеждениям, но, к сожалению, довольно бандитские по сути).
        Прибавьте к этому кочевые племена с их психованными вождями и замашками рабовладельцев (нечто похожее на невольничьи рынки в этих краях, по словам Клавы, хоть и неявно, но продолжало действовать), а также разных вооружённых «гостей из-за бугра» - и те и другие всегда предпочитали не оставлять живых свидетелей.
        Так что общая картина вырисовывалась не особо радостная, и надо было очень постараться, чтобы где-нибудь ненароком не попасть «под раздачу».
        Вот именно поэтому я сейчас, по Клавиным советам, носил вполне себе гражданские брюки и рубашку в сочетании с армейскими брезентовыми берцами для тропиков и выгоревшей курткой с многочисленными карманами из песочного цвета х/б, которая покроем слегка напоминала мундиры битого Африканского корпуса Роммеля - здесь в таком прикиде ходили многие.
        Заканчивая одеваться, я заметил, что Клава берёт с собой в полёт только один небольшой чемодан и сумку. За остальным весьма многочисленным багажом, остающимся в отеле, судя по всему, должен был потом заехать кто-то из её людей.
        Пока мы с ней наскоро завтракали (яичница из каких-то мелких яиц, о происхождении которых лучше было не думать, булочки, джем явно местного изготовления из каких-то непонятных фруктов и довольно приличный кофе) в расположенной на первом этаже отеля забегаловке, проворный чернокожий портье отнёс наш не особо тяжёлый багаж (у меня он состоял из рюкзака и завёрнутого в брезент всё того же американского бронежилета) в машину, после чего пожелал нам счастливого пути.
        Характерно, что французский выговор местных негров лично я понимал куда лучше, чем язык каких-нибудь коренных парижан…
        В качестве транспорта Клава сейчас использовала взятый у кого-то в аренду, довольно потрёпанный серо-голубой с чёрными крыльями «Ситроен 11CV», который неизменно водила лично. Кстати, как я уже упомянул выше, бензин в этих краях был очень недёшев и поступал с перебоями, но для персон вроде моей спутницы это, похоже, не было такой уж большой проблемой.
        - Ну что, поехали? - спросила она на выходе из ресторана, надевая на голову изящный пробковый шлем с белым матерчатым чехлом, белые перчатки и тёмные очки, похоже, тоже являвшиеся обязательными признаками местного «колониального стиля».
        Лично я предпочёл пробковому шлему матерчатый кепарь полувоенного образца с длинным козырьком.
        - Поехали, - согласился я с почти гагаринской интонацией.
        Через пару минут наш «Ситроен» уже петлял по узким, поросшим чахлой зеленью улочкам Бамако. Выбеленный солнцем городишко был максимум двух-трёхэтажным, и на фоне здешней застройки на горизонте выделялись разве что тёмные горы да два белых столбика минаретов большой мечети Бамако.
        Проскочив в центре города относительно широкий бульвар с пыльной травой и редкими фонарными столбами, Клаудия вывернула руль, устремив машину в сторону южной окраины, направляясь к местному аэровокзалу, имевшему несколько странное для русского уха название «Секу». По сторонам довольно широкой дороги мелькали островки травы, редкие кусты и пальмы - здесь, ближе к дельте Нигера, ещё преобладала полупустыня, сходившая на нет севернее, ближе к экватору и Сахаре.
        Собственно, название «аэровокзал» было слишком уж громким и уважительным для этого места.
        Построенная во всё том же непередаваемом «колониальном стиле» минимум двадцатилетней давности «аэрогавань» Бамако сильно напоминала мне очень старый советский фильм «Последний дюйм», тот, который 1958 года, производства «Ленфильм», по рассказу Д. Олдриджа, где героя Николая Крюкова покусали акулы и пацан (его якобы сын) в исполнении Славы Муратова очень лихо рулил на Як-12, который изображал Аустер «Тейлоркрафт» (то есть Пайпер «Кэб» английской выделки)…
        Короче говоря, это было одноэтажное и по большей части деревянное здание, увенчанное старомодной, башнеподобной вышкой управления полётами.
        Под матерчатым навесом у входа откровенно скучали три чернокожих жандарма в песочной форме и фесках. В нашу сторону эти блюстители закона даже не глянули.
        На автостоянке у входа было припарковано пяток легковых авто (как обычно, небольших и не самых современных), облезлый «Додж три четверти», переделанный в импровизированную техпомощь, и мотоциклет с коляской, который, судя по специфическим номерам, принадлежал тем самым жандармам.
        Оставив машину на стоянке и забрав вещи, мы вошли внутрь.
        В основном здешний аэропорт состоял из небольшого «зала ожиданий» с деревянными сиденьями на манер старого кинотеатра, плавно переходившего в неизменный бар с полированной деревянной (или покрашенной под лакированное дерево) стойкой и весьма скудным ассортиментом спиртного.
        За стойкой занимался своим обычным делом (протирал и рассматривал на просвет бокалы) вежливый смуглый бармен весьма космополитичного облика. Этого типа с галстуком-бабочкой (самой пошленькой расцветки - бордовый в белый горошек) и маленькими усиками с равной степенью успеха можно было принять и за француза, и за еврея, и за грека. В принципе, более уместно тут смотрелся бы чернокожий бармен, но в данной реальности в эти годы расовое равноправие ещё не зашло столь далеко.
        Как я уже успел заметить раньше, ещё во время прилёта сюда у здешней барной стойки торчало несколько перманентно разомлевших от жары и бухла «завсегдатаев» алкашного вида. Сейчас их количество и расположение, на мой взгляд, нисколько не изменилось с момента нашего прилёта. Впрочем, судя по лётным комбезам и кожаным курткам некоторых из них, они всё-таки имели некоторое отношение к небу. А раз так - скорее всего, они сидели тут по двадцать четыре часа в сутки, как приклеенные. Характерно, что особого подозрения эти «пьющие одеколон ален делоны» у меня не вызывали - тут напрочь отсутствовала нервная атмосфера татуинского Мос Эйсли, с сексотами, грязными делишками и спонтанной стрельбой в упор…
        Из стоявшего у задней стенки бара радиоприёмника по помещению разливались синкопы Глена Миллера. А вот стоявший в стороне очень старомодный музыкальный автомат безмолвствовал, а может, был просто неисправен…
        По стенам внутри аэропорта густо висели рекламные плакаты «Air France» и «SAS», а также карты Африки с нанесёнными на них разноцветными пунктирами маршрутов авиарейсов, на одной из них я сумел рассмотреть дату - 1949 год. Были тут и выцветшие, явно оставшиеся от прежних времён рекламы вездесущей и неубиваемой во всех временах и реальностях Coca-Cola…
        А в целом активность на здешнем лётном поле была минимальной. Людей на лётном поле и стоянках видно не было, а среди нескольких потрёпанных ангаров стояло пяток видавших виды «Дакот» и С-46 и десяток самолётов поменьше - двухмоторные «Мартинеты» с «Бичкрафтами» и уж совсем мелкие одномоторные «Пайпер-Кэбы» и «Тайгер-Моты».
        А ещё я уже знал, что позади ангаров располагалась обширная авиационная свалка, хорошо видимая даже из здания аэропорта. Там я ещё при прилёте сюда не без удивления рассмотрел остов фюзеляжа древнего «Бреге-XIX» и несколько разобранных на крупные фрагменты истребителей Кертисс «Хок-75», валявшихся здесь бог знает с какого времени - на хвосте и капоте одного из «Хоков» сохранились полустёртые красно-жёлтые полосы ВВС режима Виши…
        Хотя здесь были и более свежие обломки, в частности два лишённых моторов, турелей и ещё много чего планеров В-25 (один из них просто лежал на земле, второй стоял на избавленных кем-то от шин стойках шасси), а также огрызки нескольких Р-47 и «Харвардов», по-видимому, оставшиеся ещё со времён Второй мировой войны.
        В данный момент французские ВВС в аэропорту «Бамако-Секу» не базировались ни в каком виде, исключая разве что редкие прилёты и промежуточные посадки транспортных и связных самолётов.
        Как говорила мне Клаудия, вся местная французская ПВО, включая истребители и радары, была сосредоточена в основном на побережье Атлантики - в Дакаре, Конакри и Абиджане. Именно поэтому в здешнем небе частенько летали непонятно чьи самолёты, появлявшиеся со стороны Британской Нигерии. И здесь их полёты предпочитали просто не замечать…
        Едва мы вошли в здание аэропорта, как от барной стойки отлепился усатый загорелый мужичок средних лет с прилизанной (а может, и набриолиненной) причёской на пробор, в тёмно-синих брюках и белой рубашке с короткими рукавами и узким чёрным галстуком со специфической прищепкой в виде каких-то золотистых крыльев. Я успел заметить, что перед мужиком на стойке стоял высокий стакан, уже практически пустой.
        Мужик скорым шагом направился к нам навстречу и поздоровался. Точнее сказать, даже поцеловал Клавину ручку в белой перчатке. Если этот месье и был датый, то лишь самую малость…
        Из дальнейшего его витиеватого французского диалога с Клавой я понял, что он очень рад видеть нас (или её одну, плохо у меня с числительными) и у него всё давно готово.
        Клаудия, мило улыбаясь, ответила, что мы можем лететь. Новый знакомый пригласил нас следовать за собой, после чего резво почесал в направлении лётного поля.
        Клава объяснила мне, что это некий Антуан Клермонт, её знакомый и по совместительству пилот и хозяин того самого, зафрахтованного ей «Дугласа».
        Пока мы проходили через здания аэропорта, кирялы у барной стойки смотрели на нас налитыми глазами, но без малейшего интереса, так, словно нас тут вообще не было.
        При ближайшем рассмотрении здешняя ВПП оказалась грунтовой, и только её короткий участок перед зданием аэропорта, плюс стоянки и рулёжки были выложены вросшими в грунт металлическими полосами - по-видимому, очередное «эхо» Второй мировой…
        Минут через пять мы дошли до искомого самолёта. Судя по большому бортовому люку грузовой кабины, это был всё-таки С-47, а не ДС-3.
        Когда-то этот аппарат, похоже, был покрашен в серо-зелёные армейские цвета и нёс опознавательные знаки ВВС Франции. Потом его, видимо, перекрасили в песочный цвет. Но было это, судя по всему, очень давно, из-за чего сейчас под выцветшей песочной краской по всем швам, стыкам и клёпкам планера светились отчётливые тёмные пятна и полосы нижней краски. Брюхо и воздушные винты «Дакоты» были вообще вышарканы практически до цвета натурального алюминия.
        Свежей была только маркировка самолёта, состоявшая из больших, чёрных с белой окантовкой букв FWAF-GG6, намалёванных по трафарету на хвостовой части фюзеляжа и, значительно крупнее, на крыле сверху и снизу. Судя по роду занятий как владельца самолёта, так и его заказчицы, маркировка вполне могла быть липовой либо быстро сменяемой.
        Возле самолёта уже стоял Антуан в компании с ещё одним носатым темноволосым мужиком, в примерно таких же брюках и галстуке, дополненных кителем и фуражкой с золотыми крылышками и каким-то узором на козырьке.
        Брюнет в фуражке держал перед Антуаном раскрытую чёрную папку. Начальство?
        Возможно, так оно и было.
        Во всяком случае, когда мы подошли вплотную, Антуан уже расписался в какой-то бумаженции и, откланявшись, вернул авторучку «фуражконосцу». Тот убрал ручку в карман кителя, закрыл папку и, что-то коротко сказав Клаве (по-моему, он пожелал нам приятного полёта), галантно приложил два пальца к козырьку фуражки и, наконец, чинно удалился ленивой походкой никуда не спешащего человека в сторону здания аэропорта.
        - Залезайте! - пригласил нас пилот по имени Антуан (если я, конечно, верно понял то, что он сказал), открывая переднюю фюзеляжную дверь пилотской кабины С-47, которая вроде бы считалась аварийной на этом типе самолётов.
        Я слегка удивился этому, но потом, когда залез в кабину, увидел, что фюзеляж «Дугласа» на уровне грузовой двери действительно загромождён зашвартованным посреди кабины джипом «Виллис», обвешанным канистрами и ящиками. Ещё я обратил внимание на наличие в джипе рации и несколько лежащих в салоне С-47 небольших зелёных ящиков.
        В кабине всё было под стать остальному самолёту - изрядно потрёпанное и облезлое. Хотя некоторые элементы приборного оборудования выглядели новее, а значит, их недавно заменяли.
        Наш пилот привычно взгромоздился на правое пилотское кресло. Я в очередной раз забыл, что у них всё не как у нас - на Западе первый пилот всегда сидит на правом, а у нас, наоборот, на левом кресле.
        Пока он там возился, устраиваясь поудобнее, мы прошли в фюзеляж.
        Сняв перчатки, выполнявший функцию шляпки пробковый шлем и тёмные очки и сложив на тянущуюся вдоль борта фюзеляжа лавку вещи, Клаудия прошла к ящикам.
        А потом позвала меня. На всех ящиках была маркировка с красным крестом (видимо, в расчёте на проверку без заглядывания внутрь тары), но внутри лежало нечто другое, не имевшее к медикаментам никакого отношения.
        Клава открыла ящики один за другим и показала, что в них. В одном лежало два пулемёта «Браунинг» винтовочного калибра с запасными, снаряжёнными лентами, в коробках и без. Как оказалось, пулемёты можно было использовать и в полёте - по бортам «Дугласа», у двух иллюминаторов, чьи мутноватые стёкла были сделаны съёмными, за крылом я увидел «ухваты» - вертлюжные установки для использования оружия (в нашей реальности нечто подобное устанавливали на армейские и спецназовские вертолёты Ми-8). В потолке фюзеляжа был прорезан дополнительный, открывающийся внутрь по потоку люк (в данный момент закрытый) с ещё одной, откидной вертлюгой.
        В другом ящике была пара автоматов ППШ, французский пистолет-пулемёт МАТ-49, маузеровский карабин с оптическим прицелом и пистолеты - два ТТ, «Вальтер» и что-то, похожее на «Браунинг» ГП-35. В третьем ящике были патроны для этого богатства и десяток разнотипных ручных гранат. Ещё пара ящиков содержала муку, крупу и консервы.
        Чувствовалось, что моя спутница очень хорошо подготовилась к этому рейсу.
        - А что, из всего экипажа у нас сегодня только один пилот? - поинтересовался я, смутно припоминая, что на «Дугласах» всегда летали минимум по три-четыре человека. - Не мало?
        - Не мало, - ответила Клава. - Лишние свидетели в нашем деле совсем ни к чему. Плюс соображения облегчения воздушного судна. В крайнем случае могу управлять я, да и ты, насколько я понимаю, тоже вполне справишься с этим…
        Спорить с этим смысла не имело, хотя я и не был так уж уверен в своих пилотских талантах. Но, мы же, в конце концов, не Валерий Чкалов с Михаилом Громовым и летим вовсе не через Северный полюс…
        - И какие планы после того, как мы долетим до места? - уточнил я на всякий случай.
        - На месте нас должны встречать. Разгрузимся, Антуан вернётся обратно, а мы приступим к поискам.
        Это тоже не вызывало особых возражений.
        Между тем наш дорогой пилот нахлобучил на голову радионаушники, нацепил на нос пижонские зеркальные очки и наконец запустил моторы. Чихнув несколько раз, они завелись, и по фюзеляжу С-47 сразу пошла лёгкая вибрация.
        - Взлетаем! - объявил Антуан, и я ощутил, что самолёт, слегка подрагивая на неровностях, покатился по рулёжке к старту.
        За пожелтевшим плексом иллюминаторов мелькали ангары и самолёты на стоянках.
        После довольно длинного разбега, во время которого наш пилот постепенно прибавлял газ, в какой-то момент возникло ощущение пустоты под ногами - похоже, мы наконец-то взлетели. Потом последовал лёгкий клевок. Кажется, Антуан убрал шасси.
        «Дуглас» описал широкий круг над ВПП и перешёл в набор высоты. Аэропорт постепенно растворялся в жарком мареве за нашим хвостовым оперением.
        Клава удалилась в пилотскую кабину: видимо, ей там было интереснее. А мне оставалось только сидеть на жёсткой лавке, пропахшей бензином, выхлопным газом и ещё бог знает чем, грузовой кабины и таращиться в узкие иллюминаторы. В основном на знойное африканское небо и плывущую внизу землю.
        Спустя какое-то время разнообразные островки зелени практически перестали мелькать внизу, и преобладающим цветом пейзажа стал однозначно жёлтый. Желтоватая пустыня монотонно плыла под нами, и глядя на это перемежаемое редкими облаками однообразие, я начал потихоньку задрёмывать под гудение двигателей, тем более что на высоте в самолёте было довольно прохладно, а болтанка и «воздушные ямы» почему-то почти не ощущались. Так прошёл час или около того.
        - Ты что, заснул? Проснись! - неожиданно заорал рядом с моим ухом голос Клаудии.
        Наверное, я действительно заснул, раз категорически не услышал, как она подошла. Дёрнувшись, я открыл глаза. Клава стояла рядом со мной, держась за борт кабины, и вид у неё был, мягко говоря, встревоженный.
        - Что случилось? - спросил я и глянул в иллюминатор. Вроде внизу была всё та же примелькавшаяся пустыня, а сверху знойное голубое небо.
        - Пока ничего, если не считать того, что нас только что облетел одномоторный самолёт! - последовал ответ.
        - И что?
        - Похоже, это истребитель, только вот непонятно чей!
        - Где? - удивился я.
        - Заходит сзади слева! - крикнул нам из-за открытой двери пилотской кабины Антуан.
        Я и Клава метнулись к иллюминаторам левого борта.
        Ситуация очень напоминала историю, в которую влип Джеймс Бонд в фильме «Квант милосердия», том самом, где «французская актриса украинского происхождения» Ольга Куриленко столь технично сиганула с парашютом, будучи в вечернем платье и на шпильках, что умудрилась при экстремальном прыжке с малой высоты не только не потерять туфли с ног, но даже и каблуков не сломала! Вот только в нашем случае ситуация кардинально отличалась от киношной полным отсутствием на борту нашего С-47 парашютов, если только этот чёртов Антуан их где-нибудь не запрятал, именно на такой случай. Так что прыгать в случае полной жопы нам было некуда да и не на чем…
        Действительно, метрах в двухстах от нашего «Дугласа» обнаружился остроносый поршневой одномоторный истребитель смутно-знакомого облика в песочно-коричневом камуфляже и без малейшего намёка на какие-либо номера и опознавательные знаки.
        Насколько я понимаю в самолётах того времени, это был какой-то очень поздний «Спитфайр» модификации Мк.22 или Мк.24, с каплевидным фонарём кабины и многолопастным винтом.
        Под брюхом истребителя торчал конформный подвесной бак, изрядно увеличивающий продолжительность полёта. Видать, издалека прилетел, сокол хренов.
        - Что делаем? - крикнул наш пилот.
        - Попробуй оторваться от него, - ответила Клаудия. - Может, отстанет…
        В её голосе был сильный оттенок сомнения.
        Антуан послушно прибавил газу и заложил резкий вираж вправо, со снижением. Почтенный «Дуглас» даже заскрипел от такого издевательства.
        «Спитфайр» вроде бы пропал из виду, и Клава метнулась к ящикам, торопливо открыв верхний из них.
        - Бери пулемёт, - скомандовала она мне и добавила: - Заряди и приготовься открыть огонь!
        Сама она уже торопливо вставляла ленту в «Браунинг». Я достал из ящика второй такой же пулемёт и зарядил его.
        В это время раздалось отрывистое «рды-ды-ть-ды-ды-тт-тт», и наш С-47 несколько раз довольно сильно ударило по левому крылу.
        Я обернулся на звук - за стеклом иллюминатора мелькнула какая-то бледная «верёвка» - явная трасса, пулевая или даже пушечная.
        - Не уходит? - крикнула Клава.
        - Нет, атакует, мерзавец, - отозвался из пилотской кабины Антуан. - Он всё так же слева!
        - Что за чёрт?!! Его не должно здесь быть!! - выдохнула Клава и приказала мне: - Ставь ствол на левый борт и возьми этого гада на мушку!
        Сказав это, она рванула на себя верхний люк, поставила на место вертлюгу, а потом начала вставлять пулемёт в зажимы турели на потолке кабины. Я открыл иллюминатор и всунул пулемёт в вертлюгу, стараясь, чтобы лента из казённика свисала максимально ровно.
        - Огонь по моей команде! - крикнула Клава. Я кивнул. Теперь в открытые люк и иллюминатор задувало потоком воздуха, от чего у меня заслезились глаза.
        Залётный «Спитфайр» действительно держался всё так же слева, подойдя практически вплотную к нашей «Дакоте». Выпустив, явно для острастки, пару очередей, его пилот прекратил огонь и сбросил скорость.
        Это было нам на руку.
        Ведя стволом «Браунинга» переднюю часть фюзеляжа «Спитфайра», я отчётливо видел, как за прозрачным пузырём его кабины вертит башкой пилот в кожаном шлеме с поднятыми на лоб очками.
        Похоже, он хотел получше рассмотреть неожиданно встретившийся ему С-47. Может, его интересовал наш бортовой номер, а может, он пытался выяснить, вооружён наш самолёт или нет. Возможно, он имел намерение отконвоировать нас, как особо ценный трофей, куда-нибудь в укромное место и там посадить. В любом случае, с его стороны это была большая ошибка…
        - Огонь! - заорала где-то позади меня Клава срывающимся и каким-то не своим голосом.
        Наши с ней пулемёты ударили практически одновременно, прошив «Спитфайр» из двух стволов.
        Продолжалось всё это действо какие-то секунды. Из-под капота явно не ожидавшего такого поворота истребителя пошёл быстро темнеющий густой дым. Он задрал нос, уходя в набор высоты, но в этот момент его винт остановился, превратившись из туманного диска в нечто видимое.
        Затем «Спитфайр» накренился влево и, оставляя за собой расширяющийся дымный шлейф, пошёл к земле по широкой дуге. Через секунду от него отделилась тёмная точка, над которой хлопнул и распустился белый купол парашюта. Сам истребитель из пике не вышел и упал среди песчаных дюн, но взрыва на земле я не увидел.
        - Всё? - спросил я, ни к кому специально не обращаясь. Мои руки слегка тряслись. Я выпустил больше половины ленты, и теперь на полу кабины под моими ногами перекатывались горячие стреляные гильзы.
        - Это было слишком легко! - ответила весьма недовольная Клава из-за моей спины. - Не нравится мне это! Ох, не нравится!
        И она как в воду глядела.
        Потому что через какую-то секунду последовала серия неожиданных и сильных ударов по правому крылу и фюзеляжу нашего С-47. От сотрясения и неожиданности мы с Клаудией попадали на пол фюзеляжа. При этом Клава грязно ругалась по-французски. Впрочем, у них в разных там Нормандиях и Бургундиях самое неприличное слово - это зачастую всего-навсего «дерьмо»…
        Вскочив с пола, я увидел сквозь иллюминаторы, что наш правый двигатель горит с выделением большого количества дыма, а «Дуглас» начинает медленно и как-то неуверенно крениться вправо.
        Выше нас с шелестящим свистом проскочил небольшой реактивный самолёт двухбалочной схемы с каплевидным фюзеляжем и двумя овальными ПТБ под серебристыми крыльями. Явный «Вампир» ну или очень похожий на него «Веном». И тоже без опознавательных знаков.
        - Успел вызвать подмогу, гад! - констатировала Клаудия, поднимаясь с пола. - Ждали они нас, что ли?
        Какая гениальная догадка… Вроде бы каждый школьник (даже двоечник) в курсе, что радиосвязь Маркони с Поповым, вообще-то, изобрели давным-давно…
        - Антуан?! - крикнула Клава. Наш пилот молчал в тряпочку и не отзывался. При этом наш крен продолжал медленно увеличиваться, а самолёт всё больше опускал нос.
        Неразборчиво ругнувшись по-французски, Клава метнулась в пилотскую кабину. И ей явно удалось перехватить управление, поскольку через минутку-другую С-47 начал медленно набирать высоту, но резкий правый крен при этом никуда не делся.
        Я пытался усмотреть противника через иллюминаторы, прикидывая, из какого пулемёта мне по нему лучше стрелять. Но «Вампира» было почему-то не видать.
        - Ты его где-нибудь видишь? - крикнула Клава.
        - Нет, - честно ответил я. Похоже, пилот второго вражеского самолёта решил не тратить время попусту и просто влупил по нам из всех своих четырёх 20-мм стволов. После чего счёл своё чёрное дело сделанным и повторных заходов не последовало. Подозреваю, что запас топлива у «Вампира» был куда меньше, чем у «Спитфайра», а может, этот «воздушный пират» ещё и снаряды экономил…
        Хватаясь руками за стенки и лавку, я не без труда добрался до пилотской кабины, в которой сильно воняло непонятно чем, в основном горелым. Открывшаяся мне там картина была явно не для слабонервных. Форточка пилотской кабины справа отсутствовала напрочь, а на дюрале борта появилось несколько свежих, рваных пробоин. Стоявшую в кабине радиостанцию раскололо прямым попаданием, и её ламповые потроха теперь противно хрустели под ногами.
        Утерявший и зеркальные очки, и наушники Антуан, чью белоснежную рубашку испачкало несколько влажных красных пятен, полулежал в неестественной позе, со склонённой набок головой, застряв между пилотским креслом и правым бортом. Без явных признаков жизни. Похоже, пилот «Вампира» очень хорошо знал, куда именно следовало бить…
        Занявшая левое пилотское кресло Клава с непередаваемо злым выражением лица изо всех сил вцепилась в «рога» штурвала. Её волосы изрядно растрепались, а лежавшие на штурвале тонкие наманикюренные пальцы были густо перемазаны оружейной смазкой.
        - Где он? - только и спросила она раздражённо.
        Я для очистки совести глянул по сторонам ещё раз - и ничего не обнаружил.
        - Нет его, - ответил я. - Явно ушёл!
        - Ага, - согласилась Клаудия. - Но наделал делов, поганец…
        Между тем правый крен С-47 всё увеличивался. Я выглянул в выбитую форточку. Пропеллер нашего правого двигателя вращался еле-еле, а правое крыло и сам двигатель горели всё больше. То есть какого-то видимого пламени видно не было, но дымная полоса за нашим хвостом расширялась, с каждой минутой становясь гуще и темнее.
        Мысли у меня в голове были самые дурацкие. Вот сейчас как рванёт - и рухнем мы на эти треклятые пески красивым огненным шаром, словно капитан Гастелло. И очухаемся мы, я - в своём времени, а Клаудия так и вообще на том свете… Только под нами не было завалящей вражеской колонны, чтобы, по крайней мере, продать свои жизни подороже…
        - Что ты застыл?! - заорала Клава, выводя меня из ступора. - Держи правый штурвал и помогай мне! Будем садиться на вынужденную, пока этот кусок дерьма ещё летит!! Шевелись!!!
        Я ухватился за правый штурвал и попытался удерживать его, присев на край пилотского кресла, частично загромождённого остывающим телом Антуана. Я не видел того, что происходило за нашим лобовым стеклом, и вообще был словно в тумане.
        - Ровней! - кричала мне Клава как-то глухо, словно издалека. - Аккуратнее!!
        Но, кажется, особого толку от моих «героических» усилий не было. Крен всё равно сохранялся…
        Между тем мы снижались, и жёлтые песчаные дюны мелькали уже буквально в каких-то десятках метров ниже лобовых стёкол кабины.
        - Держись! - услышал я вопль Клавы.
        В тот момент мне не показалось, что это был особо удачный день для того, чтобы взять и умереть…
        Земля мелькнула уже совсем рядом. Потом последовал резкий удар, от которого я со всей дури налетел грудью на штурвал, поскольку пристёгнут к креслу не был.
        Самолёт пополз брюхом по земле, поднимая тучи песка и пыли и гася скорость. Удары перешли в лязг и скрежет, потом что-то сильно хряснуло в хвостовой части «Дугласа», и, глянув назад, я понял, что там стало как-то уж слишком светло.
        Через пару минут ползущий по песку С-47 наконец-то остановился, и через все возможные дырки пилотскую кабину заволокло плотным облаком пыли.
        - Ты там живой? - спросила разом потерявшая в моих глазах резкость Клаудия и громко чихнула.
        - Живой, - ответил я, пытаясь протереть глаза грязными пальцами. - А этот тёзка Экзюпери, похоже, нет.
        - Жаль, - констатировала Клава и спросила: - Что там у нас?
        - Где? - на всякий случай уточнил я.
        - Сзади.
        Я слез с кресла и выглянул в перекосившуюся в открытом положении распахнутую дверь, отделявшую пилотскую кабину от остального фюзеляжа С-47.
        Вот, блин, бывает же такое…
        Хвостовое оперение вместе с задней частью фюзеляжа «Дугласа» оторвалось и теперь лежало метрах в двадцати позади самолёта. Ящики и наши вещи в беспорядке лежали на полу бывшей грузовой кабины. Похоже, фюзеляж изрядно полетавшей на своём веку «Дакоты» был сильно перетяжелён закреплённым в нём «Виллисом» и при столь жёсткой посадке просто не выдержал подобного издевательства. Покойный Антуан был храбрее, чем казался…
        Джип, из-за которого всё это и случилось, стоял на песке, аккурат между оторванным хвостом и фюзеляжем самолёта, вместе со сколоченной из досок платформой, на которой и был закреплён. На первый взгляд, никаких видимых повреждений он не имел. Правый мотор и крыло С-47 продолжали гореть и чадить, но как-то лениво. Взрывом этот пожар нам уже явно не грозил…
        Называется мягко сели, высылайте запчастя…
        - Вообще-то сзади у нас полный абзац, - сообщил я Клаве. - А если точнее, хвост оторвало напрочь. Но есть и положительный момент - закреплённый в салоне джип, кажется, уцелел…
        - Быстро за мной! - скомандовала Клаудия, отряхивая с себя пыль и песок. Затем она рванула ручку передней двери кабины и с нечеловеческим проворством сиганула из самолёта.
        Я последовал за ней.
        И прежде чем мне удалось что-либо понять, в руках Клавы неведомо откуда появился здоровенный нож, живо напоминающий то ли стропорез, то ли мачете. Весьма ловко орудуя им, она перерезала верёвки, которыми «Виллис» был пришвартован к деревянной платформе. Вслед за этим она прыгнула за баранку джипа, завела мотор и подъехала вплотную к фюзеляжу С-47.
        - Что стоишь? - спросила Клаудия укоризненно. - Быстро грузи имущество и вывози!
        Отметив про себя, что за последние минуты моя спутница произносит волшебное слово «быстро» слишком уж часто, я перекидал в кузов «Виллиса» все пять ящиков и наши вещи, включая Клавин пробковый шлем.
        Н-да, таскать тяжести самому, без грузчиков, было не слишком весело. Одна радость - выступивший на моей физиономии обильный пот смыл с неё всю пыль и песок…
        Закончив погрузку, я вернулся в самолёт и один за другим снял с турелей оба пулемёта.
        Как я уже успел обратить внимание, наш «Виллис» был предварительно оборудован и оснащён подобно джипам британских «дальних пустынных разведпатрулей» времён прославленной, явно непропорционально своему значению, североафриканской кампании, или более поздним машинам десантников из SAS.
        На его лишённом ветрового стекла капоте и на корме было закреплено десяток канистр с водой и бензином, а перед радиатором стоял дополнительный бачок для воды. Кроме того, на этом джипе были оборудованы и две турели для оружия.
        И пока я переводил дух, Клава ловко закрепила на передней вертлюге, рядом с водителем, один из притащенных мной «Браунингов» и вставила в него свежую ленту.
        - Быстро садись! - велела она всё тем же командным тоном. Я запрыгнул в джип, и мы отъехали метров на двести от С-47, левое крыло которого всё ещё продолжало гореть.
        Потом Клава неожиданно притормозила и вылезла из-за баранки. Я, не вполне понимая, что происходит, с удивлением смотрел, как она расстилает на песке брезентовое полотнище (то, в которое был завёрнут мой бронежилет) и ставит на него свой чемодан, а затем вынимает из наваренных на капоте джипа зажимов тяжёлую канистру.
        Поставив канистру на песок, она сняла с шеи косынку и потянула платье через голову. Через минуту она стояла передо мной в трусах и лифчике.
        - Иди сюда, - потребовала она, скидывая туфли. - Польёшь! А то не могу я путешествовать дальше в таком виде! Только смотри, воды у нас не особо много!
        Скажи на милость - «путешествовать», слог-то какой… Экая эстетка, но что тут скажешь - просвещённая Европа.
        Пока я скручивал пробку с канистры, Клаудия избавилась от трусов и лифчика и, вооружившись расчёской, энергично вытряхивала песок из волос, оставшись передо мной в полном неглиже.
        - Лей! - скомандовала она, сходя босыми ногами с брезента на песок и нагибаясь. - Только аккуратнее!
        Поливая водой её голову, спину, плечи и руки, я как-то лениво думал о том, что будет, если этот чёртов «Вампир» вдруг возьмёт да и вернётся.
        А он в этом случае либо пальнул бы по нам из всех точек, либо, если его пилот рассмотрел бы, чем мы здесь занимаемся, и в особенности эту «русалку», неизбежно впечатался бы в землю, потеряв управление. Другой вариант: если из-за барханов вдруг выскочит отряд каких-нибудь местных всадников с винтовками. Тогда мне точно хана, а вот Клаву повяжут, хотя бы с целью получения выкупа…
        Увы, я понимал, что как-то среагировать мы в любом из этих случаев не успеем.
        Хотя чувство опасности у меня заметно притупилось. Лично я после встряски организма во время этой вынужденной посадки был словно деревянный солдат Урфина Джуса и соображал довольно туго. Но дуракам, как известно, везёт, и никто не прервал походно-полевые туалетные процедуры моей спутницы.
        Закончив умывание, Клава перепрыгнула на брезент, расчесала волосы, вытерлась извлечённым из чемодана полотенцем, после чего натянула свежее бельишко (опять же из чемодана - несмотря на его скромные размеры, там у неё чего только не было) и туфельки, а потом настал черёд чистого платья, на сей раз бледно-жёлтого цвета. Собрав и заколов волосы и осмотрев своё личико в зеркало заднего вида «Виллиса», она, кажется, осталась вполне довольна собой, поскольку, наконец, милостиво предложила умыться и мне.
        Я не стал возражать и, разоблачившись до пояса, сполоснул покрытые пылью и копотью лицо, руки и торс. Вода в канистре была тепловатая и отдающая железом, но всё равно это было приятно. Кончив скупо поливать меня, Клаудия опустила канистру и завинтила пробку.
        - А ты не зря, с риском для жизни, всю эту помывку устраивала? - спросил я у неё, одеваясь. - Ведь когда мы дальше поедем, на тебя из-под колёс опять пыль с песком полетит!
        - Грязнее, чем была, я уже не буду, - ответила она, доставая из пристёгнутой к спинке водительского сиденья «Виллиса» брезентовой сумки армейский планшет с крупномасштабной картой местности. - А если будет нужно, я всегда могу умыться.
        Я не нашёлся, что на это ответить. Хотя хозяин-барин, и ей виднее, для чего лучше использовать весьма ограниченный запас воды посреди пустыни - для питья или стихийного наведения красоты…
        - Может, посмотреть, что вообще вокруг происходит? - предложил я, закончив одевание.
        - Давай посмотри, - согласилась Клава.
        Я достал из своего рюкзака бинокль и, пока она вставляла канистру на место, убирала туалетные принадлежности и раскладывала на капоте карту из планшета, влез на гребень ближайшей дюны и осмотрел горизонт на все четыре стороны.
        Жаркий пузырь солнца поднимался в ярко-голубое пустынное небо всё выше, и дюны тянулись по сторонам от нас без конца и края. Вкрапления зелени, вроде островков саксаула или каких-то подобных растений, были крайне редки. И на наше счастье, вокруг не было ни единой живой души (хотя какие-нибудь змеи и пауки поблизости от нас сейчас точно должны были быть), ни тем более людей, ни машин. Голубизну небо пачкала копоть от всё ещё горящего С-47. А ещё очень далеко на юго-западе к небу поднимался второй, довольно жидкий столб дыма. Как раз где-то там должен был упасть сбитый нами «Спитфайр»…
        - И что там видно? - спросила Клава, когда я спустился с бархана обратно. При этом она разглядывала размеченную на квадраты карту с весьма серьёзным выражением на свежеумытом лице.
        - Да особо ничего, кроме дыма от сбитого «Спита»…
        - Где?
        - На юго-западе, где-то вот здесь, - я ткнул пальцем в карту, примерно просчитав, какой это мог быть квадрат. При этом я обратил внимание, что карта была французская и явно армейская, но далеко не новая, 1945 года. Хотя что тут могло так уж радикально измениться с тех времён? - Думаю, он упал километрах в десяти от нас. Кстати, а Антуана будем хоронить?
        - Некогда, - отмахнулась Клава, всё так же рассматривая карту. Вот тебе, блин, и культурная Европа. Я конечно, этого погибшего летуна сегодня увидел первый раз в жизни и, считай, совсем не знал. Но при этом, на мой взгляд, человеческого погребения он всё-таки заслужил. Опять-таки, на умывание время у нас почему-то есть, а вот на рытьё могилки - увы…
        - Уверена? - уточнил я.
        - Да. Более чем.
        - Ну, тебе виднее. Тогда какой план дальше?
        - Машина у нас есть - уже хорошо. Где мы упали, я примерно поняла. Сейчас сообщим нашим по рации, где мы, если передатчик не пострадал при падении. Ну а потом поедем, поищем пилота этого чёртова «Спитфайра». Он должен быть где-то неподалёку от места падения. Не мог он далеко уйти пешком…
        - И что это нам даст?
        - По крайней мере узнаем, кто они вообще такие, по какому праву атакуют над нашей территорией частные грузовые самолёты и кто мог дать наводку на нас. До места его падения, как ты верно отметил, километров десять, не больше. Найдём, обезоружим и допросим. Кстати, его вполне могут попытаться найти и спасти. Не нравятся мне эти слишком серьёзные конкуренты с реактивными истребителями…
        - Ладно, - согласился я.
        «Обезоружим» - это, конечно, легко сказать, а вдруг этот летун упрётся и начнёт отстреливаться до последнего патрона, в стиле генерал-лейтенанта Козырева из «Живых и мёртвых» К. Симонова, да ещё и пустит пулю себе в лоб? А на кой нам, спрашивается, ещё один жмурик?
        Между тем моя напарница убрала карту обратно в планшет и полезла назад расчехлять стоявшую в дальнем левом углу кузова нашего джипа армейскую рацию, которая, к счастью, оказалась исправна.
        Явно придя в хорошее настроение от осознания этого факта, Клава нацепила наушники и включила рацию. Потом минут пятнадцать она искала нужную волну и вызывала какого-то «Рошфора» (по-моему, в данном случае имелся в виду всё-таки не второстепенный персонаж известного романа А. Дюма, а одноимённый город). Далее, после того как ей ответили, последовал краткий диалог на французском, из которого я понял отдельные слова насчёт нашей вынужденной посадки и гибели пилота, а также координат района, куда мы направляемся.
        Я невольно подумал, что было бы, если бы я сейчас мотался по Европе один, без этой оплаченной золотом дамочки? И пришёл к выводу, что ничего хорошего, поскольку я не знаю никаких здешних раскладов, ни даже языка. Хотя мои нынешние работодатели, похоже, всё-таки понимали, что делают. Но, тем не менее, Клаву стоило беречь и охранять…
        Закончив сеанс связи, Клаудия свернула и упаковала рацию. Делала она это настолько умело, что я в очередной раз поразился тому, когда и где она успела всему этому научиться? Хотя здесь, когда кругом продолжается вялотекущая война, нахватаешься и не такого…
        Пока она всё это делала, я достал из ящика и зарядил один ППШ, положив его и подсумок с запасным диском за спинку своего пассажирского сиденья, чтобы был под руками. Подумал, не надеть ли мне бронежилет, но потом просто кинул его позади себя, чтобы был под руками.
        Клава села за баранку. Я заметил у неё в руках два пистолета. «Вальтер» она убрала в сумочку, а «Браунинг» ГП-35 предусмотрительно сунула в стоявшую между водительским и пассажирским сиденьями жестяную коробку со всякой автомобильной мелочовкой вроде гаечных ключей (кроме прочего, я заметил в этой коробке три армейские фляги с водой).
        Потом она, не без изящества, обмотала лицо и голову белым платком на бедуинский манер, нацепила пробковый шлем и тёмные очки. Получилась вылитая Лоуренсия Аравийская…
        То есть, если бы у того самого Лоуренса Аравийского был женский аналог, её звали бы как-то так. Ну а ещё так, наверное, могли звать гипотетическую жену сэра Лоуренса, если бы его, конечно, интересовало хоть что-то, кроме политических интриг и самого процесса мотания по экзотическим краям в компании не менее экзотических бандюков…
        Не дожидаясь отдельного приглашения, я взгромоздился на сиденье рядом с ней, на всякий случай опустив ствол торчавшего на вертлюге пулемёта на канистры, закреплённые на капоте.
        Клаудия завела мотор, мы лихо развернулись и поехали, оставляя позади почти потухший разбитый «Дуглас», который уже не дымил, а скупо чадил. Уж не знаю, почему он таки не взорвался, подозреваю, что б?льшая часть горючки вытекла из его продырявленных истребителями неизвестной принадлежности баков ещё в воздухе, иначе оно неизбежно бумкнуло бы ещё в момент нашей вынужденной посадки…
        Клава вела джип и, как я заметил, чему-то улыбалась. Кстати, пыли и песка из-под колёс действительно было не особо много, во всяком случае, на зубах ничего такого не хрустело. Может быть, от того, что между дюн пески здешней пустыни всё-таки были довольно плотными, словно слежавшимися. Да и саксаул и подобная ему скудная зелень росла в здешних низинах довольно густо. Я, конечно, ничего не смыслю в почвах, но подозреваю, что мы очутились в том месте, где полупустыня ещё окончательно не перешла в гиблые пески Аукера.
        В общем, мы на довольно приличной скорости петляли между дюн, ориентируясь на всё ту же жидкую полоску дыма над горизонтом.
        Потом наш «Виллис» неожиданно выскочил на дорогу.
        Ну то есть как на дорогу - благодаря накатанным колеям было видно, что по этому отрезку пустыни время от времени ездили туда-сюда, причём, возможно, и на гусеничном транспорте. Хотя, судя по отсутствию свежих следов, в последний раз автомашина проезжала здесь довольно давно. Долгая дорога в дюнах, блин…
        Клава повела машину параллельно колеям, а через пару километров на нашем пути неожиданно (по крайней мере для меня) попались и первые «следы цивилизации» в виде стоявшего на ободах далеко в стороне от проезжей дороги выгоревшего докрасна броневика М6 «Стэгхаунд» с несколькими рваными пробоинами в верхней части башни.
        Судя по запылённости и отсутствию на окружающем песке следов копоти, бронемашина проторчала тут явно не один год. Ещё через несколько километров нам встретилась ещё и пара рам c остатками помятых кабин и кузовов от безнадёжно сгоревших грузовиков - небольшого, двухосного английского «Бедфорда» MWD и трёхосного GMC. Судя по отсутствию воронок и редким дырам в верхней проекции, эти грузовики, так же как и встреченный нами ранее броневик, были уничтожены с воздуха, скорее всего, пушечно-пулемётным огнём…
        - А это здесь ещё откуда? - поинтересовался я у Клавы.
        - Да всё оттуда же, - ответила она, слегка повышая голос, чтобы перекрыть шум мотора. - Конечно, особой войны здесь не было, всё-таки не Европа. Но ещё с начала 1950-х годов кто-то из наших тогдашних весьма антикоммунистических президентов заключил с американцами какие-то очень подозрительные секретные соглашения, в том числе и о строительстве здесь, вблизи экватора, нескольких военных баз для «совместной обороны». И янки даже что-то начали строить в этих местах, но потом, после 1957 года, когда война пошла всерьёз, в Париже случился переворот, правительство Дюпона свергли, и к власти пришли левые и де Голль. После этого Франция почти мгновенно и в одностороннем порядке вышла из всех прежних двухсторонних договоров с США. Всё произошло столь быстро, что американцы просто не успели быстро свернуть свою деятельность здесь и эвакуироваться. А может, они и не хотели этого делать. Именно поэтому местами их пришлось выбивать силой. Естественно, на их стороне в конфликт влезли родезийцы и южноафриканцы. Правда, для них это мало что изменило. Но, как ты уже, наверное, понял, здесь тоже воевали. Тем более
что и после ухода американцев все эти господа с юга продолжают попытки проникнуть сюда. Яркий пример - эта «экспедиция», за которой мы сейчас охотимся. Да, кстати, имей в виду, что, хотя официально войск «Восточного блока» в этих местах никогда не было, в соответствии со всякими советско-французскими договорами последнего времени они здесь действовали и действуют. Так что тут вполне можно встретить и русских с их техникой…
        - А чего такого выдающегося тут могли построить американцы? - поинтересовался я на всякий случай.
        - Знатоки говорят - вроде бы базы с пусковыми площадками под свои баллистические ракеты «Атлас» и «Титан» и аэродромы для стратегических бомбардировщиков. Но я не думаю, что хотя бы одну из подобных баз они успели достроить. Иначе я бы непременно об этом знала…
        Возможно, ей действительно было виднее. Хотя что давали американцам военные базы в этих местах, лично мне было понятно, откровенно говоря, не очень. Просто «чтоб було», как говорят хохлы? Ведь от этих мест что до СССР, что до Восточной Европы ой как далеко. Ей-богу, для Пентагона куда выгоднее было бы строить дополнительные базы где-нибудь на Аляске или в Гренландии…
        Беседуя таким образом, мы повернули. Клава притормозила джип и сверилась с картой. Потом свернула резко влево и погнала «Виллис» в сторону поднимающегося к небесам жидкого дыма, который, как мне показалось, был уже совсем близко.
        Проехав среди однообразных песчаных дюн ещё минут десять, мы наконец увидели то, что искали. А именно зарывшийся в песок разбитый «Спитфайр» в знакомом песочно-коричневом камуфляже. Как говорится, подтверждение факта сбития налицо, вот только звёздочку на фюзеляж было рисовать некому, да и незачем…
        Упавший истребитель не сгорел. И хотя в воздухе я вроде бы видел, как он заваливался кабиной вниз, «Спитфайр» перед нами лежал во вполне нормальном положении, с разгону воткнувшись обломанными лопастями винта в подножие песчаного холма и пропахав в почве изрядную борозду.
        У самолёта отсутствовали сдвижная часть фонаря кабины (её, видимо, сбросил при покидании подбитой машины пилот) и законцовка левого крыла, а основные повреждения закономерно пришлись на носовую часть. Похоже, у сбитого нами «Спитфайра» при падении изрядно деформировалась моторама, из-за чего мотор вместе с капотом ушёл заметно вверх и в сторону относительно остального планера.
        Задняя часть капота двигателя слегка задралась от сильного удара о землю, и главным образом оттуда всё ещё шёл сизо-чёрный дым. Похоже, это только в плохом кино самолёты очень красиво взрываются от буквально нескольких пулевых попаданий…
        А ещё я увидел в отсеке позади кабины этого «Спитфайра» круглое застеклённое окошко. Стало быть, это был не просто истребитель, а «истребитель-разведчик» с как минимум одним фотоаппаратом. Интересно, что именно эти неизвестно кто собрались здесь разведывать? По-моему, эти пески можно фотографировать с воздуха прямо-таки до одури.
        Клаудия прикинула направление падения самолёта, явно усиленно соображая, где искать парашютиста. Потом, похоже, сориентировалась, и мы медленно поехали в ту сторону, куда смотрел хвост упавшего истребителя.
        Через километр или два Клава притормозила машину.
        - Сходи посмотри, что там видно вокруг, - сказала она мне своим обычным приказным тоном.
        Я повесил на плечо тяжёлый ППШ и, покинув жёсткое сиденье «Виллиса», поднялся с биноклем на ближайший бархан. Песок проваливался и сползал под моими подошвами.
        Африканское солнце поднималось в зенит всё выше и палило просто нещадно. Теней и полутонов вокруг практически не было.
        Однако мой энтузиазм был вознаграждён - метрах в двухстах от нас я увидел на склоне бархана свежую отметину, довольно глубокую, словно на песке кто-то довольно долго топтался, танцуя твист по методу Е. Моргунова из «Кавказской пленницы».
        - Там, - показал я Клаве примерное направление и сразу же двинул туда пешим ходом.
        Действительно, отметку на бархане оставил своими подошвами приземлявшийся на парашюте лётчик. А сам скомканный купол парашюта со стропами и привязной системой лежал в низинке рядом с барханом, и его даже не пытались закопать. А метрах в пятидесяти на песке начиналась отчётливая цепочка свежих, тянущихся вдаль следов.
        - Ну что, поехали за ним, - сказала подъехавшая Клава, подняв и осмотрев парашют. После чего она хозяйственно отпорола шёлковое полотнище от строп, свернула и убрала в джип. Подобная ткань во все времена была в цене…
        Проделала она всё это тем же самым здоровым ножом, которым перед этим так ловко расшвартовывала «Виллис».
        После этого мы поехали вдогонку за пилотом. Теперь настигнуть его было только вопросом времени, поскольку пеший в подобных условиях по-любому не ушёл бы далеко, да ещё и от вездехода типа нашего.
        Мы держались параллельно цепочке следов, стараясь не обнаружить себя раньше времени.
        И наконец, где-то на границе видимости невооружённым взглядом я рассмотрел на гребне песчаного холма нечто, похожее на тёмный столбик.
        Мы немедленно остановились, и, подняв к газам бинокль, я увидел вдалеке долговязую фигуру в выгоревшем комбезе песочного цвета, берцах рыжего оттенка и сдвинутом на затылок кожаном шлеме с пилотскими очками, медленно бредущую куда-то на юго-восток.
        Услышав далёкий шум нашего мотора, потерпевший бедствие пилот остановился и начал крутить головой по сторонам, стараясь разглядеть источник этого шума.
        Разумеется, он явно не понимал, кто мы такие и откуда свалились на его голову, но револьвер из кобуры на поясном ремне сбитый лётчик всё же достал.
        - Гони к нему, - сказал я Клаве, перехватывая ППШ наперевес.
        Подскакивая на неровностях и слегка буксуя в песке, наш «Виллис» понёсся к лётчику, и в момент, когда Клава наконец притормозила метрах в десяти от него, он всё ещё не понимал, кто мы такие, поскольку держал револьвер в поднятой правой руке стволом вверх.
        Ещё до того, как джип остановился, я выпрыгнул из него и встал рядом с машиной, взяв пилота на мушку.
        При этом на меланхоличном лице летуна не читалось ничего, кроме страшного недоумения. Где-то я мог его понять. Его зачем-то догнали. При этом наш джип был вполне себе военного образца, но вот мы с Клавой имели откровенно гражданский облик, одновременно будучи вооружены до зубов. Но на какую-нибудь местную банду мы не тянули ни числом, ни внешностью. Подобные явные несообразности могут вогнать в ступор кого угодно…
        Между тем моя спутница бросила руль и, взявшись за спуск пулемёта, решительно направила дырчатый ствол закреплённого на турели «Браунинга» на сбитого лётчика.
        Чётко видя два нацеленных на себя очень серьёзных автоматических ствола, пилот уже явно не думал стрелять, не совсем же он идиот, в конце концов…
        - Drop your weapon and put your hands behind! - крикнула Клава по-английски, с места в карьер предложив летуну бросить оружие и поднять руки.
        - May i know who are you? - попытался всё-таки выяснить наши намерения и принадлежность пилот.
        - But you do still care, dont you, mister? Droup your weapon! Now!! - повторила Клава. Отметая тем самым все его попытки хоть как-то определиться. И для пущей убедительности лязгнула затвором пулемёта.
        Возникла примерно минутная пауза, после чего лётчик бросил револьвер и наконец поднял руки.
        Я шагнул к нему и молча подобрал ствол. Это оказался вполне стандартный инглишменский, армейский револьвер. Или «Энфилд» Мк. II, и или что-то типа того. Я обратил внимание что кроме пустой кобуры у него на поясе висят большая фляга и брезентовая сумка, возможно, с неким «аварийным комплектом» на случай вынужденной посадки.
        - Веди его вон туда! - скомандовала мне Клава по-французски.
        Я с трудом и скорее инстинктивно понял её, молча указав пилоту направление движения стволом автомата. Он подчинился, и мы спустились с дюн в низину. Он впереди, я за ним.
        Клава медленно ехала за нами.
        Потом она заглушила мотор и вылезла из-за руля, держа в руке «Вальтер». Зрелище было довольно сюрреалистическое - одетая вполне в соответствии с колониальной или курортной модой дамочка, но при этом с оружием.
        Тут можно было вообразить всё, что угодно, приняв её и за атаманшу каких-нибудь разбойников, и за глубоко законспирированную резидентшу непонятно чьей секретной службы. Только что, спрашивается, могла делать подобная персона женского пола здесь, вдалеке не только от населённых пунктов, но и просто оазисов с колодцами?
        Видимо, именно поэтому выражение удивления на физиономии пленённого пилотяги плавно сменилось тягостным недоумением…
        Я стоял справа от Клавы, продолжая держать пилота на мушке. Ремень ППШ врезался в моё правое плечо, и палец на спусковом крючке уже начинал потеть…
        Дальнейшая беседа моей напарницы с пленным происходила на английском, и, поскольку оба из говоривших балакали на этом языке не вполне чисто, я всё-таки понимал б?льшую часть сказанного ими. Ну, уж больше половины точно…
        - Ну что, поговорим? - спросила Клава у лётчика. - Опустите руки!
        - А кто вы вообще такие, чтобы я с вами разговаривал? - задал встречный вопрос пилот с оттенком традиционного британского снобизма, опуская руки и стягивая шлемофон с потной головы. Только теперь я рассмотрел его подробнее. Это был мужик лет сорока, коротко остриженный и очень загорелый, с незапоминающимся, простецким лицом типичного британского солдата с фотографий времён Первой мировой войны.
        - Мы те, чей гражданский самолёт с весьма ценным грузом вы сегодня сбили. Так что теперь вы изрядно должны нам за порчу имущества. А кроме того, нам очень не нравятся полёты непонятно чьих боевых самолётов над нашей территорией. Кстати говоря, некоторые вещи про вас понятны мне и так, с первого взгляда. Например, экипировка на вас английской выделки, а судя по вашему специфическому выговору, вы точно южноафриканец или родезиец…
        - С каких пор открывающий огонь сразу из двух стволов самолёт считается у вас, чёртовых французов, гражданским? И почему это лично я должен отвечать за понесённый вами ущерб?
        - А здесь больше никого нет. Сообщите мне, где искать тех, кто вас сюда послал, и я тут же предъявлю полный счёт за ущерб им. И охотно поверю, что вы во всей этой истории не более чем рядовой исполнитель…
        - Допустим, я соглашусь ответить на ваши вопросы, но какие в этом случае у меня гарантии?
        - Вообще-то абсолютно никаких. Но если вы ответите на мои вопросы и ваши ответы меня удовлетворят, мы просто отвезём вас до ближайшего населённого пункта, где есть полицейский участок, и сдадим вас жандармам. А уж власти пусть выясняют обычным порядком, кто вы такой и что здесь делали. Ну а вы, в свою очередь, сможете ныть им в ответ про Женевскую конвенцию, требовать адвоката и давать показания исключительно под протокол. По-моему, в вашем сегодняшнем положении и это уже немало…
        - А если нет?
        - Понимаете, я же лицо неофициальное. И ваш напарник убил моего пилота. Поэтому в случае отказа мы убьём вас прямо сейчас, без излишней бюрократической волокиты. Ведь, если я всё верно понимаю, вас и прочих вам подобных тёмных личностей здесь как бы и нет? А значит, потом какие-либо претензии к нам исключены. В руках у моего спутника очень хороший и надёжный советский автомат конструкции Шпагина, и по моей команде он охотно разрядит в вас изрядную часть его вместительного магазина. Вы действительно хотите этого?
        - Знаю я эти автоматы, дамочка. По ним сразу понятно, с кем вы, французы, сейчас дружите и против кого. Коммунисты сейчас завозят их в Африку вагонами, видимо, так они мстят за свои разрушенные во время войны города. Такими автоматами вооружены банды черномазых кафров, которые приходят из буша нападать на фермы, убивать и грабить. Именно из такого автомата недавно убили мою сестру и всю её семью…
        - А я, дорогой мистер, видела последствия того, как один такой же бравый летун, как вы, только из Канады, особо не разбираясь, сбросил на французский город Лан, в момент, когда туда въехало всего-то штук пять советских танков, атомную бомбу в два десятка килотонн. И восемнадцать тысяч человек просто испарились или превратились в пепел, а в Эне, ниже по течению, густо плавали сварившиеся заживо трупики детей и тела монахинь из ближайшей обители… Так что давайте не будем углубляться в воспоминания и рассказывать друг другу об ужасах прошедшей или продолжающейся войны и о том, кто с кем дружил и дружит. Так будет у нас разговор или всё-таки предпочитаете быть убитым прямо здесь и сейчас?
        Было видно, что пилоту этот нервный разговор очень не нравился, но выбора у него всё равно не было…
        - Чёрт с вами, - согласился он. - Что конкретно вы хотите знать?
        - Кто вы такой и что здесь делаете?
        - Ян Дуглас Стюарт. Флайт-офицер ВВС Федерации Южной и Северной Родезии и Ньясаленда. 1-я истребительная эскадрилья, командир звена. Официально нахожусь в длительном отпуске по болезни. Неофициально выполняю здесь специальное задание. То есть выполнял… А если конкретнее, меня, в числе других наших пилотов, наняли за повышенную плату для работы с риском для жизни в этом районе.
        - Кто именно нанял? Пресловутая «экспедиция», изображающая не то геологов, не то археологов?
        - Не думаю. Мы все давали подписку о неразглашении вице-маршалу авиации Смиту и получали предварительный инструктаж в штабе наших ВВС. А «археологи», скорее всего, тоже были наняты, но где-то не у нас. Поскольку среди них много африканеров, я предполагаю, что их явно набирали много южнее…
        - То есть наниматель - объединённая разведка Родезийской федерации и ЮАР?
        - Возможно. Но таких деталей я всё равно не знаю.
        - Сколько вас всего?
        - Я могу говорить только об авиаторах, о прочем я не знаю почти ничего. Так вот, авиаторов немного. Несколько десятков, включая механиков. У нас было несколько «Спитфайров» и «Вампиров», оборудованных фотоаппаратами, плюс связные самолёты и несколько транспортных «Дакот» и С-46, которые осуществляют снабжение.
        - Вы работаете в интересах «археологической экспедиции»?
        - И это тоже, но в основном действуем самостоятельно.
        - Что конкретно интересует «экспедицию»?
        - Конкретно какая-то недостроенная секретная американская база где-то в этих местах. Она не нанесена ни на одну карту, и её точных координат нет. Все сведения об этой базе получены от случайных свидетелей из числа местного населения, и с американцами эта поисковая операция никак не согласована. И вообще, сейчас все контакты с американцами сведены к минимуму… Именно поэтому и организованы эти масштабные поиски, как с земли, так и с воздуха. А если ещё точнее, интересующая вас «экспедиция» ищет какое-то оружие, оставленное американцами на этой базе в начале войны или ещё до этого…
        - Стало быть, вы все - их воздушное прикрытие?
        - Нет. Никто вообще не думал, что их придётся от чего-то прикрывать. Насколько я знаю, местные французские чиновники в курсе и даже получили щедрую плату за то, что не будут замечать нашего присутствия здесь. Но вообще-то у нас свои задачи…
        - Какие именно?
        - Как я уже сказал, практически все наши истребители оборудованы фотоаппаратами. А главной задачей для нас является поиск русского военного аэродрома, тайно оборудованного ими по договору то ли с местными французскими властями, то ли с какими-то племенными вождями где-то у Тимбукту. Опять-таки, координаты этой базы известны очень приблизительно, и никаких сведений о том, что именно там размещено коммунистами и в каком количестве, нет. Соответственно, для нашего объединённого командования этот объект считается представляющим наибольшую опасность…
        - Вы его нашли?
        - Пока нет. И не факт, что вообще найдём, поскольку наша миссия ограничена во времени, а имеющаяся техника далеко не самая современная. Реактивных «Канберр» у нас чертовски мало, и для дальней разведки типа той, которую мы ведём сейчас, больше подошёл бы какой-нибудь старый двухмоторный бомбардировщик вроде «Москито», но у нас их, увы, нет. Поэтому летаем на том, что есть. И один из наших самолётов уже успел исчезнуть во время этих поисков.
        - Это ваш, что ли?
        - Нет, не мой. Другой, четыре дня назад.
        - И где вы все базируетесь?
        - Звеньями по три-четыре самолёта. На нескольких грунтовых площадках. Часть их осталась, по-видимому, ещё со Второй мировой, а часть использовалась местными контрабандистами. Сегодня я стартовал с полосы километрах в сорока отсюда, откуда работал последние три дня…
        - Что ещё там находится?
        - Не считая моего самолёта, должны быть пара «Вампиров» и транспортный С-47. Плюс склад горючего, несколько автомашин, механики, охрана и радиостанция.
        - На карте сможете показать?
        - Да.
        Клава опустила пистолет и ушла к джипу. Развернув вынутую из планшета карту и достав карандаш, она вернулась к лётчику.
        - Вот здесь, - сделал он отметку, высмотрев на карте нужный квадрат. Убрав карту обратно в планшет, моя спутница отошла к «Виллису» и тут же вернулась, по-прежнему держа в руке «Вальтер».
        - Что ещё вы знаете об «экспедиции»? - спросила она Стюарта.
        - Всё, что знал, я рассказал. Возможно, что-то о них могут знать на нашем аэродроме базирования. Они довольно регулярно выходят на связь с ними…
        - Вас будут искать?
        - Вряд ли. Конечно, я успел сообщить по радио, что меня подбили, и примерный район падения. И прилетевший по моему вызову пилот «Вампира» видел, что я всё-таки жив. Но в инструкциях, данных нам на этот случай, говорится о том, что при подобных досадных неприятностях мы должны выбираться сами, поскольку наше подразделение находится здесь нелегально. В случае, если нам встретятся местные жители, те, кто нас инструктировал, рекомендовали просить у них содействия. А именно требовать доставить к некоему Эду Нтуле из Уагадугу и ссылаться на личное знакомство с этим человеком. Якобы это имя хорошо известно большинству аборигенов. При этом разрешается предлагать местным за их содействие всё, что они только пожелают…
        - К кому обращаться?! - вдруг переспросила заметно удивлённая Клаудия.
        - К некоему Эду Нтуле из Уагадугу, - повторил пилот.
        Похоже, прозвучало имя, хорошо знакомое Клаве, услышать которое она вовсе не ожидала. Это явно был кто-то из её «ближнего круга». Было видно, как она напряглась.
        - А кто такой этот Нтуле и какое отношение он имеет к вашим делам?
        - Понятия не имею. Лично я его никогда в глаза не видел. Но предполагаю, что он явно принимает некое финансовое участие в организации этой «экспедиции». Повторяю, нас всего лишь проинструктировали насчёт того, что он может помочь в критической ситуации…
        - Понятно…
        Повисла пауза, которая окончилась более чем неожиданно, по крайней мере для меня и нашего собеседника. Спокойно стоявшая перед пилотом Клаудия вдруг вскинула руку с «Вальтером» и без всяких объяснений надавила на спуск, выстрелив изумлённому пилоту прямо в лоб.
        Пуля с глухим дребезгом пробила череп флайт-офицера Стюарта насквозь, разбрызгав по песку позади него недлинный шлейф тёмных сгустков. Сам он брякнулся навзничь и затих.
        - Зачем? - спросил я, обалдев от такого. Меня тоже сильно удивило подобное Клавино поведение, настолько, что аж колени затряслись.
        Уже во второй раз за короткое время я наблюдал, как она, вполне себе хладнокровно, убивала людей на моих глазах. При этом, похоже, не испытывая никаких особых угрызений совести и иных сантиментов. Выходит, я невзначай вступил в глубоко интимные отношения практически с Терминатором женского пола? Прямо-таки ведьма, которая если не зарежет, так задушит, а не задушит, так отравит. Причём абсолютно любого. Честно скажу - такого я не ожидал. Допустим, когда подобное происходит один раз, такое ещё можно объяснить острой необходимостью, но когда во второй - это уже может быть признаком определённой жизненной позиции. И вдруг ей это нравится? Или всё-таки это бизнес и тут нет ничего личного, поскольку эта «белла мафиа» просто не ведёт свои дела по-другому?
        - Вот же сука этот Эд! - сказала Клава раздражённо, незаметно переходя на язык родных, по крайней мере для меня, осин и берёз.
        - И ведь каждый урод всё время норовит изображать из себя некоронованного короля и играть в собственные игры, не делясь ни с кем ни деньгами, ни информацией!! - добавила она. - Эх, если бы знать заранее, что он тоже…
        Что «тоже», она не потрудилась пояснить. Но чувствовалось, что этот пресловутый Эд Нтуле как минимум её деловой партнёр. И сегодняшнее упоминание его имени всуе означало, что обгадился этот товарищ крепко.
        - И какой нам был прок с этого родезийца? - продолжала Клава, теперь явно отвечая на мой вопрос по поводу только что убитого ею лётчика. - Тем более что про их ближайший аэродром и прочее он нам вполне подробно рассказал, дурашка. Зачем его было после этого таскать за собой, учитывая, что до ближайшего полицейского участка мы можем добраться не скоро?
        - И что теперь? - поинтересовался я, уже понимая, что этого покойника мы хоронить, скорее всего, тоже не будем. Видимо, в прериях было категорически не принято это делать. Чтобы не нарушать пищевую цепочку…
        - Поедем к этому самому аэродрому? - уточнил я. - Сами? Вдвоём? Что это даст?
        - Как минимум отомстим за Антуана, а может, и что полезное узнаем…
        - Ну, положим, за Антуана ты уже вполне себе сквиталась. Счёт один - один. Или ты всерьёз рассчитываешь провернуть это вдвоём, на фу-фу? Во так вот взять да и напасть на аэродром, где как минимум несколько десятков вооружённых мужиков, да ещё и взять при этом «языка»?!
        - Это как раз необязательно. Сейчас я свяжусь с моими мальчиками, и будем потихоньку выдвигаться в сторону этого самого аэродрома. Когда обнаружим его - я сообщу им, где нас искать. А мы остановимся на расстоянии прямой видимости от аэродрома и для начала просто понаблюдаем за ними. А там уже решим, по обстановке. Может даже, вообще нет смысла особый шум поднимать. Ведь должны же они ездить куда-нибудь, хоть, к примеру, за водой…
        - То есть дождёмся какой-нибудь машины, идущей с аэродрома, и тормознём её на предмет взятия «языка»?
        - Да.
        - В принципе, конечно, толково. Но во всё этом есть один жирный минус - до аэродрома ещё надо добраться. И их там либо может оказаться слишком много, либо они вообще могли уже свернуть лагерь на хрен и передислоцироваться куда-нибудь ещё…
        - Возможно. Но других вариантов всё равно нет. И пока что это единственная ниточка к человеку, который тебя интересует, поскольку иных способов добраться до «экспедиции» я лично пока не вижу…
        Вот с этим было сложно поспорить.
        Далее Клава сняла с головы платок и пробковый шлем и опять полезла к рации. С небольшими вариациями повторился давешний короткий сеанс связи. Моя спутница сообщила по радио, что идёт (ну или мы идём - я таких нюансов французского языка не различаю) на поиск «экспедиции», и приказным тоном предложила кому-то на том конце радиоволны выдвигаться навстречу, сообщив примерный квадрат.
        - Вот чоо, - сказал я, когда она наконец закончила, зачехлила радиостанцию и опять водрузила на голову шлем и прочее. - А ведь я, похоже, знаю, что именно они здесь ищут.
        - Да ну? И что же, интересно знать?
        - Задолго до нашего отлёта сюда я слышал, как твои информаторы во время бесед с тобой сообщали о том, что в разговорах этих фальшивых «археологов» или «геологов» постоянно упоминался некий Дэви Крокет…
        - И кто же это, если не секрет?
        - А ты не знаешь? Вообще-то в американской истории был такой, невыразимо крутой мэн. Уроженец штата Теннесси, легенда Дикого Запада, то есть, надо полагать, просто бандит с большой дороги, как и большинство их национальных героев. Он ещё погиб в 1836 году при обороне техасцами форта Аламо. Во время дурацкой тамошней войны с Мексикой…
        - Да пошли эти американцы на хрен, вместе с их «историческими личностями»! И зачем ты мне это вообще рассказываешь?
        Н-да, похоже, европейцу, как, впрочем, и русскому, ни за что не понять всех этих американских псевдоисторических заморочек. Да и что с них взять, если у них вся страна сильно моложе, чем наш Большой театр?..
        - А затем, что в честь этого Дэви Крокета американцы относительно недавно назвали «атомный гранатомёт»…
        - Это как? - удивилась Клаудия.
        - Точнее сказать, это не вполне гранатомёт, а надкалиберный ядерный заряд массой 35 килограмм, калибром 280-мм и мощностью примерно в четверть килотонны, для стрельбы из американских безоткатных пушек. Этакая атомная мини-бомба для стрельбы прямой наводкой. Уж не знаю, как насчёт её реальной эффективности, но в нынешних обстоятельствах такая игрушка может быть более чем дорогой и ценной.
        - А ты-то откуда про всё это знаешь?
        - Ну, вообще-то я не вчера с пальмы слез, как некоторые здешние коренные жители. Нас инструктировали насчёт того, какое сейчас вообще бывает ядерное оружие. В том числе и относительно миниатюрное…
        После этих слов на лице Клавы появилась печать нешуточных раздумий.
        - Понятно. Если то, что ты говоришь, верно, это объясняет их жгучий интерес к этим местам, а также размах поисков. Товар действительно более чем ценный, особенно если у них там этих атомных снарядов целый склад…
        - А ты уже всерьёз прикидываешь, не удастся ли в общей суматохе прихватить пару-тройку таких бомбочек для личного использования?
        - Допустим. Кстати, лично мне они вообще не нужны. Но я знаю людей, которые выложат за такое золотом по весу. Хоть в монетах, хоть в слитках. А что в этом плохого?
        - Да ничего. Проблема лишь в том, что они и сами эту базу пока не нашли. А нам сначала надо поймать и расколоть кого-нибудь из этих родезийских авиаторов, а уж потом искать выходы непосредственно на «экспедицию». И эти поиски могут продолжаться вплоть до морковкина заговения. Тем более что мы не представляем, кто ещё может знать про эту американскую базу с атомными зарядами. По-моему, здесь вполне может возникнуть серьёзная конкуренция. Да и с родезийцами всё не так просто. Вдруг у них вокруг аэродрома секреты с пулемётами расставлены или, к примеру, минные заграждения? Либо дополнительная сотня нанятых за деньги местных «носильщиков» с магазинными винтовками? Ведь мы из двух стволов ни за что не отобьёмся от этакой шоблы…
        - А вот на месте и проверим. Ладно, давай садись. Раз ставки растут, надо поторапливаться.
        Я сдвинул кепарь на затылок, сел на переднее пассажирское сиденье и глянул по сторонам. Лёгкий ветерок гнал с окрестных дюн песок, оседавший на теле убитого пилота и колёсах нашего «Виллиса». Для порядка можно было, конечно, обыскать покойника, но что-то подсказывало мне, что мы при этом ничего путного не найдём.
        Между тем Клава завела мотор. Джип газанул, и мы поехали, быстро оставив позади так и непогребённого флайт-офицера Стюарта.
        Клава гнала машину, петляя между барханов и время от времени сверяясь с картой.
        Пейзаж по сторонам был всё тот же - знойное небо, солнце, песок, иногда чахлые кустики саксаула или чего-то вроде того. Это однообразие уже начинало меня напрягать.
        Примерно через час справа от нас из-за дюн нарисовалась какая-то полуразрушенная глинобитная постройка. По виду офигенно древняя.
        - А карта не врёт, - сказала Клаудия удовлетворённо, останавливая джип.
        - А были какие-то сомнения? - спросил я. Оно, конечно, топографический кретинизм - это болезнь былинного героя Ивана Сусанина, но мало ли?
        Как оказалось, сомнений у неё всё-таки не было, поскольку она как раз изначально планировала выйти к этим, как она выразилась, «руинам оазиса Тенгар». И раз мы доехали сюда, предполагаемый аэродром, о котором сообщил покойный родезиец, должен был находиться километрах в десяти на северо-запад.
        Прежде чем ехать дальше, мы долили воды в радиатор и бензин в расходный бак. Собственно, доливал-то в основном я, а Клава, так сказать, руководила процессом. Автоледи хренова…
        Потом мы пожевали солоноватых армейских галет и попили водички, хотя лично мне есть совсем не хотелось, а выпитая вода в подобных обстоятельствах тут же выходит из пор наружу в виде пота, что не есть хорошо. Хотя, если на такой жаре вообще не пить - сдохнешь от теплового удара.
        Пока моя спутница справляла естественную нужду, присев за одной из глинобитных стен, я осмотрел эти «руины оазиса». Нельзя сказать, что это не напоминало аналогичные архитектурные фрагменты откуда-нибудь из родной Средней Азии, тем более что время и песок очень хорошо поработали по части полной обезлички данной постройки, не оставив от пресловутого «оазиса» почти ничего. Подозреваю, что какие-нибудь придурочные археологи, капитально покопавшись здесь, возможно, всё-таки смогли бы обнаружить какие-нибудь следы древней цивилизации. Но шансов, что они хоть когда-нибудь возникнут, здесь были равны нулю. В этих местах подобной публике интереснее копать в районе того же Тимбукту. Вот уж где действительно древние руины. А здесь в общем-то не было ничего интересного - типичная дешёвая декорация в стиле древнего фильма о борьбе с басмачами «Тринадцать» 1936 года.
        Далее мы двигались уже куда осмотрительнее.
        Клава часто притормаживала, и по её команде я, проклиная всё на свете, влезал на вершины барханов с биноклем.
        Однако никакого движения в направлении предполагаемого аэродрома я не видел очень долго. Жёлтая пустыня безмолвствовала.
        Ровно до того времени, пока во время очередной остановки мы не услышали в небе над своими головами низкий, звенящий гул самолётной турбины. Задрав голову, я увидел высоко в небе нечто, похожее на каплю ртути.
        И эта «капля» медленно снижалась, практически слившись с землёй у линии горизонта.
        Только после этого я наконец рассмотрел впереди нас какое-то еле заметное движение и непонятные тёмные предметы.
        Вот, блин, местечко, здесь можно ни хрена не увидеть, вплоть до момента, когда упрёшься бампером в их шлагбаум или ворота…
        Хотя более всего местонахождение пресловутого «полевого аэродрома противника» демаскировал всё тот же яркий блеск самолётного полированного алюминия на солнце.
        - Кажется, вижу их аэродром, - доложил я Клаве. - Остановимся или подъедем поближе?
        После некоторых раздумий она всё же решила немного подъехать, что мы и сделали.
        При этом у меня не было полной уверенности в том, что пилот снижавшегося самолёта не успел заметить с воздуха нашу машину. Хотя, если бы он нас обнаружил - непременно штурманул бы пушками или НАРами.
        Ну или, если у него оставалось слишком мало топлива для лишнего захода, точно направил бы навстречу нам своих заединщиков из охраны аэродрома. Но, поскольку никакого движения в той стороне не наблюдалось, можно было сделать вывод об общей невнимательности вражеского лётчика.
        - Тормози, - сказал я Клаудии, когда мы миновали очередной песчаный холм. - Давай осмотримся ещё раз.
        Джип встал как вкопанный. Я привычно полез по песку на вершину ближайшего бархана. Следом за мной, тоже прихватив бинокль, полезла и «шофёрша», видимо, всерьёз полагавшая, что два глаза хорошо, а четыре - хуже…
        За расчерченными хитрыми метками линзами бинокля открывшийся километрах в двух от нас искомый объект просматривался вполне себе отчётливо.
        Здешняя пустынная местность со всеми её холмами и неровностями облегчала жизнь наблюдателям, то есть нам.
        При этом быстро стало понятно, почему их там не встревожил шум мотора нашего приближающегося к ним джипа - на таком расстоянии на аэродроме стало слышно тарахтение как минимум пары двигателей. Может быть, автомобильных, а может, это тарахтел движок генератора. Насчёт последнего было вполне понятно - радиостанция, освещение и прочие «прелести цивилизации» типа электроплитки всегда требуют использования генератора.
        Во всяком случае, этим родезийские полудурки сильно усложнили себе задачу по обнаружению любого приближающегося противника. Хотя можно было предположить, что они просто ничего не боялись, поскольку считали себя крутыми, как те варёные яйца.
        В последней догадке был свой резон - ну ведь явно никто, пребывая в здравом уме, не полез бы за ними в эти диковатые места. А если и полез - не стал бы обращать внимания, раз уж у них тут «за всё заплачено вперёд». Наше появление здесь они просчитать никак не могли, поскольку для нас самих оно было во многом делом случая.
        При длительном разглядывании в оптику этого ровного куска местности, окружённого песчаными дюнами, я понял, что тамошняя взлётная полоса и, возможно, стоянки были выложены вросшими в почву металлическими, дырчатыми полосами, то есть эта ВПП осталась тут явно со времён Второй мировой. Материал был в стиле англоамериканцев. Но кому понадобилось городить здесь подобный небольшой «аэродром подскока» и для чего, лично мне было непонятно. Для перегонки техники с западного побережья Африки на восточное? Вряд ли, уж больно узкой и короткой выглядела здешняя ВПП. А если это построили французы, то против кого? Ведь в этих краях в 1940-е точно никто ни с кем не воевал, тогда все основные события происходили много севернее…
        А в общем, зря я боялся. Никуда эти замаскированные непонятно под кого родезийцы не ушли и даже не собирались. Да и спасательную операцию ради покойного Стюарта они, кажется, тоже вовсе не торопились снаряжать.
        Самолётов на полосе стояло всего три. В бинокль я разглядел два серебристых «Вампира». Один был повёрнут двухбалочным хвостом к нам, с накрытым брезентом фонарём пилотской кабины и носовой частью фюзеляжа. Разумная мера с точки зрения того, кто знает, до какой степени может нагреться металл под африканским солнцем.
        Второй «Вампир» (видимо, как раз тот, что только что сел) стоял ко мне более-менее боком.
        Его пилот уже успел выбраться из кабины по приставленной к борту стремянке и, сняв шлем и парашют (на его светло-сером комбезе, в местах расположения лямок подвесной системы были хорошо видны тёмные пятна пота), пошёл куда-то вправо, беседуя на ходу с неким сопровождающим его усатым типом.
        Этот тип был в песочного цвета обмундировании британского образца без знаков различия, включавшем шорты и форменную рубашку с короткими рукавами, но его выдавали с головой кобура на поясе и синяя фуражка с кокардой то ли английских, то ли родезийских (или как они там здесь назывались?) ВВС.
        Если присмотреться внимательнее, на алюминиевых поверхностях «Вампира» можно было рассмотреть какие-то бледно-матовые пятна и полосы. В общем-то, именно так выглядят опознавательные знаки, номера и бортовые коды, которые то ли закрасили, то ли поспешно смыли растворителем.
        Пилот и тип в фуражке скрылись за разбитыми на краю ВПП палатками, а на полосе появился окрашенный в пустынные цвета трёхосный грузовик GMC с цистерной, который окончательно загородил истребитель от моего взгляда.
        У грузовика возникли два неряшливого вида мужика (один в майке и синих футбольных трусах с белыми «лампасами» почти до колен, второй в грязноватом комбезе цвета хаки), начавших орудовать возле топливозаправщика. Похоже, они дозаправляли «Вампир».
        Третий, двухмоторный, самолёт стоял ещё дальше зачехлённого «Вампира», носом ко мне. Это был то ли ДС-3, то ли С-47 в гражданской раскраске. Во всяком случае, я разглядел, что он был серебристо-белого цвета, а уж что у него было написано и нарисовано на фюзеляже и хвосте, я со своей позиции категорически не видел.
        Я осмотрел остальное оснащение аэродрома. У торца полосы торчали четыре армейские серо-зелёные палатки (рядом с одной из них просматривалась длинная радиоантенна) и шесть автомашин - ещё один ТЗ поменьше первого, на шасси двухосного «Бедфорда», три бортовых грузовика, два из которых были трёхосными GMC, «Лендровер» и «Виллис» вроде нашего. Вся техника была в единообразной, свежей, песочной раскраске, без каких-либо номеров и обозначений.
        Народу на полосе было по минимуму (что тоже понятно - какой дурак будет шляться под палящим солнцем, если есть возможность в это же время сидеть в очень условной палаточной тени?).
        Ни вооружённых часовых, ни явных секретов или пулемётных гнёзд, ни тем более зениток я нигде не рассмотрел. Да и оружия, кроме разве что пистолетных и револьверных кобур на поясе, я у обитателей аэродрома не увидел.
        - Как думаешь, сколько их там всего? - спросила Клава откуда-то из-за моей спины.
        - По-моему, человек десять-двенадцать, - ответил я и обернулся. Она тоже разглядывала аэродром в серьёзный полевой бинокль, даже, пожалуй, посильнее моего. И что-то явно всерьёз прикидывала.
        - Если только в палатках не дрыхнет ещё столько же здоровых лбов, - добавил я. - Но, по-моему, это маловероятно…
        - С поправкой на разные неожиданности будем считать, что их тут может быть человек двенадцать-пятнадцать, - сказала Клава задумчиво.
        Потом она опустила бинокль и сошла с бархана обратно к «Виллису».
        Я спустился следом за ней и некоторое время молча наблюдал, как она вытряхивает песок из туфель и поправляет причёску.
        - Так что, атакуем их как есть, вдвоём, с молодецким «ура»? - поинтересовался я. Я, конечно, иронизировал, но мало ли какие «гениальные» идеи могли возникнуть в симпатичной бестолковке моей спутницы?
        - Нет, вдвоём даже пробовать не стоит, - ответила она. Как говорится, и на том спасибо, хоть здесь проявила здравый смысл. - Ближе подъезжать мы не будем, - продолжала Клава. - Сейчас я доложу нашим о том, что мы нашли и где именно. Потом мы поищем более удобное с точки зрения маскировки место и будем ждать моих мальчиков. Параллельно думая о том, что нам с ними делать. Я полагаю, что до темноты они свой лагерь не свернут, да и мои ребята сюда раньше никак не доберутся. А раз так - будем пробовать ночью…
        Я молча кивнул, а она снова полезла в изрядно раскалившийся на солнце «Виллис» - расчехлять рацию.
        Не зная, чем себя в этот момент занять, я опять взял бинокль и полез на вершину песчаной дюны.
        На аэродроме всё было по-прежнему. Я бы сказал буднично. Топливозаправщик уже развернулся и отъехал от «Вампира». Теперь было видно, как техник в футбольных трусах что-то делал в его кабине, а его напарник в комбинезоне открыл нижние панели оружейного отсека истребителя и теперь ковырялся там, сидя на корточках. Так что кругом имела место обычная рутина…
        И вдруг произошло то, чего я никак не ожидал. На фоне уже привычного тарахтения движка генератора вдруг совершенно внезапно и гулко ударил одиночный выстрел. Чисто инстинктивно осознав, что для стрелка, имеющего винтовку с оптическим прицелом, моя фигура сейчас может выглядеть словно памятник дедушке Ленину на центральной площади какого-нибудь райцентра, я немедленно рухнул на песок, прямо там, где стоял.
        Однако уже через секунду я успел понять, что это палили вовсе не по мне. Выстрел (кстати, не винтовочный, а более глухой, явно пистолетный) был поблизости от аэродрома, и там как-то практически мгновенно началась автоматическая пальба.
        Я скорее слышал, чем видел, что Клава, бросив рацию, снова чешет от машины в мою сторону. Подняв бинокль к глазам и приподнявшись на корточки, я увидел, как бледная трассирующая очередь явно из чего-то крупнокалиберного, прилетевшая откуда-то слева, из-за дюн, прошила только что заправленный «Вампир», который немедленно взорвался, вспухнув очень красивым огненным шаром.
        От вспыхнувшего истребителя успел откатиться только техник, работавший под его фюзеляжем, да и то комбинезон на нём загорелся. А вот его напарник, похоже, был кремирован в кабине, так и не успев выбраться.
        Следующие мощные очереди прошили зачехлённый «Вампир» (он не загорелся, поскольку, похоже, стоял с сухими баками) и С-47. От попаданий пуль транспортник задымился, но как-то довольно лениво.
        Между тем на аэродроме зачастило сразу несколько автоматов.
        Я видел, как пытавшийся потушить свой комбинезон техник упал, прошитый очередью, а остальные родезийцы то ли особо не сопротивлялись, то ли просто не успели что-либо понять. Было похоже на то, что их всех накрыли прямо в палатках.
        Во всяком случае, очень скоро в поле моей видимости появилось несколько новых персонажей, вовсе не похожих на родезийцев. Эти ребятишки были в песочном обмундировании с большим количеством карманов (то ли британский образец, то ли нечто, похожее на него) и имели за спиной небольшие рюкзаки, а в руках автоматическое оружие. Интересно, кто они были такие и какого хера свалились на нашу голову здесь и сейчас?
        Продолжая осмотр неизвестных, я отметил для себя, что некстати напавшие на аэродром ребятишки были сплошь какие-то смугло-чернявые. А вот набор оружия у них был довольно странный. «Стэны» и очень странные автоматы с деревянными прикладами, похожие на ППШ с рожковым магазином, но с какими-то нестандартными кожухами стволов - вместо больших прямоугольных прорезей со скруглёнными углами, характерных для изделия дорогого товарища Шпагина, там были маленькие круглые дырочки. Неужели югославские М 49/57? Спрашивается, у кого сейчас в этих краях может оказаться в руках столь экзотическое оружие? Либо это действительно югославы, либо какие-то чрезмерно законспирированные идиоты…
        Между тем автоматическая стрельба на аэродроме оборвалась так же резко, как и началась. Снова стало слышно, как тарахтит движок генератора, который, похоже, не догадались заглушить.
        В бинокль я видел, как неизвестные автоматчики (всего я насчитал пятерых) показались с разных концов аэродрома, а потом ринулись в сторону палаток на краю ВПП.
        Зачищать ещё живых собрались или, наоборот, брать «языка»?
        Через несколько минут выяснилось, что это был всё-таки второй вариант. Я увидел, как автоматчики выволокли откуда-то из-за палаток двух упирающихся пленных - уже знакомого мне усатого типа в шортах и рубашке с короткими рукавами (на сей раз он был без фуражки и с пустой кобурой) и второго, помоложе, в армейских брюках британской выделки и расстёгнутой до пупа белой рубашке гражданского образца.
        Руки обоих пленников уже были связаны за спиной, а из их ртов торчали кляпы в виде каких-то скомканных светлых тряпок. Оперативно сработали, надо сказать.
        Наконец, сквозь дым от горящих самолётов я сумел выделить посреди всей этой суматохи командира нападавших. Это был плотный мужик в тёмных очках, чуть старше остальных автоматчиков. Его «Стэн» был оснащён глушителем, а на поясе помимо прочего просматривался вместительный армейский планшет.
        Пленных вытащили на открытое место и посадили на песок. Командир что-то сказал своим, и двое автоматчиков разошлись по сторонам, видимо, ещё раз проверить периметр на предмет живых-недобитых и прочего.
        Ещё двое остались рядом с командиром, который достал ракетницу и выпалил в небо. Сразу после того как в голубое небо взлетел по широкой дуге белый шарик ракеты, в отдалении заработали автомобильные моторы, и скоро я увидел два «Доджа три четверти» цвета хаки, появившихся из-за дюн слева. Судя по всему, нападавшие сумели подобраться к аэродрому достаточно близко. Один «Додж» был тентованный, второй - открытый, с какой-то хитрой зенитной установкой (по-моему, это был французский 13-мм «Гочкисс» или какая-то эрликоновская хреновина) в кузове.
        Машины остановились рядом с пленными и их конвоирами. Насколько я смог рассмотреть, с «Доджами» приехало ещё три человека - два шофёра и пулемётчик при зенитной установке в кузове второй машины. Стало быть, итого - восемь человек. Дальше я увидел, как командир нападавших вытащил кляп изо рта усатого типа и стал его о чём-то спрашивать. Как бы не пристрелил невзначай…
        - Ты чего разлёгся?! - услышал я за спиной злобный шепот. - Что ты там увидел?!
        Я обернулся. Клава, присев на колени, тоже рассматривала горизонт в бинокль. Так что второй из заданных ей вопросов был явно мимо кассы, поскольку я видел ровно то, что видела и она сама…
        - Не знаю, будешь ты смеяться или плакать, - ответил я. - Но кажется, нас кто-то опередил. Очень энергичные ребята. Не стали дожидаться подмоги и темноты, как некоторые. И по-моему, они пасли этот аэродром уже довольно давно. Даже и не знаю, хорошо это или плохо…
        - Сама вижу, что опередили! - сказала Клаудия. По её лицу было видно, что ей прямо-таки «хочется рвать и метать». Как товарищу Бывалову в исполнении Игоря Ильинского из старого фильма «Волга-Волга».
        - Лучше соображай, что мы будем делать, если они возьмут и прямо сейчас свалят отсюда? - добавила моя спутница.
        - А чего тут думать - дёргать надо… Если они прямо сейчас отсюда свалят - без вариантов, поедем за ними. Какие-то шансы напасть на них по дороге у нас остаются, особенно если потом к нам твои «мальчики» подтянутся. Хотя лично я от твоих «пехотинцев» многого не жду - опять за восемь врагов положишь столько же своих. Но восемь человек - это всё-таки меньше, чем двенадцать или пятнадцать. Лишь бы только они пленных раньше времени не кончили…
        - А если они не уедут?
        - Тогда нам с тобой придётся действовать очень быстро. Поскольку они вполне могут ждать здесь и рандеву с каким ни есть подкреплением. И если это самое подкрепление явится сюда до темноты, твои ребята могут нам вовсе не пригодиться…
        - То есть ты хочешь сказать…
        - Тихо, дорогуша. Давай подождём минут пятнадцать. Если они не обнаружат тенденции к скорому и энергичному движению, будем действовать…
        Клава замолчала, а я подумал, что одно дело - громко сказать твёрдым голосом «будем действовать», а совсем другое - действительно начать действовать. И ведь ситуация где-то даже хуже, чем у книжного старшины Васкова (не в первый раз уже приходит в голову этот довольно плохой книжный пример, но тем не менее) - у него было шесть человек с минимумом оружия и боеприпасов против куда более хорошо вооружённых шестнадцати.
        Правда, у нас с избытком оружия (два пулемёта, автоматы, пистолеты и прочее), прорва боеприпасов, машина. Это что касается плюсов. А минус, причём жирный - нас всего двое: я да эта нанятая за золото дамочка с явными маниакальными аберрациями в поведении. А противников в четыре раза больше. Правда, некий шанс всё же есть, примерно такой, какой бывает, например, в разных криминальных фильмах в стиле Гая Ричи. Там тоже обычно некая банда приходит кого-то грабить. Грабит, при этом слегка расслабляется, но в этот момент (как правило, вследствие какой-то ошибки или недопонимания) туда же является «конкурирующая организация», а затем могут возникнуть третьи, четвёртые и даже пятые конкуренты - и так практически до бесконечности.
        Ну, а поскольку в этой реальности подобные фильмы вряд ли видели (хотя и нельзя было исключать, что детективные книжки с похожими сюжетами они здесь всё-таки могли читать), и у нас был вариант, помноженный на преимущество внезапности. Сейчас наши противники явно не ожидали, что возле них окажется кто-то ещё, и по всем законам человеческой психологии должны были «облегчённо перевести дух», тем более что у них всё вроде бы получилось. Так что, если попробовать подобраться к ним незаметно и быстро вывести из строя хотя бы двоих-троих из восьми противников - могло и получиться…
        Это был лишний повод мысленно обматерить моих «работодателей» за то, что послали на задание меня, а не какого-нибудь сугубого профессионала из числа тех, кто зубами вражеские пули ловит. Подобный специалист запросто уделал бы этих восьмерых голыми руками, а мне приходится изыскивать возможность для того, чтобы перестрелять их из-за угла…
        Размышляя подобным образом, я продолжал разглядывать в бинокль затянутый клубами дыма от горящих самолётов аэродром.
        Нет, похоже, нападавшие не торопились уезжать. Я уже обратил внимание, что, расстреляв самолёты, они практически не задели бензозаправщики и автотранспорт, а также сложенные штабелем на дальнем от меня конце стоянок канистры и бочки. Заранее рассчитывали воспользоваться запасами противника? Всё может быть…
        Между тем водитель головного из приехавших к аэродрому «Доджей» открыл капот своей машины и начал что-то там делать. Второй водила и пулемётчик с замыкающей о чём-то переговорили с командиром, а потом пошли куда-то за горящий «Дуглас», в сторону тех самых бочек и канистр.
        Сам командир неизвестных «налётчиков» тоже повёл себя довольно странно - недолго поговорив с усатым, он что-то сказал своим людям, и обоих пленных зачем-то потащили обратно к палаткам. За ними удалился и командир.
        На виду кроме продолжавшего копаться в моторе «Доджа» водилы остался только один автоматчик, похоже, оставленный для выполнения функции часового.
        Но он ничего такого не делал. А если точнее - вообще ни хрена не делал. Таких, с позволения сказать, «караульных» надо, как говаривала моя покойная бабушка, бить мешалкой по жопе. Его М 49/57 висел на плече стволом вниз, а сам автоматчик о чём-то оживлённо беседовал с ковырявшимся в двигателе водителем. Потом я увидел, как шоферюга бросил работать и они на пару с «часовым» закурили. Ну, блин, ей-богу, всё как у нас, когда начальства поблизости нет…
        - Ну так что будем делать? - спросила Клава, дохнув мне в ухо смешанными ароматами пота и какого-то недешёвого парфюма.
        - То же, что и всегда. Для начала вооружаемся. У тебя там, в машине, вроде снайперская винтовка или карабин были?
        - Да. Карабин.
        - Он вообще пристрелян? Ты им пользоваться умеешь?
        - Не жаловались, - ответила Клаудия тоном крутого профессионала. Интересно, кто именно не жаловался? Я очень сомневался, что она провела юность, лазая по деревьям и кустам и при этом стреляя в людей из стрелкового оружия. Если только не брать в расчёт экзерсисы бурной юности где-нибудь в Индокитае… Тоже мне, Людмила Павлюченко…
        - Тогда так. Сейчас вооружаемся и выдвигаемся вперёд. Ты скрытно занимаешь позицию метрах в трёхстах или меньше от них, так, чтобы с этой позиции тебе было хорошо видно этих двух кексов, которые сейчас курят бамбук возле машины. А я обойду их справа и попробую подобраться вплотную к палаткам. Дальше всё просто - после первой моей очереди ты снимаешь этих двух, а потом аккуратно следуешь на соединение ко мне. Ну а потом действуем по обстановке. То есть валим всех, кроме пленных.
        - А когда открываем огонь? - задала резонный вопрос Клаудия.
        - Минут через тридцать после того, как разойдёмся по точкам. Думаю, этого времени нам хватит. Тебе на то, чтобы выйти на позицию, а мне на преодоление расстояния до них. И надо молить бога, чтобы наши противники за эти полчаса вдруг не передумали и не уехали отсюда к бениной маме…
        После этого «тактического совещания» мы вернулись к джипу. Я скинул куртку и натянул на рубашку бронежилет. Потом нацепил на поясной ремень кобуру с ТТ и рассовал по карманам пяток пистолетных обойм. Взял ППШ, перекинул через плечо сумку с парой запасных дисков и тремя ручными гранатами и нацепил на шею бинокль.
        Клава натянула поверх своего платьица песочную куртку армейского образца (в «Виллисе» оказалось заначено и некоторое количество шмоток, не считая её чемодана), взяла практически такую же, как у меня, сумку с боеприпасами и вооружилась маузеровской «снайперкой» с парой пистолетов в придачу.
        Потом мы сверили часы и, как и договаривались, разделились.
        Клава со своей укороченной винтовкой ушла влево, а я рванул перебежками вправо, стремясь обойти аэродром.
        Рельеф местности с дюнами и прочим способствовал скрытному движению.
        Господи, только бы они не уехали, вдруг и резко! А ещё я очень надеялся на то, что эти уроды всё-таки не возьмутся за ум и не пошлют на ближайший бархан наблюдателя с биноклем. В этом случае мне пришёл бы досрочный кирдык.
        Не буду повторять, что все эти перебежки и переползания по горячему песку под палящим солнцем - удовольствие ниже среднего. Побегав в бронежилете, с оружием и боеприпасами по английскому самолётному кладбищу, я это понял вполне отчётливо…
        Так или иначе, дыхание очень быстро сбилось, и я сипел на бегу как туберкулёзник, почти физически ощущая, как солнце испаряет пот на моей спине. Наверное, примерно так чувствует себя сковородка на газу…
        Пару раз я залегал и осматривался в бинокль, но никаких признаков тревоги, как я и ожидал, не было. Всё так же тарахтел движок и дымили горящие на полосе аэродрома самолёты.
        Когда я добрался до места, истекло почти двадцать пять минут, и времени на раздумья практически не было. Оставалось радоваться, что меня не заметили.
        Как и предполагал, я вышел из-за барханов чуть правее замерших у палаток машин родезийцев.
        Палатки были прямо за автомобилями. Дальше просматривался зачехлённый «Вампир» - тот, что был продырявлен, но так и не загорелся.
        Теперь сквозь трещание генератора я расслышал, как левее меня два голоса балакают непонятно о чём на каком-то балканском наречии (по-моему, это были всё те же два давешних курильщика), а в палатках слышались какие-то шорохи, шаги и разговоры на той же непонятной мне мове. Нападавшие устроили экстренный шмон? И если так, спрашивается, что они рассчитывали здесь найти?
        Взяв ППШ на изготовку и пригнувшись, я начал медленно обходить машины. При этом едва не наступив на лежащий лицом вниз труп в выгоревшем, несвежем комбинезоне механика, на спине которого слева темнело штук пять выходных отверстий. Песок под убитым был густо залит тёмным, глянцевая лужа крови уже стала испаряться и отвердевать. Кажется, кто-то из родезийцев всё-таки попытался бежать, но ему не повезло…
        Я осторожно перешагнул через мёртвое тело и глянул на часы. Шла двадцать восьмая минута с того момента, когда я расстался со спутницей.
        Выглянув из-за рифлёного переднего колеса грузовика GMS, я успел заметить, как второй водила нападавших на пару с пулемётчиком прошли между палатками и дырявым, зачехлённым «Вампиром» в стороне от палаток, судя по всему, направляясь к «Доджам», и в руках у каждого из них было по две тяжёлые канистры то ли с бензином, то ли с водой. И судя по тому, что оба разделись до маек и их вспотевшим физиономиям, за последние полчаса они перетаскали уже немало этих канистр.
        Для нас это было хорошо, и, если Клава не дура и уже сидела на позиции, она точно успела бы снять ещё и этих двоих.
        Мысленно пожелав себе удачи, я на полусогнутых вывалился из-за прикрытия машин. И тут сразу же началось словно бы сильно замедленное кино. Уже знакомый мне эффект, поскольку в бою секунды тянутся ох как долго…
        У входа в самую большую палатку, метрах в двадцати от себя я увидел удивлённое лицо вражеского автоматчика, державшего кургузый «Стэн» на ремне стволом вниз.
        Время на реакцию у нас обоих было минимальное, но я успел раньше. Поскольку ему надо было ещё вскидывать свой коротыш, а я заранее держал его на мушке.
        Последовала моя короткая очередь, и автоматчик рухнул спиной вперёд, внутрь палатки, прямо через украшенный несколькими дырами от пуль брезентовый полог входа.
        На какую-то секунду в палатке стало тихо, потом последовали какие-то энергичные команды на том же балканском наречии, и из палатки суматошно метнулись двое, которые открыли огонь на бегу, толком не видя меня.
        Я снял их, стреляя с колена. Очень стараясь не попасть по палатке, где были пленные. Моя левая рука, которой я держал ППШ за диск снизу, заметно тряслась, и автоматный ствол мотало из стороны в сторону этой мелкой дрожью, но на таком расстоянии точность не играла особой роли.
        Оба супостата, теряя оружие, кувыркнулись по песку, и в этот момент сквозь «голос» своего автомата я услышал, как поблизости наконец-то забухали одиночные выстрелы.
        Кажется, Клава начала стрелять. И, похоже, не в молоко. Во всяком случае, со стороны двух «Доджей» на шум начавшегося междусобойчика никто пока что не бежал.
        Едва завершив стрельбу, я отскочил резко в сторону и залёг за небольшой кучей подвесных баков от «Вампиров» (судя по пулевым пробоинам в них, ПТБ были пусты).
        Едва я успел это проделать, как из палатки ударила бесшумная автоматная очередь, пришедшаяся примерно туда, где я только что стоял. Ага, это, стало быть, стрелял их командир. На звук… Только бы он с перепугу пленных не шлёпнул…
        Я нарочито громко ойкнул - чисто для провокации, чтобы противник думал, что он меня задел. А сам ждал, что вражеский командир ломанётся из палатки тем же путём, что и его подчинённые. Но вдруг услышал хруст рвущегося брезента. Командир разрезал бок палатки и выскочил из неё слева, там, где я его плохо видел.
        Он сразу же пустил в мою сторону неприцельную очередь и метнулся в сторону «Доджей» со «Стэном» в одной руке и ножом в другой.
        Его бегущая фигура мелькала у меня в прицеле на фоне зачехлённого «Вампира», всё время ускользая и искажаясь. На бегу он выпустил в мою сторону ещё пару коротких очередей, держа свой автомат в вытянутой руке, словно пистолет (что точно не прибавило точности его бесшумной стрельбе), а потом вдруг сунул нож в ножны и, словно что-то вспомнив, остановился, начав менять магазин. То ли он сдуру решил, что я уже убит, раз заорал и больше не стреляю, то ли просто замешкался.
        В моём распоряжении были считаные секунды, и я поднялся почти в полный рост и, подняв автомат к плечу, от души высадил весь оставшийся диск в него, поскольку теперь я его достаточно хорошо видел, по крайней мере выше пояса. Это была практически классическая стрельба из положения стоя. И если в ППШ и есть какие-то серьёзные плюсы, то вместительный магазин - несомненно один из таковых.
        Последовал то ли крик, то ли стон, и командир супостатов завалился лицом вниз, выронив на песок магазин, который он так и не успел вставить в казённик своего автомата.
        Откуда-то слева ударила длинная очередь, которая ушла куда-то выше меня, из чего я сделал вывод, что стрелявший меня не видел и палил не иначе как в движении. Я присел на колено, достал из сумки и спокойно сменил диск.
        Подняв заметно горячий автомат к плечу, я увидел слева какую-то хромающую фигуру с М 49/57 в руках. По-моему, это был пулемётчик со второго «Доджа», и, судя по его судорожным движениям, он бежал куда глаза глядят, толком не понимая, что происходит.
        Не желая давать ему малейший шанс прийти в себя, я от души всадил в него длинную очередь. Лязгание сыплющихся на песок гильз заглушило звук падающего тела.
        Я перевёл дух и огляделся - больше никакого движения вокруг.
        На всякий случай держа ППШ на изготовку, я вышел к «Доджам». Там я увидел три свежих трупа, лужи крови и несколько стоящих и лежащих плашмя на песке канистр, которые покойники явно грузили в кузов одной из машин. А через несколько минут я увидел фигурку бегущей по песку в мою сторону Клавы с карабином наперевес.
        Когда она добежала до меня, вид у неё был донельзя воинственный.
        - Пойдём проверим живых, - деловито сказала она вместо приветствия.
        Первый осмотр «поля брани» показал, что все восемь нападавших были убиты. Живых мы обнаружили, только сунувшись во всё ту же палатку.
        Там, под брезентовым потолком, горела питаемая генератором неяркая лампочка, а среди спальных мешков и сдвинутых в стороны раскладных коек лежало в неестественных позах штук шесть одетых и полуодетых тел, в числе которых я узнал и пилота с «Вампира», который даже не успел снять с себя пропотевший комбинезон. Так в нём и умер.
        Дальше на земле лежал открытый несгораемый ящик цвета хаки (этакий классический вариант походного сейфа), заваленный бумагами - неряшливо открытые папки с рапущенными завязками и какие-то отдельные листки с печатным текстом громоздились не только в его нутре, но и засыпали всё пространство палатки. Тоже мне диверсанты, зачем, интересно знать, они таскали за собой всю канцелярию и финчасть вместе с бухгалтерией? И это, заметьте, при выполнении совершенно секретной, нелегальной миссии на чужой территории?! Вот же идиоты…
        На первый же взгляд было понятно, что нападавших интересовали вовсе не писульки, вроде списков личного состава или ведомостей на выплату жалованья. Хотя, возможно, и это тоже. В стороне были сложены аккуратной стопкой какие-то покрытые машинописью листы бумаги и несколько крупномасштабных карт местности (кажется, именно они и были главной целью неудачливых налётчиков), а также десяток бобин проявленной плёнки от аэрофотоаппаратов. То есть эти хреновы родезийцы, похоже, таскали за собой ещё и походную фотолабораторию…
        Так что эти самые балканские ребята явно кинулись дербанить местные документы, сразу же выбирая самое ценное для себя, и явно увлеклись, забыв обо всём на свете, поскольку моего появления они точно никак не ожидали. Можно сказать, что наша импровизация оказалась удачной…
        А у дальнего конца палатки, рядом с радиостанцией (я отметил для себя, что этот агрегат был не привычный, заплечно-переносной, а несколько помощнее и какой-то незнакомой мне системы) с самым тоскливым видом сидели на песке всё те же двое пленных с кляпами во рту и связанными за спиной руками.
        Слава богу, что их не зацепило.
        Выражение лиц обоих было, мягко говоря, обалделым. Хотя от подобной смены декораций в течение какого-то сраного часа ошалел бы кто угодно…
        Кроме этих двоих из прежних хозяев аэродрома не уцелел никто.
        - Кажется, мы перестарались, - сказал я Клаудии. - Живы только эти двое.
        - Карауль их, - сказала она, закидывая карабин за плечо. - А я за машиной.
        Я не успел ничего ответить, поскольку с этими словами она быстро вышла из палатки, завела «Виллис» родезийцев, развернулась и уехала.
        А я вернулся к пленным. Один из них, молодой, в расстёгнутой белой рубашке, начал активно мычать, явно пытаясь что-то сказать. Я вынул из его рта кляп, но в следующую же секунду вставил заслюнявленную тряпку обратно, поскольку этот типчик заговорил со мной на африкаанс.
        Беседу на этом экзотическом наречии я был точно не способен поддерживать и потому решил не спешить с допросом.
        Пленные сидели на прежних местах, а я пока решил осмотреть убитого автоматчика, который лежал у входа в палатку. Осмотр его карманов подтвердил мои первые подозрения. В одном из внутренних карманов его мундира я нашёл тёмно-красную книжечку удостоверения (или «Уверенье», как было указано на обложке) с фотографией покойника.
        А ещё на лицевой стороне обложки был оттиснут тёмным заковыристый герб в виде венка из колосьев с пятиконечной звездой сверху и несколькими факелами (или это было пламя костра?) в центре. На ленте снизу венка стояла дата «29.XI.1943». Внутри документа, помимо прочего, были синяя печать с примерно той же символикой и надписи «Federativna Narodna Republika Jugoslavia» и «Jugoslovenska Narodna Armija».
        При этом о самом владельце документа можно было узнать только то, что он имел звание zastavnik («заставник» - это, по-моему, сержант) этой самой Югославской Народной армии и звали покойника Иво Ефтанович.
        Что именно понадобилось людям маршала Тито в этих песках в самом сердце Африки, лично мне было совершенно непонятно. Хотя, если вспомнить то, что рассказывали мне про историю, которая произошла в Эль-Харабе под Танжером в августе 1958-го, и предполагаемую роль в этом эпизоде дорогого товарища Иосипа Броза, всё выглядело довольно логично. Кто ищет - тот всегда найдёт…
        Пока я невесело размышлял таким образом, снаружи знакомо загудел мотор нашего «Виллиса».
        Это наконец подъехала Клава на нашем джипе. Родезийский она, надо полагать, оставила где-то среди дюн. Повезёт же кому-то…
        Я видел, как она выпрыгнула из машины, вытряхнула песок из своих тапочек и, оставив карабин на водительском сиденье, направилась прямиком в палатку.
        Юнец в белой рубашке при её появлении опять начал мычать и извиваться. Клаудия вытащила кляп из его рта, и он сбивчиво заговорил, на сей раз на английском. Правда, как оказалось, сообщать что-либо ценное он не рвался, просто у него, видите ли, был насморк и с кляпом во рту он начинал задыхаться.
        Моя спутница не стала затыкать ему рот, но пообещала пристрелить, если он вздумает пикнуть лишнее. В ответ пленный испуганно закивал.
        - Вы родезийцы? - спросила Клава, выдернув кляп изо рта второго пленного. Того самого, усатого, которого я впервые видел в компании ныне мёртвого пилота «Вампира».
        - Да, а откуда вы знаете? - ответил он, пытаясь отдышаться.
        - Дело в том, что мы поймали и допросили вашего пилота Стюарта. И поэтому я даже не буду спрашивать о вашем имени и звании. Лучше скажите, кто это на вас напал и зачем?
        - Мы этого так и не поняли, - сказал усатый офицерик. - Они же, чёрт возьми, не представились. Но когда они говорили на английском, акцент у них был откровенно балканский. А между собой они, по-моему, говорили на сербохорватском, я ещё со Второй мировой запомнил этот язык…
        - Это действительно люди маршала Тито, - уточнил я по-русски, протягивая Клаве удостоверение осмотренного мной покойника. - Я тут по-быстрому обшмонал одного…
        Услышав русскую речь, пленные переглянулись и посмотрели на меня с испугом.
        - Югославы? Не может быть! - заметно удивилась Клаудия, но потом, просмотрев документ, только присвистнула.
        - Действительно югославы, - сказала она и тут же перешла с русского обратно на английский, обращаясь к пленным: - Так что именно они от вас хотели?
        - Понимаете, мэм, они напали неожиданно и убили всех, кроме нас двоих, - ответил усатый. - А потом они потребовали открыть наш походный сейф и начали рыться в нём. Спрашивали в основном о том, что мы здесь ищем.
        - С вами всё ясно. Наверное, я не буду оригинальна, но повторю - так что же вы здесь ищете, уважаемые джентльмены? Пресловутый секретный русский аэродром, где-то у Тимбукту?
        - Вам что, Стюарт и про это рассказал?
        - И про это тоже. Но нас интересует вовсе не это. Скажите лучше, с пресловутыми «археологами» вы давно связывались?
        - А о них вы откуда знаете?
        - Отвечайте на вопрос, а то мы начнём разговаривать с вами по-другому!
        - Около трёх часов назад…
        - И что конкретно они вам сообщили во время последнего сеанса связи?
        - Сообщили, что нашли то, что искали. И свои координаты. Карта у вас есть?
        Клава сходила в машину за планшетом.
        - Так куда именно они направились? - спросила Клаудия, разворачивая карту перед усатым.
        - На вашей карте это квадрат 59. Туда направилась основная группа. А группа обеспечения и два бензовоза направились в квадрат 62.
        - Значит, две группы? По сколько человек? Чем вооружены и как передвигаются?
        - Примерно полсотни человек. Вооружены стрелковым оружием, плюс ручные гранаты, базуки и пулемёты. Полтора десятка автомашин, не считая бензовозов.
        - Бензовозы-то им там зачем? - спросила Клава, делая карандашные отметки на своей карте.
        - Честно, ей-богу не знаю, мэм…
        - Ну и что? - спросил я у неё.
        - Это довольно далеко, километров шестьдесят отсюда, - сказала Клава - снова непринуждённо переходя в беседе со мной с английского на русский. Было видно, что наши с ней разговоры на великом и могучем вызывали у пленных приступы чего-то вроде суеверного ужаса.
        - Насколько я знаю, в этом квадрате есть какой-то заброшенный аэродром. О нём мало что известно, но, говорят, его когда-то использовали американцы. Но он не действует уже минимум года четыре, и там нет ничего интересного, кроме нескольких разбитых самолётов и полуразвалившихся технических построек. Разве что там что-то было запрятано сильно давно и очень глубоко… Дотемна мы можем туда и не добраться, даже если поедем прямо сейчас. А ведь нам ещё надо с моими мальчиками встретиться…
        - Завтра так завтра, - согласился я. - Всё равно получается без вариантов, а полсотни вооружённых обормотов - это очень серьёзно…
        Клава хотела что-то ответить, но так же, как и я, уловила сквозь привычный шум генератора какой-то слабый посторонний звук снаружи. То ли шорох, то ли чьи-то шаги.
        - Иди проверь, - сказала Клава, на всякий случай доставая из сумки пистолет.
        Я взял ППШ на изготовку и вышел из палатки, мысленно матеря себя на чём свет стоит. Тоже мне «специалисты» нашлись… А ведь нам надо было не только пленных допрашивать, но ещё и по сторонам смотреть. А то чужой-то невнимательностью мы воспользовались, но сами, по здравому размышлению, оказались ничуть не лучше, поскольку тоже почём зря клювом прощёлкали…
        Выбравшись на солнце, я немного отошёл от палатки и оказался между дырявым, зачехлённым «Вампиром» и нашим джипом. А ещё через несколько шагов мне показалось, что за истребителем кто-то есть.
        - Эй, кто здесь? - спросил я по-русски.
        - Свои! - последовал неожиданный и чёткий ответ на том же языке.
        Услышав это, я прямо-таки одурел. Всё-таки мы с Клавой умудрились наступить на те же самые грабли…
        А через несколько секунд из-за хвостовой балки «Вампира» бесшумно вышел невысокий человек в комбинезоне цвета выгоревшего х/б с расстёгнутым воротом и армейской панаме знакомого фасона, такого же цвета.
        Никаких знаков различия на незнакомце не было, но его панаму украшала маленькая серо-зелёная пятиконечная звёздочка с серпом и молотом. Рожа у него была типично славянская, только загорелая до черноты. Земляк, стало быть.
        Вооружён этот предполагаемый соотечественник был АК-47 со складным прикладом. Его экипировку довершали небольшой рюкзак, «лифчик-нагрудник» с автоматными магазинами (самый примитивный, на завязках, из тех, что носили китайцы в Корее и партизаны Вьетминя во время индокитайской войны с французами).
        Автомат незнакомец держал стволом вниз, но я понимал, что в случае возникновения дуэльной ситуации в стиле Грязного Гарри он успеет вскинуть свой «калаш» раньше, чем я ППШ. А может, ему это и не потребовалось бы. Если он тут был, скажем, не один…
        - Русский, что ли? - спросил незнакомец с явным недоверием, подходя ко мне почти вплотную. Смотрел он на меня при этом оценивающе, примерно так опытный плотник глядит на чурбак-заготовку, соображая, на дрова она пойдёт или же на мебель…
        - Словак, - ответил я, стараясь держать паузу как можно дольше и не провоцировать собеседника на резкие движения.
        - Интересный ты тип, друг, - усмехнулся незнакомец. - Шпрехаешь по-нашему без акцента, автомат у тебя советский, а вот кольчужка почему-то американская. Мундир английский, погон российский… Давай-ка, спокойненько опускай оружие. Только без резких движений…
        - Ага, - неожиданно подтвердил чей-то голос прямо у меня над ухом. Я похолодел, несмотря на жару.
        Опустив неожиданно ставший просто неподъёмным ППШ, я обернулся и увидел прямо у себя за спиной второго. Молодого, голубоглазого, загорелого, чуть выше ростом и одетого точно так же, как и первый незнакомец. Разница заключалась лишь в том, что у этого вояки не было нагрудника (его автоматные подсумки болтались на поясном ремне), а висящий на его плече АК-47 был обычным «веслом», с деревянным прикладом.
        А ещё в его поднятой на уровень груди правой руке тускло поблёскивало лезвие не особо длинного, но очень профессионального на вид ножика. Нацеленного аккурат мне в шею, над обрезом импортного бронежилета. Ещё бы секунда - и кирдык…
        Так страшно до этого мне было только пару раз в жизни. Например, когда в 2003-м под Бамутом я (журналист в командировке) на пару с приятелем, капитаном Серёгой Кареловым, плохо соображая с похмелья, поехали на старом «уазике» за водой, без сопровождения и никого не предупредив, имея при себе лишь два автомата с единственными магазинами да ПМ с пустой обоймой, и прямо у ручья неожиданно встретили два десятка вооружённых до зубов бородачей в камуфляже. На наше счастье, те бородачи оказались кадыровцами, но прежде чем это выяснилось, мы с Серёгой вполне себе успели попрощаться с жизнью…
        Вот и сейчас моё удивление прямо перетекло в испуг.
        - Ша, мужики, - сказал я как можно миролюбивее. - Уже никто никуда не идёт…
        С этими словами я окончательно выпустил из руки ППШ. Автомат повис на ремне стволом вниз, а я поднял руки.
        На физиономиях обоих незнакомцев возникли торжествующие улыбочки.
        А я, пристально глядя на них, прикидывал свои шансы и всё больше понимал, что, если эти орлы захотят меня кончить, я и пикнуть не успею. По своему жизненному опыту я уже знал, что настоящие спецназовцы (те, что сдают реальный экзамен на краповый берет и способны завалить кого угодно голыми руками) обычно как раз вот такие, невысокие и жилистые, а не монументальные груды мышц, в духе Слая или Арни. И я не думаю, что в начале 1960-х было иначе…
        Мои горестные размышления прервал донёсшийся из палатки визгливый, какой-то придушенный вопль. И голос был очень знакомый.
        Кажется, Клавку тоже взяли в оборот до того, как она успела выстрелить, а значит, их тут было не двое, а куда больше…
        - С женщиной осторожно, - как можно вежливее попросил я. - Не помните.
        - Она вообще кто? - деловито спросил первый из незнакомцев.
        - Переводчица.
        - Васёк, бабу пока погоди кончать, - сказал он, слегка повысив голос, обращаясь к кому-то, сейчас находившемуся в палатке или возле неё.
        - Ыгы, - ответили оттуда.
        - Не «ыгы», а «так точно», - сказал незнакомец с напускной строгостью и спросил: - Ну а ты-то кто такой, божий человек, и откуда здесь взялся?
        - Старший лейтенант Ярослав Немрава, - ответил я. - Из 9-го оперативного отдела 3-го управления Объединённой контрразведки ОВД.
        - Какие-нибудь документы есть?
        - Да, в кармане.
        Вслед за этим я в который уже раз в этой реальности максимально аккуратно достал и предъявил ему своё удостоверение.
        - Старшина Карпилов, 5-я бригада специального назначения, воздушно-десантные войска, - снисходительно представился незнакомец, возвращая мне документ (свои документы он мне, что характерно, не показал), и тут же поинтересовался: - И чего ты тут, интересно знать, делаешь, союзник?
        При этих словах его голубоглазый напарник наконец убрал столь нервировавший меня ножичек.
        - Выполняю специальное задание.
        - На пару с переводчицей?
        - Да, а что, какие-то проблемы?
        - Да нет, просто хорошо устроился. Ну и мы тут тоже ради спецзадания…
        - Командир у вас есть?
        - Есть, как не быть. Сейчас свяжемся с ними по рации, и, думаю, они подъедут. Тут, как я погляжу, много интересного. Будет тебе тогда и командир, и замполит, и зампотех, и особый отдел…
        Потом старшина предсказуемо спросил, откуда я так хорошо знаю русский. Я столь же предсказуемо ответил, что десять лет прожил в СССР, после чего эти два профессиональных людобоя посмотрели на меня с некоторой симпатией.
        Потом мы с ними вернулись к палатке. Там обнаружились ещё два аналогично одетых и вооружённых типа. Один, самый высокий из всех (видимо, тот самый Васёк), держал на весу Клаву, чьи руки уже были заботливо связаны за спиной. Правой рукой Васёк обхватил Клаудию поперёк груди, а широкая левая ладонь этого фундаментального десантника нежно, но твёрдо зажимала Клавин рот. Клава уже перестала дёргаться, не пытаясь достать острыми носками модных тапочек до земли, и своим полузадушенным видом сильно напоминала несчастного котёнка, на свою беду попавшего в «ласковые» объятия какого-нибудь пятилетнего ребёнка с наклонностями юного натуралиста. При этом в её выпученных глазах были лишь боль и непонимание.
        Ещё один русский солдат в армейской панаме стоял на входе в палатку, ненавязчиво держа под прицелом автомата обоих родезийцев, которые сидели в прежних позах на тех же самых местах.
        Если бы я оказался на их месте, а точнее, третий раз за один день попал в плен, словно некий «переходящий приз», точно наложил бы полные кюлоты, причём жидко…
        Обделались пленные или нет - не знаю (во всяком случае, ничем таким вокруг вроде бы не пахло), но их взгляды стали уже совершенно безумными.
        Спустя несколько минут оказалось, что повязавших нас разведчиков было шестеро, включая молодого радиста со знакомым зелёным жестяным ящиком радиостанции на лямках за спиной.
        Впрочем, этот самый радист (на вид самый интеллигентный из всех шестерых), которого десантники между собой называли Глебом, воспользовался для сеанса связи более мощным передатчиком родезийцев, ибо, как он назидательно сказал, «не фиг зря батареи сажать».
        Пока он связывался с их начальством, рослый Васёк по команде старшины отпустил и развязал Клаву. После чего, довольно ухмыляясь, вернул ей пистолет.
        Клаудия ничего не сказала, только отошла на негнущихся ногах подальше от него и в изнеможении присела на передний бампер нашего «Виллиса». По тому, как у неё тряслись руки, было понятно, насколько ей хреново. Я бы не удивился, если бы она в тот момент заревела в полный голос.
        При этом десантники глядели на неё, буквально раздевая взглядом, что было уже не в новинку и не в первый раз.
        - Доложил, - сказал радист Глеб, выходя из палатки и обращаясь к старшине Карпилову. - Сообщили, что будут здесь в течение часа-полутора.
        После этого герои-десантники несколько расслабились. Но двоих своих орлов предусмотрительный старшина всё-таки отправил в дозор. Поскольку дым от двух всё ещё горящих самолётов продолжал демаскировать аэродром на все сто, можно было ожидать разных сюрпризов.
        - А вы-то как здесь? - спросил я Карпилова, сняв сопревший до состояния прокисания бронежилет и убрав ППШ в машину.
        Как оказалось, их подразделение (я не очень понял, имелся в виду батальон или же рота) уже неделю выполняло в этих местах какое-то «особо важное задание», о сути которого старшина, по его же словам, разумеется, не имел права со мной разговаривать.
        Возможно, он и сам не знал всего о сути своей миссии здесь.
        При этом, как я понял, родезийцы и прочие «лжеархеологи», в принципе, были моим соотечественникам до одного места.
        Однако, как рассказал сам старшина, его непосредственное начальство всё-таки обратило внимание на не предусмотренные никакой изначальной диспозицией интенсивные полёты неизвестных самолётов и оживлённый радиообмен в эфире.
        Проведя ряд, как выразился старшина, «оперативных мероприятий», удалось засечь несколько приблизительных точек базирования неизвестных самолётов. И самой ближайшей к ним точкой, по иронии судьбы, оказался тот самый полевой аэродром, где мы в данный момент стояли.
        Затем радиоразведка неожиданно засекла поблизости от этой точки ещё одну, неизвестную рацию, которая выходила в эфир открытым текстом и на французском языке (родезийцы переговаривались по-английски и использовали при этом шифры и коды). Видимо, Красная Армия услышала последние Клавкины радиопереговоры.
        Озадачившись возникшей в данном квадрате сутолокой, командование отправило для проверки на месте разведгруппу старшины Карпилова.
        Дальше стоило признать, что я и Клава были просто младенцами и полными дилетантами по части маскировки, наблюдения и разведки. Поскольку бравый старшина со своими бойцами нашёл нас достаточно быстро, а затем двинулся вслед за нами к этому самому аэродрому. Причём мы их при этом вообще не видели, а они секли каждый наш дых.
        Нападение непонятно откуда взявшихся югославов на аэродром было для десантников такой же полной неожиданностью, как и для нас.
        Потом они с явным интересом наблюдали за нашими с Клавой действиями. Возможно, даже спорили на щелбаны или деньги…
        Ну а далее их группа подъехала к аэродрому на любезно оставленном им Клавой родезийском «Виллисе», после чего продемонстрировала, что значит настоящий профессионализм, обезвредив меня и Клаву без шума и пыли.
        Вот, собственно, и вся история.
        Больше Карпилов на разговоры со мной не разменивался.
        Он и его бойцы начали деловито обшаривать аэродром, оценивая и подсчитывая то, что удалось захватить. Мы с Клаудией равнодушно наблюдали за их вознёй. При этом у нас уже не было сил ни на разговоры, ни на какие-то хождения. Даже чтобы попить водички из фляжек, пришлось делать над собой некоторые усилия.
        Между тем дело шло к вечеру, и испепеляющее пустынное солнце начало медленно опускаться над горизонтом.
        Ну а примерно через час, как и пообещал радист, в пределах прямой видимости от аэродрома наконец появились «главные силы красных».
        Сначала мы увидели пыль, а потом из пыли показалась недлинная колонна автомашин. Это были хорошо знакомые мне ГАЗ-69 со светомаскировочными фарами, закамуфлированные широкими полосами песочного цвета поверх стандартной зелёной окраски, обвешанные дополнительными запасными покрышками, канистрами, ящиками, шанцевым инструментом и прочими причиндалами.
        Всего «газиков» оказалось девять, и все в двухдверном «полугрузовом» исполнении. Два ГАЗ-69, судя по многочисленным антеннам над брезентом, были командными машинами, у одного в кузове стоял КПВ (он же ЗПУ-1), ещё у одного - ДШК на треногой турели, остальные пять вездеходов были или открытыми, или с поднятыми тентами.
        Внутри «газиков» довольно густо сидели автоматчики (не батальон, но усиленная рота точно), в основном в привычных, выгоревших добела комбезах и армейских панамах, вооружённые АК-47 и РПД (среди десантников просматривались и гранатомётчики с РПГ-2), но особенно выделялось несколько человек в камуфляжном обмундировании и брезентовых армейских шляпах французского образца, вооружённых американскими «Томсонами» или французскими МАТ-49 (не иначе это были какие-то очень специальные диверсанты). Знаков различия я ни на ком из них не рассмотрел.
        Рожи у приехавших были вполне русские, хотя меж ними мелькали и несколько монголоидные физиономии. Может, узбеки или что-то типа того. А кого ещё посылать на подвиги в такие вот жаркие края, кроме жителей Средней Азии, раз уж негров в тогдашнем СССР вовсе не водилось?
        Передняя машина проехала мимо нас (мы с Клавой по-прежнему сидели на горячем переднем бампере джипа) и остановилась дальше, а вот второй ГАЗ-69, утыканный радиоантеннами, притормозил возле палаток, неподалёку от нас.
        Открылась дверь рядом с водителем, и сначала я услышал, как хорошо поставленный мужской голос читает с выражением и большим чувством:
        «…В те дальние-дальние годы, когда только что отгремела по всей стране война, жил да был Мальчиш-Кибальчиш. В ту пору далеко погнала Красная Армия белые войска проклятых буржуинов, и тихо стало на тех широких полях, на зелёных лугах, где рожь росла, где гречиха цвела, где среди густых садов да вишнёвых кустов стоял домишко, в котором жил Мальчиш по прозванию Кибальчиш, да отец Мальчиша, да старший брат Мальчиша, а матери у них не было…»
        Я перехватил совершенно безумный взгляд Клавы. Будучи в полуобморочном состоянии, она явно ничего не поняла из услышанного, точно так же, как не понял бы эти «легенды давно затонувшей Атлантиды» и любой индивид моложе тридцати лет из моего времени.
        Но я-то помнил, что это не что иное, как «Сказка о военной тайне, о Мальчише-Кибальчише и его твёрдом слове» дедушки Аркадия Гайдара (только не путать с мерзеньким внуком и ещё более поганой правнучкой, тьфу на них!), и, похоже это была радиопостановка, транслируемая советским радио откуда-нибудь из Ленинграда. Интересно, в этой реальности советские офицеры расслабона ради слушают «Пионерскую зорьку»?
        Означенный офицер не заставил себя ждать. Из «газика» степенно вышел рослый, загорелый мужик в таком же, как у всех, белесом комбезе, но с портупеей через плечо. На его правом боку колыхалась массивная деревянная кобура АПС, а на левом - пухлый планшет. Главным же его отличием от подчинённых была полевая офицерская фуражка цвета хаки вместо привычной панамы на голове.
        Я даже не заметил, как рядом с нами неслышно возник старшина Карпилов, словно прямо из воздуха сгустился.
        Далее старшина встал во фрунт и, отдав честь, доложил прибывшему командиру о «проделанной работе», в стиле задание выполнено, потерь нет. К подошедшему офицеру он обращался «товарищ майор».
        - А это что за рожи? - спросил товарищ майор, брезгливо рассматривая нас. При этом особого удивления в его голосе не было, поскольку майор был явно предупреждён о нашем присутствии здесь во время недавнего сеанса связи.
        Возникла пауза, в ходе которой я даже успел услышать кусок продолжения радиопостановки:
        «…И всё бы хорошо, да что-то нехорошо. Слышится Мальчишу, будто то ли что-то гремит, то ли что-то стучит. Чудится Мальчишу, будто пахнет ветер не цветами с садов, не мёдом с лугов, а пахнет ветер то ли дымом с пожаров, то ли порохом с разрывов…»
        Пока товарищ майор не отдал на счёт нас каких-нибудь радикальных приказов в стиле «убери их», я поднялся на ноги, предъявил офицеру документ и представился.
        Товарищ майор мне в ответ своих бумаг не показал, сказав лишь, что он «майор Капитанов, 5-я бригада специального назначения, воздушно-десантные войска», добавив, что является командиром «особой маневренной группы», выполняющей в этом районе «специальное задание». Какое именно, он тоже не сказал, а остальное я уже знал от старшины.
        Затем Капитанов отпустил старшину. Тот ушёл, а приехавшая колонна «газиков» быстро рассосалась по всему аэродрому. Их пассажиры спешились, и вокруг возникла некоторая деловая суета. Но к нам никто не подходил, видимо, десантники видели, что их начальство занято делом.
        Далее товарищ майор спросил: что мы вообще здесь потеряли?
        Я, как мог, объяснил, что мы с моей переводчицей занимаемся здесь поиском военных преступников и сейчас меня очень интересует один конкретный человек, который находится в составе фальшивой «экспедиции», с которой взаимодействуют родезийцы, двоих из них мы накануне взяли в плен.
        Майор Капитанов несколько удивился и поинтересовался: а что здесь ищет эта «экспедиция»?
        Я ответил, что, скорее всего, речь идёт о заброшенной американской военной базе с тактическим ядерным оружием.
        - Каким именно оружием? - с некоторым интересом уточнил Капитанов.
        Я рассказал ему о том, что такое «Дэви Крокет».
        Майор ненадолго задумался, а потом сказал, что всё это, конечно, очень интересно, но у его подразделения сейчас несколько другое задание. Затем он спросил о том, что мы намерены делать дальше.
        Я ответил, что у нас, вообще-то, собрана группа из двух десятков человек и мы собираемся выехать на точку встречи с остальными нашими людьми, которая должна произойти этой ночью. А утром мы намерены выдвинуться в сторону этой заброшенной американской базы и заняться вплотную фальшивой «экспедицией». Далее по обстановке.
        Майор попросил показать, где находятся наша точка встречи и заброшенная американская база.
        Клава, не без заметных душевных усилий убрав с лица убитое выражение, полезла в джип за планшетом с картой. И пока она его искала, мы успели послушать ещё один кусок радиопостановки, по-прежнему слышавшейся из командного ГАЗ-69:
        «…Отчего, Мальчиш, проклятый Кибальчиш, и в моём Высоком Буржуинстве, и в другом - Равнинном Королевстве, и в третьем - Снежном Царстве и в четвёртом - Знойном Государстве в тот же день, в раннюю весну, и в тот же день, в позднюю осень, на разных языках, но те же песни поют, в разных руках, но те же знамёна несут, те же речи говорят, то же думают и то же делают?..»
        Затем Клаудия принесла карту и показала обе интересующие офицера точки. Тот достал из планшета свою карту и отметил их на ней.
        - Договоримся так, товарищи, - сказал Капитанов. - Пока каждый из нас будет выполнять своё задание. Вы делаете своё дело, мы своё. Когда завтра окажетесь у этой базы и найдёте то, что искали, сообщите мне об этом по радио. И особенно если будут проблемы. Тогда мы обязательно поможем…
        - А если у нас проблем не будет? - уточнил я.
        - О том, как именно действовать в этом случае, буду решать не я, - ответил майор. Далее он сообщил Клаве волну и свои радиопозывные для связи. Она аккуратно записала всё, что он сказал.
        Потом товарищ майор спросил меня, что здесь вообще произошло.
        - Мы наблюдали за этими родезийцами и решали, что делать дальше, - сказал я. - Но, пока мы это делали, на них напал кто-то неизвестный, не учтённый нашими первоначальными планами. Потом выяснилось, что это были югославы. Об этом нам рассказали пленные, да и документы убитых нападавших это тоже подтверждают…
        В доказательство я предъявил Капитанову удостоверение покойного заставника Ефтановича.
        Офицер посмотрел документ и несколько оживился.
        - Действительно, - сказал товарищ майор. - Вот так встреча! Знаем мы эти рожи. Это ОЗН…
        - Что ещё за ОЗН? - спросила Клава с некоторым удивлением.
        - «Отдел Защиты Народа», титовская охранка, - снисходительно уточнил майор. - А конкретно, скорее всего опять 3-й отдел белградского УДБ, люди полковника Жуплянича, пидора гнойного…
        По этой фразе чувствовалось, что с этими белградскими посланцами Капитанов уже встречался, причём, похоже, неоднократно и отнюдь не за банкетным или переговорным столом. Разумеется, я ничего и слыхом не слыхивал про УДБ, 3-й отдел и тем более про какого-то там полковника Жуплянича, но понимающе кивнул, изображая, что я полностью в теме.
        - А с ними у вас что - взаимодействие никак не налажено? - на всякий случай уточнил я у собеседника.
        - Вы что, товарищ старший лейтенант, с дуба рухнули? Странно, что вы не в курсе про то, что нам категорически запрещены любые контакты с этими ренегатами? Или, может быть, у вас, в Чехословакии, думают иначе?
        - Отнюдь, - ответил я, лихорадочно соображая и понимая, что нормализация отношений между СССР и СФРЮ в этой реальности, кажется, произошла далеко не в полной мере.
        - Я-то в курсе, - на всякий случай уточнил я. - Но я уже довольно давно на нелегальной работе и не знаю всех последних новостей. Мало ли, вдруг уже имели место какие-нибудь секретные соглашения? Как по мне, так я никак не ожидал их здесь встретить…
        - Это вы зря так думали. Товарищ Тито, как тот киплинговский кот, ходит сам под себя. Разрушений и потерь во время последней войны практически избежал, так теперь норовит ещё и усилиться за чужой счёт…
        - Каким образом?
        - Самым элементарным. Например, заполучить любыми способами ядерное оружие, средства доставки, а также, до кучи, газок, бактериологические боеприпасы и прочее. Вот и сюда их занесло, я так чувствую, за тем же самым. Сейчас в мире полно хитрых и вроде бы незаметных, людишек, которые с радостью прикарманят бесхозную атомную бомбу с когда-то сбитого самолёта или с забытого второпях в каких-нибудь руинах склада. Даже если им придётся вывозить эту бомбу на арбе, запряжённой волами…
        - Так, может, на этой американской базе нам всё-таки стоит с самого начала действовать вместе? Ведь меня там, кроме нужного мне человека, практически ничего не интересует.
        - Посмотрим. Действительно, не в наших интересах, чтобы ядерное оружие попадало в руки к кому попало. Но прямо сейчас, дорогие товарищи, я не смогу никого с вами отправить. А вот когда будете туда выдвигаться, не забудьте сообщить, может, что-нибудь придумаем. А я пока согласую вопрос с командованием. Уж оно точно решит, будем мы действовать совместно с вами или нет. Проблема в том, товарищ старший лейтенант, что наши полномочия здесь довольно ограниченны и командование вполне может счесть более целесообразным просто сдать найденный вами арсенал (если он вообще существует, кстати говоря) местным французским властям…
        Ну, это мне было вполне понятно. Не первый день на свете живу…
        - Только большая просьба - не сообщать командованию о том, что информация об американской базе получена от меня, - попросил я. - Доложите, что информация получена вами в результате допроса пленных родезийцев.
        - Зачем это вам? - заметно удивился Капитанов.
        - Затем, что я всё ещё нелегал и у меня своё начальство. Конечно, сейчас оно далеко, но вот раскрывать себя мне всё-таки команды не было. А ваше командование, чего доброго, начнёт всё сто раз проверять и перепроверять, и время потеряем, и какие-то крохи информации обо мне, чего доброго, утекут к кому не надо, хоть к тем же французам. И тогда мне здесь точно полный кирдык…
        - Понятно. Как скажете. А из здешних трофеев вам ничего не нужно? - уточнил майор.
        - Нет. Разве что запасы воды и горючки пополнить…
        - А пленные?
        - Мы уже узнали от них всё, что хотели. Теперь они нам особо не нужны.
        - Хорошо, тогда пленных я забираю?
        - Да. Давайте.
        - Ну, тогда дозаправляйтесь, и ни пуха вам, союзники. Главное - будьте на связи. Я не прощаюсь.
        С этими словами Капитанов повернулся и шагал к своему ГАЗ-69.
        До того как он закрыл дверь «газика», я всё-таки успел услышать, что радиопостановка к этому времени уже закончилась - надо полагать, Мальчиша-Кибальчиша таки схоронили на зелёном бугре у синей реки, поставив над могилой большой красный флаг. Ну и далее по тексту - привет покойному Мальчишу от пароходов, самолётов и паровозов и салют от пионеров. Не дай бог никому удостоиться подобного погребения…
        В общем, теперь радио «Маяк» (или как оно у них здесь называется?) передавало песню про «необъятную дорогу молодёжную» из старой кинокомедии «Волга-Волга».
        - И вам не хворать, - пожелал я в спину майору. Судя по всему, он этих моих слов не услышал, поскольку не обернулся.
        Дальше мне пришлось изрядно поработать в поте лица, перетаскивая в джип горячие канистры с водой и бензином и доливая расходный топливный бак и радиатор.
        Десантники не мешали мне, но и не помогали. У них хватало других дел, поскольку они явно собирались присвоить и родезийский, и югославский автотранспорт.
        Клава, которую всё так же не отпускала депрессия, опустив голову (начисто забыв и про платок, и про пробковый шлем), сидела за баранкой с самым что ни на есть отрешённым видом.
        Вечерело, солнце медленно сползало по небосклону всё ниже, и окружающая пустыня приобрела несколько красноватый оттенок. Тени от любых предметов стали гуще и длиннее.
        - Готово, - сказал я, завинтив пробку бензобака.
        Клаудия молча завела мотор, и мы тронулись с места под пристальными взглядами советских военных, которые были буквально со всех сторон и могли спокойно пальнуть нам хоть в спину, хоть в лоб. Но, как видно, такой команды им отдано не было…
        Когда мы наконец отъехали километров на пять и об аэродроме стал напоминать только негустой дым у горизонта, Клава неожиданно остановилась и вдруг, с места в карьер, зарыдала, упав грудью на руль.
        - Он мне… mon pire caucheman… лезвие ножа к горлу… vous essayez de me descendre… одно движение… зарезал бы, - всхлипывала она, мешая русские слова с французскими и размазывая обильные слёзы по сразу же утратившему привлекательность лицу. И здесь я, приглядевшись, заметил у неё на шее свежую царапину, видимо, оставленную лезвием ножа того самого Васька. Действительно, одно его движение - и я бы сейчас с дорогой Клавой не беседовал…
        - А чего же не зарезал? - уточнил я.
        - Этот их старшина крикнул, чтобы он погодил меня кончать…
        - И?
        - И он погодил…
        - Замечательно, значит, я его вовремя предупредил…
        - Кто? Ты?! Кого?
        - Старшину.
        - А если бы не предупредил?
        - Тогда, как говорят у нас, не судьба… Да не реви ты, ради бога…
        В этом месте Клава вдруг перестала рыдать. Так же резко, как и начала.
        - Ну и что, живы, и ладно? - уточнил я.
        - Думаешь, этим русским можно верить? - спросила моя спутница. И тон у неё при этом уже был вполне деловой, без тени истерики.
        - Не думаю, чтобы им было выгодно нас просто так прихлопнуть. Имели бы такое горячее желание - уже давно убили бы, обшмонали и закопали. И, кстати, нам-то как раз выгоднее взаимодействовать с ними. Поскольку завтра на той, недостоверной базе этих родезийцев и африканеров вполне может оказаться несколько десятков. При этом все они профессионалы и вооружены до зубов. Тут мы, даже если твои ребята подтянутся, можем без посторонней помощи не справиться…
        - Ну, как скажешь, - сказала Клава и включила двигатель.
        В молчании мы проехали ещё несколько километров. Потом она вдруг сказала, что больше не может вести машину, поскольку у неё всё внутри трясётся. Я не стал спорить и пересел за руль.
        Как без видимых ориентиров ездить по пустыне, я не очень представлял, но Клаудия объяснила, как выдерживать нужное направление, используя карту и компас.
        Потом она велела разбудить себя, когда начнёт темнеть. Расстелила поверх канистр в кузове джипа брезент, прилегла на него и заснула, как провалилась.
        Звук заводимого мотора не разбудил её, видать, действительно сильно перенервничала.
        Ну а я поехал, устроив себе, так сказать, индивидуальный заезд этапа гонок «Париж - Дакар». Часа два с лишним я гнал по однообразной пустыне (всё те же холмы, дюны, редкие проплешины местного саксаула и на какие-то секунды попавший в поле моего зрения остов очень давно сгоревшего грузовика) в сторону обозначенной на карте «точки встречи».
        Момент, когда стало темнеть, я, скажу откровенно, проморгал, зато понял, что те, кто говорит или пишет о том, что в экваториальных широтах это происходит почти мгновенно, правы на все сто. Действительно - раз, и темнота. Словно лампочку погасили.
        Ориентироваться в пустыне в тёмное время суток я не рискнул. Поэтому, не включая фар, дисциплинированно остановился и растолкал Клаву.
        Когда она, хоть и не сразу, проснулась, я понял, что её настроение заметно улучшилось. Она умыла лицо (я полил из всё ещё горячей канистры) и села за руль.
        Включив фары, мы ехали ещё с час, и как Клава при этом ориентировалась, я даже не представлял.
        Потом мы неожиданно оказались у обрыва, под которым тянулась образованная выветриванием то ли долина, то ли каньон, то ли архидревнее русло высохшей реки, медленно расширявшееся ближе к линии горизонта. И там, где-то в нескольких километрах от нас, просматривались какие-то горевшие в ночи огоньки.
        Последовали спуск в долину (похоже, про эту идущую вниз, узкую дорогу в этих краях знали далеко не все) и путь в ту сторону. По мере приближения я увидел какие-то тёмные строения весьма древнего вида и горевшие возле них костры.
        Подъезжая, Клаудия пару раз мигнула фарами (видимо, это был условный сигнал), и нас никто не окликнул и не остановил, хотя в свете фар были видны многочисленные человеческие фигуры.
        Наконец, выехав на свет костров, мы оказались посреди засыпанных песком построек очередного заброшенного оазиса. При этом здесь был и вполне действующий колодец, возле которого набирали воду в кожаные бурдюки какие-то явные аборигены.
        Нас ожидали три джипа с десятью Клавиными ребятами (знакомых по прошлым делам физиономий я меж них, что характерно, не разглядел), которые уже успели поставить две палатки для ночлега.
        А «аборигены» оказались туарегами. В этих широтах других вроде бы не водится.
        Я не сразу рассмотрел в темноте в северной части оазиса многочисленных верблюдов (их там была, наверное, сотня или даже больше). Прилагавшиеся к верблюдам очень смуглые люди были поголовно вооружены, одеты в широкие одежды, головные уборы, весьма похожие на чалмы, и закрывали тканью нижнюю часть лица.
        Как мне объяснила Клава, это покрывало-намордник здесь называлось «талмальтуй».
        Потом, уже когда мы прошли к палаткам и мои глаза немного привыкли к здешней полутьме, я обратил внимание на то, что меньшая часть воинов-туарегов (десятка три) одета побогаче, с преобладанием шёлковых тканей и различных оттенков синего цвета в гардеробе и вооружена получше - самозарядными винтовками или автоматами, в основном американскими «Гарандами» и МАТ-49.
        Значительно более многочисленная часть воинов (этих было человек сто, не меньше) одевалась куда беднее, исключительно в чёрное, а из вооружения имела старые магазинные винтовки французского или немецкого производства. И что самое интересное, эти «люди в чёрном» категорически не приближались к стоявшим в центре оазиса палаткам и джипам.
        Когда мы с Клаудией вошли в освещённую двумя подвешенными под брезентовым потолком переносными электрическими фонарями палатку, я спросил у неё - в связи с чем у этих кочевников такая дифференциация?
        Клава пояснила, что все эти воины - представители одного туарегского племени (точное название племени было абсолютно непроизносимым), с которым она уже неоднократно вела разные, по собственному выражению, «дела щекотливого свойства». При этом, по Клавкиным словам, те, кто был в синем и с автоматическим оружием, - это «благородные». То есть погонщики и владельцы верблюжьих стад - местная племенная элита. А те, кто в чёрном, - это рабы, слуги и рядовые воины, самый низший сорт данного племени.
        - И на кой они тебе сдались? - поинтересовался я. Предчувствуя, что у Клавы вполне может быть что-то вроде сердечной дружбы с этими басмачами африканского разлива.
        - Их много, и они спокойно убьют кого угодно. Или того, на кого им укажут, - пояснила Клава будничным тоном. - А я не хочу опять терять своих людей. Тем более что в этих краях принято и очень удобно сваливать всё именно на туарегов. Поэтому я рассудила, что нападение кочевников на «экспедицию» у заброшенной американской базы будет выглядеть вполне достоверно и естественно. Ведь туареги всё время кого-то грабят. К тому же здесь территория, где кочует именно это племя. Разумеется, нападать на местную армию с полицией или полнокровную воинскую часть вроде давешних русских мои знакомые не стали бы, они не дураки, а вот взять в оборот явных чужаков, которые к тому же находятся здесь нелегально и сами от всех прячутся, - дело, более чем угодное Аллаху…
        - И что ты им пообещала за их горячее участие, если не секрет?
        - Естественно, самое ценное для них в текущих обстоятельствах - оружие и боеприпасы. Если это не ошибка и не дезинформация, а действительно покинутая авиабаза, то там есть брошенные склады. И там, по идее, должны быть не только эти самые «Дэви Крокеты», но и какое-нибудь оружие попроще, например «стрелковка» и патроны для неё. Если же никакой базы там нет и всё ограничится нападением на «экспедицию» и захватом нужного нам человека, туарегам достанутся оружие, боеприпасы и вообще всё, что они сочтут ценным из трофейного имущества «экспедиции». По-моему, это будет справедливо. И самое главное, им это выгодно…
        - Ну-ну, - только и сказал я на это. Вот не люблю я все эти псевдокоммерческие комбинации на чужой крови, да ещё там, где реально стреляют, тем более что в тот момент все эти разговоры очень напоминали делёжку шкуры ещё не убитого медведя. Любопытно, что эта вроде бы национальная российская привычка имела хождение и в гиблых пустынях Западной Африки…
        Не успели мы толком перевести дух, как в палатку явилась очень красивая темнокожая женщина. Что характерно, с открытым лицом (черты лица вполне европеоидные, но глаза скорее миндалевидные), одетая в длинную белую рубаху, дополненную платком и накидкой из ткани (шёлк или что-то вроде того) разных оттенков синего и фиолетового. Судя по богато украшенному замысловатыми цацками головному платку, поясу, а также браслетам и кольцам, незнакомка тоже явно принадлежала к местной племенной элите. Сопровождали её два рослых воина в синем, деликатно оставшиеся караулить снаружи, у входа в палатку.
        При появлении незнакомки Клава мило заулыбалась и поздоровалась с ней на каком-то совершенно тарабарском, не похожем ни на что языке. Незнакомка ответила на том же наречии.
        После этого я убрался в дальний угол палатки, стараясь не отсвечивать лишний раз, а женщины уселись на расстеленный на песке посреди палатки брезент и завели долгий разговор на этом же языке.
        Говорили они больше получаса, потом Клава потребовала у меня фотографию нужного нам Роберта Нормана. Я молча вынул из кармана снимок (у нас этих отпечатков было много, их предусмотрительно размножили), который Клава передала незнакомке.
        Забрав фото, та чинно удалилась. Как оказалось, в стоявший чуть в стороне от руин оазиса большой шатёр, который я сначала даже не заметил.
        - Это кто? - спросил я, когда незнакомка и «сопровождающие её лица» ушли.
        - Знакомая, почти подруга. Её двоюродная сестра у меня работает. Зовут Лемтуна. Она у них в племени сейчас вместо предводителя…
        - То есть?
        - Она мать аменокаля, то есть племенного вождя. Только этому аменокалю всего девять лет.
        - А что так?
        - Прежнего аменокаля, её мужа, убили пять лет назад. Вот она и рулит, по мере сил, вместо него, пока старший сын не подрастёт. По их законам это разрешается, они вообще к женщинам уважительно относятся, говорят, что в некоторых туарегских племенах вообще матриархат…
        - А кто его убил-то? - уточнил я на всякий случай, понимая, что дата смерти этого вождя более-менее совпадает с последней войной. - Ваши французы или что-то не срослось во время войны?
        - Да нет, всего лишь соседнее племя. Из-за банальной причины в виде спорного стада верблюдов. Они здесь все очень меркантильные и при этом ужасно друг друга не любят, поскольку считают, что пустыня не резиновая…
        Ну ничего в людях с годами не меняется, только у нас «нерезиновыми» обычно принято считать Лондон и Москву - кому что нравится…
        - То есть всего лишь мелкоуголовные разборки посреди пустыни? - заключил я.
        - Можно и так сказать…
        Закончив наш разговор, Клава опять устроила помывку. На сей раз ассистировали ей (то есть лили воду из канистры и подавали полотенца) её бодигарды. Закончив туалетные процедуры, она переоделась в чистое бельишко, натянув затем брюки цвета хаки в облипку, вроде тех, что используют для верховой езды, армейского образца рубашку с короткими рукавами и высокие брезентовые берцы со шнуровкой - кажется, «девушка Бонда» потихоньку мимикрировала, превращаясь в Лару Крофт, имея в виду её последнее, викандеровское воплощение.
        Воспользовавшись ситуацией, я тоже слегка умыл лицо, но сил для того, чтобы раздеваться даже по пояс, у меня уже не было.
        Кажется, Клава куда-то выходила, но это я запомнил смутно, поскольку завалился на брезент в углу палатки и отключился, накрывшись каким-то покрывалом из грубой шерсти (те, кто рассказывал о холодных ночах в экваториальных широтах, как оказалось, нисколько не врали).
        При этом, проснувшись, я не смог вспомнить, спал я вообще в ту ночь или нет.
        Из провального забытья я вышел с рассветом, поскольку Клава начала тормошить меня за плечо.
        Вид у Клаудии был вполне свежий и отдохнувший, а на её поясном ремне висела тяжёлая пистолетная кобура. То есть она уже была готова к дальнейшим подвигам. А вот о себе я такого сказать не мог.
        Как говорил товарищ Сухов, солнце ещё не взошло, но, как оказалось, туареги уже успели уйти, свернув свои шатры.
        Интересно, что фото Роберта Нормана Клава мне вернула.
        Их баба-вождь за ночь успела показать его всем участвующим в деле воинам и объяснить, что вот этого, конкретного, гражданина надо брать только живьём? Маловероятно, но всё может быть, вдруг фотографическая память на лица - непременный навык каждого уважающего себя воина-туарега?
        Дальше всё пошло по накатанному сценарию. Клавины ребята быстро свернули палатки и прочие причиндалы, после чего мы зарядили и проверили личное оружие, погрузились в джипы и двинулись следом за туарегами, ориентируясь в основном по верблюжьим следам на песке.
        Пейзаж вокруг был примерно тот же, что и вчера. Как говорили в одном ну очень древнем анекдоте, пляжи они тут, в Африке, отгрохали знатные, можно неделями ехать, пока до моря доберёшься. Зато при этом уж точно основательно загоришь…
        Вот только дюны стали перемежаться более высокими холмами, а у горизонта начали просматриваться какие-то то ли горы, то ли сопки.
        И было видно, что нас сопровождают, - время от времени на вершинах холмов появлялись всадники в чёрном, на верблюдах. Видимо, здешняя кочевая братия ненавязчиво контролировала нас, возможно, для того, чтобы мы ненароком не свернули куда-нибудь не туда, а возможно, и для чего-то другого…
        В какой-то момент Клава резко остановила джип (вслед за ней торопливо притормозили и все остальные), услышав далёкую хаотичную стрельбу.
        Сначала очень густо били одиночными, потом вступили автоматы, затем было слышно несколько глухих взрывов (видимо, ручные гранаты) и как зачастил и почти мгновенно захлебнулся какой-то пулемёт. Потом опять пошли одиночные выстрелы, которые постепенно стихли.
        Все насторожились, и после некоторых раздумий Клаудия предпочла взять в машине бинокль и подняться на вершину ближайшего холма. Следом за ней полез наверх и я.
        Сквозь окуляры оптики перед нами открылась пыльная долина посреди жёлтых холмов, с ровной полосой давно заброшенного аэродрома.
        В конце расчищенного явно с помощью строительной техники длинного прямоугольника ВПП (судя по проросшему кое-где саксаулу, это был не бетон, а скорее опять покрытие из дырчатых металлических полос) стоял, уткнувшись носом в песок (носовая стойка была подломана), покосившийся четырёхмоторный бомбардировщик В-50, серебристый, с облезлым красным килем, опознавательными знаками ВВС США и эмблемой Стратегического Авиационного Командования той же заокеанской державы.
        Судя по заменённой каким-то хитрым обтекателем хвостовой турели, эта «Крепость» была в варианте то ли разведчика, то ли заправщика.
        При этом В-50 нёс многочисленные и явные следы то ли каких-то повреждений, то ли вдумчивой работы мародёров - кроме привычных дыр на потускневших серебристых поверхностях его фюзеляжа и крыльев светились внутренним набором куски отсутствующей алюминиевой обшивки, как правило, имевшие ровную, прямоугольную или квадратную форму. Кроме того, на бомбардировщике начисто отсутствовали и капоты двух из четырёх двигателей - это тоже мародёры постарались?
        А ещё вдоль правого края взлётной полосы торчали остовы двух основательно раздербаненных С-47 и обгоревшие остатки ещё нескольких самолётов - тёмно-ржавые, неряшливые кучи обгорелого металла с торчащими кочерыжками пропеллеров и невообразимо деформированными деталями двигателей, по которым было сложно определить не только марку погибших летательных аппаратов, но даже и количество моторов - иди пойми, сгорел это один двухмоторный самолёт или два стоявших крылом к крылу одномоторника? Во всяком случае, определить подобные тонкости в бинокль, да ещё и с такого расстояния, было нереально.
        Там и сям вокруг ВПП в живописном беспорядке стояло то, что осталось от когда-то брошенных автомашин, - бензозаправщики, джипы, трёхосные грузовики GMC и даже какие-то автофургоны. Большинство этой бывшей техники тоже несло на себе следы возгорания или стихийного разграбления.
        Но основное действие в тот момент происходило дальше и правее этой полосы. Там же, судя по всему, и шла накануне беспорядочная стрельба.
        Повернув бинокль в ту сторону, я увидел, что там, перпендикулярно главной ВПП, похоже, была вторая взлётка (а может, и просто широкая рулёжка), значительно короче и ?же основной. Причём, если специально не присматриваться, эту полосу издали можно было и вообще не увидеть. И кажется, холмы в конце этой полосы были не просто холмами. Как раз возле одного из них стояли несколько автомашин, многочисленные верблюды и мельтешили тёмные фигурки.
        Рядом с нами на холме появился мужик на верблюде, уже привычного вида - весь в чёрном, нижняя часть лица закрыта тканью, за плечами маузеровская винтовка, на груди замысловатый, явно самодельный кожаный патронташ с вышивкой, на поясе кривой кинжал.
        Подъехав к нам, всадник что-то сказал Клаве на всё том же тарабарском наречии. Она опустила бинокль и ответила ему (как при этом не сломала язык - удивляюсь), туарег кивнул, развернулся и уехал восвояси.
        - Что он тебе сказал? - поинтересовался я.
        - Сказал, что дело сделано и мы можем ехать, - ответила моя спутница.
        Мы сошли с холма к джипам, Клава настроила рацию, после чего связалась со вчерашним майором Капитановым, доложив о том, что мы выступаем в сторону авиабазы.
        Хитрая она, однако, - явно и нагло тянула время, решив выкроить себе несколько лишних часов «на разные неожиданности». Ведь теперь русские будут ждать её дальнейших сообщений, а уж потом как-то отреагируют, если им эти игры вообще интересны. А за это время Клава вполне успеет обделать свои тёмные делишки. Впрочем, меня эти тонкости особо не волновали.
        Наша маленькая колонна из четырёх «Виллисов» завела моторы и двинулась в сторону ВПП, стараясь объезжать ямы и прочие препятствия.
        В какой-то момент, посмотрев по сторонам, я неожиданно увидел сквозь поднимавшуюся из-под колёс пыль, что на обширном пространстве вокруг аэродрома, среди брошенных остовов машин разбросаны многочисленные, уже частично ушедшие в песок человеческие скелеты и их отдельные фрагменты в виде костей и черепов.
        Всё это производило довольно странное и неприятное впечатление, поскольку только с той стороны, откуда мы ехали, по самым скромным подсчётам, лежало никак не менее сотни костяков. Если имел место столь массовый убой, то в связи с чем и почему именно здесь?
        - Что тут были за дела? - спросил я у Клавы.
        - Даже не знаю, - ответила она, не отрываясь от управления джипом. - Сама я здесь никогда раньше не бывала и не думала, что тут вообще может быть что-то ещё, кроме нескольких разбитых самолётов. Это место запомнили как раз из-за разбитого четырёхмоторного бомбардировщика - очень приметный ориентир для этих мест. Возможно, мы далеко не первые, кто покушался на здешние сокровища, и даже не вторые… Зато теперь я начинаю понимать, почему местные кочевники упорно считают это место «проклятым». Видимо, как раз из-за этих, так и не погребённых мертвяков…
        За разговором мы проскочили основную взлётную полосу (действительно выложенную глубоко ушедшими в грунт металлическими полосами) и поехали по вспомогательной ВПП, к тому самому здоровенному холму, возле которого концентрировались верблюды и техника.
        Стоявшие там автомашины были во всё том же родезийском стиле - четыре недавно покрашенных в песочный цвет «Виллиса», «Бедфорд» и два «Доджа». Пара машин светилась многочисленными пулевыми пробоинами, и возле них вперемешку лежал десяток трупов в чёрном и в пустынном обмундировании британского образца. Ещё один труп в песочном свисал из кузова «Бедфорда». Похоже, те члены «экспедиции», которые несли наружную охрану, пытались сопротивляться, но нападавших было слишком много.
        Интересно, что всё оружие туареги уже, похоже, успели подобрать. Деловые люди, что тут скажешь…
        Да, при ближайшем осмотре холм действительно оказался хитрым укрытием, с маскировкой, устроенной на должном уровне.
        Один край холма, похоже, был фальшивым и в данный момент каким-то образом опустился или раздвинулся, обрушив внешнюю маскировку (понять механизм его открывания точнее мешали неряшливые кучи свежего, только что осыпавшегося там и сям песка, во всяком случае, никаких щелей или провалов в нижней части холма я не увидел) и открыв довольно высокую вертикальную бетонную стену, в которой виднелись сдвинутые и даже, возможно, герметичные, широкие ворота, через которые запросто мог бы вырулить на взлётку двухмоторный самолёт размерами с ДС-3.
        Правее были видны явно предназначенные для автомашин и прочей аэродромной техники ворота поменьше и пара дверей. Малые ворота и двери были открыты настежь.
        Похоже, это был более-менее типовой железобетонный ангар из числа тех, что способны выдержать если не прямое, то уж точно близкое попадание атомной бомбы с мегатонным зарядом. Причём самое интересное, судя по всему, находилось как раз под землёй.
        Из малых ворот воняло порохом и чем-то, очень знакомо, горелым.
        Потом оттуда появилось четверо безмолвных туарегов в чёрном, тащивших два тела своих убитых соплеменников. Присмотревшись, я заметил на бетоне вокруг дверей и ворот свежие отметины от пуль и тёмные пятна крови на земле.
        Едва мы вылезли из джипов, как из укрытия появились два рослых кочевника в синих одеяниях.
        Один, подойдя, поклонился и что-то сказал Клаве.
        - Ну что, - сказала она, взяв из джипа автомат МАТ-49. - Приглашает следовать за собой.
        - А твоя вчерашняя знакомая где? - поинтересовался я, проверив ТТ в поясной кобуре и закидывая на плечо ремень ППШ, параллельно прикидывая, стоит или нет пялить на себя бронежилет. Решил, что всё-таки не стоит…
        - Она такими делами лично не руководит, - объяснила Клава. - Ждёт результата в укромном месте, как и положено.
        - Разумно.
        - А то.
        Далее Клаудия разделила свою «гвардию». Пятеро её ребят остались у машин, вторая пятёрка пошла за нами, озираясь, словно лётчики-истребители, и держа пальцы на спусковых крючках. Правда, какой в этом был прок - не знаю. Если бы туареги хотели перебить нас - давно бы перебили, причём без всякой там дурацкой пальбы, одними ножами…
        Через пару минут мы наконец вошли сквозь автомобильные ворота внутрь полутёмного укрытия.
        Почти у самого входа стоял ещё один «Додж» песочного цвета, с открытым задним бортом. В его кузове, среди прочих тюков, ящиков, канистр и коробок, я рассмотрел какие-то небольшие баллоны с вентилями синего и жёлтого цвета. И тут я понял, чем именно здесь воняло, - обычно так пахнет, когда в замкнутом и плохо проветриваемом пространстве режут газовым резаком, он же автоген, что-то металлическое. Запах жжённого подобным способом металла трудно с чем-то спутать…
        На бетонном полу возле «Доджа» лежало ещё два трупа - всё те же европейцы в военной форме без знаков различия. Под нашими подошвами гулко перекатывались свежие стреляные гильзы, а ещё на бетоне вокруг было много кровищи, местами собравшейся в небольшие лужицы. Такое впечатление, что туареги работали здесь в основном как раз холодным оружием.
        По-видимому, любое сопротивление они уже задавили - стрельбы нигде вокруг не было слышно.
        Обойдя автомобиль с баллонами, мы остановились и осмотрелись. Клавкины мальчики заметно нервничали, направляя стволы своих коротких автоматов в сторону особенно тёмных углов.
        Не похоже, что это укрытие было герметичным и противоатомным - кругом буквально на всём лежал изрядный слой пыли, а местами и мелкого песка. Пустыня, она как вода - всегда дырочку найдёт…
        И вообще, вокруг было душно и затхло, словно в пустом погребе.
        Где-то далеко мерно гудел генератор (а как иначе, без его запуска, умники из этой чёртовой «экспедиции» открыли бы маскировку внешней стены ангара?), но вот кондиционеров здесь точно не существовало в природе. Зная, что изнеженные американцы во все времена категорически не могли обходиться без «кондеев», можно было предположить, что данный объект всё-таки не был достроен ими до конца…
        Под сводчатым потолком и на стенах ангара горели десятки пыльных ламп в проволочной оплётке, соединённых открыто проложенной проводкой (возможно, в идеале внутренности укрытия предполагалось чем-то обшить, это бы точно скрыло проводку). Но светили они как-то тускло, некоторые явно вполнакала, а некоторые не горели вообще - в цепочках огоньков темнели частые тёмные разрывы. Оно и понятно - за столько-то лет часть лампочек неизбежно должна была сдохнуть, тем более при полном отсутствии замены и обслуживания.
        Слева от нас тянулся тёмный обширный ангар, уходивший метров на полсотни вглубь холма.
        Тут могла спокойно поместиться эскадрилья двухмоторных самолётов, но сейчас перед нами предстал только одинокий распотрошённый, остроносый реактивный самолёт с высоким треугольным килем, в котором я опознал новейший для этих времён американский перехватчик F-102, он же «Дельта Дарт».
        Впрочем, его состояние было далеко от лётной кондиции. Радарный отсек в носовой части был открыт, и его внутренняя начинка отсутствовала, по крайней мере частично. Двигатель перехватчика стоял на выкатной тележке позади самолёта, плексиглас открытого фонаря покрылся толстым слоем пыли, а крышки большинства фюзеляжных и крыльевых лючков были сняты.
        Там и сям на бетонном полу лежали какие-то тряпки и инструменты, в коробках, жестяных ящиках и просто так, без оных. Дополняли беспорядок какие-то самолётные детали, тележки, стремянки и пара автокаров.
        Создавалось впечатление, что местный техперсонал лихорадочно ремонтировал этот перехватчик, но бросил работу мгновенно, получив какой-то категорический приказ, скажем, о срочной эвакуации. На это указывал, например, какой-то, уже порядком запылившийся цветной журнал, называвшийся «Confidential», с портретом улыбающейся голливудской киноактрисы (по-моему, это была Джанет Ли), забытый явно впопыхах на сиденье одного из автокаров.
        Справа от самолётного укрытия были размечены (это я заключил по поперечным относительно входа в укрытие цветным полосам на полу) «места парковки» аэродромной техники, в тот момент практически пустые. Когда мы вошли, там стояли только покрашенный весёленькой оранжево-чёрной клеточкой «Виллис» с табличкой «следуй за мной», три небольших колёсных трактора-буксировщика и несколько автокаров и прицепных тележек из числа тех, на которых транспортируют к самолётам авиабомбы, ракеты и прочий боезапас.
        Похоже, остальная колёсная техника так и осталась ржаветь снаружи…
        Ну а в правой относительно входа стенке ангара немного выдавался внутрь прямоугольник тамбура с раздвинутыми в стороны металлическими дверями, явно ведущими куда-то в нижние ярусы.
        Отсутствие на данном объекте лифта ясно указывало на то, что вглубь земной тверди это сооружение уходило не особо сильно.
        Когда мы вошли в открытые двери тамбура, увидели две покрашенные в серо-зелёный цвет металлические лестницы с перилами. Одна, узкая, вела наверх, вторая, пошире, - в нижний ярус.
        Наверх здесь, судя по предельно пыльным ступеням, никто не ходил, а вот путь вниз был, что называется, «протоптан». К тому же в конце этой лестнице лежал вниз лицом, в неудобной позе с раскинутым в стороны руками, очередной покойник в уже примелькавшейся британской форме.
        Обойдя трупака, мы спустились вниз, к ещё одной, открытой настежь металлической двери. За ней был довольно широкий и длинный коридор (высота потолка больше метра восьмидесяти, расстояние между стенками - метра три), по сторонам которого тянулись железные двери с натрафареченными на них фосфоресцирующей ядовито-жёлтой краской номерами. Часть дверей уже была открыта.
        Из-за одной двери навстречу появился невысокий, плечистый туарег в синих одеждах, с автоматом «Стерлинг» на плече, обутый в самодельные ременные сандалии (по-моему, у них это была самая ходовая обувь), с открытым, не иначе как для разнообразия, лицом.
        Клавины ребята за моей спиной шумно задышали, готовясь взять его на мушку.
        Басмач в синем уважительно склонил голову и что-то прокурлыкал, обращаясь к Клаве на своём тарабарском наречии.
        - Что он сказал? - спросил я, когда он закончил свой непонятный монолог.
        - Сказал, что они убили семнадцать человек и взяли в плен четверых, включая и того человека, который был нужен нам. Он нас сейчас проводит…
        - А свои потери? - уточнил я.
        - Про это он ничего не сказал, - ответила Клава. - А я не спросила. Да и, в конце концов, какое нам до этого дело?
        Безусловно, это было показателем правильного отношения к данному вопросу, но, судя по количеству трупов снаружи, выходило, что сами туареги тоже потеряли не меньше двадцати человек, но, похоже, сплошь «людей в чёрном». Или здешние вожди могли и вовсе не считать последних за людей?
        Мы двинулись по коридору вслед за «человеком в синем».
        Миновали несколько отпертых помещений. Внутри них были видны стеллажи, довольно густо заставленные деревянными и металлическими ящиками зелёного цвета с маркировкой «US Air Force» и «US Army». Туареги в чёрном аккуратно снимали ящики на пол и явно готовились выносить их наверх.
        Руководили погрузкой и подсчётом трофеев несколько воинов в синем, подбадривавшие подчинённых гортанными командами и рассматривавшие содержимое некоторых открытых ими ящиков. Похоже, Клава не ошиблась в своих расчётах - оружие и боеприпасы здесь таки имелись.
        По крайней мере, в нескольких открытых кочевыми басмачами ящиках я успел рассмотреть авиационные пулемёты «Браунинг» винтовочного калибра, автоматические карабины «Гаранд» М1 и М2, армейские пистолеты «Кольт» и разнообразные патроны в пачках, лентах и цинках…
        По идее, это должно было сильно утешить наших новых диковатых «друзей».
        Мы миновали ещё пару помещений и несколько лежавших на полу трупов.
        Туарег в синем остановился почти в самом конце коридора, у комнаты с номером «12», в отличие от других снабжённой шифровым замком. Кроме этого на двери не крупно, но вполне внятно было написано по трафарету «DANGER! DO NOT ENTER!», что чётко указывало на наличие за ней чего-то нехорошего.
        Остановившись, кочевник что-то сказал Клаве.
        Та что-то ему ответила.
        На полу рядом с дверью лежал газовый резак, с помощью нехитрой системы шлангов подсоединённый к двум разноцветным баллонам, и тёмные сварочные очки, а сам шифровой замок был надрезан автогеном более чем наполовину - на соединении косяка и двери хранилища просматривалась свежая вертикальная борозда с неровными каплями остывшего металла.
        Видимо, это и было то самое предполагаемое вместилище вожделенных «Крокетов».
        - Жан, продолжай, - скомандовала Клава по-французски кому-то из своих ребятишек и добавила: - Как вскроете дверь - сразу же зовите меня.
        - А если там какая-нибудь взрывная «секретка», именно на случай подобного взлома? - предположил я.
        - Да с чего бы это? - проявила скепсис Клаудия. - Раз эти уроды начали вскрывать дверь, значит, шифра они точно не знали, но при этом почему-то были уверены, что им ничего не грозит…
        Туарег в синем с интересом смотрел на нас, и на его хитрющей физиономии проявлялись проблески каких-то неоднозначных эмоций. Постоянные Клавины перескакивания с французского на русский (со своими ребятами она говорила по-французски, а со мной по-русски) явно вызвали у него какие-то смутные подозрения. Французский этот душман явно знал, а вот русский вряд ли…
        - Работайте! - повторила Клава своим бодигардам.
        После этого тот, кого она назвала Жаном, молча кивнул и начал снимать с себя автомат и всё лишнее.
        - Что тебе сказал этот бандит? - в очередной раз поинтересовался я.
        - Они держат данное слово, и для них материальные ценности важнее пленных. Тем более что про «Крокеты» была отдельная договорённость. Разумеется, я им не сказала о том, что это за боеприпасы. Хотя читать они умеют и уже сами поняли, что в эту комнату соваться не стоит…
        - А мы пока чем займёмся? - спросил я, следуя по коридору назад, за Клавой и сопровождавшим нас «человеком в синем».
        - Ясно чем. Пленным. Только, я так думаю, допрашивать его будешь ты, - ответила Клава.
        Между тем туарег подвёл нас к ещё одной комнате с открытой дверью, внутри которой просматривались какие-то двухэтажные нары или койки, на которых сидели и лежали четверо связанных мужиков в форме британского образца.
        Я уже обратил внимание на странноватую и, мягко говоря, неряшливую планировку этого укрытия - складские и жилые помещения здесь почему-то располагались вперемешку, на одном ярусе, а уж размещение здесь же хранилища атомных боеприпасов и вовсе не лезло ни в какие ворота.
        Однако на двери с номером «12» не было никаких значков, указывающих на радиоактивность, а значит, этот склад изначально мог быть и вовсе не предназначен для хранения ядерного оружия.
        Я вообще не очень понял, зачем оказались на авиабазе эти «Дэви Крокеты», которые являлись пехотным оружием ближнего действия?
        Единственное разумное предположение - эти фиговины следовали через данный аэродром транзитом, да так здесь и застряли. По крайней мере, мне иных вариантов в голову почему-то не приходило…
        Охранял дверь импровизированного «зиндана» очередной молчаливый воин в чёрном, с маузеровской винтовкой наперевес.
        Сказав что-то часовому, «человек в синем» скрылся в помещении и очень быстро вернулся, вытолкнув в коридор перед собой растрёпанного темноволосого человека с царапиной на длинном, горбатом носу.
        У этого мужика были дикие глаза, вытаращенные над глубоко засунутым в рот кляпом, а его руки были крепко и умело связаны за спиной сыромятным ремешком.
        Без всякого сомнения, этот обряженный в светло-песочную рубашку из комплекта тропического обмундирования без знаков различия и грязные брюки из тёмно-синей джинсы тип и был нужным мне Робертом Норманом.
        Во всяком случае, с фотографиями его физиономия более-менее совпадала.
        - Где мы с ним можем уединиться? - спросил я у Клавы по-русски, нарочито громко, так, чтобы пленный нас услышал. Кажется, эффект был достигнут, поскольку взгляд пленника стал ещё более одуревшим.
        Клава переадресовала этот вопрос туарегу в синем, и спустя пару минут мы втолкнули пленного в пустой, расположенный на расстоянии двух комнат от «зиндана», когда-то явно начальственный, а сейчас очень пыльный кабинет, освещённый тусклой лампочкой под грязноватым плафоном на потолке.
        Четверть кабинета занимал основательный письменный стол с двумя тумбами, поблёскивающей потемневшими никелированными деталями настольной лампой, чернильным прибором в виде какой-то хищной птицы (скорее всего, имелся в виду белоголовый орлан, долбаный «символ американской демократии») и парой безмолвных телефонов, заваленный какими-то посеревшими от пыли бумажками. От бумаг ощутимо воняло плесенью.
        Также в кабинете наличествовали кожаное кресло, шесть стульев и полки на стенах, заполненные лежавшими и стоявшими на них в полном беспорядке открытыми и закрытыми папками-скоросшивателями.
        В дальних углах кабинета позади стола стояли потемневшие, обросшие серой пыльной бахромой (а может, это был какой-то грибок) флаги США и НАТО, а на стене позади стола висела под пыльным стеклом большая фотография в деревянной рамке, с которой улыбался какой-то пожилой, плешивый мужик в костюме и галстуке, с простецким, солдатским лицом. По-моему, это был американский президент Дуайт Эйзенхауэр.
        Оглядевшись в этом, тоже носившем явные признаки поспешного бегства кабинете, я передвинул свою пистолетную кобуру с задницы на бок и положил тяжёлый ППШ на письменный стол, сдвинув заполненную чем-то невообразимо почерневшим стеклянную (а может, даже и хрустальную) пепельницу.
        Потом я вытащил на середину комнаты один из стульев и усадил на него пленного. Затем взял ещё один стул и поставил его вплотную к дорогому товарищу Норману, спинкой вперёд.
        - Ну, тогда ты беседуй, а я пока пойду, - сказала Клава и удалилась за «человеком в синем», непринуждённо разговаривая с этим «дитём пустынь» на всё том же непроизносимом наречии. Я понял, что вскрытие склада с «Крокетами» интересует её куда больше, чем пустые разговоры с «языком».
        При этом, выходя, она деликатно прикрыла дверь кабинета снаружи.
        Пленный часто моргал и смотрел на меня, похоже, ничего не понимая в происходящем с ним.
        Я сел на стул перед ним, внимательно посмотрел «языку» в глаза и наконец вынул из его рта мокрый от слюны кляп. Пленный шумно выдохнул и закашлялся.
        - Ты Роберт Норман? - с места в карьер начал я, не дожидаясь, пока он перестанет сипеть и перхать, немного собравшись с мыслями, сразу же уточнив: - Только, ради бога, не ври, что сейчас тебя зовут как-то иначе, и не прикидывайся, что русского языка ты не знаешь. Со мной это не прокатит…
        Повисла минутная пауза, во время которой мой собеседник резко перестал кашлять, а на его физиономии появилось удивление, переходящее в смятение.
        - Да, - наконец выдавил он из себя и тут же спросил: - А откуда вы, собственно…
        По-русски он говорил вполне чисто, с минимальным акцентом, сильно напоминающим прибалтийский.
        - Да это, в общем-то, неважно. Достаточно того, что мне про тебя известно буквально всё. Так что давай без пустого трёпа и лишних вопросов…
        - И всё-таки, кто вы такой?
        - А для тебя это важно?
        - Да.
        - Сам ещё не догадался?
        - Догадываюсь, но тут возможны разные варианты…
        - Хорошо, слегка проясню ситуацию. Я не отсюда, так же как и ты. Но я и не твой современник. И эту информацию можешь понимать, как твоей душеньке угодно. Да, и привет тебе, дорогой, от Анны Гифт и почтенной спецслужбы, которую она имеет честь представлять. Или ты будешь утверждать, что в первый раз слышишь имя этой дамы?
        - Не буду, - пробурчал пленный, сразу как-то помрачнев, и уточнил: - Значит, они всё-таки запустили проект «Берсерк»?
        Опа, подумал я при этих его словах. А вот это уже интересно. Вообще-то работодатели называли меня и таких, как я (если, конечно, во всём этом вообще участвовал кто-то ещё), исключительно «Бродягами». С «Берсерком», кроме первой буквы названия, сходства никакого. И потом, довольно-таки нейтральный термин «Бродяга» можно трактовать и так и сяк. А вот «Берсерк» - это вроде бы не чувствующий боли воин-смертник из древней скандинавской мифологии. И звучало это название как-то зловеще, тем более что я в камикадзе вовсе не записывался…
        - Не понимаю, о чём ты говоришь, - сказал я на это, очень старательно изобразив недоумение. - Во всяком случае, мне про такой проект ничего не известно. Так будем продолжать или будешь запираться?
        - Не смешите. Я знаю, что это бесполезно. В Эль-Харабе тоже были вы?
        - Нет, не я. Насколько я знаю, там всё получилось как-то слишком шумно, и начальство решило, что повторять подобное более не стоит. Поэтому теперь мы работаем куда более деликатно…
        - И что вам от меня надо, деликатный палач? Ведь я же прекрасно осведомлён о методах тех, кто вас сюда прислал. Вы же меня всё равно убьёте…
        - Спрашивается, а чего ты и вся ваша экстремистская бражка хотели? Чтобы вам всем вручили медали «За непоправимый вклад в победу»? Честно говоря, я не знаю и не хочу знать, какие там у вас были побудительные мотивы. Но конечный результат в виде этой, невзначай созданной вами, корявой и совершенно идиотской альтернативной реальности, которая если и отличается от привычной нам, то разве что, как писал когда-то Салтыков-Щедрин, «большей порцией убиенных», совершенно не впечатляет и не прибавляет ума ни тебе, ни твоим коллегам-подельникам. Вы зачем всё это устроили, двоечники?
        В глазах моего собеседника появилось что-то осмысленное. Видимо, мой интерес поднял из глубин его памяти какую-то муть. А может, и не муть, как знать…
        - Мы хотели как лучше, - ответил Норман. - И мы искренне полагали, что наше деликатное вмешательство позволит избежать многих проблем для будущего всей человеческой цивилизации. Различными способами мы определили, что момент смерти тирана Иосифа Сталина был едва ли не самой удобной и просто замечательной «точкой бифуркации» на протяжении чуть ли не всего ХХ века…
        - Небось на каком-нибудь шахматном компьютере варианты считали, нищеброды? А что вышло в итоге? По Черномырдину? Хотели как лучше, а получилось как всегда?
        - Можете называть это как угодно. Но в неудаче виноваты не мы. Мы же не могли знать, что американское руководство начала 1950-х годов было сплошь упёртыми, клиническими идиотами, да ещё и идиотами-милитаристами с мессианскими амбициями и огромным количеством различных комплексов и фобий…
        - Дай-ка угадаю. Небось в ваших учебниках про них писали совершенно иначе?
        - Ну, разумеется. В справочниках их всех вообще представили прямо-таки средоточием интеллекта и исполинами духа. Казалось бы, что тут сложного? Ведь мы дали им точный расклад основных событий на ближайшие десять лет и сообщили информацию о всех возможных действиях противника, дополнительно предоставив ещё и массу компромата на руководство противоположной стороны…
        - А почему расчёт был только на десять лет?
        - Если бы всё пошло по нашему плану, через несколько лет начались бы необратимые изменения, и все прежние предсказания стали бы уже неактуальны. Неужели было так трудно и дальше играть по правилам в их любимую Большую Игру, с такими-то козырями… Американцы должны были просто взять инициативу в свои руки. Им надо было начать длительный, глобальный процесс переговоров о разоружении и переустройстве мира. С нашей информацией они могли предугадывать все действия противника на три хода вперёд! Ведь в 1950-е чёртовы Советы столько кричали об этом, а Штаты в те времена и так имели огромное преимущество над русскими, даже без дальнейшего развития военного потенциала. Надо было разоружаться самим и разоружать противника, с соблюдением всех возможных формальностей и под контролем ООН и прочих почтенных инстанций. А освободившиеся силы и средства надо было обратить на развитие тех же ракетно-космических технологий, ведь именно недостаточное развитие этой области через столетия стало одной из фатальных ошибок, практически погубивших человечество. И если бы США это сделали, к концу ХХ века они могли бы
полностью доминировать в мире исключительно за счёт насаждения своего образа жизни. Ведь русские никогда и ни за что не догнали бы западный мир по уровню и качеству потребления и комфорта. Они могли делать хорошие танки, но для того, чтобы научиться производить соответствующие мировым стандартам телевизоры, чулки или, скажем, женскую одежду, у них ушли бы долгие десятилетия! Можно было избежать массы негативных событий или минимизировать их. Ведь благодаря нам в Белом доме точно знали, когда русские запустят первый спутник, когда именно и как будут происходить изменения в высшем руководстве и политике СССР и ещё много чего…
        Интересно, что из тех материалов, что я сумел просмотреть перед «заброской» сюда, можно было сделать вывод о том, что именно эти пришельцы из будущего подтолкнули американцев к началу Третьей мировой. А по словам этого хрена с бугра, выходило вовсе даже наоборот. Интересно, врал он мне или всё-таки был вполне искренен?
        - Да, чувствуется, планы у вас были серьёзные, - усмехнулся я. - Как у Наполеона Бонапарта. Но, я так понимаю, они трагически разбились вдребезги о суровые жизненные реалии?
        - Именно. Что, спрашивается, сделали эти меднолобые кретины, заполучив всю эту убойную информацию? Ничего! Сначала всё погубила американская бюрократия. Те из нашей группы, кто передал им эти сведения, естественно, не могли признаться, что они прибыли из далёкого будущего на машине времени. Это выглядело бы историей из дешёвых комиксов, и в этом случае они угодили бы прямиком в сумасшедший дом или ещё куда похуже. Пришлось выдавать эти данные за некую «гениальную долгосрочную аналитику» пополам с разной экстрасенсорной фигнёй. И из-за этой дурацкой легенды наши люди в Штатах были взяты фактически под домашний арест. После чего американские военные, ЦРУ, ФБР, высоколобые учёные и некая специальная комиссия Конгресса начали проверять как личности наших людей, так и достоверность предоставленной ими информации. На этом переливании из пустого в порожнее было потеряно почти два года, прах их разбери!! И только когда наконец умер Сталин и ряд произошедших следом за этим событий сбылись в точности, уже не было никаких оснований не верить нам и далее. Но, даже поверив нам, в Белом доме почему-то поступили
ровно наоборот, вопреки нашим рекомендациям. Эти мерзавцы почему-то решили срочно ударить на опережение, выиграв сначала Корейскую войну, а потом и глобальную Третью мировую. Вздумали воспользоваться своим преимуществом в стратегических вооружениях, проклятые идиоты. Мы их предостерегали, но они совершенно не хотели понимать, что русских в тот момент нельзя было ни уничтожить полностью, ни победить, пусть даже у США и было в десятки раз больше водородных бомб и бомбардировщиков. Мы говорили им, что русские всё равно найдут способы ответить, да так, что мало никому не покажется. А они не хотели понимать, что русских любая война только сплачивает и делает сильнее…
        Н-да, вот тут он был абсолютно прав. Нам ведь в любые времена только и надо, чтобы наверху чётко определили главные угрозы и внятно назвали потенциальных противников. А дальше всё идёт, что называется, «на автомате», включаются инстинкты и генетическая память. Там, откуда я сюда прибыл, Россию тоже считали убогой и не способной ни на что, где всё давно продали, пропили и сломали. А те ракеты, самолёты, корабли и танки, что у нас ещё остались, было принято считать сплошь ржавыми или картонными. И что увидели вместо этого? Как окружённые врагом спецназовцы вызывают огонь на себя, а сбитые лётчики отстреливаются до последнего патрона и подрывают себя последней «лимонкой». Как их прадеды в Великую Отечественную. И воякам из НАТО стало реально страшно от всего этого, поскольку в их-то мозги подобная модель поведения уже давно не вмещается…
        - И что было дальше? - спросил я.
        - А то вы не знаете! Чёрт знает что. Американцы и их ближайшие союзники наворотили такого, что вместо изменения основной реальности неожиданно получилось вот это альтернативное «ответвление», скорее всего, тупиковое. Тупик, в котором мы отныне заперты, без малейших шансов на возвращение… А когда Третья мировая всё-таки началась, все наши прогнозы и расклады разом обесценились, поскольку больше не годились для этой, новой, реальности. Наши люди, находившиеся в Вашингтоне, погибли страшной смертью. Большинство сообщённых ими сведений тоже было утрачено, а тем немногим из нас, кто уцелел, пришлось бежать и скрываться…
        - С вами всё ясно. Я так понимаю, что болтать на эти темы ты, друг ситный, можешь до бесконечности, но мне, откровенно говоря, положить с прибором на эти твои «души прекрасные порывы». Это ты своим адвокатам будешь втирать, если они у тебя, конечно, будут. А у меня сейчас мало времени…
        - И что вас интересует? - спросил Норман потухшим голосом. В его тоне больше не чувствовалось энтузиазма, в отличие от предыдущего, прочувствованного монолога в стиле «лектора-популяризатора».
        - Хотелось бы, чтобы ты ответил на ряд конкретных вопросов.
        - И что мне с этого? Ведь вы всё равно меня убьёте…
        Что же, положим, главное он улавливал правильно, но стоило немного поколебать эту его убеждённость. Ведь малейший намёк на возможность остаться в живых обычно играет с людьми злые шутки. Жить хочется всем, всегда и везде: и людям, и мышатам, и котятам. Хотя, если он мне не поверит - хрен с ним…
        - Я, дорогой товарищ, сейчас предлагаю тебе самое дорогое - жизнь. Остальных, кого захватили сегодня живьём вместе с тобой, эти пустынные бандюки наверняка зарежут, словно баранов. Как только узнают, что за них никто не заплатит выкупа. Ведь за вас же никто не заплатит? Насколько я знаю, вас здесь как бы и нет?
        - Не заплатят, - согласился пленный и тут же насупился, явно задумавшись о грустных перспективах.
        - Вот видишь. А тебя, если ты ответишь на мои вопросы, мы можем забрать с собой. Увезём и сдадим местным французским властям в первом же ближайшем населённом пункте, где есть полицейский участок, пограничный пост или воинская часть. Скорее всего, тебя сразу же этапируют в Бамако. А поскольку здешние власти вообще не в курсе, кто ты на самом деле такой, то, как я могу предположить, будут долго выяснять детали твоей вымышленной биографии и соображать, за что конкретно тебя покарать - за нелегальный переход границы, подделку документов, незаконное ношение оружия или что-то ещё. Ну и, пока они будут судить-рядить, ты имеешь хороший шанс, прикинувшись гофрированным шлангом от противогаза и сидя в предвариловке, связаться со своими «кураторами», а там как знать - можешь отмазаться, получить минимальный срок заключения или даже сбежать. А дальше живи как хочешь. Прямых приказов убивать всех вас мне не отдавали. Ваше заточение здесь само по себе замечательная замена тюремному заключению, а тем, кто меня отправлял, нужны только ответы на вопросы. Но имей в виду, времени на раздумья я тебе дать не могу. Так
будет у нас разговор или нет?
        Последовало минутное молчание. Пленный что-то всерьёз прикидывал.
        - Хорошо, - сказал он наконец. - Спрашивайте…
        - В эту дыру ты и вся эта весёлая компания припёрлись за «Крокетами»?
        - Да.
        - А почему двери склада автогеном режете?
        - Потому что шифра никто не знает.
        - А что так?
        - Ну нельзя же знать всего. Мы и так совершенно случайно имели информацию о некоторых секретных американских военных базах за пределами США, на которых к моменту начала войны находилось кое-какое ядерное оружие. «Крокеты», тактические ядерные авиабомбы и ракеты «воздух - воздух» с ядерными БЧ. Это, так сказать, наследство от наших прежних связей и знакомств в Вашингтоне. А вот шифры от замков нам, увы, сообщить не удосужились…
        - Хорошо. Я знаю, что ваше подразделение разделилось на две части. Где те, кого у вас называют «группой обеспечения»? Они точно не явятся сюда?
        - Нет. А где они - ей-богу, не знаю. У них своё задание, они должны быть где-то километрах в двадцати отсюда. Радиограмму с просьбой о помощи мы дать не успели. Разве что они каким-то образом наблюдали за нами или услышали стрельбу…
        - Допустим. А где сейчас находится ваша Брит Савнер?
        Последовала минутная пауза. Было заметно, что мой собеседник хотел что-то уточнить или переспросить, но сдержался, поняв, что имеет дело с тем, кто знает о них неприлично много.
        - Точно не знаю. Мы с ней виделись три недели назад, - наконец выдавил он из себя. - И при последней встрече договорились, что она купит или арендует, разумеется, на чужое имя виллу на Атлантическом побережье, где-нибудь между Дакаром и Конакри, поближе к портам. Там она должна залечь на дно и ждать меня…
        - Зачем?
        - Я должен был получить деньги от сделки с «Крокетами». Очень большие деньги.
        - У вас что, проблемы с финансами?
        - Ну вы же прекрасно знаете, денег много не бывает. А особенно в этом зыбком, послевоенном мире, где человеческая жизнь не стоит ломаного гроша, а бумажным деньгам доверяют всё меньше и меньше. А тут пообещали заплатить золотом или камушками…
        - Позвольте полюбопытствовать - а до этого вы, господа прошлонавты, на чём зарабатывали? Сообщали заинтересованным сторонам точные координаты ещё не открытых месторождений полезных ископаемых?
        - Да. Зачем спрашиваете, если вы и так в курсе?
        - Каких именно месторождений и где?
        - В частности нефти в Нигерии. Там б?льшая часть месторождений была открыта не ранее конца 1960-х. А у нас были точные координаты мест, где следовало бурить скважины, с привязкой вплоть до нескольких метров…
        - Так. И что ваша группа собиралась делать дальше?
        - Сменить континент. Скрывать нашу осведомлённость в некоторых серьёзных вопросах стало очень сложно, а местами и вовсе невозможно. Тем более что нам известны и некоторые, ещё не разведанные здесь африканские месторождения драгоценных камней, а такую информацию в этом мире обычно выбивают под пытками, а потом убивают ненужных свидетелей без лишних вопросов. И потом, как вы давеча верно выразились, здесь стало как-то слишком шумно и тесно. В здешней Африке, несмотря ни на что, произошло то, что и должно было произойти. Европейцы скоро окончательно уйдут, черномазые объявят о независимости, после чего сюда придут Советы со своими бредовыми идеями и белых начнут резать и выгонять, прикрываясь научной теорией Маркса - Энгельса - Ленина. Нами рассматривался вариант с Австралией или Новой Зеландией, но там установлен очень жёсткий карантин на въезд и выезд. Слишком серьёзные проверки на каждом шагу, да и без штанов оставят - из-за того, что эти территории совсем не пострадали от недавней войны, пошлины с въезжающих их власти дерут просто чудовищные. В общем, мы собирались сделать себе надёжные документы
и отправляться либо в Южную Америку, либо, в крайнем случае, в Штаты. С тем чтобы там натурализоваться. Хотя в Штатах сейчас тоже не особо комфортно. В войну там были большие разрушения и жертвы, а сейчас и вовсе действует режим военного положения, то есть правит фактически генеральско-полицейская хунта…
        - В Штаты вы собирались в том случае, если бы у вашего коллеги Кофоеда всё получилось?
        - Да, а откуда вы и про него узнали? - спросил Норман несколько испуганно.
        - Не хочу тебя огорчать, но, кажется, вариант со Штатами накрылся. Вероятность, что ваш Кофоед туда доберётся, крайне мала…
        Разумеется, рассказывать ему о том, где именно и как его приятель раскололся, словно сухое полено, а затем был убит, я вовсе не собирался.
        - Что с ним случилось? - задал ожидаемый вопрос мой собеседник. Судя по голосу, заметно встревожившись.
        - Я, увы, не всесилен и хожу здесь, так же, как и все вы, под чужой личиной. А этот твой коллега действовал довольно топорно и умудрился сильно наследить во Франции. Точнее сказать, наследил не он, а скорее обеспечивавшие его перевозку американцы. Всё, что я знаю, - с их перелётом что-то пошло не так и самолёт с твоим приятелем пропал где-то над Англией, в советской зоне контроля. И, судя по сопутствующему этому случаю уровню секретности, делом занимались либо КГБ, либо советская армейская разведка. А это очень серьёзно, поскольку, как я уже успел понять, пересекаться здесь со спецслужбами Восточного блока категорически не рекомендуется никому…
        - И где именно это произошло?
        - Насколько я знаю, недалеко от бывшего британского флотского аэродрома в Йовилтоне. И я точно не могу сказать, мёртв твой коллега или же он попался столь нелюбимым тобой коммунистам живым. Кстати, а что такого вы собирались предлагать в целях обогащения власть имущим в Южной Америке?
        - Да примерно то же самое. Сведения по ещё не известным здесь месторождениям в Боливаре и Верхнеамазонском нефтегазовом бассейне.
        - Что ещё за «Боливар»?
        - Эта крупная группа нефтяных месторождений в Венесуэле. Разрабатывается с 1940-х годов, но многое из тамошних запасов разведали и открыли только в 1970-е…
        - А что Кофоед вёз в Штаты?
        - Кое-какие секреты технологий, связанных с металлургией. Я не специалист, но одним словом могу назвать это «сверхпластичностью».
        Гляди-ка, кажется, не наврал, подлец…
        - А что ещё вы собирались предложить из технологий?
        - Были кое-какие привезённые с собой рецепты насчёт технологических новаций в области производства керамики и полупроводников. Но из-за последней войны с реализацией этих рецептов точно будут большие проблемы, поскольку промышленность и наука в тех же США откатились резко назад. Им там сейчас как-то не до «Силиконовой долины»…
        - Допустим, - согласился я.
        В этот момент с лёгким лязгом открылась входная дверь, и в кабинет вошла Клава. Как всегда донельзя деловая и, судя по приятному выражению лица, вполне довольная происходящим.
        - Что там с дверью?
        - Заканчивают, - сказала она и присела на один из стульев у входа.
        Я с интересом наблюдал за общей реакцией Нормана на её появление. Хорошо помня, как ныне покойный Кофоед в Англии сразу же узнал нашу Клавку, мгновенно определив род её занятий. А вот нынешний мой собеседник никакого интереса к её персоне, похоже, всё-таки не проявил. Может, прикидывался, а может, и действительно видел в первый раз и понятия не имел, кто она такая. В конце концов, товарищ Кофоед перед своей гибелью успел какое-то время проторчать во Франции и вникнуть в некоторые расклады и персоналии тамошнего криминального мира. А вот моего сегодняшнего собеседника Нормана в последние годы во Францию явно не заносило…
        - Кстати, - задал я вопрос пленному. - А на этой двери с шифровым замком точно нет никаких сюрпризов?
        - Да бог с вами, откуда? Согласно имеющейся информации, американцы драпали отсюда в большой спешке, у них не было времени даже на уничтожение документов и укладку чемоданов, не то что на консервацию объекта или какое-то там минирование…
        - А что за скелеты валяются вокруг лётного поля? - спросила у Нормана Клаудия. Чувствовалось, что её заинтересовала эта «загадка природы».
        - Насколько я знаю, здесь работало несколько сотен наёмных строителей из числа местного населения. И американское командование физически не могло вывезти их отсюда, поскольку банально не было самолётов. Тем более что один из выделенных для эвакуации аппаратов потерпел аварию на взлёте то ли из-за ошибки пилотов, то ли из-за перегруза - ну да вы его видели, он и сейчас на основной здешней полосе валяется… Поэтому сбежали исключительно американские военные и обслуживающий персонал, а всех прочих - того…
        - Каким образом? - уточнила Клава.
        - Извините, но точно я этого не знаю. Вывели всех лишних наружу, а потом то ли просто перестреляли, то ли пустили газ. Технически несложно и то, и другое. А потом успешно распустили слух о том, что здешний мор был следствием какой-то страшной эпидемии, чтобы никто из аборигенов к этой базе категорически не совался…
        - Понятно, - сказал я и уточнил: - Значит, Брит Савнер будет ждать твоего возвращения. Но где именно, ты не знаешь?
        - Не знаю. Я уже сказал - Атлантическое побережье, где-нибудь между Дакаром и Конакри, поближе к портам, откуда пассажирские суда регулярно ходят в Южную Америку. О своём местонахождении она должна сообщить мне по нашим обычным каналам…
        - Через кого-то из вот этих людей? - предположил я. - Гандур, Лакомб, Мерлен, Дюпре, Броссар, Нтуле?
        - Да, - ответил Норман с огромным и искренним удивлением. - А откуда вам стали известны эти имена?
        По его слегка вытянувшемуся лицу можно было предположить, что его жизнь в тот момент рушилась прямо-таки на глазах. А значит, я действительно подобрался к последнему члену их «тройки» настолько близко, что развязка предстояла скорая и неизбежная…
        - Ну, ты же сам очень верно подметил, что вами в последнее время всерьёз заинтересовались, - соврал я ему. - Уж не знаю, как насчёт полиции и разных там разведок с контрразведками, но вот местный криминалитет действительно обложил вас и все ваши контакты довольно плотно. Увы, но те, с кем вы работаете, чрезмерно любят деньги, а нормы корпоративной этики здешних блатных на таких, как вы, не распространяются. Собственно, нигде в мире уголовники не станут искренне помогать прячущимся от властей беглым шпионам и прочей подобной публике. В отличие от полиции, мафия всегда работает чётко, и потому найти тебя для меня было лишь делом техники, естественно, при условии выплат представителям определённых кругов некоторых сумм. И если ты сейчас не врёшь, выйти на эту вашу Савнер - тоже вопрос времени и денег. Ничего больше ты, по сути дела, добавить не хочешь?
        - А что я могу добавить? Вы и так знаете слишком много, чем меня безмерно удивили…
        В этот момент открылась дверь, и на пороге появился давешний туарег в синем. Нагнувшись, он что-то сказал Клаве, та зачирикала ему в ответ на уже становившейся привычной для моего уха тарабарской мове.
        - Что он говорит? - спросил я.
        - Пойдём выйдем, - сказала Клава. - А этот пусть пока тут посидит…
        Я забрал со стола автомат и вслед за ней вышел в коридор. Дорогой товарищ Норман остался сидеть на стуле. Его взгляд смотрел вниз, на грязный линолеум пола, и он что-то явно прикидывал.
        Покинув кабинет, моя спутница что-то сказала «человеку в синем». Тот кивнул и немедленно прокурлыкал что-то на повышенных тонах, обращаясь к группе воинов в чёрном, как раз вытаскивавших в коридор очередные ящики с оружием и боеприпасами.
        Те отреагировали на его команду, и через минуту в кабинет, где я оставил пленного, вошёл безмолвный «человек в чёрном» с кинжалом на поясе и винтовкой на изготовку. Н-да, дисциплина и караульная служба у них в племени были поставлены на вполне себе должном уровне…
        - Так что он тебе сказал? - повторил я Клаве.
        - Вообще-то он спросил, что им с пленными делать?
        - Ну, нам они, я так понимаю, не нужны. Или есть какие-то варианты?
        - Нет.
        - Ну, тогда, значит, в расход, - изрёк я, подсознательно ужаснувшись тому, какие страшные вещи я сейчас произношу вслух.
        - А твоего собеседника?
        - Само собой и его. На все мои вопросы он ответил. Ничего принципиально нового насчёт последнего, оставшегося члена их группы он не рассказал. Ты же сама слышала. Так что он тоже не нужен. Только скажи своим друзьям-душманам, чтобы они с ним разобрались отдельно, так, чтобы возможность последующей идентификации трупа исключалась…
        - Что такое «душман»? - удивилась Клава.
        - Кажется, «враг» на пушту. Так называют бандитов в Афганистане…
        Кто и когда именно их так называл, я деликатно умолчал…
        - Никогда не слышала, - сказала Клаудия.
        Затем она догнала уже слегка отошедшего от нас по коридору «человека в синем» и что-то сказала ему. Тот прокаркал что-то ей в ответ и тут же энергично рванул по коридору, на ходу раздавая своим нукерам какие-то приказы. Через минуту я увидел, как его башибузуки в чёрном хватают и уводят наверх трёх пленных. Тех, которые нас с самого начала не интересовали.
        Тут рядом с нами возник один из Клавкиных «мальчиков», очень потный и со слезящимися глазами.
        - Вскрыли! - радостно доложил он.
        Мы с Клавой пошли по коридору за ним, дабы лично оценить это радостное событие.
        И уже удаляясь, я видел, как два «человека в чёрном» поволокли дорогого товарища Нормана по коридору к лестнице наверх, вслед за остальными.
        Во рту у него снова был плотный кляп, он мычал и извивался в железных руках конвоиров, явно порываясь что-то нам сказать. Кажется, до него всё же начало доходить, чем закончится эта пьеска.
        Я отвернулся, сделав вид, что не увидел этих его потуг. В конце концов, он всего-навсего преступник, приговорённый к ликвидации. И я очень надеялся, что Блондинка или кто-то из её сотрудников видели, а может, и записали мою беседу с ним. Конечно, никакого специфического дискомфорта в организме я не ощущал, но всё время помнил, что помимо прочего я ещё и «ходячая камера», фактически их глаза в этом бредовом мире.
        Давешний Жан в расстёгнутой до пупа, потемневшей от пота рубашке сидел прямо на полу коридора и жадно хлебал воду из зелёной армейской фляжки. Остальные двое Клавиных «мальчиков» вошли в хранилище и осторожно осматривались там.
        И действительно, на пустых, уходящих под потолок стеллажах лежало восемь продолговатых металлических ящиков защитного цвета, с маркировкой «US Army» и какими-то длинными цифровыми номерами.
        Клава приказала открыть один из ящиков. И там ожидаемо обнаружилась серо-зелёная, каплевидная, похожая то ли на баклажан, то ли на огромную лампочку ракета с четырьмя небольшими, примитивными стабилизаторами.
        Клава вопросительно посмотрела на меня.
        - Оно, - сказал я. Действительно, это были те самые атомные, надкалиберные, предназначенные для безоткатных орудий 280-мм гранаты М388 «Дэви Крокет», которые я в своём времени видел только на старых фото.
        Клава приказала двум своим ребятишкам быстренько брать два ящика и скорым шагом топать наверх. Жану и ещё двоим было велено охранять хранилище и никого в него не пускать.
        Ящики с «Крокетами» были довольно тяжёлые, поэтому сначала ребятки прихватили лишь один ящик.
        Мы с Клавой поднялись в ангар вслед за ними. Как оказалось, оставшиеся у входа бодигарды активно валяли дурака, но за время нашего отсутствия всё-таки успели загнать джипы внутрь, поскольку снаружи стояло изрядное пекло.
        Клаудия тут же выдала какую-то изящную французскую фразу, в которой упоминались бастарды и педерасты (точного смысла фразы я не понял), и погнала двоих из них вниз за ещё одним «Крокетом» в футляре.
        Похожие на братьев-близнецов туареги в чёрном деловито таскали мимо нас наружу последние ящики со своими трофеями. На нас они не обращали никакого внимания, будто в ангаре кроме них вообще никого не было.
        Минут через десять откровенно запарившиеся Клавины ребятишки притащили и второй ящик.
        Оба ценных трофея были погружены в кузов одного из джипов и плотно прикрыты брезентом и какой-то мелочью, вроде цинков с патронами и коробок с пулемётными лентами.
        Потом Клава кратко проинструктировала о чём-то (разумеется, беседа была на французском) двух своих вояк. Из их короткого и очень тихого разговора я разобрал только отдельные слова, из которых можно было понять, что их с этим ценным «товаром» уже где-то нетерпеливо ждали.
        Какая поразительная оперативность! Хотя мне было сложно предположить, кому здесь могли вообще понадобиться «Крокеты» - некой «державе» или всё-таки «частным лицам»? К тому же атомные гранаты в ящиках были без взрывателей. Впрочем, скорее всего, наибольшую ценность представляли даже не сами гранаты, а содержащийся в них оружейный плутоний (ну или чем их здесь снаряжали?), с которым счастливые его обладатели могли проделывать всё, что угодно…
        Далее получившая «спецзадание» вооружённая парочка попрощалась с Клавой, запрыгнула в джип, задним ходом выехала из ангара, развернулась и, набирая скорость, рванула по ВПП, распугивая стоявших поблизости туарегских верблюдов.
        Вторую машину с прикрытием Клаудия с ними не послала явно из соображений конспирации. Кстати, рация в джипе у уехавших ребят была, но пока что они ни с кем не связывались. Видимо, собирались соблюдать полное радиомолчание настолько, насколько это возможно.
        Спрашивается - а чего бы и нам всем было не уехать вместе с ними? Но, как я понял, моя спутница решила держать слово, как и подобало «крёстному отцу в юбке».
        И действительно, Клава подошла к джипу и, расчехлив рацию, сообщила русским, что объект нами занят и всё прошло, как запланировано.
        Как бы между прочим она сообщила и о том, что «представляющие интерес предметы» на месте наличествуют, в количестве шести штук.
        Стало быть, два «изделия» она прямо-таки автоматически отжала себе в качестве «процента», заранее подробно оговорив судьбу этого товара с неизвестными мне «заказчиками». Ай молодец, всех обштопала…
        Почему наша бравая атаманша в данном случае не прикарманила всё, лично мне было вполне понятно - тогда с неё бы точно не слезли разные там представители и эмиссары (то есть, если выражаться проще - рэкетиры и вымогатели) как восточного, так и западного военных блоков, поскольку о существовании этого склада теперь знали и те, и другие. Крохоборство наказуемо, а вот «невинные фокусы» с двойной бухгалтерией, как мне кажется, допустимы в любые времена…
        Насколько я понял, русские ответили Клаве, что кого-то посылают к нам. То есть нам следовало «ждать и не расходиться».
        Таким образом, возникла некая оперативная пауза.
        Клава с частью своих бойцов опять ушла вниз. Видимо, устранять малейшие признаки наличия двух лишних ящиков.
        А я, стоя в воротах ангара, наблюдал, как туареги окончили погрузку, навьючив последние ящики на спины верблюдов. По мере загрузки «корабли пустыни», ведомые погонщиками, отправлялись в дорогу, быстрым шагом следуя через взлётную полосу и исчезая в жарком мареве за дальними курганами.
        Я заметил, что на некоторых верблюдах были навьючены и завёрнутые в какую-то домотканую материю длинные тюки. Это были явно трупы «людей в чёрном», которых их соплеменники, видимо, должны были похоронить до захода солнца и, возможно, в каком-нибудь особом месте и по специфическому ритуалу. Или как это у них положено?
        При этом автомашины родезийцев и их покойники оставались на прежних местах.
        За одним маленьким исключением - на песке, метрах в сорока слева от входа в укрытие, прибавилось четыре лежавших одной живописной группой мёртвых тела. Сработано было явно холодным оружием. При этом вокруг трупа Нормана было особенно много кровищи.
        Хотя определить, что это был именно его труп, в тот момент можно было разве что по джинсам, поскольку у тела больше не было ни головы, ни кистей рук.
        Туареги в точности последовали Клавиным инструкциям, причём, судя по тому, насколько быстро они выполнили муторную и грязную процедуру отделения головы от туловища (с этим в мои времена справляются далеко не все маньяки), когда-то именовавшуюся среди наших подобных им людорезов «секир башка», кочевники были отчётливыми профессионалами в этих делах. Куда они дели эту самую голову, думать мне совсем не хотелось…
        В течение примерно часа последние кочевники, забрав всё причитающееся им, ушли. Замыкал процессию давешний «человек в синем», который достаточно тепло попрощался с появившейся в ангаре Клавой.
        Когда силуэты последних верблюдов наконец растворились на горизонте, Клава разрешила всем вернуться в ангар и отдыхать, одновременно отправив двух своих ребятишек с биноклями на вершину холма над нашей головой для наблюдения за окрестностями. А то мало ли…
        Примерно ещё через час на горизонте показался обширный столб пыли, сопровождавшийся шумом моторов, скоро материализовавшийся в виде двух знакомых, песочно-зелёных, полосатых ГАЗ-69.
        Почти не сбавляя скорости, «газики» въехали прямо в открытые ворота ангара. В машинах было восемь человек - шестеро бойцов в знакомых комбезах и панамах, которыми командовали уже знакомый нам старшина Карпилов, который приветливо помахал мне ручкой, и неизвестный, молодой и очень загорелый офицер в такой же, как у майора Капитанова, полевой фуражке.
        Когда машины проезжали мимо, я увидел на их радиаторах буквы «УАЗ». Так вот откуда бесперебойное снабжение этими и не только этими автомашинами, уже не раз удивлявшее меня в этом мире. Ну да, в Ульяновске эти «газики» клепали аж с 1954 года, и водородные бомбы на него вроде бы не успели кинуть, а вот их родной завод в Горьком в нынешних обстоятельствах мог и не уцелеть…
        - Старший лейтенант Ендогин! - представился неизвестный офицер. - Главное артуправление Советской Армии, специалист по специальным боеприпасам!
        Клава мило улыбнулась ему, давая понять, что очень рада знакомству.
        Старшина с бойцами выбрались из машин и с интересом осмотрелись. Я здраво рассудил, что в случае чего они опять смогут поснимать нас без выстрелов, одними ножами, да так, что мы и пикнуть не успеем. Нас было десять человек, считая Клаву, а этих восемь, и все профессионалы. Однако резать нас без приказа они вряд ли стали бы…
        Во всяком случае, никаких агрессивных намерений по отношению к нам приехавшие русские не демонстрировали. Наоборот, выглядели они вполне дружелюбно.
        Старшина и четверо бойцов остались возле машин, а Клава со старлеем, двумя его солдатами и парой своих ребятишек ушла вниз, видимо, на склад.
        Старшина Карпилов приказал своим людям готовить рацию, видимо, собираясь докладывать о прибытии. Чувствовалось, что теперь это затянется надолго. Делать мне было особо нечего, и я поправил ППШ на плече и потопал вниз, вслед за Клавой.
        В пахнущем плесенью нижнем коридоре не было никого, кроме трупов. Возле вскрытого склада с «Крокетами» подпирали стены один Клавкин боевик и один советский солдат. Заглянув в открытую дверь, я увидел, как старший лейтенант Ендогин с помощью остальных один за другим открывал ящики с атомными гранатами и что-то тщательно записывал в толстый блокнот. Похоже, его интересовали серийные номера и прочая маркировка трофейных «изделий», а значит, закончить они должны были не скоро.
        Я прошёл мимо склада и из чистого любопытства решил посмотреть, что там ещё могло быть интересного, кроме обнесённых подчистую туарегскими басмачами складских помещений.
        Я последовательно дёргал за ручки всех ещё не открытых дверей, и только в самом конце коридора наконец обнаружилось незапертое помещение, куда, похоже, вообще не заходили туареги.
        Войдя туда, я нащупал выключатель на стене возле двери и щёлкнул им. Под потолком засветились два тусклых плафона из пяти. Похоже, тут было что-то вроде бара. Справа была стойка с несколькими табуретами, на стене позади которой тянулись полки с несколькими десятками бутылок.
        Несколько стаканов, бутылок, а также тарелок с какими-то чёрными ошмётками остались стоять и лежать на стойке. На всём был омерзительно толстый слой пыли, не позволявший рассмотреть даже бутылочные этикетки и делавший стаканы и рюмки матово-серыми.
        Кроме того, в глубине бара стояло четыре круглых столика, вокруг которых стояли сдвинутые в живописном беспорядке стулья в количестве полутора десятков.
        Похоже, и отсюда прежние хозяева сматывались практически мгновенно, по команде.
        На пыльных столиках тоже громоздились бутылки, рюмки, стаканы, тарелки с практически окаменевшими бренными остатками неизвестной закуски, заполненные похожей на сухое говно субстанцией пепельницы и прочие ложки-вилки. Была тут и пара оставленных на столах в раскрытом виде, изрядно покоробившихся от жары и грибка толстых журналов, тоже серых от пыли до полной неразличимости текста.
        А на одном из столов я обнаружил нечто действительно интересное - древнего вида киноаппарат из числа тех, с помощью которых в наше время, в школе, когда-то показывали учебные фильмы. Людям цифрового века, многие из которых не застали даже аудио- и видеокассет, этого не понять, а я прямо-таки умилился.
        Киноаппарат был заряжен плёнкой и, судя по всему, подключен к местной электросети - толстый, облепленный похожей на мох пылью провод тянулся куда-то под барную стойку. Окуляр аппарата смотрел на стену бара, где висел посеревший экран, опять-таки вызвавший у меня невольные ассоциации со школой - длинный металлический футляр, из которого, собственно, и разматывается само экранное полотнище. У нас в школе такие экраны обычно вешали поверх классной доски, а когда необходимость в подобном экране отпадала, его сматывали обратно в футляр и, сняв со стены, убирали в шкаф или просто в угол.
        Стало быть, я попал в импровизированный кинозал? Интересно, что же здесь смотрели господа американские зольдаты унд официры? Порнушку? Хотя какая, спрашивается, в 1950-е гг. могла быть порнушка? Нет, то есть в Штатах она, безусловно, была всегда, только преследовали за нее при тогдашнем, просто запредельном ханжестве почище, чем в мои времена.
        Опять-таки, в те годы цензура в Голливуде была посильнее, чем в Госкино СССР: у них не то что голую коленку нельзя было показать, но во многих американских фильмах первого послевоенного десятилетия зачастую и женщин-то вообще не показывали, даже одетыми и даже в эпизодах. А ещё говорят Суслов то, Хрущёв сё…
        Решив не гадать далее, я протёр пыльный окуляр киноаппарата несвежим носовым платком и, немного разобравшись в нехитром устройстве кинопроекционного аппарата, щелкнул, как мне показалось, нужным тумблером.
        Что-то хрястнуло, потом в аппарате, моргнув, зажглась лампочка, и через секунду он затрещал, заработав. Плёнка с тихим стрёкотом поползла с одной бобины на другую.
        Оставляя следы подошв на пыльном мху пола, я вернулся к двери и выключил свет.
        Затем обернулся, глядя на мечущиеся по небольшому экрану светотени.
        Удивительно, что плёнка не слиплась от времени, не потрескалась или не пришла в негодность ещё каким-нибудь способом, хотя, по идее, должна была…
        Сквозь тарахтение киноаппарата в помещении возник шипящий и местами вообще исчезающий звук, что-то болтавший по-английски.
        Через минуту я понял, что аппарат был заряжен не мелодрамой, комедией либо вестерном, а всего-навсего какой-то американской пропагандистской хроникой, причём цветной.
        - …Война объявлена! - вещал хорошо поставленный мужской голос, в моё время именно такие баритоны рекламируют шампуни и какую-нибудь эрзац-жратву.
        А на экране в этот момент вспух огненный шар очень красивого атомного взрыва, быстро превратившийся в грибовидное облако над каким-то морем с пальмами на переднем плане. В этих кадрах было что-то, смутно знакомое, похоже, это были испытания водородной бомбы на атолле Бикини или Эниветок.
        Потом по центральной улице какого-то крупного американского города (судя по высоким зданиям, можно было предположить, что это Нью-Йорк) замаршировал какой-то парад с мальчиками-мажорами (не иначе некие кадеты) в парадной форме, духовым оркестром и солдатами в надраенных до сверкания касках.
        Затем показали странные, длиннющие хреновины на восьми колёсах, едущие по той же улице. После секундного размышления я понял, что это были 280-мм пушки М65 «Атомная Энни», стрелявшие ядерными снарядами, американское «вундерваффе» 1950-х. Каждую такую пушку волокли по два коротких двухосных тягача: один спереди, другой сзади. Следом за пушками показались трёхосные грузовики с остроносыми тактическими ракетами MGR-2 «Онест Джон» (ну или их муляжами) в кузовах.
        Дальше парадные кадры сменились нарезкой с каких-то манёвров. На экране возникли картинно выпрыгивающие на прибрежный песок какого-то пляжа с десантных барж бравые морпехи в оливковой форме, уж слишком начищенных берцах и покрытых камуфляжными чехлами касках, вооружённые винтовками М14. Следом по экрану протащились маленькие, шестиствольные самоходки М50 «Онтос», похожие на неприлично огромные посылочные ящики, морпеховские бронетранспортёры LVTP-5 и ярко-зелёные танки М48 «Паттон» с огромными белыми звёздами на броне.
        Дальше началась авиационная хроника - летящая в чётком строю клина восьмёрка F-100 «Супер-Сейбр», затем взлёт переливающихся на солнце серебром полированного дюраля стратегических В-36, В-47 и В-52. Потом показали сыплющий обычные, фугасные бомбы В-52 и взлёт с палубы какого-то авианосца реактивных «Скайхоков» и поршневых «Скайрейдеров».
        - …Защитники свободы! - вещал, временами совсем пропадая, голос за кадром. Я не успевал понять все слова (ну не настолько хорошо я знаю английский), которые он произносил, но главный смысл этой лабуды до меня всё-таки доходил: - …С нами бог!.. За нами вся несокрушимая мощь и сила самого богатого и самого развитого государства в мире!.. Уничтожить коммунистическую инфекцию в зародыше, пока она не охватила… С нами духовная сила великого американского народа, сплочённого конструктивными идеями демократии!.. Снова под угрозой… Ни на миг не ослаблять психологического и политического давления на безбожного противника!.. Наша богом избранная нация полна решимости победить!..
        Судя по всему, эта хроника была смонтирована в самом начале последней здешней войны. Именно поэтому она не содержала абсолютно никакой конкретики и заметно отличалась в худшую сторону даже от той советской кинохроники, которую я не так давно смотрел, оказавшись в Англии. Ну а в принципе, в этой голимой пропаганде не было абсолютно ничего нового. Они и в моём времени пишут и говорят о нас примерно в аналогичных выражениях.
        В момент, когда на экране показали старт в облаках огня здоровенной зенитной ракеты «Бомарк», где-то наверху, над моей головой, глухо бабахнуло, и помещение содрогнулось от сильного удара. Свет и киноаппарат на секунду погасли, а потом опять включились.
        Через пару секунд последовал отрывистый двойной звук «бды-щщ», но на сей раз ударило где-то в стороне, правее.
        Что, чёрт возьми, произошло? Что за взрыв?
        Выключив киноаппарат и свет, я выскочил в коридор.
        И тут же наткнулся на Клаву, старшего лейтенанта Ендогина и «сопровождающих их лиц». Похоже, они тоже только что выскочили из хранилища и теперь озирались в полутьме подземелья, подозрительно глядя на потолок, с которого сыпались частички мелкой цементной пыли.
        - Что за херня? - спросил я.
        Клава на это лишь пожала плечами.
        Новых ударов и взрывов больше не было. Но мы все, как-то разом повернувшись в одну сторону, рванули бегом наверх, в ангар. Только пятки засверкали.
        Ещё на лестнице навстречу нам выскочил один из Клавиных ребятишек.
        Он бежал сверху и орал диким голосом:
        - Chars!
        Танки?! Да какие, на хрен, танки?
        Ничего не понимая, мы выскочили в ангар. Внешние входы уже были закрыты. И как, спрашивается, в этой нервной обстановке всеобщего шухера можно было осмотреться и оценить обстановку?
        - Стоп, - сказал я Клаудии и спросил: - Вон там, в тамбуре, что за лестница, ведущая наверх?
        - Не знаю, - ожидаемо ответила она. Ну правильно, ещё минуту назад её голова явно была занята исключительно подсчётом барышей и в глазах стояли нули…
        Я сдёрнул с шеи у одного из подвернувшихся под руку Клавиных подручных полевой бинокль и, вернувшись в тамбур, рванул по узкой пыльной лестнице вверх.
        Лестница упиралась в узкую площадку с железной дверью, которая не была заперта, и я со всего разгону влетел в небольшое тёмное помещение, в котором не было даже стульев.
        Зато, когда мои глаза немного привыкли к полутьме, я разглядел торчащие из бетонного пола и стен металлические уголки, штыри и обрезки труб.
        Ни выключателей, ни лампочек там не было, но зато я увидел на противоположной от входа стене две прямоугольные металлические заслонки на хитрых петлях. Похоже, эта комнатёнка была чем-то вроде недостроенного НП (для пункта управления полётами отсюда был слишком малый сектор обзора), и стальные планки закрывали пару наблюдательных амбразур. Интересно, что, когда мы подъезжали сюда, снаружи никаких щелей или амбразур над входом в укрытие видно не было. А может, я просто не проявил должной внимательности…
        Потянув за найденные на ощупь осклизлые рычажки, я не без труда откинул заслонки вниз - система напоминала современные БТРы из моего времени, только там всё это хозяйство откидывается вверх. После откидывания получилось нечто вроде полок, а за ними действительно обнаружились два узких и широких, прямоугольных «окна в окружающий мир»: хочешь наблюдай, хочешь стреляй во всё, что движется.
        Я присел на корточки и поднял бинокль к глазам, всмотревшись в окружающий пейзаж.
        Прожариваемая солнцем пустыня вокруг нашего укрытия была, в принципе, всё та же, но некоторые детали пейзажа изменились прямо-таки кардинально.
        Удивительно, но я действительно увидел танки и бронемашины, вполне реальные и осязаемые. Танков я насчитал целых пять штук, и это были похожие то ли на утюги, то ли на большие ящики «Центурионы» с длинными пушками и закрытой сплошными экранами почти до самой земли ходовой частью.
        Броневиков было три - небольшие, угловатые двухосные «Хамберы» времён Второй мировой, с плоскими, приплюснутыми башенками, из которых торчали тонкие стволы 37-мм пушек и спаренных с ними пулемётов.
        Вся техника была покрыта песочно-коричневым, широкополосным камуфляжем, характерным для английской армии, а вот номера и маркировка на ней вообще не просматривались. Хотя с ними всё было ясно и без подобных деталей - в этих краях «Центурионы» (они же «Элефанты») могла иметь только армия ЮАР, страны махровых расистов и изощрённых угнетателей чернокожей гопоты.
        Три «Центуриона» стояли на взлётной полосе, метрах в четырёхстах от моего наблюдательного пункта, дистанция между танками была метров пятьдесят. Башенные орудия были направлены в сторону укрытия.
        Ещё два танка смутно просматривались дальше, километрах в полутора от меня, один «Центурион» при этом заехал на невысокий холм. Судя по всему, эти два танка прикрывали транспорт - между ними стояло, выстроившись полукругом, с десяток грузовиков и джипов, включая два тупоносых «Бедфорда» с цистернами.
        Причём рассмотреть эти два танка и скопление автомашин снизу, из ангара, было явно затруднительно.
        Все три «Хамбера» пока что маячили между входом в ангар и первой тройкой танков.
        Вот тебе и «группа обеспечения», блин. Кто же знал, что они будут вооружены прямо-таки до зубов…
        Всё-таки Норман наврал мне, падла двуличная. Он прекрасно знал, что за ними скоро придут, и на что-то надеялся. Наверное, думал потянуть время, а потом сюда явились бы эти кореша на своих танках и выручили его. Увы, этот номер у него не прошёл…
        Спрашивается, и что теперь со всем этим делать? Инстинкт подсказывал, что следовало «поискать, где плотник оставил дыру», забирать трофеи и быстро валить отсюда подобру-поздорову. Но сделать это мы не могли, поскольку нас банально заперли в этом пыльном, недостроенном бункере, почище, чем в каких-нибудь аджимушкайских каменоломнях или центральной цитадели Брестской крепости…
        Сзади послышались лёгкие шаги по металлической лестнице, и по смешанному аромату парфюма и пота я, даже не оборачиваясь, понял, что это явилась Клава.
        - Хорошо что ребята успели входы закрыть, - сказала она, возникая из полутьмы за моим левым плечом.
        - Ага. Замечательно. Раз они такие умные, то пусть теперь занимают оборону и готовятся защищать этот вонючий подвал до последней капли крови…
        - Уже.
        - Только, по-моему, это всё-таки дохлый номер…
        - Почему?
        - Потому что голым профилем на ежа не сядешь…
        Закончить эту мудрую мысль я не успел, поскольку сзади послышались ещё шаги. На сей раз двойные. В комнатку недостроенного НП ввалились изрядно пропотевшие старшина со старлеем, и вокруг сразу же стало тесно и душно.
        Оба они были с биноклями и тут же принялись жадно разглядывать противника, прильнув к амбразурам.
        Диспозиция пока что не менялась, танки и бронемашины стояли на прежнем месте и не стреляли.
        - Двери ангара противопульные, но от прямого попадания 90-мм снаряда их орудий это вряд ли поможет, - сказал старлей задумчиво и спросил: - А откуда они вообще взялись, эти танки?
        - Завелись, - ответил я. Как будто танки - это тараканы или клопы…
        И тут же меня словно осенило.
        Ведь подобный эпизод был в старом (старом для меня, разумеется) сериале «Четыре танкиста и собака»!
        Только там хитрожопые немцы при отступлении запрятали пару «Пантер» в соломе сарая какого-то прибрежного поместья, а потом, когда понадобилось, высадили с подводной лодки не только разведгруппу, но и экипажи для этих танков, с запасом горючего в канистрах. И, кстати, насколько я помнил, гитлеровцы в этом кино устраивали такие прямо-таки шекспировские ходы с танками и U-Bootами для доставки из некой заначки тяжёлой воды или чего-то подобного…
        - Я вот что думаю, - выдал я наконец. - Скорее всего, эти танки и броневики были заблаговременно спрятаны англичанами или южноафриканцами где-то поблизости отсюда, в хорошо замаскированном подземном укрытии. И сделали они это, видимо, ещё во время последней войны или даже до её начала. Небось воспользовались какими-нибудь договорами о совместной обороне с тогдашним французским правительством. А когда им понадобилось, они притащились в эти края, нашли захоронку с техникой, залили горючку, погрузили боезапас и поехали. Иначе зачем им были нужны аж два бензовоза? И, по-моему, этот план не лишён рациональности, поскольку прорываться до границы, контролируемой британскими недобитками Нигерии, да ещё имея на руках «Крокеты», куда спокойнее на серьёзной броне, нежели просто на машинах или же на своих двоих. Здесь по прямой всего-то километров триста или даже меньше, да всё по ровной, пустынной местности. Три хороших дневных перехода - и они дома, вместе со всеми бонусами и пряниками. Тем более что никаких серьёзных войск и укреплений у них на пути нет. Или я ошибаюсь?
        - Не ошибаешься, - ответил за всех старлей.
        - Так что эти сволочи подстраховались и вовремя извлекли из кустов неслабый рояль, - закончил я и добавил: - И что нам теперь делать? Где наши рояли, дорогие товарищи? Лично я согласен даже на фортепьяно…
        В духоте тесной комнаты повисло тягостное молчание.
        - Они пока что стреляли по нам всего три раза? - уточнил я. - И все их снаряды легли мимо?
        - Вроде да, - ответила Клава, но как-то не очень уверенно.
        - Значит, это они тупо проверяли, есть ли тут кто живой. А когда мы закрыли входы перед их носом, у них не осталось сомнений, что на объекте чужие. А раз им тоже нужны «Крокеты», просто так на лобовой штурм они не пойдут. Они не наполеоновская старая гвардия, и тут им не Ватерлоо…
        - Почему не пойдут? - спросила Клаудия.
        - Хотя бы из опасения повредить спецбоеприпасы, - ответил за меня слишком умный (или упорно изображающий из себя такового) старлей Ендогин.
        - Правильно. А раз так, теперь надо ждать от них дальнейших ходов, как в шахматах. Вернее всего, это будет либо проникновение сюда через какой-нибудь «чёрный ход» их диверсионной группы, либо появление парламентёра с какими-то «шикарными предложениями». Здесь есть какие-нибудь запасные входы-выходы? - уточнил я.
        Предосторожность была нелишняя, поскольку вороватые туарегские басмачи явно не проверяли наше укрытие на сей предмет.
        - Вроде нет, - сказала Клава. Но уверенности в её голосе снова не чувствовалось.
        В общем, после недолгих раздумий я, Клаудия и товарищ старший лейтенант спустились в ангар, а старшина остался наблюдать дальше. Старлей послал двух своих ребят проверить укрытие на предмет наличия любых запасных выходов, включая вентиляцию, а мы прикинули, чем мы располагаем на случай штурма.
        Оказалось, что дело сильно пахло жопой.
        Нас было десять человек, считая Клаву, а русских - восемь. При этом у нас, кроме разнообразного стрелкового оружия, нашлось всего десятка три ручных гранат - осколочных «лимонок» различного образца и германских «колотушек» на длинных ручках.
        У русских кроме штатных автоматов и пулемёта РПД были две ручные противотанковые гранаты и один гранатомёт РПГ-2 с боезапасом аж из четырёх гранат.
        Как в том анекдоте про некоего идиота, которому по щучьему велению приспичило срочно стать Героем Советского Союза, одна граната на два вражеских танка, и, «как видно, придётся посмертно»…
        Ей-богу, ситуация была такая поганая, что мне захотелось немедленно застрелиться. Прямо там, где стоял, и без малейших попыток сопротивления. Просто послать всё это на фиг и вернуться обратно.
        Между тем вернулись перепачканные цементной пылью бойцы, доложившие Ендогину о том, что никаких выходов, вентиляции или прочих отверстий, через которые сюда мог бы пролезть человек, они нигде не нашли и вообще, по их мнению, всё здесь было какое-то убогое и недостроенное.
        Стало быть, вариант со скрытным проникновением штурмовой группы противника исключался, оставались либо штурм, либо парламентёр. Если только супостаты не пошлют сапёров для проделывания прохода внутрь путём подрыва стен или потолочных сводов…
        Однако наш героический старлей от обсуждения дальнейших, довольно кислых перспектив почему-то отказался. Вместо этого он направился к своему командирскому ГАЗ-69 и с невероятным спокойствием вызвал по рации какого-то «Ясеня». Ну да, дереву же всё равно, на дрова оно пойдёт или на мебель…
        Пока он это проделывал, сверху спустился старшина.
        - «Центурионы» стоят на месте, но два ихних броневика медленно едут к воротам! - доложил он.
        Старлей на это и ухом не повёл. Он закончил сеанс связи (позывной их группы, если я всё правильно расслышал, был «Клён» - действительно сплошные деревья, для здешней пустыни самое то), а потом вылез из «газика» и на всякий случай приказал своим бойцам зарядить единственный РПГ. По логике он сейчас должен был начать торопливо писать заявление в родной политотдел, на вечную тему «если погибну, прошу считать меня коммунистом, а нет, так нет»…
        - Погодь, - сказал я ему. - Если я давеча всё верно рассчитал, это как раз должны быть их парламентёры…
        Ендогин не стал спорить и согласился со мной. Сообща мы решили, что пока не будем ничего предпринимать, а разговаривать с парламентёрами (если это, конечно, были именно они) будет Клава. При виде женщины они должны были хоть немного растеряться…
        Для таких случаев (проверка документов и прочее) в дверях и воротах здешнего ангара были оборудованы прямоугольные, сдвижные «вертухайские зрачки».
        Для начала мы с Клавой подошли к дверям и открыли одну из этих наблюдательных бойниц. Действительно, к входу в укрытие медленно ехал пятнистый, обвешанный брезентовыми скатками и какими-то канистрами «Хамбер».
        Из его башенного люка высовывался по пояс загорелый молодец неопределённого возраста в песочной форме британского образца и чёрном берете, с белым платком в поднятой вверх руке. На его берете, прямо над правой бровью серебрилась заковыристая эмблема в виде головы какого-то рогатого животного (может, антилопы, а может, и горного козла) с красно-жёлтой полоской снизу. Если я не ошибался, подобная эмблема когда-то давно была у единственного бронеавтомобильного полка родезийской армии. Стало быть, тот ещё козлина, вражина, на котором пробы негде ставить…
        Второй, однотипный броневик благоразумно держался метрах в сорока позади первого.
        - Ne tire pas, je t’en supplie! - крикнул молодец, энергично размахивая платком.
        Смотри-ка, какой вежливый, даже волшебное слово «пожалуйста» знает! А в остальном французский, на котором он попросил нас не стрелять, был не вполне чистым, а значит, относительно понятным для такого неуча, как я.
        После этих его слов броневик остановился. Тип с платком спустился с брони и шагал к нашей двери. Как оказалось, он был ростом где-то под метр девяносто, этакая длинная жердина, в шортах и с массивной револьверной кобурой на брезентовом поясном ремне. Тоже мне парламентёр - шпалер-то всё же прихватил, падла…
        - Тяни время! - неожиданно шепнул Клаве из-за наших спин старлей Ендогин.
        Парламентёр медленно подошёл к двери ангара метра на два.
        - Ближе не подходить! - велела ему Клаудия на французском, после чего подошла вплотную к двери, закрыв своим лицом «зрачок», чтобы собеседник не смог разглядеть, что находится у неё за спиной. Толково, но вряд ли поможет…
        Я смотрел на вражеского переговорщика из-за её плеча.
        Кажется, тип в беретке её вполне понял и остановился.
        - Ну, чего надо? - поинтересовалась Клава.
        - Сдавайтесь, - предложил парламентёр.
        Даже не прибавляя чего-нибудь, типа «вы окружены» или «ваше положение безнадёжно». Экий прагматик-реалист, в стиле эсэсовцев из старых фильмов про 1941 год…
        - С чего бы это нам сдаваться? - уточнила Клава.
        - Вас мало. Если не сдадитесь, мы разнесём тут всё. Вместе с вами.
        - А не боитесь, что рванёт? То самое, главненькое, зачем вы сюда пришли?
        На лице переговорщика возникло некоторое замешательство.
        - Они без взрывателей, - усмехнулся он.
        - И что с того? Попытаетесь пойти на штурм - мы просто подорвём то, что вам столь нужно. Превратим в кучу обломков. И будете вы их ценное содержимое с пола собирать и просеивать через сито!
        - Момент, - сказал парламентёр.
        Затем он зашагал обратно к своему броневику.
        Клава на всякий случай прикрыла заслонку.
        - Что дальше? - спросила она, обернувшись.
        - Сказал же, тяни время, - повторил Ендогин. - Нам надо попробовать любой ценой выиграть ну хотя бы полчаса!
        - А полчаса хватит?
        - Да.
        Интересно, что ему могли дать эти вожделенные полчаса?
        Через пару минут послышался глухой стук в дверь.
        Кажется, переговорщик вернулся.
        Клава открыла «зрачок».
        - Каковы ваши условия? Что вы конкретно от нас хотите? - спросил он, видимо, получив какие-то инструкции.
        - Самую малость, - ответила Клава. - Во-первых, безопасный уход отсюда для меня и моих людей. А во-вторых, процент от стоимости найденного.
        - И всё? - уточнил парламентёр с несколько издевательской интонацией. Видимо, решил, что эта дамочка сбрендила…
        - Нет, не всё. Ещё мне нужно минут сорок на то, чтобы связаться с моими боссами, обсудить возникшую ситуацию и получить от них ответ и дальнейшие инструкции. Я, в данном случае, человек маленький…
        То есть после Клавкиных слов эти родезийские уроды должны были всерьёз думать о том, что действительно имеют дело с какой-то местной мафией, а не, не дай бог, с русскими. Собственно, как мне показалось, они в тот момент примерно так и полагали…
        - Хорошо, - ответил парламентёр. - Но вы слишком много хотите, и обещать вам какие-то проценты я не уполномочен. Через сорок минут я вернусь, и мы продолжим разговор. Время пошло!
        Затем он посмотрел на свои массивные карманные часы и отошёл.
        Через пару минут его «Хамбер» завёл мотор, развернулся и уехал восвояси. Вторая бронемашина последовала за ним.
        - Что это нам даст? - спросила Клава.
        - Терпение, - только и сказал на это Ендогин.
        Затем, взяв из «газика» зелёный жестяной ящик переносной рации, он с одним бойцом скорым шагом направился наверх, таща радиостанцию за собой.
        - Наблюдайте из партера, - снисходительно разрешил он всем нам, перед тем как ушёл. Франкоговорящая часть нашей группы его, разумеется, вообще не поняла, хотя по его действиям и без всяких слов было ясно, что он затеял что-то серьёзное. Красная Армия не была бы Красной Армией, если бы в критической ситуации тоже не приберегла для такого случая жменьку-другую козырей, как говорили в одном популярном в моём времени кино…
        Так или иначе, теперь могло произойти всё, что угодно. Оставалось только гадать и надеяться на то, что тактический ядерный удар по нам бравый старлей всё-таки не вызовет.
        Дальше потянулись минуты ожидания. Крайне медленно, как это обычно и бывает в подобных, тупиковых обстоятельствах.
        Народ, включая Клаву и старшину, рассредоточился, держа оружие наготове и усевшись на бетонный пол возле тамбура, с тем чтобы минимизировать потери в случае, если супостаты передумают и их танки внезапно начнут бить из пушек по входным воротам и дверям укрытия.
        Некоторые Клавины боевички, воспользовавшись паузой, пили воду (а может, и не только воду) из фляжек и что-то торопливо жевали, устроив себе стихийный второй завтрак либо ранний обед.
        А я на всякий случай остался у входной двери.
        Очень долго вокруг было тихо, и только примерно на тридцать второй минуте где-то вверху, над потолочным бетоном и песком нашего укрытия, возникли шелестящий гул и свист реактивных самолётов.
        Я было полез открывать «зрачок» и в ту же секунду услышал звук, от которого у меня заныли корни зубов - вой несущихся к земле авиабомб.
        Потом где-то снаружи, перед укрытием, ударило.
        - Ложись! - заорал я благим матом и упал ничком на заходивший ходуном пол. Часть ещё горевших в ангаре лампочек погасла или лопнула, а с потолка мне на голову посыпались песочек и цементная крошка.
        Залёг я вовремя, поскольку снаружи несколько раз подряд рвануло, да так мощно, что у меня на какие-то секунды заложило уши. Не думаю, что это были «пятисотки» или, скажем, тонные бомбы (близкий взрыв этакой дуры запросто вышиб бы взрывной волной все двери и ворота ангара, где мы укрылись), но за двести пятьдесят кило можно было ручаться.
        А потом сквозь противный, шепелявый вой и визг бомбовых разрывов снаружи, по бетону и толстому металлу закрытых дверей и ворот передней стенки ангара застучало с характерным, дробным и настойчивым металлическим звуком, да так часто, словно это был барабанящий по жестяному подоконнику осенний дождь. Стало быть, осколков в нашу сторону пришло изрядно…
        Потом в небе над нашими головами снова заревело и засвистело, и где-то впереди вновь ударило серией, так что бетон подо мной вновь зашатался.
        Когда по дверям и воротам отстучала очередная порция осколков, я поднялся на негнущиеся ноги. Попадавшие вдоль дальней стены там, где сидели, Клавины ребятушки ругались и, кажется, поминали боженьку вкупе с Девой Марией на своём, галльском наречии.
        Старшина и его бойцы курили и восхищённо матюкались.
        Клава молчала, явно думая о плохом.
        Первое, что я увидел, вскочив на ноги, две небольшие рваные дырки в створках ворот ангара, через который теперь проникали внутрь лучики дневного света. Видимо, пара-тройка особо крупных осколков всё-таки обладала достаточным весом и скоростью, чтобы продырявить насквозь эти противопульные плиты.
        Сдвинув пластину «зрачка» в сторону, я непроизвольно закашлялся от потянувшейся через отверстие удушливой вони горящего топлива, резины и пороха. Ну да, прямо как в песне «а рядом в Темзе тонут янки, и в стратосферу валит дым»… Темзы или любой другой реки, в которой можно было бы кого-нибудь утопить, у нас под рукой не было, а вот дыма - сколько угодно…
        Смахнув грязными пальцами выступившие на глазах слёзы, я увидел, что три стоявших на переднем плане «Центуриона», кажется, получили по полной программе. Один танк очень здорово горел, опустив пушку к земле и демонстрируя вырывающиеся из открытых башенных люков языки пламени.
        Другой начисто лишился башни и скособочился в попытке отползти задним ходом от места раздачи ништяков, за ним по песку тянулась широкая ребристая лента перебитой гусеницы.
        От третьего танка, в который, похоже, было прямое попадание, вообще мало что осталось, поскольку его бронекорпус перебило практически пополам.
        Покрытый рябью больших и малых ям песок вокруг горящих танков стал чёрно-серым, и кругом, насколько хватало глаз, валялись какие-то неровные куски и фрагменты, в некоторых из которых можно было с трудом опознать обгоревшие трупы, сорванные катки, части бортовых экранов или сбитые с брони «Центурионов» ящики. Впрочем, трупов было немного, всего штуки четыре.
        А показавшийся мне очень знакомым шелестящий звук в высоте всё ещё давил на уши, и далеко в небе, за дымом горящих танков, энергично разворачивались с набором высоты два блестящих на солнце больших прямокрылых самолёта, похожих на серебристые кресты, наложенные поверх заглавной буквы «Ш».
        Ну, конечно, это были советские фронтовые бомбардировщики Ил-28. Именно на таком нас с Клавой не так давно покатали, подкинув до Англии. Вот откуда мне был знаком этот звук.
        Что тут сказать - выходя один на один против серьёзной державы, надо очень серьёзно думать о последствиях, поскольку оторванная башка потом категорически не отрастёт. А ударная авиация - это такой аргумент, против которого так просто не попрёшь. Я сам в прежние, не особо радостные во всех смыслах времена наблюдал, как на том же Кавказе в процессе всех этих «разборок Бога с Аллахом» в самый решающий момент из-за ближайшего хребта иногда выскакивала пара или звено Ми-24 или штурмовиков Су-25, после чего от очень многих, мнивших себя слишком крутыми и где-то даже бессмертными, «генералами», «полковниками» и «борцами за свободу», бородатых байстрюков оставались лишь разбросанные по кустам мелкие ошмётки.
        А здешние родезийцы явно переоценили свои силы и возможности. Несколько танков в подобных обстоятельствах - это, конечно, хорошо. Но теперь им могло бы помочь только появление над полем боя нескольких истребителей, классом не ниже F-86 «Сейбр» или «Хантер». Но «Сейбров» у них не было, а одиночные «Вампиры» вряд ли смогли бы успешно перехватить Ил-28. Да и не видно что-то было тех «Вампиров»…
        У меня закралось смутное подозрение, что изрядная часть, если не большинство, прикрывавших фальшивую «экспедицию» машин этого типа были уничтожены накануне на том самом аэродроме, где мы с Клавой столь близко и душевно познакомились с людьми майора Капитанова…
        Пара Илов исчезла из виду, потом в небе снова заревело, и по земле вновь ударило железом, на сей раз легло довольно далеко от нас, как раз в той стороне, где должны были находиться автомашины и ещё два танка супостатов.
        Там сразу же что-то загорелось, и по небу справа налево проскочила вторая пара Ил-28.
        Потом уже все четыре Ил-28, один за другим, несколько раз спикировали в сторону свежих дымов. При этом под их носовыми частями пульсировали светлые вспышки очередей пары передних НР-23. Бледные росчерки пушечных трасс летели к земле и, кажется, находили свои цели. Во всяком случае, там что-то красиво взорвалось, причём несколько раз подряд…
        Во время очередного прохода Илов над нами я обратил внимание, что на килях и под пилотскими кабинами бомбардировщиков чётко просматривались двухзначные бортовые номера красного цвета, а вот каких-либо опознавательных знаков я так и не рассмотрел.
        Не иначе очередные «джентльмены тайной войны»…
        Н-да, это был уже не весомый рояль, а прямо-таки целый симфонический оркестр, дальновидно запрятанный в кустах до урочного часа. Надо признать, что у Красной Армии получилось удивить и меня, и наших супостатов…
        А Ендогин, надо полагать, наводил эти бомбардировщики.
        Самолёты улетели, растаяв за горизонтом, и стало очень тихо, только снаружи что-то бабахало, глухо и беспорядочно. Может, баки с топливом в горящих машинах, а может, и боезапас в «Центурионах».
        И где-то очень далеко (акустика в нашем укрытии была неплохая), на грани минимальной слышимости, стал слышен голос старшего лейтенанта Ендогина:
        - «Ястреб», я «Клён», отработали дай бог каждому! Спасибо, «Ястреб»! «Ольха»! Вокруг нас чисто, можете выдвигаться! Как поняли?
        Стало быть, у них тут хищные птицы взаимодействовали с деревьями? Не лишено иронии, но нелогично…
        Потом сеанс связи, кажется, закончился, и через пару минут очень довольный Ендогин спустился с НП в ангар. Вид у него был торжествующий, почти как у будущего генералиссимуса, графа Суворова-Рымникского после взятия Измаила…
        - Это Илы из тех, что базируются где-то у Тимбукту? - только и спросил я.
        - Ага, - ответил старлей, не уточнив, откуда мне это может быть известно.
        Так вот ради чего загибались в этих песках родезийцы с южноафриканцами…
        Только, как мне показалось, тут они сильно опоздали. Раньше надо было чесаться. Тем более что точные координаты гнезда этих железных птичек они так и не установили, а пустыня большая. Ну а теперь, если у Тимбукту действительно сидело на постоянной основе не меньше эскадрильи советских Ил-28, их дело было табак, поскольку наличие в этом районе подобных самолётов могло означать только одно - «Советы» плотно контролируют экваториальные области Африки и очень скоро дотянутся и южнее. Особенно если посадят на тех же аэродромах, скажем, Ту-16.
        И что, спрашивается, могли противопоставить всему этому ВВС Родезии и ЮАР - какой-нибудь авантюрный авиаудар немногочисленных «Канберр»? И что это им бы дало, при том что советская авиабаза у Тимбукту явно была не единственной и как пить дать прикрывалась и истребителями, и наземными зенитными средствами?
        В общем, после ухода бомбардировщиков наш явно деморализованный противник никак не проявился. Спустя какое-то время мы открыли двери укрытия, и наружу, дабы, как он сам выразился, «поглядеть, чего там и как», с предельной осторожностью выбрался старшина Карпилов с четырьмя бойцами, изучавшими местность через прицелы изготовленных к бою АК-47.
        Но вокруг всё словно вымерло (в буквальном смысле слова), и никто не сделал по ним ни единого выстрела.
        Соответственно, чуть позднее мы с Клаудией и тремя её ребятишками тоже вышли «на экскурсию». Правда, мы уже не держали оружие на изготовку.
        Как выяснилось при близком, визуальном осмотре «пейзажа после баталии», в результате налёта были подбиты четыре «Центуриона» и два броневика, причём два танка и один броневик разнесло просто в хлам прямыми или близкими попаданиями.
        Похоже, в этой реальности советские авиаторы вполне себе насобачились атаковать и накрывать малоразмерные наземные цели. Даже на таких не слишком подходящих для точечных ударов по танкам крупных и скоростных самолётах, как Ил-28. Хотя один знакомый штурман-ветеран, служивший в конце 1950-х гг. на Ил-28 в ГСВГ, рассказывал, что и в нашей реальности пилоты тех лет часто отрабатывали нечто подобное, да и в конце 1960-х, после междусобойчика на Даманском, некоторое количество ещё сохранившихся Ил-28 оснастили дополнительными подкрыльевыми пилонами, превратив их в «антикитайские штурмовики», а значит, некий штурмовой потенциал этот самолёт изначально всё-таки имел.
        Один «Хамбер» и один танк родезийцы, явно в панике, бросили с открытыми люками, практически исправными. Стоявшие перед входом в укрытие автомобили, на которых ранее приехала группа лживого Нормана, изрядно побило осколками, но они почему-то не загорелись, чего нельзя было сказать о второй группе транспортных средств, сгруппированных в отдалении от нас.
        Кроме того, судя по многочисленным, разбросанным в живописном беспорядке вокруг остовов сгоревших автомашин мёртвым телам и их фрагментам, под бомбами Илов погибли б?льшая часть личного состава «экспедиции» и почти весь её автотранспорт, включая и оба бензовоза, от которых остались только рамы и вздувшиеся, лопнувшие по швам, почерневшие цистерны.
        Уцелевшие родезийцы и африканеры, видимо, решили не испытывать далее судьбу и, забрав своих раненых, погрузились в две оставшиеся целыми грузовые автомашины (это мы определили по двум уходившим вдаль от места побоища колеям на песке) и поспешно ретировались.
        Виктория была полная, как сказал бы наш государь Пётр Алексеевич в каком-нибудь советском художественном фильме. Хотя, возможно, в реальности «бомбардир Пётр Романов» так вовсе и не выражался…
        Дальнейшее было незамысловато и ожидаемо.
        Наши советские коллеги занялись неспешным сбором и подсчётом доставшихся им трофеев. Потом мы все наскоро пообедали галетами и консервами, а ближе к вечеру на ставшем накануне полем боя заброшенном аэродроме наконец-то появилась вереница военных автомашин знакомых марок.
        И, надо сказать, это была довольно странная колонна. Кроме десятка уже знакомых мне пятнистых ГАЗ-69 в ней было десятка три ГАЗ-67Б и ГАЗ-69 песочного цвета. А кроме нескольких грузовиков (советские ЗиС-151 соседствовали с трофейными GMC) сюда приехали десяток грузовых ГАЗ-63 и три песочно-жёлтые радиомашины с дюралевыми КУНГами, две на базе ГАЗ-63 и одна на шасси ЗиС-151.
        Причём фургоны оказались довольно нестандартными, с большим количеством хитрых, раздвижных антенн. Лично я таких до этого не видел ни в жизни, ни на картинках.
        Во всех ГАЗ-63 и легковых вездеходах были рации (а кое-где раций было даже по паре), а приехавший личный состав, хоть и был обмундирован в те же самые комбезы и панамы, был сплошь незнакомым.
        Кроме того, мне бросилось в глаза и то, что приехавшие солдаты не имели на лицах привычного радикального загара, а значит, все они прибыли в Африку относительно недавно.
        Незагорелым был и командовавший ими советский офицер, уж слишком интеллигентного для простого десантника или спецназовца вида, представившийся нам капитаном Мисюркеевым.
        Сразу же, практически с места в карьер, этот молодой высокий капитан отсоветовал нам немедленно уезжать отсюда, по секрету сообщив о том, что Советская Армия проводит в этом районе некую крупную операцию и, если мы поедем в темноте, да ещё и без сопровождения и условных сигналов, по нам неизбежно откроют огонь первые встречные. При этом он уверил нас с Клавой в том, что на рассвете его люди непременно сопроводят нас «на безопасное расстояние». Но только после того, как они сделают некие «важные дела».
        Дальше всё пошло уже по-деловому. Первым делом новоприбывшие подключили свои силовые кабели к местному, оставшемуся от американцев электропитанию (благо генератор всё ещё исправно работал, похоже, ни обстрел, ни бомбёжка ему серьёзно не повредили, а горючка в резервуарах оставалась) - а затем начали разворачивать в рабочее положение замысловатое оборудование КУНГов.
        Управились они быстро, я практически не заметил, как вокруг нас выросло с десяток длинных антенн и несколько металлических радиомачт. Причём одна из них была увенчана некой нацеленной в вечернее небо сетчатой тарелкой, отдалённо похожей на примитивную спутниковую, а ещё пара-тройка очень напоминали мощные радиопеленгаторы.
        Утвердив радиомашины на здешней ВПП и протянув между ними массу кабелей и проводов, подчинённые капитана Мисюркеева включили своё хитрое оборудование и тут же начали вести непрерывный, оживлённый и, похоже, кодированный радиообмен. Вот только непонятно с кем. При этом у меня было стойкое ощущение, что они не столько с кем-то переговаривались, сколько слушали нечто, скрывавшееся за небесным сводом. Но что это могло быть, я в тот момент даже боялся предположить…
        Ещё одним странным моментом было то, что «газики» и грузовики новоприбывших стояли компактной группой неподалёку от радиомашин, а приехавшие на них бойцы старались никуда не расходиться. При этом выглядели они так, словно готовились куда-то сорваться по первому же приказу и в любой момент.
        При этом во всех машинах, сменяясь, дежурили водители, периодически включавшие радиостанции на приём.
        Спрашивать их о предмете поисков было нереально, хотя бы потому, что между нами и радиохозяйством капитана Мисюркеева стояли часовые с оружием.
        Хотя, в общем, было нетрудно понять, что они явно ищут (или собирались искать?) в этих песках кого-то или что-то, ну очень важное для здешнего СССР и его вооружённых сил.
        Пока новоприбывшие занимались своими делами, старлей Ендогин тоже отнюдь не отдыхал. Ближе к ночи он со своими людьми с максимальными предосторожностями погрузил в приехавшие вместе со странной колонной грузовики металлические ящики с захваченными «Крокетами» (атомные гранаты были размещены попарно на трёх машинах, причём в кузове каждой из них разместилось по несколько автоматчиков) и часть прочего трофейного оружия.
        Затем старший лейтенант пожелал нам всего хорошего и уехал во главе этой небольшой колонны.
        В укрытии с нами остался старшина Карпилов со своими шестью бойцами и двумя ГАЗ-69.
        Как он мне чуть позже рассказал, ему было приказано продолжать охранять укрытие и ждать прибытия следующей группы «трофейщиков», которые должны были забрать стоявший в ангаре F-102, уцелевшие танк с броневиком, автомашины и всю документацию, которая здесь отыщется. Но для разборки и транспортировки перехватчика требовались как минимум тягач с трейлером и бригада квалифицированных техников. А значит, старшине предстояло довольно долгое ожидание.
        Последующие часы приобрели некий оттенок занудства.
        Надо признать, что все мы сильно устали, и старшина с тремя бойцами не придумал ничего лучше, как отправиться спать, благо койки в подземном этаже укрытия имелись.
        Вторая тройка его ребят осталась охранять входы в ангар. То есть дремала сидя.
        Ну а засекреченные вояки капитана Мисюркеева продолжали фильтровать радиоэфир, при этом его люди постоянно бегали от одной радиомашины к другой, трясли друг перед другом какими-то бумажками, что-то стихийно обсуждая и выясняя. Почему-то было чёткое ощущение, что у них в тот момент сильно играло очко.
        А когда перевалило сильно за полночь, «слухачи» явно получили какой-то новый и важный приказ, поскольку перешли в режим нервного ожидания. Всякая беготня практически прекратилась, при этом никто из них не спал.
        Потом в нашем полутёмном ангаре появился капитан Мисюркеев, который несколько рассеянно сообщил нам с Клавой, что, поскольку «всё идет хоть и не совсем по плану, но штатно», мы с нашими людьми сможем уехать с рассветом и их «поисковая группа» проводит нас на безопасное расстояние.
        Что именно шло «штатно, но не по плану» и кого собралась искать эта их «поисковая группа», и что у них считалось «безопасным расстоянием», капитан нам объяснить, разумеется, не удосужился.
        После этого Мисюркеев милостиво разрешил нам отдыхать, поскольку до утра ничего не должно было измениться, а где-то поблизости происходило нечто важное, и все они сейчас ждали передачи какого-то «особо важного распоряжения». Затем он удалился и скрылся в одном из автофургонов.
        Все эти его загадки решительно ничего не проясняли, и Клава, скорчив недовольную гримасу, сказала мне, что у неё от всего этого разболелась голова.
        Не скажу, что мы спали в эту ночь, так, дремали вполглаза. Лично я не ждал от соотечественников особой подлянки, а вот у Клавы и её бодигардов, похоже, не было полной уверенности в том, что нас всех здесь не кончат, как ненужных свидетелей.
        Но ни один из бравых подчинённых капитана Мисюркеева даже не зашёл в укрытие, где стоял наш автотранспорт. Разумеется, не считая тех, кто накануне тянул и подсоединял их кабель к местной элекросети. Я вообще решил, что именно наличие здесь действующего генератора и стало главной причиной прибытия сюда всей этой явно секретной гоп-компании с её дорогими игрушками.
        Над пустыней ещё не встало солнце, когда возле радиомашин началось какое-то движение. Солдатики Мисюркеева вдруг разом забегали как укушенные, начав рассаживаться по машинам и заводить моторы. Одновременно с этим к нам прибежал запыхавшийся связной, передавший нам приказ капитана - запускать двигатели и пристраиваться к отъезжающей колонне. При этом я так и не понял, ехал ли в ней сам Мисюркеев.
        Этот приказ мы выполнили оперативно. Наскоро попрощались со старшиной Карпиловым и его солдатами и вывели наши «Виллисы» из укрытия на свежий воздух.
        Пока мы это проделывали, орава набитых солдатами легковых вездеходов и грузовых ГАЗ-63 тронулась с места, быстро оставив позади КУНГи со всеми их антеннами.
        Мы ехали в хвосте советской колонны, держа некоторую дистанцию. Продолжалось это около часа, причём ехали мы не в ту сторону, откуда прибыли накануне, а почти строго на север. Затем от русской колонны отвалил и подъехал к нам широкий и угловатый ГАЗ-67Б, один из пассажиров которого, незнакомый нам молодой типчик в офицерской фуражке, сообщил, что вон за теми холмами мы можем сворачивать и отправляться куда угодно.
        Затем офицерик привычно пожелал нам счастливого пути, его «газик» развернулся и, подпрыгивая на неровностях, помчался догонять своих.
        Клава продолжала некоторое время вести машину по следам русской колонны (у неё явно не было уверенности, что по нам не начнут стрелять, если мы отвернём раньше времени), а затем дисциплинированно свернула в положенном месте. За ней повернули и остальные два наших джипа. Судя по всему, русские знали местность, поскольку на месте нашего поворота имелись едва заметные колеи - похоже, раньше здесь ездили, причём неоднократно.
        Потом Клава выехала на невысокий холм и оттуда, как мне показалось, с заметным облегчением, смотрела вслед быстро удаляющимся от нас советским машинам.
        Но в какой-то момент их колонна неожиданно остановилась, хотя моторов не заглушила.
        - Они что, передумали? - спросила у меня заметно встревоженная Клава, глядя, как вокруг ГАЗов медленно оседает пыль. - Хотят вернуться и всё-таки грохнуть нас?
        - Не спеши с выводами, - ответил я на это, будучи и сам ни в чём не уверен.
        Вслед за этим Клаудия и я вооружились биноклями.
        В оптику стало видно, что русские вовсе не собирались поворачивать вдогонку за нами.
        Оказалось, что они просто стояли на месте. При этом некоторые вояки вышли из машин и во все глаза смотрели в небо. В руках некоторых, как и у нас, были бинокли.
        - Смотри! - услышал я удивлённый голос Клавы.
        Я и сам видел - что-то у них там произошло. Русские солдаты и офицеры из затормозившей колонны неожиданно повскакали со своих мест и начали радостно прыгать, обниматься и размахивать руками, некоторые бросали вверх свои панамы и фуражки. При этом физиономии у них были более чем довольными. Что такого могло случиться в Советском Союзе этим летним утром? Отменили талоны на мыло и табак? В очередной раз умер бог? Чудесно воскрес Ильич? Политбюро объявило о полном построении коммунизма? Или всё-таки произошло что-нибудь попроще?
        В общем, в далёкой автоколонне воцарилась эйфория, переходящая прямо-таки в экстаз.
        - Да вижу я, - ответил я Клаве, не отрываясь от окуляров бинокля. - Только непонятно, чему они так радуются?
        - Не туда смотришь! - почти крикнула она у меня над ухом. - Посмотри на небо, идиот, левее автомашин!
        Я задрал голову и увидел, что в вышине синего неба, у самого горизонта, появился большой белый парашют, под которым болталось на стропах что-то тёмное, округлой или близкой к этому формы. Потом от данного тёмного предмета отделилось что-то ещё (при этом была видна лёгкая вспышка, сопровождавшаяся облаком дыма), и в небе появился второй, бело-оранжевый парашют, значительно меньше первого. И под ним болталось нечто, похожее на крошечную человеческую фигуру в ядовито-оранжевом одеянии.
        Опустив бинокль ниже, я увидел, что русские военные разом бросили обниматься, завели моторы, вскочили в машины и погнали наперегонки в сторону опускающихся к земле куполов.
        Да, без сомнения, под одним парашютом болтался человек, а под другим - нечто шаровидное.
        - Что это было? - непонимающе спросила Клава, опуская бинокль и глядя на меня, словно профессор марксистско-ленинской философии на тарелкообразный НЛО с зелёными человечками внутри.
        Клавкины бодигарды, скучковавшиеся возле машин у подножия холма и тоже изучавшие небо в бинокли, имели вид ещё более растерянный.
        А я уже примерно понял, что это такое.
        Ни фига себе, так вот какое задание было у людей майора Капитанова и капитана Мисюркеева!
        И, скорее всего, таких вот групп по округе в тот момент болтались десятки…
        - Поймай советское радио! Быстрее! - попросил я Клаудию.
        Она всё так же непонимающе посмотрела на меня, но всё-таки послушно отошла к «Виллису», включила рацию и быстро нашла нужную волну.
        В пустынном воздухе словно сгустился сдержанно-ликующий голос (как бы не Юрия Левитана), вещавший с продуманными паузами и интонациями:
        - …16 июня 1962 года в Советском Союзе выведен на орбиту вокруг Земли первый в мире космический корабль-спутник «Рассвет» с человеком на борту. Пилотом-космонавтом космического корабля-спутника «Рассвет» является гражданин Союза Советских Социалистических Республик лётчик, майор Григорий Григорьевич Нелюбов. Старт космической многоступенчатой ракеты «Заря» прошёл успешно, и после набора первой космической скорости и отделения последней ступени…
        - Это они о чём? - спросила Клава, по-прежнему упорно не понимая, что происходит.
        - О космонавте, - ответил я. - И, судя по всему, первом в мире!
        - О ком-ком? - опять не поняла Клава.
        - Как бы тебе попроще-то… Космонавт - это такой пилот космического корабля. А космический корабль - это… Ты знаешь, что такое «космический корабль»?
        - Ну, примерно. Представляю по популярным журналам и книгам. До последней войны о космических полётах, помнится, писали и говорили довольно много…
        - Замечательно. Получается, что сегодня человек слетал на земную орбиту. Впервые. И, кажется, это русский. Опять. Только не совсем тот…
        - Что значит «опять» и «не совсем тот»? - снова не поняла меня Клава.
        - Да ничего, - сказал я на это, понимая, что сболтнул лишнего. - Не обращай внимания. Это я о своём…
        Ведь не объяснять же ей про Гагарина и про то, что сейчас делается на одной шестой части суши. Ведь сейчас там, на руинах уничтоженных последней войной и на улицах уцелевших и строящихся городов, происходит стихийное народное ликование, в самом что ни на есть искреннем и незамутнённом виде: с красными флагами, самодельными плакатами «Космос наш!» и прочим. Безграничная радость, которую обычно вызывают разве что победы в долгих и страшных войнах. И ведь им всем есть от чего радоваться, ведь и здесь первый спутник и первый космонавт тоже были нашими.
        Правда, ракета-носитель и космический корабль здесь назывались иначе. Впрочем, «Рассвет» созвучно «Восходу». А вот «Заря» - это вообще что-то из фильмов «Москва - Кассиопея» и «Отроки во вселенной». Как, кстати, оно там расшифровывалось? Кажется, «Звездолёт аннигиляционный релятивистский ядерный»?
        Да и первый космонавт здесь был, мягко говоря, другой, хотя, по идее, Нелюбов и входил в ту же, «гагаринскую» десятку. Хотя предположить, где именно теперь, в этой реальности, находились все эти летавшие на Миг-15 и Миг-17 чересчур храбрые и где-то даже нахальные лейтенанты из первого космического набора, было сложно. Может быть, в воздухе, может, на земле, а может, и под землёй. Как-никак у них тут совсем недавно была Третья мировая… А Нелюбов заслужил это первенство хотя бы здесь, особенно если вспомнить, какая нелёгкая судьба выпала ему в нашем мире. В общем, и здесь первый космонавт всё-таки «шар земной облетал, красный флаг прославлял», пусть и более чем на год позже, чем в привычной мне реальности.
        И всё равно, что бы кто там ни говорил, это было выдающееся достижение, доказывавшее всем, что пережившая ограниченную ядерную войну страна живёт и работает всем смертям назло. Ведь наверняка в здешнем СССР, как обычно, полно проблем, и жить небось негде, и есть-пить не хватает, и одеться толком не во что. А вот поди ж ты - летаем в космос. Хотя удивлять, особенно врагов и недоброжелателей, у нас всегда умели…
        - А здесь-то он чего делает? - удивлённо спросила Клава. Она спустилась к своим боевичкам и что-то кратко объяснила им, явно по поводу только что услышанного по радио и сказанного мной. С их стороны послышались не особо радостные, но всё-таки удивлённо-восторженные вопли.
        К этому времени купола обоих парашютов опустились на землю, и в той стороне, где они погасли, началась суматошная пальба одиночными и очередями, в воздух взлетали гроздья цветных ракет.
        Похоже, поисково-спасательная группа салютовала из всех стволов первому вернувшемуся с орбиты покорителю космоса.
        - Здесь недалеко от экватора, - ответил я, когда Клава вернулась. - И, разумеется, здесь далеко не самые оптимальные координаты для приземления. Но, если при запуске целились, скажем, в Казахстан и во время полёта корабль настолько отклонился, значит, у них всё пошло не вполне штатно. Тогда хорошо уже одно то, что космонавт сел жив-здоров. А он, судя по всему, в полном порядке. Что там, кстати, ещё говорят?
        Радио всё так же торжественно продолжало:
        - …После проведения намеченных исследований и выполнения программы полёта 16 июня 1962 года в 7 часов 55 минут по московскому времени советский космический корабль «Рассвет» совершил благополучную посадку в заданном районе земного шара. Осуществление полёта человека в космическое пространство открывает грандиозные перспективы покорения космоса человечеством…
        Ага, про полёт Гагарина, помнится, говорили «в заданном районе Советского Союза», а тут «земного шара». Стало быть, Королёв (или кто у них теперь был «самым секретным и главным по ракетам»?) рассчитывал и на такой вариант, заблаговременно отправив в район предполагаемой посадки «комитет по встрече».
        Я глянул на часы. Было около семи утра. Чисто машинально прикинул разницу во времени с Москвой или, что вернее для этой реальности, Ленинградом. В этих африканских колониях жили по парижскому времени, стало быть, минус один час. Похоже, по времени всё совпадало. Интересно только, когда именно он стартовал. Если «Рассвет» болтался на орбите часа два, плюс время на подъём, получается, что запуск был где-то часа в два ночи, то есть как раз в тот момент, когда люди капитана Мисюркеева резко прекратили беготню и навострили уши. Всё сходилось.
        В мой бинокль было видно, что машины русских скучковались у линии горизонта, но что там реально происходило, с такого расстояния было не рассмотреть, даже в оптику. Во всяком случае, уезжать они не торопились.
        Так или иначе, я настоял, чтобы мы досмотрели это историческое кино до конца.
        Конец тоже оказался вполне предсказуемым. Сначала в небе над местом посадки космонавта закружил двухмоторный Ил-14 без опознавательных знаков, а примерно через сорок минут с севера прилетели четыре здоровенных длинных вертолёта продольной схемы, покрытых песочно-зелёными маскировочными полосами и с красными звёздами на килевых шайбах. Это были советские «летающие вагоны» Як-24, чьего появления здесь я как-то не ожидал. Отблёскивая остеклением своих гранёных пилотских кабин в лучах поднимающегося над пустыней солнца, вертолёты один за другим сели, подняв тучи пыли и песка. А спустя минут двадцать они так же, один за другим, взлетели, зависли в воздухе и ушли, пропав за горизонтом.
        При этом Як-24, взлетевший вторым, тащил на внешней подвеске под фюзеляжем зашвартованный несколькими тросами тёмный шар посадочной капсулы.
        Похоже, вертолёты забрали и космонавта, и капсулу. Торжественная встреча в Союзе была впереди.
        Когда вертушки улетели, русские автомашины продолжили своё движение на север. Мы их теперь точно не интересовали.
        Советское радио передавало бодрые марши, и мы тоже тронулись в путь.
        По-моему, мои французские спутники так до конца и не поняли, свидетелями чего они стали в этот знаменательный день.
        Во всяком случае, Клава сказала мне, что в данный момент мечтает лишь добраться до отеля, где будет ванна или хотя бы душ и сколько угодно воды для мытья. Пусть даже не очень горячей…
        Непоэтичная она всё-таки баба…
        В общем, мне оставался последний раунд, он же, если хотите, тайм или гейм этой очень странной игры. Теперь уж точно последний, но, как оказалось, не такой уж и простой.
        История 5
        Стенка в чистом поле. Окончательная дырка на мишени
        Вилла на окраине Дакара. Французская Западная Африка. 5 августа 1962 г.
        Надо признать, что иногда в детективных сюжетах по чьей-то злой воле закручивается какая-нибудь очень странная «загогулина», как, было дело, выражался тот сильно пьющий дяденька, который не так давно умудрился целое десятилетие проторчать в Кремле.
        Разумеется, у тётки Агаты (той, которая Кристи) в её «герметических детективах», где все события происходят в одной комнате или, в крайнем случае, в доме с несколькими комнатами, всё обычно ровно, поскольку никто не начинает вдруг палить направо и налево с двух рук или швырять под ноги собеседникам ручные гранаты. Но там стереотипно и всё остальное, поскольку убийцей обычно оказывается либо дворецкий, либо племянник, либо любовник - ну совершенно без фантазии.
        Только вот в моём случае имела место не история в стиле Кристи или Сименона, а скорее некий малобюджетный боевичок с некоторыми элементами очень среднего детектива. Такой, где количество суматошной пальбы порой перевешивает качество сюжета.
        В общем, что случилось, то случилось. И нынешним утром я, облачённый в костюм (я костюмы и галстуки вообще терпеть не могу), давил задницей стул на дакарской вилле семейства Воланте, сидя под дверью Клавкиной спальни, и мысленно ругал себя и хозяйку этой самой спальни самыми последними словами.
        И ведь могло же всё быть и по-другому! Воистину, неумеренное любопытство и излишняя дурная энергия порой обходятся себе дороже.
        Ведь если бы мы просто продолжали сидеть и ждать новостей, ничего бы не произошло.
        Поначалу всё было обыденно. Мы без особых приключений вернулись из пустыни в Дакар. На сенегальском побережье как раз начался сезон дождей - стало нежарко и, в общем-то, комфортно.
        А на одной шестой части суши всё ещё бурно ликовали с прямо-таки неприличным на взгляд стороннего человека размахом по всё тому же поводу - запуску первого космического корабля с человеком на борту.
        Но до всё ещё остающихся французскими африканских колоний эта радость особенно не доходила, даже в виде отголосков. Телевидения как такового здесь практически не было, радио данное событие не комментировало, а парижские и дакарские газеты опубликовали только коротенькие сообщения в виде заметок о возвращении с орбиты первого советского космонавта и уже на следующий день начисто забыли об этом.
        Судя по здешним газетным заголовкам, вопросы внутренней торговли, вкупе с местечковой политикой и полусветской жизнью занимали умы сенегальских читателей куда сильнее.
        В моей родной реальности всё, конечно, было не так - там на полёт Юрия Гагарина так или иначе отреагировал весь мир, жирно пропечатав про это в заголовках самых что ни на есть центральных газет.
        Хотя там накануне всё-таки не было нешуточной войны. А по этой весьма уважительной причине реакция на полёт Г. Нелюбова со стороны здешней Северной Америки была практически неизвестна по эту сторону Атлантики, за отсутствием как свежей прессы, так и вообще любых новостей оттуда.
        И кстати, нигде даже полунамёком не сообщалось, что первый советский космонавт приземлился в каких-то там африканских пустынях.
        Точно известно было только то, что менее чем через сутки после того, как вертолёты выдернули Григория Нелюбова с места посадки, он уже был в Ленинграде, стоя в парадной форме и с новенькой Золотой Звездой на груди на трибуне вместе с членами Политбюро ЦК КПСС. Что подтверждали многочисленные фото в советских и восточноевропейских газетах, которые в Дакаре всё-таки можно было купить.
        Чувствовалось, что все обстоятельства, связанные со всеми деталями этого полёта, включая причину явно нештатной посадки Нелюбова (подозреваю, что дело тут было в отказе автоматики или навигационных систем), в здешнем СССР рассекретят только лет через тридцать - примерно то же самое было в нашей реальности с полётом А. Леонова и П. Беляева, а также многих других космонавтов, у которых не всё пошло так, как было запланировано программой.
        Я, было, подумал предложить Клаве продать эту историю (как-никак она была живым свидетелем, вот только фотоаппарата у нас с собой тогда, к сожалению, не оказалось) газетчикам, но тут же одёрнул себя, поскольку понял, что родная держава точно не допустит подобных, преждевременных и вредных утечек информации и без всяких там угрызений совести устранит злыдня-информатора, а с ним и тех, кто осмелится опубликовать эти, с позволения сказать, сведения. Причём сделано это будет быстро и чисто, так что не придерешься…
        Впрочем, моя дорогая хозяйка просто отмахнулась от этого предложения, явно не желая заниматься подобной копеечной ерундой.
        Ведь деньги она, как я уже успел понять, любила, и главные трофеи нашего прошедшего накануне «рейда» были, судя по всему, реализованы Клаудией по цене, вполне устроившей её.
        По этой причине Клава была весьма довольна собой, но вот о её коллегах и конкурентах по отхожему промыслу я, увы, не мог сказать подобного.
        И вообще, у меня сложилось стойкое впечатление, что, провернув эту наглую сделку с «Крокетами», она всё-таки невзначай наступила кое-кому на пару больных мозолей. Да и участие в этом деле туарегов, равно как и потеря ДС-3 вместе с пилотом, тоже не вызвала в их среде особого понимания или восторгов. Хотя Клаудия вроде бы сразу же компенсировала владельцам самолёта все мыслимые издержки. Но чувствовалось, что процентов с дохода хотели не только они.
        Во всяком случае, я был невольным свидетелем нескольких телефонных бесед хозяйки непонятно с кем, на грани крика и с использованием вполне понятных слов типа «merde», а на вилле и вокруг неё имел место явно повышенный режим безопасности в виде десятка постоянно мозолящих мне глаза вооружённых Клавиных боевичков. И это не считая штатной обслуги, которая в этом доме тоже была не самая простая, явно способная в случае необходимости и отстреливаться, и человека подрезать.
        Отчасти всё это даже напоминало мне пародию на первую часть «Крёстного отца», только без дурацкого лежания на матрасах и прочих сицилийских атрибутов в стиле «каку за сраку», «сын за племянника», «Таталья за Корлеоне» и прочее.
        Правда, в открытую на жизнь и имущество нашей хозяйки никто всё-таки не торопился покушаться. То ли ждали подходящего случая, то ли всё-таки надеялись на некую долю или компенсацию.
        В общем, три недели я почти безвылазно сидел на этой самой вполне роскошной вилле, практически не выбираясь в город. И не могу сказать, что меня это обстоятельство сильно угнетало, поскольку в Дакаре мне всё равно было некуда пойти.
        Я не любитель африканской экзотики, а напиться можно было и вовсе не выходя за забор, прямо на кухне. Винных погребов на вилле, конечно, не было, но бары и буфеты содержали изрядный запас самого разнообразного спиртного, на любой вкус и цвет. Но и бухать в такой обстановке у меня не было никакого желания, поскольку всё это только усугубляло зелёную тоску томительного ожидания неизбежной развязки.
        Разумеется, Клава выбиралась в город куда чаще, и во время этих поездок её почти всегда сопровождала машина с несколькими бодигардами.
        Куда именно она ездила, я не интересовался, но, учитывая, что были и поездки в шикарном вечернем платье на ночь глядя, и утренние возвращения нетвёрдой походкой с заплетающимся языком, можно было утверждать, что наша Клавка вела бурную и насыщенную светскую жизнь. Наверное, что-нибудь в пошловатом стиле древнего фильма «Касабланка». Разная там старая любовь, пополам с интригами, ненавязчивой уголовщиной, контрабандой и шпионажем…
        На этом фоне её разношерстная местная агентура работала более чем активно. Все известные нам люди, адреса и каналы связи, имевшие хоть какое-то отношение к троице невезучих прошлонавтов, двое из которых уже успели отправиться в мир иной, находились под более чем плотным, как выражался штандартенфюрер Штирлиц, «колпаком».
        Клавины стукачи, соглядатаи и прочие категории хитрых добытчиков информации трудились день и ночь, регулярно появляясь на вилле и ещё более регулярно названивая по телефону.
        Однако время неумолимо утекало, а единственная оставшаяся от этой троицы женщина по имени Брит Савнер упорно не желала проявляться хоть где-нибудь.
        То ли она каким-то образом пронюхала о незавидной судьбе своих подельников и зарылась слишком глубоко, то ли у этих заговорщиков подобное автономное существование при полном молчании и было задумано с самого начала. Иди пойми этих хреновых конспираторов…
        Так что на протяжении трёх недель не было ну решительно никакой движухи.
        При этом я видел, что с каждым днём моей хозяйке это нравилось всё меньше и меньше.
        И вот четыре дня назад Клаве неожиданно позвонил какой-то мужик (как потом выяснилось, из номера дакарского отеля «La Demeure») и, сославшись на некоего общего знакомого, предложил встретиться и побеседовать о каком-то, как он выразился, «очень важном вопросе».
        О сути разговора, как обычно, напустил туману. Но между делом неизвестный обмолвился, что Клава якобы была в курсе того, о чём, собственно, пойдёт речь.
        Ну а поскольку ничего важнее поиска следов этой самой затихарившейся бабёнки на текущей Клавиной повестке дня не было, каких-то иных тем для разговора она и не предполагала.
        Правда, лично меня сразу же насторожили некоторые мелкие детали.
        В частности, эти неизвестные «доброжелатели» желали говорить с Клавой непременно лично.
        При этом времени на обдумывание они не давали практически никакого. Поскольку, позвонив вечером, некто предложил ей встретиться уже на следующий день после полудня в неком не то баре, не то кофейне под названием «le Conte» (что в переводе на язык Белинского и Герцена означает «Сказка»), и не где-нибудь, а в Сен-Луи на какой-то там улице Rue Lес EC-42 (в здешних, пока ещё колониальных городах большинство улиц были номерными по континентальной французской традиции).
        А Сен-Луи, если кто не знает, - это тоже на Атлантическом побережье Сенегала, чуть больше трёх сотен километров севернее Дакара. Как говорится, всего-то ничего…
        При этом некто из гостиничного номера сразу же оговорил, что разговор должен происходить строго один на один.
        И, если Клаудия притащит солидный эскорт из своих людей или же полицейских либо в округе будут ненавязчиво тереться её агентики, разговор вообще не состоится.
        Как говорится, если не интересно - извините.
        Ещё одним условием встречи был допуск только одного сопровождающего - шофёр, который должен был ждать окончания рандеву снаружи, например в машине.
        Я задал Клаве резонный вопрос - а на фига нам это вообще надо? Какие-то уж слишком странные, прямо-таки шпионские условия в стиле «у вас продаётся славянский шкаф», учитывая довольно мелкий масштаб обсуждаемого.
        Ведь они же явно не собираются сдать нам эту Савнер прямо на месте встречи или, скажем, притащить с собой в сумке её засоленную голову (жуткая мерзость, конечно, но вполне в стиле здешнего преступного мира). А раз так, что мешало этому загадочному «некто» просто явиться к Клаве прямиком на виллу и сообщить всё, что знает?
        Тем более что в специфической, теневой среде Дакара уже была известна примерная сумма вознаграждения, назначенного Клаудией за услуги такого рода.
        То есть любой информатор мог получить свои деньги проще и быстрее. Правда, я так понимаю, что, если бы его информация не подтвердилась, очковтирателя потом под землёй бы нашли.
        Надо сказать, что у Клавы в этом плане была уже вполне устоявшаяся репутация.
        Кроме того, я резонно предположил - а вдруг пришедший на встречу некто решит говорить о чём-то ещё? Вдруг есть какие-то мелкие, неотложные дела, о которых Клаудия просто забыла?
        Или это вообще окажется какая-то хитрая подстава, с целью её убийства или похищения?
        Правда, последнее представлялось очень сомнительным. Клаву слишком хорошо знали как в Сенегале, так и во всей Французской Западной Африке, и попытка пошло убить её была бы, мягко говоря, не понята и чревата последствиями, вплоть до самых печальных…
        То есть я высказался в том духе, что, по-моему, проще было бы и дальше просто ждать новостей по привычным, налаженным каналам. Так сказать, сидеть на берегу реки и ждать, пока мимо не поплывут трупы врагов…
        На это Клава сказала: а вдруг? Тупое ожидание могло продолжаться ещё очень долго, а так мы имеем неожиданную возможность узнать за деньги о местоположении или каких-то свежих контактах этой чёртовой Савнер.
        А ещё моя дорогая хозяйка выразилась в том духе, что ей уже порядком надоело ровно сидеть на заднице и очень хочется пришпорить события. Ну вот некуда ей было девать энергию, и всё тут…
        То есть она была всецело за то, чтобы принять предложение неизвестных о встрече, и слушать мои возражения категорически не захотела.
        Тем более что некто, говоривший с ней по телефону, сказал, что на встречу с ней придёт женщина.
        Но была и ещё одна проблема. Дакар - это всё-таки крупный город и серьёзный порт, а Сен-Луи - фигня на постном масле. В общем-то дыра на побережье, в которой и в наше-то время проживало от силы тысяч сто народу. То есть фактически колониальный, по преимуществу рыбацкий райцентр с шаландами или фелюгами, полными кефали (или что они тут вообще ловят?), где все чужие на виду и где у Клавы было крайне мало людей, за отсутствием каких-либо серьёзных интересов в этом городишке.
        Точнее сказать, какие-то отдельные Клавкины люди там всё-таки были, но, как она сама же выразилась, «из числа мелких торгашей и спекулянтов». То есть в случае, если бы пришлось бегать, стрелять и догонять, проку от них не было бы никакого.
        Времени на отправку туда дежурной бригады «мальчиков» было в обрез, а с местной полицией или жандармами Клаудия связываться не хотела. Поскольку блюстители порядка были слишком ненадёжны и чересчур дорого оценивали свои услуги.
        Тем более что приезд «группы товарищей в штатском» на нескольких автомашинах сен-луйские аборигены точно заметили бы.
        В общем, не дожидаясь определения местоположения телефона, с которого звонили, Клаудия перезвонила по номеру, который ей оставил некто, и согласилась на встречу.
        Оперативно проведённая (с неизбежным подключением связей в местной полиции) проверка показала, что звонили из номера 26 отеля «La Demeure», в котором обосновался на сутки некий тип, записанный в книге посетителей отеля как «мсье Адольф Бенонт». Обычный европеец неопределённого возраста без особых примет, который испарился из отеля сразу после согласия Клавы.
        Посланные в отель по горячим следам Клавины громилы опоздали (увы, но на определение телефонного номера в те времена уходило немало времени, главным образом потому, что тогда кому попало таких справок не давали), уже не застав его в номере, и, таким образом, эта ниточка сразу же оборвалась. Ни меня, ни Клаву это не насторожило, а зря…
        Далее Клава немедленно отправила в Сен-Луи четверых своих ребятишек. Всё, что я про них знал, - это рожи и имена - Александр, Амбруаз, Гюстав и Дайон.
        Все они выехали по одному и без оружия, дабы оказаться в Сен-Луи ещё до нашего с Клавой появления там. Александр и Гюстав выехали из Дакара на разных рейсовых автобусах, чернокожий Амбруаз отправился в Сен-Луи под видом носильщика с грузовиком какого-то кстати подвернувшегося по такому случаю торговца, а Дайон вообще отплыл морем на попутном то ли сейнере, то ли катере.
        Сама Клава, явно для экономии времени и создания некоторого элемента неожиданности, решила в Сен-Луи не ехать, а лететь.
        Так что утром мы с ней отправились на дакарский аэродром, который тогда именовался аэропорт «Dakar Yoff». Сей аэродром был в уже привычном колониальном стиле - небольшая бетонная ВПП с грунтовыми стоянками и рулёжками, не самое современное двухэтажное здание аэровокзала и десяток больших ангаров, похоже, построенных ещё в начале 1930-х гг.
        Разумеется, наличествовали и следы минувшей (в данном случае Второй мировой) войны в виде пары разрушенных ангаров и обширного самолётного кладбища, где мирно соседствовали раздербаненные непонятно кем остовы «Девуатинов» D-520, Р-40Е и «Хэллкетов».
        Оживлённым авиасообщением здешний Дакар тоже не отличался. Пассажиров было мало, и на фоне десятка «Дакот», среди которых затесался даже одинокий трёхмоторный Ju-52 (а точнее, его французская версия, именовавшаяся «Тукан»), и многочисленной двух- и одномоторной летающей мелочи, выделялись только прилетевший из Европы четырёхмоторный DC-4 авиакомпании «Аir France» и DC-6 в цветах бразильской авиакомпании «TAM Airlines», прибывший накануне из Сан-Паулу.
        Ну а для нас был подготовлен видавший виды Физлер «Шторьх» (а если точнее, «Крике», он же MS.500 послевоенной французской постройки, в принципе тоже «Аист», только в переводе на язык Пиаф и Брассенса), уж не знаю, принадлежал ли этот аппарат Клавкиной фирме, или она просто арендовала его на время.
        Я обратил внимание на обширный грузовой отсек за пилотской кабиной «Шторьха» и сложенные в задней части кабины брезентовые чехлы или мешки. Чувствовалось, что этот самолётик использовали часто и явно с каких попало местных площадок. А уж контрабанду они на нём возили или что-нибудь более законное - даже не знаю.
        Облачённая в деловой костюм синего цвета с узкой юбкой до колен и чёрные лаковые туфли на шпильке, Клава шла к серо-зелёному, с белыми кодами F-DBUS на бортах и крыльях самолётику налегке, имея при себе лишь сумочку (правда, я знал, что в ней скрывался солидный ствол марки МАС-50, снабжённый глушителем), как обычно элегантная и неприступная.
        А я, как и прежде выглядевший словно дешёвая китайская подделка под Индиану Джонса (этакий провинциальный вахлак-косплеер), в своей кожаной куртке и мятых брюках, тащил следом за ней небольшой «дежурный» чемоданчик со шмотками и тяжёлый саквояж, в котором лежали автомат МАТ-49, пара пистолетов, патроны и пара ручных гранат.
        Тех, кто пользовался частными самолётами, здесь было как-то не принято проверять - это я успел понять уже давно. Жёсткие времена воздушного терроризма в этой реальности ещё не наступили.
        Предварительный прогноз погоды был вполне благоприятным, и помех для нашего вылета не было никаких.
        В общем, Клаудия заняла место в пилотском кресле, я взгромоздился на пассажирское место позади неё. Мотор чихнул и без проблем завёлся. Винт превратился в мутный круг, «Шторьх» медленно покатился к старту, и через несколько минут мы уже были в воздухе.
        Далее мне оставалось только наблюдать, как Клава умело вела самолёт.
        Собственно, ориентиры здесь были несложные. Слева у горизонта - полоска океана, а внизу всё те же полупустынные пейзажи, местами дополненные островками зелени и тёмными пальмовыми лесами и рощами. Клава, вполне ожидаемо, привязалась к обсаженному пальмами шоссе с редкими машинами, вдоль которого мы и тянули до самого Сен-Луя.
        Тамошний аэродром был и вовсе какой-то сонный и мелкий - единственный двухмоторный «Мартинет» с прикрытыми брезентом движками и остеклением носовой части, припаркованный в компании нескольких «Пайперов» и «Тайгер Мотов», грунтовая полоса, пара пыльных ангаров, вышка управления полётами, очень старый бензозаправщик английского образца и неизменный бар перед автостоянкой с пятью или шестью автомашинами.
        Клава зарулила «Шторьх» на стоянку и, заглушив двигатель, попросила подошедшего к самолёту весьма неряшливого то ли механика, то ли администратора (по его заношенному комбезу с когда-то натрафареченной на спине полустёртой маркировкой «French Aeronavale» было сложно определить должность) дозаправить самолёт, расплатилась за бензин, после чего мы наконец потопали к автостоянке.
        Как я успел заметить, полицейские (а если точнее, жандармы) здесь были более чем ленивы. Трое мордастых темнокожих ребят в песочной форме и фесках пили что-то прохладительное в тени за столиком и не обращали ни малейшего внимания ни на прибывших, ни на убывающих.
        Интересная деталь - здешняя полиция ездила почему-то на уже знакомых мне по Германии трёхколёсных то ли мотоколясках, то ли малолитражках, которые назывались «Мессершмитт» KR175 или KR200, только окрашенных в сине-белые жандармские цвета.
        Две такие смешные таратайки я увидел на примыкающей к аэродрому автостоянке. Как на подобном, с позволения сказать, «транспорте» можно было, к примеру, кого-то всерьёз преследовать, - большой вопрос. Даже если принять во внимание довольно приличные шоссе, построенные здесь французами.
        Хотя в оснащении местной жандармерии, видимо, всё-таки превалировали шкурные вопросы распила текущего бюджета…
        Когда мы вышли на стоянку, навстречу нам немедленно рванул некий шустрый типчик в светло-кремовой шляпе и полосатом костюме с модным галстуком.
        Судя по всему, это и был здешний Клавкин «конфидент». Сняв шляпу и склонив прилизанную голову, он представился мне как «мсье Дидье Омон». Смешная фамилия, особенно с точки зрения русского человека из начала следующего века.
        В общем, с аэродрома мы отбыли на сером «Рено» этого самого мсье Омона.
        Буквально через полчаса мы уже были в его солидном доме на самом берегу океана.
        По пути я обратил внимание на таблички на домах. Выходило, что этот самый Омон жил на 36-й улице, а наша встреча была назначена на 42-й - не очень-то и далеко, особенно если вспомнить о размерах Сен-Луи. Хотя я о планировке здешних городов имел самые что ни на есть поверхностные представления.
        Обстановка и прочее в жилище у Омона было вполне себе ничего: паркетные полы, ковровые дорожки в коридорах, дорогая, вроде бы даже антикварная, мебель.
        Но ничего похожего на семью хозяина мы там не обнаружили (скорее всего, таковой просто не было), а вот симпатичная юная служанка к дому прилагалась. То есть мсье Омон, как истинный француз, похоже, предпочитал наличие молока в холодильнике присутствию коровы на кухне. Видать, ещё не нарезвился…
        В доме нас уже ждали прибывшие сюда накануне Александр, Гюстав и Дайон, которых мы застали за распитием чего-то слабоалкогольного, изрядно сдобренного газированной водой из сифона. Выходит, они всё-таки успели.
        Недостающий член этой четвёрки по имени Амбруаз в момент нашего с Клавой прибытия находился непосредственно на «боевом посту» возле кофейни «le Conte».
        Он появился в доме мсье Омона в течение часа и доложил, что эта самая кофейня - просто сонная дыра. Хозяин - некий Ахмат Пхудун. Посетителей почти нет, за стойкой дремлет то ли бармен, то ли тот самый хозяин. Во всяком случае, по его мнению, толстый мужик подозрительного вида за стойкой вполне соответствовал имеющемуся описанию самого мсье Пхудуна.
        Никакой прислуги в кофейне не было, кухня, судя по всему, давно не работала. Кроме парадного имелся единственный задний выход во двор, через подсобку позади кухни. Телефона в кофейне тоже не было, ближайший работающий телефон-автомат находился в двух кварталах оттуда. Никаких признаков внешнего наблюдения якобы тоже не было. Одним словом, идеальное место для таких, как сегодня, подпольно-конспиративных встреч в режиме тет-а-тет. Однако при этом мне лично было непонятно, с чего живёт этот Пхудун при абсолютно пустом заведении? С бара?
        По-русски этот наш друг Амбруаз, разумеется, не понимал ни слова, поэтому я спросил его через Клаву: сколько этажей в здании, где расположена кофейня?
        Тот ответил, что два. На это я задал ещё один резонный вопрос - обследовал ли он вообще второй этаж и где гарантия, что там не затихарился до урочного часа, скажем, взвод автоматчиков?
        Амбруаз ответил, что второй этаж он не осматривал (ну разумеется!), но следов пребывания в здании большого количества народу точно нет.
        И вообще, по рассказам сен-луйских аборигенов (когда, где и с кем именно Клавкины орлы уже успели переговорить по этому поводу, я так и не понял), этот самый Пхудун якобы давно живёт один и в основном по мелочи приторговывает популярной у местных специфической дурью - неким производным от вызывающих сильные глюки и устойчивое помутнение рассудка грибочков с непроизносимым названием, которые завозили в эти края из Конго и Родезии.
        То есть никаких гарантий полного отсутствия в здании вражеской «группы поддержки» всё-таки не было, на что я указал Клаудии.
        Та на это даже бровью не повела и лишь спросила Амбруаза, не было ли за ним «хвоста» или иных, явных признаков наблюдения.
        Тот немного подумал и ответил, что не было. Что тут сказать - чувствовалось, что все они тут не были профессионалами по части полноценной слежки, но никого другого у Клавы, судя по всему, под рукой не было. Как говорил когда-то очень давно товарищ Сталин - нет у меня для вас, дорогой товарищ Фадеев, других писателей, работайте с тем, что есть…
        Далее Амбруаз нарисовал на листе бумаги примитивный план расположения кофейни с указанием входов и выходов. Ознакомившись с планом, Клава не задала никаких вопросов. После этого мы позавтракали чем бог (а точнее мсье Омон) послал. А послал он нам сэндвичи с сыром и малиновым джемом, а также фрукты. При этом Клаудия почти ничего не ела, лишь пила кофе.
        Затем, по мере приближения назначенного часа встречи, Клава отправила одного из своих братков, на сей раз Александра, наблюдать за кофейней, с категорическим приказом немедленно звонить, как только там появится какая-нибудь женщина.
        Соглядатай удалился, а Клаудия переоделась в чёрную узкую юбку и белую блузочку, превратившись прямо-таки в образцовую бизнес-вумен.
        После этого мы часа полтора сидели и напряжённо ждали. Клавины ребята воспользовались возникшей паузой для заряжания и чистки своих пистолетов и револьверов.
        Минут за сорок до назначенного времени встречи позвонил, видимо, из того самого, ближайшего автомата обязательный Александр.
        Он сообщил, что к кофейне только что подъехал «Фиат-500». Из машины вышла молодая женщина в светлом платье в зелёный цветочек, которая зашла в кофейню. Теперь она там сидит и наружу не выходит. Больше никого, по его докладу, вокруг якобы не было.
        Мы с Клавой взяли вторую машину, подготовленную для нас мсье Омоном, красно-оранжевую с чёрными крыльями (одна из стандартных тогдашних расцветок этой фирмы) малолитражку «Ситроен» 2CV, на которой и поехали на эту чёртову встречу.
        За баранкой был я, а Клаудия выполняла функции штурмана, указывая мне, куда рулить, поскольку я закоулков этого города совершенно не знал.
        У Клавы был пистолет с глушителем в сумочке, у меня кроме ТТ в левом внутреннем кармане куртки был автомат МАТ-49, который я убрал под приборную панель «Ситроена», и, на всякий случай, граната-лимонка в другом кармане.
        С нами на заднем сиденье поехали вооружённые пистолетами в подмышечных кобурах Амбруаз и Дайон (Гюстав остался на месте, для связи).
        Поскольку, по условиям встречи, никого, кроме Клавы и шофёра (то есть меня), в машине не должно было быть, за три квартала от кофейни ребята вышли из автомобиля. По Клавкиному замыслу они должны были незаметно приблизиться к месту встречи по параллельным улицам и ждать, чем закончится сие рандеву.
        В этой связи мне было страшно интересно: а как вообще могли отреагировать эти неизвестные, если бы мы вдруг явились на встречу «в более представительном составе»? Тупо сбежали бы через заднюю дверь, не став разговаривать? Открыли бы беспорядочную стрельбу? Да и куда бы они делись оттуда, при условии блокирования обоих выходов?
        Ведь, судя по всему, кроме неизвестной бабы и хозяина кофейни там действительно больше никого не было, а значит, запасных вариантов у них в данном случае могло возникнуть не так уж много.
        Ладно, можно было допустить, что они посадили где-нибудь поблизости одного или даже нескольких снайперов. Вот только где тут вообще можно было разместить стрелков?
        За окнами нашей машины тянулись обшарпанные двухэтажные дома с плоскими крышами. Кое-где вдоль пыльных улиц и во дворах за каменными или глинобитными заборами росли невысокие пальмы, и куда тут девать снайперов, мне лично было непонятно. Тем более что времена «Барретов» и прочих тяжёлых снайперских волын, стреляющих с дистанции в два километра, ещё не наступили, да и какой толк от них при такой застройке? Для снайперов в любом случае нужны хороший обзор и высокие здания, а не это убожество. Не на пальмы же они залезут, в конце концов. Тоже мне, сен-луйские «кукушки», тут ведь, в конце концов, не зимний хвойный лес где-нибудь под Выборгом, а на дворе не 1940 год…
        Конечно, исключать наличие в кофейне взвода или отделения автоматчиков, изготовившихся к ближнему бою и спрятавшихся на втором этаже здания над кофейней, было нельзя. Но что-то мне подсказывало, что, скорее всего, их там не было. Как потом оказалось, я не ошибся.
        У приехавшей на встречу с Клавой бабы явно был какой-то план, но вот какой именно? Увы, этого мы с моей спутницей не могли знать, и это сильно нервировало.
        Прохожих или встречных автомобилей на узких улицах, по которым мы ехали, почти не попадалось. Разве что в одном месте бросился в глаза сидевший на приступочке возле ворот какого-то дома босой негр самого пофигистического вида - в белой рубахе и драных штанах до колен на голое тело, который смотрел на окружающий мир с таким безмерным равнодушием, что мне даже стало как-то не по себе.
        Большинство лавок на нашем пути было закрыто, а вывески на них выглядели блёклыми и облезлыми. Похоже, в этих жарких краях сейчас было в разгаре весьма интересное время, когда французы уже собрали манатки, но ещё не вполне ушли, а новая власть ещё толком не проявляла себя…
        Наконец, после очередного поворота я увидел за углом впереди нас двухэтажное здание, о котором Клава сказала, что «это оно». В первом этаже просматривались открытая входная дверь и вывеска, золотистым по чёрному, «le Conte». Голубенькие жалюзи на окнах первого этажа были чуть приоткрыты.
        На втором этаже было два балкона с ажурными перилами и закрытыми наглухо дверями и жалюзи того же, голубого, цвета.
        Возле кофейни действительно торчала недавно припаркованая тёмно-зелёная малолитражка, похожая на сильно уменьшенный в размерах (хотя, по идее, куда уж меньше-то?) «Фольксваген Жук» с передним расположением двигателя - «Фиат-500 Тополино» или её французская копия «Симка 5».
        Как говорится, декорации обозначились. Теперь дело было за собственно пьесой.
        По команде Клавы я остановил машину. Некоторое время мы с ней разглядывали кофейню через пыльное ветровое стекло «Ситроена». Действительно, заведение выглядело пустым, по крайней мере со стороны улицы. Практически идеальный наркопритон, где продают дурь из-под полы кому попало…
        Ни одной живой души в пределах нашей видимости не было. Явного «хвоста» - тоже.
        Рассмотреть, что происходит внутри кофейни через окна, да ещё и из машины, было просто нереально.
        Клава велела мне ждать и, хлопнув дверью, вышла на улицу. Цокая каблуками своих чёрных лаковых туфель по убогой здешней мостовой, она вошла в кофейню.
        Я остался в машине, на всякий случай пододвинув к себе автомат, и дослал патрон в его ствол. Потом я посмотрел на часы. Секунды тянулись, помаленьку складываясь в минуты, но ничего не происходило. Может, они там действительно сели попить кофею?
        Увы, но эта моя догадка была неверной. Примерно на девятой минуте с момента, когда Клаудия скрылась в дверях подозрительного заведения, я вздрогнул от двух подряд глухих выстрелов внутри кофейни. Стреляли явно из пистолета. Вслед за ними раздалось пять или шесть еле-еле слышных хлопков, и вот это уже была работа ствола с глушителем.
        Вот тебе блин и кофе, и какава с чаем…
        Я понял, что что-то случилось, но несколько секунд неизбежно ушло на обдумывание дальнейших действий. Выбор у меня в тот момент был небогатый - или сидеть и ждать дальнейшего развития событий, либо срочно врываться в заведение и косить всех, кого встречу на пути, длинными очередями.
        Я склонялся ко второму варианту, но в момент, когда я наконец схватил МАТ-49 наперевес, собираясь выскакивать из машины, из дверей кофейни выбежала Клава расхлябанной из-за высоких каблуков походкой. В её правой, поднятой вверх руке был зажат знакомый мне пистолет МАС-50 с глушителем, а на локте той же руки болталась на ремешке открытая сумочка. Растопыренная ладонь левой Клавиной руки зажимала низ живота, и наманикюренные пальцы этой руки были в крови.
        Пока Клава в несколько шагов преодолевала расстояние от кофейни до машины, из переулка наперерез ей выскочили встревоженные Дайон и Амбруаз.
        - Осмотрите здесь всё! - приказала им Клаудия по-французски, даже не оборачиваясь.
        Ребятишки ринулись исполнять её приказание, а Клава заскочила на заднее сиденье «Ситроена». Буквально упав на него, она отшвырнула сумочку и воняющий порохом пистолет куда-то на пол и, держась за живот уже двумя руками, скомандовала по-русски:
        - Ходу! Быстро!
        Повторять не требовалось, и я рванул «Ситроен» с места с удивившей меня самого быстротой.
        О том, что там у них реально произошло, я могу судить только по тому, что мне рассказала слабым голосом корчащаяся от невыносимой боли, перепачканная собственной кровью Клава.
        В общем, случился «огневой контакт» двух жутких дилетантов, что бы там ни думала моя спутница о своём мнимом профессионализме в таких делах.
        Войдя в кофейню, она увидела, что неизвестная молодая женщина в белом платье с зелёными хризантемами действительно сидела за одним из столиков, лицом к входу, но всё-таки не совсем удачно, поскольку бармен (он же хозяин) заведения стоял за стойкой позади и чуть правее её.
        То есть оба они, по идее, оказывались на одной линии огня. Неизвестная женщина сидела в расслабленной позе, держа обе руки под столом. На столе лежала её белая сумочка и стояла чашка с чем-то, похожим на кофе.
        Мгновенно оценив обстановку, Клава, ещё подходя к столику, выхватила из сумочки ствол и первым же делом приказала и бабе, и бармену не двигаться.
        И вот здесь она сама призналась мне в том, что допустила идиотскую и непростительную ошибку, поскольку куда разумнее было бы скомандовать им поднять руки вверх.
        А далее Клава допустила ещё одну ошибку, поскольку села на плетёный стул за столиком, напротив неизвестной бабёнки, держа руку с пистолетом на столе и, таким образом, видя и держа под прицелом и свою собеседницу, и бармена.
        Судя по всему, план у этой самой собеседницы или тех, кто её туда прислал, был самый что ни на есть простой - убить Клаву в том случае, если она таки придёт на встречу. Причём без всяких дурацких промедлений и лишних телодвижений. То есть, таким образом, мои худшие предположения относительно этой встречи оказались верны.
        Далее, по словам Клавы, всё пошло, как в замедленном дурном кино.
        Как оказалось, в правой, скрытой под столешницей руке Клавина собеседница держала взведённый короткоствольный револьверчик Смит-Вессон «Терьер», 38-й калибр, в барабане пять патронов.
        И едва Клава успела сесть, эта сучка, даже не произнеся ни слова, нажала на спуск. То есть начала стрелять первой, в лучших традициях спагетти-вестернов или незабвенного мокрушника Червеня из «Зелёного фургона».
        Револьвер - далеко не лучшее оружие для подобных случаев, но всё-таки неизвестная киллерша успела нажать на спуск дважды. И надо признать, что Клава весьма помогла супротивнице и села очень «удачно», поскольку обе пули прилетели ей точнёхонько в живот. Поскольку Клавин палец тоже лежал на спусковом крючке, а её пистолет был автоматический, она немедленно, чисто инстинктивно, выпустила три ответные пули в затянутую тугим лифом грудь собеседницы, а ещё две влепила в голову похожему на сарацинского пирата бармену, который некстати задёргался в момент начала стрельбы.
        Как потом выяснили обшмонавшие сомнительное заведение господина Пхудуна Амбруаз с Дайоном, под стойкой у него был припрятан старый как мир, но убойный немецкий автомат МР-38. То есть некая страховка в лице бармена там всё-таки присутствовала.
        Далее киллерша осела в неудобной позе, откинувшись на своём стуле и уронив револьвер на пол (видимо, её пальцы инстинктивно разжались), а бармен просто с грохотом рухнул замертво под стойку.
        Видя, что оба антипода больше не двигаются, Клава, превозмогая боль, в ускоренном темпе рванула прочь из кофейни, поскольку нельзя было исключать наличия в здании ещё кого-нибудь.
        Осмотревшие здание Клавины ребятишки не нашли там никого, кроме двух покойников, а большинство комнат второго этажа заведения оказались вообще запертыми, давно и наглухо.
        Таким образом, моя напарница умудрилась невзначай угодить в чрезмерно примитивную, рассчитанную то ли на дураков, то ли на пресловутую «женскую логику» ловушку. И теперь нам предстояло как-то выпутываться из всего этого.
        Тревоги никто из соседей чёртового Пхудуна не поднял, в первый момент стрельбы никто, похоже, вообще не услышал. Благо стреляли недолго и негромко.
        Пока Клава, срываясь на стоны, охи и всхлипы, рассказывала мне о своих злоключениях, я гнал машину обратно, к дому мсье Омона. Благо успел запомнить маршрут.
        То, что она не умерла или не потеряла сознание за всё время этого пути, вселяло некоторый сдержанный оптимизм.
        Когда мы въехали во двор мсье Омона, нас встретил дежуривший там Гюстав. Закрывая за нами ворота, он заметно сбледнул с лица, увидев обширное влажно-красное пятно на блузке и юбке своей хозяйки, натёкшее через лишние дырки, очень некстати образовавшиеся в её организме.
        Конечно, Клаве было плохо, но когда я фактически волоком втащил её на своём плече в дом, там резко поплохело всем без исключения. Юная горничная бухнулась в обморок, едва увидев кровь (истеричка хренова), а сам мсье Омон при виде раненой Клаудии заметно позеленел и, не разбирая дороги, словно лось во время гона в брачный период, бросился в сортир, где бурно и неприцельно нарыгал на керамическую плитку пола, мимо толчка…
        Я положил горячую и тяжело дышавшую Клаву на кожаный диван в ближайшей от входа гостиной. Раздеть её было проблемой - блузку я снял быстро, а вот пояс мокрой от крови юбки и кружевные трусишки пришлось срезать ножом. Когда Клаудия осталась в одних чулках и лифчике, я осмотрел её раны - две ровные и относительно круглые маленькие дырочки пониже пупка.
        Кровотечение было слабым, но это тоже не особо радовало. Вроде бы эмпирический опыт различных больших и малых войн последнего столетия и полевая медицина утверждают, что при подобных ранениях в том случае, если пациент, конечно, не помер в первые же минуты, он неизбежно и мучительно загнётся в течение нескольких часов или, в лучшем случае, двух-трёх суток максимум по банальной причине внутреннего кровотечения, или, если выражаться по-научному, перитонита. Разумеется, если при этом не оказать срочной оперативной помощи. То, что Клава оставалась в сознании, на мой взгляд, было положительным моментом. Отрицательным моментом было отсутствие в шаговой доступности самого завалящего медсанбата или чего-то типа него…
        Далее рядом с диваном появился вытирающий заблёванные губы мсье Омон. Мне показалось, что этот извращенец смотрел на практически голую Клаву уже не с ужасом, а скорее с любопытством определённого рода. Однако не было никакой гарантии, что нашего дорогого сен-луйского друга опять не стошнит.
        После моего вопроса насчёт бинтов и прочей срочной медпомощи выяснилось, что никакого перевязочного материала у него в доме не было. То есть вообще. Подобная безответственность всегда неожиданна, но меня не удивила - в наше время такое бывает сплошь и рядом.
        Бежать в аптеку не было времени, и мне пришлось разрезать на полосы какой-то подвернувшийся чистый пододеяльник, с помощью которого я, насколько мог туго, перевязал Клавины раны, предварительно обработав их джином из полупустой бутылки, удачно оставленной кем-то на столике в той же гостиной - хоть тут слегка повезло…
        Затем Клава зашевелилась, приподнялась и слабым голосом приказала мне принести её чемодан. С трудом поднявшись с дивана, она с моей помощью переоделась в свободное чёрное платье, на котором кровь не бросалась бы в глаза, и сунула ноги в туфли.
        Затем она потребовала телефон у нашего друга Омона. Времена мобильников в этой реальности ещё не наступили (и не факт, что они там вообще когда-нибудь наступят), а стационарный аппарат был только в хозяйском кабинете, и длина его провода не позволяла дотащить телефон до гостиной. Единственным слабым утешением было то, что этот самый кабинет был расположен на первом этаже дома.
        Делать было нечего, и стонущая Клава, хватаясь запачканными кровью руками за стены и косяки, с превеликим трудом дошла до кабинета мсье Омона (все мои попытки помочь она решительно пресекла) и сделала два телефонных звонка, позвонив, как я понял, по межгороду в Дакар, а также на местный аэродром, с требованием срочно подготовить к вылету наш самолёт.
        - Срочно едем на аэродром и вылетаем обратно! - объявила она мне, враскоряку выходя из кабинета.
        - Ты же, блин, сдохнешь по дороге, - ответил я на это. - По-моему, тебе срочно надо в любую местную больницу! Разумеется, в такую, где могут делать подобные операции!
        - Ага, чтобы сразу же сбежались местные сыщики и быстро связали моё ранение с двумя трупами в «Сказке»? Я, конечно, с большой вероятностью отмажусь, но время-то мы точно потеряем… Нет уж, фиг им! Летим немедленно, нас там встретят! В конце концов, в Дакаре есть приличная частная клиника с опытными и не задающими лишних вопросов хирургами, куда я уже не один раз обращалась! Только вот вести самолёт придётся тебе, уж извини…
        - А если… - заикнулся было я.
        - Без всяких, мать твою, если! Я клятвенно обещаю не умереть в воздухе!
        Топтавшийся в дверях гостиной мсье Омон слушал эти наши непонятные для него диалоги на русском языке с откровенным недоумением, переходящим в испуг…
        Далее Клава присела на тот же диван и смыла кровь с рук в наконец-то принесённом (туго они соображали, однако) зарёванной и продолжающей всхлипывать, но всё-таки хорошенькой горничной тазике с тёплой водой и мылом и приказала Гюставу с остальными «мальчиками» пока остаться в Сен-Луи и посмотреть, что тут вообще будет дальше. А конкретно её интересовало, кто будет интересоваться стрельбой в кофейне и судьбой двух образовавшихся там благодаря ей трупов.
        Затем мы забрали её чемодан, вышли во двор и погрузились во всё ту же серую «Рено», на которой приехали с аэродрома. С точки зрения конспирации это было вполне правильно - на чём приехали, на том и уехали…
        За рулём опять сидел сам мсье Омон, наскоро умытый и переодетый в чистейшую белую рубашку, но с физиономией, всё ещё имеющей несколько зеленоватый оттенок. При этом его лежавшие на баранке руки заметно тряслись, и он прямо-таки поминутно косился на заднее сиденье, где в обнимку сидели мы с Клавой.
        Как видно, он очень боялся, что она всё-таки отдаст концы в дороге и ему придётся отдуваться за нас, лично расхлёбывая весь этот «неловкий момент» с трупами и стрельбой в кофейне.
        Впрочем, на местный аэродром мы приехали нереально быстро. Разнообразные страхи неудержимо гнали обильно потеющего мсье Омона вперёд, да и встречного транспорта на дороге не было. Никаких полицейских постов или каких-то признаков поднятой здешними легашами тревоги - тоже.
        На приаэродромной парковке стоял всего один утюгоподобный «Мессершмитт» KR200 в сине-белой жандармской раскраске, а за столиком у местного бара просматривался единственный полицейский, который сосредоточенно читал последнюю страницу (где традиционно печатали брачные и коммерческие объявления, а также разного рода сплетни) какой-то местной газеты, совершенно не обращая внимания вообще ни на кого. По-моему, этот героический страж правопорядка не сразу среагировал бы даже в том случае, если бы у него над ухом вдруг начали палить очередями из автомата. Провинция-с…
        Клаве было совсем тяжко, и она с большим трудом самостоятельно выбралась из машины. Далее, от автостоянки и до самого самолёта, я вёл её под ручку, держа в другой руке чемоданчик со шмотьём. Зачем мы его вообще прихватили, я и сам не понял.
        При этом Клаудия старалась идти максимально ровно и не запинаясь.
        Не думаю, что наша парочка вызывала со стороны какие-то подозрения. Хотя, в худшем случае, мою спутницу, наверное, можно было легко принять за пьяную. Как говорится, с кем не бывает…
        Дорогой наш мсье Омон, судя по всему, был тем ещё ссыклом, поскольку развернулся и уехал восвояси, едва мы покинули его машину. Что тут сказать - крепкие у Клавы были деловые партнёры в этом городе. Откуда она только выкопала этого обалдуя, интересно знать? Или они здесь не в курсе известной аппаратной поговорки о том, что кадры решают всё?
        Когда мы наконец дошли до знакомого «Шторьха», я поставил чемодан на землю и осмотрелся. Нет, тревоги никто по-прежнему не поднимал, провинциальная «воздушная гавань» жила своей нереально-сонной жизнью, полиции или аэродромных служащих поблизости не наблюдалось.
        - Дверцу открой, - услышал я слабый голос.
        Обернувшись, я увидел, что Клава то ли стоит, то ли висит, схватившись правой рукой за подкос самолётного крыла. Ладонь её левой руки лежала на простреленном животе, широко расставленные ноги были полусогнуты, острые носки туфель смотрели внутрь. Было такое впечатление, что она вот-вот рухнет, как подкошенная. испустив дух, или навалит в штаны. Впрочем, штанов и даже трусов у неё под платьем в тот момент не было.
        Когда я открыл дверцу кабины, она обвисла, словно манекен, но подкос не выпустила. В общем, в узкую кабину «Шторьха» мне её пришлось затаскивать, поддерживая за подмышки и за задницу, практически волоком.
        Сидеть она всё равно не смогла бы, именно поэтому я раскидал по полу кабины все эти по-прежнему лежавшие там странные брезентовые чехлы, закинул чемодан к задней стенке кабины и осторожно опустил спутницу на это импровизированное ложе.
        Клава тихо простонала:
        - Давай садись за пилота. Дорогу назад помнишь?
        - В основном да.
        - Тогда не тяни кота за хвост и взлетай. Наушники можешь не надевать. И рацию не включай. Я предупредила, что на обратном пути мы на связь выходить не будем…
        Вид у неё в этот момент был такой, что краше в гроб кладут, по щекам непроизвольно текли слёзы, образовавшие вокруг глаз тёмные пятна расплывшейся туши. Чувствовалось, что ей было очень больно.
        Понимая, что мешкать далее действительно себе дороже, я включил мотор, который завёлся, чихнув пару раз. Затем я порулил на старт, в облаках поднятой винтом пыли.
        Не уверен, что я прибавил газу в положенном месте здешней ВПП, но через пару минут мы вполне благополучно (как мне показалось) взлетели.
        Никогда бы не подумал, что когда-то и сам невзначай окажусь в шкуре главного героя фильма «Последний дюйм»…
        Слушая, как стонет за моей спиной Клава, я недолго думая привязался к главному здешнему наземному ориентиру и потянул вдоль этого шоссе обратно, к Дакару, дав мотору полный газ.
        На сей раз прогноз погоды, похоже, не был столь благоприятным, да мы его перед вылетом особо и не уточняли. Культурно выражаясь, было не до того.
        Справа, далеко над морем, собирались тёмные грозовые тучи, которые медленно ползли в сторону береговой черты. Из-за этого мой утлый самолётик изрядно мотало с крыла на крыло и сверху вниз. Из-за этого приходилось постоянно шуровать ручкой управления и педалями, удерживая аппарат от рыскания, крена и сваливания и мысленно молясь о том, чтобы аэроплан раньше времени не развалился в воздухе.
        За этим увлекательным занятием я довольно быстро взмок и начал ощущать в кармане куртки тяжесть ТТ, о котором в этой стрессовой ситуации совершено забыл.
        Ни с чем подобным я в своей скудной пилотской практике (в наших частных аэроклубах подниматься в небо в сложных метеоусловиях категорически не принято - любое, самое незначительное лётное происшествие влетает в такие бабки, что аж страшно) раньше не сталкивался, но в сизом предгрозовом небе и не стоило ожидать чего-то хорошего. А если гроза всё-таки началась бы в момент моего нахождения в воздухе, мало мне точно не показалось бы.
        Тем более если вспомнить, что «Шторьх» - «авиалайнер» не из самых тяжёлых. Я пытался вспомнить какие-нибудь яркие примеры из жизни и мировой истории, связанные с пилотированием «Шторьха», но в голову упорно не приходило ничего, кроме похищения Муссолини бригадой излишне бравого Отто Скорцени, нахальных полётов незабвенной нацистки-спортсменки Ханны Райч в осаждённую столицу Дриттен Райха да кадров из разных французских фильмов, где жизнерадостный губошлёп Бельмондо прямо в воздухе перелезал с вертолёта на борт почти такого же, как у меня, «Шторьха».
        Однако, как говорится, назвался груздем - полезай, куда послали, и даже дальше, раз уж дали порулить…
        В тот момент ставки на кону действительно были более чем нешуточные и всё дальнейшее зависело исключительно от меня. Практически как от того деревенского кузнеца в фильме «Формула любви». Ведь Клаву мне надо было спасать любой ценой, без неё все дальнейшие поиски точно упёрлись бы в глухую стенку. Сам-то я мало что мог и прекрасно это осознавал. Однако дороговато же обошлись ей те авансы золотом в слитках, которые она получила от меня при первой нашей встрече, получился чуть ли не расчёт свинцом по весу…
        В какой-то момент Клава начала стонать особенно громко и, как мне показалось, терять сознание. Но, к счастью, в тот момент наш легкомоторный драндулет уже летел прямо над полосой дакарского аэропорта, и я заходил на посадку, действуя словно во сне.
        Как и куда мне садиться, я не очень представлял, главным было не воткнуться в другие самолёты или аэродромные постройки и, не дай боже, не скапотировать, поломав и собственную шею, и эту летающую «стрекозу».
        Подозреваю, что приземлился я действительно где попало и как попало. По идее, местного руководителя полётов должен был хватить жёсткий «кондратий» от моих энергичных эволюций и отколотого при касании земной поверхности шикарного «козла». Оставалось надеяться лишь на то, что местное начальство было предупреждено (а скорее всего, даже «подмазано» в финансовом смысле) относительно некоторых нюансов нашего перелёта и сразу же после приземления мне не начнут заламывать руки местные блюстители порядка.
        От сильного толчка при касании колёс «Шторьха» о поверхность ВПП Клава очнулась и приподнялась на локтях.
        - Ты что, долетел-таки?! - откровенно изумилась она.
        - А то, - ответил я, оборачиваясь к ней. - Фирма веники не вяжет, а если вяжет, то исключительно фирменные! Будем считать, что с тебя пол-литра!
        Клава издала неразборчивый то ли стон, то ли вздох облегчения и завалилась обратно, спиной на брезент. Чувствовалось, что сил терпеть у неё совсем не оставалось.
        Ещё заходя на посадку, я видел, как от здания дакарского аэропорта отъехали и направились в мою сторону две крупные легковые автомашины. Одна знакомая, тёмно-вишнёвая (с высоты она выглядела практически чёрной) и вторая белая, видимо «Скорая помощь».
        Не успел я выключить мотор, как увидел, что от резко затормозивших машин ко мне бегут наперегонки выскочившие из вишнёвого «Паккарда» смутно знакомые бодигарды с Клавкиной виллы в однотипных строгих костюмах, плащах и шляпах, а также два санитара в белом, тащившие пустые носилки. Замыкал процессию солидного вида упитанный врач в золочёных очках и расстёгнутом белом халате поверх дорогого костюма-тройки.
        Я резво выскочил из кабины на землю, и туда сразу же полезли медики. Через минуту Клаудия уже лежала на носилках, и отягощённые её телом санитары понеслись трусцой обратно, в сторону не шибко современного длинного, белого «Бьюика» (этот автомобиль чем-то сильно напоминал отечественный ЗиС-101) с красными крестами на закрашенных белым окнах. За ними семенил врач (я отметил, что Клавины братки уважительно называли его промеж собой «мсье Гмюнд»), чьё лицо стразу стало донельзя серьёзным и деловым. Погрузив носилки с Клавой в заднюю дверь своей машины, медики врубили сирену и под её завывания немедленно унеслись прочь, видимо, торопясь в клинику.
        Пока всё это происходило, дакарское небо над моей головой постепенно темнело. Всё сильнее пахло озоном, что было верным признаком дождя.
        Я пожал руку встречавшему меня «бригадиру» Клавиных бойцов, которого я знал как Жоржа Беклса, забрал из самолёта хозяйкин чемодан и погрузился в «Паккард», направившийся в сторону Клавкиной виллы.
        И едва мы успели отъехать от аэропорта, как на плоские крыши Дакара полил дождь и началась шикарная гроза с громом и вспышками молний. Это я, однако, удачно успел…
        До глубокой ночи на вилле царила депрессивная неопределённость. Физиономии прислуги имели довольно кислое выражение, а полураздетые, нервно-мрачные братки во главе с Беклсом кучковались возле кухни, где обильно употребляли без закуски как традиционное винишко, так и нечто коричневатое и куда более крепкое, по местным обычаям обильно сдобренное льдом и содовой.
        И было ясно, что, если хозяйка виллы всё-таки скончается на операционном столе (что в тот момент вовсе даже не исключалось), вся эта бравая, полууголовная гоп-компания мгновенно превратится в обычных безработных. И чувствовалось, что Клавкины ребятишки этого очень не хотели.
        Лично мне в ту ночь совсем не хотелось надираться до соплей. Я просто ощутил, что устал прямо-таки чудовищно. Поэтому после принятого душа я переоделся в чистое и просто лежал одетым на застеленной кровати, отчасти поддавшись общим упадническим настроениям.
        Возникала даже мысль пустить себе пулю в лоб и тем самым вернуться назад, разом покончив со всей этой затянувшейся канителью. Однако осуществить это мне не дала банальная российская лень - просто категорически не хотелось вставать с койки и делать хоть что-то…
        Наконец, в третьем часу ночи на нашей вилле раздался телефонный звонок из клиники. Трубку местная «домоуправительница» Алэйна (насколько я успел понять, она действительно была какой-то там дальней родственницей той самой матери юного туарегского аменокаля Лемтуны, с которой я не так давно познакомился при не очень радостных обстоятельствах в одной из здешних пустынь), симпатичная, молодая, высокая негритянка со слишком уж европейскими чертами лица (я никогда не думал, что такие девушки вообще бывают, наверное, какая-нибудь хитрая метиска), которая всегда одевалась по последней парижской моде и неизменно пользовалась безграничным доверием Клавы.
        Положив трубку, Алэйна сообщила (разумеется, из её сбивчивого монолога на французском я понял далеко не всё, но главное, как мне показалось, всё-таки уловил) всем о том, что нашу хозяйку успешно прооперировали, пули достали и теперь она вне опасности.
        Это стало сигналом к общему отбою. На вилле наконец перестали подливать друг другу в стаканы и начали расползаться по своим комнатам, укладываться и гасить свет. Вместе со всеми как-то незаметно отошёл ко сну и я.
        Клаву привезли домой вечером того же дня, на знакомой мне «Скорой». Её осторожно внесли и разместили с комфортом в обширной спальне на первом этаже виллы. По первому впечатлению, Клаудия была в полном сознании, но выглядела очень слабой.
        Как я понял, в этой самой «приличной частной клинике» всё-таки не очень-то стремились долго задерживать у себя пациентов с пулевыми, или, как выражаются отечественные ментополы, «огнестрельными» ранениями. Явно во избежание излишних вопросов и прочих неприятностей.
        Кроме обычной прислуги на вилле появилась пожилая суровая медсестра в монашеском прикиде из той же клиники, и следующие два дня были довольно рутинными.
        Клава лежала пластом, но несколько раз ненадолго вставала и с помощью Алэйны и медсестры пыталась немного ходить по комнате. Её поили какими-то лекарствами, бульонами и соками и несколько раз на дню ставили капельницы.
        Дважды приезжал авантажный мсье Гмюнд в сопровождении каких-то врачей помоложе, видимо, подобных флюсу узких специалистов.
        За эти самые двое суток я раза три заглядывал в спальню к Клаве, но при этом мы почти не разговаривали, ограничиваясь дежурными приветствиями и вопросами о самочувствии.
        Но при всём при этом к Клаудии в эти дни несколько раз приезжали какие-то подозрительные личности весьма специфического облика с незапоминающимися лицами, явно решавшие с ней какие-то важные и срочные дела. Как говорят в таких случаях в России, даже помереть спокойно не дадут…
        А ещё мне наконец-то удалось увидеть Клавину дочь, которую, как оказалось, звали Ирен. Это была не особо симпатичная, но вполне сформировавшаяся во всех отношениях темноволосая девка, выглядевшая явно старше своих неполных шестнадцати лет. Она была одета в выгодно оттенявшее её сильный загар белое мини-платьице и белые остроносые туфли без каблуков с золотыми, как я понял, пряжками (кольца, серьги и браслеты Клавкиной дочери, как я понял тоже, отнюдь не относились к разряду дешёвой бижутерии).
        Я заметил, что Ирен сама сидела за рулём белого двухдверного кабриолета «Пежо-404». На подобной же, только изрядно побитой трудной жизнью машине предыдущей модификации «Пежо-403», как мне помнится, ездил косоглазый Питер Фальк в детективном сериале про лейтенанта Коломбо.
        При этом на сиденье рядом с Ирен торчал какой-то смуглый и горбоносый молодой хлыщ в тёмных очках и модном тёмно-синем костюме с сильно зауженными брюками и узким галстуком. Этот кавалер вовсе не торопился идти в дом вслед за Ирен, а просто закурил, выйдя из машины.
        Почему-то для себя я непроизвольно определил этого красавчика как то ли «мачо в стиле мексиканских мыльных опер», то ли «явного хачика». И, как оказалось, я не сильно ошибся, поскольку передо мной было нечто среднее, практически «хачик из знойного сериала».
        Ирен пробыла в спальне у матери минут сорок и вышла в коридор с очень недовольной гримаской на загорелом личике. Далее она вышла во двор, села за руль, её спутник отбросил подальше недокуренную сигаретку, и их авто выехало за ворота, после чего немедленно унеслось по шоссе прочь, в сторону центра города.
        Заглянув после этого в «палату» к Клаве, я спросил, действительно ли это её дочь и в чём, если это, конечно, не военная тайна, была цель сей аудиенции?
        За этим последовал мой первый за двое суток относительно длительный разговор с Клавой.
        Клаудия подтвердила мне, что это действительно её непутёвое чадо. А непутёвое оно было потому, что упорно не желало ни учиться, ни работать, имея врождённую аллергию на любую осмысленную и упорядоченную деятельность.
        В последнее время я много думал об этом, но, как оказалось, даже в этом пережившем Третью мировую войну странном мире проблема предельно тупой «золотой молодёжи», которая сходит с ума от того, что ей нечего больше хотеть, вполне себе сохранилась.
        Однако наибольшее раздражение у Клавы вызывало даже не это, а то, что её единственное родное дитятко некстати связалось с неким испанцем с совершенно непроизносимой для языка свежего человека фамилией Сугасогаитиа (как я понял, в машине вместе с юной Ирен был именно он). Впрочем, имя его было вполне простое и типичное, как у того мальчика, который имел обыкновение объясняться жестами - Хуан.
        И ладно если бы они с Клавкиной дочерью просто предавались извращённым плотским утехам в антисанитарных условиях. Увы, но всё зашло куда дальше.
        Этот самый хренов Хуан был не столько типом южного героя-любовника, сколько каким-то довольно видным функционером молодёжного крыла Коммунистической партии Испании. И в этой реальности свергшие под шумок кровавую диктатуру генералиссимуса Франко испанские коммунисты вдруг обрели невероятную крутизну, которая, тем не менее, имела ряд особенностей.
        Конечно, поставки вооружения из СССР здешним испанским коммунистам были массовыми и практически неограниченными, но большая война в этой реальности до сих пор не вполне закончилась (переговоры о заключении полноценного мира, как я помнил, всё ещё шли в бразильском Сан-Паулу), и у русских было много разных важных дел, от восстановления разрушенного американскими водородными бомбами народного хозяйства до запуска на орбиту космонавтов. Соответственно, максимального содействия путём прямого ввода регулярных войск русские своим испанским друзьям сейчас, по какой-то причине, не оказывали. А без этого горячие испанские революционеры почему-то до сих пор так и не смогли ни полностью втянуть в орбиту своих классовых битв Португалию (хотя там и шла активно поддерживаемая Мадридом вялотекущая гражданская война), ни уничтожить всё ещё полностью контролирующих Испанское Марокко «недобитых франкистов». Видимо, для этого кишка у них была тонка.
        Соответственно, этот полюбовничек по имени Хуан громко хвалился перед Ирен своими дерзкими, вроде бы даже нелегальными, проникновениями на территорию этого самого Испанского Марокко, где он, якобы лично, ликвидировал трёх «фашистских полковников» и даже одного «особо зловредного» прокурора, которого практически круглосуточно охраняла целая рота гражданской гвардии, и прочими, подобными же, «подвигами».
        Помимо этого, данный горе-террорист совершенно загадил Ирен мозги разными радикально-идиотическими левыми идеями и теперь зачем-то звал её с собой куда-то не то в Уругвай, не то в Аргентину. Там он собирался то ли делать крупную пролетарскую революцию, то ли найти и убить каудильо Франсиско Франко, который, по слухам, вроде бы прятался как раз где-то в Южной Америке.
        При этом представления товарища Хуана Сугасогаитиа о революции ожидаемо были ещё более идеалистическими и оторванными от реальной жизни, чем, скажем, у легендарного Эренсто Че Гевары. Дорогой товарищ Хуан, например, считал, что «надо только зажечь, а дальше всё пойдёт само, как по маслу». Ага, щас… Где-то я нечто подобное уже слышал, причём неоднократно и от разных людей…
        Разумеется, Клава всегда была категорически против этого.
        И в этот раз Ирен тоже не просто справлялась о том, жива ли её горячо любимая маманя, но и в очередной раз потребовала отпустить её с «любимым Хуанчиком» за океан. Как и следовало ожидать, Клава в очередной раз отказалась - всё-таки ранили её не в голову.
        Тут надо отметить, что здешнее положение этого испанского буя с горы было весьма и весьма неопределённым и где-то даже шатким. Конечно, французские колониальные власти, как, впрочем, и Париж, формально соблюдали различные подписанные в последние годы договоры о взаимопомощи с СССР и его союзниками, но вот на новые испанские власти эти соглашения почему-то не особо распространялись. Соответственно, Хуана постоянно пасла здешняя политическая полиция, а возможно, и военная контрразведка.
        Разумеется, Ирен могла сбежать в Южную Америку и нелегально, но в условиях, когда полноценного мира между воюющими сторонами ещё не было, перебраться за океан было не так-то просто.
        Тем более что по всем местным понятиям Ирен была несовершеннолетней, а здешние законы были довольно суровые, и без письменного разрешения, подписанного ближайшими родственниками (то есть матерью), она просто физически не могла пересекать какие-либо границы. Кстати, при желании героического Хуана вполне могли привлечь к ответственности не только «за политику», как опасного и пламенного революционера, но и как весьма модного в нашей и очень не одобряемого в этой реальности банального педофила, или, как тогда писали в казённых протоколах, «растлителя малолетних». В конце концов этому обалдую было двадцать пять лет, а его любовнице ещё не исполнилось и шестнадцати.
        А поскольку в силу специфики Клавиного бизнеса её дочь постоянно находилась под негласным наблюдением суровых телохранителей и многочисленных соглядатаев, сбежать куда-либо без спросу она не смогла бы никак.
        Разумеется, этого настырного кавалера можно было и просто грохнуть, но Клава вовсе не хотела портить и без того натянутые отношения с дочерью и тем более вступать из-за этого в конфликт с испанскими, как она сама выразилась, «недоделанными большевиками», которые непременно начали бы мстить за своего «павшего жертвой в борьбе роковой» товарища. Она за последние несколько месяцев и так перешла дорожку слишком многим державам и просто серьёзным людям…
        Кроме того, у Клаудии было стойкое ощущение, что этот самый Хуан Сугасогаитиа (а скорее даже не он сам, а его партийно-подпольные начальники) подбирается через Ирен к Клавкиному нелегальному бизнесу, дабы со временем использовать её положение и налаженные связи в каких-то своих целях. Но в каких именно, Клавины люди ещё толком не выяснили.
        Потом мы с Клавой немного поговорили о том, что странная ситуация, сложившаяся в Сен-Луи, оставалась абсолютно без изменений. С момента Клавиного тяжёлого ранения прошло уже почти трое суток, но её ребята, оставленные в доме мсье Омона (от самого факта их присутствия радушный хозяин, должно быть, писал крутым кипятком) наблюдать за кофейней, продолжали аккуратно докладывать по телефону о том, что в «le Conte» до сих пор никто так и не заходил - ни полиция, ни даже, к примеру, какие-нибудь особо любопытные соседи. Соответственно, начинавшие пованивать трупы оставались на своих прежних местах, и «Фиат-500» всё так же торчал у входа. Это было необъяснимо.
        В общем, в середине третьего дня своего лежания пластом Клаудия вдруг вызвала меня к дверям своей спальни, причём мне было велено иметь «партикулярный вид», то есть побриться, причесаться, благоухать одеколоном, надев приличный костюм с галстуком и шляпу. Брать с собой оружие Клава не велела.
        Я скучал на стуле под дверью довольно долго. Потом дверь приоткрылась, и в коридор высунулось чёрное, как сапог сверхсрочника, лицо домоуправительницы Алэйны.
        - Entrez, - пригласила она. Почему-то здешний персонал называл меня исключительно на «вы». Видимо, искренне полагая, что я - какая-то слишком важная персона, которую невзначай занесло в их скромную обитель.
        Я вошёл и, даже не пытаясь скрыть изумление, увидел, как аккуратно причёсанная и накрашенная Клава в одном белье, белых модельных туфлях на минимальном каблуке и чулках телесного цвета натягивает через голову и поправляет с помощью Алэйны и ещё одной служанки белое платьице свободного покроя, длиной до колен. Я успел заметить на её животе чистую эластичную повязку.
        Затем Клава надела поверх платьица и застегнула белый же короткий жакетик из какого-то плотного материала, с золотистыми пуговицами.
        Надо сказать, что выглядела она довольно плохо, даже несмотря на густо запудренную бледность. И было видно, что любое движение доставляет ей нешуточный дискомфорт.
        Затем Клаудия зафиксировала на голове небольшую белую шляпку круглой формы, похожую на зауженный и лишённый полей мужской котелок, и начала натягивать белые, кажется, лайковые перчатки.
        Непонятно зачем она сегодня в очередной раз обретала облик преуспевающей бизнес-вумен, этакой «леди в белом». Кстати, почему она в этот раз вырядилась именно во всё белое, я так и не понял…
        - Здравствуй, - сказала Клава, не оборачиваясь.
        - Виделись, - ответил я и тут же поинтересовался: - Ты это вообще зачем? Лежала бы себе дальше и пила свой кефир через тряпочку…
        - Нельзя, - ответила Клава, надевая вторую перчатку и беря в руки поданную служанкой модную сумочку на узком ремешке, в тон остальному её туалету.
        - Это непродуктивно, тем более что в данном случае все связи и контакты завязаны лично на меня. Именно поэтому мы с тобой сейчас отправимся на одну очень важную встречу, где мне наконец должны сообщить координаты этой твоей Савнер и, самое главное, кто и зачем в меня стрелял в Сен-Луи. То, что произошло, - это, как ты понимаешь, нечто из ряда вон…
        - А сами они что, не в состоянии к тебе приехать? - спросил я. - Или они не в курсе о том, что с тобой приключилось? Может, мне вообще самому с ними поговорить?
        - Увы, друг мой, но человек, с которым у нас с тобой сегодня будет встреча, птица не того полёта, чтобы тратить драгоценное время на то, чтобы наносить мне визиты. А с тобой одним он вообще не станет разговаривать…
        С этими словами она повернулась и, кривясь от боли, шагнула к выходу.
        - Мадам Воланте, я вам не советую! Categori quenent! Доктор категорически запретил вам! - заявила не терпящим возражений тоном пожилая медсестра, которая тоже неожиданно обнаружилась в спальне.
        - Сестра Эмма, сделайте одолжение! Позвольте сегодня мне самой решать, что мне можно и что нельзя! - ответила Клаудия, слегка повысив голос. - Лучше помалкивайте и ждите моего возвращения!
        В ответ монахиня забормотала что-то насчёт ответственности за жизнь мадам, которую она, в таком случае, снимает с себя.
        Я нацепил на череп ненавистную шляпу и направился вслед за Клавой.
        Идти ей было тяжело, и из спальни мы с Алэйной вели её фактически под руки.
        До машины Клава дошла с трудом, морщась и периодически хватаясь за живот.
        На широком заднем сиденье выбранного для этой поездки чёрного «Линкольна» лежала заранее подготовленная подушка. Клаудия почти легла туда, вытянув ноги. Я закрыл за ней дверь и сел вперёд, к водителю.
        Шофёр, белобрысый молодой парень по имени Одрик, завёл мотор, и мы поехали. За нами рванул с места знакомый вишнёвый «Паккард», набитый Клавкиной «личной охраной».
        Ехали мы недолго, менее получаса, и наконец остановились перед домом этого самого босса, которого Клава уважительно назвала «мсье Мергуй».
        Вилла мсье Мергуя представляла из себя трёхэтажный дом, значительно больше Клавиного, окружённый высоким забором и обсаженный многочисленной тропической растительностью. По словам Клавы, раньше это была резиденция командующего размещённой в Дакаре эскадры французского ВМФ. Как водится, французское военно-морское присутствие в этих краях накрылось медным тазом, а адмиральская резиденция пошла с молотка - довольно обычное дело для кризисных времён.
        Перед нами вежливо открыли ворота, и обе наши машины проникли внутрь, проехав по обсаженной пальмами аллее к главному входу.
        По первому впечатлению, челяди у этого мсье Мергуя было, пожалуй, слишком много (на одних только воротах торчало четверо лбов в строгих костюмах с кобурами под мышкой), а перед шикарным парадным входом со светлыми ступенями и колоннами стояло штук пять разнотипных легковых автомобилей.
        «Линкольн» остановился, и я выскочил, открыв заднюю дверь перед Клавой.
        Клава вылезла из машины с помощью поданной мной руки, с трудом распрямилась и пошла вверх по ступеням, в первый момент держа ладонь на животе.
        Но, увидев устремлённые на неё со всех сторон вопросительно-сочувствующие взгляды, немедленно убрала руку и напустила на себя гордо-независимый вид.
        Я было хотел взять её под ручку, но Клава отстранилась и продолжила поступательное движение вперёд. Ровно, но очень медленно. Держала фасон, блин…
        Держа некоторую дистанцию, я поднялся по мраморным ступенькам следом за ней. Я отметил для себя, что Клавина охрана вышла из «Паккарда», но в дом входить, похоже, вообще не собиралась.
        Один из двух лощёных лакеев, в белом пиджаке и чёрной бабочке, любезно распахнул перед Клаудией дубовую входную дверь с золочёными ручками, сообщив, что мсье Мергуй ожидает её в кабинете. Второй лакей в этот момент быстро и ловко обшмонал меня с ног до головы на предмет оружия.
        Похоже, Клава уже не раз и не два побывала здесь и хорошо знала, где этот самый кабинет находится.
        Однако, к несчастью, кабинет был на втором этаже дома, и ей пришлось ещё раз подниматься по ступенькам, крепко держась правой рукой за перила и несколько раз останавливаясь, чтобы перевести дыхание.
        Тем не менее в кабинет Клава вошла гордо и ровно.
        - Присаживайтесь, - пригласил нас сидевший за явно антикварным письменным столом из какого-то дорогого дерева импозантный мордастый тип, на вид лет около шестидесяти, чем-то напоминавший своей благородной проседью и морщинистой физиономией французских актёров 1950-х, вроде Жана Габена.
        На хозяине кабинета была старомодная, крахмальная белая сорочка с галстуком, а вот вместо пиджака имел место вязаный джемпер на пуговицах. Похоже, в этот день мсье Мергуй был «запросто и без чинов».
        Клава с явным облегчением полулегла в приготовленное для неё обширное кожаное кресло рядом со столом, потирая перчаткой живот. При этом на хозяина кабинета она смотрела более чем уважительно, почти как закоренелая двоечница на ведущего среди неё воспитательную работу завуча.
        Я снял шляпу, вежливо поклонился и сел на стул, поближе к выходу. Надо сказать, что кабинет производил впечатление как размерами, так и отделкой. Полы, обивка стен, мебель и прочая обстановка, по-моему, относились к концу прошлого, XIX века. Развешанные по стенам морские пейзажи и портреты каких-то важных перцев в увешанных орденами старомодных мундирах с цветными лентами через плечо выдавали военно-морское происхождение виллы, как, впрочем, и несколько стоявших на шкафах и в углах кабинета классно сделанных моделей старинных парусных кораблей. Рассмотрел я и несколько почему-то оказавшихся здесь же поделок местных мастеров, явно выполненных из слоновой кости.
        - А это кто такой? - спросил мсье Мергуй Клаву, глядя на меня, словно лев на позавчерашнюю какашку. У меня сложилось впечатление, что мне тут, культурно выражаясь, не рады…
        - Мой партнёр, - кратко ответила она.
        - Вот как, очень интересно… Да сколько же их у тебя? - ханжески изобразил безмерное удивление хозяин кабинета. Похоже, слово «партнёр» применительно к Клаудии он понимал исключительно в контексте «любовник»…
        Далее между ними последовал дежурный обмен любезностями.
        Разумеется, диалог велся на французском, и я, по своей необразованности, понял из него далеко не всё.
        В частности, мсье Мергуй сказал, что душевно рад видеть Клаву в относительно добром здравии. Якобы какие-то общие знакомые накануне «по большому секрету» сообщили ему, что она умерла. И это якобы стало для него настоящим шоком.
        Клава с милой улыбочкой ответила, что все эти доброхоты и сплетники в данном случае не очень-то и соврали. Постольку, поскольку получить две пули в живот - это практически смертельное ранение.
        После этого мсье Мергуй, как мне показалось, вполне искренне похвалил собеседницу за отменную выдержку и живучесть, подчеркнув при этом, что он не поверил этим сплетням, поскольку всегда знал, что её не так-то просто будет убить.
        Клава вымученно улыбнулась и пообещала, что будет стараться оправдать подобное доверие с его стороны.
        Далее хозяин роскошного кабинета добавил, что весьма сочувствует ей, поскольку знает, что такие раны болезненны и мучительны.
        Клаудия, уже без улыбки, поблагодарила его за подобное сочувствие и, явно не желая больше говорить на эту тему, спросила о том, что он, собственно говоря, может сообщить ей по делу, раз уж она действительно вышла из этой передряги живой и прикатила к нему, несмотря на боль, предписанный врачами строгий постельный режим и своё далеко не самое лучшее физическое состояние.
        Мсье Мергуй не стал тянуть кота за хвост и для начала рассказал, что её ранение - следствие мести югославской разведки и он также не мог исключать, что к этому имели отношение и американцы. Откуда именно это было ему известно, хозяин кабинета не уточнил.
        При этом он отметил, что данное покушение было исполнено крайне непрофессионально, поскольку исполнители, похоже, тупо импровизировали по ходу дела. И очень жаль, что их импровизация оказалась почти успешной. От себя добавлю, что покушавшимся даже не пришлось прибегать к дешёвым театральным эффектам, вроде внезапной диареи с походом в туалет и возвращением оттуда с извлечённым из-за унитазного бачка револьвером под юбкой или в кармане пиджака - они просто начали стрелять в упор, едва только цель появилась перед ними…
        Меня лично эта информация нисколько не удивила. Похоже, этот самый пресловутый полковник Жуплянич, которого, помнится, упоминали наши русские «коллеги», не простил гибели своей группы, которую, если честно, действительно покрошили мы с Клавой. Конечно, они просто обязаны были подумать, что в этом виноваты не мы, а появившиеся чуть позже в этом месте русские, но при этом не факт, что в здешнем СССР всегда стремились приписывать себе чужие грехи.
        Интересно, откуда именно могла иметь место эта утечка информации? Ответить на этот вопрос было невозможно.
        Ну а со стороны прежних владельцев столь нагло захваченных нами «Крокетов», часть которых была откровенно и беззастенчиво прикарманена Клавой, и вовсе не стоило ждать ничего хорошего. То есть, после этой негоции Клаудии уж точно следовало вести себя куда осмотрительнее и не соваться на сомнительные встречи непонятно с кем. Тут её собеседник был точно прав на все сто…
        Пока Клава переваривала услышанное, мсье Мергуй спросил - предполагает ли она, кто именно сдал её с потрохами?
        Разумеется, она этого не знала и поинтересовалась - кто же это?
        Мсье Мергуй назвал имя хорошо знакомого ей Эда Нтуле из Уагадугу. Я этого персонажа и в глаза не видел, но зато уже неоднократно слышал, как о нём упоминали в различных разговорах. При этом мсье Мергуй употребил в отношении означенного Нтуле характерные эпитеты вроде «Canaille», «Cetratre» и «Ordure». Клава с этим вполне согласилась, в свою очередь обозвав Нтуле словечком «Salaud».
        Мсье Мергуй улыбнулся и поинтересовался, почему это Клавины люди не догадались убрать этого предателя, мерзавца и каналью сразу же? Из-за чего такая досадная недоработка?
        Клава ответила, что отправила к нему своих «мальчиков», но имевший среди их «профсоюза» репутацию весьма тёртого калача Эд Нтуле уже откуда-то знал, что за ним вот-вот придут, и успел вовремя сбежать.
        Мсье Мергуй успокоил её, рассказав, что сбежала эта сволочь, положим, очень недалеко. Его люди быстро нашли Нтуле и, перед тем как кончить, качественно допросили гадёныша. Уж как именно они его допрашивали - боюсь даже представить. Могли даже сперва зарезать, а потом в попу трахнуть - у здешних, перегревшихся на солнце бандюков фантазии на это вполне хватило бы…
        Клаудия немедленно поинтересовалась - а не удалось ли им, в таком случае, заодно вытянуть из него ещё и адрес интересующей её персоны женского пола?
        Хозяин кабинета широко улыбнулся и сказал, что не только из него. Якобы его люди по просьбе Клавы целенаправленно трясли всех, кто сдаёт в аренду или продаёт недвижимость на здешнем побережье. А после покушения на Клавину жизнь соответствующие усилия были утроены. И в итоге на горизонте вроде бы нарисовалась одна похожая кандидатура, в виде некой мадемуазель Уойб.
        Лично мне показалось несколько странным, что на протяжении трёх недель хитромудрые люди мсье Мергуя фактически топтались на месте, но принесли координаты фигурантки на блюдечке с голубой каёмочкой, едва только на Клаву произошло нападение.
        Возможно, дело тут было ещё и в обычном для воров, а также контрабандистов-мафиози и просто бандитов любых времён некоем гипертрофированном и интернациональном корпоративном «моральном кодексе». Насколько я знал, покушение на жизнь кого-то из руководства «корпорации» обычно рассматривается всеми членами банды (или как принято говорить у нас - ОПГ) как личное оскорбление и нечто, выходящее из ряда вон, направленное на злостный подрыв «священных устоев» всех этих пресловутых «романтиков с большой дороги». И реакция на подобное окаянство обычно действительно бывает быстра и неотвратима.
        Тем более что наша Клава явно была не последним человеком в своей ОПГ, недаром же покойный Кофоед, как мне помнится, называл её не иначе как «королева контрабандистов Западного побережья»…
        Назвав фамилию Уойб, мсье Мергуй торжественно выложил на стол перед Клавой три фотоснимка.
        Она посмотрела фото и передала их мне.
        Без сомнения, на всех этих явно сделанных скрытой камерой чёрно-белых фото была нужная нам Брит Савнер, только одетая по здешней моде и с другой причёской. На тех снимках, что ранее дали мне работодатели, она стриглась куда короче.
        На одном фото Савнер садилась в машину, на втором сидела за столиком в какой-то забегаловке, а третий снимок был сделан явно из-за забора её виллы, возможно, с какого-нибудь подвернувшегося дерева, столба или крыши.
        Далее мсье Мергуй назвал и адрес интересующей нас бабы.
        Оказалось, что это не так-то уж и далеко, километрах в шестистах южнее нас, во всё ещё Французской Гвинее. А точнее, арендованная Савнер, она же Уойб, на год (по крайней мере, плата за дом была внесена за год вперёд) вилла находилась в Конакри, на полуострове Калум.
        Люди мсье Мергуя немедленно провели там осторожную разведку и установили за виллой негласное наблюдение.
        На уточняющие вопросы Клавы её собеседник предъявил несколько снимков двухэтажной виллы за высоким забором, сделанных с разных сторон.
        По его словам, дом охранялся хорошо, но без особых затей. Во всяком случае, сигнализации, подземных ходов или многочисленных «запасных выходов» дом не имел.
        Правда, там был десяток охранников с автоматическим оружием.
        За пределы своего дома Савнер-Уойб, судя по всему, практически не выходила, а продукты и всё необходимое местные торговцы привозили прямо на виллу.
        Единственным довольно интересным, по словам мсье Мергуя, моментом было наличие на вилле четырёх или пяти женщин - явных телохранительниц, которые упорно пытались изображать двойников хозяйки виллы.
        На это указывало то, что все эти бабы были примерно одного роста и комплекции с хозяйкой виллы, имели одинаковые причёски и цвет волос, даже одевались так же, как и мадемуазель Уойб. При редких выездах последней в город с её виллы обычно выезжали в разные стороны две или три машины, в каждой из которых сидели одинаково одетые женщины.
        По мнению мсье Мергуя, это, конечно, не могло обмануть того, кто знал эту Уойб в лицо, но для введения в заблуждение стреляющих с максимальной дистанции снайперов или при поспешном бегстве двойники всё-таки могли сыграть некоторую роль. Тут он был прав - попробуй в нервной атмосфере общего шухера найти нужную среди пяти-шести внешне абсолютно одинаковых женщин…
        Клава спросила - а что ещё предварительно известно об этой самой Уойб?
        Мсье Мергуй ответил, что Мари Уойб - личность без определённых занятий.
        В анкетах о себе она сама пишет, что является беженкой из подвергшихся атомным бомбардировкам районов материковой Франции, якобы потерявшей во время последней войны мужа и большинство родственников. Представляется то «вдовой юриста», то «вдовой банкира». И проверить эту информацию затруднительно, тем более что чиновники местной миграционной службы и полицейские особо не стремились нагружать себя подобной работой - все они прекрасно знали, что по Африке, от Танжера до самого Кейптауна, в тот момент болтались по меньшей мере сотни тысяч личностей обоего пола с подобными же историями. При этом добрая половина из них оказалась в африканских колониях нелегально, а у второй половины были откровенно поддельные паспорта.
        Впрочем, по словам мсье Мергуя, эта самая Уойб всё-таки имела весьма солидный счёт в местном банке и вроде бы сразу же по приезде проплатила возможные услуги местного полицейского комиссара. Однако, по его словам, тут всё было вполне решаемо - достаточно было заплатить полиции несколько б?льшую сумму, и она точно не обратит внимание, если в доме Мари Уойб в какой-то момент начнётся стрельба или если эта вилла вообще сгорит.
        Мсье Мергуй усмехнулся и добавил, что Клава и сама прекрасно знает, как делаются такие вот «щекотливые» дела.
        Я видел, как при упоминании о «солидном банковском счёте мадемуазель Уойб» Клаудия несколько наряглась. Похоже, она уже вовсю прикидывала в уме, какую пользу для себя, любимой, можно извлечь из предстоящей акции, комбинаторша хренова.
        Впрочем, на этом разговор был в основном окончен. Клава сердечно поблагодарила мсье Мергуя за оказанную помощь и информацию, сказав, что теперь она будет ему должна.
        Её собеседник, лучезарно улыбаясь, ответил ей, что для него всё это сущие пустяки и какие вообще могут быть долги между практически родными людьми? Ну да, знаю я этих «родных людей» - «Крёстного отца» мы все смотрели. Хотя бы первую серию…
        Интересно, если наша Клава носила титул королевы этой криминальной «бензоколонки», то кто же такой на самом деле был этот мсье Мергуй в тусовке здешних урок - «ваше императорство»?
        После этого мсье Мергуй пожелал Клаудии скорейшего выздоровления, она, не без усилия, встала с кресла, сложила фотоснимки в сумочку, и они попрощались. При этом хозяин кабинета вышел из-за стола и даже поцеловал Клаве ручку, обтянутую перчаткой.
        С явным трудом выйдя из кабинета, Клава, продолжая держать фасон, спустилась вниз по ступенькам и дошла до машины, несколько раз останавливаясь и ловя воздух широко открытым ртом. Уж не знаю, с болью она боролась в этот момент или с тошнотой.
        Сесть, а точнее лечь, на заднее сиденье машины ей было уже куда сложнее.
        Так или иначе, я помог Клаве погрузиться, но по дороге, уже когда «Линкольн» подъезжал к дому, она начала стонать и корчиться от накатившей, явно нестерпимой боли.
        В общем, в спальню я внёс её на руках, ощущая, как она покрывается холодным потом.
        Медсестра Эмма ужаснулась, а Алэйна начала раздевать полуживую хозяйку, одновременно позвонив в клинику.
        На вызов очень быстро примчался сердитый мсье Гмюнд в сопровождении какого-то волосатого молодого врача с бородёнкой а-ля кардинал Ришелье и двух медсестёр.
        Проведённый ими осмотр, слава богу, не выявил признаков кровотечения. Швы на Клавином животе не разошлись, но боль явно усилилась от поездки и сопутствующих хождений.
        Из коридора я слышал, как в спальне мсье Гмюнд орёт на Клаву:
        - …Putain d'idiote!.. Categori quement interdit!..
        В общем, сделав «этой идиотке» серьёзное внушение в комплекте с каким-то обезболивающим уколом и ещё раз строго указав на необходимость «строжайшего соблюдения постельного режима», мсье Гмюнд удалился в сопровождении ассистента и медсестёр, напоследок объявив, что сегодня мадам Воланте его неприятно удивила и, если она продолжит в том же духе, «всё ещё внушающее ему опасение» состояние нашей Клавы отнюдь не улучшится.
        После укола Клава успокоилась и заснула, а мне пришлось уйти из её спальни, терпеливо ожидая, когда она будет в состоянии говорить.
        До рассвета ничего особенного не происходило, но часов в девять утра в моей комнате появилась Алэйна, сказавшая, что пора вставать, поскольку хозяйка срочно требует меня к себе.
        Умытая и причёсанная Клаудия встретила меня, лёжа в постели среди подушек, в белой шёлковой ночнушке до колен с кружевами и розовых атласных тапочках-балетках с какими-то декоративными деталями в виде бабочек на носках. Вид у неё был уже не особо страдальческий, а скорее где-то даже соблазнительный. Правда, стоило ли пытаться соблазнять кого-то с двумя наскоро заштопанными дырками в животе - большой вопрос. Хотя, когда дырки затянутся, шрамик будет, культурно выражаясь, сексуальный. Как там в одной старой песне: шрам на морде - украшение грубых мужчин, шрам на жопе - украшение нежных женщин…
        Я отметил, что даже лёгкий румянец появился на её щеках (не иначе уколы с прочими таблетками подействовали), а значит, помирать она резко передумала. По крайней мере в этот день.
        Кроме неё в розоватых интерьерах Клавкиной спальни потел и маялся на венском стуле некий упитанный мужик, на вид лет сорока, со слишком интеллигентной, на мой взгляд, физиономией, в потёртой по швам и изгибам лётной кожаной куртке американского образца, серой рубашонке и мятых брюках. Курчавые рыжие волосы и шкиперская бородка в сочетании с очками придавали ему некоторое сходство с разными геологами, а также молодыми поэтами и учёными из отечественных фильмов 1960-х годов. Как же, помним - нечто непонятно-томное в глазах, предельно умные разговоры ни о чём, гитара, разные там «лыжи из печки торчат», восхищённые взгляды знакомых и незнакомых девок и прочий «малый джентльменский наборчик». Короче говоря, тот самый выпуклый «образ поколения», чьи бесконечные кидания из одной крайности в другую и вечная фига в кармане в нашей реальности погубили Советский Союз. Но здешние французики, разумеется, не имели обо всём этом ни малейшего понятия.
        - Ну что, - сказала Клава, осторожно потрогав ручкой полупрозрачную ткань сорочки на животе и несколько картинно поморщившись. - Раз всё складывается так, как складывается, лететь в Конакри я с вами не могу. Постельный режим - это постельный режим, ничего тут не поделаешь. А раз так - будешь работать вот с ним…
        С этими словами она кивнула на рыжего очкарика.
        - Это Борис Клогнак, - представила она мне нового «товарища по несчастью», произнеся его имя на непередаваемо французский манер, с ударением на первое «о».
        - Он у нас отвечает за безопасность, - добавила Клава. - И одновременно решает транспортные вопросы филиала в Конакри и, что самое главное, хорошо говорит по-русски…
        Могу себе представить, как именно «решал транспортные вопросы» этот «представитель чикагского филиала ассоциации любителей итальянской оперы». Допускаю, что, возможно, приказывал привязать к ногам тому, на кого укажут большие боссы, пресловутые «три кирпича», а потом топить врагов и конкурентов где-нибудь на глубоком месте ближайшей бухты, словно Герасим ту и по сей день незабвенную собачку…
        - Я вас таки категорически приветствую, - сказал рыжий Клогнак, поднявшись со стула и аккуратно пожав мне руку.
        Говорил он по-русски с лёгким акцентом и легко узнаваемой южной интонацией. И по тому выговору я сразу же понял, что француз он примерно такой же, как и известный в узких кругах авиаконструктор Мойша Блох, который имел обыкновение подписываться Марселем Дассо…
        - Ярослав Немрава, - в свою очередь вежливо представился я.
        - Вы чех? - уточнил Клогнак, и в его глазах появилась нечто вроде тёплой, ностальгической заинтересованности.
        - Вообще-то словак, - ответил я.
        - Вшистко едно, - ответил рыжий «решала», почему-то неожиданно перескочив с русского на польский. - О Чехословакии у меня, знаете ли, самые положительные воспоминания. Так получилось, что я там часто бывал в 1948-м, когда возил оттуда в Палестину оружие, боеприпасы, разобранные истребители, авиамоторы и ещё много чего. Н-да, славные были денёчки…
        Добавил бы «в конце двадцатого века» - получился бы монолог вполне в духе «Гостьи из будущего»…
        Как выяснилось чуть позже, насчёт него я, в общем, не ошибся. Поскольку на самом деле Бориса Клогнака звали Барух Клойзнер.
        До Первой мировой войны его многочисленные еврейские предки имели ювелирную торговлю где-то в Стараховице, южнее Варшавы. Видимо, русский язык для них был некой «памятью» о временах Российской империи. Хотя чего хорошего о том времени, с его приметами в виде Бунда, погромов и пресловутой «черты оседлости», могло так уж сильно запасть в душу евреям, лично для меня было загадкой.
        При этом непередаваемый южный выговор у моего нового коллеги завёлся вовсе не от предков, а, как он сам же мне признался, приклеился в ходе его последующей жизни в Хайфе, где среди близких друзей и соседей его семейства было слишком много одесских и малороссийских евреев.
        Позднее, когда Версальский договор сделал Польшу отдельным государством, почтенное семейство Клойзнеров перебралось ещё юго-западнее, в городок Бохня, южнее Кракова.
        Ну а в сентябре 1939-го, когда на Польшу упали первые немецкие бомбы, основной состав данной семьи не стал ждать дополнительных проблем на свою голову и, оперативно собрав манатки, поспешно покинул пределы недоделанной Речи Посполитой.
        Благо люди они были отнюдь не бедные и без особого труда смогли добраться сначала до Румынии (куда осенью 1939-го вообще-то сбежала чуть ли не четверть населения Польши, не считая армии и госаппарата), а в начале следующего, 1940 года отплыли и дальше - в Турцию.
        Там они несколько задержались по причине царившего вокруг хаоса и шухера всеобщей военной суеты, но в течение двух последующих лет семейство Баруха Клойзнера наконец перебралось (я так понял, не совсем законным путём) на ПМЖ в Хайфу - всевозможные каналы по нелегальной переправке евреев откуда попало на историческую родину тогда работали уже вполне себе исправно, хотя зловредные англичане постоянно ставили этому процессу палки в колёса.
        На все эти переезды была ухлопана б?льшая часть капиталов семейства Клойзнеров, что, впрочем, не помешало его папаше и дядьям открыть несколько лавок и магазинчиков в Хайфе и Иджзиме.
        Однако стоило ли говорить о деньгах, если речь шла о такой неоценимой вещи, как жизнь?
        Ведь большинство оставшихся в Бохне - не столь расторопных и дальновидных соседей, друзей и родственников почтенных Клойзнеров быстро вылетели в атмосферу с жирным дымом труб крематориев Аушвица или Майданека.
        На момент отбытия из Польши самому Баруху Клойзнеру было неполных семнадцать лет.
        В Палестине он довольно быстро, словно та барбоска блох, нахватался радикально-сионистских идеек, но сильно верующим от этого отнюдь не стал - закончил какое-то местное ПТУ с сельскохозяйственным уклоном (в образе мелиоратора, стремящегося оросить и засеять помидорами пустыню Негев я его, честно говоря, представлял ещё хуже, чем, скажем, хасидского ребе в пейсах и лапсердаке), а затем сделал успешную карьеру рэкетира и террориста в «Хагане», почтенной организации, из которой в нашей реальности вышли большинство израильских генералов, премьер-министров и президентов.
        После окончания Второй мировой войны Барух, будучи разносторонне одарённым юношей, обучился ещё и азам пилотирования самолёта в каком-то местном, захудалом аэроклубе.
        Ну а когда началась пресловутая «война за независимость Израиля», он, по собственным словам, сначала «воевал, как все», то есть, грубо говоря, стрелял из-за угла в арабских военных и гражданских, подкладывал на дороги мины и взрывал мосты.
        Затем, уже в качестве второго пилота транспортного С-46 с фальшивой регистрацией, Барух участвовал в нелегальной доставке из Чехословакии вооружения и техники, проданных евреям коммунистическими странами с разрешения «антисемита» И.В. Сталина.
        Под занавес этой очень своеобразной войны Клойзнер даже успел немного побыть ещё и в шкуре военного лётчика, полетав в 101-й эскадрилье Heyl Ha’Avir (то есть ВВС Израиля) на изрядно потрёпанном «Спитфайре» Мк. IX, но героическим еврейским асом так и не стал, поскольку египтяне летали на столь же дохлых, однотипных машинах класса б/у и воздушные бои на той войне были большой редкостью. Зато словно по какой-то дурной случайности сразу же после окончания войны, во время обычного тренировочного полёта, Барух умудрился подломать при посадке шасси своего истребителя, а потом имел наглость заявить непосредственному начальству о том, что он в этом не виноват. После чего со скандалом вылетел из местных ВВС.
        На мой вопрос, а что же было дальше, Клойзнер сразу же помрачнел и сказал, что дальше жизнь у него «не удалась». Служить дальше в Армии Обороны Израиля ему не хотелось, устроиться гражданским пилотом не вышло. Словно герой Ильфа и Петрова, за несколько лет он успел перепробовать множество самых различных занятий и даже чуть было не женился.
        Как он сам выразился, «сдуру».
        Ну а ещё, как оказалось, в этой реальности, из-за, как он выразился, «начатой этими западными шлимазлами Третьей мировой», евреям в Израиле пришлось очень несладко.
        Генерал Нагиб и полковник Насер национализировали Суэцкий канал значительно раньше, чем в том мире, который я помнил, но никакой войны из-за этого осенью 1956 года там не случилось, поскольку все известные израильские «спонсоры» к тому времени либо вообще перестали существовать, как англичане, либо капитально вышли из игры, как французы.
        И здешнему Израилю пришлось быть тише воды и ниже травы, поскольку теперь вокруг были сплошные вооружённые до зубов египтяне с сирийцами и советские военные базы в придачу. А покупать подержанное оружие евреям стало проблематично даже в какой-нибудь сугубо нейтральной Швеции.
        Более того, как мне рассказал Барух, местный Израиль как-то незаметно для собственных граждан быстро стал «социалистической республикой». Подробности этого процесса и детали его запутанного социально-политического устройства я выяснять не стал (больно надо), но зато узнал, что, к примеру, министром культуры в этом новом государстве был не кто иной, как Илья Эренбург - вот и думайте по этому поводу всё, что хотите…
        По словам Баруха, его родители, бабки, дедки, дядьки и тётки, а также две сестры с мужьями остались строить «еврейский социализм», а ему показалось «как-то западло» заниматься подобной ерундой.
        Именно поэтому он и подался в Рабат, где поначалу подвизался на ниве «импорта-экспорта» в небольшой (как я понял, мелкоуголовной) фирме одного из своих двоюродных дядьёв, а потом перебрался в Конакри, где резко пошёл в гору, в последние годы успешно сочетая профессии наёмного киллера, пилота и «бригадира», т. е., надо полагать, криминального авторитета среднего пошиба.
        Разумеется, всё это я узнал от него позже, уже во время нашего с ним совместного перелёта в Конакри.
        - Ну и что дальше? - спросил я у Клавы.
        - Полетите вдвоём в Конакри и закончите уже наше дело. Быстро и без лишнего шума.
        - Когда летим?
        - Немедленно, чего тянуть? Только оружие с собой не бери, там всё есть…
        Дискутировать на эту тему далее, видимо, не имело смысла. По лицу Клаудии было видно, что она всё уже решила, обдумала и просчитала на сто ходов вперёд. Раньше бы считала, засранка, глядишь, и вреда здоровью бы не было…
        - Тогда скорейшего выздоровления! - сказал я Клаве, подумав при этом - прощай, отчаянная женщина из странного времени. Мне с тобой было хорошо, комфортно и где-то даже познавательно, но почему-то у меня было стойкое ощущение, что я очень скоро покину этот мир, а значит, как ни крути, точно вижу её в последний раз. Однако вслух я ей об этом, разумеется, не сказал.
        - Удачи! - напутствовала нас Клава и обнадёживающе улыбнулась. Такой она мне напоследок и запомнилась - разлёгшейся на подушках в шикарной, широченной постели и улыбающейся, прекрасной, как застрахованная на лям гринов задница Дженнифер Лопес.
        Покинув её превращённый в больничную палату будуар, я отправился за своим «дежурным рюкзаком» и бронежилетом, по дороге заодно попрощавшись и с Алэйной. Впрочем, не уверен, что она поняла мои прощальные слова на корявом французском.
        Потом мы с Барухом погрузились в припаркованный им у Клавкиного дома обшарпанный «Виллис» цвета хаки и покатили на уже знакомый мне аэродром.
        К моему удивлению, на покрытой не до конца просохшими после недавнего дождя лужами ВПП нас ждало то, чего я никак не ожидал здесь увидеть, - изящный двухмоторный DH-103 «Хорнет». Частично деревянная, очень скоростная (выдававшая под 700 км/ч) машина, похожая на уменьшенный в размерах «Москито» (по своему детству я запомнил пластиковую модельку этого самолёта, широко продававшуюся в СССР под абстрактным названием «истребитель-бомбардировщик дальнего действия» - отливал её, если я не ошибаюсь, московский завод игрушек «Огонёк», на древних пресс-формах английской фирмы FROG), - по мнению ряда экспертов, лучший двухмоторный истребитель Второй мировой, слегка опоздавший на эту войну, но потом пригодившийся англичашкам во время долгой колониальной войнушки в Малайе.
        Разумеется, перед нами предстал отливающий хромом «Хорнет», давно превращённый в «курьера» - аппарат со снятым вооружением, дополнительными подкрыльевыми баками и синими коммерческими кодами F-KTUP на крыльях и фюзеляже.
        Сразу за крылом в фюзеляже этого самолёта была оборудована тесная «грузопассажирская» кабина, куда через узкий боковой люк смогли втиснуться мы, на пару с Клойзнером.
        Насколько я помнил, на ночных и палубных вариантах «Хорнета» примерно в этом же месте сажали оператора РЛС вместе с радаром или, как вариант, ставили фотоаппаратуру.
        - Vous sentez bien? - спросил наш пилот, усатый мужичок неопределённого возраста с плохо зажившими пятнами серьёзного ожога на лице, в белом комбезе и кожаном шлемофоне с очками надо лбом. Надо же, оказывается, его волновал вопрос - удобно ли нам?
        - C’est bon, - ответил дорогой товарищ Клогнак-Клойзнер, дав летуну понять, что «всё нормуль», хотя в тесном грузовом отсеке бывшего истребителя мы с ним помещались с трудом, лёжа «валетом» ногами друг к другу вдоль узкого фюзеляжа, запихав «ручную кладь» себе под головы. В тесноте, да не в обиде…
        Пилот молча кивнул и полез по крылу в свою носовую кабину.
        На мой вопрос, кто этот летун вообще такой, Барух ответил, что нашего сегодняшнего пилота зовут Джек Хормозган и не так давно он был флайт-офицером Королевских ВВС Канады. Служил в Западной Германии, в начале последней войны бомбил русские танковые колонны, потом сам попал под атомный удар, обгорел и облучился. По иронии судьбы был подобран мобильным госпиталем Швейцарского Красного Креста. В числе прочих раненых, больных и беженцев был эвакуирован в Монтрё, на берегу Женевского озера. Там этот самый Джек долго лечился, но почему после окончания активных боевых действий в Европе он подался вовсе не в родной Квебек, а совсем наоборот, в Африку, было загадкой и для Клойзнера.
        На мой вопрос, зачем им вообще нужен столь солидный, избыточно мощный самолёт, Клойзнер ответил, что при их «нервной работе» часто требуется срочная доставка грузов. И машины, подобные «Хорнету», для таких дел просто незаменимы.
        Из этой фразы я заключил, что «конакрийский филиал» Клавкиной шарашкиной конторы, похоже, торгует донорскими органами, наркотой или чем-нибудь вроде необработанных алмазов, нелегально вывезенных откуда-нибудь из португальской Западной Африки (той, что у нас уже давно именуется Анголой), - а что ещё, рассуждая логически, требует перевозки с повышенной скоростью, при малом общем объёме и весе груза? Хотя, если вспомнить, что до пересадки органов здешняя медицина ещё не доросла, а африканский наркорынок специфичен и своеобразен (ибо самый ходовой товар здесь - это, как правило, грибы, дающие быстрый и необратимый сдвиг по фазе), скорее всего, речь могла идти действительно об алмазах.
        Между тем механик убрал из-под колёс «Хорнета» колодки, пилот закрыл фонарь, запустил моторы, и менее чем через час после исторического разговора в Клавкиной спальне мы стартовали в направлении славного города Конакри.
        Дождя и грозы на маршруте пока не было, хотя погода была далека от идеальной и наш «Шершень» изрядно мотало в прорвах воздушных ям. Временами мутило до явственного вкуса желчи во рту, но, к счастью, я полетел не жрамши, и вся эта тошнота не была чревата последствиями.
        Характерно, что никаких парашютов у нас с милашкой Барухом не было, что, конечно, не могло не нервировать. При этом с надетыми парашютами мы бы точно не смогли выпрыгнуть через узкий люк грузовой кабины в случае, если бы что-то пошло не так. С другой стороны, как я успел обратить внимание, при посадке в кабину наш бравый пилотяга тоже не имел парашюта. Видимо, в соответствии с правилами гражданской авиации это было не принято, а может, я не увидел его парашют просто потому, что он заранее лежал в чашке пилотского кресла…
        Естественно, рассказав свою уже изложенную мной выше краткую и тёмную биографию (говорить при этом приходилось на несколько повышенных тонах, перекрикивая монотонное гудение моторов), Барух, он же Борис, живо поинтересовался - а кто я, собственно, такой (разумеется, не считая уже понятного ему момента насчёт того, что я словак, очень хорошо говорящий по-русски) и как оказался возле Клаудии, которую он уважительно именовал не иначе как «мадам босс».
        Я в очередной раз озвучил одну из кратких, дежурных версий своего нахождения здесь. Сказал, что бывший военный, а сейчас, по заданию одного безымянного видного деятеля из Восточной Европы активно ищу нескольких людей, которые изрядно наследили ещё во Вторую мировую, сотрудничая с нацистами.
        Интересно, что на Баруха эти мои слова не произвели особого впечатления. Хотя чего я ожидал - в конце концов, он, конечно, еврей, но всё-таки служит не в Моссаде и не в конторе Симона Визенталя, а значит, ловить Эйхмана или какого-нибудь там Барбье явно не собирается…
        Зато он весьма живо отреагировал, когда я рассказал ему о том, что, как выяснилось позднее, преступники, поиском которых я сейчас занимаюсь, умудрились ещё и задолжать весьма серьёзные суммы каким-то Клавкиным «партнёрам по бизнесу», что и стало для нас объединяющей «общей темой». На это Барух сказал, что, собственно говоря, по последней причине он и взялся мне помогать (можно подумать, наша крутая Клава дала ему хоть какое-то право выбора). Поскольку на политику он, откровенно говоря, кашлять хотел, а вот долги - это святое…
        После подобных разговоров за жизнь мой спутник спросил - а что, собственно, я надеюсь найти на этой вилле в Конакри?
        Я ответил, что прежде всего одну очень вредную бабу, которую мне нужно ликвидировать на месте.
        - И только-то? - заметно удивился Барух.
        Вслед за этим он высказался на тему того, что для этого лететь туда мне лично было вовсе даже и не обязательно. По его словам, достаточно было просто «нанять толкового стрелка с опытом и репутацией».
        На это я уточнил, что перед ликвидацией эту бабу всё-таки желательно немного допросить.
        Барух откровенно не понял, что тут такого уж сложного?
        Я спросил - в курсе ли он насчёт того, что там вообще-то торчит штук пять одинаково одетых и причёсанных, а вдобавок ещё и явно вооружённых, похожих друг на друга бабенций, из которых меня, вообще-то, интересует только одна, «единственная и неповторимая»? Так что без взятия этой самой виллы штурмом обойтись ну никак не получится…
        Выслушав меня, дорогой товарищ Клойзнер, он же Клогнак, сказал, что теперь ему стали несколько понятнее все эти связанные с нашим перелётом суета, срочность и секретность. Хотя, по его словам, лично он всё равно терпеть не мог всех этих «тайн мадридского двора».
        А в остальном он сказал, что раз уж личности находящихся в доме баб придётся уточнять, к ним он постарается отнестись «с осторожностью», а вот всех остальных, кто попадётся под руку, «его ребята» будут валить наповал и без разбору. При этом Барух уточнил, что у него уже «всё давно готово».
        Как оказалось, дорогой товарищ Клойзнер развил в Конакри, в преступном мире которого он был явно не самым последним человеком, весьма бурную деятельность.
        Меньше чем через час, после того как колёса нашего «Хорнета» коснулись потрескавшейся бетонки аэропорта Гбессиа (там всё было, как и везде в этих краях - старые ангары, очень мало новых и многомоторных самолётов, немногочисленные DС-3/С-47 в роли главных «региональных авиалайнеров» и обширное, оставшееся явно со Второй мировой, заваленное остовами четырёхмоторных «Либерейтеров» и «Ланкастеров» самолётное кладбище позади стоянок), мы уже были на его «базе».
        Это был некий провонявший рыбой, куревом и чем-то непоправимо прокисшим, заставленный штабелями каких-то ящиков, бочек и бидонов, грязноватый то ли гараж, то ли склад, то ли просто «рыбацкий сарай» в примыкавшей к местному порту очень условной «промзоне».
        Над входом красовалась крупная, порядочно облупившаяся надпись «La societe de transport Clognac», а за сараем просматривалось ленивое зеленоватое море с чайками и притопленными на мелководье ржавыми руинами каких-то некрупных торговых судов.
        Стало быть, наш дорогуша Клогнак числился владельцем некой «транспортной компании» - «свободная профессия, собственная мясохладобойня на артельных началах в Конакри»?
        Честно говоря, было сложно представить, чтобы даже с целью конспирации своей основной деятельности Барух лично приводил в Конакри какие-нибудь местные шаланды или фелюги, полные кефали или того, что обычно ловят местные рыбаки. Хотя откуда тогда такая вонища? Шаланды, полные фекалий, блин…
        За входными дощатыми воротами склада, возле нескольких длинных, заваленных оружием и боеприпасами столов (как я обратил внимание, среди разложенных в живописном беспорядке волын почему-то преобладали британские автоматы «Стэн» с глушителями и плоские пеналы магазинов к ним) перекуривали и жевали скудный харч (в основном это была жареная рыба в разных вариациях и тощий хлеб с маслицем и каким-то вонючим сыром) десятка три весьма колоритных личностей, которых можно было прямо сейчас использовать в качестве массовки в каком-нибудь фильме про Интербригады времён гражданской войны в Испании 1936 -1939 гг.
        На эту мысль меня натолкнуло то, что почти все присутствующие дяди были облачены в кожаные или замшевые куртки, а некоторые из них ещё и натянули на уши тёмные беретки. Барбудо фиговы…
        А вот хари у этих типов были такие, что прямо-таки пробы негде ставить - подобные типажи далеко не в каждом гангстерском кино увидишь. Обычные Клавкины бодигарды выглядели на фоне этих гавриков не в пример культурнее. Не дай бог ночью в тёмном переулке попасться на глаза подобным, с позволения сказать, «интербригадовцам» (а если точнее, скорее уж махновцам)…
        Я обратил внимание и на стоявшие на столах как пустые, так и изрядно ополовиненные бутылки из-под винишка и пивасика, а также разнокалиберные кружки, стаканы и рюмки. Похоже, идти на дело в изрядно поддатом виде здесь считалось вполне в порядке вещей. Не знаю, как насчёт дисциплины, но вот с самодисциплиной у них здесь точно были проблемы. Хотя это же был не спецназ ГРУ, а заурядные провинциальные людобои…
        При появлении Баруха его «бойцы» резко погасили окурки и обратили свои плохо выбритые, протокольные физиономии в его сторону. Чувствовалось, что мой спутник пользовался авторитетом у своих головорезов.
        Сказав на языке Бриана и Пуанкаре что-то типа «всем здрасьте», Барух спросил у своих мрачноватых орлов, как вообще обстоят дела. Из-за стола появился длинный мужик с жидкими усиками, в коричневой кожанке и замызганной кепке блином, который доложил, что с полицией «всё вроде бы договорено» (не уверен, что я до конца понимал их щедро пересыпанные местным сленгом французские диалоги) и местные «мусора» пообещали никак не реагировать, если на интересующей нас вилле вдруг начнётся пальба или что-то в этом роде.
        Далее Клойзнер подсел поближе к столу, и началось «определение окончательной диспозиции».
        При этом я стоял у него за спиной и слушал, даже не пытаясь встревать в этот разговор «конкретных конакрийских пацанов». «Пацаны» глядели на меня довольно подозрительно, но спросить у Баруха, кто я такой, не решались. По их представлениям я, видимо, был довольно важной персоной, раз уж приехал в компании с их драгоценным шефом.
        Каких-нибудь неряшливо нарисованных от руки на листе мятой бумаги планов местности, в стиле киношных грабителей банков, тут не было, но сгрудившиеся вокруг Баруха, воняющие потищем и перегаром бандюки прекрасно понимали, о чём речь, и без всякого плана, из чего я заключил, что большинство из них или были «в теме», или даже лично побывали на месте будущего «эпизода».
        Подземных ходов и прочего, как нам с Клавой и говорил до этого мсье Мергуй, на этой вилле действительно отродясь не было. При этом добыть схему внутренней планировки виллы, с точным расположением комнат и прочих помещений, людям Баруха не удалось (здесь кругом было сплошь частное строительство и по части отчётности всё обстояло, мягко говоря, непросто), но ни для кого из них это, похоже, не представляло проблемы.
        Вилла была обнесена высоким каменным забором, но «колючки» и прочих неприятных сюрпризов на этом заборе не имелось. Ворота на вилле были одни, с калиткой в них. Постоянной охраны у самих ворот не было, она появлялась из дома после звонка в калитку.
        Слева к первому этажу виллы был пристроен гараж. Там и у крыльца виллы должно было находиться три или четыре автомашины.
        Из самого дома было два выхода - главный, он же парадный, и через кухню, с противоположной воротам стороны дома.
        Таким образом, блокировать виллу особого труда не составляло и улизнуть оттуда было практически невозможно. Почему наша Савнер-Уойб всего этого не учла - даже не знаю. Возможно, просто не нашла чего-нибудь более подходящего, а вернее всего, просто не хотела выделяться, поскольку эта вилла была для этих мест прямо-таки типовой и среднестатистической. Да и жила она там относительно недавно: могла просто не успеть принять дополнительные меры безопасности…
        При этом совмещённый со спальней кабинет нашей «главной мишени» вроде бы находился на втором этаже виллы. Там она, судя по всему, постоянно и обреталась.
        Лысый мужик с испитым лицом потомственного пролетария и кривым носом, в надвинутой на брови коричневой беретке (видимо, гонец от «наружки») доложил, что в последние несколько часов на виллу никто не приходил и не приезжал, соответственно, виллу тоже никто не покидал. Никаких подозрительных телефонных звонков тоже не было зафиксировано (то есть люди Баруха, судя по всему, уже давно подключились к телефонной линии виллы).
        Выслушав последнюю информацию, Клойзнер категорично приказал своим громилам, что по любым находящимся на вилле женщинам он позволяет стрелять только по конечностям, с целью обездвиживания последних. Приканчивать их он разрешил только после его отдельной команды. Бандюки понимающе покивали в знак согласия.
        Поскольку более никаких насущных вопросов и мировых проблем не возникло, Барух отдал команду «вольно», и его бойцы рассосались по складу доедать, допивать, докуривать и проверять оружие. Несколько гавриков весьма характерного облика устроились в дальнем углу сарая и привычно раскинули картишки. Чувствовалось, что «бригада» у моего еврейского коллеги была довольно разношерстная.
        Я спросил Баруха - а как мы, собственно, будем туда проникать? Подорвём ворота или забор?
        Он успокоил, сказав, чтобы я особо не нервничал на эту тему, ибо «всё давно схвачено». Поскольку не далее как этим самым вечером один местный мелкий торговец по имени Фил Пуриян как раз должен был привезти на своём фургоне марки «Рено-1000» на виллу какие-то заказанные хозяйкой продукты.
        Ну а поскольку Клойзнер со своей ОПГ был постоянной «крышей» этого самого Пурияна, вопрос с торговцем был решён заранее и за довольно скромное вознаграждение.
        В означенный фургон, кроме шофёра и сопровождающего груз, спокойно помещалось человек восемь с автоматическим оружием, а значит, проблем с проникновением за ворота виллы «ударной группы», по словам Баруха, быть не могло.
        Пуриян привозил продукты на виллу уже не раз и не два, и при въезде содержимое фургона никогда не проверялось.
        По дальнейшему плану Клойзнера-Клогнака всё должно было происходить так - наши «основные силы» заранее окружают виллу по периметру и ждут команды. Потом подъезжает фургон с «ударной группой», которая под видом доставки проникает на виллу, вырубает охрану, которая может оказаться во дворе и в гараже, и открывает нам ворота или калитку. Дальше мы с Барухом оставляем нескольких человек для контроля периметра и заходим внутрь, вместе с «главными силами». Ну и далее действуем «по обстановке» - его ребятишки постепенно убирают всех, кого встретят на вилле, а мы с ним «первым делом ищем хозяйку и быстренько проникаем в её кабинет».
        Из этих его слов я сразу уяснил, что содержимое кабинета интересует его куда больше, чем сама хозяйка виллы.
        Интересно было бы узнать, какие именно инструкции дала лично ему Клава? У меня сложилось такое впечатление, что ей уж очень хотелось наложить лапку как на банковские счета «мадемуазель Уойб», так и на содержимое её сейфов и кубышек, разумеется, если таковые вообще обнаружатся на вилле.
        Как обычно, деньги решали всё, хотя я уверен, что в данном случае жадноватой Клавке придётся делиться награбленным с «большими дядями» вроде того же почтенного мсье Мергуя. Хотя это уже были точно не мои проблемы…
        Таким образом, до начала «активной фазы операции» нам оставалось часа три.
        Мы прошли в «контору» - отдельную комнатёнку с узким окошком, занимаемую Клойзнером в одном из закутков этого склада.
        Там был стол с исцарапанным телефонным аппаратом, несколько колченогих стульев, узкий, сильно продавленный кожаный диван и два характерных для разного рода присутственных мест шкафа. На столе и в шкафах громоздились потёртые канцелярские папки и неряшливые стопки бумажек (как я понял при ближайшем рассмотрении, каких-то накладных). Ещё на столе было много грязной посуды, несколько пустых бутылок с яркими этикетками типа «Chambertin», «Bordeaux», «Chateau Margaux» и «Armagnac» (чувствовалось, что хозяин кабинета жил на широкую ногу и на спиртном экономить не привык), нестерильные, захватанные жирными пальцами бокалы и столовые приборы.
        На спинке стоящего в углу, вплотную к дивану, стула висел чёрный кружевной лифчик, явно забытый тут впопыхах какой-то жрицей любви. Так что дорогой Барух явно занимался в этой «конторе» не только «коммерческими делами», но и предавался плотским удовольствиям. Оно и понятно, ведь у бандюков во все времена хватает неотложных вопросов, в которых ну никак не разберёшься без беспорядочного секса и пол-литры…
        По поводу царящего в кабинете беспорядка Клойзнер-Клогнак оправдываться передо мной даже не пытался. Он лишь сдвинул грязную посуду и бутылки чуть в сторону, а потом куда-то вышел, в два приёма принеся и поставив на стол две кружки с кофе и относительно чистую тарелку с эклерами. После чего пригласил меня присаживаться и угощаться.
        Кофе был вполне приличный, натуральный, но тёплый, облитые шоколадом эклеры - свежие, со вкусным заварным кремом.
        Есть особо не хотелось, но отказываться я не стал.
        Закончив с импровизированным перекусом, я распаковал привезённый с собой рюкзак и натянул поверх своей куртки бронежилет, заодно повесив через плечо пустую сумку от противогаза, в которой я уже как-то привык таскать носимый боезапас.
        Увидев эти мои приготовления, Барух понимающе улыбнулся и вышел из «конторы».
        Через несколько минут он вернулся и вручил мне кургузый «Стэн» Мк-III или Мк-IV с деревянным прикладом, пистолетной рукояткой и обшитым мешковиной цилиндрическим глушителем на стволе.
        Я пощёлкал курком и затвором, проверив автомат - он был вполне исправен.
        Вслед за этим Клойзнер выложил на стол передо мной пять автоматных обойм.
        Один пеналоподобный магазин я сразу же вогнал в казённик «Стэна», отчего автомат приобрёл некоторое сходство с большим треугольником, подобным тому, с помощью которого родные педагоги когда-то чертили мелом на доске разные хитрые фигуры у нас в школе, на геометрии. Остальные обоймы я покидал в противогазную сумку.
        - А не маловато ли будет? - спросил я, передёргивая затвор нелепой и угловатой английской железки.
        - Ты что, таки на серьёзный бой настроился? - заметно удивился он. - Мы же, в конце концов, не Бастонь оборонять собрались…
        Бедные, убогие французские уроды - чувствовалось, что из всех великих битв Второй мировой им в душу, по неизвестной причине, запал только этот сраный райцентр на пересечении обледенелых дорог в Арденнах…
        - А вдруг? - задал я резонный вопрос.
        Он криво усмехнулся, потом снова вышел вон и принёс мне ещё две обоймы. Дескать, на и отвяжись…
        - Патронов мало не бывает, - сказал я ему наставительно и уточнил: - А что, пистолет не дашь?
        - Зачем тебе ещё и пистолет? - не понял меня Барух. - Что, одного автомата недостаточно?
        Я на это ничего не сказал. В конце концов, мы с ним действительно не в Сталинград собирались. А то можно было и ручных гранат попросить, а потом быстро и элегантно превратить с их помощью эту виллу в руины «Дома Павлова»…
        Когда до нашего выхода остался час, Барух набрал по межгороду Клаве, для «предварительного доклада».
        Немного поговорив с ней на гнусавой французской мове, он передал трубку мне.
        По слабому голосу на том конце провода чувствовалось, что её состояние было по-прежнему далеко от идеала. Клаудия сообщила, что всё так же лежит, строго соблюдая постельный режим. Потом спросила: всё ли у меня в порядке?
        Я сказал, что всё нормально и прямо сейчас мы отправляемся «работать работу». После чего я полушутливо попросил у неё «благословения».
        - Благословляю, - сказала Клава, почему-то без малейшей тени юмора, и добавила: - Ну что же, тогда до свидания…
        - Прощай, - сказал я на это и решительно повесил трубку на рычаг.
        Почему-то я уже вполне понял, что к ней, скорее всего, уже ни при каком раскладе не вернусь.
        Ну а дальше Барух начал потихоньку командовать своей «дружиной».
        Все его братцы-разбойнички вооружились и даже нацепили на правые предплечья белые повязки из бинта. Затем товарищ Клойзнер намотал куски марли на мой и свой правые рукава.
        Учитывая, что скоро должно было начать темнеть, эта предосторожность представлялась мне нелишней - мало ли что может случиться по ходу дела?
        Правда, поскольку все люди Баруха были вооружены исключительно «Стэнами» с глушителями на стволах, даже в условиях ограниченной видимости можно было прямо-таки автоматически открывать огонь по всякому, кто будет стрелять слишком уж громко.
        Непонятно было другое - какой вообще толк был от этих повязок во время ближнего боя внутри не особо большого дома?
        При этом на мой бронежилет американского образца (визуально отличавшийся от моряцкого спасательного жилета практически только цветом) Баруховы заединщики смотрели с таким нескрываемым презрением, словно я нацепил на себя как минимум музейную кирасу времён Дон Кихота или бабское бельишко.
        Ну да, броня - это же для трусов, ведь от лба и других частей тела разных там «реально конкретных пацанов» пули отскакивают сами собой, словно сухой горох от стенки, без малейшего вреда для пацанского организма…
        В общем, «мы пошли на дело, я и Рабинович». А если точнее, Рабиновичей, многие из которых успели изрядно принять на грудь ещё до момента выхода с нашей импровизированной «базы», набралась целая толпа. Практически в соответствии с известной фразой: «мы пахали, я и трактор»…
        «Главные силы» Клойзнера, переругиваясь и гремя железом, погрузились в два явно намеренно и заблаговременно лишённых каких-либо идентификационных элементов, вроде номеров и прочего, облезлых трёхосных грузовика GMC с поднятым над кузовами брезентом и быстро покинули окрестности склада.
        А мы с «военачальником» сели в старую жёлто-чёрную легковушку немецкой марки DKW.
        Барух долго петлял по узким улицам Конакри (то ли страховался на случай «хвоста», в этом городе вообще все улицы кривые), а потом наконец выехал в какой-то застроенный сплошь виллами район с традиционными, росшими вдоль дороги пальмами и прочими тропическими деревьями.
        У очередного поворота мы увидели смолящего папироску мужика в беретке и кожанке с белой повязкой на рукаве, но без оружия, который помахал нам, тем самым предлагая свернуть направо.
        Хотя, даже если бы этот крутой мэн держал свой автомат на виду, это ровным счётом ничего не изменило бы - окрестности словно вымерли, не было видно ни машин, ни прохожих. Возникало ощущение, что б?льшая часть здешних вилл пустовала, и уже давно. На это указывали плотно закрытые двери, оконные жалюзи и висячие амбарные замки, мелькавшие на некоторых воротах. По пути нашего следования попалась даже пара явно давно и полностью выгоревших вилл, от которых остались только закопчённые коробки без окон, с провалившимися внутрь крышами, и как минимум один особнячок, который частично разобрали (вывезли всю внутреннюю обстановку, включая полы, сняли окна, двери и входные ворота, но не тронули крышу) с какими-то не очень понятными целями.
        Как видно, после недавней Третьей мировой богатеев в этих краях заметно поубавилось, а оставшимся было явно не до бунгало у моря и прочих элементов разнузданной сладкой жизни…
        Барух послушно свернул в указанный своим человеком переулок, где было припарковано ещё несколько легковушек. Давешних грузовиков здесь, что характерно, не было.
        - Дальше пешком, - сказал он мне, глуша мотор.
        Мы вышли из машины и двинулись вслед за всё тем же типом в кожанке, держа свои «Стэны» в руках стволами вниз.
        Крались мы довольно долго, проявляя излишнюю подозрительность и прячась за пальмами, фонарными столбами, кустами и оградами встречных домов.
        Пока шли до места, стало потихоньку вечереть. Солнца на затянутом серыми облаками небе видно не было, но и явных грозовых туч тоже не наблюдалось. Хотя в нашем случае дождь не был таким уж принципиальным моментом.
        Наконец мы вышли из очередного проулка. За пальмами впереди нас кучковалось человек десять, уже успевших намозолить мне глаза, похожих издали на близнецов Баруховых бандюков с белыми повязками и оружием на изготовку. Большинство их перекуривало, явно не желая зря терять время.
        - Там, - сказал Барух и кивнул на сложенный из серого камня двухметровый забор виллы, которая была метрах в пятидесяти, за углом ограды, в тени которой мы спрятались.
        То есть мы действительно пришли, куда нужно.
        - Tout est pret? - спросил Клойзнер у подошедшего мордастого громилы со «Стэном» на плече. Тот подтвердил, что всё давно готово.
        - Где наши? - уточнил Барух.
        - Уже едут, - успокоил нас мордастый. Похоже, никакого «часа Х», а также сигнала к началу атаки, как и чёткой связи между отдельными своими группами, Клойзнер заранее не предусмотрел. Видимо, предполагалось начинать баталию по факту появления перед «вражеской цитаделью» героической «ударной группы»…
        Действительно, минут через пятнадцать послышался шум автомобильного мотора.
        Из-за поворота появился и направился к воротам виллы серый с голубым, тупоносый, чем-то похожий на броневики времён Первой мировой фургон марки «Рено» (в нашем времени такие особенно часто мелькают в старых французских фильмах, главным образом в виде полицейского транспорта) с натрафареченными на гофрированном борту цветными буквами «Purijane fruits de mer» и рисунком, изображавшим стилизованного лобстера.
        Наша сегодняшняя клиентка действительно любила морепродукты или это было всего лишь простое совпадение? Чёрт его знает, о её кулинарных пристрастиях я точно не имел ни малейшего понятия…
        Фургон подъехал к воротам, наружу вылез сидевший рядом с водителем рослый мужик в светло-зелёной спецовке, надавивший кнопку звонка у ворот.
        После недолгой заминки «Рено» въехал внутрь.
        И там сразу же протарахтело несколько предельно тихих коротких очередей. Как видно, работать холодным оружием Барухова «гвардия» не умела. Хотя никто и не говорил мне, что будет легко…
        Сама стрельба, конечно, как и ожидалось, была негромкой, а вот сопровождавшие её звуки пулевых рикошетов и звон бьющегося стекла были слышны довольно далеко.
        Потянулись тягучие секунды напряжённого ожидания, от которого у меня сильно вспотела спина.
        Наконец одна половина ворот виллы приоткрылась, и из них появился кто-то из Баруховой «ударной группы», с такой же, как у всех нас, повязкой на рукаве кожаного плаща.
        - Enter! Vous pouvez y aller! - крикнул он, махая нам рукой.
        За воротами бахнуло несколько громких одиночных выстрелов (похоже, пистолетных), а потом снова зачастили «Стэны».
        - Devant! - сказал Барух громким шёпотом, и окружающие нас «основные силы» дружно рванули в направлении открытых ворот. Бандюки передвигались толпой, похоже, не имея ни малейшего понятия о перебежках и прочих знакомых солдату любой армии элементарных правилах передвижения под угрозой обстрела противником.
        Мы с Клойзнером бежали, предусмотрительно держась в этой группе замыкающими. Он и я старательно пригибались, хотя, по идее, по нам никто и не собирался стрелять - огневые сектора со второго этажа виллы были ограниченными, и, похоже, обитателей дома всё-таки удалось застать врасплох. Пустячок, а приятно…
        С противоположной стороны к воротам, шумно сопя, топая и скрипя кожаными клифтами, бежало ещё человек десять с белыми повязками. Некоторые из них держали свои «Стэны» словно палки. Со стороны вся эта движуха, наверное, сильно напоминала что-нибудь в стиле реконструкции штурма Зимнего дворца силами провинциального драмкружка…
        Подбежав ближе, я увидел пару Баруховых автоматчиков, которые прятались за пальмами, держа на прицеле забор виллы.
        А за забором всё так же не смолкали хлопки коротких автоматных очередей и гулкие одиночные выстрелы. Чувствовалось, что делать подобные дела чисто и тихо гориллы товарища Клойзнера были категорически не обучены, оно и понятно - это вам не мелочь по карманам тырить или крышевать лавчонки торговцев рыбой.
        Я так понял, что телефон обитателям виллы обрезали сразу же, а на сигналы цветным дымом или ракетами здешняя полиция не должна была реагировать, как, впрочем, и на выстрелы…
        Первое, что я увидел, заскочив через открытые ворота в выложенный каким-то светлым камнем двор, - знакомый развозной фургон с распахнутыми настежь дверями.
        Жалюзи балконной двери и окон на втором этаже виллы были плотно закрыты. Если бы там вдруг случился стрелок с одним-единственным ручным пулемётом, он перекрыл бы намертво любое движение через ворота. Но в нужный момент у хозяйки виллы, как видно, не нашлось ни пулемётов, ни пулемётчиков…
        Парадная же дверь на первом этаже виллы, перед которой в какой-то момент столпились точно бараны автоматчики гражданина Клойзнера, наоборот, была широко открыта, и стёкла в ней успели повыбивать явно автоматной очередью. Несколько шальных пуль зацепили и стены по сторонам от входа, отбив от них куски штукатурки, из чего я заключил, что бравы ребятушки Баруха были те ещё «снайперы». Всё-таки нынешние хозяева виллы были явными идиотами - в такие непростые времена жить за стеклянными дверями…
        Слева, ближе к открытым воротам гаража, стояла красно-оранжевая малолитражка «Изетта». Уж не знаю, собирались ли на ней в момент нашего появления выезжать со двора, то ли, наоборот, загоняли машинку задним ходом в гараж…
        В треугольнике между «Изеттой», фургоном и открытыми воротами лежало три свежих трупа. Два мёртвых охранника, рядом с которыми валялись короткие американские карабины «Гаранд» М1, в запачканных свежей кровью белых рубашках и тёмных брюках: один, толстый и лысый, лицом вниз, другой - удивлённой горбоносой физиономией вверх. И тут же разлёгся на боку один из бойцов «ударной группы» Клойзнера в продырявленной несколькими пулями замшевой куртке и грязных армейских ботинках. Под трупами уже подтекли порядочные лужицы крови.
        Осматриваясь, я как-то рывком и совершенно неожиданно для себя узрел возле «Изетты» то, чего здесь точно не должно было быть. У переднего колеса малолитражки сидел и озирался здоровый серо-полосатый пушистый кот.
        Блин, что - опять? С какой стати это, так и не объяснённое мне нанимателями явление возникло именно здесь и сейчас? Что это всё-таки означает, чёрт возьми?
        Я нервно моргнул, мотнул головой - и кота не стало. Сбежал или мне всё-таки померещилось? Обдумывать это времени у меня не было.
        Тем более что в этот момент, хрустя ботинками по рассыпанным перед входом стреляным гильзам и отколотой штукатурке, внутрь виллы один за другим наконец начала проникать вся эта банда потных алкашей - авангард «героев-автоматчиков» Баруха.
        Одновременно четверо из них побежали вразвалочку за дом, направляясь явно к задней, кухонной двери.
        Среди весьма нетехнично ломившихся через парадный вход бойцов возникла некоторая давка, при виде которой товарищ Клойзнер сморщился, словно попробовав чего-то кислого. Вот оно, раздолбайство в самом что ни на есть чистом виде - если бы в этот момент кто-нибудь, находящийся внутри дома, начал стрелять из автомата во входную дверь, он запросто положил бы прямо там минимум человек пять-шесть…
        В гараже не стреляли (а может, там с самого начала вообще никого не было), а вот внутри дома перестрелка пошла в возрастающем темпе.
        Бляха-муха, да с кем там можно было так долго возиться? Дом-то был не особо большой - от силы два десятка комнат на первом этаже и примерно столько же на втором.
        Но нет, в ответ на тихие очереди «Стэнов» в доме всё так же бахали громкие, но редкие пистолетные выстрелы.
        Радовать лично меня тут могло только то, что, похоже, на дурацкое счастье товарища Клойзнера и его туповатой банды, обитатели виллы были вооружены так себе…
        - Yva! - скомандовал Барух, явно на нервной почве переходя на французский.
        Через минуту мы с ним были уже внутри виллы.
        В обширном холле на первом этаже горел электрический свет, через разбитые оконные стёкла тянуло ветерком. Сквозняк колыхал шёлковые занавески, на отделанном натуральным деревом полу под нашими ногами хрустели стёкла от разбитых шальными пулями плафонов под потолком.
        Вбежавшие в дом перед нами бойцы какое-то время нервно топтались на месте, а потом наконец разделились и рванули по коридорам, вправо и влево от входа, вдогонку за «ударной группой». А вокруг нас были новые трупы, куда же без этого…
        Ближе всех на полу холла, среди опрокинутых кресел лежало двое убитых в тёмных костюмах и галстуках. Один с зажатым в вытянутой вперёд правой руке «Люгером», возле второго лежал короткий автомат МАТ-49. У дальней стены, скорчившись и из последних сил зажав ладонью явно смертельную рану под левой грудью, лежала мёртвая, смуглая и темноволосая женщина в тёмном платье и заляпанном красным белом переднике - явная горничная или прислуга, которую застрелили исключительно «для порядка».
        Правее трупа горничной, у стены, рядом с упавшим плашмя на пол то ли шкафом, то ли комодом, лежали без признаков жизни двое махновцев Клойзнера-Клогнака. Н-да, среди прочей упавшей мебели тела этих бандюков были явно на своём месте…
        Ещё одного Барухова «орла» с окровавленным лицом, тоже выглядевшего довольно безжизненно, вытаскивали на свежий воздух, под микитки, два коллеги.
        На мой взгляд, как-то дороговато обошлась Баруху эта чёртова вилла, раз уж я видел минимум трёх убитых с нападавшей стороны…
        Где-то справа, там, где должны были быть коридор и лестница, ведущая на второй этаж виллы, продолжали стрелять. Причём там вдруг зачастил какой-то слишком уж громкий автомат. Не дай бог, если обороняющиеся вдруг очухались…
        Барух немедленно рванулся туда, изрыгая на бегу проклятия на французском и, как мне показалось, на иврите.
        Я поднял за ремень и закинул за спину МАТ-49 убитого охранника (что характерно, из него, похоже, ни разу так и не успели выстрелить), после чего двинул за ним.
        Мы с Клойзнером пошли на хлопки «Стэнов» и громкие чужие выстрелы.
        На полу, в застеленном зеленоватой ковровой дорожкой коридоре первого этажа (двери всех комнат были закрыты, похоже, здесь располагалось что-то вроде служебных помещений) нам попалось ещё двое убитых - привалившийся к стенке, по которой он сполз на пол, Барухов боевичок с пулевой дыркой над переносицей и ещё один, почему-то босой, охранник в расстёгнутой светлой рубашке и полосатых брюках с подтяжками, лежавший лицом вниз, ногами ко входу. Толку ни на сантим, а количество трупов всё увеличивалось…
        В самом конце коридора мы не без труда рассмотрели такую картину - укрывшаяся за массивными перилами ведущей наверх лестницы растрёпанная баба в голубом платье стреляла в нашу сторону экономными короткими очередями из автомата МАС-38 (смутно знакомый мне довоенный предшественник МАТ-49 с деревянным прикладом и более тонким, длинным стволом).
        Шестеро Баруховых ребятишек, которым эта суматошная стрельба не позволяла подойти ближе, высунуться из коридора и нормально прицелиться, буквально влипли в стены коридора. Трое из них время от времени стреляли короткими очередями из «Стэнов» в ответ неизвестной бабе.
        Явно помня инструкцию Клойзнера, они стремились попасть в ногу или руку этой стерве. Но получалось это у них не очень. Хотя из-за их огня неизвестная автоматчица всё-таки не имела возможности взбежать на второй этаж и оставалась прижатой огнём на лестнице. По идее, раз уж у нас не было гранат, надо было ждать момента, когда у неё закончатся патроны в магазине и она будет перезаряжать свою пукалку.
        Из-за многочисленных рикошетов вокруг нас стояла столбом пыль отбитой побелки и штукатурки, сильно затруднявшая наблюдение.
        - Посмотри, это она? - спросил меня Барух звенящим шёпотом. На его рыжей бороде успел осесть беловатый налёт мела, разом сделавший его «слегка седым».
        Я пролез мимо занятых стрельбой и ругающихся последними французскими словами боевичков и осторожно высунулся из-за дверного косяка. В стену над моей головой сразу же прилетело, из-за чего вести наблюдение слишком долго мне не пришлось - иначе вполне могло прилететь уже непосредственно в лоб.
        Но за эти несколько секунд я успел припомнить портрет своей сегодняшней клиентки и понял - нет, передо мной не Брит Савнер. Эта хренова автоматчица была явно моложе.
        - Нет, это не она, вали её! - крикнул я Баруху, перекрикивая свист пуль.
        Тот немедленно продублировал команду по-французски, и всё сразу же изменилось. Его разом воспрянувшие обломы были рады стараться и, не медля ни секунды, щедро изрешетили эту бабу сразу из трёх стволов.
        Был слышен чавкающий звук впивающихся в мягкое пуль, потом какой-то неразборчивый вопль и глухой металлический стук, после чего стрельбу в нашу сторону словно обрезало.
        Когда я выглянул из-за косяка, покрытое десятком входных и выходных отверстий тело нашей противницы уже лежало, раскинув руки, на нижних ступеньках лестницы, лицом вниз. Рядом лежали выпавший из её рук горячий автомат и синяя, блестящая остроносая туфля синего цвета, явно слетевшая с ноги убитой.
        - Aller en haut! - скомандовал Барух своим бойцам.
        Те дисциплинированно рванули по лестнице наверх, оставляя чёткие отпечатки подошв на засыпанном штукатуркой полу.
        И через какие-то секунды стрельба в том же темпе (сначала несколько одиночных выстрелов из пистолета, потом бесшумные короткие очереди из автоматов, а потом вперемешку пистолетная и бесшумная пальба) весело пошла уже на втором этаже, прямо над нашими головами. Похоже, по-другому они действительно не умели…
        Также в тот момент активно стреляли где-то в глубине первого этажа, в районе кухни и соседних с ней помещений. Сапожники хреновы, не могут даже, навалившись этакой оравой, оперативно перестрелять десяток человек! Не уважаемая в узких кругах ограниченных людей ОПГ, а какое-то розовое, слащавое говнецо, прости меня господи!
        Я подошёл к покойнице, поднял и повесил на плечо её МАС-38. Зачем - сам не знаю, тем более что наличие патронов в магазине этого автомата я с самого начала не проверил.
        Потом осторожно перевернул убитую лицом вверх, убрал с её лица неестественно светлые (явно крашеные) волосы и убедился - это точно не хозяйка виллы. Вблизи погибшая бабёнка ничем не напоминала Савнер-Уойб.
        - Поторопись! - крикнул Барух, пробегая по лестнице мимо меня вслед за своими наверх.
        Там, куда он направлялся, ничего не изменилось - в ответ на очередную, бесшумную короткую очередь бухнул пистолетный выстрел. Потом второй и третий.
        Осторожно поднимаясь по лестнице на второй этаж, я ощутил в воздухе сильный запах горелой бумаги, шедший откуда-то из глубины коридора. Должно быть, из кабинета хозяйки.
        Едва выскочив на второй этаж, я увидел, что ещё один из гопников Баруха уже ранен - ему неумело бинтовали плечо. Сам Барух с остальными своими стрелками расположился вдоль стен вокруг лестницы. Не имея возможности проникнуть дальше, они ругались, чихали от пыли и палили короткими очередями куда-то вглубь частично перекрытого полуоткрытой наружу дверью одной из комнат (какой-то странный каприз или банальная недоработка архитекторов и строителей, обычно в жилых помещениях двери всё-таки открываются внутрь) коридора второго этажа.
        - Посмотри - там она или снова нет?! - крикнул мне Барух.
        В этот момент из-за этой уже изрядно поколупанной пулями открытой двери в коридор быстро высунулась ещё одна баба. Я успел заметить, что она тоже была блондинка в голубом платье и синих туфлях. В её поднятой руке был пистолет, и она, не особенно точно, выстрелила в нашу сторону три раза подряд.
        Хотя часть ламп в коридоре уже побило пулями, света было вполне достаточно, и я сразу же понял, что это опять не та.
        Дабы не затягивать процесс штурма и далее (ох и верно же говорят, хочешь что-то сделать - делай сам!), я вскинул автомат и от души выпустил в эту (уже вторую по счёту) «неизвестную в голубом» полную обойму.
        «Стэн», конечно, не шибко мощный автомат (при бое в замкнутом пространстве это, кстати говоря, не минус, а скорее плюс), но всё-таки минимум несколько моих пуль попали примерно на уровне груди незнакомки, продырявив насквозь дверь, за которой она столь легкомысленно ховалась.
        Конечно, открывая огонь, я допускал вероятность того, что она успела убраться, но нет - женщина тонко закричала от боли и рухнула на пол.
        Пока я менял опустошённую обойму, ребята Баруха со слоновым изяществом протопотали вперёд, мимо меня, и буквально через минуту где-то в глубине комнат второго этажа опять привычно забухали гулкие одиночные выстрелы и захлопала малошумная «ответка» из «Стэнов».
        Я подошёл к лежавшей в неудобной позе (туловище с головой в коридоре, ноги в комнате) убитой бабёнке и повернул её лицом к себе. Она оказалась довольно симпатичной, в широко открытых глазах застыли боль и изумление, из угла рта толчками вытекала струйка крови.
        На двери, за которой она пыталась укрываться (распространённое жизненное заблуждение, характерное, в том числе, для особо тупых фанатов компьютерных игр - от настоящей, а не виртуальной пули не спрячешься за кустом или дощатым забором), было штук шесть сквозных дырок от автоматных пуль, и три из них точно не пропали даром, попав ей аккуратно в грудь. При этом две пульки угодили почти точно в область сердца. Что же, по крайней мере, она долго не мучилась…
        Я нагнулся и поднял с пола её пистолет. Это оказалась изрядная экзотика. Судя по маркировке, «Манлихер» 1905 г. под патрон 7,63 мм. Оружие не так чтобы очень.
        Пытаясь почувствовать внутри хоть какие-нибудь угрызения совести по поводу только что содеянного, я, действуя словно робот, убрал очередной трофей в сумку.
        Возникший в этот момент рядом со мной дорогой товарищ Барух крикнул:
        - Давай к кабинету! Вторая дверь! Она там, похоже, заперлась!
        При этом сам он решительно рванул по коридору вперёд, вдогонку за своими херовыми обормотами. Похоже, эта продолжительная баталия в стиле средневековой осады Орлеана уже начинала его напрягать.
        Тем более что на первом этаже, где-то у кухни, всё так же продолжали звучать редкие пистолетные выстрелы и ответные хлопки «Стэнов». Мля, здешний повар что - какой-нибудь сверхкрутой или бессмертный спец вроде Стивена Сигала из первой части «В осаде»?! Забаррикадировался с помощью кухонной мебели и прочих подручных средств где-нибудь в подсобке и, сплотив вокруг себя поварят, успешно отражает все атаки превосходящих сил противника? Что за чушь собачья?! Блин, всё-таки что за уродов чёртова Клавка отрядила со мной на этот «последний штурм»? Решила, как обычно, сэкономить, послав на гибель тех, кого не жалко, чрезмерно доверилась этому хитрожопому Борису-Баруху или никого другого у неё действительно просто не было под рукой?
        Слушая пальбу, я как можно тише подошёл к указанной двери. Вроде это и был кабинет хозяйки. Тот самый. Как говорится, очень приятно…
        Разумеется, дверь, которая здесь открывалась как положено, то есть вовнутрь, была заперта изнутри. Судя по всему, на ключ.
        Я от души пнул дверь ногой и тут же нырнул за косяк справа от двери. И вовремя.
        Потому что изнутри в дверь выстрелили два раза. Похоже, из пистолета.
        Одна из пуль прошила дверь насквозь и застряла в противоположной от кабинета стене коридора, примерно в метре позади меня.
        Я уже успел обратить внимание на то, что здешние двери, хоть и были выполнены из какого-то по виду явно очень дорогого дерева, пули держали слабовато. Даже несмотря на свою изрядную толщину…
        За запертой дверью слышалось какое-то шевеление, и горелым воняло всё сильнее.
        Поняв, что сами мне здесь, похоже, не откроют ни за какие коврижки, я понял бессмысленность дальнейших диалогов в стиле «тук-тук-кто-там» и прикинул, где на этой двери замок. Потом тщательно прицелился и всадил туда длинную очередь из своего «Стэна», остерегаясь рикошетов.
        Резко запахло порохом, от двери полетели щепки.
        Я почти мгновенно сменил обойму в несуразном изделии британских оружейников и вторично пнул дверь кабинета левой ногой, вложив в этот пендель всю возможную силу.
        На сей раз дверь поддалась и приоткрылась.
        При этом изнутри в дверь торопливо выпалили ещё дважды.
        Я выдохнул и головой вперёд буквально влетел внутрь кабинета, согнувшись в три погибели.
        С запозданием услышал ещё один пистолетный выстрел, который прошёл совсем рядом, опалив пороховой гарью мою причёску. Если бы стреляли из автомата, я мог бы быть уже не я…
        Понимая, что в следующий раз хозяйка кабинета (а я уже не сомневался, что это она самая) может и не промазать, я сразу же упал на правое колено, выставив обжигающий ладони сквозь мешковину толстый ствол «Стэна» перед собой.
        На анализ дальнейшего ушли считаные секунды, но мне они показались очень долгими.
        Под высоким потолком отделанного деревянными панелями весьма благородного вида кабинета слегка покачивалась люстра из фигурных хрустальных бирюлек.
        Пол застилал какой-то ковёр, явно старинный и дорогой.
        В середине кабинета торчал массивный письменный стол, на вид как минимум столетней давности. На покрытой сукном столешнице среди прочего бросались в глаза большая пузатая бутылка с этикеткой «Courvoisier» и низкий, широкий бокал с чем-то золотисто-коричневым (что за пошлая привычка напустить с испугу полные стринги и тут же заливать неожиданный стресс дорогущим коньяком, или таки слабо умереть трезвой?) и здоровенный, фигурный поднос из светлого металла (серебряный?), на котором громоздилась прямо-таки офигенная куча серого пепла. Так обычно бывает, когда бумажки торопливо комкают и одну за другой швыряют в огонь - остатки каких-то листков ещё догорали. Причём по пеплу было видно, что на подносе, помимо прочего, жглись очень большие, предварительно скомканные листы довольно толстой бумаги. По моему разумению, первыми в огонь полетели какие-то географические карты…
        Кабинет был наполнен сажей и сизым чадом: похоже, процесс сожжения начался довольно давно.
        А слева от стола стояла плотная невысокая баба лет сорока, в таком же, как у двух убитых накануне женщин, голубом платье с короткими рукавами и отложным воротником и синих туфлях, с небольшим пистолетом в поднятой на уровень груди правой руке. Оружие она держала стволом вверх. И сколько у неё оставалось патронов в обойме, я, естественно, понятия не имел. Своего рода гусарская рулетка…
        Едва глянув на неё, я понял, что это та самая Брит Савнер и есть. Кроме одежды её роднили с двумя предыдущими покойными тётями только рост, причёска и цвет волос. Так что весь этот хитромудрый трюк с двойниками был, откровенно говоря, тщетным, и полегли те бабёнки явно зря…
        Справа, позади стола, в стену кабинета был вмурован небольшой, хорошо замаскированный под деревянную панель сейф с открытой в данный момент дверцей.
        Судя по тому, что на столе лежала пара пустых кожаных папок, Савнер успела сжечь какие-то несомненно важные, с её точки зрения, бумажки, извлечённые оттуда. Что вовсе неудивительно, если она запалила этот костёр в момент начала штурма.
        Видимо, от осознания данного отрадного акта на её покрытом сажей лице застыло выражение некоего злобного торжества. Я так понял, что сожгла она именно то, что могло больше всего заинтересовать меня и моих нанимателей - карты с нанесёнными на них неизвестными здесь месторождениями, а также бумаги, содержавшие сведения, завезённые из далёкого будущего, и информацию о её подельниках. Ведь, по идее, она ещё не могла знать, что и Кофоед, и Норман уже покинули этот суетный мир. Или всё-таки каким-то образом узнала о гибели коллег?
        И я не понял, почему она не торопилась стрелять в меня. Просто тормозила или хотела умереть?
        Именно поэтому, пока она не отсалютовала мне промеж глаз, я надавил на спуск своей «машинки», проведя короткой очередью из «Стэна», целясь на уровне её бёдер.
        При этом ниже пояса хозяйка кабинета была скрыта от меня тумбой стола, и я более-менее видел только часть её правой ноги. Так что я целился фактически в стол.
        Автомат нервно запульсировал в руках, от стола брызнули щепки, бокал и бутылка разлетелись вдребезги (в родном отечестве мне подобного окаянства точно не простили бы!), пепел с подноса поднялся неряшливой тучей, но пару раз я всё-таки попал куда надо.
        Потому что Савнер, она же Уойб, закричала и повалилась навзничь.
        Я рванул к ней. Подозреваю, что видок у меня был ещё тот, как у весьма пошлой, занюханной пародии на Шварца из фильма «Коммандо» - весь в побелке, поверх куртки бронежилет, в руках автомат, ещё два ствола непонятно зачем болтаются за спиной…
        Теперь главным было её обезоружить. А будет стрелять - хрен с ним, мой бронежилет, при всём его несовершенстве, пистолетную пулю должен удержать. Лишь бы мне в голову не попала…
        Казалось бы, между нами было всего-то шагов пять. Вроде недалеко, можно одолеть в два прыжка, но это только так кажется…
        В общем, думайте, что хотите, но я не успел. Да и никто бы, наверное, не успел.
        Потому что, пока я бежал от двери до стола, над полом грохнул глухой выстрел. Но, увы, не в меня…
        Когда я оказался у стола, хозяйка кабинета лежала лицом вверх, согнув ноги в коленях и широко раскинув руки. Только уже мёртвая.
        Я нагнулся над ещё не начавшим остывать телом. Точно, это была нужная мне Брит Савнер. Точь-в-точь как на тех показанных Блондинкой фотографиях. С поправкой на причёску, одежду, цвет волос и прочее.
        На её правом виске зияло тёмное входное отверстие от пули, вокруг которого наливался лёгкий пороховой ожог, стеклянные глаза были слегка выпучены - это со стреляющими себе в голову самоубийцами случается сплошь и рядом.
        Выходного отверстия не было видно, но на полу под её головой натекала свежая кровь. Похоже, пуля вышла где-то за левым ухом.
        Вот ведь гадство! Зараза! Это были самые приличные слова из тех, что в этот момент пришли мне в голову.
        Эта дрянь всё-таки успела удрать туда, откуда ещё никто не возвращался. Лишила меня удовольствия поговорить со своей персоной, предпочтя застрелиться…
        Это у них здесь что, так принято - предпочитать смерть пленению? И я готов был допустить, что это правда, особенно если вспомнить ту же пресловутую Джин Такаги и её уж слишком экзотическое и кровавое самоубийство посреди той английской пустоши…
        А с другой стороны, если хозяйка виллы имела представление о методах работы своих преследователей, должна была понимать, что в живых её, скорее всего, не оставят. То есть самоубийство было вполне продуманным и грамотным ходом с её стороны…
        А вот с моей стороны это был явный прокол, и теперь меня за него должны были вздрючить - да я бы и сам себя вздрючил за подобное. Но что тут сделаешь? Ведь всё равно ничего не исправить. Ну нет у меня карманной машины времени, чтобы взять да и отмотать «немного назад». Так или иначе, теперь у гражданки Савнер уже невозможно было ничего спросить…
        Я поднял с пола обронённый покойницей пистолет.
        Это был ещё один довольно-таки бабский ствол - маузеришка 1920 г., калибра 7,63. Для серьёзной перестрелки ничто, но для того чтобы шмальнуть себе в лоб - самое оно. Минимум пара патронов в его обойме ещё оставалась.
        Действуя почти на автомате, я опустил пистолет в сумку.
        Посмотрел на частично разлетевшуюся по кабинету кучу пепла. Возникла предельно дурацкая мысль - может быть, собрать пепел для отчётности? А смысл? Не думаю, что моих нанимателей интересовали подобные мелочи…
        Я подошёл к открытому сейфу. На самом видном месте его нижней полки лежала горка крупных, тускло-жёлтых, явно золотых монет. Я взял пару и рассмотрел поближе. Мои познания в нумизматике всегда были самыми поверхностными, но, кажется, это были золотые испанские дублоны, отчеканенные года этак до 1868-го. С одной стороны каждой монеты был чей-то царственный профиль, с другой - какой-то хитрый герб с крестом, венком и латинскими буквами. Поразмыслив секунду-другую, я молча сгрёб всю кучку из двенадцати монет в ту же сумку. Думал, что опять делаю это чисто бессознательно, но чуть позже понял - в какой-то момент включилась интуиция, затикали некие «часики» в моей голове.
        В конце концов, Клавка с Барухом не обидятся. В сейфе было ещё много чего интересного - какие-то толстые пачки купюр в банковской упаковке, разнокалиберные маленькие плотные мешочки, коробочки и папки.
        Н-да, моему вынужденному коллеге Клойзнеру здесь, безусловно, будет чем поживиться.
        Очередные выстрелы в районе кухни вернули меня к реальности, и я подумал - а что теперь делать с телом Савнер, раз основная задача, пусть и с «нюансами», выполнена?
        Ничего дельного в голову не приходило. Помня приказ нанимателей, я прицелился и расстрелял в лицо её трупу весь остаток автоматного магазина. Потом сменил обойму и повторил процедуру. Конечно, для подобного куда лучше подошло бы охотничье ружьё, заряженное картечью или, на худой конец, дробью, но где же его взять?
        Скажу сразу - это было мерзко. Брызги крови и какие-то совершенно невообразимые мелкие куски костей и содержимого черепной коробки разлетелись во все стороны, густо заляпав стол, покрытый пеплом поднос, стены и пол кабинета. Кое-что попало и на меня.
        Прекратив огонь и опустив слегка раскалившийся ствол, я посмотрел на чёрное дело рук своих. Вот и не создавайте альтернативных реальностей, а то будет бо-бо…
        Блондинка будет довольна - лица у трупа Савнер больше не было, вместо него осталось нечто невообразимое, блестящее и красно-коричневое. Теперь здешние криминалисты её портрет хрен соберут, даже если начнут что-то мудрить по методу академика Герасимова…
        Конечно, кабинет я загадил изрядно, прямо-таки в стиле застенка времён опричнины, но в любом деле бывают минусы и недоработки, куда же без них…
        И к тому же это была уже не моя головная боль, если вдруг захотят отмывать и приводить в товарный вид кабинет и виллу в целом - флаг им в руки.
        А на душе у меня почему-то стало подозрительно легко и спокойно…
        Вот вроде бы и всё… Как-то слишком буднично всё на этот раз вышло…
        - Qu’es-ce que vous croyez etre entrain de faire? - явно от волнения переходя на французский, в кабинет заскочил услышавший мою стрельбу Барух. Потом он, видимо, вспомнил, с кем разговаривает, и перевёл: - Что ты, чёрт подери, делаешь?
        При этом он подошёл к письменному столу и при виде непрезентабельного тела Савнер и остального сопутствующего «натюрморта» слегка побледнел.
        - Допросить не получилось, - пожал я плечами. - Но у меня был категорический приказ - исключить или хотя бы максимально усложнить возможность посмертной идентификации трупа! Так что имей в виду - её тело просто необходимо сжечь!
        - Ладно, как скажешь, - ответил Клойзнер вполне миролюбиво, но не без испуга. Сказав это, он обошёл меня и стол с другой стороны, после чего метнулся к сейфу, сразу же начав шарить вспотевшими от волнения ручонками в его обширном нутре.
        - Oh?!? Mon Die!!! C'est incoroyable!!!! C’est super!!! - выдал он через пару минут, заглянув в какие-то извлечённые из сейфа папки. Чего уж там такого чересчур великолепного могло найтись - даже и не знаю…
        Но я понял, что искал он в сейфе, похоже, вовсе не наличные и не прочее сваленное там рыжьё с брюликами…
        Выходит, всё-таки номера и пароли от банковских счетов?
        Всё может быть. Но однозначно - какое-то своё у него было задание, похоже, Клавка и на этот раз всерьёз решила совместить «приятное с полезным».
        Глядя на деловитую суету Баруха возле сейфа, я в какой-то момент понял, что в доме наконец перестали стрелять.
        Я повесил ремень «Стэна» на плечо, повернулся и медленно вышел из кабинета.
        При этом занятый своими делами Клойзнер не обратил на мой уход ни малейшего внимания.
        Где-то в глубине виллы ходили, стучали открываемыми дверями и переговаривались по-французски Баруховы уголовнички, похоже, тоже искавшие, чего бы здесь стырить по мелочи…
        Стараясь не наступить на трупы, я прежним путём спустился на первый этаж и вышел на крыльцо виллы.
        Во дворе всё было по-прежнему: те же машины и те же жмуры в прежних позах. Только вот ворота кто-то догадался прикрыть.
        Я, никуда не торопясь, спустился по ступенькам и в этот момент почувствовал резкий удар чем-то, как мне показалось, очень холодным в шею, со стороны спины.
        Звук пистолетного выстрела долетел до меня с большим опозданием и откуда-то издали, словно грохот сорвавшейся с горного склона лавины…
        Твари!! Суки!! Педерасты!! Я запоздало подумал о том, что надо было не расслабляться, а, выйдя на крыльцо, первым делом посмотреть на окна второго этажа виллы. Вдруг там что-то да изменилось? Ведь выстрелили в меня, судя по всему, как раз оттуда…
        Причём, по ощущениям, стрелял в меня кто-то понимающий, знавший, что на мне бронежилет…
        Увы, но хорошая мысля, как обычно, приходит опосля.
        Интересно, это был какой-то случайно недобитый обитатель виллы или всё-таки «дружественный огонь» от своих? Хотя какие они мне «свои»?
        Милашка Барух постарался? Нет, он явно слишком увлёкся сокровищами сейфа в кабинете, окно которого выходило на противоположную сторону дома. Так что вряд ли он стрелял в меня лично. Хотя, с очень большой вероятностью, это всё-таки был кто-то из его «комнатных орлов».
        То-то смеху будет, когда эти козлы увидят, что мой труп мгновенно исчез. Если тот, кто в меня стрелял, наблюдал этот момент лично - вполне мог съехать с катушек.
        И я бы дорого дал, чтобы посмотреть, какими словами и с каким выражением лица Клойзнер будет докладывать Клавке о том, что «задание выполнено, объект ликвидирован, но его труп, вот незадача, испарился»…
        Мелькнула мысль - Клава, стерва расчётливая, решила подстраховаться напоследок. Ведь она же явно понимала, что после последнего акта этих разборок я ей по-любому больше не буду нужен. А раз так - я уже не мог считать близкое знакомство с этой дамочкой таким уж приятным обстоятельством. Вот и верь бабам после этого…
        Хотя выяснять детали было уже нереально, да, в общем-то, и ни к чему.
        Так что я уже, видимо, не узнаю, кто именно застрелил меня. Точно так же, как не узнаю, умерла ли в конечном итоге сама Клава. Ведь у неё шансы на это ещё оставались. И здесь я поймал себя на мысли о том, что начинаю люто хотеть её смерти и одновременно сожалеть о том, что всё-таки привёз её обратно в Дакар…
        А перед моими глазами стояла непроницаемая мгла. Наверное, примерно так чувствуют себя, лёжа в заколоченном гробу…
        - Спасибо, - сказал где-то у меня в голове знакомый, ехидный голос Блондинки, которая тут же прибавила казённую фразу:
        - От лица службы объявляю тебе благодарность!
        - Так я у вас вроде как не служу. И неужели подобный результат вас устроил? Даже не будете требовать объективных доказательств гибели «объектов» и подшивать в дело улики? - не поверил я.
        - Да, вполне. Дело в том, что наше руководство с самого начала не рассчитывало даже на такой итог. И вряд ли кто-нибудь проделал бы всё это с большей эффективностью, чем ты, особенно в условиях использования нами минимального набора из всех имеющихся сил и средств…
        - То есть полный респект и уважуха?
        - Да. И большая шоколадка в придачу… Сам-то как?
        - Вообще-то, местами мне даже понравилось, но не то чтобы для меня сильно привычна ситуация, когда надо всё время кого-то убивать, а тем более когда кто-то убивает тебя. Конечно, лет десять назад, во времена, когда я преподавал в школе и в техникуме, мне постоянно хотелось кого-нибудь убить, причём не просто убить, а медленно, а потом расчленить, раскидав отдельные части жертвы по разным помойкам и утопив голову в сортире. Сразу уточню, что это желание относилось не к детям или коллегам-преподам, а исключительно к моему тогдашнему непосредственному начальству в лице директоров и завучей - ко всем этим вороватым, полусумасшедшим тёткам пенсионного возраста, превратившим вверенные им учебные заведения в феодальные вотчины. Но тогда на то были объективные причины - платили нам не просто мало, но ещё и с задержкой, да к тому же это самое начальство постоянно норовило прочитать нотации на тему того, какое мы все (рядовые педагоги то есть) пропащее дерьмо и как им западло платить нам те гроши, что у нас в стране называются «учительская зарплата» (как будто они нам платили из собственного кармана!). Так
что тогда у меня действительно «наболело», а сейчас - даже не знаю. Не хватает мне темперамента и нужного градуса злости для роли киллера, да и не испытываю я от этих дел особого удовольствия. Ведь я же не маньяк, но и далеко не профессионал…
        - Ну, не надо себя недооценивать и думать, что профессионализм в данном случае состоит только в том, чтобы лично дырявить чьи-то тупые головы из снайперской винтовки, непременно с контрольным выстрелом. Настоящий агент-оперативник должен максимально примеряться к обстоятельствам и максимально использовать для дел, связанных с ликвидациями, «местный ресурс». То есть убивать прежде всего чужими руками. И, надо признать, что у тебя это более-менее получилось…
        - Ну, спасибо… Кстати, а Клава осталась в живых?
        - Думаю, что скорее да, чем нет. Точнее сказать я, увы, не могу. Ты в курсе, что в той реальности у нас нет ни постоянной агентуры, ни средств наблюдения? Хотя, возможно, теперь что-нибудь может и появиться…
        - И на том спасибо. Так что - на этом всё?
        - Конечно, нет. Считай, что очередной экзамен ты успешно выдержал, а работу мы тебе найдём, не сомневайся. Дел много, людей мало. Ещё вопросы будут?
        - Нет, а что?
        - Ничего, тогда соберись. Процесс возврата в исходную точку уже пошёл. Сейчас будет холодно…
        Финальное лирическое отступление
        Вернулся я на Родину…
        Наше время. Очень поздний вечер 23 февраля 20… года. Через семь-восемь часов после отбытия. Парк Победы в г. Краснобельске. Урал. Россия.
        Реальность сгущалась вокруг меня очень медленно. Наконец я ощутил холод и очнулся, стоя по колено в снегу, провалившись в наст и упираясь лбом в кривую берёзу на склоне, левее лыжного спуска. Прикинув кое-что в уме, я понял, что обратно меня выкинуло метрах в трёхстах от места отбытия. Неплохая получилась точность, надо признать.
        Я повернулся и осмотрелся. Кругом были знакомые лиственницы и прочие берёзы-осины, а в чёрном зимнем небе за рекой висела на фоне звёзд и огоньков пригородных посёлков почти полная, бледно-желтоватая луна.
        Ну что, считай, дома. С прибытием. Ночь, темно, Россия, бежать некуда…
        Мои настроенные по дакарско-конакрийскому времени наручные часы в данный момент показывали цену на дрова, но, судя по некоторым внешним признакам, было что-то в районе 22.00 -23.00 местного - в ресторане «Бугель» с другой стороны лыжного спуска уже горело половинное освещение, но заведение ещё не закрылось - где-то в глубине ресторации шалый голос молодой Вики Цыгановой пел что-то там про поиски чьей-то любви и северный ветер. Здравствуй, Россия, ты помнишь меня?
        Вполне себе в тему, хотя где-то всё-таки пошловато…
        Такая вот со мной приключилась история, ребята. Заранее знаю, что вы скажете - надо, чтобы «герою хотелось сопереживать», экшена маловато, да и что это автор всё время о себе да о себе? На последнее отвечу словами Александра Трифоновича Твардовского - а автор что, не человек? А по поводу остального спрошу - у таких, как вы, «есть желание сопереживать», к примеру, Роде Раскольникову? Что - не знаете, кто это такой? И правильно, ведь «Преступление и наказание» - книжка, мягко говоря, толстая, «многобукфф», не каждый нынешний среднестатистический недотыкомка подобное одолеет, даже если очень захочет. Тем более что у «кого надо» есть мнение о том, что «Достоевского в школе читать рано».
        Нет, я понимаю, что сейчас наступили радостные и фантастические времена, когда фактически каждой «обезьяне» (часто помимо её желания) выдали по «пишущей машинке» в виде различных «умных» электронных устройств - сбылась мечта идиотов.
        Вот только пока что ни одна из миллиардов жмущих на кнопки «обезьян», вопреки теории вероятности, не натюкала случайным образом не то что «Войну и мир», но даже «Каштанку» или «Му-му», хотя ещё в 1960-е подобный вариант вовсе не считался невероятным, по крайней мере, с чисто статистической точки зрения.
        И более того, все эти «обезьяны» глупеют день ото дня, поскольку даже эсэмэски пишут с ошибками, одновременно постепенно утрачивая умение писать от руки и теряя наследственные навыки по части мелкой моторики - ещё немного, и человечество разучится держать не только шариковую ручку, но и ложку за обедом. Этак со временем человечество и говорить разучится. А потом жогнет какой-нибудь финальный электромагнитный импульс - и с чем останется не умеющая писать и говорить «цивилизация», у которой буквально всё исключительно «в электронном виде»? Лично я очень надеюсь не дожить до этого гадостного момента…
        Но это всё лирика. Зато благодаря наличию этих самых «пишущих машинок» каждый недоросль с бескрайних помоек мировой паутины сейчас точно знает, как именно и какие именно надо сочинять истории. Сами ничего не пишем, но других, что характерно, учим? Но если подобные жертвы болванской системы образования затем оставляют в сети комментарии типа «я книгу с такой картинкой на обложке вааще читать не буду», то возникает законный вопрос - а зачем они вообще вспоминают скверно вызубренный алфавит и на кой ляд иногда листают хоть какие-то книги?
        На эту тему можно ругаться довольно долго, но скажу как есть - что вышло, то вышло. Записал то, что сам видел, а жизнь - она вообще довольно однообразна и мало похожа на сериалы, особенно по части экшена. А если не нравится - расскажите лучше, вы же точно знаете, как…
        В общем, в виде «сухого остатка» в этот раз я получил трофеи в виде трёх экзотических автоматов, парочки не менее редких пистолетов, винтажного бронежилета, а также небольшого количества золотых монет и боеприпасов к перечисленному оружию.
        Оставалось дотащить трофеи до дома, да так, чтобы не попасться на глаза кому не надо и не околеть от мороза - в Западной Африке в считающийся холодным временем года сезон дождей температура всё равно не опускается ниже +20, а на Урале конец февраля - это уже -20. И на сей раз я был одет однозначно не по сезону - ведь мог же я, в конце концов, знать, что мой возврат будет столь неожиданным: от подлой пули в спину, выпущенной «деловыми партнёрами».
        Понимая, что светить эти приобретения не стоит, я быстро скинул с себя всё милитарное железо и бронежилет. Потом, всё больше замерзая в своих тропических шмотках и приплясывая в глубоком снегу посреди февральской холодрыги, я, как мог, завернул все три моих автомата в бронежилет. Получился довольно неряшливый тюк, главным достоинством которого было то, что теперь автоматы не бросались в глаза, благо все эти стволы были недлинными.
        После этого, понимая, что уже начерпал полные ботинки снега, я полез по склону вверх, вышел на тропу, а потом выбрался на расчищенную бульдозером узкую дорогу, по которой устремился влево и вверх, к музею.
        На моё счастье, в это время вблизи никто не гулял, а притаившийся в тени постамента с танком Т-54 полицейский пост в глубине парка уже не функционировал, демонстрируя редким забредшим в парк горожанам свои тёмные окна.
        А вот в музее, похоже, всё ещё пили. За стеклянной стеной горел свет, а у боковой двери музейной подсобки, во время коллективных мероприятий обычно служившей реконструкторской братии раздевалкой, торчали три довольно легко одетые, кривые от мороза и влитого внутрь суррогатного алкоголя, слегка знакомые мне личности.
        Звали их Шпуликов, Гмыриков и Булдый, и это была троица агрессивных неучей, ни с того ни с сего обративших своё внимание на российскую гражданскую войну, но разбиравшихся в истории этой войны не больше, чем среднестатистическая пенсионерка в разведении собак охотничьих пород.
        Что характерно, они упорно изображали из себя «Марковский офицерский полк Добровольческой Армии», то есть то, чего у нас на известном в основном по адмиралу Колчаку, легендарному утопленнику начдиву Чапаеву да мятежным чехословакам Урале в те грозные годы отродясь не было. При этом Шпуликов был знаменит в узких кругах брошенной однажды изящной фразой, некогда вызвавшей приступ гомерического хохота у тех, кто её услышал:
        - Мы в чёрной форме не воюем!
        На мероприятих по В.О.В. эта троица неизменно изображала фашистов, попутно доставая коллег непотребными разговорами. Особенно тот же Шпуликов, который даже в невинных разговорах о ляпах с обмундированием в отечественных фильмах, за неимением иных аргументов, обычно срывался на истерический крик, чем неизменно вызывал у окружающих желание немедленно дать ему по башке, чтобы заткнулся…
        - Всем здрасьте! - сказал я, подойдя вплотную к длинному и тощему, чем-то похожему на мультяшного Кощея Бессмертного Шпуликову, который в этот момент курил новомодную электронную сигарету, извергавшую химический дым с противным земляничным ароматом. Его «коллеги-марковцы» стояли, молча нюхая канцерогены, выдыхаемые своим идейным вождём.
        - В-виделись, - ответил Шпуликов заплетающимся языком. По-моему, от курения этой дряни он только лишний раз окосел.
        Гмыриков и Булдый даже не посмотрели в мою сторону.
        Хотя да, тут я, надо признать, дал маху. Забыл, что это для меня с момента нашей последней, утренней встречи прошло несколько месяцев, а для них-то - всего несколько часов.
        Не тратя время на дальнейшие разговоры с этой троицей и чувствуя, что сейчас превращусь в ледышку, я влетел в тёплое помещение подсобки.
        Атмосфера там была более чем тёплая - перегаром, бздюхами и сырыми онучами, как обычно, смердело так, что хоть топор вешай.
        Хотя основное веселье уже сдулось и выдохлось и наиболее активная часть реконструкторской братии уже разошлась и разъехалась по домам (всё-таки завтра предстоял рабочий день - главный минус одиночных выходных, вроде 23 февраля), а те немногие, кто всё ещё обалдело сидел за остатками простоватого банкета (в виде пустых бутылок, обглоданных куриных костей из ближайшей гриль-забегаловки и последних, уже сухих корочек оставшегося хлеба), с пьяной откровенностью обсуждали обычные для таких случаев темы - еврей ли нынешний президент РФ (самого президента они при этом вполне уважительно именовали «Сталин лайт» или «Сталин с ментолом») и на сколько частей разделят Россию после того, как начальство нас в очередной раз сольёт и кинет, и кого именно назначат гауляйтерами этих частей? Хохлов, поляков или литовцев?
        Что у трезвого на уме, то у пьяного на языке. Но мне всегда было любопытно, почему все эти «профессиональные патриоты» (через одного отставные менты, вояки или функционеры из всяких там подростковых клубов) столь хронически не верят в будущее (любое!) своей страны и, так же, как лет тридцать назад, считают, что их обдерут, поимеют, завоюют и пустят голышом под северное сияние?
        Оно, конечно, в мире ничего не меняется. Упитанно-мордастые солдаты в глубоких касках и на угловатых танках, которые считают, что их заокеанский фатерлянд превыше всего, и с тупым упорством стремятся подмять под себя и поставить раком всех, кто думает хоть немного иначе, конечно, впечатляют. Только всё это уже было, не раз и не два. И к тому же они явно упустили момент. Сейчас на дворе не 1999-й, и без ядерного оружия уже не получится…
        А раз так, их танки сожгут, солдат закопают, а финал, что характерно, опять будет стандартный - какой-нибудь наш, простой как сатиновые трусы соотечественник напишет что-нибудь вроде банального «здесь был Вася» на руинах какого-нибудь серьёзного здания в центре очередной вражеской столицы.
        Конечно, если всё начнётся всерьёз, кнопки нажмут, и в дело вступит всё то железо, что сейчас торчит в полях, морях и ракетных шахтах или висит на орбите, доживут до финального акта этой пьесы, мягко говоря, далеко не все, и там и здесь. Но ведь от уменьшения количества победителей результат не меняется. И жалость - это не то чувство, которого сейчас заслуживают наши «потенциальные противники»…
        В общем, выпить мне, как обычно, не предложили, да и нечего уже было пить, честно говоря. На меня вообще не обратили никакого внимания, словно я никуда и не уходил.
        Поэтому я прошёл в уголок, скинул весь свой завёрнутый в бронежилет арсенал и сумку с пистолетами и золотишком в очень дальновидно оставленную здесь сумку. После чего снял с вешалки и начал натягивать пропахший чужим весельем чёрный пуховик, в очередной раз глядя на висящую на стенке рядом с вешалкой бумажную табличку: «Товарищи! Просьба в кабинете ничего не трогать!!! Здесь всё чужое!» Такие надписи подчинённые (в основе своей выходцы из каких-то особо дальних шкабырских аулов) местного директора, почтенного господина Мудяева, не так давно зачем-то поразвесили практически во всех помещениях музея, но что именно они пытались сказать этим странным текстом, было совершенно непонятно. А спросить об этом прямо народ как-то стеснялся.
        Когда я оделся и вышел из музея в сторону дома, унося в сумке ещё хранившее тепло выпущенных в совершенно другом времени пуль оружие, на электронных часах над входом в музей было 23.57.
        Намёки Блондинки давали мне надежду на то, что это всё-таки ещё не последняя моя драка в тёмных закоулках времени. А значит, всё не так уж и плохо на сегодняшний день, как пелось в той старой песне.
        Конец второй книги
        Владислав Морозов
        Уфа. 2018 г.