Ментакль Юрий Мори
        Экстрасенс как профессия? Да это обман, быть такого не может! Но некий дар у Кирилла Ракунова есть, иначе не попал бы он в водоворот событий, которые начались в далёком 1990 году и не с ним, а завершились в наши дни глобальной катастрофой. Выбор стоит между своими интересами и спасением человечества.
        Лонг-лист АБС Премии 2021.
        Юрий Мори
        Ментакль
        Дело не в дороге, которую мы выбираем; то, что внутри нас, заставляет нас выбирать дорогу.
        О. Генри
        01. Пути неисповедимы
        Девяностый год был мутным и обманчивым, как суп из пакета. Вроде и есть что-то внутри кастрюли, плавают намёки на вермишель и жирные пятна, а жрать нечего. Ещё вовсю реяли красные флаги, а по телевизору изредка показывали заседания партийных людей в плохо пошитых костюмах, уныло жующих слова о перестройке, обновлении и некоем пути дальше.
        При этом ушлые кооператоры вовсю торговали матрёшками с лицом Горбачева: открываешь - а там внутри Брежнев, и так далее, до совсем уж игрушечного Ленина. Такому не в мавзолее место, а скорее среди игрушек маленькой девочки, между поддельной польской Барби и совсем уж древней советской куклой, с гидроперитовыми кудряшками и истошным "Ма-ма!", если наклонить. Хорошо продавались также ушанки, военные кокарды и армейские ремни со звездой во всю бляху.
        Чтобы блестело? Сделаем... Слово покупателя - закон.
        Вот он и весь путь дальше. Просто через пару-тройку лет матрёшки превратятся в безразмерные составы с лесом, титаном и нефтью. Масштаб обычно не меняет сути, так оно и вышло.
        Но пока ещё медленно толкался локтями девяностый.
        Ещё по весне на рынки завезли неведомого происхождения джинсы "пирамид" с неулыбчивым верблюдом на этикетке. Уже лето в разгаре, цена чуток упала, и Станислав как раз хотел себе именно такие. "Бананы" уже вытерлись и приобрели сероватый оттенок от частой стирки. Да и тесноваты, не без этого.
        Из армии он вернулся полгода назад, впереди маячила свобода. Ага, равенство и братство, учитывая полное отсутствие денег, образования, родителей и талантов. То есть родители-то были живы и умеренно здоровы, но каждый в новой семье, а он потерялся между. Как человек на вокзале: там состав на север, там - на юг, а ему бы пирожное-трубочку с заварным кремом, бутылку "Буратино" и ни-ку-да не ехать.
        Впрочем, после армейки больше подошло бы пиво, пусть тёплое и на разлив, рядом с дрожащими алкашами. Пусть. Так он сейчас и думал.
        "Я-я-яблоки на снегу, розовые на-а-а белом", - завывал динамик над ларьком звукозаписи. Стас вздрогнул, песня была неновая, да и в части надоела ему до зла горя. Сержант Мурзоев закрутил эту пластинку до дыр.
        На речку, что ли, съездить... Жара, лень. Глупо всё.
        Станислав плюнул на покупку новых штанов: днём раньше, днём позже - какая разница. Бабка всё равно будет ругаться, грызть, старой закалки человек. Лучшая одежда по её словам - ватник, брезентовые портки и сапоги по колено. А что? Дёшево и практично. Поскольку жил он у неё, приходилось выслушивать все соображения.
        - Ста-а-ас, здорово! Вот как раз шёл, думал, надо бы позвонить, а то ты в армию, из армии, два года пролетело, крепкий стал, здоровый, - затараторил Валенок. Блин, последний, кого хотелось бы встретить, но на базаре не увернёшься: кто попался случайно, тот и забьёт голову.
        - Здорово, здорово, - солидно согласился Станислав. Пожал руку однокласснику, стиснул пальцы, тот аж скривился. А не фига, не попадайся! - Сам чего не служил?
        - Да я ж это... Ну, мать меня в институт как-то, я и...
        Понятно. Глиста штатская, уклонист.
        - Зря. Армия из детей мужиков делает.
        - Ну типа да. Слушай, а у тебя деньги есть?
        Стас неопределённо пожал плечами. Футболка была ему после дембеля маловата, затрещала подмышками. Вот, тоже надо бы обновить. Работу бы нормальную, в грузчиках всю жизнь не походишь. Чёрт с ним, со статусом, платят мало. А своровать на станции нечего, не уголь же сумками домой переть. Водилой можно, права-то есть, но тоже тоска-а-а.
        Солнце палило - смерть, даже худенький очкастый Валенок потом заливался. Да, пивка бы не помешало.
        - Зачем про деньги спросил? - поинтересовался Станислав. Как-то не по-русски прозвучало, но после армии это частенько: мозгами первые полтора года пользоваться было запрещено, а последнее полугодие перед дембелем - уже и лень.
        - Да если есть... - Валенок ткнул пальцем в переносицу, очки отчаянно съезжали на кончик потного носа. - Так можно на дачу ко мне махнуть. Мать приболела, а поливать надо, жара же. Заодно и прибухнули бы вечерком. Суббота же, завтра тебе не на работу?
        Завтра - нет. Идея хорошая, на даче Валенковой матери он бывал ещё до армии, ничего так, уютно. Девок только нет, рядом депрессивная деревня, а в садовом кооперативе одни пенсионеры.
        - На пару пузырей найду. Только это... По талонам же?
        - Фигня. Самогона возьмём там в деревне, я знаю у кого. Вонючий малёк, зато прозрачный - слеза! - Валенок зажмурился от восторга, став похож на кролика из мультика про Винни-Пуха. Который "и незачем так орать!". Смешно.
        - Точно нормальный, не потравимся?
        - В натуре слеза! Я раза три брал. Да там и вся деревня, и дачники покупают, все живы.
        - На электричке с Курского?
        - Ну да! - радостно кивнул Валенок. - Да ты помнишь ещё, прикольно. В семь пятьдесят две вечера, билет не бери, там сейчас не проверяют. Не опаздывай!
        Шустрый Валенок ввинтился в толпу, пропал, как и ни было. Руку на прощание жать не рискнул, понятное дело.
        Прозвище Валенок огрёб ещё в школе, классе в шестом, когда на уроке географии вызвали отвечать про населяющие Америку коренные народы. Когда ни черта не учил, а язык подвешен от рождения, договориться можно до многого. Ацтеков в Канаде учительница ещё стерпела, китайских пиратов тоже, но эскимосы в валенках были уже перебор.
        С бабкой разговаривать не хотелось, поэтому Стас шлялся до вечера по городу, с вокзала только позвонил, ударив кулаком таксофон - две копейки не деньги, но сам принцип! - бесплатно. Предупредил, что уедет на день. Бабка заворчала, начала что-то говорить, но он повесил трубку. Так, одна проблема... Валенок он же и есть Валенок, он же с голыми руками приедет. Нет в нём смекалки. В маленьком магазине при вокзале Стас купил еды: консервы рыбные, сырки "Дружба", полбуханки хлеба. Колбасу брать не стал, не бывает зелёной колбасы на свете.
        Сложил покупки в спортивную сумку, которую прихватил ещё с утра, чтобы было куда положить джинсы, прикинул, что с деньгами. Впритык, конечно, но на "пирамид" пока хватало. Даже с учётом литра самогона - дешевле же водки должен обойтись. Присел на скамейку и начал ждать Валенка. Тот едва не опоздал, об электричке объявили дважды, но за пять минут до отхода примчался, тяжело дыша. Будто гнались за ним.
        - Чего расселся? Давай, скорее, а то опоздаем!
        Герой, блин, его же ещё и крайним сделал.
        Станислав поднялся, не торопясь пересёк вокзал от входа до дверей на перрон, степенно перебрался через рельсы - дембели не спешат! - догнал там Валенка и уже вместе с ним зашёл в электричку, пыльной зелёной змеёй стоящую на втором пути. Успели. Двери, зашипев, закрылись, так и поехали. Дороги больше часа, скучно. Развлекали только нищие и назойливый дед с гармошкой, который наигрывал что-то из военных маршей. На сопках славянки. Стас даже хотел сунуть ему денег, но сдержался: самим мало.
        Контролёров действительно не видать, поэтому весь поезд ехал "зайцами". С длинными ушами и летней серой шёрсткой, воняющей потом, семечками и ядом от колорадского жука.
        - Дождь ночью обещали, - догрызая высохший на прилавке сырок, сказал Валенок. - Мать разоралась, говорит, дома сиди, чего там поливать. Еле вырвался. Но обещал завтра на сарай слазить, крышу починить. Поможешь?
        Вот ты жучара! Полночи бухать будем, за его же счёт, а утром на крышу? Коз-зёл.
        Вслух Стас ничего говорить, понятное дело, не стал - армия приучила помалкивать. Пожал плечами и нечто неопределённо буркнул, мол, завтра решим. Валенка устроило и это. Он облизал фольгу от сырка, поковырял её липким пальцем, добывая из складок остатки "Дружбы". Скомкал и выкинул себе под ноги, под скамейку. Посучил разбитыми кроссовками, заталкивая дальше, в глубину, виновато улыбнулся.
        - Чего свинячишь?
        - А, да плевать всем. Ты не привык ещё? Всем на всё плевать, жизнь такая стала.
        - И что, без вариантов?
        - Ага. - Валенок отвернулся, уставился в грязное окно, за которым мелькали бесконечные поля, перелески, редкие домики. Там, за окном, всё тоже было серым, немытым; вероятно, так же пахло креозотом и грязью, как и сам вагон.
        Станислав задумался. Вообще-то жизнь изменилась, это он и сам заметил. Но чтобы настолько, что всем плевать? Понятно, лозунги выцвели и заплесневели, другие придуманы с трудом и вызывают только смех. Ускорение, перестройка... Мыло по талонам. И сахар. Говорят, из-за самогонщиков. Вот и проверим, куда народное добро девается, на какие цели.
        От станции - приподнятой на метр платформы с ограждением, билетной будкой и табличкой "236 километр" до дачного посёлка шли уже в сумерках. Не доходя до дач, Валенок ткнул его в бок и показал на дорожку в стороне:
        - Нам туда. Стемнеет - загребёмся стучаться, сейчас возьмём.
        Сейчас так сейчас, невелика проблема. Он точно пока не устал, можно и прогуляться сразу в деревню.
        Лаяли собаки, посреди пропахших пылью и навозов невысоких оград задумчиво промычала корова - не подоили, что ли, по пьяни? Нужный дом нашли быстро, Валенок оставил приятеля у калитки, забрав смятую кучу рублей: "Они чужих не любят, вдруг менты!", и скользнул во двор. К запахам деревни прибавилась нотка сырости, словно где-то неподалёку образовалось озеро. Небо над головой, и так уже почти чёрное, набухло облаками. Поднялся и сразу утих ветер, словно испуганный своей смелостью. Куда-то разом сгинули полчища комаров, досаждавшие от самого полустанка.
        А ведь вольёт сейчас. И так вольёт, что смоет всё к чертям, вместе с деревней, дачами и самогоном. Ну и с ними, естественно.
        Валенок тоже сообразил, долго торговаться не стал, уже выскочил на улицу с двумя бутылками беловатого раствора, заткнутыми плотными кляпами из газет.
        - Слезы сегодня нет, - огорчённо сказал он. - Вот это только... Зато дёшево. Сказали, не отравимся.
        Кретин. Мало того, что пришлось переться черти куда, так ещё и пить придётся дрянь.
        Дождь тем временем не просто приближался, он обволакивал землю и всё на ней сущее, сочился изнутри травы и деревьев, разом отяжелевшей одежды и сумки изнутри.
        - Муха-бляха! - озабоченно сказал Валенок. - Сейчас как даст... А нам ещё поле перебежать нужно.
        Они уже вернулись на дорогу в дачный посёлок, достигли первых домов, но была одна беда: если идти по грунтовке, получалось минут на десять дольше, чем направо и напрямую через луг. Темно вот только, да и ливень...
        Он уже был здесь. Рядом. Над и вокруг.
        Беременное водой небо готовилось разрешиться могучим летним ливнем, ему плевать было на двух пацанов.
        Они рванули через поле, по протоптанной поколениями дачников тропинке. Бежать даже в темноте было нормально, не оступишься, дождь пугал больше. В совершенно чёрном небе проскакали всадники на огненных конях, пока ещё редкие, словно передовой отряд молний. Разведка боем. Где-то далеко ухнул раскат грома, следом ещё один - ближе, звучнее. По голым рукам, по головам и земле начали глухо шлёпать первые, самые тяжёлые капли. Началось.
        Валенок, даром что ещё там в деревне сунул Стасу обе бутылки - ну а чё, ты ж с сумкой! - мчался впереди. Его белая футболка как цель в тире мелькала перед глазами, не давая сбиться с пути. Тёмная полоса садов, в одном из которых и стоял вожделенный домик, была рядом - вот-вот, руку протяни. Но никак не успевали: дождь уже хлёстко мял вокруг траву, простреливал насквозь футболку и джинсы. Старые кеды Стаса начали шлёпать по мгновенно раскисающей тропинке, скользить. Он едва не упал, махнув в воздухе сумкой, в которой звенели бутылки. Снова поскользнулся.
        - Давай! - крикнул Валенок. Он уже почти добежал до деревьев, за которыми виднелись заборы.
        Станислав едва не упал ещё раз, притормозил: а что это он, собственно? И так уже насквозь мокрый, так хоть не грязный пока. И не надо.
        Зашагал осторожно, медленно, чуть косолапя разъезжающимися ногами.
        И ведь дошёл, не упал. Почти дошёл.
        Небо над полем раскололось, ярко, до последней травинки осветив всё на земле. Извилистая молния ударила не вертикально сверху вниз, а затейливо, по диагонали, ломаясь на каждом повороте, ветвясь и треща неумолимой силой. Даже ливень, казалось, замер на мгновение, уступив место более страшному, мощному собрату. Гром хлопнул с такой силой, что Валенок даже присел у стоящего возле забора дерева. Но продолжал смотреть: такое вообще мало кто видел в этой жизни.
        Яркая ломаная дуга столкнулась с землёй, весь мир дрогнул, а неторопливо идущий по тропинке Стас будто осветился изнутри призрачным сиреневым сиянием, весь: от коротко стриженой головы, ярко-рыжих волос, до мокрых кед. Даже сумка вспыхнула у него на плече, будто внутри внезапно загорелась гигантская прожекторная лампа.
        Валенок едва не ослеп. Он сидел на корточках и тёр глаза, под веками которых никак не остывало сияние жуткой вспышки. Едва не плача, он нащупал ствол дерева, поднялся, опираясь. В глазах плясало дьявольское пламя молнии, не желая никуда деваться.
        - Стас! - пискляво крикнул он. - Ну Стасик, ты живой?!
        Ливень заглушал все звуки. Снова сверкнула молния, но уже в стороне, даже не над деревней, а дальше. Гром запаздывал. Гроза явно шла стороной, только вот...
        - Станислав! - заорал Валенок, но вновь безответно.
        Зрение вернулось минут через десять. На поле ничего видно не было, никто никуда не шёл, это уж точно. Парень испуганно осмотрелся, но выходить под дождь и шлёпать по грязи, пока не наткнёшься на покойника - а что того убило на месте, Валенок даже не сомневался, - ну уж нет! Страшно.
        Да и бессмысленно, зачем ему это.
        Он открыл заднюю калитку в заборе, до которой не добежал каких-то десять метров, дошёл до дома, отпёр дверь и включил свет: на веранде, потом в комнате. Хилые лампочки резали светом глаза, но оставаться в темноте было ещё страшнее. Зачем-то полез в ящик с инструментами, достал топор. Потом, уже с ним в руке, опомнился: дурак, что ли?
        С кем сражаться, с ушедшей грозой или с покойником на лугу?
        Сунул обратно, сел к столу и стал думать. У соседей вон свет горит, можно пойти, объяснить, попросить помощи, да только какой? Пенсионеры, бабка Зоя и муж её, Витёк, сердечник. Что они могут? Витька и просить не о чем, увидит труп - инфаркт. Бабка... Ну скажет, беги на станцию, к обходчику, телефон только там, "скорую" вызови. Так это Валенок и сам знал. Вот же блин, сейчас выпить бы для храбрости, а самогон у Стаса остался в сумке. То есть, пропал.
        - Вот же хрень... - сказал он вслух. Это придало сил, приободрило. - Долбаная хрень в натуре. Жёваный крот. И епишкин пистолет...
        Ну да. А что ещё скажешь? Валенок встал, покопался в материном шкафу, нашёл фонарик под квадратную массивную батарейку. Порылся ещё, нашёл и её саму, вставил, щёлкнул. Светит, но как-то неуверенно, блёкло. Сойдёт. Схватил дождевик с вешалки, накинул на себя, вышел во двор и медленно потопал к калитке.
        Всё равно посмотреть надо, как он там. Может, живой. Вдруг. Хотя и вряд ли.
        Мокрые ветки хлестали по дождевику, мутный жёлтый овал света выхватывал то забытое ведро, то грядку с полёгшим луком, то уложенную кусками старого асфальта тропинку. Вот и калитка, а за ней - невдалеке - поле.
        - Стасик!.. - жалобно позвал Валенок и прислушался. Дождь почти затих, слышно было малейший звук, но никто не отозвался.
        Он поводил фонарём по сторонам: трава, опять трава, тропинка из раскисшей грязи, вон отпечатки его кроссовок, уже оплывшие от воды, похожие на цепочку продолговатых ямок. Вздохнул и пошёл по траве, стараясь не наступать на полосу земли.
        Станислав лежал лицом вниз. Совсем недалеко, чуть-чуть не успел дойти. Сумка, от которой шёл заметный запах горелого и кислого, валялась рядом. Валенок криво перекрестился зачем-то, хотя никогда верующим не был, подошёл к телу, остановился. Футболка на приятеле словно побывала в костре, под обгоревшими прорехами тряпки светилась кожа. Воротника вообще не было, будто хозяина последний момент рванул майку на груди: стреляйте, мол, сволочи!
        Вот они и выстрелили.
        Валенок неумело встал на колени, примостил у ноги фонарик, кое-как освещающий тело одноклассника, потянул на себя массивную тушу Стаса, стараясь перевернуть на спину.
        - Э-э-э... - промычал тот. Валенок от неожиданности отпустил его плечо, отчего потерпевший, чуть уже приподнятый, снова рухнул в грязь.
        Живой?! Фантастика...
        - Стась, давай как-нибудь до дома, а? - жалобно сказал Валенок. - Хоть как-то? Сюда ж "скорая" не проедет, развезло всё.
        Молчит. Раз только отозвался - и молчит. Вот же, блин. Как быть-то?
        - Синий, - очень тихо, каким-то загробным голосом сказал Станислав, не делая ни малейшей попытки подняться. Вообще не двигался, только пробубнил:
        - Весь мир синий. Весь мир вокруг синий...
        Слова звучали невнятно, но Валенок расслышал и обрадовался, снова схватил за плечо, за руку, и рывком перевернул его на спину.
        Передней части футболки вообще не было, одни обгоревшие обрывки ткани. Во всю грудь Стаса наподобие татуировки отпечатался причудливый извилистый след от удара молнии: сине-красный, с чёрными подпалинами, огромный и страшный, как врезавшийся на огромной скорости осьминог, ставший частью кожи. Щупальца ожога уходили подмышки, по животу вниз, под ремень с покосившейся бляхой.
        - Ты меня слышишь? - спросил Валенок. - Встать можешь?
        У него внезапно разболелась голова, словно вечер закончился как задумано, а сейчас наступило грубое похмельное утро, когда любой звук - горе, любой свет - издевательство. В виске билась, разгораясь, болезненная искра.
        - Синий, - снова сказал Станислав. Похоже, он ничего не слышал. Лицо его, перепачканное грязью, мертвенно-белое, было перекошено застывшей гримасой; между на половину прикрытых век виднелись только белки глаз, будто кто засунул ему туда варёные яйца. Ни намёка на осмысленность.
        - Вставай! - попросил Валенок. Ему сейчас стало даже жутче, чем сидеть в домике и думать об однокласснике как покойнике, на деле всё оказалось ещё страшнее. - Давай на дачу пойдём, отлежишься.
        Стас открыл глаза. Они были налиты кровью, словно парень перекупался, а теперь вот выбрался на берег и пытается сообразить: где он, кто, почему так холодно.
        Бычьи глаза, бешеные.
        Упёрся мутным взглядом в Валенка, с трудом поднял руку, растопырив пальцы, снова уронил её на землю. Странно, но головная боль у приятеля от этого отступила, прекратилась почти мгновенно. Станислав с трудом разжал запёкшиеся губы, шумно сглотнул:
        - Самогон...
        - Чего, выпить хочешь? Вот эт-та номер... Лежи, лежи, я сейчас посмотрю!
        Валенок вскочил на ноги, метнулся к сумке. Нет уж, спиртного этим вечером не видать: всё содержимое сплавилось в один комок, из которого торчали странно округлые края стекла, куски почерневшей фольги и острый срез жести от консервной банки. Воняло рыбой и протухшими яйцами.
        - Слышь, чего: нечего нам пить! Расплавилось всё на хрен.
        - Жалко. Печёт всё внутри, в груди, в голове... Надо залить. Надо.
        Стас захрипел, но не потерял сознание, как боялся его приятель, а вовсе наоборот - рывком сел, помогая себе непослушными руками.
        - Я видел её, Валенок.
        - Да кого? - расстроенно бросив сумку, буркнул тот.
        - Наверное, это ангел. Весь белый, с головы до ног, лицо белое, руки, плащ. Аж светится. И в руке меч, не брешут в церкви, как есть меч.
        - А почему "она", если ангел? Они ж мужики.
        - Сам ты мужик... Она это была. Вся в белом, светится, а глаза - чёрные. И тут я понял, Валенок, я вообще всё понял. Жизнь - собрание ненужной дряни в месте, которого мы не знаем.
        "Скорая", вызванная от обходчика, приехала только утром.
        Пациент был жив, умеренно здоров - Валенок даже хотел, чтобы одноклассник был компактнее, очень уж тяжело тащить такую тушу на дачу почти волоком, - но совершенно свихнулся. Он то узнавал приятеля, то называл его сержантом Мирзоевым, то вдруг вытягивался на топчане, куда сгрузил его уставший Валенок в струнку, пытался поднести руку к голове, сложив пальцы лодочкой и хрипло орал: "Так точно, товарищ капитан! Рядовой Анциферов по вашему приказанию прибыл, разрешите выполнять?".
        Похмельный фельдшер, пожилой уже, небритый и равнодушный, осмотрел Стаса. Пощупал пульс, померял давление, с некоторым даже интересом изучил след от ожога молнии.
        - Психическое это что-то, - сказал он Валенку. - Не наш профиль, но до больницы довезём. Родственники есть?
        - У меня? - растерялся тот.
        - Тоже дурак, что ли? Всех тут молнией шибануло? У него, - он махнул рукой в сторону Станислава, который на прибытие медицинской помощи так и не отреагировал, разговаривая с многочисленными, но, увы, невидимыми собеседниками.
        - Ну он это... У бабки живёт, в городе. Я адрес знаю!
        - Вот в психушке и назовёшь, собирайся уже, поедешь с нами.
        Так и осталась крыша сарая в этот раз непочиненной. Фельдшер сходил к машине за раскладными носилками, втроём с водителем они перетащили на них дюжего Стаса и отнесли в "скорую". Валенок ехать не особо хотел, но и бросать так пострадавшего было западло.
        Не по-пацански.
        Из психиатрического отделения Станислава выпустили через год, как раз во время путча.
        Пока на экране мямлили говорящие головы комитета-по-спасению-неведомо-от-чего, а по Москве хозяйски перемещались танки Таманской дивизии, к Валенку домой явился похудевший, больше похожий на наряженное в длинную холщовую робу пугало, приятель. Был он почему-то босиком, без вещей, с одним только тощим мешком на лямках, висящим на плече.
        Уколол взглядом протянутую руку, но жать не стал.
        Отстранил с порога и сразу пошёл к матери Валенка, закрыв за собой дверь. Тот так и остался в прихожей, недоумённо протирая очки. О чём был разговор - да и разговор ли? - Валенок так и не узнал. Мать и жутко изменившийся за этот год Стас вышли из комнаты, причём мама почти плакала, совала пачку денег, все их накопления, в руку гостя.
        - Со мной поедешь, - сказал тот однокласснику. - Собирайся.
        - В смысле?.. - начал было тот, но наткнулся на бешеный взгляд и замолчал.
        Глаза Стаса теперь не были красными, налитыми кровью, пугающими. Обычные человеческие глаза, карие, с еле заметными жёлтыми искрами, они просто давили, топили собеседника на месте. Ни спорить, ни что-то обсуждать желания не было.
        - Стас... - всё-таки прошептал Валенок.
        - Велением Господа нашего и присных Его принял я имя Добросил, им и называй меня впредь. Твоё поименование тоже близко, ибо собираю я учеников и соратников. Так будет.
        Валенок вскинул голову, но не произнёс ни слова. Просто посмотрел в глаза приятеля... а, да какого, к бесам, приятеля - Учителя! - и пошёл к себе в комнату за вещами.
        Сюда он больше не вернётся, это было понятно сразу.
        Добросил тем временем взял деньги у матери Валенка, небрежно, словно старую газету, скомкал, сунул их в заплечный мешок. Прошёлся по квартире, иногда останавливаясь то у книжных полок, то перед картинкой на стене, изображающей заснеженную деревню, то у окна, внимательно глядя вниз. На детской площадке играли в песочнице малыши, рядом на скамейке бабки возбуждённо квохтали, обсуждая что-то. Не иначе, последние события в столице: "Лебединое озеро" всё-таки гениальное музыкальное произведение.
        Шедевр мастера. Та-та-тата, тарам-пам-пам.
        - Мир слаб, мир неустойчив и холоден, - внезапно сказал он, ни к кому конкретно не обращаясь. - Спастись и победить может только братство, союз связанных между собой душ. Братством силы нарекаю его я, и сегодня первый апостол последует за мной во имя спасения.
        Он обернулся к Валенку, стоящему уже за его спиной в готовности, с рюкзаком, набитым вещами.
        - Волею ночного ангела и адского огня, брат мой, нарекаю тебя... В голову ничего и не приходит. Ну пусть, Силохват Первозванный. Да. Коряво, конечно, извини. У меня с фантазией туговато сегодня.
        И приятель, и его мать слушали Стаса с совершенно пустыми глазами, словно куклы. Можно матом ругаться, можно псалмы петь - им всё равно.
        Он усмехнулся. Его путь - никакое не будущее братство, это так, кормовая база. Его путь могущество и одиночество; у богов не бывает друзей.
        Добросил поднял руку, словно показывая кому-то дорогу. Валенок вздрогнул, его мать опёрлась о стену, будто внезапно обессилела. На детской площадке, прямо из песочницы, поднялся небольшой вихрь, крохотное рукодельное торнадо, закрутилось в воздухе штопором, поднялось на несколько метров вверх и упало колючим дождём. Песок обрушился на детей, на заткнувшихся наконец бабок, ссыпался вниз будто из ладони великана.
        - Поехали, брат Силохват. Поехали. Нас ждёт великое будущее.
        02. Obsession
        Цепочка следов по дуге уходила между деревьями.
        Ветер стирал отметины на снегу, завывал, щедро сыпал снежными зарядами. Перепуганный заяц мчался, не обращая внимания на погоду - сейчас бы под куст, да отсидеться, но нет. Невидимое и неслышимое гнало его подальше отсюда, куда угодно, лишь бы не оставаться на месте - навстречу волкам, под ружья охотников, пусть даже на присыпанную снегом дорогу. Плевать.
        Он бежал, и его можно было понять.
        Разное можно встретить в русском лесу: знакомое и непонятное, тревожное и до боли родное. Такие уж у нас края, непредсказуемые, словно национальный характер.
        С хитринкой, но добрые - просто очень глубоко внутри.
        Вот эти, например, три десятка построек в лесу, обнесённые высокой - метра четыре, повыше иных деревьев рядом - оградой, гордо именовались городом. Хотя раньше, при советской власти, даже до деревни или хуторка они никак не дотягивали. Ферма она и есть ферма, постоянное место жительства для коров перед тем, как их, сердечных, отправят на мясо в скотобойню, где всё давно пропахло страхом и кровью.
        Пусть не людей, только бурёнок, но всё равно - некогда Божьих тварей, тут уж как ни крути.
        Но не так давно это стало городом: так решил с момента основания (а на деле, конечно, захвата пустующих строений, к которым и дорога, и действующая - о, чудо! - линия электропередач вели со времён упомянутой власти) глава братьев Добросил. Упоминать этого человека вместе с его пышным титулом от братьев требовалось в письменном виде с больших букв, а на словах - с почтительным придыханием, делая возвышенное выражение лица. Ну а что, имя у него такое. Тщательно собранное из красивых кусочков им самим, будто новомодный паззл - сопливым мальчишкой.
        Затем и он изобрёл имена остальным братьям, да и всему посёлку заодно.
        Город Братское, так-то вот. Потому как расположилось здесь Братство Силы (насчёт букв и выражения лица поступать таким же образом), средоточие талантов и единственная верная религия на всём постсоветском пространстве. Никаких обещаний загробного блаженства, торжества духа и спасения души, если что; всё, как в хорошем ресторане - здесь и сейчас.
        Но, как и в кабаке, кто-то открывает с поклоном двери и принимает в гардероб шубы, другие таскают баки с помоями, а самый удачливый вальяжно сидит за столом, благосклонно кивая: да, ещё немного шато ляфон-роше, благородный напиток, господа присутствующие!
        И омаров, непременно, омаров.
        Все они - люди, все присутствуют в ресторане, но насколько отличаются их, занятые волею судеб, позиции. Зато обещанное исполняется при жизни.
        Брат Сильяк (чем ниже статус, тем проще придуманное имя, такова была обычная практика Добросила) дежурил сегодня на воротах. Само собой, он был не один - недалеко в караулке, тесноватой и холодной по зимнему времени, сидели ещё трое, - а он вот мёрз непосредственно у левой створки, повесив автомат на шею. Сжимал и разжимал кулаки в паршивых нитяных перчатках - холодно! Возле правой створки, под таким же навесом, который если от чего и спасал, так только от снега за шиворот, топтался на месте напарник, брат Светон.
        Струйки пара от дыхания замерзали в паре десятков сантиметров от лица, мороз-то градусов двадцать, не меньше. И ветер, чёртов ветер, воет как собака над покойником, глуша остальные звуки.
        - Когда смена? - хрипло прошептал Сильяк. - Замёрз уже к гребеням, прости меня, Сила.
        Брат Светон пошуршал насквозь промороженной телогрейкой, потопал ещё ногами - кирзачи тоже не по погоде, потом неохотно откликнулся:
        - Как темнеть начнёт - сменят. Часа через четыре...
        Почесался, звякнул антабкой автомата о карабин ремня, устраиваясь удобнее, после чего всё-таки сказал:
        - Брат...
        Обращение друг к другу именно так было обязательным. За этим строго следили все Высшие Сильные, да и рядовые братья не упускали возможности настучать на ослушника. Просто Светон сильно злился из-за проигрыша в карты - запрещённые братьям, конечно, как выпивка, сигареты, чай, кофе, женщины и масса остального, - но оставшиеся одной из немногих отдушин в скучноватой жизни рабочей силы. А Сильяк вчера сел играть с ним в паре в "козла" и пару раз словно нарочно подкладывал крестовую даму под чужую семёрку. Вдвоём они продули противникам месячную порцию дефицитного сливочного масла. Каждый.
        - Спасибо, брат Светон! - подчёркнуто вежливо отозвался Сильяк. Ему было стыдно, но поделать-то уже нечего: проиграли так проиграли. - А давай вечерком...
        Увы, но его предложение осталось невысказанным. Учитывая дальнейшие события, видимо, навсегда: за оградой, перекрывая вой ветра, взревел мощный двигатель. Это же на дороге, побери её Сила, совсем рядом с воротами! Из караулки выскочил на звук брат Мироправ, старший смены, на ходу натягивая телогрейку. Автомат, который он держал за ствол, волочился по снегу, загребая прикладом, ремень зацепился за плохо приколоченный кривой порог. Мироправ дёрнул оружие, едва не оторвав доску.
        - Что за хрень?! - крикнул он. - В ружьё!
        - Чего там? - встрепенулся брат Светон. - Эх, жаль собак всех извели, они б раньше почуяли...
        За оградой, уже не таясь, тоже орали что-то.
        Двигатель рыкнул громче, потом ворота, казавшиеся мгновение назад надёжными как скала, рухнули под мощным ударом. Из обломков досок, крепящего бруса и металлических полос оковки высунулось рыло грузовика - обрешеченное, с усиленным приваренными железными клыками бампером. "Урал" проломил себе дорогу окончательно и уже не останавливался. Из кунга посыпались автоматчики, неуклюжие из-за бронежилетов и непривычных толстых шлемов с забралами, но довольно меткие: Мироправ так и не успел перехватить автомат для стрельбы, как в него уже попало с пяток пуль. Откинуло назад, изломало, оставило остывать в замерзающей вперемешку со снегом крови. Телогрейка, которую он успел надеть наполовину, сунув одну руку в рукав, светилась теперь клочьями ваты из дырок.
        - Твою ж Силу! - выдохнул Светон, вжимаясь в свою караульную будку. Выставил ствол, но не успел больше ничего. Один из автоматчиков на бегу выстрелил из подствольника, превратив в решето и доски, и тело, и остатки воротного столба рядом.
        Сильяк осел в своём гнезде, сжался, съёжился, стараясь стать незаметным и маленьким. Как в детстве, когда отец пьяным приходил со смены, сделав небольшой заход в "наливайку". Шапка от резкого движения съехала на глаза, но поправлять её не было ни малейших сил. Так он и сидел, слепой и жалкий, пока кто-то из пробегающих мимо не всадил милосердную очередь прямо в ушанку, прервав страх близкой смерти полной определённостью.
        Как караулку закидали гранатами, брат Сильяк уже не видел.
        За первым "уралом" в проёме ворот показался второй, за ним пара легковушек. Все они хрустели остатками досок, вминая их в снег, слышались команды. Бойцы в шлемах и бронежилетах из неорганизованной толпы рассредоточивались по группам, у каждой из которых была своя задача.
        Рассыпались, выдвигаясь к строениям бывшей фермы.
        Последней подъехала белая "волга", из которой неторопливо выбрались сперва водитель, немедленно сунувший в рот сигарету, и двое мужчин в дублёнках и норковых шапках, похожие - из-за одежды и выражений лиц - как близнецы. Только один был повыше, а поверх тулупчика у него висела кобура на армейском ремне. Второй, не толстый, но довольно плотный, мясистый, снял шапку, вытер почти лысую голову рукавицей, пригладил усы и сказал:
        - А что, Комаров, пожалуй, что и справились?
        - Николай Николаевич, не готов согласиться. По нашей информации...
        То ли день был такой, что фразы обрывались на середине, то ли место, а, возможно, всё вместе совпало, но и он замолчал на полуслове.
        Над самым большим строением Братского, перестроенным из фермы с потугами на дворец, но так и оставшимся сарай сараем, просто огромным, треснула крыша, словно кто-то изнутри ударил вверх гигантским кулаком. Взвился плотный столб дыма, больше похожего на нечто искусственное из-за высоты и аккуратных ровных очертаний. Эдакая прозрачная колонна, внутри которой, не имея возможности расползтись в стороны, клубилось, выстрелив вверх, нечто. Да и цвет удивлял. Не серый, не чёрный, а скорее зеленовато-жёлтый, как у неведомого отравляющего вещества.
        - Атас! - заорал один из бойцов. Группа захвата, уже было подобравшаяся к окнам и невысокому крыльцу с навесом, отхлынула назад. Сверху на снег полетели обломки досок и шифера, задевая самых неповоротливых.
        - Началось... - хмуро сказал тот, что с кобурой. - Пока наш агент не отработает, не прорвёмся.
        - Да ты шутишь, Комаров! Полроты спецназа, да ещё сейчас пулемёты развернут...
        Крыша тем временем рассыпалась окончательно, но обломки теперь не падали вокруг, их словно притягивал дымный столб. Откуда-то изнутри начали вылетать кирпичи, осколки стекла, блестящие на сонном зимнем солнце, грубо сколоченные табуретки, посуда. Всё это никуда не падало, вращаясь ускоряющимся торнадо вокруг зелёной колонны дыма, набирая скорость и издавая заметно усиливающийся гул, треща и сталкиваясь в воздухе.
        - Семёнов, Доценко, Курбанов! Тащите гранатомёты!
        - Есть!
        Вразнобой, но бодро. Однако, Комаров был настроен пессимистично, несмотря на оружие, появляющееся из кунгов силами многочисленных бойцов
        - Николай Николаевич, я же просил подождать. Агент Физик не обезвредил источник силы этих... сектантов, а без этого мы можем проиграть.
        - Физики-шизики... - проворчал начальник. - Москва добро дала? Дала. УВД мы от этих игр отстранили. Давай, командуй уже своими, хватит тут мистику разводить.
        Но, несмотря на грозный вид толстяка в дублёнке, мистика и не думала прекращаться.
        Гул стал нестерпимым, вращение мусора и остатков крыши слилось в уже неразличимую глазом мелькающую обёртку дымного столба. Соседние с гигантским сараем строения, из которых выбегали люди, начали трещать и рушиться одно за другим. Стены шли трещинами, крыши сами собой проваливались внутрь, окна с треском выгибали рамы, вылетали наружу, метя двор хрустким звоном. Гранатомётчики несколько раз выстрелили по "дворцу", по самому столбу над ним, но тщетно: заряды уносило куда-то в сторону, они рвались, осыпая осколками снег, перепуганных братьев, секли ветки заснеженных деревьев.
        Говорить, даже кричать стало невозможно: жуткий гул перекрывал все звуки, гасил их, впитывал в себя. Земля под ногами ощутимо дрожала. Несколько бойцов упало, не выдержав тряски.
        - Бом-м-м! - Будто ударил где-то совсем рядом огромный невидимый колокол. - Бом-м-м, бом-м-м.
        Нечто неясное, но ощутимое будто надавило сверху, сам воздух, кажется, сгустился. В голове словно защекотало что-то изнутри. Под черепом послышались злые нетерпеливые голоса, которые что-то бормотали, советовали, командовали. Впрочем, ни единого слова различить было невозможно, как ни прислушивайся.
        Николай Николаевич скинул шапку, бросил её на снег, обхватил голову руками. Лицо его исказилось мукой, словно он был матёрым преступником, но всю жизнь злодействовал с дорогой душой, а теперь - только сейчас! - у него проснулась совесть и начала есть его поедом, грызть, превращая гнилое существование в сущий кошмар.
        Но Комаров, который пока держался, не уступая чьему-то давлению, уже тащил начальника в машину, которую перепуганный водитель успел развернуть к выезду, когда с последним, седьмым ударом колокола вся обёртка столба внезапно остановилась, прекратив вращение, распалась на составные части.
        Николай Николаевич разинул рот, собираясь что-то скомандовать, но уже не успел: всё доски, шифер, стекла, кирпичи, несколько поднятых вихрем людей и тьма-тьмущая разнообразного мусора, висящего в воздухе, вдруг выстрелила во все стороны, прожигая огромными искрами воздух, жаля и разрывая на своём пути всё.
        Эдакий бенгальский огонёк в честь грядущего Нового года.
        Даже взрыв осколочной бомбы в воздухе над Братским не произвёл бы подобного эффекта. Из полусотни бойцов в живых остался хорошо если десяток, остальных или разорвало летящим на огромной скорости мусором, или покалечило менее заметно, но насмерть. Братья - из тех, что оказались на улице, - полегли почти все. Насколько было видно Комарову, который успел свалить начальника на снег за машиной, и теперь выглядывал из-за бампера, среди них были сплошь мужчины. Секта, ну да...
        Водителя убило наповал длинным вытянутым куском шифера, который рассадил пассажирскую дверь и наискосок разрубил человека. "Волга" сплошь была посечена осколками, залита кровью и закидана шматками непонятного мусора.
        Но оба начальника неудавшегося штурма выжили.
        - Подмогу... Подмогу вызывай, Комаров! - охнул Николай Николаевич. - Ментов, МЧС, армию, пожарных, чёрта лысого! Давай!
        - Не паникуйте, - буркнул тот. - Операция пойдёт по плану, просто мы рано начали.
        За проломом на месте ворот послышались сирены. Николай Николаевич встрепенулся, привстал, опасливо поглядывая на дымный столб - тот был уже не зеленовато-жёлтым, а багровым, с чёрными всполохами внутри. Зато гул исчез, и никакие невидимые колокола не разрывали воздух. Стояла тишина, нарушаемая только стонами раненых, потрескиванием пламени горящего рядом с "дворцом" домика, от которого тянуло ароматами нехитрой кормёжки, да звуками сирен.
        - Вот сейчас бы штурм начали, людей бы сохранили, - задрав рукав дублёнки, Комаров глянул на часы. - Но мы ж спешим всегда, торопимся...
        - Не умничай. Бабы новых нарожают, - сказал толстяк. - Куда ж шапка-то улетела, мать её... Не мог меня аккуратнее прикрыть?
        Столб вдруг мигнул, как умирающая лампа дневного света. Один раз, другой, потом пропал начисто. Мистика кончилась, настало время суровой реальности.
        - Товарищ майор, пора? - вынырнул из-за ставшего горбом капота искалеченной "волги" боец. Перемазанный кровью, но на вид целый. - Этап три?
        - Давай, Семёнов. Сил хватит?
        - Двенадцать бойцов... Да должно, если там больше ничего такого... Пакостного.
        - Добросила этого живым брать, помнишь? Непременно живым. Агент сказал, в нём все непонятки. Надо допросить.
        Боец козырнул, перехватил автомат удобнее и, пригнувшись на всякий случай, рванул к своим.
        Сирена провыла совсем рядом, потом в пролом на месте ворот медленно, чтобы не повредить шины, вкатилась "скорая".
        - Реанимация? Кому тут реанимация, зачем, Комаров?!
        Тот поморщился. Генерал, конечно, большое начальство, но почему чем больше звёзд, тем тупее носитель? Впрочем, вопрос риторический. Хорошо, хоть с коньяком всё не так.
        - Согласно подписанному вами плану, Николай Николаевич! - подобрался майор, вытянулся, но козырять не стал. Перебор это. - Третья фаза операции.
        - Да? Ну, добро, - с сомнением откликнулся начальник. - А кого лечить будем?
        Тем временем бойцы выполнили первоначальный замысел: трое ворвались в разрушенное здание "дворца" через двери, ещё трое - в выбитые ураганом окна, благо сделаны те были низко и залезть в них даже во всей штурмовой амуниции оказалось несложно. Внутри послышались выстрелы, приглушённо хлопнула ручная граната. Потом, после паузы, вторая. Комаров поглядывал то на врачей, обходящих раненых, то на вторую "скорую", уже обычный "рафик" без броской надписи "Реанимация" на бортах. Один из "уралов" тронулся с места, объезжая остатки дворца. Во втором признаков жизни не было, ветерок трепал лохмотья брезента, закрывавшего кунг.
        - Молчишь чего? - уточнил генерал. - Кому "скорые"?
        - По моей информации, лидер секты сдаваться не намерен. Неоднократно говорил о том братьям на проповедях, значит, попытается покончить с собой. Попробуем помешать, он нам нужен.
        Николай Николаевич кивнул и отошёл в сторону, с интересом глядя по сторонам. Зрелище, конечно, впечатляло, но он же начальник, офицер... А ведёт себя как турист, блин.
        Первым из покосившегося огромного сарая, без крыши и окон, бойцы вытащили худого паренька лет двадцати пяти. Тот шёл бы и сам, не сопротивлялся, только ноги его явно не держали. Норовили заплестись одна за одну, уронив хозяина в снег. Наряжен ведомый был в чёрную робу - Комаров от него же и знал, что это одежда братьев низшего ранга.
        - Вон, Николай Николаевич, нашли агента Физика. Всё получилось, значит.
        - Всё забываю спросить, - откликнулся генерал. - А почему "физик"?
        - Да он политех местный закончил, вот долго и не думали...
        - А конспирация?! Наоборот, художником надо было назвать. Или скульптором.
        - Виноват. Так точно, учтём на будущее.
        Конспиратор хренов... От кого таиться, спрашивается? Союза четыре года как нет, потенциальный противник стал нереальным другом. Впрочем, логично, чем больше путаницы - тем оно вернее. Иначе генералом не стать.
        - То-то же! - наставительно сказал Николай Николаевич. - Ты машины ещё вызвал? Обратно на этом не уехать. И Сизарев погиб... Надо похлопотать, медальку ему посмертно оформить.
        "Лучше бы пенсию жене. Или детям помочь потом, - а их двое, - с поступлением в институт потом" - подумал Комаров, но промолчал. Его мысли никого не интересовали.
        - Товарищ генерал-майор, товарищ майор! Агент Физик доставлен, - козырнул Семёнов. - В "скорую" его? А то плоховат что-то парень.
        Услышав свою кличку, парнишка старательно вскинул голову. Нижняя губа прокушена, кровь на подбородке, на шее, пятнами на чёрной робе.
        - Они там... В подвале все. Люди-пища, в смысле... Я как вы приказали, таблетку принял, легко так стало, а шприцами уже потом. Их всех.
        - Ты герой, - тихо ответил Комаров. - Много там?
        - Восемь человек, - тихо ответил агент. - Было восемь. Человек. Там было... В подвале. Шприцами... Они ж в трансе, не сопротивляются, ходишь и колешь, ходишь и...
        Он, словно из спины выдернули позвоночник, разом обмяк и стал оседать на снег. Хорошо, что бойцы с обеих сторон контролировали, подхватили под руки.
        - В "скорую", конечно. В обычную, Семёнов, в обычную! - прикрикнул Комаров. - Реанимация у нас для зверя покрупнее.
        Медики приняли парня и уехали, оставив разбираться с остальными ранеными начальству операции. Кухонный домик разгорелся не на шутку, остро воняло дымом. В гигантском сарае снова выстрелили, причём звук не автоматный: из ружья кто отстреливается, что ли? Бойцы аккуратно сдали обмякшего агента врачам и бегом вернулись на помощь своим. Комаров снова подумал о коньяке: ведь есть же дома, есть, и фляжка в наличии, а вот взять не подумал. Досадно. А холод здесь собачий.
        - Что-то долго они, - с досадой сказал генерал. - Их там много этих... адептов?
        - Семь человек, Николай Николаевич. Да это не страшно, они без подпитки ничего не смогут. А ребята у нас тренированные. Золото мужики. Справятся.
        Первыми выбрались два бойца, неся третьего. Положили на снег у крыльца, один из товарищей стащил с лежащего шлем, приложил пальцы к шее. Второй мотнул головой, негромко сказал что-то, перекрестился. Потом появились ещё двое, эти волокли уже противника - тело откормленного мужика с короткой бородкой, босого, одетого в окровавленное белое рубище. С искажённого лице косо свисали очки, зацепившись дужкой за одно ухо. Похоже, наповал.
        - Всё уже, - сказал Комаров. - Адептов вон тащат. Добросила заберём и уедем. В "урале" нашем и уедем, товарищ генерал-майор.
        - Холодно в нём, - ворчливо отозвался тот.
        - Мы вас-то в кабину, там печка. Всё нормально.
        Бойцы теперь появлялись один за другим, таская убитых адептов Братства Силы. Но главного, Добросила, пока не было: Комаров знал, что тот рыжий, огненного такого окраса, не ошибёшься. Носитель, мать его, Силы. Тварь такая. Кто бы ожидал эдаких спецэффектов, хотя агент и предупреждал, что ребята на многое способны...
        Казалось, ерунда, а оно вон как вышло.
        - Кажись, он? - оживился Николай Николаевич. - Точно, он. Рыжий, волосья длинные!
        Трое последних бойцов вынесли из "дворца" безжизненное тело в белой длинной рубахе. Никто из них в него не стрелял, повинуясь приказу, но главарь справился и сам: из шеи густо стекала кровь, даже отсюда обоим офицерам была видна жуткая рваная рана. К крыльцу с визгом покрышек подскочила реанимационная машина, врачи уже суетились рядом, один втыкал капельницу, второй приложил к осунувшемуся, бледному от потери крови, лицу главного адепта кислородную маску.
        - Просрали, майор, да? Просохатили, не уберегли? Тьфу, блин... Спецна-а-аз, - с досадой выделил последнее слово генерал. - Болваны. Лично прослежу, чтобы все, включая тебя, в Магадане собачьи будки сторожили.
        Комаров скрипнул зубами, но промолчал. Смотрел внимательно на "скорую", словно от его цепкого взгляда умирающий глава секты должен был встать и пойти. Но нет: не встал. Так на руках его в реанимобиль и занесли, "скорая" взвыла сиреной и в крутом развороте промчалась через бывшие ворота, продолжая голосить где-то в лесу, удаляясь.
        Что смогут - сделают, но люди не боги.
        Вот это Комаров уже произнёс вслух, не опасаясь проститься с единственной звездой на погоне, разменяв её на три-четыре помельче.
        - Не боги, это да... Даже не экстрасенсы. Ты мне объясни популярно, на кой нам эти кашпировские вообще сдались? Аланы чумаки, блин. Столько народу положили...
        Комаров уже вёл генерала к "уралу". Операция не была закончена, само собой, надо ещё обыскать посёлок, вывезти выживших братьев для допроса, поставить охрану. Трупы в конце концов утилизировать. Ну и сделать это всё тихо, не привлекая внимания озверевших газетёнок, падких на любой скандал. Но это всё без них. Семёнова - за старшего, подкрепление уже в пути, справятся.
        - А, Комаров, вот ещё что скажи: что они жгли в своём сарае, что дым такой странный?
        М-да... А честно скажешь: дурак - обидится не на шутку. Генерал-то человек злопамятный, да и властью не обделён.
        - Николай Николаевич, тут дело мутное такое. Я уже докладывал, но вы делами были заняты. Секта эта, Братство Силы...
        - Этих братств как грязи сейчас. Белое, чёрное, серо-буро-малиновое, - перебил его генерал. - Эти-то чем отличаются? Бабла с дебилов настригли, ферму вон заново отстроили и дальше народ завлекают. Верно же? Наркота у них тут или что, почему Москва на ушах стоит? Ты-то разбирался, а мне некогда.
        Ну да, ну да... Жена, любовница, опять же дачу стоят добрые люди ускоренными темпами в Берёзовке - какие уж тут секты.
        Не до сук, как любит говорить друг Вадим, товарищ старлей Пятницкий.
        - Ну да, внешне всё как обычно. Секта. Наверху Добросил, плюсом шесть высших адептов... было, - глянув на ряд мёртвых тел у крыльца, аккурат шестерых в белом и двоих в бронежилетах, уже без шлемов, глядящих стеклянными глазами в низкое зимнее небо. - Внизу братья. Одни - так называемые люди-пища, это Физик сказал, так их называют. Ну и послушники, вроде как братья, но совсем низкого разбору: подай-принеси, да охраняй старших.
        - И чего?
        Комарову мучительно захотелось засветить начальству в лицо кулаком. Со всей дури, чтобы зубы на снег веером. Но сдержался, конечно, закалку советского офицера не пропьёшь.
        - Прикол в том, что это реально работает. Мы не знаем как, но факт: Физик подробно всё донёс. Люди-пища впадают в транс, они как бы батарейки для высших адептов, за счёт которых те получают необычные способности. Столб тот же, мысленное давление и даже подчинение, перемещение предметов. Много чего, вроде, получается. Людям во время мистерии не по себе, конечно, а собак вон вовсе перестреляли, они с ума сходили, когда рядом это всё.
        - А люди-то к ним зачем шли? В батарейки или вон ворота охранять? К Предо... Бредосвину этому? Ясно же, что никто высшим не станет, - по-житейски мудро рассудил генерал, забираясь в кабину "урала". - Водила, в кузов давай, Комаров поведёт. Ага, давай-давай. Заодно всё подробно и расскажешь. Да и теплее здесь.
        Майор медленно и аккуратно развернул тяжёлый грузовик (чёрт, пять лет такую дуру не водил, не застрять бы где по неопытности), проехал ворота и начал рулить по лесной дороге, одновременно рассказывая.
        Приходилось ещё и упрощать, учитывая неглубокий ум начальника.
        - Они, когда подходящего для себя человека находили, первым делом его включали в группу высших адептов. Давали на вкус попробовать возможности, так сказать. Ну и обещали... Лично Добросил и обещал: год-другой, и станешь ты, брат, высшим. И ведь работало всё... Физик сказал, у него самого дар пирокинеза открылся... ну, это на расстоянии огонь зажигать. Ощущения, говорит, непередаваемые, такое чувство силы и власти, что ух! Но только в трансе, иначе никак. Нам ещё повезло, что высшие адепты не особо какими-то боевыми способностями владели. Так и то сколько...
        Он осторожно объехал здоровенную яму посреди дороги. "Урал", конечно, зверь машина, но и его опрокинуть можно с непривычки. Газанул и покатил дальше.
        - Да ну, бред это... Готовьте крэмы и лосьоны, заряжаю вашу воду. Тьфу.
        - Ну... Вы ж видели, какая чертовщина творилась в посёлке? Так что разбираться надо. Если рыжего откачают, конечно.
        Грузовик слегка вилял на раскатанных местах дороги, но пёр в город вполне уверенно. Один раз пришлось уступить дорогу встречной колонне: вот тут уже и пожарные, и ещё "скорые", и три милицейских бобика. Теперь терять нечего, начальнику УВД, под благосклонным взглядом которого и захватывали Братское, ничего не поделать. Поздно. Надо потом разобраться, чем Добросил купил высокое ментовское начальство.
        Николай Николаевич нахмурился и дальше ехал молча, переваривая услышанное. Конечно, в Союзе вся эта потеха была невозможна. Слухи ходили про людей с необычными способностями, но так... Джуна вроде Брежнева лечила, ещё что-то под большим секретом шёпотом говорилось. На кухне, с открытой на полную водой из крана, чтобы подслушку обмануть. Опять же, американцы мутили свои подобные программы, а тут вон как всё расцвело.
        - Ну, понял, - наконец прервал он молчание. - А нам-то на кой чёрт этот экстрасекс?
        - Не могу сказать, товарищ генерал-майор. Московским товарищам виднее. Вы на своём уровне, а мне тут полковник один лично названивал.
        - Да какие они уже товарищи... Господа все. Казино, акционеры и инвесторы.
        - Так точно. В смысле, никак нет. Устав-то никто не отменял, значит, товарищи.
        - Борзый ты, Комаров. Или пойдёшь далеко, или шею свернёшь. Тебе сколько, тридцать два? И уже майор? Да уж.
        "Урал" въехал в город, промчался мимо пару усиленных милицейских постов, удивлённо провожающих глазами дыры в брезенте и специальные номера. Бдят.
        Это хорошо, что бдят, если вспомнить, что в Чечне второй год всё... не очень.
        Комаров лихо затормозил у главного входа Управления, высадил генерал-майора, отдал ключи водителю, а сам пошёл в кабинет. Дел накопилось до чёрта, вопросов к нему будет много, поэтому сперва позвонить в больницу. Сейчас главное, чтобы этот рыжий деятель не сдох, очень уж плохая рана. Потом уточнить, что с Физиком, не поехал ли он крышей - таблеточку перед расправой с людьми-пищей он принял оч-чень непростую, и покрепче люди ломались.
        Ну и отчёт в Москву, обстоятельный, комплексный, чтобы всё красиво было.
        А всё же интересно: вот если бы самому в этот самый транс впасть, чтобы он сумел делать? Хорошо бы предвидеть будущее, отсюда, из девяносто пятого. Новый век скоро, новое тысячелетие. Ведь не может же всегда всё быть так погано, как сейчас.
        Никак не может.
        Он посмотрел на стену над столом: с одной стороны Дзержинский, элегантный как потрет средневекового инквизитора, с другой - опухшее рыло гаранта.
        Так и живём, в единстве и борьбе... Кофейку бы надо попросить у Пятницкого, благо кабинеты рядом. Рабочий день, считай, только начался.
        Комаров подошёл к окну, за которым лениво кружились снежинки. За спиной, в углу, мурлыкала так и не выключенная с утра паршивая китайская магнитола "Шанхай", у которой из россыпи весёлых разноцветных светодиодов вокруг динамиков работали всего несколько. Они-то и мигали неживыми синими и красными огоньками, никак не попадая в ритм меланхоличной песенки, исполняемой тонким голосом.
        Комаров прислушался.
        Ну да, ну да... Даже подпел пару строчек себе под нос:
        I could wait night and day
        Be the sky blue or gray
        In my heart night and day
        For your love to stay
        Obsession
        - Такие дела, мужики, - неизвестно кому сказал майор, когда песня кончилась. - Обсешн...
        03. Целитель Кирюха
        Кто ещё порадует с утра, как не родная мать... В её понимании, разумеется, не в моём же. У меня свои представления о радости.
        - Кирилл, сколько можно?! - Она резко взмахнула сигаретой, словно пытаясь перекрестить невидимого мне демона, обезоружить его одним движением, а затем добить. Каблуком в лоб или задушить пояском от кимоно - мама пока не решила.
        - Сколько можно что? - поинтересовался я, не разгибаясь.
        Если кто-то и умеет чистить обувь, стоя навытяжку, то я пока нет. Нехватка подготовки и жизненного опыта. Всего-то тридцать один год от роду, опять же так и сидеть безопаснее: багровый в полутьме прихожей уголёк сигареты так и чертил над головой затейливые узоры. Мыслитель Родена с силиконовой губкой под обстрелом ближайших родственников.
        А почистить надо. Я вообще люблю точность, красоту и аккуратность. Чем дальше у матери съезжала крыша, тем пунктуальнее становился я сам.
        - Сколько можно жить за счёт брехни, сын? - пафосно закончила мать и затянулась. Сигарета ушла за три затяжки, как у бывалого дальнобойщика. - Ты же обманываешь людей! Ты пользуешься их доверчивостью и дороговизной официальной медицины!
        Отлично... Две эти темы были мамиными любимыми: как отвратительно я зарабатываю на жизнь и - не педик ли я. Второй пункт вычёркиваем: определённо и решительно нет, а вот насчёт первого у меня и самого имелись смутные сомнения, что мать в кои-то веки права.
        С другой стороны - а что делать?
        - Это хороший бизнес, мама, - заметил я, наконец-то закончив с обувью. Туфли заметно блестели даже в полутьме. - К тому же...
        Она вздохнула, туша окурок в пепельнице на тумбочке.
        - Я знаю, при твоей сексуальной ориентации необходимы повышенные расходы, Кирилл, но нельзя же абсолютно всё мерять на деньги.
        Я решил промолчать. Телефон, сумка - тряхнул в руке, да, ключи звенят внутри, на всякий случай зонт с вешалки подмышку, и вперёд.
        - Пока, Сайонара!
        Это я не сошёл с ума, синхронно дублируя всё на японский. Отнюдь.
        Просто после расставания с отчимом - не без моего участия, каюсь, - у мамы произошло некоторое перенапряжение мозговых мускулов, результатом чего и стали милые причуды типа постоянного курения дома, привычки разгуливать в кимоно и гэта, деревянных сандалиях, производящих больше шума, чем средних размеров перфоратор, и, конечно же, требование звать её исключительно Сайонара.
        Что по-японски и означает "до свидания". Мне-то всё равно, а вот соседки из тихого шока, в который впали, так и не вернулись.
        Мама сжала костлявыми пальцами ворот кимоно, расписанного райскими птицами, драконами и прочей дальневосточной чепухой и что-то хмыкнула на прощание. Дверь за моей спиной хлопнула, едва не прищемив край сумки. Сайонара в своём амплуа: если уж не удалось всласть поругаться, так хотя бы отыграться на вещах. Может быть, дешевле было оставить отчима в покое?
        Поздно. К тому же - я тогда был гораздо моложе и глупее.
        Дверь подъезда пискнула, когда я хлопнул по кнопке и приоткрылась. Я вышел и легко сбежал по ступенькам, щурясь от яркого солнца. Очки? Ну да, надену, надо только выцепить их из кармана рубашки. Вот так-то лучше: мир окрасился в приятные песочные тона.
        Прямоугольник двора был привычен и тих, всё же довольно рано, дети на каникулах, а бабульки у подъезда ещё не заняли насест. Налево длинный ряд машин - от приличных аппаратов до ржавой "шестёрки" дяди Коли с седьмого этажа, соседа снизу. Он даже на утилизацию и обмен с доплатой не повёлся в своё время, отстоял право владения памятником советского автопрома от детей и внуков. Посреди двора - будка трансформатора и детский уголок: песочница и качели. Сплошной символизм, если вдуматься.
        Будка была символом непознанного, архетипом всего, что ожидает в жизни любого взрослого человека. С одной стороны источник энергии, непонятно как устроенный: я, например, внутри никогда не бывал, да и не стремился, а с другой - невнятная угроза смерти.
        Не влезай, убьёт.
        - Доброе утро, Кирилл!
        - Здравствуйте, Маргарита Фридриховна!
        Полезли на свет старушки, полезли, поспешил я с выводами.
        Так о чём я? А-а-а, символизм... Ну да. Вот детская площадка являет собой наше короткое взросление, без особого выбора. Песок, засранный от души собаками, либо качели, скрипучие как моя мать. Дальше имитация движения, спрятанная в ряде машин на стоянке, а потом будка. Там бытие и закончится, то ли стремительной, с искрами, кремацией, то ли просто закопают у кирпичной стены, на которой крупно намалёвано непонятное мне граффити.
        - Здорово, Кирюха!
        - Привет, Степаныч.
        Машины рядом стоят, отчего же не поздороваться. Моя, правда, лучше, спасибо "Небесной сенсорике". Лучше. А вот на отдельную квартиру пока никак не хватает денег.
        Хлоп. Хлоп. Это две двери, моя водительская и Степаныча пассажирская. У него жена водит, поэтому он занял привычное место справа. А я завёл и поехал, благо лето на дворе, и ничего прогревать не надо.
        Выезд из двора преграждал массивный шлагбаум, но и это препятствие - последнее на пути к работе - я преодолел без особых проблем, ткнув транспондером в пятачок считывателя. Скрипнув, полосатое бревно поднялось, освобождая дорогу. Газ, первая, вторая, притормозить, поворот, улица.
        Так и живём, не ждём тишины.
        Я вот про "Сенсорику" упомянул, а ведь непонятно, что это, несведущему-то человеку. Сколько рекламы не давай, даже в нашем городе не все в теме.
        Начать придётся издалека, но оно и дорога тоже длинная: из Северного через центр, потом по центральному проспекту, широкому мосту и на левый берег, минуя остающееся где-то под дном машины, асфальтом и бетонными конструкциями водохранилище.
        Родился я в этом городе почти одновременно с развалом Советского Союза, в новой уже, независимой неведомо от кого, России. Роддом, первые шаги и младенчество можно пропустить. Семья как семья; мать, которая тогда не была никакой Сайонарой, а носила вполне человеческое имя-отчество Светлана Павловна, работала в чудом выжившем в эпоху перемен НИИ. То ли экономики и организации свиноводства, то ли повышения эффективности удоев с гектара - я никогда не вдавался в смысл её работы. Отец был водителем. Пока городское хозяйство не рухнуло, выпустив из-под обломков облачко ядовитого маршруточного бизнеса, рулил рейсовым автобусом. Потом пересел на такси. Никаких "уберов" тогда не наблюдалось, поэтому по классической схеме: рация - диспетчер - примите заказ.
        Работа его и сгубила в девяносто седьмом. Под восьмое марта взял на улице парочку, они и сыграли в Бонни и Клайда. И денег-то в бардачке было слёзы, и машина дерьмо, но вот так уж вышло. Нашли отца через неделю в пригородном лесу, случайно, мог бы и годами там лежать. Две ножевых и одна черепно-мозговая, но умер не от этого: просто замёрз без сознания.
        Мне тогда было шесть. Возможно, с этого всё и началось.
        Я свернул на площади Застава налево и прибавил скорости. Улица прямая, длинная, светофоров мало. Может, успею проскочить, пока пробок нет. Радио, что ли, включить.
        -...придорожное радио, а-а-а! у-у-у! - счастливым голосом сообщил ведущий. - Из новостей дня у нас только хорошее. По сведениям НАСА, которые не оспаривает и Роскосмос, к Земле приближается метеорит размером в три футбольных поля. Или четыре-пять, учёные пока не решили. А здоровенный, зараза, правда, дорогие мои? Опасности столкновения нет, но явление редкое. Не волнуйтесь. Пережили мы ковид - переживём метеорит!
        Весельчак.
        В пробку я всё-таки попал, но чуть дальше. Не повезло: рядом вонял дизелем автобус, да и остальные соседи по несчастью исторгали из выхлопных труб отнюдь не блё-де-шанель. Пришлось закрывать окна и включить климат-контроль. Жаль, ветерок до того обдувал на славу.
        Ярко вспомнилось, что мать пришла за мной в садик, когда узнала о смерти отца. Вся в слезах, ничего толком не объясняя, потащила меня, почти не одетого, домой. Я волочился за ней, не успевая переступать ногами, спрашивал что-то, плакал сам, уже понимая, что случилось страшное, случилось...
        Тогда меня впервые и накрыло, как я называл для себя потом это редкое, но странное состояние. Клиентам я предпочитаю сообщать об "инсайте" и "ментальном прорыве", но накрыло оно и есть накрыло, точнее слова я с тех пор для себя не придумал.
        Как ни странно, пострадала не мать. Встреченная возле дома соседка - я до сих пор помню её яркий макияж, короткие, окрашенные в сиреневый с белым, волосы, и цветастую куртку, но не могу назвать имени.
        Или и тогда не знал, или напрочь вылетело из головы - Бог весть.
        - Светка! Только узнала! Слушай, какой ужас, а? Их ведь найдут, скажи, найдут?!
        И тогда это случилось. Показалось, что воздух... потемнел, что ли, стал густым и тяжёлым, с трудом входя в лёгкие и ещё медленнее выходя обратно. Вместо человеческой - хоть и довольно неприятной для меня - фигуры я увидел некую скульптуру. Светящиеся линии, точки, целые клубки непонятно чего, в целом заключённые в силуэт. Ни лица, ни одежды, ни макияжа я больше не видел.
        Почему-то мне не было страшно.
        -...похороны... ...денег нет... ...с-с-суки...
        Это уже мать. Она сквозь слёзы объясняла что-то этому светящемуся нечто, этим клубкам червей и облачкам тёмного дыма. Зачем? Почему?
        Мне было холодно и плохо. Я сделал два шага вперёд и дернул за первый попавшийся кончик нити, торчащий из соседки. Мать замолчала и кажется схватила меня за руку, а соседка...
        Теперь я видел её как человека, моё личное наваждение прошло, отпустило. Я всего лишь хотел попасть быстрее домой. Женщина в цветастой куртке всхлипнула, её согнуло пополам, она шумно выдохнула и начала заваливаться головой вперёд, будто норовя боднуть мокрый, в пятнах снега, асфальт. Мать подхватила её и отволокла к ближайшей лавке. Я шёл позади и канючил что-то, при этом отчётливо понимая: да, это я и сделал.
        Как - не знаю, зато было ясно зачем: чтобы отделаться от неё, чтобы скорее домой. Там папа. Там должен быть папа, наверное, его отпустили из больницы: всю эту неделю, пока отца вяло искала милиция, мать врала мне, что он болеет. Поэтому его и нет дома.
        Болеет, но непременно выздоровеет.
        А пробка-то оказалась недолгой. Я свернул налево возле сквера, обогнул его, бросив взгляд на афиши кинотеатра, и вот уже ехал по проспекту. Мост бы проскочить без помех, тогда и к первому пациенту не опоздаю.
        Что там в ежедневнике? А, лень смотреть, да и неудобно на ходу.
        - Ресепшен, - сообщил я громко. - Вызов.
        Музыка, сменившая радостного, переполненного деланным кокаиновым весельем диджея, мгновенно затихла, в динамиках пропищала короткая чечётка набора номера.
        - Здравствуйте, Кирилл Сергеевич! Это Лера.
        Вот и умничка, я их с Маринкой постоянно путаю, голоса похожи, а кто когда дежурит в приёмной запомнить не в состоянии.
        - Лерочка, привет! На сколько первый клиент записан?
        - Десять двадцать, Кирилл Сергеевич. Ещё не пришёл. Но у нас тут такое творится...
        - Приеду - разберусь, отбой, - прервал я её. Музыка вернулась на место, наигрывая что-то карибское. Так и хотелось пару знойных мулаток и полный багажник рома.
        Мне нравилось играть в сурового начальника и повелителя своей конторы. Моя же? Моя. Хоть и на чужие деньги, но это в данном случае не важно. "Небесная сенсорика Кирилла Ракунова" - скромно и со вкусом.
        Соседка в цветастой куртке чуть не умерла на той самой лавке до приезда "скорой". Обширный инфаркт, разрыв аорты, шансов почти не было. Но откачали, слава российской медицине. Вот, оказывается, куда вёл тот кончик светящейся нити.
        Если честно, мне не было её жалко тогда, и не стало жаль с годами. Неразумный ребёнок, какой с меня спрос? К тому же замёрз, как собака, пока мать металась вокруг лавки в поисках таксофона - мобильники были только в рекламе и у людей совсем уж богатых. Доллар - минута, не как-нибудь.
        Свернул с проспекта направо, к мосту. Здесь уже свободнее, можно разогнаться под горку, не забывая, конечно, о вездесущих камерах. Музыку опять сменили короткие новости, теперь несущественное о президенте Камале Харрис, войне в Эмиратах и прочих неаппетитных вещах. Хоть переключайся на флешку, жаль только, там какая-то чепуха залита.
        Зато без новостей.
        - Что ты с ней сделал? - далеко не сразу, но спросила меня тогда мама.
        Я не стал уточнять, с кем. И не стал спорить, что я ни при чём. Просто пожал плечами.
        - Какой же ты... педик! - с чувством сказала мать и отвернулась.
        Странно, почему она так решила: ни какого-либо женоподобия, ни тяги к мальчикам за мной замечено не было. Ни тогда, ни впоследствии. Но пути шизофрении неисповедимы, это вам любой психиатр расскажет.
        Ну да, вот тогда и началось её тихое сумасшествие, не с отчима, всё верно. Мне никакие психологи не нужны, сам себе специалист по распутыванию детских воспоминаний.
        Мост, потом длинная стрела дамбы - и я на левом берегу. Офис мог быть и поближе к центру, да даже в родном Северном районе, но Людмила Марковна велела искать в этих краях. А я - что я. Кто юношу ужинает, тот и танцует, вот и нашёл здесь подходящее помещение. Уже четыре года постепенно обрастаю клиентурой, что и правильно. К грамотному экстрасенсу поедут и в деревню, но вот эти все архаичные причуды - святая вода, молитвы и заговоры - это не ко мне. У нас всё красиво, просто и современно, почти что научно обосновано. "Небесная сенсорика".
        Парковка полупустая, поэтому я бросил машину на любимом месте, слева от крыльца, как раз под окнами своего кабинета. Не то, чтобы я бросился спасать железного коня от возможного угона прыжком с подоконника, но как-то греет душу: глянул - стоит.
        - Ещё раз привет, Лера! - бодро сообщил я, заходя в приёмную.
        Только вот верная офисная труженица была совсем не весела. Могу её понять, я бы и сам несколько побледнел, если меня взять на прицел обреза охотничьего ружья. Бывают, знаете, такие средневековые устройства: приклад и стволы отпилены, вся эта аркебуза помещается в небольшую сумку. Наверное, удобно грабить банки и пугать поздних прохожих.
        - Ага... - прошипел вооружённый столь нечастым в наши дни устройством злодей. - Ты-то мне и нужен, сука!
        - Я всем нужен, - довольно спокойно ответил я. - Что за дикость, Михаил Петрович? Зачем вы к нам с ружьём-то?
        Злодей, он же мой довольно денежный клиент на протяжении полутора месяцев, оскалился. Это не фигура речи, он натуральным образом умудрился показать все зубы, кроме самых дальних. Зрелище, несмотря на ухоженный рот, так себе, никому не порекомендую.
        - Оставьте, пожалуйста, в покое бедную девочку. Если вы ко мне, так и пойдёмте в кабинет.
        Если честно, на судьбу Лерки я плевать хотел, но ситуацию успел прокачать: рвану к двери - получу пару зарядов в спину, без шансов, а так хоть заболтать попробую. Ну и девчонка полицию вызовет, если прямо здесь в обморок не упадёт. Но последнее на неё не похоже, крепкие нервы в нашем деле - первый признак профпригодности.
        Михаил Петрович перевёл оружие на меня. Неприятное зрелище, два дульных среза в метре от моего молодого цветущего организма. Курки взведены, пальцы на спусковых крючках аж свело. Грустно...
        - Она умерла! - выдохнув несвежий букет перегара, хрипло поведал злодей. - Вчера днём умерла. А ты, щенок, мне что обещал?
        Лера завозилась у себя за стойкой, но сразу затихла. Не время, дорогая, не время. Уйдём в кабинет, тогда и хватайся за телефон. У охранника, нанятого как раз на случай таких раскладов, сегодня отгул, вот ведь не повезло. Ну да ничего, прорвёмся.
        На ходу Михаила Петровича шатало, но обрез он держал уверенно, крепко. Ещё и в спину мне ткнул пару раз, налётчик хренов.
        - Садитесь, может, выпить чего-нибудь?
        Он тяжело плюхнулся в кресло напротив моего стола, я сел на место, под огромную эмблему "Небесной сенсорики", занимающую весь простенок между окнами. Звёзды, галактики, золото и фигурное изображение мозга, больше похожего на грецкий орех. Долбаный китч, но клиентам нравится, да и Людмила Марковна горячо одобрила.
        Я незаметно огляделся: да, шансов по-прежнему ноль, столешница не спасёт. Яйца он мне точно отстрелить успеет.
        - Хватит мне... Выпил.
        - Как скажете. Так в чём я виноват?
        Он покачал головой, словно соглашаясь с кем-то, мне неслышным.
        - Яночка умерла.
        - Михаил Петрович... Так четвёртая стадия же. А я не волшебник, я сразу сказал. Вы же меня уговорили взяться, я и сам не хотел.
        - Но взялся же... Сколько денег у меня выдоил, напомнить?
        - У вас горе, а всё о деньгах. Давайте вы ружьё положите, мы спокойно поговорим, хорошо?
        Он мотнул нечёсаной головой, снова шумно выдохнул. Полчаса с ним в одном кабинете - и я сам закуску потребую.
        Ненавижу я болящих клиентов. Дело денежное, особенно, когда рак или что-то около, платят не задумываясь, но помочь-то я не в состоянии. У меня и так инсайты дело крайне редкое, но на них вся репутация держится, а с больными как быть? На самом деле по фотографии я никогда никого не вылечу, а возить их сюда или - того хуже - мотаться по домам, пропахшим близкой смертью, спиртом от уколов и мочой... Нет уж. Но - деньги.
        Деньги я искренне люблю, больше всего остального. В них свобода, только в них.
        - Да о чём с вами... с тобой говорить. Грохну тебя и сам застрелюсь, понял, Кирюха? Нет мне без Яночки жизни.
        И жалок он был, и страшен. Одно другому не мешало.
        - А смысл?
        - Смысл... Да чтоб ты людей не обманывал, гадёныш. Не забирал последнее за надежду, когда её нет. Не...
        - Давайте, Михаил Петрович, всё же начнём с самого начала. Во-первых, оплата строго по прейскуранту, тут, сами понимаете, не только я решаю. Да и ещё: вы ж сами просили взяться, я гарантий не давал. Что мог - сделал, ментальный прорыв и единение разумов по моей авторской, запатентованной в шести странах, методике осуществил в полном объёме, неоднократно, добился временного - заметьте, временного, я ж не Господь Бог! - улучшения, но силы мои тоже ограничены.
        Я плёл, плёл и плёл, чувствуя, что если не инсайт, то по крайней мере ораторские таланты меня посетили при крайней нужде недетские. Клиент равномерно кивал, взгляд его всё чаще стекленел. Судя по выхлопу, в нём столько спиртного, что он и сам уснёт.
        Главное, чтобы не выстрелил.
        За окном прошуршала машина, завернув на парковку. Клиент, что на десять двадцать? Или полиция? И ведь не встать, не проверить, встрепенётся сразу любезный мой Михаил Петрович. А он спит уже почти, так бывает - адреналиновый шторм утих, а выпивка-то никуда не делась, вот и рубит мужичка, попросту говоря.
        Дверь распахнулась, и в этот момент меня и накрыло. Совершенно неожиданно, да и не очень вовремя, но весь весёлый кураж, который бродил с утра, начиная с разговора с Сайонарой, вёл меня через пробки и воспоминания, выплеснулся наконец волной.
        - Ружьё на пол, - тихо сказал я через густой, плотный, хоть ножом режь, воздух.
        Клиент послушно наклонился и положил обрез.
        - К стене его ногой оттолкни!
        И это он сделал, не обращая внимания на лезущих в дверной проём "космонавтов" - в затемнённых забралах шлемов, бронежилетах с многочисленными крепежами, налокотниках и наколенниках. Американские футболисты нервно курят от зависти.
        - Всем стоять, полиция! - заорал один из них. Мне было плевать, который, они ж одинаковые.
        Кто-то из них подлетел к столу, то ли закрывая меня от всех опасностей жизни, то ли собираясь уронить на пол и повязать, как его напарник уже стягивал за спиной руки Михаила Петровича пластиковой полосой наручников.
        Я выдохнул, но пока не отпускало. Так бывает.
        "Космонавт" развернулся ко мне и поднял забрало. Обычное лицо, самое обычное лицо. Такого и не вспомнишь через полчаса.
        - Всё в порядке, доктор. Мы его взяли.
        Я рассмеялся. "Космонавт" списал это на шок, сам широко улыбнулся. Нет, есть что-то и человеческое в них, не роботы же.
        - Я не врач, - поправил я полицейского. - Я специалист по сенсорному воздействию и очистке кармы. Работа такая.
        Тот почему-то заинтересовался:
        - А будущее предсказываете?
        Вот же ж чёрт, парень! Я так на жизнь себе и зарабатываю. Очень уж невовремя ты спросил только. Или наоборот - очень вовремя. Тут уж как посмотреть.
        - Запросто. Вы умрёте от воды. Увы, очень скоро умрёте.
        В этот момент мой прилив вдохновения кончился. Как всегда, внезапно и бесследно.
        Улыбка на лице полицейского тоже как-то... померкла. Он попытался уточнить что-то, но я махнул рукой и закрыл глаза, откинувшись на спинку кресла. И я не робот, мне несладко пришлось. Лерке премию, охранника уволить на хрен, отгулы ему, понимаешь, лучше двоих вместо нанять, но чтобы здесь круглосуточно кто-то был. И Людмиле Марковне позвонить, рассказать. Люсе...
        Я старался не называть её так даже мысленно, мало ли, где брякну, это сразу провал и - что гораздо хуже - здравствуй, бедность.
        Люсей она была только в короткие моменты встреч на нейтральной территории, постельных битв за спиной её мужа все эти десять лет нашего знакомства. Так что - Людмила Марковна. И точка.
        - Так мне чего - на речку не советуете? Или ванны опасаться? - дотошно выпытывал "космонавт". - Уж давайте всё подробно, раз сказали!
        - Я не знаю подробностей. Не знаю. Простите. Это минутное откровение, оно уже всё. Кончилось. На всякий случай на речку не советовал бы. И в ванне аккуратнее...
        В кабинете стоял сущий ад: этот мужик со своими вопросами, рыдающая Лерка, озабоченно заглядывающий в дверной проём врач скорой в белом халате, из-под которого выглядывали мятые штаны и сандалии на толстый носок. Звонили оба телефона - и мой в кармане, и городской, в приёмной кто-то хрипло матерился - похоже, пришедший в себя Михаил Петрович, вдруг осознавший перспективу отбыть на лесоповал лет на пять-семь. Или в дурку, тут уж как карты лягут.
        - Идите все отсюда, - ровно сказал я и достал из кармана трубку.
        Разумеется, если бы я знал, к чему приведёт моё предсказание полицейскому, я бы ещё с утра зашил себе рот суровыми нитками, сам себя связал и засунул в подвал, где до сих пор в маленькой клетушке с криво намалёванным краской на двери номером тридцать семь стояли позабытые банки с давно протухшим вареньем, ящик с инструментами, рулон рубероида и отцовский велосипед.
        Но... Но. Своё будущее я не видел никогда, даже так, всполохами, как чужое. Темнота там для меня, темнота и пыльный занавес. Как в подвале.
        * * *
        Полицейского звали Юра. Это ни имеет ни малейшего значения, но надо же как-то называть человека, которому я предсказал судьбу.
        После смены, в течение которой он, посмеиваясь, рассказывал об утреннем вызове всем встреченным коллегам, Юра переоделся. Снял свою сбрую, сдал в оружейку табельный автомат и заехал по дороге домой в магазин.
        Никакой экзотики: сигареты, хлеб, колбаса, морковка-редиска, яйца опять же, и масло. Пара бутылок вина - день рождения жены же, на сухую такие вещи не празднуют. Его двадцать восемь исполнилось ещё зимой, а она вот летняя. Близнецы, так что ли получается. Он не был сведущ в гороскопах, да и не верил во всю эту чепуху, а вот супруга увлекалась когда-то, даже рассказывала о совместимости знаков, всяких домах огня и воды, и прочих играх престолов.
        Бред же. Несомненно, бред.
        Вот и этот пацан-экстрасенс, которого в заложники взял клиент (Михаилу Петровичу Юра сочувствовал - понятно, нервы сдали, жена умерла, а тут этот прощелыга сидит, деньги стрижёт с лохов), он тоже предсказал, как в лужу пукнул.
        Смерть, значит, близкая. Угу. От воды. Коллеги тоже ржали.
        Машину во двор, в одну руку пару пакетов с едой и выпивкой, в другую - неловко, как обычно женатые мужики и носят, нечасто же - букет алых роз. Старательно выбранный, не абы как, если нечасто, это ж не значит, что плохой дарить нужно. Наоборот.
        Жены дома ещё не было, но это и хорошо. Есть время рассовать всё в холодильник на разные полки, положить вино в морозилку - жарища-то какая, а тут ледяное каберне! - и поставить цветы в высокую вазу, залив её холодной водой под горлышко.
        Всё? Да, наверное, всё. Телефон на зарядку ещё бросить, чтобы не отключился к ночи, и можно идти рубить овощи на салат.
        Так вернувшаяся часом позже жена и нашла Юру - в своём фартуке, нелепом на лежащем посреди комнаты мужчине с телефоном в руке. Следователь потом смотрел, кто звонил: совершенно случайный человек, номером ошибся, но Юра-то думал: жена, схватил трубку, не отключая от сети, задел проводом вазу и перевернул её на зарядку. С электричеством шутки плохи, убило на месте - сердце слабое.
        Так бывает.
        Ещё и не так бывает, если честно.
        04. Рабочие вопросы
        Я даже вздрогнул: аватарка в WhatsApp до боли напоминала ту, старую, что любил ставить когда-то Филипп. Солнце, слепящее раскалённой точкой через синевато-серые тучи. Но нет, конечно, не он - из-под двух метров земли особенно не напишешь...
        "Прив, Кир! Меня Нани зовут. Я блогерка, пишу про аномалии, надо встретиться, ок?".
        Блогерка она. Ну-ну.
        "Добрый день, - осторожно откликнулся я. - Адрес знаете? Приезжайте к двенадцати".
        В ответ был смайлик. Из этих, которые сразу и не поймёшь, как расшифровать: упитанный жёлтый кружок обнимал сердечко. В фейсбуке такие любят, понимай их как знаешь.
        Мы вместе, мол, бро.
        До полудня дел было немного, но кое-что всё-таки происходило: я одобрил кандидатуру второго охранника - после той истории неделю назад прежний, взявший отгул, был на всякий случай уволен, замена ему нашлась сразу, а вот сменщик - только сегодня. Крепкий мужик, если на вид, а в деле посмотрю, конечно. И лучше бы не пришлось, не каждый день ко мне клиенты с обрезами заваливаются в гости. Впервые такое, если уж честно, хотя пару раз почти доходило до драки из-за смешных претензий: не то, не так, не сделал. Об-ма-нул. Что поделать, деньги я беру со всех желающих, а вот инсайтов на всю массу не хватает.
        Но это должны быть их проблемы, не мои. Потому и охрана.
        Отпустив с уверениями, что всё с его блудным сыном будет прекрасно, пить бросит и за ум непременно возьмётся - фирма гарантирует, Николай Фомич, авторская методика и ментальный поводок пополам с разящим ударом из ноосферы! - утреннего занудного клиента, который всё порывался вытащить из сумки альбом с детскими фотографиями сынишки, я немного задумался. Потом поискал в сети блогерку Нани; стоило бы знать, с кем столкнула судьба.
        Рекламными акциями фирмы ведала Лера, кое-кого присылали благодарные клиенты, но это было другое. Здесь человек явно сам заинтересовался моей конторкой, надо сделать шаг навстречу.
        В офисе всё было по-прежнему: тихо, прохладно, за окном торчала крыша моей машины. Неделя, прошедшая с визита мужика с обрезом, завершилась спокойно. Следователь разок приходил, опрашивал, выяснял подробности, потом вызывал к себе, но это рутина. Людмила Марковна тоже перенесла известие о нападении без истерики - стальные всё-таки нервы у женщины! Кремень... А Сайонаре я и рассказывать ничего не стал: телек она не смотрит, интернетом брезгует, а газет и журналов теперь уже не осталось. Единственное, что мать читает, давно уже только сборники древней японской поэзии, но, думаю, ни у Гидосанси-но Хаха, ни у Басё нет ни слова об обрезах и патронах.
        Яркая девочка, яркая... Я про Нани сейчас, разумеется: сотня фотографий в инстаграме, вагон роликов в тик-ток. И двигается приятно, вероятно, спортсменка. Так, а сами бложики-то где? ВКонтакте, ага, нашёл. И пишет прикольно, ничего не сказать. Привидения, легенды о старых замках, целая серия постов о паранормальном. Вот оно в чём дело, потому и заинтересовалась моей скромной персоной.
        Лера заглянула в кабинет, на мой молчаливый кивок скрылась и вернулась через пару минут с чашкой кофе. Прекрасно, а теперь минутка раздумий, пока остывала арабика.
        Я поднялся с кресла и подошёл к зеркалу, одной из узких вертикальных полос, которых в кабинете было пять штук, вделанных прямо в стены. Дизайнер мамой клялся, что теперь атмосфера в офисе станет воздушной и благоприятной для деловых эманаций и бизнес-целей.
        Фэншуй, да-да. Именно, он.
        В зеркале отражался высокий, довольно симпатичный мужчина (как уж сплелись гены низенькой худой матери и длинного, но, насколько я помню, болезненно тощего отца - не знаю). Причёска в порядке, одежда - тем более, отработанное выражение лица - спокойное, заинтересованное, но с чувством собственного достоинства - на месте. Не атлет, но не задрот.
        Когда мне говорили, что я похож на молодого Киану Ривза, я даже не спорил.
        - А недурно бы и закрутить с девочкой, - важно сказал я своему отражению. Оно явно не возражало. - Историй для неё на пару недель хватит, а больше и не надо.
        К тому же, выходящая за рамки скоротечной связь непременно станет известна Людмиле Марковне, а на такие жертвы я идти не готов. В конце концов, в моей фирме мне не принадлежало по факту ни гвоздя, а небольшие запасы, которые удалось накопить, разойдутся - учитывая неработающую мать и мою любовь к широкой жизни - очень быстро.
        - Да. На пару недель. С соблюдением всех правил конспирации. Скоротечные огневые контакты, рестораны подальше от центра и накладная борода. Обя-за-тель-но.
        Отпил кофе и расслабился. План на будущее выработан, всё будет в лучшем виде. Если бы мне тогда рассказали пару слов о дальнейшей жизни, как она сложится, я бы смеялся, плакал и одновременно пытался застрелиться из "паркера" с золотым пером - вон он валяется на столе, подарок одного из первых клиентов, которого впечатлил мой инсайт.
        Ему тогда повезло, а уж мне - тем более.
        - Кирилл Сергеевич, к вам клиент. Девушка. Не записана, но сказала, что у вас договорённость.
        - Нани зовут?
        - Именно так. Нани Кошкина.
        Я засмеялся вслух. Заржал, если быть предельно точным: сочетание имени и фамилии было отменным. Анжелика Кошелкина и Фёдор Крюков, кошмары на улице Ленина. То-то она в сети нигде фамилию не светит, просто Нани, а в контактике записана как Лотишвили.
        - Проводи её сюда, ожидаю.
        Улыбка, вызванная чудесным миксом имени и фамилии, ещё не успела погаснуть, как Лера провела её причину в кабинет. Да, чудо как хороша - лет эдак двадцати, длинные тёмные волосы, стан гибкий, глаза огромные, все изгибы и впадины вполне на местах. В нужных объёмах и количествах.
        Одета Нани по летней жаре была в простенький серый с оранжевый сарафан, но я же повеса и плейбой, я знаю, сколько примерно стоит эта простота. Много. Стало быть, богатые родители или муж. Принципиально в моих планах это ничего не меняло, просто придётся быть ещё осторожнее с реализацией.
        - Хелло, Кир. Я - Нани. Мы типа договаривались.
        - Добрый день, Меня Кирилл Сергеевич зовут. Хозяин этого вот всего. Да вы не стойте, присаживайтесь.
        Я неопределённо обвёл рукой кабинет. Церемонное представление было не занудством, как показалось этой милой девочке - вон в глазах мелькнуло что-то, а вполне себе просчитанной тактикой. Во-первых, я и правда на десяток лет старше, а во-вторых... Обольщать лучше сверху вниз, чем на равных. Было бы время, я целую книгу на эту тему мог написать.
        - Почему вы так улыбаетесь, я смешная?
        Ага, на "вы" перешла, это хорошо. Приступим к укрощению молодых дарований интернета. Я и сам не стар, конечно, но стоило слегка нажать, стоило.
        - Нет, вы совершенно не смешная! Вы красивая. А вот имя-фамилия...
        - Мама грузинка, отец русский, - как-то очень уж привычно сообщила барышня. - Я бы тоже улыбнулась над фамилией Ракунов, но пришла не за этим.
        Обиделась, ха! Правда, обиделась. Смешные они, дети гор поколения Zoom.
        - А вы знаете, Нани, что Лотишвили переводится как "сын пьяницы"?
        Я и сам это выяснил три минуты назад в гугле, но не важно, надо давить интеллектом и поражать воображение. Она в ответ дернула плечиком. Теперь лицо и вовсе стало расстроенное, детское. Но миленькая, очень даже; надо продолжать атаку.
        - Знаю, - неохотно ответила она. - Мама говорила.
        - Но мы же встретились действительно не для разговора о фамилиях, - сменил я тему. - Читал ваши посты о необычном, выходящем за рамки привычной обыденности. Очень интересно написано: грамотно, с чувством меры, красиво.
        О серии фоток в инстаграме, которые понравились мне гораздо больше, особенно где она в купальнике, я решил пока умолчать. Будет ещё время.
        Нани довольно улыбнулась. Не знала как себя вести со мной, вот и славно. Она не знает - значит, мне и рулить процессом.
        - А хотите кофе? У меня помощница варит исключительный кофе. Аппарат в приёмной один и тот же, но меня техника, вероятно, не любит, а на её женскую энергетику отзывается благодарно.
        - Кофе? Я? Нет... Не знаю.
        - Скажите, Нани, вы замужем? - я решил сбить её с толку окончательно, расстроить ряды, смешать фигуры, а потом заново сшить всё по собственным лекалам.
        - Да не буду я кофе! - вместо ответа выпалила она. - С вами невозможно разговаривать! Нет, я не замужем.
        - Это хорошо, - благодушно откликнулся я. - Говорят, вредно.
        Бедная девочка! На её месте я бы встал и ушёл, но в ней было, было что-то. Стержень. Как раньше бы сказали, журналистская жилка. Ну или комсомольский задор, кому что ближе. Я всего этого не застал.
        - Итак, вы блогерка? И хотите написать обо мне и "Небесной сенсорике" пару слов у себя в постах?
        - Не о фирме, - подумав, ответила она. - Это будет уже реклама, а я не берусь за проплаченные материалы. Пока у дедушки есть деньги, я лучше буду заниматься только тем, что мне интересно. Так я решила.
        Источник оптимизма и сарафанов стал яснее.
        - Приятно слышать. С рекламой у нас и так всё в полном порядке. Итак, посты?
        - Зависит от объёма материала, Кирилл... Сергеевич. Я мечтаю написать книгу о настоящем, подлинном экстрасенсе, но пока все мои поиски, увы...
        - Мошенники, - понимающе кивнул я. - Да, большинство моих "коллег" действительно не более, чем мошенники. Никакого вдохновения, никакой связи с космосом и открытия в себе глубин паранормального. А ведь оно есть во многих людях, просто некто закрыл почти всем дорогу к талантам. Некто или нечто, вопрос дискуссионный. Я лично верю в наличие высшего разума, сосредоточенного в одном сверхсуществе. И знаете, что...
        Я наклонился к ней через стол, доверительно шепнув возле приятно пахнущей щеки:
        - ...думаю, существо это не очень расположено к людям. Вы вот верующая, Нани?
        - Ну да. Крещёная, конечно.
        Теперь она смотрела на меня с лёгким ужасом. Видимо, ей показалось, что со сверхсуществом я запросто общаюсь по выходным. За шашлыками, несомненно, где между шампуром с сочными кусками мяса и глотком саперави, он мне доверительно сообщает: "Не люблю я людишек, Кирюха. Так себе они получились. Но ты вот молодец, например, не всё потеряно для рода человеческого".
        - Это замечательно, - сухо подтвердил я её худшие опасения, не говоря при этом лишних слов. - Значит, мы найдём с вами общий язык.
        Она нервно положила ногу на ногу, теребя в руках телефон. Я с удовольствием посмотрел на ножки и подумал, что иные точки взаимного соприкосновения... да что там, проникновения! я бы тоже поискал.
        - Предлагаю сделать так: встречаемся в семь вечера возле памятника Степану Разину и...
        - Только не там! - пискнула Нани. - Отвратительное же место. И сам памятник - мерзкая дылда, хуже воронежской Алёнушки. Была б моя воля - снесла бы к чертям. Но... Почему бы не поговорить здесь и сейчас, раз у ж я пришла?
        Даже если бы мы репетировали эту сцену несколько раз, лучше бы и получиться не могло: деликатно пошуршав ногтями по двери, её приоткрыла Лера и почти шёпотом сообщила:
        - Кирилл Сергеевич, клиент. Фамилия его Горбунов, Иван Иванович, с утра записался на полпервого.
        - Пусть подождёт пару минут, Лерочка. - Я повернул голову к Нани: - Вот видите, почему. У меня день расписан по минутам, а вечер совершенно свободен, так уж вышло. Давайте встретимся на проспекте тогда, возле кинотеатра, а там и решим, где удобнее будет пообщаться без ограничения времени. В кафе. Хорошо? Очень рад буду вас видеть.
        Блогерка кивнула и встала, поправляя полу сарафанчика. Не дурочка, что большой плюс, никаких сцен и истерик. Нет, ближайшая пара недель будет весьма приятной.
        Лера отвела её к выходу, а на место блогерки в кабинет зашёл неприметный господин лет пятидесяти в сером костюме - жарковато носить такой по нашей погоде, но люди ещё и не так чудят. Сел в нагретое Нани кресло, пригладил жидкие волосы того оттенка, что на Руси вежливо зовут "русыми", хотя слово "мышиный" было бы куда точнее, осмотрелся, словно пересчитав взглядом ряд сертификатов, дипломов и грамот на стене, оценил размах и цвета эмблемы "Сенсорики" у меня над головой и приступил к делу.
        - Горбунов моя фамилия. Мне тут это... Посоветовали к вам. По бизнесу.
        Он ещё раз глянул на расписную эмблему, прищурился, став похожим на пойманного с поличным кота, но продолжил:
        - У меня фирма тут это. "Щит и меч" называется, не слыхали?
        Я покачал головой.
        - Ну да мы к славе не стремимся, нам бы денег... А теперь проблема у нас. Есть одна разработка, инженерная, подробности не особо важны. Но перспективная штука, должны даже за рубежом покупать, если опять санкций не наложат. И спёрли чертёж. Взяли и спёрли! И на бумаге, и на двух флешках - всё в сейфе лежало.
        - Так это вам в полицию, скорее. Я-то при чём?
        - Был, - кивнул Горбунов. - Неделю ищут, толку ноль. А нам опытные образцы надо делать, без них кредит не дадут. Короче...
        Я подумал, что он заплачет, но нет: только зажмурился, а потом широко открыл глаза, как человек, которого замучила какая-то постоянно гнетущая проблема. Да, судя по всему, так оно и было.
        - Ключи у меня были от сейфа и у Боярского, это главный инженер. Треть бизнеса ему принадлежит, не резон всё завалить. Мне - тем более. А полиция не найдёт, похоже, ни хрена. Я же сам настоял, Боярский и его два помощника со своих компов все этапы разработки удалили, теперь всё заново... Вот же дурак!
        - Кто? - вяло поинтересовался я. Мужик мне не понравился сразу. Серый какой-то, скучный. И проблема неинтересная.
        - Ну кто, кто... Я - дурак, раз так всё обернулось.
        Дело во мне энтузиазма не вызывало. Если не накроет в нужный момент, я ему сворованное в жизни не найду, даже если очень хотеть буду. А мне особо и не хочется, все мысли сейчас были заняты прелестной блогеркой. А какие ножки, а? У-у-у... Эх.
        - Двадцать тысяч долларов, - прервав Горбунова, сказал я. Сто к одному, что сейчас поперхнётся и свалит, откуда пришёл: судя по костюму, обуви и копеечному "ориенту" на запястье, денег у клиента не было, нет и не будет.
        Серый человечек и правда опешил. Пожевал тонкие губы, опять зажмурился, потом потянул из кармана кнопочную трубку. Ну да, нищета как она есть.
        - Боярскому позвонить надо, - пояснил он. - Сам я с такой суммой решить не могу. Дорого очень. А, Валентиныч, ты? Горбунов. Слушай, колдун двадцать зелени просит. Да знаю, что до хрена... А кто найдёт? Да не отыщут они. И не жди! Чего скажешь? Ну, я тебе мальчик в область ехать не пойми к кому... Какая бабка Ефросинья? Да иди ты. Если не отыщет - не заплатим? Вот это правильно, это по рабоче-крестьянски. Ну давай, отбой.
        Он уронил руку с копеечной "нокией" на колено, словно устал держать вес. Посопел, потом сообщил то, о чём я и сам догадался.
        - Согласен со мной наш д"Артаньян. Дорого, конечно, но куда... Оплата по факту. Договор или расписка - как тут у вас принято, не знаю, сейчас могу. Печати, правда с собой нет. Ну, подпись же моя будет.
        - Просто расписку, что заплатите в случае успеха. В произвольной форме. - Браться за дело не хотелось, но за прошлый месяц отказал троим, а Люся... Марковна мне потом втык устроила. Лера же ей стучит, как большой пёстрый дятел, об отказах в том числе. - Мне, наверное, к вам съездить придётся на днях, осмотреться.
        - А чего же на днях? - Горбунов даже язык высунул от усердия, дописывая последние слова расписки дешёвой шариковой ручкой, которую вынул чуть ли не из-за пазухи. - Дело срочное, Кирилл э-э-э...
        - Сергеевич.
        - Да-да, простите! Вот, возьмите. Срочное, сейчас и надо ехать. Вы ж на машине? Вот и прокатимся. Это за городом, но недалеко. Мы на площадях "Термоприбора" арендуемся.
        Вот же жук! Ещё и ехать с ним прямо сейчас... Знаю я этот завод, одна радость - пропускная система жесточайшая, несмотря на половину пустующих зданий. Из посторонних вряд ли кто-то забрался, свои спёрли, сто процентов. Но дыра дырой, хорошо хоть дождей пока нет, половина дороги по лесу, яма на яме, последние диски там оставить можно.
        - Да знаю, где это, - недовольно откликнулся я. - А вы оттуда пешком, что ли, пришли, машины нет?
        - В ремонте, - поджав губы, ответил Горбунов. - Моя, в смысле. А так - коллега подвёз, но он по делам дальше.
        Вот откуда у людей эта пугающая простота?! Ещё и половину слов глотает в разговоре, как ненужные. Одно слово, технарь. Уж это-то хорошо заметно.
        Я поднялся из кресла, положил расписку, по диагонали пробежав глазами - вроде, нормально всё изложено, сумма, дата, подпись, - в шкаф для документов. Лера потом оформит дело в отдельную папку, честь по чести. "Щит и меч", ха! Но двадцать тысяч зелёных, из которых мне достанется полторы... Можно и поработать.
        Одна радость: ехать можно было не через забитый сейчас машинами центр, а сразу выскочить за город, сделать изрядный крюк по окружной, а потом уже углубиться в лес. Так я и сделал.
        Горбунов, первым делом аккуратно пристегнувшись, сидел молча, поглядывал только из окна с видом важным и задумчивым. Небось радуется поездке на дорогом автомобиле, когда ещё придётся.
        - Скажите, Кирилл Сергеевич, а у вас вот это... Ну, способности давно?
        - Врождённые, - ответил я, не отрываясь от дороги. Над асфальтом стояло марево, лето в этом году жаркое, душное, до конца июня дело ещё не дошло, а уже утомило. - Талант с детства. Но одним талантом, сами понимаете, многого не достичь. Заинтересовался, начал развивать, к окончанию университета создал авторскую методику, много работал над этим.
        - А официальная наука что говорит?
        - Им не докажешь.
        Горбунов почесался, мгновенно потеряв важность. Глянул на меня остро, потом снова отвернулся к окну, словно разговор его не волновал совершенно.
        - Ну, я слышал, - продолжил он с ленцой в голосе, - есть какие-то секретные учреждения... У военных, что ли. Или эфэсбэ. Там занимаются. Вы бы Родине послужить не хотели, раз такой дар?
        - Не хотел. Я в армию-то не пошёл, а вы говорите - способности изводить ради каких-то интересов государства! Нет уж.
        - Простите, вы, наверное, оппозиционер, угадал?
        - Мимо. Я на своей стороне, где много денег и свобода.
        - Понимаю, понимаю... Эх. Чертежи надо найти, тоже денег хочется.
        После этого он снова схватился за телефон, набрал какого-то Дорохова и минут десять занудно выяснял подробности работы неведомой мне линии обработки. Я не прислушивался, да если бы и попытался понять, чёрта ли мне в этих марках стали, силовых кабелях и непонятных терминах.
        Ага, вот и съезд с трассы под указатель "Термоприбор". Теперь скинуть скорость и постараться не поймать ни одной ямы на узкой извилистой дороге между деревьями. Асфальт ещё при Брежневе клали, похоже, а про ремонт и не слышали.
        - При Горбачёве, - сказал Горбунов. Вероятно, последнюю мысль я высказал вслух, сам того не заметив, вот он и поправил. - В девяностом. А ремонта и правда не делали, денег нет.
        Я кивнул и прибавил громкости в магнитоле. Опять сложная международная обстановка - как будто она когда-то простая была? "Зенит" проиграл "Краснодару". Конференция по новым видам короновирусов. В Сирии снова неспокойно, а в Ливии и вовсе война. Тьфу, задолбали уже! Музыку давайте.
        - Метеорит приближается, друзья! Ещё дней десять назад траектория была непонятна, это был повод для мемов и анекдотов, но увы - сейчас у учёных растёт опасение, что он столкнётся к концу лета с нашей хрупкой плане...
        Да чтоб вы сдохли! Я выключил радио и дальше рулил в тишине. Клиент, слава Богу, тоже помалкивал, изредка почёсываясь. Блохи у него, что ли? Директор непонятно чего, а мне потом машину опрыскивай дихлофосом.
        Солнце пробивалось сквозь кроны деревьев, расцвечивало дорогу полосами. Иногда ярко вспыхивало между ветвей, хотелось зажмуриться, но миг - и машина уже проскакивала дальше, где ничего не мешало всматриваться в асфальт в поисках ям, тормозить, аккуратно объезжать наследие проклятого прошлого.
        Меня почему-то задел вопрос Горбунова по поводу службы отечеству.
        Я давным-давно сформулировал своё отношение к государству: оно пусть само по себе, а я как-нибудь сам. Нищее детство, особенно после смерти отца, научило меня не ждать помощи неведомо от кого. Сам, всё сам - пусть даже деньги на фирму дала Людмила Марковна, я же их отрабатываю. И в офисе, и... на нейтрально-постельной территории. Хотя она лет на десять старше, но пока ещё ничего, некоторые старух трахают за скромный прайс, а Люся тётка подтянутая, ухоженная. Потерплю. Но вот Нани обязательно надо заняться, надеюсь, к семи часам в город вернусь сегодня, не хотелось бы откладывать свидание.
        С блогерки мысли соскочили почему-то на Филиппа. Нет, ничего сексуально-окрашенного, как немедля решила бы Сайонара. Просто ассоциации из-за этих похожих аватарок.
        Филипп был моим другом детства, жили в соседних подъездах, ходили в один класс. Единственным другом он был, если уж совсем честно. Других как-то и не припомню. И он единственный, кроме Люси, знал в подробностях о моём странном таланте: что проявляется редко и совершенно сам по себе, что никакой авторской методики, естественно, нет, а я большую часть времени просто морочу людям голову. Даже про Марковну он знал - нетрепливый человек, надёжный.
        Был человек и весь вышел.
        Два года назад связался с мутными ребятами, с очень мутными, тоже хотелось денег - впрочем, кому они не нужны? Я даже не знаю, чем они там занимались: я не спрашивал, он не говорил. Похоже, чистый криминал, по крайней мере деньги у него завелись в не меньших, чем у меня, количествах. Даже в больших, он-то свою квартиру купил быстро, это я всё коплю, чтобы не сталкиваться дважды в день с сумасшедшей матерью.
        А потом он попросил у меня помощи. Спрятать его, организовать какое-то место, где хотя бы месячишко можно отсидеться. Не от полиции прятался, это понятно, то ли от своих "друзей", то ли от конкурентов. Я спросил у Людмилы Марковны совета, был грех, она строго-настрого велела ничего не делать. Хотя у них с мужем коттедж в Репном, построек куча на территории, работники, могла бы его поселить хоть в сарае каком, взяла бы временно садовником или ещё кем.
        Но нет.
        - Ты, Киря, не связывайся. Раз он сам дурак - пусть сам и решает.
        Я и отказался помогать.
        Через три дня его расстреляли на парковке, полная машина вещей была, где-то он норку себе нашёл, да вот не успел уехать. Так и остался возле своего "тахо" лежать в луже крови, а рядом пара ТТ со спиленными номерами и пустыми магазинами. Нашпиговали парня до полной несовместимости ранений с молодой жизнью.
        Такой вот завтрак по-македонски получился.
        А накануне вечером он ведь мне звонил. Последний был разговор, самый последний, но кто ж тогда знал. Даже не ругались, просто поговорили по душам, но осадок остался ядовитый: будь я человек совестливый, сам себя бы загрыз потом. Ничем ведь не помог, даже, считай, не попытался, друзей нет, но знакомых-то немало... Как сволочь поступил.
        Но я на своей стороне, только на своей. Бог с ним, пора забыть. Хотя и жалко Филю до соплей, и первые месяцы телефон в руки брал, пальцы сами открывали мессенджер, вот написать бы, встретиться.
        Эх...
        За очередным поворотом лесной дороги нас ждала неожиданная встреча: две разрисованные полосами и эмблемами полицейские машины. У одной беззвучными всполохами крутится мигалка на крыше, яркая в лесном приглушённом свете. Рядом с автомобилями, прямо посреди дороги, двое бойцов в форме, с небрежно висящими на ремнях автоматами. В стороне - ещё трое. Все при оружии, лица недовольные.
        Кучно выстроились, бандитов, наверное, ловят.
        Один из стоящих на разделительной автоматчиков властно махнул рукой на обочину, второй взялся за оружие: давай, мол, тут всё серьёзно.
        Это я и так понял, какие уж шутки: колёса прострелят, ковыляй потом отсюда пешком обратно в город. Горбунов тоже напрягся, наклонился вперёд, насколько хватило ремня безопасности, озабоченно сказал:
        - Неужто на заводе чего? Ох ты ж, как невовремя.
        - Да вряд ли, скорее, опять из колонии кто убежал, - успокоил я его, а заодно и себя.
        Прислушался к спящим своим талантам: нет, тишина, ничего внутри не ворочалось. В такие вот моменты было особенно обидно, что не просыпалось ни предвидение, ни воздействие на людей по заказу, от нажатия невидимой кнопки.
        - Что случилось? - опуская стекло, спросил я у лениво подошедшего полицейского. Тот молча посмотрел на меня, на Горбунова, заглянул в салон машины, проверяя, нет ли кого сзади, на сидениях или на полу.
        - Заглушите двигатель. Выйдите из машины, - сказал он. Спокойно, но твёрдо, ясно, что не поспоришь. - Оба.
        А что оставалось делать? Второй автоматчик уже откровенно держал нас на прицеле, оружие в руках, трое остальных полукольцом подходили ближе. Горбунов закряхтел что-то, но расстегнул ремень и вылез на дорогу, зачем-то громко хлопнув дверью. Я выдернул ключ из замка зажигания, сунул в карман и тоже выбрался пообщаться с представителями власти. Не привыкать: у меня почти сто процентов работы - длинные беседы со всеми на свете.
        Однако, разговор не сложился. Тот, что командовал, молча охлопал мои карманы, аккуратным жестом карманника выдернул из одного ключи от машины, из второго - телефон, и отступил в сторону длинным скользящим шагом. Было бы смешно, но я и улыбнуться не успел.
        Один из троицы поднял руку и - также без лишних слов - прыснул в лицо чем-то из маленького баллончика: я его и увидел-то только в последний момент. Успел подумать, что он меня ударить хочет.
        Но нет. Не ударить. Деревья, люди, машины почему-то завалились на бок. Кажется, меня кто-то подхватил сзади, чтобы я не разбил себе голову о старый асфальт, но в этом уверенности уже не было. Всё перекосилось, поплыло в глазах, защипало и в конце концов завершилось темнотой, словно на голову накинули плотный пыльный мешок.
        Руки коснулись острые иголки: разрядником, что ли, решили добавить? К чему, я и так уже дуба даю...
        - Потенциал неплохой, если машинка не врёт. Придётся забрать к себе, значит, - сказал кто-то серым голосом Горбунова, но и это было не точно.
        Возможно, мне всё уже мерещилось в дальнем пути из ниоткуда в никуда.
        05. Агентство
        - Филипп - это кто?
        Слова растягивались, невидимые буквы то звонко щёлкали, как первые капли весеннего дождя по окну, то глухо, змеями, шипели где-то в пустом пространстве вокруг меня.
        - Ты меня слышишь? - теперь каждый звук отдавался эхом. - Ы-ы-ы, я-я-я, шишь-шишь-шишь...
        Последнее вот самое правильное: я даже не мог понять, кто я есть, но что шиш - то шиш. С маслом, насколько я понимаю.
        Из глубин памяти самому себе незнакомого организма выплывали осколки воспоминаний, всё почему-то вспышками, стоп-кадрами: вот мама, костлявая женщина с настороженными, как у лесной белки, точками зрачков, а вот - Люся, дальше офис, потом почему-то школа, я сижу за одной партой с Филей. Он лепит из жёваной бумаги маленькие аккуратные шарики, а я пристраиваю их в крошечную рогатку, прямо на кусок ярко-красной резинки, чтобы...
        Чтобы что? А чёрт его... меня... нас всех знает.
        Чёрт всеведущ, если верить людям. Хорошо, я доверчивостью вовсе не страдаю.
        - Друг, - шепчу я в ответ на какофонию звуков. Не то, чтобы мне важно и нужно ответить, просто жутко болит голова и хочется тишины. И... Я не мог не ответить, непонятно только, почему. - Он умер.
        - Странно, обычно мать вспоминают. Или баб каких-нибудь, а он вот друга. Ладно. Давай, Валентиныч, подключаем его. Тестировать будем.
        Голос знакомый, но непонятно, чей. Я напрягся, пытаясь вспомнить, совсем недавно же, вот час назад... День? Год?
        - Ему бы в себя прийти, товарищ подполковник. Можем угробить мозг.
        - Да брось, Боярский! Он нас уже слышит. Пока будет готово подключение, очухается. Под мою ответственность.
        - Генерал нам потом головы снесёт, Иваныч...
        - Думаешь? Хм. Ну ладно, потрещим тогда здесь чуток. Пусть приходит в себя.
        Я открыл глаза. С напряжением, словно некто нехороший залепил их воском. Ладно, не воском - с ним я бы и вовсе не справился, просто сладкой ватой, мешая раздвинуть веки. Но я смог.
        Ура, молодец? А вот чёрт его знает.
        Вокруг была больничная палата. Это я понял мгновенно: насмотрелся, когда мать время от времени укладывали подлечиться, да и мой аппендицит год назад давал представление о подобном - она, она и есть. Белые с неприятно-розовым стены, плотно задёрнутые занавесками окна, короткий ряд коек - три штуки, потом стойка под капельницы, напоминающая дерево-мутант. Такие могли бы выращивать роботы у себя на планете. В углу высокая тумбочка, а рядом с ней пара шкафов - один с плотно стоящими папками документов, второй стеклянный, внутри ряды явно медицинских баночек, бутылок, ампул, стопки коробок лекарств. Отдельной пулемётной лентой лежали свернутые в прозрачную упаковку шприцы.
        Из квадратного агрегата в потолке тянуло свежестью, которая, однако, не могла перебить устойчивый аромат хлорки, спирта и чего-то сугубо больничного. Неяркие лампы рядом подсвечивали сверху весь этот пейзаж. Ну и меня заодно.
        - А вот и Кирилл проснулся! - с деланной радостью сказал кто-то. Я повернул голову. Рывком - сперва глянул вверх, потом вправо. Возле моей койки сидел на неудобном на вид офисном стуле Горбунов, а рядом с ним настоящей каланчой возвышался ещё один мужик, решительно мне незнакомый. Оба в костюмах и при галстуках, но на плечи небрежно накинуты белые больничные халаты.
        Вместе с этим открытием я обнаружил прозрачную трубку капельницы, уходящую в пластиковую защёлку на моей руке. Чуть дёрнулся, но безуспешно. И руки, и ноги - хотя этого я не видел, боясь поднять голову, но ощущения не врали - были пристёгнуты к койке креплениями. И это я, навещая мать, раньше видел. Сам только вот так не лежал никогда.
        - Психушка? - спросил я.
        Горбунов криво улыбнулся, а вот его спутник-великан нервно расхохотался. Вот спасибо, это я, значит, пошутил удачно.
        - Ну что ты, Кирилл, - сухо заметил Горбунов. - Такие таланты и способности, да ещё с авторской методикой и ста патентами - в психушку? Ну уж нет. Государство не может себе позволить такую роскошь. Это Агентство.
        - Страховое?
        Спутник Горбунова - я почему-то догадался, что это и есть тот самый Боярский, о котором он упоминал в разговоре - снова рассмеялся. Гулко, хрипловато, с подвыванием в конце. Очень неприятный смех, если бы спросили моё мнение.
        Но они не стали.
        - Почему сразу "страховое"... Федеральное. Но ты у нас Родине служить не рвёшься, так что тебе пока достаточно. Просто Агентство.
        Горбунов даже говорить начал длинными вменяемыми фразами, не то, что в моём офисе или в машине.
        - Ты вот расскажи, реально что-то можешь или вся эта тема с фирмой - сплошное надувалово? Мы потом и по приборам проверим, а пока поговорим. Рассказывай, парень.
        И я начал рассказывать, словно долго сдерживался, мучался, а теперь кто-то вынул изо рта кляп и меня прорвало поделиться всем-всем-всем. Начал с той истории про чуть не умершую от инфаркта соседку, потом пошли истории, как меня изредка накрывало в школьные годы чудесные: без особых последствий, но стороной меня начинали обходить даже записные хулиганы. Дальше больше, а самой замысловатой в юности была история про отчима.
        Мать решила выйти замуж, когда мне было шестнадцать.
        Анатолий Анатольевич не то, чтобы не понравился мне сразу: я отнёсся к нему с предельным равнодушием. Ну, мужик. Усы, бородка, незлое лицо. Неплохой парфюм, начищенные туфли, отглаженные рубашки - для меня эти черты всегда были в людях важны. По идее, должно было расположить к нему, но опять-таки не случилось.
        Сперва он появлялся в гостях довольно редко: торт, цветы, бутылка вина для них с матерью, что-нибудь кока-кольное для меня. Взрослые трепались о своём в гостиной, я сидел у себя, выходя только поприветствовать гостя и попрощаться, когда он уходил - в довольно раннее время, никаких ночёвок и даже посиделок за полночь. Потом он стал задерживаться. Я уже ложился спать, а они всё журчали о чём-то с Сайонарой, но с утра Анатольича уже не было. Дальше он стал оставаться на ночь.
        Мать пыталась мне что-то рассказывать о создании новой ячейки общества, о любви к отцу, но "нельзя вечно любить ушедших" и прочую чепуху, которую, наверное, рассказывают всем детям в подобных ситуациях. Если честно, мне было наплевать. Пока потенциальный отчим был ни плох, ни хорош, а с кем спит мать, меня вообще не касалось.
        - Серьёзно? Обычно пацаны реагируют как-то, - удивился Горбунов. - Ну, злятся там, из дома убегают. В тапки ссут.
        - Да, серьёзно.
        Потом они с матерью расписались в ЗАГСе. Без гостей, свидетелей и понятых. Я присутствовал, понятное дело, но меня и эта церемония оставила равнодушным. Анатолий Анатольевич переехал к нам. У него была своя квартира, но тесная и где-то на окраине. Кажется, в Отрожке, хотя... Я не вдавался в подробности.
        Всё шло совершенно ровно до одного утра. Даже у мамы закидоны куда-то пропали, она посвежела, перестала ругаться и называть меня педиком, даже вскакивала теперь раньше всех, чтобы приготовить завтрак, чего я лет десять не видел.
        Я налил себе чашку воды и начал сыпать туда кофе и сахар. Да, вот так, наоборот: я знаю, что люди обычно заливают вязкую бело-коричневую смесь кипятком, но мне было противно поступать как все. Сыпал и размешивал, равномерно постукивая ложкой. Мать суетилась у плиты, а Анатольич, расплывшийся за время житья у нас, уже давно без парфюма и глаженой рубашки, шумно отхлебнул чай, почесал волосатую грудь под майкой и спросил:
        - А ты, Кирилл, всё так делаешь неправильно?
        Я даже замер, услышав вопрос.
        - Наверное. А кого это волнует, как я что делаю?
        Мать повернула голову и недобро на меня глянула. Сейчас на защиту обожаемого супруга кинется, чую. Но защита отчиму - как он думал - была совершенно не нужна. Анатольич поставил чашку на стол, вытер рукой губы и без замаха, прямо через стол, отвесил мне затрещину. Несильно, но обидно.
        - Ну-ка не хами! Я тебя спросил, давай отвечай... извращенец.
        Голова у меня слегка гудела, рука у мужика была тяжёлая. Мать молчала, поджав губы.
        Будь я старше и крепче, полез бы в драку, но это мне было ни к чему. Воздух передо мной, погружая кухню, стол, обоих людей в сероватую дымку, сгустился. Дыхание слегка перехватило, будто меня рывком закинули на высоту в пару-тройку километров. Вместо Анатольича я теперь видел спутанный силуэт из светящихся нитей, узелков и дымных хлопьев. На месте головы коричнево-чёрным сияла в воздухе разлапистая клякса - видимо, так я видел его злость.
        Убивать я его не хотел. Да и не стал, мать было тогда жалко.
        Я потянулся пальцами к этому пятну в голове, чтобы стереть, убрать это навсегда, такое отношение ко мне. Какого чёрта, какая разница этому мужику, что я делаю с кофейным порошком и желтоватой крупкой сахара - заливаю их водой, сыплю в неё или вообще втираю в подмышки?! Не его проблемы.
        Первой закричала мать. Она со звоном уронила кастрюлю, которую собралась убрать с плиты в холодильник, вылила себе на ноги холодный - к счастью - суп и отбила крышкой пальцы, но даже не заметила этого. Он стояла и на одной невыносимо высокой ноте орала, глядя на меня. Можно подумать, я на её глазах превратился в зубастого слизня со щупальцами и пятью ногами.
        Отчим поперхнулся и попытался отскочить от стола, не вставая с табуретки. Трюк этот сложен в исполнении, ему оказался не по силам, поэтому Анатольич вскрикнул что-то невнятное и упал назад, крепко треснувшись спиной о стоящий позади шкаф с посудой.
        - Изыди, сатана! - наконец обрела дар речи мать и начала мелко-мелко крестить воздух, разбрызгивая с пальцев остатки супа. Мягкие ошмётки макарон разлетались вокруг, падая.
        - Бесы! - захрипел из-под стола отчим и всхлипнул, неожиданно тонко, по-детски, как внезапно обиженный ребёнок. - Ты дьявол, уходи! Про-о-очь!
        Он так забавно протянул последнее слово, что я, уворачиваясь от макарон, не поленился приподнять край скатерти и посмотреть на отчима под столом. Человека я по-прежнему не видел, пока ещё была вязанка из нитей, узлов и пятен, но я дотянулся рукой до пятна в голове - впрочем, уже не коричневого с чёрным, а ярко-красного, с оранжевыми искрами, и другой формы, и ткнул в него пальцем.
        Спроси меня, что я делаю - я бы не ответил. Я и сейчас не знаю.
        - Сурово... - протянул после паузы Горбунов. - И что?
        - Да ничего. Я его больше не видел. Он в трусах и майке ползком до входной двери добрался и убежал. Меня уже отпустило, это я видел как обычно. Сидел и ржал, глядя. Мать ему потом вещи и документы отвезла, а развелись, нет - не знаю. На его месте я бы развёлся.
        - Так что им померещилось? - уточнил спутник Горбунова.
        - Да хрен их знает. Не мои проблемы.
        - Тоже верно, - признал он и снова рассмеялся. - А что, Иваныч, клиент интересный попался. Остальные скучные.
        От этого неприятного, со скрежетом, смеха у меня в голове словно повернули выключатель: я вспомнил всё с самого начала. Щёлк - и понятно: кто я, что я. Всё вспомнил, от визита Нани и до струи газа в лицо. Почему-то понял и что всё это случилось не сегодня. И не вчера.
        Сколько же я пропустил?
        - Кстати, забыл. А давай-ка знакомиться. С кем по новой, а с кем и впервые. Иван Иванович Горбунов, подполковник. Сергей Валентинович Боярский, майор. Мы будем тобой, Кирилл, заниматься. Всерьёз, скажу сразу.
        На небольшом мониторе, закреплённом на стене за спинкой моей койки - я, скосив до предела глаз назад, рассмотрел только неопределённо-угловатые очертания пластиковой коробки - нервно запищал сигнал.
        - Пациент не очень стабилен, - прогудел откуда-то сверху Боярский. - Гипертензия, спазмы сосудов. И тахикардия налицо.
        - Давай-ка периндоприл. И гипотиазид, пожалуй. По обычной схеме. Ну и церебролизин можно. Курсом не стоит, но разово надо бы.
        У меня было ощущение, что оба товарища со званиями отыгрывают надоевший спектакль. Роли расписаны, реплики повторены до полного автоматизма и лёгкой усталости. Пыльный занавес за спиной давно не прислушивается к актёрам, живёт своей жизнью, как и оркестровая яма, из которой вместо музыки сочится лёгкий дымок.
        Вот это меня понесло.
        - Зачем я здесь?
        Звякнули над головой ампулы, потом ещё раз. Хрустнуло стекло. Я ожидал тычка иглой куда-нибудь в руку, но нет. Наверное, подкололи лекарство напрямую в бутылочку капельницы, и такое я уже видел раньше.
        - Это довольно долгий разговор, - ответил Горбунов. - Не сейчас. Пока мы должны протестировать твой молодой цветущий организм, обладающий интересными нам талантами. А потом уже и поговорим.
        Боярский хмыкнул.
        Я почувствовал, что снова... нет, не засыпаю - впадаю в какое-то странное забытье, стою на границе между сном и явью, но не могу сделать ни шагу в одну из сторон. Боярский шагнул в сторону, потянул на себя мою койку. Она довольно легко покатилась на него, проехав мимо стула с подполковником. Тот, впрочем, тоже встал и начал помогать катить меня по палате, потом открыл широкие двойные двери, как раз и рассчитанные на перевозку таких вот, как я.
        Каких? Как я. Чёрт его знает, что здесь происходит. Зачем и почему.
        Бутылка капельницы вместе с прозрачной трубкой болталась над головой, я покосился назад: монитор тоже никуда не делся, он не на стене висел, а на спинке каталки.
        - В тренировочный? - коротко и непонятно осведомился Боярский.
        - Давай к третьему терминалу. Там удобнее.
        Что удобнее? Кому? Я и так ничего не понимал, а теперь это ощущение ушло куда-то в минус. Ну, к терминалу так к терминалу, надеюсь, хотя бы не в космонавты меня готовят.
        Коридор я толком не рассмотрел. Стены и стены. Лампы пунктиром над головой. Потом с шумом открыли ещё двери, закатили меня в непонятное помещение. Насколько я мог рассмотреть в полусне, лежа лицом вверх, какая-то лаборатория, но уже не медицинского, а сугубо технического свойства. Здесь и пахло уже не больницей, а нагретой изоляцией, пластиком и резиной. И ещё - почему-то - невнятно-цветочным ароматом, словно распылили дешёвый освежитель для туалетов.
        - Давай его туда, - буркнул Горбунов. - А я за пульт.
        Каталку развернуло в лихом полицейском развороте, меня слегка тряхнуло - похоже, койку упёрли в стену рядом с массивной стойкой сложной компьютерной системы, с кучей проводов, мигающих индикаторов и кнопок. Изнутри стойки довольно громко гудели вентиляторы охлаждения.
        - Монитор? - осведомился подполковник.
        - В пределах нормы.
        - Давай датчики.
        Боярский, отпустив поручень каталки, нагнулся и достал откуда-то из низа стойки толстый пучок проводов, перехваченный по всей длине пластиковыми креплениями. На конце этого удава провода расходились в стороны, заканчиваясь резиновыми пятачками присосок. Цвета резинок были разными - несколько красных, два чёрных, остальные зелёные. Весь этот набор неживых щупалец обвис у него в руке, но ненадолго. Майор поднёс связку к моей голове и начал деловито цеплять присоски на лоб, виски, шею, за ушами. Две чёрных, насколько я видел, примостились на груди, чуть выше сосков.
        Во всем этом была какая-то система, но понять её мне не удалось.
        - Готово.
        - Следи за монитором, - откликнулся Горбунов. - Парнишка любопытный для наших целей, хоть и сволочь. Подонок, как раньше говорили.
        Я открыл рот, чтобы возразить, но уже не смог. Всё пропало: лаборатория, мешающие смотреть провода на лице, задумчивый Боярский, глядящий надо мной на монитор.
        Серый туман, плотный, непрозрачный - даже в шаге не увидеть ничего. И я шёл сквозь него, медленно, но не останавливаясь ни на секунду. Поднять ногу над твёрдым, но невидимым чем-то, опустить, поднять вторую, опустить. Шаг за шагом, вперёд и только вперёд.
        Поверхность под ногами казалась неровной, как будто я шагаю по уложенной великанскими камнями брусчатке. Или по арбузам-рекордсменам. Или... по чьим-то головам.
        От последней мысли, вялой и снулой как дохлая рыба, мне стало на мгновение неуютно, но это быстро прошло.
        - Дерьмовый ты человечишко, - прозвучало где-то в глубине тумана. - Сволочь. Правы эти уроды из Агентства. Мне их любить причин нет, но и ты дрянь какая-то. Друга слил, отчима напугал до усрачки, мать вон до жёлтого дома довёл. И это я ещё молчу, что с чужой женой ради бабла живёшь.
        Здрасте, приехали!
        Я попытался разозлиться, но внутри меня клубилась такая же неопределённая пустота, как и вокруг. Неведомое серое нечто. Никаких эмоций, ноль чувств, сплошное серое зеро.
        - А ты кто есть-то? - наконец осведомился я. Собственный голос звучал устало, блёкло, будто меня обернули в плотный слой ваты да так и забыли на пару веков.
        - Я связь миров, повсюду сущих, я крайня степень вещества; я средоточие живущих, черта начальна божества...
        - Державин, - ответил я. - Гаврила, стало быть, Романыч. Хороший стишок, мощный, хотя и звучит нынче старомодно.
        Никто не отозвался. То ли я сам с собой беседовал, то ли не счёл меня собеседник достойным продолжать беседу.
        Туман остался позади. Теперь я шагал по снегу, присыпанному хлопьями пепла, почерневшему местами. Так бывает, когда недалеко произошёл пожар. Всё уже потушили - или само догорело дотла - но следы вокруг ещё долго видны, пока не укроет новым снегопадом или не зальёт внезапным дождём в оттепель.
        Впереди виднелось крепко порушенное здание, похожее на гигантский сарай, только без крыши, с выбитыми рядами окон. Возле крыльца ветер, которого я не чувствовал, лениво шевелил волосы и края одежды шестерых мертвецов. Сплошь мужики, наряженные в длинные белые рубахи с кровавыми отметинами пулевых ранений, почему-то все босиком.
        - Кто ж это их? - невольно спросил я мироздание. Оно предпочло отмолчаться.
        Вокруг явно морозно, но я ничего не чувствовал. Просто как заглянул в виртуальный квест, не больше. Найти бы отсюда выход или - хотя бы - снять массивные очки. Я даже потрогал лицо рукой: нет, ничего не надето. Нос, губы, неожиданная для меня щетина - я её ненавижу, иной раз два раза в день бреюсь, это всё было, а вот очки напрочь отсутствовали.
        Увлекаемый непонятным чувством, я прошёл мимо развалин, миновал покойников и свернул за угол. Картинка вокруг неуловимо перетекла в следующую, не рывком, а плавно перерисовав всё по-другому - от снега под ногами, вдруг ставшего асфальтом, серым от старости, в трещинах и пучках рыжей травы из них, до неба - из свинцового превратилось оно во вполне бодрую голубую высоту.
        В зените висел раскалённый добела кружок солнца. По обе стороны от дороги уходило до горизонта поле, местами неровное, заросшее дикими травами мне по колено. Такая вот пастораль, понять бы ещё - к чему оно всё.
        - Я царь - я раб - я червь - я бог! - негромко закончил я цитату за давно стихший голос. Хорошо быть начитанным, это иногда добавляет уверенности в себе в мире людей, уткнувшихся в смартфоны.
        В совершенной тишине, неестественной для летнего поля, наполненного обычно стрекотом насекомых, шуршанием травы на ветру, криками птиц - да звуком моих же шагов по асфальту, в конце-то концов! - небесную синеву, лишённую и признака хотя бы лёгких туч, прочертила огненная полоса. На её острие, будто чудом отлетевший кусок солнца, нестерпимо ярко сияла белым точка, за которой тянулся длинный хвост дыма.
        Ни звука.
        Ни одного звука.
        Полоса прочертила небо и рухнула куда-то за горизонт. Земля под ногами у меня должна была не просто дрогнуть - подпрыгнуть, выкинув меня с дороги куда подальше. Но и этого не произошло, хотя я сделал усилие и остановился.
        И вот что это бы...
        - ...ло неплохо. Потенциал на уровне семи с четвертью единиц по шкале профессора, это очень недурно. Но из парня, хоть он и стихийный предсказатель и - совсем по мелочам - целитель-губитель, гораздо перспективнее готовить телекинетика.
        Горбунов подошёл ко мне: несмотря на закрытые глаза, я почему-то понимал всё, что происходит в лаборатории. Оттянул веко, наклонившись, заглянул мне в зрачок.
        - На отдых его, Валентиныч. В сто седьмую давай, к Ежову, там нормально будет. А я пойду позвоню, генералу доложу, какую мы рыбку выловили.
        Боярский сказал что-то, но я не расслышал. Неудержимо хотелось спать, я устал, словно таскал мешки с цементом. По два за раз. В гору. Сутки напролёт.
        Так, в полудрёме, которая всё никак не хотела становиться полноценным сном, я и доехал по коридору до грузового лифта. Здоровяк Боярский управлялся с каталкой в гордом одиночестве ничуть не хуже, чем с помощью подполковника. Только матерился иногда вполголоса.
        - Сложно охрану позвать, что ли. Валентиныч туда, Валентиныч сюда... Сатрап хренов. На одну звезду больше, а туда же - начальник.
        Лифт, скрипя, опускался вниз. Один этаж, второй - я видел мелькание ламп через решетчатую дверь. Вздохнул шестерёнками, останавливаясь. Боярский выкатил меня и повёз по коридору. Если бы я уснул до лифта, в жизни бы не понял, что мы на другом этаже - всё одинаковое.
        Майор вытащил из кармана ключ, открыл одну из дверей. Мы проехали мимо десятка таких же, ни надписей, ни табличек, как он вообще здесь ориентируется? Но ключ подошёл.
        - Антошка, принимай соседа! - он задом вошёл в дверной проём, таща за собой каталку со мной. Не оборачивался, видимо, не опасается получить по голове. Значит, всё-таки не тюрьма, не психушка. Всё несколько сложнее.
        - Так точно, Сергей Валентинович! Всегда рад соседям, с ними не скучно, - отозвался чуть шепелявым говорком невидимый мне человек. Так сходу и не понять, молодой, старый.
        Ну да ничего, познакомимся. Потом. Когда и если проснусь.
        Боярский ловко развернул койку в довольно тесном помещении, пришвартовал её к стене боком, благо колёсики позволяли. Потом бегло глянул на монитор, отключил капельницу, оставив, впрочем, в вене катетер. Последними движениями отщёлкнул держащие ноги и руки крепления.
        - В порядке? Ну и славно. Обживайся, отдыхай, завтрак в семь. А, часов же у тебя нет? Так разбудят, не волнуйся, у нас тут всех будят. Ещё никто голодным не остался.
        После этого он развернулся и вышел, не забыв запереть дверь. Я с трудом покрутил головой, осматриваясь. На второй койке, близнеце моей, тоже с монитором на спинке и стойкой для капельниц - правда, пустой, - сидел, наклонившись, моих лет парень с подвижным живым лицом. Из таких выходят профессиональные попрошайки и актёры стенд-ап программ, что, в общем-то, одно и то же.
        - Антон Ежов, - коротко представился он. - Да ты спи, спи. Я сам помню, как меня в первый раз тестировали. Не объясняй.
        Одно в комнате было предельно странно: освещение. Вместо лампы под потолком - а она есть, есть, вон, отсвечивает бликами, жилое помещение озаряли свечи. Массивный тёмный подсвечник на столе, рядом с закрытым ноутбуком и клубком проводов, из которого выглядывала капсула наушника, служил подставкой под шесть разной длины свечек.
        - Кирилл, - сказал я. С трудом, хрипло, но вполне внятно. - Ракунов моя фамилия. А свечи зачем? Электричества нет?
        Парень оперся руками на постель и встал.
        - Как нет? Есть свет. Пить хочешь?
        Я кивнул. Антон обогнул стол, достал пластиковую бутылку с минералкой и принёс мне.
        - Удержишь? А то пей, я подержу.
        Я пошевелил руками, протянул обе к бутылке и вцепился в неё, как пьяный, наткнувшийся уже почти в падении на фонарный столб. Сосед усмехнулся, скорчил непонятную рожу, потом подцепил крышку, не забирая у меня бутылку, и одним движением свинтил её, подхватив в воздухе в кулак.
        Вода оказалась тёплой и почти без газа, но какое это было блаженство... Отдышался, выпил ещё. Завинтить крышку получилось своими силами. Я уронил бутылку на постель рядом с собой и откинулся на спину. Сил действительно не было.
        - А свечи, Кирилл, это мне для тренировки. Без аппарата профессора я, конечно, ничто, но иногда... Иногда получается.
        Антон вернулся на своё место, прилёг и уставился на подсвечник. Пламя от фитилей мигнуло, начало раскачиваться, потом свечки одна за другой погасли, словно их задул неощутимый для меня ветер.
        - Сегодня вот такое "иногда", - тихо сказал Антон. - Доброй ночи, сосед. Остальное для тебя - завтра. Если повезёт.
        Темнота вокруг показалась мне опять серым туманом, как там, в лаборатории. Я даже ждал, что меня вновь обругает невидимый голос - хотя, почему обругает? ничего нового я не услышал, - но вокруг было тихо. Сосед засопел, словно решил уснуть в рекордные сроки, а потом мутное марево и накрыло меня наконец-то с головой.
        Мне ничего не приснилось.
        06. Интересное предложение
        Кровь, повсюду кровь - нестрашная, вроде бы, киношная, яркими мазками кетчупа. Но настолько она была не на месте именно в этих интерьерах, что я невольно вжимался в кресло, стараясь не отвернуться. Горбунов не приказывал ничего определённо, не давил, просто сказал: "Посмотри, парень. Кое-что поймёшь, а нет - так я тебе объясню на пальцах", но звучало это угрожающе.
        Видел я видео и поинтереснее, но от этого оторваться не мог с первых кадров.
        Казалось бы, что там такого: камера в руке оператора лениво скользит объективом по двору, делает панораму пустой парковки, потом упирается в стену дома на уровне примерно третьего этажа, а затем медленно опускается, словно пересчитывая кирпичи в стене.
        А затем упирается в... Впрочем, стоит начать с начала.
        Антоха оказался довольно приветливым собеседником, контактным, с удовольствием выложив мне всё - ну, или почти всё - что знал. Это было уже с утра, когда я проснулся от короткого гудка из встроенного в стену динамика. После сигнала хорошо поставленный мужской голос сообщил: "Шестое июля, семь часов утра. Личному составу и приглашённым лицам - подъём", после чего отключился. Было в этом нечто казарменно-тюремное, но и само место к тому располагало.
        Шестое июля? Недурной кусок времени у меня пропал с момента захвата на дороге. С неделю, так получается. Если Нани всё ещё сидит и ждёт меня, уже порядком устала. Прелестные ножки, наверное, затекли.
        - Антон, что это вообще? - с удовольствием допив тёплую, но такую вкусную воду, спросил я с интересом. Усталость прошла, хотелось разобраться.
        Окон в нашей комнатушке не было: я вообще подозревал, что мы глубоко под землёй, но лампа под потолком зажглась сразу после сигнала о побудке, ярко осветив невеликие хоромы. За ночь здесь ничего не изменилось: пара кроватей-каталок, одёжные шкафчики у стены, в которые мне и положить-то было нечего, письменный стол с хитро выгнутой столешницей - приставив стулья с двух сторон, можно было сидеть за ним вдвоём. Писать или что-нибудь печатать в ноутбуке, который, кстати, тоже лежал там с краю. Умывальник, возле которого уже возился с зубной щёткой сосед, а в самом углу, за невысокой перегородкой, отсвечивал белым унитаз.
        Скромненько, но со вкусом.
        - Что это вообще что? - хитро прищурившись, уточнил Антон.
        - Ну хорош тебе... Шутник, блин. Где мы есть, что за люди тут и вообще зачем вся эта шарага?
        Он почесал нос, сплюнул в умывальник пасту, но ответил охотно:
        - Агентство. И его специальный центр - я слышал, Боярский так называл само место. Какая-то спецслужба родной страны, но какая - чёрт его знает. Я на охрану насмотрелся, да и наших кураторов за эти полгода пару раз видел в форме, так скажу: не армия, не полиция, конечно. Не ФСБ. Шевроны на рукавах "Агентство П", сверху написано "Российская Федерация", посредине - герб. Вот и гадай, короче, что это такое.
        - Ага... - Дело ясное, что дело тёмное. Что не бандиты, я и так понял. - И чем они тут занимаются?
        Антоха закончил с зубами, приглашающе махнул рукой: давай, мол, твоя очередь. Сделал десяток приседаний, шумно выдыхая. Потом подошёл к шкафчику, начал там копаться. Обернулся ко мне:
        - Чисти, оправляйся, одевайся, завтрак скоро. А будешь в трусах и майке - разносчик ругаться станет. Накормят, конечно, но Горбунову стуканут.
        - Да мне-то что? Я здесь задерживаться не намерен.
        - Серьёзно? Ну-ну... Тебя тестировали?
        Я кивнул.
        - Сколько баллов набрал по шкале Дока?
        - Баллов? - Я сперва растерялся. - А, семь, сказали. Нет, семь с четвертью.
        - Ну и кто тебя отсюда выпустит, Киря. Смешной ты. Одевайся, привыкай существовать здесь, раз уж так.
        Всё это сказал настолько обыденно, без надрыва, словно сообщал о хорошей погоде, что мне стало особенно не по себе.
        Антон надел штаны, оранжевые с серыми полосками, похожими на форму дорожных рабочих, вытянул из шкафа что-то вроде сандалий, натянул на ноги и стал ремешками подгонять по ноге.
        - Одевайся! В твоём шкафу то же самое есть.
        Пришлось вставать и копаться в соседнем шкафчике. Ну да, стопка футболок, штаны, куртка - того же диковатого окраса, пантолеты.
        - А чего оно странного цвета всё?
        - Ха! Так мы же - "приглашённые лица". Если в побег настроишься, издалека заметно.
        - Мы чего, в тюрьме? - одеваясь, уточнил я.
        - Сказано же: специальный центр. А там уж сам думай... А занимаемся мы здесь одним и тем же, крепим щит Родины.
        - И меч? - вспомнив дурацкое название фирмы, которое упоминал Горбунов, поинтересовался я. Куртка была велика, пришлось подтягивать многочисленные верёвки с карабинами и липучки на рукавах, подгоняя по фигуре. Вроде бы, справился. Но от расцветки меня подташнивало.
        - Кому как повезёт. Может, и меч.
        Он потоптался, проверяя, насколько удобны сандалии.
        - Тоха, вот честно: я ни хрена не понял. Что здесь делают?
        - Всерьёз и всё понимают только Док - ну, профессор, - и генерал, начальник центра. Остальные делают, что скажут.
        Он обернулся, глянул на подсвечник, напрягся. Скулы заходили под щетиной. Один из фитилей свечек слегка задымился, но пламя так и не загорелось. Просто в комнате завоняло палёной нитью.
        - Не получается... - грустно сказал Антон. - От времени суток, что ли, зависит. Короче, расклад простой, но что ты из него поймёшь - не знаю. Где расположен центр, не в курсе, сюда всех привозят без сознания. Может, Питер или на Кавказе где, а может и Магадан. Принадлежит Агентству П, о котором информации ноль. На первом этаже стоит аппарат профессора, с помощью которого человек, обладающий способностями выше тройки может стать сверхчеловеком. Да, не смейся, так оно и есть, сам увидишь.
        - Прямо-таки людей икс мастерят?
        - Ага, что-то вроде. Только ненадолго. Пока ты в мозгобойке... ну, в аппарате, пока идёт подпитка, и если крыша не поедет на предварительных этапах. Да и потом шизануться несложно, психика, бро, штука такая. Неизученная.
        "Минус третий этаж. Завтрак. Готовность четыре минуты", - крякнул динамик. Я даже вздрогнул, хотя ничего пугающего. Немного неожиданно, да и всё.
        - А если результат теста меньше тройки?
        - От единицы до трёх - в батарейки. Меньше единицы - мусор, но сюда таких и не привозят. Я ни одного не встречал. В принципе, в транс любого загнать можно, что-то он да сумеет сделать, но выгорание очень быстрое, нет смысла с такими возиться.
        - Мало, что понял, но ладно.
        - Винтовку добудешь в бою, а пока жрать готовься. В восемь начало занятий.
        - И ты здесь полгода?
        - Так.
        - И чего умеешь, свечки гасить?
        Он немного удивился, потом махнул рукой и рассмеялся:
        - Ты ж новенький, ну да... Без аппарата большинство ничего не умеет. У меня пять баллов, да и то! А это я для себя развлекаюсь, говорят, при регулярных занятиях и без мозгобойки что-то начинает получаться. Так-то раньше я спички мог взглядом двигать: миллиметра два вправо, потом столько же влево. И сутки отсыпаться. А ты со своими семью с четвертью... Интересно даже: шарики лопал на расстоянии или насморк вызывал?
        - Будущее иногда видел. С людьми там ещё кое-что... - неохотно ответил я.
        Мысли в голове разгонялись и сталкивались стремительными глиссерами, поднимая веер брызг на поворотах. Экстрасенсы кругом! Настоящие! Похожие на меня люди, которых я за всю жизнь не встречал ни разу, полагая свой талант совершенно уникальным. Вот это номер... Да ещё и усиливать эти способности научились!
        Внутри меня словно натянулась и лопнула струна, оставив после себя даже не эхо - размытое воспоминание о звуке. Круто же, ребята, как круто!
        Замок на двери щёлкнул, дюжий мужик в незнакомой зелёной с серым форме заглянул к нам, потом вкатил небольшую тележку, уставленную в несколько уровней подносами:
        - Завтрак, шпана! Ложки-вилки не заначивать, особенно ты, новенький. А то знаю я ваши штучки на первых порах. Беглецы-оппортунисты...
        Я взял поднос и отнёс к столу. Вилка мало того, что пластиковая, так ещё и настолько хлипкая, что в глаз ткни - сломается. Без повреждений для сетчатки, роговицы и прочего стеклянного тела.
        Антон о чём-то разговаривал с разносчиком, изредка посмеиваясь, но я не слушал. Оказалось, что жрать хотелось просто неимоверно. Неделя на внутривенном кормлении - это, знаете ли, совсем не то, к чему я привык.
        Рабочий кабинет Горбунова, куда меня привели после завтрака двое хмурых охранников во всё той же серебристой форме, воображение не поражал. Чисто, аккуратно, но очень уж казённо. Обычная офисная обстановка, даже у меня в "Сенсорике" как-то богаче всё выглядит: стол с массивным монитором, кресло, стулья для посетителей, шкаф с документами, тумбочка с чайником и банкой кофе, телевизор на стене. Окон тоже не было, стало быть, до первого уровня мы всё ещё не добрались, хотя везли меня на том же скрипучем лифте на пару этажей вверх.
        Видимо, и лаборатория где-то здесь же, либо я вчера отключался и ошибся в подсчёте этажей.
        - Свободны, - кивнул он охране, снимая очки и аккуратно укладывая их в футляр. - Но за дверью подождите, вдруг наш приглашённый - мастер кунфу и специалист по захвату заложников. Сейчас как начнёт колесом ходить по потолку, стреляя из зубной щётки...
        Я невольно улыбнулся. Охранники, то ли не выспавшиеся, то ли просто привыкшие к шуткам шефа, с каменными лицами убрались за дверь.
        - Ну что, Кирилл, Антон тебя чуток просветил? Да, прослушка, камеры, прости уж, так надо. Вдруг ты акт суицида на горшке совершишь или там весточку отправишь в ЦРУ: сижу невесть где, требуется бомбёжка Воронежа, целую, Юстас.
        Экий у меня куратор, оказывается, юморной.
        - Просветил. Сверхлюдей делаете, говорит, из расходного материала. Иван Иванович, а на кой чёрт это всё стране? Ведь один центр денег стоит немеряно, да ещё и зарплату вам всем платить надо. Чистая наука, что ли?
        - Бизнесмен, - неопределённо хмыкнув, ответил подполковник. - Уважаю. Нет, из науки у нас только отдел профессора, я вас позже познакомлю. Пока смысла нет. Центр один чёрт лет двадцать простаивал, бывшая секретная база минобороны была. А так это, Киря, окупается, ещё как окупается, хотя широкой публике о том неведомо. Вот, землетрясение недавно было возле Гавайев, слыхал в новостях? Молодец. Задержали отправку танкеров с американским СПГ, контракт им почти сорвали. Поработаем в этом направлении - и вовсе сорвём, не мы, так смежники. Работа, знаешь ли, глобальная, сложная, куда там шахматам...
        - Вы устроили землетрясение? - Если честно, я не поверил. Все эти детские книжки и программы Рен-ТВ в зубах завязли: ах, наши доблестные бойцы невидимого фронта, прикрываясь ночной темнотой, зубами перекусили колючую проволоку и ворвались в тёплые сортиры врага в самый ответственный момент... Да ну, бред, конечно.
        - Ну, не я лично. Наш центр. Сосед твой, Ежов, вон тоже участвовал на отвлекающем участке: это когда в тот же момент в Филадельфии едва Индепенденс-холл не сгорел, аж колокол свободы оплавился. Хорошее информационное отвлечение, маневр, понимаешь. Чем у них больше заморочек, тем нам жить проще.
        - Всё в холодную войну играете?
        Я не нарочно его провоцировал, просто всю жизнь искренне считал, что армия и все эти тайные структуры - штука, несомненно, важная, но в родной стране слишком уж выпячивается их значимость. Вместо того, чтобы жить как в богатых государствах, у нас почему-то частенько всплывает идея, что это они лучше пусть живут на нашем уровне.
        Что ещё бредовее, чем жители планеты Нибиру из телевизора.
        В общем, патриотизм мой ограничивался где-то размерами собственной гордости за страну - есть ведь, чем гордиться, красиво, да и люди у нас хорошие. Иногда. А вот государственные проекты, планы и действия, традиционно неповоротливые и частенько непродуманные, оставляли меня в крайнем случае равнодушным.
        Но и к какой-либо оппозиции я не относился отродясь, справедливо полагая, что счастье народное всех этих господ с горящими глазами никаким боком не интересует. Высокие кабинеты и тёплые кресла - это да, любыми путями, но никак не граждане великой Родины.
        Горбунов не обиделся. Посмотрел на меня в упор, поморгал, потом спокойно ответил:
        - Не играем. Воюем. И ты, Кирилл, будешь воевать за нас. Так уж кости выпали. Давай-ка ещё раз обсудим: сам согласишься работать в Центре, либо придётся убеждать тебя понятными аргументами?
        - А давайте я домой поеду? - в тон ему ответил я. - Вот прямо сейчас и поеду. Одежду вашу рабочую сдам, переоденусь в своё, машину заберу - и в путь, а?
        Подполковник поднялся с кресла, прошёлся по кабинету, совершенно не боясь поворачиваться ко мне спиной - конечно, и охрана бдит в коридоре, и из зубной щётки я стрелять не умел. Уж это в моём досье он прочитать успел точно.
        - И там ты начнёшь вовсю постить в фейсбуках, какие мерзавцы эти спецслужбы и лично И.И. Горбунов? Неинтересная получается ситуация, неприемлемая. Нет у тебя дороги назад, в тёплую "Небесную сенсорику", к слегка потёртой, но ухоженной Людмиле Марковне, к маме в кимоно и прочим радостям жизни. Мы вот вчера после твоего тестирования кое-какие меры приняли, благо часовые пояса нам такую возможность дали. Поэтому...
        Он вернулся за стол, одернул пиджак - тоже серый, как при первой встрече, но гораздо дороже на вид, достал откуда-то из выдвижного ящика пульт и решительно направил его на телевизор. Экран мигнул, ожил. Горбунов переключил сигнал на флешку - она заранее была вставлена, эти люди всё делают заранее.
        - Так это... Подписку могу дать, - пискнул я, поглядывая на экран. Пока ничего интересного, черная заставка с надписью "Агентство П. Управление координации".
        - И что нам ей подтереть? - не глядя на меня, устало спросил Горбунов. - Нам не бумажка нужна, а ты сам. Смирись. И чем быстрее ты сообразишь, что нет никакой обратной дороги и прежней жизни, тем лучше.
        Я ещё успел который раз удивиться, как у него изменилась речь, стоило выйти из роли туповатого директора небольшой фирмы, как началось кино.
        Объектив камеры опустился, показывая мне до боли знакомую вывеску "Небесная сенсорика". Я и по парковке узнал, где снимали, но здесь уже без вариантов - мой офис. Потом оператор двинулся дальше, открыл дверь, которую я строго-настрого велел круглосуточно сторожить охранникам, зашёл внутрь. Стол охраны, перевёрнутый стул, следы крови на полу - тонкая красная ниточка, уже подсохшая, багровая. Веером рассыпанные рядом листки каких-то документов, обломки мобильника, по которому как катком проехали, комната отдыха дальше по коридору, куда эта кровавая дорожка и уходила. На стенах пятна крови, в одном месте отпечаток ладони - тоже красный, у самого пола, будто раненый пытался схватиться хоть за что-нибудь, теряя силы. Из приоткрытой двери торчала подошва берца немалого размера, виднелся край штанины камуфляжных штанов над ней.
        - Охранник пытался добраться до телефона, - внезапно сказал до того молчавший оператор. - Или в окно уйти хотел, теперь уже и не скажешь.
        Камера не стала заглядывать внутрь комнаты отдыха, а поплыла дальше по коридору, в приёмную. Лера сидела за стойкой, откинувшись назад. На белом с сиреневым халате - обычной униформе моих помощниц - алели пятна пулевых ранений, жутковатые маки, приколотые к груди, животу и воротнику. Изо рта склонённой набок головы стекала страшной слюной струйка крови, пачкая шею.
        - Четыре выстрела в упор. Погибла на месте, - ровно сказал оператор. Таким тоном обычно просят передать соль за обедом.
        В моём кабинете всё было перевёрнуто, эмблема "Сенсорики" сорвана со стены и разбита уже на полу на несколько кусков, стол сдвинут в сторону, из шкафа выкинуты все папки с делами. Они кучей громоздились в углу. Кушетка перевёрнута неизвестно зачем - похоже, просто от злости, как дети иногда мучают животных - потому что могут, без какого-то рационального объяснения. Зеркальные вставки на стенах (фэншуй и эманации бизнеса, Кирилл Сергеевич!) расколочены вдребезги, неведомый варвар не пропустил ни одну.
        Вампир он, что ли, так ненавидеть зеркала...
        По дипломам на стене, похоже, стреляли как в тире. Разбитые стёкла, дыры от пуль на листах цветной бумаги с замысловатыми подписями никогда не существовавших деканов и ректоров, докторов психологии и академиков. Эту бутафорию, после того, что я уже увидел, было и вовсе не жаль.
        - Кто это всё сделал, вы? Ваши люди?! Зачем?
        - Да ну, бросьте, Кирилл Сергеич! Какие такие наши люди? Вы это всё и сделали - спятили от перенапряжения, или наследственность дурная сыграла, мама-то ваша того, ку-ку уже давненько. Взяли пистолет - он с вашими отпечатками в полиции уже лежит, во дворе нашли, - да и пошли громить свой же офис, убивать сотрудников. Дело нерядовое, согласен, но ничего особенно удивительного. Вы ещё и машину свою сожгли потом в лесу. Съёмок нет, но уж поверьте на слово.
        Как это он удачно на "вы" перешёл, страшненько всё прозвучало. До боли официально. Я закрыл лицо руками. Всегда казалось, что это какой-то театральный жест, живые люди так не делают, но это просто поводов раньше не было. А теперь вот появился, стараниями этих тварей.
        - И как же... Что же...
        - А ты в федеральном розыске теперь, парень. Прикинь, как забавно? И Центр - единственное место в стране, где ты можешь дальше жить и работать. С некоторыми ограничениями свободы, но на строгом режиме всё будет ещё хуже. О психушке я и не говорю. А здесь есть возможности. Тем более, ты просто не побывал в аппарате - для некоторых приглашённых это круче наркотика.
        У меня было ощущение, что ничего больше нет.
        Всё сломалось.
        Ни сил, ни направления, а только одна морская волна в шторм схватила как щенка за шиворот и то отпускает в штуку - вон он берег, ползи, обдирая руки и живот, то перестаёт баловаться и стягивает обратно, в пучину. Так однажды уже было в детстве, отец ещё был жив. Мы поехали в Лазаревское, и чёрт дёрнул меня, не умеющего плавать, на смешном надувном лебеде с дыркой для щуплого мальчишеского тела, в шторм сунуться в море. Всего-то балла три-четыре, взрослый человек успел бы выскочить на берег между волнами, а я вот завис между жизнью и смертью.
        И криков никто не слышал, хотя родители-то вот, метрах в пятидесяти, увлечённо играли в карты и пили противное кислое вино со случайными знакомыми.
        Вода. Солёная вода со взвесью совсем мелких камушков с размаху бьёт и стаскивает меня обратно, от спасительного берега в глубину, лезет в рот, выливается носом. Но... Тогда выполз, навсегда простившись с унесённым в море лебедем, получив от матери по ушам именно за него, а не за то, что едва не утонул, и сейчас - как-нибудь.
        - Мне надо подумать.
        - О чём? - совершенно непритворно удивился Горбунов, выключая телевизор. - Дело-то ясное. Впрочем, можно. До вечера, там будет второе тестирование, вот пока пообедаешь, подумаешь. Хочешь, книжек принесут? У нас библиотека отличная. Ты вот, наверное, читаешь мало, сейчас все больше по игрушкам и телефонам.
        - Много я читаю, ошиблись. А пусть несут, "Граф Монте-Кристо" прямо в тему будет.
        Подполковник хохотнул, но что-то записал на листке для заметок.
        В свою комнату я вернулся опустошённым, уже не обращая внимания ни на хмурых охранников, ни на скрипучий лифт. Плевать. Надо было разгадать сооружённую для меня Горбуновым головоломку: убраться отсюда и не сесть лет на много за двойное убийство.
        Или это всё была инсценировка для дураков? Хм. Тоже вариант. Но проверять его - даже если удастся выбраться из центра и как-то попасть домой через "часовые пояса" - не хотелось. Представил себе на секунду, как я заявляюсь в отделение полиции с вопросом, не нагрели ли меня, такого хорошего, постановочной съёмкой про стрельбу в "Небесной сенсорике", а в ответ получаю дубинкой по лбу.
        Хороший вариант. Смешной.
        - Скажи, Антон, а тебя здесь как заставили остаться?
        - Да никак. Семьи у меня нет, родителям Агентство денег высылает нормально. Работаю вот, зачем меня держать? К тому же в мозгобойке знаешь как круто иной раз! Вот ту же Филадельфию поджигать прикольно было: кажется, что висишь прямо над ней, в небе, вроде как и высоко, а видно всё-всё, каждого человечка, машины, полоски на флаге пересчитать можно. Потом команда поступает, и я превращаюсь в огонь. Не зажигаю в руках, не стреляю им, типа как с огнемёта, нет! Сам становлюсь огнём, растворяюсь в этом пламени, пропитываю воздух, нагреваю его и разделяюсь на части: что-то остаётся на объекте, что-то возвращается сюда, в аппарат. Ощущение потрясающие, а ты говоришь - заставили. Сам потом поймёшь.
        Вот оно как. Сам пойму.
        - Мне это не надо, Тоха.
        - Попробуй сперва, Киря, потом уже и решай. У меня вот тренировка, пойду душой отдохну.
        И правда, через пару минут зашёл охранник - всего один, да и то, видимо, просто в силу инструкции, поздоровались за руку и ушли, совершенно приятельски болтая.
        А я остался. И одиночество это мне скорее нравилось, чем нет. Всё же впервые остался один со времени... Да уж неделя, если голос утренний не соврал. А смысл ему брехать, меня в заблуждение вводить? Так невелика птица.
        Первым делом я прошёлся по вещам: свой шкафчик, Антона, стол: в ящиках обнаружилась масса разнообразного добра, от пивных пробок и скрепок до пачки журналов "Химия и жизнь". Действительно, чем ещё заняться на досуге, выпил - и читай.
        Ноутбук исправно включился. Модель древняя, без сканера отпечатка пальца и прочих faceID, нажимай кнопку да жди, пока он посвистит кулером, подумает и раскроет тебе рабочий стол.
        Открылся без хлопот, но радости это не прибавило. Подключения к сети нет, браузер вообще не установлен. Офисные программы, какие-то старые игрушки, совсем уж пожилой фоторедактор. В папке "документы" куча чьих-то стихов отдельными файлами, самый свежий - годовой давности. Прочитал пару, дрянь дрянью. Явно не Державин.
        - Как же мне в сеть-то... - задумчиво сказал я.
        А никак, похоже. Самое главное - я толком и не понимал, что бы сделал, забравшись в интернет: кляузу в правительство стал писать или просто сёрфить сайты в поисках криминальных новостей? Если уж видео сняли (или смонтировали), думаю, с новостями тоже всё в порядке. Ищут тебя, Кирилл Сергеевич, ищут. И никакой фирмы у тебя в любом случае больше нет.
        Захлопнул ноутбук, даже не потрудившись выключить.
        Вернулся к Антонову шкафчику, покопался ещё, внимательнее. И вот - награда усталому следопыту и сыщику! - кнопочная звонилка. Я подобными со школы не пользовался, но уж как-нибудь... Работает - и ладно, справлюсь.
        А теперь самый интересный вопрос: кому, собственно, звонить? В полицию? Может, матери? Отпадает. Людмиле Марковне? Хм. Во-первых, про неё в Агентстве знают, Горбунов упоминал, во-вторых... А чем она мне поможет-то? Это не деньги у мужа тырить, чтобы открыть бизнес для любовника на стороне, всё серьёзнее.
        Пару лет назад я бы набрал Филиппа. И он бы помог хоть чем-нибудь, мозги у друга работали дай Бог каждому. Но... поздно об этом думать.
        Филипп. Солнце среди туч. Нани. Интересная ассоциация какая, но раз так - надо пробовать.
        Одна беда, молодёжь нынче трубку при неизвестном голосовом вызове не берёт, а мессенджера в этой рухляди не было, нет и не будет. Эсэмэску, что ли, написать?
        "Прив, Нани, это Кирилл Сергеевич, Сенсорика. Прости, что пропал, не моя вина, задержало Агентство П - не знаю, кто, спецслужба поместили в некий центр-тюрьму, Урал или Сибирь, разведай, помоги выбраться, никого не убивал, попробую потом позвонить написать, сюда не пиши!!!".
        Не шедевр эпистолярного жанра, но хоть что-то.
        Нажал "отправить", стёр текст.
        Как только я сунул телефон обратно в шкаф Антона под стопку чёрных футболок, в замке двери зашуршало. Я отскочил к своей кровати, прихватив пару номеров журнала, раскрыл в первом попавшемся месте и уставился в огромную, на весь разворот, фотографию хитро сочинённой молекулы - здоровенную разноцветную гусеницу с подписями на английском.
        Охранник на меня, впрочем, особого внимания не обратил. Положил на стол свёрток, подошёл к Антонову шкафчику и, почти не копаясь, выдернул оттуда телефон, положил в карман формы. Молча вышел, заперев дверь.
        Я шумно выдохнул - всё это время сидел как мышь, затаив дыхание. Подошёл к столу и развернул свёрток: интересно же, чем Центр радует узников.
        "Александр Дюма", - значилось на тёмно-синей обложке, вверху и помельче.
        А ниже и крупным шрифтом - "Граф Монте-Кристо".
        07. Разрушитель
        - Ну что, брат Кирилл, пойдём? - Охранник был новый, не из прежних конвоиров к Горбунову, не раздатчик пищи и не посыльный с книгой. Много здесь народа, похоже, много. Так просто не сбежишь, даже если бы было куда.
        - Пойдём, брат сатрап, - в тон ему легко согласился я. - Убей меня нежно. А куда попрёмся-то?
        - В лабораторию к Доку.
        Книгу я положил на подушку, вернусь - перечитаю. А не вернусь... ну, тогда и вся история Эдмона Дантеса (который, как я считал в детстве, и убил Пушкина на дуэли - поколение ЕГЭ, как иначе) останется кому-то другому. Судьба, сами понимаете.
        На самом деле до появления охранника я не столько вспоминал жизни выдуманных людей, перелистывая книгу, сколько пытался разобраться в себе. Такой вот сеанс прикладного психоанализа, завернувшись в шутовское оранжевое с серым одеяние и болтая ногами, обутыми в безразмерные сандалии.
        Было ясно, что я крепко попал.
        На самом ли деле поубивали штат моей скромной фирмы или же это недорогая постановка - решительно не важно. Даже если это смонтировали на коленке, пользуясь одной из новомодных нейросетей, результат был примерно одинаков. Домой мне дороги нет.
        Мне никогда не казалось, что я супермен, решающий в своей жизни абсолютно всё, несгибаемо идущий навстречу урагану, да ещё и поющий во весь голос бравурный гимн. Вовсе нет: происходящее научило меня осторожности, умению ухватить малую толику там, где удаётся, пониманию, что я - это я. И поломать мою судьбу несложно массе людей: от пьяного пешехода, прыгающего под колёса или паре наркашей с ножами в поисках денег на дозу, до движений куда более глобальных сил.
        Вот сейчас оно и случилось, движение... Чёрт бы его побрал.
        Вариантов жить дальше было три.
        Не жить вовсе: хоть в унитаз вставь снизу камеру и просматривай круглые сутки очко заключённого, при желании уйти из этого мира человек такую возможность находит. Выход простой, ясный, освящённый традициями и требующий не более, чем подходящего момента.
        Вторая возможность тоже просматривалась ясно: плюнуть и смириться. Забыть о Кирилле Ракунове, каким он был с рождения, и остаться здесь стёртым "приглашённым лицом". Пока мозги не вскипят от этих их игр со способностями, или от старости не умру. Почему-то вспомнил могилу Филиппа, свежую ещё, насыпанный продолговатый холм пахнущей сыростью земли, закиданный венками. На самом большом: даже полиция потом интересовалась, кто принёс, но не нашла, - было красиво написано "В расчёте".
        Он хотя бы пытался убежать.
        Это и был третий путь: бегут отовсюду. На матрасах из Алькатраса, на воздушном шаре из тёплых объятий "железного занавеса" или приветливого Восточного Берлина через канализацию, из Америки в Россию и наоборот. Важно поставить цель.
        На этот раз никакого лифта. Я шёл по коридорам, за мной топал и сопел охранник, изредка сообщая, где повернуть на развилках. Лестница. Пролёты, площадки, безлюдье, но я присматривался и видел развешанные в углах под потолком камеры. Много камер. Ясно, что наш путь видят и контролируют, а что охранник всего один - так это тоже часть изучения и тестирования меня.
        Ну-ну.
        Поднялись мы на четыре этажа вверх, лестница кончилась: никаких ступенек дальше, только массивная дверь. Мой спутник набрал что-то на наручных часах, здоровенных, прямоугольных. Я обратил внимание, что подобные здесь у каждого сотрудника Центра. Даже у Горбунова теперь не дешёвый "ориент", реквизит для обмана наивных экстрасенсов, а именно подобное устройство на руке. Наверное, некие терминалы. Дверь щёлкнула. Охранник потянул за ручку, пропустил меня вперед и пошёл следом.
        Коридор, неожиданно прямой и довольно широкий. Просто новый коридор, каких я насмотрелся, но было и одно отличие. Разительное, я даже остановился на мгновение, перестав шаркать сандалиями: окна. Здесь были окна! Забранные частой решёткой, узкие, но через них проникал настоящий солнечный свет. По одной стене окна, вдоль другой - двери, украшенные яркими пятнами света.
        - Выбрались из подземелий? - спросил я.
        - Типа того. Ты шагай, шагай! Профессор уже ждёт.
        - Да шагаю... Тебя бы так обули, тоже не торопился бы.
        Он хмыкнул.
        - Ботинки ещё заслужить надо. Ударным трудом на благо Родины.
        В торце коридора были раздвижные двери, двойные, чтобы удобнее заносить оборудование, наверное. Или провозить каталку с очередным "приглашённым лицом". Охранник отодвинул одну створку, приглашающе махнул рукой, но сам остался снаружи.
        А я, конечно, зашёл. Куда деваться. Пока моё решение проблемы толкалось между Сциллой и Харибдой второго и третьего вариантов. Нет уж, суицид я точно оставил на крайний случай. Представил себе Филиппа с его вечным "Think positive!" и зашёл. На огонёк.
        - Кирилл Ракунов, тридцать один год. Экстрасенс, Док, будешь смеяться - профессиональный специалист. Даже дипломы какие-то на стене висели. Парень будущее видит!
        Горбунов широко улыбался, представляя меня. А я открыл рот, чтобы съязвить что-нибудь в ответ, да так и застыл на полпути от двери к нему. Было от чего.
        Лаборатория производила впечатление.
        Это не тот запасной терминал, где меня тестировали первый раз, о нет! Помещение размером с небольшой спортивный зал - не хватало только высокого потолка и баскетбольных корзин на щитах по краям - было набито оборудованием неведомого предназначения. Шкафы с аппаратурой, массивные кресла для участников неизвестно чего: изогнутые, почти горизонтальные, с поручнями и захватами для рук и ног, откинутыми в ожидании чьих-то голов шлемами, сдвигающимися крышками; провода, экраны, пульты.
        Чем-то мне эти кресла напомнили голодных зверей в ожидании пищи.
        В центре, скрывая часть техники, стояла толстенная полированная колонна, металлический колосс от пола до потолка, украшенная многочисленными рукоятками, смотровыми окошками, кнопками и прочими признаками высоких технологий. От колонны во все стороны провисали пучки кабелей, делая зал похожим на огромную карусель, забаву для пожилых детей. Глаза разбегались. Остро пахло озоном, как возле долго работавшего копира.
        Но самыми впечатляющими были люди.
        Профессор, к которому и обратился подполковник, являл собой особенно красочное зрелище: наряженный в синий парчовый балахон, из-под которого снизу торчали армейские ботинки, был он невысок, толст и почти лыс - так только, венчик волос дрожал вокруг головы. Нестарый, года на три-четыре опережая в возрасте Горбунова, он, тем не менее, казался здесь наиболее умудрённым опытом. Глубокие морщины тому виной или совершенно седые усы - Бог его знает.
        Балахон я на его месте расшил бы ещё и серебристыми звёздами из фольги, а в руку взял волшебную палочку: идеальный бы вышел злой колдун для детских праздников. Гарри Поттер в годах.
        - Будущее, Вань, у нас одно, - немного пискляво откликнулся маг и чародей. - Победа Родины над явными и тайными недругами.
        - Складно излагаешь. Оратор, наверное. Цицерон.
        Но я уже не смотрел на них, обводя взглядом зал. Рядом с профессором мялся с ноги на ногу явный помощник и лабораторный работник, молодой, да и... несолидный. Назвал бы его карликом, но у тех сложение тела непропорциональное - большая голова, ладони и ступни, а остальное укорочено. У этого же господина всё было гармоничное, но компактное: просто не вырос в детстве. Наряжен хотя бы по-человечески, обычный серый халат, брюки, шапочка, мягкие туфли.
        - Какис. Семён. - Неожиданно густым басом сообщил этот хоббит.
        Горбунов неожиданно засмеялся:
        - Крошка Какис, так оно чаще говорят. Техник основной аппаратной.
        Вот как я угадал сходу. Молодец. Шоколадная медаль - моя.
        Семён недовольно глянул на подполковника и насупился. Но промолчал. Видимо, не по чину было препираться с начальством.
        - А это - сестрица Алёнушка, раз козлов ты уже видел, Кирилл.
        - Елена Аркадьевна. Кандидат технических наук, капитан, - сухо поправила его молодая женщина, сидящая за пультом, забыв упомянуть фамилию. Её возраст я определить не брался, но что-то ближе к сорока. - Вы, товарищ подполковник, расшалились что-то нынче. Пациент так возбудил?
        Вот этой тётке на язык лучше не попадаться. Но выглядит отлично, даром, что у меня слабость к ухоженным дамам средних лет.
        - Меня, Алёнушка, давно возбуждают только деньги, вы же знаете, голубушка! - задушевно откликнулся Горбунов. Похоже, подобные пикировки здесь были обычным делом. - Да, профессор! Представьтесь и вы, что ли. Парень перспективный, вам с ним работать и работать. А потом... Крошка, готовь кресло номер четыре.
        Какис послушно пошёл к одному из готовых заглотить человека аппаратов. Походка у него была воробьиная, лёгкая, вприпрыжку.
        - Васин моя фамилия, Фёдор Михайлович - Достоевского читал? - вот, молодчина, тогда не забудешь. Доктор наук, профессор, дважды лауреат Государственной премии - секретного раздела, увы, в газетах про то ни звука. Член-корреспондент академии наук, награждён чем-то там в три ряда, почти как Брежнев, я эти нынешние ордена и запомнить не могу. Обращаться ко мне лучше "профессор" или "Док", так все делают.
        - Специальное звание - полковник, - добавил Горбунов. Было у него в голосе что-то, зависть не зависть, но похожее на то чувство проскочило искрой.
        - Вот только полковником меня звать не нужно, - очень серьёзно откликнулся Док. - Лишнее это. Из меня полковник как вон из Ваньки - учёный.
        Горбунов пожал плечами. И это была часть одного бесконечного разговора, ясно.
        - Готово, - сообщил крошка Какис. - Идите сюда, юноша.
        - Секундочку, - встрял подполковник. - Мы тут все свои, все в курсе, а тебя, Кирилл, хочу предупредить: на пиковых мощностях будем чуток энергии у тебя отбирать, не знаю, как ты себе это увидишь, да и заметишь ли вначале, но скажу сразу.
        - И что?
        - По идее, ты можешь сопротивляться и всю её откачивать, но это лишние для нас хлопоты. Мы, видишь ли, тут зарабатываем маленько.
        Какис громко хохотнул своим этим пугающим басом, неожиданном в тщедушном тельце.
        - Чего смеёшься, крошка? Можно подумать, тебе биткоины не капают. Короче, мощность здесь дармовая... почти, мы чуток на майнинг оттягиваем. Но если очень прижмёт, будь в курсе, можешь поднажать и получить там, - он кивнул на аппаратуру, - ещё резерв. Но это прямые потери для нашего маленького бизнеса. А если нормально всё будет, отблагодарим, не забудем. Свободы не обещаю, но мелкие бытовые удобства тоже денег стоят. Даже здесь.
        Я хотел было рассмеяться, но передумал. Ну а что, зэки начальству колоний деньжата рубят, а "приглашённые лица" вот так можно использовать. Круговорот бабла в природе.
        - Усёк? - уточнил Горбунов.
        - Пока нет, но потом поймёт. Рано ты об этом, - сказал Док.
        - Так лучше на берегу обо всём договариваться. Сейчас не понял, потом въедет.
        Елена Аркадьевна недовольно кашлянула у себя за пультом. Видимо, пауза затягивалась, а у неё и другие дела были. Массаж или фитнес - я уж не знаю.
        - Да, давай уже в мозгобойку! - согласился с невысказанным Горбунов. - Пора тестировать тебя... Что попробуем, Док? Пирокинез? Телепатию?
        - А то ты не в теме, что сейчас реально нужно. Телекинез. Что-нибудь на разрушение, раз уж Кирилл такой мощный паренёк. Москва требует разрушителей, а у нас в запасе выше четырёх единиц никого.
        - Немезидис? - понимающе уточнил подполковник.
        - Ну да, чего спрашиваешь.
        Я под всю эту непонятную беседу уже забрался в кресло, откинулся, ожидая, пока Какис пристегнёт меня крепежами, нашлёпает привычно присоски на проводах и накроет голову откидным шлемом. Лежать было неудобно, но я подозревал, что скоро это меня волновать перестанет. Так оно и вышло, в общем-то.
        - Кирилл, - раздалось в наушниках шлема. - Как самочувствие?
        - Нормально, профессор.
        - Вот и славно. Ставлю первую боевую задачу. Точечное разрушение ненужного объекта на территории России. Людей, учреждения, ни приведи Господи, военные или правительственные цели не трогать. Есть идеи?
        - Сарай, что ли, чей взорвать? - я даже удивился. Как-то вся эта ерунда не сочеталась с масштабом Центра, да и люди здесь на вид серьёзные.
        - Ага, можно и сарай. Лишь бы пострадавших не было. Найдёшь заброшенный - действуй. Расстояние значения не имеет, да ты и сам поймёшь. Это тест по сути дела, что ты вообще можешь. Игра всерьёз, не сложнее стрелялок на компьютере.
        - Может, инструктаж какой? - жалобно сказал я. - Что мне вообще делать?
        - Наоборот, так лучше. Входишь в пространство гм... Васина, выбираешь цель, разрушаешь ментально, возвращаешься. А мы тут следим, как и что у тебя получается. Сомневаюсь я в семи с четвертью единицах, облажался Ваня наверняка при тестировании.
        Так... Ладно, моё дело отсюда как-то смыться. От этого и плясать будем.
        - Готовность десять секунд. Я от него прикрыл недопустимые цели, Док, запреты категории эф, - вмешался Какис.
        - Всё не закроешь, извратнётся - сможет. Давай, поехали.
        И я поехал... Все мои собственные ощущения, когда накрывало, стёрлись и потускнели. Ерундой я занимался, что верно, то верно. Да и тестирование, со всеми его покойниками, походом через стеклянный дождь и хамским голосом, так - тьфу! Васин - гений, не иначе, если сам соорудил всю эту машинерию. Даже если украл. Даже если...
        Мною словно выстрелили из кресла, катапультировали, по крайней мере именно так это и ощущалось. Никаких перегрузок, вообще никакого ощущения собственного тела. Я был теперь бесплотный дух и если бы только знал Слово, то легко и непринуждённо зачал бы новый мир, новую Вселенную.
        К несчастью - или наоборот - Слова я не знал, поэтому просто улетел куда-то вверх; не было для меня больше препятствий, расстояний, тяготения и прочих оков слабого человеческого тела. Ничего больше не было, только я - и Земля подо мной, загибающаяся по краям, уходящая за значительно более дальние теперь горизонты. Земля внизу, облака надо мной, до них мой дух не добрался по чистой случайности.
        Я моргнул. Или не я - понять границы между собственным "Я" и окружающей реальностью стало решительно невозможно. Земля покрылась пунктиром алых точек, рассыпанными координатами параллелей и меридианов, ощущение, что я теперь ещё и GPS-трекер, улетевший в стратосферу, не покидало. Зато с территорией не ошибёшься, хрен я забреду за границы России, учитывая моё задание.
        Прямо подо мной сероватой дымкой был прикрыт Центр. Теперь я видел его полностью, ощущал до метра, где он расположен, но все эти знания были не большим, чем многие печали. Я твёрдо знал, что именно эта дымка мешает мне, например, разрушить всю конструкцию внизу. Вообще как-либо воздействовать на неё. Запретная зона.
        Никакая это была не Сибирь. И насчёт часовых поясов Горбунов, скажем мягко, нагло сбрехал: Центр располагался в лесу, но жиденьком, подмосковном. Два часа на машине до границ новой Москвы, если быть точным. Или четыре часа на юг до моего родного города. Думаю, доставить меня сюда понадобилась никак не неделя, а вот зачем они меня держали всё это время в забытьи - большой вопрос. Какие-то ведомственные игры, не иначе.
        Страна у нас велика, поэтому я решил двигаться дальше. Возвращение в Центр не представляло для меня проблемы, это я знал точно. По сути дела, никуда ведь я и не летел, это больше было похоже на сон. На видение, в котором чувствуешь себя всемогущим - что да, то да.
        - О-хре-неть... - сказал кто-то вслух моим голосом. Я сам? Пришлось согласиться с этой мыслью.
        Усилием воли я оказался там, где захотел быть. Над родным городом, прямо над центром, совсем неподалёку от того кафе, где вечность назад назначил Нани свидание. Интересно, она получила моё сообщение?
        Сейчас всё это казалось далёким и незначительным, но мысль всё же лениво колотилась в пустоте на месте моего разума. Тук-тук, бро, я здесь.
        Нани.
        Послание.
        Уничтожить объект.
        Разумеется, людей мне трогать запрещено, да и не собирался я это делать, но все три нити сплелись в одну, не хуже пучка проводов в лаборатории Дока.
        Я сделал круг над городом, удивившись, насколько он огромен - не Москва, но всё же, всё же... - и красив. Особенно с высоты, когда неизбежную грязь на улицах не рассмотреть. Город был покрыт серыми точками, прикрывающими людей, пушистыми серыми же куполами над зданиями, от жилых домов до разных учреждений и заводов. Чистым пространство оставалось над водохранилищем, голубым блюдом делящим на две неравные части мою малую родину. Над парками и скверами.
        А прекрасный город, чёрт побери! Как-то я это и не осознавал раньше.
        Нани.
        Сообщение.
        Если и просить ещё раз её помощи, то именно сейчас.
        Однако, оставалось ещё одно дело, начну всё-таки с него. Элегантная петля над водой, увидев которую, от зависти удавилось бы немало лётчиков, пролёт над кварталами и резкое снижение у "Небесной Сенсорики". А закрыто! Просто закрыто, рольставни опущены, парковка абсолютно пуста.
        Мне не было теперь препятствий в виде стен и замков, я же - бесплотный дух! Тень Создателя на грешной земле, не меньше.
        Внутри офис производил гнетущее впечатление. По крайней мере погром, который я видел на экране в кабинете Горбунова, был совершенно реальным. Только смели кучи мусора, бумаг и осколков в кучи, но даже не вывезли. С моим обострённым чувством прекрасного смотреть на всё это было больно.
        Было бы больно, если наяву, но в моём странном полёте-видении стало слегка лишь неприятно. Не более того. Не ожидал, что пребывание в аппарате Васина настолько влияет на эмоции.
        Странно, но ничем не пахло. Я с удивлением понял, что вообще лишён в этом странном состоянии обоняния, как больной ковидом, побеждённым прививками в прошлом году.
        А ведь должно, должно вонять затхлостью, если неделю всё заперто.
        Пятна и полосы крови на полу и стенах тоже оказались реальны. Трупов, разумеется, не было, но я и не ожидал, что они останутся здесь навсегда: запах всё же, да и в отечественных традициях накрепко заложено хоронить покойников. На третий, что ли, день.
        - Вот и пойми, всерьёз тут всё было или только для съемок кино? - спросил я вслух. Не знаю, у кого. Да и слышал ли меня в этом состоянии вообще хоть кто-то.
        Ещё один пируэт, перелёт через водохранилище, снова центр, аккуратными ломтиками кварталов внизу. Дома сплошь серые, люди тоже под колпаком, а вот машины - по-разному. Те, что с людьми, пусть и на обочине, прикрыты, а пустые доступны для моего карающего взгляда.
        Я, кстати, так и не понял, что именно я должен сделать для разрушения хотя бы песочного замка на детской площадке. Рук и ног у меня сейчас не было. Да и голова... В общем, стоило сперва выбрать объект, а потом уже пробовать к нему как-либо подступиться.
        - Всё везде не всерьёз, - неохотно заметил всё тот же неприятный мужской голос, что и на тестировании. Казалось, что ему неприятно разговаривать со мной, но почему-то приходится. - Ты слабый человек, Кирилл. Всем веришь, всему доверяешь. Включи уже голову, если есть.
        Я затормозил посреди пустого пространства над кинотеатром. Внизу был сквер, посреди которого возвышалась коричневым бугром авангардная статуя Стеньки Разина - предмет лютой ненависти Нани, если блогерка не шутила.
        Хотя, вряд ли, какие там шутки: весь город был против, один мэр радовался. Людмила Марковна как-то говорила, что с градоначальником щедро поделился известный скульптор Зураб Бракодели, получив заказ.
        - А ты вообще кто? - поинтересовался я у воздуха. Видно никого не было. - Создатель и творец?
        - Больной, что ли? - хмыкнул в ответ некто. - Я это я. Мне уже не помочь, вот и работаю... регулировщиком движения для молодых дурней. Тебя назначили разрушителем - вот и разрушай давай. Могу помочь советом.
        - Ну... Помоги.
        - Выбери объект. Подберись поближе, в первые разы это важно. Потом представь, что должно произойти. Напрягись, как будто пытаешься поднять что-то тяжёлое - это как раз и будет накачка энергией. А потом всё получится.
        Детская какая-то инструкция. Смешная. Но мне было совершенно невесело.
        Я спикировал из пустых небес к памятнику Разину. Людей рядом не было, только в отдалении бродили тени в серой дымке.
        Стенька, больше похожий на изваяние сидящему Змею-Горынычу, был изображён за бортом ладьи, поставив одну ногу на её край. На руках у него безвольно лежала прекрасная персиянка, отчётливо напоминающая средних размеров тюленя с пышной гривой. Чувство прекрасного у скульптора, судя по всему, зашкаливало.
        М-да... Это стоило и разрушить, к чему мне чьи-то безвинные сараи?
        - Давай уже, приступай. Чего ждёшь?
        Какой неприятный всё-таки голос, высокий, с истеричными нотками, хотя и несомненно мужской. Мерзкий тип, кто бы он ни был.
        Я напрягся, следуя совету. Представил себе, как вся эта бронзовая вакханалия разлетается на части, осыпается, превращаясь в груду обломков. Но просто разнести на клочки ни в чём неповинного Стеньку с тюленем было мало: я не забыл, что нужно ещё как-то известить Нани о своём местопребывании. Девочка умная, аномальным интересуется, мимо правильно составленного послания пройти не сможет.
        Всё было более чем реально. Для меня. Сейчас.
        У Разина внезапно лопнула голова. Изнутри, как бывает иногда с перекачанными воздушными шариками. Бронзовые осколки прошли сквозь меня, окончательно убедив, что всё это не очень-то наяву. Но и не во сне, разумеется, просто меня здесь физически не было и нет.
        Потом начала рваться на куски остальная скульптура, мне оставалось только подняться над ней и следить, чтобы весь этот хаос дрожащего, трещащего как бумага изнутри металла, не раскидало бессистемно вокруг постамента, а уложило во вполне разумный узор.
        Серые тени людей заволновались, начали вскакивать со стоящих в отдалении скамеек, снимать происходящее на телефоны, но именно сюда никто не лез. Вот и отлично.
        В небе появился полицейский беспилотник, после протестов двадцать первого года ими в срочном порядке оснастили все крупные города. Висел и непрерывно снимал, что замечательно. Меня как раз и интересовало, как будет выглядеть картинка точечного воздействия на предметы сомнительной культуры сверху.
        - Чего ты копаешься, слабак? - уточнил голос. Но мне было не до него: в эпицентре разрушения я на скорую руку выкладывал из кусков разлетающейся бронзы грубое подобие эмблемы "Небесной Сенсорики" - разумному достаточно, а окрестности превратил в схематичную, но достоверную карту пути к Центру.
        Сообразишь, Нани? Потому что если нет, плакали мои надежды на освобождение.
        Последним штрихом из обломка ладьи я соорудил стрелку, нацеленную на место, где был Центр, а рядом выжег на земле два длинных числа подряд, координаты его расположения. Долготу и широту, до секунд, чего стесняться.
        Вот теперь всё.
        То ли от усталости, то ли по каким ещё причинам, вдруг включились все чувства разом: я ощущал острый запах горячего металла, песка и земли, разрытой, обожжённой местами, неживой. Так должно вонять на поле боя после схватки. Одновременно я услышал, как стихает мощный гул - до этого он должен был быть и вовсе непереносимым, вот никто из людей к месту событий и не кинулся, понятно.
        - Икебану какую-то наваял, - буркнул голос. - Дизайн местности.
        Судя по всему, он ничего не понял.
        Если и власти не поймут смысла картинки, это ещё лучше.
        - Тебя Горбунов поимеет. Всю энергию на себя забрал, намайнили-то кошкины слёзы. А он очень рассчитывал...
        Какис откинул мой шлем и смотрел строго, а в аппаратной царил полный беспредел.
        - Восемь! - восторженно ревел Док. - На пике - восемь единиц! Самородок! Двадцать пять лет ничего подобного!
        После этой неосознанной отсылки к Булгакову, Васин взмахнул рукавами парчового балахона, став похожим на упитанную синюю птицу. Волосы вокруг лысины встали торчком, придавая ему сходство с безумным профессором из какого-нибудь старого американского кино.
        - Энергия! Какого хрена всё на себя оттянул?! - в свою очередь орал Горбунов. - Потери больше трёх тысяч долларов! Гм. Ну, не потери - упущенная прибыль, конечно, но ведь так.
        Елена свет Аркадьевна заикнулась было насчёт непонятной диаграммы моей деятельности, возжелала подробностей, но её разумный - и крайне неприятный для меня - вопрос потонул в воплях обоих начальников. Крошка покачал головой, но в дебаты вступать не решился. Разумный всё-таки господин, несмотря на своё почти детское телосложение.
        А я почти выпал из кресла, ноги не держали. Ощущение полёта, силы и вседозволенности схлынуло моментально, оставив сосущую под ложечкой тоску. Вот оно как бывает, а тут живёшь-живёшь - и словно во сне.
        - Зачем памятник разрушил, почему именно памятник?! - продолжал разоряться Горбунов. На подполковника было приятно смотреть: вместо обычного вида победившей серости в его облике появились человеческие черты - встрёпанные волосы, багровая окраска лица, искажённый в вопле рот. Знал бы, ещё пару монументов разнёс. Они у нас всё равно почти все так себе.
        - Да не нравился он мне, - честно сказал я.
        Сделал пару шагов и мягко осел на пол, голова кружилась, вокруг плавали в воздухе вереницы чёрных пятен и серых хлопьев.
        Абзац. Game over.
        08. Истина где-то рядом
        Если кто из всей семьи и понимал Нани - и то не до конца, - так это дед Леван. Заработанных (хм-хм... ну, не посадили, значит - всё честно) им в девяностые денег хватит и праправнукам, но на своих потомков он смотрел с сожалением. Где стремление делать хоть что-то новое, где?
        Нет его и в помине. Обленились все, зажрались. Жаль, сыновей нет.
        Зять, даром что русский, всё-таки старается не быть бесполезным приложением к деньгам, руководит бизнесом батоно Левана в этой части России, но тоже как-то... без огонька. Всех денег не заработать, с этим и старик был согласен, но почему надо только продолжать его путь, ни миллиметра в сторону, а? С дочери взятки гладки, женщина, пусть домом занимается, но внуки?!
        Эх. Только умничка Нани хоть что-то делает, остальные тупо проедают дедовы миллионы - так он и говорил обычно, со своим неубиваемым кахетинским выговором (э, внучка, Сталин тоже говорил с акцентом!).
        Девушка откинулась на спинку дивана, не отрывая взгляд от телефона. Лойсы и шеринг, ха! конечно, если с фигурой и лицом всё хорошо, зачем нужно больше, так почти все думают. "Вихади за муж, наруках насидь буду". Осёл, учи русский.
        Неохота ей было что-то "за муж". Ни к чему. Не сейчас. В свои девятнадцать она была влюблена только в одно: в тайны и загадки. Не придуманные писателями, режиссёрами и прочим творческим народцем всех времён, нет, - в настоящее сверхъестественное.
        То, что существует, хотя и не должно.
        Из инстаграма в ВК, одним движением точёного пальца. Её профиль - но это не так интересно, там сплошной "за муж", потом её группа. Масса комментариев, но отсутствие новостей - уж это она определяет безошибочно, даже проглядывая по диагонали. Личные беседы. Так-сяк. Андрей расплывчато жуёт сопли, Маша и Таня думают, Линкин советует связаться с каким-то Михой из Алтуфьево. Господи, где это вообще? Гугл, подскажи. Московская область на границе с Рязанской? Вот это дебри, мама не горюй...
        Но хоть какие-то телодвижения пошли.
        Когда неделю назад она заехала в "Небесную Сенсорику" - противное пафосное место, делать там нечего, если бы не Кирилл... ха! Сергеевич, ну ладно, пусть пока будет по отчеству, - ничего не предвещало дальнейшего. Разумеется, она понимала, что он зовёт её скорее на свидание, чем на интервью, но и этот вариант был неплох. Она не девственница и не монашка, чтобы избегать мужчин, поэтому границы допустимого установила бы по ходу дела.
        Проблема, что никакого хода так и не вышло.
        Сперва не появился сам Кирилл. Она ждала до девяти, пару раз глянув в мессенджере, был ли в сети. Это хороший способ узнать, просто так абонент забил болт на встречу или по причине. Был с утра, был с утра... Потом не выдержала и позвонила по обычной сотовой связи, хотя, как и все, ненавидит это делать. Вот как: абонент и вовсе не абонент. Как и ближе к полуночи, и рано утром.
        Вяло полистала сайт с местными происшествиями. ДТП в городе отсутствовали, только в области перевернулась фура. И куда же ты делся, человек с пронзительным взглядом...
        Кирилл ей понравился. И как мужчина, и зацепил чем-то в разговоре: на мошенников, выдающих себя за пришельцев, контактёров, экстрасенсов и свидетелей прилёта Нибиру вот-вот, на неделе, она за полтора года своего хобби, ставшего страстью, насмотрелась. Он был не похож на них. Кто угодно, но не мошенник. Женское сердце чувствовала за его напускной строгостью и отстранённой взрослостью - Сергеевич, ха! - нечто реально существующее.
        Поэтому на следующий день после неудавшегося свидания она собрала команду у себя дома. Квартира, дедушкиными стараниями, позволяла устраивать вечеринки и многочисленнее.
        - Кошкина влюбилась, - сразу сказала Маша. Шут его знает, может, ей и правда виднее. Чувствует движения души по первым колебаниям ауры.
        - Не уверена, - откликнулась Таня.
        - Интересная история, - задумчиво сообщил Андрей. Он и сам был без ума от Нани, поэтому идея с её очередной влюблённостью ему, как говорится, не зашла. - Я пощупаю по адресам этого парня, что там к чему.
        - И базы гляну, и со знакомыми ментами перетру, - подтвердил Линкин.
        Они действительно были командой. Нани как двигатель, мозг и (ладно, что уж там...) источник финансирования всех их поисков необычного, Маша и Таня - боевой кулак (мало, кто ждёт от пары коротко стриженых девчонок слаженного парного боя), Андрей в подходящей для него роли сыщика, неприметного, но въедливого, а Линкин... Этот просто гений во всем касающемся анализа информации. Талант, помноженный на сотрудничество кое с кем в областном управлении ФСБ и прочие полезные знакомства.
        Хорошие посты о паранормальном просто так не сделаешь.
        Линкин покачал головой, поправил капюшон худи, из которого обычно и смотрел на мир через блестящие в полутьме стёкла очков. Андрей взъерошил волосы - привычка, когда он думает. Нормальная рабочая обстановка.
        - Копаем по трём направлениям: первое и главное - куда он делся, следующее - жизнь, круг общения, и последнее - подтверждённые факты парапсихологических проявлений. Факты, свидетели, места. Меня мужичок заинтересовал, поэтому - роем.
        - Сасный дядя?
        - Ох, Маш, ну хорош! Давай уже на русском говорить, а не вот это всё.
        Нани не сомневалась, что команда сработает по максимуму. Вот и сейчас, несмотря на вялые результаты, она просто ждала, делая в телефоне заметки об уже известном.
        Пункт первый. Где Кирилл Ракунов сейчас - не знает никто. Мать, совершенно сумасшедшая, по словам Андрея, тётка по имени Сайонара считает, что он поселился у друга. Бой, так сказать, френда. Полная чушь, учитывая данные из остальных источников. Просто у мамы кукушка набекрень. Близких друзей после гибели некоего Филиппа у предмета исследования не обнаружено. Филипп Иванов погиб, заказное, судя по всему, убийство. Поставим галочку на предмет подумать, нет ли связи с Кириллом. Машина Ракунова отсутствует, уехал сам? Куда и зачем? Галочка.
        Второе. Жизнь у парня оказалась довольно интересной. С двойным, так скажем, днищем, правда, ни малейших признаков бойфрендов там не обнаружено. Итак, фирмочка записана на него, все десять тысяч уставного капитала внёс как полагается натруженными руками учредителя, но и эти деньги, и все вложения на оборудование, обстановку, наём работников и первоначальную рекламу - чужие. А именно, Людмилы Марковны Кончаковой, благоверной супруги бывшего вице-мэра, а ныне зампредседателя правления местного банка "Точный кредит". Проверено по банковским платёжкам, не так уж и сложно, если иметь выходы. Взамен Кирилл э-э-э Сергеевич потрахивает означенную хорошо сохранившуюся даму с периодичностью от раза в неделю до двух. Всё очень тихо, очень спокойно и без малейших коллизий. Впрочем, у Кончакова пара только всем известных любовниц, мужичку не до скандалов.
        Нани поморщилась, но продолжила писать.
        Последний пункт. Вот с этим и вовсе всё интересно. Двенадцать абсолютно счастливых клиентов, куда больше статистической погрешности. Найденные важные документы, вычисленные "крысы" в коллективе, предсказанные результаты торгов и изменения курсов акций, одна вылеченная в совершенно безнадёжной ситуации жена клиента (Нани сама смоталась посмотреть: да, цветёт женщина, что, учитывая её своими же глазами виденную карточку из онкодиспансера, почти невозможно), обнаруженный за менее, чем сутки пропавший ребёнок, опять же по точной наводке Ракунова. Плюс ещё по мелочи. Но хватало и совершенно гневных отзывов о полной бесполезности "Сенсорики", один клиент на днях вообще с обрезом ввалился после смерти жены.
        Человек явно что-то умеет, но талант нестабилен. Вот первый вывод.
        Телефон время от времени вздрагивал от входящих сообщений, но она уже не обращала внимания. Бросила его на диван и задумалась.
        Самое интересное во всём деле - это странное смс с неизвестного номера позавчера. Лично она поклялась бы, что это Кирилл, но доказательства... Нани взяла телефон, полистала приложение и перечитала.
        "Прив, Нани, это Кирилл Сергеевич, Сенсорика".
        Ну, ок, это кто угодно мог написать. Хотя вот это "прив", как она сперва к нему обратилась, договариваясь о встрече, плюс имя-отчество... Предположим, он.
        "Прости, что пропал, не моя вина, задержало Агентство П - не знаю, кто, спецслужба поместили в некий центр-тюрьму, Урал или Сибирь, разведай, помоги выбраться, никого не убивал, попробую потом позвонить написать, сюда не пиши!!!".
        Полный бред, если бы он реально не пропал в тот день. Агентство П? Линкину на заметку, пусть поинтересуется. Спецслужб нынче валом, вдруг есть и такая. Центр-тюрьма, Урал-Сибирь... Попахивает дешёвыми детективами на НТВ, но чем чёрт не шутит.
        Он вообще шутник ещё тот.
        Номер, с которого пришло смс, пробили по базам, разумеется, и результат прямо-таки порадовал. Нет такого. Фантом, призрак и невозможное сочетание цифр. Совсем интересная ситуация.
        И что за убийство он упоминает?! Андрей нашёл - с трудом, но таки да - всех сотрудников закрытой на неопределённый срок работников "Сенсорики". Лера с ним говорить напрочь отказалась, явно чего-то опасаясь, а вот охранник Тимофей болтал много и с удовольствием. Только устроился, ага, и сразу в бессрочный отпуск. Но - оплачиваемый! Сидит вот дома, пиво потягивает. Что-то недоговаривает, глаза хитрые, но явно ничего не боится.
        Было там что-то на фирмочке, было, но копать глубже смысла нет. Все живы.
        Помоги выбраться... Почему он ей написал, неужели больше некому? А по всем раскладам, видимо, так. Некому. Любовница пас, не её проблемы, маму Сайонару от психушки отделяет тонкая грань ближайшего нервного срыва, а и всё. Друг погиб.
        Нани потянулась. Приближалась любимая часть каждой операции их команды - активный поиск. И пусть до этого дело оборачивалось съёмками в сомнительных пещерах, интервью с вечно пьяными свидетелями прилёта тарелочек (и отлёта бутылочек), сбором архивных данных, которые теперь и не проверить, неграмотными провидицами и лекарями, у которых вся родня перемёрла, это ничего. Сейчас она нутром чуяла настоящее дело.
        К тому же - Кирилл. Хотелось его увидеть. Хотелось.
        Права, наверное, Маша.
        Телефон дрожал уже не переставая. Нани схватил его в руку: Линкин, причём голосовой вызов. Кто-то умереть должен, чтобы он позвонил, а не написал. Впрочем, там ещё и два десятка непрочитанных сообщений...
        - Мать, у тебя совесть есть? - как обычно сонным голосом поинтересовался Линкин. - Тут в городе хрен знает что творится, а ты на мессаги не отвечаешь.
        - Чего ты агришься с порога? И что не здороваешься? - буркнула Нани. Из всего, что накопала команда по поводу Кирилла, её почему-то больше всего напрягала его престарелая любовница. - Что в родном городе вообще происходить может, НЛО у обладминистрации сел?
        - Почти. Твой любимый памятник террористы взорвали, прикинь?
        - Разин и тюлень? - ахнула Нани. - Ну-ка подробнее!
        - Я тебе десять минут назад видос скинул, Кошкина. Эксклюзив, съёмка дрона УВД. А ты там... что вы, девушки, чешете? мужики-то понятно, а с вами всегда вопросы.
        - Хам ты, Линкин! Нетолерантный хам. Ничего мы не чешем, мы приглаживаем.
        Собеседник откровенно заржал.
        - Короче, кончай приглаживать, видео глянь. Запись - топчик. Там странно всё выглядит. Менты уже оцепили сквер, убирают, но копия у нас есть. Давай, у меня дел по горло.
        Запись была в первом десятке сообщений, которых насыпалось уже с полсотни. Разумеется, Андрей, Маша с Таней, трое преданных подписчиков группы из местных, городских, - все в голос орали буквами: включили телек, напиши, позвони, скорей-скорей-скорей, ТАМ ТАКОЕ!
        Да уж... С воздуха съёмка производила впечатление.
        Возле самого памятника, дылды этой бронзовой, никого не было - так, мамочки с колясками далеко в стороне, группа пацанов, мелкота, школьники, наверное, с уроков смылись. На другом конце сквера - ментовский патруль. Вот, считай, и всё.
        Тишина, благолепие и полный общественный порядок.
        А потом как-то сразу началось, и Нани готова было поклясться - никакой это не взрыв! Рвануло бы сразу и быстро, а здесь... Сперва у памятника лопнула башка непосредственно главного персонажа, но рой осколков металла не разлетелся, падая, в стороны, он начал кружиться в воздухе, оплетая бронзовой метелью остатки монумента, который, в свою очередь, тоже рвало на части. Но опять-таки невиданным образом: в разных направлениях, то выкидывая длинными языками куски ладьи, фигур Разина и княжны, то бросая их прямо возле гранитного постамента.
        Всё вместе на земле складывалось то ли в подчёркнуто детский рисунок, то ли в некую абстрактную картину.
        Вокруг гранитной глыбы образовалось почти идеально круглое нагромождение остатков памятника, они шевелились, перемещались уже по земле, будто невидимый художник мучительно искал для них подходящее место, творил, создавая одному ему ведомое произведение. Остальные рассыпались по скверу, но недалеко. Вот несколько кусков, почему-то похожих на стрелку - такая гусиная лапка из рассеченного биссектрисой угла - легли по направлению на северо-восток: у дрона на съёмку накладывались служебные метки, компас было видно. Там, у вершины угла, в земле словно раскалённым шилом, задевая плитку и бордюры, протянулась длинная цепочка несомненных цифр.
        Террористы? Ну-ну... Скорее, всё это было по их части, её и команды. Если это не сверхъестественное, то, блин, что тогда?!
        Нани досмотрела до конца. Фиговина из осколков вокруг пьедестала что-то мучительно напоминала, что-то совсем недавно виденное. Символ какого-то ресторана? Математическую фигуру? Вот он, склероз девичий, подкрался, когда не надо.
        Подумает. Успеет ещё, такие загадки они с Линкиным на раз щёлкают, был опыт.
        - Досмотрела? - Лёгок на помине. Пишет ещё что-то, пишет. - Штуковину вокруг гранита узнала? Это эмблема конторки твоего Кирюхи. Сенсорика его небесная.
        Блин!.. А ведь да! Ай да Линкин, ай да сукин сын.
        - Теперь узнала. Но как он...
        - Всё, не мешай, я над цифрами думаю. Явно какой-то несложный код. Парень не математик, криптография там на коленке наверняка.
        - Я бестолочь в этом, Линкин, а ты сообразишь. Делай.
        Через полчаса все были у неё.
        Нани включила огромный телевизор, которым и пользовалась-то раз в неделю, кино глянуть. На экране застыл скриншот съёмки разгромленного сквера. Приговор команды был однозначный: непонятно, как и что, но снос надоевшего всему городу памятника - дело рук Кирилла. Именно он это всё провернул, оставил Нани ещё одно сообщение. Теперь бы его расшифровать, но это дело времени.
        - Он же у тебя помощи просил в смс? - уточнил Андрей. - Может, это связано одно с другим.
        - Стрелка типа указатель? - Линкин потёр нос. - Не, не бьётся. В смс Урал-Сибирь, а направление на Рязань куда-то. Может, на Владимир. Короче, края явно не азиатские, наши. С цифрами вообще засада. Почему он не написал словами, боялся, что его это... Агентство накроет?
        - Ребят, - встряла Маша. - А как он это вообще сделал?
        - Если это он. Я вот не уверен, - буркнула Таня. Ей всегда казалось, что всё самое интересное в мире должны непременно делать женщины. Woman power рулит.
        - Ты бы вот умела такие дела творить - стала бы рисовать чужую эмблему, какой-то занюханной фирмы? И я нет. Так что с Ракуновым сто пудов тема связана. - Линкин встал, прошёлся по просторному залу, который дед Леван называл старомодным словом "гостиная", когда заезжал к Нани. - Не буквы. Цифры. Что можно указать именно цифрами?
        - Вес, - хмыкнула Таня. Ей не понравилось, что мнение опять прокинули, но - как человек разумный - понимала: в приоритете интересы команды. Её дело - кулаки.
        - Рост.
        - Расстояние!
        - Высота, глубина...
        - Номер банковской карты. Ну, или счёта.
        Мозговой штурм шёл вовсю. Линкин стоял посреди гостиной, а остальные словно мячики кидали в него, мели всё, что приходило в голову по теме. Он и сам не молчал.
        - Цена чего-нибудь?
        - Кодировка разной техники, ну там, заводской номер, серия. Или марки стали.
        - Паспортные данные, где номер.
        - Координаты, - сказала Нани и запнулась. - Ну, на карте же... Широта, долгота.
        Андрей даже вскочил, а Линкин резко повернулся к хозяйке дома.
        - Координаты... А дай я тебя, Кошкина, расцелую! Да!
        - Только руки не распускай, а то я тебя знаю.
        Андрей покраснел и плюхнулся на место. Теперь будет страдать, обвинять себя, что он такой дремучий, да и заслуженный поцелуй пролетел мимо. Как мало надо в двадцать лет для счастья и горя. Иногда оба состояния даже не чередуются, накрывая одновременно.
        - Но они ж это... Короткие. Градусы широты, градусы долготы. Четыре циферки, - тут же начала спорить Маша. - Я со школы помню.
        Линкин уже раскрыл ноутбук, с которым не расставался даже в ванной, и торопливо стрекотал клавишами, что-то проверяя. Он присел прямо на пол, благо ковёр позволял на нём даже спать, строчил и, не поднимая головы, сказал:
        - Ситуация такая: в школе и правда - широта в градусах, долгота в градусах. Ну и минуты градусные добавляют для точности. Но в GPS - у пиндосов же всё не как у людей - цепочки цифр длинные, градусы и десятичные минуты. В каждой координате по восемнадцать-двадцать знаков, если точки выкинуть. И вот что у нас выходит... Да! Куда стрелка повёрнута?
        - На северо-восток, - подсказала Нани.
        - Ага... И координаты там же. Только это, блин, лес.
        Картинка на телевизоре мигнула, скриншот сквера сменился подробной спутниковой картой, это Линкин подсоединил ноутбук напрямую. Курсор сонной мухой пополз по телевизору, уткнулся в лесной массив и описал вокруг него извилистую линию.
        - Тасинский бор. Национальный парк Мещёра. Там можно не то, что секретный центр спрятать - небольших размеров город. Края глухие, хотя от Москвы не так уж и далеко, а народ у нас нелюбопытный.
        Курсор остановился и словно прилип к тёмно-зелёному фону карты.
        - Слушай, Кошкина, нам бы пару джипов. Организуешь?
        - Один запросто, хоть сейчас. Я у Вахтанга возьму, он всё равно до зимы в Испании чилится. А второй... Ну, если через деда - у отца с фирмы позаимствуем, там всякого добра хватает. А что, прямо туда и поедем: здрасьте, мы за Кириллом?
        Маша с Таней засмеялись, даже сосредоточенно думавший Линкин ухмыльнулся.
        - И туда, но не сразу. Я тебе про Миху рассказывал? Вот, он там не особо далеко живёт, удачно вышло. А Миха... Ну да увидите.
        Позвонить деду Левану Нани собралась только вечером. И ей удобнее, и ему со всей столичной суетой - переезжать из Москвы куда-либо дед не хотел - так будет проще. Сейчас уже дома, вот и поговорим.
        - Привет, дедушка!
        Говорили они по-грузински, что дед Леван считал лучшей защитой от любой прослушки, круче шифрования канала новомодными способами. Даже отец язык выучил, когда женился, куда ж деваться. В интересах бизнеса.
        - Здравствуй, здравствуй, принцесса! Как отец, как мать? Давай всё рассказывай, не про дела - это я сам в теме, в курсе, - про жизнь давай, да. Вспомнила старика, так теперь быстро не отделаешься. Замуж не собралась?
        Ну, это у деда присказка со времен её ранней юности, лет с пятнадцати. Вроде, цивилизованный человек, столичный, а подходы как в юности, в Кахетии. Ещё и настаивать будет, чтобы её жених украл, так по законам гор положено.
        Левану история с Кириллом не понравилась. Вообще-то, дед всегда поддерживал Нани в её поисках разной сверхъестественной чепухи, денег давал, машины, однажды очень помог командой крутых московских скалолазов, когда в Крыму искали базу пришельцев, но сейчас...
        - Ты, принцесса, не лезь в эту тему, - сухо сказал дед. - Контора явно государственная, секретная. В таких местах и бойцам головы отрывают, не то, что твоей пацанве. А у тебя голова красивая, умная, да, жаль будет видеть её не на месте.
        - Там на человеке всё завязано, мне ему помочь надо, бабуа. Сам учил - друзей не бросать, на полпути не сворачивать. А контора... Агентство это. Ну, ты ж поможешь, если что?
        - Э-э-э, учил, да, учил... Выучил на свою голову. Поможешь, да? Я тебе что, президент? Я скромный предприниматель, как тебя потом спасать? За границу сама не захочешь, а в России жарко станет, если всерьёз ловить начнут. И ведь полезешь всё равно, голова горячая, кровь моя, хоть и Кошкина. Вах... Думать надо. Сильно думать. Где, говоришь, центр этот?
        - Мещёра. Это Владимирская область, национальный парк. Агентство П называется. Я по интернету смотрела, никаких следов.
        - Интернет-шминтернет... Вы как дети малые. Да и есть дети, думаете, серьёзные люди и структуры в сети этой вашей светятся? Да никогда. Тут надо аккуратно всё, знать надо, кого спрашивать, как. И зачем, что важно.
        - Это мне надо, дед, - твёрдо сказала Нани.
        - Да понятно, что тебе, не тупой я, хоть и старый. На свадьбу-то позовёшь?
        Дед Леван гортанно расхохотался. Всё к одному сведёт, а тут загадка века! Да и Кирилла действительно надо оттуда вытащить, непонятное что-то творится.
        - У вас там ума хватит сразу не соваться к этому... центру? Пока точно не надо.
        - Мы сначала к одному знакомому моего друга поедем, под Рязань. Не волнуйся, не сунемся, дураки, что ли.
        - Да все молодые - дураки! Сам был в твои девятнадцать дурак. Орёл, но дурак, помню ещё, не забыл. Хотя ровесников уже мало совсем, кто помнит, но я сам не в маразме. Всё помню. Слушай, Нани, давай-ка так: машину я Лёше велю выделить. Без расспросов, а то знаю я твоего отца. Просто машину, ему подробности ни к чему - мы ж с тобой обсудили всё. Езжайте к этому другу в Рязань, здесь нормально всё, с людьми говорить надо, один одно знает, другой - другое, так, глядишь, наберёте ниточек, чтоб клубок раскрутить. И я поспрашиваю. Позвоню тогда, нахвамдис, принцесса.
        И положил трубку. Любит он первым прощаться, традиция.
        Дед всё любит делать первым.
        Нани с Линкиным и Андреем ехали на "крузере" Вахтанга, благо брат действительно был не против: она не поленилась написать, согласился с полуслова. В семье все давно привыкли к её "экспедициям", с отцом и матерью вопросов тоже не возникло. Маша и Таня держались сзади на машине с отцовской фирмы. Потрёпанный "ниссан", конечно, не первой свежести, но проходимый как зверь - это тамошний механик гарантировал.
        Но пока все эти качества машин были ни к чему: трасса М-4 давно стала отличным местом для поездок; платная, конечно, но запросто можно было до столицы и на собственном "смарте" прокатиться, как Нани много раз и делала. Но то до Москвы, им-то в Руднево в сторону, а там уже никак не федеральная дорога. Хотя тоже ничего, если сравнивать с разными краями, где уже побывала команда.
        Мендюкино. Луховицы. Пироча.
        Чем дальше они забирались в дебри Подмосковья, тем пейзажи становились унылее. Вроде как и лето, но всё на вид скучное, небогатое, выгоревшие поля и местами разбитые участки дороги. Глушь, не хватает пока то ли денег, то ли ума жить лучше.
        Чёрт его знает.
        Неведомый Миха, с которым Линкин пару раз созванивался с трассы, жил даже не в самом Алтуфьево, а в деревеньке рядом. Последние километры внедорожные качества машин пригодились, да ещё как. Хорошо, дождей последнее время не было, иначе в паре мест встал бы даже "крузер".
        Дом, который они искали уже не по навигатору - кто бы тут размечал всё до улицы, - а спрашивая попадавшихся селян, оказался дачей. Их таких здесь было немало, москвичи любили забраться подальше от пыльной жаркой столицы, вот и здесь обнаружилось подобное. Целый дачный посёлок, приспособленный, впрочем, и для круглогодичного житья. Если дороги кто-нибудь почистит, что, конечно, далеко не факт.
        Миха встречал их на улице, прямо посреди грунтовки между домами. Стоял, набычившись, в расстегнутой до пупа цветастой рубахе, линялых джинсах и резиновых тапках на босу ногу. Ветер трепал курчавые чёрные как смоль волосы, иногда шевелил даже золотую серьгу в ухе. Возраста мужик был неопределённого, от тридцати и до шестидесяти, иди угадай. Седины нет, морщин мало.
        Цыган. Как есть - цыган. Не хватало только толпы орущих тёток вокруг, дай-погадаю-богатой-будешь, да вороного коня.
        - Приехали? - неприветливо спросил Миха. - Ну и молодцы. Вещи берите, а машины туда, - он показал на неширокий проезд, уходящий за его участок в сторону. - И сами в дом давайте. Говорить будем.
        Повернулся и пошлёпал к калитке, не сильно обременяя себя личным знакомством с каждым и прочими рукопожатиями.
        - Суровый дядя, - сказал Андрей. - Брутальный.
        Сумки, впрочем, из багажника уже вынимал, не ленился. Линкин тоже выбрался ему на помощь, а Нани прикидывала, как бы завести тяжёлую машину в проезд, не зацепив забор.
        - Мне вот парня вашего, - Миха кивнул на Линкина, сидящего напротив за массивным овальным столом, - общие друзья рекомендовали. Ну как друзья, знакомые, конечно. Друзей у меня мало. Один. И тот давно не в России. А знакомых до чёрта. Так вот... А остальных вас я не знаю. Понятно, что ты, девочка - за старшую.
        Нани кивнула. Ей не нравился Миха, не нравился его дом в этой дыре, ей вообще ничего не нравилось. Пока Кирилл сидит на привязи в этом своём центре, они тут лясы точат и чай пьют. Лучше бы кофейку, но на её вопрос Миха тряхнул головой и уставился ей в глаза. Взгляд был бешеный. Не злой, но агрессивный, словно смотришь в зрачки дикому зверю.
        - Угадал, значит. Хорошо. Ты, паренёк, для подай-принеси, - он повернул голову к Андрею, кивнул каким-то своим мыслям и больше не обращал на него внимания. - Девочки у вас ударная сила, значит.
        Тут он откровенно оскалился.
        - Я сошла с ума, мне нужна она-а, - музыкально, но с булькающим смехом в голосе пропел он. - Впрочем, ваше дело. Фигня это всё. А ищете вы, значит, одно неприметное местечко в Мещёрском парке. И вот здесь - бинго! - я-то и заинтересовался. Потому как мне оно тоже очень интересно.
        - Балбес, что ли? - возмутилась Маша. - Мы вообще-то сёстры!
        Словила намёк на лету, ответила. Но разговор был не о том.
        - А тебе зачем? - без лишних хитростей спросила Нани. - Именно вот тебе?
        Миха осмотрел её с головы до пояса - дальше мешал стол, - будто вот только сейчас и увидел впервые. Он вообще вёл себя странновато, но раз уж приехали - надо потерпеть. Пока не разберутся, нужен ли им Миха в поисках вообще.
        - Да так... - медленно ответил он. - Вы вот паранормальное всякое ищете: пока ехали, я интернет перекопал, а я... Я хочу точно знать, что там происходит. Как, почему и чем дело кончится.
        - Известно, чем. Метеоритом, - сказал Линкин. - Близко уже небесный гость, а после него, может, вообще ничего не останется.
        - В том числе и поэтому интересуюсь, - туманно подтвердил Миха. - Я за свободу, понимаете ли, а какая свобода, если в этом вашем Центре людям мозги набекрень поворачивают? В государственных интересах, разумеется, но у нас и смертные приговоры именем Родины когда-то выносили. И исполняли тоже.
        В повисшей тишине слышен был стрёкот клавиш: Линкин что-то печатал, поставив ноутбук на край стола. Беседу, что ли, стенографировал?
        - Вот и мы за свободу, - сказала наконец Нани. - Мой знакомый туда попал, выручать надо. Я и заплатить могу, если есть информация...
        Миха мотнул головой:
        - Не надо. Денег у меня поменьше, чем у твоего деда, но тоже хватает. Мне из этой конторы человек позарез нужен. Лучше, чтобы информацией владел. Просто поговорить, это не месть или что-то такое. Вам - тоже. Так что наши пути пока совпадают. Я здесь, ребята, и поселился-то только из-за этого Центра, много чего разнюхал, но внутрь - никак. А тут вы подвалили. Видимо, Божья воля такова, пора приступать.
        09. Тяжело в учении
        - Где телефон, чувак? - зло спросил Антон. - Где мой, мать его, телефон? Что за хрень?
        Мне и так было плохо после сеанса непонятно чего в аппарате профессора, да и вся эта история с разрушением нелепого памятника сил не добавила, а тут ещё сосед.
        - Охранник забрал...
        - У меня разрешение начальника Центра на него есть! Я родителям звоню, понимаешь, родителям! И всё. Раз в пару недель. Почему его забрали?!
        Я пожал плечами. Лёжа этот жест не производит впечатления, но уж как вышло. Говорить мне было сложновато. В голове не стихал гул, словно я так и не выбрался из сквера, где вокруг летали куски бронзы, на земле раскалённой иголкой выжигались цифры, а голос... Он всё повторял и повторял, мучая визгливыми нотками: "Ты слабак, Кирюха!". Какие уж тут разговоры и телефоны.
        - Не ори. Спроси у Горбунова, почему изъяли, я-то при чём?
        Конечно, я всё прекрасно понимал, но сознаваться не хотелось. Вообще ничего сейчас, кроме долгого здорового сна, мне было ни к чему.
        Сосед что-то гундел дальше, но я уже не слушал. Отвернулся и заснул, провалился в тревожное марево, где всё почему-то было вперемешку: Нани, мать, Филипп, осуждающе глядящий на меня через стекло машины, невнятные обрывки разговоров с Людмилой Марковной и - яркая звезда в небе, зеленовато-белая, тревожно разрывающая лучами ночное небо.
        Зачем это?
        Как это?
        Что, чёрт возьми, это? Тот самый метеорит?
        Но почему тогда такой огромный...
        На этой мысли я окончательно провалился в глубокий колодец забытья, что-то ещё снилось, мучало, мешая отдохнуть, но что именно - Бог весть.
        Разбудил меня Боярский. Майор Валентиныч пришёл с парой охранников и устроил натуральный обыск, шмон, как показывают в кино про тюрьмы. До вспоротых матрасов и подушек дело не дошло, но остальное они перекопали вполне качественно. Ноутбук Антона забрали первым делом - уж не знаю зачем, чтобы стихи никто не писал или пасьянсы не разгадывал? На большее без подключения к сети он не годился.
        Спасибо, что на "Химию и жизнь" не покусились. И на Дюма.
        Соседа увели с собой для каких-то разговоров майор и один из охранников, а второй велел мне идти с ним. Режим ужесточался, как я понял. Неужели всё дело в смс, которое... и дошло ли, я даже не знал. Вся затея с изображением координат Центра, да и в принципе с разрушением монумента Стеньке казалась теперь глупой и ненужной.
        Никто меня не найдёт, потому что искать не будет. Зачем симпатичной блогерке связываться с секретной конторой ради какого-то мужика, которого она и видела-то раз в жизни.
        Я вздохнул и поплёлся впереди охранника. Опять нового, кстати, незнакомого. Такое ощущение, что Центр был набит сотрудниками этого их Агентства, а из подопытных "приглашённых лиц" здесь были я да Антон.
        - Вперёд. Налево. Налево. Стой.
        Да, этот боец разговорчивостью не отличался. Да и чёрт с ним - я хоть и выспался, был зол на весь свет. Мне бы отсюда смыться с наименьшими потерями, вот и все желания. А поговорить я и дома смогу, с Сири. Или с Алисой.
        - Товарищ подполковник? Приглашённое лицо доставлено.
        Вот так вот, никаких тебе "пошли, Кирилл" и прочего панибратства.
        Пришли мы не к кабинету Горбунова, как я ожидал, а снова в аппаратную Дока. И состав участников был примерно тем же: профессор, подполковник, задумчиво набирающая что-то на пульте Елена Аркадьевна и суетливый компактный Какис. Только вот народу в креслах добавилось, напоминая некий фантастический фильм - опутанные проводами с датчиками, в уже опущенных на голову шлемах, они лежали в своих коконах, ожидая... А не знаю, чего ожидая, похоже, что моего подключения. Мероприятие становилось массовым.
        Колонна в центре не гудела, поэтому понятно - ждали.
        - Ты зачем, разбойник, Стеньку сокрушил? - весело поинтересовался Док. - Хорошо, хоть людей от тебя прикрыли программно, а то мало ли... Может, ты в душе маньяк и массовый убийца.
        - Давай-ка, Фёдор, не о том сперва. О делах, - встрял Горбунов. На этот раз он был в форме, в сером с зелёным костюме на манер охранников, только шеврон на рукаве обнаружился и некое подобие погон, синие полоски в количестве двух. Сбрендили они здесь, фантасты научные, свою форму ввели, свои знаки различия. Не по Уставу, небось.
        - Да как скажешь! Моё дело кнопки жать, а политика партии - это за тобой.
        Горбунов пригладил рукой свои серые волосёнки и махнул на свободное кресло:
        - Давай туда, сегодня у нас сеанс насилия и жестокости.
        - В смысле? - уточнил я. - Опять разрушать что-то?
        - А ты чего хотел, парень, пляжи Майями? Твоё дело овладеть своими - ну, с нашей накачкой, конечно, сам по себе ты не потянешь ничего - силами, быть готовым к выполнению любого задания Родины. Кстати, сегодня оставь всё-таки резерв мощности в покое, люди из-за тебя и так финансово страдают.
        - Иван Иванович, - задушевно сказал я. - Расскажите мне только одно: а на кой чёрт мне, такому хорошему, участие в этой вашей непонятной чертовщинке? Понятно, что вы меня подставили капитально, убийства, федеральный розыск, это всё ясно. Но я же могу лечь здесь пластом и ничего не делать. В аппарат вы меня сунете, вопросов нет, но там, как я понял, есть определённая свобода воли. Вот я её и использую, чтобы прокинуть ваши указания.
        Горбунов с Васиным переглянулись. Док еле заметно пожал плечами: мол, ты босс, тебе и решать, что ответить бунтовщику. Потом посмотрел на меня. Во взгляде я прочитал что-то похожее на... уважение, что ли. Или некое понимание. Странный тип, наверное, гений, раз уж он это всё создал, но с тараканами в голове. Мадагаскарскими, летающими.
        - Ну хорошо... - подумав, ответил подполковник. - Я расскажу, зачем это всё тебе. Ситуация такая - это пока секретные сведения, государственная тайна, но ты вряд ли с кем поделишься, - к Земле приближается метеорит Немезидис. Ну, он астероид на самом деле, из пояса Койпера, семейство Баптистины, но привычнее - метеорит. ЯОРП-эффект, резонанс с гравитацией Юпитера, и летит вот, гадёныш... Это как раз много кто знает, полон интернет гипотез и предположений. Но главное пока известно только военным и высшим руководителям государств. Учёные, когда заметили Немезидис, немного облажались с оценкой его размеров. Кто про небоскрёб говорил, кто про площадь стадиона, кто что. Это не так. Из-за конфигурации метеорита сразу не поняли. Он гораздо больше. И его траектория полёта совпадает с земной орбитой, гравитационное взаимодействие не даст ему пролететь мимо. Немезидис упадёт в ближайшее время на Землю, теперь уже точно знаем: да.
        - А мне-то что?
        - Тебе-то? А если он рухнет нам на голову, ты сам - выживешь?
        Резонный вопрос. Дельный. Я как-то даже поёжился.
        - А что, без меня никак? Ракет у всех стран хренова гора, космические корабли там... Пусть Маск запустит к этому Немезидису свои спейс-иксы, он мужик толковый, придумает что-нибудь.
        - Я не знаю, как без тебя или никак. Но у меня чёткий приказ: обеспечить максимальные возможности именно нашего Центра в нужный момент. Возможно, мы станем последним рубежом обороны, чёрт его знает. Так что сейчас накидаем тебе лекарств полный шприц, сам полезешь в кресло и будешь попу рвать, чтобы исполнить любое указание. Только крыша поехать может, но тут уж я не виноват. И Док тоже.
        Нехитрый у меня выбор.
        - Если не врёте, как вы у себя в спецслужбах любите, то ситуация грустная.
        - Не врём. Невесёлая.
        Горбунов понурился. Сейчас, глядя на него, я видел, насколько он устал. Может, и не брешет мужик, на самом деле крепит рубежи Родины как умеет.
        - Давайте так... - мысль, крутившаяся у меня в голове последние дни, наконец-то оформилась в подобие человеческой речи. - Я без всяких лекарств стараюсь сделать, что могу, но после прилёта метеорита вы меня отпустите на свободу. Так или иначе, я же уже не буду нужен. Ну и обвинения снимете, вам же это запросто. Понятное дело, что я сотрудников "Сенсорики" не убивал.
        Док улыбнулся. Я теперь внимательно следил за его эмоциями, это интереснее, чем пялиться на Горбунова. И в этой улыбке я для себя ничего хорошего не увидел. Навсегда я здесь, пожизненно, мало ли что мне наобещают взамен на послушание.
        - Согласен, - ответил подполковник. - Слово даю.
        Без лоха и жизнь плоха... Вот так вот запросто, без недель согласования всего на свете с начальством, с Москвой, да-да. Я изобразил в ответ довольное лицо человека, рвущегося к ненужной работе. У меня возле дома дворник с таким выражением обычно ходил, пока не сшибал на бутылку и не пропадал куда-то на пару дней.
        И хотелось бы мне приятно обмануться в людях, да они не дадут это сделать.
        - Договорились, - сказал я. - В это кресло?
        - Да-да, - забасил молчавший до того Какис. - В свободное.
        Я молча полез в кокон. Уже почти привычно, через пару сеансов буду рыбкой нырять и сам на себя датчики лепить в нужных местах, преданно тявкая добрым хозяевам. Тьфу ж ты, чёрт, почему жизнь всегда похожа на рабство: зависимость от родителей, потом от жены, от руководства, от интересов страны? Почему нельзя жить свободно, располагая собой по-своему.
        А не получается ни у кого.
        Богатые зависят от своих денег, нищие - от богатых, президент от помощников, а те - от президента. Замкнутая система, откуда выход только вперёд ногами на свои два квадратных метра. Под венок с надписью "В расчёте".
        - Кирилл, сегодня работа в группе. Остальные приглашённые лица не зря тебя ожидали, поэтому... Ты там никого из них не увидишь, да тебе и не надо. Ты - главный, они все просто тебя поддержат в решающий момент. Не как люди-пища... прости, персонал накачки, а как коллеги. Невидимые, неслышимые и так далее. Ты там сам разберёшься. К сожалению, единицы способностей операторов не плюсуются, но как-то увеличивают синергию.
        - Угу, - откликнулся я из-под шлема. Голос Дока был слышен ясно.
        - Цель - воздействие на большие массы материи. Сперва хотели корабль вам подсунуть для уничтожения, сухогруз или танкер из самых крупных, но людей там пожалели. Так что - гора. Ради разнообразия, гора будет американская, вам это без особой разницы, а вот потенциальных друзей слегка пощекочем, пусть себе разбираются, что стряслось. Координаты увидишь уже там, в пространстве. А энергетический выхлоп как раз на майнинг и пустим, сойдёт так, Вань?
        - Нормально, - ответил Горбунов. - Заряжай.
        Я воспринимал всё как компьютерную игру, если честно. Очень уж похоже. Ни волнения, ни тревоги, ни вообще сколько-нибудь серьёзного отношения к происходящему не было.
        VR на максималках, не более того. Или всё-таки?..
        Лаборатория вокруг исчезла, я снова поднимался над землёй, ощущая прилив сил. Да что там прилив - полноценный взрыв, как будто меня подключили не просто к источнику непонятной энергии, а закачали столько, что я был готов перевернуть планету. Только вот точки опоры не было, всё по заветам Архимеда. Я растворился в воздухе, жил и действовал лишь бесплотный дух, который сейчас тащило на север.
        С такой силой влекло, что я и не думал сопротивляться, да и бесполезно это.
        Где-то внизу быстро перекатывались незнакомые пейзажи, словно быстро-быстро перебираешь ногами по огромному, во всех подробностях глобусу. Только вот ног не было. И не имитация, а вполне себе настоящая планета мелькала подо мной. Леса, города, поля, дороги, крупные и поменьше реки, потом началась череда озёр, деревьев поубавилось, началась... Ну да, тундра, всё по учебнику географии за шестой класс.
        - Ты им поверил? - осведомился голос. Всё тот же, резкий, визгливый, неприятный. Вот без чьего общества я вполне мог бы обойтись.
        Своих... коллег я не видел и не слышал, просто чувствовал равнодушное присутствие рядом нескольких человек. Люди делали свою работу. А я - я просто хотел убежать от вранья. Что сейчас было невозможно, увы.
        - Нет, конечно, - сварливо ответил я. - Я вообще никому не верю.
        - Уже хорошо. Хоть что-то понял.
        - Да кто ты есть-то? - который раз спросил я. - Только без стихов, Державина и прочей философии. Просто - кто?
        - Давным-давно никто. Это не имеет значения.
        Под нами простиралась ледяная пустыня. Ослепительно белая, удивительно ровная. Нет, если всмотреться, я видел трещины, ледяные наплывы, провалы тёмной маслянистой воды. Всё было, но в целом - неимоверной длительности кипенно-белое поле, уходящее за горизонт.
        - Северный полюс, - глядя на цепочки цифр координат, которые как в шлеме виртуалки всё время скользили где-то на краю зрения, слева вверху, заметил я вслух. - Где-то здесь. Прикольно.
        Антон был прав: наверное, для большинства приглашённых лиц это было наркотиком и смыслом дальнейшей никчемной жизни - видеть, чувствовать, ощущать силу. Это я такой моральный урод, мне хотелось проснуться и понять, что ничего не было.
        И быть не могло.
        Лёд стал перемежаться со скалистыми островами, потом начался другой континент. Вот такая поездка в Америку, кто бы мог подумать. Без виз, самолётов и прочего барахла для обычных, простых людей. Лечу и лечу, да ещё и с заданием, которое вряд ли понравилось бы что федеральному правительству, что властям штата. Да и местный шериф в восторг не придёт.
        - Один не пытайся, надорвёшься, - неохотно заметил голос. - Представь сперва, что тянешь своих спутников к себе. Словно к ним привязаны верёвки, а концы - у тебя в руках. Подтянешь и начинай. Сам поймёшь, когда пора.
        Лёд внизу кончился, начались скалистые отроги гор, потом участок пустыни. Я скользил на юго-запад, приближаясь к цели. Внизу, совсем недалеко, начиналось побережье океана, но до него мне дела не было. Ещё бы мне кто сказал, чем провинилась именно эта гора.
        - Рядом с целью, - что-то толкнуло меня изнутри.
        Интересно было бы посмотреть, они из лаборатории мной и остальной командой как-то управляют, либо это - маршрут, действия, понимание своевременности и соответствия - закладывается до старта. Никогда ведь не увидеть.
        А гора была как гора. Высокая, четыре с гаком километра. Неправильный треугольник со словно откушенной сбоку великаном вершиной. Я даже знал её название, хотя оно мне как шло, так и ехало: Уитни. Как покойница Уитни Хьюстон, та, что I will always love you.
        Я тоже буду всегда любить тебя, горка, ты была недурна на вид.
        Как и в случае с памятником, что делать дальше стало ясно само собой. Ощущение, что мне по мере необходимости подкидывали беззвучные инструкции, не проходило. Я представил, что тяну к себе концы невидимых верёвок, привязанных к столь же невидимым людям вокруг. Одну, две, все шесть. Теперь мы - если бы кто-то смог увидеть это - представляли из себя снежный ком из облепивших друг друга душ. Кулак, если угодно, управляемый именно моей волей. Теперь, совсем рядом, я чувствовал присутствие Антона: силу, еле сдерживающую в себе ревущее пламя.
        Но ударить вниз, круша и стирая гору до мелкой пыли, испепеляя и дробя, мы не успели.
        В отличие от меня самого, облепивших меня товарищей - по несчастью или борьбе, каждый выбрал бы своё определение, - внезапно появившийся противник был виден невооружённым глазом. Если это кто-то типа нас самих, я теперь хотя бы представлял странноватое впечатление от нашей группы. Огромный, не меньше пары сотен метров в диаметре, шар из рук, ног, голов поистине исполинских размеров. Всё это летело, шевелясь, то высовывая не хуже щупалец фрагменты тел, то пряча их внутри шара.
        - Интересно, - заметил голос. - Твой ход, Киря, такого я ещё не видел.
        Не видел он такого, ну да. А я-то знаток и специалист.
        Мой ход был несложным.
        * * *
        ...Синтия была невысокой и толстенькой.
        В родном Чхаттисгархе так разъесться было проблематично, штат всё же небогатый, но здесь мимо "Макдональдс" или "Бургер Кинг" пройти невозможно. Вот ела и ела, даже запретное с детства мясо. Здесь религиозные установки потеряли всякий смысл. А потом мучительно пыталась согнать лишний вес, но не помогало ничего: ни обязательные пробежки по утрам, ни фитнес-клуб. Даже активное участие тренера клуба, здоровяка Педро, которое не ограничивалось залом, продолжаясь и в спальне Синтии, результатов не давало.
        Увы. Но Америка ей очень нравилась.
        Здесь она начала новую жизнь, почти как в болливудских фильмах. Не совсем миллионерша из трущоб, у неё и на родине были не самые бедные родители, но что-то вроде. Первым делом она сменила имя - Сиита из легенды о похищенной жене Рамы ей никогда особенно не нравилось, вот и... А что? Синтия это красиво. И никто не переспрашивает с этим их лающим американским акцентом: как это пишется по буквам?
        Подняться на гору было идеей Педро. Он даже подсуетился, в кои веки выпал из обычной пуэрториканской сонливости и заранее отправил заявку на участие в лотерее. И ведь выиграл - разрешение на поход у них в кармане. Вишну знает, что захотелось парню: погонять её по усиленной программе или просто потрахаться в необычной обстановке. Да и не важно. В Индии ей и в голову бы не пришло лезть куда-то, тем более - на четырнадцать с половиной тысяч футов вверх, а здесь запросто. Секвойи они уже видели, парк Йосемити посетили, оставалась гора - и домой, в почти родной Лос-Анджелес.
        Интересная поездка. Она и в Нью-Йорке после переезда не осталась именно поэтому: увидеть страну изнутри, прочувствовать, полюбить. Всё почти получилось. Если бы не этот чёртов лишний вес... Но говорят, надо принимать себя любой, это важно.
        Жаль, но к знаменитому "Ультрамарафону Бэдуотер" они опоздали. Хотя... Может быть, это и к лучшему: сто тридцать миль по горным тропам и лесным завалам - не лучший вариант для тучной индийской девушки без особой подготовки.
        - Скоро Уитни-Портал, - сказал Педро. Он рулил одной рукой, выставив левую в окно, словно ловил пальцами набегающий поток воздуха. - Городок такой. Дыра дырой, на одних туристах держится. Там бросим машину, а ночью выйдем на маршрут.
        Негромко играло радио. Синтия кивала в такт музыке и словам друга. Она не хотела вскакивать среди ночи, чтобы куда-то лезть, но бойфренд был неумолим в таких вопросах: решили - значит надо. Он решил. Мачо... Девушка вздохнула, ей очень хотелось есть.
        На удивление, Уитни-Портал был невелик, но удобен. Рубленые дома, стетсоны на каждом втором, сплошная экзотика времён покорения Дикого Запада. И парковка, и место для ночёвки ей понравились. Странно, что туристов оказалось крайне мало, но и это к лучшему, легко нашлось место пообедать. На ужин Педро предложил какое-то жуткое веганское меню, но Синтия его отвергла. Мясо, только мясо. Это то, что нужно покорительницам вершин.
        Секс на ночь был бурным, но коротким - Педро сам хотел выспаться перед выходом. Будильник на полтретьего, москитные сетки на окна, и спать. Проваливаясь в дрёму, Синтия услышала далёкое рычание. Надо спросить Педро, есть ли здесь медведи, напоследок подумала она, но уже уснула.
        Потом было не до того: не то, чтобы они сильно спешили, но дел оказалось неожиданно много - проверить рюкзак Педро, в котором что-то звенело; непорядок, да и утомит на маршруте каждый шаг слушать громыхание. Потом Синтия спохватилась, что джинсы не очень подходят лазать по горам, и начала спешно переодеваться. Потом заел замок в двери домика, массивный и надёжный на вид, но явно сделанный пару лет назад в Китае. И не в лучшей мастерской.
        Одно за другим, третье за четвёртым. Но вышли более-менее вовремя, не забыв прихватить взятый вчера напрокат обязательный контейнер от медведей - туда надо было складывать еду.
        - Ага, гризли и барибалы. Я читал в сети, - ответил Педро на вопросительный взгляд подруги. - Не бойся, они мирные, просто могут разворошить всё, если не спрятать. Пошли, пошли, уже опаздываем!
        Деревья, камни и небо над головой - вот и все впечатления. Красиво, но однообразно. И трава какая-то чахлая, видимо, из-за изрядной высоты, не то, что внизу в парке.
        Нижний лагерь возле водопада они проскочили быстро, Педро даже не предложил отдохнуть. Синтия устала, но признаваться не хотелось. Это же не просто туризм, это спорт. Удар по двадцати лишним килограммам.
        - Повыше остановимся, без суеты и лишних глаз.
        Ну точно, задумал какое-то секс-шоу с непременной съёмкой на айфон. Пусть его, лишь бы на порнхабе не выкладывал.
        Солнце светило вовсю, но погода здесь, в горах, да ещё на такой высоте была неустойчивой. Всё возможно - и гроза начнётся неожиданно, и туман накроет тропинку. Не сказать, чтобы холодно, но довольно ветрено.
        - Давай остановимся, - сказала Синтия. - Кажется, ногу натёрла.
        Ей не хотелось говорить, что просто устала. Опять будут упрёки, что мало занимается собой, в которых обычно сквозит: "Милая, ты слишком много жрёшь".
        Синтии почему-то показалось, что это последняя совместная поездка с Педро. Не то, чтобы надоел, но... А возможно и так. Вокруг много разных мужчин, много вариантов, с кем и как жить дальше. Её посещали время от времени такие предвидения, смутное ощущение будущего, она поэтому и в Америку уехала наперекор мнению отца: собралась и всё.
        Наступившую внезапно полутьму, которая окутала вершину Уитни, девушка так и встретила - в одной кроссовке. Вторая валялась рядом, пока Педро дотошно осматривал ногу, что-то бурча под нос по-испански.
        - Мозоля нет, даже не покраснело ничего. Давай, давай, обувайся! - по-хозяйски заявил он, с тревогой поглядывая на небо.
        Там и в самом деле творился какой-то непорядок. Глубокая синева, подёрнутая редкими облаками, сменилась пугающей синевато-серой дымкой, плотной как дым от пожара. Но гарью не пахло, так что всё это были причуды местной погоды, не более. Синтия обулась, попрыгала на месте, проверяя шнуровку "найки" - сойдёт.
        Над головами вдруг вспыхнули два подвижных шара, синий и зеленоватый, огромные, куда больше в поперечнике, чем едва видимое солнце. Метров по сто каждый, если размеры не искажало расстояние - высоко они всё-таки.
        - Педро, ты их видишь? - вскрикнула девушка.
        Бойфренд крутил головой, то всматриваясь в небо, то оглядываясь на испуганную Синтию.
        - Что вижу, где?!
        - Там, в небе... О, Шива, я знала, что когда-нибудь увижу богов! Это же виманы, боевые колесницы небес!
        Педро отшатнулся. Судя по всему, он-то ничего не видел, просто решил, что подруга внезапно спятила. Печально, что в горах, здесь помощь ждать и ждать.
        Синтия сбросила рюкзак на камни, выпрямилась, раскинула руки крестом и задрала голову. Над ней в небе шла битва богов между собой. Или против ракшасов - кто знает. Стоило уехать на другой край земли, чтобы встретиться с богами своего детства.
        - Синие это ракшасы, раса проклятых демонов, покарай их Агни! А зелёный шар - точно, боги мои, забытые мной боги! - нараспев говорила она на хинди. Вряд ли кто-то её понял бы в этих краях, но это и не важно. Всё вокруг не имело значения: только она и битва богов в небе.
        Педро то подскакивал ближе, пытаясь что-то сказать, то наоборот отбегал на другой край поляны, доставал телефон - снимать её? звонить в девять-один-один? Происходящее начисто выпадало из привычной ему картины мира. Тем более, что никаких шаров он не видел.
        А они были. И драка была жестокой, вот Синтия уже видела колючие молнии, которыми обменялись виманы, вот небо вдруг окончательно потемнело, и битва продолжалась на чёрном как бархат фоне. Потом эта темнота покрылась мириадами отверстий, из которых хлынули вниз лучи света, ядовито-оранжевые, не похожие ни на что. Если только на окраску каких-нибудь редких ядовитых лягушек, но девушке такие не встречались.
        Самый ужас был в том, что всё происходило в полной тишине, словно некто просто проецировал на небо странный завораживающий фильм, забыв включить звук.
        Удары молний участились. Зелёный шар наседал, выдавливал синий в сторону. Полыхнула зарница на всё небо, перебив даже оранжевые лучи. И только сейчас что-то громыхнуло, будто нехотя. Раздался скрежет, от которого Педро упал на колени, зажимая руками уши. Лицо его искривилось от боли. Бойфренд торопливо скинул рюкзак и побежал прочь, натыкаясь на камни и стволы деревьев, словно ослеп.
        А Синтия так и стояла, приветствуя богов, пока синий шар не сделал затейливую петлю, снижаясь. Вся зелень вокруг мгновенно пожухла, похоже, ракшасы вытягивали силу из всего, что было под ними, высасывали последнее, чтобы продолжить бой.
        Тело девушки вспыхнуло на короткий и страшный миг синеватым газовым факелом и превратилось в пепел, который немедля разнесло ветром по округе. Отец был бы доволен: огненное погребение, антьешти по заветам предков. Конечно, Сьерра-Невада - это совсем не Варанаси, но сам ритуал был уместен и приятен богам.
        Синий шар получил последний удар от зелёного, вздрогнул и распался на части, немедленно пропавшие в стремительно светлеющем небе. Победитель покружился над вершиной горы, тоже теряя плотность, становясь наполовину прозрачным, и наконец исчез.
        Внизу осталась неровная проплешина, из которой пытался забрать остатки жизненной силы пропавший шар, скрюченные спички бывших деревьев, сгоревшие дотла животные, а на самом краю - силуэт испепелённого Педро.
        Он почти успел убежать, но в делах жизни и смерти "почти" - не считается.
        10. Концерт по заявкам
        - И что, допрыгались? - устало спросил Горбунов. - Трое в расход, сразу трое. Эх...
        Я смотрел, как Какис и срочно вызванные охранники достают из кресел мёртвые тела. Внешне никаких травм, просто - умерли ребята. Вон и Антон, глаза открытые, остекленевшие, на лице злая улыбка. Теперь она так навсегда и останется.
        - Да ни при чём они, Вань, - тихо ответил Док. У него дёргался глаз, словно Васин вдруг решил подмигнуть, но не смог остановиться. - Мы знали, что наблюдают, у штатовцев есть нечто вроде ментакля, но нападение... Первый раз такое.
        - Мы сами спровоцировали, конечно. Отработали бы внутри России - и всё тип-топ. Но надо было попробовать на большой массе и приличном расстоянии, вот и подставились.
        - Что такое ментакль? - спросил я.
        Оба начальника удивлённо глянули, словно озадачились: кто это вообще?
        - Аппарат профессора так называется. Если научно. Ментальные щупальца Родины, просто сокращённо. И слово красивое, не "мозгобойка" же в документах писать, - подсказал Какис. Они с охранником как раз проносили мимо тело Антона к выходу. Там уже стояли каталки, куда укладывали погибших.
        Мне стало не по себе. Почему-то до этого боя над горой казалось, что Центр - просто некая секретная игрушка родного государства. Их таких много, я думаю, оборонный бюджет-то ого-го.
        Игрушка. Из тех, что убивают участников.
        Я и до этого видел покойников, в том числе людей мне близких и хорошо знакомых - отца, бабушку Веру, Филиппа. Строгие лица, украшенные посмертным гримом, пахнущие деревом гробы, все эти подушечки, иконы в руках и кружевные покрывала, словно пытающиеся согреть навсегда окоченевшие ноги.
        Видел смерть. Но она была какая-то... приличная, что ли. Торжественная, ничуть не похожая на то, что случилось сегодня.
        Я никогда не любил книги о войне, фильмы - я не говорю о нынешнем новоделе, так же похожем на настоящее, как гондон на романтику первой любви, - но и старые, в которых актёры сплошь были сами участниками Великой Отечественной, а в конце титров шёл длинный перечень военных консультантов, героев и орденоносцев. Не любил компьютерные игры на эту тему. Далека от меня была вся эта военно-полевая романтика до этого дня, а теперь вот чувствовал себя лётчиком из неполностью вернувшейся эскадрильи.
        Сам жив, и машина в порядке, а кто-то остался там, за линией фронта. И не важно, что тело - вот оно, душа всё равно воспарила, оставив нам, живым, только заботы о похоронах бессмысленного куска мяса, который не больше, чем одежда для духа.
        Стоял, думал и начинал что-то понимать. Есть враг, хотя нет друзей. И так бывает, мать их... Почему-то представил, что стою на скользкой палубе, деревянной, залитой кровью, вокруг шторм, а это древнее судёнышко болтает, кидает то на одну сторону, то на другую, а от борта до борта перекатывается здоровенное чугунное ядро, волоча за собой цепь, громыхая ею. И к другому концу этой цепи прикован я сам, меня таскает по этой пиратской палубе против воли. Есть, конечно, возможность стиснуть зубы от натуги, обхватить это ядро обеими руками, не обращая внимания на кровь, грязь и ржавчину, да и вышвырнуть за борт, улетев следом.
        Есть возможность.
        Но нет пока такого желания. Лучше поискать пилу.
        - Чего стоишь, варежкой щёлкаешь? - зло поинтересовался Горбунов. - Почему задание не выполнил?
        - Там на горе... на этой Уитни, там люди были. Туристы.
        - И что? Ну, кучка пиндосов на отдыхе, тебе их жалко, что ли?
        Я вдруг вспомнил, что этих людей серые облачка защиты от моего воздействия не окружали. Действительно, всё продумали, никаких ограничений в этот раз не было.
        - Жалко, - с вызовом сказал я. - Всё ж люди. И они с нами не дрались. Кто напал - своё получил, а эти не виноваты. Да и гора по большому счёту ни при чём. Давайте другую цель, без людей, тогда и попробуем.
        - Пробователь... У нас теперь операторов некомплект. Ты про Немезидис забыл, так? А воздействовать некому. Семён, вызови Боярского скоренько! - он махнул Какису, тот кивнул. - Так вот, что атаку отбили - это правильно, но цена чрезмерна.
        Подполковник остановился, перевёл дыхание, потом внезапно ухмыльнулся и сказал:
        - Зато деньжат нормально нарубили. Энергия на разрушение не истрачена, а всплеск поля, когда вы этот синий шар раздолбали, был серьёзный. Надо бы тебе поощрение какое выписать, бабу, что ли, привезти. Но сейчас некогда, через пару дней возвращается начальник Центра, к его приезду надо, чтобы все операторы были в наличии.
        - Это те... Кто в креслах?
        - Ну да. Операторы, приглашённые лица, люди в пространстве Васина. Вы все, короче. Хоть самому в мозгобойку лезь, да у меня уровень меньше единицы, толку не будет. Валентиныч тоже бездарь. В этом смысле, конечно.
        Васин вполголоса расспрашивал выживших. Их было трое, два мужика - постарше и совсем юный паренёк - и девушка, некрасивая, с короткой безобразной стрижкой и короткими толстыми ногами. Надо же, я думал, одни мужчины в строю, а ведь нет.
        - И что? - допытывался он. - А внизу пожар? Нет, просто пожелтело всё? Энергию они качали, точно. Вы их придавили под конец совсем, вот и пытались выжить. А вы герои, да, молодцы. Слышишь, Кирилл? И ты молодец! Ваньку не слушай, вы там нормально потрудились, у нас теперь интереснейшая информация есть. Ещё бы по горе отработали - так и совсем бы отлично.
        Я его особо не слушал. Так, кивнул пару раз.
        К Горбунову тем временем присоединился вызванный Боярский, они забрали у Дока выживших операторов, посадили меня рядом и начали допрашивать: въедливо, подробно, кто что делал, чувствовал и понимал каждую секунду операции. С перекрёстными вопросами, уточнениями и без лишних сантиментов. Горбунов больше говорил, только изредка делая пометки в блокноте. Майор с трудом втиснулся в первое попавшееся кресло - не в кокон, конечно, в обычное, судя по небольшому размеру, принадлежащее Какису, и записывал всё на ноутбук. Пальцы так и мелькали, печатал он профессионально, засмотреться можно. От него, кстати, вопросов было совсем немного. Сам Семён стоял поодаль, ожидая указаний.
        Только Елена Аркадьевна в углу невозмутимо набирала что-то на клавиатуре массивного пульта, поглядывала на монитор, снова писала. Вот непрошибаемая баба, трое покойников - а ей хоть бы что. Привыкла, видимо. Да так и есть, конечно - не первые же погибшие в мозгобойке на её веку. И не последние.
        Я откровенно поёжился.
        - Иван Иваныч, - перебил я Горбунова. - Просьба есть. А можно выпить чего-нибудь?
        - Вечером! - отмахнулся тот. - С соседом вон... А, чёрт, нет у тебя теперь соседа. Ну, с Доком, если он не против. Фёдор наш Михалыч каждый раз нажирается, когда кто-нибудь гибнет. Стресс снимает, душу лечит.
        - Не против, - согласился Док. - Скажу охране, приведут тебя ко мне.
        Какие они все... белые и пушистые, даже выпить вместе можно. Но мне бы лучше прямо сейчас, года два так не хотелось сесть и экстренно надраться. До розовых слонов. Рюмку-две-три... Или нет, лучше сразу стакан, и не привычного односолодового, а ледяной водки. Запотевший билет в возможно лучшее завтра. Хотя какое оно, к чёрту, лучшее: просто смоет вид свежей смерти, её запах и неприкрытую откровенность, затрёт головной болью, спрячет из одного кармана воспоминаний в другой - не больше.
        Допрос продолжался часа полтора. Потом принесли поесть, прямо сюда, в аппаратную, дали нам передохнуть и продолжили.
        Самое интересное, что остальные выжившие ни словом не упоминали о таинственном голосе, который преследовал меня внутри ментального пространства. Я тоже не стал. Маленькая тайна, так получается, секретный кукиш в кармане всем спецслужбам на свете.
        Слабак я, значит? Ну что ж, встретимся ещё, обсудим.
        К концу разговора Горбунов знал о подробностях операции больше, чем мы сами, всё же картинка у него получилась комплексная. Я, например, никакого пожара внизу на горе не заметил, не до того было. Девушка, которую подполковник звал почему-то исключительно по фамилии - Сергеева - вообще не смогла описать противника, зато долго рассказывала об ощущениях от боя, столкновении каких-то щитов, ударах и виражах. Мужики отвечали хмуро и односложно, от них толком и добиться ничего не удалось, на мой взгляд.
        Но сотрудники остались довольны.
        - Так, ясно, - наконец-то закончил подполковник. - Валентиныч, охрану вызови, пусть по камер... по комнатам разведут операторов. Отдых. Следующий сеанс теперь непонятно, когда будет. Генерал мне башку откусит, блин, за срыв графика. Новые нужны, новые... Ты, Кирилл, остаёшься. Покажу тебе кое-что, а то ты всё думаешь, у нас всё просто. Совсем не так, совсем.
        Он зевнул, показав кривоватые жёлтые зубы.
        - В кино поведёшь? - спросил Боярский.
        - Ага. В филармонию. Пусть видит, на чём его возможности основаны. А то все сначала думают: о, да я великий герой, мне море по колено и лужа по яйца! А нет. Вы ж, ребята, так, вершинка айсберга. Док, пока зал не отключайте, я там сам.
        Профессор кивнул, дублируя распоряжение Елене Аркадьевне.
        Операторов увела охрана, Какис получил обратно своё кресло, а Боярский стоял, недовольно осматривал зал, о чём-то размышляя.
        - Кончай дурака валять! - прикрикнул на него подполковник. - Через час у меня с распечаткой: потенциальные операторы, место жительства, план проработки, ну, как обычно всё. И желательно живущие поближе - Москва там, рядом, короче, недосуг на Камчатку лететь за очередной пустышкой. Вперёд, шевелись.
        Валентиныч вышел из ступора, козырнул, нимало не смущаясь отсутствию головного убора, подхватил ноутбук и вылетел за дверь, словно за ним гнались.
        - Пойдём, Кирюха. Пора тебе кое на что глянуть.
        Подозрительно ласковый он какой-то. Сейчас отведёт в пыточную, а там тётки в коже с плётками - вот тебе награда, сучий потрох, лови затрещину.
        Получилось же всё скучнее и страшнее. Мы вышли из лаборатории, спустились на лифте этажа на четыре: всё, подвал, дальше и кнопок не было в кабине. Миновали один пост с вытянувшимися по стойке смирно охранниками - при оружии, кстати говоря, первый раз в Центре вооружённых людей видел. Потом второй такой же. Коридор перекрывали массивные двери, их Горбунов открывал со своего наручного пульта. Освещено всё ярко, но чувствовалось - бункер это какой-то. Под землёй такое ощущение само собой появляется, даже у людей без всяких сенсорных способностей, есть в глубоких подземельях что-то пугающее.
        - Вот и пришли, - подполковник кивнул очередному охраннику, тот открыл перед нами дверь и отошёл в сторону.
        В нос ударил совершенно больничный запах: смесь хлорки, лекарств, несвежей мочи и массовых человеческих страданий. Я такое один раз в жизни ощущал, в хосписе. Заехал как-то проведать умирающую бабушку, но дальше мать сама ездила, у неё нервы крепче.
        Может, я и скотина, но побоялся спятить, прямо там, в палате.
        Теперь я понял шутку про кино и филармонию: мы оказались на пороге огромного помещения, прямоугольного зала человек на сто, занятого рядами лежанок, установленных прямо на спускающемся ярусами полу. Внизу, точно как в кинотеатре, располагался широченный, от стены до стены экран, на котором безостановочно крутились, сливаясь и распадаясь на части разноцветные узоры, странные кубические фигурки людей, геометрические символы, линии, полосы и зигзаги.
        Какой-то системы в картинке, на мой взгляд, не было, она больше напоминала древние, начала девяностых, клипы под электронную музыку, бессмысленные и беспощадные. Только вот мелодии не было, всё это безумие происходило в почти полной тишине - если бы не гудение вентиляторов в проёмах под потолком, она и была бы абсолютной.
        Из сотни лежанок занята была едва половина, люди располагались так, что голова оказывалась приподнята, а широко раскрытые глаза смотрели на экран. Пока мы шли по проходу вниз, я оглядывался по сторонам - да, все живы, все смотрят, налысо бритые (для удобства, что ли?) опутаны проводами, сквозь которые поблёскивают резиновые щупальца присосок, как наверху, в креслах-коконах. Стойки для капельниц, трубки, вонь памперсов, которую не вытягивала даже работающая вентиляция.
        - Впечатляет? - хмыкнул Горбунов.
        - Да охренеть... - выдохнул я в ответ. - А это кто, тоже операторы?
        - Да ну, брось. Это батарейки. Ну, люди-пища, как старомодно выражается Док. Ваша, операторов, кормовая база. Ты ж думаешь, тебя в мозгобойку сунули, ток подали, и ты - царь и Бог всего сущего? Ничего подобного. Вот источник твоих сил там, в аппарате. А сам ты, Кирюха, вошь на сковородке. Это полезно узнать для пущего смирения и прощания с иллюзиями.
        - И они что... здесь постоянно живут?!
        - Если это можно назвать жизнью. Ну да, существуют помаленьку.
        Мы спустились вниз по широкому - машина проедет - центральному проходу. Слева от экрана, чуть ниже, чтобы не мешать смотреть, стоял столик с парой кресел, на котором возвышался небольшой пульт. Горбунов привычно плюхнулся на одно из сидений, хлопнул по второму рукой, приглашая, а сам развернул к себе пульт.
        - Надежды мало, мозги у них усушены уже, но на безрыбье... Короче, смотри.
        На небольшом мониторе светилась схема, такие у касс кинотеатров бывают или при онлайн-заказе билетов на сайте. Сам зал, ряды лежанок как зрительские места. Пустые серые, занятые - разных цветов: синие, зелёные, пара жёлтых. Вон мелькнули оранжевые и один-единственный красный. И в этом какой-либо системы я не усмотрел.
        - Сейчас батарейки в трансе, я специально распорядился не отключать зал дистанционно. Синие и зелёные - случай уже безнадёжный, мозг работает, но только на передачу в ментакль энергии для ваших развлечений в пространстве Васина. Более яркие сейчас проверим.
        Горбунов вздохнул. Я почему-то понял, что он вовсе не садист, не изверг, которому доставляет удовольствие мучать кого-то из нас - батареек или операторов. Обычная служба, работа. Кто-то скот забивает, кто-то людей грабит, а иные вот так: крепят обороноспособность страны доступными методами. Строго по уставу.
        И ведь не осудить, у меня ещё не схлынула горячка нашего боя над горой. На войне и в любви, говорят, все средства хороши.
        Любви в том, что я видел, было мало. А вот война шла, она и не прекращалась никогда, как бы там политики не скалились друг другу в телевизоре, пожимая руки и подписывая дорогими ручками разные смешные документы на хорошей бумаге в непременных кожаных папках.
        Резали противника подводные бойцы, травили шпионы, отстреливали ликвидаторы. Сражались советники карманных армий разных бантустанов: один за нас, другие против. Партизаны, повстанцы, герильеро и моджахеды. Большая игра же, как иначе, её никто не остановит. А допустишь слабость - съедят.
        Мне стало тошно от запаха и мыслей, а вот Горбунов спокойно набирал что-то на клавиатуре пульта. Картинка за нами изменилась, мелькание перешло - я даже обернулся на мгновение - в равномерное биение расходящихся концентрических окружностей спокойного серо-голубого света.
        - Ну да, - не отрываясь от пульта, кивнул Горбунов. - Другая программа. Типа экспресс-тестирования. Я хочу кого-нибудь из этих в операторы перевести. Если получится, конечно. У оранжевых и красного есть шансы.
        - Иван Иванович... А вам их жалко? Вот чисто по-человечески?
        - Да нет, привык. Ты, Кирилл, много внимания на людей обращаешь. Слишком, я так скажу, до хрена. А не мы самое важное: через сто лет ни про кого никто и не вспомнит, черви сожрут. А Родина останется, и дела для её пользы - тоже.
        Такой вот патриотизм... Я отвернулся в сторону от стола, наклонился. Меня стошнило на пол, но здесь, в зале, и так стояла такая вонь, что ничего не изменилось. Лишь бы не наступить потом, когда уходить будем.
        - А Родина, подполковник, она тогда для кого, если людей не жалко?
        - Умничаешь всё, блевун... Для всех она. И для каждого. Для будущего. Рассуждаешь как либерал какой, а надо дело делать. В этом весь смысл: де-ло. Ну, и деньги не лишние, конечно, но это вторично.
        Все, кроме двух оранжевых и одно красного огоньков на схеме погасли, Горбунов подавал какие-то команды с клавиатуры, отметины мигали. Потом начали затухать, одна за другой. Всё. Пусто и темно.
        Подполковник смачно выругался и встал.
        - Пошли отсюда. Никого из этих к работе наверху уже не подпрячь. Пусть тут валяются, всё же польза.
        В зал зашло несколько охранников. Не обращая на нас внимания, они обходили занятые лежанки, проверяли соединения проводов, уровень лекарств (или это еда?) в капельницах, меняли бутылки в стойках на полные. Тоже работа, и тоже, наверное, привыкли.
        Здесь играла музыка, что-то старое-старое, какие-то хиты восьмидесятых. Леонтьевы-Ротару и прочий Антонов, я в них никогда не разбирался.
        На столе, посреди блюд, стоял небольшой прибор, добавлявший к музыке негромкое гудение, перемежаемое щелчками и уханьем.
        - Не обращай внимания, это генератор шума. Чтобы не подслушивали лишнее, я ж технарь всё-таки, и неплохой вроде как. А то приедут и давай изучать, кто что говорил. Потом, конечно, потом. Сейчас уехало начальство, Кирюха. Час назад смылось искать новые жертвы для службы Родине. Да ты садись, садись, не стесняйся. Ленка вон ветчины нарезала, хлеба, а бутылок у меня много. Больше, чем одному надо - пить-то особо некогда. Всё работа и работа, сам понимаешь. Я ж член и лауреат, ещё и статьи писать надо, трясут по графику, единственный специалист по пространству Васина, не кот чихнул!
        Док поднял указательный палец, став похожим на учителя и гуру. Потом безвольно уронил руку на колено, словно устал держать.
        Стол и правда был роскошно сервирован. Меня в Центре и до сих пор голодом не морили, но тут было всё, что можно сгрести с полок в хорошем супермаркете. И икорка вон в стеклянных банках, и крупно нарезанная слезящаяся ветчина, и зелень.
        Устанешь перечислять, да собрались-то мы явно не пожрать.
        Кабинет Васина был даже больше, чем у подполковника. Вся стена в дипломах и грамотах, в углу гранёный стеклянный саркофаг со свёрнутым триколором, отдельная полка для кубков с невнятно блестящей гравировкой. Эдакий уголок олимпийского чемпиона. Ну, или заводчика особо редких собак, как вариант. Не хватало галереи зубастых морд рядом, слюнявых и брылястых, с выпученными глазами друзей человека.
        - Не чокаясь, - разлив маслянистую от холода водку по рюмкам, сказал профессор. Прозвучало это не особо внятно, он между делом уже жевал что-то, вон к усам прилип листок петрушки. - Пусть им там хорошо будет. Лучше, чем нам.
        Он опрокинул рюмку в рот, сунул туда же ветчину и шумно зачавкал, не обращая внимание на манеры. Я тоже выпил, залпом, но не так азартно. Кислый вкус рвоты во рту, от которого я не смог избавиться никакой зубной пастой, начал гаснуть, смытый водкой.
        - Пусть, - эхом ответил я.
        Да, то, что надо. Ледяное лекарство от жизни.
        - У Боярского база по всей России есть. Все, кто под подозрение попадает по разным поводам. Или сам с дурного ума суётся, рекламу даёт. Снимаю и порчу, хе-хе. Как ты вот такие же экстрасенсы, матушки Авдотьи и целительницы Степаниды, колдуны с дипломами и без, корректировщики кармы и плавильщики венцов безбрачия. Всех проверяют, все-е-ех!
        Похоже, что он напился с одной рюмки. Или даже нет, не напился, а просто отпустил педаль тормоза, как иногда случается с людьми, постоянно находящимися в напряжении.
        - Если столько народа, что ж операторов не хватает? Трое погибло и всё, дело встало.
        - А потому что в основном это людишки никчемные, пустые, нет у них никаких талантов. Брехуны. Дай Бог, единица, полторы по моей шкале, в лучшем случае в концертный зал их... Ну это куда тебя Ванька водил, ты понял. Настоящие, со способностями, редкость! Это, Кирилл, большая редкость. Думаешь, я на голове стоял от счастья просто так, узнав, что у тебя восемь единиц на пике? Не-е-эт! Ты почти как брильянт, вот оно что.
        Он вытер нос рукавом своей парчовой хламиды, с которой не расставался, похоже, даже во сне. Так в халате и жарит небось Ленку... Аркадьевну. Хорошо, хоть выпивать её не пригласил, навевает она на меня тоску.
        Мы уже и по второй, и по третьей выпили. Меня потихоньку тоже отпускало, вон на игривые темы подумалось. Док раскраснелся, седые усы встали дыбом как у моржа. И он говорил, говорил, не останавливаясь, мёл и плёл, перескакивая с темы на тему. Зачем-то рассказал о своей юности: ничего, впрочем, необычного - родился, учился, закончил какой-то провинциальный политех, я особо не вслушивался.
        Ветчина была интереснее, не говоря уж о водке.
        - А потом, брат Кирюха, чёрт меня дёрнул... Вот да, чёрт. По-другому и не скажешь, бес попутал. А что он в погонах был и при звании, так это, знаешь ли, не новость.
        Вот тут я прислушался. Водки залито в оба организма было порядочно, самое время для откровений - пугающих и не очень. После зала с живыми покойниками меня пронять было чем-то проблематично.
        - Мы тебе работёнку, говорит, потом дадим, а то ж ты со своим дипломом - только на рынок торговать. А на базаре тебе делать нечего, рожа не продаванская. Короче, есть одна секта, ты в неё вступи, они всех принимают, - продолжал Васин. Его несло уже как на санях с горки, остановиться не мог. - Я и пошёл, чего, думаю, терять. Не взаправду же в секту вступил, с перспективой потом дружить с серьёзными людьми. Погоны - они же не обманут.
        Он махнул ещё рюмку, уже забыв подлить мне, без тостов и прочего. Сосредоточился.
        - Дали мне кликуху "Физик". Ну а чего, всё по образованию. И стал я тереться возле этих "братьев силы", так они назывались. Добросил, который за главного был, правда мессия какой-то, прости Господи, куда там тебе или остальным до него. Но один тоже почти ничего не мог, вот и выдумал братство, чтобы и обслуга, значит, была, и люди-пища, и - из самых сильных - апостолов себе набрал. А я в основном батарейки обслуживал. Ты ж видел, они в трансе? Ну вот, раньше до кино никто не додумался, это я уже потом, а тогда Добросил велел им музыку крутить, китайскую, для медитаций. Кассет подобных было завались, народ тянуло ко всякой экзотике с чертовщинкой. Чтобы, значит, энергия ци правильно проистекала, и влажная слизь находилась в равновесии с сухой. Под сладкий лепет мандолины, ага. Читал?
        Я молча кивнул. Охмурение Козлевича, а как же.
        - А потом секта эта надоела господам-товарищам, чертям в погонах. Вот они её и ликвидировали. В смысле, я в основном ликвидировал: волю мне подавили своими таблеточками, я шприц взял и в подвал к подопечным спустился. Там они и преставились.
        Он размашисто перекрестился, едва не свалил на пол блюдо с парой ломтиков ветчины. Потом поднял на меня взгляд: глаза красные, кровью налитые, а смотрел довольно ясно. Пьяный как кол, но в разуме, бывают такие люди.
        - А дальше? - спросил я.
        - Да что дальше... Я от ихних психотропов чуть не сбрендил, еле откачали врачи. Хотели уже в психушку по назначению перевезти, но справились и сами. Тогда мне чёрт в погонах и говорит: деваться тебе, Федя, больше некуда. Носитель государственной тайны и всё такое. Будешь трудиться на благо отечества.
        Интересное кино. То есть Док - такой же заключённый, как и остальные "приглашённые лица"?! Ай да номер вышел, слава специальным службам.
        - И вы построили им ментакль?
        - Ну да. Мозгобойку профессора Васина, - кивнул он. - Это... Профессором я уже потом стал, конечно, жутко засекреченным и вся фигня. С орденами в три ряда.
        - Не особо вам это нравится, похоже.
        - А куда деваться? Родители в нулевых умерли, жениться по безденежью не успел. Мне и бежать-то некуда, полжизни здесь. Ко всему привык, кормят-поят, баба вон ничего так. Званиями весь увешан, как дорогой Леонид Ильич и новогодняя ёлка однов... ик! одновременно.
        Я неторопливо выпил. Глотками, ходя водка в уже второй бутылке подходила к концу и успела нагреться.
        - А я всё равно сбегу.
        Док заморгал кровавыми глазками, ощерился, а потом как-то осел, словно из его массивного тела выдернули клапан и спустили накачанный до того туго воздух.
        - Да я бы... Знаешь, Киря, у меня в юности мечта была. В Прагу уехать, в детстве альбом был с фотографиями, я его до дыр залистал. Так и представлял, как по мосту их этому... Ну, знаменитый, со статуями ещё...
        - Карлов.
        - Ага, вот - на Карловом мосту гуляю, под утро, встречаю рассвет над Влтавой. Или пиво сижу пью где-нибудь в кафешке. Мне вот этого надо. А здесь я уже нажился всласть, пусть другие Родину защищают. Нетрадиционными способами. Скажешь, дурак?
        Он опять довольно зорко глянул на меня.
        - Почему - дурак, Фёдор Михалыч?! Там хорошо, в Праге, я бывал. Красиво и тихо. Только чтобы жить, денег надо кучу.
        Васин сгорбился и пригорюнился.
        - Денег... Это да. Вы ж, поколение молодое, всё повидали, всё знаете. А я из этого клятого Центра и не выхожу, ржать станешь: как нынче деньги выглядят - не знаю. Мне Горбунов всё сказки рассказывает, какой я богатый человек, как мы на аппарате заработали зашибенно. Только у меня своего счёта не-е-ету, он мне обещал отсыпать из своих. Врёт, поди. Он всё время брешет, они, бесы, все такие.
        Я было открыл рот что-то сказать, но Док совсем поплыл.
        - А вообще я в детстве сказки любил, прикинь? Про снежную королеву, Кая и Герду. Они прикольные такие: всё у людей было, а давай больше, больше, карманы набивать льдинками, к холодной вечности строевым шагом...
        Он уронил голову на сложенные на столе домиком руки и невнятно бормотал что-то дальше, я уже не прислушивался. Встал, покачиваясь, оставил за спиной картину "Утро стрелецкой казни" и пошёл к выходу. Не прибирать же за собой, для этого Елена Аркадьевна есть.
        Охранник ждал за дверью, заглянул, посмотрел на бормочущего Дока - не пришиб ли его в порыве пьяного азарта - и повёл меня в камеру. В смысле, в комнату. День и начался неожиданно, и закончился не менее странно.
        Снежная королева, значит. На Карловом мосту.
        Эх.
        11. Тёмное будущее
        Стемнело, как часто бывает летом, - поздно, но быстро. Только-только был закат, а уже густая смола неба над головой, разбавленная яркими точками звёзд. И луна серпом торчит, будто нарисованная. Чистый Куинджи, если выйти на улицу и присмотреться.
        Но команда засела в доме, поэтому вся эта красота прошла мимо.
        - Кошкина, что мы делать-то будем? - спросила Маша. Они с Таней сидели в обнимку, укрывшись одним на двоих пледом. - В штыковую атаку пойдём на этот их Центр? Колючую проволоку зубами перекусывать?
        Линкин, по-прежнему погружённый в ноутбук, хохотнул.
        Миха давно пошёл спать, оставив первый этаж в распоряжении своих гостей. Хозяин вообще был на удивление беззаботным: забор вокруг дома чисто символический, собаки нет, незнакомые люди по всей даче бродят, а он - дрыхнуть.
        - Придумать что-то надо. Какие идеи есть? Вон, Андрей у нас главный по полевой разведке, может, что скажет.
        Через раскрытые настежь окна, выходящие в сад, закрытые от комаров тонкой сеткой, было слышно шуршание и потрескивание где-то среди кустов: то ли зверьё какое-то возится, то ли ещё что. И тонко-тонко, на пределе слышимости, зудела мошкара.
        Это ж не город, здесь всё по-другому.
        - Если Миха правильно всё изложил: а я думаю, да, спутниковые снимки все видели, совпадает, то пробраться туда силой - вообще не вариант. Даже будь мы не командой искателей паранормального, охотниками, так сказать, за привидениями, а полноценным спецназом.
        Андрей отложил блокнот, в котором рисовал мало кому понятные загогулины: овалы, переходящие в колючие нагуали, точки и зигзаги - так лучше думалось. Привычка с детства, как растрёпывать волосы при глубокой задумчивости.
        - База старая, советских ещё времён. Построена надёжно, с запасом на... любые неожиданности. Посты вокруг. Потом ограда внешнего контура, всякая хозяйственная чепуха типа складов, сараев и гаражей. Баня. Дальше внутренний контур, наверху подстанция, вон провода идут. Рядом резервный энергоблок, не обесточишь, два этажа основного здания, антенны, опять же караулка. На крышу бы вертолет сел, там подходящая площадка, только...
        -...вертолёта у нас нет. Даже дед на такую щедрость не пойдёт, - закончила за него Нани. - Надо бы ему позвонить завтра, кстати.
        - Позвони... Да, вертолёт бы не помешал. Но его собьют на хрен: вот здесь и вот здесь, - Андрей, как обычно бывало при переходе от досужих размышлений к планированию конкретных действий, оживился. Вихрастая его голова с выбритыми висками наклонилась над распечаткой снимка Центра сверху. - Что-то вроде противовоздушной обороны. То ли зенитная система, то ли ракетные комплексы. Всё маленькое, ближнего радиуса действия, но нам хватило бы за глаза.
        - И что делать? - уныло спросила Таня. Её клонило в сон, но отказаться от участия в "военном совете" было нереально. Засмеют же завтра.
        - Хитрость нужная какая-то, - откликнулся Андрей. - И вот что важно ещё: мало туда проникнуть, это можно сделать. Я один точно бы пробрался, на них же отродясь никто не нападал, расслабленные они все, наверняка. Главное дело - обратно сдёрнуть. Желательно, с Кириллом этим.
        - Детский у нас подход, - внезапно сказал Линкин. В своём чёрном худи с накинутым на голову капюшоном, в глубине которого отсвечивало в очках мерцание ноутбука, он выглядел классическим хакером. Хоть кино снимай о буднях взломщиков Пентагона и участниках американских выборов на расстоянии. - Залезть, вылезть. Несерьёзно это.
        Нани удивилась. Конечно, парень в основном с информацией работал, а не ногами махал, но таким занудным на её памяти не был.
        - Ты чего смурной такой? - поинтересовалась она.
        - Да так... - Он встал, потянулся. - Мы ж команда, но не для того... команда. Не американские боевики устраивать в лесах Мещёры. Если б там пещеры какие, призраки, черепа хрустальные - я бы первый сунулся. А там, Кошкина, мужики сидят. Хмурые такие, в камуфляже и берцах, с неигрушечными автоматами. И пахнут те мужики луком и потом, а яйца аж дымятся кому-нибудь вдуть.
        Маша хихикнула, видимо, зримо представив всю картинку. С сопровождающими ароматами, в лицах и красках. Таня недовольно заворчала.
        - И знаешь, Нани, кому они вдуют? А вот нам первым. Мы даже до Ракунова твоего не доберёмся. Да что там - прямо на входе и положат мордой в асфальт. И это в лучшем случае, в худшем и перестрелять могут.
        - Вот ты пессимист, - сказал Андрей. - Продумать всё надо. Спланировать.
        - Я бы домой свалил. При всём уважении к Нани и вам всем, ребята, не для того я участвую в команде. И сам уеду, и вам советую, хреново это всё кончится. Кровью и без толку.
        Все молчали. Линкин скинул капюшон, почесал затылок, поправил очки. Сейчас, в полутьме большой комнаты, освещаемой только тусклым ночником в углу, он казался гораздо старше своих лет. То ли тени так легли, то ли...
        - Ты ж, Кошкина, велела разузнать, что там и как с Филиппом было - ну, это друг Ракунова, его убили, если кто забыл. Вот сейчас прислали друзья-товарищи кое-какую инфу.
        - А Центр при чём здесь?
        - Да ни при чём. Там другая история, просто меня торкнуло что-то, как оно вообще в жизни бывает. Начинается всё легко и красиво, а заканчивается парой обойм из ТТ. Жил да был паренёк Филипп Аскеров, вырос в Северном неподалёку от Кирилла, дружил с ним с детсада. Особыми талантами не обладал, в армию не пошёл по зрению, как и я, поступил в пединститут зачем-то - наверное, мать с отцом посоветовали. Потом бросил. Денег нет, перспектив тоже, так и болтался с работы на работу, одна другой скучнее.
        Линкин присел обратно к столу, но продолжил рассказывать, не сунулся обратно к монитору.
        - А потом попался на глаза Старику. Ну, сперва не самому, его ребятам из самой мелочи. В курсе, кто Старик? Ну да, Арсеньев, бандит известный, три ходки в места, где тайгу лобзиком валят и медведям рукавицы шьют. Он с середины нулевых всю наркоту под собой держит, но так аккуратно, что менты всё знают - а к нему претензий ноль. Всё чужими руками. Чужими... Маленьких глупых людей, которых манят быстрые и большие деньги.
        - Ты это намекаешь на что-то? - насторожилась Нани.
        - Глупая, что ли? Ты у нас не наркобарон, вроде. Нет, не намекаю. Рассказываю. А дальше всё с Филиппом пошло по накатанной схеме: сперва курьером, потом - видать, неглупый был мужик, - уже один из распределителей. Он за полтора года дорос до помощника Старика, да только... Они ж там не за идею - за деньги в чистом виде. Деньги его и сгубили. Сперва увёл что-то мимо приятелей, крутанул левую схему, а потом понял, что влип. И давай метаться: спрятаться, уехать, чуть к ментам не побежал, что тоже не вариант. С возможностями Арсеньева его бы и в СИЗО достали, и на зоне.
        Линкин вздохнул и закончил:
        - Короче, его Старик сам исполнил. Своими руками, так уж вышло. Важно было своре показать, у кого зубы длиннее. А доказательств убийства никаких, вообще, никаких. И не будет их никогда, потому как никому не нужен покойный Филипп Аскеров. И мы, ребята, тоже никому не будем нужны: это даже не бандиты, это - государство. Прости уж, Нани, тебя отец с дедом отмажут, а нам всем кранты, если что.
        Ветерок колыхнул штору, пронёсся по комнате. Из сада пахнуло ночной прохладой, но всем было не до того.
        - Старик - это у которого коттедж прямо за площадью? - уточнила Нани. - Арсеньев, да, точно. Он же бизнесмен, вроде, отец с ним обсуждает иногда что-то.
        - Ну да. Седой такой, высокий, чуть хромает. Лучший друг мэра, говорят. Вокруг ещё постоянно парни трутся такие... остро характерные, как из сериала "Бригада" сбежали.
        - Ясно. То есть, ты боишься?
        - Я не боюсь, Кошкина. Я - уезжаю. А вы как хотите, конечно, но вам жопы оторвут, сто пудов и крест на пузе. Тут не надо быть предсказателем, чтобы понять.
        Нани психанула и заперлась в комнате, даже не попрощалась.
        Ни она, ни Таня Линкина даже до автостанции везти не стали, пришлось это делать Михе и прямо с утра. Из неприметного гаража в глубине участка цыган выкатил потрёпанный "уазик", проверил шины, громко хлопнул капотом, усадил мрачно молчащего бывшего участника команды и увёз. Сумки Линкина только перегрузили из "крузера" - и адью.
        Вернулся цыган через час, почему-то очень довольный, привёз пару бутылей парного молока, пучок редиски, огурцы и свежий хлеб.
        - Хороший парень, - завтракая, сказал Миха. - Зря вы его так. Заботится человек о собственном благополучии - разве ж это плохо? Больше о нас заботиться некому, всех людей, сами знаете, любят только Бог и белая акула.
        - Предал он нас.
        - Чушь собачья, девочка! Каждый сам за себя, неужели не понятно?
        Нани было плохо. На самом деле своя правда у Линкина была, он же действительно не боец, да и полезен был всегда. Но и простить... Эх, вот самое сложное, когда так: своя правда. Ничем не хуже твоей собственной.
        - Ладно! - Она дёрнула плечом. - Обойдёмся. Забыла спросить: может, ещё кто уехать хочет? Я отдам одну машину, чего уж там...
        Все помалкивали. Андрей восторженно смотрел на Нани. Обычно её напрягала такая собачья преданность, а теперь даже и нет. Согрела душу, не все только за себя, кое-кто - ещё и за друзей.
        - Миха, а ты без Линкина с нами сотрудничаешь? Вроде, его рекомендовали, а теперь...
        - Да мне по фигу. Мне Центр интересен, а не хакер это ваш. Уехал и уехал, целее будет. Наверное.
        Нани удовлетворённо вздохнула. Одной проблемой меньше. Теперь надо бы придумать что-то с проникновением и отходом. Линкин - гад, конечно, но по сути прав: поимеют.
        - Короче, так, малята, - как ни в чём ни бывало, продолжил Миха, хрустя редиской. - Одно в ваших рассуждениях святая правда: в лоб в Центр лезть нельзя. Сомнут, сожрут и выплюнут наружу. Хорошо, если не посадят в итоге, люди там серьёзные. Но есть один вариант...
        Он с сомнением посмотрел на команду. Изучил Нани, словно только встретил, потом внимательно осмотрел Машу и Таню, останавливая взгляд на подробностях фигур. Хмыкнул.
        - В общем, вот что знаю... Они девок иногда к себе возят. Для употребления по назначению. Солдатикам не положено, а вот господа спецофицеры балуются изредка. Чтобы не спятить, вероятно, на тяжёлой службе.
        - Ты чего, Миха? - оторопела Нани. - Какие из нас девки по вызову?!
        - Худющие, это да, - осклабился цыган. - Но так ничего, ухоженные. Сойдёте, если недорого.
        Таня приподнялась из-за стола, собираясь дать хозяину по морде, но Нани остановила её:
        - Сядь пока. Идея как идея, что ты заводишься.
        - Вот-вот. Вы тут пока подумайте, а я пойду к соседу схожу. Он мне удочки обещал, а то я так и не обзавёлся пока, - сказал Миха, вставая. - А то ещё прибьёте сгоряча.
        - Удочки?! - удивился Андрей.
        - Ну да. Ещё и ружьишко подводное прихвачу. Из нас с тобой девки так себе, сам понимаешь. А какая-то отмазка, что мы в Мещёре делаем, если лесничий наткнётся - нужна. В претензиях он не будет, денег дам, а вот озадачивать нашим бесцельным там пребыванием не стоит. Или ты не поедешь?
        - Никто пока не поедет, Миха. Прежде чем я с дедом не поговорю - никто. Я обещала.
        - Серьёзный у тебя дед? - заинтересовался цыган. Даже остановился, обернулся, хотя уже почти вышел за дверь.
        - Леван Лотишвили. Может, слыхал?
        - Хм. Может, и слыхал. - Миха поджал губы и ушёл, о чём-то глубоко задумавшись.
        Закончив завтрак, Нани уже собралась было позвонить деду, но...
        Если бы всё было так просто! Вот в деревне, даже умирающей, населённой бабушками и непременным одиноким стариком, люди постоянно чем-то заняты. И по необходимости, и по привычке - огороды никто не отменял, скотину кое-какую держат, да обычные курицы-несушки и то требуют пригляда: не сбежали бы по дури, потом соседская собака придушит. Опять же мелкий ремонт, приготовление еды, да и просто набрать воды в колодце и приволочь её в дом, всё занимает время.
        В дачном посёлке не так. Нет, то есть люди тихие и работящие в них тоже имеют место быть, но находятся в меньшинстве по отношению к так называемым "отдыхающим", беззаботным и - как правило - ищущим развлечений в меру собственного понимания.
        Миха вернулся не только с удочками и подводным ружьём в чехле, но и с их хозяином - низкорослым мужичком неясного возраста, наряженным в милицейский ещё форменный китель, со споротыми, правда, погонами и петлицами, соломенную шляпу, помнящую взятие Измаила конницей Чингисхана, и чудовищной изношенности штаны.
        Хозяина рыболовной снасти звали Анатолий. Если имя и накладывает на его обладателя какой-либо отпечаток, то это был тот самый случай. Как в многочисленных сетевых мемах про Олегов.
        Анатолий был пьян с утра. Точнее сказать, он не выходил из этого благостного для любого дачника состояния примерно неделю, но аромат, исходящий от него, свидетельствовал о хорошей памяти владельца. Не забыл накатить непосредственно за завтраком, что говорило о многом.
        - Здорово, молодёжь! - радостно приветствовал он команду. - Давайте-ка за знакомство, а то Миха сказал, одни девки в гостях, а ни в одном глазу!
        Колоритный мужик, что и говорить. Как из сериала какого-то вылез о проклятых девяностых или даже гораздо более благостных восьмидесятых. Впрочем, веселие на Руси в питии есть, так что эпоху можно было подставить любую.
        - Какие они тебе девки, дед! - возмутился Андрей. Для него любое покушение на авторитет Нани было оскорбительно. - И тем более - я.
        Анатолий, не спрашивая разрешения хозяина, плюхнулся на стул и с трепетом выудил из кармана бутылку коньяка. Ну, это если судить по этикетке, конечно, - на цвет жидкость больше напоминала плохо разведённый чайной заваркой купорос.
        - Ты - не, ты мужик, - ворчал он себе под нос, колупая грязными пальцами пробку. - Прощения просим, одичали тут, оскотинились. Слово-то какое! Недавно у Бунина прочитал, задумался. Или у Куприна? С детства их путаю... Миха! Тащи стаканы, будем о литературе трещать.
        В воздухе запахло паршивым самогоном. Кто знает этот аромат рыбьей отрыжки, тому и объяснять не надо, остальные поняли всё, не пробуя. Пить поголовно отказались, отчего Анатолий насупился, дёрнул полстакана своего зелья, выдохнул и закусил одинокой редиской.
        - Я вас на рыбалку взять хотел, а вы ишь... Западло пить с дядей Толей, да?
        Не меняя тона, он попытался схватить за плечо Машу. Или не за плечо - движения у него были размашистые, неясные. Но Тане хватило и этого.
        Поднявшись из-за стола, она лёгкой тенью мелькнула в сторону, шустро развернулась, и ничего плохого не ожидающему Анатолию прилетело узкой девичьей ступнёй в лоб. Накипело, видимо, у Татьяны: и отъезд Линкина сказался, и хамоватый Миха, и всё вместе.
        Дядю Толю унесло от стола ураганом, только шляпа полетела в угол, в воздухе мелькнули разношенные сандалии, и раздался звучный удар спиной о пол.
        - Один-ноль, - сказал Миха, совершенно не удивляясь. - Ведёт команда гостей. На ринге наступило временное затишье.
        Анатолий всхрапнул откуда-то снизу, зашевелился, пытаясь подняться. Чувствовалось, что в управлении конечностями наблюдался определённый разлад.
        - Это... Я хоть и на пенсии, но мент! - заявил потерпевший, ворочаясь нетрезвой змеёй. - Сейчас вот позвоню в райцентр, приедут по старой памяти. Будете это... знать, как кидаться!
        Миха, мелко посмеиваясь, соизволил всё же помочь павшему воину: поднял шляпу, отряхнул, уколов ладонь торчащей стернёй, помог и самому Анатолию. Напялил на него соломенное уродство и сказал:
        - На девку заявишь? Да весь посёлок ржать будет, ты чего! Я ж говорил, не надо сейчас ко мне идти, сам напросился. Я-то с тобой завсегда выпью... когда время есть, а подростки видишь какие хулиганистые пошли. Давай, бутылку забирай, нет, не потом! Забирай. И чапай уже до дома.
        Дядя Толя покосился на Таню, явно ожидая ещё какого-то подвоха, поворчал, но сгинул наконец куда-то в направлении соседних домов.
        - Так и живём, - сказал Миха. Притворное веселье покинуло его напрочь. - Не вся страна, конечно, так, врать не буду, но многие. А дерёшься ты, дева, умело. Учту.
        "Дева" всё-таки лучше, чем "девка". Вежливее звучит.
        Нани выглянула из двери: да, как велел Миха, "чапает" незваный гость, не оборачивается.
        - Ладно, я звонить пошла, не мешайте пока.
        Дед Леван был резко против адского плана притвориться недорогими шлюхами. Ругался по-грузински, причём так затейливо, что даже в совершенстве владеющая языком внучка поняла из тирады крайне мало. Мать, рот, и что-то с овцами делать, остальное вообще загадка.
        - Одурели вы там все! Не соваться! Близко не лезть к этому Центру! Я тут людей озадачил, мне порассказали, принцесса, много всякого. Конкретная контора, под военной тайной, Богом клянусь. Не думай даже, никакой Кирилл-Шмирилл такого дела не стоит.
        - Да мы уже решили...
        - Э-э-э, слушай! Тебе по молодости жизнь не дорога, но я-то старый. Мудрый, если посмотреть, сколько денег заработал. Поверь, да? Езжайте домой, дело ваш еврей говорил.
        - Какой еврей?! - растерялась Нани.
        - Ну этот... Линкин, что ли, не морочь голову.
        - Да это прозвище. Ну, погоняло, из-за названия группы. Линкин Парк же! А так он русский.
        - Парк, лес, какая разница! Хоть эскимос. Главное, что прав был - сожрут. И костей не оставят. Мне посоветовали большие люди вообще про это Агентство забыть. Раз и навсегда.
        - Бабуа... Ну давай не спорить? Я решила, а это, сам понимаешь, дело такое. Слово царя твёрже сухаря, сам учил.
        Дед Леван снова выругался и замолчал. Нани даже решила, что он телефон на стол бросил, ни единого звука целую минуту. Но она сидела и ждала.
        - Два дня надо, - совершенно другим, спокойным и деловым тоном сказал Леван. - Всё поняла? Сидите, ждёте. Никуда не высовываетесь. А я, раз уж ты... такая, кое-что подготовлю тогда. По моей информации, сейчас в Центре никого из высшего руководства, все в разъездах. Генерал на совещании в Питере, два старших офицера по стране ездят, с людьми общаются. Ищут кого-то, что ли, я пока не вдавался.
        - Поняла.
        - Что ты поняла? - опять разгорячился дед. - Дурацкий у вас план! Девки по вызову, а? Да вас перетрахают сперва всем колхозом, спасатели Малибу, блин. По-другому надо. Аккуратнее. Если вашему этому цыгану не жалко такую хрень затевать, то мне очень даже. Внучка-то одна. Всё, давай.
        Нани нажала на отбой. Подумала и выключила телефон совсем, меньше отвлекать будет. Два дня... Дед на ветер слов не бросает, сказал, что-то придумает - так и будет, это она с раннего детства привыкла.
        О чём и рассказала оставшейся после бегства Линкина команде и Михе. Тот покивал, по-прежнему пребывая в задумчивости.
        - Что скажешь, хозяин? Не выгонишь пока?
        - Да ну, девушка, зачем гнать... Два дня посидим, не проблема. Соседей моих только не бейте больше, их тут и так мало.
        - За сиськи сестру хватать не будут - не трону, - проворчала Таня. - Ну и нас с Кошкиной.
        - Договорились.
        Так и вышло, что стремительная погоня, со спорами и разговорами, отказом одного участника и энтузиазмом остальных, внезапно оборвалась. Выродилась в ленивое ожидание, что там решит дед предводительницы. Нани сидела в сети, вела свои многочисленные сети - дело делом, а подписчики нынче такие, с памятью аквариумной рыбки, пару дней помолчишь, они потом и не вспомнят, кто ты есть вообще. Маша с Таней до упаду крутили свои спортивные комплексы: то формальные наборы, тыль, то спарринги-масоги. Было, чем заняться.
        А вот Андрей внезапно... ну, не то, чтобы подружился с Михой, это вряд ли, но проводил с хозяином дачи массу времени в разъездах по округе. Нани предлагала одну из своих машин, но цыган отказался: заметные очень. "Уазик" куда лучше.
        Первый день миновал медленно и незаметно за всеми этими делами, второй тянулся как жёваная резинка, если ухватить её пальцами и вытащить наружу. Но тоже постепенно заканчивался. Нани крепко обиделась на Линкина, даже писать ему ничего не стала: парень-то любопытный, наверное, сидит и бесится, не зная об их делах.
        Но он тоже не писал. Характер показывал, не иначе.
        Уже стемнело, когда вернулись Миха и Андрей, запылённые от езды по местным просёлкам, но вроде как довольные проведённым днём.
        Хозяин сел за стол, с удовольствием выпил стакан воды, потом ещё один. Нани с удивлением поняла, что за все три дня, что они гостили здесь, Миха ни разу не пил что-то алкогольное, видимо, пример дяди Толи был показательным. Или просто человек такой, не любит себя дурманить почём зря.
        - А не сыграть ли нам, девушка, в кости? - задумчиво спросил он. - А то всё телефон, телефон, это ж дикость и одиночество. Там вся жизнь нарисованная.
        - В кости - это как?
        Миха встал, порылся в шкафу и достал нехитрый набор: металлический стаканчик, похожий на напёрсток-переросток, и пару кубиков, действительно костяных, никакой пластмассы. Впрочем, выточены они были ровно, умело, вдавленные точки закрашены чёрной краской аккуратно.
        - Да как с древности играют. Каждый кидает по разу, игра до десяти выбросов.
        Нани удивилась, но спорить не стала. Интересно же, да и хозяин за всё это время сделал единственный шаг навстречу, проявил хоть что-то, кроме обычного для себя сарказма. Грех не воспользоваться, опять же и поговорить за игрой - дело нужное.
        Цыган сыпанул кости в стаканчик, поболтал его и перевернул на стол, плотно прижав. Потом медленно поднял:
        - Три и шесть. Итого, девять. Твоя очередь.
        Нани повторила его движения, тоже высыпала.
        - Два и шесть. Восемь. Почти вровень.
        - Рано пока судить, дева. Во всех играх так: иной раз и думаешь, что вот-вот, за хвост удачу держишь, а следующая партия - раз! - и отстал. Ну или наоборот, опередил. Игра - она же как жизнь, непредсказуемая, поэтому люди её и любят.
        - Жизнь?
        - Я об игре... Но и жизнь тоже, не без этого. Четыре и четыре. Восемь. Твой черёд.
        Нани взяла кости в руку, но не торопилась кидать их в стакан. Было во всём этом: в вечере, в старинной игре, даже в цыгане что-то мистическое. Уж на что она человек рациональный, так и то пробрало.
        - Миха, а сколько тебе лет?
        Он улыбнулся. Не как обычно, насмешливо и слегка криво, а нормальной широкой улыбкой, показав два ряда крепких белых зубов.
        - Пятьдесят два, а что? Старый?
        - Да нет... - Нани положила наконец кости в стаканчик, взболтала, перевернула. - Не старый - странный. Сидишь тут непонятно зачем, один-одинёшенек, ни жены рядом, ни даже коня. А жизнь ведь теперь быстрая, пройдёт - не заметишь. Шесть и пять, выиграю я, похоже. Одиннадцать.
        - Вот ты ведьма торопливая, выиграет она! Не спеши. А жизнь... Она, дева, у всех разная. У кого и быстрая, у кого медленная. Весь вопрос не в скорости, даже не в длине. А в том - зачем. У меня есть смысл, хотя тебе его и знать не надо, а вот с тобой как дела обстоят? Двенадцать, кстати, две шестёрки.
        Нани посмотрела: ну да, не врёт. И смошенничать здесь проблематично, даже из рукава запасные не высыплешь.
        - Со мной? А я молодая ещё, пока развлекаюсь. Потом всё будет серьёзнее, наверное. Или не будет, кто его знает. Тебе вот свобода важнее всего, скорость, кровь такая, а мне - простор и высота. Тоже наследственность играет внутри. Эх... Три и два. Пять. Сливаю что-то.
        Миха ухмыльнулся и снова взялся за стаканчик.
        - Вы, молодёжь, торопливые обычно, глупые, всё сломя голову. А ты мудрая от природы, это хорошо. Ну-ка, ну-ка... Ага! Семь. Опережаю, не взыщи. Простор и высота... Да, красиво определила, если не шутишь. Бросай, твоя очередь.
        Они даже не замечали, что вся команда Нани собралась в комнате, стояла у неё за спиной, смотрела и слушала. Андрей порывался что-то сказать, но Таня его остановила.
        - Девять, Миха. Пять и четыре. Не всё потеряно!
        - А редко когда бывает, что всё. Игра-то не закончена. И жизнь тоже.
        У Нани зазвонил телефон. Ну как зазвонил: экран вспыхнул, и трубка начала трястись на столе. Миха покосился на аватар звонящего и откинулся на стуле:
        - Надеюсь, добрые новости.
        - Посмотрим...
        Она ткнула в "приём" и поднесла трубку к уху. Все замерли в ожидании.
        Дед, вопреки обыкновению, говорил по-русски. Медленно, хрипловато, делая после каждой фразы паузы, чтобы лучше запоминалось.
        - Здравствуй, принцесса! В общем, идея мне по-прежнему не нравится, но это о многом можно сказать. Слушай меня внимательно: завтра примерно к десяти утра вам надо приехать в город... Ай, название ещё смешное такое, Лось, Лось...
        - Лось-Подвальный.
        - Вот молодец, географию учила, да. Там возле центральной площади есть одно кафе, запиши название... "Рас-те-ря-хин". Точно-точно! И твёрдый знак в конце. Там вас всех двое ждать будут, люди не мои, но проверенные, поговорите.
        12. Усиление режима
        Мне снились звёзды: холодные, тяжёлые, ледяные.
        Не было в них тепла и любви, не было жизни - только мёртвый свет из ниоткуда в никуда. Пронзительный и ясный, но не становящийся от того живее. Они собирались в созвездия, которые я никак не мог угадать - у меня и в детстве это никогда не получалось - где там медведицы, а где какой-нибудь Орион или Стрелец.
        Всё сияло и мерцало, переливаясь, будто нанесённая на живое бесконечное тело яркая татуировка, но и это была иллюзия. Имитация бытия.
        Ни звука, ни пределов этой вечности. Безмолвное танго, танец на цыпочках невидимых статуй, изображающих вселенское Ничто. Место вне времени, куда и предки наши не добрались, несмотря на все мечты, и мы вряд ли попадём. Если только после смерти...
        На фоне этого кладбища далёкой плазмы и межзвездного газа ко мне летел тот самый Немезидис: Горбунов соизволил перед отъездом показать сделанные американскими телескопами фотографии астероида. Бесформенная глыба камня и льда, вся в глубоких ямах и колючих выступах, словно побывала в руках великана: он мял её, высекал искры когтями и вытягивал острые пики, а потом плюнул и зашвырнул с размаху в равнодушное небо. Да так удачно метнул, что после миллионов лет бессмысленного полёта камень обрёл имя и цель. Сам того не зная, конечно, но разве от этого легче?
        - Эй, Антон, сон такой!.. Ах да. Тьфу ж, чёрт...
        Я проснулся от бодрого голоса из динамиков: подъём, подъём... Да, спасибо, я в курсе. Кровать, на которой больше не будет спать мой сосед, была аккуратно застелена, стол и тумбочка пусты. Всё вместе до боли напоминало гостиницу: какая разница, откуда приехал временный постоялец, чем здесь занимался и куда в конце концов делся. Его право, его путь.
        В коридоре уже гремела тележка с завтраком, даже вещи расслабились, распустились без начальства, вышли из-под контроля людей: ну да, никто же не наорёт на охранника, что пора смазать колёса. А пока сойдёт и так.
        - Ешь давай, Васин велел тебя привести, - хмуро бросил охранник. Рожа похмельная, а вот перегар я и учуять сейчас не смог бы: от самого на два метра разило. Все расслабились...
        - Он там живой? - не особо внятно поинтересовался я. Картофельное пюре было густым, безвкусным: похоже, кухню задел общий приступ безалаберности и пофигизма. - В смысле, трезвый?
        - Жри, говорю! - прикрикнул охранник, с грохотом вытаскивая за порог тележку. - Умник...
        Вот и весь космос. Но поесть надо, пусть даже через силу. День может опять стать бесконечным, как и вчерашний. Я уже начал жить солдатскими истинами: спи, сколько сможешь, и ешь, когда дают. Скоро начну голову брить начисто и полюблю камуфляж и берцы. Прощай тогда, милая Нани, навсегда прощай. Это будет гибель того Кирилла, что ты успела узнать.
        Нет, пюре решительно отвратное. Наверное, они варили замазку, но чуток промахнулись, а потом сообразили, что можно не выбрасывать, а скормить нам.
        В аппаратную меня отвёл другой охранник. Шли молча, я в нужных местах тормозил, в нужных - поворачивал. Привык уже к маршруту. Вон и двери в конце коридора, всё верно.
        - Заходи, - буркнул профессор. Лицо у него было обрюзгшее, нездоровое. Вчера и то выглядел повеселее, несмотря на водку. - Мы одни тут пока. Вроде, не подслушивают, генератор я включил.
        Знакомая уже коробочка стояла на пульте, посвистывая и издавая неравномерный гул и щелчки. Бог его знает, насколько это работало, но Док явно доверял своим талантам. Ни Какиса, ни Елены свет Аркадьевны в зале не было, только я и Васин. Охранник традиционно остался за дверью.
        - Ты вот вчера спрашивал, как это всё работает...
        Серьёзно?! Вот чего не припомню, так это интереса к технической стороне ментакля. Я синий провод от красного с трудом отличу, а перерезать не стану ни один. Не моё это дело, простите великодушно.
        Позовите супергероя, пожалуйста, у них работа такая.
        - Типа того, - решил не спорить я. - А что?
        - А то, - отрезал Док. - Иди сюда. Не отвлекайся, смотри.
        Он неторопливо подошёл к центральной колонне, от которой тянулись провода в стороны, к креслам-коконам, пультам и шкафам с электроникой. Немного нагнулся, колдуя возле одного из смотровых окошек. Мне и раньше интересно было, на что там можно смотреть, учитывая изобилие приборов. Неужели необходим именно визуальный контроль?
        - А зачем вы мне всё это показываете? - подозрительно спросил я. - Вот узнаю ваши военные тайны, потом убегу и новый ментакль сооружу, мне ж цены не будет!
        Так себе у меня юмор с похмелья, но другого нет.
        Профессор хохотнул в ответ невесело:
        - Новый? Нового никто не построит... А показываю именно затем, что ты единственный из операторов, который честно признался, что смоется. На то и расчёт. Вдруг получится, тогда хоть шум поднимешь. Может, мне это чем и поможет.
        "На кой чёрт тебе шум? - подумал я, наклоняясь к приоткрытому смотровому окошку. - Думаешь, самого отпустят? Так это вряд ли".
        Ой, вряд ли... Подсвеченное цепочкой светодиодов окошко показалось мне сперва абстрактной инсталляцией, сродни тем, что любят устраивать якобы гениальные современные художники. Желтовато-серая масса, пронизанная тонкими алыми ниточками кровеносных сосудов, была сплошь утыкана тонкими, тоньше иглы шприца палочками электродов, от которых куда-то вглубь колонны уходили провода. Ниже этой массы торчал неровный спил кости, покрытой мертвенно-белой кожей, никогда не видевшей солнца. Дальше по бокам - редкие рыжие волосы.
        Потом вся картинка внезапно сложилась воедино и перестала быть абстракцией.
        Я отпрянул в сторону. Ну их на хрен, такие инсталляции!
        - Кто это? - шепотом спросил я.
        - Ну как кто, - удивился Док, - не Горбунов же! Учитель Добросил это. Всё, что от него осталось. Он и сам себя не осознаёт, просто работает... ну, процессором, наверное, если брать компьютерные аналогии. А весь этот зал, стало быть, материнская плата. А вы, операторы, оперативка сменная.
        Насчёт "не осознаёт" у меня появились смутные подозрения. Кто-то ведь со мной общается в пространстве ментакля, уж не "процессор" ли.
        - Но почему он в таком виде?
        - Да сам дурак, - отмахнулся Док. - Когда братство захватывали, он себе горло перерезал. Я медициной не особо интересуюсь, но, думаю, и сейчас случай был бы критический. А уж тогда... Комарову его мозг был нужен - вот и совершили врачи маленький подвиг, трепанация, прямое кровоснабжение, колхозно всё исполнено, конечно, зато работает. А остальное с годами и менять уже бояться стали: ну, как сдохнет? Это же приговор всему Центру. А уж генералу - так хоть стреляйся, кем он тогда командовать будет, мной и батарейками?
        - Жесть, - честно признался я.
        Профессор меня не понял, но, наверное, догадался по интонации. Тяжело сидеть четверть века под замком, модные словечки уж точно знать не будешь.
        Я почему-то искренне пожалел их обоих: и полумёртвого Добросила, которого на этом свете держали только трубочки и электроды, и самого Васина. Недалеко он ушёл от своего подопечного, сути и смысла своей жизни. Разве что говорить умеет и пьёт как лошадь, но существование его почти так же бессмысленно.
        - Да, сурово, - откликнулся Док. - Он же сам эту схему и придумал: загоняешь людей-пищу в транс, вытягиваешь их силу на себя, подцепляешь группу братьев-апостолов для усиления, а сам творишь чудеса. Почти чудеса. Я в общем-то только технологически всё это оформил в меру сил и полученного образования. Получилось увеличение мощности в несколько тысяч раз, только... Только устал я.
        - А он? - я кивнул на окошко. - Он бы хотел так жить? Не для того, наверное, искал силу и могущество, чтобы в ведре вашем сидеть.
        - Да мне плевать, Кирилл, что он там хотел. Я для себя важнее. Короче, решено: если найдёшь отсюда дорожку, скажи. Я помогу, да я... и с тобой уйду. Такое вот деловое предложение.
        - Годно. Но что со всем этим будет? С мозгом, опять же?
        - Не переживай. Что надо, то и будет. Я уже давно продумал всю тему, оставшимся будет, чем заняться и без нас.
        Он как-то нехорошо улыбнулся, потирая набрякшие веки. Я решил не уточнять, и в самом деле не так это для меня важно. Бежать так бежать, с таким напарником всяко проще.
        Вот только метеорит этот... С ним-то что делать?
        Об этом и спросил. Васин и задумываться не стал, захлопнул наконец пугающее меня смотровое окошко с мозгом, закрыл защёлки, что-то подкрутил, потом обернулся ко мне:
        - Кирюха, да пошли они к чёрту, а? Прилетит - значит судьба такая. Ракет у всех стран до едрени фени, пусть сбивают как хотят. Или ещё что делают. Я не военный, несмотря на эти их погоны, что мне повесили, ты - тем более. Наше дело сторона.
        Тоже вариант. Тоже логика.
        - А как убежать, Док?
        - Думай. Я давно думаю, но не знаю - охраны почти сотня, камеры, двери их эти... У меня даже терминала нет, не доверяют. И вот ещё что...
        Но договорить он не успел: на пульте, перекрывая гул и щелчки генератора шума, затрещал зуммер. Васин вскинулся и рысцой метнулся к телефонной трубке, массивной, укреплённой рядом с клавиатурой. Поднял её и приложил к уху, согнувшись в привычном для себя полупоклоне:
        - Да, товарищ генерал-майор? Приехали? Вот и хорошо, вот и отлично! Не устали по дороге? Замечательно!
        Даже тон изменился: со мной разговаривал нормальный человек, уставший, понятное дело, от своей жизни, похмельный. Но нормальный. А по телефону с невидимым начальством общался типичный раб. Куда там офисному планктону, им до таких высот далеко. Или глубин - не знаю уж, как точнее сказать.
        - Так точно! Да, да, через три минуты, он как раз у меня. На пике - восемь единиц, чудо, а не оператор, слава Господу! Виноват, не бывает, вырвалось. Есть, явиться! Слушаюсь.
        Он аккуратно положил трубку на рычаг, одёрнул свою хламиду и позвал за собой, уже рыся к двери:
        - Комаров приехал! Всё, думай насчёт разговора, но молчи, сейчас не до того. Пошли, пошли, шевелись, генерал ждать не любит!
        Кабинет командира Центра немного пугал своей величиной. Наверное, это намертво въевшаяся и передаваемая из поколения в поколение начальников привычка - у кого нора больше, тот и главнее, иначе уж и не знаю.
        С размерами норы генерал-майора Комарова - он именно так и представился, никакой фамильярности с именем-отчеством и быть не могло, - всё было в полном порядке. Квадратов восемьдесят, длинная ковровая дорожка от входа к столу совещаний, стоящему перпендикулярно столешнице владений самого генерала. Ряды стульев. Шкафы вдоль стен, портреты действующего президента и, кажется, Дзержинского. Впрочем, в последнем я не уверен, это мог быть и какой-нибудь испанский гранд, лицо идеально подходило под образ.
        Ну и как ведётся, монитор на столе, а телевизоров на стенах целых два.
        - К делу, к делу! - торопил генерал, седой, лет за шестьдесят мужик с неулыбчивым лицом, словно вытесанным из дерева. Такие доверие, конечно, внушают, но лучше на расстоянии. - Садитесь поближе. Давай, Физик, рассказывай.
        В нормальной военной форме человек, кстати говоря, не в комбинезоне их этом сером с зелёным: шевроны, погоны, планка наград на груди. Начальник.
        Всё в кабинете было величественно и всерьёз, одна только деталь сбивала с толку: запах самого дешёвого растворимого кофе. Из тех, что добавляют в пакетики "три в одном", стыдливо разбавляя сахаром и соевым белком.
        Я принюхался. Вроде, как и незаметно, но генерал - высокий, массивный, похожий на ожившую статую русского богатыря - умудрился обратить внимание и улыбнулся.
        - Кофе не предлагаю. Пью самый дешёвый не из-за денег, а по привычке. Знаю, нынче заелись все, латте-мате, а я вот люблю. Бразильский растворимый, "Пеле" называется.
        Ну, хотя бы не самогон стаканами, играя медведю на балалайке; это я стерплю. Если глаза прикрыть, кажется, что сидишь в кафе где-нибудь на автовокзале в Пересрачинске, сейчас подойдёт рейсовый автобус и унесёт в своём тёплом нутре отсюда навсегда.
        - Фёдор, Горбунов звонил полчаса назад. Нашли пятерых кандидатов, сейчас всех везут сюда. Готовь тестовые комнаты, погоняй своего карлика, а то расслабился. Ну и Лену заодно, не всё ж её в спальне пользовать. Мобильные тест-машинки - но они кривые у нас, доработай аппаратуру, кстати, - показывают около четырёх-четырёх с половиной единиц у этих новичков. Ничего выдающегося, но в поддержку нашей новой звезды экрана пойдут.
        Васин судорожно записывал что-то в блокноте, кивал, не поднимая головы. Генерал уставился на меня: взгляд напомнил мне сон, зрачки начальника ничем не уступали звёздам, такие же ледяные и неживые.
        - Восемь единиц на пике, значит? Добро... Есть шансы на выполнение приказа министра.
        - В нормальном режиме - семь с четвертью, - подсказал Док, так и не отрываясь от блокнота. - Тренировка требуется, а у нас операторов нехватка.
        - Сказал же: везут! Глухой, что ли? И это: шашни ваши с Горбуновым по поводу денег в сторонку пока отложите, дело выгодное, но, короче... нам результат нужен. Ре-зуль-тат!
        Просто обязан кулаком по столу пристукнуть. Образ обязывает. Ага, я угадал, без всякого применения способностей - давненько меня не накрывало. Видимо, ментакль гасит все собственные интенции операторов. С другой стороны, Антон вон тренировался со свечой, удивительно.
        - А почему моё предвидение будущего не срабатывает? - зачем-то спросил я вслух.
        Генерал и поднявший наконец-то голову профессор посмотрели на меня с сомнением.
        - Забудь, - медленно ответил Док. - Ты уже всё, раб лампы. А нам нужен мощный разрушитель, так уж вышло. Все зачатки старых талантов можешь в унитаз смыть.
        Поскольку генерал его лица не видел, Васин хитро подмигнул мне: не печалься, мол, отыгрываем свои роли, покуда зритель вооружён и при погонах. А там поглядим, кто чей раб.
        - Хорошо сформулировал! - похвалил его начальник. - Грамотно. А тебе, парень, надо делом заниматься, а не всякой хренью голову забивать. Сегодня что по плану, Федя?
        - Одиночная тренировка, товарищ генерал-майор! - подскочил Док. Только что честь не отдал, с него бы сталось. - На территории России.
        - Выполняйте. Да, с американцами нехорошо вышло, благо они хоть не знают, кто куролесил. - Генерал достал из ящика стола папку, открыл, поискал что-то и бросил её перед нами. Развернуть пришлось Доку, не царское это дело, видимо, по-человечески документы демонстрировать подчинённым.
        Цветная распечатка с новостного сайта, вчерашнее число. Я с английским не то, чтобы не дружил, понимал и говорил кое-как, поэтому пояснений не требовалось: гробы, накрытые американскими флагами, стоящие с каменными лицами бойцы в чёрной форме по обе стороны, трибуна поодаль с белым орлом. Печальная церемония.
        - На базе ВВС США "Белый ягуар", - медленно переводил вслух Васин, - в результате несчастного случая погиб экипаж экспериментального гиперзвукового бомбардировщика "икс-сто тринадцать". Шестеро военных и инженер-исследователь комитета начальников штабов отдали свои жизни за отечество в ходе испытания новейшей системы ракетного ускорителя...
        - Достаточно, - бросил генерал. - Тоже брешут как сивые мерины. Экипаж... Там такой же центр, типа нашего, могу фуражку съесть, если ошибаюсь.
        "Но как же они без живого мозга?! - подумал я. - А впрочем... Почему я решил, что у них не было своего такого же Добросила. Редкость, но штатовцы бы нашли".
        - Папку верни, Фёдор. Короче, ясно вам, с кем там, в небе, подружились ненароком? Вот то-то и оно. А Немезидис приближается, сволочь, уже размеры в тайне держать не получается. Нашим-то мы мозги забили, что ничего страшного, а англоязычная сеть волком воет, убежища скупают, уже сектанты какие-то полезли изо всех щелей. Судный день, во как!
        Похоже, что так - не стал бы товарищ большой начальник, допущенный к государственным тайнам, настолько заметно по пустякам нервничать.
        - Когда расчётное время? - тихо уточнил Док, возвращая папку.
        - Дня три-четыре. У него ещё и траектория странная, наши пока рассчитать точно не могут. Гравитационные флуктуации, умно выражаясь. Но по сведениям невероятного противника - то же самое. Максимум четыре с половиной дня. Приблизительное место падения интересно: восточное побережье США или севернее, в Канаде. Они там не зря на ушах стоят, от Нью-Йорка одни воспоминания останутся при любом раскладе. И вот ведь печаль - нас при всём желании не обвинить, камушек-то из дальнего космоса.
        Экран одного из телевизоров засветился без всяких посторонних команд. Генерал запнулся, сдёрнул с вешалки рядом со столом фуражку, которую обещал съесть в случае чего, и надел.
        - Всё, свободны.
        Уже уходя из кабинета - а Док особо не торопился, любопытно же причаститься серьёзных тайн! - мы услышали пару слов. Но нам хватило.
        - Селекторное, - бормотала усталая женщина. - Сверхважно, совершенно секретно. Выступление президента России.
        Знакомый нам уже больше пары десятков лет глуховатый негромкий голос произнёс:
        - Добрый день. По данным системы раннего обнаружения, Северная Корея запустила ракету "Булл бох судзя" или "Огненный мститель" по цели номер один. Ядерный заряд взорван вблизи Земли, астероид Немезидис по нашим наблюдениям не пострадал, но изменил курс. Расчётное место падения пока уточняется. Но главное не в этом. Расчётный срок падения скорее всего снижен до критических двух с половиной-трёх суток...
        На этих словах нам всё-таки пришлось закрыть за собой дверь. Генерал, судя по всему, не обратил на это ни малейшего внимания. Я его прекрасно понимал.
        В коридоре негромко завывала сирена, послышался топот бегущих. Военные же, у них одна реакция на сложности - команда "в ружьё!". Чтобы не расслаблялись. А, посмотрев на генерала, я понял, что уж он точно не даст этого сделать. Суровый дядя.
        - В аппаратную его, - приказал охраннику Док. - Я сейчас подойду. Кирилл, передай Какису, отрабатываем цель тридцать. И пусть снимет все ограничения, ты пойдёшь без дополнительных операторов, нужна вся мощность.
        Я ничего не понял, но кивнул. Вся так вся.
        Нам, татарам, всё равно, что водка, что пулемёт - лишь бы с ног валило.
        И гора была пониже, чем так и не тронутая нами Уитни, и погода похуже - в этой точке Кавказа поливал дождь. Вершины соседних каменных исполинов были затянуты туманом, не рассмотреть.
        - Как там, в реальном мире? - спросил голос. Странно, только сейчас и проснулся, обычно же встречал меня почти сразу после входа в ментакль.
        - Астероид ждём... Добросил, - ответил я. - Или ты о себе? Мозг наружу, ничего нового.
        Он вздохнул и замолчал. Тишина длилась долго, я успел мысленно обогнуть всю гору, присмотреться: никаких ощущений власти над этой каменной штуковиной у меня сейчас не было. Очень не хватало незримого присутствия остальных операторов. Очень. Так, на верхушку у меня сил, наверное, хватит, если представить себе гигантский молот, которым я бью сбоку вот здесь и вот здесь, а потом сразу сверху, круша всё в пыль.
        А дальше? Дальше непонятно. Сил маловато.
        - Я себя со стороны так и не видел. Догадываюсь, конечно, но не видел. Последние воспоминания, что пытаюсь горло себе перерезать, живым не даться. А потом как вспышки: машина, трясёт, врач какой-то, белый халат снизу грязный, а брюки торчат форменные. Операционная - словно солнце из кусочков зажглось, глаза слепит. Голоса. Звон металлический. И всё на этом. С тех пор только здесь живу, встречаю вас, дурачков, провожаю. Больше года никто не продержался, вам мозги выжигает. Я с остальными даже и не разговариваю, смысла нет.
        О, как! О мозгах мне добрый доктор Васин решил не говорить? Ясненько.
        Далеко внизу я увидел цепочку людей. То ли охотники, то ли контрабандисты какие - иди пойми. С ружьями почти все, кроме совсем юного паренька - но и у того кинжал на поясе. Все с мешками, притороченными к сёдлам приземистых косматых лошадок, которых вели в поводу, все куда-то спешат.
        Я внезапно понял, что это первые люди, которых я смог рассмотреть в подробностях, никакой серой дымки, ничего. Вот, значит, о чём речь шла про снятие ограничений. Я мысленно упал с высоты, пронёсся над ними невидимым ветром, застыл. Они разговаривали короткими отрывистыми фразами, напрочь мне не понятными, только мат иногда угадывался, хоть и слегка искажённый. Да лошадь одна заржала, негромко и недолго. Скорее, всхрапнула, так правильнее сказать.
        - Люди тебя не увидят и не услышат. Не пытайся разговаривать, только силы потратишь.
        - Я и не собирался.
        Вернулся наверх, снова облетел гору по кругу. Потом представил себя молотобойцем, эдаким супергероем из комиксов или кино, и ударил невидимым молотом по вершине сбоку, как и собирался сразу. Для обломков скалы я был совершенно прозрачен, они пролетали сквозь меня, падали где-то внизу с грохотом, свистел ветер. Странное всё-таки место, это пространство Васина, непонятное: то есть звуки, то глухая тишина. И от чего зависит наличие или отсутствие, я не понимал. Почему-то сейчас это было важно, это отвлекало от совершенно непризрачной боли в руках, отдачи огромного молота.
        Вершину скалы я раздолбал в пыль, превратил острый двурогий пик в ровную площадку - хоть вертолёты сажай. Люди внизу не пострадали, насколько я видел, но побежали, волоча за узду ржущих в ужасе лошадей с тюками на сёдлах, спасаясь на всякий случай от взбесившейся горы, разнесённой внезапно на куски почти на четверть от верхушки.
        - Смешной ты, - вдруг сказал Добросил.
        - Почему вдруг? - не сказать, чтобы я задыхался, в этом пространстве такое и невозможно, но упадок сил ощутил.
        - Метеорит ваш - он же огромный? Побольше будет этой горки?
        - Ну да... Наверное.
        - Так ты с ним ничего не сделаешь, только сгоришь сам. Отступись.
        - А люди?
        - Что - люди? Много ты от них хорошего видел, скажешь? Пусть сами за себя думают.
        Никогда я не был паладином справедливости и титаном духа, честно признаюсь, но такая позиция меня покоробила. Как сговорились все: профессор, Горбунов, мозг этот говорящий - наплюй на всех, Кирилл, сам выруливай. Я бы ещё неделю назад так же рассудил, да вот беда: посмотрев на полный зал людей-пищи, что-то решил важное. Что-то понял.
        Разумеется, мы все проживём отпущенное, мелькнём искоркой по небу, кто ярче, кто тусклее, да и по уютным могилкам. Это и не обсуждается. Но как и зачем умереть, тоже, оказывается, важная штука.
        А я раньше не понимал. Если тебе досталась сила: своя, чужая, ворованная, на время присвоенная, глупо её на набивание карманов тратить, с собой за край не утащишь. Лучше уж что-то хорошее сделать. Только как, если и правда на невысокую горку сил не хватило?
        - Возвращаться тебе пора. Если здесь сознание потеряешь от слабости, брат Фёдор там, наверху, тебе ничем не поможет. У него таких коматозников пятеро уже на руках.
        - А почему - наверху? - удивился я. Впрочем, да, уже совсем слабо. Перед глазами плыли клочья тумана - от горы или от слабости, уже не понимал. - Реальный мир наверху, а мы сейчас в аду, что ли?
        Добросил хмыкнул и отмолчался. А меня относило от горы, волокло обратно в Центр, словно дюжий полицейский подхватил за шиворот и тащит, не обращая внимания на протесты и боль.
        Внизу мелькали города и дороги, реки и зелёные по летней поре леса. Я внезапно подумал, что вся эта имитация движения - она же для новичков. Раз уж мы в пространстве мысли, куда проще сразу представить, где нужно оказаться. Ни к чему этот симулятор полёта, который мне раз за разом показывает ментакль.
        А потом я очутился над дачным посёлком. Недалеко от Центра. Если судить человеческими мерками, всего-то километрах в сорока. Говорить не о чем, совсем рядом. Но что я здесь забыл было совершенно непонятно до последнего мгновения, когда я - то, что я считал собой в этом непонятном состоянии - сделал вираж над одной из крыш и проник внутрь домика.
        - Там нам помогут, - говорил кряжистый цыган, наклонившись над широким столом. При каждом слове он едва заметно кивал, отчего золотая серьга в ухе покачивалась, отражала солнечный свет и рассыпала его зайчиками по комнате.
        Перед ним сидела Нани. Я смотрел на неё и звал, но напрасно: слабость только усилилась, перед моими глазами кружили чёрные точки, но для неё я был невидим. И не слышим, что ещё хуже.
        Откуда она вообще взялась здесь, неужели... Координаты! Я же нарисовал из останков памятника схему, она разгадала её и пошла за мной!
        - То есть, не только дед участвует?
        - Не только. Есть ещё заинтересованные люди, но об этом не буду. Раз вы в девок по вызову играть не намерены, попробуем так. С грузовыми машинами. Тоже стрёмно, но раз дедушка твой взялся помочь, что-нибудь да получится.
        Я жадно запоминал подробности, дату, время, маршрут. Воистину, раз уж судьба шла навстречу в образе любимой девушки - стоило ей помочь. Им обеим.
        - Ещё бы кто изнутри внимание отвлёк - было бы идеально... - вздохнула Нани.
        А я всё думал, что тебе подарить, моя прелестная блогерка! Так вот он, подарок. Всё будет, жаль, что прямой связи нет, но я постараюсь подгадать со временем. Надо только держаться, не потерять последние силы, потому что иначе...
        ...я открыл глаза. Шлем Какис с меня уже стащил, а сейчас деловито отцеплял присоски датчиков.
        - Молодец! Спутниковые снимки я уже видел, оперативно переслали. Над горой поработал отменно.
        Генерал заглянул мне в лицо, небрежно оттолкнув Семёна.
        - Выглядишь плоховато, но это мы поправим. Федя, распорядись!
        13. Игры без разума
        Генерал вызвал меня позже и уже одного: видимо, присутствие Дока сейчас не требовалось. Вели меня двое охранников - никакого практического смысла в этом не было, скорее из-за объявленного усиления режима, о котором дважды сообщали из динамиков. Зачем о нём говорить "приглашённым лицам" - Бог весть. Наверное, демонстрировали нам доверие и воспитывали сопричастность. Так считает родная власть во все времена, что именно это у неё хорошо получается. Не стану говорить о реальном положении вещей, думаю, вы и так всё понимаете.
        Для меня Родина и государство всегда были совершенно разными вещами.
        - По вашему приказанию доставлен...
        - Ага, отлично! Давай, давай, заходи!
        Начальник Центра переоделся в гражданское, слегка меня удивив: совершенно молодёжное, почти детское худи с броской надписью "Harvard", джинсы и кроссовки. Такой вот генерал получился, модный. Впрочем, на его манерах это никак не сказалось: суров и неулыбчив, как и утром.
        - Садись. Кофе опять же не предлагаю. Или будешь?
        Я отказался. Пусть сам пьёт свою бразильскую бурду.
        - А я вот налью... - В кабинете запахло жжёными тряпками. Неторопливо размешивая сахар ложкой, генерал-майор присел за стол, повернул немного кресло, чтобы удобнее было положить ногу на ногу. Встреча в неформальной обстановке, да-да. Без галстуков.
        Его худи против моей полосатой оранжевой робы.
        - Я с лучшими операторами предпочитаю знакомиться ближе, Кирилл. Привычка. Утром времени не было, так, посмотрел на тебя только, а сейчас бы поговорить. Я же с этим ментаклем работаю с самого начала, когда ещё и техники никакой не было: только сумасшедший Физик и мозги товарища Добросила, Станислава нашего без башни. И всё, да...
        Он с удовольствием отхлебнул своей бурды. Я даже поморщился, одного запаха хватило.
        - Так вот, с самого начала. Поэтому предпочитаю знать максимум обо всём. О технике, о людях, у кого что на душе. Ты вот бежать хочешь, верно?
        Я открыл рот, чтобы сказать нечто вежливое в ответ на его речь, да так и замер. Последний вопрос был неожиданным. Точным. И лучше всего подтверждал древнюю поговорку про "здесь не дураки сидят".
        - Да не то, чтобы бежать. Но было бы куда - ушёл, конечно, только... Иди убеги от вас, обложили со всех сторон: и в убийстве обвинили, и фирме моей каюк. Опять же, охрана.
        - Ну это да, - он испытующе смотрел мне в глаза. - Добровольно мало кто начинает работать. Потом-то втягиваются, вкус силы чувствуют, а сперва - нет. Отсюда, Кирилл, и предосторожности.
        - Мне от этого не легче.
        - Согласен. Человек ты не военный, присяги не давал, не понимаешь, насколько наш Центр важен для всего государства. Для России. Поэтому всё меряешь своими личными интересами, не ставишь, так сказать, приоритеты правильно.
        А, так это он просто мне мозги промыть решил. Я почти потерял к разговору интерес, много их таких было, бесед, начиная со школьных уроков патриотического воспитания и заканчивая бодрыми речами из телевизора. Это был тяжёлый год, все как один, решительно и без сомнений... Ага.
        - Ладно, что я тебя агитирую. Сам уже всё понял, деваться тебе некуда. А потенциал у тебя огромный, для наших целей, конечно, и при работе в ментакле. Сам по себе-то ты - тьфу. Ноль без палочки. Поэтому вот что я тебе посоветую, Кирилл: давай встраивайся в систему. И тебе проще будет, и нам. Горбунов тебя вон испытывал, сказал, что после метеорита этого долбаного на свободу отпустит. Это обычная методика, проверяем молодёжь.
        - Сбрехнул?
        - Ну зачем так... Сознательно ввёл в заблуждения, проверяя реакцию оператора.
        - Скажите, товарищ генерал, - поинтересовался я. - Вы меня просто так вызвали, со скуки? Или убедить меня в чём-то? Всегда интересно было: вот вы, конечно, раза в два меня старше, но откуда эта привычка, надев погоны, вдруг решать, что вы всё-всё контролируете, больше всех знаете и можете рулить чужими судьбами?
        Генерал побагровел. Наверное, кофе слишком горячий. Потом отставил чашку в сторону и заорал:
        - Ты чего, щенок, тут либерастину свою разводишь?! Сказано: Родине надо, значит, будешь делать, что приказано!
        Ясно. Второй этап курощения и низведения по методике вертолётчика Карлсона. Тоже знакомо, были у меня в знакомых похожие персонажи. Правда, жизнь они мне настолько не портили, но смысл всё тот же. Одна Сайонара чего стоит.
        - Виноват, бес попутал. Буду служить. Как собачка...
        - Собачки у нас не выдерживают. Хреново им, когда ментакль работает, Васин до сих пор излучение заглушить не может по всей полосе.
        Генерал как-то неожиданно успокоился. Судя по всему, определил меня в некий раздел у себя в голове, классифицировал, бирку мысленно нацепил. Ему так легче, а что люди вовсе не обязаны попадать под одно из привычных определений, так это ему не понять.
        - А что работать будешь - это без вариантов. Поэтому ставлю боевое задание, раз уж тебя Физик так нахваливает. Есть в Польше американская военная база Бемово, аэродром, ракетные установки, солдатики опять-же, с гамбургерами и кока-колой. По случаю подлёта Немезидиса ожидает военное руководство нашей страны определённых провокаций, поэтому решено их опередить.
        - Руководство или провокации?
        - Кончай умничать и молча слушай! У нас не только комфортные комнаты есть для таких вот разговорчивых... Ещё и карцер. Опять же внизу у батареек по жизни некомплект, можем и туда определить. Это, конечно, как гвозди забивать коллекционным коньяком, но для особо строптивых - сделаем.
        Я внутренне содрогнулся и кивнул.
        - Короче, три дополнительных оператора есть. Плюс ты сам. Прикрывать сейчас штатовцев некому, их операторов на "Белом ягуаре" вы выкосили начисто, за что хвалю. Вот завтра прямиком с утра и устроите в этом самом Бемово небольшой апокалипсис. Решение согласовано сверху и обжалованию не подлежит.
        - Мы же не воюем с ними вроде?
        - Твоё дело - воюем, не воюем? Приказ, ясно? При-каз.
        - Я отказываюсь. Тренировки, метеорит - это всё безвредно, а людей убивать я не стану.
        Генерал не стал орать. Отхлебнул уже остывший кофе, отчего напиток стал, наверное, ещё гадостнее, откинулся на спинку кресла и начал изучать меня будто доселе невиданное насекомое. Клеща, например, или вошь-переростка.
        - Ты, Кирилл, о ментакле много чего не знаешь. Думаешь, это так, усилитель, машинка для мысленных перемещений? Не без этого, но далеко не вся правда. Я бы не стал знакомиться со всеми его возможностями.
        Типа напугал и сломал молодое дарование. Так-так, а ведь не врёт, похоже, но что хотел сказать - я не понял.
        - Людей убивать отказываюсь, - повторил я. - А там как хотите.
        На самом деле я надеялся на помощь Нани, но твёрдое убеждение, что доживу до неё, начало помаленьку подтаивать. Генерал был суров и непреклонен, таким людям нравится ломать окружающих. С хрустом о колено.
        Он нажал кнопку где-то под столом, я её, конечно, рассмотреть со своего стула не мог, но по движению понял. Двери распахнулись.
        - До завтра в карцер, - очень спокойно сказал охраннику начальник Центра. - Пусть посидит, подумает. Бить не надо.
        Вот так я очередной раз прокололся. Длинный язык хорош в постельных играх, но никак не в общении с высокими начальниками, особенно когда они носят погоны с большими звёздами.
        Охранники довольно корректно отвели меня к лифту, спустили на самый нижний этаж - где-то неподалёку был жутковатый "концертный зал" с людьми-пищей, но повели по коридорам в другую сторону. Разумеется, я не сопротивлялся - это специально бить меня не стали бы, приказ не нарушат, а вот в ответ на какие-либо резкие движения - это с дорогой душой. И согласно инструкции, убеждён, что есть у них такая.
        Длинная нора, разделённая массивными дверями, у каждой из которых дежурили охранники, закончилась прямоугольным помещением, в стены которого были вмонтированы решётки. Камеры пустовали, замки на решётках открыты, всё пространство заливал неожиданно яркий, режущий глаза свет. Судя по куче камер под потолком, видеонаблюдение постоянное и неотвратимое как смерть.
        - Давай его в третью, - сказал один охранник второму. Моё присутствие вообще игнорировалось, как вещь на склад сдали. Да так оно и было по их понятиям, разве ж человека в это крысиное царство засунут. Шучу. Здесь даже сырости не было: довольно тепло, сухо, никаких зверей мельче людей не наблюдалось.
        - Просьбы, жалобы? - соизволил меня заметить - уже через щёлкнувшую замком решётку - охранник.
        - Ящик виски, пару девочек и телевизор, - вяло откликнулся я. - Ну или одеяло хотя бы дайте, жестковато здесь.
        В камере было три предмета: яркая как все здесь лампочка под потолком, деревянные нары из посеревших от времени досок и параша в углу - дырка в бетонном полу с краном, вделанным в стену метром выше.
        - Не положено, - отмахнулся охранник. - А вот в гости к тебе заглянут попозже. Чтобы скучно не было.
        - Так не велено меня бить! - удивился я.
        - Да никто и не будет, не ссы.
        Дверь в предбанник за ними захлопнулась, и я остался один. Бетонный пол, такие же стены, давненько не штукатуренный потолок, яркий свет и полное равнодушие. У Джека Лондона было белое безмолвие, а у меня вот бетонное.
        Зато было время подумать, решить, что я сам мыслю обо всей этой ситуации. Понятное дело, что в приоритете - побег, Нани, какая-то жизнь после всей этой фабрики-мозгобойки. А если нет? Если ничего не получится, и останусь здесь до полного выгорания способностей?
        Страшно. По-настоящему страшно, если вдуматься.
        Чёрт с ним, с генералом и его далеко идущими планами: ать-два, приказ, песню запевай - с этим бы ещё можно было смириться, но собственную голову я ценил. У меня ничего больше и не было, если честно, только голова, кое-какой талант и быстро проходящая молодость. Даже если выживу, не сгорю чудом, они меня отпустят года через два, до дна выпитого, постаревшего, что тогда?
        Я вздохнул, тяжело осел на деревянные нары и сгорбился. Хорошо, наверное, быть супергероем, железным человеком и прочим дэдпулом, только у меня что-то не выходит.
        Сидел я так долго: час, два, не знаю. Ложиться на жёсткие доски желания не возникало, а больше заняться было нечем. Только сидеть и думать, пока не открылась дверь в предбанник карцера, и в помещение не зашли...
        Я ожидал всякого: пары дюжих охранников с дубинками, которые слегка подготовили бы меня к защите рубежей Отечества, невзирая на приказ генерала; Елены Аркадьевны в кожаном БДСМ-наряде, с красным шариком во рту и хлыстом в накачанной руке; какого-нибудь врача в непременном белом халате, со шприцом, из которого на бетонный пол, шипя, капает ядовито-зелёное лекарство, начисто уничтожающее волю. Чего угодно, если честно, фантазия у меня богатая.
        Реальность оказалась проще и страшнее.
        Сперва вошёл охранник, открыл замок на моей двери-решётке, но наружу меня выводить не спешил. Потом вкатился на коротеньких ножках Семён Какис, уже хорошо мне знакомый, привычный. Но сейчас он меня почему-то напугал: то ли злая улыбка, из-за которой он был похож на хорька, так действовала, то ли потому, что он размахивал сложенной шахматной доской. Самой дешёвой, просто два куска разграфлённой клетками пластмассы на петлях.
        - Сидишь, Киря? Это хорошо, эт-та правильно! С генералом аккуратнее надо разговаривать, а ты его, говорят, выбесил знатно. Зря ты это, зря. Заводите пациентов!
        Последнее уже не мне - второму охраннику, впереди которого покорно топали два лысых, совершенно мне незнакомых мужичка в серых унылых робах. Лица у обоих были спокойны, они ничего не выражали. На висках и шее виднелись чёрные засосы от резиновых присосок датчиков, на запястья у обоих - вшитые в вены катетеры для подключения капельниц. Шли они молча, слышно было только привычное "шварк-ш-ш-шурх" по полу безразмерных сандалий, таких же, как на мне.
        - Что это за карнавал? - спросил я Какиса, но он промолчал.
        Следом за всей процессией зашёл ещё один охранник, он тащил три табуретки. Поставил их в ряд посреди предбанника, потом слегка отодвинул в сторону одну крайнюю, затем вторую.
        - Прошу садиться, господа! - церемонно объявил Семён, раскрыл доску, высыпая спрятанные внутри фигуры на средний табурет, положил её рядом клетками вверх. Люди в серых робах почти синхронно сели по обе стороны от доски, споро разбирая пешек-ферзей и выставляя на позиции, охранники остались контролировать ситуацию, только первый поманил меня рукой: выходи из камеры, дружок, присоединяйся к зрителям.
        - По приказу начальника Центра будет проведён матч-реванш между парой "батареек". Можешь им, Кирилл, ничего не говорить, они без команды тебя не услышат. Издержки, кгх-м, профессии. Просто посмотри, что тебя ждёт в ближайшем будущем, если ты, с-с-сучий потрох, дальше кобениться станешь!
        Вот такой вот переход от официального тона к неприкрытой злости. Чем я Какису-то не угодил, интересно, только ради выполнения приказа так не шипят.
        Пожал плечами и вышел из камеры, встав рядом с охранником. И доску видно, и от Семёна в стороне, мало ли что, вдруг кусаться начнёт в порыве служебного долга.
        Люди в сером тем временем расставили фигуры, не глядя ни на нас, ни друг на друга. Движения резкие, чёткие, словно за шахматы посадили пару роботов, которым и дела-то больше ни до чего нет. И потом пошла игра...
        Я однажды видел ролик про сборку машин на японском заводе, где из людей - только техник, сидящий высоко над линиями в специальном стеклянном стакане. Движений полно, искры сварки, перемещение корпусов, лязг, гул, скрежет - а жизни нет. Вообще нет.
        Фигуры с неживым механическим стуком сталкивались, уходили с доски, партия развивалась по своим законам, которых я и не знал. Никогда не интересовался шахматами всерьёз, так только, знал правила. Конь ходит буквой "Г". Оба игрока по-прежнему не проявляли ни малейшего интереса к чему-либо, только исправно работали руками. Если им дать задание рубить дрова или расстреливать кого-нибудь, эмоций вряд ли бы прибавилось.
        Мне стало жутко. У одного из "батареек" я видел только затылок, это ещё ничего, а вот второму время от времени заглядывал в лицо, когда он делал ход и слегка отклонялся назад. И лицо это, и глаза были совершенно пусты. Ни улыбки, ни тени эмоции, ни чувства победы, ни горечи поражения.
        Ни-че-го.
        - В первой партии заслуженную победу одержал... Да какая разница, кто: они одинаковые! Даже статус у обоих синий, близнецы-братья. Хочешь стать таким, Киря?
        Я внутренне содрогнулся. Лучше бы били, ей-богу, чем так. Их или меня - не имеет значения, всё, что угодно лучше этих пустых лиц и уверенных движений, ведущих в никуда.
        Фигуры вновь заняли свои места: две шеренги с одной стороны доски, две с другой. Смена белых на чёрные не изменила ничего, ход, ответ, снова ход. Охранники откровенно скучали, но следили за нами всеми внимательно.
        - Перестаньте... - сказал я тихо. - Семён, прекрати это, хватит.
        - Э-э-э, нет! Ты должен проникнуться, парень, прочувствовать. Мне-то не дано даже в батарейки пойти, рылом не вышел, но ты у нас - новая звезда и потенциальный герой. Тебе надо окунуться в это дерьмо поглубже, чтобы вкус во рту стоял.
        Я попытался отойти, отвернуться, не видеть этого больше, не слышать стука паршивых пластиковых фигур по доске и табуретке, но нет: стоящий рядом охранник грубо развернул меня лицом к столу:
        - Смотреть! Приказ начальника Центра!
        Вот же сволочи... Нет, меня не накрыло, как я ожидал, я по-прежнему видел именно людей, не сгустки тумана и узелки светящихся нитей. Но людей передо мной не было, только пара андроидов, отыгрывающих даже не разные - одну бесконечную партию в чёртовы шахматы.
        На руке Какиса мелко завибрировал браслет-терминал. Семён глянул на него, нажал пару раз пальцем на экран, кивнул неизвестно кому.
        - А теперь ты садись, сыграй.
        - Дурак, что ли? Где я - и где шахматы?!
        Но Какис уже скомандовал "батарейкам", один из них так и застыл, согнувшись, с пешкой в скрюченных пальцах, не успев поставить её на доску, второй послушно вскочил и отошёл в сторону.
        - Садись, он не страшный. Тупой просто, всё, что умеет - выполнять команды. Поиграй, подумай о жизни, каково оно так будет прозябать. Давай, сам садись, пока охранники не вмешались.
        И куда мне было деваться?
        Верно. Только сесть.
        * * *
        Городок Лось-Подвальный был знаменит чуть менее своих собратьев с названиями, изобретенными в древности не без влияния медовухи-ректификата: расположенного неподалёку Гусь-Хрустального и воронежского Конь-Колодезного. Вдумчивый географ и краевед вспомнит ещё и Елань-Колено, но это и вовсе за гранью добра и зла. Как и геральдический чёрный бабр на гербе Иркутска, зверь неясного происхождения, но определённо хищный.
        Лось-Подвальный знаменит был двумя вещами: табачной фабрикой, давно закрытой за ненадобностью, и собственно подвалами, давшими имя городку. Никто не знает, что в них такого особенного: Аджимушкайские каменоломни или московское метро и глубже, и масштабнее, но так уж получилось. А в целом - город как город, таких районных центров в русской глубинке немало. В Золотое кольцо не вошёл по причине отсутствия памятников древнего зодчества, громкими скандалами не отмечен.
        Последнее в силу того, что украсть в и так небогатых краях нечего.
        Нани без интереса поглядывала из окна "крузера" на невысокие дома, новодел церквей и дороги, которые, конечно, ремонтировали исправно, но окончательно починить не смогут никогда. Улицы узкие, деревья зелёные, людей на тротуарах мало. Глубинка.
        Центральная улица имени Емельяна Пугачёва начиналась от моста через Лосевку, поднималась в горку и дальше бежала до площади, разрезая город на две почти равные части. Угрюмая промзона, где уже давненько не выпускали "Приму" без фильтра и - некогда гордость завода - сигареты овальные "Полёт", осталась на окраине. Пугачёвская была наводнена магазинами, которые вернее было бы именовать лавками: крошечные торговые точки с названиями одно другого пышнее. "Мир деревянной ложки" сменялся "Вселенной пряников" и плавно переходил в "Галактику носков". На типовых "Магнитах" и "Пятёрочке" взгляд после эдакого отдыхал и радовался.
        - Затейливо живут, - слегка удивившись, заметил Андрей. - Кучеряво.
        - Не без этого. Хайпуют все.
        Нани как раз объезжала здоровенную - от бордюра до бордюра - яму, работающую на дело борьбы с превышением скорости лучше любого лежачего полицейского. Чуть разгонишься - и прощай, подвеска. Таня сзади на "ниссане" аккуратно повторяла все маневры предводительницы команды, а вот Миха, который отказался ехать с ними, давно свернул куда-то на своём неприметном "уазике" и потерялся. Впрочем, он сразу предупредил, что во встрече участвовать не станет, да и вообще. Своих дел полно.
        Нани была убеждена, что старый цыган засядет где-нибудь неподалёку от ресторана, следить будет, но на глаза ему лезть не с руки. Может, и к лучшему.
        - Через пятьдесят метров поверните налево, - посоветовал навигатор. Грех спорить, не доставать же бумажную простыню карты - у Андрея была такая в сумке, но смешно ведь! - Маршрут закончен.
        А и верно! Притормозив, Нани увидела вывеску "Растеряхинъ" на ближайшем домике. Приехали.
        Машин возле ресторана по ранней поре было немного, скорее всего, команда прибыла гораздо раньше тех, с кем должна встретиться. Михи тоже не видно, хотя куда здесь спрятать "уазик"... Улица совершенно деревенская, узкая, заросшая берёзами вдоль заборов. Недалеко истошно лаяла собака, звенела цепью, гоготали за чьей-то оградой невидимые гуси. Кот вон чёрный на заборе спит, свесив хвост. Пастораль. Можно выгружаться.
        Таня ловко припарковалась рядом, выпрыгнула из машины. Андрей и Маша по плану оставались здесь, посторожить машины. Не старое Чикаго, конечно, но если угонят - можно смело ставить крест на дальнейших планах.
        Вон та, наверное, "шкода": номера московские, должны быть они, о ком дед говорил. Нани подошла поближе: пара молодых парней, кавказцы. Оба спят. Один аж руль обнял, растопырив пальцы, второй откинулся на спинку пассажирского сидения, выставив мощный кадык на худой шее. Изредка чмокает губами во сне.
        Она постучала костяшками пальцев в стекло водительской двери, сперва тихо, потом громче и настойчивее. Никакой реакции, спят, да и всё. Подёргала дверь: заперлись. Совсем уж откровенно загрохотала по машине - бесполезно.
        - Может, им окно выбить? - деловито спросила Таня.
        - Да ну, брось... Это не они, наверное. Ошиблись мы, иначе бы они сами выскочили нам навстречу. Пойдём в кабак.
        Нани с Татьяной пошли в "Растеряхинъ": не сидеть же на скамейке у входа, хоть она и резная вся, в завитушках и причудливых петухах, произведение искусства.
        - Или на улице подождать? - засомневалась Таня.
        - Да ладно тебе! Сейчас по чашечке латте с круассанами, салат с авокадо и смузи. И Маше с Андреем что-нибудь вынесем, не завтракали же толком. Если эти парни на встречу приехали - проспятся и подойдут.
        Нани всегда была оптимисткой, что и говорить.
        Когда денег в семье валом, здоровье отменное, а внешность смело позволяет претендовать на "Мисс Вселенную" (было бы ещё надо так заморачиваться!), оптимизм и вера в завтрашний день возникают как бы сами собой. Но латте с авокадо в "Растеряхине" не было. Хмурый сонный паренёк, при взгляде на наряд которого в памяти всплывали позабытые понятия "поддёвка", "картуз" и почему-то "сбруя", предложил чаю с калачами. А если дорогие гостьи подождут, то и окрошки - просто повар Никита тоже проспал, и морковь ещё не порублена.
        Нани озадачилась морковью в окрошке, но тактично решила не уточнять. Мало ли что, местный рецепт, эдак ещё и водку вместо кваса нальют в месиво. Просто отказалась, вежливо уточнив, не ждут ли их здесь другие гости.
        - А как же! - ответил половой. - В отдельном кабинете-с вкушают. Велели сразу к ним и проводить.
        - Тогда чего ж ты нам про окрошку втираешь? - недовольно спросила Татьяна.
        - Ну так это... Выручку тоже никто не отменял, - справедливо заметил паренёк. Получив на чай тысячу, он, правда, просветлел лицом и дальше уже не тормозил: отвёл в кабинет, как и было велено изначально.
        Оформление ресторана внутри было под стать скамейке и расписной вывеске.
        Таня, в детстве ходившая в художественную школу, шла по коридору зажмурившись, едва не натыкаясь на углы и стены. Видимо, глаза резало. Нани, хотя и считала себя в душе русской грузинкой (а куда денешься, если обе крови слились?) просто морщилась. Бог знает, откуда взялся этот стиль, помесь византийского с родными болотами, но готика всегда была как-то ближе. На худой конец, светлая простота скандинавов или индийские вычурные храмы, но не петухи с лицами запойных пьяниц, не озёрные девы в лирических пейзажах средней полосы после ядерной атаки и не остальной а-ля рюсс. Хорошо хоть, народные песни не орали из динамиков, заставляя дрожать среднее ухо. В этом плане "Растеряхинъ" подкачал: негромко играл Стинг, рассказывая о суровом одиночестве в Нью-Йорке.
        - Господа? К вам тут сударыни! - деликатно постучав, половой сунул голову в приоткрытый дверной проем и доложился. - Ждёте-с?
        - А то! - громыхнул кто-то внутри. - Веди, брателло, веди! Час уже шконки мнём.
        Так значит так. Отстранив паренька, явно нацелившегося на ещё одну картинку с городом Ярославлем, Нани зашла в кабинет. Таня просочилась следом, едва не прищемив нос половому дверью.
        За скудно накрытым столом: ну да, чай и калачи, мужики тоже не рискнули с окрошкой, сидели двое. Большой и маленький, так их Нани про себя и назвала. Где, из каких глубин девяностых выкопал их дед Леван, сказать было сложно, но вместо Стинга сейчас бы не помешала музыкальная тема из "Бумера". Рингтончик, как когда-то было модно. Оба в кожаных куртках, несмотря на жару, накинутых на блестящие спортивные костюмы. Поблескивали золотые цепи на шеях, а подмышку куртки у маленького явно оттопыривал пистолет.
        - Клим, - сказал большой.
        - Серёга, - добавил маленький. - Можно Порох, меня все так зовут. Взрывной я очень.
        - И говорливый, - закончил Клим. - Присаживайтесь. Нас такие люди за вас просили, что офигеть. Мы, короче, в полном распоряжении. Не западло с такими приятными девушками.
        Честное слово, какой-то сериал про бандитов! Улицы побитых пацанов или как там правильно.
        - Ну... - Что ж им сказать-то для начала? - Меня Нани зовут.
        Оба опереточных бандита кивнули.
        - А это Татьяна. Вы в курсе, что нам надо?
        Эти двое снова кивнули. Это было заразно, Нани едва сама не начала качать головой как китайский болванчик. Вперёд-назад, влево-вправо. Тик-ток какой-то. Часы с кукушкой.
        - Ага, - сказал Клим. - Короче, тема стрёмная, но в натуре реально.
        Нани поняла только, что они считают задачу выполнимой. Уже хорошо.
        - Мы два дня кумекали, - добавил Порох. Он же Серёга, как его все называли. - Контора серьёзная. Штурмом брать не стоит, да и не надо. Нам же человек оттуда нужен, так?
        - Так, - всё-таки заразившись, кивнула Нани. - Именно. Шума не надо, крови тоже, просто вытащить оттуда мужика одного. Кирилл зовут. Вот фотографии, я с сети надёргала.
        Бандиты глянули на экран, без интереса, но цепко. Такие точно запомнят, к бабушке не ходи. Или к дедушке...
        - Ну да, в натуре он. Мы уже вычислили. Короче, идея такая: раз в неделю в Центр идёт доставка продуктов. Грузовик и охрана на легковушке. Следующий заход завтра, как раз успеем. Приезжают они где-то часам к десяти-одиннадцати утра, охрана остаётся во внешнем контуре, грузовик подъезжает вплотную к основному зданию. Это чтобы в руках не таскать картошку с огурцами. Там есть лифт грузовой, перегружают и везут вниз, на склад. Или сразу на кухню, как получится.
        - Ничего себе! - восхитилась Таня. - Прямо все подробности знаете.
        - Ну дык, - ответил Клим, потеребил массивный золотой браслет на запястье. - Гугл-съёмки плюс кое-какие связи в Агентстве ихнем. Разведали, в общем.
        - А как мы в машину попадём? Ведь нам там надо быть, верно? - задумалась Нани.
        - Это наши заботы. Попадёте. А я ещё и за рулём грузовика буду. Столько денег вбухали, можно было половину этого Центра купить... Ну да ладно, не мои заботы.
        Клим пригладил бритую почти налысо голову. Причёски у парней тоже были одинаковые, если этот редкий пушок, сквозь который просвечивала кожа, вообще можно назвать этим красивым словом. Стрижки, так оно точнее.
        - От нас что нужно?
        Порох поднял голову от чашки с чаем, внимательно их осмотрел и изрёк:
        - Одеться поудобнее - это раз. Не лезть под пули, если всё-таки нашумим - это два. Ну и найти там этого вашего Кирилла. Вот план Центра, тоже оказался на вес золота.
        Он отвернулся от стола и достал лежащую на лавке небольшую сумку. Покопался и достал свёрнутый поэтажный план, сдвинул чашки-сахарницы и блюда с калачами в сторону, расстелил на столе:
        - У нас всякие хитрые детекторы есть, если будет работать центральная установка, засечём. Тогда его искать здесь. - Он ткнул пальцем в план. - А вот если нет... Тогда на жилых ярусах, это дольше и опаснее, всё-таки охраны там до хрена. Даже учитывая наш небольшой сюрприз, многовато их.
        - Сюрприз? - подняла бровь Нани. У неё этот жест получался отлично: и бровь хороша, и натренировалась в детстве перед зеркалом.
        - Ну да, - хохотнул Клим. - На соседней улице грузовичок со всякими всякостями. Не с голыми же руками лезть на спецслужбу.
        14. Маленький ад
        Остаток ночи, проведённой в карцере, меня трясло. Не от холода, слава Богу, но знобило изрядно. Нервы, наверное. Заснуть толком не мог - да и как здесь, на деревянных нарах, выспаться? Нереально.
        Мне вообще всё происходящее начинало казаться нереальным, в памяти в полусне всплывали то мёртвые глаза моего напарника по шахматам, его бледное, навсегда лишённое солнца лицо, то злая улыбка Какиса, то - не знаю уж почему - недовольная Людмила Марковна. У неё было такое специальное выражение физиономии, когда я чем-либо её гневал. Не кричала, не ругалась, просто скорчивала рожицу страдающей запором обезьяны-капуцина, что означало: пора извиняться. Желательно пару раз подряд, с фантазией и сугубым прилежанием. Наручники в пошлом розовом меху, наряды всякие, лубриканты и замедлители эякуляции.
        Тьфу.
        - Подымайся уже! Начальник велел тебя к Доку вести.
        Я ошалело посмотрел на охранника. Вот, вроде, и не спал совсем, а ни стука дверей, ни открывания замка не услышал. Только-только пытался уснуть, а на тебе! Уже стоит рядом товарищ, связкой ключей поигрывает. И второй вон маячит, в предбаннике, контролирует ситуацию. Можно подумать, у меня сил хватит сейчас с разворота пяткой в лоб - и бежать. Я этого и не умел никогда, пяткой-то. Максимум, как в детстве, ключом гаечным отоварить, когда нас с Филиппом зажали на ВАИ местные. Как обычно, дай-ка на пиво.
        Но сейчас ни ключа, ни Фили...
        - Велел так велел, пойдём.
        В аппаратной ничего нового я не увидел. Васин, Елена Аркадьевна, злобно ощерившийся, но промолчавший Какис - я тебе дружок припомню ещё выполнение приказов, не переживай, припомню. Остальные кресла операторов были пусты; я понял, что попытка нападения на американскую базу по крайней мере отложена. Уже хорошо, дрессура штука обоюдная.
        Профессор был явно встревожен.
        Пока Семён цеплял датчики, совершенно по-детски стараясь сделать мне больнее при каждом движении, только что не щипал нарочно, как детсадовцы в песочнице, Док дважды звонил генералу. Первый раз тот бросил трубку после пары фраз, но Васин оказался настойчив, набрал его снова и что-то убеждающе забубнил. Насколько мне было слышно, речь шла обо мне. Генерал отдал какой-то приказ, заорал, я даже из кресла услышал невнятные крики в трубке, но Док держался до последнего. Впрочем, судя по его виду, ничего не добился: положил на место телефон, растерянно обернулся ко мне и пожал плечами.
        Вот и понимай его как хочешь. Ну да ладно, надеюсь, в ментакле разберусь.
        Дрессировка непокорного зверька-оператора, оказывается, продолжалась. Мало того, что я не выспался, был выведен из себя вчерашним шахматным "турниром", так ещё и это.
        В отличие от всех предыдущих сеансов транса, ни в какое небо я не поднялся. Кресло вместе со мной, как только Какис с силой захлопнул шлем, упало, одновременно раскручиваясь по спирали. Падение казалось бесконечным, меня подташнивало от нарезаемых кругов, темноты, сопровождаемой только вспышками света, размазанными стробоскопом, будто я на огромной скорости пролетал мимо ламп, освещающих стены колодца.
        Всё ниже и ниже, глубже и глубже.
        - Добросил... - с трудом сказал я: к горлу подступала кислая рвота, но откатывалась назад, словно пока не решаясь вырваться наружу.
        Голос тоже не отзывался, что было и вовсе печально.
        Никакого задания, никаких объяснений, просто швырнули с размаху в тёмную бездну. Немного зная генерала, я не удивлюсь, если навсегда. От того, чтобы растоптать меня, стереть окончательно, его и останавливала, наверное, единственная цифра: семь с четвертью. А на пике - восемь. По шкале Васина.
        Только предполагаемая польза для Центра и могла меня спасти.
        - Где я? - глухо отдавался от стен мой голос, эхо оставалось там, возле призрачных ламп, не успевая падать с моей скоростью. - Зачем?!
        Я не понимал, на каком свете, сплю или бодрствую, в ментакле я или в карцере. Может быть, я уже умираю, только об этом забыли сказать?
        Вопросы, одни вопросы. Без ответов. Да и кому, а, главное, зачем мне рассказывать о происходящем, если никого здесь нет. Нет, не было и не будет. Я понял, что психика моя всё-таки треснула: возможно, генерал этого и добивался? Один чёрт, в служивые с радостью от процесса я никогда не годился, да и сейчас не подхожу, а вот если меня как следует ушатать, то на выполнение приказов - хватит.
        Больше ничего и не требуется, если разобраться.
        Я понял, что нужно за что-то держаться. Закрыть глаза, закусить губу - увы, как и обычно в мозгобойке, тела я не чувствовал совершенно, но знал, помнил, как это делается - и вцепиться единственным мне доступным способом, воспоминаниями, во что-то крепкое и нерушимое. Всё равно во что, лишь держаться, не чувствовать, как некогда единый дух расползается подобно мокрой газете на куски, разрывается, смытый в унитаз.
        Песню какую спеть, что ли? Нет. Это сейчас не поможет.
        И тогда вспыхнул свет, не яркий, как я ожидал, обычный. Дневной. Судя по тусклоте, на дворе стояла зима, в наших краях так мутно-белёсо бывает только к концу года.
        И... Теперь у меня было тело, вполне себе живое и настоящее. Я поднялся, оглядываясь, ощупал себя и застыл. Нет, я прекрасно понимал, кем на самом деле являюсь, никто не отключал мне память, я мог продиктовать по памяти паспортные данные, включая код подразделения, или спеть песенку, навсегда заученную в детском саду - такие воспоминания въедаются навсегда, круче первой любви или высшей математики.
        Но при этом я был девушкой. Судя по избытку сил, неуёмной какой-то энергии, постоянному порыву - довольно юной. И я (она? мы?) был солдатом, точнее говоря, рядовым бойцом рабоче-крестьянской Красной армии, заброшенным в эти Богом и людьми забытые места, чтобы выполнить приказ Ставки Верховного Главнокомандования и лично Иосифа Виссарионовича Сталина.
        О-фи-геть... Я и книги-то о попаданцах ненавижу за их повторяющуюся глупость, а тут такой поворот судьбы. И холодно ещё так. И навозом воняет - мама не горюй.
        - Офигеть, - повторил я вслух. Голос, конечно, хрипловат, не оперное сопрано, но, несомненно, девичий. Ощущение не из приятных. Я по-другому стоял, чем привычно, по-другому двигался: пришлось, шурша чем-то на полу, сделать на пробу пару шагов вперёд-назад.
        - Чего шумишь, Нинка, проснулась? - спросил кто-то за спиной. - Слово странное.
        - Ага...
        Я даже знал, кто это: напарник, Петруха Воронов из нашей разведывательно-диверсионной группы, комсомолец, разрядник, отличный товарищ. Командир, потому как все остальные старшие по званию уже в руках врага.
        Живы ли, нет? А кто знает.
        - Ну и добре, - ответил Петруха, сопя. - Холодно здесь, могли бы и в хате у кого переночевать.
        - А ну как немцам сдадут? Внутренний враг, товарищ Воронов, опаснее внешнего! Сам ведь знаешь.
        Я незаметно провёл рукой по своему телу. Косынка на голове, туго завязанный по брови платок. Толстая телогрейка, под ней грубый вязаный свитер. За поясом обнаружился пистолет - я даже подошёл к узкому окошку, из которого и лился тусклый зимний свет. Ну да, угловатый чёрный пистолет. Кажется, ТТ, я в них вообще не разбираюсь. Но слитое неведомым образом с моим сознание Нинки подтвердило: так точно, тульский Токарева. В кармане топорщился запасной магазин.
        И я - я?! - внезапно понял и как стрелять, и как менять магазин в пистолете. Как прыгать с парашютом, спускаться, учитывая направление и силу ветра, как подорвать вражеский автомобиль или хотя бы надёжно испортить двигатель, чтобы без капитального ремонта - никуда.
        - Так точно, товарищ Борисоглебская! - откликнулся Петруха. Голос у него заледенел, стал выше и отчаяннее. - Бдительность превыше всего.
        Он звякнул там у себя в углу стеклом, поднимаясь на ноги. И про это я всё знал, не выпивка и не молоко: зажигательная смесь. Вонючая, но надёжная, для порученной нам акции по уничтожению населённого пункта, захваченного гитлеровцами, самое то.
        У меня кружилась голова. Раздвоение личности сминало мысли, перепутывало их не хуже брошенных в одну кучу верёвок, которые словно сами собой превращались обычно в клубок.
        - Темнает, - сказал Петруха. - Скоро и выходить пора.
        Из глубины сарая, в котором мы и ждали ночи, негромко, но требовательно замычала корова. Завозилась, пережевывая сено, дыхнула таким знакомым и родным запахом домашней скотины. Как в родном колхозе.
        Потому и тепло так, что не сарай это, а коровник.
        Теперь я знал её, понимал и осознавал полностью, как себя, эту Нину. От смутных воспоминаний о детстве до последних событий, когда группу забросили в тыл немцам. Громко звучит: в тыл, на самом деле даже отсюда до Москвы было километров сто двадцать. Два часа неспешного пути на машине, даже с поправкой на вечно разбитые дороги. Но, стоп, на какой машине, Кирилл? Нет пока их таких.
        Совсем нет. И ты неведомо как обречён остаться здесь, в сорок первом, в этой истово верующей - не в Бога, в дело Ленина-Сталина - девушке. Не выбраться тебе и не спастись, нет никакой другой жизни у тебя и никогда не было. Не было никакого будущего, кроме колхозных коров, сельской школы, комсомола, спешной военной подготовки добровольцев, заброски через фронт. Ничего не было, миф это всё. И ментакль, в котором я, как казалось, завис между небом и землёй - просто пакостная выдумка отсталых обскурантистов.
        - Солнце зайдёт - выйдем. Только осторожно надо, немцы в деревне. Старосту, видишь, назначили, из бывших. У-у-у, сука!
        Это говорил я - и не я. Мучительное ощущение, когда от тебя-то ничего не зависит, когда ты пропитываешься чужой ненавистью к давно мёртвым немцам, старосте - я даже представил его себе, как сам видел, суетливый мужичок с бородкой и в чеховском пенсне, в потёртой шинели без петлиц, перешитой хозяйственной женой в куртку до колен.
        И всё-таки здесь и сейчас был я. И никуда от этого не деться: если заставить Нину зачем-то ударить рукой по стене, у меня будет ныть рука, а если достать пистолет и выстрелить себе в голову - кончится не только её молодая жизнь, но и моя.
        Такие вот пироги.
        Я чувствовал себе привязанным к креслу Алексом из "Заводного апельсина". Глаза не закрыть, не отвернуться от того, что видит и делает Нина, а поверх всего звучит и звучит неслышимый никому больше Бетховен. Симфония номер девять, ре минор.
        - Сухой паёк есть ещё?
        - Ну так, держи вот.
        Не о чем и говорить, это я ел заледеневшие на морозе сухари, с трудом глотая грубые ржаные комки, грыз "Минскую" колбасу. Были ещё таблетки концентрата, но где и, главное, на чём здесь кипятить воду, чтобы их размягчить?
        Внутри разлилось ощущение если не сытости, то хоть какого-то наполнения желудка. Нина размялась, помахав руками, посмотрела вверх, в окошко.
        - Поджигать будем одновременно. Я дом старосты, а ты давай машину спали, грузовик. Когда немцы выскочат, отходи из деревни, - велел Петруха. - Сбор за околицей на дороге.
        - Так точно.
        - Патроны не тратить зря, но это сама знаешь. Мы не на передовой, наше дело диверсия. Выжженная земля, как сказал товарищ Сталин.
        И правда, стемнело. Нина осторожно отворила дверь коровника, выпустив наружу облачко сравнительно тёплого воздуха, огляделась, вышла.
        Деревня, обычная деревня, почти уже спящая по причине позднего часа и нехватки керосина. Жидковатые столбы дыма над крышами стояли кошачьими хвостами вверх. Только в паре изб светились жёлтым окна, маленькие, подслеповатые. И тишина, нарушаемая скрипом снега под ногами Петрухи - он тоже выбрался во двор, деловито поделил четыре бутылки с зажигательной смесью пополам: по две каждому из нас.
        - Спички не отсырели? - уточнил он.
        Пришлось обоим вернуться в коровник, прикрыв за собой дверь, достать непривычно большие для меня, хрустящие в руках коробки, достать по спичке, чиркнуть. Нет, нормально, горят.
        - Может, сразу здесь подпалить? - осведомилась Нина.
        - А ну как сразу займётся? Выдаст нас с головой раньше времени. Если разгорится как следует у старосты и германцев, досюда само дойдёт.
        - Должно разгореться, товарищ Воронов.
        - Так точно, товарищ Борисоглебская.
        А ведь она не любит свою фамилию, подумал я. Церковная, от деда-священника досталась. Не любит - но и не меняет, такие вот дела странные. Наверное, на Руси всегда так, чего только стоит наш современный царский герб в сочетании с торговым триколором и советским гимном. Фьюжн в стиле контужн. Такое разумом не понять, здесь внутреннее чутьё нужно.
        Я думал, это только сейчас, ан нет! И восемьдесят лет назад так было, и тысячу, наверное, тоже. И на смерть всегда идут, не выкрикивая имя очередного вождя и учителя, молча.
        Просто за Родину, уж какая она есть.
        Разделились в конце улицы, Петруха потопал разношенными валенками налево, придерживая карманы с бутылками, а Нина свернула в другую сторону. Ни в её, ни в его облике ничего военного не было: на вид шпановатая молодёжь, больше, конечно, городского вида, не деревенского, но кто там в темноте будет рассматривать. Парень явно выпивкой разжился, торопится за стол, а девушка... Ну что, девушка, гуляет, может. Или хочет немцев заинтересовать - такое же тоже случалось.
        Петруха поторопился. Пока она медленно дошла до бывшего правления колхоза - а чем ещё мог быть этот крепко сколоченный большой дом с висящим над крыльцом знаменем со свастикой, двумя мотоциклами с коляской во дворе и странным, с кургузой мордой, грузовичком у входа - в стороне уже раздались крики, темное небо снизу подсветилось пламенем.
        - Эх, товарищ Воронов... Это ж я у немцев на глазах буду бутылки кидать, - шепнула сама себе Нина. - Хотя, ладно. Не разговоры разговаривать пришла.
        Она присела на корточки, достала из кармана ватника бутылку, спички, сложила ладони домиком, стараясь не погасить дрожащий огонёк, подожгла воняющую бензином тряпку в горлышке. Подождала, пока разгорится, и метнула в кузов грузовика. Довольно умело, кстати, бросила, чувствовалась тренировка.
        Сама отбежала в сторону, спряталась за стоящей у ворот телегой, начала зажигать вторую спичку, выставив в снег оставшуюся бутыль - тёмно-зелёную, с непривычным для меня длинным горлышком. Отсветы разгорающегося грузовика и помогали ей - лучше же видно! - и мешали. Так и заметить могут.
        Но поджечь вторую бутылку Нина не успела: страшный удар в спину заставил ей перекувырнуться через голову, едва не сломав шею. Она распласталась на снегу, не понимая даже, что происходит.
        - Вот же ж тва-арь! - протяжно сказал кто-то. - Диверсантка чёртова!
        Чьи-то сильные руки подняли ей в воздух, легко, словно ребёнка, поставили на ноги, ощупали - быстро и грубо, выдернули из-за пояса пистолет. Потом запасной магазин из кармана.
        - Глянь-ка, Агафон, чего нашёл. Ну теперича всё.
        Теперь Нина - и я, естественно, - видели двоих дюжих мужиков. Оба в белых военных полушубках, не иначе сняли с наших бойцов или из захваченного склада смародёрили, в треухах. На рукавах - белые на белом - повязки. Полицаи это, в разведшколе ещё говорили, "ополчение". Немцы таких где могут набирают себе в помощь из бандитов бывших, политических, всяких обиженных советской властью.
        - Да и так всё, - прогудел этот самый Агафон. Вытер зачем-то варежкой усы, потом коротко, без замаха, ударил Нину в солнечное сплетение.
        Боль была адская. Если бы я мог кричать - я бы орал. А она молчала, только согнулась вся, словно свернулась клубком, и повисла на руках второго ополченца.
        И ведь это не немцы. Это русские - такие же, как сама Нина, товарищ Борисоглебская, как я или ещё сто миллионов по всей стране.
        - Не убей дуру. Герр капитан велел ловить и к нему, они сами разберутся.
        Нину больно ткнули сзади прикладом, едва не поломав рёбра. От новой боли она всхлипнула, но не заплакала, только дыхание вернулось. Сцепила зубы, когда её поволокли куда-то в сторону бывшего правления колхоза. Грузовичок полыхал вовсю, вокруг, крича, суетились немцы - без курток, в одной только серой форме. Мыши на морозе. Один из них скакал, припадая на ногу, в одном сапоге. Не успел обуться, бедолага, давай теперь по русским снегам прыгай.
        Полицаи заволокли Нину в сени, бросили с размаху на пол. Сытый усатый Агафон, посмеиваясь, поставил ей ногу на спину, как любят позировать охотники с убитой добычей.
        Но она была пока жива. Она - и я вместе с ней.
        Кто-то над нами пролаял короткую фразу по-немецки. После секундной задержки, словно сигнал отстал немного, раздалась русская речь, лениво-барственная:
        - Господин Крюгер спрашивает, кого вы изволили поймать.
        Агафон убрал наконец ногу, видимо, попытался встать по стойке "смирно". Нина немедля вывернулась, ужом крутанулась на полу, пытаясь вскочить.
        Ничего, конечно, не вышло: удар сапогом в грудь - теперь ребрам точно конец! - отбросил её в угол. Я чувствовал всё вместе с девушкой: удары, боль, бессилие и жгучую ненависть.
        - Большевичка? - ленивый голос теперь почти не запаздывал, переводя. - Это ты подожгла германский транспорт? Партизанка?
        Агафон бубнил что-то насчёт пистолета и бутылки с зажигательной смесью, переводчик теперь бросал недлинные немецкие фразы, капитан неодобрительно бурчал в ответ. Оживлённая здесь у них обстановка, прямо-таки лингвистический кабинет. Нину подняли на ноги, цепко держа сзади за локти, потом стянули запястья холодной колючей верёвкой, затащили в дом и бросили на стул.
        Капитан Крюгер был на вид типичным немцем, хоть плакаты рисуй: белобрысый, суровый, с серыми спокойными глазами уверенного в себе и своём деле человека. Мундир расстёгнут, сам офицер небрит уже дня три, но кобура на поясе, вон рукоятка пистолета торчит. Переводчик, значительно старше и некрасивее, явно из эмигрантов - речь старомодная, бородка, зализанные на пробор довольно длинные сальные волосы. Эти двое и вели допрос, полицаи топтались у входа, изредка поддакивая начальству.
        Я сжался внутри Нины, убежал куда-то, стараясь не слышать и не слушать. Только напряжённо думал: зачем это всё? Зачем это всё - мне?
        Способ меня перевоспитать?
        Просто шутка ментакля, чтобы окончательно выбить из колеи?
        Тихий садизм генерала?
        Всё, что с нами происходит, оно ведь имеет смысл. Все встречи и расставания, удачи и ошибки, боль и наслаждение - всё зачем-то. Другой вопрос, что мы зачастую так и не понимаем, как именно связаны все нити, как перепутаны, где их начало и конец, альфа и омега...
        - Где остальные диверсанты?
        - Сколько человек в группе?
        - Отвечай, красная тварь!
        - Какие ещё объекты под угрозой?
        - Как вы перешли линию фронта?
        - Говори!
        Она молчала. Просто молчала, не считая нужным не то, чтобы отвечать на вопросы - вообще говорить что-либо. Ни к чему.
        Нину почти не били. В смысле не били всерьёз: капитан только время от времени подходил ближе и отвешивал тяжёлые пощечины. Одной разбил губу, поэтому девушка теперь время от времени сглатывала солёные капли крови - попыталась сплюнуть, но тут же получила прикладом в спину от Агафона: нельзя!
        Из сеней, впустив морозный воздух, ворвались двое солдат, что-то доложили капитану. Крюгер остался спокоен, но в глазах засветилось что-то похожее на торжество. Переводчик так даже хохотнул довольно, потом наклонился к Нине, обдал её вонью самогона, чеснока и давно нечищеных зубов:
        - Пристрелили одного твоего то-ва-ри-ща! Поняла, девка? Германец - это сила! И грузовой автомобиль почти погасили уже. Но ты на свою верёвку заработала, не сумлевайся.
        Капитан скомандовал что-то, солдаты убежали обратно, прихватив молчаливого напарника Агафона с собой.
        - Тянуть не имеет смысла. Именем командования великого Рейха приговариваю к казни через повешение. Приговор окончательный. - Немецкая речь и почти синхронный перевод сплетались в один цветной шнурок, коричневый с чёрным. - Ополченец, ведите её во двор.
        Агафон хмыкнул и потащил Нину за собой словно вещь, не обращая внимания ни на что. Мне оставалось только молчать - да и не мог я ничего сказать, не мог сделать. Такой вот бессильный гость внутри, толку меньше, чем от глистов.
        Возле крыльца в окружении смеющихся немцев лежал мёртвый Петруха. Расстёгнутая телогрейка, заляпанная чем-то тёмным, блестящим в свете фонарей, была прострелена десятки раз, лицо разбито.
        - Это и был твой соучастник? - сплюнул переводчик. - Недостойные методы ведения боевых действий, терроризм. Вы, большевики, как были бандитами, так и остались.
        Нину поволокли куда-то по снегу, за ней даже не следы оставались, а две борозды, будто тащили уже мёртвое тело. Но она была пока жива, она - и я с ней.
        На стене дома старосты темнело пятно неудавшегося пожара, словно пламя лизнуло брёвна и решило погаснуть сразу. Такая вот диверсия... Видимо, сразу заметили и потушили. Или соседи всполошились, или патруль на Петрухино горе рядом проходил. В снегу возле спалёнными спичками валялись цилиндрики отстрелянных гильз.
        - Вон туда, на фонарь! - выслушав приказ капитана, сказал переводчик. - Чтобы всем хорошо видно было. Чтобы жители деревни знали, чем грозит непослушание распоряжениями оккупационной власти великого фюрера.
        Агафон вместе с вернувшимся напарником споро соорудили петлю из верёвки, потом неведомо откуда взявшийся ловкий мальчишка, подросток, залез на столб и привязал орудие казни.
        - Крепенько? А то смотри - сорвётся девка, я тебя рядом повесить велю. Узлов там накрути ещё, не лишнее.
        Мальчишка испугался. Закрутил ещё оборот, ещё.
        Столб для подобных дел был не предназначен раньше, обычное плохо отёсанное бревно метра три длиной с жестяным колокольчиком фонаря, но кто-то уже прибил намертво поперечину, сделав его пригодным под виселицу.
        Принесли табуретку, поставили в снег прямо под мерно качающейся петлёй. Затащили Нину, не давая спрыгнуть, накинули верёвку на шею.
        - Смерть немецким оккупантам! - хрипло попыталась крикнуть она. Сплюнула кровью на снег. - Мне не страшно умереть...
        Она не успела договорить. Но я был там, я был внутри, я теперь знал и никогда не забуду: не страшно умереть за свой народ.
        Переводчик, суетливо придерживая полы шубы, по-бабьи взвизгнул и пинком выбил табурет из-под ног Нины.
        Не было страха.
        Не было боли.
        Только одна мысль сверкнула перед тем, как с тихим хрустом сломались шейные позвонки: мало сделано, товарищи. Надо гораздо больше.
        Потом я словно угодил с размаху в костёр, не в состоянии оставаться внутри мёртвого тела. Рваное пламя жуткого зеленоватого цвета посекло меня, выплеснулось изнутри, словно фонтан, норовя поджечь всё кругом.
        Это была даже не боль - именно это и была смерть, я теперь знал, какая она. Каждая клетка организма вспыхнула, лопнула, теряя форму и содержание. Я весь превратился в один большой факел, которому ещё гореть и гореть.
        - Я отомщу! - кричал этот огонь. Самому себе, привидевшимся немцам и предателям, мне, генералу, профессору, всему свету - я не знаю.
        Что-то внутри меня хрустнуло, как застрявшая в механизме больших часов случайная ветка, её раздробило шестернями, выплюнуло вниз кору и щепки. Мерный ход времени вернулся ко мне, хотя и вывернул наизнанку своим грохотом.
        Я.
        Отомщу.
        Всем.
        Башню сорвало, как у лёгкого пулемётного танка при попадании крупным калибром. Сорвало и выкинуло к чёртовой матери в заснеженное поле, по которому только зайцы скачут, делая свои вечные петли, на которые ни дверь не наденешь, ни на шею их не накинуть. Бессмысленные по сути звери, занятые своим бессмысленным же делом, имитацией жизни на воле. Кажется, я окончательно сошёл с ума, но теперь внутри раздавленного событиями, кипящего варева мозга появилось нечто, кристалл понимания истины, вокруг которого я восстановлюсь, сложусь из лопнувших клеток заново
        - Экий ты грозный, - сказал голос.
        Добросил тоже вернулся, значит, я всё ещё там. В ментакле. В чёртовой мозгобойке, возможности которой - прав генерал - мне до конца пока неведомы. Да и вряд ли кто-то разбирается в этой адской игрушке до конца.
        Были бы у меня зубы - заскрипел бы от злости, но даже этого пока было не дано.
        - А мне каково пришлось, знаешь? - шептал голос. Дробился эхом, то звенел, то глухо бухал ударами огромного молота по колоколам башенного механизма. - Не знаешь... Но мне и мстить уже некому, если только тебе. Здесь и сейчас.
        - Я-то при чём? - простонал кто-то моим голосом. Наверное, я же им и был, говорящим, или зелёное пламя смерти, или Нина, отдавшая всё: не за грузовик, как вы думаете, придурки. Не за выполнение приказа.
        За Родину, уж какая она есть.
        - А кому ещё? Смотри, думай, не отворачивайся, - сказал Добросил.
        Кажется, играл Бетховен. Девятая симфония ре минор.
        15. Побег
        Меня разобрали на части, показывая мне каждую деталь, потом сложили вместе. Человек - вовсе не сумма составляющих, от перемены их мест трансформируется и он сам, хотя ни знания, ни умения, ни жизненный опыт на самом деле не изменились. Повернулась только точка зрения на мир и своё в нём место, но этого оказалось достаточно.
        Я стал взрослее. Сложнее. Хуже. Лучше.
        Смерть.
        Свобода.
        Жизнь.
        Долг...
        Ладно, потом разберусь, потом, потом, потом.
        Позже.
        - Жив? Ну что ж... - Голос вернулся. Он по-прежнему не был ни злым, ни добрым. Человек, у которого из всего набора внутренностей чудом работает только мозг, вообще не может позволить себе настоящие эмоции. Для него это слишком дорого.
        - Почему ты не вмешался раньше?
        - Вот ты смешной... Вмешаться я и сейчас не могу. Я такой... как бы тебе объяснить, навигатор, проводник по нижним мирам. Вергилий без права нажать красную кнопку. Ты, парень, сам, всё сам. Умрёшь ты или выживешь - зависит никак не от меня.
        На месте генерала, я бы не выпускал меня сейчас в эту внутреннюю свободу. Добил, додавил, кинул бы обратно в карцер, выбил зубы - даже не знаю, что, но не на волю. Так человека не сломать, мне кажется.
        Впрочем, я не знал, какие у него планы. Да и что творится в аппаратной - кто их знает, может быть, меня пожалел Док и сменил программу.
        Сейчас я наслаждался парением в чистом утреннем воздухе над Центром. На самом деле меня как физического существа здесь не было и быть не могло, только дух, ментальная проекция на реальный мир. Чудовищная игрушка этот их ментакль, сродни "турку" - гениальному шахматному автомату фон Кемпелена, радости европейских монархов, который обыгрывал лучших игроков двора. Скопищу шестерёнок, пружин и гирек такого результата было не достичь, до появления электроники было ещё лет двести, поэтому внутри сидел ребёнок, безногий инвалид или карлик.
        Обыкновенный карлик, просто сведущий в шахматах лучше окружающих.
        - Чем вспоминать всякую ерунду, - заметил Добросил, - присмотрелся бы ты к вон той автоколонне.
        Как же меня вывернуло и расплющило в маленьком аду! Я совсем забыл, что меня пытаются спасти. Я - или уже не я? - не был уверен в необходимости этого теперь. Но и бросить Нани, которая рисковала даже больше, чем я, было невозможно.
        Небольшой по сравнению с остальными машинами тёмно-зелёный джип неспешно ехал первым, пробираясь по извилистой дороге к Центру. За ним двигались, чётко соблюдая дистанцию, два военных грузовика, похожие сверху на блестящих металлом больших рассерженных жука - только слишком угловатых, неживых - в природе таких не бывает. Асфальт неширокой дорожки то скрывался под ветвями деревьев почти полностью, то выскакивал на открытые места, объезжая многочисленные пятна мелких озёр или болот. Вон мост пересекли над - кажется - речкой. Не силён я был в прикладной географии - вода она и есть вода. Если краёв не видно, то море, а так чёрт его знает, как правильно.
        - Присмотрелся, - ответил я.
        - Можешь ещё и головой поработать, - буркнул мозг. - Если получится.
        Я рухнул сверху на колонну, словно охотящийся на людей орёл-мутант. Выклюю печень, недорого, Эфон. Работаю через день.
        В джипе сидело четверо в привычной мне уже форме сотрудников Агентства. Один охранник смутно знакомый, кажется, он отводил меня в аппаратную. Остальных я не знал. Что ж, присмотрелся, но смысл пока не ясен.
        Продолжим знакомство с внешним миром: грузовик. Что-то совсем современное, почти секретное, из той кучи техники, которую придумали в десятых годах, собираясь воевать со всем миром. Я и марку понять не мог, да и ни к чему она мне. Водитель, здоровенный, бритый почти наголо, рядом коротышка-охранник. Оба в форме, но в армейской. Отлично, теперь я видел и это. Пронёсся по закрытому брезентом кузову, недоумённо глядя на ящики, бочки и прочий нехитрый скарб, пригодный для существования полутора сотен обитателей Центра. Потом затормозил и исправил свою ошибку, проникая сквозь всё это - вот здесь меня и ждали открытия!
        Нани, в камуфляжном костюме и берцах, скрючилась в одном из ящиков. Изнутри была скоба, за которую она держалась, но на кочках всё равно тихо фыркала - после ночёвки в карцере на деревянных нарах я её очень понимал. Ещё две совсем молодые девушки - теперь я читал в их сознании всё, как в открытой книге: зовут их Маша и Татьяна, они сёстры, одетые так же как блогерка, занимали пару бочек, напряжённые, готовые к мгновенному спурту.
        Насколько я понял, оружия у них не было. Решили проникнуть в Центр и?.. Голыми руками меня, такого хорошего, вытаскивать?
        Вот дают поисковики аномальных явлений!
        Больше людей в кузове не было, исключительно ящики с картошкой, лениво булькающие ёмкости с каким-то маслом, упаковки лекарств, батарейки, целая коробка неведомого назначения электронных комплектующих, стопки одежды в стандартных мешках, замороженные в лёд мясные туши. Только пара баллонов в углу меня озадачила: вероятно, какой-то газ? Ну да и Бог с ним.
        Подобным образом я обследовал второй грузовик, благо никто не мог ни заметить меня, ни остановить. Ничего интересного, подобный набор, только ещё огромная катушка кабеля из серии тех, что используют связисты. Тоже, наверное, нужная штука.
        Я вновь взмыл над автоколонной, прикидывая, чем вообще могу помочь девчонкам. На всякий случай прошёлся "по головам" водителя и охранника: ага, ребята вполне себе на нашей стороне, хотя мыслишки у них были так себе. Здоровяк думал, зачем он во всё это ввязался, а коротыш-охранник в деталях представлял, как раздевает Нани. Медленно, вдумчиво, с немалыми надеждами на долгое продолжение банкета.
        По ушам ему, что ли, съездить? Люди для меня были открыты, воздействие возможно, спасибо уж Доку или моей счастливой звезде - не знаю.
        Но не решился. Напугаю, а что он потом устроит, Бог весть. Пусть уж действуют по плану, я ощущал его наличие, а я потом разберусь, кто и зачем будет раздевать Нани.
        Поднялся ещё выше и заметил микроавтобус, чёрный, наглухо затонированный вопреки всем требованиям ГАИ, который стремительно нагонял колонну. Не удержался заглянуть внутрь: так это же господа офицеры возвращались на базу, радуясь хорошему улову! Боярский сидел за рулём, что-то насвистывая, подполковник развалился на пассажирском сидении рядом. Позади них, в просторном салоне, лежали в ряд пятеро без сознания. Попискивание мониторов пульса и давления, зелёные линии на небольшом экране. Знакомая тема, знакомая... Вот таким бревном меня сюда и привезли.
        - Как они там? - не оборачиваясь, спросил Горбунов.
        - Полный порядок! - Рядом с обездвиженными будущими операторами или - если не повезёт - "батарейками" сидел немолодой дядька в белом халате. Ясно, врачебный контроль.
        - Приехали, считай. Сейчас Доку сдадим добычу и до вечера свободен, лепила. Там в аппаратной сами справятся.
        Медик кивнул, поглядывая на лежащих.
        Минивэн догнал колонну, почти упёрся в задний бампер второго грузовика и сбросил скорость. Даже если очень захотеть, разъехаться на лесной дороге было невозможно. Только загнать грузовики в кусты, расчищая путь, но, судя по сырой почве и обилию мелких озёр, так можно и без машин остаться. Не вытянешь их потом обратно, несмотря на три ведущие оси у каждой и поднятой почти на полметра над землёй подвеске.
        Боярский - больше из озорства - коротко посигналил, на что грузовик откликнулся включением ненадолго "аварийки". Мигнул пару раз обоими стоп-сигналами и габаритами сразу, прости, мол, начальник - никак.
        - Жратву тащат?
        - Ага. Усиленный режим же, генерал велел запасы делать. Как грохнет по всей земле, не грибами-ягодами же питаться!
        - Что-то ты, Валентиныч, развеселился. Веди аккуратнее: врежешься, из своих за ремонт заплатишь.
        Майор поджал губы и немного отпустил вперёд грузовик: и правда, вплотную прижался же. Так и до аварии недалеко. Мне их появление было совершенно ни к чему. Да и Нани с командой изрядно удивится, увидев ещё одну машину - вдруг это собьёт все их планы. Я не отказал себе в удовольствии немного покопаться у Горбунова в мыслях, занятие было непривычным, приходилось продираться сквозь череду образов, отрывков слов, даже запахов и воспоминаний. Каша. Не позавидуешь телепатам, если они на самом деле существуют вне ментакля, читать чужие бредни - то ещё удовольствие.
        К тому же, ничего нового я не узнал.
        Ну да, план Центра я теперь представлял в подробностях, но он мне и ни к чему. Ознакомился с обрывком десятка секретных инструкций, удивился, но принял к сведению, что есть система самоликвидации, знал теперь местонахождение постов, открытых и тайных, схему расстановки камер, то, что у подполковника побаливает зуб, гневные - молнией - мысли о бывшей жене и тёплые, как набегающая морская волна, переживания о дочке. Человек как человек, у нас всех примерно это намешано.
        Флешка. Вот это слово Горбунова дёрнуло изнутри как током, он даже схватился за верхний карман пиджака, сжал пальцы, отпустил и расслабился. Интересно... А, так это просто ключ к его биткойн-кошельку! Всё его состояние, не такое уж маленькое, кстати. Даже если он честно поделится со всеми, начиная с генерала, на долю самого подполковника останется весьма немало.
        Только делиться он и не собирался, насколько я видел его мысли. Зато выловил из памяти Горбунова номер кошелька и ключ: вот силён мужик, я цепочки цифр в жизни заучить бы не смог. Но теперь я их знал не хуже самого владельца.
        - Приехали, Иваныч, - сказал Боярский. - Сперва колонну запустят, иначе не разъедемся. Эх, не повезло же одновременно прибыть, теперь минут пятнадцать ждать.
        Он выключил двигатель и откинулся на спинку сидения.
        Горбунов недовольно хмыкнул, но дальнейший их разговор я не слышал, хватало и других забот. По идее, при достаточном количестве сил и склонности к раздвоению личности, я бы мог быть одновременно в нескольких местах. Мысленно, конечно. Но тогда из кресла точно достанут полного идиота, не в этот раз, так в следующий.
        - Даже не пытайся, - буркнул Добросил. - У меня так брат Силохват во время последней мистерии спятил. Давно ещё. Тогда. Застрелили его, а ведь был вторым апостолом. Всех застрелили, а я не успел зарезаться...
        Массивные ворота перед колонной открылись. Джип сопровождения заехал первым, сразу свернул налево и поехал вдоль высокой ограды к гаражам. Первый грузовик, ведомый сообщником Нани - я уловил его имя, Клим, - медленно двинулся вперёд, перед ним открыли ворота второго контура. Следующий за ним слегка замешкался, потом газанул и покатился следом. Всё верно: выгружаться им возле хозяйственного входа и люка грузового лифта соответственно.
        Дождавшись, пока второй грузовик повернёт за угол, я представил себе небольшой молоток. Это же не горы крушить, здесь не так сила нужна, как ловкость. Ну и чтобы не поняли, что происходит, до последнего.
        Аккуратно, но сильно двинул этим невидимым молотком под капотом второго грузовика, круша поршневую группу, ломая аккумулятор и начисто выдрав связку шлангов и проводов. Внешне ничего видно не было, просто громоздкая машина звякнула внутренностями, заглохла, прокатившись по инерции несколько метров и остановилась, чуть-чуть не доехав до ступенек запасного выхода. Водитель озадаченно дёргал какие-то рычаги в кабине, пытаясь, наверное, открыть капот.
        Пусть теперь разбираются, что стряслось. Чем больше неразберихи - тем лучше.
        Грузовик с Нани и девчонками тем временем спокойно доехал до прямоугольного люка грузового лифта в стене, аккуратно развернулся в довольно тесном пространстве, встал задним бампером к зданию. Клим выпрыгнул с одной стороны, его напарник - с другой. Заслонка в стене начала подниматься, показался пустой зев шахты, в котором что-то неторопливо скрипело и покряхтывало. Потом снизу появилась открытая платформа с тремя охранниками - разумеется, без оружия, на кой чёрт им автоматы при погрузке картошки.
        Порох вытащил из кабины какой-то приборчик, поставил его на ступеньку кабины и деловито жал на кнопки, не обращая внимания на встречающих. А вот Клим развернулся и бодро зашагал к платформе, широко улыбаясь.
        - Пополнение? Или транспортный отдел? - недовольно буркнул один из спрыгнувших на землю охранников. - Лейтенант Северцев, поступаете в моё распоряжение. Давай, кузов открывай, тащите всё в лифт.
        - Так точно, - гаркнул Клим. - Пополнение, в натуре.
        - Готово, - сообщил ему Порох из-за спины.
        Лампочки на приборе, до того мигавшие то жёлтым, то красным, выстроились в ровную зелёную линию.
        Клим, не переставая улыбаться во всю пасть, одним коротким движением куда-то в горло отключил лейтенанта. Тот булькнул, согнулся и упал в сторону: не красиво, как это любят показывать в боевиках, а просто рухнул мешком на асфальт площадки. Впрочем, сам Клим не рассматривал его падение, он уже скользнул к паре оторопевших охранников и так же легко и непринуждённо положил и их. Эффективность парня радовала: один удар - один человек.
        Лейтенант чуть приподнял голову, но проходящий мимо Порох метко ударил мыском ботинка в висок. Контрольный в голову, всё как надо.
        - Девчонки, выбирайтесь! - откинув задний борт, скомандовал Клим. Его напарник в это время деловито оттаскивал павших бойцов в сторону. Насколько я мог судить, все трое живы, но в хорошей длительной отключке.
        - Противогазы в белом мешке, - напомнил Порох.
        - Да ладно, брателло, я ж не в склерозе!
        Первой выбралась наружу Маша, присела пару раз, разминая затёкшие ноги, провела короткий бой с тенью, разминаясь. Ого, а девочки-то непростые! Я хоть и дуб-дубом в рукопашном бою, а отточенность движений и то оценил. Как и Клим, который даже присвистнул от удивления. Таня встала рядом, разминаясь: теперь я видел, что они не близнецы, как мне показалось сперва, просто очень похожи. И движения одинаковые, и короткие стрижки.
        Последней выбралась Нани. Ей, как самой нетренированной, изнеженному человеку из всемирной сети, было тяжелее всего. Она кряхтела, держась за бок, потом разогнулась, тоже попыталась присесть, но едва не упала - Порох поддержал за локоть, а так бы шлёпнулась.
        - Ага... Спасибо, Серёга.
        Тот расплылся в улыбке. Учитывая его дорожные фантазии, надо бы присматривать за бойцом, мало ли что он себе позволит.
        Я не удержался и легко-легко коснулся щеки Нани. Словно ветер, которому в коробке закрытого двора и взяться-то было неоткуда. Она вздрогнула, вырвала руку из пальцев Пороха, который словно замечтался и не отпускал.
        - Камеры выключены? Тогда давайте баллоны вытаскивать, - скомандовала она.
        - И противогазы не забудьте! - согласился Клим, через плечо глядя на туго обтянутую камуфляжем задницу Маши, которая снова нырнула в кузов, согнулась и искала мешок.
        Через несколько минут всё было готово: баллоны на платформе, вместо лиц у всех пятерых резиновые хари со стеклами глаз и торчащими в стороны фильтрами.
        - Повторяю расклад. На минус первом тормозим, Клим убирает охранника, вентиляционные трубы в паре десятков метров от шахты лифта, большой красный щит с рисунком вентилятора. Без геройства, но сопли не жевать. Газ по расчётам проникнет практически во все помещения Центра, кроме подвалов, минут за семь-восемь. - Нани говорила из-под противогаза не очень громко, но разборчиво. - Порох контролирует подходы к баллонам, главное, чтобы их не оттащили раньше времени. Маша и Татьяна - в аппаратную, она на первом этаже, придётся вам подняться по лестнице. Я за вами следом. Не найдём Кирилла там, придётся обыскивать все комнаты жилого яруса. Без крови, нам на себя убийства вешать не надо. Андрей с Михой ждут в лесу, в машинах, но до них надо доехать. Всё ясно, поехали?
        Клим и девчонки кивнули, Порох что-то прикидывал, потом тоже согласно опустил голову. Расстегнул только пару пуговиц куртки, сунул подмышку руку, вытащил пистолет.
        - Я же просила - без крови! - нервно крикнула Нани.
        - Ну это... Они ж с волынами, а я как голый. Реально, косяк.
        - Клим, ну уже обсуждали же... Скажи ему!
        Порох смутился, сунул пистолет обратно, но куртку не застегнул. Ладно, хочет парень на себя повесить трупы - его проблемы. Наверное, не первые будут покойники на его совести и, вероятно, не последние.
        Платформа с людьми ушла вниз, мне ничего не оставалось как последовать за ними. Бог его знает, ощущение невидимого молотка в призрачной руке я держал наготове, мало ли чем помогу.
        На моё удивление, вся эта операция, смешная на первый взгляд и дурацкая по замыслу - горстка девок и два бандита против налаженной военной машины, прошла без накладок. Газ из баллонов, похоже, подавался под давлением, точка подключения выбрана с умом, поэтому Центр накрыло целиком и полностью. Никто не то, что тревожные кнопки не успел нажать, вообще не мяукнул: в коридорах и кабинетах лежали люди, действовала только команда Нани. Даже переживающий из-за своей малой огневой мощи Порох так и не достал больше оружие: стрелять было не в кого.
        Оставался единственный вопрос. Мне-то теперь как быть: физически я в кресле-коконе, меня же боевые подруги даже найти не смогут. А допросить им некого, все слегли.
        Аппаратная была от меня прикрыта во время нахождения в ментакле наглухо. Я прекрасно видел подходы к ней со всех сторон, коридоры, двери, перекрытия между этажами, но не мог приблизиться. Что-то невидимое, но непреодолимое останавливало полёт мысли, не пускало. Разумно, в общем-то, будь я Доком, прежде всего заблокировался бы именно от операторов - спятит один и давай крушить непосредственно ментакль. В нём же всё зло.
        На самом деле, ни в технике, ни даже в несчастных полуживых останках Добросила зла было не больше, чем в обыкновенной кухонной швабре. Это же всегда вопрос использования: можно полы мыть, а можно насильно в задницу кому-нибудь воткнуть, чтобы одну щётку снаружи видно было.
        Оружие никогда не виновато, все грехи лежат на людях.
        - А где?..
        - Да вон же дверь!
        Два ангела мщения, за которыми с трудом поспевала моя любимая, вихрем промчались по коридору, открыли двойную дверь в аппаратную и влетели внутрь. Я так и остался на границе запретной для подключенных операторов зоны. Что там было дальше, судить сложно, но картинка вокруг меня помутнела, расплылась, как взгляд через заледеневшее, внезапно покрывшееся изморозью окно, погасла.
        - Док... - прошептал я. - Надо взять с собой Дока...
        Газ парализовал меня практически сразу, я только это и успел сказать резиновой морде противогаза, даже не поняв, кто это был: сама Нани, кто-то из сестёр?
        - Ясно-о-о... - переходя хоть и от приглушённого маской, но, несомненно, девичьего голоса в глухое басовитое рычание, откликнулся противогаз. - Берё-о-о-м дву-у-ух...
        Меня выдернули из кресла, обрывая провода датчиков, кто-то подхватил сзади и поволок. Я практически всё понимал, ощущал и чувствовал, но сам по себе не мог пошевелить даже языком, не говоря уж о руках, ногах и прочих частях организма. Выносить меня прямо во двор было чревато: охрана снаружи парализована не была, поэтому мы повторили путь вниз по лестнице, а затем вверх на платформе. Рядом со мной бросили ещё одно тело, мне стало понятно: услышали.
        Кроме Дока, некому это быть. Вот и хорошо.
        В машину нас грузили Порох и Таня, остальные по мере сил заметали следы, покидав на платформу так и не очнувшихся бойцов склада и вручную закрыв заслонку в стене. Пора было выбираться, но вот этой части плана я в упор не понимал. Двое ворот. Пост между двумя контурами-оградами, затем внешняя охрана. Куча машин, опять же. Куда мы денемся на тяжёлом грузовике, учитывая два совершенно ватных тела на руках - меня и Дока?
        Мысли путались, звуки сливались в невнятную какофонию. В конце концов я просто очень устал, ребята, очень-очень уст...
        Раздался глухой удар, треск, снова удар. Кузов грузовика мотнуло так, что у меня щёлкнули зубы, потом я услышал мощную перегазовку. Тяжёлая машина рванула вперёд, сметая остатки ворот: первых или уже вторых? Иди пойми.
        Кричали снаружи исправно и на несколько голосов, а вот стрельбы не было. Пока не было, как я понимаю. Ладно, моё дело приходить в себя, исправно приходить в себя.
        Послышался свист, глухой шлепок и - сразу же за ним - звонкий удар, словно снаряд попал в колокол, да внутри него и рванул на части. Я и так толком ничего не слышал, находясь под действием газа, а теперь оглох начисто. В голове звенело, потряхивало что-то, пересыпались осколки разбитого стекла и непрерывно шуршал песок.
        - Давай второй! - заорал кто-то неподалёку.
        Клим, Порох - хрен их знает, кто, но голос явно мужской. Вот сейчас я наконец услышал стрельбу. Глухота то отпускала меня, то накатывалась волнами, распухала где-то внутри ушей у самого мозга.
        Кто-то закричал: тонко, истошно, смешивая вопль с плачем, как бывает иногда на похоронах. Ощущение чужой боли пробивало меня насквозь, встряхивало, будто било током по обнажённым нервам, стучало изнутри.
        - Потерпи, пожалуйста, потерпи!.. - крикнул кто-то. Кажется, Нани, но и в этом я совершенно не был уверен. Машину мотало, иногда она явно ударялась о стволы деревьев, подпрыгивала на ухабах и неслась куда-то, унося нас с собой. Здоровых и парализованных, живых и... наверное, уже не совсем. Первый, страшный крик захлебнулся, перешёл в глухой стон, только изредка превращаясь в писк.
        Рядом кто-то ворочался, подскакивал, говорил. Я по-прежнему не мог даже открыть глаза, не мог шевелиться. Чёртова темнота вокруг, знать бы, где мы и как.
        - Ещё немножко, ну, пожалуйста! Держись. Сейчас до Андрея доберёмся, у него аптечка.
        Это уже Маша. Или Таня. Или царица небесная, возлюбленная Господом...
        Царице моя Преблагая, Надеждо моя, Богородице, Приятелище сирых и странных Предстательнице, скорбящих Радосте, обидимых Покровительнице! Зриши мою беду, зриши мою скорбь; помози ми, яко немощну, окорми мя, яко странна! Обиду мою веси, разреши ту, яко волиши: яко не имам иныя помощи, разве Тебе, ни иныя Предстательницы, ни благия Утешительницы, токмо Тебе, о Богомати! Яко да сохраниши мя и покрыеши во веки веков. Аминь.
        Грузовик ударился во что-то массивное, кузов перекосило так, что даже я почувствовал, как катится в сторону моё бесчувственное тело. Что-то глухо брякнуло, раздались хлопки дверей.
        - Чего вы тут? Ох ты ж, бляха-муха... - рявкнул было Клим, но к концу фразы понизил голос. Я слышал его. Слышал тяжёлое дыхание и чей-то тихий-тихий, на пределе слышимости, плач, словно вдали жаловался на свою тоску и одиночество бездомный котёнок.
        Открыл наконец-то глаза и увидел - совсем рядом с собой, и пары десятка сантиметров не было - мёртвый взгляд Тани. Она лежала и смотрела куда-то в вечность, из угла глаза начала было сползать слезинка, да так и застыла, убоявшись смерти, не решаясь падать дальше.
        - Как же... - всхлипнула Маша. - Как же так...
        Ни я, даже если бы смог сейчас говорить, никто другой не смог бы ответить на её вопрос. Не было на свете таких слов, не было и не будет. Никогда.
        Зриши мою беду, зриши мою скорбь, Преблагая.
        16. Невежливые люди
        Грузовик стоял в кустах, будто только что вернулся из Сирии. Или из Ливии, как вариант. Возможно, с Донбасса... Осел на трёх спущенных шинах, сверкая дырами в посечённых пулями бортах, в простреленном брезенте. От дороги Порох его увёл, но вот до места встречи с Андреем и Михой добраться уже не смог. И по хорошей дороге неуправляемую машину не потащишь, что уж говорить о лесе.
        Мы, как могли, выбрались наружу.
        - И что теперь? - с трудом спросил я. Рядом сидел Док, держась за голову. Лицо у него было мученическое, опухшее, зеленовато-белое. Я, наверное, выглядел не лучше, но как-то не до того, чтобы зеркало просить. Сбежать-то мы сбежали, но какой ценой...
        Маша горько рыдала в кузове, обняв мёртвую сестру. Клим растерянно посматривал то на Нани, видимо, ожидая указаний, то на нас с Васиным.
        - Что-что... Пешком уходить надо, - сказала Нани. - Вот это мы попали. И что я Танькиной матери теперь скажу...
        Она добавила что-то по-грузински, гортанно, зло. Я бы тоже сейчас выругался, только сил не было. С трудом поднялся, опираясь о борт грузовика. Сделал на пробу пару шагов. Ну так, сойдёт. Если не бегом - идти можно.
        - Вставайте, профессор. Придётся по кустам на своих двоих.
        - По каким, на хрен, кустам, брателло! - взорвался Клим. - Ты карту видел? Тут сплошные болота! Это ж Мещёра, а не донские степи. И погоня за нами, думали быстро выскочить, на джипы и наш грузовик пересесть, потом врассыпную, а теперь что?
        Нани уже уткнулась в телефон, то ли узнавая координаты, то ли что-то отправляя в мессенджере. Как-то не так я видел нашу встречу, когда думал о ней. Доковылял до прелестной блогерки, обнял её наконец-то в реальности, а не в мечтах. Девушка не отстранилась, но и никаких ответных чувств не проявила.
        Не время. Не место.
        - Геолокацию скинула, Андрей сейчас приедет, - сказала она, опуская трубку. - Он на грузовике парней, так что все поместимся. А Миха скот какой-то, не отвечает. И где он есть - непонятно.
        Порох спрыгнул на землю из кабины, обошёл грузовик, цыкая зубом. Потом отвёл в сторону Клима и начал с ним довольно бурно что-то обсуждать. На весьма повышенных тонах. Здоровяк в ответ бубнил, пожимая плечами.
        Хорошо хоть, что заехали в такую чащу, что с воздуха нас ни дроны, ни вертолёт не рассмотрят. Маленькое, но утешение. Правда, погоня по земле настигнет в ближайшее время, тут и думать нечего. Насколько я понимал, мы сейчас в самой глубине национального парка, толковых дорог здесь нет, не разгонятся особо. Но и мы выскочить не успеем.
        - Вставайте, вставайте, Док! Лежать некогда. Если нас люди генерала поймают, я думать боюсь, что дальше. Кастрация через повешенье, не меньше.
        Васин встрепенулся. Задел я какие-то его тайные страхи. Нани посмотрела на меня как на дурака, но я вёл себя так умышленно. Надо выбить Дока из колеи, чтобы переключить его страдание на нечто более конструктивное. Впрочем, это всех касалось.
        - Спасибо, любимая, - сказал я на ухо Нани. Она вздрогнула, но прижалась ко мне, обнимая одной рукой. Вторая крепко сжимала телефон. Поколение одноруких любовников выросло, с трубкой даже во сне не расстаются.
        - Шустрый ты какой, Кирилл... Сергеевич. Сразу о любви...
        От неё пахло летом, цветочным лугом и ожиданием счастья. Дожить бы ещё до того, когда мечты сбудутся. Я почему-то разозлился: не на девушку, конечно, на судьбу, которая успела мне за последние дни понаставить подножек больше, чем иным за долгую счастливую жизнь.
        - Так чего ждать? - ответил я тихо. - Может, нас через час перестреляют уже всех как зайцев в лесу. А теперь вот сказал, успел. Я очень тебя ждал...
        - Меня или свободы? - хмыкнула Нани без улыбки.
        - Тебя и свободы, любимая. Так бывает.
        Но, конечно, не время и не место было для долгих разговоров; Клим уже полез в кузов грузовика, с помощью Пороха вытащил оттуда тело Татьяны, мягко, но твёрдо отстранив мешающую ему Машу.
        - Не здесь же оставлять, - буркнул он.
        Андрей приехал минут через десять. Я с ним знаком не был, только видел тогда через ментакль, как и всю остальную группу. Хваткий малый, по крайней мере не пропал с машиной на полдня, как мог бы.
        Миха так и не объявился. Андрей сказал, что он сторожит машины, в полном порядке, но почему не отвечает на звонки - хрен его знает.
        Грузовичок, угловатый, странный на вид, как я понял, принадлежал господам бандитам. Пока мы все с большим или меньшим трудом в него залезали, аккуратно пристроив возле борта тело Татьяны, которое совершенно убитый известием Андрей завернул в спальный мешок, Клим с Порохом наоборот вытаскивали из кузова что-то. Немало и внутри осталось: ящики совершенно армейского вида, завёрнутые в пластиковую плёнку упаковки, пара баллонов типа тех, что применили в Центре во время нашего побега.
        - Справишься? - уточнил Клим.
        Порох почесал лоб, но кивнул. Судя по всему, он спешно минировал разбитый армейский грузовик по периметру. Охота пошла всерьёз, превратившись из попытки бескровного побега во вполне себе огрызающуюся на бегу дичь.
        Клим открыл один из ящиков и достал незнакомый мне короткий автомат: странно короткий, с толстым дулом и торчащим вниз длинным магазином.
        - Кто стрелять умеет, товарищи беженцы?
        Андрей и Нани откликнулись сразу. Потом, всхлипнув, и Маша сказала:
        - Я могу. Хуже Таньки, но... Теперь только я.
        Бандит вытащил ещё пару таких же коротких автоматов, щёлкнул крышкой второго ящика, выгреб оттуда запасные магазины, раздал всё, поделил запас патронов более-менее поровну.
        - Кто за руль? - заглянул в кузов Порох. - Я закончил, дёргать пора отсюда.
        - Да давай ты, я тут братву вооружаю, - откликнулся Клим. - Трещотку дать?
        - Я за рулём шмалять не умею. А застрелиться потом - мне волыны хватит.
        Шутники, их же мать. Но правильно, правильно, не плакать же.
        - Нани, а Миха - это цыган такой, да? Пожилой, с серьгой?
        - Сволочь он. Должен был возле Центра нас встретить, тебя забрать и ходу в другую сторону, а взял и вообще пропал. Испугался, гад, а такие телеги гнал про свободу и волю...
        - Ну ясно. Так, может, его свобода ему дороже чужой? Тоже ведь не редкость, мягко говоря.
        Клим тем временем распотрошил ещё один мешок, достал оттуда пятнистую куртку, такие же штаны и связку ботинок, висевших на перемотанных в жгут шнурках.
        - Кирилл, размер какой?
        - Обуви? Сорок четвёртый.
        - Повезло, есть такая партия... На, переоденься из попугая в человека. Футболку и носки сейчас найду. Стрелять точно не умеешь?
        Я мотнул головой. Бандит пожал плечами, передавая мне одежду. Потом отвязал пару ботинок и тоже бросил под ноги.
        - Моё дело маленькое, брателло, но мог бы и научиться. Иногда полезно. Ладно, одевайся, я в кабину. Шмотки свои полосатые выкинь потом, людей пугает.
        Взрыв раздался, когда мы уже углубились в лес, небыстро пробираясь по единственной здесь, не очень-то и проезжей дороге. За ним, дуплетом, ещё пара.
        Слышно было не так уж и громко, но и мины, которые Порох споро маскировал перед этим на подходах к простреленному со всех сторон имуществу Агентства, тоже размерами не впечатляли. Противопехотные, вероятно, или как там их правильно называть.
        Нани и Андрей лежали у заднего, откидного, борта грузовичка, посматривая назад. Автоматы под рукой, оба члена команды серьёзны и сосредоточены: шутки-то кончились. Кто не верит, может отползти чуть в сторону, приподнять край спального мешка и посмотреть в мёртвые глаза Татьяны.
        Желающих не было, все всё поняли.
        - Грузовик нашли, - сказал Андрей. - Если не дураки, сейчас за нами по дорожке и погонятся.
        Глухо рвануло ещё раз. Какие-то потери бандитские мины господам военным, несомненно, нанесли, но будет ли нам от этого легче? Вопрос не дискуссионный, очень даже практический. Чем меньше их там осталось, тем проще нам будет смыться. Центр всё-таки не воинская часть с оравой солдат и гаражами грузовиков, силы-то у них ограничены.
        Но нам хватит с лихвой даже этих.
        - Как увидишь кого - стреляй, не задумываясь. По стёклам, по колёсам, лишь бы отстали, - сказал Андрей. - Патронов до черта, запасливые парни попались. Там полный ящик магазинов, уже набитых. Скажешь, я ещё притащу.
        Нани кивала, закусив губу. А я лежал рядом и... любовался ею. Да простят меня все боги войны, вместе взятые, я радовался красоте.
        - Ладно, - ответила она. - Замётано.
        Джипы погони вынырнули из кустов внезапно, хотя мы их ждали, высматривали до боли в глазах от мельтешащих веток. Грузовичок Порох гнал как проклятый, старался, понимая, что в скорости вся наша надежда.
        Андрей поднял автомат, бросил его на задний борт, упираясь ногами в какой-то ящик сзади. Нани подвинулась немного в сторону, тоже положила оружие. Как на стрельбище: аккуратно, не делая лишних движений. Стрелять обоих явно научили, но вот в такой обстановке, да ещё и по настоящим живым людям...
        Из окон первого джипа высунулись два ствола, справа и слева. Раздались выстрелы. Я из-за шума нашего двигателя, воющего на повышенных оборотах, стрельбы даже не услышал сперва, только увидел неяркие вспышки. Несколько пуль скрежетнули о борт грузовика. Целились явно по колёсам, всё-таки рассчитывая вернуть Дока живым: он им нужен. Он и больше никто.
        Может, я ещё пригожусь, а вот всех остальных они смело могли пускать в расход.
        Зато моих друзей ничего не ограничивало. Первой стрелять начала Маша, из-за наших спин. Как уж она там разместилась, чтобы умудриться ещё и вести огонь, я не знаю, оборачиваться и смотреть не стал.
        По лобовому стеклу первого джипа пробежала цепочка аккуратных отверстий по диагонали, словно кто-то поработал шилом: раз, раз, раз. Небольшой участок нетронутого триплекса - и ещё: раз, раз, раз. Машина вильнула в сторону, обдирая борт о кусты, потом зацепила ствол дерева, её крутануло в сторону от дороги. Оттуда пытались ещё стрелять, но совсем уж мимо.
        - Ага! - торжествующе заорал Андрей. - Отлично, Машка!
        Нани прицелилась, насколько позволял подпрыгивающий на кочках борт, и тоже дала короткую очередь. На дверце джипа, который теперь стоял к нам боком, появились рваные отверстия.
        Вторая машина преследователей вперёд не совалась, отпустила нас на небольшую дистанцию, но и останавливаться возле простреленного джипа не стала. Погоня так погоня, потом настанет черёд разбираться с потерями.
        Маша снова начала стрелять, я почти упал на дно кузова: показалось, что пули веером идут прямо над головой, как бы не зацепила. Во все стороны летели гильзы, иногда обжигая, но никто не обращал внимания. Послышался стук: Маша отстегнула пустой магазин и бросила куда придётся. Мы уходили. В глубине грузовичка подвывал от страха Док, ему сейчас, наверное, сложнее всех - очень уж неожиданный переход от сытой размеренной жизни в Центре к партизанской удали побега.
        - Водилу! Главное, водилу! - крикнула Нани. - Тогда оторвёмся!
        Но во втором джипе народ попался более профессиональный. Или просто более тёртый, прошедший в жизни что-то вроде нашей лихой перестрелки. Машина виляла, не давая вести по ней прицельную стрельбу. Из неё палили, но не так азартно, как мы. Правда, и с точностью попаданий у обеих сторон были большие проблемы. Грузовичок наш подпрыгнул очередной раз, чуть осел набок, но мчался, не сбавляя скорости. Если бы я был за рулём - сказал бы, что шина пробита. Но судить сложно, сейчас все вопросы к Пороху, не ко мне.
        Бессмысленный я сейчас человек.
        Ни стрелять, ни везти. Обняться, что ли с Доком, и повыть от ужаса?
        Джип сделал резкий рывок, скрежетнув движком, промчался мимо нас, огибая грузовик слева. Ни Нани, ни Андрей в него не попали, хотя старались: почти в упор же, самый шанс! Порох видел манёвр, поэтому резко бросил нашу машину левее, стараясь или скинуть преследователей с дороги, или - что ещё лучше - размазать о деревья. Там лес сам справится, без особых усилий.
        - Где они? - закричала Маша.
        Ну да, у неё обзор из глубины кузова совсем никакой, джип уже не видно. Да его и нам не рассмотреть, ушёл вперёд. Теперь или Порох справится, или Клим успеет выстрелить из кабины - неудобно, но что делать. Или они застрелят нашего водителя, а тогда уже и всё.
        Нас в кузове бросало как грибы в корзинке, когда тихий охотник бежит, опаздывая на последний автобус в город. Маша бросила автомат, держала сейчас тело погибшей сестры, прижимая изо всех сил к дну кузова, чтобы не вылетело наружу по дороге. Док уже не подвывал - орал что-то в голос.
        Прислушиваться было некому: нас самих швыряло у заднего борта друг на друга. Не дай Бог на автомат наткнуться, он и глаз выбить может.
        Сумасшедшая гонка. Адская. Так долго продолжаться не могло.
        Возле кабины впереди стреляли, но кто, в кого и с каким результатом - вообще неведомо. Пробитое колесо, похоже, спустило полностью, поэтому мотало нас знатно. На всю катушку.
        Джип снова затормозил, видимо, не добившись результатов. Я как раз выглянул за борт, держась обеими руками, чтобы не улететь на дорогу. В приоткрытое окно как в замедленной съёмку высунулся короткий толстый ствол: я видел, что он направлен прямо на Нани, но ничего сделать не успевал: я слева, она в центре, а правее - Андрей.
        Да и что я сделаю?
        Что я...
        Андрей вскочил, заслоняя её от пуль, поэтому все выстрелы пришлись в него. Он нелепо дёрнулся всем телом, словно засуетился: бежать? прыгать? лечь?
        Потом его отбросило назад, в кузов. Он даже автомат не выронил, так и улетел, сжимая его в мёртвой руке. Нани прикусила губу и разрядила весь магазин в ответ, прямо в окно. Джип продолжал отставать, виляя и останавливаясь. Порох тоже притормозил, Клим выскочил на ходу, побежал, расстреливая машину противника. Маша подхватила брошенный автомат и присоединилась к нему из кузова. Нани щёлкала и щёлкала бойком вхолостую: магазин кончился, но она это даже не поняла.
        Обе машины - джип метра в тридцати сзади и наш грузовичок - остановились почти одновременно. Я почти ползком пробрался к лежащему Андрею, он лежал на спине, захлёбываясь кровью. Что-то пытался сказать, но только булькал. Док тоже подобрался ближе, глянул на него и отвернулся.
        - Да тоже... Всё, - сказал он тихо.
        Горячка боя, ещё мгновение назад пламенем охватившая всех, даже безоружного и бессмысленного меня, стихла, словно на нас вылили по ведру холодной воды.
        Маша обернулась к нам, вытягивая из-за пояса новый магазин, отстегнула пустой. Потом зарядила оружие и спрыгнула за борт, не говоря ни слова. Нани так и стояла у борта, то беспомощно глядя на Андрея, то на меня, то поворачивая лицо к дороге, на которой угрюмо застыла машина врага.
        Она сейчас была самой лучшей мишенью, один выстрел - и всё. Но никто не стрелял.
        Клим и Маша осторожно, не опуская автоматов, подошли к джипу. Потом бандит резко, рывком открыл переднюю водительскую дверцу и отступил назад. Ему под ноги тяжело вывалилось обмякшее тело в форме.
        - Живые есть? - спросила Маша, сунув ствол в открытое окно с другой стороны. - Да? Ну давай, давай... Вылазь!
        Клим страховал, пока она повесила автомат на плечо, открыла заклинившую дверь и вытащила за шиворот ещё одного несомненного покойника. Потом девушка потянула на себя из глубины машины ещё одного человека, коротким резким движением ударила его, снова потащила.
        - О, да это ж Боярский! - вскрикнул я. - Какая встреча...
        Нани непонимающе глянула на меня. Потом наконец-то подобрала с дна кузова полный магазин и перезарядила автомат.
        Клим оставался осторожен, но равнодушен. Майорские погоны на плечах Боярского впечатлили его не больше, чем наряд какого-нибудь индейского вождя пропотевшего жилистого конкистадора, забравшегося в эдакую даль за золотом, а не чтобы рассматривать дикарей.
        Маша выволокла наконец длинную тушу майора на свет Божий, велела встать на колени.
        - Ты тут за старшего? - осведомилась она. Голос дрожал от ярости.
        - Это преступление! - зачастил майор. - Нападение на сотрудников федеральной спецслужбы при исполнении обязанностей!
        - Да ну? - хмыкнула Маша. Нани тоже выбралась из кузова и быстро шла к ней. Остановить только не успела.
        Девушка задрала голову майора вверх, вцепившись рукой в волосы, потом ударила коленом в горло. Ещё и ещё раз, несмотря на то что Боярский уже обвис, удерживаемый только её рукой. Отпустила его.
        Майор свалился на бок, негромко хрипя. Я, конечно, не врач, но похоже жить ему оставалось не очень долго. Если, конечно, не сделать срочную операцию на трахее. Маша подпрыгнула, ударила "ножницами": сперва одним ботинком в подбородок, снова откинув многострадальную голову, а потом мыском второго изо всех сил опять же в горло.
        Боярского отбросило назад, с запрокинутой головой, но он больше не шевелился, раскинув руки. Да, теперь ему и операция, наверное, ни к чему.
        - Это за Таньку, - сказала Маша. - Да и за Андрея...
        - Мы до точки встречи не доехали метров семьсот. Может, километр, - сказал подошедший к ним Порох. - Пошли в грузовик, там ваш парень кончается, попробуем помочь как-то.
        Зрелище казни майора его, как и Клима, вообще не удивило. А вот Нани отвернулась, ничего не говоря, стояла, глядя невидящими глазами куда-то в лес. Я подошёл к ней, забрал автомат и мягко подтолкнул к грузовику. Не женское это дело, воевать...
        Впрочем, глядя на Машу, возможны и варианты.
        Андрей не прожил этот километр, хотя Порох старался ехать быстро, насколько это позволяло простреленное колесо. Нани до последнего обнимала товарища, что-то шепча на ухо, пытаясь не отпустить к смерти. Но старуха с косой неумолима, что здесь говорить.
        Приходит невовремя и забирает лучших.
        - Он меня спас, Кирилл... Он - меня. Иначе это я бы лежала здесь.
        Всё так. И я бы сделал то же самое, только вот не успел. Бог знает, к лучшему это или нет, но такова уж судьба: фишки давно расставлены, а теперь двигаются, не сильно завися от своих желаний. По каким-то заранее проложенным маршрутам, с неожиданными взлётами и падениями. В пропасть.
        Я обнял её и промолчал. Просто обнял. Слова иногда ни к чему.
        Миха, когда мы приехали, читал в телефоне книжку. Так вот, мирно и спокойно, пока гибли люди. С другой стороны, зачем ему было нервничать - на всех души не хватит, порвётся от натуги.
        Маша выбралась из кузова первой, что-то сказав Нани. Та кивнула. Девушка подошла к "ниссану", забралась внутрь, завела двигатель и уехала. Одна, не сказав никому больше ни слова. Миха проводил её немного удивлённым взглядом, пожал плечами и подошёл к нам. Знакомиться. Я на него особого впечатления не произвёл, но увидев Дока и узнав, кто это, он впился в него будто клещами, не отходя далеко, пытаясь сразу расспросить о Центре.
        Место для разговора было так себе, да и никто не гарантировал, что два джипа были единственными преследователями, поэтому расселись по машинам: в "крузер" Нани и "уазик" цыгана. На грузовичке, шустро сменив колесо, поехали Клим с Порохом.
        Тела Тани и Андрея пришлось положить в багажник "тойоты", благо места там много. Клим предложил пока оставить их на месте, в кузове, но Нани отказалась. Странно, но так. Впрочем, когда смерть не просто ходит рядом, а наклоняется над фишками, выдёргивая нужные костлявыми пальцами, всё - странно. И по-своему правильно.
        Как посмотреть.
        Погони за нами - по крайней мере заметной - не было. Мы спокойно проскочили и выезд из национального парка, и несколько мостов через многочисленные здесь речушки. Пыливший позади пары джипов грузовичок, конечно, выделялся пулевыми отметинами, но даже вездесущее ГАИ Бог в этот день услал куда-то в совсем иные места, благодатные штрафами и послушными водителями, пойманными за рулём не совсем трезвыми.
        В края вечной охоты, как сказал бы философски настроенный индеец, если бы вдруг очутился в средней полосе России и счёл нужным вообще что-либо говорить.
        * * *
        Сайонара очень долго сидела неподвижно, потом достала блокнот.
        Среди её многочисленных странностей была и эта: никогда ничего не записывать непосредственно в мобильнике. Ни единого номера. Журнал вызовов она всегда стирала, смс-ки тоже. Трубка была девственно чиста от примет жизни владелицы, хотя и довольно потёрта.
        Она и сама была такой. Чистой и потёртой. Со времени гибели первого мужа что-то поломалось в ней навсегда, она хотела уйти подальше от этой жизни, не уходя из неё самой; это получилось.
        Сайонара пролистала потрёпанный блокнот, нашла телефон Кирилла. Пропал куда-то, сколько его уже нет: день? два? неделю?
        Время для неё ничего не значило уже давно, запасы еды в холодильнике подходили к концу, но и это не волновало женщину ничуть. Так, цифры, цифры... Одну за другой, кнопка вызова. Тишина, потом опять этот противный гудок и голос робота, размеренный ...телефон отключен или вне зоны... Она представила себе этого механического человека, говорящего ей в ухо, заводную игрушку на батарейках. Японскую страшилку с растопыренными угловатыми руками и кубической головой, бубнящую и бубнящую в ответ.
        Гадкий трансформер, она видела такие в магазинах.
        - Пошёл ты к чёрту! - прошептала она.
        Пусть все идут к чёрту, начиная с сына, этого мерзкого мальчишки, ради которого надо опять одеваться, через силу, натянуть сапоги, коснуться губ сиреневой помадой и идти, идти через мороз. Сквозь секущий снег. Забирать из детсада и вести обратно. А потом выслушивать его лепет, улыбаться и накладывать ему кашу в тарелку, серой неровной кучкой, отрезать ломтики ненавистной колбасы. Швырнуть напоследок ложку во всю эту мерзостную дрянь.
        И слушать. Опять слушать - не тишину и шелест страниц любимой книги, нет - глупого маленького гея. Ненависть плеснула изнутри, но погасла так же быстро. Она давно не могла сосредоточиться надолго, давно не владела своим разумом.
        В дверь позвонили. Сайонара медленно поднялась, запахивая на груди кимоно, и, стуча деревянными подошвами по ламинату, пошла открывать. Телефон остался лежать на кухонном столе, да и чёрт с ним. Некому забрать. Незачем. Некуда.
        - Светлана Павловна? Добрый день, мы из полиции! Капитан Дорохов, - представился незнакомый молодой человек. Повёл носом, прищурился: в квартире ощутимо воняло. Уборкой занимался сын, а без него... Да наплевать!
        Вот этот был мужчина, настоящий, без дурацких Кирилловых заскоков. Одет, правда, не в форму, но удостоверение достал, раскрыл корочки перед глазами и сразу захлопнул. Она и не пыталась прочитать там что-либо.
        За ним стояло ещё двое, тоже молодых, подтянутых. Красивые ребята. Сайонара молчала, любуясь. Тот, что представился, капитан-кто-то-там, моряк, наверное, мягко отстранил её с порога, отодвинул, зашёл, давая неторопливо просочиться в квартиру и остальным двоим.
        - Нам надо поговорить, - продолжил капитан. Последний из вошедших тем временем аккуратно запер за собой дверь, оставшись в прихожей.
        - Давайте поговорим, - равнодушно сказала Сайонара. - О чём?
        - В комнате будет удобнее, - предложил капитан и так же мягко и неотвратимо увлёк её в глубину квартиры. Напарник быстро прошёлся по комнатам, заглянул на кухню, открыл и закрыл дверь туалета, даже высунулся на секунду на балкон, внимательно обводя всё взглядом.
        - Никого, товарищ капитан.
        - Вот и славно. Светлана Павловна, вы не знаете, где ваш сын?
        - Меня зовут Сайонара, - ответила она после длинной паузы.
        - Что? А, хорошо. Так где Кирилл?
        - Не знаю. Опять у своих мужиков, вероятно. Но ничего, есть захочет - вернётся. Он всегда возвращается, его больше нигде не кормят. Он так любит мою кашу. И любит поговорить, он постоянно говорит, господа. Это даже утомляет. Он маленький пошлый говорун.
        Капитан с напарником переглянулись.
        - Да-да, согласен. Так когда вы его видели последний раз?
        - Всегда. Никогда. Была бы моя воля, я вообще его не видела, он так утомляет. Он был здесь утром, опять чистил свои мерзкие туфли.
        Сайонара отвернулась, потеряв к разговору всякий интерес. Эти приятные молодые люди ей не мешали, но вот книга... Где она оставила сборник поэзии? Поднялась и, не обращая ни на кого внимания, пошла на кухню. Всё верно, вот телефон, вот блокнот, а рядом и вожделенная книга. Она сгребла всё в кучу и отнесла обратно на диван, высыпав прямо в нагромождение вещей: старые майки, скомканный плед, стопка лифчиков, которые она давным-давно не носила, но исправно стирала, доставая из шкафа, но забывая положить обратно.
        Во всём этом гнезде не было порядка и смысла, но такова жизнь.
        В ней тоже нет ни одного, ни другого.
        Да и не было никогда.
        Капитан мягко выдернул из кучи вещей её телефон, потом подцепил и вытащил блокнот. Поэзия его не интересовала - ни японская, ни какая-либо ещё, а вот в записях стоило покопаться.
        Спустя десять минут, в ходе которых напарник капитана, не обращая внимания на хозяйку, рылся в шкафу, стало ясно, что разговаривать особо не с кем. Сайонара, откинув голову, читала стихи - к счастью, не вслух, не реагируя ни на обыск, ни на вопросы.
        - Товарищ генерал-майор? Дорохов беспокоит. Да, на месте. У него мать сумасшедшая... Нет-нет, в медицинском смысле, Корнеев даже справку нашёл. Так точно, розовая такая. Первая группа инвалидности. И медкарта рядом толщиной с Библию, из психдиспансера. Так точно, есть - не богохульствовать. Сделаем. И это сделаем, слушаюсь. Засаду круглосуточно, так точно, будем ждать до упора. Боярский? Нет, мне не звонил. Да, вроде, и не должен... Виноват! Есть, не умничать. До свидания, сделаем.
        Капитан вернулся с балкона, посмотрел на Сайонару и вздохнул.
        Так-то ничего, были задания и сложнее, но психов он опасался с детства. Куда бы этот долбаный Ракунов не подался, дома его точно встретят. В лучшем виде.
        - Корнеев, звякни мужикам, пусть еды купят. Только без выпивки, а то знаю я вас... И ещё это, пакетов для мусора и "фейри" какого-нибудь, пахнет как на помойке, придётся для начала уборку сделать. Хоть под себя не ссыт хозяюшка, уже хорошо. Повезло.
        17. Выбор
        Телевизор, который Миха забыл выключить, уезжая, привычно бубнил о новых решениях парламента, поездке премьер-министра Грефа на свиноферму в Белгородской области с целью оценки сбора киви с гектара, и прочих достижениях народного хозяйства. Потом пошёл международный блок: кадры избиения королевы Елизаветы недовольным индусом, замерзающая который год Южная Джорджия, нота протеста Уругвая Австралии с требованием прекратить истребление беременных вомбатов.
        Смотреть это нормальный человек не станет, а вот Миха зачем-то включил.
        - Слушай, ну на фига нам это сейчас? - устало спросила Нани. - Пацаны эти... суровые уехали, тела ребят увезли. Покоя хочется. Тишины. Нас тут никто же не найдёт?
        Миха задумался, потом мотнул головой:
        - Не должны. Телефоны ваши у меня лежали, отключённые. В Центре все в масках были, верно? Профессора ищут и Ракунова, конечно, но это ерунда. Сюда не в первую очередь сунутся. С неделю времени есть, а уж дней пять точно.
        Он потянулся было к пульту: телек и правда мешал, если не думать, то разговаривать - точно, но остановился.
        - И в заключение последние новости о Немезидисе. По сообщениям Роскосмоса, подтверждённым источником нашего телеканала в Министерстве обороны, астероид не представляет угрозы для Земли. Траектория должна пройти по касательной, возможны изменения погоды и усиление приливной волны, но не более. Читайте новый роман Булгакова "Наноплант", свежее творение нейросети первого канала. Ждём экранизацию. С вами была Эстер Иванова и программа "Новости обо всём", увидимся!
        Миха нажал кнопку, экран погас.
        - Его по ночам уже в небе видно, - задумчиво сказала Нани. - В штатах паника, деду знакомый из Новой Зеландии звонил, говорит: людей по бомбоубежищам распределяют. А у нас, конечно, "возможны изменения погоды". Брешут ведь...
        - Разумеется, врут. Все, - ответил цыган. - И у нас, и у них. Правду расскажешь - иди в отставку. Это особый чиновничий инстинкт, побольше тумана напустить, а самому там что-нибудь нужное хапнуть. Пока никто не видит. Весь мир - одно враньё.
        Док, так и пребывающий в эйфории от мирной жизни вне Агентства - что ему смерть Татьяны и Андрея, он немало трупов и в Центре насмотрелся - бурно поддержал Миху.
        - Точно! Все брешут. Без остановки! Куда бы свалить отсюда, а?
        - А вы, профессор, куда бы хотели?
        Док на секунду запнулся, махнул рукой и выпалил:
        - Я всю жизнь за границу мечтал съездить. Пожить. Там, говорят, тихо, спокойно. Только вот ни денег, ни документов...
        Миха смерил его взглядом, почесал подбородок, потом, приняв некое решение (или только сделав вид - иди его пойми!), встал, уцепил Дока за мятый рукав хламиды и потащил за собой наверх. Поговорить.
        - Миха прямо на все руки мастер, - заметил я Нани. - Всех знает, всё умеет. Кто он вообще есть?
        - Сама не пойму. Его Линкин нашёл, но мы с ним потом разругались. Уехал наш парень, телефон вырубил. Я звонить пробовала, но нет. Обиделся...
        Наверху скандалили. Нет, до драки дело не дошло, но разговор шёл на вовсю повышенных с использованием ненормативных оборотов. И подслушивать как-то неправильно, но и уши затыкать не резон.
        - ...ою мать! Я почти тридцать лет в проекте, до полковника...
        - Вот и утрись своими погонами! А я тебе чистые документы могу! И деньги! У тебя деньги-то есть?
        - ...волочь! Это предательство. И разглашение государственной...
        - Как знаешь.
        Внезапно голоса стихли. Не прекратились совсем, но журчали теперь мирно и, главное, неразборчиво.
        Я посмотрел на любимую. Нани была совершенно вымотана, но оставалась по-прежнему прекрасна. То ли это лично моё помутнение рассудка, то ли так и есть. И не поверил бы раньше...
        - Миллион! - вдруг взревел профессор. - Миллион, не меньше!
        - За миллион я сразу генерала куплю. И все чертежи, - потише, но хорошо слышно ответил Миха. - С доставкой на дом.
        - Купи! - запальчиво крикнул Док. - Давай! А работать оно будет?
        - Да хрен его... тебя знает... Давай обсудим.
        Крики снова затихли, перейдя в ровный гул голосов. Нашла коса на камень, а жаба на гадюку. Впрочем, мне было плевать. Док мне не сват и не брат, пусть хоть всё Агентство цыгану продаст. По дешёвке.
        Никакого пиетета к погонам и званиям я так не научился испытывать. Сегодня одни, завтра другие, никакого героизма в этих кабинетных играх не было - а вот люди-пища в "концертном зале" самые настоящие лежат. Превращаются в овощи, бессмысленно, зря. Ради чьих-то амбиций и призрачных государственных интересов.
        Но с другой стороны... Нет, эти мысли надо отогнать.
        В приоткрытое окно - благо первый этаж на низком дачном фундаменте, и на цыпочки вставать не надо - заглянула опухшая от пьянства рожа в жутковатой соломенной шляпе. Сквозь тюлевую занавеску - иллюстрация к бессмертному "а что, отец, невесты в вашем городе есть?". Рожа похлопала глазами, фокусируя, потом открыла рот.
        - А где Миха? - хрипло поинтересовался пришелец. - Мне бы удочки забрать... И ружьё.
        Нани схватила со стола полупустую бутылку с газировкой и запустила в окно. Без крика и шума, молча. Пластиковая бутылка особого вреда роже не нанесла, но по носу хлопнула, запутавшись в занавеске.
        - Да ладно, - прохрипел человек в шляпе. - Так бы и сказали, что потом. Садюги...
        Рожа исчезла. Нани сходила к окну, вернула бутылку на стол и шумно выдохнула.
        - Что это было? - осмелился уточнить я. На всякий случай тихо, мало ли чем огрести можно за лишнее любопытство.
        - Сосед это Михин, Толик. Дурак пьяный.
        Наверху снова шумели, но уже довольно конструктивно. Без грубости. Насколько я слышал, обсуждалась сумма: двести тысяч или двести двадцать. Поскольку в рублях за это можно было купить только холодильник, речь явно шла о более веской валюте. Док же не дурак: его информация о ментакле и Центре в целом - не то, чтобы ходовой товар. Дают - бери, бьют - беги.
        Мне только одно странно: на кой чёрт цыгану это всё и откуда он возьмёт столько денег?
        - Устала я страшно, Кирилл... Пойдём в комнату, поспать надо.
        - Почему, Кирилл? Почему они умерли?.. Погибли... Так нельзя. Так... неправильно.
        Голова Нани лежала у меня на коленях, волосы струились вниз блестящим чёрным водопадом. Я сидел на кровати, откинувшись на стену.
        Всё произошло легко, будто мы договорились заранее. Так, наверное, и было - одной встречи достаточно, одного взгляда. Далеко не для всего нужны слова.
        В комнате царила полутьма, только кривоватый, отживший своё торшер в углу жёлтым светлячком лампы парил в воздухе. Окно в сад открыто, но всё равно пахло нежилым, почти заброшенным помещением: влажной бумагой от книг из шкафа, сырым бельём, деревом и чем-то неуловимо неприятным. Старостью. Исходом. Сколько я смотрел на Михин дом, столько и крепло во мне ощущение, что дача - не его. Куплена вместе со всем содержимым у других людей, наскоро приспособлена под свои нужды и может быть брошена потом без сожаления. Ну не могу я его представить с перельмановской "Занимательной физикой" в руках: вон корешок в шкафу отсвечивает. Никак не могу. Даже в детстве, если оно у него было. Если он сразу не родился пожилым, с серьгой в ухе и шалыми глазами конокрада.
        Телевизор, наверное, он сам купил, а остальное - чужое.
        - Я не знаю, любимая. Всё на свете зачем-то, только мы не видим шестерёнок внутри механизма. Один корпус, не больше. Встречи, расставания, прочитанные книги, кино, даже анекдот в нужный момент - не раньше и не позже - всё для чего-то. Мы часть одной большой машины, которую даже не видим полностью. И рождение, и смерть - всё там, внутри корпуса.
        - Красивая телега...
        Она завозилась, устраиваясь удобнее.
        Нагота Нани не смущала, вот и сейчас она повернулась на бок, обвилась вокруг меня насколько смогла, прижимаясь грудью, животом, потерлась носом о меня, как потерявшийся щенок.
        - Но ведь каждый человек... каждый, Кирилл! это целый мир. От рождения, когда стал плодом любви, и до смерти в свой срок, в глубокой старости. Мир, наполненный надеждами, радостью, планами, в конце концов. Андрей вот хотел поехать на раскопки в Египет. Не просто побродить между пирамид, щёлкнуть сфинкса по носу и напиться в отеле - нет! Всерьёз, с научной экспедицией. Он даже списался с профессором... забыла имя, что-то сложное, ай, да и не важно имя! Я обещала ему помочь с деньгами, несколько месяцев там - это довольно дорого. А теперь вот...
        Да. А теперь - вот.
        Если бы не Клим с Порохом, мы бы даже не знали, что делать с телами погибших. Зато у бандитов вопрос был поставлен на поток: они переглянулись напоследок и сразу согласились забрать их с собой в Москву. Там свои люди в морге есть, полежат ребята, пока всё не успокоится. А потом родные похоронят. Всё это Клим изложил настолько привычно и сухо, что мне стало не по себе.
        Чёрт их знает, какое персональное кладбище у каждого за спиной.
        - А Танька хотела магазин открыть, - неожиданно сказала Нани. - Военная форма, разные значки-шевроны, такое всё. Вместе с Машей, конечно, они же погодки, неразлучницы всю жизнь... Не самая романтичная идея, я знаю. Но зато от души. И людям бы интересно было.
        Ночной прохладный воздух окутывал нас, я даже начал мёрзнуть. Подтянул скомканное чуть раньше, отброшенное в сторону одеяло, стараясь не тревожить Нани, укрыл её и себя как мог. Любимая благодарно мурлыкнула, прижавшись сильнее.
        Зря я внутренне ворчал тогда, возле грузовика: телефон она выключила и закинула в угол, на валяющуюся одежду. Не меняются люди с поколениями, всё это видимость и блеф.
        - Я с дедом разговаривала, - сказала Нани. - Он меня чуть не убил! Словесно, ага, это он умеет. Бедные Клим с Порохом, их точно зарежет... Он же совсем другие указания им давал: не пустить нас всех в Центр, морочить голову, водить кругами. А они то ли не поняли, то ли ещё что... Чем крепче лоб - тем меньше внутри мозгов. Но ребята боевые, пусть им везёт и дальше.
        - Дед - главный в семье?
        - Ну да. И традиция, да и деньги все его. Я-то вообще золотая молодёжь, раздолбайка. Диплом через год, а я ничего не делаю. Да и не хочу. Какой из меня юрист, сам подумай.
        - Очень красивый! - я наклонился и поцеловал её в плечо. - Ты не раздолбайка. Ты меня спасла, любимая. Я только-только начинаю это понимать.
        Слова, конечно, красивые. И честные - я не врал.
        Но где-то глубоко внутри осталась отравленная заноза, те самые смоделированные ментаклем эмоции и мысли девушки-диверсанта. Да, сейчас не война, но Родина - пусть меньше в размерах, спасибо уродам из девяностых - та же. И тоже требует защиты. Док сбежал, меня в Центре нет, как они справятся? Я не думал о генерале, он так, просто один из винтиков конструкции. Прижимной механизм. Не думал о Добросиле: его судьба по большому счёту - его проблема.
        Я думал о большем.
        - Ты знаешь, а Линкин раскопал одну историю. Неподходящий, наверное, момент, но я тебе расскажу.
        - О чём? - насторожился я. Мало ли что обо мне можно было раскопать, сейчас припомнит Людмилу Марковну, встанет и уйдёт. Мне стало жутко.
        - Не о бабах, - улыбнулась Нани. - Хотя он о тебе целое досье собрал. Что в прошлом - то в прошлом, ни к чему теребить. Я про твоего друга.
        - Что? - я решил, что ослышался. - Он что-то узнал про Филиппа?!
        - Ну да. Он нашёл его убийцу. Случайно, в общем-то, просто говорил с людьми, говорил... Всё дело в выборе собеседника, любимый.
        - И кто это? Я даже не знал, с кем Фил связался перед смертью.
        Нани приподнялась на локте, глянула мне в глаза, изучающе, пристально. Потом легла обратно.
        - Не знаешь... Верю. С наркотой он связался, с бандосами нашими местными. С Арсеньевым.
        - Кто это? - Я не силён был в преступном мире. - Фамилия знакомая.
        - Ну... Он типа бизнесмен, бетонные конструкции, строительство. У меня отец с ним общается, я много раз видела. А на самом деле - крёстный папа всех нарколыг на пять областей. И Филипп его слегка кинул. Или не слегка - тут уж как посмотреть. Арсеньев его лично расстрелял на парковке, такие вот дела.
        - И доказательств нет?
        - Конечно, нет. И не будет. Линкин сразу сказал, что так. Хочешь верь, хочешь нет, но это правда.
        - И он, этот Арсеньев, живёт у нас, не скрывается? Вот просто так убил человека - и дальше спокойно живёт?
        - Ну да. Коттеджик возле обладминистрации, с зелёной крышей такой, под средневековый замок стилизован - знаешь? Башенки, горгульи... Это его. Зачем ему скрываться, вся власть в друзьях.
        Я зажмурился. Сильно, до рези в веках, до цветных пятен, плавающих там, в темноте. Потом открыл глаза.
        - О чём ты задумался, Кирилл? - словно подслушав мысли, тихо спросила Нани.
        - О будущем, любимая.
        - Об... общем будущем?
        - Да. Очень надеюсь, что да.
        Она повернулась, ложась прямо, потянулась. От Нани пахло цветами и морем, я даже и не знал, что так бывает. Не парфюм, просто естественный запах тела, с ума сойти...
        - Ты знаешь, я - гордая восточная женщина, но нет у меня сил и времени ходить вокруг да около. Давай поженимся, Кирилл, а? Поженимся и уедем куда-нибудь подальше, в России после такого всего жить не получится. Найдут. Достанут. Дед Леван так и сказал: уезжайте.
        Я молчал. Потрясённо или задумчиво, сам даже не понял. Не стал размышлять вслух: не время и не место. Но... Мама, что с ней делать? И Немезидис, который, как Нани сказала, уже видно в небе ночами колючей звездой - ведь я хотя бы попытаться мог справиться.
        Без меня-то некому. Некому...
        - Я согласен, любимая гордая женщина. Конечно же, да! - я лёг рядом и обнял её. В предрассветном мареве за окном сонно защебетала птица, завозилась, теребя ветки. - Мы будем вместе.
        Нани уткнулась носом мне в подмышку и засопела. От прошлого ещё не отошли, а уже наступал новый день со своими бедами. Радостей я от него почему-то не ждал.
        Проснулись поздно. Только вышли из комнаты в гостиную, начались открытия. Я, конечно, Доку не друг, но хотя бы попрощаться он мог. Мог, но не стал: на столе лежала короткая записка от Михи, мол, уехали в Москву, ждите к ночи. Внизу, другим почерком, мелким, с заметным наклоном влево, дописка: прощай, Кирилл, я уезжаю. Гори всё огнём. Док.
        Такие вот дела.
        - Удивительно это всё, - сказала Нани. - Куда он спешит? Отсиделся бы здесь, на даче, потом потихоньку смылся. А сейчас наверняка и дороги перекрыты, ищут активно.
        - Миха его вывезет в столицу, там, наверное, и спрячет. Ошалел Док от внезапной свободы, он же с юности, получается, в клетке сидел, вот и понесло. Да плевать, у него своя жизнь, у меня... нас - своя. Я вот больше о цыгане думаю, он во всей этой истории при чём? Ты говоришь, очень Центром интересовался, теперь вот профессора увёз. Какой интерес ему соваться в государственные секреты?
        - Не знаю.
        Нани довольно умело готовила завтрак: разожгла газовую плитку с длинным шлангом, уходящим под стол к баллону, разбила яйца, покрошила лук. Пахло изумительно.
        Она повернулась ко мне, не забывая поглядывать на сковородку, чтобы не пригорело:
        - А давай наверх после еды наведаемся, в Михину комнату? Может, что и поймём.
        Нет, инстинкт исследователя неистребим. Мне по большому счёту было всё равно, кто он, что он и зачем, но и спорить не стал. Пойдём. Посмотрим. Всё равно заперто, наверное, не замок же ломать ради досужего любопытства.
        Вскрывать ничего не пришлось; дверь Михиной комнаты не была заперта, она даже прикрыта толком не была, солнечный луч из щели клинком разрезал полутьму короткого коридора от лестницы. В другой стороне коридора была запертая дверь, я подошёл, подёргал её за ручку и отпустил: кладовка какая-то, наверное.
        Зашли к Михе. Здесь всё было гораздо интереснее, чем внизу. Верилось, что комнату хозяин обставил сам: широкая - как только затащили сюда? - кровать, рабочий стол с неожиданно дорогим компьютером, вон монитор какой здоровенный, пара полок с книгами - сплошная парапсихология, история религий, справочник по колдунам и шаманам, "Молот ведьм" зачем-то. Ёшкин кот, так он маг и чародей, что ли? Чудеса... Цыганский дон Хуан. А рядом - вполне себе серьёзные издания по истории драмы, актёрскому мастерству, режиссуре и организации массовых мероприятий.
        - Забавно у него здесь. Неожиданно, - сказала Нани. - А это что за штука?
        В углу на узкой высокой тумбе стояло непонятное сооружение, напоминающее опутанную проводами кубическую конструкцию с внутренней рамой на сервоприводах. Судя по размеру, на этом и пистолет выпечь можно при необходимости. Или даже пистолет-пулемёт, если не длинный. Серьёзная вещь.
        - 3D-принтер, - откликнулся я. - Дорогой, мощный.
        Компьютер как включили, так и выключили - запаролен. Книги просмотрели, в ящики стола заглянули. Листки распечаток, какие-то технические схемы, в которых мы с Нани ни бум-бум, пачка бумажных карт: наверное, вся центральная Россия подробно. В шкафу под одеждой нашёлся железный сейф, умело встроенный в стену. Без ключей тоже интереса не представляет.
        В отдельном шкафу обнаружились выдвижные полки с совсем уж неожиданным содержимым: парики, накладные усы, бороды, банки с театральным гримом и прочий характерный реквизит.
        - Ты же исследователь, любимая. Скажи, вот кто обладатель этой комнаты по профессии?
        Нани глубоко задумалась. Подошла к полкам, вытянула наугад книгу, полистала, сунула на место. Явно не может сообразить, но и я, впрочем, тоже.
        - Не знаю, - наконец сказала она. - Гримёр? Колдун? Искатель сокровищ? Театральный режиссёр в изгнании? Понятия не имею, но на сельского затворника мало похож.
        - Странно...
        - Да не то слово.
        Ни денег, ни малейшего намёка на документы, ни фотографий или каких-то ещё отпечатков прошлой жизни Михи не нашлось.
        - Вернётся из Москвы - спросим, - не очень уверенно обронила Нани. - Захочет - расскажет, не пытать же его. А отшутится как обычно, ну так что поделать.
        Мудрая женщина, я решил ровно то же самое, но помалкивал.
        Вернулся Миха к вечеру, усталый, но довольный. "Уазик" свой даже в гараж заводить не стал, бросил возле дома. Зашёл, умылся из висящего на кухне средневекового рукомойника - сверху бак с пимпочкой, снизу - ведро. Нажмёшь сверху вниз на торчащую на баке хреновину, вода и течёт, отпустишь - баста.
        - Соскучились? Бывает, - благодушно заявил он, вытирая руки и лицо полотенцем. - Отвёз я светило мировой науки во Внуково. Хорошо, когда друзья есть, да и техника нынче на высоте. И загранпаспорт сделали - от настоящего не отличить, и карту банковскую на новое имя. Даже налички на дорогу насыпал, не жалко. Заработал твой Док, Кирилл, такие плюшки. Столько всего интересного рассказал...
        - Миха, а тебе вот это всё зачем? Центр, Док, я в конце концов?
        - Да ни за чем. Жить так интереснее. То одно, то другое. Без этого только спиться или вечно по бабам ходить. А это и вовсе ерунда, одинаковые они. Сколько было, у всех вдоль, не поперёк. Никакой экзотики!
        Если бы я так умел грузить в ответ на прямо поставленный вопрос, стал бы депутатом. Или даже министром. А цыгану вон не надо, пользуется себе в бытовой обстановке и рад.
        - Понятно. Ответил полностью, достоверно и комплексно.
        - Ну! А чего тебе ещё? Живи своей жизнью, а я уж как-нибудь своей. Ты сам уезжать не надумал? Могу поспособствовать.
        Благодетель, блин. Я так и не понял, зачем ему это всё, а такое радушие пугает. Бесплатный сыр сам знаю где, хватит уже.
        - Мы только вместе! - твёрдо сказала Нани.
        - А хоть и вместе, дело молодое. Так что?
        - Пока не пойму, зачем тебе это надо - никуда не поедем, - ответил я. - Да и соберёмся если, тебе-то что?
        - Вот ты любознательный какой... - протянул Миха. - Не иначе заразился от приятелей своих в погонах досужим любопытством. Мне - важно, а почему и зачем не ваше дело.
        Нани встала, отошла от стола, словно её внезапно заинтересовали книга в шкафу. Ну да, "Занимательная физика", разумеется. Я посмотрел в упор на Миху и тоже поднялся:
        - Спасибо за приют, конечно, но мы уезжаем. Сейчас и сами.
        - Вот идиоты... Вас вообще-то ищут. Всерьёз ищут, парень, дороги перекрыты, нас с Васиным до Москвы раз десять проверили на постах. Благо, российский паспорт я ему прямо здесь напечатал, невелика проблема, а уж бороду по колено приделать и пару бородавок - вообще раз плюнуть. Так и проскочили. А вы как собираетесь?
        - Твои ли заботы?
        - Так я вам же помочь хочу! Мы, цыгане, народ сердобольный и гостеприимный.
        - Сказочник ты, Миха. Фантаст ненаучный. Давай, рассказывай, что за интерес в нас. Тогда и подумаем, обсудим.
        Хозяин дачи поднялся тоже, надоело ему сидеть, видимо, размял толстые узловатые пальцы. Потом сунул руку в карман куртки и вытащил пистолет, одновременно отходя назад, к стене, удивительно плавным для его комплекции движением.
        - Надоело мне с вами валандаться! - заявил он, поводя стволом.
        Из меня боец никакой. Нани, возможно, могла бы что-то сделать: стрелять-то умеет, может, и ногой в ухо зарядить в состоянии, кто её знает. Но стояла она очень уж неудачно, никак не допрыгнет.
        - Сутки-двое посидите под присмотром, а потом добрые люди помогут вас уговорить, - сказал Миха. - Идите наверх, там рядом с моей комнатушкой ещё одна есть, туда не заглядывали? Ах, да, я ж её запертой держу...
        Он недобро осклабился. Пистолет держал привычно, твёрдо, не забалуешь.
        Так себе ситуация, очень так себе. В Центр он нас, понятное дело, не потащит, не в его интересах, другим спецслужбам не сдаст. Но и сам на свободу не выпустит, что тоже очевидно. И вот эти друзья его, о которых он не первый раз упомянул... Не нравится мне вся эта затея.
        Не нравится.
        Но и сделать я ничего не могу.
        Нани повернулась и резко выбросила вперёд руку с книгой. Та перевернулась в воздухе, раскрылась, тормозя в полёте, и угодила в грудь Михе. От неожиданности он вздрогнул, рванул руку с пистолетом в сторону, нажал на спусковой крючок. В комнате неожиданно громко хлопнул выстрел, пуля просвистела над вовремя присевшей после броска Нани, угодила в шкаф, противно скрежетнув по петле дверцы.
        Тихо звякнула отлетевшая на стол к чашкам гильза.
        Все живы, все здоровы. Только я, как человек по жизни мирный, насмерть испугался за любимую. Думаю... А, хотя думать мне в этот момент было нечем - в глазах потемнело, воздух сгустился, расплываясь чёрными хлопьями, в которых вместо людей - Михи и Нани - светились странные червеобразные конструкции. Узлы, нити, схемы человека, над которыми я имел редкую, увы, но странную власть.
        Не раздумывая, я шагнул вплотную к цыгану, протянул руку и вырвал несколько нитей откуда-то из груди. Там, где должно быть сердце. И плевать мне сейчас было, выживет он или умрёт прямо на месте.
        Совершенно плевать. Нити повисли наружу вялыми варёными спагетти.
        Накрыло так накрыло, всё-таки это как-то связано с моим стрессом. Не всегда и не везде, но спорить было глупо: опыт был немалый.
        Морок рассеялся удивительно быстро, раньше я так не перескакивал из одного состояния в другое. Наверное, неоднократное пребывание в ментакле, в пространстве Васина, что-то изменило во мне, перестроило даже этот талант, не только взгляды на жизнь.
        Я сделал шаг в сторону, собираясь выбить пистолет из руки цыгана. Не боец я? Да, не боец. Да здесь много умений и не нужно, лишь бы он ещё раз выстрелить не успел.
        - Ни хрена... - сказала Нани. Она на глазах превращалась в привычную мне красавицу, не в конструкт из нитей и светлячков. И это было прекрасно!
        Бить Миху смысла уже не было: пистолет сам выпал из разжатых пальцев, глухо ударившись о доски пола. Свободной рукой он сжал себе грудь, словно пытался вырвать изнутри что-то болезненное, мешающее жить. Захрипел и откинулся на стену всем телом, сползая. Изо рта булькали белые с розовым пузыри, лопаясь, стекая перемешанной с кровью слюной на ворот рубахи.
        - Ни хрена себе... - повторила Нани. - Это что с ним?!
        - Это, любимая, мой скромный талант в действии. Не всё ж мошенникам на твоём пути попадаться, бывают и настоящие экстрасенсы.
        Откуда и, главное, зачем попёр этот неведомый пафос, эта неуёмная гордость за талант, наличие которого от меня никак не зависело? Не знаю. Своего рода нервная разрядка, наверное.
        Миха сполз на пол, упал на бок, стукнувшись кудрявой головой о пол, лежал и похрипывал. Пены больше не было, но глаза у него закатились. То ли просто без сознания, то ли уже помирает - я же не врач. Сделал дело - вылетит, не поймаешь.
        Нани подбежала ко мне и обняла. Тоже не спешила оказывать первую помощь: сухие и чёрствые мы люди. Негуманные.
        - Вот это да! Вот это я понимаю... - восхищённо прошептала она. - Он умрёт теперь, да?
        Мне было мало радости от бед хозяина дачи, колдуна-гримёра и кто он там ещё есть, но признание любимой приятно согрело душу. Пусть даже талант не заслуженный мной ничем, врождённый, от Бога - надеюсь, что не от его постоянного оппонента, - но ведь есть!
        Миха громко всхрапнул и дёрнулся. Судя по всему, умирать не спешил, организм крепкий. Но у меня и не было желания его именно убивать: только самозащита.
        - Солнышко моё! Давай собирать вещи и сваливать отсюда, - сказал я. - Если этот перец ждёт каких-то друзей, нам с ними точно пересекаться не резон. Но есть одно "но", любимая. Мне придётся вернуться в Центр. А ты поедешь домой, я вернусь потом. Позже.
        Нани оторопела. Она разжала руки, отошла на шаг назад. Я думал, она меня ударит, но нет: это была не злость, просто огромное, затопившее её полностью удивление.
        - Что?!
        - Мне нужно будет вернуться в клетку, счастье моё. Я не могу иначе. Там осталось одно важное дело, которое никто не сделает, кроме меня. Даже два.
        18. Входы и выходы
        К ночи состав засады сменился.
        До этого времени Корнеев отмыл квартиру Сайонары до блеска. Дважды спустился во двор, выкидывая мусор, а вечером уехал, оставив вместо себя и первоначального бойца сменщиков, пару хмурых лейтенантов. Дорохов решил дежурить бессменно, слишком важна была поставленная задача. Холодильник теперь ломился от продуктов, на кухне аппетитно пахло жареной картошкой с ветчиной и помидорами. Хозяйка так и не реагировала на суету у неё под носом, только высоко поднимала ноги в гэта, когда швабра приближалась пугающе близко к дивану.
        Капитан попробовал с ней заговорить ещё дважды, но безуспешно.
        Никто посторонний не приходил, не звонил - мобильник Сайонары лежал в кармане Дорохова, он бы не пропустил. Трое мужчин рассредоточились по квартире, ожидая. Мало шансов, конечно, но вдруг. Судя по оперативным данным, кроме как домой Кириллу деваться было некуда: Людмилу Марковну предупредили, чтобы сразу звонила, если что, фирма закрыта, а близких приятелей у экстрасенса, похоже, не было вовсе. Вроде бы не монах, довольно общительный тип: вон лицо какое открытое, приветливое, а друзей нет.
        Оно и к лучшему, меньше людей Агентства отвлекать придётся.
        - Хотите, я почитаю вслух? Прекрасные стихи, жаль, нынешнее поколение не чувствует этой глубоко спрятанной красоты...
        Дорохов, которому было запрещено включать телевизор и читать самому, как и двум остальным, со скуки был готов на всё. Даже на кривые строчки мёртвых японских поэтов. Но, видно, не судьба: задрожал мобильник. Не хозяйкин, свой собственный. Звонил Горбунов, пребывающий в расстроенных чувствах.
        - Да, товарищ подполковник? Так точно, ожидаем. Не может быть... Боярский - он же крепкий мужик... И два джипа в решето?! Охренеть... Есть повысить бдительность! Ну, как говорится, царствие небесное ребятам, да... То есть, Ракунов и профессор - не одни, с ними какая-то боевая группа? Есть. Вот же чёрт... Нет, это я не вам, товарищ подполковник, это о ситуации. Так точно, оружие наготове. Усиление? Внизу ещё машина с нашими. До связи.
        Капитан опустил трубку и посмотрел в темнеющее окно. Закат отсюда, с восьмого этажа, был виден прекрасно: между соседними домами было пустое пространство, аккурат на запад, падающее за горизонт солнце в окружении фиолетово-жёлтого марева освещало землю.
        Последние лучи на сегодня. Дальше ночь, а с утра новый день.
        Как обычно.
        Как всегда.
        Мы тут суетимся белками в колесах, бегаем, пока не настанет черёд учить новых белок, а там и похороны. Скудные воспоминания, редкие награды на бархате и фотография, перечёркнутая траурной лентой. Был такой. И нет больше такого. Другие зато остались, колесо вращается бесконечно.
        - Как в былые дни называла любовью все горести мира, - вдруг сказала Сайонара, - так нынче все радости смертью зову. Это Басё. Вы такого, наверное, и не знаете.
        Дорохов вздрогнул, едва не уронив телефон. Настолько к месту и так страшно прозвучало это... эти - стихи, наверное? И женщина, мать находящегося в розыске Кирилла, вовсе сейчас не казалась безумной. Скорее безмерно усталой, похожей на отголосок его собственных, капитана, мыслей. Только в более изящной упаковке, так получается.
        - Вы знаете, где ваш сын? - спросил Дорохов который раз. У него была надежда, что вот-вот, сейчас, в момент просветления она скажет: имя, адрес, любой намёк поможет им отработать вариант, не сидеть в наступивших сумерках сычами, а всё же работать.
        Сайонара покачала головой. Потом, шаркая и звучно щёлкая время от времени по полу подошвами, подошла к холодильнику, достала пакет молока и налила себе стакан. Сидящий там хмурый лейтенант, естественно, ей не препятствовал.
        Да и к чему...
        - Боярский - это актёр? Он уже умер? - после длинной паузы спросила она.
        - Нет. Однофамилец.
        - Понятно. Мы все скоро умрём.
        Хозяйка выпила молоко, помыла стакан и сунула его обратно в шкафчик. Потом, так же шаркая, удалилась в комнату, обошла подоконники, проверяя землю в цветах. Иногда доливала немного воды в горшки, но чаще шла дальше. Забрела в комнату Кирилла, где сидел третий участник засады.
        - Товарищ капитан, ей в шкафу можно рыться?
        - Естественно, - буркнул Дорохов. - Смотри только, чтобы ничего колюще-режущего... На всякий случай. А так пусть делает, что хочет. Но следи!
        - Так точно.
        Он был удивлён и подавлен смертью Боярского: знакомы же... были, пересекались неоднократно и в Центре, и в управлении в Москве. Как так-то?! В мирное время...
        Дорохов стиснул зубы и попытался успокоиться. В Агентстве люди погибали редко, но всякое, конечно, бывало. Алексашенко вон в Центр взяли полтора года назад, с повышением, а потом оказалось, что для работы в мозгобойке, профессор у него там потенциал какой-то намерял высокий. Год всё ничего было, а потом... ну, как обычно, "на боевом посту, выполняя правительственное задание особой важности".
        Сайонара вышла из комнаты сына со стопкой футболок в руках, отнесла их зачем-то в ванну, бросила в корзину для белья. Ни стирать, как думал капитан, не стала, ни чего-либо ещё делать. Из ванны вынесла почему-то на вытянутых руках - каравая не хватает с солонкой! - полотенце и потащилась на балкон.
        Дорохов сообразил слишком поздно, потеряв бдительность от предыдущих совершенно житейских действий хозяйки квартиры. Повернулся к приоткрытой балконной двери и двумя длинными скользящими шагами был уже на пороге, отбросив мешающую полосу тюля.
        Но нет.
        Но - поздно.
        Сайонара бросила полотенце на пол, едва зашла на балкон. Сама забралась на пластик подоконника, свесив ноги наружу и едва держась рукой за створку окна.
        - Так ныне все радости смертью зову, - повторила она окончания стихотворения, повернув голову на капитана, который уже прыгал на неё, чтобы успеть схватить, удержать, втащить эту дуру обратно, начальство же голову снимет, это долбаный провал, звезду точно снимут, какого же ты хре-е-ена...
        Повторила и легонько оттолкнулась от створки, не столько прыгая, сколько соскальзывая куда-то в летнюю темноту. Дорохов ухватил край кимоно, но скользкая шёлковая ткань прошелестела между пальцев и улетела вниз. Вместе с хозяйкой.
        Капитан перегнулся через подоконник, но ничего не увидел: единственный фонарь светил далеко в стороне, возле парковки. Только услышал слабый шлепок - и всё.
        Хоть стреляйся теперь.
        Хоть сам прыгай следом.
        Но я всего этого, конечно, не знал.
        Спорили о моём возвращении полночи, а вот попрощались утром с Нани плохо. Не то, чтобы срываясь в крик или скандалы, хотя горячая кровь любимой явно кипела. Просто очень и очень холодно, как едва знакомые, чужие люди. Говоря мало и совсем ненужные слова.
        В самый последний момент, когда я уже выводил из самодельного гаража Михин "уазик" - вчера всё-таки закатил внутрь, чтобы не привлекать внимание, Нани вышла в сад и подошла ко мне. Прижалась на секунду, не задерживая и даже не отвлекая, сказала что-то грустное по-грузински, и сразу отпрянула.
        Я думал - уйдёт, но нет: перекрестила меня, стоя рядом.
        - Ты - мужчина, ты всё равно будешь уходить и возвращаться. На охоту, на войну, так положено. Мне дед про это говорил ещё в детстве, а я смотрела на отца и не верила. Думала, все сонные, все об одних деньгах думают.
        Двигатель старого советского проходимца нещадно дымил из выхлопной трубы, как Миха только ТО проходит на таком рыдване... Я стоял и слушал. Согласный и не согласный с ней, разрываясь от желания плюнуть на всё, сесть с Нани в "крузер" и уехать куда подальше, и необходимости вернуться в Центр. Я только сейчас понял это колючее выражение - жёсткая необходимость. Когда страшно. Когда не хочется, но обязан. Себе, Нани, стране, той девочке в телогрейке, которую - её или меня? - повесили в пространстве ментакля.
        Призраки казнили призрака, но изменили мою жизнь и меня самого.
        - Я вернусь. Клянусь тебе, любимая. Если только уцелею во всей этой чехарде.
        - Если мы все уцелеем. Я сейчас прочитала в сети, что Немезидис изменил курс очередной раз и теперь с большой вероятностью упадёт где-то в наших краях. Умоляла утром деда уехать из Москвы, улететь хотя бы в Турцию или куда билеты будут. Он сказал: я останусь, ни от кого не бегал и от камня не буду. Вы, мужики, упёртые как горные бараны... К себе звал, но я отказалась.
        - Ты здесь будешь?
        - Здесь пока... Да какая разница, если всю Европу сметёт. Присмотрю за Михой, он же совсем овощ. Врачей организую... если успею. Если они здесь вообще есть.
        - Какие-то, наверное, есть. Слушай, а может лучше домой? Чёрт с ним, с цыганом, сам нарвался.
        Нани вздохнула и промолчала. Ну да, женщины тоже упёртые. Не скажу, как кто, обидится ещё, хотя куда уж дальше. Жених, блин.
        - Я вернусь... - тихо повторил я. - Только не знаю, когда.
        - В крайнем случае я приду за тобой, Кирилл. Даже на тот свет.
        Она заплакала. Только сейчас, именно сейчас. Я сел в машину - чёрт, как на ней вообще люди ездят?! - и уехал. Долгие проводы - лишние слёзы, а мне и так хватило.
        Центр встретил меня нерадостно. "Уазик" перехватили за пару километров, в лесу: я наткнулся на бревно поперёк лесной дороги, затормозил, открыл дверцу, чтобы выйти и оценить ситуацию, как из кустов ломанулись хваткие парни, положили лицом в землю.
        - Меня ищут. Мне надо к генералу Комарову, - успел сказать я. А то ещё прибьют сгоряча.
        Генерал-майор, впрочем, в восторг тоже не пришёл, когда меня привезли, минуя ещё два поста, к территории базы. Глянул зло, велел пока держать в наручниках, но не в карцере, а сунуть в мою же старую комнату. Место осталось свободным, как знал, паразит, что вернусь.
        Зато у меня появился сосед, Григорий. В годах уже, степенный, с короткой ухоженной бородой и сонными глазами под заметно заплывшими веками. Его, как и ещё несколько человек, оказывается привезли Горбунов с Боярским из последней поездки.
        Сосед ничего не понимал. Судя по всему, его до сих пор не отпускали пост-эффекты паралитического газа, никто ничего не объяснил, поэтому мне нашлось хоть одно дело: рассказать о Центре всё, что я знаю. Дока здесь теперь нет, лясы точить с операторами некому.
        - Едоки? Люди-пища?! Господи, какие-то каннибалы... - сказал Григорий, выслушав мой рассказ. - В двадцать первом веке нужно как-то по-другому. Без этого зверства. Без жестокости.
        - Нужно. Я согласен. Только вот... если вас на улице грабят, вы бандитам о правах человека будете рассказывать или пистолет достанете: если есть, конечно?
        - Я полицию вызову! - гордо ответил сосед.
        - Мы и есть полиция, - усмехнулся я. Впрочем, тоже весьма невесело. - Вызывать больше некого.
        - Да нельзя так! Надо по закону, чтобы как на западе всё. Полиция, суд, приговор. У нас, молодой человек, все беды от беззакония. Сколько страна стоит, как ни называется, а подход один - давайте сами, давайте по понятиям. Это вот вообще неправильно! Я по юности на митинги ходил, думал, там судьба России решается, а неправ был. Вот так-то!
        - Я и на митинги не хожу, и полицию ждать не стану. Впрочем, каждому своё.
        Григорий начал многословно объяснять, как неправильно я живу, но мне он - несмотря на изрядный перевес в возрасте - после уже пережитого мной и ещё предстоящего показался почему-то подростком. Бородатым мальчиком, для которого жизнь - не реальность, а смутные о ней представления. Кажется, носители этой жизненной позиции и именуются у нас интеллигенцией. Пришлось перевести разговор на практические вопросы.
        - Вас уже тестировали, какой уровень?
        Он завозился, зачем-то приглаживая бородку, подумал, но откликнулся:
        - В кресло совали, сразу как очухался. Толком ничего не говорили. Хотя нет, постойте! Этот вот их, маленький, что-то про четыре балла прогудел. Если он обо мне, а не о каком-нибудь землетрясении...
        - Да, про вас. Маловато...
        Григорий обиделся, хотя и сам не понимал, о чём речь. Простая обезьянья обида: как это так - маловато?! У меня всё должно быть большое, иначе чем с остальной стаей меряться, умом, что ли?
        Я плюнул и прилёг поспать, ночью-то было не до того. Понятия не имел, как я стану выбираться отсюда, как возвращаться. Что вообще произойдёт дальше. Помолился коротко - вот тоже перемена, человек я давно верующий, крещёный, конечно, но такой... не воцерковлённый. И молитвы знаю, но не произношу обычно, обрядовая сторона никогда не трогала, по храмам не ходил.
        По мне, Бог - вообще один на всех, как бы Его разные народы не делили, как бы не возводили на равные по высоте пьедесталы разные добрые и не очень сущности. Он есть, Его Слово и создало весь мир.
        Зря, может, неправильно я делал? А тут уж кто что скажет, в меру религиозности или её отсутствия, вопрос дискуссионный. Но не с Григорием же его обсуждать.
        В общем, доверился Господу - или кто там сейчас на оперативном управлении - пусть сподобит спастись и вернуться, если я того заслуживаю. Партия, считай, проиграна, второй раз меня отсюда никакие штурмовики не заберут, поможет только чудо.
        С Немезидисом что-то сделать надо, остальное потом.
        Сосед ворочался, говорил что-то, но я уже провалился на полдня в сладкое сонное марево. Снились горы, словно мы с Нани стоим почти на вершине, высоко-высоко, вон даже облака чуть ниже проплывают, под ногами, а через их пелену черти где внизу виден сине-зелёный край моря. Всё далеко, всё рядом, всё реально - и всё призрачно, как оно и бывает во сне.
        - Я вернусь, любимая. Только не знаю, когда...
        А потом горы пропали.
        Вновь снилось нечто тревожное и почему-то знакомое. Этот сон приходил ко мне нечасто - иногда раз в месяц, иногда забывал о моём существовании на год и больше. Но возвращался неизменно, как комета к Земле, словно был связан со мной тонкой серебристой нитью, из которой и ткутся такие сновидения.
        Начиналось всё неизменно: я шёл по ночному лесу, по узкой извилистой тропинке, задевая ногами высокую, почти по пояс, траву. Тропинка была невидима в темноте и ощущалась только ступнями, скользила разрывом между стволами темных бесформенных деревьев и густыми кустами по обе её стороны. Просто направление движения из ниоткуда в никуда - в полной тишине, в остановившемся времени, в отсутствии вкусов и запахов. Серовато-синий мрак вокруг, ни луны, ни звёзд.
        Небо, насколько его было видно вверху, выгибалось тёмным глубоким куполом, не дававшим света, даже более тёмным, чем сам лес вокруг.
        Под ногами чувствовалась утоптанная колея, словно пробитая в земле сотнями ног, но никак не колесами. Давным-давно никто по этой дороге не ездил, только ходил, как и я. Во сне никогда не было у меня ни спутников, ни встречных, ни догоняющих. Только тишина, ни единого скрипа ветки, вздоха ветра, дальнего шума потревоженной птицы... При этом всегда сопровождало меня смутное беспокойство - не страх, а именно лёгкая тревога, словно я не успеваю куда-то, хотя стараюсь идти быстрее, а тропинка ведёт и ведёт меня за собой, по себе, прихотливо поворачивая по лесу, но никак не заканчиваясь.
        Чаще всего я так и наматывал по лесу несчитанные вёрсты, под конец пути понимая, что так и не успел, задыхаясь от усиливающейся тревоги и бессилия, словно знаешь о том, что тебя ждут, но никак не успеваешь.
        Опаздываешь.
        Проиграл.
        Я просыпался после такого окончания сна весь разбитый, на пропитанной холодным потом подушке и долго смотрел в темноту комнаты, приходя в себя, чувствуя боль в уставших ногах и тоску где-то в душе.
        Не вскрикнуть бы, не разбудить Сайонару.
        Но иногда - и это приносило облегчение - я всё-таки выбирался во сне из леса. Точнее, я оставался в нём, но выходил на небольшую поляну, где тропинка внезапно спускалась вниз, лишаясь по краям высокой травы, обрывалась у лесного озера. Тёмная, казавшаяся маслянистой, вода была совершенно спокойной - ни шороха, ни всплеска. Ничего больше не происходило, но прийти сюда казалось почему-то приятным и успокаивающим. При этом я прекрасно понимал, что радоваться нечему, я всё равно не успеваю, но просыпался легко, отдохнувшим и весёлым.
        Вот и сейчас я шёл вперёд, подгоняемый неясной тревогой, но вдруг чётко осознал - наверное, впервые за всю жизнь, за все мои сны, - сегодня я могу успеть!
        Для этого не было необходимости бежать или даже идти быстрее, просто я мог, я захотел успеть - и у меня всё выйдет как надо. Тревога, щемящее чувство, отступила; на берег странного лесного озера я вышел не после долгих блужданий в темноте, почти перед пробуждением, а как-то неожиданно быстро.
        Просто захотев успеть. Желание это и есть половина победы.
        Озеро, что тоже было необычно, сегодня ночью не казалось тёмным пятном расплавленного асфальта, было видно, что это вода. И она светилась - пусть еле-еле, едва заметно даже в кромешной темноте вокруг, но излучала призрачный серебристый свет, шедший со дна. Он позволил мне наконец-то разглядеть очертания.
        Неожиданно для меня, озеро было огромным.
        Тот его край, у которого обрывалась мучительная тропинка моих снов, был всего лишь вдававшимся в лес узким заливом, неким причалом для того, кто всё же выходил к воде. Дальше этот залив расширялся, и вода уходила вдаль на неведомое расстояние - по крайней мере, сколько я не всматривался, даже намёка на деревья на другом берегу видно не было. Застывшая чуть мерцающая вода простиралась вперёд до невидимого в темноте горизонта.
        И... лодка, вон она, неподвижно белеет в воде за несколько метров от берега. Очень низкая, с почти не поднятыми над светящейся водой бортами, небольшая, без вёсел. Чуть загнутые вверх нос и корма делали её отличной от обычных рыбацких плоскодонок, хотя в чём было разница, я бы сказать не мог: другая, да и всё.
        Я медленно подошёл вплотную к воде, стараясь рассмотреть странную лодку во всех подробностях. Ощущение реальности, всегда присущее таким моим снам, было абсолютным и в этот раз: я знал, кто я, чувствовал себя, как наяву, даже слегка саднила стёртая новыми туфлями, купленными неделю назад, левая пятка. Я знал, что одет в любимые джинсы, привезенную из Праги майку, обут в разношенные летние кроссовки.
        Что бы это ни было, где бы всё это со мной не происходило, было это реально и всерьёз.
        - Скажи, достоин ли ты? Имеешь ли силы изменить этот мир, Кирилл? - раздался позади меня негромкий спокойный голос; непонятно только - мужской или женский, настолько он был ровным и отстранённым от всего. - Подумай. Ответь. Обернись, не бойся, ведь тебе этого хочется!
        Добросил? Нет, не он. Да и я сейчас не в ментакле - я же сплю.
        Несмотря на то, что раньше во сне стояла тишина, я не удивился и не испугался. Голос был такой же частью реальности, как и всё остальное, и воспринял я его как должное.
        Конечно, я обернулся.
        Медленно, готовый увидеть... да кого угодно! Лешего в шапке-ушанке, густо поросшего рыжеватой шерстью. Архангела Гавриил с мечом и трубой. Генерал-майора Комарова. Дока. Инопланетянина в скафандре, страшного, но справедливого. Людмилу Марковну, в конце концов. Или Филиппа - живого и весёлого, как когда-то.
        Здесь было возможно всё, здесь прошлое и будущее стали неопределённым настоящим и застыли в тягучей смоле, медленно превращаясь в янтарь.
        Но... никого. Вообще никого.
        Голос был бесплотным, либо его владелец решил не показываться на глаза по каким-то своим соображениям. За моей спиной был только провал, разрыв в кронах деревьев, откуда к озеру спускалась тропинка. И всё. Раздался негромкий шелестящий смех - опять позади меня, от странного озера, словно невидимый собеседник успел зайти мне за спину.
        Не первый уже раз хотелось бы думать, что со мной по ночам говорил Бог, но достоин ли я такого испытания...
        - Не знаю, - сказал я. - Завтра поглядим, чего я достоин. В мозгобойке.
        И это стало новостью, никогда раньше я не отвечал: не представлял, что могу сказать. Не имел, наверное, сил для ответа.
        Пробуждение было неприятным, стащили с кровати силой, неприятно дёрнули за скованные зачем-то - а то я драться полезу без наручников? - руки, поставили на пол. Григория уже увели. Теперь мой черёд.
        - Сколько до... метеорита?
        - Не спрашивать. Не разговаривать. Иди с нами.
        Можно подумать, у меня были варианты. Конечно, с вами. Естественно.
        Нани вернулась в дом цыгана и долго сидела за столом, не зная, что делать. Телефон, с помощью которого всегда решались все проблемы - вот он.
        Толку с него только нет.
        - Девушка... Вы только не надо, не кидайтесь ничем. Я за удочками.
        Опять этот пьяный дурак. Как его, Анатолий, кажется. Стоит в дверях, теребит свою жуткую соломенную шляпу, но хоть без бутылки на этот раз. Уже хорошо. И самогоном разит не так сильно, как обычно.
        - Да не буду, заходите, - устало сказала она. - Михе только плохо стало, лежит у себя наверху. А я не знаю, где тут у него что.
        Анатолий почему-то оживился, бодро протопал мимо Нани к лестнице, заскрипел ступеньками. Вернулся довольно скоро, но грустный.
        - Инсульт это! - уверенно сказал он, садясь за стол напротив девушки. - У меня десять лет назад тёща кончалась, та же картинка: рот перекошен, без сознания. Докторов вызвали? Хотя, толку с них...
        - Не вызвала. Я и не знаю, откуда их здесь вызывать.
        - Ноль три же. Или как там с мобильника, бес его знает. А Миха-то непростой мужик, ох, непростой... Я ж тут гуляю постоянно, дома не сидится, если только чемеркес не гоню - хожу, брожу. Вы же вот с какими-то мужиками приехали в этот раз, верно? Там ещё двое на грузовике, они потом уехали.
        - Типа так.
        - Ага... А я вот случайно мимо-то шёл... стоял... Короче, услыхал, что они говорили.
        Вот же ещё разведчик. Бойскаут в кустах с неуёмными милицейскими привычками.
        - И что? - Нани было решительно плевать, но сосед её хоть как-то отвлекал от тяжёлых мыслей про Кирилла.
        - Ну, это... Они ржали сперва, а потом Миха им и говорит: благодарю, мол, всю операцию вытащили. Хорошо, что в Лось-Подвальный первыми приехали, нейтрализовали людей деда.
        - Какого деда? - насторожилась девушка. Картинка начала проявляться сквозь муть, так, рассказывают, раньше фотографии печатали - суёшь чистый листок в раствор, а на нём сперва тени, потом силуэты, а там и всё заснятое вырисовывается.
        - Деда, деда... Вахтанга, что ли? Или Сурена... Не помню, имя нерусское.
        - Может, Левана?
        - Точняк! - заорал Анатолий. - Его. Короче, мол, молодцы, с Центром всё получилось, как задумано, а то бы ещё пять лет кругами ходили. И профессора вытащили, и главного оператора убрали оттуда. Про деньги он ещё что-то, премии им или как...
        - То есть, они вообще не те, кого дед Леван прислал?! И с Михой связаны? Вот тварь, а...
        - Да ладно, не волнуйтесь так, девушка. Может... по пять капель, я знаю, где у Михи бутылка.
        - Да пейте, мне-то что! - махнула рукой Нани. Теперь хоть понятно, что деда ожидает неприятное открытие: люди, которых он организовал ей в помощь, так и остались в машине спать - тот же газ или ещё какие средства два бандита применили. Вспоминая равнодушную жесткость Клима с Порохом, предположить можно всякое, но хоть не убили. Охренеть дела получаются. Кто ж он, Миха, такой?
        Анатолий встал, порылся в посудном шкафчике, потом в тумбочке внизу, ворчал и ругался, но потом довольно крякнул, поворачиваясь к Нани: в руке у него было полбутылки недешёвого виски.
        - Говорю ж, знаю, где! Присоединяйтесь. За помин души хозяина дачки рано, а за здоровье, чую, поздновато. К ночи отойдёт, если всё, как с тёщей моей. А похоже, похоже...
        Он налил себе треть стакана, выдохнул в сторону и залпом хлопнул виски.
        - Я так вам скажу, девушка. Миха наш - он инопланетянин, таких по Рен-ТВ показывают часто, я сам видел. И прибыл сюда с очень злокозненными целями, да!
        Анатолия развезло почти мгновенно, он долил ещё виски, выпил. Но Нани его не гнала, всё какое-то развлечение. Уже и шляпу на стол кинул, раскраснелся, пересказывая что-то из телевизионного бреда, и орал почти в голос.
        Так бы и продолжалось, пока под стол не упадёт, но за окнами зашумел двигатель, машина и явно сюда, на дачу.
        Не слушая соседа Михи, девушка вскочила и побежала во двор: это же Кирилл! Он понял, что всё бесполезно, из Центра его не отпустят, и вернулся!
        Возле дома на узкой улочке стояла потрёпанная "калина", возле которой топтался Линкин: как обычно, в накинутом капюшоне худи, откуда, как глаза у ситха из "Звёздных войн", недобро поблёскивали стёкла очков. Дарт Линкин, не меньше.
        - Кошкина... Я тут новости почитал, с людьми поговорил. Вы дебилы все, уезжать пора, прятаться. А ты здесь сидишь. Давай, собирайся, уматываем! Зови девчонок и Андрея.
        Нани облокотилась на калитку. Он же ничего не знает, ничего.
        - Виталик, Маша уехала. А Таня и Андрей... Их нет.
        Она поняла сейчас, что и тела друзей увезли эти мутные Михины подручные, ведь да, куда они их теперь денут. Как всё неправильно, как же всё через задницу.
        - В каком смысле нет? Тоже уехали? Ну, найдём потом, я же вот вернулся. Пришлось машину у бати просить, но ничего. Добрался же. Мы - команда, Кошкина, мы должны быть вместе.
        19. На последнем рубеже
        Аппаратная без фигуры Дока осиротела. Она стала казаться помещением, лишённым не самого важного, нет - колонна в центре всё так же содержала мозг Добросила, приборы работали, - привычного руководства.
        Так оно и было.
        Конечно, Горбунов примерно понимал, как командовать установкой. Елена Аркадьевна - злая, осунувшаяся после бегства гражданского мужа - руководила пультом. Какис, опять же, на подхвате, но его к креслам почему-то не допустили: охранники медленно, сверяясь со сложной схемой установки датчиков на теле, снаряжали операторов. Кроме меня, их было семеро. Максимальный комплект. Уже виденная мной девушка, та самая, с некрасивым лицом и фигурой лесоруба-культуриста, полезла в кресло-кокон первой, она даже подсказывала что-то охраннику, указывая сосиской пальца на голову.
        - Кирилла в последнюю очередь, - сказал генерал.
        Разумеется, и он был здесь, вальяжный, развалившийся в специально принесённом из кабинета кресле. Да, сердце Центра сегодня было здесь. Экраны на стенах впервые на моей памяти включили все: вон тот, справа, показывал картинку со спутника, развёрнутого сейчас мощными объективами не к Земле, а в дальний космос. На нём сияла в солнечных лучах бесформенная глыба Немезидиса: камень и лёд, впадины от ударов метеоритов, разломы, пики, холмы. Свет и тени. Было в этом мёртвом куске материи что-то угрожающее, было...
        - Так точно, товарищ генерал-майор!
        - Что с источником энергии? Дали батарейкам стимуляторы? - генерал был хмур и сосредоточен, несмотря на вольную позу. В форме, даже фуражку не снял.
        - Да, всё по максимуму, - Елена Аркадьевна оторвалась от пульта и зло глянула на меня. - Но лучше бы Док был здесь!
        - Лучше, хуже... - Генерал начал злиться, но пока держал себя в руках. - Работаем с тем, что есть. Руководство страны надеется на нас, товарищи.
        - Так точно, - вякнул Какис, но на него никто не обратил внимания.
        Генерал Комаров мельком глянул на другой, не с метеоритом, экран: пустая комната, выдержанная в сине-серых тонах, массивный стол, за которым виднелось кресло, зашторенное окно и флаг в углу. За столом никого не было, но следовало кланяться даже символам власти, не только её носителю.
        Ещё пара экранов отображали, скорее всего, служебную информацию. На одном непрерывно двигались ломаные линии, как на кардиомониторе: одна сверху, толще остальных, ярко-жёлтая, остальные семь - тоньше и зелёные. Когда меня подключили, я ещё раз посмотрел на этот экран, зелёных линий стало восемь. Рядом с каждой мелькали цифры, я не стал вглядываться, пульс это или ещё что-то.
        Оставшийся экран представлял из себя гигантскую карту мира с массой непонятных мне условных обозначений: точек, звёздочек, заштрихованных областей. Что-то сугубо военное, тут и голову ломать не надо, не пойму ни черта.
        - Речи говорить не стану, не на трибуне, - сказал генерал и поднялся из кресла. - Задача Центра - нанести максимальный вред Немезидису. В идеале - разрушить его полностью, чтобы осколки стали метеорами, сгорев плотных слоях атмосферы. Траекторию изменить не удастся, хотя РВСН и обещали что-то... Все МБР России перенацелены на цель номер один. Ну, Бог им в помощь. И нам заодно. Само собой, возможны ракетные атаки на астероид со стороны всех обладателей подобного вооружения: от, разумеется, американцев до какого-нибудь Пакистана. Договориться по линии ООН о совместных действиях не удалось, все друг другу не верят, так что оркестр из нас не выйдет. Только сольные выступления участников.
        Елена Аркадьевна кивнула, Какис замер рядом с Горбуговым. Остальные операторы уже были полностью погружены в коконы, шлемы опущены, им эта речь не слышна, если только не транслировалась через наушники. Я сидел неподвижно. Моё возвращение и так настолько не соответствовало собственным интересам, что играть в "начальник-подчинённый" я и вовсе отказывался.
        Охотник вернулся с холмов не для того, чтобы кланяться шерифу.
        - Вроде, всё работает, - доложил Горбунов. - Насколько мы понимаем без...
        Он не договорил. Генерал кивнул и сел на место:
        - Ну и хорошо. Запускаем.
        Шлем на моей голове опустился, отрезая от реальности. Последний бой, он трудный самый. Потом бы ещё придумать, как вернуться к Нани. Потом. Потом. По...
        Кресло, аппаратная, собственное тело - всё исчезло. Я снова парил над Центром, мог рассмотреть каждую травинку в лесу, каждую трещину на стене, наспех починенные после нашего бегства ворота, усиленные караулы вокруг и даже в лесу поодаль от территории базы. Даже если бы и было кому, Центр теперь придётся брать штурмом не силами скромного отряда диверсантов, а полка спецназа, не меньше.
        Надо мной светило солнце, яркое как никогда. Где-то рядом находились остальные операторы, готовые отдать все силы мне. Готовые на всё, как и я сам.
        Мне никто не поверит, но я слышал музыку. Величавую, плавную, похожую на гимн огромной державы, но напрочь мне незнакомую. Нечто прекрасное, как пение ангелов, и суровое одновременно, словно воинов провожала сама Земля. Ей по большому счёту всё равно, со щитом или на щите. Да и вернуться ли вообще, лишь бы дело сделали.
        - Поехали, что ли, - сказал я.
        Можно было бы - я уже понял, как - мгновенно оказаться непосредственно возле астероида, но я решил пройти этот путь полностью. Да и операторам-новичкам лишние стрессы ни к чему, я не забыл, насколько проще представлять себя летящим в небесах, нежели прыгающим туда-сюда мячиком сознания.
        Небо стало ближе, земля дальше. Поверхность начала выгибаться подо мной куполом вверх, круша теории плоской земли и прочую чепуху. На горизонте со всех сторон появилась мерцающая сине-алая дымка, а небо становилось всё темнее и темнее, как в грозу.
        - Ненавижу грозу, - вдруг сказал Добросил. - С неё всё и началось. Ей, видимо, всё и закончится в этот раз.
        Его, как всегда, не было видно, просто голос из пустоты, сколько ни оглядывайся. Впрочем, я давно перестал искать материальное воплощение. Оно осталось внизу, в колонне, с электродами в обнажённом мозге, капельницами в обрезанных сосудах и с закатившимися навсегда глазами.
        - Ты перестал называть меня слабаком, Станислав.
        - Потому что ты перестал им быть, Кирилл. На кой чёрт ты вернулся?
        - Именно поэтому.
        Внешний мир, жизнь за пределами ментакля как устройства, Добросил не воспринимал, но мои-то мысли и воспоминания никуда не спрятать. Поэтому он знал всё то же, что и я.
        Небо потемнело окончательно, солнце, по-прежнему яркое, стало всего лишь одной из звёзд - самой большой, самой страшной, но и остальные ледяными иголками прокалывали вечный космос отчаянно, словно беззвучно кричали: "Мы есть! Даже если вы видите только свет, мы по крайне мере - были". Теперь стал отчётливо виден и Немезидис. Расстояния для меня не имели здесь ни малейшего значения, но близко, близко...
        Я посмотрел вниз, теперь планета была видна с высоты. Белые спирали и гребёнки облаков проплывали над океанами и сушей, то прятали подробности, то открывали их во всей первобытной красоте. Потом снова вверх, уже прикидывая, откуда и как нанести удар. Задача была нерешаемой: размеры этой медленно вращающейся каменной горы превосходили все ожидания. Три километра в поперечнике? Пять?
        Подобное когда-то рухнуло, уничтожив динозавров, а тут я, маленький и незаметный человечек, который потерялся бы на фоне Немезидиса, думаю, как нанести ему непоправимый вред.
        Ничтожный комок праха против безмозглой мощи.
        - Кирилл, я бы обратил внимание на Атлантику. Хрен знает, почему, но мне это не нравится.
        Совет как совет, слышал я и лучше, но переместил фокус своего внимания с летящего астероида вниз, на океан. Недурно выглядит: целая сеть, стая подводных лодок, полукольцом охватившая Европу с севера на юг, почти до Африки, выстрелила из-под воды крошечными спичками ракет, теперь несущихся вверх.
        Отличная попытка, НАТО! Отличная... но.
        Меня смутило две вещи: время удара - слишком рано, до Немезидиса долетит лишь малая часть, и его направление. Из меня баллистик хуже, чем скульптор, а лепить я умею только горбатого к стенке, но даже и так стало понятно: атака вовсе не против астероида.
        Будто массивные детали огромного паззла, щёлкая замками на стыках, стали на свои места. Я увидел всю картинку целиком, близкое будущее, после которого на месте России останется, похоже, одно только прошлое.
        Ракетный удар наносился не по астероиду. Поэтому и так рано, поэтому и с такими траекториями. Тем временем над Атлантикой по параболам поднялись с территории Америки, с военных баз в Японии, на Филлипинах и Гуаме, массивные туши межконтинентальных ракет. Это же война! Самая настоящая: пока мы тут ломаем голову, как справиться с Немезидисом, перенацелили ракеты на него, дорогие западные партнёры решили заодно - раз уж метеорит летит именно в их направлении и надежд его повернуть нет - сжечь и нас. А если к нам - уничтожить всё.
        За компанию, чтобы в аду веселее было.
        ...и звезды небесные пали на землю, как смоковница, потрясаемая сильным ветром, роняет незрелые смоквы свои...
        Типа того. Осталось понять, что делать дальше.
        Я мысленно - а как тут ещё, не руками же! - подтянул к себе, сбил в комок, вобрал остальных операторов. Почувствовал, как мы вместе будто раздуваемся в пространстве, занимая всё больше и больше места, вместе с тем не существуя в материальном измерении вовсе. Теперь этот единый организм, гигантский снежный ком из силы и ярости, завертелся в воздухе, чувствуя в себе возможность совершить немыслимое.
        Потянувшись к первой кучке ракет, блестящих на солнце, оставляющих за собой короткий выхлоп двигателей, я начал сбивать их одну за другой. Безыскусно: наверное, надо мной смеялись бы профессиональные ракетчики, изучавшие долгие годы баллистику, собравшие и изучившие тома расчётов и терабайты данных. Просто хлопал сверху невидимой ладонью, топя их в океане, пока вся эта свора не выбралась на берег, не добралась до моей Родины.
        МБР тем временем почти достигли стратосферы, но я уже знал, что с ними делать.
        Во мне не было злости, не было агрессии, ненависти и даже раздражения: теперь я знал, каково это - воевать. Ты делаешь то, что можешь в данном конкретном месте, не больше, но и не меньше. Работаешь с полной отдачей сил, будто сражаешься с бездушной машиной. Эмоциям вообще нет места, чувства ведут к твоей смерти быстрее, чем к чужой.
        - Не успеешь, - буркнул Добросил. - Слишком много.
        - Поборемся.
        И вот тогда я дотянулся и до него, до всей силы мозга, по-прежнему не видя и никак не ощущая даже присутствия, но нашёл где-то и втянул в себя, как пылесос зазевавшиеся пылинки. Только летало нечто, поднятое в воздух ветрами, и - уже нет. Надёжно упаковано в контейнер.
        Пора? Пора! Силы мои, и до того накачанные как звенящая шина воздухом подпиткой людей-пищи, мощью остальных операторов, Добросила, теперь стали безграничны.
        Равны Богу, прости меня, Создатель, за гордыню, ибо грешен я аки все твои творения.
        -...мать твою! - успел сказать Добросил и замолчал. Я так думаю, навсегда.
        Вокруг нас вспыхнуло белое пламя, слепящее, стирающее всё, до чего дотянется. Теперь я чувствовал, что могу просто развернуть все оставшиеся ракеты обратно, и Господь им дальше судья. Но и так делать не стоило - миллиарды ни в чём не повинных жителей условно развитых стран настолько не нагрешили.
        Да и радиация, которая не пощадит всю планету, поскольку не замечает нарисованных на земле границ, не радовала. Как и долгие годы пылевых облаков, холода и тьмы.
        Я собрал все стартовавшие в небо ракеты, словно привязал к каждой из них по незримому поводку и теперь тащил в любую угодную мне сторону. Просто выкинуть в космос? Даже жаль, столько труда, денег, талантов конструкторов и озарений учёных. Они мне пригодятся.
        Наверное.
        Скорее всего.
        Белое рукотворное солнце, в которое превратилась наша небольшая команда, рванулось вверх, к астероиду, увлекая - нет, не за собой, таща впереди - связку ракет, у которых не было больше их электронных мозгов, их впаянных командами координат: Москва, Санкт-Петербург, Владивосток, Челябинск и Воронеж, а только отголосок моей воли и моей цели.
        Сотни ракет ударили, пронзая пространство яркими вспышками разрывов. Немезидис дрожал, от него отваливались куски, лёд на поверхности испарился, по всей гигантской туше прошли трещины. Но он летел. По-прежнему летел к Земле, хотя его курс не взялся бы сейчас рассчитать ни один сумасшедший учёный.
        Взорвались почти все, лишь некоторые - ну да, неизбежный брак! - просто ткнулись в камень тупыми обтекателями и рассыпались в пыль.
        - Я вам так скажу... Неплохие были ракеты, - сообщил я неведомо кому. Но раз уж могу разговаривать, не собираюсь до последнего мгновения отказываться от этой способности.
        Мироздание вежливо промолчало в ответ.
        Вот теперь я видел, как стартовали наши. Вовремя, как и было задумано, по астероиду. Ни одна не полетела в сторону штатов, но ведь так оно и должно быть. Приматы вообще-то агрессивное племя, но не до самоубийства же.
        Чуть позже, видимо, согласовав всё в последний момент, астероид атаковали китайцы, Индия и даже кто-то из Южной Америки. Вот хитрожопые люди, чья-то секретная космическая программа тоже сработала. Бразилия? Да Бог весть, мне было не до того: поскольку я, мы, непонятное общее оно висело сознанием вплотную к Немезидису, не страдая никоим образом от вспышек, разрывов, зашкаливающего гамма-излучения, корректировать курс ракет было удобно и достаточно легко.
        Мы работали на пределе.
        Именно мы, странное для меня чувство, но так.
        Я понимал, что за всё придётся заплатить - силами, здоровьем, самой жизнью, возможно, но не бросать же работу на середине. Хотя бы ради той девочки, Нины, ради оставшейся внизу любимой, да ради всех нас (их?), кому ещё жить и жить.
        В последний момент, когда Немезидис уже дрожал, разваливаясь на куски, несколько ракет стартовали из Израиля. Не решающая, но помощь, спасибо. Бог нас любит одинаково.
        Астероид разорвало на несколько частей, осколки пока летели всей кучей, поэтому мне оставалась сложная завершающая работа: мелочь я довольно легко отводил в сторону, она должна сгореть, не долетев. Массивные обломки дробил и дробил тем самым невидимым, но действенным молотом, приёмом, который освоил давно.
        Немезидиса больше не существовало, но и сил у меня - у нас - не было. Кончились.
        Я с трудом сместился немного в сторону от обломков, ударил ещё раз, потом понял, что поднять этот самый молот уже не смогу. Комок нас, операторов, распадался на части и не было в мире силы заставить собраться вместе. Некоторые уже умерли, там, в некомфортных креслах, залив шлемы кровью из лопнувших сосудов, иные были без сознания и близки к отходу навсегда.
        Добросил?
        Я теперь не чувствовал его присутствия. Вообще никак. Похоже, что и он умирал, выжатый нашей прогулкой за облака. Но какая-то жизнь в нём теплилась - я был уверен, иначе бы всё кончилось и для меня: в лучшем случае, в облёванном загаженном коконе, а в худшем...
        - Эй... Ты меня слышишь?
        Нет ответа. Нет, и никогда больше не будет. Судьба такая.
        - Прощай, Станислав. Это была добрая охота.
        Пора возвращаться. Как угодно, но пора. Россыпь камней, расходящихся в разные стороны, пылающих от соприкосновения с атмосферой многострадальной Земли, падала и падала. Я больше не мог, как до этого, пытаться направить их в воду, подальше от суши, городов, людей. Дальше на всё воля Божья, Его промысел.
        А у меня оставалось только одно дело. Маленькое, личное, злобным червячком шевелящееся в остатках души. Я выбрал один-единственный обломок, зацепил его как мог - уже только своими силами, остатками подпитки, чудом, если говорить честно. Зацепил и поволок вниз, придавая нужную траекторию. Судя по размерам, до поверхности должен был долететь кусок всего в пару десятков килограммов, что и хорошо.
        Зачем мне лишние жертвы и разрушения. Только обдуманная расплата за небольшие по космическим меркам грехи. Око за око, зуб за зуб.
        Метеорит прочертил в небе красивую дугу. На него мало кто обратил внимания, хватало и куда более красочных зрелищ, все небеса были изрезаны, словно стол ножом пьяницы.
        В самом низу я чуть-чуть поправил его направление, вмешался на исходе сил, уже почти не видя ничего из-за застилающего глаза тумана, мириад чёрных точек перед мысленным взором.
        Сделал.
        Хорошо сделал.
        Как мог.
        Удар сотряс землю, со стоящего неподалёку здания областной администрации полетели куски лепнины, кирпичи, вылетели вместе с рамами стёкла, осыпав землю осколками. Покосился триколор в фасадном флагштоке над входом, а статуя Ленина на постаменте дрогнула, будто собралась наконец сделать шаг вниз, вернуться к людям, но передумала.
        Метеорит ударил точно в центральную башенку трехэтажного коттеджа в паре сотен метров от средоточия местной власти, снёс кирпичный новодел и провалился внутрь зелёной крыши, сметая на своём пути всё. Жаль невинные души, не один же там Арсеньев живёт... жил. Но других способов у меня не было. Даже если выберусь из всей этой истории целым, бросаться на убийцу Филиппа с ножом или сидеть на крыше напротив со снайперской винтовкой - ну, бред же!
        Где-то внизу разнесённого в клочья дома метеорит наткнулся на газовую трубу или что-то ещё горючее, мне было не до выяснения деталей. Взрыв размёл остатки стен, раскидал вокруг кирпичи, горящие деревяшки, осколки черепицы и посечённые, словно простреленные книги и одежду. Одну из стоящих возле дома машин перевернуло вверх колёсами, как бумажную, вторая осела на одну сторону из-за начисто снесённых колёс и загорелась, коптя неярким желтоватым пламенем. Впрочем, пока сюда прибудут пожарные, у неё все шансы превратиться в небольшой, но красивый костёр.
        - В расчёте, - сказал я. - С меня венок. Самый, сука, дорогой венок на нашем кладбище.
        Что-то ударило меня в бок, перевернуло, потащив в сторону. Вполне себе живые, телесные ощущения, не то, что в небе.
        Несмотря на крепежи, я больно ударился о непрозрачное стекло шлема, разбил нос, брызнул кровью во все стороны. Правда, их, этих сторон, было маловато: небольшой аквариум тёмного пространства передо мной, залитый тёплыми тягучими каплями. Меня швырнуло ещё раз, потом ещё. Теперь я - видимо, вместе с креслом-коконом - лежал на боку. Очень болела нога, непонятно почему, но мне было не до неё.
        Выбраться. Как-то надо выбраться, вылезти наружу, что бы там ни происходило.
        Кто откинул мне шлем и нажал, пробегая мимо, на кнопки, отстёгивающие крепежи рук, я не видел. В любом случае, земной поклон этому человеку, после смерти спишется часть грехов, я надеюсь.
        Аппаратная горела. Колонны в центре помещения больше не было, как и большей части экранов. Обломки мебели, перевёрнутые, как и мой, коконы, висящие куски кабелей, стёкла и разодранные непонятной силой тела охранников. Пламя из стоек с серверами, дым со всех сторон. Пульт, за которым традиционно сидела Елена Аркадьевна, рухнул на пол, судя по всему, похоронив её под собой - торчащая нога в кокетливой туфле-лодочке не оставляла сомнений.
        Я с трудом поднял руку и протёр залитые кровью глаза. Посреди пола аппаратной зиял здоровенный пролом, будто колонна с мозгом всей системы не просто разрушилась, но ещё и умудрилась проломить перекрытия, рухнув куда-то парой этажей ниже.
        Генерал был жив, но не очень здоров: фуражка, понятное дело, улетела неведомо куда, форма порвана и испачкана, а он сам стоял на четвереньках возле стены, мотая седой головой, и пытался что-то сказать Горбунову. Скомандовать, скорее всего, что-нибудь армейски-уставное: "Песню запе-е-вай!". Или нечто в этом духе.
        Только сил не было, и язык не слушался.
        - О, Кирюха! - обрадовался живой и совершенно не пострадавший подполковник. - Только тебя и не хватало. Ты чего, гад, наделал?
        - Где? С чем? - с трудом откликнулся я. - Немезидис всё...
        - Да и хер с ним! - отмахнулся Горбунов. - С Центром что сделал, шельмец? Операторы передохли, в "концертном зале" одни покойники, судя по приборам. Спускаться проверять лень, знаешь ли. Генерал вон опять же лыка не вяжет, а мозг наш, голова, понимаешь, профессора Доуэля, и вовсе того. Перестал существовать. Тут такой скачок энергии от вас был, что я думаю, Центру конец. Хотя... Наверное, мы тут сами виноваты. Энергию не отключали, а ведь Ленка предупреждала, что защита не выдержит. Но без Дока я начальник, мне ж виднее.
        Он закашлялся от дыма и начал энергично пробираться к дверям. Насколько мне было видно снизу, одну просто вынесло взрывом, вторая висела на скрюченной верхней направляющей, собираясь упасть.
        - М-м-м... - мучительно простонал генерал и не выдержал, упал плашмя. Даже на четвереньках не смог устоять.
        - А раз конец, пора бы и мне отсюда двигать. Денег до черта, делиться ни с кем не надо, - суетливо бормотал Горбунов, переодеваясь в невесть откуда взятый серый костюм. С собой, что ли, принёс? Молодец какой. Всё продумал.
        Он отбросил форму Агентства, кинул на пол массивный браслет терминала, проверил, застёгнута ли ширинка. Потом потоптался в гражданского вида туфлях, разминая, и уж было зашагал к выходу, пробираясь между массивных обломков мебели и аппаратуры. Закашлялся от дыма снова.
        - Что значит - пора двигать?! - разозлился Какис. Он был весь в крови, одна рука безвольно свисала вдоль тела, но на Горбунова надвигался грозно. Несмотря на рост. - А мои деньги?
        Подполковник ухмыльнулся. Подошёл к лежащему генералу, ловко выдернул из кобуры у того пистолет, дослал патрон:
        - Ах да, деньги... Ты, Семён, алчный. Но глупый.
        Он несколько раз выстрелил в грудь почти подобравшегося вплотную Какиса, каждой пулей откидывая того назад. Наконец техник упал.
        Горбунов сунул пистолет в безвольную руку генерала и крепко стиснул его пальцы на рукоятке и списковом крючке.
        - Вот так нормально. Пусть голову ломают, зачем и почему. А ты, Кирюха, бывай! - весело сообщил он. - Успехов в работе. Там сейчас такое веселье творится, что одного незаметного офицера, наверное, и не хватятся. А у меня, знаешь ли, и документы есть поинтереснее паспорта гражданина эрфэ, и - главное - денег море. Просто море, пацан, ты за всю жизнь столько не потратишь, а я попробую.
        Из пролома в полу вырвался язык пламени, длинный, яркий даже в дыму пожара. Я нащупал и отстегнул крепления на ногах, теперь можно попробовать встать. Непонятно, почему так больно, но справляюсь, справлюсь... Долги розданы, теперь бы выбраться - и к Нани. И гори всё синим пламенем.
        Синим не синим, но полыхало уже знатно. Горбунов начал обходить пролом, не рискуя прыгать через огонь. Шаг, ещё шаг. Я бессильно смотрел на него, на тело Какиса, на мычащего в дыму генерала. Даже если бы был полон сил, что я сделаю убийце и вору, задержу? Никак ведь.
        Здание ощутимо тряхнуло ещё раз.
        Подполковник как раз сторожко обходил пылающую трещину, тщательно выбирая место для каждого нового шага. Если бы он плюнул на всё и просто пробежался по аппаратной, ему бы ничего не угрожало, но тяга к безопасности подвела.
        Так оно часто бывает, честное слово.
        Поскользнувшись на липком от крови полу, он нелепо взмахнул руками. Из пальцев вылетел маленький предмет, благополучно перелетел через пролом и упал недалеко от меня. Колпачок от ручки, что ли? Я прищурился, чуть приподнялся. Дым мешал смотреть, глаза уже слезились.
        Флешка. Маленький кусок пластика, копеечная чепуха на кокетливой цепочке по моде нулевых. Отстал Горбунов от современных тенденций.
        Иван Иваныч почти удержал равновесие, но одновременно попытался рвануться к убежавшему сокровищу. Липкая подошва подвела его и второй раз: с коротким, но совершенно диким воплем он рухнул в пылающий пролом. Неразборчиво заорал уже оттуда, снизу, из преддверия ада, но почти сразу смолк.
        Я ползком добрался до флешки и сунул её в карман, затолкнув поглубже. Если Господу будет угодно вывести меня отсюда, я теперь довольно богатый жених. До деда Левана далеко, но уж лучшие клиники Сайонаре обеспечу. Даже если их придётся купить, у меня хватит. Номер кошелька и код я запомнил крепко.
        Попытался встать, но замычал от боли и оставил эту попытку. Нога распухла, была нелепо вывернута и совершенно не слушалась. Здесь и костыль-то не поможет, даже если бы нашёлся.
        Дополз до ближайшего кресла, откинул шлем. Ясно... Второй. Третий. Нет, не соврал Горбунов, ни одного оператора в живых не осталось. Наткнулся на валяющуюся бутылку воды, отвинтил пробку и жадно напился. Потом оторвал от футболки - в этот раз не забрали, слава Богу, кусок, намочил его и обвязал вокруг головы. Получилась неряшливая повязка, маска грабителя-неудачника, но дышать сразу стало легче. Ещё бы глаза не щипало...
        В таком виде, раненым ужом, обогнул провал, от которого ощутимо тянуло жаром, вонью сгоревшей резины и жаркого металла. Добрался до Комарова: тот был без сознания, но жив. Вынул из пальцев пистолет, бросил куда-то в сторону. Кое-как снял с генерала форменный ремень, зацепил за руку и пополз обратно, медленно, преодолевая не только нехватку воздуха и страшную усталость после битвы за Землю, но и тяжесть здоровенного тела генерала. Но тащил, куда деваться.
        Всё же живая душа. И, несмотря на те треклятые шахматы, не самая чёрная.
        - Ехали медведи на велосипеде, - бубнил я. - А за ними кот задом наперёд.
        Не останавливаться. Вот не тормозить даже на мгновение, чтобы дать отдохнуть стонущим мышцам, раздираемым изнутри дымом лёгким, бьющемуся на последней черте сердцу. Ни за что. И сам здесь останусь, и помочь никому не смогу.
        - А за ним комарики, на воздушном шарике. И за ними раки... Уф-ф-ф... На хромой собаке.
        Это как в дальнем пешем походе, всё равно, что говорить, лишь бы ритмично и не останавливаясь. Так легче. А хромая собака - это, надо полагать, я и есть: нога волочилась за мной как набитый тряпками мешок, только иногда остро толкая болью, когда натыкалась на препятствия.
        - Волки на кобыле, львы в автомобиле.
        До дверей оставалось метра три, но это только кажется, что мало. Два роста злобных карликов типа Какиса, всего два. Но злобных. Упокой Бог его завистливую душу.
        - Зайчики в трамвайчике, жаба на метле...
        Я задыхался. Даже и брось сейчас генерала, разве смогу выбраться? Не знаю. Да и что там, за дверями, кто скажет. Может, коридор завален взрывами, лежит там поперёк бетонная плита, и всё. И конец тебе, целитель Кирюха, герой и победитель астероида. Там и задохнёшься к чёртовой матери, а никакая Нани тебе всю жизнь верна не будет, не те времена.
        Воспоминание о любимой подстегнуло меня, заставило двигаться дальше, хотя я и так не останавливался, просто полз очень-очень медленно, захватывая у смерти по миллиметру.
        - А... слониха... вся... дрожа... села задом на ежа.
        Вдохнул ещё воздух аппаратной, пропитанный едким дымом, а выдохнул уже в коридор. На условную свободу и волю. Никакой бетонной плиты и в помине; пол, конечно, закидан осколками стекла из окон, но, если постараться, вполне проходим.
        Людей нет, ни живых, ни мёртвых, стало быть - туда.
        Подтащил генерала ближе к себе, тяжёлый он всё-таки, зараза, выбрался в коридор. Дышать здесь легче, ползти проще. А остановить нашего человека - вообще нереально.
        - Слышишь, генерал? Прорвёмся.
        20. Падающие звёзды
        Он был пьян. Нет, не от пива - хотя его здесь было залейся: многочисленные U Kata, U Medvidku, U Jary готовы за скромные деньги напоить всё человечество. Ту его часть, счастливцев, что оказались нынче в Праге. Сегодня или навсегда. И даже не от пресловутой бехеровки.
        Открыть, что ли, U Doku?
        Он был пьян от счастья, от неожиданной свободы, которую уже и не чаял... Он рассмеялся. Легко и свободно, потому что это волшебство, магия: уцелеть, выбраться, попасть сюда, где никто не знает ни его, ни его прошлого.
        Васин вытер рукой лысину: дождь? Да пусть и дождь, бог с ним! Или чёрт.
        Всё это больше не имело значения - он больше не в Центре. Он снова просто человек после четверти века в сомнительной роли функции. Профессор... Если бы знать тогда, в девяносто пятом, чем обернётся предложение майора Комарова: пошурши там, разведай, заплатим немножко! Да лучше молдаванам бы в рабство продался, и то больше перспектив свободы, чем столкновение с чугунным рационализмом спецслужб.
        Работай, парень.
        Давай, Док.
        Диссертация по закрытой тематике.
        Научный руководитель Центра!
        Ха...
        Хватит уже. Больше никакой романтики в его жизни не будет. Тихо, мирно, но как задумано: сейчас вот, например, надо бы снять сговорчивую хохлушку - их здесь завались, судя по интернету. Можно и чешку, но это дороже. Денег немало, но и тратить их надо бы с умом, ночевать где-нибудь в парках ему давно не по возрасту. Да и осень на носу, знаете ли, не сезон будет бомжевать по подворотням.
        Васин свернул с Вацлавской площади в сторону, не доходя до памятника. Здешние улочки, тихие, наполненные несуетливыми неграми - зазывалами в стриптиз и чего погорячее, стоящими бампер в бампер машинами, мусорными бачками, витринами магазинчиков и кафе действовали на него почище пива.
        Он не заслужил света, спасибо, классик, он заслужил покой. И уж его здесь было полной мерой. Всех бед - только случайный наркоман или пьяные в дугу англичане, на это он за пару дней успел насмотреться. Но и полиция работает чётко, не отнять.
        Два дня... Приземляясь в Пардубице - там дешевле, да-да, чем в самой столице, - Васин трясся, ожидая, что его паспорт на имя какого-то Автандила Бачурина вызовет подозрения таможни. Но нет, Миха со своей философией и цыганскими связями не подвёл, даром, что ещё и приплатил. И отлёт, и проход через местных приветливых чиновников - всё прошло без запинки. И то верно, им что Автандил, что Авессалом, один хрен. А паспорт настоящий, в этом Миха его заверил твёрдо. Просто фотографию пришлось поменять, и немного покопаться в чипе специалистам, чтобы всё совпадало.
        Васин понял, насколько он устал. Хрен с ней, с хохлушкой, наверное, лучше будет неторопливо погулять, здесь все улочки от площади в конце концов упираются в Житную, а уж там он точно не заблудится; квартирка снята, ключи в кармане. Забавно, но подчёркнутая нелюбовь к русским, та, что со времен социализма, немедля гаснет при виде старых добрых долларов - они, правда, изрядно изменились со времён его молодости. Внешне, но никак не по сути. А тут ещё и эти... евро. Тоже полезный пропуск и ключ от всех дверей. Тонкая пачка валюты почти кончилась, но Миха дал ещё и карточки, научив ими пользоваться. А вот там целое состояние: подробный рассказ о Центре стоил немало.
        Профессор шёл по узенькому тротуару, поглядывая на темнеющее небо в узкой щели между крышами над головой. Здесь оно всё такое, неширокое, компактное, короткое.
        Может, это и к лучшему. Проще привыкнуть после коридоров, лабораторий и комнатушек Центра, откуда его, под солидной охраной и, уж конечно, не отпуская ни на шаг, вывозили хорошо если раз в году.
        - Добри ден! - повернулся было к нему негр. За спиной у него призывно приоткрылась дверь, но профессор не был расположен к стриптизу - или это сразу публичный дом, без предварительных ласк?
        - Добрый. Мне неохота.
        Улыбнулся и побрёл дальше.
        С неба и правда моросило, слегка, по-европейски ненавязчиво. Интересно, подумал Васин, а какая здесь зима? Наверное, и снег только по праздникам. Надо будет уточнить у пана Иржи, который сдал ему квартиру. Он и по-русски не хуже иных наших среднеазиатов говорит.
        Ах да, уже не наших. Ну да это не важно.
        Прозвенел велосипедист, неторопливо куда-то катящийся на своём причудливом железном коне. Как же всё изменилось... Мода, причёски, деньги, даже вон, велик, - сплошные изгибы, пластик и яркие вставки.
        Васин вспомнил свой ржавый "орлёнок" и вздохнул.
        Но ничего - ему же и пятидесяти нет, привыкнет, освоится. Виза на полгода, а дальше как-нибудь разберётся. Может, углубится в Европу, или рванет в тёплые края - Италия в двух шагах, мелко дробленая теперь Югославия. Кипр. Турция и греки. Всё рядом.
        Весь мир в кармане.
        Навстречу, пьяно смеясь, протопала группка русских. Профессор вежливо пропустил их мимо, успев услышать восторги пополам с матом. Или мат пополам с... Смешные люди: копить и ждать, покупать путёвки, чтобы попасть сюда, в самый волшебный город на свете, а попав - нажраться до икоты пива и обсуждать жирафов из местного зоопарка.
        Кстати, надо бы сходить, никогда в жизни не бывал. В детстве зоопарка в городе не было, а потом, из Центра, никто бы и не отпустил.
        Брусчатка немного отбила непривычные к ней ноги, но он не сдавался, шёл и шёл, добрался до Житной и, неожиданно для себя, повернул не налево, в сторону своего временного пристанища, а направо - к Карловой площади. Захотелось перед сном постоять на набережной, посмотреть на Влтаву, последние на сегодня туристические кораблики и готовящихся ко сну уток.
        Не стоило себе отказывать, да он и не стал.
        Думалось медленно, тягуче, как льётся из банки на блюдце мёд. Надоело собирать камни? Разбросай немного, не жалей. Да можешь смело выкинуть всю коллекцию: камней на свете много, от драгоценных до не очень, трёх жизней не хватит на сборы - это ж не на войну. И тридцати трёх - тоже не хватит.
        Ему не нужна вечность, как Каю ни к чему сортир в ледяном дворце Королевы. Как Разбойнице не нужно осознание своей половой идентичности и поход наперекор замшелым устоям. Одному оленю всё по колено - был бы ягель, а остальное не важно. Жевать не переживать, тундра велика, а искусство вечно.
        Всё так. Но не всегда. И уж конечно же не везде.
        Есть места, где порох в пороховницах держат сухим, а есть - где высохшее бельё трескается от мороза прямо на верёвке. Прямо вместе с верёвкой, успевай ловить эти бегущие по волнам памяти воротники и рукава, собирать в кулак костяные пуговицы и приговаривать, глядя в дымку неба, шептать неизвестно кому: "Своя рубаха же была. Своя. Которая ближе к телу...".
        Небо редко отзывчиво, но это не каждый понимает вовремя. Он, Васин, вот понял, что ему нужен покой. Не вечный пока, но плотный, надёжный как автомат Калашникова и тихий, как смерть во сне.
        Что мог придумать - придумал, дальше кто как умеет. Жаль, Добросил его сейчас не услышит, нет больше рядом проповедника, а ведь он бы кое-что понял, наверное. Кто босиком по воде, а кто и на четвереньках под стол. Лишняя поверхность над головой надёжно защитит от сигналов из космоса, спасёт и сохранит, как скорлупа утконоса. Когда посидишь подольше там, между четырёх ножек, между столпов бытия, поймёшь всё и вернёшься обновленным.
        Или не вернёшься, останешься как вот он сейчас, стоять у ограждения набережной, смотреть на сонную спокойную воду, нереальный в своей красоте Град на том берегу, раскатанное в жёлто-фиолетовые полоски закатное небо. Только ягель есть не стоит, у него рыбный привкус и яд в ягодах. Опасно это для тех, кто из-под стола всё-таки смог выбраться. Смерть в зрачках, шум в ушах. Ком в горле: коммон, чико!
        Жаль, но Добросил не услышит. Существует ли он ещё, вот вопрос.
        И этот смешной жадный мальчик, Кирилл, тоже. Жаль.
        Васин за время своего заточения успел обдумать и сформулировать тома таких мыслей, ответы на незаданные вопросы, целую библиотеку то ли гениальности, то ли безумия. Одно от другого иной раз и не отличить, поэтому считал всё оптом талантливым.
        Утки проплыли внизу цепочкой: впереди, наверное, мать, а за ней целый выводок уже подросших утят, готовых к взрослой жизни, но всё ещё пребывающих в страхе. Не сегодня, завтра. А пока пусть кто-то кормит и указывает путь.
        Васин негромко рассмеялся от этой мысли, утки встрепенулись и поплыли чуть быстрее.
        В кармане затрясся телефон. Профессор поперхнулся смехом, сунул руку, нащупывая трубку. Вот ещё один кусок будущего, наступившего незаметно: телефоны... Они у каждого, они везде. Миникомпьютеры. Офицеры Центра давали поиграться такими, без возможности звонков и без подключения к сети, разумеется. Но свой у него был впервые, купил в Москве перед отлётом, а уже здесь, смущаясь от неловкости нового дела, приобрел туристическую сим-карту.
        Номера никто не знал, но вбитая с детства привычка отвечать на звонки сработала.
        - У аппарата, - подражая давно покойному деду, сказал Васин.
        - Здравствуйте, профессор! - с деланым радушием сказал совершенно незнакомый голос. - Рад вас приветствовать в Праге. Как отдых?
        Док растерялся, отодвинул трубку от уха: набор цифр, номер, который ему ничего не говорил. Снова прижал смартфон к голове.
        По дороге за его спиной медленно проезжали машины, вечерние люди, не спеша, добирались до своих домов и квартир, предвкушая вечерние дела. Неприметный "ситроен" скользнул к обочине, остановился, из него выбрались двое мужчин, водитель остался на месте.
        - Меня зовут Автандил Бачурин, вы ошиблись номером.
        - А меня тогда - принц Чарльз, - хохотнул собеседник. - Привет вам от Михи, он передал нам кое-какие любопытные сведения. Так вернёмся к вопросу об отдыхе.
        - Отлично отдыхаю, - осторожно ответил профессор. - Так кто вы? Алло! Алло!
        Его начало охватывать неприятное чувство.
        Холодок, как от сунутого за пазуху куска льда, бережно завёрнутого в тряпку. Не сразу, далеко не сразу, но человек ощутит, что живот сам собой сжимается, втягивается, стараясь отодвинуться подальше от ледяного ужаса.
        Один из вышедших из машины неслышно подошёл ближе, опуская руку с телефоном. Второй остановился поодаль, контролируя обстановку.
        - Я думаю, нам стоит поговорить лично, - уже не в телефон, а вполне себе рядом и во плоти, сказал подошедший.
        Профессор едва не выронил скользкий обмылок телефона, резко разворачиваясь. Первый раз в жизни пожалел, что у него не было при себе оружия.
        - Кто вы?!
        Мужчина, абсолютно незнакомый, подтянутого спортивного вида, вынул у Васина из руки трубку, нажал на отбой, и аккуратно положил её в карман куртки профессора.
        - Не волнуйтесь, пожалуйста. Я вам не враг.
        Васин только сейчас понял, что незнакомец говорил по-русски: чисто, с ударениями в нужных местах, но где-то всё-таки брезжило, что язык для него неродной. Лет тридцати пяти, неприметное европейское лицо - чех? скандинав? немец? - национальность вообще не угадывалась. Да и не в ней было дело.
        - А кто, друг? - сварливо уточнил профессор.
        - Хм... Скорее, коллега. По будущей работе.
        Васин зажмурился, плотно сжав веки, чтобы ни единого луча света, никаких картинок, никакого человека рядом. Пусть оно всё сгинет, а он вернётся сейчас к пану Иржи поговорить о здешней зиме.
        - Ну что вы как маленький, Док! - продолжил незнакомец. - Конечно, ваш знакомый Миха не в одиночку устроил вам отъезд в тихую Прагу. Он работает на нас, а наших экспертов крайне заинтересовал рассказ о Центре, Агентстве, возможностях русских в этой сфере. Всё на свете имеет цену, ваша свобода - тоже.
        - Как вы... Как вы меня нашли? - Васин открыл наконец глаза. Нет, никто никуда не исчез. Ягель и правда оказался ядовитым, не подвели Дока смутные размышления.
        - Так трекер же у вас в подошве ботинка! Глобал позишн систем, - словно его повеселили на славу, улыбнулся незнакомец. - Ещё в России поставили, мы такие дела на самотёк не пускаем. Плюс "жучок" в телефоне.
        - А почему сразу не... не взяли? Ещё в аэропорту?
        - Наши психологи прописали пару дней релакса. Вы его заслужили. Можно бы и больше, но обстоятельства изменились, время поджимает.
        - Вы из чешской разведки? - растерянно спросил профессор. На самом деле ему было плевать, но спросил же. Просто чтобы не молчать.
        Незнакомец откровенно расхохотался, до слёз. То ли прекрасный актёр, то ли действительно так смешно прозвучало - Васин не понял.
        - А в Чехии есть разведка?! Вот... как это у вас говорят... Умора! Нет, я имею честь представлять совсем другие интересы. И другую страну, конечно. Вы со временем всё узнаете подробно.
        Профессор отвернулся, глядя на реку. Вот и кончилась его свобода, призрак мира в кармане и иллюзия побега. Очередное Агентство - нет никакой разницы, как оно называется и на каком там языке говорят между собой. Очередной Центр. Следующая тюрьма, теперь уже навсегда.
        - Я не буду на вас работать. Я больше ни на кого работать не буду.
        - Да ну, бросьте! Будете. Мы не русские, никто вас под землёй запирать не станет. Но чертёж ментакля, активное наблюдение за его сооружением и техническое обеспечение - это на вас. За очень приличные деньги, хочу заметить. И гуляйте себе по Праге, это полезно для здоровья. Или на пляжи съездите, удивитесь, как свободны стали нравы молодёжи. Вы же всё пропустили, если я не ошибаюсь.
        - Пропустил... Я всё пропустил. Без мозгового стержня аппарат - пустое место. А Добросила... его головы, скорее всего, больше нет.
        - У нас есть своя методика тестирования, не держите уж за дикарей. Поэтому найти человека с высокими показателями не так сложно. Ну и постараться, чтобы его потом никто не стал искать - тоже. Соглашайтесь, у нас всё продумано.
        Профессор шагнул к ограждению и опёрся на него руками. Перевалиться вниз, что ли, и попробовать утонуть? Вытащат. Их двое, справятся. Уйти от этих ребят примерно так же просто, как взлететь и умчаться в небо. Не пустят.
        - Закат прекрасный, - внезапно сказал Васин, не оборачиваясь. - Просто отличный закат сегодня, не правда ли?
        Незнакомец встал рядом, контролируя его движения: что-то почуял, чекист забугорный. Ну и ладно.
        - Неплохой, - наконец ответил он. - Здесь часто такие. Любуйтесь, я не стану торопить.
        Профессор поднял голову.
        Глубоко в небе начал дрожать басовой стеной неясный гул, такое бывает иногда возле военных аэродромов, когда самолёт набирает скорость, но ещё не преодолевает с могучим хлопком звуковой барьер.
        Гул нарастал. На Влтаве начала дрожать вода, словно шалящий мальчишка подхватил снизу таз с водой и тряс, тряс его, пока не начало выплескиваться. Дрожали металлические перила ограждения, под ногами тряслась земля. Ближайшее дерево вздрогнуло и слегка завалилось набок, не упав, но заметно покосившись от привычной вертикали.
        Одному оленю всё по колено...
        Небо треснуло ярчайшей вспышкой, разом стерев безмятежность заката, превратив жёлто-фиолетовое в белое с алым. Незнакомец едва не упал, но удержался на ногах. Его спутник уже бежал к ним, что-то крича.
        - В машину, профессор! У нас задание, что бы здесь ни творилось, - перекрикивая нарастающий гул невидимой пока бури, воскликнул спутник Васина. - Быстро в машину!
        Но Док никуда не спешил. Он стоял, задрав голову и смотрел в небеса. Такие далёкие и мирные, и такие, оказывается, близкие и опасные. Вспышка разорвала небо ещё и ещё раз, теперь было видно, что к земле несутся - в разных направлениях, изгибаясь дугами чёрных дымовых следов, несколько огромных алых теней.
        - Время собирать камни, - прошептал Васин. Налетевший ураган за спиной валил деревья, переворачивал машины, где-то рядом протяжно выл клаксон. Незнакомца свалило с ног, потащило под ноги его напарнику - так одна кегля в боулинге сшибает другую. Они покатились по покрытому трещинами асфальту, обнявшись как любовники после разлуки. Потом угодили в расщелину и пропали.
        Кирилл повернул ракеты. Немезидис больше никак не угрожал Москве, но сбитый с траектории и разрубленный на части боезарядами, гигантский метеорит никуда не делся. Да и не мог деться - этого никто и не ожидал.
        Его громадные осколки падали на Восточную Европу, на Запад, один за другим. Если везло, уходили в океан, вызывая цунами, на земле сносили мосты и дороги, превращая сельскую местность в постапокалиптический пейзаж, а если не очень - то вот так.
        Падающие звёзды. Ангелы смерти небес.
        Васина вместе с куском ограждения снесло в реку, превратившуюся из вечно сонного царства рыб и местных водяных в бурлящий страшный поток. Лысая голова мелькнула раз в этой безумной стихии и пропала навсегда.
        А потом осколок Немезидиса долетел до Праги, открылись врата ада и не хотели закрываться ещё долго. Искать стало некого, почти некому и уж совершенно незачем.
        Так бывает иногда: ничего нового под этим небом.
        Эпилог
        Город как город. Областной.
        По сравнению со столицей - тихий, если тягаться с Питером - скучный. Ни каких-либо великих людей здесь никогда не жило, ни судьбоносных - так, чтобы весь мир ах! - событий не случалось. Даже во время летнего прилёта метеорита (да-да, он астероид, но все говорят метеорит) в городе упал всего один обломок.
        Пятеро погибших - чепуха по сравнению с тем, что творилось заграницей.
        Скучное место. Был один уродливый памятник, и тот террористы взорвали. Сектанты, наверное, борцы за высокие образцы художественного вкуса. Теперь ни Стеньки с княжной больше нет, ни домика возле администрации. О последнем, впрочем, даже деловые партнёры усопшего не заплакали. Поделили все каналы поставок заново и продолжили своё дело.
        Деньги не пахнут, золото не блекнет.
        Если и есть в скучном городе самое скучное место, то это кладбище. Унылые аллеи, засыпанные снегом по колено - нет-нет, чистят! не подумайте плохого - просто то солярки нет, то водитель запил. Деревья, кресты и прямоугольные плиты, утопающие в белом. Редкие яркие пятна цветов: надо же, кто-то умудряется забраться сюда в метель, кто-то помнит. Не Пасха же, просто так бродить по погосту, да ещё и с цветами.
        Одни сонные вороны на елях, одни строчки их треугольных следов внизу. Словно пробежался кто, рассыпая в линию символы анархии.
        Странные люди, да... Вон и ещё парочка таких чудаков: высокий парень в дублёнке, с тростью, на которую припадает, идя с явным трудом. Он странный, да и его спутница - без шапки, в яркой куртке, воротника которой почти не видно от рассыпавшейся копны тёмных волос, блестящих, длинных. Красивая причёска. И сама барышня - писаная красавица, хоть в женский журнал её на обложку, хоть в мужской. А что?
        Куртка и джинсы обтягивают такую фигуру, что и последнее не грех. Раскупят со свистом.
        Странно, что нашла себе инвалида, могла бы и кого лучше... Ещё и нос свёрнут набок, не сильно, но заметно. Бандит, наверное. Но остатки совести сохранил: в свободной от трости руке завёрнутые в газету цветы. Их даже не видно, плотно закрутили в киоске, чтобы мороз раньше времени не сжёг. Потом - на могиле - это уже можно, куда деваться.
        Пара идёт молча. Такое случается или у надоевших друг другу супругов - но вроде нет, молоды, - или у тех, кто понимает свою половинку без слов. Будем считать, что перед нами второй случай. Так вернее.
        Они заворачивают с одной из центральных аллей, сохраняющих некую благообразность и воспоминания о работе трактора, на более узкую, совсем уж в целину. Белое безмолвие, страна мёртвых.
        - Ты не устал, любимый? - прерывает молчание девушка. Облачка горячего дыхания вырываются наружу с каждым словом и тонут в морозном воздухе.
        Парень сопит, с трудом передвигаясь по снежной каше, но мотает головой.
        Они идут медленно, не спеша, но видно, как ему трудно. Несмотря на это пара не останавливается, не отдыхает, словно обязана пройти весь путь без передышки. Будто дала такое обещание, а теперь старательно исполняет.
        Начинается снег. Пока ещё редкий, вальсирующий хлопьями, но похоже надолго. Скоро их следы засыплет, скроет кресты и плиты ещё больше, добавит трактористу забот.
        Если он сегодня не запил, конечно.
        Здесь высоких густых елей, как на центральной аллее, нет - сплошные кусты, засыпанные снегом, торчащие углы оградок и невысокие сосны, редкие, но заметные на этом низкорослом фоне.
        - Осталось немного, - роняет парень. Голос его звучит глуховато, устало, как у недавно выздоровевшего тяжёлого больного. - Совсем чуть-чуть.
        Теперь девушка молчит в ответ. Только забирает у спутника букет, берёт его под руку, но даже не ради близости: скорее, чтобы он опёрся на неё. Трости явно мало.
        Наконец они останавливаются у неприметного прохода в сторону.
        Парень всматривается, потом делает шаг туда, в лабиринт оградок. Ещё один и ещё. Идти рядом тяжело, тесно, но у них получается. Вот и цель пути: низкий гранитный кубик, почти не обтёсанный, грубоватый и дикий. Таких камней полно в горах, но здесь, посреди скучного города, он такой один. На лицевой стороне, выравненной настолько, чтобы прикрепить фотографию и нанести три строчки, снег. Парень наклоняется и стряхивает белую помеху.
        Имя. Фамилия. Годы жизни.
        - Привет, - говорит он камню. - Это я.
        Сил больше нет. Парень тяжело оседает на лавочку рядом с памятником, не заботясь, что плюхнулся прямо в снег. Ничего. Потом отряхнётся. Трость он ставит рядом, прислонив к лавке.
        Он так и сидит молча. Потом девушка, которая стоит рядом, тоже не произнеся ни слова, начинает хрустеть заледеневшей газетой, снимает её с пары десятков тёмно-красных гвоздик. Отдаёт букет парню.
        Снег вокруг всё гуще, всё сильнее. Настоящая метель. Вокруг всё скрывается в белой многослойной завесе, снежинки лезут в глаза, тают от дыхания, подлетев ближе, хрустко ложатся на лепестки цветов.
        - Мы ещё приедем, - почему-то виновато говорит парень, по-прежнему обращаясь к гранитному кубу. - Потом. Позже. Не знаю, когда.
        Он привстаёт, наклоняется, и начинает ронять гвоздики по одной на прямоугольник самой могилы, стоящий впритык к кубу. Цветы один за другим падают, в беспорядке, накрывая один зелёный стволик другим, алея в снегу как пятна крови.
        Или краски.
        Или...
        Букет кончается. Сколько ни приноси цветов на кладбище, всегда будет мало, так уж получилось. Всё, что мы можем подарить ушедшим - память. А её символы жалки и нужны больше нам самим.
        - У нас теперь другие имена и другой дом. Вечером самолёт до Москвы, потом в Стамбул, а дальше... - Парень запинается, ему не хватает дыхания. - А дальше посмотрим, Филипп. Земля круглая, а жизнь длинная. Все долги я отдал за двоих, с запасом.
        А снег идёт и идёт. Над всей этой землёй, смешной и страшной, проклятой и любимой, он нередкий гость. Наверное, в этом и всё дело.