Библиотека / Фантастика / Русские Авторы / ЛМНОПР / Молитвин Павел : " Лики Контакта " - читать онлайн

Сохранить .
Павел Молитвин
        Лики контакта
        В периоды высокой социальной напряженности возрастает страх веред всевозможными космическими заговорами и нашествиями: в XV-XVI столетиях - пришествием Антихриста и концом света, сегодня - перспективой быть завоеванными или уничтоженными космическими пришельцами.
        Пол Хасон. Тайны колдовства
        Пролог
        После того как Толик Середа прочитал хвалебную оду в мою честь и было выпито по второй рюмке, я обратился к ребятам с заранее заготовленной речью. Суть ее, если отбросить барочные завитушки, сводилась к тому, что каждый тонкий журнал стремится превратиться в толстый, ибо кто прекращает карабкаться вверх, неизбежно сползает вниз. Ситуация на издательском рынке складывается благоприятная для того, чтобы к Новому году открыть несколько новых рубрик и, если у сотрудников "ЧАДа" возникнут на этот счет дельные предложения, мы немедленно их рассмотрим.
        Ваня Кожин тотчас заявил, что у него имеются кое-какие соображения и он готов ими поделиться. Я мысленно ахнула поскольку побаиваюсь Ваниных экспромтов. Говорить он способен долго, умно и не без юмора, но, как человек увлекающийся, к середине речи забывает, с чего начал, и, отстаивая существование, например, Геродотовых амазонок, запросто может завершить выступление развернутым описанием характерных особенностей проституции в Древнем Риме.
        - Погоди, Ваня, мы обсудим твои соображения в рабочем порядке, - спас, как обычно, положение Миша Машков - человек редкой разумности, страдающий разве что излишней педантичностью, переходящей порой в откровенное занудство. - Раз уж мы собрались чествовать шефа, мне бы хотелось поднять тост - у всех налито? - за то, чтобы он так же умело и успешно руководил толстыми "Чудесами, аномалиями и диковинами", как руководил тонкими.
        Выпито было дружно и с чувством. Закусили тоже с аппетитом, после трудового дня у молодежи прорезался волчий аппетит, и, воспользовавшись этим, я внес деловое предложение:
        - Прежде чем озвучивать новые рубрики, я просил бы вас прикинуть их содержание хотя бы на три-четыре номера. А лучше на полгода. Набросать план на одну-две странички, обязательно указав источники, из которых мы сможем черпать материалы по заявленной теме.
        - Логично, - сказал Толик. - Иначе Ваня сейчас обрушит на нас "планов громадье", а потом выяснится, что для воплощения их нас всех надо отправить на полгода в командировки по разным частям света.
        - Я бы не отказался! - заявил Ваня. - Надо же иногда из Публички на свежий воздух вылезать.
        - Надо, - согласился я, - но на командировки по странам развитого, а равно и недоразвитого капитализма мы пока не наработали. Зато будет, на мой взгляд, справедливо, если предложившие новые, хорошо замотивированные рубрики товарищи станут их постоянными ведущими.
        - Логично! - изрек Толик с набитым ртом. - Многие лета нашему кормчему!
        Жизнерадостная Верочка рассмеялась, Света ринулась к зазвонившему телефону, а я бросил в тихий редакторский пруд последний из припасенных на сегодня камней:
        - Для начала предлагаю вам подумать о том, не ввести ли нам рубрику фантастического рассказа. Такие рубрики, как вы помните, были в "Знании - силе", "Науке и жизни", "Химии и жизни"...
        - "Юном технике", "Технике - молодежи", "Металлурге", "Энергии", "Вокруг света"... - подхватил Ваня.
        - Вот именно, - остановил я его. - Как вы смотрите на то, чтобы написать в свободное от работы время по рассказу на тему... Ну, скажем, "Лики контакта"? Зачем нам приглашать варягов, когда все вы ребята не промах?
        Предложение было настолько неожиданным, что даже Ваня не рвался в бой, переваривая услышанное и подстегивая мыслительный процесс мелкими глотками коньяка.
        - В принципе, мы могли бы объявить конкурс на лучший рассказ. Или пошарить в Интернете. Но нам надобно задать тон, найти ключ, чтобы рубрика имела свое лицо... - продолжал я искушать молодых коллег. - Я предложил тему контакта потому, что тут, как мне кажется, можно вдоволь порезвиться.
        - Шеф, вас к телефону, - позвала меня Света.
        Я вышел из-за стола и, беря в руки трубку, услышал, как Ваня сказал:
        - Ну что ж, можно попробовать. Бродила тут у меня в голове одна идейка...
        - Только не надо нас ею потчевать! - остановил его Миша - На бумаге, сударь! Зафиксируйте ее на бумаге в развернутом, завершенном, удобочитаемом виде!
        Сошествие пирамид
        Крошечные опереточные народы забавляются игрою в правительства, покуда в один прекрасный день в их водах не появляется молчаливый военный корабль и говорит им: не ломайте игрушек!
        О.Генри. "Короли и капуста"
        1
        Сошествие пирамид началось в конце марта. Я помню это очень хорошо, поскольку за пару дней до появления первой черной пирамиды жена сказала, что намерена со мной разойтись. Переехать от меня на квартиру умершей месяц назад тещи и взять с собой Альку. Причем не просто сказала, а начала собирать чемоданы и писать список имущества, которое должно отойти к ней с Алькой, а какое - остаться мне.
        Этот-то список и открыл мне глаза на то, что дело принимает серьезный оборот. Валька и раньше грозилась, что, мол, уйдет от меня, дурака непутевого, но если бы я все ее слова в голову брал, так давно бы уже с поеханной крышей ходил. Говорить-то она могла что угодно, но уходить ей было некуда. Разменивать нашу однокомнатную квартирку в пятиэтажном панельном доме - дело заведомо дохлое, а к мамаше своей под крыло она бы, понятное дело, не пошла. У тещи двухкомнатная квартира тоже в "хрущобе", и площадь чуть, может, побольше нашей, но главное - Ирина Васильевна была редкой занудой и завоспитывала бы Вальку с Алькой до смерти. А они у меня невоспитанные и воспитываться категорически не желают. За что я их обоих и люблю безмерно.
        Но это так, к слову.
        Март, помню, выдался паскудный. С мокрым снегом, дождем, дурацкими, как всегда, выборами, на которых выбирать некого и не из кого, с простудой у Альки и отсутствием шабашек у меня. Работаю я в журнале "ЧАД", что в переводе на русский значит "Чудеса, аномалии и диковины". Та еще, между нами говоря, зверушка. Эзотерика, экстрасенсорика и прочие чудеса в решете, которые мы либо тащим из зарубежной печати, либо из Интернета, либо из писем сумасшедших читателей. А если украсть неоткуда или вовремя не поспели перевести, сочиняем сами на потеху полупочтенной публики, балдеющей от подобного рода чтива. И все это, сами понимаете, густо-густо замешано на рекламе, с которой мы имеем основной навар. То есть не сотрудники, вестимо, а хозяин журнала. Сотрудникам же, и мне в том числе, приходится постоянно поддерживать бюджет семьи всевозможными приработками на стороне. Переводами, редактурой, корректурой, рерайтом - то есть переложением на удобочитаемый язык того, что писано рекламодателями или читателями.
        Так вот левого приработка в тот памятный март не было, и это окончательно испортило наши с Валькой отношения. Хотя это опять же к слову.
        А впрочем, нет, это как раз имеет к пирамидам самое непосредственное отношение. Потому что ежели бы была у меня халтура, не сидел бы я как дурак у ящика для дураков и не слушал лапшу, которую вешают на уши зрителям-слушателям мои более продвинутые коллеги. Вешали же они как раз историю о том, что в пригороде Нью-Йорка опустилась громадная пирамида устрашающе черного цвета. О чем я, схватив трубку, немедленно доложил главному редактору "ЧАДа". Шеф утверждает, что решения современный человек должен принимать быстро, как командир на поле боя И сам именно так и поступает, не считаясь с последствиями, к которым это приводит как на поле боя, так и в мирной жизни.
        - Мишель, - изрек он тоном командарма, бросающего в схватку резервный эскадрон. - Немедленно начинай копать все-все-все про пирамиды.
        - Про какие? - спросил я, с тоской взирая на Вальку, которая, сидя за кухонным столом и не глядя, вопреки обыкновению, на экран телика, писала и писала свой омерзительный разводной список.
        - Про все! - отрубил шеф. - Египетские, перуанске, чилийские, гватемальские. Если надыбаешь что-нибудь про пирамиды в Индии или у чукчей - тоже пойдет. Под эту черную гадину любая пирамидная лабуда пойдет. За работу! Я беру эту историю под личный контроль и буду удивлен, если она не поможет нам повысить тираж "ЧАДа" вдвое!
        Наш шеф - умница! Орел! Помните, как писал Булгаков в "Театральном романе" о некоем Гаврииле Степановиче? "Орел, кондор! Он на скале сидит, видит на сорок километров крутом. И лишь покажется точка, шевельнется, он взвивается и вдруг камнем падает вниз! Жалобный крик, хрипение... и вот уж он взвился в поднебесье, и жертва у него!" Таков же и наш шеф. Слушая меня, он успел включить телевизор, уловить суть происходящего и вычислить, как и какие выгоды можно извлечь из упавшей с неба пирамиды.
        - Завтра с утра - в Публичку! - напутствовал меня шеф. - Пирамиды - на линию огня!
        Он дал отбой и, надобно думать, стал набирать номер Толика Середы или Вани Кожина, чтобы отдать им соответствующие распоряжения. И, только положив свою трубку, я начел понимать, что история человечества уже никогда не вернется в прежнее русло.
        - Пришествие! Контакт! Инопланетяне наконец-то сочли нас достойными посещения! Валька! Алька! Слышите? Событие века! Свершилось! - заорал я.
        - Что случилось, па? Президента грохнули или война началась? - спросил Алька, появляясь из комнаты.
        - Летающая пирамида инопланетян приземлилась возле Нью-Йорка, - сказала Валька. Перевернула разводной список, чтобы сын не понял, какую глупость она затевает, и принялась покусывать колпачок гелевой ручки.
        - Ура! - закричал Алька. И минутой позже спросил: - А для чего они прилетели? Дружить с американцами будут или задницу им надерут?
        Чуете, каков подход? Чьи гены, а?
        2
        Алька зрил в корень проблемы, как и завещал незабвенный Козьма Прутков. На следующий день все СМИ, словно сорвавшаяся с цепи свора собак, с утра пораньше залаяли и затявкали, завыли и захрипели, зарычали и заскулили над прилетевшей из космоса мозговой косточкой.
        Заголовки газет потрясали воображение обывателей:
        "ВТОРЖЕНИЕ ИЛИ ДИПМИССИЯ?", "ЧЕРНАЯ ПИРАМИДА - ПЕРВАЯ ЛАСТОЧКА", "ГОСТЬ ИЗ БЕЗДНЫ НА ОКРАИНЕ НЬЮ-ЙОРКА!", "ВОЙНА ИЛИ МИР?!", "ЗВЕЗДНЫЕ ВОЙНЫ - МИФ И РЕАЛЬНОСТЬ", "НА ПОРОГЕ ВЕЛИКИХ ОТКРЫТИЙ", "УГРОЗА ИЗ КОСМОСА".
        Спецвыпуски новостей следовали один за другим, репортеры со всего мира ринулись к подножию гигантской пирамиды, ожидая появления инопланетян. Однако двери пирамиды, ежели таковые имелись, все не открывались и не открывались, и спецвыпуски заполняли интервью с политологами и учеными, охотно делившимися со зрителями диаметрально противопо-
        ложными соображениями и догадками о природе и намерениях инопланетян. Ведущие новостей туманно сообщали о начавшихся между правительствами переговорах, суть коих не сообщалась, но была очевидна каждому.
        Пережившие Вторую мировую старушки снимали деньги с книжек, закупали соль, спички, сахар и мыло.
        Шеф, после тяжелейших переговоров с типографией, срочно верстал внеочередной выпуск "ЧАДа" из собранных нами материалов, а я, сидя в Публичке, крапал новую статью для свежеизобретенной рубрики "ВСЕ О ПИРАМИДАХ".
        Как известно, люки звездолета не открылись ни на первый, ни на четвертый день. Черная пирамида не подавала признаков жизни, зато спецвыпуск "ЧАДа", вышедший тиражом, вдвое превышавшим обычный, разобрали мгновенно. У меня создалось впечатление, что все телевизоры Питера в эти дни не выключались, в транспорте люди слушали приемники, и все поголовно читали, читали, читали расходящиеся "с колес" спецвыпуски тех газет и журналов, издатели коих подсуетились и успели договориться о них с типографиями.
        Программы теле- и радиопередач полетели в тартарары: политики и аналитики всех мастей, астрономы, физики, химики, математики, священнослужители всех конфессий, сексологи, астрологи, зоологи и психологи заполонили эфир, потеснив не только художественные фильмы, но и - страшно сказать! - как завозные, так и доморощенные сериалы о бандитах, полицейских и несчастных сиротках, которых ожидала участь Золушки. Все международные организации, ассамблеи, комитеты и общества, начиная с ООН, НАТО, ВТО, ЕС, МАГАТЭ и кончая ассоциацией ассенизаторов и конфедерацией филателистов, проводили совещания и брифинги, заседая круглосуточно, дабы, когда двери пирамиды откроются, немедленно принять ответственное, взвешенное и единственно верное решение.
        Они деятельно разрабатывали планы действий, включавшие стратегию и тактику, годные как на сегодняшний день, так и на перспективу...
        Мир менялся на глазах и, похоже, в лучшую сторону, ибо даже Валька, спрятав свой недописанный список, сказала, что в связи с прилетом инопланетной пирамиды развод может обождать.
        Шеф же, напротив, сказал, что годить некогда - надо ковать деньги, пока пахнет жареным, и мы должны готовить второй спецвыпуск.
        3
        В течение нескольких дней я узнал о пирамидах больше, чем за всю жизнь. Скажу без ложной скромности - я, подобно многим моим коллегам, сделался знатоком пирамидной проблематики. По ночам мне снилось выжженное солнцем плоскогорье Гиза, отделяющее плодородную долину Нила от мертвой ливийской пустыни, и фронт пирамид, длиной в 65 километров, тянущийся от Каира до Фаюма. Все те 90 с лишним пирамид, которые дошли до наших дней. А сколько их еще погребено песками и разрушено беспощадным временем, несмотря на известную пословицу арабов, гласящую: "Все в мире боится времени, а время боится пирамид!"
        Ничего удивительного, что мне снилось то, о чем я читал днем и писал ночью. О считавшейся до недавнего времени самой древней пирамиде фараона Джосера и трех всемирно известных пирамидах: фараона Хуфу, которого греки на свой манер переименовали в Хеопса, Хафры - названного ими Хефреном, и Менкаура - по-гречески Микерина. Мне снился Большой Сфинкс, в лицо которого, за неимением лучшей мишени, наполеоновские солдаты палят из пушек. Во сне я повторял таинственные слова пророчества о том, что "когда будет разгадана последняя загадка Сфинкса, он расхохочется, и мир прекратит свое существование". И просыпался, клацая зубами от ужаса, в который меня повергло чудовищно изуродованное, изъеденное временем, изрытое, точно оспой, ветрами лицо смеющегося человекольва, прячущего между передними лапами храм Солнца...
        Воскресным утром, на пятый день после сошествия пирамиды, Валька, готовя омлет, подозрительно спросила:
        - О каких это Нате и Рите ты болтал во сне?
        - Не о них, а о ней. О Нитокриде. Была такая фараонша, - ответил я, выхлебывая утренний кофе. - С эмансипацией в Древнем Египте все обстояло путем. Во всяком случае, в высших эшелонах власти. Была там еще фараонша Нефрусебек. И Хатшепсут. Они строили храмы, вели войны, и...
        - Фараонши, говоришь? Ну-ну... - ревниво протянула Валька. - Такие же, наверно, уродины, как Нефертити!
        - Нефертити не была фараоншей, - заметил я. - Она была женой фараона. К тому же вовсе не уродиной.
        - Уродиной-уродиной! У тебя просто вкус плохой!
        - Потому-то я на тебе и женился, - пробормотал я, подцепляя вилкой кусок пышущего жаром омлета и заглядывая в распечатку скачанной из Интернета статьи.
        В ней утверждалось, что великие египетские пирамиды, созданные, согласно общепринятой датировке, примерно за две с половиной тысячи лет до нашей эры, на самом-то деле были возведены около 10 миллионов лет назад, когда на Земле не существовало даже первобытно-общинного строя, а олигархи-фараоны их потом прихватизировали и приспособили под усыпальницы. Автор полагал, что строительство пирамид предшествовало смене полюсов Земли, колиты, которыми они были облицованы, содержали информацию, адресованную их создателями потомкам. Содрали же и уничтожили эту ценнейшую облицовку либо жрецы, либо фараоновы прихвостни. То ли чтобы знания працивилизации, покинувшей Землю в канун катастрофы, не смущали незрелые умы соплеменников и не были использованы ими себе и окружающим во вред; то ли просто желая убедить потомков в величии фараонов Хуфу, Хафры и Менкаура, походя отбахавших себе неслабые фазенды для загробной жизни.
        В качестве доказательства этой впечатляющей гипотезы автор приводил встречавшиеся мне уже в других статьях и монографиях расчеты, из которых следовало, что для возведения пирамиды Хуфу население Египта должно было быть в десять раз больше того, что могла прокормить нильская долина. И все оно, от мало до велика, должно было круглогодично трудиться на возведении этой пирамиды.
        - Удивительно, как по-разному можно интерпретировать один и тот же факт! - сказал я, откладывая распечатку и прикидывая, удастся ли мне извлечь из этого бреда хоть какую-то пользу. Читатель, естественно, не ждет от "ЧАДа" чего-то шибко разумного, но откровенной галиматьей его тоже потчевать негоже. Журнал наш читают все же не фанаты Донцовой, и печатать в нем статью, где говорится, что автор раскрыл тайны пирамид, "проанализировав с позиций математики" Откровение Иоанна Богослова, "Книгу Мертвых", "Книгу Перемен" и "Книгу Дзиан" - "которая не горит, не тонет и не подвергается воздействиям кислот", - лично я бы не решился...
        - А интересное ты чего-нибудь за эти дни вычитал? - спросил Алька, уплетая за обе щеки кукурузные хлопья с молоком.
        - Да, - гордо сообщил я. - Представь себе, что за полторы тысячи лет до того, как Колгейт в 1873 году наладил в Америке производство зубного порошка, это проблема была успешно решена древними египтянами.
        От них остался рецепт, по которому был изготовлен, а потом и опробован лечебный состав, высоко оцененный современными стоматологами.
        - Из чего же они делали свою пасту? - заинтересовалась Валька.
        - По-моему, это все-таки был порошок. В него входила каменная соль, перец, сушеная мята и цветки ириса.
        - Правильный рецепт, - одобрила жена. - Я в детстве, когда у меня были желтые зубы, чистила их вместо пасты солью. А бабушка говорила, что во время войны они чистили зубы мелом или золой. Говорят еще, если накапать на щетку йод...
        - Смотрите, новая пирамида! - прервал ее Алька, ухитрявшийся краешком глаза смотреть в телевизор.
        Я включил звук, предусмотрительно вырубленный мною на время завтрака, и услышал взволнованный голос диктора:
        - ... рано утром опустилась близ Парижа. Вы видите кадры, снятые во время приземления второй пирамиды. Место посадки оцеплено правительственными войсками. На связи наш специальный корреспондент в Париже Стас Мышов. Скажите, Стас, как относятся жители французской столицы к приземлению в ее пригороде второй пирамиды?
        - Понял вас, Оля, - изрек появившийся на фоне Эйфелевой башни Стас Мышов. - Парижане взволнованы и довольны. Хотя некоторые из них считают, что здесь должна была опуститься первая, а не вторая пирамида. Министр культуры сказал буквально следующее...
        Я снова вырубил звук, и домашние не стали возражать. Если бы двери пирамиды открылись и выступил инопланетянин... А что нового может сказать министр, пусть даже и французский?
        4
        Пирамиды по-прежнему не подавали признаков жизни. Они не отвечали на запросы, не высылали зондов, в них не открывались окна и люки, из них не доносилось ни звука, и они не поддавались сканированию, поскольку были окружены неким непроницаемым полем, которое фантасты уже давно нарекли силовым.
        - За фигом, спрашивается, садиться, если не желаешь контачить? - горячился Ваня Кожин. - Играть в молчанку можно было, оставаясь на орбите! Или даже не вылетая со своей планеты!
        - Они ведут себя неправильно, но нам это на руку, - сказал шеф, вызывая на мониторе мою очередную статью.
        - "Все, что соответствует нашим желаниям, кажется нам правильным. Все, что противоречит им, приводит нас в ярость", - возвестил я и, дабы не прослыть плагиатором, добавил: - Андре Моруа.
        - Умничаешь, Михась?
        - Цену себе набиваю, - объяснил я и отправился за рабочий стол, дабы не мешать шефу наслаждаться моим творением.
        Времени у меня оставалось мало - с появлением черных звездолетов для нас наступила страдная пора, - и я никак не мог собраться и прикинуть соотношение между египетскими пирамидами и современными зданиями, дабы осознать масштабы черных пирамид, каждая из которых, как сообщали СМИ, в полтора раза больше пирамиды Хуфу.
        Разумеется, я знал, что "пирамида пирамид" - попалось мне где-то такое определение пирамиды Хуфу - имеет высоту 147 метров, а длину каждой стороны основания - 230 метров. То есть площадь ее основания равна примерно 5,3 га. Сооружена эта пирамида из 2,3 миллиона блоков известняка и гранита, весом от
2,5 до 15 тонн каждый. К этому некогда добавлялось 8,9 гектара зеркально гладкой облицовки из 115 тысяч отполированных плит, каждая весом 10 тонн, которые покрывали все четыре боковые грани. Объем пирамиды - более 2,5 миллиона кубометров, и весит она более шести миллионов тонн. Цифры эти мало что говорят, пока их не соотнесешь с чем-нибудь хорошо знакомым. Ну, например, с Исаакием. Я взял с полки путеводитель по Питеру. Ага! Высота Исаакиевского собора, строившегося 40 лет, почти всю первую половину XIX века, равна 101,5 метра. Стало быть, поставьте полтора Исаакия друг на друга - и вот вам высота пирамиды Хуфу. А чтобы получить черную пирамиду, надо поставить друг на друга два Исаакия. Иными словами, пирамида Хуфу равна
49-этажному дому, ну пусть 45, если принять во внимание необходимость создания технического этажа, чердака и т. д. А черная пирамида будет равна дому высотой в 73 этажа... Пусть даже в 70 - все равно изрядно!
        Хотел бы я знать, чем можно заполнить такой колоссальный объем?..
        Теперь площади. Исаакий занимает чуть больше гектара, то есть в четыре с лишним раза меньше Великой пирамиды. Вес Исаакия предположительно 300 тысяч тонн, стало быть, он в 20 раз легче пирамиды Хуфу. Вот это да!..
        - Михаэлс, что это ты тут про конец света нацарапал? Какое отношение он имеет к пирамидам? - грозно вопросил шеф, но, пока я добирался до его стола, сменил гнев на милость. - Впрочем, оставим. Забавно закручено.
        - Вот и я так думаю, - голосом Табаки из "Маугли" поддакнул я.
        Статья, подсунутая мной шефу, начиналась с рассказа об одном из зиккуратов - ступенчатой пирамиде ацтеков - храме Кукулькан в Чичен-Ице. Высотой 30 метров, величием он уступает пирамидам в Гиэе, но имеет ряд удивительных особенностей. В каждой из четырех лестниц, идущих по центру его ступенчатых стен, насчитывается по 91 мелкой ступени. Учитывая верхнюю площадку, на которой, как почти на всех пирамидах, возведенных в Центральной Америке, стоит небольшой храм, количество ступенек составляет 365 - число полных суток в солнечном году. Ориентация и геометрия сооружения выдержаны с немыслимой точностью, что позволило добиться поразительного эффекта: в дни осеннего и весеннего равноденствия на ступенях северной лестницы из треугольников света и тени складывается изображение гигантской извивающейся змеи. Иллюзия эта длится 3 часа 22 минуты.
        Змей возникает здесь явно не случайно, поскольку пирамида Кукулькан посвящена Кецалькоатлю - Пернатому Змею. Культовый герой, возглавивший группу единомышленников, или главное божество древнеамериканского пантеона - он, являясь воплощением сил добра и света, сражался с Тескатилпоком - олицетворявшим силы тьмы и зла. Противостояние длилось много лет, но в конце концов добро было побеждено, и Кецалькоатль был изгнан из страны и "уплыл на восток на плоту из змей вслед за своими соратниками, которые обратились в ярких птиц".
        Интересно, что в Чичен-Ице - северная часть полуострова Юкатан, Мексика - рядом с пирамидой Кукулькан, находится так называемый "Храм Воинов", посвященный Тескатилпоку и его соратникам. Перед храмом расположена гигантская фигура Чакмоола, полулежащего, полусидящего в странной, выжидательной позе. Пустое блюдо, прижатое Чакмоолом к животу, предназначалось для вырванных сердец. В то время как Кецалькоатль принимал приношения цветами и запрещал кровавые жертвы, Тескатилпок и его сторонники обожали свежую человечину. Испанский очевидец писал в XVI веке: "Жертву приводили и клали на каменный жертвенник. Четверо держали ее за руки и за ноги, растягивая в разные стороны. Приходил палач с кремневым ножом и с большим искусством делал разрез между ребрами с левой стороны груди, пониже соска. Затем просовывал руку между ребрами и, как голодный тигр, вырывал живое сердце, которое бросал на блюдо".
        После поражения пришедшего из-за моря Кецалькоатля остановленные им кровавые жертвоприношения возобновились по всей Центральной Америке. В целом, по некоторым оценкам, в начале XVI века число человеческих жертв в империи ацтеков достигало 250 тысяч в год. Испанский миссионер Бернардино де Саагун стал свидетелем одного из массовых жертвоприношений и так описал его: "Жрецы свежевали и расчленяли пленников; затем они смазывали свои обнаженные тела жиром и натягивали снятую кожу на себя... Оставляя за собой следы крови и жира, эти люди носились по городу в своей омерзительной одежде, нагоняя на встречных ужас... Ритуал второго дня включал каннибальский пир в семье каждого воина". Другой испанский летописец - Диего де Дуран, - ставший свидетелем другого массового жертвоприношения, сообщал: жертв было столько, что кровь их, стекавшая по ступеням храма, "образовывала на земле целые лужи".
        Нет-нет, я понимаю, что испанцы - мимоходом уничтожившие цивилизации инков и ацтеков! - могли врать и приписывать им какие угодно зверства, дабы оправдать тем самым чудовищные деяния, сотворенные ими самими. В моей статье нет ни слова о том, как высадившийся в Чолуле - городе, население которого составляло 100 ООО человек - отряд Эрнана Кортеса - жалкая горстка испанцев, встреченная безоружными толпами и радостными жрецами й препровожденная в храм Кецалькоатля с музыкой и цветами, как встречают только дорогих гостей, - за день - за один день! - уничтожила шесть тысяч человек! Шесть тысяч - не бомбами, автоматами и т. п., а "вручную" - мечами и копьями! Один из испанских хронистов, бывший свидетелем этого события, писал: "безоружные, со счастливыми лицами, выражающими обожание, туземцы собрались здесь, чтобы послушать, что скажут белые люди", появление которых предрек перед своим отплытием на восток добрый Кецалькоатль. И тот же хронист - испанский! - пишет далее: "Жители Чолулы были захвачены врасплох. Они встречали испанцев без стрел и щитов. И были зарезаны без предупреждения. Их убило чистой
воды предательство".
        Это случилось в Чолуле - крупном городе, центре паломничества ацтеков. Для тех, кто плохо ориентируется в древних культурах народов Америки, напомню: ацтеки жили на территории нынешней Мексики, Гватемалы и Гондураса, а инки - на территории Перу, Боливии, Эквадора и северной части Чили.
        15 ноября 1532 года Франсиско Писарро, командовавший отрядом из 120 конных и 50 пеших воинов, имея перед собой 40-тысячную армию инков, пригласил в свой лагерь их императора - Атауальпу. Произошло это в Андах, близ поселка Кахамарка, у коего армия Великого Инки оказалась не ради противостояния полутора сотням испанцев, а дабы покончить со спором по поводу престолонаследия, возникшего у Атауальпы со своим братом - Уаскаром. Эскорт из шести тысяч невооруженных воинов сопровождал Великого Инку. Вера в возвращение из-за моря Великого доброго бога, называемого ацтеками Пернатым Змеем - Кецалькоатлем, Кукульканом, Гукумацем, Вотаном, Ицаманом, а инками в Южной Америке Тики Виракочем, Уаракочем, Коном, Кон Тики, Тунупом, Таапаком, Тупаком, Иллом, подвела императора. Он был схвачен испанцами. Сорокатысячная армия смешалась и обратилась в бегство. Испанцы преследовали ее по всей долине Кахамарка и убивали инков, пока не стемнело. По примерным оценкам, в тот день - 16 ноября 1532 года - были убиты семь тысяч инков и тяжело ранены еще десять тысяч. Не могу поверить, но цифры эти встречались мне неоднократно,
что каждый испанец убил в этот день холодным оружием примерно по 40 и ранил по 60 инков.
        Вера в возвращение добрых богов дорого обошлась как ацтекам, так и инкам. Однако, как это ни парадоксально, предсказание Кецалькоатля сбылось - пришедшие из-за моря испанцы отменили кровавые жертвоприношения. Культ злого бога - Тескатилпока - был уничтожен.
        Но вот что удивительно - жертвы ему приносились, дабы он отсрочил конец света, наступление которого ожидали как инки, так и ацтеки!
        Подобно другим народам, жившим в древности на территории Мексики, ацтеки верили, что Вселенная существует в рамках великих циклов. Жрецы их писали, как о чем-то несомненном, что с момента сотворения человечества минуло уже четыре таких цикла, которые они называли "Солнцами". К моменту вторжения испанцев шло уже Пятое Солнце. В "Ватикано-Латинском кодексе", редком собрании письменных памятников, относящихся к цивилизации ацтеков, едва ли не полностью уничтоженных испанцами, говорится, что во времена Первого Солнца - Матлактли Атль - жили великаны и погибли они "от разрушительной воды. Этот потоп (Апачиоуалицтй) явился результатом непрерывного дождя. Люди превратились в рыб". В результате страшного катаклизма удалось спастись немногим, и потомки их заселили Землю.
        Второе Солнце - Эхекоатль - погубил Змей-Ветер, и люди превратились в обезьян. И вновь Землю заселили потомки тех немногих, которым удалось спастись во время ужасного бедствия.
        Третье Солнце - Тлейкияуильо - погибло от огня. Четвертое Солнце - Цонтлилик - погубил голод, "который пришел вслед за морем крови и огня".
        Ацтеки верили, что конец Пятого Солнца близок, и, дабы отсрочить его, приносили щедрые жертвы Тескатилпоку. Знания о неизбежности очередной вселенской катастрофы они подучили от майя, которых справедливо считают величайшей древней цивилизацией Нового Света. Вот только информация о точной дате очередного светопреставления была ацтеками утеряна. И потому они, полагая, что "лучше перебдеть, чем недобдеть", заливали свои алтари кровью пленных воинов...
        Очевидно, у ацтеков были основания доверять предсказаниям майя, которые унаследовали свои знания от ольмеков, а те в свою очередь - разумеется, это гипотеза, но, на мой взгляд, весьма убедительная - от пришельцев из Атлантиды. Я имею в виду гипотезу о перемещении земной коры, приведшем около
12 тысяч лет назад к тому, что цветущая Атлантида съехала на Южный полюс и превратилась в Антарктиду, в то время как Сибирь и Аляска сдвинулись к Северному полюсу. Впрочем, если кому-то больше нравится гипотеза, что последний Ледниковый период был вызван смещением земной оси, - не буду спорить, поскольку это лишь разные объяснения причины, приведшей к мировой катастрофе, неузнаваемо изменившей облик планеты.
        Но вернемся к майя, которым ацтеки действительно имели основания доверять. И вот по какой причине. Время обращения Земли вокруг Солнца, согласно григорианскому календарю, которым мы сейчас пользуемся, 365,2425 дня. Майя считали этот период равным 365,242129 дня. В настоящее время с помощью точнейших астрономических приборов длительность года установлена в
365,242198 дня. Из чего следует, что майя владели более точной информацией, нежели составители григорианского календаря.
        А теперь - сюрприз! Пересчитав найденные археологами календари майя в соответствии с современной системой летоисчисления и переведя сопровождавшие их загадочные надписи, ученые пришли к выводу, что Пятое Солнце должно завершиться 23 декабря 2012 года.
        Вот об этом-то я и написал в статье, формально посвященной пирамиде Кецалькоатля в Чолуле. Сооружение это и впрямь заслуживает внимания: при высоте 63 метра, оно имеет площадь основания 10 гектаров и считается втрое массивнее Великой египетской пирамиды! Контуры внушительного четырехступенчатого, зиккурата расплылись от времени, бока поросли травой, и выглядит он на фотографии не слишком презентабельно. Но если учесть, что каждая сторона основания этой пирамиды достигает полкилометра в длину, а полный объем оценивается в три миллиона кубометров, то следует признать ее крупнейшим искусственным сооружением на земле. Археологи установили, что ее строили около двух тысяч лет - вот уж долгострой так долгострой! Причем, как ни странно, этот исполин был рожден трудом многих поколений представителей разных культур: ольмеков, теотиуаканцев, тольтеков, сапотеков, микстеков, чолуланцев и ацтеков, сменявших друг друга на этой земле. Сменявших и не разбазаривавших, - как это принято ныне! - не разрушавших, а достраивавших то, что получили в наследство. Удивительные люди!
        Но и сооруженьице - ничего себе! Первоначально на его месте была возведена высокая коническая пирамида в форме перевернутого, ведра с плоской вершиной, увенчанной, как водится, храмом. Затем поверх первого было воздвигнуто второе "перевернутое ведро" из глины и камней. Основание нового храма было поднято на 60 метров над окружающей равниной, после чего в течение полутораста тысяч лет четыре или пять культур достраивали этот потрясающий монумент, расширяя его, но не увеличивая высоту. Хотел бы я знать, ради чего и кем был задуман этот колоссальный проект? Как удалось осуществить его, почему завершение его представлялось важным представителям разных народов, не пожалевшим на это ни времени, ни сил?
        Хотя, с другой стороны, мне встречались упоминания о том, что, по преданиям ацтеков, через каждые 52 года наступал новый период в развитии мира и к этому моменту они якобы приурочивали облачение старой пирамиды в новую оболочку - поверх существующей. Хорошо сохранившаяся пирамида в Тенаюке, находящаяся в 10 километрах к северо-востоку от Мехико, состоит из восьми таких оболочек. Обычай любопытный и...
        - Добро, Мишаня, пойдет, - огласил свой приговор шеф. - А теперь создай чего-нибудь жареное. Чтобы душа развернулась... и не сворачивалась.
        5
        - Во, блин, дают! - сказал Алька, когда диктор объявил, что за сутки на Землю опустилось еще пять черных звездолетов. Близ Пекина, Лондона, Дели, Рио-де-Жанейро и Санкт-Петербурга.
        - Да, - согласился я, - совсем озверели. Скоро плюнуть будет некуда, чтобы в инопланетную пирамиду не попасть.
        - Пирамидный дождь!
        - Прямо напасть какая-то, - Валька заглянула в развернутую на столе "Программу ТВ". - Надеюсь, на этот раз из-за них "Страсти по Марии" не отменят? Какой смысл печатать программу передач, если их постоянно тасуют? Я переключу на "Марию"?
        - Переключай, - разрешил я, поскольку уже видел новости, а разглагольствованиями ученых мужей по поводу черных пирамид был сыт по ноздри.
        Я мечтал написать статью под названием "Двери открываются", но они, увы, не желали открываться. Два старых и пять новых звездолетов инопланетян вели себя не лучше таинственных египетских пирамид.
        И писать о них было решительно нечего. Международные комиссии, ассамблеи и съезды продолжали переливать из пустого в порожнее, но ни о каких принятых ими решениях широкой публике не сообщалось. А будет стоять на планете два безмолвных, непроницаемых звездолета или семь - не велика разница. Хай стоят, если им делать нечего.
        - Па, съездим в субботу к нашей пирамиде? - спросил Алька, поднимаясь из-за стола и прихватывая вазочку с печеньем, чтобы идти с ней к компьютеру.
        - Что толку ехать? Близко нас к ней все равно не подпустят...
        - Ну хоть издали посмотрим.
        - Ладно, до субботы еще дожить надо, - промямлил я, раскладывая распечатки надыбанных в Публичке статей, из которых рассчитывал состряпать какой-нибудь легкий и незатейливый опус.
        Ну, например, о гипотезах, согласно которым египтяне поднимали каменные блоки весом в 150-300 тонн при помощи звука. Выглядят они неубедительно, но зато какой простор для фантазии! Тем паче у инков и ацтеков тоже будто бы были какие-то раковины или флейты, помогавшие им в строительстве пирамид. И, что самое главное, ученые так и не пришли к единому мнению относительно того, каким образом были возведены три величайшие пирамиды Египта. С остальными, теми, что поменьше, все вроде бы ясно - на них и блоки использовались маленькие, то есть такие, которые можно перетаскивать впятером-вшестером. А вот с этими тремя, возведение которых приписывают Хуфу, Хафре и Менкауру, многое непонятно. Нет в них ни мумий, ни иных следов захоронений, ни дат строительства, ни надписей, восхваляющих их создателей...
        Перерыв кучу литературы и как следует подоив Интернет, я насчитал более тридцати гипотез, пытавшихся ответить на вопрос, как же были воздвигнуты пирамиды. И почти все, представьте себе, соответствуют уровню школьной программы и повествуют о насыпях из кирпичей и грунта "которые шли наклонно с уровня земли до необходимой высоты". Причем насыпь должна была сохранять уклон 1:10; чтобы не развалиться. Да требовалась к тому же еще и не одна, а "несколько насыпей, подходящих к пирамиде с разных сторон". Писано явно от балды, поскольку простой расчет показывает: насыпь к вершине Великой пирамиды должна достигать 1460 метров. А это значит, что объем ее втрое превысит объем пирамиды: примерно 8 миллионов кубометров против 2,5. Проблема усугубляется тем, что насыпь высотой 150 метров надобно сооружать из таких же блоков известняка, что и пирамиду, поскольку, сделанная из грунта и кирпича, она осядет под собственным весом. Но куда в таком случае девать 8 миллионов кубометров пошедших на нее блоков после строительства пирамиды?
        Другие предлагаемые египтологами способы имеют не менее очевидные изъяны, и, знакомясь с ними, я невольно возвращался к легендам о том, что египтяне либо знали "слова мощи", заставлявшие неподъемные блоки левитировать, либо поднимали их в воздух при помощи неких "звуковых инструментов". Жаль не удосужился я поискать информацию о парящем будто бы в воздухе вот уже сотни лет металлическом гробе в мечети Кааба...
        Хотя, с другой стороны, упоминания о поднятии посредством звуковых инструментов блоков Баальбекской террасы, достигающих 1200 тонн, негасимых светильниках, которые использовались якобы при подземных работах в пирамиде Хуфу, и хранящихся в ее недрах сокровищах: изделиях из черной меди, нержавеющего железа, цветного золота, гибкого стекла и прочих чудесах, вызывают у меня стойкое чувство недоверия. Во-первых, потому что среди них, как правило, упоминается священная книга, которая открывается и становится доступной для прочтения лишь достойному. Эта байка восходит к легендам о Граале и - нутром чую! - не вписывается в смысловой ряд самых разухабистых пирамидных историй. Во-вторых, пишущие о негасимых светильниках сообщают, что их использовали при настенных росписях в пирамиде Хуфу. Между тем одно из существенных отличий трех великих пирамид от остальных состоит в том, что никаких росписей на стенах их комнат и коридоров нет. Равно как и указаний на то, что они построены во времена и по воле фараонов Хуфу, Хафры и Менкаура...
        - Над чем трудишься? - поинтересовалась Валька, когда "Страсти по Марии" были прерваны рекламой "уникальных изделий с крылышками".
        - Хочешь заметку прочитаю? - У меня всегда есть для Вальки что-нибудь душещипательное. Не то чтобы я специально искал, а само как-то среди газет и журналов попадается. Ну я и приберегаю для подходящего случая.
        - Давай, - с некоторой опаской согласилась жена.
        - "Американская миллионерша Маргарита Дорфи проиграла полтысячи долларов известному индологу, профессору С. Чейни, побившись об заклад, что она устоит перед загадочными чарами "Лежащего Вишну" в заброшенном храме вблизи Пешавара.
        "Лежащий Вишну", которому насчитывается более двух тысяч лет, представляет собой обсидиановую статую мужчины. Его фаллос на протяжении веков использовался для обряда дефлорации.
        Согласно преданию, ни одна женщина, оставшись наедине с божеством, не может противостоять исходящей от него притягательности. Маргарита Дорфи в разговоре с профессором Чейни высказала скептицизм в отношении правдивости этой легенды.
        - Я не чувствую никакого биополя, находясь рядом с этим истуканом, - заявила она.
        Однако наутро миллионерша вручила профессору
        Чейни чек на пятьсот долларов, отказавшись дать какие-либо комментарии".
        - Фу, какая глупость! - возмутилась Валька. - Вечно ты какую-нибудь гадость отыщешь! И где только находишь?!
        - А по-моему, блестяще! Заметка называется "Ночь с божеством", газета "Интеллект-ревю", от...
        - Избавь! - свирепо рявкнула Валька, однако реклама никак не кончалась, и она согласилась выслушать еще одну заметку, которая, по моим уверениям, должна ей понравиться.
        - "Недавно, один американский орнитолог заприметил странную парочку птиц, которые вели себя как настоящие влюбленные. Громадный гриф, предположительно улетевший из частного зоопарка, нежно обхаживал симпатичную бездомную ворону. Странная пара неразлучна. Влюбленные вместе спят, едят и парят в небесах. Все как у людей. Только вот вероятность того, что у них родятся птенцы, равна нулю".
        - Жалко, - вздохнула Валька, и взгляд ее затуманился.
        "Отлично! - мысленно поздравил я себя. - Так держать! Верно говорят: "Не согрешишь - не покаешься".
        Валька одарила меня благосклонным взором и врубила громкость - нескончаемые "Страсти" продолжали кипеть и пузыриться, а я, мгновенно отключившись от происходящего на экране, погрузился в свои распечатки.
        6
        - Шеф сказал, что внеочередные выпуски закончились, - предупредил меня Толя. - Гони для следующего номера все самое забойное, что у тебя про пирамиды заначено. Иначе пропадет товар - устала публика про эти долбаные звездолеты читать. Кончился пирамидный аврал, начинаются серые будни.
        - Ну и ладушки. Сколько-то на этих инопланетянах наварили, и то хорошо, - добродушно сказал Ваня и подсунул мне статью, которую шеф просил "малость причесать".
        - Сделаем, - пообещал я без особого восторга.
        Причесывать Ванины стилизованные под "письма читателей" статьи было удовольствие ниже среднего. Нарочитое косноязычие его переходило в них порой все границы, а шеф требовал "держаться в рамочках".
        Я скинул плащ - апрель выдался на редкость погожим, пока от метро до работы шел, упарился. Сел за комп, вытащил нещадно исчирканные распечатки, с твердым намерением сотворить пирамидный шедевр, а уж потом, когда творческий жар спадет, браться за Ванину галиматью.
        Задуманное мною тоже было галиматьей. Но в собственную галиматью, как конфету в фантик, я всегда пытался вложить что-то интересное и разумное, если уж не "доброе и вечное" - товар этот спросом у широкой публики не пользуется. Вложить то, что поразило и удивило меня самого, то, чем я хотел поделиться с читателем. Возможно, именно из-за этого желания поделиться увиденным, услышанным, вычитанным я и стал журналистом. Тяга закричать: "Смотрите, как здорово! А я и не знал!" - превалирует у меня надо всеми прочими желаниями и стремлениями. "Патологический восклицатель" - поставила мне диагноз Валька после того, как я отказался перейти на работу в "глянцевый" - престижный, но вовсе уж пустой - журнал, тираж которого составляет, между прочим, 700 с лишним тысяч. По нонешним-то временам - не фиг собачий! Но я бы там, подписи под фотками делая, с ума бы сошел или, что более вероятно, спился. И Валька, умница, поняла - не стала попрекать невеликими заработками. Хотя статьи мои не читает. Даже самые отпадные.
        Кстати, предыдущая моя "жареная" статья прошла "на ура".
        Суть ее состояла в том, что на пирамидах майя и вокруг них люди иногда впадают в ярость и проявляют не свойственную им сексуальную активность. Порой это выливается в настоящие оргии, о которых их участники вспоминают потом с ужасом и омерзением. В разложенных передо мной распечатках очерков и заметок упоминались разные пирамиды, и случаи временного помешательства описаны в них с разной степенью достоверности, но общие закономерности в них прослеживаются.
        Экскурсоводы рассказывали журналистам, что, случалось, находили вокруг пирамид тела обнаженных людей, не то упавших, не то бросившихся с их вершин. А в группах туристов, посещавших пирамиды ночью, попадались женщины, которые, без видимых причин, начинали срывать с себя одежду и приставать к мужчинам.
        В одной из использованных мною заметок описывался скандал, произошедший с супружеской парой из Норвегии, тремя немцами и двумя американками. Познакомившись вблизи пирамиды, они решили подняться ночью на ее вершину, где женщины ни с того ни с сего начали раздеваться. Мужчины тоже как будто сошли с ума и учинили драку из-за соблазнявших их дам. Под утро всех семерых обнаружил сторож: голых, исцарапанных, истерзанных и спавших непробудным сном. Заподозрив неладное, он вызвал полицию, и вся компания была отправлена в тюремный лазарет. Через двое суток отменно повеселившиеся туристы проснулись, припомнили, что с ними произошло, и дружно отправились в суд, обвиняя друг друга в изнасиловании и нанесении телесных повреждений.
        В другой заметке сообщалось, что на пирамиде, расположенной в Чичен-Ице, туристская группа обнаружила двух то ли спящих, то ли потерявших сознание девиц. Голых, в окружении наспех сорванной одежды. Попытки разбудить их не увенчались успехом, и вертолетом туристки были доставлены в больницу. Придя в себя, они рассказали, что их охватило безумие - им мерещилось, будто они вступают в сексуальный контакт со сверхъестественным существом. При этом медицинская экспертиза показала, что девицы не были пьяны или накачаны наркотиками. Трех юношей, пришедших на пирамиду вместе с ними, обнаружили в подземном зале, куща те спустились по внутренним лестницам и коридорам. Парни тоже были без сознания и нуждались в лечении, а очнувшись, могли сказать только, что их сморил глубокий сон, в котором они убегали от какого-то ужасного существа.
        Специалисты приписывают неадекватное поведение некоторых людей на вершинах и в окрестностях пирамид тому, что эти, похожие на зиккураты Вавилона, сооружения возводились майя, ольмеками и другими народами Центральной и Южной Америки в геопатогенных зонах, над разломами земной коры. Дальше мнения разделяются: одни полагают, что виной психических отклонений являются просачивающиеся через трещины ядовитые испарения: родон, метан, бензпирены и прочая гадость; другие - что в глубине земли возникают некие вибрации звуков, которые, доходя до поверхности, воздействуют на восприимчивых к ним людей. Волны различной частоты по-разному влияют на человеческую психику: одни вызывают агрессивность, другие - красочные видения, третьи усиливают сексуальное влечение, а волны, возникающие во время сейсмических толчков, могут просто оглушить человека, привести к длительной потере сознания. Причем следует иметь в виду, что в сумерках и ночью - особенно лунной - человеческое подсознание более восприимчиво, чем днем, и, соответственно, острее реагирует на влияющие на него факторы, какой бы природы они ни были.
        Любопытно, что в летописях древних индейцев встречаются упоминания о случаях массового помрачения на сексуальной почве, поскольку многие священные церемонии происходили ночью, и надобно думать, выбирая места для возведения пирамид, жрецы знали, какой эффект они окажут на молящихся.
        Такая статья, с позаимствованными из разных источников пикантными фактами, не могла не вызвать восторга. Находятся, разумеется, педанты - встречаются такие зануды и среди моих знакомых! - которые утверждают, что никакие мы не журналисты, а "самые настоящие мародеры, халтурщики и плагиатчики". До известной степени они правы, хотя среди ученых мужей ходит шутка, что, ежели диссертация списана с одной работы - это плагиат, с двух - компиляция, а с трех и более - полновесный ученый труд, обобщающий созданное предшественниками. Но есть у меня и более веский аргумент: я бы, господа хорошие, и сам с удовольствием писал о мексиканских пирамидах не понаслышке, а облазив их сверху донизу, но кто ж меня в Мексику в командировку пошлет?
        Петенька Крымов рассказал мне давеча в ответ на это следующую историю о царе Филиппе, папаше того самого Александра Македонского, коего никому представлять не надо. Шел как-то Филипп по площади столицы с важного и волнительного собрания, и увязалась за ним старушонка, начавшая жаловаться царю на жизнь. И дети, мол, ее не слушаются, и внуки ни во что не ставят, и пенсию ей платят маленькую и нерегулярно, и в собесе очереди невозможные, и по телику пакость кажут, и проклятая инфляция в гроб вгоняет, не говоря уже о соседке, которая... Ну, словом, понятно, на что может жаловаться пожилая женщина. И, ясное дело, Филипп ей ответил: "Некогда мне, мать! Уймись, своих забот хватает! Нет у меня времени слушать каждого обиженного и несчастного!" На что старуха ему и говорит: "А коли нет у тебя времени выслушать нас и вникнуть в наши беды - не будь царем!"
        Трудно мне было Петеньку переспорить и нечего ему возразить, ибо сидели мы под холщовым навесом с надписью "Балтика" и загружены были уже под ватерлинию светлым " 3, и день стоял погожий, и прав он был, по большому счету, как сто членкоров. Но прав только отчасти, и ответить ему следовало хотя бы для поддержания душевного разговора. Тогда-то я и обратил Петенькино внимание на выглядывавший из его сумки внеочередной номер нашего "ЧАДа". Но бывший мой однокашник - тот еще гад ползучий, из любого положения вывернется! - вместо того чтобы признать, что и мы на что-то годны, заявил: ежели, дескать, ему приходится пользоваться вместо туалетной бумаги - наждачной, то говорит это вовсе не о том, что у него жопа чугунная, а об отсутствии выбора.
        Подумав, он, впрочем, признал, что выбора у меня тоже нет, и обещал свести с неким профессором, имеющим "Сказать пару слов" по поводу черных пирамид пришельцев.
        У меня не было что сказать про пришельцев, но новая статья о египетских пирамидах обещала выйти очень и очень недурной...
        7
        Она таки и вышла недурной. Но шеф сказал, что народ перекормлен пирамидами и материалы о них придется попридержать, А сейчас он хотел бы получить от меня что-нибудь веселое, страшное, злободневное и анекдотичное. Уставился через свои чудовищные окуляры мне в глаза и, догадавшись о том, какой последует ответ, изрек:
        - Мишамбо, если у тебя нет заготовок и наметок, сядь с кружкой пива и придумай что-нибудь забойное. Ты же можешь, я знаю!
        Черт бы его побрал! Разумеется, я могу, особенно если мне говорят, что в меня верят Но мне хотелось писать о пирамидах! Мне хотелось написать продолжение предыдущей статьи, в которой говорилось о том, каким географическим и астрономическим чудом являются три великие египетские пирамиды! О вычисленной египтянами, или, точнее, их учителями атлантами, прецессии равноденствий, о картах турецкого адмирала Пири Рейса и "третьей силе", связавшей древних египтян с обитателями доколумбовой Америки. О том, что Сфинкс, известный нам как "человеко-лев", прежде, вероятно, был просто гигантским каменным львом, смотревшим в день весеннего равноденствия 10450 года до нашей эры на своего зодиакального собрата, а ныне устремившим взор на Водолея. Это было по-настоящему интересно! Это давало масштаб и перспективу, а всем нам полезно иногда отвлекаться от сиюминутного, дабы задуматься о вечном. Да-да, я тоже готов ухмыльнуться и вспомнить Гавриила Степановича из "Театрального романа", патетически восклицавшего: "Эх, деньги, деньги! Сколько зла из-за них в мире! Все мы только и думаем о деньгах, а вот о душе подумал
ли кто?" Но это же правда!
        Появление черных пирамид всколыхнуло что-то в душах, заставило нас с изумлением осмотреться по сторонам. И что же? Прошло две-три недели, месяц, и мы ими уже накушались. Мы забыли о них, и по телику опять с утра до ночи травят про очнувшихся от дремы террористов, экстремистов, маньяков и о всевозможных стихийных бедствиях. На экраны вернулись телесериалы? около двадцати штук в день. Все-все вернулось на круги своя...
        - О, Антонио, не видел ли ты мои прокладки? - трагическим голосом вопросил я, услышав жалобные вопли очередной страдающей Марии.
        - Шел бы ты, Миша... трудиться в комнату. И тебе телик мешать не будет, и я от тебя отдохну, - ласково предложила Валька, и я потащил старенький, купленный в комисе ноутбук в комнату.
        - Чем занимаешься? - спросил я у Альки, намекая на то, что неплохо было бы освободить мне стол.
        - Редактирую Пришвина, - важно сказал он, старательно чиркая в "Хрестоматии" для пятого класса карандашом. - Чудовищно пишет. Его бы из вашего журнала поганой метлой с такими рассказами погнали.
        - Это верно, - согласился я, подумав, что тезка мой - Михаил Михайлович - скорее всего не стал бы пристраивать свои опусы в наш журнал.
        - Иди-ка, дружок, за секретер, мне тут поработать надо, - сказал я не понимающему тонких намеков сыну, и тот, сделав мне козью морду, освободил стол, на который я торжественно водрузил своего маленького помощника.
        Подпер голову руками и уставился в закатное, исчерченное перламутровыми облаками небо...
        Точно такие же перистые облака плыли над черной пирамидой, на которую мы с Валькой и Алькой поехали взглянуть в прошлое воскресенье. Мы доехали на метро до станция "Московская" и пошли к памятнику защитникам Ленинграда, называемого в народе "Стамеской". Чудовище это всегда производило на меня тягостное впечатление: мало того, что обелиск и впрямь сделан в форме стамески, так под ним еще и карикатурно крохотные бронзовые человечки мечутся - ужас какой-то!
        Алька углядел черную пирамиду уже от универсама, примыкавшего к универмагу "Московский", но целиком мы увидели ее, только дойдя до начала Московского шоссе. Она высилась на месте парка Городов-героев и была окружена наспех поставленным бетонным забором. Выглядела черная пирамида впечатляюще, но по-настоящему оценил я ее размеры, только заметив стоящий подле нее храм Георгия Победоносца.
        - Ух ты! Здорово смахивает на террикон! - сказала
        Валька, повиснув на моем локте. - А по телику она кажется не такой уж большой.
        На площади Победы царило оживление: съехавшийся с разных концов Питера люд глазел на пирамиду, налюбовавшиеся мрачной махиной дети толкались у лотков с мороженым, хот-догами и пепси.
        - Так это и есть звездолет пришельцев? - спросил Алька, несколько минут почтительно взиравший на черную гору. - Отпад! Что же они в нее напихали?
        - Ума не приложу, - честно сказал я, потому что стараюсь без особой необходимости сыну не врать. - Версии разные ты и сам слышал, если новости смотрел. Выбирай по вкусу.
        - Но ты-то как думаешь, зачем они прилетели? - не унимался Алька.
        - Не знаю, - повторил я и, чтобы пресечь дальнейшие вопросы, добавил: - Чтобы глаза нам мозолить.
        - Ага, - сказал Алька и надолго задумался... Розовое небо полиловело, три вспугнутые чем-то
        вороны поднялись с растущих во дворе вязов, и я занес пальцы над клавиатурой. Делать нечего, придется написать шефу статью. Ну, например, о летающих крокодилах. Крокодилах-мутантах. Которые появились в нашем городе после того, как мода на разведение их в ванных комнатах прошла, и новые русские стали избавляться от своих беспокойных питомцев. Что мода была - это я знаю наверняка. Что модные цацки быстро устаревают - общеизвестно.
        Стало быть, начали хозяева выбрасывать надоевших крокодилов во дворы. А те принялись жрать бомжей. Милиция взялась их, то есть не бомжей, а крокодилов, конечно, отстреливать, и те, в поисках спасения, устремились в городскую канализацию, по которой спускают из заводов всякую химию и радиоактивную дрянь. И тут-то крокодилы стали мутировать, и у них отросли крылья. Придумать две-три истории, рассказанные якобы очевидцами: бомжом, ассенизатором и милиционером, - это мне пара плевых. А если добавить к ним для затравки байку, как воспитанник-крокодил съел своего новорусского хозяина и гадил потом, на радость бомжам, золотыми перстнями и цепочками, это будет определенно иметь успех. Кто не поверит - посмеется.
        Я застучал по клавишам и за пару часов состряпал крокодильную статью.
        А когда Валька пошла спать и выгнала меня на кухню, принялся составлять конспект нового опуса о пирамидах. Того, что станет продолжением статьи, которую шеф сочтет возможным напечатать в лучшем случае номера через два. Если черные пирамиды пришельцев никак себя до тех пор не проявят. Во что, честно сказать, верилось мне с трудом. Ведь не за тем же, действительно, эти семь громадин преодолели бог весть сколько парсеков, чтобы мозолить нам глаза?
        Итак, новая статья о пирамидах будет посвящена следующим вопросам.
        Джон Энтони Уэст, автор "Ключа путешественника", "Змея в небе" и других книг, в которых излагает свои взгляды на развитие цивилизации Египта, писал, что три великие пирамиды отличаются от всех остальных не только отсутствием в них росписей и следов захоронения фараонов, но и качеством строительных работ: "Есть противоречие в сценарии, который звучит следующим образом: сначала возводятся никуда не годные пирамиды, неразумные конструктивно; внезапно начинается строительство совершенно невероятных пирамид, конструктивно превосходящих все, что только можно себе представить; и вдруг, внезапно, поворот назад, к дрянным пирамидам. В этом нет логики... Применительно, скажем, к автомобилестроению это выглядело бы так: промышленность изобретает и строит "Форд-Т", затем внезапно изобретает "Порше" 93 года и выпускает их несколько штук, потом забывает, как это делается, и возвращается к выпуску модели "Форд-Т"... Цивилизации так не работают".
        Под "никуда не годными пирамидами" Уэст подразумевает ступенчатую пирамиду Джосера в Саккаре, возведенную во времена III династии, - внушительное сооружение, построенное из сравнительно небольших блоков, с ненадежными внутренними камерами. Говоря о "дрянных пирамидах", он имеет в виду пирамиды V и VI династии, украшенные изнутри прекрасными "Текстами пирамид", но построенными так плохо, что почти полностью обрушились, и сегодня большая часть их представляет собой груды щебня. А вот пирамиды IV династии в Гизе, как это ни странно, построены так, что простояли тысячи лет, почти не пострадав.
        В результате сильного землетрясения 1301 года с Великой пирамиды, приписываемой Хуфу, осыпалась большая часть облицовки, и ее вывезли на стройки Каира. Однако вблизи основания остались еще плиты, которые подробно обследовал в XIX веке археолог У.М. Флиндерс Петри. С изумлением он писал, что размеры плит выдержаны с точностью около 0,2 мм, причем стыки подогнаны так, что в них нельзя просунуть лезвие перочинного ножа. "Даже просто уложить плиты с такой точностью - достижение, - отмечал он, - но сделать это с цементной связкой - вещь почти невозможная; ее можно сравнить разве что с оптической системой площадью в несколько гектаров".
        К "невозможной" стыковке столь филигранно изготовленных плит надо добавить точную ориентацию Великой пирамиды по сторонам света, почти идеально прямые утлы, удивительную симметрию четырех огромных граней и до сих пор не понятый способ, которым миллионы тяжеленных блоков были подняты на десятки метров. Жан Франсуа Шампольон - основатель египтологии, расшифровавший знаменитый Розетский Камень, писал: "По сравнению с древними египтянами, мы, европейцы, - все равно что лилипуты". А ведь он еще не знал многих фактов, установленных современными исследователями пирамид.
        Ну, например, периметр основания Великой пирамиды равняется высоте, умноженной на 2Пh. А между тем число Пh известно в истории математики как "число Лудольфа" - голландского ученого XVII века, открывшего соотношение длины окружности к ее диаметру. Между тем подобное соотношение нельзя считать случайным, поскольку высота пирамиды Солнца в Теотиуакане - расположенном в 50 километрах к северо-востоку от Мехико, - умноженная на
4Пh, равняется периметру ее основания. Тот факт, что размеры этих сооружений связаны подобными соотношениями, свидетельствует не только о существовании в древности развитых математических знаний, но и о некоторой общей цели.
        Этим, однако, чудеса Великой пирамиды не исчерпываются. Известно, что в Древнем Египте имелись две линейные единицы измерения, которыми пользовались строители пирамид: светская, предназначенная для простого народа, и священная, так называемый "фут пирамид". Он равнялся 0,635660 метра. Оказывается, эта цифра соответствует 1/10 000 000 части радиуса, проведенного из центра Земли к полюсу с ошибкой всего в 0,003 миллиметра. Период солнечного года - времени, за которое Земля совершает полный оборот вокруг Солнца от одного весеннего равноденствия до другого - равен 365,2452 дня. По подсчетам Д.Давидсона, измерение окружности пирамиды по прямой от угла к углу дает в "дюймах пирамид" число 36524,246. Каждая из наружных стен пирамиды выстроена так, что несколько прогибается внутрь, и если провести измерение окружности пирамиды не от утла по прямой, а вдоль стен, получится несколько большее число 36525,647. Это время звездного года, равного
365,25647 дня. Звездным годом называется измеряемое по звездам точное время обращения Земли вокруг Солнца.
        Сумма диагоналей Великой пирамиды 25 826. Точка равноденствия, которую Земля пересекает каждый год, медленно перемещается вдоль эклиптики. Это перемещение имеет период, который выражается тем же числом 25 826. Французский астроном Т.Моро утверждает, что создателям пирамиды было известно расстояние от Земли до Солнца. Первоначальная высота Великой пирамиды 148,208 метра, увеличенная ровно в миллиард раз, дает именно это расстояние. Примерно. Потому что величина эта изменяется благодаря движению Земли и колеблется в пределах от 147 до 152 миллиардов километров, и средней считается 149,5 миллиарда километров. Любопытно, что даже понятие "миллион" было принято в европейской науке только в XIX веке.
        Такого количества совпадений просто не может быть, на этом сходятся все, кто занимался изучением Великой пирамиды. Однако интересен вывод, который делают из этого многие ученые: создатели этого сооружения не просто хотели продемонстрировать потомкам свое мастерство. Великая пирамида, вкупе с двумя другими пирамидами, является неким зашифрованным посланием, причем столь важным, что наши отдаленные предки совершили поистине титаническую работу, дабы передать его нам...
        8
        - Мне понравилась ваша статья о Пяти Солнцах, - сказал Вениамин Петрович Берестов - профессор, адрес и телефон которого дал мне Петенька Крымов. - Среди прочей белиберды и вдруг хоть какая-то тень мысли. Бледная, надо признаться, тень, но все же...
        На профессора Берестов не слишком-то походил. Пожилой крепыш, с густым ежиком седых волос и красным лицом хронического выпивохи, встретил меня в тренировочных штанах и белой футболке с легкомысленной надписью "Kiss me!". Несколько мгновений он сверлил меня маленькими серыми глазками, а потом отступил в глубь квартиры и сделал приглашающий жест. Я прошел в комнату и первое, что увидел, - огромную черную пирамиду за окном. Понятно, что, имея ее постоянно перед глазами, профессор не мог о ней не думать и родил собственную гипотезу по поводу прилета пришельцев.
        - Вам следовало бы не отвлекаться на пустяки, а поискать другие пророчества о конце света, - продолжал Вениамин Петрович, усаживаясь за стол, на котором высилось несколько стопок книг со множеством закладок из полосок цветной бумаги, в то время как я занял стоящий у окна стул. - Обнаруженный материал, уверяю вас, заставил бы задуматься даже самого скудоумного писаку.
        - Тема светопреставления была модной в конце века, а теперь всех интересуют пирамиды, - осторожно заметил я. - Да и они почтенной публике поднадоели. Раз двери в них не открываются, так и говорить не о чем.
        - А вы сами тоже считаете, что между появлением пирамид и концом света никакой связи нет? - спросил профессор, и я подумал, что Петенька подставил меня по полной программе. Единственное, чего мне не хватало для счастья, так это брать интервью у сумасшедшего!
        - Ученые ожидают, что следующая инверсия магнитных полюсов Земли произойдет около 2030 года. Но вызовет ли это катаклизм и как это связано с пирамидами... - промямлил я.
        Берестов поглядел на меня с сожалением и, чуть помедлив, сказал:
        - Умеете вы смотреть и не видеть! А Библию вы, молодой человек, читали? Читали? Тогда должны помнить, что в Книге бытия написано: "И воззрел Бог на землю, - и вот, она растленна: ибо всякая плоть извратила путь свой на земле. И сказал Бог Ною: "Конец всякой плоти пришел пред лицо Мое; ибо земля наполнилась от них злодеяниями. И вот, Я истреблю их с земли".
        "Ну, Петенька, погоди! - мстительно подумал я. - Припомню я тебе этого профессора!"
        - А читали вы сказание о Гильгамеше, переведенное с шумерских глиняных табличек, которые восходят к началу третьего тысячелетия до нашей эры? - вопросил Берестов и, не прибегая к помощи лежащих перед ним книг, процитировал: "В те дни мир процветал, люди размножались, мир ревел как дикий бык, и Великий Бог был разбужен шумом. Энлиль услышал шум и скат зал собравшимся богам: "Шум, производимый человечеством, невыносим, из-за этого галдежа невозможно спать". И боги решили истребить человечество".
        - Читал я перевод этих табличек, - сказал я. - Однако не понимаю, при чем здесь пирамиды пришельцев?
        - Так, может, вы и погребальный тест, обнаруженный в гробнице фараона Сети I, читали? Тот, в котором говорится об уничтожении потопом изрядно грешившего человечества. Тогда вы должны помнить конкретные причины этой катастрофы, изложенные в Главе 175 "Книги Мертвых", которая приписывает богу Луны Тоту следующие слова: "Они воевали, они погрязли в раздорах, они причиняли зло, они возбуждали вражду, они совершали убийства, они творили горе и угнетение... Вот отчего я собираюсь смыть все, что сотворил. Земля должна омыться в водной пучине яростью потопа и снова стать чистой, как в первобытные времена".
        - Если вы намерены меня экзаменовать, то позвольте вам помочь и сообщить, что я много чего помню, - ответил я профессору, поднимаясь со стула. - Вот, например:
        Перегражденная Нева
        Обратно шла, гневна, бурлива,
        И затопляла острова,
        Погода пуще свирепела,
        Нева вздувалась и ревела,
        Котлом клокоча и клубясь,
        И вдруг, как зверь остервенясь,
        На город кинулась. Пред нею
        Все побежало, все вокруг
        Вдруг опустело - воды вдруг
        Втекли в подземные подвалы,
        К решеткам хлынули каналы,
        И всплыл Петрополь, как тритон,
        По пояс в воду погружен.
        - Браво! - промолвил профессор. - Если вы помните Пушкина, еще не все потеряно! Я был о вас худшего мнения.
        - Спасибо, - сказал я, направляясь к двери. - Рад был познакомиться и произвести приятное впечатление.
        - Стоять! - взревел Вениамин Петрович и, когда я от неожиданности остановился, ласково попросил: - Бросьте вы, Миша, выпендриваться. Посидите, полялякайте со стариком, авось в мозгах побольше останется, чем от всех ваших боевиков, комиксов и ужастиков. Пошли-ка, брат, на кухню, там оно как-то сподручнее толковые разговоры вести.
        "Вот ведь чертовня! - удивленно подумал я. - Псих этот самый Берестов, а никакой не профессор! И все же забавный мужик, гадом буду!"
        - Вы меня, Михаил Иванович, за психа приняли, а напрасно, - сказал Вениамин Петрович, проходя вслед за мной на кухню, где на плите - вот те раз! - стояло сооружение, сильно смахивающее на самогонный аппарат. - Ну, что вы из себя статую Командора изображаете? Никогда прибор для получения самогона не видели?.
        - Видел, - признался я. - Перевод "Книги Мертвых" не читал - каюсь. Но из чего самогон получают - представление имею. Есть у меня малоимущие знакомые...
        - Соорудил перед началом перестройки, во времена искусственного дефицита и, знаете, до сих пор пользуюсь, - без тени смущения сообщил Вениамин Петрович. - Остофигело умные статьи за бутылку писать.
        - М-м-м... Да-а-а... - проблеял я, опускаясь на табурет у окна, из которого открывался прекрасный вид на зловещую черную пирамиду.
        - Берите селедочку, - продолжал удивлять меня Вениамин Петрович, наполняя две стоящие на столе стопки жидкостью из литровой бутыли, с ловкостью фокусника вытащенной им из холодильника. - До недавнего времени я, знаете ли, о будущем мало задумывался. Да и о прошлом тоже. И дело тут, вы не подумайте, не в карьере! Просто чего ни коснись - все интересно! Белых пятен кругом - непочатый край. Где ни копни - везде находки. Но одни, знаете ли, местного значения, а другие - глобальные. Ну, ваше здоровье!
        Я чокнулся с Вениамином Петровичем и осушил стопку. Взглянул на высящуюся за окном пирамиду и спросил:
        - Так вы полагаете, они и впрямь имеют отношение к концу света?
        - Имеют, к сожалению, - сказал Берестов, опорожнив стопку и ухватив на вилку аппетитный кусочек селедки с луком. - Я ведь вас цитатами разными не зря пичкал. Все они к пирамидам непосредственное отношение имеют. Скажите мне, о чем бы вы ваших потомков предупредить хотели? Если бы у вас возможность была весточку им передать. О погоде? О способах убирать пшеницу?
        - Я вас не понимаю! - выдавил я из себя.
        - Прекрасно понимаете! Только признаться в этом себе не хотите. Предупреждать человека о счастье, которое его ждет, - напрасный труд! Предупреждать о хорошем никто не станет - нет в том нужды! А о беде - да! О ней можно, нужно и должно уведомить, даже если это выльется в копеечку, верно?
        - Верно, - сказал я, отметив, что самогонку профессор мастерит классную.
        - Так вот нас наши чадолюбивые предки предупредили. Они нам столько посланий оставили, что только слепой не прочтет. Вспомните о священных книгах буддистов, в которых говорится о Семи Солнцах, каждое из которых губят поочередно вода, огонь или ветер. Предания аборигенов саравака и сабаха из Океании говорят о том, что Шесть Солнц погибли и ныне мир освещается Седьмым. А в пророческих Сивиллиных книгах говорится о "девяти Солнцах, которые суть пять эпох". И предрекается еще две эпохи - Восьмого и Девятого Солнц...
        - Селедка у вас хороша, - сказал я, чтобы выбить профессора из накатанной колеи. Похоже, конец света был его коньком, но меня-то интересовали черные пирамиды.
        - Я понимаю ваше нетерпение. - Вениамин Петрович одарил меня неодобрительным взглядом, однако стопку мою все же наполнил. - Но перед тем, как перейти к делам нынешним, позвольте напомнить вам еще один миф, автором которого являются индейцы хопи - дальние родственники ацтеков, о которых вы писали в вашей статье. "Первый мир, - полагали они, - был уничтожен за человеческие проступки всепоглощающим огнем, который пришел сверху и снизу. Второй мир кончился, когда земной шар свернул со своей оси и все покрылось льдом. Третий мир закончился вселенским потопом. Нынешний мир - четвертый. Его судьба будет зависеть от того, будут ли его обитатели вести себя в соответствии с планами Создателя".
        - Пятый, седьмой, девятый, четвертый мир - не слишком ли велик разброс? А планы Создателя - это вообще запредел... - сказал я, вытаскивая пачку сигарет и вопросительно поглядывая на Вениамина Петровича.
        - Кури, - разрешил Берестов, - пей! Но дело разумей. Допустим, древние, возводя пирамиды, хотели нас о чем-то предупредить.
        - Допустим, - согласился я под его требовательным взглядом.
        - Допустим, инопланетные пирамиды тоже появились на нашей Земле, чтобы о чем-то нам намекнуть. Не слишком тонко, ну да ведь мы намеков не понимаем. Верно?
        - Я лично понимаю! - запротестовал я.
        - За тебя, разумного! - провозгласил профессор и, осушив стопку, потянулся за хлебом. - Так вот, не приходило ли тебе в голову, что черные пирамиды присланы к нам, чтобы мы, глядя на них, задумались: кто мы, зачем, для чего?
        - Прилетели заботливые дяди... - начал я не без сарказма в голосе.
        - Вот именно. Прилетели заботливые дяди. Только вот, может статься, заботятся они не о нас, а о нашей, например, галактике. И видят - пользы мы ей не принесем, а угробить со временем можем. Тут бы разумному человеку и вспомнить, что о появлении этих дядь нас предыдущая цивилизация предупреждала. И мифы соответствующие придумывала, которые через века дошли. И пирамиды строила...
        - Не нравится мне что-то ход ваших мыслей! - сказал я, втыкая сигарету в подставленное мне профессором блюдце. Не вижу я связи между древними пирамидами и этими, черными!
        - Ну, это, милый, твои проблемы. А я вижу. И готов допустить, что такие вот черные пирамиды уже появлялись перед потопом. И кто-то, глядя на них, подумал: э-э-э, ребята, что-то мы не то делаем! И построил ковчег. А потом, когда погубившие прежний мир воды ушли, завещал правнукам: постройте, парни, пирамиды. И пусть они содержат информацию о том, что кто плохо жил, тот плохо кончит.
        - Очень вольное допущение!
        - Ничуть. И я вовсе не утверждаю, что пирамиды эти погубили прежнюю цивилизацию. Скорее всего они появились, дабы предупредить ее, что она идет не тем путем и закат ее близок. Что она вот-вот уничтожит дом, в котором живет. Вы не задумывались о том, что, может статься, внутри этих пирамид ничего и никого нет? Что это просто макеты с двигателями? Потому-то двери и не открываются и никогда не откроются?
        - Но почему бы не предупредить об этом более простым способом? Для этого достаточно послать одну маленькую летающую тарелочку, которая оповестит землян по всем каналам связи о грядущей катастрофе, - сказал я, полагая, что профессор умничает и смотрит на мир слишком мрачно. В словах его был резон, я чувствовал это, но не хотел признать. Да и кто бы без возражений согласился с его доводами?
        - Предупредить можно, но как тогда быть со свободой воли? Предупредить открыто - значит, вмешаться в развитие человечества, навязать ему свою мудрость, свою волю, свое решение проблемы. То есть сделать как раз то, чего создатели черных пирамид, по понятным причинам, делать не хотят. Ведь сказав "А", придется говорить все буквы алфавита. - Видя, что я его не понимаю, профессор досадливо поморщился и пояснил: - Нельзя просто поделиться какими-то знаниями, отдельными открытиями в тех или иных областях науки, не рискуя при этом навредить. Передача знаний неизбежно превратится во внедрение культуры и навязывание своего образа жизни и своих ценностей представителями более развитой цивилизации. Привить на дичок ветку культурного растения - значит изменить его природу. При условии, что эти культуры находятся примерно на одном уровне, они обе обогатятся, но при этом неизбежно частичное, а со временем и полное их слияние...
        - Что же в том плохого?
        - Плохого, может быть, и нет, но и хорошего, если вдуматься, немного, поскольку унификация ведет в конечном счете к вырождению. Если же одна из цивилизаций явно доминирует, то она просто поглотит другую. Количественно она вырастет на сколько-то тысяч, миллионов иди миллиардов особей, в то время как самобытная, но отсталая цивилизация прекратит свое существование. Я говорю о вариантах, при которых события развиваются мирно. Обмен культурными ценностями невозможен между древними римлянами, например, и цивилизацией, строящей подводные лодки и самолеты. Верно?
        - Пожалуй, в этом есть смысл, - не мог не признать я.
        - Прекрасная мечта Ивана Антоновича Ефремова о Великом Кольце подразумевает близкий уровень развития цивилизаций. В противном случае никакого Братства Разумов не получится. В культуртрегеров превратимся либо мы, либо более развитая цивилизация. А если она не желает играть эту роль, ей остается только прислать нам в качестве предостережения черные пирамиды.
        - Нечто вроде стивенсоновской "черной метки"?
        - Нет, последняя попытка помочь людям образумиться, одуматься. Помочь наконец почувствовать себя жителями планеты, а не страны, города, улицы, дома, квартиры. Но это скорее всего невозможно, и гибель человечества неизбежна.
        - Это почему же? - недружелюбно спросил я.
        - Причин можно назвать множество, но по-настоящему существенны две: человек не осознал себя человеком, жителем планеты Земля, а народы не осознали себя частью человечества.
        - Эк вас занесло! А нельзя ли поконкретнее, не в масштабе всего человечества?
        - Можно. Тогда вместо леса мы будем видеть отдельно стоящие деревья и вряд ли что-нибудь сумеем сказать о природе лесного массива.
        - Говорят, по капле умный человек может представить структуру и проблемы океана.
        - Так говорят любители сокращенной философии и кабинетные ученые, которым удобнее изучать каплю океанской воды в пробирке, чем спускаться в батискафе на океанское дно.
        - И все же...
        - Ну хорошо, извольте, - профессор ничуть не удивился, когда я вытащил из кейса диктофон и сменил кассету. - Человечество убивает себя различными способами, и какой-нибудь, а вероятнее всего совокупность их, доконает его в самом недалеком будущем...
        - Вы не относитесь к оптимистам!
        - А не доводилось вам слышать, что пессимист - это хорошо информированный оптимист? - пошутил профессор. - Начнем, однако, с очевидного. По прогнозам ученых, парниковый эффект растопит арктические льды, и Мировой океан, поднявшись на 50-60 метров относительно нынешнего уровня, загонит уцелевших людей на вершины гор. Где они вымрут, либо одичают. По самым оптимистичным прогнозам глобальное потепление климата уже к 2025 году приведет к повышению уровня морей на полметра. К 2100 году он повысится на 2 метра - если предположить, что промышленность будет расти нынешними темпами, а не по экспоненте. Добавим к этому ухудшение генофонда человечества, которое, лишившись такого мощного стимула, как естественный отбор, старательно репродуцирует все свои немощи и болезни...
        - Позвольте, но об этом писал еще Мальтус! Вы что же, призываете к войнам и революциям? Сетуете на отсутствие эпидемий, периодически выкашивавших в Средние века по четверти населения Европы? - возмутился я, демонстративно переворачивая свою стопку - самогонка профессора была не только отменной на вкус, но и чертовски крепкой.
        - Я ни к чему никого не призываю. Ежели помните, это вы позвонили мне и попросили дать вам интервью, а не наоборот. - Профессор чуть передвинул стул, чтобы лучше видеть пирамиду, остававшуюся черной, несмотря на заливавшие ее солнечные лучи. - Я лишь анализирую факты. Задумывались ли вы над тем, что раньше, когда в семьях рождалось от 6 до12 детей, в живых оставались самые здоровые и крепкие и они-то передавали лучшие гены своим потомкам? Кто поручится, что единственный ребенок, который рождается ныне в семье горожанина, наследует лучшие, а не худшие гены своих родителей? Никто, и правильно сделает. Вероятность этого невелика и, если вы интересуетесь статистикой, то должны знать, что число даунов и прочих неполноценных детей растет год от года.
        - Что же вы предлагаете? - спросил я, припоминая постоянные жалобы СМИ на то, что процент здоровых детей в школах постоянно уменьшается. О том же, кстати, говорят и данные медицинских комиссий при военкоматах.
        - Я ничего не предлагаю, это дело компетентных международных организаций! - отмахнулся Вениамин Петрович. - Однако продолжим. Врачи утверждают, что количество активных сперматозоидов в мужской сперме сократилось в несколько раз с данными середины прошлого века. Это значит, что мужчины стремительно теряют способность к зачатию детей. Причина этого кроется в сказанном ранее, а также в ухудшении экологической обстановки на планете. Причем статистические данные - прошу обратить на это особое внимание! - были собраны на основе врачебных обследований, проводившихся не только в Европе и США, но и в странах Азии и Латинской Америки. На падении рождаемости в так называемых "цивилизованных странах" я не буду останавливаться - здесь и так все ясно даже глухому и подслеповатому. Заметьте, я не говорю о таких проблемах, как истощение ресурсов, засорение окружающей среды и прочая, прочая. Технические задачи человечество решало и будет решать успешно. Вместо нефти, угля и газа откроют другой источник энергии, возрастет КПД двигателей, а золото и другие металлы будут, например, добывать из морской воды.
        - Безусловно! - обрадовался я. - Сформулированная проблема - наполовину решенная проблема. Надо было накормить население - и американские ученые создали генетически модифицированные продукты. А в Европе полным ходом идут работы по улучшению экологической обстановки.
        - Об этом-то я и говорю. Справляться с техническими проблемами мы научились, а вот решать морально-этические задачи человечество не готово. То есть не хочет, а потому и не умеет. Приспосабливая к своим нуждам окружающий мир, люди не желают меняться сами. Динозавры вымерли от невозможности приспособиться к изменениям окружающей среды. Мы, судя по всему, вымрем от того, что, преобразовав мир, переделывая его "под себя", не сумели измениться сами.
        - Что-то я не улавливаю, при чем тут динозавры!
        - Да? А я думал, сравнение это проясняет положение дел. В случае с динозаврами конфликт вымершего вида со средой, в чем бы он ни заключался, очевиден, какую бы из полусотни гипотез о причинах их гибели мы ни рассматривали. Изменение атмосферного давления в результате накопления в ней вулканических газов. Внезапное повышение космического излучения после взрыва близкой к Солнечной системе сверхновой звезды, что повлекло за собой резкое увеличение смертельных мутаций в наследственности новорожденных животных. Повышение радиоактивности, к воздействию которой динозавры оказались весьма чувствительны. Изменение климата - с перемещением полюсов или без оного - отчего погибли основные растения, которыми питались травоядные ящеры, исчезновение которых обрекло на голодную смерть их хищных собратьев, и т. д. Конфликт человечества с созданной им средой не бросается в глаза и все же имеет место быть. Технический прогресс обогнал нравственное взросление человечества, и оно явно не успевает приспособиться к созданному им миру. Тридцать с лишним миллионов людей, погибших во Второй мировой войне, атомные бомбы,
сброшенные на Хиросиму и Нагасаки, - хрестоматийные тому примеры. Участившиеся в нашем веке террористические акты - свидетельство того, что противоречий в человеческом сообществе не становится меньше, и разрешать их пытаются прежними способами. Технические возможности человекоубийства совершенствуются, а мы не делаемся сострадательней и милосерднее.
        Стивен Хокинг - всемирно известный физик, занимающий несмотря на неизлечимую болезнь пост профессора кафедры прикладной математики и теоретической физики Кембриджского университета - некогда его, между прочим, занимал Исаак Ньютон, - незадолго до появления черных пирамид писал о возрастающей угрозе биотерроризма. По мнению Хокинга, биотерроризм еще более опасен, чем ядерное оружие, поскольку может поставить под угрозу гибели все человечество. Ибо для изготовления ядерного оружия необходимы крупные промышленные объекты, а работы по генной инженерии можно проводить в маленькой лаборатории. Проконтролировать, что происходит в таких лабораториях, невозможно, а сотворить вирус, способный уничтожить все население Земли, - вполне в человеческих силах...
        Берестов налил себе стопку, закусил селедочкой и уставился вдаль.
        "Посмотреть, что писал Хокинг перед сошествием пирамид", - сделал я заметку в памяти и, дабы расшевелить Вениамина Петровича, спросил:
        - Стало быть, по-вашему, мы обречены? И создатели черных пирамид не будут нас спасать?
        - Ради чего? - изумился профессор и пробормотал, отвечая не мне, а собственным мыслям: - Ради архитектуры, скульптуры, живописи, литературы или музыки? Но они представляют ценность только для тех, кто имеет такие же, как у нас, органы чувств... А знаешь, - снова переходя на "ты", сказал, вспоминая обо мне, Вениамин Петрович, - почему египетские жрецы так тщательно хранили свои тайны? Или, если угодно, тайны, доставшиеся им от уцелевших атлантов? Да потому, что знали, к чему может привести развитие техники без соответствующего развития душевных качеств. Но призывы мудрецов к самосовершенствованию пропали втуне, и, боюсь, даже прилет черных пирамид не направит нас на путь истинный. Сдается мне, мы идем дорогой атлантов и кончим так же, как они. Вот ты, думаешь, напишешь об этом статью, перечислив в ней все мои заслуги и регалии, и ее напечатают? Шиш тебе, братец! Думаешь, я один такой умный? Один, сидя на своей кухне, смекнул, что к чему?
        - Почему же не напечатают? Цензуры у нас, слава богу, нет... - попытался я утешить профессора. Но не тут-то было!
        - Главной цензурой теперь стало желание публики, которой любой редактор старается угодить. А она, глядя в зеркало, предпочитает, чтобы оно было кривым, ибо не желает видеть правды. Уж больно правда-то неприглядна. Ведь посмотри ты "с холодным вниманьем вокруг", и окажется, что грыземся мы, а то и смертным боем бьемся со своими ближними: за рубли, доллары, дутый престиж, квадратные метры, нефтескважины, зоны влияния, крупицы призрачной власти - и нет нам дела до остальной вселенной, мироздания, Бога. Что все мы, жалкие корыстолюбцы, готовы продать и предать за кусочек собственного благополучия: непрочного, иллюзорного, куцего, как дни нашей жизни... Эх, да что говорить! Наш мир не хочет взглянуть на себя в зеркало пирамид и потому обречен. И нет ему спасения!
        9
        Статью, записанную мной после беседы с Берестовым, шеф и правда завернул.
        - Микаэль, - задушевным тоном сказал он, протирая свои чудовищные окуляры специальным замшевым лоскутком. - Интервью вышло забавным, слов нет. Но пирамиды сейчас не актуальны. Да и сколько можно пугать ими читателей? Напиши-ка ты мне лучше про самовозгорание городской свалки, той, что на Киевском шоссе. Придумай чего-нибудь этакое: удушающий газ, сформировавшаяся из дыма гигантская фигура, которую видели местные жители... Ну, сам понимаешь, чего тебя учить! А к пирамидам вернемся, если двери откроются. Или когда будем отмечать годовщину приземления первого звездолета.
        Я не стал возражать и говорить, что двери не откроются. Шеф умница и сам понимает: если этого до сих пор не произошло, то, скорее всего, и не произойдет до морковкиного заговения. А жаль. Потому что были у меня заготовки для статей об изобретателе, затачивавшем в искусственных пирамидах лезвия и проращивавшем семена - старая история, но освещена под новым утлом зрения. И еще собирался я написать о гипотезе, согласно которой древние египтяне лепили пирамиды из песка, подобно нашему, питерскому, ученому, о котором я как раз начал наводить справки. Ну, не судьба, видать. Обычная в общем-то история - только разгонишься на какой-нибудь теме, а она, глядь, уж из моды вышла.
        Что же касается черных пирамид, то в моей судьбе они сыграли положительную роль. Валька одумалась и как-то очень серьезно сказала, что не станет со мной разводиться, пока пирамиды не улетят. И предложила тещину квартиру сдавать, дабы добро не пропадало. Так что жизнь наша наладилась, баксы от квартирантов мы собираемся грести лопатой и, нагребя, съездить на море - в Анталию, например.
        Счетчик, как я понимаю, включен, но пока он тикает, многое еще можно успеть.
        Посланцы Ктулху
        ...таких, кто смотрел далеко в будущее и видел, что из зла, как это всегда бывает, произрастет добро, было очень мало.
        Артур Конан Дойль. Сэр Найджел
        Я все еще не потерял надежды, что явится какой-нибудь философ-врач, в исключительном смысле этого слова; - тот, кто сможет заняться изучением проблемы общего здоровья народа, эпохи, расы, человечества...
        Фридрих Ницше. Веселая наука
        1
        - Гадалка твоя опять полдня трезвонила. Съезди к старухе, выясни, чего ей неймется, - сказал шеф, когда я появился в конторе со свежеиспеченной статьей в зубах.
        - Может, лучше завтра. С утреца? - предложил я. Пилить в район станции метро "Приморская" на тачке было лень, а оставлять ее на ночь под окнами конторы не хотелось. Пытались давеча хачики угнать у шефа его "мерсюк" и, кабы не установили ему автораздолбаи мобилайзер в каком-то нетрадиционном месте, превратился бы он в безлошадника со всеми вытекающими для нас последствиями. Мне, честно говоря, даже представить страшно, в какое дерьмо превратилась бы жизнь сотрудников "ЧАДа", если бы главреда лишили его любимой цацки, которой он дорожит не меньше, чем Акакий Акакиевич своей пресловутой шинелью!
        - "Завтра, - сказала она, - будет поздно". Съезди, Толян, сейчас, уважь старого человека. Авось он нам еще пригодится, - велел шеф, и я оказался за рулем своей "девятки". Когда шеф называет меня "Толяном" - спорить бесполезно.
        Прежде чем послать своего Росинанта в карьер, я врубил "Space", закурил и прикинул, как увязать эту непредвиденную командировку с моими собственными замыслами и умыслами. Поначалу, как водится, ничего не увязывалось, но потом я вспомнил, что собирался на неделе встретиться с Вадиком Весняковым. Вадя присмотрел "Опель" - бэ-у, разумеется, - и просил меня заглянуть ему в нутро, даром я уверял его, что в инотачках разбираюсь, как в астрономии.
        Я вызвонил Вадю, и мы сговорились, что я подхвачу его по дороге к гадалке, а от нее мы поедем смотреть "Опель", с хозяином которого он свяжется, пока я буду добираться до его конторы. Вот и славненько, подумал я, давая отбой, - и Вадю ублажу, и к гадалке не один заявлюсь. Во-первых, эта тетя не вполне в себе и я ее слегка побаиваюсь, а во-вторых, Вадя, как человек заинтересованный, не позволит ей уболтать нас и постарается сократить наш визит до минимума...
        Гадалку звали Клавдия Парфеновна Илпатова, и на старуху она еще не тянула, это наш шеф сгустил краски. Было ей лет сорок пять, от силы пятьдесят, и была она некогда красива черной, пронзительной, цыганской красотой. Она и теперь была недурна, но напоминала мне зловещую мачеху из диснеевского мультика про Белоснежку. Причем ремесло, которым она занималась, соответствовало ее облику. Клавдия Парфеновна предпочитала называть себя не гадалкой, а ясновидящей или прорицательницей, что, на мой непросвещенный взгляд, одно и то же - хрен редьки не слаще.
        После нашего знакомства, состоявшегося благодаря электронному письму, присланному ею в редакцию "Чудес, аномалий и диковин", шеф пожелал, чтобы Клавдия Парфеновна стала внештатным сотрудником журнала, но она отказалась. Хотя время от времени снабжала нас, за умеренную плату, различными предсказаниями, подтверждавшимися с поразительной точностью: небывалое наводнение в Восточной Сибири, страшный пожар в Саратовском детдоме, серия торнадо в южных районах США, очередной скандал в неблагородном семействе российских олигархов, убийство депутата Микалева, поимка калужского маньяка и кое-какие мелочи в изменениях издательской политики, имевших для шефа первостепенное значение. В отношениях наших, вернее моих, поскольку шеф по каким-то причинам от общения с Клавдией Парфеновной категорически отказался, имелась одна тревожащая меня невнятица. "ЧАДу" ее предсказания шли на пользу, а вот зачем ей наши подачки - "тайна сия велика есть". С клиентами госпожа Илпатова работала богатыми, и оплачивались ее услуги щедро, судя по обстановке квартиры и тому, что по городу Клавдия Парфеновна разъезжала на неслабом,
темно-синем "Пежо", на который мне лично не скопить до конца дней моих, даже если бы я задумал уподобиться Плюшкину и записался в скопидомы...
        Я подобрал Вадю у Консерватории, и он, плюхаясь на соседнее сиденье, весело затарахтел:
        - Как живете, как животик? Как живете-можете, что жуете-гложете? Расскажи-ка, Пятница, о колдунье, к которой везешь меня на заклание...
        Моя фамилия Середа, и не нашлось еще знакомца, который не поупражнялся бы в перекраивании ее на свой лад. Забавнее всего получается у тех, кто делает это непреднамеренно. У них я не превращаюсь в набившего оскомину честертоновского Четверга, а становлюсь то Месяцевьгм, то Годоваловым или даже Деньковым. Страшная штука ассоциативное мышление!
        Я честно попытался рассказать Ваде про гадалку, но он, по своему обыкновению, перехватил инициативу и начал вещать о собственных проблемах, связанных с тем, что контора, в которой он трудится, не может получить должок с какого-то долбаного ЗАО. Причем мысль его, естественно, заработала в том направлении, что коль скоро мы едем к гадалке, которую он упорно называл колдуньей, то не обратиться ли ему к ней с просьбой воздействовать своими чарами на бессовестных должников.
        - Обратись, - великодушно разрешил я, выруливая с улицы Беринга на Новосмоленскую набережную.
        Вадя, как большинство моих знакомых, слышит и видит только то, что ему хочется, а я, после того как развелся с Ленкой, зарекся вправлять своим ближним мозги. Что за беда, если Вадя поговорит с Клавдией Парфеновной о своих проблемах? Ну, выслушаю лишний раз, в чем заключается разница между колдуньей и прорицательницей, - от меня не убудет. К тому же, как знать, может, она ему и впрямь присоветует что-нибудь дельное?
        Я припарковался у предпоследнего от залива высотного дома, набрал код домофона, и мы взмыли в подозрительно скрипучем лифте на восемнадцатый этаж. Вадя почтительно уставился на декорированную рейками металлическую дверь, в центре которой сиял внушительный глазок, избавлявший хозяйку от необходимости спрашивать: "Кто там?", а я утопил кнопку звонка, внутренне собираясь для разговора с госпожой Илпатовой.
        Дверь не открывали.
        Я позвонил еще и еще раз, начиная испытывать раскаяние в том, что не звякнул Клавдии Парфеновне и не предупредил ее о своем визите. Почему-то у меня создалось впечатление, что шеф договорился с ней о встрече - увы, я не являюсь исключением из правила и тоже слышу только то, что желаю слышать...
        - Зря прокатились, - сказал Вадя. - А может, колдунья учуяла меня и поэтому пускать нас не хочет? Может, я скрытый антиколдун? Суперантиколдун Вадим Шерстнев - снимаю сглаз, порчу и "венец безбрачия"! За один сеанс избавляю от затянувшейся девственности!
        - Ты суперболтун! - сказал я, и тут дверь распахнулась.
        Вместо Клавдии Парфеновны на пороге стояла Яна - неулыбчивая черноокая девица, невзлюбившая меня с первого взгляда. Испытывая к ней аналогичные чувства, я сухо спросил:
        - Госпожа Илпатова дома?
        - Нет. - Яна скользнула по мне взглядом и остановила его на Ваде. - Проходите, выпьем по чашке кофе перед концом света.
        * * *
        Я человек легкий, покладистый и быстро схожусь с людьми. Но есть индивидуумы, общение с которыми не доставляет мне ни малейшего удовольствия. Яна относится именно к ним. Ей около двадцати - то есть на шесть-семь лет меньше, чем мне, - и на окружающих она взирает с необъяснимым высокомерием и нелюбовью. Те, разумеется, платят ей той же монетой. Яну, насколько я понял, с трудом переносит даже Клавдия Парфеновна. Во всяком случае, живут они раздельно, и бывает она у матери нечасто.
        Впервые я увидел ее примерно год назад, беззастенчиво тискавшейся с каким-то прыщавым молодым человеком на кухне госпожи Илпатовой. Второй раз мы встретились на лестничной площадке - я шел к лифту, она из него выходила и едва удостоила меня кивком. Вот счастье-то привалило!
        От Клавдии Парфеновны, несмотря на грозный вид, любившей поболтать со мной о том о сем за чашкой кофе, я знал, что дочь ее учится то ли на вечернем, то ли на заочном отделении какого-то гуманитарного института и, вероятно в порядке самоутверждения, работает продавщицей в секс-шопе. Я не ханжа, но в данном случае разделяю мнение госпожи Илпатовой, что в стольном Питере неглупая девица в возрасте Яны и с ее внешностью, могла бы найти местечко поприличнее.
        Говоря так, я не имею в виду, что Яна - писаная красавица. Просто при нынешнем обилии всевозможной косметики только ленивица или непряха-неткаха не в состоянии сотворить себе приличное личико. Особенно если учесть, что волосы у Яны густые, черные, блестящие, и отрастила она их чуть не до пупка. Вот только заплетает почему-то в старомодную толстую косу. Что же касается фигуры, то с этим у Яны все в порядке: грудастая, бедрастая, при этом не перекормленная - талия на месте, роста среднего и если бы носила не рубашки и джинсы, а топик и короткую юбку-стрейтч, так была бы и вовсе ничего. Хотя и не в моем вкусе...
        - Стало быть, о конце света уже объявлено? - уточнил Вадя, преображаясь на глазах, и с чувством пропел:
        Наверх вы, товарищи! Все по местам! Последний парад наступает. Врагу не сдается наш гордый "Варяг", Пощады никто не желает.
        Вадя хорошо поет и не упускает случая продемонстрировать свои вокальные данные перед девицами всех возрастных групп, окрасов и пород. Обычно он пользуется успехом у женщин, и Яна, хотя и дернув презрительно уголком рта, повторила:
        - Заходите. Я пока чайник поставлю.
        Я вознамерился отказаться, сказав, что, раз Клавдии Парфеновны нет дома, проходить нам незачем, но Вадя толкнул меня локтем в бок и вдвинулся в прихожую.
        Пока я запирал дверь и искал гостевые тапки, проникший на кухню Вадя успел представиться и начал, по своему обыкновению, трепаться. Какой теплый выдался май, какой чудесный вид на залив открывается из окна, как он любит "Nescafe" и какая у Яны восхитительная коса.
        - Это же не коса - это верная смерть мужчинам! - соловьем заливался Вадя. А Яна, слушая его, расставляла на столе изящные кофейные чашечки из костяного фарфора, вазочки с печеньями и вареньями, мармеладом и арахисом в шоколаде, загадочно улыбалась, поощрительно кивала и бросала на Вадю томные, многообещающие взоры.
        Удивительное дело! Стоило Ваде появиться в компании, и девицы начинали тихо таять и млеть, а уж когда он открывал рот, самые отъявленные стервы превращались в кротких голубиц. И это при том, что Вадя отнюдь не похож на Шварценеггера, Ди Каприо или Ван Дамма - чуть выше среднего, в меру упитан, одевается как придется, и лицо... Ну нет у него в лице ничего примечательного! В толпе не выделяется - мужик как мужик - без усов, бороды, орлиного носа и стального взгляда. Вот чего у него не отнимешь - так это неизменно хорошего настроения и обаятельной улыбки, которая появляется, если поблизости есть хоть одна женщина чуть покраше крокодила.
        Почувствовав себя лишним, я с радостью бы ретировался и подождал Вадю в "Девятке", но меня интересовал один вопрос, который я с ходу и задал, переступив порог кухни:
        - Почему Клавдия Парфеновна нас не дождалась? Разве мой шеф не договорился с ней о встрече?
        - Кладите кофе и сахар по вкусу, - глядя мимо меня, сказала Яна. - Мама ждала до последней возможности, а потом уехала на вокзал. Сказала, что хочет встретить конец света в хорошей компании и, желательно, подальше от одного из эпицентров. Кстати, она звонила вам с конца апреля. А сегодня, если не ушибаюсь, четырнадцатое мая.
        - Праздники, - сказал я, хотя это и без того было понятно. - Могла передать на словах, если у нее было важное сообщение.
        - О таких, вещах не говорят по телефону. Да и поздно теперь рассуждать. Пейте кофе, скоро нам предстоит увидеть любопытное зрелище.
        - Что за зрелище? И о каком конце света ты говоришь? - поинтересовался Вадя, успевший перейти с Яной на "ты".
        - Вторжение инопланетян, - сказала Яна будничным голосом. - Полезут со своих баз, которые устроили на морском дне. Начнут захватывать приморские города. Сначала большие, потом маленькие.
        - Аг-га... - булькнул Вадя, едва не захлебнувшись кофе.
        - Прямо щас и полезут? - спросил я, всматриваясь в спокойное и даже какое-то равнодушное лицо Яны.
        - В пределах получаса, судя по положению солнца, - сказала девушка, невозмутимо прихлебывая кофе. - Попробуйте рогалики, свежие. Если выживем, не скоро таких отведать удастся.
        - А ты почему не уехала с Клавдией Парфеновной? - спросил я, глядя на два лежащих на подоконнике монокуляра, составлявших, по-видимому, недавно один бинокль. Рядом с монокулярами лежала отвертка и пара винтиков.
        - Вас ждала, - ответила Яна, вызывающе глядя мне в глаза. - Устраивает?
        - Вы что же это, серьезно? Про конец света? - Вадя посмотрел на Яну, потом на меня. - Что за глупые шутки?
        - Шутки кончились, - пробормотала Яна, вставая из-за стола, и уставилась в окно.
        Я проглотил остатки кофе и тоже подошел к окну.
        - Бросьте, ребята, дурить! - обиделся Вадя. - Я же не лох какой, чтобы передо мной комедь ломать!
        - Ну вот, началось, - сказала Яна.
        Я не увидел за окном ничего нового: затянутое пеленой облаков небо, серую гладь залива, несколько идущих вдалеке кораблей, мост через Смоленку. Недоверчиво покосился на девушку и внезапно ощутил странную вибрацию.
        - Что это за свист? - растерянно спросил Вадя и мгновением позже добавил - Это дом трясется, или у меня от ваших бредней глюки начались?
        Ответить я не успел, потому что в этот момент со стороны залива донеслась серия негромких хлопков, и из воды вылетело несколько ослепительно белых дисков, устремившихся в сторону Питера. Один из них с визгом пронесся над нашими головами, стекла в оконных рамах зазвенели, а Яна, схватив меня за рукав, уже тыкала пальцем в сторону Смоленки.
        Сметя мост Кораблестроителей, вереница шаров, сиявших словно огромные электрические лампочки, катилась по бурой поверхности воды в сторону метро. Вот один из них подпрыгнул - или, лучше сказать, взмыл в воздух? - прокатился по улице в сторону ближайшего к заливу высотного дома и лопнул. Совсем как мыльный пузырь, с той лишь разницей, что на его месте осталось полсотни серо-зеленых комков, на глазах трансформировавшихся в странных человекоподобных тварей.
        Оцепенев от неожиданности, я пялился на непонятную суету диковинных существ, показавшихся мне в первое мгновение карикатурой на людей. Оказавшийся за моей спиной Вадя дышал шумно и прерывисто, как умаявшийся бульдог. Покосившись в его сторону, Яна взяла с подоконника половинку бинокля и поднесла к глазам. Машинально я последовал ее примеру, продолжая ощущать вибрации, пронизывавшие, казалось, не только дом, но и воздух, и все окружавшее нас пространство.
        Они затихали и нарастали вместе с негромким отчетливым свистом, от которого по всему телу разливалась противная слабость. Но стоило мне поднести монокуляр к глазу, как я забыл и о странном свисте, и о вибрации, пораженный омерзительным видом пришельцев из моря. Омерзительным и ужасным - других определений мне в голову не приходило. Возникшие из сияющего шара твари производили впечатление чудовищной помеси людей, рыб, жаб и змей.
        Зеленовато-серые или буро-зеленые, с белесыми животами, они не носили одежду; на блестящей и скользкой, словно покрытой слизью коже резко выделялись мясистые утолщения, напоминавшие спинные плавники акул или дельфинов; часть тварей была покрыта чешуей, кожа других была складчатой. Вероятно, пришельцы принадлежали к разным видам: головы одних пучеглазых существ походили на рыбьи - на шеях пульсировали жабры, а длинные кисти и ступни были перепончатыми. У других головы смахивали на морды ящериц или змей, и двигались эти твари прыгающей, подскакивающей походкой, кто на двух, кто на четырех ногах. Мне показалось, что у некоторых вместо ртов были клювы, как у попугаев, а руки иных напоминали щупальца, но даже при помощи монокуляра я не мог разглядеть их как следует на таком расстоянии. Тем более что часть амфибий устремилась в глубину квартала, а десятка полтора скрылись в облюбованном ими доме.
        - Боже, что за мерзость! - потрясение пробормотал Вадя, когда последний из пришельцев скрылся из виду. - Что ж это за напасть такая? Куда Иерониму Босху до этих монстров!
        - Дети Ктулху вышли из вод, чтобы собрать свою жатву! - прошептала Яна, наводя монокуляр на Смолевку, по которой в глубь Васильевского острова катилась новая партия серебристых шаров. - Ну вот, мы посмотрели на начало вторжения, теперь надо убираться отсюда подобру-поздорову.
        - Так ты знала, что эти твари нападут на город?
        - Знала, - эхом повторила Яна. - Надо убираться подальше от залива.
        - Надо, - согласился я, не двигаясь с места. Сковавшее меня оцепенение не проходило, и я как-то отстраненно подумал, что, оказывается, акинезия, охватывающая птиц и мышей при виде змеи, - вовсе не гипербола и не метафора.
        - Почему ты не предупредила о вторжении? - спросил Вадя, тоже, по-видимому, пребывая в некоем ступоре. - Почему, на худой конец, не удрала отсюда вместе с матерью?
        - Худые концы не в моем вкусе, - с холодной усмешкой отозвалась Яна и, не сходя с места, врубила стоящий у окна "Samsung". Из динамика полился шероховатый, как наждачная бумага, гул, на экране замелькали зигзаги. По другим программам шел цветной снег. Минуту или две мы тупо пялились в отказавший телевизор, а потом Яна собралась с силами и, сделав два шага, включила магнитофон. И - о чудо! - из него грянул "Rammstein".
        В мозгах начало проясняться. Вадя встряхнулся, точно вылезший из воды пес, я помотал головой, избавляясь от сонной одури, а Яна сунула в рот сигарету и принялась обыскивать взглядом комнату в поисках оставленной между чашками зажигалки.
        - Есть у кого-нибудь неподалеку от города дача? - спросила она, обнаружив наконец лежащую прямо перед ней зажигалку. - Сейчас здесь начнется форменный бедлам, а по окрестностям Питера фишфроги шарить не будут.
        - Кто-кто? - переспросил я. - Фишфроги?
        - Фишфроги, или акваноиды. Именно так нарекут их твои собраться по перу, - пояснила Яна, перекрикивая "Rammstein" и тщетно пытаясь отыскать по телевизору хоть одну работающую программу. - Если нет своей дачи, сгодится домик друзей или знакомых. Сейчас не время соблюдать приличия - в ближайшие дни в городе будет очень, ну очень плохо!
        - Тогда мне надо забрать отсюда родителей. - Вадя отстегнул от пояса мобильник, а Яна, взглянув на него, как на клинического идиота, обернулась ко мне: - Есть у тебя что-нибудь на примете? Или поедем в Тришкино? У моей подруги там изрядная хоромина, вот только доберемся ли? Боюсь, даже окружные дороги сейчас черт знает во что превратятся...
        - Ладно, давайте рвать когти, в машине сообразим, что к чему, - решил я, понаблюдав за тем, как Вадя безрезультатно мучает свой мобильник.
        - Ну вот и чудно! - оживилась Яна, кидая окурок в мойку. - Пошли, прихватим, что я на дорожку собрала, - и в путь.
        Она подхватила магнитофон, переключила его на работу от батареек, и под грохот "Rammstein" мы покинули кухню. В комнате Яна помогла мне нацепить на спину желто-синий нейлоновый рюкзак с каркасом из алюминиевых трубок, до отказа набитый всякой всячиной, и сунула в руки ноутбук. Велела Ваде взять две здоровенные сумки, еще одну - тоже, видать, тяжеленную - повесила себе на плечо, и мы, все еще плохо соображая, что к чему, вывалились из квартиры Клавдии Парфеновны.
        Лифт, к счастью, работал. На улице не было ни души. Катящихся по водам Смоленки шаров простыл и след, но одуряющая вибрация продолжалась, не позволяя нам ухватиться за спасительную мысль, что мы, все трое, разом сошли с ума или стали жертвами галлюцинаций.
        Покидав Янины шмотки в багажник, мы загрузились в тачку, и я погнал ее по Новосмоленской набережной в сторону "Приморской". Из глубины Васильевского острова до нас донеслось несколько приглушенных взрывов, наводивших на мысль о бомбежке, а в голове у меня воцарился полный сумбур. Инопланетяне, как будто сошедшие с полотен Босха или выпрыгнувшие из фантастических ужастиков. Вылетевшие из Финского залива диски. Катящиеся по воде шары величиной с коттедж. Дочка гадалки, знавшая, что вторжение состоится. Бред. Форменный, стопроцентный бред. Но, как бы то ни было, от залива, рек и каналов следовало держаться подальше. И из города линять с величайшей поспешностью и кратчайшим путем.
        У меня было мелькнула мысль, что надо заехать к маме на работу и взять ее с собой, но я вовремя сообразил, что без Даниила Сергеевича она никуда из города не поедет. А потом я увидел кучу-малу из машин, столкнувшихся перед остатками Наличного моста, и сосредоточился на том, как бы, не въехав в нее, выбраться на улицу Беринга...
        * * *
        Прежде всего нам надо было удрать с Васильевского острова и, вырулив на улицу Беринга, я погнал моего Росинанта мимо Смоленского кладбища, деревья и кусты на котором уже покрылись новенькими веселенькими листочками, а травяной ковер был усыпан желтыми огоньками одуванчиков. Жизнерадостный вид старинного кладбища и могучий рев "Rammstein" подействовал на Вадю, как глоток водки. Оживившись, он, словно забыв про кучу-малу у остатков Наличного моста, перекрестился, воззвал к Ксении Блаженной и принялся рассуждать о том, какие меры предпринимают власти, дабы остановить нашествие кошмарных пришельцев. Судя по кислой гримасе, Яна не разделяла его оптимизма, а я был слишком занят дорогой, чтобы прислушиваться к Вадиной болтовне.:
        Тут и там прямо посреди проезжей части стояли машины с пораженными акинезией водителями, несколько "жигулят" вынесло на тротуар Три ДТП произошли из-за того, что автомобили выскочили на встречную полосу, и вид их не на шутку меня встревожил. Если уж здесь не обошлось без аварий, то что же творится на Невском проспекте, на Дворцовом мосту и мосту Лейтенанта Шмидта?
        При виде очередной врезавшейся в "Газель" иномарки Вадя потребовал, чтобы я остановился - дошло наконец, что в разбитых машинах наверняка есть нуждающиеся в помощи люди. Я, разумеется, даже не притормозил, а Яна цыкнула на него и указала на столб густого черного дыма впереди.
        - Ты что, врач, медбрат или пожарник? Чем ты можешь помочь им? - спросила она, когда мы выскочили на Малый проспект и увидели пылающую автозаправку.
        Машина, судя по всему, снесла колонку и теперь горящий бензин фонтаном бил из-под рухнувших конструкций навеса, огненным озером растекался по улице. Туча жирного, вонючего дыма мешала разглядеть подробности, да я и не пытался. Вид плавящегося и пузырящегося асфальта заставил меня заложить крутой вираж, уводящий "девятку" подальше от дьявольского пекла, и мы понеслись по Малому проспекту в сторону Тучкова моста.
        Проклятые свист и вибрация, колпаком накрывшие эту часть Питера, превратили его в подобие замка Спящей красавицы. Той самой, из сказки Шарля Перро, которая уколола палец веретеном, после чего вместе со всеми обитателями замка погрузилась в столетний сон. Застывшие, словно статуи, прохожие и машины с выключенными двигателями выглядели жутко и неправдоподобно, хотя акинезия поразила далеко не всех обитателей Васькина острова и в разной степени. Кое-кто из прохожих продолжал брести по тротуару, с ошарашенным видом озираясь по сторонам и явно не понимая, что происходит вокруг. В основном это была молодежь, не расстававшаяся с плеерами. Несколько раз навстречу нам попадались машины, водители которых либо оказались невосприимчивы к обездвиживающему излучению, либо ехали с врубленными на полную мощность магнитолами.
        Остановленных посреди проспекта машин становилось все больше, и лавировать между ними делалось все труднее. Кое-где они сбивались в кучи, и мне, чтобы объехать их, приходилось выскакивать на тротуар. На углу 13-й линии нас попытался остановить какой-то сумасшедший, буквально бросившийся под колеса моей "девятки". Он был без наушников, но что-то, по-видимому, так потрясло его, что он преодолел акинезию, бывшую, насколько я мог судить по себе, не такой уж все подавляющей, если мы сумели избавиться от нее с помощью "Rammstein".
        Второй раз нас попыталась остановить зареванная женщина в желтой нейлоновой куртке, выскочившая на проезжую часть около Благовещенской церкви. Объехать ее я не мог и вынужден был притормозить.
        - Что это? Бога ради, объясните мне, что происходит? - крикнула она, огибая капот и явно намереваясь требовать от меня объяснений происходящему на улице.
        - Вперед! - скомандовала Яна.
        Я не колеблясь послал Росинанта в освободившийся между: машинами проход, полагая, что дочери прорицательницы виднее, как нам поступать в сложившейся обстановке.
        - Наше бегство похоже на подлость, - трагическим голосом изрек Вадя с заднего сиденья. - Высади меня, я поеду на метро.
        - Гони! - рявкнула Яна, видя, что я собираюсь притормозить. - Фишфроги превратили метро в ловушку. Твои родители дома или на работе? - обернулась она к Ваде. - Куда ты хочешь ехать за ними?
        - Может, попробуем выбраться к Тучкову мосту, минуя набережную? - вклинился я, прежде чем Вадя успел заговорить о своих родителях. - Выскочим на Средний, а потом по Съездовской линии...
        - Жми прямо! Самое скверное - это мост, а его нам не миновать, - отозвалась Яна, нервно кусая губы.
        - За каким лешим тебе было сидеть у матери, если ты знала о вторжении? - спросил я, силясь уловить в происходящем хотя бы крупицу смысла. - Почему она не предупредила нас по телефону? Почему не сообщила о готовящемся вторжении в МЧС, ФСБ и прочие компетентные ведомства и учреждения?
        - А ведь мне попадались в Интернете пророчества о конце света! - вспомнил вдруг Вадя. - Я думал, это шутки ребят с разжиженными мозгами, и вот, нате вам...
        - По всему миру в психушках сидит нынче немало предсказателей. Таких, как мы с мамой, умников везде хватает, - сухо сказала Яна. - Умная женщина должна скрывать свой ум, чтобы преуспеть в жизни, а предсказатель - научиться держать язык на привязи, если желает жить долго и счастливо.
        Пророков нет в отечестве своем,
        Да и в других отечествах не густо,[1]
        - продекламировал Вадя.
        - Вот именно, - сказала Яна, и мы выскочили на набережную Макарова.
        Я хотел спросить Яну: зачем же тогда Клавдия Парфеновна названивала мне? Зачем договаривалась с шефом о том, что я подъеду, если сама уехала к знакомым? Хотел обругать горе-пророчицу, из-за которой мы с Вадей оказались на Васькином острове, как в западне, но, разглядев, что творится около моста, прикусил язык.
        По Тучкову мосту и перед ним каталась дюжина светящихся шаров, втягивавших в свои чрева оцепеневших прохожих. Да-да, они подплывали к обездвиженным людям и словно вбирали их в себя, всасывали, пожирали!
        - Мать честная! - пробормотал я; хотя обычное мое присловье ни в коей мере не отражало нынешнее состояние.
        - Вперед! - процедила Яна. - Фишфроги снесут мост, как только утащат с него последнего человека! Не трусь, они не трогают тех, кто в машинах!
        Так и есть, решил я, вглядываясь в перемещения ближайших шаров, и кинул своего Росинанта в просвет между ними.
        - Вот гады! Схавали старушку и не поперхнулись! А теперь мужика захватили! Толя, ты сейчас врежешься!.. Ну ты...
        Проскочив между двумя шарами, я едва успел увернуться от третьего, выкатившегося со Съездовской улицы. Машину занесло влево, Вадя заткнулся, Яна мотнулась на ремне безопасности, едва не выронив магнитофон, парни из "Rammstein" на миг умолкли, и мы, заложив крутой вираж и чиркнув по боку угольно-черный "Вольф", вынеслись на мост. Шары фишфрогов уже начали скатываться с него, кто на Васькин остров, кто на Петроградскую, и я прибавил газу.
        Прохожих на мосту не осталось, машин было немного, и Росинант несся во весь опор. Яна вытащила из сумки монокуляр и, наведя его на Биржевой мост, сообщила, что там тоже полно серебристых шаров.
        - Вот дьяволы! Широко живут! - прокудахтал Вадя, закуривая. - Откуда они взялись? Что им надо? И чем им так наш Питер приглянулся?
        - Я же говорила, они атакуют сейчас все большие приморские города, - отозвалась Яна. - Лиссабон, Касабланку, Дублин, Нью-Йорк, Рио-де-Жанейро, Мадрас, Токио...
        - Бред, - сказал Вадя уныло. - Зачем они это делают?
        - Прикури мне сигарету, - попросил я, вытирая вспотевшие ладони о джинсы.
        Мы миновали мост и летели теперь между стадионами "Петровский" и "Юбилейный". Похожие на светильники шары, собрав пешеходов с тротуаров, покатились к выходу из метро "Спортивная" по Ждановской улице и проспекту Добролюбова. Один "светильник" устремился к Князь-Владимирскому собору, три - в сторону Большого проспекта.
        - Притормози, - попросила Яна.
        Я остановил Росинанта посреди проезжей части, она выскочила из машины и навела монокуляр на Тучков мост.
        - Finish him! - с непонятным удовлетворением пробормотала чудная девица и, проследив за ее взглядом, я увидел, что Тучков мост исчез.
        Его не взрывали и не резали лазерами - он просто исчез. И это было по-настоящему страшно - если фишфроги в состоянии уничтожить здоровенный мост, нажав некую клавишу "Delete", то, вероятно, они могут точно так же стереть с лица земли любую часть Питера, а то и весь город.
        - Зачем же тогда им было вылезать из своего шара перед твоим домом? - спросил Вадя. - И чем это нашествие кончится?
        - Я не справочное бюро! - раздраженно прошипела Яна и, неожиданно сменив гнев на милость, пояснила: - Ни один предсказатель не может читать будущее, как открытую книгу. Оно многовариантно, и, в лучшем случае, нам удается заглянуть в наиболее вероятный вариант грядущего, как в замочную скважину.
        Но увидеть кусочек будущего - это, как ты понимаешь, еще полдела. Самое трудное - правильно интерпретировать увиденное.
        - Пора в путь, если мы хотим выбраться из города. Стоит этим тварям уничтожить мосты через Неву и Большую Невку, и мы застрянем на Петроградской, - напомнил я и, бросив окурок, полез в машину. - По какому мосту рванем: Кантемировскому или Гренадерскому?
        Яна закрыла глаза, втиснула лицо в ладони и несколько мгновений сидела неподвижно. Потом вяло, словно спросонья, промолвила:
        - По Каменноостровскому и Ушаковскому.
        - Лады, - сказал я и повернул на Ждановскую улицу.
        * * *
        У меня было множество вопросов к Яне, которая, как я понял, унаследовала дар, присущий ее матери, и тоже могла заглядывать в будущее. Клавдия Парфеновна обмолвилась как-то, что почти все женщины в ее роду обладали "способностью выхода в другие крути бытия", но я пропустил сказанное мимо ушей.
        Вопросы теснились и кружились у меня в голове, складывались и рассыпались, как фигуры в калейдоскопе, однако я не пытался собрать их, понимая, что время для этого еще не пришло. И, может статься, не придет, если нам не удастся убежать из города, за который фишфроги взялись всерьез.
        Поэтому я не стал спрашивать, чем Каменноостровский мост лучше других. Скорее всего девушка сама этого не знала - работая в "ЧАДе", мне доводилось сталкиваться с экстрасенсами, и большинство из них было не в состоянии объяснить, как они видят и чувствуют то, что недоступно восприятию обычных людей.
        Со Ждановской мы свернули на Малый проспект, оказавшийся, как обычно, забитым машинами. Коегде они образовали пробки, и мне пришлось несколько раз сворачивать на тротуар, очищенный от пешеходов катящимся перед нами светящимся шаром. Пару раз Яна требовала, чтобы я поддал газу и унялась, только когда я велел ей заткнуться. Вид оцепеневшего города и бессмысленно таращившихся перед собой водителей - пришельцы явно усилили обездвиживающее излучение, иначе что помешало бы сидящим за рулем людям врубить магнитолы? - угнетающе действовал на психику, а лавировать между машинами, перегородившими как проезжую часть, так и тротуары, было трудно даже на малой скорости. Пороть горячку, впрочем, не имело смысла. Если фишфроги, как полагала Яна, до сих пор не уничтожили мосты через Малую и Большую Невки то они могут простоять и до нашего появления. Если же все городские мосты были снесены одновременно с Тучковым - возникло у меня такое подозрение, во всяком случае, это было бы логично - то, гони не гони, на Большую землю нам не выбраться. Разве что вплавь.
        - Что это они делают? - спросил Вадя, указывая на двух парней, вытаскивавших из серой "десятки" водителя. - Никак, машину угнать хотят?
        - Как, - сказала Яна. - Надеюсь, ты им мешать не собираешься?
        Я резко просигналил, ребята вздрогнули, несмотря на прицепленные к поясам плеера, и рывком вытащили толстого, ухоженного дядьку из машины.
        - Хрен с ними, - сказала Яна и зловеще прибавила: - Погодите, мы еще не такое увидим!
        Это точно, подумал я, выруливая на площадь Льва Толстого.
        - Надо было вылезти и накостылять им, - сказал Вадя.
        - Всем не накостыляешь, - отозвалась Яна. - Вон парень бумажник у очередного водилы вытаскивает. А дальше девица шурует. Сообразительные ребята.
        Пока Вадя вертел головой, мы выбрались на Каменноостровский проспект и, объезжая врезавшуюся в интуристовский автобус "Волгу", я подивился, насколько мало нам встретилось аварий, Очевидно, пришельцы наращивали обездвиживающее излучение постепенно, так что водители, почуяв неладное, успели остановиться, хотя моторы большинства машин продолжали работать. При мысли о том, что могло бы произойти, если бы пришлые твари мгновенно погрузили город в полную акинезию, мне стало неуютно, но тут мы выскочили на Силин мост.
        О том, что нам предстояло пересечь Карповку, я как-то забыл, и испытал огромное облегчение, когда мост через нее остался позади. Господи, ну почему Клавдия Парфеновна не жила в Сосновке, Гражданке, Авиагородке или в Веселом поселке?..
        - Стой! - ткнул меня кулаком в плечо Вадя. - Стой, тебе говорят!
        Я затормозил, Яна крикнула: "Сиди!" - но было уже поздно. Мой неугомонный друг выскочил из машины и кинулся назад. Узрел, надо думать, орлиным оком какое-то непотребство на улице Чапыгина и ринулся восстанавливать попранную справедливость. Вот ведь послал бог товарища в трудный час!
        Я вытащил из-под сиденья монтировку и побежал за Вадей.
        Этот дурак просто не может не влипнуть в историю! Причем, начиная скандал или затевая драку, он совершенно не думает, к чему это приведет. И били его, и в больнице он с переломанными ногами лежал, а все ему мало. Другой бы на его месте либо зарекся не в свое дело лезть, либо какую-нибудь кунфу или айки-джицу изучать начал, так ведь нет!
        Увидев распластанную на капоте сиреневого "Ауди" девицу с задранной юбкой, я половчее перехватил монтировку. Один из удерживавших девчонку парней уже схватился с Вадей, второй присел на корточки и что-то нашаривал возле колес машины. Третий, клещом вцепившийся в девицу с намокшей от пота челкой, мельком глянул на нас и продолжал приплясывать между ее раскоряченными ногами в такт гремящему из машины тяжелому року.
        Возившийся у левого колеса "Ауди" чернявый, отыскал оброненную арматурину и кинулся на помощь поделыцику. Видя, что не успеваю, я крикнул Ваде: "Берегись!", но тот в этот момент отоварил своего противника по зубам и предупреждения не услышал. Чернявый подскочил к нему сбоку и ткнул арматуриной, словно шпагой. Вадя согнулся, получил железякой по черепу и начал оседать на асфальт.
        Я взвыл и обрушился на чернявого. Рубанул его монтировкой по плечу, отогнал от Вади, пнул оказавшегося на дороге первого - рябого и дохлого на вид - противника и столкнулся с третьим...
        Перипетий драки я не помнил. В памяти остались только нарастающий свист и вибрация, от которых дрожали асфальт и воздух, окружающие дома и весь город. Свист креп, ширился, набирал силу, и я едва слышал крик Яны: "Быстрее! Быстрее!"
        Мы засунули Вадю на заднее сиденье, и грохот "Rammstein" вернул мне способность соображать. Глянув назад, я обнаружил выруливающую на проспект "Ауди" и, толкнув Яну на Вадю, рухнул на водительское сиденье. Мой Росинант взревел и прыгнул вперед. На миг мне показалось, что мотор заглох, но нет, бог миловал. Нос сиреневого "Ауди" чиркнул нас по корме, мы вильнули вправо, и шедший на таран придурок, выскочив на встречную полосу, вмялся в кузов коричневого "Соболя".
        - Мир праху его, - пробормотал я, выруливая на проспект, и скрипнул зубами, ощутив режущую боль в левом локте. Задумавший сыграть в камикадзе мерзавец успел-таки приласкать меня обрезком водопроводной трубы. Вот ведь интересно, про трубу вспомнил, а больше - ничего. Что стало с хозяйкой "Ауди", куда делись чернявый с рябым, как мы тащили Вадю к машине, и когда там появилась Яна? Хотя вру, про Яну помню: она бежала следом за мной. Я еще хотел ее обругать, чтобы не путалась под ногами, да не успел.
        - Как там Вадя? - спросил я, когда впереди показался Каменноостровский мост.
        Нет, ребята, я не гордый.
        Не заглядывая вдаль,
        Так скажу: зачем мне орден?
        Я согласен на медаль...[2]
        - пробормотал Вадя слабым голосом.
        - Кретин! - прошипела Яна. - Останови, я сяду вперед.
        - Посмотри, что с Вадей. Откуда столько крови? - Я притормозил, оглядывая мост. Светящихся шаров на нем не было. Прохожих - тоже. - Хотел бы я знать, почему они этот мост не уничтожили?
        - Хотела бы я знать, зачем они вообще сюда явились!
        - Уй! Больно! А-а-а! - захныкал Вадя, страдальчески морщась и размазывая по лицу кровь, сочащуюся из раны на голове. - Анальгинчику бы мне, а, ребята?
        - Кроме головы все в порядке? - спросил я, видя, что толку от Яны никакого.
        - Бок печет, и в ушах звенит.
        - Худо дело. Надо бы тебя в травмпункт или в больницу завезти...
        - Добить надо. Чтобы не мучился. И не высовывался, когда не просят, - процедила сквозь зубы Яна. - Тоже мне, последний герой! Хоть бы кулаками работать научился, прежде чем в драку лезть!
        Мне не дорог твой подарок,
        Дорога твоя любовь,
        - продекламировал Вадя и затих, внезапно обмякнув, как проколотая камера.
        Мы вынеслись на Ушаковский мост, и тут меня осенило.
        - Где, говоришь, находится хоромина твоей подруги?
        - В Гришкино. Южнее Тосно. Если выберемся на КАД, за час доедем.
        - Есть предложение получше. Рванем по Торжковской до Энгельса, оттуда до Осиновой Рощи и по Приозерскому шоссе до Верболова. Там у Вовки Белоброва дача. Хороминой я бы ее не назвал, зато соседи - врачи. Престарелая супружеская пара, круглый год на даче живут. К ним весь поселок лечиться ходит.
        - Верболово так Верболово, - согласилась Яна и глубокомысленно добавила: - "Не от себя ль бежите, в гору идущие?"
        - Чего?
        - Ницше, - пояснила непостижимая дочка Клавдии Парфеновны.
        Вадя жалобно застонал, и я прибавил газа.
        2
        Я покрутил верньер, и сквозь шорохи и свист прорезался голос дикторши:
        "...упные города подверглись нападению пришельцев. Попытки правительства связаться с командующим силами вторжения и вступить с ним в переговоры не принесли результатов. По сообщениям, поступающим из Вашингтона, Пекина, Дели и других столиц, усилия, приложенные иностранными правительствами для вступления в контакт с пришельцами, тоже не увенчались успехом. Не теряя надежды решить конфликт путем мирных переговоров, правительство России объявило всеобщую мобилизацию и принимает экстренные меры для защиты приморских городов. В подвергшихся нападению городах нарастает сопротивление захватчикам. Вот что рассказал наш корреспондент из Санкт-Петербурга..."
        - Выключи ты эту шарманку! Сколько можно одни и те же благоглупости слушать! - раздраженно сказала Яна, швыряя на стол бездействующий мобильник. - Пошли лучше ружье поищем. Сдается мне, оно пригодится нам в самое ближайшее время.
        - Интересно, почему они не глушат передачи наших радиостанций? - умирающим голосом спросил Вадя, превратившийся после посещения нами четы Немировых в некое подобие мумии.
        Голова и грудь его были забинтованы, а бледное лицо искажала страдальческая гримаса. Из-за сотрясения мозга ему был прописан постельный режим, а из-за сломанных или треснувших ребер он не мог лежать и пребывал в странном полусидячем положении.
        - Я бы на месте пришельцев прежде всего лишил нас возможности переговариваться.
        - Они и пытаются, да не очень выходит.
        Сказал я это исключительно для поддержания беседы, поскольку, будучи гуманитарием, все же понимал: у фишфрогов имеются средства для глушения наших радиотрансляционных центров. Вчера, например, эфир был заполнен сплошным гулом, даже после того, как исчезло парализующее излучение. Да и сегодня передачи несколько раз обрывались на полуслове, но у меня создалось впечатление, что пришельцы не глушили их сознательно. По-видимому, это был побочный эффект каких-то других действий фишфрогов.
        - Не глушат, потому что не придают нашей болтовне значения. Собака лает - караван идет. После того как отрубили электричество, наступление информационного вакуума неизбежно. Вопрос лишь в том, как скоро у нас сядут батарейки, - сумрачно сообщила Яна.
        - Я имел в виду обмен информацией, между правительствами и различными частями страны, а не сводки новостей и рассуждения профессоров о природе фишфрогов, - пояснил Вадя, но Яна досадливо отмахнулась от него:
        - Какой смысл ломать голову над тем, что мы не в состоянии понять? Прежде всего нам надо позаботиться о том, как выжить. И будь проклят козел, сказавший:
        Блажен, кто посетил сей мир
        В его минуты роковые!
        - По-моему, это сказал Пушкин.
        Яна метнула на Вадю гневный взгляд, и я в который уже раз подумал, что характер у нее на редкость говнистый. Не повезло мне с компаньонами: у Вади гипертрофированная совестливость, а Яна способна на солнце отыскать пятна и, что еще хуже, получить от этого удовольствие.
        - Чего ты злишься-то на весь свет? Мы переживаем эпохальное событие - Контакт с инопланетным разумом! Нам, можно сказать, сказочно повезло - такого в истории человечества еще не бывало!
        - Боже, спаси меня от дураков, а уж от умных я уберегусь сама! - изрекла, оборачиваясь ко мне, Яна, Явно перефразируя. Наполеона.
        "Вот гадина!" - подумал я и, вытаскивая из пачки последнюю сигарету, сказал:
        - Тебе, прелесть моя, не Ницше надо было читать, а Шопенгауэра. Писавшего, что "ближайший путь к счастью - веселое настроение, ибо это прекрасное свойство немедленно вознаграждает само себя. Кто весел, тот постоянно имеет причину быть таким - именно в том, что он весел. Ничто не может в такой мере, как это свойство, заменить всякое другое благо, между тем как само оно ничем заменено быть не может".
        - Не так туп, как порой кажется! - Яна с ухмылкой уставила на меня черные жерла глаз, и я пожалел, что оказался на даче Вовки Белоброва именно с ней, а не с какой-нибудь продавщицей фруктов или фломастеров. Вот ведь паскудная девчонка! Начиталась всякой дряни и выпендривается, как муха на спидометре!
        - Скажешь еще что-нибудь умное, или пойдем наконец искать ружье, о "котором так долго говорили большевики"?
        Разумеется, я многое мог бы сказать этой соплячке. Сказать, например, что Клавдия Парфеновна купила ей место студентки, но не смогла купить и капли мозгов. Что она дурно воспитана, и ее навязчивая идея о необходимости отыскать охотничье ружье Вовкиного отца - о котором я же ей и сказал! - выглядит смешной на фоне всемирного катаклизма, свидетелями которого нам довелось стать. Что мародеры, которых она так боится, будут орудовать в Питере, а не в Верболове, где народу сейчас раз, два - и обчелся. Что со старшими надобно вести себя вежливо и за откровенное хамство недолго схлопотать по мордасам. Что, коль скоро ее не устраивает наше с Вадей общество, она может катиться на все четыре стороны - скатертью дорога! Но говорить всего этого не следовало по той причине, что я рассчитывал воспользоваться ее даром предвидения и понять, "что день грядущий нам готовит". Каким бы мерзким характером Яна ни обладала, она могла послужить инструментом, позволяющим заглянуть в будущее и таким образом понять происходящее. С ее помощью я хотел постичь, что происходит на Земле, и был бы круглым дураком, дав волю
обуявшим меня чувствам.
        - Пошли искать ружье, - сказал я. - Может, отыщем еще что-нибудь полезное, помимо варенья и картошки.
        * * *
        Я знал, где Вовка и его родичи хранят ключ от дачи, и нам не пришлось ломать двери. У четы Немировых не возникло вопросов по поводу моего заявления, что Вовка разрешил нам пожить несколько дней на его фазенде. В связи с обрушенным фишфрогами на Питер парализующим излучением и воплями радиоведущих о вторжении пришельцев, пожилым супругам было не до того, чтобы обличать нас во лжи. К тому же я рассчитывал, если мне удастся дозвониться до Вовки, получить от него, хотя бы задним числом, "добро" на самовольное вселение - узнав про Вадино сотрясение мозга и поломанные ребра, он не откажет. Вот только дозвониться до Вовки, равно как и до мамы, шефа и кого-либо еще, у меня не получилось. Мы напрасно мучили свои мобильники - связи с Питером не было.
        По радио утверждали, что разрушений в городе мало, а захваченные акваноидами районы окружены нашими войсками. Успокоительная формула, этакое волшебное заклинание, чудодейственная мантра, звучавшая рефреном в каждом выпуске новостей: "Положение контролируется, к Санкт-Петербургу и другим подвергшимся нападению пришельцев городам стягиваются подкрепления", - не особенно меня утешала. Трудно представить, что на военных складах найдутся плееры для защиты солдат от парализующего излучения, и почти невозможно допустить, что наших ребят пошлют в атаку или отправят сидеть в дозоре под рев транслируемого через громкоговорители "Rammstein". Да и излучение это, по сравнению с мгновенно снесенным Тучковым мостом, было мелочью, наводящей, впрочем, на мысль, что фишфроги избегают кровопролития и не желают стирать Питер с лица земли.
        Нет, у меня определенно не возникало желания навестить родные пенаты. Еще меньше мне хотелось являться на мобилизационный пункт - адрес которого был указан в предписании, вклеенном в мой военный билет, - как того требовал переданный по радио приказ о мобилизации.
        Военный билет с предписанием и адресом места, куда мне следовало явиться, лежал, естественно, дома. Адреса своего мобилизационного пункта я, понятное дело, не помнил, но разыскать в окрестностях Питера какой-нибудь другой не представляло, наверное, особого труда. Вот только делать этого мне решительно не хотелось. Во-первых, потому что от армии у меня остались самые скверные воспоминания, а во-вторых, я не сомневался, что самые сознательные будут использованы генералами в качестве пушечного мяса. На ком-то им предстоит обкатывать способы борьбы с пришельцами, и не хотелось бы, чтобы этим кем-то был я.
        Добровольно, к слову сказать, я не стал бы защищать мое не слишком любимое отечество ни от китайцев, ни от американцев, если бы им вдруг пришло в голову нарушить государственные границы России. Мне, мягко говоря, до лампочки, какой флаг поднимут олигархи над Кремлем и какой они будут национальности, - я не националист. Говорят, во времена Союза люди рассуждали иначе. Ну что же, остается им только позавидовать - здорово, когда человеку есть что защищать.
        Вероятно, я должен был испытывать потребность спасать человеческий род от монстрообразных пришельцев. Но не испытывал. Зато после вчерашней стычки с тремя подонками на улице Чапыгина разделял желание Яны найти ружье Вовкиного папаши, дабы защититься от человекоподобной дряни. В том, что защищаться рано или поздно придется, сомнений не было. Есенин в свое время Написал поэму "Страна негодяев", я б тоже написал, кабы Господь наделил меня поэтическим даром, но назвал бы ее "Страна мародеров". Такой она представлялась мне до нашествия акваноидов и, судя по тому, что мы вчера Видели, - не случайно.
        Кстати, найденную нами в рундуке двустволку Вовкин отец - Иван Константинович Белобров - завел вовсе не потому, что питал слабость к охоте. Я знаю доподлинно: получив охотничий билет, он не стрелял ни во что кроме консервных банок - для практики. Из чего следовало, что ружье он завел на случай, ежели его дачу посетят те самые мародеры, готовясь к встрече с которыми мы с Яной устроили в доме большой шмон. Находка ружья не принесла нам, однако, ожидаемого облегчения - предусмотрительный Иван Константинович хранил патроны к нему где-то в другом месте.
        Подъезжая к Верболово, мы догадались залить полный бак бензина и заглянуть в местный продмаг - парализующее излучение к тому времени фишфроги выключили, машины на шоссе пришли в движение, но двигались медленно, словно водители не вполне доверяли своим чувствам. В продмаге мы набрали водки, черствого хлеба, спичек, соли, кое-какой снеди и консервов на все деньги, какие у нас были. Утром Вадя вспомнил о заначке, и я погнал моего Росинанта к продмагу, рассчитывая не только прикупить батарейки и кое-какую мелочь, но и разжиться новостями. Увы, на дверях магазина висел амбарный замок, а вчерашняя продавщица, выглянув на заднее крыльцо с берданкой в руках, посоветовала мне убираться подобру-поздорову. Встреча эта укрепила во мне намерение держаться от Питера подальше, хотя бы на первых порах. А. может, и на вторых - если милиция не разбежится и не попрячется, то скорее всего возьмется не за наведение порядка, а за отлов таких, как я, "дезертиров".
        Прежде чем строить какие-либо планы, я решил поговорить с Яной и послушать ее прогнозы по поводу того, как будут развиваться события. Раз уж она, подобно своей, матери, может заглянуть в грядущее, грех не воспользоваться этим даром. Проблема заключалась в том, что колючая как еж девица отнюдь не была расположена со мной беседовать. Прибегнуть к Вадиным способностям очаровывать дам было невозможно, найти патроны нам не удалось, электричества так и не дали и, чтобы хоть как-то улучшить настроение Яны, я затопил печь и взялся сервировать ужин при свечах.
        Лесть, равно как и ложь, в отношениях между людьми подобна смазке для машины - она уменьшает трение, и я не считаю зазорным прибегать к ней в случае необходимости. Нарезав колбасу, сыр и хлеб, я открыл бутылку водки и позвал Яну, продолжавшую поиски патронов на чердаке, где находиться они, по моему мнению, не могли.
        - Хочу выпить за твой дар, без которого мы с Бадей были бы теперь бог знает где, только не здесь, в тепле и безопасности!
        - Когда и выпить, как не сейчас! - саркастически промолвила Яна, глядя на меня, как солдат на вошь, и направилась к умывальнику, в который я предусмотрительно налил подогретой на плите воды.
        Не знаю уж, теплая вода, жар, источаемый печкой, накопившаяся за день усталость или мой смиренный вид подействовали на нее умиротворяюще, но, как бы то ни было, за стол она села с просветлевшим лицом. Поднесла рюмку к носу, сморщилась и осушила ее одним глотком. Закусила ломтиком сыра и, мотнув головой в сторону клетушки, где тихо посапывал Вад я, заметила:
        - Приятелю твоему дар мой принес не много пользы.
        - Кому суждено утонуть, тот и в луже утопится, - сказал я, наполняя поставленную перед Яной тарелку разогретой консервированной фасолью. - Через неделю, самое позднее через две, Вадя будет как новенький. А что ожидает людей, похищенных шарами пришельцев, я даже представить не могу. Не на мясокомбинат же их инопланетный отправят, верно?
        - Верно. Их переправят на Дигон, где они либо перемрут, либо приживутся и создадут новую цивилизацию. По мнению Представительского Совета Лиги Миров повышенная, по сравнению с земной, гравитация умерит человеческий пыл и свойственную людям агрессивность.
        - Представительский Совет Лиги Миров? Дигон?
        - Ага! - подтвердила нахальная девчонка, явно наслаждаясь моей растерянностью. - А ты думал, фишфроги - это космические пираты, которые похищают людей, чтобы продавать их в качестве рабов для работы на картофельных полях или кофейных плантациях?
        - Не въезжаю... Расскажи-ка поподробнее, что тебе известно о вторжении?
        - Подробностей я и сама не знаю, - отрезала Яна. - Да ты наливай, не тушуйся. Холодно на этом вонючем чердаке - сил нет!
        Я послушно наполнил рюмки. Водка тоже, подобно смазке, устраняет трения между людьми и, принятая в нужном количестве, способствует взаимопониманию.
        - Тебе не доводилось читать Лавкрафта и Дарлета? Есть у них цикл рассказов о Ктулху и служащих ему странных существах, обитающих в глубинах Атлантического океана.
        - Читал, - коротко ответил я, припоминая бредовые байки мэтра черной фантастики, а также творения его друга и соавтора. - Но про инопланетян они, кажется, не писали?
        - "Каждый пишет, как он дышит", - сказал Окуджава. Каждый понимает и интерпретирует то, что видит и чувствует, в меру своей испорченности и тех знаний, коими обладает. Лавкрафт и Дарлет не были провидцами, хотя чувствовали чужое присутствие и угрозу, таящуюся в океанах Земли. Они предупреждали о ней сограждан в свойственной им мистической манере, но не были услышаны и поняты точно так же, как знаменитые Кассандра и Лаокоон. Хотя, скорее всего, Лавкрафт и его последователь сами не до конца сознавали смысл информации, приходящей к ним из иных сфер бытия. Иначе зачем бы им было сочинять истории про Инсмут и нагромождать всякие потусторонние ужасы про "мертвого Ктулху, который ждет и видит сны", лишившие их сообщения последних признаков правдоподобия?
        От выпитой водки Яна раскраснелась и похорошела. Глаза заблестели, она скинула нейлоновую куртку и осталась в тесном огненно-рыжем свитере, на фоне которого толстая коса ее казалась особенно черной. В этот момент она и впрямь напоминала страстную, убежденную в своей правоте прорицательницу, и я невольно залюбовался ею.
        - Ну хорошо, оставим Лавкрафта в покое. Расскажи про Лигу Миров. Что это за зверь такой? Какое она имеет отношение к пришельцам?
        - Совет Лиги санкционировал вторжение фишфрогов на Землю. Налей-ка мне чаю, что-то жарко стало.
        Яна упорно называла пришельцев "фишфрогами", и я, не без внутреннего содрогания, принял этот термин. В переводе он звучит несерьезно, да и вообще не звучит. Кроме того, раз уж у нас все на иностранный манер: не господин оформитель, или там художник, а непременно - "дизайнер"! - то почему бы этим тварям не быть "фишфрогами"? Не лучше и не хуже акваноидов, смотрел я когда-то штатовский фильм с таким названием.
        - Так зачем они вторглись на Землю?
        - А я почем знаю? - насмешливо спросила юная предсказательница, вызывающе стреляя глазами и поглаживая перекинутую на грудь косу. - Мне ведь никто ничего не докладывает. Впадая в транс, я вижу потусторонние картины, разрозненные фрагменты событий, о которых порой не могу даже сказать: происходили они, будут происходить или могут произойти при определенном стечении обстоятельств. В отличие от тех, кто живет только в этом мире, я вижу как бы грани невообразимо огромного кристалла. Картины иных миров, перетекая с грани на грань, меняют масштаб, цвет, форму, большое видится - или становится? - малым, малое вырастает и превращается в свою противоположность. Если ты бывал в комнате смеха, то видел, как меняются изображения человека в кривых зеркалах. Глядя на них, черта с два поймешь, высокий он или приземистый, худой или толстый. Не всегда даже разберешь, мужчина это или женщина...
        - Но ты же сама сказала, что схваченных землян переправят на Дигон! Что Представительский Совет Лиги Миров санкционировал вторжение акваноидов на Землю! Или это все твои фантазии?
        - Ты не понимаешь! - на лице Яны отчетливо изобразилось сожаление. - Я назвала эту планету Дигоном, как мы называем лягушек - квакушками. И не имею понятия, как на самом деле называется Представительский Совет Лиги Миров. Если уж на то пошло, то даже функции его сознаю не вполне ясно. Во всяком случае, это не зала, в которой заседают полномочные представители различных инопланетных рас, а что-то вроде системы межгалактической правительственной связи... Виртуальный космический спрут, навеявший Лавкрафту образ "Ктулху, который спит и видит сны" или, вернее, осуществляет между планетами обмен информацией, похожей на чудовищные, кошмарные, на наш взгляд, сны. И, когда среди этой информации приходит сигнал об угрозе существующему миропорядку, принимает, грубо говоря, решение о ликвидации очага напряженности.
        - Чушь, - сказал я после некоторых размышлений. - Виртуальный космический спрут - это ж надо такое придумать! И этот спрут нападает на Землю, которая представляет угрозу мирозданию! Просто мания величия какая-то!
        - Дурак! - Яна поднялась из-за стола, смерив меня полным презрения взглядом. - Я не говорила о спруте. Я пыталась передать образ, который воспринимаю и который, по-видимому, лучше отражает действительность, чем просто связь различных цивилизаций посредством межгалактического радио или телевидения. Но я могу сформулировать и по-другому: союз сотен космических федераций, контролирующих каждая свой участок вселенной...
        Замолкнув на полуслове, она взяла со стола одну из вставленных в пустые бутылки свечей и ушла в соседнюю комнатку.
        За окнами стало совсем темно. Решив, что и впрямь пришло время завалиться спать, я пошел в комнату Вади, поправил сползшее на пол одеяло и, сев на вторую кровать, обнаружил в изголовье две книги, захваченные Яной из Питера в числе самых необходимых вещей. Это был томик Говарда Лавкрафта "Тень над Инсмутом" и "Маска Ктулху" Августа Дарлета.
        * * *
        Прежде чем лечь спать, я минут сорок слушал радио, а потом, не в силах уснуть, часа полтора читал Лавкрафта. Инсмутский цикл его рассказов был посвящен истории о том, как американские моряки познакомились в Тихом океане, на островах Полинезии, со странными туземцами, поклонявшимися подводному существу - Ктулху. Более того, породнились с расой амфибий, живших в царстве Р'лаи, охватывавшем кольцом половину Земли: весь континентальный шельф от побережья Массачусетса в Атлантике до Сингапура. Центр подводного царства спящего Ктулху находился в районе острова Понапе, откуда часть моряков и взяли себе жен. Причем те оказались лишь наполовину полинезийками, а наполовину принадлежали к расе Обитателей Глубин - странных земноводных существ, потомство которых постепенно заселило весь Инсмут - несуществующий город на Восточном побережье Северной Америки, расположенный якобы неподалеку от Бостона.
        Поклонники Ктулху совершали странные обряды и приносили своему божеству кровавые жертвоприношения, а в начале 1928 года устроили что-то вроде Ночи Длинных Ножей, перебив большую часть остававшихся в Инсмуте людей, не пожелавших разделить их веру. В ответ на это американское правительство направило в прибрежные воды несколько подводных лодок и эсминцев, уничтоживших подводные поселения около Рифа Дьявола.
        Прежде, читая Лавкрафта, я, разумеется, не мог допустить, что в его мрачных фантазиях присутствует хотя бы частичка правды. Точно так же, читая "Маракотову бездну" Конан Дойля, я полагал, что имею дело с чистой воды вымыслом, однако теперь начал склоняться к мысли, что книги эти были написаны визионерами, произведения которых в искаженном виде отражали реальные факты. Причину того, что они были искажены, Яна назвала совершенно точно: неспособность провидца верно интерпретировать увиденное.
        "Мне снились, - писал Лавкрафт в рассказе "Тень над Инсмутом", - бескрайние водные просторы, гигантские подводные стены, увитые водорослями. Я плутал в этом каменном лабиринте, проплывая под высокими портиками в сопровождении диковинных рыб. Рядом скользили еще какие-то неведомые существа. Наутро при одном лишь воспоминании о них меня охватывал леденящий душу страх. Но в снах они нисколько не путали меня - ведь я сам был один из них. Носил те же причудливые одеяния, плавал, как они, и также совершал богохульственные моления в дьявольских храмах... Я постоянно ощущал на себе путающее воздействие некой посторонней силы, стремящейся вырвать меня из привычного окружения и перенести в чуждый, неведомый и страшный мир..."
        Неудивительно, что подобные видения навели его на мысль о существовании некоего подводного царства. А обрывочные картины из жизни обитателей планет, входящих в Лигу Миров, подвигли на создание мифа о первородных тварях, рыскающих за бледной вуалью привычной жизни. Ведь в рассказах его фигурируют не только подводные почитатели Ктулху, но и прочие удивительные твари. Хастур - Тот, Кто Не Может Быть Назван, он же Хастур Неизрекаемый - воплощение элементарных сил - хозяин космических пространств; Итаква - приходящий с ветром, Ктугху - воплощение огня; Шуб-Ниггурат, Йог-Сотот, Цатоггуа, Ньярлатотеп, Азатот, Йюггот, Алдонес, Тале. Могущественным и злобным, враждебным человеку существам этим противостоят безымянные Старшие Боги, о которых Лавкрафт мельком упоминает всего два или три раза. Упорядоченную, обычную для земных религий картину противостояния Добрых Богов - Злым рисует его последователь - Август Дарлет. По мнению самого Лавкрафта, нас окружает необоримое вселенское зло, выписанное им столь тщательно, что меня всю ночь мучили кошмары.
        Быть может, Лавкрафт чего-то недопонял в открывшихся его внутреннему взору картинах, но напугали они его нешуточно. Вторжение фишфрогов тоже не походило на дружественный визит доброжелательных соседей, и, едва открыв глаза, я твердо решил переговорить с Яной и выяснить, что же представляет собой эта Лига Миров и чего ради она до нас докопалась.
        * * *
        - Ну ты и дрыхнешь! - сказал Вадя, выключая приемник. - Яна уж давно встала и даже печь затопила. Правительства вовсю договариваются о совместных действиях. Американские субмарины громят подводные базы пришельцев, а наши ракеты утюжат прибрежные воды, вокруг захваченных фишфрогами городов.
        - Батарейки еще не сели?
        - Нет. И, что самое удивительное: спутниковая связь продолжает действовать! Представляешь?
        - С трудом, - признался я, натягивая джинсы и найденный среди Вовкиных вещей свитер. - Это вторжение вообще какое-то неправильное.
        - А каким должно быть правильное?
        - Любая война начинается с претензий, требований, угроз, ультиматумов. Может, мы бы и сами дали фишфрогам то, что им надо? - проворчал я, сознавая, что звучит это не слишком убедительно и, вероятно, пришельцам надобно то, чего добром они получить не надеются. - В крайнем случае долбанули бы по Нью-Йорку или Вашингтону. В порядке устрашения, чтобы сделать нас сговорчивее. Как американцы в свое время по Хиросиме и Нагасаки.
        - У тебя губа не дура!
        - Как себя чувствуешь?
        - Плохо, - пожаловался Вадя, выглядевший значительно лучше, чем вчера и позавчера. - Пока до ветра ходил, чуть в обморок не грохнулся.
        - Приключения на свою голову ищешь? Поставлено тебе ведро - пользуйся на здоровье!
        - Не могу в общественном месте гадить, - застенчиво признался Вадя.
        - Мать честная! - буркнул я, выходя на кухню. И остолбенел.
        Стоявшая над кастрюлей с закипавшей водой девушка чем-то здорово отличалась от Яны, но мне потребовалось несколько мгновений, чтобы сообразить, чем именно.
        - Зачем ты постриглась?
        - А что, плохо?
        - Ты стала похожа на Мирей Матье. Но зачем? Как ты решилась? - Я с сожалением поглядел на лежащую на стуле длиннющую косу.
        - Длинные волосы хороши, когда за ними можно ухаживать, а так - сплошная обуза. Подровняешь меня сзади?
        * * *
        Коробки с патронами я нашел на дне большого алюминиевого бидона, под пакетами с рисом, гречкой и пшенкой, упрятанными в нем от крыс и мышей. Он стоял на виду, просто нам в голову не приходило, что Иван Константинович может хранить там патроны.
        - Вот и отлично, самое время в город возвращаться! - обрадовался Вадя, упорно не желавший понять, что без света, газа и воды в Питере сейчас не в пример хуже, чем на Вовкиной даче.
        - Ща тебе Яна магнезию вколет, чтобы не болтал попусту, - посулил я, на что Вадя ответил, что все равно, мол, надо в аптеку ехать, покупать лекарства по списку, оставленному посетившими нас Немировыми.
        Я сказал, что съезжу в Мальгино, а в Питере ноги моей не будет, пока не станет ясно, что к чему. И, не давая Ваде затеять очередной спор, спросил у Яны, чем кончится вторжение акваноидов. Я спрашивал это у нее уже не первый раз, но до сих пор вразумительного ответа не получил.
        Она уже открыла рот, чтобы ответить, но тут Вадя брякнул, что "все эти прорицания - сплошное надувательство". Брякнул назло, видя, что мы не только не собираемся ехать в город, но и обсуждать его бредовое предложение не намерены. Вместо того чтобы проигнорировать этот детский наезд, Яна встала в позу "вождь на броневике" и принялась доказывать, что вода мокрая, море - соленое, а Волга впадает в Каспийское море.
        - Удивительное дело! Живет человек в Питере, кончил школу, институт и при всем том умудрился сохранить разум в девственной чистоте. Я бы даже сказала, в первобытной дремучести. Ты "Песню о Вещем Олеге" читал? О том, как предсказана ему была смерть от любимого коня?
        - Читал, читал! - откликнулся из-под одеял Вадя:
        Злая гадюка кусила его
        И принял он смерть от коня своего!
        - Пушкин в пересказе Высоцкого? Чудными путями культура идет в массы! - саркастически ухмыльнулась Яна и продолжала: - А ведь Пушкин, в свой черед, пересказал старинную летопись, в которой говорилось, что волхв сделал свое пророчество за четыре года до смерти Олега. Но бог с ним, с Олегом! Древние египтяне обращались за предсказаниями к оракулу Амона в Фивах. Древние греки - к оракулам Аполлона в Дельфах и Зевса в Дидоне. Широкую известность получили античные вещуньи, называвшиеся сивиллами. Самой прославленной из них была Демофила, жившая в шестом веке до нашей эры в городе Кумы и прозванная Сивиллой Кумской. Так вот, не приходило тебе в голову, что древние оракулы пользовались заслуженной славой недаром? И если бы предсказания их ничего не стоили, люди бы к ним не обращались?
        Дела давно минувших дней,
        Преданья старины глубокой...
        - пробормотал Вадя, заметно приободрившийся после ухода Немировых и не желавший уступать в заведомо проигранном споре.
        - Александра Филипповна Кирхгоф, прозванная современниками "Александром Македонским" - по сходству имени и отчества, - предсказала Пушкину, что: во-первых, он вскоре получит деньги; во-вторых, ему будет сделано неожиданное предложение; в-третьих, он прославится; в-четвертых, дважды будет отправлен в ссылку и, в-пятых, проживет долго, если на 37-м году жизни с ним не случится никакой беды от белой лошади, белой головы или белого человека. В тот же вечер Александр Сергеевич, возвратясь домой, обнаружил письмо от лицейского товарища - Корсакова, - который извещал его о высылке карточного долга, забытого Пушкиным. Через несколько дней, в театре, Алексей Орлов принялся уговаривать Пушкина служить в конной гвардии. Как общеизвестно, Александр Сергеевич был дважды отправлен в ссылку и смертельно ранен Дантесом, белокурым, носившим белый мундир и имевшим, согласно полковой традиции, белую лошадь.
        Французская предсказательница Мария Анна Аделаида Ленорман предсказала Сергею Ивановичу Муравьеву-Апостолу, что его повесят, - так оно и случилось. Берлинская хиромантка предсказала Николаю Ивановичу Бухарину, что его казнят, и через два десятилетия ее пророчество сбылось...
        - Ты напрасно пыжишься, - попытался я урезонить Яну. - Не обращай внимания на Вадин выпендреж. После того, как ты предсказала вторжение фишфрогов, у него нет причин сомневаться...
        - Между прочим, Дельфийский оракул не ответил Александру Македонскому! - прервал меня Вадя таким тоном, будто это ему пифии нанесли обиду, отказав в пророчестве.
        - Предсказатель - не справочное бюро! Шарлатанов хватает и в науке! Только полный невежа может называть надувательством прогностику, являющуюся одним из методов познания окружающего мира! - окрысилась Яна. - Впрочем, как говорит моя мама, вольному воля: пусть себе! В конечном счете страдают не предсказатели, а те, кто им не верит!
        - А как быть тем, кто верит, но не может получить ответа? - вкрадчиво поинтересовался я.
        - Уж не думаешь ли ты, что я нарочно увиливаю, не желая отвечать на твой вопрос?
        - Если ты, подобно дельфийским пифиям, не можешь ответить, то так и скажи. Не буду настаивать.
        - В нашествии этом есть и хорошая сторона - американцам достанется больше, чем нам, - неожиданно заявил Вадя. - У нас из крупных городов только Питер находится на берегу моря. То есть Финского залива. А у них: Нью-Йорк, Филадельфия, Вашингтон и Лос-Анджелес. Даже к Чикаго акваноиды могут добраться водным путем - через пролив Святого Лаврентия. Если же брать в расчет более мелкие города...
        - Дурак! Ой дурак! - возмущенно заквохтала Яна. - Под угрозой находится существование всего человечества, а ты все еще меришь старыми мерками!
        - Так чего же тогда мы, по твоей милости, в Верболове отсиживаемся? Или ты себя частью человечества не считаешь? - спросил Вадя, умевший порой быть на удивление последовательным.
        - Хотелось бы все-таки услышать прогноз на ближайшее будущее, - напомнил я. - Если у нас имеется возможность строить планы сего учетом, давайте отложим препирательства на потом, а сейчас хором попросим: "Елочка, зажгись!"
        - Попросить нетрудно, да боюсь, толку с этого будет...
        - Глупые вы, ребята, все-таки! - грустно сказала Яна. - Думаете, я сама не пыталась узнать, чем это вторжение кончится? Я вам про замочную скважину говорила? Так вот передо мной, образно выражаясь, тысяча замочных скважин. И, заглядывая в них, я вижу кусочки будущего. А иногда кусочки прошлого или настоящего, кусочки иных миров. Поверьте, это совсем не то же самое, что задать вопрос и услышать или увидеть ответ. Это совсем-совсем другое... А впрочем...
        Яна сделала паузу, и я подумал, что каре ей идет больше, чем коса. Особенно после того, как я подровнял его явно не приспособленными для стрижки ножницами и Яна вымыла голову.
        - Я могу показать тебе кое-что из того, что вижу сама. Зрелище любопытное. А главное, ты поймешь, почему я затрудняюсь дать прогноз на ближайшее будущее.
        - А мне не можешь показать? - ревниво спросил Вадя.
        - Не могу. Может, и с Толей опыт не получится. С тобой же и пытаться не стоит. Когда человек не хочет верить, ему можно разве что кино показывать. Броня крепка, тут даже у мамы руки бы опустились.
        - Куда она, кстати, поехала? - поинтересовался я. Мне было совершенно все равно, куда отправилась пережидать "конец света" Клавдия Парфеновна, но что-то связанное с ней меня беспокоило. Что-то этакое крутилось на периферии сознания...
        - В Самару, - равнодушно ответила Яна. - Ну так что, хочешь с моей помощью заглянуть в грядущее или хотя бы по ту сторону повседневности?
        - Послушай... А Клавдия Парфеновна могла увидеть то, что ей хотелось?
        - Да, могла, - мгновение помедлив, подтвердила Яна. - Когда-нибудь и я смогу. Если доживу. Прогностике надо учиться так же, как любому другому ремеслу. Одного таланта тут мало. Не всякий имеющий абсолютный слух становится музыкантом. Так же как и художниками люди не рождаются, за редкими исключениями.
        - Тогда она наверняка заглядывала в будущее и говорила тебе, чем кончится вторжение.
        - В общих чертах - да. И я вам об этом тоже, по-моему, говорила. Фишфроги уберутся с Земли так же внезапно, как и появились.
        - Первый раз слышу! - заявил Вадя, а я подумал, что если слова Яны о том, что "надобно отсидеться", следует понимать именно так, то да, говорила. Но я бы предпочел получить по этому поводу более расширенный ответ.
        - Имейте, однако, в виду, что относительно одних событий - ну, например, вторжения фишфрогов - предсказания однозначны - они непременно произойдут. Такие события - редкость. Другие же следует назвать вероятностными. Они могут произойти. Или скорее всего произойдут при соблюдении некоторых Условий. Так вот фишфроги скорее всего уберутся с Земли. А вот как скоро это произойдет, зависит от людей.
        - Иными словами, как им накостыляем, так они и свалят! - удовлетворенно подытожил Вадя.
        - Можно сказать и так, - нехотя согласилась Яна и выжидательно посмотрела на меня.
        - Ты действительно можешь показать мне грядущее?
        - Тени. Отсветы. Блики. Я ведь не волшебник, я только учусь.
        - Звучит зловеще. Я бы на твоем месте поостерегся доверять ученику волшебника.
        Сделать хотел утюг -
        Слон получился вдруг.
        Крылья, как у пчелы.
        Вместо ушей - цветы.
        - Не могу праздновать труса после того, как Яна доверила мне подровнять ее каре, - сказал я, делая отчаянное - скорее всего придурочное! - лицо, на что Яна ответствовала, брезгливо скривив сочные, алые губы, которым не нужна была никакая помада:
        - Мне лично эта жертвенность ни к чему! Не больно-то хотелось тебе что-то показывать!
        - Нет-нет, я правда хочу увидеть то, что ты готова мне показать! - выпалил я.
        - В этом ты весь! - поддел меня паскудник Вадя, уловив в моих словах двусмысленность, а Яна сухо сказала:
        - Выпей стакан водки и начнем.
        - Хорошенькое начало! Этак я, пожалуй, тоже к вам присоединюсь! - вновь встрял Вадя.
        - Тебе Немировы пить категорически запретили, - запротестовала Яна и, видя, что Вадя не собирается успокаиваться, пояснила: - Если ты такой грамотный, как прикидываешься, то должен знать, что пифии Дельфийского оракула прорицали под воздействием одурманивающих испарений. Возможно, вулканических газов, выходящих из расщелины скалы, на которой был построен храм Аполлона. В Додоне прорицательница Пелиада, прежде чем отвечать на вопросы, пила воду из протекавшего ненодалеку "опьяняющего" источника. Я уж не говорю про кастанедовские мухоморные кактусы, о которых известно теперь каждому нюхающему "Момент" подростку. Чтобы ослабить контроль сознания, годится любая одурманивающая дрянь, хотя профессиональные предсказатели предпочитают использовать для этого методы медитации. В целях сбережения здоровья.
        - В экстремальной ситуации стакан не повредит, но за руль я после него не сяду. Плавали - знаем: ни к чему хорошему это не приведет.
        - Ладно, пей, не трави душу, - разрешил Вадя, после чего я отправился на кухню и выпил прописанный мне Яной стакан. Закурил и хотел уже было возвращаться, когда она, выйдя из нашей с Вадей комнаты, сказала, чтобы я устраивался в брезентовом кресле. Незачем, мол, мешать больному, которому нужен покой и сон.
        - Лады, - сказал я, раскладывая кресло. - И как это мне в голову не приходило попросить Клавдию Парфеновну показать мне лики грядущего?
        - Правильно сделал, что не просил. Ничего бы она тебе не показала, - утешила меня Яна, выуживая из оставленной мною на столе пачки сигарету. - Во-первых, сдерживать критичность и вмешательство разума не так-то просто. А, во-вторых, обучить прогностике можно любого. Вот только пользы от этого будет мало. Видеть будущее - то еще удовольствие. К тому же не стоит забывать, что обычные люди недолюбливают тех, кто обладает даром предвидения. Немецкий ученый - некто Солдан - подсчитал, что за несколько сотен лет, примерно с XII по XVIII век, в Европе было сожжено около десяти миллионов ведьм. Большая часть из них была виновна лишь в том, что умела заглядывать в будущее и брала на себя смелость предостерегать соотечественников о грядущих бедах. Вместо того чтобы подстелить соломку там, где предстоит упасть, предупрежденные доносили на своих благодетельниц - чисто человеческое свойство, отбившее у предсказателей желание помогать своим ближним.
        Яна ткнула окурок в банку из-под морской капусты и засучила рукава свитера:
        - Готов?
        - Ну-у... Мог бы выпить еще стакан. И закусить.
        - Понятно. Откинь голову и закрой глаза. Сядь поудобнее. - Она придвинула табуретку и уселась за моей спиной. - А теперь постарайся ни о чем не думать. Расслабься.
        Она положила пальцы на мои виски:
        - Представь, что вокруг плещут волны. Бесконечная водная гладь. А волны бегут одна за другой. Бегут, бегут, бегут. Из никуда в никуда. Из года в год, из века в век. Вечные темно-серые волны. Бегут, бегут, бегут...
        ...Погружаясь под воду, я не ощутил ни страха, ни изумления. Сиреневые воды омывали меня, а странные рыбы, приняв в свой хоровод, увлекали в мерцающий звездный сумрак, из которого вздымались царственно-розовые колонны города Хайле-Менжар. Он походил на гигантский подводный муравейник с тысячами арок и шпилей, поросших фосфоресцирующими водорослями. Мы спускались в него по пологой спирали, и постепенно я начал сознавать, что окружавшие меня рыбы с диковинными рукообразными плавниками были вовсе не рыбами, а музыка, звучавшая в моем мозгу, - вовсе не музыкой, а ментальной речью обитателей Хайле-Менжара. Речью, которой я не понимал, что не мешало мне наслаждаться ее плавными, ласкающими внутренний слух переливами. А потом мы вплыли под арку и вместо зала оказались в цветнике, и диковинные цветы тоже пели. Выглядевшие как цветы ихантайли пели моим спутникам что-то бесконечно прекрасное, потому что рыболюди вдруг стали превращаться в огромные, пышноцветные букеты, и сам я каким-то образом начал менять форму, излучая радость и аромат...
        ...Это море было и впрямь винноцветным - красно-фиолетовым и густым. И небо над ним тоже было винноцветным - золотистым, насыщенным пузырьками шипучего, радостного газа. Парить в нем было одно удовольствие, и полупрозрачная сеть, которую мои рукокрылые товарищи влекли над винноцветным морем, быстро наполнялась гроздьями пенной радости. Вскипая на волнах, она срывалась с них и оседала на краях сети янтарными искрами, которые со временем должны были стать огромными губкоподобными созданиями, образующими основу летающих островов. Я помнил, что некогда жил уже в глубине подобного острова и сплетал из пронизывавших его лучей светила коконы для зарождающихся диосфен. Я пел им сладостную песню рождения, и ветры, дувшие с Феалийских гор, рассеивали Детей Рассвета по миру, где они, в зависимости от плотности ставшей им родной среды, становились медлительными эмбами, живущими наружу стагами, или воздушными намбу - зодчими летающих островов. Винноцветное небо переполняло меня, заставляя вспоминать все прошедшие циклы превращений, и радоваться, предвкушая новые, для которых мы с родичами собирали с макушек
волн споры зрелой, рвущейся в полет жизни...
        ... Упершаяся в гиферное поле туча разродилась сотней молний, и стержни ненасытных уловителей выпили их до последней капли. Заводы семиолей не брезговали даровой энергией небес, будь то солнечное тепло и свет, ветер, молнии, дождь или снег. Ради того, чтобы поддерживать жизнедеятельность мегаполиса, занимавшего четверть материка, постоянно строились новые геотермические и аквахимические станции, и фронт работ муравьеподобных сотрудников Седьмого Энергоцентра расширялся с каждым днем. Шестигранные, похожие на гигантские ледяные кристаллы, башни обслуживания Энергоцентра росли на глазах, и висячие сады поднимались вместе с ними, уступая нижние ярусы города производственным помещениям. Кабины нуль-переходников не справлялись с потоками горожан, и транспортная схема на моей рабочей стене мерцала предупреждающими лиловыми огоньками. Трое моих со-думников спроецировали на ней проектное предложение по созданию нового узла Т-связи и замерли с нацеленными в зенит усами, ожидая, когда я закончу ввод расчетов по его энергообеспечению. Новая туча подплыла к гиферному полю, й я завершил загрузку в анализатор
последнего блока расчетов. Н-Оом протелепатировал, что информация собрана в полном объеме, и он посылает ходатайство о представлении проекта на рассмотрение Экспертной комиссии. Мои со-думники зашевелились, обмениваясь мнениями по поводу гиферного поля, которое не только позволило нам получить новый источник энергии, но и украсило панораму города чудесным зрелищем. Разумеется, можно было разряжать тучи более экономичным путем, но я вынужден был согласиться, что проявлять скаредность в этом случае было бы непозволительным расточительством. Расчеты расчетами, а красота, которую...
        ...Перед глазами поплыли клочья серого тумана, и трудно узнаваемый голос сказал:
        - Нет, это все не то! Не то!
        И начались видения вовсе отрывочные и бессвязные, из чреды которых мне запомнились три. Запомнились потому, что я понял, или мне показалось, что понял, их суть.
        В первом случае я увидел гигантский цех, в котором монтировался странный самолет с неким подобием плавников и перевернутым хвостовым оперением. Где-то я уже видел рисунки субмарин, у которых то ли киль, то ли руль были расположены подобным образом, а рубка располагалась под днищем корабля, подобно гондоле дирижабля. К тому же на аппарате, принятом мною за самолет, были люки на крыше и симметричные вздутия по обеим сторонам от тупорылого, акульего носа. Вероятно, места расположения торпедных аппаратов...
        Второй раз я увидел просторный бело-золотой зал с круглым столом, за которым сидели какие-то крайне серьезные дяди. Перед каждым из них было установлено по два маленьких флажка: один - страны, представителем которой он являлся, второй - с изображением земного шара на черном фоне. Серьезные дяди вели умную беседу, то и дело обращаясь за справками к своим референтам, а среди надписей, вившихся по карнизу, опоясывавшему круглый зал, я разобрал две, сделанные на русском и на английском языках: "Совет безопасности Земли" и "Security Society of the Earth"...
        В третий раз я оказался среди страшного захолустья. Я шел среди океана палаток, бараков, наспех сколоченных сараев, землянок и полуземлянок, крытых ржавой жестью. Среди этих диковинных хибар - из памяти всплыло латиноамериканское, кажется, слово "панчул", - словно цветные конфетные обертки в куче сора, выделялись превращенные в жилища автобусы, крытые грузовики и даже несколько вагонов метро. За мной увязалась стайка грязных, оборванных детей, кричавших на разные голоса: "Дядь, дай монетку! Мистер, дай цент! Пожале-ей сирото-ок, до-обрый господи-ин! Копеечку дай, копеечку!" Сопливая девчонка с куцыми, похожими на крысиные хвостики косичками вцепилась в мою брючину и тонким, ломким голосом канючила: "Кушать дай... Поесть дай... Хлебушка дай..." Оборванцы постарше, кучковавшиеся на некоем подобии перекрестка, смерили меня оценивающими недобрыми взглядами и двинулись следом, словно стая шакалов, учуявшая раненое животное.
        Морщась от вони, пропитавшей, казалось, даже небо над этим городом бомжей, я ускорил шаг, завидев вздымавшиеся над прохудившимися армейскими палатками лопасти вертолета. Свора подростков, сообразив, что добыча уходит, заспешила и начала окружать меня. Проклиная профессора Берестова, втравившего меня в эту поездку, я вынул из кармана кошелек и, вытряся из него мелочь, сунул соплячке. Она, как и следовало ожидать, отцепилась от моей брючины, я рванулся к спасительному вертолету, сзади послышались вопли и пронзительные крики - мелюзга сцепилась за брошенные мной копейки. "Эй, дядя! Постой, не спеши!" - угрожающе окликнул меня кто-то из подростков. Я оглянулся.
        Расшвыряв преградившую им путь малышню, прыщавые, серолицые юнцы, пол которых из-за грязных патл и одинаково драной и засаленной одежды определить было невозможно, настигли меня. Самый шустрый, со скошенной дегенеративной челюстью и фиолетовыми обводами вокруг глаз, уже протянул руку, чтобы меня схватить, но был остановлен властным окриком.
        "Назад!" - скомандовал появившийся из-за последней, преграждавшей мне путь к вертолету палатки мужчина в форме МЧС. Тот самый Алексей Корытин, который, будучи назначен нам с Диной в провожатые, предупреждал, что ничего путного из посещения лагеря беженцев не выйдет.
        При виде здоровенного парня в оранжевой каске, сжимавшего в руках короткий десантный автомат, подростки остановились, и я благополучно добрался до вертолета, в котором уже сидела побледневшая и притихшая Дина.
        "Много наснимали? Взяли интервью, которое можно показать по телику и прославиться на всю страну? - спросил вертолетчик, не поворачивая головы, и, не дождавшись ответа, крикнул: - Залазь, Леха, взлетаем!"
        "Ну что? - в свою очередь спросил Леха, втискиваясь на соседнее с вертолетчиком сиденье. - Хватит вам материала, или еще полетаем? В Веселый Поселок, на Среднюю Рогатку, в Дачное? Ребятам с такими ксивами ни в чем отказа не будет".
        "Для руководства студии материала хватит, - сказал я, - летим в аэропорт. Больше здесь делать нечего".
        "Удивительно нелюбопытный вы, журналисты, народ! - кисло усмехнулся Леха. - Сколько я вашего брата перевидал, и всем одной посадки хватает! Добро бы кто полдня по лагерю погулял, так ведь нет! Сорок минут, от силы, час и - довольно. Стоило ради этого сюда из Первопрестольной лететь? А главное, репортажей я ваших все равно по телику не видел. За что же тогда вам денежки платят? Прогонные, суточные, командировочные, или какие у вас там?"
        3а молчание, хотел сказать я. За то что знаем, когда можно клюв разевать, а когда лучше помалкивать. Как рыба об лед. Но не сказал, потому что в этот момент взревел двигатель, завыли над головой винты, забились, как раненые птицы, палатки, поставленные близ вертолетной площадки. Мы нацепили шлемы, эмчеэсовский геликоптер пошел вверх, и Дина, обретя дар речи, спросила:
        "Как же так, ребята? Ведь они тут хуже собак живут!.."
        "Вот интересно! - прозвучал в наушниках голос Лехи. - Это вы у нас спрашиваете? Мы-то, что можем, делаем! Воду подвозим, палатки вон поставили. Солдаты ям выгребных накопали. Полевые кухни день и ночь работают. Но ведь пять миллионов беженцев! Ну пусть четыре с половиной! А ваш брат знай талдычит, что меры принимаются, и все вроде как тип-топ. Первые трудности позади, дальше будет легче".
        "Но они ж там, как мухи мрут! Это настоящий рассадник болезней! Если эпидемия разразится, тут будет море трупов! Тиф, оспа, чума, холера - все что угодно может начаться! Два литра воды на день - это ж курам на смех! Да и эти-то два..."
        "Заткни фонтан!" - велел вертолетчик и, мгновение помолчав, в красочных, но не литературных выражениях сообщил, что он думает лично о нас, нашем начальстве, МЧС, правительстве и стране, которая бросает своих граждан дохнуть от голода, холода и дизентерии в двадцать первом веке от рождества Христова.
        Я хотел возразить, что виноваты во всем акваноиды, но решил не искушать судьбу и промолчал. Акваноиды, конечно, виноваты, однако, как верно заметил профессор Берестов, они - всего лишь лакмусовая бумажка, позволившая нам взглянуть на себя без розовых очков и понять, чего мы стоим. Понимают, впрочем, немногие, поскольку значительно удобнее свалить все беды на проклятых пришельцев, чем признать, что души наши обовшивели и более всего мы преуспели в умении закрывать глаза на собственные недостатки. И общество построили соответствующее нашим потребностям; низы ни за что не отвечают - да и не могут отвечать, ибо какой спрос с рабов, хотя бы и величающих себя гражданами? - а верхи заняты тем, что жрут всех и вся, не особенно заботясь о том, как половчее прикрыть эту великую жрачку правдоподобной ложью.
        А ведь были у наших предков какие-то идеалы. Свобода, равенство, братство. Что-то они строили, не щадя жизней. Криво, коряво, кроваво, но строили. Так почему же все опять к обществу "кто кого съест" вернулось? И даже нашествие фишфрогов из-за жрачки этой кажется нереальным, пока не увидишь этот выморочный город вне города...
        Вертолет развернулся над полосой перепаханной, изувеченной земли, отделявшей город беженцев от занятого фишфрогами Санкт-Петербурга. Я привычно поднял камеру, дабы запечатлеть похожие на макет коробки типовых многоэтажек, за которыми вилась темная лента Невы и, словно намалеванные на театральном заднике, сверкали золоченые купола Исаакия, Петропавловки и Адмиралтейства.
        Поток спроецированных в мой мозг картин неожиданно иссяк, и я некоторое время сидел в полной прострации, из которой меня вывел Вадя, громко спросивший:
        - Кажется, это из "калаша" лупят?
        - Похоже на то, - согласился я, выбираясь из кресла, чтобы посмотреть, как себя чувствует Яна, никак не отреагировавшая на отдаленный треск автоматных очередей.
        Выглядела она скверно, и я плеснул в ее стакан водки, рассудив, что пир во время чумы является не кощунством, а способом сгладить шероховатости бытия. Себе я тоже плеснул, чтобы разогнать остатки серого тумана, из-за которого все вокруг казалось обесцвеченным и обескровленным.
        Можно ли было на основании вызванных Яной образов предположить, что Совет безопасности Земли собрался после того, как пришельцы покинули нашу планету? Нам с Яной хотелось думать, что можно, поэтому именно такой вывод мы и сделали. Вадя признал, что подобное умозаключение не лишено смысла, а строительство новых подлодок будет продиктовано желанием держать океанские глубины под контролем. Далее он предположил, что вторжение акваноидов принесет нам некоторую пользу, поскольку вместо космоса человечество бросится осваивать океаны. А это, на его взгляд, является более перспективным и выгодным делом, чем строительство орбитальных станций, или поселений на Луне.
        Мы с Яной не стали заострять внимание на третьей открывшейся нам безрадостной картине. Это мог быть фрагмент альтернативного будущего, в котором фишфрогов изгнать с Земли не удастся. В равной степени она могла принадлежать к магистральному направлению, и тогда из нее следовало, что пришельцы займут Питер и избавиться от них лихим кавалерийским наскоком не выйдет.
        - Как только Ваде полегчает, надо драпать, в глубь России, - сказала Яна, как о чем-то само собой разумеющемся.
        - Нет уж, - сказал Вадя. - Вы бегите, куда хотите, а я останусь. Для меня и в Питере дела найдутся.
        - В партизаны подашься?
        - А хоть бы и так! - вызывающе ответствовал Вадя, услышав в Янином вопросе насмешку, хотя она не собиралась его задеть.
        - Ну вот и ладушки. Поправишься чуток, и разбежимся, - миролюбиво сказал я, не делая попыток разубеждать Вадю. - Мне лично в город соваться незачем. Разумные люди оттуда улепетывают, документы у меня с собой, а книгами и сувенирами моими пусть фишфроги подавятся.
        - Ты разве не хочешь взять с собой роман?
        - Какой? - с изумлением уставился я на Яну. - Который ты пишешь во внерабочее время!
        - Но я не пишу роман.
        - А что ты пишешь в свободное время?
        - Ничего, кроме эсэмэсок.
        - Странно, - с разочарованием сказала Яна.
        - Не понял, чего тут странного. Зачем мне писать роман?
        - Любой журналист, по-моему, мечтает стать писателем.
        - Бред! Писательство - это или состояние души, или ремесло, которое ничем не лучше журналистики. Даже хуже, поскольку хуже оплачивается.
        - А как насчет состояния души? - не унималась Яна.
        Кто ты? За душой моей явилась
        Только нет души,
        - немузыкально пропел Вадя и пояснил: - Кипелов. "Ария". А теперь ступайте-ка, ребята, на кухню, что-то у меня глаза закрываются.
        За окнами начало смеркаться. Я поставил на печку чайник, подкинул несколько полешков, и тут Яна снова полезла мне в душу. Ни к месту и ни ко времени процитировав ницшевское двустрочие:
        Ты, обезьянка бога своего, довольствуешься быть всего лишь обезьянкой?
        Она изрядно меня разозлила. И я уже готов был дать достойный отпор юной велосипедистке, вздумавшей наезжать на "КамАЗ", когда на память мне пришли огромные книжные шкафы ее матери, до известной степени объяснявшие интерес дерзкой отроковицы к печатному слову.
        Интересы Клавдии Парфеновны были весьма разнообразны. В застекленных, сделанных на заказ шкафах стояли собрания сочинений отечественных и зарубежных классиков, Библиотека мировой литературы, Большая советская энциклопедия, Медицинская энциклопедия, Толковая Библия, Талмуд, Коран в великолепной сине-зеленой, тисненной золотом обложке и тьма-тьмущая всевозможных словарей: морской, экономический, международного права; словарь атеиста и агронома, машиниста, слесаря-сантехника и младшего помощника старшего ассенизатора. Наряду с этим целый шкаф был отведен книгам, посвященным исключительно оккультным наукам. Книгам, о которых мне доводилось только слышать: о малоизвестных религиозных культах, о странных верованиях и еще более странных фактах, необъяснимых современной наукой. Наряду с альбомами, заполненными вырезками из газет и журналов, иметь которые пристало профессору с мировым именем, а не безвестной гадалке, я обнаружил у нее дореволюционное издание "Молота ведьм", "О демоническом" Синистрари, "Жития магов" Эвиапиуса, "О природе демонов" Анания, "Полет Сатаны" Стампы, "Слово о колдунах" Буже, а
также рукопись некоего сочинения Олауса Магнуса в черном переплете из гладкой кожи - по словам Клавдии Парфеновны, человеческой. Мать Яны, явно гордясь своей коллекцией, показывала мне распечатки немецких, французских и английских книг, о существовании которых я даже не подозревал, то есть был абсолютно уверен, что они являются выдумкой мистически настроенных фантастов. Например, "Некрономикон" сумасшедшего араба Абдула Альхазреда, который, кстати сказать, неоднократно упоминается Лавкрафтом и Дарлетом, зловещий том "De Vennis Mysteriis" доктора Людвига Принна, ужасное сочинение графа д'Эрлетта "Cultes des Goules", проклятая книга фон Юнтца "Unaussprechlichen Kulten" и его же "Безымянные культы". Книга эта, между прочим, получила название "Черной" из-за ее мрачного содержания.
        Как-то, набравшись наглости, я попросил у Клавдии Парфеновны почитать что-нибудь этакое, когда она демонстрировала мне отрывки жуткой "Книги Эйбона", пропитанные, по ее словам, ужасом "Пнакотй-ческие Рукописи", "Текст Р'лаи" и книгу почтенного Уорда Филлипса "Тауматургические Чудеса в Ново-Английском Ханаане". На что Клавдия Парфеновна, рассмеявшись, заверила меня, что пословица "Меньше будешь знать - крепче будешь спать" как нельзя более относится к знаниям, содержащимся в этих распечатках, о коих непосвященным в некоторые области человеческих знаний ведать противопоказано. Если то же самое она говорила Яне, нет ничего удивительного в том, что та перечитала всю ее библиотеку и приставала ко мне со своими дурацкими расспросами.
        - О чем, по-твоему, мне надобно писать? - в свою очередь спросил я у настырной девицы. - В оккультных науках я ни бельмеса не смыслю. Остаются женские романы, детективы, фантастика.
        - M-да... - с сожалением в голосе изрекла Яна. - Неужели у людей нет больше проблем, о которых стоило бы призадуматься умному человеку? Неужели до вторжения фишфрогов жизнь была столь безоблачна и ничто не царапало твою душу?
        Я вынужден был признать, что она все-таки умная девчонка. Или начитанная. Потому что про "царапало душу" было сказано точно. Про то, что не царапает, не то что писать - говорить скучно. Хотя, с другой стороны, пиши, говори, пой, кричи благим матом - что от этого изменится? Байка про то, что "однажды мир прогнется под нас" - такая же ложь, как утверждение, будто некое поколение русских выбрало пепси.
        Почему бы нам, впрочем, было и не поговорить на отвлеченные темы под умиротворяющее гудение огня в Печи, под крепко заваренный чай и сгущающиеся с каждой минутой лиловые, бархатистые сумерки?
        - О том, что царапает душу, пишут и журналисты. Хотя такие, "проблемные", статьи давно вышли из моды. Равно как и умные книги. Коль скоро общественная значимость искусства уверенно сходит на нет, ему остается только развлекательная функция. Публика хочет, чтобы ей щекотали нервы, а не царапали души. Князя Мышкина заменили акулы-мегаладоны и парки юрского периода. Но писать о них романы вряд ли более достойно, чем статьи о древних цивилизациях, экстрасенсах и всевозможных аномалиях, которые печатает "ЧАД".
        - Очень удобная отговорка! - фыркнула Яна, вызывающе звякая ложечкой о стенки чашки. - О закате искусства говорили во все времена. Особенно громко те, кто занимался прибыльной поденщиной. Всякие там Эжены Сю и Понсоны дю Террайли.
        - При желании в этот же ряд можно поставить и Александра Дюма, - заметил я. - Но ведь об этом же писал в середине прошлого века Кафка, который, по мнению критиков, поденщиной не занимался.
        - Что-то не припомню! - заявила Яна с таким видом, будто ее незнание Кафки являлось веским аргументом.
        - Ну как же! Вспомни хотя бы его "Голодаря". Забавный такой рассказ о человеке, сделавшем своим ремеслом, или даже искусством, умение долгое время обходиться без пищи. Некоторое время это умение привлекало к нему общественное внимание, а потом перестало вызывать интерес почтенной публики. В конце концов попавший в цирк Голодарь умирает-таки от голода, но перед смертью открывает тайну своего искусства. Оказывается, он был его служителем исключительно потому, что никакая еда не доставляла ему удовольствия.
        - Не понимаю, к чему ты клонишь!
        - Это притча. О том, что искусство необходимо лишь самому художнику. Да и то потому, что иные материальные и духовные ценности, которыми живет человеческое общество, его не увлекли и не вдохновили. У того же Кафки есть еще один забавный рассказ - о мышиной певице. Называется он "Певица Жозефина, или Мышиный народ". Собственно говоря, это тоже притча о том, что общество вполне может обойтись без певцов, писателей и художников. Наверно, так оно и есть. Роль их, во всяком случае, становятся все менее значительна или, лучше сказать, все более неприглядна. Они превратились в шутов, рекламирующих образ жизни и товары. Торговых агентов, менеджеров, ловко маскирующихся под традиционно уважаемых созидателей прекрасного.
        - Если рассуждать подобным образом, Рафаэль, Тициан и Врубель тоже рекламировали образ жизни и товары! - запальчиво возразила Яна. Скорее из чувства противоречия, чем по существу вопроса.
        - Нет, они выполняли заказы людей, смысливших в искусстве. Развитие живописи, литературы и музыки было обусловлено вкусами образованных заказчиков, а когда их не стало, мир захлестнула волна масс-культуры.
        - Ничем не аргументированное стариковское брюзжание! Ты говоришь так, будто образованные люди повымерли, а между тем образование, напротив, стало повсеместным!
        Наверно, такой разговор мог состояться только во время нашествия акваноидов. Мои приятели и знакомые собратья по перу избегают говорить на подобные темы, да и сам я предпочитаю обсуждать проблемы насущные, а не вселенские. Хотя, по большому счету, именно о них и следует говорить, если мы не хотим превратиться в свиней, озабоченных лишь количеством ботвиньи в корыте. И все Же я не стал бы развивать эту тему, если бы мне не хотелось утереть нос нахальной, лезущей на рожон девчонке.
        - Образованные люди - очень расплывчатое понятие. Я говорил о людях, способных понимать музыку, живопись, поэзию. А для того чтобы их понимать, надо быть хотя бы чуть-чуть причастным к музыке, живописи, поэзии. Понимать, грубо говоря, откуда ноги растут. - Я жестом попросил Яну не перебивать меня, И она, снисходительно пожав плечами, воздержалась от комментариев и возражений. - Пушкин, Лермонтов, Волошин, Маяковский - список можно продолжить, включив в него Джека Лондона, Антуана Экзюпери, Генри Миллера - неплохо рисовали. Грибоедов, как известно, писал музыку; Леонардо и Микеланджело писали стихи. Не потому что были исключительными и уникальными - просто уровень образования до середины девятнадцатого века ставил искусство выше математики. Образованный человек был обязан уметь сколько-то рисовать, петь, музицировать, слагать стихи. Соответственно, он мог оценить то, что было сделано в этой области другими людьми. При отсутствии этих начальных знаний и навыков как может человек, будучи даже прекрасным математиком, отличить полотна Кандинского от пачкотни какого-нибудь коекакера?
        Не скрою, мне хотелось произвести впечатление на Яну. Но ради одного этого я бы не стал забираться в такие дебри, хватило бы трех-четырех звучных имен, о которых она слышала разве что мельком. Нет, я стал развивать эту тему потому, что она, как мне кажется, была неким образом связана с вторжением фишфрогов и продемонстрированными Яной картинами грядущего.
        - Иными словами, нынешняя элита, по-твоему, недостаточно элитна? - спросила Яна, намереваясь меня поддеть, но эта была одна из нужных мне реплик, и я не обратил внимания на прозвучавшую в ее голосе иронию.
        - Нынешняя элита, быть может, понимает что-то в физике, химии и математике, хотя наша, сдается мне, больше продвинута в науке обирания своих ближних. Но она ничего не понимает, и не может понимать, в картинах Рафаэля, фресках Леонардо и статуях Микеланджело. Не потому, что она не "голубой крови", а потому, что ее этому не учили. И, естественно, не понимая ценности живописи, музыки, поэзии, она видит в них лишь инструмент увеличения своих доходов. Полотна Веласкеса, Тьеполо, Тинторетто представляют для нее ценность антикварную, а не художественную. Равно как старинные часы и здания, иконы и пистолеты... Индивидуальные изделия в жизни и в искусстве заменила штамповка, доступная всем - в прямом и переносном смысле. Финансовом и интеллектуальном. Недостаточно смотреть, надо видеть. Уметь видеть. Быть обученным разглядеть прекрасное там, где одни видят лишь раритет, а другие - способ заработать деньги для приобретения свечного заводика.
        Но что нам делать с розовой зарей
        Над холодеющими небесами,
        Где тишина и неземной покой,
        Что делать нам с бессмертными стихами?
        Ни съесть, ни выпить, ни поцеловать.
        Мгновение бежит неудержимо,
        И мы ломаем руки, но опять
        Осуждены идти все мимо, мимо...
        - писал Николай Гумилев, предчувствуя недоумение по поводу того, что делать обделенному слухом с сочинениями Баха и Бетховена. Что делать обделенному литературным вкусом с произведениями Бунина и Булгакова, а подслеповатому в художественном отношении - с картинами Серова и Богаевского? Если мерилом всему является прибыль, то к чему голос Карузо и Марио Ланца в мире людей, не способных отличить их от Киркорова? Шопенгауэр писал в своих "Афоризмах житейской мудрости", что "к сожалению, из ста глупцов, взятых вместе, не выйдет и одного разумного человека".
        - Стало быть, человечество откажется от высокого искусства и удовлетворится тем его суррогатом, который доступен всем! - констатировала Яна безо всякого сожаления.
        - Стало быть, так, - согласился я. - Лев Толстой уступил место Пелевину. Астрид Линдгрен - сотворительнице Гарри Поттера. Чарли Чаплин - этому черненькому коротышке, забыл, как его... А Шаляпин - Земфире и Глюкозе. Поэзия представлена текстами песен для группы "Ленинград". Но ведь процесс дегенератизации человечества будет продолжаться! Уже и Маринина с Акуниным становятся неудобочитаемыми и на смену им пришла Донцова!
        - Что-то я не читала о подобных перспективах развития человечества в вашем "ЧАДе"! - заметила Яна, изо всех сил старавшаяся меня подколоть, поскольку ответить по существу ей было нечего.
        - Об этом-то я и веду речь! Умные журналы: "Знание - сила", "Наука и жизнь", "Техника- молодежи", "Наука и религия" - умерли. Наивно рассчитывать отыскать что-то умное в "Домашнем очаге", "Космополитене", "Караване" и прочих глянцевых журналах. Процесс оглупления идет семимильными шагами. Эвримены - субъекты общества потребления - стали его идеалом и эталоном, а это значит: достойного будущего у нашего общества нет.
        - Вот те раз! Всеобщее среднее образование есть, количество высших учебных заведений растет, научные открытия сыплются, как из рога изобилия, научно-техническая революция..
        - Безусловно! Человечество на пороге выхода в Большой космос. Но вот вопрос: принесет ли космическая экспансия пользу человеческому сообществу и отдельным людям? Принесут ли они в космос что-либо, кроме своих недостатков? Количество далеко не всегда переходит в качество, а диплом об окончании высшего учебного заведения в лучшем случае свидетельствует о накоплении человеком некоего количества знаний. Доктор Геббельс имел корочки и получше. Гиммлер, Геринг и прочая сволочь, придумавшая концлагеря, абажуры из человечьей кожи, мыло и удобрение из трупов, тоже были ребятами не от сохи. Научные открытия - палка о двух концах. Один из которых - более 30 миллионов убитых во Второй мировой войне. Когда человечество выберется в космос, потери в очередной войне будут измеряться миллиардами или даже планетами...
        И тут у меня в голове что-то щелкнуло. А что, если вторжение акваноидов как раз и вызвано беспокойством о том, что мы вплотную подошли к освоению космического пространства? Что, если они вовсе не гнусные захватчики, а заботливые дяди, вломившиеся в соседский дом, увидев, как великовозрастный кретин, добравшись до папиного автомата, расстрелял кошку, собачку, золотых рыбок, хомяка и попугая, а теперь собирается выйти на улицу, дабы порешить злобных соседей, мешающих ему врубать усилок на полную мощность? Или тот же кретин, выжрав бутылку водки, садится за руль цапиного "газона", дабы показать соседке класс езды по городским улицам в час пик?..
        - Да ты просто мракобес! Философствующий шиз-одиночка, с вывихнутыми от непомерной нагрузки мозгами! Хотя такие-то, наверное, и нужны, чтобы писать завиральные статьи для вашего "ЧАДа"? - изрекла Яна и величественно прошествовала в свою спальню.
        * * *
        Разговор с маленькой ядовитой дурой вконец испортил мне настроение, которое и без того было паршивым. Мысль о том, что появление фишфрогов именно сейчас не было случайным, представлялась столь очевидной, что оставалось только удивляться, как она не посетила меня раньше. А ведь, учитывая, что с развалом Союза мир стал однополюсным и, следовательно, будет деградировать в ускоренном темпе, появление инопланетных "пожарников" можно было предвидеть. Это было вопросом времени, и вот пожалуйста - они явились, убедившись, что цивилизация наша катится в пропасть и может по пути напакостить соседям по вселенной. Ну что же, за дурость нашу нам и воздастся.
        Спать не хотелось, и я, чтобы отвлечься от безрадостных мыслей, начал листать найденные в Вовки ной комнате книги. Попытался вчитаться и отложил в сторону, хотя свеча давала достаточно света. Судя по тому, как были потрепаны детективы в бумажных обложках, их успело прочитать несколько человек - и как только со скуки не померли?
        Чтиво про всех этих сыщиков-суперменов, бегающих по нашим и импортным градам и весям с "макарами" или "магнумами" под мышкой, неизменно вызывало у меня тоску и отвращение. Если уж на то пошло, чтиво о любых суперменах: с мечами, "узи", "калашами", бластерами, атомными пистолетами, ворохом заклинаний и спрятанными в магическом рукаве "файерболами". Ибо мне всегда хотелось задать вопрос: зачем? И даже не одно "зачем", а несколько, на которые, понятное дело, ответа мне не получить.
        Первое "зачем" относится к сюжету. Раньше доблестные сыщики охотились за империалистическими шпионами и расхитителями социалистической собственности, либо укравшими из универмага партию каракулевых шуб, либо схитивших картину Репина из запасынков Русского музея. Допускаю, что когда-то это вызывало у читателя живой отклик, хотя теперь вызывает улыбку. Проклятые империалисты - ныне лучшие, наши друзья и предполагаемые инвесторы - поимели уже все, что хотели, начиная с вывода наших войск из ГДР. Расхитители прикарманили все богатства страны, получили за это все мыслимые награды родины и стали образцами для подражания. Теперь они создают мемуары, которым уготована участь бестселлеров, а школьники пишут о них восторженные сочинения.
        Справедливости ради надо признать, что "Место встречи изменить нельзя" я смотрел несколько раз с превеликим удовольствием. В отличие от свеженьких уголовных сериалов, где трудно понять, из-за чего сыр-бор загорелся. Один богатенький дядя кинул другого, тот обиделся, и пошла писать губерния. У третьего дяди злодеи украли дочку, дабы тот поделился потом и кровью скопленными богатствами - продал ради ее освобождения один или два нефтеперерабатывающих комбината или там Питерскую АЭС. Доблестный сыщик берет за задницу наркомафию, которая совращает с пути истинного золотую молодежь из столичной элитной гимназии. Ну и, разумеется, перепевы голливудских историй о доблестном мстителе: за напарника, брата, любимую девушку, папу, маму, дедку, бабку, дочку, внучку, Жучку, любимую кошку и мышку, тоже помогавшую некогда тащить выросшую до неба репку. Вот ведь беда-то пришла в наш колхоз!
        Ну как тут не спросишь: ребята, как вы это многажды переваренное кушать можете? Ну фильмы голливудские - ладно, там хоть спецэффекты! А наши-то гляделки, читалки? Зачем?
        Нет, я понимаю; что не всем быть Конан Дойлями, но зачем эта заведомая, бесконечная игра в поддавки автора с читателем, читателя с автором? Игра, где автор держит читателя за клинического идиота, а читатель считает таковым автора и пребывает в восторге от приятной компании. Ну, автор, допустим, детишкам на молочишко зарабатывает, хотя есть ремесла и поприбыльней. Но читатели-то что - мазохисты или потенциальные клиенты Желтого дома и больницы Кащенко? Или образ победительного Ивана-дурака им навеки глаза и сердца застил, не оставив места никому другому?
        Беда заключается в том, что вопрос "зачем" применим не только к книгам, но и к жизни. И не прозвучавший из уст Яны, но подразумевавшийся вопрос: "Зачем ты пишешь дурацкие статьи?" - был вполне уместен в контексте нашего разговора.
        Легко хаять скверные книги. Нетрудно писать глупые статьи про призраков и оживших мертвецов, откапывать в газетах, журналах и в Интернете материалы о таинственных исчезновениях, находках невиданных зверей и компилировать из них удобочитаемые опусы. Но ведь эти отписки - только ради хлеба с маслом. Они не могут быть целью и смыслом жизни. Равно как не может для полного сил, честолюбивого мужчины стать целью жизни мечта о собственном свечном заводике. Проповеди постперестроечных моралистов: обогащайтесь, как можете, заводите жену, детей, друзей, любовниц и живите полной жизнью - лживы. Ибо я не представляю себе жизнь только для себя, любимого. Без сверхзадачи она будет ущербной, куцей, как заячий хвост. Мало быть сытым, одетым, любящим и любимым - все это у меня уже было! - и я прекрасно понимаю, почему мои сверстники носят футболки с ликом Че Гевары, ушедшего с поста министра промышленности Кубы в иноземные партизаны - "чтоб землю в Гренаде крестьянам отдать".
        Но куда уйти мне? Какая цель стоит того, чтобы драться за нее, не щадя живота своего? Если нет ни красных, ни белых, а только жрущие, жрущие и еще раз жрущие...
        Были знакомые ребята-журналисты в Чечне - избави бог, особенно добровольно, принимать участие в войне, с которой кормятся стоящие у власти. А теперь вот вторжение фишфрогов. Казалось бы, чего проще - бей пришельцев, спасай человечество! Но надо ли спасать обреченное? Ежели представители рода человеческого живут исключительно ради своих лавочек и свечных заводиков, то пропади они пропадом! Тогда нам, и верно, пора уступить место под солнцем более достойным, даже если те выглядят как помесь лягушек с рыбами или змеями. Не во внешности суть...
        Сев перед печью, я открыл заслонку, подкинул в топку обломки старых досок и некоторое время любовался стремительным полетом искр, похожих на огненных мотыльков, гудящим в ее чреве пламенем. Среди рыжих и алых языков его иногда пробивались таинственные струйки фиолетового и зеленого огня - это горели обрывки толя и рубероида. Из топки веяло теплом, но чем дольше я сидел перед ней, тем больше, согреваясь наружно, остывал внутренне. Мне было так же холодно и одиноко, как лермонтовскому Демону. Однако разница между нами была существенной: Демон отверг Землю, а я изначально был одинок, как и все окружавшие меня люди. Мне нечего было отвергать, и одиночество с годами усугублялось. Оно росло по мере того, как рассеивались мифы. О дружбе, любви, взаимовыручке. Красивые, добрые сказки, которыми люди пытались скрасить свое одиночество и замаскировать неприглядную истину, заключавшуюся в том, что каждый в этом мире сам за себя и, следовательно, один против всех.
        До вторжения фишфрогов я как-то не задумывался над этим. Чувствовал, но не осознавал своего одиночества. И только теперь, слушая Вадю, порывавшегося куда-то бежать, кого-то спасать, делать какие-то никчемушные благоглупости, понял всю бесцельность его порывов. И собственной прошлой жизни, и той, что еще предстояло прожить. Вера в то, что жизнь каждый день начинается заново и сулит всякие необыкновенности, растаяла и, как писал Блок: "Нам ясен долгий путь", который, выражаясь словами Грина, есть "дорога никуда".
        В языках пламени передо мной проплывали смутные видения детства. Воспоминания о том, как я тяготился любовью матери, любовью, которая была, с одной стороны, похожа на привязанность обезьяны к своему голозадому детищу, а с другой - любовью собственника. Я был предметом любви. Мама любила меня не за то, каким я был, а просто за то, что я был ее сыном. До какого-то времени это было здорово, и я вовсю этим пользовался. А потом стало противно и стыдно. Стыдно за нее и за себя. И безмерно жаль ее неудавшуюся, нескладную жизнь: Только эта жалость и давала мне силы терпеливо выслушивать ее упреки, что вот, дескать, жизнь на меня положила, а я... Слава богу, этому пришел конец, когда у нее появился Даниил Сергеевич, а у меня - Ленка, и мы разбежались по отдельным берлогам.
        Мама зря меня упрекала. Я вырос умненьким, благоразумненьким и не бегал вместо школы в кукольный театр, как ужасненький авантюрист и проходимец с длинным носом. К тому же я был везунчиком, и на первый взгляд все у нас с Ленкой ладилось. Вот только пусто было и правильно все до ужаса. Театры, кино, походы на байдарках во время летнего отпуска. Я научился расписывать пулю - хитроумному способу убивать время, о котором Маринина сказала как-то по телику, что "преферанс - это жизнь". Я даже начал смотреть телевизор, и только болеть за "Зенит" так и не сумел себя заставить.
        Все как в старой шутке о цыгане, который учил лошадь голодать. Совсем было уже научил - три дня не ела - жаль, на четвертый сдохла. А я сбежал от Ленки, дабы начать новую жизнь. Перешел из шибко глянцевого журнала в "ЧАД". Но новая жизнь оказалась не краше старой. Хоть в монастырь, право, иди! Вот только кто меня туда возьмет, и к чему мне самосовершенствоваться? Век учись, а помрешь-то все одно дурнем... И вот что паскуднее всего - некому мне позавидовать, не с кого взять пример, как обустроиться в этом холодном и пустом мире!
        Так что если акваноиды испепелят нашу Землю, клянусь, я не пожалею. То есть жаль будет, конечно, лесов и полей, просторного неба в нагромождении жемчужных гряд облаков, речек и озер, хмурого Балтийского моря и всех тех зеленых и теплых морей, которые мне так и не довелось увидеть. Хотя их-то фишфрогам зачем уничтожать? Достаточно истребить человеков, а остальное использовать с большим умом. У рачительного хозяина такое добро не пропадет...
        * * *
        Дверь не запиралась и не скрипнула, когда я, поместив огарок свечи в консервную банку, вошел в комнату Яны. В крохотной комнатке было жарко, и она спала, сбив одеяло в ноги и раскинув руки так, что пирамидки сосков отчетливо проступали под черной футболкой. Голова была закинута, и мне виден был только ее профиль, похожий на профиль Пушкина, но едва я поставил свечу на занимавший половину комнаты столик, как она повернулась и уставилась на меня огромными, немигающими глазами.
        - Уйди, - сказала Яна, и мне действительно захотелось уйти.
        Я не люблю усложнять себе жизнь, и только мысль о караулившем за дверью одиночестве заставила меня остаться. Сняв рубашку, я бросил ее на стол и задул свечу.
        - Уйди! - прошептала она, когда я сел на край кровати. - Уйди, дурак! Козел! Тупица!
        Я ощутил, как она отпрянула от меня, вжимаясь в стену, и лег на освободившийся край кровати. Она вцепилась мне в волосы, а я притиснул ее к себе, пожалев, что не был паинькой и не пошел спать.
        Она попыталась ударить меня коленом в пах, но я опередил ее - обнял за плечи и коснулся губами ее сухих, жарких губ. Она могла укусить меня, но вместо этого мы потерлись губами, словно обмениваясь верительными грамотами, и пальцы Яны разжались. Мои губы пробежали по ее подбородку, шее. Она потянула мою голову к себе, подставляя губы для поцелуя.
        Все было именно так, как должно было быть. Она не уехала из Питера и не ушла из квартиры матери, потому что ждала меня. Не из-за того, что я такой уж хороший - просто больше ждать было некого, а одиночество - пытка, придуманная не для меня одного. Она знала, чем все это кончится, и грубила, не желая подчиняться предначертанной судьбе. Сидя у печки и глядя в огонь, я бессознательно складывал кусочки несложной мозаики и тоже знал, чем все это кончится. Я не хотел этой новой мороки, но, видно, во мне, как в каждом мужчине, живет инстинкт покорителя горных вершин, до которых, по совести говоря, нам нет никакого дела. И если бы Яна не нахамила мне, отходя ко сну, я бы не стал входить в ее комнату...
        Когда я начал целовать ее груди, она задышала часто, неровно, от нее запахло женщиной. Чутко реагируя на мои ласки, она широко раскинула ноги, и источаемая ею влага, ее готовность, после всех этих лицемерных воплей: "Уйди! Козел! Тупица!" - неожиданно разозлили меня.
        - У тебя здоровые инстинкты, - сказал я, но она, вместо того чтобы обидеться, рассмеялась хриплым, торжествующим смехом и начала стаскивать с меня джинсы.
        * * *
        В ней не было ничего особенного. Молодая, хорошенькая самочка. В меру зажатая, в меру бесстыдная. Начитанная и развитая значительно больше своих сверстниц, нервная, как и положено предсказательницам и экстрасенсам, но в общем такая же глупая и наивная, мечтающая, как нынче принято, не о принце, а о супермене из спецназа, который окажется к тому же еще и сыном богатеньких родителей.
        Зачем, спрашивается, она мне нужна? - подумал я безо всякого любопытства, разглядывая ее в мутном свете зарождающегося дня. Неужто это и впрямь закон продолжения рода во что бы то ни стало, кидающий нас в объятия друг друга на пороге смерти? А тут еще это нестерпимое чувство одиночества... Впрочем, вопрос "зачем" - самый болезненный и бессмысленный из всех, и возвращаться к нему я не собирался.
        - Подкинь дров.
        Я хотел посмотреть на нее, и она, догадавшись об этом, рассмеялась. Скинула на стул одеяло, в которое куталась, словно в тогу, и присела перед печкой. Открыла заслонку, кинула в топку несколько полешков. Золотые и алые отблески огня заструились по молочно-белой коже и черным как смоль волосам.
        Мы дурно друг о друге думали?
        Мы были слишком далеки.
        Но теперь-то, в этой крошечной хижине,
        прибитые вместе к одной судьбе,
        будем ли мы оставаться врагами?
        Придется растить в себе любовь,
        коли нельзя друг от друга уйти,
        - продекламировала Яна, поворачивая ко мне словно отчеканенный из золота профиль. Он совсем не походил на пушкинский, и я удивился, как это мне могла прийти в голову такая ересь.
        - Опять Ницше?
        Она кивнула и, позволив мне еще некоторое время полюбоваться своей наготой, закрыла печь, зевнула и закуталась в одеяло.
        - Пойдем спать. Светает.
        - Светает? Свет тает, - повторил я. - Чушь, это истаивает ночь.
        Яна улыбнулась и ушла в свою спальню. Я докурил сигарету и пошел в комнату, где спал подраненный Вадя.
        3
        Мне снились странные, тревожные, непривычные сны.
        Я видел гигантские черные строения, упирающиеся в чужие небеса, по которым ветер гнал дымно-багровые тучи. Мне снились дивные коралловые сады, диковинные рощи из серо-зеленых водорослей и ажурные розовые беседки, между изящных колонн которых сновали пестрые, как конфетти, рыбки. Перед моим взором вздымались из пышноцветных джунглей диковинные, похожие на огромные красно-бурые термитники, монолиты и руины из белого, словно светящегося изнутри камня. Среди древовидных папоротников бродили чудные жирафоподобные существа и порхали бархатные бабочки с человеческими телами. Утопая в мягком, похожем на желе кресле, я вел летательный аппарат сквозь серебристые облака, скрывавшие ледяные иглы небоскребов, вершины которых утопали в переполненном звездами небе. На сожженном лимонным солнцем плато вспухали из бездонных трещин слизистые сферообразные грибы, отрывались от грибниц и катились вдаль, разбрасывая по пути пенные, мгновенно сохнущие под яростными потоками света споры. Я замерзал от холода на песчаных пустошах, поросших стекловидными мхами, в лабиринтах которых перетекали разноцветные сгустки
плотного, как медузы, тумана. Я рос подобно исполинской алой лилии из пахнущего аммиаком болота и космическим кашалотом дрейфовал в вакууме, поглощая планктон звездной пыли.
        Меня захлестывали волны музыки, то грозной, режущей слух, то нежной и ласковой, мурлыкающей и успокаивающей. Иногда она превращалась в какофонический скрежет и треск, казалась зловещей или, напротив, радостной - вселяющей надежду. Я слышал голоса, но описать их не решусь, ибо они были подобны музыке и звучали не снаружи, а изнутри меня, то выводя божественные рулады, то полнясь адскими, леденящими душу обертонами...
        Вадя разбудил меня в тот самый миг, когда я плыл на странном, дышащем и мыслящем судне, под чужим, полосатым, как тигр, солнцем, за пределами всех известных океанов, в мерцающую круговерть тысячи радужных сфер.
        - Сколько можно дрыхнуть? - спросил Вадя, выворачивая регулятор громкости на полную мощность.
        - Из разных уголков планеты поступают сообщений о том, что наступление инопланетян остановлен но, - донесся из приемника бодрый голос диктора. - Из официальных источников стадо известно, что частям морской пехоты США, при поддержке отрядов Национальной гвардии, танков и авиации удалось освободить несколько занятых фишфрогами частей Нью-Йорка. Наш корреспондент в Пекине сообщает, что китайские субмарины разгромили подводную базу пришельцев неподалеку от города Сянган. Бои с акваноидами идут на улицах Токио. Ракетными залпами было остановлено продвижение пришельцев в глубь Иокогамы..."
        - Они что же, часть города с землей сровняли? Как их еще можно остановить? - спросил я, натягивая джинсы.
        "- Попытка фишфрогов высадиться в Дурбане не увенчалась успехом. Мощный заградительный огонь артиллерии и последовавший затем ракетно-бомбовый удар заставили акваноидов прекратить высадку десанта. По мнению военных экспертов Южно-Африканской Республики, значительная часть сил противника, скопившаяся в акватории Дурбана, была уничтожена. По сообщениям из Австралии, ни в одном из атакованных фишфрогами городов за прошедшие сутки им не удалось продвинуться ни на шаг. Эвакуация жителей из Сиднея, Аделаиды и Мельбурна проходит успешно. Захваченный в Монтевидео акваноид является, по мнению уругвайских военных медиков, биороботом с примитивной программой. "Если это действительно так, - прокомментировал сообщение из Уругвая профессор Бостонского университета Гейн Сандери, - не исключена возможности, что нам удастся перехватить управление роботами-амфибиями, вторгшимися в наши города". Военный министр Индии сообщил, что пришельцы не пытаются продвинуться в глубь Мадраса и Калькутты. Индийские ВВС нанесли ряд бомбовых ударов по участкам шельфа, где, по данным разведки, были замечены субмарины фишфрогов.
Президент Индии заявил, что не считает целесообразным обстреливать занятые пришельцами районы городов. Такого же мнения придерживается правительство Корейской Народной Республики, присоединившееся к решению СОЗ не применять без крайней необходимости ядерного оружия в борьбе против фишфрогов. Из Сингапура сообщают..."
        - Выруби эту говорильню, экономь батарейки! - посоветовала из-за двери Яна.
        - Что значит СОЗ? - поинтересовался я.
        - Совет Обороны Земли! - радостно объяснил Вадя. - Ну, слыхали? Дела идут неплохо! Блицкриг у фишфрогов не удался, и уж теперь-то мы их дожмем!
        - Из чего следует, что он не удался? - спросил я, выползая на кухню, где разбуженная воплями Вади Яна прихлебывала холодный чай.
        - Новых городов акваноиды не захватили, в глубь стран не лезут. Военные уже нащупали методы борьбы с ними...
        - Бомбить собственные города? Ничего себе методы! - фыркнула Яна. - Интересно, когда нам наконец врать перестанут? Радио послушать, так победа у нас в кармане, а фишфрогам самое время сдаваться на милость победителя.
        - Сводки с линии фронта должны вселять бодрость и уверенность в победе, - поучительно изрек Вадя и, справедливо полагая, что лучше сменить тему, спросил: - Интересно, почему мы не обнаружили инопланетных подводных баз до нашествия фишфрогов? Океан еще недостаточно изучен, спору нет, и все же странно, что это мы их проглядели!
        - Ничего странного! Информации о том, что под водой творится нечто непонятное, было сколько угодно. Я специально подобрала ряд фактов, которые должны были заставить отнестись к маминым предупреждениям серьезно. И даже послала их в несколько инстанций, из-за чего нас чуть не упекли в психушку. Спасибо, добрые люди помогли отмазаться. - Яна сделала паузу, смерив меня задумчивым, оценивающим взглядом. - Будем печь разжигать или холодным чаем обойдемся?
        - Расскажи, что за факты, - попросил Вадя, а я посмотрел на часы и ахнул: два часа дня - ничего себе поспали! Если печь затапливать, так уж в Мальгино поздно будет ехать. Хотя, куда нам спешить? Можем и завтра за лекарствами и местными сплетнями сгонять.
        - Чего рассказывать, лучше почитай записку.
        Пока я разжигал печь и ходил за водой, Яна принесла Ваде ноутбук, установила на табуретку рядом с кроватью и нашла нужный файл. Поставив чайник с водой на печь, я подсел к Ваде на кровать, чтобы взглянуть, что за факты ей удалось накопать.
        "...18 июня 1845 года экипаж судна "Виктория", плывшего у южного побережья Сицилии, видел подъем из глубины трех сияющих дисков, связанных между собой блестящими стержнями..."
        - Взлеты светящихся дисков и шаров видели и прежде! - сказал я, но Вадя дернул плечом и вызвал следующую страницу.
        "...1960 год. Сторожевые корабли аргентинского ВМФ обнаружили с помощью сонаров две субмарины непривычных очертаний, одна из которых лежала на грунте, а вторая крейсировала поблизости. К неопознанным субмаринам, не отвечавшим на запросы сторожевиков, была вызвана группа противолодочных кораблей. После того как подлодки проигнорировали категорический приказ всплыть, на них были сброшены глубинные бомбы. После бомбежки субмарины, вместо того чтобы пойти ко дну, всплыли целыми и невредимыми и пустились наутек. Они шли с такой скоростью, что аргентинским кораблям было за ними не угнаться, и тогда они открыли по беглецам стрельбу из бортовых орудий. Подлодки вновь ушли на глубину и, если верить показаниям сонаров начали... размножаться. Сначала число их удвоилось, потом утроилось. Шесть неизвестных субмарин с огромными шаровидными рубками увеличили скорость и исчезли в бескрайних просторах Атлантического океана.
        Через две недели подобную субмарину видели в Карибском море. Через два месяца - в Средиземном. В конце года она была обнаружена у Тихоокеанского побережья Америки; неподалеку от границы США и Канады...
        1964 год. В отчете американского специалиста-аналитика профессора Андерсона указано, что во время учений противолодочных кораблей 9-го авианосного соединения ВМС США. оно было атаковано неизвестной субмариной у берегов Пуэрто-Рико. Пройдя под авианосцем "Уосп" и окружавшими его кораблями эскорта на глубине пяти километров, таинственная субмарина, развивавшая скорость 150 узлов - 280 км в час, скрылась в океане. Факт этот засвидетельствован десятками очевидцев. О нем имеются записи в 13 вахтенных журналах подводных лодок, бортжурналах самолетов и кораблей, а также рапорты и донесения командующего Атлантическим флотом ВМС США в Норфолке..."
        - Ого! - пробормотал Вадя. - Я, помнится, где-то читал, что максимальная скорость современных подлодок не превышает 45 узлов, а глубина погружения ограничена полутора километрами.
        - Да, про похожие случаи мы в "ЧАДе" писали. Вот только насколько достоверны эти сведения, - с сомнением протянул я. - Сочинить сенсацию не трудно, особенно если никто не берет на себя труд проверить опубликованные данные. Инопланетяне-то за клевету к ответу не потянут.
        Вадя пожал плечами и продолжал читать открытый Яной файл, и я последовал его примеру.
        "...20 июля 1967 года моряки с аргентинского судна "Навьеро" видели рядом и под собой светящуюся сигару длиной около 35 метров. Дело происходило неподалеку от бразильского побережья.
        В 1972 году, во время проведения в Атлантике маневров "Дип фриз", полярный исследователь Рубенс Дж. Виллела наблюдал с борта одного из ледоколов, как серебристый сфероид вынырнул из глубины, пробил трехметровую толщу льда и стремительно исчез в небе. Сфероид был около 1-2 метров в диаметре и поднял за собой громадные глыбы льда на высоту 25 метров, причем вода в образовавшейся после его взлета полынье была покрыта клубами пара. Слова Виллела подтвердили находившиеся на палубе ледокола рулевой и вахтенный офицер.
        В 16 часов 15 ноября 1975 года около Марселя 17 человек видели десятиметровый серебристый диск, вылетевший из воды и скрывшийся в небе..."
        - Ну да, вспомнил: Ваня Кожин писал статью об этих чудесах. О том, что в 1990 году три НЛО вылетели из вод Берингова пролива около острова Святого Лаврентия. Их появление видели в бинокль академик Авраменко и его коллеги, - сказал я, сообразив, что ничего нового в записке Яны не обнаружу. - О светящихся дисках, шарах, цилиндрах и даже вращающихся под водой колесах писали еще древние мореплаватели. Чуть ли не финикийцы. Но из этого отнюдь не следует, что обосновавшиеся под водой инопланетяне готовятся напасть на нас в указанные тобой сроки! - сказал я, сознавая, что слова мои подействуют на Яну, как красная тряпка на быка. - На этот счет существует множество гипотез, согласно которым пришельцы то ли прячутся под водой, дабы наблюдать за людьми и добывать с океанского дна полезные ископаемые, то ли живут там припеваючи много веков, нимало не интересуясь тем, что делается на поверхности земли.
        - Правильные были гипотезы, - признала Яна, одарив меня ласковой улыбкой. - Как видишь, они подтвердились, и Бермудский треугольник, и Море Дьявола у берегов Японии не зря пользовались дурной славой. Теперь, разумеется, это будет признано всеми и записке моей грош цена. Не зря говорят, что по-настоящему хорош не умный, не правильный или своевременный совет, а тот, которому последуют. Так что теперь она всего лишь факт моей биографии - не более.
        - Логично, - признал я, чувствуя, что щеки мне заливает румянец. Не стоило затевать этот разговор. Яна не виновата, что ей не поверили. Мало быть правым, надо заставить признать тебя правым. Причем вовремя. Она сделала что могла. И Ванге, в конце концов, тоже, несмотря на всю ее известность, не всегда верили. Прежде всего потому, что не хотели верить. Потому что кому-то было выгодно не верить.
        - Ладно, Вадя, ты тут просвещайся, а я выйду на крылечко, покурю, - пробормотал я.
        Прихватив чашку с дымящимся кофе, я выбрался на крыльцо и поразился тому, что начавшие набухать почки на деревьях еще не раскрылись и на дворе все еще стоит май. Почему-то мне казалось, что с момента появления акваноидов прошло уже несколько недель и все вокруг должно измениться. Но, похоже, менялось только мое восприятие мира, а сам он оставался прежним.
        - Не мучили ночью кошмары? - спросила Яна, опускаясь рядом со мной на нагретые солнцем ступени.
        - Донимали видения иных миров. Как будто ты всю ночь держала руки у меня на висках, - признался я.
        - Это бывает. Остаточные явления, - пояснила Яна, прихлебывая кофе из принесенной с собой чашки. - И что же тебе снилось?
        Я начал рассказывать, но быстро умолк. Сны вообще трудно пересказывать, особенно бессюжетные, где нет ни погонь, ни преследований.
        - А мне вот привиделся Представительский Совет Лиги Миров, - сказала Яна, когда я сбился, запутался и окончательно замолчал. - Забавное зрелище.
        - Не понимаю, как он мог санкционировать вторжение на Землю. Даже наша ООН недостаточно цинична, чтобы одобрить нападение на суверенное государство, - подал я реплику, ожидаемую Яной, явно желавшей поделиться со мной увиденным.
        - Я тоже раньше не понимала. И даже решила, что во вселенной восторжествовало зло. Оно стало законом, нормой жизни и теперь всеми силами борется с добром. Ведь отклонение от нормы всегда кажется аморальным, дурным, вызывает отвращение.
        - Но теперь ты так не думаешь?
        - Нет. Представительский Совет руководствуется принципом рациональности. Понятия добра и зла в его понимании слишком расплывчаты и сиюминутны, а потому не могут служить определяющими для политики Лиги Миров.
        - Не очень понятно.
        - В "Веселой науке" Ницше писал: "Там, где глаза, утратившие былую зоркость, уже не в силах различить злые инстинкты, которые приняли трудноуловимые утонченные формы, человек провозглашает царство добра... Таким образом, чем слабее зрение, тем Дальше простирается добро! Отсюда вечная жизнерадостность, присущая простым людям и детям!" - процитировала Яна. - Французские энциклопедисты, отвергая Бога, превозносили Природу, говоря, что она прекрасна, щедра и милостива. Но в то же время она ведь и кровожадна! Непрекращающаяся бойня, где сильный ест слабого и отсутствуют какие-либо моральные критерии. Природа игнорирует понятия добра и зла, она прекрасна, но равнодушна и по большому счету жестока. При этом она на редкость целесообразна.
        Яна пыталась как можно четче изложить свое понимание позиции Представительского Совета, однако пока эхо не слишком у нее получалось.
        - Целесоообразность тоже понятие относительное. Гитлер, санкционировав превращение людей в удобрения, пошагал это верхом целесообразности. И если этот Совет Космических Монстров...
        - Нет-нет, тут совсем другое! Лига Миров сочувствует развитию жизни в целом. Представительский Совет выше нравственности, выше добра и зла в нашем понимании, поскольку фундаментальным, основополагающим считает движение, развитие. Определения плохой-хороший путь развития, оценки нравится - не нравится для Совета просто не существуют. Давая санкции на уничтожение умирающих цивилизаций, он, в конечном счете, оказывается нравственен. Ведь очищая лес от гнилых деревьев, он тем самым позволяет расти и развиваться живым. Вне зависимости от того, сладкий или горький плод принесут они в положенный срок.
        - Выходит, наша цивилизация - гнилое дерево? И фишфроги намерены ее уничтожить?
        - Нет. Не знаю... У них много целей, и они... как бы это сказать... Не сиюминутные. Это стратегическое вторжение. Что-то вроде воспитательной миссии, призванной изменить ход развития человечества. Им не нужны рабы, человечье мясо на завтрак, полезные ископаемые, водные и прочие ресурсы.
        - Господи, мало нам своих воспитателей! - в ужасе воскликнул я и, обнаружив вопиющее несоответствие в Яниных словах, спросил: - Но ведь только что ты говорила об уничтожении человеческого рода! К тому же проведение столь масштабной акции в воспитательных целях - не слишком ли дорогое удовольствие?
        - Не знаю! Ничегошеньки я наверняка не знаю! - в отчаянии сказала Яна, скривив губы, словно готовящийся зарыдать ребенок. - Я же говорю: увидеть - это одно, а интерпретировать виденное - совсем другое!
        - Горазда ты загадки загадывать! - пробормотал я, подумав, что от таких обрывочных знаний не слишком-то много проку.
        - Эй, соколы и соколицы! Идите-ка сюда! - окликнул нас Валя. - Тут какой-то профессор Берестов любопытные вещи загибает!
        Когда мы вошли в спальню, по радио гнали блок реклам, которую не вытравило из эфира даже вторжение акваноидов. После того, как нам было рассказано, где в Первопрестольной следует покупать одежду, которая будет модной этим летом, и сообщены прочие, столь же полезные сведения, интервью с профессором Берестовым возобновилось.
        "- Итак, Вениамин Петрович, вы полагаете, фишфроги не собираются порабощать человечество или уничтожать его, чтобы завладеть нашей планетой? - задала наводящий вопрос ведущая программы.
        - Информация, поступающая из разных стран, свидетельствует, казалось бы, об обратном, - голос у профессора был мощный, таким в самую пору парадом командовать. - Однако, заметьте, они не вступают в переговоры и напали на крупные города, расположенные в разных частях света. Нежелание вступать с нами в переговоры наводит на размышления, а непозволительное распыление войск указывает, в каком направлении надобно размышлять. Проще всего было бы поработить человечество, используя римский девиз: "Divide et Жmpera" - "Разделяй и властвуй". Тем паче нас и разделять-то не надо, мы и так разобщены - дальше некуда. Каждая страна, преследуя свои интересы в международной политике, охотно вступила бы в сепаратные переговоры с пришельцами. Ничуть не удивлюсь, если попытки завязать такие переговоры были предприняты и провалились. Но если даже оставить политику в стороне - чего делать ни в коем случае не следует! - очевидно, что нанеси фишфроги удар всеми своими силами по Японии, США, или, скажем, Индии, каждая из этих стран была бы завоевана в считаные дни. И, сдается мне, правительства других стран не торопились
бы оказать помощь подвергшемуся нападению соседу. Скорее напротив, измысливали бы самые несуразные предлоги, дабы не выполнить свои официальные обязательства и человеческий долг перед жертвой вторжения.
        - Профессор, вы явно сгущаете краски! Что касается нашей страны... - в голосе ведущей послышались нотки скрытой угрозы.
        - Ничуть не сгущаю, - прервал ее Берестов, чуть повысив голос. - Но дело не в этом. Фишфроги не пошли на сепаратные переговоры и не напали на одну страну, которая, будучи завоевана, могла бы послужить им плацдармом для ведения дальнейших боевых действий. Этого не произошло. Напротив, пришельцы своими действиями однозначно показали, что воюют со всем человечеством. Вам не приходило в голову, как легче всего примирить двух дерущихся мальчишек? Крикнуть им: а вот я сейчас вам обоим задам!
        - Вы хотите сказать, акваноиды явились на Землю, чтобы помирить враждующие между собой страны?
        - Скорее чтобы помочь расколотому, драчливому, не признающему компромиссов человечеству объединиться. Ведь легче всего люди объединяются, когда у них появляется общий враг: пожар, наводнение, землетрясение, фашизм. Обратите внимание на то, как мастерски создан образ врага! Что в представлении людей может быть омерзительнее человекорыб, человеко-змей, слизистых лягушкообразных тварей с человеческими повадками? Пародия, карикатура на человека, скрещенного с холоднокровным морским гадом, традиционно считавшимся нечистым, безусловно, вызовет более сильное отвращение и ненависть, нежели, например, земноводный осьминог, ящер с бластером или колония разумных пиявок.
        - Пожалуй, - согласилась ведущая, - в этом есть резон.
        - Есть, - насмешливо заверил ее Берестов, - и не малый! Особенно если учесть, что фишфроги - или, вернее, их создатели - ведь, по существу, на нас брошена армия биороботов - наблюдали за развитием нашей цивилизации на протяжении тысячелетий. И объявились, лишь когда стало очевидно, что наши внутренние проблемы вот-вот выплеснутся в космос.
        - Вениамин Петрович, будучи одним из ярых сторонников гипотезы "воспитательной миссии" пришельцев, какой рецепт вы пропишете человечеству, чтобы поскорее избавиться от нашествия фишфрогов, которое некоторые журналисты сравнивают с моровым поветрием?
        - Сравнение кажется мне не слишком удачным, но не будем спорить. А "рецепт", как вы говорите, я уже дал. Народы мира - объединяйтесь! Не мытьем, так катаньем мы должны преодолеть нашу разобщенность хотя бы перед лицом общего врага.
        - Но, по вашим словам, акваноиды Нам вовсе не враги!
        - На эту тему есть старая шутка: мне добра желают - в воду пихают, а я добро помню - на берег лезу! Полагаю, если мы не объединимся и не дадим отпор фишфрогам, они уничтожат нас. Не по злобе, не из корысти, а из соображений гигиены. Как хирург уничтожает злокачественную опухоль, каковой мы, судя по всему, являемся в глазах наших соседей по вселенной.
        - Вы говорите так уверенно, словно располагаете информацией, не доступной другим ученым и правительствам. Хотя выводы ваши совпадают с теми мерами, которые...
        - Если бы выводы были другими, вы не пригласили бы меня в студию, - сказал догадливый профессор. - Что же касается информации, то позвольте напомнить: наука - не единственный способ познания мира. Об этом очень убедительно и доходчиво писал еще Даниил Андреев, тоже призывавший людей Земли объединяться. В своей "Розе мира" он писал о том, что у человечества существовало два пути развития: один, грубо говоря, научно-технический, состоит в создании инструментов преобразования среды и последовательном приспособлении ее к нуждам человека. Другой - в совершенствовании способностей, которые покоятся в зачаточном состоянии в глубине нашего существа, в нашем физическом, эфирном и астральном организме. Информация, полученная людьми, сумевшими развить в себе способности, находящиеся у большинства в латентном состоянии, неукоснительно поставляется всем желающим ею воспользоваться, и не их вина, что таковых находится немного, особенно среди тех, кто вершит судьбы народов. Должен со всей ответственностью сказать, что те, кого принято полупрезрительно-полунасмешливо называть духовидцами, визионерами,
парапсихологами и экстрасенсами, давно предупреждали о грядущем нашествии фишфрогов. О том, что человечество, свернув с магистрального пути развития, все больше увеличивает разрыв между совершенствованием мира и каждого конкретного человека в духовном плане. Стремление к материальному благополучию вкупе с духовной нищетой неизбежно приводят к войнам и революциям, результатами коих являются миллионы, десятки миллионов убитых. Акваноиды - зло, с которым необходимо бороться, но главное зло кроется в нас самих. И если мы не искореним его, если, как говорил Вольтер: "Мы оставим этот мир столь же глупым и столь же злым, каким застали его", - грядущее наших детей и внуков будет печальным.
        - Благодарю вас, Вениамин Петрович, за содержательную беседу и надеюсь..."
        Вадя выключил приемник и оглядел нас с таким торжеством, будто это он давал интервью и теперь ожидает заслуженных аплодисментов.
        - Похоже на правду, - нехотя признала Яна. - Жаль я сама не смогла так четко сформулировать увиденное и прочувствованное.
        - Особенно мне про образ врага понравилось, - продолжал Вадя и, прикрыв глаза, процитировал своего любимого Высоцкого:
        И Гитлер кричал, от натуги бледнея, Стуча по своим телесам, Что если бы не было этих евреев, То он бы их выдумал сам...
        - Хотела бы я знать, почему правительства столь упорно не желают пользоваться информацией, которой могут их снабдить люди, одаренные способностями прозревать грядущее? - пробормотала Яна. - Фирмачи давно уже смекнули, что к чему, а чиновникам хоть кол на голове теши!
        - Зато незнание будущего служит им отличным щитом. Мол, мы не виноваты, что так вышло. Хотели как лучше, да не получилось. Мы ж не пророки! А то что ошибаются они, как кассиры, только в свою пользу, так это поди еще докажи. А докажешь, так сам же и нарыдаешься, - назидательно закончил Вадя.
        - Ладно, друти, давайте-ка я, пока не поздно, смотаюсь все же в Мальгино. Раз обещали нашим эскулапам аптечку их пополнить, надобно обещание выполнять.
        - Я с тобой, - сказала Яна, и я не стал спорить - вдвоем я впрямь будет веселее. А сам задумался: не того ли самого профессора Берестова, который сказал нам столь содержательную речь, я проклинал, кружа на вертолете над захваченным акваноидами Питером? В будущем. Причем был ли проклинавший его журналист мною - Анатолием Середой - тоже вопрос, на который Яна вряд ли могла ответить.
        * * *
        - А правда, что, помимо обычного, у человека есть астральное и эфирное тела? - спросил я. - Ты их видела или ощущала?
        - Правда, - сказала Яна, и краткость ее заставила меня вспомнить ответ бабки Ванги, ответившей одному из репортеров, что души человеческие бессмертны и не пожелавшей ничего к этому прибавить.
        - А Бог? - упорствовал я. - Рай, ад, сонмы ангелов и легионы бесов?
        - Не знаю, - после продолжительного молчания промолвила Яна. - Существуют иные сущности, которые обитают в пограничных складках пространства и видны только людям, одаренным сверхчувственным восприятием. Я имею в виду не инопланетян, а иные существа, не имеющие в нашем понимании тела и формы. Но сказать мне о них нечего. Чтобы постичь их, надо обладать другим, не схожим с моим видением и опытом духовной жизни. Единственное, в чем я уверена, что знаю доподлинно, так это то, что Мироздание устроено неизмеримо сложнее, чем это представляется атеистам или верующим. И те, кто пытался проникнуть в его тайны, не имея для этого особых дарований, жили не долго и не счастливо.
        - Ты интригуешь меня. Нельзя ли поподробнее? - Заинтересованный, я сбавил скорость, но после посещения Мальгина Яна не была настроена на доверительную беседу.
        - Я не скажу тебе ничего сенсационного. Только ряд фактов, которые, наверно, известны тебе и без меня. Некоторые писатели, утверждавшие, что их работы всего лишь художественный вымысел, перешли, по-видимому, какую-то запретную черту. Эдгар По, умерший в сорок лет, Говард Лавкрафт, умерший в сорок семь, Роберт Говард, покончивший жизнь самоубийством, когда ему исполнилось тридцать лет. Такая же участь постигла и некоторых ученых - например, бесследно исчезнувшего Вилмарта и умершего сравнительно молодым Чарльза Форта, посвятившего свою жизнь сбору и классификации фактов, необъяснимых наукой.
        - Похоже на детективную историю! Они слишком много знали?
        - Не думаю. Скорее всего, они надорвались, как штангисты, пытавшиеся взять запредельный для них вес. Давай не будем об этом. Кто слишком пристально вглядывается в туман - рискует испортить зрение. Объясни-ка лучше, что ты имел в виду, говоря, что фокус контакта с нами мира, фишфрогов находится где-то под водой, в Атлантическом океане?
        - Да просто бредил! Излюбленная фантастами тема о ТМ - телепортации материи. Если инопланетяне не забросали нас звездолетами, стало быть, они доставили сюда фишфрогов и всю свою технику каким-то другим путем и где-то под водой существует пресловутый Портал. А может, и не. один. Если бы его удалось обнаружить и уничтожить, пуповина между нашими мирами была бы прервана. Над этой проблемой, надо думать, и ломают себе сейчас головы наши стратеги.
        Я свернул на дорогу к Верболову, и нас затрясло на ухабах.
        - Зря я не спросил про потусторонние дела у Клавдии Парфеновны. Надо же так проколоться: не разглядеть за деревьями леса! Слона-то я и не приметил - ай-ай-ай!
        - Она бы тебе ничего не ответила, - утешила меня Яна и неожиданно процитировала:
        Вы бродите впотьмах, во власти заблужденья.
        Неверен каждый шаг, цель тоже неверна.
        Во всем бессмыслица, а смысла - ни зерна.
        Несбыточны мечты, нелепы, убежденья.
        И отрицания смешны и утвержденья,
        И даль, что светлою вам кажется, - черна.
        И кровь, и пот, и труд, вина и не вина -
        Все ни к чему для тех, кто слеп со дня рожденья.
        Вы заблуждаетесь во сне и наяву,
        Отчаявшись иль вдруг предавшись торжеству,
        Как друга за врага, приняв врага за друга,
        Скорбя и радуясь, в ночной и в ранний час...
        Ужели только смерть прозреть заставит вас
        И силой вытащит из дьявольского круга?!
        - Это еще что за чудо?
        - Сонет, написанный немецким поэтом Андреасом Грифиусом в середине XVII века. Перевод Льва Гинзбурга, - просветила меня Яна. - Мама любит читать старых поэтов. В подлиннике. На французском, английском, немецком, итальянском. Сейчас она осваивает греческий. А мне вот пока приходится довольствоваться переводами.
        - Лихо! - сказал я, остро ощутив собственную ущербность.
        - Чу, дымом пахнет! - тревожно сказала Яна, при въезде в Мальгино и на душе у меня стало муторно.
        * * *
        Еще на окраине Мальгина, при виде пустой будки ДПС, мною овладели скверные предчувствия. Я не питаю любви к гаишникам, но кто-то должен поддерживать порядок на дорогах.
        Безлюдие заправочной станции озадачило меня еще больше, и я признал, что Яна была права, настояв на том, чтобы взять с собой двустволку Вовкиного отца. Но по-настоящему мне стало паршиво, когда мы въехали в поселок - или город - не знаю уж, какой нынче статусу Мальгина. Первое, что нам бросилось в глаза, - разбитые витрины продуктового магазина, осколками стекол которых была засыпана вся проезжая часть. Затем нам встретился выпотрошенный магазин хозяйственных товаров, еще один разграбленный продмаг, сожженный киоск и два изрешеченных пулями "жигуленка". Народу на улицах не было. Машин, во всяком случае целых и на ходу - тоже.
        - Зря мы сюди приехали, - сказала Яна. - Давай возвращаться.
        Я промолчал, поскольку до аптеки было уже рукой подать. Мы проехали мимо разоренной булочной, й я притормозил около дома, в первом этаже которого находилась аптека. Прикрывавшие окна железные жалюзи были изувечены, витрины разбиты. Внутри, судя по разбросанным перед домом упаковкам лекарств и битым пузырькам, не осталось ничего целого, но я все же вылез из машины и тут же услышал из глубины торгового зала приказ:
        - Стой где стоишь! Руки вверх!
        Влип, подумал я, послушно поднимая руки. Выглянувший из аптеки милиционер в грязном и закопченном бронежилете сжимал в руках десантный вариант "калаша" и готов был, похоже, пустить его в ход, не делая предупредительного выстрела в воздух.
        - Спиртяшкн захотелось на халяву или за колесами? - деловито поинтересовался он.
        Я начал говорить ему про Вадю, поломанные ребра, сотрясение мозга и чету Немировых, но парень внезапно уставился мимо меня и, махнув рукой, скомандовал:
        - Вали отсюда, пока цел! Сам видишь, нету тут больше лекарств. Зато выродков всяких хватает. Засядь со своей девкой дома и лечись народными средствами. Авось до свадьбы заживет.
        Парень скрылся в аптеке, а Яна, взяв меня под руку, сказала:
        - Поехали, ловить тут нечего. Разве что пулю задарма схлопочем.
        И мы поехали назад, дивясь тому, как быстро и бурно поднялась на поверхность нашего общества пена.
        Умом-то я понимал, что так оно и должно было быть, и все же был шокирован. Причем значительно больше Яны.
        - Мать честная! - сказал я, не желая сквернословить. - Недели не прошло, а вся пакость из нор повылезала! Представляю, что сейчас в Питере творится! И зачем, хотел бы я знать, этот мент в аптеке сидит?
        - Не иначе как бандитов караулит, - предположила Яна. - Счеты с кем-то свести хочет. А что в Питере делается, ты себе плохо представляешь. И слава богу. Кстати, то, что там делается, - вполне естественно. Ненависть к тем, кто похитрее и поподлее, кто успел разжиться за счет своих ближних во время перестройки, нашла себе выход. Котел с паром прохудился, и мало теперь никому не покажется.
        - Самое время вспоминать старые обиды!
        - Большей части населения бывшего Союза перестройка, как я понимаю, так искалечила жизнь, что это едва ли можно назвать просто обидой. А поскольку ограбленным, униженным и оскорбленным до Кремля не добраться и подлинных виновников своих бед не наказать, они срывают злобу на тех, кто лопался под руку.
        - Тебе-то это откуда знать?
        - Толя, дитятко, ты глаза-то разуй! Не все вокруг, как ты да моя мама, такие сытенькие и благополучненькие!
        - Вот уж истинно: "Ужасный век, ужасные сердца!"
        - То ли еще будет - погоди!
        * * *
        Гарью тянуло от дачи Немировых, и я сказал Яне, что лучше нам туда не соваться. После посещения Мальгина я уже понял, что означает этот дым, но она велела мне не трусить и жать вперед.
        Маленький и аккуратный, покрашенный в розовый, "поросячий" цвет, щитовой домик, какие строили лет сорок назад и называли почему-то "финскими", пылал и чадил, как факел. Хотя настоящих факелов я ни разу в жизни не видел, разве что в кино. Немировых видно не было, и я сказал Яне, что пора сматываться.
        - Высади меня здесь, а потом можешь мотать! - процедила она, и мы подъехали к распахнутой калитке в сделанном из проволочной сетки заборе.
        Яна выскочила из "девятки", держа двустволку наперевес. Я вооружился монтировкой и последовал за ней, уговаривая себя, что все еще может быть не так плохо. Могла же загореться, например, дряхлая проводка. Или еще что-нибудь. А старенькие врачи, видя, что самим пожар не потушить, побежали за помощью к соседям. Или уехали, в Питер. Или в Мальгино. Или пошли проведать Вадю. При мысли о Ваде я замедлил шаг.
        - Яна!
        - Вон они...
        Я увидел их сразу. Иван Николаевич лежал на крылечке, а Вера Денисовна чуть подалее, на веранде. И крови было совсем мало. Почти что и не было. Так, несколько пятнышек на груди у Ивана Николаевича и на седых, растрепанных волосах Веры Денисовны. Совсем не так много, как в фильмах, где из каждой царапины на рембообразном герое она хлещет фонтаном...
        - Держи! - Яна сунула мне в руки берданку, Которая, даже заряженная патронами с картечью, была детской пукалкой по сравнению с "калашом" убийц наших соседей.
        - Ну? - спросил я, хотя все было и без того ясно. Яна закрыла глаза Вере Денисовне. Поправила зачем-то пробитый пулями кухонный фартук натруди у Ивана Николаевича и поднялась с колен.
        - Пошли, там Вадя. Один, - сказал я, чувствуя, как волны выхлестывающего из дверей жара обдают мне лицо. - Надо уезжать как можно скорее.
        Яна молчала, и я, ухватив ее за руку, потащил к машине. Пламя за спиной свистело и гудело, что-то в глубине домика трешало и рушилось. Огонь с минуты на минуту должен был вырваться на веранду и охватить тела старых врачей. Лично я хотел бы быть кремированным, а не гнить в земле. Древние греки, сжигавшие тела своих павших товарищей, были мне как-то ближе христиан с их склепами и кладбищами. Господи, прости нам прегрешения наши!
        Прими души Немировых в чертоги Твои и райские кущи! Безвинно, убиенным у Тебя, говорят, льготы, а они к тому же были врачами...
        В машине Яна разрыдалась, и мне нечем было ее утешить. Да и некогда было утешать, поскольку никто, кроме нас, поблизости не жил, и убийцы наверняка направились к Ваде. Похоже, кто-то следил за нами, ведь не случайно же они объявились здесь, когда мы уехали в Мальгино?
        * * *
        Гады начали палить по моему Росинанту, едва мы свернули в переулок... Переднее стекло рассыпалось вдребезги, и я до сих пор не понимаю, как они не изрешетили нас, пока я разворачивался. То есть бедняге Росинанту они капитально попортили шкуру, но он все же унес нас от смерти. Приехавшие к даче Вовки Белоброва мерзавцы не стали догонять нас на скромно стоящем у калитки "уазике" защитного цвета.
        Дачу семьи Белобровых они подожгли так же, как дачу Немировых, и мы решили туда не возвращаться. Решал, честно говоря, я один - отревевшись, Яна впала в некое подобие ступора и начала приходить в себя только под утро. К тому времени я успел несколько часов поспать и добраться до местечка Кирсина, находящееся неподалеку от Тосно.
        Я кружил по ночным дорогам на пробитом пулями Росинанте и каждую минуту думал, что вот на этой-то, едва угадывавшейся в сумерках колдобине он и сдохнет. Не знаю, как мне удалось добраться до Ладожского моста и почему он оказался неразрушен. Точно так же, впрочем, я не понимаю, зачем было кому-то убивать Немировых и Вадю. Зачем было палить по нам, если этим выродкам не нужна была наша машина? Я вообще, кажется, перестаю понимать, что творится в этом озверевшем мире. Фары у "девятки" не работали, но первую половину ночи мне хватало зарева от пылавших поселков, которые поджигали вовсе не фишфроги.
        Перед Ладожским мостом меня остановили ребята в камуфляже, и я подумал, что нам пришел окончательный каюк. Однако вид моего Росинанта произвел на них сильное впечатление и нас не задержали. Изъяли из багажника охотничье ружье, которым мы так и не воспользовались, и отпустили с миром.
        Второй раз нас попытались задержать на другой стороне Невы, но усатый, похожий на старого чекиста из революционных фильмов дядька, погоны которого я не разглядел из-за накинутой на плечи плащ-палатки, заглянув в салон и посветив на Яну фонариком, коротко скомандовал: "Пропустить" - и мы поползли дальше. Переехав мост через Мгу, я, зарулив в какие-то кусты, заснул как убитый, а потом, набравшись нахальства, остановил какую-то монстрообразную военную машину и уговорил парня слить мне некую толику бензина. Сдуру я начал совать ему в нос корочки члена, Союза журналистов - раньше это помогало, - но тот сказал, что все корочки ему до фени, а вот часы у меня клевые. Прочихавшись после его бензина, Росинант продолжал ползти вперед и доставил нас в Кирсино.
        И вот тут-то Яна, проспав пару часов глубоким, как смерть, сном, сказала нечто разумное. Я имею в виду, попросилась в кустики, после чего у нас состоялся весьма странный разговор.
        - Что это за глухомань? - спросила она, а когда я ответил, что у нее, кажется, есть подруга в Гришкино, которое находится южнее Тосно, рассмеялась сухим и колючим как иголки смехом.
        - Ты что же, в гости к моей подруге захотел?
        По правде сказать, я ничего сейчас не хотел. Стоило мне закрыть глаза, и я видел тела Немировых на веранде пожираемого пламенем домика. И другие горящие или сгоревшие уже дотла дома, мимо которых проезжал этой ночью. И знал только одно, а именно, чего я не хочу. Видеть другие горящие дома, руины, город беженцев на окраинах Питера и убитых, в смерти которых виновны отнюдь не зеленые человечки.
        Об этом я и сказал Яне.
        - Логично, - ответила она. - А теперь вспомни, что я говорила тебе о Дигоне.
        - Не помню, - сказал я, потому что действительно помнил как-то смутно, - Планета, на которую фишфроги отправляют похищенных на Земле людей?
        - Их переправят на Дигон, где они либо перемрут, либо приживутся и создадут новую цивилизацию. Насколько я понимаю, это последний шанс, который дает нам Представительский Совет Лиги Миров. Он, видишь ли, не слишком надеется, что акваноиды сумеют нас вразумить. И теперь я с этим согласна.
        - К чему ты это говоришь?
        - Нашествие фишфрогов - армии то ли клонов, то ли киборгов, механических слуг, которых соседи по вселенной послали на Землю, чтобы не проводить эту акцию самим - означает конец прежней жизни. Конец спокойному существованию, душевному равновесию, равнодушию, называемому верой в гармонию природы и человеческий разум. Отсидеться в кустах - без нас, дескать, разберутся и решат все проблемы - не получится. У Вади не получилось - хотя он-то как раз отсиживаться не хотел - не получится и у нас.
        - Ерунда! - не слишком уверенно сказал я. - Все еще может измениться к лучшему. У правительств есть консультанты-экстрасенсы, которые знают, что фишфроги рано или поздно уйдут. Они что-нибудь придумают. Ведь у тебя же были видения. И у твоей матери. Уцелела б голова, а волосы отрастут. На худой конец, купим парик.
        Мне очень хотелось уверить в этом Яну и уверовать самому.
        - Все было не так уж плохо. Жили не тужили. Или тужили, но не сильно. Все еще как-нибудь образуется...
        Я замолк на полуслове, услышав донесшийся со стороны поселка треск выстрелов.
        - То-то и плохо, что не тужили. Прошлое хвалит тот, у кого нет будущего, - сказала Яна, и я впервые подумал, что эта нахальная девчонка видит дальше и глубже меня.
        - А у нас оно есть?
        - Будущее? Разве что на Дигоне... - тихо сказала Яна.
        - Но ты ведь говорила, там высокая гравитация...
        Яна ничего не ответила, и я неожиданно понял, что у нас чрезвычайно гуманные соседи по вселенной. Если после печей Освенцима и Бухенвальда, после Хиросимы, после всего, что люди творили с людьми на протяжении стольких тысяч лет, они все же пытаются нас вразумить, то вера их в нас и терпение поистине безграничны. Однако всему на свете есть предел, и глупо ждать, когда чаша, полная до краев, прольется. Особенно если чувствуешь, что ничего не в силах изменить в этом проклятом мире.
        - Всем почему-то кажется, что на дальней поляне земляника слаще, - сделал я последнюю попытку образумить Яну:
        - Мы должны попробовать начать все сызнова. Смотри, и здесь то же самое.
        Яна указала на столбы чадного дымы, один за другим вздымавшиеся в рассветное небо над разбуженным выстрелами поселком, и я, сглотнув подступивший к горлу ком, погнал отдохнувшего Росинанта в сторону Питера.
        Бойтесь данайцев...
        Вот - срок настал. Крылами бьет беда,
        И каждый день обиды множит,
        И день придет - не будет и следа
        От ваших Пестумов, быть может!
        О, старый мир! Пока ты не погиб,
        Пока томишься мукой сладкой,
        Остановись, премудрый, как Эдип,
        Пред Сфинксом с древнею загадкой!
        Александр Блок
        Первое впечатление от клиента всегда самое правильное. Неполное, эскизное, требующее уточнений, но в то же время определяющее главное - сложатся у меня с ним отношения или нет. И, если сложатся, то какими эти отношения будут.
        Если я чувствую, что мы. на разных полюсах - случается такое редко, однако же случается, - я везу его из аэропорта в кафе, где знакомлю с кем-нибудь из сменщиков и мягко и ненавязчиво передаю в более подходящие руки. Из чего складывается ощущение разнополюсности - сказать не берусь. Мои коллеги по БДУ - Бюро Добрых Услуг - выдвигают разные версии, но я Никогда над этим особенно не задумывался. Впечатление складывается из суммы факторов, проанализировать которые трудно: походка, цвет лица, разрез глаз, покрой одежды, манера держаться и разговаривать, тембр голоса и даже запах. Но, как бы то ни было, опытные работники БДУ редко ошибаются. Руководство признает: смена гидов - штука иной раз неизбежная, и, стало быть, чем скорее она произойдет, тем комфортнее будет клиенту.
        Самолет из Тулы прилетел вовремя, и Александра Владимировна Иванцева появилась в зале встречающих в черном изысканном платье, которое невзначай подчеркивало великолепную грудь, чудесную талию и аппетитные бедра - надобно думать, творение искусного дизайнера, одного из тех, кого принято называть "скульпторами тел". Загорелая, с волосами, выгоревшими либо под лучами жаркого южного солнца, либо после регулярного посещения солярия, она походила на негатив своей фотографии. Той, которую сбросили вчера на мой комп операторы БДУ. Наметанным глазом я определил, что ей около сорока, хотя человек неискушенный дал бы от силы тридцать. Значит, я на пять лет моложе подлинника и на те же пять старше того, что она желала за него выдать. Неплохо. Как сказал бы мой врач - хабитус удовлетворительный.
        Мы поздоровались, как старые знакомые, я подхватил чемодан Александры и повел ее к машине, мило щебеча о том, что июнь выдался теплым, можно смело купаться в Финском заливе, загорать, ехать смотреть фонтаны Петергофа или, напротив, побродить в прохладных залах Эрмитажа. Что дождливая погода имеет, безусловно, свои плюсы, но я лично предпочитаю солнце, и загар ей очень к лицу. При этом я не забывал делать необходимые паузы, дабы узнать реакцию гостьи на те или иные предложения.
        Поначалу гости держатся чуть-чуть натянуто, и первое, что должен сделать гид, - это расположить их к себе. Если получится, они охотно начинают болтать сами и наводящих вопросов задавать не приходится. Кстати, я давно уже понял, что задавать вопросы вообще не следует - все и так выяснится в нужный момент: дело мы имеем с умными людьми, которые, как правило, прекрасно знают, чего хотят от жизни. Надо только помочь им почувствовать себя в моем обществе уютно, а делать это я умею.
        У каждого гида свои вкусы и методы. Мы ведь, по большому счету, вовсе не актеры и, желая угодить гостям, остаемся самими собой - за это они нас и ценят. Кому охота проводить отпуск с людьми, настроенными на волну: чего изволите-с? Такими людьми наши клиенты окружены в повседневной жизни и, если хотят отдохнуть от нее, то, отправляясь в путешествие, стремятся прежде всего сменить привычное окружение. Ради этого, собственно говоря, многие и пускаются в путь, поскольку в большинстве своем не слишком интересуются Петергофом, шедеврами Эрмитажа или Русского музея, Екатерининским дворцом, в Пушкине или каналами Санкт-Петербурга. Во-первых, потому, что уже бывали в нашем городе по делам, а во-вторых, потому что люди эти далеки от искусства. Это бизнесмены, дети бизнесменов, жены, вдовы - словом, особый контингент туристов, требующий соответствующего подхода.
        - Я читала ваши статьи в "ЧАДе", - неожиданно сказал Александра, когда мы миновали памятник Победы и медленно поплелись по засоренному машинами Московскому проспекту. - Очень специфический журнал. Но статьи ваши мне понравились. У меня создалось впечатление, что вы не лишены чувства юмора и разбираетесь в искусстве.
        - Разбираюсь на уровне любителя, - честно признался я, ибо, как и Ларошфуко, полагаю, что "честность - лучшая политика". Личный опыт показывает, что это не так. Наблюдения за карьерой моих знакомых свидетельствуют о том же. Учитывая, что сам Ларошфуко писал свои "Максимы" в тюрьме, утверждение это было неверным уже во времена правления Людовика XIII, но мне как-то противно лгать без особой нужды. Да и по нужде - тоже.
        - Как вы относитесь к импрессионистам? - спросила Александра, подтверждая тем самым начавшее складываться у меня впечатление, что клиент мне попался неординарный.
        - Хорошо. Сезан, Сислей, Ренуар и их современники и единомышленники нравятся мне куда больше Дали и раннего Пикассо, - осторожно сказал я. - Кстати, сейчас в Эрмитаже выставка Тернера.
        - Мне нравится Тернер. Именно к этой выставке я и приурочила свое посещение Петербурга.
        - Чудесно! Хотите, поедем в Эрмитаж прямо сейчас? - предложил я, стараясь не выказывать удивления. - Если не будем закидывать вещи в гостиницу, успеем часа три побродить по залам до закрытия музея.
        - Нет-нет, спешка тут неуместна. Мне еще надо кое-кому позвонить и уладить кое-какие вопросы. Вечером я бы предпочла пассивные развлечения, а вот завтра с утра... Впрочем, там видно будет.
        Мобильник тихонько запиликал, и я, пробормотав: "Прошу прощенья", - поднес его к уху.
        - Привет. Как насчет встречи?
        Это была Джуди. Мы эпизодически встречаемся с ней уже лет пять или шесть. Я не слишком высокого мнения о ней, а она обо мне, но это не мешает нам время от времени вместе проводить уик-энды, коротать вечера и ночи.
        - Привет. Я занят.
        - Гостья? - желчно поинтересовалась Джуди, по голосу определив, что рядом со мной женщина.
        - Да.
        - Жаль.
        Я спрятал мобильник и вновь сосредоточил внимание на Александре.
        - Значит, едем в "Маршал", смотреть апартаменты. Гостиница рядом с Таврическим садом. Если желаете пройтись и взглянуть на Таврический дворец...
        - Не желаю. Видела. Кстати, очерк про инопланетян, которые будто бы высадились в районе Мартыновки, вы полностью придумали или какие-то факты имели место быть?
        - Имели место. Равно как и подписка о неразглашении, - ответил я, прикидывая, не пора ли мне сдавать госпожу Иванцеву сменщику.
        Дело в том, что гидом в Бюро Добрых Услуг я подрабатываю от случая к случаю, а основным моим местом работы является журнал "ЧАД" - "Чудеса, аномалии и диковины". Так, во всяком случае, все начиналось лет семь назад - в последние годы я все чаще беру в "ЧАДе" двухнедельные отпуска за свой счет и развлекаю богатых гостий. Хотя, если бы шеф поставил вопрос ребром и предложил сделать выбор; предпочел бы, наверно, остаться сотрудником журнала. С гостями ведь оно как: сегодня густо, завтра пусто, а кушать и платить за квартиру человеку надобно постоянно. Но шеф смотрит на мои "творческие отлучки" сквозь пальцы и до недавнего времени ничто не мешало мне совмещать приятное с необходимым. До тех пор, пока я не написал этой злосчастной статьи с эпохальным по дурости названием: "Пикник в Мартыновке, или Явление пришельцев Питеру". Черт дернул меня тогда оказаться около телефона и поехать брать интервью у группы граждан, тщетно пытавшихся прорваться сквозь силовой купол, накрывший их жилища вместе с чадами, домочадцами, пернатыми и четвероногими питомцами! А потом еще чиркнуть за ночь статью и уговорить шефа
тиснуть ее в сверстанный номер журнала...
        - Да вы не переживайте, Иван, если вам нельзя об этом говорить - не говорите. Это я так, для поддержания светской беседы спросила, - пошла на попятную Александра, и я, стреляный вроде бы воробей, которого на мякине не проведешь, поверил. И вместо того чтобы везти ее к сменщику, свернул на Лиговку.
        * * *
        Вторую половину дня Александра была занята улаживанием своих дел, а вечером позвонила мне, и я отвез ее на угол Невского и Фонтанки, где мы сели на катер и совершили экскурсию по рекам и каналам города. Госпожа Иванцева хотела тихо посидеть в каком-нибудь переоборудованном под ресторан паруснике, но я убедил ее, что это сомнительное удовольствие никуда не убежит, а теплую белую ночь можно использовать и получше. Дешевая романтика плавучих кабаков вызывает у меня нестерпимое чувство фальши, кроме того, кормят там скверно, а уж о том, чтобы посидеть тихо, вообще не может быть речи.
        Госпожа Иванцева осталась довольна экскурсией, во время которой мы болтали о чем угодно, только не о красотах и архитектурных достопримечательностях города. В некоторых кругах наша фирма пользуется хорошей репутацией, несмотря на неблагозвучную аббревиатуру, но Александра, кажется, все же боялась, что я буду изводить ее датами, цифрами, именами и фамилиями, которыми обычные гиды умучивают попавших в их лапы туристов.
        У нас, в отличие от них, есть золотое правило - информировать клиентов только о том, что они действительно хотят узнать. Никаких гидских замашек. Никаких обязательных программ - все индивидуальное, соответствующее вкусам и желаниям клиента. Он обратился к нам, чтобы мы помогли ему отдохнуть, и путешествие - только предлог, повод. Гостье - я имею дело исключительно с женщинами, у каждого своя специфика - может быть, наплевать на сокровища Эрмитажа и прочие достопримечательности Санкт-Петербурга и окрестностей. Хотя случается такое не часто - надо же по приезде домой рассказать подругам о том, что видела, дабы они поахали и поохали от зависти. Ей незачем засорять себе голову тем, что рассказывают обычные гиды на групповых экскурсиях. Забавные истории о местных диковинах - дело другое. Они и душу веселят, и запоминаются лучше. Но в меру, господа, в меру, от анекдотов человек со временем устает, точно так же, как от перечисления статистических данных!
        Наши гостьи приезжают в Питер не для того, чтобы пополнить свой интеллектуальный багаж, такие встречаются редко. В большинстве своем они просто хотят пожить, не думая о делах, без забот и хлопот. Они хотят комфорта, внимания, ласки, уюта. Для этого им нужен спутник-мужчина, который будет предупредителен, заботлив и нежен. Разумеется, это дорогая игра, но раз гостьи соглашаются в нее играть, значит, она того стоит. С тех пор, как я понял эти простенькие правила, проблем с гостьями у меня не возникает, ведь даже взбалмошным, избалованным, капризным стервам - попадаются и такие - необходимо иногда забыть о своей стервозности, отдохнуть от нее, выйти из привычного образа. Бывает, конечно, что клиентки, по тем или иным причинам, отказываются от услуг своего гида и получают замену. У меня было всего два таких прокола, в самом начале работы в БДУ, и я считаюсь одним из лучших гидов Питерского отделения фирмы.
        После экскурсии мы все же зашли в ресторанчик с названием "Тихая ночь". Здесь было действительно тихо и можно было говорить о чем угодно или молчать под звуки ненавязчивых мелодий, которые тоже можно было слышать или не слышать в зависимости от настроения.
        - С вами уютно молчать, - сказала Александра, после того как мы прослушали несколько композиций Фауста Папетти, выпили по коктейлю и поковыряли вилками в салатах из овощей и морепродуктов.
        - Болтать можно с кем угодно, уютно молчать - только с людьми, близкими по духу, - глубокомысленно изрек я и порадовался девичьим ямочкам, возникавшим на щеках Александры, когда она улыбалась.
        - Цитата?
        - Экспромт! Но могу и цитату, - сказал я и бахнул: - "Утратившие связь с землей и не вознагражденные за это приобщением к мировой культуре, психически искалеченные вечной возней с машинами люди становятся жертвами одуряющей скуки, как только оказываются наедине с самими собой. Они, как огня, боятся тишины, ибо тишина ставит их лицом к лицу с душевной опустошенностью. Природа для них мертва, философия смертельно скучна, искусство и литература доступны лишь в самых сниженных проявлениях, религия возбуждает высокомерную насмешку, и только наука вызывает чувство уважения". Даниил Андреев, "Роза мира". За точность расстановки слов не отвечаю, но, думаю, воспроизвел достаточно близко к тексту.
        - Здорово! Даже не верится, что полвека назад писано!
        - Читали? - спросил я, приятно удивленный, что госпожа Иванцева знает, кто такой Даниил Андреев и в какие годы творил.
        - Не скажу, что запоем, от корки до корки, но читала. Случайно как-то открыла на том месте, где он пишет о Женской сущности Бога, и увлеклась.
        - О Женской сущности Бога? А, там, где он пытается доказать, что произошла ошибка или подмена, в результате которой Святой Дух был отделен от Бога Отца, а Женская ипостась Создателя незаконно утрачена?
        - По-моему, в этом есть определенный смысл. Впрочем, я никогда не интересовалась богословскими вопросами, - Александра с улыбкой развела руками, давая понять, что не слишком сожалеет об этом, - однако мысль о том, что "Божественная комедия" является детищем не только Данте, но и Беатриче, показалась мне убедительной. Приятно, знаете ли, сознавать, что духовное семя бессмертных творений было брошено в глубину подсознания гениев их женами, любовницами или просто знакомыми. Андреев писал о том, что в Веймаре собираются установить памятник Ульрике Левенцоф, вдохновившей Гете на прекрасные стихи. Не знаете, был ли осуществлен этот проект?
        - Понятия не имею, - признался я. - На меня-то идея об оплодотворяющей роли женщин в творчестве мужчин не произвела особого впечатления. Образ музы, стоящей за спиной Орфея или Гомера, традиционен, а констатация очевидного факта...
        - Но не общепризнанного! - прервала меня Александра, шутливо погрозив пальчиком.
        - "Для истины достаточный триумф, когда ее принимают немногие, но достойные; быть угодной всем не ее удел", - изрек я. И, чтобы не присваивать чужих лавров, пояснил: - Мысль эта принадлежит Дени Дидро и кажется мне разумной.
        - Ну, если уж на то пошло, новых идей в "Розе мира" вообще немного, и они показались мне, мягко говоря, сомнительными. Мысль о Вечной Женственности как одной из ипостасей Бога тоже ведь не нова. Она ярко выражена в религии индуистов, это одна из краеугольных основ уикканской веры.
        - Какой? - спросил я, чувствуя себя полным профаном.
        - Уикканской. Приверженцы Уикки полагают, что нынешние религии негармоничны, поскольку провозглашают единственным божеством Бога Созидателя. Они считают, что если большинство растений и животных, не говоря уже о людях, двуполы, то это отражает природу создавших их божеств. Или одного божества, которое имеет две ипостаси - мужскую и женскую. Поэтому уикканцы поклоняются Богу и Богине. По существу, они вернулись к древней языческой традиции, где в пантеонах божеств были особи как мужского, так и женского пола. Не смотрите на меня так, я знаю коечто об Уикке только благодаря своей подруге, которую от избытка свободного времени потянуло к божественному: И вот нашла себе веру по вкусу. Пыталась и меня приобщить, да без толку.
        - Почему?
        - Зачем это мне, Иван? Религия - она ведь как посох хромому. А я на ногах крепко стою. В подпорках и костылях не нуждаюсь. В жизнь вечную не верю, да и не хочу ни в христианский бесполый рай, ни в мусульманский, где от гурий-лесбиянок, как на зоне, не отбиться. - В лице Александры что-то дрогнуло, и на миг проступили все ее тщательно скрываемые четыре десятка не слишком-то легких и сладких лет. - Что это мы, Ваня, все "выкаем" и "выкаем"? Может, пора уже на "ты" перейти? Без брудершафтов, в рабочем порядке? Ваня и Саша, это как-то душевнее, чем Иван и Александра.
        - Хорошо... Саша. Можно и на "ты", - согласился я, в полной уверенности, что без брудершафтов мы все равно не обойдемся.
        * * *
        Внештатных сотрудников БД У называют порой "хахалями напрокат", "кобелями навынос", "альфонсами" - и это еще самые пристойные ярлыки, которые на нас клеют. Доля истины в ник имеется, потому что любовная составляющая является важным элементом нашего общения с клиентами. И это закономерно, ведь любовь - сильнейшее из чувств, и даже суррогат его лучше, чем полное отсутствие оного. Альбер Камю в "Возвращении в Типаса" писал: "Если вам посчастливилось однажды испытать сильную любовь, всю свою жизнь вы будете снова и снова искать этот жар и свет". Ну что ж, наши гостьи, как и все обделенные любовью люди, ищут ее и, не находя, вынуждены довольствоваться тем, что им предлагает жизнь. Мудрец Леонардо да Винчи замечательно сказал некогда: "Если не можешь иметь то, что любишь, - люби, что имеешь". Проще всего это осудить, но осуждать вообще проще всего. Однако осуждать, не предлагая позитивного решения, - занятие пустое и неблагодарное.
        Решение, которое предлагает состоятельным клиентам БДУ, - не идеальное, оно лишь одно из многих возможных, тоже, увы, далеких от совершенства. Во всяким случае, клиент не покупает кота в мешке. Ему предлагается файл с фотографиями и кратким досье внештатных сотрудников, из которых он может выбрать то, что его заинтересовало. Причем выбор делается, как я понимаю, не только и, может быть, даже не столько исходя из внешней привлекательности гида, сколько из суммы факторов, в которые входят: место работы, должность, хобби, круг интересов и привычек. Среди моих коллег из БДУ есть ученые, художники, артисты театра и цирка, подводники и преподаватели вузов. Я не знаю, по какому принципу администрация БДУ набирает внештатных сотрудников, но одно могу сказать с полной уверенностью - дураков среди них нет. Как нет, по понятным причинам, верующих, больных, чиновников госструктур и представителей нашей славной милиции.
        У каждого из нас свои методы развлекать клиентов, своя манера общения, и я лично предпочитаю не форсировать события, предоставляя гостье решать, что и когда она хочет получить. По-видимому, Саша это поняла и, когда мы покончили с ужином в "Тихой ночи", сказала, что хочет напроситься ко мне в гости. Идти до гостиницы далеко, за руль мне после выпитых коктейлей лучше не садиться, а раз уж я живу неподалеку, какой смысл вызывать такси?
        Я согласился, что лучше пройтись по городу пешком, и мы двинулись в путь. Помнится, я даже читал ей стихи. Всякие. Разные. Если мужчина бессознательно не втягивает живот и не распускает павлиний хвост при виде хорошенькой женщины - можете быть уверены: у него проблемы либо со здоровьем, либо с половой ориентацией.
        - Недурное гнездышко, - промурлыкала Саша, осмотревшись в моем двухкомнатном логове. - Очень даже...
        Я не стал говорить, что, дабы расплатиться за это гнездышко, мне пришлось устроиться работать в БДУ, и работа эта поначалу меня не слишком радовала. Вместо этого я достал бутылку токайского, бокалы, свечи в тяжелых, медных подсвечниках и принялся рыться в дисках, выбирая что-нибудь умиротворяющее.
        К тому времени, как я сервировал стол, подходящий для последнего возлияния, Саша вышла из ванной, закутанная после душа в пушистый тигровый халат. Я горжусь тем, что в шкафу у меня висит больше двух дюжин халатов. Любезно предлагая гостье принять после дороги, прогулки по городу или посещения театра душ, я раскрываю шкаф и, глядя, как она перебирает халаты, чувствую себя наверху блаженства. Что может быть приятнее, чем сделать человеку маленький сюрприз?
        Моя коллекция халатов кладет обычно конец всяким колебаниям, ежели таковые имеются. И позволяет лучше понять характер гостьи. Одна необыкновенно милая дама, заглянув в мой шкаф, с испугом спросила: "Неужели вы всех их убили?" - после чего мы хохотали минут десять, и шутка эта явилась камертоном, задавшим тон всему нашему последующему общению. Другая, взглянув на мое собрание халатов, заявила, что среди них нет подходящего ей: алого с золотыми драконами - и вышла из душа голышом, разрисованная губной помадой, зубной пастой и карандашом для подведения глаз. Алый, с золотыми драконами халат она прислала мне через месяц после того, как я отвез ее в аэропорт.
        Саша, выбрав тигровый халат, задумчиво сказала:
        - Рано или поздно это случится. Но если поздно, то лучше не надо.
        - Ну почему же? Лучше поздно, чем никогда, - оптимистично отозвался я, не слишком понимая, что она имеет в виду.
        - Спорное утверждение. Порой бывает, что лучше никогда, чем поздно. Желание, исполнившееся после времени, приносит горечь вместо радости.
        - Ну например?
        - Вспомни хоть "Руслана и Людмилу". Наина в конце концов полюбила Финна, и это сильно осложнило и попортило ему жизнь. Ну, я пошла в душ...
        Выйдя из ванной в тигровом халате, Саша продолжила осмотр моего логова и, когда я появился после душа в темно-синем, искрящемся мелкими звездочками халате, как раз добралась до полок, на которых стояла подборка "ЧАДа" за десять с чем-то лет.
        - Неужели, дав подписку о неразглашении, ты больше не возвращался к тому случаю в Мартыновке?
        - Нет, - сказал я, разливая токайское по бокалам.
        Разумеется, я лгал. Но после того, как в Мартыновке начались аресты и по городу поползли нехорошие слухи, я зарекся говорить с кем-либо о моей злосчастной статье и всем, что имело к ней хоть какое-то отношение.
        Разумеется, я знал кое-что, ибо именно любопытство или, лучше сказать, природная любознательность как раз и удерживала меня в "ЧАДе". И это "кое-что" мне решительно не нравилось. Еще меньше мне нравилось то, что о случае в Мартыновке меня спрашивала чуть ли не каждая гостья, и в конце концов это должно было кончиться плохо.
        - Ладно, парубок, не журысь! Прости мне девичье любопытство и расскажи что-нибудь, например, про снежного человека. Или про восточносибирскую Несси. А лучше, - легкомысленно махнула рукой Саша, - выпьем-ка мы за стольный град Петров, где водятся мужчины, имеющие сногсшибательные коллекции халатов!
        * * *
        Меня разбудила тихая и мелодичная трель ноутбука. Обычно я сплю крепко, особенно после нескольких коктейлей и бурных постельных танцев с симпатичной женщиной, да и легли мы вчера не рано. Но что-то в поведении Саши меня, видимо, сильно встревожило, раз подсознание дало команду проснуться. Несколько минут я лежал неподвижно, не открывая глаз, прислушиваясь к доносящимся из соседней комнаты звукам. Определенно это был нежный шелест клавиатуры. Итак, Саша решила подоить мой ноутбук на предмет интересующей ее информации. Естественно, ей нужны были файлы о происшествии в Мартыновке.
        "Забавно!" - мысленно сказал я, пытаясь сообразить, чьи интересы представляет Госпожа Иванцева. Она явно не из органов госбезопасности: Они меня уже трясли и отпустили с миром, а новых поводов для беспокойства я им не давал. Да и действуют они совсем другими методами.
        Слухи об умножителях, безусловно, просочились в народ, и умненькие богатенькие деятели, желающие стать еще богаче и влиятельней, безусловно, разыскивают их. Однако методы их тоже не отличаются изощренностью: заволочь в темный утолок и бить, бить, бить носителя информации до потери человеческого облика. Или отрезать ему ежечасно по пальцу. Не стали бы они огород городить, если бы заподозрили, что я знаю что-то об умножителях. У меня ведь железное алиби: раз уж органы отпустили - значит, ни сном ни духом о дарах пришельцев не ведаю. А трясти пустышку - кому охота?
        С другой стороны - факт налицо. Мой верный ноутбук потрошит дама, прилетевшая давеча из славного города Тулы. Интересное получается кино!
        Единственный человек, которому я решился рассказать об умножителе и даже показать его, - профессор Вениамин Петрович Берестов. Отец Стаса - институтского моего дружка, убитого какими-то подонками одиннадцать лет назад в ЦПКиО. Но Берестов, ясное дело, никому ничего не скажет. Это железный старик из уходящего поколения тех, кто еще во что-то верил и, как это ни странно, продолжает верить. Да и зачем ему, если уж на то пошло, болтать? Я оставил ему дубликат умножителя, и он может ломать над ним голову до полного умопомрачения. К тому же, если кто-то расколол Берестова, я ему уже без нужды, так что этот вариант тоже отпадает.
        Остается предположить, что госпожа Иванцева действительно та, за кого себя выдает. Хозяйка некой преуспевающей фирмы, решившая совместить приятное с полезным. Пообщаться с симпатичным молодым человеком и разнюхать, не знает ли он что-нибудь об умножителях. Ведь мог же этот хитрец утаить что-то от органов? А ежели утаил, то ломать его бесполезно - спастись он может, только твердя: знать ни о чем не знаю, ведать не ведаю. Но, растаяв в объятиях неотразимого творения талантливого биоскульптора, он вполне способен проболтаться - история знает подобные примеры. Можно попытаться уговорить его поделиться информацией, пообещав взять в долю, или, воспользовавшись удобным моментом, пошарить в ноутбуке и списать обнаруженные там сведения на дискету.
        Это предположение похоже на правду, решил я. Выбрался из постели, накинул халат и вышел в гостиную.
        Госпожа Иванцева услышала мои шаги и встретила мое появление милой улыбкой: - Привет! Тоже не спится?
        - Сигнал включаемого ноутбука действует на меня, как пение горна. Я забываю о сне и бросаюсь дописывать незавершенные статьи. Привет! - Я подошел к Саше и заглянул ей через плечо. Она просматривала файл с серией очерков, шедших в рубрике "Кто вы, таинственные атланты?".
        - Ничего, что я залезла в твой ноутбук без разрешения? Одни говорят: скажи мне, кто твой друг, и я скажу, кто ты. Другие - покажи мне твой дом, и я скажу, кто ты. А я убеждена, что больше всего о характере человека говорит содержание его компа.
        - Естественно, - согласился я, отметив, что без водных процедур и последующего нанесения макияжа госпожа Иванцева выглядит значительно более потрепанной жизнью, чем ей бы того хотелось. Истинный возраст гостий я, впрочем, давно научился определять по рукам. Как ни ухаживай за ними, они выдают хозяйку, если можно так выразиться, с головой.
        - Мне тоже всегда казалось, что заглянуть в мастерскую художника - значительно интереснее, чем любоваться его картинами на выставке. Пока ты роешься в моих файлах, я сварю кофе. Тебе молотый или растворимый?
        Мы оба понимали, что Саша поймана с поличным, но время для откровенного разговора еще не настало. Я был бы рад, если бы госпожа Иванцева отказалась от намерения начинать его вообще, но, боюсь, она не способна столь кардинально изменить свои планы. А жаль, ведь поначалу все складывалось так мило!
        * * *
        Оставив старенький "Вольво" около дома, я отправился в булочную за свежим хлебом в том самом настроении, которое изысканнейшим Александром Александровичем Блоком было описано следующими словами:
        И встретившись лицом с прохожим, Ему бы в рожу наплевал, Когда б желания того же В его глазах не прочитал.
        Тернер был великолепен - слов нет! Зато потом мы с Сашей забрели на выставку какого-то импортного Заплюйкина, и настроение было испорчено окончательно и бесповоротно. Причепуренные дамы и господа любовались омерзительной, беспомощной мазней с таким видом, словно перед ними были фрески Джотто или полотна Веронезе! Мир явно сошел с ума. Тысячу раз прав был Василий Розанов, писавший в предисловий к своим ежемесячным выпускам "Апокалипсиса нашего времени", что "в европейском человечестве образовались колоссальные пустоты от былого христианства, и в эти пустоты проваливается все: троны, классы, сословия, труд, богатство". Десять тысяч раз прав, говоря, что "все проваливается в пустоту души, которая лишилась древнего содержания".
        Я понимаю, что большая часть литературы должна быть дерьмом - журналы-пустышки и незатейливые книжки-однодневки для проветривания мозгов, утомленных восьмичасовым рабочим днем: Что фильмы, становящиеся год от года эффектнее и глупее, иными быть и не могут, коль скоро штампуются для самой невзыскательной публики. Но выставлять беспардонную халтуру в Эрмитаже - это уже кощунство! И рассуждать о ней с глубокомысленным видом могут лишь подвергнутые лоботомии кретины, которым в Эрмитаже делать нечего.
        В шестидесятых годах прошлого века Герберт Маркузе писал, что массовое индустриальное общество не просто удовлетворяет потребности своих членов, но, в значительной степени, искусственно создает их благодаря рекламе. И вот наглядный пример того, как процесс этот переносится в область искусства, то есть в духовную область. Увы, гонка создаваемых и удовлетворяемых потребностей должна захватывать человека, не позволяя ему осознать, что широкий выбор продукции материального и духовного производства жестко ограничен рамками того, что соответствует целям общества. Следуя навязанным стандартам, человек неизбежно интегрируется в общество и утрачивает критическое отношение к принципам, исповедуемым этим обществом, поскольку мышление его деформируется в соответствии с повсеместно распространяемыми стереотипами! Мобильник, импортная тачка, престижная работа, отдых на Канарах становятся целью и смыслом жизни. "Гарри Поттер" признается книгой века, "Космополитен" - журналом журналов, "Молчание ягнят" собирает всех мыслимых "Оскаров", а "Мумий Тролль" затмевает своим паскудством все прочие рок-группы. Противно,
однако логично. Но если уж в Эрмитаже...
        - Эй, кореш, закурить Не найдется? Догнавший меня парень был, как водится, коротко пострижен, морда - ящиком, кулаки-кувалды.
        - Не курю, - коротко ответил я с нехорошим предчувствием.
        - Скверно, - изрек детина. Заступил мне дорогу и, оглядев с ног до головы, добавил, совершив невероятное умственное усилие: - Пострижен ты как-то погано.
        - Убивать таких надо, - поддакнул его подельщик - тоже крепенький, кожаный и без той единственной извилины, которую оставляет на голове фуражка.
        Смекнув, что сейчас меня будут бить, я рванул через улицу, но мордатый успел-таки вмазать мне левой. Удар пришелся в левое плечо, я закрутился волчком, и тут же на меня набросился второй - крепенький и пупырчатый, как огурчик. Я уклонился от одного удара, другого, удачно вмазал огурчику в челюсть и пропустил удар мордатого в солнечное сплетение. На миг у меня перехватило дух, и, воспользовавшись этим, костоломы принялись колотить меня, как боксерскую грушу.
        * * *
        Двое, встретившие меня на подходе к булочной, дрались на редкость умело и больно. Свалив меня с ног и старательно отпинав, они исчезли, а я потерял сознание.
        Придя в себя, я увидел квохчущую надо мной старушку. От причитаний ее мне стало совсем худо, но тут подъехала "Скорая". Фельдшерица с сонным унылым лицом сделала мне пару уколов, шофер и мужик в белом халате - медбрат, надобно думать, - помогли забраться в машину, уложили на носилки и повезли в дежурную больницу.
        В приемном покое я убедился, что ключи мне оставили, а бумажник украли - без этого версия об ограблении выглядела бы неубедительно. Кроме того, я, несмотря на некоторое помутнение сознания, отметил, что били меня, если можно так выразиться, гуманно - щадя голову и пах. Из чего следовало, что госпожа Иванцева еще появится, и намерение ее совмещать приятное с полезным осталось неизменным.
        - Ничего страшного, - утешил меня угрюмый, равнодушный к людским страданиям врач. - Синяки, ссадины, ушибы, шок. Кости целы. Дешево отделался. Хотя денька три-четыре придется полежать. Дома, - уточнил он и скучным голосом проинструктировал: - Не пить, не курить, никаких женщин. Завтра вызовите врача из поликлиники. Регулярно принимайте лекарства. Вот рецепты.
        Он протянул мне пачку рецептов, выписанных шустрой медсестрой, и меня выпроводили в длинный полутемный коридор.
        После битья, уколов, перевязки, посещения рентгеновского кабинета и напутствий отправившего меня на амбулаторное лечение эскулапа я туго соображал и долго плутал по коридорам, пока не выбрался на больничный двор, где стояло несколько машин "Скорой Помощи". И тут меня осенило.
        Подойдя к курившему у машины парню в старомодных очках, делавших его похожим на Шурика из "Операции "Ы", я попросил его подбросить меня до дома, объяснив, что деньги у меня украли, такси я вызвать не могу, потому что мобильник мой костоломы разбили всмятку, а чтобы позвонить по единственному обнаруженному телефону, необходимо иметь телефонную карту и...
        - Адрес? - строго спросил Шурик и, досадуя на собственную покладистость, скомандовал: - Загружайся, довезем.
        Я забрался в салон и сел на откидной стульчик, тупо разглядывая зажатые в кулаке рецепты с крупной фиолетовой печатью "Городская больница " 18, наб. р. Фонтанки, 148". Так, с рецептами в руке, я и заснул, и снился мне странный сказочный сон про кентавров, плещущихся у подножия величественного водопада, над которым сияла удивительно яркая и сочная радуга.
        - Подъем, мужик, приехали, - тронул меня за плечо похожий на главреда лупоглазый толстяк в белом халате.
        - Спасибо, - просипел я и начал выбираться из машины.
        * * *
        Ввалившись в квартиру, я выпил два стакана воды, полюбовался в зеркало на свою осунувшуюся физиономию с мутными, словно после великого бодуна, глазами и хотел было позвонить Саше - интересы клиента превыше всего! - но вовремя одумался.
        После посещения Эрмитажа я отвез ее в "Маршал", где она намеревалась отдохнуть перед вечерним походом в БДТ. Мы договорились, что я заеду за ней часов в пять, а сейчас была уже половина седьмого. Следовательно, в театр мы все равно опоздали, а доклад госложе Иванцевой о работе ее костоломов мог подождать до лучших времен. Если только я вообще буду его делать.
        Прислушавшись к собственным ощущениям, я решил, что прежде всего должен соснуть минуток семьсот-восемьсот, а там видно будет. Мысль показалась мне настолько разумной, что я, вырубив телефон, поплелся в спальню и, кое-как раздевшись, нырнул под одеяло.
        Разбудил меня, звонок в дверь и резкий солнечный свет, льющийся из незашторенного окна.
        Стрелки на часах показывали десять минут двенадцатого, полуденный визитер продолжал терзать дверной звонок.
        Чертыхаясь, я выбрался из-под одеяла, накинул халат и полез в нижний ящик прикроватного столика. Пистолет был на месте, зато обойма предусмотрительно опустошена.
        - Вот ведь ублюдки! - пробормотал я, прикидывая, кто бы это мог сделать: госпожа Иванцева или посланные ею громилы.
        По всему выходило - громилы, хотя в общем-то это было не важно.
        Звонок звонил без перерыва, и я отправился взглянуть в дверной глазок, кому это так неймется.
        Навестить меня пожелала госпожа Иванцева.
        "Забавно!" - подумал я и открыл дверь.
        - Ваня! На тебе лица нет! - ахнула сердобольная гостья.
        "Если хочешь выжить, надо бежать отсюда сломя голову, - сообщил мне внутренний голос. - Это только цветочки, ягодки впереди. За госпожой Иванцевой придут другие, и методы их понравятся тебе еще меньше, чем упражнения ее костоломов".
        Я решил, что это справедливо, и, пригласив Сашу войти, начал обдумывать план бегства.
        Пока она лепетала, что, не сумев дозвониться мне ни по телефону, ни по мобильнику и напрасно прождав вчера весь вечер, не на шутку встревожилась и потому решила нынче навестить, я прокрутил возможные варианты развития событий и наметил план действий.
        За ночь мысли мои пришли в порядок; компьютер, именуемый мозг, обработал информацию и выдал ответы на интересующие вопросы. Двух костоломов, безусловно, подослала госпожа Иванцева, до которой даже в далекой Туле дошли слухи об умножителях. Она правильно все просчитала и вышла на меня. Не получив нужных ей сведений добром, она провела ревизию моего ноутбука и решила применить прессинг. Если я наивняк - ее забота о больном растрогает меня и развяжет мне язык: Если парень башковитый - соображу, что в скором времени в дело будет пущена полковая артиллерия, и тоже расколюсь.
        Мне действительно пришло время колоться - в самом деле, почему бы и нет? Тайна умножителей давно стала секретом Полишинеля. Заметки о том, что аналогичные питерскому силовые купола возникали в Нью-Йорке, Вашингтоне, Праге, Бомбее, Берлине и других городах, появились одновременно во многих иностранных газетах и журналах, и то, что потом журналисты не написали о них ни строчки, не проронили ни слова, словно воды в рот набрали - даже опровержений не было! - свидетельствовало об оперативности местных властей. Получив доклады об умножителях, найденных в районах возникновения временных силовых куполов, правительства разных стран, скорее всего, не поверили в существование подобных агрегатов, напоминавших сказочное Сампо Калевалы. Однако на всякий случай, во избежание, так сказать, постановили сведения о них засекретить. А когда стало ясно, что умножители и впрямь существуют, власть имущим не оставалось ничего другого, как договориться предать этот разрушающий основы основ факт замалчиванию. Они попытались прибрать умножители к рукам, ссылаясь на государственную необходимость, защиту экономики страны,
усиление военного потенциала государства и т. д. и т. п., но, судя по тому, что курс золота и платины стремительно падает, а чудовищные скачки цен на биржах погубили уже не одно крупное предприятие - не говоря о мелких! - количество умножителей растет изо дня в день в геометрической прогрессии.
        Сознавая весь ужас этого страшного дара, я все же должен был расколоться и поделиться с госпожой Иванцевой своей тайной. И сделать для нее, так же как и для Берестова, дубликат умножителя. Одним рассадником чумы больше, одним меньше - не столь важно, если ею поражена вся планета. Нет, честно, теперь, когда с каждым днем становится все яснее, что мир катится к чертовой матери, колоться можно было с чистой совестью! Загвоздка была в том, что я терпеть не могу, когда мне давят на психику. Особенно женщины, с которыми я провел ночь. Неблагодарность - по моей личной шкале ценностей - второй после предательства грех, и именно его госпожа Иванцева давеча совершила, натравив на меня своих мордоворотов. Я не Господь Бог и не умею прощать грехи. Да мне это и по штату не положено. А стало быть умножителя она не получит.
        - Тронут твоей заботой, - сказал я, выслушав Сашу, и, рухнув в кресло, умирающим голосом поведал историю столкновения с двумя бандитами, напавшими на меня в двух шагах от ничем не примечательной булочной.
        Саша явила собой образчик сочувствия и сострадания. В нужных местах она ахала, охала, кусала губы, закатывала глаза и только что рук не заламывала. Я почти растрогался и закончил рассказ проникновенными строками нежно любимого мною Михаила Юрьевича Лермонтова:
        Наедине с тобою, брат,
        Хотел бы я побыть:
        На свете мало, говорят,
        Мне остается жить.
        Проявляя чудеса мужества и умения владеть собой, Саша сумела сдержать душащие ее рыдания и мокрым, берущим за душу голосом спросила, чем она может мне помочь.
        Я не мог сказать, что хочу есть - еды у меня, как всегда, полон холодильник. Кроме того, придумать надлежало что-то кардинальное, ибо время работало против меня - госпожа Иванцева была слишком умна, чтобы до конца уверовать в мою непроходимую тупость. Часы отсчитывали последние мгновения, отпущенные мне для веселья и шутовства, - я чувствовал это всеми фибрами души. К тому же мне, несмотря на сделанные в больнице уколы и целительный сон, вновь стало плохо. Чертовски плохо... Ага!
        - Саша, - сказал я гаснущим голосом. - Мне плохо. Чертовски плохо. Сделай милость, сходи в аптеку, тут неподалеку.
        Она внимательно посмотрела на меня, а я, изобразив из себя умирающего лебедя, прошептал:
        - Рецепты на холодильнике. О, черт, голова разламывается! А руку словно током дергает...
        - Отдыхай, я сейчас вернусь, - промолвила великодушная госпожа Иванцева. - Где ключи?
        - На вешалке, - простонал я.
        - Держись, я быстро, - пообещала Саша и, одарив меня нежным и сострадательным взглядом, вышла из квартиры.
        Подождав минуты три, я бросился к телефону и на память набрал номер Джуди, моля бога, чтобы она оказалась дома. Там ее, ясное дело, не было. Пришлось искать записную книжку и звонить на ее мобильник. Он оказался отключен. Проклиная все на свете, я позвонил ей на работу, и - о чудо! - она сама подняла трубку.
        - Слушаю вас, - сказала Джуди голосом секретаря-референта.
        - Джуди, - просипел я, обливаясь холодным потом, - слушай меня внимательно и выполняй все беспрекословно. От этого зависит моя жизнь. Ты не останешься в убытке: мое слово твердое, ты знаешь.
        - Слушаю, - пролепетала она.
        - Займи сколько получится долларов у своего шефа и гони "Оку" к памятнику Ленину, который стоит около метро "Московская". Но только скорее, ради бога! Аллюр три креста!
        - Хорошо, Ваня, - сказала Джуди и повесила трубку.
        Я наскоро оделся, выдвинул из-под кровати обувную коробку со всяким барахлом: старым будильником, компьютерной мышью, дыроколом, коллекцией визиток, сломанным диктофоном - и вытащил со дна уменьшенный до размеров кубика Рубика умножитель, завернутый в обрывок старой газеты. Сюда Сашины ребята наверняка заглядывали, но они не знали, что надо искать, и не доперли, что самую ценную вещь я спрячу среди всякой ерунды.
        Сдвинув кровать, я поднял половицу, извлек из-под нее пачку долларов, выгреб из ящика письменного стола рубли - правительство отучило нас класть деньги в сберкассы или нести в банки, и сейчас я был ему за это в высшей степени благодарен. Прихватил записную книжку, рассовал добро по карманам спортивной куртки и на мгновение задумался, не взять ли с собой ноутбук. Решив, что вряд ли у меня когда-нибудь возникнет охота писать, нацепил темные очки и поспешно выскочил из квартиры.
        Сашины костоломы могли караулить меня либо на лестнице, либо в одной из стоящих на улице машин, но тут уж я ничего не мог изменить, оставалось положиться на удачу. И на этот раз она мне сопутствовала.
        Беспрепятственно выйдя из подъезда, я сел за руль моего старенького "Вольво", и едва успел отъехать от дома метров на двадцать, как в хвост мне пристроилась темно-вишневая "Ода", за рулем которой сидел мордоворот в кожаной куртке.
        * * *
        Синяя "Ока" развернулась и встроилась в поток машин, ехавших по Московскому проспекту в сторону аэропорта. Несколько минут я смотрел по сторонам, а потом прикрыл глаза, чувствуя себя вконец измотанным.
        Я ушел от мордоворота госпожи Иванцевой на станции "Площадь Восстания". Выскочил из "Вольво" и рванул в метро, благо жетон у меня был приготовлен заранее. Мордоворот устремился за мной, но то ли у придурка жетона не оказалось, то ли дошло до него, что избивать граждан в метро не принято, а затеряться в толпе - легче легкого, но он отстал. И все же мне до сих пор не верилось, что преследователи остались сносом, а я подобно колобку, "и от бабушки ушел, и от дедушки ушел".
        - Ну, может, объяснишь, что все это значит и куда мы едем? - спросила Джуди, не поворачивая головы.
        - Держи курс на Гатчину. По дороге я тебе все объясню, дай оклематься и дух перевести, - пообещал я.
        Ехать с Джуди безопасно, но скучно. Ведет машину она так же аккуратно и осторожно, как живет и любит. Впрочем, она все делает с оглядкой и опаской, будто кто-то за ней постоянно наблюдает и оценивает ее поступки. Мы знакомы, кажется, уже лет пять, и вот что удивительно: я совершенно не помню, как мы познакомились. Живем в соседних домах, так что, скорее всего, на улице или в булочной, но при каких обстоятельствах - вспомнить не могу. Несколько раз хотел спросить, помнит ли она, да так и не собрался - а ну как обидится?
        У Джуди невыразительное миловидное лицо, такое же пресное, без изюминки, как она сама, и порой мне бывает с ней невыразимо скучно. Но у нее, кроме матери, нет близких людей. У меня, как это ни странно, - тоже. И потому мы продолжаем встречаться. При этом она называет меня "пижоном", "снобом", "бахвалом", "бабником" и прочими нехорошими словами. Я пропускаю их мимо ушей, хотя мог бы ответить, что она тоже не совершенство - с мужем не ужилась, зато время от времени спит со своим шефом, которого считает отъявленным негодяем. Джуди сама призналась в этом, будучи как-то вусмерть пьяной - пить она не умеет, и порой ей удается надраться до полного самозабвения.
        Ну что ж, у каждого свой достоинства и свои недостатки. К достоинствам Джуди относится то, что она всегда готова прыгнуть ко мне в постель. А это уже немало, хотя ведет она себя там, как тот лежачий камень, под который коньяк не течет. Надежна она, правда, тоже как камень. Может быть, мне следует звать ее Симона или Петрина?
        - Ты что, спишь? - спросила Джуди, и я попытался вспомнить, почему стал называть ее на манер обезьянки, виденной мною в каком-то телефильме. И, ясное дело, не смог. Все, связанное с Джуди, вымывает у меня из памяти - прямо наваждение какое-то!
        - Нет, не сплю. Помнишь сказку про скатерть-самобранку?
        - Помню, и не одну.
        - Ага! Тогда дело пойдет легче. - Мы миновали памятник Победы, солнце скрылось в высоких облаках, делавших небо похожим на дешевые обои для потолка. - Помнишь ли ты, что в Древней Греции и Риме был весьма популярен символ рога изобилия, называвшегося также рогом Амалфеи?
        - Как сейчас помню! Иду по Акрополю или по Форуму...
        - Молодец. Смешно, - похвалил я, чувствуя, что улыбка у меня выходит кривая. Мне бы сейчас соснуть минут триста, а не лекцию про умножители читать, однако же нет, покой нам только снится. - Итак, Амалфея была козой, вскормившей своим молоком Зевса, спрятанного его матерью - Реей - на Крите, в пещере горы Ида. От отца - всемогущего Кроноса, имевшего скверную привычку пожирать своих детей.
        - Ужас какой! О времена, о нравы!
        - Кроносу было предсказано, что один из детей свергнет его и будет править миром, - заступился я за папеньку Зевса, сознавая, что начал очень уж издалека. И, утешая себя тем, что иногда окольный путь оказывается самым коротким, продолжал: - Сломанный рог этой самой козы Зевс превратил в рог изобилия, а саму Амалфею, за верную службу, вознес на небо и превратил в одну из звезд в созвездии Возничего, Впоследствии рог изобилия стал символом богини мира Эйрене и бога богатства Плутоса. В Древнем Риме рог изобилия был очень важным божественным атрибутом. Бона Деа - добрая богиня-мать, имя которой было табуировано, изображалась с рогом изобилия и змеями. Гении, высокочтимые римлянами божества - прообразы христианских ангелов-хранителей, - изображались ими в виде юношей с чашами и рогами изобилия в руках. Культ Приапа - фаллического божества, олицетворявшего плодородие, - после походов Александра Македонского распространился по всему Восточному Средиземноморью и достиг расцвета в Древнем Риме. Среди атрибутов этого доброго божка, покровителя селян, рыбаков, матросов, проституток и евнухов, едва ли не
главным был рог изобилия. Кстати, на фресках и терракотовых статуэтках Приап изображался в виде старичка, одной рукой поддерживавшего корзину с овощами и фруктами, а другой - огромный фаллос. На родине, в Греции, полагали, что у него два члена, поскольку он одновременно был сыном двух отцов: Диониса и Адониса.
        - Не слабо! - признала Джуди. - Это имеет отношение к нашей поездке? Сбежать с работы мне было не так-то просто.
        - Имеет, - заверил я Джуди. - Мне надо разогнаться. Набрать обороты. А тебе прочувствовать масштабность того, о чем я поведу речь дальше.
        - Валяй, я вся внимание. Бог с двумя членами несравнимо лучше, чем дракон с тремя головами. Функциональнее. Хотя тоже, конечно, перебор.
        - Ну ладно, чтобы закончить с римским рогом изобилия, по-латыни Cornu СорЖае - чуешь, как звучит! - упомяну Фортуну, которая изображалась иногда на шаре, иногда на колесе, но непременно с повязкой на глазах и рогом изобилия в руке. Помимо греков и римлян рог изобилия, являвшийся воплощением счастья и процветания, почитали и другие народы. Литовцы, например, называли его skalsa, а праздник Скальса в древней Литве приурочивали к первому урожаю. Скандинавы...
        - Ох и зануда! - прервала меня Джуди. - Вытащи мне из бардачка сигарету и прикури.
        - Я некурящий!
        - Покуриваешь иногда, я знаю. А в анкетах пишешь: "без вредных привычек" - дуришь руководство. При мне можешь курить, я не заложу.
        Я прикурил для Джуди сигаретку и, поколебавшись, закурил сам.
        - Ладно, поговорим для разнообразия про Китай. Хочешь сказку?
        - Валяй.
        - Ловил как-то в незапамятные времена китайский рыбак рыбу в реке Янцзы, и попала ему в сеть
        плоская ваза для цветов. Это по одной версии. По другим: глиняный горшок, глубокая тарелка или шкатулка.
        - А можно без версий?
        - Можно. Кхым! Вытащил рыбак вазу и надумал приспособить ее под собачью миску. Положил туда корм, типа "Педигри", собака ест, ест, ест, а еда не убывает. Мужик стоит, хлопает глазами, а жена смекнула, что к чему, высыпала из вазы корм и кинула в нее золотую шпильку. И ваза тут же до краев наполнилась золотыми шпильками.
        - Женщины - народ практичный.
        - Вот и я о том же. Вазу внесли в дом и стали пользоваться ею для добывания денег и ценностей. Рыбак разбогател, но, будучи человеком добрым, не зазнался, не стал мироедом, не купил клуб "Челси", а принялся помогать своим ближним, за что был назван живым цай-шэнем - богом богатства. Кстати, китайских богов богатства, а их там немало, изображали с вазой, миской или шкатулкой, дарующей всевозможные материальные блага и называемой непроизносимым словом "цзюй-бао-пэнь".
        - Тамошняя разновидность рога изобилия. Я поняла, - с показным смирением промолвила Джуди.
        - Чудесно. Потерпи еще чуть-чуть, дальше будет легче, - подбодрил я ее. - У тебя кола или вода есть?
        - На заднем сиденье пластмассовая бутылка. Вода из-под крана, для радиатора.
        - Пойдет. - Я проглотил таблетку анальгина, запил теплой водой и продолжал: - Ты, безусловно, слышала о Граале, но вряд ли знаешь, что по одной из версий название его произошло от ирландского слова cryol - "корзина изобилия". А название таинственного замка, в котором он якобы хранился, не то Корбеник, не то Карбоник восходит к французскому Gor Benoit - "благословенный рог". Он же, как ты догадалась, рог изобилия. Общеизвестно, что Грааль насыщал своих избранников любыми яствами, чем, к слову сказать, был схож с магическим котлом короля Артура. Того самого, у которого был первый Круглый стол. Причем котел изобилия, притащенный Артуром в Камелот, создатель Круглого стола надыбал в Анноне - потустороннем мире, куда спускался по своим королевским нуждам.
        - Вань, ты меня задолбал! Переходи наконец к делу!
        - Еще пару фактов. Для закрепления, так сказать, материала. У скандинавского Вседержителя Одина в небесных чертогах павшие на поле брани герои денно и нощно пили неиссякаемое хмельное медовое молоко козы Хейдрун. И кушали неиссякаемое мясо вепря Сэхримнира, которое варилось в котле со звучным названием Эльдхримнир.
        - О боже! И как ты только язык не сломишь!
        - У кельтского бога-кузнеца Гоибниу, которого кое-где звали Гофанноном, тоже имелся в пиршественной зале потустороннего мира неистощимый котел, имя коего, на твое счастье, да наших дней не дошло.
        - Хоть в чем-то мне подфартило!
        - Ну, это как сказать. У кельтов был еще один бог - Дагда...
        - И у него тоже был магический неистощимый котел! Я все поняла, Ваня...
        - Нет еще, не все. Ибо в галльской мифологии имелся бог Суцелл, которого ученые мужи отожествляют с римским Сильваном...
        - Разумеется, у него тоже был котел или рог изобилия!
        - Умница. Я мог бы еще рассказать тебе про вьетнамское божество огня - злую безобразную старуху ТхэнЛыа...
        - Которая имела котел...
        - Который сам наполнялся всякими вкусностями, ибо старуха была не охоча до золота.
        - Спасибо, друг! Как я жила столько лет, не имея представления об этих котлах и рогах? Об этом Суциле, Дагге и этой вьетнамке, как ее... Тхай-Лай! - Джуди скрипнула зубами и, помолчав несколько мгновений, поинтересовалась: - Что, если я высажу тебя прямо здесь? У меня появится шанс успеть на работу. А?
        - Джуди, ты читала мою статью про силовой купол над Мартыновкой? Так вот я все еще болтал с тамошней обездоленной инопланетянами публикой, когда купол исчез. И все, естественно, ринулись по домам.
        А я пошел по улице и набрел на черный ящичек... Небольшой такой... Совсем как этот, - я показал Джуди уменьшенный умножитель, - только размерами с... ну, скажем, с человеческую голову.
        - Так... - сказала Джуди, притормаживая.
        - Я взял его и рванул домой, пока лесник не пожаловал в заповедный лес. Чутье у меня отменное, и вскоре после моего ухода район был оцеплен "тройным оцеплением", как писал некогда Михаил Афанасьевич Булгаков.
        - Так, - повторила Джуди. - Прикури-ка мне еще сигарету.
        - Дома я, естественно, начал играться с этим ящичком и очень скоро сообразил - это было совсем не трудно! - что инопланетяне подкинули нам умножитель.
        - Волшебный котел. Рог изобилия. Меленку Сампо, о которой ты забыл упомянуть.
        - Не успел. Ты прервала меня на полуслове и пригрозила высадить.
        - Я просила тебя достать сигареты!
        - Пожалуйста. А про Сампо я не забыл. И вот тому доказательство:
        Расторопный Илмаринен, тот кователь вековечный, молотком стал бить почаще, тяжким молотом - ловчее, - и сковал искусно Сампо: в край он вделал мукомольню, а в другой край - солемолку, в третий - мельницу для денег.
        Заработало тут Сампо,
        крышка быстро завертелась,
        - по ларю всего мололо:
        ларь мололо на потребу,
        ларь в придачу - для продажи,
        третий ларь для угощенья.
        Я знал, что Джуди поверит мне сразу. Она каким-то образом чует, когда я вру или треплюсь, а когда говорю правду. Не слишком удобное качество в мирной жизни, но в обстановке, приближенной к боевой, неоценимое. Не надо ничего повторять, вдалбливать, клясться и божиться.
        - Не знаю, - честно признался я и, глядя на пролетающие мимо поля, прочитал:
        Не думай, что здесь - могила,
        Что я появлюсь, грозя...
        Я слишком сама любила
        Смеяться, когда нельзя!
        И кровь приливала к коже,
        И кудри мои вились...
        Я тоже была прохожей!
        Прохожий, остановись!
        Сорви себе стебель дикий
        И ягоду ему вслед, -
        Кладбищенской земляники
        Крупнее и слаще нет...
        Не думаю, чтобы они хотели нас уничтожить. Во всяком случае, подкинув нам умножители, грех на душу они не взяли. Это ведь наша проблема, как употребить их щедрый дар: во благо себе или во зло.
        - Что лбом об стену, что стеной по лбу!
        - Подарить человеку ружье - совсем не то же самое, что выстрелить в него из этого ружья. Ведь он может пойти с этим ружьем на охоту и настрелять уток. Так? А коль скоро он вместо этого пускает себе пулю в висок - Так дуракам закон не писан...
        - ...если писан, то не читан, если читан, то не так, потому что он дурак, - скороговоркой закончила Джуди и, мгновение погодя, спросила: - Вань, я вот никак в толк не возьму, зачем ты мне про все эти рога изобилия и магические котлы втюхивал?
        - Затем, что посоветовал мне один умный человек в этом направлении порыть. И нарыл я гипотезу, что подкидывали уже инопланетяне эти умножители на Землю. Только называли их в разных местах по-разному: Сампо, магический котел, рог изобилия, Грааль.
        Это тест на изобилие, Джуди. Предки наши его прошли, а мы вот, похоже, - нет.
        - Чушь собачья!
        - Джуди, - сказал я, - не торопись возражать. Подумай хотя бы немного, пошевели мозгами. Я-то думаю об этом давно, а ничего другого измыслить не
        - Никакая я тебе не Джуди! - внезапно окрысилась она. - Никакая я тебе не обезьянка, понял! Меня зовут Марина, так же, как любимую тобой Цветаеву! Неужели так трудно усвоить! Ма-ри-на!
        - Легко-легко, - успокоительно пробормотал я.
        - И мне с высокой колокольни плевать, из каких соображений хотят угробить наш мир! Ясно? И рассуждать об это я не хочу!
        - Ясно, - сказал я, и мы надолго замолчали.
        * * *
        Не доезжая до Гатчины, я попросил Джуди остановиться у маленькой речушки и показал, как работает умножитель. Сначала я увеличил его до размеров крупного телевизора, засыпая в воронку на крышке песок, землю, все что под руку попадалось. Потом превратил имевшуюся у меня пачку долларов в несколько пачек и проделал то же самое с долларами, занятыми Джуди у шефа.
        - Но ведь они фальшивые! У дубликатов одинаковые номера! - запротестовала она.
        - Серьезно? И ты думаешь, кто-нибудь, кроме соответствующих органов, возьмет на себя труд сравнивать номера купюр? Их надо только как следует потасовать. Займись-ка этим, пока я озолочу тебя при помощи мутной воды из этой речушки.
        Джуди дала мне пару своих колечек и серьги, после чего у нас стало столько золотых безделушек, что под их тяжестью грозил порваться полиэтиленовый пакет.
        Затем я сделал ей маленький дубликат умножителя и увеличил его до размеров моего собственного.
        Завороженная невиданным зрелищем, Джуди на время позабыла, чем подобного рода игрушки грозят роду человеческому. Но я не забывал ни на минуту. Для общества, основной целью которого является потребление, умножители были подобны смертоносной бацилле. Зачем пахать, сеять, жать, собирать урожай, если умножители могут производить булки тоннами из всего, что копится на городской или деревенской свалке? Зачем добывать нефть, делать станки, строить домны и автомобильные заводы? И чем расплачиваться с рабочими электростанций, если любую валюту можно штамповать буквально из грязи? Но ведь помимо этого можно штамповать и автоматы, гранатометы, мины, ракеты с ядерными боеголовками...
        Разумеется, с распространением умножителей власти борются и будут бороться самыми беспощадными методами. Столь же очевидно, что борьба эта обречена. Можно вычистить один район или десять, сровнять с землей город, два, три. Но если на Земле останется хоть один умножитель - попробуй-ка отнять его у лавочника иди алкаша, не говоря уже о любителе наркотиков! - поголовье умножителей восстановится с молниеносной быстротой. Масштабы бедствия лучше всего иллюстрировала известная притча об изобретателе шахмат. В ней рассказывалось о том, что древний индийский мудрец в качестве вознаграждения за изобретение шахмат попросил у магараджи некоторое количество пшеничных зерен, число которых должно было увеличиваться в геометрической прогрессии от клетки к клетке. То есть на первую клетку он просил положить одно зерно, на вторую - два, на третью - четыре, на четвертую - восемь и так далее. Магараджа с радостью согласился, полагая, что дешево отделался, но когда попробовал расплатиться, из этого ничего не получилось. По подсчетам какого-то дотошного ученого вышло, что изобретателю причиталось, дай бог памяти... 8
642 313 386 270 208 зерен. Такого количества пшеницы ни самый богатый магараджа, ни все торговцы зерном не смогли бы собрать на всей Земле.
        - Ну, и что тытеперь намерен делать? - спросила Джуди, вдоволь наигравшись с умножителем.
        - Высади меня у ближайшей автозаправки. А сама проезжай вперед метров на пятьсот и жди меня там.
        * * *
        Темно-зеленая "семерка" подходила мне как нельзя лучше - вылезший из нее парень напоминал ушлого помоечного кота, который выкрутится из любой переделки. Именно такой мне и нужен: купи-продай, не обремененный высокими идеалами. Впрочем, у кого они нынче есть - идеалы-то?
        Я подошел к нему, когда он кончил заливать бак. Встал за бензоколонку, чтобы меня не было видно из окон станции, и вытащил из кармана здоровенную пачку долларов.
        - Послушай, друг, глянулась мне твоя тачка. Уступишь за десять тысяч?
        Патлатый парень в пестрой ковбойке и потертых джинсах уставился на меня как на сумасшедшего. Перевел взгляд на пухлую пачку баксов и помотал головой.
        - Я не шучу. Бери баксы, а я возьму тачку. Вечером заявишь, что ее угнали, и получишь свое сокровище назад. В Штаты я на ней не укачу.
        - Ты чо, мужик, с дуба рухнул? Так дела не делаются! - изрек заметно побледневший парень, не сводя глаз с зелененьких, притягивавших его взгляд словно магнит - железные опилки.
        - Делаются-делаются, - заверил я его. Переложил баксы в левую руку и извлек из-под куртки "макара". - Соглашайся, друг, пока я добрый. Я ведь могу взять твою тачку даром и покупаю не ее, а твое молчание. По крайней мере, до вечера
        - А ты шутник... - парень протянул руку, и я вложил в нее пачку долларов.
        Он пошелестел ими, новенькими и затертыми, морщины избороздили его увлажнившийся лоб.
        - Лады. Придется пока пожить без кормилицы.
        - Лезь в тачку. Высажу тебя через пару километров, а там проголосуешь или маршрутку остановишь.
        - Ты чо, мужик? Этак я и без тачки и без баксов останусь! Езжай себе, а я уж сам, ножками пойду.
        - До десяти часов вечера никуда не звони. Иначе не я, так другие тебя отыщут. По номеру тачки. Сечешь?
        - Секу, дядя. Езжай себе с миром.
        * * *
        Мы оставили позади Гатчину, проехав мимо нее по объездной дороге, и Джуди просигналила мне, чтобы я остановился. Ну что ж, она права, пришло время расставить точки над Ж.
        Я загнал "семерку" на незасеянное поле, Джуди поставила рядом "Оку" и выбралась из нее с дымящейся сигаретой в зубах.
        - Ты так и не сказал мне, что собираешься делать дальше и куда мы едем.
        - К моему старинному приятелю. Он живет на Псковщине, неподалеку от тех мест, где я родился.
        - А потом? - настаивала Джуди.
        - Потом видно будет. К родным я заезжать не собираюсь - вычислят и накроют. А у Коли можно отсидеться и составить план действий. Да и умножитель ему не помешает, дела у него идут не слишком хорошо. Фермер из него - как из кое-чего пуля. Таким образом, все будут довольны.
        - А потом? - не унималась Джуди. - Будем жить на выселках, издали наблюдая, как рушится мир?
        - Я не могу возвращаться в Питер. За госпожой Иванцевой придут другие. А за тем, как рушится мир, лучше наблюдать, находясь подальше от эпицентра событий.
        - Хочешь, чтобы я поехала с тобой?
        - "Оку" придется где-то припрятать до лучших времен. Или бросить. Иванцева не дура и сообразит; кто помог мне ускользнуть из ее лап.
        - Серьезная дама?
        - Весьма предприимчивая. - Я знал, что Джуди влюблена в свою машину, приобрести которую стоило ей неимоверных трудов, и потому добавил: - Мы можем дублировать эту "семерку" или любую другую тачку, которая тебе понравится.
        - Нет. Я не поеду с тобой. На кого я оставлю маму? Она у меня старая, я у нее - единственный свет в окошке.
        - Дело твое, - сухо сказал я. - Похищать я тебя не собираюсь. Когда заявится госпожа Иванцева, отдай ей умножитель. Сделай дубликат и отдай.
        Мир летел вверх тормашками, и мы должны были лететь вместе с ним. Каждый в свою сторону. И, вероятно, это было к лучшему.
        - Будь здорова, - сказал я, чмокнув Джуди в щеку. - Неужели ты так вот и уедешь?
        - Я бы охотно улетел отсюда к чертовой матери, но у меня нет крыльев, - криво усмехнувшись, ответил я.
        - Да, ты не ангел. И все же я тебя люблю... - прошептала Джуди.
        Чувствуя, как обрываются последние нити, связывавшие меня с прежней жизнью, я попытался все же распустить изрядно потрепанный павлиний хвост и продекламировал строки из нетленного наследия Георгия Иванова:
        Погляди, бледно-синее небо покрыто звездами, И холодное солнце еще над водою горит, И большая дорога на запад ведет облаками В золотые, как поздняя осень, Сады Гесперид.
        Дорогая моя, проходя по пустынной дороге, Мы, усталые, сядем на камень и сладко вздохнем, Наши волосы спутает ветер душистый, и ноги Предзакатное солнце омоет прохладным огнем....
        - Так ты точно не едешь?
        Джуди отчаянно замотала головой. Губы у нее дрожали, в глазах стояли слезы, и я не стал дожидаться, когда они прольются.
        Втиснувшись за руль, я захлопнул дверцу "семерки". Повернул ключ зажигания, выбрался на Киевское шоссе и, срывая резину с колес, понесся по дороге в никуда. Туда же, куда и все мои сопланетники, соблазненные дарами вселенских данайцев.
        Примечания
        1
        В.Высоцкий.
        2
        А. Твардовский. Василий Теркин.
        3
        "Господи, убереги меня от друзей, а с врагами я справлюсь сам".
        4
        "Калевала", пер. А. Титова.
        Оглавление
        - Пролог
        - Сошествие пирамид
        - 1
        - 2
        - 3
        - 4
        - 5
        - 6
        - 7
        - 8
        - 9
        - Посланцы Ктулху
        - 1
        - 2
        - 3
        - Бойтесь данайцев... . . . . .
 
Книги из этой электронной библиотеки, лучше всего читать через программы-читалки: ICE Book Reader, Book Reader, BookZ Reader. Для андроида Alreader, CoolReader. Библиотека построена на некоммерческой основе (без рекламы), благодаря энтузиазму библиотекаря. В случае технических проблем обращаться к