Александр Михайловский, Александр Харников
        Афинский синдром
        Пролог
        Вот и закончился славный поход. Под ударами русского оружия одряхлевшая и пережившая себя империя турок-османов рассыпалась, словно карточный домик. Султан оказался в плену, а его армия, частично уничтоженная, частично деморализованная, уже не представляла собой какую-либо серьезную силу.
        А сделала это всё эскадра адмирала Ларионова, направленная зимой 2012 года к берегам Сирии, дабы своим присутствием охладить некоторые слишком горячие головы в НАТО. Неведомым путем она была заброшена в прошлое, в 1877 год, когда Российская империя вступила в войну с Турцией для того, чтобы освободить южных славян от турецкого гнета.
        С помощью агентов русской разведки и греков-патриотов внезапным ночным штурмом был захвачен Стамбул. Самолеты, поднявшиеся с тяжелого авианесущего кресера «Адмирал Кузнецов», разгромили турецкую группировку в Закавказье и рассеяли войска турок, атаковавших Черногорию.
        Командование эскадрой вступило в контакт с командованием русской армией и с самим императором Александром II. Знания о прошлом, которыми обладали пришельцы из будущего, помогли властям России избежать многих трагических ошибок.
        Но успехи русского оружия переполошили ненавистников России - Англию и Австро-Венгрию. «Владычица морей» решила наказать русских и поставить их на место, которое они занимали в мире после неудачной для России Крымской войны.
        К берегам Греции была направлена Средиземноморская эскадра Великобритании, чтобы под угрозой пушек своих броненосцев заставить строптивых русских дикарей признать диктат Ее Величества британской королевы Виктории.
        А в Константинополе, который вернул себе свое историческое имя, шла обычная жизнь. В госпитале МЧС лечился после ранения великий русский художник Верещагин, а его друг генерал Скобелев изучал военное искусство XX века. Вырванная русскими моряками из рук турецких работорговцев внучка великого Пушкина влюбилась в одного из своих спасителей. Шло лето 1877 года…
        11 июня (30 мая) Плоешти. Ставка командования русской армии.
        Капитан Тамбовцев Александр Васильевич.
        Вчера вечером со мной по рации связался Александр Александрович, и сообщил, что он переговорил с отцом, и вопрос о его неофициальном визите в Афины решен. Впрочем, было понятно, что визит такой фигуры, как наследник российского престола, трудно назвать неофициальным. Цесаревич берет с собой, как мы с ним и договорились, кроме адъютанта графа Сергея Шереметева, еще своего кузена, полковника герцога Сергея Лейхтенбергского, и двух казаков. Я не возражал, круг «информированных» надо понемногу расширять.
        Переговорив с Цесаревичем, я связался с адмиралом Ларионовым, и согласовал с ним время прибытия вертолета, маршрут и порядок следования. Согласно плану, мы должны были вылететь рано утром, дозаправиться на «Адмирале Кузнецове», после чего добраться до крейсера «Москва», стоящего сейчас на якоре у острова Лемнос в Мудросской бухте. Ну, а на нем, с огромной для здешних мест скоростью 18 узлов, можно сказать «с ветерком», мы и отправимся в Пирей.
        Как было ранее договорено, еще до рассвета мы на двух фаэтонах выехали в условленное место. Туда должен был прибыть вертолет. По дороге, трясясь в фаэтоне, я предупредил герцога и двух станичников, чтобы они держали язык за зубами, и ничему не удивлялись. Похоже, что цесаревич со своей стороны уже провел предварительный инструктаж, потому что, не задавая лишних вопросов, Сергей Лейхтенбергский дал честное слово русского офицера не разглашать все то, что ему доведется увидеть. А казаки - здоровенные донцы, под стать цесаревичу, с бородами лопатой, - поцеловали свои нательные кресты, заявив, что будут немы как могилы, и «не видать им Тихого Дона, если они кому скажут хоть слово».
        Первой неожиданностью для спутников цесаревича стали наши «ангелы-хранители» из команды капитана Хвана. Они пятнистыми призраками вынырнули из кустов, когда фаэтоны почти приблизились к условному месту. Кузен цесаревича невольно вздрогнул, а казачки схватились за рукоятки шашек, бормоча что-то про нечистую силу. Убедившись, что прибыли свои, морпехи козырнули цесаревичу, чем вызвали его довольную улыбку, и снова растворились в кустах. Мне пришлось объяснять взволнованным казакам, и герцогу Лейхтенбергскому, что это, не нечистая сила, а что-то вроде «пластунов» с нашей эскадры.
        Второй неожиданностью, буквально упавшей им на голову, стал вертолет, приземлившийся на нашем походном аэродроме. Сначала в небе засвистело, застрекотало. Потом появилась винтокрылая машина, окрашенная в серо-голубой «морской» цвет. Зависнув неподвижно в вышине, она быстро начала снижаться, и вскоре коснулась колесами земли, подняв в воздух облако пыли. Александр Александрович и граф Шереметев, уже знакомые с вертолетом, невозмутимо наблюдали за его приземлением с видом знатоков, и с усмешкой поглядывая на герцога Лейхтенбергского, который побледнел, как смерть, и жалобно посматривал, то на меня, то на цесаревича. Ну, а казаки, те струхнули не на шутку. Они дико озирались, лихорадочно крестились и, если бы не каменное спокойствие цесаревича, точно бы пустились наутек. Цесаревичу пришлось даже провести разъяснительную работу, объяснив станичникам, что нечистый тут не причем, а машина сия сделана человеческими руками, и летает по небу по воле Господней. Слава Богу, обошлось без такого русского антишокового народного средства, как хорошая затрещина. Как ни странно, но простое и доходчивое объяснение
Александра Александровича вполне удовлетворило и Сергея Лейхтенбергского, и казаков.
        Вот вертолет взмыл в небеса, и мы начали свое путешествие. Из-за свиста и воя турбин поговорить нам во время полета толком не удалось. Но было видно, как и герцог Лейхтенбергский и особенно казаки, с детской непосредственностью прильнули к стеклам иллюминаторов. Особую их реакцию, вызвал «Аллигатор» сопровождения, который присоединился к нам, едва мы пересекли Дунай. Примерно на полдороге, уже за Разградом, мы увидели на дороге группу конных турок, сопровождавших коляску с каким-то вельможей, одетым в расшитый1 золотом мундир. Ну, что поделаешь, что дороги небесные и дороги земные где-то соприкасаются. Получилось все в точности, как в том старом анекдоте. - «Идем - никого не трогаем…». Мы бы и в самом деле не тронули этих турок, они нам и на фиг не сдались. Но вот конвой, сопровождавший этого важного господина начал палить по вертолетам из своих карамультуков. Порох дымный, и выстрелы были видны хорошо. Казаки, достали свои огромные «смит-вессоны» и начали прикидывать, как пальнуть сверху по супостату. Я показал им кулак - не хватало, чтобы в азарте они высадили стекла иллюминаторов.
        Тем временем, нашему сопровождению такое хамство со стороны турок не понравилось. «Аллигатор» заложил вираж, и по турецким кавалеристам, сбившимся в кучу, полетели НАРы и ударили пушечные очереди. Наши гости, от цесаревича до казаков, во все глаза смотрели на бой вертолета из XXI-го века с кавалерией из века XIX-го. Когда осела поднятая разрывами пыль и развеялся дым, позади нас на дороге лежала перевернутая взрывом коляска и бились в запутавшихся постромках кони. Кавалеристы удирали в разные стороны, отчаянно нахлестывая своих скакунов. Но не все. На дороге валялось десятка два убитых лошадей и человеческих тел. Пилот жестом подозвал меня к себе, и крикнул в самое ухо, - ребята просили передать, что это должно научить кое-кого уважать нас, когда мы мирно летим по своим делам.
        Кивнув, я перебрался к цесаревичу, и почти крича ему в ухо, передал слова пилотов эскорта. В ответ цесаревич поднял вверх большой палец, мол, все нормально. Дальнейший полет прошел без приключений.
        Приземление на палубу авианосца прошло незаметно и буднично. Конечно, вид с высоты на гигантский корабль, рядом с которым хищный силуэт «Адмирала Ушакова» казался игрушечным, впечатлил всех, даже тех, кто его уже видел. Впрочем, долго им любоваться не пришлось, нас там уже ждали, и поэтому вертолет сразу же пошел на посадку. «Полковника Александрова» встретили прогуливающиеся по палубе, майор Османов с султаном Абдул-Гамидом. Они обменялись рукопожатиями, как старые знакомые, почти друзья. Цесаревич представил им своих спутников. Узнав, что перед ним сам бывший правитель огромной империи, «Тень Аллаха на земле», герцог Лейхтенбергский от изумления несколько растерялся, а казаки, те вообще остолбенели, словно их отоварили пыльным мешком по голове. Немного позднее, один из них тихонечко подошел ко мне, и шепотом спросил, - вашбродь, а что, это и взаправду султан турецкий? - На что я ответил любознательному станичнику. - Да, это Его Султанское Величество Абдул-Гамид II, в ночь на двадцать пятое мая плененный нашими «пластунами» в Константинополе. Казак уважительно посмотрел на султана, а потом, на
майора Османова, одетого в непривычную для того времени пятнистый камуфляж.
        Почти сразу же после приземления подошел вахтенный офицер, который передал нам приглашение пройти в адмиральскую каюту. Командующий эскадрой контр-адмирал Ларионов сообщал нам, что пока наш вертолет дозаправляется топливом для дальнего перелета, можно выпить чаю в его обществе, и обговорить кое-какие насущные вопросы. Казакам предложили пообщаться с морпехами, а остальные пошли вслед за вахтенным офицером. Пройдя через бесконечные лабиринты переходов авианосца, мы вошли в ярко освещенное помещение, где нас уже ждал контр-адмирал.
        - Александр Александрович, я рад снова видеть вас, - с широкой улыбкой сказал командующий эскадрой наследнику Российского Престола. От такой фамильярности у герцога Лейхтенбергского глаза полезли на лоб. Ну, а цесаревич, как ни в чем не бывало, так же широко улыбнувшись, ответил на приветствие адмирала. - Виктор Сергеевич, я не менее вас рад снова быть вашим гостем! - Затем наследник повернулся к своим спутникам. - Господа, разрешите вам представить, контр-адмирал Российского флота, Виктор Сергеевич Ларионов, победитель турок, освободитель Константинополя!
        Адмирал слегка поморщился от такого славословия в свой адрес. Когда ему представили герцога Лейхтенбергского, он с жалостью посмотрел на юношу. Я понял адмирала. В нашем времени Сергей Максимилианович Лейхтенбергский, сын великой княгини Марии Николаевны, сестры императора Александра II, и герцога Максимилиана Лейхтенбергского, внук императора Николая I и правнук Жозефины Богарнэ, был убит в бою 12 октября 1877 года. Турецкая пуля, попавшая ему в голову, уложила наповал 27-летнего генерал-майора. Все произошло в нескольких метрах от цесаревича, который в то время командовал Рущукским отрядом. Но теперь история развивалась по-другому сценарию, и Сергей Лейхтенбергский, скорее всего, должен остаться в живых, и оставить свой след в истории.
        За чаем контр-адмирал Ларионов вкратце рассказал нашим гостям из Российской империи о предстоящем путешествии. - На вертолете вы долетите до острова Лемнос, где в гавани Мудроса вас уже ждет ракетный крейсер «Москва». Тотчас после вашего прибытия крейсер снимется с якоря и отправится в Пирей. Визит будет неофициальный. Цесаревич встречается со своей кузиной - чисто семейное мероприятие. А вот вам, Александр Васильевич, - адмирал повернулся ко мне, - предстоит провести негласные переговоры с греческим королем и с премьер-министром. Не обессудьте, вы у нас здесь служите кем-то вроде канцлера. Цель переговоров - склонить греков к военному и экономическому союзу с Югороссией. Можно пообещать им кое-какие территории ныне уже покойной Османской империи, например Крит, где население давно уже стремится воссоединиться с материковой Грецией. Впрочем, скажите им, что все будет зависеть от степени их лояльности к Югороссии.
        А еще, Александр Васильевич, я попрошу вас встретиться с дипломатами некоторых европейских стран, чтобы обозначить нашу позицию. Думаю, что пришла пора организовывать свою государственность. Впрочем, эту тему мы еще с вами обсудим.
        В дверь постучали. Вошедший вахтенный офицер доложил, - товарищ контр-адмирал, вертолет готов. Можно вылетать.
        Попрощавшись с адмиралом, мы снова отправились с нашим сопровождающим. Выйдя на палубу, мы увидели, что наши казаки стоят у вертолета, по-хозяйски его осматривая. Увидев цесаревича, оба вытянулись во фрунт. Стоящие рядом морпехи отдали честь. Шила в мешке не утаишь, и уже все на корабле знали, что за «полковник Александров» прилетает к нам уже второй раз. Мы подошли к машине, и, попрощавшись с майором Османовым и султаном, забрались в салон. Заревели двигатели, завертелись винты, и вертолет взмыл в воздух.
        Мы долго летели над Черным морем, потом впереди показался турецкий берег. Когда мы пролетали над Константинополем, я жестом указал цесаревичу на иллюминатор. Он долго с любопытством рассматривал проплывающий внизу город, корабли, стоявшие на его рейде. Потом летели над Мраморным морем. Вот позади остался пустынный остров Мармарис, где герои Василия Звягинцева построили свой Царьград. Ярко-голубые воды вскоре закончились, и мы увидели укрепления Дарданелл. Я снова привлек внимание цесаревича. Он приник к стеклу. Под нами лежали разгромленные огнем корабельной артиллерии форты и береговые батареи. Досталось им изрядно. Позиции турок были перепаханы так, что, казалось, ничто живое на них не должно было уцелеть. В общем-то, так оно и было.
        Цесаревич с изумлением смотрел на вывороченные из земли каменные глыбы, развороченные кирпичные брустверы, отброшенные взрывами стволы огромных орудий. Потом он с уважением посмотрел на меня, и снова поднял вверх большой палец.
        Еще немного, и впереди появился остров Лемнос. В бухте Мудроса стоял на якоре ракетный крейсер «Москва». На его вертолетную площадку и опустилась наша машина.
        - Ну вот, господа, мы и прибыли, - обратился я к цесаревичу и его спутникам. - Дальше наш путь будет по морю. Добро пожаловать на борт ракетного крейсера «Москва», флагмана Черноморского флота России в нашем времени.
        11 июня (30 мая) 1877 года. Заголовки российских газет
        « Московские ведомости »: «Чудо на Босфоре! Корабли под андреевским флагом разбили турок и захватили Константинополь!»
        « Северный вестник » Санкт-Петербург: «Великая победа над Турцией! Стамбул наш, султан Абдул-Гамид II взят в плен!»
        Федор Михайлович Достоевский.
        Дневник:
        - Для меня этот день был одним из самых счастливых в жизни. Прошлого года, в июне месяце, я написал в своем дневнике, что Константинополь «рано ли, поздно ли, должен быть наш». Тогда было горячее и славное время: подымалась духом и сердцем вся Россия, и народ шел «добровольно» послужить Христу и православию против неверных, за наших братьев по вере и крови славян. Я хоть и назвал тогдашнюю статью мою «утопическим пониманием истории», - но сам я твердо верил в свои слова и не считал их утопией, да и теперь готов подтвердить их буквально. Вот что я написал тогда о Константинополе:
        «Да, Золотой Рог и Константинополь - все это будет наше… И, во-первых, это случится само собою, именно потому, что время пришло, а если не пришло еще и теперь, то действительно время уже близко, все к тому признаки. Это выход естественный, это, так сказать, слово самой природы. Если не случилось этого раньше, то именно потому, что не созрело еще время».
        И вот, свершилось! Время созрело! Столица древней Византии захвачена доблестными моряками, которые под флагом с крестом Апостола Андрея Первозванного совершили чудо - сокрушили супостата и вошли в древний Царьград.
        Что будет дальше? Наследовать Константинополь одним грекам теперь уже совсем невозможно: нельзя отдать им такую важную точку земного шара, слишком уж было бы им не по мерке. Царьград будет наш, - вот что хочется мне именно теперь опять подтвердить, но уже с некоторой новой точки зрения.
        Да, он должен быть наш не с одной точки зрения знаменитого порта, пролива, «средоточия вселенной», «пупа земли», не с точки зрения давно сознанной необходимости такому огромному великану как Россия выйти наконец из запертой своей комнаты, в которой он уже дорос до потолка, на простор, дохнуть вольным воздухом морей и океанов. Я хочу поставить на вид лишь одно соображение, тоже самой первой важности, по которому Константинополь не может миновать России. Это соображение я потому преимущественно перед другими выставляю на вид, что, как мне кажется, такой точки зрения никто теперь не берет в расчет или, по крайней мере, давно позабыли брать в расчет, а она-то, пожалуй что, и из самых важных.
        А как же, скажите вы, война, ведь она несет горе и смерть? Некоторые мудрецы наши проповедуют о человеколюбии, о гуманности, они скорбят о пролитой крови, о том, что мы еще больше озвереем и осквернимся в войне и тем еще более отдалимся от внутреннего преуспеяния, от верной дороги, от науки.
        Да, война, конечно, есть несчастье, но много тут и ошибки, в рассуждениях этих, а главное - довольно уж нам этих буржуазных нравоучений! Подвиг самопожертвования кровью своею за все то, что мы почитаем святым, конечно, нравственнее всего буржуазного катехизиса. Подъем духа нации ради великодушной идеи - есть толчок вперед, а не озверение.
        Конечно, мы можем ошибаться в том, что считаем великодушной идеей; но если то, что мы почитаем святынею, - позорно и порочно, то мы не избегнем кары от самой природы: позорное и порочное несет само в себе смерть и, рано ли, поздно ли, само собою казнит себя. Война, например, из-за приобретения богатств, из-за потребности ненасытной биржи, хотя в основе своей и выходит из того же общего всем народам закона развития своей национальной личности, но бывает тот предел, который в этом развитии переходить нельзя и за которым всякое приобретение, всякое развитие значит уже излишек, несет в себе болезнь, а за ней и смерть. Так, Англия, если б стала в теперешней восточной борьбе за Турцию, забыв уже окончательно, из-за торговых выгод своих, стоны измученного человечества, - без сомнения, подняла бы сама на себя меч, который, рано ли, поздно ли, а опустился бы ей самой на голову.
        Когда раздалось царское слово, народ хлынул в церкви, и это по всей земле русской. Когда читали царский манифест, народ крестился, и все поздравлялидруг друга с войной. Мы это сами видели своими глазами, слышали, и всё это даже здесь в Петербурге. И опять начались те же дела, те же факты, как и в прошлом году: крестьяне в волостях жертвуют по силе своей деньги, подводы, и вдруг эти тысячи людей, как один человек, восклицают: «Да что жертвы, что подводы, мы все пойдем воевать!»
        Здесь в Петербурге являются жертвователи на раненых и больных воинов, дают суммы по нескольку тысяч, а записываются неизвестными. Таких фактов множество, будут десятки тысяч подобных фактов, и никого ими не удивишь. Они означают лишь, что весь народ поднялся за истину, за святое дело, что весь народ поднялся на войну и идет. О, мудрецы и эти факты отрицать будут, как и прошлогодние; мудрецы все еще, как и недавно, продолжают смеяться над народом, хотя и заметно притихли их голоса. Почему же они смеются, откуда в них столько самоуверенности? А вот именно потому-то и продолжают они смеяться, что всё еще почитают себя силой, той самой силой, без которой ничего не поделаешь.
        А меж тем сила-то их приходит к концу. Близятся они к страшному краху, и когда разразится над ними крах, пустятся и они говорить другим языком, но все увидят, что они бормочут чужие слова и с чужого голоса, и отвернутся от них и обратят свое упование туда, где царь и народ его с ним.
        И начало теперешней народнойвойны, и все недавние предшествовавшие ей обстоятельства показали лишь наглядно всем, кто смотреть умеет, всю народную целость и свежесть нашу и до какой степени не коснулось народных сил наших то растление, которое загноило мудрецов наших.
        И какую услугу оказали нам эти мудрецы перед Европой! Они так недавно еще кричали на весь мир, что мы бедны и ничтожны, они насмешливо уверяли всех, что духа народного нет у нас вовсе, потому что и народанет вовсе, потому что и народ наш и дух его изобретены лишь фантазиями доморощенных московских мечтателей, что восемьдесят миллионов мужиков русских суть всего только миллионы косных, пьяных податных единиц, что никакого соединения царя с народом нет, что это лишь в прописях, что все, напротив, расшатано и проедено нигилизмом, что солдаты наши бросят ружья и побегут как бараны, что у нас нет ни патронов, ни провианта и что мы, в заключение, сами видим, что расхрабрились и зарвались не в меру, и изо всех сил ждем только предлога, как бы отступить без последней степени позорных пощечин, которых «даже и нам уже нельзя выносить», и молим, чтоб предлог этот нам выдумала Европа. Вот в чем клялись мудрецы наши, и что же: на них почти и сердиться нельзя, это их взгляд и понятия, кровные взгляд и понятия.
        И действительно, да, мы бедны, да, мы жалки во многом; да, действительно у нас столько нехорошего, что мудрец, и особенно если он наш «мудрец», не мог «изменить» себе и не мог не воскликнуть: «Капут России и жалеть нечего!» Вот эти-то родные мысли мудрецов наших и облетели Европу, и особенно через европейских корреспондентов, нахлынувших к нам накануне войны изучить нас на месте, рассмотреть нас своими европейскими взглядами и измерить наши силы своими европейскими мерками. И, само собою, они слушали одних лишь «премудрых и разумных» наших. Народную силу, народный дух все проглядели, и облетела Европу весть, что гибнет Россия, что ничто Россия, ничто была, ничто и есть и в ничто обратится.
        Дрогнули сердца исконных врагов наших и ненавистников, которым мы два века уж досаждаем в Европе, дрогнули сердца многих тысяч жидов европейских и миллионов вместе с ними жидовстующих «христиан»; дрогнуло сердце Биконсфильда: сказано было ему, что Россия все перенесет, все, до самой срамной и последней пощечины, но не пойдет на войну - до того, дескать, сильно ее «миролюбие».
        Но Бог нас спас, наслав на них на всех слепоту; слишком уж они поверили в погибель и в ничтожность России, а главное-то и проглядели. Проглядели они весь русский народ, как живую силу, и проглядели колоссальный факт: союз царя с народом своим! Вот только этои проглядели они!
        11 июня (30 мая) Борт ракетного крейсера «Москва».
        Капитан Тамбовцев Александр Васильевич.
        Наш вертолет приземлился на вертолетной площадке крейсера «Москва». Утомленный длительным перелетом и оглохшие от рева двигателя, мои спутники стояли на палубе крейсера слегка одуревшие, и жадно глотали свежий морской воздух.
        По плетенке, раскинутой на вертолетной площадке, к нам подошел командир крейсера капитан 1-го ранга Остапенко. Видимо уже предупрежденный адмиралом о составе делегации, он подошел к цесаревичу, козырнул ему, а потом протянул руку для приветствия. - Господин полковник, пройдемте со мной в отведенные вам каюты. Крейсер к походу готов, и через несколько минут мы снимемся с якоря.
        Адъютант Цесаревича, Сергей Шереметьев, бережно извлек из большого саквояжа аккуратно сложенный шелковый вымпел, который должен означать, что на борту «Москвы» путешествует наследник российского престола и передал его командиру крейсера. Морской церемониал незыблем во все времена, и уже через десять минут вымпел весело трепыхался под игривым напором легкого ветерка на грот-стеньге.
        Когда церемониал был окончен, рассыльный матрос повел нас по палубе корабля. Мы услышали шум выбираемого якоря, потом зашумели где-то внизу турбины, палуба слегка завибрировала, и видневшийся вдалеке берег острова Лемнос стал медленно удаляться. Спустившись по трапу на нижнюю палубу, мы подошли к дверям офицерских кают. Две из них, рассчитанные на двух человек, и станут нашим домом на ближайшие сутки. Цесаревич со своим адъютантом Сергеем Шереметевым расположился в одной, а я с герцогом Сергеем Лейхтенбергским - в другой. Казачков, слегка растерявшихся в незнакомой для них обстановке, рассыльный повел в матросский кубрик, отведенный для прикомандированных к кораблю морских пехотинцев. - С этими, не забалуют даже такие задиры, как донцы, - пояснил я герцогу Лейхтенбергскому.
        Герцог, несмотря на его пышный заграничный титул, оказался веселым и общительным молодым человеком. Оглядев по-спартански обставленную каюту, он сказал, что это для него весьма и весьма роскошная обстановка. Оказывается, его мать, великая княгиня Мария Николаевна придерживалась в воспитании методов своего отца, императора Николая I. - Мы спали всегда на походных кроватях, а летом на тюфяках, набитых сеном, и покрывались одним тонким пикейным одеялом, - сказал герцог, в его голосе чувствовалась грусть по давно ушедшему детству.
        Вскоре командир крейсера через рассыльного, пригласил нас на ужин. За столом в кают-компании офицеры крейсера украдкой бросали на цесаревича любопытные взгляды. Но их тоже можно понять, перед ними была живая история - наследник российского престола, будущий царь Александр Миротворец! Но сам Александр Александрович, по всей видимости, привыкший к вниманию, которое вызывала его фигура, сидя за столом, спокойно вкушал макароны по-флотски, запивая их витаминизированным компотом из сухофруктов. В еде, как я помнил по воспоминаниям его современников, цесаревич не был привередлив.
        Приняв пищу, мы вышли на палубу. Остров Лемнос давно уже скрылся за горизонтом. Незаметно наступила южная ночь. Мы с моими спутниками спустились на нижнюю палубу и разошлись по каютам. Перед сном мы немного поболтали с Сергеем Лейхтенбергским, пришлось некоторым образом удовлетворить острый приступ любопытства, образовавшийся у молодого человека. Будущее он представлял себе по романам щелкопера Фаддея Булгарина, который лет сорок назад был плодовитее нашей Донцовой. Пришлось аккуратно его в этом отношении перепросвещать.
        Ранним утром, на самом рассвете, мы были уже на подходе к Пирею. Встречные корабли - в основном греческие рыбацкие каики, почтительно уступали путь огромному кораблю под андреевским флагом. С идущего контркурсом небольшого итальянского пассажирского парохода на нас с любопытством уставился стоящий на мостике капитан и несколько палубных матросов. Пассажиров видно не было, наверное, они еще не проснулись.
        Пройдя мимо острова Эгина, мы увидели на горизонте берег континентальной Греции. Я знал, что «Москва» уже не раз в нашей истории заходила с визитом вежливости в Пирей. Поэтому как я понял, сложности с заходом в гавань у командира крейсера быть не должно. Впрочем, надо сделать поправку на время - в этой реальности Пирей выглядел совсем по-другому. С другой стороны рельеф морского дна совершенно не изменился, а ведь именно это важнее всего для моряков.
        Бросив взгляд на гавань, я увидел целый лес мачт. В это время даже пароходы еще несли полное парусное вооружение. В основном это были торговые корабли под флагами Греции, Италии, Австро-Венгрии, Франции, Испании и даже Турции… В общем, как писал поэт - все флаги будут в гости к нам, то есть к ним, к грекам. Кроме мирных «купцов» в гавани Пирея стояли на якоре два военных парусно-винтовых корабля. Над одним из них развевался андреевский флаг, над другим - «Юнион Джек». При ближайшем рассмотрении, русский корабль оказался трехмачтовым корветом «Аскольд» из эскадры контр-адмирала Бутакова, недавно отозванной из Средиземного моря. Ему оппонировал британский корвет «Эктив». Это были стационеры, несшие службу в неспокойном регионе, где войны еще не было, но она могла начаться буквально с минуты на минуту. Так сказать овеществленное противостояние самых мощных империй, морской и континентальной.
        Высыпавшие на палубу матросы британского и российского корветов, рассматривали во все глаза неизвестный корабль, входящий в гавань Пирея. Вид огромного корабля, идущего со скоростью двенадцать узлов без парусов и дымов, ввергал зрителей в шок. Чем опытней был моряк, тем больше он был удивлен. Это для нас двенадцать узлов - крайне лениво, а для большинства кораблей того времени - максимальный ход. Словом, фурор был такой, как если бы в гавань Пирея вплыла зубастая Несси своей собственной плезиозавриной персоной.
        Гавань Пирея. Палуба 17-пушечного парусно-винтового корвета «Аскольд». Капитан 2-го ранга Павел Тыртов.
        Капитан 2-го ранга Павел Тыртов с удивлением смотрел на чудо-корабль, входящий в гавань Пирея. Развевающийся над ним андреевский флаг и вымпел, говорили о том, что на его борту находится наследник Российского престола, и не оставляли сомнений в его государственной принадлежности. Кроме того, когда корабль бросил якорь неподалеку от «Аскольда», Павел Тыртов прочел надпись в его кормовой части - «Москва». Все это не вызывало никаких сомнений, в том что перед ним корабль российского флота.
        Но, вот, разрази меня гром, - подумал он, - я не припомню, чтобы в составе Русского Императорского флота был такой корабль. Тем более, ТАКОЙ корабль. Во-первых, он был огромен - в три раза длиннее «Аскольда», и почти в два раза шире. Во-вторых, хотя у него и были мачты, но вместо рей с парусами на них были установлены какие-то непонятные предметы, назначения которых оставалось для Павла Тыртова тайной. Корабль, несомненно, был военным, об этом можно было судить по одной большой орудийной башне сферической формы с длинноствольными орудиями, и нескольким совсем маленькими башенкам, где вообще было непонятно, как внутри них может скрываться человек, даже если он пигмей или ребенок. Короткие толстые стволы, торчащие из этих башенок, на поверку оказались митральезами довольно крупного калибра. Но больше всего капитана 2-го ранга удивили огромные трубы, установленные в два ряда под наклоном вдоль бортов. Всего таких труб было шестнадцать. Не оставалось никакого сомнения, что это тоже оружие, ничто иное и не могло занимать столько места на палубе военного корабля. Тыртов подумал, что этот корабль вполне
быть из состава таинственной эскадры, которая неделю назад захватила Проливы с Константинополем. Если бы не служба стационера, привязывающая «Аскольд» к Пирею, Павел Тыртов и сам бы сходил до Дарданелл посмотреть, что там и как. Но Российским МИДом ему было категорически воспрещено покидать гавань в военное время.
        Рассматривая в бинокль палубу «Москвы», Павел Тыртов заметил прогуливающегося по ней высокого дородного человека в мундире полковника Русской императорской армии. Этот самый полковник не мог быть никем иным кроме как Александром Александровичем Романовым, наследником Российского престола. Капитан 2-го ранга, конечно, не был представлен цесаревичу, но несколько раз пересекался с ним на различного рода светских мероприятиях. Наличие подле означенного полковника двух казаков лейб-конвоя, и хорошо известного Павлу Тыртову Сергея Шереметьева, не оставляло никаких сомнений - это действительно цесаревич Александр Александрович.
        Конечно, командир стационера, должен был лично прибыть на «Москву» для представления Наследнику Престола, но на «Аскольде» еще только готовили к спуску на воду ял, а с с борта «Москвы» на воду был уже спущен катер, который опять необъяснимым образом, без парусов, гребцов или дыма от паровой машины, довольно резво побежал в сторону «Аскольда». Тыртов приказал спустить трап, и в спешно одетом по такому случаю парадном мундире приготовился встретить посланца с неизвестного корабля.
        Гавань Пирея. Палуба 17-пушечного парусно-винтового корвета «Аскольд». Капитан Тамбовцев Александр Васильевич.
        Я глянул в свой походный ноутбук, где хранилась информация о кораблях и личностях времен царствования императоров Александра II и Александра III. Стоявшим в гавани Пирея «Аскольдом» командовал капитан 2-го ранга Павел Петрович Тыртов. Это был опытный моряк, и толковый офицер. Впоследствии в реальной истории он стал командующим Тихоокеанским флотом, и Управляющим Морским министерством.
        Надо было немедленно нанести ему визит для установления взаимодействия и устранения возможных недоразумений. Я попросил командира капитана 1-го ранга Остапенко спустить разъездной катер, чтобы нанести визит будущему адмиралу. Компанию в поездке на корвет составил мне герцог Сергей Лейхтенбергский.
        Когда катер с «Москвы» причалил к борту «Аскольда», мы по трапу поднялись на палубу, и увидели сорокалетнего загорелого моряка, лицо которого украшала небольшая седоватая бородка. Он с изумлением смотрел на нас с герцогом с высоты мостика. Уж очень колоритной мы были парой.
        - Господа офицеры, с кем имею честь, - спросил он у нас, спустившись на палубу.
        Герцог представился. Капитан 2-го ранга, услышав, что его корабль навестил представитель Российской императорской фамилии, вытянулся в струнку. Он был удивлен, но не очень сильно - если уж на неизвестно откуда взявшемся корабле в Пирее путешествует сам Наследник Российского Престола, то другой внук императора Николая I уже вряд ли кого удивит. Господин капитан 2-го ранга с удовольствием выслушал мое сообщение о том, что цесаревич желает видеть его на борту этого удивительного корабля.
        Впрочем, это было не последнее сегодня удивление командира «Аскольда». Герцог обратил внимание Тыртова на мою скромную особу. Он представил меня, как одного из тех, кто несколько дней назад с боем прорвался в Проливы, и участвовал в захвате Константинополя. Тыртов уже читал в газетах об этом удивительном событии, и с удивлением, смешанным с почтением посмотрел на меня.
        - Так это были вы, господин… - …капитан Тамбовцев, Александр Васильевич, - представился я. - Впрочем, я был всего лишь одним из многих, кто совершил рывок через Дарданеллы. - В настоящий момент мы прибыли из Главной квартиры Государя вместе с цесаревичем, и намерены встретиться с королем Греции Георгом, и его супругой Ольгой Константиновной.
        - Я думаю, что Их Величества, узнав, КТО прибыл в Пирей, уже сегодня примут вас. Не говоря уже о том, что они непременно захотят познакомиться с героями Константинопольского десанта.
        - Итак, Павел Петрович, вы готовы следовать с нами на «Москву»? - Спросил я у Тыртова.
        Тот не стал тянуть со сборами, и вскоре спустился вместе с нами по трапу. Он с любопытством посмотрел на рулевого нашего катера, и был удивлен тому, как легко и просто он управляет своим маленьким судном.
        - Капитан, а где у вас здесь кочегар? - Поинтересовался Тыртов, и очень удивился, когда я сообщил ему, что кочегар на катере, как таковой, вообще не нужен.
        Поднявшись по трапу на борт «Москвы», Тыртов увидел стоящего у борта цесаревича, в это самое время с любопытством рассматривающего в бинокль корабли в гавани Пирея. Потом, заметивший нас граф Шереметьев, что-то шепнул на ухо своему шефу. Цесаревич обернулся, и на лице его появилась широкая радушная улыбка.
        - Ваше императорское Высочество, - отрапортовал ему командир «Аскольда», - я рад доложить вам, что экипаж корвета «Аскольд» рады выполнить любое ваше приказание!
        - Хорошо, хорошо, господин капитан 2-го ранга, - пробасил ему в ответ Александр Александрович, - я не сомневаюсь, что все ваши матросы и офицеры готовы выполнить свой долг перед Отечеством. Может быть, что это произойдет в самое ближайшее время… - эти слова Цесаревич произносил, наблюдая как корвет «Эктив» поднял якорь, и чисто по-английски, не прощаясь, направился к выходу из гавани. Эх, чует мое сердце…
        Адъютант цесаревича, граф Сергей Шереметев, прервал изъяснения в преданности трону, сообщив, что сигнальщик с «Москвы» видит у пирса коляску, запряженную парой лошадей, в которой сидит какой-то важный придворный чин - «весь в золоте и в орденах». Тыртов, немного подумав, высказал предположение, что это посланец королевской греческой четы. Мы поняли, что сегодня, позавтракав по-флотски, обедать будем уже по-королевски.
        12 июня (31мая) Пирей - Афины.
        Капитан Тамбовцев Александр Васильевич.
        Действительно, вскоре с пристани пришел катер, в которой сидел церемониймейстер греческого королевского двора, с приглашением господ русских офицеров во дворец. Ничего удивительного в этом не было. Удивительным было лишь то, что сама королева не приехала в Пирей.
        Покинув родину, греческая королева Ольга стремилась использовать любую возможность, чтобы поддерживать связь с Россией. Каждый раз, когда в Грецию приходили русские военные корабли или торговые суда, она стояла на берегу и встречала дорогих соотечественников в надежде увидеть среди офицеров кого-нибудь из родственников и знакомых. Кажется, по-научному, это называется ностальгией. Греческая королева регулярно посещала эти суда, присутствовала на их праздниках и самодеятельных концертах, обедала вместе с судовой командой. Нередко Их Величество королева Ольга приглашала моряков к себе во дворец, устраивала для них чаепития. Русские моряки с судов, постоянно курсировавших в Средиземном море, называли великую княгиню Ольгу Константиновну не иначе как «наша матушка-королева».
        Узнав, что в Пирей вошел не просто русский корабль, а один из тех, таинственных и легендарных, что одни ударом разгромили ненавидимую всеми греками Османскую империю, и, кроме всего прочего, еще и с наследником российского престола, любимым кузеном королевы, и одновременно зятем короля, на борту. От такой новости бедный церемониймейстер пришел в ужасное волнение. Казалось, что апоплексический удар свалит его прямо на месте.
        Капитан 1-го ранга Остапенко, быстро привел в чувство придворного, по старому русскому обычаю предложив ему выпить за встречу. Серебряный поднос с граненой стопкой водки оказался тут весьма кстати. Когда церемониймейстер немного пришел в себя, он срочно послал своего помощника верхами в Афины, чтобы оповестить Их королевских Величеств. А сам начал извиняться перед цесаревичем, за то, что Их Императорскому Высочеству не организован подобающий его титулу прием.
        Впрочем, Александр Александрович не был сильно огорчен этим фактом, о чем и сообщил придворному. Ведь его визит был неофициальным, чисто семейным, поэтому на скрупулезном соблюдении протокола он не настаивал.
        Вскоре из Афин, оставляя за собой хвосты пыли, примчались четыре дворцовые кареты. Цесаревич, Ваш покорный слуга и сопровождающие нас лица, переправились на катере на набережную, где уже собралась толпа народу кричащая здравицы сыну русского царя и русскому флоту.
        У карет нас окружил народ, каждый хотел пожать нам руку, или просто прикоснуться к людям, которые победили их векового врага. Ведь именно турки пролили море греческой крови.
        Прибывшему с нами морпехи и матросы с «Аскольда» с трудом вызволили нас из рук эллинов, и помогли сесть в кареты. Тогда радость греческого люда оборотилась на самих наших освободителей. В Пирее стихийно начался народный праздник. Маленький оркестр заиграл веселую музыку, народ начал водить хороводы.
        Что там было дальше, я не знаю, потому что мы, в сопровождении эскорта конных королевских гвардейцев, отправились в столицу Греческого королевства. Наш путь лежал в местечко Тати, которое находится примерно в 15 километрах от Афин на лесистом склоне горы Парнита. Его еще называют «Греческим Петергофом». Именно там, подальше от любопытных глаз и ушей нас и ждала королевская чета.
        Королевский дворец представляет собой простое двухэтажное здание без следов особенной роскоши. Дворец окружен парком и большим комплексом построек, среди которых храм, хозяйственные помещения, пекарня, винный погреб, маслодавильня. Нас уже встречали. Король Георг и королева Ольга по родственному бросились обнимать своего старого друга Алекса, которого искренне любили. Весь церемониал был скомкан. Посыпались обычные в таких случаях вопросы о здоровье супруги, родителей, деток. Я со своими спутниками скромно стоял в стороне, ожидая окончания бурных проявлений семейной радости.
        Впрочем, цесаревич довольно быстро вспомнил об основной цели своего визита в Грецию. Он повернулся лицом к нам, он произнес. - Ваши Королевские Величества, поскольку герцога Лейхтенбергского и графа Шереметьева вы уже знаете, то позвольте представить вам капитана Тамбовцева. Александр Васильевич один из тех, кто одним лихим ударом свалил древнего Османского тирана, пленил султана Абдул-Гамида, и теперь на руинах этой проклятой империи собирается построить новое государство Югороссию. На крейсере «Москва», кораблей из той победоносной эскадры, я и прибыл к вам. Как человек с большим жизненным опытом, господин Тамбовцев в настоящий момент выполняет обязанности канцлера этого юного государственного образования. Считайте наш визит неофициальным, хотя должен вам сообщить, что отец мой, государь Александр Николаевич, в ближайшее время собирается признать Югороссию, посетив церемонию повторного освящения Храма Святой Софии, - цесаревич говорил по-французски, так как король Георг, хотя и понимал русский язык, но не настолько, чтобы вести на нем беседу.
        - Браво, капитан! - Зкспансивно воскликнул король, а королева с уважением посмотрела на меня. Она была дочерью Великого князя Константина Николаевича, генерала-адмирала русского флота. Поэтому кое-что во флотских делах королева понимала.
        - Ваши Величества, - обратился я к королю и королеве, - я уполномочен командованием эскадры и руководством нового государства Югороссии провести с вами переговоры о разделе бывшей Османской империи и заключении всестороннего союзнического договора.
        Услышав об этом, король как-то весь подобрался. - Господин Тамбовцев, на что может рассчитывать Греция, в случае подписания договора с Югороссией? И, кстати, каковы границы и форма правления в этом новом государственное образование?
        Я вежливо склонил голову перед королем. - Во-первых, это новое государство со столицей в Константинополе, прилегающими к нему территориями. Окончательные границы, а также зоны политического и экономического влияния будут установлены позднее, по завершению военных действий. В состав Югороссии так же войдут и некоторые территории, расположенные в азиатской части бывшей Османской империи. Что мы можем предложить Греции? - Ну, вполне естественно, остров Крит, население которого давно желает воссоединения с греческим королевством, а в Европе, Фессалию с ее Олимпом, и, возможно, Эпир. Более подробно на эту тему можно будет переговорить на Конфереции Балканских государств и России, которая произойдет после окончательной дезинтеграции Турции.
        Смею заверить что ни Англия, ни Франция, ни Германия, ни даже Австро-Венгрия на эту конференцию приглашены не будут. А пока нас интересует лишь ваше принципиальное согласие. Кроме всего прочего более половины будущих граждан Югороссии считают греческий язык родным. Смею вас заверить, что в составе Югороссии все нации будут равны между собой.
        Король Георг задумчиво подкрутил свои длинные усы, в этот момент он стал удивительно похож на барона Мюнхгаузена. Ну, его можно было понять. Он был монарх, ограниченный в своих правах конституцией. Поэтому, все мои заманчивые предложения надо было обсудить с лидером парламентского большинства.
        Я кивнул. - Ваше Величество, мы все прекрасно понимаем. Я бы попросил вас дать нам возможность встретится с Харилаосом Трикуписом… - при имени этого человека, который всячески пытался ограничить власть короля, Георг непроизвольно вздрогнул, - мы обсудим с ним те вопросы, которые могут помочь Греции расширить ее границы, и дать возможность тем эллинам, которые живут вне пределов королевства, побыстрее воссоединиться со своей исторической родиной.
        Король немного подумал, переглянулся со своей супругой, и сказал, что такая встреча состоится в самое ближайшее время. Дальше, по всей видимости, должна была последовать неофициальная часть, с застольем, тостами, и осторожными дипломатическими расспросами в непринужденной обстановке. Но, видимо, нам было не суждено сегодня отобедать с греческой королевской четой.
        Неожиданно у меня в кармане запищала рация. Извинившись, я достал ее, и на виду слегка ошарашенных от такого удивительного для них зрелища монархов, поднес к уху.
        - Александр Васильевич, это капитан 1-го ранга Остапенко, срочное сообщение для вас и «полковника Александрова»! На походе к Пирею, в районе острова Порос обнаружена группа целей! Всего двенадцать кораблей. Поднятый для разведки вертолет установил, что это британская эскадра в составе шести броненосцев, и шести кораблей класса пароходо-фрегатов и корветов. В настоящий момент британская эскадра следует курсом к Пирею. - Александр Васильевич, вы с цесаревичем прибудете на «Москву»? - Прием!
        Я задумался. Вот, наконец, и «проклятая англичанка» показала свои зубы! Насчет прибытия на корабль? - Формально, я прибыл в Афины для участия в дипломатической миссии. Но, черт возьми, больше всего мне сейчас хотелось быть не в окружении августейших особ, а со своими современниками, которые через несколько часов встретятся с гордыми бриттами, которые считают нас, русских, дикарями, недостойными жить на нашей земле. Я решительно нажал на кнопку «передача», и ответил, - «Москва», я - Тамбовцев, - ждите, через час буду на борту. - Прием!
        Я оглядел своих спутников и королевскую чету. Пока я разговаривал по рации, цесаревич синхронно перевел слова командира «Москвы» и мои, на французский. Реакция присутствующих была показательна. Король, похоже, даже чуток испугался. И не мудрено - к его столице на полных парах неслась грозная эскадра «владычицы морей», способная в течение нескольких часов снести до основания главный порт королевства. Тем более, что он, будучи в прошлом принцем датским, хорошо помнил про разбойный налет британского адмирала Нельсона на датский флот в гавани Копенгагена. Королева же, наоборот, как русская принцесса, расхрабрилась настолько, что готова была вместе с нами отправится в бой, чтобы примерно наказать зарвавшихся бриттов.
        Ну, а про прочих моих спутников и говорить было нечего. Как самый старший из них, как по возрасту, так и по положению, цесаревич категорически потребовал, чтобы он и его сопровождающие были допущены на борт «Москвы» для личного участия в сражении с англичанами. То, что это будет именно сражение, никто из присутствующих уже не сомневался.
        На тех же каретах, но теперь уже на предельной скорости, не жалея лошадей, мы помчались в Пирей. Прибыв на «Москву», мы увидели, что на ее палубе рядом с капитаном 1-го ранга Остапенко уже стоит командир «Аскольда» капитан 2-го ранга Тыртов. Кажется, флотские уже спелись. Ходившие в одних и тех же водах, имеющие одного и того же вероятного противника, морские офицеры чисто интуитивно нашли общий язык. И при этом временной лаг совершенно не играл роли.
        Командир «Аскольда» был очень встревожен полученными известиями. Кроме того, его шокировало, зрелищем взлета и приземления на корму «Москвы» вертолета ДРЛО. Но теперь в воздушной разведке уже не было никакой необходимости - весь горизонт заволокло грязной пеленой угольного дыма. Адмирал Горнби и вся его грозная Средиземноморская эскадра шла навстречу с нами. Впрочем, узнав о составе британской эскадры, и без подсказки поняв, что бритты мчатся сюда далеко не с мирными намерениями, кап-2 Тыртов был настроен решительно. Как только мы поднялись на борт «Москвы», он обратился к цесаревичу с такими словами. - Ваше Императорское Высочество, если неприятель предложит нам спустить флаг, то знайте - я это не сделаю, даже если нам всем будет грозить гибель в неравном бою. Я помню Морской устав императора Петра Великого: «Все воинские корабли Российские не должны ни перед кем спускать флаги, вымпелы и марсели под страхом лишения живота». Да и не страх мы будем драться! - За честь, которая дороже жизни!
        - Павел Петрович, не извольте беспокоиться, - капитан 1-го ранга Остапенко с легкой улыбкой обратился к капитану 2-го ранга Тыртову. - «Москва» способна расправиться со всем британским флотом, окажись он поблизости и при этом даже не вспотеть. «Аскольд» в генеральной баталии участвовать не будет. Возможно, что нам понадобится ваша помощь при спасении британских «лаймиз» с тонущих неприятельских кораблей. В целях человеколюбия, так сказать. Или, если кто-нибудь из британцев, желая спастись, спустит флаг и запросит пощады. А пока будем ждать дальнейшего развития событий.
        12 июня (31мая) Утро. Константинополь, военная база Долмабахче.
        Телеоператор телеканала «Звезда» Андрей Романов
        Поселили нас со всем комфортом, по причине отсутствия гостиниц - в бывшем султанском дворце Долмабахче. То, как по хозяйски наши устроились на его территории, яснее ясного говорит, что султану теперь этот дворец не понадобится. Теперь ему, в смысле султану, и о душе пора подумать.
        Итак, жили мы, не тужили, уже почти неделю. Никого не обижали. Несколько раз, вместе с морскими пехотинцами, выходили в город осмотреться. Как сказала Ирочка - за пределами европейского квартала Константинополь - это большой аул. Трущобы. Но мы там были только один раз. Снимали сюжеты про мобильный госпиталь МЧС, про беженцев и местных беспризорников.
        Сходили, посмотрели на храм Святой Софии. Он еще не освящен, но алебастровые плиты с изречениями из Корана уже убраны, явив миру древние фрески. Там возникла какая-то морока с избранием нового Константинопольского патриарха взамен того, который скоропостижно скончался в ночь нашего появления здесь. Офицеры ГРУ, которые всегда знают больше всех, неофициально сообщили, что новый патриарх не будет связан с нынешней епископской камарильей и, скорее всего, будет избран из числа уважаемых всеми монахов одного из афонских монастырей. А если учесть борьбу греческой и болгарской фракций в епископате, то возможно, патриархом даже станет один из русских монахов, ветеранов войны 1829 года. Да, сдается мне, что новый Константинопольский патриарх будет зело грозен. Но об этом пока т-с-с.
        Итак, сегодняшнее утро не предвещало ничего особенного, прогулка по саду, подготовка к выезду в город… О нас как бы забыли. Правда Ирочка писала что-то в своем дневнике, но меня это не касается.
        И вдруг, когда мы после завтрака как обычно вышли прогуляться в сад, прибегает один из людей полковника Бережного, старший лейтенант Бесоев. Взволнованный до невозможности. Ага, про нас значит вспомнили. Приказ - срочно собрать всю необходимую для съемок аппаратуру, возможно предстоит работа в зоне боевых действий. Хорошо у Степаныча, моего помощника, всегда все собрано. Камера, запасные батареи, чистые флешки… Короче, похватали мы аппаратуру, синие бронежилеты с надписью PRESS, хотя, кто тут на это смотреть будет - местные и знать то не знают, что это такое. Быстро-быстро побежали к вертолетной площадке. А там, у вертолета, уже товарищ Бесоев с четырьмя головорезами такого устрашающего вида, что мороз по коже.
        Уже в воздухе нам официально сообщают приказ адмирала, - летим в Афины, там наша «Москва» вот-вот будет делать британскому Средиземноморскому флоту «большой бада-бум». Наша задача - заснять все это безобразие во всех цветах и красках. Принтер для кинопленки в нашем хозяйстве имеется, короче незачем ждать братьев Люмьер, пора изобретать «самое важнейшее из искусств» самим. И первым фильмом, который увидит мир, будет не «Прибытие поезда», а «Новый Саламин - разгром британской эскадры». Воевать, так по военному, как любил говорить один известный персонаж, которому только-только стукнуло семь лет. Ну что же, если надо - сделаем.
        Два с небольшим часа полета на трехкилометровой высоте, и вот под нами Афины и Пирей. С такой высоты корабли выглядят игрушечными. Вот и «Москва» на внешнем рейде у небольшого островка, стоит носом в сторону приближающейся британской эскадры. Господи, какие допотопные утюги, тащатся через море в клубах угольной копоти. Судя по распущенным парусам, британские броненосцы идут на вспомогательных машинах, экономя свой невеликий запас угля.
        Фильм будет в стиле «Избиение младенцев». Хотя, если британцы начнут первыми, результат может выйти и не совсем веселым. «Москва» то не бронирована - достаточно одного попадания 180-килограммовым снарядом «общего действия»… Надежда только на слабый разрывной заряд черного пороха, некачественные взрыватели, и огромное рассеивание этих британских дульнозарядных орудий. Да-с! Но об этом пусть болит голова у капитана 1-го ранга Остапенко. А наш аппарат уже заходит на посадку на вертолетную площадку «Москвы».
        12 июня (31мая) Полдень Внешний рейд порта Пирей. Крейсер «Москва».
        Капитан Тамбовцев Александр Васильевич.
        Итак, скоро все начнется. Сомнений относительно результатов предстоящего сражения у меня нет. При всех раскладах «Москва» уделает британцев, как Бог черепаху. Силы явно неравные.
        Только вот есть у нас, у русских, одна особенность. Мы можем блестяще выиграть битву, но сразу же после этого, проиграть войну. Ну, плохо мы умеем еще сражаемся в сфере борьбы за умы. А во времена Сан Саныча, так вообще скверно.
        Начну по порядку. Вторая половина XIX века - это время, когда эпоха романтизма подошла к закату, но еще не закончилась. Люди чаще доверяют своим чувствам, а не разуму. Вот эту особенность хроноаборигенов мы и должны использовать по максимуму.
        И тут прямо перед боем нам на голову буквально валится съемочная группа телеканала «Звезда» с приказом нашего адмирала, запечатлеть предстоящий бой во всех цветах и красках. Значит, не только я думаю об информационной войне, но и наше командование, что конкретно радует. Так вот, они и будут снимать новое Саламинское сражение! За то, что они сегодня снимут, любой их коллега-тележурналист, продал бы душу дьяволу.
        В ПИАР-войне, как в дуэли - хорошо стреляет тот, кто стреляет первым. И мы «выстрелим» первыми. Снятый с натуры фильм о разгроме британской эскадры позволит кой-кому привести свои желания повоевать с нами в соответствие с реальностью. А не приведет, так он станет героем следующего фильма на подобную тему.
        Кроме сцены боя, наши телевизионщики, смогут пропиарить «полковника Александрова», как участника событий. Еще бы! - сам наследник престола, вживую, в боевой рубке «Москвы»! - Заодно и отснять «дружеский визит крейсера Югороссии „Москва“ в Афины». Ну, и на Парфенон пусть полюбуются, между прочим, вчистую разграбленный англичанами.
        Снятый ими фильм будет стоить нам двух выигранных сражений. Почему? - это чуть позднее. Да и фото пойдут на ура у газетчиков всего мира. ТАКОЙ СЕНСАЦИИ еще у них не было, и долго не будет. Ибо сегодня Владычицу Морей поимеют в особо извращенной форме, и с особым цинизмом.
        Теперь об «изюминке» предстоящего сражения. Точнее, такая «изюминка» потянет на хороших размеров арбуз. Я попросил командира «Москвы» условно пощадить один боевой корабль из эскадры адмирала Горнби. Ну, скажем, не совсем пощадить, но и не разобрать его на запчасти в течении первых трех минут. Надо только сделать его небоеспособным, пусть себе тонет, но степенно, с минимумом жертв.
        Речь идет о броненосце «Султан». Во-первых, очень хочется притащить этого «султана» в Константинополь в качестве трофея. Мол, один султан, живой, у нас уже есть, а вот вам и второй, британский. Но, это так, цветочки, конструкция хрупкая, и нашей «пылкой любви», скорее всего он не выдержит, пойдет ко дну..
        Самое же главное заключается в том, что этим британским «Султаном» командует… Угу… Герцог Эдинбургский Альфред. Точнее, Альфред Саксен-Кобург-Готский, сынок королевы Виктории… Той самой… К тому же сей Альфред был женат на родной и любимой сестре Сан Саныча. Самое пикантное, что он ко всему прочему имел чин капитана 1-го ранга Российского флота, и в честь него четыре года назад государь император переименовал строившийся на Балтийском заводе броненосный крейсер «Александр Невский» в «Герцог Эдинбургский». Я пока не стал говорить цесаревичу о том, что у него сегодня возможна встреча с еще одним родственничком.
        Уважаемый Василий Васильевич сказал, в ответ, что, если это нужно в политических целях, он постарается, хотя ничего и не обещает. Несколько пробоин с одного борта могут создать кораблю такой крен, что он потеряет ход, и не сможет стрелять, болтаясь в море, как некая субстанция в проруби. Только вот, если наглы будут так тупы, что не догадаются срубить мачты… Тогда он им не доктор, булькнет этот «Султан» со всей командой, как некогда «Кэптен» в 1870 году, или «Кэмпердаун» в 1893 году.
        И вообще, не должно быть никаких ритуалов, вроде протягивания победителю шпаги побежденным… Пусть герцог выглядит жалко и глупо, для полноты впечатлений неплохо бы его искупать в море, а потом, вытащить из воды багром, зацепив крюком за шитый золотом воротник мундира. Потом перевалить, как мешок с грязным бельем, через борт баркаса. Кадры будут впечатляющие. Если их растиражировать по всему миру, а они, само собой, будут напечатаны везде, кроме, естественно, британских газет, «Владычица морей» будет с головой вываляна в дерьме. Возможно, увидев в таком виде свое чадо, старая жаба Виктория сдохнет от апоплексического удара, вызванного злостью и стыдом. Туда ей и дорога - зажилась старая карга на этом свете.
        А фильм надо удет прокрутить в Ставке, потом в Петербурге, причем, пригласить на его премьеру всех послов иностранных государств. Я думаю, что увидев разгром британской «непобедимой армады», многие страны сделают соответствующие выводы, и уже не будут принимать «позу ку» перед подданными Ее Величества Королевы…
        Транспортные суда, конечно можно взять, как призы - пароходы пригодятся нам самим в «народном хозяйстве». Только вот предварительно надо заставить красномундирных солдат вплавь добираться до берега. И объявить, что рядовые британские матросы и солдаты, передаются на милость королевской четы Греции, а вот господ британских офицеров мы будем судить.
        12 июня (31мая) 1877 года, два часа дня, Внешний рейд Пирея. Крейсер «Москва».
        Старший лейтенант СПН ГРУ Бесоев Николай Арсеньевич.
        После прилета мне предстояло сделать два дела. Первое - найти капитана Тамбовцева, и сдать ему с рук на руки съемочную группу. Типа: молодая интересная журналистка - одна штука. К журналистке прилагается: опытный оператор с помощником, и комплект аппаратуры.
        Всю дорогу Ирочка, так кажется, зовут журналистку, стреляла в меня глазами. Да, красота страшная сила, это вам не похожая на лошадь одна демократка с Болотной. Ну, да Бог с ней, у меня к этому иммунитет, наследственный.
        Вторым моим заданием было найти наследника Российского престола, да будет он жив, здоров и невредим, и любой ценой обеспечивать его безопасность. Для этого полковник Бережной придал мне четырех «специалистов» самого устрашающего вида. Мы конечно не профессиональные бодигарды, но зато отлично знаем повадки себе подобных. Ну и, если что, при угрозе покушения, можем работать на опережение, а это дорогого стоит. Так получилось, что оба поручения слили в один флакон.
        Цесаревича Александра Александровича и капитана Тамбовцева я нашел в обществе командира крейсера и других офицеров на открытом балкончике по правому борту, рядом главным командным пунктом корабля. Их Императорское Высочество в обществе двух своих приближенных с высоты четырехэтажного дома разглядывали в бинокль приближающиеся британские корабли. Зрелище одновременно величественное и жалкое.
        Первым нашу теплую компанию заметил капитан Тамбовцев. Увидев за моей спиной компанию журналистов, Александр Васильевич, сперва сделал удивленное лицо, а потом, радостно улыбнулся.
        - Вас, товарищ старший лейтенант, мне сам Бог послал. Точнее, не столько вас, сколько моих коллег по цеху - приветствовал он меня, - а то я тут стою и голову ломаю - как запечатлеть грядущие события для мировой истории…
        Видимо сказал он это достаточно громко, потому, что и цесаревич Александр, и его спутники, опустили бинокли и повернулись в нашу сторону. В такой момент нашему брату положено стать прозрачным, и слиться по цвету со стеной. Потому, что взгляды всех трех молодых мужчин, подобно лучам зенитных прожекторов, скрестились на нашей Ирочке. Еще бы, ТАКОГО они в своей жизни не видели. Представьте, стоит наша красуля, в обтягивающих джинсиках, туфлях на высоких каблучках, в топике, открывающем загорелый гладкий животик, в меру намакияжена - словом, топ-модель, да и только. Ну, а сама она задрала вверх носик, и в упор не замечает всех этих принцев крови, графов и герцогов. Ну, просто в ноль. - Да-с! И так тоже бывает.
        А Александр Васильевич, как положено в приличном обществе, начал представлять присутствующих друг другу. И тут притаившийся поблизости амурчик, оценил обстановку, взвесил шансы, и натянул тетиву своего лука. - Бац! - Стрела страсти поразила навылет сердце полковника Сергея Максимилиановича, герцога Лейхтенбергского, Светлейшего князя, члена Императорского дома, имеющего права на титул Императорского высочества. Ранение было тяжким - это было видно даже и невооруженным глазом. Кузен цесаревича, храбрец, рубака и балагур, не знал, что и сказать даме. - Да-с! - И так тоже бывает! И еще неизвестно что лучше - стрела Амура в сердце, или четырехлинейная турецкая пуля в голову. Второе, по крайней мере, без мучений, хотя и без надежд.
        Заметив страдания герцога, капитан Тамбовцев быстренько свернул церемонию и, представив журналистам капитана 2-го ранга Бычкова, заместителя командира крейсера по воспитательной работе, отправил их готовить план информационной атаки на Роял Нэви, в частности, и на Британскую Империю, вообще. Да, хорошо, что мой, подлежащий защите объект, счастливо женат, а то против несчастной любви бессильны все телохранители мира. Ну, что же, пора и мне.
        Сделав рукой под козырек, я шагнул вперед, - Ваше Императорское Высочество, разрешите представиться, - цесаревич степенно кивнул, и я, чуть запинаясь, продолжил, - Старший лейтенант СПН ГРУ Николай Бесоев. Мой командир, полковник Бережной, приказал мне обеспечить вашу безопасность во время ожидаемых боевых действий.
        Цесаревич бросил внимательный взгляд на стоящих за моею спиною спецов и, пожав плечами, бросил. - Обеспечивайте, поручик!
        - Одну минуту, - и я сделал знак своим парням… Через несколько минут цесаревич и сопровождающие его лица оказались одеты в бронежилеты. Они чем-то смахивали на знаменитых трех богатырей с картин Васнецова. Цесаревич был, конечно же, похож на Илью Муромца, не хватало только густой окладистой бороды. Сказав об этом вслух, я тут же прикусил язык - ну зачем наводить человека на нехорошие мысли. Ведь свою знаменитую бороду он отрастил в реальной истории лишь во время боевых действий под Рущуком, да и то, из-за того, что бриться часто было просто некогда. А его адъютант, граф Шереметьев подхватил мою шутку, прищурил левый глаз, кивнул головой, и сказал, утрируя волжский акцент, - похож, вылитый богатырь!
        Милые шутки беззаботных людей в последние минуты перед военной грозой. Никто из троих никогда не праздновал труса и не отступал. Возможно, это были одни из последних рыцарей минувшей эпохи.
        Тем временем строй британских броненосцев наползал на нас все ближе и ближе, грозно и неумолимо. Было видно, как на британских кораблях убирают паруса, и даже не пытаются скрыть свою подготовку к сражению. Колонна броненосцев, первоначально двигавшаяся от оконечности острова Эгина, и нацелившаяся на вход в гавань Пирея, не доходя до него примерно двух миль, начала, как говорят моряки, последовательно поворачивать влево. Капитан 1-го ранга Остапенко встревожился. - Он, что, этот Горнби, на пистолетный выстрел подойти хочет? - На мачте флагманского броненосца британской эскадры поползли сигнальные флажки.
        - Ну, не. я себе! - Не выдержал Остапенко, - этот лорд-милорд совсем оборзел! - Послушайте, чего он хочет! - «Предлагаю вам спустить флаг, или вы будете расстреляны» - командир «Москвы» перевел язык флагов на нормальный человеческий язык, понятный таким сухопутным неучам, как мы.
        Наступила тягостная тишина. До боевой рубки всего несколько шагов. Шагнув в нее, мы спустились на лифте в БИУС. Дальше, все происходило как в замедленной съемке. Увидев Остапенко, командиры БЧ-1, БЧ-2, БЧ-3 и БЧ-5 рапортуют, что, корабль находится в полной боевой готовности. Якорь поднят, турбины раскручены, готовность дать ход в течение минуты. Цели в управляющие системы введены и сопровождаются, дистанция до головного британского броненосца 9 кабельтовых. Товарищ капитан 1-го ранга - ждем команды на открытие огня. Неизвестно какую историческую фразу хотел сказать перед боем командир «Москвы», наверное, насчет того, что раз не удалось утопить ему 6-й флот США, то прихлопнем хотя бы Средиземноморскую эскадру Британии. Но тут раздался крик сигнальщика, - «Аскольд» выходит из гавани! Должно быть капитан 2-го ранга Тыртов захотел отвлечь внимание британских кораблей от «Москвы», на которой находился цесаревич…
        Ну, а дальше события пошли уже сами по себе… Первый выстрел произвели «лаймиз», тем самым, подписав себе смертный приговор. Наверное, командир броненосца «Свифтшур» хотел дать предупредительный выстрел. Дистанция до «Аскольда» была чуть меньше мили, и британские комендоры могли стрелять наверняка, почти в упор. Два девятидюймовых орудия из батареи левого борта выбросили густые клубы белого порохового дыма. Один из снарядов упал в воду в полукабельтове по курсу «Аскольда», второй ударил русский корвет в бак, прямо за бушпритом. Веером полетели деревянные обломки. По счастью этот снаряд не взорвался (как мне потом сказал капитан Тамбовцев, взрыватели британских фугасных снарядов срабатывают через два раза на третий). В противном случае жертв было бы много, девятидюймовый снаряд, даже снаряженный всего лишь черным порохом, это для легкого деревянного корабля многовато.
        И тут командир «Москвы» все-таки сказал, наконец, свою историческую фразу. - Боевой флаг поднять, британцев уничтожить, и да помогут им их боги - Фунт и Стерлинг!
        Флагманский броненосец британского адмирала Горнби «Александра» уже миновал нас, и теперь прямо у нас по курсу был второй британский броненосец - «Ахиллес». Те секунды, когда белоснежный с голубым крестом андреевский флаг слетал с мачты, наверное, порадовал британского адмирала - ведь он, убогий, наверное, надеялся, что испугавшись мощи Ройал Нэви, противник сдается на милость победителя… Лошадиный хрен ему в обе руки. - Вместо белого флага на мачту взметнулся алый, боевой, с таким же синим андреевским крестом и наложенным на него белым, георгиевским.
        И все хорошее для британского адмирала на этом кончилось, причем, навсегда. Сей момент хорошо запечатлен в документальном фильме «Новый Саламин». Британцы сами подошли на дистанцию «пистолетного выстрела», и получили в лоб то, что в обычном бою вряд ли бы использовалось, как оружие. Реактивные бомбовые установки РБУ-6000 с воем и грохотом отработали по британским броненосцам. Правая - по «Александре», левая - по «Инвинсиблу», третьему в колонне. На каждый броненосец ушло по шесть бомб. Ситуация была такова, что действовать надо было решительно, задавив в себе жабу, и тратить боеприпасы по принципу - кашу маслом не испортишь. Вот если бы между нами было миль пять… Но в таком случае и скорострелки и бомбеметы молчали бы, а в ход пошли бы торпедные аппараты и артиллерийские орудия.
        Тем временем, пока бомбы еще находились в воздухе, башенная установка АК-130 выстрел за выстрелом, словно забивая гвозди, лупила по находящемуся прямо перед нами «Ахиллесу». По нему же полосовали, словно огненной плетью баковые скорострелки АК-630. У этой штуки минимальная очередь, по-моему, двести снарядов. Огненные шарики трассеров хорошо видны в полете даже днем… Во все стороны веером летят обломки, рушится сбитая снарядом грот-мачта. Поймав от нас «горячий привет», «Ахиллес» сильно накренится, на правый борт - несколько 130-миллиметровых снарядов угодили ему ниже ватерлинии. Подводная часть явно повреждена, и стрелять «Ахиллесу» уже несподручно.
        В этот момент доходят первые бомбы сначала по «Александре», а потом и по «Инвинсиблу». Два прямых попадания по флагману, и три в «Инвинсибл». Остальные бомбы ложатся максимально близко к борту.
        Краем глаза замечаю удивленно-испуганное лицо цесаревича. Грохочут взрывы страшной силы, ни с чем несравнимые со здешними - 100 кг ТГА - это сколько же в черном порохе получится - полторы тонны или две… Корпус «Инвинсибла» не выдерживает, и броненосец разламывается пополам. Корабль исчезает под водой быстро, будто его никогда и не было. Секунду спустя взрывается «Александра». Но, это уже не очередная бомба из РБУ - это сработал ее пороховой погреб. Кажется, что идея отловить и судить адмирала Горнби за неспровоцированное нападение, накрылась медным тазом. Теперь он подлежит только суду божьему.
        «Ахиллес» медленно лег на бок, и жирный черный дым из его труб расползается по воде, отравляя последние минуты жизни экипажа. Через несколько минут он уйдет на погружение без всплытия.
        Эти три броненосца были самыми опасными, так как их бортовые батареи уже были направлены в нашу сторону и готовы к бою… Но это еще не конец сражения, у нас еще остались мишени… Британцы же ошарашены - они ожидали, что в их сети попадет глупый жирный карась, а оказалось, что в эту ловушку заплыла смертельно опасная белая акула, которая сама не прочь закусить рыбаками.
        Четвертый броненосец в колонне - «Султан», начинает левую циркуляцию, чтобы попробовать уйти в открытое море. И тут короткой очередью бьет АК-130. У его правого борта один за другим встают несколько высоких столбов воды. Повторяется история с «Ахиллесом» - «Султан» кренится на правый борт, сначала медленно, потом, все сильнее и сильнее. Его комендоры спешно задраивают орудийные порты, но это полумера. Те заслонки не герметичны. Застопорив машины, «Султан» начинает спускать шлюпки, благо пока корабль не опрокидывается, а тонет более менее ровно, большая часть команды с него скорее всего спасется.
        Непонятно, с чего ему такая милость, потому что два последних броненосца: «Свифтшур», с которого все началось, и «Дифенс», расстреляны реактивными бомбами безо всякой пощады. Спасенных с них не должно быть слишком много.
        Две канонерские лодки, фрегат «Эджинкорт», и корвет-стукач «Эктив», следовавшие за броненосцами чуть поодаль, разворачиваются в море для бегства. За ними уныло тащатся два грузовых парохода, для которых десять узлов - это парадный ход. Артиллерия «Москвы» не оставляет им шансов. Один за другим британские корабли уходят на дно после пары-тройки прямых попаданий, причем на дистанциях стрельбы считающихся в это время, мягко сказать, фантастическими. А убежавший дальше всех «Эктив» получает вдобавок и «Осу» прямо в машинное отделение.
        В воздухе жужжит вертолет. Это значит, что наши журналисты работают - снимают. А на берегу уже черно от народу. Несмотря на полуденную жару, целая толпа собралась посмотреть на бесплатное зрелище унижения гордых бриттов. Наверняка там же есть и дипломаты иностранных держав. Уже через несколько часов их реляции будут лежать на столах министров иностранных дел, президентов, премьеров, монархов.
        Цесаревич вне себя от восхищения. По нашему уверенному виду он догадывался, что мы сегодня победим. Но увидеть ТАКОЕ он никак не ожидал!
        Прямо на его глазах безжалостный охотник превратился в беспомощную дичь. Очень жаль, что его не сопровождали флотские - хотелось бы мне посмотреть на их лица. Однако, как сказал мне потом Александр Васильевич, королева Эллинов Ольга Константиновна, наблюдала за сражением с пирейской набережной. Она наверняка отпишется своему отцу, который по совместительству не только младший брат нынешнего русского Императора, но и Генерал-Адмирал российского флота. - Вот так-то!
        12 июня (31мая) 1877 года, три часа пополудни, Плоешти. Ставка русского командования на Балканах
        Граф Игнатьев Николай Павлович.
        Проводив в Грецию цесаревича и милейшего капитана Александра Васильевича Тамбовцева, я стал заниматься рутинными делами, по устройству наших гостей из будущего в Главной квартире. Правда, теперь мне это сделать было легче. Я мог ссылаться на волю самого Государя, и желающих отказать мне в моих требованиях больше не было.
        Перво-наперво, я переселил всех, кто обеспечивал связь и переговорный процесс, в отдельно стоящую просторную палатку. В другой, такой же примерно по размерам палатке, наши гости разместили свои устройства по беспроволочному приему и передаче телеграмм. По их просьбе был изготовлен высокий шест, который они назвали антенной. И теперь, в случае необходимости, можно было в любой момент связаться с адмиралом Ларионовым. По вечерам в этот «узел связи» приходила мадам Антонова, и долго о чем-то вела переговоры со своим командующим. У нее теперь было много работы. Через своих агентов и людей полковника Артамонова в Болгарии, Греции, Черногории, Герцеговине и Сербии я связался с теми, кто пользовался авторитетом и уважением у своих соотечественников. И очаровательная Нина Викторовна целыми днями встречала и провожала делегации из всех концов бывшей Османской империи. От верных мне людей я узнал, что она пытается разобраться в раскладе сил в этих землях, и определить степень их лояльности к России и новому государству Югороссии, которое рождалось на моих глазах.
        Охрану этих палаток несли смешанные караулы, состоящие из наших кубанских казачков, и «пятнистых» воинов потомков. Старшим с нашей стороны я поставил урядника князя Церетелева. Теперь у него здоровый, загорелый вид. Он освоился с ухватками настоящего казака, и платье очень пристало к его чертам южного типа. Не поверишь, что еще два месяца тому назад он был камер-юнкером и дипломатом, хотя и не только дипломатом. Свой человек, и не трус - я взял его от генерала Скобелева, того самого, что прославился в Туркестане. Так вот, Михаил Дмитриевич хвалил мне князя за храбрость. А это многого стоит.
        К тому же князь пресекал попытки любопытствующих бездельников из «Золотой орды» сунуть свой любопытный нос в палатки. Зная решительный характер Церетелева, никто не решался с ним дерзить, опасаясь вызова на поединок. Да и полковника Антонову многие стали побаиваться после того, как она продемонстрировала Государю искусство обращения с револьвером. Из тяжелого кольта она шестью выстрелами сбила пробки с шести бутылок с шампанским. Причем, стреляла мадам с расстояния двух десятков шагов! Да, глаз у нее остер и рука тверда, все, как завещал офицерам российским Петр Великий.
        А вот сегодня, примерно в три часа пополудни, ко мне прибежал гонец от дежурного по узлу связи, и сообщил, что из Пирея вышел на связь цесаревич Александр Александрович, которому срочно требуется сообщить нечто очень важное своему августейшему отцу.
        Поняв, что в Греции произошло что-то неординарное, я лично отправился к дому, где располагался Государь. Я застал его в обществе Главнокомандующего Великого князя Николая Николаевича и военного министра Дмитрия Алексеевича Милютина. Из услышанного мною отрывка их разговора, я понял, что речь идет о предстоящем форсировании Дуная и продвижении вглубь Болгарии. Как сказала вчера полковник Антонова. - Слон убит, пока приступать к уго дегустации.
        Я подошел к Государю, и тихо шепнул ему на ухо. - Ваше Величество, извините, но я должен сказать вам несколько слов конфиденциально, - при этих словах Великий князь нахмурился, а военный министр с любопытством посмотрел на меня. Видя, что Государь колеблется, я добавил. - Ваше Величество, это очень важно, поверьте! - Тогда Государь легким кивком отпустил своих собеседников и, обернувшись в мою сторону, с тревогой в лице спросил. - Что-то случилось с цесаревичем?
        Я тут же поспешил его успокоить, сказав, что цесаревич жив и здоров, и что он всего лишь желает сделать своему августейшему отцу срочное сообщение государственной важности.
        В сопровождении адъютанта и двух казаков мы быстрым шагом направились к палатке, в которой находился узел связи. Караульные кубанцы и «пятнистые» лихо отдали нам честь. В палатке, у радиостанции - железной коробке, на которой мигали какие-то светящиеся разноцветные точки, - на стуле сидел старший связист, офицер с погонами подпоручика. Увидев меня и Государя, он вскочил и четко доложил, - Ваше Величество, на связи крейсер «Москва», в данный момент находящийся в Пирее. У аппарата цесаревич Александр Александрович лично. Докладывает дежурный по узлу связи лейтенант Овсянкин.
        Государь кивнул, и подпоручик-лейтенант повернул на радиостанции какую-то ручку, потом взял в руку штуку, которые потомки называют микрофон, связанную с самой радиостанцией длинным витым шнуром, и поднес ее к лицу. - «Москва», я, Плоешти, - Государь на связи. - Откуда-то из рации раздался хорошо знакомый мне, взволнованный бас цесаревича. - ПапА, как ты меня слышишь?
        Дежурный протянул Государю микрофон, и вполголоса сказал. - Говорите сюда, Ваше Величество. - После чего скромно отступил в сторону. Встревоженный самодержец взял микрофон и громко произнес в него. - Саша, ради всего святого, скажи, наконец, что там у вас стряслось? Все ли у вас живы и здоровы?
        В ответ он услышал. - Дорогой ПапА, мы с Божьей помощью, все живы, здоровы и невредимы, но сегодня произошло нечто невероятное. Впрочем, я расскажу все по порядку.
        Итак, мы были в гостях у нашей кузины Ольги Константиновны и короля Георга, когда нам сообщили о том, что к Пирею движется британская эскадра в составе шести броненосцев и нескольких кораблей меньших размеров. Я со своими спутниками быстро вернулся на «Москву», предполагая, что эти подданные королевы Виктории приближаются к Пирею с недобрыми намерениями.
        Дело в том, что сразу, как только мы вошли на внешний рейд Пирея, порт немедленно покинул британский корвет-стационер. Я предполагал, что он ушел навстречу британской эскадре, которая, как писали газеты, вышла с Мальты в сторону Проливов. Мы посчитали, что британский адмирал захочет спровоцировать вооруженное столкновение с крейсером «Москва», или с корветом «Аскольд», находящимся в Пирее в качестве стационера. Так оно и случилось. Подошедшая к Пирею эскадра предъявила ультиматум, который звучал примерно так. - «Сдавайтесь, или будете уничтожены!»
        Государь был ошарашен. - Что я слышу, Сашка! - Эти британские мерзавцы осмелились напасть на корабли под андреевским флагом? - Без объявления войны?! - Недоумение переросло в настоящий царский гнев. - Какая неслыханная подлость и наглость!
        - Да, ПапА, именно так и произошло, - продолжил свой рассказ цесаревич. - Этих бешеных британцев не остановил даже вымпел на мачте «Москвы», показывающий, что на корабле находится наследник Российского престола. Они флажным сигналом сходу потребовали, чтобы мы спустили флаги и сдались. Естественно, что и командир «Москвы», капитан 1-го ранга Остапено, и командир «Аскольда», капитан 2-го ранга Тыртов, наотрез отказались выполнить требование наглецов. А когда «Аскольд» вышел из бухты Пирея, намереваясь присоединиться к «Москве» на внешнем рейде, англичане открыли по нему огонь.
        - Это возмутительно! - Воскликнул Государь, от волнения чуть не оборвав шнур, который связывал микрофон с радиостанцией. - Неужели британцы считают нас чем-то вроде китайцев, которых можно безнаказанно унижать и убивать?!
        - Но сегодня им это не удалось, - в голосе цесаревича зазвучали радостные и гордые нотки, - крейсер «Москва» в одиночку расправился со всей британской эскадрой за каких-то десять минут. Шесть мощнейших британских броненосцев на глазах у многих тысяч жителей Пирея пошли ко дну у входа в гавань. При попытке бегства с места сражения, расстреляны две канонерские лодки, фрегат и корвет. Два военных транспорта с войсками и артиллерией захвачены. С нашей стороны потери минимальные - на «Аскольде» повреждена верхняя палуба, убито два матроса, раненые шесть матросов и один офицеров. Все они размещены в лазарете «Москвы». Военный доктор, капитан-лейтенант Васильев заверил меня, что их жизнь и здоровье вне опасности. Сегодня вечером двух раненых, которым требуется хирургическая операция, на вертолете отправят в Константинополь.
        На «Москве» повреждений и потерь в людях нет. Если конечно не считать надорванных от хохота животов. Неприятель же потерял, по самым приблизительным подсчетам, более пяти тысяч человек убитыми и утонувшими, и еще примерно столько же сумели добраться до берега, где и были интернированы греческими властями.
        - Так им и надо! - Воскликнул Государь, - думаю, что после этой истории, спеси у них резко поубавится. Я немедленно прикажу наградить всех участников этого сражения. Саша, будь добр, приготовь наградные листы. И не стесняйся. Командирам «Москвы» и «Аскольда» - по Георгию 4-й степени, офицерам артиллерийских расчетов «Москвы», что топили британцев - всем по Владимиру 4-й степени с мечами. Прочим господам офицерам - «клюкву», всем нижним чинам кораблей - солдатские «Георгии». Капитану 2-го ранга Павлу Тыртову, кроме того, за верность долгу и мужество - следующий чин и золотое оружие за храбрость.
        - Слушаюсь, Ваше Величество, - цесаревич снова перешел на официальный тон. - Я немедленно отправлю вам описание произошедшего сражения, подкрепив его фотографиями, сделанными нашими гостями из будущего. Они запечатлели все - появление британской эскадры, ее наглые требования, первый выстрел, и полный разгром британцев.
        - Жду с нетерпение, - ответил Государь, - Сашка, когда ты вернешься?
        Немного помолчав, цесаревич ответил. - Сначала я закончу тут кое какие дела в Афинах. Ведь, Ваше Величество, железо надо ковать пока горячо. Надо закончить переговоры с королем и королевой, тем более, что из-за произошедшего в территориальных водах Греции наглого нападения английского флота на корабли под андреевским флагом, Греция считает себя оскорбленной, и может потребовать от Британии компенсации.
        Так что мы пробудем здесь до завтра, может - до послезавтра. Сегодня делами заняться уже, наверное, не удастся, в Афинах торжества, греки гуляют так, будто это их флот разгромил англичан.
        Да, ПапА, еще одна новость - наши друзья выудили из воды нашего зятя, Альфреда, герцога Эдинбургского. Слава Богу, он жив, и даже не ранен. Вид, правда, у него был весьма жалкий. Когда его на вертолете доставили на борт «Москвы», сын королевы Виктории напоминал мокрую курицу, а точнее, мокрого павлина. Он мне наговорил много интересных глупостей, но об этом потом. После Афин, если будет на то Ваше соизволение, я собираюсь посетить Константинополь. Посмотреть на Второй Рим, поговорить с людьми.
        Государь кивнул. - Хорошо, Сашка, конечно поезжай. - Но помни, что я жду тебя с нетерпением. - До свиданья.
        - До свиданья, ПапА, - ответил цесаревич и рация замолчала.
        На этом беседа Государя с цесаревичем закончилась. Мы вышли из палатки. По дороге к своей резиденции Государь был молчалив и задумчив. Должно быть, он прикидывал, чем может закончиться сегодняшняя победа при Саламине. Ведь вполне вероятно то, что узнав о гибели своей эскадры, Британия объявит войну России.
        - Да и черт с ними! - Воскликнул Государь, словно догадавшись, о чем я думаю. - Все равно этот гнойник в отношениях с Великобританией пришлось бы рано или поздно вскрывать. Наши потомки доказали нам сегодня две вещи. Во-первых, они не оставили безнаказанной наглую попытку унизить наш флаг, а во-вторых, показали, что даже целая эскадра броненосцев не может устоять и перед одним из боевых кораблей из будущего. - Перед одним! - А сколько их у них в эскадре?! - Николай Павлович, - обратился он ко мне, - с сегодняшнего дня - вы канцлер Империи. Указ о вашем назначении вы получите к ужину. Ну, а пока, попросите нашу дорогую Нину Викторовну заглянуть ко мне на чай, и подготовьте ноту протеста по поводу наглых, я бы даже сказал пиратских действий англичан. И распорядитесь, чтобы товарищ министра Николай Карлович Гирс в столице, как можно быстрее вручил эту ноту британскому послу в России. Посмотрим, как они на это отреагируют!
        - Будет исполнено, Государь, - ответил я, - завтра же курьер с нотой протеста отправится в Петербург.
        12 июня (31мая) 1877 года, три часа дня, Внешний рейд Пирея. Крейсер «Москва».
        Старший лейтенант СПН ГРУ Бесоев Николай Арсеньевич.
        Как писал один русский классик. - «Тятя, тятя, наши сети притащили мертвеца…» - Правда сей «мертвец» живехонек, хотя от стыда и готов наложить на себя руки. Знакомьтесь - Его Королевское Высочество, принц Альфред Саксен-Кобург-Готский, герцог Эдинбургский, второй сын королевы Виктории, главный филателист Великобритании, муж дочери императора Всероссийского Марии Александровны, любимой и единственной сестры цесаревича Александра. Потом я прочитал, что Лондонское «общество» считало русскую принцессу слишком надменной… Ага, чья бы корова мычала, джентльмены, блин…
        А дело было так… Сразу после того как прозвучал последний выстрел, капитан 1-го ранга Остапенко вызвал к себе на ГКП командира прикомандированного взвода морской пехоты старшего лейтенанта Аскерова и отдал ему приказ. - Товарищ старший лейтенант, спустите на воду все что может плавать. Один катер направьте на «Аскольд» - необходимо немедленно доставить сюда всех раненых и их доктора. Всем остальным задача - собрать с поверхности воды и шлюпок всех джентльменов-офицеров. С ними жаждут пообщаться товарищи из разведки. В случае оказания сопротивления, незамедлительно применяйте оружие на поражение. Демократии тут нет. Всех матросов посылайте к берегу, тут близко, вода теплая, акул нет - доплывут. Кто не умеет плавать - пусть учится… Особо проверьте место гибели их флагмана, может адмирал Горнби все же выжил. На море всякое бывает. Все понятно?
        Высокий смуглый старлей с тонкими черными «чингисхановскими» усиками, приложил руку к щегольскому черному берету. - Так точно, товарищ капитан 1-го ранга, понятно. Разрешите исполнять?
        - Исполняйте! - Кивнул командир «Москвы» и повернулся к цесаревичу. - Через полчасика - час, Ваше императорское Высочество, наши морпехи соберут урожай водоплавающих. И тогда мы все узнаем: кто, когда и зачем…
        Так вот, герцога Эдинбургского выловили из воды не морпехи, а наши телевизионщики, парившие на вертолете над, так сказать, полем боя. Они увидели, как на месте утопления броненосца «Султан» происходит маленькая трагедия. Среди разного плавающего мусора и обломков рангоута в воде вяло шевелится едва подающее признаки жизни тело одного из офицеров. Команда броненосца, в панике покидавшая тонущий корабль бессовестно бросила своего оглушенного взрывом командира. Контуженный, с рассеченной головой джентльмен, в воде очухался, и стал звать на помощь. Но его подчиненные на единственном уцелевшем яле стремились как можно быстрее покинуть место сражения. И они сделали вид, что не слышат истошные вопли своего тогущего командира.
        А не утоп сей джентльмен только потому, что он перед экстренным покиданием тонущего корабля успел надеть пробковый спасательный пояс… Да-с, век живи, век учись - нация просвещенных мореплавателей, а трое из четырех моряков Роял Нэви банально не умеют плавать.
        Ну, а наши люди добрые. Взяли, и сбросили ему линь с лямочным сидением, ведь Ка-27 ПС - вертолет-то пассажирско-спасательный. После некоторых мучений - британец после контузии плохо соображал - его удалось поднять на борт. Съемочную группу, во избежание неизбежных на море случайностей, сопровождали два морпеха. Так вот они, как только электролебедка подняла британца в кабину, тут же уложили его мордой в пол, и скрутили руки за спиной. Нафиг, ибо нефиг. Кстати, при обыске у джентльмена нашелся за поясом припрятанный револьвер. Хотя, чему удивляться, если даже в торговом флоте, офицеры-джентльмены вынуждены постоянно носить при себе стволы, чтобы их же матросы не порезали своих командиров втихаря финками на ленточки для бескозырок. Уже на борту «Москвы» выяснилось, ЧТО именно выловили наши «звездовцы»… Или, точнее - КОГО.
        И вот этот императорский зятек стоит на палубе «Москвы», мокрый как мышь… Волосы и борода слиплись, и висят сосульками, на темени кровавая ссадина… Короче, «картина маслом» - по-латыни - Vae victis, а по нашему - «Горе побежденным». Сейчас он похож на случайно спасшегося Робинзона Крузо в мундире офицера Роял Нэви.
        А перед ним стоит цесаревич Александр Александрович, с иронической усмешкой на устах, уперши руки в боки, подобно Тарасу Бульбе. Так и кажется, что сейчас прозвучит бессмертный вопрос: «Ну что, сынку, помогли тебе твои ляхи?» - Или, в переложение на нынешнюю суровую действительность: «Ну что, зятек, королевский флот действительно так крут, как его малюют?» - Ведь три года назад, во время визита герцога Альфреда в Россию наследник Российского престола даже сдружился с ним. Тогда герцог Эдинбургский увез из Санкт-Петербурга молодую жену, единственную дочь императора Александра II. И вот теперь они снова встретились, только в совсем других обстоятельствах. На лице англичанина досада, стыд и смущение. А на лице цесаревича, легкая усмешка и торжество. Кажется, что он сейчас скажет. - И за кого только мой отец отдал свою единственную дочь?!
        Но первым прервал затянувшееся молчание не он, а недоутопленный герцог. - Алекс, значит, адмирал был прав, и это ты сам все придумал. Вся эта Югороссия - это твое и только твое детище! Неужели, ты устал ждать смерти своего отца, и решил сам возложить на себя венец Византийских Императоров? - Вы не забыли Севастополь, тайно готовились, строили корабли, которые должны были стать самыми сильными в мире… Кто эти люди, итальянцы, французы… Хотя нет, я понял - это экспедиция адмирала Бутакова! - Так вот зачем он приходил сюда, в Средиземное море… Его корабли доставили из Кронштадта команды и вооружение для новой эскадры? Алекс, чего ты хочешь - власти над миром? Чтоб Россия была везде, и над ней никогда не заходило солнце? - Алекс, берегись, против тебя будет вся мощь Британской империи!
        Цесаревич усмехнулся. - Фредди, оглянись вокруг, где эта мощь?! - Половина ее уже на дне Сароникского залива. А тех, кому посчастливилось уцелеть, греки вылавливают баграми, как мусор после половодья… Скорее уж на нас ополчится клан Ротшильдов и прочих денежных мешков лондонского Сити. Вашей военной мощи я не боюсь, а за все гадости, которые вы готовите для России, мы сумеем вас наказать. Да так, что вы в следующий раз подумаете - стоит ли поднимать оружие на нас и наших союзников… Правильно было сказано, что Британия отвернулась от Господа к Маммоне, и теперь ваши боги это Фунт и Стерлинг. - Цесаревич вопросительно посмотрел на капитана 1-го ранга Остапенко, тот, молча кивнул, - Фредди, признаешь ли ты себя моим пленником?
        - Это как в рыцарских романах, Алекс? - Герцог Эдинбургский поднял голову. - А что, у меня есть выбор?
        - Есть. - Ответил цесаревич. - Поскольку вы напали на русские военные корабли без объявления войны, то я могу повесить тебя на ноке реи, как обычного пирата. Военный суд в этом случае будет простой формальностью. Но это причинит горе моей сестре Марии… Хотя, если ты настаиваешь? И не оглядывайся, специально для тебя, прекрасная рея имеется на грот-мачте «Аскольде», на который вы так подло напали.
        - Алекс, я покоряюсь силе и признаю себя твоим пленником! - Герцог вздохнул и осмотрелся по сторонам. - Но скажи мне честно, как бывший друг, откуда взялись все эти люди, корабли и прочие чудеса, вроде того летающего аппарата, что вытащил меня из воды?
        - Фредди, подойди-ка сюда, - цесаревич поманил зятя к себе, и склонившись к его уху продолжил, - если я скажу тебе хоть частичку всей правды, то ты пойдешь и повесишься сам. Это очень страшная правда, даже я не знаю ее всю до конца, и поверь, знать просто не хочу. Вспомни Святое Писание: «Во многой мудрости много печали; и кто умножает познания, умножает скорбь»… Цесаревич повернулся к командиру «Москвы», и продолжил уже по-русски. - Господин капитан 1-го ранга, я хочу попросить вас, чтобы вы распорядились, насчет моего пленника. Его надо переодеть в сухую и чистую одежду без знаков различия, но соответствующую его рангу и положению. Неплохо было бы показать его вашему врачу, мне не нравится его рана на голове. И к тому же, у бедняги скорее всего сильная контузия. Надо о нем позаботиться, это все-таки, какой никакой, а родственник. Потом он снова повернулся к герцогу. - Фредди, ты иди-иди, мы с тобой потом поговорим.
        Когда пленника увели, их цесаревич отозвали меня в сторону. - Господин поручик, я хочу посоветоваться с вами по одному щекотливому вопросу, в котором вы, как я понимаю, кажется дока…
        12 июня (31мая) 1877 года. Вечерние французские газеты:
        « Фигаро »: «Второе Саламинское сражение! Морское могущество Британии оказалось блефом!»
        « Пти Паризьен »: «Их топили один за другим! Русская „Москва“ оказалась страшной машиной смерти!»
        12 июня. Вечер. Париж. Елисейский дворец.
        Президент Французской Республики маршал Мари-Эдм-Патрис-Морис де Мак-Магон, герцог Маджентский, и министр иностранных дел Франции герцог Луи Деказ.
        - Итак, герцог, русские снова удивили нас! - Обиженным голосом обратился президент Французской республики к главе своего внешнеполитического ведомства. - Точнее, не удивили, а ужаснули. - Что происходит в мире? Я лично ничего не могу понять… Какая-то таинственная эскадра, корабли разрушающие империи с многовековой историей, летающие железные монстры, изрыгающие огонь. Я, старый военный, дослужившийся до маршала, побывавший во множестве сражений, не могу дать вразумительного объяснения происходящему! Герцог, ну что вы молчите, неужели вам нечего мне сказать?
        Герцог Деказ зябко поежился. Ему действительно почти нечего было сказать своему патрону, хотя все французские дипломаты и их агенты на Балканах лезли из кожи вон, чтобы пролить свет на происхождение и военный потенциал таинственной силы, которая недавно словно упала с неба. Эта сила вдребезги разбила хрупкое европейское равновесие, которое только-только начало выстраиваться в мире после образования Германской империи. Но шпионы и дипломаты сообщали в МИД лишь куцые, отрывочные сведения, большая часть из которых напоминала бред душевнобольного.
        - Господин Президент, мои люди делают все возможное, чтобы добыть достоверные сведения об этой проклятой эскадре. Им удалось узнать, что она состоит из более десятка кораблей. Командует ею некий адмирал Ларионов. По данных моих агентов в российском морском ведомстве, такой адмирал на российской службе не числится. Часть кораблей этой эскадры находится в Мраморном море, часть - в Черном, часть - в Эгейском. Их флагманский корабль - чудовищный по размерам, и плоский как стол монстр, со странно загнутым вверх носом, наподобие турецкой туфли. Именно с него и взлетают таинственные летательные аппараты. По отрывочным данным, которые нам удалось получить, сейчас он находится в Черном море, на рейде Варны. Моим агентам стало известно, что с помощью этих аппаратов были уничтожены силы турок в Закавказье и Черногории. Если верить выжившим, то применение этих летающих чудовищ похоже на кару божью, обрушившуюся на библейские Содом и Гоморру. Сплошной огонь, льющийся с небес, выкашивающий людей, как коса смерти. Чудовищной силы взрывы, разваливающие каменные крепости так же легко, как ребенок сокрушает
игрушечные домики в песочнице.
        - Герцог, а вашим людям можно доверять? - Ворчливо спросил у своего министра престарелый маршал. - Может быть, они просто спятили при виде ужасов войны. Мне доводилось видеть подобную реакцию нестойких разумом солдат во время боевых действий, например, под Севастополем.
        Герцог Деказ тоскливо вздохнул. - Господин Президент, мы, конечно, делаем поправку на чрезвычайные обстоятельства, при которых получена эта информация. Но при перекрестной проверке полученные моими людьми сведения в основном подтверждаются.
        Маршал Мак Магон прикрыл глаза рукой, потом, потер виски, пытаясь освободиться от мигрени, которая мучила его с самого утра. - А как вы, герцог, прокомментируете сражение, разыгравшееся у острова Саламин. - Ведь там были разгромлены не какие-то полудикие турки, а лучшая эскадра британских броненосцев?
        Герцог Деказ внезапно оживился. - Об этом сражении, господин маршал, мы имеем информацию из первых рук. В Пирее с берега за ним наблюдал наш военный атташе. Из полученной от него телеграммы мы узнали, что корабль, носящий имя «Москва», был без объявления войны атакован шестью броненосцами Ройал Нэви, несмотря на то, что в момент нападения на этом корабле находился наследник Российского престола цесаревич Александр…
        - Весьма опрометчивый с их стороны поступок, - проворчал маршал, и взъерошил свои моржовые усы, - впрочем, продолжайте, герцог.
        - Британцы успели сделать всего несколько выстрелов, и попали лишь единожды - в русский стационар - корвет «Аскольд», который в этот момент двигался к выходу из бухты. Однако попадание было удачным - снаряд, который, правда, не разорвался, угодил в группу русских моряков, стоявших на баке, и наблюдавших за приближающимися английскими кораблями. А потом… А потом, потом в дело вмешалась «Москва» и началось такое, чего не было еще ни в одном морском сражении… С «Москвы» полетели огненные стрелы, напоминавшие конгревовские ракеты, только более крупные по размерам, и более разрушительные по своему действию. От попадания этих ракет практически сразу затонули броненосцы «Александра», «Инвисибл», «Свифтшур» и «Дифенс». Причем в донесении особо отмечено, что огонь велся по двум целям одновременно. Сила взрыва одного такого ракетного снаряда, по оценке специалистов составляла от полутора до двух тонн пороха.
        - Это нонсенс! - Вскричал Мак-Магон, - столько пороха невозможно запихнуть в один снаряд! Ваши специалисты ошиблись!
        - Увы, нет, - пожал плечами герцог Деказ, - похоже, что русским удалось создать очень мощную и весьма компактную взрывчатку. В противном случае, как вы объясните вот это. - Броненосец «Инвисибл» разломился пополам всего от трех прямых попаданий ракетных снарядов. С остальными дело обстояло не лучше. «Александра» - взрыв порохового погреба после двух попаданий. «Свифтшур» - одно попадание, но взрывом вырвало такой кусок борта, что в получившуюся дыру смогли бы заехать сразу два паровоза. «Дифенс» - переломился пополам от двух близких попаданий, как и «Инвисибл», и к тому же, на нем произошел еще и взрыв котлов. Можно сказать, что русские просто развлекались, ведя стрельбу по британским кораблям, как в тире.
        Кроме того, единственное орудие, стоявшее в округлой по форме носовой башне «Москвы», открыло по британским кораблям неожиданно частый и точный огонь. Снаряды, выпущенные этим орудием, имели огромную разрушительную силу. После нескольких попаданий английские броненосцы получали подводные пробоины, в результате которых они начинали опасно крениться, после чего переворачивались. Так погибли броненосцы «Ахиллес» и «Султан». Средиземноморская эскадра Ройал Нэви была уничтожена всего за какие-то четверть часа!
        - Боже мой! - Воскликнул изумленный Мак-Магон, - как все просто и страшно! - Один единственный корабль за четверть часа утопила эскадру новейших броненосцев. Значит, эскадра этих таинственных кораблей способна так же легко уничтожить всю основу могущества Британии - ее военно-морской флот! А летательные аппараты, тысячами истребляющие пехоту и кавалерию, так же легко разгромят противостоящие им сухопутные силы! И не забывайте о миллионах казаков, что один раз уже брали Париж. Вы понимаете, герцог, что это означает?
        - Да, господин Президент, - ответил министр, вытирая батистовым надушенным платочком свой внезапно вспотевший лоб, - это значит, что эскадра, так непонятно и таинственно возникшая из ничего, оказалась способной сокрушить любую европейскую державу, и стать силой, диктующей свою волю всему миру.
        - Герцог, вы и ваши люди должны, во что бы то ни стало найти возможность выйти на руководства этой силы, и предложить им союз на любых условиях. Только в этом я вижу спасение нашей старой милой Франции. Только в этом. Можно попробовать сделать это через нашу русскую агентуру. Если я правильно понял, эта таинственная эскадра и ее руководство действует в полном согласии с верховной властью Российской империи.
        Герцог Деказ кивнул. - Да, это так, господин Президент. Отмечены оживленные контакты людей этой эскадры с цесаревичем Александром. Из Лондона получена непроверенная информация о том, что Первый Лорд Адмиралтейства, считает наследника Российского престола инициатором всей этой акции…
        - Воздействуйте на своих людей в России всеми доступными вам средствами. - Президент Мак Магон почти кричал. - Дайте им денег столько, сколько возможно, займите их у Ротшильдов, угрожайте, шантажируйте, обещайте все, что они захотят получить! - Это единственный шанс для Франции.
        И еще - сделайте все возможное и невозможное, чтобы не состоялся союз этой новой силы с нашим смертельным врагом - Германией. Не останавливайтесь ни перед чем. - Франция простит вам все! Наше счастье, что жена их покровителя цесаревича ненавидит бошей, которые ограбили и унизили ее родную Данию. Но это очень слабая ниточка, в политике нет любви и ненависти, есть только голый расчет. А Бисмарку есть, что им предложить в войне с Англией. Сотни тысяч отлично вышколенных германских гренадер, поставят Британию на колени, стоит их только переправить на острова… Поверьте, в Ла-Манше вполне может повториться Дарданелльская история. Но, сперва Бисмарк потребует отдать ему нас!
        - Господин Президент, мы собираемся отправить в Константинополь месье Жюль Верна. Он очень занят, и не хочет ехать, так как судится с одним из авторов, обвинявших его в плагиате. Мы переговорили с судьей, но спор пока не разрешился. Нужны деньги, а бюджет нашего министерства очень ограничен. Очищенный от всех обвинений месье Жюль Верн, чрезвычайно заинтригованный информацией о таинственных кораблях и необычных летательных аппаратах, собирается, выехать в Марсель сразу же, как закончится тяжба, и он получит на руки нужное решение. Там он должен сесть на пароход, идущий в Афины. В столице Греции он наймет небольшое греческое судно, которое доставит его в Константинополь. Все будет увлекательно и авантюрно, как в его романах.
        - Отлично, герцог, действуйте. Только поживее, а то вот, полюбуйтесь, что пишут эти щелкоперы! - Президент бросил на стол бульварный листок с хлестким заголовком. - «Известный всему миру французский сочинитель Жюль Верн направляется в Константинополь с тайным поручением Президента Мак-Магона!». - Можете докладывать мне в любое время дня и ночи все, что вы узнаете об этой эскадре, о ее возможных альянсах, и о наших успехах в установлении контактов с представителями этой таинственной силы.
        12 июня (31мая) 1877 года. Вечерние австрийские газеты:
        « Винер Цейтнунг »:«Пиратское нападение на британскую эскадру! Русские варвары цинично нарушили все нормы международного права! Кто сможет остановить кровавых каннибалов?!»
        « Нойес Фремденблатт »:«Зверское истребление беззащитных британских моряков! Неравный бой доблестной эскадры королевы Виктории! Русские душегубы и греческие пираты добивали тонущих англичан веслами и баграми!»
        12 июня. Вечер. Вена. Дворец «Шеннбрун»
        Император Австро-Венгрии Франц-Иосиф и министр иностранных дел империи граф Дьюла Андраши
        Министр иностранных дел Австро-Венгерской империи граф Андраши, несмотря на поздний час, был срочно вызван императором во дворец.
        - Граф, это черт знает что! - Возмущенно воскликнул Франц-Иосиф, - кивнув на кучу вечерних газет, сваленных на диване. - Эти русские, кажется, совсем уже потеряли чувство меры! Им, похоже, уже надоело безнаказанно истреблять бедных турок, и они решили продолжить это увлекательное занятие с британцами! Причем, получается это у них неплохо, британцы оказались ничуть не лучше турок! Всего четверть часа, и шесть новейших броненосцев, два фрегата и корвет Средиземноморской эскадры Англии уже на дне! - А что было бы, если с этой «Москвой» повстречался наш флот? Почитайте, что пишут газеты. - Вот слова командира «Москвы», сказанные им иностранным журналистам, - «британская артиллерия, захваченная нами на пароходе „Глория“, годится только для переплавки на ночные горшки» - да-да, этот варвар собрал так называемую «пресс-конференцию для греческих и иностранных журналистов», где сказал много нелестных слов про Британскую империю вообще и британский флот в частности.
        Граф Андраши после слов императора поежился, словно за шиворот ему заползла жаба. Ему даже не хотелось думать о том, что для разгрома не такого уж большого флота двуединой монархии, этому русскому кораблю-убийце понадобилось бы гораздо меньше времени. Да что там «Москва», хватило бы наверное и самого маленького из русских кораблей, который обычно приносит «Москве» тапочки.
        - Мне вчера сообщили о том, - начал граф Андраши, - как «порезвились» в Черногории железные птицы, взлетающие с русского корабля, - он вздохнул, - я о них вам в прошлый раз уже рассказывал. Они совершенно уничтожили турецкую армию, двигавшуюся на Цетинье. Нескольким совершенно ополоумевшим дезертирам этой армии удалось добраться до нашей границы. По рассказам турок откуда-то с неба на них неожиданно обрушился град снарядов, снаряженных взрывчатым веществом огромной разрушительной силы, и целые реки адского огня, который продолжает гореть даже в воде. Метали огонь и снаряды эти самые железные птицы. И вот результат - турецкая армия частью уничтожена, частью - просто разбежалась, и как организованная сила уже не представляет никакой опасности для своих врагов. Черногорцы и сербы ликуют.
        По мере того, как Андраши рассказывал о гибели в Черногории турецкой армии, император все больше и больше мрачнел. Когда граф закончил свое повествование, Франц-Иосиф подозрительно посмотрев на своего министра, вдруг спросил. - Скажите честно, Дьюла, ведь еще это не все неприятные известия, который вы для меня приготовили?
        Андраши, тяжело вздохнув, достал из красной бархатной папки несколько листов бумаги, потом поднял печальные глаза на своего монарха, и сказал. - Да, Ваше Величество, я вижу, что от вас ничего скрыть не удастся. Известия, которые мне удалось получить от своих агентов из Плоешти и Афин, приводят меня в ужас. Вот, первое из них Русский император отправил в отставку канцлера Горчакова, по официальной версии - «по состоянию здоровья». А его место назначен бывший посол России в Турции, глава русской разведки, ярый наш ненавистник граф Игнатьев.
        Положив бумажку на мраморный столик, Андраши взял в руки очередной документ, и продолжил. - По данным нашего военного наблюдателя в Ставке русской армии, в Плоешти из Константинополя прибыла некая госпожа Антонова, которая оказалось никем иным, как полномочным представителем силы, захватившей столицу Турции. Самое пикантное, что эта дама носит чин полковника… - при этих словах бакенбарды императора от возмущения встали дыбом, как усы у мартовского кота.
        - Так вот, - продолжил Андраши, - госпожа полковник регулярно встречается с императором Александром, и подолгу с ним о чем-то беседует. Любовные утехи в данном случае отпадают, так как к их беседе время от времени присоединяется новоиспеченный министр иностранных дел граф Игнатьев. О чем они беседуют - нам узнать не удалось. Более того, бесследно исчез наш тайный агент, пытавшийся подобраться поближе к дому, где происходили эти встречи. Мы полагаем, что его выследили, схватили, допросили и убили. Русские палачи в застенках бывают чертовки убедительны.
        - Какое варварство! - Возмущенно воскликнул император, - эти русские свиньи в очередной раз продемонстрировали свою первобытную жестокость - они убили нашего храброго офицера лишь за то, что он исполнял свой долг. Тем более, не предъявив ему обвинения, без суда и следствия…
        Граф Андраши лишь развел руками, тем самым показывая монарху, что, дескать, уповать на милосердие дикарей из этой азиатской Московии - бесполезное дело.
        - Продолжайте, граф, - немного успокоившись, сказал император, и министр иностранных дел достал из своей красной папки очередную бумагу.
        - Ваше Величество, в Афинах, куда корабль «Москва» пришел под брейд-вымпелом наследника российского престола, некий капитан Тамбовцев ведет секретные переговоры с королем и королевой Греции о заключения договора о предстоящем разделе между королевством и захватчиками «турецкого наследства». - Ни больше, ни меньше!
        - Даже так! - Воскликнул изумленный этим известием Франц-Иосиф, - а, как же мы, ведь именно наша империя по праву должна получить все европейские владения Турции?
        - Я понял так, что наша империя у них в списке наследников вымороченного имущества султана Абдул-Гамида вообще не фигурирует.
        - А как же обещанные нам Россией Босния и Герцеговина?! - Возмутился двуединый монарх.
        - Ваше Величество, а Россия, формально, не имеет никакого отношения к проходящим в Афинах переговорам. - Их ведет никому неизвестный капитан Тамбовцев, а цесаревич Александр всего-навсего заглянул в столицу королевства для того, чтобы навестить своего зятя и кузину.
        - Какое византийское коварство, граф! - Продолжал бушевать император, - вы только посмотрите - стоило попасть этим наглецам в столицу Восточной Римской империи, как тут же они стали копировать манеру вести дела, словно они вернувшиеся домой византийские базилевсы! - Внезапно Франц-Иосиф поперхнулся, выпучив глаза. - Византийские базилевсы…
        Граф Андаши вздохнув, продолжил. - К сожалению, мы никак не можем помешать этим переговорам, если в греческом парламенте у нас и есть свои люди, то они не рискнут выступить против общественного мнения. А оно сейчас полностью на стороне русских. Как и в Герцеговине, Сербии, Черногории, Болгарии, и прочих землях, которые только и ждут, чтобы их освободили от турок. В конце месяца состоится Константинопольский Собор который должен будет избрать нового патриарха… Вы правы, хотя бы в одном, эти русские восстановили древний византийский православный канон императора Константина, и при открытии собора перед клиром и миром выступят император Александр и адмирал Ларионов.
        - Что же вы предлагаете делать, граф, - вздохнув, удрученного сказал император, - этого совершенно нельзя допустить, ведь не можем же мы сидеть сложа руки, и преспокойно наблюдать за тем, как у нас под боком растет, набирая силу, новая могучая держава, которая не испытывает не малейшей симпатии к нашей империи. Более того, из мелочного эгоизма мы сделали русским столько зла, что они должны нас люто ненавидеть, как и все прочие перечисленные вами народы.
        - Ваше Величество, я собираюсь встретиться с канцлером Германской империи Бисмарком, который, как я слышал, выехал из Берлина для личных переговоров с русским императором. Я телеграфировал ему, и мы достигли предварительной договоренности встретиться с ним в любом удобном для него месте, например, в Лемберге, где мы могли бы обсудить наш общий взгляд на события, которые происходят сейчас на Босфоре.
        Император поднял голову. - Граф, я полностью рассчитываю на вас. Напомните канцлеру Бисмарку о тех договоренностях, которые связывают наши империи, о том, что именно мы, европейцы, должны вместе противостоять русскому натиску, который грозит смертельной опасностью всему цивилизованному миру. Скажите ему, что мы уповаем, единственно, лишь на защиту Германской империи.
        12 июня (31мая) 1877 года, вечер, Пирей.
        Капитан Тамбовцев Александр Васильевич.
        Навязанное нам морское сражение закончилось полным разгромом противника. Надводные корабли англичан быстро стали подводными, за исключением транспортов. Они спустили флаги, и сдались на милость победителя.
        Мы обошлись, в общем-то, без потерь. А вот «Аскольду» досталось. Бритты ухитрились всадить в него снаряд из орудия главного калибра, и как сообщил нам капитан 2-го ранга Тыртов, на корвете есть убитые и раненые. Печально…
        Весь бой я, если сказать честно, пробездельничал. Стоял на мостике с биноклем, и наблюдал за избиением супостатов. Надо сказать, что ребята с «Москвы» провели его мастерски. Греки на берегу гавани тоже наблюдали за истреблением британской эскадры, и громкими криками приветствовали каждый буль-буль очередной жертвы «Москвы».
        И кто мне говорил о симпатиях греков к Британии? Тут, помимо всего прочего, все хорошо помнили, как нынешний премьер-министр Англии во время восстания греков на Крите, высказался против какого бы то ни было уменьшения прав или территории Турции. И как министр иностранных дел лорд Стенли запретил капитанам английских судов перевозить с Крита греческих беженцев, женщин и детей, спасавшихся от дикой резни, учиненной башибузуками.
        Когда отгремели взрывы, и на поверхности воды остались лишь обломки, я направился в свою каюту, где еще раз прикинул расклад сил во властных структурах Греции. По всему выходило, что греки будут на нашей стороне. Во всяком случае, они всерьез готовились к возможной войне с Турцией. В конце 1876 года, после начала военных действий в Сербии и Черногории, начались волнения в Фессалии и Эпире, населенных преимущественно греками. Когда оттуда начали доходить вести о турецких зверствах, всю Грецию охватило сильное возбуждение. Парламент вотировал экстраординарный кредит в 10 млн. драхм на военные приготовления, и принял предложение о призыве под ружье 120 тысяч человек. И это при менее чем двухмиллионном населении страны?
        А в начале 1877 года был принят и закон о всеобщей воинской повинности. В апреле 1877 года, когда Россия объявила войну Турции, греки были готовы выступить вместе с ней против общего врага. Но глава английского правительства Дизраэли заявил, что движение греческих войск через турецкую границу вызовет немедленное занятие Пирея британскими войсками. Гм, вот значит, когда англичане положили глаз на Пирей! Ну, что ж, попытка его занятия состоялась… Правда, результат… Можно сказать, что они его заняли. Броненосцы - место на дне Пирейской гавани, а индийские сипаи еще лет десять будут мести афинские улицы и вскапывать греческие огороды.
        Я продолжил просматривать свои бумаги. Греция приютила множество фессалийских беженцев, часть из которых поступило добровольцами в греческую армию. Я думаю, что греческие эвзоны с большим удовольствием перейдут границу бывшей Османской империи. Ну, а о сроках и месте этого перехода, как мне кажется, нетрудно будет договорится с королем и лидером парламентского большинства Трикуписом.
        Вечером на крейсер на имя цесаревича и командира «Москвы» пришло поздравление со славной победой, одержанной над численно превосходящим противником. Подписано оно было королем Георгом и королевой Ольгой. Вместе с этим поздравлением была передана лично для меня записка, в которой говорилось, что «господин Харилаос Трикупис готов встретиться с капитаном Александром Тамбовцевым в любое удобное для него время». Ну что ж, похоже, что завтра опять придется заняться дипломатией.
        13 (1) июня 1877 года, утро, Афины.
        Капитан Тамбовцев Александр Васильевич
        В королевскую загородную резиденцию мы отправились утром вместе с цесаревичем и его адъютантом, графом Шереметевым. Герцог Лейхтенбергский неожиданно «заболел», и остался на крейсере. Похоже, что «лечиться» он отправится к телевизионщикам сразу же после нашего отъезда. Эх, любовь, любовь… Пришлось его предупредить, что Ирочка - это дикая кошка, которая гуляет сама по себе. Но, кажется бесполезно…
        Ну, а мы на тех же королевских каретах снова с триумфом проехали через Пирей. В Тати нас встретила королевская чета и почетный караул с оркестром. Были исполнены гимны Греции и Российской империи.
        Мы прошли в парадный зал, где в честь гостей был уже накрыт стол. Мне бросилось в глаза поведение короля Георга. В прошлый наш визит он смотрел на меня снисходительно-вежливо. Сегодня же, после нашей победы при Саламине, он уже смотрел на меня уважительно-настороженно. Позднее я узнал, что королева вчера отправилась вслед за нами в Пирей, и с берега через подзорную трубу наблюдала за сражением. Своими впечатления от увиденного она поделилась с супругом, после чего он весьма зауважал, как представителя Югоросси, так и мощь ее боевых кораблей.
        Ну а королева, та просто светилась от гордости за своих соотечественников. Впрочем, в радости была и капля горечи. На завтрашний день были назначены похороны моряков, погибших на «Аскольде». По распоряжению короля их похоронят со всеми воинскими почестями на кладбище Афин, и отпевать их будет сам митрополит.
        Я сразу же перешел к делу, и от имени адмирала Ларионова предложил Греции заключить с Югороссией договор, по которому Греция разрешила бы нашим боевым кораблям проходить греческими территориальными водами, правом пользоваться греческим портами, и предоставила бы нам преимущественное право на добычу полезных ископаемых, которые мы надеемся найти в недрах Греции. Я знал, что страна располагает одним из крупнейших в Европе месторождений бокситов. Это алюминий, который сейчас в мире практически неизвестен и чрезвычайно дорог. А нам он понадобится, причем, в большом количестве.
        За все эти преференции мы обещали Греции территориальные приращения: Крит, Фессалия, возможно Эпир с Албанией, и полную защиту от внешней угрозы. Союзничая с нами и Российской империей Греция может навсегда забыть о любителях поживиться чужим добром. Кроме того, я намекнул, что королевству будет очень выгодно экономическое и техническое сотрудничество с Югороссией.
        Король Георг выслушал с большим вниманием мою речь, но не сказал, ни да ни нет. Хотя по конституции он и имел право подписывать международные договоры, но то, что я предложил, было слишком серьезно, чтобы с ходу дать ответ. Я понял колебания короля, и предложил закончить официальную часть, и перейти к неофициальной.
        После обеда - к сожалению, блюда были сугубо европейские - цесаревич остался поболтать со своими родственниками, а я, на предоставленной королем карете отправился к господину Трикупису… Или к сэру Трикупису?
        Я знал, что он родился в Лондоне и провел молодость в столице Британии. Трикупис не скрывал своего англофильства. Но, с другой стороны, он был трезвым политиком, и понимал, что если сейчас он будет выступать с антирусской позиции, то потеряет значительную часть своего политического влияния, и уже не получит такой поддержки на следующих выборах.
        К тому же он был, как ни странно, патриотом Греции. Поэтому я рассчитывал найти с Трикуписом общий язык.
        В общем, так оно и произошло. Старый прожженный политик, говоривший по-английски лучше, чем по-гречески, встретил меня подчеркнуто вежливо. Больше всего его интересовали не условия предложенного нами проекта договора, а мы сами. Он пытался понять - что мы собой представляем, кто за нами стоит, и каковы наши возможности. В общем, вполне резонный интерес.
        Я, естественно, не стал открывать ему все карты, а просто популярно разъяснил, что, расклад сил в Европе в скором времени кардинально изменится, и Греции выгодней быть вместе с победителями, чем вместе с побежденными. И что, в случае враждебного отношения Греции к Югороссии, возможно не приращение территории королевства, а, наоборот… Тем более, что значительная часть населения Югороссии - греки…
        Мои не совсем дипломатичные и несколько циничные выкладки были правильно восприняты господином Трикуписом. Все-таки он был прилежным учеником своих британских учителей. И в жизни придерживался несколько переиначенного девиза одного из британских дипломатов: «У Греции есть постоянные интересы…» В данном случае, наши предложения работали на интересы Греции. Поэтому, эти предложения следовало принять…
        13 (1) июня 1877 года, утро, Австро-Венгрия, Лемберг, железнодорожный вокзал, вагон канцлера Германской империи.
        Канцлер Германской империи Отто фон Бисмарк
        В Кракау, где мой поезд сделал остановку для того, чтобы сменить паровоз, я приказал своему камердинеру сбегать на вокзал, и купить сегодняшние вечерние газеты. Австрийские я быстро пролистал, обратив лишь внимание на их истерические заголовки. Они были такими, словно в Пирее русские утопили не британскую, а австрийскую эскадру.
        А вот наши, германские, изучил внимательно. Они были более спокойными и объективными. Вот, к примеру, «Дер Беобахтер»: «Четверть часа позора! Плавучие броненосные мишени королевы Виктории!». А это уже «Альгемайне Цейтунг»: «Невероятная победа „Москвы“! На британские корабли обрушился огненный ураган!». Я сравнил то, что писали эти газеты с докладами наших дипломатов из Афин, которые мне передали в последний момент на вокзале в Берлине. Я понял, что газеты практически не врут. Ну, лишь чуть-чуть, совсем немного приукрашивают. Благо русские провели экзекуцию на глазах у всей Европы, словно строгий учитель выдравший розгами провинившегося школьника на виду у всего класса.
        Из всего произошедшего я сделал один однозначный вывод - русские одним ударом смешали в кучу все фигуры, стоявшие на мировой шахматной доске. И сейчас стали возможны новые, самые невероятные, конфигурации в международных альянсах.
        В Лемберге меня ждала встреча с австрийским министром иностранных дел графом Андраши. Я уже совершенно точно догадывался, о чем он будет вести разговор. Австрия смертельно напугана появлением у ее границ нового государства, которое тут же начало из обломков поверженной Турции кроить новые славянские, да и не только славянские, государства. А это мина, заложенная под двуединой империей. Я помню слова Андраши, сказанные им в январе 1875 года на заседании коронного совета о ситуации на Балканах: «Турция поддерживает status quo мелких Балканских государств и препятствует их националистическим устремлениям. Если бы не Турция, все эти стремления обрушились на нашу голову. Если бы Босния и Герцеговина отошли бы Сербии или Черногории или если было бы образовано новое государство, чему мы не в состоянии воспрепятствовать, то нам грозила бы гибель и уже мы должны были бы взять на себя роль „больного человека“»…
        И вот теперь Турции не стало. Вместо нее откуда-то появилось Югороссия, которая обладает еще не установившимися границами, непонятным политическим устройством, зато огромной, просто, страшной военной силой. Поэтому-то Австро-Венгрия и паникует. Славянские народы, которые входят в ее состав, могут последовать примеру сербов, болгар и черногорцев. Да и венгры были бы не прочь пожить в своем собственном государстве. Что же тогда останется от лоскутной империи? Немецкий огрызок, которому просто больше некуда деваться, как прибиться к Германской империи. Так, за подобными размышлениями, я и доехал до Лемберга. Кстати, это тоже славянский город, в котором большинство его жителей разговаривали, отнюдь, не по-немецки.
        На перроне вокзала я увидел фигуру графа Андраши. Он, как всегда, был разряжен, как павлин. На нем была роскошная гусарская форма, делавшая графа неотразимым для женщин. Но я далеко не девица, мечтающая о красавце-женихе, поэтому к пышному наряду Андраши остался равнодушен.
        Я вышел на перрон. Встреча наша прошла без особых церемоний, мой визави вообще настаивал на том, чтобы она осталась в тайне. Поэтому, после рукопожатий и пары вежливых фраз о здоровье и погоде, мы прошли в мой вагон.
        Там граф сразу же начал пугать меня страшной картиной захвата русскими варварами Европы. Что-то вроде нового нашествия монголов или гуннов. Я лишь усмехнулся про себя, уж кто и может считаться в Европе гуннами, так это венгры, соплеменники Андраши. Недаром они и свою страну называют «страной гуннов» - Хунгарией. Но я не стал его перебивать, и минут десять слушал словоизвержения графа. А потом прямо спросил его. - Милый граф, а что, собственно, вы хотите от Германии?
        Андраши прервал свою речь на полуслове, и недоуменно уставился на меня. Лицо стареющего красавца пошло красными пятнами. - Господин канцлер, но ведь это страшное государство - Югороссия - сожрав одну империю, может обратить свой взор и на другие европейские государства. Например, на Британскую империю, флот которой они уже подвергли такому безжалостному истреблению.
        Я поднял вверх палец, и граф Андраши, как медиум на сеансе у гипнотизера, уставился на его кончик. - Граф, я хочу вам напомнить, что английские броненосцы были утоплены не у входа в Портсмут, Бристоль или Плимут, а у входа в Пирей. Вот только, скажите мне, какого черта их туда понесло?
        Напудренное лицо графа Андраши исказила гримаса негодования. - Господин канцлер, но ведь эта Югороссия - это часть огромной Российской империи, и мне даже страшно представить - что станет с цивилизованным миром, когда над ним нависнет тень русского медведя!
        - Двух медведей! - Усмехнулся я. - Граф, а с чего вы вдруг решили, что Югороссия и Российская империя - это одно и то же? Во всяком случае, они, по крайней мере, на словах, явно дистанцируются друг от друга.
        - Господин канцлер, но ведь все они говорят на русском языке… - взвизгнул австриец.
        Я вздохнул оттого, что приходится разъяснять прописные истины. - Ну, и что, ведь и в наших странах большинство живущих в них людей разговаривают по-немецки. Но ведь никто не скажет, что именно поэтому Австро-Венгерская империя и Германская империя - одно целое. Мы, конечно, дружим, но ведь бывало и так, что мы воевали. Вспомните Кениггрец лет десять назад… - Графа Андраши даже передернуло, когда он услышал названия места, где наши доблестные войска вдребезги разбили австрийскую армию. Но он промолчал, сделав вид, что не понял моего намека.
        - Милый граф, - продолжил я, - мне кажется, что ваши опасения абсолютно напрасны. Ни Россия, ни, тем более, Югороссия, пока не дали повода для начала боевых действий. Да и, поверьте мне, не стоит связываться с русскими. Помните, что превентивная война против них - это такая форма самоубийства из-за страха смерти. Надо попробовать с ними договориться. Политика - искусство возможного. А вы хотите, не использовав всех политических возможностей, сами сунуть голову в петлю. - Вспомните бедных турок, и печальную судьбу эскадры адмирала Горнби!
        Граф Андраши обреченно опустил голову. - Значит вы, господин канцлер, не поддержите нас, своих братьев, если мы подвергнемся нападению России или Югороссии? Где же нам тогда искать союзников?
        - Только не в Англии, граф… Из британцев союзники, как из дерьма пуля. Они, как обычно, будут отсиживаться на своих островах, предоставив другим подставлять свои бока под удары разъяренных русских.
        Андраши был в отчаянии. - Господин канцлер, но ведь других союзников, кроме вас, у нас нет. Мы остаемся один на один с Россией, да нет, с двумя Россиями, и тогда, в самом ближайшем времени, нашу империю разорвут на части поляки, чехи, словаки и хорваты со словенцами. Да и мои соплеменники венгры, скорее всего, тоже захотят создать собственное государство.
        - Граф, могу вам только посоветовать покаяться, примириться с Господом, и успокоить в Вене горячие головы, которые рвутся повоевать. Войну очень легко бывает начать, но трудно закончить. Не надо спешить. Подождем, как дальше будут развиваться события. Есть хорошая немецкая пословица: Eile mit Weile (торопись, но медленно). Наберитесь терпения.
        Я вежливо попрощался с расстроенным графом, хотя мне хотелось вышвырнуть его пинком под зад. Как всегда эти глупые головы из Вены нашкодили, а теперь прибежали к нам искать защиты. Опустив голову, он вышел из вагона, будто искал на перроне потерянную монетку, а наш поезд тронулся, и мы поехали дальше.
        Меня ждала полевая Ставка русского царя Александра, с которым я подружился еще во время моего пребывания в Петербурге, в качестве посла Пруссии в Российской империи. Надо договариваться с ним, и с теми, кто определяет политику Югороссии. У меня есть совершенно достоверные сведения, что при Ставке уже действует дипломатическая миссия Югороссии, которую возглавляет некая госпожа Антонова, причем, в чине полковника. Ну что же, политика есть искусство приспособляться к обстоятельствам и извлекать пользу из всего, даже из того, что не вызывает удовольствия. Тем более что господа Круппы, Сименсы и Гальске, а так же другие генералы германской экономики уже, как застоялые жеребцы в конюшне, роют землю, почувствовав запах фантастических прибылей. Ведь те чудеса техники, которые продемонстрировали бравые ребят из Югороссии, могут озолотить и русских, и нас, немцев. Русские мозги и немецкие рабочие руки, русские идеи и немецкая аккуратность, русский размах и наша бережливость - вот то, что сулит нашему Фатерлянду миллиардные прибыли и место первой промышленной державы мира.
        Я не хочу, чтобы моя империя, к созданию которой я приложил столько сил, воевала с русскими из-за какой-то занюханной Австрии, которая, если сказать честно, и так рано или поздно развалится на части. Русские же могут стать Германии хорошими соседями и надежными деловыми партнерами.
        Конечно, каждый будет стараться выжать из подобных отношений свой интерес, но в этом я не вижу ничего плохого. Было бы странно, если бы было наоборот. Вот только нам надо помешать русским заключить союз с недобитыми лягушатниками. Тогда в Европе останутся лишь две силы, которые смогут вести в ней самостоятельную политику. Я думаю, что нам удастся поладить с Россией и с Югороссией. А австрийцы? - Они уже в прошлом… Конечно, жаль их, но как говорится - «Каждому свое…»
        13 (1) июня 1877 года. Лондон. Букингемский дворец. Королева Виктория и премьер-министр Великобритании Бенджамин Дизраэли.
        Королева была в ярости. Дизраэли знал свою повелительницу много лет, но ТАКОЙ он видел ее впервые. Отвислые жирные щеки Виктории пылали, косматые седые волосы выбивались из-под черного чепца. Она тряслась от ярости, и проклятия изо рта королевы вылетали вместе с брызгами слюны.
        - Как ЭТО могло произойти?! - Виконт, я требую от вас ясного и четкого ответа - как русские варвары сумели всего за четверть часа уничтожить лучшую эскадру моего флота?! - Что вообще происходит?! - Откуда взялись эти наглецы, которые позволяют себе бросить вызов моему могуществу?! - И это те самые русские, которые были примерно наказаны нами в 1855 году!
        - Ваше Величество, - Дизраэли попытался прервать королевскую истерику, - это не совсем те самые русские. Войска императора Александра II продолжают находиться в Румынии, готовясь форсировать Дунай. А те русские, которые захватили Стамбул, и которые посмели напасть на нашу эскадру у Пирея, это, если можно так сказать, не совсем те русские, или совсем не те русские…
        Услышав жалкое блекотание своего премьера, королева снова затрясла жирными щеками, и замахала от возмущения руками.
        - Виконт, вы сами-то понимаете - что говорите?! - Для меня главное, что корабль под русским военно-морским флагом и с вымпелом наследника Российского престола, с командой, говорящей по-русски, уничтожил все шесть броненосцев моей Средиземноморской эскадры, при этом, не понеся существенного для себя ущерба. В руки к этим дикарям попал мой сын! - Королева по-бабьи всхлипнула, и кружевным платочком смахнула слезу. - Бедный Фредди! - Сначала его окрутила эта спесивая дочь русского царя, а теперь он томится в плену, и весь мир смеется надо мной и моей державой! - Дизраэли, вы понимаете, чем может грозить британской короне это поражение? - Теперь все, кого мы с таким трудом заставили нам покориться, задумаются - а так ли сильные эти британцы, если их столь легко побеждают какие-то варвары из заснеженных лесов Московии…
        - Ваше Величество, я прекрасно все понимаю. Мною лично и правительством Вашего Величества будут приняты все надлежащие меры для того, чтобы мир как можно быстрее забыл о нашем поражении, и русские, посмевшие поднять на нас оружие, были примерно наказаны.
        - Виконт, я прошу, нет, я требую, чтобы Россия была примерно наказана за свою дерзость. А те, кто организовал это беспримерное по наглости нападение на наши корабли, понесли заслуженное суровое наказание. - Я разрешаю использовать всю мощь Соединенного королевства, и применить для этого ВСЕ, я подчеркиваю, ВСЕ, способы и средства. - Сделайте все возможное и невозможное!
        - Как жаль, что я женщина! - вздохнула королева, - Будь я мужчиной, я первая пошла бы в бой против этих варваров! - Дизраэли, помните, что в данный момент империя находится в смертельной опасности! Англия должна быть спасена любой ценой - я повторяю - любой ценой!
        Тот же день. Лондон. Даунинг стрит, 10. Резиденция премьер-министра Великобритании.
        Бенджамин Дизраэли и министр иностранных дел лорд Дерби.
        Премьер-министр Британии и его глава внешнеполитического ведомства уже несколько часов горячо обсуждали поручение королевы.
        - Лорд Дерби, я полностью согласен с королевой в том, что с зарвавшимися русскими надо что-то делать. Ее мнение разделяет и наш народ. В Лондоне и некоторых портовых городах Британии, возмущенные неслыханным по дерзости поступком этих варваров подданные королевы, разгромили представительства российских торговых компаний. Люди обратили свой священный гнев на русских, которые набрались наглости и попытались оказать вооруженное сопротивление проявлению верноподданнических чувств. Несколько наглецов было убито, остальные, сильно избиты и взяты под стражу полицией, которая таким способом спасла их от народного гнева.
        - Да, виконт, я слышал об этом. Скажу больше, русское посольство было забросано камнями и грязью. Полиции с большим трудом удалось удержать народ от штурма диппредставительства этих дикарей, которые не считаются ни с какими международными нормами, и нападают на наши корабли.
        - Милорд, я полагаю, что мы находимся на грани объявления войны Российской империи. Вот только, как мы будем с нею воевать? - Ведь на континенте мы вряд ли сумеем найти союзников, которые рискнут вместе с нами вступить в вооруженное противостояние с Россией.
        - К сожалению, это так. Единственная наша надежда - Австро-Венгрия, после недавнего тайного - но не от нас, конечно - свидания канцлера Бисмарка и графа Андраши в Лемберге, поспешила заявить о том, что изменения в Турции никоим образом не угрожают безопасности двуединой империи, а посему, она будет придерживаться нейтралитета в конфликте на Балканах.
        - Да, это очень печально. Но ведь вы знаете, что помимо нее в мире есть силы, которые могли бы, если и не сокрушить мощь России и этой, как ее…
        - Югороссии… - Подсказал лорд Дерби.
        - Да, Югороссии - кивнул Дизраэли, - так вот, есть силы, которые не менее нас ненавидят Россию и русских, и которые, если им помочь деньгами и оружием, могут доставить много неприятностей этим негодяям.
        - Виконт, вы имеете в виду поляков? - Поинтересовался лорд Дерби.
        - Полякам, кавказским головорезам, которые всегда готовы отправится в поход против неверных, азиатским ханам и баям, которым русские запретили грабить своих соседей и держать рабов, русским идеалистам, мечтающим о свержении самодержавия. Словом, всем, кто готов вредить царю любыми доступными им способами. И мы должны сделать все, чтобы они делали это как можно эффективнее. Ну и мы сами тоже не должны сидеть сложа руки. У нас есть люди, которые проводят тайные операции, о которых потом не принято вспоминать.
        - Вы имеете в виду убийство русского императора Павла I? - хитро ухмыльнулся поинтересовался министр иностранных дел Британии.
        - И это тоже, - с такой же хитрой ухмылкой ответил премьер-министр, - королева мне прямо сказала, что Англия должна быть спасена любой ценой, поэтому мы не должны быть особенно разборчивы в выборе средств. Помните, что победителей не судят!
        13 (1) июня 1877 года. вечерние американские газеты:
        «Нью-Йорк Таймс»: «Новое сражение при Саламине! Королева Виктория оплакивает свои броненосцы!»
        «Чикаго Трибьюн»: «Великий мыльный пузырь! Британский флот оказался самым дорогостоящим блефом на свете!»
        13 (1) июня 1877 года Вашингтон. Белый дом.
        Президент САСШ Рутерфорд Бирчард Хейс и Госсекретарь Уильям Эвертс.
        - Билл, Билл, так кто из нас оказался прав? - спросил президент у своего госсекретаря, - Помнишь, в прошлый раз, когда мы с тобой обсуждали новости из Стамбула, я сказал, что англичане, взбешенные появлением русских на Босфоре, сцепятся с ними, как два голодных койота. И русские сделают с ними тоже, что уже сделали с турками.
        Эвертс, поморщившись, развел руками. Президент Хейс махнул рукой, - Билл, если говорить по-честному, мы оба ошиблись. Мы подозревали, что эти русские парни окажутся большими драчунами, но чтобы так нокаутировать британцев!..
        - Сэр, - ответил госсекретарь, - я полагаю, что нам надо ускорить отправку Уллиса Гранта в Европу, чтобы он лично встретился с русским царем и этим таинственным адмиралом Ларионовым. Сэр, я стал даже побаиваться этих бешеных русских, которые так лихо молотят своих врагов. Вчера - турки, сегодня - британцы, а завтра?..
        - Да, Билл, - президент огладил свою пышную бороду, - я не ожидал от них такой прыти. Но королева не простит такого публичного унижения своих парней. К тому же, как сообщают газеты, в плен попал ее сын, и это для нее уже личное оскорбление, пощечина. - И что за этом последует?
        - Сэр, я и так знаю, что за этим последует война с Россией. Только вот кто будет с ней воевать? - Уильям Эвертс задумчиво посмотрел за окно, где отцветающие яблони роняли последние лепестки. - На суше Британии с царем не тягаться. Да и не привыкли англичане сами воевать, они всегда ищут простаков, которые будут сражаться и умирать за британские интересы. Но таковых сейчас в Европе нет. А вот на море…
        - А что на море? - спросил президент, и хитро посмотрел на своего собеседника.
        - А на море британцам русские уже хорошенько всыпали. - Ответил Эвертс. - Тем более что, по имеющимся у нас данным эскадра Канала сможет выйти в море не раньше чем через месяц, а то и через два. Экономия, сэр. Пока парламент раскачается и выделит внебюджетные ассигнования на новую экспедицию… Но самое главное не в этом, самое главное в том, что самым больным местом для их острова является морская торговля. Помните, сэр, как затряслись англичане, когда во время Гражданской войны в наши порты в Атлантике и Тихом океане вошли русские крейсерские эскадры. Я думаю, что такой же трюк русские повторят и в этот раз. А это нам на руку.
        Президент энергично прошелся по кабинету, - Да, Билл, я помню, что именно о таком варианте развития событий мы с тобой говорили несколько дней назад. На крейсерской войне мы можем сделать хороший бизнес. Причем, практически ничем не рискуя. Боевые корабли британцев, как показал опыт второго сражения у Саламина, для русских кораблей лишь легкая закуска. А с торговыми судами мы уж как-нибудь управимся. - Рутерфорд Бирчард Хейс взял со своего стола конверт из плотной бумаги. - Да, кстати, я вчера получил письмо от Уллиса Гранта, в котором он дает согласие на поездку в Россию. Вот оно. И знаешь, кого он хочет взять с собой? - Ни за что не догадаешься!
        - Кого, сэр? - Госсекретарь насторожился, став похожим на сеттера, сделавшего стойку. - Я весь во внимании…
        Президент довольно ухмыльнулся в бороду. - Мой предшественник по Белому Дому пишет, что он хорошо знаком с одним моряком, который во время войны служил в нашем флоте, и у которого есть кузен. Этот кузен, в Гражданскую войну тоже служил на флоте, только у конфедератов. Сейчас он в отставке, живет в Алабаме, у него адвокатская практика в городе Мобил. И фамилия этого моряка…
        Госсекретаря будто дернуло током. - Сэр, неужели речь идет о Рафаэле Семмсе? - О том самом Семмсе, который был командиром «Алабамы»?!
        Президент Хейс стукнул кулаком по столу. - Да, Билл, о том самом Семмсе! Помнишь, сколько крови нам попортил этот крейсер! - Почти два года он резвился на морских путях, утопив целых 65 наших торговых судов. Если бы не удача, улыбнувшаяся «Кирсаржу» в Шербуре, он запросто мог довести свой счет до сотни. Так вот, Уллис Грант пишет, что он предложил Семмсу отправиться с ним к русским. И тот согласился.
        Я думаю, что это хорошая мысль. Адмирал Рафаэль Семмс сумеет найти общий язык с адмиралом Ларионовым. А офицерам Российского императорского флота он сможет помочь организовать результативную охоту на британские корабли, поделившись своим богатым опытом.
        Госсекретарь склонил голову и вкрадчиво произнес. - Сэр, какая блестящая идея! Нам надо завоевать доверие у этих русских парней. - Госсекретарь посмотрел на висящую на стене карту Северной Америки. - К тому же, большая заваруха, которая может начаться в Европе, нам лишь на руку. Оставаясь в стороне от нее, мы будем потихоньку подбирать под себя страны, которые президент Джеймс Монро объявил зоной наших интересов, то есть все, что расположено южнее нашей границы с Мексикой. Да и торговля с воюющими странами позволит нам неплохо заработать.
        - Именно так, Билл! - Президент Хейс удивленно поднял брови. - Но почему должны смотреть только на юг? - К северу от Великих Озер тоже есть страна, которая вскоре может оказаться ничейной. Надо быть наготове, и прибрать к рукам наследство покойной и горячо любимой британской тетушки, - оба «джентльмена» рассмеялись. - К тому же, если верить тому, что сообщают о вооружении тех русских, которые так крепко побили британцев, у них много технических новинок, с которыми стоит познакомиться поближе. Так что польза от поездки генерала Гранта может быть большой.
        Госсекретарь Эвертс побарабанил пальцами по столу. - Сэр, в порядке общих размышлений, а чего такого мы можем предложить русским, чтобы они стали покладистыми и показали нам все свои новинки?
        Президент Хейс ухмыльнулся. - Билл, пообещаем им нашу демократию! Только не надо на меня так смотреть, ну пошутил я, пошутил. Я прекрасно знаю, что она не стоит и ломаного цента. А, если серьезно, то надо дать Уллису Гранту самые широкие полномочия на заключение с ними любых соглашений. В конце концов, выполнять, или не выполнять эти соглашения, будем решать мы, в зависимости от сложившейся ситуации.
        Билл, максимально ускорь отъезд генерала Гранта и адмирала Семмса. Надо спешить! Ведь тот, кто первый улыбнется и протянет им руку, может рассчитывать на самое щедрое вознаграждение! - Время не ждет!
        14 (2) июня 1877 года. Борт крейсера «Москва». Эгейское море.
        Герцог Сергей Максимилианович Лейхтенбергский.
        Итак, наш чисто дипломатический поход в Афины, неожиданно для нас самих закончился сражением с эскадрой королевы Виктории. Причем, закончилось оно полным разгромом неприятеля. Все-таки приятно возвращаться домой победителем. Правда, если говорить честно, то в сражении с британским флотом я лично не участвовал. Все было сделано матросами и офицерами крейсера «Москва». Я даже не мог себе представить, что при подобном неравенстве сил битва с англичанами закончится так быстро и с такими незначительными потерями. Но факт остается фактом - британцы посрамлены, а их Средиземноморская эскадра лежит на дне Саламинского пролива.
        Судя по довольному виду Александра Васильевича Тамбовцева, и на дипломатическом фронте наши дела обстоят самым лучшим образом. Доказательство тому - торжественные проводы нашего корабля. Греки буквально на руках несли наших моряков до трапа. Сам король Георг с королевой Ольгой Константиновной посетили оба наших корабля. Конечно, особое внимание монархи уделили крейсеру «Москва». От всего увиденного король и королева долго еще не могли придти в себя. Они с изумлением разглядывали вертолет, стоявший на кормовой площадке крейсера. Что это такое король с королевой уже знали - королева, да и весь Пирей видели, как этот аппарат кружил над водами пролива, вылавливая из них сына британской королевы. Кстати, мы продемонстрировали герцога Эдинбургского королевской чете. Герцог выглядел уныло - в стираной матросской форменке, с забинтованной головой, Альфред меньше всего был похож на отпрыска английской монаршей семьи. Он без особого восторга раскланялся с греческим монархом и поцеловал ручку Ольге Константиновне. Те, в свою очередь, были немного сконфужены - пленный сын Британской королевы - это как-то… Ну,
в общем, вы меня понимаете… Впрочем, цесаревич тактично сказал, что Фредди у него не в плену, а в гостях. Все же, как-никак, родственники…
        И все было бы хорошо, если бы не одно. Словом, я влюбился, как Ромео в Джульетту из будущего. Скажу прямо, таких женщин я еще не встречал. Хотя монахом я не был, и успехом у дам пользовался. Но вот, запала мне в душу Ирина, и ничего я с собой поделать не могу. Похоже, что и Ирина тоже ко мне неравнодушна. Во всяком случае, когда мы с ней беседовали, в ее глазах я видел нечто гораздо большее, чем простое любопытство. - Или я ничего не понимаю в женщинах?
        Правда, между нами огромная пропасть. С моей стороны - титул и происхождение, с ее стороны - разница в сто тридцать пять лет. Я вспомнил печальные истории, связанные с любовными взаимоотношениями моих родственников. Взять, к примеру, брата цесаревича, Великого князя Алексея Александровича. Какой у него был роман с Сашенькой Жуковской, дочерью воспитателя Государя, поэта Жуковского. На коленях Алексей умолял своего венценосного отца дать ему разрешение на брак с любимой женщиной. Но Государь был неумолим. Тогда Алексей без разрешения обвенчался с Сашенькой в православном храме в Италии. Но этот брак был аннулирован Государем. Алексея отправили в кругосветное плавание, а Сашеньку выслали за границу. Там она родила сына, которого, как и отца, назвали Алексеем. Потом вышла замуж за барона фон Вермана. Александр Васильевич сказал, что в их истории сыну Великого князя Алексея Александровича и Сашеньки Жуковской присвоили титул графа Белёвского.
        А Генерал-Адмирал, Великий князь Алексей Александрович, как я узнал от Александра Васильевича Тамбовцева, так и не женился. Были у него связи, но ту, которая могла стать его единственной и неповторимой, он так больше и не нашел. Тем более, как мне стало известно из разговоров с Александром Васильевичем, всего через поколение наше сословие высшей аристократии выродилось в каких-то слизняков. Постоянные перекрестные браки с немецкой аристократией довели нашу знать до ручки. Б-р-р… Ну не хочу я немку в жены! Вопрос: Почему среди немцев столько философов. Ответ: А вы их женщин видели?
        А Ирина, та девушка своего времени, когда представительницы прекрасной половины рода человеческого стали эмансипированы до неприличия, и не осталось в мире профессий, которые бы они не освоили наравне с мужчинами. Вон, взять, к примеру, полковника Антонову. Казалось бы, на что неженская у нее профессия, но мужчины из будущего слушаются ее беспрекословно, причем, авторитет свой она не своим званием, а опытом, умом и умением находить единственно правильные решения. Да и с оружием она обращается так, что ей позавидует записной дуэлянт. - Работа говорит такая. - То-то же.
        Вот я сижу в каюте вместе с Александром Васильевичем, и изливаю ему душу. Он согласно кивает своей седой головой, сочувствует мне, и хитро поглядывает, словно знает то, чего я не знаю. Я думаю, что так оно и есть. Все-таки человек намного старше меня, повидал больше, причем, знает наше будущее досконально.
        Выслушав очередной мой душевный надрыв, он встает, потягивается, и предлагает мне выйти на палубу, прогуляться. Крейсер «Москва» мчится по волнам Эгейского моря, приближаясь к месту назначения - Константинополю. Скоро мы будем у Лемноса, а там и до Мраморного моря рукой подать. Вечер тих, солнце уже садится, и море, которое, окрашенное его лучами, переливается, как перламутр. У носовой башни крейсера я замечаю тонкую фигурку Ирины. Она стоит такая одинокая, задумчивая, что у меня невольно сердце сжалось от грусти и жалости.
        Александр Васильевич легонько подталкивает меня под локоток, мол, иди, глупый, вон оно - твое счастье! - Не теряйся, и все будет хорошо. Глубоко вздохнув, я решительным шагом направляюсь к Ирине. Она услышала мои шаги, и повернулась ко мне. На мгновение садящееся солнце зажигает вокруг ее головы оранжево-желтый огненный нимб, потом видение пропадает, но навсегда остается в моей памяти. Я вижу, что у нее в глазах стоят слезы. На мой немой вопрос она отвечает. - Ветер сильный, - и, достав из кармана белый кружевной платочек, аккуратно вытирает глаза.
        Я не выдерживаю этого зрелища. Как-то само собой получилось, что Ирина оказалась в моих объятиях. Я замираю от ужаса - за такой дерзкий поступок девушка может дать пощечину, или, обидеться на наглеца, который забыл все правила приличия. Но Ирина неожиданно сама прижимается ко мне, и ласково шепчет мне, - Сережа, я не знаю, чем это все может закончится, но я тебя люблю, а там будь что будет. У меня в этом мире не осталось никого из родных. Я бы хотела, чтобы самым близким для меня человеком был ты.
        Я задохнулся от нежности. В носу у меня подозрительно защипало. Встав на одно колено, я поцеловал ей руку. Я, внук императора Николая I и внук пасынка Наполеона Евгения Богарнэ, Светлейший князь Романовский и герцог Лейхтенбергский, попросил руки и сердца у принцессы из будущего. Не знаю, какой титул в их будущем носили родители Ирины, но такая девушка могла быть только принцессой. Как из тех сказок, которые мне читала няня в детстве. Я готов был бросить к ее ногам все свои титулы, лишь бы быть рядом с моей прекрасной Ириной. Как она сказала: «я тебя люблю, а там будь, что будет». Я готов подписаться под каждым ее словом. И я надеялся, что моя семья не будет возражать.
        Хотя у нас, Лейхтенбергских, неравные браки стали чем-то вроде визитной карточки. Первой была моя матушка, дочь императора Николая I. После смерти отца она вышла замуж за графа Григория Александровича Строганова. От этого брака у меня появилась на свет единоутробная сестра, Елена Григорьевна. Мой старший брат Николай женился на Надежде Сергеевне Анненковой. Второй мой брат, Евгений, обвенчался с правнучкой великого Кутузова Дарьей Опочининой. Все жены моих братьев получили титул графинь Богарнэ. Тут я на мгновение представил, что и моя Ирочка станет графиней Богарнэ. - Интересно, как к этому отнесется ее начальство? - У них, как я понял, титулы не имеют никакого значения.
        Я посмотрел на счастливое личико моей любимой, и понял, что ей абсолютно наплевать на то, какой у нее будет титул, и главное для нее - это, чтобы я был с нею рядом. И если даже моя семья не одобрит этот брак, я надеюсь, что мне удастся создать себе новую семью у этих удивительных людей, Божьим провидением пришедших в наш мир из Будущего…
        15 (3) июня 1877 года. Раннее утро. Мраморное море. Борт крейсера «Москва».
        Капитан Тамбовцев Александр Васильевич.
        Вот и заканчивается наше полное приключений и опасностей путешествие. Я доволен его результатами. Мы возвращаемся домой победителями. На море «Москва» полностью уничтожила британский Средиземноморский флот, состоящий из сильнейших в данное время броненосцев. Поди ж ты, где Британия, а где Средиземное море, и особенно Черное море, а все туда же. Теперь гонору у британцев поубавится, но и международная обстановка соответственно осложнится. Ну, и с точки зрения большой политики, мы тоже добились немалого успеха. Греция стала нашим союзником. Теперь и корабли нашей эскадры, и корабли Русского императорского Флота могут базироваться в греческих портах. Мы же, то есть Российская Империя и Югороссия, обязались способствовать установлению греческого суверенитета над такими территориями, как Кипр, Крит и еще некоторыми островами населенные греками. А это новые порты для базирования наших кораблей. Сие означает, что в восточной части Средиземноморья вся морская торговля отныне будет под нашим полным контролем. Конечно, кораблям нашей эскадры самим заниматься крейсерством в этих водах вряд ли придется.
Посовещавшись с цесаревичем Александром Александровичем, мы пришли к выводу, что Российская империя сможет направить в здешние воды целую крейсерскую эскадру, состоящую из кораблей императорского Черноморского флота под командованием Степана Осиповича Макарова. На Черном море работы им не осталось совершенно, турецкий флот прекратил свое существование. Да и наши греки-каперы с большим удовольствием отправятся в поход, предвкушая немалые барыши.
        А нашим ребятам пришло время совершить круиз в Египет. Нас ждет Суэцкий канал, который англичане так нагло присвоили. Пора им и честь знать. Бриттов от управления хозяйственными делами канала мы вежливо отстраним, а с египетским хедивом уж как-нибудь поладим. Впрочем, поход в Египет надо тщательно спланировать, чтобы вся операция прошла без неприятных для нас сюрпризов.
        Цесаревич в походе вел себя превосходно. Права не качал и своим царским происхождением не козырял. Мы сумели добиться с ним полного взаимопонимания. По согласованию с его венценосным отцом, он проследует с нами до Константинополя, где совершит ознакомительную экскурсию по городу, после чего мы его переправим на авианосец. Там он примет участие в большом совещании, на котором будет согласован план дальнейших совместных действий войск Югороссии и Русской армии на Балканах.
        Александр Александрович, по моим наблюдениям, совсем освоился на крейсере. Он щеголяет в камуфляже, который уступил ему один из парней Бесоева, и в солнцезащитных очках. Свой блестящий мундир он сменил на камуфляжную форму потому, что мы решили, что негоже цесаревичу выделяться своим внешним видом на фоне сопровождающих его охранников. Его адъютант, граф Шереметев из каюты почти не выходит. Как я понял, он пишет подробнейший отчет о нашем походе Государю. Несколько раз он выходил на палубу и о чем-то спрашивал нашего уважаемого старшего лейтенанта Бесоева. Я полагаю, что Сергей Дмитриевич получил соответствующий инструктаж от графа Игнатьева, и для него пишет отдельное донесение. Я не в обиде - разведка - это штука такая, без которой не может существовать ни одно государство.
        Кстати, в камуфляжки мы переодели и двух казаков конвоя. Они тоже уже успели сдружиться с нашими моряками. Как-то раз, проходя мимо их кубрика, я услышал, как они с двумя нашими мореманами, которые были их земляками - родом из Новочеркасска, хором выводили: «По Дону гуляет…» Красиво и задушевно у них получалось…
        А вот с Сережей Лейхтенбергским оказалось не все так просто. А произошло вот что. Влюбился парень в нашу Ирочку. И, как он мне признался, раз и навсегда. Что ж, дело, как говорится, молодое. И Ирочка, насколько я понял из нашей с ней беседы, тоже испытывала к герцогу примерно те же чувства. А я, помимо моего желания, оказался кем-то вроде поверенного в их любви.
        Что я могу сказать по этому поводу? - Если честно, то Сергей мне нравился. Толковый и не избалованный молодой человек, безо всякой спеси и фанаберии. У него в отношении Ирины были самые серьезные намерения. Он готов был на все, чтобы никогда не расставаться со своей возлюбленной. Я, правда, сказал ему, что отец Ирины - полковник ВДВ, командир гвардейского десантно-штурмового полка, поэтому с сословной точки зрения, никаких препятствий для их брака быть не должно. - Полковник гвардии! Только будущего тестя он, по всей видимости, не увидит никогда. Вряд ли мы когда-либо сможем вернуться в наше время. А вот Ирина для него - это еще тот подарок. Не знает Сережа еще наших барышень, которые «слона на скаку остановят, и хобот ему оторвут-с…».
        Но, по всей видимости, семейное гнездышко они совьют в Югороссии, где такому человеку, как Сергей Максимилианович, всегда найдется занятие по душе. Я, на правах старого знакомого, осторожно переговорил о возникшей проблеме с цесаревичем. Он, прекрасно знавший - что такое любовь (со своей ненаглядной Минни Александр Александрович жил душа в душу), немного подумав, заявил, что все равно придется назначить кого-то полномочным представителем Российской империи в Югоросии. И герцог Лейхтенбергский для этой должности, пожалуй, самая подходящая кандидатура. Этот вопрос цесаревич пообещал уладить с Государем.
        Крейсер «Москва», тем временем прошел Мраморное море, и вскоре на горизонте показались минареты Константинополя. В Золотом Роге мы увидели серые силуэты кораблей нашей эскадры. Они встретили нас - победителей - пушечным салютом. С берега бабахнули и трофейные турецкие пушки. На пристани был уже выстроен почетный караул и духовой оркестр. Словом, встречали нас торжественно, и нельзя было сказать, что мы не заслужили подобной встречи.
        15 (3) июня 1877 года. Утро. Константинополь. Дворец Долмабахче.
        Военный комендант города поручик Никитин Дмитрий Иванович.
        Как говорят в народе - не было печали, да черти накачали. Только-только управился с текущими делами, решил немного отдохнуть, отоспаться - сказать по-честному, я уже позабыл, когда последний раз спал всю ночь без перерыва - как, вот тебе бабушка, и Юрьев день! - Пришло сообщение с крейсера «Москва» - побили, дескать мы британцев-супостатов у входа в гавань Пирея, а теперь возвращаемся в Константинополь - встречайте!
        - И самое «веселое» на закуску - на крейсере следовал инкогнито сам Наследник Российского престола - цесаревич Александр Александрович!
        Мой ангел-хранитель, старший лейтенант Бесоев, пару дней назад сбежал от меня на «Москву», чтобы воевать с британцами. Так что отдуваться за всех мне пришлось одному. Спасибо, подсказали командиры кораблей, стоявших в Золотом Роге. Некоторые из них бывали в своем времени с официальными визитами в иностранных портах, знали военно-морской церемониал, и с их помощью я организовал достойную встречу «москвичам» - победителям. Правда, позднее мне сообщили, что чествовать победителей прилетит сам командующий эскадрой, контр-адмирал Ларионов. Но, как бы то ни было, а обеспечивать встречу прибывающих на «Москве» пришлось именно мне.
        Дозорные у входа в Дарданеллы заранее сообщили о том, что «Москва» вошла в пролив и проследовала в Мраморное море. Прохождение крейсера мне подтвердили посты и на Принцевых островах. Когда, по моим расчетам, до прихода «Москвы» оставалось не более часа, я отдал команду зарядить турецкие пушки холостыми зарядами, и выстроить почетный караул для торжественной встречи.
        И вот на горизонте показалась «Москва». Загремели салютные пушки на кораблях эскадры, бабахнули орудия на берегу. Духовой оркестр заиграл прекрасный, до этого никогда еще мною не слышанный марш, от которого сжалось сердце. Стоявший со мною рядом командир учебного судна «Перекоп» шепнул мне, что марш этот называется «Прощание славянки».
        Крейсер ошвартовался у роскошной дворцовой набережной. С борта опустили парадный трап. По нему на берег сошли командир корабля, капитан 1-го ранга Остапенко, и несколько морских и сухопутных офицеров. Среди них я увидел своих старых знакомых - старшего лейтенанта Бесоева и капитана Тамбовцева. А вот рядом с ними в камуфляжной форме и в черном берете морпеха стоял… Да-да, это был цесаревич Александр Александрович. В форме гостей из будущего, он выделялся среди окружающих его, только своим ростом и мощной фигурой.
        Капитан 1-го ранга Остапенко строевым шагом подошел к контр-адмиралу Ларионову, и отрапортовал ему о походе и о морском сражении. Адмирал поблагодарил всех за службу, и сообщил, что император Российский Александр II наградил всех участников сражения в Саламинском проливе боевыми наградами. Вручение их произойдет в самое ближайшее время.
        Адмирал обнял командира «Москвы», капитана Тамбовцева, и старшего лейтенанта Бесоева. Потом он дружески пожал руку цесаревичу и сопровождавшим его двум офицерам. Рядом с одним из них стояла донельзя смущенная девушка. Я вспомнил ее - она была из телевизионной группы, и звали ее Ириной. Адмирал подошел к этой девушке и, приобняв ее за плечи, чмокнул по-отечески в щечку. Стоявший рядом с Ириной молодой офицер нахмурился и исподлобья посмотрел на адмирала. - Так-с, такс-с, - про себя подумал я, - а ведь он, кажется, влюблен в нее и ревнует.
        Я подошел к адмиралу Ларионову и цесаревичу, отдал честь, представился, и пригласил всех прибывших во дворец, где лучшие коки собранные с кораблей эскадры уже приготовили угощение для победителей. Цесаревич, с любопытством посмотрел на меня, после чего сказал басом. - Так вот вы какой - первый русский комендант Константинополя. Я полагаю, поручик, что вы достойны более высокого звания. Я обязательно переговорю о вас с Государем. Ваше ревностное служение Отечеству должно быть оценено должным образом.
        Потом вся компания, не торопясь, под начинающем уже припекать солнцем, направилась в сторону дворца Долмабахче.
        15 (3) июня 1877 года. Плоешти. Румыния. Ставка императора Александра II.
        Капитан Тамбовцев Александр Васильевич.
        Вчера мы с цесаревичем Александром Александровичем вернулись из нашего Афинского вояжа. А сегодня в полдень меня и Антонову неожиданно вызвал к себе новый российский министр иностранных дел граф Игнатьев.
        Он был взволнован. Честно говоря, таким мне его видеть еще не приходилось. Милейший Николай Павлович не стал тянуть кота за хвост. Сперва он рассказал нам о погромах российских торговых представительств, и об убийствах и избиениях подданных Российской империи в Лондоне и других городах Британии, происходящих с негласного одобрения полиции. А потом показал нам документы, полученные от военного агента в Лондоне генерала Горлова Александра Павловича, который сообщил о том, что британский премьер Дизраэли объявил что-то вроде «джихада» России и русским.
        - Видите ли, господа, - начал граф Игнатьев, - лет двадцать назад и я был военным агентом на этом чертовом острове. Тогда мне удалось склонить к сотрудничеству одного клерка в министерстве иностранных дел, который занимал в тот момент не очень высокий пост, но имел неплохие перспективы для карьерного роста. После моего отъезда этот клерк продолжал сотрудничать с нами, время от времени сообщая нам весьма ценную информацию о планах и намерениях британского правительства. За это он получал неплохое вознаграждение. И вот, от него, с соблюдением, естественно, всех мер секретности, Александр Павлович Горлов получил копию весьма любопытного документа. В нем содержатся наброски плана ведения тайной войны против Российской империи и Югороссии.
        Скажу прямо, я бы не поверил тому, что там написано, но хорошо зная подлость и коварство обитателей Туманного Альбиона, а так же честность моего агента, сообщившего мне эти сведения, я склонен считать, что этот документ подлинный.
        «Почтенные джентльмены» намерены инспирировать череду мятежей вдоль границ Российской империи. Они собираются снабдить деньгами и оружием подданных империи, готовых к возмущению против власти самодержца. Кроме того, британцы усиленно будут финансировать кружки российских нигилистов, которые злоумышляют на священную особу Государя.
        Особенно меня возмутило то, что эти негодяи готовы использовать самые грязные и бесчестные методы борьбы, такие, как устройство пожаров в людных местах наших городов, убийства высокопоставленных чинов правительства, захват в заложники родных и близких верных слуг нашего государства. - Граф был взволнован сверх всякой меры. - Господа, быть может, мои информаторы сильно преувеличивают? - Ведь они же, в конце концов, цивилизованные люди!?
        Мы переглянулись с Антоновой, и, не сговариваясь, вздохнули. Вот ведь как бывает - от чего ушли, к тому снова пришли. Точнее - оказались у самых истоков войны без правил против нашего народа.
        - Николай Павлович, - ответил я самым обыденным голосом, - все, о чем вы только что нам рассказали, в нашем времени давно стало привычным. Вам трудно себе представить, но бандиты, оплаченные и обученные этими «цивилизованными людьми» захватывают в заложники детей, взрывают дома с мирными гражданами, творят самые жуткие зверства. И за это «джентльмены из Лондона» называют их не убийцами, а «борцами с тиранией».
        - Александр Васильевич, Нина Викторовна, так что же нам теперь делать?! - Воскликнул потрясенный Игнатьев.
        - Воевать, - ответила полковник Антонова, - и воевать по тем правилам, которые они сами выбрали.
        Граф Игнатьев увидев лицо нашей прекрасной командирши, вздрогнул. Оно было похоже на лицо разъяренной фурии. Видно, Нина Викторовна вспомнила что-то сугубо личное.
        - Николай Павлович, - сказал я, - эти лондонские упыри очень сильно пожалеют, когда поймут - какие силы ада они выпустили на волю. Поверьте, то, что было до этого - это была не война, а так, разминка. Вот теперь наши враги поймут - что такое война! - И будет это очень скоро!
        «Герцогиня Эдинбургская»
        16 (4) июня 1877 года. ТАКР «Адмирал Кузнецов».
        Капитан Тамбовцев Александр Васильевич.
        Итак, началось. Сегодня утром по наплавным мостам батальонными колоннами под барабанный бой, без единого выстрела, русская армия перешла Дунай. Причем сделала она это не в одном, а сразу в трех местах: под Зимницей, под Рущуком и под Силистрией. В прошлую ночь по турецким позициям в окрестностях этих крепостей был нанесен бомбовый удар. Не такой как в Карсе и под Цетинье, значительно слабее. О птицах Иблиса уже были наслышаны все, и при первых взрывах бомб, турки бросили крепости и толпами, бросая пушки и зарядные ящики, рванули вглубь Болгарии. Дунайский фронт фактически рухнул.
        Мы с Цесаревичем стояли на берегу Дуная, и наблюдали, как по наведенным саперами мостам у Зимницы на другую сторону реки маршируют густые колонны пехоты и кавалерии. Мосты были построены всего за три ночи по технологии, отработанной во время Великой Отечественной Войны. То есть весь мост собирался вдоль левого берега Дуная, а потом тот конец, который находился выше по течению отвязывался, и течение реки, само разворачивало мост в нужное положение. Я видел, как за этим процессом изумленно наблюдали военные атташе Германии, Франции и Австро-Венгрии. Особенно внимательно за процессом строительства переправы наблюдал пруссак. Он бегал вдоль берега и делал какие-то пометки в своем блокноте. Наверняка вскоре немцы возьмут эту методу себе на вооружение.
        Первым по мосту в своем белом мундире и на белом коне проскакал генерал-майор Михаил Скобелев. «Ак пашу» забрали из сводной казачьей дивизии, которой командовал его отец. По личному приказу Государя был создан особый кавалерийский корпус, задачей которого было совершить глубокий рейд с выходом к перевалам в Родопах. Командиром этого корпуса и стал Михаил Скобелев. Отборные казачьи и гвардейские кавалерийские полки на холеных выезженных лошадях, в сопровождении конной артиллерии, выглядели грозно и для нашего глаза. Страшнее их в прорыве может быть только танковый корпус. По сообщениям наших передовых отрядов, застигнутые кавалерией разрозненные турецкие отряды сдаются без боя, а болгары встречают наши войска цветами и хлебом с солью.
        Цесаревич в этой истории, не командует Рущукским отрядом как в нашем прошлом. Самодержец Всероссийский назначил его кем-то вроде посредника между своей Ставкой и нами, в связи с чем жизнь у нас с ним стала крайне беспокойная. При нем всегда четверо головорезов лейтенанта Бесоева, сам он убыл с совершенно секретным заданием, но оставил при Наследнике своих людей. Сам Государь Император от такой охраны, кстати, отказался, а зря. Все таки выстрелы Каракозова и Березовского уже были.
        Тем временем, по сообщениям нашей воздушной разведки, в Видине предсказуемо зашевелился Осман-паша. Его корпус покинул эту крепость, и форсированным маршем двинулся к Плевне. Ну, нет, второй такой истории с осадой на полгода, штурмами, и реками русской крови нам не надо. Правда, то, что в тот раз было трагедией, в нынешней истории может обернуться фарсом. Полковник Хмелев уже пообещал, что до Плевны турки не дойдут, лягут по дороге. А он это может, свидетелей тому немало.
        Но не все так благостно, как хотелось бы. На повестке дня при еще незавершенной истории с Турцией, повис Британский Вопрос. На европейской сцене начинается «второй акт Марлезонского балета». Британцы, похоже, перестарались, и махнули через край. Как говорил один мой хороший знакомый - «Не говори гоп, пока не поймешь, во что впрыгнул». Своей идиотской выходкой с погромами и убийствами они взбесили в России всех от Государя до последнего мужика. В Царской Ставке совершенно не осталось тех, кто был настроен на мирное разрешение конфликта. Теперь все жаждали крови. За доброе слово об Англии и англичанах, в зависимости от сословия, можно было получить или в морду, или вызов на дуэль. Записные англофилы, которые еще вчера роились вокруг Государя подобно мухам, сегодня куда-то попрятались. Наверное, климат для них стал не тот.
        С каким-то особенным ожесточением Государь Император Александр II дал отмашку на ответные действия. По инстанциям Министерств и Ведомств Российской Империи покатилась грозная волна указов, распоряжений, циркуляров. Этот бумажный девятый вал был не просто так, он фактически ставил вне закона на территории Российской Империи британскую торговлю, британскую собственность, да и самих британцев. Согласно этим документам в российских портах задерживали английские торговые корабли, и конфисковывали собственность подданных британской короны. В особом указе было сказано что средства вырученные от продажи этого имущества с публичных торгов, пойдут в возмещение имущества подданных Его Императорского Величества и российских компаний, пострадавших от бесчинства британцев в Лондоне и других городах Соединенного королевства. Самих же англичан и прочих подданных британской короны было велено поместить в места, где они будут изолированы от общества и окажутся под неусыпным наблюдением полиции. Во избежание, так сказать, последствий «народного гнева».
        Государь лично проводил своего сына и наследника в очередную поездку на нашу эскадру, которая по прежнему обреталась на внешнем рейде Варны. Уж очень ему хотелось воочию посмотреть на прилет вертолета. От приглашения посетить нас, так сказать, самолично, он решительно отказался, ссылаясь на большую занятость военными делами. Зато он с удовольствием полюбовался на прилет вертолета. Похоже, что его это зрелище впечатлило. Он с восхищением смотрел на то, как едва видимая в небе точка превратилась в винтокрылую машину, а потом, подняв тучу пыли, приземлился в двух десятках шагах от царя.
        Дюжие ребята из охраны миссии быстро вытащили несколько ящиков и коробок с оборудованием, которые адмирал Ларионов прислал для полевого узла связи. Теперь полковник Антонова сможет устраивать видеоконференции между «Кузнецовым» и Ставкой, которая кстати успела переехать, и расположена теперь на берегу Дуная. Когда разгрузка закончилась, Цесаревич уже не раз летавший по воздуху, с видом бывалого пассажира помахал рукой отцу, и забрался в салон. Ваш покорный слуга последовал за ним. Наконец, все расселись, и вертолет, взлетев, взял курс на авианосец.
        На «Адмирале Кузнецове» меня ждал сюрприз. На «Североморске» из Севастополя пришел командир минного транспорта «Великий князь Константин» лейтенант Степан Осипович Макаров. - Да-да, тот самый. - Правда, выглядел он несколько непривычно. Вместо солидного дядечки с роскошной седой бородой, я увидел тридцатилетнего бравого моряка, с короткой черной бородкой и острым испытующим взглядом.
        В момент нашего прилета он стоял на палубе авианосца рядом с сопровождающим его вахтенным офицером. Молодой Степан Осипович с восхищением озирал огромную палубу «Кузи», истребитель Су-33, стоявший у самолетоподъемника, и непонятные для него сооружения на мачте корабля. Увидев богатырскую фигуру цесаревича, Макаров вытянулся во фрунт и, бодро представившись, лихо отдал честь. Вахтенный офицер, уже доложил контр-адмиралу о нашем прилете по рации, и получил от него команду проводить нас к нему.
        Пройдя через лабиринты коридоров и переходов авианосца, мы вошли в адмиральский салон. Там нас уже ждал контр-адмирал Ларионов. Он по приятельски, как со старым знакомым, поздоровался с цесаревичем. По секрету скажу, что титул Светлейшего князя, протектора Константинополя, дает ему право и не на такие вольности в узком кругу, но этот Указ Императора Всероссийского решено пока не предавать широкой огласке. Так сказать отложено до более подходящего момента. Закончив с цесаревичем, наш контр-адмирал, подчеркнуто уважительно пожал руку лейтенанту Макарову, сказав при этом, - Уважаемый Степан Осипович, для меня большая честь принимать на своем флагмане такого замечательного человека, - чем немедленно вогнал молодого офицера в краску смущения.
        Цесаревич оценивающе посмотрел на будущего адмирала. Мы с ним не зря потратили целый вечер, при возвращении из Афин в Константинополь, на разбор всех ныне живущих персонажей нашей истории, как удачных, так и не очень.
        Когда представления закончились, хозяин пригласил всех садиться за стол. На плазменной панели, висящей на противоположной стене салона, появилось изображения узла связи в Ставке, и находящихся там императора Александра II, графа Игнатьева и полковника Антоновой.
        - Ваше Величество, Ваше Императорское Высочество, господа, - обратился адмирал к присутствующим, как физически, так и виртуально, - мы собрались здесь для того, чтобы обдумать планы противодействия агрессии Британии в отношении подданных Российской империи и граждан Югороссии. Нападение на корабли под андреевским флагом, сопряженные с гибелью и ранениями моряков Российского императорского флота, насилия в отношении российских подданных, захват и уничтожение имущества им принадлежавшего, оскорбление, нанесенное дипломатическому представительству Империи в Лондоне - все это не должно остаться безнаказанным. Поэтому, мы предлагаем провести ряд мероприятий, которые серьезно осложнят жизнь жителям Британских островов, а так же их правителей.
        - Уважаемый Виктор Сергеевич, - перебил адмирала Александр II, мы благодарны вам за ту помощь, которую вы оказали России и ее армии. Пользуясь случаем, я хочу лично сообщить вам, Ваше Превосходительство, что за дело при Константинополе вы награждены высшим орденом Российской Империи - Орденом Святого апостола Андрея Первозванного.
        - Благодарю вас, Ваше Величество, - ответил польщенный контр-адмирал, - надеюсь, что своим трудом во благо нашей Державы я еще не раз оправдаю столь высокую награду. Разрешите продолжать?..
        - Продолжайте, господин контр-адмирал, - сказал император.
        Ларионов достал из лежавшей на столе красной кожаной папки лист бумаги, и начал читать.
        - Итак, господа и товарищи, первое. Я поручаю начальнику моего оперативного отдела направить в Порт-Саид подразделение морской пехоты, которая займет помещение конторы компании Суэцкого канала. Султан Османской Империи Абдул-Гамид, который сейчас является нашим гостем, обратился к хедиву Египта Измаил-паше с фирманом, в котором предложено более справедливо распорядиться доходом от эксплуатации канала, и исключить из этой доли англичан, которые ни фартинга не вложили в его строительство. Фирман хедиву передаст новый великий визирь Турции Махмуд-паша, в миру, майор Османов. Новый порядок эксплуатации канала позднее определят наши юристы.
        Для выполнения этой задачи из состава эскадры будет выделен большой десантный корабль «Новочеркасск» и сторожевой корабль «Сметливый». В нашем времени они были приписаны к Черноморскому флоту и места предстоящих боевых действий их штурманы знают наизусть. Надо закупорить для британского судоходства этот кратчайший путь из Индийского океана в Средиземное море.
        Второе, нами предложено направить на Крит войска Греческого королевства, для того, чтобы взять под контроль остров, большая часть населения которого - греки, которые в очередной раз восстали против турецкого владычества. Наше предложение было с благодарностью принято и королевской семьей и парламентом Греции. Сопровождать суда с греческими солдатами-освободителями будет эсминец «Адмирал Ушаков». Я думаю, что греки легко справятся с турецкими гарнизонами, в большинстве своем состоящие из башибузуков.
        Третье, Ваше Императорское Величество, я думаю, полковник Антонова рассказывала Вам о присутствующем среди нас лейтенанте Степане Осиповиче Макарове?
        Макаров, услышав, что разговор зашел о нем, быстро встал, и поклонился Государю. Самодержец Всероссийский степенно кивнул, - Мы знаем об отчаянном лейтенанте уже успевшему прославившемуся своими лихими атаками минных катеров на турецкие броненосцы. - государь пригладил свои бакенбарды, - Поздравляю вас, лейтенант Макаров, чином капитан-лейтенанта. Надеюсь, что и в дальнейшем буду слышать о вас только хорошее. Что там у вас дальше, Виктор Сергеевич?
        - Значит так, господа, - контр-адмирал Ларионов испытующе посмотрел на Макарова, который вытянулся в струнку ожидая услышать приказ адмирала, - Вы, Степан Осипович, возглавите российскую крейсерскую эскадру, которая, начнет охоту за британскими торговыми судами в Восточном Средиземноморье. Ваш флагманский кораблю - «Великий князь Константин». Вместе с ним через Босфор в Эгейское море пройдут вспомогательные корабли Черноморского флота: «Владимир», «Веста», «Аргонавт», «Россия», «Ливадия», «Эриклик» и «Эльборус». В качестве няньки, тяжелой артиллерии, и вашего ангела-хранителя, при вас будет крейсер нашей эскадры, «Североморск», командир - капитан 1-го ранга Перов Алексей Викторович. Он уже провел рейд по Черному морю с целью прекращения турецкого судоходства. Для снабжения «Североморска» топливом группировку будет сопровождать танкер «Дубна».
        Адмирал повернулся к экрану, где донельзя изумленный Александр II высоко поднял брови, услышав, что командовать эскадрой, пусть и небольшой, и состоящей из бывших гражданских пароходов, предлагается поручить вчерашнему лейтенанту.
        - Государь, я думаю, вы не будете возражать этому назначению? - обратился к царю адмирал Ларионов, - поверьте мне, капитан-лейтенант Степан Осипович Макаров с честью справится с этим заданием, и в недалеком будущем станет гордостью Российского флота. Его именем будут называть корабли, улицы, морские учебные заведения.
        - Виктор Сергеевич, я вам охотно верю, - ответил император, - капитан-лейтенант Макаров, вполне достоин командовать отрядом российских крейсеров. Я думаю, он покажет англичанам, что русский флот ничуть не хуже их хваленого Роял Нэви, чья репутация в последнее время несколько подмокла.
        Сам Степан Макаров, с выпученными от удивления глазами слушавший диалог адмирала и монарха, пребывал в полном ступоре. Но услышав последние слова Александра II, он, что называется, навел резкость, и браво ответил императору, - Так точно, Ваше Величество, мы им устроим «веселую жизнь». Британцы будут шарахаться от андреевского флага, как черт от ладана!
        Адмирал Ларионов продолжил свой инструктаж, - Степан Осипович, призовые команды вы получите в Константинополе, в основном это греки, которые уже имеют опыт в подобного рода делах. Все ваши корабли получат средства связи, с помощью которых вы сможете, в случае, если вам придется столкнуться с боевыми кораблями британского флота, вызвать на помощь «Североморск». Помощь любому вашему кораблю будет оказана незамедлительно.
        - Виктор Сергеевич, - император Александр II снова обратился к адмиралу Ларионову, - меня весьма беспокоит безопасность столицы Империи. Ведь англичане могут попробовать войти в Финский залив, и высадить десант, и не форсируя мощные укрепления Кронштадта.
        - Ваше Величество, - ответил царю адмирал, - мы с графом Игнатьевым и цесаревичем уже обсуждали этот вопрос. И вот что мы решили. - К королю Дании, который является отцом короля Греции Георга и цесаревны Марии Федоровны, мы собираемся направить хорошо вам известного герцога Сергея Максимилиановича Лейхтенбергского. Он передаст королю Христиану IX письма от вас, от цесаревны и греческого короля Георга. В них ему будет предложено в создавшейся ситуации объявить особый режим прохода через Датские проливы. Через Проливы теперь могут проходить военные корабли только стран Балтийского моря. Для обеспечения этого особого режима мы направим к берегам Дании необходимые средства и специалистов.
        - Но успеете ли вы принять все необходимые меры до начала вторжения британского военного флота в Балтику? - обеспокоенно спросил император.
        - Думаем, что успеем, Ваше Величество, - ответил адмирал Ларионов, - по нашим данным, британский флот Канала - боевое соединение кораблей, дислоцированное в Метрополии, находится в настоящий момент в небоеспособном состоянии, из-за хронической нехватки средств. По нашим самым скромным оценкам, он будет готов к выходу в море только через месяц - два. И это при условии выделения Парламентом Британии экстренных средств, необходимых для приведения его в боевую готовность. Адмирал решил закончить обсуждение, сказав, - Вот, у меня вкратце и все. - Какие еще будут вопросы?
        Но Александр II оказался дотошным собеседником. Он не удовлетворился успокаивающим заверениям адмирала, и спросил. - А что это за «необходимые средства», которые могут помешать британским кораблям пройти через Датские проливы?
        - Ваше Величество, - ответил адмирал императору, - я готов показать вам изображение этих «средств», но вам трудно будет представить - насколько они эффективны и разрушительны.
        Адмирал встал, подошел к своему письменному столу, и взял с него фотографию стоящего у причальной стенки АПЛ проекта «Ясень». Показав ее участникам совещания, адмирал пояснил, - на борту этого подводного крейсера тридцать самодвижущихся мин, по сравнению с которыми мины Уайтхеда - тихоходные хлопушки для праздничного фейерверка. Одна такая мина гарантированно топит любой существующий на настоящий момент корабль.
        Ну, а та мелочь, на которую будет жаль тратить эти мины, легко станет добычей кораблей Балтийского Флота Российской империи. В настоящий момент, подводный крейсер миновал Гибралтар, и на полном ходу приближается к южному побережью Англии.
        Александр II, цесаревич, граф Игнатьев, а потом, и лейтенант Макаров внимательно и с уважением изучили фотографию «Северодвинска».
        Потом наступило обеденное время и наших гостей пригласили к столу в кают-компании. У цесаревича из-за частых посещений там уже образовался свой столик. А я вызвал по рации графа Игнатьева, и сообщил ему, что после хотел бы снова пообщаться с ним в режиме видеоконференции, для разговора о некоторых спецоперациях, подробности о которых обычным военным людям знать ни к чему.
        16 (4) июня 1877 года. ТАКР «Адмирал Кузнецов». Капитан Тамбовцев Александр Васильевич.
        После обеда наши гости ушли в кают-компанию авианосца, куда их пригласили на просмотр фильмов на военную тематику. Сегодня в программе: «Одиночное плавание» и «В зоне особого внимания». Кстати, султана тоже пригласили на киносеанс. За время своего пребывания у нас в «гостях» он стал страстным киноманом, поклонником продукции XX и XXI века. Особенно нравились ему фильмы о войне, и любовные мелодрамы. С другой стороны я его немного понимаю, человек лишен всех забот и находится как бы в отпуске для поправки нервов. Ну и такого удовольствия как кино, в своем дворце он не мог бы получить ни за какие деньги.
        А я отправился в адмиральский салон, чтобы поговорить с графом Игнатьевым о вещах, которые не надо знать тем, кому о них знать не положено.
        В назначенный час заработала связь с лагерем, и на плазменной панели появилось усталое лицо Николая Павловича. Я знал, что он страдает от экземы и у него болят глаза. Корабельный медик «Адмирала Кузнецова» выписал графу супрастин и дал баночку с мазью. А насчет глаз, он порекомендовал отправить Игнатьева на «Енисей», где были профессиональные офтальмологи, которые могли провести качественное обследование графа, и решить вопрос об его дальнейшем лечении. А пока мы все делали свое дело, невзирая на болячки и хвори.
        - Еще раз здравствуйте, Александр Васильевич, - приветствовал меня Игнатьев, - Давайте подумаем о тайных операциях, которые мы, совместными усилиями могли бы провести, дабы осложнить жизнь нашим врагам. Я жду ваших предложений, и в свою очередь, готов вам посодействовать, используя все имеющиеся в моем распоряжении силы и средства.
        - Николай Павлович, - начал я, - для начала поговорим о тайной миссии, которую, по просьбе Цесаревича, отправились выполнять наши специалисты в Англию. Цель ее - освобождение дочери Государя Марии Александровны, ее сына и двух дочек, которые в данный момент находятся под домашним арестом в Виндзорском замке. Зная мстительность королевы Виктории, цесаревич опасается, что с Великой княгиней Марией Александровной может произойти непоправимое. Мы отправили туда подводный крейсер «Северодвинск», с группой наших самых опытных специалистов по подобным делам. Это те самые бойцы, которые захватили ночным штурмом дворец Долмабахче в Стамбуле, и пленили султана Абдул-Гамида. Я думаю, что они не хуже сделают свое дело и на берегах Темзы.
        Граф вздохнул, - Александр Васильевич, я верю, что ваши люди могут успешно справиться с порученным им делом. Но я бы хотел бы предупредить, что ранение, или, не дай Бог, смерть дочери или внуков Государя, могут иметь тяжелые последствия для наших дальнейших взаимоотношений. Подумайте, уважаемый Александр Васильевич, может быть, есть резон отменить эту рискованную операцию?
        - Николай Павлович, мы все прекрасно понимаем. Мы знаем, что дело рискованное, но, во-первых, еще рискованнее оставить все как есть, в британской истории уже были печальные прецеденты. Вспомним, как англичане резали и душили своих родственников. Во-вторых, я еще раз хочу сказать, что люди, отправленные в Англию, имеют огромный опыт подобного рода мероприятий. И дочь и внуков императора они будут защищать в первую очередь.
        В этот момент мне вдруг вспомнился Беслан, школа, захваченная бандой подонков, наших «альфовцев», закрывающих своим телом детишек от пуль террористов, кровь, слезы и отчаяние родителей.
        Должно быть, эти воспоминания как-то отразились на мое лице. Игнатьев насторожился, и участливо спросил, - Александр Васильевич, с вами все в порядке? Может быть, сделаем перерыв, и продолжим нашу беседу в следующий раз?
        - Нет, Николай Павлович, это просто воспоминания о будущем, - отшутился я, - Мне кажется, что наши «летучие мышки» прекрасно все сделают. С вашей стороны я попросил бы помочь нам, используя вашу агентуру в Британии. Я знаю, что у вас там есть люди, которые могут дать нам нужную информацию о режиме охраны замка.
        И еще - было бы интересно встретиться с ирландцами, недовольными британским правлением на их острове. Я знаю, что вы имели в свое время контакты с тамошними фениями. Сами они занимаются тем, что по мелкому пакостят англичанам. Но у них есть контакты со своим соплеменниками в САСШ. Вот там живут ребята посерьезнее. Они время от времени совершают вооруженные набеги на Канаду, рассчитывая вызвать войну между САСШ и Британией. Мы знаем, что ничего из этого не вышло. А что помешает им повоевать на своей исторической родине? Мы бы им помогли, негласно, естественно, в этом, тем более, что королеву Викторию в самое ближайшее время ожидают большие хлопоты…
        - Хорошо, Александр Васильевич, я постараюсь вывести ваших людей на лидеров фениев. Но надо сделать все, чтобы последующие диверсии против Британии не имели никакого отношения к Российской империи. Государь довольно болезненно реагирует, когда нам, ну, вы понимаете, о ком я говорю, приходится вести дела с террористами и лицами, исповедующими радикальные взгляды на существующие формы правления.
        - Хорошо, Николай Павлович, все последующие мероприятия не будут иметь никакого отношения к властям Российской империи. И кстати, что вы скажете, если ирландцы, став независимыми, пригласят к себе монарха из одной уважаемой всеми европейской династии? Тогда, надеюсь, Государь не будет так щепетилен? Да и социалистическими идеями нас не напугать.
        И еще. Среди британских солдат, взятых в плен в сражении у Пирея, много индийцев. Для начала их отделили их от «белых сагибов». Мы перевезли индийцев на Лемнос, где наши специалисты по «психологической войне» ведут с ними беседы. Среди пленных немало тех, чьи родственники пострадали от ненавистных инглизов, во время Великого Сипайского восстания. Правда, с момента подавления этого восстания прошло уже восемнадцать лет, но память о зверствах британцев еще не стерлась у индийцев. Мы выбираем из числа тех, кто мог бы напомнить англичанам о том, что происходило в Индии два десятка лет назад.
        От вас, Николай Павлович, мы бы попросили помочь нам контактами с вашими азиатскими агентами. Я знаю, насколько сильны они в окружении эмира Афганистана Шир-Али. В нашей истории через год начнется новая, вторая по счету Англо-Афганская война. Она будет вызвана недовольством британцев российским влиянием в Афганистане.
        В 1880 году англичане будут разбиты под Майвандом. Надо сделать все, чтобы они в этот раз были не только разбиты, но и полностью уничтожены. России следует более активно поддерживать афганцев. Ну, а Югороссия сделает все, чтобы британцам стало неуютно в Индии. Захват контроля над Суэцким каналом - из числа этих акций. Потеря Индии - этой «Жемчужины Британской короны», станет страшным ударом для королевы Виктории.
        Игнатьев раскрыл свой блокнот, - Александр Васильевич, я подумаю - чем вам помочь. Я много работал на Востоке, и считаю, что принимая решения о каком-либо воздействии на политические процессы, происходящие там, надо тщательно взвешивать возможные последствия. - Уж поверьте мне!
        - Верю, Николай Павлович, верю, - кивнул я, - как говорил у нас один знаток азиатских реалий: «Восток - дело тонкое!». Тем более что у нас есть специалисты по Афганистану. Полковник Бережной из их числа.
        - В общем, Александр Васильевич, - подвел итог нашей беседы граф Игнатьев, - я понял, что у нас появилась возможность проводить согласованные и успешные акции в других государствах. Надо создать что-то вроде координационного совета наших, как вы их называете, «спецслужб», и все последующие акции планировать с учетом наших возможностей и ваших знаний будущего. Ну, и технические возможности ваши много стоят. Так что, уважаемый Александр Васильевич, жду вашего человека у себя в самое ближайшее время. - Всего вам доброго.
        - До свидания, Николай Павлович, - попрощался я с графом Игнатьевым. Когда плазменный экран потух, я сел в мягкое кресло, и в своем походном блокноте стал набрасывать варианты проведения грядущих силовых акций против британцев. - Эх, ребята, знали бы вы, с кем связались! Джеймсы бонды недоделанные…
        16 (4) июня 1877 года Болгария. Зимница. Ставка командования русских войск на Балканах.
        Министр иностранных дел Российской империи граф Николай Павлович Игнатьев и капитан Александр Васильевич Тамбовцев.
        Получив известие о прибытии в наш лагерь германского канцлера Отто фон Бисмарка, я решил заглянуть к милейшему Николаю Павловичу. У нас была с ним договоренность о том, что накануне встречи с «железным канцлером», мы переговорим, чтобы еще раз сверить наши позиции в предстоящих переговорах. Бисмарк был опытным дипломатом, и малейшая несогласованность в наших с графом заявлениях были бы канцлером замечены, и истолкованы не в нашу пользу.
        До официальной беседы оставалось еще минут сорок, и времени для беседы с Игнатьевым было предостаточно. Я помнил, что граф недолюбливал немцев, поэтому я попросил его на время убрать в сторону свои симпатии и антипатии. Я уже выложил перед ним ретроспективу наших будущих конфликтов с Германией, которые ослабили два наших государства, и от которых выиграли лишь наши заклятые враги.
        Интересно, с какими предложениями приехал к нам Бисмарк? - Ведь не из простого любопытства он помчался на Дунай, по дороге во Львове вылив ушат холодной воды на Андраши. Во всяком случае, австрийские информаторы Игнатьева достаточно подробно описали то, как прошла встреча. После общения с Бисмарком Андраши выглядел уныло. Он помчался докладывать о своем провале императору Францу-Иосифу, после чего австрийский представитель при Ставке генерал Бертольсгейм стал увиваться вокруг меня, рассказывая о «вековой дружбе Австрии и России», и намекая на немалые для Югороссии преференции, в случае налаживания добрососедских отношений между нашими державами. Я терпеливо слушал «нанайские песни» австрийца, кивал ему, но не говорил ему ни да, ни нет. Посмотрим, что он скажет, после нашей встречи с Бисмарком.
        Игнатьев, в общем-то был согласен со мной, только советовал быть осторожным с канцлером, и выкладывать перед ним все карты. Поэтому мы решили провести встречу с Бисмарком в палатке, подальше от лишних глаз и ушей. Периметр охраняли казачки и наши «пятнистые», которые уже успели заслужить уважение среди здешнего бомонда.
        Ставка. Те же, и канцлер Германской империи Отто фон Бисмарк.
        Я ждал встречи с «железным канцлером» с любопытством и некоторым трепетом. Еще бы - САМ Бисмарк! Тот самый, о котором писал Валентин Саввич Пикуль! И надо признаться, что наш гость меня не разочаровал.
        Выглядел Бисмарк весьма внушительно - плотный рослый дядечка, с мощными усами и громким голосом, от которого буквально звенело в ушах. Впрочем, как мы потом убедились, когда надо он говорил тихо, так что желающие подслушать нашу беседу, а такие были, остались в неведении о содержании нашей беседы. Она, действительно, оказалась весьма содержательной.
        Для начала Бисмарк на хорошем русском языке поприветствовал нас, и поздравил с блестящими победами на суше и на море. Потом он, не дав нам опомниться, вручил мне высший военный орден Германской империи «Pour le Merite». А графа Игнатьева наградил орденом «Черного орла».
        После этого начался сам процесс охмурения. Бисмарк долго рассказывал нам о том, каким благом для наших стран стало бы установление дружеских, можно сказать, почти союзнических отношений. В общем-то я был с ним согласен. Действительно, Германской Империи, Российской империи, а так же и Югороссии, лучше торговать, чем воевать. А если при этом стороны будут не забывать о своих меркантильных интересах, кои не войдут в противоречие с интересами партнера, так это будет совсем прекрасно.
        - Господин канцлер, - обратился я к Бисмарку, действительно, между пока нашими странами нет серьезных противоречий, из-за которых может возникнуть угроза вооруженного конфликта. Тем более, что подобный конфликт будет лишь на руку некоторым из наших недоброжелателей. Мы понимаем озабоченность Германской империи неожиданно быстрым восстановлением своего военного потенциала Французской республикой. И мы помним вашу фразу, господин канцлер, что Германия, стремясь к миру, вынуждена готовиться к войне.
        - Да, господин Тамбовцев, - сказал мне Бисмарк, - вы правильно процитировали мои слова. Действительно, из-за своего расположения в центре Европы, Германия вынуждена постоянно посматривать на Запад и на Восток. И если на Востоке у нас были хорошие и добрые соседи, то с Запада на наши земли все время приходили захватчики, мечтавшие отобрать у тихого и вежливого Михеля последнюю кружку пива. Вспомним того же Наполеона, который заставил бедных немцев тащиться с его Великой армией на Москву. Многие из них оставили там свои кости. Но мы горды тем, что вместе с победоносной русской армией сражались и прусские войска, и наши знамена были подняты вместе с вашими над поверженным Парижем.
        А последняя война? - Ведь не мы напали на Францию, а она на нас. И не наша вина в том, что французы оказались плохими вояками, и наша доблестная армия уже знакомой дорогой снова пришла в Париж.
        - Все так, господин канцлер, все так, - ответил Бисмарку граф Игнатьев. - И если вы помните, доброжелательная позиция России дала возможность тогдашней Пруссии разбить Францию, не опасаясь удара в спину.
        - Германия этого никогда не забудет, - торжественно заявил Бисмарк.
        Я осторожно сказал - Пока вы живы, так оно, скорее всего, и будет… Но ведь в Германии есть и те, кто испытывает к России несколько другие чувства.
        От неожиданности Бисмарк немного смутился, но продолжил свою мысль, - Пока я жив, Германия никогда не будет угрожать безопасности России. Нам так же Но нам бы хотелось, чтобы и с Востока нам ничего не угрожало. А вот с Запада…
        - А что, с Запада, герр Отто? - поинтересовался я. - Вы намекаете на то, что Франция попытается взять реванш?
        - Я в этом не сомневаюсь, - сказал Бисмарк. - Вот только одна она вряд ли выступит против нас. Ей нужен союзник.
        - Господин канцлер, если вы полагаете, что этим союзником станет Россия, то вы заблуждаетесь, - сказал граф Игнатьев, - наша империя не жаждет участвовать в подобной комбинации… Только и мы хотели бы быть уверены в том, что дружественная Германии Австро-Венгрия не подложит нам свинью, как она это сделала во время Крымской войны.
        - Отвечу вам вашими словами, граф, - сказал Бисмарк, - Германия тоже не горит желанием участвовать в подобной комбинации с Австрией. Можете смело продолжать вашу войну на Балканах - Германия сохранит дружественный нейтралитет, и сделает все, чтобы, как вы говорите, никто вам снова не подложил свинью.
        Итак, главное было сказано. Но я решил ковать железо, пока оно горячо, - Господин канцлер, на европейской шахматной доске есть еще одна фигура, которая попытается разыграть свою партию. Вы, наверное, поняли, что речь идет об Англии. Между прочим, наши хорошие взаимоотношения категорически не по душе Коварному Альбиону. И королева сделает все, чтобы нас поссорить.
        Бисмарк неожиданно хохотнул. - Господин Тамбовцев, пока что именно вы ухитрились поссориться с королевой. Я имею в виду разгром британской Средиземноморской эскадры у Пирея. Мне рассказывали, что королева была вне себя от ярости.
        - Пока Британия не делает резких телодвижений, - ответил я, - но это не значит, что их не будет вообще. Королева может послать в Балтийское море свой флот Канала. По нашим данным, в парламент уже послан запрос о выделении экстренных ассигнований на приведение кораблей в боевую готовность. К нашему счастью после того как вы разгромили Францию, сия боевая единица находилась в крайнем небрежении ради экономии средств. Но, все равно, мы вынуждены принять меры предосторожности. В самое ближайшее время король Дании Кристиан IX объявит о том, что им в одностороннем порядке будет принят новый режим прохождения Датских проливов. Военные корабли стран, расположенных в бассейне Балтийского моря, получат право на беспрепятственное прохождение через эти проливы. А вот все остальные военные корабли такого права будут лишены.
        После моих слов лицо Бисмарка стало серьезным. - Господин Тамбовцев, король Дании может провозгласить все, что угодно, но вот хватит ли у него сил добиться того, чтобы другие страны согласились с новым порядком прохождения Датских проливов.
        - Вы имеете в виду Англию? - спросил я у Бисмарка. - Во первых, я думаю, что с нашей помощью король Дании может заставить ЛЮБУЮ страну соблюдать установленные им порядки. Во вторых у него еще есть время для постройки береговых укреплений и установки новейших орудий. Я думаю, господин Крупп будет рад получить заказ на поставку в Данию своих прекрасных одиннадцатидюймовых береговых орудий, разработанных им совместно с Обуховским заводом. - Это же ничем не угрожает Берлину? - Мы, к примеру, в подобной ситуации, рассматриваем Копенгаген, как самый передовой форт Кронштадта. У Германской империи пока нет сильного военно-морского флота, поэтому оборона Копенгагена - это и залог безопасности ее балтийского побережья. Кстати, господин канцлер, вы не желаете посмотреть, как наш крейсер «Москва» заставил уважать военно-морской флаг Югороссии?
        Я подошел к лежавшему на столике в глубине палатки ноутбуку, открыл его, и, повернув экраном к рейхсканцлеру, запустил фильм, снятый нашими ребятами из «Звезды». С озадаченным видом Бисмарк наблюдал за моими манипуляциями. Как сказал потом Игнатьев - «Глаза у Отто были как у кошки, увидевшей собаку».
        А когда на экране монитора появилось синее море и крейсер «Москва», с развевающимся у него на мачте брейд-вымпелом цесаревича, «железный канцлер» не удержался, и выдохнул полушепотом - «Дас ист фантастиш!». Услышав эти, совсем не подходящие для данной обстановки слова, я не удержался и тихонько засмеялся, прикрыв рукою рот. Чем вызвал удивленный взгляд Бисмарка, и укоризненный - графа Игнатьева. Пришлось потом объяснять графу, что значат эти слова в устах немца в наше время…
        Правда, Бисмарку некогда было отвлекаться, и он снова впился взглядом в монитор, не отрываясь наблюдая за тем, как окутавшийся дымом крейсер ведет огонь РБУ по британским броненосцам, и как те, пораженные огненными стрелами, идут ко дну. Особо оценил Бисмарк сцены, снятые с вертолета. Закончился фильм сценой вылавливания из воды герцога Эдинбургского.
        Я выключил ноутбук. На какое-то время в палатке было тихо. Потом Бисмарк поднял голову, и посмотрел на меня взглядом, в котором удивление было смешано с уважением, и даже со страхом, - Господин Тамбовцев, вы абсолютно правы. Если один ваш корабль сумел уничтожить целую эскадру новейших броненосцев, то я могу лишь представить, ЧТО может сотворить несколько ваших кораблей!
        - Господин канцлер, - наши корабли опасны лишь нашим врагам. А вот наши друзья, наоборот, под их защитой могут чувствовать себя в полной безопасности.
        Бисмарк понял мой намек. Он еще раз внимательно посмотрел на выключенный ноутбук, а потом сказал, - Господин Тамбовцев, мы согласны с тем, что режим прохождения Датских проливов, действительно нуждается в регламентировании. А за сим, позвольте откланяться. Господа, на прощанье я хочу сказать, что считаю, что наша беседа прошла с большой пользой для наших стран и народов. Думаю, что я еще буду иметь удовольствие побеседовать с вами обо всем более подробно. Поверьте, нам будет о чем поговорить. А пока я должен обдумать все увиденное и услышанное здесь. Всего вам доброго. С этими словами Бисмарк вежливо поклонился нам, и вышел из палатки.
        17 июня 1877 года Глазго. Великобритания. Контора торговца колониальными товарами Герберта Шульца.
        - Добрый вечер, сэр, вам телеграмма - посыльный, мальчишка лет двенадцати, протянул мне бланк, и умильно заглянул в глаза. - Знает, стервец, что я не по шотландски щедр, и всегда даю ему чаевые.
        В этот раз я тоже не поскупился и, сжимая в ладошке монетку, счастливый паренек помчался прочь. А я стал изучать полученную телеграмму. В ней мой контрагент в Копенгагене сообщал мне цены на товары в Дании, и просил отсрочить возврат кредита, который он взял у меня три месяца назад.
        Вздохнув, я взял с полки томик Шекспира, открыл его на странице, где король Лир обличает своих жадных и бессердечных дочерей. Потом, выписав столбиком все цифры из телеграммы, я стал, заглядывая в книгу, на чистом листе бумаги писать буквы. Прочитав то, что у меня получилось, я вздохнул, смял листок, и бросил его в камин. Тщательно перемешав пепел, я опять вздохнул, и задумался.
        - Эх, нагадали мне мои начальнички снова дальнюю дорогу и большие хлопоты. Опять придется тащиться в этот треклятый Эдинбург, снова пить изрядно поднадоевшее местное пиво, и с тоской вспоминать свое родное, баварское. Впрочем, виски там неплохое. Но много его пить нельзя - разведчику надо всегда держать ухо востро.
        Я снова с тоской вспомнил родной Васильевский остров, где еще с времен Петра I селились немцы. Мой дед, пивовар из Мюнхена приехал в далекую Россию, чтобы открыть свое дело. В России он и остался навсегда. Похоронили его на лютеранском Смоленском кладбище, все на том же Васильевском острове. Отец мой тоже был пивоваром, а вот я не пошел по стопам своих предков, решив послужить своей родине - России другим способом.
        Все началось после случайной (позднее я понял, что она была совсем не случайной) встречи с одним приятной наружности господином в одной чистой и аккуратной немецкой пивной. Господин, назвавшийся герром Ойгеном, долго расспрашивал меня о жизни, похвалил за хорошее знание немецкого языка, посетовал на то, что очень многие немцы в Петербурге обрусели, и забыли язык предков. Потом последовало еще несколько встреч, после чего, Ойген, оказавшийся поручиком русской армии Евгением Леонтьевым, предложил мне выехать в Британию, и там поработать на военную разведку. Недолго думая, я согласился. Натурой я всегда был авантюрной, и с детства мечтал об интересной и полной приключений работе.
        В Британию я приехал из САСШ. По легенде, Герберт Шульц был коммерсантом из Луизианы, который был очень недоволен политикой «Реконструкции», проводимой янки-«саквояжниками» - победителями в Гражданской войне. Именно из-за этого я и покинул Новый Свет.
        Деньги у меня водились. Вскоре я открыл в Глазго фирму, занимавшуюся торговлей колониальными товарами. Дела у меня шли хорошо, поведение мое было чисто немецким, законопослушным, и поэтому не вызывало нареканий у местных блюстителей порядка. Ну, а мои частые поездки по портам Соединенного королевства, тоже не казались подозрительными, так как они были связаны исключительно с торговыми делами.
        И вот мне опять предстояло выехать из Глазго в Эдинбург, где я должен был выполнить одно деликатное поручение. А именно, разузнать все о месте нахождения дочери Государя Великой княгини Марии Александровны с детьми. Кроме того, нужно было узнать о режиме охраны опальной герцогини Эдинбургской. Ее свекровь, королева Виктория, отправила свою нелюбимую невестку подальше от Лондона - в Эдинбург. Там она должна была находиться под домашним арестом во дворце Холируд.
        Я стал лихорадочно рыться в памяти, припоминая тех моих знакомых в Эдинбурге и его окрестностях, кто бы помог лучше выполнить данное мне поручение. Нужен был человек, вхожий во дворец Холируд. И вдруг мне вспомнилось, что один мой хороший знакомый, владелец парусного рыболовного баркаса Бобби Мак-Нейл, во время одной из посиделок в пабе проговорился, что его родная сестра Энн Дуглас работает прислугой в этом дворце. Это была удача.
        Дело в том, что Бобби был выходцем из одного горного клана, где практически все мужчины были скрытыми якобитами, и недолюбливали правящую в Британии Ганноверскую династию, считая ее незаконной. Кроме того, мать Бобби была ирландкой из Дублина, что не прибавило ему любви к бриттам. Ну, и как я слышал, жена Бобби последнее время начала хворать, лечение требовало денег, и немалых, так что он будет вдвойне доволен, оказав мне услугу. Я в таких случаях не скуплюсь на вознаграждение, так как считаю, что хорошо оплаченная услуга - гарантия верности агента.
        Итак, мне следовало быть через день в Эдинбурге, где на мое имя на местном почтамте будет оставлено заказное письмо с зашифрованными дальнейшими инструкциями.
        18 июня 1877 года. Вечер.
        Эдинбург. Владелец рыбацкого баркаса Роберт Мак-Нейл.
        Я брел по улице, и настроение у меня было прескверное. Врач, который утром приходил к Мэри, тщательно прослушал ее дыхание, долго заглядывал в ее глаза, после чего сказал, что у моей любимой жены открылась чахотка. Его слова ударили меня, словно веслом по голове. Это был смертный приговор.
        Я знал, что чахотка практически неизлечима. Вон, даже особы королевских кровей умирают от этой проклятой болезни. А я ведь никакой ни король, а простой рыбак. Неужели я скоро расстанусь со своей милой Мэри?! А как быть с нашими любимыми дочурками, Джудит и Кэтти?! Я был в отчаянии.
        Может, именно поэтому я и не сразу услышал, как кто-то меня окликнул по имени. Лишь после того, как меня окликнули еще раз, я поднял голову, и увидел своего старого знакомого.
        Это был мистер Шульц, коммерсант из Глазго. Несколько раз я оказывал ему услуги, за что он всегда щедро платил. Мистер Шульц был типичным немцем, среднего роста, с округлым пивным брюшком, веселый, всегда улыбающийся. Впрочем, увидев мою мрачную физиономию, улыбка мгновенно сошла с его лица.
        - Что у тебя стряслось, дружище, - спросил он меня участливо.
        - Эх, мистер Шульц, - ответил я ему, - дела у меня совсем плохи. У моей Мэри врачи нашли чахотку. И помочь ей выздороветь может лишь один Господь. - Я перекрестился.
        - И что, совсем ничего нельзя сделать? - участливо спросил меня Шульц.
        - А что тут сделаешь… - грустно промолвил я, и махнул рукой, - Можно, конечно, уехать с ней в Италию. Говорят, что в тамошнем климате больные чахоткой живут подольше, а некоторые даже выздоравливают. Вот где только мне взять на это деньги? Даже если я продам свой баркас и домик в Сент-Эндрюсе - все равно вырученных денег не хватит на лечение.
        - Бобби, - мистер Шульц внимательно посмотрел мне в глаза, - я мог бы помочь заработать так необходимые тебе деньги. Мне нужен человек, который не побоится рискнуть своей шкурой.
        - Да ради своей Мэри я готов залезть хоть в сундук самого Дэви Джонса, - воскликнул я, - только скажите, мистер Шульц, что для этого нужно сделать?
        - Не бойся, мой друг, ничего такого, о чем бы потом тебе было стыдно. - сказал мне немец. - Помнится, что ты говорил мне как-то о том, что твоя сестра работает прислугой во дворце Холируд.
        - Да, Энн, работает там. - ответил я. - И как она рассказывала, работы ей там прибавилось. В Холируде сейчас живет бедная жена герцога Эдинбургского, того самого, которого недавно подло убили эти русские варвары.
        - Бобби, - ответил мне мистер Шульц, - герцог жив, его не убили, он в плену у своего зятя, русского императора. С ним обходятся, как с почетным гостем. Только он очень скучает по своей любимой жене. И надо ему помочь как можно быстрее встретиться с ней. - Ты готов поучаствовать в одном деле, которое ускорит их встречу?
        - Ну, если все так, как вы говорите, - ответил я, - почему бы и нет. - А чем я могу им помочь?
        - Бобби, твой баркас на плаву? - спросил меня мистер Шульц.
        - Да, - ответил я, - только далеко на нем не уплывешь.
        - А далеко и не надо плыть. Завтра с утра надо просто быть у входа в залив. Там нас будут ждать, чтобы передать весточку для жены герцога.
        - А как те, кто приплывет с этой весточкой, узнают, что мы именно те, кто должен эту весточку получить? - спросил я.
        - Ну, это уже моя забота, - успокоил меня мистер Шульц.
        19 июня 1877 года Утро. Две мили к востоку от входа в залив Ферт-оф-Форт.
        Роберт Мак-Нейл
        Мистер Шульц был аккуратен, как все немцы. Еще только взошло солнце, а он уже ждал меня в условленном месте. Я подплыл к пристани на своем баркасе, и он ловко в него запрыгнул. Чувствовалось, что с морем он знаком не понаслышке.
        Я поставил парус, и попутный ветер помчал нас к выходу из залива. Через два часа мы вышли из залива и стали лавировать, удаляясь от него не более, чем на одну-две мили.
        Мистер Шульц протянул мне цветной пестрый платок, который я, должен был поднять на мачте баркаса вместо флага. Именно по этому флагу нас и должны были узнать те, кто собирался передать весточку во дворец Холируд.
        Сделав все, что мне сказал немец, я стал ждать, что будет дальше.
        - Мистер Шульц, - сказал я, оглядывая пустынное море, - так где же ваши посланцы, мы уже тут болтаемся почти час, а я так и не увидел ни паруса, ни дымка.
        Мистер Щульц открыл рот, чтобы ответить мне, и в этот момент произошло невероятное, чего не ожидали ни я, ни он. В паре сотен ярдов от нас море неожиданно расступилось, и на поверхности показалась огромная лоснящаяся туша, напоминающая гигантского кита. Но это был не кит, это был огромный подводный корабль из холодного металла, который мог нырять, словно касатка. Сзади из воды торчал неподвижный хвостовой плавник, вертикальный как у рыбы. На флагштоке, что возвышался над маленькой надстройкой, вверх взлетел русский военно-морской флаг с крестом Святого Андрея. Он был очень похож на наш шотландский флаг, только у нас белый косой крест на синем поле, а у русских наоборот, синий крест на белом поле. При виде флага, у мистера Шульца неожиданно выступила слеза… Непонятно почему, ведь немец говорил мне, что он родился и вырос в Луизиане? Я на всякий случай перекрестился стал читать «Патер ностер».
        Минуту спустя наверху надстройки возвышающейся над морем, появились люди. Один из них, по всей видимости офицер, внимательно посмотрел на нас в бинокль, после чего матросы начали спускать на воду странную лодку, которая была сделана из какого-то материала, похожего на кожу, и надута воздухом. Потом в нее сели несколько матросов и офицер в черной форме, и странных оранжевых жилетах. Двигаясь без помощи парусов и весел, лодка быстро стала приближаться к моему баркасу. Мы с мистером Шульцем в растерянности смотрели друг на друга. Когда лодка приблизился к нам совсем близко, офицер крикнул что-то на непонятном мне языке. Мистер Шульц, который, видимо, знал этот язык, ответил ему. Потом, повернувшись ко мне с сияющим лицом, он сказал, - Бобби, это свои. Они не сделают нам ничего плохого. Только запомни, то, что ты сейчас увидел, и еще увидишь, никому никогда не рассказывай!
        19 (7) июня 1877 года. Утро. Две мили к востоку от входа в залив Ферт-оф-Форт.
        Старший лейтенант СПН ГРУ Бесоев Николай Арсеньевич.
        Подходим к баркасу. Вместе со мной в лодке два матроса с «Северодвинска», и двое их «морских» коллег из 420 ОРМП. Ребята опасные, как золингеновская бритва с раскрытым лезвием - только прикоснись к ним неосторожно, и они такую кровя в ответ пустят…
        Собственно из своих я взял на операцию только двоих, предназначенных в «няньки» к Великой княгине. Все дело должны будут сделать ребята их морского ГРУ. Моя «чуйка» подсказывает мне, что надо быстрее все заканчивать… Эта старая британская жаба может со злости пойти на крайности. Внуков, она может и пожалеет, но вот свою нелюбимую невестку… Она и до этого к ней относилась с плохо скрываемой неприязнью, а теперь, после разгрома под Пиреем, люто ненавидит.
        В баркасе двое. Один высокий, худой, с рыжими всклокоченными волосами, закатив к небу глаза, молится, а другой полненький блондин, похожий на благопристойного буржуа, со слезами на глазах смотрит, то на нас, то на андреевский флаг над нашим «Северодвинском».
        - Господин Мюллер? - спрашиваю я его, - Вам привет от Игната Лукича.
        - Простите, вы ошиблись, - отвечает он мне, - Я капитан Шульц. - А привет должен быть от Николая Павловича.
        И пароль, и отзыв верные. Пока мы подходим еще ближе, Шульц успокаивает своего сопровождающего. Представляюсь, переводя свое звание на местные понятия, - Поручик Бесоев, Войска Специального Назначения Главного Разведывательного Управления Югоросии. Здесь по просьбе Его Императорского Высочества Цесаревича Александра Александровича.
        - По просьбе… - капитан Шульц в удивлении поднял бровь.
        - Именно, по просьбе… - улыбаюсь я, - капитан, вы уже, наверное, в курсе - что есть Югороссия, и где она находится. И куда делась Оттоманская Порта, которая была на ее месте всего две недели назад. В Букингемском дворце сильно расстроены ее потерей?
        - Скорбят… - улыбнулся Шульц, - помер близкий родственник, султан Абдул-Гамид II.
        - Султан кстати жив и здоров, - заметил я, - и находится у нас в качестве почетного гостя. Как и герцог Эдинбургский Альфред. Вы разузнали что-нибудь об его супруге?
        - Да, - кивнул Шульц, - ее с детьми под охраной содержат во дворце Холируд. Режим содержания относительно свободный, для всех герцогиня в трауре по своему погибшему мужу. А стражу приставили, чтобы горячие головы из верноподданных королевы не расправились с дочерью русского царя.
        - А они не боятся поперхнуться новостью, что герцог Эдинбургский жив? - спросил я, закипая от злости.
        Шульц понимающе кивнул, - Боюсь, что есть люди, собирающиеся исправить это досадное недоразумение…
        - И что, королева тоже в их числе? - не понял я, - Извините, но я вам не верю. Она хоть зла и коварна, но она любящая МАТЬ! Иногда, даже слишком.
        - Королева Виктория лишь недавно узнала, что ее сын жив. От нее это тщательно скрывали, - заметил Шульц, - а уж планы по устранению герцога Альфреда держатся вообще за семью замками. Потому что тогда необъявленная пока война между Россией и Британией превратится в кровавую вендетту. Наверное кто-то очень заинтересован в том, чтобы Ганноверская династия прекратила свое существование… До Романовых тут никому и дела нет, у бриттов свои династические проблемы на кону.
        - Есть у меня предчувствие, - сказал я, - Что Ее Императорское Высочество Великая Княгиня Мария Александровна может внезапно и скоропостижно скончаться… Не дай Бог, конечно. В истории Британии были прецеденты. Что тоже поведет Россию и Британию к описанной вами вендетте.
        - Наверное, вы правы, - посерьезнел Шульц, - У меня есть указание выполнять все ваши поручения. - Что я должен делать?
        - У вас есть свой человек во дворце? - спросил я, - Нужно передать ее Императорскому Высочеству письма от ее брата и мужа.
        - Сестра этого человека, Роберта Мак-Нейла, - Шульц кивнул на рыбака, - Энн, работает во дворце горничной. Я выяснял, она имеет доступ к Великой княгине.
        - Что-то он у вас какой-то мрачный? - заметил я, - По-моему, мы ему чем-то не нравимся. Не побежит ли он тут же сдавать нас в полицию?
        - Нет, что вы поручик, - пожал плечами Шульц, - просто у парня проблемы. Врач нашел у его жены чахотку, а на руках две маленькие дочки. Бедняге нужно срочно раздобыть деньги на лечение, поэтому Бобби в нитку тянется, чтобы где-то их раздобыть. Он готов нам помочь за хорошее вознаграждение. Впрочем, он шотландец из клана Мак-Нейлов. Это горный клан, живущий на Гебридах. Среди горцев мало кто скажет хоть одно хорошее слово о нынешней королевской династии и англичанах. Они не забыли, как не так давно их сажали на полгода в тюрьму за ношение килта. К тому же почти все они якобиты - сторонники Стюартов. Так что им движет не только корысть.
        - Шотландец и якобит, говорите, - задумался я, - Очень хорошо… Передайте ему, что если все пройдет хорошо, то мы заберем его вместе с семьей в Константинополь, к далекому теплому морю. А там наши врачи смогут вылечить его супругу от чахотки. Это заболевание они неплохо умеют лечить. А дочери его пойдут в школу…
        - Зачем вам это нужно? - заинтересовался Шульц, - таких как он в Шотландии хоть пруд пруди.
        - Таких, да не таких, - улыбнулся я, - Во-первых, он уже теперь знает о нашем существовании, и было бы неосторожно оставлять его в Эдинбурге, во-вторых, он может еще нам пригодится. Я думаю, что шотландцам в скором времени захочется получить свободу.
        - Хорошо, - Шульц хотел было что-то сказать своему спутнику, но вдруг спохватился, - А почему вы сами не объясните ему все?
        - Пусть он пока не догадывается о том, что я понимаю по-английски, так надо для дела, - я задумался, - и сестру его мы тоже возьмем с собой. В случае успеха никто ничего не должен знать. Кроме того, в случае провала ее ждет арест, тюрьма или каторга. - Или вы не знаете англичан?
        - Знаю, как не знать, - Шульц повернулся к шотландцу, и стал говорить ему, - Бобби, этот добрый господин, говорит, что если ты и твоя сестра поможете вернуть супругу и детей бедному герцогу Альфреду, то они заберут с собой твою сестру, и тебя с дочками. Бобби, эти господа из Югороссии. Климат там не хуже, чем в Италии, а их врачи умеют лечить чахотку. Лечить, Бобби, а не продлевать на какое-то время существование. И за все они не возьмут и пенни. Твои Джудит и Кэтти пойдут в школу, и станут настоящими леди. Если ты и твоя сестра будете помогать нам, Бобби, вам будет хорошо заплачено. Этот русский офицер дает слово. Подумай хорошенько, Бобби, готов ли ты идти до конца.
        Парень внимательно выслушал мою речь, а потом поднял вверх правую руку, и торжественно сказал, - Мистер Шульц, передайте этому офицеру, что я клянусь спасением своей души, честью моего рода, памятью предков, что я сделаю все, что в моих силах. Я, Роберт Мак-Нейл, готов ради счастья своей семьи и спасения моей любимой Мэри отдать свою жизнь без остатка. - Клянусь! - еще раз повторил он.
        Когда Шульц «перевел» мне эту фразу, я кивнул, и передал разведчику маленький пухлый конверт, - Хорошо, господин капитан, теперь перейдем к делу. Тут письма Великой Княгине от цесаревича Александра Александровича и герцога Эдинбургского. Как видите, пакет запечатан Малой государственной печатью. Значит, и Государь в курсе всего происходящего. Переведите Бобби вот что.
        Шульц повернулся к шотландцу, который внимательно вслушивался в незнакомую для него речь, и приготовился переводить.
        - Бобби, ваша сестра Энн должна быть крайне осторожна и предупредить… О, нет, так не пойдет. Кто будет слушать какую-то горничную… - я достал из кармана блокнот, и четким почерком (ага, учили нас писать разборчиво, ибо наши каракули обычно не абы кто читает) написал, - «Ваше Императорское Высочество, попроситесь завтра на морскую прогулку на яхте вашего мужа вместе с детьми. Если не выйдет, то мы придем за вами в три часа пополуночи. Поручик СПН ГРУ Бесоев». Потом я расписался и пририсовал смешного чертика, высунувшего язык - это было мое факсимиле. - Капитан, - сказал я, - в своем письме Цесаревич дает мне рекомендацию, так что вот эту записку Ее Высочеству надо отдать последней. И скажите горничной, чтобы сожгли все, и записку и письма - так будет лучше для их же безопасности.
        Шульц хмыкнул, - А что, если эту записку перехватят, и вас будет ждать засада?
        Я ухмыльнулся, - А мы придем не в три часа, а в одиннадцать вечера. Тихо выведем Ее Высочество и детишек. Если обнаружим засаду, то при отходе устроим такой кордебалет, что чертям тошно станет. - Понятно?
        - Вполне, кивнул Шульц, - Я смотрю, господа из Югоросии, вы очень опасные люди…
        - Только для врагов, - усмехнулся я, - Встречаемся завтра на рассвете на этом же месте. Бобби иметь при себе свою семью с одной сменой белья, больше ничего брать не надо. Его сестра должна быть или на яхте Великой княгини, или с вами. - Честь имею, господин капитан!
        - Честь имею, господин поручик! - ответил Шульц, и лодка с баркасом начали расходиться в разные стороны.
        17 (5) июня 1877 года. Полдень. Санкт-Петербург. Аничков дворец.
        Герцог Сергей Максимилианович Лейхтенбергский.
        До Санкт-Петербурга я домчался всего за двое суток. Сейчас я с трудом могу вспомнить все подробности своего путешествия. По именному рескрипту Государя к моему вагону на узловых станциях цепляли уже заправленные водой и загруженные углем паровозы, которые тут же срывались с места, и на максимальной скорости мчались все дальше и дальше на север.
        И вот, наконец, Санкт-Петербург. У Николаевского вокзала меня уже ждала карета, которая в один момент довезла меня до Аничкова дворца. Я поднялся по широкой мраморной лестнице, вошел в кабинет цесаревича, и увидел там одновременно встревоженную и обрадованную цесаревну Марию Федоровну. Рядом с ней стояли два ее сына - девятилетний Николай и шестилетний Георгий.
        - Серж, я так рада тебя видеть, - воскликнула Минни, - скажи мне, что с Сашей, как он себя чувствует, все ли у него в порядке. Я читала в газетах о том, что он лично участвовал в разгроме британской эскадры, которая подло напала на корабль, на котором Саша приплыл в гости к моему брату, греческому королю. Напасть на корабль под российским флагом без объявления войны. Это ужасно, просто какое-то дикое варварство!
        - Дорогая Минни, - ответил я, - ни о чем не беспокойся. Всего лишь два дня назад я оставил твоего супруга и моего кузена живого и здорового в лагере русских войск на Дунае. А в том бою я тоже участвовал. Точнее, стоял рядом с Сашей, и смотрел, как моряки крейсера «Москва» топят британские броненосцы. Бой закончился так быстро, что мы не успели даже удивиться. Кстати, я привез тебе пакет от Саши. Там есть для тебя письма, и еще кое-что.
        Я протянул цесаревне засургученый пакет, в котором лежало письмо от цесаревича, и пачка цветных фотографий. По его просьбе очаровательная Ирочка (тут мое сердце предательски дрогнуло, и образ «амазонки из будущего» на мгновение появился как живой перед глазами) сфотографировала цесаревича на палубе «Москвы». Александр, облаченный в бронежилет, в солнцезащитных очках, гордо позировал на фоне захваченного спецназовцами британского военного транспорта. А вот здесь он был снят рядом с мокрым и жалким герцогом Эдинбургским, которого перед этим выловил из воды вертолет.
        Минни с удивлением разглядывала снимки, ведь она никогда раньше не видела таких четких и красивых фото, а уж тем более, цветных. Увидев знакомое лицо, она удивленно воскликнула, - Серж, а это кто? Он удивительно похож на Фредди, младшего брата мужа моей сестры Александры.
        Я гордо улыбнулся, - А это он и есть. Альфред, герцог Эдинбургский, он командовал одним из британских броненосцев, напавших на нас. Ему, в отличие от многих, повезло - он остался в живых. Сейчас Фредди «гостит» у своего тестя, государя-императора Александра II.
        - То есть, он в плену? - быстро сообразила цесаревна.
        Я покачал головой. - Если Российская империя не находится в состоянии войны с Британской империей, то о каком плене может идти речь? - Тут, скорее, что-то вроде домашнего ареста, который продлится, пока не закончатся разбирательства с Пирейским инцидентом. Кстати, Альфред человек военный, и должен был быть готовым к подобным ситуациям. - А вот по какому праву королева Виктория содержит под домашним арестом жену Альфреда и трех ее детей? Что, только лишь потому, что та дочь Российского императора и сестра наследника престола?
        - Как, королева решилась на такой мерзкий поступок? - воскликнула Минни, - Она лишила свободы Мари и трех ее крошек? - Какая дикость, какое средневековое варварство!
        - Именно так. Но Саша решил выручить любимую сестру из неволи. Подробности того, что он хочет сделать, я пока не буду тебе рассказывать, но когда я получу на это соответствующее соизволение от Государя, то обязательно все тебе поведаю.
        А пока прочитай вот это письмо. В нем Саша и Государь просят тебя помочь им в одном деликатном деле.
        Минни распечатала письмо мужа, отошла с ним к окну, и стала с волнением читать строчки, написанные так хорошо знакомым ей подчерком. А я тем временем дал посмотреть фотографии изнывающим от любопытства Ники и Жоржи. Они схватили пачку, и вырывая друг и друга снимки, стали разглядывать фото, на которых был запечатлен их любимый «ПапА». Как гордо сказал маленький Георгий, «он воюет на войне, и бьет турок и англичан». Несколько минут были слышны только их радостные и удивленные вопли.
        Цесаревна тем временем, внимательно перечитала письмо, несколько минут постояла в задумчивости, наблюдая в окно, выходящее в парк, за гуляющими там людьми. Потом она повернулась ко мне, и спросила, - Серж, когда надо ехать в Копенгаген?
        Я ответил ей, - Как говорят наши новые друзья, - «Еще вчера». - Короче, Минни, чем быстрее, тем лучше…
        Цесаревна гордо вскинула голову, - Тогда завтра, Серж! - Можете на меня рассчитывать.
        18 (6) июня 1877 года. Утро. Балтийское море. Борт императорской яхты «Держава».
        Герцог Сергей Максимилианович Лейхтенбергский.
        Из Кронштадта мы вышли в море на трехмачтовой колесной яхте «Держава». Построенная всего шесть лет назад, она выглядела нарядно - позолоченный двуглавый орел на носу и черный корпус, контрастировали с белыми трубами и надстройками. Рядом с «Державой» дымил новенький, только что вступивший в строй, броненосец «Петр Великий».
        По мнению специалистов, в том числе и зарубежных, это был сильнейший корабль в мире. Четыре двенадцатидюймовых орудия в двух башнях, и четырнадцатидюймовая броня бортов, башен и казематов, делали его грозным противником. Такой корабль может с успехом вести бой с двумя, а то и тремя британскими броненосцами. Конечно, ему было далеко до ракетных кораблей Югороссии, но… Как говорят в народе - за неимением гербовой, пишут на обычной. Тем более что корабли из будущего, при встрече с «Петром Великим» могли бы, фигурально говоря, снять шляпу, поклониться и сказать, - «Здравствуй, дедушка». А «дедушка» еще молодой, и пока что могучий, да у нас он пока один, а у англичан броненосцев куда больше чем три. Но, еще не вечер… Будет и у Российской империи могучий океанский флот.
        По официальной версии, «Петр Великий» сопровождал яхту «Держава» с цесаревной и ее сыновьями на борту. Жена наследника Российского престола соскучилась по маме и папе, и решила навестить их. Ну, а в Копенгагене у броненосца неожиданно обнаружатся какие-нибудь «неполадки в механизмах», и для их «исправления» «Петр Великий» встанет «в ремонт» у стенки недавно открытого в Копенгагене судостроительного завода «Бурмейстер ог Вайн». Там он может «ремонтироваться» столько, сколько будет нужно для того, чтобы датчане почувствовали себя в безопасности. Помня о двух бандитских нападениях британцев на Копенгаген в начале века, они весьма болезненно относятся к возможности повторения подобных событий.
        В пути я рассказал Минни, предварительно взяв с нее слово, чтобы ни одна живая душа об этом больше не узнала, об эскадре наших потомков из далекого XXI века, об их могуществе, и о чудесах их техники. Фотографии летающих аппаратов - вслед за потомками, мы тоже начали называть их самолетами и вертолетами, - боевых бронированных машин, солдат с неизвестным доселе оружием, очень удивили цесаревну. А я продолжал ей рассказывать о радиостанциях, с помощью которых можно разговаривать со своим корреспондентом на любом расстоянии (одна такая радиостанция хранилась в тщательно охраняемой каюте «Державы»), о чудесах медицины будущего, и еще о многом и многом другом.
        Не выдержав, я признался Минни в своей любви к очаровательной Ирине, девушке гордой как королева, прекрасной, как Афродита, и храброй, как амазонка. Минни, любопытная как все женщины, попросила показать фото Ирины. Я с трепетом дал ей снимок, на котором моя ненаглядная в коротенькой юбке выше колен и в обтягивающей блузке улыбалась мне, держа в руках свой неразлучный фотоаппарат. Минни была поражена не только красотой Ирины, но и вызывающей откровенностью ее наряда, которая, тем не менее, не делала ее вульгарной.
        Так, в разговорах и обсуждениях, мы не заметили как минули двое суток плавания и мы подошли к Датским проливам. На горизонте показался Копенгаген. Минни с нежностью смотрела на красоты мест, в которых прошли ее детство и юность. Она с нетерпением ожидала встречи с родителями. Ведь им надо будет рассказать так много важного и удивительного.
        20 (8) июня 1877 года. Шотландия. Дворец Холируд на окраине Эдинбурга.
        Герцогиня Эдинбургская Мария Александровна.
        Сказать, что я была зла и расстроена - это значит, ничего не сказать. - Меня, дочь русского царя, супругу сына британской королевы, держат взаперти, словно лондонскую воровку, пойманную констеблем за кражу кошелька в Сити. И раньше свекровь, эта злая и сварливая старуха, недолюбливала меня, третировала, старалась уязвить и обидеть. А ведь я не нищая бродяжка, которую из милости пригрели в уважаемом семействе. Между прочим, ПапА, в качестве приданого единовременно подарил нам с Фредди 100 тысяч фунтов, и ежегодно посылал нам пособие в 20 тысяч фунтов. И все равно, королева смотрела на меня с презрением. А ведь она в свое время была влюблена в моего отца, и была готова выйти за него замуж. ПапА надо было только намекнуть, и королева, согласно этикету, предложила бы разделить с ней ложе. Правда, тогда бы ПапА не стал бы русским царем. И, слава Богу, что это не случилось. Не хотела бы я, чтобы у меня была такая злая мать. Как она бранит и унижает своих детей. Бедный Фредди… - Тут, я не выдержала и заплакала. - Мне уже сообщили, что корабль «Султан», на котором он был командиром, потопили во время
сражения с русскими кораблями у Афин, и судьба Фредди неизвестна. Именно после этого сражения королева окончательно впала в ярость, и отправила меня под охраной в этот дворец. Правда, стараясь соблюсти внешние приличия, мои охранники не слишком назойливы. Они следят за моей перепиской, и сопровождают меня и моих крошек во время прогулок в парке. Но я все равно чувствую их незримое присутствие. Вот и сейчас эта отвратительная миссис Вильсон крутится вокруг меня, задавая самые идиотские вопросы. А мне хочется побыть одной.
        Увидев, что плачу, миссис Вильсон своим скрипучим голосом стала наставительно говорить мне о том, что я не должна себя так вести, что от моего печального вида могут расстроиться дети. И что это не просто дети, а внуки нашей обожаемой королевы, которая их так любит. Честное слово, мне от ее нравоучений стало еще хуже. Я не выдержала, и разревелась. Старая ведьма миссис Вильсон с довольной улыбкой вышла из спальни. Через пару минут в комнату зашла служанка Энн, молодая и рослая девица, которая мне нравилась своим неунывающим характером и любовью, с которой она возилась с моими крошками. Ее, видимо, прислала миссис Вильсон. Энн принесла мокрое полотенце, которым стала обтирать мое заплаканное лицо. При этом она тихим ласковым голосом приговаривала, что не надо расстраиваться, все будет хорошо, что неприятности мои обязательно закончатся, и я снова буду счастлива. От этих слов, как ни странно, я снова расстроилась, слезы опять побежал по моему лицу ручьями, и Энн, вздохнув, взяла меня под руку, и предложила пройти в туалетную комнату, где я смогла бы привести себя в порядок.
        А вот там-то и произошло то чудо, о котором я буду вспоминать всю мою оставшуюся жизнь. В туалетной комнате Энн неожиданно приблизила свои губы к моему уху, и прошептала, - Ваше Высочество, не беспокойтесь, вы скоро будете дома. Ваш муж жив и ждет вас. У меня есть письма от вашего батюшки, брата и мужа. Только прошу, будьте осторожны, если кто-нибудь узнает об этих письмах, ваша жизнь, и жизнь ваших крошек окажется в опасности. - С этими словами Энн приподняла верхнюю юбку, и достала из кармашка, пришитого к нижней юбке пухлый пакет.
        Я схватила пакет. Он был опечатан печатью с двуглавым орлом. В пакете находилось три конверта, на которых я увидела свое имя, написанное хорошо знакомыми мне почерками отца, брата и мужа. Энн подошла к двери туалетной комнаты, жестом показав мне, что она будет стоять на страже, и подаст мне сигнал об опасности, если кто-то попытается войти. А я расцеловала присланные мне письма моих любимых, потом вскрыла их и стала читать. ПапА написал мне о том, что наши друзья, которые победили турок и оказали огромную помощь нашему государству, сделают все, чтобы вызволить меня и моих детей из неволи. Для этого я должна делать все, что мне скажут люди, которые доставят мне это письмо. Примерно-то же самое писал и брат. А Фредди сообщил мне, что он жив и здоров, что по прежнему любит меня и с нетерпением ждет встречи со мной. Прочитав эти письма, я снова заплакала, на этот раз уже от счастья. Я хотела оставить эти письма у себя, но Энн сказала мне, что это очень опасно и снова спрятала их в свой потайной карман.
        Потом она еще раз протерла мое лицо мокрым полотенцем, и накапала мне успокоительных капель. Припудрив у зеркала нос, покрасневший от слез, я вышла из туалетной комнаты. Миссис Вильсон, гулявшая по галерее, неподалеку от туалетной комнаты, посмотрела на мое зареванное лицо, и, как мне показалось, желчно ухмыльнулась. - Ну, ладно, миссис, посмотрим, кто будет смеяться последним.
        Вечером Энн зашла в мою комнату, чтобы забрать детей для купания. В туалетной комнате уже стояла ванна, с подогретой водой. Во время купания детей Энн шепнула мне, что наши друзья просят, чтобы я уговорила своих охранников разрешить мне совершить прогулку на морской яхте, принадлежавшей моему мужу. Энн посоветовала мне немного покапризничать, снова поплакать, притворно, естественно, и уговорить приставленного ко мне майора Смита, чтобы он дал добро на морскую прогулку. Яхта пройдет по заливу Ферт-оф-Форт, и отправится к рыбацкому поселку Сент-Эндрюс, где расположены живописные пляжи, и открываются красивые виды на скалы и луга Шотландии.
        Выкупав детей, Энн помогла мне отнести их в детскую. Малютку Викторию-Мелиту, у которой резались зубы, и которая по ночам часто просыпалась и плакала, я взяла с собой в спальню.
        21 (9) июня 1877 года. Утро. Там же. Герцогиня Эдинбургская Мария Александровна.
        Я не спала всю ночь. И не потому, что дочка дважды просыпалась, и мы с няней, которая прибегала в спальню на ее плач, с трудом успокаивали ее. Я все время думала о письмах, которые передала мне Энн. Порой у меня появлялась мысль о том, что это возможно очередная пакость моей свекрови, и что меня провоцируют на побег, чтобы таким способом избавится от меня. Но я прекрасно помнила подчерк отца, брата и мужа. Письма, несомненно, были написаны ими.
        Я не представляла, как наши друзья сумеют вызволить меня с моими крошками с яхты. Ведь на ней есть хорошо вооруженная команда, которая, конечно, окажет любому, кто попытается нас выручить, отчаянное сопротивление. В этом случае могли пострадать дети. Эту возможность наши друзья должны были предусмотреть. Но, судя по уверенному тону писем ПапА, он считал, что все будет в порядке, и наши друзья отлично справятся со своим делом.
        Утром я вышла из спальни с красными от недосыпа глазами, и отвратительным настроением. Миссис Вильсон, увидев мою физиономию, озабоченно посмотрела на меня, и воздержалась от обычных для нее нравоучений. А после завтрака в парке ко мне подошел майор Смит, и поинтересовался моим самочувствием. Я ответила ему, что, дескать, тревожные думы о судьбе мужа и капризы детей довели меня до нервного истощения. Поэтому я хотела бы немного отвлечься, и совершить небольшую прогулку на яхте мужа. В свое время, мы, будучи в Эдинбурге, не раз ходили на ней под парусами вдоль живописных берегов Шотландии. Возможно, что день, проведенный на корабле, свежий морской воздух и общение с сослуживцами моего любимого мужа, помогут мне успокоить нервы.
        Майор Смит подозрительно посмотрел на меня, потом попросил время на обдумывание моего предложения, и ушел. Через четверть часа я увидела его отъезжающим на двуколке в сторону Эдинбурга.
        Не знаю, кому он докладывал, и с кем он обсуждал вопрос о моей прогулке. Но результатом его визита в Эдинбург стало разрешение мне совершить однодневный морской вояж вдоль шотландского побережья. При этом майор Смит добавил, что от разных «случайностей» - при этом он выразительно посмотрел на меня, - нашу яхту будет охранять бриг береговой охраны. - В случае опасности он окажет вам помощь, - сказал майор, - море, знаете ли, такая ненадежная стихия, от которой можно ожидать все, что угодно. - Смит добавил, что наше путешествие состоится завтра утром.
        Известие о бриге, который должен был нас сопровождать, в очередной раз испортило мое настроение. Но Энн, с которой я умывала перепачканных детей после их прогулки по парку, шепнула мне, что все будет хорошо. Узнав, что наше морское путешествие на яхте назначено на завтра, она стала вдруг серьезной, и заспешила побыстрее закончить все дела.
        Через час я увидела ее шагающей по дороге в сторону Эдинбурга. Неожиданно у меня защемило сердце. Я почувствовала, что план по нашему освобождению начал действовать, и в нем мне и моим крошкам отведено место в зрительном зале.
        22 (10) июня 1877 года. Утро. Залив Ферт-оф-Форт.
        По блистающей глади залива бесшумно скользит королевская яхта «Альберта». Погода сегодня на диво, как хороша: светит солнце, кричат чайки, умеренный ветер веет морской свежестью. Яхта легко и плавно идет под парусами. Пары в котлах не разводят, чтобы дым из трубы не мешал пассажирам наслаждаться соленым воздухом, дующим с моря. Милях в двух от яхты, тоже под парусами идет винтовой бриг таможенной службы «Скаут». Впрочем, сегодня он не выслеживает кэчи и люггеры контрабандистов. Капитану брига поручено наблюдать за королевской яхтой и, в случае попыток захвата ее каким-либо судном, пусть даже простой лодкой, не задумываясь пустить в ход четыре небольших пушки, стоящие на верхней палубе. Но никто не нарушает давно заведенный порядок пытаясь помешать отдыху августейших особ. Пара кораблей, белея парусами, уходит все дальше и дальше в море.
        Все благостно и безмятежно, в такую прекрасную погоду, конечно же, не может случиться ничего плохого. В носовой части яхты стоят две женщины, госпожа и служанка. Служанка, одетая в яркую красную юбку и ослепительно-белую блузу. Она держит на руках полуторагодовалую девочку, Марию. Самая младшая, восьмимесячная Виктория Мелита, на руках у любящей матери. Альфред-младший, которому еще не исполнилось и трех лет, одной рукой держится за юбки матери, другой - за руку служанки. За непоседливым мальчуганом надо следить в оба. Не дай Бог, если он неожиданно побежит к планширю, чтобы полюбоваться на бегущую волну. Так и до беды недалеко. Великая княжна Мария Александровна, привыкшая в России на ногах выстаивать многочасовые церковные службы и, не менее многочасовые, светские и придворные приемы, удивляется изнеженности англичан, которые даже в соборе предпочитают сидеть на скамьях, ворча на жесткость и неудобство. Британский собор более похож на театр чем на Храм Божий. Эти господа даже просто на ногах не могут постоять перед Богом, что уж говорить обо всем остальном. Внезапно служанка Энн, как бы
невзначай касается локтем руки своей госпожи, - Ваше Королевское Высочество, кажется, начинается…
        Тогда же и там же. Герцогиня Эдинбургская Мария Александровна.
        Не зная, что должно произойти, я невольно напряглась. Я знала, что меня сейчас будут спасать из неволи, но было непонятно, откуда придет мне помощь, и каким образом это произойдет.
        Берег Шотландии уже задернулся туманной дымкой, а море вокруг яхты было пустынно. Лишь паруса сопровождавшего нас брига белели на расстоянии трех-четырех верст.
        Передо мной мелькали отвратительные рожи команды. Перед самым отплытием команду яхты заменили. Капитан Эндрюс, преданный лично мне, со своими матросами остались на берегу, а на борт «Альберты» поднялись моряки, собранные со стоявших в Эдинбурге кораблей королевского военно-морского флота.
        Капитан Эндрюс, по мнению майора Смита, был последнее время слишком почтителен ко мне, стараясь не замечать что я нахожусь фактически под арестом. Он ужасно злил и эту противную миссис Вильсон, когда обращался ко мне титулуя «Ваше Королевское и Императорское Высочество». Остался на берегу и юнга Тим, что всегда улыбался мне, когда мы с Фредди выходили на морскую прогулку, и такие вежливые и исполнительные матросы. А эти «лаймиз» похотливо поглядывали на меня и Энн, отпуская втихаря сальные шуточки.
        Внезапно Энн, отпустила ручку моего малыша, и закричала, указывая куда-то в море, чуть в стороне от нас, - Смотрите, смотрите, Ваше Высочество, морское чудовище! Я увидела примерно в двух сотнях саженях от нас, что-то огромное и черное. Гигантская туша рассекала волны пенным следом, мелькнул черный плавник, потом чудовище нырнуло и снова ушло на глубину. Лишь размытое черное пятно показывало, что оно все еще здесь, и не собирается плыть в открытое море.
        На борту яхты поднялась суета. Матросы, перешептываясь, боязливо показывали рукой за борт, и поминали какую-то «Несси». Миссис Вильсон вскочила со шезлонга, стоявшего у надстройки, откуда она поглядывала на нас, и подбежала к майору Смиту.
        Капитан яхты, приказал матросам ставить все паруса, намереваясь догнать стремительно плывущее существо. На грот мачте были подняты флажные сигналы, и сопровождавший нас бриг пошел чудищу наперерез, пытаясь отрезать ему путь в море. Все напряженно вглядывались в морскую даль, ожидая нового появления монстра.
        Охваченные азартом моряки желали только одного - догнать неизвестное животное. Лишь одна я молилась за спасение неведомого мне зверя, настолько редкого, что, по словам одного из офицеров, его удается увидеть лишь раз или два в столетие. Не знаю, почему я его пожалела - из чувства милосердия, или может назло миссис Вильсон, которая потеряла свое обычное хладнокровие, и как большая черная ворона прыгала по палубе.
        Как мне показалось, рулевой засмотрелся на плывущее чудовище, и яхта внезапно свалилась под ветер. Паруса заполоскали, и их хлопанье было похоже на пушечные залпы. От внезапного толчка я едва удержалась на ногах, и чуть было не выронила мирно спящую на моих руках дочку. Я с тревогой посмотрела на Энн - она победно улыбалась. Разрумянившаяся от волнения девушка шепнула мне на ухо, - Потерпите, Ваше Высочество, сейчас все закончится.
        Оглянувшись назад, я едва не закричала от ужаса. Снаружи, из-за борта, на палубу прыгнуло несколько блестящих от пота, голых чернокожих дикарей. В руках они держали странное оружие, напоминавшее вроде короткое ружье со странным, уродливой формы коробом внизу.
        Рулевой, оказывается, не засмотрелся на чудовище. Он был мертв. Его труп повис на штурвале, а на его спине расплывалось круглое кровавое пятно, из которого торчала короткая стрела. Моряки на палубе остолбенели, при виде чернокожих пришельцев из ада, а те, продолжали расстреливать их из своих страшных ружей. Хлоп - Хлоп - Хлоп…
        Никто даже не успел понять, что происходит. На палубе, словно кучи окровавленного тряпья лежали тела офицеров и матросов. Майор Смит попытался было выхватить револьвер, но металлическая стрела, пригвоздила его руку к животу. Рядом с ним валялись два его помощника.
        Яхта совсем потеряла ход. Рядом с нами через борт перепрыгнули двое чернокожих монстров. Сдвинув на лоб стеклянные очки, они вскинули к плечу свое оружие, загораживая своими телами меня, моих малюток и Энн. Хлоп - Хлоп - Хлоп. Теперь огонь велся с двух сторон. Экипаж яхты в панике метался по палубе, и падал, падал словно скошенная трава.
        Почти никто не успел даже крикнуть. Миссис Вильсон неожиданно ловко для нее, выхватила из сумочки маленький двуствольный пистолет, но тут же получила в глаз стальной гвоздь. Я закрыла ладонью глаза маленькому Альфреду, чтобы он не видел эту бойню.
        Еще несколько секунд, и из тех, кто был на яхте, в живых остались только мы с Энн. Мы, и мои крошки. - Мои крошки! Бедняжки, что с нами сделают эти страшные люди в черном! - Неужели это и есть обещанная помощь?! Проснувшись, заплакала у меня на руках Виктория Мелита. Услышав детский плач, один из тех, кто прикрывал нас своим телом, обернулся. Его стекляная маска была поднята наверх, а под ней была видна обычная розовая человеческая кожа. «Черный» посмотрел на запястье левой руки. Он улыбнулся мне, и на чистом русском языке произнес, - Минута двадцать пять. Контроль! - Господи, Боже мой! Я увидела вполне симпатичное лицо молодого человека. Встретила бы такого среди офицеров гвардии хоть в Петербурге, хоть в Лондоне, и не удивилась. Небрежным жестом он приложил руку к виску, - Ваше Императорское Высочество, старший лейтенант Федорцов, вооруженные силы Югоросии. Мы посланы вашим батюшкой, чтобы сопроводить вас в Россию, к семье и мужу. Ваше пребывание на земле туманного Альбиона подошло к концу. - он улыбался, а глаза у него были холодные, как воды Северного моря, из которого он вышел. Сразу видно -
Человек Войны.
        Господи, я чуть чувств не лишилась от неожиданности! - Стою, и не знаю, что сказать. Безжалостные люди эти югороссы. - Они беспощадно перебили все команду яхты, не сделавшую им ничего плохого. Конечно, я и слезинки не пролью по этой злобной миссис Вильсон, или о майоре Смите… Теперь все они предстали перед Престолом Господним. - Боже мой, ну за что! Ведь они, хоть и грубый и наглый сброд, но ведь совсем не причастны к грязным делам моей злобной свекрови. Все это я, не подумав, и высказала ошарашенному лейтенанту. Сказать честно, мне теперь очень стыдно на эти слова.
        Выслушав меня до конца, лейтенант Федорцов лишь покачал головой, - Ваше Императорское Высочество, Мария Александровна, - это война. А на ней убивают, так уж издревле повелось. А теперь, сударыня, торопитесь, карета подана…
        Я возблагодарила провидение, что злобные майор Смит и миссис Вильсон оставили всех, к кому я была неравнодушна на берегу, а взамен отправили на смерть совсем других, незнакомых мне людей…
        Но как же мы покинем яхту? - Я посмотрела в море. Не было видно ни паруса, ни дымка. Бриг, погнавшийся за чудовищем, уже удалился от нас верст на пять. Посмотрев в другую сторону, я остолбенела от удивления… Оказалось, что бриг преследовал призрак. Лоснящийся гребень морского чудища поднимался рядом с бортом яхты… Какой-то странный гребень, какого-то странного чудища… И только тут я поняла - животное дышит, шевелится… А тут, вместо живой кожи что-то очень похожее на мокрый каучук. Как и костюмы на этих черных безжалостных бойцов. Мою догадку подтвердила и Энн, сказав, - Это подводный корабль из холодного металла. - Ваше Королевское Высочество, в вашей стране живут великие мастера. - Ну, да, понятно, наверное она с самого начала была в заговоре с моими спасителями, и заранее знала, как все будет.
        С палубы «Альберты» на палубу подводного корабля, пришвартовавшегося к яхте, был переброшен легкий трап. Все делалось быстро, но без суеты.
        Сложнее всего было погрузить вниз детей. Для того чтобы спускаться по такой лестнице нужны были свободные руки… Но выход нашелся, не буду говорить, как, но команда переправила на подводный корабль моих крошек нежно и аккуратно. Негодник Аффи, правда, визжал и болтал ногами. Ему, видите ли было весело, и он уже забыл свой первый страх. Вслед за ними настала и моя, очередь.
        Не желая показывать свой страх, я повернулась спиной вперед, прижала юбку к ногам и, закрыв глаза, шагнула вниз, на лестницу. Вслед за мной спустилась Энн. Морские солдаты посыпались вниз горохом, показывая, что они умеют не только метко стрелять.
        Все, офицер, представившийся мне, как капитан 1-го ранга Верещагин, закрыл люк, отрезав нас от дневного света. Потом лязгнула задвижка. Оказывается на подводных кораблях это священная обязанность командира, закрывать люк, убедившись, что все уже на борту. Пол под нашими ногами пошел вниз. Мы погрузились и двинулись вперед.
        В широком и светлом коридоре корабля нас встретили еще двое. Один из них оказался поручиком Бесоевым, который был послан батюшкой и братом для моего спасения. Другой, капитан Шульц, оказался российским агентом в Британии. Именно он и организовал все на берегу для моего спасения. После нашего освобождения ему было небезопасно возвращаться в Эдинбург. Чуть позже мне представили брата Энн, Роберта Мак-Нейла, который тоже принял участие в нашем спасении.
        Господи, сумею ли я когда-нибудь по достоинству отблагодарить всех этих храбрых людей, которым в случае неудачи грозила каторга, а может быть и виселица? - Стоит ли моя свобода такой цены? - Я до сих пор этого не знаю?.. Проклятая политика, проклятая Британия, проклятая королева Виктория…
        23 (11) июня 1877 года. Утро. Северное море. 150 миль от Рингкебинга (Дания). Борт броненосца «Петр Великий».
        Цесаревна Мария Федоровна.
        Всего два дня удалось побыть с родителями в моем любимом дворце «Амалиенборг». На третий день рано утром в дверь моей комнаты постучался Серж Лейхтенбергский. По его взволнованному и довольному виду я поняла, что дело, затеянное нашими друзьями в Эдинбурге, закончилось вполне удачно.
        - Минни, - воскликнул он, - Только что по радиостанции мне передали, что вчера днем наши друзья выполнили обещанное. Маша и ее дети свободны, и скоро они будут здесь. Мы немедленно должны выйти в море на «Петре Великом» их встречать. На корабле уже разводят пары.
        Я обрадовалась этому известию. Бедная Маша, за что ее мучила это выжившая из ума злая старуха. Сестра Александра рассказывала мне, что она всюду сует свой нос, лезет в ее семейные дела. Сестра рада тому дню, когда ей удается не увидеть ее. А с Машей королева поступила вообще мерзко - это надо же - взять под стражу дочь царя!
        Сержу я сказала, что буду готова через час. Он обещал зайти за мной, и убежал. А я стала собираться в морское путешествие…
        Броненосец прошел через проливы. Из его короткой толстой трубы валил черный дым. По левому борту остался датский Фредериксхавн, по правому - норвежский Кристиансанд. Северное море в это время года при спокойной погоде диво как хорошо. Я отдалась ностальгическим воспоминаниям о счастливых годах моего детства. «Петр Великий» не спеша рассекал серые волны Северного моря. Серж уточнил у командира броненосца капитана 1-го ранга Ипполита Константиновича Вогака, что если судить по координатам места, где было назначено рандеву, то нам осталось плыть примерно полчаса.
        Я закуталась в теплую шаль, и стоя на носу броненосца, высматривала в волнах корабль, на котором была Маша и ее дети. Но на горизонте я видела лишь несколько пароходов, спешивших в сторону Проливов, и паруса какой-то шхуны под германским флагом. Стоявший рядом со мной Серж время от времени поднимал к глазам бинокль, и разглядывал горизонт. В другой руке он держал какую-то черную коробочку с торчащим из нее смешным хвостиком. Как объяснил мне Серж, это был прибор, с помощью которого пришельцы из будущего могут связываться друг с другом на огромных расстояниях. Неожиданно в этой коробочке что-то запищало, и на ее корпусе зажглись разноцветные огоньки. Серж поднес ее к уху. Из коробочки раздался мужской голос, - «Петр», я «Ясень», вы на месте, вижу вас. Ложитесь в дрейф и подготовьте встречу дорогих гостей! - Прием.
        Серж начал на какую-то кнопку и ответил, - «Ясень», я «Петр», вас понял, ложимся в дрейф, к встрече готовы. - Прием.
        Потом он извинился передо мной, и побежал наверх, на командный мостик. Броненосец застопорил ход, палубная команда спустила за борт трап, после чего все лишние по приказу командира ушли с палубы. И это не говоря уже о том, что перед выходом в море вся команда, от командира, до последнего трюмного кочегара, дали крестоцеловальную клятву, что они никогда и никому не расскажут о том, что происходило в этом походе.
        Все было спокойно, машина броненосца перестала стучать, и наступила тишина. Только плеск волн о борт и крики чаек. И тут свершилось! Море справа от броненосца вскипело, расступилось, и из глубины на поверхность, подобно Левиафану, повелителю глубин, поднялся корабль странной веретенообразной формы с хвостовым плавником, подобным рыбьему. Милейший Ипполит Константинович, командир «Петра Великого», от изумления не удержался, и выдал то, что моряки называют Большим Загибом Петра Великого.
        Невольно ойкнув, я припомнила все страшные сказки моей родины Дании, про огромные морские чудовища, кракены, пожирают корабли. Но вот над небольшой надстройкой на флагштоке, развернулся и затрепетал андреевский флаг. Командир нашего корабля приказал матросам спустить на воду баркас. Несомненно, долгожданная встреча состоялась.
        Я стала разглядывать подводный корабль, воспользовавшись для этого биноклем Сержа Лейхтенбергского. По размерам корабль был даже несколько больше нашего броненосца. На нем была только одна маленькая надстройка, и совершенно не было мачт, если не считать маленького флагштока. Корпус корабля казался покрытым мокрым каучуком. Спереди на надстройке был нарисован герб, в котором парила чайка, наверху был нарисован андреевский флаг, а под ним написано по-русски «Северодвинск». Наверху надстройки появились люди, один из них, одетый в черную форму морского офицера, крикнул в мегафон, - Эй, на «Петре», готовьтесь принять пассажиров!
        Сбоку рубки справа открылась дверь, из которой вышли несколько моряков в смешных оранжевых жилетках. Потом из этой двери, жмурясь от света заходящего солнца, появилась Маша… Следом матросы несли на руках ее малюток.
        Там же. Герцогиня Эдинбургская Мария Александровна.
        После того, как за нами закрылся люк, а подводный корабль начал движение, я почувствовала страшную усталость. Напряжение, в котором я пребывала последние часы, отпустило меня. Похоже, что так же чувствовала себя и, казалось бы неутомимая Энн. Заметив это, поручик Бесоев, наш ангел-хранитель, приказал отвести нас в каюту, которую уже приготовили для нас. Там уже был корабельный врач, который заставил меня и Энн выпить успокоительную микстуру, после чего мы крепко уснули. Проснулась я лишь на следующий день. И очень обрадовалась, увидев Энн, которая играла с моими крошками. Оказывается, ей, для того, чтобы придти в себя, потребовалось всего два часа. Все это время, пока мы отдыхали, за детишками присматривали моряки с подводного корабля, который, как мы узнали, назывался «Северодвинском». У многих из них были дети, которые, как они говорили, остались далеко-далеко отсюда, и суровые люди с ласковой улыбкой на лице нянчились с моими крошками, как со своими собственными.
        Потом Энн отозвала меня в сторону, и проинструктировала, как здесь, на этом корабле, пользоваться ватерклозетом. Оказывается, это не так просто. Но для нас капитан приказал написать специальную инструкцию на английском языке.
        Рядом с Энн все время крутился любезный и очаровательный Николай Арсентьевич. Ему явно понравилась улыбчивая и румяная девушка из простой шотландской семьи. А у нее, несмотря на молодость, уже была в жизни трагедия. Оказывается, Энн - вдова. В семнадцать она вышла замуж за рыбака Дэйва Дугласа из Эдинбурга. Но через два месяца Дэйв вышел в море на своем люггере, и не вернулся. Так Энн стала вдовой. Бедная девочка…
        А поручик шутил с Энн, делал ей комплименты, которые были Энн явно по душе. Или я ничего не понимаю в жизни, или… Впрочем, поживем - увидим. Вскоре матрос-рассыльный принес нам обед. Готовили на корабле хорошо, пища была простая, но вкусная. А еще через час пришел командир подводного корабля, и сказал, что навстречу нам на русском броненосце «Петр Великий» вышла жена моего брата Минни. И я скоро ее увижу. Как здорово, я так соскучилась по ней! Скорее бы произошла эта встреча.
        Потом к нам заглянул смешной немец Герберт Шульц. Оказывается, он совсем не немец, а русский. Точнее, русский немец, с Васильевского острова. В Британии он выполнял некие секретные поручения. Правда, какие именно, Шульц так и не сказал, несмотря на то, что он охотно болтал с нами о разных пустяках.
        А брат Энн, Роберт Мак-Нейл, все переживал за свою семью. Но господин Шульц успокоил его, объяснив, что больная жена Роберта и его дети уже плывут на пакетботе в Копенгаген, и он их там вскоре увидит своими глазами. Потом, вместе с нами они отправятся в Санкт-Петербург, а оттуда - в Крым. Там очень тепло, много фруктов, синее море, и очень красиво. Я рассказала об этом Роберту, он успокоился, и стал благодарить меня и Шульца за помощь. Я же сказала, что это мы должны его и Энн благодарить. И мы не забудем никогда все, что они для нас сделали.
        А потом мы почувствовали, как наш корабль стал подниматься из морских глубин. Зашедший к нам в каюту поручик Бесоев сказал, что с «Северодвинском» вышел на связь герцог Лейхтенбергский, который сообщил, что «Петр Великий» находится в точке рандеву, и скоро мы окажемся на палубе русского броненосца. Мы с Энн стали готовить себя и детишек к переходу на корабль. Неожиданно «Северодвинск» начал чуть заметно покачиваться на волнах. Я поняла, что мы уже находимся на поверхности.
        Так оно и оказалось. Капитан 1-го ранга Верещагин зашел к нам, и вежливо попрощался, сказав, что для него было большой честью познакомиться с сестрой уважаемого им цесаревича. Потом моряки помогли нам пробраться с нашими длинными юбками через узкие люки и трапы «Северодвинска». Детей несли на руках Герберт Шульц, Роберт Мак-Нейл и Николай Арсентьевич. Поручик должен был остаться на подводном корабле, но он решил проводить до трапа Энн. Похоже, что девушке он тоже понравился, и она опечалилась, расставаясь с ним.
        Мы поднялись в рубку. Открылась дверь, и я увидела черный борт русского броненосца. С его палубы махали мне руками улыбающиеся Минни и Серж Лейхтенбергский. Моряки, одетые в оранжевые жилеты, с рук на руки, причем в прямом смысле этого слова, передали нас и детишек матросам «Петра Великого», которые подошли к нам на баркасе. Маленький Альфред визжал от удовольствия, девочки улыбались, а я, скажу честно, немного испугалась, когда меня ловко передали из рук в руки русские моряки. А Энн перенес в баркас на руках сам поручик. Девушке, похоже, это очень понравилось, она обняла Николая Арсентьевича за шею, и потом, с большим сожалением разжала руки.
        Мы поднялись по трапу на палубу «Петра Великого», и попали в объятия Минни и Сержа. На подводном корабле убедились, что все прошло хорошо, и тоже начали собираться. Вот, последний моряк в оранжевом жилете скрылся в рубке. Дверь захлопнулась. Потом корабль стал погружаться в воду, и еще через пару минут он скрылся из глаз в морской пучине.
        А наш броненосец, развернувшись, взял курс на Копенгаген. Все кошмары кончились, надеюсь, я никогда не вернусь в эту ужасную страну. Сейчас я была на военном корабле, принадлежащем флоту моего отца, и плыла домой, в Россию. Этот день страшный и счастливый навсегда останется в моей памяти. А тайна моего исчезновения осталась навсегда похороненной на дне залива Ферт-оф-Форт. Капитан 1-го ранга Верещагин сказал мне, что на бриге видели, как наша яхта разломилась пополам после удара «морского чудовища» и затонула. Скорее всего, я и мои крошки считаемся погибшими. Тем интереснее было бы посмотреть на старую жабу Викторию, когда она узнает, что мы живы. Минни с Сержем мне уже все уши прожужжали планами нашего с малютками «воскрешения». Представляю, что напишет британская пресса: «Левиафан - ужас морей на службе русского царя», или еще какую-нибудь глупость. - Ну их!
        Сразу после нашего «воскрешения» надо будет поехать в Болгарию, к ПапА, брату Саше, и моему глупому Фредди. - Я так давно их всех не видела.
        23 (11) июня 1877 года. Заголовки британских газет:
        «Таймс»: «Морское чудовище напало на яхту „Альберта“: Страшная смерть внуков королевы!»
        «Дейли телеграф»: «Драма у берегов Шотландии: Гигантский кракен погубил королевскую яхту»
        Лондон. Букингемский дворец.
        Королева Британии Виктория и премьер-министр Бенджамин Дизраэли.
        Страх и растерянность. Именно эти чувства увидел Дизраэли на лице своей королевы. Виктория прожила долгую жизнь, знала в ней и радость и горе, но вот такое… Известия, поступившие из Эдинбурга, потрясли ее.
        Если верить очевидцам трагедии, то все произошедшее в тот страшный день у входа в залив Ферт-оф-Форт, напоминало ожившую иллюстрацию к средневековым сказаниям о драконах и прочих кошмарных чудовищах. Жуткое порождение морских пучин напало на королевскую яхту, и в одно мгновение разнесло ее в щепки. Не спасся никто. В числе погибших оказалась русская супруга ее сына Фредди, и трое малолетних внуков.
        Кроме того, паника поднявшаяся в результате этого известия заперла в английских и французских портах сотни кораблей самых разных размеров. Все боятся кракена. Команды отказываются выходить в море даже за двойное вознаграждение.
        Дизраэли, внимательно рассматривавший озабоченное лицо Виктории, отметил про себя, что за последние несколько дней королева сильно сдала. И немудрено - на нее обрушился удар за ударом. Сначала захват русскими Стамбула, потом, гибель Средиземноморской эскадры у Пирея, пленение ее сына, и вот теперь, страшная гибель внуков и невестки.
        А ведь премьер-министр пришел к королеве с очередной порцией нерадостных новостей. Из Копенгагена ему доложили, что датский король Христиан IX обнародовал заявление, в котором объявил о том, что им вводится особый порядок прохождения через Датские проливы военных кораблей. Какое отвратительное лицемерие! - Этот битый пруссаками король никак не уймется! - Видите ли, он решил, что свободный проход в Балтийское море теперь будет разрешен лишь кораблям стран, расположенных на побережье этого моря. А остальные государства должны отправлять в Копенгаген просьбу о разрешении на проход Проливов. Это что ж такое получается, теперь и корабли Ее Величества королевы Виктории будут испрашивать разрешения на вход в Балтийское море? - Какая наглость! - Никогда не бывать этому! Видно этот монарх забыл, как британский адмирал Нельсон в свое время учил датчан хорошим манерам? - Если надо будет - напомним.
        Юркого Дизи настораживало то, что на берегах датских проливов тысячи датчан начали спешные земляные работы… Ходят слухи что в Германии закуплено несколько десятков новейших одиннадцатидюймовых береговых орудий Круппа с увеличенной скорострельностью и дальнобойностью. Такие же пушки недавно закупила Россия для перевооружения фортов Свеаборга и Кронштадта. Самое скверное, что немцы продали своим бывшим врагам новейшие орудия, потребовав лишь, чтобы они никогда не были установлены на границе Дании и Германской империи. А в Проливах - сколько угодно. Понятно, против кого будут нацелены эти орудия!
        Хитрец Бисмарк вот уже почти неделю безвылазно сидит в русской Ставке, и плетет там свои интриги. Ставка царя Александра II превратилась в настоящее осиное гнездо. Русские, югороссы, а теперь еще и Бисмарк, который по способности напакостить Британии, переплюнет даже их.
        Тем временем, королева немного успокоилась, и по-бабьи, жалобно спросила у своего премьера,
        - Виконт, скажите мне - что происходит? - Порой мне кажется, что все силы ада ополчились против моей старой доброй Англии. - Как мы можем наказать этих диких варваров, которые стали причиной всех наших несчастий?
        - Ваше Величество, - ответил Дизраэли, - мы делаем все, что можем. Наши агенты собирают сведения о русских, которые дерзко бросили нам вызов. Кое-что стало нам известно. Мы выяснили, что и на суше и на море силы тех, кто захватил Стамбул, в техническом отношении превосходят наши. Вступать с ними в открытую борьбу - это значит, нести огромные, невосполнимые потери. Но это не значит, что их нельзя победить. Главное их слабое место - это малочисленность. По данным наших агентов, силы этой таинственной эскадры адмирала Ларионова не превышают двух-трех тысяч человек. Они, конечно, пытаются сформировать из греков, болгар и прочих славян вспомогательное войско, но для того, чтобы оно представляло реальную силу, необходимо время. И наша задача - не дать им это сделать.
        Как я уже говорил, в открытом бою мы с ними не сможем справиться. Поэтому, мы будем действовать методами тайной войны. Мы используем все доступные нам средства, чтобы уничтожить наглецов, бросивших вызов нашей империи, над которой никогда не заходит солнце.
        - Виконт, я полностью полагаюсь на ваш опыт и ваше умение проводить тайные операции. Я заранее санкционирую любые, я подчеркиваю, любые способы и методы борьбы с нашими врагами. Если нужно, то действуйте невзирая на лица. - Виконт, вы, наверное, помните, как своевременная смерть русского императора Павла I спасла от вторжения дикой орды казаков нашу «жемчужину» - Индию?
        Дизраэли понимающе кивнул. Он услышал все, что хотел услышать. Ее Величество дала санкцию на ведение тайной войны, когда не нужно оглядываться на какие-то понятия морали и чести. Оставим их священникам, а для настоящих джентльменов допускается все, что приведет их к желанной цели. В уме у Дизраэли уже давно сложился, как он считал, очень смелый и коварный план.
        23 (11) июня 1877 года. Зимница. Ставка Русской армии на Балканах.
        Император Александр II и полковник СВР Антонова Нина Викторовна.
        Получив известие о благополучном завершении операции по освобождению из-под стражи Герцогини Эдинбургской Марии Александровны и ее детей, я тут же связалась с графом Игнатьевым, и попросила, чтобы он доложил об этом радостном известии Александру II. Вскоре ко мне явился флигель-адъютант царя с приглашением отобедать с Государем.
        В царском шатре меня уже ждал накрытый праздничный стол. Александр II был в прекрасном расположении духа. Он шутил, смеялся, рассказывал смешные истории по-французски, словом, выглядел именинником.
        Государь попросил меня рассказать о том, как все произошло. Подробности проведенной нашими «спецами» операции я еще не знала. Поэтому, я рассказала о ней в общих чертах, опустив некоторые подробности. - Ну не созрели еще наши предки к кровавым реалиям XXI века!
        Присутствовавшие на обеде граф Игнатьев и цесаревич тоже были довольны. Александр Александрович тем, что любимая сестра с племянниками находится на попечении его ненаглядной Минни, а любезнейший Николай Павлович - тем, что русские как следует надрали задницу надменным и самоуверенным бриттам, которые в свое время попортили ему немало крови.
        Государь попросил, чтобы ему предоставили список наиболее отличившихся в этом деле офицеров, которых он решил наградить орденом Великомученика Георгия Победоносца. А статских - орденом Святого Станислава.
        Поблагодарив царя за честь, оказанную нашим ребятам, я не удержалась, и немного подпортила ему настроение. По моим прикидкам, и по информации, полученной из источников Николая Павловича, англичане должны перейти к активной тайной войне против нас, используя, как обычно они делают в таких случаях, самые грязные приемы. Поэтому я посоветовала усилить охрану Ставки, а так же непосредственно Государя, цесаревича и высших чинов империи.
        На мои слова присутствующие отреагировали по-разному. Государь пренебрежительно махнул рукой, дескать, ерунда, не посмеют. Цесаревич, знающий о нашем времени, значительно больше Государя, нахмурился, а граф Игнатьев попросил меня позднее вернуться к этой теме, и поделиться знаниями о методах охраны высших лиц государства, которые использовали в нашем времени.
        Я испросила Государя разрешения использовать наши спецсредства для ведения борьбы с британской агентурой, на самом деле мы ее уже давно тайком использовали, чтобы контролировать утечку информации из Ставки, и выявлять лиц, которые сотрудничают с иностранными разведками. Немного помявшись, Государь такое разрешение нам дал. Кроме того он согласился с доводами цесаревича и графа Игнатьева, что в преддверии возможных бурных событий необходимо очистить Болгарию от остатков турецких войск и установить между Россией и Югороссией прямую сухопутную связь. С этой целью сегодня вечером в направлении Шипкинского перевала выступит кавалерийский корпус под командой генерала Михаила Скобелева, а с нашей стороны механизированная группа полковника Бережного с обозом. Задача рассеять и принудить к капитуляции остатки турецких армий на территории Болгарии.
        Потом, оставшись вдвоем с графом Игнатьевым, я долго беседовала с ним, как профессионал с профессионалом.
        Удивительный все же это был человек! Не зная многих технических особенностей нашей аппаратуры, и не знакомый с нашими методами ведения разведки и контрразведки, он все схватывал на лету, и мне не приходилось по несколько раз повторять свои предложения. Я прикинула, что используя наши возможности и агентуру русской военной - и не только военной - разведки, мы сможем достойно бороться с британскими шпионами и диверсантами. Беспокоило одно, Александр II, как и в нашей истории четырьмя годами позже, прямо таки бравировал нарушением всяческой «техники безопасности». А ведь уже прозвучали выстрелы Каракозова и Березовского. Да и убийство Линкольна еще должно было быть свежо в памяти…
        «Суэцкий эндшпиль»
        25 (13) июня 1877 года, Полдень. Константинополь.
        Бухта Золотой Рог. Военная верфь Терсан Амир.
        У причалов, где ошвартовались «пароходы активной обороны» русской Черноморской эскадры: «Великий Князь Константин», «Аргонавт», «Россия», «Владимир», «Веста», стоят шум, суета и столпотворение. Завтра эскадра покинет этот причал, и отправится в западное Средиземноморье, крейсерствовать на британских коммуникациях. Официального объявления войны еще нет, но все понимают, что это дело самых ближайших дней или даже часов. С невероятной скоростью, обрастая по пути самыми фантастическими подробностями, среди простых матросов разнеслась весть о чудесном спасении из британского узилища единственной дочери российского императора. Даже самому чумазому юнге стало понятно - до войны осталось всего полшага.
        Работы на кораблях закипели с удвоенной силой. Визжали тали, бухали молоты, время от времени в общую какофонию врезался отчаянный визг электрической «болгарки» - «наси-и-и-и-и-и-и-и-и-и-и-луют!», и блистали огни электросварки. Ошвартованное тут же спасательно-буксирное судно «Алтай», опутанное змеями кабелей, подсказывало - откуда взялся этот хай-тек. Многоязыкий гвалт над причалами временами усиливался до невероятного крещендо. Дело в том что в мирное время пароходы активной обороны принадлежали РООПИТу и были приписаны к Одессе. А Одесса в те времена, да будет вам известно, это не только, простите, евреи, это еще и греки, болгары, молдаване, немцы, в общем, самый настоящий Ноев ковчег.
        Ну, с евреями, что называется «из песни слова не выкинешь», но сейчас не о них. А вот греки это море и матросы… Знаменитый Костя, что приводил в ту самую Одессу «шаланды полные кефали», был грек, русский грек. Как вы понимаете, в таких условиях команды на пароходах два через одного состояли из греков. Из тех самых греков, чьи предки бежали в пределы российской империи, спасаясь от турецких ятаганов.
        Да, если вы думаете, что на турецкой военной верфи работали турки, то глубоко ошибаетесь. До одной памятной ночи они были там начальниками - по местному раисами. А после той памятной ночи, некоторые из них сбежали, а кое-кто, кто был слишком самонадеянным и жестоким, оказался повешенным на воротах в качестве своеобразной «наглядной агитации». С иностранными инженерами работавшими на верфи коллизии получились разные - смотря кто какое государство представлял. Немцам удвоили жалование, и предложили, чтобы те звали сюда друзей и знакомых. Французов на время отстранили от работы, начав проверку их связей. Если месье работал только в качестве судостроителя, то он мог рассчитывать вернуться снова к своей профессии. Если он был «совместителем», и трудился на структуры, именуемые во всех странах, разведывательными, то им предлагали от греха подальше покинуть пределы Югороссии. Ну, а англичан просто взяли под стражу, и они, как подданные враждебного государства, сейчас сидели в каталажке, ожидая, чем все закончится.
        Итак, константинопольские греки на берегу, и русские греки на пароходах, трудились не покладая рук, готовясь к большому грабежу. Наверное, так же античный Ясон снаряжал свой «Арго» и собирал для него команду головорезов, для дальних странствий в расчете добыть золотое руно.
        А работ на кораблях хватало. С корпусами и двигателями уже ничего сделать нельзя. Как была у крейсерская скорость десять, максимум, двенадцать узлов, так она и осталась. Но вот с вооружением дело обстояло совсем иначе. Стоявшее на «пароходах активной обороны» вооружение, если сказать откровенно, было дерьмовым. Из шестидюймовой мортиры попасть в движущуюся мишень можно было разве что случайно, бронзовые 3-х и 4-х фунтовые полевые пушки годились для войны на море, как свисток городового для исполнения военных маршей. Револьверные пушки калибра 44-мм были всем хороши, но имели дальнобойность, сравнимую с дальнобойностью того же револьвера «Смит и Вессон», и поэтому были пригодны только для стрельбы по вражеским шлюпкам в упор. Минные катера в крейсерстве вообще были не к чему, поэтому их, как ценное военное имущество, оставили еще в Одессе.
        Во весь рост стоял простой вопрос - что делать. Тема «кто виноват» была вынесена за скобки и передана в высшие инстанции. Вопрос: - Почему за семь лет, минувших с момента денонсации Парижского трактата на Черном море не построили ни одного большого военного корабля (две «поповки» - не в счет)? - был отправлен туда же. Правильно сказано - Слезами горю не поможешь, а посему, по старой русской традиции, было решено выкручиваться с помощью того, что оказалось под рукой. Кто-то вспомнил, что на кораблях эскадры имеются 45-мм полуавтоматические орудия 21-К с невиданной здесь дальнобойностью в 9 км. И вообще, тут эта древняя для начала XXI века 21-К была такой «вундервафлей», и несла в себе столько новых технических решений… Причем, большинство из этих решений вполне возможно было реализовать в местных условиях. Мир уже был готов к полуавтоматическим клиновым замкам, гидравлическим накатникам, и оптическим прицелам. Ну, или почти готов. Две пушки на крейсере «Москва», две на «Адмирале Ушакове», и одно на «Ярославе Мудром». Всего пять штук, как раз по числу пароходов. На каждый ствол имелся боекомплект в
100 выстрелов. Много это или мало? Если переснаряжать гильзу порохом на основе нитроцеллюлозы, то ее вполне можно использовать несколько раз. Производство капсюлей в данный момент - тоже не чудо света. Орудия 21-К было решено поднять на мостики пароходов. Оттуда они будут иметь почти круговой обстрел, за исключением направления на корму, перекрываемое грот-мачтой. Вторым и основным видом вооружения стали германские стальные 4-х фунтовые (88-мм) и 9-ти фунтовые (107-мм) стальные пушки Круппа с поршневыми затворами, обнаруженные при ревизии в турецких арсеналах. Помнится русское военное ведомство так и не сумело заключить с Круппом соответствующего контракта по причине «чрезвычайной занятости мощностей». Русским артиллеристам пришлось довольствоваться бронзовыми орудиями соответствующих калибров. А вот в турецких арсеналах такие пушки нашлись, так что понятно, кто в преддверии войны «чрезвычайно занял мощности» своими заказами. Ничего личного, только бизнес.
        Такие пушки были установлены по четыре штуки на пароход. По одной 9-ти фунтовой в носу и корме, и по одной 4-х фунтовой по бортам. Для установки орудий были сооружены специальные поворотные тумбы, подобные тем, которые устанавливались на «самопальных» канонерках во времена Гражданской войны. Они позволяли вести огонь на 260 градусов по носу и корме, и 180 градусов по бортам. Обзавелись орудия и противопульными щитами и простейшими пружинными накатниками. Из боеприпасов в погребах были практические болванки, а также начиненные черным порохом гранаты и шрапнели. Стреляло орудие на шесть с половиной километров с достаточной точностью. В любом случае, ведение регулярного боя с военными кораблями, конструкцией вспомогательного крейсера не предусматривалось. В случае возникновения реальной угрозы эти пароходы должны были быстро отступить, призывая на голову неприятеля ужасные кары их старших братьев.
        Но воинство Макарова, кстати, недавно получившего капитана 2-го ранга, пойдет в море не одно. Напротив Золотого рога застыли на якорях БДК «Североморск» и учебные суда «Смольный» и «Перекоп». Это «большие дядьки» бывших РООПИТовцев, готовые в любой момент, услышав вопль: «Наших бьют!», прийти им на помощь. А если учесть что «Североморск» - это не только два 100-мм орудия лупящих на двенадцать верст со скорострельностью какого-нибудь «гатлинга», два реактивных бомбомета и восемь торпедных аппаратов, способных утопить любой броненосец… Это еще и два вертолета, способных обнаруживать цели на расстоянии двух сотен миль. А Средиземное море, в нужном нам квадрате, точнее треугольнике, и оно узкое… Гибралтар, Мальта, Суэц…
        Это пока готовится десант для высадки в Порт-Саиде и экспроприации Суэцкого канала. Потом надо будет договориться с Испанией и Португалией, о возможности базирования кораблей крейсерской эскадры на Азорских или Канарских островах. Тогда можно будет вынести зону операций за Гибралтар, на трансафриканские коммуникации. Ни испанцы, ни португальцы не любят наглосаксов, зато категорически приветствуют долю в добыче. Пока их представители отчаянно торгуются со штабом контр-адмирала Ларионова и между собой, корабли Макарова могут порезвиться и в Средиземноморье.
        Сам молодой Степан Осипович вот уже неделю разрывался между верфью, на которой готовились к походу его корабли, и одним из залов дворца Долмабахче, в котором гости из будущего устроили публичную библиотеку с читальным залом. Жаден до знаний был боцманский сын. Две страсти, книги и корабли совершенно затмили его разум. Тут и литература по кораблестроению, и труды по военно-морской истории, и просто приключенческие книги, про еще не начавшиеся войны. Не лишними были и описания действий «джентльменов удачи» на коммуникациях Испанской империи. Сколько еще всего, ранее ему неизвестного непрочитано и не изучено, сколько еще воды утечет, пока убеленный сединами отставной адмирал и академик сам начнет писать книги, которыми будет зачитываться молодежь.
        Наступало славное и грозное время, когда клонилась к упадку мощь Британской империи, построенной на крови и слезах покоренных ею народов, и набирала своей разбег «птица-тройка» Российской империи, которая ощутила свою могучую силу, как Илья Муромец, слезший наконец с печи…
        26 (14) июня 1877 года, Утро. Одесса.
        «Ах, Одесса, красавица у моря!..» Совсем недавно ты встречала героические корабли под андреевским флагом, разгромившие в Черном море турецкий флот. И вот, снова у твоих берегов гости из будущего. К югу за Карантинной гаванью, прямо на мысу, там, где сразу за урезом воды дно круто падает вниз, прямо к берегу причалили три невиданных корабля. Они были окрашены в светло-серый цвет. Уткнувшись прямо в берег своими широкими тупыми носами на расстоянии примерно ста шагов друг от друга, стояли готовые принять на свой борт русское воинство БДК: «Александр Шабалин», «Саратов», «Новочеркасск». Широко раскрытые десантные ворота, и опущенные на берег погрузочные аппарели, делали их чем-то похожими на неких диковинных морских животных, вылезших подышать свежим одесским воздухом.
        Чуть повыше, за полицейским оцеплением, волновалась толпа народа. Еще бы, такое событие в эпоху, когда неизвестны были ни кино, ни телевидение, когда даже газеты были роскошью, запомнится очевидцем его на всю оставшуюся жизнь. В этой толпе, наряду с прекрасными дамами, нарядными господами и восторженными юными гимназистами, как черви в выгребной яме кишели репортеры желтых газетенок, проститутки, шпионы и карманники. Последние, пользовались зрелищем, чтобы заработать себе на хлеб, правда и три первых категории в накладе тоже не остались. Работы хватало всем. А ведь зрелище стоило того чтобы на него собрался народ. Со стороны Большой и Малой Арнаутских улиц к воде поэскадронно спускался 10-й Одесский уланский полк. Голубые мундиры, пики, флажки, лихо закрученные усы, георгиевский полковой штандарт, знаменитые серебряные трубы, которыми полк был награжден за геройства в войне с Наполеоном в 1812-1814-м годах. Над берегом плывут звуки полковой песни:
        Гей, вперед, голубые уланы,
        Раздавайтеся звуки фанфар,
        Гордо рейте по ветру султаны.
        Нанесем мы последний удар.
        Чуть поодаль, со стороны Карантинной пристани, без особой помпы к воде спускаются четырех конные упряжки тянущие 4-х фунтовые бронзовые орудия образца 1867 года. Это 1-я и 2-я батареи 36-й артиллерийской бригады, всего шестнадцать орудий. Пыль из-под лошадиных копыт и орудийных колес поднимается в воздух, и висит в нем сплошной пеленой. А на самом берегу, телеги возчиков, визг пил, стук молотков и топоров. Корабли причалили к берегу еще с вечера, и присланные одесским градоначальником плотники всю ночь, при свете невиданно ярких электрических ламп, сколачивали денники для лошадей. Всю ночь звуки работы нарушали ночную тишину, как магнитом притягивая к себе шпионов всех стран и народов, и просто любопытных. Агенты охранного отделения в штатском, на которых с недавних пор была возложена борьба со шпионажем, к утру уже замучились учитывать незваных ночных гостей. С виду почтенные часовщики, булочники и негоцианты среди ночи вдруг изъявляли желание прогуляться по ночному берегу. Особо любопытных, пытающихся подойти вплотную, задерживали казачьи разъезды из оцепления, и препровождали в ближайшее
отделение. А с рассветом, как мы уже и говорили, любопытный народ повалил валом, и в помощь казакам пришлось созвать конных городовых со всей Одессы.
        Командир уланского полка полковник Жданов легко спрыгнул со своего вороного жеребца и передал поводья ординарцу. Прямо перед ним широко разверзлась пасть танкового трюма. Возле спущенной на берег аппарели стоял возглавляемый лейтенантом двойной парный пост. Матросы, стоящие по обе стороны от аппарели, были вооружены короткими карабинами со складными рамочными прикладами и изогнутыми отъемными магазинами. Лейтенант откозырял полковнику, - Здравия желаю, господин полковник, к погрузке все готово, капитан 2-го ранга Искангалиев ждет вас. - Семенов, проводи.
        Полковник обернулся и махнул рукой. Прозвучала команда - «спешиться», и уланы один за другим начали спрыгивать с лошадей, и брать их под уздцы. Пятидесятитрехлетний полковник в сопровождении адъютанта и сопровождающего матроса по-молодому легко взбежал по аппарели. То, что он увидел внутри танкового трюма, вполне его устроило. Отдав адъютанту команду начать погрузку, полковник по крутому трапу начал подниматься на палубу. Он прекрасно помнил приватный разговор с Цесаревичем, когда несколько дней назад «полковник Александров» инкогнито посетил Одессу. Хотя в приложении к цесаревичу инкогнито - это понятие условное, второго такого богатыря в русской армии уж точно нет. Тогда цесаревич ему сказал, - Владимир Петрович, великая честь и великая слава предназначена вашему полку. Вам первому доверено взять за горло нашего вековечного врага. Надо только, чтобы сперва благополучно решилось одно дело, - и, оглянувшись на иконы, Александр Александрович перекрестился.
        Теперь вот вышло так, что дело с ее Императорским Высочеством Великой княгиней Марией Александровной, было решено благополучно, и теперь ничто не спасет Британию еще от одного унижения. Поднявшись на палубу, полковник глянул вниз. Уланы по одному вводили в трюм своих коней, держа их под уздцы. Времени это займет совсем немного, залогом тому удивительная конструкция корабля. Уже вечером три больших десантных корабля должны покинуть Одессу, и взять курс на Константинополь.
        Тогда же. Константинополь. набережная дворца Долмабахче.
        Старший лейтенант Игорь Синицын.
        С большим трудом мне удалось уговорить Ольгу сойти на берег. Но этот маленький чертенок ни в какую не хотел уходить с корабля. Пришлось привлечь к делу «тяжелую артиллерию». Командование решило, что наилучшей компанией для внучки великого русского поэта будет квартирующая сейчас во дворце Долмабахче съемочная группа телеканала «Звезда». Журналистка Ирина Ольге сразу понравилась, и нам все-таки удалось уговорить «ураган с ласковым именем Ольга» переехать во дворец. Это было две недели назад. Наш «Североморск» успел сходить в короткий поход по Средиземному морю, продемонстрировать свой флаг у берегов Кипра, Крита и собственно материковой Греции. Побывали мы и в Афинах, где нам был устроен восторженный прием. Короче, себя показали и людей посмотрели.
        Там в Афинах, в ювелирной лавке я купил в подарок Ольге маленький серебряный православный крестик на изящной витой цепочке. Тот золотой крест, который был одет на нее при крещении, бандиты сорвали с ее шеи, когда она оказалась у них в плену. Хозяин лавки, старый армянин, узнав, что я русский офицер, очень долго не хотел брать с меня денег. Уговорить его удалось с большим трудом. Но он все же заставил меня взять на память, как он сказал, «от благодарного армянского народа», маленькое золотое колечко. - Енкер (друг), - сказал он, мы никогда не забудем о тех, кто спасал нас от турецкого ятагана, тех солдат, которые своими штыками уберегли наш народ от полного истребления. Я догадываюсь, что этот крестик ты хочешь подарить своей любимой. Подари ей и это колечко, пусть оно принесет вам счастье.
        Вы не можете себе представить, какое это было наслаждение, когда Ольга опустила голову и я одел на нее этот крестик, на мгновение коснувшись атласной кожи на шее. Это был настоящий удар током, даже 220 вольт по сравнению с этим ничто. Ну, а колечко я приберегу на будущее…
        И вот теперь, мы прогуливаемся по набережной в тени вековых платанов и шелковиц. Тихо плещет вода, а Ольга, наконец одетая, как и положено ее полу, внимательно слушает меня, опустив голову и крутя в руках кружевной зонтик. Только вот одета она, скорее по канонам 30-х годов будущего века, а не семидесятых нынешнего. В этом я усмотрел влияние Ирины. Правда, Ольге все это идет, и я не могу на нее налюбоваться.
        Да, после некоторых размышлений, она перебралась от журналистов в госпиталь, где возится с детишками беженцев, и теперь заявляет, что хочет стать врачом. Она уже знает, что в нашем обществе муж не запирает жену в доме, а дает ей возможность для собственного развития. Ну, она должна знать, что это смотря по тому, какой муж, и какая жена. Ну, станет она врачом, так значит, так тому и быть. Дело нужное, дело важное, а если наши с ней отношения будут иметь продолжение, то свой врач в доме - человек совсем не лишний. Помнится и в нашей истории ее устремления в жизни тоже были медицинско-гуманитарные (она была начальницей Приюта для неизлечимых больных, а потом - смотрительницей Стрекаловской больницы в Москве), и было бы неплохо, если бы она реализовала себя именно на этой ниве.
        Но сейчас наш разговор был о литературе. Подумать только, через час меня ждет катер, вечером мы отправляемся в очередной поход, и неизвестно когда вернемся, но, во-первых, «маленький низзья», а, во-вторых, с ней так интересно просто говорить, а еще интересней - ее слушать..
        Сейчас ей вздумалось поговорить о своем деде, Александре Сергеевиче Пушкине. Конечно, она не могла его знать, его убили, когда ее отцу было всего четыре года. Сейчас же она устроила мне на эту тему самый форменный допрос. - Скажи, здесь все возятся со мной, потому что я внучка Пушкина? - Да?! - она стукнула меня по руке сложенным веером, - Когда я спросила о Пушкине у Александра Васильевича Тамбовцева, ну знаешь, старенький такой дедушка, так он мне ответил - Пушкин наше все. - Как это все?!
        Я вздохнул, - Понимаешь, Оля, большое видится на расстоянии… И, кроме того, я старый солдат и не знаю слов любви…
        - Тоже мне старый, - на этот раз она ткнула веером меня прямо в грудь. - Больно же! - В следующий раз бронежилет на свидание одену, - и вовсе не старый, а совсем молодой. Это Александр Васильевич старый, и Игорь Петрович, который доктор. Да, а почему его все профессором называют?
        - А потому что он и есть профессор, - отмахнулся я, - Ольга пойми, если ты хочешь поговорить о литературе, то это не ко мне… Не умею я об этом. А про твоего деда сказать могу только одно, до него земля наша была пуста и по ней бродили рыкающие звери именуемые пиитами, завывая что-то невразумительное. Ничего из написанного до твоего деда читать нормальному человеку невозможно. Он для русской литературы, как Адам для человечества, первый показал, что писать можно простым общеупотребительным языком, и это хорошо. Рыкающие звери, конечно, вымерли не сразу, но после Александра Сергеевича будущего у них не было. Извини, если что не так сказал, но для меня, например, ты не внучка великого поэта, а просто «милая Оленька», и это тоже значит, что ты мое «Все». Ведь без вас, женщин, нам мужчинам все одно, что жить, что помирать.
        - Спасибо, - привстав на цыпочки, она неожиданно чмокнула меня в щеку, - Я это запомню. А теперь, - она посмотрела на меленькие дешевые китайские часики на своей руке - наверняка это подарок Ирины, - тебе пора, уже час дня. - Прощай. - она еще раз чмокнула меня в щеку, да так ловко, что я не сумел увернуться, и побежала по направлению к госпиталю. Отбежав метров на двадцать, она обернулась. Лицо ее было мокрым от слез, - И помни, Игорь, милый мой, я буду тебя ждать, если надо, то всю жизнь!
        24 (12) июня 1877 года, Середина дня. Константинополь. Дворец Долмабахче.
        Капитан Тамбовцев Александр Васильевич.
        В комнату, любезно предоставленную мне комендантом города Никитиным, дежурный милиционер - здоровенный грек в расшитой желтой тесьмой жилетке, с роскошными черными усами и глазами навыкате, ввел человека, с которым мне сегодня придется сразиться. Естественно, в переносном смысле, а не врукопашную. Физически Андрей Иванович Желябов меня бы, пожалуй осилил. Все же мне было уже 58 лет. Да и болезней - вагон и маленькая тележка. А он - 26-летний крепыш, который, наверное, запросто согнул бы пятак и завязал в узел железный прут.
        Вообще, будущий главарь цареубийц выглядел весьма импозантно. Передо мной стоял хорошо сложенный, осанистый мужчина, высокого роста, с широким лицом, а не овальным и худым, каким изображали его на поздних рисунках. У него были вьющиеся темно-каштановые волосы и такого же цвета окладистая борода. Небольшие, глубоко сидящие карие глаза смотрели на меня немного насмешливо. На устах его была добродушная, снисходительная улыбка.
        - Присаживайтесь, господин Желябов, в ногах правды нет, - сказал я, делая жест конвоиру, чтобы тот вышел и оставил нас наедине.
        - А где она вообще есть-то, - пошутил Желябов, - господин…, не знаю, как вас зовут.
        - Можете называть меня Александром Васильевичем, - ответил я своему визави. - Впрочем, мое имя и отчество вам ни о чем не говорит.
        Желябов внимательно посмотрел на меня, - Александр Васильевич, а ведь вы не жандарм и не полицейский, - вдруг сказал он. И, немного подумав, добавил, - И вообще, мне кажется, что вы не из России - уж говор у вас какой-то… Словом, не здешний…
        - Ай да молодца! - подумал я, - умен, умен - очень жаль, что такой человек подастся в убийцы. - А вслух сказал, - давайте договоримся, Андрей Иванович, не на все ваши вопросы я могу дать ответ.
        - Я отвечу вам тем же, Александр Васильевич, - добродушно улыбнувшись, сказал мне Желябов. - Ведь наша беседа - не допрос? Следовательно, я, так же как и вы, волен отвечать на ваши вопросы, или нет?
        - Естественно, - ответил я, только я знаю о вас столько, что у меня совершенно нет надобности клещами вытягивать из вас признания, скажем, о ваших контактах с «чайковцами», участии в «хождении в народ», и о ваших товарищах, которые, так же как и вы, были арестованы за попытку пропаганды социалистических идей.
        Желябов перестал улыбаться, и посмотрел на меня настороженно. - А вы ведь, Александр Васильевич, действительно знаете очень многое… Скажите, откуда вы?
        Я посмотрел прямо в глаза своему собеседнику. - Если я скажу вам правду, Андрей Иванович, то вы мне не поверите, и посчитаете за сумасшедшего. Но знайте, я хочу предупредить о пагубности вашего пути, и об опасности того, чем вы займетесь в течение ближайших нескольких лет.
        - Гм, - задумчиво сказал Желябов, - и в чем пагубность моей революционной деятельности? Я и мои товарищи, считаем, что наступило время социалистических преобразований в России, и пропагандировать идеи этих преобразований - святое дело.
        - И много мужиков и фабричных рабочих разделяют ваши идеи? - поинтересовался я, - ведь именно они чаще всего и сдавали вас полиции.
        - Я понял, что народ наш для этих идей еще не созрел, - с горечью сказал Желябов. - Надо искать какой-то другой путь для борьбы с самодержавием.
        - Речь идет о терроре? - поинтересовался я. - Помнится, господа Чернышевский и Зайчневский уже пробовали призвать мужиков «к топору». И что у них из этого вышло?
        - Нет, террор - это не наш метод борьбы. - Все террористы для меня враги более, чем монархисты. Путь террора слишком ответственен.
        Я не удивился, услышав эти слова от самого известного в российской истории террориста. В 1877 году Желябов думал именно так. Лишь в ходе «процесса 193-х» он познакомился в тюрьме с «фурией террора» - Софьей Перовской, дочерью бывшего губернатора Санкт-Петербурга. В настоящее же время Желябов больше уповал на пропаганду социалистических идей в народе.
        Между тем Желябов мало-помалу разгорячился, и стал вещать, как будто он находился не под арестом, а на собрании кружка народников.
        - Да, террор - это путь в никуда, - сказал он, - Но история движется ужасно тихо. Надо ее подталкивать. Иначе вырождение наступит раньше, чем опомнятся либералы и возьмутся за дело… Теперь больше возлагается надежд на «подталкивание» истории…
        - Но если толкать историю в загривок, - сказал я, можно дождаться того, что она обернется, и в ответ треснет кулаком вас в лоб. - Ведь, допустим, вам удается поднять народ на бунт. Бунт побеждает - царя свергли, правительство разогнали. Что дальше?
        - Дальше мы, революционеры, передадим власть народу, - с пафосом заявил Желябов. И пусть народ сам установит форму правления.
        - Это что-то вроде французских санкюлотов, только на наш, российский манер? - осторожно спросил я.
        - А хотя бы и так, - с вызовом ответил мне Желябов. - Чем вам не нравится Национальное собрание и слова: «Libertе, Еgalitе, Fraternitе!» - «Свобода, Равенств, Братство!»?
        - Эх-хе-хе, - вздохнул я, - Андрей Иванович, вы просто не знаете - что стоила Франции та самая революция. А если подобная революция, не дай Бог, произойдет у нас, то с учетом русской натуры и нашего размаха, погибших во имя революции будут считать миллионами.
        - Все перемены связаны с неизбежными жертвами. Павшие во имя свободы заслужат уважение и вечную память у благодарных потомков, - воскликнул Желябов.
        - Андрей Иванович, а вы лично, ваша семья, ваш сын, которой еще совсем кроха, готовы ли оказаться в числе миллионов, которые падут «во имя свободы»? - спросил я.
        Желябов вздрогнул. Похоже, что он раньше как-то не задумывался над тем, что я ему сказал.
        - Андрей Иванович, а ведь накануне ареста вы в Одессе занимались нужным и полезным делом - помогали славянам - жертвам турецкого террора на Балканах. Скажите, что подвигло вас на это занятие?
        - Я всегда был на стороне гонимых и униженных, - сказал Желябов. - Поэтому мое участие в деятельности Одесского комитета помощи славянам я считал и считаю делом достойным, и заслуживающим уважение.
        - Не хотели бы вы продолжить свою работу здесь, в Константинополе, - неожиданно для Желябова, спросил я. - Если бы вы знали - сколько здесь находится людей нуждающихся в помощи. Сколько сирот и беженцев, сколько изломанных войною судеб. Вы могли бы здесь с вашей энергией и умом достойно потрудиться на благо людей. - Как вам это предложение?
        От неожиданности Желябов вздрогнул. - Но я ведь арестован, и вскоре предстану перед судом, - растерянно сказал он.
        - Думаю, что с властями Российской империи мы этот вопрос уладим, - сказал я. Против Югороссии вы никаких преступлений не совершали, поэтому здесь вы будете на свободе.
        - Югороссии? - удивленно спросил Желябов. - А что это за государство такое, я о нем ничего раньше не слышал.
        - Югороссия, Андрей Иванович, это недавно образованное государство на территории бывшей Османской империи, отвоеванной у турок. Разве вам в Одесской тюрьме ничего об этом не рассказывали?
        - Ходили какие-то слухи, - задумчиво сказал Желябов, но толком никто ничего так и не понял. - А кто у вас царь?
        - А у нас нет царя. Время военное, и верховная власть в нашем государстве принадлежит адмиралу Ларионову. С Российской Империей у нас доверительно-союзные отношения, так как воюем мы с общим врагом. Ну, а более подробные сведения о нашем государстве вы узнаете позднее.
        - Чудны дела твои, Господи, - растерянно пробормотал Желябов. - Выходит, что ваше государство - вроде САСШ или Французской Республики?
        - Вам будет трудно многое понять из наших порядков. - ответил я, - но скажу вам точно, что вы будете удивлены многим, увиденным у нас. Для многих, кто попал на территории Югороссии, порой кажется, что они оказались в новом, невиданном доселе мире.
        - Александр Васильевич, - задумчиво сказал Желябов, - могу ли я обдумать ваше предложение. Вы прекрасно понимаете, что согласившись с ним, я взвалю на себя некие моральные обязательства. Я должен точно знать, не будет ли мое пребывание здесь нарушением моих жизненных принципов.
        - Хорошо, - сказал я, - вы сейчас пройдитесь по древнему Царьграду, и посмотрите своими глазами на нашу жизнь. У нас тут еще пока неспокойно, кое-где резвятся разбойнички, поэтому я дам вам в сопровождение из наших бойцов…
        Я достал из ящика стола радиостанцию, и вызвал коменданта Никитина. - Дмитрий Иванович, это Тамбовцев. Кто там у нас сейчас свободный из морпехов? Кукушкин… - Пришлите его ко мне, для него есть небольшое поручение… Хорошо, жду! - подняв глаза, я увидел, что Желябов смотрит на меня удивленным, ничего не понимающим взглядом.
        Минут через пять мы с Желябовым лицезрели «явление Христа народу». Кукушкин, несмотря на летнюю жару, был подтянут и застегнут на все пуговицы… Только вот следы помады на щеке был неуставным, - Вызывали, тащ капитан? - козырнул он мне с порога.
        - Вызывал, товарищ сержант, - усмехнулся я в бороду, - но, между прочим, помаду после поцелуев надо вовремя стирать с лица…
        - Виноват, тащ капитан, - сержант достал из кармана шелковый платочек (подарок Мерседес, подумал я), и протер им щеку, это случайно, исправлюсь.
        - От случайностей бывает, что и дети рождаются, - наставительно сказал я, и показал на несколько ошалевшего от всего увиденного и услышанного Желябова, - Вот, возьмите пару ребят половчее и пройдитесь с этим товарищем по городу, пусть посмотрит, что тут у нас и как.
        - А кто он такой, тащ капитан? - Кукушкин посмотрел на Желябова, - какой-то он подозрительный.
        - Это вы, товарищ сержант, подозрительный, - усмехнулся я, - а он - Желябов. - Вам известна эта фамилия?
        Но, как ни странно, мои слова не произвели на Кукушкина никакого впечатления. Я подумал с досадой, - Вот она, нынешняя молодежь, «поколение сникерсов и пепси», жертва ЕГЭ. Мой современник, сразу бы узнал «героя-народовольца». А тут - ноль внимания. Кукушкин лишь задумчиво почесал затылок, и неуверенно спросил, - товарищ капитан, у нас там был, вроде, полузащитник «Анджи» с такой фамилией. - Или нет?
        Потом он поддернул ремень калаша на плече, - Ладно, товарищ Желябов, раз уж товарищ капитан приказывает, устроим вам экскурсию по городу.
        Уже из-за двери донесся его довольный басок, - Только вы не отставайте, а то тут народ такой, что зазевался - и чик ножиком по горлу, а потом - на шашлык…
        Зажав рот рукой, я захихикал. Эту байку наши морпехи рассказывают всем «экскурсантам», как они говорят, «из империи», которых доверяют их попечению. Это чтобы «овечки не разбредались».
        27 (15) июня 1877 года, Утро, Константинополь, бухта Золотой Рог, верфь Терсан-Амир
        Капитан морской пехоты Сергей Рагуленко.
        Только вчера от этих причалов в море ушла крейсерская эскадра Макарова. Он пока не тот солидный адмирал, которого мы знали по учебникам. Это недавний боцманский сын Степка Макаров, только-только произведенный в капитан-лейтенанты. Шкиперская бородка, которую он сейчас отпускает, делает его похожим на юношу, который хочет казаться старым морским волком. Я думаю, что будущий Степан Осипович будет хорош и без бородки. Дня через три-четыре, когда его «пароходы активной обороны» приступят к охоте за призами, англичане в голос взвоют от такого счастья. Ну, а мы сейчас готовимся к тому, что бы этот крик перешел в истошный визг. Короче, наша цель Суэцкий канал, самая ценная зарубежная недвижимость Британской империи после Индии. - Почему недвижимость? - А вы попробуйте его сдвинуть с места!..
        Портовый кран аккуратно опускает в трюм нашего БДК «Калининград» последнюю из десяти ротных БМП-3Ф. Греко-русско-турецкий мат густо висит в воздухе. На причале своей очереди дожидаются три БТР-80 и один «Тигр». Угрюмый взводный, старший лейтенант Давыдков из комендантской роты, стоит рядом со мной. Вообще-то он больше всего похож не на Давида, а на того самого, который Голиаф. Мы там наведем порядок, и уйдем выполнять следующее задание. А им там оставаться «постоянным составом». От этих массивных мускулистых ребят, несмотря на то, что они одеты в общевойсковой камуфляж, так и пахнет краповыми беретами и спецназом «вованов». Если мы волки, то они псы-волкодавы. Серьезные ребята.
        Но, надо торопиться… БДК с выделенными нам в подкрепление уланским полком и двумя артиллерийскими 4-х фунтовыми (по-нашему, 87-мм) батареями уже вошли в Босфор, и встали на якорь напротив бухты. Еще до заката конвой должен пройти Дарданеллы. Груженые снаряжением бойцы по трапу поднимаются на борт. Скрипят блоки крана, цепляющего стальными стропами первый БТР. Так и слышится визгливый вопль автовладельца из моего времени: «Краску, краску не поцарапай, скотина!».
        - Господа офицеры?! - оборачиваемся и видим «чудо в перьях». Иначе не назовешь этого господина в голубом мундире, отделанном шнуром, бранденбурами, финтифлюшками, с шапкой, верх которой был почему-то квадратный… Короче, мечта вражеского снайпера. А господин берет под козырек и представляется, - Полковник Жданов Владимир Петрович, 10-й Одесский уланский полк, господа. Позвольте узнать, с кем имею честь?
        - М-да, - думаю я про себя, - так вот ты какой, «голубой улан». Надеюсь, хоть дело свое ты знаешь? - а вслух, как-то параллельно, прикладываю руку к козырьку защитного кепи, - капитан морской пехоты Рагуленко Сергей Александрович. - А сам, пока Давыдков представляется, думаю, - Наверное, мы кажемся ему такими же дикими, как и он нам. Наша форма отдаленно похожа на ту, что носит сейчас местная пехота, но только отдаленно. Сходство разве что в головных уборах. Ну, какой дурак решил ввести в русской армии в качестве головного убора кепи? Наверное, во всем виноваты ветры либерализма, занесли заразу. Правда, фуражка при полевой офицерской форме - тоже дурь невероятная. Если надо одеть каску, то непонятно, что делать с фуражкой. Под погон ее не засунешь, и поверх нее каску не оденешь. И кроме того, сразу подсказка снайперу или разведчику - вот он хер официр.
        Вот так мысли и мечутся у меня в голове, когда мы разглядываем друг друга. Полковник с одной стороны, и капитан с поручиком, с другой. Только вот полковник той армии, что в эту войну ничего героического свершить еще не успела, зато «косяков», особенно на Кавказе, успела упороть предостаточно. Достаточно вспомнить только Баязет, где наши бомбовым ударом спасли кучу народа, и помощь наших кораблей в подавлении мятежа в Абхазии. После того, как корабельная артиллерия превратила турецкий десант в форшмак с яйцами, седобородые старейшины наперегонки помчались изъявлять покорность и клясться в верности Белому Царю. Знают ведь, суки, что ничего им не будет, даже не выпорют. Царь у нас, точнее у них, хоть и настоящий, но добрый. Временами, даже слишком.
        Ну да ладно, не об этом сейчас речь. Наши подвиги, по местным понятиям, действительно зашкаливают, и полковнику очень неудобно, что нас, по местной классификации, обер-офицеров, не подчинили ему для выполнения задачи, а поставили, как равных партнеров для взаимодействия. Ну что же поделаешь, у нас главнокомандующий всея сухопутными силами, тоже всего лишь полковник, Бережной Вячеслав Николаевич. А верховная власть носит звание контр-адмирала, что по табелю о рангах приравнивается к армейскому генерал-майору.
        Полковник Жданов первым прерывает затянувшуюся паузу, - Ну что же, господа, приятно познакомиться, надеюсь, что наше боевое содружество будет плодотворным.
        Мы, конечно, тоже надеемся, и жмем ему руку. Но, хрен его знает, что там будет в этом Египте. Египтяне они и в наше время не по-детски чудили на ровном месте, ну а сейчас они вообще еще дикие. Наши начальники надеются договориться с хедивом, но сдается мне, что все эти надежды построены на песке. Хедив так же договороспособен, как и нильский крокодил…
        - Владимир Петрович, - говорю я полковнику, - если вы знаете о цели нашего похода, то давайте договоримся так… В начале дела моя рота захватывает и расчищает плацдарм, обеспечивая высадку вашего полка. Вам ведь еще надо будет вывести лошадей, заседлать их, построиться в эскадронные колонны, и так далее. К тому времени поручик Давыдков со своим взводом займет контору Суэцкого канала, и захватит тамошних обитателей. В боевых действиях при захвате канала вам участвовать не придется. Английские и колониальные войска мы разоружим и без вас, - я расстегнул планшет, и показал полковнику карту. Два ваших эскадрона и одна батарея будут высажены на азиатском берегу канала, еще два эскадрона и вторая батарея - на африканском. Сразу же обеспечьте конное патрулирование. Если обстановка сложится нормально, то моя рота почти тут же вас покинет - у командования есть для нас еще работенка. Берегитесь бедуинов - это еще те отморозки. Не знаю, что вам наговорили перед выходом из Одессы, но, ни в коем случае не доверяйте хедиву - эти ребята предают доверившегося так же легко, как пьют кофе по-турецки. Не хотелось бы
нам потом мстить за вас, действуя, как Наполеон при Яффе…
        Увидев ошарашенное лицо командира Одесских улан, я успокоил его как мог. - Уважаемый Владимир Петрович, мы конечно постараемся не допустить ничего подобного, но и вы не рискуйте почем зря. А то ведь предки этих людей в прошлом были самыми обычными разбойниками с большой дороги, и теперь их потомки понимают только один аргумент - силу. Там еще есть феллахи, преимущественно копты-христиане, но до них еще надо добраться…
        Пока мы разговаривали, кран опустил в трюм последнего «Тигра». Как только его расстропили где-то в глубине трюма, на «Калининграде» хрипло взвыл ревун. - Извините, господин полковник, погрузка закончена, и нам пора отчаливать. Если вас ждет катер - рекомендую поспешить, если нет - то добро пожаловать на борт. А в море мы сумеем переправить вас на «Саратов».
        - Спасибо господа, было приятно познакомиться, честь имею, - мы тоже откозыряли, и полковник развернулся, и вразвалочку, походкой старого кавалериста, направился к дальнему причалу. Его голубой мундир ярким пятном выделялся на фоне выжженной до желтизны окружающей природы. Да, здесь даже специальные егерские роты не приучены пока к маскировке. Идти в такой форме в бой, в наше время - чистое самоубийство. Мы с Давыдковым еще какое-то время смотрели полковнику вслед. Сможет ли один уланский полк заставить хедива уважать силу русского оружия. Без нашей помощи, скорее всего, нет. Впрочем, поживем - увидим…
        27 (15) июня 1877 года, после полудня, Константинополь. Сад дворца Долмабахче.
        Капитан Тамбовцев Александр Васильевич.
        За всеми текущими делами, как внутренними, так и внешними, я совсем позабыл о нашем наполовину госте, наполовину пленнике, Желябове. И был немного удивлен, когда мне напомнили о нем. Точнее, о его желании снова встретиться со мной. Прикинув, что у меня сегодня после обеда будет свободен часок-другой, я пригласил его прогуляться со мной по султанскому парку. В непринужденной обстановке и разговор становится более раскованным и откровенным.
        Желябов пришел в парк в сопровождении хорошо знакомого мне сержанта морской пехоты Кукушкина. Похоже, что они уже успели сойтись накоротке и стать приятелями. Во всяком случае, обращались друг с другом по имени и на «ты». Смотрелись они тоже весьма импозантно. Желябова переодели в камуфляжку, и он сбрил свою знаменитую бороду. Словом, со стороны это выглядело так, будто два здоровенных морпеха, оживленно беседующие о чем-то, подошли ко мне, сидящему на скамеечке укрытой от палящего солнца кроной деревьев, и нежащемуся под дуновениями слабого морского ветерка. Вообще-то в таком климате врачи рекомендуют гамак в тени деревьев и послеобеденный сон. Сиеста-с! Но, боюсь, нам такая роскошь еще пока не по карману.
        Подойдя ко мне, Игорь Кукушкин козырнул, и доложил, - Вот, тащ капитан, Андрюха хочет с вами о чем-то переговорить. - потом, сержант вздохнул, и уже видимо от себя добавил, - Александр Васильевич, вы ничего не подумайте, он парень хороший, только в голове у него еще та каша, за один день не разгребешь. Но он, ничего, умный и сам все поймет. А что не поймет, так мы ему поможем.
        Я посмотрел на «генерала от революции». Желябов индифферентно глядел куда-то в сторону, делая вид, что все сказанное о нем Кукушкиным к нему не относится.
        - Спасибо, Игорь, можешь идти, - сказал я, - а мы тут с Андреем Ивановичем побеседуем о делах наших скорбных.
        Кукушкин снова вскинул руку к кепи, и, увидев мелькнувший в отдалении белый халат и черненькую головку своей любимой, чуть ли не бегом помчался на незапланированное свидание. А я предложил Желябову присесть рядом со мной на скамейку.
        - Итак, Андрей Иванович, я вас внимательно слушаю, - начал я беседу с «главным террористом России». - Вы имели время и возможность ознакомиться с нашей жизнью в освобожденном от турок Константинополе. - Каковы ваши впечатления?
        - Александр Васильевич, - задумчиво сказал Желябов, - я понял, что вы люди из другого времени. - Нет, нет, - воскликнул он, заметив, что я нахмурился. - Никто из ваших людей мне об этом не говорил. Просто я сам догадался, видя вашу технику, вооружение, а самое главное - отношение друг к другу. Мы поступаете, думаете, живете совсем по-другому. Я не был в Европе, но в Одессе полно иностранцев. Вы и на них не похожи. Не знаю, откуда вы, и как сюда попали, но глядя на вас я понял, что, наверное, и мы должны стремиться сделать наш мир, и отношения между людьми такими же, как и у вас.
        - Андрей, простите, если я буду вас так называть - я все-таки старше вас вдвое, - вы правы в одном - мы, действительно, «не от мира сего». Волею Всевышнего мы попали к вам из 2012 года. - Зачем? - я и сам не могу еще понять. Видно, нам нужно что-то сделать в вашем мире такое, что спасло бы нашу страну и весь мир от тех страшных событий, которые произошли в нашей истории в XX веке.
        Ну, а что касается вас, Андрей, я не хочу, чтобы такой умный и талантливый человек, как вы, закончили свою жизнь на виселице. Ведь вы с вашей энергией и способностями можете принести много пользы людям.
        - На виселице, - изумленно пробормотал Желябов, - так вы знаете, что со мной произойдет, точнее, что произошло в вашем прошлом?
        - Знаю, - ответил я, - вы возглавите террористическую организацию, целью которой будет убийство царя. И вы, точнее, ваши товарищи, убьете 1 марта 1881 года Александра II на набережной Екатерининского канала Санкт-Петербурга. За что будете приговорены судом к виселице.
        - Значит, террор, - задумчиво сказал Желябов. - Мы с товарищами обсуждали этот вопрос, но я всегда категорически был против террора. Что же со мной произошло?
        - Вас сумели убедить, что единственный путь изменить что-то в обществе - это убивать тех, кто стоит у руля власти. Но это в корне неверно. Если общество готово к переменам, то терроризм избыточен, если не готово - он бессмыслен.
        - Очень хорошо сказано! - воскликнул Желябов, - я полностью согласен с вами.
        - К сожалению, это не мои слова, - ответил я, - ваш современник и коллега по «Народной воле» Лев Тихомиров после цареубийства, совершенного вашей группой, разуверился в правильности пути, по которому вы шли, и эмигрировав в Европу, и выпустил там брошюру под названием «Почему я перестал быть революционером». Фраза, которая вам так понравилась, это цитата из его брошюры
        - Лев Тихомиров, - Желябов наморщил лоб, - я кажется слышал это имя. И что же он еще написал?
        - Вот, например, эти замечательные слова о тех, кто любит говорить от имени народа: «Конечно, со стороны можно услышать множество фраз о „возвращении власти народу“. Но это все не более как пустые слова. Ведь народ об этом нисколько не просит, а, напротив, обнаруживает постоянно готовность проломить за это голову „освободителям“. Только отчаянный романтизм революционеров позволяет им жить такими фикциями и третировать русскую власть, как позволительно третировать власть какого-нибудь узурпатора. Русский царь не похищал власти; он получил ее от торжественно избранных предков, и до сих пор народ, всею своею массой, при всяком удобном случае показывает готовность поддержать всеми силами дело своих предков».
        Желябов задумался. Я понимал, что одним махом он не сможет избавиться от своих нравственных и моральных установок. Но пусть он хорошенько подумает над сказанным мною. Чтобы дать дополнительную пищу для его размышлений, я снова заглянул в листок с еще одной цитатой из брошюры Тихомирова.
        - Вот, Андрей, послушайте, что сказал ваш соратник: «Я не отказался от своих идеалов общественной справедливости. Они стали только стройней, ясней. Но я увидел, что насильственные перевороты, бунты, разрушение - это все болезненное создание кризиса, переживаемое Европой, - не только не неизбежно в России, но даже и маловероятно. Это не наша болезнь. У нас это нечто книжное, привитое, порожденное отсутствием русской национальной интеллигенции. Но не придавать ему значение тоже не следует. Конечно, наше революционное движение не имеет силы своротить Россию с исторического пути развития, но оно все-таки очень вредно, замедляя и отчасти искажая это развитие».
        Про себя я заметил, что здесь Лев Тихомиров несколько заблуждался - нашлись таки силы, которые сумели своротить Россию с ее исторического пути развития, и доказать, что революцию у нас могут совершить так же просто, как и в Европе. Только с учетом нашего размаха, разрушение от подобного развития событий будет на несколько порядков больше, чем в Европе. Но весь парадокс в том, что после совершения революции, для построения социализма, пришлось вернуться фактически к абсолютной монархии. Круг замкнулся. Стоило ли свергать самодержавие, если оно по сути есть естественная форма правления над огромными российскими просторами? Не знаю, скорее всего, нет.
        Только всего этого я говорить Желябову не стал. Нельзя все сразу вываливать на и так смятенный ум человека XIX века. Его мозг может просто не выдержать этого.
        Пообещав дать ему почитать кое-что по истории революционного движения в России, я посмотрев на часы, попрощался с ним. Меня ждала важная встреча. Из-за океана прибыла делегация правительства САСШ во главе с бывшим президентом этой страны и известным военачальником Гражданской войны генерал Улиссом Грантом.
        27 (15) июня 1877 года, Вечер. Константинополь. Дворец Долмабахче.
        Капитан Тамбовцев Александр Васильевич.
        Этот отставной американский президент свалился на нас, как снег на голову. Вроде мы его не звали. Но янки всегда были людьми бесцеремонными, как в наше время, так и в XIX веке. В общем, персонаж с пятидесятидолларовой купюры нарисовался у нас в Константинополе, и сразу же стал домогаться встречи с «русским адмиралом Ларионовым». Почему-то генерал Грант считал, что наш Виктор Сергеевич, услышав, что его хочет видеть бывший американский президент, сразу же на полусогнутых помчится к нему на рандеву. «Индейское жилище» ему, а не рандеву!
        В общем, контр-адмирал вызвал к себе вашего покорного слугу и свалил на него, то есть меня, общение с янки. - Вы у нас, Александр Васильевич, считаетесь кем-то вроде канцлера, так что вам и карты в руки. Тем более, что скучен мне этот персонаж. Да и Америка нам, по большому счету, не особенно интересна. Германия - это да, а вот янки с их торгашеским духом и алчностью помноженной на наглость и даром не нужны.
        Делать нечего, приказ начальства надо выполнять, даже если этот приказ тебе лично и не нравится. Пошел, почитал про Гранта этого, которого Уллисом кличут. Весьма своеобразная личность. Военными талантами не очень и блистал. Солдат в бою клал тысячами, с потерями не считался. Воевал исключительно «мясом». Правда, поскольку с противоположной стороны тоже были в большинстве своем генералы-дилетанты, а воли у него хватало, то, не страдая рефлексией, как некоторые его коллеги, он добивался в конечном итоге победы. К тому же Грант был хроническим алкоголиком. Первый раз, еще до Гражданской войны, его выгнали из армии именно из-за длительных запоев. Не отрывался он от бутылки с виски и во время войны. Ну, а став президентом США, стилем работы напоминал позднего Ельцина, все время «работая с документами». Словом, как я понял, этого генерала, простите меня за каламбур, прислали, как «свадебного генерала». А люди, с которыми можно было бы поговорить серьезно, были в его свите.
        Для начала я решил познакомить Гранта с «особенностями национальной выпивки». Пригласил к себе нашего коменданта Дмитрия Ивановича Никитина. Спросил его, - Голубчик, не найдется ли у вас пара подчиненных, видом бравых и на выпивку крепких. Никитин немного подумал, почесал затылок, и сказал кратко, - Найдем…
        Нашел. Прислал одного грека и одного русского. Оба были поручики народного ополчения, и оба из команды нашего руководителя нашего «тайного приказа» - Аристидиса Кириакоса. Видом ребята крепкие и статные, и выпить, как они сами сказали, могли немеряно, да так, чтобы, как говорится, было ни в одном глазу. Из рыбаков вроде балаклавских, как они представились, но я подозреваю, что это скорее бывшие контрабандисты. Ну, зачем простым рыбакам, кроме родного греческого и русского знать еще и турецкий, испанский, французский, английский, итальянский, арабский языки. Не знаю, разве что это очень непростые рыбаки, и их рыба говорит на всех основных языках Средиземноморья.
        Задача перед ними была поставлена простая, как кол, - Ребята, надо не посрамить Югороссию. Тут один генерал-выпивоха из-за океана приехал. Говорит, что наши любители выпить и закусить ему и в подметки не годятся. Правда, он еще и бывший их американский президент. Так что вести себя с ним нужно вежливо, в драку не лезть, безобразиев не допускать. Но упоите мне этого кадра в стельку.
        На прием оденете военную форму, да погоны мы вам повесим полковничьи. Это кстати, чтобы у бывшего президента этого к вам отношение было соответственное. Вояки они такие, что наш полковник за ихнего фельдмаршала сойдет. Ну, и давайте, покажите ему, что слабак он супротив наших орлов.
        Ну, посланцы Аристидиса нашего, воодушевились, и поклялись, что в лепешку разобьются, но янки за пояс заткнут. Грек, Спиридоном его звали, обещал достать бочонок крепкого узо - местной самогонки, а русский - Федор, сказал, что супротив нашей водочки виски американское - это моча верблюжья.
        А я занялся списком тех, кто приехал к нам вместе с генералом Грантом. И сразу же наткнулся на одну знакомую фамилию. Рафаэль Семмс, контр-адмирал Конфедеративных Штатов Америки, легендарный командир крейсера конфедератов «Алабама». Вот с ним-то я с удовольствием пообщался. И не только я. Думаю, что и Виктор Сергеевич с ним бы рад был познакомиться. Я поставил в списке перед фамилией Семмс большой восклицательный знак.
        Ну, а после беседы с Желябовым я отправился на встречу с генералом Уллисом Грантом. Внешний вид бывшего президента, мягко говоря, не впечатлял. Низкого роста, с помятым лицом «алканавта и бормотолога», заросшим рыже-седой щетиной, он меньше всего был похож на государственного мужа, прибывшего с важной дипломатической миссией. К тому же от генерала явственно попахивало «свежачком». Видимо, он уже успел с утра «причаститься». Похоже, президент Буш-младший имел достойный пример для подражания.
        Мы обменялись с ним дежурными фразами о взаимном уважении, о важности дружественных отношений между нашими странами, и прочей словесной мишурой. Я выразил восхищение полководческим талантом генерала, который он проявил во время Гражданской войны. Грант надулся как петух от гордости, а Семмс, который был приглашен в числе прочих на этот прием, поморщился, и отвернулся в сторону.
        В свою очередь я представил Гранту «наших героев штурма Стамбула», Федора и Спиридона, наряженных в мундиры, более похожие на униформу ресторанных швейцаров. «Герои» скромно помалкивали, и шаркали ножками. Я предложил Гранту «по старому русскому обычаю» выпить «за приезд». Генерал оживился, а в толпе сопровождающих его лиц кто-то шумно вздохнул.
        В зал, где происходил прием, вошло несколько греков в национальной одежде, которые несли на гигантском серебряном подносе большой графин с узо, стаканы и закуску - острый овечий сыр, ломти хлеба и соленые оливки. Генералу было заявлено, что по тому же обычаю надо выпить стакан до дна, дабы не обидеть хозяев. Грант сказал, что обычай очень интересный, и ему он нравится. После чего наши «герои» и генерал выпили по стаканчику. Ну, а потом, торжественная встреча плавно перешла в банкет, после чего глава американской делегации быстро «дошел до кондиции», и вскоре запел какую-то солдатскую песню.
        Воспользовавшись всеобщей неразберихой, я подошел к Рафаэлю Семмсу, который с брезгливым выражением лица наблюдал за генеральской попойкой.
        - Адмирал, - тихо сказал я, - разрешите выразить мне свое восхищение вашим знаменитым рейдом, во время которого было уничтожено и захвачено шестьдесят четыре корабля противника. Я знаю, что после поражения Конфедерации вы подвергались репрессиям, сидели в тюрьме, по обвинению в государственной измене. Скажите, как вы попали в компанию своих бывших врагов? Что вас привело к нам в такой странной компании?
        - Мистер Тамбовцефф, - сказал Сэммс, - я очень рад тому, что здесь, за тысячи миль от нашей страны, знают и помнят мои скромные заслуги перед КША. Ну, а согласился я поехать вместе с генералом Грантом в Константинополь исключительно из-за профессионального любопытства. До нас дошли сведения об успехах вашей эскадры, которая сумела прорваться через береговые укрепления Дарданелл и уничтожить Средиземноморскую эскадру британцев. Причем, о ваших кораблях рассказывали совершенно невероятные вещи. Вполне естественно, что все это не могло меня заинтересовать меня, как профессионального моряка.
        А тут пришло приглашение из Белого Дома присоединиться в качестве эксперта по военно-морским делам к делегации генерала Гранта, направлявшейся в Константинополь. Я сразу же согласился. Ведь благодаря этому приглашению, у меня появилась возможность своими глазами увидеть чудо-корабли, которые так легко расправились с британскими броненосцами.
        - Адмирал, - сказал я официальным тоном, - пока глава вашей делегации празднует приезд - я полагаю, что это будет продолжаться, как минимум, несколько дней, - я предлагаю вам посетить один из таких кораблей, и встретиться с командующим нашей эскадрой адмиралом Ларионовым.
        Семмс, не раздумывая ни секунды, принял мое приглашение. Он был готов сию же минуту отправиться на встречу с нашим адмиралом, и горел желанием своими глазами увидеть корабли, о которых везде рассказывали легенды. Я еле уговорил его подождать до завтрашнего утра. Все равно, завтра утром генерал будет в состоянии глубокого похмелья, и наши «герои» будут старым народным способом выводить его из «нирваны». Лишь бы Грант не помер от излишнего усердия, или не допился до «белочки».
        28 (16) июня 1877 года. Утро. Константинополь. Дворец Долмабахче.
        Капитан Тамбовцев Александр Васильевич.
        «Как отвратительно в России по утрам»… Эту песню, наверное, исполняет сейчас наш самый главный заокеанский гость. А я встречаюсь с адмиралом Семмсом, который ни свет ни заря примчался во дворец, и как мне доложили, ждет встречи с югороссийскими чудесами. Не буду заставлять ждать такого уважаемого человека, надо выйти его поприветствовать. Ночью я связался с адмиралом Ларионовым. Виктору Сергеевичу хорошо было известно имя Семмса, и он согласился встретиться с легендарным командиром крейсера «Атланта». На набережную дворца Долмабахче за нами был прислан вертолет, обычный разъездной «козлик» Ка-27ПС. Это для нас он обычный, а тут на подобных штуках летал только Робур-Завоеватель, весьма неприятный сумасшедший гений, порожденный буйной фантазией месье Жуль Верна.
        Поэтому с моей стороны требовалось подготовить Семмса к путешествию по воздуху, и тому футуршоку, который он мог испытать, при встрече с разными штуками из будущего… Не следует забывать и о возрасте адмирала. Все таки ему было уже 68 лет - по этим временам более чем почтенный возраст. В той истории адмирал должен был умереть в сентябре 1877 года от пищевого отравления. Даст Бог, теперь он проживет, как минимум, еще лет десять - пятнадцать.
        Мы встретились с Семмсом в дворцовом саду. Он с готовностью согласился на два предварительных условия, которые я поставил ему: во-первых, на встречу с адмиралом Ларионовым он должен отправиться один, без сопровождающих и, во-вторых, о том, что он увидит и услышит во время этого визита, он не расскажет никому и никогда. Зная Семмса, по воспоминаниям его современников, как человека чести, я был уверен, что он сдержит свое слово.
        Вертолет, который приземлился на специально выделенной площадке неподалеку от дворца, ожидаемо произвел на Семмса ошеломляющее впечатление. При виде винтокрылой машины с глухим рокотом летящей в нашу сторону, он изумленно схватил меня за рукав и воскликнул, - Мой Бог, что это, мистер Тамбовцефф?
        Я постарался объяснить Семмсу, что это всего-навсего наше транспортное средство, на котором мы путешествуем на дальние расстояния. Не знаю, то ли мои объяснения, то ли самообладание самого адмирала, помогли ему справиться с волнением, но Семмс храбро шагнул в дверь вертолета, и во время взлета и полета старался сохранять спокойствие. Лишь бледное лицо и напряженная поза свидетельствовали, что Семмс чувствует себя не в своей тарелке.
        Когда вертолет завис над «Адмиралом Кузнецовым», я жестом предложил Семмсу посмотреть в иллюминатор. Он взглянул, и изумился еще больше, чем при виде вертолета. Действительно, на людей XIX века наш авианосец производил неизгладимое впечатление.
        Вот, наконец, мы и приземлились. Открылась дверь, я встал с места и торжественно сказал Семмсу, - Адмирал, добро пожаловать на борт тяжелого авианесущего крейсера «Адмирал Кузнецов»!
        Выйдя с вертолета, Семмс замер на месте. В нос нам ударил запах аэродрома. Этот непередаваемый аромат который, издают реактивные самолеты. Для меня этот запах был привычен, а вот для нашего гостя… Кроме всего прочего, он был ошеломлен размерами нашего корабля, самолетом, стоящим на палубе, и буксировщиком, неторопливо проехавшим мимо нас. Я огляделся, вокруг кипела повседневная жизнь большого военного корабля.
        Подошедший к нам вахтенный офицер предложил нам следовать за ним. По дороге Семмс, так и не пришедший в себя от изумления, озирался по сторонам. Я понял, что ему очень хочется задать мне много вопросов, но он сдерживается изо всех сил и молча взирает на наши чудеса.
        В адмиральском салоне нас встретил Виктор Сергеевич Ларионов. Он пожал руку адмиралу Семмсу, и сказал, что очень рад познакомиться с таким известным и талантливым человеком, два года державшим в страхе весь военно-морской и торговый флот северян. Семмс, в свою очередь, поблагодарил адмирала Ларионова за приглашение, и выразил свое восхищение победами его эскадры над турками и англичанами.
        Когда протокольная часть встречи закончилась, Виктор Сергеевич предложил Семмсу присесть, угостил его рюмочкой русской водки, и разрешил курить.
        - Мистер Семмс, - сказал адмирал Ларионов, - сейчас корабли нашей эскадры и Черноморского флота Российской империи занимаются тем же, чем занимались вы во время войны с северянами. Они действуют на торговых путях в Средиземноморье, перехватывая британские корабли. Вы ведь знаете, что Англия совершила акт агрессии против наших кораблей в греческом порту Пирее, а после разгрома их флота, стала захватывать российские торговые суда в водах, прилегающих к британским островам. Мы вынуждены ответить на это откровенное пиратство.
        - Мистер Ларионофф, ответил Семмс, - вы напомнили мне о лучших годах моей жизни, когда моя «Алабама» в водах двух океанов воевала за свободу и независимость Конфедеративных Штатов Америки. Печально, что все наши усилия не привели к победе.
        - Да, мистер Семмс, - ответил Виктор Сергеевич, - я понимаю ваши чувства. Весь Юг героически сражался против захватчиков, но противник оказался значительно сильнее. Не всегда правое дело побеждает. К сожалению…
        - Мистер Ларионофф, - воскликнул изумленный Семмс, - так вы сочувствуете нам, а не…
        - Именно так, - вступил я в беседу, - мы считаем, что помощь, которую оказала России правительству президента Линкольна, была серьезной ошибкой российской дипломатии.
        - Мистер Тамбовцефф, - но ведь это была официальная позиция вашего канцлера! И ваши две эскадры, прибывшие в порты северян, сыграли немалую роль в их победе.
        - Мистер Семмс, - сказал адмирал Ларионов, - с уходом из политики канцлера Горчакова, изменился и вектор этой политики. Я согласен с Александром Васильевичем, поддержка Россией северян - серьезная ошибка. С нашей точки зрения, КША были бы предпочтительнее для России, чем нынешние САСШ. Не буду пока развивать эту тему, но поверьте нам, мистер Семмс, это действительно так.
        - Как поздно, как все поздно… - с горечью в голосе сказал Семмс. - почему в России пришли к подобной мысли только сейчас? Если бы вы появились каких-нибудь тринадцать-четырнадцать лет назад…
        - Да, упущенное время не вернешь, - сказал я, - но побежденный может считаться побежденным лишь тогда, когда он потеряет последнюю надежду на победу.
        - Надежду… - сказал Семмс, - но ведь этого слишком мало. Хотя, надежда умрет лишь тогда, когда будет похоронен последний солдат Конфедерации. А пока мы живы, мы никогда ничего не забудем, и ничего никогда не простим…
        - Мистер Семмс, - сказал адмирал Ларионов, - поверьте нам, если Конфедерация снова попытается с оружием в руках начать борьбу за свою свободу, то в этом случае наши симпатии будут на вашей стороне.
        - Только симпатии? - встрепенулся Семмс. - Или кое-что более весомое?
        - Все будет зависеть от обстоятельств, - ответил Виктор Сергеевич. - Но, я полагаю, что вы, мистер Семмс, не правомочны решать подобные вопросы.
        - Позвольте узнать, мистер Семмс, - спросил я, - как самочувствие мистера Джефферсона Дэвиса? Я слышал, что он так и не смирился с поражением и живет в бедности, пишет воспоминания о своей жизни и о своем президентстве в году войны.
        - Я не виделся с ним много лет, - сказал Семмс. - Но у нас есть общие знакомые… Мистер Тамбовцефф, вы полагаете, что…
        - Да, мистер Семмс, мы были бы рады встретиться - разумеется, неофициально, - с Джефферсоном Дэвисом. Мы будем не против, если вы сообщите ему о нашем сегодняшнем разговоре. И не только о нем. Я полагаю, что как контр-адмирал и бригадный генерал вы оцените морскую и сухопутную мощь Югороссии.
        После этих слов я включил видеозапись, на которой наши телевизионщики из «Звезды» запечатлели эпизоды высадки десанта на острове Лемнос, прорыва нашей эскадры через Проливы, захват султанского дворца и морское сражение у Пирея.
        На плазменной панели появилось изображение кораблей эскадры, ведущих огонь по турецким укреплениям, боевые машины пехоты, на ходу ведущие огонь из пушек, штурмующие береговые батареи, спецназовцев в боевой раскраске, палящих из автоматов по турецким аскерам.
        Адмирал Семмс был потрясен увиденным. Он, словно зачарованный не отводил взгляда от экрана. Горячие и тонущие британские броненосцы, мокрый и дрожащий сын королевы Виктории, выловленный из воды, взлетающие с палубы «Кузнецова» самолеты, все это было для него чем-то вроде волшебной сказки.
        - Мистер Ларионофф, мистер Тамбовцефф, - что это?! - воскликнул потрясенный Семмс.
        - Это, мистер Семмс, наши флот и армия. Как видите, наших сил достаточно для того, чтобы справиться с любым противником. И об этом вы тоже сообщите мистеру Джефферсону Дэвису. Надеюсь, у вас есть доверенный человек, которого вы могли бы отправить к мистеру президенту КША с весьма конфиденциальным посланием? Для успеха предприятия необходимо, чтобы все осталось в глубочайшей тайне от властей в Вашингтоне. В противном случае, жизнь мистера Дэвиса будет находиться в опасности.
        Лицо Семмса стало серьезным, - Такой человек у меня есть. Когда ему отправляться?
        29 (17) июня 1877 года. 20 миль к западу от Кронштадта. Борт царской яхты «Держава».
        Великая княгиня Мария Александровна.
        В Копенгагене мы перебрались на борт царской яхты «Держава». Здесь были большие и удобные каюты, и путешествовать на этом нарядном корабле было удобней, чем на броненосце. Впрочем, «Петр Великий» будет сопровождать нас до самого Кронштадта.
        Броненосец стоял в Копенгагене недолго, ровно столько, сколько понадобилось его команде для того, чтобы загрузиться углем. Жена моего брата едва успела нанести прощальный визит своим родителям, как мы уже вышли в море, взяв курс на Петербург. С причала нам прощально помахал рукой добрейший господин Герберт Шульц. Он возвращался к своим делам, о которых посторонним знать не следует.
        Я с детьми все это время находилась в своих каютах. Вместе с нами в Петербург отправилась и моя верная служанка Энн Дуглас, которая помогала мне управиться с моими малютками. Правда, похоже, что мне скоро предстоит с ней расстаться. Дело в том, что вместе с нами в Петербург отправилась и семья ее брата, Роберта Мак Нейла, ожидавшая прибытия броненосца в Копенгагене. Из столицы они все вместе поездом отправятся в Одессу. Серж Лейхтенбергский сказал, что семейство Мак Нейлов уже ждут в Константинополе, где больной женой Роберта займутся чудо-врачи с плавучего госпиталя «Енисей». Так вот, Энн хочет отправиться вместе с ними. Она сказала мне, смущаясь и краснея, что рассчитывает встретить там поручика Бесоева. При расставании он шепнул ей на ушко, что будет с нетерпением ждать ее в Константинополе. А моя верная Энн, оказывается, просто без ума от храброго и красивого «русского рыцаря». Что ж, пусть будет так. Энн заслужила себе счастье и любовь.
        Путешествие морем до Кронштадта прошло без приключений. Правда, на подходе к Ревелю нас догнал небольшой шторм, и корабли немного покачало на волнах. Но волнение вскоре утихло, и до самого Кронштадта нас ничто больше не беспокоило. Когда мы вошли в воды Финского залива, у меня окончательно отлегло от сердца. Сказать по-честному, весь путь от Эдинбурга до Копенгагена, и от Копенгагена до Кронштадта, у меня было на душе неспокойно. Бог знает, что могла еще придумать гадкого моя свекровь. И хотя я понимала, что мои родные и наши могущественные друзья не дадут меня в обиду, но лишь тогда, когда я увидела в бинокль форты Кронштадта, и идущий нам навстречу прекрасный корабль под андреевским флагом, я поняла, что все страхи наши позади, и мы уже дома.
        Кстати, встречал нас на подходе к Кронштадту броненосный фрегат «Герцог Эдинбургский». Прочитав на борту его название, я вздохнула - где сейчас мой непутевый Фредди? Я конечно понимала, что вряд ли увижу его на палубе фрегата, носящего его имя, но мне все же очень захотелось, чтобы именно так оно и было.
        Сопровождаемые «Герцогом Эдинбургским», яхта «Держава» и броненосец «Петр Великий» подошли к фортам Кронштадтской крепости. Прогремели залпы приветственного салюта. Броненосец и фрегат присоединились к орудиям крепости, и мои малютки, до этого с любопытством наблюдавшие за большими кораблями, завизжав, бросились ко мне, как испуганные цыплятки к курице.
        Ну, а дальше была торжественная встреча. Играл духовой оркестр, на пристани, украшенной российскими и андреевскими флагами, пришедшие нас встречать люди кричали ура, и махали нам руками. Нас встречал сам Управляющий Морским министерством вице-адмирал Степан Степанович Лесовский - Сам «Дядька Степан» пришел, - почтительно шепнул у меня за спиной один из офицеров яхты. Рядом с Лесовским на пристани был Главный командир Кронштадтского порта и военный губернатор Кронштадта вице-адмирал Петр Васильевич Казакевич. Оба адмирала были одеты в парадную форму при всех орденах, которых у них было немало.
        Они почтительно поцеловали руку мне, цесаревне Марии Федоровне, и дружески поприветствовали герцога Лейхтенбергского. Бедная Энн Дуглас и семья Мак Нейла, испуганные шумом, музыкой, блеском орденов и эполет, смущенно жались друг к дружке, стараясь не попадать никому на глаза. Но я попросила их быть поближе ко мне, считая, что они тоже заслужили свою долю славы и почестей. Ведь без их помощи я до сих пор была бы узницей дворца-тюрьмы «Холируд», подчиняясь капризам этой старой ведьмы миссис Вильсон.
        После торжественной встречи на пристани, нас на нескольких экипажах привезли в Морское офицерское собрание, где в нашу честь был устроен банкет. Было много тостов, здравиц в нашу честь. Морские офицеры подливали шампанское и Роберту Мак Нейлу, очевидно, стараясь его напоить. Но они плохо знают шотландцев. Как оказалось, сделать это было не так уж просто.
        А потом, уставших и оглушенных таким бурным выражением чувств, нас на парадном паровом катере адмирала Казакевича переправили в Ораниенбаум, где мы сели в поезд Дворцового ведомства, доставивший нас прямиком на Балтийский вокзал Санкт-Петербурга.
        И вот я, наконец, в своем родном городе! Утомленные всей этой парадной шумихой, мы ехали по улицам столицы Российской империи, желая только одного - побыстрее добраться до постели, и как следует отдохнуть. Цесаревна Мария Федоровна предложила мне остановиться у нее, в Аничковом дворце. Да и моим малышам будет веселее - они могут поиграть с детьми брата.
        Я уже плохо помню, как мы свернули на Невский, и добрались до Аничкова дворца. От усталости я еле передвигала ноги. Спящих детей из экипажа забрали служанки цесаревны, и на руках отнесли их в спальню. Энн Дуглас и Роберт Мак Нейл, растерянные и молчаливые, последовали за нами.
        В гостиной я без чувств рухнула в мягкое кресло, и только тогда почувствовала, как я устала. А вот неутомимый Серж Лейхтенбергский, получивший от своего адъютанта всю накопившуюся за время его отсутствия корреспонденцию, тут же присел на диван в гостиной, и принялся ее изучать внимательнейшим образом.
        Одно из писем, он вскрыл в первую очередь, прочитал его с глупой улыбкой на лице, потом, покраснел, как гимназист, и бережно спрятал во внутренний карман своего мундира. Я поняла, что письмо это от его возлюбленной, Ирины, которая осталась в Константинополе, и которая, похоже, испытывает к Сержу такие же нежные чувства. Мне об этом рассказала цесаревна, взяв с меня слово молчать об этой тайной любви герцога.
        Потом порывшись в куче пакетов и конвертов, Серж нашел два послания и для меня. В первом были две телеграммы от отца и брата. Они поздравляли меня с освобождением, радовались тому, что все прошло удачно, и никто из моих малышей не пострадал. В телеграмме от брата была приписка: «Мари, ни в коем-случае никому не рассказывай об обстоятельствах твоего освобождения. Этим ты можешь повредить тем, кто рисковал жизнью ради тебя».
        Наивный Мака, неужели я настолько глупа, чтобы рассказывать всем встречным о людях в черных лягушачьих костюмах, которые, словно тридцать три богатыря из сказки Пушкина, вышли из морской пучины, о чудесном подводном корабле, способном мчаться на глубине нескольких десятков саженей со скоростью дельфина, и о тех, кто освободил меня из плена, словно ту же Пушкинскую Людмилу из замка волшебника Черномора. Нет, я и без напоминаний брата буду хранить эту тайну, и никому ее не расскажу, никогда-никогда.
        А второе письмо, которое мне вручил Серж Лейхтенбергский, оказалось… от моего Фредди. Я сразу же узнала его почерк. Он интересовался моим здоровьем, и здоровьем наших детей, спрашивал, все ли у нас благополучно. О себе он написал мало. Сообщил только, что жив и здоров. Находится ли он в плену? - Фредди сам не знает, как ответить на этот вопрос.
        С одной стороны, Российская и Британская империи вроде бы не находятся друг с другом в состоянии войны, и поэтому по статусу он не может считать себя военнопленным. Мой отец при личной встрече сообщил Фредди, что он находится как бы «в гостях» у своего тестя. Словом, что-то похожее на то, что было и со мной. Только разница все же есть. Фредди военный моряк, и знает, что профессия его связана с риском угодить в плен. А вот каково было мне, женщине, к тому же с малышами на руках? И, как мне по секрету рассказала цесаревна, королева Виктория не остановилась бы ни перед чем, чтобы досадить моему отцу. Неужели англичане такие злые и жестокие люди? Вот, например, мой верная Энн, как она любит меня и моих малышей! Правда, она не англичанка, а шотландка.
        Еще мой муж писал о том, что очень скучает по мне, и будет счастлив увидеть меня и наших детишек. Я и сама чувствую себя так же. Но в эту варварскую Британию, пока в ней правит моя злая свекровь, меня и калачом не заманишь. Может быть попросить отца, чтобы он разрешил Фредди пожить вместе с нами в одном из наших крымских дворцов? Например, в Ливадии… Надо ему написать об этом.
        Нет, сегодня мы отдохнем, выспимся, а завтра соберемся, сядем в поезд и отправимся на юг, к ПапА, к брату Саше, и к моему глупому Фредди. Что мне делать в Петербурге, когда все родные мне люди сейчас там? Я обязательно поговорю с ПапА насчет Фредди. Мы сейчас побеждаем этих гадких турок и злых англичан, значит, он должен быть добрым. А если кто спросит, зачем я еду, то я скажу, что хочу показать своих малюток самым лучшим врачам в том чудесном мире. И еще мне хочется увидеть ту, что поразила нашего Сержа в самое сердце.
        Несколько сбивчиво я объяснила все это Сержу Лейхтенбергскому.
        - Милая Мари, - ответил он, - завтра, не получится, завтра мы все вместе идем в Казанский собор, где будет отслужен благодарственный молебен в честь твоего спасения. А послезавтра мы все вместе сядем в поезд и отправимся на юг. Надо будет взять с собой Минни с детишками. Маленького Георгия обязательно нужно показать хорошим врачам. В их истории он умер совсем молодым от чахотки… Болезнь эта медленная, может она уже сейчас гнездится в нем. Мальчика нужно спасать, из него может получиться куда лучший император, чем из его старшего брата Николая.
        Я вздохнула, - кругом эта ужасная чахотка, ею болеют и бедняки в своих хижинах, и монархи во дворцах. Эта болезнь исправно собирает свою дань со всех, невзирая на титулы и состояния. Только бы моих малюток не затронула эта напасть. И пусть у моих спасителей от этой болезни есть лекарство, но все равно, лучше бы эта хворь обошла бы нашу семью стороной.
        Кивнув Сержу я сделала ему знак, чтобы он оставил меня, и когда он ушел я всплакнула. Мысли у меня начали путаться, и когда зашла Энн, сказать что мои малютки спокойно спят, то я позволила ей увести себя в спальню. Уже закрывая глаза, я прошептала, - Энн, ты не поедешь с семьей брата в Константинополь. Мы отправимся туда все: я, Минни, наши малютки и Серж. Послезавтра же утром и поедем. Завтра я дам тебе денег, ты пройдись по магазинам, и оденься понарядней. Невеста моего спасителя должна выглядеть, как настоящая королева.
        Энн сначала бросилась целовать мне руки, потом опомнившись, задула ночник, и вышла вон. А я погрузилась в волшебный сон, в котором мы все ехали на юг, навстречу счастью и нашим родным. Эта была первая ночь, когда мне не снился этот проклятый дворец «Холируд».
        30 (18) июня 1877 года, Раннее утро. Константинополь, Сад дворца Долмабахче.
        Полковник ГРУ Вячеслав Бережной
        Вчера вечером меня вызвал к себе наш адмирал и Верховный Главнокомандующий Виктор Сергеевич Ларионов. Выходит так, что сегодня с утра мне вместе с генералом Скобелевым лететь в Ставку Александра II. Вместе с нами, по своим дипломатическим делам полетит и капитан Тамбовцев, которого ту уже стали называть «Старым лисом» и «Канцлером». Благодаря неуемной энергии и дипломатической изворотливости этого человека мы пока не воюем со всей Европой. Пока не воюем…
        Состояние эдакой необъявленной войны у нас пока только с Великобританией, и тут мы ведем в «матче по пакостям» со счетом 3:0. Во-первых, «Новый Саламин» наделал шуму по всему миру, и опустил авторитет Роял Нэви ниже плинтуса. Во-вторых, таинственно исчезла Ее Императорское Высочество Великая княжна Мария Александровна. Она буквально испарилась прямо из-под носа у британской охранки. А вчера дочь русского царя с помпой прибыла в Питер на царской яхте, в сопровождении броненосца «Петр Великий». Представляю себе истерику в Букингемском дворце, с метанием тяжелых предметов на дальность!
        Сегодня же утром, прямо сейчас, произойдет еще одно событие, после которого Британская империя окончательно выпадет в осадок. Как раз в эти минуты под Порт-Саидом с наших БДК на землю древнего Египта высаживается 10-й уланский Одесский кавалерийский полк, и наша рота морской пехоты под командованием капитана Рагуленко. Планируется отстранить англичан от управления каналом, и закрыть его на время войны «по техническим причинам». Тем самым господа британские купцы будут вынуждены плавать в Индию и Австралию через Кейптаун, как это и было до завершения постройки сего сооружения.
        Ничего, это еще цветочки. Если у Британской империи нет ничего кроме интересов, то, как раз по их гипертрофированной жадности и наглости мы и будем бить. Резко и наотмашь. Причем, все вышесказанное касается и Российской империи. Как ни странно, император Александр II в британском вопросе вполне солидарен с адмиралом Ларионовым. «Пепел Севастополя стучит в его сердце», и милости англичанам ждать от него не стоит.
        С Австро-Венгерской «двуединой монархией», иначе именуемой «лоскутным одеялом», у нас странное состояние. Как у Троцкого - ни войны, ни мира. Войне ощутимо мешает отсутствие общих границ, и природная трусость австрийцев, а миру - такая же неисцелимая жадность. Обитатель замка Шербрунн страстно желает в очередной раз прибарахлиться за чужой счет. Вообще-то в природе так ведут себя падальщики, питающиеся мертвечиной. Занятие это временами доходное, но малопочтенное и, порой рискованное. В этот раз австрийцам понадобилась Босния и Герцеговина. Не откажутся они также и от Сербии с Черногорией, и даже от Болгарии с Румынией… Такой хороший аппетит лечится только обильным клистиром.
        С остальными странами у нас отношения разные. Бисмарк фактически прописался в русской ставке, и вместе с ней переехал из Плоешти в Зимницу. Там он постоянно встречается, то с канцлером Российской империи Игнатьевым, то с нашим послом Ниной Викторовной Антоновой, то с самим Александром Васильевичем, во время его наездов к царю. Жизни бьет ключом.
        Что-то у них там вырисовывается такое страшненькое, отчего в Париже французский президент маршал Мак-Магон впадает в неуправляемую панику. Кстати о Франции. По Константинополю, как кот по ярмарке, мечется знаменитый писатель Жюль Верн, якобы личный представитель того самого Мак-Магона. Мечется он безо всякой пользы - все видят в нем гениального писателя-фантаста, а не представителя французского президента. Уж больно омерзительно попахивает от того самого Мак-Магона Ротшильдами, и уж слишком неприкрыто их желание загнать Россию и Югороссию в долговую кабалу. Франция бедна, зато Ротшильды очень богаты. Это семейство планирует распространить свое влияние на весь мир.
        Ну, вопрос с Ротшильдами нам еще предстоит порешать. В крайнем случае, наши «рыцари плаща и кинжала» помножат это семейство на ноль, и в финансовом, и в чисто физическом смысле. Вендетты мы им пока не объявляли, но рано или поздно они дадут повод, и тогда все пройдет в лучших сицилийских традициях. А пока мы будем решать другой застарелый как мозоль мамонта вопрос - балканский.
        Михаил Дмитриевич Скобелев, красавец - орел мужчина, явился к вертолету в белом генеральском мундире, при полном параде, при всех своих орденах, роскошной бороде и лихо закрученных усах. На его блистательном фоне мы с Александром Васильевичем в своих полевых мундирах выглядели, как простые чернорабочие войны.
        Не знаю точно, но Михаила Дмитриевича, кажется, ожидало очередное назначение в войска. Кончилась его генерал-адъютантская синекура и учебный отпуск для повышения квалификации. Мне тоже не все равно, каким назначением осчастливят Михаила Дмитриевича. Ведь он, в некотором роде, является моим учеником. Пожав ему руку, я вместе с моими спутниками поднялся в вертолет. Обычный разъездной Ка-27ПС. Пилот запустил двигатели, и разговаривать стало совершенно невозможно. Александр Васильевич немедленно откинулся назад, надвинул на глаза козырек кепи, и задремал. И пока генерал Скобелев глазел на проплывающие внизу красоты - как же второй полет в жизни, я последовал примеру своего старшего товарища и задремал, как это обычно делал во время перелетов в своем времени. Зато по прибытию на место я буду максимально собран и свеж.
        30 (18) июня 1877 года, Утро. Дунай, Зимница, Ставка на Балканах ЕИВ Александра II.
        Полковник ГРУ Вячеслав Бережной
        Встречали нас воистину по-царски. На краю широкой травянистой лужайки стоял роскошный открытый экипаж. Как я узнал позже, это место было указом императора специально отведено для посадки вертолетов. Нина Викторовна в костюме знатной дамы выглядела, мягко выражаясь, сногсшибательно. Да, мастерство не пропьешь, работники «конторы» все завзятые лицедеи, хоть завтра выпускай их на сцену. Вот Александр Васильевич, с виду седенький добродушный дедушка, а внутри, ого-го, кремень, в одной компактной упаковке со сталью. Зажигает так, что только искры летят.
        А Михаил Дмитриевича ждал казак-ординарец. Тот самый, которому генерал двадцать дней назад генерал отдал поводья своего жеребца. Генерал аж прослезился от умиления. Вручив казачине пять рублей на водку, генерал вскочил в седло. Жест более чем щедрый, ибо таким количеством водки можно до чертиков допиться. Нас же с Александром Васильевичем, Нина Викторовна пригласила в свое ландо. Обменявшись с ней несколькими фразами, мы узнали, что нас, оказывается, уже ждут. Лично император распорядился начинать совещание сразу после нашего прибытия. Итак, Скобелев поскакал по своим делам, а мы резво помчались по своим. Негоже заставлять ждать целого императора.
        В царском походном шатре было пустовато. То есть, тут можно было собрать огромную толпу народа, но сейчас в наличие были лишь сам Александр II, его брат и главнокомандующий Балканской армией Николай Николаевич-старший. Тот самый, у которого потом отъедет крыша. Присутствует также сын и наследник императора, командующий Гвардейским корпусом, цесаревич Александр. Это наш человек в тылу врага. Рядом с ним, его лучший друг, заместитель и адъютант, граф Шувалов. Так же тут еще одна птица высокого полета - новоназначенный канцлер (министр иностранных дед) граф Николай Павлович Игнатьев.
        Из всех присутствующих я лично встречался только с цесаревичем во время его возвращения из афинского вояжа. Тогда мы немного поговорили сидя в увитой виноградом беседке, и попивая охлажденный чай. Итогом того разговора наверное и стал мой нынешний визит в Ставку.
        Сперва началась официальная часть мероприятия, Нина Викторовна представила мою скромную персону, в ответ на что император разразился речью. Слава Богу, она была очень краткой. В ней он назвал меня человеком, воплотившим вековые мечты всего русского народа. Закончив речь, император вручил мне крест Святого Владимира 3-й степени с мечами, как он выразился, - «… в честь признания заслуг в деле освобождения святого для всех православных города от магометан». Ну, не очень-то мы его и освободили, магометан там еще предостаточно проживает. Часть народу, конечно, слиняла в Анатолию, но довольно много их и осталось в Константинополе.
        Кроме награды для меня лично, мне был вручен сундучок в котором находилось шестьсот двадцать два «Знака отличия военного ордена» для нижних чинов - по числу рядовых и сержантов, участвовавших в операции по взятию Стамбула. Кроме того там было тридцать два ордена Святой Анны 4-й степени с темляками из анненских лент для офицеров (в проторечии именуемых «клюквой»). Только, где этот орден будут носит наши офицеры? Ведь холодного оружия у них нет. На кобуре, если только…
        Спецназовцам, участвовавшим в захвате дворца Долмабахче, император лично решил вручить Золотое Георгиевское оружие «За храбрость», во время своего визита в Константинополь, приуроченный к интронизации нового Константинопольского патриарха, и повторному освящению храма Святой Софии.
        Покончив с официозом, мы приступили непосредственно к совещанию. Обстановка, сложившаяся в Болгарии в настоящий момент, отличалась одним словом - хаос. Двухсоттысячная турецкая армия, расквартированная в Болгарии, после падения Стамбула и превращения его в Константинополь, начала разлагаться, сначала медленно, потом все быстрее и быстрее. Пленение Абдул-Гамида на самом деле не играло никакой роли. Пленный султан - мертвый султан.
        Разлагающаяся армия порождает дезертиров. Дезертиры же, сбиваясь в шайки, начинают грабить и убивать. В основном их жертвами становились православные болгары, сербы и греки. Но и своих единоверцев они тоже не жалели, грабя и вырезая так же безжалостно. Боевые качества этой армии были сомнительны, но вот превратить цветущую страну в пустыню они вполне были способны.
        - Господа, - начал я свою речь, после того как по карте обрисовал ситуацию, и указал пункты дислокации крупных сил противника. - Перед нами сейчас стоит задача не разгрома турецкой армии, а задача зачистки территории от ее остатков. Задачей первого этапа операции я считаю открытие сухопутного пути между Российской Империей и Югороссией. Для этого, после наведения переправы под Зимницей, предлагаю выделить из состава армейских корпусов кавалерийские дивизии, и сформировать три кавалерийских корпуса трехдивизионного состава.
        Целью 1-го корпуса будут пока еще не занятая войсками противника Плевна, и затем София. Должен напомнить, что сидящий в Видине Осман Нури Паша, таки провозгласивший себя султаном, и в любой момент может перебросить свой корпус в Плевну. Предотвратить это надо любой ценой. Поэтому, пусть его сперва атакуют кавалеристы. Потом арьергард корпуса передаст крепость авангарду наступающей пехоты.
        Кроме того, в крепости Плевны находятся турецкие арсеналы со всем необходимым для ведения войны. Захватив их, можно будет приступить к мобилизации болгар, и формированию из них полноценной болгарской армии. Пора и «братушкам» приложить усилия к освобождению своей страны. Хватит им в кукурузе прятаться. Русский солдат может только начать работу, ну и помочь в трудную минуту. Основное же дело должны сделать сами болгары, тогда они и свою страну будут ценить значительно больше.
        Целью 2-го кавалерийского корпуса должны стать перевалы через Балканы. Навстречу им из Константинополя выйдет наша маневренная механизированная группа, целью которой будет очистка от противника дороги от Константинополя к Адрианополю и Старой Загоре, где мы и соединимся со 2-м кавалерийским корпусом русской армии.
        3-й кавалерийский корпус должен будет разгромить группировку турок, располагающуюся сейчас в районе Шумлы, и взять Варну.
        Задачей пехоты, которая будет двигаться вслед за кавалерией по всем трем направлениям, будет разоружение мелких отрядов турок, и уничтожение шаек дезертиров и башибузуков. Основой плана является быстрота перемещения войск, и захват ключевых позиций в Болгарии. Это София, перевалы через Балканы. Как только мы их возьмем, война кончится, и начнутся чисто полицейские мероприятия по уничтожению бандитских шаек…
        Напомню, что любое подразделение русской арии, попавшее в опасную ситуацию, немедленно получит нашу поддержку с воздуха. К началу августа мы должны закончить основные боевые действия и начать передислокацию войск на границу с Австро-Венгрией.
        - План смелый, если не сказать больше, - высказал свое мнение Александр II. Но мой сын и наследник ручается за его успех. А значит - быть по сему. Командовать кавалерийским корпусом, наступающим в центре, будет лично Цесаревич. Он также будет отвечать за общее движение двух остальных кавалерийских корпусов. Командующих ими цесаревич назначит по своему усмотрению. А мы с Николай Николаевичем двинемся следом, вместе с пехотой. Все господа, военный совет я считаю оконченным. Все остальные вопросы можно решить и без меня.
        - Ваше Величество, - неожиданно обратилась к Государю Нина Викторовна, и все присутствующие на совещании военачальнику вздрогнули, услышав неуместный здесь голос представительницы слабого пола, - но остался нерешенным еще один важный и деликатный вопрос.
        - Да, сударыня, слушаю вас? - встрепенулся император.
        - Ваше Императорское Величество, - Нина Викторовна произнесла эти слова своим мурлыкающим очаровательным голоском, - необходимо сразу предложить Болгарии будущего монарха. Для начала, хотя бы Великого князя. А то безвластие может породить анархию и смуту, которыми воспользуются соседи Болгарии.
        Если позволите, то я бы предложила в качестве кандидата на болгарский престол вашего племянника, герцога Сергея Лейхтенбергского. Этот молодой человек смел, умен и обаятелен. И кроме того, он не имеет прав ни на один европейский престол, так что конфликт интересов тоже исключается. После освобождения болгары будут его просто на руках носить.
        - Интересно, интересно… - пробормотал Александр II, - но он же у нас пока холост… Впрочем, это дело поправимое. Мы слышали, что у него появилась в Константинополе дама сердца? И кто она, возможно будущая великая княгиня или царица Болгарская?
        - Военная журналистка, прекрасно проявила себя во время захвата Стамбула, и морского сражения при Саламине. Можно сказать, что именно она, гм, - тут Нина Викторовна смущенно потупила взор, - пленила сына английской королевы, герцога Эдинбургского. Замужем не была. Отец ее в нашем мире - полковник, командир гвардейского десантно-штурмового полка, мать - заведующая отделением армейского госпиталя…
        - Интересно, интересно, - Александр II задумался - конечно, она не знатного рода, но в Болгарии правила могут быть и попроще… - он кивнул, - к тому же Лейхтенбергские в этом отношении всегда были большими оригиналами. Брат Сержа Евгений в 1858 году женился на фрейлине цесаревны Марии Федоровны Долли Опочининой. Хорошо, мадам, если у вас есть возможность связаться с Сержем, то передайте ему мое разрешение на этот брак, и благословление. А также сообщите, что с этого дня он наш официальный претендент на Болгарский престол. Вот счастливчик, получит сразу и корону и жену.
        Все, господа, мы сегодня столько всего решили, что надо пойти в церковь и попросить Господа об исполнении всего задуманного.
        3 июля (21 июня) 1877 года, Перед рассветом, Дунай,
        Ставка турецкого главнокомандующего в Болгарии напротив Зимницы.
        Два дня и три ночи подряд стучали топоры на низком и заросшем камышом восточном берегу Дуная. По ночам был слышен скрип несмазанных тележных осей и хриплое мычание румынских волов. Осман Нури паша понимал, что урусы что-то затевают. И даже было понятно что - переправу. Но где и когда. Стук топоров слышен во многих местах, но невозможно переправиться через Дунай везде и сразу. Очередная уловка иблиса, чтобы запутать честных правоверных.
        После падения Стамбула и пленения султана Абдул Гамида, Осман Нури паша объявил себя султаном Болгарии и Румелии. Он сумел восстановить какое-то подобие порядка в стремительно разлагающейся Балканской армии. О том, что происходит на Кавказе, ему известно не было, и ему даже не хотелось думать о судьбе турецких войск, которые должны были защищать Карс. Остатки некогда великой Оттоманской Порты расползались на глазах, подобно куску гнилой парусины.
        Бывший паша, а нынче султан, встал с ковра, и кряхтя прошелся по коврам, устилавшим пол шатра. Он думал: «Аллах разгневался на османов и наслал на них железных людей в стальных кораблях и огненные колесницы ифритов, летающие по небесам. Они погубили древнюю Порту. Беглецы из Стамбула, которым посчастливилось вырваться оттуда живыми, рассказывают страшные вещи, похожие на сказки „Тысяча и одной ночи“. Вдобавок, ко всем несчастьям добавилось и то, что эти посланцы Иблиса оказались в родстве с урусами, которые тут же завязали с ними дружбу. Их железные птицы висят в небе, атакуя отряды турецких войск».
        Ему пришлось приказать своим аскерам разбиться на мелкие группы, и пробираться в центр Болгарии проселочными дорогами, горными и лесными тропами. Избежав уничтожающих ударов с воздуха, его корпус, как ни странно, перестал быть боевой единицей. Лишенные надзора старших начальников, рассыпавшиеся по Болгарии аскеры постепенно превратились в разнузданную банду грабителей и насильников. Многие из них и не торопятся прибыть к месту переправы русской армии. Убивать и разбойничать на большой дороге им больше нравится, чем рисковать жизнью во имя Аллаха и Османской империи.
        Сейчас у него здесь не более пятнадцати тысяч аскеров, которые к тому же растянуты вдоль берега, прикрывая места возможной переправы противника. А против него стоят десятикратно превосходящие главные силы русских. Но обороняться - это не атаковать. Высокий правый берег Дуная - сам по себе превосходная позиция. Главное, внимательно следить за небом, и не допускать скопления крупных сил в одном месте. Могут прилететь адские птицы, и все принесут смерть для правоверных.
        А пока все готово к обороне правого берега. В удобных для переправы местах к берегу подтянуты и замаскированы четырехфунтовые германские орудия и французские митральезы. Реки крови неверных обагрят дунайские волны. Аскеры будут драться насмерть, ибо знают, что они повязаны кровью христианских женщин и детей, и потому русские и болгары не пощадят никого из них. Плохо то, что не удалось переправить на тот берег ни одного лазутчика. Хотя нет, переправить удалось, более двух десятков башибузуков, и черкесов бежавших от русских, отправились на тот берег. Назад не вернулся ни один. Это означает, что передовые линии русских позиций в камышах на том берегу заняты кубанскими пластунами. Это подтверждает и то, что на турецком берегу нет-нет, да пропадал дозорный, а то и целый патруль.
        Главнокомандующий знал, что его командиры не любят докладывать о подобных происшествиях, предпочитают считать пропавшего аскера дезертиром или умершим от болезни. Но сведения об этом до него доходят. Черкесы пробовали устраивать засады на русских лазутчиков, но их старые враги уходят у них сквозь пальцы. Слухи о черкесской ловкости и удачливости оказались сильно преувеличенными.
        Турецкий главнокомандующий выглянул из шатра. Небо серело, а на востоке вдоль горизонта уже протянулась бледно-розовая полоска.
        3 июля (21 июня) года, Раннее утро. левый берег Дуная, Зимница.
        Полковник ГРУ Вячеслав Бережной
        Два дня и три ночи русские саперы, стрелки, моряки, и даже казаки-пластуны, строили мосты через Дунай. Ночами медлительные румынские волы подвозили к самому берегу телеги с бревнами, досками, морскими канатами, гвоздями и прочей необходимой при строительстве наплавных мостов фурнитурой. Стук топоров и молотков, визг пил, скрип телег, мычание волов - этот строительный шум было просто невозможно скрыть. Ночью звуки над водой разносятся очень далеко. Турки явно что-то подозревали. С того берега к нам зачастили ночные гости. Но охрана работ была организована прекрасно. В передовой линии в дозоре находились кубанские пластуны, чувствующие себя в ночных дунайских камышах, как у себя дома. Усиленные несколькими инструкторами из воинов «племени летучей мыши», они сумели притащить нам несколько «языков» с того берега Дуная.
        Все совпадало. Турецкий командующий, тот самый, Осман Нури паша, который в ТОТ раз оборонял Плевну, понимал, что мы в ближайшее время будем форсировать Дунай. Но он до сих пор не догадался о том, как именно мы это будем делать. Этот паша, объявивший себя султаном, думал, что мы строим плоты и лодки, и готовился отражать именно такую атаку. Хотя не так уж он был неправ - в ТОТ раз русские войска переправились через Дунай именно таким способом, под ураганным ружейно-артиллерийским огнем противника. Причем для маскировки авангард был одет в зимние черные мундиры.
        Но, в этот раз все будет не так. Посоветовавшись с товарищами, я решил предложить русскому командованию технологию, которую она применяла при форсировании Одера весной 1945 года. Мы не строили плоты, мы строили наплавные мосты, причем, не один, а сразу три. Строили их мы в густых зарослях камыша, вдоль берега, укрытые этими самыми камышами от нескромных турецких взглядов. Но хуже всяких турок нам досаждали орды кровососущих насекомых, которые тучами поднимались над рекой, как только солнце склонялось к горизонту. Для защиты от них, как только опускалась темнота, мы разжигали дымари. В воде тоже была какая-то гадость, желающая испить русской кровушки. Хорошо только то, что Дунай не Нил, и не Ганг, и в нем нет крокодилов.
        К тому же, к нашему счастью нам не надо было строить мост, рассчитанный на пропуск 30-тонных танков Т-34. Потребности нынешних войск были куда скромнее - мост, выдерживающий вес полевой пушки с зарядным ящиком и упряжкой, их вполне устраивал.
        И вот сегодня, около полуночи, когда все уже было готово, к нам на правофланговую позицию приехали «полковник Александров». Вы конечно помните, чья негабаритная фигура скрывается за этим псевдонимом. Влез на мост и прошелся по настилу из дубовых досок. Плавучая конструкция шестиметровой ширины, прошитая четырьмя нитками морских канатов, даже не шелохнулась под его немалым весом. Было около трех часов ночи. Убедившись в прочности и достаточной длине конструкции, широко перекрестившись, наследник престола перерубил канат удерживающий один конец моста у берега. Пластуны из передового отряда, как и в нашей истории одетые в черные мундиры, уперлись шестами в речное дно, и начали разворачивать мост по течению.
        - С Божьей помощью пошла, - выдохнул командир лейб-гвардии саперного батальона полковник Василий Данилович Скалон, когда тело моста медленно растворилось в темноте. Заглушая шуршание камыша, за нашими спинами саперы снова затюкали топорами по оставшимся от строительства бревнам. Главное было по ходу «пьесы» создавать такой же шум, как и во все предшествующие ночи, чтобы не насторожить супостата. Вот, хруст камыша усилился. Это означало, что течение Дуная подхватило конструкцию. Я знал, что примерно в это же время, подобное происходит и в двух других местах на Дунае. Мы вскочили на лошадей, и двинулись в направлении начала моста. Конь под Наследником был таких габаритов, что ему бы лучше подошла кличка «Танк». Не каждый конь выдержал бы вес Александра Александровича.
        Когда мы добрались до начала моста, он уже успел пройти примерно треть своего пути. Для удобства движения по нему в темное время суток, на небольшие столбики, удерживающие натянутые страховочные леера, со стороны нашего берега были нанесены мазки флуоресцентной краски. С нашей стороны получался красивый двойной бело-голубой пунктир, указывающий докуда дошел мост.
        Тем временем к берегу подошел передовой отряд нашей кавалерии. Это был лучший из лучших, отдельный лейб-гвардии Казачий полк, под командой полковника Жеребкова. За ними, 2-я гвардейская кавалерийская дивизия в полном составе. Вот они спускаются к берегу, копыта коней обмотаны тряпками, сбруя тоже. Все это сделано для того, чтоб раньше времени ничего не звякнуло и не брякнуло. Первая сотня - молодцы, как на подбор, на вороных как ночь конях.
        - Алексей Герасимович, - поприветствовал я спрыгнувшего с коня полковника Жеребкова, - ну что, ваши молодцы готовы?
        - Готовы, готовы, - пробасил полковник Жеребков, - Ну, скоро еще?
        Я бросил взгляд в сторону Дуная. Светящаяся дорожка пересекла реку. Это означало, что другой конец моста уже должен был упереться в берег. Или мы все-таки ошиблись с определением ширины Дуная? Но нет. На том берегу Дуная грохнул выстрел, потом протрещала картечница Гатлинга, расчищая площадку для передового отряда. Несколько томительных мгновений спустя в небо взлетела двойная красная ракета. Это означало, что тот конец моста закреплен, и авангард может начинать форсирование.
        - С Богом, Алексей Герасимович, - махнул рукой цесаревич, и полковник Жеребков, несмотря на свою, немного грузную фигуру, птицей взлетел в седло. Грузной рысью казачья колонна, по четверо в ряд, пошла на мост. Глухо загудел настил. Стука копыт, обмотанных ветошью, слышно не было. Раздавался лишь сплошной низкий гул, как при землетрясении. Ряд за рядом лейб-гвардии казачий полк уходил на ту сторону Дуная. В это же время слева от нас, на турецком берегу, с небольшим интервалом в небо взлетели еще две двойные ракеты. Это означало, что переправы, которые строили 2-я и 3-я саперные бригады, тоже успешно наведены.
        - Есть! - прямо напротив нас, на турецком берегу, взлетела серия белых ракет. Это означало, что авангард лейб-гвардии казачьего полка вышел на турецкий берег, и приступил к своей традиционной забаве, именуемой «рубка сонных и бегущих». Следом за казаками для создания тет-де-пона на тот берег был переброшен лейб-гвардии Егерский полк, посаженный на телеги. Потом лейб-гвардии конно-артиллерийская бригада. Уже совершенно рассвело, когда на переправу пошел лейб-гвардии Конно-гренадерский полк, головной полк 2-й гвардейской кавалерийской дивизии.
        Стрельба на том берегу совершенно стихла, и стало ясно, что форсирование Дуная состоялось, и прошло оно при минимальных потерях. Пластуны потом рассказали, что турки почти сразу разбежались, когда мостовой настил страшно загудел, и аскеры увидели, как на них несутся комки мрака, превращающиеся в страшных черных всадников. Казалось, что это воинство ада неслось прямо по воде. При этом вместо обычного стука копыт слышен только страшный гул… Неизвестно, кто первый вскочил на ноги, и с криком - «шайтаны пришли за нашими душами!», побежал, куда глаз глядят. Результатом стало то, что уже проснувшийся и вступивший в перестрелку с пластунами батальон низама (турецких регулярных войск), вдруг обратился в паническое бегство, и был полностью вырублен казаками.
        3 июля (21 июня) 1877 года, Утро, Дунай,
        Ставка турецкого главнокомандующего в Болгарии напротив Зимницы.
        Осман Нури паша сразу же понял, что сражение проиграно. Вскочив на своего белого арабского жеребца, он поскакал подальше от Дуная, бросив свой штаб, и даже гарем. Но далеко уйти ему не удалось. Пуля, выпущенная из «Винтореза» оборвала его жизнь. Несостоявшийся султан несостоявшейся державы умер, лежа в пыли на проселочной дороге. Когда одетый в «лохматку» сержант подошел к нему, то он увидел лишь остекленевшие глаза турецкого паши, бессмысленно уставившиеся в предрассветное болгарское небо.
        Смерть Осман-паши не была случайной. Для того, чтобы никто из турецких начальников, развязавших в Болгарии кровавый террор, не ушел от расплаты, полковник Бережной с вечера выставил на возможных путях отхода противника несколько снайперских групп, с приказом - беспощадно отстреливать старших турецких командиров. А то царь-батюшка добрый, еще простит ненароком, как это было в нашей истории.
        Гарем же побежденного, как водится, достался победителю, то есть, русскому императору. Полковнику Бережному довелось увидеть сцену, смахивающую на эпизод из «Белого солнца пустыни». Типа: «Гюльчатай - открой личико». Одна статная черноокая брюнетка, с косами до пят, пленила сердце пожилого русского императора, так, что старый бабник на время позабыл свою графиню Юрьевскую. После чего Александр Николаевич со всем знанием предмета, приступил к «окучиванию новой грядки», пытаясь вырастить экзотический фрукт - баклажан…
        4 июля (22 июня) 1877 года. Утро. Марсель, Франция.
        Майор Оливер Джон Семмс.
        Сегодня Великий день - День Независимости некогда моей страны. Когда-то это был светлый праздник свободы для всех американцев. Но потом он стал символом тирании Севера и безраздельного господства янки. И вот сегодня, если все получится, этот день будет первым шагом на пути к свободе - свободе моего любимого Юга от тирании Севера.
        Ровно неделю назад я прибыл в Константинополь в составе делегации САСШ, в которой я числился помощником моего отца, адмирала Рафаэля Семмса. Пока глава делегации, бывший президент САСШ генерал Грант пьянствовал, я видел, как мой отец перекинулся парой слов с канцлером Югороссии мистером Тамбовцевым. Всего лишь несколько слов, но как много они значили.
        А на следующий день, 28 июня, отец вышел из гостиницы, и куда-то исчез почти на весь день. Правда перед этим он приказал мне оставаться в номере, и отвечать всем, что ему нездоровится и он никого не принимает. Вернулся отец только вечером, причем с небольшим саквояжем, которого при нем не было, когда он уходил. Заперев дверь, он попросил меня присоединиться к нему на вечерней прогулке. Немного попетляв по христианскому кварталу Константинополя, мы убедились что за нами нет слежки, и направились в сторону бывшего султанского дворца Долмабахче, в котором сейчас располагалась русская администрация. Немного походив с отцом по городу, я понял, что русские, «взяв на копье» Стамбул, обращаются с турками куда гуманней, чем янки с нами, своими соотечественниками-южанами. В городе иногда встречались патрули русских солдат и греческих ополченцев, но находились они там не для унижения и подавления турок, а для поддержания идеального порядка. Как это все непохоже на Атланту, Ричмонд или Чарльстон.
        По кривой и узкой улочке мы подошли к неприметной железной калитке в стене, окружающей дворец. Постучав, отец сунул в приоткрывшееся окошечко маленький картонный прямоугольник. Нас немедленно пропустили внутрь, и со всей вежливостью сопроводили во дворец. Там отец представил меня пожилому русскому офицеру, которого я уже знал, как мистера Тамбовцева - канцлера Югороссии.
        Мы все мечтали о том, что в один прекрасный день Юг обретет долгожданную свободу. Но только при этой встрече я понял, что эта надежда имеет шансы сбыться. И я с радостью согласился сделать то, о чем попросили меня мой отец, и мистер Тамбовцев.
        На следующее утро я уже всходил по трапу на «L'Anadyr», корабль французской компании «Messageries Maritimes», ходивший по маршруту Индия - Марсель с заходом в Константинополь. И вот я в Марселе.
        Пестрая гавань средиземноморского порта. Синее море, крики чаек, ароматы пиний и цитрусовых деревьев… Горы на горизонте, цепочка островов в море. На одном из них, если мне не изменяет память, провел долгие годы заключения герой мсье Дюма граф Монте-Кристо. Неправедно осужденный, лишенный всего, он смог, пусть и через много лет, восстановить справедливость. И, если все получится, то же будет и с моим любимым Югом.
        Будь у меня время, я бы насладился местными красотами, и обязательно сплавал к этим островам. Но я приехал сюда не для отдыха. Нанимаю фиакр, и еду на нем на вокзал. Господин Тамбовцев дал мне план Марселя и предупредил, чтобы возница ни в коем случае не сбился с указанной дороги. И действительно, он зачем-то поворачивает налево. Я достаю шпилечный револьвер Кольта и показываю ему, после чего он говорит мне, «пардон, мсье», и возвращается обратно. И действительно, без дальнейших приключений я оказываюсь на вокзале.
        И вскоре я уже сажусь на ночной поезд Марсель-Бордо, и далее до Аркашона на фиакре. В Арканшоне, согласно инструкции, договариваюсь с рыбаком, и он, удивленно посмотрев на меня, отвозит меня на своей лодке до пляжа на мысе Сан-Ферре.
        - Вы сумасшедшие янки, - говорит он, - сейчас же вода холодная, что там делать?
        Он прав и не прав одновременно, янки действительно сумасшедшие, но я-то не янки. И у меня в кармане лежит инструкция, которая говорит, что мне делать дальше. Согласно этой инструкции, я располагаюсь на пляже. Темнеет. В море поблизости нет ни одного корабля, но инструкция есть инструкция. Я достаю из саквояжа маленький электрический фонарь, который дал мне мистер Тамбовцев. Между прочим, такие делают только в Югоросии. Несколько раз мигаю им в сторону моря. Жду. Через некоторое время над волнами слышится приглушенный рокот.
        Из темноты неожиданно выныривает черная лодка, будто сделанная из надутой китовой кожи. В лодке два человека в странной черной форме. Один из них сидит на руле, а второй стоит на носу, и освещает меня с ног до головы мощным электрическим фонарем. Лодка тыкается носом в берег.
        - Майор Оливер Джон Семмс? - с протяжным русским акцентом спрашивает меня тот, кто стоит на носу.
        - Да, - кричу я, - это я!
        Мне машут рукой, - Садитесь в лодку, мистер Семмс, мы за вами!
        Хватаю саквояж - вот она военная привычка - путешествовать налегке, и забираюсь в лодку. Она мягкая, будто действительно сделана из надутой кожи. Мы несемся в открытое море. Меня предупредили, что нас заберет корабль. Но где же он? Его не было, когда стемнело, и не может быть сейчас. И вдруг снизив скорость, наша лодка тыкается в то, что мне сначала показалось морским чудищем невероятного размера. Потом я вдруг понял, что это огромная субмарина, наподобие «Наутилуса», описанного Жюлем Верном. Почти на ощупь я перебираюсь на палубу подводного судна. Русские моряки поддерживают меня с двух сторон. Огромный черный корпус, надстройка в середине, небольшая, по сравнению с размерами корабля, поперек нее надпись по-русски, и контур летящей чайки, так знакомый всем морякам, а так же русский военно-морской флаг. Такой же косой крест, как и на нашем флаге, флаге Конфедерации, только цвета другие - синий крест на белом поле.
        В надстройке открывается люк, и я забираюсь в чрево этого подводного Левиафана. Там меня встречает человек в форме синего цвета. На его погонах, две полоски и три большие звезды. К своему стыду, я совершенно не разбираюсь в русских знаках различия, и не смогу отличить сержанта от кэптэна.
        Встречающий жмет мне руку и говорит, - Майор Семмс, я командир подводной лодки «Северодвинск», капитан 1-го ранга Верещагин Владимир Анатольевич. Добро пожаловать на борт моего корабля! Мы рады приветствовать героя Конфедерации на борту нашего подводного крейсера.
        - Мистер Верещьягин, - сказал я ему в ответ, - вы, вероятно, перепутали меня с моим отцом. Вот это самый настоящий герой Конфедерации.
        - А не вы ли считались лучшим артиллеристом Юга? - ответил мне командир подводного корабля, - Не вы ли, попав в плен, организовали побег, и служили вашей родине до самого конца? Нет, майор Семмс, я вас ни с кем не перепутал.
        Я остановился и подумал, - Вот, как, моя слава, оказывается, бежит впереди меня. Меня уже узнают даже в далекой от моего родного Диксиленда России.
        Пока мы разговариваем, мимо нас матросы пронесли свернутый мокрый тюк и небольшой ящик. Как я понимаю, это то, что осталось от той лодки, после того, как из нее выпустили воздух. Чудеса вокруг размножаются, как кролики, я даже перестаю им удивляться, только киваю им при встрече, как старым знакомым. Наверное, я сошел с ума, я не знаю.
        Командир задраивает люк, и мой трансатлантический вояж начинается. Как бы между прочим, мне сообщают, что наше путешествие пройдет на глубине трехсот футов со скоростью тридцать узлов. В черной глубине океана мы совершенно защищены от любой непогоды, так что путешествие будет быстрым и приятным. Меня высадят в указанной точке побережья через четверо суток, после чего у меня будет две недели на то, чтобы выполнить все поручения моего отца и мистера Тамбовцева. По истечению этого срока субмарина будет ждать меня в указанном месте еще в течении четырех дней…
        Я подумал, - Сроки жесткие, но все можно успеть сделать, особенно с четырьмя днями в запасе.
        5 июля (23 июня) 1877 года. Утро. Константинополь. Дворец Долмабахче.
        Капитан Тамбовцев Александр Васильевич.
        Как говорится, - Не было печали, да черти накачали. Сегодня утром ко мне на прием наконец-nj прорвался месье Жюль Верн. Три недели он как неприкаянный слонялся по Константинополю, все больше и больше становясьпохожим на охотничью собаку, взявшую след. Все это время он жил в гостинице, и бомбардировал канцелярию дворца Долмабахче прошениями о предоставлении аудиенции. Поскольку представлялся он, как чрезвычайный и полномочный посол президента Франции Мак-Магона, то все его цидули улетали в корзину, а просителю заявлялось, - Месье Верн, приходите завтра.
        Дело в том, что на Малом Совете Югороссии, который состоял из контр-адмирала Ларионова, полковника Бережного, полковника Антоновой, вашего покорного слуги, и поручика Никитина, как представителя гражданской администрации, было решено не иметь дел с нынешней французской администрацией Мак Магона. Ну, и соответственно, и с кланом Ротшильдов, для которых Мак Магон, как и все власть предержащие являлся всего лишь ширмой.
        Но Жюль Верн, видимо, о чем-то наконец догадавшись, свое последнюю челобитную написал так: «Месье Жюль Верн, француз, писатель, журналист и авантюрист, просит частной беседы у канцлера Югороссии месье Александра Тамбовцева».
        Вчера вечером он отнес эту бумажку в нашу канцелярию, а уже рано утром посыльный принес ему в гостиницу положительный ответ. Отказать во встрече «ПИСАТЕЛЮ и ЖУРНАЛИСТУ» Жюлю Верну у меня не было никаких объективных причин. Аудиенция была назначена на утро, когда солнце только-только отрывается от горизонта, и его лучи еще не жгут, а лишь нежно гладят кожу. Это ближе к полудню оно растопит свою кочегарку, изливая на землю потоки изнуряющего зноя. Даже как-то непривычно видеть в такую погоду пустыми замечательнейшие пляжи в окрестностях нашей новой столицы. Нам еще предстоит внедрять в высшее общество понятия о пользе солнечного загара и морского купания, Да, и туризм - неплохой бизнес. Чем мы будем хуже Ниццы или нынешней Антальи…
        К небольшой увитой виноградом беседке, в которой был накрыт скромный столик для завтрака на двоих, мы с месье Верном подошли почти одновременно. Никаких случайностей или чудес. Просто когда писатель предъявлял на КПП приглашение и пропуск, у меня в комнате раздался телефонный звонок с сообщением о прибытии визитера. Пока посыльный вел гостя по тенистым дорожкам сада, я еще раз пробежался расческой по коротко подстриженным волосам, придирчиво оглядел себя в зеркало, поморщился, увидев мешки под глазами (опять ночью прихватило сердце) и вышел в сад.
        Рукопожатие великого писателя было крепким и энергичным, - Месье Тамбовцев. - заговорил он по-английски, - Попав в Константинополь, я был восхищен и огорчен одновременно. Восхищен тем, как вы сумели воплотить в жизнь даже самые смелые мои фантазии, и огорчен тем пренебрежением, которое было оказано мне, как послу Франции. Неужели моя страна недостойна даже простой формальной вежливости?
        - Месье Верн, будьте любезны присядьте, - ответив французу, указывая на легкое плетеное кресло, стоящее напротив, - у нас, у русских, есть выражение-«в ногах правды нет».
        - Спасибо, месье, - Жюль Верн присел прямо напротив меня, - я был восхищен, с каким изяществом и вежливостью обходились со мной работники вашей канцелярии. И, особенно, работницы. Скажите, месье Тамбовцев, где вы нашли столько очаровательных мадемуазелей?
        Мой гость имел в виду женский персонал дворцовой канцелярии. Это наш пилотный проект, курируемый на самом верху. Необходимо создавать гражданскую администрацию, а также необходимый для ее существования кадровый костяк и инфраструктуру. Пока, для неотложных нужд гражданского управления, и в помощь поручику Никитину - у нас его все чаще называют губернатором, - были мобилизованы несколько десятков бойцов и сержантов, имеющих склонность кого рода занятиям. Но это был временный выход из положения. Наш адмирал считает, что не мужское это дело корпеть над бумагами, вести картотеки, и улыбаться посетителям.
        Зато по-военному подтянутый мужчина-начальник посреди дамского цветника выглядит куда как презентабельнее. В первые же дни после освобождения города, поручик и Ирочка Андреева, которая взялась помочь ему в столь нелегком деле, прочесали наш лагерь беженцев, куда стекались оставшиеся без крыши над головой бывшие обитательницы гаремов. Требовались умевшие хоть немного говорить по-русски, грамотные и симпатичные. С первого захода было отобрано не более дюжины кандидатур. Никитин привез из Одессы Антонину Викентьевну Каргопольскую, бедную как церковная мышь, и гордую, как британский лорд, вдову офицера, обремененную, к тому же, тремя детьми. Мадам Каргопольская и стала первым директором нашего «Смольного института».
        Учиться первым ее подопечным пришлось фактически «без отрыва от производства», проходя практику в нашей Дворцовой канцелярии. Сначала, у Ирочки и мадам Антонины были некоторые расхождения в вопросе о пределах приличия в дамской одежде. Потом был найден разумный компромисс. В основном он казался расстегнутых воротов блузок, длины юбки до середины икры, и наличия на ней запахнутого бокового разреза до середины бедра. Цветовая расцветка классическая, белый верх - черный низ. Видимо эти гурии и привели истинного француза в такое волнение. Потому что, показавшаяся на мгновение в разрезе юбки стройная женская ножка, действует на местных мужиков, как удар электрошокером.
        Думаю, что лет через…цать, это заведение будет называться «Университет госуправления», и учить тут будут далеко не на секретарш, и не только гражданок Югороссии.
        Я с улыбкой посмотрел на нашего французского гостя. Видно, хорошо его зацепили наши красавицы.
        - Месье Верн, мы нашли этих, как вы выразились, «очаровательных мадемуазелей» здесь, на развалинах Оттоманской империи, среди огня, крови и смерти. Правда, тогда они выглядели немного по-другому. Вы не поверите, какие чудеса способны совершить кусок мыла, хороший портной и доброе слово.
        Но, извините, мы несколько отклонились от темы нашей беседы. Вас интересовало - почему мы не могли встретиться с вами, как с послом Франции? - Объясняю.
        Во-первых, между Францией и Россией лежат руины Севастополя, и кровь тысяч его защитников. Франция веками игнорировала страдания христиан на Балканах и Кавказе, имея целью ограничить влияния России. Вспомните - сколько раз французские дипломаты подстрекали турецких султанов к нападению на Россию. Да и в 1812 и в 1854 годах французские армии вторгались в российские пределы. Мы помним не только развалины Севастополя, но и пепел сожженной французами Москвы.
        Если вы все это вспомнили, то тогда вы поймете, почему мы не хотели разговаривать с послом маршала Мак-Магона- «героя» осады Севастополя. Мы, русские, помним не только хорошее, но и плохое. Так что время дружбы Франции с Россией еще не наступило. И вряд ли наступил в ближайшее десятилетие. Мои слова вы можете передать тем, кто вас послал. И на этом дипломатические переговоры можно считать оконченными.
        Жюль Верн слушал меня молча, механически помешивая серебряной ложечкой черный турецкий кофе в маленькой фарфоровой чашечке, - Месье Тамбовцев, - тихо сказал он, наконец, подняв на меня печальный взгляд, - неужели русские всегда будут смотреть на мою любимую Францию, как на врага?
        - В политике и дипломатии нет ничего невозможного, - сказал я, - надежды на нашу дружбу для Ротшильдов, Мак-Магонов, Тьеров, и прочих аристократов «золотого тельца», скорее всего, нет, и не будет. Так в жизни бывает, что грязную игру ведут политики и финансисты, а расплачивается за проигрыш в этой игре, как правило, простой народ. Причем, расплачивается своей кровью и своими страданиями.
        Мы не собираемся враждовать с французским народом, или завоевывать Францию. Ваша страна, месье Верн, должна изменить свою политику в отношении России. Французы сами должны решать свою судьбу. Сказать честно, мы не собираемся уничтожать даже Англию, которая сделала России и русским столько зла, что вполне заслужила уничтожения, как государство. Просто она вынуждена будет стать просто Англией, страной, на Британских островах, без ее заморских колоний. Кстати, Ирландия, Шотландия и Уэльс, могут задуматься - а не лучше ли будет для них стать процветающими и самодостаточными европейскими государствами.
        Месье Верн, давайте на этом покончим с политикой, и перейдем к любимой нами литературе. Позвольте рассказать вам анекдот, который был бы сейчас вполне актуален?
        - Расскажите, месье Тамбовцев, - оживился Жюль Верн, - я никогда не слышал раньше русских анекдотов.
        - Итак, - начал я, - Одна дама легкого поведения за немалые деньги, решила, что пора приостановить свой промысел и съездить на курорт отдохнуть. Одевшись как скромная молодая вдова, она села в поезд, и вскоре оказалась на пляже среди пальм. Там она случайно встретилась с состоятельным молодым человеком, который начал настойчиво предлагать ей вступить в отношения, в просторечии именуемые «курортным романом». - Жюль Верн понимающе кивнул
        - Дама посмотрела на молодого человека профессиональным оценивающим взглядом, и спросила, - Месье, скажите, а каков род ваших занятий?
        - Я владелец железной дороги, мадам, - гордо ответил тот.
        - Тогда представьте, месье, - говорит ему дама, - вы приезжаете на курорт, а там вместо пальм и пляжа, кругом паровозы, паровозы, паровозы…
        Жюль Верн долго смеялся, а потом, успокоившись, спросил у меня, - Месье Тамбовцев, а почему вы считаете, что этот замечательный анекдот, так актуален для нашего разговора? С вашего позволения, я буду рассказывать его своим друзьям, от перевода на французский язык он будет еще пикантнее.
        - Месье Верн, просто я, как та дама, целыми днями кручусь в мутных и дурно пахнущих водах международной политики. Я хочу поговорить с великим писателем - а тут опять политика. Вы уж меня извините, я понимаю ваше беспокойство за La Belle France, но поверьте, мы сделаем все, чтобы судьбу Франции решали не банкиры, а простые французы. Но сумеют ли они это сделать - вот в чем вопрос?
        Жюль Верн ничего не смог сказать мне в ответ. Видимо, такая постановка вопроса ему еще не приходила в голову. Было видно, что он пытается сообразить, кто из лично его знакомых мог бы подойти под указанные требования, и не находил ответа. Печально…
        - Молчите, месье Верн? - вздохнул я, - Вот и мы тоже думаем о том же. И пока не находим ответа. Ладно, перестанем говорить о грустном. Лучше посмотрите - какие у нас красивые девушки?
        Жюль Верн обернулся. По посыпанной крупным белым песком дорожке в сторону моря, весело переговариваясь, шли две юные прелестницы, одетые в длинные, до пят, белые купальные халаты. Непременные махровые полотенца висели у них через плечо. Говоря словами восточного поэта, это были: прекрасная роза и юный благоухающий бутон.
        - Кто эти очаровательные незнакомки, месье Тамбовцев? - обратился ко мне Жюль Верн, когда к нему вернулся дар речи. - И что они делают здесь в такой ранний час?
        - Ох уж этот любопытный француз, все ему расскажи да покажи, - подумал я, а вслух сказал, - Месье Верн, вон та девушка которая постарше, с черными вьющимися волосами - Ирина Андреева, мой боевой товарищ, и наша с вами коллега - журналистка и начинающая писательница. Публикуется в «Санкт-Петербургских ведомостях» под псевдонимом «Иван Андреев», с серией очерков «Константинопольские рассказы». Публика в восторге, тираж издания за две недели вырос вдвое. Также, со всей вероятностью, вы имеете честь видеть будущую графиню Лейхтенбергскую, графиню Богарне, и великую княгиню Болгарскую… Но это все еще в будущем. Девочка, которая ее сопровождает, это Ольга - внучка великого русского поэта Александра Пушкина. Находится сейчас у мадемуазель Ирины на воспитании. А что они тут делают? - Просто идут купаться в море.
        - Доброе утро Васильич! - Ирина остановилась рядом с беседкой, - Что это за бородатый дядечка, который сидит рядом с тобой? - это, или Карл Маркс, или Жюль Верн?
        Услышав свою фамилию, француз вскочил со стула, и галантно раскланялся перед нашими чаровницами.
        - Бонжур, месье Верн! - поприветствовала она великого писателя, протянув ему руку. Жюль Верн с чисто французским изяществом поднес ее к губам. Ирина склонила свою прелестную головку в знак уважения и, проследовала дальше к морю. Сделав книксен, Ольга по-французски сказала несколько приветственных слов моему собеседнику, подмигнула мне, и побежала следом за своей старшей подругой.
        - Месье Тамбовцев, - хрипло произнес потрясенный Жюль Верн, - скажите, что они собираются делать?
        Я обернулся. Оставив полотенца и халаты на скамейке, и убрав волосы под купальные шапочки, девушки осторожно ступая босыми ногами по песку, шли к воде. Я пожал плечами,
        - Все нормально, месье Верн, девушки решили начать день с морского купания. И не удивляйтесь - у нас так принято. Если бы я был помоложе, то не поглощал бы сейчас вместе с вами кофе с круассанами, а плавал бы в море вместе с этими прекрасными русалками. На весь день после этого будет прекрасное настроение.
        На Ирине было ослепительно-белое бикини, достаточно смелое даже для нашего XXI века. Ольга же была одета в белый купальник, значительно более скромных форм, напоминающий те, что в наше время использовались для занятий спортивной гимнастикой. Но все равно, для нынешних времен - это неслыханная вольность и смелость. Во времена Турецкой империи за подобное их могли бы и камнями побить. Но те времена уже прошли, и девушки были в полной безопасности. Конечно, в Константинополе еще остались ревнители суровых старых обычаев, но злые урус-аскеры быстро продемонстрировали, что любители бросать камнями в ответ сразу же получают пулю из автомата. Из-за чего поголовье подобных ревнителей резко убавилось. Как говорят на Кавказе, кто бежал - бежал, кто убит - убит.
        - Да, месье Верн, - я посмотрел на часы, - извините, дела. О литературе мы с вами так и не поговорили, только о политике, и о женщинах. Ничего не поделаешь, у нас русских и французов это общая национальная черта. Кстати, месье, вы еще не летали на вертолете?
        - Не довелось, месье Тамбовцев, - отрицательно покачал головой Жюль Верн, - Хотя мне очень бы хотелось.
        - Тогда, месье Верн, - сказал я, - позвольте вас пригласить сегодня вечером, на воздушную прогулку над Константинополем. И еще, адмирал Ларионов просил вам передать, что готов подарить такому замечательному писателю как вы, любой дом из тех, чьи хозяева уже никогда не вернутся в Константинополь. Как вы понимаете - на войне, как на войне. Прекрасные дома стоят в запустении, и ждут новых хозяев.
        - Я с удовольствием принимаю ваше предложение, месье Тамбовцев, - сказал Жюль Верн, поднимаясь из-за стола, - я давно мечтаю о воздушной прогулке. Я уже летал на воздушном шаре, но тут впечатления должны быть куда острее. А над предложением вашего адмирала мне нужно подумать, уж слишком оно неожиданное.
        - Думайте, - я тоже встал из-за стола, - это предложение пока еще остается в силе. А сейчас, позвольте проводить вас до выхода из дворца. Встретимся вечером, на этом же самом месте.
        6 июля (24 июня) 1877 года. Утро. Константинополь. Дворцовый комплекс Долмабахче. Мобильный госпиталь МЧС.
        Подполковник медицинской службы Игорь Петрович Сергачев.
        (Записки военно-полевого хирурга)
        Недаром в народе говорят: «Глаза боятся - руки делают». Постепенно мы довели до ума наш мобильный госпиталь, и он начал работать четко, как часы. Конечно, во многом в этом заслуга нашего коменданта, Дмитрия Ивановича Никитина, и его правой руки - Аристидиса Кириакоса. Не знаю, что бы я делал без них.
        Поток раненых понемногу стих, я нам теперь приходится чаще заниматься такими прозаическими делами, как, лечением инфекционных и хронических заболеваний, оказанием помощи при травмах, и родовспоможением. Теперь к нам прибывают больные со всех концов Югороссии. И даже из-за ее границ.
        Хитрые греки начали даже привозить для нас пациентов из малоазийских островов, вроде Хиоса, и из материковой Греции. А так же из Одессы и Крыма. Мы не отказывали никому, но, греки, зарабатывающие на этом «больничном туризме» неплохие деньги, со временем могли бы забить весь наш госпиталь подобными «туристами», не оставив коек для самих жителей Константинополя. Да и запасы медикаментов у нас были не бесконечными. Надо было искать какой-то выход из создавшегося положения.
        Я доложил обо всем Дмитрию Ивановичу Никитину и своему однокласснику, Шурику Тамбовцеву. Проблема была серьезная, и для ее решения они созвали «военный совет». На нем я изложил свою точку зрения. С одной стороны, негоже отказывать людям, нуждающимся в медицинской помощи. С другой стороны, нас вскоре может просто захлестнуть поток «больничных туристов». Как быть?
        Аристидис Кириакос озвучил точку зрения греков. Дескать, у них у всех хорошо развиты родственные связи, и отказывая в помощи племянникам, кузенам и прочим своякам, мы обидим его земляков. Но, с другой стороны, он согласился с нами, что госпиталь - не резиновый, и запас лекарств - не бесконечен. Аристидис внес предложение - заняться обучением местных медицинских кадров, и наладить производство медикаментов.
        - Но для этого нужны деньги, и немалые, - возразил Никитин. И предложил брать плату за лечение (разумеется, достаточно умеренную), и на эти средства финансировать работу медучилищ и строительство фармацевтических фабрик.
        У меня возникла идея открыть специализированную медицинскую клинику, в которой могли бы лечиться «сильные мира сего», которые болели и нуждались в лечении так же, как и простые смертные. Достаточно вспомнить - сколько коронованных особ умерло от туберкулеза, воспаления легких, менингита и осложнений после неумело проведенного хирургического вмешательства. Наши врачи вполне могут лечить многие болезни, в этом мире считающиеся неизлечимыми, или с большим трудом поддающимися лечению. А сколько можно заработать денег на косметических операциях?! Княгини, герцогини и прочие дамы высшего света готовы будут выложить любые деньги для того, чтобы выглядеть моложе. Вся полученная прибыль от такой спецклиники пойдет в казну Югороссии. И из этих денег можно будет финансировать обучение медработников и строительство больниц, поликлиник и фельдшерских пунктов.
        Моя идея прошла на ура, и Тамбовцев обещал сегодня же доложить о ней адмиралу Ларионову. А я с Никитиным отправился к себе, на ходу решая насущные вопросы работы мобильного госпиталя МЧС.
        И тут произошла встреча, потрясшая меня до самой глубины моей души. С парохода, прибывшего очередным рейсом из Одессы, вместе с прочими пассажирами сошел на пристань пожилой мужчин с небольшой седой бородкой и усами, и огромной лысиной. Лицо его показалось мне знакомым. Я точно помнил, что где-то я его видел, но вот где?
        И тут меня словно ударило током! Господи, так это же Николай Иванович Пирогов! Чтобы понять - что значит Пирогов для военных медиков, можно представить себе встречу математика с Эвклидом или Декартом, физика - с Архимедом или Ньютоном, или астронома - с Коперником или Кеплером.
        Из истории я помнил, что Николай Иванович в это время безвылазно находился в своем имении «Вишня» неподалеку от Винницы. Правда, в нашей истории, в октябре 1877 года он, по просьбе императора Александра II, отправился на фронт, где лично прооперировал десятки раненых русских и болгарских воинов. Несмотря на свой возраст, он на бричке и санях проехал более 700 км, посетив два десятка госпиталей и полевых лазаретов.
        - Добрый день, Николай Иванович, - поздоровался я с великим хирургом.
        Пирогов внимательно посмотрел на меня своими прищуренными добрыми глазами, приподнял в знак приветствия шляпу над головой, и сказал,
        - Добрый день, господин… - он замялся, - не имею чести быть знакомым с вами. Во всяком случае, вы не были не моим пациентом, ни моим учеником. Во всяком случае, и тех и других я всех помню в лицо.
        - Позвольте вам представиться, - я непроизвольно встал по стойке «смирно» перед Пироговым, - Сергачев Игорь Петрович, полковник медицинской службы, начальник госпиталя МЧС Югороссии. По медицинской профессии - ваш коллега - хирург.
        При этих словах лицо Пирогова засияло, многочисленные морщинки разгладились. Он схватил мою руку и радостно затряс ее.
        - Игорь Петрович, вы-то мне и нужны! - воскликнул Пирогов, - я приплыл из Одессы для того, чтобы своими глазами увидеть ваш чудо-госпиталь, о котором ходят удивительные, прямо таки фантастические рассказы!
        - Николай Иванович, - сказал я, - для меня огромная честь быть вашим гидом. Я покажу вам все, что есть в нашем госпитале, и познакомлю с нашими врачами и медперсоналом.
        Несколько часов я водил Пирогова по нашему госпиталю, рассказывая о каждом его отделении, и демонстрируя великому хирургу медицинскую технику XXI века. Николай Иванович был в восторге от увиденного. Он с восхищением смотрел на аппарат «искусственное сердце», не веря, что он может, пусть и временно, заменить пациенту его родное сердце. То же самое испытал Пирогов, когда мы показали ему аппаратуру для искусственной вентиляции легких, рентгеновский аппарат. Он с изумлением смотрел, как с помощью аппаратуры УЗИ наш медик определяет положение плода у беременной и даже его пол. В хирургическом отделении Николай Иванович посмотрел, как проводится операция по резекции желудка. Как настоящий «маэстро скальпеля», он оценил мастерство нашего врача, первоклассную медицинскую технику и возможности, позволяющие делать просто фантастические по тому времени операции.
        Пирогов был ошеломлен рассказом о том, что у нас делаются операции на сердце, и даже конечности, подвергшиеся травматической ампутации, конечно с соблюдением, определенных условий, могут быть снова пришиты к своему месту, и даже полностью восстановить свои функции.
        А самое главное доктора Пирогова провели в лабораторию микробиологии и гистологии и под мощным микроскопом показали весь тот микробиологический болезнетворно-патогенный зверинец, с которым вынужденно соседствует наш организм. Попутно доктору была объяснена роль асептики и антисептики в медицине. Заведующая лабораторией также рассказала Пирогову про антибиотики, и показала стерильную палатку, в которой пока в экспериментальных целях выращивались первые колонии грибков из рода пенициллум.
        Наши медики, узнав, КТО посетил их, восторженно приветствовали великого русского хирурга. Пирогов был ошеломлен этим и обрадован.
        После обхода госпиталя мы прошли в мой кабинет, куда наша прекрасная Мерседес принесла нам прекрасно сваренный кофе по-турецки и восточные сладости. Мы сидели за столом, и беседовали на темы, одинаково понятные медикам и в XIX и в XXI веке. Отведав кофе, и оценив его вкус, Николай Иванович достал из кармана кожаную сигаретницу и попросил у меня разрешения закурить. При виде сигары я нахмурился. И не только потому, что сам не курю, и не одобряю эту вредную привычку, а еще и потому, что курение стало причиной смерти Пирогова. Он умер в 1881 году от рака верней челюсти, вызванного курением. Надо как-то намекнуть Пирогову о том, к чему может привести его пристрастие к табаку. Тем более что это должно случиться всего через четыре года, а значит - опухоль уже наверное начала свое развитие. Во мне заговорил инстинкт врача - обследовать немедленно.
        Видимо, Николай Иванович, заметив, как изменилось выражение моего лица при виде «этой гадости», то есть сигары, которую он держит в руках, извинился, и снова спрятал ее в сигаретницу.
        - Игорь Петрович, - сказал Пирогов, - сегодня я увидел столько всего, сколько не видел за всю свою долгую жизнь. Я хочу просить вашего разрешения поработать немного в вашем госпитале, чтобы узнать хотя бы часть того, что известно вашим замечательным докторам. Мои потребности скромные, и я не доставлю вам больших затруднений своим присутствием.
        - Николай Иванович, - ответил я, - вы можете чувствовать у нас, как у себя дома, и быть у нас столько, сколько вам вздумается. Считайте, что вы патриарх военно-полевой хирургии, и приехали в гости к любящим вас правнукам. Все мои коллеги будут горды тем, что вместе с ними трудится такой гениальный хирург и великий ученый, как Николай Иванович Пирогов.
        Кроме того, мы и так задумывались о том, чтобы открыть при нашем госпитале «Высшие курсы для повышения врачебной квалификации». Русским докторам знания обойдутся бесплатно, иностранцы же будут платить за это удовольствие немалую сумму. С таким авторитетом, как профессор Пирогов, который одним из первых пройдет стажировку в нашем центре, «Высшие курсы» станут самым известным учебным заведением для медиков всего мира!
        7 июля (25 июня) 1877 года. около 10:00, Великое княжество Румыния. Бухарест, железнодорожный вокзал.
        Великая княгиня Мария Александровна.
        После Киева все, что запомнилось мне от этого путешествия, были пыль и жара. Очень душно, невозможно даже приоткрыть окна в вагоне, потому что сухой и горячий ветер бросал в них горсти пыли, и клубы паровозного дыма. Мои крошки все время просили пить, и обливающаяся потом Энн, просто сбивалась с ног. Эти сухие, выжженные жарким летним солнцем степи, они, наверное, похожи на преддверие ада. Но, несмотря на все трудности, мы все, и князья и слуги, были счастливы. Мы ехали каждый навстречу к своей мечте. Меня в Болгарии ждали ПапА и братец Мака, а также мой милый и глупый Фредди. Но, несмотря ни на что, я его все равно люблю.
        Сержа Лейхтенбергского ждала его любимая Ирэн. Он просто сходил с ума от любви к ней. Серж немного не от мира сего. Ему, наверное, надо было родиться лет за триста до нашего времени. Вот, дожил он до двадцати восьми лет холостым, так и не отыскав своего идеала. А потом, вдруг Амур прицелился, и поразил его стрелой прямо в сердце с первого выстрела. То есть, с первого взгляда прекрасных глаз. Нам ли женщинам не понять его страдания.
        Теперь счастье Сержа зависит только от моего ПапА. Если он даст свое разрешение на брак, то князь Романовский, герцог Лейхтенбергский и граф Богарне будет самым счастливым человеком на свете. Если не даст, то тогда Серж станет самым несчастным влюбленным в мире. Мы, потомки императора Николая I, в этом смысле самые бесправные люди, нас выдают замуж и женят исходя из политической целесообразности, а наши чувства в расчет обычно не берутся. Куда легче моей верной Энн Дуглас, и семье ее брата, Роберта Мак Нейла. Ни жениху Энн, ни ей самой, не нужны ничьи разрешения для вступления в брак. Им даже не помешает то, что поручик Бесоев православный, а Энн католичка. Она уже выразила согласие перейти в веру своего мужа. Совет им да любовь.
        Я могу много рассказать Энн о том, что значит быть женой офицера. Ждать из похода. Гадать - жив ли? Рожать детей, когда мужа нет рядом, и все время надеяться на лучшее. Но Энн сильная, как и все горцы, она выдержит. Роберту Мак Нейлу, как мне по секрету сказал Серж, уже никогда больше не быть рыбаком. Как только его жена выздоровеет, он готов отдать все силы для борьбы за свободу своей Шотландии, порабощенной англичанами. Конечно, делать это он будет под руководством опытных югоросских специалистов по тайной войне, и тогда Виктории предстоит с утра до вечера исполнять гимн: «Боже, спаси королеву», потому, что никто другой ее уже не спасет.
        Когда я подумала об Энн и семье ее брата, которым предстоит отправиться дальше, в столицу Югороссии, то у меня в голове стал складываться ПЛАН. Серж Лейхтенбергский, который тоже направляется в ту сторону, при этом почему-то использовал глагол «лететь». Я думаю, что это у него от большой любви к мадмуазель Ирине, из-за чего он летает, как на крыльях. Мой ПЛАН заключался в том, чтобы упросить ПапА разрешить мне вместе с Фредди посетить Константинополь. Я хочу лично встретиться с господами Ларионовым, Бережным и Тамбовцевым, и поблагодарить этих замечательных людей за то участие, которое они приняли в судьбе моей семьи. Да, кстати, Минни, которая тоже едет с нами на юг, обязательно должна посетить этот город. У маленького Георгия подозрение на чахотку, так что, скорее всего, обследовать и лечить его будет тот же врач, что и супругу Роберта Мак Нейла.
        Бухарест, как выразился Серж, был одной «большой деревней». Жара еще не наступила, но солнце уже палила так, будто сговорилось с моей свекровью. Кстати, всю дорогу адъютант Сержа покупал на вокзалах ситро в бутылках, а потом, через час-два, приносил его нам женщинам восхитительно холодным, что в такую жару было настоящим чудом. Мы с Минни долго пытали посмеивающегося Сержа, который и был инициатором этой проказы, но он только посмеивался и отвечал нам странными словами: «Я не волшебник, я только учусь». Потом сжалился, и рассказал в чем секрет. Оказывается, что бутылки с ситро, обернули самым обычным полотном, смоченным в мокрой воде. Потом плетеные веревочные сетки с такими бутылками вывешивали за окно вагона. Важно, чтобы в этом случае поезд двигался. И вот фокус - проходит какое-то время, и полотно становится сухим, а ситро холодным. Я так ничего и не поняла из его объяснений про «охлаждение испарением», но совершенно точно, что этот впечатляющий трюк ему подсказали выходцы из России 2012 года. Интересно, а если мою свекровь завернуть в мокрое полотно и выставить на ветер, сможет ли это хоть
немного остудить ее пышущий злобой желчный характер. Хотя, наверное, это уже будет слишком жестоко. Вот миссис Вильсон это совсем другое дело…
        На Бухарестском вокзале нас встречал сам ПапА со своей свитой, как мне шепнул на ухо Серж, именуемой остряками «Золотой ордой». Среди свиты я сразу заметила высокую статную женщину средних лет, одетую в строгое серое платье. Как сказал мне Серж, это была собственной персоной полковник Антонова, посол Югороссии в Ставке моего ПапА и министр по связям с Российской империи в правительстве Югоросии. Также он сказал, что где-то здесь должен быть канцлер Югороссии, господин Тамбовцев… Только этот человек не любит лишнего блеска и суеты, и появляется только тогда, когда он действительно необходим.
        Поезд остановился так, что красная дорожка оказалась прямо у дверей нашего вагона. Оркестр заиграл торжественный марш, и выстроенные на перроне солдаты взяли ружья «на караул».
        Мы с Минни вышли из вагона, позади нас няни вели наших детей. Дул сухой горячий ветер, но меня почему-то сразу бросило в пот. Было видно, что ПапА искренне счастлив моему чудесному избавлению из плена. Теперь у него и его друзей развязаны руки, чтобы сделать моей гадкой свекрови что-нибудь по-настоящему неприятное. Папа крепко обнял Сержа Лейхтенбергского, и тут же огорошил его новостью о том, что он хотел бы в самое ближайшее время сделать его Великим Князем Болгарии. А потом подсластил пилюлю, дав свое согласие на брак с мадмуазель Ириной.
        Госпожа Антонова тепло приветствовала меня с моими крошками, и Минни, сказав, что очень рада тому, что все прошло успешно. Всегда приятнее спасать людей, чем потом мстить за них. С точки зрения человека, которого спасли, не могу не согласиться с этим глубокомысленным замечанием.
        Потом мы сели в кареты, и отправились в Ставку ПапА, которая, в очередной раз переехав, находилась в местечке Свиштов, сразу же за переправами через Дунай. По дороге ПапА сказал мне, что они по праву победителя заняли место, где квартировался совсем недавно турецкий главнокомандующий в Болгарии Осман Нури паша. По бегающему взгляду и легкому замешательству я поняла, что мой шаловник ПапА занял не только место, на котором находилась ставка его главного противника, но и опустевшее место в постели какой-нибудь восточной красавицы. Пусть! МамА уже все равно, а эту противную графиню Юрьевскую я не люблю, и я даже рада, что известие о похождениях ПапА должны ее сильно позлить. Забегая вперед, скажу, что в Ставке я увидела нынешнюю пассию моего ПапА. Да, рядом с Фирузой-ханум, графиня Юрьевская выглядит, как-то весьма бледно.
        До переправ мы добрались уже к вечеру. За это время я все-таки упросила ПапА разрешить нам с Фредди совместную поездку в Константинополь. Вы не представляете даже - каких трудов мне это стоило. Кроме того, я узнала, что мой милый и любимый брат Мака, сейчас командует сводным кавалерийским корпусом, и уже находится на полпути к Софии. Рассказал мне ПапА и о том, как в болгарских селах наших солдат забрасывают букетами, а проезжающие там пушки превращаются в повозки торговцев цветами.
        У переправы мы остановились. Прямой, как стрела, широкий плавучий мост, на котором спокойно могут разминуться две кареты, был забит войсками. Туда, за Дунай, батальон за батальоном шла наша армия. Посмеиваясь, ПапА рассказал нам с Минни о хитроумном полковнике Бережном, который, аки Одиссей, обманул турок, и возвел аж три моста через Дунай за одну ночь. Теперь басурманы уверены, что урусам помогают могущественные джинны, способные одним мановением руки стирать с лица земли целые армии, и возводить на ровном месте города. А посему, теперь все их отряды перед русским воинством разбегаются с визгом кто куда. Как сказал ПапА, в этой кампании турецкие солдаты пока что отметились не какими-либо подвигами, а страшными зверствами и повальными грабежами.
        Вот, через мост закончил проходить очередной батальон лейб-гвардии Финляндского полка. Я вспомнила куплет из смешной, и немного неприличной песенки о полках русской армии «Журавель», которую, подвыпив, любил распевать командир Собственного ЕИВ конвоя Петр Александрович Черевин. Вот, что он пел про финляндцев:
        А какой полк самый бл…кий?
        Это гвардии Финляндский…
        Солдат, стоящий у въезда на мост, махнул флажком, и головной десяток императорского казачьего лейб-конвоя начал спускаться к реке. Вслед за ними тронулись и кареты. Ехать по этому мосту было куда приятнее, чем по совершенно разбитым румынским дорогам.
        Мой милый и глупый Фредди встречал нас в Ставке. Действительно, он выглядел, скорее, как почетный гость. Никакой охраны рядом с ним не было видно. После того, как он обнял и перецеловал наших крошек, мы прошли в отведенный нам шатер, ранее принадлежавший тому самому Осман паше, и он начал мне рассказывать о своих злоключениях. Оказывается, слова о полетах не были просто метафорой. Он сам два раза летал в грохочущих железных машинах югороссов, именуемых вертолетами. Первый раз - когда после гибели корабля его выудила из воды одна такая машина, и доставила на борт югоросского крейсера «Москва». И второй раз, когда они, вместе с моим братцем, графом Шуваловым и Сержем Лейхтенбегским, летели из Константинополя в Плоешти. С тех пор в Дунае утекло много воды.
        В этот момент к нам в шатер заглянул адъютант Сержа, и сказал, чтобы мы собирались. Через час придет борт из Константинополя. Выгрузив здесь все необходимые грузы для миссии Югороссии на обратном пути он заберет всех нас. то есть семью Мак-Нейлов, Энн, Сержа с адъютантом, а также меня, Фредди, Минни, и наших малюток. Получается прямо какой-то летающий Ноев ковчег. Кстати, Роберту Мак-Нейлу ПапА прямо на вокзале вручил солдатский георгиевский крест за храбрость.
        Я думала, что наше путешествие на подлодке было самым невероятным чудом. Так вот, я ошибалась. Полет на вертолете далеко превзошел все впечатления от подводного путешествия. Мы поднялись на высоту больше четырех верст, мои крошки визжали, сначала от страха, потом от восторга. Минни сидела, вцепившись в сиденье побелевшими от напряжения пальцами, двухлетняя Ксения мирно посапывала на руках у няни, а сыновья Минни: девятилетний Николай и шестилетний Георгий, приникли к иллюминаторам, расплющив носы о стекло. А посмотреть было на что. Больше нигде, ни за какие деньги никакие царственные особы не смогут увидеть то, что довелось увидеть нам. Мак-Нейлы и Энн изо всех сил старались сохранять выдержку и невозмутимость. Лишь Серж и Фредди имели вид бывалых путешественников и знатоков. Когда Минни затошнило, мой муж галантно подал ей специальный бумажный пакет. Закат застал нас на полпути, прямо над горами. Удивительнейшее зрелище, ни один художник не придумает такого буйного сочетания красок и форм. Даже Минни отвлеклась от своих страданий, и с интересом стала смотреть в иллюминатор.
        В Константинополь мы прибыли уже в полной темноте. Набежавшая обслуга похватала наши вещи, крошек, и нас с Минни и Фредди, и препроводила всех в апартаменты. Серж, наскоро попрощавшись, сказал, что у него срочные дела… Знаем мы эти дела.
        Семью Мак Нейла люди в военной форме проводили в госпиталь, а Энн пока осталась при мне - поручик Бесоев еще не прибыл со своего задания. Правда, сразу же после приземления, один из сослуживцев поручика передал Энн от него подарок - пару серег и колье, сказав, что это только задаток - подарок от братьев по оружию. А кольцо из этого комплекта поручик по возвращении хочет вручить сам. Надо было видеть счастливые глаза моей милой Энн.
        Уставшие, и совершенно разбитые, мы кое-как умылись, и тут же повалились на мягкие перины, оставив все дела на завтра. Недаром ведь говорят, что утро вечера мудренее…
        7 июля (25 июня) 1877 года. Бухарест. Столица Великого княжества Румынского.
        Тамбовцев Александр Васильевич.
        «Уж послали, так послали…» Хорошо, что в Бухарест, а не в пешее эротическое путешествие. Причем, послал меня в столицу тогдашнего румынского княжества (точнее, объединенных княжеств Валахии и Молдавии) сам адмирал Ларионов. Поручение важное - встретить в Бухаресте тех, кто довольно успешно провернул спецоперацию в Эдинбурге, целью которой было освобождение дочери императора Марии Александровны и ее деток.
        Не знаю, что из этих деток вырастет в этом времени, но в том одна из них, Виктория-Мелита, повзрослев, станет женой брата императрицы Александры Федоровны, герцога Эрнста-Людвига Гессенского. Все бы ничего, но в декабре 1901 года она развелась с мужем, обвинив его в гомосексуализме. И это несмотря на то, что от этого брак у Виктории и Эрнста родилось двое детей. После развода она пустилась во все тяжкие. В конце концов, Виктория сошлась со своим кузеном, Великим князем Кириллом Владимировичем. Да-да, тем самым, который за день до отречения Николая II привел к Таврическому дворцу свой Гвардейский флотский экипаж, и с красным бантом на груди заявил, что готов служить революции.
        Во многом это предательство Кириллом своего царственного кузена было подготовлено его женушкой, которая, так и не научившись как следует говорить по-русски, распространяла сплетни о Николае II и Александре Федоровне, мутила, как могла, воду, рассчитывая протолкнуть своего мужа на российский трон, и самой стать императрицей. Она же уговорила Кирилла в августе 1924 года провозгласить себя «императором Всероссийским Кириллом I». Глава Дома Романовых в изгнании Великий князь Николай Николаевич с прямотой старого кавалериста, назвал Кирилла «царем Кирюхой, предводителем банды пьяниц и дураков». Будем надеяться, что в нашем времени детишки Марии Александровны и герцога Эдинбургского вырастут нормальными людьми.
        Гораздо больше, чем Великая княгиня и ее потомство, меня заинтересовали ее помощники, шотландцы, которые помогли нам успешно провести эту спецоперацию. Роберт Мак-Нейл мне понравился. Хороший мужик, настоящий горец, упрямый и смелый. Как я слышал, клан Мак-Нейлов испокон веков жил на Гебридских островах, и цитаделью их был старинный замок Кисимул, которому более тысячи лет. К тому же клан сей скорее не шотландский, а ирландский. Нейлы в свое время были правителями Ольстера.
        А вот это очень интересно! Если порыться в фамильных связях Роберта - а они у шотландцев и ирландцев всегда были крепкими, - можно попробовать устроить англичанам «Ольстер», как и в нашей истории. К тому же, как мне рассказал Роберт при личной беседе, его род всегда был сторонников якобитов - яростных противников протестантов и английских королей из Ганноверской династии.
        Я полагаю, что королеве Виктории пора бы обзавестись своим домашним «геморроем» - вялотекущей гражданской войной в Шотландии и Ирландии. Ну, а мы, постараемся помочь «свободолюбивым народам этих стран в борьбе с британским империализмом и колониализмом». Надо как следуем поработать с этим Робертом Мак-Нейлом. Правда, сейчас он в основном озабочен излечением своей супруги, которая больная туберкулезом. Отправим его с супругой и детьми в Константинополь. Там наши медики из госпиталя МЧС помогут ей вылечиться. Тем более, что климат Принцевых островов в Мраморном море гораздо полезней для чахоточников, чем сырой воздух залива Ферт-оф-Форт.
        Понравилась мне и сестра Роберта, Энн Дуглас. Симпатичная девица, умная, находчивая. Достаточно развитая, умеет читать и писать. Да и характер у нее покладистый. До меня дошли слухи, что на нее положил глаз Николай Арсеньевич Бесоев. А что, пара будет хоть куда! Осетин и шотландка. Два горца, характеры - уйди вон. Но именно такие люди, бывает, и создают самые счастливые пары. Ну, даст Бог, все будет хорошо, и наш Николай пригласит меня в самое ближайшее время на свою свадьбу.
        С Энн я решил переговорить чуть попозже. Чету герцогов Эдинбургских с детишками, всех Мак-Нейлов с Энн Дуглас, Цесаревича с супругой и детьми (среди них и будущий император Николай II, которому сейчас всего девять лет), и герцог Лейхтенбергский, вместе с царем выехали в Ставку, а там погрузились в вертолет, и улетели в Константинополь. А я остался в Бухаресте, чтобы утрясти кое-какие свои делишки.
        И тут я познакомился с одним интересным человеком, о котором я много читал еще в нашем времени, но вот здесь, в этой румынской дыре, сподобился увидеть своими глазами.
        Проходя мимо железнодорожного вокзала, я обратил внимание на санитарный поезд, стоявший у перрона. На него с подвод, прибывших с фронта, грузили лежачих раненых на носилках. Ничего особенного, обычные военные будни. Необычным мне показалось другое.
        Из паровоза, прицепленного к санитарному поезду, вылез импозантный мужчина в щегольском костюме в полоску, в цилиндре, который… вытирал паклей замасленные пальцы.
        - Ваше сиятельство, - крикнул из паровозной будки машинист, - теперь все в порядке! Благодарствую, золотые руки у вас, не каждый бы паровозный механик нашел бы неисправность.
        Я присмотрелся к странному человеку, которого машинист назвал «Вашим сиятельством». Лицо очень запоминающееся. Породистое, с внимательными умными глазами, с клочком волос на подбородке, делающим его похожим на карикатурного «Дядю Сэма». Я узнал его. Действительно, человек, который мог, что называется, с завязанными глазами мог найти неисправность в паровозе любой системы, имел право на титул «Сиятельство», так как по происхождению был настоящим Рюриковичем - он вел свой род от князей Стародубских.
        - Хэлло, мистер Джон Мэджилл, - поздоровался я с князем Хилковым. - Похоже, что вы не забыли навыки, полученные вами во время работы в Англо-американской Трансатлантической компании. Для несведущих поясню, что под именем Джона Мэджилла человек, окончивший Пажеский корпус, в САСШ кидал лопатой уголек в топку паровоза.
        - Хэлло, мистер… - князь Хилков посмотрел пристально на меня, - мы разве с вами встречались во время моей работы за океаном?
        - Михаил Иванович, - сказал я, - мы с вами не знакомы. Хотя я слышал о вас столько хорошего, что для меня возможность лично познакомиться с вами - большая часть. Позвольте представиться - Тамбовцев Александр Васильевич, в настоящее время я являюсь канцлером Югоросии. Во всяком случае, мое руководство считает меня таковым.
        - О, так вы из Югороссии, - воскликнул изумленный князь Хилков. - я столько слышал о вас былей и небылиц, что просто счастлив, встретив человека ОТТУДА… Причем, государственного деятеля такого ранга.
        - Я знаю, что вы, Михаил Иванович, в настоящее время являетесь уполномоченный Российского общества Красного Креста при санитарном поезде, - сказал я, - причем, этот поезд находится под патронажем цесаревны Марии Федоровны.
        - Именно так, - ответил мне князь Хилков. - Правда, в медицине я разбираюсь весьма посредственно. Но, благодаря моему опыту в эксплуатации паровозов и вагонов, наш поезд добирается до самых забытых богом полустанков, где раненые уже отчаялись получить надлежащую медицинскую помощь.
        Неожиданно мне в голову пришла мысль пригласить князя к нам, в Константинополь. Я знал, что со временем он станет министром путей сообщения, при нем в России будет построен Транссиб. Его деятельность во время русско-японской воны оценили даже противники России. Британская газета «Таймс» писала: «…князь Хилков является для Японии более опасным противником, чем военный министр А.Н. Куропаткин. Он знает что делать, а самое главное - как делать. При нем Сибирская магистраль стала работать очень эффективно, а ее служащие демонстрируют высокий профессионализм. Если и есть человек в России, способный более чем кто-либо другой помочь своей стране избежать военной катастрофы, то это именно князь Хилков…».
        Он заботился о развитии не только железнодорожного транспорта. Князь был активным сторонником автомобилизации страны и предрекал автомобильному транспорту большое будущее. Его подпись стоит под постановлением от 11 сентября 1896 года «О порядке и условиях перевозки тяжестей и пассажиров в самодвижущихся экипажах». Этот документ официально разрешил массовое использование автомобиля в качестве пассажирского и грузового транспорта. Именно с этого дня начинается история автотранспортной отрасли России.
        Михаил Иванович с радостью согласился на мое предложение. Он попросил дать ему пару часов на улаживание текущих дел. Я назначил ему рандеву у нашей посадочной площадке, куда за мной ближе к вечеру должен был прилететь вертолет из Константинополя.
        «Искры свободы»
        8 июля (26 июня) 1877 года. Рассвет, Югороссия. Константинополь, дворец Долмабахче.
        Великая княгиня Мария Александровна.
        Меня разбудили первые лучи восходящего солнца, пробивающиеся через приоткрытое окно. Легкая кисейная штора развевалась свежим утренним ветерком. Был слышен плеск волн, и что-то еще. Я прислушалась. Где-то недалеко пели. Песня была незнакомой, но красивой:
        Утро красит нежным светом
        Стены древнего Кремля
        Просыпается с рассветом
        Вся российская земля
        Кипучая, могучая, никем непобедимая…
        Некоторое время я не могла вспомнить, где я нахожусь. Это ничуть не напоминало, мрачный, словно сказочная пещера Кощея Бессмертного, дворец-тюрьму «Холируд». Да и ни один из наших петербургских дворцов это не было похоже… Нигде вас не разбудят песней на рассвете. Тем более, что в Петербурге сейчас рассветы встречаются с закатами, и солнце всего на полчаса слегка ныряет за горизонт.
        Гуляющий по комнате ветерок пах морем. Но этот запах был не такой, как от залива Ферт-оф-Форт в Шотландии, на берегу которого находилась моя личная тюрьма, и не такой, как от Финского залива у нас в Петербурге. Накинув заранее приготовленный легкий Энн халат, я выглянула в окно. За окном была видна белокаменная набережная, а за ней теплое море, и восходящее солнце, встававшее из розовой дымки над противоположным берегом, то ли залива, то ли пролива.
        И тут я вспомнила! Пролив называется Босфором, а город - Константинополем, страна же - Югоросией. Дворец, в котором мы сейчас находились, именовался Долмабахче. В прошлом он был резиденцией турецких султанов, а сейчас в нем размещается правительство Югоросии. Я обернулась, - мой Фредди спал, свернувшись калачиком, и уткнувшись лицом в пышный персидский ковер, занавешивающий всю стену. Ночью мы проснулись, и немного… Ну, вы понимаете… Ведь мы так давно не были вместе. Я по нему скучала, и он, наверное, тоже. Сейчас его не разбудить даже пушкой, а не каким-то там солнышком или ветром.
        Я еще раз осмотрела комнату. Так, вон мое утреннее платье, это, наверное, Энн для меня приготовила. Зато исчез мундир офицера британского флота, принадлежавший Фредди. Правда сказать, после того как Фредди прямо в нем искупался в море, его состояние оставляло желать лучшего. Вместо него, на плечиках висел, темно-синий костюм-тройка, в комплекте с галстуком и белой рубашкой, своим видом внушающий мысли о надежности и солидности его обладателя. Что-то еще. Ах да, конверт на журнальном столике. Странно. И тут я вспомнила, что я еще Императорское и Королевское Высочество, а не какая-то дама из провинции. Мне даже не надо повышать голос, - Энн?!
        Служанка мгновенно возникла на пороге нашей спальни, будто материализовалась из воздуха, - Да, миледи, я слушаю вас.
        - Сюда кто-нибудь входил? - задав этот вопрос я почувствовала, что краска стыда бросилась мне в лицо.
        - Только я, миледи, - склонила голову Энн, - я распаковала ваш чемодан, и приготовила утреннее платье. Потом пришли от мистера Ларионоффа, принесли письмо для вас, и костюм для милорда. Очень вежливый молодой человек, миледи, жалко, что не офицер. Он забрал британский мундир милорда, и сказал, что он - костюм - больше годится для того чтобы им мыли пол… Кроме того, не стоит дразнить людей британским мундиром. Ведь вы здесь инкогнито. И если дочь русского императора люди будут носить на руках, - Энн хихикнула, - то с сыном британской королевы могут поступить, скажем так, невежливо…
        - Спасибо, Энн, - кивнула я, и взяла со столика конверт. На нем было написано четким печатным шрифтом - казалось, будто надпись делали в типографии: «Ее Императорскому и Королевскому Высочеству, Марии Александровне». На обратной стороне конверта стояла печать с каким-то странным двуглавым орлом. Конверт был заклеен прозрачной лентой.
        Я взяла со столика красивый костяной нож для разрезания бумаг, и вскрыла конверт. То, что было внутри, можно было скорее назвать запиской, а не письмом: «Контр-адмирал Ларионов сразу после завтрака приглашает ее Императорское и Королевское Высочество, с детьми и супругом, на прогулку по набережной и парку». И подпись: «Виктор Сергеевич Ларионов».
        - Энн, - строго спросила я, - сразу после завтрака нас приглашает на прогулку адмирал Ларионов. Ты не знаешь, когда тут завтрак?
        Энн опустила глаза, - Миледи, завтрак уже принесли. Как только я услышала, что вы встали, я взяла на себя смелость, и сразу позвонила на кухню.
        - Что ты сделала? - переспросила я, - Мне не понятно, что такое - «позвонила»?
        Энн вздохнула, - Миледи, еще вчера, когда вы заснули, там в приемной мне показали три кнопки. Одной из них можно вызвать охрану, другой - заказать обед, завтрак или ужин, а третьей - вызвать горничную, чтобы она сделала уборку в апартаментах…
        - Энн, ты умница, - улыбнулась я, и ласково поцеловала ее в румяную щечку. Потом добавила, - Вели подавать завтрак. И что с моими малютками?
        - Миледи, - сказала Энн, - Им тоже принесли поесть - подогретые сливки и выпечку. Сладостей совсем немного. Я покормлю их, пока вы с милордом будете завтракать.
        Потом она негромко сказала - Мария?! - и на пороге нашей спальни появилась высокая смуглая девица, явно гречанка, с большим серебряным подносом в руках. Я обрадовалась, что мой супруг спит, отвернувшись лицом к стене, и не видит этого буйства природы, носящее тоже имя, что и я. Я слышала, что мой глупый Фредди бегает за каждой юбкой. Своим темпераментом он мне чем-то напоминает молодого эрдель-терьера. Но здесь и в России я - Ее Императорское и Королевское высочество, а он - всего лишь мой супруг, и отец моих детей. Поэтому я разглядывала вошедшую девицу не как возможную соперницу. Смуглое миловидное лицо с аккуратно наложенным макияжем, непривычно короткая стрижка (как потом я узнала - она называется каре), высокая грудь, узкая талия, бедра нормальных пропорций, ноги кажущиеся невозможно длинными, и начинающимися прямо от шеи. Но женским чутьем мне стало понятно, что это искусство портного, сумевшего воплотить контур женской фигуры одной плавной линией. Узкое черное платье с вырезом, закрытым белой вставкой из-за чего не видно груди. В глаза бросался подол юбки, укороченный до середины икры.
Довершали впечатление черные чулки и какая-то обувь античного вида с обвивающими голень ремешками. Девица дала на себя полюбоваться, потом молча поставила на стол поднос, поклонилась, отчего ее грудь тяжело колыхнулась, развернулась и вышла.
        Я перевела дух. Отвечая на мой невысказанный вопрос, Энн прошептала, - Они здесь все такие, Миледи. Я их видела.
        - Да, - подумала я, - Фредди придется тяжело. Но сейчас самое главное - разбудить этого соню.
        Завтрак был чисто английским: кофе, булочки, и восточные сладости. Только кофейник был почему-то маловат, и чашки для кофе больше похожи на наперстки. А, кроме него, на подносе был еще графин с холодной водой… Так, это же кофе по-турецки, пить его, так как пьют кофе в Англии, просто невозможно из-за его невероятной крепости. Только малюсенькими глотками, и только запивая водой. А лежебоку-мужа пора поднимать,
        - Фредди, вставай. - я чуть повысила голос, - А то Энн вытряхнет тебя из постели… Ты пропустил такое зрелище…
        Примерно через час мы с Фредди и детьми спустились в сад. К моему удивлению, подаренный адмиралом костюм действительно придавал Фредди эдакую неброскую солидность, делая его в сто раз более принцем, чем мундир с золотым шитьем и треуголка с перьями. Я попросила мужа погулять с детьми по саду - все равно он не знает русский язык, и во время моей беседы с адмиралом Ларионовым будет просто статистом. К тому же, и мы с адмиралом будем чувствовать себя неловко, беседуя в присутствии человека, который нас не понимает.
        На скамеечке у выхода из дворца нас ждал невысокий грузноватый мужчина в мундире незнакомого покроя. Я поняла, что это и есть адмирал Ларионов - его фотографию мне показывала госпожа Антонова в ставке моего ПапА. Вот он какой - покоритель Османской империи, освободитель Константинополя, контр-адмирал, и Верховный правитель Югоросии.
        Увидев нас, он не спеша встал и сделал несколько шагов нам навстречу,
        - Ваше Императорское Высочество, я рад, что вы нашли время, чтобы посетить нас с визитом, - адмирал говорил заученные стандартные фразы, предусмотренные придворным этикетом, а глаза его смеялись. И тут я вспомнила все те мерзости, что британская пресса писала о югороссах. И что они насилуют всех женщин подряд, и что убивают младенцев, и еще такое, о чем даже вспоминать было противно… В общем, фантазия британских писак была просто неисчерпаема.
        - Не стоит, благодарить, господин контр-адмирал, - ответила я на его приветствие легким кивком, - дочь императора Александра II не забудет то, что было сделано по вашему приказу для спасения ее жизни. Я знаю, что это было ваше распоряжение, в ответ на личную просьбу моего старшего брата, которое блестяще исполнили люди вашего полковника Бережного и нашего графа Игнатьева. Я слышала, что мой отец хотел пожаловать вас титулом Светлейшего князя, а вы отказались. Скажите, почему?
        - Ваше Императорское высочество… - начал было адмирал, но я его перебила, - Виктор Сергеевич, можно мне так вас называть? - он кивнул, и я продолжила, - Чтобы не осложнять наше общение, давайте отложим в сторону все эти формальности. Вы будете для меня «Виктор Сергеевич», а я для вас - «мадам» или «Мари». Хорошо?
        - Хорошо, - кивнул адмирал, - Так вот, Мари, отказался я потому, что кошку перьями не украсишь. Воспитан я совсем по другому, и все эти титулы для меня пустой звук. - он так легко отмахнулся от титула, ради которого многие придворные были готовы разбиться в лепешку. После этих слов мое уважение к этому человеку стало еще сильнее.
        - Кроме того, - продолжил контр-адмирал, - мы выручали вас, не только потому что вы дочь русского императора. Это была главная, но не единственная причина. Одна из них - желание показать королеве Виктории, что у и в ее «старой доброй Англии» мы можем делать все, что захотим. Кроме того, возможно, что Шотландия вспомнит о том, что она была когда-то независимой, и ей понадобиться своя династия…
        Словом, как бы то ни было, мадам, а вы с детьми на свободе и в России. Здесь, в Константинополе, вы можете чувствовать себя как дома в Петербурге. После турецкого владычества осталось множество брошенных дворцов, которые ждут новых хозяев. Выбирайте любой, обзаводитесь прислугой и он ваш. Здесь вы будете на безопасном удалении от вашей свекрови.
        - Воистину царское предложение, - кивнула я, - я посоветуюсь с мужем, и вполне возможно, что воспользуюсь им.
        В этот момент мимо нас на тонких высоких каблучках пробежала еще одна девица. Несмотря на русые волосы и белое платье несколько иного, более строгого покроя, она казалась копией утренней горничной. Проходя мимо нас, девица склонила голову и поздоровалась, - Доброе утро, Виктор Сергеевич.
        - Доброе утро, Верочка, - кивнул в ответ адмирал, - Как дела?
        - Спасибо, Виктор Сергеевич, хорошо, - ответила Верочка, оглядываясь, - я спешу! - и цоканье каблучков растаяло вдали.
        Я подумала про себя, - Видимо Энн была права, тут такие красотки водятся на каждом шагу. Надо будет узнать адрес портного, который шьет такие замечательные платья. Конечно, в Петербурге, такое не поносишь… Хотя, поговаривают, что югоросская мода там становится популярной. Тут главное - не перебарщивать.
        - Куда мы идем, Виктор Сергеевич? - спросила вдруг я, когда тропинка в очередной раз повернула, и мы оказались перед рядами больших палаток установленных в тени раскидистых деревьев. Чуть дальше деревья кончались, и были видны множество полуобнаженных людей копошащихся на обгорелых развалинах.
        - А мы уже пришли, мадам, - адмирал указал на палатки, - мне сказали, что вы беспокоитесь за здоровье ваших детей. Впрочем, их сюда вы можете привести и попозже, а пока же, после всех злоключений, вам неплохо бы пройти обследование. Жизнь рядом с такой мегерой, как ваша свекровь, не может не сказаться на вашем здоровье. Вот это наш знаменитый госпиталь, где по слухам воскрешают даже мертвых, а вон там нас ждет мой хороший друг, добрый доктор Сергачев.
        9 июля (27 июня) 1877 года. Пляж к западу от города Билокси, рядом с усадьбой Бовуар, штат Миссисипи.
        Майор армии Конфедерации Оливер Джон Семмс.
        Лодка подошла к берегу, и ее нос вылез на белый песок. Я тепло попрощался со своими провожатыми и соскочил на землю родного Юга. Да, это не мой штат, Алабама немного восточнее. Но это та земля, за которую я проливал свою кровь. Все эти годы я с горечью думал, что это все было зря, хотя ни капельки не сожалел о том, что я встал тогда на защиту нашей молодой республики. И вот теперь появился шанс, пусть и чуть запоздалый, но вполне реальный.
        Лодка моих спутников, с которыми я успел сдружиться во время четырехдневного пересечения Атлантики и Мексиканского залива, уже летела на всех парах обратно к «Северодвинску». Ровно через две недели они вернутся на то же место, чтобы забрать меня и моих спутников. На всякий случай, мне выдали черный ящичек под названием «рация», с помощью которого я смогу вновь связаться с ними, когда они подойдут к этим берегам. «Северодвинск» будет ждать меня ровно четыре дня, после чего вновь уйдет в глубины Атлантики, с нами или без нас. Если без нас, то нам придется добираться своим ходом в Марсель, а оттуда уже в Константинополь. Но будем надеяться на лучшее.
        Меня поразил «Северодвинск», внешне так непохожий на подводный корабль «Наутилус», так красочно описанный мсье Жюлем Верном. Ни тебе картин, ни позолоты, ни роскошной мебели. Но зато сходство с легендарным вымышленным подводным кораблем капитана Немо было в необыкновенно сплоченной команде. В технике я понимаю очень мало, но то, что мне показали, находится за гранью воображения. Эта огромная черная сигара несется с тридцатиузловой скоростью на глубине сто футов, где нет ни штормов, ни ураганов, и может играючи уничтожить любой современный военный корабль. И самое страшное, что ни у одной страны нет, и в ближайшее столетие не появится, оружия, которое могло бы хоть как-нибудь бороться с этим монстром. И поэтому радует, что эти югороссы полностью на стороне нашей Родины.
        Капитан Верещагин, офицеры и матросы «Северодвинска» оказались людьми весьма образованными, и интересными собеседниками. Если учесть, что их оружие превосходит наше в намного большей степени, чем наше превосходит оружие индейцев, я боялся, что и их отношение к нам будет сродни нашему отношению к несчастным краснокожим. Поэтому для меня было шоком, когда они с нескрываемым уважением говорили про моего отца, про мою собственную скромную военную карьеру, и даже про «Х. Л. Ханли», нашу субмарину, потопившую корабль северян «Хаусатоник» и потом, к сожалению, пропавшую без вести.
        Но теперь «Северодвинск» ушел по своим делам в неизвестном направлении, а мне нужно выполнить поручение моего отца и мистера Тамбовцева. К счастью, меня высадили там где надо - до усадьбы Бовуар, где ныне живет Президент Дэвис, несколько сотен ярдов, территория усадьбы начинается как раз за теми пальмами. Я там уже один раз успел побывать, незадолго после войны, в гостях у Джемса Брауна, который и построил эту усадьбу. Теперь же она принадлежит Саре Дорси, которая пригласила Президента Дэвиса с супругой и детьми поселиться у нее.
        И вот передо мной прекрасное здание центральной усадьбы. Негр-мажордом справляется о моем имени и просит меня подождать. Через две минуты, из дверей выходит седая, но весьма миловидная женщина.
        - Майор Семмс! Ваш визит - большая честь для моей скромной персоны! Заходите, вы здесь желанный гость! Не угодно ли вам выпить стаканчик портвейна? Знаете, я на старости лет пристрастилась к сему благородному напитку из далекой Португалии.
        - Благодарю вас, Миссис Дорси, - галантно поклонился я, - с удовольствием. Но мне хотелось бы поговорить с Президентом Дэвисом.
        Миссис Дорси глубоко вздохнула, - О, наш Президент отказался поселиться в главном здании. Он живет в домике, который вы увидите, если пройдете за правый торец усадьбы. Видит Господь, я упрашивала его и первую леди поселиться в апартаментах на втором этаже, которые намного больше подходят для президента и его супруги. Но он не только отказался, увы, он настаивает на том, чтобы платить мне по пятьдесят долларов в месяц. Видит Господь, он весьма стеснен в деньгах, но для него это вопрос чести. - вдруг она задумчиво посмотрела на мою скромную персону, - Майор, а у вас есть где остановиться в Билокси? Нет? Тогда прошу вас, оставьте свой чемодан, и Джек распорядится о том, чтобы вам приготовили комнату. И чтобы вам привели коня на время вашего пребывания в Билокси. Пожалуйста, не отказывайтесь. Для меня это не просто гостеприимство, а и возможность хоть как-то погасить часть моего священного долга перед людьми, рисковавшими жизнью ради нашей свободы и независимости.
        9 июля (27 июня) 1877 года. Поместье Бовуар, штат Миссисипи.
        Первый и единственный президент Конфедеративных Штатов Америки Джефферсон Финис Дэвис.
        Джефферсон Дэвис сидел в своей любимой кресле-качалке на веранде домика в поместье Бовуар. Он только что закончил писать очередную главу своих мемуаров «Взлет и падения Конфедерации». 69-летний бывший глава КША решил немного отдохнуть. Дэвис считал, что вполне заслужил немного отдыха и покоя после стольких лет кровавой борьбы за свободу своих любимых Южных штатов.
        Смакуя виски, налитый в небольшой стаканчик, он вспоминал, как 21 февраля 1862 года принял присягу и стал президентом Конфедеративных Штатов Америки. Этот день до сих праздновался на Юге, как День Независимости Конфедерации, хотя, конечно, Конфедерация де-факто стала независимой раньше. Потом война, в которой мужество и стойкость южан позволила им одержать не одну славную победу, но, в конце концов, у северян оказалось больше козырей: подавляющее численное превосходство, лучшее оружие, более развитая промышленность, сеть железных дорог, а также жестокость и беспринципность, сравнимая лишь с гуннами, монголами или турками.
        Он вспоминал о двух годах, проведенных за решеткой в тюремной камере форта Монро, куда его законопатили проклятые янки. И лишь стараниями друзей Дэвиса ему с трудом удалось выбраться на свободу, но с «волчьим билетом». Он с легкостью победил на выборах в Сенат САСШ в парламенте штата Миссисипи в 1874 году, но выборы были аннулированы из-за Четырнадцатой поправки к Конституции САСШ, согласно которой любой, кто виновен в мятеже против САСШ, терял право быть избранным.
        Дэвис продолжал предаваться воспоминаниям о пережитом. Но тут неожиданно из-за главного здания усадьбы вышел до боли знакомый человек, и у Дэвиса сильнее забилось сердце. Ему вспомнился тот день, когда лет пятнадцать назад он ломал голову над тем, как снять блокаду с портов Конфедерации. И как к нему пришел морской офицер, предложивший вместо попыток снятия блокады самим ударить по морской торговле Севера. Незнакомый молодой человек, появившийся у его домика, был очень похож на тогдашнего визитера, Рафаэля Семмса, ставшего одним из самых ярких героев Конфедерации.
        Молодой человек поклонился, - Господин президент, позвольте представиться. Меня зовут майор Оливер Джон Семмс, из города Мобиль, штат Алабама. Меня послал к вам мой отец, адмирал Рафаэль Семмс, и еще один очень могущественный человек.
        Президент Дэвис привстал со своего кресла, - Господин майор, вы так похожи на своего отца. Рад вас видеть в моем скромном жилище! Не согласитесь ли выпить со мной глоточек виски?
        - С радостью, господин президент! - кивнул Семмс-младший, присаживаясь на стул, стоявший там же, на веранде.
        Дэвис налил и ему стаканчик и сказал, - Господин майор, я должен был вас узнать. Именно вы так галантно прикрывали на канонерке «Дайана» отступление наших солдат в Бэйу Теш от превосходящих сил противника, покинув ее последним, лишь когда все наши солдаты уже смогли организованно отступить, а «Дайана» уже вовсю горела. Именно вы, с капитаном Фуллером и полковником Виттом, захватили судно «Мэпл Лиф», на котором вас всех янки перевозили в лагерь военнопленных. Именно вас называли лучшим артиллеристом Юга.
        Семмс младший скромно склонил голову, - Господин президент, кроме меня было множество артиллеристов и получше. На «Дайане» я всего лишь исполнял свой долг. А «Мэпл Лиф» - это в первую очередь заслуга покойного капитана Фуллера и полковника Витта.
        Президент Дэвис парировал, - А полковник Витт мне сказал, что это в первую очередь ваша заслуга…
        - Полковник Витт настоящий южный джентльмен, - ответил гость, - и, как всегда, слишком галантен. Господин Президент, позвольте мне ознакомить вас с посланием от моего отца.
        Семмс передал Дэвису запечатанный конверт.
        Джефферсон Дэвис вспомнил, что в последний раз видел Рафаэля Семмса в феврале 1865 года, когда он, еще президент КША, произвел Рафаэля в чин в контр-адмирала. В 1869 году Семмс прислал Дэвису свою книгу, «Воспоминания о службе на море во время Войны между Штатами», а также приглашение посетить его при первом же удобном случае. Книгу Дэвис перечитал не один раз, и она теперь бережно хранилась у него в библиотеке. А вот в гости к Семмсу он так ни разу и не выбрался.
        Дэвис вскрыл конверт. В нем лежал листок белой бумаги, на котором хорошо знакомым ему почерком было написано следующее:
        Господин президент!
        Примите мои уверения в моем чрезвычайном к Вам почтении.
        Посылаю к Вам моего сына, Оливера Джона Семмса, который на словах передаст Вам сведения чрезвычайной важности; я решил не излагать их на бумаге, на случай, если это письмо попадет не в те руки. Хочу Вас заверить, что мой сын располагает средствами, которые позволят сделать то, о чем он Вам расскажет.
        Ваш покорный слуга Рафаэль Семмс, эсквайр, контр-адмирал Флота Конфедерации.
        Джефферсон Дэвис закончил читать письмо и вопросительно посмотрел на Оливера Семмса, - Ну, молодой человек, я вас внимательно слушаю, что вы должны были передать мне от имени вашего отца?
        Семмс младший огляделся по сторонам, - Господин президент, не могли бы вы попросить своего слугу принести сюда Библию?
        - Зачем, майор? - искренне удивился президент Девис.
        - Сэр, - ответил Семмс младший, - мой рассказ будет очень, очень странным, поэтому я хочу все время держать руку на Библии, чтобы вы были уверены, что я говорю правду и одну только правду.
        - Интересно, - заинтригованный таким началом разговора Джефферсон Дэвис взялся за колокольчик.
        Когда пожилой чернокожий слуга принес требуемое, положил на журнальный столик и удалился восвояси, майор Джон Оливер Семмс возложил руку на священную книгу, - Господин президент, совсем недавно мой отец прибыл в Константинополь в составе делегации генерала Гранта…
        Президент Девис озадаченно почесал висок, - Майор, извините что я вас перебиваю, но зачем Хэйс послал делегацию к этим диким оттоманам?
        - Господин президент, - ответил Семмс-младший, - примерно месяц назад в громе пушек и взрывах бомб, Константинополь был захвачен русской эскадрой. Султан попал в плен, а на обломках Оттоманской Порты была создана новая страна - Югороссия, со столицей в Константинополе. Государство это могущественнейшее, несмотря на крайнюю молодость. Вот Хейс, руководствуясь здоровым инстинктом чего-нибудь урвать для себя даром, и послал делегацию генерала Гранта к правителям Югоросии.
        Джефферсон Девис вздохнул, - Вы знаете, майор, к сожалению, я редко читаю газеты, просто все свободное время уходит на написание моей книги. Но прошу прощения, я вас перебил, продолжайте, пожалуйста.
        - Хорошо, господин президент, - кивнул майор Семмс, - Пока генерал Грант на официальных приемах до ушей наливается русской водкой, Верховный правитель Югороссии, контр-адмирал Ларионов, пригласил моего отца на частную беседу, в которой он выказал свои симпатии к Конфедерации, и дал понять, что счел бы за честь встретиться с Вами в Константинополе. Он также пригласил генерал-лейтенанта Форреста, а также любого другого человека, присутствие которого Вы считаете желательным. Он сказал, что Югороссия отнесется с симпатией к Конфедерации, если вдруг начнется новая война за нашу независимость.
        Джефферсон Дэвис тяжело вздохнул, - Англичане тоже отнеслись к нам с симпатией, но дальше этого дело не пошло.
        Майор Семмс отрицательно покачал головой, - Господин президент, русские - это совсем другие люди. Отец сказал, что если они что-либо обещают, то на их слово можно положиться. А адмирал Ларионов прямо сказал моему отцу, что, при достижении определенных договоренностей, кроме симпатии, возможна и более существенная помощь.
        Президент Дэвис с сомнением ответил, - Но что может далекая Югороссия противопоставить тирании САСШ, с их современным флотом и армией?
        Майор Семмс улыбнулся, - Когда на два русских корабля, один из которых был югороссийский, напала английская эскадра из семи кораблей, все британские броненосцы были потоплены за несколько минут, а русские корабли понесли минимальные потери. А незадолго до этого они буквально за один день уничтожили турецкие укрепления в Проливах и захватили Константинополь.
        - Хорошо, - решительно сказал Джефферсон Дэвис, - Думаю, что мне нужно поговорить с адмиралом Ларионовым. Но когда адмирал хотел бы с нами встретиться?
        Семмс младший кивнул, - Адмирал надеется на встречу в начале августа, господин президент.
        - Но как мы можем успеть на эту встречу? - удивился Дэвис, - Тем более, что вам еще нужно съездить за Форрестом.
        - Господин президент, 4 июля я еще был во Франции. - с улыбкой сказал Джон Оливер Семмс, - а сегодня я уже здесь, у вас. Обратите внимание, моя рука все время лежит на Библии. Меня доставила сюда русская субмарина. И она будет нас ждать в маленькой бухточке рядом с Билокси с 13 по 27 июля. Чтобы попасть на нее, вам надо будет всего лишь пройти вон за те холмы.
        Джефферсон Дэвис оживился, - Майор, вы сказали, субмарина? Вроде нашей «Ханли»?
        Семмс вскинул голову, - Сэр, сравнивать русскую субмарину с «Ханли» - это все равно, что сравнивать винтовку Спрингфилда с луком и стрелами с кремневыми наконечниками. Русский корабль делает тридцать узлов под водой, и имеет практически неограниченный запас хода; мы ни разу нигде не бункеровались, а капитан Верещагин сказал мне, что топлива неизвестного нам типа на борту достаточно на весь срок службы корабля.
        - Хорошо, майор, - неуверенно кивнул президент Дэвис, - И куда мы направимся на этой субмарине?
        - Господин президент, субмарина доставит нас в Константинополь, прямо к адмиралу Ларионову. А если мы вдруг не уложимся в сроки, и подводный корабль уйдет без нас, то смею вам напомнить слова моего отца про то, что я располагаю более чем достаточными денежными средствами для всех возможных затрат на путешествие Константинополь. В Югороссии же мы будем желанными гостями мистера Ларионова.
        Джефферсон Девис нервно побарабанил пальцами по столу, - Значит так, майор. Теперь вы сможете за полтора дня добраться до Мемфиса, где живет Форрест. Два-три дня вам придется провести в Мемфисе. Обратная дорога займет еще полтора дня. Я думаю, мы уложимся в тот срок, который дали вам ваши друзья.
        Неожиданно майор Семмс спросил, - И еще один вопрос, господин президент. Не считаете ли вы нужным взять в делегацию кого-нибудь еще?
        Дэвис задумался, - Вообще-то я пригласил бы еще Кастиса Ли, старшего сына покойного Роберта. Но, знаете, может, лучше не надо. Во-первых, ехать далеко, во-вторых, он работает ректором Университета Вашингтона и Ли. И даже если он с нами поедет, то появится пища для пересудов - куда это он уехал, и почему это его нет на месте. Да и чем больше народу знает о нашей поездке, тем труднее будет держать ее в тайне.
        Президент Дэвис позвонил в колокольчик, - Ладно, майор, я договорюсь с миссис Дорси, и завтра с утра вас отвезут на вокзал. Поедете до Нового Орлеана, оттуда на поезде - прямо в Мемфис. Вы сможете за полтора-два дня добраться до Мемфиса, где живет Форрест. Какое-то время ему понадобится на сборы, потом обратная дорога. Думаю, шести-семи дней вам хватит на все. До прибытия русской субмарины у нас будет еще неделя. А вы не хотите съездить к семье в Мобиль?
        Джон Одивер Семмс тяжело вздохнул, - Хотелось бы, господин президент, да только лучше, чтобы никто не знал, что я здесь. Ведь официально я еще в Константинополе. Думаю, что, как вы сказали, наши планы лучше держать в тайне. А жаль, так хотелось бы увидеть жену и малышек - маленькую Электру и Оливера-младшего… Но, когда на кону интересы Родины, мы себе не принадлежим.
        - Да, к сожалению, вы правы, - завершил разговор президент Дэвис. - Тогда у нас будет время после вашего возвращения, чтобы обсудить, что именно мы хотим, и как этого можно будет добиться. А то и на русской субмарине, и в Константинопольских дворцах у стен будут уши. А сейчас идите - отдыхайте, в ближайшее время силы вам понадобятся.
        10 июля (28 июня) 1877 года, Раннее утро. Константинополь, Сад дворца Долмабахче.
        Полковник ГРУ Вячеслав Бережной
        Я сидел на скамейке, наслаждаясь прелестями раннего утра. Ночью я прилетел из под Шипки, где третий сводный кавалерийский корпус рубился на перевале с турецким арьергардом. Двенадцатитысячный корпус турок, успевший по горным дорогам подойти из Адрианополя, заняв перевал, вышел на равнину. По данным нашей авиаразведки, там в лагере три-четыре тысячи турок, остальные укрепляют сам Шипкинский перевал.
        Накал боев не уступает тому, что был в тех краях в нашей истории. С обоих сторон большие потери убитыми и ранеными. Только вот у русских раненых шанс выжить гораздо больше, чем у турецких. Тяжелораненых, которых местная медицина либо угробит, либо сделает калеками, по воздуху перебрасывают к нам в Константинополь. Этим заняты все Ка-29 и Ка-27ПС, имеющиеся в нашем распоряжении. Машины, кажется, насквозь пропитаны запахом йода и карболки. С одним из таких санитарных рейсов прибыл в Константинополь и я.
        Несмотря на нашу помощь, дела под Шипкой далеко не блестящи. Прилетающие с «Кузнецова» ударные «вертушки» в несколько налетов уничтожили всю турецкую артиллерию, а вот дальше дело застопорилось. Турецкая пехота зарылась в землю, их командиры сообщили аскерам, что русские не пощадят никого, что все турки в Стамбуле забиты камнями и похоронены, завернутые в свиные шкуры.
        По показаниям немногочисленных пленных в этом турецком корпусе много британских и французских инструкторов. Противник быстро учится, и турки больше не лезут под авиаудары густыми походными колоннами. И лагеря свои теперь рассредотачивают, так что одним налетом всех их и не накрыть. «Жирное время», похоже, ушло. Теперь приходится охотится чуть ли не за каждым турком.
        Учатся воевать по новому и наши европейские друзья. Поэтому желательно не дать уйти живым ни одному иностранному военному советнику. Это война, господа! Надо собирать механизированную рейдовую группу, и идти с ней к перевалу с юга через Адрианополь. Я уже прикинул ее состав. Рота морской пехоты на БМП-ЗФ, батарея «Нонн-С». Разведвзвод из «мышек», которых можно посадить на три БТР-80, ну, и соответствующее количество бензовозов и машин с боеприпасами. Брать или нет хотя бы один Т-72? Я в глубоких сомнениях. С одной стороны, машина выглядит устрашающе и должна нагнать на противника ужас. Да и свои впечатлятся. С другой стороны, в боях на перевале ее мощь будет избыточна, со поставлеными задачами прекрасно справятся БМП с «Ноннами». Не стоит так же и забывать, что по пути к перевалу нам предстоит пересечь несколько рек. Вряд ли мосты на них выдержат вес даже одной 42-тонной машины.
        Сижу я и прикидываю, что к чему, думаю о нашем будущем походе, командовать которым придется, скорее всего, мне, как вдруг слышу слова сказанные по-английски, но с довольно сильным акцентом, - Добрый день, господин полковник…
        - Скорее уж, доброе утро, мистер… - ответил я, поднимая глаза на своего собеседника. Передо мной стоял худой человек средних лет в немного мешковатой штатской одежде. Слева, над карманом серой рубахи, был чуть криво приколот солдатский Георгиевский крест.
        - Мак Нейл, сэр, меня зовут Роберт Мак Нейл - немного смущаясь, ответил мой собеседник, - Мне сказали что вы хотите поговорить со мной?
        - Садитесь, мистер Мак-Нейл, - указал я ему место на скамейке рядом с собой, - я слышал о вас много хорошего. Как здоровье вашей супруги? Ее, кажется, зовут Мэри?
        - Спасибо, сэр, - чуть робко, явно смущаясь таким вниманием к своей особе, Мак-Нейл опустился на скамейку, - Мою жену действительно зовут Мэри. Врачи говорят, что наш случай не очень тяжелый, и скоро она пойдет на поправку, - в его голосе было столько нежности и радости, - С дочками тоже все в порядке. Ваши доктора, сэр, их осмотрели и сказали, что болезнь их совершенно не задела. Вон они, кстати, мои любимые Джудит и Кэтти, посмотрите, как весело они играют с другими детьми!
        Действительно, чуть в стороне от госпиталя, в тени деревьев на набережной бегали и резвились несколько десятков ребятишек обоего пола, в возрасте от пяти до пятнадцати лет. Четверо почтенных греческих матрон присматривали за этим «стихийным бедствием» в миниатюре. Дочери Мак-Нейла резко выделялись на фоне черноволосых и смуглых турецких и греческих ребятишек своими соломенными волосами, и чуть покрасневшей молочно-белой кожей.
        - Здесь мало кто знает английский язык, не говоря уже о моем родном, гэльском, - сказал Мак-Нейл, - но дети как-то умудряются понимать друг друга. Я не удивлюсь, если через месяц они заговорят по-русски.
        - Ох, мистер Мак-Нейл, - вздохнул я, - если они и заговорят, то на жуткой смеси греческого, турецкого и русского. Впрочем, как вы правильно сказали, дети действительно лучше понимают друг друга, чем взрослые. Нам этому у них стоило бы поучиться.
        - Да, сэр, - кивнул Роберт, - Но нам с Мэри все равно придется учить новые для нас языки. Ведь мы нашли здесь новую для себя родину. Но, я думаю, сэр, вы хотели поговорить со мной не о моих дочках, и не о том, на каком языке они будут потом говорить.
        Я кивнул, - Вы правы, Роберт. Просто у меня сейчас есть немного свободного времени, и я очень люблю детей. Но, офицеру, кочующему по гарнизонам, не всегда удается завести семью, и еще реже получается ее сохранить. - Мак-Нейл понимающе кивнул, а я продолжил, - Но я хотел поговорить с вами не только о вашей семье, но еще и о том, что можно было бы назвать вашей большой семьей…
        - Я не совсем понимаю вас, сэр, - немного удивленно сказал Мак-Нейл.
        - Роберт, я хотел поговорить с вами о вашей родине - Шотландии и, о ее народе, - прямо сказал я, - Какое будущее вы хотите для ваших земляков? Не надоела ли шотландцам быть под властью английских лордов?
        Роберт Мак-Нейл гордо выпрямился, - Сэр, я, как и все мои земляки - якобит, и всегда стою и буду стоять за реставрацию на престоле в нашем славном Эдинбурге династии Стюартов!
        - Не буду с вами спорить, - сказал я, - но Стьюарты - это, по всей видимости, уже история. Хотя… Чтобы вы сказали насчет того, чтобы сначала восстановить независимость Шотландии, а потом уже решать - кто сядет на престол?
        - Не получится, сэр, - Мак-Нейл задумчиво покачал головой, - я прекрасно знаю своих земляков. Все кланы между собой передерутся из-за короны, да и свои лорды у нас тоже есть. Если не брать в расчет тех, кто душой и телом предан Лондону, каждый из остальных будет считать себя самым главным.
        - Тогда как вам такой вариант? - я кивнул в сторону прогуливающейся неподалеку четы - герцога и герцоги Эдинбургских.
        - Сэр, а чем этот сын королевы отличается от правящей сейчас его матушки? - с горечью спросил меня Роберт Мак-Нейл. - Опять все та же Ганноверская династия…
        - Роберт, - сказал я задумчиво, - а с чего ты взял, что мы предлагаем вам короля Альфреда из дома Саксен-Кобург-Готских? Совсем нет. Нам кажется, что добрая королева Мария II из дома Романовых будет для вас самой подходящей правительницей. И, в отличие от любого из других претендентов, за ней всегда будет стоять огромная и могучая Российская империя, готовая в любой момент прийти на помощь. Шотландцам тогда будут не страшны никакие англичане.
        И отец и брат, просто обожают принцессу Марию. А помощь какой-нибудь мощной державы будет в любом случае крайне необходима новорожденной стране, потому, что, как только вы провозгласите независимость, королева Виктория в лепешку расшибется, чтобы привести вас к покорности. Уж будьте уверены, миндальничать она не будет. Тогда, несмотря на все ваше мужество, спасти вас сможет только мощный союзник.
        - Наверное, вы правы сэр, - Роберт опустил голову, - Может так оно, действительно, будет лучше. Я знаю миледи лишь по рассказам сестры, и не могу решать за других. Но, я уже служил ей, и не оказался обманутым. Пусть будет Мария II Романова. А ее сын - совсем еще малыш. И мы наверное сможем воспитать из него настоящего шотландского короля. Сэр, что я должен буду делать?
        Я кивнул, - Роберт, в первую очередь вы должны многому научиться. И не только русскому языку. Придется учиться быть умелым, храбрым и, если надо, беспощадным бойцом. Вы должны научиться сражаться голыми руками, и при помощи самых разных орудий: от обычной дубины до самых современных ружей.
        Вы должны будете уметь вести разведку, и спасаться от погони. Вас научат убеждать людей в своей правоте с помощью слов, не прибегая в качестве средства убеждения к звонкой монете.
        Как вы уже сказали, вам пришлось уже послужил принцессе Марии, рискуя жизнью. А скоро вы сможете присягнуть ей официально. Пока вы будете бороться за свободу своей родины, ваша жена и дети будут обеспечены всем необходимым. В случае вашей смерти, родные получат хорошую пенсию, дочери до совершеннолетия или до замужества, а супруга до конца своих дней.
        Я достал из нагрудного кармана блокнот, и набросал на вырванном из него листке несколько строк, - Где размещены мои люди знаете? - Роберт кивнул, - Отдадите это майору Александру Гордееву. И удачи вам, Бобби!
        Передав растерянному Роберту листок, и пожав ему руку на прощание, я встал со скамейки, и быстрым шагом направился в сторону дворца. Сегодня у меня много дел, а завязка шотландской интриги, это только одно из них…
        10 июля (28 июня) 1877 года. Полдень. Константинополь. Дворцовый комплекс Долмабахче. Мобильный госпиталь МЧС.
        Подполковник медицинской службы Игорь Петрович Сергачев. (Записки военно-полевого хирурга)
        Недолгое затишье, царившее какое-то время, неожиданно сменилось той, ситуацией, какую в наше время называют одни коротким словом - «завал». В наш госпиталь и на «Енисей» потоком пошли раненые с Балканского фронта. Русские войска, довольно легко продвигавшиеся по Болгарии, миновав Габрово, дошли до знаменитого Шипкинского перевала, где встретили ожесточенное сопротивление турок. Я слышал в свое время о том, что турки сильны именно в оборонительном сражении, особенно, когда и боевой дух высок и они решились умереть, но не сдаться. Похоже, что сейчас создалась именно такая ситуация.
        С легкоранеными тамошние эскулапы управлялись вполне удовлетворительно, но вот с тяжелыми ситуация была совсем иная. В жаре, в антисанитарных условиях, лежа часами без оказания надлежащей помощи, многие из них умирали, хотя у нас их могли вытащить с того света обычные военные медики.
        Поэтому, узнав о сложившейся ситуации, полковник Бережной, связался с адмиралом Ларионовым, и срочно запросил у него помощи. Виктор Сергеевич распорядился направить в район Габрово, куда свозили раненых из-под Шипки, все наши военно-транспортные вертолеты. И сразу у нас появилось работы выше крыши.
        Я мобилизовал всех наших медиков, с кораблей эскадры собрали врачей и санитаров, словом, всех, кто хоть немного разбирался в современной медицине. Пришлось подключить и нашего гостя - Николая Ивановича Пирогова, тем более, что и сам рвался к операционному столу, несмотря на свои шестьдесят с лишним лет. Впрочем, я знавал лично другого гениального хирурга, Федора Григорьевича Углова, который делал операции на сердце и в девяносто, а в сто лет прооперировал больного накануне собственного столетия в присутствии представителей «Книги рекордов Гиннеса», которые зафиксировали сей факт на видеокамеру.
        Я рассказал Пирогову об Углове. Николай Иванович был удивлен самим фактом возможности проведения операций на сердце. Не менее он был удивлен творческим долголетием Федора Григорьевича. Я сказал, что это результат здорового образа жизни, которого придерживался мой знакомый. Он не пил, не курил, обливался каждое утро холодной водой и занимался зарядкой. Помню, как он как-то раз заехал ко мне на работу на своей «Волге», которой лихо управлял, несмотря на то, что ему было уже за девяносто.
        Пирогов долго размышлял над сим фактом. На днях я все же решился рассказать ему о его смерти. Узнав, что рак верхней челюсти, сведший его в могилу, был вызван неумеренным курением, Николай Иванович призадумался. По-моему, он стал меньше курить, хотя и не смог окончательно отказаться от своей пагубной привычки. А после моего рассказа об Углове Пирогов решился. Он торжественно дал обещание больше не курить, и раздал весь свой запас сигар своим знакомым грекам. Даст Бог, может после этого он проживет лишние несколько лет.
        Сейчас Николаю Ивановичу, даже если бы ему и захотелось, просто не нашлось бы времени для перекура. Он делал по несколько операций в день, после чего сил ему хватало лишь на то, чтобы поесть с грехом пополам и добраться до койки. А потом, наскоро поев и приведя себя в порядок, снова вставал к хирургическому столу. Причем, как говорили ассистирующие ему наши медсестры, оперировал он мастерски, не делая лишних движений. Я объяснил им, что быстро и четко работать скальпелем Пирогов натренировался потому, что в его время наркоз только-только начинал использоваться, и быстро прооперировать больного без всякой анастезии надо было хотя бы потому, чтобы он не умер от болевого шока.
        В некоторых случаях я ставил Пирогова ассистировать во время особо сложных операций, чтобы он своими глазами увидел, как мы спасаем тех, кого в его время признали бы безнадежными. И Николай Иванович исправно подавал инструменты ведущим операцию хирургам, некоторые из которых были его вполовину его моложе.
        И вот сегодня, когда наконец наступило некоторое затишье. Мы с Николаем Ивановичем выбрались из пропахшей кровью, гноем и лекарствами палатки на свежий воздух. Уединившись в садике бывшего султанского дворца, мы присели на лавочку, и продолжили начатую ранее беседу.
        - Я все понимаю, Игорь Петрович, - сказал Пирогов, - у вас превосходная медицинская техника, способная делать чудеса, замечательные, отлично знающие свое дело хирурги, фельдшеры и медицинские сестры. Но, по-моему, у вас главное - это отношение их к больным и раненым. Как часто мне приходилось сталкиваться с равнодушием и черствостью тех, кто должен оказывать помощь страждущим, тем, кто ожидает от врача милосердия.
        Помните, Игорь Петрович, как вы рассказывали мне о том, как здесь, в вашем госпитале спасли от верной смерти замечательного художника Василия Васильевича Верещагина? Он непременно бы умер от того «ухода», которым был окружен в нашем госпитале. И как быстро он здесь пошел на поправку. А ведь рана, как я узнал, была у него не такая уж тяжелая. Даже без ваших лекарств, этих, как вы их называете, «антибиотиков», его вполне можно было вылечить.
        - Да, Николай Иванович, - ответил я, - внимание к больному, сострадание к нему - это не менее сильное лекарство, чем наши антибиотики. И мы об этом помним. Особенно это важно для военных врачей. Молодые и здоровые люди, получившие раны в бою нуждаются в сугубом внимании. А сколько наших врачей, оказывающих раненым первую помощь на поле боя, погибли… Эх!
        Я взмахнул рукой, вспомнив ребят, с кем вместе учился в Военно-медицинской академии, тех, кто погиб в Чечне, Абхазии, и других горячих точках. Кто-то был застрелен снайпером, кто-то подорвался на фугасе, сопровождая раненых, кому-то просто перерезали глотку «повстанцы», о доблести и гуманности которых верещали в СМИ иностранные, да и некоторые наши журналисты.
        - Я понимаю вас, - со вздохом сказал Пирогов, - многие из моих коллег в осажденном Севастополе тоже погибли, при исполнении своего священного долга военного медика. Вообще же, дорогой Игорь Петрович, война - ужасная вещь, и я каждый раз жалею, что молодые, полный сил люди гибнут, так и не совершив то важное и хорошее, что они, возможно бы совершили в своей жизни. Впрочем, войны начинают политики, а гибнут на них совсем другие.
        - Николай Иванович, - сказал я, - я все прекрасно понимаю. Но наша миссия на этих войнах - минимизировать потери и сделать эти войны менее кровопролитными. К тому же, Николай Иванович, похоже, у нас снова появилась работа. - Я указал Пирогову на санитаров, которые несли кого-то на носилках к нашей палатке-операционной.
        Но я, к счастью, оказался неправ. Это не был очередной раненый, прибывший на вертолете с фронта. Госпитализировали молодую гречанку, у которой начались роды, и по просьбе ее свекра, ее отправили к нам. Муж гречанки ушел в крейсерство на каперском пароходе вместе с нашим «Североморском». Потому она считалась, как бы женой военнослужащего. К тому же роды были тяжелыми, и местные повитухи, убедившись, что им самим не справиться, сказали, что спасти роженицу могут только русские чудо-доктора. Наш дежурный врач, осмотрев больную, вынес вердикт - необходимо провести кесарево сечение.
        - Вот, видите, Николай Иванович, - сказал я Пирогову, велев подготовить гречанку к операции, - во время войны люди не только умирают, но и рождаются. Вы не поможете мне.
        - С преогромным удовольствием, Игорь Петрович, - с улыбкой сказал мне Пирогов, и отправился мыть руки, и облачаться в стерильную одежду врача-хирурга.
        11 июля (29 июня) 1877 года. Вечер. Константинополь,
        Полковник ГРУ Вячеслав Бережной
        Сегодня почти все наши сухопутные части сведенные в механизированную бригаду, выступили к Шипкинскому перевалу. За тот месяц, что прошел с момента освобождения «Второго Рима», у многих из нас завелись друзья и знакомые среди христианского населения бывшей столицы Оттоманской империи.
        А нехристианское население резко уменьшилось, ибо мы разрешили беспрепятственно и абсолютно легально всем желающим выехать на ПМЖ в Анатолию. Существовало только одно «НО». Беспрепятственным этот путь был только для бедноты, для торговцев и мастеровых. Для пашей, беков, эмиров и прочих беев «пропуском» стала обязательна сдача в казну Югороссии имущества, награбленного поколениями их предков у христианских народов. Оставшиеся должны были или где-то работать, или положить зубы на полку, добывая пропитание любым легальным способом. А те, кто пытался сделать это нелегально, попадал в каталажку. Оттуда у них было два выхода - или на принудработы, или отправка с очередным караван-конвоем в Анатолию.
        Крупные денежные штрафы были наложены на купеческие и банкирские дома, в основном греческие. Так их наказали за сотрудничество с султанским режимом. Те же купцы, которые по дешевке скупали у башибузуков добро после погромов, понесли более строгое наказание. И них конфисковали все имущество, а сами купцы, точнее, «барыги» - скупщики краденого, загремели в тюрьму, а особо «отличившиеся» были торжественно повешены на рыночной площади.
        Короче, за этот месяц город был основательно вычищен. Сегодня утром случилось еще одно событие. Император Александр II прислал на имя поручика Никитина телеграмму, в которой за долгую и преданную службу поздравил его майором. Видимо, после спасения любимой дочери из британских застенков Александр II стал особо щедр на ордена и чины. Ранее поручик, а с сегодняшнего дня, майор Никитин, используя свои старые связи среди греков, наладил агентурную сеть, которая выявляла шпионов иностранных разведок, главарей разбойничьих шаек и наркоторговцев. С ними разговор был короткий. Город находился на военном положении, и потому приговоры выносились максимально строгие и приводились в исполнение без проволочек.
        А вот майор Леонтьев нас покинул. Нет, с ним все в порядке, просто приехавший в Турцию из САСШ негоциант Макс Шмидт, решил перебраться подальше от этих русских варваров в «единственно свободную и демократическую страну в Европе» - Англию. Теперь и у нас и у Игнатьева есть в стане врага настоящий резидент, снабженный современными средствами связи. Внедрение прошло успешно, и разведки Российской Империи и Югороссии имеют у самых корней британского дуба своего «крота». Каждый день от него поступают ценнейшие сводки о том, что происходит в британской столице. - Красота! И самое главное, никакого риска, что рация может быть запеленгована.
        Все, поднимая тучи дорожной пыли, боевая техника тронулась с места. Единственный вид твердого покрытия в этом века - каменная или кирпичная мостовая. Но здесь эта роскошь имеется только там, где ее уложили еще во времена Византии. Стоят эти дороги сотни лет, и ничего им не делается. Естественно те, которые избежали печальной судьбы - быть разобранными на стройматериалы.
        В густых желтых клубах пыли скрылись машущие платками провожающие нас женщины. У многих бойцов и командиров уже завелись здесь зазнобушки. Причем среди них были не только болгарки или гречанки. Попадалось немало русских, армянок и грузинок. Дело в том, что среди горцев процветало людокрадство. Жертвами их были в основном девочки-подростки и молодые женщины. Большинство из них покупали турки, для своих гаремов. Когда мы захватили Константинополь, они стали свободными. У многих хозяева в спешке бежали, другие были убиты в бою, или казнены по приговору военного суда.
        То место, где раньше располагались казармы султанской гвардии, турки, осужденные на принудработы, расчищают от руин. Сейчас здесь расположился «лагерь беженцев». Вот тут-то и пригодился госпиталь МЧС. Ибо в этом лагере были только женщины и дети. Многие из женщин беременны, большинство детей сироты. Причем, нас не интересует национальность детей, особенно малышей. Мы принимаем всех, чтобы воспитать из них свою смену. И вот теперь многие из бывших наложниц, вдов погибших греков, болгар и турок, пытаются найти свое женское счастье. Они мечтают о муже, отце для своих детей. А то, что многие оказались далеко от родных мест, было для них не так уж важно.
        Высовываю голову в окно и смотрю назад - город скрылся за холмом. Теперь вперед, и только вперед. За боевыми машинами пехоты авангарда тянется длинная колонна бензовозов и грузовиков. Головной дозор на трех БТР-80 вышел вперед загодя, и уже скрылся за горизонтом. Замыкающая застава тоже состоит из трех БТР-80 комендантской роты. По нынешним временам «вундервафля» ужасная.
        Были некоторые сомнения насчет танков Т-72, и 152-мм самоходок «Мста». Но я решил оставить в Константинополе всю тяжелую технику. Во-первых, состояние местных мостов, особенно в горах, может поставить на этой идее крест. Во-вторых, машины тяжелые, достойных целей для них не будет, только напрасно сожжем топливо и угробим моторесурс. В-третьих, для того, чтобы нашим союзникам из Российской империи «показать товар лицом», будет достаточно и БМП-3Ф с «Ноннами». Ведь они о нашей военной мощи знают больше со слов, или по фотографиям.
        Конечно, ничто так впечатлит профессионального военного всех времен и народов, как рота Т-72 на марше. Только пыль летит, и земля дрожит. Но замена в виде БМП тоже внушает трепет и уважение. Жаль что сам «Ак-паша» - «Белый генерал» Михаил Дмитриевич Скобелев, действует со своим конным корпусом на другом участке фронта. Он прижимает к берегу Черного моря растрепанную и практически потерявшую боеспособность Силистрийскую группировку турок. В преддверии надвигающихся событий генерал Скобелев довольно долго провел у нас в Константинополе, и прошел «краткий курс глубокой операции» у командира танковой роты майора Деревянко. Ну и я нередко беседовал с ним на профессиональные темы. Такому генералу, как там говорили в наше время молодые, - «во всем респект и уважуха».
        В нашем марше есть и чисто политический элемент. Воздушная разведка засекла перемещение австро-венгерских войск к рубежам Боснии, Черногории, Сербии и Румынии. Похоже, что Франц-Иосиф, несмотря на все наши предупреждения, все же решил ввести свои войска в Боснию… Что-то тут нечисто, возможно, готовится какая-то провокация. Наша и имперская разведки роют землю, пытаясь понять - что происходит. На всякий случай после Шипки наш ударный кулак будет переброшен в Софию, поближе к месту возможных событий. Туда же направятся и высвободившиеся кавалерийские дивизии Российской империи. Адмирал Ларионов приготовил сюрприз - в случае явного обострения обстановки отправить парочку наших самолетов, сделать «круг почета» над Веной, перейдя звуковой барьер над Шенбруннским дворцом.
        Кстати, из Лондона от Макса Шмидта поступило предупреждение о «красном» уровне террористической опасности со стороны Великобритании. Причем, акции планируются, как в Константинополе против нас, так и по всей территории Российской империи, против лиц императорской фамилии, высших должностных лиц, а возможно, и против самого царя. Поляки, финны и прочие обиженные нами горцы, вкупе с холуйствующей перед «просвященной Европой» отечественной интеллигенцией были готовы перейти к безжалостному террору. Ну да ладно, мы еще посмотрим, кто кого. Майор Леонтьев уже начал соответствующую работу с ирландскими фениями. Де еще и шотландцы. Будет и у королевы Виктории свой персональный геморрой.
        Цесаревича Александра Александровича теперь круглосуточно охраняют четверо моих людей. Соответствующую подготовку прошли и казаки из Собственного Его Императорского Величества конвоя. Мы выделили для них с десяток тяжелых бронников из наших запасов. Местные револьверные пульки маломощные, и бронежилеты не пробивают. Убедившись в этом, казачки теперь в случае опасности готовы без колебаний закрывать своего подопечного телами и кидаться на покусителя с голыми руками, чтобы взять его живьем. Но пока Бог миловал - обошлось.
        Государь же Александр II, отказался от усиленной охраны, демонстративно бравируя такой храбростью. Наверное, он рассчитывает на везение. Ведь ему было предсказано, что на него будет совершено шесть покушений, которые закончатся неудачно, и лишь седьмое погубит его. Пока на жизнь царя покушались дважды. Ну, что ж, Бог ему судья. Я негласно дал своим людям в окружении «полковника Александрова» особое распоряжение - при любом развитии событий они должны сохранить жизнь и здоровье цесаревичу Александру. - Точка! - Иначе произойдут события, которые закончатся катастрофой, как для России, так и для нас.
        13 (1) июля 1877 года. Майор армии Конфедерации Оливер Джон Семмс.
        Мемфис, штат Теннесси.
        - Мемфис! Мемфис, леди и джентльмены!
        Я взял свой чемоданчик и вышел из роскошного купе, которое более двух суток служило моим домом. Передо мной распростерся красавец Мемфис. Недалеко была видна величественная Миссисипи, по которой плыл белоснежный пароход с огромным колесом. В воздухе пахло угольным дымом, запах прогресса, как мне казалось раньше, еще до знакомства с кораблями из будущего.
        Ко мне подошел черный носильщик.
        - Поднести ваш чемодан, масса?
        - Да нет, спасибо, чемодан легкий. А не подскажешь, где здесь живет Нейтан Бедфорд Форрест?
        - Да кто ж его не знает? Его дом вон там, по левой стороне Мейн Стрит, через два квартала. Перед ним еще огромный дуб. Хороший был командир.
        - А ты тоже воевал?
        - Я был кавалеристом в его отряде. Нас, негров, было там много, более шестидесяти. Замечательный был командир, и человек добрый. Обещал, что освободит всех рабов, тех, кто пойдет к нему в отряд. И все мы, кроме одного предателя, честно служили до самого конца.
        Я порылся в кармане и дал носильщику целый серебрянный доллар.
        - Это тебе за верную службу.
        - Спасибо, масса! Знаете, мы честно проливали свою кровь, а что не победили, то не наша вина. Жаль… Но масса Форрест и посейчас заботится о своих бывших кавалеристах, белых и черных. И если завтра опять в поход, то мы все с радостью пойдем за ним на смерть.
        Я вышел на Мейн Стрит. В центре громыхали конные трамваи, верховые всадники, груженые подводы, на многих из которых под навесом виднелись белые волокна хлопка. Сновали многочисленные пешеходы. В первых двух кварталах было множество магазинов, часто облицованных белым мрамором. Но уже в третьем квартале я увидел дома старой, еще довоенной застройки. Перед одним из них возвышался красавец-дуб. А рядом на крыльце в таком же кресле-качалке, как и у Дэвиса, сидел человек, которого мой отец так уважал - Нейтан Бедфорд Форрест.
        - Сэр, я к вам. Позвольте вам представиться…
        - Оливер, сынок, давно я тебя не видел. Помнишь, как твоя батарея еще в 1861 году подавила янки, когда от нашего отряда оставались рожки да ножки? Такое не забывается. Садись вот здесь. Будешь немного виски?
        - Спасибо, сэр, не откажусь.
        Пригубив виски, я решил взять быка за рога и сказал:
        - Генерал, а я к вам по делу.
        - Вот я и подумал, что зачем иначе ты решил бы навестить старика… Рассказывай, чем я могу тебе помочь.
        - Генерал, вы были одним из последних, кто сложил оружие в те тяжелые времена. Вашу речь к вашим войскам я знаю наизусть. Позвольте процитировать один отрывок: «Дело, за которое вы там долго и мужественно боролись, за которое вы подвергали себя опасностям, лишениям, и страданиям, за которое вы стольким пожертвовали, сегодня безнадежно».
        - Мои войска сражались с необыкновенным мужеством и упорством. И то, что я сказал, было сказано от всего сердца.
        - Да, сэр, но что если наше дело не безнадежно?
        - Мальчик мой, мир изменился. Лучшие люди Юга живут в бедности или уже покоятся в сырой земле. Нами правят саквояжники и, прости Господи, негры. Не вижу ни единого проблеска…
        - Сэр, позвольте вам передать письмо от президента Дэвиса.
        Форрест разрезал конверт, вытащил листок бумаги, прочитал его, после чего посмотрел на меня уже совсем другими глазами.
        - Майор, а вот теперь расскажите мне поподробнее.
        - Генерал, вы, наверное, уже слышали про захват русскими Константинополя и уничтожение английской эскадры.
        - Да, Оливер, читал я что-то про это. Думаю, журналюги врут, как обычно.
        - Врут, конечно, но на этот раз преуменьшают, вместо того, чтобы преувеличивать. Я только что из Константинополя. Там теперь новое государство, Югороссия. Они разбили турок и захватили Константинополь за один день. Английскую эскадру, которая напала на два корабля, один из которых принадлежал Югороссии, они потопили за считанные минуты, практически без жертв с русской стороны.
        - А вот это уже интересно.
        - И их президент, адмирал Ларионов, встречался с моим отцом и дал ему понять, что если будет попытка восстановить Конфедерацию, то на Югороссию нам можно будет рассчитывать. Он добавил, что сожалеет, что Россия тогда поддержала Север.
        - Англичане нам тоже обещали помощь… - саркастически сказал Форрест.
        - Сэр, разница заключается в том, что русские реже обещают, но свое слово, как я понял, они держат. Адмирал Ларионов хочет встретиться с президентом Дэвисом, вами и отцом.
        - А когда должна состояться эта встреча?
        - В начале августа, в Константинополе.
        - И как же мы туда попадем?
        - Сэр, еще 4 июля я был еще во Франции. А теперь я здесь, после визита к президенту. Я пересек Атлантику на русской субмарине. И эта же субмарина будет ждать нас в Билокси с 23 по 27 июля. В Константинополе будем не позже 7 августа. Так что успеем.
        - Хорошо, сынок. Значит, у нас еще десять дней. Пусть Господь поможет мне оклематься, а то приболел я что-то.
        - Сэр, медики адмирала Ларионова слышали про вашу болезнь, и передали вам вот эти таблетки. Сказали, пейте по три в день, утром, днем и вечером. И поменьше сладкого и алкоголя. Ваша болезнь, они сказали, называется диабет, что по-гречески означает что-то вроде «мочегонная болезнь».
        - Да, сынок, мне все время хочется помочиться. Но вот откуда они, эти медики, узнали про это?
        - Не знаю, сэр, но они велели вам пить эти таблетки, в этом случае вы проживете еще много лет.
        - Если, конечно, янки не убьют… Спасибо, сынок, попробую. Погости тогда у меня пару дней, а потом мы вместе поедем в Билокси.
        14 (2) июля 1877 года. Майор армии Конфедерации Джон Семмс.
        Мемфис, штат Теннесси.
        Каждый хороший католик обязан ходить в церковь как минимум раз в неделю. Мне же в последний раз удалось поприсутствовать на мессе еще дома, в Мобиле, до поездки в Константинополь.
        Но сейчас, пока генерал Форрест готовился к отъезду, у меня наконец-то появилось свободное время. И хоть было важно соблюдать инкогнито в этой поездке, я подумал, что меня здесь никто и не узнает. Генерал Форрест рассказал мне, что совсем недалеко от его дома находилась католическая церковь Святого Петра, находившаяся под эгидой ордена доминиканцев.
        Часто дополнительная месса служится в субботу вечером, и я решил попробовать попасть на нее, чтобы снизить возможность быть узнанным до минимума. И вот я перед прекрасным беломраморным готическим зданием. На двери висит расписание служб: да, через полчаса начнется месса, а я могу пока исповедоваться, чтобы потом причаститься. Тем более, что я сегодня на всякий случай ничего не ел, как раз для такого случая.
        Но вот мне отпустили мои грехи, я причастился, и священник произнес: «Ite! Missa est!» (Идите! Месса закончена!) Тут я подошел к кресту, обернулся и вдруг увидел, что за мной в очереди стоял человек, которого я никак не ожидал здесь увидеть.
        Три месяца назад, в наш Собор Непорочного Зачатия в Мобиле пришел крепкий человек с солдатской выправкой. С несомненным ирландским акцентом он спросил у меня, в правильном ли он месте. Мы разговорились, а после службы я пригласил его к себе, и он остановился у меня на следующие два дня.
        Это был Джон Девой, глава Клан нанГэль, организации ирландских патриотов. Я много был о нем наслышан, как он организовывал побеги и восстания, первые успешно, вторые нет, но только потому, что в последний момент кто-либо из вышестоящих накладывал свое вето. В прошлом году он устроил побег пяти высокопоставленных фениев из тюрьмы в Каталпе в Австралии и сумел их доставить в Америку. А в Мобиль он приехал на встречу с местными членами его организации.
        Мы тогда часами разговаривали о наших нациях, моя растоптанная северянами, его англичанами. Но все наши мечты казались тогда миражами.
        И вот именно Джон стоял в очереди за мной.
        Мы поздоровались, потом я его пригласил выпить глоточек виски; ирландцы любят его даже больше, чем мы, южане. Оказалось, что он приехал сюда на такую же встречу, как тогда, в Мобиле.
        И тут я вдруг подумал, что адмирал Ларионов просил меня привезти с собой людей, которые могут быть полезны нашему общему делу. Британия недавно напала на корабли России и Югороссии, эрго Британия была ныне врагом Югороссии. И вполне возможно, что присутствие ирландского борца за независимость может быть интересно Ларионову, особенно человека с таким послужным списком.
        Я спросил у Джона, какие у него дальнейшие планы. Он ответил:
        - Рафаэль, я же журналист по основной профессии. Если не найду здесь никаких сенсаций, то придется возвращаться в Нью-Йорк. А то мне платят только за статьи. По дороге заеду к членам партии в Цинциннати и Питтсбург.
        - А что если я тебе предложу несколько иной вариант?
        - Какой же?
        Я рассказал ему вкратце про то, почему я здесь, и предложил ему следовать с нами в Берлин. Он весьма заинтересовался моим предложением, подумал немного и согласился.
        - Никогда не думал о русских как о возможных союзниках, но вдруг они и правда помогут? Тем более, что и у нас, и у вас схожие проблемы; нужно начинать с нуля, опираясь на патриотов-активистов.
        - И помощь оружием будет весьма кстати. И нам, и вам.
        - Ну что ж, посмотрим. Эх, может, Ирландия и станет свободной в первый раз за двести пятьдесят лет. Мой предок сражался тогда у Фиаха МакХью, когда они разбили англичан у Карлоу. Другого казнили после битвы при реке Бойн, которую мы проиграли. Еще один бежал ребенком из Дрогеды, когда Кромвелль резал тамошнее население, родителей своих он больше не видел никогда. И такие истории есть почти в каждой ирландской семье; кого убили, кого обесчестили, кого согнали с земли, которые их семьи обрабатывали веками, или заставили платить арендную плату помещикам в Англии, ни разу не бывшим в Ирландии.
        - Дай-то Боже. А согласятся ли ирландские иммигранты вернуться в Ирландию?
        - Думаю, многие согласяться. Мы здесь люди даже не второго, а третьего сорта, хуже, чем негры.
        И мы пошли к моему гостеприимному хозяину. Генерал оказался наслышан о Девое и не только поддержал его участие в нашей экспедиции, но и предложил и ему свое гостеприимство. И семнадцатого июля мы уже втроем сидели в купе поезда Мемфис - Новый Орлеан, по дороге к Президенту Дэвису.
        15 (3) июля 1877 года, Утро. Югороссия. Константинополь, дворец Долмабахче.
        Герцог Сергей Максимилианович Лейхтенбергский.
        Итак, решено. Я иду просить руки своей возлюбленной. Поскольку у нее в этом мире нет родителей и других близких родственников, то мне придется разговаривать с самим контр-адмиралом Виктором Сергеевичем Ларионовым, де факто - верховным владыкой Югоросии.
        Подобно легендарному Рюрику привел этот человек своих воинов на берега Босфора и разрубил гордиев узел «Турецкого вопроса». Мой дядя предлагал ему титул Великого князя Константинопольского. Но этот замечательный человек отказался от царской милости, сказав, что не нуждается в ни в каких титулах. Он мог бы провозгласить себя кем угодно: султаном, магараджей или даже императором возрожденной Византии. Но он - «адмирал Ларионов», что является одновременно и титулом и званием с фамилией. Мне приходилось с ним встречаться ранее, и мы с ним даже обсуждали какие-то дела, но разговор на сугубо личную тему - это совсем другое. Признаюсь, что мне было немного не по себе, когда я наконец решился отправиться на частную встречу с адмиралом.
        Виктор Сергеевич, узнав о моем приходе, сразу же приказал пригласить меня к себе. Встреча была весьма любезной. Он предложил мне присесть, угостил хорошим кофе по-турецки, и вкусными, еще теплыми бисквитами. Потом разрешил курить, заметив, впрочем, что сам он с этой пагубной привычкой покончил несколько лет назад. Я не стал испытывать терпение адмирала, и вежливо отказался от предложенной им отличной гаванской сигары. Хотя, закурить мне, ох как хотелось!
        Настало время переходить к делу. Заплетающимся от волнения языком я попросил у Виктора Сергеевича руки его подопечной, мадемуазель Ирины Андреевой, добавив, что со своей стороны разрешение на мой брак уже дал император Александр II, и сама Ирина согласна стать моей женой. Так что, поскольку у Ирины здесь нет ни старших родственников, ни опекунов, то дело теперь только за ним…
        Контр-адмирал Ларионов долго и внимательно смотрел на меня. Потом он сказал,
        - Не волнуйтесь вы так, Сергей Максимилианович. Вы честный и храбрый молодой человек, и я не вижу никаких препятствий для вашего брачного союза с нашей, всеми любимой Ириной Андреевой. Если вам нужно мое официальное согласие, то считайте, что оно получено. И, как говорится, совет вам да любовь!
        После этих слов у меня словно камень упал с души. Нет, я знал, что у людей из будущего взрослые люди вправе сами решать - за кого выходить замуж и на ком жениться. Но сейчас они находились в нашем времени, и наши обычаи и нравы не могли не приниматься ими в расчет. Значит, можно объявить о помолвке и готовиться к свадьбе.
        - Сергей Максимилианович, - услышал я сквозь звучавшие в моей голове свадебные мелодии голос адмирала, - только я хочу вас сразу предупредить… Ирина - девушка из нашего времени, где люди во многом не похожи на людей XIX века. И вы должны все время об этом помнить. Я знаю, что вам прочат трон Болгарии. Соответственно, и Ирина в этом случае станет Великой Княгиней, а потом, возможно, и болгарской царицей. Только какие титулы она не носила бы, все равно в душе она останется Ириной Андреевой, девушкой, выросшей в семье профессионального военного, вдоволь намыкавшейся в постоянных переездах вместе с отцом по дальним гарнизонам. Она хорошо знает, что это - постоянные командировки отца в места, откуда некоторые ее знакомые уже вернулись в качестве «Груза 200»…
        В ответ на мой непонимающий взгляд Виктор Сергеевич с горечью сказал,
        - Так в наше время говорили о тех, кто, погибнув на войне, возвращался в родной дом в гробу. Так вот, Сергей Максимилианович, испытавшая все это Ирина, совсем не похожа на ваших знакомых из высшего света. Она не владеет французским языком - правда, неплохо знает английский, турецкий и арабский, не обучена бальным танцам и изящным манерам, зато она может с завязанными глазами разобрать и собрать автомат Калашникова, и из этого автомата с сотни метров попасть в ростовую мишень. Она не может вести долгую пустопорожнюю беседу о погоде, зато не падает в обморок при виде крови, и весьма квалифицированно окажет первую помощь тем, кто в ней нуждается. Поэтому, не обессудьте, Сергей Максимилианович, и примите ее такой, какая она есть.
        - Уважаемый Виктор Сергеевич, - сказал я, - Именно поэтому-то я влюбился в Ирину, что она не похожа на других. Она единственная и неповторимая. Она мой идеал, который я считал недостижимым, и думал что умру, так и не испытав радости жизни с любимым человеком. А насчет семьи профессионального военного… Так ведь и я тоже из такой семьи.
        Мой дед по отцу был пасынком Наполеона Бонапарта. С юности отчим приучал его к войне, и деду тоже пришлось понюхать пороху. В числе прочих вице-король Италии и дивизионный генерал Эужен Богарне участвовал в походе Наполеона на Россию. И ему посчастливилось унести оттуда ноги. Российский император Александр I даже хотел сделать его императором Франции после отречения Наполеона.
        Мой отец, Максимилиан Иосиф Евгений Август Наполеон Богарне, герцог Лейхтенбергский, будучи командиром кавалерийского полка Баварского королевства, в 1837 году отправился в Россию для участия в маневрах. Здесь он и познакомился с моей мамА - дочерью императора Николая I. Перейдя в российское подданство, отец дослужился до генерал-майора и командира 2-й гвардейской кавалерийской дивизии.
        Сам я с рождения числился в лейб-гвардии Преображенском полку. Воспитателем моим был Владимир Николаевич Зубов, старший адъютант Генерального штаба. Мать в воспитании сыновей, а нас их было у нее четверо, не считая двух дочерей, придерживалась суровых методов своего отца и нашего деда, императора Николая Павловича. Нас не нежили, спали мы на походных кроватях, а летом на тюфяках, набитых сеном, и покрывались одним пикейным одеялом. После завершения образования я должен был начать службу в министерстве иностранных дел, но выбрал военную карьеру. Служил я в лейб-гвардии Конном полку. Дослужился до генерал-майора. Мой полк не должен был идти на войну, но я добился отправки на фронт…
        Слушавший меня внимательно адмирал Ларионов одобрительно кивнул,
        - Поступок достойный настоящего мужчины и офицера. Я думаю, что вы с Ириной составите хорошую пару. Дай Бог, чтобы ваши дети не посрамили память предков.
        И еще я вот что хочу сказать вам, Сергей Максимилианович. Женившись на Ирине, вы тем самым входите в наше сообщество людей XXI века. То есть, как бы становитесь членом нашей большой семьи. А мы своих в беде не бросаем. Запомните - если вам, вашей супруге и вашим детям будет угрожать опасность, то вы всегда можете рассчитывать на нашу помощь. А вы прекрасно знаете о наших возможностях.
        Потом, Виктор Сергеевич подошел ко мне и неожиданно по отцовски обнял меня. У меня защемило сердце. Отец мой умер, когда мне было всего три года. Будучи Главноуправляющим Института Корпуса горных инженеров, он отправился с ревизией уральских заводов, в дороге простудился, и, вернувшись в Петербург, вскоре скончался. Поэтому я с детства не знал отцовской ласки и поддержки. Мать - это конечно тоже близкий человек, но отец…
        А Виктор Сергеевич неожиданно стал для меня вторым отцом. Я почувствовал его искреннюю заботу обо мне и Ирине. Несомненно, хорошо быть членом Российского императорского дома, и носить титул «Императорского Высочества». Но не менее почетно быть членом братства людей из будущего. И женившись на Ирине, я стану одним из членов этого братства.
        Мы поговорили еще немного с адмиралом о наших ближайших планах. Он предложил мне присмотреться к офицерам его штаба, и выбрать из них одного, которого я бы мог вскоре после моей свадьбы и избрании Великим князем Болгарии назначить командующим своей армии. А как же, ведь любое государство обязано иметь армии, иначе оно быстро станет добычей своих более сильных и алчных соседей.
        Кроме того, Виктор Сергеевич посоветовал проконсультироваться с Александром Васильевичем Тамбовцевым и с графом Николаем Павловичем Игнатьевым по поводу кандидатуры моего будущего главы внешнеполитического ведомства. Софию скоро освободят, конный корпус моего друга, цесаревича Александра, уже в двух-трех переходах от нее, и надо заранее готовиться стать правителем государства, подбирая себе подходящих помощников.
        - Запомните, Сергей Максимилианович, - с непонятной мне усмешкой сказал адмирал, - один умный правитель говорил: «Кадры решают все». И он был прав - только опираясь на единомышленников и людей, на которых можно полностью положиться, вы сумеете удержаться у власти и не потерять не только свой трон, но и жизнь.
        В САСШ есть такая забава - пастух садится на необъезженного жеребца или быка, и старается удержаться в седле, несмотря на все старания животного избавиться от своего седока. Такова и жизнь правителя - только вместо бешеного животного от него стараются избавиться те, кто считает, что власть должна принадлежать именно им. А болгары - это еще те подданные…
        В нашей истории первый Великий князь Болгарии Александр Баттенбергский, сумел «усидеть в седле» всего семь лет. Он был племянником супруги императора Александра II. Тамошние выкормленные Европой либералы, сумели поссорить его с новым императором России Александром III, а потом, подстрекаемые и финансируемые некоторыми правительствами Европы, в августе 1886 года устроили военный переворот. И Александр Баттенберг отправился в изгнание.
        Надеюсь, что с вами такая история не повторится. За вами будет стоять вся мощь Югороссии, да и поссорить вас с будущим Императором Всероссийским тоже невероятно сложно. Ни в коем случае не соблазняйтесь приглашать на важные посты в вашем будущем правительстве тех высокоученых болгар, которые все то время, когда их родина страдала под игом турок, благополучно пребывали в уютной европейской эмиграции. Они-то и постараются свергнуть вас при первой же возможности. Лучше попросите у вашего дядюшки прислать вам на время русских чиновников, а смену им воспитайте у нас в Константинополе, в Петербурге, в Москве, Киеве и Одессе, но никак не в Сорбонне, Кембридже или Гейдельберге. Православными людьми должны управлять чиновники, которых не учили презирать православие как «отсталую религию», а славян и греков, как «стадо дикарей».
        - Виктор Сергеевич, - спросил я, - а что, в Константинополе есть университет?
        - Пока нет, - ответил он, - но скоро будет. Или вы думаете, что мы свои знания запрячем в сундук, и будем на нем сидеть, как Скупой рыцарь? Югороссии нужны чиновники, врачи, учителя, офицеры… В нашем прошлом уже был опыт массовой подготовки кадров, что называется, с нуля, и мы им непременно воспользуемся.
        - Да, нелегкую ношу взвалил на меня дядюшка, - подумал я, откланиваясь, - но, даст Бог, с помощью моих друзей из Российской империи и из Югороссии, я постараюсь усидеть в седле и на троне, и не порадую своих врагов падением в грязь. А Ирина будет мне верной помощницей во всех моих делах…
        15 (3) июля 1877 года, Полдень, Константинополь, площадь перед Святой Софией.
        Писатель и путешественник Жюль Верн.
        Вот уже скоро месяц, как я приятно провожу время в Константинополе. После памятного мне разговора с канцлером Югороссии месье Тамбовцевым, я решил переехать из уже поднадоевшей гостиницы в маленький уютный домик на побережье. Увитая виноградом беседка, свежая жареная рыба и молодое вино по утрам. Можно подумать что город, начинающийся прямо за соседним холмом называется Марсель или Бордо, но это не так. Хозяйка домика говорит не по-французски, а по-гречески, а город за холмом называется Константинополь.
        Однажды утром, после завтрака, я сел и задумался. Что же мне теперь делать дальше? Технические чудеса, о которых я с таким увлечением рассказывал людям, уже воплощены югороссами в реальность. Единственно, над чем они посмеялись из моих выдумок, была пушка, способная запустить снаряд на Луну. И тут же огорошили меня известием, что в своем романе я совершенно точно угадал то место, где в XX веке Америка построит свой космодром. Да, и именно оттуда, через сто лет после времени, описанном в романе, люди полетели к Луне. А еще оказалось, что из ста моих прожектов девяносто восемь рано или поздно уже стали реальностью.
        Но писательское ремесло это фактически все, что я умею, поэтому раз уж я попал в Константинополь, я должен использовать все свои возможности для поиска новых впечатлений. Каждое утро старший сын моей хозяйки Георгий запрягает лошадь в легкую бричку, и я после завтрака по утренней прохладе отправлялся в город. Потом, уже вечером, в условленном месте он также пунктуально встречал меня, и отвозил навстречу ужину и ночлегу.
        День я проводил среди югороссов, смотрел на то, как они обучают местные войска, на их корабли, стоящие на якорях в проливе Босфор и ошвартованные у стенки в военном порту Терсан-Амир. Маленький, запечатанный в прозрачную пленку прямоугольник с моей фотографией, выданный мне по распоряжению канцлера Тамбовцева, открывает мне дорогу во все места не являющиеся совсем уж секретными. А иногда, как с моим визитом на подводную лодку «Алроса», я попадаю в места и вовсе фантастические. О, эта югоросская подводная лодка сильно уступает придуманному мною «Наутилусу», она меньше, теснее, не может легко пересекать океаны и бесконечно находиться под водой. Но у нее есть и одно преимущество перед моим «Наутилусом» - он вымышленный, а эта подводная лодка настоящая.
        Когда я спускался по колышущейся веревочной лестнице на ее узкую палубу с борта летательного винтокрылого аппарата, называемого югороссами «вертолетом», то чувствовал себя самым настоящим профессором Аронаксом. Это непередаваемое ощущение, когда твой вымысел вдруг превращается в реальность. Я не буду ничего рассказывать о самой лодке, честно говоря, я очень мало понял из тех объяснений, которые услышал на ее борту. Я понял лишь, что любой вражеский флот, приблизившийся к берегам Югороссии, должен знать, что вместе с грозными надводными кораблями, их встретит безжалостный подводный убийца.
        Но сегодня день не совсем обычный. Утром в бричку вместе со мной и Георгием села моя домашняя хозяйка, мадам Анна, и трое ее младших детей. Вместе с нами в город бесчисленными человеческими ручьями вдруг потянулись почти все проживающие в окрестностях Константинополя православные: греки, болгары, сербы. Каждый одет наверное в самые лучшие из имеющихся у него нарядов. Греков, конечно же, тут большинство, но и всех прочих тоже немало. Мое недоумение рассеял усатый сержант народной милиции на городской заставе, странно именуемой здесь «блокпостом». На ломаном английском языке он поведал мне, что сегодня на купол храма Святой Софии будет снова водружен православный крест. И тут же посетовал, что в такой великий день, который все православные ждали с момента завоевания Константинополя турецким султаном Мехметом Вторым, именно ему выпало стоять на этом блокпосту. Да, не позавидуешь человеку - ждать этот день пятьсот лет, и не увидеть это великое событие собственными глазами.
        Ближе к центру Константинополя толпа стала такой густой, что наша бричка застряла в ней, как корабль среди льдов. Дальше нам пришлось идти пешком, оставив бричку на попечения Георгия. Я бы не простил себе, если бы пропустил такое событие, и поэтому мужественно проталкивался через толпу, позволив мадам Анне идти за мной следом. Сама площадь перед древним храмом была оцеплена народной милицией и югоросскими солдатами. Очередной сержант прочел мой документ, и разрешающе махнул рукой. Быстро сказав, - Это со мной, - я втянул мадам Анну вместе с детьми вслед за собой, за линию солдат.
        За линией оцепления было лишь чуть просторней. Возле дворца Топкала, отделенная еще одним оцеплением, стояла группа важных господ. Наверняка это были послы и представители дружественных Югороссии православных стран: Греции, Румынии и Российской империи. Ну, никак не мог русский император пропустить такого события. Наверное, он инкогнито находится среди высоких гостей. Но, кажется, мы вовремя. Где-то вдали послышался шум вертолета. Все вокруг замерли.
        - Летит! - на едином дыхании выдохнула площадь, когда в воздухе показалась транспортная винтокрылая машина Югороссов, под которой был подвешен кажущийся снизу совсем маленьким массивный православный крест. Десятки тысяч глаз устремились в небо. Наверное и парижане могли бы так наблюдать, как возвращается крест на собор Парижской богоматери после нескольких сотен лет исламского владычества…
        Но нет, в последние годы французы превратились в нудных, не верящих ни во что мизантропов, для которых главное - набить потуже брюхо, и завалиться в мягкую теплую постель со своей мадам. Месье Тамбовцев сказал мне, что именно так на землю моей милой Франции приходит ад, на радость поклонникам золотого тельца. Для меня самого деньги всю жизнь были не целью, а лишь возможностью обустроить свою жизнь по собственному желанию. Грубо говоря, потеряв франк, я не плакал по этому поводу крокодильими слезами.
        Затаив дыхание вся площадь смотрела в небо. Вот, летающая машина вместе с крестом уже зависла над куполом храма. Вот, ниже, ниже, еще ниже… Рабочие, ожидающие на куполе крест, аккуратно принимают массивную конструкцию, и начинают ее крепить. Винтокрылая машина висит в воздухе неподвижно. Я понимаю, что вижу нечто, невероятное для этого мира, но вполне привычное в другом. Вот крест окончательно закреплен, стропы, на которых он был подвешен к летающей машине, сначала бессильно провисли, потом заполоскались в воздухе. А крест стоит, стоит, стоит!
        Заглушая даже шум летающей машины, над площадью разнеслись крики восторга и радости. Рабочие на куполе, вопреки всем правилам безопасности, чуть ли не пустились в пляс. Я смотрел на эту сцену народного ликования, и думал, что мои цивилизованные соотечественники по большей части явились бы посмотреть на картину возможной неудачи и человеческих жертв. А потом расходились бы, недовольные тем, что хорошая работа инженеров и рабочих лишила их законного развлечения в виде зрелища искалеченных человеческих тел. Увы, такова и моя любимая Франция, и вся Европа.
        Пока я стоял и размышлял над увиденным, меня заметили. Мой белый парижский костюм вкупе с щегольским цилиндром, очень сильно отличался от одежд местных жителей. Образно говоря, я выглядел как белая ворона в стае черных. Протолкавшийся ко мне офицер, крикнул мне в ухо, стараясь перекричать вопли толпы, - Месье Верн, вас зовет к себе наш адмирал.
        Просто адмиралом тут называют месье Ларионова, командующего армией, которая и отобрала город у турок. Вынужденно оставив мадам Анну, я двинулся вслед за офицером, и вскоре оказался за еще одним оцеплением, в числе которых было немало высокопоставленных особ.
        Адмирал Ларионов, плотный седеющий мужчина с жестким взглядом серых глаз, поприветствовал меня на довольно хорошем английском, сказав, что с самого раннего детства был поклонником моих романов. Уже зная, когда именно протекало детство адмирала, я совсем не удивился этому заявлению. Взяв меня под руку, он подвел меня к высокому пожилому военному с пышными бакенбардами…
        - Ба! - подумал я, - Вот он какой, Российский император!
        Адмирал о чем-то быстро переговорил с Александром II по-русски, после чего царь обратился ко мне на довольно хорошем французском языке, сказав, что он рад знакомству со столь знаменитым писателем как я, которого не забывают и через сто лет после смерти, что довольно таки большая редкость среди пишущей братии. Во Франции подобных мне гениев можно пересчитать по пальцам одной руки. Потом русский император сказал мне, что решил наградить мою скромную персону за гражданские заслуги орденом святого Станислава III степени. Тем более, что это орден в честь католического святого. Сей орден я заработал, воспитывая в юношестве любознательность и желание стремиться к прогрессу в технике и науке. Император попросил посетить его в ставке в Тырново, для вручения ордена и личной беседы на которую сейчас у него просто нет времени.
        На этом краткая аудиенция завершилась, и император повернулся к своей спутнице. Под переливающимся блестками полупрозрачной вуалью угадывалась ослепительная на вид черноволосая и черноглазая восточная красавица. Тихонько попрощавшись с адмиралом, я пообещал «заглянуть к нему на огонек», а сам пошел искать в толпе мадам Анну и ее детишек.
        16 (4) июля 1877 года. Утро. Шипкинский перевал,
        Полковник ГРУ Вячеслав Бережной
        «Шипка» - это название болгарских сигарет времен моей молодости, а еще пример беспримерного мужества и героизма русского солдата. Только сейчас ситуация развернулась с точностью до наоборот - русские штурмуют перевал, а турки его защищают. Ослепительно голубое небо над Балканами, зеленый лес на склонах гор, серые в трещинах каменные зубы скал. Все как когда-то в Афганистане, Таджикистане, Дагестане и Чечне. Только там, на юге, скал было больше, а лес рос только в узких ущельях, а все остальное было выжжено солнцем до полного безобразия. Эти же горы, даже в разгар лета свежи и зелены. Но сейчас все вокруг заполняет не запахи горных трав и цветов, а вонь разлагающейся человеческой плоти, сгоревшего пороха и удушливый тротиловый чад. Мы штурмуем турецкую пробку в районе Шипкинском перевала уже вторые сутки. Но сначала было двое суток марша от самого Константинополя, через Адрианополь-Эдирне к Старой Загоре. Летела пыль из под колес и гусениц, бежали прочь мелкие турецкие отряды. Правда от головного дозора на БТР-80 пешком или на конях особо не побегаешь, уж очень резвая машинка.
        Четырнадцатого июля вечером, сбив у Старой Загоры с позиций батальон низама( турецких регулярных войск), мы вышли в тыл основной группировке Сулейман-паши. Дело получилось удачным, разведчики высаженные с воздуха на дорогу Стара Загора - Казанлык, сумели перехватить всех гонцов, предупреждающих Сулейман-пашу о появлении в его тылу «шайтан-аскеров».
        К утру пятнадцатого наш головной дозор, благополучно миновав извилистую горную дорогу, вышел в долину реки Тунджи у поселка Тулово. Если вы думаете, что турки беспечно оставили эту дорогу без внимания, то глубоко ошибаетесь. Несколько крупных засад в особо удобных местах и два заложенных в обрывах фугаса. Но по части маскировки и прочих хитростей, они совсем не котируются рядом с афганскими духами или чеченскими боевиками. Опыт у наших «мышек» огромный, а его, как известно не пропьешь. Несколько РДГ веером прошлись по обеим сторонам ущелья, обнаруживая и уничтожая засады и обезвреживая минные закладки.
        Только вот с фугасами получилось не очень. Эти - не подберу цензурного слова, в фесках, не придумали ничего лучше, как использовать вместо черного пороха или пироксилина - что бы вы думали… Новомодный здесь нитроглицерин. А он, гад, взрывается от простого чиха или косого взгляда. Или это не турки придумали, а французы какие-нибудь, а это еще те извращенцы.
        Наши саперы сказали, что разряжать такое не возьмутся ни за какие коврижки. Мол, пусть лежит. Колонна пройдет, тогда и рванем. Целым нам достался и каменный мост через Тунджу, построенный чуть ли не во времена римских легионеров. От Тулово до окраины городка Казанлык примерно восемь километров. Штурм тыловой турецкой позиции у Казанлыка начался ровно в десять часов утра. Одновременно генерал Драгомиров начал атаковать турецкие позиции напротив села Шейново.
        Первая наша атака была ложной, призванной вскрыть систему огня и диспозицию противника. Примерно две сотни человек, это около половины имеющихся у нас сил, выдвинулась одной редкой цепью к восточной окраине Казанлыка, изредка постреливая из автоматов. Турки открыли довольно плотный огонь, но с почти предельной дистанции. Хотя ружейная пуля калибра 4,2 линии (10,3 мм) штука серьезная даже на излете. Наши немедленно стали отходить назад. Видя нашу немногочисленность и, пардон, «нерешительность», кто-то из турецких военачальников решил поднять своих воинов в контратаку, чтоб молодецким штыковым ударом, смять «шайтан-аскеров» и захватить пленных и бакшиш. В контратаке приняли участие три табора низама, то есть около двух тысяч штыков. В обычной рукопашной, из расчета один к десяти, ребят бы просто завалили турецким мясом.
        Но не все было так просто. Я не зря назвал эту нашу атаку отвлекающей. Тяжелое вооружение и боевая техника были выдвинуты на фланги позиции, и до поры до времени, никак не обозначали своего присутствия. В формуле того боя было несколько переменных. Во-первых, скорость, с которой густые турецкие цепи мчались вперед, уставя перед собой тяжелые штыки. Ружьишко весит четыре с половиной кило, да еще штык больше килограмма. Даже самый тренированный воин ислама, пробежав с такой штукой наперевес около километра, будет дышать, как загнанная лошадь. Перезарядить однозарядное ружье на бегу невозможно, поэтому с ходу никто не стреляет. Напротив, наши морпехи, отходя короткими перебежками, делают остановки и отстреливаются экономными и прицельными двух патронными очередями. Это похоже на редкие крупные капли только что начинающегося дождя. Здесь упал турок, там, там, там. Вроде бы их и много и все бегут вперед, но каждый их шаг оплачен чьей-то жизнью. Кроме того выдвинутые на фланги снайпера начали скрытую индивидуальную работу с офицерами и унтерами противника, постепенно превращая боевые единицы в обычное
стадо. Здесь к таким штучкам еще не привыкли, и поэтому эффект получился просто ужасающий.
        Командиры с саблей наголо, бегущие впереди строя. И выстрелы: Хлоп. Хлоп-хлоп. Хлоп. Хлоп-хлоп-хлоп. Но снайперы, они дальше всех выдвинуты вперед, и сектор обстрела им отрылся первым. Технике и тяжелым пулеметам возможность пострелять открылась в последнюю очередь. К тому времени, как атакующая турецкая, и отступающая наша, цепи уже сблизились метров на двести, редкие, но убийственные капли дождя сменились шквальным грозовым свинцовым ливнем. Вдоль турецкого строя перекрестным огнем били шесть 12,7 мм тяжелых пулеметов «Утес», десяток 14,5 мм башенных пулеметов КПВТ с БТР-80, двадцать 30-мм автоматических пушек с БМП-3Ф. Кто-то из наводчиков, наверное, от избытка чувств, шандарахнул до кучи в турецкую толпу из 100-мм орудия, что было уже совершенно лишним.
        Вы когда-нибудь видели, как под взмахом отточенной косы ложится на землю росистая трава? Так вот, турецкий строй точно также лег, чтобы никогда не подняться. Свинцовая метель бушевала, наверное, минуты полторы, потом все стихло. Бойцы в нашей доселе отступавшей цепи остановились, потом снова не спеша пошли вперед - вручную исправлять недоделки. Негоже заставлять людей мучиться в ожидании встречи с Аллахом. То, что мы успели увидеть по южную сторону Главного Балканского хребта, заставило нас забыть о жалости и милосердии, по крайней мере, к туркам.
        Через час мы снова двинулись вперед, на этот раз, ради разнообразия по уставам времен Великой отечественной Войны. РПГ у противника нет, и не предвидится, артиллерии тоже не отмечено, поэтому БМП и БТРы движутся впереди, а пехота перемещается следом, перебежками. За это время Сулейман паша перебросил к Казанлыку еще несколько таборов пехоты с артиллерией, а все остальное сразу после полудня, оставив заслоны смертников, начал быстро отводить с Шипкинского перевала.
        Я его прекрасно понимаю. Если мы зачистим Казанлык раньше, чем он отведет свои войска, и выйдем в то место, где Шипкинский перевал спускается в долину реки Тунджи, то зажмем его основные силы между собой, и штурмующими перевал с другой стороны солдатами Драгомирова. Короче, Сулейман-паше совсем не хотелось, испытывать все прелести секса втроем, находясь при этом в самой середине…
        С Казанлыком мы возились до самой темноты, можно было бы и быстрее, только я не видел причин лезть вперед нахрапом и терять людей. Как говорил в похожих случаях один мой приятель - не на корову играем. Тем временем турецкий корпус торопливо вылезал из мышеловки. Тут и пригодились взятые с собой «Нонны». С невиданной тут дистанции в пятнадцать километров они открыли методичный огонь по колоннам пехоты и артиллерии врага. Корректировал огонь специально поднятый в небо беспилотник.
        Уже утром мы обнаружили, что противник окопался на следующем рубеже в районе Манолово. С Шипкинского перевала нам навстречу выходят болгарские дружинники и русские солдаты. Ну что же, как закончатся восторги и объятия, перейдем к следующему номеру нашей программы, будем вместе с русской пехотой отжимать остатки корпуса Сулейман-паши к Софии. Тем временем, второй сводный кавкорпус выйдя на оперативный простор (турецкие фугасы мы пока не взорвали) понесет мир и покой южной Болгарии.
        18 (6) июля 1877 года. Мемфис, штат Теннесси.
        Майор армии Конфедерации Джон Семмс.
        Паровоз издал протяжный гудок, и застучали колеса. Мы покидаем гостеприимный Мемфис на два дня позже, чем планировалось. Ничего, у нас все равно будет три-четыре дня в запасе.
        В первый же вечер после того, как Джон Девой переехал к генералу Форресту, мы сидели в гостиной после ужина с бокалами теннесийского виски. Девой похвалил этот благородный напиток, присовокупив, что хоть он и отличается от ирландского виски, но мало чем уступает последнему, а во многом и превосходит его.
        После чего он сказал нашему гостеприимному хозяину:
        - Генерал, и у нас, и у вас схожие планы, только вам нужен независимый Юг, а нам независимая Ирландия. Я полагаю, что вы уже обдумали этот вопрос. Я тоже. Неплохо бы обменяться мнениями.
        - Мистер Девой, я действительно размышляю над этим вопросом с того самого момента, как майор Семмс прибыл ко мне. Задача действительно не самая простая.
        Сначала про то, что нам необходимо сделать, да и вам тоже. Необходимо создать своего рода плацдарм, где мы смогли бы объявить о новосозданной Конфедерации. Майор, насколько я понял вашего адмирала Ларионова, есть шанс, что Россия признает Конфедерацию; может она даже пришлет оружие, или поможет флотом, примерно так же, как французы помогали нам во время Войны за Независимость.
        Но возникает проблема кадров. Очень многие наши лучшие молодые люди, или те, кто был тогда молод, погибли во время Войны Севера и Юга. Тем же, кто выжил и не стал калекой, уже не по двадцать-двадцать пять лет, а уже под сорок. Многие из них откликнутся на первый наш зов. Но они обзавелись семьями, смогли худо-бедно обосноваться в послевоенном мире. Мне кажется, что нам в основном нужны люди помоложе. Думаю, что таких можно будет найти немало. Но они не обучены военному делу.
        - Генерал, у нас в Ирландии схожая проблема. Молодежи немало, и с добровольцами проблем не будет. Но вот что они смогут сделать с прекрасно обученными англичанами в красных мундирах…
        - Джентльмены, - вмешался я, - русские смогли всего за несколько часов наголову разбить турецкую армию, при которой было немало английских советников. Английскую эскадру два русских корабля смогли потопить за четверть часа. Представьте себе, что будет, если они обучат нашу молодежь, и еще снабдят их, даже пусть не таким оружием, которым они воюют сами, но хотя бы таким, которое будет не уступать оружию англичан. Или северян. А если они обезопасят наши порты, или если у нас появится флот, который даст нам способность делать это самим…
        - Майор, вы абсолютно правы, - сказал генерал. - Но, видите ли, до переговоров с русскими мы можем только гадать. Но одно абсолютно ясно: нам нужно готовиться к тому, чтобы при необходимости, которая, смею вас уверить, наступит уже очень скоро, можно было призвать под «Южный Крест», как, мистер Девой, именуется наш боевой флаг, нашу храбрую молодежь - сначала на обучение, потом на помощь нашим ирландским друзьям, и, наконец, на освобождение Дикси.
        - Я с вами абсолютно согласен, генерал, - сказал Девой, - и, со своей стороны, надеюсь мобилизовать под зелено-бело-оранжевый флаг как ирландских иммигрантов в Америке, так и тех, кто остался в Ирландии. И если наши друзья из Дикси помогут нам завоевать нашу свободу, то плох тот ирландец, кто не встанет под знамена Дикси и не прольет свою кровь за свободу вашего благодатного края. Вот только как сделать так, чтобы информация не просочилась к нашим врагам раньше времени?
        - Нужно подготовить тех, кому мы доверяем. Но и среди них могут быть агенты наших врагов, или просто люди, не умеющие держать язык за зубами. Думаю, нужно просто дать им понять, что их услуги могут потребоваться, но не говорить, почему именно. Вам, конечно, несколько легче, ведь борьба за независимость Ирландии не является преступлением в САСШ.
        Следующие три дня, генерал и Девой постоянно отсутствовали. Пару раз я видел краем глаза то одного, то другого - генерала в компании людей с военной выправкой, Девоя-с людьми, большинство из которых были рыжеволосыми. Сам же я проводил много времени в церкви, и направлялся туда в то памятное утро, когда меня окликнули.
        - Сэр! Рад вас видеть!
        На меня смотрели пронзительно синие глаза сержанта Добсона, который был моей правой рукой в начале войны, и который вместе со мной попал в плен на «Дайане». К сожалению, офицеров отделили тогда от рядового и унтер-офицерского состава, и я его с тех пор потерял из виду.
        - Джек, дружище, как я рад тебя видеть! Как твои дела? Я помню, как тебя увели эти янки и засунули в лагерь… Вот, только не помню, в какой…
        - В лагере на Рок-Айленде. Ятам держался, несмотря на побои, недоедание и издевательства, хотя каждый четвертый из тех, кому не повезло туда попасть, там и умер. Когда вышел, весил сто десять фунтов вместо ста семидесяти. Но когда я узнал, что все это было напрасно, тогда заболел, и меня сняли с поезда в Мемфисе.
        Одна местная вдовушка взяла меня к себе, выходила, обогрела, и десять лет мы с ней жили душа в душу. А два года назад ее изнасиловали и убили, по свидетельствам очевидцев, негры. Но расследовать это дело никто не стал, ведь единственный негр, которого узнали, оказался племянником назначенным северянами члена местного парламента. Потом он и несколько других были найдены висящими на деревьях к востоку от Мемфиса, но мне, естественно, ничего про это не известно. И я опять один; детей у нас не было.
        - Джек, я помню, что ты был весьма грамотным артиллеристом. Не хотел бы ты вернуться на военную службу?
        - В армии северян? Нет, спасибо.
        - А если это не будет армия северян?
        - Сэр, если будет такая возможность, конечно, можете рассчитывать на меня. И на тех, кто сидел со мной на Рок-Айленде.
        - Джек, пока не надо. Но если я тебе напишу, приезжай, мол, туда-то и туда-то, то ты сможешь приехать и друзей своих привезти?
        - Сделаю, сэр! И братьев наших младших, если можно.
        - На том и договоримся.
        Но вот генерал сказал, что все, что можно было сделать, он сделал, и что нам пора ехать к президенту Дэвису. По дороге в Новый Орлеан мы по обоюдному согласию не говорили о наших планах. Вместо этого мы по очереди рассказали про наши приключения во время войны, а Девой про операции в Ирландии и в Австралии. Девятнадцатого июля мы были в Новом Орлеане, где заночевали, а Джон Девой покинул нас, обещав приехать в Билокси вечером двадцать второго июля. Рано утром двадцатого мы с генералом Форрестом сели на поезд в Билокси. И к вечеру мы, наконец, попали в Бовуар.
        19 (7) июля 1877 года, Утро, Болгария, между Шипкой и Софией,
        Полковник ГРУ Вячеслав Бережной
        - «По дорогам крутым сквозь кремнистый туман, тянут пушки ЗИЛы, надрывая кардан…» - песня времен моей молодости о войне в Афганистане. Правда Болгария - не Афганистан, и Балканы - не Памир. Ну, а болгары, точнее болгарки… Только теперь я понял смысл выражения «зацеловать до смерти»…
        Но, давайте по порядку… На перевале перед поселком Карлово Сулейман-паша предпринял самоубийственную попытку задержать наш отряд. Для усиления сводного механизированного батальона, лично Александр II, присутствовавший при войсках, штурмовавших Шипкинский перевал, придал нам 1-ю кавалерийскую бригаду 8-й кавалерийской дивизии, включающую в себя два полка: 8-й драгунский Астраханский и 8-й уланский Вознесенский. Полки эти понесли довольно большие потери при первых штурмах Шипки, но все же сохранили и боеспособность, а главное наступательный порыв. А главное, командир бригады, генерал-майор Степан Степанович Леонов 2-й. Отчаянной храбрости командир. В нашем прошлом за эту компанию он заработал аж две золотые сабли «За храбрость», причем одну из них с бриллиантами. В этой истории одна золотая сабля у него уже есть. Получена она за сбитый лихой атакой с позиций вдвое превосходящий его силы турецкий арьергард в окрестностях Габрово на подступах к Шипке. Лихое было дело. Шесть тысяч турок, побросав обозы и артиллерию, без оглядки бежали от трех тысяч русских. Кавалеристы 1-й бригады тогда рассеяли
противника, гнали и рубили его до самой темноты. Потом был отчаянный и упорный штурм Шипки, когда спешенные драгуны и уланы лезли вверх по склонам, а турки отбивались, как могли. После подхода пехотных полков, кавалерию отвели во вторую линию, но все равно они успели овеять себя славой, и понести немалые потери. В течение нескольких дней, пока перевалы штурмовала пехота, кавалеристы отдыхали во второй линии. Потом мы устроили бойню у Казанлыка, и Сулейман паша стал стремительно оттягиваться из Шипкинского прохода, который грозил превратиться для него в ловушку.
        А вообще в этом походе, у всех, неважно из какой эпохи он был родом, было ощущение, что делаем мы совершенно правильное, и по настоящему, святое дело. Я уже говорил и повторю еще раз, в отношении жестокости к беззащитному мирному населению германские фашисты из первой половины 20-го века, по сравнению с турками во все времена, это сущие дети из песочницы. Крайне нехорошо получилось в нашей истории, что сначала февральский, а потом и октябрьский переворот, спасли все-таки больного человека на Босфоре от окончательного суда истории. И все это, несмотря на геноцид армян, который на четверть века предвосхитил еврейский Холокост в Европе. Нет государств, не признающих Холокост, ну разве что за исключением Ирана с его весьма специфической историей, но зато полно государств, которые не признают геноцид армян, «чтобы не испортить отношения с Турцией». Тьфу! Политика - продажная девка империализма!
        Кстати, после дела у Казанлыка довелось мне встретиться и поговорить с самим Михаилом Ивановичем Драгомировым, сейчас генерал-майором, а в будущем - генерал от инфантерии. Михаил Иванович - это не только наш русский военный гений, но еще и большой оригинал - активный не любитель, а попросту сказать противник, военных командно-штабных игр и скорострельного оружия, в частности пулеметов. Чтобы человек и дальше не пребывал во тьме своих заблуждений, пришлось усадить его в «Тигр» и отвезти на поле боя у Казанлыка. Там уже вовсю воняло мертвечиной, и хозяйничали вороны и прочие падальщики. Что поделать, лето. После обозрения поля битвы у нас состоялся весьма продуктивный обмен опытом, в результате которого предрассудки Драгомирова были если не рассеяны совсем, то хотя бы сильно поколеблены. Надеюсь, он понял, что пулеметы, а в нынешнем варианте картечницы или митральезы, имеют на поле боя свою «экологическую нишу», внутри которой, они просто незаменимы никаким количеством метких стрелков и никакой артиллерией. Расстались мы вполне по-дружески, как два уважающих друг друга специалиста. С того поля
Михаил Иванович на память увез килограммовый турецкий штык-ятаган, навылет пробитый у пятки пулей из «Печенега». Так сказать - на счастье.
        Потом было присоединение к нам кавалерийской бригады и преследование войск Сулейман-паши. Несколько поспешных стычек совсем не прояснили обстановку. Турки довольно быстро поняли, что с идущим по горам фланговым охранением из числа «воинов племени Летучих мышей», наше войско и вовсе неуязвимо для засад, а поэтому довольно быстро откатывались к Софии. Дорога тут только одна, а по обеим сторонам от нее горы. Опытный человек пройдет, а вот войско застрянет. Им и нам деваться было некуда - только вперед.
        Конечно же, преследуя Сулейман пашу, мы проходили через болгарские села, и несколько раз останавливались в них на ночлег. Происходящие при этом сцены до боли напоминали мне картины хроники освобождения Европы в 1945 году. Ликующий народ, охапки цветов. Цветы были везде: заткнутые за сбрую драгун, в руках рядовых и офицеров. БМП и БТРы превратились в какие-то огромные самоходные клумбы. Ну и еще кое что. Каждое утро некоторое количество, как моих орлов, так и бравых драгун и улан, огородами выбирались из хат местных вдовушек и бобылок, стремившихся торопливо воспользоваться мужской лаской.
        Но вот вчера мы уперлись в этот чертов перевал и потратили на его прорыв целый день от рассвета до заката. Долина реки Тунджи тут кончается, а ущелье между хребтами начинает понижаться в сторону Софии. Сразу за поселком Калофер дорога делает несколько зигзагов, что по форме несколько напоминает искривленную букву «М».
        Был бы у меня хоть один танк, тогда я бы им, сволочам, показал. Но танков нет, а бортовая броня БМП и особенно БТРов с близкого расстояния из местных ружбаек пробивается навылет. Пробная атака только добавила нам раненых и убитых, и показала, что турки намерены воевать по-взрослому. Это было последнее удобное для обороны место, дальше ущелье постепенно понижаясь и расширяясь выходит на равнину, где у турецкой пехоты совершенно не будет шансов ни против бронетехники, ни даже против кавалерии. В первую очередь, прекратив лобовые атаки и, придержав Степан Степаныча, я послал роту морской пехоты по тропе, что шла параллельно и выше основной дороги. Там был такой интересный уступчик, занимаемый очень небольшой (примерно в две сотни голов) группой турок. Этот самый уступчик имел пологие подходы с нашей стороны, и очень крутые с турецкой. Кроме всего прочего, он господствовал, как над перевалом, так и над прикрывающими его турецкими позициями. Чтобы переплюнуть нас в этом отношении, туркам придется залезть прямо на вершины гор, а это, как вы понимаете - полный анреал. И еще, так как в наше время это
тропа стала чем-то вроде сельской дорогой, то у меня была вполне обоснованная надежда, что там смогут пройти БМП и Нонны, с целью устройства туркам еще большой козьей морды, чем просто обстрел их позиций из «Печенегов» и «Утесов». БТРы с их крупняками я выдвинул к началу дороги, ровно настолько, чтобы они могли взять под обстрел ту часть тропы, по которой турки могли бы попытаться перебросить на уступ подкрепления. И, успокаивая рвущегося в бой генерал-майора Леонова, принялся терпеливо ждать.
        Так прошло двадцать минут, полчаса, сорок минут… Было тихо. За это время прилетевшие вертолеты вывезли раненых, а полковые батюшки Астраханского и Волынского полков успели отпеть всех убитых в утреннем бою. Три офицера и двадцать восемь нижних чинов из обоих полков. И еще трое моих. Вечная им слава, и вечная память. На местном сельском кладбище появится еще одна братская могила русских воинов, павших за жизнь и свободу Болгарии. Но и это еще не конец, мы только начали штурмовать этот перевал.
        И вот, через пятьдесят пять минут на уступе раздались первые выстрелы. До винтовок Мосина, Маузера, Нагана, Манлихера, использующих унитарные патроны с бездымным порохом еще пятнадцать-двадцать лет. Поэтому турецкая стрельба обозначается длинными струйками порохового дыма, четко обозначающими их позицию - нечто вроде каменной насыпи, перегораживающей тропу. Как я уже говорил в нашу сторону естественных укрытий на этом выступе нет. Кто сказал - «турки могли вырыть окопы»? Вы пробовали копать окоп на склоне горы? Сорок сантиметров более-менее мягкого грунта, а дальше сплошная скала. Тут нужно нечто более мощное, чем обычный заступ.
        Перестрелка наверху, то разгоралась, то затихала. Следом за морскими пехотинцами через кусты продиралась БМП. Я представлял, что там творится. Морские пехотинцы, по очереди прикрывая друг друга огнем, короткими перебежками стремятся сблизиться с укреплением на дистанцию гранатного броска. На нашей стороне зеленка, камуфляж и скорострельное оружие на бездымном порохе. На стороне турок численность и, чудовищный по нашим временам калибр их оружия.
        Но очевидно, что как только наши смогут перебрасывать через баррикаду гранаты, то туркам станет совсем кисло. Сулейман-паша, видимо озаботившись тем, что его передовой пост могут сбить с такой удобной позиции, послал туда еще подкреплений. Цепочка аскеров в синих мундирах и красных фесках, упорно карабкалась вверх по склону. Пропустив их на две трети высоты подъема, БТРы открыли огонь из КПВТ.
        Тем временем, пока внимание турецкой публики было отвлечено подготовкой к штурму баррикады и стрельбой внизу, группа спецназовцев ГРУ по бездорожью обошла турецкие позиции на уступе, и заняла господствующий над ним гребень горы. С того момента, как их два «печенега» и десяток автоматов ударили туркам во фланг, бой за уступ фактически закончился. Даже прорвавшаяся через кустарник БМП успела всего лишь к шапочному разбору, пробив 100-мм снарядами брешь в баррикаде.
        Когда морские пехотинцы заняли уступ, то оказывать им сопротивление уже было некому. Среди обломков камней и разбросанного оружия валялись только убитые и тяжелораненые турки. На захваченном уступе началось оборудование позиций для пулеметов «Утес». По проложенной первым поднявшимся наверх БМП дороге, двинулась вперед обе батареи Нонн-С.
        Но тут же возникла и определенная сложность. Разведргуппа, двинувшаяся дальше по гребню горы, доложила, что это не очередной заслон, тут все это проклятое войско общей численностью более шести тысяч, рассредоточенное по обратным скатам высот и хорошо укрепленное. Как я уже сказал, турки поняли, что это их последняя позиция, и за перевалом для них земли нет. Придержав артиллеристов и изнывающего от нетерпения генерал-майора Леонова, я связался с контр-адмиралом Ларионовым и, коротко обрисовав ему ситуацию, попросил поддержки авиацией. Все стихло, только морские пехотинцы на уступе, лениво перестреливались с находящимися внизу турками. Минут через сорок после моего запроса высоко над нами прошла одиночная «сушка», скорее всего разведчик. После чего, нам сообщили, что наша заявка принята к исполнению, время ожидания в пределах часа. Час на войне это очень много, но я понимал, что это неизбежно. Получив данные разведки, командир авиагруппы полковник Хмелев должен определить тип и количество самолетов, и боеприпасов необходимых для уничтожения данной группировки. Чтоб не убавить и не прибавить. Потом
техники должны все это подвесить под боевые машины, и залить в баки топливо. Самолеты поднимут на палубу и подготовят к старту…
        Солнце уже клонилось за полдень, когда я, наконец, получил сообщение с «Кузнецова», - «Стая поднялась, три тройки, время ожидания - двадцать минут». Ну что тут можно сказать - только одно, - Откройте рот и заткните уши. А еще необходимо обозначить свой передний край, а то, как бы чего не вышло.
        Против своей обычной тактики, с этот раз Су-33 атаковали не одной группой, а тремя тройками последовательно. Скорее всего, это было сделано потому, что цель занимала относительно небольшое пространство по фронту, но зато была сильно эшелонирована в глубину.
        Получив предупреждение о минутной готовности, я дал сигнал, и на передовых позициях зажгли красные файеры. Турки, наверное, сильно удивились такой внезапной иллюминации, но их мнение никого не интересовало. Все, и особенно наши местные коллеги, крутят головами, пытаясь первыми увидеть летающее чудо.
        Первая тройка появилась с севера на высоте 500 - 600 метров над вершинами гор. Мгновение спустя раздался страшный грохот. Встали на дыбы и отчаянно заржали насмерть перепуганные лошади. Над турецкими позициями из-под крыльев самолетов вниз пошли черные капельки бомб. Видны раскрывшие стабилизирующие парашютики, а сие означает, что это не простые фугаски. Пролетев метров двести, бомбы раскрылись, распавшись на сотни мелких точек, которые скрылись за гребнем первого от нас холма. Мгновение спустя оттуда поднялось огромное, во всю ширину турецкого фронта, желто-бурое облако дыма, и донесся тяжкий грохот. Земля вздрогнула, будто по ней ударили огромной кувалдой. Еще минуту спустя удар нанесла вторая группа, за ней третья. Причем по последнему рубежу, где были сосредоточены обозы, резервы и штабы, отбомбились чем-то зажигательным - уж больно угольно-черным был поднявшийся оттуда дым. Все было кончено минут за пять. Генерал-майор Леонтьев и его офицеры были ошарашены, смущены и восхищены одновременно. Пришлось им объяснять, что такое применение авиации, это всего лишь частный случай, когда противник
собирается в большую кучу, надеясь на прочность своих позиций. Вы скажете, что все это ненадолго, мол, кончится у самолетов ресурс, и все… Это не совсем так. К тому времени у нас уже будет поршневая авиация примерно соответствующая 20-30-м годам XX века. Наших знаний и местной технологической базы аккурат хватит для начала процесса. Но, вернемся на поле боя.
        Некоторое время спустя, разведгруппа, продвинувшаяся по гребню горы почти до траверза тыловой турецкой позиции, сообщила, что немногочисленные уцелевшие турки, бросая оружие драпают. Выдвинувшийся вперед взвод на трех БТР-80 дошел до конца второй петли, и остановился перед выжженной в уголь полосой земли. Противник сопротивления не оказывал, беспорядочно отступая дальше по дороге. Нам, чтобы отозвать самоходки с выступа, и спустить с гребня горы разведгруппу, надо полтора два часа. А турки с каждой минутой уходят все дальше. Когда они ворвутся в болгарские села, лежащие в долине, то выместят все пережитое на мирных жителях. Чего тут два часа рисовать?! Я повернулся к генерал-майору Леонтьеву 2-му, - Степан Степанович, обстановка проста. Турки в расстройстве чувств бегут куда глаза глядят. А куда их глаза глядят, вам объяснять не надо. Я вам не командир, но сами знаете, что будет лучше, если они все здесь так и останутся. Вам решать. Если атакуете, вас поддержит огнем наша передовая группа.
        Генерал-майор ничего не сказал, только молча пожал мне руку. Звонко запел горн, и уже через четверть часа эскадрон за эскадроном быстрой рысью пошли вдогон бегущему турецкому воинству. Еще полтора часа спустя тронулись и мы. Сразу скажу - не один турок не добежал до долины, все остались в ущелье.
        Ночевали мы уже в Карлово, опять, как белые люди, в мягких постелях. А сегодня утром двинулись в сторону Софии, на просторе, широко развернув крылья кавалерийских фланговых дозоров. Со стороны Плевны через горы туда же пробивался цесаревич Александр Александрович, со своим 1-м кавкорпусом… Но, так же, как и под Шипкой, отряды турок оказали ему ожесточенное сопротивление на горных перевалах. Пришлось кавалеристам цесаревича ждать, когда подтянутся пехоты и артиллерии.
        Но теперь туркам каюк, поскольку под началом цесаревича, 1-я, 2-я, 3-я гвардейские дивизии и 2-я и 3-я гренадерские. Им до Софии вдвое ближе, но там еще не сломлено сопротивление, а мы движемся парадным маршем. Но, есть такое понятие, как политика, а она требует, чтобы первым в Софию под развернутыми знаменами Преображенского и Семеновского полков с барабанным боем, вступил именно цесаревич Александр Александрович, а не мы, грешные. Нам и второе место вполне сгодится. Главное, что не будут путаться под ногами ни сербы, ни румыны.
        20 (8) июля 1877 года. Поместье Бовуар у города Билокси, штат Миссисипи, США.
        Джефферсон Финис Дэвис, первый и пока единственный президент Конфедеративных Штатов Америки.
        Дэвис сидел на своем излюбленном кресле-качалке на веранде своего домика. То, что казалось единственным оставшимся делом его жизни, его рукопись, лежала на его письменном столе, и он за последнюю неделю к ней даже не прикоснулся. Молодой Джон Семмс, благослови его Господь, полностью изменил ход его мыслей, и его настроение. Когда-нибудь он допишет свои мемуары, а пока прошлое важно лишь для того, чтобы не повторять ошибок, сделанных в те далекие годы, годы Второй Американской Революции, столь безжалостно втоптанной в грязь солдатами в синих мундирах.
        Дэвис опять вернулся к мысли, которая не давала ему покоя. Роберт Ли был рыцарем без страха и упрека. Он был весьма неплохим генералом - но генералом консервативным. И он не сразу приспосабливался к новым реалиям.
        Кто знает, битва при Геттисбурге могла была быть выиграна, если бы Ли обратил внимание на то, что армия Севера, бывшая в начале скорее аморфной массой, к 1863 году научилась воевать. Может, не так, как армия Юга, но у них было и преимущество в оружии, и их было попросту намного больше.
        Были и другие военачальники. Форрест и Морган громили тылы северян, уничтожая их по частям. Дэвис помнил, как какая-то дама на приеме спросил у Форреста, как у него это получалось. Тот улыбнулся и ответил: «Мадам, я просто туда успел первым и с большим числом людей.»
        Рафаэль Семмс, вместо того, чтобы красиво погибать в схватке с превосходящими силами, бил северян там, где им было больнее всего - по их карману, точнее, по их торговле. Он, наверное, нанес северянам больший урон, чем почти весь наш остальной флот. Его сын Джон на захваченной канонерке проявил чудеса храбрости на Миссисипи, и не его вина, что его «Дайана», в конце концов, не выстояла перед намного превосходящими силами противника.
        Но Дэвис был кадровым офицером, и даже в прошлом ректором Военной Академии САСШ в Вест-Пойнте. Поэтому он тяготел к кадровым генералам с европейской выучкой. И это, возможно, было самой большой его ошибкой. Ведь и командующий Континентальной Армией, великий вирджинец и герой не только Севера, но и Конфедерации, Джордж Вашингтон, был ближе по своей тактике и стратегии к Форресту, чем к Ли.
        - Мистер Дэвис! Мистер Дэвис!
        На вороном коне к нему подъезжала сама хозяйка Бовуара, Мисс Дорси.
        - Мистер Дэвис! Я получила телеграмму от майора Семмса! Он едет к нам, и с ним генерал Форрест! Я распорядилась их встретить!
        Через несколько часов, Дэвис приветствовал вернувшегося Семмса, а также его спутника.
        - Генерал, давно я вас не видел. Как хорошо, что вы приехали.
        - Господин президент, когда на кону судьба нашей многострадальной родины, я и не смог бы поступить иначе.
        - Джентльмены, добро пожаловать к столу, - вмешалась миссис Дорси.
        Они прошли в поместье, где был накрыт стол под белой скатертью, на котором уже стояли блюда с устрицами и креветками.
        - Джентльмены, мой повар - мастер французской кухни, которой некогда славился Билокси. Надеюсь, что вам понравится.
        Потом были супы, омары, телятина в каком-то воздушном соусе, утка а льЄоранж… И когда подали пирожные, кофе, сигары и французский коньяк, миссис Дорси пожаловалась на усталость и покинула помещение.
        - Господин президент, позвольте мне рассказать вам об итогах того, что произошло в Мемфисе, - сказал Семмс после того, как Форрест призывно посмотрел на него.
        Дэвис внимательно слушал рассказ молодого (впрочем, не столь уже и молодого) человека. Но когда он услышал о Девое, его лицо невольно изменилось.
        - Господа, я не уверен, что привлекать незнакомого ирландца было правильно. Во первых, у нас в стране ирландцы в основном живут на севере, и воевали против нас в составе их армии. Во вторых, я сомневаюсь в том, что они смогут нам хоть чем-нибудь помочь. Посмотрите на всю их историю. Вот разве что говорить они мастера.
        Форрест улыбнулся и сказал примирительно:
        - Господин президент, это не просто ирландец, это человек незаурядный. Более того, это человек умеет совершать невозможное. Он не раз организовывал и совершал настолько дерзкие акции… Взять хотя бы тот случай, когда из неприступной тюрьмы для особо опасных преступников в Каталпе, в Австралии, на другом конце света, он сумел организовать побег пяти главарей ирландского сопротивления. Да и если б другие не испугались, то несколько лет назад в Ирландии поднялось бы восстание, которое он блестяще подготовил. Не факт, что оно бы увенчалось успехом, конечно, но, как говорится, тот, кто не пытается, тот никогда не побеждает.
        Семмс добавил: - Русские говорят: кто не рискует, тот не пьет шампанского.
        Дэвис задумался, попыхивая ароматной сигарой. Через несколько минут он поднял голову и сказал: - Генерал, если вы ручаетесь за мистера Девоя, то мне остается только положиться на вас. Господь видит, что мне следовало еще во время войны прислушиваться к вам намного чаще. Джентльмены, шампанского у нас, увы, нет, но давайте выпьем по рюмочке за мистера Девоя и за успех нашего сотрудничества.
        21 (9) июля 1877 года. Поместье Бовуар у города Билокси, штат Миссисипи, США.
        Майор армии Конфедеративных Штатов Америки Джон Семмс.
        Какая же все-таки замечательная миссис Дорси. После ночи на весьма удобной перине, я проснулся рано утром, и старый слуга пригласил меня за стол, где уже были наши соседи. Нас накормили необыкновенно вкусным завтраком, после чего она предложила нам проехаться верхом вдоль моря. Через несколько минут она вдруг вспомнила о неотложных делах, и мы остались одни, на белом песке, под величественными пальмами, и далеко от посторонних ушей.
        Сначала мы ехали молча, но потом президент сказал:
        - Джентльмены, какими бы альтруистами ни были русские, нам нужно решить, что бы мы могли предложить русским. Я долго об этом думал, и должен сказать, что у нас не так-то и много такого, что могло бы их заинтересовать. Но кое-что мы им предложить можем.
        Вряд ли они откажутся от военно-морских баз. Мы бы могли им предложить базы в Вирджинии, например, или во Флориде, в частности на одном из островов Флоридского пролива. В этом есть и собственный интерес. Во-первых, северяне к нам тогда не сунутся. Во-вторых, они будут одним своим присутствием защищать и наши интересы как в Атлантике, так и в Мексиканском заливе. Впрочем, конечно, я бы на их месте захватил Бермуду и парочку карибских островов, зря, что ль, они воюют с Англией. Но все равно базы у нас им не помешают, я так думаю.
        Насчет территориальных уступок вопрос такой. Нам не принадлежит ничего, что могло бы их заинтересовать. Но, насколько я знаю, северяне так и не заплатили ни за Северную Калифорнию, ни за Аляску. К тому же там населения мало, и я бы обязал северян вернуть их русским, если мы, конечно, победим в этой войне.
        Форрест усмехнулся:
        - Когда мы победим, вы хотели сказать, господин президент. А часть Южной Калифорнии можно было бы присоединить к нам. Порт на Тихом Океане нам не помешает, например Сан-Диего. Сам я там не бывал, но наслышан.
        - Да, генерал, вы правы. Но сначала нам нужно выиграть войну. А для этого нам будет необходимо договориться с нашими будущими союзниками.
        22 (10) июля 1877 года. Поместье Бовуар у города Билокси, штат Миссисипи, США.
        Майор армии Конфедеративных Штатов Америки Джон Семмс.
        Сегодня я связался по рации с русской субмариной. Эх, еще недавно радиосвязь была для меня чем-то сказочным, а вот теперь для меня это уже в порядке вещей. Договорились, что они нас заберут послезавтра, в том же месте, где меня тогда высадили.
        Вечером приехал Джон Девой, которого я лично встретил на вокзале. Узнав, что мы уезжаем так быстро, сказал, что завтра ему надо будет встретиться кое с кем в Билокси, но одного дня как раз хватит. А до того мы с ним съездим в церковь, помолимся об успехе нашего предприятия.
        Миссис Дорси опять накормила нас по королевски. После ужина она, как обычно, отпросилась, сославшись на усталость, а мы привычно расположились в курительной комнате с кофе, коньяком и сигарами.
        Президент, поначалу смотревший на Девоя с недоверием, в течение ужина поддался его обаянию и растаял. Похоже, в отношении этого ирландца у него предубеждения отошли на второй план.
        Да, нелегко ирландцам в Америке. Они не только новые иммигранты, и уже потому изгои; но они еще и католики. А кому как не мне, как католику знать, что людям нашей религии в САСШ сложно, что на севере, что и, чего уж там греха таить, на юге. Да и акцент у них смешной, часто непонятный, и считаются они ленивыми пьяницами. У Девоя, действительно, акцент есть, но, ни ленивым, ни пьяницей его уж никак не назовешь.
        - Генерал рассказал мне о ваших совместных планах, мистер Девой. Должен сказать, что я поначалу отнесся к ним скептически, но потом понял, что они весьма оригинальны, и что у них есть все шансы на успех. Если, конечно, русские согласятся нам всем помочь.
        - Господин Дэвис, насколько я понял нашего общего друга, господина Семмса, русские сами заинтересованы в том чтобы нам помочь. Нам, конечно, трудно будет оплатить чем-либо, кроме благодарности. Но я думаю, что в будущем мы могли бы передать им какие-нибудь порты для военных баз. А если им когда-нибудь понадобятся союзные войска, мы, ирландцы, не забываем помощи друзей, и всегда будем готовы выступить на их стороне.
        - Господин Девой, интересно, что мы пришли к практически таким же выводам.
        - Господин Дэвис, как говорится, великие мыслители думают примерно одинаково, - улыбнулся Девой. - А если честно, то чем это так уж отличается от того, что ваши молодые люди помогут освободить Ирландию, а наши потом Дикси?
        23 (11) июля 1877 года. Утро. Константинополь. Сад бывшего султанского дворца Долмабахче.
        Капитан Тамбовцев Александр Васильевич.
        Плохо, что со всеми военными, политическими и прочими тайными делами мы совершенно забываем о делах личных. А воюют, занимаются политикой и интригами у нас, между прочим, живые люди, со всеми их переживаниями, чувствами, радостями и горем. Это я к тому, что нам надо почаще обращать внимание на тех, с кем мы попали в этот чужой для нас мир. Да и не только на них.
        Вот, к примеру, сегодня Ирочка привела ко мне зареванную Ольгу Пушкину. Бедная девочка, расставшись со старшим лейтенантом Игорем Синицыным, оказывается, впала в депрессию, забыла про еду, подолгу сидела молча, заливаясь по самому пустяковому поводу слезами.
        Приставленная к ней в качестве старшей подруги и наставницы Ира Андреева, по мере своих сил и возможностей пыталась растормошить Ольгу. Иногда ей это удавалось сделать, и день-два Ольга превращалась в того шаловливого чертенка, которого мы привыкли видеть. Но потом опять на нее находила хандра. На бедную девочку было просто жалко смотреть. И ведь нельзя сказать, что Игорь забыл о ней. С каждой оказией он присылал ей весточку. Получив от него послание, Ольга радовалась как дитя, пела, плясала. Но длилась эта радость недолго. Вот такая вот печальная история.
        Ирина, рассказав мне все, просила сделать хоть что-нибудь, чтобы помочь бедняжке. Я, как старый и опытный сердцевед, по мнению Ирины, должен излечить душевные раны Ольги и спасти ее от такой опасной хандры.
        Охохонюшки хохо… Да, угораздило меня под старость лет заниматься делами сердечными. Но, что не сделаешь ради внучки великого поэта. Я попросил Ирину сбегать к нашим эскулапам, и принести стакан воды и флакончик настойки пустырника. Накапав успокоительных капель в стакан, я заставил ее выпить эту микстуру, а потом обтер полотенцем, смоченным холодной водой, лицо девочки. Выставив за дверь Ирину, я помолчал несколько минут, а потом начал свою душеспасительную беседу.
        - Скажи, Ольга, а ты очень любишь Игоря? - спросил я ее.
        - Да, Александр Васильевич, очень-очень люблю, - сказала Ольга, и по-детски шмыгнула носом. - Я не могу без него! - Тут она не выдержала, и снова залилась слезами.
        - Так вот, милая моя, - строго сказал я, - если ты его любишь, то должна все время быть веселой и бодрой, потому что, если он узнает о том, что ты плачешь и хандришь, то он будет расстраиваться, думать не о том, как ему лучше победить врага, а о твоих печалях. А ведь во время боевого похода офицеру нельзя отвлекаться на посторонние мысли. Ведь ты не хочешь, чтобы с Игорем что-нибудь случилось?
        Испуганная Ольга замотала головой. Слезы у нее мгновенно высохли.
        - Нет, что вы, Александр Васильевич, - сказала она, - я хочу, чтобы Игорь как можно быстрее вернулся ко мне живым и невредимым. Я больше не буду реветь, ну, если только иногда, ночью, когда никто не видит.
        - Ольга, я могу посоветовать тебе, как отвлечься от тяжких мыслей. Попробуй заняться каким-либо делом, неважно каким, главное, чтобы оно было полезным и доставляло тебе удовольствие. Скажи, кем бы ты хотела быть?
        - Александр Васильевич, - сказала Ольга, - мне очень нравится возиться с детишками. У меня дома остались маленькие братья и сестрички. Я так по ним скучаю. А когда я здесь играю с детишками, у которых погибли родители и близкие, мне становится хорошо, и я забываю о своей грусти и печали. - она немного задумалась, - Еще мне нравится помогать людям. Я подружилась с медсестрой из госпиталя Мерседес. Ну, той, у которой такой красивый и храбрый жених, Игорь Кукушкин, вы его, наверное, знаете? Так вот, я несколько раз дежурила в госпитале вместе с Мерседес. Как она умеет ухаживать за ранеными и больными. Когда она рядом, даже тяжелораненым становится легче, и они перестают стонать. Я бы хотела, как и Мерседес, облегчать страдания людей.
        - Ольга, а может быть тебе лучше стать детским врачом, - предложил я, - Могу переговорить со своим старым другом профессором Сергачевым. Он может взять тебя к себе. Ты будешь учиться у него врачебному делу. Игорь Петрович опытный медик, и ему есть что рассказать тебе.
        - А он согласиться взять меня к себе, - с дрожью в голосе спросила Ольга, - ведь он такой серьезный и хмурый…
        - Эх, милая, да я вместе с ним учился в школе, - мне вдруг стало смешно, - Игорь тогда был душей класса, заводилой всех наших проказ, вечно попадающий в разные истории. А сейчас он серьезный потому, что у него слишком много работы, слишком много раненых наших солдат привозят в госпиталь, и он просто очень сильно устает… А еще он волнуется и переживает за каждого раненого, неважно кто это, генерал Гурко, или самый последний нижний чин. Для него нет между ними различия, все они русские воины, сражающиеся за Отечество. Ты меня понимаешь?
        Ольга кивнула, а потом неожиданно спросила меня, - А вы Александр Васильевич, любили когда-нибудь?
        Я чуть не подпрыгнул от удивления. Ай да девица! Ай да красная! Задала вопрос, и не знаешь, как на него ответить-то… Впрочем, по возрасту она, конечно, еще совсем юная, а вот по страстям и чувствам - и взрослой сто очков форы даст. Дедушкина кровь клокочет. Поэтому я решил говорить правду.
        - Да, Оленька, любил, конечно, и сейчас люблю… Только так получилось, что мне с моей любимой уже больше не увидеться никогда. Не могу я к ней вернуться, потому что живем мы теперь с ней в разных мирах…
        - Она что, умерла? - с дрожью в голосе спросила Ольга.
        - Даже не знаю, что тебе и сказать, - ответил я, - вроде все мы живы, а встретиться нам уж больше не суждено… Я здесь, а она там. Вот так-то!
        Ольга долго думала над тем, что я ей сказал. Потом, по-видимому, так и не поняв, что я имел в виду, снова вернулась к тому, что ее беспокоило больше всего.
        - Александр Васильевич, - а когда мы с Игорем сможем пожениться? Мне очень хочется быть с ним рядом. Всегда и везде. И, никогда не расставаться…
        - А вот на это, Оленька, не рассчитывай. Игорь боевой офицер, он служит Родине. Как и твой отец, кстати. Знаешь, какой девиз у русского офицера? - Душа - Богу, жизнь - Родине, честь - никому… Так что тебе достанется только его любовь. А это, поверь, тоже очень много. Игорь - это тот человек, с которым ты будешь счастлива всю жизнь. Но как бы он тебя не любил, по долгу службы он расстанется с тобой и отправится туда, куда его пошлют. И тебе придется или ждать его или, бросив все, ехать за ним хоть в Ташкент, хоть на Камчатку. Такова от века участь офицерской жены в России.
        - Я все понимаю, Александр Васильевич, - с печалью в голове сказала Ольга, - только мне хочется поскорее стать его единственной, Богом данной…
        - Да ты, Ольга, и так его единственная, - ответил я, - а все эти формальности пусть тебя не беспокоят. Знаешь, существует миф о том, что мужчина и женщина были когда-то очень давно единым целым. Потом бог их разделил, и теперь они бродят по свету и ищут каждый свою половинку. И это огромное счастье, когда половинки соединяться. Тебе Оленька, повезло… Радуйся, жди своего любимого, и моли Господа, чтобы он быстрее к тебе вернулся целым и невредимым…
        - Хорошо, - кивнула Ольга, вставая, - я буду учиться у доктора Сергачева и попробую стать детским врачом. Наверное, это не так просто, но буду я стараться. Только вы не говорите Игорю об этом разговоре, будет лучше, если он о нем ничего не узнает. И спасибо вам за все, - чмокнув меня в щеку, она сделала книксен, и выбежала за дверь…
        24 (12) июля 1877 года. Утро. Пляж к западу от города Билокси, АПЛ «Северодвинск».
        Мичман Иван Мальцев,
        Вы видели когда-нибудь рекламу рома «Бакарди» 2000-х годов? В ней веселая молодежь бежит по белоснежному пляжу, поросшему пальмами, в теплое море. Примерно так же выглядел этот пляж, на котором мне довелось встречать наших гостей. Только молодежью их назвать было трудно, одеты они были не в плавки и купальники, а в костюмы, и они степенно шли, а не бежали… Короче совсем не похоже, но что-то в этом есть.
        Сначала, на правах старого знакомого и ходячего пароля, к нам подошел майор войск Конфедерации Джон Семмс, которого мы совсем недавно высадили на этом же пляже. Раз он не один, значит его миссия удалась, и у нас есть шанс избавить мор от государства-молоха, одержимого только жаждой наживы и власти. Кто они такие, янки показали еще во время Реконструкции Юга, на своей земле и среди людей одного с ними расы и одного языка. Стоит ли удивляться бомбежкам немецких и японских городов во вторую мировую, Корее, Вьетнаму, и совсем недавним мерзостям в Сербии, Ираке, Ливии и Сербии. Была цветущая страна, приходят американцы, одержимые жаждой разрушения во имя призрака Демократии, и все превращается в помойку.
        Старина Джон представил нам своих спутников, президента Дэвиса, генерала Форреста, и некого ирландца Джона Девоя. Про генерала я много читал; он был одним из тех, кто изобрел глубокие рейды. Джон Девой был мне неизвестен, а про Девиса слышал краем уха, что он был президентом Конфедерации. Ну не наша это история, не наша.
        Встретив экс президента Девиса, я ожидал увидеть толстяка, но он оказался высоким, даже по нашим меркам, худым человеком с военной выправкой. Обалдеть, оказывается он тоже бывший военный и даже преподавал в американской военной академии. Генерал Форрест был даже выше президента Девиса, наверное, под метр девяносто, и оказался весьма обаятельным мужчиной. Майор Семмс сказал, что он был любимцем своих солдат. Не его вина, что у противника всегда было численное преимущество, а совершать те самые глубокие рейды ему запрещало стоящее тут же высокое начальство, тяготеющее к классическим европейским образцам военного искусства.
        Вот Джон Девой был пониже, классический ирландец, рыжеволосый и рыжебородый; ему не хватало только пинты Гиннеса и кирки, чтобы быть похожим на стереотип подгорного гнома из «Властелина колец». Если это ирландец, то наше начальство уж точно найдет то место, куда прилепить Англии этот жгучий перцовый пластырь.
        Поздоровавшись с высокими гостями, я пригласил их пройти на борт нашей резиновой лодки. Боевое охранение, а то как же без него, запрыгнуло в соседнюю лодку, взревели подвесные лодочные моторы, и оставляя за кормой белопенные следы, мы помчались к нашему красавцу «Северодвинск», маячащему черным силуэтом в отдалении от берега.
        Первым, кто поприветствовал гостей на борту, был наш командир капитан 1-го ранга Верещагин. Все что нам оставалось сделать, это выпустить воздух из наших лодок и свернуть их, а так же спустить вниз гостей вместе с их багажом. Хотя какой там багаж, трое профессиональных военных и один не менее профессиональный революционер. Никто из них не привык обременять себя лишними вещами. Так, у каждого по одному небольшому чемоданчику. По своему личному опыту сразу могу сказать что там такое, мыльно-рыльные, принадлежности, смена белья, и в качестве поправки на то, что наши гости - американцы, то неизменная Библия. Кстати, пока сдували и сворачивали лодки, наши гости с интересом смотрели за этим процессом. Пусть смотрят - ничего секретного в этом нет. Потом, мы пригласили всех вниз, командир, лично убедившись, что все внутри, задраил за нами люк, и тут мне вспомнилось московское метро: «Осторожно, двери закрываются, следующая станция Константинополь…»
        Тогда же и там же. Джефферсон Финис Дэвис, первый и пока единственный президент Конфедеративных Штатов Америки.
        Майор Джон Семмс, спасибо ему за это, пытался заранее подготовить нас к этому подводному Левиафану, когда рассказывал о своих впечатлениях и своем переходе через Атлантику на этом корабле. Но одно дело услышать, а другое увидеть своими глазами. И первое время мне стоило больших усилий не показать своей оторопи и даже ужаса при виде этакого плавающего монстра. Господи, не дай нам прогневать этих людей, не знаю что такого им сделали янки, что эти русские решили помогать нам, но мы, южане никогда не должны повторить их ошибок. Ни когда, ни за что, не дразните русского медведя в его берлоге, если он из нее выйдет, то вам не поздоровится. По словам младшего Семмса, стремительно клонится к закату звезда совсем недавно могущественнейшей Британской империи. Первыми, конечно, ее ярмо сбросили наши предки под руководством мудрого Джорджа Вашингтона, но русские, кажется, сведут Британию на тот же уровень на котором сейчас находится Бельгия или Швейцария. Кто знает, может в ближайшее время так же стремительно усохнут и Североамериканские штаты, дав возможность спокойно дышать окружающим народам.
        А вот команда этой подводной лодки оказалась людьми на удивление весьма учтивыми. Вот только, познакомившись с ними поближе, посмотрев на них вблизи, я еще раз возблагодарил Господа, за то, что это именно наши друзья и союзники. Несмотря на всю их внутреннюю суровость, в них нет зла и лицемерия. Они говорят то, что думают, и делают именно то, что говорят. Не хотел бы я оказаться их врагами. Ну что ж, да поможет нам всем Господь! Я, кажется, начинаю верить в то, что наш Диксиленд снова станет свободным. Вперед, в Константинополь!