Сохранить .
Аллегро на Балканах Юлия Викторовна Маркова
        Александр Борисович Михайловский
        Никто кроме нас #8
        Российская империя усиленно готовится к уже близкой мировой войне. У достроечных стенок верфей стоят новейшие линкоры, армия в ускоренном темпе тренируется перед будущими сражениями, но самое главное императрице Ольге удалось сформировать новое издание Антанты, основанное не на путанице двухсторонних соглашений, а одном многостороннем договоре, в котором четко оговорены зоны ответственности сторон. В этот раз Российская армия будет действовать строго в соответствии с довоенными планами и исходя исключительно из собственных интересов, а вопрос Черноморских Проливов должен быть решен еще задолго до того, как на европейских полях загрохочут пушки.
        При этом четкий и стройный план уже как минимум один раз оказался грубо нарушен и пока никто не знает, к добру окажется это нарушение или нет. Уходя в вынужденную отставку, болгарский князь Фердинанд, отрекается не только за себя, но и за всех своих детей, и на болгарский престол, после некоторых пертурбаций выбирают мужа сербской принцессы Елены (почти королевы) Михаила Александровича Романова, по совместительству любимого брата русской императрицы. Это решение болгарских депутатов-электоров равносильно ведру керосина, щедро вылитого на тлеющие угли балканской политики.
        Александр Михайловский, Юлия Маркова
        Аллегро на Балканах
        Часть 29. Болгарский вопрос
        18 ИЮЛЯ 1907 ГОДА, 11:15. САНКТ-ПЕТЕРБУРГСКАЯ ГУБЕРНИЯ, ГАТЧИНА, БОЛЬШОЙ ДВОРЕЦ, РАБОЧИЙ КАБИНЕТ КАНЦЛЕРА РОССИЙСКОЙ ИМПЕРИИ.
        Получив последние известия из Болгарии, Павел Павлович Одинцов немедленно собрал на совещание Малый Совет. Помимо самого канцлера Империи и императрицы Ольги, в кабинете в Большом Гатчинском дворце присутствовали: князь-консорт Новиков, полковник Мартынов, первая статс-дама Дарья Одинцова, а также (с правом совещательного голоса) сербский принц Георгий Карагеоргиевич. Прочие особы приближенные к престолу, находились в это время в отъезде: Великий князь Михаил - в Сербии, полковник Баев - в Болгарии, вице-адмирал Карпенко и адмирал Макаров - на Мурмане. Мнение моряков по обсуждаемому вопросу в отношении важности Черноморских проливов, конечно, имеет значение, но только спросят его как-нибудь в другой раз.
        - Итак, свершилось, - сказал канцлер. - Великое Народное Собрание Болгарии постановило звать на княжение Михаила Александровича Романова, внука царя-Освободителя и брата правящей русской императрицы. И австрийская партия, жаждавшая возвращение на трон Фердинанда Саксен-Кобург-Готского, и германская, голосовавшая за приглашение Августа Гогенцоллерна, остались в глубоком меньшинстве. Соседи Болгарии, ближние и дальние, за исключением дружественной нам Сербии, воспримут это избрание по-разному: кто как камень в свой огород, а кто и как звонкую пощечину по наглой морде лица.
        - В первую очередь моему брату следует объявить о независимости Болгарии от Османской империи, - сказала императрица, - ибо монарху из рода Романовых невместно быть зависимым от турецкого султана.
        - Вот это я и имел в виду, - сказал канцлер Одинцов, - пощечина султану у болгар получилась просто выдающаяся. Также на свой счет должен принять такое решение Великого Народного Собрания император Франц-Иосиф, и даже германский кайзер Вильгельм. Хотя последнему было бы пристойнее делать в этой ситуации непроницаемое лицо, ибо его сына на эти выборы позвали только ради компании.
        - В любом случае, среди тех, кого избрание Михаила на болгарский трон задело больше всего, исключительно наши противники по будущей мировой войне, - сказал князь-консорт, - в то время как Италию, или там Францию с Великобританией сложившееся положение никак не задевает.
        - Вот тут вы, Александр Владимирович, неправы, - сказал полковник Мартынов, - в то время как в Великобритании от предыдущего царствования наблюдаются только остаточные явления, Франция, даже вступив с Россией в союзнические отношения, все равно осталась глубоко враждебной нам державой. К любому российскому успеху там относятся крайне ревниво, и в последнее время мы отмечаем усиление активности французских разведслужб как раз на российском направлении. Большинство наших беглых аристократов осели как раз во Франции, и агентура Третьей Республики пытается использовать их связи. Идеальным результатом, с их точки зрения, был бы такой исход предстоящей войны, при котором Германия была бы полностью уничтожена, а Россия сильно ослабела и подпала под политическое влияние Парижа. При этом даже у самых буйных французских оптимистов нет никакого сомнения, что при нынешнем царствовании их мечты недостижимы. Они были недостижимы даже в царствование вашего брата…
        - Насколько я помню, - заледеневшим голосом произнесла императрица, - именно по этой причине в вашем мире мусью устроили моему брату так называемую Февральскую революцию?
        - Да, как раз по этой, - подтвердил канцлер Одинцов, - и главным их орудием была крупная буржуазия, изрядно нажившаяся на войне и возжелавшая, помимо барышей, еще и всей полноты политической власти. Ничем хорошим это не кончилось, а потом к власти пришли большевики и погнали всю эту публику ссаными тряпками.
        - Большевики - это вопрос особый, и обсуждаться должен отдельно, - уже гораздо спокойнее сказала императрица. - Если со мной, моим сыном и братом Михаилом что-нибудь случится, то я бы хотела, чтобы наследовали нам не кто-то из наших родственничков, а господин Джугашвили и ему подобные. При них Россия будет в надежных руках. Павел Павлович, подумайте о том, как это можно устроить - например, в форме бессрочного регентства.
        Пришельцы из будущего переглянулись, и первой заговорила первая статс-дама.
        - Я думаю, - сказала Дарья Одинцова, - что необходимо совершенно открыто назначить господина Джугашвили регентом на случай если пресекутся линии исходящие от государыни Ольги и ее брата Михаила. И в то же время необходимо просветить всех заинтересованных лиц о той сути, которая скрывается за неброской внешностью этого чудесного грузина, тогда они с государыни пылинки сдувать будут.
        - А не получится ли так, что мы просто подставим нашего друга Сосо под уничтожающий удар наших врагов? - спросил князь-консорт Новиков. - Убить его гораздо проще, чем любого из нас, ведь он не член правящей семьи и не имеет персональной охраны. А как только он умрет, наши враги сразу вернутся к своему первоначальному замыслу. Так что, Дарья Михайловна, я против такого плана. Если кто из власть имущих в Европе или Америке планирует устранение правящей верхушки России, то эти людям следует дать понять, что и они тоже смертны. И начать, по моему мнению, следует с австрийского императора Франца-Иосифа…
        - А почему именно с него, Сашка? - спросила императрица.
        - А потому, Оля, что, в отличие от твоего дядюшки Берти, он был полностью посвящен в план господина Эренталя и дал на него свое добро, - ответил ей супруг. - Прощать такое нельзя, и выкорчевывать всех причастных необходимо с корнем. Евгений Петрович, у вас уже получилось что-нибудь нащупать в этом направлении, или пока еще все глухо?
        - Нащупать получилось, - подтвердил полковник Мартынов. - Мы смогли обнаружить одну террористическую группу, состоящую из сподвижников небезызвестного в нашем мире господина Пилсудского. Хотя не исключено, что это не более чем отвлекающий маневр, уж очень нагло и беспечно ведут себя паны.
        - Наглость польской шляхты - явление вполне естественное, - со вздохом произнес канцлер Одинцов, - но и в самом деле в тени этого шумного цыганского табора может действовать значительно более опасная эсеровская боевка. С поимкой Савинкова и Азефа боевая организация отнюдь не закончилась, да и отмена черты оседлости не до конца лишила эсеров их мобилизационного потенциала…
        - Что же вы предлагаете, Павел Павлович? - спросила императрица, прикусив губу. - Загнать эту публику обратно за черту и раз уж на нее не действует ни кнут, ни пряник, объявить их всех проклятым народом?
        - Упаси нас Боже, государыня императрица, действовать подобными варварскими методами, - серьезно сказал канцлер Одинцов. - За колючую проволоку на пожизненные каторжные работы стоит отправлять только непримиримых врагов российской государственности, проводников идеи вседозволенности для богоизбранной нации, а с остальными следует поступать в рабочем порядке. К тем, кто нарушает законы Российской Империи, применять нормы уложения об уголовных наказаниях, а все остальные суть законопослушные ваши подданные, которые ничем не отличаются от других таких же подданных другой нации и веры.
        Императрица в порыве чувств всплеснула руками и с нотками раздражения в голосе спросила:
        - А что же, Павел Павлович, делать с теми, кто никаких законов не нарушает, но держит в кармане фигу и всячески злословит против государственного порядка?
        - А ничего, - ответил канцлер, - если мы с вами будем хорошо делать свое дело, то народ сам будет поступать с этими в меру своего разумения.
        - Уже были случаи, когда таких вот злословящих «антилигентов» товарищи трудящиеся уже учили хорошим манерам тяжелыми кулаками, - сказал полковник Мартынов. - Жить стало лучше, жить стало веселее, последние два года и не голодовали, считай, нигде. Едва в какой губернии случается неурожай, как господин Коншин гонит туда эшелоны с хлебом из особого фонда, господин Столыпин - вербовщиков для ускорения переселенческой программы, а господин Кутлер форсирует в этой губернии программы оргнабора на стройки империи. Вас, Ольга Александровна в народе любят, просто обожают, и ваших преданных слуг тоже. Именно поэтому поддержка классических, если можно так сказать, революционеров потеряла для наших врагов всяческий смысл, и они снова обратились к идее цареубийства.
        - Все это понятно, - строго заметила императрица, - но рукоприкладство - не тот метод, который Мы могли бы одобрить. С морального облика результаты внушения кулаками сходят в те же сроки, что и синяки с морды. К тому же не все из этих персонажей лезут вглубь народной массы, где до них могут дотянуться мужицкие кулаки, большинство предпочитают общаться с народишком со страниц газет, выливая на них лохани грязных измышлений. Тут по-другому надо, господа, тоньше, и в то же самое время радикальнее…
        - Российская империя не чинит препятствий своим подданным в их выезде за рубеж, - сказал канцлер Одинцов. - И если раньше уезжали инженеры и молодые дарования по научной части, не нашедшие применения в прежней России, то теперь от нас бегут гешефтмахеры и либеральные журналисты, доносящие до европейской публики вопли о разгуле в России самой махровой реакции.
        - К сожалению, Павел Павлович, эти люди уезжают недостаточно быстро, - со вздохом сказала императрица. - Может быть, на них как-нибудь поднажать?
        - Не советую, - покачал тот головой, - полная зачистка информационного поля - не в наших интересах. Вместо этого мы должны сделать вранье этих господ очевидным - а значит, безвредным. Жизнь людей должна непрерывно улучшаться, а могущество державы - увеличиваться. Пока, насколько я понимаю, мы с вами справляемся с этой задачей достаточно хорошо, и именно потому Евгений Петрович прав: наши зарубежные оппоненты перешли к грубой игре.
        - Хорошо, Павел Павлович, давайте не будем отклоняться от темы и поговорим о грубой игре, - быстро сказала императрица. - Насколько я пронимаю, вы с Александром Владимировичем хотите от меня санкции на физическую ликвидацию австро-венгерского императора Франца-Иосифа? Мол, если старичка не станет, то наши проблемы решатся сами собой? А не получится ли так, что эта смерть спровоцирует обвальное течение событий и ввергнет нас во всеобщую войну задолго до намеченных всеми нами сроков и в гораздо худшей конфигурации, чем это могло быть в ином случае? Стоит ли смерть старого маразматика, которая не факт что приведет к снижению террористической угрозы, таких непомерных политических и стратегических издержек?
        После этих слов все присутствующие в кабинете выходцы из будущего переглянулись, и слово взял опять же канцлер Одинцов.
        - Если бы этого человека не стало по какой-нибудь абсолютно естественной причине, то многие из наших проблем действительно решились бы сами собой, - сказал он. - Но, насильственное его устранение без объявления войны и ведения боевых действий влечет за собой множество негативных последствий, которые никак не окупаются выигрышем от прекращения его существования. На нас окрысятся все, и в первую очередь потенциальный союзник в стане врага - эрцгерцог Франц Фердинанд. Мы можем ударить как угодно близко по окружению старого маразматика, но ни в коем разе не должны задевать главную фигуру. Начальник Генштаба австро-венгерской армии генерал-полковник Франц Конрад фон Хётцендорф является маниакальным сторонником превентивной войны против Сербии, Черногории, и даже Италии. Министр иностранных дел Алоиз фон Эренталь предложил план по насильственному уничтожению правящей русской императрицы, а также всего ее окружения, и непосредственно контролирует его исполнение. Вот эти две фигуры являются законными целями для операции возмездия, а вот император Франц-Иосиф - нет.
        - Вы, Павел Павлович, все поняли правильно, - благосклонно кивнула императрица, - к тому же присутствующий здесь Евгений Петрович, несомненно, обеспечит Нашу безопасность и безопасность наших приближенных. Было бы неплохо, если бы террористов, злоумышляющих против нашего Императорского Величества, не перестреляли при задержании, как это обычно бывает, а взяли живьем, чтобы устроить показательный процесс. Еще нашей разведке хорошо бы заполучить документы, свидетельствующие о подготовке цареубийства и изобличающие в этом деянии господина фон Эренталя, а также выяснить, кто из наших аристократов или промышленников продолжает поддерживать связи с потенциальным врагом. Все вышесказанное не обязательно, но крайне желательно для того, чтобы мы в своей вендетте внутри и вовне страны выглядели бы правой стороной, а наши жертвы нет.
        - Будет сделано, государыня Ольга Александровна, - ответил полковник Мартынов, - есть у нас с Игорем Михайловичем канал, чтобы заполучить практически любые австрийские секретные документы, только надо знать, что украсть. Человек, который это делает, не идейный и работает под страхом разглашения некоторых деталей своей биографии, а потому сам инициативы не проявляет…
        - Ну хорошо, Евгений Петрович, - сказал императрица, - полагаюсь на ваш профессионализм. А теперь давайте вернемся к тому, с чего наш разговор начался - к неизбежному уже утверждению моего брата на болгарском троне. Кто-нибудь желает высказаться именно по этому вопросу, а то в прошлый раз обсуждение сразу ушло в самые глубокие дебри?
        - Если не углубляться в дебри, - сказал канцлер Одинцов, - то вы правильно заметили, что вашему брату первым делом придется провозглашать независимость от Турции, ибо по-другому ему невместно. Османская империя, хоть и изрядно одряхлела за последнее время, но пока еще не дожила до свой младотурецкой революции, которой она беременна довольно давно. К тому же девять лет назад турецкие аскеры сумели вдребезги разгромить Грецию, чем подарили султану Абдул-Гамиду его последний триумф. В таких условиях внезапное нападение турецкой армии на болгарское княжество становится весьма вероятным, и сдерживать это желание у его султанского величества будет только понимание того факта, что за нападение на своего любимого брата вы разберете турецкое государство на запчасти, а самого Абдул-Гамида повесите на кривой осине.
        - И разберу, и повешу, - кивнула императрица Ольга, - я такая. Но сейчас надо понять: турецкое нападение на Болгарию - оно пойдет нам во благо или во вред?
        - Запас времени до основных событий в Европе - почти год, - сказал князь-консорт Новиков, - разбирать Турцию на запчасти можно тщательно и со вкусом. Вопрос только в том, чтобы не увязнуть в боях и не понести невосполнимых потерь, как это случилось в прошлую турецкую войну, когда сначала твой дед, Оля, имел шапкозакидательские настроения, а потом кое-как вытянул Сан-Стефанский договор. Случившийся после этой войны Берлинский конгресс и вовсе выкрутил твоему деду руки под угрозой противостояния с общеевропейской коалицией, заставив отказаться почти от всего, что было получено по итогам войны. И Абдул-Гамид, который был султаном еще тогда, об этом помнит. Главное, что меня беспокоит в складывающейся конфигурации - это такое государственное образование как Румыния. Чтобы прийти на выручку сражающейся Болгарии, нашим войскам придется пересечь румынскую территорию, и боюсь, что нация конокрадов, мнящая себя потомками римлян, встанет при этом на дыбы.
        - Где встанет, Сашка, там и ляжет, - отрезала императрица, - я напишу своему брату Каролю письмо с резким предупреждением, что любое противление моей воле может стоить ему трона. Румыния - это еще одно место, где моему деду выкрутили руки, так что давно пора разложить там все на свои места. Армия, которую в ближайшие сроки необходимо сосредоточить в Бессарабии в летних лагерях, должна быть готова как мирно пройти через румынскую территорию, так и по ходу пьесы вдребезги разнести это трухлявое образование, прирезав часть ее территории к России, а часть к Болгарии. Кто там у нас сейчас командует Киевским округом?
        - Генерал-лейтенант Сухомлинов, - скривившись как от кислого, ответил ее супруг, - господин по прозвищу «ни рыба, ни мясо», больше специалист по разным тыловым вопросам, чем боевой генерал. При этом доверчив, легкомыслен и шпионами обсижен будто мухами. Назначать его командующим фронтом просто страшно. Но при этом он сторонник превентивной войны с Турцией, ярый монархист и слуга престола, не уличенный ни в какой фрондерской деятельности.
        - Одних монархических убеждений и верности трону для назначения командующим Бессарабской армией мало, - веско сказала императрица Ольга, - а теперь, Сашка, давай колись - я же просила тебя еще раз прошерстить наш генералитет. Ведь даже у моего несчастного брата австро-германский фронт не расползся в одночасье - а значит, и у него имелись не только дураки и посредственности, но и талантливые генералы.
        Князь-консорт достал из неизменной полевой сумки потертый блокнот и открыл его на одному ему приметной закладке.
        - Значит, так, Оленька, - сказал он, - альтернативу нынешним балбесам и в самом деле можно подобрать среди генералов, не участвовавших в русско-японской войне, а значит, первоначально выпавших из нашего поля зрения. Но сначала - о стариках, которые в той войне участвовали. Фельдмаршалу Линевичу, после того, как его подлатали наши врачи, гарантируется пять-шесть лет жизни и активной службы - такой уж он неугомонный дед, а генералу Штакельбергу - и все двадцать. Что касается генерала Гриппенберга, то он не принимал участия в событиях нашей первый мировой войны в основном из-за интриг господина Куропаткина, свалившего на него свою вину за поражение в битве под Мукденом и вследствие контузии, которой у него в этом мире просто нет. Все трое - готовые командующие фронтом на тех направлениях, где от них потребуется вести активные наступательные действия. Но, за исключением фельдмаршала Линевича, два остальных командующих далеко не гении, и использовать их желательно на вспомогательных направлениях - например, для удара по турецким владениям через Персию, в то время как Николай Петрович (Линевич)
возглавит Кавказский фронт на главном, Причерноморском направлении.
        - Как я понимаю, Сашка, ты предполагаешь использовать всех троих против турок, причем там, где они никогда не смогут столкнуться с европейскими войсками… - сказала императрица. - Возможно, ты и прав, и после довольно-таки цивилизованных в промышленном и военном смысле японцев турки послужат этим троим отдохновением души и вызовут воспоминания о бурной юности. А теперь давай, рассказывай, есть ли у нас способные генералы, помимо пестуемой тобой совсем молодой поросли?
        - Как оказалось, есть, - перелистнув блокнот, сказал князь-консорт. - Но начну с того, кто у нас служить уже не будет. Болгарский генерал на службе вашего величества Радко-Дмитриев будет служить вашему брату как князю и царю Болгарии, и это не обсуждается. Там он будет вполне себе на месте во всех смыслах. На роль командующего Бессарабской армией можно назначить либо генерала Павла Адамовича Плеве - в общем, моего единомышленника, бравого молодца и способного генерала, ныне командующего тринадцатым армейским корпусом в Прибалтике, - либо широко известного в узких кругах генерала Реннекампфа, по поводу благонадежности и талантов которого у нас с Павлом Павловичем имеются определенные сомнения. Какой-то он весь из себя вторичный.
        - Ну раз по поводу Реннекампфа имеются сомнения, - сказала императрица, - то до начала войны в Европе Евгению Петровичу следует повнимательнее к нему присмотреться, а на Бессарабскую армию мы назначим господина Плеве. Разумеется, после личной аудиенции, приглашение на которую я пошлю ему немедленно. А ты, Сашка, пока составь распоряжение генералу Сухомлинову, какие части и в каком порядке выдвигать на передовые рубежи в Бессарабию, а я подпишу. Еще одну армию из частей Киевского округа для переброски в Болгарию морем нужно собрать в Таврической губернии, и командовать ею будет как раз генерал Радко Дмитриев. Перейти на службу к моему брату он успеет и по ходу кампании.
        - Ваше Величество, - подал голос не произнесший до того ни слова королевич Георгий Карагеоргиевич, - вы, русские, вместе с болгарами будете воевать турка, а нам, сербам, при этом что делать?
        - А вы, сербы, - строго сказала императрица, - должны вместе с черногорцами быть готовы мобилизовать армию, прибраться на своих южных рубежах, отвоевав Косово и Шкодер, но помнить, что основной ваш враг, оккупирующий исконные сербские земли - не на юге, а на севере. И еще: чтобы у тех, кто бьется с нашим общим врагом, не было двух или даже трех голов, пора делать твою сестру Елену королевой, а тебя - ее правой рукой. Надеюсь, за это время ты не изменил своего мнения по этому вопросу и готов принять нашего брата Михаила главнокомандующим сил Балканского союза?
        - Нет, - сказал Георгий, - своего мнения я не изменил. Едва мой отец отречется в мою пользу от престола, я тут же переотрекусь в пользу Елены и принесу ей присягу как первый верноподданный. Но для этого еще до начала решающих событий я должен вернуться в Сербию. И я уже знаю, чем там займусь по приезду. Кое-чему меня ваш супруг уже научил, другие вещи мне придется познавать по ходу дела, но обещаю, что вашим и нашим врагам от моего возвращения совсем не поздоровится…
        - В качестве кадровой закваски я отправлю с тобой в длительную командировку кое-кого из «дроздов», - сказал князь-консорт, - а также полковника Рагуленко, иначе именуемого оберст Слон, вместе с его «слонятками». Пора вводить в обычай «отпускников», которые, оставляя основное место службы, поедут на Балканы воевать за свободу славян, а российское государство до поры до времени будет тут ни при чем. В таких условиях, когда из России в Сербию все время смогут поступать добровольцы, боеприпасы, медикаменты и новейшее оружие, устраивать бойню австро-венгерским войскам в лесисто-гористой местности можно долго и со вкусом.
        - Быть посему! - закрыла дискуссию императрица. - Если война неизбежна, то нужно упредить противника и вынудить его на опрометчивые действия, когда он ни к чему еще не готов. И пусть никто не сомневается, что у меня хватит решимости провести Россию через войну и привести ее к победе. Тихое и спокойное время для России кончилось - впереди гроза, а это значит, Павел Павлович, что все учреждения и ведомства должны перейти на предвоенный режим работы. Всеобщую мобилизацию проводить преждевременно, но все остальное должно быть сделано незамедлительно. Как говорил господин Джугашвили в свое время: наше дело правое, с нами Бог, враг будет разбит и победа останется за нами. Аминь.
        20 ИЮЛЯ 1907 ГОДА, 13:05. СЕРБИЯ, БЕЛГРАД, КОРОЛЕВСКИЙ ДВОРЕЦ.
        ПРЕМЬЕР-МИНИСТР СЕРБСКОГО КОРОЛЕВСТВА ВЛАДАН ДЖОРДЖЕВИЧ.
        Первое время я вообще ничего не понимал. Из тюрьмы меня выпускали так, будто встречали на вокзале дорогого гостя: с красной дорожкой, музыкой и цветами… Шучу. Но извинения поникшего головой господина Димитриевича стоили всего вышеперечисленного. Вид у него был как у нашкодившего гимназиста, которого поймал за ухо строгий учитель. И «учитель» стоял тут же, серьезный до невозможности - полковник Баев, глава русской Загранразведки по прозвищу «Паук», человек настолько жуткий, что при одном только намеке на его неудовольствие господин Димитриевич сразу делается кем-то вроде побитой собаки. Но это были только цветочки. Мало ли по какой причине этот страшный человек проявил участие к судьбе несчастного заключенного.
        Как оказалось, пока я был в заключении, мир вокруг еще раз изменился до неузнаваемости. Три года назад, выиграв войну с Японией, Россия замкнулась в себе как медведь в берлоге. И вот теперь я вижу, что медведь как следует выспался, зализал раны, выбрался из своей берлоги и принялся деятельно перестраивать все вокруг в соответствии со своими представлениями о прекрасном. И, между прочим, и у русских, и у нас, сербов, эти представления совпадают почти полностью, хотя австрийцы и турки хватаются от них за головы.
        Ну разве не прекрасно, что мужем нашей принцессы Елены стал русский великий князь? И не какой-нибудь бездельник, мот и бонвиван из второго-третьего ряда Романовых, а любимый брат императрицы Ольги, в свое время уступивший ей трон и первый преклонивший колена перед своей царственной сестрой. И жить молодые будут не в блистательном Петербурге, столице дамских мод и новейших научных достижений, а у нас в Белграде. Ну разве не прекрасно, что болгарского князя Фердинанда, больше думавшего об интересах Австро-Венгрии, чем Болгарии, решительно турнули с трона и вместо него выбрали в князья все того же Михаила Романова? И при этом, что характерно, не только не пролилось ни единой капля крови, с головы свергнутого князя не упал ни единый волос. Разве не прекрасно, что Балканский союз наполнился не только антитурецким, но и антиавстрийским содержанием после того, как сильные и бесцеремонные русские влезли в него всеми четырьмя ногами?
        И главное. Ну разве не прекрасно, что маленькая Сербия получила от огромной России предложение оказать неограниченную поддержку в ответ на безоговорочное подчинение наших доморощенных патриотов тем, кто знает, что и как требуется делать в подобной ситуации. И мое освобождение - тоже часть того подчинения.
        Когда господин Димитриевич ушел, полковник Баев имел со мною крайне содержательную беседу. Меня назвали умнейшим человеком современной Сербии, который очень нужен своей стране, и даже полусловом не упомянули о той злосчастной книге, из-за которой я и загремел за решетку.
        - Забудьте, господин Джорджевич, - махнул рукой господин Баев, когда я сам попытался напомнить ему об этом факте своей биографии. - Вы честно служили своей стране и ушли в отставку, пытаясь сохранить нравственную безупречность в безнравственной ситуации. Покойный король Александр был не самым приятным человеком, и его смерть лежит на его же совести, а еще на совести его отца, который, даже будучи абдиктированным, не прекращал своего участия в политике. За ту неоправданную жестокость, с которой ваши юные хулиганы умертвили своего короля, выговор им мы уже сделали, и на этом все. Бывшее небывшим мы сделать не сможем, и нравственного права патриотов избавить страну от неуправляемого морального урода тоже не отрицаем. Все остальное произошло в рамках сербского национального характера, склонного к перегибам и эмоциональным выплескам.
        После этой беседы меня поселили на полном пансионе в номере гранд-отеля «Москва», с момента своего открытия считавшегося в Белграде чем-то вроде неофициального филиала российского посольства, и посоветовали отдыхать и набираться сил перед очередным этапом моей бурной жизни. Вот я и набирался. Прогуливался по набережной Савы, наслаждаясь веющей от речных вод вечерней прохладой, раскланивался со знакомыми и думал, какое будущее ждет теперь мою страну теперь, когда залогом ее существования и благополучия является его великокняжеское высочество Михаил Романов. И результатом этих размышлений стало понимание, что все у нас будет хорошо, если мы сами все не испортим и не поддадимся на сладкоголосые посулы певцов так называемой европейской цивилизации. Но тогда я даже не догадывался, насколько серьезно обстоят дела на самом деле.
        Понять это мне довелось только сегодня, когда меня позвали участвовать во встрече в крайне тесном составе. Присутствовали король Петр, принцесса Елена, ее муж, премьер-министр Пашич и ваш покорный слуга. При этом король выглядел как человек, который надеется вот-вот сбросить с плеч тяжелую ношу и наконец-то отдохнуть от тяжелого труда, а его дочь - как тот, кто собирается этот груз на себя принять. А ведь он правит всего четыре года, и уже успел устать от этого настолько, чтобы бросить все и бежать куда глаза глядят. Вот что значит человек, не приспособленный к власти и не получающий удовольствия от самого факта ее наличия. Что касается премьер-министра, то он был похож на господина Димитриевича, когда тот приносил мне свои извинения. И хоть господина Баева нигде не было видно, господин Пашич явно находился под воздействием принуждения неодолимой силы. И центром внимания оказалась как раз моя персона.
        - Господин Джорджевич, возможно, это станет для вас неожиданностью, но с сегодняшнего дня вы снова премьер-министр Сербии, - сказал мне король.
        - А как же господин Пашич? - растерянно спросил я.
        - А господин Пашич, так же, как и я сам, с сегодняшнего дня подает в отставку и отходит от политической деятельности, - ответил король. - В новое время Сербию предстоит вести новым людям, не замеченным, хе-хе, ни в чем предосудительном. А господин Пашич у нас замешан в предыдущем перевороте, своею жестокостью изрядно замаравшем честное сербское имя, да и его сын Радомир ведет жизнь, далекую от благопристойной, в то время как вы, господин Джорджевич, чисты и прозрачны, аки воды горного ручья.
        - Ваше Величество, вы подаете в отставку? - удивленно спросил я.
        - Да, в отставку, - сказал Петр Карагеоргевич, - в конце концов, я не хотел этой должности, и только воля народа (а на самом деле заговорщиков) заставила меня занять трон, ибо конкурирующая династия Обреновичей пресеклась уже второй раз подряд. И вот теперь я с радостью оставляю трон и ухожу в частную жизнь… и вы ни за что не догадаетесь, кто будет моим преемником.
        - Неужели присутствующий здесь Михаил Романов? - ошарашенно спросил я. - Ведь тогда он смог бы объединить под одним скипетром Сербию и Болгарию и создать великую славянскую империю на Балканах…
        - И вовсе нет! - засмеялся довольный король, - вы не угадали, а еще считаетесь умным человеком. Такой выходки с «одним скипетром» сейчас не потерпят ни в Белграде, ни в Софии, да и он сам не хочет становиться сербским королем, и лишь из-за прямой политической необходимости согласился принять на себя обязанности болгарского князя. Трон я оставляю присутствующей здесь дочери Елене. То есть на самом деле я отрекаюсь, оставляя трон своему сыну Георгию, но тот уже прислал телеграмму, что заранее переотрекается в пользу своей сестры… Он так же, как и я, не чувствует призвания к этой работе. Ему бы только саблю в руки, да в жаркий бой.
        - У меня от всего этого голова кругом идет, - признался я, и тут же спросил: - А как же ваш сын Александр - почему Георгий не отречется в пользу брата, а не сестры? Ведь так было бы привычней.
        Сидящие напротив меня люди переглянулись.
        Сверкнув глазами, будущая королева сказала:
        - В будущем иного мира, ради того, чтобы добиться власти, Александр совершил множество неблаговидных поступков, из которых проистекли большие беды. Не только в вашу судьбу, господин Джорджевич, вмешались пришельцы из будущего. Всем от них достались пряники - кому вкусные, а кому не очень. Но этим дело не ограничилось. Когда Александр узнал, что организация господина Димитриевича лишила его своей благосклонности, он начал ходить по иностранным посольствам в поисках поддержки - и, конечно же, австрийцы, дела которых в последнее время стали плохи, уцепились за эту возможность навредить Сербии.
        - Когда я узнал об этом, то решил, что отныне у меня есть только дочь и старший сын, - сказал старый король, - а младшего сына нет, и никогда не было. Так что забудьте о таком человеке, как Александр Карагеоргиевич, его теперь просто не существует.
        Я представил себе залитый кровью, обнаженный труп юноши, по которому каждый соратник господина Димитриевича нанес один удар саблей. Как это бывает, Сербия наблюдала в дни майского переворота, когда те же самые тайные карбонарии убивали короля Александра Обреновича и королеву Драгу, нарубив их на куски.
        - Не думайте, что мы его убили, - передернув плечами, сказала Елена, - тело моего бывшего брата живо и почти здорово. Но даже русская императрица, люди которой взяли на себя заботу о его бренном существовании, не знает, где бывший сербский королевич проведет остаток своих дней. Государственная измена и заговор с целью захвата власти - это слишком тяжелые обвинения, чтобы Александру можно было простить его грехи.
        Наступила тишина. Я был должен либо согласиться служить королеве Елене, либо гордо отказаться и приготовиться возвращаться в тюрьму. Или нет? Ни принцесса Елена, ни ее супруг не выглядели людьми, способными к мелкой мстительности, как господин Димитриевич. И в то же время нет у меня никакого желания говорить «Нет». Я всю жизнь служил Сербии и понимаю, что все, что они делают - это в интересах моей страдающей Родины. Без русских нас, сербов, всего горсть, а вместе с ними на одной с нами стороне будет сражаться полмира. К тому же, в отличие от господина Пашича, я и в самом деле не верю, что нам удастся в одиночку основать свою славянскую империю на Балканах. Наш народ стар и сильно устал от безнадежной борьбы - так что теперь нуждается в отдыхе и покое.
        - Меня интересует еще один вопрос, - сказал я. - Скажите, если ее высочество Елена станет королевой Сербии, а ее супруг князем Болгарии, то вместе это получится большая Югославия, о которой мечтает господин Пашич?
        Вместо своей супруги ответил мне Михаил Романов:
        - Мы думаем, что при нашей с Еленой жизни это будет личная уния двух разных государств, которым предстоит длительный процесс сближения и устранения противоречий. Иначе нас не поймут ни сербы, ни болгары. И только после нашей смерти народы Болгарии и Сербии должны решить, был ли этот опыт совместной жизни в одном государстве удачным и стоит ли превращать личную унию в постоянное объединение, оставив обе короны в руках одного наследника, или же следует продолжить существование в качестве отдельных, но дружественных государств.
        - Мы понимаем, что судьба единства православных славян на Балканах - в наших руках, - скромно потупив глаза, поддержала своего супруга принцесса Елена, - и отнесемся к этому вопросу со всей возможной ответственностью. У двух балканских народов общие враги - Австро-Венгрия и Османская империя, и один общий друг - Россия. А больше у нас друзей нет. Все остальные страны ищут у нас на Балканах свой меркантильный интерес, даже Италия, куда так неудачно вышла замуж моя тетушка Елена… Не так ли, господин Пашич?
        - Верно, - с угрюмым видом ответил до того молчавший мой предшественник-конкурент, - и именно потому я безо всякой борьбы согласен оставить свое место. Счастье сербского народа превыше моих личных желаний.
        - Сейчас мне требуется срочно ехать в Софию, чтобы принять трон и начать делать большой полит?к, - сказал Михаил Романов, - и моя супруга будет со мной, ибо куда муж, туда и жена. Там мы встретимся с королевичем Георгием, который спешит на родину из России, после чего мой тесть сможет отречься от престола, а дальше все пройдет по описанной ранее схеме. Тем временем вы, господин Джорджевич, примете дела у господина Пашича и будете сидеть в Белграде, будто сыч на яйцах. Передача власти, да еще вот так - не такое простое дело, как кажется. Найдутся агенты влияния, которые будут агитировать за Александра или вообще за республику. Если дело дойдет до каких-то беспорядков, то, не колеблясь, обращайтесь к господину Димитриевичу, он поможет. Ну как, вы согласны или, как говорит один мой друг, требуется приискать другие кандидатуры?
        Я недолго подумал и согласился. Ведь я первым делом должен думать об интересах Сербии, и только потом - о своих собственных.
        - Хорошо, - сказал я, - все будет сделано так, как надо, но потом вы обязательно расскажете мне все, ибо иначе я не смогу действовать с полной эффективностью.
        - Разумеется, расскажем, - с серьезным видом кивнула Елена. - Не могу сказать, что это знание вас хоть немного обрадует, но пищи для размышлений в нем хоть отбавляй. А сейчас просто нет времени.
        - Да, это верно, - подтвердил ее супруг, - сейчас у нас совершенно нет времени. Еще немного - и все понесется галопом.
        22 ИЮЛЯ 1907 ГОДА. ПОЛДЕНЬ, ТЫРНОВО, ЦЕРКОВЬ СОРОКА МУЧЕНИКОВ.
        Манифест Михаила Романова при вступлении на престол к болгарскому народу:
        МЫ, МИХАИЛ ЧЕТВЕРТЫЙ[1 - Михаил I (он же Борис I) правил с 852 по 889 год, Михаил II Асень правил с 1246 по 1256 годы, Михаил III Шишман правил с 1323 по 1330 годы.],
        ЦАРЬ БОЛГАРСКИЙ,
        По воле болгарского народа вступая на престол, объявляем всем верным НАШИМ подданным, в этот торжественный час вступления НАШЕГО на болгарский Престол, вспоминаем заветы НАШИХ ПРЕДКОВ и, проникшись ими, приемлем священный обет перед Лицом Всевышнего всегда иметь единой целью свободу, независимость, мирное преуспеяние, могущество и славу болгарского государства и устроение счастья всех НАШИХ новых верноподданных.
        Всемогущий Бог, Ему же угодно было призвать НАС к сему великому служению, да поможет НАМ. Вознося горячие молитвы к Престолу Вседержителя о благоденствии Болгарской державы, повелеваем всем НАШИМ подданным учинить присягу в верности НАМ.
        По воле незабвенного Царя-Освободителя великий братский русский народ с помощью болгарских храбрецов 19 февраля 1878 года сбросил рабские цепи, веками сковывавшую Болгарию, некогда великую и славную. С тех пор и поныне, почти тридцать лет Болгарский народ, непоколебимо верный памяти борцов за свободу и воодушевляемый их заветами, неустанно работает над благосостоянием своей прекрасной земли и созданного на ней болгарского государства, достойного быть равноправным членом семьи цивилизованных народов.
        Всегда миролюбивый, Мой Народ ныне мечтает о культурном и экономическом прогрессе. В этом направлении ничто не должно сковывать Болгарию, ничто не должно мешать её преуспеванию. Таково желание Моего Народа, такова его воля - да будет так, как он хочет.
        Болгарский народ и его Царь думают и желают одного. Моему государству, фактически независимому, препятствуют в его нормальном и спокойном развитии узы, еще связывающие его с Турцией, формальный разрыв которых устранит последние препятствия на пути к окончательному объединению и освобождению болгарского народа. Поэтому, вступая на болгарский престол, повелеваю объявить полную независимость болгарского государства от Оттоманской Порты, ибо именно для этого болгарский народ призвал к себе царя из рода Романовых, которому невместно находиться в подчинении у владыки неверных агарян. Мы требуем вернуть в состав Болгарии территории, отторгнутые у нее на Берлинском конгрессе, итоги которого недавно были признаны ничтожными по причине их полного неисполнения турецкой стороной. Если потребуется, болгарский народ отстоит эти притязания силой своего оружия. И в этих наших устремления нас поддерживает сестра наша, русская императрица Ольга, готовая двинуть на помощь независимой Болгарии прославленные русские армии.
        Я и Народ Мой искренне радуемся независимости от Турции. Болгария, единая, свободная и полностью независимая, будет иметь все условия для создания и укрепления дружеских отношений со всеми своими соседями и для собственного мирного внутреннего развития. Счастье объединенной Болгарии - в союзе с великим русским народом и народом братской Сербии.
        Воодушевлённый этим святым делом и чтобы удовлетворить государственные потребности и народное желание, с благословления Всевышнего я провозглашаю Болгарию независимым Болгарским царством и вместе со своим народом глубоко верю, что этот акт найдёт одобрение Великих держав и поддержку всего просвещённого мира.
        Да здравствует свободная и независимая Болгария!
        Да здравствует болгарский народ!
        Дана в городе Тырново, в присутствии депутатов великого народного собрания, лета от Рождества Христова в тысяча девятьсот седьмое, Царствования же НАШЕГО в первое. Июля 22-го дня.
        На подлинном Собственной ЕГО ЦАРСКАГО ВЕЛИЧЕСТВА рукою подписано: МИХАИЛ.
        23 ИЮЛЯ 1907 ГОДА. ЗАГОЛОВКИ РЯДА ЕВРОПЕЙСКИХ ГАЗЕТ:
        Германская либеральная «БЕРЛИНЕР ТАГЕНБЛАТ»: «Последствия денонсации Берлинского трактата. Голос разума, которым говорила Германия, не был услышан, и на Балканах снова поют фанфары и гремят барабаны войны».
        Германская радикально-социалистическая «DIE EINIGKEIT (ЕДИНСТВО)»: «Берегитесь - русские идут! Боже, вразуми нашего кайзера, чтобы ни один германский солдат не отправился воевать за турецкие интересы».
        Французская право-националистическая«ЭКО ДЕ ПАРИ»: «Русский принц, вступая на болгарский престол, провозгласил Декларацию о независимости своего государства и выдвинул претензии на территории, входившие в состав Болгарии по Сан-Стефанскому мирному договору. Потерпит ли такую наглость султан Абдул-Гамид?».
        Французская социал-демократическая[2 - Коммунистической газетой «Юманите» стала только после первой мировой войны.]«ЮМАНИТЕ»: «Волчица в овечьей шкуре. Русская императрица провозгласила поддержку болгарской независимости, но борьба за свободу христиан - лишь прикрытие для агрессивных планов царского режима».
        Британская консервативная «ТАЙМС»: «Русская императрица высказала полное одобрение притязаниям своего брата. Как и тридцать лет назад, русская армия выдвигается к границам на Кавказе и в Бессарабии, чтобы силой оружия раздвинуть рубежи и без того уже безразмерной державы. Опьяненные успехами в войне против Японии, русские генералы грозят закидать несчастную Османскую империю шапками своих солдат».
        Британская либеральная «МАНЧЕСТЕР ГАРДИАН»[3 - С 1959 года называется просто «Гардиан».]: «Балканский вопрос. Русская армия в грохоте артиллерийских залпов готова преподать турецкому султану урок хороших манер и истинного человеколюбия».
        Российская «РУССКИЕ ВЕДОМОСТИ»: «Перевернута позорная страница Берлинского конгресса, Россия нынче сильна как никогда. Русская армия силой оружия готова принести освобождение жаждущим свободы христианским народам».
        Болгарская «ДЕРЖАВЕН ВЕСТНИК»: «Манифест царя Михаила был встречен всеобщими овациями депутатов и народа. Наш новый царь - человек чести. Все обещанное им нашему народу перед детронизацией князя Фердинанда исполнено в полном объеме. Русский народ с нами, а это значит, что Болгария непобедима».
        Сербская «ПОЛИТИКА»: «Муж нашей любимой принцессы Елены стал болгарским царем. Быстрота и натиск, неистовство и решимость. Теперь болгарские и сербские армии в одном строю с русскими солдатами будут сражаться против наших исконных угнетателей».
        24 ИЮЛЯ 1907 ГОДА, 19:15. САНКТ-ПЕТЕРБУРГСКАЯ ГУБЕРНИЯ, ГАТЧИНА, БОЛЬШОЙ ДВОРЕЦ, РАБОЧИЙ КАБИНЕТ ИМПЕРАТРИЦЫ ОЛЬГИ.
        Императрица Ольга принимала генерала Плеве в компании только двоих: своей первой статс-дамы и князя-консорта. Более никого в кабинете, обставленном мебелью светлых тонов, не имелось. При этом Павел Адамович, хоть и не отирался по столицам, знал, что миловидная дама, госпожа Одинцова, что стоит за креслом государыни - не только компаньонка по дамской части юной императрице, но и одна из умнейших женщин России, частенько дающая своей госпоже советы, когда та в затруднении. Такую роль предопределило ей ее происхождение из будущих времен, а также большой жизненный опыт, отраженный в нескольких российских и иностранных наградах.
        Еще более важной персоной мог считаться князь-консорт. Определением «муж государыни» его сущность в системе Государства Российского не исчерпывалась, а лишь начиналась. Вместе с госпожой Одинцовой он был одним из тех людей, которые пришли из будущего, чтобы честно и гордо поднять имя России на недосягаемую высоту. В морских делах генерал фон Плеве разбирался слабо, но вот битву под Тюренченом, выигранную будущим князем-консортом на пару с Великим князем Михаилом Александровичем, почитал образчиком военного искусства. Так что он сразу понял, что не из праздного любопытства позвали его на эту встречу, и что речь пойдет не о дамских пустяках, на которые государыня Ольга совсем не падка. Разговор наверняка будет о чем-то важном, ради чего ему было велено срочно сдать корпус своему начштаба и мчаться сюда, в Гатчину.
        Долго осматриваться гостю не дали. Императрица приветливо кивнула головой и вполне доброжелательно произнесла:
        - Здравствуй, Павел Адамович. Я рада, что ты выполнил мое повеление с такой поспешностью. Не прошло и недели, как я тебя позвала - и ты уже здесь, не связанный прошлыми делами и готовый к новому назначению.
        Генерал начал было говорить, что всегда рад выполнить поручение своей императрицы, но та прервала его на полуслове.
        - Времени нет на пустые слова, так что все свои комплименты вы мне скажете потом. Литерный поезд для вас ждет, паровоз уже под парами. Пока вы сдавали корпус и ехали сюда, обстановка на юге осложнилась до крайности. После того как наш брат принял болгарский престол и объявил о независимости своего государства от Османской империи, есть все приметы к тому, что старый придурок султан Абдул-Гамид вознамерился напасть на Болгарию и, может быть, Сербию, без объявления войны. Армию в Бессарабии, которая должна выступить на помощь братушкам, мы почти собрали, но командующего у нее до последнего момента не было. Как всегда, когда потребовалось начинать войну, выяснилось, что генералов у нас много, а командовать некому. Генерал Сухомлинов, временно занимающий должность начальника Киевского округа, доверчив и недалек, и, несмотря на все его монархические и патриотические убеждения, доверять этому человеку войска, которые должны пойти в бой, просто страшно. В нашей армии все же не оловянные солдатики служат, а живые люди, и у каждого есть отец с матерью, а у господ-офицеров еще и жены с детишками. Впрочем,
многие другие генералы еще хуже. Прополка сорняков далеко еще не завершена, многие кандидатуры под вопросом, но ты, Павел Адамович, один из тех немногих, по чьему поводу никаких колебаний нет. Понятно тебе сие, или нам приискать другую кандидатуру?
        - Понятно, государыня-матушка, - сказал фон Плеве, - и других кандидатур подыскивать не надо. Еще давая присягу, я поклялся служить там, куда пошлют, и готов немедленно выехать в Бессарабию принимать командование. Только вот скажите мне, неразумному, что надо делать, если власти Румынии, чьи земли лежат между Бессарабией и Болгарией, откажутся пропускать наши войска через свою территорию? Тамошнее боярство, насколько мне известно, не особо жалует нас, русских, оглядываясь то на Берлин с Веной, то на Лондон с Парижем.
        - В том случае, если тебя откажутся пропускать добром, - ледяным тоном произнесла императрица, - ты должен пройти через румынскую землю силой оружия, в качестве платы за беспокойство прирезав их к территории моей державы. Письмо о том, что мне нужны прямые пути сообщения через румынскую территорию, своему брату Каролю я уже послала, и если оно не возымеет воздействия, то я в том не виновна. Когда-то эта Румыния была создана через то, что России выкрутили руки на Парижском конгрессе, и теперь в случае демонстрации ослиного упрямства я намереваюсь открутить все назад вместе с некоторыми особо упрямыми головами. При этом стрелять в румынских мужиков, которые сейчас как раз бунтуют против своих бар, тебе никак нельзя, а вот вешать этих самых бар высоко и коротко за неуважение к российской державе и разные поносные слова я тебе дозволяю, и даже вменяю в обязанность. Впрочем, если румыны не будут ерепениться, ты просто пройдешь со своими войсками через их земли с максимально возможной быстротой - и тогда все остальное мы отложим на другой раз, который еще, несомненно, представится. Ну как, понятен тебе
мой ответ или надо разъяснять дополнительно?
        - Никак нет, государыня-матушка, - склонил голову генерал фон Плеве, - что делать с Румынией, мне понятно. Станет сопротивляться - сломать как гнилую халупу, в противном случае - пройти через нее со всей возможной скоростью, не обращая ни на что внимания. А теперь скажите, кому я должен подчиняться в ходе этого дела - генералу Сухомлинову, вашему супругу или же вам лично?
        - Мой супруг - это разговор особый, - ответила императрица, - его корпусу придется ставить точку в деле на Босфоре, а потому морская пехота уже грузится в эшелоны с пунктом назначения - Севастополь. Подчиняться ты будешь нашему брату Михаилу, который к моменту твоего прибытия будет назначен Главнокомандующим всеми войсками, сражающимися против Турции на европейском театре военных действий. Я здесь, в Санкт-Петербурге и Гатчине, а он - в Софии, и ему на месте виднее, что надо делать. Кроме твоей Бессарабской армии, против Османской империи будет сражаться Таврическая армия генерала Радко-Дмитриева, которая уже грузится на пароходы, чтобы отправиться в Бургас и Варну морем. Впрочем, ничего большего на эту тему я тебе сказать не могу, потому что это будет одна из тех скоротечных и немного сумбурных войн, когда сначала армии ввязываются в бой, а уже потом командующие решают, что им со всем этим делать.
        Императрица сделала паузу, осмотрела своего собеседника с ног до головы и добавила:
        - И, насколько нам известно, Павел Адамович, вы к такому образу боевых действий подходите наилучшим образом. Так что езжайте немедленно - ваша слава вас уже ждет. А мы останемся здесь и будем молиться и за вас, и за своего супруга, и за всех русских воинов, которые будут драться с жестоким супостатом.
        Когда генерал фон Плеве вышел, воодушевленный и окрыленный, императрица со вздохом посмотрела на супруга и сказала:
        - И ты поезжай, Сашка, а мы здесь с Павлом Павловичем останемся делать большой полит?к. Босфор и Дарданеллы по итогам этого дела должны непременно отойти к России, и в том я могу положиться только на тебя. Подобное более свершить некому. В тот момент, когда мы начнем ломать империю Габсбургов и Второй Рейх дядюшки Вилли, никакого удара с юга по нам последовать не должно, и морское сообщение Одесса-Марсель обязано действовать бесперебойно. И ты уж береги себя там, не оставь меня молодой вдовой с дитем на руках, ведь наше счастье с тобою так сладко, что я уже три года не могу прийти в себя от счастья.
        - И я тебя тоже очень люблю, Оля, - сказал князь-консорт, непроизвольно оправляя мундир. - Не беспокойся, все будет как надо, вернемся мы по домам с победой и непременно живыми…
        Сказав это, князь-консорт тоже вышел - и императрица знала, что мысленно он уже там, на войне, где грохочут залпы и рвутся бомбы, а морская пехота волнами выплескивается на чужой берег, чтобы во славу Отчизны одержать над врагом победу. Ей же, как и другим женам русских воинов, остается только ждать и молиться, потому что на войне, бывает, погибают даже генералы.
        25 ИЮЛЯ 1907 ГОДА. СТАМБУЛ. ДВОРЕЦ СУЛТАНА ДОЛМАБАХЧЕ.
        Когда императрица Ольга говорила, что султан Абдул-Гамид готов напасть на Болгарию немедленно и без объявления войны, она не ошибалась и не преувеличивала. Крыса, загнанная в угол, тоже порой готова кинуться на своего мучителя и убийцу.
        Пощечина его султанскому величеству Манифестом Михаила Четвертого о восхождении на болгарский престол и в самом деле получилась хлесткая: голова у Абдул-Гамида мотнулась от плеча к плечу. Последний раз его так унижали только в несчастном 1878 году, когда русские армии находились в одном дневном переходе от беззащитного Стамбула. И вот теперь они вернулись - еще более грозные и решительные, а в империи осман повсюду видны признаки упадка, Больной Человек Европы задыхается в миазмах собственного гниения, армия охвачена брожением, а те страны, что прежде были Турции союзниками, потеряли к ней былой интерес. И даже Германия, еще совсем недавно обхаживавшая Стамбул в поисках союзника против набирающего силу русского медведя, скорее всего, предпочтет остаться в роли зрителя, улюлюкая с галерки сражающимся на арене бойцам.
        Ну в самом деле, нельзя же так - тридцать лет назад пообещать концессию на постройку железной дороги Берлин-Стамбул-Багдад-Басра, чтобы в обход контролируемого англичанами Суэцкого канала доставлять колониальные товары прямо в центр Европы, и до сей поры волокитить вопрос «в комитетах», с которых взятками кормилась немереная уймища турецких чиновников. Время от времени султан «собирал урожай», казня особо грешных и конфискуя имущество в казну, а потом все начиналось сначала. А все дело в том, что не только в России были свои «подмораживатели». Султан Абдул-Гамид всячески сдерживал техническое и промышленное развитие своей державы, опасаясь, что оформившийся в ходе этого процесса рабочий класс и техническая интеллигенция разнесут державу осман вдребезги. Вот помру лет через десять, думал он, и тогда делайте что хотите, а пока я жив, то ничего не можно.
        Единственными образованным слоем турецкого общества являлось армейское офицерство - султан не жалел средств на его подготовку. В противном случае с такими соседями, как русские, можно было лишиться не только какой-либо окраинной провинции, но и самой султанской головы. Черноморские проливы и город Стамбул - это не только самая ценная недвижимость, которой владеют османские султаны, и давний предмет вожделения русских императоров, но и сердце турецкой державы. Абдул-Гамид понимал, что на азиатском берегу Босфора для него места нет. Стоит проиграть войну за Проливы - и «благодарные» подданные зарежут его как собаку вместе с ближней и дальней родней. Нельзя сказать, что султан сидит сложа руки - почуяв запах жареного, он начал суетиться, пытаясь бурной деятельностью загладить последствия многолетнего благодушного безделья.
        Но в подготовке к войне имелось несколько труднопреодолимых моментов. Во-первых - главный рубеж обороны на подступах к Стамбулу, Чаталжинская укрепленная линия, рассчитанная на то, что ее фланги, упирающиеся в Черное и Мраморное моря, будут прикрыты боевыми кораблями турецкого флота. Пока вероятным противником, способным штурмовать этот рубеж, была не имеющая флота Болгария, все было нормально, но теперь османам придется иметь дело с русским Черноморским флотом, а он, даже до вступления в строй линкоров-дредноутов, крыл османских «стариков» с тридцатилетним стажем как бык овцу. Эпоха безусловного доминирования Османской империи на Черном море минула безвозвратно, и турецкий корабельный состав нуждался в экстренном усилении.
        Переговоры о покупке прямо на стапеле одного из систершипов «Дредноута» закончились, едва начавшись. Люди адмирала Фишера нагло заявили турецким представителям, что корабли первой серии не продаются, так как нужны самой Британии. Со второй серии - пожалуйста, но только при внесении стопроцентной предоплаты живыми деньгами, а не на кредит, взятый в британском же банке. А то потом взыскать долги с покойников будет весьма затруднительно. После этого турки ткнулись в Германию, где из боевого состава флота по устареванию только что были выведены четыре броненосца типа «Бранденбург». Однако после Брестской конференции немцы передумали продавать еще вполне боеспособные корабли, и в качестве компенсации (за ту же цену) предложили туркам четыре «броненосца» типа «Саксен»: ужасное старье, построенное как раз в годы прошлой русско-турецкой войны. Эдакая маленькая тевтонская мстя за обещанную, но так и не построенную железную дорогу из Стамбула в Басру. А еще кайзер Вильгельм знает, что вопрос о существовании его государства будет решаться отнюдь не на Босфоре, а потому концентрирует все силы на одной задаче
- война на западном направлении в соответствии с планом Шлиффена должна быть выиграна в одно касание. Распыление сил лишит Германскую империю всякой надежды на благополучный исход.
        Во-вторых - турецкая армия, основа османского режима, охвачена брожением. Молодые образованные офицеры в отсутствие либеральной интеллигенции заняли ее место и жаждут для своей страны демократических реформ, а для себя - политической власти. Султан с радостью поотрубал бы все слишком умные головы разом, но в таком случае некому будет сражаться с русскими. В России ситуация с внутренним положением более-менее выровнялась; власть русской императрицы крепка и она не боится вступить в схватку чтобы победить. Битый смертным боем японский микадо тому свидетель. В Санкт-Петербурге уже, несомненно, составили список территориальных приращений по итогам этой войны, включающий в себя не только самоочевидные Черноморские Проливы, а также земли на Кавказе и Причерноморье с армянским и греческим населением. Планы царского правительства должны идти дальше, и в них не может быть места сохранению турецкой государственности. По крайней мере, так кажется султану Абдул-Гамиду, исповедующему принцип: «Государство - это я».
        Но, несмотря на отсутствие реальной международной поддержки и отвратительное состояние армии и флота, ярость затмевала султану глаза. Узнав о ярком демарше нового болгарского монарха, несомненно, ощущающего за спиной поддержку многомиллионной русской армии, он вызвал к себе на совещание сераскира (главнокомандующего всей турецкой армией) Мехмеда Реза-пашу, а также Великого Визиря Мехмеда Ферида-пашу и министра иностранных дел Ахмеда Тевфика-пашу. При этом следует отметить, что два последних государственных деятеля отнюдь не были османами. Великий визирь по происхождению был турко-албанцем, а министр иностранных дел - крымским татарином из рода Гиреев, чьи предки бежали в Оттоманскую Порту от ярости русского оружия. Собственно, а чего такого особенного могли сказать своему султану эти несчастные? О чем-то он знал сам, а о чем-то хотя бы догадывался. Османская империя разорена, торговля в упадке, дехкане бедствуют, а армейские офицеры и полицейские чиновники уже полгода не получали жалования, ибо в казне нет даже бумажных денег. Государство османов охвачено смутой и неустройствами, в Западной
Румелии и Фракии неверные восстали против власти султана. Впрочем, как раз об этом министры и не говорили, ибо так быстро можно лишиться головы.
        - Мой господин, - кланяясь, сказал султану Ахмед Тевфик-паша, - в грядущей войне мы не сможем ни на кого рассчитывать. Франция и Британия вступили в союз с Российской империей, Германия озабочена собственными проблемами и предупредила императора Франца-Иосифа, что если тот не подвергнется нападению России, а сам станет инициатором военных действий, то не сможет рассчитывать на поддержку со стороны германских гренадер. Красная черта, которая будет обозначать вступление Германии в войну - это объявление в России всеобщей мобилизации, чего не потребуется в том случае, если русские выступят против Османской империи.
        - А они выступят, тому сомнений нет, - сказал сераскир, - безо всякого объявления о своих намерениях русские войска собираются на кавказских границах, в Бессарабии и Таврической губернии, там, где их можно погрузить на корабли и перевезти в Варну или Бургас. В Болгарии, Сербии и Черногории объявлена мобилизация, и если мы не ударим первыми, то нас просто сомнут превосходящей силой. Главной целью нашего нападения должна стать Болгария - зачинщик и дирижер грядущей войны. Отмена решений Берлинского конгресса сделала болгар дерзкими и самоуверенными, и мы должны показать всему миру, что разгром Греции нашими аскерами девять лет назад совсем не был случайностью…
        - Болгары - это далеко не греки, - сказал Великий Визирь, - и при натиске на них не разбегутся, а будут драться насмерть. К тому же грекам не от кого было тогда ждать помощи, ибо все европейские страны проявляли к ним враждебный нейтралитет, а вот болгарских солдат будет воодушевлять надежда на помощь русских армий. Или вы сомневаетесь в том, что русская императрица немедленно двинет полки на помощь своему брату, едва первые османские солдаты перейдут границу?
        - Русским, чтобы оказать помощь Болгарии, потребуется пройти через территорию Румынии, - сказал сераскир, - и румыны будут тому не рады. Думаю, что переговоры об этом затянутся надолго.
        - А я думаю, что не будет никаких переговоров, - сказал министр иностранных дел. - Русские просто разгонят много понимающий о себе цыганский табор, тем более что в Румынии сейчас имеют место крестьянские волнения, и солдаты не уверены, стоит ли вообще воевать за это правительство.
        - В любом случае если есть такая возможность, то надо бить первыми, - парировал сераскир. - Пусть русские придут спасать Болгарию, когда от нее останется только пепелище. Враг превосходит нас по всем статьям, и войну мы в любом случае проиграем, но так, по крайней мере, будет все не зря. Если мы и погибнем, то делать это надо по колено во вражеской крови. Наша армия во Фракии - двести тысяч штыков, в Македонии - триста тысяч, в то время как сербская армия в мирное время - семьдесят тысяч солдат, а болгарская - сто пятьдесят.
        - Врагов надо не считать, а как можно скорее убивать! - яростным дребезжащим голосом произнес султан, которому надоело слушать эту перепалку. - Также следует убивать их жен и детей, чтобы позади наших аскеров дымилась выжженная земля. Пусть перед смертью болгары пожалеют, что они выбрали себе такого царя. Но в первую очередь мы должны вырезать недружественное нам христианское население в Западной Румелии, Фракии, Стамбуле и других местах. Если проклятые аллахом урусы хотят завоевать эти земли, так пусть им не достанется ничего, кроме трупов и развалин. Объявите мобилизацию всех правоверных, способных носить оружие, и немедленно выступайте. Пусть дымы пожаров, а также вопли убиваемых, поднимутся к небесам как можно скорей. Ибо если наши предки не боялись пролить кровь беззащитных, то и нам не стоит этого стесняться. Не мы придумали эту борьбу за свободу, грозящую нам уничтожением, и не нам нести ответственность за возможные жертвы. А теперь идите, собаки, и сделайте так, чтобы с урусами дрался каждый правоверный, способный держать саблю или кинжал! Как главный защитник ислама, я объявляю джихад - и
пусть с этого момента не будет мира между неверными и правоверными!
        Едва министры вышли, как в комнате, бесшумно ступая в мягких шелковых туфлях, появился мальчик-бача, прекрасный и розовощекий, будто юная дева. Он принес султану уже разожженный кальян, чтобы дымом гашиша, смешанного с отборным табаком, притупить злобные людоедские инстинкты старого бабуина. А то он в порыве страха и раздражения еще прикажет казнить кого-нибудь не того, а потом будет об этом жалеть, как будто можно приставить обратно отрубленную голову…
        27 ИЮЛЯ 1907 ГОДА. ВЕЧЕР. РУМЫНИЯ, БУХАРЕСТ, КОРОЛЕВСКИЙ ДВОРЕЦ.
        Послание русской императрицы, доставленное императорским фельдегерем «из рук в руки», привело старого румынского короля в состояние, близкое к шоку - уж в очень резких и определенных тонах оно было составлено. Никакой дипломатии, сплошная конкретика. Или Румыния беспрепятственно пропускает через свою территорию русские войска и без малейших пререканий и таможенных препон позволяет организовать экстерриториальные линии снабжения под охраной русских воинских команд, или в ходе скоротечной и беспощадной войны румынское государство упраздняется, а его территория частью присоединяется к Российской империи, а частью (Северная Добруджа) к Болгарии.
        Хотя, казалось бы, с чего волноваться румынскому королю? Тридцать лет назад, во время предыдущей русско-турецкой войны, он уже был союзником деда русской императрицы, и по итогам этого союза прирастил территорию государства, из вассального по отношению к Турции княжества превратив его в независимое королевство. Но был в этом деле один нюанс. Северную Добруджу Румыния получила не от Турции, а от Болгарии, как раз по итогам Берлинского конгресса. И это несмотря на то, что преимущественно население там было не румынским, а смешанным - болгаро-татарским. Одного этого было достаточно, чтобы подозревать, что теперь, когда на болгарском престоле сидит царь из династии Романовых, а итоги Берлинского конгресса признаны ничтожными, в Петербурге решили отрезать Северную Добруджу у Румынии и вернуть ее в состав Болгарии. Ничего такого в письме русской императрицы не содержалось, но поскольку у румын совесть в этом деле была нечиста, представления об истинных целях русской императрицы имелись самые страшные.
        Вопрос Северной Добруджи был не единственным, заставившим сердце румынского короля биться в ускоренном темпе. Аппетит к чужим территориям в румынские головы приходил прямо во время еды. Теперь румынское боярство жаждет не только австро-венгерской Трансильвании, но и российской Бессарабии, а также болгарской Южной Добруджи. Бацилла «Романиа Маре» уже бродит в интеллигентских головах, которым уже мнится огромная Румынская империя: от Адриатического моря до Днестра, Южного Буга, Днепра или даже до Уральских гор… Как только об этих бреднях узнают в Петербурге, последует свирепая и молниеносная реакция. Если идею отторжения российских территорий высказывают частные лица (вне зависимости от их подданства), то им грозят каторжные работы вплоть до пожизненных, а если главы государств или правительств - то это вызовет понижение уровня отношений вплоть до объявления войны.
        Таким образом, вот первое, что пришло в голову румынскому королю: русская армия без боя входит на территорию Румынии - так, чтобы занять главные города, а потом по получении приказа от своей императрицы арестовывает правительство и королевскую семью. После чего начинается дележка трофейного имущества и нудное следствие о том, кто злоумышлял против целостности российского государства…
        Однако единолично отказаться пропустить русские войска через румынскую территорию король тоже не может. В Румынии король только царствует, а правят этой страной совсем другие люди, именуемые национал-либеральной партией, и партия эта представляет интересы румынской аристократии.
        Этих-то национал-либеральных политиканов король Кароль, помимо наследника престола принца Фердинанда и его жены Марии Эдинбургской и Саксен-Кобург-Готской, и вызвал к себе на совещание. Принц Фердинанд по своей сути был пустым местом, больше всего он увлекался ботаникой, а в политике разбирался не больше, чем в астрономии. Супруга наследника, напротив, была особой живой, очень деятельной, но ее политические амбиции ограничивались той ролью, какую румынское общество отводило женщине. Ох, как она завидовала своей двоюродной сестре Ольге, которую случай и сплотившаяся вокруг лейб-кампания вознесли на недосягаемую высоту…
        Кодлу национальных либералов возглавлял престарелый премьер-министр, он же министр иностранных дел, Димитре Стурдза (сын бывшего молдавского господаря Михаила Стурдзы от первого брака), а позади него толпились: военный министр Александру Авереску, начальник генерального штаба Григоре Грациану, министр внутренних дел Ионел Братиану и председатель Сената Иоан Лаговари. И если королевская семья в любом случае избежит самого страшного исхода, то должностным лицам национал-либерального румынского правительства в случае неблагоприятного развития событий грозили нешуточные неприятности.
        - Господа! - сказал король, когда вопросительные взгляды приглашенных сошлись на нем как лучи боевых прожекторов. - Я должен поставить вас в известность, что сегодня утром мною была получена личная и чрезвычайно важная депеша от русской императрицы Ольги. В своем послании она требует беспрепятственно пропустить ее армию в Болгарию через территорию Румынии и дать ей право организовывать на нашей территории экстерриториальные войсковые линии снабжения, свободные от всяческого таможенного досмотра и контроля.
        В ответ на это заявление национал-либеральные политики вскипели гулом голосов, выражающих крайнюю степень негодования. И когда этот шум улегся, тихо заговорил восьмидесятидевятилетний премьер-министр Димитре Стурдза.
        - Это немыслимо и совершенно невозможно! - решительно сказал он, - суверенитет Румынии не позволяет ничего подобного. Тридцать лет назад союз с русскими был нам нужен для того, чтобы из княжества, вассального Турции, превратиться в полностью независимое государство, но сейчас у нас нет никаких причин идти на поводу у прихотей русской императрицы. Вот если нам за это как следует заплатят или передадут под нашу власть новые территории…
        - Русская царица ведет у себя в стране совершенно возмутительную политику, - медленно, важностью, произнес Иоан Логовари, - а также нянчится с простонародьем, будто оно хоть что-то значит. Мы только недавно сумели отбиться от очередного мужицкого мятежа, но стоит на нашей земле оказаться русским солдатам, как все полыхнет вновь!
        - Не о том говорите, господа! - выкрикнул министр внутренних дел Ионел Братиану. - По настоянию России не так давно на конференции в Бресте были признаны ничтожными итоги Берлинского конгресса, на основании которых в состав Румынии входит Северная Добруджа. Нас на это сборище не позвали, и все решили без нас. Но это и понятно - ведь Великие Державы вспоминают о Румынии, только если об нее споткнутся. Удивительно другое - как на такую возмутительную наглую резолюцию согласились французы и англичане? Ведь прежде для них не было более важного дела, чем сдерживание амбиций и так уже беспредельно разросшейся России, и румынское королевство было в этой политике частью барьера, отделяющего этих наглых русских от Балкан.
        - Должен вам напомнить, - дребезжащим голосом произнес король, - что амбиции моего кузена Вильгельма в настоящий момент беспокоят политиков в Лондоне и Париже значительно больше агрессивных планов русской императрицы, и именно поэтому они согласились на денонсацию итогов Берлинского конгресса. Пусть, мол, делает на Балканах все что захочет, лишь бы в решающий момент Российская империя выставила на германский фронт несколько миллионов штыков. В Берлине об этом тоже знают и готовятся к решающей схватке на европейских полях. При этом Румыния и для тех, и для других - далеко не предмет первой необходимости, поэтому военной поддержки вы не дождетесь ни от кого.
        Военный министр Алексадру Авереску промолвил:
        - Больше всего нас беспокоит, не получится ли так, что, проходя через нашу территорию, русские войска отторгнут у нас эту спорную теперь провинцию, лишив Румынию выхода к морю, и вообще наведут у нас свои порядки, поменяв династию… Ведь Михаил Романов - далеко не последний царский родственник, которому императрица может пожелать приискать свое место под солнцем.
        - Все намного серьезнее, господа, - сказал начальник румынского генерального штаба генерал Григоре Грациану. - С момента, когда Михаил Романов, незадолго до того женившийся на сербской принцессе, был избран князем Болгарии, мы, румыны, оказались зажаты между двумя Россиями: Большой и Малой. Поэтому в преддверии неизбежной болгаро-турецкой войны мы начали прорабатывать планы внезапного нападения на Болгарию, как раз тогда, когда все ее силы будут отвлечены на турецком фронте, чтобы принудить это государство к капитуляции и передаче нам провинции Южная Добруджа, а Михаила Романова - к отречению[4 - Такой план у румынского командования должен был существовать и перед Балканскими войнами в нашей реальности, иначе оно не смогло бы с такой прытью включиться в скоротечную Вторую Балканскую войну. Из всех ее участников Румыния была единственной страной, не принимавшей участия в Первой Балканской войне и не имевшей отмобилизованной и готовой к бою армии. К тому же румынское нападение стало полной неожиданностью для болгарского командования, не ожидавшего такого вероломства, а это значит, что подготовка к
нему проводилась втайне.]… И если об этих планах стало известно в Санкт-Петербурге, Румынию ждет внезапное нападение фактически изнутри нашей территории, а всех нас - одиночные камеры в Петропавловской крепости и многочасовые допросы у следователей государственной безопасности.
        - Господи! - патетически воскликнул король, воздевая руки к небу. - Пожалуйста, вразуми этих людей! Они строят планы, которые запросто способны привести нас к войне с сильнейшим из соседей, а их самих - на эшафот, и сообщают об этом своему королю как бы между делом, когда уже ничего нельзя изменить! Южной Добруджи им захотелось и ограничения русского влияния! Я правлю этой страной уже больше сорока лет, но впервые наблюдаю такие яркие образчики ничем не прикрытой человеческой глупости! А я-то все удивлялся, почему русская императрица так настойчива и бескомпромиссна в требованиях о пропуске своих войск через нашу территорию. Ведь в крайнем случае русские контингенты можно было бы перебросить морем, в обход румынской территории, но ей непременно нужно провести войска через наши земли, чтобы попутно открутить ваши глупые головы.
        - Так что же нам делать? - недоумевающе спросил председатель Сената Иоан Логовари. - Ведь мы ни в коем случае не можем дозволить доступ русской армии на нашу территорию, и в то же время нам не выиграть войну против Российской империи! Она нас просто прихлопнет, и даже не заметит, что тут что-то было…
        - Прихлопнет-прихлопнет, не сомневайтесь, - злорадно засмеялся румынский король. - Вы как хотите, а я пас. Передаю всю полноту власти господину Стурдзе и отстраняюсь от дел. О том и отпишу русской императрице. Мол, ваши требования никак выполнить нельзя, но виновен в этом не я, а румынские национал-либеральные политики, которые самовольно наворотили такого, от чего у меня как у короля голова идет кругом. Без меня вы эту комбинацию задумывали, без меня и расхлебывайте. О том я и отпишу русской императрице, после чего удалюсь в свой замок Пелеш. И Северная Добруджа тут по большому счету мелочь; вы, тупоголовые болваны, поставили под угрозу само существование румынского государства, пустив псу под хвост мои сорокалетние труды!
        - Э… - от неожиданности сказал означенный Дмитрио Стурдза, - а что по этому поводу скажет госпожа Мария? Ведь она, как-никак, приходится Романовым довольно близкой родней. Способна русская императрица в случае отказа пропустить ее войска через нашу территорию, объявить на этом основании нам войну и разорить румынское государство?
        - Во-первых, я воспитывалась не в России, а в Великобритании, - высокомерно вскинула голову Мария Эдинбургская и Саксен-Кобург-Готская, - а следственно, являюсь коренной британкой, и спрашивать меня о том, что сделают или не сделают русские, просто бессмысленно. Моя двоюродная сестра, напротив, считает себя плоть от плоти и кровь от крови русского народа, и мужа себе выбрала в полном соответствии с этим мироощущением. Зная обычаи и неистовый характер этого человека, можно допустить, что русская императорская чета скорее готова превратить Румынию в груду развалин, чем отступить хоть на шаг.
        - Но как на все это посмотрит британский король и французское правительство, госпожа Мария? - спросил Дмитрио Стурдза. - Неужели им понравится русское своевольство?
        Та взглянула на главу национал-либералов почти с жалостью - как на человека, пытающегося избежать неизбежного и не понимающего, что все его уловки нелепы и смешны.
        - Что касается возможного благотворного влияния на этих двоих со стороны дядюшки Берти, то я в этом сильно сомневаюсь, - с усмешкой в голосе сказала она. - Мой дядя всегда был прагматичным засранцем, который знал, что плетью обуха не перешибешь, и что если выгода от сделки превышает издержки, на нее следует соглашаться. Очевидно, все вопросы между двумя крупнейшими империями были решены еще во время визита британского королевского семейства в Санкт-Петербург, а на конференции в Бресте достигнутые договоренности оформили в виде документа. Что касается Парижа, то не питайте иллюзий: в русско-британско-французском альянсе это самый младший компаньон, мнение которого имеет значение далеко не по каждому вопросу. Уверена, что Балканский вопрос вообще не входил в круг интересов Брестской конференции, а Румыния - тем более. Дядюшка Кароль сказал правильно: все мысли собравшихся там были заняты кайзером Вильгельмом и обдумыванием того, что следует делать, когда Германия, которой стало тесно в своих границах, пойдет в завоевательный поход на запад и восток, способный привести ее либо к мировому господству,
либо в могилу. И что тут значит какая-то Румыния, когда речь идет о существовании или несуществовании главных мировых держав! Если вы планировали заменить дядюшку мною с Фердинандом, то мы тоже пас. Ищите дураков в другом месте. Не так ли, любимый?
        «Любимый» промычал нечто невразумительное, изображающее согласие, после чего вопрос был решен. Фердинанд признавал за женой значительно более широкий и глубокий ум, чем у себя. Так же он признавал факт непосредственного родства своей «половины» с сильными мира сего - британскими королями и русскими императорами, - а в монархической картине мира это стоило дорогого.
        Когда политиканы, поставленные перед фактом самоустранения короля и его наследника от государственных дел, покинули помещение, принцесса Мария осмотрелась по сторонам, будто кто-то мог спрятаться за занавеской, и со вздохом сказала:
        - Теперь наша задача, дядюшка - продержаться до тех пор, как все кончится, и не попасть под горячую руку моей двоюродной сестрицы. Ты бы и в самом деле черкнул ей пару слов о том, что мы тут ни при чем… но только, боюсь, русский фельдегерь никогда не сможет добраться до российской границы. У наших деятелей вполне хватит ума схватить его и убить - хотя бы ради того, чтобы узнать, что ты написал про них русской царице.
        - Э, племянница… - дребезжащим смешком засмеялся Кароль, - я тоже не глупее иных многих. И фельдегерь от меня поедет не к российской, а к болгарской границе с посланием новому тамошнему царю, в которое будет вложено письмо к русской государыне, и та получит его лишь с небольшим опозданием. А господа национал-либералы пусть стараются, ловя черную кошку в темной комнате, тогда как та оттуда уже убежала…
        28 ИЮЛЯ 1907 ГОДА. ВЕЧЕР. БОЛГАРИЯ. СОФИЯ. ПЛОЩАДЬ КНЯЗЯ АЛЕКСАНДРА I, ЦАРСКИЙ ДВОРЕЦ.
        Когда люди Ионела Братиану спохватились, что ловить русского фельдегеря нужно не на вокзале, а на дороге к болгарской границе, было уже поздно. К рассвету офицер, одетый в штатский «охотничий» костюм, успел доскакать до пограничного городка Джуржу на реке Дунай. Там он показал румынским пограничникам королевские «верительные грамоты», оставил у них отличного жеребца из королевских конюшен, после чего сел на первый рейс парома, который доставил его в болгарский город Русе. И все. В Болгарии фельдегерь предъявил свои российские документы военному коменданту приграничной железнодорожной станции, на словах изложил свою диспозицию и вечером того же дня был в Софии, где его уже ждали. Собственно, личность курьера тут не имела значения, гораздо важнее было доставленное им послание.
        Прочитав эту депешу, царь Михаил, несмотря на поздний час, вызвал к себе на совещание исполняющего обязанности премьер-министра Александра Малинова, военного министра генерала Георги Вазова, а также свою супругу принцессу Елену и шурина, сербского королевича Георгия. Дополнительным (внештатным) участником этого разговора был оберст Слон: одновременно военный советник из будущего, доверенное лицо, с которым можно не стесняясь обсудить самые скользкие моменты, и специалист по горячим делам, натаскивающий по данному вопросу королевича Георгия.
        К началу толковища уже было известно, что в Турции (как, собственно, и в Болгарии) объявлена мобилизация; но если болгары собирались на освободительную войну с радостью, приезжая даже из-за границы, то турки всячески уклонялись от чести повоевать за султана. Когда сераскир Мехмед Реза-паша говорил о двухсоттысячной армии, сосредоточенной во Фракии, он выдавал желаемое за действительное. Находящихся на действительной службе солдат низама имелось всего сорок пять тысяч, остальные были резервистами редифа, которых надо было еще собрать в таборы, обмундировать и вооружить. С оружием тоже выходила незадача: если развернуть армию по полным штатам, то вооруженными винтовками в ней окажутся только четверо из пяти аскеров. И к тому же почти половина винтовок - это ужасающий хлам времен прошлой русско-турецкой войны. В свое время, проводя перевооружение, Британия сбросила в Турцию все свои неликвиды из армейских арсеналов. Недаром же султан говорил о саблях и кинжалах как об оружии истинных борцов за веру. То же касалось армии в Македонии, только там под ружьем было шестьдесят тысяч, а остальных еще
предстояло мобилизовать на месте из местных турецких поселенцев или перевезти по морю из средиземноморских портов Малой Азии и Леванта.
        Однако избиение христиан на подвластных туркам землях все увеличивалось в масштабах - и коснулось не только болгар, проживающих во Фракии и Македонии, но и относительно лояльных греков, армян и прочих народностей христианского вероисповедания, включая население далеких от европейского театра военных действий Сирии, Палестины и Месопотамии. Ответ российской императрицы на эти людоедские позывы был короток и страшен, как лязг извлекаемого из ножен меча. Во имя человеколюбия и спасения погибающих христианских жизней Российская империя объявила Оттоманской Порте войну на уничтожение, и почти сразу за ней последовали официальные демарши Болгарии, Сербии, Черногории и Италии. Черноморский флот вышел в море, блокировал Босфор и прервал морские перевозки вдоль черноморского побережья Малой Азии, а в Средиземном море с теми же намерениями покинули свои базы итальянские крейсера.
        Удивляло только затянувшееся молчание Греции и Румынии. Что касается греков, то после преподанного девять лет назад урока война там была непопулярна. Единственный же политик, способный консолидировать нацию, принц Георг, по несчастливой случайности оказался вторым, а не первым сыном правящего монарха, и в силу этого обстоятельства прозябал на обочине политической жизни, с недавних пор подвизавшись послом Греции во Французской Республике. И теперь все стало ясно - и по поводу потомков цыганских конокрадов. Собственно, удар в спину в нашей истории у них удался потому, что во время подготовки к Балканским войнам для успеха боевых действий - сначала против турок, а потом греков и сербов - с румынской границы были сняты все прикрывающие ее войска. Это и привело болгар к быстрому и печальному концу в так называемой межсоюзнической войне. Вот и сейчас, в соответствии с предварительным планом войны с Турцией, планировалось снять с позиций на румынской границе Третью армию: 4-ю Преславскую, 5-ю Дунайскую и 6-ю Бдинскую дивизии, направив их во Фракию, на направление главного удара. И как раз в тот момент,
когда такая передислокация должна было начаться, приходит известие, что румыны готовятся нанести удар в спину болгарской армии.
        - И ведь это все из-за тебя, - веско сказал Михаилу оберст Слон, - точнее, и-за твоей принадлежности к Романовым, а еще из-за твоей связи с сербским королевским домом. Именно этот назревающий русско-сербско-болгарский союз - значительно более прочный, чем все наши предшествующие комбинации на Балканах - перепугал румынских бояр до такой степени, что они стали способны на самую крайнюю подлость. Не только Турция приняла отмену итогов Берлинского конгресса на свой счет, но и эти персонажи, европейскими руками отобравшие тогда у Болгарии Северную Добруджу… Знает кошка, чье мясо съела, потому и сходит с ума от страха.
        - Никто у нас не бессмертный, и румынские бояре тоже, - сухо сказал царь Михаил. - В полночь истекает ультиматум о беспрепятственном пропуске русских войск через румынскую территорию. Поскольку положительного ответа не ожидается, то с ноля часов приказываю частям третьей армии перейти румынскую границу и начать наступление вглубь вражеской территории, навстречу частям русской Бессарабской армии, которые будут продвигаться от российской границы. Могу вас заверить, что попавшую в такие клещи Румынию ждет быстрый разгром и капитуляция. Еще немаловажный фактор заключается в том, что о запланированном предательском ударе в спину меня предупредил не кто-нибудь, а сам его величество румынский король, которого его бояре-политиканы держали в неведении о запланированной пакости. И только случайно они проговорились о своем замысле после того, как моя сестра потребовала права свободного прохода своей армии через румынскую территорию.
        - Но наш план развертывания армии предусматривает переброску третьей армии на Фракийское направление, - возразил Георги Вазов, - а иначе мы не сумеем упредить развертывание турецкой армии, в своем потенциале имеющей значительное численное превосходство.
        - Скажите, Георгий Минчевич, - с легкой усмешкой спросил оберст Слон, - а участие двух русских армий в боях на вашей стороне ваш план предусматривает? А всеобщее восстание армян на Южном Кавказе, наступление русских армий на Кавказском фронте в направлении Сирии и Месопотамии и полное удаление турецкого флота из вод Черного моря? Теперь, когда султан дал России повод вмешаться в эту войну всей своей мощью, численное превосходство уже давно не на турецкой стороне.
        - И это только начало, - веско добавил царь Михаил, - едва турки придут в себя от ударов со стороны Российской империи, сразу же воспоследуют действия со стороны Италии: блокада королевским флотом Дарданелл с полным прерыванием турецкого судоходства в Средиземном море, а также высадка десантов в Триполитании и Киренаике. Государство дядюшки моей супруги Виктора-Эммануила опоздало к колониальному разделу мира, и теперь изо всех сил будет стремиться восполнить это упущение, до костей обглодав труп «больного человека Европы». Так что давайте не будем суетиться, и перед тем, как заняться Турцией, устраним непосредственную угрозу с тыла, тем более что первая и вторая армии, выдвинутые на рубежи с Фракией и Македонией, вполне справляются с задачей уберечь территорию Болгарии от внезапного вторжения турецких башибузуков.
        - О да, - сказал Георгий Вазов, - что есть, то есть. Перекрестный пулеметный огонь из хорошо оборудованных траншей на фракийской равнине творит чудеса. Но одной обороной войны не выигрываются, тем более что турки опять взялись за свой старый обычай истреблять подвластное им христианское население Фракии и Македонии. Дымы пожарищ поднимаются над болгарскими селами, христианская кровь рекой течет на пересохшую землю.
        Царь Михаил сказал:
        - В любом случае, по вашим же планам переход в наступление должен был начаться не раньше, чем через пятнадцать-двадцать от начала мобилизации, когда существующие соединения будут пополнены до полного штата, а также закончится формирование четырех дополнительных дивизий. Пока с того дня, как все началось, минуло только пять дней, и как бы нам ни хотелось поскорее войти и освободить наш страдающий народ, неподготовленное наступление может закончится катастрофой. Расчистить сухопутный путь снабжения через румынскую территорию для нас сейчас гораздо важнее. А с защитой болгарского населения на турецкой территории пока сносно справляются четы македоно-одринской организации, которым мы загодя перебросили достаточное количество самого современного оружия, чтобы они с легкостью могли отгонять от болгарских поселений подразделения регулярной турецкой армии. А еще я надеюсь, что присутствующий здесь же господин Малинов выполнил мое распоряжение по оборудованию мест временного размещения для людей, которые из-за боев будут вынуждены покинуть свои дома.
        - О да, - ответил главный болгарский демократ, - такие лагеря, пригодные для временного размещения людей, приготовлены. Но что нам делать, если война затянется, наступит зима, и жить в палатках будет уже невозможно?
        - К зиме мы должны построить для людей постоянные места размещения, - ответил царь Михаил. - Ведь даже если в силу перевеса сил война окажется скоротечна как удар молнии, многие дома беженцев могут быть разрушены и сожжены, из-за чего просто некуда будет возвращаться. И не спорьте со мной: мы сделаем все именно так, и никак иначе.
        Болгарский И.О. премьера и вправду хотел что-то возразить, но осекся, едва успев открыть рот. Брат русской императрицы имел такой вид, что у прожженного демократа сердце уходило в пятки. В гневе царь Михаил был воистину страшен, и в такие моменты на ум профессиональному демократу сразу приходили бесконечные колонны каторжников, бредущих по колено в снегу во глубину сибирских руд.
        - И вот еще что, - ледяным голосом добавил новый болгарский монарх, - касаемо вашего предшественника на посту премьер-министра господина Добри Петкова, попавшегося на краже денег из фондов помощи беженцам - я приказал провести в его отношении полное расследование. И если с ним все так плохо, как пишут в газетах, то этого национал-либерального господина вместе со всеми его пособниками публично живьем прокрутят через мясорубку, а фарш скормят собакам. Не для того болгарский народ сделал меня своим царем, чтобы я попускал подобные вещи. Каждый должен понять, что воровать у слабых и убогих - совершенно немыслимое дело, а воровство у государства неизбежно приводит к летальному исходу. Надеюсь, вы меня хорошо поняли, господин Малинов? А если поняли, то идите и не грешите. Если сделаете все как надо, то войдете в историю во вполне положительном ключе - как премьер-министр, в правление которого Болгария обрела истинную территориальную целостность и достигла невиданного процветания. И вы тоже ступайте, Георгий Минчевич, все изменения в диспозиции я вам изложил, теперь ваше дело - довести их до исполнения…
        Когда премьер-министр и военный министр вышли, Елена Сербская вздохнула и произнесла:
        - Мой дорогой, тебе не кажется, что ты готовишься поступить слишком жестоко с этим господином Петковым? Нельзя ли как-нибудь помягче, ведь верные слуги престола имеют право на некоторое снисхождение к своим слабостям…
        - Помягче нельзя, - покачал головой Михаил, - и это первый урок, который нам с Ольгой преподали Павел Павлович и Александр Владимирович. Когда вокруг монарха создается атмосфера вседозволенности, а личности, облеченные его доверием, уверены в своей безнаказанности, что бы они ни натворили, начинает складываться ситуация, в будущем чреватая революциями и всяческими неустройствами. На самом деле в такой жесткости заключается истинный гуманизм. Если тех, кто грешил по мелочи, можно одернуть и на первый раз простить, то чудовищ, способных обкрадывать беженцев, вдов и сирот - то есть людей, по определению обездоленных - следует казнить прилюдно, чтобы и другим было неповадно. Не могут они быть верными слугами престола, ни в каком виде. И чем выше положение такого деятеля, тем свирепее и показательнее должна быть его казнь. Народ должен видеть, что монарх как неподкупный судия стоит на страже его интересов, и с тех, кому много было дано, спрашивает такой же широкой мерой…
        - Джорджи, - вздохнула Елена, обращаясь к брату, - так скажи же ты ему…
        - Так ты и в самом деле готов приказать провернуть этого несчастного через мясорубку? - пряча улыбку, спросил королевич Георгий. - Не слишком ли это будет, так сказать, «по-турецки»? Быть может, тебе стоит подвергнуть этого типа банальной гражданской казни, лишить прав состояния и всего прочего, а потом банально повесить на древе, будто какого-нибудь Иуду?
        - Именно это я и собирался сделать, честное слово, - сказал Михаил, - а про мясорубку сказал только образно, ради красного словца и из озорства, чтобы посмотреть, как красиво пугается этот закоренелый демократ Малинов. Но теперь мне пришла в голову мысль и в самом деле приговорить этого жулика от политики к такой ужасной казни, и лишь в самый последний момент в качестве милости заменить ее на повешенье.
        - Лучше не надо, - покачал головой оберст Слон, - вот узнает этот Петков, что ты с ним хочешь сделать, и помрет от страха, не дожидаясь не то что казни, но и самого суда. Он тогда будет жертвой режима, Миша, а ты останешься с несмываемым пятном на репутации. Политическая смерть тут важнее физической, а позор и презрение людей важнее страха смерти. По моему мнению, пожизненная каторга, которую практикует твоя сестра, не подписавшая еще ни одного смертного приговора, для таких персонажей гораздо страшнее банальной петли на шею.
        - Вы, господин Рагуленко, очень умный человек, - сказала сербская принцесса, потупив взгляд, - сначала я думала, что вы плохо влияете на моего мужа, но теперь вижу, что это мнение было ошибочным. Иногда вы кажетесь дикарем, который всегда идет напролом, но теперь мне ясно, что это не так.
        - Просто я, уважаемая Елена Петровна, в два раза старше вашего Мишеля, - отпарировал Слон, - и видел такое, что не дай Бог никому. Будьте снисходительны к своему супругу, ведь, по сути, он большой мальчишка, и иногда ему хочется похулиганить, хотя бы на словах. Но если это хулиганство перейдет какую-то определенную грань, то мы, его ближайшие друзья - я, Командир, Павел Павлович Одинцов, да его сестрица Ольга - найдем способ сказать ему об этом во вполне определенных выражениях.
        - Что есть, то есть, - вздохнул Михаил, - и по большей части я вынужден признавать вашу правоту. Так значит, ты считаешь, что пожизненной каторги в этом деле будет достаточно?
        - Не просто достаточно, - хмыкнул Слон, - она будет даже страшнее смертной казни. То есть суд должен приговорить это типа к гражданской казни и повешенью, а ты, Миша, заменишь это приговор на гражданскую казнь и пожизненную каторгу. И пусть знает, что впереди у него не тридцать секунд удушья в петле и все, а целая вечность мучений в наказании за все его прегрешения.
        - Ладно, так мы и сделаем, - со вздохом сказал Михаил, - а сейчас меня беспокоит другое. Тебе, Елена, вместе с Джорджи и нашим другом Слоном пора выезжать в Белград, чтобы побудить вашего отца исполнить вторую часть Марлезонского балета. К тому моменту, когда на Фракийском и Македонском фронте начнутся активные боевые действия, ты должна быть сербской королевой и прочно держать в руках вожжи государственной политики. Я, конечно, буду о тебе скучать, но ничего не поделать: такова наша с тобой монаршия доля - приносить свои желания в жертву государственным интересам.
        - Я тоже буду о тебе скучать, - чуть покраснев, сказала Елена, - но понимаю, что так надо для государственных интересов. Я лишь хочу надеяться, что, даже отправившись на фронт, ты не будешь рисковать понапрасну и не оставишь меня вдовой с новорожденным дитем на руках…
        - Джорджи, пойдем, - сказал оберст Слон королевичу Георгию. - Этим двоим сейчас слишком многое надо будет сказать друг другу наедине.
        31 ИЮЛЯ 1907 ГОДА. ПОЛДЕНЬ. РУМЫНИЯ, БУХАРЕСТ, КОРОЛЕВСКИЙ ДВОРЕЦ.
        Два дня назад, ровно на рассвете двадцать девятого числа, русские и болгарские армии внезапно, без объявления войны и каких-либо переговоров, а также без единого выстрела перешли румынскую границу на всем ее протяжении и двинулись вглубь территории обреченного государства. Одновременно русский Черноморский фронт блокировал Констанцу, которой в ближайшем будущем было суждено оказаться переименованной в Кюстенджи, и высадил в ее порту морской десант. Это были еще не знаменитые головорезы из корпуса морской пехоты князя-консорта (ибо из пушек по воробьям не стреляют), а просто десантные роты с броненосцев и крейсеров, но и такая демонстрация возможностей привела всех сторонних наблюдателей в трепет. А этих наблюдателей в Констанце оказалось немало, особенно на иностранных торговых судах, застрявших в главном румынском порту после того, как Черное море оказалось наглухо закрыто из-за предстоящих боевых действий.
        При этом союзники по Балканскому Альянсу: русская императрица Ольга и ее брат, болгарский царь Михаил - издали совместный манифест, объявив в нем, что пошли войной не на честный и работящий румынский народ (наглая лесть), и даже не на румынского короля, который во всей этой истории ни сном, ни духом, а на наглое, жадное и подлое румынское боярство (истинная правда), составляющее политический класс нынешней Румынии. У большинства румын после радикальных перемен жизнь не ухудшится, а даже улучшится, а те, что грешили, пусть приготовятся ответить за свои дела и дела своих предков, наворотивших такого, за что им не может быть прощения.
        Тут надо заметить, что румынское государство изначально создавалось в виде эдакой боярской республики, к которой в качестве украшающей надстройки прилепили германскую королевскую династию Гогенцоллернов-Зигмариненов, ибо румынские бояре напрочь отказывались воспринимать в качестве верховного главы кого-то из своей среды. Ставка на боярство как на классово близкий элемент делалась в первый период русского владычества - с 1829 по 1834 годы. Бояре были правящим классом в полуавтономных от Турции Дунайских княжествах с 1835 по 1848 годы, когда, подавляя народные восстания, в княжества снова вошли русские войска (в основном для того, чтобы то же самое не сделали турки). Во второй период русского владычества местная румынская аристократия снова была лелеема и любима, и эти же люди возглавили строительство независимой Румынии после того, как русские проиграли свою Восточную (Крымскую) войну и отступили прочь.
        И вот этому боярскому раю настал быстрый и беспощадный конец. Пришельцы из будущего, хорошо осведомленные о том, что, даже сменив общественную формацию, румынское государство ничуть не изменит своей сути, настояли перед российской императрицей на самом радикальном способе решения этой проблемы - и теперь русские и болгарские армии стремительно продвигались вперед, чтобы сломать разделяющий их барьер. Времена танковых рейдов, когда темпы наступления в чистом прорыве могут составлять до ста километров сутки, еще не пришли, но даже без этого румынская армия, плохо вооруженная и не успевшая отмобилизоваться, почти не оказывала силам вторжения никакого сопротивления - не только потому, что не могла, а, скорее, оттого, что попросту не желала. Да и чего ради простые солдаты, да и младшие офицеры, будут подставлять свои головы под пули из-за боярских хотелок, когда даже сам король отстранился от дел?
        Уже к утру второго дня скоротечной и почти бескровной войны, когда передовые болгарские части полукольцом охватили румынскую столицу, а русская армия практически на всем протяжении форсировала реку Серет, стало очевидно, что румынская лавочка вот-вот закроется на вечный переучет. И вот тогда вся та же публика, уже ощущавшая на своих шеях холод набрасываемых на них пеньковых петель, снова потянулась в королевский дворец за советом.
        - Ваше величество, - склонив голову, сказал начальник румынского генерального штаба Григоре Грациану, - наша армия разгромлена, солдаты не хотят сражаться ни с русскими, ни с болгарами, а потому бросают оружие и сдаются им в плен.
        - А наши мужики приветствуют русских солдат как своих освободителей! - расстроенно воскликнул председатель Сената Иоан Лаговари, - ибо им известно, какие дела творятся в не такой далекой от них Бессарабии.
        - Да, это так, - поддержал председателя Сената министр внутренних дел Ионел Братиану, - как мы ни старались вывести эту напасть, все было бесполезно.
        На самом деле в Бессарабии ничего особенно выдающегося не творилось: обычные дела для Российской империи. Переселенческая программа, беспроцентные семенные ссуды беднейшим крестьянам, скупка урожая по твердым ценам, конно-машинные станции с твердыми расценками в натуральной форме, а также прочие инициативы императрицы Ольги ужасно раздражали не только местных бессарабских помещиков, которых лишали дешевых батраков, но и их «коллег» пор ту сторону границы. Истошные вопли Пуришкевича в правой прессе были слышны до самого Парижа, и в Бухаресте обсуждались исключительно в разрезе «как хорошо, что Румыния - это не Россия». И даже крестьянское восстание в марте этого года, подавленное с помощью пулеметов, господа Лаговари и им подобные отнесли на счет «тлетворного российского влияния».
        Глядя на это сборище, король только тяжело вздохнул. Вроде они и пришли к нему каяться в своих прошлых грехах, просить совета и защиты, но так ничего и не поняли в своем поведении - а значит, этот разговор был бесполезен.
        - Когда четыре дня назад вы заявили мне, что мирно пропустить русские войска через нашу территорию совершенно немыслимо, то я уступил вам всю полноту власти и отдалился от дел, - сказал король. - Я не понимаю, чего вы еще хотите, господа, ведь все устроилось по вашему хотению? Вы поступили в соответствии со своей сущностью, а русская императрица - в соответствии со своей. И вот теперь выяснилось, что воевать с русской армией - это вам не расстреливать из пулеметов безоружных крестьян. А ведь Румынией занялись, только споткнувшись о ваше упрямство, в противном случае нас бы еще долго не замечали, ибо дел у русских и без того невпроворот. Вот и результат этого упрямства будет печален, и в первую очередь для вас. Поскольку монархи неприкосновенны, то меня отпустят доживать свои дни на родину предков, а вы останетесь наедине с разъяренной русской госбезопасностью. Но такова жизнь, увы.
        - Ваше королевское величество, - сказал премьер-министр Димитре Стурдза, - мы считаем, что Румынии нужен мир с Российской империей и Болгарией - и его следует заключить немедленно, пока не стало совсем поздно.
        - Ну так заключайте, господин Стурдза, - пожал плечами король, - ведь вы же у нас не только премьер-министр, облеченный всей полнотой власти, но и министр иностранных дел. Кто вам мешает заключить самый лучший мир - хоть с русскими, хоть с кем-либо еще?
        - Мы пытались! - вплеснул руками премьер-министр, который одновременно был министром иностранных дел. - Еще позавчера в полдень, когда вторжение только началось, наш посланник[5 - В открытых источниках, не залезая в архивы румынского МИДа, нам так и не удалось выяснить, как звали господина, который нес службу главного румынского дипломата в Вене. Увы, время сохранило только имя человека (Е. Маврокодато), который девять лет спустя объявил войну Австро-Венгерской империи от имени румынского правительства.] в Вене встретился с русским послом господином Урусовым. Он сообщил этому господину, что мы готовы признать свои ошибки и покаяться, лишь бы прекратилась эта война, после чего русские и болгарские солдаты должны вернуться на свои территории. Ответ, пришедший из Петербурга от самого господина Одинцова, был весьма обескураживающим. Нам предложили без всяких предварительных условий и без задержки сдаться на милость победителей - и тогда нас не будут убивать насмерть, потому что российская императрица дала себе слово не подписывать смертных приговоров.
        - Ваше королевское величество… - проблеял министр внутренних дел Ионел Братиану, - мы знаем, что двадцать лет назад вы подписали с Бисмарком секретный австро-германо-румынский оборонительный союз. Так почему бы вам сейчас не обратиться к этим странам за военной поддержкой?
        - Господин Братиану, - вздохнул король, - война, в которую вы втравили Румынию, идет уже два дня. Для выдвижения ультиматумов Берлином и Веной, а также прочих сдерживающих шагов с их стороны, времени прошло уже достаточно. И почему-то ничего не происходит. Никто никому ничего не предъявляет. И как вы думаете, почему? Я вам отвечу! Ни одна великая держава не пожертвует ради Румынии ни одним солдатом, тем более что даже для Германии это сейчас так не вовремя…
        - Но, ваше королевское величество! - воскликнул военный министр Александру Авереску, - почему же Германия не сможет или не захочет прийти к нам на помощь?
        Король назидательно ответил:
        - А потому, что для выживания своего государства мой родственник, кайзер Вильгельм, должен сначала всеми силами напасть на Францию, разгромить ее даже быстрее, чем в прошлую франко-прусскую войну, и лишь потом разворачивать свою армию против России. И при этом он должен учитывать огромный британский флот, который еще может ударить его в спину. Иного течения событий заключенный на встрече в Бресте антигерманский Альянс не подразумевает. Даже крах Франции не сломает решимости оставшихся союзников сражаться до конца. Если Германия попытается проделать свой план в обратном порядке, то она сразу же увязнет в боях на русском фронте, при том, что французы и англичане будут неумолимо готовить наступление на Берлин с западного направления. Своей подготовкой к будущей войне в Европе русские прямо показывают, что они готовы воевать с врагом годы и, может быть, десятилетия, ибо с территорий, которые могут стать полем боя, заблаговременно убирается все ценное. Самое главное, на восток в рамках переселенческой программы вывозится само население, а взамен там строятся рубежи обороны и прокладываются пути
сообщения. Русская императрица, у которой уже имеется вполне определенная репутация, будто специально расчищает площадку для будущих сражений, как если бы ожидаемая ею война с Германией должна случиться уже завтра. В таких условиях германские генералы и сами не захотят ввязываться в войну с Российской империей с перспективой получить французской палкой по затылку, и своего кайзера постараются удержать от опрометчивых шагов. А без содействия Германии и Австро-Венгрия будет сидеть тихо. Противостоять в одиночку союзу России, Сербии и Болгарии она не в силах. Надеюсь, теперь вам понятно, почему никто и не пошевелится вытаскивать ваши задницы из дерьма, в которое вы залезли с таким всплеском?
        - И что же нам, ваше королевское величество, в таком случае следует делать? - с некоторым недоумением и даже обидой спросил премьер-министр Димитре Стурдза. - Мы хотим знать, есть ли у вас какой-нибудь план, чтобы выйти из этого положения…
        - А почему вы задаете этот вопрос мне? - удивился король. - Ведь я же передал вашему национал-либеральному правительству всю полноту власти и умыл руки. Вот и делайте теперь хоть что-нибудь, а я посмотрю на это со стороны. Ведь я все-таки смог дать знать русской императрице, что не имею никакого отношения к вашей дурацкой затее, и в итоге меня, хе-хе, не ждет ничего страшнее легкого порицания и остатка жизни, проведенного в родовом поместье.
        - Мы бы хотели, чтобы вы, ваше королевское величество, вступили в переговоры от нашего имени для скорейшего прекращения этой злосчастной войны, - сказал Ионел Братиану, - а мы, со своей стороны, обещаем, что не будем вам в этом мешать.
        - Да, - подтвердил Иоан Лаговари, - клянемся, больше вы не услышите от нас дурного слова.
        - А вы что скажете, господин Стурдза? - обратился король к премьер-министру. - Согласны вы со своими подельниками или и дальше намерены постоянно возражать своему королю?
        - Нет, - опустил глаза долу премьер-министр, - теперь мы видим, что вы были правы, ваше королевское величество, а мы ошибались. Пропусти мы тогда русскую армию без боя - и сейчас нам не пришлось бы испытывать такое большое унижение и просить русскую императрицу о милости…
        - Проще выдавить воду из камня, чем жалость из русской царицы, - сказал румынский король. - Бедным и убогим она может сострадать сколько угодно, а вот к вам, господа - таким сытым и гладким - ее сердце будет глухо. Ну да ладно, я вам помогу пострадать за правду, потому что тоже не люблю, когда из меня делают дурака. Охрана! Арестуйте этих господ и держите их под замком до тех пор, пока я не договорюсь с русской императрицей и болгарским царем о почетной капитуляции.
        И тут с двух сторон залы, где король принимал членов своего правительства, открылись большие двухстворчатые двери, и внутрь вошли офицеры с автоматическими пистолетами браунинга наизготовку.
        - Да, вот так-то, господа! - мелким смехом засмеялся Кароль Первый, глядя на ошеломленных и растерянных национал-либералов. - Попытаться сохранить румынскую государственность в таких условиях можно, только сдав вас всех оптом в кровавые лапы русской государственной безопасности. Иным способом эта задача не решается. Думаю, что дальше нас ждет длительный переходный период, в ходе которого ваших преемников будут перевоспитывать в ту народолюбивую веру, которую исповедует окружение русской императрицы. А может, все будет гораздо жестче, и после того, как я отрекусь, желая отдохнуть на старости лет, мой племянник будет уже не королем, а вассальным князем со всеми вытекающими из этого последствиями. Но вам это будет уже все равно, потому что вы к тому времени будете очень заняты, катая тачку на русской каторге.
        2 АВГУСТА 1907 ГОДА, 12:05. ГЕРМАНСКАЯ ИМПЕРИЯ, БЕРЛИН, КОРОЛЕВСКИЙ (ГОРОДСКОЙ) ДВОРЕЦ.
        ПРИСУТСТВУЮТ:
        Кайзер Вильгельм II Гогенцоллерн;
        Рейхсканцлер - Бернгард фон Бюлов;
        Министр иностранных дел - Генрих фон Чиршки;
        Начальник Генштаба - генерал-полковник Хельмут фон Мольтке (младший);
        Статс-секретарь военно-морского ведомства адмирал Альфред фон Тирпиц.
        Когда та же компания (за исключением посла в Петербурге) собиралась на совещание три месяца назад, то все ее члены (и в первую очередь кайзер) были полны надежд, что Германии удастся избежать худшего. Но теперь эти надежды рухнули в прах. С одной стороны, англо-франко-российский союз, заключенный на конференции в Бресте, четко очертил рамки будущей схватки за мировое господство. С другой стороны - без остатка рассеялись надежды на то, что когда придет час финальной схватки, русская армия окажется неуправляемой, медлительной и неуклюжей. Румынию генерал Плеве разобрал на запчасти в кратчайшие сроки, и сейчас, когда части его пятой Бессарабской армии, свернувшись в походные колонны, продолжают продвигаться на юг, по территории этой еще недавно независимой страны, в болгарских портах (Варне и Бургасе) с причаливших пароходов тысячами сходят русские солдаты.
        Мольтке-младший сказал:
        - С того момента, когда, вступившись за избиваемых христиан, Российская империя стала непосредственным участником войны на Балканах, у Турции не осталось шансов на более или менее благополучный исход.
        - Если бы эта война касалась только Балкан, то было бы полбеды! - воскликнул кайзер. - Русские армии начали наступление на Месопотамию через территорию Северной Персии, где у них по договоренности с англичанами имеется зона влияния, а также продвигаются вдоль берега Черного моря на Кавказе. Мне кажется, что наш добрый друг султан Абдул-Гамид не ожидал от русских варваров такой прыти и немного растерялся.
        - Ваш добрый друг тридцать лет морочил вам голову, обещая разрешить постройку железной дороги Стамбул-Багдад-Басра, - напомнил своему доброму кайзеру адмирал Тирпиц, - но, несмотря на потраченные деньги и время, это дело так и не сдвинулось с мертвой точки. Русские за это время построили свой Великий Сибирский Путь, американцы соединили железной дорогой берега двух океанов, и лишь наш проект так и остался на бумаге.
        - Все дело в том, что русские и американцы прокладывали дороги по своей территории, - устало заметил Бернгард фон Бюлов, - а мы для постройки своей дороги были вынуждены связаться с турками…
        - Постойте, господа, - сказал вдруг адмирал фон Тирпиц, - мне кажется, что мы совсем не о том сейчас говорим, о чем следовало бы. У меня в эти дни такое ощущение, что мы без окриков и понуканий идем куда-то по натоптанной тропе, в конце которой нас ждет ловчая яма, чье дно утыкано кольями. Наш курс ведет к опасности, и совсем недавно мы прошли еще один важный поворот по дороге к гибели. А в Петербурге на нас смотрят, считают наши шаги и делают себе пометки, насколько близко мы подошли к краю, от которого у нас уже не может быть возврата. Когда почва под нашими ногами заскользит в пропасть, чем сильнее мы будем барахтаться, тем катастрофичнее будет наше падение.
        В ответ на эти слова кайзер зябко передернул плечами.
        - Ты так убежденно об этом говорил, мой добрый Альфред, - сказал он, - что у меня даже пошел мороз по коже. У меня тоже присутствует чувство, будто я играю в любительском театре роль в пьесе не самого талантливого автора, и до того момента, когда в меня со стороны благодарной публики должны полететь огрызки яблок и соленые огурцы, осталось совсем немного времени. Даже когда я произношу какую-либо речь, которая должна стать экспромтом и неожиданностью, то порой начинаю ощущать, будто читаю ее с довольно затертого листа бумаги, словно нечто подобное я произносил уже много раз. И я тоже ощущаю, что мы приближаемся к черте, за которой возврата назад уже не будет. И в то же время я понимаю, что прекратить движение и встать на месте тоже означает гибель, потому что тогда то, от чего мы бежим, настигнет нас и сожрет.
        - А от чего мы бежим, ваше королевское величество? - спросил статс-секретарь по иностранным делам Генрих фон Чиршки. - Мне, например, положение Германии кажется вполне устойчивым, а в союзе с Австро-Венгрией мы можем попробовать бросить вызов окружившим нас врагам.
        - Бросить вызов и победить - это совсем не одно и то же, - сказал Бернгард фон Бюлов. - Наш любимый кайзер и герр Альфред говорят, что у них есть ощущение, что, двигаясь по предначертанному пути, мы совершаем фатальную ошибку. Выиграть войну в складывающейся конфигурации коалиций для Германии нереально.
        - Так и есть, - по-солдатски прямо отрубил Мольтке-младший, - даже успех на западном фронте против Франции не гарантирует нам победы над Россией. Даже, напротив, обеспечив себе неуязвимый тыл на Дальнем Востоке и в Сибири, эта страна выглядит так, будто настроилась на новую Столетнюю Войну. А у нас в союзниках Австро-Венгрия, которая не выдержит не то что ста, но и трех лет затяжной изнурительной бойни. Славянам, которые в империи Габсбургов составляют значительную часть населения, эта забава надоест гораздо раньше, и они начнут переходить на сторону русских или просто разбегаться. При этом русская императрица и ее верные клевреты сделали достаточно много, если не все, для победы в той войне еще до ее начала. Во-первых - мы уже потеряли такого союзника как Турция. Зная дерзость и решительность русского князя-консорта, могу предположить, что к тому моменту, когда мы будем готовы начать войну - турецкое государство уже будет окончательно ликвидировано, а Малая Азия, Кавказ, Палестина и прочие территории превратятся в такой же глубокий тыл русских, как и Дальний Восток.
        - Вот тут вы полностью правы, мой добрый Хельмут! - воскликнул кайзер. - Пока мы смотрели в другую сторону, Россия украла у нас союзника, и не одного. Мы потеряли не только Турцию: во вражеский стан ушла Италия, экономически больше связанная с Францией, чем с Германией, а политически тяготеющая к славянским государствам на Балканах. Вслед за Россией Италия объявила войну Турции, и я не сомневаюсь, что наживка на крючке была достаточно жирной. Горсти ливийских песков для такого яростного пыла оказалось бы, пожалуй, недостаточно.
        Мольтке-младший сказал:
        - Впоследствии освободившись от турецкой угрозы с тыла, сербы, черногорцы, итальянцы при поддержке болгар способны так серьезно занять делом империю Габсбургов - например, в случае аннексии ею Боснии и Герцеговины - что какое-то время эта война сможет обходиться без участия русской армии. А та, получив паузу для того, чтобы прибраться на прежних полях сражений, потом сможет нанести удар там, где его никто не ждет…
        - Русским совсем не обязательно участвовать в войне против Австрии на официальном уровне, - сказал кайзер Вильгельм, - поскольку императрица Хельга знает, что мы к такому участию отнесемся неодобрительно. Однако у них в обычае, когда офицеры берут отпуск за свой счет и отправляются на войну за счастье какого-либо угнетенного народа. Раньше это была чистейшим образом кустарщина, но полгода назад русская императрица издала закон о добровольческом экспедиционном корпусе, вступая в который, даже Романовы превращаются в частных лиц. Русская царица сможет нагнать в Сербию и Черногорию столько «добровольцев», что император Франц-Иосиф взвоет от ярости, но ничего не сможет поделать, потому что воевать против него будут частные лица, а не русская армия.
        - И тогда ваш австро-венгерский друг сам нападет на Российскую империю, - сказал Мольтке-младший, - тем самым втянув нас в войну, которую, как мы видим, будет невозможно выиграть. Ее нельзя было бы выиграть, даже если бы на нашей стороне находились Италия, Турция и даже Япония - настолько несокрушимой глыбой видятся нам русские, и уж тем более мы будем обречены на поражение в том случае, когда вместо союзников у Германии только гири на ногах.
        - Шайзе, шайзе, тридцать три раза шайзе! - воскликнул император Вильгельм. - Когда я заглянул в глаза русскому князю-консорту, то увидел там обещание чего-то такого, по сравнению с чем обычная война похожа на детские игры на лужайке.
        Мольтке-младший мрачно произнес:
        - Когда наша разведка исследовала феномен пришельцев из будущего, она натолкнулась на бытующий среди них пласт преданий, повествующий о некоей священной войне между Германией и Россией, которая в нарушение всех договоров началась с внезапного и вероломного нападения немецкой армии. Такой ход позволил Германии добиться больших успехов на начальном этапе, но в итоге, после многолетней ожесточенной бойни, русские полностью разгромили немецкую армию и взяли штурмом Берлин. С обеих сторон погибло по несколько миллионов человек - не только потому, что военные действия достигли крайнего ожесточения, но и потому, что мы, немцы, на занятых нами территориях начали истреблять русских некомбатантов.
        - И вы, мой добрый Гельмут, говорите об этом своему кайзеру только сейчас? - возмутился Вильгельм, - когда уже почти ничего нельзя изменить, а наш друг Франц-Иосиф в любой момент может втянуть нас в безнадежную бойню?
        - Прежде чем докладывать, ваше королевское величество, мы должны были все перепроверить, ошибки в этом деле недопустимы, - ответил тот. - И еще мы получили весьма обескураживающий сведения относительно Австро-Венгерской империи, которой и предстоит стать причиной развязывания мировой бойни. В будущем лоскутного одеяла в Европе просто нет. Оно распалось на составляющие элементы в результате той войны, почти сразу после смерти старика Франца-Иосифа, и почти никто не выступил в его защиту. Все мы смертны, но если твоя смерть ведет к разрушению государства, то об этом следует призадуматься.
        - С таким партнером по коалиции, который и сам вот-вот издаст дух по естественным причинам, Германия обречена на поражение и разгром, - убежденно сказал адмирал Тирпиц. - И в то же время следует понимать, что это наш единственный возможный союзник, и другого нам никто не даст.
        - Должен признаться, - сказал кайзер, - что когда я заглядывал в глаза русскому князю-консорту, то видел в них ненависть именно такого, экзистенциального типа. Русские из будущего, составляющие костяк окружения императрицы Ольги, считают, что мы представляем угрозу самому существованию их государства и народа, и если не кривить душой, приходится признать, что это именно так. Нас, немцев, уже достаточно давно преследует проблема нехватки необходимого нам жизненного пространства, и захватом колоний в жарких странах ее не решить. Наши подданные не хотят ехать жить вместе с неграми и азиатами, им подавай прохладный европейский климат и бледнокожих аборигенов. Конечно, мы можем завоевать Францию, но это небольшая и весьма плотно заселенная страна с небольшим резервом жизненного пространства. И в то же время на востоке, где свободного жизненного пространства предостаточно, нам дали понять, что в случае попытки завоевания немцы не обретут на той земле ничего, кроме братских могил, где пятеро будут лежать под одним крестом. Решение проблемы лебенсраума через убийство на войне лишних людей нас не
устраивает, потому что так можно лишиться самой патриотичной, деятельной и храброй части нашего народа. На войне лучшие всегда гибнут первыми. Русская императрица Хельга говорит, что тамошнее жизненное пространство предназначено только для тех немцев, кто способен приехать с намерением мирно поселиться на пустующих землях, жить, сражаться и размножаться во славу великого русского государства, которое от притока организующей немецкой закваски станет подниматься как на дрожжах. Немцам в России при таком повороте событий место есть, а вот немецкому государству и его кайзеру - уже нет. И это нас тоже не устраивает…
        - Войну с Россией, как бы благоприятно она ни началась, выиграть невозможно, а проиграть легко, - сказал адмирал Тирпиц. - Если агенты нашего милейшего Гельмута говорят, что там, в другом мире, русские разгромили германскую армию и ворвались в Берлин, выиграв свою войну за выживание, то, значит, так оно и было. И в этот раз, если мы пойдем по тому же пути, будет так же, если не хуже, потому что я уверен, что нам не удастся застать врасплох ни господина Новикова, ни господина Одинцова, ни их госпожу и ученицу императрицу Хельгу. Такие уж это злые и недоверчивые люди. В поисках приемлемого для европейцев жизненного пространства нам будет проще завоевать Аргентину с Парагваем, где проживают бестолковые потомки испанских конквистадоров и не менее бестолковые потомки индейцев…
        - А вот эта мысль не лишена здравого зерна, - сказал кайзер. - Это даже интереснее, чем пытаться оспорить африканские владения Франции. Но тогда мы возвращаемся к тому, что для того, чтобы завоевать хоть что-нибудь в Южной Америке, нам нужен мощный флот и много-много транспортных кораблей, которых у нас пока нет. Все наши ресурсы уходят в усиление армии, которая, согласно последним веяниям, должна быть способна противостоять сразу Франции и России, а также в строительство линейного флота в противовес Британии. И это при том, что Россия за счет знаний пришельцев из будущего и своего огромного потенциала усиливается быстрее, чем кто-нибудь себе способен вообразить. Мой добрый Альфред уже говорил, что нас будто затягивает течением в воронку водоворота, выходом из которой может быть только заранее проигранная война на два фронта. И даже на один фронт воевать с империей императрицы Хельги - занятие безнадежное.
        - В таком случае, - внимательно оглядев собравшихся, сказал Бернгард фон Бюлов, - нам первым делом необходимо разорвать замкнутый круг, толкающий нас в неминуемую бойню. При этом нам следует помнить, что каждый из наших противников ставит перед будущей общеевропейской войной свои цели. Франция желает отобрать у нас Эльзас и Лотарингию, а также отомстить за поражение сорокалетней давности. Британия ставит своей целью разгромить державу, которая стала ее конкурентом по вывозу промышленных товаров. И только русские готовятся отражать вторжение иноземных завоевателей и сражаться за существование своего государства. Из всех наших противников грядущая война не нужна только России, и этим надо воспользоваться.
        - Но как же тогда относиться к действиям русских на Балканах и Кавказе? - спросил Генрих фон Чиршки. - Ведь то, что сейчас там делает императрица Хельга и ее верные клевреты - ярчайший пример агрессивной интервенционистской политики.
        - На Балканах и Кавказе русские защищают христиан от магометан, - сказал Бернгард фон Бюлов, - и к этой их политике должен присоединиться каждый настоящий европеец. Но нас должно интересовать только то, что императрица Хельга не желает отторжения в свою пользу германских земель, а только восстанавливает справедливость там, где она была нарушена - например, решениями Парижского и Берлинского конгрессов. Как говорил Бисмарк, русские всегда приходят за своими деньгами, но им почти никогда не надо ничего чужого.
        - Ладно, Бернгард, - махнул рукой кайзер, - говорите, что вы предлагаете, и давайте закончим с этой говорильней, которая стала напоминать бесконечные переливания из пустого в порожнее.
        - Я предлагаю выйти из режима усиления враждебности с Россией, - ответил канцлер Германской империи, - а в перспективе - присоединиться к Брестскому договору, превратив его из антигерманского альянса в систему поддержания общеевропейского мира. Тогда Франция и Британия останутся в дураках, а мы получим возможность для развития экспансии за пределами европейского континента, где и в самом деле стало несколько тесновато.
        - А что по этому вопросу скажет австро-венгерский император Франц-Иосиф? - спросил Генрих фон Чиршки. - Ведь он, как-никак, наш союзник и настроен очень антироссийски.
        - Франц-Иосиф стар и может умереть в любой момент, - ответил Бернгард фон Бюлов, - при этом его наследник придерживается на политику прямо противоположной точки зрения, и с ним мы вполне сможем договориться по вопросу мирного сосуществования с Россией. А если Франц-Иосиф не захочет вовремя умирать, мы можем его поторопить. А как же иначе, если этого потребуют интересы Германской империи…
        - Это интересная мысль! - встрепенулся кайзер Вильгельм, - но ее следует хранить в глубочайшей тайне - никто не должен понять, что цели и задачи Германии на среднесрочный период уже необратимо изменились. Так нам будет проще проводить новую политику и морочить голову врагам. Вы, мой добрый Генрих, должны выступить с заявлением от имени Германской империи, что всячески осуждаете зверства турецких властей против мирных христиан, а вы, мой добрый Альфред (фон Тирпиц) пошлите в Средиземное море несколько канонерок и крейсеров, чтобы они пушечным огнем поучили дикарей хорошим манерам. Но главное я возьму на себя. Лично поеду в Петербург и попробую поговорить как с кузиной Хельгой, так и с канцлером Одинцовым. Князь-консорт сейчас на войне, но это и хорошо. Не хочу встречаться с человеком, от которого не знаешь, что и ждать: то ли удара кулаком в морду, то ли пули в голову.
        3 АВГУСТА 1907 ГОДА, ВЕЧЕР, АВСТРО-ВЕНГЕРСКАЯ ИМПЕРИЯ, ВЕНА, ЗАМОК ШЁНБРУНН.
        ИМПЕРАТОР АВСТРИЙСКИЙ, КОРОЛЬ ВЕНГЕРСКИЙ И ПРОЧАЯ, ПРОЧАЯ, ПРОЧАЯ ФРАНЦ-ИОСИФ ПЕРВЫЙ (77 ЛЕТ).
        Нота германского МИДа «в защиту христианских народов Оттоманской Порты» прозвучала для венских деятелей неприятным диссонансом, будто гвоздем провели по стеклу. Франц-Иосиф и его присные, грешным делом, ожидали, что Берлин осудит всю эту русскую затею, и в первую очередь скоротечный разгром Румынии. Но в заявлении Генриха фон Чиршки о Румынии и румынах не прозвучало ни полслова, зато все оно, от начала и до конца, оказалось посвящено зверствам религиозных фанатиков-изуверов над мирным христианским населением изначально турецких земель. На фоне этой речи фактически незамеченным осталось сообщение, что новейший броненосный крейсер «Шарнгорст», еще проходящий цикл испытаний перед окончательной приемкой в состав флота, но уже с полностью сформированной командой, возглавил германский крейсерский отряд, направляемый с миссией спасения к берегам Турции.
        Императору Францу-Иосифу были глубоко безразличны как турецкие христиане, так и тамошние же религиозные фанатики, но, выступая в защиту первых и осуждая вторых, германский МИД как бы солидаризировался с политикой Санкт-Петербурга, а не Вены. Такие заявления могли предвещать утрату интереса Берлина к альянсу с Веной, а также последующие тектонические сдвиги в германской внешней политике, сулящие австро-венгерскому императору весьма неприятные последствия. Маневры берлинских политиков могли означать все что угодно, вплоть до разрыва австро-германского союза…
        Чтобы получить разъяснения и обсудить ситуацию и возможные решения, Франц-Иосиф вызвал к себе министра иностранных дел Алоиза фон Эренталя. А тот до своего господина взял и попросту не доехал. В середине пути, когда карета министра только проехала мимо вокзала Вестбанкхоф, прогремел чудовищный взрыв, от которого во всех окрестных домах со звоном повылетали стекла. Исходя из предварительного рапорта полиции, мощный заряд взрывчатки был заранее заложен под днище кареты и приведен в действие неизвестным современной науке способом. Самого министра разорвало в клочья, кучер получил тяжелые ранения, форейтор (верховой на упряжке цугом) был контужен, а слуга на запятках оказался мертв, несмотря на то, что на его теле нашлось всего несколько царапин.
        Впрочем, нечто подобное было ожидаемо. Незадолго до этого стало известно, что после получения сведений о причастности министра иностранных дел к заговору по устранению русской императрицы и ее приближенных российская госбезопасность включила господина Эренталя в список персон, подлежащих устранению насильственными способами, наравне с боевиками экстремистских организаций. Так сказать, в соответствии с принципом «как аукнется, так и откликнется». Так что император даже повелел своему верному слуге носить противопульный панцирь, а его карету изнутри дополнительно обшили стальными листами для защиты от револьверных пуль. Но ни панцирь, ни эрзацблиндирование господина Эренталя не спасли. И теперь Австро-Венгрии был нужен новый министр иностранных дел, а императору Францу-Иосифу следовало понять, что ему делать теперь, когда грубая игра перестала идти в одни ворота.
        Будучи всерьез озабоченным сложившейся ситуацией, престарелый владыка Австро-Венгрии вызвал в Шенбруннский дворец своего наследника Франца Фердинанда, а также его верную креатуру генерал-полковника Франца Конрада фон Хётцендорфа (грубая игра - как раз по его части). Помимо этого, из Петербурга для консультаций был отозван посол Австро-Венгрии Леопольд фон Берхтольд - не очень умный, но беспринципный мерзавец, которого Франц-Иосиф прочил на место покойника. Но тому ехать несколько дней, и пока было неизвестно, каковой будет обстановка к его прибытию в Вену.
        - Итак, господа, - шамкающим голосом сказал император, в упор глядя на своего наследника, - положение вокруг нашей империи сложилось просто угрожающее. Русские начали свою войну против Османской империи, помешать которой мы никак не можем; Германия совершает в их сторону непонятные демарши, и как раз в этот момент боевики предположительно русской имперской безопасности с особым цинизмом убили нашего верного слугу Алоиза фон Эренталя.
        - А вы бы, дядюшка, предпочли, чтобы убили вас самого? - так же прямо глядя на императора, ответил эрцгерцог Франц Фердинанд. - Но, к вашему счастью, в Санкт-Петербурге еще помнят о том, что жизнь Помазанника Божия неприкосновенна. А вот вы об этом позабыли, а иначе сразу бы одернули вашего верного слугу, когда он предложил вам убить русскую императрицу.
        Франц-Иосиф не выдержал этого прямого взгляда и отвел глаза. Первый раз он ответил презлейшим на предобрейшее еще прадеду русской императрицы, и с тех пор такой образ действий вошел у него в привычку. Как смели эти славянские варвары построить державу даже более великую, чем Двуединая Монархия? Почему именно им Господь даровал просторы, в сравнении с которыми любые империи прошлого и настоящего кажутся мелкими крестьянскими наделами? Как могли они унизить его самого - тем, что вытащили его задницу из крайне неприятной ситуации, когда он сам не был хозяином в своей стране, а взбесившийся плебс грозил свергнуть его с престола и отрубить голову, как водится в таких случаях? За что ему вообще суждены такие муки - наблюдать торжество тех, кого он ненавидит всеми фибрами своей меленькой души?
        А наследник престола, поняв, что дядюшка дрогнул и не смеет возразить, перевел взгляд на генерал-полковника Франца Конрада фон Хётцендорфа и сказал:
        - Мой дорогой друг, мне кажется, что раз уж у нас пошла такая грубая игра, расследование этого убийства следует поручить военной контрразведке: ее возможности выяснить истину значительно превышают средства, имеющиеся в распоряжении обычной уголовной полиции.
        - Это ты неплохо придумал, мой дорогой племянник! - воскликнул австро-венгерский император, довольный тем, что ему перестали задавать неудобные вопросы. - Разумеется, мой дорогой Франц, прикажите, чтобы смерть господина фон Эренталя была расследована с максимальным тщанием.
        - Будет сделано, ваше апостолическое величество, - склонил голову перед своим монархом генерал-полковник Франц Конрад фон Хётцендорф, - я лично проинструктирую наше молодое дарование полковника Редля, чтобы он отнесся к этому делу со всей серьезностью.
        - Вот и прекрасно, - облегченно вздохнул старый император. - А теперь, господа, когда мы покончили с этим неприятным делом, я хотел бы знать ваше мнение и по поводу того, что нам необходимо предпринять по причине неожиданно предательского поведения нашего германского союзника. С чего это вообще кайзеру Вильгельму вздумалось заигрывать с Санкт-Петербургом, да еще в тот момент, когда русские собираются разгромить нашего потенциального союзника? Он что, забыл, как ему в России пригрозили то ли простонародно набить морду, то ли пристрелить - лишь за то, что он позволил себе в присутствии их императрицы одну из своих плоских казарменных шуточек?
        - Ничего неожиданного, ваше апостолическое величество, в этом поведении германского кайзера нет! - с солдатской прямотой рубанул Конрад фон Хётцендорф. - Нечто подобное можно было предвидеть еще тогда, когда мы получили предупреждение, что отныне Германия считает наш союз чисто оборонительным. С той поры нам следовало знать, что наш союзник не начнет боевых действий против России, если наша империя сама объявит войну этому государству или начнет против него боевые действия без объявления войны. И личные обиды и переживания германского монарха тут ни при чем. С некоторых пор самым большим страхом кайзера Вильгельма и его генералов стала ситуация, при которой они оказывались втянуты в войну с Российской империей помимо собственной воли и исключительно из желания вашего величества нагадить русским. Сейчас уже всем известно, что русские готовятся к продолжительной затяжной войне в глубине своей территории, а недавно стало ясно, что они всерьез рассчитывают ее выиграть, даже если Франция будет разгромлена первым же германским ударом. Даже падение Парижа может не выбить Францию из войны, при том, что
желание сражаться дальше найдет поддержку у союзников, а прибывающие из колоний воинские контингенты заменят в строю потери первых сражений. В настоящей затяжной войне на истощение, когда Германия и Австро-Венгрия будут в кольце блокады, а их противники сохранят возможность торговать со всем миром, победа Центральных держав оказывается невозможной в ПРИНЦИПЕ. Такого исхода для своей державы кайзер Вильгельм не желает, и поэтому ищет возможность избежать столкновения с императрицей Ольгой. Отсюда его сердитые окрики в нашу сторону и реверансы в направлении Санкт-Петербурга…
        - Думаю, вы правы, - согласился с начальником Генерального Штаба эрцгерцог Франц-Фердинанд. - Кайзер Вильгельм наивно считает, что если сейчас он умильно улыбнется и в дальнейшем пообещает быть паинькой, то русские ему сразу все забудут и простят, выйдут из союза с Францией и Англией и заключат такой же союз с Германией. Но это все напрасные мечтания. Несмотря ни на какие улыбки, русские будут видеть в Германии угрозу существованию своего государства, и поэтому примут все меры для ее устранения. Не исключено, что ценой за примирение будут не только Эльзас и Лотарингия, отторгнутые у Германии в сторону Франции, но и Восточная Пруссия, за счет которой Россия рассчитывает округлить свои владения в Европе… Ну а также отказ от любой активной внешней политики - то есть все то, что в Петербурге, Париже и Лондоне рассчитывают обрести по итогам войны. И чем дальше, тем больше сил будут набирать противники Германии и Австро-Венгрии, а мы, стиснутые со всех сторон врагами, будем лишь слабеть.
        - Я вас понял, господа, - прикрыв глаза, произнес император Франц-Иосиф, - и должен сказать, что весьма опечален нарисованной вами безрадостной картиной…
        В сердцах Франц Конрад фон Хётцендорф сказал:
        - Говорил же я вам, ваше апостолическое величество, что превентивную войну против Сербии и Черногории нужно было начинать раньше, еще в третьем году, когда сербские головорезы жестоко убили весьма позитивно настроенного к нам короля Александра Обреновича. Начнись всеобщая европейская война тогда - и мы вышли бы из нее победителями, тем более что старый русский император Николай отнюдь не проявлял таких волевых качеств, как его сестра, а его окружение составляли люди, далекие от гениальности.
        - Тогда мы думали, что у нас еще есть время и возможности добиться того же, не ставя на кон существование нашей державы… - вздохнул престарелый император, - тем более что Россия под властью такого государя, как Николай, неуклонно слабела. Но теперь нужно понять, что нам делать в нынешней ситуации. Покойный Алоис имел план по итогам разгрома Турции сразу же объявить о присоединении к нашим владениям земель Боснии и Герцеговины…
        - Не думаю, что это хорошая идея, дядюшка, - покачал головой наследник престола, - на этих землях живет так много сербов, что нас заставят выплюнуть их вместе с зубами. Русские найдут способ, не объявляя войны, так накачать балканских славян всем необходимым, что наша регулярная армия с ними не справится. Вы разве забыли, что теперь Россия, Болгария, Сербия и Черногория - это одно большой семейное предприятие, на паях принадлежащее Романовым, Карагеоргиевичам и немного старому плуту Николе Черногорскому? Одного только нового болгарского царя Михаила достаточно, чтобы понять, кто отныне в доме хозяин. Теперь, когда дрогнула даже Германия, наша участь - шаг за шагом отступать под внешним давлением, уступая врагу один рубеж за другим.
        Франц Конрад фон Хётцендорф буркнул:
        - Могу пообещать, что как только русские и их союзники закончат с расчленением Османской империи, мы получим от Сербии ультиматум немедленно прекратить оккупацию Санджака, Боснии и Герцеговины. И тогда либо мы сделаем очередной шаг назад, либо окажемся втянуты в безнадежную войну, в которой, исходя из новых условий, не сумеем победить.
        - А вот от вас я подобных заявлений совсем не ожидал, - прошамкал Франц-Иосиф. - Вы же у нас были воинственным оптимистом, сторонником превентивной войны на все четыре стороны сразу - и вдруг такое пораженческое настроение…
        - Я, может быть, оптимист, но не дурак, - сказал начальник имперского генштаба. - Победить в превентивной войне мы могли только в том случае, если бы к воплям избиваемых сербов и черногорцев не прислушались в Санкт-Петербурге, а где-то на фланге кампании грозовой тучей висела бы Османская империя, жаждущая отомстить русским за былые унижения. Теперь же картина вывернута наизнанку. Когда русские и болгарские армии сосредоточатся в Болгарии, Турция рухнет, чтобы больше никогда не подняться, и стая псов, почуяв легкую добычу, будет рвать ее со всех сторон, пока от Больного Человека Европы не останется ничего. Что мы сможем сделать в таких условиях, если от противостояния с Россией отказалась даже Германия?
        - Не стоит забывать и о том, что наше государство, раздираемое непреодолимыми внутренними противоречиями, неуклонно слабеет, - сказал Франц Фердинанд. - Немцы тянут в одну сторону, мадьяры в другую, а разнообразные славяне - в третью. И если кроаты (хорваты) нам вполне лояльны, чехи - себе на уме, то остальные, включая трансильванских румын, желают жить в своих маленьких государствах. Недаром же нас называют «лоскутным одеялом Европы», намекая на то, что ни одна из наших наций не способна взять на себя руководящую и направляющую роль - и весь этот хаос скрепляется только династией Габсбургов, которая сама в далеко не лучшем состоянии…
        Тут Франц-Иосиф взвился на дыбы, даже седые бакенбарды встали торчком.
        - Если ты, мой племянничек, намекаешь на то, чтобы я снял свой запрет наследовать трон твоим незаконнорожденным потомкам, то не дождешься! - прошипел он. - Твой брак к этой славянской штучкой Софьей Хотек был, есть и будет оставаться морганатическим, а ваши общие отпрыски - безродными ублюдками, чего бы ты там себе ни навоображал на эту тему! И имей в виду - мне известно и о твоих завиральных идеях по реформированию нашей Империи - и вот что я тебе хочу сказать… Вот помру или меня прихлопнут как беднягу Алоиса - тогда и делай все что захочешь, а пока я жив, не сметь даже мечтать о подобном. Это говорю тебя я, император Франц-Иосиф!
        В воздухе повисла тишина. Франц Фердинанд начал вставать из-за стола, как бы показывая, что разговор окончен, а генерал-полковник Франц Конрад фон Хётцендорф постарался сделать вид, будто его тут нет. И тут старик Прогулкин (прозвище Франца-Иосифа среди чехов) понял, что сгоряча и в раздражении наговорил лишнего, да еще и при посторонних. При всех своих недостатках его нынешний наследник все же умен и способен хотя бы попытаться спасти империю, в то время как два других «запасных варианта» выглядят хуже некуда. Любой из тех двоих, доведись ему стать императором, развалит Двуединую монархию с такой скоростью, что и глазом никто моргнуть не успеет. Уж лучше и в самом деле признать право эрцгерцога Франца Фердинанда вступать в брак по своему усмотрению, ведь все же не на дочери конюха он женился, а на графине, чья родословная длиннее, чем у любой породистой собаки.
        - Впрочем, племянничек, в чем-то ты, возможно, прав, - значительно более спокойным голосом сказал австро-венгерский император. - А посему - съезди ка ты в Санкт-Петербург и попробуй на месте разобраться с этой русской загадкой. Немного времени на это, я думаю, у нас еще есть. Ты у нас молодой, прогрессивный и со всех сторон красивый, поэтому в разговоре с господами из будущего тебе и карты в руки. И супругу с собой прихвати, а иначе это будет просто неприлично. Пусть твоя Софочка, хе-хе, прогуляется по петербургским дамским магазинам, заглянет в мастерскую к господину Фаберже: говорят, что для таких, как она, это место - филиал рая на земле… А счета, так и быть, пусть пришлют мне… Я все оплачу.
        5 АВГУСТА 1907 ГОДА, 12:35. САНКТ-ПЕТЕРБУРГСКАЯ ГУБЕРНИЯ, ГАТЧИНА, БОЛЬШОЙ ДВОРЕЦ, РАБОЧИЙ КАБИНЕТ КАНЦЛЕРА РОССИЙСКОЙ ИМПЕРИИ.
        Этот Совет проходил в самом узком кругу из всех возможных: императрица Ольга, ее статс-дама и сердечная подруга Дарья Одинцова-Спиридонова, а также канцлер империи Павел Павлович Одинцов. Прочие люди, причастные к тайнам, либо находились в отъезде, либо не имели к обсуждаемому вопросу никакого отношения. А вопросом, вынудившим молодую императрицу искать совета, были внезапные, и к тому же совпадающие по времени визиты в Петербург германского кайзера и австро-венгерского наследника престола - будто обоим этим деятелям, что называется, приспичило.
        Усаживаясь в кресло, императрица сказала:
        - Понимаешь, Павел Павлович, я была просто в недоумении, когда сначала дядюшка Вилли известил меня телеграммой о своем внезапно прорезавшемся желании поговорить с глазу на глаз, а потом подобное сообщение пришло и от наследника австро-венгерского престола, печально известного в вашем мире эрцгерцога Франца Фердинанда. И оба приезжают восьмого числа, в день начала генерального наступления в Болгарии. Причем австрийский наследник прибывает к нам вместе с супругой и малолетними детьми.
        - Мы предполагали, что нечто подобное случится после того, как мы покончим с Турцией и развернемся в сторону Европы, - сказал канцлер. - Но деятели, обеспокоенные текущим положением дел, заторопились к нам уже сейчас. Будь это у нас в двадцать первом веке, я бы сказал, что эти двое едут в Россию, чтобы высказать от лица мирового правительства решительное «фи», а также потребовать немедленного изменения политики. Но тут на сто лет раньше: политики еще прекрасно понимают, где расположены буйки, за которые не стоит заплывать, а ваш дядюшка, при всех его недостатках, человек абсолютно самостоятельный, не то что наши тамошние политически пигмеи, и не станет выступать от чьего-то коллективного имени. Кроме того, он должен прекрасно понимать, что с момента подписания Брестских соглашений в Европе сложилась новая геополитическая реальность, и с этим необходимо считаться.
        - Думаю, он это понимает, - сказала Ольга. - И это понимание только добавляет ему решимости переговорить со мной с глазу на глаз, пока Сашка находится на войне. Предыдущая их встреча прошла в обстановке, далекой от сердечной теплоты.
        Стоявшая за креслом императрицы Дарья сказала:
        - Если кайзер Вильгельм по-прежнему одержим суицидальными желаниями, то я смогу пристрелить его ничуть не хуже, чем Александр Владимирович. Вот только морду я ему набить не смогу, наше высшее общество такого афронта не поймет.
        Канцлер Одинцов усмехнулся и сказал:
        - Представляю себе заголовки газет: «Кайзера Германии избили в Гатчинском дворце и выставили вон, будто какого-то забулдыгу!»
        - Прекратите меня смешить! - простонала Ольга, прикрывая рот рукой. - Сашка, когда собирался набить дяде Вилли его наглую морду, был абсолютно серьезен, и только это спасло нас от дипломатического скандала. Вы же превращаете эту историю в какую-то комедию.
        - Напротив, мы с Дарьей Михайловной абсолютно серьезны, - сказал канцлер. - На самом деле причина, по которой кайзер так стремительно собрался в Россию, далека от проявления мазохистских и суицидальных наклонностей. Очевидно, кайзеру Вильгельму и его ближайшему окружению, в котором пока еще есть умные люди, стал очевиден тот факт, что нынешняя политическая конфигурация в Европе неизбежно грозит Германии полным разгромом - если не после «первого листопада», так после трех-четырех лет затяжной войны на истощение. Февральская революция в России была явлением случайным, по большей части спровоцированным безалаберной политикой вашего брата, а вот случившиеся полутора годами позднее события в Германии произошли вполне закономерно…
        - Погодите, Павел Павлович, - сказала Ольга, - насколько я помню, германский генштаб и его гений фельдмаршал Шлиффен рассчитывают на то, что грядущая война будет стремительной, в духе короля Фридриха Великого и этого вашего, как его там, Гитлера. При таких планах грядущий крах Германии как раз таки не очевиден. Месяц войны на Западном фронте…
        - И последующая затяжная война неограниченной длительности против России, - сказала своей подруге-императрице Дарья Одинцова. - Наши умники из СИБ аккуратно слили своим немецким коллегам некоторые моменты из нашей Великой Отечественной Войны. Да и готовимся мы напоказ все к тому же - не к стремительным операциям, которые в два хода выведут нас в дамки, а к ожесточенной многолетней бойне на естественных оборонительных рубежах…
        - Второй Рейх фатально зависит от импорта продовольствия и кайзер Вильгельм об этом знает, - сказал канцлер Одинцов. - В отличие от некоторых политиканов, он действительно думает об интересах того народа, который дан ему в кормление. Там, в нашей истории, после того как на сторону Антанты перешли Италия и Румыния, Второй рейх оказался в блокаде, вызвавшей в нем состояние перманентного управляемого голода. И это при том, что в Австро-Венгрии голод был неуправляемым, ибо там не предпринимались меры по беспощадному нормированию всего и вся. Здесь, у нас, контуры будущего блокадного кольца вокруг Центральных держав видны уже сейчас. Румыния сокрушена, Италия изначально находится на нашей стороне, а снабжать Германию продовольствием через страны Скандинавии не дадут англичане, которые сразу могут установить лимиты морской блокады: чего и сколько Швеция и Норвегия могут ввести для собственных нужд, и ни граммом больше. Там, в нашем прошлом, союзные соглашения в Антанте были составлены так, что Британия соблазняла немцев вступить в войну при том, что она сама оставалась бы нейтральной. И только нарушение
германской армией нейтралитета Бельгии расставило все точки над «и». Здесь, у нас, благодаря вашему старому учителю, конфигурация будущей схватки настолько вульгарно недвусмысленна, что вашему дядюшке сразу стала очевидна глубина той задницы, в которую он может попасть, если продолжит прежнюю политику…
        Императрица с недоумением произнесла:
        - Так я не поняла: настаивая именно на таком тексте Брестских соглашений, вы имели в виду максимально быстрый разгром Германии или возможность вовсе избежать войны, заранее лишив противника уверенности в своих силах? И зачем же нам тогда готовиться к затяжной войне, которая, скорее всего, теперь никогда и не произойдет?
        - Лучше подготовиться к затяжной войне и выиграть ее в два касания, чем наоборот, - сказала Дарья Одинцова. - Можешь поверить в этом мне как специалисту.
        - Именно так, Ольга, - тихим голосом подтвердил канцлер, - если бы мы не вели такую бурную подготовку, ваш дядюшка Вилли ни за что не догадался бы, что это мы все всерьез. К тому же мы заранее приняли меры, чтобы с первого до последнего дня войны сохранить транспортные коммуникации с союзниками, а врага загнать в полную блокаду. Хотя я уже говорил, что по-настоящему к затяжной войне нам подготовиться не дадут…
        - Так неужели все напрасно? - спросила императрица Ольга, - и после первых успехов нас все равно ждет унылая бойня из вашей истории, огромные жертвы, при мизерном результате боевых действий?
        - Да нет, - отрицательно покачал головой канцлер Одинцов, - о повторении нашей версии Первой Мировой Войны речи уже не идет. И конфигурация антигерманского альянса теперь другая, другие начальные условия боевых действий, и совсем иное состояние нашей армии. Наши командующие знают, чего они хотят и как этого добиться, а не как в прошлом варианте Великий князь Николай Николаевич - чего похощет княгиня Марья Алексеевна, то есть союзное французское командование. И ваш дядюшка Вилли, почуяв подобное своим нутром, скорее всего, решил пойти на попятный. Так, нашей разведке стало известно, что недавно Германия предупредила австро-венгерское командование, что отныне поводом для вмешательства Второго рейха в русско-австрийский конфликт будет только объявление Россией всеобщей мобилизации или прямое нападение на Двуединую монархию. А ведь Бисмарк планировал все совершенно по-другому…
        - А вот этого момента я вовсе не понимаю, - пожала плечами Ольга, - ведь Бисмарк сам предостерегал немцев от конфликтов с Россией.
        - Да, предостерегал, - сказал канцлер, - но только это был ранний Бисмарк, эпохи становления Германской империи. А Соглашение о Двойственном союзе составлял уже поздний Бисмарк, вывернувший вашему деду руки на Берлинском конгрессе. Империя Гогенцоллернов тогда уже цвела и пахла, претендуя на сольные партии в европейском оркестре. Политика сдерживания России - штука настолько поганая, что ради нее можно развязывать войны, швырять страны в хаос и смуту, а народы, только что вырвавшиеся с русской помощью из рабства, возвращать обратно в подчинение угнетателям. Имейте в виду, что в глубине души наши нынешние союзники - англичане и французы - таят ту же тухлую идейку о том, что грядущую мировую войну следует использовать для сдерживания России…
        - Я об этом помню, - кивнула Ольга, - и поэтому не возражаю, когда вы предпринимаете все меры для того, чтобы оставить их в дураках. Но я все-таки повторю свой вопрос, на который вы так и не ответили. В грядущей войне вы хотите максимально быстрого разгрома Австро-Венгрии и Германии или же ищите возможности вовсе избежать конфликта?
        - Принято считать, что избежать общеевропейского конфликта невозможно, - задумчиво проговорил канцлер Одинцов, - и главной причиной того называют колониальный передел мира. Мол, страны, опоздавшие к колониальному разделу и оставшиеся без колоний, стремятся исправить это положение. Но, понаблюдав картину своими глазами, я усомнился в истинности этого утверждения. Германия не в состоянии как следует освоить даже те колонии, которые она нахватала из чужих объедков, потому что немцы не желают туда ехать. И в то же время они охотно едут к нам в Россию, селятся среди русских, а их дети и внуки становятся частью русской нации. Идея завоевательного похода на восток на самом деле бродит в германских головах уже не меньше четверти века. Разгромив Францию, Бисмарк понял, что ничего, кроме устранения конкурента, он с этой войны не получил. Искомое немцами жизненное пространство лежит совсем в другой стороне. И поэтому вслед за политикой сдерживания России, явленной миру на Берлинском конгрессе, должна была возникнуть политика ее оттеснения, когда немцы и австрийцы, развязав цепь мелких конфликтов, шаг за
шагом отодвигали бы Российскую империю вглубь Евразии, оспаривая у нас одну провинцию за другой. Большого медведя можно съесть, только разрезав на маленькие кусочки. Но довольно быстро стало понятно, что никакой серии конфликтов малой интенсивности не получится, а на тотальную войну германское общество согласно не было, и эта идея в немецких головах умерла - или, точнее, уснула - на целых четверть века. Соглашение о Двойственном союзе продолжало оставаться тайным, никто никому им в глаза не тыкал. И даже кайзер Вильгельм до последнего момента поддерживая отношения с Австрией, искал дружбы с Россией и думал, что все обойдется. Но время шло, Германия быстро развивалась, ее население увеличивалось, а промышленная мощь становилась угрожающей для всех ее соседей - в первую очередь, для Франции и Великобритании, ну и немного для России. И вот тогда тенденция стала переключаться с ограничения России, больше не искавшей себе удела в Европе, на ограничения Германии, которая выпирала из своих границ как квашня из кадки. Итогом таких политических течений стало Брестское соглашение, заковавшее германскую
экспансию в железные обручи военного альянса, превосходящего потенциального агрессора по всем параметрам. Невозможность победить в войне - это хороший повод никогда ее не начинать, и именно это понял кайзер Вильгельм, когда засобирался в Россию для приватного разговора. Теперь все будет зависеть от того, что он решит предложить России и что вы на эти предложения ответите, четко понимая, что в общем и целом Брестские соглашения соответствуют интересам Российской империи.
        - Хорошо, Павел Павлович, - кивнула императрица Ольга, - с моим дядей Вилли все понятно. Приедет - поговорим. Но теперь скажите, какова, по вашему мнению, цель визита наследника австро-венгерского престола? Он-то чего к нам прется?
        - Франц Фердинанд совсем не глупый человек, - сказал канцлер Одинцов, - и он понимает, что его государство на грани распада, а династия - на грани вымирания. Даже его собственные дети уже не Габсбурги, а Гогенберги, потому что брак с Софьей Хотек признан морганатическим. У него есть план реформирования сего несуразного лоскутного одеяла, но, по моему мнению, это все благие мечтания. Хотя тут есть что обсуждать. Одно дело, когда развод происходит в ходе грандиозного скандала с дракой ближних и дальних родственников, раздиранием пополам перин и битьем посуды, и совсем другое, когда бывшие супруги делают это мирно и цивилизованно, даже не прибегая к помощи суда, а потом с новыми половинами ходят друг к другу в гости по праздникам. Наблюдал я там, у себя, такое у своих знакомых. Одним словом, Австро-Венгрия, как и Германия, тоже не хочет играть в игру «Тотальная война», потому что для нее это верная гибель. Нынешний австрийский император живет по принципу: дедушка старый, вот помрет, тогда и делайте, что хотите, а пока я жив, все будет по старинке.
        - То есть вы считаете, - сказала императрица, - что старый мизерабль Франц-Иосиф понял, что Германия теперь сама по себе и подослал к нам своего племянника, чтобы оттянуть решающий конфликт до момента своей смерти?
        - Что-то вроде того, - согласился канцлер Одинцов. - Но только если претензии Франции на Эльзас и Лотарингию даже не записаны в Брестские соглашения (так как это оборонительный, а не агрессивный альянс), то право сербской королевы собрать под свой скипетр весь этот страдающий народ с нашей стороны никак не может быть подвержено сомнению. Но вряд ли Франц Фердинанд согласится отдать сербские земли добром. В этом деле стоит только начать - и из Австро-Венгерской империи различные народы побегут как пациенты из чумного барака…
        - Возможно, вы и правы, - с легким сомнением произнесла императрица, - а возможно, и нет. В любом случае, как мне кажется, на первых порах следует всерьез разговаривать с Вильгельмом, а в отношении Франца Фердинанда ограничиться культурной программой. От Германии мне не нужно ничего, кроме вечного мира: ни Восточной Пруссии, ни Силезии, ни возвращения Франции Эльзаса и Лотарингии, ни даже извинений за политику Бисмарка, который наколбасил такого, что и на голову не налезет. И если дядя Вилли едет к нам с чем-то вменяемым, а не с очередной завиральной идеей, то мы с ним вполне можем договориться - и вот тогда, уже втроем, можно будет обсуждать Австро-Венгерский вопрос.
        - А если вы, Ольга, с кайзером Вильгельмом не договоритесь, что тогда? - с интересом спросил канцлер Одинцов.
        - А вот тогда, - усмехнулась русская императрица, - вы с моим Сашкой без малейших колебаний приведете в действие наш первоначальный план.
        Часть 30. Балканская война
        8 АВГУСТА 1907 ГОДА, РАНЕЕ УТРО, БОЛГАРИЯ, ФРОНТЫ БАЛКАНСКОЙ ВОЙНЫ.
        Диспозиция на момент начала активных боевых действий была следующей. На крайнем, северо-западном, фланге Балканского фронта находилась Черногория. В отличие от Сербии и Болгарии, где мобилизация проводилась организованно и по плану, в Черногории мужчины сбежались на призывные пункты и воинские части без всякой команды. Это страна маленькая, и в считанные дни численность ее армии увеличилась с двадцати двух до пятидесяти тысяч штыков, из которых десять тысяч вообще не планировалось призывать. Такие же безбашенные командиры, не в силах сдержать энтузиазм подчиненных, отдали приказы - и двадцать восьмого июня, за одиннадцать дней до назначенного срока, черногорские отряды уже вторглись на территорию оккупированного австрийцами турецкого Санджака, а также на север Албании, осадив при этом город Шкодер (он же Скутари). И напрасно российский министр-резидент (посол) господин Соловьев (военные советники просто не успели прибыть) доказывал, что войну союзники должны начинать одновременно, и уж тем более не стоит входить на территорию оккупированного австрийцами Санджака - этих черногорцев разве
остановишь…
        Князь Никола Черногорский, будучи хорошим стихийным психологом, просчитал, что на Санджак у старого жулика Франца-Иосифа нет никаких документов, даже филькиной грамоты от Берлинского конгресса. Поэтому, когда черногорцы начали блокировать австрийские гарнизоны, там началось нечто вроде паники. Никаких вменяемых приказов на подобный случай австрийские командиры не имели - ведь прежде никто не предполагал, что такое возможно в принципе, а действовать «по уставу» не позволяло то обстоятельство, что никто на австрийские войска не нападал, и находились они не на своей земле. Риск неблагоприятного развития событий, конечно, имелся, но как раз в момент наивысшего кипения в мозгу генерал-полковника Франца Конрада фон Хётцендорфа и поступило из Берлина то самое предупреждение из Берлина о нежелательности создания конфликта с Россией и ее союзниками, да еще и на ровном месте. Поняв, что война с Черногорией по инициативе Вены - как раз то явление, которое категорически не одобрят в Берлине, начальник австрийского генерального штаба отдал своим войскам приказ отступать, в силу чего Санджак был занят без боя
черногорцами и присоединившимися к ним сербами.
        А вот со Шкодером черногорцам не повезло, и не могло повезти. Город был хорошо укреплен, а его гарнизон (состоящий по большей части не из албанцев, а анатолийских турок) лоялен султану. Попытка взять город с налета не принесла черногорцам ничего, кроме потерь, а последующие штурмы умножили число жертв. Без стянутой к Шкодеру осадной артиллерии (которой у Черногории имелось всего сорок стволов) штурмовать этот город не имело смысла. Побившись так о турецкую оборону несколько дней, черногорская армия перешла к планомерной осаде. И вовремя. Командующий османской западной армией Мехмед-паша на границе с Болгарией ограничился батальонами редифа, укрепившимися на горных перевалах, а с основными силами (девяносто пять тысяч штыков, примерно пополам редиф и низам) из района Куманово двинулся на север к Приштине. Оттуда один турецкий корпус численностью в тридцать пять тысяч штыков двигались на выручку гарнизона Шкодера, а два других корпуса должны были противостоять сербской армии в Косовском крае.
        Еще тридцать тысяч аскеров, разбитых на отдельные батальоны-таборы, остались в тылах армии для поддержания хотя бы минимального порядка и отражения наскоков болгарских революционных чет, необычайно активизировавшихся за последнее время. С началом объявленного султаном Абдул-Гамидом джихада против неверных силы сопротивления вышли из подполья. Подрывы полотна на железной дороге стали обычным явлением, а в сторону от главных дорог турецким аскерам меньше чем табором (батальоном) и без поддержки артиллерии к болгарским селам лучше было не соваться. У четников обнаружилось достаточно приличное количество ручных пулеметов Мадсена[6 - В британской армии, например, пулемет Мадсена находился на вооружении до 60-х годов двадцатого века.] под германский патрон, и ручных бомб, из которых удобно мастерить растяжки и другой подходящей для убийства утвари - в силу чего небольшие группы турецких солдат, особенно из плохо вооруженного редифа, гибли в мелких стычках без всякого смысла и толка. По этой причине этого резня христиан коснулась в основном городского населения, над которым турки были господами и
начальниками. Кровь невинных текла рекой, при этом убийцы понимали, что когда ситуация дойдет до разрешения, с их семьями будет то же самое, но ничего не могли поделать со своими хищными инстинктами. При этом случалось, что турецкие семьи прятали у себя своих соседей-болгар, но на фоне всеобщего разгула ожесточения и фанатизма такие случаи были почти незаметны.
        К утру восьмого числа, когда силы Балканского альянса перешли к активным действиям, Западная турецкая армия напоминала длинную связку сосисок, размотанную вдоль узких горных дорог. Если авангард на своем пути к Шкдеру уже подходил к горному селению Кукес на границе Албании и Косовского края, то арьергарды еще топтались в окрестностях развалин Ускюдара (Скопье), зверски разрушенного катастрофическим землетрясением за три года до этого. Черногорская армия к тому времени заняла город Печ, а сербы (третья армия), вместе с черногорцами без единого выстрела очистившие Санджак от остатков австрийских войск, вышли к Нови Пазару. Но главная сербская армия под номером один, численностью в сто тысяч штыков, которой официально командовал юный королевич Георгий (а на самом деле старый и опытный генерал Радомир Путник) к началу войны была сконцентрирована в районе приграничного селения Вране.
        Еще одна армия, на этот раз вторая болгарская, численностью в шестьдесят пять тысяч штыков, по приказу царя Михаила была сосредоточена в районе Кюстендил-Дупница. Восьмая Тунжанская пехотная дивизия и приданная ей кавалерийская бригада из района Кюстендила будет наступать в направлении на Куманово, в тыл главным силам турецкой армии - как раз туда, где складированы все необходимые для ведения войны турецкие запасы. Одновременно седьмая Рильская и девятая Плевенская дивизии будут двигаться в направлении на Горну Джумаю (ныне Благоевград) где их пути разойдутся. Рильска дивизия свернет на запад в Македонию, а Плевенская продолжит наступление на юг, в общем направлении на Солун (Салоники). При этом численность болгарских чет в Македонии под общим командованием Крыстю Лазарева достигает двадцати тысяч человек, и это тоже следует учитывать на весах внезапно разразившейся скоротечной войны. Сейчас, когда все эти силы пришли в движение, растянувшейся вдоль дорог турецкой армии грозит участь быть окруженной, разрезанной на несколько изолированных частей и уничтоженной, так что до спасения не сумеет
добежать ни один турок.
        При этом дополнительно положение турецкой армии осложняет то, что албанцы в Османской империи ощущают себя угнетенным меньшинством и в своей борьбе за независимость ориентируются на союз с Сербией и Черногорией. В нашей истории отношения между сербами и албанцами испортились гораздо позже, во второй половине двадцатого века, и связано это было с внутриалбанской борьбой коммунистов с антикоммунистами, а также с конфликтом албанского вождя Энвера Ходжи с югославским лидером Иосипом Броз Тито и советскими оппортунистами хрущевско-брежневского разлива. В результате маленькая Албания стала в европейским подобием Северной Кореи, а потом, отойдя от коммунизма, рухнула в его прямую противоположность, превратившись в еще одну язву Балкан. Но пока ничего подобного не произошло, албанцы считают своими друзьями черногорцев и сербов, а не турок, и еще больше это касается горан - маленького народа, смешанного иллирийско-славянского происхождения, принявшего ислам еще в пятнадцатом веке, но сохранившего национальные особенности и не забывшего свой язык.
        В силу этих факторов османская солдатня, оставляющая после себя лишь выжженную землю, не делает разницы между селами славян, а также селениями албанцев и горан. После прихода туда аскеров горят и те, и другие одинаковым ярким пламенем. И албанцы с горанами, как и сербы с болгарами, не остаются в долгу. С крутых горных склонов раздаются звуки выстрелов, летят пули и падают в пыль горных дорог солдаты султанской армии в синих мундирах и красных фесках. Зуб за зуб, око за око, кровь за кровь. В считанные дни вся Албания оказалась охвачена национальным восстанием, верными султану остались только гарнизоны в крупных городах, укомплектованные этническими турками - но это лишь маленькие островки, которые вот-вот затопит бушующее море народного возмущения. Не добавляют счастья турецким властям и итальянские крейсера, маячащие в Адриатическом море на расстоянии прямой видимости от берега. Десантов они пока не выбрасывают, но морское сообщение Албании с внешним миром прервали, и потому нельзя рассчитывать на прибытие подкреплений морским путем.
        Во Фракии - там, где действует Восточная турецкая армия - все гораздо брутальней. Там на направлении главного удара в дополнение к первой болгарской армии (первая Софийская, вторая Фракийская и третья Балканская дивизии) сосредоточена третья армия (четвертая Преславская, пятая Дунайская и шестая Бдинская дивизии), уже выполнившая свой интернациональный долг в Румынии, а также два русских соединения: Бессарабская армия генерала Плеве и Таврическая армия генерала Радко-Дмитриева. Этих четырех армий, сосредоточенных на главном Одринско-Константинопольском стратегическом направлении, достаточно, чтобы двумя клиньями взломать турецкую оборону, с двух сторон охватить Одринскую группировку турок и сжать ее в смертельном объятии - так, чтобы хрустнули ребра. При этом вновь сформированная по мобилизации четвертая болгарская армия (десятая, одиннадцатая и двенадцатая дивизии) сконцентрирована в районе Хасково и предназначена к наступлению на Кырджали и далее на юг, до самого Ионического моря. А там при необходимости эти войска можно развернуть либо на запад в сторону Солуна, либо на восток - против
Галлиполийской группировки турок.
        А на главном направлении, когда недостроенную Одринскую крепость обложат болгарские войска и она подвергнется уничтожающей бомбардировке русской тяжелой осадной артиллерией, обе русских армии форсированными маршами, оставив главные силы турок далеко в тылу, должны стремительно продвигаться в направлении Константинополя. Если турки наскребут сколь-нибудь серьезные силы, чтобы выставить их на Чаталжинскую линию, значит, сражению за Чаталжу быть. А если все будет так стремительно, что никто ничего не успеет сделать, то бои при участии корпуса морской пехоты и кораблей Черноморского флота развернутся сразу за столицу Османской империи. Когда падет Стамбул и султан с семейством будет убит или взят в плен, и настанет время подводить итоги и делить жирного османского каплуна, запеченного в духовке с яблоками и ломтиками зеленой тыквы…
        8 АВГУСТА 1907 ГОДА, 12:15. САНКТ-ПЕТЕРБУРГ, ЗИМНИЙ ДВОРЕЦ, РАБОЧИЙ КАБИНЕТ КАНЦЛЕРА РОССИЙСКОЙ ИМПЕРИИ.
        Встреча русской императрицы и германского кайзера произошла там же, где три с половиной месяца назад обрабатывали британского короля: Гатчину для официального разговора сочли местом несколько легкомысленным, и императрица с семьей на несколько дней вернулись в шумный и душный Петербург. Вот только состав высоких переговаривающихся сторон был урезан до минимума. Российскую империю представляла сама императрица Ольга, ее верная наперсница и статс-дама Дарья, а также верный слуга престола канцлер Одинцов. С германской стороны присутствовал лично кайзер Вильгельм Второй, и более никого: монарх постеснялся тащить в Россию и фон Чиршки, и фон Бюлова, понимая, что они тут не ровня никому. Да и лишнее все это, тут нужен только он.
        Итак, напротив кайзера - русская императрица, за спиной у которой стоит верная подруга, опасная, как ядовитая гадюка: кайзера уже предупредили, что у фрау Дарьи всегда наготове верный браунинг. Рядом с императрицей - канцер Одинцов, человек-глыба, с ним следует вести дела честно или не вести совсем. Было у Вильгельма чувство, без всякого налета вторичности, что если он сможет здесь и сейчас договориться с этими людьми, то с ним и его государством все будет хорошо. Если же не удастся, то все будет «как обычно», но ничего хорошего ни для него самого, ни для Германии от жизни можно не ждать.
        Когда прозвучали все ритуальные приветственные слова и двойная дверь в кабинет закрылась, императрица, внимательно прищурившись, посмотрела на германского кайзера.
        - Итак, дядя Вилли, рассказывай, зачем приехал, не стесняйся, - по-немецки сказала она. - И давай без преамбул, мы с моим канцлером люди занятые, и у нас нет времени на пустые разговоры - особенно сейчас, когда наша страна ведет войну.
        - Да, это так по-русски - прямо на скаку схватить быка за рога и втолкнуть его в горящую избу… - вздохнул тот. - Ладно, нам тоже не хочется долго ходить вокруг да около. Мы тут подумали, посоветовались с умными людьми, и решили, что в той войне, которую вы, русские, придумали для Германии, нам не победить, как бы мы ни старались. Ваш канцлер все отлично устроил. Раз-два - и в дамках. Если мы первыми нападем на Россию, вы наш удар выдержите, хоть и отступите на запасные линии обороны. При этом мы понесем серьезные потери, вы сохраните костяк своей армии и мобилизационный потенциал, зато Франция получит возможность атаковать нас в спину. В результате, немного выиграв на Востоке, мы катастрофически проиграем на Западе. Если мы по плану Шлиффена наносим первый удар по Франции и сокрушаем ее, то на Востоке вы всеми силами своего Балканского Альянса наваливаетесь на нашего союзника Австро-Венгрию и в те же сроки уничтожаете его. Когда наша армия разворачивается на Восток, то вместо союзника у нас обнаруживается дыра, которую придется штопать немецкими солдатами. Мы это знаем, потому что ваша армия
оказалась весьма быстра и организована, а австрийцы - это пушечное мясо, только чуть лучше румын. При этом после падения Парижа Франция может даже не капитулировать, ведь с юга, со стороны Марселя, ее сопротивление будете поддерживать вы, а со стороны Атлантического океана - англичане. А нам надо будет торопиться, потому что вы к тому времени, обойдя форты восточной Пруссии и Силезии через территорию разбитой Австро-Венгрии, вцепитесь нам зубами в мягкое Баварское подбрюшье. И, самое главное, нашим связям с внешним миром будет мешать британский флот, который еще долго будет сильнее нашего. Если мы распределим силы между двумя противниками в соответствии с представляемой ими угрозой, то вляпаемся в войну на истощение, неизбежно проиграв ее за несколько лет изнурительной бойни. А недавно, анализируя ваши действия по подготовке к войне, мы поняли, что можем проиграть, даже если будем воевать с Россией один на один. До столетней войны дело не дойдет, а вот лет за десять вы доведете нас до полного исчерпания человеческого ресурса, а потом просто стопчете ногами. Государство Никки мы в таком случае,
пожалуй, победили бы, а вот твое, Хельга, уже нет. Почему-то мне кажется, что мы потерпим поражение, даже если приведем с собой войска всей Европы: французов, британцев, датчан и прочую пузатую сволочь. Я предполагаю, что это будет ужасающая, долгая и кровавая бойня, но в итоге на ринге останетесь только вы, русские, а Европа исчезнет напрочь. Я не могу объяснить себе эту уверенность, но она есть.
        Выслушав тираду кайзера, императрица Ольга и канцлер Одинцов переглянулись, а губы Дарьи растянула холодная усмешка.
        - На самом деле, дядя Вилли, твое последнее утверждение достаточно близко к истине, - тихо сказала Ольга. - Я прекрасно помню о Берлинском конгрессе, хоть он и случился до моего рождения - когда моему деду выворачивали руки, угрожая войной с общеевропейской коалицией, да и в будущем моего канцлера случались подобные прецеденты… Поэтому мы готовимся к такому развитию событий, делая все для того, чтобы победить в любом случае.
        - Вот именно этого я и боялся, Хельга, - вздохнул кайзер, - когда я в прошлый раз заглянул в глаза твоему мужу, то увидел там обещание такого кошмара, что после него обыкновенная война покажется не страшнее утреннего развода караулов.
        - Да, - кивнула императрица. - Сашка у меня такой, да и я не лучше. Но ты, дорогой дядюшка, так и не сказал мне, ради чего с такой прытью примчался к нам в Петербург. Все, что ты сказал нам прежде, не объясняет этого прискорбного факта.
        - Э, Хельга… - удивился кайзер, - а почему прискорбного?
        Вместо Ольги ответил кайзер Одинцов:
        - А потому что в Бресте мы разлили по бокалам вино, и скоро настанет время его пить, а тут главный виновник торжества вдруг заявляет, что наше вино ему не нравится, и вообще доктора запретили ему употреблять спиртное.
        - Так, значит, господа из будущего, мир между нами невозможен? - воинственно встопорщив усы, воскликнул Вильгельм.
        Сказал - и сразу испугался реакции собеседников, особенно собеседниц. И императрица, и ее сердечная подруга оделили кайзера такими взглядами, что у того сердце ушло в пятки. Это было пострашнее, чем взгляд князя-консорта. Эти две молодые женщины выглядели как две волчицы, почуявшие угрозу своим волчатам: шерсть дыбом, оскаленные зубы и горловое ворчание. Вильгельм подумал, что такая царица сможет и послать свой народ в бой насмерть, и привести его к победе через огромные жертвы. Но ему в тот момент будет уже все равно, ведь Германия и немцы просто перестанут существовать.
        - Вот только, дядюшка, не надо заливать нам про тевтонскую ярость и прочие благоглупости! - звеня голосом от еле сдерживаемой ярости, сказала русская императрица. - Вы, немцы, пока еще не знаете, на что способны русские, если озлобить их до крайней степени. А вы это можете. Это не мы первые придумали ограничивать развитие Германии, а ваш Бисмарк начал сколачивать антироссийские альянсы в Европе. Это вы мечтаете о завоевании жизненных пространств на Востоке, при том, что нам пока не надо от вас ничего: ни Восточной Пруссии, ни земель до Одера и Нейсе, ни передачи Франции Эльзаса и Лотарингии. Мир между Россией и Германией возможен только в том случае, если вы, немцы, выкинете из головы дурацкие бредни и, более того, сможете убедить нас, что это всерьез, а не для отвода глаз. В противном случае горький сок цикуты силой вольют в ваши арийские глотки.
        - Пока? - переспросил кайзер. - Хельга, я тебя правильно понял, что потом у вас могут появиться такие территориальные претензии?
        - Это значит, дорогой дядя, - твердым голосом сказала русская императрица, - что мы не имеем к вам никаких территориальных претензий до тех пор, пока вы сами не перешагнули ту грань, что отделяет мир от войны. Брестские соглашения не имеют секретных статей, регулирующих будущее расчленение Германской империи, поскольку это чисто оборонительный союз, предназначенный обеспечить безопасность участвующих в нем стран. Но если в Европе загремят пушки, а генералы примутся состязаться в своем мастерстве, то мы вам не обещаем ничего хорошего. Кто с мечом к нам придет, от него и погибнет. Мой Сашка, кстати, большой специалист в этих вопросах.
        - Мы понимаем, что у Германии есть свои национальные интересы, - сказал канцлер Одинцов, - и готовы уважать их в той мере, в какой они не противоречат национальным интересам Российской империи. А ей, как уже сказала государыня Ольга, не надо от вас ничего, кроме вечного мира, без условий и оговорок.
        - Звучит достаточно привлекательно, герр Одинцов, - немного успокоившись, сказал кайзер, - но дело в том, что в наших национальных интересах есть непреодолимые противоречия.
        В ответ императрица, чеканя слова, произнесла:
        - Любые непреодолимые противоречия вполне преодолимы в рамках подписанных нами Брестских соглашений и внутреннего национального консенсуса, что у нас будут либо только добрые соседи, либо не будет никаких. Не нужно нам повторения внезапной побудки двадцать седьмого января[7 - Двадцать седьмого января 1904 года внезапным нападением без объявления войны и предъявления претензий началась русско-японская война.]. И постоянной угрозы, которая будет отнимать у нас значительную часть национального продукта, нам тоже не нужно. Поэтому мы либо находим способ преодолеть все ваши непреодолимые противоречия путем переговоров, либо в итоге ситуация разрешается исходя из трех описанных вами же сценариев. Только имейте в виду: чтобы подорвать вашу возможность вести агрессивную политику, территория Германии по окончании грядущей войны окажется радикально урезанной. Иначе никак.
        После некоторых колебаний кайзер сказал:
        - Германия отчаянно нуждается в дополнительном жизненном пространстве для расселения все увеличивающегося количества немцев. И в то же время нас не устраивает вариант, когда вместо увеличения жизненного пространства ты, Хельга, и твои присные устроят нам радикальное уменьшение населения. Вариант, при котором немцев, пошедших войной, будут хоронить впятером под одним крестом, и никакой другой земли им не достанется, не устраивает нас чуть больше… А твоя политика, когда ты принимаешь у себя любого немца, лишь бы он только принял русское подданство - чуть меньше. Обещание ста гектар хорошей земли на распахиваемых тобой черноземах Сибири сводит наших малоземельных крестьян с ума. И в то же время ты не разрешаешь организовывать чисто немецких поселений, расселяя наших переселенцев по одной семье в каждую русскую деревню.
        - Если ты, дядя Вилли, не хочешь, чтобы события пошли по наихудшему сценарию, придется тебе потерпеть вариант с переселенцами, - сказала Ольга. - Другого выхода у тебя нет. Любые территориальные претензии к Российской империи закончатся для тебя плохо, и для твоей Германии тоже. Да ты и сам об этом знаешь.
        - Мы тут подумали и решили, - сказал кайзер, - что направление нашей экспансии надо переключать туда, где она не будет пересекаться с интересами Европейских Держав. Например, на юг Южной Америки: в Чили, Аргентину, Парагвай и Уругвай. Климат там близок к европейскому, жизненного пространства достаточно, население немногочисленное, жизнь устроена бестолково, а военные возможности тамошних государств невелики. Но тут есть одно препятствие. Чтобы готовиться к такому всерьез, необходимо сначала обеспечить безопасность территории Рейха, которая после подписания вами своих Брестских соглашений в большой опасности. Делать и то, и другое одновременно не получится, поэтому я и приехал к вам, чтобы решить, как отвести от наших государств угрозу большой войны.
        Императрица Ольга непроизвольно переглянулась с канцлером Одинцовым.
        - Павел Павлович, а вы что скажете? - по-русски спросила Хозяйка Земли Русской, хотя перед этим разговор шел на германской мове.
        - Я думаю, что жители Аргентины будут от такой идеи не в восторге, - сказал тот. - Но где Аргентина, а где коренные российские интересы?
        - Мой канцлер посоветовал мне одобрить твою затею, - по-немецки сказала Ольга для кайзера. - Чем дальше от наших границ вы, немцы, будете проявлять активность, тем лучше. Однако он сомневается, что эта затея понравится самим жителям Южной Америки.
        - О! - воскликнул кайзер. - Поверь мне, Хельга, мы все будем делать по высшему стандарту, без геноцида и других перегибов. Немецкая власть принесет тамошним народам порядок, увеличение торговли и процветание. Первым делом мы будем строить там школы и больницы, ибо новые подданные Рейха должны жить не хуже старых. А вот нынешних власть имущих, не обеспечивших своим странам приемлемого уровня развития, мы от дела отстраним, и, быть может, даже расстреляем кое-кого. Такие хорошие условия для жизни и такая бедность требуют тщательного разбирательства.
        - А чего там разбираться, Вильгельм Фридрихович? - хмыкнул канцлер. - И Аргентина, и прочие страны в ее окрестностях считаются задним двором Североамериканских Соединенных Штатов, и правят в них североамериканские сукины дети. В то время как испаноязычные страны Америки нищают, Северная Америка жиреет за их счет. Поэтому, как только в Вашингтоне узнают о ваших планах, в их Конгрессе тут же поднимется такой же шум, как и в курятнике, когда туда с дружественным визитом, попить чайку, является лиса.
        - Мы об этом знаем, герр Одинцов, - согласился кайзер Вильгельм, - как и о том, что вы не будете возражать против нашего противостояния с североамериканскими гешефтмахерами, потому что они не входят в список ваших лучших друзей.
        - Верно, - согласился тот, - но тут есть одно, или даже два препятствия. Первое и наиболее очевидное - в том, что вам придется иметь дело с нацией, которая при обозначившейся угрозе сможет спускать на воду линейные корабли в том же темпе, в каком иная хозяйка выпекает пасхальные куличи. Естественных врагов у американцев нет, совестью они не обременены, и на своем континенте могут считаться полными хозяевами. Но эта проблема далеко не самая главная. По крайней мере, для нас. Главной являются ваши отношения с Австро-Венгрией, которые даже против вашей воли в любой момент могут втянуть Германию в общеевропейскую войну - в первую очередь, на Восточном фронте, потому что до Франции и Британии император Франц-Иосиф не способен дотянуться по определению.
        - Мы об этом знаем, - кивнул кайзер, - и уже дали понять Вене, что будем защищать ее от вашей агрессии, но останемся безучастными в том случае, если виновниками войны станут сами австро-венгерские власти. Большего на данный момент без разрыва Двойственного союза сделать невозможно.
        - В таком случае мы все остаемся на своих позициях, - сказала императрица Ольга, снова взяв инициативу в переговорах на себя, - именно ваше соглашение о Двойственном союзе дало старт тому, что позже назвали Кошмаром Коалиций. Ваш Бисмарк с видом опытного фокусника громоздил один союз на другой, давал противоречивые обещания, лгал, вступал в конфликты с вашим собственным генеральным штабом, а в итоге, уже после своей смерти, завел Германию туда, откуда она должна была промаршировать прямо в ад. И много вам будет счастья с того, что рядом с вами по этой дороге будут шагать австрийцы, венгры, хорваты и много кто еще?
        - Император Франц-Иосиф - очень старый человек, - вздохнул кайзер, - а когда он умрет, императором станет его племянник Франц Фердинанд - и с ним договариваться будет не в пример легче, чем с его дядей-ретроградом.
        - В этом деле есть пара толстых обстоятельств, - сказал канцлер Одинцов. - Во-первых, Франц-Иосиф - довольно-таки живучий старик. В нашем прошлом он умер только в ноябре шестнадцатого года в возрасте восьмидесяти шести лет после того, как заболел пневмонией, промокнув под ледяным дождем. К тому моменту все ключевые события уже произошли, и спасать Германию с Австро-Венгрией было уже поздно. Его племянник Франц Фердинанд оказался значительно менее живучим, и за два года до того был убит в результате покушения, организованного сербскими террористами. Мы уже настучали всем нужным людям по рукам и головам, приказав ни в коем случае не обижать его и, более того, беречь как зеницу ока, но при этом у нас есть подозрение, что истинным заказчиком этого убийства являлось французское Второе Бюро. Ведь именно смерть этого человека и его жены стала поводом к развязыванию общеевропейской бойни, без которой Франция и мечтать не могла о том, чтобы вернуть себе Эльзас и Лотарингию.
        - Шайзе, шайзе и еще раз шайзе!!! - воскликнул кайзер, будто позабыв, что находится в обществе дам. - Герр Одинцов, это непременно надо предотвратить. Франц Фердинанд должен наследовать своему дяде, и как можно скорее, чтобы Германия и Австро-Венгрия вместе могли присоединиться к Брестским соглашениям. Тогда антигерманский альянс превратится в систему поддержания мира в Европе, о которой так мечтал наш Бисмарк.
        Канцлер Одинцов и императрица Ольга снова переглянулись.
        - И речи быть не может о том, чтобы Помазанник Божий был лишен жизни насильственным путем, - сказала русская императрица. - Это исключено! А сам Франц-Иосиф, как мы понимаем, в отставку не собирается, так что выполнить главное условие будет довольно тяжело.
        - У нас, точнее, у вас, - парировал кайзер, - уже есть опыт, когда монарх уходил в отставку добровольно, со всем соблюдением приличий, оставляя трон своему наследнику. Сначала такую комбинацию провернули вы с братом Николаусом, а потом то же самое проделал сербский король Петр, передавший трон сыну Георгию, который тут же отпасовал его своей сестре Елене. Гол! При этом в обоих случаях комбинация была разыграна с такой ловкостью, что можно было понять, что все действующие лица тщательно к этому готовились и репетировали.
        - Вы ошибаетесь, дядя Вилли… - Ольга скромно опустила глаза, - в моем случае это был экспромт чистейшей воды. Мы, конечно, договорились с Ники, что я сменю его на троне, ибо после смерти Аликс императорская корона стала ему слишком тяжела, но никто не подозревал, что это случится столь быстро. Англичане подослали наемного убийцу, который почти добился успеха - и тогда раненый Ники отрекся в пользу Михеля, а уже тот, не чувствуя в себе сил для такой работы, передал трон мне.
        - Но все же потом ваш брат стал царем болгарским, - сказал кайзер. - Впрочем, это неважно. Для смены правления в Вене мы применим не яд и кинжал - потому что это и в самом деле неприемлемо, - а политические рычаги. Если император Франц-Иосиф не оставит трон добровольно, то в следующем, 1908 году мы откажемся продлевать договор о Двойственном союзе на очередной трехлетний срок. Надеюсь, у вас хватит терпения не нападать на Австро-Венгрию еще хотя бы год?
        - А мы и не собирались нападать на это несуразное образование, - пожала плечами императрица Ольга, - вопрос не в нас, а в наших меньших братьях - сербах и черногорцах, к которым Франц-Иосиф испытывает просто животную ненависть. Для нас нет сомнений, что все сербы должны жить в родном им сербском государстве, но это невозможно, пока Австро-Венгрия оккупирует половину земель, населенных этим несчастным народом.
        - И кроме того, империя Габсбургов буквально беременно развалом, - сказал канцлер Одинцов. - Если все пустить на самотек, то в скором времени австрийцы должны жить отдельно, венгры - отдельно, чехи и словаки - отдельно, хорваты - отдельно, а сербы - в своем отдельном государстве, которое у них уже есть. А еще нам хотелось бы, чтобы весь этот развод Австро-Венгрии произошел мирно, без скандала и войны, чтобы не пролилась кровь, а народы, которые живут рядом, остались друг другу добрыми соседями.
        - Мечты у вас, герр Одинцов, ну прям как у самого Иисуса Христа… - вздохнул кайзер. - Не имею ничего против мирного решения вопроса. Даже, напротив, желая его от всей души, могу заподозрить, что добиться этого будет непросто, и в первую очередь для этого потребуется согласие самого Франца Фердинанда.
        - По странному совпадению, Франц Фердинанд тоже приехал в Санкт-Петербург почти одновременно с вами, - сказала императрица Ольга, - и сейчас вместе с супругой и детьми находится тут поблизости в отеле «Европа». Его визит заявлен как частный, поэтому он может чувствовать себя гораздо более свободным от формальностей, чем вы. Если мы с вами сейчас достигли некоторого взаимопонимания и предварительного соглашения, то вечером мы здесь можем встреться и переговорить уже в более расширенном и менее официальном составе. Еще я собираюсь пригласить на эту встречу дочь короля Эдуарда Викторию, проживающую в Петербурге на правах частного лица и моей гостьи. Мнение Парижа нас не интересует, но некоторые вещи стоит обговаривать, только поставив об этом в известность Лондон, причем с самого начала.
        - Хорошо, Хельга, я тебя понял, - сказал кайзер, вставая, - до встречи вечером в более расширенном составе. А сейчас позволь откланяться - я вижу, что тебе позарез нужно посоветоваться с твоим верным клевретом.
        8 АВГУСТА 1907 ГОДА, 18:45. САНКТ-ПЕТЕРБУРГ, ЗИМНИЙ ДВОРЕЦ, РАБОЧИЙ КАБИНЕТ КАНЦЛЕРА РОССИЙСКОЙ ИМПЕРИИ.
        Престранная компания собралась в кабинете канцлера российской империи. На одном конце стола сидит императрица Ольга, за ее спиной стоит первая статс-дама Дарья Михайловна, по правую руку от государыни - канцлер Одинцов, на другом конце - кайзер Германии, по его правую руку - наследник австро-венгерского престола эрцгерцог Франц Фердинанд и его супруга София. И между этими полюсами, ровно посередине, как арбитр и свидетель происходящего - дочь британского короля Виктория, для друзей просто Тори. Даже при беглом взгляде видно, что кайзер уже имел с Францем Фердинандом предварительную беседу - поэтому встречаются уже не враги, но еще далеко не союзники.
        Эрцгерцогиня София Гогенберг была буквально шокирована происходящим. Во-первых - тем, что ее вообще позвали на эту встречу, где мужчины (а императрица Ольга в ее представлении обладала всеми мужскими прерогативами) собирались обсуждать политические дела, к которым она не имела никакого отношения. Во-вторых - у себя дома, в Вене, она привыкла, что представительницы высшей аристократии относятся к ней как к выскочке и парии, однако русская императрица и британская принцесса встретили гостью так сердечно, будто она была равна им по положению.
        - Привыкай, Софи, - сказала ей Ольга по-немецки, - в скором времени ты станешь императрицей - пусть и не самовластной монархиней, как я, а женой императора, но все равно все те глупые гусыни, что шипели тебе вслед, прикусят свои языки, а иначе их будут ждать неприятности по статье «оскорбление величеств». Я, например, своих зазнаек быстро на место поставила: те, кому не нравились мой супруг, моя лучшая подруга и мой канцлер, обретаются сейчас на расстоянии от всех трех столиц не менее тысячи верст. Остальные полностью разделяют мое мнение об этих людях, либо же с целью сохранения здоровья молчат в тряпочку. Вот и твой супруг должен устроить все так же.
        - А вы уверены, что я в итоге стану императором? - с интересом спросил Франц Фердинанд. - А то последний наш разговор с дядей, как мне кажется, был далек от сердечности. Я думаю, он уже жалеет, что сделал своим наследником меня, а не моего младшего брата Фердинанда Карла или племянника Карла Франца Иосифа…
        - Эти двое годятся только на то, чтобы представлять вашу Империю на ее же собственных похоронах, - с презрением в голосе сказал кайзер Вильгельм, - ибо у них нет и не может быть качеств, необходимых всякому нормальному монарху. В то время как ты достаточно умен, энергичен и представителен для того, чтобы превратить грядущий крах Австро-Венгерской империи и войну всех со всеми в цивилизованный полюбовный развод. Именно поэтому мы с кузиной Хельгой на твоей стороне.
        Удивленный Франц Фердинанд хотел что-то сказать, но тут веско и точно заговорил канцлер Одинцов:
        - Вашу империю за разнородность ее составных частей не зря называют лоскутным одеялом. Но эта аналогия не вполне точная, ибо лоскуты не обладают собственной волей и не пытаются сами разорвать швы и убежать куда подальше. Так вот: с каждым годом эти центробежные тенденции будут лишь нарастать. Формирующиеся национальные интеллигенции яростно и громко будут требовать раздельного существования. И в то же время у вас отсутствует объединяющее имперское ядро, которое в Российской империи составляет процентов семьдесят, а в Германской - и все девяносто пять…
        - О да, - сказал германский кайзер, самодовольно подкручивая ус, - что есть, то есть. Это самое ядро - наиболее нужная вещь для любой Империи. Необходимо, чтобы все подданные умели говорить на одном языке, а если он для них не родной, то они должны учить его в школе. А еще все должны быть уверены в том, что их соседи - это добрые друзья, а не так, как у вас: разные народы ненавидят, или хотя бы недолюбливают друг друга.
        - Все это верно, - сказал канцлер Одинцов. - Но в вашем случае есть и один положительный момент. Кайзер Вильгельм не зря сказал вам, что вы последний стоящий монарх в своем роду, и что ваши дети, как рожденные в морганатическом браке, не смогут наследовать после вас престол Австро-Венгерской империи. Но при этом они могут наследовать его составляющие: престолы Венгрии, Богемии и триединой Хорватии. Правда, Хорватию еще предстоит предварительно оторвать от связей с Венгрией и наполнить ее автономию реальным содержимым, а не как сейчас, когда даже мелкими делами там заведуют из Будапешта, а местный Сабор используется только в качестве декорации…
        - Погодите, герр Одинцов! - воскликнул Франц Фердинанд, привставая с места. - Это немного не то, чего я хотел добиться…
        - А то, чего вы хотите добиться, неосуществимо по техническим причинам, - сказала императрица Ольга. - Во-первых, вам просто некому оставить трон. Габсбурги - вымирающая династия. Ваш младший брат - фактически живой мертвец, поэтому наследовать вам будет племянник Карл Франц Иосиф, в другой истории коронованный под именем Карла Первого, но всего через два года страна распалась прямо у него в руках. В повиновении своему монарху отказали все, даже немцы Австрии, предпочтя присоединиться к территории Германии[8 - После того как Карл I снял с себя полномочия императора Австрии и Богемии, хотя официально не отрёкся от престола, в Австрии была провозглашена республика в составе Германии. Позже победившая в войне Антанта запретила подобный союз.]. Межэтнические противоречия разрывают вашу страну на части, и у вас нет ничего, что можно было бы противопоставить этим процессам. И в первую очередь у вас не хватит времени. Ваша программа Триединой монархии могла сработать, если бы ее реализация началась лет двадцать назад, и если бы у вас был прямой наследник, которому можно было бы оставить единую страну,
или хотя бы содружество фактически независимых стран, формально связанных австрийской короной. Исходите не из своих благих пожеланий, а из того, что вы имеете на руках для достижения поставленных целей. Ни русские, ни немцы больше не придут к вам подавлять народные возмущения и останавливать разбегающиеся во все стороны лоскуты.
        Пока русская императрица гневным голосом выговаривала непутевому австро-венгерскому наследнику правду жизни, он все ниже опускал голову. Что-то подобное он знал, точнее, подозревал, но не хотел в это верить, ведь в таком случае всякая деятельность по спасению австро-венгерской монархии теряла смысл.
        - Так, значит, господа русские, вы считаете, что Двуединая монархия при смерти, и никакие усилия врачей не способны сохранить ей жизнь? - скептически кривя губы, спросил Франц Фердинанд, когда нотация закончилась.
        - Вы сами ответили на свой вопрос, - сказала императрица. - За множество лет существования ваша Империя не породила никакой объединяющей идеи, кроме противостояния турецкой экспансии. Но сейчас, когда Османская империя сама при смерти, эта идея выглядит уже смешно.
        - Вы думаете, что продолжение существования Австро-Венгерской империи не может обойтись без этой самой объединяющей идеи? - со вздохом спросил Франц Фердинанд. - А как же другие государства, которые не пишут на своих знаменах никаких особенных лозунгов, за исключением французов с их «свободой, равенством и братством»?
        - Вы снова сами ответили себе, - кивнула Ольга, - объединяющая идея для государства - это все равно что душа для человека. Когда душа умирает, а тело еще живо, то эта жизнь ненадолго, потому что и жить теперь незачем. Для большинства мелких и некоторой части крупных государств такой идеей становится отличие их народов от соседей. Поэтому болгары хотят жить в Болгарии, сербы - в Сербии, немцы - в Германии, русские - в России, а французы - во Франции. Но это годится, только если главная национальность составляет большинство среди населения, в противном случае предпринимаются просто титанические усилия, чтобы переделать, к примеру, местных славян в греков, сменить им идентичность и провести культурный геноцид. Наднациональные идеи тоже бывают, но с ними гораздо сложнее. Дохристианская Римская Империя в качестве национальной идеи продвигала Закон и Порядок, который она несла неорганизованным варварам. Христианский Второй Рим, он же Византия, был империей христиан-единоверцев, вне зависимости от их национальной принадлежности, и противостоял бушующему вокруг языческому морю. Третий Рим - Россия -
воплощал в себе сразу три идеи. Во-первых - это государство русских, а русским, в отличие от большинства других наций, можно не только родиться, но и стать. Во-вторых - это государство православных христиан, противостоящее как протестантско-католическому Западу, так и мусульманскому Югу и языческому Востоку. В-третьих - это государство Закона, упорядочивающего огромные дикие территории. А что касается свободы, равенства и братства, то, даже будучи высказанными, эти идеи не обрели для французского общества силу закона. Почитайте романы современных французских сочинителей - и вы поймете, что свобода, равенство и братство в Третьей Республике предназначены только для буржуазного класса из коренных французов, а остальные еще могут позавидовать участи рабов Древнего Рима. В то время как мы по-монаршьи заботимся обо всех наших подданных, вне зависимости от их классовой принадлежности, видя в них таких же людей, пролетарии для буржуазии представляют не более чем говорящий придаток к их машинам, и вести себя по-человечески их может заставить только железная рука Закона. И это тоже часть нашей национальной
идеи - в противовес радикальному марксизму, требующему разрушить до основания все и вся. А какие идеи для народов Двуединой монархии есть у Габсбургов - разумеется, за исключением уже набивших всем оскомину: «государство - это я» и «османы еще хуже»?
        Русскую императрицу слушали в полной тишине. Канцлер Одинцов и его супруга при этом испытывали законную гордость, ибо нынешняя русская царица была их ученицей; остальные же внимали ей, боясь пропустить хоть слово. В какой-то мере эта тема являлась больной не только для Австро-Венгрии, имеющей вместо национальной идеи пустоту, но и для Британии, у которой на грани отпадения находилась Ирландия, а стержень реальной политики составляла алчность. «Бремя белых», провозглашенное Киплингом, было вторично, а громче всего звучал клич: «Хватай все, что плохо лежит». И даже кайзер Германии понимал, что, по сути, его Второй Рейх - отнюдь не империя, а лишь невероятно разжиревшее национальное европейское государство, и для того, чтобы, расширившись на Южную Америку, он смог удержать свою целостность, за душой необходимо иметь что-то посильнее, чем «Дойчлянд юбер аллес».
        - Что-то подобное я ощущал своим нутром, но не мог выразить это в словах, - тихо сказал Франц Фердинанд. - Когда мою страну разрывают на части, мне так же больно, как если бы это меня самого с неодолимой силой тянут в разные стороны. И в то же время, фрау Хельга, я не могу не признать вашу правоту. Причин, по которым лоскутья нашего одеяла должны разлететься в разные стороны, множество, а вот для сохранения его целостности нет ни одной. Но только я подозреваю, что и у вас, русских, в этом деле не обошлось без корыстного интереса, и кое-какие отпавшие от нас земли вы совсем не прочь присоединить к своей державе.
        - Только если они сами того захотят, - прищурилась русская императрица - Но это вряд ли. Уж слишком сильны в Галиции антирусские настроения.
        - Сказать честно, любое государство, которое возьмет галичан на попечение, получит неснимаемую головную боль, - сказал канцлер Одинцов. - Это Словакию можно подцепить к Богемии и посмотреть, что из этого получится, ибо оба народа из одного корня, но вот присоединять к этой паре Галицию - несколько легкомысленно. Но если оставить эту территорию предоставленной самой себе, то у панов в Кракове и Лемберге от счастья закружится голова, и они не только заявят о своей независимости (что было бы полбеды), но и предъявят России территориальные претензии на Привисленские губернии и половину Украины. И неважно, что мы их за эти претензии сотрем в порошок - дело будет сделано и гвалт на Западе, особенно в Париже, поднят. Эти господа, борцы за польскую и украинскую самостийность, восприняли заключение Брестских соглашений как величайшую трагедию своей жизни - и теперь готовы на все, лишь бы спровоцировать в Европе войну всех со всеми, потому что только так можно выкроить для себя из территории ныне существующих империй парочку новых независимых государств. Польская государственность полностью обанкротилась
более ста лет назад, украинской никогда не существовало, но территория Галиции вполне пригодна для того, чтобы провозгласить и то, и другое…
        - Да, - немного подумав, сказал Франц Фердинанд, - галичане - они такие, и поэтому прекрасно вписались в политику моего дяди, ибо та целиком и полностью оказалась направлена против России. Боюсь, что если резко изменить государственный курс, то эти люди станут проблемой уже для моей власти…
        - Павел Павлович, - сказала императрица Ольга, - не забывайте, что описанные вами негативные явления могли бы наступить, если бы распад Австро-Венгрии произошел внезапно, как в вашей истории. Но у нашего друга Франца Фердинанда впереди еще примерно четверть века власти. Если готовиться к цивилизованному разводу заранее - например, под предлогом непреодолимых династических проблем - то многое можно успеть изменить и ко многому подготовиться. По крайней мере, если посреди радикально замиренной Европы вдруг появится очаг нестабильности, то задавить его совместными усилиями будет не так уж и сложно. Но дело в том, что у нас есть проблема, которая не может ждать четверть века.
        - Как я понимаю, вы имеете в виду сербский вопрос? - со вздохом сказал Франц Фердинанд. - Или речь идет о Трансильвании, которую вы хотите присоединить к так блестяще присвоенной вами Румынии? Вот было вполне состоявшееся независимое государство - и вдруг его уже нет, будто корова языком слизнула.
        - Не думаю, что в Будапеште и Вене были достаточно высокого мнения о румынской государственности, - с иронией ответила русская императрица. - То, что им по случаю досталось, так же, по случаю, из тупого упрямства, они и потеряли. Одним словом, Трансильвания нас не интересует, как и Галиция, по крайней мере, пока. Если когда-нибудь потом, после вашей смерти, с ней будут какие-нибудь проблемы, то их мы будем решать в рабочем порядке - так же, как и с другими подобными территориями. Сейчас нас интересует сербский вопрос, который и в самом деле не может ждать.
        - Насколько я понимаю, - проворчал Франц Фердинанд, - именно для того, чтобы иметь право разрешить сербский вопрос в самом радикальном ключе, вы сначала выдали за своего брата сербскую принцессу, а потом сделали его царем Болгарии…
        - Неправильно понимаете, - вместо императрицы ответил Одинцов, - на самом деле сербский вопрос - это ключ к большой войне на Балканах. Половину этой задачи мы решили, когда сделали так, что сербы не потянутся за чужими кусками. Теперь надо добиться, чтобы Сербия получила все земли, населенные сербами, а иначе мы не договоримся, и тогда разбирать Австро-Венгрию на запчасти придется в ускоренном порядке, невзирая на некоторые издержки.
        - Да, мой друг! - патетически воскликнул кайзер. - Русские настроены серьезно, а мы не согласны из-за такой мелочи ставить на кон существование своего Второго Рейха. Если вы упрямитесь по этому вопросу, когда во всем остальном вам дают шанс сделать все благопристойно, то мы отходим в сторону и умываем руки. Если русские и болгарские армии атакуют вас с территории Сербии, то мы не будем считать Россию находящейся в состоянии войны с Австро-Венгрией и, соответственно, не вступим в войну на вашей стороне. Ведь от вас просят такую малость, а вы кочевряжитесь.
        - Милый, соглашайся, - неожиданно сказала своему супругу эрцгерцогиня София. - Ведь императрица Хельга и кайзер Вильгельм обещают тебе главное - признать наших с тобой мальчиков в качестве законных и полноправных монархов. И пусть потом кто-нибудь только попробует сказать про них что-нибудь плохое! Разве это признание само по себе не стоит земель каких-то диких сербов? Ведь даже своего короля они умертвили таким жестоким способом, что ужаснулись даже французы. Остальные народы в составе нашей империи - культурные и цивилизованные, и только сербы - это дикие бестии, как и русские. Так что отдай их вместе с землями и не жалей.
        - Хорошо, - сказал эрцгерцог Франц Фердинанд, - пусть будет так. И, кстати, почему вы назвали ТРИ королевства, которые планируете выделить для моих детей из числа земель Австро-Венгрии, хотя сыновей у меня только два? Неужели в ближайшее время моя жена родит мне еще одного сына?
        - Нет, - ответила императрица Ольга, - там, в другой истории, до самого конца у тебя тоже было два сына и одна дочь. Просто в одном из этих трех королевств вместо короля тебе будет наследовать самовластная королева.
        - Значит, будем иметь в виду, что у нас снова наступил бабий век… - пробормотал Франц Фердинанд, подавив вздох. - Ну что же… моя великая прапрабабка Мария-Терезия была не такой уж плохой императрицей, да и присутствующая тут госпожа Хельга способна любого заставить молиться, плакать, но все-таки есть горчицу ложками. Все свидетели: я ем и улыбаюсь при этом. Остался только один вопрос - мой дядя. Не думаю, что он собирается помирать в ближайшее время, а без этого все наши разговоры не имеют никакого значения.
        - Не беспокойся, - кивнул кайзер Вильгельм, - император Франц-Иосиф в ближайшее время подаст в отставку, чтобы прожить в тишине и покое свои последние дни. У нас есть для этого все необходимые рычаги, ибо даже твой дядя понимает, что без поддержки Германии его Империя в деле против русских не стоит ничего, а мы твердо настроены достичь соглашения с моей кузиной Хельгой. Не только тебе из ее рук пришлось добровольно есть горчицу.
        - Ну хорошо, - сказал Франц Фердинанд, - будем считать, что мы договорились. И еще… господин Одинцов. После того как мы достигли соглашения, быть может, вы сообщите мне все известные вам сведения, касающиеся распада Австро-Венгрии и обстоятельств этого прискорбного события? Причины-то мне ясны, но вся картина в голове еще не сложилась.
        - Приходите сюда завтра, после часу дня, - сказал канцлер, сверившись с рабочим блокнотом, - тогда и поговорим.
        8 АВГУСТА 1907 ГОДА, 20:25. САНКТ-ПЕТЕРБУРГ, ЗИМНИЙ ДВОРЕЦ, ЛИЧНЫЕ АПАРТАМЕНТЫ ПРАВЯЩЕЙ ИМПЕРАТРИЦЫ, РАБОЧИЙ КАБИНЕТ.
        Гости откланялись, после чего эрцгерцогская чета отправилась в отель «Европа», где у нее был снят королевско-президентский номер, а кайзер Вильгельм убыл в германское посольство, ибо считал уместным ночевать именно на германской территории. И Францу Фердинанду с Софией, и германскому кайзеру было о чем подумать после этого разговора, а наследнику австро-венгерского трона еще и предстояло многое обсудить с женой. Сегодня им поступило предложение, о котором они не могли и мечтать. Их дети, которые в прежней парадигме всю жизнь должны были оставаться частными лицами, вдруг обретали права на престолы и выходили на королевские орбиты. Габсбурги вымерли - да здравствуют Гогенберги.
        Потом императрица вежливо попрощалась со своим канцлером, который оставался доделывать начатые дела, и, обернувшись к принцессе Виктории, сказала:
        - Пойдем, сестрица, поговорим о нашем, о монаршем…
        Разговаривать предстояло в личных апартаментах правящей императрицы, в ее рабочем кабинете. Солнце за окнами с тройными стеклами уже село, и над Невой разливалась багровая вечерняя заря, навевающая мысли о гибели мира и прочей ерунде. Поэтому императрица первым делом хлопнула в ладоши, вызвав к себе верную У Тян, чтобы та зажгла электрический свет и задернула тяжелые плотные шторы. И только потом Ольга пригласила подруг сесть в глубокие мягкие кресла. Теперь, когда рядом с государыней были все свои, первая статс-дама могла уже не стоять у нее за спиной, сжимая под муфтой вороненый браунинг, а сесть в кресло и приготовиться к познавательной беседе.
        - Итак, сестрица Тори, - сказала Ольга, когда У Тян наконец вышла и закрыла за собой дверь, - ты, наверное недоумеваешь, к чему был весь этот спектакль, на который я тебя позвала. То есть это для тебя был спектакль, а для моего дорогого дядюшки Вилли и любезного Франца Фердинанда с его супругой все было всерьез…
        - Не знаю, - пожала плечами британская принцесса, - наверное, если бы ты хотела предать наши Брестские договоренности, то не звала бы меня в свидетели этого дела. Но со стороны все выглядело так, будто ты сговариваешься с нашими врагами за спиной Франции и Британии.
        - Франции - да, а вот Британии - нет, - сказала русская императрица. - Франция с самого начала была чисто техническим участником Брестских соглашений, предполагаемая первая жертва тевтонской ярости, которую непременно нужно брать под защиту. Если никакой войны не будет, то мнение французов по этому вопросу тоже никому не интересно. К тому же в силу республиканско-демократического устройства своего общества французы болтливы как сороки: то, что знает один француз, вскорости станет известно всему свету. Британия - это, напротив, фирма серьезная. Вы, англичане, себе на уме, но тебе и твоему отцу я верить могу - предавать не в ваших интересах.
        - Так… - задумчиво произнесла Виктория, - кажется, меня сейчас ждет очередная порция сногсшибательных откровений из будущего.
        - Никаких откровений не будет, - отрицательно покачала головой Дарья, - ничего подобного у нас там не наблюдалось.
        - Просто дядюшка Вилли почувствовал, что его гонят как барана на убой, и его тонкая душа взбунтовалась по этому поводу, - сказала Ольга. - Причем это возмущение было столь сильным, что он приказал своим генералам просчитать все варианты начала войны. Ну они ему и выдали, что победить Германия в такой конфигурации не сможет ни при каких обстоятельствах. Уж слишком хороша ловушка, сработанная моим канцлером: любой, кто в нее сунется, выйдет с другой стороны, держа свою голову в руках. Такое развитие событий германского кайзера не устроило, и он прискакал сюда наводить мосты, чтобы спасти себя и свою страну от ненужных приключений. При этом я шла на эту войну только в том случае, если она неизбежна и тевтоны пойдут походом против нас и всех остальных в погоне за жизненным пространством, а Британии, в силу состояния ее человеческих ресурсов, эта война противопоказана в принципе.
        - Да, - эхом отозвалась Виктория, - Британии эта война противопоказана в принципе, как бы хорошо ни был организован ход боевых действий. Но тут надо понимать, что и мой отец, и адмирал Фишер говорят, что мощь Германии все время увеличивается, и недалек тот час, когда ее флот превзойдет флот Британии.
        - А дядя Вилли уверен, что пройдет еще лет десять - и мощь нашей русской армии сравняется с мощью объединенных армий всей Европы, - сказала Ольга. - Германии просто нет смысла наращивать морские вооружения против Британии, если на суше русская армия разгромит врага и штурмом возьмет Берлин. Более того, он подозревает, что выдержать удар объединенных европейских армий и победить мы способны, набрав мощь прямо в ходе грядущей общеевропейской войны. На это его натолкнуло то, что в ходе переселенческой программы по заселению Сибири мы убираем большую часть своего лояльного и дееспособного населения из стратегического предполья далеко вглубь страны за Урал, и даже за Байкал. Германский кайзер хоть и воинственный бабуин, но далеко не дурак, и в таких условиях предпочел бросить карты, нежели играть с таким раскладом. Но так как война может обрушиться на Германию даже против ее желания, перед тем как окончательно урегулировать общеевропейский вопрос и присоединиться к Брестским соглашениям, ему необходимо утрясти свои взаимоотношения с Австро-Венгрией, чтобы славяноненавистник Франц-Иосиф даже случайно не
втравил его в войну с Россией. Этот старый мизерабль, по моему мнению, и жену своего наследника недолюбливает не столько как выскочку, ухватившую себе партию не по чину, сколько как распутную чешку-славянку, покусившуюся на чистого немецкого юношу. Ну, или что-то в этом роде.
        - То, что в ближайшее время войны не будет, это хорошо, - немного подумав, сказала Виктория. - Плохо то, что Германия, воспользовавшись мирной передышкой, продолжит набирать мощь и сможет бросить нам вызов позже, когда укрепится еще больше, а ее соседи ослабнут. Вы же сами рассказывали, что германцы способны нападать, внезапно разрывая сковывающие их мирные договора. А у нас дома не все так хорошо, как хотелось бы. Мой отец пишет, что скоро процессы деградации в Британской империи станут видны невооруженным глазом: ирландцы, что те сербы, рвутся на свободу, и даже лояльная до того Шотландия начинает беспокоиться и ворчать.
        - Мирной передышки для Германии не будет, - сказала императрица Ольга, - немецкий народ обуреваем идеей завоевательной войны. И если в течение десяти лет кайзер Вильгельм не найдет выход для энергии, переполняющей его немцев, то ее избыток разорвет Второй Рейх вдребезги и на куски. И в то же время Африку у французов дядя Вилли воевать уже не хочет - во-первых, потому, что таким образом опять же можно получить общеевропейскую войну, и во-вторых, из-за того, что немцам не нравится африканский климат. Даже те объедки с чужого стола, которые уже ухватила Германия, испытывают недостаточный приток немецких колонистов. К нам, на сибирские черноземы, немцы едут гораздо охотнее, но для дяди Вилли они уже отрезанный ломоть. Общий уровень российско-германской дружбы через таких переселенцев поднять можно, а вот влиять на нашу политику из Берлина не получится. Ну, ты меня знаешь. Руки из плеч вырву за такое и к заднице пришью. И дальше будет только хуже.
        - Юмор у тебя, сестрица, своеобразный, - усмехнулась британская принцесса, - так сказать, на любителя. Наверное, это влияние твоего мужа, тот тоже способен сказать такое, что потом десять мудрецов будут тереть лбы. Но это неважно. Важно то, до чего все же додумался наш милейший кайзер Уильям, чтобы, как говорят у вас, у русских, и на елку залезть, и в смоле не перепачкаться…
        - Дядя Вилли решил, - сделав заговорщицкий вид, произнесла Ольга, - что наилучшим вариантом для его и его страны будет завоевание Южной Америки…
        - Что?! - непроизвольно воскликнула Виктория. - Он с ума сошел?! И вообще, при чем тут Южная Америка?
        - А при том, - ответила русская императрица, - что страны южнее Бразилии климат имеют близкий к европейскому, и при этом они лежат за пределами круга интересов европейских держав. Не думаю, что твой отец будет возражать, если Германия найдет себе дело где-нибудь подальше от британских владений. Уж я, посоветовавшись со своим канцлером, таких возражений точно не нашла. Чем бы германское дитя ни тешилось, лишь бы не разжигало костер посреди нашего общего европейского дома.
        - Ну хорошо, - немного успокоилась Виктория, - готова признать, что нас с тобой новый бзик кайзера Уильяма уж точно не задевает. Но, во-первых - что по этому поводу скажет Франция, которой ужасно хочется отвоевать обратно Эльзас и Лотарингию? Во-вторых - наши североамериканские кузены считают всю Америку своей неотъемлемой собственностью. Ты представляешь, какой вой поднимется в их Конгрессе, как только они узнают, что Вильгельм решил покуситься на часть их собственности?
        - Как говорят сами ваши кузены, проблемы негров шерифа не волнуют, - парировала Ольга. - А в роли негров в данной ситуации выступают сами Североамериканские Штаты, против которых мы готовы даже оказать Вилли прямую помощь. И вам тоже следует подумать о том же. Например, включить в Брестские соглашения пункт о взаимном обеспечении безопасности колоний. Будьте готовы к тому, что, набрав мощь, североамериканцы покусятся и на ваши владения. Это разбойничье государство один раз уже нарушило свою блестящую изоляцию, захватив у одряхлевшей Испании не только близкую себе Кубу, но и далекие Филиппины, и дальше такие случаи будут повторяться все чаще. Поэтому мы не просто одобрили, но и прямо поощрили стремление Германии вторгнуться в сферу североамериканских интересов и изрядно переколотить там все горшки. А что касается Франции, то это Россия и Британия взяли ее под свою защиту, а не наоборот, поэтому мнение демократических деятелей в Париже, которые сегодня есть, а завтра их нет, не волнуют нас ни в малейшей степени. Пусть радуются, что их землю не топчут сапоги германских гренадер, а если хотят воевать
за Эльзас и Лотарингию, то пусть идут и воюют, но без нас. Воздух в Европе тогда станет гораздо чище.
        - Да уж, - немного подумав, сказала британская принцесса, - не могу не признать твою правоту. Для Британии сейчас даже небольшая война была бы нежелательной, и возможно, что ты и твой канцлер устроили все наилучшим образом. Аппетиты наших кузенов рано или поздно придется укрощать, и не может не радовать, что эту миссию берет на себя германский кайзер, который еще совсем недавно виделся нам разрушителем Европы… Я отпишу своему отцу обо всем, что видела и слышала сегодня, и надеюсь, что он тоже одобрит твое решение. И да поможет нам Бог. А сейчас я пойду, время уже позднее, а мне неудобно стеснять такую добрую хозяйку как ты.
        - И нисколько ты меня не стесняешь, дорогая Тори, - по-простому сказала Ольга. - Оставайся. Сейчас подадут ужин, а потом мы с тобой поболтаем, но только уже не о политике, будь она неладна, а о разных пустяках. С тех пор как Сашка уехал на войну, мне по вечерам стало как-то пусто и одиноко. А ты у нас, как-никак, интересная собеседница. И в первую очередь я хочу знать, как тебе понравилась Россия - так сказать, не с первого взгляда, а при ближайшем рассмотрении…
        - Хорошо, - сказала Виктория, - я останусь. У меня к тебе много вопросов, но еще больше их к твоей первой статс-даме. Я хочу знать, что значит быть женщиной будущего, и вообще как можно больше о том мире… Ведь у него, помимо ужасных недостатков, с которыми вы все боретесь, были и какие-то достоинства. И теперь нам важно, меняя будущее на лучшее, вместе с грязной водой случайно не выплеснуть ребенка.
        Императрица переглянулась со своей лучшей подругой и кивнула.
        - Хорошо, Тори, - сказала она, - мы поговорим и об этом. А чтобы ты как можно лучше поняла этот вопрос, перед ужином все мы трое переоденемся в наряды, соответствующие той эпохе. Никаких брюк - только классика, но зато какая классика! Ступай в гостевую комнату, служанки тебя уже ждут. Присутствовать будем только мы трое, так что не стесняйся и не бойся. Все будет хорошо.
        8 АВГУСТА 1907 ГОДА, ВЕЧЕР. САНКТ-ПЕТЕРБУРГ, ОТЕЛЬ «ЕВРОПА», КОРОЛЕВСКИЙ НОМЕР.
        ЭРЦГЕРЦОГ И НАСЛЕДНИК АВСТРИЙСКОГО ПРЕСТОЛА ФРАНЦ ФЕРДИНАНД, А ТАКЖЕ ЕГО МОРГАНАТИЧЕСКАЯ СУПРУГА ГРАФИНЯ СОФИЯ ХОТЕК ФОН ХОТКОВ, ГЕРЦОГИНЯ ФОН ГОГЕНБЕРГ.
        Пока императрица Ольга болтала в своих апартаментах с кузиной Тори о всяких мелочах, совсем недалеко (меньше версты по прямой) два других человека говорили о гораздо более серьезных вещах. Несмотря на то, что переговоры прошли в целом успешно, наследник австро-венгерского престола вернулся в свой номер мрачнее тучи.
        - Душа моя, почему ты такой мрачный? - встревоженно спросила супруга эрцгерцогиня София. - Ведь все прошло хорошо.
        Франц Фердинанд приложил руку ко лбу и тяжело вздохнул. Затем сказал:
        - Понимаешь, Софи, русская императрица, да и кайзер Вильгельм у нас по-настоящему самовластные государи. Что хотят, то и делают, и никто им не указ. Кайзеру Вильгельму рейхстаг может только давать советы, а России парламента и вовсе нет. Поэтому эти двое относятся к политике как к передвижению фишек на карте. Между собой они договорились; британский король, судя по всему, не возражает - а значит, всем остальным можно выкрутить руки. Дяде Вильгельм заявит, что или мой дядя уходит в отставку, передав трон наследнику (то есть мне), или Германия снимает с Австро-Венгрии свою защиту. Собственно, это наиболее простая часть плана, остальное гораздо сложнее. Начнем с требования вернуть в состав Сербии все земли с сербским населением. Самое простое - это Босния, прав на которую после денонсации Берлинского трактата у нас не осталось. Если следовать так называемому «международному праву», то эту землю стоило бы вернуть Турции, но боюсь, что когда война на Балканах закончится, турецкое государство и вовсе пропадет с карты мира. Императрица Ольга - она такая. Значит, придется возвращать эти земли в состав
Сербии. Часть боснийских земель заселена сербами, часть хорватами, часть славянами-магометанами - и все это вперемешку, но это дела австрийской короны, и там мы как-нибудь договоримся. Гораздо хуже с Венгрией, которая встанет дыбом против любых реформ. И мой план, и план русской императрицы предусматривают упразднение венгерско-хорватского соглашения 1868 года и восстановления Хорватии как составной части Империи.
        - Но, насколько я помню, к Австрии Хорватия присоединилась одновременно с Богемией, и задолго до Венгрии, - сказала София. - Когда в 1527 году, почти четыреста лет назад, в Мохачской битве погиб последний король Чехии, Венгрии и Хорватии из династии Ягеллонов Лайош (Людовик) Второй, престол в Праге унаследовал муж его сестры Анны Фердинанд Австрийский, и его же хорватское дворянство призвало в свои короли с правом наследования престола потомками. И этого акта никто не отменял. А Венгрия тогда разделилась на три части: одна была оккупирована османами, а две другие избирали себе королей. Королевская Венгрия выбрала себе в ненаследственные короли австрийского императора, а Восточная Венгрия продолжила избирать себе королей из местных магнатов. Поэтому первая венгерско-хорватская уния прекратила свое действие. И только сто пятьдесят лет спустя, при императоре Леопольде Первом, титул венгерского короля, закрепленный за австрийским императором, стал передаваться по наследству без всяких выборов. На тот момент Австрия, Богемия, Хорватия и Венгрия были четырьмя коронами, объединенными одной головой.
Окончательно Хорватию Венгрии подчинила императрица Мария-Терезия, распустив Хорватский королевский совет и передав все хорватские дела в Будапешт. А упомянутое тобой венгерско-хорватское соглашение только закрепило сложившиеся порядки на бумаге. При этом венгерские национальные революционеры, в 1848 году взбунтовавшиеся против власти австрийского императора, сами отказывались признавать существование хорватской и словацкой наций. Лайош Кошут даже говорил, что просто «не видит их на карте».
        - Так всегда, - вздохнул Франц Фердинанд, - стоит только дать свободу какому-нибудь угнетенному народу, как он тут же начнет искать способ возвыситься над другими несчастными, которым повезло гораздо меньше.
        - Это не повод впадать в мировую скорбь, милый, - сказала эрцгерцогиня София. - Когда ты станешь императором, правь честно и справедливо, будь последователен и честен - и люди за тобой потянутся. Когда русская царица Ольга рассказывала нам о великих идеях, объединяющих людей и превращающих их сообщества в Империи, она забыла, что иногда народы объединяются не из-за идей, а вокруг великого человека. Правда, и продолжается такое единство только на время его жизни, но нам ведь больше и не надо. Отсутствие у тебя наследника, способного занять австрийский престол, делает распад Империи неизбежным, и в то же время все, кроме самых нетерпеливых, должны быть согласны подождать с разделом, пока для этого не придет свое время. Четыре части империи, четыре короны, три из которых достанутся нашим детям, а четвертую - собственно, Австрию - ты должен завещать кайзеру Вильгельму и его наследникам.
        - Ты это серьезно, душа моя? - с удивлением в голосе спросил эрцгерцог. - Почему именно ему, а не кому-то из ближних и дальних родственников?
        - А потому, что никого иного австрийский рейхстаг в качестве своего монарха не примет, - ответила его супруга. - И, кроме того, если ты оставишь Австрию кайзеру Вильгельму, то, пока ты жив, у тебя не будет более преданного и верного союзника. А помощь Германии тебе понадобится еще не раз - в первую очередь, против тех же венгерских смутьянов, которые в твое правление захотят жить так же привольно, как и во времена твоего дяди. Ведь не зря говорят, что в области социального развития венгерская часть Империи отстала от австро-богемской лет на пятьдесят, если не более.
        - Но как же ко всему этому подступиться, душа моя? - спросил Франц Фердинанд. - Эта Венгрия лежит передо мной неколебимой глыбой, сотканной из самомнения, застарелых предрассудков и неоправданного чувства превосходства, и я даже не представляю, с чего начинать и за какой конец браться.
        - Начни с начала, милый, - сказала эрцгерцогиня. - Чтобы обозначить свою политическую программу, ты должен последовательно лично короноваться в Вене, Праге, Аграме[9 - Аграм - название Загреба во времена Австро-Венгерской империи.] и Будапеште, надевая на себя короны, так сказать, в историческом порядке их присоединения к империи…
        Франц Фердинанд задумчиво произнес:
        - Если я лично коронуюсь в Аграме, и тамошний Сабор прямо назовет меня королем Хорватии, то в Будапешт меня потом просто не пустят…
        - Ну вот и замечательно, - кивнула София, - тогда ты объявишь Венгрию находящейся в состоянии мятежа и, как уже коронованный хорватский король, упразднишь венгерско-хорватское соглашение от 1868 года. Хорваты тебя после этого на руках носить будут.
        - А что мне тогда делать с Венгрией? - спросил эрцгерцог. - Ведь это будет революция, своего рода повторение тысяча восемьсот сорок восьмого года…
        - Вряд ли это будет революция в прямом смысле этого слова, - покачала головой его супруга. - Большая часть венгров тяжко работает ради пропитания, и этим людям безразлично ограничение привилегий политической верхушки. Как венгерский король, после подавления мятежа ты будешь иметь право на все необходимые реформы. Кроме того, если поведение Венгрии, на время отделившейся от Австрии, Богемии и Хорватии, будет слишком неблагоразумным, ты сможешь отойти в сторону и позволить русским сделать все необходимые дела. Не думаю, что венгры продержатся против русского князя-консорта дольше румын.
        - В Румынии действовал не сам князь-консорт, а один из его учеников, - буркнул Франц Фердинанд. - Но тем не менее перья из вспоротой перины полетели во все стороны веером. Но тут есть еще один вопрос, душа моя. Не получится ли так, что подавив мятеж, госпожа Ольга решит забрать Венгрию себе? У этой особы бульдожья хватка и аппетит как у акулы. Свидетельством тому - судьба Румынии, которая просто попалась ей на дороге и была проглочена за один укус.
        Немного подумав, эрцгерцогиня сказала:
        - А ты во время своего завтрашнего визита в Зимний дворец посоветуйся на эту тему с господином Одинцовым. Еще никто не мог сказать, что русский канцлер его обманул или подвел. Он - человек из будущего и знает то, о чем сейчас никто и не догадывается. Поэтому будь с ним откровенен как со своим врачом. Если кто-то и способен вылечить венгерскую болезнь, то это он, господин Одинцов.
        - Хорошо, душа моя, - кивнул Франц Фердинанд, - я так и сделаю. А теперь давай посидим молча и насладимся тишиной - боюсь, что в скором времени это станет для нас недостижимой роскошью…
        9 АВГУСТА 1907 ГОДА. ЗАГОЛОВКИ РЯДА ЕВРОПЕЙСКИХ ГАЗЕТ:
        Германская либеральная «БЕРЛИНЕР ТАГЕНБЛАТ»: «Русская царица все продумала и подготовилась: еще несколько таких ударов - и Турция обречена. Кто будет следующей жертвой разбушевавшегося медведя?»
        Германская радикально-социалистическая «DIE EINIGKEIT (ЕДИНСТВО)»: «Германские инструкторы покидают турецкую армию: наши солдаты и офицеры не должны гибнуть за интересы кровожадных османов».
        Французская право-националистическая«ЭКО ДЕ ПАРИ»: «Перед тем как взяться за Германию, русские солдаты тренируются на турецких дикарях. Пух и прах, прах и пепел».
        Французская социал-демократическая«ЮМАНИТЕ»: «Русские в полушаге от Черноморских Проливов. Тысячи турок убиты, десятки тысяч ранены. Если Константинополь падет, европейская цивилизация окажется в опасности».
        Британская консервативная «ТАЙМС»: «Русские подошли к делу серьезно, могучий удар их армий разорвал турок на куски. Князь-консорт со своим морским корпусом пока не в деле, но Османская империя уже терпит впечатляющие поражения. Над Константинополем багровое зарево, будто вернулись времена древних русских героев Румянцева, Суворова и Кутузова».
        Британская либеральная «МАНЧЕСТЕР ГАРДИАН»: «Страшные потери османских войск. Русское оружие не знает пощады. Снова вернулись ужасные времена Тюренчена. Русские армии торжествуют, а их враги разгромлены. Русская кавалерия - это будто всадники апокалипсиса. Конные эскадроны сопровождают подрессоренные повозки с пулеметами, готовыми смести любого построившегося к бою врага».
        Российская «РУССКИЕ ВЕДОМОСТИ»: «Решительное наступление двумя клиньями-армиями на Константинопольском направлении. Враг не выдержал и одного дня штурма, его части сбиты с позиций и отступают. Неудержимая кавалерия генерала Келлера вошла в прорыв и наотмашь рубит спасающихся османских аскеров. Как говорил генералиссимус Суворов: Мы русские - какой восторг!».
        Болгарская «ДЕРЖАВЕН ВЕСТНИК»: «Софийская дивизия атакует на нож, и враг бежит. Первые освобожденные болгарские селения. Начисто сожженный турками Свиленград, который еще вчера назывался Мустафа-Пашой, трупы мирных жителей, убитых турками при отступлении, и замешкавшиеся аскеры, застигнутые при совершении злодеяний и повешенные за это на древе, как дети иуды».
        Сербская «ПОЛИТИКА»: «Сербы, болгары и русские вместе ставят точку в полутысячелетнем османском господстве. Ожесточенные сражения в Косовском крае. Албанские и сербские села горят одинаковым черным дымом, турецкая солдатня оставляет за собой лишь выжженную землю».
        9 АВГУСТА 1907 ГОДА, 13:15. САНКТ-ПЕТЕРБУРГ, ЗИМНИЙ ДВОРЕЦ, РАБОЧИЙ КАБИНЕТ КАНЦЛЕРА РОССИЙСКОЙ ИМПЕРИИ.
        Визит австро-венгерского наследника престола к канцлеру Российской империи протекал в тихой и спокойной рабочей обстановке. Впрочем, если бы дядя этого человека узнал, о чем сговариваются эти двое, то схватился бы за голову. Однако все зашло настолько далеко, что в любом случае отделаться шуточками не получилось бы. С проторенной дороги по направлению к общеевропейской бойне мир сворачивал на непроезжую обочину, и его вот-вот должно было изрядно затрясти на кочках и ухабах.
        - Первым делом я хотел бы знать обстоятельства своей смерти в вашем мире, - сказал эрцгерцог после того, как поздоровался.
        - Не только вашей, но и госпожи Софии, - поправил его канцлер, - в июне четырнадцатого года вас обоих застрелили сербские террористы во время визита в Сараево…
        - Так, значит, это было чисто политическое убийство?! - полувопросительно, полуутвердительно произнес Франц Фердинанд. - И главными его виновниками, как я понимаю, были поддерживаемые вами сербы?
        - Нет, это не так, - отрицательно покачал головой Одинцов. - Сербии это убийство не принесло никаких бонусов. Она была поставлена на грань существования, и если бы не заступничество держав Антанты, была бы уничтожена полностью. Приказ на эту акцию к боснийским четникам пришел не из Белграда. Как раз за год до того убийства Франция изменила срок срочной армейской службы с двух до трех лет и призвала сразу два возраста, фактически увеличив армию мирного времени в полтора раза. Чтобы на штыках русских солдат вернуть себе Эльзас и Лотарингию, Третья республика отчаянно нуждалась в поводе для развязывания масштабной общеевропейской войны, а жизнь наследника австро-венгерского престола и миллионов солдат по всему континенту оказались разменной монетой. А еще смерть вашего дяди, которая могла предположительно наступить в любой момент, ужасно нервировала все тех же французов и, возможно англичан, желающих ограничить увеличение германской мощи на море. Новый император, то есть вы, грозил так радикально изменить политику Двуединой монархии, что поводы для войны на европейском континенте если не исчезли бы
совсем, то изрядно бы поблекли.
        - Какая низость и мерзость! - воскликнул наследник австро-венгерского престола. - Впрочем, чего еще ждать от наций, уже отрубавших головы своим королям?
        - Такие уж отчаянные люди сидят у власти в Париже и Лондоне - готовые любой ценой добиться предмета своей мечты, - сказал российский канцлер. - Но, как удачно выразился один умный человек, «любую цену обычно платят из чужого кармана». За все должны были заплатить сербы, русские и еще немного - рядовые французы, погибшие во время великой схватки. Англичане же при этом вовсе рассчитывали остаться вне войны, поддерживая Францию и Россию морально и материально. И только обходной маневр германской армии через территорию Бельгии, нарушивший ее нейтралитет, вынудил их изменить намерения. Таким образом, в течение нескольких дней войной оказалась объята вся Европа, а Центральные державы вдобавок оказались вынуждены воевать на два фронта в условиях полной транспортной блокады. А это важно, ибо в настоящий момент ни одна европейская страна не в состоянии обеспечить свои потребности в продовольствии. Англичане и отчасти французы имели возможность ввозить к себе пшеницу и консервированное мясо из Южной и Северной Америки, а Германия и Австро-Венгрия - нет, в результате чего вскоре там разразился настоящий
голод, еще одно оружие их врагов. Была надежда на быструю победу, но она не оправдалась. Войска зарылись в землю и ощетинились огромным количеством пулеметов, в результате чего любая атака - что с той, что с другой стороны - оборачивалась огромным количеством жертв, при полном отсутствии результатов. Полки, дотла сгоравшие во время таких попыток наступления, сделались мелкими разменными монетами: их швыряли в топку как дрова во время крещенских морозов, но весь результат вместе с дымом вылетал в трубу. На круг по Европе примерно пять миллионов солдат было убито, десять миллионов стали калеками, а число раненых, которых доктора сумели вернуть в строй, и вовсе не поддается подсчету. И это - быстрая и почти бескровная война, о которой сейчас мечтают все генштабы мира, кроме российского.
        - Да уж, жуткая картина… - сказал Франц Фердинанд. - Крайне неприятно осознавать, что причиной такому ужасу стала моя смерть. Такая война может закончиться только тогда, когда будет убит последний солдат.
        - По счастью, до этого не дошло, - отрицательно покачал головой российский канцлер. - Главными победителями Центральных держав стали голод и усталость от затяжной войны. Их противники тоже устали, но там хотя бы не было голода, если его не создавали искусственно.
        - Что вы имеете в виду, когда говорите об искусственном голоде? - насторожился Франц Фердинанд.
        - О, это наша чисто российская заморочка, - ответил тот. - Когда победа антигерманского альянса уже была видна на горизонте, в Лондоне и Париже решили достичь еще одну цель этой войны и избавиться от неудобного союзника. С этой целью франко-британская агентура влияния, внедренная на железную дорогу, организовала продовольственную блокаду столицы. Без всякого объявления забастовки поезда с хлебом просто перестали пропускать в сторону Петербурга. И все это делалось под лозунгами свержения отсталого самодержавия и введения в России самого прогрессивного парламентско-демократического общественного строя. Самодержавие эти господа свергли, однако в результате «отскока от стены» к власти в России пришли такие люди «без страха и упрека», что в Европах схватились за голову. Но было уже поздно, да и спохватились в европейских столицах далеко не сразу.
        - Насколько я понимаю, вы сами являетесь идейным потомком тех самых людей «без страха и упрека», - кивнул эрцгерцог, - уж слишком крутой разворот совершила российская политика с вашим приходом, чтобы счесть вас продуктом развития существовавшей прежде системы.
        - А вы умны, - усмехнулся российский канцлер, - и я понимаю, почему в Париже так возжелали вашей смерти. Мы одновременно и революционеры, считающие, что правящий класс должен радикально изменить отношение к своему народу, и в то же время консерваторы, которые категорически против разрушения всего и вся до основания. Наш лозунг - это социально-ответственная абсолютная монархия, действующая в интересах своего народа. Поэтому государыня Ольга ведет себя скромно, новых дворцов не строит, бриллиантов не скупает, балов не закатывает, а все возможные средства тратит на борьбу с бедностью, школы, больницы и, конечно же, на армию.
        - Вот это-то и шокирует, - вздохнул Франц Фердинанд, - планка этой вашей социально-ответственной монархии задрана так высоко, что достичь ее фактически невозможно, как ни старайся…
        - Это оттого, что в России ситуация была крайне запущена, - сказал канцлер Одинцов, - и пришлось принимать экстренные меры, чтобы обстановка не дошла до точки кипения. В других странах Европы все совсем не так. Если что, берите пример с Германии - и все будет в лучшем виде. Кайзер Вильгельм - достаточно социально ответственный монарх для того, чтобы вы могли перенимать его опыт.
        - Ну хорошо, - согласился эрцгерцог, - когда я стану императором, то учту это обстоятельство. А теперь все-таки расскажите, при каких обстоятельствах, и по каким, по вашему мнению, причинам распалась Австро-Венгерская империя…
        - В том варианте мировой войны пострадали не только династии Романовых и австро-венгерских Габсбургов, - сказал российский канцлер, - трона лишились турецкий султан и кайзер Германии, а в Италии победило такое явление как фашизм, сведшее роль правящего дома к ничего не значащей декорации. Это вам к сведению - чтобы вы понимали, в каком направлении текла история. Едва надломившиеся Центральные Державы начали подписывать с победителями соглашения о временном перемирии, как у них в тылу стали происходить революции, свергающие самодержавие. И если Германия без Гогенцоллернов все равно осталась Германией, то для Австро-Венгрии король-император, единый в четырех лицах, был единственной скрепой. И не было никакой стрельбы и прочих спецэффектов в стиле «штурма Бастилии». Акты о независимости и провозглашение республики подписывали существующие на тот момент парламенты Австрии, Богемии, Венгрии и Хорватии. В одной только Венгрии в итоге всех пертурбаций вместо республики на четверть века образовалось регентство, потому что, даже отвергая вашего племянника в качестве своего короля, венгерское правосознание
не могло обойтись без идеи монархии. При этом Галиция присоединилась к восстановленной Польше, Словакия убежала от Венгрии и присоединилась к Богемии, Хорватия и Словения вступили в союз с Сербией, признав своим монархом тамошнего короля Александра Карагеоргиевича, а Трансильвания примкнула к Румынии. Ни хорватам, ни венграм Трансильвании такие присоединения не принесли счастья. И даже словаки в итоге расторгли союз с чехами, чтобы жить отдельными карликовыми государствами. Австрия тоже пыталась присоединиться к Германии, но победители этого не одобрили и вернули это немецкое государство к самостоятельному существованию, чем заложили основу для будущих проблем Европы. Но это, простите, выходит за рамки нашего нынешнего разговора, ибо подобного развития событий мы пытаемся не допустить вовсе…
        Эрцгерцог некоторое время в задумчивости молчал.
        - Так, значит, причиной столь быстрого и даже катастрофического распада Двуединой Империи стала война? - наконец произнес он.
        - В первую очередь, - ответил канцлер Одинцов, - такой причиной была неспособность вашего племянника исполнять объединяющую роль государственного лидера, с которой худо-бедно справляется ваш дядя, несмотря на все его недостатки. Ведь, как я уже говорил, других причин оставаться вместе, кроме общего монарха, у различных частей вашей Империи нет и не предвидится. Ни одна из ваших наций не имеет численного преобладания и не способна взять на себя руководящую и направляющую роль в государственном строительстве, а венгры для этого еще и слишком заносчивы и жадны. Впрочем, этой болезнью страдают не только венгры. Чехи в составе общего государства пытались помыкать словаками, поляки - белорусами и украинцами, румыны - трансильванскими венграми, а сербы с хорватами в рамках единой Югославии жили как кошка с собакой. Хорваты считали сербов дикарями, а сербы хорватов - испорченными сербами. Но это опять же не тема нашего сегодняшнего разговора.
        - Да нет, почему же… - покачал головой Франц Фердинанд, - именно об этом я и хотел поговорить. Если при исполнении ваших требований с австрийскими немцами, богемскими чехами и хорватами проблем не предвидится, то венгры в ответ на отделение Хорватии и требования отдать сербские земли могут повторить свою национальную революцию шестидесятилетней давности. Собственное правительство у них есть, армия тоже, так что для них нет ничего проще, чем объявить об отделении от Империи прямо сейчас.
        - Тогда прямо сейчас Венгрия может неожиданно оказаться в тех границах, в каких она оказалась в нашем мире сразу после распада Двуединой Монархии, - сказал канцлер Одинцов. - Так венгры могут остаться не только без Хорватии, но и без Трансильвании, Словакии, Воеводины и Баната. Впрочем, Воеводина и Банат не обсуждаются - население там преимущественно сербское, поэтому и отойти эти территории должны Сербии. А остальное… Словакию, не дожидаясь конца вашего правления, можно будет прирезать к Богемии, а Трансильванию выделить в отдельное вассальное княжество, напрямую подчиненное Вене - то есть вам, как австрийскому императору. Есть один молодой, пока почти неизвестный местный уроженец, которого зовут Миклош Хорти - вы вполне можете попытаться произвести его в князья и посмотреть, что из него получится.
        - Так, значит, вы, русские, поможете нам с Венгрией? - спросил эрцгерцог.
        Одинцов немного подумал, покачал головой и ответил:
        - Мы бы не хотели влезать в подавление мятежа гонведов, как в него когда-то влез император Николай Первый. Это раз. С бунтом венгерских феодалов вы должны справиться своими силами. Сербские войска и русский добровольческий корпус могут помочь вам только в очистке от венгров сербских территорий. В остальном - ваше право присоединить Словакию к Богемии и даровать Трансильвании автономию. Плюс хорватский домобран, плюс те венгры, что останутся вам верными как своему королю. Одним словом, мятеж вам предстоит задавить почти без поддержки со стороны. А если этих сил окажется недостаточно, обратитесь к кайзеру Вильгельму. Он непременно поможет… И в таком случае венграм лучше быть паиньками: когда восстание подавляют немцы - это до предела серьезно.
        - Господин Одинцов… после своей смерти я планирую завещать Вильгельму Австрийскую корону, - внезапно сказал Франц Фердинанд. - Все равно достойных преемников среди Габсбургов не осталось…
        - Вы суверенный монарх, - ответил тот, пожав плечами, - и единственное, что вас может ограничить в этом вопросе, это коллективное мнение австрийских немцев как народа. Что касается отношения России к такому слиянию немецких государств, то это не в моей компетенции. Я доложу этот вопрос государыне Ольге, и она сама выскажет вам свое мнение. Впрочем, предварительно я не вижу причин для отрицательного ответа. Линии, разделяющие в Европе различные народы, не уменьшают, а только увеличивают вероятность большой внутриевропейской войны. А нам этого не надо.
        - Благодарю вас, - сказал эрцгерцог, - при поддержке со стороны Германской и Российской империи я, пожалуй, и в самом деле справлюсь с венгерским вопросом самостоятельно…
        - Хотите совет? - неожиданно спросил канцлер.
        - Да, разумеется, - ответил Франц Фердинанд, - мне уже говорили, что вы дурного не посоветуете…
        - Как только покончите с мятежом, - сказал Одинцов, - когда еще не рассеется дым, и вожди мятежников будут раскачиваться в петлях - проведите в венгерском королевстве все необходимые социальные и политические реформы по образцу австрийских. В Австрии сейчас министром-президентом работает господин фон Бек. Это умный человек, и с высоты своего опыта он вам подскажет, что и в какую дырку положено совать.
        - Хорошо, - кивнул наследник австро-венгерского престола, - я так и сделаю. У вас, у русских, есть такая поговорка, что не стоит рубить хвост кошке мелкими кусочками. Лучше сразу, и вместе с головой. - Он вздохнул. - И теперь у меня есть еще один вопрос, точнее, просьба. С необходимостью передать Сербии Боснию я уже почти смирился. Но там есть земли, населенные хорватским, а не сербским населением. Нельзя ли разменять их на территории Хорватии, населенные в настоящий момент сербами? А то переселять сербов туда, а хорватов сюда было бы слишком хлопотно и накладно, да и не каждому будет по душе бросать хозяйство, нажитое трудом целых поколений, и начинать все сначала на новом месте.
        - Думаю, это можно устроить, - сказал канцлер Одинцов. - Но прежде чем приступать к выполнению нашего общего плана, вам следовало бы побывать в Болгарии в ставке царя Михаила, потом в Сербии встретиться с королевой Еленой, затем заглянуть в Аграм и Прагу. Для царя Михаила и ее величества королевы Елены я дам вам с собой рекомендательные письма, которые обеспечат полную серьезность ваших собеседников. А уж на территории своей Империи вы справитесь как-нибудь сами. И только после того как мы покончим с Турцией и кайзер Вильгельм предъявит ультиматум вашему дяде, вы должны вернуться в Вену, чтобы принять трон. К тому моменту у вас все должно быть готово к тому, чтобы закреплять предварительные договоренности на бумаге…
        - Ну, хорошо, господин Одинцов, - произнес эрцгерцог, вставая, - такой исход наших переговоров меня полностью удовлетворяет. А сейчас позвольте откланяться, не смею больше отнимать ваше время.
        - До свиданья, - попрощался со своим гостем канцлер Российской империи, - надеюсь, мы с вами еще встретимся и поговорим.
        13 АВГУСТА 1907 ГОДА, ВЕЧЕР. ОБСТАНОВКА НА ФРАКИЙСКОМ (ВОСТОЧНОМ) ФРОНТЕ.
        Уроки князя-консорта не прошли для царя Михаила даром. Так что события с начала активных боевых действий развивались стремительно - не в пример тому, как это происходило в другой истории. Тогда болгарская армия после первых побед в Балканской войне продвигалась вперед ни шатко, ни валко, поэтому турецкие войска, даже терпя поражения, имели возможность отступать с рубежа на рубеж в относительном порядке. Но тут все было по-другому.
        Операция «Лозенград-2» была осуществлена с ошеломляющей всех быстротой и решимостью. Ее результатом стали не только ужасающие потери в живой силе и утрата всей артиллерии двух турецких армейских корпусов, сосредоточенных на правом фланге Фракийской группировки, но и отступление неуправляемых масс аскеров - причем не в направлении Стамбула или места сосредоточения резервов у Бабаэски, а к недостроенной крепости Одрин. Да это и неудивительно, поскольку перевес сил в этом сражении был почти четырехкратным. На первый и четвертый корпуса османской армии, общей численностью в пятьдесят пять тысяч штыков, навалилась русская Таврическая армия (5-й, 13-й, 16-й и 17-й армейский корпус), имеющая в строю сто тридцать тысяч солдат и офицеров, а также 3-я болгарская армия, в составе которой имелось еще шестьдесят тысяч штыков.
        Когда русские и болгарские войска сбили приграничные заслоны и утром следующего дня вышли непосредственно к месту расположения турецкой группировки, они первым делом подняли в воздух привязные аэростаты наблюдения и открыли по турецким позициям ураганный артиллерийский огонь с корректировкой. Турки, расположившиеся на господствующих высотах, и в силу этого считавшие себя в безопасности, были ошарашены столь решительной завязкой сражения. Долбить каменистую почву кирками аскеры не стали, поэтому все их «укрепления» представляли собой стенки из камней, приспособленные для стрельбы из положения лежа. От ружейного обстрела снизу такая импровизированная фортификация защиту обеспечивала, а вот от рвущихся над головами аскеров шрапнелей уберечь не могла.
        Ситуация для турок осложнялась тем, что у них не было единого командования. Командир «столичного» первого армейского корпуса Зеки Паша был выше в негласной командной иерархии и претендовал на старшинство в Кыркларельской группировке, а командир четвертого армейского корпуса Ахмет Абук Паша находился у себя дома, в районе постоянного расквартирования, и не желал слушать советы, и тем более приказы от заносчивого стамбульского «варяга». Не в лучшем положении, чем пехота, оказалась и турецкая артиллерия. Она даже и противника не видела, а вот ее позиции русские наблюдатели с аэростатов обозревали до самого горизонта, благодаря чему турецкие батареи неоднократно подвергались уничтожающим артиллерийским налетам, которые убивали артиллеристов, калечили упряжных лошадей и выводили из строя сами пушки. А если бомба или шрапнель, поставленная на удар, попадали в импровизированный склад боеприпасов, то последствия были видны и слышны издалека. Именно артиллеристы под этим беспощадным обстрелом, еще до полудня девятого числа, первыми начали сниматься с позиций, подавая турецкой пехоте пример к безоглядному
бегству.
        И когда у турок все смешалось, и даже самые храбрые стали оглядываться назад, густые цепи русской и болгарской пехоты ринулись на штурм. Болгары составляли правый фланг и центр, предназначенные для лобового штурма, а русские ударили по левому флангу, смяли его прежде всех остальных и, обойдя Кыркларели по окраинам, перерезали для отступления дороги на Бабаэски и в сторону Стамбула. При этом 5-й армейский корпус должен был продвинуться по дороге в направлении на Бабаэски, а остальные три корпуса Таврической армии разворачивались в направлении Пынархисар-Визе-Сарай-Черкезкёй. Прочие дела с Кыркларелькой группировкой турецкой армии совместное командование доверило болгарам.
        Когда для турок оказались отрезаны все пути спасительного отхода и оставлен только путь в мышеловку, болгары еще раз надавили в центре позиции, в результате чего их солдаты ворвались на городские улицы, и началась рукопашная резня. Поняв, что битва проиграна и сейчас их тут всех перебьют, турки неуправляемой толпой - вперемешку аскеры и местные жители - кинулись в бегство по дороге на Одрин-Эдирне, а болгарские солдаты догоняли их и кололи в спины штыками насмерть. Пленных на этой войне не брали, ибо для болгар она была справедливой и освободительной против многовековых угнетателей. И цифры потерь - турки потеряли тридцать тысяч аскеров, а русские и болгары пятнадцать тысяч солдат - на самом деле были гораздо более разительными. У русских и болгар общее число убитых и смертельно раненых не превысило и трех тысяч человек, у турок же среди потерь выживших не было, потому что раненых и упавших от усталости людей в синих мундирах и красных фесках болгарские солдаты закалывали штыками. Такую ненависть в химически чистом виде выработали к себе турецкие угнетатели, подавляя многочисленные восстания
христиан и устроив против них резню-джихад.
        Все это бесчинство прекратилось только с наступлением темноты. Ночи в это время стояли безлунные, и только это дало возможность спастись остаткам разгромленной турецкой группировки. При этом отступали турецкие аскеры в направлении крепости Одрин, которую к тому моменту с другой стороны уже обошли войска генерала Плеве. Там, на западном фасе Фракийского выступа, действовали: русская Бессарабская армия (7-й, 8-й и 9-й армейские корпуса), первая болгарская армия и сводный кавалерийский корпус генерала Келлера, общей численностью в сто семьдесят тысяч штыков и сабель. Этот удар русских и болгарских сил пришелся в пустоту, ибо основное наступление велось вдоль правого берега реки Мерич (Марица), где у противника имелись только слабые заслоны.
        При этом главные силы турок - второй и третий корпуса османской армии общей численностью все те же пятьдесят пять тысяч человек, а также восьмитысячный гарнизон недостроенной крепости Эдирне - располагались на левом берегу, перекрывая старую, еще римскую, дорогу и железнодорожную магистраль, по которой до начала боевых действий курсировал знаменитый «Восточный экспресс». Но фронтальные атаки на Эдирне только имитировались, а удар на правом фланге принес русской и болгарской армиям сокрушительный успех. Быстро смяв относительно слабые заслоны, русская и болгары продвинулись вперед. При этом болгары начали выстраивать вокруг главной группировки турок юго-западный фронт окружения, проходящий по большей части по руслу реки, а русская армия, выбросив вперед кавалерийский корпус, форсировала ниже по течению обмелевший Марич и вышла в глубокие турецкие тылы, где ее никто не ждал.
        И вот в самый разгар Лозенградского сражения эта вырвавшаяся вперед русская кавалерия неожиданно обрушилась на ничего не подозревающий резервный корпус турецкой армии, расположившийся в городе Бабаэски. Это соединение, состоящее исключительно из редифа старших возрастов, турецкое военное министерство сформировало, поскребя в последний раз по сусекам в ближних и дальних окрестностях столицы, поэтому в нем попадались аскеры шестидесятилетнего возраста и офицеры, которым за восемьдесят. К тому же уровень оснащенности стрелковым оружием (винтовки Маузера образца 1871 года) среди аскеров этого корпуса едва достигал шестидесяти процентов, ибо мобилизационные запасы к моменту формирования резервных частей второй очереди уже были исчерпаны. Боеспособность такого соединения, набранного только ради увеличения численности Восточной армии, была сомнительна с самого начала, поэтому этот корпус и держали во втором эшелоне - там, где при нормальном стиле ведения войны он никак не мог подвергнуться опасности быть втянутым в бои.
        Основной задачей аскеров-пенсионеров было поддержание порядка в тылах Восточной армии и очистка территории от нежелательного болгарского элемента. После недавних восстаний, беспощадно подавленных османской солдатней, основную массу христиан во Фракии составляли греки, а так как Греция с Османской империей не воевала, то их было велено не трогать, ну разве что иногда, для острастки. Так что руки у турецких «дедушек» были по локоть в невинной крови. И вот на место их расположения налетает злая русская кавалерия и начинает пластать вмах всех встречных в красных фесках, в то время как злое ворчание канонады, в направлении которой непроизвольно поворачивались все головы, доносилось совсем с другой стороны. На пути русских кавалеристов к этому месту попадались сожженные болгарские села, поэтому пленных не брали: одинаково рубили, невзирая на возраст, и пытавшихся оказать сопротивление, и тех, кто бежал. Двадцать пять тысяч кое-как вооруженных седобородых стариков смогли занять делом кадровых кавалеристов генерала Келлера не более чем на два часа.
        Таким образом, когда к полудню десятого числа к Бабаэски одновременно стали подходить передовые пехотные части 5-го и 7-го армейских корпусов, первая фаза Фракийской операции, заключавшаяся в блокировании и окружении основных сил османской восточной армии, была уже завершена. При этом 5-й армейский корпус, продвинувшись еще на десяток километров в направлении Одрина и, сомкнувшись флангами с болгарскими армиями, переходил к обороне на внутреннем фасе окружения, а части Бессарабской армии продолжили развивать наступление в направлении на Стамбул, сбивая будто кегли выдвигающиеся навстречу отдельные турецкие части. И отдохнувшая полные сутки в Бабаэски русская кавалерия опять была впереди всех. Вперед, вперед и только вперед. Пыль вздымается из-под солдатских сапог и конских копыт; и ездовые на бочках-двуколках - самые важные люди в армии - подвозят к марширующим в направлении Стамбула колоннам тепловатую питьевую воду, без которой в это жаркое засушливое время смерть и людям, и коням.
        Началась так называемая «гонка к Чаталже», когда решалось, кто первый подойдет к этому рубежу - русская армия или османские регулярные резервы, спешно перебрасываемые из Палестины и Месопотамии, несмотря на то, что Кавказский фронт так же неумолимо продвигается на запад. При этом русским войскам до Стамбула требовалось пройти двести километров, а турецким регулярным - полторы тысячи, и ответ, кто скорее, был очевиден для всех, кроме султана и его подчиненных. Поблизости от фронта в наличии у османского командования имелся только один второй временный корпус из Западной Анатолии, состоящий исключительно из обученного по стандартам прошлой русско-турецкой войны и плохо вооруженного редифа. И даже эти резервы к назначенному сроку успевали дойти только до Стамбула. К вечеру тринадцатого августа передовые части русской армии, измотанные форсированными маршами, встали на трехдневный отдых. Кавалерия - почти под самой Чаталжой, Таврическая армия дошла до Черкезкёй, а Бессарабская - до Чорлу.
        Окруженные в крепости Эдирне турецкие войска за это время предприняли две попытки прорыва из окружения. Штурмуя позиции пятого армейского корпуса, они понесли тяжелые потери, после чего атаками болгарских армий были загнаны обратно в крепостную группировку, под прицел подтягиваемых к Эдирне русских осадных орудий. Такой дури, как в прошлой истории, когда на первом этапе осады болгары, не имеющие осадной артиллерии, от безысходности обстреливали крепость винтовочными залпами, на это раз не наблюдалось. Теперь все будет по-другому, ибо осадные пушки, участвовавшие в прошлой русско-турецкой войне, до сих пор адекватны решаемым задачам. Только тяжелые снаряды, которыми они швыряются, начинены уже не черным порохом и даже не влажным пироксилином, а трехкомпонентной взрывчаткой, по мощи даже превосходящей чистый тротил.
        ТОГДА ЖЕ. ОБСТАНОВКА НА МАКЕДОНСКОМ (ЗАПАДНОМ) ФРОНТЕ.
        На македонском фронте болгарская восьмая Тунжанская пехотная дивизия при поддержке местных четников-ополченцев в тяжелом сражении под Куманово разгромила турецкий Кумановский отряд (19-я дивизия низама и Ускупская дивизия редифа), захватив тыловые запасы всей Западной армии. Численно силы были равны, но при этом болгары были лучше вооружены и более мотивированы. Они сражались за свою свободу, а целью турок было сохранить свое чувство превосходства над безответными неверными. Хотя, какое уж тут превосходство… Век на дворе отнюдь не пятнадцатый и не шестнадцатый, и теперь редкая война не оборачивается для Турции сокрушительным поражением от тех самых «неверных». Вот и оглядываются аскеры по сторонам - не пора ли смазывать пятки. Сила-то не на их стороне.
        И в то же время сербы и черногорцы, вкупе с местными четами и албанскими повстанцами, в Косовском крае атаковали главные силы турецкой западной армии, состоявшие из трех корпусов: пятого, шестого и седьмого. Там генеральное сражение пока только назревало, ибо турецкая армия, неразумно разделившаяся на части, пыталась собраться в один кулак, чтобы вырваться из захлопывающейся западни, а их противники изо всех сил пытались им в этом помешать и навязать сражение, пока враг находится в меньшинстве.
        Пятый корпус регулярной турецкой армии, самый боеспособный из всех (три дивизии низама и только одна редифа), двигавшийся на выручку гарнизона Шкодера, натолкнулся на упорное сопротивление черногорцев и местных албанских повстанцев, развернулся и с потерями стал пробиваться обратно, а черногорцы и албанцы повисли на нем как собаки на медведе. Засады, обстрелы, минные фугасы на горных склонах… местные тут знают каждую дырку, в отличие от пришлых турок.
        Два других турецких корпуса - шестой и седьмой, включающие в себя три дивизии низама и четыре редифа (шестьдесят тысяч штыков) - выжидали подхода пятого корпуса в районе Урошеваца. К востоку от главной турецкой группировки находится стотысячная первая сербская армия, на соединение с которой с севера двигается сорокатысячное сербо-черногорское войско, только что закончившее зачистку от турецких гарнизонов северного Косова, включая Приштину, а с юга в район грядущего сражения уже спешит восьмая тунжанская болгарская дивизия и приданная ей кавалерийская бригада. Именно болгары перекрывают туркам путь к спасению, затягивая на их шеях тугую удавку окружения.
        Если союзники по Балканскому альянсу успеют соединиться раньше, то сто семьдесят тысяч против шестидесяти при качественном превосходстве оставят от двух турецких корпусов только мокрое место. Если подкрепление раньше подойдет к туркам, то тогда, прикрывшись сильными арьергардами, они смогут попытаться прорваться основными силами через боевые порядки болгар. Если командующий Западной армией паша попытается вырваться из западни до подхода пятого корпуса, то успех не гарантирован, потому что после отвлечения сил на арьергарды войск может просто не хватить для прорыва, даже при некотором численном превосходстве. Ведь драться эти дети Иблиса (болгары) будут насмерть - в надежде на то, что сербы усилят натиск, сомнут арьергарды и спасут своих братьев-славян, поэтому атаковать болгар нужно при соотношении сил два против одного, и даже больше. И только тогда, быть может, спасется хоть кто-то, а иначе с гарантией гибнут все.
        Поэтому по извивающейся горной дороге на соединение с главными силами спешит пятый турецкий корпус, слегка растрепанный и ощипанный, но непобежденный. Спешит болгарская и сербо-черногорская пехота, марширующая наперегонки со временем, и спешит охотничий (добровольческий) диверсионный отряд под командованием королевича Георгия и полковника Слона, состоят в котором по большей части безбашенные черногорцы. Нагруженные взрывчаткой и ручными пулеметами Мадсена, они торопятся туда, где ведущая «напрямик» через горный массив узкая дорога (почти тропа) проходит через горное ущелье с обрывистыми склонами. Когда через это место пойдут турецкие аскеры, люди Слона подорвут заложенные в горный склон заряды, вызывающие массированную осыпь, а потом сверху вниз начнут расстреливать мечущихся турок из пулеметов. Если все пойдет по плану, то удастся сорвать вражеский план, и пятый турецкий корпус как раз успеет к шапочному разбору, когда спасать в основных силах Западной армии уже будет некого. После чего командующему корпусом, стоящему перед превосходящими силами неприятеля во враждебной стране, надо будет делать
выбор: умирать или сдаваться на милость победителя.
        14 АВГУСТА 1907 ГОДА, РАННЕЕ УТРО. КОСОВСКИЙ КРАЙ, ОКРЕСТНОСТИ ГОРНОЙ ДЕРЕВНИ ДЖЕЗЕРК.
        ЗАПАСНОЙ КОРОЛЕВИЧ И ПОРУЧНИК СЕРБСКОЙ АРМИИ ГЕОРГИЙ КАРАГЕОРГИЕВИЧ.
        Когда я узнал, что задумал оберст Слон и его слонятки, то сказал, что обязательно пойду с ними, потому хочу видеть это собственными глазами и делать своими руками. На самом деле армией командует генерал Путник, а я при нем как украшение стола: игрушечный поручник-королевич, задача которого - кивать заведенным болванчиком. План битвы уже готов, и как только с севера, со стороны Приштины, подойдет объединенный сербо-черногорский корпус, а с юга - болгарская Тунжанская дивизия, македонские ополченцы и кавбригада, турецкой Западной армии настанет кирдык в компактной упаковке. То есть большую братскую могилу мы можем организовать им прямо сейчас, но это потребует слишком больших потерь среди наших солдат, а на это не согласна моя сестра. Елена у меня добрая и считает, что как можно больше сербских мужчин должны вернуться живыми к своим семьям. Она требует, чтобы мы воевали не только за счет нашей непревзойденной сербской храбрости, но и с помощью всего того, что может способствовать победе. То есть, если врагу самому пришла в голову блажь разделиться на части, то нам, наоборот, необходимо соединиться в
один кулак и последовательно разбить части врага, пользуясь решающим превосходством.
        Но для успеха этого начинания требовалось сделать так, чтобы к нам подкрепления пришли, а к врагу не успели. Однако ни у кого не было ни одной здравой мысли. Ускорить движение наших полков тогда не представлялось возможным: они только привели себя в порядок после боев за Приштину и шли к нам со всей возможной скоростью. Болгары перед этим тоже участвовали в тяжелой битве, и прежде чем выступать, им следовало похоронить убитых и обиходить раненых. И тут оберст Слон раскинул перед нами карту и сказал, что у него есть план, которому позавидует любой мистер Фикс. Чтобы задержать продвижение турецкого корпуса, который ушел на выручку гарнизона Шкодера, а теперь возвращается обратно, ему нужны храбрые люди, вьючные лошади и много-много взрывчатки, а остальное у него имеется. Когда господин военный советник (а именно такой была должность полковника Рагуленко в сербской армии), рассказал о своей задумке, то воевода Путник не стал возражать. Партизанскими набегами войны, конечно, не выигрываются, но когда противники застыли друг против друга в неустойчивом равновесии, то даже незначительные по силе акции
способны изрядно повлиять на конечный результат.
        И в этот момент я сказал, что иду с отрядом Слона. Генерал Путник сначала возражал - ведь именно он нес ответственность за мою голову перед отцом и Еленой. Но оберст Слон сказал, что все тщательно продумано и никакой особенной угрозы моей жизни нет. Возглавлять полк в штыковой атаке, размахивая перед строем револьвером или обнаженной саблей, не в пример опаснее - но для этого существуют рядовые офицеры, которых в сербской армии и без меня пруд пруди. Судьба моя была решена. Генерал Путник нашего военного советника уважает, но говорит, что хотел бы лично встретиться с тем человеком, которого оберст Слон просто и коротко называет «Командир». Я имею в виду русского князя-консорта, за три прошедших года так вымуштровавшего русскую армию, что она теперь бьет турок и в хвост, и в гриву. После Тюренчена в офицерской среде авторитет у него и его царственного друга Великого князя Михаила был почти непререкаемый, и им удалось то, что никогда не получилось бы при старой системе.
        И самое главное - это то, правящей сейчас в России команде удалось прорвать блокаду Сербии. Теперь мы не изолированный союзник России, а дальний балканский фланг единого фронта против турок и австрийцев. И когда будет покончено с Западной турецкой армией, всеми остальными делами в Македонии займутся болгары, а нам, сербам, придет время разворачиваться на север, против Австро-Венгрии.
        - Понимаешь, Джорджи, - сказал мне Слон, улучив момент, когда мы оказались наедине, - ведь дело совсем не в том, что вы, сербы, такие красивые, и старый дурак Франц-Иосиф ненавидит вас за это до глубины души. Мир беремен большой общеевропейской войной, и то, что ты сейчас наблюдаешь - лишь увертюра к главной опере крови и огня, в стиле Вагнера[10 - Оберсту Слону, то есть полковнику Рагуленко, ничего не известно о переговорах на высшем уровне в Санкт-Петербурге, потому что в газетах об этом не пишут. Поэтому он ориентирует королевича Георгия в меру своего понимания международной обстановки.]. И от того, насколько хорошо мы сделаем здесь свое дело, зависит конечный результат грядущей битвы народов. В «прошлый раз» Балканская война не только потеснила Турцию с Европейского континента, но и показала примеры низостей и подлостей, которые вчерашние союзники применили друг против друга. Ну а дальнейшее ты уже знаешь. Но здесь и сейчас все будет совсем не так, и мы с тобой еще пройдем парадным маршем по улицам поверженной Вены и напишем свои имена на стенах вдребезги разбитого Рейхстага. Когда командуют
такие люди, как мой командир, по-другому быть не может.
        Да, когда в деле такие люди, как мои новые знакомцы, по-другому и вправду быть не может. Для отряда, формируемого для опасной акции, сразу нашлись и вьючные лошади, пригодные к передвижению по горам, и люди, сведущие в подрывном деле, и запасы взрывчатки: частью пироксилиновые, а частью тротиловые шашки. Также к отряду примкнули несколько десятков соплеменников моей матери - черногорских добровольцев, которых война застала на территории Сербии, а потому они решили присоединиться к сербской, а не черногорской армии, ибо Австрия с началом военных приготовлений закрыла границу подконтрольного ей Санджака. Вся подготовка была проделана с такой быстротой, без привычных нам споров и беспорядков, будто это была не русская, а германская армия.
        Кстати, все мои знакомцы из будущего общались со мной как с ответственным взрослым человеком, а не как с пустоголовым мальчиком-красавчиком. В силу этого я был довольно глубоко посвящен в историю Балканских войн иного мира, и могу сказать, что при общих побудительных мотивах все прочее в двух разных мирах имеет радикальную разницу. Болгария отныне уже никогда не сделается врагом Сербии - и совсем не оттого, что новый болгарский царь является мужем моей сестры. Совсем нет. С самого начала они оба выпустили официальные заявления, что правят дружественными, но абсолютно независимыми и самостоятельными странами. Эти заявления остудили горячие головы и притушили взволнованные голоса, а еще, быть может, дело было в том, что за спиной у моей сестры и ее мужа стояла русская правящая чета, злить которую без особой необходимости не станет ни один вменяемый человек.
        Впрочем, в настоящий момент все мои мысли сосредоточены на том, чтобы выиграть битву при Урошеваце, поэтому я выкинул все лишнее из головы и отдался подготовке к предстоящему походу. Копыта коней и сапоги участников этого предприятия были обмотаны войлоком, поэтому, сопровождаемые проводником из местных сербов, в безлунной ночи мы смогли незамеченными мимо постов пробраться по краю турецкого расположения и по малоизвестной тропе углубиться в горы. Когда рассвело, оказалось, что проводник у нас - молодая женщина-сербиянка, мужа которой турки убили несколько дней назад. Впрочем, ничего плохого на ее счет сказать не могу - привела она нас как раз туда, куда надо.
        Дорога в этом месте огибает отрог горы по середине довольно крутого, заросшего лесом южного склона. До дна ущелья - метров шестьдесят; там, внизу, вьется слабый, едва заметный среди камней, ручеек. И метров сто, а может и больше - до гребня горы. Весь османский пехотный корпус на удобном для подрыва участке не уложишь: его протяженность - не более четырехсот метров. Но при этом вполне возможно не только перекрыть врагу путь, чтобы он не смог тут пройти, но и занять турецких аскеров настоящим делом на какое-то время. Западный склон горы, расположенный с той стороны, откуда будут подходить турки - чуть более пологий, безлесый, поросший жесткой, уже почти выгоревшей на солнце травой, на нем не имеется мертвых пространств[11 - Мёртвое пространство (воен.) - участок местности в пределах прицельной дальности стрельбы, в котором цель не может быть поражена прямым попаданием.]. И в случае необходимости карабкаться вверх по нему придется на четвереньках. А на восточном, обратном к направлению предполагаемой турецкой атаки, скате - удобная, поросшая травой ложбина, где сейчас пасутся наши лошади. Очень
хорошая, можно сказать, полезная для здоровья позиция.
        До подхода турецких авангардов остается еще прилично времени, поэтому подрывники сразу принялись закладывать вдоль дороги заряды и маскировать результаты своей деятельности, а остальные стали готовить основную и запасную позиции для обороны. В последнее время в русской армии принято несколько весьма неприятных для врага новинок. И одна из них - это ручная бомба-лимонка в литом чугунном корпусе с автоматическим взрывателем. Такие бомбы удобны не только для кидания ими во врага, сидя за прикрытием, но и для изготовления из них того, что оберст Слон называет «растяжками». Задел вражеский солдат ногой растянутый по земле шнурок - бомба и сработала, окатив все вокруг роем тяжелых осколков. К тому же такие штуки можно массово производить в любых железнодорожных мастерских, а взрыватели к ним - на любом механическом заводе. С собой у нас было несколько ящиков таких бомб, навьюченных на лошадей - и поэтому, как только было определено расположение позиции, мы, не теряя времени, принялись готовить туркам весьма неприятные сюрпризы.
        14 АВГУСТА 1907 ГОДА, ВЕЧЕР. КОСОВСКИЙ КРАЙ, ОКРЕСТНОСТИ ГОРНОЙ ДЕРЕВНИ ДЖЕЗЕРК.
        ЗАПАСНОЙ КОРОЛЕВИЧ И ПОРУЧНИК СЕРБСКОЙ АРМИИ ГЕОРГИЙ КАРАГЕОРГИЕВИЧ.
        Турецкий авангард - точнее, его головной дозор - появился в поле нашего зрения за полчаса до полудня. Два десятка всадников в запыленных синих мундирах и красных фесках, на довольно заморенных конях, настороженно поглядывая по сторонам, быстрым шагом проехали мимо нашей засады, даже не заподозрив о нашем существовании. Видимо, этим туркам прежде уже давали прикурить - и теперь они высматривали среди редких деревьев местных крестьян в расшитых узорами домотканых рубахах. Но на этот раз засаду на них устроили далеко не крестьяне с ножами и кремневыми ружьями времен войны с Наполеоном, а вовсе даже люди, мимо которых проедешь в двух шагах, и даже не заметишь.
        Едва головной дозор заехал за поворот дороги, совмещенный с ложбиной, откуда это место не просматривалось со стороны шагающих следом турецких пехотных батальонов, как все и началось. Хорошее оружие делают в Российской империи - самозарядное и, главное, почти бесшумное. Вместо выстрелов из карабина получаются какие-то невнятные хлопки, от которых, однако, турецкие аскеры валятся с седел словно кули с дерьмом. У людей оберста Слона много интересных штук, от вида которых сердце каждого приличного серба обливается горячей кровью: дайте мне тоже такого, и побольше.
        Одним словом, не успели отзвучать выстрелы-хлопки, как на дорогу к бестолково переминающимся коням метнулись наши братья-черногорцы, закутанные в маскировочные накидки. А люди оберста Слона, стало быть, остались в засаде их страховать. Одни из выскочивших на дорогу черногорцев взяли под уздцы беспокойно переминающихся лошадей, другие полоснули упавшим аскерам по горлу кинжалами: во-первых, чтобы те больше не мучились, а во-вторых, во избежание возможных неприятностей. Потом мертвые тела перевалили через седла их же коней и быстро-быстро очистили место засады от лишних действующих лиц и декораций.
        И вот из-за поворота дороги показалась голова турецкой пехотной колонны. Шагающие ряды в синих мундирах и красных фесках возглавлял, сидя на рослом гнедом жеребце, старый седобородый бинбаши (майор), чьи витые погоны из золотистого шнура, блестящие на солнце, были хорошо различимы в бинокль. Этот турецкий офицер был столь тучен, что оставалось лишь удивляться, как не подгибаются ноги его коня. Следом за командиром полка на лошади поплоше ехал батальонный командир - скорее всего, «ага»[12 - В османской армии младший офицер, выдвинувшийся из низов, получал к имени приставку «ага», а если он являлся сыном паши - то его называли «бей».] - являвшийся полной противоположностью своего полковника, а уже за ним, в коробку по четыре, топали османские аскеры, держа на плечах винтовки Маузера. Эти шли, упрямо сжав зубы и глядя прямо перед собой. Видимо, им обещали, что уже сегодня вечером они соединятся со своими, и все вместе вырвутся к безопасности.
        Жирный осман на гнедом коне успел доехать почти до того места, где недавно был перебит головной дозор, а на заминированный участок вошли два из трех таборов (батальонов) его полка. Оберст Слон сказал: «Давай!» - и взрывник, сидевший рядом с ним, крутанул рукоять взрывмашинки…
        Там, внизу, гулко ухнуло, понялась туча пыли, и под отчаянные крики раненых и умирающих людей кусок склона, прямо вместе с дорогой, рассыпаясь на фрагменты, рухнул на дно ущелья вперемешку с телами людей в синих мундирах. Одно мгновение - а пару тысяч аскеров будто корова языком слизнула.
        На этом, как выражается оберст Слон, можно было бы закончить марлезонский балет и «встать на лыжи», но у этого концерта было запланировано два отделения. Едва чуть рассеялась пыль и стрелкам стали хорошо видны турки, которым просто не хватило места в минно-взрывной засаде, и теперь они бестолково суетились внизу у подошвы западного склона горы, - как зазвучали редкие, но меткие выстрелы из наших винтовок Маузера[13 - В Сербии на вооружении состояли винтовки Маузера образца 1898 года, в 1899-1900 годах закупленные в Германии по приказу короля Александра Обреновича, ориентировавшегося не на Россию, а на Центральные державы. Потом короля-ренегата затыкали саблями патриоты, а немецкие винтовки в сербской армии остались.] и немногочисленных русских самозарядок Федорова. Мельтешащие фигурки в синих мундирах стали падать одна за другой. В первую очередь наши стрелки имели приказ выбивать офицеров и вообще всех, кто начнет размахивать руками и отдавать приказы.
        С этого момента у турок не осталось сомнений по поводу того, кто причина всех их неприятностей. В первой атаке турецкие аскеры, не дожидаясь никаких команд, просто ринулись толпою вверх по склону с криками «Аллах Акбар!», видимо, рассчитывая, что стрелков немного и всех они не перестреляют. И тут свое слово сказали «Мадсены», имевшиеся на вооружении отряда оберста Слона, и пара станковых пулеметов, которые мы привезли во вьюках и разместили на флангах позиции. Турецкие аскеры лезли вверх по склону как синие муравьи, почуявшие сладкое, а мы сбивали их вниз тугими струями свинцовых трасс. Таким образом, организованная впопыхах атака была отбита почти играючи - и покрытый выгоревшей, побуревшей травой западный склон горы украсился телами в синих мундирах и разбросанными там и сям фесками цвета запекшейся крови.
        С первого взгляда наша позиция казалась неприступной, но это был самообман. При наличии времени нас могли обойти горными тропами, кроме того, в составе турецкого корпуса имелась горная артиллерия, возразить которой нам совершенно нечего. Так что все наше сопротивление - ровно до того момента, когда придет время сматывать удочки и во избежание героической гибели отступить восвояси на соединение с главными силами. Ведь основную задачу мы выполнили - дорогу подорвали, и если солдат в пешем порядке и кавалерию с лошадьми в поводу еще можно будет провести по гребню горы, то для артиллерии и обозов туркам придется искать обходные дороги. А тут, в окрестностях, по большей части тропы, по которым пешком с вьючными лошадьми пройти можно, а вот с пушками и повозками - уже нет.
        Видно, и турецкий паша думал точно так же, потому что после короткого периода замешательства он бросил на штурм свежий пехотный полк. Сойдя с дороги, тот развернулся в три батальонные коробки и под барабанный бой бодро бросился штурмовать уже изрядно политый кровью склон. И снова защелкали винтовки, выбивая офицеров и унтеров, застрекотали пулеметы - и османские аскеры, по одному и пачками, начали переселяться из нашего подлунного мира в свою Джанну для встречи с обещанными им именными гуриями. В силу особенностей турецкого характера натиск на гору был неудержим, никто не поворачивал назад - но пулеметы трещали непрерывно, и все эти турки остались лежать на склоне: мертвыми, умирающими или только лишь ранеными. Впрочем, в последнем случае доделать работу должны были потеря крови и палящее солнце, которое как раз перевалило на западную часть горизонта.
        Когда была отбита вторая атака, на некоторое время (часа на два или даже на три) наступила тишина, прерываемая только громкими криками умирающих и молитвами тех, кто готовился воссоединиться с Создателем. Иногда кто-то из раненых, видимо, приготовившийся к переходу в лучший мир, пытался встать, опираясь на свою винтовку - и тут же с наших позиций звучал выстрел, ставящий точку в его никчемном существовании. Остальные турки, остановившиеся походным лагерем за следующим поворотом дороги, выставили часовых на пределе дальности стрельбы из винтовки и больше ничем себя не проявляли. И все это время противостоящий нам со Слоном турецкий генерал должен был отчаянно думать о том, где он нас сможет обойти, ибо даже если сковырнуть нас с позиции, пройти он здесь все равно не сможет. Бывшая дорога съехала на дно ущелья, и теперь это место превратилось в каменистую осыпь, по которой без риска не пройдет даже одиночный человек.
        Видимо, насчет обходных путей для марша паша ничего так и не придумал, потому что, когда солнце уже клонилось к закату, из-за поворота дороги стали одна за другой выезжать упряжки с горными пушками - всего четыре штуки. Проехав еще некоторое расстояние, они начали разворачиваться для стрельбы прямой наводкой в восьмистах-девятистах шагах (550-650 метрах) от нашего левого фланга. А вот это с их стороны было ненужным риском и глупостью. Даже если бы у нас на вооружении были устаревшие русские винтовки Бердана или сербские Маузеры-Коки[14 - Принятая на вооружение в 1880 году сербская переделка маузера 1871 года, названная по имени автора модернизации майора сербской армии Косты (Коки) Миловановича.], перестрелять турецких артиллеристов и их лошадей на таком расстоянии не составляло бы особого труда. Все же сейчас не время наполеоновских войн, и безопасно развертываться от вражеской пехоты орудия могут только на вдвое, а то и втрое большем расстоянии. Но, тут в окрестностях около дороги, больше не было ни одной площадки, пригодной для стрельбы прямой наводкой по нашей позиции, и именно поэтому
турецкие артиллеристы пошли на этот запредельный риск, закончившийся для них весьма печально.
        В итоге все получилось так, как я и предсказывал. Не успев развернуться для боя, турецкая полубатарея прекратила свое существование. Если в расчетах еще и оставались живые, то они не подавали признаков жизни. И дело было даже не в винтовках. На таком расстоянии по групповой цели станкач не оставил турецким артиллеристам ни единого шанса. Оберст Слон сказал, что будь в ленте какие-то там зажигательные патроны, можно было бы показать туркам мастер-класс по фейрверкам. Но чего нет, того нет. И вообще, пора подводить итоги и уносить отсюда ноги, ибо его «чуйка» предсказывает нам большие неприятности. К ночи нас на этих позициях турки возьмут тепленькими, а пока будут развлекать спецэффектами и, возможно, еще одной атакой.
        И точно - вскоре из отрога противостоящей нам горы забухали турецкие пушки. Правда, снаряды у них летели лишь примерно в нашем направлении, без особой точности, не представляя особой угрозы. Но все равно у нас появились раненые и даже убитые. Оберст Слон приказал отвести большую часть людей в относительную безопасность на обратный скат высоты, а потом сказал, что через некоторое время, когда туркам надоест кидаться снарядами на деревню дедушке, будет еще одна атака, которая оставит нас почти без патронов - поэтому мы прямо сейчас соберемся и уйдем отсюда тихо, не прощаясь, оставив в заслоне пулеметчиков-добровольцев.
        Добровольцами вызвались, разумеется, черногорцы, которым в итоге удалось отбить вражескую атаку на последнем рубеже, где под каждым камнем были натыканы бомбы-лимонки, а по земле во всех направлениях переплетались шнуры растяжек. Но патроны у них вышли почти до конца. У кого осталась обойма для винтовки, а у кого и два-три патрона. Однако когда под ногами у турецких аскеров стали греметь взрывы, они поначалу замешкались, а потом побежали вниз по склону, стремясь поскорее убраться от гребня горы, пока по нему вновь не стала стрелять их артиллерия. А потом, уходя, мы еще часа полтора слышали буханье турецких пушек, отчаянно лупящих по пустому месту.
        Тем временем наше прикрытие, соответственно, стало собираться совсем в другую сторону. Эти люди - храбрецы, а не самоубийцы, да и задача умирать в бою перед ними не ставилась. Вскочив на уже оседланных лошадей, они как раз к наступлению темноты догнали наш отряд. После того как мы соединились, Оберст Слон сказал нам, что все прошло удачно, ибо по-настоящему воевать отрядом в две сотни человек против пехотного корпуса даже в таких легких условиях и при таком качественном превосходстве просто невозможно. Тогда я спросил: а что было бы, если бы с нами пришло не двести человек, а полк или бригада? Слон посмотрел на меня и ответил, что попытка протащить в турецкие тылы полк или бригаду, желательно с артиллерией, закончилась бы, даже не начавшись, поскольку сделать такое незаметно невозможно. Мы сделали все что могли, задержали врага не менее чем на сутки, и понесли при этом совсем небольшие потери. И это хорошо.
        15 АВГУСТА 1907 ГОДА, УТРО. МАКЕДОНСКИЙ ФРОНТ, ОКРЕСТНОСТИ СЕЛЕНИЯ УРОШЕВАЦ.
        Первыми, как раз когда оберст Слон уводил своих людей от места боя с частями пятого турецкого корпуса, к будущему полю битвы при Урошеваце с севера подошла третья сербская армия, включающая одну сводную черногорскую дивизию. В местечке Раховица прибывшая с севера сербо-черногорская группировка сомкнулась своим левым флангом с правым флангом первой сербской армии. Практически сразу, как только войска установили контакт, между штабами первой и третьей сербских армий была протянута телефонная связь. Чуть позже, когда солнце уже низко висело над вершинами гор, с юга к селению Старый Качаник подошли кавалерийские авангарды, а потом, уже в сумерках, и основные силы восьмой Тунжанской дивизии болгарской армии. С этого момента превосходство объединенной черногоро-сербо-болгарской армии над противником стало почти трехкратным. А если учесть чувство непререкаемой моральной правоты, владеющее каждым солдатом объединенной армии, то османские аскеры должны были ощутить себя загнанной в угол крысой, которую окружили злые и жаждущие крови коты.
        Узнав, что он окружен, командующий Западной армией турок понял, что следующее утро для него и его армии наверняка станет последним, а пятый корпус на соединение с основными силами, пожалуй, так и не подойдет. Поэтому ночь у турецкой армии ушла на перегруппировку сил, а утром с первыми проблесками рассвета турецкая артиллерия открыла ураганный огонь по болгарским позициям, стремясь до начала штыковой схватки расстрелять максимально возможное количество боеприпасов, ибо брать с собой в прорыв сковывающие армию орудия никто не собирался. И вообще, планируя сражение, турецкий командующий собирался спасать только себя и свое ближайшее окружение. Выскочить из уже захлопнувшегося капкана хоть сколько-нибудь значительными силами уже не представлялось возможным. Быть может, если удастся прорвать боевые порядки болгарской пехоты, и в эту брешь удастся проскочить сотне-другой всадников, а потом многократно превосходящие силы сербов сомнут арьергарды, и сражение превратится в избиение младенцев.
        Раньше надо было отходить на юг, не дожидаясь подхода пятого корпуса, или вообще собрать все силы в кулак и ждать сербского вторжения в окрестностях Куманова. Кто же знал, что итальянцы введут морскую блокаду, из-за чего резервные дивизии из Анатолии, Сирии и Палестины не смогут вовремя прибыть в Салоники для подкрепления Западной Армии. Но теперь поздно рвать волосы на интимном месте, необходимо навалиться на врага лучшими частями армии, чтобы их аскеры ценой своих жизней (гурии заждались) прорвались через болгарские боевые порядки. А что будет потом - об этом паша не задумывался. Ведь власть осман в Македонии пала, болгарские и сербские четы вышли из подполья, и два сотни турецких всадников не смогут прорваться на юг к спасению через территорию, где болгарский крестьянин с ружьем уже сказал, что он тут власть.
        Но вырваться из западни для турецкого командующего тоже было недосягаемой мечтой, потому что возглавлял болгарскую группировку не какой-то лощеный прозападный говнюк вроде адъютанта свергнутого князя Данаила Николаева, а вполне боевой генерал Иван Сарафов, участвовавший и в войне за освобождение Болгарии, и в сербско-болгарской войне, и в патриотическом перевороте, свергнувшем князя Александра Баттенберга. Политическую ориентацию господин Сарафов имел пророссийскую, и тот факт, что на болгарский престол был избран брат русской императрицы, наполняло этого человека, приносившего присягу и России, и Болгарии, чувством глубокой внутренней гармонии. А еще он не так давно закончил академию Российского Генштаба, и понимал, что турки будут пробивать себе путь к спасению именно через боевые порядки его войск. Поэтому во время марша от Куманова к Урошевацу он постоянно предпринимал меры к тому, чтобы не быть застигнутым врасплох. Когда болгарские войска дошли до позиции будущего сражения у села Старый Качаник, он сказал своим солдатам: «так надо, братцы» - и приказал без сна и отдыха первым делом рыть
траншеи.
        Закончив эту работу уже под утро, болгарские солдаты от усталости заснули на дне этих траншей в обнимку со своими винтовками Манлихера. И если бы турки просто без артподготовки и диких воплей в предутренний час кинулись в штыки на повально спящих болгар, то дело могло закончиться плохо. Однако турецкий командующий действовал строго по шаблону, как его учили германские инструкторы, и потому начал дело с артподготовки. Но получилось так, что благодаря окопам артиллерийский обстрел не смог нанести болгарским солдатам значимого ущерба, зато разбудил их и хорошенько взбодрил.
        Те из них, кто еще несколько часов назад крыл своего генерала последними словами, теперь благодарили его от всей души за спасение жизни. Скорострельные пушки трехдюймового калибра зарывшимся в землю войскам серьезного вреда не причиняли. Снаряды на настильных траекториях бессильно свистели над болгарскими головами, разрываясь в чистом поле. Вот если бы это были гаубицы или минометы, бьющие по крутой траектории - тогда другое дело. Но ни гаубиц, ни минометов в турецкой армии нет. Первые считаются непригодными для быстрой маневренной войны, а вторые пока умеют изготавливать только в Российской империи. Вот и получилась у турок вместо артподготовки отсрочка с предварительным оповещением о своих намерениях.
        Этот артобстрел поднял на ноги не только болгар, начавших готовить к бою новинку «пулеметы» (их они получили перед самой войной из России), но и сербов, которые, глядя, куда летят турецкие снаряды, сразу угадали направление будущего удара турецкой армии. Над сербскими позициями в небо взвились аэростаты наблюдения - и вскоре турецкая армия, готовящаяся к прорыву, сама оказалась под градом снарядов. При этом, помимо трехфунтовых (75-мм) гранат полевых пушек, на османские головы падали чемоданы неприятно крупного калибра, выпущенные из девятифунтовых (105-мм) осадных орудий Круппа[15 - Наличие в сербской армии орудий этих типов подтверждают множество фотографий с фронтов Балканской войны, где возле таких пушек позируют солдаты в сербской форме. Это орудие можно спутать с его русским клоном 107-мм осадной пушкой, но при этом достаточно вспомнить, что до переворота, организованного Димитриевичем, Сербия железной цепью была прикована именно к Австро-Германскому альянсу.], для которых земляные редуты, возведенные турками, были на один зуб. Но главной целью дальнобойных осадных пушек стали позиции
турецких артиллерийских батарей, и они весьма преуспели в сокращении их огневой мощи.
        Болгарская полевая артиллерия пока по большей части молчала. Укомплектованная скорострельными трехдюймовками образца 1900 года[16 - Более совершенное орудие образца 1902 года было выпущено, можно сказать, вдогон орудию образца 1900 года, и сразу стало активно его заменять: из 2300 пушек, выпущенных российскими заводами, к 1914 году в строю осталось около 800. Предположительно часть снятых с вооружения новеньких пушек была продана в «братскую» Болгарию, армия которой, несмотря на проавстрийскую ориентацию князя Фердинанда, была сильно завязана на Российскую империю. И хоть винтовки в болгарской армии на вооружении стояли австрийские, пушки были русские.], с боекомплектом преимущественно из шрапнельных снарядов, она выжидала, когда турецкие аскеры поднимутся в штыковую атаку и их можно будет поприветствовать в лицо градом шрапнели. Молчали и немногочисленные полевые шестидюймовые мортиры образца 1885 года[17 - Серийный выпуск этой мортиры начался в 1895 году, производился ни шатко, ни валко, и был прекращен в 1902 году. Выпущено всего 150 экземпляров. Причина - небольшая дальность стрельбы (3,7 км)
и малая мощь фугасного снаряда (5,4 кг черного пороха в 34 кг чугунной бомбе). Ну а потом, во время Балканских войн болгарские артиллеристы неоднократно позировали фотографам с этими мортирами. Очевидно, их тоже сплавили в «братскую» страну вместе с другим неликвидом.]. До рубежей развертывания турецкой пехоты со своих позиций эти устаревшие на начало двадцатого века орудия просто не добивали, и поэтому тоже ждали своего часа.
        Все самое интересное началось тогда, когда турецкая артиллерия стихла, и в атаку, подбадривая себя воинственными криками, мерным шагом пошли аскеры в синих мундирах и красных фесках. Болгарские пехотинцы, поняв, что на их головы перестал лететь всякий мусор, быстро сдернули с пулеметов промасленные чехлы и выставили их на брустверы окопов, а артиллеристы первого и второго скорострельного дивизионов восьмого артиллерийского полка вскрыли снарядные ящики и начали быстро-быстро подавать их содержимое к орудиям.
        Прошло всего лишь несколько мгновений - и все тридцать шесть трехдюймовок выбросили навстречу туркам бешено вращающиеся шрапнельные снаряды, а потом принялись бить часто и звонко, словно пытаясь перекричать друг друга. Ватные клубки шрапнельных разрывов стали вспухать над рядами атакующей турецкой пехоты, и каждая такая вспышка означала сноп шрапнели, с визгом прорубающей турецкий строй под острым углом. Чуть погодя забухали полевые мортиры. Бить наперегонки со скорострелками в силу впятеро меньшего темпа огня они не могли, зато их чугунные бомбы весили тридцать четыре килограмма и были начинены шестью с половиной килограммами новейшей смеси, в равных пропорциях состоящий из тротила и аммиачной селитры. Взрыватель, поставленный в осколочное положение, подрывал заряд в том момент, когда бомба под крутым углом ударялась о землю, после чего в багровой вспышке и облаке черного дыма чугунный корпус разлетался во все стороны огромным количеством острых осколков.
        Потери турок при артиллерийском обстреле ужасали, но те шли и шли, уставив перед собой штыки винтовок, а иногда даже и просто палки. Чтобы сохранить кадровые части до решающего момента, турецкий командующий пустил вперед малополезный, с его точки зрения, редиф. А еще эти аскеры были местными македонскими уроженцами, и теперь рвались домой, к своим семьям, которые оказались во власти восставших болгар. И хоть царь Михаил строго запретил насилие над гражданским населением, какой бы национальности и вероисповедания оно ни было, в турецкой армии об этом запрете ничего не знали, а если и знали, то считали, что многовековую кровавую вражду невозможно остановить росчерком пера.
        Потом, не выдержав обстрела, турки побежали - но не назад, а вперед, чтобы как можно скорее оказаться в мертвой зоне, по которой не будет бить болгарская артиллерия из опасения попасть по своим.
        Когда поредевшие и растрепанные цепи в синем наконец приблизились к болгарским окопам на заветные семьсот шагов, то по ним из-за малоприметных бугорков пулеметных гнезд фланкирующим огнем ударили болгарские станкачи, явив миру образчик того действа, что в самом ближайшем будущем может разразиться на просторах Европы. И сколько бы турецкий командующий ни посылал войск в атаки на болгарские позиции, артиллеристы и пулеметчики всех укладывали штабелями на политую кровью землю. Дивизия за дивизией: сначала редиф, а потом и драгоценный низам уходили в бой и гибли безо всякого смысла, ибо патронов и снарядов для истребления атакующих турок у болгарских солдат вполне хватало. В самый критический момент, поняв, что враг растратил свои резервы и морально надломился от вида этой бойни, генерал Путник бросил сербские полки в решающую атаку, которая завершилась беспощадной рукопашной схваткой на улицах Урошеваца.
        И только часть османских аскеров сумела ускользнуть от этой бойни в горы, чтобы, с одной стороны, стать проблемой для местных жителей, а с другой, донести до командующего пятым корпусом, что Западной армии, на соединение с которой он стремился, больше не существует. Да и он сам, наверное, все понял, слушая доносящуюся из-за гор приглушенную канонаду, похожую на звуки далекой грозы. Узкая дорога в обход разрушенного участка с крутыми спусками и подъемами, которую в конце концов показали ему местные жители, была пригодна для передвижения его корпуса примерно так же, как франкский столовый прибор вилка для поедания шурпы. И теперь, когда канонада стихла, ему стало вовсе некуда стремиться. Теперь требовалось искать выход из этой опасной ситуации, а не то его корпус зажмут с двух сторон на горной дороге и истребят до последнего человека.
        15 АВГУСТА 1907 ГОДА, ВТОРАЯ ПОЛОВИНА ДНЯ, СТАМБУЛ. ДВОРЕЦ СУЛТАНА ДОЛМАБАХЧЕ.
        Известие о том, что передовые разъезды русских казаков уже видели в пятидесяти верстах от Стамбула, как раз на позициях Чаталжинской линии, привело султана в шок, который быстро сменился яростью. Окружив крепость Эдирне, русские оставили всю грязную работу болгарам, а сами подобно горному потоку устремились к Стамбулу. И впереди всех - тот, кого назвали именем самого воинственного из ангелов, единый в двух лицах: и новый болгарский царь, и любимый брат русской императрицы. И именно этого человека назначили главнокомандующим союзными армиями на Балканах, и, как когда-то Ак-паша (Скобелев), он скачет навстречу судьбе впереди своей армии на гнедом коне.
        И это еще до султана не дошли известия о битве при Урошеваце, в которой воины ислама, прорываясь из западни, были почти полностью истреблены сербскими и болгарскими войсками. А если бы узнал, то наверняка раскричался бы, что неверные воюют нечестно, что у турецкой армии пулеметов нет и не предвидится[18 - Пулеметные подразделения, по большей части укомплектованные устаревшими митральезами и картечницами, появились в османской армии только после младотурецкой революции.], а болгары как любимые дети Иблиса ими уже обзавелись. Впрочем, Македония далеко, и еще дальше Кавказ, где восстали армяне; а русская армия уверенно продвигается вглубь этой гористой, но благодатной страны, которая, согласно преданиям, некогда была прародиной всего человечества.
        Наиболее близкий к телу султана фронт проходит сейчас совсем рядом со Стамбулом по Чаталжинскому рубежу, и его, как только что выяснилось, уже частично заняли войска неверных. Султан Абдул-Гамид прекрасно запомнил кошмар тридцатилетней давности, когда русская армия так же подошла к беззащитной Османской столице и под жерлами пушек продиктовала ему условия Сан-Стефанского мира. Сейчас все еще хуже: Франция и Британия настолько озаботились усилением Германии, а также сближением с ней Османской империи и Австро-Венгрии, что и не подумают вмешиваться в русско-турецкую войну.
        - Нам уже известно, что на Брестской конференции судьба Оттоманской Порты решалась пакетным способом в разделе «прочее», - сказал министр иностранных дел Ахмед Тевфик-паша. - Русская императрица выговорила себе свободу рук в Черноморских Проливах, и вообще на Балканах, в обмен на участие в антигерманском альянсе, ибо сама Россия готовилась к схватке за выживание с сильнейшим государством Европы и при полном отсутствии союзников.
        - По нашим данным, это, по замыслу русских генералов, должно быть вовсе что-то невообразимое, вроде затяжных войн прошлых столетий, - сказал сераскир Мехмед Реза-паша. - Затяжная битва на заранее расчищенном для этого пространстве, новые великие китайские стены, перечеркивающие континент, армии численностью в десятки миллионов солдат. То, что русские бросили против нас на обоих фронтах - лишь небольшая часть тех сил, которые они могут задействовать в грядущей общеевропейской войне против Германии и ее союзников. А нас, смею заметить, в Петербурге, Париже и Лондоне считают как раз союзниками кайзера Вильгельма.
        - Англичане уже присматривают себе деликатесные кусочки, которые они вырежут из тела нашего государства после его умерщвления русскими армиями, - скривившись как от кислого произнес Великий Визирь Мехмед Ферид-паша. - А французская пресса после некоторого периода недоумения разразилась серией злорадных статей, проводящих прямые параллели между тем, что делают русские, освобождающие единоверцев-христиан из-под нашей власти, и будущим возвращением в состав Франции отторгнутых у нее после франко-прусской войны провинций Эльзас и Лотарингия. Известия об этом к нам доставил французский пароход под нейтральным испанским флагом, на пути из Марселя в Одессу не сумевший миновать Константинополь. Одним словом, галльский петушок приободрился, распушил перья и запел: «Вперед, сыны Отчизны милой, мгновенье славы настает!», а у британского льва, в полном соответствии с законами физиологии, стал выделяться желудочный сок в предчувствии добычи, которая достанется ему безо всякого труда.
        - И даже Германия послала в Средиземное море свою эскадру, - сказал сераскир Мехмед Реза-паша, - но совсем не с целью поддержать турецкую армию огнем ее орудий, а чтобы напомнить всему миру, что германский кайзер - тоже добрый христианин и не чужд сочувствия к гонимым и обиженным единоверцам.
        Ахмед Тевфик-паша подвел итог:
        - В таких условиях ждать помощи или хотя бы сочувствия хоть от одной европейской державы для нас не представляется возможным… Все они настроены крайне антитурецки или, по крайней мере, не видят никакой выгоды, которую можно было бы извлечь из нашей поддержки, и в то же время все понимают, что попытка перечить русской императрице чревата большими неприятностями.
        - Вы, все, безродные собаки! - скрежещущим от ярости голосом сказал султан. - Что дела у нас обстоят хуже некуда, я знаю и без вас! Враг стоит у ворот Стамбула, а солдаты, что должны были его защищать, оказались окружены в крепости Эдирне и не смогут пробиться к нам на помощь. Все, что предложил нам наш сераскир для защиты османской столицы от подступающих полчищ неверных - это второй временный корпус, сформированный в вилаете Айдын, три дивизии редифа, и ни одной низама. Все, что отделяет нас от гибели - это двадцать пять тысяч аскеров старших возрастов и сомнительной лояльности, плохо вооруженных и совсем не обученных. И то же время, как нам сказали, две русских армии, нацеленные на нашу столицу, имеют до полумиллиона штыков, и следом за ними в нашу сторону шагают двести тысяч злых и опасных болгарских солдат. И это при том, что еще одна, стотысячная, болгарская армия осталась осаждать твердыню Эдирне. Что нам делать в тот момент, когда нас собираются раздавить, будто орех в железных клещах, и у нас нет сил, чтобы помешать этим планам?
        - В былые времена я бы посоветовал просить у русских мира на любых условиях, - сказал Ахмед Тевфик-паша, - имея в виду, что обещания, данные неверным, не обязательны для исполнения мусульманином. Но сейчас это не возымеет никакого положительного воздействия, потому что люди, собравшиеся вокруг русской императрицы, злы, недоверчивы и наперед знают то, о чем мы не имеем представления. Уже очевидно, что объявление джихада против неверных, вылившееся в самую безобразную резню безоружных, было ошибкой, после которой русских и их родичей болгар не устроит никакое перемирие или даже мир. Теперь они хотят только, чтобы наша Османская империя окончательно прекратила свое существование. Не думаю, чтобы в сложившихся условиях хоть кто-нибудь мог гарантировать вашему султанскому величеству более-менее благополучный исход этой войны…
        Абдул-Гамид Второй вскочил с подушек и уже хотел было замахать руками, затопать ногами, приказав, чтобы дерзкого, посмевшего сказать в глаза султану правду, схватили, связали и отсекли голову. И как раз в этот момент двери в Залу Совета вдруг распахнулись - и на пороге в сопровождении множества вооруженных солдат появились три государственных деятеля, хорошо знакомые всем присутствующим.
        Первым из них был старенький (74 года) и многоопытный в политических делах англофил Мехмед Камиль-паша, уже два раза занимавший пост великого визиря, а до того губернаторствовавший в Восточной Румелии (будущей Болгарии), Герцеговине и Косово. Ныне этот человек являлся генерал-губернатором вилайёта Айдын, малоазийской области с преимущественно христианским населением. Того самого вилайёта, где набирался второй резервный корпус, направленный решением сераскира на защиту турецкой столицы.
        Вторым был командующий этим корпусом известный генерал-смутьян Хуссейн Назым-паша - за гордый и независимый характер Абдул-Гамид не так давно закатал его в ссылку в Эрзерум. В турецкой армии его считали умным, энергичным генералом, дальновидным политиком, упрямым солдатом и просвещенным человеком. Именно поэтому его перед самой войной извлекли из ссылки и направили в Измир, поручив формировать этот самый второй резервный корпус. И именно там он, должно быть, спелся со своим единомышленником Мехмедом Камиль-пашой, который был старше его на пятнадцать лет.
        Но главной декорацией в разыгрываемом спектакле (именно декорацией, а не действующим лицом) был единокровный младший брат султана Мехмед Решад-эфенди - человек настолько тучный, что было удивительно, что он вообще стоит на ногах. Тридцать лет он занимал в турецком государстве должность наследника престола, и все это время провел в изоляции, почти не интересуясь политикой и боясь за свою жизнь. По-звериному подозрительный Абдул-Гамид, сам пришедший к власти в результате переворота, подозревал, что среди турецкой элиты могут найтись люди, желающие сменить самовластного султана на безвольную и бессильную марионетку, каковой является его брат. И вот, раз Мехмед Решад-эфенди уже здесь, в окружении деятельных и решительно настроенных людей - значит, для Абдул-Гамида наступают последние мгновенья…
        Хуссейн Назым-паша, полный достоинства и ярости, сказал султану:
        - Ты, безумный плешивый бабуин, со своим зулюмом доигрался до того, что врагами осман стали все Великие державы и все народы внутри Турции, и в то же время наше государство все глубже и глубже погружается в разруху! Русские и болгары пришли именно за твоей шкурой - и теперь, когда нам всем грозит гибель, ты можешь только шипеть и плеваться. Тьфу на тебя, шакалье отродье! Волей турецкого народа[19 - В отличие от большинства турецких офицеров и генералов, Хуссейн Назым-паша военного образование получил не в Германии, а во Франции, закончив высшую военную школу Сен-Сир, где вместе со знаниями впитал и некоторые специфические политические идеи. Не зря же в нашей истории яростные германофилы Энвер-паша и прочие младотурки не придумали ничего лучшего, кроме физического уничтожения этого генерала.], не желающего идти на смерть ради твоих прихотей, ты низложен с престола своих предков! У тебя есть выбор: или ты добровольно отречешься в пользу присутствующего здесь наследника престола и проживешь остаток жизни на положении частного лица в одном из своих дворцов, или же будешь низвергнут с трона вооруженной
силой и подвергнешься суровому народному суду - все сделанное тобою - хорошее и дурное - он пристрастно разберет на основании конституции семьдесят шестого года, которую ты повелел предать забвению…
        Глаза свергаемого султана забегали; он оглядел залу, как бы в надежде на спасение, а потом вздохнул и смиренно сказал:
        - Я добровольно отрекаюсь от престола в пользу своего брата Мехмеда Решада-эфенди - и да продлит аллах его существование! - а сам удаляюсь в частную жизнь как простой его подданный…
        - А я назначаю своим великим визирем и министром иностранных дел Мехмеда Камиля-пашу, - подал голос Мехмед Решад-эфенди, только что превратившийся в султана Мехмеда Пятого, - а военным министром и главнокомандующим - Хуссейна Назыма-пашу. А вы все ступайте прочь, отныне вы для нас никто! В существовании османского государства наступает новая эра великого процветания, когда оно преисполнится древнего могущества, а все наши враги будут посрамлены!
        Едва новый султан закончил говорить, как солдаты - по виду обычные земледельцы, чьи руки были покрыты мозолями от рукоятей кетменей - вывели свергнутого султана и его бывших министров прочь из Зала Совета. Так закончилось правление султана Абдул-Гамида Второго… Что ж, военные и дворцовые перевороты в Османской империи - обычное дело: не он первый, не он последний. Однако следует помнить, что в Стамбуле предполагают, а в Санкт-Петербурге располагают, и именно русская императрица будет решать, сколько доведется править султану Мехмеду Пятому: десять лет или десять дней…
        Часть 31. Схватка за Проливы
        16 АВГУСТА 1907 ГОДА, 11:15. САНКТ-ПЕТЕРБУРГСКАЯ ГУБЕРНИЯ, ГАТЧИНА, БОЛЬШОЙ ДВОРЕЦ, РАБОЧИЙ КАБИНЕТ КАНЦЛЕРА РОССИЙСКОЙ ИМПЕРИИ.
        Получив экстренную телеграмму из полевой ставки своего брата, императрица тут же отправилась посоветоваться к канцлеру Одинцову. Уж больно неожиданной была поступившая информация. А вот канцлер, напротив, не удивился.
        - Это обычно для Турции, - пожал он плечами, - редкий султан там оставляет трон по естественным, так сказать, причинам. То яду своему владыке в шербет сыпанут, то сумасшедшим объявят, то взденут его на копья взбунтовавшиеся янычары. И выходят тогда на белый свет престарелые наследники-затворники, ибо возглавлять державу должен не старший сын бывшего султана, а самый старый представитель рода Османов. Абдул-Гамид тоже расслабился. Гвардия и прикормленный столичный корпус отправились на войну, и взамен них в Стамбул ввели соединение из резервистов, для которых авторитетами оказались совсем другие люди. Переворот в таком случае не просто вероятен, он неизбежен, ибо такого высокого антирейтинга, как у свергнутого турецкого султана, давненько не было ни у одного владыки мира.
        - Насколько я помню, этим мудреным словом вы называете количество подданных, желающих свергнуть своего монарха и отрубить ему голову? - сказала императрица.
        - Необязательно свергнуть и отрубить, - ответил канцлер. - Такие эксцессы бывают раз в сто лет в особо избранных странах. Скорее, это пожелание подданных своему правителю: «да чтоб ты провалился». Большинство из этих людей будут вполне удовлетворены, если с его султанским величеством разделается гражданин Кондрат. Но хоть активных революционеров в общей массе недоброжелателей немного, риск переворота при высоком антирейтинге существенно увеличивается, потому что количество желающих вступиться за свергаемого монарха в таком случае становится минимальным.
        - Я думаю, в конечном итоге это неважно, - небрежно отмахнувшись, сказала императрица. - Не вижу, чем смена одного султана на другого способна изменить наше отношение к турецкому государству.
        - Замена Абдул-Гамида Второго на Мехмеда Пятого отношения к Османской империи изменить не может, - согласился канцлер, - однако этот переворот способен повлиять на нашу тактику. Вот смотрите. Абдул-Гамид при всех его отрицательных чертах и неумении править государством был фигурой доминантной, стягивающей на себя все нити власти, и великие визири при нем были техническими фигурами. А вот его преемник не таков. Править при нем будет великий визирь, а Мехмед Пятый будет только сидеть на троне. И первое, что попытается сделать Мехмед Камиль-паша - это заключить соглашение хотя бы о временном перемирии, в котором новое турецкое правительство нуждается, чтобы привести дела в порядок, а от прежнего султана дождаться такого было бы нереально.
        - И это вся разница? - удивилась императрица. - Насколько я помню, мы с самого начала не собирались вести с турками никаких переговоров по этому поводу, ибо от нашей твердости в отношении вопроса Черноморских Проливов зависят все прочие европейские дела. Вы же сами учили меня этому.
        - Тут дело вот еще в чем, - ответил канцлер, - либералы, даже назначив себе нового султана, тоже оказались не застрахованы от подобных политических выкрутасов, да только переворот, который их свергнет, произойдет, как и все последующие, образно говоря, этажом ниже. Свергать султана новым заговорщикам будет уже без надобности, при дальнейших неустройствах полетят головы визирей и военных министров.
        - Так вы, Павел Павлович, считаете, что нынешняя власть - это ненадолго? - сказала императрица.
        - Именно так, - согласился канцлер Одинцов, - люди, которые сейчас пришли к власти, исповедуют либеральные ценности, в лучшем смысле этого слова, а кроме того, они весьма осторожны и прекрасно знают, что плетью обуха не перешибешь. И к тому же часть из них ориентируется на Британию, часть - на Францию и никто - на Германию. Вообще-то я предполагал, что переворот совершат их конкуренты из числа сторонников еще не оформившейся младотурецкой партии «Единение и прогресс». Но, видимо, их лидеры оказались втянуты в сражения Балканской войны, а на некоторых известных нам младотурецких «вождей», действовавших во Фракии и Македонии, товарищ Баев еще до начала боевых действий навел армянских и болгарских ликвидаторов. Преступники, в нашей истории пролившие реки христианской крови, не должны получить возможность повторить свои злодеяния. Как говорится, нет человека - нет проблемы. Но это не отменяет того факта, что рядом с известными преступниками, попавшими во все справочники и энциклопедии, тихо существуют не столь заметные фигуры второго плана, исповедующие те же ценности, что и Энвер-паша, Талаат-паша и
Джемаль-паша. Вряд ли этим людям, значительная часть которых выжила в ходе боевых действий, понравится либерально-капитулянтский курс новых властей, рассчитывающих откупиться от нас территориями и правом свободного и беспошлинного прохода наших военных кораблей и торговых судов через Босфор и Дарданеллы. Едва пройдет первый страх и демобилизованные после окончания войны резервисты разойдутся по домам, как станет неизбежен контрпереворот, который сменит правительство, оставляя в неприкосновенности султана. А потом еще более новое правительство начнет строить планы мести проклятым гяурам и углублять союз с Германией, что неизбежно приведет к тому, что мы упустим возможность разрешить европейские противоречия без большой войны.
        - Так, значит, для нас нет никакого смысла вести переговоры с этими людьми? - прикусив губу, спросила императрица.
        - Абсолютно, - подтвердил канцлер, - турки вообще любые соглашения соблюдают только из-под палки, а эти власти еще к тому же и временные, ибо Османская империя - это не Англия, и либералы в дикой природе там не выживают. Националисты в этом смысле - куда более приспособленные, и именно они появятся на сцене в следующем акте.
        - В Сибири они у нас появятся, на каторжных работах, - отрезала императрица, - или на виселице с мешком на голове, ибо не может быть такого, чтобы турки с националистическими убеждениями не поучаствовали в резне инородцев и иноверцев. Мой брат приказывает вешать участников погромов в христианских селениях на древе после самого короткого разбирательства, и мы будем поступать так же на землях, которые отойдут под нашу руку.
        - А с либералами что делать? - спросил канцлер. - Ваш брат ждет ответа - вести ему с ними переговоры о перемирии или выполнять наш первоначальный план?
        - Никаких переговоров, Павел Павлович, - ответила императрица, - или ты у меня совсем состарился и размяк?! Пусть Мишель передаст этим, гм, деятелям, что мы примем у них только безоговорочную капитуляцию, и если они не захотят сдаться моему брату, пусть пеняют на себя, ибо в таком случае вести с ними «переговоры» прямо на стамбульских улицах будет уже мой Сашка. А вот если сдадутся, то возможны самые благоприятные для них варианты - например, вассальный нашему Величеству Ангорский эмират с высокой степенью самоуправления, в котором нынешние правители сохранят свои посты, ибо они нас более чем устраивают… Но земли, населенные христианами, я у них в любом случае отрежу, пусть и не надеются на иное. А если они не согласны, то мой супруг устроит им аудиенцию у Создателя Всего Сущего, ибо нет у нас времени возиться со всякими недоумками. В общем, ответ наш следует составить в стиле фельдмаршала Суворова. Капитуляция прямо сейчас - воля и наша милость, начало Константинопольской операции - неволя, штурм столицы - смерть всем, кого застанут с оружием в руках, и тем, кто будет руководить османской бандой.
На размышление - двадцать четыре часа. И передайте от моего имени сигнал в Севастополь - готовность номер один. Начало операции - на рассвете восемнадцатого числа. Если турецкое правительство к тому времени капитулирует, то десантный корпус должен без боя занять вражескую столицу, не допуская насилия по отношению к мирному населению, а если не сдадутся, то все должно идти по плану. Ну как, Павел Павлович, устраивает вас такой ответ вашей ученицы?
        - Более чем, Ольга Александровна, - склонил голову канцлер, - в такие минуты я не испытываю ничего, кроме гордости за то, что хорошо научил вас всему, что должен знать и уметь настоящий глава Государства Российского.
        - Да, Павел Павлович, - сказала императрица, - с тех пор, как мы впервые встретились, прошло чуть более трех лет, а кажется, что это было вчера. Ну да ладно, отложим вечер воспоминаний до лучших времен, а сейчас вернемся к текущим делам. Я, например, до сих пор не уверена, стоит мне присоединять завалявшуюся под боком Румынию к территории своего государства или, обкорнав территории, вернуть ей хотя бы ограниченный суверенитет, отпустив на вольные хлеба. Поскольку я знаю будущее этой страны в вашем мире, то аргументы про и контра для меня почти уравновешивают друг друга…
        - Вы знаете, что я не сторонник беспредельного расширения российских пределов, - сказал канцлер, - но не думаю, что в данном случае вольные хлеба - наилучший выход и для Румынии и для Российской империи. По моему мнению, наиболее правильным будет вариант применения того типа отношений, которые ваш дядя Вилли установил с разными вроде бы самовластными германскими монархами - например, с королем Баварии. Но есть одно исключение - этой цыганской стране не стоит позволять иметь собственную армию, а ее политический класс предварительно следует подвергнуть жесточайшей прополке и перевоспитанию.
        - Дядя Кароль ни за что не согласится на такой афронт, - вздохнула русская императрица. - Он старенький, и перед смертью хочет немного отдохнуть на свободе. При этом его племянник - это нечто вроде облака в штанах, и разбирается он только в одном предмете - своей любезной ботанике.
        - В таком случае пусть правящей вассальной королевой станет ваша двоюродная сестра Мария Эдинбургская, - сказал канцлер. - Находясь в родстве сразу и с российским и с британским королевским домом, это особа по знатности кроет всех Гогенцоллернов-Зигмариненов. И, кроме того, это очень умная и деятельная особа, которой просто тесна нынешняя роль жены наследника престола. А ее муж пусть перейдет в статус принца-консорта - это тоже весьма важная роль - чтобы румынской королеве не пришлось пробавляться любовниками.
        - Ну хорошо, - сказала Ольга, - в настоящий момент румынское королевское семейство гостит у меня в Одессе под довольно таки нестрогим арестом. Во избежание, так сказать, негативных нюансов. Надо послать им приглашение через мою канцелярию, прибыть на аудиенцию в Гатчину - например, двадцатого числа. Думаю, к тому времени Сашка с Михаилом уже разрешат нам вопрос Проливов, и разговаривать по Румынии мы сможем, уже не оглядываясь по сторонам.
        16 АВГУСТА 1907 ГОДА, ВЕЧЕР, СТАМБУЛ. ДВОРЕЦ СУЛТАНА ДОЛМАБАХЧЕ.
        Ответ участников Балканского союза на предложение нового турецкого правительства о переговорах был обескураживающе грубым и бескомпромиссным. Послание русской царицы с личными дополнениями болгарского царя и сербской королевы больше всего было похоже на ультиматум, неисполнение которого влечет потерю всяческих возможностей для дальнейших переговоров. Сдавайтесь или умрите. Мол, война у нас не с бывшим султаном Абдул-Гамидом, пусть даже он злодей и мерзавец, а с турецким государством, допускающим избиения безоружных как способ разрешения внутри- и внешнеполитических конфликтов. На протяжении пятисот лет грабежи, насилия и убийства составляли главную суть существования Османской империи - и теперь русские и болгарские армии пришли к Стамбулу, чтобы навсегда положить этому конец. Единственная возможная уступка, при условии немедленной безоговорочной капитуляции - оставить частичную турецкую автономию в рамках существования вассального Российской империи Ангорского эмирата с сохранением в нем нынешней династии. В случае если турецкие власти отвергнут это предложение, то территории бывшей Османской
империи, скорее всего, напрямую войдут в состав российской державы.
        И тут же - приписка от имени болгарского монарха, что Болгарское Царство требует выдачи для суда и последующего наказания бывшего султана Абдул-Гамида, а также великого визиря Мехмеда Ферида-пашу и сераскира Мехмеда Реза-пашу, являющихся прямыми и непосредственными виновниками гибели множества невинных людей. При этом молодая сербская королева присоединилась к этому требованию, добавив, что к ответственности необходимо привлечь не только главарей, отдававших преступные приказы, но и тех, кто непосредственно принимал участие в бесчинствах, грабил, насиловал и убивал.
        - Это невозможно… - тряся щеками от возмущения, в растерянности пробормотал султан Мехмед Пятый, когда ему зачитали телеграмму-ультиматум, - мы не можем выдать на расправу неверным своего единокровного брата, как бы мы к нему ни относились! И уж тем более для нас немыслимо отказаться от титулов турецкого султана и халифа, повелителя правоверных, превратившись в простого эмира, подвластного царице неверных урусов.
        - Тогда, ваше султанское величество, мы все будем вынуждены умереть, - с мрачным видом произнес военный министр Хуссейн Назым-паша, - ибо перед нами стоит сила неодолимой мощи. Если еще утром в укреплениях Чаталжинской линии находились только подразделения русской кавалерии, и ими еще можно было овладеть решительной контратакой, то сейчас туда стали подходить большие массы вражеской пехоты. До решительного штурма Города остались считанные часы - возможно, те самые сутки, что даны нам на размышление. Подобное послание Топал-паша перед штурмом Измаила послал великому сераскиру Айдослу Мехмед-паше - и в результате урусы взяли Измаил штурмом, а из его гарнизона не выжил ни один турок.
        - Царица Ольга еще страшнее правившей в те годы русской императрицы Екатерины, - скрипучим старческим голосом сказал великий визирь Мехмед Камиль-паша. - Молодая русская царица счастлива в браке, собрана, целеустремлена и не обуреваема страстями. Ей чужды обычные для особ такого рода женские слабости и капризы. Если она пишет в своем ультиматуме, что наше государство должно быть уничтожено, то так оно и будет. А еще у царицы урусов есть два тяжелых кулака: брат и муж. И если удар Великого князя Михаила, провозгласившего себя болгарским царем, разом отбросил нас к древним стенам Стамбула, то русский князь-консорт со своим десантным корпусом вобьет Османскую империю в прах. Именно для этого тот, кого в Британии зовут Воином Пришельцев, и появился в нашем мире.
        - Сказать честно, чтобы государство Осман погибло, хватило бы и той армии, что уже стоит под стенами Стамбула, - проворчал Хуссейн Назым-паша. - Всего один натиск, несколько дней боев - и все будет кончено. Очевидно, всю эту операцию с десантным корпусом русская императрица затеяла только для того, чтобы сделать победителем державы осман не своего брата, а супруга…
        - Но Мы еще не хотим умирать! - воскликнул султан, - тем более через несколько дней… Мы, в конце концов, только что женились, и хотим еще не один раз всходить на ложе молодой жены…
        - В таком случае, ваше султанское величество, - вкрадчиво произнес великий визирь Мехмед Камиль-паша, - вы должны согласиться принять ультиматум царицы урусов и тогда никто не тронет ни вас, ни ваших жен. Иначе русские не остановятся и пройдут этот путь до конца, а вам перед смертью еще придется пережить унижение, склонив свою голову перед урусом из будущего, человеком с железными глазами, который пришел в наш мир по велению Всевышнего, чтобы сделать его совсем другим.
        Хуссейн Назым-паша немного невпопад сказал:
        - Совсем недавно мы получили известие о том, что наша Западная армия в сражении при Ферзовике (Урошеваце) была разбита и почти полностью уничтожена объединенным сербо-болгарским войском. После этого прискорбного события против власти осман восстала Албания, а в южной части Западной Румелии, которую греки и болгары называют Македонией, фактическая власть перешла в руки вооруженных людей проболгарской и прогреческой ориентации. В этом бушующем море неповиновения пока держатся только гарнизоны Салоник, Битолы и Монастира. Но и это ненадолго, потому что туда уже вторглись части регулярной болгарской армии…
        - Нет, нет и еще раз нет! - вскричал султан. - Мы не покоримся неверным и не останемся здесь на верную смерть! Это исключено. Здесь, в Стамбуле, за главного останется Хуссейн Назым-паша - ему мы отдаем высшую власть в Городе и его окрестностях, сами же мы, вместе с семьей и правительством, отправимся вглубь Анатолии - туда, куда не дойдут армии пришельцев из далеких северных лесов - и уже оттуда призовем турецкий народ к сопротивлению полчищам неверных.
        - Не думаю, что у вас это получится, - покачал головой упомянутый Хуссейн Назым-паша. - Сейчас мой корпус - единственная опора вашей власти. Если вы потеряете его доверие или удалитесь от наших штыков на некоторое расстояние, то тут же перестанете быть султаном. И, более того, сами вы окажетесь убитым, богатства ваши будут разграблены, а молодая жена даже против своей воли возляжет с кем-нибудь из ваших убийц, а может даже, со всеми ими по очереди.
        - После этого эмиром Ангоры русская царица назначит кого-нибудь по своему произволу, - добавил великий визирь Мехмед Камиль-паша, - но это уже не будет ни потомок султана Османа, ни повелитель правоверных. Единственное, чего не будет на территории Турции, так это республики, ибо молодая русская царица не переносит народоправства, считая его питательной почвой для политических жуликов и прохвостов…
        Султан взвился как укушенный.
        - Так вы что же, преклоняетесь перед этой уруской девкой, которую случай и штыки аскеров ее мужа подсадили на трон ее предков?! - воскликнул он.
        Великий визирь ответил:
        - Если бы у империи осман был султан, скромный в личных желаниях, строгий к своим приближенным, видящий в народе не стадо баранов, которых следует стричь и резать на мясо, а любимых детей, то я с радостью служил бы такому властителю до конца своих дней. Но Всевышний разгневался на турок, а потому посылает им владык один другого хуже, служить которым - не радость, а тяжкое наказание. Я готов делать все возможное для спасения державы осман, но ваш брат довел дела до такого состояния, что ныне перед нами стоит выбор между военным поражением и позором капитуляции.
        - Аскеры моего корпуса не хотят идти на верную смерть, - глухим голосом произнес Хуссейн Назым-паша. - Если их оставят в покое, они разойдутся по домам, и никакой страх наказания не заставит их оборонять Стамбул. Ведь это на самом деле не война за веру, и вторгшиеся к нам урусы не взрывают мечети, не убивают мулл и не запрещают правоверным читать намаз. Более того, во владениях русской царицы с мусульман не взымают никакого дополнительного налога, а закон строго следит за соблюдением их права исповедовать религию предков.
        После таких возмутительных речей у султана от обиды задрожали губы. Что ж поделать, если не он назначил этих двоих великим визирем и военным министром, а, наоборот, они вознесли его на султанский трон. Большая часть Турции пока даже не ведает о случившемся перевороте, и за пределами этого дворца он никто.
        - Тогда я отрекаюсь от престола своих предков и объявляю себя частным лицом, - сказал он. - Теперь ищите себе нового султана где хотите, а меня оставьте в покое. И не благодарите. Я уже жалею о том, что вчера сгоряча согласился на ваше предложение. Надо мне было мне сперва хорошенько подумать и отказаться. Но теперь я прозрел. Вы, господа либералы, сделали меня султаном только для того, чтобы свалить на мою голову позор безоговорочной капитуляции и выдачи моего брата на судилище к неверным… но тому не бывать. Я ухожу от вас, и будьте вы прокляты!
        Хуссейн Назым-паша и Мехмед Камиль-паша переглянулись, кивнули, после чего великий визирь хлопнул в ладоши и скрипучим голосом сказал:
        - Эй, слуги, войдите сюда и помогите встать своему бывшему султану! Он больше не хочет быть Повелителем Правоверных и находиться в нашей компании. Отведите этого человека к его женам и не спускайте с него глаз.
        И тут же вошли давешние солдаты - без особых церемоний и нежностей они вздернули его бывшее султанское величество (сам отрекся) на ноги, после чего вывели прочь. Следом собирался было выйти и Хуссейн Назым-паша, но Мехмед Камиль-паша остановил его решительным жестом руки.
        - А нам с вами еще придется остаться, - сказал великий визирь, - и подумать над тем, что нам делать теперь, когда турецкое государство лишилось головы, оказавшись в нескольких часах от края гибели. Если Всевышнему так угодно, то нам придется пройти по этому пути до конца.
        - Вы имеете в виду, что по причине отсутствия на троне султана мы должны установить республику, хотя бы временно? - спросил военный министр. - Ведь, как ни крути, при отсутствии на троне султана мы с вами не более чем частные лица, и наше согласие на условия капитуляции не будет значить ровным счетом ничего…
        - Э нет, - сказал великий визирь, - никакой республики в Стамбуле быть не должно. Русская императрица ее не признает ни в коем случае, а мы с вами после такого станем для нее мятежниками хуже французских монтаньяров… С монтаньярами она вести дела может, а вот с нами просто не будет. Чтобы спасти ситуацию, надо возвести на трон такого представителя династии Османов, который априори будет согласен на все условия повелительницы урусов. И одновременно мы должны попросить у нее отсрочки, потому что у нас получилась неувязка с султанами.
        Хуссейн Назым-паша веско произнес:
        - Ни один кандидат, включая самых молодых и глупых, не согласится выдавать султана Абдул-Гамида на суд русской императрицы и болгарского царя. Это исключено. Я думаю, такой пункт был вставлен специально, чтобы при видимой возможности мирного решения полностью исключить возможность достижения договоренности. Русским генералам нужен кровавый штурм нашей столицы, чтобы в преддверии грядущих сражений в Европе до бритвенной остроты отточить возможности своей армии.
        Мехмед Камиль-паша в ответ покачал головой и тихо сказал:
        - Чтобы не допустить позорной выдачи на суд неверных бывшего султана Абдул-Гамида, необходимо сделать так, чтобы этот мерзкий шакал попросту не дожил до завтрашнего дня. Пусть он вскроет себе вены или повесится на ремешке от шаровар. Неужели в его карауле не найдутся люди, имеющие к этому бабуину кровный счет? Ну, вы меня понимаете… Нет преступника - и нет суда над ним.
        18 АВГУСТА 1907 ГОДА, СТАМБУЛ И ЕГО ОКРЕСТНОСТИ.
        Константинопольская операция началась минута в минуту в назначенное время, несмотря на турецкие стенания пор поводу того, что у них и собаки не кормлены, то бишь султан еще не назначен. Бывший султан Абдул-Гамид как-то неожиданно вскрыл себе вены, его брат наотрез отказывался снова лезть на трон, а следующий по старшинству Османид Мехмед Вехеддин куда-то пропал; и вообще, желающих на эту собачью должность находилось маловато, поэтому обстановка в Стамбуле была несколько невнятной. Для полного соответствия происходящего национальному колориту не хватало только бузящих на улицах янычар. А все оттого, что после добровольной отставки Мехмеда Пятого, который султанствовал чуть больше суток, правительство либералов превратилось в обыкновенную хунту, власть которой держится исключительно на штыках.
        И в то же время в городе начали поднимать голову их оппоненты из числа младотурков, гораздо более активные и многочисленные, только слегка ошарашенные внезапностью переворота. По причине отсутствия в шаговой доступности крупных воинских соединений, за исключением второго временно корпуса, контролируемого либералами, эпицентром младотурецкого влияния стал османский флот - точнее, его главная база, расположенная в бухте Золотой Рог. Нельзя сказать, что турецкие морские офицеры не поддержали свержение султана Абдул-Гамида - наоборот, они проводили его радостным улюлюканьем и злорадными криками, потому что прежняя власть считала флот откровенным баловством, отчего даже исправные корабли по большей части ржавели у причалов.
        И потом у младотурок и либералов начались расхождения в методах. В первую очередь, потому, что либералы, как люди спокойные и разумные, были склонны принять ультиматум императрицы Ольги и встроиться в предложенную ею схему, означающую ликвидацию османского государства и поэтапное растворение турок в плавильном котле Российской империи; а вот младотурки, помешанные на национальном возрождении, такой идее сопротивлялись всеми четырьмя конечностями. Их цель - мононациональное и монорелигиозное турецкое государство в границах Османской империи периода ее расцвета. Их инструмент - завоевательные войны и геноцид иноверцев и инородцев (в чем они полностью сходились с Абдул-Гамидом, проделывавшим такое неоднократно). Не моргнув глазом, они повторят и даже превзойдут кровавые «подвиги» своих предшественников (вроде Хиосской резни), даже не подозревая, что именно перспектива такого развития событий и навлекла на любимую ими Османскую империю войну на полное политическое уничтожение.
        Но пока в Сталбуле все бурлило и пахло, рано утром, на рассвете, восемнадцатого числа, русские войска, накопившиеся в фортах брошенной чаталжинской линии, без артподготовки и прочих спецэффектов атаковали редкую цепь турецких сторожевых постов. С легкостью прорвав эту тоненькую линию, русские солдаты устремились вперед, к горлу Босфора и Константинополю. При этом удар на Константинополь был отвлекающим, чтобы Хуссейну Назым-паше было веселее и интереснее жить и он не разбрасывал своих аскеров на второстепенные направления, а наоборот, стянул в кулак все, что возможно, для обороны столицы. Воевать его аскеры все равно не хотят, а в тесном и по-азиатски хаотично застроенном городе скрыться с глаз офицера и выйти из боя намного проще, чем на открытой местности.
        Основной удар русское командование наносило на северном фланге - там к горлу Босфора в авангарде Таврической армии продвигался шестнадцатый армейский корпус под командование генерал-лейтенанта Топорнина. Это был еще один старый конь-артиллерист, не портящий борозды, храбрый, сообразительный, но не хватающий звезд с неба, а потому всю службу мотавшийся по дальним гарнизонам. Вот и сейчас он вел своих солдат по пыльной узкой дороге, чтобы ударом с суши захватить турецкие батареи перекрывающие вход в Босфор со стороны европейского берега. Эта задача была поставлена всем трем корпусам. Зоной ответственности шестнадцатого корпуса были турецкие батареи европейского берега Черного моря: Килия, Узуньяр, Фенераки, после зачистки которых от турецких гарнизонов следовало привести орудия в негодность и продвигаться на юг в район селения Сары-Таш, чтобы там соединиться с семнадцатым и тринадцатым корпусами, зачищающими европейский берег пролива Босфор от батарей Каридже до Румели Кавак, и ожидать последующих приказов.
        Одновременно с началом наступления с чаталжинского рубежа, русский Черноморский флот, выставил в заслоне напротив Босфора устаревшие барбетные броненосцы «Синоп»[20 - Первый броненосец этой серии «Екатерина II» вышел из состава флота еще в 1905 году и превращен в судно-мишень для испытания действенности различных типов бронирования.] и «Двенадцать апостолов» (на турецких «старичков» этого было больше чем достаточно), а свои главные силы сосредоточил напротив батарей, прикрывавших Черноморское побережье с азиатской стороны пролива. Ударный отряд включал в себя старые барбетные броненосцы «Чесма» и «Георгий Победоносец», башенные броненосцы «Ростислав», «Три Святителя» и «Князь Потемкин-Таврический», имевшие в залпе шестнадцать двенадцатидюймовых и четыре десятидюймовых орудия.
        Первым делом шквал огня и металла обрушился на самую дальнюю турецкую батарею на мысу Рива, прикрывавшую удобные для высадки десанта пляжи западнее устья речки Чаягазы. Так как погода была хорошей - ветер слабый, а видимость миллион на миллион - русские корабли подняли в небо аэростаты воздушного наблюдения и, не спеша, с корректировкой, приступили к бомбардировке фугасными снарядами вражеских укреплений, имея задачу «срыть до основания». Возразить туркам было нечего. Батарея включала в себя всего три шестидюймовых орудия с длиной ствола в двадцать шесть калибров и проигрывала русским корабельным пушкам и по дальности стрельбы, и по весу «аргументов». И как только от разбитой батареи перестали лететь каменные обломки, к песчаным пляжам у основания скалистого мыса на полной скорости подскочили четыре номерных миноносца, выбросивших на берег роту морской пехоты, которая всего через четверть часа подняла над развалинами турецкой батареи Андреевский флаг.
        А корабли тем временем, даже не меняя позиции, перенесли огонь на следующие батареи: «Юм-Буруну» (2 орудия калибра 240/35) и «Эльмас» (4 противоминных 75-мм пушки), расположенную чуть дальше. Но это, собственно, уже отвлекающий маневр, поскольку для Юм-Буруну, развернутой основным направлением огня к горлу пролива, пляж, предназначенный для десантирования, находится на тыловой директрисе за пределами сектора ведения огня, а с батареи Эльмас он и вовсе не просматривается, ибо тому мешает мыс, где расположена батарея Юм-Буруну.
        А вот и десант - спешит, коптя небо черным дымом четырех десятков паровых шхун так называемого «азовского типа». Больше суток они шли к своей цели - и вот дошли. Именно из-за них, вышедших в море на рассвете семнадцатого числа, операцию нельзя было ни отменить, ни застопорить. Перед войной эти лайбы строились как торговые суда, с возможностью их мобилизации в десантные транспорты. Водоизмещение - от тысячи до тысячи пятисот тонн, скорость - десять узлов, однако имеется возможность выйти носом на берег, быстро выбросить десант или произвести разгрузочно-погрузочные операции, а потом, включив реверс, упятиться обратно в море. Очень востребованное свойство в прибрежной торговле, когда плавучий коробейник может пристать к каждой прибрежной деревне - не зависимо того, есть в ней оборудованный причал или нет. Но главным достоинством таких шхун была государственная дотация, выплачиваемая судовладельцу за то, что тот содержал пригодный к мобилизации корабль. Всего к началу войны было построено шестьдесят таких шхун, и в первой волне десанта из них участвовали сорок две.
        Но первыми к пляжу опять же подошли миноносцы - они стремительно выбросили авангард и тут же отошли от берега. Сопротивление высадившимся бойцам никто не оказал - да это и неудивительно, ведь населяли прибрежную полосу преимущественно греки, рыбаки и контрабандисты, не питавшие особых симпатий к османским властям, а регулярных турецких частей тут быть не могло, поскольку прежде в эту сторону русские и не глядели. А ведь, казалось бы, условия для высадки десанта почти идеальные - удобные пляжи, слабая оборона и лояльное местное население, которое будет только радо, если русские единоверцы освободят их от бессмысленно жестокой власти турецких поработителей. Впрочем, высадкой десанта на этом участке операция не заканчивалась, а только начиналась. После того как завершится первый этап, под ударом с тыла окажутся батареи, расположенные на азиатском берегу пролива, и произойдет это примерно тогда же, когда части семнадцатого и тринадцатого армейских корпусов проделают то же самое с европейской стороны Босфора.
        На Константинопольском направлении в авангарде наступающих войск продвигался восьмой армейский корпус. Русские солдаты, потуже затянув ремешки новомодных касок, по утреннему холодку бодрым шагом продвигались по старой, еще римско-византийской дороге, в те далекие времена соединявшей Андрианополь с одноименными воротами Константинополя. Командовал корпусом ветеран еще прошлой русско-турецкой войны генерал-лейтенант Аркадий Платонович Скугаревский. Этот боевой дед был нелюбим при прошлом царствовании за то, что он прямо говорил в глаза зажравшимся высокопоставленным павлинам, что система отрицательного отбора в русской армии - когда повышают удобных да послушных, не обращая внимания на отсутствие у них тактических и стратегических талантов - способна довести ее до погибели. Сказать такое Куропаткину, который сам был отличным хозяйственником, но никаким боевым генералом - это нажить себе врага на всю жизнь.
        Но вот сменился цвет времени; царь Николай пост сдал, царица Ольга пост приняла - и вдруг удобных да послушных стали задвигать в дальние тыловые гарнизоны, да на интендантские должности. А на их место откуда-то из недр офицерского корпуса из батальонных и даже ротных командиров стала подниматься новая железная поросль, молодая и злая, пригодная, скорее, для условий, схожих со второй половиной восемнадцатого века, когда Россия не успевала выйти из одной победоносной войны, как уже ввязывалась в следующую. И в первых рядах этой новой когорты широко шагают князь-консорт господин Новиков и его лучший друг Великий князь Михаил. Ни с тем, ни с другим генерал Скугаревский знаком не был, но уважал обоих за сокрушительную победу под Тюренченом. И теперь, стоя на пригорке и глядя, как мимо ровными рядами проходят батальонные колонны солдат в новой форме оливково-песочного цвета, генерал думал, что прошло всего три года, а нынешняя война уже совсем не та, что была против японца.
        Свое назначение в наступление на Константинополь этот генерал воспринимал как законную награду за долгие годы беспорочной службы, за то, что корпус у него в порядке, солдаты исправны, обмундированы, накормлены и напоены и обучены чему следует, исходя из устава. А еще тридцать лет назад во время прошлой турецкой войны, будучи подполковником, он в этих краях командовал батальоном в 33-м Елецком полку и прошел ту кампанию от начала до конца. И отныне - вперед и только вперед. В ту войну подполковник Скугаревский Константинополь не взял, а в эту обязательно возьмет. Не может не взять.
        19 АВГУСТА 1907 ГОДА, ВЕЧЕР, АЗИАТСКИЙ ПРИГОРОД КОНСТАНТИНОПОЛЯ УСКЮДАР-СКУТАРИ, ДВОРЕЦ БЕЙЛЕРБЕЙИ. КП И РАСПОЛОЖЕНИЕ ШТАБА ЛЕЙБ-ГВАРДИИ КОРПУСА МОРСКОЙ ПЕХОТЫ.
        КОМАНДИР КОРПУСА, КНЯЗЬ-КОНСОРТ И ГЕНЕРАЛ-ЛЕЙТЕНАНТ АЛЕКСАНДР ВЛАДИМИРОВИЧ НОВИКОВ.
        Раскаленное солнце катится за горизонт, второй день сражения за Стамбул-Константинополь подходит к концу. Столица османских султанов стиснута тугим кольцом окружения. Под властью турок остался только Старый Город еще византийских времен, представлявший собой полуостров треугольной формы, с двух сторон ограниченный Мраморным морем и заливом Золотой Рог, а со стороны суши огороженный крепостной стеной. А вот европейский Новый Город, пригороды Пера и Галата и все остальное на другом берегу Золотого Рога наша армия уже заняла - где с боями, а где и просто так, отжимая деморализованные турецкие подразделения одной угрозой окружения.
        Второй резервный корпус, который султан Абдул-Гамид незадолго до своей смерти ввел в столицу для ее обороны, отчаянно не хотел воевать. Его аскеры стали сдаваться нашим войскам пачками, как только стало известно, что их не расстреляют и не отправят в Сибирь, а как будущих подданных русской императрицы сразу отпустят на все четыре стороны. А все потому, что этот корпус был набран в вилайете Смирна (он же Айдын), который вместе с другими землями, окружающими Мраморное море и имеющими преимущественно христианское население, составит Босфорско-Константинопольское генерал-губернаторство. К своим будущим подданным моя супруга императрица проявила милость, заявив, что те из них, кто добровольно сложит оружие, не будут считаться военнопленными и сразу будут отпущены к себе домой.
        Поначалу это нежелание класть головы за заранее проигранное дело носило характер своеобразной итальянской забастовки, но потом, когда младотурки все же совершили свой переворот, расстреляв членов предыдущей хунты за государственную измену, бегство из армейских рядов стало повальным, а кое-где в Городе даже вспыхивали перестрелки между солдатами редифа и сторонниками младотурок. Мехмед Камиль-паша был любим аскерами корпуса, набранного из жителей подведомственного ему вилайета, а Хуссейна Назыма-пашу они уважали как грамотного и, можно сказать, человечного командира. По крайней мере, он выглядел таким на фоне других турецких генералов. Теперь вместо дезертировавших ополченцев редифа против нас воюют сошедшие на берег турецкие моряки и башибузуки из местного городского отребья. А какой еще выбор оставался у их флотского командования после того, как оборона Босфора на обоих берегах затрещала по швам?
        Ключевым моментом наше й наступательной операции стал захват небольшого порта на азиатском берегу в горле Босфора у поселка Поразкей[21 - В некоторых исторических источниках это место носит названий Пайрас.] вечером вчерашнего дня. Насыпной мол трехсотметровой длины отгораживает уютную каменную чашу бухты от ярости штормящего Черного моря, а с его внутренней стороны оборудован причал для пароходов. Также имеется небольшая крепость на холме над портом, сейчас почти заброшенная. Артиллерийская батарея, прикрывавшая это место, располагалась чуть мористее, но ее, даже не особо напрягаясь, помножили на ноль артиллеристы с броненосцев, после чего моим головорезам осталось только занять развалины и переключиться на атаку порта. В мирное время тут еще с древнейших времен функционировал таможенный пост, где мытари две с лишним тысячи лет исправно взымали десятину с кораблей, идущих Босфором из Черного моря к Константинополю и дальше. Точно такой же таможенный порт с укреплениями имеется и на европейском берегу пролива, да только он нам сейчас без особой надобности.
        Гарнизоны батарей, прикрывающих горло Босфора с обеих сторон, оказались перебиты в отчаянных штыковых схватках, и над обоими берегами пролива победно взвились российские флаги. И вслед за этим ко входу в пролив стали подходить переоборудованные в десантные транспорты пароходы Доброфлота, имея в качестве пункта разгрузки как раз бухту Поразкей. Это пехоту и штурмовые подразделения с пулеметами и восьмидесятимиллиметровыми ротными минометами можно высадить в первой волне десанта с деревянных парусно-паровых лайб, а серьезные средства усиления - трехдюймовки и тяжелые минометы, которые тут упорно называют мортирами - необходимо выгружать кранами с борта парохода на оборудованные причалы.
        Захват более-менее оборудованного порта - предмет первой необходимости для любого десанта. Его причалы необходимы, чтобы снабжать сражающиеся войска патронами и снарядами, которые те потребляют просто в огромных количествах, а также вывозить раненых. На открытых всем ветрам пляжах такое тоже возможно, но в гораздо меньших объемах. В нашем прошлом японцы возились с десантированием своей армии в бухте Бицзыво целых восемь дней, и если бы не предательство в самой верхушке русского генералитета, то части Порт-Артурского гарнизона сбросили бы этот десант в море без особого труда. Да и потом, после успешной высадки десанта, но до захвата Дальнего, для японского командования и речи не могло быть о штурме Порт-Артура, ведь при малейшем усилении интенсивности боев войска микадо начинали испытывать дефицит во всем.
        Но тут у нас не Порт-Артур, задачи и сопротивления противника намного скромнее - поэтому даже такой порт «об одном причале» прекрасно выполнил свою функцию. Дело было еще в том, что поддерживающие десант броненосцы дальше в горло Босфора не полезли, ибо пролив по сути своей место узкое, маневрировать там негде, а течения способны свести с ума любого штурмана. Поэтому даже самые ближние батареи, расположенные в районе Анатоли-Кавак, корабельная артиллерия доставала на пределе дальности, а установленная на устаревших кораблях и вовсе не доставала, а это было совсем не гут. Однако, получив пункт снабжения и качественное подкрепление в виде артиллерийской бригады полковника Ломиковского, десант перегруппировался, мобилизовал в окрестных греческих селениях все подводы, арбы и прочий транспорт вместе с движущей силой, и после этого был готов к дальнейшим свершениям и победам.
        Именно этот момент, когда мы поставили турецкой обороне на азиатском берегу шах, переходящий в мат, и уловили вожди назревающего младотурецкого переворота. А может быть, они ничего не улавливали, просто ими руководили логика событий и отчаяние, ибо на европейском берегу русские войска за те же сутки вплотную подошли к городской черте. Как рассказали перебежчики, именно тогда турецкие моряки затопили свои корабли, укрывшиеся в бухте Золотой Рог, чтобы после войны нам было тяжелее доставать их и резать на металл, а сами сошли на берег, чтобы составить костяк обороны Стамбула. И именно спешенные моряки сыграли основную роль в перевороте, арестовав и сразу расстреляв «правительство» либералов, пытавшееся в полном составе переправиться на азиатский берег Босфора. Затем одна хунта сменила другую, а второй временный корпус прекратил существование как организованное формирование и стал расползаться по углам.
        Кстати, по данным тех же перебежчиков, султан у младотурок так еще и не назначен. Абдул-Гамид сразу после отставки и ареста помер при сомнительных обстоятельствах, при этом никто другой из потомков Османа (хотя их тут пруд пруди) не желает занять вакантное место. И это неудивительно, ведь должность турецкого султана в эти кровавые дни напрямую связана с необходимостью героически погибнуть в бою с неверными, тем самым вписав себя в историю подобно последнему императору Византии Константину Одиннадцатому из династии Палеологов, который пал смертью храбрых от руки турецких захватчиков, сражаясь на стенах Константинополя. Другого исхода быть не может, потому что наш ответ либералам уже известен всем, и он будет действовать и при любом другом режиме - младотурецком или каком-либо еще. Только хардкор и безоговорочная капитуляция спасут державу османов от полной дезинтеграции. И в связи со всем этим безобразием в головах младотурок медленно созревает идея республики. В нашей истории до подобного после проигранной Первой Мировой додумался Мустафа Кемаль-паша, позже прозванный Ататюрком, а тут до этой идеи
своим умом доходят вожди второй хунты из числа флотских офицеров. Проблема только в том, что на легитимацию этого решения у младотурок совершенно не остается времени[22 - Чтобы провозгласить республику по всем правилам, одного решения военной хунты недостаточно. Сначала требуется избрать парламент в соответствии с конституцией 1876 года или хотя бы без всякой конституции собрать Съезд Советов (в турецком варианте - Великое Национальное Собрание Турции), что невозможно в воюющей стране, находящейся на грани военного поражения. И лишь потом народные избранники будут вправе провозгласить республику, которую (не сразу) признают другие страны.], поэтому их «республика» так и не выйдет из стадии самодельного псевдогосударственного образования.
        В связи с этим всех Османидов, кого уже удалось поймать младотуркам, вместе с их гаремами согнали в одну из башен Семибашенного замка[23 - Едикуле («Семибашенный замок») - знаменитая крепость в Стамбуле, устроенная Мехмедом Завоевателем в 1458 году вскоре после взятия Константинополя путём пристройки к четырём древним башням Феодосиевых стен у Золотых ворот города трёх более массивных башен. Внутренний двор крепости оживляла миниатюрная мечеть с фонтаном.В крепости султан хранил свою казну и архивы. Здесь же содержались политические противники султана, в том числе послы воевавших с ним держав. В Едикуле были казнены многие опальные визири, последний трапезундский император Давид Комнин, валашский господарь Константин Брынковяну и молдавский господарь Мирон Барновский. В 1830-е годы Едикуле перестал использоваться как тюрьма, казармы снесли, а на их месте выстроили школу. В 1895 г. Семибашенный замок обрел статус музея.] (больше было некуда) и заминировали под ними подвал всей той взрывчатой дрянью, что нашлась в турецких арсеналах. Их там держат вроде как в заложниках, обещая выпустить после того,
как у Турции вновь появится султан, - но тут все решаем только мы с Михаилом, а и мне и ему глубоко параллельна судьба османских последышей. Артиллерией Семибашенный замок пока не обстреливают, и ладно. Но если младотурки его взорвут, то плакать мы не будем, в смысле совсем. Потомки Османа с возу - нам же легче.
        Вместо того чтобы беспокоиться о судьбе султанских последышей, весь сегодняшний день мы с Михаилом продолжали сжимать вокруг османской столицы клещи окружения. Уже к полудню последнюю батарею в глубине Босфора заняли наши войска, и к прочесыванию пролива приступили тральщики Черноморского флота, а уже к четырем часам дня храбрецы-гренадеры заняли азиатский пригород Стамбула Ускюдар - так что бежать младотуркам из осажденного Старого Города стало некуда. И одновременно через пролив прошли броненосцы Черноморского флота - завтра утром огнем своих орудий они поддержат штурм последней твердыни гибнущего османизма. Вот он, броненосец «князь Потемкин-Таврический» - темной громадой на фоне багрового заката застыл прямо напротив дворца, и стволы его двенадцатидюймовых орудий уже мрачно смотрят на древний город. Если младотурки не образумятся и продолжат трепыхаться, то, по разрешению моей добрейшей супруги, адмирал Эбергард снесет Старый город до основания, вдребезги и пополам (все равно мы потом все восстановим). Исключение следует сделать только для Айя-Софии и других культовых объектов - по ним
категорически запрещено вести огонь даже мелким калибром. И руководство младотурецкой хунты получило предупреждение, что в случае штурма мы не будем брать в плен никого из тех, кто окажет нам сопротивление, и их, любимых, это касается в первую очередь.
        Сразу после того как Черноморский флот (включая пароходы снабжения десанта) проследовал к Стамбулу, в средней части Босфора в районе селения Сары-Таш (ныне Сарыер) началось наведение наплавного понтонного моста. Именно по нему завтра утром на азиатский берег переправятся тринадцатый, шестнадцатый и семнадцатый армейские корпуса, а также сводный кавалерийский корпус генерала Келлера - их задачей будет занять территорию с преимущественно христианским населением на азиатской стороне Мраморного моря и Черноморских проливов - впоследствии она отойдет вновь создаваемому Босфорско-Константинопольскому генерал-губернаторству.
        Есть у меня сильные подозрения, что у матушки-императрицы во время еды разыгрался аппетит, и теперь она жаждет объединить под своим скипетром все православные народы, включая греческий. По крайней мере, в новосозданном генерал-губернаторстве, да на тех землях, что отойдут к Болгарии, этнических греков будет проживать даже больше, чем в Греческом королевстве. А вот тут следует хорошенько подумать, не доведет ли сие до беды - ведь попытка поглощения Греции после Турции вызовет судорогу сопротивления по всей Европе, да и сами греки не особо рвутся в состав России, поскольку их обуревают собственные великие идеи (для воплощения которых, правда, у них нет никаких возможностей). Несчастные же люди - хотят купить коня, а денег нет даже на жабу. Но об этом я с Ольгой поговорю потом, когда вернусь вместе с корпусом в Гатчину, а сейчас главное - похоронить еще дергающийся труп турецкого государства и снова поднять над храмом Святой Софии православный крест.
        20 АВГУСТА 1907 ГОДА, 13:15. САНКТ-ПЕТЕРБУРГСКАЯ ГУБЕРНИЯ, ГАТЧИНА, БОЛЬШОЙ ДВОРЕЦ, РАБОЧИЙ КАБИНЕТ КАНЦЛЕРА РОССИЙСКОЙ ИМПЕРИИ.
        Румынское королевское семейство прибыло на аудиенцию к русской царице в полном составе и с низко опущенными в предчувствии предстоящей выволочки головами. Они уже чувствовали себя арестованными и почти осужденными. В кабинет к канцлеру Одинцову не потащили только детей: пятнадцатилетнего Кароля-младшего, четырнадцатилетнюю Елизавету, восьмилетнюю Марию и пятилетнего Николая. Но императрица Ольга встретила своих недобровольных «гостей» на удивление мило и приветливо, пригласила сесть, и только потом завела разговор.
        - Дорогие родственники, - сказала она, - я знаю, что вы по большей мере не были причастны к безобразиям, которые творились в вашей Румынии. Что все это злые бояре или что-то вроде того. Не так ли, дорогой дядюшка?
        - Все так, дорогая племянница, - ответил приободрившийся румынский король, - но я вообще не понимаю, с чего тебе вообще вздумалось требовать права свободного прохода своих войск через румынскую территорию? Я понимаю, что государство твоего брата было в опасности, но разве нельзя было перевезти твоих солдат по морю, в обход моего королевства?
        - Нет, - отрезала та, - по морю моих солдат перевезти было нельзя. Чтобы своевременно сосредоточить во Фракии ударную группировку из двух армий, одну из них мы перевозили по морю, а другая прошла по суше. Если бы твои обормоты-бояре не стали оказывать сопротивления, то мои солдаты прошли бы через твою территорию свернутыми колоннами, не трогая ни яблок в садах, ни колоса в полях, отложив все остальные дела на следующий раз. Понятно?
        - Понятно… - вздохнул румынский король. - Говорил я этим придуркам, что тебе лучше не противиться, но они твердили, что ты с самого начала вынашиваешь в отношении нашей страны агрессивные замыслы. А еще моих бояр встревожила отмена решений Берлинского конгресса, ведь это означало аннулирование наших прав на Северную Добруджу…
        - Северная Добруджа должна отойти к Болгарии, и это не обсуждается, - подтвердила императрица. - Тридцать лет назад вы, дядюшка, выпросили эти земли на Берлинском конгрессе у Бисмарка, но теперь они снова должны вернуться к законным хозяевам. Но это лишь часть правды. Твои бояре за последние годы настолько зажрались и обнаглели, что начали строить планы новых территориальных претензий. У той же Болгарии им понравилась Южная Добруджа, у Австро-Венгрии - Трансильвания, а у Российской Империи - Бессарабия. О планах создания Великой Румынии с границей по Днестру, Южному Бугу или даже Днепру в Бухаресте не болтал только ленивый, и ты, дядюшка эти разговоры не пресекал. А тот, кто разевает рот на МОИ территории, потом до конца жизни носит свои зубы в кармане. Дантисты у меня хорошие: высадят всю пасть с одного удара прикладом и даже не моргнут.
        - Но не слишком ли это было жестоко, дорогая племянница - из-за таких мелочей вторгаться в независимое государство и свергать его власти? - проблеял Кароль. - Ведь, как ни крути, мы твои пленники, пусть даже и почетные…
        - Да не сошли ли вы с ума, дядя Кароль? - с удивлением спросила императрица. - Территориальные претензии, которые ваше боярство вынашивало по отношению к моей стране, вы называете мелочами? И если бы это была только пустая болтовня… Вот сидит мой канцлер, который подтвердит, что в его истории будущего ради воплощения мечтаний об этой вашей Романия Маре ваши власти при раза присоединяли свою страну к антироссийским альянсам, пошедшим походом на восток. Допускать повторения такого я не собираюсь, и проросшую у меня под боком сорную траву выполю с корнем.
        - Это так, - подтвердил канцлер, молчавший с самого начала разговора, - и при этом, как бы ни менялось ваше государство, оно всегда оставалось среди своих соседей образчиком нищеты и мелковороватости. По случаю вас слепили из двух турецких провинций, и так же по случаю, из-за жадности и преувеличенного мнения о своей важности, вы свою независимость потеряли.
        - Так это значит, племянница, что ты решила присоединить Валахию и Молдавию к своей державе, а нас оставить сирыми и бездомными? - спросил румынский король, обращаясь к императрице.
        - Не совсем так, - покачала головой русская царица. - Статус королевства у Румынии, пожалуй, останется, но его глава должен будет принести вассальную присягу дому Романовых отныне и на вечные времена.
        - Наверняка ты пристроишь на вакантное место вассального румынского князя, кого-нибудь из своих родственников-бездельников… - проворчал король. - А то, говорят, в Петербурге теперь нельзя пройтись по улице, чтобы не наткнуться на кого-то из Романовых…
        - Ты, как всегда, прав, дядя Кароль, - усмехнулась русская царица, - и этот родственник, точнее, родственница, сидит прямо здесь, рядом с нами. Маша, солнышко, встань-ка и покажись народу.
        - Я?! - удивленно воскликнула супруга наследника румынского престола Мария Эдинбургская таким тоном, будто ей предложили в голом виде подняться на эшафот.
        - Да, ты, - подтвердила императрица, - а кто ж еще. Дядюшка Кароль стар, и наверняка перед смертью хочет отдохнуть от королевских хлопот и насладиться свободой, а твой супруг, если в чем и разбирается, так только в пестиках и тычинках. Единственный мужчина в вашей семье - это ты. И к тому же ты моя двоюродная сестра, а как я могу не порадеть родному человечку? Ты будешь правящей королевой, а твой месье Фердинанд - принцем-консортом. А чтобы его талант не пропадал даром, сделай его директором ботанического сада или института, ибо каждый должен по возможности приносить пользу своей стране.
        - Да-да, - сказал означенный Фердинанд, - соглашайся, Мари. А я, так уж и быть, займусь любимой наукой.
        - А что скажете вы, дядюшка? - будущая румынская королева повернулась к королю нынешнему. - Ведь это именно на ваше место меня собирается подсадить сестрица Ольга…
        - А я этому рад, - сказал румынский король, - честное слово. Теперь, просыпаясь по утрам, мне не надо будет думать о том, что еще натворили мои бояре. Я сорок лет отдал этой стране, пытаясь превратить цыганский табор в нормальное европейское государство, но, видимо, мои труды не пошли впрок. Теперь пусть непослушные «детки», считавшие, что разбираются в политике лучше своего короля, сами отвечают за свои грехи перед твоей двоюродной сестрицей. Когда я пообещал им на прощание, что теперь они до конца жизни будут заняты, катая тачку на русской каторге, то, кажется, не ошибся. Теперь твоя очередь иметь дело с детишками этих недоумков, а я, пожалуй, отдохну. И приготовься к тому, что наследовать тебе будет не Кароль Второй, а королева Елизавета Первая. С подачи наших добрых друзей из будущего на планете Земля, кажется, снова наступил матриархат…
        - Вы, дядя Кароль, одновременно и правы, и ошибаетесь, - сказала императрица Ольга. - Наследовать королеве Марии, действительно, скорее всего, будет не Кароль, но это не из-за того, что снова наступил матриархат. Если бы вы знали, что ваш внук творил в прошлой истории, то сами, своей рукой, закрыли бы ему путь на престол. Впрочем, наследование румынского престола - вопрос пока не предрешенный. Супруга твоего племянника находится в расцвете лет и еще способна родить ему еще наследников и наследниц, а когда они подрастут, то мы сможем выбрать, кому из них эта работа будет по душе и по силам.
        - Понятно, - вздохнула Мария, - вижу, сестрица, что у меня нет другого выбора, кроме как согласиться на твое предложение. Спасибо хоть за то, что не забыла о нас и оставила при власти.
        - Пустое это, сестрица, - махнула рукой Ольга, - не стоит благодарностей, я сделала для вас все что могла. Вот если бы ваши бояре не были такими пустоголовыми самовлюбленными болванами, то все могло сложиться совершенно по-другому. А сейчас давайте закончим этот разговор. Пока не завершится война с Турцией - вы мои гости, а потом милости просим обратно в свои Палестины. К тому времени мои люди окончательно наведут там порядок, отправив виновников случившегося недоразумения по тому адресу, который им уже называл дядюшка Кароль.
        20 АВГУСТА 1907 ГОДА. 17:06. ВЕЛИКОБРИТАНИЯ, ЛОНДОН, БЕЛАЯ ГОСТИНАЯ БУКИНГЕМСКОГО ДВОРЦА.
        ПРИСУТСТВУЮТ:
        Король Великобритании Эдуард VII (он же для друзей и близких Берти);
        Первый лорд адмиралтейства - адмирал Джон Арбенотт Фишер (он же Джеки).
        Когда первый морской лорд шел в Букингемский дворец на еженедельный вторничный файв-о-клок, он даже не подозревал, о чем с ним первым делом заговорит король. Все мысли британцев в те дни привлекал к себе грохот сражения на Босфоре, где русский медведь заживо доедал «больного человека Европы». Умы лондонских обывателей страшно смущали доносящиеся из Стамбула яростные вопли и боевые кличи сражающихся, канонада морских орудий, в упор бьющих по древнему городу, превращая его в развалины. Их приводили в ужас зверства турецких фанатиков, убивающих даже своих женщин и детей, лишь бы те не попали в руки неверных, а также трехцветные флаги, взмывающие над развалинами как подтверждение победы русских. Британцев посерьезнее, вроде прославленного Конан-Дойлем Майкрофта Холмса[24 - Майкрофт Холмс - персонаж рассказов Артура Конан Дойла. Старший брат знаменитого сыщика Шерлока Холмса. Вот слова самого великого сыщика: «Мой брат состоит на службе у британского правительства. И так же верно то, что он подчас и есть само британское правительство. Видите ли, у него совершенно особое амплуа, и создал он его себе он
сам. Ему вручают заключения всех департаментов, он тот центр, та расчётная палата, где подводится общий баланс. В его мощном мозгу всё разложено по полочкам и может быть предъявлено в любой момент. Не раз одно его слово решало вопрос государственной политики - он живёт в ней, все его мысли только тем и поглощены».], озадачивало, что вместо ведения затяжной войны, истощающей обе стороны, русская армия осуществила молниеносную операцию, в считанные дни поставившую Османскую империю на грань разгрома.
        А у некоторых должностных лиц в Лондоне, воспитанных при прошлом царствовании и впитавших нелюбовь к России с молоком матери, происходящее с Османской империей вызывало жуткое желание разорвать Брестские соглашения и всей военно-морской мощью выступить на спасение убиваемого на Босфоре престарелого хищника. Королева Виктория так бы и поступила, но эта злобная стерва уже несколько лет покоится в могиле. Однако король Эдуард придерживается совсем иного мнения, и, хоть его королевские прерогативы не позволяют обзавестись репрессивно-карательными органами для подавления инакомыслия, таких слишком активных чиновников берут на заметку и потихоньку оттесняют на обочину политической жизни, с тем, чтобы те не поломали новую британскую политику.
        А чтобы британским подданным не было скучно, в проправительственной прессе вовсю гремят тяжелые барабаны антигерманской пропаганды. Второй рейх кайзера Вильгельма - это так плохо, что хуже некуда. Благодаря своей огромной промышленной мощи она имеет возможность печь на стапелях броненосцы будто пирожки. К тысяча девятьсот шестнадцатому, восемнадцатому или двадцатому году (в зависимости от «оптимизма» автора статьи) германский флот открытого моря сравняется по возможностям с британским королевским военно-морским флотом. К туркам же авторы таких статей относятся как к покойникам: поскольку что-то хорошее про них сказать сложно, то их в газетах стараются не упоминать совсем или упоминать косвенно, исключительно в разрезе грядущей войны с Германией. Мол, русские доказали свою способность противостоять на суше ужасному германскому монстру, благодаря чему и во всех остальных местах кайзер Вильгельм будет вести себе гораздо спокойнее. Как же иначе - ведь отныне и на него имеется управа в виде русской армии постоянной готовности, которая только и ждет приказа растерзать Второй Рейх на мельчайшие куски,
как уже была растерзана Османская империя.
        Оппозиционная британская пресса, напротив, никак не могла забыть былых славных денечков, когда окопавшиеся на Босфоре турки помогали Британии ограничивать непомерно растущее могущество России. Ведь эта дикая страна, вещали газеты, в силу своей огромности и непредсказуемости представляет собой экзистенциальную угрозу существованию империи, над которой никогда не заходит солнце. Сейчас, когда русские своей вооруженной силой выбили из Черноморских проливов османскую пробку и встали на пороге Средиземноморья, под угрозой оказываются возможности Великобритании силой проецировать свои интересы на Грецию, Левант и Северную Африку. И ведь еще никому не известно, где остановятся русские на Кавказе. Там их войска без особой спешки, но и без промедлений, двигаются все дальше вглубь турецкой территории, очевидно, имея целью полное восстановление территории былой Византийской империи - а это угрожает коренным британским интересам.
        Но оказалось, что короля волнует совсем не османский вопрос.
        - Это все глупости, мой дорогой Джон, которые людям в голову вбила моя мать, - сказал Эдуард Седьмой своему верному клеврету, отхлебнув крепчайшего чая с ромом. - Черноморские проливы нужны русским не для того, чтобы атаковать владения Великобритании, как будто у них нет других дел, а чтобы никто не атаковал их самих. Что касается Леванта, то я боюсь, что если мы вдобавок к тому, что уже имеется, попытаемся захапать еще Сирию с Палестиной, то от перенапряжения наша Империя лопнет и вообще растеряет все. Нам надо искать способ спустить ситуацию на тормозах, избегая чрезмерных потерь, а не откалывать воинственные эскапады в стиле прошлого правления. Нет, вопрос, который я хотел с тобой сегодня обсудить, лежит на другом краю континента.
        - Как я понимаю, Берти, - сказал адмирал Фишер, - если речь идет о другом краю континента, то дело в Германии и ее кайзере Уильяме, которого кто-то из русских удачно назвал полубесноватым. Иногда он кажется нормальным человеком, а как скажет одну из своих знаменитых речей, так сразу хочется отправить его в Бедлам под присмотр строгих санитаров и внимательных докторов.
        - Ну, разумеется, Джон, дело в Германии и в моем дорогом племяннике Уильяме, будь он неладен, - хихикнул король. - Когда он просчитал все расклады, возникшие после Брестской конференции, то понял, что война, которую мы придумали для Германии вместе с русской императрицей, непременно приведет к ее полному разгрому - быстрому или медленному, как повезет - и потому надумал мириться…
        - Как так мириться? - воскликнул пораженный адмирал Фишер, - и, самое главное, с кем?
        - В первую очередь с русскими, ну и еще немного с нами, - ответил Эдуард Седьмой, - а что еще ему еще оставалось делать, ведь вступать в войну на обозначенных нами условиях - это все равно что прыгать в хорошо отлаженную американскую промышленную мясорубку. На входе Германия, на выходе через год-полтора, если не раньше - мелкий фарш.
        - Но, Берти, я не верю, что у германского кайзера это всерьез, - возразил адмирал Фишер, - промышленная мощь Германии настолько велика, что всего за каких-то десять-пятнадцать лет мы вполне можем проиграть ей военно-морскую гонку, и тогда ваш племянник сразу позабудет о своем былом миролюбии.
        - Не позабудет, Джон, - покачал головой король. - Что толку с военно-морской мощи, если русская армия на суше одержит все необходимые победы и сумеет взять Берлин. И чем сильнее будет желания кайзера поскорее разделаться со своими противниками на Западе, тем сокрушительнее будут действия русских генералов. Нет, в таких условиях кузен Уильям не собирается воевать ни сейчас, ни через десять, ни через двадцать, или даже тридцать лет. Но в то же время он знает, что Германия буквально беременна войной. Если немцам в ближайшее время не найти какого-либо врага по силам, то они разнесут его империю в клочья, как пар разносит котел, на котором заклепаны клапана. Вы знаете, как это бывает…
        Адмирал Фишер скептически хмыкнул и спросил:
        - Ну и как же ваш племянник вышел из положения, когда ему и воевать нежелательно, и не воевать тоже нельзя?
        - Обычно в таких случаях стараются разделить противников и разбить их поодиночке, - академическим тоном сказал король. - Но в данном случае это правило не работает. Нам известно, что германский генеральный штаб пришел к выводу, что русские будут способны выстоять в войне даже в том случае, если, как и мечтала моя мать, вместе с Германией войной на них пойдет вся Европа. Но только потом Европа в политическом смысле исчезнет, а Россия останется - Россия от Лиссабона до Владивостока. Империя племянника Ника с такой задачей не справилась бы, а вот Ольга переделала русское государство на такой лад, будто уже завтра она ждет нашествия орд технезированных варваров, уничтожающих на своем пути все живое. И отпор им планируется соответствующий; при этом все понимают, что турки - это лишь оселок, на котором русская императрица доводит свою армию постоянной готовности до бритвенной остроты.
        - Помимо жизненного упражнения для своих войск, захватом Черноморских Проливов русские прорвали свою блокаду Центральными державами, - сказал адмирал Фишер, - и в то же время надежно запечатали вероятного противника с южного направления своим Балканским союзом. После провернутой вашей племянницей комбинации Германия и Австро-Венгрия после открытия боевых действий оказываются в полной блокаде и лишаются всей внешне торговли.
        - Вот именно, - подтвердил король, - положение Центральных держав с началом войны становится безнадежным, а в такие игры Уильям играть не хочет. Поэтому он высказал императрице Ольге пожелание присоединиться к Брестским соглашениям, чтобы сохранить в Европе вечный мир. При этом завоевательные амбиции своего народа кайзер решил удовлетворять подальше от Старого Света, причем так, чтобы не задеть ни наших, ни французских, ни русских интересов. Улавливаете, Джон?
        - Пока не очень, Берти, - ответил первый морской лорд. - Ведь только так называемый Новый Свет - единственная часть земного шара, где у европейских держав нет никаких интересов, ибо там все монополизировано Североамериканскими Соединенными Штатами… Неужели ваш племянник Уильям замахнулся на наших заокеанских кузенов?
        - Не так брутально, Джон, - засмеялся король, - таранить в лоб кузенов так же бессмысленно, как и русских. Мексика с Бразилией Уильяму тоже не нужны. Ну не желают немцы ехать в страны с жарким климатом, предпочитая уезжать в Россию на сибирские черноземы. Русская императрица при условии полной лояльности предоставляет немцам такие возможности в своей быстро развивающейся державе, каких у них никогда не было бы дома. Если так пойдет и дальше, то лет за двадцать Германия будет опустошена - все деловитые и пробивные уедут осваивать российские просторы, а в Фатерлянде останутся только тупые увальни, с которыми каши не сваришь, или что-то вроде того. Поэтому, чтобы перебить такую неприятную тенденцию, мой племянник решил делать завоевания в той части Южной Америки, где климат максимально похож на европейский. Я имею в виду Аргентину, Парагвай, Уругвай и отчасти Чили. Власть там слаба, армии еще слабее, а народ достаточно цивилизованный, чего не скажешь от других колониальных уголках. Если не считать пути в шесть с половиной тысяч морских миль между Гамбургом и Буэнос-Айресом, можно сказать, что на
первый взгляд это почти идеальный объект для завоеваний…
        - Вот именно, что на первый взгляд, - хмыкнул адмирал Фишер. - Даже такие никчемные страны, как Аргентина с Уругваем, все равно остаются частью североамериканского заднего двора, и попытка вашего племянника влезть на их территорию чревата в дальнейшем серьезным конфликтом с самой сильной, можно сказать, единственной настоящей державой Нового Света.
        - Так и есть, Джон! - воскликнул король. - Конфликт с североамериканскими кузенами у германцев при таком развитии ситуации будет неизбежен, и весь вопрос в том, на чьей стороне в нем будет Великобритания. Учитывая угрозу, которую нам и нашим колониям в будущем несут беспрестанно увеличивающиеся североамериканские амбиции, я думаю, что мы должны одобрительно отнестись к желанию моего племянника присоединиться к Брестским соглашениям, дополнив их пунктом о взаимном обеспечении безопасности колоний. Как пишет моя дочь, русская императрица восприняла эту идею Уильяма положительно, и теперь дело за нами.
        - Еще вчера мы строили планы по разгрому Германии, и вот теперь такой резкий разворот «все вдруг», - сказал адмирал Фишер. - Поймет ли нас британская публика, если мы заложим такую крутую циркуляцию?
        - Британии большая война в Европе противопоказана категорически, - сказал король, - и мы шли на нее только из безысходности, ведь если ничего не делать, будет еще хуже. Эта война противопоказана даже России, хотя ее положение гораздо лучше. Как это объяснить почтеннейшей публике - уже вопрос другой, но мы должны проработать тот вариант, о котором я вам только что говорил…
        - А что по этому поводу скажут Франция и Австро-Венгрия? - спросил адмирал Фишер. - Ведь французы жаждут большой войны, чтобы вернуть себе Эльзас и Лотарингию, а австрийский император ненавидит русских и вообще славян, являясь при этом ключевым союзником Германии.
        - Согласно Брестским соглашениям, мы с русскими взялись обеспечить целостность и безопасность Французской Республики в случае возможного германского нападения, - ответил король. - Пока такого нападения нет, никакие хотения Франции нас не касаются. А если она вздумает артачиться, то пусть пеняет на себя. И те же самые чувства кузен Уильям испытывает по отношению к Австро-Венгрии. Пока Россия не произведет на державу Габсбургов непосредственного нападения, немецкие солдаты останутся сидеть в своих казармах. И вообще, следующий император Франц-Фердинанд будет последним звеном в своей династической цепочке, и Австро-Венгрия, по замыслу русских и немцев, просуществует ровно до его смерти. А потом Австрия будет существовать отдельно, Богемия - отдельно, Венгрия - отдельно, и Хорватия - отдельно. Это лоскутное одеяло уже несет в себе грядущий распад, и Ольга с Уильямом решили превратить базарный скандал, на который так горазды горячие южные народы, в цивилизованный развод. И, как вы правильно заметили, захват русскими Черноморских Проливов играет немаловажную роль в деле принуждения Центральных держав к
приличному поведению…
        - Я вас понял, Берти, - кивнул адмирал Фишер, - и подумаю, что мы сможем сделать для противодействия североамериканским кузенам, не ввязываясь при этом в прямой конфликт. Ведь вы сами сказали, что война хоть с кем-либо нам сейчас противопоказана, а потому и действовать нам нужно немного втихаря.
        - Вы все правильно поняли, Джон, - сказал король, - и я надеюсь, что вы как следует выполните мою монаршью волю.
        22 АВГУСТА 1907 ГОДА, ВЕЧЕР, КОНСТАНТИНОПОЛЬ, ОКРЕСТНОСТИ ХРАМА СВЯТОЙ СОФИИ.
        КОМАНДИР ЛЕЙБ-ГВАРДЕЙСКОГО КОРПУСА МОРСКОЙ ПЕХОТЫ, КНЯЗЬ-КОНСОРТ И ГЕНЕРАЛ-ЛЕЙТЕНАНТ АЛЕКСАНДР ВЛАДИМИРОВИЧ НОВИКОВ.
        Однако мы повоевали. Насколько Новый город за заливом Золотой Рог выглядит чистеньким и аккуратным, почти не пострадавшим от войны, настолько же старый византийский город - там, где шли самые ожесточенные бои - представляет собой груды развалин и битого кирпича, над которыми до сих пор кое-где поднимается дым. Всеобщего разрушения избежали только мечети, ибо вести по ним артиллерийский огонь было категорически запрещено. Каждую из них (а турки отчаянно цеплялись за любой пункт пригодный для обороны) пришлось брать штурмом, что стоило нам немалых потерь. Облегчало дело только отсутствие у противника пулеметов, а еще дефицит патронов, который испытывал враг, сражаясь за свою столицу.
        И хоть турецкие моряки, уходя с кораблей, забрали с собой все, что имелось в наличии, эти запасы быстро подошли к концу. Взять новых патронов взамен израсходованных тут, в наглухо блокированном Старом Городе, им было неоткуда, а у нас под боком на рейде стояли пароходы снабжения, обеспечивавшие постоянный подвоз всего необходимого, и госпитальные суда, на которые эвакуировали раненых. К концу боев выстрелы звучали преимущественно с нашей стороны, а отчаянно огрызающийся враг старался действовать исключительно холодным оружием. Последним очагом самого яростного сопротивления оказались здания Османской высшей политехнической школы в самом центре Константинополя, расположенные на так называемом «третьем холме», благодаря чему корабельная артиллерия получила возможность как следует перепахать этот кусок земли шести-, десяти- и двенадцатидюймовыми фугасами. В результате, когда встал вопрос о штурме этого места, часовая бомбардировка фугасными «чемоданами» поставила точку в существовании младотурецкой хунты.
        А еще, после того как турецкое командование отвергло последний ультиматум о сдаче, в боях за Константинополь нашим солдатам было приказано щадить только заведомых некомбатантов - женщин и детей. И будто назло - а может быть, и в самом деле от ярости и отчаяния - их убивали сами же турки, чтобы их жены и потомство не попали в руки неверных. Бывали случаи, когда обезумевшие фанатики резали своих родных, начиная с престарелых родителей и кончая грудными младенцами, а потом с окровавленным ножом в руке кидались на штыки русских солдат. Да и как же им быть иначе, ведь мулла, даже еще больший фанатик, чем его прихожане, объяснил этим людям, что мир вокруг рушится, и пора спасать себя и родных, укрыв их в райских чертогах от опасности осквернения неверными.
        Но самые страшные зверства совершались в христианских кварталах, которые также имелись в Старом Городе (в основном в его прибрежной части), и там наших солдат встречали как спасителей, но чаще всего это спасение безнадежно запаздывало. Со стороны Мраморного моря прибрежные кварталы Стамбула штурмом брали десантные роты с броненосцев и крейсеров, высадившиеся на берег на новомодных бензиновых катерах и оттеснившие вглубь города насильников и убийц. Башибузуков, застигнутых на месте преступления, приканчивали тут же ударом граненого штыка.
        Потом морская пехота на десантных лайбах пересекла Босфор и высадилась на оконечности полуострова Византий в полосе от железнодорожного вокзала до мечети Султан-Ахмад, где наш десант своим флангом сомкнулся с моряками. И на острие этого удара была морская гренадерская бригада подполковника Дроздовского, которая брала штурмом и заброшенный дворец Топкапы (оставлен султанами в 1854 году, после переноса резиденции в европеизированный дворец Долмабахче) и Святую Софию, пока числящуюся мечетью. Андреевские флаги, развевающиеся сейчас в этой части города над развалинами дворца, железнодорожным вокзалом и над минаретами мечетей, говорят о том, что ее брала штурмом наша доблестная морская пехота.
        Но еще раньше, в самом начале штурма Старого Города, взлетел на воздух Семибашенный замок вместе со всеми потомками султана Османа. Династия, больше полувека заливавшая кровью значительную часть Евразии, нашла свой быстрый и страшный конец. Теперь мы даже не узнаем, что это было - шальной снаряд, упавший с недолетом, или не выдержали нервы у кого-то из младотурецких офицеров… Конечно, если поднапрячься, можно будет найти кого-то из отдаленных родственников, но в любом случае, как мне кажется, идея Ангорского эмирата накрылась медным тазом. Теперь либо остаток Турции с чисто мусульманским населением станет провинцией Анатолия, либо Ольге придется проводить кастинг среди сторонних претендентов исламского вероисповедания. На всех остальных территориях планируется реанимация и реставрация христианства - в первую очередь, опираясь на армян, греков и прочие реликты канувшей в Лету Византийской империи.
        И вообще, еще при планировании этой операции у моей супруги возникла идея: насколько возможно не впадая в варварство, стереть на территории бывшей Византии следы пятисотлетнего турецкого владычества. Поэтому по очагам сопротивления в бывшем султанском дворце Топкапы корабельная артиллерия вела огонь без всякого стеснения и изрядно расковыряла этот образчик османской архитектуры. Но, к сожалению (а может и к счастью), не впадая в варварство, полная очистка Старого Города от османских реликтов невозможна. Ведь никто не собирается уничтожать мечети, построенные в период турецкого владычества и ставшие неотъемлемой частью городской архитектуры. Единственное, что не обсуждается - все здания, построенные еще в византийские времена как христианские церкви, исламскому духовенству придется вернуть законным владельцам.
        И вот сейчас мы с Великим князем Михаилом, все-таки ставшим болгарским царем, подполковником Дроздовским, осуществившим вековую мечту российского офицерства, генералом Плеве, чья неуемная энергия позволила провести эту операцию на повышенных скоростях, вице-адмиралом Эбергардом, чьи корабли мрачными громадами застыли в море, а также некоторыми другими лицами рангом пониже (а потому мне неизвестными) стоим на площади перед Святой Софией и смотрим на подсвеченные заходящим солнцем дымы, поднимающиеся над тлеющими развалинами поверженной вражеской столицы. Сладок, сладок дым победы, хотя господа генералы, адмиралы и офицеры еще не осознали всего того что они сотворили. Больной Человек Европы мертв, похоронен в безымянной братской могиле, и теперь пришло время говорить по этому поводу разные крепкие слова, поминая покойнику все причиненное им зло. Наверняка телеграф, расположенный в Новом Городе, а потому неповрежденный, уже отстучал эту новость по миру - и теперь в Петербурге, Белграде, Цетинье и Софии царит безудержное ликование вперемешку с народными гуляньями, а вся остальная Европа напрягла булки
в ожидании дальнейших событий.
        И тут же, чуть в сторонке от нашей победоносной когорты - непонятно откуда взявшийся наследник австро-венгерского престола, печальной памяти эрцгерцог Франц Фердинанд взирает округлившимися глазами на момент нашего триумфа. А что, все вполне благопристойно: из отрезанных голов пирамиды никто не складывает и над трупами погибших не глумится. Просто люди культурно радуются своей эпической победе, поставившей точку в многовековой кровавой истории разбойничьего государства. Весь плач и вой творится чуть дальше, в христианских кварталах, где уцелевшие жители горюют по своей безвинно убитой родне и проклинают весь турецкий род до седьмого колена. С одной стороны - и зачем он тут нужен в такой момент? А с другой - пусть смотрит. Если австрийцы или кто-либо еще будут плохо себя вести, то к этим деятелям прилетят злые «дрозды» в полной боевой экипировке и заклюют насмерть, как уже заклевали Оттоманскую Порту…
        - Господа, - сказал Михаил, когда присутствующие дошли до того состояния, что готовы ему внимать, - враг разгромлен, мы победили, и теперь твердо встали обеими ногами в Черноморских Проливах на страх врагам. Константинополь - это не просто крупный город и стратегически важный пункт, но и древняя цитадель православия, пятьсот лет находившаяся под властью жестоких агарян. Да здравствует государыня-императрица Ольга Александровна, Российское государство, русская императорская армия и триединый православный российский народ! Троекратное ура, господа!
        - А как же болгары? - раздался из задних рядов голос какого-то штатского, - почему вы, Ваше Величество, в своей здравице не упомянули о великом болгарском народе?
        - А что не так с болгарским народом, господин Малинов? - резко спросил Михаил, стремительно развернувший в сторону прорезавшегося говоруна. - Разве же вы, болгары, не получили всего, что вам было обещано: полную независимость от Турции, отмену решений Берлинского трактата и свои исконные территории в соответствии с Сан-Стефанским мирным договором?
        - Все это так, - смутился возмутитель спокойствия и благолепия, - но нам бы хотелось, чтобы, говоря свою речь, вы упомянули и о болгарских солдатах, которые тоже героически сражались в этой войне…
        Михаил хмыкнул и внимательно посмотрел на этого господина Малинова.
        - В настоящий момент, - уже спокойнее ответил он, - мы чествуем именно русскую армию, добившую хищника в его логове и гарантировавшую, что больше никто и никогда не сможет нести смерть христианским народам… О болгарских солдатах я упомяну, когда после войны буду принимать парад победы в Софии. Но сейчас, пока не закончены дела в Македонии, говорить об этом преждевременно.
        - Ваше Величество, я Александр Страмболийский, газета «Земледельческое знамя», - раздался еще один голос с сильным болгарским акцентом, - скажите, а Солун тоже отойдет к Болгарии вместе с остальной Македонией или на него наложит свою лапу Греция, провозгласившая политику возвращения своих исконных территорий?
        - А при чем тут Греция? - пожал плечами Михаил. - Претензий этой страны на якобы исконные территории мы не утверждаем. А если они рискнут оспорить эти земли силой оружия, то пусть рискнут, наш ответ будет вполне адекватным.
        - А я думаю, - сказал я, - что если Греция рискнет вступить в вооруженный конфликт с любым из наших союзников, то это поставит под вопрос существование ее государственности. Вы мою супругу знаете. Сначала оторвет ослушнику голову, а потом будет задавать этой голове разные интересные вопросы. Девять лет назад грекам по первое число наваляли турки - так вот, господа, мы не турки, мы гораздо страшнее. И в связи с этим скажу вам вот что. Несмотря на то, что сейчас мы добились определенного успеха, ничего еще не предрешено. И русским, и болгарам, и сербам сейчас необходимо готовиться к новым боям и сражениям. Некоторые думают, что у нас не осталось врагов, но это не так. Многим и многим наш успех - это как ножом поперек чресел. Поэтому нам следует засучить рукава и начать разгребать оставшиеся от турок завалы. Прежде чем грянет следующая гроза, тут все необходимо привести в порядок, и при этом суметь отделить агнцев от козлищ. Добрые обыватели, вне зависимости от их нации и вероисповедания, при условии соблюдения российских законов должны спокойно жить и чувствовать себя в безопасности, а фанатиков и
изуверов нужно изгнать, чтобы не было их нигде и никак. А еще мы должны обиходить вдов и сирот, пусть даже при жизни их мужья и отцы были нашими врагами, собрать и похоронить тела погибших и сделать множество других дел, чтобы наладить в этом городе нормальную жизнь. Османская империя пала в прах без остатка, но жизнь в Константинополе продолжается.
        - Да, именно так, - сказал Михаил. - Александр Владимирович прав: начинать наводить порядок нужно немедленно. Поэтому как Главнокомандующий Объединенными Силами я назначаю военным комендантом Константинополя и временным генерал-губернатором генерал-лейтенанта Скугаревского. Ваш корпус, Аркадий Платонович, этот город брал, поэтому вам и карты в руки. Впрочем, вы только начните делать то, что было сказано Александром Владимировичем, а в самом ближайшем времени государыня-императрица подберет кого-нибудь для постоянного исполнения генерал-губернаторских обязанностей. Засим прошу всех отправляться в свои части и соединения, ибо дел у нас и вправду много, а времени мало.
        И когда все начали расходиться, Михаил подходит ко мне и тихонько говорит:
        - Александр Владимирович, мне нужно с тобой посоветоваться…
        - Это из-за него? - чуть заметно киваю на Франца Фердинанда.
        - Да, из-за него, - отвечает он, - ты даже не поверишь, какая вокруг этого дела закручивается интересная коллизия…
        ЧАС СПУСТЯ, КОНСТАНТИНОПОЛЬ, ДВОРЕЦ ТОПКАПЫ, ВРЕМЕННЫЙ КП ЛЕЙБ-ГВАРДЕЙСКОГО КОРПУСА МОРСКОЙ ПЕХОТЫ.
        ПРИСУТСТВУЮТ:
        Командир корпуса, князь-консорт Российской империи генерал-лейтенант Александр Владимирович Новиков;
        Болгарский царь Михаил Четвертый, он же Великий князь Михаил Александрович Романов;
        Наследник Австро-Венгерского престола эрцгерцог Франц Фердинанд Габсбург.
        Поездка к новому болгарскому царю премного озадачила эрцгерцога Франца Фердинанда. Сначала он рассчитывал застать брата русской царицы в Софии, руководящим военными действиями из собственного дворца, но с этим вышла незадача. В Софии царь Михаил отсутствовал, находясь на фронтовом командном пункте. Немного помаявшись, эрцгерцог оставил супругу в отеле «Болгария», где ее сразу взяли под незаметную, но плотную опеку агенты СИБ (как бы чего не вышло), а сам начал испрашивать разрешение на поездку в зону боевых действий. Для иностранного принца, да еще представляющего недружественную державу, такая поездка в военное время без дозволения болгарских властей выглядела предельно непозволительно.
        В итоге Францу Фердинанду помогло рекомендательное письмо императрицы Ольги: пропуск ему выписали, и с попутным обозом снабжения наследник австро-венгерского престола отправился к воюющей армии. И успел к самому финалу, когда ожесточенные уличные бои шли уже на территории Старого города Стамбула. Невероятная быстрота развития событий поражала Франца Фердинанда и ставила его в тупик. Восьмого августа, когда он еще был в Петербурге, русская и болгарская армии начали активные действия против турок, а через две недели на существовании Османской империи была поставлена жирная точка.
        Но зато на руинах поверженной Оттоманской Порты эрцгерцог Франц Фердинанд нашел не только болгарского царя, но и русского князя-консорта - а о такой возможности он даже не мечтал. Если канцлер Одинцов был мозгом русской императрицы, то ее супруг исполнял роль тяжелых кулаков, и при этом был по-своему умен. Наследнику австро-венгерского престола было известно, что популярность господина Новикова среди русского простонародья превышала таковую у канцлера Одинцова и брата царицы, уступая только народной любви к самой Матушке Отечества. Мало продумать умную и сложную политику, ставящую в тупик всех соседних государей - надо иметь кого-то, способного воодушевить народ на сверхусилие, а иначе умная политика может не успеть дать плоды.
        - Итак, друг мой, - сказал Михаил Францу Фердинанду, когда собеседники остались наедине, - рассказывайте, какая нужда заставила вас искать нашего общества. А то сестрица Ольга в своем письме ничего об этом не пишет.
        - Понимаете, Михель, - немного смущаясь, сказал тот, - мы с кайзером Вильгельмом заключили с вашей сестрой своего рода соглашение о прекращении враждебности. Но так как на Балканах действующих лиц больше, чем два, то, добившись успеха в Петербурге, я должен был самостоятельно провести переговоры с вами и с вашей очаровательной супругой, с недавних пор ставшей сербской королевой.
        Болгарский царь и российский князь-консорт ошарашенно переглянулись. Вечер явно переставал быть томным.
        - А теперь, любезный, - несколько раздраженно сказал князь-консорт, - пожалуйста, объяснитесь, что за соглашение с вами и германским кайзером заключила моя супруга, ведь мы с Михаилом об этом ничего не знаем. И кстати, почему именно с вами, а не с императором Францем-Иосифом - через австрийского посла или какого-либо еще законного представителя. Ведь, пока жив этот злобный старик, вы в австрийской политической телеге что-то вроде пятого колеса. Запаска, которая, быть может, понадобится, а быть может, и нет…
        Франц Фердинанд от этой вспышки даже немного опешил, подумав, что не зря русская аристократия прозвала этого человека Викингом. Так же откровенно, невзирая на лица, он говорит и с русской высшей аристократией, включая Великих князей - и те это терпят, потому что всех, кому не нравятся манеры ее супруга, российская императрица сразу же рассовала по глухим дырам своей империи. А вот бывшему Великому князю, а ныне болгарскому царю, его зять откровенно нравится. Стоит, лыбится во все свои тридцать шесть зубов, потому что и сам такой.
        - Понимаете, господин Новиков, - немного неуверенно произнес Франц Фердинанд, - после того как ваша супруга вместе с британским королем и французским президентом подписали Брестские соглашения, для Германии сложилась определенная ситуация безысходности. Неважно, по какой причине начнется большая общеевропейская война и кто сделает в ней первый выстрел - в итоге проигравшей неизбежно окажется Германия. А тут еще вы, готовящиеся к будущим сражениям даже не как к обычной войне, а как какому-то ужасному стихийному бедствию, вроде падения на землю огромной кометы. Никто не отрицает, что вы, пришельцы из будущего, знаете значительно больше простых смертных, и если для минимизации своих потерь вы предпринимаете столь титанические усилия, то грядущая война должна оказаться очень продолжительной и воистину ужасной. Наличие у вас, господин Новиков, организационных талантов никто не отрицает, как и того, что все они сейчас направлены только на подготовку войны с Германской империей. При этом кайзера Вильгельма крайне встревожило, что он может оказаться втянут в войну даже против своей воли - только потому,
что на моего престарелого дядю, австро-венгерского императора нападет антирусский или антисербский каприз… Поэтому он решил потребовать от моего дяди добровольно оставить свой трон, прямо сейчас передав его наследнику и доживать остаток жизни, сколько ни отведет ему Господь, безвредным старым чудаком. В противном случае Германия не станет продлевать договор о Двойственном союзе, и вы, участники Балканского альянса, сможете сделать с моим дядей и его империей все что захотите…
        Болгарский царь и русский князь-консорт снова переглянулись.
        - А теперь, друг мой, - уже намного спокойнее сказал Михаил, - поведайте нам подробности того, что будет, если ваш дядя не поддастся на шантаж кайзера Вильгельма и не передаст трон в ваши руки, а вместо того бросит свою империю в войну против Сербии и России без всякого повода и причины. Ему-то все равно в ближайшем времени умирать, зато тогда в дураках останется и кайзер Вильгельм, и вы, мой дорогой друг, и все те, кто рассчитывал осуществить европейское переустройство без большого пролития крови.
        Франц Фердинанд пожал плечами и сказал:
        - Действительно, существует опасность, что мой дядя, оказавшись перед неприемлемым выбором, объявит Сербии и Черногории превентивную войну. Но тогда в нынешней военно-политической ситуации против него будет весь австрийский имперский генералитет. Венгры в душе до сих пор остаются дикарями, и способны по приказу своего короля пойти на ненужную самоубийственную войну, а вот мы, австрийцы, для этого мыслим слишком рационально. Мне бы очень этого не хотелось, но если мой дядя отдаст приказ напасть на Сербию и Черногорию, невзирая на то, что между нашими странами сейчас нет конфликта, то с ним может случиться апоплексический удар, как говорят у вас, у русских, табакеркой. Начальник имперского генштаба Франц Конрад фон Хётцендорф - это не только мой протеже, но еще и весьма разумный человек. Воевать с союзом Сербии, Черногории и даже Болгарии он будет, но бросит карты, если к балканским славянским государствам присоединится Россия. Ничего личного для него в этом нет, только государственные интересы.
        - Ну хорошо, мой друг, - согласился Михаил, - должен признать, что на месте дяди Вилли после решений Брестской конференции я тоже чувствовал бы себя крайне неуютно. И в прежней конфигурации шансов на победу Центральных держав не было совершенно, но конструкция выстроенная Павлом Павловичем проявила эту безнадежность, как изображение на дагерротипе. А теперь поведайте нам, что вы собираетесь делать, став австро-венгерским императором - неважно, как это произойдет: через добровольную отставку вашего дяди или через «апоплексический» удар.
        - Во-первых, - сказал Франц Фердинанд, - я понимаю, что я последний император Австро-Венгрии, и других уже не будет. У меня был план реформ нашей империи, но господин Одинцов на пальцах доказал мне, что выполнить его попросту невозможно - по причине непреодолимого запаздывания лет на двадцать. Но даже если бы мы начали предпринимать эти меры в начале восьмидесятых годов, успех был бы неочевиден. Поэтому за время своего правления я должен подготовить Австро-Венгерскую империю к цивилизованному разводу, чтобы Богемия, Венгрия и Хорватия стали независимыми государствами, в которых будут править мои дети, а Австрия добровольно, на правах отдельной короны, присоединилась к Германской империи. Но перед этим русская императрица поставила передо мной условие, чтобы земли, на которых сербы составляют большую часть населения, были присоединены к территории Сербии. Случится это должно за счет Боснии и Герцеговины, права на которые оказываются утраченными после аннулирования решений Берлинского конгресса. Возвращая эту территорию в состав Сербии, я планирую разменять хорватские земли с сербским населением на
те районы Боснии, где проживают преимущественно хорваты. В общем, это получается даже приращение, и хорватское общество должно принять такой размен спокойно.
        - Весьма разумный план, - согласился Михаил, - узнаю свою любимую сестрицу и ее канцлера. Главное - не смешивать хорватов и сербов в одном государстве, потому что, несмотря на сходство этих народов между собой, ничего хорошего из такой комбинации не получится.
        - Тут есть еще одна проблема, - со вздохом произнес Франц Фердинанд, - венгерская правящая камарилья, которая в последнее время возомнила о себе черт знает что и с большим пренебрежением относится даже к моему дяде, считает Хорватию и заселенные сербами земли Воеводины своей неотъемлемой собственностью. Поэтому в случае претворения в жизнь описанной выше программы венгерская верхушка способна учинить еще один мятеж, подобный мятежу тысяча восемьсот сорок восьмого года. И, более того, этот мятеж, скорее всего, случится сразу после того, как я лично коронуюсь в Аграме и приму из рук Сабора и тамошнего архиепископа титул хорватского короля, никак не связанный с титулом короля венгерского.
        - Вы хотите, чтобы мы, так же, как и шестьдесят лет назад, помогли вам подавить мятеж венгерских гонведов? - иронически усмехнувшись, произнес русский князь-консорт. - Не слишком ли это большая плата за ваши, так сказать, благие пожелания?
        - То же самое мне сказала и ваша государыня, - вздохнул Франц Фердинанд. - Мол, русская императорская армия ни при каких условиях не будет принимать участия в подавлении венгерского мятежа, поскольку это наше внутреннее дело. Мы капризных деток в Будапеште разбаловали, нам их и усмирять. В крайнем случае рекомендовано позвать на помощь германского кайзера - мол, усмирительные акции в исполнении его армии настолько страшны, что бунтовщикам лучше будет самостоятельно повеситься на шнурках своих ботинок. Но в случае такого мятежа мы бы хотели иметь благожелательный дружественный нейтралитет со стороны всех окрестных государств, а не только со стороны Германской и Российской империй… Ведь очень важно, чтобы никто не кинулся завоевывать наши земли, в то время как мы заняты успокоением внутренних неустройств. Единственная территория, где я бы приветствовал иностранное вмешательство - это Банат и Воеводина, имеющие преимущественно не венгерское, а сербское население. Пусть сербская армия возьмет эти земли, подавляя мятеж гонведов, а я потом, по итогам подписания мирного соглашения между Сербией и
Венгрией, как король последней, уступлю их вашей супруге в вечное владение.
        - Болгарии ваши земли не нужны, - сказал царь Михаил Четвертый, - нам Австро-Венгрия ничего не задолжала. Что касается государства моей супруги, то оно совершенно самостоятельно и независимо от Болгарского царства, и договариваться с королевой Еленой Карагеоргиевич и ее премьер-министром Владаном Джорджевичем вам придется самостоятельно. Я могу только написать вам рекомендательное письмо. Удара в спину в такой ситуации вы могли опасаться только от румын, больших любителей тащить чужие куски с праздничного стола, но эту буйную вольницу сейчас придавил сапог русского солдата.
        - Кстати, - сказал русский князь-консорт, - раскройте, пожалуйста, секрет, что заставляет вас с таким рвением и даже азартом демонтировать территорию собственной империи?
        - Ну как вам сказать, господин Новиков… - пожал плечами Франц Фердинанд, - во-первых - потому что между этими землями и в самом деле нет никакой высшей связи, заставляющей их оставаться вместе, за исключением правящей династии Габсбургов, которая находится на грани вымирания, ведь мои дети уже носят фамилию Гогенберги. И чем дальше развивается история, тем сильнее становятся силы, раздирающие на части Двуединую монархию, а внутренние связи, напротив, ослабевают. Чтобы обветшавший дом не обрушился на головы жильцов, его лучше заблаговременно разобрать, заранее расселив обитателей по новым квартирам. Во-вторых - горячим сторонником этого плана является кайзер Вильгельм, жаждущий, чтобы из-под его зада поскорее убрали начиненную тротилом бомбу. Если бы я не согласился на хитрый план господина Одинцова, то потерял бы поддержку со стороны Германии, после чего ваша супруга приказала бы вам, господин Новиков, в ускоренном порядке разобрать Австро-Венгрию на запчасти, невзирая на дополнительные издержки. Константинополь и все прочее - наглядный пример того, как это бывает. При этом богемский, венгерский и
хорватский троны уплыли бы на сторону, и мои дети остались бы обыкновенными обывателями.
        - Ну что же, - сухо кивнул русский князь-консорт, - позиция вполне понятная и достойная уважения. А ты что скажешь, Михаил?
        - То же, что и раньше, Александр Владимирович, - пожал плечами болгарский царь, - очень хочется надеяться, что нам, болгарам, не придется влезать во внутренний австро-венгро-хорватский конфликт. Я считаю, что этим делом по большей части должно заниматься королевство моей супруги. А у нас и здесь дел достаточно. Но если случится что-нибудь неприятное, то болгарская армия встанет в одном строю рядом с сербской - и тогда кто не спрятался, я не виноват.
        25 АВГУСТА 1907 ГОДА, ПОЛДЕНЬ, АФИНЫ, КОРОЛЕВСКИЙ ДВОРЕЦ, РАБОЧИЙ КАБИНЕТ КОРОЛЯ ГЕОРГА ПЕРВОГО.
        ПРИСУТСТВУЮТ:
        король эллинов - Георг Первый Глюксбург;
        наследный принц Константин;
        премьер-министр и военный министр Георгиос Феотокис;
        министр иностранных дел Александрос Скоузес;
        главнокомандующий греческой армией на случай войны генерал-лейтенант Константинос Смоленскис.
        В последнее время власть имущие в Афинах начали чувствовать себя все более неуютно. Все началось, пожалуй, в тот момент, когда стало известно о сватовстве Великого князя Михаила к сербской принцессе Елене, и вслед за этим в Болгарии случилась абдикция князя Фердинанда. Это был ясный знак того, что Россия вышла из внутренней изоляции и стала вмешиваться в события на Балканах, в силу чего поблизости от Греции стал завязываться новый политический узел, усиливающий ее возможных конкурентов. И в то же время русская императрица, люди которой явно стояли за всеми этими событиями, не проявила никакого интереса к Афинам и не пригласила греческое государство к участию в создаваемом ею Балканском союзе.
        Последним штрихом в складывающейся политической картине было избрание на болгарский трон русского принца Михаила Романова. Ради этого события великому Народному Собранию даже пришлось немного подправить Тырновскую конституцию (прежде разрешалось избирать на трон только принцев из европейских династий), но запах вкусного был настолько соблазнителен (независимость и отмена решений Берлинского конгресса) что болгарские депутаты оказались готовы почти на все. Они даже закрыли глаза на то, что победивший кандидат уже был женат на сербской принцессе (а ведь с этой страной у болгар отношения были весьма натянуты из-за спора по поводу принадлежности Пирота и окрестностей).
        Дальше события буквально понеслись вскачь. На своей коронации русский принц, опираясь на то, что решения Берлинского конгресса уже были признаны ничтожными, объявил Болгарию независимым царством и предъявил Османской империи территориальные претензии, в том числе и на земли Македонии, которую в Афинах уже считали будущей греческой провинцией. А как же иначе - ведь это древняя родина знаменитого греческого героя Александра Македонского. Турецкий султан пошел на дерзкого войной, но и болгарская армия оказалась на две головы выше греческой, да и русская императрица прислала на помощь брату войско, которого хватило бы, чтобы прихлопнуть две Турции. В результате стремительной и крайне ожесточенной кампании, которой руководили болгарский царь Михаил и русский князь-консорт, османская армия оказалась разгромлена, Константинополь взят штурмом, династия Османидов погибла в полном составе, а Оттоманская Порта прекратила свое существование.
        И тут же стало известно, что все бывшие земли Византии с преимущественно христианским населением, которые удалось отвоевать русской армии, императрица Ольга повелела включить в свое государство, назвав эти территории Константинопольско-Босфорским генерал-губернаторством. А вот это уже был плевок в душу греческим Глюксбургам. Какие же они теперь король и королева эллинов, если греков (то есть эллинов) на подвластных русской царице территориях живет даже больше, чем в самой Греции? А в Македонии продолжается наступление болгарской армии: под шум, доносящийся со стороны Проливов, она взяла Битолу, Гевгелию, Драму, Кавалу - и с двух сторон, с севера и востока, неумолимо приближается к Салоникам, которые пока занимают дезориентированные и деморализованные остатки турецкой армии. При этом регулярные болгарские части по пути не только пленяют и уничтожают растрепанные и почти неуправляемые банды башибузуков, в которые после краха их государства превратился турецкий редиф, но и охотятся за отрядами греческих «борцов за Македонию» - македономахов - задолго до Гитлера и украинских фашистов взявших на
вооружение метод этнических чисток.
        Следующее, вполне вероятное решение русской царицы после захвата Проливов - полное поглощение Российской империей всего наследства древней Византии, включая территорию нынешней Греции. Государство императрицы Ольги сейчас на пике своего могущества, а двуглавый орел является символом обоих государств, прошлого и нынешнего. До этого момента всего несколько шагов - признание правопреемства по отношению к Византии, послание из Петербурга греческому королевскому семейству в стиле «Иду на вы» и появление в виду Пирея русского Черноморского флота при армаде десантных пароходов, на которые будет погружен лейб-гвардейский корпус морской пехоты. И ведь в Греции найдется немало людей, которые будут этому даже рады, ибо при новой царице Россия превратилась в кипящее энергией быстро развивающееся государство - никакого сравнения с нищей и слабосильной Грецией.
        И в то же время греческие Глюксбурги связаны с династией Романовых множеством семейный нитей. Король эллинов, родной брат вдовствующей императрицы Марии Федоровны, приходится русской императрице и новому болгарскому царю дядей по матери; королева эллинов для них является двоюродной тетей, покойная дочь греческой королевской семьи при жизни была замужем за Великим князем Павлом Александровичем, а ее сын Николай женился на Великой княжне Елене Владимировне, а еще одна дочь Мария вышла замуж за Великого князя Георгия Михайловича. И в то же время известно, что для русской императрицы вся эта семейная паутина не значит ровным счетом ничего. Если потребуют интересы невероятно разросшегося российского государства, греческие родственники будут вбиты в пыль точно так же, как и уже исчезнувшая в небытие династия потомков султана Османа. Ну разве что их не будут убивать физически, а всего лишь отстранят от престола - однако королевской фамилией эта ветвь Глюксбургов быть перестанет.
        И вот из Софии только что пришла еще одна новость. Болгарский царь Михаил заявил о желании включить в состав своего государства Салоники (по Сан-Стефанскому договору этот город в состав Болгарии не входил), а русский князь-консорт его претензии поддержал, заявив, что в случае, если кто-то попытается оспорить новые границы Болгарии, русская армия встанет плечом к плечу с болгарской. И никакой надежды на поддержку Греции великими державами. Когда греки попытались попросить заступничества у Великобритании, своего старого друга и покровителя, британский министр иностранных дел сэр Эдуард Грей, озабоченный исключительно германским вопросом, приподняв одну бровь, задал греческому послу только один вопрос: «А где, черт возьми, находится эта ваша Греция?».
        И сейчас министр иностранных дел Александрос Скоузес докладывает собравшимся в рабочем кабинете короля:
        - По этому вопросу мы не могли найти взаимопонимания ни в Париже, ни в Лондоне, ни даже в Берлине, а в остальных европейских столицах после краха Оттоманской Порты нам могут только сочувствовать. Все европейские государства первой величины озабочены исключительно своими взаимоотношениями, укладывающимися в рамки экзистенциального конфликта между Россией, Великобританией и Францией, подписавшими Брестские соглашения, и Центральными державами. Греции нет места в этой грядущей схватке гигантов, разве что она выберет сторону, на которой будет сражаться, и заключит соответствующие соглашения.
        - Наша греческая армия в Европе не равна никому, - сказал генерал-лейтенант Константинос Смоленскис, тряся пышным красным плюмажем на генеральской каске, - Десять лет назад мы потерпели разгромное поражение от турок, и только давление Великих Держав на Стамбул спасло тогда нашу страну от ужасного унижения лицезреть свою сожженную и разграбленную столицу. Я знаю, что некоторые сейчас храбрятся и размахивают саблями, хотя они же показали свою полную непригодность на полях сражений. Но - нет, нет и еще раз нет. В войну с Россией или с кем-нибудь еще мы можем вступить, только радикально усилив нашу армию, и только в составе большой коалиции, где будем далеко не самым главным партнером. И только тогда, может быть, с барского стола нам упадет какой-нибудь кусок. А пока такой коалиции нет, нам следует привлекать к себе как можно меньше внимания, и, может быть, тогда судьба будет к нам милостива.
        Наследный принц Константин - воинственный как бабуин и такой же глупый - понял, в чей огород полетел смачный плевок генерала Смоленскиса. Это он десять лет назад командовал греческой армией в сражениях злосчастной греко-турецкой войны, проиграл все битвы и показал свою полную непригодность для армейского командования. Но раньше наследного принца заговорил премьер-министр Георгиос Феотокис, совмещавший этот пост с обязанностями военного министра - весьма осторожный господин, всю свою карьеру опасавшийся идти на обострение и предпочитавший действовать тихой сапой. Он, так же, как и другие разумные люди, обремененные хоть каким-нибудь количеством серого вещества, понимал, что в силу особенности своего происхождения «из того, что было» Греция не равна никому из своих соседей, и исчезнуть с европейской карты может также легко, как и возникла.
        - Я согласен с генералом Смоленскисом, - сказал господин Феотокис, - вступать в прямой конфликт с Российской империей из-за Македонии, Салоник, Смирны или даже Константинополя для нас сейчас смертельно опасно. Русская императрица не испытывает по отношению к Греческому королевству ни малейшего уважения и пиетета, считая нас, несмотря на почти восемьдесят лет существования, несостоявшимся государством, до сих пор находящимся на внешнем управлении - а потому без малейшего колебания отдаст приказ уничтожить нас точно так же, как уже была уничтожена Османская империя. И вы даже знаете, кто будет выполнять этот приказ… Поэтому во избежание бессмысленных потерь отряды борцов за Македонию необходимо отозвать на греческую территорию, а иначе все они там будут перебиты без всякой пользы.
        Наследный принц Константин уже раскрыл было рот, чтобы вставить свои пять копеек возмущения, но отец посмотрел на него тяжелым взглядом, заставившим наследника в буквальном смысле сесть на попу.
        С мрачным видом король эллинов произнес:
        - Недавно я получил от русской императрицы конфиденциальное письмо, содержащее весьма неприятные для меня, но вполне достоверные сведения. Пришельцы из будущего сообщили моей племяннице, что мой старший сын оказался болваном, бездельником и неудачником, проиграл все что мог и был дважды изгоняем с престола. Если дать ему волю, то он разрушит и пустит в распыл все, что я тут создавал на протяжении более чем сорока лет. Да и история с моим убийством фанатиком-анархистом в тех самых Салониках, завоевать которые рвется мой наследник, по мнению русской имперской безопасности, тоже пахнет весьма плохо. Но об этом мы поговорим отдельно. А сейчас я должен сказать, что полностью согласен с генералом Смоленскисом и господином Феотокисом. Греция не будет вступать в конфликт с русскими и болгарами из-за Македонии и Малой Азии, и с благодарностью примет в качестве утешительного приза из рук русской императрицы Эпир, а также право провести на Крите плебисцит по присоединению этого острова к территории Греции. Да будет так. Аминь.
        Тишина явилась ответом греческому монарху: никто не посмел ему возразить, даже пока еще наследный принц Константин. Ибо авторитет у этого монарха был непререкаемый - не то что у последующих королей, да и большинство присутствующих были с ним согласны. Конфликтовать с державой, разломавшей Османскую империю будто ветхую халупу, было смертельно опасно, а эти люди еще хотели жить, причем жить хорошо.
        26 АВГУСТА 1907 ГОДА, 12:45. САНКТ-ПЕТЕРБУРГСКАЯ ГУБЕРНИЯ, ГАТЧИНА, БОЛЬШОЙ ДВОРЕЦ, РАБОЧИЙ КАБИНЕТ КАНЦЛЕРА РОССИЙСКОЙ ИМПЕРИИ.
        Когда стало ясно, что замысел с Ангорским эмиратом претерпел неудачу, императрица Ольга вызвала к себе… генерал-адъютанта Куропаткина, занимавшегося в военном ведомстве вопросами тылового снабжения и материального обеспечения. Там, где не надо было решать тактических и стратегических задач, этот человек был успешен и любим. Вот только на фронт его не стоило допускать, как бы он туда ни рвался. Дров наломает - до конца века печь топить хватит.
        И вот о нем снова вспомнили - но не как о командующем на фронтах практически отгремевшей войны, а как о возможном наместнике Анатолии, Великой Армении и Леванта. У генерала Куропаткина уже имелся опыт управления Закаспийской областью (нынешняя Туркмения). И результаты были выше всяких похвал. За восемь лет с 1890 по 1898 годы Закаспийская область из пустынной страны, не имевшей ни дорог, ни городов, со слабыми зачатками торговли и промышленности, с разбойничающим кочевым населением, превратилась в быстро развивающуюся территорию. При непосредственном участии Куропаткина возникли русские школы, была проведена реформа судебной части, привлечены многочисленные поселенцы из Центральной России. А в нашей истории Куропаткину еще довелось поработать Туркестанским генерал-губернатором…
        Но тут Туркестан пока обошелся без него, потому что там прекрасно справлялся генерал-лейтенант Субботич. А все потому, что донос, обвиняющий этого достойного администратора в неуместном либерализме, императрица переправила в СИБ с распоряжением «разобраться, кто это там такой умный, что доносы на хорошего человека пишет» (в нашей истории Николай II дал делу ход и отставил Субботича от должности). Но на этот раз эсбисты, выполняя поручение императрицы, во всем разобрались: работа у них такая - разбираться. И в результате выяснилось, что это даже не чья-то злая частная инициатива, а работа турецкой разведки, которой было желательно, чтобы на посту туркестанского генерал-губернатора сидел персонаж, раздражающий аборигенов непониманием местного менталитета и связанными с этим непониманием идиотскими распоряжениями и запретами. А иначе как потом турецкой агентуре поднимать в Туркестане «национально-освободительное» восстание против русской власти?
        В итоге, перебрав еще несколько кандидатур (тот же Субботич был необходим на своем месте в Ташкенте), канцлер и императрица решили побеседовать с Куропаткиным. И тот воспринял вызов в Гатчину с трепетом, ибо откровенно трусил в присутствии как пришельцев из будущего, так и самой императрицы и ее брата, потому что все они не укладывались в привычные для него шаблоны. Вот и сейчас этот человек - такой непробиваемо важный, когда имеет дело с людьми, меньшими по чину, или подчиненными - потеет и испуганно косит глазом то на канцлера Одинцова, то на императрицу Ольгу, то на стоящую за спиной государыни первую статс-даму Дарью Михайловну. А ведь те и не собирались его пугать. Но как не выкинуть слов из песни, так генералу Куропаткину не забыть того момента, когда в его начальственный кабинет в Мукдене в сопровождении своих миньонов ворвался Великий князь Михаил и, объятый благородным гневом, разве что не надавал командующему Манчжурской армией по заспанной морде. А тот и не понимал, за что. И до сих пор до конца не понимает.
        А императрица посмотрела на то жалкое зрелище, которое представлял в тот момент Куропаткин, и со вздохом сказала:
        - Расслабьтесь Алексей Николаевич, честное слово, я не кусаюсь. И мой канцлер тоже, ну разве что иногда. А Сашка, хоть его сейчас тут нет, так и вообще ангел во плоти. В любом случае, вас звали сюда не потому, что в чем-то провинились, а потому, что у нас для вас есть новое назначение. Правда, оно не такое спокойное, как прежнее, но мой канцлер, например, уверен, что вы с ним справитесь…
        - Ваше Императорское Величество, - поднял голову Куропаткин, порозовев лицом, - а позвольте узнать, какое именно дело вы намерены мне поручить?
        - Мы, - с величественным видом произнесла императрица Ольга, - намерены назначить Вас нашим Наместником Анатолии, Великой Армении и Леванта…
        - Анатолии и Леванта? - недоумевающе переспросил Куропаткин.
        - Первоначально у нас был план организовать в центральной Анатолии ангорский эмират, назначив эмиром кого-нибудь из наиболее вменяемых потомков султана Османа, - сказал канцлер Одинцов, - но эта идея рассеялась в воздухе вместе с вонючим мелинитовым дымом после взрыва Семибашенного замка. Погибших там женщин и детей, конечно, жалко, но это не мы придумали взять их в заложники и посадить на минный фугас, чтобы в случае неудачи разом лишить нас всех возможных контрагентов при подписании мирного договора. Зато теперь у нас развязаны руки для того, чтобы поступить с бывшими турецкими землями как должно, а не как обычно…
        - Да, вот именно, Алексей Николаевич - как должно, - с нажимом произнесла императрица, пододвигая Куропаткину какую-то бумагу. - Вот, читайте…
        Тот сунул руку во внутренний карман мундира, достал оттуда черепаховый футляр, извлек из него очки и, водрузив их на нос, начал читать:
        «ВЫСОЧАЙШИЙ МАНИФЕСТ ВЕЛИКОЙ ИМПЕРАТРИЦЫ ОЛЬГИ ВТОРОЙ О ПРИНЯТИИ КОНСТАНТИНОПОЛЯ, АНАТОЛИИ, ВЕЛИКОЙ АРМЕНИИ, ЛЕВАНТА И СВЯТОЙ ЗЕМЛИ ПАЛЕСТИНЫ ПОД ДЕРЖАВУ РОССИЙСКУЮ, 1907 ГОД, 27 ЧИСЛО АВГУСТА МЕСЯЦА.
        Божиею проспешествующею Милостию
        Мы, Ольга Вторая, Императрица и Самодержица Всероссийская, Московская, Киевская, Владимирская, Новгородская, царица Казанская, царица Астраханская, царица Сибирская, царица Херсонеса Таврического, государыня Псковская и великая княгиня Смоленская, княгиня Эстляндская, Лифляндская, Корельская, Тверская, Югорская, Пермская, Вятская, Булгарская и иных; государыня и великая княгиня нова-города Низовския земли, Черниговская, Рязанская, Полоцкая, Ростовская, Ярославская, Белоозерская, Удорская, Обдорская, Кондийская, Витебская, Мстиславская и всея северных стран повелительница, и Иверския земли, Карталинских и Грузинских царей и Кабардинския земли, черкасских и горских князей и иных наследная государыня и обладательница:
        В прошедшую с Портой Оттоманской войну, силы и победы оружия НАШЕГО дали НАМ полное право объявить Российскую империю полноправным наследником и продолжателем погибшей Византийской империи, и, приняв на себя титул царицы Константинопольской, передать его преемникам престола НАШЕГО, а побежденную Оттоманскую Порту по праву победителя объявить низвергнутой и павшей в прах.
        И для того, по долгу предлежащего НАМ попечения о благе и величии Отечества, стараясь пользу и безопасность его утвердить, как равно полагая средством, навсегда отдаляющим неприятные причины, возмущающие вечный мир между Всероссийской империей и соседними народами, который МЫ навсегда сохранить искренно желаем, а также в удовлетворение убытков наших, решились мы взять под державу нашу град Константинополь с окрестностями, Анатолию, Великую Армению, Левант и Святую Землю Палестины.
        Возвещая жителям тех мест силою сего НАШЕГО Императорского Манифеста таковую бытия их перемену, обещаем свято и непоколебимо за СЕБЯ и преемников престола НАШЕГО, содержать их наравне с природными НАШИМИ подданными, охранять и защищать их лица, имущество, храмы и природную веру, коей свободно отправление со всеми законными обрядами пребудет неприкосновенно, и дозволить напоследок каждому из них состоянию все те преимущества, каковыми таковое в России пользуется;
        напротив чего от благодарности новых НАШИХ подданных требуем и ожидаем МЫ, что они в счастливом своем презрении из мятежа и неустройства в мир, тишину и порядок законный потщатся верностию, усердием и благонравием уподобиться древним НАШИМ подданным и заслуживать наравне с ними монаршую НАШУ милость и щедроту.
        Подписано собственноручно ОЛЬГА
        Дан в престольном Нашем граде Святого Петра, августа 27 дня от Рождества Христова 1907, а государствования Нашего в третье лето.»
        Дочитав Манифест, Куропаткин так же не спеша убрал очки, широко перекрестился и, трижды прочитав «Отче наш», со слезами на глазах сказал:
        - Благодарю вас, государыня-императрица Ольга Александровна, за честь и доверие, проявленное к старику. А я-то уж думал, что моя опала в ваших глазах будет вечной. Сделаю все, что смогу, к вящей славе нашего Отечества и Вашего Императорского Величества. И вас, господин Одинцов, а также отсутствующего здесь господина Новикова, я тоже особо благодарю за то, что помогли государыне Ольге железной рукой взнуздать Россию и вздеть ее на дыбы, чтобы само имя русское честно и гордо поднялось на недосягаемую высоту. Мы, здешние люди, прости Господи, так не смогли бы. А сейчас мне и сладко, и страшно, как перед боем, не опозориться бы вновь. Вы уж простите старика, если что…
        - Да не опозоритесь вы, Алексей Николаевич, не переживайте, - успокоительным, почти ласковым тоном произнесла императрица, - сия работа как раз по вашим талантам. Те качества, которые сделали вас очень плохим командующим фронтом, наиболее подходят для службы нашим Наместником в столь непростом краю. Управляйте с разумной осторожностью, никуда не спеша и в то же время не опаздывая, и помните, что, помимо магометан, законные права которых вы и в самом деле должны охранять, на вверенных вашему попечению землях проживают христиане, при прежних турецких властях изрядно стесненные во всех проявлениях своей жизни. Именно они, наследники древнего византийского народа, не предавшие веры своих предков, должны сделаться главной вашей опорой и предметом заботы. И в тоже время я не одобрю никакого насилия - как магометан против христиан, так и наоборот. Задача у вас будет как у Одессея - пройти между Сциллой и Харибдой. В тех местностях, где магометанские фанатики устраивали убийства и погромы христианского населения, все виновные в этом должны быть изобличены, судимы военно-полевым судом и повешены на древе.
Понимаете? Никакого Нашего прощения насильникам и убийцам быть не может…
        - Я все понимаю, Ваше Императорское Величество, - сказал изрядно подуспокоившийся Куропаткин, - и, как уже говорил, приложу к исполнению Вашей воли все возможные усилия…
        - Тогда, Алексей Николаевич, - сказала императрица, - сейчас вы возвращайтесь к себе на службу и, передав дела своему заместителю, выезжайте в Константинополь. Там мой Сашка окончательно введет вас в курс дела и передаст под ваше командование воинские силы, предназначенные для силовой поддержки. А теперь ступайте. Надеюсь в дальнейшем услышать о вас только хорошее.
        Когда генерал Куропаткин вышел, императрица вздохнула, и, немного расслабившись, сказала:
        - Ну, вот и все, Павел Павлович, этот вопрос решен. Теперь осталось найти только генерал-губернатора Константинопольского, а в перспективе еще и Палестинского. Но все же - как это вы так обмишулились с потомками султана Османа, ведь изначально мы не планировали брать на себя эдакую обузу как Анатолия, планируя ограничиться объеданием турецкого пирога со стороны мягких краев?
        Канцлер Одинцов пожал плечами.
        - Ну кто мог знать, что после либерального переворота в Османской империи случится младотурецкий, и, поскольку ни один из кандидатов в султаны добровольно не захочет садиться на трон, всех потомков султана Османа запрут в заминированном Семибашенном замке? - сказал он. - Идти на попятный в такой ситуации было негоже с моральной точки зрения, да и бесполезно. Требования младотурок росли бы как снежный ком, и в итоге операция затянусь бы и жертв стало бы даже больше.
        - Я это понимаю, - сказала Ольга, - поэтому не ругаю вас, а просто размышляю вслух. Мы тут предполагаем, строим планы, а как оно будет на самом деле - Бог знает. И вообще, вся эта операция планировалась только через год, но вот у князя Фердинанда сыграло ретивое: отрекся он не только за себя, но и за сыновей - и понеслась телега по ухабам. Единственное, что мы можем сделать со всем этим, это уменьшить вероятность плохих сценариев, а хороших - увеличить. Кстати, должна вам сказать, что получила письмо от своего дяди, греческого короля Георга. Он пишет, что нам не стоит ждать с его стороны каких-либо поползновений в сторону Македонии или даже просто Салоник. Греческое государство в его лице с благодарностью примет из наших рук Эпир, а также возможность провести референдум на Крите.
        - Ваш дядя хороший человек и способный управленец, - ответил канцлер Одинцов, - да только вот наследник у него хуже некуда. Я опасаюсь, что греческий король Георг Первый умрет насильственной смертью, не дожидаясь тринадцатого года, вследствие чего мы можем заиметь те самые неприятности, которых хотим избежать.
        - Возможно, Павел Павлович, вы и правы, - согласилась со своим канцлером Ольга, - и именно поэтому я пока не отзываю Сашку вместе с его корпусом из Проливов. Мой двоюродный брат Константин вспыльчив и нетерпелив как настоящий грек, а потому, если что и произойдет, то случится это в ближайшее время. По-иному эти буйные и необузданные люди не могут. Дополнительно я напишу моему дяде, чтобы он как можно скорее вызвал своего второго сына Георга в Афины из Парижа, одновременно отставив Константина от наследования престола. В противном случае последствия могут быть непредсказуемыми.
        - В свою очередь я нацелю на выполнение этой задачи людей господина Баева, - сказал канцлер Одинцов. - Если заговор существует, то его главарей следует упредить, а последствия их деятельности минимизировать. Но только Игорю Михайловичу понадобится ваше разрешение в самом крайнем случае ликвидировать принца Константина как врага Российского государства.
        - Такое разрешение я смогу дать только в том случае, если будет доказано, что Константин замешан в покушении на своего отца, - сказала императрица Ольга, - и даже, более того, если дядя Георг к тому моменту будет уже мертв или смертельно ранен. Тогда наши агенты будут иметь право, как это у вас говорят, «мочить» принца Константина, не подбирая для того соответствующий сортир. И формальное отрешение от наследования престола тут важнее всего, ибо если отставленный от наследства принц попытается влезть на трон после насильственной смерти отца, одно это может считаться неопровержимым доказательством его участия в заговоре, причем не на последних ролях.
        27 АВГУСТА 1907 ГОДА, ПОЛДЕНЬ, АФИНЫ, КОРОЛЕВСКИЙ ДВОРЕЦ, РАБОЧИЙ КАБИНЕТ КОРОЛЯ ГЕОРГА ПЕРВОГО.
        ПРИСУТСТВУЮТ:
        король эллинов - Георг Первый Глюксбург Греческий и Датский;
        королева эллинов - Ольга Константиновна, в девичестве Великая княжна Романова.
        наследный принц Константин;
        Семейный разговор короля и королевы эллинов со своим наследником проходил без присутствия посторонних лиц, а потому король имел возможность высказать своему неудавшемуся чаду все, что он о нем думает. С другой стороны, эта сцена ужасно расстраивала королеву - ведь, каким бы болваном ни был ее старший сын, она все равно будет любить его так, как мать любит свое чадо. Поэтому предстоящий разговор с сыном был настолько неприятен для королевской четы, что король и королева насколько возможно оттягивали окончательное решение вопроса с престолонаследием, и сделать это их побудила только шифрованная телеграмма их русской царственной племянницы, настоятельно потребовавшей расставить, наконец, все точки над «и». А значит, положение более чем серьезное - с русской императрицей не шутят. У этой совсем молодой еще женщины повадки как у акулы: стремительная атака - и смертельный укус. Мало кто может похвастаться тем, что стал ее врагом и остался в живых. А Константин, в силу особенностей своей личности, как раз и втягивал греческое королевское семейство во вражду с Российской империей.
        И дело было даже не в том, что Константин был женат на родной сестре императора Вильгельма и в силу того имел глубокие прогерманские убеждения (а может, и наоборот). Эпоха действенной брачной дипломатии, когда политику определяли родственные связи между монархами, давно прошла. Мало ли кто на ком женат… Политику государств в двадцатом веке определяют торговые связи, территориальные претензии, стремления разделенных народов к воссоединению, а также схватка так называемых Великих держав за мировое господство.
        В начале двадцатого века таких великих держав на планете Земля насчитывалось всего-то семь штук. На вершине этой славной кучи-малы - Великобритания, над колониями которой никогда не заходит солнце, во втором слое - Германия и Россия, еще совсем недавно серьезно намеревавшиеся стащить наглого Джона Буля с его пенька и хорошенько отлупить; в самом же низу лежат обессиленные Франция, Австро-Венгрия и уже покойная Турция. Североамериканские Соединенные Штаты пока стоят в сторонке, выбирая момент для вступления в схватку. Пока что они доминируют в Новом Свете, но в головах у вашингтонских политиков уже бродят опасные мысли, за которые русский канцлер Одинцов готов гвоздить их ядерной дубиной «Иркутска» (хотелки кайзера Вильгельма подвернулись весьма удачно).
        Греция в этой стае первоклассных зубастых хищников не равна никому. Создали ее случайно, по капризу великих держав, и так же случайно, при очередном переделе сфер влияния, могут смахнуть с карты Европы с той же легкостью, с какой нарисовали. Но это осознают только король и королева эллинов, а вот до виновника «торжества» эта мысль никак не доходит. В нашем прошлом два наследных принца, облеченные доверием своих отцов - Александр в Сербии и Константин в Греции - сговорились разделить Македонию на двоих, оставив в дураках третьего участника Балканского Альянса - болгарского царя Фердинанда. И мир тут другой, и год далеко не тринадцатый, и Михаил Романов - отнюдь не Фердинанд Кобург-Готский, и сербский принц Александр исчез с политического горизонта, и сама Греция вне схватки за османское наследство… а Константин как паровоз прет по тем же рельсам, что и в нашем мире. При этом пропасть перед ним видна уже невооруженным глазом, но этот упрямый человек ничего не желает замечать.
        - Сын мой, - с ледяной интонацией в голосе сказал король Георг, - я вынужден сказать тебе, что в интересах Греции тебя и твое потомство необходимо отрешить от наследования греческого престола.
        - Но почему, отец?! - вскинув руки, воскликнул принц Константин. - За что ты караешь меня так жестоко? Неужели ты поверил всему тому, что написала тебе русская царица, эта известная врунья и обманщица? Разве заслуживает доверия женщина, вышедшая замуж за так называемого «великого цусимского князя новейшего происхождения» и с его помощью свергнувшая с престола родного брата?
        Король, нахмурившись, с нажимом произнес:
        - Русская императрица заняла престол при полном согласии своего брата, уставшего от бремени власти, и ты, сын, это знаешь. При всех остальных переворотах свергнутый монарх, если не бывал убит сразу, то не заживался на свете, но Николай, которому оставили корону Великого князя Финляндского, сейчас преспокойно живет с новой женой и дочерьми в Гельсингфорсе, горя при этом не зная. И еще никто - еще раз повторю, никто - не смог утверждать, что моя племянница его обманула или ввела в заблуждение, умолчав о чем-то важном.
        - Но она, - принялся возражать принц Константин, не желая прямо называть русскую императрицу по имени, - женила своего брата на простолюдинке, которой сама же дала титул того же сомнительного свойства, что и у ее собственного мужа, будто в насмешку именуемого «князем-консортом»! И вообще, все, что нам говорят о России - сплошной обман: это нищая голодная страна, где чиновники поголовно воруют, а мужики пьют горькую…
        - И разгром Турции, который мы наблюдали своими глазами, это тоже обман? - спросил король. - О том, что стало с Румынией, когда власти этой страны попытались перечить воле русской императрицы, я даже не буду упоминать, хочу лишь сказать, что в случае конфликта с Россией Греция продержится чуть дольше исключительно по причине удаленности от российской границы. А такой конфликт станет неизбежен, если ты, сын, продолжишь толкать нас в сторону Македонии. Тогда против нас будут все: и сербы, и болгары, и русские. Насколько я помню, десять лет назад наша армия не смогла оказать достойного сопротивления даже туркам, которых русские разгромили одним щелчком, и командовал греческими войсками тогда именно ты. Если бы не вмешательство великих держав, наш разгром был бы полным и окончательным, а Греция снова подпала бы под власть осман. Чтобы разгромить греческую армию, не понадобятся усилия всей Российской империи, достаточно будет одного только господина Новикова с его корпусом. Уж он - настоящий полководец и стратег, не то что мой драгоценный сынок, с треском проигравший в прошлой войне все сражения. Ты
даже не догадываешься, как люто твою персону ненавидят в нашей армии. Против турок наши солдаты воевали хоть и не очень успешно (если так сложатся обстоятельства - они будут воевать против болгар или итальянцев), но никто не будет поднимать оружия против русских, окончательно разгромивших турок и объявивших себя наследниками Византии…
        - Но, отец! - воскликнул принц Константин - и осекся, увидев, как потяжелело лицо короля.
        - Я уже почти сорок лет твой отец! - рявкнул в ответ Георг Первый. - И теперь мне просто страшно оставлять тебе трон, потому что тогда ты уничтожишь страну, которую я строил всю свою жизнь. Сегодняшний разговор еще больше убедил меня в том, что ты полный болван, и даже, более того, опасный болван. Поэтому я немедленно отрешаю тебя от наследования престола и вызываю в Афины Георга. Все, решено! Теперь он будет наследником престола, а тебя… тебя даже консулом в Мексике нельзя назначить, ибо не дал тебе Господь ума и таланта.
        - Маман! - воскликнул Константин, побледнев. - Да скажите же вы ему?!
        - А что я должна сказать твоему отцу? - вскинула голову королева. - Что мой сын вырос глупцом и бездельником, которому нельзя поручить никакого дела. и уж тем более оставить в наследство трон? Или то, что это обстоятельство ранит меня до глубины души? Нет уж, я не хочу, чтобы меня на старости лет изгоняли из страны, которая стала мне второй родиной, только потому, что мой бестолковый сын перессорился тут со всеми…
        - Маман, и ты во все это веришь? - всплеснул руками принц Константин. - Ведь все, что написала вам про меня русская императрица - это наглая ложь!
        - Я в это верю, - с достоинством произнесла королева эллинов, - мою двоюродную племянницу можно называть жестокой, упрямой, фанатичной, безжалостной, суровой и так далее, но никто и никогда не ловил ее на лжи. Также никто и никогда не ловил на лжи ее супруга и прочих людей из ее окружения. Если они говорят, что это белое, а это черное, то им вполне можно верить. К тому же то, как ты себя сейчас ведешь, полностью подтверждает написанное в том письме. Увы, но нам с твоим отцом остается лишь сожалеть о том, что наш старший сын оказался самой большой нашей неудачей.
        - Это так, - поддержал супругу король Георг, - а сейчас должен сказать, что разговор закончен. Мое решение окончательное, и возврата к прежнему уже быть не может. А ты, сын, можешь идти. Мы с твоей матерью видеть тебя не хотим.
        Услышав это, принц Константин вскочил, махнул рукой и опрометью выбежал из отцовского кабинета. Едва он вышел, как его мать утерла невольную слезу: ей этот разговор дался очень нелегко.
        27 АВГУСТА 1907 ГОДА. 17:03. ВЕЛИКОБРИТАНИЯ, ЛОНДОН, БЕЛАЯ ГОСТИНАЯ БУКИНГЕМСКОГО ДВОРЦА.
        ПРИСУТСТВУЮТ:
        Король Великобритании Эдуард VII (он же для друзей и близких Берти);
        Первый лорд адмиралтейства - адмирал Джон Арбенотт Фишер (он же Джеки);
        премьер-министр Его Величества сэр Генри Кемпбелл-Баннерман;
        министр иностранных дел Великобритании Эдуард Грей.
        С момента последней встречи короля и его верного клеврета адмирала Фишера прошла всего неделя, а мир за это время снова изменился. Манифест императрицы Ольги, объявившей Российскую Империю правопреемницей и продолжательницей дела древней Византии, громыхнул над Европой как удар молнии, заряженной немереными миллионами вольт. То, что изначально выглядело как затяжная локальная война, которая должна была отнять у России силы и время, вдруг обернулось сокрушительной победой, радикально улучшившей геополитические позиции Восточного Колосса. Поэтому на чай к королю был зван не только адмирал Фишер, но и престарелый премьер-министр Его Величества сэр Генри Кемпбелл-Баннерман, а также министр иностранных дел Эдуард Грей.
        Если посмотреть одним глазом, то казалось, что джентльмены просто мирно пьют чай, а если глянуть другим - то можно было увидеть, что идет важное совещание короля со своими министрами.
        - В принципе все верно, - пожевав губами, сказал Генри Кемпбелл-Баннерман, - русское государство почти с самого начала заявляло о себе как о продолжателе дела Константинопольских кесарей. Так что последнее решение вашей племянницы вполне логично и закономерно. И сама русская императрица, и ее советники много раз повторяли, что Черноморские Проливы и устранение турецкой державы нужны им не для того, чтобы угрожать другим государствам, а для обеспечения безопасности собственных территорий. Надо признать, что последние четыреста лет - с тех времен, как Османская империя обосновалась на Босфоре - она представляла непрерывную угрозу существованию российского государства…
        - Как знать, стала бы Россия такой какая она есть, без этой борьбы с безжалостным азиатским хищником… - задумчиво произнес адмирал Фишер. - Европа, надо сказать, к выковыванию стального русского характера подключилась гораздо позже турок…
        - Покойный султан Абдул-Гамид довел свою страну до крайней степени нищеты и маразма, - твердо сказал Эдуард Грей. - Но главное не в этом. В последние годы вместо традиционного союза с Великобританией Османская империя стала склоняться в сторону Центральных держав, что несло угрозу коренным интересам Великобритании. При прежнем правлении в России царя Николая «больной человек Европы» еще имел шансы продержаться десять-пятнадцать лет, но неистовая русская императрица новейшей выделки при первом удобном случае отправила его в могилу всего за несколько недель.
        - Аминь, - сказал король, - но мы сейчас не на поминках. Скорбь моя при известии о падении Стамбула не длилась дольше тридцати секунд. В данный момент нам необходимо понять, какие практические выводы в нашей политике необходимо сделать после столь решительного шага моей царственной племянницы. Должен сказать, что знаком с этой особой лично, и думаю, что об эту стальную царицу обломала бы зубы даже моя маман, которая была одним из крупнейших хищников в Европе.
        - Вывод первый, - сказал Эдуард Грей, - своей операцией на Балканах русские поставили в крайне невыгодное положение Австро-Венгерскую империю - так, что та оказалась с трех сторон охвачена враждебными ей силами. Тем самым они также существенно ухудшили положение Германии: после начала боевых действий та в кратчайшие сроки рискует остаться без своего последнего союзника, ибо Турцию и Италию русские изъяли из состава Центральных держав еще раньше… При этом мое ведомство получило уверения российского министерства иностранных дел в том, что русская императрица не претендует на земли Греции или какие-либо еще, до первого августа сего года не входящие в состав Османской империи. Исключениями из этого правила может быть только Румыния, судьба которой была предрешена еще до падения Стамбула и превращения его в Константинополь, а также тот вариант развития событий, при котором греки сами рискнут начать войну с Болгарией, оспаривая у той новообретенную провинцию Македония.
        Король с сарказмом произнес:
        - Вы сильно удивитесь, но мой племянник Уильям тоже понял, что после относительно успешного для него начала общеевропейской войны вместо победного марша немецких гренадер по Парижу с неизбежностью смены времен года случится марш русских солдат по вдребезги разбитому во время штурма Берлину. Конструкция антигерманского союза, которую мы соорудили в Бресте, проста, надежна и безотказна, как изделие доктора Гильотена, а события в Константинополе и, главное, в щебень разбитая тяжелыми орудиями крепость Андрианополя, показали, как такое можно проделать. В такие игры германский кайзер и его генералы играть не хотят категорически. Теперь у Уильяма новая идея: чтобы гарантировать в Европе вечный мир, он намерен присоединиться к Брестским соглашениям и принудить к тому же Австро-Венгерскую монархию, а добычу себе искать там, где его хищные устремления не пересекутся с интересами ни одной европейской державы…
        От неожиданности Эдуард Грей на какое-то время потерял дар речи. Он с таким старанием собирал страны континента в антигерманский союз - и тем обиднее ему было видеть, что его труды пошли прахом и тевтонский зверь избежал расставленной ловушки.
        - Ваше Королевское Величество! - вскричал он, когда прошел первый шок. - Но этого совершенно невозможно допустить! Если Германия отвертится от войны в ближайшем будущем, то довольно быстро она наберет такую мощь, что справиться с ней уже не получится, даже объединив силы всех иных европейских держав…
        - Российская империя усиливается даже быстрее чем Германия, - веско произнес адмирал Фишер, - в то время как пик могущества Франции пришелся на эпоху Наполеона Первого, а Великобритании - на прошлое царствование. И если у нас при условии благоразумного поведения еще есть шанс оправиться, то французы свою точку невозвращения прошли еще во времена Наполеона Третьего, и теперь их несет по воле политической стихии, без руля и без ветрил. Кайзер Вильгельм знает, что чем дальше, тем более неблагоприятной становится для него ситуация, потому что Россия усиливается, в том числе и за счет Германии. Молодые способные немцы едут в эту бурно развивающуюся страну, делают карьеру и строят свой бизнес, пускают корни - и всего на протяжении одного поколения становятся русскими. Процесс схож с тем, когда от нас к кузенам уезжал цвет нации - с тем, чтобы поселиться на просторах диких прерий, однако для того, чтобы попасть в Россию, немцам не требуется пересекать океан, достаточно просто сесть на поезд.
        - Погодите, сэр Джон, я вас не понимаю! - воскликнул Эдуард Грей, вскочив со своего места, прямо как во время парламентских дебатов. - Объясните, пожалуйста, почему вы считаете Россию усиливающейся державой, а Великобританию - слабеющей?
        - Все дело в том, что Россия, в отличие от Великобритании, не заводит себе колоний, а расширяется как единое целое, - терпеливо пояснил тот. - Поэтому для того, чтобы воспользоваться ресурсами колоний, нам требуется строить множество торговых судов, а русские для этого же прокладывают железные дороги. До эпохи пара корабль оказывался значительно эффективнее запряженных волами повозок, и морские державы переигрывали Россию по транспортной связности, но теперь стремительно бегущий по рельсам паровоз дает сто очков любому пароходу. Еще одна причина нарастающего превосходства Российской империи заключается в том, что ее подданные, переселяющиеся с Восточноевропейской равнины в Сибирь и на побережье Тихого океана, не прерывают связь со своим народом и государством, а англичанин, уезжая в колонии, становится для нашей Метрополии отрезанным ломтем, который обратно уже не приставишь. Ну а главным обстоятельством является то, что верхушку России частью составляют пришельцы из будущего, а частью - люди, оплодотворенные их идеями. Русская императрица и окружающие ее люди быстры, решительны и умны, они знают,
что надо делать для увеличения благополучия своей страны и чего делать не стоит. Кроме того, между ними нет разногласий, и они действуют как одна команда единомышленников. А у нас депутаты Парламента и члены Правительства больше похожи на стаю вечно ссорящихся мартышек, чем на ответственных государственных мужей. Никто из нас, включая Его Величество и присутствующего тут премьер-министра, не владеет истиной в последней инстанции - мы, скорее, догадываемся, чем точно знаем, что нам следует делать, и, кроме того, из-за царящей повсюду какофонии мнений становится все труднее и труднее вырабатывать хоть какие-нибудь планы.
        - Все верно, - коротко подтвердил король, - и дальнейшие дискуссии тут неуместны. Мы истекаем живой кровью нашего народа, и остановить это нужно как можно скорее. Кроме того, мы, конечно, не можем приблизить к нам наши колонии и восстановить связи между разорванными частями нашего народа, но в наших силах улучшить систему управления Великобританией, чтобы она стала адекватна вызовам и угрозам двадцатого века. И вот тогда, быть может, мы продержимся не сорок, а четыреста лет, или даже больше…
        - Ваше Королевское Величество, вы сказали, что Великобритания просуществует всего сорок лет? - недоумевая, переспросил Эдуард Грей. - Неужели это и в самом деле так?
        Король ровным голосом сказал:
        - Там, откуда к нам пришли пришельцы из будущего, распад Британской империи начался при моем внуке Георге Шестом в тысяча девятьсот сорок седьмом году. Когда все закончилось, от былой роскоши у нас остались только Англия, Шотландия, Уэльс и Северная Ирландия, в компании со всякой мелочью вроде Гибралтара, а остальное ушло в свободное плавание. Причиной той катастрофы стали две тяжелые затяжных войны между Британией и Германией, случившихся одна за другой. Мы одержали в них воистину пирровы победы, утомившие и обескровившие наш многострадальный народ. А посему я готов наложить свое вето на любую военную авантюру, если она не будет прямо необходима для выживания Великобритании. Если нет непосредственной угрозы, то не будет и войны. И в то же время я должен предупредить, что любая попытка исподволь ослабить русских сразу же будет распознана ближайшим окружением моей племянницы, после чего эти люди разорвут союзный договор и предпримут такие меры, что краха Великобритании не придется ждать сорок лет. А я этого не хочу.
        - Но это же невероятно и невозможно! - вскричал Эдуард Грей. - Интересы Великобритании требуют, чтобы Германия была уничтожена и раздроблена на первоначальные составляющие, а Россия сильно ослабла и потеряла возможность влиять на мировые процессы!
        Из своего угла вдруг подал голос премьер-министр Генри Кемпбелл-Баннерман, проскрипев:
        - Ослабить Россию возможно, только навалившись на нее мощью объединенной Европы. Так вот: я думаю, что после такой войны Россия императрицы Ольги, конечно, ослабнет, но Европа как политическое явление и вовсе перестанет существовать. Скажите, Эдуард, а может быть, вы придумаете для нашей страны менее неприятный способ самоубийства, чем месть пришельцев из будущего и тотальное уничтожение всего британского?
        - В таком случае я попрошу принять мою отставку, - сказал Эдуард Грей. Он весь как-то сдулся в один миг, и даже голос его звучал вяло и глухо. - Как я могу быть министром иностранных дел, если не понимаю ни смысла происходящих событий, ни конечной цели, к которой должна стремиться наша страна?
        - Ну вот, - проворчал король, - едва прогремел гром - и робкие уже начинают прятаться в кусты. А работать, скажите, кто будет? Старина Берти? Между прочим, Германия - это не единственная угроза существованию нашей Империи, просто она расположена к нам ближе всего, и прямо готовилась оспорить у нас титул сильнейшей морской державы. Но сейчас, когда этот вопрос решен, нам стоит посмотреть в другую сторону, за океан. Там расположено государство наших кузенов, которое от убеждения в том, что сам Бог уполномочил их править Новым Светом, переходят к уверенности в неизбежности своего мирового владычества. А то как же: они самые сильные, самые красивые, самые справедливые и богатые - а потому весь мир должен преклониться перед ними и поцеловать туфлю нью-йоркского банкира. А на самом деле они всего лишь взбесившееся быдло, нация фермеров, пиратов и грабителей с большой дороги. Так что мы еще посмотрим, кто перед кем преклонится и что у него поцелует. Но если вы подумали, что я зову вас вступить в жестокий бой с североамериканским драконом, то это не так. Вступать в прямую схватку с кузенами нам не с руки,
да это и не нужно, ведь эту роль совершенно добровольно взял на себя мой племянник Уильям. Надеюсь, теперь вы меня понимаете? В ближайшее время, когда будут выполнены некоторые дополнительные условия, нам предстоит принять в число участников Брестского соглашения Австро-Венгрию и Германию, дополнить уставные документы этого союза пунктом о взаимном обеспечении безопасности колоний и констатировать, что нам удалось построить систему, предназначенную хранить мир на европейском континенте, да и на всей планете.
        - Вы меня уговариваете, Ваше Королевское Величество? - хрипло спросил Эдуард Грей, глядя прямо на своего короля.
        - Я ставлю перед вами задачу - так это, кажется, называется у русских, - ответил Эдуард Седьмой, - ибо вы вполне еще можете послужить Великобритании на прежнем посту. С тем же неутомимым усердием и аккуратностью, с каким вы сколачивали антигерманский альянс, вы теперь займетесь американским вопросом. Двое наших врагов - прошлый и будущий - должны истощить себя в жестокой схватке, а нам следует ждать ее исхода в полной готовности вмешаться в свою пользу. Вы меня понимаете?
        - Да, Ваше Королевское Величество, понимаю, - ответил Эдуард Грей, голос его зазвенел воодушевлением. - И, пожалуй, возьму обратно свои слова об отставке. Вот только мне хотелось бы знать, чем будет заниматься Россия в то время, когда Германия будет занята схваткой кузенами, а мы будем в готовности наблюдать за этой ситуацией.
        Король со вздохом ответил:
        - На самом деле на первых порах столкновение кузенов и бошей будет косвенным, ибо Уильяму понравились не североамериканские прерии, а аргентинские пампасы. Русские, как и мы, будут наблюдать за этой схваткой в полной готовности вмешаться - неважно, потребуется им высаживать десант на территорию Северной Америки или укрощать возомнившего о себе черт знает что германского зверя. Без них эта система будет неполной, ибо, планируя свои операции, германские генералы всегда должны знать, что в задницу им нацелены русские штыки.
        - Теперь я понял ваш замысел, - сказал Эдуард Грей, кивая, - и вижу, что Большая Игра продолжается, а вы всего лишь повернули шахматную доску на девяносто градусов…
        - То-то же, - сказал король, - первой вашей задачей будет прикинуть, как много мы сможем обрести теперь, после того как русские окончательно разгромили Больного человека Европы. Сейчас вам предстоит вступить в переговоры с русскими по множеству разных вопросов, начиная от защиты британских интересов на новых русских территориях и заканчивая обретением для Великобритании новых колоний Месопотамии и Аравии. На самом деле я понимаю, что мы уже и так набрали целую кучу нужного и ненужного, но это необходимо для нашего британского общественного мнения, которое не поймет, если на чужом пиру мы останемся без подарка. К сожалению, моя мать так настроила британскую общественность, что успехи царствования та определяет по количеству приобретенных территорий, невзирая на то, чистое это золото или полный мусор. Но должен сказать, что вам будет нелегко, ибо обязанности министра иностранных дел у русских сейчас исполняет сам господин Одинцов - а это еще тот зубр, с которым нежелательно встречаться на узкой дорожке. Но я надеюсь, что вы сделаете все как надо, и, не сильно обременив Британию ненужным ей
приобретением, позволите мне заткнуть досужие болтливые рты…
        - Аравия и Месопотамия отнюдь не балласт, - сказал собравшимся адмирал Фишер. - Там есть нефть, и это обстоятельство перевешивает все остальное. На ближайшие сто или более лет миром будет править тот, кто владеет нефтью. Чем больше у вас нефти, тем больше вы сможете содержать новомодных боевых кораблей, фабрик, заводов и всего прочего, что превращает обычную страну в мировую державу.
        - И это тоже верно, - сказал король, подводя итог разговору, - но, главное помните, что вечный мир в Европе и угроза войны с кузенами - это залог сохранения внутренней сущности нашей Империи.
        Часть 32. Злое эхо великих побед
        2 СЕНТЯБРЯ 1907 ГОДА, 13:45. ПАРИЖ, ЕЛИСЕЙСКИЙ ДВОРЕЦ, ЗАСЕДАНИЕ ПРАВИТЕЛЬСТВА.
        Подписание французской делегацией Брестских соглашений в их изначальной русско-британской редакции вызвало в Париже грандиозный эль-скандаль, в результате которого депутаты Национального Собрания свергли «социалистическое» правительство Аристида Бриана и возвели на премьерский трон радикала Клемансо. И напрасно месье бывший премьер-министр убеждал коллег, что у него не было выбора и что русская императрица не собиралась ничего менять. Франция присоединилась к Брестским соглашениям в качестве миноритарного члена (чьего мнения спрашивают в последнюю очередь) только по той причине, что иначе это пришлось бы сделать на гораздо худших условиях, когда германские гренадеры уже будут маршировать к Парижу. Франция грешна тем, что не поддержала Россию в ее войне против Японии, и при отказе французской делегации подписать Брестские соглашения также переставал действовать и франко-русский договор от 1891 года. Русский медведь теперь уж точно не собирался дарить распутной Марианне свою шкуру на зимнюю шубку[25 - Французская карикатура 1893 года изображала голую Марианну (Францию), сидящую на коленях у медведя
и спрашивающую: Если я отдам тебе свое сердце, то получу ли я зимой твою шубу?].
        Впрочем, и Клемансо, встав за штурвал французского государственного корабля, не стал даже и пытаться что-то изменить. Во-первых - была у русской императрицы репутация человека, не меняющего своих решений, так что излишняя настойчивость могла только усугубить ситуацию. Во-вторых - не успела во Франции закончиться правительственная пересменка, как на Балканах жарким пламенем разгорелся болгаро-турецкий конфликт, и к нему на болгарской стороне сразу же присоединились Россия, Сербия и Италия. Прежде чем предпринимать какие-либо действия, нужно было дождаться завершения этой войны, сулившей, по мнению французских генералов (в частности месье Пикара), быть долгой и кровавой. Мусью заняли самые удобные места в партере, но так и ничего и не поняли. Война оказалась стремительной, и союзники по Балканскому Альянсу не понесли в ней особых потерь. При этом турецкое государство оказалось разрушено, династия Османов практически уничтожена, а русские наложили лапу почти на все византийское наследство.
        Казалось бы, законный вопрос: какое отношение имеет Франция к Ближнему Востоку? Но в обитателях Елисейского дворца взыграло ретивое. Главное - почему британцы получили с барского стола жирные куски, а французам не досталось совсем ничего, даже завалящего островка? Но наибольший гнев вызвали сведения (по случаю раздобытые Вторым Бюро[26 - Второе Бюро Генерального Штаба Третьей Республики занималось разведывательными и контрразведывательными операциями в колониях и за пределами французской территории; внутри французской Метрополии после злоупотреблений дела Дрейфуса контрразведка была отдана в подчинение МВД.]) о том, что Россия и Великобритания за спиной Франции ведут с кайзером Вильгельмом переговоры об установлении в Европе вечного мира. Если они все-таки договорятся, решили тогда в Париже, то плакали наши Эльзас и Лотарингия, ибо по Брестским Соглашениям все территориальные претензии к Германии можно предъявить только после ее нападения на любую из стран-участниц договора. Если такого нападения не будет, то все остаются при своих.
        Пылая гневом, Клемансо собрал свое правительство на совещание. На этом фоне отъезд греческого посла на родину по семейным обстоятельствам остался властями Третьей Республики совершенно незамеченным. О том, что отставка принца Константина с поста наследника греческого престола является частью общей картины, он пока не догадывался.
        - Месье министры, - сказал премьер-радикал, - нам стало известно, что тираны решили сговориться за нашей спиной о вечном мире, и этот мир должен случиться за наш счет. Эта мерзкая Германия, поняв, что ей уготована смертельная ловушка, решила отвертеться от войны, необходимой Франции для возвращения наших исконных территорий. Какой позор, что предыдущее правительство подписало Брестские соглашения, не настояв на внесение в него необходимых для нас изменений.
        - Русской императрице было все равно, подпишем мы эту бумагу или нет, - не поднимая головы, сказал министр иностранных дел Стефан Пишон, - и ради нашего участия в этом соглашении она не собиралась поступиться ни единой запятой. «Мне безразлично, чего вы там хотите или не хотите, - заявила она. - Подписывайте, канальи, или проваливайте прочь». Ведь не зря все заседания конференции проходили не где-нибудь на берегу, в роскошном отеле, а на борту их новейшего сверхброненосца «Гангут»…
        - Русские как будто хвастались, как много они уже смогли освоить из наследия потомков и какие совершенные и смертоносные корабли уже умеют строить на их верфях, - проворчал морской министр Гастон Томпсон. - В бою даже один такой корабль, превосходя противника в скорости, дальнобойности и меткости орудий, способен устроить бойню целой эскадре броненосцев предшествующего поколения, а если таких кораблей будет два или три, то это означает полный разгром. Даже британцы с их «Дредноутом» на фоне русского «Гангута» не смогли ничем похвастать и вели себя скромно, опустив головы. Но им это уже привычно, потому что первый конфуз, как известно нашей разведке, у адмирала Фишера произошел еще во время визита британского короля в Санкт-Петербург. Именно тогда русские первый раз показали свой товар лицом и вынудили наших соседей за Ламаншем поддержать их, а не нашу точку зрения на будущее Европы.
        - Совершенно верно, - добавил Стефан Пишон, - настоящий текст соглашений, позже названных Брестскими, был составлен во время визита британского короля в Санкт-Петербург к своей племяннице. Эта поездка была анонсирована как семейная, но на самом деле все это время король буквально не вылезал из Зимнего дворца. Со второго дня переговоров к ним присоединился наш посол Делькассе, но когда он начал возражать против так возмутивших вас пунктов, то его из активного участника перевели в пассивные наблюдатели. При этом президент Арман Фальер, ужасно боящийся любой войны, требовал, чтобы Франция любой ценой стала участником готовящегося антигерманского альянса. Возможно, в противном случае мы бы с вами сейчас тут и не разговаривали бы, потому что одновременно с русским наступлением на Константинополь германские гренадеры начали бы марш на Париж…
        - Вряд ли у бошей получилось бы так сразу, с ходу, завоевать Францию, - с сомнением в голосе произнес военный министр генерал Пикар, - наши крепости в Вогезах неприступны, а армия достаточно сильна, но все равно надо признать, что положение в таком случае сложилось бы пренеприятное. Враг превосходит нас по всем параметрам, и, сражаясь один на один, все равно мы были бы обречены на поражение - пусть не за пару месяцев по причине военного разгрома, так за пару лет от истощения сил. А русские с британцами все это время, пока Франция изнемогала бы под натиском врага, выбирали бы удобный момент, чтобы нанести Германии решающей удар в спину и почти бескровно для своих армий и флота закончить эту войну в свою пользу.
        - И что вы предлагаете, месье Пикар? - рявкнул Клемансо. - Просто так сидеть и смотреть, как прямо у нас из-под носа уводят остатки французского политического влияния и наш законный приз Эльзас и Лотарингию? Ведь теперь мы фактически сведены на уровень какой-нибудь Бельгии или Швейцарии, малой страны, независимой потому, что от нее ничего не зависит.
        - Мы должны сделать все возможное, чтобы планы кайзера Вильгельма по примирению с Россией и Британией оказались сорваны, а оборонный механизм Брестских соглашений приведен в действие как можно скорее, - ответил генерал Пикар. - Для этого нам нужно организовать провокацию, в результате которой либо немцы с австрийцами оказались бы виновны перед русскими и их союзниками, либо наоборот. Один из вариантов благоприятного для нас развития событий - убийство якобы немецкими агентами брата русской императрицы или ее мужа, после чего эта неистовая женщина кинется мстить, не разбирая дороги. Другой - устранение русскими или сербскими агентами австро-венгерского наследника Франца Фердинанда, самого императора Франца Иосифа или кайзера Вильгельма и его наследника. В любом случае либо Россия и Британия объявят войну Германии, либо же Германия первой начнет боевые действия. Чтобы в Европе пролилась большая кровь, а Эльзас с Лотарингией вернулись в состав Франции, кто-то из этих людей должен умереть.
        - Провокация, говорите? - с сомнением произнес Клемансо. - Ну что ж, пусть будет так, ведь путь к счастью народов должен быть полит кровью тиранов. Но пусть ваше Второе бюро и не пытается организовать устранение кого-либо из русских. Во-первых - у них очень сильная охрана, а князь-консорт, находясь среди своих солдат, и вовсе неуязвим, а во-вторых - русская сыскная служба сейчас лучшая в мире, и до завершения расследования покушения или убийства русская императрица не будет предпринимать ровным счетом ничего. И что мы будем делать в том случае, если дотошное следствие выведет русских не на германский или австрийский, а на французский след?
        - На самом деле членов семьи русской императрицы я упомянул только для полноты картины, - сказал генерал Пикар. - Наши люди действительно не сумеют сбить с толку следователей из СИБ, а значит, и затевать такое покушение не стоит. Зато у нашего Второго Бюро имеются многочисленные и весьма тесные связи с самыми разнообразными борцами за свободу сербского народа - как в самой Сербии, так и за ее пределами. И хоть главный инфант-террибль теневой сербской политики господин Димитриевич уже уплыл из наших рук, еще найдутся люди, которые, не колеблясь, выполнят любой наш приказ, лишь бы он был подкреплен звоном монет. Кроме того, у нас под рукой имеются бежавшие из России революционеры, уже запятнавшие себя множеством кровавых дел. Для успеха операции понадобится организовать убийство австро-венгерского наследника или самого императора, и сразу после этого организовать в австрийской желтой прессе кампанию, требующую возмездия за пролитую кровь.
        - Если кого и убивать, то это Франца Фердинанда, - сказал Клемансо. - Этот человек настроен достаточно миролюбиво, и, став императором, не будет нападать на Сербию после убийства своего дяди, а потребует самого тщательного расследования. Зато император Франц-Иосиф будет готов объявить войну только на основании того факта, что убийцы его племянника по национальности оказались сербами или русскими…
        - Хорошо, - сказал генерал Пикар, - я отдам распоряжение полковнику Дюпону, чтобы Второе Бюро приняло это дело к производству. Франц Фердинанд сейчас как раз путешествует по Балканам, и именно там он и найдет свой конец.
        - Месье! - вскакивая со своего места, воскликнул министр общественных работ, почт и телеграфов Луи Барту. - Это возмутительно и невозможно! Вы - как преступники, обсуждающие план предстоящего ограбления банка и ради успеха этого предприятия готовые на любые жертвы среди его работников и непричастных обывателей. Но это бесчестно, жестоко и прямо аморально, потому что среди жертв грядущей войны будут не только немцы, русские, сербы и англичане, но и несколько десятков тысяч французов.
        - Ну что поделать, - лицемерно вздохнул Клемансо, - увы, политика - это самое грязное дело из всех возможных на этой планете. Если ты стал министром или депутатом, то теперь это значит, что ты обязан лгать, изворачиваться, для успеха своего дела валяться в грязи и приговаривать к смерти вполне приличных людей. Если ты стал политиком и вышел на тропу войны с тиранами, то в этом случае ты должен забыть о совести, чести и морали, потому что только так возможно победить того, кто многократно сильнее тебя. Впрочем, если вы до сих пор испытываете возмущение по поводу наших планов, то можете выступить с разоблачительными статьями в прессе, чтобы вся Франция узнала, кто любой ценой готов отстаивать ее интересы, а кто предает их из-за обуревающих предрассудков. Но только тогда не обижайтесь, если в один прекрасный момент вы окажетесь на каторге за предательство национальных интересов Франции.
        - Да нет уж, - ответил Луи Барту, садясь на свое место, - я лучше воздержусь от публичного высказывания своего мнения. Достаточно и того, Жорж, что я сказал вам это прямо в глаза.
        - Ну, вот и замечательно! - Улыбка Клемансо была похожа на оскал голодного крокодила. - мы с вами, месье Барту, к счастью, друг друга отлично поняли. Германия не должна отвертеться от войны с враждебной ей коалицией, и чем больше сил будет задействовано в предстоящей кровавой бойне со всех сторон, тем лучше. Также, как итог этой войны, нас интересует только благо Франции - интересы всех прочих держав, даже соседней с нами Великобритании, необходимо учитывать по остаточному принципу. Мы одни должны остаться в выигрыше от будущей войны, а все остальные будут должны уже нам. И еще нам необходимо найти способ отомстить этим заносчивым русским, поставившим нас в такое унизительное положение - но не напрямую, а как-нибудь косвенно. Например, взбунтовав только что завоеванную ими Турцию или организовав беспорядки в их дальневосточных владениях. К сожалению, за последние три года наши возможности влиять на русскую политику изнутри этой страны значительно уменьшились, а иначе бы я поставил перед вами более амбициозные задачи. Ведь это невыносимо для каждого честного радикала, когда в самой крупной стране
мира, занимающей одну шестую часть суши, правит тиранический царский режим, а не благопристойная с нашей, французской, точки зрения, Русская Республика. Грядущая война, которая нужна нам как хлеб для пищи и воздух для дыхания, должна изменить многое, и по ее итогам мы еще посмотрим, кто будет диктовать свои условия, а кто еще будет смиренно внимать указаниям победителя…
        Выговорив эти слова, Клемансо обвел присутствующих гипнотизирующим «тигриным» взглядом и добавил:
        - Надеюсь, месье, вы все меня хорошо поняли, и больше никто из вас не будет возражать против моей политики? Ваше молчание я воспринимаю как знак согласия со всем сказанным сегодня. Главное - не ставить в известность о сегодняшних решениях президента Фальера, а то эта баба в штанах все нам испортит. Аминь.
        3 СЕНТЯБРЯ 1907 ГОДА, ПОЛДЕНЬ, АВСТРО-ВЕНГЕРСКАЯ ИМПЕРИЯ, ВЕНА, ЗАМОК ШЁНБРУНН.
        ИМПЕРАТОР АВСТРИЙСКИЙ, КОРОЛЬ ВЕНГЕРСКИЙ И ПРОЧАЯ, ПРОЧАЯ, ПРОЧАЯ ФРАНЦ-ИОСИФ ПЕРВЫЙ (77 ЛЕТ).
        В этой исторической ветви лютый гнездец явился к императору Францу-Иосифу в образе германского посла генерала от кавалерии Карла фон Веделя, доставившего тому личное послание кайзера Вильгельма. На самом деле все началось на неделю раньше, когда взятием болгарскими войсками Солуна закончилась скоротечная Балканская война. При этом греческая армия, вторгшаяся в Эпир с разрешения Санкт-Петербурга, получила отпор от местных албанских рядов самообороны, но на общую расстановку сил это уже не влияло.
        В Берлине поняли, что пляски с саблями на турецком направлении окончились, и теперь можно подводить итоги. Именно тогда кайзер Вильгельм написал послание императору Францу-Иосифу, приложив подробнейшую инструкцию для германского посла в Вене, что и в каких количествах он должен лично сказать адресату, вручая ультиматум. Еще одно послание (на этот раз не столь официальное) от имени начальника германского генштаба генерал-полковника Мольтке-младшего предназначалось его австро-венгерскому коллеге генерал-полковнику Францу Конраду фон Хётцендорфу. Военные просто обязаны знать картину во всем ее многообразии, не то по неведению они могут натворить такого, что потом не сумеют загладить никакие дипломаты.
        И эти послания были отправлены в Вену не обычной и даже не дипломатической почтой. Их вез специальный фельдкурьер. Сначала он посетил германское посольство, а затем доставил письмо генерала Мольтке в австро-венгерский генеральный штаб. Германский посол генерал от кавалерии Карл фон Ведель на тот момент пребывал в чемоданном настроении: со дня на день должен был пойти на повышение в имперские наместники Эльзаса и Лотарингии, и ждал только сменщика на пост посла, чтобы навсегда отчалить в новые палестины. И теперь - такое поручение… Подробнейшую инструкцию по его исполнению германский посол изучал часа два. «Видимо, поездка кайзера в Санкт-Петербург была успешной, - решил он, - и теперь Германия резко меняет направление своей политики». В военно-стратегические тонкости фон Ведель посвящен не был, но в последнее время от России исходило нечто такое… страшное, в свете чего война с этой страной представлялась германским генералам гарантированным самоубийством. Туда пойдешь - обратно не вернешься.
        Так что поручение кайзера не вызвало у посла ни малейшей умственной судороги. У настоящего немца голова должна болеть только о Германии, а остальное ему следует воспринимать в категории «прочее».
        И вот генерал от кавалерии Карл фон Ведель - в парадном мундире при сабле, в сапогах со шпорами и в стальном[27 - В армии Второго Рейха стальные шлемы носили в кавалерии, шлемы для гвардии делались из томпака (разновидность латуни), а линейная пехота носила шлемы из вареной кожи.] кавалерийском пикельхелме - стоит перед императором Францем Иосифом, протягивая тому пакет с надпечаткой: «вручить лично в руки». Он знает, что там, в этом пакете - политическая смерть этого древнего старца, вычеркивающая того из мира живых надежнее, чем пуля, кинжал или яд… но в ледяном прусском сердце нет ни грана жалости. Уже почти сорок лет дряхлеющая и наливающаяся жиром Австро-Венгерская империя продолжает существовать только потому, что камнем повисла на шее у Второго Рейха. Такую конструкцию для ограничения русского могущества изначально придумал Бисмарк, не предвидевший последствий своей политики: франко-русского союза от 1891 года и Брестских соглашений в стиле «Правильная Антанта»…
        Австро-венгерский император берет со стола нож для бумаг из слоновой кости и вспарывает пакет. Исторический момент - для полноты картины не хватает только барабанного боя, криков «Алле Оп!» и щелчков кнутом. До этой секунды история в основном текла прежним курсом (хоть и со значительными отклонениями), в общих чертах повторяя события миров основной последовательности. Именно из-за диссонанса вызванного тем, что Россия уже вырвалась на новую траекторию, а остальные страны еще оставались в прежней исторической колее, у кайзера и некоторых других лиц и возникало обостренное чувство вторичности собственного существования. Однако теперь для всего мира начнется эпоха всеобщей определенности, когда весь этот мир, а не только Россия, ляжет на новый курс.
        Но ни германский посол, ни австро-венгерский император не ощущали ничего подобного. Карл фон Ведель сам по себе не входит в число творцов политики и, находясь в жестких рамках прусской государственной машины, не мог отличить ограничений, наложенных служебной дисциплиной, от тех, что заданы рамками исторического процесса. Франц-Иосиф, напротив, являясь суверенным монархом, в силу обуревающего его ультраконсерватизма до предшествующего момента целиком и полностью пребывал в парадигме предшествующего девятнадцатого века. С большим трудом австро-венгерского императора удалось уговорить провести в Шёнбрунский дворец электричество, но от установки телефона он уже отказался наотрез. Ну как такому человеку, живущему исключительно в прошлом веке, почувствовать изменившийся ритм времени? Ему с размаху бьют палкой в лоб, а он, не удосужившись почесаться, спрашивает: где стучат?
        Впрочем, на этот раз удар был такой силы, что пробил даже патентованную черепаховую броню. По мере чтения послания кайзера Вильгельма у Франца-Иосифа темнело в глазах. Он ждал чего-то подобного сорок лет назад, после битвы при Садовой[28 - Битва при С?дове, также Сражение при Кёниггреце - произошла 3 июля 1866 года и была самым крупным сражением австро-прусской войны 1866 года, кардинально повлиявшим на её течение.], когда пруссаки под командованием Бисмарка и Мольтке-старшего, вдребезги разгромив австрийскую армию, поставили Империю Габсбургов на грань уничтожения - но в настоящий момент ультиматум кайзера Вильгельма оказался для него полной неожиданностью, примерно как нож, всаженный в спину лучшим другом. Бывшим другом…
        Руки австрийского императора старчески задрожали, а на глаза непроизвольно навернулись слезы. Такого предательства от своего союзника он не ожидал. В прежние годы, во времена царя Николая, когда германский кайзер пытался заигрывать с Санкт-Петербургом, Франц-Иосиф воспринимал это спокойно, считая такую политику проявлением излишне резвого темперамента молодого германского коллеги. Потом на русский престол взошла Ольга, с которой заигрывать было бесполезно, и австрийский император успокоился. И теперь такой коварный удар - ножом под лопатку и прямо в сердце…
        А вот генерал фон Ведель имел на этот вопрос прямо противоположную тоску зрения, полностью совпадающую с точкой зрения кайзера Вильгельма. Точнее, не так: в силу свойственного всем германцам чинопочитания генерал, прочитав присланные ему инструкции, принял точку зрения своего кайзера как рабочую гипотезу, подогнав под нее свои аргументы. Мол, почти тридцать лет назад (сразу после Берлинского конгресса) Австро-Венгрия камнем повисла на шее у Германии, и с той поры тянула ее к земле, прямо в могилу - чем дальше, тем сильнее. А после подписания Россией, Францией и Британией Брестских соглашений эта конструкция и вовсе стала смертельно опасна. Один взбрык капризного венского старца - и Германия окажется втянутой в совершенно ненужную ей войну, без всяких шансов на победу, ибо будущие противники хорошо поработали над исходными позициями для начала боевых действий.
        - Это что, господин фон Ведель? - спросил Франц-Иосиф, дрожащими руками протягивая германскому послу письмо кайзера Вильгельма.
        - Это ультиматум моего любимого кайзера, Ваше Императорское Величество! - громко отчеканил тот. - В Берлине решили, что для обеих наших стран будет лучше, чтобы вы добровольно отреклись от престола в пользу вашего престолонаследника и доживали остаток своей жизни в качестве частного лица.
        - Но почему?! - воскликнул Франц-Иосиф. - Чем я заслужил такую нелюбовь вашего кайзера, что он решил потребовать моего отстранения от власти под страхом разрыва Двойственного Союза?
        - Вы, Ваше Императорское Величество, просто одержимы идеей втянуть нас в войну с Российской империей, - сказал германский посол, - и ровно ту же идею, только в своих интересах, вынашивают эти чертовы реваншисты в Париже. Такая война, если она будет развязана, не сможет принести нашим державам ничего, кроме поражения. Враг превосходит нас в силах и, кроме того, все три страны антигерманского альянса сохранят возможность торговли со всем миром, а Германия и Австро-Венгрия окажутся в круговой блокаде. В таких условиях гибель наших стран непременно наступит не столько в силу военных поражений, сколько в результате всеобщего голода и дефицита промышленного сырья. Мой кайзер такого будущего для Германии не желает и считает, что вечный мир в Европе и безопасность наших подданных можно обеспечить присоединением наших стран к Брестским соглашениям. А вы на такое пойти не захотите, ибо глаза вам застит ненависть к русским, однажды выручившим вас из крайне неприятного положения… И это - еще одна причина, по которой мой кайзер желает вашего отстранения от дел. А вдруг вы и Германию однажды возненавидите так
же яростно, как сегодня ненавидите Россию?
        В глазах у Франца Иосифа потемнело и он провалился в полную темноту, уже не чувствуя, что его ставшее безвольным тело рушится на блестящий паркетный пол. Так проходит слава мира… Он не слышал, как генерал фон Ведель кричал: «Врача! Врача!». Не ощущал, как его поднимают за руки-за ноги и кладут на оттоманку… не чувствовал император и того, как опытные руки врача расстегивают на нем одежду и проводят первый осмотр.
        - Ictus sanguinis, сиречь апоплексический удар, - сказал врач, выпрямляясь над больным и вытирая неожиданно вспотевший лоб. - Его Величество крайне плох, если не сказать больше. Учитывая возраст больного - прогноз крайне неблагоприятный. Обратите внимание, как перекошено лицо нашего императора. Сие указывает на сопутствующий этому заболеванию односторонний паралич мышц…
        И тут в кабинет буквально ворвался генерал-полковник Франц Конрад фон Хётцендорф. Он сам вызвал себя в императорский дворец, и никто не удивился его присутствию, ибо в последнее время этот человек был частым собеседником императора и имел право входить к нему без доклада в любое время.
        - Его Императорское Величество умирает? - спросил он у врача, услышав его последние слова.
        - Пока сказать трудно, - с сомнением произнес тот, - но однозначно, что даже при самом благоприятном развитии событий это уже не будет тот император Франц-Иосиф, которого мы знали прежде. В этом теле теперь живет испуганный, наполовину парализованный старик, неспособный нормально донести до нас ни одной мысли. К тому же современная наука не может сказать, сколько времени осталось жить нашему императору - пару часов, или несколько лет. Такое, между прочим, тоже бывает. Получеловек-полурастение, способное только нечленораздельно мычать и гадить под себя.
        - В таком случае, - решительно произнес начальник имперского генерального штаба, - до прибытия в Вену законного наследника престола эрцгерцога Франца Фердинанда, или до того момента, когда Его Величество не придет в себя и не сможет исполнять монаршии обязанности, я объявляю себя временным регентом Австро-Венгерской Империи. Теперь первым делом необходимо доставить больного в его личные покои, а личный кабинет закрыть и опечатать, ибо доступ к императорским бумагам должен иметь только законный наследник престола либо сам император Франц-Иосиф, если он оправится от болезни и вернется к делам. А еще я попрошу всех не распространяться о том, что произошло с Его Величеством. Любую досужую болтовню на эту тему я буду воспринимать как государственную измену, случившуюся в чрезвычайных обстоятельствах или во время войны, и жалуйтесь потом Святому Петру, что генерал-полковник Франц Конрад фон Хётцендорф превысил свои полномочия или проявил самоуправство.
        - Мой кайзер обязательно должен быть осведомлен о том, что произошло в этом кабинете, - с твердостью произнес германский посол. - Ибо таковы мои обязанности посла Германской империи при Венском дворе…
        - Вас, дорогой Карл, объявленные мною драконовские меры не касаются, - ответил самопровозглашенный Регент Австро-Венгерской империи. - Вот только, осведомляя о произошедшем своего государя, постарайтесь оставить в неведении все прочие государства, а также пронырливых, как бациллы, газетных писак и прочих демократических деятелей. По официальной версии, император Франц-Иосиф лишь слегка простудился и почувствовал себя плохо, в результате чего личный врач предписал ему постельный режим и полный покой. Пока к нам не прибудет будущий император Франц Фердинанд и не возьмет вожжи в свои руки, все в государстве должно идти как обычно.
        - Всецело с вами согласен, дорогой Франц, - сказал генерал фон Ведель, - я сообщу своему кайзеру, что до прибытия в Вену наследника австро-венгерского престола государственные дела нашего союзника - в руках благоразумного, и в то же время решительного человека. А сейчас позвольте вас оставить, мне требуется срочно вернуться в посольство…
        - Идите, Карл, и да поможет всем нам Бог! - сказал Франц Конрад фон Хётцендорф, подняв с пола послание кайзера Вильгельма и положив его на рабочий стол. - И вы, все прочие, тоже шевелитесь - взяли Его Величество и бегом понесли в спальню! Шнелль, шнелль, канальи…
        3 СЕНТЯБРЯ 1907 ГОДА, ВЕЧЕР, АВСТРО-ВЕНГЕРСКАЯ ИМПЕРИЯ, ВЕНА, ЗАМОК ШЁНБРУНН.
        Первое заседание регентского совета состоялось вечером того же дня, когда императора Франца-Иосифа поразил апоплексический удар. Император Австрии, король Богемии, Хорватии и Венгрии еще дышал, мычал и гадил под себя, но для политики он был уже мертв. Исполняющим обязанности регента по причине отсутствия в Вене наследника престола, как уже говорилось, сам себя назначил генерал-полковник Франц Конрад фон Хётцендорф. Хоть этот человек никогда не читал цитатников Мао, но то, что власть рождается именно вооруженной силой, понимал чисто инстинктивно. Зато два других члена регентского совета к армии и вообще к людям, производящим насилие, не имели никакого отношения. Одним из них был министр-президент (премьер-министр) Цислейтании[29 - Цислейтания (от лат. Cisleithania - «земля до реки Лайты») - в 1867 - 1918 годах, название одной из составных частей монархии Австро-Венгрии, земли, непосредственно подконтрольные австрийской имперской (а не венгерской королевской) короне. В австро-венгерский период под «Австрией» подразумевали Цислейтанскую половину государства, в противоположность Транслейтанской (или
Венгрии, в более широком смысле). Территориально земли австрийской короны включали не только современную Австрию, но и Чехию и Словению, значительные области современных Хорватии, Польши и Украины, а также некоторые районы Италии (Гориция, Триест, часть Тироля). В составе Австро-Венгрии цислейтанские (австрийские) земли имели отдельный от венгерского парламент (Рейхсрат), правительство (возглавляемое министром-президентом) и некоторые другие органы управления.] Макс Владимир фон Бек, а другим - католический епископ Готфрид Маршал, генеральный викарий (заместитель) архиепископа Вены Антона Йозефа Груши. Сам примас[30 - Пр?мас (лат. primas - первенствующий, primus - первый), в Римско-католической Церкви и Англиканской Церкви почётный титул церковного иерарха в стране, обладающего высшей духовной юрисдикцией над прочими епископами страны. В Православных Церквях используется аналогичный титул «предстоятель».] Австрии в свои восемьдесят семь лет был стар, глух и слеп, поэтому всеми делами занимался его зам. Когда в Вену прибудет эрцгерцог Франц Фердинанд, обязанности регента перейдут к нему, а
генерал-полковник Франц Конрад фон Хётцендорф станет одним из трех членов регентского совета.
        - Итак, господа, - сказал исполняющий обязанности регента, - уже достоверно известно, что нашего императора поразил апоплексический удар, и его неспособность управлять государством имеет постоянный характер. Но эта информация не для всех: газеты сообщат, что Его Величество простудился во время прогулки и слег в постель, а врач, во избежание переутомления, вредно влияющего на здоровье, категорически запретил ему заниматься государственными делами. Пока наследник престола не прибыл в Вену, никто не должен подозревать, что император Франц-Иосиф более никогда не вернется к исполнению своих обязанностей.
        - Но для чего такая секретность? - спросил министр-президент Цислейтании, - неужели хоть что-то изменится от того, что мы назовем апоплексический удар легкой простудой?
        - Дело в том, что апоплексический удар у нашего императора случился не просто так, - сказал генерал-полковник Франц Конрад фон Хётцендорф. - Как членам регентского совета вам следует знать, что под страхом разрыва Двойственного союза германский кайзер Вильгельм предъявил нашему императору ультиматум - немедленно передать власть наследнику престола и удалиться в частную жизнь. Наши, гм, противники в лице русских и сербов уже воспользовались таким приемом, чтобы без смут и преступлений, не дожидаясь естественного исхода, заменить посредственных или откровенно плохих монархов на тех членов правящей семьи, которые смогут руководить своими государствами наилучшим способом.
        - Но почему кайзер Вильгельм выдвинул такое требование? - раздраженно спросил генеральный викарий архиепископа Вены. - И какое вообще право имеет один суверенный государь требовать отставки у другого такого же Божьего помазанника? Русские и сербы тут не пример, ведь в обоих этих случаях процессы, вызвавшие отставку здравствующего монарха, были внутренними, и, кроме того, и те и другие являются схизматиками, не уважающими церковное таинство Помазания на Царство.
        - Если бы не союз с Германией, то нашу Империю давно разорвали бы на части, - глухо ответил генерал-полковник Франц Конрад фон Хётцендорф. - В военном отношении наша армия отстала даже от французской или итальянской, и в тоже время наш император буквально одержим враждой с Россией. И если прежде эта его враждебность к русским кайзера Вильгельма вполне устраивала, то теперь, после того как Россия, Франция и Великобритания подписали Брестские соглашения, такое поведение нашего императора стало смертельно опасным. Все дело в том, что того же самого - то есть войны между Россией и Германией - всей душой желает правительство Франции, видя в кровавой общеевропейской бойне единственный шанс вернуть себе Эльзас и Лотарингию.
        - Моей дорогой Франц, я вас не понимаю, - покачав головой, сказал епископ, - вы же сами раньше были сторонником превентивной войны против Сербии и Черногории…
        - Вот именно, что против Сербии и Черногории, и больше ни против кого, - отрезал тот. - Такие планы можно было строить и даже приводить их в исполнение до тех пор, пока на троне в Санкт-Петербурге сидел трус и бездельник, который ни при каких обстоятельствах не придет на помощь своим союзникам. Но сейчас на русском престоле вместо душки Николая сидит императрица Ольга, превращающаяся в бешеную фурию каждый раз, когда задевают ее страну или ее родню. Сейчас превентивная война против любой из стран Балканского Альянса может иметь два варианта развития. Либо наша Империя, окруженная врагом с трех сторон, в одиночестве воюет против России, Сербии, Болгарии и Италии, которые съедают нас так же, как уже съели Турцию, либо на нашей стороне к войне подключается Германия, а на стороне русских - Великобритания и Франция. Причем последняя делает это с радостью - и в результате Центральные державы оказываются в полной блокаде и гибнут под натиском численно превосходящего противника за год-два. Именно такому варианту развития событий воспротивился кайзер Вильгельм, когда потребовал, чтобы наш император оставил
трон своему наследнику, отнюдь не желающему развязать войну против русских и вообще славян…
        - Ваше преосвященство, - неожиданно веско произнес министр-президент Цислейтании, - нашей Империи, чья внутренняя конструкция чрезвычайно обветшала, прямо противопоказаны любые потрясения, а не только война. Только на территории Австрии проживают восемь различных национальностей, исповедующих два полярно конфликтующих исповедания, а ее территория, расположенная на восьми градусах широты и столько же долготы, разбита на семнадцать земель, в которых действуют двадцать парламентских объединений и двадцать семь зарегистрированных партий. Вдобавок ко всему у нас крайне сложные отношения с венгерской половиной нашей империи, где царит не меньший, а даже больший бардак. Только тихая и незаметная работа способна объединить этих людей и заставить трудиться ради общего блага, но даже несильный, в общем-то, удар способен разрушить социальную конструкцию нашего государства, так что ее никогда уже нельзя будет восстановить. Сейчас наше управление - это постоянный поиск компромиссов, но удастся ли это делать, когда на границах загремят чужие пушки?
        - В военное время любой компромисс означает поражение, даже если у вас есть возможность победить, - сказал генерал-полковник Франц Конрад фон Хётцендорф. - Но такой возможности у нас нет, так что лучше и вовсе не доводить дело до войны. Собственно, о том же, только в гораздо более грубой форме, кайзер Вильгельм и написал нашему императору, а тот, читая эти строки, так разволновался, что чуть не умер…
        - Формально император Франц-Иосиф жив и продолжает быть нашим императором, - сказал генеральный викарий архиепископа Вены, - но с другой стороны, он находится в таком состоянии, что не в состоянии отдавать никаких распоряжений.
        - А если бы и смог, ваше преосвященство, - сказал министр-президент Цислейтании, - то отдал бы как раз те самые распоряжения, которых так страшатся кайзер Вильгельм и наш добрый генерал Франц Конрад фон Хётцендорф. Да и я тоже не хочу, чтобы наша Империя стала полем боя ужасающей войны между Германией и Россией. Мне ли не знать, как хрупка наша политическая конструкция и как много ненависти может из нее выделиться при великих потрясениях. Так что я, пожалуй, поддержу нашего исполняющего обязанности регента. Пока в Вену не прибыл наш дорогой эрцгерцог Франц Фердинанд, императору Францу-Иосифу и в самом деле лучше полежать в постели с простудой, вне зависимости от того, жив он еще или уже умер…
        - Как я уже говорил, до прибытия нашего будущего государя, господа, все в Империи должно идти как обычно, - сказал Франц Конрад фон Хётцендорф. - Армия будет готова отразить нападение внешнего врага, хотя на нас никто и не собирается нападать, гражданское правительство Цислейтании под руководством господина фон Бека должно управлять страной как ни в чем не бывало, Рейхстаг должен заседать как обычно, а священникам в церквях следует молиться за здравие нашего императора. Любое замешательство или признак смятения наши враги могут воспринять как демонстрацию слабости, и тогда атаки на наше государство будут неизбежны.
        - Но если император Франц-Иосиф все же умрет, - пожав плечами, сказал епископ Готфрид Маршал, - то мы должны будем прекратить молиться за здравие и будем обязаны приступить к траурным мероприятиям, предвещающим похороны монарха - и тогда вся ваша комбинация с секретностью, мой дорогой Франц, не будет стоить ровным счетом ничего.
        - Этот грех я возьму на себя, - ответил генерал-полковник Франц Конрад фон Хётцендорф. - Могу вас заверить, что о смерти императора Франца-Иосифа, если она случится до приезда наследника, вы узнаете в тот момент, когда это будет необходимо с политической точки зрения.
        4 СЕНТЯБРЯ 1907 ГОДА, 10:05. СЕРБИЯ, БЕЛГРАД, ОТЕЛЬ «МОСКВА», ГОСТИНАЯ КОРОЛЕВСКОГО НОМЕРА.
        Известие о разбившем его дядю апоплексическом ударе наследник Австро-Венгерского престола узнал только через сутки после того, как это произошло, и доставил эту новость специальный фельдкурьер, прибывший на скором поезде «Вена-Будапешт-Белград-София-Константинополь». Впрочем, молодой австрийский офицер и сам не знал, какую бомбу он перевозит в своей опечатанной сумке. До этого момента и наследник престола, и все вокруг него были уверены, что у императора Франца-Иосифа обыкновеннейшая простуда, осложненная только преклонным возрастом и дурным характером этого политического старца.
        А тут такой афронт… Надо отменять запланированную поездку по Боснии и Хорватии, хватать ноги в руки и опрометью мчаться в Вену, иначе там может случиться что-нибудь непоправимое. Личных врагов у Франца Фердинанда в рядах высшей австрийской аристократии хоть отбавляй, совестью эти люди не обременены, умом и чувством самосохранения тоже, и не исключен вариант развития событий, когда против не успевшего вступить в должность наследника будет составлен мощный верхушечный комплот. Любой из двух других запасных претендентов на трон этим людям будет милее и удобнее. Младший брат Франца Фердинанда Фердинанд Карл страдал туберкулезом, часто терял сознание, не состоял в браке и не имел детей, но зато умудрился впутаться во внебрачную связь с простолюдинкой Бертой Грубер. Но более вероятным было то, что заговорщики остановят выбор на втором из двух внештатных претендентов. Карл Франц Иосиф[31 - В нашей истории с 1916 г. император Австро-Венгрии Карл I.] и вовсе являлся восемнадцатилетним юношей - то есть до совершеннолетния ему оставалось еще три года. А это означало, что править за него будет регентский
совет - и совсем не тот, который на скорую руку составил Франц Конрад фон Хётцендорф, а состоящий исключительно из самих заговорщиков.
        Одним из таких лютых ненавистников наследника являлся второй обергофмейстер императорского двора (высшая придворная должность) принц Монтенуово Альфред Второй, представитель побочной ветви дома Габсбургов, происходившей от дочери императора Франциска Второго Марии Луизы (второй жены Наполеона Первого) и ее любовника графа Нейперга. В нашем прошлом именно он отвечал за организацию похорон убиенной в Сараево эрцгерцогской четы и с дозволения старого императора Франца Иосифа превратил это мероприятие в фарс и поругание памяти покойных - да так, что творящемуся хамству возмутился следующий по очереди наследник Карл Франц Иосиф. Но сейчас времена не те: принц Монтенуово всего лишь второй, а не первый гофмейстер, да и император Франц Иосиф считается лишь слегка прихворнувшим. Правда, запас времени невелик, ибо господа аристократы об истинном состоянии здоровья Франца Иосифа в любом случае узнают раньше, чем широкая публика, а потому Францу Фердинанду следует бросать все и мчаться в Вену, где он сможет опереться на штыки любезного генерал-полковника Франца Конрада фон Хётцендорфа.
        И в то же время с другой стороны (из Парижа) в Белград по линии Второго Бюро поступила команда организовать на Франца Фердинанда покушение и убить его до смерти - да так, чтобы сделать виновным в этом убийстве сербское государство. Дело в том, что далеко не всем соратникам и подельникам господина Димитриевича пришелся по душе взятый им новый курс на безусловное подчинение указаниям из Санкт-Петербурга. С точки зрения этих людей, ни в какие ворота не лезло то, что Сербия перестала претендовать на Македонию и без боя отдала эту провинцию Болгарии. И уж тем более им не понравилась прижизненная рокировка между старым королем Петром и его дочерью Еленой. Муж у этой молодой женщины оказался чрезвычайно серьезным, со связями в самых высших кругах, и вертеть королевой Еленой будто куклой-марионеткой (как эти люди проделывали с ее отцом) уже не получалось. Скорее, все выходило совсем наоборот. Ведь даже принц Александр, ушедший к другим членам своей семьи в глухую оппозицию, вдруг куда-то бесследно пропал, и теперь никто не знает, где он находится.
        Одним из таких упрямцев-заговорщиков был курсант Белградской Высшей Военной Академии поручик Воислав Танкосич. Этот человек был знаменит тем, что еще до переворота 1903 года в белградском кафе «Греческая королева» на улице Князя Михаила он до полусмерти избил молодого английского журналиста некоего Уинстона Черчилля за то, что тот в свое время написал статью, поливавшую грязью Сербию. Занимаясь мордобоем, Воислав Танкосич грозил англичанину смертью, если подобная выходка повторится вновь. Черчилля тогда спасли жандармы, а господин Танкосич на какое-то время стал невероятно знаменит. Да и потом означенный господин отметился во множестве разных дел, начиная с устранения короля Александра Обреновича и заканчивая антиболгарской провокацией в самый канун Балканской войны, когда подчиненная ему просербская чета напала в Македонии на болгарских четников.
        Впрочем, пылкий темперамент, а также желание всего и сразу (неважно, своего или чужого) рано или поздно должны были сыграть с сербскими патриотами дурную шутку. Даже перевербовав господина Димитриевича, загранразведка СИБ не перестала внимательно наблюдать за его организацией. Убийство в Белграде Франца Фердинанда, на которого делалась большая ставка, никоим образом не входило в планы императрицы Ольги и ее соратников. Поэтому, установив факт шашней Танкосича с французами, агенты СИБ сразу взяли эту гоп-компанию на карандаш. Французского курьера люди полковника Баева по-тихому взяли при отходе и на конспиративной квартире с применением мозгобойки вытрясли из него достаточное количество интересных фактов (а знал этот мерзавец немало). В любом случае, авгиевы конюшни, которые в сербской политике накапливались еще со времен короля Милана Обреновича, вычищать требовалось сразу и до основания. А то в следующий раз эти буйные люди свергнут уже королеву Елену.
        Руководить контртеррористической операцией явился лично полковник Баев, и почти одновременно с ним в Белград прибыл разведывательно-диверсионный отряд полковника Слона и прилагающийся к нему королевич Георгий, после успешного рейда в тыл турецкой армии сделавшийся в Сербии национальным героем. После возвращения запасной принц имел довольно долгую беседу с королевой, в которой подтвердил свое решение не вмешиваться в политику и во всем поддерживать свою сестру.
        И вот полковник Баев, королевич Георгий и оберст Слон с невероятной бесцеремонностью заявились в королевский номер к наследнику австро-венгерского престола - как говорится, предостеречь и поговорить по душам. При этом никто из них ни сном, ни духом не ведал о том, что случилось в Вене. Информация по линии полковника Редля просто не успела пройти по инстанциям.
        И эрцгерцог Франц Фердинанд тоже пребывал в весьма расстроенных чувствах. С того момента, как эрцгерцогская чета приехала с визитом в Петербург, и вплоть до прибытия в Белград его супругу всюду принимали без всяких скидок на происхождение как жену наследника престола, будущую императрицу, в силу чего она расцвела и похорошела. И вот им двоим снова надо бросать все и мчаться в эту затхлую Вену, где на каждом шагу на них будут шипеть доисторические пресмыкающиеся, мнящие себя знатнее императора Франца Иосифа и святее самого Иисуса Христа, являясь на деле обыкновенными фарисеями. Происхождение мадам Софи им, видите ли, не нравится… А у самого папу бабушка грешным делом зачала от связи с любовником, пока законный муж пожизненно чалился на Святой Елене заключенным номер один (если что, тут подразумевается принц Монтенуово).
        И вот в тот момент, когда эрцгерцогская чета пребывала в растрепанных чувствах, раздается стук в дверь, и после неуверенного «войдите» появляются они…
        - Доброе утро, ваши императорские высочества, - заявляет главный, - разрешите представиться. Я Баев Игорь Михайлович, полковник Службы Имперской Безопасности Российской империи, в настоящий момент исполняю должность начальника загранразведки, поэтому в ваши европейские дела погружен чуть больше, чем по уши. Рядом со мной - сербский принц Джорджи, он же королевич Георгий Карагеоргиевич, герой войны, национальный любимец и верный слуга своей сестры королевы. По другую руку - полковник русской службы Рагуленко, он же оберст Слон, воспитатель нашего подрастающего офицерства. Если что-то пойдет не так, и мы с вами совершим непоправимую ошибку, то это его слонятки будут топтать вашу Австро-Венгрию, с тем, чтобы вбить ее в прах полностью и до конца. Но сейчас тут полковник находится в качестве свидетеля нашего разговора, а также наставника молодого сербского дарования. Кроме всего прочего, когда мы с вами поговорим, то именно люди оберста Слона будут обеспечивать вашу безопасность во время вашего дальнейшего путешествия до границ Австро-Венгерской империи, потому что далее наши полномочия пока не
распространяются…
        При слове «имперская безопасность» эрцгерцогиня ойкнула и растерянно посмотрела на мужа, а тот, разгладив усы и для храбрости выпятив грудь, с апломбом произнес:
        - Я, господин Баев, собственно, польщен визитом столь печально известного человека, но решительно не понимаю, почему люди какого-то полковника Слона должны обеспечивать нашу безопасность. У нас и у самих есть охрана, в обязанности которой входит обеспечение безопасности наших бренных тел.
        - Ваше императорское высочество, не пытайтесь казаться глупее, чем вы есть на самом деле, - устало произнес полковник Баев. - Ваша охрана не предотвратит даже нападения пьяной коровы, а не то что профессиональных террористов или разъяренной толпы. При этом вы должны знать, что вас хотят убить, причем убить именно в Белграде, и с особой жестокостью, чтобы потом сделать виновным в этом преступлении сербское правительство…
        - Но кому и для чего нужна наша смерть? - воскликнул Франц Фердинанд, сразу растерявший весь свой апломб; глаза его испуганно забегали. - Мы ведь уже договорились с вашей императрицей, что в мое правление Австро-Венгрия вернет Сербии все земли, населенные этим несчастным народом! Я не даю пустых обещаний - поэтому сербам нужно только немного подождать…
        - Вашей смерти желают не в Белграде, а в Париже, - веско сказал полковник Баев. - Там считают, что единственный возможный путь вернуть под свой контроль Эльзас и Лотарингию - это разжечь в Европе пожар всеобщей войны, в котором Центральные державы сгорят дотла. В Белграде у этих людей имеются только отдельные пособники, некритически и слишком прямолинейно воспринимающие сербские национальные интересы. Эти люди, точно малые дети, совершенно не хотят ждать, им нужно все и прямо сейчас, и вас они ненавидят вас ничуть не меньше, а может даже, и больше вашего дяди. Более того, за сдерживание сербской экспансии они ненавидят также свою королеву, ее мужа болгарского царя Михаила Четвертого, короля Черногории Николу Негоша и многих других того же рода. Объектом их ненависти становится все, что, по их мнению, мешает создание Великой Сербии. Не хотят ждать и французы, поскольку претворение в жизнь плана кайзера Вильгельма по подключению Германии и Австро-Венгрии к Брестским соглашениям и установление в Европе вечного мира поставит крест на их планах.
        Выслушав это сообщение, эрцгерцог Франц Фердинанд громко выругался - что, мол, неймется некоторым, - шокировав при этом свою супругу, а потом добавил, что он грешным делом подумал было, что этот визит как-то связан с неожиданной болезнью императора Франца-Иосифа, а вот оно как обернулось…
        - А чего такого произошло с Францем-Иосифом, что мы должны были из-за этого совершить к вам визит? - спросил полковник Баев. - В газетах писали, что старый вампир всего лишь простудился на прогулке и слег в постель, поэтому на время его болезни техническим регентом назначен ваш друг генерал-полковник Франц Конрад фон Хётцендорф…
        - Откровенность на откровенность, господа! - сказал Франц Фердинанд. - Вы мне тут на многое раскрыли глаза, и не только в отношении того, кто и по каким мотивам желает нашей смерти. Дополнительно к этому я понял, кто может быть моим настоящим другом, который не бросит в беде и не оставит на произвол судьбы. Дело в том, что за несколько минут до вашего прихода из этого номера вышел человек, доставивший мне конфиденциальное послание от упомянутого вами генерал-полковника Франца Конрада фон Хётцендорфа. Мой дядя не простудился на прогулке. Его разбил апоплексический удар, превративший некогда грозного императора Франца-Иосифа в мычащее растение, и ни один врач не может сказать, как долго он еще проживет: два дня или двадцать лет. Именно поэтому нам с Софи как можно скорее надо попасть в Вену, не привлекая к себе особого внимания, а иначе там начнется то, чего мы с вашей государыней и кайзером Вильгельмом желаем избежать любой ценой. К сожалению, я еще не встретился с сербской королевой: аудиенция у нее назначена только на пятницу, - но ждать столько у меня совершенно нет времени.
        - Откровенность за откровенность, господин Франц Фердинанд! - порывисто воскликнул королевич Георгий. - В моем сопровождении моя сестра примет вас в любое время и любой день, вне зависимости от того, назначена у вас аудиенция или нет. Если вы пожелаете, я могу вам устроить встречу прямо сейчас, а вечером вы сядете на поезд и отправитесь в свою Вену. Игорь Михайлович мне уже сказал, что вы пообещали русской императрице вернуть Сербии все земли, населенные нашим несчастным народом. И если вы это сделаете, то станете в сербских глазах одним из величайших героев современности, а в моих - еще и лучшим другом.
        - Откровенность за откровенность, юный господин Джорджи, - с улыбкой сказал Франц Фердинанд. - Ваша кристальная честность и неумение кривить душой, невзирая на лица, широко известны даже за пределами Белграда, а посему я буду рад, если вы назовете меня своим другом. Разумеется, я приму ваше предложение, и готов встреться с вашей сестрой прямо сейчас. И разговаривать с нею я буду не как наследник престола с неопределенным статусом, а как регент Империи и, возможно, завтрашний Император, наделенный всеми полномочиями. А сейчас, если вы предложили мне помощь в этом деле, то не изволите ли подождать некоторое время, пока мы с супругой подготовимся к визиту к вашей сестре?
        Полковник Рагуленко, на протяжении всего разговора хранивший молчание, вышел из номера, но почти сразу вернулся, держа в руках два предмета, напоминающих скатанные в рулон дамские корсеты.
        - Вот, возьмите и наденьте эту одежду на себя и супругу, - сказал он, протягивая «корсеты» Францу Фердинанду, - это противопульные жилеты представительского класса. От винтовочной пули они не уберегут, а от выстрелов из револьвера или от удара отравленным ножом это вполне действенная защита. А то мало ли какой стукнутый пустым мешком Гаврила Принцип попадется сегодня у вас на дороге.
        - Да, - подтвердил полковник Баев, - наденьте. Хоть у нас все готово для обеспечения вашей безопасности, дополнительная предосторожность лишней не будет. Это я вам говорю как специалист…
        - Кстати, господин Баев, - вдруг сказал Франц Фердинанд, - это ваши люди взорвали нашего министра иностранных дел Алоиза фон Эренталя так, что куски разбросало вокруг на два квартала?
        - Как говорят наши друзья-англичане - без комментариев, - уже от порога ответил тот. - Вы сами не хуже меня знаете, насколько покойный был грешен и чем заслужил свою смерть. А вашего императора, который о его планах знал и не одернул своего слугу, Господь соизволил покарать собственноручно, ибо только он властен в жизни и смерти монарших особ. Так что имейте это в виду…
        ПРИМЕРНО СОРОК МИНУТ СПУСТЯ У ПАРАДНОГО ПОДЪЕЗДА ОТЕЛЯ «МОСКВА».
        От отеля Москва до королевского дворца неспешным шагом идти примерно четверть часа, но особо важным персонам, вроде наследника австро-венгерского престола, пешком ходить невместно, поэтому для эрцгерцогской четы, принца Джорджи и полковника Баева подали четырехместный экипаж. Народу на улице в этот утренний час уже было довольно много, причем не только спешащих по своим делам прохожих, но и фланирующих туда-сюда городских бездельников, под личиной которых могли скрываться как сами террористы, так и люди, призванные с ними бороться. И когда на пороге отеля появились Франц Фердинанд и герцогиня София, все сразу пришло в движение.
        Первым отреагировал высокий худой человек с повадками «вечного студента». Сунув руку в карман пиджака, оттянутый каким-то округлым тяжелым предметом, он вытащил оттуда нечто напоминающее бомбу-македонку и уже собрался бросить ее в сторону австрийской четы, но тут к нему подскочили двое других прохожих и так ловко уронили негодяя на землю, что бомба оказалась придавлена к брусчатке его телом. Грохнуло не слишком сильно, и из-под трупа вырвался клуб ядовитого мелинитового дыма. Тело преступника подпрыгнуло и, несколько раз дернувшись в агонии, застыло изломанной куклой. Пронзительно завизжали присутствующие на площади дамы и первая из них - эрцгерцогиня София.
        Еще двое террористов попытались достать свои револьверы, чтобы обстрелять эрцгерцогскую чету, с надеждой на смертельное, или хотя бы тяжелое ранение, но и тут не подкачали одетые в штатское агенты СИБ и люди оберста Слона. Правда, террористы успели выстрелить по разу, но одна пуля ушла в небо, а вторая высекла искры из брусчатки - однако стрелков тут же скрутили, связали и уложили на землю. Еще несколько человек попытались по-тихому удалиться с места преступления, но никому не удалось этого сделать - агенты СИБ повязали всех, а штурмовые группы отправились на перехват главных заговорщиков.
        4 СЕНТЯБРЯ 1907 ГОДА, 11:55. БЕЛГРАД, КОРОЛЕВСКИЙ (НЫНЕ СТАРЫЙ) ДВОРЕЦ, РЕЗИДЕНЦИЯ ПРАВЯЩЕЙ ДИНАСТИИ КАРАГЕОРГИЕВИЧЕЙ.
        Королева Елена откладывала разговор с наследником австро-венгерского престола по причине мучавшего ее тягостного чувства, что ничего хорошего из этой встречи не получится. Наверняка заносчивый австрияк предъявит ей неприемлемые требования, она накричит на него, прогонит вон, и тут же отдаст приказ подтянуть отмобилизованную на войну с турками армию к границе, поскольку из-за этого скандала между двумя странами непременно начнется большая война… Но все изменило вмешательство любимого братца Джорджи: он притащил к ней австрийца и его супругу как двух баранов на веревочке.
        - Делай что хочешь, сестра, - сказал он крайне решительным тоном, - но разговор между тобой и Францем Фердинандом должен состояться немедленно. Дело настолько важное и срочное, что совершенно не терпит отлагательств. Так что зови сюда господина Джорджевича и начнем, а пока что прочти рекомендательное письмо, написанное болгарским царем Михаилом Францу Фердинанду прямо среди дымящихся руин Константинополя, а также то, что дала ему с собой императрица Ольга. Кроме того, с этим Францем Фердинандом связано еще одно дело, от которого напрямую зависит безопасность нашей Сербии, но об этом тебе доложит господин Баев, когда закончит со срочно возникшими делами.
        - Джорджи, - вздохнула Елена, - я, честное слово тебя не узнаю. С каких это пор ты стал у нас проводником австрийского влияния?
        - А ты прочти эти письма, сестрица, и сразу перестанешь задавать дурацкие вопросы, - сказал тот, протягивая королеве два конверта. - Для тебя их императрица Ольга и царь Михаил и писали. Я даже удивляюсь, почему Франц Фердинанд не представил тебе их раньше? Наверное, хотел вручить при личной встрече, не вовлекая в это дело посторонних. И вообще, Игорь Михайлович говорит, что Франц Фердинанд - это, быть может, один из самых приличных политиков в австрийской камарилье. Таких людей, как он, надо ценить, а не мариновать в приемной по несколько дней.
        - Вот как… - Вид у Елены был задумчивый. Наконец она тряхнула головой, улыбнулась и сказала: - Ну ладно, Джорджи, я их прочту… А ты пока, не в службу, а в дружбу, скажи кому-нибудь, чтобы по срочному делу позвали сюда господина Джорджевича. Если, по твоему мнению, я все-таки должна заняться этим делом, то хотелось бы разделаться с ним как можно скорее.
        Когда любезный Джорджи вышел, Елена приступила к чтению. Сначала она ознакомилась с письмом императрицы Ольги, а потом прочитала послание и от мужа. И по мере того, как продвигалось чтение, морщины на ее лбу разглаживались, а настроение улучшалось.
        «Ну это же замечательно! - думала Елена, - Если все будет сделано так, как задумала Ольга, то к Сербии без всякой войны вернутся ее исконные земли. Наверняка этот хитрый план придумал господин Одинцов. Да-да, не иначе - ведь он дьявольски умен! Но только бы поскорее издох этот злобный старик Франц-Иосиф, чтобы все запланированное им стало возможно…»
        Войну молодая сербская королева не любила. Воевать ради спасения страны и чтобы выручить свой народ из рабства, она готова, но только не в том случае, когда требуемого возможно достичь при помощи политических комбинаций. Сербский народ надо вывести из австрийского рабства, а не сжечь в кровавой войне с превосходящим противником.
        Королева все больше преисполнялась оптимизмом - и тут сообщили, что прибыл господин Джорджевич, так что можно звать Франца Фердинанда с его супругой и начинать разговор.
        Со стороны своего премьер-министра Елена не ожидала каких-либо особых протестов по поводу соглашения с австрийцем. Никаких существенных национальных антипатий Владан Джорджевич не имел, яростным сербским национализмом не страдал, и при условии соблюдения национальных сербских интересов был готов договариваться с кем угодно: болгарами, русскими, австрийцами, хорватами, да хоть с самим господином Сатаной. Медицинское образование этот человек получил в Австро-Венгрии, потом в составе прусской армии с разрешения сербского правительства врачом отправился на франко-прусскую войну, был там начальником полевого госпиталя. Впрочем, вся последующая его жизнь была посвящена Сербии. Его усилиями в стране была создана военная и гражданская медицина, до того напрочь отсутствовавшая. Он был личным врачом короля Милана Обреновича (даже у капризных тиранов шалит здоровье), успел потрудиться и на дипломатической службе - послом в Афинах и Стамбуле, а также по гражданской части - мэром Белграда. А вершиной карьеры это незаурядного сербского политика-врача (эти обычно исповедуют принцип «не навреди») была должность
премьер-министра Сербии. Первый раз он занимал этот пост в 1897-1900 годах во времена короля Александра Обреновича, и ушел в отставку после того, как этот не самый лучший из королей женился на придворной даме Драге Машин. И именно эта история привела к перевороту 1903 года, однако господин Джорджевич в ней уже замешан не был, ибо вел жизнь частного лица. И вот семь лет спустя о нем вспомнили и вернули на самый верх государственной пирамиды, где над ним были только королева Елена, Господь Бог, и более никого.
        ТАМ ЖЕ И ТОГДА ЖЕ.
        ПРЕМЬЕР-МИНИСТР СЕРБСКОГО КОРОЛЕВСТВА ВЛАДАН ДЖОРДЖЕВИЧ.
        Новость о том, что мне требуется срочно, прямо сейчас, провести переговоры с наследником австро-венгерского престола, поначалу привела меня в определенное недоумение. Да и до переговоров ли сейчас этому человеку, когда его дядя лежит в постели с жестокой простудой? Мне ли как врачу не знать, насколько опасны любые заболевания в таком преклонном возрасте?
        Но, как оказалось, мое первое впечатление было в корне неверным. С первых же слов в нашем разговоре Франц Фердинанд ошарашил нас всех до глубины души.
        - Господа, - глухо проговорил он, - чтобы сразу обозначить важность нашей сегодняшней дискуссии, должен сказать, что у моего дяди не простуда, как сообщают в газетах, а апоплексический удар… Не буду вдаваться в причины, приведшие к столь печальному результату, скажу лишь, что прогноз врачей не предусматривает выздоровления императора Франца-Иосифа и возвращения его к исполнению императорских обязанностей. Так что, как только я приеду в Вену, меня начнут сажать на трон - сначала в качестве регента, пока жив мой дядя, а потом и императора. А вот тогда начнется такой веселый танец чардаш, что на какие-либо переговоры уже не будет времени. Только успевай отгребать в сторону то, что нападало прямо на голову. И в это бурное время мне бы хотелось, чтобы ваше королевство оставалось дружественным к претерпевающей обновление Австро-Венгерской империи…
        Спокойным к этому сообщению остался только принц Джорджи - и то, наверное, потому, что узнал эту новость прежде нас, а иначе с чего бы он проявил столько энергии, чтобы организовать эту встречу? Некоторое время и я и Ее Величество королева Елена не могли вымолвить ни слова, и лишь переглядывались между собой. Правда, королева явно тоже кое-что знала (хотя и меньше своего брата), поэтому оправилась от удивления раньше меня.
        - Уважаемый Франц Фердинанд, - сказала она, стараясь хранить величественно-невозмутимый вид, - если дела пойдут так, как описано в письме русской императрицы, то, безусловно, Сербское королевство будет настроено к вашей империи весьма дружественно. Нас уже убедили в том, что попытка взять земли с чуждым населением и присоединить их к Сербии будет иметь для нашего государства весьма печальные последствия. Но все земли, на которых сейчас живут сербы, непременно должны войти в состав нашего государства. Когда-то ваша империя звала к себе сербов, чтобы из них составить отряды граничар, прикрывающих ваши мирные земли от турецких набегов. Если где-нибудь в Австрии или Венгрии один солдат приходился на пятьдесят жителей, то среди сербов Пограничья солдатом был каждый седьмой - то есть все взрослое мужское население. Потом Османская империя одряхлела и перестала представлять угрозу, а сербы, живущие на территориях Австро-Венгрии, из защитников вашего государства превратились в гонимое и унижаемое меньшинство…
        - Все верно, - согласился эрцгерцог, - наше государство в долгу перед вашим несчастным народом. Но надо сказать и вот еще что: пока Пограничье управлялось напрямую из Вены, ваши соплеменники находились во вполне привилегированном положении. Дела там стали портиться только после того, как эти земли передали в состав Венгерского королевства…
        - Босния и Герцеговина и сейчас управляется напрямую вашим имперским министерством финансов, - сказал я, - но положение сербов на этих исконных сербских землях далеко от нормального. Мир на Балканах наступит только тогда, когда все исконно сербское вернется в состав нашего государства. Ведь для вас мы не только славяне, но и иноверцы-схизматики, чуждые господствующему у вас католическому мировоззрению.
        Наш собеседник немедленно парировал мои слова:
        - И именно поэтому некоторые ваши политики строят планы построения Великосербской империи, куда должны войти все Балканы и кое-что еще, и им уже безразлично, чего хотят, а чего не хотят окружающие вашу Сербию народы. В своем ослеплении Великой Идеей они готовы убивать всех, кто кажется им препятствием для достижения их целей. - Его глаза сумрачно блеснули. - Вот и на нас с Софией, когда мы направлялись на встречу с вами, тоже было совершено покушение, не достигшее своей цели только потому, что в это дело вмешалась злая русская Загранразведка и небезызвестный вам господин Баев. Его люди частью перебили, частью скрутили покушавшихся, потому что в Санкт-Петербурге на наши договоренности сделана серьезная ставка, и вашей золовке Ольге совсем не хочется, чтобы человек, с которым можно договориться, вдруг пал от руки террористов.
        - Да, верно, - подтвердил принц Джорджи на сербском языке (до этого разговор шел по-немецки), - и по части покушения, и насчет того, насколько серьезно русские власти относятся к сложившемуся положению. Наша страна буквально больна людьми, решившими, что бомба, яд и кинжал являются лучшими средствами для достижения их политических целей. Но это не так. Это - путь к политической дикости, всеобщей ненависти к нашей нации и последующему разгрому сербского государства. Ведь если бы это покушение удалось, то уже завтра на территории Австро-Венгрии начались бы сербские погромы, а в международной политике мы оказались бы в полной изоляции. Государство, которое убивает своих гостей, не заслуживает не только уважения, но даже обыкновенного человеческого снисхождения. От нас отвернулась бы даже Россия, потому что мы не оправдали ее доверия. Поэтому, чтобы избежать чего-то подобного в дальнейшем, в настоящий момент армейские части под руководством генерала Радомира Путника и при помощи наших русских друзей проводят аресты членов так называемой «Черной Руки», чтобы разом подвести эту клоаку отчаянных
патриотов под общий знаменатель.
        - И вы начали арестовывать сербских офицеров, не только не получив на это моего разрешения, но даже не поставив меня в известность? - дрожащим от возмущения голосом так же по-сербски воскликнула королева Елена. - Ох, Джорджи, чем ты после этого лучше того же Димитриевича?
        - Мы просто избавили тебя от нравственно трудного решения отдавать приказ об аресте этих людей, - возразил тот. - Ты ведь могла проявить слабость, и в результате следующим монархом, которого свергли бы эти люди, была бы как раз ты. - Он одарил Елену острым взглядом прищуренных глаз и после короткой паузы продолжил: - Если уважаемый Франц Фердинанд выполнит свои обещания, то эта организация нам не нужна, и даже вредна, а если не выполнит, то решаться судьба сербских земель будет на полях сражений, а не путем организации заговоров и политических убийств. Как заверил меня господин Баев, совместными усилиями Балканского альянса и стран-участниц Брестских соглашений Австро-Венгрия и Германия будут разобраны на части в кратчайшие сроки. Но и в таком случае нам, сербам, тоже лучше не хватать то, что плохо лежит, потому что это чревато весьма неприятными последствиями.
        - Я об этом знаю ничуть не хуже, чем ты, - вздохнула Елена, - и поэтому, пусть нехотя, но одобряю твои действия. Мне только больно и грустно оттого, что и мы с тобой не избежали того же, что в другом мире сделал наш брат Александр, только пришли к этому гораздо быстрее…
        - Такие бунтовщики вредны при любом правлении, - глубокомысленно заметил принц Джорджи. - Кроме того, у господина Баева есть сведения, что решение об убийстве было принято ими не только под влиянием собственных убеждений, которые у каждого свои, но и по прямому приказу из Парижа. Если бы не этот приказ, сдобренный солидным банковским чеком «на продолжение национально-освободительной борьбы», друзья господина Димитриевича против австрийского наследника, пожалуй, не пошевелили бы и пальцем, ибо им тоже не особо хотелось гадить прямо в собственной столице. Кстати, курьер, доставивший приказ, сейчас находится в руках агентов СИБ, и уже успел рассказать много интересного. Чтобы вернуть себе Эльзас и Лотарингию, Франции нужна большая общеевропейская война, первой жертвой которой должна стать Сербия. Скажи, Елена, ты согласна пожертвовать своей страной ради реваншистских планов французских политиканов?
        - Нет, - покачала головой молодая королева, - на такое я не согласна. И даже если эта война будет стремительной и победоносной, во многом благодаря нашим общим друзьям, меня не устроит то, что все могло начаться по желанию Клемансо или кого-нибудь еще за пределами Сербии. Поэтому я думаю, что ты совершенно правильно сделал, послушавшись совета господина Баева… Ведь это он подсказал тебе, как и что нужно делать в таких случаях?
        - Да, он, - кивнул принц Джорджи, - но сейчас нам нужно говорить о другом. В ответ на это покушение, о котором уже завтра могут раструбить газеты, на территории Австро-Венгрии - в Боснии, Хорватии и Воеводине - могут начаться антисербские выступления и даже погромы. Мы должны получить от нашего друга все необходимые заверения в том, что до тех пор, пока не произойдет передача территорий, его власть будет защищать подданных сербской национальности точно так же, как и всех остальных, а тех, кто будет призывать к ненависти к сербам, настигнет та же кара, какую мы обрушим на заговорщиков, покушавшихся на его особу. И лучше всего будет, если ты скажешь ему об этом сама.
        - Хорошо, Джорджи, - сказала королева.
        Далее она перешла на немецкий, обращаясь к эрцгерцогу Францу Фердинанду:
        - Вы совершенно правы, мой добрый друг. Но не только русские расстроились и разозлились из-за того, что группа авантюристов решила устроить на вас покушение. Нас подобное так же не устраивает в корне, и поэтому прямо сейчас армейские подразделения под руководством опытных специалистов проводят аресты всех причастных к заговору: не только рядовых боевиков, но и руководства. Но это далеко не все. Несмотря на то, что все закончилось хорошо, отдельные антисербски настроенные личности в вашем государстве могут начать призывать к убийству сербов, изгнанию их из своих домов и уничтожению их имущества, и кое-где такие идеи даже могут найти практическое воплощение. Мы хотели бы надеяться, что ваша власть отнесется ко всему этому со всей возможной серьезностью и решительно пресечет любые подобные поползновения, ведь в противном случае любые наши договоренности будут считаться недействительными.
        - А если против сербов или Сербии будет развязан террор или война, - добавил принц Джорджи, - то русская императрица пришлет сюда столько войск, что вы все в Вене повеситесь на собственных подтяжках. Тут неподалеку, в Проливах, стоят семь армейских корпусов: один корпус кавалерийский и один - морской пехоты. И это если не считать болгарской армии, которая тоже стоит дорогого. И командовать ими будут не кто-нибудь, а муж моей сестры болгарский царь Михаил и его друг господин Новиков. Ведь, как сказал мне господин Баев, если русская армия будет воевать с территории Сербии, то для Германии это не будет поводом для объявления войны России…
        - Да не будет, - как бы нехотя подтвердил Франц Фердинанд, - в последнее время кайзер Вильгельм все дальше уклоняется от австро-германского союза, ища наиболее благопристойный способ избавиться от обузы… От нас требуется все спорные вопросы решать по преимуществу миром, и именно поэтому я и пошел на эти переговоры.
        - В таком случае, - сказал я, - нам нужно заключить соглашение на бумаге, чтобы в нем были прописаны обязательства сторон и особо указано, что все свои действия Сербия предпринимает не под принуждением, а исключительно исходя из осознанной необходимости, ведь мятежи и погромы прямо вредят любому государству.
        5 СЕНТЯБРЯ 1907 ГОДА, 08:05. ВЕНА, ЮЖНЫЙ ВОКЗАЛ (НЫНЕ ГЛАВНЫЙ ВОКЗАЛ).
        Сев в шесть вечера в проходящий через сербскую столицу Восточный экспресс «Константинополь-София-Белград-Будапешт-Вена», семейство наследника австро-венгерского престола через четырнадцать часов прибыло в пункт назначения. Стремительный и комфортабельный состав: всего два пульмановских вагона первого класса, вагон-ресторан, два багажных и один почтовый вагон, вышколенный персонал, обслуживание как в пятизвездочном отеле и такие же заоблачные цены[32 - По данным тех времен, экспресс окупался, даже если на него было продано только 14 билетов (50 % заполнение).]. Недаром этот экспресс называли «поездом королей»: даже буржуа средней руки такая кричащая роскошь была не по карману.
        Но наш герой, рожденный в собольи пеленки, денег не считал. С его точки зрения, главное заключалось в том, что Будапешт поезд миновал глубокой ночью, и что венгерское правительство не подозревало, что с императором Францем-Иосифом что-то не так. А то еще не хватало того, чтобы наследника престола взяли в заложники и начали крутить руки, чтобы получить еще больше вольностей и привилегий в общем Австро-Венгерском доме. Так что когда «Восточный экспресс», отстояв свой час на Восточном вокзале венгерской столицы, двинулся в обратную сторону[33 - Все ж.д. вокзалы Будапешта имеют тупиковую конструкцию.], Франц Фердинанд вздохнул с облегчением и лег спать. Благодаря предосторожностям, предпринятым Францем Конрадом фон Хётцендорфом, миновать потенциально опасное место получилось без дополнительных приключений.
        Ровно в восемь утра экспресс прибыл на Южный вокзал славного города Вены. Тут уже никакого инкогнито, и только теперь прочие пассажиры экспресса могли догадаться, с кем они ехали в одном поезде.
        Шик, блеск, красота! Выстроен почетный караул: блестят на солнце примкнутые ножевые штыки винтовок, выпячены вперед груди в серо-стальных мундирах, воинственно загнуты вверх усы. На левом фланге стоят солдаты мусульманского боснийско-герцеговинского пехотного полка в красных фесках, за ними - тирольские егеря в кокетливых черных шляпах с перьями, а чуть поодаль, австрийские гусары в белых кепи и уланы в касках с плюмажами из конского волоса. Кавалерия на порядок красочнее пехоты: одни красные штаны и нашитые на форму цветные шнуры-бранденбуры чего стоят (Авторам невольно вспоминаются красные революционные шаровары и клапаны-разговоры на красноармейских шинелях).
        Но Франц Фердинанд знает, что если придет гроза, то всю эту красоту побьет стальным градом, так что от нее не останется ничего. Он видел русскую армию в деле (или почти в деле, так как попал к шапочному разбору). Но дымящийся после боев Константинополь впечатлял, а морские гренадеры подполковника Дроздовского, взявшие штурмом древнюю османскую твердыню, устрашали не своим молодцеватым внешним видом, а ужасающей эффективностью и продуманностью снаряжения. Да и линейные полки в невзрачной форме цвета хаки и стальных шлемах тоже наводили на мысли скорее не о красоте, а о мощи. В Европе еще никто ничего не успел понять, а скоротечная Балканская война уже закончилась.
        А вот и милейший генерал-полковник Франц Конрад фон Хётцендорф: стоит, закрутив усы вверх - усталый, но довольный тем, что операция «Возвращение» прошла успешно. А то пока Франца-Иосифа на троне уже не было, а Франц Фердинанд в Вену еще не прибыл, он чувствовал себя латиноамериканским военным диктатором на птичьих правах. А тут еще новость: ночью старику Прогулкину стало хуже, чуть было не отправился к чертям в богадельню, но теперь, когда Франц Фердинанд здесь, можно выпускать в свет заранее подготовленный бюллетень о том, что простуда у императора перешла в двухстороннюю пневмонию - и пусть попы причастят и соборуют старого вампира, теперь можно. Лишним это уж точно не будет.
        Торжественный ритуал встречи наследника престола подошел к концу, София и дети сели в открытое ландо, сопровождающим чету, слугам подали отдельный экипаж - и наследник престола остался на минуту наедине с исполняющим обязанности регента.
        - Мой добрый Франц, - негромко сказал Франц Фердинанд, - надеюсь, с моим дядей все в порядке?
        - Врачи говорят, что надолго это не затянется, - ответил Франц Конрад фон Хётцендорф, - никаких двадцати лет растительного состояния не предвидится. После того письма кайзера Вильгельма ваш дядя понял, что ему просто незачем жить. Еще день-два - и все, торжественные похороны, тело в склеп, а дело в архив, и можно расписывать личность покойного темными или светлыми красками, в зависимости от обстоятельств. Так что это очень хорошо, что вы смогли вырваться из Белграда быстро и без потерь.
        - Да нет уж, мой добрый Франц, - хмыкнул Франц Фердинанд, - потери были, причем значительные. Но и приобрел я очень много. Например, друга, который не умеет врать или кривить душой, надежных партнеров, чье слово крепче письменного договора… а еще я узнал, кто хочет моей смерти…
        - Вы имеете в виду то покушение в Белграде, когда вас чуть не убили? - встревоженно спросил генерал. - Говорил же я вашему дяде, что превентивная война против Сербии - наилучшее решение.
        - На самом деле покушение было организовано как раз на Сербию, - тихо сказал Франц Фердинанд, - а я и Софи должны были стать промежуточными жертвами. Исполнители были сербами - теми самыми, что убили короля Александра Обреновича и королеву Драгу, а заказчиками - французы, которым позарез надо втравить Европу во всеобщую бойню. Без ценного указания из Парижа и прилагающегося к нему банковского чека на предъявителя в Белграде никто бы и не пошевелился.
        - Какой ужас, ведь эти люди настоящие головорезы… - покачал головой Франц Конрад фон Хётцендорф. - И как только вы с госпожой Софией смогли спастись?
        - Русской Загранразведке до всего есть дело, - сказал Франц Фердинанд, - а за благополучием людей, заключивших соглашение с их императрицей, они наблюдают с удвоенным и утроенным вниманием. Тем более у них не было доверия к перевербованным сербским заговорщикам. Вчера они свергли короля из рода Обреновичей, а завтра их жертвой станет королева из семейства Карагеоргиевичей, и наплевать, что ее муж - это болгарский царь и брат русской императрицы. Так что русские агенты внимательно наблюдали и за этими людьми, чтобы случайно не вышло какой-нибудь неприятности. Наивных среди пришельцев из будущего нет, такие там не выживают. Дальше достаточно было сложить два и два. Как я понимаю, покушение было раскрыто еще до того, как главари начали раздавать указания исполнителям, в результате чего нас с Софи взяли под надежную охрану, а нападавших обезвредили быстро и эффективно.
        - Погодите… - сказал Франц Конрад фон Хётцендорф, - вы сказали, что заключили с русской императрицей какое-то соглашение?
        - Да, - ответил наследник престола, почти император, - я, кайзер Вильгельм и ее величество Ольга при согласии британского короля, которого представляла его дочь Тори, договорились, что приложим все возможные усилия к тому, чтобы в Европе воцарился вечный мир. Итогом должно стать присоединение Германии и Австро-Венгрии к Брестским Соглашениям. Единственная Великая Держава, которая была лишней в этом соглашении - это Франция, потому что интересам ее верхушки как раз соответствует общеевропейская война.
        - Ах вот оно что… - сказал Франц Конрад фон Хётцендорф, - теперь понятно, с чего это кайзер Вильгельм так взъелся на вашего дядю…
        - Мой добрый Франц, - прервал своего собеседника Франц Фердинанд, - давай закончим сейчас это разговор, а то мы и так слишком долго стоим и болтаем у всех на виду. Лучше продолжить нашу беседу в более камерной обстановке. Скажи, куда ты планируешь доставить нас с Софи, в замок Артштеттен[34 - Замок Артштеттен - замок в Нижней Австрии, резиденция семейства Гогенбергов, потомков эрцгерцога Франца Фердинанда и его супруги Софии.]?
        - Да нет уж, - покачал тот головой, - теперь ваше место в Шёнбруннском дворце. Ведь вы, ваше императорское высочество, уже почти император.
        5 СЕНТЯБРЯ 1907 ГОДА, 14:15. ГЕРМАНСКАЯ ИМПЕРИЯ, БЕРЛИН, КОРОЛЕВСКИЙ (ГОРОДСКОЙ) ДВОРЕЦ.
        ПРИСУТСТВУЮТ:
        Кайзер Вильгельм II Гогенцоллерн;
        Рейхсканцлер - Бернгард фон Бюлов;
        Министр иностранных дел - Генрих фон Чиршки.
        - Свершилось, господа! - еще с порога воскликнул кайзер. - Только что мне передали донесение нашего посла в Вене. Императора Франца-Иосифа разбил апоплексический удар, и теперь он не более чем гадящий под себя живой труп. Наш добрый посол сообщил, что эта напасть приключилась со старым пердуном как раз в тот момент, когда тот читал наше послание с требованием отойти от дел и передать власть племяннику. Отошел, ха-ха-ха, почти что прямо к Богу в руки. Теперь, пока старый император болтается между небом и землей, а его наследник Франц Фердинанд еще не прибыл в Вену, всеми делами у нашего союзника заправляет регентский совет во главе с нашим добрым другом генерал-полковником Конрадом фон Хётцендорфом…
        - Должен поправить вас, мой добрый кайзер, - сказал министр иностранных дел Генрих фон Чиршки, - эрцгерцог Франц Фердинанд несколько часов назад благополучно прибыл в Вену и уже принимает дела. Теперь у Австро-Венгерской империи есть законное руководство, чьи решения уже не могут быть оспорены никоим образом. И главное, как вы сами говорили, это руководство разделяет цели и задачи, стоящие перед Германией.
        - Ну это вообще просто замечательно, мой добрый Генрих, - вскинул голову кайзер. - А то я грешным делом подумал, что выбраться с Балкан нашему другу Францу Фердинанду будет весьма затруднительно и займет продолжительное время. Гостеприимство у славянских народов может быть весьма навязчивым и включать в себя элементы членовредительства.
        - А чего там выбираться? - пожал плечами рейхсканцлер Бернгард фон Бюлов. - Сел в Белграде на «Восточный экспресс», и за одну ночь прикатил в Вену. Это не в прошлые годы, когда на такую проездку на конном экипаже могло понадобиться до месяца, а если погода плохая, то и больше. А ныне двадцатый век на дворе, эпоха техники и прогресса. Правда, перед отъездом наследнику австро-венгерского престола пришлось поволноваться из-за случившегося на него покушения. В Белграде поговаривают, что после убийства эрцгерцогской четы заговорщики хотели объявить военное положение, а затем совершить государственный переворот, свергнув королеву Елену и провозгласив Республику. Многим из них не понравилось, что новая власть не стала воевать за Македонию, а просто передала эту провинцию Болгарии. Теперь, после неудавшегося покушения, в Белграде и в самом деле объявлено военное положение, только арестовывают самих заговорщиков. Есть сведения, что нити этого заговора тянутся прямо в Париж, к главному кукловоду нашего столетия господину Клемансо. Вот ведь до чего мелкий человек: ради Эльзаса и Лотарингии он согласен
перессорить всю Европу и убить при этом несколько сотен тысяч солдат всех национальностей.
        - С Клемансо мы еще разберемся, - проворчал кайзер. - Недавно я понял, что худшим наказанием для того человека будет даже не победное шествие наших гренадер по его Парижу, а всеобщий мир, который сведет к нулю всяческое значение радикальных политиков. Хватит размахивать флагами на баррикадах, ступайте лучше работать, господа. Да, именно так. Всеобщий мир будет выгоден именно для Германии, которая способна произвести товары для половины мира. Наши капиталы проникнут повсюду: в Россию, Китай, Южную Америку и другие места. Благосостоянию немцев уже сейчас завидуют во Франции и Великобритании, а русская императрица, перестраивая свою державу после предыдущих царствований, во многом берет пример со Второго Рейха. Война могла уничтожить все эти наши преимущества, ведь промышленность - ничто без источников сырья и рынков сбыта, а с началом войны против коалиции России, Англии и Франции мы неизбежно потеряли бы доступ и к тому, и к другому.
        - Должен сказать, что еще ничего не решено, - с мрачным видом произнес Генрих фон Чиршки. - В Вене, и вообще в Австро-Венгрии, полно политических деятелей и представителей старой аристократии, желающих сохранить прежний самоубийственный курс императора Франца-Иосифа. И это не только бессильные болтуны, но и политики, облеченные властью и влиянием. На этапе перемены царствования вполне можно ждать мятежей и беспорядков в Венгрии, а также демонстраций простонародья, требующего расширения своих прав. Все там очень неустойчиво, и, быть может, только от нашей поддержки будет зависеть, усидит ли император Франц Фердинанд на своем троне.
        - Не сгущайте краски, мой добрый Генрих, - проворчал кайзер, - хотя… передайте нашему послу, чтобы он при каждом удобном случае демонстрировал, насколько мы одобряем действия нового императора и поддерживаем его власть. Для демонстрации такой поддержки я и сам готов совершить официальный визит в Вену… Тем более что мне все равно придется туда поехать в ближайшее время, чтобы присутствовать на похоронах старого императора Франца-Иосифа. И не только мне. В Вене должны собраться правящие особы со всей Европы, за исключением республиканской Франции. - Кайзер в предвкушении потер руки. - Вот это будет замечательный повод для того, чтобы и себя показать, и людей посмотреть…
        - Самое главное, что по этому поводу в Вену приедет весь русский бомонд, - сказал Генрих фон Чиршки, - то есть императрица Ольга, отставной император Николай, русский канцлер Одинцов, князь-консорт Новикофф, а также брат императрицы болгарский царь Михаил со своей супругой сербской королевой Еленой Прекрасной. Но однако же для некоторых заносчивых пердунов из старой австрийской аристократии это будет прекрасная возможность нанести смертельное оскорбление или русской императрице, или ее супругу, после чего мы опять будем иметь повод для начала большой общеевропейской войны.
        - Ну, я бы так не сказал, - хмыкнул кайзер. - Любое оскорбление русской императорской четы закончится простонародным ударом в морду со стороны русского князя-консорта, на чем конфликт себя исчерпает. Побитый аристократ, конечно, может попытаться вызвать этого самодельного князя на дуэль, если еще сможет стоять на ногах, да только результат такого поединка вполне предсказуем. Герр Новикофф силен, свиреп, прекрасно владеет всеми видами оружия и не испытывает ни малейшей жалости по отношению к титулованным бездельникам. Я думаю, что не помешало бы понемногу такой дикой крови влить в жилы и всех остальных правящих домов Европы, а то там вместо яростно кипящей алой жидкости зачастую какая-то розовенькая тепленькая водица. И вообще, когда я гляжу на супруга русской императрицы, то сожалею о том, что он русский, а не немец. Я еще дополнительно отпишу Францу Фердинанду с просьбой сделать так, чтобы любое оскорбление русской делегации падало на голову самого оскорбителя, и ни в коем случае не закончилось бы войной с русскими или с кем-нибудь еще. В противном случае пусть пеняет на себя. Светская встреча в
Вене мне нужна для того, чтобы закрепить достигнутый политический успех, а не затем, чтобы окончательно перессорить между собой всю Европу.
        - Кстати, - сказал рейхсканцлер Бернгард фон Бюлов, - в британских газетах писали, что принцесса Виктория Великобританская, средняя незамужняя дочь короля Эдуарда Седьмого, подозрительно долго живет в России под крылышком русской царицы, купила себе дом, завела местную прислугу и совершенно не собирается возвращаться в Великобританию. И, кроме того, несмотря на разницу в возрасте в четырнадцать лет, она тесно сошлась со своей русской кузиной. Некий Саврола (журналистский псевдоним Уинстона Черчилля) высказал предположение, что таким образом британская принцесса проходит стажировку перед тем, как в обход своего брата унаследовать британский трон как королева Виктория за номером два. Примеры России и Сербии, где уже случились подобные рокировки, достаточно показательны. И прежде, говорят, она была умной женщиной с характером, а знакомство с русскими из будущего огранило этот алмаз, превратив его в бриллиант чистейшей воды… Наверняка и принцесса Виктория тоже приедет в Вену вместе с русской императрицей, вне зависимости от того, будет ли там присутствовать сам британский король.
        - Вот, - вздохнул кайзер, - теперь и британцы уже точно знают, кого стоит сажать на трон, а кого лучше отодвинуть в сторону. Одни лишь мы бредем во тьме наощупь, набивая шишки о разные твердые предметы. Хорошо только то, что с недавних пор меня оставило то мерзкое чувство, будто я плохой актер в провинциальном театре. Думаю, что это как-то связано с апоплексическим ударом у императора Франца-Иосифа, который тянул нас по тому пути, которым уже прошел мир пришельцев и теперь, когда его уже нет, мы стали окончательно свободны в своем выборе. Я думаю, что после того как мы закончим все свои дела и окончательно изживем враждебность, мне нужно будет встретиться и переговорить с господином Одинцовым. Надеюсь, что он раскроет мне глаза на то будущее, которого мы избежали, а также на то, кто из моих детей наиболее достоин наследовать трон. Аминь.
        8 СЕНТЯБРЯ 1907 ГОДА, 18:45. САНКТ-ПЕТЕРБУРГ, ЗИМНИЙ ДВОРЕЦ, РАБОЧИЙ КАБИНЕТ КАНЦЛЕРА РОССИЙСКОЙ ИМПЕРИИ.
        Рапорт полковника Баева о «Белградском инциденте», доставленный специальным фельдкурьером в Зимний дворец, пах порохом и кровью большой войны. Французы, узревшие перспективу краха всех своих надежд, закусили удила и пошли ва-банк. Классика. Гипс снимают, клиент уезжает. Чтобы так нагло пойти на провокацию, нужно совершенно потерять голову. В нашей истории об истинных заказчиках Сараевского инцидента можно было скорее догадываться по косвенным данным, а ту все, считай, напоказ. Необходимые показания дал не только курьер (на самом деле кадрового офицера французской разведки), но и арестованные заговорщики из «Черной руки», которые отдавали себе отчет в том, с кем они работают и от кого берут деньги. И то, что лично господин Димитриевич оказался к этому заговору непричастен, не говорило ровным счетом ни о чем. В заговоре по уши оказалась замешана тайная организация, в которой он был на немалых ролях - а значит, веры этому человеку быть уже не может.
        Но чтобы французы так засуетились, они были должны как-то узнать, что их план отвоевания русскими руками Эльзаса и Лотарингии в общеевропейской войне накрывается медным тазом. О том, что Германия резко меняет политический курс и тянет за собой в новую жизнь Австро-Венгрию, не писали в газетах, а тайные русско-германские переговоры на высшем уровне проходили в узком кругу доверенных лиц.
        Когда Ольга пришла к своему канцлеру посоветоваться по этому поводу, тот задумчиво ответил:
        - У вашего дядюшки Вилли где-то отчаянно течет…
        - А почему именно у него, а не у нас? - удивилась императрица.
        - А потому что наши замыслы после обсуждения в том же узком кругу при воплощении оказываются для всего мира неожиданностью, - ответил Одинцов. - Зато в этом случае реакция французов на германскую инициативу проявилась даже раньше, чем мы что-то начали воплощать. Если предполагать, что информатор Второго бюро - именно среди сотрудников германского посольства в России, то сигнал из Петербурга в Париж должен был пройти мгновенно, и если на основании этой информации сразу последовали определенные действия, то источник этой информации можно считать заслуживающим доверия. Впрочем, это проблема уже германской стороны. У них течет - им и латать свое корыто. Я сейчас хочу поговорить о другом. Что мы будем делать с таким партнером, как Франция, который свято чтит только свои интересы?
        - Британия тоже чтит только свои интересы, - парировала императрица, - и пока мы им, прошу прощения за каламбур, интересны, они будут с нами сотрудничать. А как только этот интерес пропадет, мы снова станем врагами. Так было в вашем прошлом во время мировых войн, так будет и сейчас.
        - Там, в нашем прошлом, даже развязывая войны в Европе, британские элиты наивно думали, что могут остаться в них сторонними наблюдателями и главными выгодополучателями, - ответил Одинцов, - но сейчас, когда мы раскрыли глаза вашему дядюшке Берти, от этих надежд не осталось и следа. Теперь в Лондоне знают, что мы либо вместе выигрываем эту партию, либо вместе идем на дно. В Париже, напротив, свято уверены в своей демократической исключительности, и раскрывать глаза там некому. Опираясь на опыт нашего мира, могу сказать, что их цель - не только вернуть себе Эльзас и Лотарингию, но и переделать остальную Европу по своему республиканскому образцу. Там, в нашем прошлом, к такому итогу привела Первая мировая война, когда в результате унылой четырехлетней бойни обанкротились и пали четыре крупнейшие на тот момент короны, а территория Австро-Венгрии к тому же распалась на множество мелких республик. Считалось, что это путь к сохранению вечного мира, ведь демократии друг с другом не воюют. Но оказалось, что республиканско-демократическое устройство государств - не панацея от войны. Поскольку никакие
идеологические мантры не способны отменить истину о том, что единоначалие и вертикально интегрированные структуры являются наилучшими формами организации общества, то через некоторое время после установления новой формы правления из-под спуда разного рода демократических и республиканских институтов полезли диктаторы-временщики, буквально заполонив Европу: Гитлер - в Германии, Муссолини - в Италии, Пилсудский - в Польше, Хорти - в Венгрии, Антонеску - в Румынии…
        - А у нас, в России, таким диктатором-временщиком был так любезный вам господин Джугашвили? - закусила губу императрица.
        - Да нет, - покачал головой канцлер Одинцов, - временщиком у нас, скорее, был господин Ульянов, а милейший Сосо являлся подтверждением той истины, что настоящий император может родиться в семье крестьянина на соломе хлева. Примером же обратного случая является ваш брат Николай, оказавшийся всего лишь честным обывателем, которого затянуло в политические жернова. И вас тоже будут оценивать по тем же параметрам, что и вашего брата вкупе с господином Джугашвили: по тому, что было в начале вашего правления и по тому, в каком состоянии вы передали страну своему преемнику. А остальное от лукавого.
        - Но судят Нас прямо сейчас, - вздохнула императрица, - и это ранит наше сердце. Наша образованная публика вопит, что так плохо, как в мое правление, в России не было еще никогда - мол, повсюду царит тирания и произвол СИБ, хватающей людей по малейшему подозрению и волокущей их по этапу в Сибирь…
        - Не обращайте внимания, - махнул рукой канцлер, - главное, что вами довольны четыре пятых населения, а большинству из оставшихся безразличен господствующий на данный момент политический режим. Вопит только ничтожное меньшинство, которое к тому же будет недовольно любым правлением - хоть Николая Второго, хоть Иосифа Виссарионовича. Когда выдирают гнилой зуб, боль бывает страшная, но зато потом наступает облегчение и человек благодарит врача за оказанную помощь. Так и со страной: очистка ее от плесени и нечистот - дело болезненное, и многие интеллигенты орут благим матом, что Россия стонет в кровавых лапах реакции; но тут главным является не процесс, а результат. В ситуации если болезни общества в стране так запущенны, как это было три года назад, не до церемоний. Впрочем, мы с вами только начали, и какие-никакие результаты уже налицо…
        Тут в дверь кабинета громко постучали, и на пороге возник лакей.
        - Ваше Императорское Величество и Ваше Высокопревосходительство господин канцлер! - торжественно произнес он, протягивая Ольге большой белый конверт. - Срочная правительственная телеграмма из Вены… - И, не удержавшись добавил: - Сегодня ночью, не приходя в сознание, от двухстороннего воспаления легких умер император Австро-Венгрии Франц-Иосиф Первый. Разрешите идти, Ваше Императорское Величество.
        - Ступайте, голубчик, - ответила Ольга, и, когда лакей вышел и закрыл за собой дверь, добавила: - Ну вот и все, Павел Павлович, отпрыгался Петрушка. Теперь все зависит от того, насколько порядочным человеком окажется новый император Франц Фердинанд…
        Канцлер ответил:
        - Мы с вами выстроили такую внешнеполитическую конструкцию, что непорядочность не принесет новому правителю Австро-Венгрии никаких дивидендов, разве что проблемы. Пожалуй, для подстраховки пора давать команду переместить на рубежи развертывания в Сербском королевстве корпус морской пехоты вашего супруга, кавкорпус генерала Келлера и армию господина Плеве. В Проливах им точно уже делать нечего. Там и территориальной армии господина Куропаткина хватит для всех дел с большим избытком.
        - Вы считаете, что это необходимо? - сомнением спросила императрица. - А вдруг кто-нибудь попытается оспорить у нас Константинополь?
        - А у кого на это хватит желания и, главное, возможностей? - спросил канцлер. - Ваш дядя Берти в это дело не полезет, ибо прекрасно знает, с какой стороны бутерброд намазан маслом, а с какой - горчицей. Греки - это даже не смешно: против всей греческой армии хватит пары болгарских дивизий или одного нашего армейского корпуса, после чего Греция перестанет существовать. И в Афинах это знают. А уж о том, что Проливы у нас может попытаться оспорить Италия, говорить и вовсе не стоит. Не по Сеньке шапка. Что, конечно же, не отменяет необходимости укрепить Дарданеллы и держать там достаточное, но не избыточное, количество войск.
        - И вы, Павел Павлович, считаете, что войска, отводимые из зоны Проливов, необходимо перебросить в Сербию, а не вернуть на территорию Российской империи? - сказала императрица.
        - Именно так, - подтвердил канцлер. - Главные события сейчас будут развертываться на территории Австро-Венгрии, и наш ударный кулак лучше перевести поближе к Белграду, чтобы одним своим видом он вразумлял разных умников, желающих устроить на Балканах очередную смуту. Ретивое при передаче власти может сыграть не только в венграх, но и в хорватах, которым не понравятся передача Сербии Боснии и Герцеговины и последующий размен территориями. Там тоже может случиться мятеж - наподобие того, что только что пресек в Белграде товарищ Баев. Хорватские националисты способны поднять бучу по Боснийскому вопросу точно так же, как сербские радикалы собирались взбунтоваться из-за того, что королева Елена отдала Болгарии Македонию. И опять будут убийства, резня, сербская кровь потечет рекой - ибо никаким другим способом на Балканах свое возмущение не выражают. И если сербы еще хоть как-то стыдятся этой дикости, то хорваты и венгры выставляют ее напоказ как предмет гордости.
        - Ну что же, - сказала императрица, вздохнув, - значит, быть посему. И даже если все обойдется без войны, мы продемонстрируем сербам и всем прочим, что никогда не бросаем своих друзей при первых признаках наступления беды, а встаем с ними плечом к плечу. А сейчас я хотела бы обсудить с вами еще один вопрос. Так как император Франц-Иосиф умер, всем нам, монархам Старого Света, наверняка поступит предложение присутствовать на его похоронах. По сути, это может превратиться в еще один Венский конгресс - сборище коронованных особ со всей Европы, встречи, переговоры, интриги и составление тайных комплотов. Будут там и представители свергнутых французских династий… и если нынешние республиканские правительства Франции ставят целью повсеместное устройство революций и свержение монархий, то почему бы нам с вами не поработать в прямо противоположном направлении, реставрировав во Франции монархию? Подумайте, пожалуйста, как это можно устроить. А бабуинов, приказавших убить душку Франца Фердинанда, я хотела бы отдать под международный трибунал с последующим повешеньем за шею до смерти. Ничего другого все эти
деятели и не заслуживают.
        10 СЕНТЯБРЯ 1907 ГОДА. 17:03. ВЕЛИКОБРИТАНИЯ, ЛОНДОН, БЕЛАЯ ГОСТИНАЯ БУКИНГЕМСКОГО ДВОРЦА.
        ПРИСУТСТВУЮТ:
        Король Великобритании Эдуард VII (он же для друзей и близких Берти);
        Первый лорд адмиралтейства - адмирал Джон Арбенотт Фишер (он же Джеки);
        премьер-министр Его Величества сэр Генри Кемпбелл-Баннерман;
        министр иностранных дел Великобритании Эдуард Грей.
        Известие о смерти Австро-Венгерского императора Франца-Иосифа потрясло Европу как предвестник грядущих перемен. В Берлине и Санкт-Петербурге восприняли это событие как знак правильности своего курса, в Париже - как крушение всех надежд, в Лондоне - как повод провести ревизию своих интересов.
        - Мир меняется буквально на наших глазах, - сказал король Эдуард своим министрам, - еще недавно мы жили вполне привычной жизнью, все страны находились на своих местах, а балансы между ними менялись крайне медленно, так что корректировку нашей британской политики можно было делать раз в десятилетие или даже реже. Теперь, когда у нас действуют пришельцы из иного мира, события забурлили как кастрюля с супом, забытая хозяйкой на плите. Революция в Болгарии, стремительная Балканская война, закончившаяся полным разгромом Османской империи, аннексия русскими и болгарами большей части турецких территорий, разгром тайной организации армейских офицеров в Сербии, и вот теперь - смерть императора Франца-Иосифа, такого же политического старожила, каким была и моя мать.
        - Ваше Королевское Величество, - проскрипел из своего угла премьер-министр Генри Кемпбелл-Баннерман, - точкой опоры для всех этих быстрых изменений были подписанные нами Брестские соглашения. Если бы вы не пошли тогда на поводу у вашей племянницы Ольги, то сейчас у нас не было бы такой суеты и «веселья».
        - Тогда мы имели бы кое-что другое, значительно более страшное, - сказал адмирал Фишер. - На самом деле для того, чтобы вынести за скобки Османскую империю и провести Балканы в их нынешнее состояние, Российской империи императрицы Ольги не требовались никакие Брестские соглашения. Операция в Черноморских Проливах в любом случае была осуществлена с предельной быстротой, исключающей своевременное вмешательство любой из европейских держав. И вот потом, когда Британия и Франция стали бы политически давить на Россию с целью возврата к довоенному статус-кво, в союз с императрицей Ольгой, чтобы совместно противостоять угрозам с нашей стороны мог пожелать вступить кайзер Вильгельм Второй. И вот тогда положение Великобритании стало бы хуже некуда, ибо Франция - это союзник, тоже понимающий только свои интересы. Но и это лишь часть неприятной правды. Вся правда заключается в том, что, по имеющимся у нас сведениям, боекомплект одного из подводных кораблей из будущего состоит из сверхдальнобойных снарядов ужасной разрушительной силы. В случае создания направленной против Российской империи общеевропейской
коалиции и развязывания конфликта, ставящего под вопрос существование русского государства, императрица Ольга может приказать полностью уничтожить одну страну на выбор или нанести серьезный ущерб всей Европе. Итогом такого развития событий мог бы стать полный крах европейской цивилизации в том виде, как мы ее знаем, а не как сейчас - косметический ремонт общего европейского дома и обновление в нем мебельного гарнитура.
        - Спасибо за справку, Джон, - поблагодарил король своего верного клеврета. - Затевая свою игру, мы не должны забывать, что пришельцы из будущего смотрят в него, это самое будущее, двумя зоркими глазами, а у нас глаз только один, да и тот полуслепой. Состязаться с русскими в предвидении событий - это все равно что надеяться выиграть в карты у опытного шулера. Не стоит даже и пытаться. Исходя из этого, мы и должны выстроить свою новую политику, главным лозунгом которой необходимо сделать желание не навредить нашей несчастной стране.
        - Ваше Королевское Величество, - сказал премьер-министр Генри Кемпбелл-Баннерман, - в определенных кругах поговаривают, что одним из пунктов вашей новой политики будет отрешение от наследования принца Уэльского Георга и передача трона еще при вашей жизни принцессе Виктории Великобританской. Скажите, это действительно так, и нас ждет королева Виктория за номером два?
        - Есть у меня такой план, - кивнул король, - и я думаю, что его пора приводить в исполнение. Георг - достойный внук моей матери и насквозь пропитан ее идеями, возвращение к которым будет для Великобритании началом гибельного конца, зато Тори моя и только моя дочь.
        - Но будет ли ваша дочь хорошей королевой, вот в чем вопрос, - прервал свое молчание министр иностранных дел Эдуард Грей. - Насколько нам известно, она подпала под влияния своей русской кузины и, заняв трон, будет потакать всем ее желаниям.
        - Мелочные действия везде и всюду во вред русским национальным интересам, даже если они никак не пересекаются с интересами Великобритании - это как раз тот путь, что вымощен благими намерениями и ведет нас прямо в ад, - парировал король. - Там, в другом мире, действуя подобным образом, Великобритания сама создавала себе врагов, противостоя которым она потеряла все свои колонии и скатилась до состояния полного ничтожества. Будьте уверены, что если речь пойдет о чем-то критически важном для нашей страны, моя Тори будет неуступчива как скала. И в тоже время у сильного и умного противника совсем не стыдно учиться. И если этого не делать, то можно отстать безвозвратно.
        - Не думаю, что депутаты нашего Парламента будут в восторге от такой замены, - вздохнул премьер-министр Генри Кемпбелл-Баннерман. - Они еще и от первой королевы Виктории не успели отойти, а тут ее копия за номером два. Но не могу не признать, что женщины на троне всегда оставляли свое имя в истории, в отличие от большинства королей-мужчин, которых так сразу и не вспомнишь.
        - Вот именно, сэр Генри, - сказал король, - сейчас мы стоим на пороге великого и ужасного двадцатого века, когда от монарха требуются совершенно особенные свойства, а с таким наследником, как Георг, мне просто страшно умирать. Он, конечно, неплохой парень и добрый сын, но не наделен той толикой государственной мудрости, которая могла бы превратить его в великого кормчего, способного, используя свои королевские прерогативы, провести государственный корабль Великобритании между рифами Сциллы и Харибды, а потом ввести его в тихую гавань. А вот у Тори это свойство имеется в полном объеме, и было бы грех не воспользоваться этим обстоятельством. Почему русские или сербы способны подбирать себе наилучшего монарха из всех возможных вариантов, а мы должны передавать трон преемнику, слепо придерживаясь принципа старшинства?
        - Ваше Королевское Величество, нашему послу в Белграде сэру Джеймсу Уайтхеду была передана нота сербского правительства, обвиняющая французскую военную разведку в подготовке покушения на наследника австро-венгерского престола эрцгерцога Франца Фердинанда, - сказал министр иностранных дел Эдуард Грей таким тоном, будто сообщал о малозначащем факте. - Целью планируемого убийства, по словам сербского премьер-министра Влада Джорджевича, одновременно занимающего должность министра иностранных дел, должна была стать такая ситуация, при которой Сербия оказывалась в состоянии войны с Австро-Венгрией, потом к боевым действиям последовательно подключались бы Россия, Германия, Франция и Великобритания…
        Адмирал Фишер хмыкнул и отрубил с солдатской прямотой:
        - После того как наш король и его племянница разговаривали с президентом и премьером Франции будто хозяева с провинившейся прислугой, лягушатники совсем потеряли голову. Но фокус не удался. Франц Фердинанд жив и здоров, и сейчас принимает наследство у своего дяди, и думаю, что тут не обошлось без русских из будущего. Это как раз в их стиле: выскочить в последний момент и переиграть все в свою пользу. Теперь власть сербской королевы Елены крепка как никогда, потому что раньше с этим было плоховато, а новый австро-венгерский император - их должник на всю оставшуюся жизнь.
        - Так вы считаете, что это правда? - немного растерянно спросил министр иностранных дел Эдуард Грей. - А то мне казалось, что, говоря о французском участии в этом грязном деле, сербские власти отчаянно лгут, или хотя бы сильно преувеличивают, чтобы скрыть нелицеприятную роль своего офицерства в организации этого покушения.
        - Правда-правда, - подтвердил король, - до этого покушения власть королевы Елены и вообще всей династии Карагеоргиевичей была несколько, гм, мнимой. Сегодня они есть, а завтра их свергнут с той же детской жестокостью, как уже свергли короля Александра Обреновича и его королеву Драгу. У нас в Британии был только один Джек-Потрошитель, а по Сербии такие моральные уроды ходят толпами. Зато теперь вся эта банда изолирована, будет без всякого снисхождения судима военным судом и расстреляна у первой подходящей выгребной ямы. И не о них сегодня должна идти речь, раз уж сэр Эдуард Грей поднял этот вопрос. Я думаю, что нам, цивилизованным европейским монархам, делать с Францией, раз уж она допускает для себя такие политические приемы. И тут как раз будет кстати наша поездка в Вену на похороны императора Франца-Иосифа. Хорошенький повод встретиться, как в старые добрые времена, всем монархам Европы и порешать все вопросы ко всеобщему удовольствию. И французы, кстати, там будут представлены не президентом Фальером и не премьером Клемансо, а отставными принцами орлеанистской и бонапартистской династий.
        - Так что же, вы намерены превратить похороны несчастного Франца-Иосифа в некое подобие Венского конгресса? - спросил министр иностранных дел Эдуард Грей.
        - Да, намерен, - кивнул король, - и думаю, что эта мысль настолько самоочевидна, что она должна прийти в голову не только мне. Вы, мистер Грей, отправляетесь со мной, в то время как адмирал Фишер и сэр Генри останутся здесь стеречь нашу корзину с хрупкими яйцами. И все окончательные решения мы примем только после того, как вернемся из этой поездки. По-другому было бы невместно. А сейчас я должен переговорить со своим сыном, так сказать, морально его подготовить к грядущим переменам и воодушевить. Мне, разумеется, его жаль, но интересы Великобритании превыше всего.
        10 СЕНТЯБРЯ 1907 ГОДА. 20:35. ВЕЛИКОБРИТАНИЯ, ЛОНДОН, КУРИТЕЛЬНАЯ КОМНАТА БУКИНГЕМСКОГО ДВОРЦА.
        ПРИСУТСТВУЮТ:
        Король Великобритании Эдуард VII (он же для друзей и близких Берти);
        Наследник престола принц Уэльский Георг.
        Чтобы замаскировать важный разговор с сыном, король пригласил его и его супругу Марию Текскую на семейный ужин. Разговор за столом был ничего не значащей светской болтовней без малейшего политического подтекста, вредно влияющего на пищеварение, и поэтому никто из королевского семейства ничего не заподозрил, и даже сердце ни у кого не екнуло. И вот после десерта отец и сын оставили дам перемывать косточки общим знакомым, а сами удалились в курительную комнату подышать свежим никотином. И только тут, за закрытыми дверями, король преобразился, превратившись из вальяжного лентяя и сибарита в старого, но все еще смертельно опасного льва.
        - У меня к тебе очень важный разговор, сын мой, - сказал он, усевшись в кресло, немного растерявшемуся принцу Уэльскому, - садись напротив и слушай меня внимательно.
        - Да, отец, - ответил сбитый с толку Георг, присаживаясь на указанное место, - я тебя слушаю.
        - Обстоятельства сложились так, что ты и твоя жена не сможете быть нашей Великобритании хорошими королем и королевой…
        - Но почему, отец?! - вскричал принц Георг. - Что я такого сделал, что ты говоришь мне такие слова?
        - Не сделал, а сделаешь, - поправил сына король. - Ты неплохой парень и добрый сын, но в тебе есть все задатки для того, чтобы во время твоего правления политика Великобритании снова свернула на тропу твоей бабушки. Зная историю будущего, тебе не будут доверять ни в Санкт-Петербурге, ни в Берлине, ни в Вене, а в Санкт-Петербурге в особенности, потому что и историю другого мира там знают лучше, и нагадил ты там гораздо гуще…
        - Но, отец! - воскликнул отставляемый наследник, - политику Великобритании определяют премьер-министры, а король должен только сидеть на троне и лишь иногда выступать перед Парламентом с тронной речью.
        - Ой ли? - иронически прищурившись спросил сына король Эдуард. - А королевские прерогативы британским монархам на что даны? Когда премьер-министр начинает ошибаться с определением политики, то его пинком следует вернуть на правильную колею или вообще поменять скакуна прямо на дистанции. Но ты так не сможешь. Напротив, ты будешь таким королем, который во всем пойдет на поводу у своих премьер-министров, и это может закончиться печально и для тебя, и для Великобритании. И не смотри, пожалуйста, на сэра Генри: он стар, болен, и проживет еще максимум полгода. Все остальные премьеры на этом посту будут гораздо хуже, и, самое главное, они некритически впитали в себя идеи моей матери, что может очень нехорошо закончиться для нашей Империи. Да ты и сам такой, поэтому даже если захочешь использовать свои королевские прерогативы, то не поймешь, где надо применить узду, а где кнут. Тори - она совсем другая. На поверхности тишь да гладь, а в глубине кремень. Если дела будут касаться каких-либо мелочей, то она будет сидеть на троне и улыбаться, но если речь зайдет о чем-то важном, она, не колеблясь, пустит в
ход всю свою власть и влияние.
        - Ты хочешь сделать королевой сестрицу Тори? - с удивлением спросил Георг. - А не Луизу и ее заносчивого муженька, провалившего в своей жизни все, что было возможно?
        - О, Луиза с ее супругом были бы для Великобритании даже худшим вариантом, чем ты, - хмыкнул король, - как, собственно, и Мод, тем более что она уже замужем за суверенным королем. Зато Тори сделана из совсем другого теста. Мне даже немного жаль, что она так и не смогла выйти замуж и продлить себя в потомстве. Но, с другой стороны, так даже лучше, ибо наследовать ей будет кто-то из твоих детей: Эдуард или Георг…
        - А почему кто-то, отец? - спросил принц Уэльский. - Ведь Эдуард - старший из моих детей, а значит, ему и быть королем Эдуардом Восьмым…
        - Все дело в том, что в двадцатом веке мы не имеем больше права жить по прежним законам - ответил король. - Наследовать действующему монарху должен не самый старший принц или принцесса из всех существующих, а тот, кто наилучшим образом сможет использовать свои королевские прерогативы. И принимать решение о том, кто соответствует этому правилу, а кто нет, должен действующий монарх, выбирающий своего преемника из всех возможных кандидатур. Демократии, прости меня, сынок, в этом вопросе не место. В настоящий момент твои дети слишком юны для того, чтобы понять, кто из них будет лучшим монархом, а кто не совсем. Закладывая в нашу политическую конструкцию этот прецедент, я хочу добиться для Великобритании счастья и процветания. Я хочу, чтобы ты понял это и последовал примеру русского принца Михаила и своего сербского тезки Георга, которые уступили свое право наследовать престол сестрам, и при этом стали их самыми верными подданными и активными помощниками.
        - Если речь идет о сестрице Тори, - не торопясь сказал принц Уэльский, - то я соглашусь на твое предложение, и, пожалуй, даже с радостью. По моему мнению, это умнейшая женщина Великобритании нашего времени, интересный и остроумный собеседник, а еще просто хороший и добрый человек. Мы с ней были друзьями прежде, и, думаю, останемся друзьями и после, до самой смерти. Она - единственная, кроме тебя, чье господство я могу принять даже с радостью. Одно лишь тревожит меня в этом деле - неизбежный тяжелый разговор с Марией[35 - Мария Текская - супруга принца Уэльского Георга.], но, думаю, я его выдержу.[36 - В нашей истории король Георг V пережил свою сестру Викторию всего на полтора месяца, и когда она умерла, он жаловался, что ему стало не хватать длинных ежедневных разговоров с ней по телефону.]
        - Я рад, что ты меня понял, сын, - сказал король. - У меня тоже будет тяжелый разговор с твоей матерью, которая воспринимает Тори кем-то вроде добровольной служанки. Но случится это не сейчас, а после того, как я вернусь из Вены с похорон старого придурка Франца-Иосифа, а до тех пор храни все в тайне и не говори никому и ничего. А теперь давай закончим наш разговор и вернемся в гостиную. Не стоит раньше времени волновать наших дам…
        11 СЕНТЯБРЯ 1907 ГОДА, УТРО, АВСТРО-ВЕНГЕРСКАЯ ИМПЕРИЯ, ВЕНА, ЗАМОК ШЁНБРУНН.
        Бывший регентский совет собрался на совещание с новым императором ровно через трое суток после того, как предыдущий владыка Австро-Венгрии наконец-то отдал Богу душу.
        И снова в этом кабинете сидят начальник генерального штаба генерал-полковник Франц Конрад фон Хётцендорф, министр-президент Макс Владимир фон Бек и католический епископ Готфрид Маршал, замещающий больного, слепого и глухого примаса Австрии кардинала Грушу. Эти люди представляют тут три ветви власти, на которых держится императорский трон: военную, гражданскую и духовную.
        - Господа, - сказал Франц Фердинанд, оглядывая присутствующих, - должен сказать, что к моменту смены правления наша Империя подошла в весьма неблагополучном состоянии. Но мы не будем винить в этом моего дядю, ибо обвинениями и сожалениями дело поправить невозможно. Его вообще невозможно поправить, потому что империя Габсбургов была слеплена из различных национальных лоскутов без объединяющего их стержня, кроме правящей в ней династии. И вот теперь немцы Австрии - а это в какой-то мере главная, государствообразующая часть нашей Империи - тяготеют к Германии. Богемцы, несмотря на то, что они перемешаны с немцами, жаждут независимого существования в своем маленьком чешском королевстве. Мадьяры считают себя господствующей нацией в своей части Империи, так же как немцы в своей, и требуют себе все больше прав и привилегий, а словаки, румыны и хорваты люто ненавидят мадьяр и, подобно богемцам, хотят независимого существования. Когда я имел беседу с господином Одинцовым, то этот умнейший человек сказал, что аналогия с лоскутным одеялом у нас не полная, ибо лоскуты никогда не пытаются разорвать соединяющие
их нитки, чтобы удрать куда глаза глядят …
        - Вы лично встречались с этим исчадием ада? - полным ужаса голосом спросил епископ Маршал, непроизвольно перебив Франца Фердинанда. - Берегитесь, Ваше Величество, ваша душа в опасности…
        - По вашему мнению, первый раз моя душа была в опасности, когда я решил жениться на Софи, - зло парировал Франц Фердинанд. - Но я знаю, откуда тогда дул ветер[37 - Готфрид Маршал с семилетнего возраста был духовником и наставником в делах веры юного Франца Фердинанда, и в этом качестве по поручению императора Франца Иосифа пытался расстроить его брак с Софией Хотек.], и догадываюсь, откуда он дует сейчас. Должен сказать, что я приложу все усилия для того, чтобы вы никогда не стали архиепископом Венским и примасом Австрии, влияния на это у меня хватит.
        Взгляд новоиспеченного императора, направленный на епископа, будто говорил: «не забуду, не прощу», в результате чего несчастный священнослужитель вскочил и опрометью кинулся вон.
        - Самое главное, что этот человек уже возложил на меня австрийскую корону[38 - Если коронация российских императоров - это пышное действо, для своей подготовки требующее нескольких месяцев, а иногда и лет (коронацию Николая II готовили полтора года, но так нормально и не приготовили), то австрийские императоры короновались камерно, без особой помпы, сразу после восхождения на престол.], - сказал Франц Фердинанд, - а за остальное я не переживаю. Все пройдет, и этот человек тоже.
        - Так все же, Ваше Императорское Величество, господин Одинцов слуга Нечистого, или нет? - спросил Франц Конрад фон Хётцендорф. - А то про этого человека ходит довольно много леденящих душу рассказов, а вы встречались с ним лично…
        - Ну как вам сказать… - задумчиво произнес тот, - думаю что суметь отличить посланца Господа Нашего от слуги князя Тьмы несложно. Посланцы Бога щедрой рукой дают больше, чем берут, и там, где они вмешиваются в дела людей, количество несчастий и убийств уменьшается в разы. Слуги Сатаны, напротив, крайне скупы и привыкли ступать по трупам, и кровь за ними течет рекой. Если бы господин Одинцов и иже с ним были слугами Нечистого, то после подписания Брестских соглашений они тем или иным путем развязали бы в Европе жестокую войну, в которой Центральные Державы противостояли бы России, Франции, Великобритании, Сербии, Болгарии, Черногории и Италии. В этой борьбе наши враги обладали бы столь значительным перевесом в силах, что наше сопротивление не могло продлиться более года или двух. Новое русское величие в таком случае воздвиглось бы в громе пушек, ненависти и крови, Европа была бы разделена новой границей напополам, после чего вчерашние союзники принялись бы готовиться к новой схватке. Мой добрый Франц, скажи, возможно ли все это с военной точки зрения?
        - Да, Ваше Императорское Величество, - ответил начальник имперского генерального штаба, - такое вполне возможно, и даже, более того, в свете того, с какой быстротой была разделана на части Турция, это было неизбежно. Поэтому удивительное миролюбие русских, несмотря на то, сколько плохого сделал им ваш дядя, заставляет задуматься. Так что я принимаю ваш тезис о том, что никакими посланцами Сатаны русские из будущего быть не могут.
        - Русскими перечень наших соседей не заканчивается, а только начинается, - сказал император Франц Фердинанд. - Со всех сторон Двуединую монархию окружают государства, с которыми император Франц-Иосиф активно конфликтовал. Прежде они воспринимали нашу Империю как угрозу, а теперь видят в ней добычу. И даже Германия, раньше рассматривавшая нас как союзника, теперь относится к Австро-Венгрии как к гире на ноге. Мало договориться с главным противником о мире и уверить союзника, что мы не будем втягивать его ни в какие ненужные авантюры, нам еще необходимо мирным путем разрешить проблемы со всеми нашими соседями. В первую очередь я имею в виду сербов, которые у русских на особом счету как их младшие братья.
        - Вы намерены передать Сербии все земли, на которых живет этот народ? - полувопросительно-полуутвердительно произнес фон Хётцендорф.
        - Да, намерен, - твердо ответил Франц Фердинанд, - это наша плата за то, что нашей Империи дадут спокойно скончаться в собственной постели, а не зарежут ее на бойне подобно овце. Если мы взбрыкнем, то русский князь-консорт всегда будет готов оказать эту услугу. Я видел его головорезов в Константинополе, застав их в тот момент, когда трупы убитых не успели остыть, а развалины еще дымились…
        - У нас есть сведения, - сказал Франц Конрад фон Хётцендорф, - что русские перебрасывают из Черноморских Проливов в Сербию четыре армейских корпуса, кавалерийский корпус и морскую пехоту, личное детище князя-консорта. Что вы скажете по этому поводу?
        - Это на тот случай, если при передаче сербских земель в состав Сербии взбунтуются венгры или даже хорваты, - сказал Франц Фердинанд. - В таком случае я разрешу русским и сербам войти на передаваемые территории и взять их самостоятельно. Нам самим тоже требуется как можно скорее избавиться от православного сербского меньшинства, потому что его присутствие радикализует наши славянские окраины. Ведь сербы и хорваты только кажутся одним народом, а на самом деле между ними лютая ненависть - такая же, как между немцами кайзера Вильгельма и французами. А еще это переброска войск нужна императрице Ольге на тот случай, если наши аристократические болваны устроят заговор и свергнут мое Императорское Величество, посадив на трон малыша Карла. Он еще совсем юный, и кукловодить им они могут всласть. И вот тогда Германская империя снимает свою защиту с нашей страны, ибо она ничем не обязана государству, в котором произошел переворот, а русские, сербы и болгары с трех сторон начинают наступление на Будапешт и Вену… Они разберут нашу Империю на запчасти в ускоренном темпе, невзирая на дополнительные издержки; и
те, кто не хотел отдавать часть, потеряют все, причем вместе с головами.
        - Да, - сказал фон Хётцендорф, - такая постановка вопроса - лучшая гарантия вашей безопасности. После побоища в Проливах русские части постоянной готовности котируются очень высоко, да и сербы с болгарами при Урошеваце показали, на что они способны.
        - Но я все же надеюсь, что эта предосторожность императрицы Ольги нам не понадобится, - сказал Франц Фердинанд, - поскольку что я в таком случае буду с гарантией мертв. Но даже если все пройдет удачно по чисто внутренним причинам, скорее всего, как ни печально это признавать, перед вами сидит последний из династии Габсбургов: император Австрии, а также король Богемии, Хорватии и Венгрии. И династия уже почти иссякла: после меня только малыш Карл, и более никого…
        - А чем, Ваше Императорское Величество, вам не нравится эрцгерцог Карл? - спросил Макс Владимир фон Бек.
        - Вы, мой добрый Макс, просто не знакомы с историей иного мира, из которого к нам пришли господин Одинцов, князь-консорт Новиков и другие, - ответил тот. - Там покушение на меня и Софию (все с той же целью - спровоцировать общеевропейскую войну) произошло несколькими годами позже и оказалось успешным, после чего наследником престола стал малыш Карл. Дядя умер в самый разгар ожесточенной кровавой бойни, и, что самое интересное, по официальной версии, тоже из-за простуды, перешедшей в пневмонию. Все кончилось тем, что войну мы проиграли, и как только это случилось, Империя буквально рассыпалась на части прямо в руках у молодого императора. Не было никаких революций, просто уже существующие парламенты, будто сговорившись, низвергли общего для всех монарха и принялись решать судьбы своих уже независимых стран. Австрийский рейхстаг объявил республику, которая попыталась присоединиться к Германии. Республиканский путь правления выбрал также парламент Богемии, в Венгрии по причине вакантности престола объявили регентство, а хорваты с радостным криком кинулись в объятия сербского королевства, о чем,
впрочем, потом жестоко пожалели. Мой дядя, несмотря на все свои недостатки, мог служить той скрепой, которая соединяла разные народы нашей Империи - и такие же свойства, как сказал господин Одинцов, есть у меня самого. Но вот малыш Карл лишен этих качеств напрочь, и если наследование дойдет до него, то все рухнет почти сразу. Растущее самосознание входящих в Империю народов разрывает ее на части, и мы можем только отсрочить и смягчить этот процесс, но никак не отменить.
        - Раньше вы говорили совсем по-другому, - хмыкнул Франц Конрад фон Хётцендорф.
        - Раньше, мой добрый Франц, я не знал, что перестройку нашей империи нужно было начинать двадцать, а то и сорок лет назад, а сейчас понимаю, что на это не хватит всей моей жизни, и вообще не имеет смысла при отсутствии качественного наследника. Так что будем исходить из того, что я последний австро-венгерский император, но жизнь на этом не заканчивается. Первое, что я должен сделать - это отменить деление на Цислейтанию и Транслейтанию. Теперь в составе Империи Австрия, Богемия, Хорватия и Венгрия - по числу корон на моей голове. Каждая из этих стран - равноправная часть нашей империи. И поэтому после похорон дяди мне предстоит отправиться в вояж по их столицам, чтобы, кроме австрийской, надеть на себя богемскою, хорватскую и венгерскую короны.
        - Если вы, Ваше Императорской Величество, демонстративно коронуетесь в Аграме, - осторожно сказал Макс Владимир фон Бек, - то Венгрия тут же взбунтуется, как и шестьдесят лет назад. Вы помните, что на выборах в прошлом году там победили сторонники Кошута и каких усилий вашему дяде стоило привести к власти компромиссное правительство Шандора Векерле?
        - Я буду даже рад, если они взбунтуются, - сказал Франц Фердинанд. - Чтобы Империя просуществовала еще двадцать или тридцать лет, мадьяр уже сейчас необходимо натыкать носом в их жидкое дерьмо. Тоже мне нашлись господа! В Транслейтании это жадное и хамски заносчивое быдло ненавидят все другие народы, не исключая немцев. Бунт мадьярских гонведов будет подавлен совместными усилиями имперской регулярной армии, австрийского и богемского ландвера, хорватского ополчения, а также сербско-русских войск, которые освободят передаваемые в состав Сербии земли от присутствия мадьяр. Если дело зайдет слишком далеко, то я попрошу кайзера Вильгельма прислать для этого дела своих шютце, и он мне, разумеется, не откажет. Как сказал русский канцлер Одинцов: «когда порядок наводят германские солдаты, бунтовщикам лучше сразу повеситься на шнурках своих ботинок». И когда мятеж гонведов будет подавлен, в качестве наказания я сразу радикально урежу венгерскую территорию. Словакию присоединю к Богемии, Трансильванию выделю в отдельное вассальное герцогство, а Воеводину и Банат в качестве благодарности за подавление мятежа
отдам Сербии. Но главное не в этом. Едва закончится реорганизация Империи, я объявлю своих детей наследниками: Софию - богемского престола, Максимилиана - венгерского, а Эрнста - хорватского. У меня уже есть договоренность с русской императрицей, германским кайзером и британским королем о том, что они признают мое потомство полноправными монархами, рожденными в законном браке, а австрийская корона, от которой я и отрекся за своих детей, будет завещана мной кайзеру Вильгельму или его наследнику. Вот такие у меня планы, и я намерен непременно привести их в исполнение, а иначе нашей империи конец.
        12 СЕНТЯБРЯ 1907 ГОДА, 13:05. ПАРИЖ, ЕЛИСЕЙСКИЙ ДВОРЕЦ, ЗАСЕДАНИЕ ПРАВИТЕЛЬСТВА.
        Какое-то время после провала неудавшегося покушения на Франца Фердинанда парижским деятелям казалось, что все останется шито-крыто, и главными козлами отпущения в этом деле станут сербские офицеры, состоявшие в тайной организации «Черная рука». Какое-то время и в самом деле было тихо; белградские резиденты Второго Бюро докладывали, что кое-кого из мелкой сошки, непричастной к самому покушению, даже выпустили на свободу под честное слово не принимать участия в политике… Казалось, расследование зашло в тупик. Или, быть может, на стороне заговорщиков в дело вступили некие могущественные силы, которые вынудят спустить дело на тормозах, ибо антиавстрийские настроения в Сербии очень сильны…
        Но все эти надежды на благополучный исход были мороком и фата-морганой. Настал момент, когда истончившиеся и проржавевшие трубы лопнули, и густые потоки зловонных фекалий потекли по миру. Французская пресса стыдливо молчала, а русские, немецкие и австрийские газеты, будто наперегонки, стали печатать сенсационные шокирующие материалы о причастности французских спецслужб к покушению на бывшего наследника австро-венгерского престола, который после смерти своего дяди уже успел превратиться в императора Франца Фердинанда Первого. А может, тот, кто спустил с цепи этих бумажных псов, как раз и ждал момента, когда наследник престола превратится сначала в регента, а потом и в императора. Все произошло так быстро, что опять никто ничего не понял. И в той же Сербии все громче и громче звучат голоса, что одно дело, если это преступление из любви к Сербии совершили неразборчивые и наивные патриоты и совсем другое - когда руку убийц направляли из-за границы - неважно, из Берлина, Парижа, Вены или Рима.
        - Месье, - сказал Клемансо министрам, собравшимся в премьерском кабинете, - тираны требуют нашей крови, ведь нас поймали на неудавшемся покушении на одного из них. Месье Пикар, скажите, почему работа по устранению Франца Фердинанда была проделана так грубо, что ваших людей смогли раскрыть даже олухи из белградской жандармерии?
        - Наших агентов раскрыла не белградская жандармерия, - глухим голосом ответил генерал Пикар, - ее начальник, полковник Радивоевич, как раз и возглавлял ту самую тайную организацию, которая должна была исполнить наш заказ, и он сам пал одной из первых жертв начавшихся чисток. Против нас играли серьезные люди из Загранразведки русской имперской безопасности и штурмовики их войск специального назначения. В частности, при штурме белградской жандармерии отметился некий человек, которого все звали оберст Элефант. Его отряд был экипирован в стальные противопульные кирасы и вооружен компактными девяти миллиметровыми пистолетами-пулеметами и ручными пулеметами Мадсена под германский маузеровский патрон. Насколько нам известно, подобное вооружение имеется только у штурмовых подразделений имперской безопасности, военной разведки и корпуса морской пехоты, которым командует лично князь-консорт.
        - Так, значит, русские обо всем знали заранее и подготовили вашим людям ловушку? - загораясь гневом, произнес Клемансо.
        - Возможно, даже и так, - пожал плечами полковник Пикар. - Судя по отчетам наблюдавших за этим делом агентов, покушение провалилось, даже не успев начаться. Площадка, избранная нашими друзьями для нападения на австрийского эрцгерцога и его супругу, была буквально набита делающими праздношатающийся вид русскими агентами, которые частью перебили, частью скрутили исполнителей акции. А потом по всему Белграду и кое-где в провинции почти одновременно начались аресты членов тайной организации. И, как я уже говорил, сербы в этом деле были на вторых ролях. По нашим данным, руководил операцией небезызвестный в узких кругах начальник русской Загранразведки, пришелец из будущих времен полковник Баев, накануне специально прибывший для этой цели в Белград.
        - Проклятье! - воскликнул Клемансо, в сердцах стукнув кулаком по столу. - И что же нам теперь со всем этим делать?
        - Не могу знать, - пожал плечами генерал Пикар. - Мы с полковником Дюпоном всего лишь выполнили ваше указание, и не наша вина в том, что покушение провалилось. Могу только сказать, что эта история пахнет гораздо хуже, чем пресловутое дело Дрейфуса… На пятнадцатое число в Вене назначены похороны их покойного императора Франца-Иосифа, и к этому времени туда съедется весь королевский бомонд. Будут даже те представители правящих семейств, которые при его жизни весьма недолюбливали покойного. И когда они соберутся по столь замечательному поводу, то предметом их разговоров наверняка станет французский вопрос. Выработав общую политику - а они не могут ее не выработать - эти коронованные тираны выдвинут Франции ультиматум. И тогда, Жорж, я вам не завидую. В моем положении, конечно, тоже будет мало приятного, но вот вас эти люди постараются съесть живьем. Ведь вы же предпочли не информировать о своих планах президента Фальера, а решили проделать все самостоятельно, а мы с полковником Дюпоном, являясь лицами подчиненными, только выполняли ваш прямой приказ.
        - Проклятье, проклятье, тридцать три раза проклятье! - воскликнул Клемансо. - Неужели, дорогой Мари-Жорж, вы успели запамятовать, что сами проявили в этом деле инициативу, предложив убить кого-нибудь из коронованных тиранов, а я на свою голову согласился?
        - Ну и что, Жорж? - пожал плечами генерал Пикар. - Ваше согласие как раз и имело силу приказа. Пока вы его не дали, покушение не могло состояться. Это вы вбили себе в голову, что для того, чтобы вернуть на Эльзас и Лотарингию, непременно нужно спровоцировать войну между Сербией и Австро-Венгрией, от которой как от спички начнется общеевропейский пожар. Это вам казалось, что из-за вынужденного миролюбия кайзера Вильгельма наше время необратимо уходит, и пока не стало совсем поздно, нужно немедленно что-то делать…
        - Нет! - заорал Клемансо. - Это вы мечтали о будущей войне, о том, как победоносно на белом коне въедете в поверженный Берлин. Маршал Пикар, победитель диких тевтонов… Тьфу!
        И в этот момент взгляд раскрасневшегося, пышущего жаром премьер-министра упал на скромно улыбающегося министра общественных работ, почт и телеграфов. Некоторое время Клемансо только тяжело дышал, приходя в себя, а потом заорал во весь голос:
        - И кстати, месье Барту, чего это вы там лыбитесь, расскажите! Быть может, мы тоже посмеемся вместе с вами?
        - Как я вам уже говорил, месье Клемансо, - совершенно спокойно ответил Луи Барту, - вы с месье Пикаром похожи на преступников, которых ажаны схватили с поличным при подготовке ограбления. И хоть еще нет никакого суда, и напротив вас не сидят судьи в черных мантиях, вы уже топите друг друга, снимая вину с себя и возлагая ее на подельника. Мне только сейчас пришло в голову, что ваша комбинация была раскрыта русскими еще до того, как вы ее придумали. Неужели вы оба думали, что Брестские соглашения были задуманы русской императрицей с целью развязать войну и отдать нам Эльзас и Лотарингию? Нет! Все это было затеяно исключительно ради того, чтобы организовать в Европе мир лет на двадцать или на тридцать. Российская империя - это быстро развивающаяся держава, и чтобы она достигла пика своего могущества, нужен как раз такой срок. Но просто так заговаривать о мире с кайзером Вильгельмом было бессмысленно, и тогда его припугнули коалицией, победить которую Германия была не в состоянии. Великобритания, Франция, Россия и страны Балканского Альянса почти в два раза перекрывали Центральные Державы по
возможности вести войну. При этом в Санкт-Петербурге заранее знали, что вы не согласитесь на сохранение нынешних европейских границ, и, чтобы уберечь свой замысел от опасности разрушения, готовили вам ловушку… Не знаю, как русские из будущего поняли, что вы решите спровоцировать войну, устранив эрцгерцога Франца Фердинанда (пути пришельцев из будущего, как и Господни, для меня неисповедимы), но они очень четко поняли, где и кого мы будем убивать. А дальше уже дело было за техникой и умением - а их у людей, провернувших переворот в собственной стране, было хоть отбавляй…
        - Проклятье, месье Барту! - выругался Клемансо. - Только после того как вы мне это рассказали, я воистину понял, каким был дураком. Но сейчас эти стенания бесполезны, необходимо решить, что мы будем делать, когда на нас обрушится объединенная мощь всех монархий Европы. Бедная, бедная Франция…
        - Я не думаю, что нам объявят войну, - пожал плечами Луи Барту, - от этого нас берегут подписанные прежним кабинетом Брестские соглашения. Насколько я знаю русскую императрицу, она и сама не станет нарушать подписанных документов и не позволит сделать это другим. Вместо того, как пишут некоторые газеты, нас будут душить экономически - сначала понемногу, а потом все сильнее и сильнее, ограничивая торговлю и транспортное сообщение. Франция и без всякого завоевания будет вычеркнута из общеевропейской жизни - до тех пор, пока вас, месье Клемансо, месье Пикара и месье Дюпона не выдадут на так называемый международный суд. Убытки у наших буржуа будут страшные, но хуже всего придется простонародью, которое в отсутствие работы и дешевого русского хлеба начнет голодать. А там недалеко и до революции с ее виселицами и гильотинами. Хотите второе издание Парижской коммуны? Вот в Берлине и Санкт-Петербурге посмеются. Не забывайте, что вся верхушка русских прибыла из мира более чем на сто лет опережающего наше время, а там были в ходу и не такие штучки. Если речь пойдет не о сопротивлении вторгшемуся врагу и
интересах Франции, а о выдаче уголовных преступников, то есть вас, на международный суд, то Национальное Собрание долго трепыхаться не будет. Те, кто еще совсем недавно голосовал за ваше правительство, первыми заорут: «Распни его, распни!». Дело кончится тем, что после какого-то периода дебатов и проклятий вас отстранят от власти и передадут австрийцам спеленатыми по рукам и ногам, да еще перевязанными розовыми ленточками.
        - Проклятье, месье Барту, вы правы на все сто процентов! - эмоционально воскликнул Клемансо. - Во всех остальных европейских странах, кроме Франции, даже в Великобритании и Бельгии, у власти находятся торжествующие тираны, и только одно государство по другую океана имеет чисто демократическое устройство…
        - Если вы имеете в виду Североамериканские Соединенные Штаты, - сказал Луи Барту, - то не надейтесь на их помощь, ибо этим фермерам и ковбоям не интересен никто, кроме них самих. Не имея перед глазами жирного куша, который можно было бы попытаться урвать, они и пальцем не пошевелят ради вашего спасения. И вообще пора прекратить этот бесполезный разговор. Вас, месье Клемансо, поймали на организации преступления, и теперь ваш конец предопределен. Рано или поздно вас повесят за шею, а я не желаю иметь с вами ничего общего и подаю в отставку. Прощайте.
        - И я тоже подаю в отставку, - вставая, сказал министр торговли и промышленности Гастон Думерг. - Вы, Жорж, принесли нам всем большое несчастье.
        Тут министры принялись вскакивать со своих мест один за другим, кричать, что они подают в отставку и выбегать из премьерского кабинета, будто из палаты лепрозория. Всего несколько минут - и Жорж Клемансо по прозвищу Тигр остался в своем кабинете на пару с генералом Пикаром. А ведь еще даже не громыхнул гром и не сверкнули молнии, а всего лишь на горизонте начали собираться темные тучи… Так проходит слава мира.
        12 СЕНТЯБРЯ 1907 ГОДА, ВЕЧЕР. САНКТ-ПЕТЕРБУРГ, ЗИМНИЙ ДВОРЕЦ, РАБОЧИЙ КАБИНЕТ КАНЦЛЕРА РОССИЙСКОЙ ИМПЕРИИ.
        В самый канун отъезда в Вену на аудиенцию к канцлеру Империи попросился директор Пулковской обсерватории тайный советник Оскар Андреевич Баклунд. Еще в апреле, когда адмирал Карпенко напомнил императрице Ольге, канцлеру Одинцову, князю-консорту Новикову и всем прочим о предстоящем Тунгусском диве, в Кавказских горах начались подготовительные работы по организации Абастуманской высокогорной обсерватории имени Великого князя Георгия Александровича Романова. Ее первым директором стал молодой (40 лет) астроном, доктор наук (с 1899 года) Александр Александрович Иванов, порекомендованный Дмитрием Ивановичем Менделеевым. Прямо от сердца оторвал ценного сотрудника своей «Палаты мер и весов». Этот человек пока не был посвящен в глубинную подоплеку своего задания, и думал, что императрица всего лишь хочет достойным способом увековечить память о своем безвременно усопшем брате.
        Одновременно с работами по перестройке наблюдательной башни, в Германии, на фирме Карла Цейса, для новой обсерватории был заказан телескоп-рефлектор с диаметром посеребренного стеклянного зеркала в двадцать восемь дюймов - лучший, какой только можно изготовить в начале двадцатого века. Его установка планировалась на апрель следующего года, а пока работа велась, что называется, на «кончике пера». И возглавлял эту работу как раз тайный советник Баклунд, несмотря на то, то по его поводу в СИБ были большие сомнения. А как иначе, ведь этот человек не только швед по национальности, каковых в России хоть пруд пруди даже среди вышесреднего чиновничества, он еще и рожден в Швеции, а кроме того, видная фигура, ученый с мировым именем и так далее, и тому подобное. Агенты СИБ, ничего не трогая руками, буквально обнюхали господи Баклунда со всех сторон и сделали вывод, что он чист как вода горного ручья. Фанатик науки, который не нашел времени даже на то, чтобы жениться и продлить себя в потомстве.
        Вызывать такого человека повесткой в Петропавловскую крепость для ознакомления с секретными материалами было бы неправильно, поэтому Оскара Андреевича пригласили в здание, расположенное прямо напротив Петропавловки, на другом берегу Невы - то есть непосредственно в Зимний Дворец. И беседовали там с ним со всем уважением не мелкие сошки, а сама императрица и господин канцлер, несмотря на то, что в те дни все их мысли были заняты развертывающимся политическим кризисом в Болгарии. По-другому было невместно, ведь их гость был лучшим специалистом по небесной механике, какого только можно найти в начале двадцатого века. Тогда императрица сразу взяла быка за рога и прямо, без экивоков, которых не понимают северные люди, объяснила знаменитому астроному всю остроту ситуации. Мол, требуется упредить это явление, заранее обнаружив летящую к земле скалу, а главное, понять, детерминированное это явление или достаточно случайное. Ведь если взрыв пятидесяти миллионов тонн тротила над глухой сибирской тайгой - это одно, то случись подобное над Стокгольмом или Санкт-Петербургом - так это совсем другое. Попади под
удар этого чудовища крупный город - и жертвы будут считать на тысячи или на миллионы…
        - Единственный способ минимизировать потери от такого явления природы - это в случае обнаружения угрозы астероидной атаки объявить всеобщую эвакуацию и очистить место буйства стихии от возможных жертв, - сказал тогда канцлер. - И ваша роль и ответственность, Оскар Андреевич, в этом деле будет первостепенная.
        Вот так: крупного ученого снабдили информацией, воодушевили и отправили размышлять над ситуацией, в то самое время пока господин Иванов закладывал в Кавказских горах фундамент нового храма астрономической науки. Ведь даже самый мощный телескоп вкупе с отличной ясной погодой не помогут наблюдателю обнаружить искомое небесное тело, если он банально не знает, куда и когда ему требуется смотреть. И вот спустя почти ровно четыре месяца господин Баклунд подал канцлеру короткую докладную записку и испросил личной аудиенции. Содержание этой записки было насколько сенсационным, что канцлер тут же доложил о ней императрице, и та, несмотря на то, что паровоз на Варшавском вокзале уже фактически стоял под парами, распорядилась принять ученого и выслушать его доклад. И заодно подготовить в императорском поезде резервное купе для сего достойного мужа, ведь не исключено, что то же самое ему придется повторить и перед собранием всех европейских монархов, съехавшихся на похороны императора Франца-Иосифа.
        А вот достойный астроном даже не ожидал, что с ним будет беседовать сама государыня, предполагая, что визит в Зимний дворец ограничится короткой беседой с канцлером, после чего все уснет до весны, когда надо будет готовиться ловить незваного гостя. Но вот она - Ее скуластое Императорское Величество Ольга Вторая, туго затянутая в черное дорожное платье, сидит в кабинете канцлера в специально установленном для нее кресле и с интересом смотрит на господина Баклунда.
        - Добрый день, Оскар Андреевич, - сказала она, - я прочла вашу докладную записку и теперь хочу выслушать ваш доклад в немного более подробной и более научно-популярной форме. В первую очередь меня интересует, каким образом вы пришли к столь сногсшибательным выводам?
        В ответ ученый склонил перед императрицей свою поседевшую голову.
        - Там, в мире господина канцлера, как следует из предоставленных вами книг господствующей было теория о столкновении на встречно-пересекающихся курсах, - сказал он, - однако ее мы отвергли почти сразу. Такие метеоры входят в атмосферу на скорости от пятидесяти до семидесяти верст в секунду и сгорают прямо в ее верхних слоях, даже не приближаясь к возможности пробить атмосферный щит. С учетом массивности условного тунгусского тела, при столкновении на встречном курсе оно находилось бы в поле зрения наблюдателей десять-пятнадцать секунд, пролетело бы в разы дальше и разрушилось бы на высоте более сорока верст. Наш незваный гость должен вести себя по-другому. Скорость у него, конечно, с нашей точки зрения, была чудовищная, но в космическом масштабе она ничто. Вторая версия заключалась в том, что наша планета «догоняла» астероид, с понижением летящий к Солнцу, по пересекающейся орбите на несколько меньшей скорости. Но и тут расчеты показали, что, по законам небесной механики, к моменту столкновения с землей тунгусское тело должно было как минимум набрать скорость равную второй космической, что все
равно примерно в два раза больше исходных данных. И вот тогда у нас возникла третья гипотеза, на возможность которой указывали некоторые явления-предшественники, наблюдавшиеся за трое суток перед падением на землю основного тела.
        Сказав это, астроном тяжело вздохнул, перевел дух и продолжил:
        - Если первые две гипотезы строго детерминированы и, следуя им, по причинам неумолимой суровости небесной механики, наше тело должно упасть там же, где и в прошлый раз, безвредное и представляющее только научный интерес. Расхождения с миром господина канцлера в таком случае могут быть только статистическими. Зато третья гипотеза целиком и полностью являет собой неопределенность. Исходя из нее, небесное тело при первой при встрече с Землей за трое суток до основного события не упало на земную поверхность, а только чиркнуло по ее верхним слоям, где-то над арктическими районами Канады и северной Гренландией. При этом небесное тело должно было за счет аэродинамического торможения потерять значительную часть своей скорости и перейти на вытянутую эллиптическую орбиту, перигей которой располагался в точке первого соприкосновения с атмосферой. Если речь идет о пассивном бездвигательном полете, то у такой орбиты не может быть больше одного витка, а еще невозможно заранее предсказать, какую часть своей скорости тунгусское тело потеряет при пролете через атмосферу и какова будет его конечна орбита.
Просчитать торможение в атмосфере беспорядочно вращающегося тела неправильной формы сможет только сам Господь Бог, и более никто…
        - Это нам понятно, милейший Оскар Андреевич, - величественно кивнула императрица, - а теперь своими словами скажите: чем нам грозит такая неопределенность?
        - Как чем? - удивился вопросу астроном. - Буквально всем. От конечной скорости зависит как период обращения небесного тела по этой одноразовой орбите, так и высота будущего перигея. Укорочение периода обращения уведет точку окончательного события на восток, а удлинение - на запад. Ведь Земля под пролетающим телом вращается, и единственное, что можно сказать по этому вопросу более-менее точно - это то, что где бы ни упало это тунгусское тело, случится это между семью и восемью часами утра по местному времени. От конечной скорости зависит и высота перигея на втором витке - а следовательно, чем меньше скорость, тем южнее состоится падение. На это же может повлиять и эффект аэродинамического отскока небесного тела от атмосферы. Одни словом, лишь одно мы сейчас можем сказать точно: это явление состоится в период с двадцать девятого июня по первое июля будущего года в северном полушарии, между сороковым и шестидесятым градусом северной широты. Более точно это можно будет сказать, исходя наблюдений, сделанных после прохождения этого небесного тела через атмосферу…
        Канцлер с императрицей невольно переглянулись.
        Неожиданно охрипшим голосом Ольга произнесла:
        - Так, значит, получается, что если метеорит предположительно в более-менее населенной местности, на принятие мер по спасению людей у нас будет только три дня?
        - Да, именно так, - выпрямившись и вскинув голову, произнес астроном, - как я уже говорил, законы небесной механики чрезвычайно точны и поддаются математической обработке, в то время как аэродинамические явления предсказать невозможно. Что-то более определенное вы сможете услышать от меня после того, как тело, грозящее столкновением с Землей, будет обнаружено в телескоп, а параметры его орбиты измерены со всей возможной точностью. Но не думаю, что тогда я смогу сообщить вам что-то иное: законы Ньютона и Кеплера неумолимы, и действуют они на все тела во Вселенной.
        - Очень хорошо, Оскар Андреевич, - сказала императрица Ольга, - то есть, конечно, плохо, но тут мы ничего поделать не сможем. А сейчас собирайтесь во внеплановую командировку. Поедете с нами в славный город Вену, где в ближайшее время на похороны императора Франца-Иосифа соберутся монархи со всей Европы. Вы выступите перед ними со своим научно-популярным докладом, и мы по их реакции посмотрим, кто чего стоит, ведь эта угроза касается всех.
        Российская Федерация, Новосибирская область, рабочий поселок Сузун.
        19 августа 2021 года
        notes
        Сноски
        1
        Михаил I (он же Борис I) правил с 852 по 889 год, Михаил II Асень правил с 1246 по 1256 годы, Михаил III Шишман правил с 1323 по 1330 годы.
        2
        Коммунистической газетой «Юманите» стала только после первой мировой войны.
        3
        С 1959 года называется просто «Гардиан».
        4
        Такой план у румынского командования должен был существовать и перед Балканскими войнами в нашей реальности, иначе оно не смогло бы с такой прытью включиться в скоротечную Вторую Балканскую войну. Из всех ее участников Румыния была единственной страной, не принимавшей участия в Первой Балканской войне и не имевшей отмобилизованной и готовой к бою армии. К тому же румынское нападение стало полной неожиданностью для болгарского командования, не ожидавшего такого вероломства, а это значит, что подготовка к нему проводилась втайне.
        5
        В открытых источниках, не залезая в архивы румынского МИДа, нам так и не удалось выяснить, как звали господина, который нес службу главного румынского дипломата в Вене. Увы, время сохранило только имя человека (Е. Маврокодато), который девять лет спустя объявил войну Австро-Венгерской империи от имени румынского правительства.
        6
        В британской армии, например, пулемет Мадсена находился на вооружении до 60-х годов двадцатого века.
        7
        Двадцать седьмого января 1904 года внезапным нападением без объявления войны и предъявления претензий началась русско-японская война.
        8
        После того как Карл I снял с себя полномочия императора Австрии и Богемии, хотя официально не отрёкся от престола, в Австрии была провозглашена республика в составе Германии. Позже победившая в войне Антанта запретила подобный союз.
        9
        Аграм - название Загреба во времена Австро-Венгерской империи.
        10
        Оберсту Слону, то есть полковнику Рагуленко, ничего не известно о переговорах на высшем уровне в Санкт-Петербурге, потому что в газетах об этом не пишут. Поэтому он ориентирует королевича Георгия в меру своего понимания международной обстановки.
        11
        Мёртвое пространство (воен.) - участок местности в пределах прицельной дальности стрельбы, в котором цель не может быть поражена прямым попаданием.
        12
        В османской армии младший офицер, выдвинувшийся из низов, получал к имени приставку «ага», а если он являлся сыном паши - то его называли «бей».
        13
        В Сербии на вооружении состояли винтовки Маузера образца 1898 года, в 1899-1900 годах закупленные в Германии по приказу короля Александра Обреновича, ориентировавшегося не на Россию, а на Центральные державы. Потом короля-ренегата затыкали саблями патриоты, а немецкие винтовки в сербской армии остались.
        14
        Принятая на вооружение в 1880 году сербская переделка маузера 1871 года, названная по имени автора модернизации майора сербской армии Косты (Коки) Миловановича.
        15
        Наличие в сербской армии орудий этих типов подтверждают множество фотографий с фронтов Балканской войны, где возле таких пушек позируют солдаты в сербской форме. Это орудие можно спутать с его русским клоном 107-мм осадной пушкой, но при этом достаточно вспомнить, что до переворота, организованного Димитриевичем, Сербия железной цепью была прикована именно к Австро-Германскому альянсу.
        16
        Более совершенное орудие образца 1902 года было выпущено, можно сказать, вдогон орудию образца 1900 года, и сразу стало активно его заменять: из 2300 пушек, выпущенных российскими заводами, к 1914 году в строю осталось около 800. Предположительно часть снятых с вооружения новеньких пушек была продана в «братскую» Болгарию, армия которой, несмотря на проавстрийскую ориентацию князя Фердинанда, была сильно завязана на Российскую империю. И хоть винтовки в болгарской армии на вооружении стояли австрийские, пушки были русские.
        17
        Серийный выпуск этой мортиры начался в 1895 году, производился ни шатко, ни валко, и был прекращен в 1902 году. Выпущено всего 150 экземпляров. Причина - небольшая дальность стрельбы (3,7 км) и малая мощь фугасного снаряда (5,4 кг черного пороха в 34 кг чугунной бомбе). Ну а потом, во время Балканских войн болгарские артиллеристы неоднократно позировали фотографам с этими мортирами. Очевидно, их тоже сплавили в «братскую» страну вместе с другим неликвидом.
        18
        Пулеметные подразделения, по большей части укомплектованные устаревшими митральезами и картечницами, появились в османской армии только после младотурецкой революции.
        19
        В отличие от большинства турецких офицеров и генералов, Хуссейн Назым-паша военного образование получил не в Германии, а во Франции, закончив высшую военную школу Сен-Сир, где вместе со знаниями впитал и некоторые специфические политические идеи. Не зря же в нашей истории яростные германофилы Энвер-паша и прочие младотурки не придумали ничего лучшего, кроме физического уничтожения этого генерала.
        20
        Первый броненосец этой серии «Екатерина II» вышел из состава флота еще в 1905 году и превращен в судно-мишень для испытания действенности различных типов бронирования.
        21
        В некоторых исторических источниках это место носит названий Пайрас.
        22
        Чтобы провозгласить республику по всем правилам, одного решения военной хунты недостаточно. Сначала требуется избрать парламент в соответствии с конституцией 1876 года или хотя бы без всякой конституции собрать Съезд Советов (в турецком варианте - Великое Национальное Собрание Турции), что невозможно в воюющей стране, находящейся на грани военного поражения. И лишь потом народные избранники будут вправе провозгласить республику, которую (не сразу) признают другие страны.
        23
        Едикуле («Семибашенный замок») - знаменитая крепость в Стамбуле, устроенная Мехмедом Завоевателем в 1458 году вскоре после взятия Константинополя путём пристройки к четырём древним башням Феодосиевых стен у Золотых ворот города трёх более массивных башен. Внутренний двор крепости оживляла миниатюрная мечеть с фонтаном.
        В крепости султан хранил свою казну и архивы. Здесь же содержались политические противники султана, в том числе послы воевавших с ним держав. В Едикуле были казнены многие опальные визири, последний трапезундский император Давид Комнин, валашский господарь Константин Брынковяну и молдавский господарь Мирон Барновский. В 1830-е годы Едикуле перестал использоваться как тюрьма, казармы снесли, а на их месте выстроили школу. В 1895 г. Семибашенный замок обрел статус музея.
        24
        Майкрофт Холмс - персонаж рассказов Артура Конан Дойла. Старший брат знаменитого сыщика Шерлока Холмса. Вот слова самого великого сыщика: «Мой брат состоит на службе у британского правительства. И так же верно то, что он подчас и есть само британское правительство. Видите ли, у него совершенно особое амплуа, и создал он его себе он сам. Ему вручают заключения всех департаментов, он тот центр, та расчётная палата, где подводится общий баланс. В его мощном мозгу всё разложено по полочкам и может быть предъявлено в любой момент. Не раз одно его слово решало вопрос государственной политики - он живёт в ней, все его мысли только тем и поглощены».
        25
        Французская карикатура 1893 года изображала голую Марианну (Францию), сидящую на коленях у медведя и спрашивающую: Если я отдам тебе свое сердце, то получу ли я зимой твою шубу?
        26
        Второе Бюро Генерального Штаба Третьей Республики занималось разведывательными и контрразведывательными операциями в колониях и за пределами французской территории; внутри французской Метрополии после злоупотреблений дела Дрейфуса контрразведка была отдана в подчинение МВД.
        27
        В армии Второго Рейха стальные шлемы носили в кавалерии, шлемы для гвардии делались из томпака (разновидность латуни), а линейная пехота носила шлемы из вареной кожи.
        28
        Битва при С?дове, также Сражение при Кёниггреце - произошла 3 июля 1866 года и была самым крупным сражением австро-прусской войны 1866 года, кардинально повлиявшим на её течение.
        29
        Цислейтания (от лат. Cisleithania - «земля до реки Лайты») - в 1867 - 1918 годах, название одной из составных частей монархии Австро-Венгрии, земли, непосредственно подконтрольные австрийской имперской (а не венгерской королевской) короне. В австро-венгерский период под «Австрией» подразумевали Цислейтанскую половину государства, в противоположность Транслейтанской (или Венгрии, в более широком смысле). Территориально земли австрийской короны включали не только современную Австрию, но и Чехию и Словению, значительные области современных Хорватии, Польши и Украины, а также некоторые районы Италии (Гориция, Триест, часть Тироля). В составе Австро-Венгрии цислейтанские (австрийские) земли имели отдельный от венгерского парламент (Рейхсрат), правительство (возглавляемое министром-президентом) и некоторые другие органы управления.
        30
        Пр?мас (лат. primas - первенствующий, primus - первый), в Римско-католической Церкви и Англиканской Церкви почётный титул церковного иерарха в стране, обладающего высшей духовной юрисдикцией над прочими епископами страны. В Православных Церквях используется аналогичный титул «предстоятель».
        31
        В нашей истории с 1916 г. император Австро-Венгрии Карл I.
        32
        По данным тех времен, экспресс окупался, даже если на него было продано только 14 билетов (50 % заполнение).
        33
        Все ж.д. вокзалы Будапешта имеют тупиковую конструкцию.
        34
        Замок Артштеттен - замок в Нижней Австрии, резиденция семейства Гогенбергов, потомков эрцгерцога Франца Фердинанда и его супруги Софии.
        35
        Мария Текская - супруга принца Уэльского Георга.
        36
        В нашей истории король Георг V пережил свою сестру Викторию всего на полтора месяца, и когда она умерла, он жаловался, что ему стало не хватать длинных ежедневных разговоров с ней по телефону.
        37
        Готфрид Маршал с семилетнего возраста был духовником и наставником в делах веры юного Франца Фердинанда, и в этом качестве по поручению императора Франца Иосифа пытался расстроить его брак с Софией Хотек.
        38
        Если коронация российских императоров - это пышное действо, для своей подготовки требующее нескольких месяцев, а иногда и лет (коронацию Николая II готовили полтора года, но так нормально и не приготовили), то австрийские императоры короновались камерно, без особой помпы, сразу после восхождения на престол.

 
Книги из этой электронной библиотеки, лучше всего читать через программы-читалки: ICE Book Reader, Book Reader, BookZ Reader. Для андроида Alreader, CoolReader. Библиотека построена на некоммерческой основе (без рекламы), благодаря энтузиазму библиотекаря. В случае технических проблем обращаться к