Солнценосец Роман Олегович Мережук
        Святой грешник #1
        Аннотация
        Темные времена настали для Священной Империи. Жрецы Немого Бога творят безумные мессы, не боясь гнева инквизиции. Червоточины и таящееся в них Зло поглощают целые города. В Мертвых Землях не знают удержу падальщики. Восточные земли трепещут от ураганов, сотворенных из праха и костей. Поднимают головы старые враги. Власть Церкви Крови впервые за многие века пошатнулась.
        Но произнесено желание и уплачена суровая дань. Мир ждет своего мессию. Однако судьба лукава с теми, кто обходит правила. Что произойдет, если Дар обретет далекий от святости человек? Ведь все знают - желания никогда не сбываются так, как того хотим мы...
        Мережук Роман
        Цикл "Святой грешник"
        Том первый
        Солнценосец
        Не Бог весть, чёрт-те как,
        Жил на свете дурак.
        Без царя в голове,
        Сам, как на ладони.
        В тех краях, где угар,
        Голод, мор да пожар,
        Где дым стада облаков,
        По земле гонит.
        Так он в копоти жил,
        Не петлял, не кружил,
        Верой-правдой служил,
        Ветру настежь душу.
        Как он солнце нашёл,
        Да по звёздам прошёл,
        Я тебе расскажу,
        Слушай...
        Алиса - "Дурак и Солнце"
        Пролог
        Иноккий Третий чувствовал, что нижние одеяния насквозь промокли. Еще чуть-чуть и с них на белый мраморный пол тонкими мутными ручейками начнет струиться пот. Такое происшествие непременно кинет тень на его репутацию и даст повод гиенам и волкам, окружающим архигэллиота, попытаться оттяпать кусок пожирнее от священного тела империи, пастырем которой являлся Наставник Королей.
        Собственно, лето в Святых Землях выдалось не таким и жарким - обильные дожди поливали почву, воздух всегда оставался свежим, а ветер с легкостью остужал разгоряченные тела совокупляющихся мирян, заставляя их либо покрепче закрывать ставни окон, либо поглубже зарыться в стога сена.
        Проблема состояла в самом одеянии архигэллиота. Помимо шелковой рубахи по случаю Дня Покаяния на нем была бордовая ряса, перехваченная тяжелым золотым поясом - фашьей с ликом Гэллоса на бляхе. К рясе был пристегнут меховой капюшон, что тоже не способствовало току воздуха к телу. Довершали картину громоздкая широкополая шляпа сатурния и красные кожаные туфли, сшитые извергом-сапожником на гораздо меньшую стопу, чем у Иноккия.
        Глава Церкви Крови решил после окончания церемонии найти сапожника и кинуть его в казематы на год другой, а то и казнить. От мысли о заслуженной каре вредителя престола ему полегчало. Иноккий покрепче взялся за скипетр, погладил отполированную поверхность державы и кивком дал знак прислужникам начинать церемонию.
        Грянули фанфары, трубный глас глашатаев дал знать всем собравшимся перед Обителью верующим о том, что Солнцеликий готов явиться пред очи толпы.
        Он поднялся с золотого трона, собрался с силами и, стараясь не обращать внимания на мозоли, гордо прошествовал к балкону.
        Сидевшая по левую руку от него Стэфания также покинула свой куда более скромный деревянный трон и присоединилась к Иноккию, соблюдая этикет и отставая на шаг.
        Именно так и должны вести себя все истинно верующие, подумал архигэллиот. Мы должны знать свое место в мире, лишь тогда бесконечные войны и смуты покинут земли Священной Империи. К сожалению, кроме архиалланесы и нескольких гэллиотов высшего клира остальные думали иначе.
        Иноккий знал, что в затылок ему смотрят многие взгляды сильных мира сего - одни, как например королей миниатюрных королевств Кальса и Эльса - с мольбой, другие - монархов Виллии, и южных королевств, с глубоким почтением. Но больше всего Солнцеликого беспокоил полный алчности и холодной ненависти взгляд извечного противника империи, короля Делии, Ричарда Второго. И не менее злобный взор из-под кустистых бровей "короля-варвара", монарха Борейи Глендайка. Эти двое были готовы своими руками задушить архигэллиота, лишь бы получить возможность единолично править в своих землях, не оглядываясь на престол в Солнцеграде.
        Иноккий обернулся, кивнул подвластным ему и только ему монархам, и тонко улыбнулся. Ему ответили полными надежд кивками и скупыми ухмылками.
        Архигэллиот изо всех сил сжал скипетр. На золотом, тонко инкрустированном самоцветами, жезле самыми искусными мастерами прошлого были вытеснены названия всех королевств Священной Империи. Он, простой смертный, в прошлой мирской жизни простолюдин, держал их всех в одной своей руке. В другой же...
        Иноккий посмотрел на левую руку, бережно хранившую Яблоко Империи - державу. Шар из чистейшего, полупрозрачного янтаря с опоясавшей его миниатюрной короной надежно приютился в старческой ладони Солнцеликого. В сердцевину шара белыми инквизиторами была вложена реликвия церкви - Лепесток Солнца, единственное и неоспоримое доказательство существования богов в этом мире.
        Архигэллиот взошел на широкий балкон и взмахнул скипетром, приветствуя собравшихся на площади Восхождения людей. Сотни крошечных цветных пятен покрывали вымощенную гранитными плитами площадь, многие забрались на мраморные статуи и роскошный фонтан, располагающийся на мученической улице. Овации и крики готовых впасть в религиозный экстаз тысяч истово верующих взорвались в центре города. Ежегодно сотни сотен паломников, кто пешком, кто верхом, добирались до столицы Священной Империи, Розы Запада - Солнцеграда. И, как и в прошлые разы, Иноккий поразился этим зрелищем. Он знал - ни одного человека так не приветствовали, как в этот день встречали его. Ни один король не собирал такого количества преданных людей, ни одно поле брани не сталкивало стольких воинов. А кто простые верующие как не святые воины?
        Архигэллиот подошел к перилам балкона, украшенного лепниной и барельефами с ликами Гэллоса и Алланы, и посмотрел вниз. Темно-красный алтарь резко контрастировал с белизной мрамора. Маленькая капля крови в поле, покрытом девственным снегом.
        Если настанет мой смертный час, подумал Иноккий, я не умру как мои худосочные предшественники. Нет, я из последних сил доберусь до балкона, вскарабкаюсь на перила и упаду вниз, принеся себя в жертву богам. Под ноги сотням людей, с призывом к покаянию. Последний красивый жест от Наставника Королей. И никто из монархов не сможет очернить мое имя после кончины.
        Он опустил скипетр, и тут же люди на площади смолкли, ожидая напутственных слов. К уху архигэллиота наклонился Шэддоу и прошептал:
        - Ваше святейшество, мы готовы. Можете говорить.
        Шэддоу, глава ордена инквизиции, был одним из немногих людей, которых побаивался сам Иноккий. Его голос, смиренный и тихий, был голосом хладнокровного убийцы. Не будь услуги Шэддоу такими неоценимыми для святого престола, архигэллиот давно бы от него избавился.
        - Дети мои, - тихо произнес Иноккий. Усиленный магией инквизиторов голос разнесся по улицам. Архигэллиот знал, что даже за стенами города его смогут услышать те паломники, которым не нашлось места в Солнцеграде. - Я знаю, как тяжек был путь многих из вас к святому престолу и молю Гэллоса придать вам сил и смирения, ибо только оно отличает истинно верующего от аспида, пригретого на груди.
        Солнцеликий почти почувствовал, как скрипнул зубами Ричард; Иноккий сложил ладони, образуя круг - символ церкви, благословляя тем самым всех паломников, и продолжил:
        - Сегодня я расскажу вам одну историю, притчу, подернутую патиной времен, но от этого не менее правдивую.
        Когда мир был юн - солнце висело так низко, что люди могли обнять его и прошептать светилу любое желание - и оно исполнялось. И вот пожелал один из них, душою белый, именем нареченный Гэллос, заполучить себе в жены красивейшую из женщин - Аллану, и было так. Сочетались они брачными узами, и было солнце свидетелем тому. Но жил на свете еще один человек, душою черен и ликом грозен, Зароком матерью названный, да будет имя его проклято в веках. Желал и он красивейшую из женщин, и тоже хотел взять себе в жены. Но он опоздал со своим желанием и возненавидел соперника. В гневе лютом он смертельно ранил Гэллоса и хотел уже насильно овладеть его женою, убитою горем. Но только не далась она злодею и, вырвавшись из рук его, бросилась в объятия солнца, попросив унести ее и мужа далеко-далеко, под купол неба, чтобы никогда не смог убийца овладеть ею. Солнце выполнило ее просьбу. Злодей же остался ни с чем. Аллана так крепко сжимала солнце, что от него откололся маленький кусочек и, подобно лепестку, упал на землю. - Иноккий воздел над головой державу, показывая всем скованный янтарем, ослепительно яркий на
солнце лепесток.
        - Тогда дал клятву Зарок - что не умрет до тех пор, пока не спустится к нему солнце и не принесет оно ему красивейшую из женщин. Так грозил он злыми словами солнцу, брызгая слюною окрест, и становилась его слюна чистым злом, лезли из нее черви и гады разные, звери лютые и твари невиданные. Несли они проклятье, губящее все живое на своем пути. Так бы и сгубил землю негодяй проклятый, но восстали сыновья и дочери Алланы и Гэллоса, и кровью смыли желчь грязную, скормив плоть и кровь свою взамен чужой. Погибли почти все они, кроме одного. И увидели люди, как нужно бороться с напастью и основали они Церковь-на-Крови, строя храмы и везде уничтожая желчь Зарока. Объявили они Мильтиада, последнего из детей Гэллоса и Алланы, архигэллиотом и наместником богов на земле. Присоединялись к ним еще люди, отдавшие себя на благо других. И пока светит солнце, пока свет негасимый не меркнет пред тьмою Зарока, есть в людях и надежда, что спустится солнце на землю, изгнав Зарока и убив тварей его.
        - Истинно так, - смиренно закончила архиалланеса Стэфания. На этом, собственно, ее роль в ежегодном ритуале завершилась.
        Разделенная на мужскую и женскую половины, церковь не знала ни бунтов, ни внутренних интриг. Гэллиоты стали советниками королей, получили наделы в Святых Землях, следили за хозяйством и пополняли казну. Дети же Алланы - матери-настоятельницы и алланесы занимались благотворительностью, проповедями, образованием и другими менее важными для церкви делами вроде составления карт и ведения летописей.
        Алтарь на площади озарился внутренним светом. К обступившим его людям потянулись призрачные до поры щупальца с разверстыми пастями на месте присосок. Народ охнул и разом отшатнулся. В разных местах раздался детский плач.
        С каждым годом врата открываются все раньше, подумал Иноккий. Многие гэллиоты видят в этом плохой знак. Если бы они знали, как все худо на самом деле, меня бы давно подвергли анафеме и казнили на этом самом алтаре. Когда-нибудь, да не допустят этого боги, мы не сможем больше это сдерживать.
        Архигэллиот всем своим существом не хотел оставаться главой церкви, когда неизбежное все же произойдет.
        Он невольно поежился и продолжил:
        - Но жив еще Зарок, и жива скверна, исходящая от него. Этому подтверждение ужасная дыра, червоточина в нашем мире, что открывается в День Покаяния в Солнцеграде. Врата эти освобождают детей ночи, создания ужасные и противные богам. И только покаяние истинно верующего может закрыть их. Есть ли здесь такие?
        Многие голоса утвердительно закричали о своей готовности принести покаяние за всех людей.
        - Выйдите вперед, достойные дети церкви, - сказал Иноккий.
        Служители церкви быстро отобрали несколько самых рьяных людей и подвели их к балкону.
        - Назовитесь, дети мои.
        - Кастор Клэйм, ваше святейшество.
        - Мария Тэсс.
        - Канесса Вэй.
        - Теод, так же прозванный Мирным...
        - Теод Мирный, твоя жертва угодна Гэллосу. Мужайся, сын мой, да осветится над тобой солнце, - воскликнул Иноккий. Толпа подхватила имя, угодное богу, и вознесла молитву будущему великомученику.
        Кастор вызывал у архигэллиота неприятные ассоциации с кастрацией, к Канессе никак не вязалась приставка "святая", ну а одну Марию уже сделали великомученицей в прошлом году. Иноккий позволил тени скорби накрыть свое лицо и продолжил:
        - От имени главы церкви, наместника богов на земле, Иноккия Третьего объявляю тебя великомучеником и назначаю Псом Господа.
        Временному Псу Господнему дали церемониальный кинжал. Мужчина осторожно принял его и поклонился.
        По окончании церемониальной фразы Шэддоу выступил вперед. Иноккий не знал в точности, как это удается белым инквизиторам, да и не хотел знать. С него было достаточно осознания того, что за подобный дар расплатится большинство адептов присутствующего здесь ордена Псов Господа, чьи магические возможности полностью исчерпаются и им придется не один месяц искать Места Силы, чтобы восполнить потерянную энергию. Слава богам, в Святых Землях их довольно много.
        Теод преклонил колени перед стоящим на балконе Солнцеликим, его губы беззвучно шевелились - доброволец шептал молитву Гэллосу.
        Тем временем червоточина росла в размерах, призрачные жгуты стали толще, их концы прощупывали слабину в стенах замка, пытались оплести вычурный пятиярусный фонтан - творение гения Фиосетто. Свитая из мерзких червей паутина оплела алтарь, поглотив его своей массой.
        Ну, давай увалень, делай свое дело, а я совершу свое, прикусив губу, думал Иноккий. Нельзя было допустить ни малейшей оплошности - его предшественника не причислили к лику святых после смерти, а все потому, что выбранный им великомученик не смог выполнить свой долг в самый последний момент. Врата, конечно, закрыли, но в тот день многие из верующих не вернулись к своим семьям.
        Он ненавидел псалмы - их позволено было петь только кастрированным мальчикам из церковного хора. Когда-то давно мать отдала своего среднего сына в лоно церкви. Он пел так хорошо, что казалось, будто сама Аллана вот-вот спустится на землю и задерет перед ним юбку. Конечно, святые отцы захотели сохранить голос мальчика, уберечь его от огрубения, вызванного взрослением.
        До сих пор он вскакивал по ночам, увидев во сне приближающийся серповидный нож, а проснувшись, еще долго принюхивался, так как был уверен, что в воздухе витает едва ощутимый запах горелой плоти.
        "Мы сделаем все быстро - отрежем греховную плоть и прижжем рану", сказал ему тогда монах. "Поверь, еще никто из созданных мною хористов не жаловался. Запоешь соловьем".
        Много позже, став гэллиотом и получив положенные саном земли, он отыскал этого монаха. Когда полуживого от страха старца приволокли к Иноккию, он улыбнулся теплой улыбкой святого и спел ему самый длинный псалом из Книги Таинств.
        "Ты подарил мне самый лучший голос во всей империи", сказал он монаху, "Позволь же и я отплачу тебе, добрый человек. Твои руки никогда не должны истлеть, мы сохраним их, чтобы дети церкви даже спустя столетия могли поразиться тому, как искусно ты создавал ими свои творения".
        Кисти монаха до сих пор украшали покои архигэллиота. Они его успокаивали, являясь доказательством существования высшей справедливости.
        Понимая, что каждая секунда на счету, Иннокий воздел скипетр к небесам и запел. Голос его, чистый, берущий самые высокие ноты, разнесся по всей площади. Люди, затихшие на мгновение, в благоговении опустились на колени и, в меру отведенного им таланта, стали подпевать главе церкви.
        Теод прервал молитву и огляделся. Осознав, как много людей поддерживает его в последний час, новопосвященный смело пошел к алтарю. Усыпанные мерзкими пастями щупальца попытались обвиться вокруг него, но, словно бы наткнувшись на невидимый барьер, отпрянули прочь. Теод Мирный взобрался на алтарь, взглянул в глаза архигэллиоту, и сказал:
        - Спасибо за честь Солнцеликий. Во имя Гэллоса и супруги его Алланы я приношу им самый большой дар, который у меня есть.
        С этими словами он вскрыл себе вены на руках. Кровь щедро окропила алтарь, толчками выливаясь из быстро слабеющего тела.
        Наконец-то, я начал было в тебе сомневаться, подумал Иноккий. Теперь моя очередь.
        Прикрыв полой мантии державу, он прокрутил опоясавшую шар корону вдоль оси. Лепесток слабо загорелся; даже сквозь толщу янтаря Иноккий ощутил его тепло.
        Щупальца под радостные крики верующих втягивались обратно в алтарь. Окружавшая его паутина распалась невесомым пеплом. Вскоре червоточина затянулась, не оставив по себе и следа. На площади Покаяния остались лишь возносящие молитву богам люди да обескровленный труп.
        Это было ложью. Иноккий видел портал в мир скверны благодаря Лепестку Солнца. Там, вне досягаемых для смертных далях, людей ждали ужас и боль.
        - Слава Теоду Мирному, великомученику, причисленному к лику святых в год тысяча двести тридцать девятый от Восхождения Солнца, - провозгласил Иноккий. Толпа второй раз за день взорвалась рукоплесканиями и пожеланиями долгой жизни архигэллиоту. Помахав на прощание, Иноккий величественно развернулся и неспешно прошествовал внутрь своего замка.
        Теперь Теод Мирный официально зачислен в лоно церкви и займет свое место возле трона Алланы и ее супруга Гэллоса. Этой чести удостаивались очень немногие и все они были достойными людьми.
        Говорят, самые заветные желания никогда не сбываются, мы можем только молиться богам, и надеяться на то, что они смилостивятся над нашими душами, думал Солнцеликий. Возможно, это в некоей мере справедливо. Вожделения душат в нас стремление к улучшению. Если бы все, чего бы мы ни пожелали, тут же сбывалось, мир обязательно погряз бы в распутстве и хаосе междоусобных войн. Люди забросили бы пашню и принялись набивать свое чрево даровой пищей в угоду слабой плоти.
        Его служка, Петручо, снял с него тяжелое облачение и золотые украшения. Поздно вечером, вытерпев нудный церемониал дня и выслушав все прошения верховных лордов, он смог позволить себе расслабиться и обдумать, как лучше всего воспользоваться даром солнца.
        Правители Кальса и Эльса просили отправить безликих на защиту земель от падальщиков. Посол приболевшего и потому не сумевшего принять участие в церемонии правителя Сеннайи вежливо напомнил о грядущем неурожае. В Дальноводье творятся какие-то темные дела. Говорят, желтоглазые начали декламировать в людных местах абсурдные сказки своего народа о конце света. Лорды западных земель не поделили целинные земли.
        Тело архигэллиота натерли оливковым маслом, разминая онемевшие от тяжелого дня мышцы. Ему помогли сесть в наполненную горячей водой ванну. Остатки масла покрыли поверхность воды золотистой пленкой. Лицо Иноккия отразилось на ней в неестественном свете, будто ниспосланном свыше. Петручо открыл фарфоровую вазу и высыпал в исходящую паром воду душистые лепестки роз.
        Так много просящих и так мало возможностей. Желания никогда не сбываются так, как мы того хотим. Иначе Гэллос был бы жив, а Аллана никогда не попросила забрать ее на небеса. Людям пора привыкать творить судьбу собственными руками и не забивать голову калечащими души небылицами.
        Миниатюрные королевства получат только треть от запрашиваемого числа храмовников. Он отдаст приказ поститься всем священнослужителям Сеннайи. Если Гэллос смилостивится, южане получат в этом году свой урожай. Если же ураганы пригнут к земле колосья, а ниспосланные Зароком жуки-древоточцы в труху перемелют корневища деревьев... Что ж, много еще грешников осталось в южных странах. Гэллос и Аллана испытывают людей, проверяя их веру.
        - Оставь меня, - приказал он слуге.
        Когда тяжелая, инкрустированная золотом и серебром дверь беззвучно затворилась, Иноккий потянулся к шару, бережно поднял его двумя руками и прижал к себе. Холодный янтарь обжег разомлевшую старческую кожу. Ему нравились эти ощущения.
        - Мы сами творим судьбу, - прошептал он державе. - Каждый в меру сил и стремлений шьет полотно своей жизни. Кто-то желает заполучить в жены милую девушку, а получает сварливую толстую бабу с бородавкой на носу, кто-то хочет стяжать боевую славу, но награждается только кинжалом милосердия в горло. Я же хочу сохранить мир на земле. А для этого нужно быть жестким и не жалеть средств. Благородные цели всегда совершаются благородными людьми? Видят боги, плевать я хотел на эти предубеждения.
        Борейя по-своему обрела веру. Тамошние священнослужители наряду с Гэллоссом и Алланой еще почитали старых богов севера. Он устал читать сообщения о казненных на площадях в Тринадцатиземье лжепророках и сектантах Немого Бога. Южные королевства все меньше оглядываются на церковь, того гляди пропустят в гавань галеры неверных.
        Церковь теряла контроль над империей. Пусть не сейчас, даже не через десятилетие, но этот день наступит.
        Церкви нужен символ, что-нибудь, что заставит простолюдинов и впредь выполнять волю церкви, а их королей преклонить колени и даже не думать поднимать голову.
        Климент Пятый прекратил Столетнюю Войну между западом и востоком, Бонифаций мечом и словом истины заставил делийцев прийти в лоно церкви. Эти люди в самый жуткий час не дрогнули, смогли укрепить в людях веру. Именно на их мраморных плечах теперь держатся своды многих храмов.
        Что-то должен предпринять и он.
        - Желания не исполняются просто так. За все нужно платить. Я готов заплатить за свое, - сказал он шару.
        Лепесток в янтаре блеснул желтизной, на миг осветив погруженную в полумрак богато украшенную шелками комнату и скорчившегося в ванне старика, правившего судьбами многих.
        Глава 1
        Тени
        Мысленно перебрав в уме все скверные случаи, которые когда-либо происходили с ним, Лотт решил быть честным и признать, что сегодня выдался самый паршивый день из всей его никчемной жизни. Собственно только с собой он и оставался честным, что хоть как-то позволяло сохранить те крохи достоинства, которые Лотт еще не променял на "блажь грешника".
        Так же он вполне осознавал, как дошел до поворотной точки своей жизни и никакие молитвы Гэллосу не помогут исправить положение. Боги имеют свойство игнорировать грешников.
        Ушастый Рик расшевелил палкой костер. Наблюдая за тем, как быстро разгорается пламя, Лотт стал более разговорчивым.
        - Ребята, это вы? Я сразу и не признал. Мортэйн, отлично выглядишь. Наверно от женщин отбоя нет?
        Мортэйн вытер свисавшую с заячьей губы слюну и громко высморкался.
        - Можно я его разок ткну в бок, а?
        Он потянулся к голенищу сапога и наполовину вытянул припрятанный нож.
        - Заткнись, Мор. За труп мы не выручим ни гроша, - рассудительно произнес Чума. - Где наши деньги, Лотт?
        - Деньги? Какие деньги?
        - Не помнишь?
        - Запамятовал, простите ребята, атура странные вещи творит с сознанием человека.
        Чума почесал росшую клоками бороду и кивнул.
        - Да, что правда, то правда. Но, знаешь Лотт, нам ли с тобой, двум любителям "блажи грешника", не знать, что поможет тебе припомнить, где ты припрятал наши денежки?
        - У тебя есть порошок? - удивился Лотт. Он расплылся в улыбке и с готовностью произнес, - думаю, одна добротная понюшка поможет осветить все темные уголки моей памяти.
        - О нет, мой друг, - осклабился Чума. - Один раз я уже допустил такую оплошность. Дважды меня еще не обманывали.
        Он подбросил в костер еще веток. Дерево сухо затрещало, первые языки пламени лизнули пятки Лотта. Он закричал и попытался освободиться, но веревка держала крепко.
        - Ну как, припоминаешь? - осведомился Мортэйн.
        - Деньги у меня дома, - выпалил извивающийся Лотт. - Десять полновесных имперских марок. Клянусь честью бывшего оруженосца сира Томаса Кэнсли.
        - Лотт, у бывших оруженосцев лордов не ходит в достоинствах честь, иначе их не называли бы бывшими, - заметил Чума.
        Он беззаботно шевелил палкой угли в костре, заставляя пламя вздыматься все выше, а Лотта изгибаться все больше. Лотту связали руки, продели петлю в лебедке, что крепила бельевую веревку, и подвесили в одном из темных проулков улицы Мистры Кормилицы - давно облюбованной разным сбродом, состоящим в основном из попрошаек и законченных головорезов.
        Впрочем, остальные жители городка Гэстхолла, находящегося на самой границе владений лорда Кэнсли, по мнению Лотта, не слишком уж отличались от его теперешних собеседников. Пиво здесь разбавляли, за долги пускали кровь, ну а женщины все до одной были малахольными.
        Город вырос на руинах то ли селения, то ли капища желтоглазых. Остатки древнего народа жили в Землях Тринадцати задолго до прихода сюда людей. Когда церковь закрепилась в этих местах, около трех веков назад, их семьи были сосланы в Дальноводье.
        Люди построили жилища из камней покосившихся строений древнего народа.
        Мелкие деревянные хибары теснились поверх каменных идолов желтоглазых. Некоторые родовые поместья имели одну или две стены, состоящие из странных, вертикально стоящих камней.
        Даже здесь, в самой клоаке города, Лотт имел возможность видеть странные символы, украшавшие осколок плиты на которой сидел Ушастый Рик.
        Рик хмуро взглянул на него, встал, расстегнул штаны и помочился на древнюю стелу.
        - Таких как мы, Лотт, не держат при себе благородные, - продолжал тем временем Чума. - В нас достаточно наглости, чтобы попытаться обворовать своего сеньора...
        - ...или убить собственного брата, чтобы продвинуться дальше по службе, - закончил Мортэйн.
        - Я. Не убивал. Брата. Мразь, - выдавил Лотт.
        Он и не знал, что слухи распространились так далеко. Жутко захотелось вдохнуть порошок, но Лотт знал, что "блажь грешника" закончилась еще неделю назад. Так же он знал, что задолжал круглую сумму единственному в городе поставщику наркотика. И, как бы ему не хотелось, он не мог не догадываться о том, что Чума рано или поздно узнает, что денег, чтобы расплатиться с долгом, у него нет. И тогда Мор с огромным удовольствием воткнет ему в бок заточку.
        - Может быть и так, - медленно протянул Мортэйн. Он пожевал выпирающую вперед губу и продолжил. - Где же деньги, Лотт?
        - Я снял комнату у старухи Васты. Деньги там.
        - Мы знаем, где ты снял комнату, - улыбнулся Чума, и рытвины от оспы на его лице превратились в кратеры. - Мало того, старуха, мир ее праху, сама впустила нас в твою комнату. Представь, как мы огорчились, не найдя наших денег. Но Гэллос смилостивился над нами, и мы нашли тебя, бывшего оруженосца и любителя дурманящего порошка. Ребята хотели сразу выпустить тебе кишки, но я не упускаю любую возможность вернуть свои деньги. И я сказал им: ребята - у этого Лотта за душою ни гроша и, видят боги, он скоро отправится на тот свет, но это не значит, что мы должны из-за него голодать. Он - бывший оруженосец лорда, а оруженосцам положен меч. Оружие в наше время ценный товар, за который платят неплохие деньги, и мы просто обязаны взять его в уплату долга.
        Младший сын купца, Чума имел отличную деловую хватку; вот только очень плохо разбирался в людях.
        Он должен был понять, что раз Лотт не нанялся в городе в охранники и тем более не носил при себе меч, то, само собой разумеется, что оружия при себе он не имел. Клинок он продал еще полгода назад, получив при этом солидную порцию атуры.
        Лотт решил воспользоваться шансом и с надрывом произнес:
        - О, не забирайте Пламя Веры. Название этому клинку дал сам лорд Кэнсли.
        Мортэйн ощерился и ударил его палкой.
        - Говори, где спрятал меч, или я с тебя лоскутами сниму кожу.
        Лотт весьма убедительно зашмыгал носом. Если бы его, словно тушку кабана, не подвесили за руки коптиться под огнем, он наверняка заломил бы от отчаяния руки.
        Мортэйн с остервенением принялся бить его палкой. После десятого удара Лотт решил, что будь у него меч, это был бы как раз тот момент, когда бы он сдался.
        - Хорошо, - он шмыгнул носом. - Вы получите его. Но предупреждаю, на нем фамильное проклятие.
        - А нам им и не владеть, - хмыкнул Чума. - Говори, стервец, куда спрятал Пламя, а не то Мор спустит тебя пониже к костру.
        - Хорошо, хорошо. Я готов своими руками передать вам меч, - заикаясь выговорил Лотт, - вот только они маленько связаны.
        - Э-э нет парень. Ты не проведешь меня еще раз, - хохотнул Чума. - Ты скажешь мне место и повисишь тут, пока я схожу и возьму причитающееся мне барахло.
        - Нам, - рявкнул Мортэйн.
        - Нам, - поспешно поправился Чума.
        - Сверток с мечом я спрятал в тайнике возле городского колодца, того, что возле церкви на паперти. Руки ужасно затекли. Спустите меня, ребята.
        - Очень хорошо, - казалось, что Лотт для Чумы уже перестал существовать. - Я за мечом, а вы сторожите этого ублюдка. Если он солгал насчет тайника, я не хочу опять гоняться за ним по всему городу.
        - Никто не может поручиться, что вместо этого копченного балыка мы также не станем гоняться за тобой, - прогнусавил Рик.
        Он взял горящую головню и поднес ее к ногам Лотта. Тот взвыл и попытался забраться повыше. Получилось у него неважно.
        Чума сплюнул мокроту и почесал затылок.
        - Ладно, - наконец решил он. - Пойдем все вместе.
        - А окорок? - хохотнул Рик, забавляясь с головней и пятками Лотта.
        - А что с ним станется? Крысы разве что маленько покусают и все.
        - Эй, вы чего, - запротестовал Лотт. - Смилуйтесь. Давайте я пойду с вами!
        - Чтобы ты окликнул своих дружков стражей? - сказал торопящийся к несуществующему тайнику Чума.
        Он достал из-за пазухи кисет, зачерпнул щепотку наркотической пыльцы и одним махом втянул ее ноздрей. После этого Чума почесал покрасневший нос и, махнув своим подельникам, скрылся.
        - Не скучай, - рассмеялся Мортэйн и подбросил остатки веток в костер.
        - Сволочи! - завопил Лотт.
        Но бандиты его уже не слышали.
        Небо потемнело, подворотня погрузилась во мрак.
        Если начнется дождь, он погасит костер, веревки размокнут, и он сможет выбраться из западни.
        Лотт усмехнулся. У него было примерно полчаса на спасение. Хоть все прошло и не так как задумывалось, но он еще жив, а это главное.
        Вдалеке раздались крики. В выходные обычное дело - люди имели свойство напиваться и искать неприятностей.
        Время шло, проулок окончательно погрузился в полумрак. Костер потихоньку угасал. Пятки немного болели, но Лотт знал, что легко отделался. Ему могли поломать пальцы или выжечь глаз. Хорошо, что Чума до этого не додумался.
        Лотт попробовал раскачаться, но веревка еще больнее впилась в запястья, и он прекратил попытки высвободиться. Вместо этого Лотт закричал.
        Конечно, в этом квартале мало кто мог подать руку помощи, но упускать даже такой ничтожный шанс не хотелось.
        Он огляделся. Маленькие покосившиеся дома с надстроенными эркерами напоминали фамильные мавзолеи на кладбище, в крышах виднелись целые проемы отсутствующей черепицы. До поддерживающих крошащиеся стены балок не дотянуться. Похоже, он обречен висеть здесь и дожидаться, когда его живьем зажарят на медленном огне.
        Краем глаза он уловил едва заметное движение. Тонкая тень проплыла вдоль приобретших оранжевый оттенок глиняных стен.
        В груди екнуло, на мгновение ему почудились огромные факелы в руках очень расстроенных бандитов.
        Но вот из-за угла показалась маленькая фигура, облаченная в потертый плащ с перекинутой через плечо дорожной сумой.
        - А-а мой спаситель, - пролепетал Лотт. - Я твой должник на всю жизнь, не знаю как тебя...
        Скрытое капюшоном лицо повернулось к нему, изучая висящего Лотта, словно тот был дивным заморским зверем.
        - Заткнись, - донеслось из-под капюшона.
        Голос принадлежал девушке. В нем чувствовалась некоторая доля высокомерия, что было вполне понятно - ведь Лотт висел перед ней и, как он надеялся, имел очень жалкий вид. Девушка говорила со странным акцентом. Возможно, она прибыла из южных стран или же ее родиной был север - Лотт еще не встречал людей из других королевств Священной Империи.
        Он мысленно вознес молитву Гэллосу и попросил его, чтобы это оказалась южанка. Варвары северных земель были кем угодно, только не милосердными. С них станется бросить нуждающегося в беде.
        Между тем девушка обошла его и склонилась над стелой. Нежно провела ладонью по замшелому камню, очищая его от грязи и мха.
        До слуха Лотта донеслись гортанные звуки. Девушка водила пальцем по полустертым символам и несла какую-то околесицу. Лотт понял, что его не собираются спасать.
        - Послушай, если спустишь меня, я дам тебе много денег, - неуверенно начал он. - Ну, или меч. Хороший добротный меч, я называю его э-э... - он замялся, пытаясь вспомнить какое же имя он назвал Чуме.
        Не отрываясь от чтения, девушка нашарила рукой старую знакомую Лотта - полуистлевшую палку и кинула нею в связанного.
        - О-у, - выдохнул Лотт. - С ума сошла?!
        Девушка хлопнула в ладоши и звонко рассмеялась.
        - М-да, - резюмировал Лотт. Перспектива освободиться теперь казалась довольно туманной. Из всех блаженных этого мира ему попалась именно та, которая была не в состоянии понять, что он от нее хочет.
        Девушка откинула капюшон, дотронулась до камня рукой и провозгласила:
        - Гебу!
        Символы на камне зажглись так ярко, что Лотт на миг ослеп. Из камня вытянулась раскаленная добела фигура в молочно-белом саванне и взяла руку девушки в призрачные ладони. Облаченная в плащ девушка дернулась, но неведомая сила держала крепко, пульсируя все сильнее. Фигура обхватила ее тело, сорвала капюшон и приподняла над землей. Камень треснул, во все стороны полетели обломки. Лот закрыл глаза, пытаясь защитить их от брызнувших осколков.
        Раздался треск молнии и тонкий девичий писк.
        Он открыл глаза. Камень раскололся надвое, неведомая ипостась исчезла, девушка сидела на коленях, голова безвольно склонилась набок. На коже выжженным клеймом запечатлелся шрам в виде буквы "Х".
        Только сейчас он заметил на шее и руках странные татуировки - витые линии, спирали, завитки, сливающиеся в один безумный рисунок. Лотт понял, кто стоит перед ним. Как любому другому ребенку, в детстве ему каждый вечер рассказывали про них разные небылицы.
        - Чахоточная - выдохнул он.
        Только тогда она повернулась к нему лицом.
        Коротко остриженные, иссиня темные волосы, лицо, будто высеченный лик мраморной статуи и глаза. Желтые, как золотая марка, жгучие, будто летнее солнце, глаза.
        - Так нас называете вы, люди, - в повисшей тишине раздался ее звонкий насмешливый голос. - Чахоточные, желтоглазые, болотные выродки. Но если хочешь, чтобы я вытащила твое худосочное тело из этой петли - зови меня Кэт.
        До этого дня Лотт ни разу не встречал желтоглазых. Говорили, некоторые лорды держали их при дворе в качестве слуг, иногда, в селения заезжал балаган, где среди уродцев можно было встретить одного-двух представителей вымирающего народа. Но в Землях Тринадцати балаганы - редкое явление. Места здесь неспокойные, Край Мира постоянно угрожает если не нашествием диких племен так язычниками. Мирным людям здесь делать нечего.
        В землях лорда Тауса у него когда-то была дальняя родня. То ли троюродный брат, то ли двоюродный дядя Зэйдер Снайге, в детстве навещавший Лотта и его брата, Сторма, говорил, что древний народ умеет общаться с духами и при необходимости натравливать неспокойные души на того, кто ему неугоден.
        Впрочем, словам Зэйдера не было веры, ведь он говорил, что желтоглазые ростом чуть больше трех футов и имеют ужасно большие глаза.
        На Лотта смотрела молодая девушка лет шестнадцати на вид, немного худощавая, но уж точно не маленькая карлица с глазами как у филина.
        Лотт знал, что люди сторонились желтоглазых не из-за их (если они конечно это умели) способности разговаривать с духами, а из-за того, что древний народ жил в основном в Дальноводье, рассаднике всяческих болезней. Туда ссылали заключенных со всей империи, где они до конца своих дней добывали синелист, использующийся медиками в мазях. Худшего места, чем Дальноводье не сыщешь во всей империи.
        - Кэт, будь добра, освободи меня, - спокойно проговорил Лотт.
        Будь перед ним хоть дикарь из племени остготов, Лотту все равно. Главное, что его могут спасти. Все остальное подождет.
        И даже то, что он увидел колдовство, не было самым важным. Ведь больше всего Лотт боялся не магии чахоточных, а того, что с ним сделает Чума, когда вернется с пустыми руками.
        Кэт с задумчивым видом осмотрела веревку.
        - Тебя освободить сразу или потерпишь еще чуть-чуть?
        - Сразу, конечно же, - опешил Лотт.
        - Как скажешь.
        Девушка достала из-за пояса кинжал и одним резким движением перерезала прикрепленный к крюку в кирпичной стене край веревки.
        Лотт с глухим шлепком упал в тлеющие уголья.
        Он закричал, катаясь по полу и стряхивая с себя кусочки золы.
        - Проклятье, зачем ты это сделала?!
        - Ты же просил освободить тебя сразу, - желтоглазая пожала плечами. Может Лотту это и показалось, но в уголках ее золотых зрачков на миг мелькнула веселая искорка. - Вот я тебе и помогла.
        В штанах, и без того изрядно потрепанных, появилась дыра, Лотт получил несколько ушибов, но в основном не пострадал. Могло быть намного хуже.
        - Советую не задерживаться, - бросил он Кэт. - Скоро здесь появятся очень плохие люди. Если не успеем исчезнуть, меня опять вздернут. И тебя, кстати, тоже.
        Они углубились в узкие переулки города. На стенах домов густо рос мох и лишайник. Под ногами противно хлюпало - даже летом здесь было сыро и промозгло.
        Когда они вышли на перекресток Четыре Руки, Кэт поравнялась с ним и спросила:
        - Если тебя подвесили плохие люди, стало быть, ты еще хуже?
        - С чего ты решила, - удивился Лотт.
        - Хорошие с плохими не водятся. А ты сумел изрядно насолить плохим. Так кто же ты?
        - Странные вы, желтоглазые, - буркнул Лотт.
        Перекресток Четыре Руки славился игорными заведениями. Здесь монеты переходили из рук в руки целыми телегами. Лотт не раз видел как богачи теряли свои состояния, а бедняки... Хм, а бедняки теряли свободу.
        Лотт еще плохо знал город. До этого момента он думал, что выйдет прямо к Торговым воротам. Вероятно, он где-то неправильно свернул.
        - Кажется, мы здесь уже были, - пробормотала Кэт.
        Она осматривалась по сторонам, будто в первый раз заметила, что находится в городе.
        - Было приятно познакомиться, Кэт, - не слушая девушку, сказал Лотт. Ему нужно отделаться от желтоглазой побыстрее. Они двое - слишком заметны, да и в ее услугах он больше не нуждался.
        Кэт не ответила. Она смотрела на окно одного из шести домов зажиточных горожан, расположенных чуть в стороне от игорных заведений.
        Лотт поспешил скрыться в темном проходе. Лучше не высовываться, Чума и его парни наверняка уже обнаружили, что их жертва ускользнула. Необходимо покинуть Гэстхолл в самое ближайшее время.
        Петляя между улочками, прячась за хилыми заборами и деревянными пристройками, он вышел к проулку Трех Пьяниц. Здесь воняло перекисшим вином. Виноделы сливали сусло прямо на улицы города. Местный сброд бывало неделями праздновал это событие, дожидаясь, когда откупорят еще одну бочку и им дадут забродивший осадок. Когда же и они уставали от такого пойла, сусло просто выливали в пыль.
        Отсюда Лотт двинулся к скверу Пэйта - небольшие ухоженные деревья сира Пэйта окружили ряд беседок, обвитых плющом и огороженных кустами роз. Пэйт, градоправитель Гэстхолла, очень гордился тем, что его город - единственный, где вольно растут деревья, и каждый горожанин может посетить его сквер. Сюда, конечно, не пускали кого попало. В основном здесь находились приезжие торговцы, заключающие важные для города сделки, благородные господа и священники церкви. Обычные горожане, такие как Лотт, могли только наблюдать за тем, как остальные веселятся в беседках.
        Но сегодня Пэйт сделал исключение. Стражники, обычно охранявшие вход в сквер, отсутствовали. В сгустившейся темноте трудно было что-либо различить, но Лотт мог бы поклясться, что видит множество теней, мелькающих в редких проемах поросли.
        Он прошел мимо, даже не глядя на то, что творится в сквере. Улицы стали шире, именно по этим городским каналам тек людской поток селян продающих овощи и фрукты, выращенные на своей земле, и путников, желающих отдохнуть от тянущегося бесконечно Имперского Тракта.
        Лотт перебежал улицу, обошел задний двор трактира "Веселый мельник". Когда он только-только приехал в город, то остановился здесь. Но денег, вырученных за меч, надолго не хватило и ему пришлось тайком улизнуть отсюда, чтобы не отдавать долг хозяину.
        Главные ворота находились от трактира не далее чем в одном полете стрелы. Городские стены в сгустившихся сумерках казались выше, чем были на самом деле. Редкие кустарники и лачуги бедняков тесно прижимались к каменной кладке защитных стен. Вдали уже можно было заметить узкие бойницы и острые углы зубцов.
        Лотт быстро прошмыгнул мимо них, стараясь не привлекать к себе особого внимания. Перелез через ограду чьего-то огорода и...
        Он снова оказался на перекрестке Четырех Рук. На него пустыми глазницами пялились распахнутые окна шести дорогих домов, а темная фигурка Кэт, завернутая в плащ все так же стояла посреди пересекающихся улиц.
        Лотт громко выругался и пошел к ней.
        - Чахоточная ведьма, что ты со мной сделала, - крикнул он, намереваясь взять ее под локоть и повернуть лицом к себе.
        Но вместо того чтобы ухватить плутовку, рука погрузилась во что-то вязкое, тягучее словно мед.
        Лотт с ужасом видел, как рука вошла в ее тело, словно в кисель. Это была только тень Кэт, просто неясная тень, пригвожденная к стене до тех пор, пока светит солнце или горят фонари. Необычная тень.
        - М-м-м-м, - едва слышно произнесла тень. - Что происходит?
        Волосы на голове у Лотта стали дыбом, лоб покрылся испариной, а некто очень гаденький, сидевший в глубине души, едко заметил: теперь тебе придется не только зашивать, но и стирать свои штаны.
        Сам себе не веря он сказал:
        - Кэт, что с тобой?
        - Я хочу спать, - заныла тень. - Закрой мне глаза и уходи.
        Нужно что-то делать, сказал он себе. Сейчас ты отдернешь руку и побежишь так быстро, как только сможешь из этого проклятого места. Давай же, дурак, действуй.
        Но вместо этого он ухватил тень второй рукой за талию и потянул на себя.
        Дурак, идиот, ты погубил себя - тысячи злых голосов набатом зазвучали в голове.
        Кто она тебе?! - сказал знакомый с детства, наполненный горечью голос. - Это я был тебе родным, не она!
        Руки увязли в темной тягучей массе. Он прижал тень к себе, сливаясь с ней воедино, становясь таким же неясным силуэтом, как и Кэт.
        Одно биение сердца - ровно столько длилось это жуткое ощущение обреченности и подавленности. Потом тело в его руках налилось тяжестью, стало более осязаемым и теплым. Каким же оно было обжигающе теплым!
        Девушка в его руках снова стала живым существом - не тенью на стене. Он посмотрел в ее ничего не понимающие песочного цвета глаза и сказал:
        - Похоже, мы квиты.
        После этих слов силы покинули его. Лотт рухнул на пыльную дорогу, потянув с собой следом девушку. Сердце выбивало в груди барабанную дробь; руки тряслись, словно он превратился в ветхого старика.
        Но, странное дело, Лотт впервые за несколько месяцев не чувствовал себя опустившимся человеком.
        - Что...что произошло? - Кэт еле выговорила эти слова. Она закашлялась и шумно прочистила горло. - Ты что-то сказал, я не расслышала. Просто стояла и смотрела на...
        Она затрясла головой, скинула капюшон и взъерошила короткие волосы. Потом обратила внимание на Лотта. Несколько мгновений она смотрела ему в глаза, собираясь с мыслями.
        - Настоящий мужчина - без лишних слов взобрался на девушку прямо посреди улицы, - съязвила Кэт.
        - Что?! - Лотт уставился на Кэт, потом перевел взгляд на свои руки, обнимающие ее за талию, и быстро отдернул их.
        Он почувствовал себя грязным, вместилищем вшей и кожных язв.
        Только вконец опустившиеся жители Дальноводья позволяли себе спать с желтоглазыми и плодить полукровок. В остальных землях империи человек мог стать изгоем. Люди относились к древнему народу не намного лучше, чем к неверным.
        - Я спас твою шкуру, чахоточная, - он поднялся с земли, вытирая ладони о истертую куртку. - Если бы не я, ты так и осталась бы темным пятном, словно дерьмо прилипшим к стене. Впрочем, я могу позвать стражу и сказать, что ты мне угрожаешь. Ваш народец не жалуют на всем белом свете. Не понимаю, почему я должен сделать для тебя исключение?
        Он снова стал прежним. Как быстро благородство превращается в подлость? После одного мерзкого поступка? После лишнего бокала вина?
        Как же долго он не нюхал атуру?!
        Лотт поискал глазами стражников. Бравые ребята либо сгноят ее в темнице, либо изобьют до полусмерти. Будет желтоглазой наука.
        - Ты тоже заметил, что улицы пусты? - спросила Кэт. Она отряхивала пыль со своего плаща, не обращая внимания на слова Лотта. - Я не была уверена, пока мы не вышли к купеческому кварталу. Город будто вымер. Так что ты там говорил про пятно, в которое я превратилась?
        Страх холодными клещами стиснул его сердце. Ссора с Кэт отвлекла внимание от главного - что, падальщик пожри его внутренности, тут происходит?!
        - Не пятно - тень, - не веря себе, выдавил он. - Я должен был выйти к воротам, но вернулся обратно, а ты почти слилась со стеной. Не знаю, почему, но я...
        - Стена, - воскликнула Кэт. Девушка прильнула к стене, провела по шершавой поверхности рукой. - Я совсем забыла об этом. Эй, подойди сюда... А как тебя зовут, человек?
        - Лоттар Марш, - мрачно отозвался Лотт.
        Не без опаски - желтоглазая все же владела странной магией - он приблизился к стене. Старая краска потрескалась и лоскутами отваливалась от кирпичной кладки. Вдоль выемок неровно уложенных камней хаотичными зигзагами змеилась трещина. Лотт приблизился к стене еще на шаг. Нет, это не трещина а...
        - Кровь, - закончила за него Кэт. Она протянула к нему руку. Кончики пальцев были вымазаны красным.
        Лотт взглянул вверх. Из окна на втором этаже виднелось наполовину вывалившееся тело.
        Мысли в воспаленном сознании Лотта сменяли одна другую, он попытался сосредоточиться и сделать правильный вывод.
        В голове у него тут же возник план. Без сомнения, здесь не обошлось без колдовства. В Гэстхолле объявился культист Немого Бога.
        Безымянные - так звали служителей Немого Бога, были преданы анафеме еще полтысячелетия назад. Их не щадили ни в одном королевстве империи. Каждую осень прилюдно сжигали одного или двух обвиненных в поклонении лжебогу на площадях городов. Люди говорили - чернокнижник не сгорит, считай урожай весь погиб.
        Именно культисты наслали порчу на город. Изгнанные за Край Мира, они оскверняли тамошние Места Силы, совершая на них мерзкие ритуалы.
        Кто-то узнал про них (или него?) и попытался позвать на помощь, за что и был убит.
        Ему просто не повезло пройти мимо и оказаться в гуще событий. Нужно делать ноги - скоро появится стража. Уж они-то не станут разбираться, кто виноват, а кто нет - всех изрубят на куски.
        Хотя...
        Если он расправится с чернокнижниками прежде стражи, все почести достанутся Лотту. Он станет героем города и сможет не бояться Чумы и его дружков. Это им придется его избегать.
        К тому же брат когда-то обмолвился, что именно безымянные убили их родителей. Отец и мать умерли, когда ему не было и года. Он даже не помнил, какими они были. Лорд Кэнсли взял их к себе в услужение и сделал сначала пажами, а затем своими оруженосцами.
        Не то чтобы Лотт стремился за них отомстить - убивать кого бы то ни было из-за людей, которых никогда не знал не входило в его привычки.
        Он подобрал отколовшийся от кладки камень.
        Лотт ворвется внутрь, и, воспользовавшись внезапностью, обрушит свое импровизированное оружие на голову безымянного. Все просто. Но что, если их будет несколько? Или он окажется недостаточно быстрым?
        - Если поможешь мне, получишь десять марок серебром, - соврал Лотт.
        Кэт насмешливо посмотрела на него, но ничего не сказала.
        Лотт принял ее молчание за согласие и направился ко входу. Как он и ожидал, дверь оказалась запертой. Это обстоятельство не смутило бывшего оруженосца.
        На улице стояло хоть и прохладное, но все-таки лето. Обойдя дом, он обнаружил одно окно не запертым на ставни и влез в него. Кэт последовала его примеру.
        В квартале Четырех Рук жили зажиточные горожане, набившие руку на торговле или обманывая менее смышленых людей в игорных домах.
        Внутри дом был богато обставлен. На стенах висели гобелены, изображающие сцены принятия лордами запада веры в Гэллоса и Аллану, архигэллиота Климента Пятого, выводящего войска из Мертвых земель, победу, одержанную лордами Дайвэном и Мэллиортом над ордами борейцев.
        Серебряные подсвечники внушительных размеров украшали многочисленную мебель, сделанную на заказ где-нибудь в Брэнвуде или Таусшире, а то и в самой Делии.
        Недолго думая, Лотт сменил камень на подсвечник и вошел в следующую комнату.
        Когда он был совсем еще мальчиком, только-только поступившим в услужение к лорду Томасу Кэнсли, их с братом взяли в рейд. Ватага разбойников сожгла деревню дотла и, улюлюкая, развлекалась с уцелевшими жителями, используя поселян в качестве мишеней. Лорд и его дружина перебили большинство. Сдавшихся привязали к вязанкам хвороста и подожгли.
        Сэр Томас приказал мальчикам смотреть на то, как творится правосудие в Землях Тринадцати и добавил, что когда они вырастут - то так же должны поступать со всеми, не придерживавшимися установленных в этом крае законов.
        Сторм с готовностью исполнил приказ Сэра Томаса, он всегда исполнял то, что было поручено, не задумываясь, с непоколебимой уверенностью в том, что лорд всегда прав.
        Когда языки пламени добрались до голов преступников, выжигая дочерна глазницы, а крик приговоренных к смерти заглушил его мысли, Лотт не выдержал и отвернулся.
        Робкий Лотт - так его прозвали за это воины, смеясь и помахивая перед ним факелами. Больше всех эту кличку любил брат.
        Когда крики оборвались и Лотт перестал слышать, как шипит обгорелая плоть, он повернулся лицом к разбойникам, но увидел только обгорелые кости, почти незаметные на пепелище.
        Хозяева умерли, а их тени остались охранять души, сказал тогда кто-то из воинов.
        Увиденное в комнате заставило Лотта невольно попятиться назад.
        Середина гостиной была залита светом, исходившим из зажженных свечей, воткнутых в притороченную к потолку люстру. Крепления для свечей были сделаны в виде монахов, молитвенно воздевших к потолку руки. Желтые отблески падали на обеденный стол с остатками еды, фамильные портреты, любовно водруженные над массивным камином. Встречаясь с покрытыми синей краской каменными стенами, они приобретали изумрудный окрас.
        В углах комнаты, там, куда не достигали подергивающиеся полосы света, клубились тени.
        Тени, охраняющие души хозяев, подумал Лотт.
        Два призрачных силуэта обнялись, почти слившись воедино, и только по редким вибрациям неровного пламени было заметно, что это не бесформенное пятно. Еще одна тень застыла в полушаге от стола. Держащаяся за стол рука принадлежала очень старой женщине и была вполне осязаема и жива. Пальцы так сильно вцепились в столешницу, что фаланги побелели, а ногти впились в дерево не менее чем на четверть дюйма. А чуть повыше локтя рука сливалась с неясной темной фигурой, терявшейся в полумраке комнаты.
        Одна свеча потухла, и несколько футов комнаты погрузилось в темноту. Рука, еще мгновение назад принадлежавшая живому человеку, превратилась в скрюченную обсидиановую палку, выгибавшуюся вбок под большим углом.
        Тени шептали, они на что-то жаловались и тихонько постанывали от страха.
        Люди намного страшнее теней, мысленно сказал Лотт. Первые могут причинить боль, вторые только напугать.
        Он опрометью бросился в следующую комнату, нашел лестницу и поднялся на второй этаж. Позади слышалось неровное дыхание Кэт. Желтоглазая дышала ему в затылок и не отставала ни на шаг.
        - Когда я распахну дверь, кричи что есть мочи, - прошептал он невольному союзнику.
        - И тогда они нападут на бедную невооруженную девушку? Ты мужчина и у тебя есть оружие, - прошипела ему Кэт, указывая пальцем на подсвечник. - Это я открою дверь, а ты отвлечешь их воплем.
        Не дав ему времени придумать контраргумент, желтоглазая толкнула плечом дверь, ловким движением выдернула волос на затылке Лотта, заставив его вскрикнуть от неожиданности, и юркнула в открывшийся проем.
        Все произошло настолько быстро, что Лотт даже не успел наградить ее пинком.
        Сперва безымянные, после желтоглазая стерва, решил он. С этой мыслью он ворвался в нужную комнату.
        Смятая постель, одеяло скинуто на пол. В центре комнаты распласталась сотканная из теней фигура, тянущаяся к окну. Возле нее лежали черепки от расколовшегося ночного горшка. Воняло мочой и потом.
        - Лиизаааа, - прошипела тень.
        Кэт подошла к окну, втащила обмякшее тело обратно в комнату. Им оказалась молодая женщина, опрятно одетая и довольно хорошенькая. Остроконечный атур, скрывавший ее роскошные волосы от постороннего взгляда, слетел с головы и нелепо болтался вдоль тела, держась на одной уцелевшей подвязке.
        - Лиизаааа.
        Женщине перерезали горло. Кровь пропитала льняное платье, закрасив былые узоры, заменив их на свой собственный, с ассиметричными краями и рваными линиями.
        - Что будем де... - начала было говорить Кэт, но вдруг вскрикнула и отскочила в сторону от трупа.
        Тело подернулось дымкой, так туман заволакивает все вокруг перед рассветом, скукожилось, становясь невесомым. Прекрасное лицо превратилось в театральную маску. Кожа стала графитовой, черно-серой, почти не различимой на фоне погруженной во тьму комнаты.
        - Лиизааа.
        Изменившийся до неузнаваемости мертвец втянулся в половицы, заполняя щели между ними, подобно воде скапливаясь в выемках. Вскоре в комнате остались только Лотт, дрожащая от пережитого потрясения Кэт и две тени.
        - Лиизааа...
        - А-а демоны, - с трудом выдавил Лотт. Он осенил себя символом Гэллоса и сплюнул через левое плечо.
        Стало немного легче, и приступ паники прошел.
        - Ч-что будем делать?
        - Мы опоздали, что тут еще сделаешь, - набросился на желтоглазую Лотт.
        Надежда сменилась отчаянием. Он рисковал своей жизнью стараясь сделать этому проклятому городу услугу и вот вся награда?! Да идет оно все лесом.
        Безымянные ушли, и никто не скажет им куда. Если они и дальше будут стоять здесь и ничего не делать, то тоже могут превратиться в тени, стать чернильными кляксами, размазанными на стене.
        Он присел на корточки, обхватив голову руками.
        Положение все хуже час от часа. Думай, Лотт, думай!
        - Лиизааа...
        - Нужно уходить, - желтоглазая застыла в проходе, всем своим видом выдавая желание убраться отсюда подальше.
        - Сейчас, вот только узнаю кое-что.
        Один раз это сработало, почему же не получится во второй?
        Лотт нагнулся над стонавшей тенью и, словно в смолу, погрузив в нее руки, притянул к себе.
        Он слышал, как охнула Кэт, почувствовал, как желтоглазая отпрянула от него еще дальше, но, не обращая на нее никакого внимания, все тянул к себе казавшегося очень липким и вязким человека. Лотт словно бы разрывал надвое полотно - настолько плотно слились воедино тело и доски.
        Наконец ему удалось наполовину отделить фантом от пола. Голова, видные через безразмерную сорочку обвисшие груди, дрожащие, обвитые тонкими синими прожилками вен руки - все стало объемным, налилось тысячью оттенков цвета. Вторая половина тела так и осталась вмурованной в пол, расстилаясь под сжавшим в своих объятиях женщину Лоттом агатовым пятном.
        - Ли-и-зонька, не-ет, - Женщина зашлась кашлем, сплевывая кровавую слюну себе на подбородок.
        На Лотта дохнуло запахом долгой болезни - смесью травяных сборов и гнилью изо рта. Женщина была измотана лихорадкой. Даже дай он ей сейчас отвар из синелиста, она все равно была обречена.
        Он отвернулся от больной и, стараясь реже вдыхать, произнес:
        - Лиза мертва, - Лотт чуть повернул голову больной, указывая на курящуюся тьмой фигуру возле окна.
        - Вы не понимаете... Лиза - моя дочь, а это... это моя сестра.
        - Куда ее увели?
        - Он увел их, - женщина часто задышала, собираясь с силами, - на площадь Святого Джерома к паперти церкви. Моя Лизонька, вы еще успеете спасти ее...
        Женщина всхлипнула и уткнулась в его плечо, заливаясь слезами.
        Зачем им дочурка, спросил себя Лотт. Заложник? Весь город стал их немым заложником, зачем утруждать себя еще одним?
        - Спешите, остановите его, - говорила ему сквозь рыдания женщина. - Не дайте убить детей. Сестра, моя храбрая сестра...
        Напрягая все силы, Лотт подтянул полуженщину-полутень к кровати. Конечно, она так и так обречена, но он еще не до конца забыл то, что с детства вбивали в голову. Рыцарская честь и готовность помогать убогим... Манеры, чтоб их...
        Вышли на улицу в гробовом молчании. Кэт держалась от него подальше и обеспокоено поглядывала по сторонам. Лотт терялся в догадках.
        Почему не появились Псы Господа, белые инквизиторы? Они давно должны были усмирить малефика безымянных, даже такого сильного как этот. Почему он не стал тенью? Неужели только на него не подействовали чары? И зачем, прокляни его Аллана, культисту понадобилось идти на паперть с детьми?
        Вдруг его осенило. Жертвы, он хочет осквернить святое место города, проведя темный ритуал в самой церкви.
        Лотт сглотнул и поспешил на площадь Святого Джерома.
        По дороге он путано объяснил Кэт, насколько плохи их дела. Желтоглазая выслушала его, изредка задавая вопросы, на которые Лотт, как мог, старался ответить.
        - Думаешь, я не пробовал покинуть город?!
        - Не знаю, почему я могу делать тени снова людьми!
        - Да, ты так же выглядела, когда я тебя спас.
        - Понятия не имею, в чем заключается ритуал, но в какой-то деревне на севере Брэнвуда безымянные как-то провернули нечто подобное. Когда туда прибыл Беар Брэнвуд с дружиной, он приказал убить всех жителей и сжечь дотла окрестности. Белые инквизиторы месяц святили землю на пепелище. После того случая все воины лорда стали седыми, а сам сир Беар не мог больше выговорить ни слова.
        Беседа с Кэт помогла ему немного успокоиться и не обращать внимания на то, во что превратился город.
        Они шли вдоль улицы Висельников. Одноэтажные каменные дома теснились один на другом, неровные, ставшие какими-то зловещими в сгустившемся полумраке.
        На небольшом пустыре высилась виселица. Три петли сейчас пустовали, на четвертой покачивался мертвец.
        Бальс Хмурый задолжал деньги многим людям и не смог вернуть долг вовремя. Его взяли под стражу, должник умудрился сдуру заехать кулаком старшине караула. Бальса избили до полусмерти, забрали то немногое, чем он владел, и бросили в каменный мешок. Тогда он попросил смилостивиться над ним у священника, главы здешней церкви, Майлза Торсэна. Когда тот наказал ему молиться и поститься месяц в тюрьме, Бальс послал священника по матери, за что был предан анафеме и повешен в тот же день.
        Историю о незадачливом должнике знали во всех харчевнях, пересказывая ее и так и этак, но неизменно заканчивая:
        "...и тогда Бальс взял монаха за грудки и закричал:
        - Мне не есть и не пить месяц?! Я хочу выйти отсюда сейчас, тогда могу хоть век поститься!
        - Да будет так, сын мой.
        Торсэн выпустил Бальса, провел до виселицы и сказал:
        - Я выполнил свое обещание, теперь ты выполнишь свое".
        А когда кто-нибудь спрашивал, что же случилось с Бальсом после, ему говорили, что он до сих пор постится на виселице.
        Майлз действительно вознамерился заставить труп висеть весь срок. Повешенный стал местным пугалом, достопримечательностью, на которую глазели местные зеваки. Вскоре тело сгнило, и улица Висельников засмердела мертвечиной. Горожане просили Майлза снять Бальса и предать земле, но инквизитор не торопился выполнять их просьбы.
        Бледная, чуть видимая петля смыкалась над клубком серой мглы, раздающейся в стороны, ветвящейся подобно дереву. Тени свили гнездо на виселице, протянулись вдоль помоста, протягивая щупальца к застывшим призраками горожанам. Они росли, простирая непроницаемую квинтэссенцию ночи, распространяя ее по всей улице. Все, чего они касались, поглощалось тенью, становилось с ней одним куском мрака.
        Горожане шептались, в их неразборчивом бормотании слышались жалобы, ругань и проклятия. Когда же со стороны виселицы раздался скрип, издаваемый раскачивавшимся телом и вслед за тем тихий, злобный смешок нервы Лотта не выдержали, и он бросился прочь.
        - Становится хуже, - заметила Кэт.
        Наполненная бормочущими призраками улица осталась позади. Они остановились возле здания ратуши, чтобы перевести дух.
        Массивное строение с выдающимся вперед полукруглым фасадом почти полностью скрылось во мраке. Каменные святые на торцах здания превратились в безобразные горгульи, на колоннах спиралями вились дымные змеи.
        Лотт был полностью с ней согласен.
        Тени вытягивались вперед, поглощая строения, попавших под действие чар людей, лепя из них свою собственную конструкцию, как это делает гончар с комком сырой глины.
        Когда до площади Святого Джерома оставалось не больше десяти минут пешим ходом, они наткнулись на мальчика.
        Выйдя из-за угла ветхого приютного дома - вытянутого в длину барака с покосившейся крышей, они зажмурились от непривычно яркого света. Тысячи теней тонкими струйками вились вокруг отчетливо видимого пространства. Будь у них зубы, мерзкие твари уже прогрызли себе дорогу внутрь.
        Щурясь, они пошли к источнику света. Когда до его слуха донеслось поскрипывание колес проезжающих телег, смеющиеся девичьи и немного огрубевшие, предлагающие свежую рыбу, мужские голоса, Лотт почувствовал, что его пробирает озноб. Казалось, что здесь все по-старому. Люди торговали, ссорились, шутили... Жили.
        Но жили где-то там, за завесой темноты, в каком-то другом далеком королевстве.
        Всего лишь щепотка порошка, подумал Лотт, стирая пот со лба. Одна понюшка и станет легче. Одна сраная понюшка и пусть весь мир станет тенью.
        - Лотт, - тихо позвала Кэт.
        Он обратил на нее внимание. Желтоглазая находилась около какого-то предмета. Лотт приблизился и оцепенел, не зная как на это реагировать.
        В этом светлом месте, единственном, во всем Гэстхолле лежал брошенный, словно тюк с ненужными вещами, маленький мальчик лет трех на вид. Лежал, едва шевелясь, перебирая пухленькими ножками, пытаясь не то встать, не то отползти в сторону.
        А под ним не спеша расплывалось красное пятно. Светлая кровь заливала ладно утрамбованную городскую дорогу, скапливалась в желобке, выдолбленном для стока дождевой воды.
        Кэт бросилась к мальчику, попыталась зажать перерезанное горло тонкими пальцами. Кровь сочилась сквозь них, вымазывая желтоглазую тошнотворно алым оттенком. Мальчик бился в ее объятиях, пытаясь оттолкнуть от себя, но сил у него оставалось все меньше, глаза стекленели, а губы беззвучно шептали "Мама, мама".
        Когда ребенок перестал биться и обмяк, Кэт бережно положила его и сложила ручки на груди мальчика.
        - Почему он взял с собой детей, - глухо произнесла она. - Почему не взрослых?
        Потому что дети не окажут сопротивления, хотел было сказать Лотт, но промолчал. Было что-то такое в ее взгляде, почти человеческое. Он чувствовал - еще немного и он начнет ее жалеть.
        - Убьем ублюдка, - пообещал он. Это все чем он мог ее утешить.
        Свет начал тускнеть, гаснуть прямо на глазах. В яркий круг просочились тени, рвя на части свободное пространство. Темная змейка коснулась мертвого мальчика, и его силуэт побледнел, став почти прозрачным.
        - Пошли, - сказал Лотт.
        Он протянул руку и помог Кэт подняться.
        Она все оборачивалась назад до тех пор, пока они не прошли торговые ряды.
        Странное дело, подумал Лотт, желтоглазые способны на такую штуку как сострадание. Может они и не так плохи, как о них говорят?
        Вдали показалась колокольня. Высокий шпиль здания возвышался над малорослыми домишками, будто стремясь проткнуть собой небеса. Говорили, флюгер на колокольню приказал поставить сам Элевтерий - прежний архигэллиот. Позолоченный перст указывал, куда следует дуть ветру, и тот послушно выполнял приказ.
        Сейчас перст не был виден, даже сама башня казалась нереальной. Лотт мог бы поклясться, что видит, как темные тени вьются вокруг черепичной крыши - создавалось впечатление, что колокольня чадит и в ней вот-вот займется пожар.
        - Площадь в той стороне, - Лотт указал в сторону колокольни. - Мы близко.
        Улицы неровными зигзагами расходились от площади Святого Джерома. Саму церковь, украшавшую площадь, невозможно было заметить издалека, пока не пройдешь последний изгиб улицы.
        Кэт обернулась и вскрикнула. Желтоглазая невольно прижалась к нему поближе, на что Лотт лишь хмыкнул.
        Он тоже оглянулся.
        За ними по пятам стелились тени. Тысячи фигур, неисчислимое множество контуров и форм. Улицы полностью исчезли, поглощенные иссиня-черной тьмой.
        Тени перестали сторожить хозяев, понял Лотт. Они хотят сожрать их вместе с потрохами.
        Они не прошли и двух домов, как стелившаяся позади них подобно покрывалу темнота попыталась напасть.
        Над ним нависла базальтовая масса, открыв бездонный зев. Из нутра гадины вылетело щупальце, захлестнуло руку Кэт, подтягивая чахоточную к пасти. Желтоглазая попыталась вырваться, но еще больше увязла в тягучей мгле.
        Лотт хлестнул по тьме подсвечником, словно мечом. Серебро заискрилось, брызнуло мириадами блеклых искр и тени отступили.
        Словно Святой Иероним, подумал Лотт. Только тому противостояли орды голодных северян, да и в руке был не подсвечник, а деревянная ложка, благодаря неколебимой вере всегда полная постной каши.
        Не успели они прийти в себя, как налившиеся абсолютной чернотой жгуты вновь попытались атаковать.
        Тени обступали их, наваливаясь скопом, хватая за руки и валя на спину. Лотт, как мог, отмахивался и медленно пятился в нужном в направлении. Дом, еще один, улица пошла на изгиб и резко оборвавшись, открыла вид на площадь Святого Джерома.
        Расположенный на небольшом холме костел был скромным по меркам церкви зданием с низким сводом и рядом циркулярных арок, расположенных вдоль лицевой стороны. Вдоль фасада вытянулись огромные стрельчатые окна.
        Церкви повезло - в основе здания лежала почти нетронутая временем крепость желтоглазых. Одна из стен костела служила тому доказательством - слишком ровная, слишком отличавшаяся от того, что создали людские руки. Каменщикам не пришлось таскать на нее камни - все из чего создана церковь когда-то было частью сооружений древнего народа - памятниками, стелами, навесами и портиками.
        В окнах церкви промелькнула вспышка света.
        Он убил еще одного ребенка, подумал Лотт. Нужно спешить.
        Тени отстали от них. Тьма затопила все подступы к площади, но распространиться за ее пределы пока не решалась.
        Они добрались к городскому колодцу с поперечным вращающимся бревном и перетянутой поперек него цепью.
        Несмотря на сложившуюся ситуацию, Лотт не мог не усмехнуться.
        Возле городского источника воды гипсовыми изваяниями застыли три знакомые фигуры.
        - Жди здесь.
        Еще не хватало, чтобы желтоглазая пялилась на него, в то время как Лотт будет занят делом.
        Передав Кэт подсвечник, он подошел к согбенному, не могущему пошевелиться Чуме.
        Тени еще не поглотили ублюдка, но и не отпустили. Все трое были бледными будто мертвецы. Они напрягали в отчаянном усилии мышцы, но так и не сумели сдвинуться с места.
        Первым делом Лотт вытянул мешочек с "блажью грешника" из потайного кармашка в куртке Чумы. Потом повернулся к Мортэйну, вынул из-за голенища сапога нож и самодовольно изрек:
        - Как говорится в Книге Таинств - да воздастся каждому за деяния его...
        - Лотт!
        Он обернулся на крик Кэт.
        Девушка стояла в нескольких шагах от него, не в силах пошевелиться, такая же бледная как Чума и его подельники. Тени за ее спиной медленно надвигались, голодные, бессвязно шепчущие что-то.
        Он и так потратил слишком много времени с этими тремя. Может они и стоят удара ножом, но, как бы он это не отрицал, в глубине души Лотт не хотел, чтобы Кэт поглотили тени.
        Он прикоснулся к ней, и девушка снова смогла двигаться.
        Вместе они вбежали в церковь Святого Джерома.
        Вдоль главного нефа протянулись два ряда грубо обтесанных колонн, образующих под сводом арки. По обеим сторонам от нефа аккуратно расположились массивные дубовые скамьи. Перед алтарем скорбно склонились две деревянных статуи, изображавшие Гэллоса и Аллану. Мастер сделал лики богов печальными, готовыми внимать мольбам прихожан.
        В тусклом свете свечей у алтаря Лотт заметил темный силуэт культиста, застывший над телом убитого ребенка. Безымянный стоял в центре трансепта - поперечного нефа костела, держа за руку плачущую девочку в коротком до колен платьице. Сверху на него падал отраженный от мозаичного круглого окна свет. Преломленные лучи были разноцветными - золотистыми, лазоревыми, изумрудно-сапфировыми и окружали его, скрытого коричневой хламидой, подобно невидимым ангелам-хранителям.
        - Эй, ты, ублюдок, отпусти кроху!
        Видимо, он слишком долго не вдыхал дурманящую пыльцу, и умные мысли совсем покинули Лотта. Большей глупости, как постараться отговорить безымянного не делать то, что он замыслил нужно еще поискать.
        Как и следовало ожидать, культист прижал к себе девчушку и приставил к ее горлу кинжал.
        Лотт ругнулся и медленно, стараясь не делать резких движений, двинулся в сторону культиста.
        - Он слишком далеко, - прошептал он Кэт. - Я не смогу помешать ему убить малышку.
        - Не сможешь ты - смогу я, - отозвалась желтоглазая. Она бросила дорожную сумму на одну из скамей и, ухватив двумя руками подсвечник, приняла настолько не вязавшееся к ней грозное выражение лица, что Лотт чуть было не рассмеялся.
        - Неужели еще кто-то сумел выжить, - воскликнул безымяный. В его голосе послышалось нескрываемое облегчение. - Слава Гэллосу, да воссияет над миром солнце во веки веков!
        Верующий в Гэллоса культист? Лотт постарался освоиться с этой новостью, но очень скоро понял, что в его домыслы закралась какая-то ошибка.
        Между тем культист все продолжал говорить. Его глаза лихорадочно горели, сухое аскетическое лицо осветила экстатическая улыбка человека, которому после долгих непроглядных лет бедствий наконец улыбнулась удача.
        - Дети мои, только мы одни смогли противостоять аспиду, губителю всего живого. В нас еще крепка вера в истинных богов. Давайте же преклоним колени пред их ликом и помолимся, ибо настал наш час. Моя обитель не преграда ниспосланной Зароком мерзости.
        - Постойте, так вы святой отец? - Лотт перестал что-либо понимать. Еще минуту назад он был уверен, что перед ним стоит слуга мерзкого божества, желающий погубить все живое.
        Девочка заплакала еще громче, и служитель церкви отечески погладил ее по голове.
        Снаружи слышался шелест, словно огромная змея кольцо за кольцом обвивалась вокруг костела. Шипение глухим ропотом затопило пустое пространство, поселяясь в сознании, заставляя трепетать перед скрывавшейся за дверьми тьмой.
        Лотт в растерянности смотрел на успокаивавшего девчушку священнослужителя, на распластавшийся около них труп убитого мальчишки, силясь осознать умом то, что ускользало от глаз.
        - Да, сын мой, - глухо ответил священник. - Даже больше. Я иерей, смотритель за душами прихожан в этом городе.
        - Отец Торсэн?
        Лотт знал, кто возглавляет приход в Гэстхолле. Слухи о суровом отце-настоятеле, к тому же еще и белом инквизиторе, ходили разные, но все сводились к одному - Майлз Торсэн беспощаден к грешникам, но милосерден с ни в чем не повинными мирянами. И то, что этот слуга церкви всего за несколько часов убил трех человек никак не могло уложиться в голове.
        - О да, это я. Сегодня боги решили испытать мою веру и я, как мог, противился напасти, что наслал на город Зарок. Но так и не смог выстоять перед злыми силами. Тьма пришла сюда и забрала к себе многие души. Все молитвы оказались тщетны.
        Тогда я пошел на крайние меры. Жертвы... - Майлз запнулся. Его взгляд упал на труп у ног. - Пелена зла растет слишком быстро. Я не успевал добраться до прихода и позвать Угодных Богам. Пришлось выбирать.
        - А у тех, кого вы обрекли на смерть, тоже был выбор? - ледяной тон Кэт почти обжигал. Желтоглазая застыла на месте. Пальцы рук сцеплены будто в молитве, но горящий взор смотрит на инквизитора отнюдь не с благоговением.
        - А тебе, дитя, хотя бы раз приходилось выбирать, принести в жертву одну семью или скормить бесам десять - спокойным тоном спросил ее Майлз. - Пятьдесят? Или тысячу семей Гэстхолла? Я сделал то, что считал нужным. И судить меня вправе только архигэллиот или боги.
        - Всегда такие верующие, такие беспринципные. Скажите мне, отче, а пожертвуете ли вы собой, чтобы закрыть червоточину или опять заколете ребенка?
        Червоточина?! Каким же он был глупцом!
        Лотт готов был ударить себя по лбу от досады. Ну конечно же, в городе не появился могущественный чернокнижник или служитель Немого бога. Все оказалось до боли обыденно и не менее жутко.
        Если в Гэстхолле образовалась дыра, значит, они почти наверняка обречены.
        В родовом поместье лорда Кэнсли висел один из самых широких гобеленов, который Лотт когда-либо видел в жизни. На полотне неизвестный мастер изобразил борьбу священнослужителей с чистейшим злом воплоти. Треснувшая земля извергала из себя множество невиданных чудовищ, пламя из трещины в земной коре взвивалось до небес, а над всем этим ужасом высилась зловещая фигура Зарока - губителя всего живого и воплощения всех греховных желаний людей. На стороне служителей сражались облаченные в блестящие золотые доспехи Гэллос и Аллана. В центре же был изображен белый инквизитор, из последних сил противящийся сонму мерзких тварей с занесенным над собой кинжалом.
        Лорд частенько подначивал братьев в детстве, говоря, что кому-то из них, менее храброму, придется стать Угодным Богам - то есть жертвой, скормленной вратам зла.
        Храбрые могут принести больше пользы с оружием в руках, слабые же годны разве что церковникам, да и то не надолго, говорил сир Томас Кэнсли.
        Лотт нечасто бывал на воскресной службе, но даже он знал, кем были Угодные Богам.
        Так уж повелось со времен Восхождения - люди подвержены разнообразным грехам и если где-то их становится особенно много - там возникают червоточины, раны земные, гнойники, требующие опытного врачевателя чтобы их вскрыть. Об этом написаны целые главы Книги Таинств; церковники и мнимые пророки посвящали этой теме многие проповеди, ссылаясь на грехи людей как на главную причину бед человечества.
        Кровь стала единственным оружием людей против легионов демонов. Угодные Богам были особым монашеским орденом, приносящими себя в жертву, чтобы предотвратить рост червоточины и позволить Псам Господа завершить дело.
        Кровь также являлась ключом к вратам - с помощью ее они запечатывались и уже никогда не открывались вновь. Но для этого годилась только кровь магов, состоящих на службе церкви - белых инквизиторов.
        - Ты несешь ересь, желтоглазая, - брезгливо отмахнулся Майлз. - Только Псы Господа могут запечатывать врата. И я их запечатаю, будь уверена, только бы выиграть еще немного времени. Я почти определил эпицентр...
        Окна с изображенными на них святыми лопнули, взорвались множеством мелких цветных осколков, разлетевшихся по всему помещению костела. Внутрь, сначала медленно, а потом все быстрее начала стягиваться бесформенная черная масса, дикая смесь из жутких, ирреальных тел. Искалеченные, полные агонии фигуры бились в судорогах, пытаясь освободиться. Искаженные, потерявшие былую форму и цвет, они не походили ни на одно живое существо. Звонкий шепот заполнил костел. Гул, похожий на жужжание в растревоженном улье, отражался от арочных сводов, множась с каждым сказанным словом.
        - О боги, нет, - вскричал Майлз. - Порча Зарока распространяется слишком быстро. Я не успеваю, нет. Прости, дитя, прости...
        Святой отец отогнул голову девочки назад. Кинжал, уже выпивший жизни троих, готовился казнить еще одну жертву.
        - Нет!
        Раздался хлопок и Кэт, только что стоявшая бок о бок с Лоттом, оказалась за спиной Майлза. Белый инквизитор приставил к незащищенному горлу девочки оружие. На месте, где лезвие коснулось кожи, проступили алые капли.
        О боги, я схожу с ума, думал Лотт. В народе ходили слухи о тех, кто становился заложником "блажи грешника". Говорили, что люди совершенно выпадали из реальности и не замечали ничего, что творилось в окружающем мире. Становились живыми мертвецами, вечно пребывая в одном из своих видений. Может тоже случилось и с ним?
        Прежде чем Майлз Торсэн успел нарисовать девочке вторую улыбку, на его голову опустился подсвечник. Несмотря на царивший здесь шум Лотт услышал хруст, будто кто-то сломал о колено сухую палку. Священник повалился набок. В затылке появилась вмятина. Бывший оруженосец увидел маленькие кусочки кости засевшие в чем-то серо-красном.
        - Что ты наделала, чахоточная! Священник был единственным, кто мог нас спасти!
        Лотту очень хотелось дать Кэт затрещину. Выбить из нее всю дурь раз и навсегда. Ему хотелось, чтобы она начала оправдываться или попробовала бросить в него подсвечником, как чуть раньше сделала это палкой, когда он висел перед ней безоружный. Он с удовольствием вогнал бы в нее нож, взятый у Мортэйна. И не один раз.
        Но желтоглазая обняла так и не переставшую рыдать девочку, прижала ее к себе, успокаивая, шепча на ушко что-то утешительное.
        Рука Лотта так и не потянулась к ножу. Зачем? Все и так кончено.
        - Те, кого вы называете служителями богов, отнюдь не святые, - сказала Кэт.
        Тени окружили их плотным кольцом, подползая ближе и ближе и ближе. Перекрывая им пути к отступлению. Они поглотили стены, арки и колонны. Свет перестал сочиться через верхнее окно, деревянные фигуры склонившихся Гэллоса и Алланы, стоящие на алтаре у аспиды, стали смоляными, и спустя миг растворились в непроглядном мраке.
        - Священник убил троих ни в чем не повинных людей и не добился ничего. Мы с тобой тоже могли противостоять этим жутким теням. Я верю, что должен быть другой выход. Без чужих смертей. Я ... знаю... это.
        Темнота набросилась на них, скрутила тела, вдавливая внутрь, словно воздух, что подается в мехи кузни. Липкая, грязная мгла без единого проблеска света. Лотт увяз в ней не способный двинуть ни рукой, ни ногой. Все члены тела оказались парализованы. Он не мог заставить себя сделать хотя бы вздох.
        Голоса, поселившиеся в его голове, шептали на все лады, но Лотт не понимал, о чем они толкуют. Он перестал бороться, смирившись с неизбежной участью.
        Гэллос, я редко тебе молился, обратился он к божеству. Может потому что ты до этого не отвечал на мои молитвы, возможно, потому что я был грешником. Но сейчас я прошу тебя, пожалуйста, прости заблудшую душу, позволь ей подняться под купол неба и еще раз увидеть солнце. Аллана, смилуйся над бедной девочкой и...над Кэт.
        Резкий звук ударил по ушам. Плач, с надрывом, когда опустевшим легким не хватает воздуха, и невольно всхлипываешь, набирая полную грудь, чтобы не потерять сознания. Плач, судорожное всхлипывание, снова плач.
        Лотт потянулся к источнику звука. Из последних сил, из упрямства. Он не хотел умирать в одиночестве. Смерть страшна только потому, что уходишь за грань всегда один.
        Рывок, еще один. Ноги отбивались от пытавшейся схватить их неведомой силы, руки разгребали перед собой ставший очень плотным чернильный мрак.
        Казалось, он двигался бесконечно долго, не зная отдыха и покоя, пытаясь добраться к цели.
        И вот его руки ухватили нечто не похожее на омерзительно клейкую массу. Это была человеческая рука.
        Лотт дернул и плач прервался. Кто-то попытался отдернуть руку, но Лотт держал крепко.
        - Отпустиии!
        Он притянул ее к себе, как хищник подтягивает добычу. Сжимая, принося боль и страдание. Сжал в объятиях крепко-крепко. Кто-то всхлипнул, и он еще крепче стиснул маленькое тельце.
        - Он сказал, что мама умрет, - жалобно пробормотал голос. - Сказал, что когда исчезнут все тени и на город опустится ночь, моя мама отойдет в лучший мир. Она хотела меня бросить!
        Он гладил ее спутанные волосы, но не знал, что должен отвечать. Просто удерживал ее и молчал.
        - Я хочу, чтобы она осталась со мной, навсегда. Хочу, чтобы тени никогда-никогда не исчезли. Я хочу всегда быть с мааамой!
        Лиза. Это имя всплыло из глубины его сознания. Дочка умирающей матери. Святой отец пришел отпустить бедной женщине грехи перед кончиной и обмолвился о смерти. Глупец убил детей сестры и ее саму, но так и не догадался, кто именно стал виновником открытия врат.
        Мы не должны желать кому-то зла, не должны закладывать чужие жизни в угоду своим стремлениям. Зарок не спит и ждет только повода, чтобы нас испытать.
        Но разве плохо хотеть, чтобы твоя мать была жива и здорова? Кто они, другие люди, что станут тенями, если сможешь быть с дорогим для тебя человеком?
        И вдруг Лотт понял, что должен сделать.
        - Лиза, как ты думаешь, твоей маме понравилось, если бы весь город стал тенью?
        Она смолкла, задумалась на мгновение и ответила:
        - Нет.
        - А почему нет?
        - Она хотела, чтобы я оставалась живой, - прямой, по-детски честный ответ. Взрослые на это не способны. - Хотела, чтобы меня забрала ее сестра, и я бы стала ей дочкой. Играла бы с моими новыми братиками, вышла замуж и родила своих детей. Она так мне и сказала. Правда-правда.
        - Лиза, люди иногда умирают, и мы ничего не можем с этим поделать. Только молиться и печалиться о них. У меня когда-то тоже были мама и папа. Они умерли, когда мне исполнился год. Я даже не помню, как они выглядели. Но я всегда понимал, что пытаться вернуть их - плохо. Я могу сделать очень больно многим людям, и мои родители за это меня не похвалят.
        Сделав всех тенями, ты не вернула себе маму. Зато лишила многих детей своих родителей. Они все где-то там, в этой темноте. Плачут и зовут их. Но тщетно. Ведь одна маленькая девочка так хочет, чтобы весь мир стал тенью.
        - Но я не хотела им зла!
        - Нет, хотела!
        - Не хотела! Не хотела. Я не хочу, чтобы мир стал тенью! Я хочу, чтобы у них были мамы!
        Чувство невесомости пропало, и свет резанул слепые до этого глаза. Легкие судорожно вдыхали ставший редким воздух. Он чувствовал холодные плиты пола. Слышал, как где-то там, за стенами этого храма копошатся люди, решая свои мелкие проблемы.
        Вскоре он привык к свету и огляделся. Лотт лежал в кругу света, в окружении радужных пятен, создаваемых расписанным красками витражом под сводом храма. Неподалеку приходила в себя Кэт. Желтоглазая зашлась кашлем, стараясь подавить приступ тошноты.
        Рядом с ним, свернувшись калачиком, лежала Лиза. Девочку переполнили потрясения этого дня, и она заснула, не обращая внимания на крепко сжимавшего ее Лотта и трупы мальчика и инквизитора.
        - Ты... смог. Ты сделал это. Я была права.
        - Тише. Разбудишь малышку.
        Лотт бережно положил Лизу на скамью, и они покинули костел через боковые двери, ведущие в городское кладбище. Так как камень был дорогим материалом, могильные плиты делали из обожженной глины, выскабливая в ней лики святых и богов.
        Кэт восхищенно смотрела ему вслед, что Лотта немного раздражало.
        - Нужно выбираться из города. Ты убила белого инквизитора. Рано или поздно священники найдут малышку, и она им расскажет, кто саданул его по голове. Да и про меня тоже вспомнит.
        - Ты герой, спасший город от червоточины.
        Позади них раздался истошный женский крик, и сразу же вслед за ним еще несколько воплей кумушек и ругань их мужчин. Люди нашли первый труп.
        - Я идиот, не внявший голосу разума, - ответил Лотт и повел Кэт в сторону Вкусных ворот.
        Интерлюдия
        Чили-Говорун
        Клэй Свип сидел на ветке, сплошь покрытой влажным, свисающим паклей до самой воды мхом, и гладил птицу, только что вытащенную из силков.
        Водный дракон заработал челюстями, и нога Сэма с хрустом отделилась от тела.
        - Видишь, Чили-Говорун, к чему может привести боязнь змей, - сказал Клэй птахе. - Страх лишает нас самого ценного. Наших мозгов.
        Птица чирикнула и забилась в его руках. Клэй спел ей успокаивающую песенку.
        Покрытое чешуей чудище под ним забило хвостом и рванулось к обезглавленному телу. В разные стороны полетели кровавые ошметки. Гнилая вода окрасилась в бурые тона.
        Водные драконы не имели крыльев, да и ростом не вышли. Но были такими же свирепыми, как и их родственники. Прячась на дне, они зорко высматривали будущую жертву, готовые часами сидеть в засаде. И когда они ее находили, спасения не было ни в воде, ни на суше. Стремительная атака, почти неразличимое движение челюстей и готово.
        Сэм лишился головы в мановение ока. Дракон вынырнул из воды и оттяпал ему голову, будто ее и не было. Клэй долго спорил со своим напарником о том, кто на этот раз полезет на дерево. Сэм был моложе и ловчее, всегда был готов прикрыть спину товарища, но отчаянно боялся змей. Он наотрез отказался проверять силки, установленные в густой кроне болотного кипариса, уверяя, что именно там и таится его смерть. Отпуская сальные шуточки, Клэй уступил ему. И остался жив.
        Он всегда выживал. Любой ценой выторговывал у смерти удачу. Если бы его бывшие напарники смогли явиться с того света, они бы подтвердили это.
        Тусклый свет солнца едва пробивался сквозь переплетенные ветви деревьев. Растительность в Гиблых Топях росла густо, сучья цеплялись друг за друга, расщепляя побеги, врастая в дупла древних исполинов.
        Скоро начнет смеркаться. Ему необходимо найти более надежное место для ночлега.
        - Пойдем, Чили-Говорун, - сказал Клэй пернатому спутнику. - Подыщем себе уютный уголок.
        Бросив последний взгляд на труп напарника и поедающего его дракона, он перепрыгнул на следующую ветку. Мох украл звуки, мясистая листва укрыла от голодных глаз. Невидимый ни для кого Клэй перебирался с ветки на ветку. Спрятанный в ножнах кинжал длиною с локоть больно бил по бедру. Одежда пахла потом и немытым телом.
        Сколько он здесь? Три недели, может больше. Обычно охотники за синелистом не рисковали углубляться так далеко. Поход длился месяц иногда чуть больше.
        Но вот беда - синелист очень капризное растение. Однажды сорванный он не покрывался зеленью долгие годы. Растение нельзя было пересадить, заставить давать всходы. Синелист рос только в Гиблых Топях, и добытчики год за годом обрывали лазоревые кустики, уходя все дальше в необжитые и опасные болота.
        Когда-то эта работенка была выгодным делом. Добытчиков синелиста уважали во всем Дальноводье, их потчевали во всех харчевнях, а женщины...
        Сейчас гораздо прибыльнее выращивать тростник или хлопок. Или удить рыбу. Или охранять караваны, идущие в Делию. Или за бесценок выкупать у охотников лечебные листья, нежась в уютной постели и греясь у костра. Или...
        Да мало ли чем можно было заняться с большим успехом, чем искать синелист.
        - Знаешь, Чили-Говорун, а ведь мы с Сэмом хотели тебя съесть. Вот ведь ублюдки, да? Но ничего, Клэй Свип помнит долги. Ты спас мою шкуру, дружок, и я тебя теперь не трону. Я бы отпустил тебя на волю, но мне нужен собеседник, чтобы не спятить здесь от одиночества. Нас было трое, дружище. Охотники всегда ходят втроем. Один заботится о еде, другой знает тропы, третий следит за тем, чтобы какая-нибудь тварь не выползла из воды и не...
        Даааа... Но знаешь, что? Это все просто байки для простаков. Нас всегда трое, чтобы ни у кого не возникло желания втихую вогнать перо в грудину напарнику. Если вас трое сделать подобное гораздо сложнее. Ведь оставшийся всегда будет начеку и тоже захочет от тебя избавиться. Есть еще одна причина путешествовать втроем. Но она еще менее радостна. Видишь ли, чем больше вас пойдет на поиски, тем больше шансов, что хоть кто-нибудь вернется. Тебе, Чили-Говорун, этого не понять, но у нас, у людей нашей гильдии свои законы и своя честь. Выжившие дают долю от прибыли родственникам умерших. Я тебя не утомил? Когда нервничаю, начинаю без устали молоть всякую чушь.
        В этой экспедиции их тоже было трое. Он, Сэм и Балло. Балло был квартероном - на три четверти человеком, и всего на четверть - покорившим-ветер. Сэм, недалекий малый и беглый каторжник, по привычке называл Балло желтоглазым, за что неоднократно получал по челюсти и почкам. Глаза Балло почти не были желтыми. Только на границах радужки едва золотились солнечные искорки. Он не любил, когда ему напоминали про древнюю кровь. "Порченое семя" - говаривал он про себя, когда был в стельку пьян. Он всегда ловил им дичь, делал такие ловушки, что птицы сами шли в них, чтобы проверить на прочность его любимый узел.
        Балло пропал три дня назад. Они не ели два дня, и квартерон решил выследить оленя. Свежие отпечатки копыт они обнаружили довольно быстро. Балло сказал, что погонит зверя на них и посоветовал натянуть луки. Он пошел по следу и не вернулся.
        Перебиваясь моллюсками, он тянули время и искали его. Тщетно. Балло стал одним из тех, кто не вернется к семье. Так же как и Сэм.
        Клэй много раз спрашивал себя, почему он не может бросить это пропащее дело, почему раз за разом идет на поиски. После памятного случая, случившегося десять лет назад, у него почти получилось завязать. Тогда он поклялся, поклялся над костьми своего друга, что больше не пойдет в Гиблые Топи и начнет жизнь заново. Но прошел месяц и кто-то из приятелей сорвал куш, став богатым и зажиточным. Потом тоже случилось еще с одним. Все заговорили о золотой жиле, о том, что где-то на западе растут кусты синелиста. Только успевай собирать.
        С работой не клеилось, накопления таяли на глазах и Клэй решился.
        Всего один раз, говорил он себе. Я схожу в экспедицию в последний раз и все.
        Поросшей синелистом лужайки он не нашел. Но заработал достаточно, чтобы расплатиться с долгами. Было еще несколько "последних раз" пока Клэй не понял, что опять втянулся.
        Дела шли ни шатко, ни валко. Кто-то богател, кто-то умирал, а Клэй все ходил в экспедиции, тайно надеясь про себя, что этот раз все-таки станет последним.
        - Знаешь, почему я назвал тебя Чили-Говоруном, - спросил привыкшую к его рукам птицу Клэй. Повернув маленькую головку, пернатая вопросительно чирикнула ему. - Когда-то давно у меня был друг. Единственный, пожалуй. Я называл его Чили-Говоруном так как он носил странное южное имя и любил поболтать о том, о сем.
        Когда стемнело настолько, что мутная заводь, раскинувшаяся под лесным покровом, стала непроницаемо черной, неотличимой от перекрученных корней или комков земли, он, наконец, нашел себе местечко.
        В дерево недавно ударила молния. Гикори, огромная лиственница, расщепилась надвое. В выемке между двумя надломленными половинами образовалась удобная ложбина. От обугленной древесины еще тянуло гарью, но за две недели похода от Клэя несло так, что этот запах казался ароматом магнолий. Выскоблив себе ложе, он устроился на ночлег. Потом достал свой последний сухарь, переломил хлебец, потер половинку пальцами и протянул крошки птице. Та с аппетитом склевала половину и юркнула под расшнурованный камзол.
        - Теперь Чили-Говорун уже не говорит. Он труп, птичка, как и многие охотники. Он умер, спасая меня от жуткой участи. Теперь ты - мой Чили-Говорун, но болтаю из нас двоих только я. Не правда ли забавно?
        Его болтовня могла привлечь хищников, но Клэй знал, что если замолчит, то останется один. Совсем один. Лучше уж, будто полоумный разговаривать с птицей, чем почувствовать себя одиноким, пропавшим где-то в глубине исходящих серными испарениями болот.
        Он доел половину сухаря, но все равно чувствовал голод. Завтра нужно добыть мяса, иначе он потеряет остатки сил и не сможет отсюда выбраться.
        - Я больше не вернусь сюда, Чили-Говорун. Честное слово охотника за синелистом. Это место, где вовсю веселится смерть. Когда вернусь в обжитые места, найду приличную работу, женюсь и буду растить маленьких юрких карапузиков. Что? Говоришь, в следующий раз обязательно повезет? Хммм, может ты и прав. Но он точно должен стать последним. Я так решил.
        Ночь в Гиблых Топях непроглядная, жаркая и полная опасностей. Тут множество змей. Хватает и зверей с пастями полными острых зубов.
        Духота выдавливала из него пот по крупицам. А большая влажность ничуть не освежала. Тысячи насекомых пили из Клэя соки, но он лежал, не моргая, готовый при любых признаках опасности вскочить и защищать свою жизнь.
        Кряжистые деревья стелились вниз, к земле, скоро на них расцветут тысячи орхидей и болота наполнятся ароматным запахом.
        Каждому погибшему охотнику здесь уготовлен личный цветок, думал засыпающий Клэй. Гниющая плоть хорошее удобрение. Цветистая, ароматная поляна. Или могильник. У нас на могилах тоже растут цветы, разве не прекрасно?
        Сумерки окрасились странной, наполненной глубиной синевой. Задремавший было Клэй приподнялся на локте. Неужели он так оголодал, что у него начались видения?!
        Между тем вдали появлялось все больше огоньков. Они вспыхивали то тут, то там, приглашая его, маня проведать их.
        - Не может быть, - пробормотал Клэй. - Я не верю. Это только мне кажется. А что, если... Чили-Говорун, как думаешь - стоит пойти узнать? Хм... Ну ладно.
        Он выбрался из своего пристанища, слез вниз. Ноги по щиколотки окунулись в пахнущую тиной и перегноем жижу. Неприятные ощущения, но что поделаешь.
        Стараясь не чавкать, Клэй медленно, выверяя каждый шаг, пошел в сторону синих светлячков. Корни деревьев коварно цеплялись за ноги, стараясь вывести его из равновесия.
        Пару раз он погрузился по пояс, но все же вышел на небольшой бугорок. Суша. Здесь небольшой холм.
        Раздвинув космы влажного мха, свисавшего с болотных тополей, он вышел на поляну.
        Старик Йен не врал. Старый шельма, поселившийся в Последнем Рубеже, намекал, что здесь можно поживиться и был прав.
        Перед ним расцвели тысячи оттенков синего. Голубые, лазоревые, сапфировые, бирюзовые, васильковые и сизые.
        Впервые в жизни Клэй Свип почувствовал себя счастливым. Птица, чирикнув ему что-то жизнерадостное, выпорхнула из-под камзола и улетела прочь.
        Он стоял у небольшой возвышенности, сплошь поросшей синелистом. Тут были зрелые, налитые темно-синим цветом кусты и небольшие ростки молодой поросли. Везде, куда ни глянь - редчайшее растение запада. Ценимое - буквально - на вес золота. Синелист прятался в траве, и вздымался, доходя до первых ветвей деревьев. Он выдавливал собой сорняки и покорял стволы акаций и камеди. Он рос под камнями и на них. Он был везде. Фосфоресцирующая трава мирно росла здесь, не зная, что за ней охотится столько людей.
        Поляна чудес. Поляна сбывшейся мечты. Его поляна.
        Некоторое время Клэй осоловело, будто пьяный ходил вокруг. Он нагибался, срывал листок и пробовал на вкус, проверяя действительно ли это то растение. Он нарвал целую сумку, потом распихал листья по карманам. Наконец решил здесь и заночевать.
        Выбирая где бы прилечь, Клэй заметил одну важную деталь. Холм был искусственным. Трава и синелист почти скрыли это, но нет-нет, да и проглядывали очертания камней, обводящих концентрическими кругами возвышенность. Таких радиальных окружностей было несколько. Они окаймляли комок земли, поднимаясь выше к вершине, которая, как заметил Клэй, немного просела вниз. Он нашел маунд - один из искусственных холмов древнего народа. Но что покорившие-ветер делали в этой глуши? Или же это не их строение?
        Осторожно, стараясь не примять ценные листки, Клэй двинулся к вершине. Он оказался прав. Холм был полым в середине. Кладка из камней тут обвалилась, обнажив темный зев.
        Оттуда несло чем-то знакомым и неприятным. Может там была медвежья берлога. Клэй кинул камень в проем, но разъяренного рева не услышал.
        Уходить на прежнее место не хотелось, и он решился.
        Он цеплялся за лианы и скользкие коренья, осторожно спускаясь вниз.
        Внутри было сыро. И несло мертвечиной.
        Вытянув горсть ценных листьев, он потер их, выдавливая едва светящееся масло.
        Он нашел древнее захоронение. Многие могилы аккуратно разложены по окружности в специально выдолбленных в породе выемках. Лишенные плоти кости и глядящие в никуда черепа.
        А посреди склепа висел Балло.
        Клэй попятился, пытаясь на ощупь найти опору и выбраться из жуткого могильника.
        Квартерон надрезал себе живот и вытащил кишки. Клэй не знал, как у того хватило сил, но Балло сделал свою фирменную петлю, затянул на корне, обвил вокруг шеи и спрыгнул вниз.
        Сомнений быть не могло - Клэй неоднократно видел, как Балло ловко вяжет узлы, делая ловушки и силки.
        В лазоревом отсвете фосфоресцирующих лепестков Клэй смотрел на труп мужчины, повесившегося в древнем могильнике. Под ногами Балло зажглись крохотные, песочного цвета искорки. Одна, две, три...
        Зачем он это сделал? Что его напугало? Или заставило?
        Клэй больше не хотел здесь находиться. Как он желал, чтобы эта поляна так и оставалась скрытой от глаз. И наплевать на деньги.
        Он повернулся и ухватился за выступающий из земли корень.
        - Опять чик уходишь? Чик-чир-рик. Ай-ай, Клэй, в этот раз даже голодный.
        Сердце замерло, стало маленьким и спряталось за грудной клеткой. На негнущихся ногах он повернулся к источнику звука.
        На плече Балло сидела птичка, вытянутая им из силков и говорила с ним голосом Чили-Говоруна, его единственного друга.
        - Молчишь? Язык проглотил? Мой был сладким, а твой?
        Клэй упал перед ней на колени. Дрожащим от страха голосом произнес:
        -Ты не можешь знать. Откуда ты знаешь?
        - Мне ли, твоему другу не знать? Чик-чир-рик. Это ведь я подал идею.
        - Я не... Я не хотел. Я... Мы были в безвыходной ситуации.
        - Да, это так, - согласилась птичка. Она перелетела на нос Балло, клюнула того в глаз. - Мы были голодны и кинули монетку. Святой или герб. Чик-чир-рик. Я дожжен был понять, что святость всегда выше знати. Всегда.
        Желтые огоньки разгорались все ярче и ярче, распускаясь под мертвецом золотым бутоном. Ноги того задымились, но Клэй не чувствовал жара.
        Он достал широкий кинжал и отрубил себе палец.
        - Вот, возьми. Я вернул тебе долг. Пожалуйста, не мучай меня.
        - Ты сам на себя навлек беду, Клэй, - птица выклевала один глаз и принялась за второй. - Мы дали обещание, что кто бы ни выжил, он не вернется. Мы его дали, Клэй. И ты не сдержал слова.
        - Я не должен был этого делать, - простонал Клэй. Он отрубил еще один палец. Потом ухо. Боли не чувствовалось. Только голод и раскаяние. - Но я так хотел есть...
        - Я был вкусным, - самодовольно прочирикала птица. - Сочным. Скажи, с меня капал жир, когда ты жарил ломтики моего тела?
        - Не надо...
        - Ах да, ты ведь голодаешь уже который день. Извини, что напомнил.
        Птица перелетела к нему на плечо и проворковала в залитую кровью ушную раковину:
        - Делать нечего, дружище. Человек - такое же животное, как олень или медведь. И такое же съедобное.
        Эти слова Чили-Говорун сказал ему перед тем как кинуть монетку. Клэй понял, о чем толкует птица. Он очень хотел есть. До болезненных спазмов в желудке.
        И он начал есть. Сначала пальцы, потом ухо. Он отрезал от своего тела ломоть за ломтем, но так и не мог наесться досыта.
        - Ешь, ешь, - чирикала птица. - Вкусная и сочная еда. И печень. Не забудь про печень!
        Расплавленное золото обратило склеп в тронный зал, вырвалось наружу и забило ключом, медленно растекаясь по округе. Поглощая собой и синелист, и мутную воду. Дремавшее зверье и склонившиеся деревья.
        Первая, самая древняя червоточина нашла путь в этот мир.
        Глава 2
        Край мира
        - Не люблю жадных людей, - ворчливо изрек Лотт, откусывая от копченого крылышка завидный кусок. - Так же как и ростовщиков.
        Он зачерпнул ложкой похлебку и нечленораздельно пробубнил что-то еще.
        - Выбирать не приходится, - примирительно ответила Кэт. Скрыв лицо под капюшоном, она медленно поглощала пищу, тщательно прожевывая каждый кусочек. - Да и цену он назначил вполне приличную.
        Лотт подавился похлебкой и шумно откашлялся.
        - Приличную?! Три серебряных марки вместо полновесной золотой? Говорю тебе, он нас обокрал!
        - Господин желает травяного отвара или эля?
        Лотт уставился на служанку кабака. Покрытое веснушками лицо было миловидным. Встретившись с ним глазами, девушка зарделась и улыбнулась. Зубы у нее были кривыми, но Лотт тоже улыбнулся и, погладив ее руку, произнес:
        - Я буду эль, милочка. Темный, из непочатой бочки.
        Девушка упорхнула в погреб и через некоторое время вернулась с кувшином пенистого напитка. Лотт отдал ей медный пфенниг делийской чеканки и прошептал что-то на ушко. Девушка закивала и покраснела еще гуще, чем прежде.
        - Сдается мне, в накладе ты сегодня не останешься, - хмыкнула Кэт.
        Покинуть Гэстхолл через Вкусные ворота, называвшиеся так из-за телег, наполненных едой, ежедневно проезжавших в город, они не смогли. Гулко звонил колокол часовни, стража носилась как угорелая, и ворота закрыли накрепко.
        Лотт собрался было уже идти с повинной к градоправителю, уповая на его милость, но Кэт дернула его за рукав и потянула вглубь трущоб.
        - Ворота - не единственное место, через которое можно попасть в город, - сказала она ему тогда.
        Желтоглазая проникла в Гэстхолл через лаз контрабандистов - в одном месте раствор, держащий кладку искрошился, и камни там стояли только для виду. Разобрав проход, они покинули воспалившийся людской муравейник таким же способом, каким Кэт туда попала.
        Спустя день он привел их в деревушку под неказистым названием Комары. Лотт долго и упорно торговался с хозяином таверны, стараясь выбить из старого негодяя еще хотя бы пфенинг, но напрасно. Подсвечник искусной работы ушел почти задаром, а взамен Лотт не получил ни коня, ни припасов. Только три серебряные марки и возможность пользоваться услугами харчевни неделю.
        Лотт всерьез подумывал объесть скупого хозяина и тем самым возместить потерю в деньгах. Он доел копченого каплуна, принялся за пахнущий жаром печи ржаной хлеб, вымакивая им остатки ячменной похлебки, одновременно с этим пытаясь решить, как быть дальше.
        Пока что он поживет в деревне. Свежий воздух, простые люди - чего еще желать? Лотт хотел подождать, пока Гэстхолл успокоится и вернуться на насиженное место. Желтоглазая не стремилась покинуть его общество и это начало беспокоить бывшего оруженосца. Кэт ему здорово помогла, но вот жить с ней бок о бок так много времени?!
        Решив отложить щепетильный вопрос до завтра, Лотт хотел подняться на верхний этаж харчевни, но в коридоре приметил конопатую служанку, поманившую его к себе пальчиком.
        Женщин у него давно не было. Лотт восполнил это недоразумение сполна, укрывшись с ней в погребке.
        Здесь пахло сыростью, сыром и бражкой. Вскоре единственная свеча догорела, и все погрузилось во мрак.
        Он не заметил, как задремал, гладя молочно-белую грудь девушки.
        Его разбудил топот многочисленных ног. Люди кричали, хлопали дверями. Он услышал лязг вынимающихся из ножен мечей и в груди все похолодело.
        - Тама он остановился, господа хорошие, - елейно говорил хозяин харчевни. - Я проведу, не сумневайтеся.
        - Молись, чтобы он был там, смерд. Иначе будешь бит.
        - Возьмем мерзавца, господин Штальс, - сказал до боли знакомый голос. - Я не сомневаюсь, что он укрылся здесь. Уж я его как никто знаю.
        Значит Чума теперь в составе городской стражи? Штальс был мелким дворянином, дослужившимся до капитанского чина. Чума сдал его капитану с потрохами и теперь Лотта ожидает веселое занятие - покачиваться в петле на потеху местным жителям. Он пожалел, что тогда не стал тратить время, чтобы пощекотать бандита пером под ребрами.
        Дождавшись, пока голоса стихнут на лестнице. Лотт выскользнул из погреба и опрометью бросился в сторону выхода. Нельзя медлить. Выбор у него небольшой - попытаться скрыться в чистом поле или же проникнуть в чей-то дом.
        Поблизости кто-то шикнул и Лотт от неожиданности подпрыгнул на месте.
        В воротах конюшни стояла желтоглазая и активно махала ему рукой. Лотт подбежал и сразу понял свою ошибку.
        В стойле стояли запряженные лошади, принадлежащие его преследователям. Лотт перерезал подпругу всем кроме двух кобылиц - пегой и карей масти. Шлепнув по крупу получивших неожиданную свободу животных, он с удовольствием посмотрел на высунувшихся из окон стражников и показал им фигу.
        Оседлав украденных лошадей, они во весь опор поскакали прочь из поселения.
        Гнали животных целую ночь. Страх перед возможной погоней заставлял Лотта скакать все дальше и дальше. Они свернули с проселочной дороги и поехали по заброшенному полю. Зерно в колосьях пшеницы измельчало, а сами стебли вытянулись почти до каблуков наездников. В тихой ночи раздавалась трель цикад, и на небе не было ни облака. Безмятежная тишина оглашалась лишь топотом, издаваемым их кобылицами.
        Когда в городе поднялась кутерьма, Чума наверняка одним из первых смекнул, что в этом темном деле Лотт каким-нибудь боком да замешан и поспешил сдать его страже за барыши. А Штальс не такой человек, чтобы ему на слово верить - взял гаденыша с собой, чтобы он опознал преступника.
        Лотт разозлился на себя. У него был очень длинный язык. Когда деньги еще водились в кошеле, жизнь казалась сплошным чудом, а "блажь грешника" приносила благословенное забытье, он болтал направо и налево что знает много местечек, где можно лечь на дно. Деревенька Комары была одним из них. Поселяне не брали за постой слишком много, бражку не разбавляли, да и не болтали по мелочам.
        Встретили рассвет в небольшом подлеске. Бесконечное поле закончилось развалинами древнего сруба. Хозяева то ли умерли, то ли построили другой домишко, плюнув на старое жилище. Крыша здания обвалилась внутрь, часть стены разобрали на растопку. Все подступы к развалинам закрывал разросшийся до неприличия бурьян.
        Взмыленные лошади жадно ели высокую траву, а Лотт и желтоглазая растянулись на широкой и длинной лавке, разминая затекшие части тела.
        - Я думал, ты осталась в нашей комнате, - зевая, сказал Лотт.
        - А я там и была, пока не ворвались эти злыдни, - Кэт стянула сапоги и подула на натертые ноги.
        - И как же ты около них проскользнула?
        - Не у одного тебя есть скрытые таланты, - она застонала, дотронувшись до покрасневшего участка кожи. - Я не принимала ванну две недели и не снимала сапоги дней пять. За что мне такое наказание?!
        "Может быть, за то, что ты убила священника?" - чуть было не вырвалось у него, но Лотт сдержался. Теперь они в одной лодке и не нужно зря настраивать ее против себя. О Кэт ему было практически ничего неизвестно. Они познакомились при довольно странных обстоятельствах, когда покорившая-ветер колдовала над обломком стелы, а он висел, ожидая прихода своих палачей. Желтоглазая не являлась ни белым инквизитором, ни чернокнижником, но кое-какие фокусы ей были известны. Лотт хорошо помнил дивный силуэт неведомой сущности, коснувшийся Кэт и то, как она быстро переместилась из одного места в другое в мгновение ока, огрев Майлза Торсэна по голове.
        - Лотт, я бы не стала задерживаться в этих землях надолго.
        Немного передохнув, они пустили лошадей неспешным аллюром и вскоре выехали на едва приметную тропку, постепенно углубляющуюся в молодую рощицу.
        Вдоль тропинки тянулись нестройные ряды низких яблонь. Лотт нагнулся в седле и сорвал с десяток еще зеленых плодов. Кривясь и морщась, он съел одно яблоко, еще два скормил лошади, а остальные передал Кэт, которая спрятала их в своей безразмерной суме.
        Желтоглазая права - чем дольше они находятся во владениях сира Томаса Кэнсли - тем больше шансов, что Штальс или его ребята их найдут. Но куда же тогда двинуться?
        Земли лорда Шэнсоу пролегали далеко к северу и там, насколько знал Лотт дороги полны бандитов и попрошаек, да и сам лорд от них мало чем отличался. Поговаривали, что его прапрадед Рихард Шэнсоу был грабителем и так буйствовал в тех землях, что тогдашние правители предпочли сделать его наместником, чем бороться с его молодцами. Теперь там правил Кайл Шэнсоу, который уже восемь лет безуспешно пытался добиться руки, сердца и, что самое главное, земель Шарлоты Лизен, его территориальной соседки. Молва венчала их раз десять, впрочем, леди Шарлота согласно байкам простонародья венчалась каждый месяц со всеми лордами западных земель.
        Они услышали тихое поскрипывание колес и, когда проехали рощу, увидели груженую доверху арбу, запряженную клячей, которая, по мнению Лотта, давно уже должна была сдохнуть от недоедания. Возница, розовощекий мужчина с широкой грудью и простоватым лицом, поздоровался с ними и спросил, куда они держат путь.
        Лотт спросил его, что это за земли и тот, хохотнув, ответил, что если господа хорошие и дальше поедут с ним, то рискуют пасть в немилость церкви, так как там заканчиваются земли Священной Империи.
        Лотт охнул и озадаченно почесал затылок. За ночь они проехали больше чем за три предыдущих дня.
        - Значит, Край Мира близко?
        - Да, господин. Видите тот холм? За ним будет поле, поросшее диким маком, а за тем полем еще одно, но уже васильковое. У нас там вся деревня свадьбы справляет. Так вот, за тем васильковым полем Каменный Страж и стоит, ага. Я и сам туда направляюсь. К милорду Стэшу Кэнсли или, как его еще величают, Князю-Чародею.
        Сказанное возницей взбодрило Лотта. Значит, они находятся на юго-западе Кэнсвуда и опережают Штальса самое меньшее на день. И, кажется, у него появился план, как навсегда избавить себя от навязчивого внимания ищеек капитана городской стражи.
        - Я, господа хорошие, на свадьбу еду, вино везу, - говорил между тем возница. - Хорошее, игристое. А запах у него какой!
        - На свадьбу?
        - А вы не знали? Видимо совсем из дальних краев к нам пожаловали. Сир Стэш попросил руки леди Годивы и она ему ответила согласием. Сегодня состоится венчание, а вечером дадут пир. Я главный виночерпий на нем.
        Стэш Кэнсли, младший брат его бывшего сеньора, жил обособленно от всего света. Его прозвищем пугали маленьких детей во всех селениях к востоку от Кэнсвуда.
        Лотт бывал в его замке неоднократно - по мелким поручениям Сира Томаса, и мог бы поклясться на Книге Таинств, что немного от беса в Князе-Чародее все таки было.
        Когда в семье Кэнсли родился еще один мальчик, все только порадовались. Еще одна опора наших земель, говорили родители. Защитник простонародья, - говорили крестьяне, видя, как мальчик раздает хлеб нищим на паперти. Порождение Зарока, - вот что сказали отцы церкви на его десятые именины. Священники обнаружили у сира Стэша редкий магический талант и хотели зачислить мальчика в ряды белых инквизиторов, да вот только он этого не желал. Упрямый с детства, он не пожелал отречься от своего родового имени и статуса. Семья его поддержала. Священнослужители проглотили обиду и до поры мирились с таким положением вещей. Пока Стэш во всеуслышание не заявил, что практикует магию. Князь-Чародей нашел Святое Место во время одного из рейдов с дружиной, охотясь за ребятами Джозефа Синегубого. И, что самое прискорбное, смог самостоятельно научиться азам магии в обход законов церкви.
        Такого святые отцы уже стерпеть не могли. Лорд Стэш подвергся анафеме и был изгнан из земель империи. Ему под страхом смерти запрещалось пересекать границу, даже чтобы увидеть своих родных. Но Стэш Кэнсли не сломался, как думали церковники. Он отстроил замок и назвал его Домом Силы. Со временем лихие ребята из здешних краев или же симпатизирующие князю отщепенцу жители Кэнсвуда потянулись в его владения. Стэш Кэнсли не отказал никому из них.
        Он и самому Лотту не раз намекал, что им со Стормом жить здесь будет намного лучше, чем при его брате. Но Сторм только благодарил его и вежливо отказывался. А Лотт не хотел давать слабину и делал тоже, что и брат.
        Возможно, у Князя-Чародея ему удастся, наконец, найти убежище. А потом - кто знает, может, и жизнь постепенно войдет в старое русло.
        - Что это? - приподнимаясь на стременах, спросила Кэт.
        Вдали показался темный силуэт Каменного Стража. Лотт как и все жители Тринадцати Земель, знал, что видит перед собой наследие Мертвого Царства - первого королевства людей. Каким оно было, что за странные люди в нем жили - об этом не сохранилось никаких летописей. Было известно только, что старая цивилизация пала задолго до Эры Солнца.
        Каменный истукан вырос перед ними - гладкий, полураскрошившийся камень обвил плющ, ноги скрылись под порослью папоротника. Брови воина, а это был именно воин, с мечом и прислоненным к ноге щитом, сошлись на переносице. Вислые усы достигали подбородка. За спиной воина должны были быть крылья как у серафима, но варварские племена остготов отсекли их давным-давно. Страж смотрел в сторону далекого леса, туда, где начинались земли Края Мира.
        Были ли Каменные Стражи статуями королей или великих героев прошлого? Возможно. Лотт мог сказать только, что таких вот нерушимых исполинов использовали в качестве межевых столбов, чтобы знать, где начинаются земли, в которых не поклоняются Гэллосу. И то, что ни одна из статуй не походила на другую.
        Он спросил возницу о леди Годиве.
        - О, она красавица, - с охотой отвечал мужчина. Он откупорил один из кувшинов с вином, и они с Лоттом выпили за красоту будущей жены лорда Стэша. Вино оказалось сладким и не хмельным - пожалуй, лучшее из того, что он пробовал за последние полгода. - Третья дочь лорда Коэна. Безропотная, гибкая станом, да еще и с приданым. Только, говорят молчаливая она, ни с кем не говорит, по большей части изъясняется жестами, хотя и не немая. Вся в отца, в общем. Сир Стэш хочет основать свою династию - стать господином всех земель, примыкающих к Кэнсвуду.
        Сперва ему нужно словить Джозефа Синегубого, подумал Лотт. Этот разбойник прославился в пяти окраинных княжествах - грабил торговцев и портил девок, где только можно было. Он и сам, будучи оруженосцем, искал мерзавца да ничего кроме пары трупов мародеров не добыл.
        - Не похоже что-то на Край Мира, - недоверчиво проговорила Кэт.
        Желтоглазая смотрела то направо, то налево, словно хотела убедиться, что там сейчас действительно появится пропасть, отделяющая материальный мир от мира призраков.
        Лотт улыбнулся. Когда их с братом в первый раз взяли в поход его донимали те же мысли.
        Но Край Мира несколько разочаровал его ожидания. Шесть столетий тому назад Церковь Крови принесла свою веру племенам остготов. В те дни священники мало чем отличались от рыцарей, мечом покоряя племена варваров и насаждая единственно верную религию. Некоторые племена оказались истреблены, другие ушли в леса и сохранили свой уклад жизни. Только тринадцать вождей приняли сторону церкви, за что и были провозглашены наместниками от имени архигэллиота.
        Церковь устремляла свой взор и дальше, стремясь принести свет истины дальше на запад, но уцелевшие остготы яростно сопротивлялись, союз между тринадцатью лордами распался, и начались междоусобные войны. Церковь же, как могла, искореняла ересь в новых землях, истребляя адептов Лунной Триады везде, где могла дотянуться.
        В итоге, через пятьдесят лет появилась условная граница Священной Империи, отделявшая ее от диких племен варваров. Место, где не действовали законы церкви, прозвали Краем Мира, задворками цивилизации.
        Они все дальше углублялись в лес. Дорога здесь заросла пустоцветом и колючими кустами. Кое-где виднелись остовы каменных домов или статуй - трудно поверить, что когда-то здесь кто-то жил.
        Лотт проехал чуть вперед и незаметно вытянул из-за бокового кармашка мешочек с "блажью грешника". Щепоть дурманящего порошка и он оказался на седьмом небе.
        Свет пронзал исполинские деревья, шептавшие его имя. На земле расстилались сотни обнаженных дев, подминаемых копытами его скакуна. Он улыбался им и вел лошадь вперед, по телам молящихся ему людей...
        - Лотт!
        Желтоглазая возникла перед ним внезапно, будто из-под земли. Она пристроилась к нему и указала рукой на руины.
        - Здесь раньше был город? Я думала Край Мира довольно пустынное место.
        Он рассмеялся. Какая она смешная. Вся радужка вокруг глаз Кэт пылала золотом, расплавленный металл блестел и переливался. Лотт подумал, что если выковырнет ей один, то возможно сможет выгодно продать безделушку.
        - Это Город Мертвых, Кэт. Здесь давно никто не живет. Но если ты думаешь, что Край Мира безлюден и пустынен, ты ошибаешься.
        И он рассказал ей о том, что сам знал про это место. Ему нравилось, что Кэт слушает внимательно, запоминая каждое слово.
        Лотт рассказал про руины погибшего царства, что протянулись далеко на запад от этих мест. И про Лес Дурных Снов, который избегали все путники, дружащие с головой. Он говорил и говорил, а время тянулось бесконечно долго, и Лотту казалось, что он едет по этой дороге не один год.
        Он рассказал про племена остготов, живущих здесь, вдали от своих исконных земель на востоке страны. Про клан Сушеные Уши, хранивших при себе уши своих врагов, про Лесных Призраков, беспокоивших Кэнсвуд своими набегами. И про Детей Медведицы, спящих по слухам не только с женщинами своего племени, но и с животным, которому поклонялись. Он поведал про огромное озеро, которое называлось Зеленым, из-за мхов и кувшинок, покрывавших его береговую линию, и про то, как люди из-за Окраинного моря, что лежит за лесами, покрывавшими Край Мира, уводят племена варваров в рабство, чтобы те, как поговаривали в тавернах, строили им огромные пирамиды. А еще он рассказал про лорда Кальменгольда, жившего обособленно от других. Лотт не знал точно, но многие крестьяне, сбежавшие из его земель к другим лордам, говорили, что сир Шэл Кальм спит с ведьмами Каменных Пустошей и они рожают ему жутких отродий, которые вскоре могут обрушиться на Земли Тринадцати...
        Он пришел в себя, когда Кэт сказала, что Лотт говорит одну и ту же фразу уже в четвертый раз.
        Вязы и буки вытянулись вверх. Крепкие сучья, покрытые широкими листьями, сотворили живую арку, под которой можно было спокойно укрыться от дождя.
        Вскоре им начали встречаться едущие в замок повозки. Сир Стэш всерьез готовился к свадьбе и хотел угодить всем гостям. В повозках ехали куры и гуси, за ними на привязи шли коровы и другой скот. Пахло черничными пирогами и копченостями.
        Желудок недовольно заурчал и Лотт вспомнил, что кроме яблок ничего в этот день не ел. Пришпорив кобылицу, он поскакал вперед.
        Вскоре они увидели Дом Силы. Половина передней башни обвалилась, и сир Стэш приказал залатать дыру в крыше, а из руин сделать зернохранилище. Трухлявые ворота заменили новыми, деревья, почти поглотившие замок, выкорчевали. На бойницах вывесили фамильный герб Кэнсвудов - вепрь на зеленом фоне.
        Позади замка виднелась широкая просека, на которой теснились несколько десятков изб. Сир Стэш не бросал слов на ветер. У него была своя дружина, собственная крепость и присягнувшие ему крестьяне. Он хотел стать четырнадцатым лордом, Хранителем Запада, и, возможно, добиться прощения церкви в обмен на расширение границ Священной Империи.
        Земля около домов была вспахана, кое-где виднелись ростки, которые в будущем дадут урожай. Вот только работающих людей было мало.
        Зато возле ворот толпилось множество гостей. Музыканты настраивали инструменты и пели шутливые песенки, лицедеи разыгрывали фарс перед зеваками. Тележки, доверху набитые дарами, медленно втягивались внутрь замковых стен.
        Гвалт стоял невероятный. Лотт попробовал было обойти очередь, но стража чуть ли не пинками прогнала его. Пришлось возвращаться в конец шеренги под улюлюканье гостей.
        Мимо них с Кэт проезжали телеги, наполненные тканями, медной посудой, зерном и зеленью.
        Вскоре к ним подъехал давешний знакомый - возница с вином. Позади него пристроились еще три телеги с рыбой, выловленной, по-видимому, в Небесной - ближайшей речке в этих землях. Воздух наполнился неприятным запахом. Лотт терпеливо ждал, когда до них дойдет очередь и начинал подозревать, что от него будет нести рыбой всю следующую неделю.
        Когда перед ними оставалась всего одна арба, полупустая и накрытая плотным шерстяным одеялом (Лотт догадывался, что там покоились рулоны шерсти, обработанной специальными составами после того, как ее состригли с овец) в задних рядах бесконечной очереди началась толчея.
        Люди бранились и сплевывали на истоптанную землю, но покорно отходили в сторону. Лотт и Кэт последовали их примеру. Увидев знакомый герб - розовую форель на белом фоне, бывший оруженосец согнулся в поклоне.
        Годива Брэнвуд прибыла в составе вооруженного кортежа. Люди, сидевшие в седле, заросли густой щетиной и мало походили на доблестных воинов. Некоторые улыбались крестьянам, но улыбка их больше походила на звериный оскал. Леди Годива ехала в середине кавалькады. Волосы цвета осенних листьев приятно оттенялись молочно белой кожей. Взгляд темных глаз равнодушно прошелся по обступившим их людям и на миг задержался на склонившемся в поклоне Лотте. Но потом невеста лорда Кэнсли обратила все свое внимание на Дом Силы, который в скором времени должен был стать ей родным. Она прошептала что-то едущему по левую руку от себя мужчине и тот рассмеялся.
        Лотту не понравилось то, что он увидел. Леди Годива приехала в сопровождении людей своего отца. Хотя по традиции ее должны были отдать самому Стэшу да еще и с приданым. И люди эти мало походили на воинов, скорее на разбойников. Так же от него не ускользнул странный жест мужчины. Одной рукой тот ел кусок пирога с черничной начинкой, другой же касался повода лошади леди Годивы. Рука его скользнула по кожаному ремню и коснулась ее пальцев. Леди не одернула руку, даже наоборот, подъехала еще ближе к своему провожатому.
        Стража у ворот долго не хотела их пропускать. Люди не доверяли Кэт, даже опасались ее. Помогли гости, напиравшие сзади. Началась склока и стражники, плюнув на покорившую-ветер и получив честное слово Лотта присматривать за подругой, пропустили их.
        Когда их впустили внутрь каменных стен, Лотт увидел хозяина Дома Силы.
        Лорд Стэш встретил будущую жену на ступенях возле главной башни, носящей название Твердь. Он лично помог ей спуститься и галантно поцеловал руку.
        Князь-Чародей был высок, широк в плечах, с крепкими руками, могущими с легкостью поднять бочонок с вином. У него было словно выточенное из мрамора лицо - прямой нос, широко открытые глаза, властно оглядывающие свои владения и высокие скулы. Отливающие медью волосы, еще не такие седые, как у брата, касались плечей.
        - Вы даже не представляете, как долго лорд Стэш искал свою вторую половину, - сказал ему позже виночерпий.
        После того как они с Кэт нашли себе место в кругу приглашенных гостей, люди один за другим начали подъезжать к Князю-Чародею и его невесте, показывая ему дары, на все лады расхваливая хозяина и его суженую.
        Открывались и закрывались двери - прислуга выносила столы, ставя их для гостей. До них долетали звуки гамма, создаваемого спорящими поварами из кухни. Музыканты расположились невдалеке от летнего навеса и играли "Печаль по девичьей улыбке". Лотт, да и все остальные нет-нет да и поглядывали на сам навес.
        Тяжелые каменные плиты устилали землю вокруг него, колонны, чудом сохранившиеся с древних времен, были подарены лорду Стэшу кланом Заячьих Лап и он украсил ими то, ради чего впал в немилость Церкви Крови.
        Лотт и раньше видел Святое Место, но все-таки тайна, окутывавшая недоступное для простых людей колдовство, манила его.
        Воздух вокруг точеных колонн, был более плотным, создавая марево, почти такое же, какое витает над костром в ясный день. Вычурные желобки, выполненные в виде лоз винограда, отсвечивали серебром, каменный пол там казался зеркальным отражением неба - непроницаемую гладь гранита иногда нарушали набегающие неведомо откуда пятна, то сливающиеся в странные символы или изображения, то образующие небывалые орнаменты по кайме.
        Когда все более или менее успокоилось и их посадили за праздничный стол, Лотт сумел подобраться к сиру Стэшу Кэнсли. Князь-Чародей любовался будущей женой и мало обращал внимания на присутствующих. Лотта он, конечно, признал, милостиво махнул ему рукой, позволяя остаться на пир, и пообещал поговорить с ним позже. После этого мужчина, перешептывающийся до этого с леди Годивой, отвел его от стола благородных господ.
        Он где-то раздобыл еще один пирог и уплетал его с поразительной быстротой. Его губы и часть подбородка приобрели темно-синий окрас, но это дружинника отнюдь не смущало.
        - Шел бы ты отсюда, холоп. Леди Годиве и лорду Стэшу о многом нужно поговорить. Им сейчас не до таких, как ты, пропитанных тухлой рыбой людишек. И тварь желтоглазую с собой прихвати, - хохотнув, он так сильно толкнул его в грудь, что Лотт только чудом удержал равновесие. - И чего тебе вообще дома не сидится, с детишками да женой? Думаешь, здесь поразвлечься от семейной скуки? Обещаю, к вечеру ты повеселишься всласть.
        "Мой дом сгорел, когда я родился, а единственный родственник умер из-за меня. Я пришел сюда, чтобы попытаться все начать с начала", хотел было сказать ему вслед Лотт, но мужчина уже ушел.
        Теперь, вместо того, чтобы сидеть во главе стола вместе с лордом Стэшем, он находился среди местных жителей, воняющих навозом и потом крестьянами, медленно спивавшимися еще до подачи первых блюд.
        - Лорд Стэш слал письма в Коэншир, Беррислэнд, Таусшир, Фартэйнд и даже в далекий Морлэнд, - говорил между тем виночерпий. - И отовсюду получал хоть и вежливый, но отказ. Лорды Тринадцати Земель - очень щепетильны в вопросах брака. Кому захочется отдавать дочь за изгоя и отступника? Он почти отчаялся в этом мероприятии, когда лорд Беар Брэнвуд неожиданно дал согласие. Он, надо сказать, долгое время не отвечал на письма сиру Кэнсли и тот уже решил, что Брэнвуд проявил по отношению к нему неуважение и хотел поклясться отомстить за поруганную честь. И тут приезжает посланник и приносит ему портрет леди Годивы Брэнвуд. И заявляет, что она с дозволения отца согласна на брак. К тому же вы должны понимать, что ой как не просто отказаться от старых традиций - ведь лорд Стэш не мог приехать в родовой замок сира Беара Брэнвуда и забрать невесту, так как церковь тогда бы имела право его схватить и провести суд. И затем его вероятнее всего казнили бы.
        Теперь понятно, почему леди Годива ехала в сопровождении людей своего отца, а не вместе с Князем-Чародеем, подумал Лотт.
        Он мог бы и раньше об этом догадаться. Нерасторопные люди лорду Стэшу не нужны. Впрочем, как и его брату - сиру Томасу Кэнсли.
        Между тем им подали еду. Жидкий луковый суп был проглочен почти сразу же. За ним Лотт отведал свиных ножек и пятачков. Кэт налегала на все. Запихнула в себя каравай еще горячего ржаного хлеба, съела полколяски перекопченных, отдающих смальцем сосисок и теперь обгладывала бараньи ребрышки, тщательно обсасывая каждое из них. Лотт сначала пытался идти с ней вровень, но очень скоро понял, что насытился и не затолкнет в себя даже крошку. Он с восхищением и немного с ужасом смотрел, как исчезает во рту Кэт коровье вымя, вымоченное в меду, а за ним приправленный специями зельц и панированная в сухарях куропатка.
        Блюда все подавались и подавались, пустые миски наполнялись заново, вино и мед текли рекой. Под заздравные речи поднимались деревянные чаши и кубки, а музыканты без устали играли знакомые песни, аккомпанируя певцам. Прозвучали "Дама и Дракон", "Храбрый рыцарь Ланс из Лота" и "Песнь о павших".
        - Вот такая жизнь по мне, - мечтательно протянула Кэт. Желтоглазая наконец-то наелась, чуть-чуть расслабила ремень, опоясывающий ее бриджи и стерла рукавом куртки жир с рук. - Давно так не ела. Возможно никогда.
        Лотт сдвинул с ней кубки, и они выпили за здоровье господина этого замка. Несколько слуг поднялись на стену, неся стражам бутыли с вином. В этот день им было дозволено немного расслабиться.
        Окончательно стемнело. Дом Силы осветила луна. Сегодня было полнолуние и Лотту казалось, что, протяни он руку, то сможет коснуться отливающего сталью шара.
        Вернулся виночерпий, запыхавшийся от беспрестанного хождения между гостями, но довольный тем, что всем понравилось его вино.
        - Скорее бы уже венчание, - пробормотал, зевая, Лотт. От выпитого клонило в сон. - Чего они ждут? Неужели думают, что сюда явится священник?
        - О нет, сир Стэш сам произнесет священные слова и скрепит их узы в Месте Силы на правах властителя этих земель, - рассмеялся виночерпий, он держался за поясницу и отдувался, смахивая пот со лба. - А ждет он известно кого. Своего брата, сира Томаса Кэнсли.
        - Напрасно ждет, - грустно промолвил Лотт.
        - Это верно, господин. Но людям можно простить многое в день их свадьбы.
        Братья поссорились давно. В день, когда Князь-Чародей отрекся от церкви, его брат отрекся от него. Прошли годы, но старые обиды нет-нет, но проскальзывали в их переписке. Лотт знал это, так как им с братом не раз доводилось быть посыльными, доставляя письма от одного Кэнсли к другому.
        Время шло. Пир потихоньку подходил к концу. Лорд Стэш вел беседу со своей невестой, изредка поглядывая на ворота замка. Рядом с ними доедал очередной пирог дружинник с выпачканными черникой губами. Наконец, леди Годива наклонилась к своему жениху и тихо, но настойчиво произнесла несколько фраз.
        Князь-Чародей кивнул и поднялся из-за стола. Вместе с ним поднялись и остальные присутствующие.
        - Настало время заключить наш союз и пусть боги будут тому свидетелями.
        "Боги, но не церковь", - таилось за его словами.
        Сир Стэш Кэнсли подвел леди Годиву Брэнвуд к Святому Месту. Их окружили гости. Все смолкли, повинуясь одному жесту хозяина замка.
        Речь Князя-Чародея была короткой. Он вознес хвалу своей невесте и месту, в котором ей теперь придется жить, потом попросил богов, если они не согласны, проявить свою волю. Аллана и Гэллос молчали, как и все присутствующие. Тогда лорд Стэш спросил свою леди, согласна ли она прожить с ним темные и светлые времена, родить и вырастить их детей и вместе встретить старость.
        Годива Брэнвуд улыбнулась и склонилась перед ним в реверансе, что должно быть означало согласие. Лорд Стэш, очарованный кротостью своей невесты, взял ее руки в свои, и тоже дал согласие. А затем он прижал ее к себе и поцеловал. Страстно, но одновременно с какой-то неловкой нежностью.
        Присутствующие разразились ликующими криками и поздравлениями. Лотт тоже что-то кричал, обнимая чуть охмелевшую Кэт за талию. Молодоженов осыпали рисом и гречкой, благословляя брак на большое потомство.
        Но все разом смолкли, увидев, как дюжий Стэш Кэнсли вдруг оттолкнул от себя молодую жену и зажал руками рот. Когда же гости увидели, что между его пальцев начала сочиться кровь, все невольно отшатнулись от Князя-Чародея.
        Ужасную тишину разрезал едва слышный свист, затем еще один. Лотт не раз бывал при сире Томасе Кэнсли в бою и сразу узнал его. Стреляли из луков.
        С диким криком со стены падали стражники. Замковые ворота, закрытые до этого, теперь медленно поднимались. Через них уже въезжали вооруженные люди.
        Кто-то из дружины лорда Кэнсли попытался заклинить подъемный механизм, но был убит метким выстрелом одного из людей леди Годивы.
        - Прошу, не убивайте нас. Мы ведь ни в чем не повинны! - взмолился их недавний знакомый. Он упал на колени перед Годивой Брэнвуд и протянул к ней молитвенно сложенные руки. - Отпустите поселян домой и в знак вашей добродетельности мы вознесем за вас молитву Гэллосу.
        Леди Годива улыбнулась ему. Ровные белые зубы обагрились кровью, стекавшей по подбородку и пачкающей подвенечное платье. Она вынула какой-то комок изо рта и рассмеялась.
        - Лживые боги Священных Земель не помогут тебе замолить предательство. Все вы, здесь присутствующие, забыли истинного демиурга, того, кому поклонялись наши предки. Но ничего. Даже еретики могут сослужить ему достойную службу. Вы станете его слугами в вечности. Немой Бог ждет вас в Королевстве Тишины.
        Дружинник, подошедший к виночерпию сзади, взял того за волосы и отогнул голову. Меч прочертил длинную полосу на горле несчастного. После этого, воин вырвал у трупа язык.
        Люди сира Стэша пытались сопротивляться, но нападавших было слишком много. Их быстро оттеснили к Тверди, где те забаррикадировались, и посылали во вторгшихся редкие стрелы. Эскорт леди Годивы собрал обезумевших от страха гостей в кучу и стал по одному выводить вперед, где им отнимали языки, а затем добивали ударами мечей.
        - Джозеф, разберись с гвардейцами, - приказала своему верному сподвижнику окровавленная Годива Брэнвуд. И тот, возглавив своих людей, пошел на приступ Тверди.
        Мысли в голове Лотта бешено сменяли одна другую. Он, конечно же, догадался, кто этот воин с окрашенными черникой губами. Джозеф Синегубый был самым жестоким человеком в этих местах, его именем пугали маленьких детей, на него охотились дружины всех приграничных лордов. Но Синегубый всегда ускользал, словно хранимый черной магией. Лотт мог душу заложить Зароку, что так оно и было.
        Стало быть, он ручной пес Брэнвудов? Или же просто их временный союзник?
        Видя, как очередного мирного крестьянина лишают жизни таким зверским способом, Лотт едва удержался, чтобы не исторгнуть из себя все съеденное. Кэт схватили за запястья, но она вывернулась и лягнула разбойника. Тот взмахнул мечом, но раздался хлопок и желтоглазая растворилась в полуночной темноте.
        Лотт радостно вскрикнул и попытался повторить ее подвиг, вырвавшись из кольца оцепления, но один из мечников двинул его одетым в кольчужную перчатку кулаком по скуле. Перед глазами вспыхнули искры, и сознание на миг помутилось.
        Когда же Лотт пришел в себя, то увидел, что все - и люди Годивы Брэнвуд, и обреченные на жестокую участь крестьяне метаются по крепостному двору из стороны в сторону, спасаясь от своры сотканных из дыма и огня вепрей, непонятно откуда взявшихся здесь.
        Голова кружилась, и Лотт дважды потерпел поражение прежде чем смог встать.
        Он огляделся.
        Всюду царил хаос. Демонические животные терзали тех, до кого добирались. Когда раскаленные клыки касались тел жертв, те вспыхивали будто хворост, превращаясь в живые факела.
        Из Тверди выбежал Джозеф Синегубый со своими людьми. Он перерубил полыхающего вепря, занятого неизвестным бедолагой, пополам. Кабан распался, превратившись в тлеющие уголья. Его люди встали полукругом и весьма успешно отражали попытки вепрей пробить их оборону.
        Один из демонов, громко хрюкая, бросился в сторону Лотта. Бывший оруженосец готов был уже намочить штаны, когда огненный кабан в последнюю минуту свернул в другую сторону.
        Они опасны только для людей Годивы Брэнвуд, понял ошеломленный Лотт.
        Неужели Гэллос и Аллана послали им ангелов-хранителей в такой странной личине?
        Он нашел ответ, посмотрев в сторону Святого Места. Стэш Кэнсли стоял на четвереньках в эпицентре колдовской силы. Он был смертельно бледен, но ярость, отражавшаяся в его глазах, удерживала Князя-Чародея в мире живых. Его руки полыхали белым огнем. Каменные плиты под ним превратились в мутную воду, постепенно втягивая внутрь себя тело мага-самоучки.
        Внезапно позади него возникла стройная фигура. Годива Брэнвуд, чей свадебный наряд был испорчен кровью и копотью, приблизилась к сиру Стэшу. Вокруг нее трещали молнии и вился саламандрами жидкий огонь. Леди Годива протянула руку, на которой лежал откушенный язык ее мужа, к полной луне и весь свет ночного светила будто бы сосредоточился на этом кусочке плоти.
        Лорд Стэш захрипел, попытался обернуться, но застыл, словно тело больше не было ему подвластно. Он изогнулся в немыслимой позе, стал бледным, как призрак. Его тело начало вытягиваться, сливаясь со стоящей позади него леди Годивой, становясь с ней одним целым. Пальцы стали костистыми, превращаясь в острые когти. Головы молодоженов сплющились, сливаясь воедино, но глаза вылезли из орбит и покачивались на длинных стебельках. Ставшая одним целым, туша покрылась наростами и волдырями, ширясь во все стороны.
        В голове Лотта набатом забил замогильный голос:
        "Я МОЛОХ, ПЛОТЬ ОТ ПЛОТИ ПОВЕЛИТЕЛЯ СВОЕГО, ВЕРНУЛСЯ В ЭТОТ МИР, ЧТОБЫ НЕСТИ ВОЛЮ ЕГО".
        Немногие выжившие стояли, будто громом пораженные.
        Страх холодными пальцами сжал его сердце. Лотт пятился от жуткой твари, состоящей из когтей, взрывающихся и исторгающих из своего нутра человеческие органы, пузырей. И глаз-стебельков, неторопливо вьющихся вокруг сплюснутой головы и создающих жуткое подобие короны.
        Со смертью сира Стэша огненные кабаны подернулись сизым дымом и испарились. Если бы Лотту предложили сделать ставку, он не рискнул бы поставить на то, что доживет до утра.
        Дружину Князя-Чародея перебили. Гостей, тех, кто еще не потерял сознание от увиденного, подтаскивали к жуткой твари, заполнившей Святое Место своей тушей.
        "ВЫ ЗАБЫЛИ БРАТЬЕВ МОЕГО ХОЗЯИНА. ВЫ ОХОТИТЕСЬ НА ЕГО ДЕТЕЙ. ВЫ СЖИГАЕТЕ ИХ В ПЛАМЕНИ. ЭТО ПРИЧИНЯЕТ БОЛЬ ТОМУ, КТО НИКОГДА НЕ ОТВЕТИТ. ОН ПОСЛАЛ МЕНЯ, ВЕРНОГО СЛУГУ СВОЕГО, ЧТОБЫ НЕВЕРУЮЩИЕ УВЕРОВАЛИ, А НЕСУЩИЕ БОЛЬ ПОЧУВСТВОВАЛИ ВО СТО КРАТ ХУДШИЕ МУКИ".
        Джозеф Синегубый нашел в себе мужество подойти к существу. Он встал перед ним как вкопанный. Ни один мускул не дрогнул, его лицо превратилось в бесстрастную маску.
        Примеру своего главаря последовали еще несколько разбойников. Они застыли у каменного подножия, безмолвные и смиренные.
        Лотт отползал все дальше. Безымянные были последними, кого он надеялся встретить в Доме Силы. Ноги отказывались повиноваться. Он постарался сделаться как можно менее заметным.
        Существо склонило плоскую шишковатую голову, и загробный голос раздался у всех в голове:
        "ТОТ, КТО МОЛЧИТ, БЛАГОДРЕН ВАМ ЗА ВЕРНУЮ СЛУЖБУ".
        Над четырьмя безмолвствовавшими разбойниками воссияли призрачные нимбы.
        "ОСТАЛЬНЫЕ ПОЗНАЮТ ЕГО ГНЕВ".
        Тварь наклонилась над группой пленных гостей и зажала их в своих суставчатых лапах. Когти рвали плоть, потроша тела. Люди не успели издать ни одного звука, так крепко они оказались зажаты в мерзких объятиях. Существо выдавливало из них внутренности, словно они были созревшими плодами, пущенными на сок.
        Через несколько биений сердца с ними было покончено. На земле остались бесформенные куски мяса и кости.
        Чудовище, назвавшее себя Молохом, содрогнулось и из складок покрытой язвами плоти выросло еще несколько когтистых лап. Ловко орудуя множеством конечностей, Молох ловил теперь уже разбойников, не отмеченных нимбом.
        - Что ты делаешь, - закричал извивающийся в его объятиях Джозеф. Он ткнул в чудовище мечом, но клинок лишь увяз в не имевшей четких форм туше, не причинив ей никакого видимого урона. - Мы ведь на твоей стороне!
        "НАЗОВИТЕ СВОИ ИМЕНА".
        - Я Джозеф, так же называемый Синегубым.
        - Я Сэм из Корвэйла.
        - Я Виксен из Дустэда.
        - Я Роланд...
        Существо затряслось, и в головах всех присутствующих раздался смех. Жестокий хохот, терзавший сознание, вгонял невидимые гвозди в измученный разум.
        "ИСТИННО ВЕРУЮЩИЕ НЕ ИМЕЮТ ИМЕН, ИБО ИМЕНА ЕСТЬ СЛОВА, КОТОРЫЕ ЗВУЧАТ И ПРИЧИНЯЮТ БОЛЬ. ТОМУ, КТО МОЛЧИТ, НУЖНЫ ТОЛЬКО БЕЗЫМЯННЫЕ".
        Пасть, полная мелких зубов, приоткрылась, и Молох в один подход проглотил Джозефа Синегубого и его парней.
        Лотт пятился к воротам. Только бы его не заметили. Он был готов замолить все грехи, лишь бы суметь покинуть проклятый замок.
        Но в этот день удача его покинула.
        Именующая себя Молохом тварь, повернулась к Лотту. Глаза-стебельки вжались во впадины на голове, словно увидели нечто, смутившее их.
        "КАК ЯРКО...ИДИ КО МНЕ, СИЯЮЩИЙ ВО ТЬМЕ. МОЕМУ ПОВЕЛИТЕЛЮ БОЛЬНО СМОТРЕТЬ НА ТЕБЯ. ОН ОКУТАЕТ ТЕБЯ ПОКРЫВАЛОМ, СОТКАНЫМ ИЗ СУМРАКА И ПОЛУНОЧИ"
        Ноги словно одеревенели. Не в силах опираться чужому разуму, Лотт сделал первый шаг к Святому Месту. Затем еще один, и еще. Он шел по трупам, раздавливая сапогами кишки, приближаясь к утробно квохчущей твари, прекрасно понимая, что обречен.
        Будь на его месте Сторм, он смог бы в последний момент вывернуться и послать тварь в преисподнюю. Или, по крайней мере, попытаться. Все, на что был способен Лотт - не намочить рваные штаны.
        Говорят, перед смертью вспоминаешь прожитую жизнь. Лоту ничего не приходило на ум. Он только и мог что смотреть, как Молох, квохча, поглощает лишенные языков трупы. Одним тварь откусывала головы, других пожирала целиком. Подле нее стояли четверо осиянных призрачными нимбами безымянных, служителей Немого Бога.
        Как мирная свадьба могла в такой короткий срок превратиться в полнейший кошмар?
        Позади него раздался треск и дикое ржание. Лотт услышал топот множества копыт. Звук нарастал, но, послушный чужой воле, он не мог обернуться.
        Щеку обожгло болью. Лотт зажмурился и прижал к больному месту ладонь. Кто-то стеганул его кнутом, наверняка останется рубец. Еще один удар пришелся по локтю. Лотт вскрикнул и отскочил в сторону.
        - Садись в седло, дурень. Не медли, или желаешь оказаться закуской?!
        Перед ним на расседланной кобылице сидела Кэт. Растрепанная, с множеством ссадин на лице, она была похожа на ведьму, которую долгое время пытали в застенках, чтобы получить признание в колдовстве.
        Видя, что Лотт, открыв рот, все еще пялится на нее, желтоглазая еще раз занесла для удара плеть.
        Толком не осознав, что делает, Лотт запрыгнул на спину кобылице. Он еле удержался, схватившись за гриву лошади, когда та рванулась к воротам.
        Видимо у Кэт не оставалось времени, чтобы взнуздать их лошадей. Она просто разнесла копытами лошади ворота и выпустила на волю всю живность, что была в стойлах. При каждом рывке кобылицы, Лотт рисковал выпасть из седла. Пытаясь приравняться к бешеному ритму, он обнял животное за жилистую шею.
        В голове взорвались слова:
        "ВЕРНИТЕ ИХ!"
        Безымянные бросились ловить выпущенных из конюшни лошадей. Один остался на месте и натягивал лук.
        Первая стрела на палец разошлась с головой Кэт. Вторая застряла в новых воротах Дома Силы.
        Не сговариваясь, они подстегнули животных и на полном скаку вырвались из превратившегося в кровавую баню крепостного двора.
        - Не могу поверить, что нам дважды удалась одна и та же уловка, - крикнула ему Кэт.
        - Ты меня кнутом стеганула, - ответил ей Лотт. - Теперь шрам останется.
        Обернувшись, он увидел, как Молох, схватившись всеми своими многочисленными конечностями, выдирает колонны из каменного пола. Первая из многочисленных трехпалых лап ступила за черту Святого Места.
        Дорога вильнула в сторону, и жуткая тварь скрылась из виду. Они проскакали мимо опустевших домов, глядевших на них пустыми проемами окон. Неужели все поселяне были на свадьбе? Если бы хоть кому-то удалось спастись, и рассказать, что здесь произошло.
        - Зато ты перестал вести себя как блаженный, - отозвалась Кэт. Она скакала чуть впереди. Видавший виды плащ развивался за ней подобно крыльям. Дорожная сума била ее по коленям, но чахоточная, не обращая внимания, все гнала и гнала свою кобылицу. - Боль - лучший способ почувствовать себя живым.
        Они ворвались в сосновый бор. Деревья раздались вверх и нависали над всадниками гигантскими исполинами. Почти лишенную травы землю покрывал густой ковер иголок. Пахло древесным соком и перегноем.
        По правую руку от них послышалось ржание. Вспыхнуло множество огоньков, постепенно смещавшихся в сторону беглецов.
        - Так и знала, что их ждала подмога, - отозвалась Кэт. В ее голосе слышалась тревога. - Нужно углубиться дальше в лес, возможно, еще успеем... Осторожно!
        То и дело оглядывавшийся в сторону преследователей Лотт, не заметил молодую сосенку, корявую и завалившуюся.
        Его кобылица встала на дыбы. Не удержавшись, Лотт рухнул на землю.
        Воздух вылетел из легких. У него перехватило дыхание, а земля, так некстати встретившаяся с его мягким местом, чуть не вышибла душу. Он зло ругнулся и попытался встать.
        Неожиданно нога подвернулась, и окружающий мир застила сотканная из чистейшей боли пелена. Лотт прикусил язык, чтобы сдержать крик.
        - Нога, - процедил он, - кажется, я ее подвернул.
        Кэт только глянула на него, безвольно растянувшегося на земле. Лотт массировал щиколотку, потирая место ушиба.
        Не говоря ни слова, она ударила пятками по бокам своей лошади. Затем достала кнутом кобылицу Лотта. Скакуны рванулись с места, заголосив на всю округу. Повинуясь сильнейшему, они поскакали прочь, оставив Лотта одного дожидаться ужасной участи.
        "Ублюдочная скотина! Чахоточная тварь!"
        Он многое хотел крикнуть вдогонку Кэт, но понимал, что на крик сбегутся сектанты. Вместо этого он, тихо постанывая от боли, попытался отползти подальше от прогалины.
        Сосновые иглы искололи руки и неведомо как просочились под одежду. Ночь скроет следы, но на утро его точно найдут. Нужно было двигаться осторожнее, но проклятая нога не оставляла возможности замести следы.
        Так, прихрамывая и постанывая, Лотт углублялся все дальше от обжитых мест.
        Он обогнул холм. Немного отдохнул, переводя дыхание. Ему крупно повезло, что безымянные бросились в погоню за Кэт, а не стали рыскать в потемках, выискивая покалеченного беглеца. Да и откуда им знать, что он свалился с лошади?
        Лотт сползал с холма, когда одно из корневищ, росших вблизи деревьев, задело его стопу.
        Перед глазами расцвел бутон ярко-алой вспышки. Чистая, абсолютная боль вытеснила из сознания все мысли.
        Когда Лотт очнулся, то увидел, что лежит в луже грязи. Над ним нависали многолетние сосны. Деревья были везде. На буграх, нависая над бывшим оруженосцем подобно призракам. Ожидая в низине, простиравшейся перед Лоттом.
        Он понял, что потерял направление, в котором двигался.
        Ужасно болела нога.
        Лотт вытянул из-за пазухи кисет с чуть желтоватым порошком. Нюхнул "блажь" сначала одной ноздрей, затем другой. Через некоторое время боль отступила, превратилась в досадливую помеху, не более.
        Какое-то время он еще пытался куда-то ползти, но потом вдохнул еще одну щепоть и перестал понимать, что делает.
        Лотт видел перед собой отчасти скрытое ветками ночное небо. Звезды полыхали недобрым желтым огоньком. Было что-то насмешливое в них. Некая скрытая издевка. И он никак не мог понять, в чем именно она заключается.
        - Я доверился тебе, чахоточная. Будь ты проклята, желтоглазая ведьма.
        - Будь ты проклят, щенок.
        Резкий, сухой голос, подобный хрусту костей.
        - Я уже проклят, сир Томас.
        - Ты - мерзкое отродье.
        Юношеский голос, полный благородства и отваги. Услышав такой, любая девушка поймет, что никто другой уже не сможет завоевать ее сердце.
        - У нас общие мать и отец. Так что ты, брат, точно такой же как и я. Мы - ублюдки, просто безродные ублюдки и больше никто.
        Он рассмеялся. Громко, во всю глотку. Хриплым булькающим смехом. Этого нельзя было делать, но Лотт не мог вспомнить почему.
        С небес, все так же насмехаясь, смотрели немигающие светло-желтые звезды.
        ***
        Он проснулся и, ничего не понимая, протер глаза. Вокруг все так же стояла непроглядная темень. Лотт сел, на ощупь попытался определить, куда же его занесло.
        Нога почти не болела. Но место ушиба жутко зудело. Закатав штанину, он отлепил от кожи какие-то душистые листья.
        Под ним чувствовался холодный пол. Руки нащупали шершавую стену. Пройдя вдоль нее, Лотт встретился еще с одной стеной, уходящей в другую сторону.
        Итак, он в замкнутом помещении. Уже неплохо для начала. Пещера? Нет, здесь же не горы, дурень.
        Тогда что? Землянка? Почему же тогда кругом камни?
        Внезапная догадка сковала его подобно кандалам. Казематы. Это тюрьма Дома Силы. Его схватили и доставили обратно. Чтобы принести в жертву Немому Богу. Но почему не сделали этого сразу? Чего ждут?
        Призывно заурчал желудок. Он же совсем недавно ел, что за чертовщина. Сколько же прошло времени?
        - Экий ты любитель вздремнуть.
        Не ожидавший ничего подобного Лотт отскочил назад. Больно ударился копчиком о твердый выступ и со стоном сполз вниз.
        - Ну ты и увалень, - хихикнули чуть в стороне. - Ложись, отек на щиколотке еще не совсем прошел. Так или иначе, мы проведем здесь еще несколько дней.
        - Ж-желтоглазая?
        - А ты ожидал очутиться здесь с той деревенской дурнушкой? Эх, Лотт, Лотт. Такой большой, а все еще веришь в сказки. Кстати, у меня есть имя. Ты его прекрасно знаешь.
        - Пожри меня падальщик, где мы? Темнота - хоть глаз выколи.
        - Можешь попробовать, но я сомневаюсь, что это тебе поможет прозреть.
        "Стерва. Маленькая заноза в моей заднице. Пусть Зарок заберет мою душу, если я не удушу ее".
        - Чахоточная, я думал, ты меня бросила, - как можно более дружелюбно произнес Лотт. Он слепо водил перед собой руками, ориентируясь на голос чертовки.
        - Я пустила погоню по ложному следу. Скакала и скакала, а когда они начали окружать меня, просто исчезла. Разбойники, или кто они там, всю ночь гонялись за лошадьми. Жаль лошадей, ну да ничего не поделаешь. Кстати, еще раз назовешь меня не по имени, получишь затрещину.
        "Вот так вот взяла и исчезла? Ведьма, чтоб меня демоны в червоточину затащили".
        - А меня как нашла?
        - Ты так орал, что распугал все зверье в лесу. Удивляюсь, как тебя не обнаружили раньше.
        Он наткнулся на странную конструкцию. Это был большой железный диск. Скрипнули цепи, кажется, диск был подвешен над полом. Лотт продолжил исследование и наткнулся на горку пыли, скопившуюся под диском. Нащупал новый предмет.
        Полено? Он нашел место для разведения огня.
        Некоторое время Лотт рылся в худых карманах куртки, ища кремень и кресало. На счастье, они оказались на месте и, чиркнув пару раз, он высек достаточно искр. Потрескивая, полено занялось робким пламенем, окрасив помещение закатными тонами.
        Каменный мешок действительно чем-то напоминал темницу. Покрытые высохшей эмалью и древними письменами стены змеились трещинами, из которых по крупицам сочились влага, земля и древесные побеги.
        Он находился перед алтарем. Диск оказался жертвенником, медным котлом, чья поверхность давно окуталась летне-зеленым наростом патины. Дно, видимо ранее часто использовавшееся, почернело и покрылось копотью.
        Перед алтарем сидел божок, высеченный из цельного куска малахита. Каменный идол прошлого развел руки в стороны. В ладони, подобно кольям, впились ржавые цепи, державшие на весу жертвенник.
        Было ли божество покровителем неведомых ремесел или же кровожадным тираном, требовавшим от паствы младенцев?
        Судя по хищной улыбке, острым зубам, часть из которых откололась, Лотт был склонен поставить на последнее. Волосы божка были заплетены во множество кос, концы которых напоминали головы ящериц. На внушительном животе покоились неведомо когда оставленные венки цветов. Корневища деревьев уже вгрызлись в камень, опутали гибкими лозами руки и ноги. Из пупка торчал молодой побег с бледными листьями, похожими на наконечники стрел. Малахитовый толстяк, разинув пасть, склонился над жертвенником, словно собирался вот-вот приступить к поеданию принесенных ему даров.
        - Иногда мне кажется, что каждый человек в этих землях поклоняется своему богу, - проворчал Лотт. Заметив скрытый до этого проем в камнях, он, прихрамывая, двинулся наружу. - Служители одних с радостью сожгли бы меня на костре. Другие недавно едва не отрезали язык. Не знаю, как ты, а я сыт небожителями по горло.
        - Я бы не стала этого делать, - сказала ему Кэт.
        Лотт только отмахнулся и стал откидывать в сторону ветки, отчасти закрывавшие выход. Похоже, древний храм Мертвого Царства с годами просел, провалившись под землю. Лотт собирался подняться на поверхность, когда желтоглазая резко одернула его. Он хотел двинуть кулаком по нахальному личику, но Кэт прижала к его рту узкую ладошку и шикнула.
        Со стороны выхода раздался стон и шарканье. Словно нечто огромное продвигалось по лесу, неповоротливое, грузное. Ломающее слабые деревья, выдирающее их с корнями, чтобы протиснуться дальше в чащу.
        Кэт бросилась к жертвеннику, вытащила из ниши, под правой ногой божка переметную суму. Желтоглазая выудила из недр мешка черствый хлебец, немного солонины и бросила их в котел.
        Несмотря на то, что костер еле тлел, бронза тут же накалилась докрасна. Из жертвенника повалил пар и небольшой дымок. Тонкие струйки всосались в зев малахитового изваяния так, будто оно действительно их впитало.
        "В божке есть отдушина, выводящая дым наружу? Нас же легко найдут по нему".
        Лотт спешно прикрыл лаз лапником и отошел как можно дальше оттуда.
        Он догадывался, кто находился снаружи. Молох искал беглецов, желая угодить своему господину и устранить нежеланных свидетелей.
        Существо над ними ревело и вырывало деревья с корнями. Потолок осыпался струпьями штукатурки и эмали. Минуло долгое время, прежде чем все опять стихло. Но, ни Лотт, ни Кэт так и не решились выйти наружу.
        Только когда едва заметный свет забрезжил сквозь забор из сосновых веток, Кэт рискнула покинуть убежище.
        Некоторое время они молчали. Кэт пошла в чащу и вскоре принесла немного странной темно-красной коры и каких-то грибов.
        Выбирать не приходилось, и они поели тем, что ниспослали им боги этого места. Кэт со вздохом вспоминала давешний пир и пироги с творогом и маком. Лотт давился наполовину сырыми, наполовину пережаренными грибами и старался не думать о том, что будет, окажись они несъедобными.
        - Думаешь, это идол нас вчера защитил?
        Они собрали валежник и сложили его внутри храма.
        Как оказалось, Лотт провалялся в беспамятстве остаток ночи и весь день после этого. Кэт нашла его в какой-то яме, и некоторое время тащила на себе, пока не выбилась из сил. Ей повезло - она наткнулась на руины древней цивилизации именно в тот момент, когда тварь взяла их след.
        Глядя на хрупкую желтоглазую, Лотт слабо верил, что она могла его куда-то тащить, но не стал придираться.
        В ту же ночь Кэт рискнула зажечь костер под алтарем. Она готовила ужин в чане, когда пришел Молох. Чудовище буйствовало и выло, но так и не сумело найти укрывшихся от него беглецов. Конечно же, жертвенник поглотил ужин, но Кэт это не расстроило.
        - Почему бы и нет.
        - Церковь Крови за поклонение лжебогам сжигает на костре.
        - Я лишь разделила с ним нашу еду, а малахитовый истукан предоставил мне за это свой кров и защиту. Покорившие-ветер никому не поклоняются. Да и, по-моему, он лучше, чем многие другие боги.
        Кэт сделала ему компресс из трав, припрятанных в ее сумке. Нога почти не болела, но Лотт все еще не мог полностью опираться на нее во время ходьбы. Когда Кэт растирала ему стопу, разминая ушибленные места, Лотт словил себя на мысли, что уже не в первый раз думает о желтоглазой не как о чахоточном выродке из Дальноводья. Кэт не один раз спасала его шкуру от виселицы и, волей-неволей, он проникся к ней некоторой симпатией, даже несмотря на взбалмошный характер. Но вот зачем она все еще с ним, когда могла бы преспокойно умыкнуть лошадей, оставив одного еще в Комарах? Генрих Штальс, конечно же, казнил бы его, оставив болтаться на первом же крепком суку. Лотт смотрел на нее и не мог придумать ответ.
        - Как ты думаешь, этот Молох действительно потусторонний слуга Не Говорящего Бога?
        Вечерело. Они сотворили себе лежанки из лапника. Теперь можно было спать, не боясь простудиться.
        - Безымянные зовут его Немым Богом, - поправил он Кэт. - Я не знаю, желто...
        Кэт двинула его по затылку. Лотт поднял руки, признавая свою неправоту.
        - Хорошо-хорошо, больше не буду тебя так называть, Кэт. Нет, я не думаю, что этот Молох - настоящий слуга Немого Бога. Скорее всего, леди Годива просто сошла с ума и, превратившись в такое чудище, возомнила себя посланником последнего из Лунной Триады. Подумать только, у нее тоже был магический талант. Возможно, приключись все иначе, их дети стали бы великими чародеями, покорившими кланы остготов, и создали бы свое королевство здесь, в Крае Мира.
        Ему стало грустно. Лотт симпатизировал Лорду Стэшу. Младший из братьев Кэнсли умел объединять людей и не боялся ни церкви, ни богов. Он шел к своей мечте - и обрел ее, став князем-изгнанником.
        Возможно, он сделал бы Лотта рыцарем и позволил ему восстановить свою честь с помощью стали и отваги. Но, что сделано, то сделано.
        Если бы не сидящая рядом Кэт, несостоявшийся рыцарь уже давно бы принял понюшку "блажи". Почему-то при ней Лотт не хотел выглядеть еще более ничтожным, чем был.
        - Что еще за Лунная Триада? - спросила Кэт. Она сидела перед идолом и следила за тем, как языки пламени лижут толстые стенки жаровни.
        - Так в старину остготы называли трех демиургов, которым поклонялись. Они считали, что боги слепы к простирающим им руки людям. Они верили, что боги глухи к звучащим мольбам. Старейшины кланов говорили, что боги никогда не заговорят со смертными. Но могут помочь добыть оленя или дичь, облегчить роды или же наказать убийцу, если их задобрить дарами.
        Мне это рассказал сир Томас, лорд Кэнсвудский. Он приводил меня и Сторма на старые языческие капища, где когда-то люди поклонялись трем ликам богов луны. Мы находили сгоревшие одежды, черепки посуды или оленьи рога. Когда первые священники Церкви Крови появились в Землях Тринадцати, истинная вера начала постепенно вытеснять ложную. Остготы ожесточенно сопротивлялись, но так и не смогли отстоять свою землю. К Священной Империи присоединились тринадцать великих кланов, принявших веру в Гэллоса и Аллану. Лунную Триаду объявили ересью. Каждый, кто поклонялся ей, становился еретиком. Костры с облитыми маслом язычниками полыхали, начиная от подножия Волчьей Пасти и вплоть до Леса Дурных Снов. Обреченным на смерть надевали кожаные маски с закрытыми глазами, зашитыми нитками ртами и забитыми серой отверстиями для ушей. Так лунные боги сгорели вместе с теми, кто им поклонялся.
        Люди отказывались от старых богов и принимали благословение сидящих подле солнца новых. Не сдались только самые яростные язычники. Так появился Немой Бог. Божество доведенных до отчаяния людей, сильное в темное время суток, требующее уже совсем иных жертв.
        Кэт подбросила в костер еще поленьев. Они сидели, молча прислушиваясь к таящимся в сумерках звукам. Издали послышался вой. Леди Годива или Молох - не важно. Узнав правду, они не спасут себя от ужасной участи.
        Кэт бросила в котел заплатки, гребешок для волос, кривую швейную иглу, некоторые из растений.
        Внезапно Лотт будто прикоснулся к чему-то склизкому и воняющему. Ощущение было такое, словно он поцеловал труп.
        Лотт не сказал желтоглазой еще кое о чем. Сир Томас привозил их и на новые капища. Там безымянные, жрецы Немого Бога, приносили жертвы так же, как когда-то делали их предки. Вот только вместо посуды и рогов в пепелище лежали обгоревшие кости людей. Безымянные вели свою войну с Гэллиотизмом, взимая кровавую мзду с безвинных людей, оскверняя Святые Места - делая их непригодными для белых инквизиторов или же простых чернокнижников. На источник магии падало проклятие. Ставший в него рисковал обратиться в то, чем стали леди Годива и сир Стэш. А то и еще похуже.
        Чужое сознание хотело проникнуть в их мысли, узнать, где скрываются беглецы. Почему оно не позовет безымянных на помощь? Или же Молох убил и их?
        - Лотт, у тебя есть что-то для котла?
        Желтоглазая смотрела на него, и золотые искры мерцали в радужке ее глаз. Лицо покорившей-ветер за эти дни сильно осунулось. Кэт закусила верхнюю губу до крови и теребила торбу, словно не могла решиться вынуть из нее самое ценное.
        Он порылся в карманах. Половина из них была дырявой, но кое-что все-таки нашлось. "Блажь грешника" он благоразумно оставил за пазухой, но все остальное передал Кэт. Желтоглазая бросила в жертвенник все деньги, выторгованные Лоттом за подсвечник.
        Лотт скорбно смотрел, как серебро и медь слились в единый комок так легко, будто оказались в плавильной печи. Сплав потерял твердость, размяк и превратился в лужицу, быстро испарявшуюся под действием древних чар.
        Ощущение чужого присутствия исчезло. Лотт вздохнул и спокойно и произнес:
        - Если мы завтра же отсюда не уйдем, он нас почует. Тогда быть беде.
        В кои-то веки желтоглазая с ним согласилась.
        ***
        Они выгадали два дня.
        Днем Кэт и Лотт спешили, как могли. Они перебирались через глубокие овраги, продирались сквозь буреломы, оставляя в цепких сучьях лоскуты одежды. Бор уступил место лиственницам - букам, березам и тисам. Лотт натер мозоли, но не жаловался.
        Спали поочередно. Лотт пристально вглядывался, стараясь разглядеть в густой поросли хотя бы намек на движение. Спал он плохо. Вскакивал из-за любого шума.
        Кэт словила им зайца. Он, хоть и поразился ее ловкости, но не подал виду. Мясо было жестковатым, но после неизвестных грибов и отдающей плесенью коры казалось, что ничего вкуснее в своей жизни он не пробовал.
        Двигались на юг. Лотт все искал силуэт Каменного Стража среди буйства зеленых красок, надеясь покинуть пределы принесшего столько неприятностей Края Мира. Он хотел вывести их с Кэт к деревне Полые Холмы, находившейся у самой границы Кэнсвуда и Брэнвуда.
        Но прошел день, за ним еще один, а лес все не кончался. Наоборот, папоротники вытянулись, сравнявшись с ним ростом, звериные тропы попадались все меньше, земля стала рыхлой. Сапоги увязали в ней, к подошве прилипал порядочный слой чернозема. Лотт часто делал привал и соскабливал ножом налипшую грязь.
        Погода портилась. Тучи заволокли чистое небо, и день теперь ничем не отличался от сумерек. Похолодало. Они кутались в изношенные плащи, но ночью это слабо помогало. Кэт начала подкашливать.
        Когда они нашли небольшую лужайку, желтоглазая тут же бросилась собирать травы, в изобилии произраставшие на небольших бугорках. Он смог определить только ромашку, душицу и багульник. Кэт разбиралась в лекарственных растениях куда лучше.
        - Держи кислицу, - она протянула ему несколько листков, похожих на обычный клевер. - Очень питательная и вкусная.
        Кислица оправдала свое название. Лотт морщился, но жевал, так как прекрасно понимал, что, возможно, в этот день больше ничего есть уже не будет.
        Меж тем, желтоглазая продолжала лазать по просторному лугу, называя Лотту травы и рассказывая об их полезных свойствах.
        - Седмичник имеет семь овальных листьев на побеге, если их втереть в кожу, тебе можно будет не бояться клещей. Цветы майника и грушанки многими используются как основа благовоний. А вот не-могу-соврать, - она протянула ему тоненький стебелек, весь усеянный молочными цветками. - Если кому-нибудь дать испить отвар из него, то можно будет узнать много интересного об этом человеке.
        Кэт подмигнула ему и продолжила срывать травы. Она соскребла бересту с березы, раскрошила ее в руках и положила себе под язык.
        - Офф каффля, - с полным ртом прошепелявила покорившая-ветер.
        Они поужинали слизнями и кислицей. Кэт хотела было отдохнуть, но Лотт потянул ее дальше чуть не силком.
        Он не терял надежды выйти к людям. Сперва Лотт думал, что за дальними березами откроется широкая просека. Потом предположил, что вот тот старый полусгнивший клен станет последним деревом, за которым начнутся поля. Когда они наткнулись на развалины, бывший оруженосец радостно воскликнул, думая, что нашел Каменного Стража. Но эта была всего-навсего старая обвалившаяся арка. Ляпис-глазурь на ней потемнела, только вычурные слюдяные фигурки на обрушенном своде казались новыми, словно их выточили только вчера. Лотт хотел было отковырнуть пару, чтобы затем повыгоднее продать, но буйно разросшийся вокруг руин терновник не пустил его даже на шаг. Пришлось оставить даже мысль о добыче.
        Лотт не унывал. Он шел и шел вперед, говоря Кэт, что еще несколько сотен шагов, и они выберутся из этого места.
        До тех пор, пока не увидел раскидистые черные дубы. Перед ними словно враз выросла деревянная стена. Ветвистые конечности древних исполинов протянулись в их сторону подобно клинкам. Можно было подумать, что дубрава вызывает их на поединок. Толстые, в семь, а то и в десять обхватов стволы сплетались между собой, оставляя столь узкие щели, что сквозь них едва смог бы протиснуться ребенок. Так, во всяком случае, казалось Лотту. Отливающие обсидианом мясистые листья были такими широкими, что ими, подобно навесу, можно было накрыть голову.
        - Нет-нет-нет-нет!
        Лотт грязно выругался и без сил рухнул на стылую землю. Видимо, они где-то отклонились. Ох, не нужно было идти впотьмах.
        - Что случилось?
        Кэт присела рядом, не понимая, отчего Лотт закусил кулак и обреченно смотрит в сторону дубравы.
        - Это Лес Дурных Снов.
        Желтоглазая пожала плечами. Он с ней уже так давно и начал забывать о том, что Кэт нездешняя.
        - Это плохое, очень плохое место.
        Кэт фыркнула.
        - Послушать тебя, здесь каждая осинка проклята. Ничего хуже, чем уже случилось с нами, не произойдет.
        - Кэт, мы шли в неверном направлении. Наверняка пройдет не одна неделя, прежде чем выйдем к обитаемым местам.
        - А если пойдем через лес?
        - Дней через пять выйдем к людям. Но туда нельзя. Лесом Дурных Снов пугают всех детей. У нас каждая вторая сказка заканчивается тем, что непослушных мальчиков или девочек бросили в этом лесу. Не смейся, тому есть причины.
        Лотт собирался было объяснить заулыбавшейся от уха до уха Кэт, почему он не горит желанием пройтись под тенистыми деревьями, когда позади них послышался знакомый вопль.
        - Из какой бездны появляется эта гадина, - прошептала пораженная Кэт.
        И действительно, как такая туша могла подкрадываться столь бесшумно? Молох возник из ниоткуда. Только что его не было, и вот огромная непропорциональная тварь выползает из чащи хлипких осин, ломая накренившиеся деревца громадным телом. Глаза-стебельки впились в беглецов и мерно, не мигая, покачивались вверх-вниз.
        "ТОТ, ЧТО СВЕТИТ, ТЫ МОООЙ", - всепроникающим скрежетом долетело до Лотта. Голову заломило от резкой боли. Он понял, что теперь им не уйти.
        Но Кэт опять его удивила. Желтоглазая взяла Лотта под руку и, пыхтя, повела к обсидиановой дубраве. Сзади раздался хруст ломаемых осин. Молох больше не желал забавляться со своими жертвами. Он хотел убивать.
        - Держись, - крикнула Кэт, и ее голос предательски сорвался на визг.
        Уши заложило. Ему показалось или сердце на миг перестало биться?
        Они оказались в Лесу Дурных Снов, преодолев расстояние полета копья быстрее, чем человек делает вздох. Кэт лишилась чувств. Лотт едва успел поймать хрупкую желтоглазую, прежде чем та шлепнусь на землю и сломала себе нос.
        В его ноги словно налили два половника свинца - Лотт не мог двинуться с места. Голова кружилась, и хотелось блевать.
        Где-то вдали выл упустивший добычу Молох.
        Деревья будто поглотили весь свет. Здесь царила вечная полутьма. Зловещая, полная дурных предзнаменований. Он взял Кэт на руки и, как мог, двинулся на запад. К людям с их мелкими житейскими трудностями. По крайней мере, Лотт надеялся, что идет именно на запад.
        ***
        - Так что же, все из твоего народа - безбожники?
        Тень улыбки тронула губы Кэт. Желтоглазая примостилась меж двух гигантских корней и потирала руки, пытаясь согреться.
        - Ну почему же все. Многие полукровки приняли вашу веру. Им даже позволяют посещать церковь через особые двери - мы ведь нелюдь. Не чета людям. Но вот преклоняться перед кем-то... Нет. Это не про нас, чистокровных.
        Странно, но догонять их тварь не спешила. Кэт и Лотт пробирались через Лес Дурных Снов. Здесь царил вечный сумрак и Лотт, как ни старался, не мог определить день сейчас или ночь.
        Дубы росли буквально один на одном, свешивая узловатые ветви с разлапистыми листьями и зелеными желудями почти до земли. Под их ногами лежал сплошной ковер из прошлогодней листвы - желто-бурый рисунок блаженного. Шел дождь. Они часто останавливались, чтобы подсушить одежду.
        Идти было тяжело. Стволы деревьев иногда не оставляли и щели, чтобы протиснуться. Корни исполинов глубоко вонзались в землю, но некоторые наоборот, выбивались на поверхность, оплетая собратьев, создавая свои собственные диковинные узоры. Лотт то проползал под ними, то взбирался, стараясь не поскользнуться на корневище. Иногда они поворачивали назад - слишком глухие попадались места.
        На первом привале Лотт заснул сразу же, как только лег.
        ...Ему приснился кошмар. Вокруг раскинулась сплошная водная гладь. Лотт стоял в ней по колено, а сзади развевались штандарты, на которых было изображено отливающее золотом солнце. Он сделал шаг и провалился по пояс. Еще один, и вода достигла груди. Следующий шаг, и водная гладь сомкнулась над его головой. Но уже через миг он снова оказался над бескрайним морем, сидя на улыбающейся гигантской собаке. У той из пасти свисали окровавленные останки, бывшие когда-то человеческим телом. Он стал выковыривать их. Убрал ошметки рук и ног, а затем вынул из щели между клыками голову. Она принадлежала его брату, Сторму. Внезапно голова открыла глаза. Губы зашевелились, но слов было не разобрать. Он поднес голову к уху, чтобы лучше слышать, и Сторм прокусил ему щеку...
        Коротая время, они разговаривали. Лотт говорил о своем детстве. О том, как ему жилось при дворе сира Томаса. Но когда Кэт спросила его о брате, Лотт сменил тему.
        - Почему вы называете себя покорившими-ветер?
        - А ты не очень сметливый, Лоттар Марш, - все так же язвительно отозвалась Кэт. Но на этот раз сочла нужным ответить на вопрос. - Потому что мы покорили ветер.
        - Ветер есть ветер, Кэт. Он сам по себе.
        - Гэллос тоже был сам по себе. Но прошли годы и ему начали поклоняться многие. У нас нет богов, Лотт, потому что у нас есть ветер. Мы не служим никому, но он служит нам. Мы бросаем семена, и он приносит их в благодатную почву. Мы говорим, и он передает наши слова всем, кто готов слышать. А когда мы хотим что-то узнать, он шепчет нам обо всем, что знает сам.
        Лотт честно старался понять, о чем она толкует, но истина, если она была в словах Кэт, ускользала от него.
        - И ветер помогает тебе колдовать?
        Она не ответила. Голова склонилась на грудь, и до него донеслось смешное посапывание.
        Дождь не переставал. Все кругом было мокрым, дышало сыростью и влагой. Вначале он только шмыгал носом, но на следующий день ощутил, как пылает жаром тело. Ходьба превратилась в муку. Лотт часто спотыкался, и уже сам предлагал делать привалы, надеясь восстановить силы и здоровье. Голова налилась тяжестью. Когда сон брал свое, его посещал очередной кошмар.
        ...На этот раз он очутился на верхушке башни, глядя на бесконечную пустошь, застившую горизонт. Рядом стоял гигант, выкованный из цельного куска железа. Живая статуя передала ему двуручный меч и Лотт, не задумываясь, вонзил его в забрало шлема. Оттуда вместо крови посыпался прах. Доспехи проржавели и трухой осыпались под ноги бывшему оруженосцу. Ветер унес коричневую пыль, оставив на скрепленных раствором камнях только одну вещь. Лепесток тюльпана соломенного цвета...
        Он проснулся. Тело покрыл липкий пот. Лихорадило, зуб на зуб не попадал. Жар сменял холод, судороги сковывали члены.
        Кэт была рядом с ним, давала горький отвар и растирала тело пахнущими персиком листьями.
        - Говори со мной, Лотт. Не теряй сознание. Иначе станет еще хуже, - издалека услышал он. - Ты умудрился подхватить лихорадку.
        - Х-хорошо.
        - Расскажи мне про этот лес. Что в нем плохого?
        - Сорок л-лет назад Вильям Брэнвуд, лорд Брэнвудский, хотел увеличить свои влад-дения, вырубив врезавшийся клином в его земли лес из черных, как смола, дубов. Он созвал лесорубов со всех поселений, и они день и ночь рубили деревья, корчевали пни. По его приказу доски из черной древесины свезли в замок. Спустя некоторое время, мебель, стойла, подъемные ворота, лестницы, опоры, столбы, даже все внутреннее пространство замка приобрело обсидиановый окрас. Лорд радовался и пил вино из чаши, вырезанной из сердцевины черного дуба. Но прошел месяц, и д-древесина перестала к нему поступать. Послав людей узнать причину задержки, он узнал, что все лесорубы либо убили себя, либо сошли с ума. Их родные говорили, что те боялись заснуть, засыпали глаза солью и перцем - только бы не спать. Говорили, что во снах к ним являлся хозяин леса и казнил вторгнувшихся к нему их же топорами. И так каждую ночь. Сны были так реальны, что наутро они еще чувствовали прикосновение м-металла к своей шее.
        Кэт постелила свой плащ и уложила на него Лотта, потом расшнуровала тесемки кожаной курточки, обнажив маленькие груди. Серая, не обласканная солнцем кожа, сплошь расписанная сетью татуировок, покрылась мурашками. Узкобедрая, с выпирающими ребрами, теперь она еще больше походила на подростка.
        Хотя, она ведь покорившая-ветер, - подумалось ему. Он все меньше вспоминал об этом, считая ее просто странным человеком.
        Кэт прижалась к Лотту, стянув с того рубаху и накрыла их плащом.
        - Ч-что ты делаешь?!
        - Ты должен находиться в тепле. Из-за дождя все ветки сырые и костер мы сможем развести только чудом. Если ты знаешь еще какой-нибудь способ согреться, то поделись им, будь любезен. Нет? Тогда рассказывай дальше.
        - Не знаю уж как было на самом д-деле, но очень распространена версия, в которой говорится, что однажды Вильям заснул, но так и не проснулся. Кто бы его ни будил, чтобы вокруг не делали, лорд Брэнвудский продолжал находиться в царстве сновидений до самой своей кончины. И каждый день на его шее появлялся свежий рубец, словно кто-то по ночам приходил и рубил ему голову, но с первыми петухами приставлял ее обратно к телу, и та снова прирастала.
        ...Он шел вдоль длинной улицы. По обеим сторонам стояли дома, сотканные из солнечных лучей, замерзшей мочи, застывших яичных желтков, соломы и песка. Впереди медленно рос гигантский трон, состоящий из стенающих, просящих и молящихся людей. Трон пустовал, и Лотт знал, что захоти он, то смог бы его занять. Вот только, сколько бы он ни шел, трон из людей не приближался. Все рос и рос, вытягиваясь до небес...
        К утру жар спал. В голове прояснилось, и он почувствовал себя намного лучше. Лотт начал благодарить Кэт, но желтоглазая только отмахнулась и приказала ему забыть все, что случилось вчера.
        Под ее глазами залегли круги. Когда они перекусили земляникой, чудом попавшейся на пути, Кэт пожаловалась на то, что и ее, кажется, постигло проклятие Леса Дурных Снов.
        - Каждый день вижу один и тот же сон. Я падаю с обрыва в бездонную пропасть. Там у меня есть крылья, но я не помню, как ими пользоваться. В конце концов, я хватаюсь за чью-то руку. Хочу посмотреть на спасителя и... просыпаюсь.
        Они сорвали все ягоды с маленьких кустиков. И долго прочесывали округу в надежде отыскать еще хоть что-нибудь съедобное. Дождь прекратился, но было все также сыро. Они пили воду с листьев; загибая края, подносили к губам, и тоненькая струйка стекала прямо в рот.
        Черным дубам не было конца. Лотт начал сомневаться, что выбрал правильное направление. Насколько он знал, Лес Дурных Снов частично примыкал к Брэнвуду и терялся где-то в болотах Дальноводья, далеко на юге. Купцы, привозившие им иногда редкие заморские диковины, говорили, что видели черные дубы, когда их корабли огибали скалистые берега материка, везя товары темнокожим народам, живущим в Огненной Пустыне, что лежит за Лихим Морем. Обходя очередное необъятное дерево с угольно-темным стволом, Лотт готов был им поверить.
        Они сделали привал. Кэт клевала носом. Лотт уложил ее, подперев под голову свернутый плащ. А сам решил нести дозор, хотя в этом не было необходимости. Захоти Молох явиться к ним, уже давно бы пришел. И никто не смог бы ему помешать.
        Лотт прохаживался взад-вперед, отгоняя от себя дремоту. Ему не хотелось видеть очередной кошмар, навеянный проклятым лесом.
        Издали послышался шелест. Он посмотрел на Кэт. Та безмятежно спала, свернувшись калачиком.
        Осторожно крадучись, он пошел к источнику шума. Неплохо было бы вооружится дубинкой, но, как на зло, ему ничего не попалось под руку.
        Он нашел их под невероятно огромным дубом - королем черного царства. Ветвистые сучья оттеснили другие деревья, корни, захоти они, могли бы пробиться и через скальную породу. Под кроной, сплошным куполом из сучьев и листьев, покоились мертвецы.
        Нет, не совсем так. Лотт заметил, как едва-едва приподнимается их грудь, и шевелятся бледные, как у упырей, губы. Десять человеческих тел, распятых иссиня-черным деревом. Уже и не различить, где начинаются полные застоявшейся крови вены, а где проходят жилки, в которых липовым медом сочится древесный сок. Не люди, но и не растения, что-то среднее между ними находилось всего в нескольких шагах от Лотта. Обтянутые похожей на ветхий пергамент кожей руки скользили вдоль коры, издавая едва слышный шелест, словно тоже были колыхавшимися на ветру ветвями.
        Когда они открыли глаза, Лотта пробрало могильным холодом. Он хотел было броситься наутек, когда в его сознании возник первый образ.
        Маленький мальчик боится заснуть, так как знает, что ночью к нему придет чудовище, прячущееся под кроватью. Но тут в его комнату входит мать, держа в руке зажженную лучину. Ребенок успокаивается, ведь теперь ему уже нечего бояться.
        Наваждение прошло, а вместе с ним и страх. Лотт понял, что эти существа вовсе не хотят ему зла.
        - Кто вы?
        Каменные города, огромные шпили башен, тянущиеся к облакам. Соединяющие полисы дороги из рыжего кирпича. Вдоль них статуи из малахита, хрусталя и кварца, цитрина и берилла, нефрита и агата. И всюду - очень похожие на людей существа с различным цветом кожи. Умеющие летать, разверзать землю и менять русла рек.
        Он видел снег. Кристаллические хлопья натянули на землю соляное покрывало, под которым таяли казавшиеся нерушимыми замки, крепости и города. Все рушилось и превращалось в пыль. И не было нигде спасения. Люди, просящие помощи у деревьев, умирающие от холода и голода. Он видел их, отчаявшихся, почти потерявших надежду, целующими деревья, и деревья, которые обнимали обреченных. Жизнь, тепло, сон без горя, смерти, бедствий. Вечный сон.
        Вот чем стали жившие до нас, подумал Лотт. Они хотели пережить долгую зиму. Когда же это было? Сколько тысяч лет прошло с тех пор?
        Молох, рвущийся сквозь нерушимые дубы. Тварь хочет попасть внутрь, но не может. Она слишком слаба, чтобы тягаться с Живым Лесом и уходит прочь, искать новые жертвы своему богу.
        - Вы не пустили ее? Укрыли нас от этого чудовища? Но почему? Что мы такого сделали?
        Улыбающийся малахитовый идол, вкушающий из жертвенника так давно не приносимые дары. С его подбородка стекает жидкая металлическая юшка, падая на внушительное пузо. Он впервые за столько лет не чувствует голод и благодарно кивает им.
        Лотт спрашивал их остаток ночи. В голове мелькали картины прошлого, он словно сам стал одним из этих странных людей. Чувствовал, как приходит весна, и все расцветает, как наступает благоухающее сладкими запахами лето, которое сменяет осень и его с головой накрывают листья, чтобы согреть от следующей затем лютой зимы.
        Чем бы ни являлись жители Мертвого Царства, они не были врагами Лотту и Кэт. И ему от этого стало спокойнее на душе. Сны стали безмятежными и кошмары больше его не беспокоили.
        Вскоре Кэт нашла небольшой ручеек. Напившись воды, они пошли вдоль источника. Со временем ручей раздался в стороны, стал глубже, ощущалось стремительное течение.
        - Возможно, он нас выведет отсюда, - предположил Лотт.
        Он остался разводить костер и подогревал им травяной сбор. Кэт отлучилась ненадолго и вернулась, неся в руках парочку ежей. В другой раз он отказался бы от такой еды, но в последние дни питался только ягодами, да корой. Так что выбирать не приходилось.
        Кидая в закипающую воду травы, он припрятал не-могу-соврать. Когда разливал получившийся отвар, незаметно бросил несколько листков в деревянную миску желтоглазой. Пусть это не совсем честно, но за возможность получить правдивый ответ он готов забыть об этом слове.
        Кэт тем временем освежевала зверьков и насадила тушки на оструганные палочки. Передав их Лотту, пошла пить травяной настой.
        - И как же это вы сподобились оседлать ветер? - Лотт медленно переворачивал тушки, следя, чтобы те не подгорели. И время от времени оглядывался в сторону Кэт. Настало время для откровенного разговора.
        - Сохранились ли легенды, повествующие, откуда вы пришли в эти земли? - неожиданно спросила желтоглазая.
        Лотт подал жареного ежа Кэт, взял свою чашу и немного хлебнул отвара. Вкус был приятным, сладковатым и освежающим. Странно, что раньше он не чувствовал этого.
        Немного подумав, Лотт вспомнил истории сказителей о том, как завернутые в шкуры люди верхом на мохнатых мамонтах пересекли ледяную пустыню, которой когда-то был Льдистый океан. Они увидели зеленые равнины и поросшие лесами холмы, многочисленные реки, в которых плавала рыба, и луга, на которых паслись дикие животные. Он вкратце пересказал Кэт то, что знал сам. О первом вожде, Прародителе, как его называют неверные. О троецарствии первых государств - плодородной Юстинии, воинственной Делии и Мортавии, наследницей, которой стали Святые Земли. Он говорил о временах, когда Солнцеград был всего лишь маленьким городом, а не столицей объединенных общей верой королевств.
        Он дошел до того времени, как Гэллос и Аллана вознеслись на небеса и люди стали страдать от страшной напасти - червоточин, когда Кэт прервала его:
        - И, конечно же, в ваших сказаниях и летописях ни слова не говорится о нашем народе. А ведь мы прибыли в эти земли, хоть и позже тех, кто когда-то основал Мертвое Царство, но уж точно намного раньше пришедших из-за Волчьей Пасти людей.
        Когда-то покорившие-ветер были морским народом, Лотт. Наш флот насчитывал не одну тысячу многопалубных кораблей, в каждом из которых находилась команда из тысячи моряков. Но наши земли превратились в бесплодную пустыню, и тогда был созван совет из старейшин всех родов. На нем было решено пуститься на поиски новой родины.
        - Я думал, вы не ведете летописей, - прервал ее Лотт. Он часто слушал о том, что большинство желтоглазых не учились людской грамоте.
        - Мы знаем прошлое лучше, чем вы, - Кэт смотрела на него своими широкими золотыми глазами. Она показала свои татуировки на руках, шее, щеках. - Память о былом всегда с нами, так как еще с младенчества старейшины покрывают наше тело письменами. И каждый укол, каждый нанесенный под кожу узор - это история. Поверь, после этого ты никогда не забудешь прошлое своего народа.
        Она повернулась к нему спиной, задрала низ курточки, показывая вьющиеся и заплетающиеся спиралью линии:
        - Здесь говорится, что наши корабли тонули один за другим, исчезая в морской пучине. Еда заканчивалась и многие погибли, так и не увидев землю. И тогда мы бросили вызов ветру и всем его сыновьям - лютому северному, иссушающему южному, промозглому западному и сухому восточному, - Кэт закатала правый рукав, и Лотт увидел непонятные завитки тайнописи. - И была страшная бойня. Мой народ бросало за борт, разрывало на части. Глаза застило неведомо откуда принесенным песком и снежной крошкой. Прошел день, потом десять, потом сто - и ветер иссяк, потерял силу. Теперь он только и мог, что ласково взъерошивать волосы и освежать нас, когда палит солнце. Мы выстояли, не дрогнули, не бежали и не сдались.
        Старейшины приказали ветру наполнить паруса и направить корабли в сторону благодатной земли, и он исполнил пожелание, доставив нас сюда. Покорившие-ветер властвовали здесь многие годы, до тех пор, пока не явились люди, - Кэт хмыкнула и озорно взглянула на него. - А ведь вы поначалу перед нами преклонялись. Почитали за высшие силы, видя, сколь многое нам подвластно.
        - Например, мгновенное перемещение с одного места в другое, - Лотт затаил дыхание, ожидая, что же она скажет.
        - Не только оно, - степенно отвечала желтоглазая. - Мы умели поджигать воду, превращать в пыль камень, призывать зверей, становиться невидимыми... много чего. Каждый род, каждая семья владела своим знанием. Мы записывали их на стелах, стоило только прочитать знаки и руна, отвечающая за тайное слово, навсегда становилась с нами одним целым. Просящий призывал духа-хранителя рода, который выжигал руну на коже, и покоривший-ветер обретал новое знание.
        - Так вот, что я видел тогда, в Гэстхолле, - протянул бывший оруженосец. - Не понимаю. Почему твой народ, имея так много, довольствуется столь малым?
        - Мы действительно считали себя лучше вас, Лотт. И смотрели на людей, как на детей. Детей, играющих в песочнице, сражающихся на палках и плачущих, когда что-то идет не так, как задумано. Мы научили вас возделывать поля, строить города. Дали людям азы тех знаний, которыми обладали сами и не заметили, как дети выросли. Увы, гордыня и для нас страшный грех. Знаешь, почему нас называют чахоточными, Лотт?
        - Вы живете в Дальноводье. Грудная хворь там будет похуже чумы.
        Она не ответила, смотрела на захламленную мшистыми камнями реку и потирала шрам, нанесенный духом-хранителем своего народа. Лотт доел ежа и запил мясо отваром. Зачерпнул еще. На этот раз он не почувствовал сладости, только слабый травяной привкус.
        - Мы были могущественны, но не всесильны. Нас победили вы, Лотт. Маленькие, едва научившиеся стоять на ногах дети. Мы дали вам знания, вы подарили нам болезни. Разные, не только чахотку. Вымирали целые семьи. От оспы, бубонной заразы, лихорадки, кровавого поноса... а вместе с нами уходили память и знание. Всего за десять лет наш народ сократился вчетверо.
        А что сделали вы? Заняли опустевшие города, изгнав больных, беспомощных "учителей" в болота. И теперь вы смотрите на нас, сирых и убогих, свысока. Так хозяин смотрит на старого пса и думает - бросать ему кость или же удавить и завести нового? Мы живем в нищете. Покорившие-ветер превратились в парий. Нас терпят в Делии и Дальноводье, но появись я на людях в открытую там, в Гэстхолле - меня забросали бы камнями только за то, что я не человек.
        - Я, я не знал, действительно не знал об этом, - пролепетал Лотт, неизвестно почему почувствовавший укол вины. Возможно, не стоило продолжать, но он хотел узнать всю правду. Поэтому решился и спросил. - Но ответь тогда, что ты здесь делаешь? Зачем пришла в Земли Тринадцати? И почему, раз так недолюбливаешь людей, до сих пор меня не бросила?
        Кэт рассмеялась. Ее глаза озорно отсвечивали золотом. Недоумевая, Лотт ждал ответа.
        - Ну как, человек, вторая миска отвара уже не так вкусна, как первая, - насмешливо спросила желтоглазая. - Не-могу-соврать очень сладкая, почти как сахарный тростник. И мозги прочищает будь здоров. Думаешь, я не заметила плавающие в настойке молочные цветы? Как ты считаешь, хорошо ли выпытывать таким образом правду у того, кто делил с тобой еду, лечил и заботился, когда твой попутчик болел? И справедливо ли будет поменять их миски местами, пока кое-кто жарил на огне ежиков?
        Комок подскочил к горлу. Лотт уставился на дно. Среди темных листьев разнообразных трав плавали маленькие, едва заметные белые лепестки.
        - Так что, Лотт? Может быть, теперь моя очередь спрашивать, - продолжала издеваться Кэт. - Может, стоит спросить, за что тебя подвесили в городе? Или же почему ты, воспитанник сира Томаса Кэнсли, его оруженосец, не продолжаешь нести службу при дворе?
        "Если она спросит о брате, мне конец. Я останусь один. Совсем один".
        Облизнув губы, он выдавил:
        - Не нужно, пожалуйста.
        - Хорошо, - легко согласилась желтоглазая. - Не буду. И знаешь что, Лоттар Марш, я даже отвечу на твой вопрос. Так иногда поступают друзья. Говорят правду.
        Я пришла в ваши земли, чтобы найти потерянные знания. Я долго вызнавала у родичей места, где покоились стелы с начертанными на них рунами, но нашла только три из них. И так вышло, что Гэстхолл оказался ближе остальных. Зная эти руны, покорившие-ветер больше не будут изгоями. Но это не главное.
        Она потянулась, спешно собрала вещи в свою сумку. Когда Кэт ушла, Лотту поневоле пришлось ее догонять. Перебрались на другой берег речки через илистый брод. Лотт терпеливо ждал, когда желтоглазая соизволит заговорить.
        Камни попадались все чаще, берега стали высокими - видимо река вымыла здесь землю. Загомонили птицы. Интересно, почему он не слышал их раньше? Неужели пернатые тоже боялись Леса Дурных Снов?
        В непроницаемых кронах появились просветы. Солнечные стрелы впивались в павшие листья, освещали покрытые плесенью и лишайником острые камни, подточенные стремниной реки.
        Лотт присмотрелся повнимательнее. Что-то знакомое угадывалось в их очертаниях. Правильные формы, маленькие кусочки разрушенной мозаики никак не хотели складываться в одно целое. Он подошел к кромке воды и стал оттирать с одного из валунов водоросли и тину.
        - Я осталась с тобой, потому что ты особенный, Лоттар Марш. Ты не похож на остальных людей, и чтобы о себе не думал - ты лучше, чем хочешь казаться. Я осталась с тобой, потому что у тебя проявился редкий дар. Ты можешь закрывать червоточины, желчь Зарока, как вы их называете. Без крови, без жертв. Без помощи церковников. Ты стараешься игнорировать то, что случилось в Гэстхолле, и я понимаю, тебе страшно. Возможно, впервые в своей жизни ты ощутил, что не попусту земля тебя носит. Я осталась с тобой, чтобы помочь смириться с этим, принять дар и научиться им пользоваться. Ты сможешь изменить жизнь к лучшему, запечатать все кишащими тварями из пекла дыры, и принести людям надежду. И, может быть, дать ее покорившим-ветер. Я не брошу тебя, Лоттар Марш, если ты этого сам не захочешь.
        Он должен был что-то ответить. Поблагодарить за откровение или же отшутиться, замяв разговор. Но Лотт молча очищал камень, кусок за куском отрывая прилипшие растения.
        Он не знал, что ей сказать. Он - спаситель человечества? Жалкий любитель "блажи грешника"? Оруженосец, изгнанный своим лордом? Ублюдок, предавший родную кровь ради каких-то юношеских предубеждений? Такие как он заканчивали жизнь с ножом в брюхе или задохнувшись собственной рвотой. Нет, он не заслуживал ни этого дара, ни такого друга, как Кэт.
        - Кажется, нам все же не суждено сгинуть в этом лесу, - наконец выдавил Лотт.
        Камень, что он очищал, оказался осколком каплевидного щита, такого же, который был при попавшемся им ранее Каменном Страже. Через несколько сотен шагов они покинули Лес Дурных Снов, а с ним и Край Мира.
        Интерлюдия
        Девятая перчатка
        Ее знали под именем Валентины Дель Дио. Но за глаза называли Затворницей. За то, что она редко покидала свои покои и за нелюдимый характер. Но, ни первое, ни второе не являлось правдой.
        Посланница прибыла в Чертог Славы глухой ночью. Никто не знал, кто она и кого представляет.
        Столица Борейи встретила ее встревоженными людьми, заполонившими костяные улицы, и радужным сиянием башен, вырезанных из огромных кристаллов.
        Чертог Славы в один день лишился кастеляна замка и нового гэллиота. Говорили, что в город проникли норды. Странно, но их тел не нашли. Только несколько мертвых священнослужителей поменьше саном.
        Присев в глубоком реверансе, завернутая в полушубок из нутряного меха женщина опустила очи к долу и терпеливо ждала слов человека, который мог открыть новую страницу в истории Священной Империи.
        Глендайк читал медленно. Он только учился грамоте, что людям его возраста было несвойственно. Обычно к пятидесяти годам человек либо знал письменность, либо не хотел о ней даже слышать.
        Но король Борейи не был простым человеком.
        - Кто еще об этом знает? - Закончив, он поднес письмо к огню и поджег. Невесомый пепел жирными угольными клочьями падал на кристаллический пол, вымарывая прозрачную девственную чистоту.
        Валентина встретилась с ним взглядом. Ясные голубые глаза правителя были холодны, как лед. Рот, подбородок, скулы скрывались под густой соломенной бородой. Почти поседевшие волосы заплетены в несколько кос. Несмотря на свой век, король Борейи выглядел довольно внушительно. Мощную фигуру не скрывала накинутая на плечи горностаевая шуба. Правая рука поглаживала противовес двуручного меча, приставленного к трону из желтоватых зубов неведомых тварей. На широком клинке виднелось множество зазубрин - оружие часто использовали.
        Чертог Славы - истинный дом северного народа. Камень, кости и едва теплые на ощупь кристаллы - тело и душа города. Борейа - земля, скованная льдом и холодом, снежная пустыня. Люди здесь жили в домах, основой для которых служили кости вымерших животных - селились в ребрах, строили крепости в пустых вытянутых черепах. Чертог Славы - столица Борейи, отличался от остальных северных поселений только размерами и огромными, преломляющимися на солнце кристаллами, в незапамятные времена добытыми людьми в Волчьей Пасти. Многогранные цветные колонны и арки украшали внутренние помещения. Дроковые, призрачно-синие, винные и бурнастые, бледно-зеленые и офитовые кристаллы внедрялись прямо в стену. Сцеплялись известковым раствором с костями и гранитными плитами. В Священной Империи поговаривали, что северяне сами произошли от прозрачного камня - иначе их кожа не была бы такой бледной, а глаза такими голубыми.
        Валентина Дель Дио прекрасно знала, что борейцы суровый народ. Церемонии, дворцовый этикет, долгие разговоры вокруг да около им сродни пытке. Поэтому вместо учтивого ответа протянула королю связку перчаток.
        Глендайк задумчиво, подобно четкам, перебирал их одну за другой. Пять увесистых перчаток с клеймами в виде круга, одна из кожи водного дракона. За ней следовала простая рукавица с потертостью на стороне ладони. Единственное, чем она привлекала внимание - отсутствие места для большого пальца. Дыру просто заштопали, оставляя большое расстояние между швами. Дойдя до последней перчатки, Глендайк хмыкнул. Тонкого плетения ситцевая перчатка, вся в кружевах, белая как снег, выглядела нелепо в мозолистой пятерне северянина.
        - Супруг хочет, чтобы его жена и будущий наследник превратилась в ледяные скульптуры? - молодая девица неслышно проникла в зал для аудиенций. Сойдя по прозрачным ступеням, она встала у изголовья трона. Король бережно взял ее руки в свои, согревая горячим дыханием. Нежно погладил выпуклый живот.
        Янтарные волосы королевы Мертеллы напоминали пламя. Казалось, что оно вот-вот охватит гибкий стан и испепелит робкую девичью красу.
        Все знали, что брак короля-варвара и леди Мартеллы Фарслоу поверг в шок весь двор, ведь предполагалось, что Глендайк возьмет в жены леди Сибиллу Моргот, и объединит земли, обещанные ее отцом в качестве приданного. Борейя взяла курс на расширение территорий, год за годом захватывая земли нордов, лежащие на западе и подчиняя их племена. Брак позволил бы существенно обогатить нынешнего короля. Но он выбрал другую, чем очень разозлил Дрэда Моргота и лишил королевство обещанных земель. Настолько, что лорд северного княжества Морлэнд пошел войной на нынешнего тестя короля-варвара. Много людей сложили головы благодаря этому союзу.
        Глендайк ведет какую-то игру - говорили мужчины. Им движет сама Любовь - говорили женщины.
        Посланница знала, что истина похоронена где-то между этими домыслами.
        - Я скоро приду к тебе, радость моих очей, только закончу одно маленькое дело.
        Девица зарделась и безотчетно стала расплетать свою длинную до пояса рыжую косу.
        Глендайк многозначительно посмотрел на Валентину, бросил ей связку перчаток и произнес:
        - Прием окончен. Если еще раз появитесь в моем доме - вам снесут голову. Моему терпению есть предел, и вы рискуете его узнать. Знаете ли вы, что в Чертоге Славы траур? Похищен кастелян замка и сам гэллиот. В моем городе! Передайте вашему хозяину, что мне интересны только моя жена, мой ребенок, моя вера и мой охотничий сокол. Вам ясно?
        Валентина Дель Дио была умной женщиной. Она поняла, что хотел этим сказать король.
        ***
        Они встретились в Пяти Холмах. Покрытые редкой травой и талым снегом взгорья сплошь покрывали норы расплодившихся во время оттепели зверьков. Здесь гулял холодный ветер, и пахло фиалками.
        Когда-то Валентина любила подбирать букеты цветов. Она думала, что жизнь прекрасна и полна радости и любви. Всем свойственно ошибаться.
        Глендайк восседал на жилистом вороном жеребце. На правой его руке, одетой в рукавицу из плотной дубленой кожи и защитных железных колец, застыл кречет. Птица казалась огромной, пепельно-черное оперение добавляло ей внушительности и объема.
        Король отвел руку, и кречет воспарил над ними. Над округой раздался хищный клекот "кра-крааа". Птица камнем рухнула вниз, скрывшись за нагорьем.
        Пять Холмов известны тем, что в них любила охотиться знать. Разный зверь жил и плодился здесь вволю. Небогатый на леса край северян был одной большой равниной, перемежающейся мелкими покрытыми кустарниками и вереском холмами.
        Место для забавы благородных находилось в дне пути от Чертога Славы, но Валентина без особых усилий могла рассмотреть столицу северян. Громадные кости давно вымерших животных блестели на солнце. Рогатые, полные все еще острых зубов черепа наполовину вросли в скалистую почву. Городские стены из их когтей и клыков были крепче любого камня. Все пятнадцать сторожевых башен сделаны из цельных кристаллов. Небольшая тропинка, на которой ожидала венценосного охотника Дель Дио, еще хранила следы глубоких борозд, оставленных этими кристаллами, вырезанными из Цветных Пещер в далекой Волчьей Пасти. Когда настанет ночь, башни заискрятся собственным светом, отдавая поглощенные днем солнечные лучи. Тайно подкрасться к Чертогу Славы не удавалось ни одному клану нордов. До последнего времени.
        Она заметила едва различимый серо-черный росчерк - сокол сбросил обезглавленную тушку зайца под ноги хозяину. Забавно, как птица с полыми костями и небольшим весом смогла с одного маха лишить зверька головы.
        Сокольничие подобрали добычу и сложили на козлы телеги, в которой уже покоились несколько куниц и одна косуля. Валентина присоединилась к ним, приноравливая свою низкорослую лошадь к принадлежащему королю гиганту.
        - Значит, твой хозяин все-таки решился на заговор, - произнес Глендайк, словно они не прекращали тогдашний разговор. - Забавно. Три года назад я говорил с ним, с этим человеком в ситцевых перчатках и получил отказ. Вежливый, но вполне однозначный отказ. Я не привык к таким ответам. Скажи мне это один из вассалов, и он отправился бы на рудники. Ответь, женщина, почему только теперь он обо мне вспомнил? Почему думает, что я соглашусь?
        - Появилась... возможность. Маленькая лазейка в Книге Таинств. Но ее достаточно, чтобы изменилось положение вещей. Мой хозяин посчитал такую удачу за откровение свыше и начал действовать. Что же до вас, меня ведь не казнили, - она слабо улыбнулась и кивнула на окружение короля. - К тому же вы теперь не в своем замке, где даже стены умеют слышать. А ваши люди, насколько мне известно, глухи и немы.
        - Но отлично понимают, чего я от них жду, - хмыкнул Глендайк. - Но это еще не повод думать, что я согласен пойти на риск.
        - Я расскажу вам одну историю, - они ехали между пригорками. Время от времени король пускал кречета в полет и тот приносил ему добычу. Глендайк молчал и слушал, изредка выглядывая что-то среди холмов. - В Священных Землях жил один мужчина, без памяти любивший только одну единственную на свете женщину. Их любовь, чистая и незамутненная, вскоре принесла плоды. Но на свете жила злая мачеха, затуманившая разум молодому человеку властью и богатством. Цветок радости зрел в чреве девушки и был единственной ее отрадой после того, как ушел любимый. Конечно же, злая мачеха не просто так предложила мужчине такие дары. За власть всегда нужно заплатить определенную цену.
        - Он отдал ребенка, - догадался Глендайк. Король поскакал в сторону небольшого проема между похожими на женскую грудь холмами.
        - Вы очень проницательны, ваше величество. Мужчина обменял любовь на могущество и вырезал не родившееся дитя из чрева матери, обретя огромную силу.
        - В сказках зачастую хороший конец.
        - А кто вам сказал, что это сказка?
        Они нашли небольшую по размерам пещеру. Король спешился, и протянул было руку Валентине, но та отказалась от помощи. В темном, пахнущем землей и людскими испражнениями углублении, находились люди. Трое в цветах королевского герба - скрещенные черные кости на белоснежном фоне, стояли над парой связанных пленников. Один еще совсем молодой парень, другой же ветхий, едва живой старец.
        У входа в пещеру встали безмолвные сокольничие. Король снял притороченный к седлу двуручник, стянул ножны. В голубоватой стали клинка отразилось лицо посланницы.
        Когда-то она была хороша собой. Мужчины увивались следом, дарили шелка и драгоценные каменья. Время не стерло позолоту юности. Только в уголках рта и глаз Валентины появилась паутинка морщинок. Коричного цвета волосы были заплетены в три косы и перетянуты осиновой заколкой на затылке, открывая тонкую лебединую шею.
        Король заговорил, и она почти с радостью вновь сосредоточилась на деле, хотя и догадывалась, что ничего хорошего ждать не приходится. В прошлом кто-то очень похожий на нее пострадал из-за своей наивности и, как ей говорили, воспетой бардами красоты. Теперь она стала старше, стала умнее. Стала намного опаснее.
        - Знакомьтесь, Клодо Де Брюгге, гэллиот Борейи, - повинуясь приказу Глендайка, его люди поставили на колени молодого человека. - Принял сан в свои неполные двадцать восемь лет и был рекомендован архигэллиотом Иноккием Третьим. Не сомневаюсь, что именно благодаря Наставнику Королей получил бордовую рясу.
        - А это, Родвик Седобородый, вот уже как двадцать лет кастелян моего замка, - старика тоже поставили на колени. Родвик обмочился, но никто не обратил на это внимания.
        - Ваше величество, послушайте, - зачастил Клодо, стараясь отодвинуться от желтоватой лужицы, быстро пропитывающей его мантию, - вы совершили безумство. Как только Солнцеликий узнает об...
        Король ударил его в лицо. Если бы Клодо не держали под руки, он отлетел бы на добрых пять шагов.
        - Молчать, - рыкнул Глендайк. - Ты, стервец, и недели не пробыл на севере, а уже вздумал менять наши традиции. Ел наше мясо, пил наш мед и имел наших женщин. О да, я знаю, что ты не хранишь целибат. Впрочем, среди церковников мало кто это делает. Ты обвиняешься в том, что попрал лик Святого Иеронима. Твои братья заменили его статуи какими-то куклами. Этими вашими Гэллосом и Алланой. Скажи мне, разве это они накормили сирот одной единственной ложкой? Это они изгнали нордов? Так объясни мне, почему я должен заменить ими нашего святого?
        - Он не...
        - Не бог? Это мне прекрасно известно. Богов у северян хватает. Мы поклоняемся Матери Стуже и Отцу Морозу. Они навещают своих детей каждую зиму, холят и лелеют. Иногда забирают с собой в Вечную Зиму. Я знаю, что они есть, потому что когда они трогают мои руки, те мерзнут, когда целуют лицо, борода покрывается инеем. Зачем мне еще и боги имперцев?
        - Старик, я знал тебя с самого детства, - Глендайк дернул Родвика Седобородого за редкие волосы и заставил смотреть себе в глаза - Скажи, как у нас наказывают человека, предавшего своего короля ради пары божков? Как мне поступить с тем, кто выкинул Святого Иеронима, собственноручно вырезанного моим отцом, потому что так ему велел дурак в гэллиотской шапке?!
        Святой Иероним для северян значил очень много. Он был мессией, человеком, который пожертвовал всем ради незнакомых людей. Именно он принес светоч веры борейцам. Клодо Де Брюгге совершил ужаснейшую оплошность, решив будто власть святого престола здесь так же абсолютна как и в Солнцеграде.
        Руки Родвика тряслись не меньше, чем дрожали губы. В глазах стояли слезы. Наконец старик пролепетал:
        - С-смерти, ваше величество. Он заслуживает смерти. Такого человека растянут на дыбе.
        - Верно, растянут, - согласился Глендайк. - Если его не помилует король. И я дарую такую милость.
        С этими словами король-варвар по самую рукоять вонзил меч в живот старика. Родвик только всхлипнул и затих навсегда.
        - Смерть от меча намного лучше дыбы, - обратился Глендайк к посланнице. - Это действительно королевская милость, ведь его тело освящено сталью и Отец Мороз примет его под ледяную крышу дома мертвых, а не оставит замерзать на ветру.
        Валентина Дель Дио не промолвила ни слова. Стояла и ждала, что скажет король северян. То, что ей дали увидеть, было неким испытанием. Если она его пройдет, сможет принести хорошую весть хозяину. Если же нет - меч был достаточно велик, чтобы перерубить ее пополам.
        - Я выслушал вашу историю, - продолжил он, глядя на нее колючими синими глазами, - Теперь выслушайте меня. Мой ребенок скоро увидит свет и издаст первый крик. А на следующий день его заберут церковники и вырастят из него слабого и немощного имперца. Я знаю. Я видел, каким стал мой брат после обучения в Солнцеграде. На вторую зиму его забрал Отец-Мороз, а я стал королем. Королем-варваром. Так меня называют имперцы, ведь я не преклонял колено перед Солнцеликим, а он не был моим наставником. И я скорее объявлю войну святому престолу, чем отдам им свое дитя.
        - И умрете, - тихо закончила Валентина.
        - Вполне возможно. Никто не в силах одолеть Церковь, ведь она опекает все королевства Священной Империи. Поступи я так, и борейцы восстанут. Посадят меня на кол, а моему ребенку перейдет трон.
        Глендайк придвинулся к ней вплотную. От него несло луком и медовухой. Король-варвар протянул ей свой огромный меч:
        - Но если я доверюсь вам, вступлю в сговор, риск возрастет многократно. Если о нас узнают, умру не только я. Весь мой род прекратит существование. Борейю заполонит стотысячная армия всех королевств Священной Империи и неважно, даст им бой моя дружина или позорно бежит прочь. В том и в другом случае умрут многие верные мне люди. Священники уничтожит весь мой род. Все помнят Фениксов. Церковь умеет преподавать ценные уроки. Нужна гарантия того, что я имею дело с людьми, готовыми пойти на все, чтобы добиться своего. Скажи мне, женщина, ты относишься к таким людям?
        Она склонилась перед ним в глубоком реверансе.
        - Тогда убей гэллиота. Здесь и сейчас, докажи преданность делу.
        Валентина долго молчала. Клодо Де Брюгге громко молился Гэллосу.
        - Ваш меч слишком велик и громоздок для слабых женских рук, - наконец сказала она, отводя в сторону рукоять королевского меча.
        - Слава богам, - кардинал протянул к ней руки. - Добрая женщина, расскажи обо всем архигэллиоту. Он должен знать.
        Валентина Дель Дио осенила его гало, погладила по щеке, волосам, успокаивая. А затем быстро провела надетым на ноготь остроконечным наперстком из радужного металла по коже, вскрывая вену на шее. Клодо Де Брюгге рванулся было к ней, но держащие его люди только сильнее заломили руки за спину. Через несколько мгновений все было кончено.
        - Старая сорока знает, кого посылать, - протянул Глендайк.
        Он стянул рукавицу из толстой кожи и железных колец и бросил ее посланнице.
        Король Борейи поехал в Чертог Славы, к беременной жене. Женщина со связкой из девяти перчаток двинулась в обратную сторону. Полную опасностей, но обещавшую ей месть.
        Ее знали как Валентину Дель Рио. Она была очень опасной женщиной. Женщины, потерявшие веру в любовь, другими не бывают.
        Глава 3
        Троица из пекла
        - Я люблю закаты, - прошептала Фиалка-Тара, прижимаясь к груди Сэма. - По-моему, ничего лучше них нет на целом свете. Таких ярких красок никогда не будет в Бельвекене.
        - Только скажи, и я отправлюсь в сторону заходящего солнца, доберусь до его логова и выдавлю для тебя ведерко этих мальв. Думаю, Гэллос и Аллана не обидятся, - Сэм обнял ее, начал торопливо развязывать тесемки на платье, обжигая дыханием, даря бесчисленные поцелуи.
        - Прекрати, прекрати же ну!
        Старшая из дочерей Бальвена Бельвекена, самого знаменитого человека в этой округе, вырвалась и отпихнула жениха в сторону. Взобралась на верхушку стога сена и сердито насупилась.
        - Как ты можешь об этом думать, когда произошло такое! Преподобный Роланд всего день назад отдал за нас свою жизнь. Ты ведь сам видел, как все произошло. Он... его теперь и похоронить толком нельзя. А еще эти гадины, вывалившиеся из его рта. Брр! От одного воспоминания озноб берет.
        Ей на глаза навернулись непрошеные слезы.
        - Ну почему ты такой дубина! Вечно только о себе и думаешь. Тетя Лиана и Каль мало что ни на ножах с Туром. Готовы друг другу в глотки вцепиться и никакие червоточины этому не помеха. Решают, кому нас взять под опеку. А отец, отец...
        Она зарыдала, уткнувшись в прелые стручки соломы. Пахло летом и уксусом. В Бельвекене всегда так пахло.
        - Тара, ну Тара, - заискивающе донеслось снизу. - Прости, Фиалка. Я не могу вот так, целый день видеть тебя и не касаться, не ласкать твои груди. Как только вижу тебя, тут же теряю голову. У меня ведь кроме тебя никого родного на всем белом свете нет.
        Сэм взобрался к ней на вершину и бухнулся в ноги, глядя грустными темными глазами бездомного щенка. Она терпеливо выслушала его извинения.
        За это время багряный диск скрылся за горизонтом, и Радужная заиграла новыми бликами. Казалось, на ее дне покоились изумруды, яхонты, опалы и аметисты. Все драгоценности мира в одной небольшой грязной реке.
        Она смотрела вдаль. Бесконечные поля, с почти налившимися колосьями пшеницы и ржи перемежались с фахверковыми домами, покрытыми известью, смолой и лаком. В одном из них, том крайнем, что стоял возле ухоженного сада, ей вскоре предстоит встретить старость. Фиалка-Тара хотела, чтобы у них с Сэмом тоже было трое детей, как и у отца.
        Сэм Уоллис, дюжий и работящий, был самым завидным женихом на деревне. Любил свои сады и деревья больше жизни и избегал красильни Бельвекенов, предпочитая жить отшельником. Не любил он это место, и Фиалка-Тара знала почему. Там умерла его мать, и в тот же день им довелось впервые познакомиться.
        На этот раз Сэм действовал намного осторожнее. Усыплял ее бдительность разговорами и медленно, нежно-нежно приподнял подол платья. Тара не заметила, как все случилось. Только недавно она готова была дать ему пощечину и вот уже просит Сэма не останавливаться.
        Что-то мешало ей. Какое-то жужжание вклинивалось в упорное сопение жениха. Тара отвела взгляд от его раскрасневшегося лица и заверещала.
        Сэм оторвался от любимого дела. Недоуменно уставился на Тару, потом обернулся, надевая штаны, и вытаращил зенки на самую огромную муху, какую только видел в своей жизни.
        Жужжа парой полупрозрачных крыльев, состоящих из листьев граба и ясеня, тварь зависла над ними, разинув клейкий от слюны рот. Огромные глаза из зеленых яблок, черенки которых крепились к покрытому чешуей и зеленью телу, в тот момент она не сомневалась, смотрели прямо на них. Муха издала визг и рванулась вперед.
        Фиалка-Тара вцепилась в жениха и успела только подумать о том, как будет горевать без нее отец, когда внезапно налетевший ниоткуда ветер закружил тварь и отбросил в сторону.
        - Живо вниз!
        Сэм сиганул со стога сена, и словил последовавшую за ним Тару. Поставил ее на землю. Только теперь до Тары дошло, что не он скомандовал ей прыгать.
        Невдалеке застыла неверная, в модной нынче котте турмалинового оттенка, достигающей ей щиколоток. Квази, так ее представил отец Роланд. Тогда она вела себя скромно, от еды отказалась, предложенное вино чуть пригубила. В беседах не участвовала и все решили, что девушка просто не знает имперское наречие.
        Она хотела было поблагодарить Квази. Сказать, что в Бельвекене никто не разболтает о том, что неверная применила колдовство, но не успела.
        Слепленная из лоз и ростков муха налетела на нее, исцарапала жвалами лицо, начала кромсать тело, полосуя на лоскуты бежевое платьице.
        Сэм зарычал и попытался наброситься на тварь, но муха легко увернулась от неповоротливого фермера. Старшая из сестер Бельвекен потеряла сознание. Муха заклекотала, готовясь прикончить девушку.
        Огненная птица впилась в крыло твари, испепелила прозрачные листья-шелуху. Муха попыталась ретироваться, но без одного крыла могла только приподняться над землей, и снова рухнула вниз. Птица обратилась в исходящую паром пятерню. Дымчатая рука схватила тварь, зажав ее в кулак. Пятерня сжалась, контуры пальцев слились в одно целое. Дымчатый комок скукожился вначале до размера головы, затем стал вдвое меньше. Квази нарисовала в воздухе замысловатую фигуру и добила тварь.
        - О боги, Тара, Тара! Что, что с ней, - потерянно лепетал Сэм Уоллис. Он прижимал к себе окровавленную невесту, пытаясь привести ее в чувство.
        Квази оттолкнула его, оторвала клочок от испорченного платья Тары и принялась сноровисто перевязывать девушке раны. Травяная муха изуродовала старшую из сестер Бельвекен навсегда, но еще можно было спасти ей жизнь.
        Далекий плеск воды заставил ее подобраться. Еще одно создание Зарока несло зло этому миру. Она пробудила Дар, сплела заклинание и послала солнечное копье в сторону шевелящихся камышей. Туда, где затаился враг.
        Раздался треск ломаемых досок и мужской вопль. Вслед за этим тонкий девичий голосок выдал несколько крепких словечек, от которых покраснел бы даже сапожник.
        - Смотри, какую хорошую лодку кто-то бросил, Кэт! На ней мы враз к людям доберемся! Давай спрячемся в кустах, Кэт, это нас не касается! Ой, Кэт, я не умею плавать! Чтоб тебя Лотт, кто из нас больше похож на женщину?!
        Из кустов появилась маленькая щуплая девушка с лицом, сплошь покрытым вязью татуировок и глазами, похожими на две полновесные золотые марки. За ней, кашляя и сплевывая мутную воду, выполз парень в ношеной курточке и рваных штанах.
        Девушка с желтыми глазами отжала воду из враз потяжелевшего плаща, уперла руки в боки и грозно глянула на опешившую Квази:
        - Ты должна нам десять монет серебром, колдунья. И я не я буду, если не заставлю тебя заплатить за потерянную лодку.
        ***
        Первой их заметила Фиалка-Мэри, младшая из дочерей Бельвекен. Сверкая грязными пятками, девочка, едва ли встретившая десять зим, скрылась за воротами, поднимая на уши всю округу.
        Сэм Уоллис, красный и с вздувшимися на висках венами, от помощи отказался, предпочтя сам нести беспамятную Тару. Он кряхтел, сопел, но, подобно святому, проходящему испытание богов, упрямо шел к деревне Бельвекен.
        Это была самая богатая деревня из всех виденных до этого Лоттом. Около нее паслись многочисленные стада, выедая редкую траву. Деревянные избы, массивные, из цельных бревен, могли похвастаться вторым и даже третьим этажами. Бельвекен раскинулся на обоих берегах Радужной. Так называли речушку местные. Над грязноватой водой высились как каменные, так и деревянные мостики, некоторые дома соединялись между собой веревками, по которым с помощью лебедок курсировали небольшие клети, нагруженные товарами или людьми. Издали деревня походила на огромный котел, в котором медленно доходила до готовности каша - местные мелькали в окнах и кричали что-то, в ворота въезжали и выезжали доверху груженые телеги. И над всем этим вились густые пары и мерзкий запах уксуса и желчи.
        - Раньше деревня называлась так же, как и река. Люди часто голодали, а помощи от Синего Замка ждать не приходилось, - рассказывала им по дороге Квази то, что успел ей поведать перед смертью преподобный Роланд Тоунхен. - Но двадцать лет назад сюда переехал Бавер Бельвекен с супругой. Он открыл здесь красильню. Со временем дела пошли в гору, и он год за годом скупил здесь все земли. Но людей не выгнал, а наоборот - дал им работу, за которую платил хорошие деньги. С тех пор красильня Бельвекен только процветала. Бавер наделял ткани тысячью разных цветов и оттенков. Такое мастерство не могли не заметить. Сам Гарольд Коэн, лорд Коэнширский пожаловал Бельвекену дворянский титул.
        В воротах, прямо под гербом дома Бельвекенов - тремя фиалками с лежащими в сердцевине цветков монетами, появились маленькая Мэри и ее старшая копия - Сью. Последняя всплеснула руками и, обернувшись, крикнула кого-то.
        Как успела рассказать перед этим Квази, старый Бельвекен души не чаял в красках и дочерях. Он шутливо называл их фиалками, имеющими приятный глазу насыщенный цвет. Поэтому когда его спросили, что же новоиспеченный дворянин желает видеть на своем гербе, Бавер ни минуты не колебался.
        Девушки бросились к своей сестре. Из дубовых, обитых железом, ворот выбежал дюжий парень в кожаном фартуке. По загорелым рукам Лотт признал в нем местного кузнеца.
        Все трое разом загомонили, перебивая друг друга. Квази, как могла, рассказала о нападении, и добавила, что Тара выживет, но ей нужен тщательный уход. Маленькая Мэри вызвалась показать ей комнату сестры.
        - Я дам ей порошок из еловой коры и крапивы. Они затянут раны, - сказала Квази. - Неплохо было бы также приложить оливкового масла. У вас его случайно нет?
        - Ага, как же, - фыркнула Кэт. - Вот везде здесь растут оливки, персики, апельсины и хурма. Если хочешь действительно помочь, можешь сделать припарку из подорожника и лука. Они не позволят ранам загноиться.
        - Ты травница? - изумленно вскинула подведенные сурьмой брови неверная.
        - Да уж побольше тебя об этом знаю, - с вызовом ответила Кэт.
        Желтоглазая злилась на нее. Уж что-что, а недовольство в покорившей-ветер Лотт распознавал сразу. Слишком уж часто Кэт попрекала его по всякому поводу.
        За эти дни он поневоле привязался к Кэт. Она была занозой в заду, но это, как ни странно, не разрушило их альянс. Лотт говорил с людьми и служил проводником в Тринадцатиземье, пока Кэт оставалась в тени, скрывая татуировки. Желтоглазая же добывала им еду, которую правда, уминала за них двоих.
        Лотт не раз задавал себе вопрос - почему он еще с ней? Чахоточные для недалеких людей как красная тряпка для быков. Самый короткий способ сорвать пломбу с накопившейся злобы. Возможна ли дружба между зависимым от атуры отщепенцем и шляющейся по землям людей в поисках духов-хранителей желтоглазой?
        - Ты поможешь ей? - спросил налившийся пунцом от непомерной тяжести Сэм.
        Желтоглазая мгновение медлила, но потом уверенно кивнула и отправилась с Квази, на ходу роясь в переметной суме.
        Лотт остался с кузнецом и средней сестрой, Фиалкой-Сью.
        - Я думала, что весь ужас уже позади, что больше ничего не случится, - всхлипывала Сью. Кузнец пытался ее утешить, неловко гладил по волосам мозолистыми руками. - Что же это за проклятие на нашем роде? Отец при смерти, в Бельвекене открылась червоточина. У нас! Кто бы мог подумать! А теперь вот эти твари.
        - Все будет хорошо, - пробубнил верзила, обнимая ее за плечи. Сью прильнула к нему, поцеловала в щеку. - Сегодня же пойду в Синий Замок. Завтра, самое позже - послезавтра, приведу сюда людей лорда Коэна.
        - Ты такой храбрый, Кайл. - Девушка заметила Лотта и покраснела до корней волос цвета ржавчины.
        Кузнец недовольно посмотрел в сторону бывшего оруженосца. Лотт понял, что он здесь явно лишний. Поэтому предпочел покинуть влюбленную парочку и поискать чего-нибудь съестного.
        За воротами кипела совсем не похожая на вязкое повидло обычных деревень жизнь. Все крестьяне трудились на благо семьи Бельвекен и, так или иначе, были вовлечены в процесс покраски тканей. Одни складывали разноцветные полотнища особым образом - то скатывая их в рулоны, то делая пакеты или же свертки, и укладывали на арбы, стоящие длинным рядом вдоль дороги. Другие вымачивали пока еще серое сукно в огромных каменных чанах величиной с небольшой сарай. В емкостях булькало, вздымались огромные бежевые, сливочные и амарантовые пузыри. Двое рабочих следили, чтобы под чанами постоянно горело пламя. Несколько стоящих поодаль огромных бочек были относительно новыми. Над ними натянули канат с крючьями, на которых болтались неровные отрезки кожи. Люди в окнах крутили лебедку, перемещая крючья от одной бочки к другой. Кто-то из них нажимал рычаг, и натяжение каната ослаблялось, окуная кожу в протраву.
        - Дармоед! Приживала вшивый! Чтобы и духу твоего здесь не было, - проходя мимо домов, Лотт наткнулся на двух дородных мужчин, оживленно жестикулирующих, пока мимо них на тележке с колесами провозили чан с краской. Один из них, с седыми волосами, черной, как смоль бородой и пивным брюшком нависал над щуплым мужчиной, у которого волосы остались разве что на затылке. Бородатый постоянно подталкивал его и лысоватый мужичок только и мог, что пятиться назад, все ближе и ближе к реке. - Думаешь, я не знаю, чего ты добиваешься? Думаешь, я ослеп и впал в старческое слабоумие?! Девочки останутся с нами. Я и Лиана позаботимся о них. Мы их родня - не ты. Признайся, тебе нужны только деньги Бальвена. Но ты не получишь ни гроша, Тур, ни гроша!
        Стараясь не замечать свары, рабочие накренили чан и начали потихоньку спускать в реку отходы. Бородатый все напирал и в какой-то момент лысоватый мужчина оказался на самом краю размытого берега. В этот момент чан чуть накренился, и часть выдохшейся краски плеснула в сторону спорящих. Тур, как его назвал бородатый, дернулся было в сторону, но часть густой бурой смеси все же попала на его наряд.
        Мужчина закричал, видимо жидкость еще не остыла, сорвал пук травы и попытался стереть темное пятно с белоснежных одежд. Получалось у него скверно.
        - Это еще как посмотреть, кто из нас дармоед, - зло сказал Тур. - Я всю жизнь отдал красильне. Именно мы с Бальвеном сделали ее такой. Благодаря нам о Бельвекене знают в Тринадцати Землях и даже самой Делии. А что делал в это время ты, Каль? Пил брагу и девок щупал? Здесь тебя терпят и только. Ничего путного в своей жизни не сделал. Если бы не Лиана...
        - Что, если бы не Лиана?
        К ним подошла слегка полноватая, но все еще довольно миловидная женщина с въевшейся в руки зеленой краской и спрятанными под платок густыми, каштанового цвета, волосами. Уперев руки в боки, она пристально посмотрела на обоих и произнесла:
        - Тур, тебе доверили девочек всего на один день и что же произошло? Фиалку-Тару едва спасли. И знаешь, кто спас? Неверная, та, которую ты предлагал сжечь на костре.
        - Я не могу уследить за всем, - огрызнулся Тур, приглаживая редкие волосы к сухой коже. - Кода Бальвен слег, все дела по красильне легли на меня. Леди Коэн требует новые ткани через три дня, церковь сделала огромный заказ, но где я найду столько кермеса в это время года? Священники только красное и носят, другой цвет им претит. У нас заканчивается шафран, а восточные караваны прибудут только через два полнолуния. Я, я просто не успеваю...
        - Из-за тебя она едва не умерла! - казалось еще немного, и женщина ударит его.
        - Я, я... - Тур сжался и пролепетал. - Я понимаю, и никогда больше такого не допущу.
        Его плечи опустились, и Тур побрел в сторону терема Бельвекенов. Все бревна трехэтажного дома были раскрашены в светлые тона. Над центральной балкой, крепящейся к навесу над крыльцом, умелый мастер вырезал несколько историй из жизни святых.
        Лотт присоединился к нему. Поравнявшись с Туром, он представился и попросил рассказать, что же случилось в деревне. Тур насупился, но предпочел проявить вежливость к гостю. Тем более, что Кэт сейчас врачевала старшую дочь.
        Лотт узнал, что Тур Альден был старинным другом Бальвена Бельвекена. Вместе они прошли, как говорится, огонь и воду. Вместе начинали подмастерьями, потом основали каждый свое дело. Но однажды весной река, на которой стояла красильня Тура, вышла из берегов и все, чем он владел, оказалось смыто. Бальвен узнал про беду старого друга и предложил ему место в своей красильне. С тех пор Тур заведовал поставками Бельвекенов и был вторым после самого хозяина уважаемым человеком в деревне.
        - Дело было позавчера днем, - они обогнули дом. Вдалеке возле крепко сколоченного забора лежали мешки. Некоторые были вскрыты. Принюхавшись, Лотт понял, что в мешках шафран. - Все случилось так быстро. Никто толком не успел понять, что к чему. Мы как раз трапезничали. Намедни несколько барашков освежевали. Тушку зажарили, угостили всю деревню в честь помолвки Тары и Сэма. И вдруг тихо так стало. Знаете, как глухой ночью, когда лежишь и вслушиваешься в надежде услышать одинокого сверчка или же лай собаки, чтобы точно знать - нет, не смерть еще за тобой пришла, не скребет по груди коготками.
        - А тени, - спросил Лотт - не было такого, чтобы кругом настал сумрак, и люди превратились в тени?
        - Нееет, - рассмеялся Тур. - Скажешь тоже - тени. Так вот, преподобный Роланд Тоунхен, мир его праху, как подскочит и закричит: "Прочь, прочь лукавый! Не пущу сюда демонов. Изыди, Зарок!" Ну, или вроде того. Он ведь часто у нас бывал, тихий такой человек, мирный. В этот раз, правда, с этой вот Квази приехал. Меня бес попутал - думал, что она на нас беду наслала, и предложил ее сжечь. Слава богам - отговорили. Давно ведь Столетняя Война окончена, чего прошлое вспоминать.
        Так о чем я? Ах да. И опрометью сюда, за дом, значит, Роланд кинулся. Мы затылки почесали и тоже за ним в след. Кто ж его знает, может, перепил Роланд, бывает. А спьяну мужики буйные, ага. Лиха не напасешься. Прибегаем, а он в крови весь. Вены вскрыты. Уже не спасти, вдоль жилы резал, чтоб наверняка. Опустился на колени Роланд и молится. Святой человек, истинно говорю. Сам при смерти, но за нас молится.
        Позади дома Бельвекенов раньше был сад. Сейчас большинство деревьев засохли или одичали, земля высохла и кроме сорняков ничего не давала. В окружении мертвых стволов застыла статуя. Телосложением Роланд Тоунхен напоминал былинного богатыря - дюжий, широкоплечий, с длинными могучими руками. Но судьба приготовила ему красную ризу вместо доспехов.
        - Он и окончить молитву толком не успел, - Тур осенил себя святым символом. Лотт последовал его примеру. - Земля под преподобным раздалась и он провалился по пояс. Мы бросились было на помощь, но Роланд запретил это делать под страхом отлучения от церкви. А потом твердь сомкнулась, а Роланд стал таким.
        Лотт сглотнул.
        Тело священника стало глиняным, лицо избороздили глубокие трещины, точно такие же, какие появляются в грунте под палящим летним солнцем. Глаза стали кусочками слюды, рот изогнулся под немыслимым углом, края губ порваны в клочья.
        - Мир его праху, - повторил Тур и побрел обратно. - Пойду я, дела не ждут.
        - Что с его ртом? - спросил напоследок Лотт.
        - А, это. Изо рта вырвались три демона. Эти твари были такими мелкими и поначалу навели только страху на баб. Кто ж знал, что они так быстро вырастут.
        ***
        - О боги, за что мне все это, - всплеснула руками Лиана Стэйтен. - Все мужья как мужья, а ты, если не бражничаешь, так на девок заглядываешься. Один раз попросила помочь. Всего один! И что же - извел три мешка пурпура. Знаешь, сколько моллюсков южане должны вскрыть, чтобы получить щепоть порошка? Сотню! А сколько сукна испортил, я вообще молчу.
        - Да кто ж знал, что лен краску кипятком не вберет. Я даже не видел никогда, где у нас щелочи эти для льна и хлопка хранятся.
        - Не знал он. Если Тур прознает, все обязательно брату нашепчет. Ты же знаешь, Бавер не любит, когда за зря переводят материал. Припомнит тебе и кожу, что в прошлом году на сафьян должна была пойти. Я больше не могу тебя прикрывать.
        - Не узнает, - проворчал Каль. - Я это, девок послал отстирывать. До вечера обещали справиться. Да и Бавер вряд ли глаза уже откроет.
        Как ни старались супруги говорить тихо, их слышали все, находившиеся в столовой. Лотт пил мед и усердно трудился над копченой свиной щекой. В доме ему выделили лавку вместо кровати, но после дней, проведенных на сырой земле, даже такой прием казался королевским. Лотт проспал большую часть утра и завтрак пропустил. Зато отобедал за двоих.
        Супруги Стэйтен продолжали препираться еще некоторое время. Наконец, Каль не выдержал и выскочил из-за стола.
        - Век бы тебя не видеть. Лаешь как собака. Вот уже который час рот свой не закрываешь.
        - И куда это ты собрался? - заспешила за ним Лиана. - Опять к мельнику, да? Опять на рогах домой придешь?!
        - Да ну тебя, - отмахнулся Каль. - Пойду вместе с кузнецом в Синий Замок дружину просить. И делом займусь и от тебя, окаянной, хоть немного отдохну.
        Лотт отрешенно наблюдал, как жена, все также продолжая причитать, увязалась за мужем, когда обзор ему застил чей-то стройный стан.
        - Меду? - поинтересовалась стряпчая, симпатичная девушка с длинной, до пояса, отливающей медью косой.
        Что-то было в ней такое, неуловимо знакомое. Она кого-то ему напоминала, но, как ни приглядывался, Лотт не мог вспомнить, кого именно.
        Девушка наполнила чашу и присела напротив, сняв грязный передник.
        - Хоть немного от них отдохнем, - сказала она, кивнув в сторону двери. - Если уж Лиана завелась, отвязаться от нее не так-то просто. Никому спуску не даст. Дядя Каль тот еще бабник. Меня иногда в сенях щупал, да скалка его быстро утихомирила. Меня Марджи зовут, а тебя?
        У них завязалась короткая беседа. Лотт узнал, как тяжело здесь живется Марджи, как ее вечно гоняют по всяким делам и поднимают иногда задолго до первых петухов. Девушка говорила долго и ни о чем. Лотт помалкивал и больше кивал, за что был вознагражден неоднократным наполнением чаши хмельным медом.
        Оказалось, хозяин красильни лежал при смерти. Долгая, вытягивающая все соки болезнь лишила последних сил. Медники продали ему эликсир синелиста, но он не помогал. Бавер вот уже третий день не приходил в сознание. Красильня по наследству доставалась дочерям Бельвекен, но те еще слишком молоды, чтобы управлять делами. Так что деревня временно разделилась на два лагеря - тех, кто поддерживал старинного друга семьи, Тура Альдена, и других, стоящих горой за супругов Стэйтен.
        - А кого поддерживаешь ты? - спросил девушку Лотт.
        - А все они одним миром мазаны, мне от того ни холодно, ни жарко. Это три неженки наши должны волноваться, кто их на поруки возьмет. Подумать только, беда какая. Я вот весь день спину гну, стряпаю, вся в копоти и в жиру, а с ними с пеленок нянчатся. Тьфу.
        Марджи увидела приближающуюся к ним Кэт, закинула тяжелую косу за спину и засеменила к стойке начинать готовить ужин.
        - Не перестаю удивляться тому, как легко ты юбки цепляешь, - Кэт со стоном рухнула рядом с ним, заставив отодвинуться поближе к окну. - Половину ночи провозилась с Фиалкой-Тарой. Тварь яд какой-то под кожу впрыснула, но Квази говорит, что вывела его.
        Тут Кэт заметила недоеденное мясо, и по-свойски отобрала у Лотта нож и блюдо. Уплетая за обе щеки, продолжила:
        - Знаешь, с кем ты только что лясы точил? С бастардом Бавера Бельвекена.
        Лотт хлопнул себя по лбу. Ну конечно, такие же волосы, круглое лицо, чуть вздернутый нос - похоже, Бавер умел делать только дочерей.
        - Ага, Квази узнала об этом у преподобного Роланда Тоунхена, чтоб его черти взяли.
        Лотт вопросительно изогнул бровь. Кэт закончила с мясом, облизала пальцы.
        - Об этом почти вся деревня знает, разве что кроме самих сестер. К чести старого развратника, он дал ей место у себя в доме, не выгнал бедняжку на улицу.
        Желтоглазая отобрала у Лотта остатки медовухи и с жадностью допила. Отрыгнула, вытерла липкие капли с губ.
        - Нужно уходить отсюда, - продолжила она. - Чем скорее, тем лучше.
        Лотт грустно вздохнул. Кэт была права. Кузнец и муж сварливой Лианы приведут дружину Синего Замка. А те не будут долго допытываться, кто виноват. Заберут в казематы Кэт, просто за то, что она не человек, да и его в придачу. А уж если дело до пыток дойдет, вполне возможно, что Лотт сознается во всех смертных грехах и заболтается чье-то тело на виселице над замковыми воротами.
        - Здравствуй, Лотт, - бывшего оруженосца словно молния поразила. Такой елейный голосок, будто бард на мандолине мелодию вывел.
        - Рад тебя в-видеть, Квази, - отчего-то заикаясь, выговорил он.
        - Виделись, - кисло вставила Кэт. Желтоглазая надернула на голову капюшон, скрестила руки грея ладони в подмышках.
        - Извините меня, пожалуйста, но я не могла не обратить внимания на вашу одежду, - Лотт почувствовал, что краснеет. Его брюки выглядели очень плачевно еще в Гэстхолле. После злоключений в Крае Мира их с Кэт одежда больше походила на тряпки. - Я поговорила с Фиалкой-Сью и она с радостью согласилась отдать вам несколько вещей. В благодарность за помощь Таре.
        Квази положила на столешницу два свертка.
        Лотт расплылся в улыбке и горячо поблагодарил неверную. Еще ни одна женщина не вызывала в нем такие чувства. Лотт тонул в темных, подведенных сурьмой глазах. Густые каштановые волосы, каскадом падающие ей на плечи, пахли мятой. А губы...
        - Очень мило с ее стороны, - выдавила Кэт. - Возможно, когда нас вскоре сожгут на костре как ведьм, сестренки даже прольют несколько слезинок, оплакивая наши загубленные души.
        - Почему ты так думаешь? - удивилась Квази.
        - Не прикидывайся дурой. Я покорившая-ветер, мой род презирают все имперцы. Нас не пускают на постой и клянут во всех смертных грехах. Думаешь, откажись я выхаживать девицу, со мной бы также обходились? Да меня бы к столбу привязали, а сердобольные бабушки еще и хвороста подкинули. Да и твоя участь немногим лучше. Твой протектор, старый козел Роланд, строит из себя глиняного истукана на заднем дворе. Без него ты всего лишь неверная, чужестранка, чей приход странным образом пробудил злые силы. Очень подозрительно, не находишь?
        - Кэт, - попытался встрять Лотт, но желтоглазая только отмахнулась.
        - Это только вопрос времени - когда они начнут сгонять злость на ком-то из нас. И я очень надеюсь унести отсюда ноги, пока цела.
        Зал постепенно наполнялся людьми. По два, по три они собирались, усаживались за столы, собирались возле горящих лучин. Все шептались о каком-то совещании, устроенном Туром Альденом.
        Лиана появилась в дверях, держа за руку Фиалку-Мэри. Девочка измазалась и сонно терла ручками красные глаза. Лиана выглядела раздраженной и, не стесняясь, кляла Тура за то, что он отвлекает людей от работы.
        Но поднявшийся было гомон враз прекратился, когда в столовой появился сам Тур. Выглядел он неважно. Под глазами залегли мешки, кожа побледнела, нижняя губа подрагивала. Казалось, он еле сдерживался, чтобы не заплакать.
        - Я собрал вас здесь, чтобы объявить ужасную новость, - он скорбно опустил голову. - Бавер отошел с миром. Я, я даже толком не попрощался с ним. Не сказал, сколь многим обязан...
        Словно силы враз покинули его, Тур оперся об косяк, провел рукой по редким волосам.
        - Да примет его Гэллос на небо, - Лиана осенила себя святым знаком, обняла еще не вполне понявшую, что же произошло, младшую из Бельвекен. - Держись, девочка. Все будет хорошо. Я и дядя Каль позаботимся о тебе и сестренках. Никто вас больше не обидит.
        - А кого он оставил опекуном? - спросил кто-то из работников.
        - Тура, конечно. Кроме него никто толком не знает, как содержать красильню, - проскрежетал хлебавший чечевичную похлебку старик в рясе священника. Местный служитель церкви был пьян, то и дело клевал носом, но ответил твердо и без колебаний.
        - Я девочек не отдам, - запричитала Лиана. - Он изведет их. Отравит или того хуже.
        Столовая взорвалась криками. Люди кричали друг на друга, изливая потоки брани, приводя известные только местным случаи из жизни деревни. Вспомнили, как Тур помог красильне не развалиться, когда Бавер заболел, и как тот не доглядел за девочками. Про Лиану все говорили, что она действительно печется о судьбе девочек, что практически заменила им усопшую мать. Зато про ее мужа в основном только сквернословили. Люди не любили Каля. Говорили, что тот сведет на нет все начинание Бельвекена и, если красильней будет руководить именно он - ждать беды.
        - Очень хороший момент, чтобы уйти незаметно, - Кэт взяла сверток с одеждой под мышку и боком начала протискиваться к выходу.
        Дикий крик боли, словно с кого-то живьем снимали кожу, заставил всех умолкнуть. Кричали во дворе. Крестьяне высыпали наружу. Лотт, Кэт и Квази, подхваченные людским потоком, послушно шли следом.
        Фиалка-Сью, средняя дочка Бавера, только недавно нежно прощавшаяся с ражим кузнецом, лежала на вытоптанной земле посреди пыльного двора. Скромное платье разорвано, подле нее скользили, подчиняясь воле ветра, вырванные с корнем клоки медных волос. Даже сейчас было видно, как переливаются на солнце локоны.
        На девушке, цепляясь суставчатыми лапами за плечи, сидела собранная из колосьев ржи и мухоморов тварь, отдаленно походящая на стрекозу. Создание Зарока монотонно клевало темя девушки, с жуткими мокрыми звуками выдирая из дыры в черепе розовые кусочки и проглатывая их по одному.
        Женщины заорали, часть людей подалась назад, некоторые бросились на утек. Самые смелые, возглавляемые Туром, попытались отвлечь стрекозу. Тварь зажужжала и взлетела, невообразимо быстро махая невесомыми крыльями. Она стремительно спикировала в гущу толпы и выхватила оттуда щуплого мужичонку с дряблой кожей. Тот просил о помощи, плакал и клял монстра одновременно.
        Кто-то открыл амбар. Бригада Тура похватала там вилы и рогатины. Вооружившись, крестьяне почувствовали себя более уверенно. Жители деревни пытались загнать тварь в угол, но никто из них никогда не бывал ни на охоте, ни на войне, поэтому ничего толкового из этого не вышло. Стрекоза закинула щуплого мужичонку на крышу покосившейся избы с полуразвалившимся дымоходом и упала на грозящих ей вилами крестьян. Бедный мужичонка шмякнулся о крытую деревянным настилом черепицу, не смог там удержаться и кулем съехал вниз, наверняка сломав ногу.
        Крестьяне тем временем бросились врассыпную. Порожденная червоточиной тварь растерялась, не зная за кем погнаться в первую очередь.
        В этот момент со второго этажа беленого дома на нее сбросили мешок с зерном. Стрекозу придавило к земле. Ее окружили бельвекенцы. Поднимались и опускались дубины, вилы и косы. Стрекоза щелкала костяными жвалами и прыскала вязкой слюной.
        Каким-то чудом она сумела выскользнуть из-под мешка, прокусила одному из травивших ее загонщиков бедро. Остальные продолжали кромсать тело гадины, не причиняя, впрочем, видимого урона. Стрекоза уже не могла двигаться так же быстро - из-за упавшего мешка она подволакивала лапу и лишилась одного крыла.
        - Расступитесь, - громко скомандовала Квази. - я могу убить ее заклинанием.
        Неверная перебегала из стороны в сторону, пытаясь найти свободное от людей место, но перед ней всякий раз оказывался кто-то из местных, мешая прицелиться.
        "Она боится попасть в крестьян", - понял Лотт. - "Нужно найти способ выманить тварь".
        - Сюда, ко мне, - закричала Кэт. Желтоглазая находилась возле булькающих чанов и отчаянно жестикулировала, пытаясь обратить на себя внимание. Здесь ты сможешь ее достать!
        Но крестьяне упорно продолжали тыкать в стрекозу вилами. Та платила им сторицей. Еще двое выбыли из боя, хватаясь за поврежденные конечности. Тур вовремя не уклонился от удара и отлетел в сторону, крепко приложившись об угол дома. Крестьяне уже не наступали. Они пока что сдерживали стрекозу, но Лотт понял - если тварь заденет еще одного из них, те побегут. И умрут.
        "Ты безумец" - мысленно сказал он себе, беря в руки вилы одного из пострадавших.
        "Ты должен был давно убежать отсюда. Кто тебе эти люди, раз ты идешь ради них на риск?" - рогатина задела бок стрекозы, вырвав из наружного покрова несколько колосков.
        Тварь зашипела и бросилась на него, будто хотела протаранить. Лотт попятился, виляя то в правую, то в левую сторону. Он очень надеялся, что не споткнется по пути. Жвалы клацнули перед самым носом. Очень хотелось броситься наутек, но ему годами вдалбливали на тренировках, что бегство подобно смерти.
        "Просто меч воткнут не в живот, а в спину - всего-то", - говорил старый оружейник лорда Кэнсли.
        - Держись! - Кэт метнула в отродье кухонный нож. Стрекоза на миг замешкалась. Этого хватило, чтобы Лотт с помощью желтоглазой взобрался на помост. Частично сложенное из лакированных досок, частично из камня, возвышение выдерживало вес чанов, плотно сидевших в углублениях, под которыми горел постоянный огонь. Здесь гулял особенно резкий запах разных протрав. Сильнее всего несло мочой. Глаза начали слезиться от едких кислот и дурно пахнущих миазмов.
        Тварь и не думала отступать. Ползла к ним, Лотт готов был поклясться, что чудовище просто мечтает увидеть, чем они с Кэт начинены внутри.
        Он спрятался за глиняной емкостью, еле избежав движущегося на лебедке крюка с очередным куском кожи. Удивительно, но механизм до сих пор работал, исправно выполняя сделанный нанимателями заказ.
        - Давай же, Квази, не медли! - в голос поневоле закралось отчаяние.
        Но Квази не ответила. Только сейчас Лотт заметил, что стрекозу больше не донимают крестьяне. Многие из тех, кто был с Туром, сгрудились за неверной, творящей руками сложные пассы.
        Что там происходило, Лотт не видел, но не составило большого труда догадаться, что к чему.
        Тур сказал, что чудовищ было три, одну убила неверная, вторая подкрадывалась к ним, забрызгивая слюной покрытые цветными пятнами доски. А третья тварь сейчас атакует задний двор красильни.
        Им никто не поможет. Сердце сжалось до размеров наперстка, неприятный холодок пробрал до костей.
        "Глупая смерть глупого человека. Интересно, хоть кто-нибудь умирал, ощущая себя мудрецом?"
        Кэт дернулась в сторону. Стрекоза только пискнула и продолжила наступать, пощелкивая острыми жвалами. Сначала она убьет его, затем возьмется за желтоглазую.
        Со скрипом проехал еще один крюк. Лотт попытался спрыгнуть вниз, но тварь перегородила ему дорогу. Он только и мог, что попытаться залезть на чан.
        - Давай, гадина. Ты или я, - прошипел Лотт, надеясь, что это не звучит так жалко, как ему казалось.
        Тварь атаковала. Лотт отскочил в сторону, поднырнул под громоздким брюшком, когда стрекоза разворачивалась. Проявив недюжинную ловкость, он обхватил ее голову, не давая жутким челюстям разодрать брюхо. Порождение пекла загудело, попыталось вырваться. Лотт почти сел не нее верхом, из последних сил сдерживая беснующееся чудовище.
        Внезапно в голову пришла одна мысль. Дождавшись, когда лебедка опять начнет движение по кругу, он подпрыгнул, ухватил увесистый крюк, весь ржавый, с коркой темного налета на поверхности, и, что было сил, потянул вниз. Прямо к пощелкивающей жвалами стрекозе. Крюк впился в морду твари, проткнул небо и вышел из места, где у человека должно быть ухо. Веревка выдержала. Упруго дернувшись, она вернулась в прежнее положение, забрав с собой трепыхавшееся чудовище.
        - Получай, тварь, - донеслось из окна дома, где в недрах прятался нехитрый механизм лебедки.
        Лотт обернулся на голос. Марджи, незаконнорожденная дочь Бавера Бельвекена, дождалась, когда крюк зависнет над одним из чанов и переключила рычаг.
        Крюк, а вместе с ним и тварь рухнули в чан. На дощатый пол полетели горячие брызги. Суставчатая лапа появилась было из чуть сужающегося к концу горлышка, но этим все и закончилось. Порождение Зарока сварилось в густой протраве. Лотт осторожно заглянул внутрь, но кроме редких колосьев да тонюсеньких веток, плавающих в индиговом красителе, так ничего и не заметил.
        - Готова, - авторитетно сообщил он подоспевшим крестьянам. - Что с третьей тварью?
        - Ушла под землю, - Квази тяжело дышала, бой дался ей тяжело, но обошлось без серьезных ран. - Нужно заняться пострадавшими.
        Еще один истошный крик нарушил наступившее затишье.
        - Туда, - Кэт безошибочно определила сторону. - Скорее.
        Крик возобновился, теперь он был больше похож на стон, перемежающийся всхлипами.
        Казалось, схватка не окончится никогда.
        Людей стало существенно больше. Во двор красильни набежало народу изо всех окрестностей. Многие несли наперевес топоры.
        Лотт замешкался, помогая Кэт спрыгнуть с помоста. Вместе они приготовились отразить нападение еще одной твари.
        Но решающего боя так и не случилось.
        Топоры и вилы сами собой опустились. Люди просто стояли и, молча, смотрели на бьющуюся в истерике женщину.
        Лотт протиснулся сквозь плотные ряды.
        Лиана Стэйтен часто всхлипывала, и жалобно приговаривала:
        - Прости, пожалуйста, прости. Прости, пожалуйста, меня...
        Голова Каля, ее мужа, не отвечала. Рот скривился в предсмертной судороге, глаза закатились. Он словно опять хотел избежать причитаний сварливой бабы, но не мог, потому что был мертв. Оторванную голову наверняка принесла одна из тварей.
        - Что бы это значило? - ни к кому конкретно не обращаясь, спросил Лотт.
        - Только то, что ни один из нас не может чувствовать себя теперь в безопасности, - ответила Кэт. - Тварь никому не даст уйти отсюда живым.
        ***
        Местный священник, чьего имени Лотт так и не узнал, спросил:
        - Могут ли боги явить знак, по которой эти любящие сердца не должны биться одновременно?
        Фиалка-Мэри мешалась под ногами, то выскакивала вперед и теребила подол платья старшей сестры, то приставала с вопросами к тетке. В конце концов, Лиана отправила ее вниз, узнать у Марджи, готовы ли праздничные кушанья.
        Священник был почти трезв, что для него потребовало нечеловеческих усилий. Он то и дело поправлял рукава рясы и замолкал на середине фразы, вспоминая положенные по такому случаю слова.
        Никому особенно не было до этого дела. Собравшиеся в маленькой душной комнате люди смотрели на светящихся от счастья молодых.
        - Ты не права, Кэт, - тихо произнесла Квази. - Здесь никто не собирается устраивать охоту на ведьм. Иначе нас не пригласили бы присутствовать на свадьбе. Не все люди бездушные звери, какими ты их представляешь.
        - Только те, кто служат церкви, - за словом в карман Кэт никогда не лезла.
        - Почему же тогда преподобный Роланд Тоунхен пожертвовал собой ради других? Не стоит хулить тех, кого даже не знаешь.
        Молодые поцеловались. Гости поздравляли их, желая долгих и радостных лет жизни.
        Сэм Уоллис два дня не отходил от невесты. Фиалка-Тара пришла в себя, но была так слаба, что не могла самостоятельно двигаться. Весть о гибели дяди и сестры поразила ее до глубины души. Предложение Сэма она приняла не сразу, слишком тяжело думать о свадьбе, когда под землю ложатся близкие люди. Но одна из тварей еще жива. И неизвестно, кто станет следующей жертвой. Возможно, жить им осталось считанные часы, так почему бы не воплотить в жизнь так долго откладываемые планы?
        Лиана Стэйтен, облаченная во все черное, подвела Сэма к Таре и соединила их руки. Молодые заключили друг друга в объятия и поцеловались.
        - Свадьбы мне нравятся все меньше, - шепнула на ухо Лотту Кэт. - В последний раз нас едва не убила невеста. Теперь вот эти двое...
        Квази на нее шикнула и желтоглазая замолчала, недовольно поджав губы.
        Скромный пир устроили в столовой. Марджи, недовольно бурча, разливала пенное пиво и мед. Местные девушки подавали наскоро состряпанные блюда гостям.
        Тур Альден не присутствовал на церемонии, занимаясь делами красильни. Лиана не преминула сказать, что он будет плохим родителем девочкам, если и дальше станет пропускать важные для них события.
        После смерти отца Фиалок, на Тура поневоле легла забота о красильне. Несмотря на тяжелую травму, он находил в себе силы присматривать за людьми и разбираться с чудовищным грузом работ.
        Снаружи быстро темнело. Тур приказал расставить вокруг стражу, опасаясь нападения последней твари. Постовые мельтешили за окнами, освещая подворье факелами.
        Издали завидев Квази, Лотт махнул рукой, приглашая неверную сесть с ними за один стол.
        - Сдалась она тебе, - раздосадовано протянула Кэт. Казалось, желтоглазую приводило в бешенство само упоминание имени Квази.
        Просторная столовая наполнилась приглашенными гостями. То и дело поднимались кружки и провозглашались здравицы молодым. Люди обсуждали последние события, и каждый приплетал в свой рассказ что-то новое. Лотт не сомневался, что очень скоро он превратится в отважного рыцаря, а Квази с Кэт станут чуть ли не святыми. Но пока их потчевали как своих. Уже за это он был им благодарен.
        - Вы двое - единственные, кому я могу довериться, - сказал Лотт, - внимательно глядя на девушек. - Квази, то, что я скажу сейчас, должно остаться только между нами.
        Неверная внимательно посмотрела на него, будто неожиданно открыла в Лотте совершенно другого человека. Медленно кивнула, соглашаясь на просьбу.
        - Не так давно мы с Кэт... уже имели дело с червоточиной. Тогда врата открылись всего из-за одного человека. Ни ведьмы или ведьмака, поклоняющихся Зароку, ни погрязшего в пороке грешника. Просто маленькая девочка очень хотела, чтобы ее мама не умерла. Так хотела, что приоткрыла створки в пекло.
        Кэт скрипнула зубами, но промолчала. Слова были сказаны и ничего назад уже не вернешь. Пусть она не доверяла Квази, Лотт знал, что без магической поддержки они могут не справиться.
        - Ты хочешь сказать, что истины, записанные в Книге Таинств, неверны? - вскинула брови Квази. - Червоточины открываются только из-за безбожников и черных душою людей - это ложь?
        - Для неверной ты неплохо осведомлена, в религии Священной Империи - хмыкнула Кэт.
        - В чужой стране принимаешь чужие правила, - пожала плечами Квази.
        Она аккуратно отломила от исходящей паром плюшки кусочек. Внутри сдобы оказалось грушевое варенье. Неверная слизнула выступивший сироп.
        Лотт непроизвольно сглотнул. Он еще никогда не видел столь соблазнительных женщин. Один раз к сиру Томасу приехала Шарлота Лизен, о чьей красоте ходили легенды. Белокурая, с вьющимися достигающими ягодиц волосами, она обладала тонкой талией, и при каждом ее шаге создавалось впечатление, будто владычица Лизеншира просто парит над землей.
        Квази чем-то напоминала благородную. Неверная вела себя тихо и скромно, говорила редко и только по делу. И каждое ее слово звучало для Лотта подобно пению соловья. Он переставал обращать внимание на все окружающее, плененный заморской красотой.
        - Не знаю, - пожал плечами Лотт и уткнулся в свою тарелку, выковыривая хрящи из мяса. - Может, и нет. Но я клоню не к этому. Что, если червоточина, закрытая преподобным Роландом, тоже образовалась не просто так?
        - Ну и? - Кэт почистила свою тарелку, выпила за здоровье молодых с проходившим мимо сухопарым мужчиной в круглой шляпе. - Червоточина-то закрыта.
        - Но последняя тварь еще жива, - задумчиво протянула Квази. - И, возможно, пытается угодить чьей-то воле. Кому-то, проживающему в Бельвекене.
        - Убивая всех без разбору? - Кэт потянулась к тарелке Лотта. Лотт шлепнул ложкой по ручке желтоглазой. Та показала ему неприличный жест, но больше стянуть чужую еду не пыталась.
        - Так ли уж всех?
        Лотта бросило в холодный пот.
        Осененный неожиданной догадкой, он выскочил из-за стола и выбежал из комнаты. Лотт помчался по коридору к алькову, где проводила все время Лиана. Она тяжело переживала гибель мужа, постоянно плакала и почти ни с кем не общалась. Только постоянно держала при себе малышку Мери.
        Женщина спала. Спросонья она только моргала, не понимая, о чем ее спрашивают.
        - Мери? - Лиана протерла глаза. - Я отправила ее на кухню, чтобы помогла подавать еду. Странно, она должна была уже вернуться. Что с ней?
        - Ей грозит опасность. Тварь охотится за сестрами, - пояснил Лотт.
        - Но почему?
        - Просто поверьте мне.
        - Я... хорошо.
        Она тяжело поднялась и присоединилась к ним.
        На кухне витали запахи жареного мяса, пирогов, лукового супа и дыма. Туда-сюда сновали занятые люди, неся в руках горшки с вареными овощами, тушеными кусочками баранины и ухой.
        Потолок прокоптился до черноты, здесь стояла невыносимая жара. Хотелось прочистить глотку и выйти на свежий воздух.
        - Была здесь ваша Фиалка, - Марджи кочергой шевелила угли. Ее платье промокло от пота и покрылось налетом сажи. - Но надолго не задержалась. Сказала, что хочет поискать драгоценности на берегу и дернула отсюда.
        - О боги, - простонала Лиана. - Почему ты ее не остановила?!
        - А зачем? На улице постоянно находятся патрули, они доложат, если что не так. У меня забот полная комната. Кучу людей нужно накормить. Да и кто она мне, чтобы я за ней постоянно приглядывала?
        Лиана застонала.
        - Она твоя сестра, дуреха.
        В верхних комнатах раздался ужасный грохот. Посыпалась пыль. Гости замолкли, некоторые попятились в сторону двери.
        - Моя сестра? У меня есть сестры?! - Марджи открывала и закрывала рот, переваривая услышанное.
        - Выяснение родословной оставите на потом, - отрезал Лотт. Сейчас он как никогда чувствовал себя нужным. Он повернулся к Квази. - Найди Тура, расскажи ему о девочке. Остальные за мной.
        Они поднялись на верхний этаж. Лотт позаимствовал у Марджи кочергу, и вел за собой отряд из одних женщин, как какой-нибудь воевода армию.
        Он не сомневался, что тварь попытается напасть на дочерей Бавера, но не догадывался, что это произойдет так быстро.
        Сердце бешено стучало в груди, когда он плечом выносил дверь. С той стороны слышались приглушенные стоны. Он навалился всем телом и дверь поддалась.
        Сэм с исцарапанным до крови лицом держал на руках жену и протягивал к ним безвольное тело.
        - Помогите ей. Прошу вас, добрая девушка, вылечите мою Тару.
        Кэт хватило одного взгляда, чтобы вынести вердикт.
        - Ей уже ничем не помочь. Мне очень жаль.
        Сэм Уоллис взвыл, прижал к себе мертвую супругу, словно хотел удержать дух в теле.
        - Она попросила открыть окно, говорила, что здесь душно, что трудно дышать, - простонал Сэм. - Тварь влетела и сбила меня с ног; налетела на нее, раздирая на части, кромсая. Я пытался ей помешать, но злокозненная муха оказалась слишком сильной.
        - За что нам все это, - лицо Лианы побледнело, она присела на кровать, глядя на Тару, погладила рыжие волосы. - Они не заслужили такой участи, не заслужили.
        - Я найду тварь, - прорычал Сэм. - Уничтожу, изрублю на мелкие кусочки.
        - А я тебе в этом помогу, - грозно вставила Марджи.
        - Вначале позаботимся о Мери, - сказал Лотт. - Тварь попытается убить и ее. Мы должны найти девочку раньше.
        - Малышка отправилась собирать драгоценности, - произнесла Кэт. - Где их здесь следует искать?
        ***
        В вечерних сумерках казалось, что Радужная объята огнем. Золотые искры освещали мутную, пахнущую тиной и едкими протравами воду. Огни факелов освещали оба берега реки. Многие односельчане, принимающие участие в поисках девочки, выкрикивали ее имя, но никто им не отвечал.
        Лотт выставил перед собой просмоленную палицу и, пригнувшись, зашел в реку. Вода тут же затекла за голенища, под ногами неприятно зачавкало. Он заглянул под мост. Многие камни кладки треснули и покрылись мхом. Здесь часто справляли нужду, это было заметно по отложениям селитры в вязкой почве.
        Самое удобное место чтобы спрятать тело, если ты убил маленькую девочку. Хотя порождения червоточин до этого не проявляли желания прятать свои жертвы.
        Лотт двинулся вперед, держа факел поближе к воде, стараясь разглядеть в матово-черной жиже знакомые черты.
        - Как ты думаешь, кто бы это мог быть? - спросила сверху Кэт. Покорившая-ветер перегнулась через массивные перила, рискуя упасть в реку.
        - Кто-то очень не любящий семейство Бельвекен, - откликнулась Квази.
        Неверная вернулась с противоположного берега, что-то зажимая в кулачке. Ее сопровождали несколько крохотных светящихся шариков. Колдунья посылала их в разные стороны, заставляя освещать наиболее мрачные места.
        - Вот, смотри.
        Квази разжала кулак. В ладони оказалось несколько разноцветных камешков.
        - Это и есть драгоценные камни Мери. Краски настолько сильны и так долго сливаются в реку, что окрасили оба берега в разные цвета.
        Лотт хмыкнул и взял на память лазоревый камешек, по форме и цвету напоминающий сливу.
        - Богатых и успешных все недолюбливают, - фыркнула Кэт. Она попыталась ухватить один из чародейских пульсаров, но шарик увернулся и последовал в указанном хозяйкой направлении. Кэт надулась и забарабанила пальцами по перилам. - Так можно большинство местных обвинить в... э-э грехе.
        - Говоришь почти как священник, - улыбнулся Лотт.
        Удивительно, но в такой грязной воде, полной ядовитых красок и мочи, смешанной с уксусом, еще водилась рыба. Мальки зарывались поглубже в тину, едва завидев отсвет пламени.
        - Семейство Бельвекен здесь очень уважают и любят, - возразила Квази. К неверной вернулись шарики. Чародейка погладила своих слуг, словно те были живыми существами, и послала в новые места. - Бавер дал работу многим семьям и помог избежать долговой ямы. Здесь должно быть очень личное дело.
        - Мери! Ме-ери!
        Лиана Стэйтен раз за разом звала племянницу. Женщина куталась в шерстяной платок, и была бледна как смерть. Казалось, вместе с жизнью родных она потеряла связь с реальным миром. Марджи, стоявшая вместе с ней на одном из перекинутых между домами мостиках, обняла Лиану за плечи. Вдова попыталась снова позвать Мери, но зашлась кашлем. Марджи гладила ее по голове, что-то успокаивающе говорила. Лиана резко ответила, зло на нее посмотрела. У стряпчей задрожали губы. Она отошла в сторону. Теперь уже Лиана принялась ее успокаивать. Вместе они тихо плакали, глядя на освещаемую факелами Радужную.
        - Думаешь, здесь замешаны родственники? - Кэт заметила, что Лотт наблюдает за женщинами.
        - Думаю, наследство Бавера Бельвекена не такое уж маленькое, чтобы никому до него не было дела.
        - Марджи?
        - Девушка не знала, что у нее есть сестры. Это отразилось на ее лице, когда Лиана сказала правду. Марджи сварливая, но не злая. Нет, это не она.
        - Тогда Лиана, - с уверенностью в голосе сказала желтоглазая. - Они с мужем так хотели заполучить красильню, что поливали грязью Тура.
        - Она просто очень любит Фиалок и не хочет, чтобы их воспитывал посторонний. К тому же ее мужа убила тварь.
        - Тогда кто? Неужели наместник?
        Лотт хотел было ей ответить, но стало не до болтовни.
        К чародейке вернулись только два шара. Ниже по течению раздался хлопок. Квази подобрала полы платья и бросилась в сторону шума. Переглянувшись, Лотт и желтоглазая последовали ее примеру.
        Радужная здесь изгибалась зигзагом и истончалась настолько, что кто-то рискнул поставить двухэтажный дом на сваях, под которыми протекала речка. Из многочисленных окон свешивался десяток удочек и две сети.
        Под сваями велся бой не на жизнь, а на смерть. Двое мужчин исходили кровью, еще больше окрашивая и без того загрязненную воду. Последний держался, но все больше отступал под натиском вдвое большей, чем он сам твари.
        - К оружию! Ко мне! Сюда, скорее, на помощь! - Тур Альден героически кричал, храбро сражался, но все равно выглядел, как торговец. Он едва держал рогатину в хилых руках, редкие волосы растрепались и лезли в маленькие, подслеповатые лаза. Прячущаяся за его спиной Фиалка-Мери повизгивала от страха и смотрела на своего невольного защитника круглыми от страха глазенками.
        Напиравшее на них чудовище больше всего походило на гигантского муравья. Глаза-буркала в гневе смотрели на посмевшего сопротивляться человечка, двойные жвалы угрожающе щелкали, намериваясь отхватить от Альдена кусочек пожирнее.
        - Я всегда буду слушаться, - лепетала маленькая девочка. - Всегда-всегда буду слушаться взрослых! Пожалуйста, не ешь дядю Тура, он не виноват, что я убежала от него и других дядей с факелами. Я только хотела найти много-много камешков и положить их на могилы отцу и сестренке.
        Чудовищу было все равно, что хотела непослушная девочка. Оно взмахнуло лапой, запросто обрушив одну из свай. Балка рухнула на Тура, придавив управляющего своим весом. Альден безжизненно упал, скрывшись под казавшейся такой густой толщей воды. Над ним поднимались пузырьки - скоро легкие заполнит зловонная вода Радужной.
        - Вытащите его, - приказала Квази. В моменты наивысшего напряжения неведомо куда девалась ее скромность и мягкость. Теперь неверная больше походила на одну из дев-воительниц северян.
        Широко расставив ноги, Квази соткала сложный узор из покрытых инеем многолучевых звезд и колечек дыма, отгородив их от атак муравья-переростка.
        Лотт по пояс погрузился в холодную воду. Он шарил руками по дну, нащупывая Тура, но под руку попадались только комки грязи, тины или нечто настолько склизкое и кусачее, что ему даже не хотелось взглянуть на свою находку. Наконец, им с Кэт удалось найти Альдена. Одна его нога оказалась в капкане, прижатая сваей.
        Лотт попытался отодвинуть ее в сторону, но дерево было из тяжелой породы, не держащейся на плаву, и поддавалось с трудом. Кряхтя, Лотт потихоньку сдвигал его в сторону.
        Стена из инея и дыма беззвучно рухнула. В лицо сыпануло холодной стружкой. В безмолвном ужасе Лотт смотрел, как тварь пробирается через проделанную в чародейском узоре брешь, нарочито медленно перебирая суставчатыми лапами.
        Муравей, как и остальные порождения Зарока, был соткан из того, что дает земля. Вот только молодые, зеленые побеги стали напоминать древесную кору, закостенели, сочленения поскрипывали при ходьбе, яблоки, заменявшие этому созданию глаза, налились багрянцем, в некоторых стали заметны внушительные дырки с копошащимися в них червями.
        И эта масса, по определению не способная ходить, неотвратимо Не переставая ткала чары, за которые Церковь Крови давно придает анафеме. От них пахло сиренью. Но все они бесформенной слизью стекали с панциря муравья.
        Глядя на усики, расположенные на треугольной голове монстра, шевелящиеся подобно колосьям на ветру, Лотт почувствовал, что теряет хладнокровие. В детстве они с братом часто разрушали муравейники, затаптывая мельтешащие черные точки, или же отрывая от букашек лапки и головы. Они воображали себя великанами, рушащими горы и повергающими в страх племена остготов. Тогда им казалось очень весело - убивать беспомощных созданий.
        Сейчас Лотт чувствовал себя таким же беспомощным - маленьким жучком, у которого здоровенный мальчик скоро оторвет сначала руки, потом ноги и напоследок - голову. Или мужское начало. Это уж как повезет.
        - Держи его голову над водой, - бросил он поддерживающей Альдена Кэт. - Я попытаюсь отвлечь тварь.
        - Позволив ей себя съесть? Очень находчиво, - отозвалась желтоглазая, но Тура не бросила.
        Тварь почти добралась до яростно сопротивлявшейся Квази. Неверная, видимо, исчерпала последние силы. Вокруг нее сияла алмазная полусфера, с каждым ударом муравья становившаяся все бледнее. Мери даже и не думала бежать, ее сковал панический страх, лишая возможности думать и двигаться. Малышка беспрерывно шмыгала носом, и шептала, что теперь будет слушаться взрослых.
        Не придумав ничего более оригинального, Лотт пнул муравья в брюшко. Сделать это по пояс в воде оказалось не так уж просто, но эффект того стоил. Тварь его заметила. Приподнялась на задних лапах и грозно заклекотала, готовясь обрушиться на него и раздавить всем весом.
        "Беги, дурак, спасайся. Ни одна жизнь этого не стоит!"
        Лотт сделал шаг назад. Сбежать совсем не трудно. Знай себе - перебирай ногами. Подумаешь, останется опять один. Одному легче, нет обязанностей, нет долга.
        Долг. Он совсем забыл об этом слове. У оруженосца есть долг перед сеньором. И когда-то он исполнял его вполне себе сносно. Но те дни давно позади и теперь он просто оборванец, безродный и разыскиваемый в родных краях. Что есть долг для теперешнего Лотта?
        Пустое, напыщенное слово. Вот и все.
        Шаг, еще шаг. Туша твари начала клониться вниз. Слишком медленно. Он успеет спастись.
        Взгляд скользнул по товарищам. Кэт пыхтела и старалась повыше поднять бессознательного Альдена, безвольно болтающего руками. Квази сосредоточенно читала заклинание, из ноздрей тонкими струйками струилась алая кровь, руки волшебницы скрючились, будто сведенные судорогой.
        "Они не заметят, если я уйду. Еще несколько шагов и я спасен. Все равно я им ничем помочь не могу".
        Он встретился взглядом с Мери и застыл. Девочка смотрела на него большими наивными глазенками. С надеждой, с детской верой в справедливость. С уверенностью в том, что отважный витязь поднимет меч-кладенец и срубит чудищу голову.
        Так же смотрел тот мальчик в Гэстхолле. Он пытался убежать, спрятаться, даже не догадываясь, что умирает.
        Комок встал у него в горле. Воображение живо нарисовало растерзанные тела, плавающие в зловонной, полной красильных отходов реке. И среди них, то погружаясь в воду, то поворачиваясь к небу лицом, плывет маленькая головка с остекленевшими, но все еще полными детской уверенности глазами.
        Лотт бросился под тварь, схватил суставчатую лапу и потянул на себя. Муравей зашатался, но не упал. Монстр попытался отпихнуть бывшего оруженосца, но Лотт оказался проворней. Он ухватился за брюшко и подпрыгнул вверх. Подтянулся, держась за сотворенные червоточиной живые доспехи.
        Тварь бесновалась, пыталась скинуть наездника, щелкала возле уха жвалами. Но Лотт вцепился намертво. Он не пытался причинить ей вред, только старался не упасть.
        Падение означает смерть. Эти простые слова он твердил про себя как одержимый. Ему всего лишь нужно продержаться до тех пор, пока сюда не прибегут остальные.
        Но Тварь оказалась не так проста. Она бросилась на алмазную полусферу, смяла выстроенную Квази защиту и попыталась в отчаянном рывке дотянуться до Фиалки-Мери.
        "Нет!", - хотел крикнуть Лотт, но его дыхание сбилось, и изо рта вырвались только бессвязные хрипы.
        Он вцепился в жесткий панцирь, надавил, пытаясь добраться до мякоти плоти или что там у нее было внутри. Твердая как скала, бесполезно.
        Квази накрыла собой девочку. Мери не шелохнулась. Все так же стояла и смотрела из-под руки чародейки прямо в глаза Лотту. С уверенностью. С надеждой. С верой.
        Рыча, стиснув зубы, Лотт сдавил панцирь изо всех сил. И древесный хитин поддался. Лопнул словно рыбий пузырь. Наружу полезла белесая сукровица. Лотт ликующе заорал и сжал сильнее, разрывая ставший таким тонким защитный покров.
        Тварь заклекотала, завертела головой, но тщетно. Лотт орудовал быстро. Он отделял пластины, будто всю жизнь только этим и занимался. Проделав достаточно широкое отверстие, он по локоть окунул руку в двигающуюся мякоть.
        Что-то пульсировало внутри твари, билось в такт. Сердце?
        Закрыв глаза, он сосредоточился и потянулся к эпицентру. Рука сжала что-то горячее. Словно тлеющий уголь обжег ладонь. Лотт закричал от боли, но кулак не разжал. Уперто тянул его к себе.
        Наконец рука выскользнула из плоти. Муравей дернулся в последний раз и шмякнулся в воду, на ходу распадаясь на корневища и жилистые ветви.
        - Ты цел? - над Лоттом склонилась обеспокоенная Квази.
        - К-кажется да.
        - Как?
        - Что - как?
        Он не понял, о чем она спрашивает. Вышел на берег и только сейчас заметил, что к ним начали подтягиваться принимавшие участие в поисках Мери люди. Почти все смотрели на него с недоумением и каким-то благоговением.
        Он уже видел подобный взгляд. Такой же был у Кэт, когда он поневоле закрыл червоточину в Гэстхолле.
        - Как ты сумел убить тварь?
        "У меня снова получилось это сделать?"
        Лотт разжал кулак и увидел то, что заставляло тварь двигаться. Простая персиковая косточка.
        - Кажется, я знаю, кто открыл врата порождениям Зарока, - вместо ответа удивленно пролепетал он.
        ***
        - Нет, я нисколько не сожалел о них, - Сэм Уоллис почесал щетинистую щеку и сделал еще один глоток отвара. - В семействе Бельвекен всегда ощущалась гнильца в сердцевинке.
        Лиана Стэйтен рванулась к нему, но Тур удержал ее руку. Не смотря на кажущуюся немощь, этот человек оказался удивительно крепким и стойким. Придя в себя, он сразу же приступил к выполнению обязанностей.
        Сейчас стояла глубокая ночь, но в подворье кипела жизнь. Скрипел ворот, тянущий ткань к булькающим чанам, слышались крики и уханье выливающих выдохшуюся краску в реку рабочих.
        - Бавер не был святошей, это знали все, - продолжал Сэм. - Он частенько гулял на стороне. Но это еще не все. Думаете, люди с радостью согласились уступить ему свою землю под красильню? Позволить сделать из цветущего края, житницы Коэншира, вонючее болото? Вот что я вам скажу, моя мать боялась за свою жизнь. Она сама мне сказала за день до кончины. Она просто хотела жить как раньше. Пахать поле, садить деревья... Я не верю в несчастный случай. Ее убили. Сам Бавер или по его приказу. Не важно. С тех пор Бельвекен взял меня на поруки, а заодно прибрал к рукам землицу. Но я не забыл, кто мои родители. Я всегда помнил. И ждал. Я знал, что рано или поздно у меня получится отомстить.
        В столовой, всего несколько часов назад полной празднующих гостей, стояла гробовая тишина. Лотт охватил взглядом собравшихся. Лиана, забыв недавнюю вражду, прижалась к Альдену. Ей тяжело было слышать такие слова, но женщина хотела знать причину, по которой потеряла двух племянниц и мужа. Марджи улаживала Фиалку-Мери спать. Стряпчая на удивление быстро прикипела душой к малютке. Из нее выветрилась сварливость. Она была просто рада обрести новую семью. Кэт клевала носом. Желтоглазая положила голову на плечо Лотту и пускала слюни на новую курточку. Квази, наоборот, слушала слишком внимательно. Казалось, она хотела понять, почему именно Сэм, а не кто-нибудь другой открыл червоточину.
        Лотт слушал вполуха, неспешно растирая пальцами засохший цветок Не-могу-соврать. Если бы церковь спросила у него совета, как лучше выявить среди паствы верующих грешника он не сомневался бы в ответе. Отвар действовал почти сразу, заставляя попробовавшего его говорить искренне. Куда как лучше выпить кружку другую, чем быть подвергнутым пыткам. Но, видимо, церковники были другого мнения, или же просто не знали о существовании такой полезной травки.
        - Тара была простоватой дурочкой, нахватавшейся от сказителей или бардов о великой любви и добрых молодцах. Старшая Фиалка привязалась ко мне еще с детства. Я понял, что женившись на ней, когда-нибудь получу в наследство красильню. Как приятно было бы лично разрушить то, на что ушла жизнь старого Бавера, - Сэм смотрел в окно. Казалось, он вообще не замечал того, что выдает самый потаенный свой секрет. Он говорил так, словно рассказывал о том, сколько брюквы посадил в этом году или о том, что в огороде опять медведка завелась. - Только глава семейства не собирался оставлять все одной дочери, а хотел разделить наследство между всеми Фиалками. Сестры не должны были помешать моим планам. Следовало от них избавиться. В конце концов, они тоже - Бельвекен.
        Тогда-то мне и улыбнулась удача. Впервые за столько лет. Не знаю, возможно, Зарок не так уж плох, как о нем твердит архигэллиот. Твари червоточины оказались на моей стороне. Они также ненавидели Бельвекенов, как и я. С тварями я мог получить все и сразу. Идеальное прикрытие. Впрочем, они решили начать с моей невесты - а это могло помешать мне стать владельцем красильни. Тара не могла нарадоваться. Думала, я искренне люблю ее, раз так опекаю, выхаживаю. После венчания моя фиалковая жена превратилась в лишний груз. Вонзая нож в тело, я представлял на ее месте Бавера. А вы даже не заметили наспех спрятанного ножа.
        - С меня достаточно, - Тур скрутил веревкой руки одурманенного Сэма и повел его за собой. - Бавер пригрел на груди змею. Будь моя воля, я бы тебя в чане с кислотой утопил, но приедут люди лорда Коэна и белые инквизиторы. Они захотят услышать, почему я так много взял на себя. Только они могут судить или миловать.
        Только что вернувшийся кузнец рассказал, как на них с Калем напала тварь. Порождение Зарока успокоилось, только оторвав голову мужу Лианы. Похоже, даже дальний родственник Бельвекен не мог считать себя в безопасности.
        Кузнец попросил помощи и ему не отказали. Вскоре здесь должны были появиться люди лорда Коэна.
        - Пожалуй, нам тоже пора, - одно только упоминание о церковниках нагоняло на Лотта тревогу. Встреча с ними не сулила ничего хорошего.
        Кэт обладала странной привычкой всегда быть готовой к отъезду. Как только они вернулись, измотанные после боя между сваями, желтоглазая попросила у Марджи пирогов на дорогу, взнуздала подаренных Туром лошадей и сложила запасную одежку в свою необъятную суму.
        Они могли отъехать в сумерках, но Лиана настояла на их присутствии при допросе. Вы нам почти семья, сказала вдова.
        Светало. Край окоема, терявшегося за Радужной, окрасился первыми лучами солнца. Вдали кукарекали петухи. Лотт потянулся к спрятанному за пазухой кисету.
        - Уезжаете?
        Рука отдернулась, словно ошпаренная. Квази вышла на крыльцо, потянулась, демонстрируя соблазнительный стан, и зевнула, прикрыв рукой ротик.
        - Да.
        - Как ты вычислил Сэма, - Квази подошла к нему почти вплотную. - Увидел нож?
        Ведьма была ему по плечо. Лотт смотрел на нее, кажущуюся такой хрупкой, сверху вниз и тонул в темных, чарующих глазах.
        - Нет, нож тут ни при чем. Это было похоже, - он запнулся, подбирая нужные слова, - на озарение. Когда я вытащил из нутра твари косточку, мне вспомнились слова Сэма про открытое окно и влетевшую к ним муху. Это отродье не имело крыльев. Только жуткую пасть и скверный характер. К тому же, Сэм единственный, кто ненавидел красильню, но души не чаял во всяких там свеклах и редисах. Твари целиком и полностью состояли из древесного покрова или плодов. Забавно, что мне только сейчас это показалось странным.
        Квази кивнула с серьезным лицом и произнесла:
        - Вы могли бы остаться здесь. Местные тебя почти боготворят. Марджи говорит, что Фиалка-Мери очень хочет, чтобы у нее был братик, похожий на тебя. Ты убил тварь червоточины. Голыми руками. В таких, как ты, живет сильная вера. Церковь, думаю, отблагодарит тебя за такой самоотверженный поступок.
        - Знаю я, как она может благодарить, - Кэт подъехала на лошади в яблоках. - Разудалым костерком и зажигательными отпеваниями.
        - Мы не можем остаться, - он сел на низкорослого, но смирного мерина карей масти. - Кэт не человек. В этих краях покоривших-ветер скорее изобьют, чем угостят выпивкой. Да и меня святые отцы не очень любят. Лучше бы нам по-тихому уехать, пока тут не стало очень людно.
        Они двинулись к воротам. Вдали, за краем подлеска, пристроившегося на крутом глинистом берегу, занимался бежевый рассвет. Роса играла на былье; пахло свежескошенным сеном.
        - Вы не против, если я составлю вам компанию?
        Кэт громко и страдальчески застонала. С мольбой посмотрела на него.
        - Почему бы и нет, - широко улыбнулся Лотт. - Чародейка нам не помешает.
        - Каков герой, - Кэт всплеснула руками. - Да ты просто благородный рыцарь, Лотт. Правда, сдается мне, чтобы добиться признательности этой девушки тебе придется выложить куда более кругленькую сумму, чем чаевые за выпивку.
        - Помолчи, желтоглазая.
        Лотт очень надеялся, что Квази не поймет о том, на что намекала Кэт. Последней девушкой, которая ему отдалась, была прислуживающая при таверне в Комарах прыщавая девица. Ночь с ней ему обошлась всего в пять медяков.
        - Еще раз меня так назовешь, и я брошу в тебя камнем.
        Квази вклинилась между ними на своей лошадке.
        - А я действительно считаю Лотта героем. Мало кто обладает достаточной храбростью, чтобы встать перед порождением Зарока, без единого шанса на успех. Таких людей любит Прародитель. Одной десницей он дает им пламенное сердце, а другой железную волю.
        Желтоглазая патетически закатила глаза и поскакала вперед, ударив лошадь по бокам.
        "Интересно, были ли герои прошлых лет хоть капельку на меня похожи?"
        Лотт ехал на рассвет, чувствуя, как с каждым новым вздохом кисет с "блажью грешника" становится тяжелее.
        Интерлюдия
        Многоликий
        Дик любил бывать в Зале Мудрости. Здесь, среди колонн из синего, без единой прожилки, мрамора даже воздух сочился знаниями. Пахло, правда, не страницами из воловьей кожи, а ладаном и маслом, использующимся для светильников.
        - Сегодня я хочу рассказать вам о вере, - обратился к своим ученикам Иноккий. - Она бывает разной. Люди могут верить в свои силы, в то, что сражаются за правое дело. Кто-то может верить в сказания или же тому, что написано в древней рукописи. И часто вера одних вступает в конфронтацию с верой других. Разгораются войны. Знайте же, дети мои - самая беспощадная из них - война за веру.
        Иноккий покинул кафедру и подошел к огромному цветному витражу. Отраженные лучи солнца заиграли на обшитой золотом плаще-моццетте, и ветхий старец, до этого едва держащийся на ногах, превратился в сошедшего с небес святого. Первый после богов указал жезлом на изображение, под которым он встал.
        - Альберто, назови мне этого человека.
        Альберто, принц Аргестийский, наследник династии Пэлли больше походил на девушку. У молодого человека были глубоко посаженые, зеленые глаза и пухлые губы. Святые Земли оказались холодны для изнеженного южанина и его идеальное лицо постоянно обезображивали маленькие прыщи. Принц пользовался мазью, которая сильно сушила кожу. Видимо, сегодня он нанес очень толстый слой на губы и постоянно их облизывал.
        - Вы указываете на Климента Пятого, Миротворца, учитель, - Альберто облизал губы и замер в ожидании.
        Дик поднялся на носки. Он был самым маленьким из учеников Наставника Королей. Маленький принц постоянно оказывался за спинами старших и потому более рослых мальчишек.
        С больших витражей на него взирали отцы церкви. Климент, в небесно-голубых доспехах и крыльями за спиной, опирался на громадный двуручник. Святой блуждал взглядом по залу, выискивая в присутствующих слабину. Дик никому не хотел признаваться, но он почти боялся изображенного художником святого. Седые, длинные до плеч волосы Климента обрамляли аскетичное лицо и только глаза пылали уверенностью.
        - Миротворец жил в далекие времена. Времена смут и Столетней Войны. Он прославился как великий воин и никогда не избегал поединка, - продолжил Иноккий. Тогда отцы церкви мало походили на нынешних священников. Суровые времена требовали суровых мужей. Неоднократно Клемент сходился в бою один на один с неверным, проверяя крепость чужих доспехов и своей веры. И последняя всегда оказывалась крепче любого металла.
        Дик смотрел на святого, округлив голубые глаза. Климента изобразили самым высоким из архигэллиотов. Широкоплечий, он мог обхватить всех архигэллиотов, делящих с ним один витраж. Мальчик не сомневался, что Климент при желании мог голыми руками задушить любого неверного, или же разорвать пасть падальщику. Он попытался прошмыгнуть в первый ряд, но Кэн, сын лорда Таусшира, пинком отбросил его назад и показал кулак.
        - Ответь мне, Альберто, почему вера помогла Клименту выдержать все уготованные судьбой испытания? - спросил архигэллиот.
        - Он верил в богов, - южанин облизнул губы и поспешно добавил. - Он верил в то, что Гэллос направит меч во врага, а Аллана отклонит летящее копье.
        - Люди испокон веков поклонялись разным богам, - ответил ему архигэллиот. - Норды верят в ледяных богов - Мать Стужу и Отца Мороза. На западе так до конца и не искоренили культистов Немого Бога, а желтоглазые в Дальноводье утверждают, что их предки покорили ветер и сделали его своим божеством. Бог в рабских кандалах. Каково, а?
        Иноккий улыбнулся опешившим ученикам. Никто не ожидал от Солнцеликого таких слов.
        - Но ведь их вера ложная, - сказал Альберто.
        - Известно ли вам, ваши высочества, что в Восточном халифате нас тоже зовут неверными? Тамошние священники утверждают, что нет истинного бога, кроме Прародителя и называют себя его пророками. Сколько людей, столько и мнений. Климент знал это, но все равно вел за собой армии, называя халифов и их людей неверными и отбившимися от стада овцами. Может, он был просто жадным до крови и убийства безумцем?
        Альберто открыл рот, но так и не нашелся с ответом. Наследник Аргестии еще раз облизал губы и с затаенной мольбой посмотрел на лик святого Климента. Миротворец и не думал подсказывать верный ответ.
        - Есть среди вас истинно верующие, знающие правильный ответ на мой вопрос?
        Теперь уже большинство наследников царств Священной Империи разглядывало мозаику из цветного стекла. День выдался особенно солнечным и картины казались почти живыми. Великаны на них сверкали серебром, золотом и самоцветами. Одни держали мечи, другие свитки, третьи осеняли зрителей святыми знаками. Такие разные, они имели одну общую черту.
        - Климент побеждал, потому что знал правду.
        Дик прикусил язык, но было поздно. Мальчишки теперь смотрели на него, самого младшего из них. Особенно недовольными казались Альберто и Кэн.
        - Объясни, сын мой, - покровительственно сказал Иноккий. - Расскажи мне и твоим друзьям, что открыли тебе боги.
        - Вера Миротворца была крепкой, потому что он не только верил. Он знал, что в мире есть только два настоящих божества. И имя им Гэллос и Аллана. То, что для него они - боги так же верно, как и то, что солнце садится на западе и встает на востоке.
        Дик набрался храбрости и подошел к архигэллиоту. Климент пристально следил за ним и Дику казалось, что огромный меч начинает подниматься. Мальчик невероятным усилием воли унял дрожь в руке, когда указывал на сияющий шар, покоящийся в левой руке святого.
        - У Климента было то, чего нет ни у кого из неверных. Яблоко Империи.
        Иноккий улыбнулся ему и погладил по голове. В этот момент Дику показалось, что Климент не так уж и страшен. Ведь он был архигэллиотом, а они никогда не обижают истинно верующих.
        - Жизнь бывает строга к нам, - обратился к своим ученикам Иноккий. - Трудности, злоключения, беды выбивают почву из-под ног. Слабые духом гибнут. Стойкие в вере выживают. - Архигэллиот вернулся к трибуне и вытащил из неприметной ниши державу. Оправленный в янтарь Лепесток Солнца ослепил венценосных особ, залив расплавленным золотом и без того ярко освещенный зал. - Гэллос и Аллана существуют и вот тому доказательство. Кусочек солнца, отколовшийся после исполнения последнего желания. Запомните мои слова, дети. Вера способна творить чудеса. А истинно верующие непобедимы.
        ***
        - Кардинал Клодо Де Брюгге был смелым и бесстрашным человеком, истинным слугой церкви, ее воином, ее мечом, ее факелом, освещающим путь во мраке. Как смиренный раб божий, я не могу приказывать, только просить. Неужели его имя недостойно быть высеченным в зале Славы? Ваши преосвященства, молю вас о последней милости, о дани уважения перед тем, кто не щадя себя отдал жизнь на служение богам.
        Иноккий бережно свернул пергамент с донесением. Официальное подтверждение прибыло только вчера. Половина высшего клира сейчас отсутствовала, и участие в решении о причислении Клодо де Брюгге к лику святых принимали только пятеро из десяти кардиналов.
        Шэддоу наблюдал за советом издалека. Глава белых инквизиторов аккуратно счищал цедру с апельсина. Сок брызгал на пальцы, марая каплями мраморный пол.
        В другое время он слизал бы их, так как имел такую отвратную привычку, но не сейчас. Руки, сапоги, камзол покрывала густая дорожная пыль. От дверей к нему тянулась цепочка четких следов, но никто не посмел бы сказать пару ласковых о нарушении этикета и неприличном виде. Шэддоу хорошо запоминал людей. И никогда не медлил с отплатой.
        Кардиналы долго перешептывались и, наконец, выразили общее мнение о том, что такой серьезный вопрос следует обсудить всем клиром. Тогда Иноккий предложил огласить недельный траур по усопшему и заявил, что будет поститься месяц, оплакивая безвременно почившего гэллиота.
        Клир пообещал присоединиться к нему. На том и закончили.
        Шэддоу обладал поразительной проницательностью. Смотря человеку в лицо, он с легкостью понимал, что у того на уме. Белый инквизитор читал кардиналов как открытую книгу. Страх, скрытая похоть, чревоугодие, затаенное счастье, гнев. Ни жалости, ни покаяния.
        Эти люди не будут оплакивать Клодо де Брюгге. Некоторые даже порадуются его смерти. Он был моложе их. Считал себя самым одаренным. Шэддоу знал, что гэллиот был глупцом. Юным наивным глупцом с большими связями.
        Из-за Клодо он ни свет, ни заря поехал в Борейю. Инквизитор хотел узнать, почему неприступные стены Чертога Славы вдруг выгнулись аркой и пропустили нордов в святая святых борейцев. Его очень интересовало, почему траур северян начался со скорбного шествия, а закончился попойкой, в ходе которой поднимались кубки и звучали пожелания пропавшему промерзнуть до костей. И еще его беспокоило, что труп так и не нашли. Если норды хотели устроить показательную казнь, они бы ее сделали на глазах города. Но Клодо просто исчез.
        Гэллиота искали многие воины - так сказал Глендайк. Ложь. Шэддоу прочитал короля так же легко, как и гэллиотов. Он мог поставить магический дар на то, что король замешан в его убийстве. Или же сам убил Клодо. Борейцы все еще варвары в глубине души. Такие же, как и норды, только пахнут немного получше.
        Апельсин оказался кислым. Во рту скопилась слюна. Он любил только сладкие плоды. В другое время глава инквизиции выплюнул бы мякоть, но не здесь. Не сейчас, когда клир косится на него.
        Он хорошо понимал эти взгляды. Зависть, черная всепоглощающая зависть и бессилие. Что либо сделать с ним мог только архигэллиот. Инквизитор знал, что не проживет и дня, окажись в немилости у Солнцеликого. Но также он понимал, что как никто другой делает все возможное для святого престола и того, кто на нем сидит. Иноккий не прогонит верного пса.
        Совещание подошло к концу. Совет решал, кого назначать наместником Тринадцатиземья. Старый гэллиот отдал богам душу совсем не вовремя, ведь скоро должно было начать Собрание Круглого Стола, на котором Церкви не мешало бы принять участие. Преемника будут выбирать не один день и единого мнения по этому вопросу совет не достигнет еще долго.
        Гэллиоты один за другим вышли через массивные, инкрустированные топазами, двери. На одной створке мастер выложил солнце из желтых самоцветов. На другой был изображен месяц, окаймленный голубыми камнями. Это негласное послание означало, что архигэллиот готов выслушать любого верного церкви и днем и ночью. Конечно, если такой человек прорвется через стражу.
        Иннокий тяжело поднялся с золотого трона и, кряхтя, двинулся к противоположной двери, скрытой за тяжелым занавесом с вышитым в центре гербом церкви, мужчиной и женщиной, обнимающими восходящее, полыхающее золотом и багрянцем солнце.
        Шэддоу нехотя доел ломтик, оставив большую часть плода на подоконнике, и присоединился к Солнцеликому.
        Они прошли вдоль узкого коридора, пропустив два проема и войдя в третий. Там оказался каменный пандус, ведущий в густую, чернильную тьму. Шэддоу взял из крепления факел, и начал спускаться, освещая путь.
        Он мог бы соткать светильник, но архигэллиот не любил магии. Говорили, что тому виной его собственная бездарность в этом ремесле. Власть имущие ужасно чувствительны к своим недостаткам.
        - Что открыли тебе боги, сын мой? - степенно спросил архигэллиот.
        Вопрос холодным лезвием скользнул по спине. Обычно он обращался к нему по имени. Значило ли это, что Шэддоу теперь в немилости? Если так, скорее всего уже на следующий день у белых инквизиторов появится новый глава.
        Хотя, будь дело так плохо, Иноккий говорил бы с ним перед гэллиотами, восседая на своем золотом троне, а не здесь, на полпути в казематы церкви. К тому же в рукаве Шэддоу всегда имелся козырь. Белый инквизитор никогда не рискнул бы вернуться пред очи Наставнику Королей с пустыми руками. Он знал, что Иноккий питает к ним слабость.
        - Простите, ибо я грешен, - медленно начал Шэддоу. - Я прогневил Гэллоса, хотя и не могу вспомнить чем. Он не захотел развеять облака и указать виновного в смерти Клодо.
        Иноккий осенил инквизитора святым знаком.
        - Все мы грешны перед богами. Кто-то больше, кто-то меньше. Но если уж среди церковников есть порченое семя, действительно настали тревожные времена. Грустно лицезреть как всемогущие инквизиторы, опора и гордость церкви, опускают руки и просят о помиловании вместо того, чтобы продолжать расследование. Гэллос милостив, Шэддоу, он может простить любой грех, если виновный искренне раскаивается. Я же прощаю далеко не все.
        - Ваше святейшество?
        Каменный пол винтовой лестницы был сух и начисто вычищен. Раньше Шэддоу ни за что не поверил бы, что тюрьма может быть настолько чистой. Это место всегда представлялось сырым, полным болезней, вшей и крыс. Камеры вычищали начисто, тщательно стирали красные пятна, оставленные после предыдущих обитателей. Толстые стены поглощали крики и стоны. Шэддоу точно не знал, на сколько уровней тянутся казематы. Раньше еретиков хватало, и корзина под плахой никогда не бывала пустой. Сейчас многие камеры пустовали, раз в неделю их мыли, стелили свежую солому, потакая застарелой привычке.
        Они достигли верхнего яруса. Шэддоу пошел вперед, считая про себя находящиеся по левую руку двери и думая, где еще мог совершить ошибку. Мог ли он подвергнуться поклепу? Вполне. Инквизитор знал, что находится в особой немилости у гэллиотов Сергестио и Севиллы. Могли они подкупить одного из его собратьев? Нет, в мире не сыщется такого количества золота. Его люди знали - Шэддоу всегда прочтет, что у них на уме и очень хорошо понимали, что он с ними может сделать.
        - Коэншир, Шэддоу. Почему я узнаю о таком важном событии не от тебя? Почему архиалланеса знает о том, что творится в мире больше, чем моя ищейка? Может, дать сожрать тебя кардинальским псам и передать должность ей? В отличие от тебя, у Стэфании к шпионажу талант.
        - Коэншир? - Шэддоу усиленно копался в памяти. Мелкое княжество в Землях Тринадцати, владения сира Гарольда Коэна, Седобородого. Славится мастерами по дереву и тканям. Тихая заводь и сельская глушь. - За последнее полугодие оттуда почти не поступало вестей. Ваше Святейшество имеет ввиду казнь пяти ведьм в позапрошлом году? Девушки виновны, их поймали на волшбе.
        - Значит, инквизиция действительно не знала, - рассмеялся архигэллиот. - В ваших рядах не зреет заговор, потому что вы идиоты. Вам дали по носу, Шэддоу, а вы даже не отреагировали.
        Глава инквизиторов терпеливо ожидал пояснений. Наконец Иноккий продолжил:
        - Две недели назад в деревеньке под названием Бельвекен свершилось чудо. Самое настоящее, одно из тех, что описываются в Книге Таинств. Один молодой человек убил тварей из преисподней голыми руками. Не инквизитор, не ведьмак - так говорят очевидцы. Просто взял и прихлопнул, словно перед ним стояли не чудовища, а мухи или комары. Знаешь, дитя мое, кто это?
        - Святой?
        Шэддоу остановился перед десятой дверью. Постучал. Засов гладко отъехал в сторону. Даже за такой мелочью как петли здесь следили так же тщательно, как и за мощами.
        - Где твоя вера, инквизитор, - вздохнул Иноккий. - Не просто святой, этот молодой человек - спасение святого престола, мессия, посланный нам во спасение. Он - дитя Потерянного Семени.
        Самым страшным в словах Иноккия был тон, которым они сказаны. Твердый, серьезный, полный благоговения. Внезапно Шэддоу понял, почему архигэллиот был для него самым опасным человеком в мире. Не из-за власти, нет. Глава инквизиции не мог его прочесть, сколько бы ни пытался. За одной маской оказывалась следующая, еще более правдоподобная, а за ней еще одна. Иногда ему казалось, что архигэллиот самый набожный человек из всех живущих.
        В камере витал запах пота и крови. Посреди комнаты сидел дрожащий человек, почти старик, но не такой ветхий как Иноккий. Он нервно поглядывал на них и лишь изредка на своего ката, копошащегося в пыточных инструментах. Тот раскладывал ланцеты, распорки, лезвия так буднично, будто был выставлявшим товары торговцем.
        - Сын мой, - обратился архигэллиот к узнику. - Известно ли тебе, за что именно ты здесь находишься.
        - Я не знаю, святой отец, - прошептал старик. - Я всего лишь сапожник и не сделал ничего плохого церкви.
        - Обычно ко мне так не обращаются, - грустно произнес Иноккий и указал на вышитую золотой нитью эмблему архигэллиота.
        Он подобрал полы мантии, открыв взору ярко-красные кожаные туфли. Разулся, показывая покрытые кровавыми мозолями ноги.
        Заплывшие от побоев глаза сапожника открылись в изумлении. Он попытался бухнуться на колени, но стягивающая тело веревка не дала этому произойти.
        - Простите старика, Ваше Святейшество. Мне дали крайние сроки и сказали только примерную мерку. Моя жена готовилась разродиться, и я не досыпал ночами. Если бы я знал... Если бы я знал...
        Сапожник заскулил, сопли хлынули на подбородок, затем на рубаху. Шэддоу скривился. Грустно видеть взрослого человека в таком состоянии. Хотя не исключено, что сам он выглядел бы в подобной ситуации еще менее приглядно.
        Иноккий гладил сапожника по седой голове, утирал лицо платком, чья стоимость превышала годовой доход семьи из трех человек.
        - Скажи мне, Шэддоу, зачем держать при себе такого бесполезного человека как ты?
        Шэддоу понял, что настал черед для козыря в рукаве.
        - Потому что я таким не являюсь, Ваше Святейшество. Я опытен, я сильнее любого из инквизиторов. И иногда мне улыбается удача, - он позволил себе скромную улыбку.
        - М-м?
        - Вы были правы, подозревая заговор.
        - Заговоры вершатся всегда, - усмехнулся архигэллиот и опустился перед заключенным на колени, взглянул тому в лицо. - Без заговоров не существовало бы ни великих людей, ни их королевств, ни священных империй.
        - Но и с ними они рушатся также легко, как карточный домик, если на него дунуть.
        - Хм-м, и все же ты кое-что нашел в Борейе.
        - Только слух, но произнесли его верные престолу уста. Они сказали, что существует заговор против вас, Ваше Святейшество. Заговор перчаток.
        - Успокойся, дитя, боги милостивы к раскаявшимся, - сказал Иноккий. Пленник шмыгнул носом и робко улыбнулся. - Перчатки, Шэддоу?
        - Перчатки, Ваше Святейшество. Восемь перчаток, снятых с восьми разных рук и еще одна, меховая, с защитными железными кольцами. Такие носят северяне. Такие до недавнего времени носил Глендайк, король Борейи. И я имею все основания полагать, что остальные перчатки, подтверждающие участие в заговоре, принадлежат не менее важным особам.
        Архигэллиот не спешил с ответом. Он целиком сосредоточился на узнике. Взял за руку, поднес ближе к подслеповатым глазам.
        - Грубая кожа, ладони бугристые, кругом мозоли, словно холмы и предгорья. Ты трудишься с детства. Верно, сын мой?
        Сапожник усердно закивал. Глаза пожилого узника слезились. Он перестал дрожать и смотрел только на архигэллиота. Иноккий чуть сжал его руку, и сапожник ответил крепким рукопожатием.
        Кат, наконец, определился с инструментом. Серп, острый как клинок Святого Климента, отразился в пламени редких свеч. Мужчина поправил маску, плотно прилегающую к лицу, и встал позади пленника.
        - Ты хороший человек. Работящий. Когда я одел сшитые тобой сапоги, то понял - боги испытывают мою веру. Вот почему я до сих пор хожу в них. Я чист пред Гэллосом и Алланой и готов до конца жизни испытывать лишения, ибо знаю - если выдержу то, что уготовано судьбой, мне воздастся стократно.
        - Боги говорят с нами, сын мой, - продолжил архигэллиот. - Только не все могут их услышать. У нас есть шанс предстать перед ними после смерти, и только самые смиренные и верные им удостоятся такой чести. Скажи мне, сапожник, готов ли ты к испытаниям Гэллоса и Алланы?
        - Да, да ваше Святейшество! - сказал пленник. - Я верю в богов, я верен церкви. Я готов пройти испытание!
        - Хорошо, - ответил Иноккий и посмотрел на Шэддоу. - Потому что люди далеко не так добры к тем, кто оступается. Люди не боги, они редко даруют второй шанс. Запомни это. Запомни хорошенько.
        Иноккий зашептал молитву. Это был знак палачу. Один взмах клинком и сапожник лишился рук.
        Мало кто мог за один раз отрубить две кисти. Этот парень мастер, отметил про себя Шэддоу. Такие становятся идеальными солдатами. Ни страха, ни упреков, и всегда тонкая работа. Вот только обычная служба не для них. Нет. Таким людям всегда необходимо нечто большее, чем война. Они хотят стабильности, чтобы не затупить талант.
        Архигэллиот умел выбирать людей и наставлять на путь истинный. Шэддоу испытал это на себе.
        Когда они вышли, глава инквизиции подал Солнцеликому батистовый платок. Иноккий вытер испачканные кровью руки и лицо. Посмотрел на безнадежно испорченные одежды и печально вздохнул.
        - Мне нужны имена, Шэддоу. Все девять. Не важно, как их добудешь, не важно, какой ценой. Я хочу знать, насколько большое гнездо сотворил змей.
        - Сейчас же займусь этим, ваше Святейшество. Есть сведения, что на собрании Круглого Стола будет поднят волнующий нас вопрос. Я лично...
        - Ты займешься другим, - отрезал архигэллиот. Они поднимались по лестнице. Глава церкви трясущейся рукой цеплялся за локоть Шэддоу. Каждый новый шаг давался ему тяжело. Солнцеликий часто дышал и останавливался перевести дух. - Бери мой корабль. Отправишься в земли Гарольда Седобородого. Найди этого человека, Потерянное Семя. Дело очень важное, Шэддоу. Мы не можем позволить себе ошибиться. Боги милосердны. Люди - нет.
        - Да, Ваше Святейшество.
        Они зашли в покои Иноккия через тайный ход. Шэддоу помог старику снять испачканные одежды и усадил в кресло. Архигэллиот почти сразу начал клевать носом.
        В дверь постучали. Шэддоу открыл дверь и увидел Кальвино, мастера-бальзамировщика.
        - Солнцеликий сейчас не может вас принять, зайдите завтра.
        - Но дело касается нового заказа... Я должен знать, на какие сроки могу рассчитывать, - пробасил бальзамировщик. - Какого цвета лак использовать, какую форму придать конечностям. Руки, они та же глина - из них можно сотворить шедевр. А завтра... Завтра товар испортится. Нет, господин, мне нужно многое уточнить!
        - Удивите его, мастер Кальвино. Только сделайте работу качественно, архигэллиот не любит, когда его разочаровывают.
        Мастер Кальвино пробовал возражать, но вскоре сдался. Он знал, что спорить с такими людьми, как Шэддоу опасно.
        Глава инквизиции тихо затворил дверь. Он знал, почему Иноккий показал ему кровавую сцену с беднягой сапожником. Трон под ним качался, в такие времена нужны надежные люди и жесткие меры. Если он не выполнит приказ, не доставит нужного ему человека, архигэллиот украсит кистями инквизитора свою коллекцию.
        Он отчалит сегодня. Только перекусит апельсиновым пирогом. Верный пес служит лучше, если ему бросить кость.
        ***
        Петручо проснулся от звона бубенцов. Пять медных глашатаев перерезали горло сну, выбросили убаюканное сознание в огромный серый мир без красок.
        Он наскоро оделся, начал вслепую искать тапки. Колокольчики надрывались. Они звали, требовали, кричали. Господин хотел его видеть. Немедленно.
        Петручо прошлепал в коридор босяком, зябко ежась от прикосновений ледяных каменных плит. Юноша почесал копну густых волос и раскрыл рот в зевке.
        Что ему снилось? Мария. Ему всегда виделась Мария. Ее светлые волосы, ее глаза цвета аметиста. Он уже не помнил черты лица, только ее смех иногда слышался в грезах. Задорный, веселый, игривый.
        Юноша свернул за угол и чуть не стукнулся лбом о статую. Осенил себя святым знаком.
        Сколько ему тогда было? Лет восемь, может меньше. Ей больше. Ненамного, но все же. Тогда он еще не понимал, что чувствует, но догадывался. Если бы он мог вернуть прошлое не только во сне... Как же много накопилось слов, а сказать уже некому.
        Кто-то тонко пискнул. Звук донесся со стороны центральной лестницы. Петручо затаил дыхание.
        - Отпусти меня!
        - Ты забыл волшебное слово, малек, - шикнули в темноте. - Проси прощения... Ух!, Ах ты стервец! Кэн, держи его крепче. Кусаться вздумал?! Сейчас получишь по первое число!
        Еще до того как осознал, что делает, Петручо прикрикнул:
        - Ваши высочества, а не полагается ли вам сейчас набираться сил перед дневными лекциями? Не ждет ли вас теплая постель и девятый сон?
        Он не ошибся. Малыша звали Ричардом. Ему заломил руки Кэн, сын лорда Бельгора Тауса, лорда Таусширского. А раздавал тумаки Альберто, принц Аргестийский. Мальчик пытался вырваться, но и не думал просить прощения. Он только тихо сопел, получая очередной тычок в бок.
        - Чего тебе, служка, - шикнул Альберто. Принц ощупывал укушенную руку. - Иди себе куда шел. У нас с принцем Делийским серьезный разговор.
        - И вы трое с удовольствием передадите, о чем шла речь, самому архигэллиоту, - медленно, с расстановкой, сказал Петручо. Сон как рукой сняло. Он забыл, что стоит в одной сорочке и не производит ровным счетом никакого грозного эффекта. Но это и не требовалось. Солнцеликий не тот человек, чьим именем можно пренебречь. - Так как, мне стоит доложить ему о вашей беседе, или же вы трое случайно столкнулись на лестнице? Скажем, когда хотели справить малую нужду в саду?
        Альберто досадно поморщился. Петручо грубил, но делал это грамотно. Принц посмотрел на подельника и покачал головой. Кэн отпустил мальчика. Дик шмыгнул носом и потер ушибленные места. Мальчик стал возле Петручо и угрюмо смотрел на своих обидчиков.
        Служка ободряюще похлопал мальчика по плечу и пожелал спокойной ночи. Сегодня его не тронут. Но отстанут ли? Петручо знал, что нет.
        Когда он повернулся к принцам спиной, Альберто поцокал языком и с придыханием сказал:
        - Хорошенько ублажи старичка, служка. Он ведь так любит своих мальчиков... Во всех местах.
        Альберто и Кэн заулюлюкали и запели вслед Петручо похабные песенки.
        Он стиснул зубы. Слова не ранят. Слова лишь ветер. Непослушный воздух, что вырвался из человеческого рта.
        Архигэллиота оскопили в детстве, чтобы уберечь голос молодого хориста от огрубения. В Обители Веры никто не смел шутить про главу церкви. По крайней мере, прилюдно. Но Петручо знал - толки ведутся постоянно. И с каждым разом архигэллиоту приписывали все более тяжкие грехи.
        Вначале он пробовал обелить его имя, говорил о доброте и святости Иноккия, но никто не верил.
        Петручо забрали из дому в непогожий день. Была гроза, и шел ливень. Он так и не попрощался с Марией. А потом была пышущая жаром комната и раскаленный добела инструмент.
        Всем наплевать, что Солнцеликий спас юношу от того, чего не смог избежать сам. Но только не Петручо.
        Юноша отворил инкрустированную золотом дверь. Кое-как зажег свечу впотьмах. Иноккий, весь в поту, с очень бледным, словно у покойника лицом, сжался на кровати и массировал грудь.
        - Мой мальчик, ты так долго шел ко мне, - прошептал старик. - Они опять снились мне. Клещи, залитые темной кровью. И запах, боги, я словно опять очутился там, на столе, привязанный и беззащитный. Клещи терзали плоть, смердело горелым мясом. Сердце, как оно колотится...
        Петручо присел на край кровати и помассировал грудь старику.
        - Успокойтесь, это сон, только сон.
        Архигэллиот застонал и схватил его за руку.
        - Я спас тебя, мой мальчик. Хотя мог и не делать этого. Мир порочен, скверна среди нас. Только самые достойные воспротивятся ей. Стань таким человеком. Стань таким же справедливым, как я. Стань лучше, чем я. Обещай мне.
        - Я обещаю, - сказал Петручо.
        Иноккий до боли сжал его руку. Колючие глаза архигэллиота буравили насквозь. Но Петручо не испытывал страха. Он верил, что старик не способен причинить ему зло. Поэтому он не отвел взгляд, и продолжал массировать грудь, пытаясь унять сердечную боль.
        - Хорошо, - казалось, Иноккий убедился в том, что слова проникли в душу юноши и немного успокоился. - А теперь расскажи мне притчу из Книги Таинств.
        - Какую, Ваше святейшество?
        - Не важно. Главное, чтобы она была о достойном человеке. Таком же, как мы с тобой.
        Глава 4
        Доверие
        Квази сплела сложный узор заклинания. На старом пепелище расцвел огненный тюльпан. Сырые дрова задымились, едкий запах проник в ноздри. Лотт чихнул, прикрыл лицо рукавом.
        - Я опустошена, - грустно сказала неверная. - Ни одной частицы Силы внутри, ни одного заклятья на душе.
        - На душе? - переспросила Кэт. Желтоглазая укуталась в дорожный плащ и представляла собой говорящий ворох одежды. Только изредка из-под ткани появлялась чаша, зажатая в татуированной руке. Покорившая-ветер черпала из котла отвар из мяты, эстрагона и лавра; медленно пила его, прицокивая языком.
        - Старая присказка людей моего ремесла, - улыбнулась Квази. Чародейка прислонилась к стволу раскидистого вяза и прикрыла глаза, слушая звук капели. - Мы, имеющие Дар, зависим от Мест Силы. Черпаем из них энергию, сколько сможем удержать. Некоторым хватает на месяц. Другим на неделю. Я продержалась полгода.
        - Что случится, если ты больше не прикоснешься к Месту Силы? - спросил Лотт. Он подбросил в костер еще дров. Густо зачадило.
        - А что происходит, если долго не есть и не пить? - задала встречный вопрос неверная и тут же сама на него ответила. - Я угасну так же, как этот костер, когда заклинание выветрится. Раз попробовав, мы не можем просто так остановиться.
        Лотт понимал ее как никто другой. Обычно он дожидался, когда его попутчицы заснут и только потом доставал кисет с атурой. Но вот уже второй день он употреблял проклятый порошок при первом удобном случае. Кэт смотрела на его воспаленные глаза, красный после "блажи грешника" нос и бурчала что-то о хлипком здоровье. Квази ничего не говорила, но Лотт замечал, как она за ним наблюдает. Вероятно, что-то подозревает, но еще не знает точно.
        Покинув деревню, они взяли путь на восток. Лотт лишь издали увидел знаменитый Синий Замок лорда Гарольда Коэна. Украшенные ляпис-лазурью, шпили башен блестели на солнце. Казалось, замок целиком состоит из сапфиров. Из бойниц языками драконов высунулись стяги цвета неба с намалеванным на них лосем, а перед замком - куда ни глянь, бесконечное поле с цветущими незабудками. Казалось, они едут по морю, волнующемуся, терпкому, пахнущему летом.
        Останавливались только чтобы пополнить припасы. В деревнях встречали по-разному. Где угостят и пустят на постой, а где за ночевку три шкуры сдерут. Деньги подходили к концу, и Лотт всерьез подумывал продать одну из лошадей. Скорее всего Квази или свою. Кэт очень привязалась к Пегушке, так она называла серую кобылу. Заикнись он о продаже животного - желтоглазая заедет в глаз.
        Они с Кэт еще в Лесе Дурных Снов решили, что Дальноводье для них именно то место, где можно пересидеть тяжкие времена. Покорившие-ветер там жили целыми поселениями, отгородившись от людей в замкнутом мире резервации, да и кто обратит внимание на человека довольно заурядной внешности? Тем более, в Дальноводье выращивали атуру просто в катастрофических масштабах...
        Квази не возражала. Она пристроилась к ним третьим попутчиком, объяснив такой поступок желанием повидать мир. Лотт не возражал. Компания восточной красотки ему нравилась.
        Непогода застала их в землях лорда Нойлена Уоллштайна. За долгую жизнь сир Нойлен четырежды был в браке и пережил всех жен. Местные поговаривали, что Многоженец (так за глаза называли лорда Уоллэндского) вот-вот возьмет себе пятую жену, писаную красавицу. Еще говорили, что будущая невеста еще с куклами играет и не может уснуть, не услышав колыбельной.
        Дождь лил всю неделю. Дороги размыло, копыта лошадей скользили в вязкой глине. Путникам часто приходилось останавливаться и соскабливать грязь с подков. Одежда почти не просыхала.
        Реки вышли из берегов. Перебраться на другую сторону можно было только с помощью паромов. Золотое время для владельцев переправ.
        Уоллэнд славился реками. Больная Дочь, приток величественной Амплус, здесь разветвлялась на пять рек - Каменную Глиняную, Мертвую, Неспокойную и Шесть Пальцев. Пять притоков, пять караванных путей для торговых кораблей.
        Когда они переправлялись через Каменную, Лотт чуть не упал в бурлящую воду. Прогнивший канат лопнул, и паром начало сносить на один из порогов. Острые камни не оставляли даже шанса на спасение. Но удача им улыбнулась, паром прибило к берегу. Лотт долго целовал землю, убеждая всех, что больше не полезет ни в одну реку.
        Следующей стала Мертвая. Трава на обоих берегах стояла жухлая, сухие деревья скрипели под хлещущим со всех боков ветром. Кэт выведала у местных, что когда-то давно, еще во времена святого Дункана, приведшего в лоно Церкви Крови многие племена остготов, жрецы Немого Бога отравили воду, наслав черное проклятье. Байка окончательно потеряла свою силу, когда в приречном селении торговцы, перекрикивая друг друга, начали зазывать их отведать вяленых лещей. Лотт слопал три рыбешки, но, не смотря на опасения, не отравился.
        Шесть Пальцев изрядно потрепала нервы. Река словно издевалась над ними. Неглубокая, по пояс, речушка в один момент обнаруживала скрытые глубины, и обойти ее не получалось - водный поток действительно походил на руку с шестью пальцами. Только огибаешь одну речушку, тут же оказываешься перед другой. Трое суток они искали отмели, пытались преодолеть бурный поток, в котором плыли ветки и трупики мелких зверьков, застигнутых половодьем в своих норах.
        Наконец мучения остались позади. Вымотанные, истощенные, они добрались до рощи вязов и укрылись под ней от надоевшего ливня. Над кронами гремел гром; хлестали жгуты молний. Спали чуть ли не в обнимку - костер давно погас, а сырость и холод остались.
        Утром Квази сверилась с картой и уверенно заявила:
        - В дне отсюда течет Неспокойная.
        Лотт подавил стон.
        Неспокойная была самой широкой из рек Уоллэнда. В такую погоду ее не преодолеть. Паромщики не согласятся работать. А если и согласятся - им не по карману оплатить их услуги.
        - Если карта не врет, мы находимся недалеко от Тихолесья, - продолжала Квази. - Через него проходит Дорога Благих, соединяющаяся на востоке с Имперским Трактом.
        - Что-то не вижу я здесь дороги, - проворчала из-под капюшона Кэт. Покорившая-ветер безрезультатно пыталась разжечь огонь. Кресало терлось о кремень, искры летели на ветки, но дальше легкого дыма дело у нее так и не заладилось.
        - Карта старая, - пояснила неверная. - Я взяла ее в библиотеке монастыря. Там было очень много детальных набросков местности Тринадцати Земель, но, к сожалению, столетней давности.
        - Тогда можешь выкинуть карту. Все равно пользы от нее никакой, - желтоглазая бросила возиться с огнем и пошла седлать лошадей.
        - Она всегда такая? - спросила Квази.
        - Конечно же, нет, - Лотт сложил пожитки в заплечный мешок и затянул узел. - Когда Кэт спит - она сущий ангел. Главное, всегда успевать подливать ей в чашу сонного зелья.
        Квази улыбнулась, показав идеальные зубы. Лотту нравилось, как она улыбалась. Он хотел сделать неверной комплимент, но вернулась угрюмая Кэт с лошадьми, и момент был упущен.
        - В ваших краях молятся богам? - спросила желтоглазая.
        - Мы верим в Прародителя, - ответила Квази.
        Женщина оседлала лошадь. Лотт вклинился между спутницами, и они углубились в лесную чащу. Мелькавшие мимо вязы походили на гигантские грибы. С листьев тонкими ручейками стекала вода. Дождь то усиливался, то прекращался.
        - Молись своему богу, чтобы карта не врала, - проворчала Кэт. Покорившая-ветер демонстративно вырвалась вперед, давая понять, что больше ей не о чем с ними говорить.
        - Прародителя? - переспросил Лотт.
        Квази долго смотрела на него агатовыми глазами. И когда Лотт думал уже, что ему так и не ответят, сказала:
        - Люди в Халифате верят, что жил на свете великий герой, Асса. Было у него сто жен, от которых родилась тысяча детей. Но жили они не долго. Однажды началась настолько суровая зима, что за падающим с небес снегом не стало видно неба. Настали жуткие холода. Звери падали замертво, деревья промерзали до корневищ. Льдистый океан сковал лед до самого дна. Умерли все дети Ассы. Отчаялся Асса, и решил покинуть родной край, пройдя океан. В странствиях он испытал множество лишений, потерял руку и глаз. В живых остались только две жены. И, когда они думали, что пребывают на пороге смерти, случилось чудо. Асса и его жены нашли плодородную землю, на которой светило солнце и было всегда тепло. Здесь Асса и поселился. Мы верим, что именно его семя дало начало всем людям, живущим на земле.
        - Интересная легенда.
        - Конечно, - проворчала едущая впереди Кэт. - У Ассы был большой выбор из женушек. Идеальная легенда для мужиков.
        Лотт прочистил горло.
        - Квази?
        - Да?
        - Могу я узнать, почему иноверная оказалась так далеко от родных краев?
        - Конечно. Я не делала из этого тайны. Бывают люди, которые всю жизнь сидят дома и ни разу не заходят дальше соседского поля. А бывают такие, которым не сидится на месте. Я из последних.
        Лотт понял, что Квази немного лукавит. Ее манера держаться, говорить, выдавали скорее светскую даму, чем видавшую виды путешественницу. Он сделал еще одну попытку.
        - Неужели дома так скучно?
        - Совсем нет, дом - это дом, - заявила неверная. - И он должен таким быть. Я хочу сказать - местом, где будешь чувствовать себя в безопасности.
        Она запнулась, словно сказала что-то лишнее, но тут же поспешила продолжить:
        - Я странствую, чтобы повидать мир. Я странствую для того, чтобы многому научиться у людей. Я странствую, чтобы мой дом оказался именно тем местом, в которое захотелось бы не раз вернуться.
        К полудню они нашли Дорогу Благих. Дорога превратилась в узкую тропу с росшей по краям густой осокой, но камень-указатель нерушимо стоял на месте. Он гласил:
        "Путник, спешься, ибо стоишь на Дороге Благих. Только пройдя ее от начала до конца с мыслями о Гэллосе и Аллане, ты избавишься от дурной хвори".
        - Действительно, только блаженный мог купиться на такую чушь, - фыркнула Кэт. - Дорога Благих, ха!
        - Видимо где-то здесь стоит монастырь, - размышлял вслух Лотт. - Люди совершали шествия, чтобы поклониться святому, который мог избавить их от болезни.
        Лес поредел. Вязы здесь росли не один год и не давали молодой поросли шанса, закрывая небо огромными лиственными шапками. Лотт вглядывался в густую пелену мороси. Впереди маячили далекие огоньки. Впрочем, может он принимал желаемое за действительное?
        Но светляки множились прямо на глазах. И чем ближе путники подъезжали к ним, тем больше огоньки походили на факелы.
        - И это храм? - с сомнением в голосе спросила Кэт.
        - О нет, девушка, - возразил вынырнувший из чащи парнишка с простоватым лицом и заплетенными в косичку иссиня-темными волосами. - Это Обитель Путника, таверна нашей семьи. Но когда-то здание задумывалось как монастырь Святой Элайзы, покровительницы благих и юродивых. Проходите внутрь, пообсохните. У нас сегодня жареный гусь.
        Лотт и девушки проехали в покосившиеся ворота заброшенного монастыря. Камни здания позеленели от времени; части недостроенной стены не давали упасть массивные колоды, подпиравшие ее основание. Оконные проемы, в которых должны были красоваться цветные мозаики витражей, загородили досками. Каменщики успели возвести только главный зал, пристройки под амбар и опочивальню больше походили на развалины. Там они и оставили лошадей.
        Квази указала на незавершенную скульптуру святой, притаившуюся под низкорослым деревом, обнимавшим статую похожей на клешню веткой. В каменных выемках, на покоящихся у алтаря подносах, среди низких ветвей - везде стояли свечи, походящие на паломников, пришедших на поклонение.
        Святая Элайза всегда изображалась в четырех ипостасях: маленькой девочкой, смотрящей на мир широко открытыми глазами; девушкой с двумя головами; старой женщиной с торчащими паклей волосами, и безликой монахиней, выставившей напоказ руки со вскрытыми венами. На нее молились все, кто хотел избавить близких людей от ниспосланного Зароком сумасшествия.
        От вида каменного изваяния Лотт передернулся. Не доведенная до конца композиция напомнила ему судьбу лорда Стэша, взявшего в жены леди Годиву. Прошло несколько месяцев с тех пор, но Лотт помнил все так четко, будто это произошло только вчера. Месиво из человеческих тел, шинкующие людей Безликие и жуткий голос Молоха, пробирающий до самых потрохов.
        Из камня проглядывала сумятица образов - руки и ноги слились в одно целое. Головы каменщик расположил так близко друг к другу, что казалось, будто святая целует сама себя.
        Лотт порылся в торбе Кэт, ища злополучный кошель, очень похудевший за время их странствий. Пальцы ухватились за что-то жесткое и позвякивающее. Бывший оруженосец с победным криком выудил из необъятного мешка добычу. Но радовался он не долго. В руках Лотт держал кучу малу. Связку ржавых ключей и вымазанную чем-то коричневым тряпичную куклу с уродливой непропорциональной телу головой. Он окликнул желтоглазую, показывая находку, и хотел было съехидничать насчет всякой ерунды, таящейся в закромах женских штучек.
        Кэт среагировала мгновенно. Покорившая-ветер бросила в него камень. Затем еще один, приказывая положить личные вещи на место. Лотт улюлюкал и уклонялся до тех пор, пока булыжник не заехал ему по руке. Вскрикнув, он выронил добычу.
        Кэт стремглав бросилась к вещам. Желтоглазая упала на колени, елозила по зыбкой грязи, выискивая безделушки, словно они были золотыми имперскими марками.
        Лотт недоуменно уставился на сошедшую с ума боевую подругу, гадая, не изменила ли Святая Элайза своим принципам. Может, она теперь не лечит благих, а наоборот - насылает на нормальных хворь безумья?
        Он собрался помочь желтоглазой, но стоило нагнуться, как Кэт отвесила звонкую пощечину. От неожиданности Лотт отпрянул.
        - Никогда так не делай, - зло прошипела Кэт. - Не трогай без моего разрешения вещи. Они мои и ничьи больше. Тебе ясно?!
        Куда уж как непонятней. Кэт, конечно, обладала скверным характером, и Лотт уже свыкся с этим, но такой он ее еще не видел.
        Желтоглазая выудила свой мусор из грязи и аккуратно положила в переметную суму. В полном молчании они вошли в полуразрушенный монастырь.
        Внутри кипела жизнь. Возле кафедры, с которой должны вещать проповедники, наигрывал "Даму и дракона" мальчик-скрипач в цветном трико. Возле каменной арки пробили дыру. Под ней на полу устроили камин, где на вертеле готовились три тощих гуся. Оттуда несло горелым пухом и прогорклым смальцем.
        Квази заняла им место за общим столом. Лотт уселся на тяжелую дубовую скамью, предназначенную для прихожан, и тут же принялся за еду. Почти не жуя проглотил бобовую похлебку, вымакал остатки ячменной лепешкой. Оторвал от тушки худосочного гуся крыльце и впился в пережаренное мясо зубами.
        Немногочисленные посетители "Обители Путника" ели молча, искоса поглядывая на неверную. Женщина с чумазым ребенком, сидевшая по правую руку от Квази, вскоре пересела на другой конец стола.
        Еду подавали похожие друг на друга парни, отличающиеся разве что по возрасту. У котла, помешивая похлебку, стоял встретивший их у заброшенного монастыря паренек, подле него стоял мальчик-скрипач, завершивший песню, и разделывал обезглавленную гусыню. Он то и дело поводил ладонью по волосам, отчего и так сальные пряди еще больше лоснились в тусклом свете далеких свечей.
        Со стола сноровисто убрали пустые тарелки двое старших, поросших жесткой щетиной, брата в грязных фартуках. Лица обоих изуродовали два кривых шрама - у одного на правой половине, у другого на левой.
        - Примас и Секундос срослись щеками в утробе матушки Каль, - похохатывая, вещал хозяин придорожной таверны, Старый Уль. Плотно сбитый, сохранивший только маленькие островки когда-то роскошной шевелюры, он поглядывал на гостей озорным маслянистым взором и болтал без умолку, в сотый наверно раз пересказывая историю своей жизни. - Матушка, как увидела их, сразу тронулась умом. Все кричала, не переставая, цельными днями, ага. Пришлось мне поработать мясницким тесаком. Вжик и все. А вот заштопать их по-человечески так и не сумел. Не мужицкое дело - штопать, ага.
        Уль довольно смотрел на сыновей, те мрачно усмехались отцу. Хозяин еще раз предложил гостям настойки для крепкого сна, но никто не согласился и он продолжил:
        - Матушка перестала орать. Но в себя так и не пришла. Я б мог бросить ее, но разве так нас учат проповедники? Каждому по поступкам его - во как, ага. Прознал я про енту Дорогу Благих. Помолился, осенил святым знаком и бросил обжитые места. Честь по чести прошли ее от начала и аж досюда. До конца, то есть. А здесь одни руины. Все заброшено и ни души. Это много после от путников узнал, что монастырь решили строить близ Лучезарной Заводи, замка Нойлена Уоллштайна. А эту застройку забросили. Отчаялся было, пил горькую днями.
        Хозяин отпил перебродившего эля и зычно отрыгнул. Уль улыбнулся слушателям, которые не обращали на него никакого внимания, выставив на обозрение усы из пенной браги.
        Мимо Лотта то и дело сновала побитая жизнью женщина в расхлестанных одеждах, не скрывающих проступающие под кожей ребра и обвисшую грудь. Женщина как во сне двигалась мимо гостей, предлагая провести с ней ночь за еду. Но все отворачивались, видя, что за спиной она несла корзинку, в которой посапывал грудной младенец. Им нужна была любовница, не голодающая мать.
        - В один из таких безрадостных дней, клянусь моей хилой душонкой, - Уль осенил себя святым знаком и набожно посмотрел в оконный проем, словно ожидая, что вот-вот тучи разойдутся и сквозь щели в досках улыбнется закатное солнце. Боги и не подумали снизойти к смертному. Уль откашлялся и торопливо продолжил. - Я увидел ее, Святую Элайзу. Она пришла ко мне. Вся в золоте, посмотрела люто и хвать за горло! Она душила меня, приговаривая, что старому пьянице не место в ее обители. Святая сказала, что я должен взяться за ум и начать сам заботиться о себе, и если уж так жду милости богов, то можно считать, что я ее уже получил.
        Уль расхохотался, держась за увесистое брюшко. Гости робко заулыбались.
        - Может, мне и привиделось. Что во хмелю не бывает. Но с тех пор я взялся за ум. Матушка Каль родила еще двоих сыновей, Терция и Квадроса. Сорванцы, все в отца, - усмехнулся в пенные усы хозяин и погрозил младшим сыновьям увесистой лапищей. - Пентаклес должен был стать пятым сынишкой в семье, но Аллана не захотела облегчить старую женщину от бремени и забрала обоих на небеса. А мы остались на грешной земле, ага. Я и четыре правицы, которые унаследуют после отца эту божью обитель.
        - Но не думайте, что мы богохульники какие-то, - одернул себя Уль. - О нет, путники. Мы как бы тоже своего рода монахи. Ставим свечи Святой Элайзе, благодаря за каждого путника, приходящего в нашу обитель. И вы обязательно поставьте, без святой вы мокли бы сейчас под дождем. А я вам за это сладкого настоя налью. Крепким сном сразу заснете, зуб даю.
        Кое-кто и правда заспешил к незаконченному памятнику, остальные перешептывались, решая, как им следует поступить. Кэт хмыкнула и пробубнила что-то под капюшоном.
        Лотт не обратил внимания. Он искоса наблюдал за сидящими у края стола людьми. Угрюмые, поросшие густыми курчавыми бородами, они весь вечер смотрели только на Квази.
        Недобрый взгляд, Лотт видал такие. Ничего хорошего от них ждать не стоит. Особенно ему не нравился предводитель. Он один из группы был при оружии. Меч мирно покоился на столешнице, но мужчина иногда проводил по рукояти пальцем, словно ласкал женщину. Конечно, он был наемником, человеком, который добывал пропитание только оружием. И, судя по перстню с застрявшим в кривой оправе янтарем, это занятие приносило неплохую прибыль.
        - А скажите, добрый Уль, - мягко спросила Квази. - Нет ли поблизости какого-нибудь брода или переправы? Мы держим путь в Делию, но плохо знаем эти места.
        Уль прокашлялся. Придал себе серьезный вид, пригладив остатки волос, такие же сальные, как и у сыновей. Он с минуту жевал губу, но потом вполне уверенно ответил:
        - Отчего же ему не быть то? Где есть люди, там всегда есть пути. Делия, говорите? Что ж, если поедете по северной дороге, через две недельки будете в Лучезарной Заводи. Хороший город, лорд Уоллэндский держит всех по струнке. Правда находится он меж Глиняной и Каменной. Хоть через них и есть каменные мосты, но они в это время могут быть закрыты. Каждый год кого-нить с моста смывает. Погода на дворе сами видите какая. Придется чутка погодить, ага.
        При упоминании Каменной Лотт только что не взвыл. Он всерьез подумывал, что ее создал Зарок, и текла в ней не вода, а слюна мерзкого бога.
        - А есть ли окольный путь? - спросил он хозяина.
        Уль уже открыл рот, чтобы ответить, но тут главарь наемников не выдержал. Он грохнул кулаком по столу, опрокинув наполовину пустой кубок, и подался вперед, нависая над посетителями.
        - Может быть другие и готовы терпеть подле себя иноверную тварь, но я молчать не буду. - Он неспешно потянул меч из ножен, показывая кривым, неправильно сросшимся после перелома пальцем в сторону Квази. - Я не забыл, как имперцы потрошили ваши животы тогда, в Столетней Войне. Мы прижали бы ваше семя к ногтю, если бы не червоточины. Если бы не отродья Зарока, падальщики.
        - Оставь прошлое мертвецам, путник, - спокойно ответила Квази. - Война окончена и нет в ней победителей. Только проигравшие.
        - Ишь, как по-нашему лепечет, - гнул свое наемник. - Складно, сладко. У южан можешь щебетать, в Святых Землях перед монахами юбку задирай, а здесь сиди и помалкивай, сука. Или укорочу твой гнусный язык.
        Словно по команде вскочили со скамей его приятели. Засверкали длинные кинжалы и ножи. Женщины заголосили, забившись под стол. Квази сидела, не двигаясь, как мраморная статуя. Мимо, словно призрак, прошла женщина с грудным младенцем за спиной, снова и снова предлагая свое тело в обмен на еду.
        Предводитель ватаги, мерзко ухмыляясь, запрыгнул на стол и, лихо сбивая на пол посуду, направился к неверной.
        Лотт прикидывал шансы на успех, если он попытается отвлечь ублюдков на себя. Но в конце он видел себя только в качестве трупа, пригвожденного к столешнице полосой стали.
        - Прошлое никуда не делось, тварь безбожная, - цедил наемник. - Война так и не закончилась. Я знаю. Я ходил под парусом Шептунов Аргестии долгих десять лет. В Лихом море нет мира, женщина. Только кровь и ваши смуглые задницы. Если бы вы были пиратами, я бы понял. Они намного милосерднее неверных. Они всего лишь убивают и набивают трюмы товаром. А что делаете вы?
        Глаза безумца, понял Лотт. Пусть не по своей вине, но Квази разбередила старые раны. С таким не договоришься.
        Он хотел было незаметно вытащить нож из-за голенища сапога, но дружки наемника стояли совсем рядом, готовые вырезать вторую улыбку на горле. Лотт сглотнул и медленно поднял руки над столом, показывая, что в них ничего нет.
        Они всего лишь хотели обсохнуть. Гэллос, почему ты так жесток?
        - Добрые люди, вы под крышей приюта Святой Элайзы, - напомнил Уль. - Вы ведь не хотите осквернять это место убийством?
        - Заткнись, - коротко бросил наемник и хозяин его послушался. Уль сочувственно глянул на Квази, пригладил жирными руками остатки волос и пошел подбросить в очаг еще поленьев.
        - Я скажу, что делают твои сородичи, безбожница, - продолжил безумец. Квази, не мигая, смотрела на него снизу вверх. Меч лег на ее плечо, прошелся по кудрям волос. - Они не берут пленных даже для выкупа. Мы называли их Зрячими. И это идет им куда лучше чем то, как их называете вы. Они привязывали выживших к мачтам и забивали гвозди им в глаза. Слепцы продолжали жить не один день и медленно умирали. Может, с помощью магии, не знаю. Нет ничего ужаснее этой смерти - страдать от жажды, когда за бортом плещется вода. Если вы не видите истинного бога - Прародителя, значит ваши глаза лгут. Для пребывающего в неведении истина всегда приносит боль. Мы несем вам зерно правды и только. Так вы говорите морякам, перед тем как изувечить?
        - За всю жизнь я не убила ни одного человека...
        - Заткнись, шлюха! Твои глаза лгут так же, как и язык, - Наемник занес над Квази меч. - Я вырежу ересь с твоего личика. Посмотрим, сможешь ли ты щебетать после этого!
        Время превратилось в густой кисель. Воздух завибрировал, словно невидимый великан хлопнул в ладоши. Только что рядом с Лоттом сидела притихшая Кэт, тщательно дожевывавшая пригоревшую хлебную корку, а в следующее мгновение она цепкой кошкой повисла на спине наемника, царапая лицо и пиная везде, где могла достать.
        Мужчина пытался ее сбросить, задеть мечом, но желтоглазая оказалась изворотливее. Кэт кусалась и бодалась, отбивалась ногами и сыпала забористыми ругательствами, от которых у сапожников завянут уши.
        Дружки наемника опешили, и Лотт воспользовался этим. Он окликнул Кэт и бросил ей нож, который та умудрилась не выронить, затем юркнул под стол и выбрался с другой стороны. Лотт потянул за собой Квази, зная, что каждая песчинка временной клепсидры дорога. Казалось, неверная все еще не понимала что к чему. Она вяло следовала за ним, следя за буйствовавшей Кэт.
        - Стоять, сучьи дети! Заткните рты паршивой похлебкой или я перережу ему глотку! - кричала желтоглазая, оседлав наемника, словно жеребца. - Неверные вам не по нраву, посмотрим, как вы относитесь к покорившим-ветер!
        Перед тем как выйти в ночную сырость, Лотт услышал надсадный хрип наемника:
        - Твои друзья уйдут, чахоточная. Но ты останешься. И долго тебе не продержаться. А когда ты отвлечешься, а ты это сделаешь, я освобожусь и отдам на растерзание диким псам твою задницу.
        Лошади жевали прелое сено - Старый Уль позаботился о них как о своих собственных. Им расчесали гривы, хорошенько протерли бока и почистили копыта. У Лотта тряслись руки, в спешке легкий узел, которым поводья крепились к столбу, все не поддавался.
        - Ты ее бросишь? - Квази оседлала лошадь, помогла ему с поводьями.
        - Кэт справится, - отмахнулся Лотт. Он вел на поводу лошадь желтоглазой. - У нее много скрытых талантов. Впрочем, как и у всех нас.
        У многоликой и совершенной в своем несовершенстве святой Элайзы их ожидал младшенький из сыновей Уля, Квадрос. Из-за мелкой мороси казалось, что он плачет. Мальчик то и дело отирал капли рукавом. Увидев их, мальчик только что не под копыта бросился.
        - Добрый господин, добрая госпожа, - затараторил он, вытирая лицо. - Отец сказал, вы ищите брод через Неспокойную? Такой есть. Поедите вдоль реки по течению до тех пор, пока не увидите три сухих сосны. Там место мелкое, стремнин нет и много запруд. Воды по горло и только.
        - Спасибо, - Квази погладила мальчика по волосам и дала ломаный пфенниг. - Это тебе за честность.
        Из таверны послышались крик и треск ломаемой посуды. Лотт пришпорил коня и легко перепрыгнул покосившуюся изгородь.
        Кэт ждала их у поворота. Чмокнула Пегушку в нос, потом проверила суму. И только затем запрыгнула в седло.
        Дорога пошла под уклон. Совсем стемнело. Лотт не видел собственного носа. Коротко посовещавшись, решили переночевать в небольшом подлеске.
        - Нам повезло, что эти выкидыши падальщиков пришли сюда пешими, - сказала Кэт. Всю ночь они жались друг к другу, пытаясь согреться, то и дело вздрагивая при любом шуме. - Иначе пришлось бы и вправду пустить кровь. О чем говорил этот чудак?
        - Сумасшедший, что с него возьмешь, - бросил через плечо Лотт. Он тщетно проверял карманы и пытался вспомнить, куда положил кисет с атурой. - Потому и шел поклониться Святой Элайзе.
        - О, я так не думаю, - сказала Квази. Темнокожая красотка костяным гребнем расчесывала волосы, локон за локоном укладывая их в прическу. - Для некоторых война за веру не окончилась. Не стерлись в памяти жестокие сражения, когда города пустели, а на площадях текли реки крови. Многие фанатики до сих пор мечом несут в мир истину. В халифате их называют Десницами Прародителя.
        - Наемник прав, они действительно так жестоки? - Кэт с затаенной завистью смотрела на роскошные волосы неверной, даже не пытаясь расчесать колтун из торчащих в разные стороны прядей.
        - Да. Но он забыл добавить, что сам поступал не лучше. Шептуны Аргестии вселяют ужас в сердца людей, живущих за горловиной Благого Намерения. Они отрезают языки верующим в Прародителя, потому что они возносят хвалу не Гэллосу и Аллане. Восток Священной Империи бурлит, и когда-нибудь люди начнут вторую Столетнюю Войну.
        Путники ехали между осин, скрючившихся, будто бы деревья держали на кронах весь небесный свод. Лотт уже начал задумываться об обеде, когда чаща раздалась в стороны, и они увидели Неспокойную. Река бурлила и пенилась. Вода почернела от грязи и глины. На каменистый берег то и дело накатывали волны.
        Лотт спешился и шел чуть впереди. Он то и дело поскальзывался на осклизлой земле и старался держаться поодаль от спутниц. Бывший оруженосец трижды проверил карманы, но так и не нашел "блажи грешника". Неужели посеял во время панического бегства из таверны?
        Но, как он ни старался, не мог вспомнить, когда именно мог потерять злополучный кисет. Занятый невеселыми размышлениями, Лотт чуть не пропустил указатель.
        Сосны походили на трех мертвых мечников. Длинные, трухлявые, когда-то бывшие молодыми побегами ветки проросли в стволы, пронзив их насквозь. Борьба, длившаяся целую жизнь, принесшая ничего кроме смерти.
        Лошади шли через брод с опаской. Лотт то и дело понукал своего жеребца, бил по бокам, заставляя двигаться вперед. Животное ржало и крутило огромной головой. Так они пререкались все время, пока находились в воде. Перебравшись на другой берег, Лотт чувствовал себя так, словно это он вез лошадь через брод, а не она его.
        - Квази, расскажи о себе, - попросила Кэт. - Мы знаем только то, что ты родилась по ту сторону Мертвых Земель. Хотелось бы знать побольше о человеке, с которым делишь еду.
        Лотт хотел было отпустить шуточку о лучших подругах, но увидел, что Кэт недобро на него посматривает и счел за лучшее промолчать.
        - Я родилась в богатой семье, в городе Мисам. Четвертый ребенок в семье, единственная девочка, я была обещана Исаму ибн Хатиму, сыну друга отца, когда мне исполнился всего год. К сожалению, Исам умер, когда мне было пять. Тогда меня пообещали другому мужчине, но и он прожил недолго. Когда мне исполнилось шестнадцать, я была почти замужем за пятью мужчинами и пятикратно почти вдовой.
        Кэт прыснула в кулак.
        Деревья попадались все реже, теперь путники ехали в гору. Через некоторое время им пришлось спешиться. Слишком крутой подъем требовал внимания и осторожности.
        - Ходили слухи, что на меня наложено заклятье. За глаза меня называли Порченой. Только один человек стал моим защитником. Младший из братьев. Худенький как тростинка, но храбрый как лев. Он отстаивал мою честь везде, где поносили имя его сестры. Трудно даже вообразить, чем бы для него это закончилось, останься я в семье. Но Прародитель наградил меня Талантом. Однажды прикоснувшись к Месту Силы, я поняла, что теперь способна и сама за себя постоять.
        - В Восточном Халифате не существует инквизиции, - продолжала Квази. - Святые Места очень редки и непостоянны. Они могут возникнуть в одном месте, но исчезнуть в другом. Маги подобны вашим паломникам - совершают хадж туда, где Прародитель коснулся земли дланью. Мы кочуем с места на место, у нас нет орденов и иерархий. Существует только учитель и его ученики, которые сами станут учителями.
        - А червоточины, у вас они есть? - прерывисто спросил Лотт. Он тяжело дышал и обливался потом. К тому же приходилось постоянно сражаться с конем, который все норовил уйти куда-то в сторону.
        - Есть. И с каждым годом их становится все больше. Многие поговаривают о конце света. Иногда я думаю, что они не далеки от правды. Я видела, как сто человек принесли себя в жертву, чтобы утолить жажду крови червоточины, но потребовалось еще столько же, чтобы закрыть ее навсегда. Поверьте мне на слово, это знамение. Высшие силы кричат о близкой беде.
        - Что значит "пожертвовали собой"? - возмутился Лотт. - Закрывать врата могут только белые инквизиторы.
        - Ты не видишь дальше своего носа, Лотт, - вскинулась Кэт. Желтоглазая остановилась и, сурово поджав губы, глядела на пыхтящего спутника. - Временами ты кажешься самым настоящим чурбаном. Так и хочется треснуть тебя обухом топора.
        - Ты о чем?
        - Инквизиторы просто люди с даром, служащие Церкви Крови. Чтобы запечатать врата не обязательно быть набожным. Годится любой.
        - Любой маг, - упорствовал Лотт. - Чернокнижники и ведьмы, конечно, тоже могут попробовать, но...
        - Любой - значит любой, - отрезала Кэт. Желтоглазая поднялась на холмик, став почти одного роста с Лоттом. - Церковь выдает хрустальный шарик за бриллиант. Я знаю, о чем говорю. И ты - живой пример того, что церковники врут нам.
        Лотт надолго замолчал. Он постоянно забывал о непрошеном даре, ни с того, ни с сего, свалившемся на его плечи. В детстве Лоттар Марш часто мечтал быть таким же сильным и ловким как брат, или же умным, как лорд Кэнсли. Он мечтал об этом, когда проигрывал учебные бои, мечтал, когда падал с коня, мечтал, когда девушки выбирали не его. Стать лучше, стать уникальным, победителем. И вот Лотт получил Дар, странный, обжигающий и ни на что не похожий. И что же он делает? Скрывается в компании покорившей-ветер и неверной, мокнет под ливнем, и раз за разом попадает в переделки. Мечты никогда не сбываются так, как мы того хотим, гласит Книга Таинств. Похоже, ему на своей шкуре суждено проверить истинность святого писания.
        Засыпая, Лотт все думал над словами Кэт.
        То, что отцы церкви не безгрешны Лотт принимал как должное. Не бывает чистых душ. Но зачем святым отцам скрывать очевидную истину?
        И вдруг он понял.
        Власть. Церковь правит Священной Империей, диктует уставы, казнит и милует. И все, потому что люди верят - священники избраны богами, только благодаря им не разверзлась земля, море не поглотило города, а Зарок не сожрал все души. И когда люди видят жертвенного агнца, по своей воле восходящего на алтарь, чтобы закрыть врата, их вера остается крепкой.
        Было что-то еще, настырно лезущее в голову, что-то важное, касающееся самого Лотта, но тяжелый подъем отнял слишком много сил. Стоило смежить веки, как сон ворвался в сознание и искромсал мысли на маленькие клочки.
        Поутру они позавтракали гусиными яйцами и черствым сыром. Кэт непринужденно щебетала с Квази. Лотт задумчиво наблюдал за девушками, недоумевая, когда они успели сдружиться. Еще недавно желтоглазая скрежетала зубами при одном виде неверной, теперь же они стали лучшими подругами. Может быть причина в том, что люди империи относились к неверной так же как к покорившим-ветер?
        Кэт пребывала в отличном настроении, играла с Пегушкой, насвистывала мелодию. Лотт завидовал ей. Сам он чувствовал себя скверно. Голова болела, казалось, что он простудился, по телу распространился жуткий зуд. Он не вдыхал "блажь грешника" второй день. Не втирал в десна едкую пыль, не уходил за окоем, растворяясь в небесной глазури. Окружающий мир казался бледным, сырым и неуютным. Он подкашливал, руки словно обрели самостоятельность: раз за разом он проверял карманы, но не находил то, что хотел. Окружающее пространство сузилось до одного слова. Кисет, потертый мешочек из грубой потрескавшейся телячьей кожи, завязанный продетым в петли конопляным шнурком. Маленькая безделушка, величайшая драгоценность. Проклятие. Благословение. То, с чьей помощью можно забыть о прошлом, то, что стало для него ценнее, чем собственная жизнь.
        В этот день непогода сделала небольшую передышку. Стального оттенка тучи рассосались, Гэллос пронзил их бесчисленными солнечными копьями.
        Они одолели подъем и шли вдоль лесистого хребта. Пахло сосновой смолой, хвоей и свежей землей. Деревья редели с каждым часом, и к вечеру троица вышла на открытое пространство.
        Неглубокий, поросший высокой травой и кривыми лиственницами, каньон грелся в закатном солнце. Внизу, разрезая скальную породу, текла измельчавшая безымянная речушка. А вдалеке, будто вырванный из старой сказки, которую рассказывают по вечерам, стоял брошенный дворец.
        Заросшее зеленью чуть ли не по макушки башен, каменное чудо врубилось клином в горную породу. Путь к дворцу преграждало каменное крошево - фасад скоро обрушится, проиграв смертельный танец со временем. Разбитый перед входом парк разросся во все стороны. Корни деревьев разбили дорогу, выкорчевали саму память о ней. Одна из башен, со следами гари от пожара, надломилась и не упала только из-за того, что уткнулась в другую, с отсутствующей крышей. В центре дворца, под высокими глазницами бойниц, едва различался герб - пылающий феникс. Когда-то его покрывало сусальное золото, но мародеры давно разграбили все сокровища павшей династии, выковыривая их по кусочку из стен и комнат.
        Кэт присвистнула, Лотт пораженно выкатил глаза.
        Они двигались быстрее, чем казалось. Гораздо быстрее.
        - Поищем спуск? - деловито предложила Квази.
        Волшебница шла чуть впереди, то и дело поглядывая вниз в поисках неприметной тропки.
        - Ищи статуи, не ошибешься, - посоветовала Кэт, скармливая Пегушке яблоко.
        - Статуи?
        - Ага. Статуи. Такие большие курицы с длинными клювами. Они здесь повсюду.
        - Фениксы, Кэт, они называются фениксами, - пробурчал Лотт. - И это не какие-нибудь птицы. Они сотворены из огня негасимого и возрождаются из собственного праха.
        - Вечно ты встрянешь с пояснениями, - надулась Кэт.
        Желтоглазая легонько пнула его под зад, но Лотт не оценил шутки, погрозив покорившей-ветер кулаком. Он не был в настроении играть. Лотт хотел лишь одного - вернуть заветный кисет с "блажью".
        Кэт оказалась права, тропа - самая настоящая дорога из раскрошившегося камня и широких ступеней, начиналась у крылатого изваяния.
        Скульптор вытесал феникса из цельного куска малахита. Огненный птах стремился вырваться из камня, расправлял крылья, устремив мертвый взгляд к небу. Перья размером с ладонь топорщились словно лезвия, а хохолок, казалось, был застывшим пламенем.
        В этот раз Пегушка подчинилась с радостью. Лошадь весело зацокала по битому камню, начав пологий спуск вниз. Обломки рукотворных лестниц встречались все чаще. Иные заканчиваясь над пропастью, другие зияли лакунами, словно карта не до конца изведанных земель. И всюду - куда ни глянь, виднелись скульптуры мифических птиц.
        Битые, не законченные, подавленные временем и подвергшиеся руке охотников за добычей скульптуры все так же гордо встречали путников, как и два века назад.
        Лотт чуть не слетел с тропы, перешагивая через сколотое крыло феникса. Нога скользнула по гладкому малахиту, всего шаг и он бы расшибся в лепешку. Квази была начеку. Чародейка вовремя подставила плечо, за которое Лотт схватился, как утопающий за весло. Ей было больно, но красивая чужеземка все равно улыбалась. Лотт чувствовал себя неуклюжим увальнем. Он неловко поблагодарил попутчицу и больше даже не пытался идти первым.
        - Такая красота пропадает в забвении, - нарушила неловкое молчание Квази. - Неужели ваши люди не ценят того, что сделали их предки? Почему они избегают этого места?
        - Еще один повод от души поблагодарить церковников, - зло процедила Кэт. Желтоглазая уверенно держала за поводья смирную Пегушку. Она обогнала Лотта, рассеянно идущего впереди собственной лошади. - Я и забыла, что ты чужестранка. В Империи все знают про династию Фениксов. Церковь никогда не даст нам забыть.
        - Династия Фениксов? Они правили этим краем?
        - О да, - подтвердила Кэт. Покорившая-ветер широким жестом обвела округу. - Этим каньоном, землями вокруг него, и теми, что лежат на многие недели пути за ними. Они основали Делию, самое большое королевство Священной Империи. И правили ей долго и мудро в течении многих веков, не обижая простой люд и покоривших-ветер, что большая редкость среди вашего брата.
        - Не так уж мудро, - поспешил встрять Лотт. - Бывший оруженосец проголодался. Он порылся в сумках, притороченных к своей лошади, но нашел там только ворох одежд, нуждавшихся в стирке.
        - Они хотя бы попытались, - возразила Кэт. - Нельзя сидеть на всем сразу. Нельзя заставить всех думать так, как тебе удобно.
        - Нельзя идти против Церкви Крови, - ответил Лотт.
        Кэт фыркнула и они с Пегушкой быстро пошли вперед, не желая больше участвовать в разговоре.
        - Династия прервалась на Эдварде Фениксе, - продолжил рассказывать Лотт. - Говорят: он и его жена были самыми красивыми королевскими особами, даже время не властвовало над ними. Но они были гордыми, слишком гордыми. Когда родился первенец, к ним пришли церковники, чтобы взять наследника на воспитание в лоно веры - Солнецеград, где архигэллиот лично проследит за тем, чтобы из малыша вырос достойный король. Эдвард отказался. Проявил непокорность. Он не желал, чтобы церковь вторгалась в дела государства. Царю - царево, богам - божие. Эти слова стали роковыми. Ведь церковь и есть государство. Эдвард хотел, чтобы Делия вновь стала его королевством, а не придатком Священной Империи. Думал, ему удастся настоять на своем.
        Архигэллиот объявил анафему всему роду Фениксов. Короля и его семью отлучили от церкви. В глазах остального мира они стали безбожниками и Зарок уже готовил особые чаны, полные жидкого огня, в своей преисподней для династии.
        Эдвард обещал людям жизнь без церковных податей, но простолюдины боялись, что их тоже проклянут на вечные муки после смерти. Поэтому они не прогнали церковников из своих земель. Наоборот, люди укрывали монахов, ставших в их глазах мучениками из Книги Таинств.
        Король послал за своими вассалами, присягнувшими отдавать меч по любому велению господина. И они явились. Лорды, бароны виконты и графы, ведя за собой огромное воинство под хоругвями Церкви Крови. Они пришли призвать к ответу. Не своего короля. Безбожника, посмевшего бросить вызов самому дорогому.
        Слуги бросили Феникса, все отреклись от него, а тех, кто принадлежал к его семье приколотили к колесу и сбросили с обрыва. Этот род превратился в парию, изменников и вероотступников за какой-то месяц.
        Короля и его семью схватили и вмуровали в стены только-только отстроенного дворца. И оставили медленно умирать среди роскоши. Люди ушли, забыв их имена и прокляв это место.
        Никто здесь не жил с тех пор, а род Фениксов прервался. Делия получила нового монарха, тихого и смирного. А династию Фениксов вспоминают, когда хотят преподать урок покорности.
        - Птице не суждено возродиться, - грустно протянула Квази и взглянула на Лотта. - Не все способны изменить ход истории. Не все достойные люди известны, не все известные - достойны.
        Лотт отлично понимал, куда она клонит. Его дар был чем-то особенным. Настоящим чудом. Кто он? Мессия? Человек, который поведет за собой людей?
        Он посмотрел на стоящую невдалеке статую. Фениксу разбили крылья. Перед бывшим оруженосцем высилась не гордая жар-птица, а курица, которую в пору подать к столу. Взгляд неживых глаз просил добить и прекратить мучения.
        Эта статуя такая же, как и я, осознал Лотт. Не лидер. Калека, влачащий жалкое существование. Не таким должен быть избранный богами. Я даже не просил этот дар. Он грузило на шее. И я тону под его тяжестью, погружаюсь все глубже в пучину долга и обязанностей. Кэт думает, я особенный. Теперь и Квази. Чужестранка. Неверная. А те жители деревни Бельвекен? Как они смотрели на тебя, Лотт? С благоговением, с надеждой. Ты стал воплощением их мольбы о лучшей жизни. Жизни, без страха проснуться в преисподней. Жизни без червоточин.
        Готов ли он к такой жизни? К такой роли? Играть спасителя душ человеческих отныне, и до конца жизни? Сдюжит ли?
        Рука привычно потянулась к внутреннему кармашку. Но кисета с порошком там не оказалось. Неприятная пустота внутри ширилась. Он уже чувствовал, как тянет левую руку. Жилы сковало судорогой. Если он не найдет дозу, будет очень, очень больно.
        Он знал, что такое ломка. Видел таких людей. Осунувшихся, похожих на скелет с кожей тонкой как пергамент. Лотт знал, что завязать с дурманящим порошком почти невозможно. Люди либо умирали в муках, либо находили еще щепоть "блажи грешника".
        Ему нужно отвлечься. Перестать об этом думать. Еда. Нужно поесть.
        Каменные ступеньки вели в пропасть. Лестница частично обвалилась, и до земли было добрых тридцать локтей. Квази решила попытать счастья в другой стороне. Неверная поднялась выше и двинула в сторону далекого замка, то и дело оглядываясь в поисках иного пути.
        - Попытаюсь здесь, - неуверенно сказала Кэт. Она порылась в своей сумке и выудила моток веревки. - Помоги спуститься. Эй, слышишь меня?! Лотт, ты оглох?!
        Он неотрывно следил за концом веревки.
        На крюке болтался кожаный мешочек. Тертая кожа и хлипкие шнурки. А внутри то, без чего он не мог жить.
        Кэт не была дурой. К тому же желтоглазая оказалась куда ловчее бывшего оруженосца.
        Лотт хватанул воздух. И понимая, что не успевает, беспомощно тянул руки к заветному кисету. Кэт все еще думала, что это игра. Она увернулась и показала ему язык. Перескакивала с камня на камень, ускользая от хватки одержимого. Пока любопытство не одержало верх над забавой. Желтоглазая развязала тесемки и сунула любопытный носик внутрь.
        Лотт отобрал кисет, грубо оттолкнув ее. Кэт упала, чуть было не скатившись с уступа вниз. Она ошарашено смотрела на него.
        Лотт прижал мешочек к себе, словно самую дорогую вещь в мире и грозно смотрел на нее.
        Нет больше недосказанности. Нет притворства. Не важно, что она о нем думала. Это ложь. Вот он. Настоящий. Не принц, не герой. Он наркоман, он любит нюхать блажь и плевать хотел на треклятых чахоточных тварей.
        - Знаешь, что делают в Тринадцатиземье с воришками? - прошипел Лотт. - Им отсекают руку.
        Он вытащил из-за голенища кинжал. Медленно приблизился к Кэт. Присел и указал острием на ее ладонь.
        - Когда я тронул, твое, получил по лицу. Что прикажешь делать с тобой теперь, когда роли поменялись?
        В глазах Кэт стояли слезы. Сейчас она ничем ни отличалась от человека. Желтоглазая протянула ему руку.
        - Если тебе полегчает, вот моя рука. Режь.
        Не такого ответа он ожидал. Всплеска ярости, злость, побои. Он и впрямь надеялся, что Кэт вытрясет из него все дерьмо, что скопилось внутри.
        - Те вещи в моем мешке. Ключи и кукла - все, что осталось от матери и сестренки, - Кэт смотрела на него как на незнакомца. - В тот день я не захотела нянчиться с ней. Мать отдала мне ключи от дома, так как хотела пойти на рынок и прикупить еды. Я же предалась безделью и гонялась за соседскими мальчишками. В тот день от болот почти не несло гнилью и сыростью. Небывалое явление в Дальноводье. Я обогнала Ярки и Бледного Джима. Даже Снорки остался позади. Я радовалась и ела сочные мясные пироги матери Ярки. Это был один из лучших дней в году. Я отдыхала. Не гнула спину, выращивая рис, не хлопотала по дому. Все проблемы далеко-далеко. Мать не просит помочь по кухне, сестра не плачет. Но пришел вечер и с ним дурные вести. Ко мне пришли инквизиторы. Высокие дядьки в красных рясах и черных капюшонах. Они вернули куклу сестры, она с ней никогда не расставалась. Спала в обнимку, пыталась кормить. Соломенная Бэт, так она ее называла. Они дали мне куклу сестренки и сказали, что она и мама на небесах. Сказали, что так было нужно.
        Покорившие-ветер второй сорт, человек. Мы ничто. Прах под ногами людей. И худшие из вас - церковники. У них есть орден Угодных Богам. Эти монахи должны жертвовать собой ради других. Не мы. Но всем начхать. Эти люди, служащие Гэллосу и Аллане, просто взяли маму, мою сестру и еще с десяток других и зарезали их, чтобы подольше пожить. Поесть вкусную утку, поиметь распутных девок. Собрать побольше денег с мирян.
        Кэт бережно развернула переметную суму и достала свои реликвии. Глаза куклы давно стерлись, края были изжеваны, а ключи - просто грубые ржавые железки.
        - Это все, что осталось от моих родных, Лоттар Марш. Это напоминание мне, что есть на свете что-то дороже посиделок с друзьями, игр и праздного безделья. Это долг. Перед родными, народом, перед всеми невинными и честными, населяющими эти края. Вот почему мне так дороги эти безделушки. А теперь ответь мне, почему ты так упорно держишься за этот мешочек с дурью? Пожалуйста, скажи мне, что ты не принимаешь "блажь". Скажи, что ты не жалкий наркоман. Скажи мне, что я не ошиблась в тебе, и мы продолжим путь. Но без "блажи грешника". Ты выкинешь ее здесь и сейчас.
        - Ты ничего не знаешь, желтоглазая, - сказал Лотт. Ему было все равно. Он понимал, что это конец. Он снова один. Сам на сам с болью и обидой. - Ты все еще веришь сказкам как ребенок. Нет на свете святых. Нет на свете героев. Есть обычные люди, есть их грешки и проблемы. Нет справедливости, иначе Дар не проснулся бы во мне, а твоих родных не принесли в жертву. Хочешь знать кто я? Пожалуйста. Я тот, кто предал своего сеньора. Я братоубийца. Не спаситель человечества. Не пример для подражания. Я не раз хотел избавиться от тебя и случись все иначе, наверняка бы так и сделал. Мне нужен порошок. Он приносит счастье, облегчение. Мне не нужна ни ты, ни эта чертова неверная.
        Кэт бережно сложила куклу и ключи в котомку, погладила загривок Пегушки и ушла. Она ни разу не оглянулась в его сторону. Не сказала ни одного слова, и от этого стало горько.
        Лотт некоторое время бродил по окрестностям, пытаясь найти путь наверх. Коротко перекусил сухарями. Перескакивал с дороги на дорогу. Обходил статуи огнептиц. Пытался привести мысли в порядок.
        Он непременно осядет где-нибудь в Делии. Тут его никто не знает. Новая жизнь. Он сможет...
        Лотт и сам не заметил, как пальцы привычно зачерпнули щепоть "блажи". Удивительно, как долго он смог протянуть без нее. Почти два дня. Знакомый запах манил. Терпкий, даже островатый. Раздражающий обоняние, сулящий покой и умиротворение.
        Закатное солнце снова заволокли тучи. Будет дождь. Начхать. Он примет дозу и забудет. Как делал всегда. Все это сон. Обман. А "блажь" - вот, что настоящее. В ней спасение. Только в ней.
        Что-то не давало сделать понюшку. "Блажь" манила, звала, руки тряслись от желания. Однако Лотт все сидел и смотрел на зажатую в руке щепоть. Он бы убил ради нее. Перерезал горло. Там, в Гэстхолле. Чик и все. Как он стал таким? Когда?
        Иногда люди ошибаются. Сходят с пути, становятся преступниками. Но ведь он всегда делал то, что считал нужным. И поплатился. За свою доброту, за благие намерения. Можно ли это считать преступлением? Сир Томас считал ответ однозначным.
        И Кэт. Ее сестра и мать погибли от рук церковников, но последние спасли кучу жизней, закрыв червоточину. Где правда там? Их зарезали будто скот, не спрашивая и не слушая. Но что сказали бы люди, которые выжили благодаря их смертям?
        Нет истины, нет однозначности. Он не может всю жизнь прожить вот так, топя обиду на несправедливый мир в "блажи грешника". У него, в конце концов, есть Дар. Может быть, стоит попытаться еще раз? И он не одинок. Впервые в жизни. Сторм Марш был братом по крови, но вот по духу? Они разные люди с разными взглядами. Лотт до последнего не понимал, что последнее важнее. Кэт вытянула его из болота, дала цель. И Квази, она тоже верит, что мир можно изменить. Что, если червоточины перестанут уносить чужие жизни? Не будет ли это тем обетованным краем, седьмым небом, где восседают Гэллос и Аллана вместе со святыми?
        А что, если не получится? Что, если он даст маху? Что ж, тогда он скажет себе, что хотя бы попытался. И это будет лучшим исходом, чем тот, к которому Марш стремился в Гэстхолле.
        Он струсил блажь. Ладони взмокли, и часть пылинок прилипла к коже. Это ничего. Он сможет. Будет плохо, очень плохо. Но Лотт попытается выдержать ломку. Ради себя, ради Кэт.
        Удивительно, но дорога вниз нашлась довольно быстро. Видимо, даже не осознавая, он не хотел бросать спутниц. Мерин окончательно успокоился и стал послушным.
        Лотт видел близкие огни. Девушки остановились около дворца. Зажгли костер и теперь наверняка грелись, обсуждая дальнейшие планы. Что ж, он их очень удивит. Не время сбрасывать со счета бывшего оруженосца лорда Кэнсли.
        Лотт шел вдоль высыхающей реки и напевал под нос грубую песенку про доярку и пастуха. Замок рос на глазах. Шпили копьями уставились в нависшую скалу. Пустые окна теперь не казались крохотными щелочками. Сквозь них мог пройти конь, везя за собой телегу. Яркая черепица искрошилась, кое-где крыша просела и свод, не выдержав натиска, рухнул внутрь.
        Когда-то вдоль реки курсировали корабли. Виднелись останки пристани. Резные бревна-подпорки прогнили и наполовину изъедены древоточцами, но все еще хранили следы искусной работы мастеров.
        Лотт обернулся и увидел остатки арки. Люди Фениксов пробили проход из каньона, соединив бьющую ключом подземную реку с притоком Набожной Дочери. Гигантская человеческая фигура подпирала своды; мастера-каменщики виртуозно изобразили напряжение всех мышц. Человек силился, выполняя то, для чего его создали. Но вода точит камень вне зависимости от его красоты. Арка разрушилась, завал образовал плотину, и разорвал тонкую связь двух рек. Гигант подпирал небо и выглядел нелепо.
        Он будет выглядеть также? Напрасные надежды?
        Лотт плеснул в лицо проточной водой, чтобы прогнать дурные мысли. Он все делает правильно. Он выберется из этого болота. Сам в него вступил и только сам способен найти выход.
        Словно во сне, прямо перед глазами, наполовину затопленный, проплыл башмак. Он узнал его. Такие, с деревянными каблуками и медными тускло блестящими набойками носила Кэт.
        Скверное предчувствие резануло нутро. Желтоглазая и неверная влипли в неприятности. Опять по его вине. Если бы он был рядом...
        Он наспех привязал мерина к обломку статуи какой-то дворянки. Девице отрубили руки, и Лотт накинул поводья на шею, словно она была его рабыней. Лошадь могла выдать его с потрохами. В этом деле нужна осторожность.
        Лотту оставалось уповать, чтобы его не заметили издали. Здесь, на подступах к дворцу, он как на ладони. Спасал только вечер и пасмурное небо, полностью скрывшее луну и звезды.
        Словно вор, он крался на треск костра. Лотт уже чувствовал знакомый мандраж. Перед боем всегда охватывает неприятное ощущение. Не хватает воздуха, в конечности словно засунули свинцовые шары. К тому же, ломка давала о себе знать. Озноб, еще не сильный, но уже причиняющий неудобство, поселился в теле.
        Болезни несут демоны. Так считали норды и остготы. Они сеют огненное семя внутри тебя, и оно зреет, выжигая нутро. Если твой дух силен, ты выживешь. Если нет - станешь одним из легионов этих тварей. Будешь сеять семена, и собирать смертельную жатву.
        Лотт хотел верить, что справится. Пусть даже шансы преодолеть ломку минимальны. Он обещал пытаться. Себе. И втайне от себя - Кэт.
        Он осторожно взобрался по мраморным обломкам и выглянул из-за горы поверженных изваяний. Ноги скользили по полированным лицам, застревали в сочленениях рук. Каменщики вытесали всю родословную Фениксов. Ранее статуи располагались по всему периметру сада, ютились меж рукотворных ручейков, ухоженных ясеней и ельника. После казни Фениксов статуи разбили на куски и свалили в одну кучу. Так церковь лишила Фениксов даже облика, оставила только название рода, как пугало для остальных.
        Девушки разбили лагерь. Лошади щипали сочную траву, выросшую выше голени. Кипел походный котелок. Девушки лежали недалеко от него. Кэт извивалась, пытаясь встать, но ее связали крепко. Все что она могла - мычать, пытаясь вытолкнуть кляп языком.
        Разбойники гоготали и наслаждались их беззащитностью.
        Лотт затаил дыхание. Он узнал их.
        - Десять медяков, - огорченно произнес старый Уль, вытряхивая последнюю торбу. - Жаль, я рассчитывал приодеть мальчиков к зиме.
        - Пап, а может шмотье продадим? - сказал Терций. Третий сын трактирщика показал одежды Квази. - Дорого выглядит.
        - И кому ты это продашь? - засмеялся один из близнецов. - Только на смех себя поднимешь. Подходите, люди добрые, я предлагаю вам купить целых два женских наряда. Смотри лучше вот сюда.
        Он выудил из кипы тряпья камею из оникса. Издалека Лотт не разглядел детали, но побрякушка сверкала, в ней могли быть драгоценные камни.
        - Хм, неплохо, сын, очень неплохо, - довольно заулыбался Уль. Трактирщик привычным жестом пригладил жирные волосы и полюбовался на кольцо, украсившее толстый мизинец. Шатавшийся в плохой оправе янтарь, ранее принадлежавший наемнику, отражался кровавыми сполохами в свете костра.
        - Но перейдем к главному блюду, - Уль показал щербатую улыбку. - Девушки, вы заставили нас попотеть. Мы так привыкли к уютному гнездышку в своей глуши, что совсем забыли о такой прелести как охота. Сказать по правде, я надеялся на неприятности со стороны наемников, никак не вас троих. Со спящими ведь какие проблемы? Раз по горлу и все дела. А здесь - азарт! Погоня!
        Лотт неслышно спустился вниз, обогнул груду камней, подбираясь как можно ближе. Уль с сыновьями, посмеиваясь, развязали Квази руки. Один из близнецов держал ее цепко, лишая попыток вырваться. Терций держался чуть в стороне, склонившись над Кэт, и шептал что-то взбешенной желтоглазой, расшнуровывая плащ.
        - Поэтому я только обрадовался такому приключению. Мой маленький Квадрос не зря указал вам самый долгий путь, - продолжал Уль. Он играл ножом, медленно развязывая шнуровку длиннополого платья девушки. Квази выглядела очень скверно. Неверная еле стояла на ногах, смуглая кожа приобрела пепельный окрас. Волшебница не могла жить без магии, таящейся в Святых Местах. - Видишь ли, Квадросу пора стать мужчиной. Мальчику ты понравилась, и он хочет только тебя. Это мой подарок. Мы довольствуемся чахоточной, пока сынишка развлекается с тобой. Не правда ли я хороший отец?
        Квадрос рассмеялся и чмокнул старого отца в щеку от переизбытка сыновних чувств.
        Лотт взвесил свои шансы. Терций ближе всего. Если он сумеет действовать тихо, можно попытаться добраться и до остальных.
        Подросток не заметил бы сейчас и демонов, извергаемых червоточиной. Он пытался уклониться от тумаков тщедушной Кэт и одновременно лишить ее штанов.
        Один шаг и он возле Терция. Юноша не опытный, горло ни чем не прикрыто, полностью уверен, что сейчас именно он хозяин положения, никак не иначе. Нож уже в руке; плавное движение без лишнего замаха, без нервозности - иначе все пойдет прахом. Заточенное лезвие легко разрезало кожу, вскрыло пульсирующую артерию, давая крови волю. Лотт придавил Терция к земле, зажав рот рукой.
        Все проделано без шума. Семейка Уля даже не обернулась. Юноша то ли потерял сознание, то ли уже отошел в мир иной.
        Заметила только Квази. Глаза расширились от удивления, но только и всего. Она понимала, что на кону их жизни.
        - И многих ты убил во сне, мерзавец? - спросила она у трактирщика.
        Лотт спешил. Вот-вот они заметят его и поймут, что лишились одного из семьи. Он разрезал путы Кэт, и прижал палец к губам, показывая, что нужно вести себя тихо.
        Первым делом желтоглазая потянулась к переметной суме с самыми дорогими ее сердцу вещами и только потом натянула штаны, опоясавшись остатками веревки.
        - Сегодня? - рассмеялся Уль. Сыновья поддержали его глупым гоготом. - Сегодня мы ограничимся только вами. Может, еще вашим попутчиком, если он окажется настолько глуп, чтобы попасться нам на пути.
        - Ты не боишься, что тебя поймают? Рано или поздно тебя раскусят и повесят, - Квадрос запрыгал от радости, когда Уль позволил ему развязать последний узелок. Шнуровка с тихим шелестом вышла из дырочек, обнажив смуглую грудь чародейки.
        - Жизнь дают, чтобы жить, ага, - пожал плечами Уль, не сводя глаз с сосков неверной. - И трахнуть столько женщин, сколько сумеешь.
        - А как же загробная жизнь? За грехи тебя не пустят пред очи Гэллосу и Аллане.
        - Мы помолимся за твою неверную душу, - Уль мял ее грудь, бесстыже глядя в глаза. - Поставим еще одну свечу подле Святой Элайзы. Сколько их уже, Примас?
        - Семьдесят две, - когда Примас улыбался, безобразный шрам искажал лицо до неузнаваемости. Он больше походил на падальщика, чем на человека.
        - Вот так, - довольно сказал Уль. - Столько свечей всего-то за тридцать лет жизни здесь.
        Он резко обернулся, застав Лотта врасплох. Такие как Уль, не раз убивавшие из-за спины, нутром чувствуют опасность. Лотт надеялся выиграть время, убить Уля и возможно достать одного из братьев. Но теперь это было все равно, что помочиться против ветра, оставаясь сухим.
        Примас и Секундос отреагировали мгновенно. Похватали шипастые дубины, закрывая собой отца. В сравнении с ними его кинжал казался игрушечным. Лотт попятился, стараясь встать спиной к костру. Он хотел показать Кэт, что она не ошиблась в нем. Хотел показать себя героем. Что же, самое время стать таковым.
        Лотт молниеносным движением бросил кисет с "блажью грешника" в догорающий костер. Зажмурился, надеясь, что Квази последует его примеру. Полыхнуло славно. Лотту показалось, что огонь лизнул его затылок, хотя поленья находились в добром десятке шагов.
        Одновременно с этим закричали Уль с сыновьями.
        Блажь имела такое свойство. В больших количествах порошок взрывался, вспышка могла ослепить.
        Он получил преимущество, хоть временное, но все же. Пнул одного из близнецов в пах, заставив согнуться пополам. Бросился вперед, подхватил Квази на руки и рванулся прочь. Неверная не сопротивлялась, предоставив решать Лотту. Она отобрала камею у опешившего Секундоса.
        - Это я подложила порошок, - прошептала Квази. От пережитого ее акцент стал более ощутимым; Лотт едва разобрал слова. - Она имела право знать.
        - Ясно, - бросил Лотт.
        "Неужели она не понимает, что сейчас не до этого?!"
        Единственной мыслью, бившейся в воспаленном сознании, была только одна. Бежать. Прочь отсюда, найти укромное место и пересидеть. Только не здесь. В темноту.
        Поэтому Лотт побежал в замок. Там можно укрыться. Спрятаться в бесчисленных комнатушках и попытаться решить, как действовать дальше.
        Внезапно дорогу закрыл Квадрос. Почти мальчишка, он заигрался и все еще думал, о том, как залезть под юбку Квази. Размахивая нелепо большой дубиной, младший из сыновей Уля бросился к ним, и пока Лотт думал, бросить ли Квази и отделать парня или попытаться уклониться, подоспела Кэт.
        Желтоглазая не стала церемониться и вонзила нож в глаз маленькому скрипачу.
        - Скорее, туда, - бросила покорившая-ветер, указывая в сумерках на иссиня-черный зев огромного дворца.
        Кэт и Лотт, помогая еле передвигающей ноги Квази, поспешили укрыться внутри дворца Фениксов.
        Интерлюдия
        Наследник умирающего царства
        Сухое море Наэри покойно и беспечно только на первый взгляд. Пустыня умеет лгать не хуже рыночной гадалки. Днем невыносимо жарко, ночью холод пробирает до костей. Пески не ведают покоя, здесь бесполезны карты. Барханы медленно ползут в сторону далекого моря, погребая под собой трупы погибших путников.
        Ниджат знал писание Прародителя на зубок. Люди - песчинки, говорилось там. Люди - эхо. Только слова, записанные на каменных скрижалях, истинны. В них люди должны обрести веру и истину. Остальное - суета сует.
        Но разве холмы Наэри не состоят из крупиц? Разве не накрывают они неосторожных белым покрывалом? Не нарушает ли эхо спокойствие гор? Не поэтому ли сходят снежные лавины, стирая города и людей, что живут в них?
        Сюда уходили, чтобы научиться терпению. Обрести истину, которую узрел Прародитель. Жизнь среди смерти. А вокруг - пустота и ветер, меняющий барханы по собственному усмотрению.
        Ниджат пробыл в сердце Наэри бесконечно долгий месяц. Питался только водой и сухими лепешками. Сейчас его кожа походила на изюм - влага по каплям покидала тело. Только в глазах чувствовалась полная уверенности молодость.
        Он был исследователем до мозга костей. Пытливый разум давно проник в сокровенные тайны, таящиеся в скрижалях. Проник и отринул, так как человеку свойственно бросать вызов силам природы и старым законам. Ниджат был здесь не потому, что его вера в Прародителя пошатнулась. Он понимал ее по-своему.
        Нет, он был здесь, потому что знал - в Восточном Халифате назревает буря. Одна из тех, что срывает мясо с костей, одна из тех, что стирает камни в городских стенах.
        Отец говорил, разделяй и правь. Он был верующим и понимал слова Прародителя слишком дословно. Манаф отдал сыновьям по городу, назначив их халифами, наместниками кесаря и верховного жреца Прародителя. Ниджат видел, к чему ведет его стремление к разделению. Четыре сына, четыре провинции. Четыре сына, один трон - кровавая резня. Он видел это так же ясно, как Черную Завесу, вороньим клином отделившую восток от запада.
        Черная Завеса - еще одна загадка для разума. Столетняя Война, длившаяся между воинами Прародителя и неверными, давала горькие плоды даже века спустя. Люди Священной Империи, именовавшие себя солнценосцами, шли в бой с хоругвями, изображающими Гэллоса и Аллану. Они верили так же истово, как и предки Ниджата. И умирали так же легко, как и те, кто нес западной цивилизации истину Прародителя. Война, длившаяся сто лет, опустошила земли. Деревни обезлюдили, города голодали. Война не знала пощады ни к старому, ни к молодому. Коса смерти собирала великую жатву. Казалось, что оба народа погибнут на полях бесчисленных сражений, когда случилось ужасное чудо. Мертвые Земли породили чудовищ - падальщиков. Так их называют имперцы. Не люди, не звери, не мертвые и не живые. Что-то иное, жуткое и противоестественное. Имперцы уже не думали о светоче веры. Они обрели нового врага. Более злого, чем Халифат. Им противостоял злой демон. Зарок. На него списывали все беды, что выпадали на долю солнцепоклонников. Ниджат считал это очень удобным оправданием для всех грехов, что творят люди.
        Халифат не получил персонального врага. Земли Империи и Халифата разделила Черная Завеса - преграда из ветра, костей погибших в войне и чародейства. Непреодолимая. Постоянно расширяющаяся. Она порождала Вихри Смерти, опустошающие земли людей. Они высасывали жизнь из почвы. Обгладывали деревья и слизывали дома, оставляя по себе ржавые доспехи и гнилые черепа. Жители Халифата пробовали бороться, но мечи, и магия не принесли пользы. Вихри продолжали тянуть жизнь из земных недр. Наэри ширилась, белый песок засыпал города, струился сухими реками по улицам и оазисам. Скоро, через сто лет или двести, Адулистан, Кармасши, Балидера и многие другие города, испокон веков бывшие светочем знаний и торговли в Халифате, накроет белая длань пустыни.
        В какой-то мере Ниджат завидовал имперцам. Они могли рубить падальщиков, могли бороться. Он мог только смотреть и стараться найти выход. Он чувствовал вину и груз ответственности. Возможно из-за этого он здесь, в белых песках. Ниджат волновался за сестру. Ее миссия оказалась куда более опасной и важной, чем он предполагал.
        Зазвонил медный колокольчик, прицепленный у входа в шатер. Ниджат отвлекся от плохих мыслей и приготовился привычным жестом отказаться от хурмы и пахлавы, которую всегда предлагал Непир. Старый слуга заботился о своем господине долгие годы. Ниджат доверял ему как самому себе.
        Он ошибся. Вместо сутулого старика с бородой до груди к нему явился воин. В позолоченной кольчатой броне, спрятанной под дорогим плащом. В чалме, скрепленной рубиновой брошью в виде скорпиона и сапогах из змеиной кожи. Акрам любил лоск и всегда выставлял богатство напоказ. Брат улыбнулся ему и перекинул ятаган с левой руки в правую.
        - Далеко же ты забрался, Ниджат, - голос у Акрама был грубый, рубил словно иссеченный в битвах клинок. - Хотел затеряться в Наэри? Ты должен бы знать - нет в халифате такого места, где я тебя не найду.
        Акрам мастерски владел оружием. Это знали все. Он опасен как скорпион, которых приручал и держал при себе, как некоторые держат собак. Но был горд и глуп. Об этом знали многие, но только Ниджат говорил это ему в лицо. Именно поэтому Ниджат не очень удивился, что за ним пришел именно он. Акрам хотел наказать брата, унизить, перед тем как срубить голову с плеч.
        Ниджат всегда был смышленее своих братьев. Поэтому он не спросил брата о том, что случилось с Непиром. Слуга умер от клинка брата. Теперь Ниджат никогда не услышит чудесную мелодию, издаваемую кануном. Слуга не просто умел перебирать струны, создавая мелодию. Непир затрагивал саму душу, лечил старые раны и латал новые. Ниджат понял, что у него не осталось верных людей во всем халифате. Для царственной особы это все равно, что смерть.
        - Делай, что задумал, - спокойно произнес он.
        - Ты отдаешь жизнь просто так? - удивился Акрам. - Без сопротивления? Прародитель ошибся, когда отдал тебе мужское начало, брат. Ты похож на женщину больше, чем наша сестра.
        Он ступил на ворсистый ковер, расстеленный перед входом, и приготовился одним взмахом клинка оборвать чужую жизнь. Внезапно Акрам стал меньше на локоть. Брат нахмурился, сделал еще шаг и провалился по пояс. Ковер обволок его, брат превратился в гусеницу, сплетшую вокруг себя кокон. Акрам рвался вперед, но продолжал погружаться под землю.
        Ниджат знал о пустыне все. Пески коварны и изменчивы. Они как люди. Одни переезжают из города в город, другие размякают и навсегда оседают в одном месте. Поди пойми, что хуже. Этому трюку его научил Непир. Старый слуга чувствовал зыбучие пески задолго до того, как мог увидеть их подслеповатыми глазами. За этот дар Ниджат был благодарен ему не меньше, чем за игру на кануне.
        - Брат, помоги, - Акрам держал голову над вязкой жижей. Его черная борода, умащенная розовым маслом, походила на колтун пьющего дервиша, только что выблевавшего первую за долгие дни еду. - Помо...
        Он с головой ушел в песок.
        Ниджат рванулся к нему, погрузил руки в булькающее болото.
        - Кто сказал тебе, где меня искать? - Акрам отплевывался от песка. - Вали? Ильяс? Кто из них решил бить первым?
        - И-ильяс, - Акрам смотрел хмуро. - Он предложил разделить престол после того как убил отца.
        - Значит, это был Вали, - сказал Ниджат.
        Акрам не умел врать. Избегал смотреть в глаза. Братья устали ждать, когда долгая болезнь высосет жизненные соки халифа и сделали первый ход.
        Ниджат слишком увлекся Черной Завесой. Забыл о самом важном. О сохранении своей жизни.
        - Ты поклянешься Прародителем, что не причинишь мне вреда, - потребовал Ниджат. - Отправишься со мной в Балидеру.
        Он резко отдернул руку. Скорпион не успел самую малость. Вместо того, чтобы впрыснуть смертельную порцию яда в запястье Ниджата, тварь ужалила своего господина. Лицо Акрама исказила судорога. Полные ненависти глаза бурили Ниджата, сулили все известные муки.
        Ниджат не выдержал и отвел взгляд. Он слишком мягок для престола. Не сумел быть твердым с человеком, желавшим ему смерти. Гордость для Акрама дороже жизни. Он знал, что брат не сможет простить ему это унижение. Знал, но все равно попытался спасти.
        Почему он так мягок с врагами и так холоден с сестрой? Это он должен был поехать в земли неверных, должен был вести переговоры. Но вместо него поехала сестра. С молчаливого согласия Ниджата. Чем он отличается от братьев? Ничем.
        Всего лишь крупица в океане песка.
        Ниджат вышел из шатра. Сдернул плащ и укрыл тело слуги. Помолился Прародителю за его душу. В скрижалях написано, что праведников на том свете ждут черноокие гурии. Он хотел верить, что Непир сейчас играет им мелодию, бередящую душу.
        Вороной жеребец Акрама бил копытом и требовал наездника.
        Ниджат задумался. Вали не глупец. Он не захочет разделить трон с Акрамом. Скорее всего, к палатке уже приближаются верные ему люди, чтобы покончить с еще одним наследником. Здесь оставаться опасно. Адулистан сейчас закрыт для него. Так же, как и ставшая родной Балидера. Братья наверняка бьются за дворец, подкупая городскую стражу и дворян. Он надеялся заручиться поддержкой Акрама и его связями с военной мощью Карамсши. В городе было много друзей пустоголового брата. Но теперь и этот путь закрыт. К Балидере уже направляется конница Вали. А может и часть торгового флота Ильяса. Город падет в течение нескольких дней.
        Оставалось только море. Он попытает счастья там. Набрать наемников в Южном Халифате? Попробовать договориться с фанатиками, топящими корабли в водах Благого Намерения?
        Ему бы талант убеждения, но Ниджат не Вали. Или уверенность и властность. Но он не Ильяс. Все, что есть у Ниджата - ум.
        Священники говорят, что ответы на все вопросы кроятся в словах Прародителя. В чем же черпает силы мирянин? В детях своих и близких, говорит седьмая скрижаль. У него нет детей. А близкие готовы убить лишь бы самим сесть на трон. Только сестра его понимала, но сейчас она далеко.
        Ниджат достал из-за пазухи камею. Сердоликовый скарабей молчал. Сестра не отвечала на его призыв. Он не ощущал ее присутствия уже месяц. Возможно, она мертва. Последний раз у них вышел странный разговор. Сестра была взволнована и говорила про надежду для востока и запада. Про мир и любовь. Он посмеивался и называл ее наивной девочкой. Ниджат не верил в избранных чужими богами. Только в свой разум и доброту сестры. Может, Прародитель подсказывает ему направление. Земли неверных? Почему нет. Там его точно не будут искать.
        ***
        Близился шторм. Море пенилось и плевалось солеными брызгами. Корабли в спешке отчаливали, покидая порт, чтобы их не выбросило на берег очередной волной.
        Ниджат шел мимо лотков со свежей рыбой и креветками, лениво переругиваясь с местными. Недалеко спорили торговцы специями. Крупный краснощекий детина криками подзывал попробовать его клинки. Шлюхи ходили между рядами, выставляя напоказ бронзовые бедра. Прародитель не одобрял падших женщин. В Адулистане их забросали бы камнями, но здесь, на стыке культур, строгие правила скрижалей не всесильны. Море стирало границы между культурами. Оттачивало острые концы, как делало это с галькой.
        К середине дня Ниджат сторговал за коня немаленькую сумму. Торговец, вечно потеющий уроженец Южного Халифата с гладко выбритым лицом, не прогадал. Он без проблем заработает вдвое больше. Но до последнего строил из себя недовольного сделкой. Ниджат почти забыл, что такое рыночные нравы. Он не часто бывал в городах, а когда бывал, редко покидал свои покои.
        Он надеялся нанять скромную галеру и под видом купца пересечь Благое Намерение и выйти в Лихое море. Шторм нагрянул не вовремя. Ему не улыбалось отсиживаться в городе, когда братья в открытую объявили охоту на него. Промедление могло стоить жизни. Возможно, в городе уже есть убийцы, и они не станут медлить.
        Ниджат направился к пристани. В надежде найти нужное судно он шел под проливным ливнем и вглядывался в названия кораблей. Одна трирема была под штопанным-перештопанным парусом, такие курсируют только между близко расположенными городами и тонут, если волна хоть раз перехлестнет за борт. Двухпалубная бирема "Крепкий кулак" имела большой трюм и полнилась товаром. На такой он не достигнет цели. Корабли братьев перехватят Ниджата еще в заливе. Роскошная виллийская актуария станет приманкой для пиратов. В конце концов, он решил остановиться на небольшом борейском дромоне. Северяне выставили вдоль бортов щиты с обшитой мехом поверхностью. Пятьдесят щитов. Вполне хватит, чтобы отбиться от быстроходных, но трусливых стервятников Лихого моря. Ниджат прикидывал про себя, сколько ему предложить капитану, чтобы тот согласился отступиться от своих планов и доставить путника в нужное место. Нужно быть щедрым, но не расточительным. Иначе его попросту ограбят, как только отчалят и выкинут за борт.
        - Ниджат ибн Манаф?
        Принц резко обернулся, готовясь к схватке. Бесполезно. Он знал этих людей слишком хорошо, чтобы понять, что не ровня их мастерству. Личная стража отца во главе с лучшим мечником верховного халифа. Санад был стройным и жилистым мужчиной. Он носил только черное и старательно брил бороду. Причина тому - уродующий подбородок шрам и криво сросшаяся плоть, из-за которой борода росла вкривь и делала ее носителя больше похожим на шута, чем на мечника.
        Кто из братьев сумел подкупить этого человека? Санад слыл честным и справедливым, но в беспокойные времена люди показывают истинное лицо. Мог ли он убить отца за деньги? За титул?
        - Санад, - ответил сын халифа. - В последний раз меня пытался убить человек королевской крови. Видимо, с тех пор я несколько обесценился на рынке.
        - Господин, здесь не место таким разговорам, - Санад беспокойно оглядывался по сторонам. - Прошу, пройдемте на наш корабль.
        Его просили. Не требовали. Это хороший знак.
        Ниджат позволил воинам окружить себя и сопроводить на корабль. Санад прибыл на боевом корабле. Почти непотопляемая пентекотера "Длань Прародителя" была гордостью всего халифата и флагманом флотилии. Ниджат взошел на борт, почти не шатающийся даже во время грядущего шторма. В пентекотере было пять ярусов, в каждом из которых сидели только сильные гребцы, могущие в случае чего сменить весло на саблю. Он прошел в кабину капитана, скрытую под балюстрадой в виде манящих формами гурий. Две лодки, притороченные с боков морского гиганта, мерно бились бортами о крепкое дерево пентекотеры, словно барабаны, что задают ритм гребцам.
        Санад налил ему воды. Он знал, что Ниджат игнорирует вино. Ниджат благодарно кивнул и чуть отпил из кубка.
        - Итак, Санад, чей я пленник?
        - Пленник, господин? - неподдельно удивился телохранитель. - Вы не пленник. Вы хозяин этого судна. Клянусь Прародителем, вы единственный, о ком я подумал, когда случилось горе.
        - Вот как?
        - Да, господин, - потупился Санад.
        Странно было видеть столь грозного воина, чувствующего себя очень неловко. Ниджат перевел дух. Его не собираются убивать. Это хорошо.
        - Расскажи, как умер отец.
        - Его отравили. Мышьяк в финиковом меде. Они подкупили дегустатора. Смерть предателя обогатила его семью.
        - Что же братья?
        - Вали нанял наемников и захватил дворец. Ильяс подкупил часть знати и пошел на штурм. Тогда узурпатор начал казнить именитых заложников.
        Ниджат скорбно опустил голову. Часть благородных семей давала младших сыновей и дочерей халифам, в качестве обещания мирной жизни. Своими действиями братья настроили против себя многие семьи. Но это пока не давало ему никаких преимуществ.
        За Ильясом стоит вся конница Халифата. Вали может откупиться даже от фанатиков. У него множество торговых кораблей и почти весь флот в подчинении. Даже "Длань Прародителя" построен на его деньги. Одно хорошо - братья пока забыли о нем. На время. Ниджат мог ускользнуть из расставленных сетей.
        Но нужно спешить. Раз его нашел Санад, найдут и остальные.
        - Война мятежников захлестнула улицы Адулистана, - продолжал Санад. - Люди гибнут сотнями. Я... мне предлагали деньги. Но я ни за что не стану марать себя кровью невинных. Воины должны убивать воинов. Женщины и дети должны жить.
        Он посмотрел на него. Не палач. Не убийца. Человек чести, живущий по своим правилам, нарушить которые не способны ни золото, ни угрозы.
        Ниджат догадался, почему Санад не принял ничью сторону. Сейги. Благородная заложница. Ниджат умел подмечать детали. Взгляд, брошенный утайкой. Прерывистое дыхание, когда она проходит мимо. Санад любил ее, такую близкую и не доступную для безродного. Сейги погибла, когда люди Ильяса пошли на штурм королевского дворца.
        - Что же ты хочешь от меня?
        - Я хочу служить для вас, как служил вашему отцу. Я знаю, вы не похожи на братьев.
        "Он думает, я другой. Хочет так думать. Знает ли он, что я отправил родную сестру к неверным? Знает ли, что мне на руку, то, что сейчас творят братья, и я пальцем не пошевелю, чтобы прекратить бойню в Адулистане?"
        - Ты прав, Санад. Я не похож ни на Ильяса, ни на Вали. Я не воин. Всего лишь ученый. Ты готов служить такому человеку?
        - Да, господин.
        - Отлично. Приказывай гребцам взяться за весла. Шторм близко. Отчаливаем.
        - Куда господин приказывает взять курс?
        - На запад. Мы пройдем Путем Пряностей. Вдоль Благого Намерения. К Лихому морю.
        - Я считал, господин направит "Длань Прародителя" вдоль русла Златоносной. К городу мудрости, Балидере.
        - Санад, никто не любит непослушных слуг. Что сделал бы мой отец, посмей ты возражать ему таким образом?
        Санад виновато склонил голову.
        Ниджат почувствовал себя более уверенно. Он знал, что королевский телохранитель привык служить. Управлять им будет легко. А через него и командой корабля.
        - Санад, - тихо сказал сын верховного халифа. - Я знаю про тебя и Сейги.
        Воин вытянулся. Лицо в миг огрубело, пальцы потянулись в сабле, шелковым шнуром прикрепленной к кушаку.
        - Я не порицаю, Санад. Любовь не знает границ. Будь моя воля, я дал бы тебе титул и сам вложил ладонь Сейги в твою, скрепляя ваш брак перед ликом Прародителя и вверяя вас Его воле.
        Он расслабился.
        - Она не заслужила такой участи. Я должен был спасти ее. Ваш отец... Я разрывался между ними. Сидел у его ложа в последние минуты. Сидел и смотрел через окно как пять из семи знатных семей идут на приступ дворца.
        - Ты человек чести, Санад. Я рад, что в мире, где долг всего лишь слово, есть такие, как ты. Я знаю, ты хочешь отомстить за нее. Хочешь, чтобы резня прекратилась, а истинно верующие перестали убивать себе подобных. Но нужно смотреть правде в глаза. Мои люди далеко. "Длань Прародителя" не попадет в Балидеру. Ее возьмут на таран корабли Ильяса. Они наверняка уже блокировали притоки Злтаоносной, прекратив сообщение судов между городами. Мы должны покинуть халифат. Но мы вернемся. Скоро. И тогда виновные ответят за все.
        Санад трижды поклонился и вышел. Воин знал, что господин не подведет. Если бы Ниджат был так же уверен.
        Его город, жемчужина востока, обитель науки и искусства, скоро падет. Ниджат не сможет противостоять братьям в открытом бою. Вали наверняка послал часть армии в Балидеру. Воины возьмут город приступом и отберут все сокровища, бережливо накопленные Ниджатом. Он беден как дервиш, одинок как сирота. Песчинка в океане. Эхо в горах.
        Почти одинок.
        У него есть люди и верный Санад. У него есть "Длань Прародителя" и его ум.
        И у него есть сестра.
        Единственная, кто всегда понимал, что халифат медленно умирает. Что бороться следует не за то, что у них осталось, а за то, что отобрали Вихри Смерти. Они должны разрушить Черную Завесу. Иначе Наэри поглотит и людей, и города, в которых они расточительно льют кровь, чтобы получить иллюзию всевластия.
        Люди-песчинки среди беспокойного моря гражданской войны.
        Но разве не из крупиц состоит пустыня? Разве не из-за эха сходят лавины?
        Глава 5
        Исповедь
        Ему казалось, сердце бьется громче церковного колокола и по этому ритмичному стуку их легко найдут. Ноги шаркали по каменным плитам, вздымая горы пыли, от которой ужасно чесалось в носу. Чтобы не чихнуть, Лотт зажал нос ладонью.
        Квази совсем обессилела. Смуглая красавица за день превратилась из полной сил женщины в доходягу, не способную пройти и шага без чужой помощи. Все, на что ее хватало - кое-как завязать шнуровку лифа на платье. Кэт натужно пыхтела. Желтоглазая взвалила на себя неверную и тянула ее вперед как ручной ослик.
        Его била крупная дрожь, зуб на зуб не попадал. Лотт постоянно тер воспаленные глаза. В лепнине на стенах чудились демоны и призраки прошлого. Сколько он еще продержится? Час? Дольше? Ломка могильным червем ела внутренности, подбираясь к сознанию. Лотт очень хотел застонать. А еще лучше закричать от всепроникающей боли, но знал, что этим погубит их.
        Взобравшись по лестнице, они некоторое время брели по просторным залам дворца Фениксов, стараясь запутать преследователей. Сперва Уль с сыновьями пытался их запугать. Улюлюкал, угрожал вырвать язык девушкам и подтереться им. Это играло на руку беглецам. Они хотя бы знали, куда не следует идти. Теперь разбойники затаились. Опасность могла поджидать за каждым углом.
        Они прошли мимо зала для приемов. Лотт увидел королевский трон. Мастера отлили из бронзы двух изящных фениксов, на крыльях которых восседали король и королева. Обглоданные временем костяки проглядывали сквозь бронзу. Венценосных особ заложили известковым раствором и камнями, оставив нетронутыми головы. Поверья гласили, что ребенка король убил собственным мечом, чтобы он не достался обезумевшей толпе. Лотт сглотнул и постарался не смотреть на этот ужас.
        Зал некогда был дорого украшен. В углах легко угадывались части гербов с содранным золотом и серебром, труха от мебели, которую толпа разбила в щепки и осколки стекла от стрельчатых окон. Плиты пола когда-то украшала цветная мозаика из малахита. Мастера старательно выложили имена всего рода Фениксов. Теперь литеры превратились в каменное крошево. Разбив малахитовую мозаику, посреди залы лежали три огромных люстры, на каждой из которых могло поместиться до тысячи свечей. Луна проглядывала сквозь пустые проемы, озаряя место казни бледным свечением.
        Дворец должен был стать чудом запада, красоваться наравне с Солнцеградом, костяными городами Борейи, Дыханием Алланы, Крыльями Кальса и Эльса...
        Но он стал могилой. Безумно дорогой и никому не нужной.
        Дворец строили по чертежам Фиосетто. У старого архитектора, благодаря которому возвели Обитель Веры, не хватило сил. Он умер, успев рассказать лишь толику того, что задумал для королей Делии. Но даже то, что мастер передал подмастерьям, потрясало. Дворец возводили сто лет, пять правителей не дождались, когда возложат последний камень и последнее дерево будет посажено.
        Кэт нашла каменную лестницу, ведущую на нижний уровень. Ступени закручивались в крутую спираль. Внизу поджидал кромешный мрак. Кэт шла первой, ориентируясь на ощупь, словно слепой на паперти.
        Лотт следовал за ней, неся на руках потерявшую сознание Квази. Он насчитал сорок пять ступенек, прежде чем бесконечный спуск кончился. Здесь пахло лавром и розмарином. Кэт зажгла маленькую лучину, чтобы оглядеться.
        Они попали на кухню. Если бы у него оставались силы, Лотт поддел бы Кэт, сказав, что даже сейчас ее нюх привел их туда, где должна быть еда. Спустя века пучки засохших трав и кореньев еще лежали здесь, как и брошенная посуда с присыпанным сажей котлом.
        Люди покинули короля в трудный момент, и ничто не заставило бы их помочь впавшему в немилость милорду. Говорили, мятежных Фениксов защищали лишь покорившие-ветер. Но желтоглазых было слишком мало. Люди просто убили их вместе с павшей династией.
        Со стороны лестницы послышался шум.
        Кэт указала на нишу в стене. Раньше через нее повара поднимали искусно оформленную еду прямо в царские покои. Желтоглазая вскарабкалась вверх по каменной кишке, словно заправский воришка, проникающий в дом через дымоход. Лотт подал ей безвольную Квази и протиснулся сам, заложив проем железной крышкой от печи.
        Они успели вовремя. Лотт узнал натужное дыхание толстяка Уля. Его сыновья несли факелы. Если они заметят щели, сквозь которые гуляет сквозняк, всему конец.
        - Гнилое место, - послышался молодой голос, принадлежащий одному из близнецов. - Примас, ты видишь их?
        - Не знаю, - отчеканил второй близнец. - Темно как у Зарока за пазухой. Глянь в том углу.
        - Не богохульствуй, - боязливо ответил Секундос. - Дворец проклят. Призрак Феникса не успокоился. Он хочет смерти праведных.
        - Тогда мы ему не нужны, - хмыкнул Примас.
        Свет от лучины стал ярче. Лотт видел, как колеблется огонек. Сквозняк. Тянет из трубы. Они заметят. Что тогда? Как долго они продержатся? Он затаил дыхание и неотрывно следил за грязно-желтым огоньком.
        - Помалкивай, дурень.
        Чтобы не говорил Уль о занятной охоте, хозяин корчмы давненько не выбирался за пределы брошенного монастыря. Лотт слышал, как сипло он дышит. Спуск по крутой лестнице и недолгая погоня отняли у мерзавца много сил. Правда и сам Лотт чувствовал, что обессилел.
        - Не теряйте времени зря. Комнатушка пуста. Я не хочу, чтобы они проскользнули мимо нас.
        - Далеко не уйдут, - успокоил отца Примас.
        - Надеюсь. Я хочу, чтобы желтоглазая тварь увидела свои потроха перед смертью. Квадрос был таким славным мальчуганом.
        - И Терций, они не заслужили такой смерти.
        - Мы найдем их, пап.
        Бандиты ушли. Эхо шагов слышалось еще долго.
        Они сидели тихо как мыши в норе, не смея заговорить или шелохнуться. Здесь было тепло и тесно, пахло сажей и старостью.
        Наконец Кэт заворочалась. Желтоглазая что-то говорила. Но у Лотта было такое впечатление, что он с головой ушел под воду. Уши заложило.
        Внезапно в глазах потемнело, он почувствовал, что падает.
        ***
        Лотт чувствует, что падает. Он пытается сохранить равновесие, но поздно, слишком поздно. Сторм заходит со спины и бьет плашмя по коленям. Меч деревянный, тренировочный, но боль всамделишная. Лотт кричит и падает в размокшую осеннюю землю. Чтобы не глотнуть грязи, он отпускает меч и выставляет вперед локоть.
        На тренировочном дворе царят сырость и ветер. Скоро придут холода и превращающий кровь в студень мороз. Дороги от дождей постепенно растекаются как подлива по каше.
        Лотт проклинает свою неловкость и непогоду.
        Зед и Кайл умирают со смеху. Лорд Кэнсли сердито выдыхает. Длинные вислые усы сюзерена колеблются подобно стягам. Он идет к ним, подбирает грязную деревяшку и подает Лотту.
        - Ты мертв, глупый мальчишка. Ты лишился меча, чтобы не запачкать холеное личико? Зачем оно тебе? Мертвецам плевать на внешний вид. Еще раз.
        Лорд Кэнсвудский редкий гость на тренировках, но когда сражается Сторм, сир Томас всегда спускается посмотреть на лучшего из бойцов дружины.
        Сторм отвешивает сюзерену поклон и делает фиглярскую восьмерку, заводя толпу.
        Лотт встает, усилием воли заставляет себя не оттирать грязь с колен. Только не сейчас, когда сир Томас смотрит.
        Он приветствует противника и бьет по щиту, призывая к бою.
        - Бей первым, - Сторм отводит щит, но Лотт медлит. - Я могу повернуться спиной, если тебе будет легче.
        Брат действительно отворачивается, показывая беззащитную спину. Лотт знает куда бить. Защитный доспех из вареной кожи не прикрывает шею. Ударь он туда, и брат падет.
        - Давай же, Робкий Лотт, или мне завязать глаза, чтобы у тебя хватило храбрости?
        Брат знает, как он ненавидит это прозвище. Знает, от чего впадает в бешенство. Лотт решается и наносит удар.
        Сторм легко предугадывает его действия. Брат уклоняется в сторону и ловит Лотта на противоходе. Тупое острие упирается в живот, давит, заставляя отступить.
        Кайл чуть не падает от смеха с изгороди, на которой сидит.
        - Ты неисправим, - смеется Сторм. - Подумай глиняной башкой хотя бы раз в жизни. Не иди напролом, как бык.
        Он снимает кожаный шлем, взлохмачивает темно-рыжие волосы. Машет высунувшимся из окон фрейлинам. Те глупо хихикают и машут платками. Пара падает вниз, но Сторм не удосуживается подобрать ни один из них. Он может получить любую из девушек и, что хуже всего, отлично знает об этом.
        Лотт хочет быть на его месте. Хочет одолеть брата в поединке, хочет, чтобы над Стормом хохотали и тыкали пальцами, хочет подобрать хоть один гребаный платок, хотя знает, что любит только Беатрис.
        Лотт сгорает от желания стать братом, но знает, что такому не бывать. Сторм Красавчик всегда будет лучше Робкого Лотта. Лотт старается изо всех сил, ловит каждое слово учителя, тренируется до кровавого пота. Он бьет Зеда в трех поединках из пяти. На равных рубится с Кайлом, а ведь тот из благородных, тренируется с детства. Но когда приходит Сторм, Лотт чувствует себя крестьянином, в первый раз увидевшим оружие.
        Он делает выпад, Сторм блокирует и сразу переходит в нападение. Лотт прячется за щитом. Левая рука ноет от сильных ударов, обильно летят щепы. Ему кажется, что идет деревянный снег. Лотт пробует огрызаться, наносит ряд колющих ударов, но Сторм слишком опытен, чтобы попасться на такой простой маневр. Брат атакует молниеносно. Он бросается вперед, в последнюю секунду отскакивая в сторону, и в полете дотягивается до скулы Лотта.
        Мир мрачнеет. Лотт чувствует, как из глаз льются слезы, а тело перестает его слушаться. Он снова в грязи.
        - Барахтается как свинья, - гогочет радостный Кайл. - Робкий Лотт, мне сходить за помоями?
        - Хватит, - обрывает его сир Томас. Лорд держит своих подчиненных стальной хваткой и не любит любые намеки о том, что его воспитанники низшего сословия. - Вы, двое, покажите, чему научились из уроков мастера мечника.
        Зед и Кайл спрыгивают с ограды, достают мечи и осторожно приближаются к Сторму. Они не ровня брату. Но вместе могут заставить его попотеть. Лорд Кэнсли знает, как сбить с них спесь. Лотт думает, что сир Томас с радостью передал бы титул брату по наследству, будь тот благородным. Грубый, такой же солдат, как и его дружина, лорд Кэнсвудский лишь со Стормом позволяет проявить отеческую любовь.
        Лотт сплевывает кровавую слюну и кое-как встает. Щупает языком пошатывающийся зуб. Сторм улыбается ему и машет мечом на прощание. Брат сегодня в ударе, вчера он получил золотые шпоры, стал рыцарем милорда и сегодня готов сражаться хоть с демонами червоточин. Лотту кажется, что Сторм уже не видит в нем брата. Только очередного солдата князя.
        Лотт ковыляет прочь с тренировочной площадки, видя, как прохожие скрывают ухмылки и отворачиваются. О да, он играет роль шута при брате герое.
        Он смотрит на обитые железом ворота Кабаньей Норы. Замок лорда Кэнсвуда совсем новый. И двадцати лет не прошло с тех пор как каменщики вымостили последним булыжником стену. Но извечная сырость, угнездившаяся в Тринадцати Землях, уже разъедает чертоги князя. Плесень заметна издалека, трещины в кладке ширятся. Их два раза в год замазывают глиной и хватким раствором, но Лотт знает - это гангрена. Ее не вылечишь снадобьями.
        Он высматривает среди въезжающих в замок телег и повозок одного человека. Люди привозят ежегодную дань. Склады уже ломятся от зерна, клубней, полотна, заготовок железа и меди. Дальние поселения, как всегда, приезжают последними. Им не везет - дороги в последний месяц осени исчезают с лица земли, лошади теряют подковы, с телег слетают оси. Лотт ждет уже который день, почти потеряв надежду. Но сегодня ему везет. Он видит знакомый фургон о двух лошадях, крытый козлиной шкурой.
        Лотт возносит мольбу Аллане, покровительнице путешественников. Оруженосец срывается с места, бежит в свои покои, огибая толпящихся в подворье людей, их товары и псов, ждущих момент ухватить с телег засоленную баранину.
        Сквозь толчею протискивается усталый всадник с вот-вот готовой пасть от истощения клячей. Он спрашивает о чем-то стражника и тот показывает в сторону тренировочной площадки.
        Лотт заходит под каменные своды, словно магический занавес глушащие неописуемый гомон, царящий у ворот. Наскоро приводит себя в порядок, смывает грязь, прочищает ссадины крепким вином. Подходит к спрятанной за съемной панелью нише и достает короб. Внутри маленькая сокровищница. Он смотрит на мелочь гнутых пфеннигов, устилающих дно, десяток марок из грязного серебра и одну золотую, полученную от самого лорда Кэнсли за добрую службу. Он радовался этому подарку как дитя, но тут же остыл, после того как узнал, что вместо того, чтобы дать желтый кругляк, брата сделали рыцарем.
        Лотт берет короб и выходит на улицу. Возница, не спеша, достает товары из ломящегося фургона. Люди умудряются заключать сделки посреди шума и толкотни. Женщины несут свертки в замок, крепкие парни тащат мешки в зернохранилище.
        Лавируя между цепочками снующих туда-сюда людей, Лотт добирается до своего знакомца. Он спрашивает его о заказе. Мужичонка некоторое время испытывает его, делая вид, что не помнит, о чем просил Лотт. Но после того как оруженосец лорда Кэнсли показывает содержимое короба, переходит к делу. Лотт отдает с таким трудом накопленные деньги, не испытывая ни малейшего сомнения.
        Он вертит в руках серебряное колечко с крохотным аметистом в оправе и думает о Беатрис. Ее длинных косах, веснушках и смешинках в уголках глаз. Он мечтает о том, как изменится его жизнь после того, как они поженятся. Лотт примерный семьянин. Лотт любящий отец. Он не знал своих родителей, рос в огромном замке лорда Кэнсли, чувствуя себя так, словно был байстрюком. Сир Томас приютил их, двух сирот, дал кров и пищу, получив взамен преданных людей. Лотт не знает, станет ли он таким родителем, какие были у него, но уж точно постарается быть таким, как его сеньор. Строгим, но справедливым.
        В подарок расщедрившийся торговец дарит ему чудные сафьяновые сапоги, покрашенные в фиалковый цвет. Лотт благодарит его, думая, что у Беатрис будет запоминающийся день.
        Он мчится к любимой девушке, разбрызгивая воду из луж, находит ее в пекарне, готовую вложить очередную булку в печь. Раскрасневшаяся, со здоровым румянцем на щеках и застегнутой всего на несколько петель верхней одежде, девушка весело машет ему. У печи становится жарко, Лотт думает о том, как ей трудно гнуть спину в этом аду целый день, с первыми петухами и долгое время после захода солнца. Думает, как заслужить золотые шпоры, чтобы ей не пришлось работать здесь. Он хочет пойти в Железную Вольницу. Стяжать боевую славу в сражениях с нордами или остготами и тогда...Он замечает дорогой браслет на руке и хмурится.
        Беатрис - видная невеста, огневолосая, пышногрудая, с изумрудными глазами и нежным голосом. Она привлекает чужие взоры. Лотт понимает, что готов драться за нее. Понимает, как много она значит в его жизни и то, что он не хочет никого другого.
        Лотт показывает ей сапоги. Глаза девушки блестят, на губах играет непритворная улыбка. Она вертит их, гладит руками мягкую кожу, трогает бляшки. Кивком показывает на коморку. Он прикрывает дверь, притягивает Беатрис к себе. Она пахнет сдобой. После поцелуя Лотт чувствует вкус сахара и муки. Беатрис приподнимает юбку повыше и натягивает сапожки. Размер в самый раз. Он говорит, что ей идет. Она смеется, и манит его пальчиком.
        Лотт сглатывает, его захлестывает возбуждение. Он хочет ее здесь и сейчас. Он представляет ее голой и в штанах становится тесно. Серебряное кольцо в кармане обжигает неестественным холодом. Лотт выбирает между страстью и романтикой, но, глядя, как Беатрис снимает платье через голову, все мысли разом выветриваются.
        В каморку ломятся. Кто-то обрушивает на хлипкую дверцу кулак. Настойчиво дергается ручка. Беатрис охает и пытается привести себя в порядок, а Лотт понимает, что упустил свою возможность.
        Он сердито распахивает дверь и, моргая, смотрит на своего брата. Сторм хохочет и бьет себя по коленям.
        - Так и знал, что найду тебя здесь, - говорит он и тычет локтем в грудь. - Хороша чертовка, а?
        - Отвали, - огрызается младший брат.
        - Если бы я мог, - лукаво подмигивает Сторм и сразу становится серьезным. Перед Лоттом не брат, а новоиспеченный рыцарь лорда Кэнсвудского. Этот человек приказывает ему. - Следуй за мной. Кто-то сжег Милотравье. Сир Томас собирает дружину.
        Уходя следом за братом, Лотт кидает прощальный взгляд на Беатрис. Девушка уже у печи, поглядывает то на него, то на Сторма, и чему-то улыбается.
        В этот момент Лотт понимает, что она дороже ему, чем родная кровь.
        В конюшне оседланная и взнузданная лошадь. Люди князя ждут только его. Лотт натягивает хауберк и думает, что от исхода похода будет зависеть судьба дальнейшей службы. Он будет хорошим оруженосцем. Лучшим. Он заслужит свои шпоры и после похода получит Беатрис.
        Проезжая мимо рассосавшегося, втянувшегося в щели замкового подворья люда, Лотт вспоминает запах Беатрис. Сахар и мука еще никогда не были так желанны, как сегодня.
        ***
        Лотт почувствовал боль в суставах и понял, что еще жив. Сознание возвращалось к нему медленно. Накатывало словно волны во время прилива. Кэт неистово тормошила его за ворот куртки, прижимала холодные ладошки к щекам.
        Во рту пересохло и вместо членораздельной речи он смог только захрипеть и жестом попросить желтоглазую прекратить.
        - Ты испугал меня, - прошептала покорившая-ветер.
        - Ммм?
        - Грохнулся на пол как девица, увидавшая крысу.
        - Ничего не помню. Вода есть?
        Кэт печально покачала головой.
        - Все вещи остались в сумках, притороченных к лошадям. Бедная Пегушка небось вся изволновалась без нас.
        - Она в лучшем положении, чем мы, - Лотт прочистил горло и огляделся.
        Они все еще в дворцовой кухне. Квази сидела на корточках, свесив голову вниз.
        - Что с колдуньей?
        - Не знаю, бледная как смерть и дышит рывками. Лотт, ей становится хуже.
        Кэт хотела сказать еще что-то, но промолчала. Отвернулась, скрывая лицо. Лотт хорошо узнал покорившую-ветер за то время, что они провели вместе. Кэт волновалась не только за неверную. Наверняка он выглядит не лучше.
        Голова налилась свинцом, руки дрожали, перед глазами распухали яркие цветы.
        - Мы для тебя обуза, - начал Лотт, но Кэт только отмахнулась.
        - Не говори такого. Мы команда. Я не брошу вас этим подонкам. Только... не ври мне больше.
        Лотт устало кивнул. Кэт легко приходила в ярость, но так же легко остывала. Любая другая давно махнула бы на него рукой, но не покорившая-ветер.
        "Она с тобой только ради Дара" - ядовито прозвучало в голове. - "Хочет с твоей помощью очистить Дальноводье от скверны. Будешь ручной зверушкой у чахоточных".
        Усилием воли он отбросил подлые мысли.
        Встал. Пошатываясь, будто пьяный, подошел к нише в стене.
        - Поднимемся по желобу, возможно, там будет проход в одну из башен. А оттуда сможем спуститься по вырезанной в скале лестнице.
        Он лез первым. Казалось, подъем длится вечность. Перед Лоттом проносились образы из мертвого прошлого. Череда лиц кружила в безумном хороводе. Он и половины из них не помнил.
        Сапоги заскользили по камням. Чтобы не упасть он ухватился за веревку. Бечевка, закрепленная на лебедке, все еще оставалась крепкой. Механизм, не смазывающийся веками, громко скрипнул.
        - Пожри меня падальщик, - выругался Лотт.
        Звук в гнетущей тишине показался особенно гулким. Наконец, он увидел выход. Ухватившись руками за выступ, Лотт подтянулся и выкарабкался из тесного туннеля. Бегло осмотрелся.
        Королевская опочивальня. Гнилая кровать сложилась пополам. Деревянную труху укрыл погребальным саваном балдахин. В ткани, когда-то поистине царской, угадывались очертания огненной птицы. На полу ошметки тряпок. Видимо, мародеры дрались за право носить королевские наряды. Везде следы разбоя, битая посуда и обломки мебели. Пустые стены ободраны. Лишь кое-где виднелись куски из белой глазури. Династия Фениксов приказала сотворить для себя фарфоровую комнату. Хотел бы Лотт увидеть, какой она была прежде.
        Горло сдавил спазм. Лотт согнулся пополам. Его вырвало остатками скудного ужина из сухарей.
        "Святой Агапит, избави от болезней, Святой Себастьян, придай мне сил".
        Он хотел помолиться всем святым, но к глотке подступила очередная порция полупереваренной пищи.
        - Лотт, помоги.
        Кэт уже рядом, желтоглазая выглядела озабоченно, протягивая ему конец веревки. Покорившая-ветер уперлась ногами в остатки фарфоровой штукатурки. И обмотала старую бечевку около локтя.
        - Квази не сможет подняться. Мы втянем ее сюда. На счет три. И раз. И два. И...
        Лотт и не думал, что худенькая неверная может быть такой тяжелой. Они тянули молча, а проклятый механизм будто назло с каждым движением скрипел все сильнее.
        Когда Лотт увидел измученное лицо чародейки только и мог что вздохнуть с облегчением. Руки горели огнем. Он посмотрел на ладони и увидел широкие ссадины на коже. Волоски распустившегося каната угнездились в царапинах, словно черви, пожирающие воспаленную плоть.
        Непреодолимым валом накатила тошнота.
        - Идут, - крикнула Кэт, когда он выхаркивал остатки еды. Казалось, вот-вот наружу вылезет и пустой желудок. - Не успели.
        - Баррикадируемся, - слабо простонала Квази.
        Неверная в одиночку пыталась сдвинуть кровать. Кэт и Лотт присоединились к ней. Лотт дернул за ножку, но хилая сосна давно отжила свой век. В руках остался шар и часть навершия. Кое-как они прислонили кровать к дверному проему. С другой стороны сыпался град ударов, перемежающийся руганью взбешенной семейки Уля.
        Они забивали дыры всем, чем могли. Кусками мебели, одежды, старым зеркалом с абсолютно черной поверхностью, гипсовыми ангелочками, охранявшими сон престолонаследников над потолком.
        - Бесполезно, - устало сказал Лотт. - Мы только отсрочим гибель.
        - Будем драться, - упрямо процедила Кэт.
        Желтоглазая осматривалась в поисках оружия. Ее нож остался в глазнице Квадроса. Кэт пыталась оторвать от стены подсвечник в форме коленопреклоненного Святого Джерома. Воин-монах даже не думал сдаваться и крепко сидел в стене. Лотт достал свой кинжал. Кровь одного из сыновей Уля запеклась и покрыла тонкой корочкой лезвие.
        Что они сделают против трех здоровенных мужиков с шипастыми дубинами? Поцарапают, да и только.
        - Спускайтесь обратно, - Квази бросила в нападающих старинный ночной горшок, - Я задержу их.
        - Не выдумывай, - отмахнулся Лотт.
        - Ты должен выжить. Люди должны увидеть. Знать.
        Неверная будто забывала имперский язык. Она делала долгие перерывы, подбирая нужное слово.
        - Что знать?
        - Они должны знать, что не все потеряно, - сказала Квази. - Что еще есть надежда. Ты их надежда.
        Баррикада задрожала. В проеме замелькали дубинки. Близнецы работали споро, будто рубили лес. Лотт видел искаженные яростью лица и понимал - лучше бы им вообще не попадать к ним живыми.
        Победно закричала Кэт. Лотт обернулся убедиться, что покорившая-ветер все же одолела непокорный подсвечник. К его удивлению, произошло совсем иное. Святой Джером, приведший в лоно церкви племена остготов, остался в стене, медленно отъезжающей в сторону.
        - Ах ты везучая обжора, - усмехнулся Лотт. - Скорей внутрь!
        Они нашли потайной ход. Лотт мысленно пообещал себе поставить свечку святому, подарившему им шанс спастись. Возможно, раньше сюда шмыгали любовники королевы, или фаворитки короля. Или за пологом темноты творились тайные заговоры. Теперь этот лаз послужит благой цели - спасению их жизней.
        Уль сунулся было в вырубленный сыновьями пролом. Лотт двинул толстяка в долгие годы лелеемое пузо. Трактирщик охнул и исчез прежде, чем Лотт успел огреть его еще раз.
        Девушки уже скрылись в густом сумраке. Кэт ругалась, пытаясь оборвать противовес, не дающий стене встать на место. Покорившая-ветер суматошно искала второй рычаг, который должен был скрыть их от преследователей, но тщетно. Лотту хватило одного взгляда, чтобы понять - рычаг бесполезен. Цепь захлестнула одну из петель и механизм заклинило.
        И вдруг его осенило. Лотт вонзил оружие в противовес. Провернул клинок в мешочке, выдернул и снова всадил в податливую кожу. Из разорванной емкости слабым ручейком вытекал песок. Стена, роняя на пол последние плитки фарфора, стала медленно задвигаться. Кэт тоже смекнула что к чему. Вооружившись осколком зеркала, желтоглазая полосовала противовес, словно в нем содержалось все то, что она ненавидела.
        Остатки кровати не выдержали. Баррикада пала под натиском пришедших в раж близнецов.
        - Проем! - скомандовал Уль. - Не дайте им скрыться. Держите дверцу.
        Примас и Секундос ухватились за подсвечник. Помогая себе ногами, постарались замедлить ход.
        "Самое время Святому Джерому научить их смирению", - пронеслось в голове Лотта.
        Но слепой мученик остался глух к мольбе одного из паствы Гэллоса. Оставалось уповать только на собственную удачу и дерзость.
        Лотт схватил одного из братьев за воротник и притянул к себе. Тот, не ожидавший такого от жертвы, отпустил рычаг. Теперь между ними и спасительной сырой тьмой тайного хода стоял только Лотт и один из близнецов, своим телом заклинивший стену.
        Давным-давно, в другой жизни, мальчику Лотту прививали такое понятие как рыцарская честь. Уважай своего врага, говорили учителя. Когда тебя просят о пощаде, будь милостив. Не бей беззащитных, защищай слабых.
        Настоящий рыцарь так бы не поступил. Он сошелся бы с врагом лицом к лицу. И... умер, как благородный рыцарь.
        Но Лотт так и не получил золотые шпоры.
        Он ударил не способного пошевелиться бандита в правый бок. Наружу брызнула темная кровь. Лотт продолжал методично работать кинжалом, полосуя обреченного человека, отрезая ему пальцы, делая лишние дырки в печени, легких, селезенке.
        - Примас! - в ужасе кричал Уль, - Мальчик мой! Что они с тобой делают!
        - Я расчленяю твоего сына, - сказал ему Лотт и пинком выпихнул обмякшее тело из каменной западни.
        Дверь с тихим шелестом стала на место, поглотив вопли беснующегося Уля и угрожающего их сжечь заживо Секундоса.
        Лотт упал на колени. Он бы блеванул, но было нечем. Его руки по локоть в крови, были руками головореза. Он чувствовал себя мясником на бойне. Кровь была всюду. На стене, на полу, на нем и на притихших девушках. Кровавый туман висел в воздухе, застил глаза, тяжелый железный запах смерти, и соленый, вяжущий вкус на языке.
        - Думаю, наши шансы выжить возросли, - выдавил он.
        ***
        Лотт смотрит на клубы густого дыма, стремящиеся к небу как жертвоприношение языческим божествам, и думает: выглядела ли его родная деревня так же или тогда все было иначе?
        Смердело ли горелым мясом? Лежали на земле тела защитников, пронзенные тисовыми стрелами и порубленные плохо заточенными топорами?
        Он смотрит на редких ворон, недовольно каркающих на дружину лорда Кэнсвудского, прервавшую их пиршество, и не может не думать о родителях, которых, скорее всего, не придали земле, а оставили на съедение зверью. Воины не гробовщики. Они не станут терять время на захоронение мертвецов.
        - Милотравье пало за считанные минуты, - докладывает Зейд. Парень морщит широкий нос и старается дышать сквозь тряпку. Милотравье полнится разлагающимися трупами. - Оборонительные стены западной окраины только курам на смех. Я двинул рукой и свалил столб. Там и прорвались. Мужчины пытались организовать оборону, но их быстро оттеснили к хоромам старосты, где и заперли.
        Лотт смотрит на обугленные остовы большого дома. Он словно воочию наблюдает, как остготы забивают двери и окна, лишая жителей возможности принять грудью меч. От просмоленных факелов гонтовая крыша занимается сначала скромным огоньком, который медленно вбирает ненасытным чревом кусочек за кусочком, пока не добирается до спрятанного внутри лакомства.
        - Женщин нет, - говорит Кайл. Маленького роста, сын мелкого дворянина всегда чуть приподнимается на стремени, чтобы выглядеть вровень с остальными оруженосцами. - Скорее всего, напали Волчьи Шкуры. Женщины Империи ценятся дороже золота и оружия у этого племени.
        - Или Сушеные Уши, - вставляет Зейд. Юноша чешет щетинистую щеку и развивает мысль. - Они торгуют с пиратами, а те продают живой товар людям пирамид.
        - Это не они, - отмахивается Сторм.
        Брат спрыгивает с гнедого жеребца по кличке Вихрь, быстрого как ветер, и подходит к ближайшему трупу. Бедолаге раскроили череп, но Сторма не интересует причина смерти. Рыцарь откидывает прядь волос цвета древесной коры. Залитое кровью лицо пугает Лотта спокойным и умиротворенным взглядом. Оруженосец украдкой смотрит на сира Томаса, боясь, что тот заметит минутную слабость. Но лорд Кэнсвудский увлеченно следит за братом.
        - Видишь, - говорит Сторм, - и правое, и левое на месте. Сушеные Уши любят собирать трофеи. Поверь, если бы на деревню напали они, мы бы узнали. Эти парни не умеют действовать тихо.
        - Тогда кто? - спрашивает Кайл.
        - Лесные Призраки, - странно, но Лотт произносит слова твердо и уверенно, а не мямлит, как это с ним случается в присутствии сира Томаса.
        Кайл фыркает и готовится осадить очередной шуточкой, но Сторм смотрит на него и под этим взглядом Кайл опускается в седло, становясь почти карликом.
        Кайл ненавидит его за то, что Лотт простолюдин. Он только делает вид, что смирился с положением вещей. Как только представляется случай, мелкий оруженосец напоминает о низком происхождении. Его слова давно не ранят Лотта. В отличие от брата он не забыл, откуда родом.
        Сливовая. Деревенька на границе с Шэнсвудом. И они со Стормом - последние из ее жителей. Он не злопамятен, нет. Он не станет мстить, когда дружина князя Кэнсвуда настигнет остготов. Но и милости им не видать.
        - Верно, - говорит брат. - Все трупы здесь - только крестьяне. Призраки забирают павших, как знак устрашения.
        - Хорошо, - сир Томас угрюмо кивает. - Я знаю некоторые их лежки. В дне пути от Каменных Стражей есть одна. Если поторопимся, нагоним.
        Сир Томас в гневе. Ему нанесли обиду, показав брешь в защите княжества. Он выставляет дозорных и шлет разведывательные отряды. Князь готовится выбить язычников со своей земли мечами и топорами.
        - Молодец, - Сторм тычет его локтем под бок, и подмигивает. - Все ждал, когда сообразишь.
        - Ты знал? - удивленно произносит Лотт.
        - Конечно. Не стану же я забирать всю славу себе. И тебе перепадет кусочек. Кайл и Зейд дураки, они не понимают эту жизнь так, как мы. Мы Марши, Лотт. Я начну новую родословную, а ты ее закрепишь.
        Сторм бьет себя в грудь. На панцире черной краской нарисован герб их милорда - вепрь со сломанным клыком.
        Лотт слабо улыбается, думая, что это самая большая похвала, которую он слышал от брата за лет пять. Возможно, быть вторым после лучшего не так уж и плохо, если первый - твой брат?
        - Как знать, может, я первым продолжу нашу родословную, - отвечает ему Лотт и гордо показывает сокровище.
        Колечко с аметистом кажется крохотным в кольчужной рукавице, но Лотт смотрит на него как на алмаз размером с яйцо.
        - Я сделаю Беатрис предложение, когда вернусь. И, думаю, она согласится.
        Брат прыскает в кулак раз, другой, пытается справиться с собой, но веселье продолжает литься из него как эль из бездонного рога. На смех собираются воины. Зейд глупо посмеивается, Кайл ожидает. Лотт готов поспорить на то, что в уголках губ благородного оруженосца он видит не слюну, а желчь.
        - Он хочет жениться на потаскухе Бетти, - отдышавшись, говорит собравшимся Сторм. - Ох, братец-братец, ты все-таки непроходимый тупица.
        Лотт бьет его в лицо. Попадает в сочленение шлема, но удар достаточно сильный, и Сторм падает, марая начищенные доспехи. Лотт колотит его изо всех сил, но удары не достигают цели. Брат либо уворачивается, либо блокирует их. Он терпеливо ждет, когда Лотт выдохнется, перехватывает руку и валит того на землю. Садится сверху и придавливает коленом шею.
        Удар. Щека Лотта пылает. Еще один. Кожа лопается как кожура на перезрелом плоду. Ему трудно дышать, Лотт открывает рот, но вместо глотка воздуха внутрь затекает кровь и грязь.
        - Бил, когда не ждал, - шипит брат, методично нанося удары. - Подонок. Получай. Еще разок. Не будь мы одной крови, я давно бы сломал твою хлипкую гусиную шейку.
        - Гусиную шейку - где-то рядом булькает от удовольствия Кайл. Он недолюбливает Сторма так же, как и Лотта, но старший брат опаснее. Поэтому Кайл предпочитает пресмыкаться перед ним, сконцентрировав ненависть на Лотте.
        - Твоя Беатрис просто шлюха, - говорит брат. - И ты знал бы про это, не будь олухом. Дает каждому за безделушки. Джорджу Месяцу за место при дворе, Зейду за стеклянные бусы.
        Лотт делает рывок, но брат держит крепко. Колено давит на шейные позвонки, он почти слышит хруст, с которым они вот-вот сломаются.
        - Меня обслужила лучше девок из борделя, - язвит Сторм. - Извивалась как ведьма на огне. Всего-то за браслетик. За колечко из тебя-то она выпьет все соки.
        - Хватит, - властно произносит сир Томас.
        Голова Лотта гудит, как церковный колокол. Брат ослабляет хватку. Лотт тянется к ножнам.
        - Прекратить!
        Желание начать неравный бой велико, но годы послушания берут свое. Левый глаз медленно заплывает. Зейд протягивает ему платок. Лотт прикладывает к щеке вначале рукавицу. Холодная кольчуга на мгновение облегчает жгучую боль.
        - Мои оруженосцы не устраивают драки между собой, когда есть враги вне княжеских стен, - произносит лорд Кэнсли, сверкая глазами. - Они не пускают друг другу кровь из-за глупых баб. Сторм, я начинаю жалеть, о том, что возвел тебя в рыцари.
        Брат скорбно склоняет голову. Внезапно Лотт понимает, что рыцарство - все, чем он дорожит. Сторм жаждет славы, желает вступить в ряды Железной Вольницы. Он хочет стать правой рукой сира Томаса и на этом пути не погнушается переступить через труп брата.
        - Я виновен, мой лорд, - говорит брат. - Я приму любое наказание.
        - Вы все виновны, - отвечает лорд Кэнсвудский. - Лотт виновен, потому что затеял драку, ты - потому что не смог подобрать нужных слов. А вы двое, - сир Томас смотрит на притихших Зейда и Кайла, - не разняли их. Такие воины мне не нужны.
        - Но... - хочет возразить Сторм. Сир Томас дает волю ярости, длинные усы развиваются в разные стороны. Он почти наезжает на брата боевым конем. - Знай свое место, мальчик.
        Сторм бледнеет и часто кивает.
        - Вы не поедете с нами, - успокаиваясь, продолжает лорд Кэнсли. - Следуйте в Луговье. Узнайте, почему люди затягивают с данью. Я рассчитываю, что дорогой все обиды забудутся, и вы снова станете примером для подражания. Теми, на кого следует ровняться.
        Дружина покидает Милотравье, лошади отбрасывают копытами огромные комья слипшейся земли. Предоставленные сами себе, четверо следят за ними завистливыми взглядами.
        - Ты не Марш, - говорит Сторм. - Маманя, кажется, загуляла с кем-то на стороне. Нет у меня брата. Никогда больше не смей заносить на меня руку. Если такое повторится, я снесу твою пустую башку, привезу ее твоей девке и засуну кой-куда.
        Он пускает Вихря галопом. Зейд смотрит сочувственно, но не решается подбодрить. Кайл некоторое время гарцует на коне, но, видя, что на него не обращают внимания, спешит нагнать Сторма.
        Лотт вертит в руке гнутое кольцо. Аметист выпал из оправы, когда он молотил брата. Он так и не нашел его в грязи.
        Он не знает, что больнее - услышать именно от брата такие слова или осознать, что все они - правда.
        ***
        - Лотт, очнись! - темнота нехотя выпускала его из нежных объятий. - Говори со мной, не засыпай!
        - Мешочек. Где мой мешочек? - прошептал Лотт, ощупывая липкую от крови куртку. - Был здесь. Я помню, помню...
        - Ты его выбросил, - сказала Кэт.
        Желтоглазая тревожно всматривалась в пыльную мглу. Квази неясным силуэтом застыла рядом.
        Глаза заволокло пеленой. Он потер их, но зрение от этого не улучшилось.
        - Почему здесь так светло?
        - Скальная порода рыхлая. Вся в трещинах и дырках. Ты видишь лунный свет.
        - Мы можем выбраться наружу?
        - Не здесь, слишком узко.
        - Блажь... Дай мне хоть одну понюшку, пожалуйста.
        - У меня ее нет. Но, если бы даже и была, тебе ни за что не дала.
        - Дай мне чертов порошок! - прорычал Лотт и попытался схватить ее за горло.
        Чахоточная тварь увернулась и заломила руку. Он попытался укусить ее за щеку, но получил пощечину.
        В голове немного прояснилось, но желание вдохнуть желтую пыльцу никуда не исчезло. Зато, хотя бы, он смог мыслить более трезво.
        - Отпусти.
        - Ха!
        - Я не стану на тебя нападать. Честно.
        - Смотри у меня, - Кэт пригрозила кулаком. - Если опять полезешь ко мне со своими лапищами, отхватишь по первое число.
        Он примиряющее поднял руки вверх. Цветные пятна гарцевали на стенах, потолке, неровном полу, они облепили даже Кэт. Словно перед ним стояла не покорившая-ветер, а ярмарочный скоморох. Он ощущал себя подслеповатым стариком, у которого постепенно отказывает разум, а тело живет самостоятельной жизнью.
        - Ты справишься, - возле самого уха прошептала Квази. - Только поверь в это.
        Лотт кивнул. Он чувствовал, как в венах закипает кровь. Казалось, по ним бежит жидкий огонь. Однажды, в другой жизни, оруженосец видел человека, сошедшего с ума от "блажи грешника". Лотт встретил его возле паперти. Некогда здоровый мужчина превратился в жалкого старика с выпавшими волосами, пытающегося жевать яблоко обломками гнилых зубов. Нищий просил богов даровать ему легкую смерть. Раздирая руки до крови, он молил, чтобы муравьи перестали грызть его кости.
        Лотт шел по узкому проходу, стараясь не трогать руки. Жилы пульсировали. Подвижные бугорки сновали туда-сюда. Он понимал, что на самом деле никаких насекомых там не может быть, но мысль поддеть синюю ниточку и проверить так ли это темной птицей клевала затылок.
        - Слышите?
        Кэт застыла, прислушиваясь к неясному шуму.
        - Что?
        - Ветер зовет, - загадочно улыбнулась желтоглазая. - Сюда, я выведу вас наружу!
        Лотт переглянулся с чародейкой. Та лишь пожала плечами. Плана у них все равно не было. Почему бы не довериться чутью Кэт?
        Они шли следом за желтоглазой. Шум усилился. Лотт слышал перестук капель, точащих камни. Было еще что-то такое в воздухе. Причудливый запах, пробивающийся сквозь сырость плесневых колоний.
        Проход расширился. Стены перестали упираться в плечи, потолок вознесся вверх подобно ангелам. Они оказались в просторной пещере. Месяц сочился серебром сквозь скальные прорехи, окутывая пространство дымкой, схожей на церковные воскурения.
        В дальнем углу валялись оси от тележек и пустые мешковины, поросшие ковром зеленых грибов. Посреди просторной пещерки возвышался соляной столб. Белесые сосульки свисали с него диковинными плодами. Чуть дальше, теряясь в водяном тумане, блестели наросты известняка и кварцевые кристаллы.
        - Тупик - вздохнула Кэт.
        - Может, и нет, - Квази указала на трещину в скале.
        Камень вокруг был мокрым и искрошенным. Свет луны снова мелькнул в одной из прорех и Лотт увидел бледную радугу, мелькнувшую в водянистой взвеси. Теперь он понял, на какой шум ориентировалась Кэт. Вода хлестала сплошным потоком, ниспадая с вершины скалы, и в темноте трещина сливалась с серым фоном.
        Он подполз к краю выступа. Смогут ли они выжить, если сиганут вниз? Он не поставил бы на это пфенниг. Скорее всего, разобьются об острые камни и всплывут кверху брюхом. Лучше не рисковать.
        - Роза ветров! - в сердцах воскликнула Кэт.
        Желтоглазая пораженно застыла возле соляного изваяния.
        - Такое я надеялась увидеть в последнюю очередь.
        - Что там? - спросил Лотт.
        - Мои родичи, - отозвалась покорившая-ветер. - Здесь статуи кого-то из моего народа!
        Лотт вгляделся в гладкие белесые текстуры и пораженно цокнул языком. Возле сталактита, навеки сплавившись с его основанием, лежали покорившие-ветер. Но это были не скульптуры.
        - Тела, - подтвердила его догадку Квази. - Это не статуи. Когда-то они были живыми существами, но соляной раствор и известняк мумифицировали останки, предотвратив тление.
        - Их убили, - зло сказала Кэт. - Наверняка они были слугами королевы. Их просто убили за компанию. Покорившие-ветер только мусор. Старые износившиеся игрушки. Нас сломали и выкинули.
        - Не думаю, что все обстояло именно так, - задумчиво произнес Лотт. - Посмотри, как распложены тела. Словно они были живым щитом, охранявшим что-то.
        Он хотел поднять окаменевшие останки, но руки только скользили по гладкой поверхности. Тогда Лотт подобрал навершие кирки, оставленной когда-то строителями, и вопросительно посмотрел на Кэт.
        - Я сама, - она уверенно взяла у него ржавую железку и засучила рукава. - Родная кровь не потревожит их ветреные души.
        С этими словами она ударила по изваянию. Окаменевшая рука треснула и откололась. Кэт работала быстро. Вскоре желтоглазая добралась до того, что спрятало время, и охнула.
        - Не может быть, - пробормотала Кэт. - Здесь, в недрах замка, все это время была сокрыта стела.
        Девушка показала на едва видную во мгле руну.
        - Вот что они охраняли. Память предков была для них дороже жизни, хоть они и не могли ею воспользоваться.
        - Но можешь ты, - заметил Лотт.
        - Да. Могу и воспользуюсь.
        Кэт продолжила очищать стелу от известнякового захватчика с упорством увлеченного работой мастера, и ничто на свете не могло ее остановить.
        Лотт не стал говорить желтоглазой о соображениях насчет гибели ее родичей. Он сильно сомневался, что именно камень с клинописью стал причиной их самоубийственной обороны. Тела образовали почти ровный круг возле гладкого отверстия величиной с локоть.
        Квази тоже заметила эту странность. Она удивленно переглянулась с ним, не в силах вслух высказать невероятную догадку. Дыра вела глубоко вниз. Она была слишком маленькой, чтобы в нее смог протиснуться взрослый. Но вот младенец...
        Нет, одернул себя Лотт, эта история слишком похожа на сказки, которые болтает пьянь в тавернах. Россказни о том, что нашелся наследник, боги знают, сколько времени считающийся мертвым. Род Фениксов умер окончательно и безвозвратно.
        - Фуух, - Кэт отирала пот со лба. - Я одолела тебя, треклятая каменюка.
        Покорившая-ветер скороговоркой прочитала разбросанные по серой поверхности символы. Лотт, помня о прошлой встрече с духом-хранителем, жестом показал Квази отойти и зажмурить глаза.
        - Тив!
        Из стелы заструился тягучий синий свет, в котором замерцала призрачная фигура в дымчатых одеяниях. Хранитель преклонил колени перед призвавшей его. Кэт победно взглянула на спутников и коснулась индигового лица.
        Камень зашипел, нагреваясь от мощных магических потоков.
        Лотт кое-как отполз в сторону. Глаза горели. В горле сильно першило. Он чувствовал, что новый приступ накроет его с головой. Возможно, он уже не увидит рассвет.
        - Не следуй во тьму, - говорила издалека Квази. - Будь с нами. Говори.
        - О чем?
        - О себе. О жизни до встречи с нами. Только не иди во...
        ***
        - Сторм сказал чистую правду, - Зейд чуть натягивает поводья, заставляя свою лошадь поравняться со скакуном Лотта. Видя выражение лица оруженосца, Зейд примиряющее машет руками. - Эй, я лишь хочу, чтобы ты не возводил замки из песка. Лучше знать горькую правду, чем прослыть дураком.
        - Мне плевать, что обо мне подумают, - говорит Лотт. - Когда я вернусь, все изменится. Неважно, сколько их было до меня. Важно, что мы любим друг друга.
        - Как знаешь, - хмыкает Зейд. - Только не делай вид, что тебя окружают одни ублюдки. Сторм хочет для тебя лучшей доли.
        - О, он прекрасно дал об этом понять, - желчно отвечает Лотт.
        Он вырывается вперед, отделяясь от кавалькады. Заставляет коня бежать рысью. Скрываясь за покрытым инеем холмом, слышит окрик Зейда.
        - Это всего лишь слова! Вы братья и останетесь ими всегда! Еще помиритесь!
        Зима дышит в затылок Тринадцати Землям. Тепло покидает эти места как умирающий, делающий последний вздох перед вечным сном. Земля черствеет. Бесчисленные ямы на дорогах покрыты гладкой коркой льда, хрустящей под копытами лошадей.
        Небо стального оттенка готовится разомкнуть уста, чтобы покрыть все снежной шапкой. Лотт держится в стороне от остальных всю дорогу. Он думает только о Беатрис.
        Конечно, она согласится выйти за него. Станет честной женщиной. После этого никто не посмеет назвать ее шлюхой. Возможно, из него получится лучший семьянин, чем воин.
        Луговье стоит близ урочища. В голой степи темным пятном чернеет лес, дома окружают высокие деревянные срубы. Деревня находится вдали от караванных путей и Края Мира. Живет тихой мирной жизнью. Ухоженные поля располагаются квадратами на три, а то и четыре длины полета стрелы вокруг селения.
        В подворье поглазеть на пришлых собираются местные. Когда еще увидишь закованных в броню воинов? Невидаль для рабочего человека, целый день гнущего спину в поле.
        Староста Луговья, высокий, не смотря на прожитые годы, все еще дюжий мужчина с бородой до груди делает поклон в пояс, как только видит знак своего лорда на латах.
        Узнав о причине их визита, староста склоняет голову и просит господ хороших не гневаться.
        - Нет урожая в ентом году, - говорит. - Посевы погибли. Порча заразила всю округу, меняли места. Сжигали семена, выбрасывали плохую землю. Все зря.
        Он ведет их к зернохранилищу. Трое мужчин снимают засов и отворяют крепко сбитые ставни. Амбар пропитан цвелью. Горы зерновых поглотил снежный пух с черными точками. Зараза перебросилась и на клубни. Даже бочки с соленьями поддались болезни.
        - Белая Гниль, - Зейд отходит назад и творит гало. - Почему не сожгли?!
        - Ждали гонцов, - отвечает староста. - Лорд должен знать, что мы ничего не утаили. Все так, как видите своими глазами. Пойдемте, люди добрые.
        Белая Гниль всегда приносит мор в Империю. Цвель пожирает все, до чего добирается. Коренья, плоды, злаки, поражает животных, щипавших зараженную траву. Есть такую пищу нельзя. Человек бредит два дня и умирает в горячке.
        Их ведут в дом старосты. Вся мебель из ольховника, пусть непрочная, зато деревьев в избытке. Они снимают доспехи, отирают мозоли там, где железо соприкасалось с кожей. Садятся за длинный стол. Старостина дочка, девица в самом соку, красоту которой не скроет ни здешняя глушь, ни неухоженное лицо, накрывает скромный стол, чтобы накормить гостей.
        Им дают постную кашу и забористую медовуху на липе. Зейд довольно лопает, подмигивая Лотту. Мол, даже в такой дыре можно найти что-то хорошее.
        Сторм долго смотрит на еду и перебрасывается парой фраз с Кайлом. Тот кивает и уходит на подворье. Лотту не нравится настроение брата. Сторм собран. Он делает вид, что доволен положением, но Лотт знает - брат чего-то ждет. И тогда разразится гроза.
        Он отодвигает полный горшочек, пытаясь понять, к чему сведется трапеза. Зейд нахваливает сивуху хозяина, отирая молодой пушок на подбородке.
        Внезапно подворье взрывается криками. Сторм вскакивает. В руках кинжал. Он бросается к старосте, двигает его кулаком в скулу и валит на деревянный пол. Лезвие упирается в горло, и он велит:
        - А теперь, смерд, показывай, что ты действительно прячешь в своих закромах.
        Дочка старосты пытается умолять Сторма отпустить отца, но тот делает знак и Зейд берет девушку за косу. Намотав волосы на локоть, он лишает ее возможности сопротивляться.
        Опешивший Лотт не может произнести ни слова. Он лишь покорно двигается за товарищами по оружию на улицу. В подворье гам. Орут бабы, плачут дети. Кайл с обнаженным клинком стоит среди открытой конюшни. Возле его ног труп молодого парня.
        - Хотел остановить оглоблей, - хмыкает Кайл и добавляет - Лотт, кажется это твоя оглобля.
        Он показывает на наполовину вынутый из ножен клинок, оставленный около лошади. Лотт не отвечает ему. Он заходит внутрь и видит погреба, скрытые до этого соломой. Дергает засов. Внутри нетронутая Белой Гнилью рожь. Немного, меньше десятка мешков.
        - Врать нехорошо, староста, - напутствует Сторм. - У вас есть зерно. Не важно, где оно спрятано. Я не собираюсь искать во всех тайниках и землянках вонючей деревеньки.
        - Нет, господин, - молит староста. - Это все, что у нас осталось. Клянусь Гэллосом! Если мы отдадим последнее, не сможем пережить зиму. Начнется голод!
        - Заткнись!
        Сторм бьет по затылку рукоятью. Старик падает без чувств. Бабы охают, мужики потихоньку собираются в группы.
        - Времени у вас до первых петухов, - заявляет Сторм, оглядывая толпу.
        Лотт не верит собственным глазам. Брат возомнил себя судьей? Самим лордом Кэнсвудским?
        - Снаряжайте телеги, люди. Если к утру вся мука, все зерно и мясо, что присвоили себе, не будут готовы к отправке, я прикажу вздернуть вашего набольшего.
        - Брат...
        - Заткнись!
        Сторм не смотрит на него. Сейчас он - царь. Ему и только ему принадлежит здесь все.
        - По твоей вине мы здесь оказались. Так что заткнись и слушай меня. Нам приказано забрать провизию.
        - Нас послали узнать, что к чему.
        - Ты наивен и глуп, Лоттар. Лорд Кэнсли не будет дергать людей туда-сюда, чтобы они болтали с грязными холопами о погоде и урожае. Ему нужен результат. Я сделаю то, что хочет мой лорд.
        - За ваше неповиновение, за попытку слукавить, - Сторм обращается к толпе. Он поворачивается к дочери старосты, онемевшей от происходящего. - Ответит она. Кайл! Пусть покажет альков отца. Ей нужно очень хорошо потрудиться, чтобы замолить грехи вшивой деревеньки.
        Кайл загоготал, поддернул девке платье, ухватив за мягкие места.
        - Пойдем красавица, позабавимся.
        Девушка плачет, но понимает, что никто ей не поможет, и ведет оруженосца за собой. Толпа нехотя расступается перед ними. Растет ропот.
        Лотт чувствует недовольство. Он видит обреченность в глазах матерей, боящихся, что их чада умрут с голоду. Они знают сколь беспощадна зима к неготовым. Оруженосец видит сжимающиеся кулаки мужичин. Чувствует их злобу также ясно как свежий воздух во время грозы.
        Сторм забыл о том, какими могут быть отчаявшиеся люди. Он рыцарь, живет при дворе и мнит себя тем, кто стоит над остальными. Лоттар тоже оторван от мира, в котором родился. Он сытно ест и крепко спит. Ему не нужно вставать до заутреней молитвы, чтобы покормить скот и взяться за плуг. Но почему он видит то, чего не видит брат?
        - Пусть их судит лорд, - говорит он. - Сир Томас справедлив. Он поймет нужду этих людей.
        - Зачем ему ехать в пропахшую навозом деревню? - смеется Сторм. - Эти люди ничто. Такой же скот как коровы или овцы. А стаду нужна крепкая рука. Клянусь моими шпорами, они ее получили.
        - Так нельзя, - растерянно говорит Лотт. - Ты творишь самосуд.
        - Ты так ничего и не понял. Лорду Кэнсли нужны верные люди. Он выбирает между нами, и самые достойные станут с ним вровень. Нельзя показывать слабину. Нельзя не выполнять приказы.
        Лотт понимает гораздо больше, чем думает брат. Он догадывается о том, что Сторм метит на место наследника их сеньора. Лезет вперед, словно медведь-шатун и убереги Аллана того, кто станет у него на пути.
        - Он должен знать.
        - Он узнает, что зерно доставлено. И все.
        - Нет!
        Лотт садится в седло, забыв про поклажу.
        - Он узнает обо всем, что ты здесь устроил.
        - И похвалит меня, - ухмыляется Сторм. - Последний шанс, Лоттар. Ты со мной или против меня.
        - Зейд! Поехали со мной. Ты ведь понимаешь, к чему все клонится, ты такой же, как я. Милорд должен знать правду.
        Секунду кажется, что Зейд готов перейти на его сторону. Его лицо бледнеет, и рыжие веснушки проступают каплями крови. Он делает шаг в сторону, неуверенно тянется к поклаже, но затем одергивает руку. Зейд идет вслед за Кайлом, бубня под нос проклятия.
        - Ты всегда был трусом, - говорит напоследок Сторм. - Ни на что не годный крестьянин. Скачи быстрее, Робкий Лотт! А когда увидишь лорда Кэнсли, передай ему, что Луговье пришлет зерно в Кабанью Нору. Передай мои слова, и ты увидишь, на чьей стороне правда.
        Лотт мчит по бездорожью весь день. Снег метет в лицо. Солнце поглощают темные облака. Он ориентируется только по знакомым местам.
        Колкие слова незримыми стрелами вонзаются в спину, гонят вперед, словно егеря дикого зверя. Неужели Сторм прав? Лорд Кэнсли не может быть таким бессердечным. Он обязательно разберется, в чем тут дело. И воздаст каждому по делам его.
        Но что, если Сторм прав? Их послали за зерном, и обида на брата заставила его поступить наперекор зову родной крови. Брат добудет провизию, вряд ли сир Томас поинтересуется каким образом. Что лорду до проблем одной деревни? Человеком больше, человеком меньше. Главное - результат.
        Его точит сомнение в собственной правоте. Решимость по капле убывает с каждым часом. Он думает, не повернуть ли назад. Нет, он отрезал пути к отступлению. Если он вернется в Луговье без лорда Кэнсли, навсегда останется Робким Лоттом.
        Он берет себя в руки. Яростно сдавливает бока ни в чем не виновной лошади и мчится вперед, штурмуя белую пелену.
        Надежды сира Томаса не оправдываются. Лесные Призраки не посетили лежбище, предпочтя иную дорогу.
        Княжеская дружина стоит небольшим, но обороноспособным лагерем вокруг неглубокого оврага. Воины отдыхают после дня тяжелого перехода. Лошади поглощают стремительно таящие запасы сена.
        Лотт идет к своему сеньору, не отвечая на закономерные вопросы. Людям интересно, где он потерял остальных.
        Он сжато информирует обо всем, что произошло в Луговье. Не приукрашивает факты, не обеляет себя. Он не может понять обрадован или огорчен Томас Кэнсли. Суровое лицо нерушимо как камень. Лорд поглаживает длинные усы, решая как быть.
        И вот, когда Лотт почти уверен, что его выведут перед ратью и выпорют за непокорность, лорд Кэнсвудский дает ответ:
        - Я услышал тебя, Лоттар Марш. Я узнаю о том, что произошло. И ты поедешь со мной.
        Сир Томас берет с собой треть воинов. Остальных разбивает на десятки и отсылает патрулировать Край Мира. Остготы вполне способны нанести еще один набег, набравшись наглости после Милотравья.
        В пути у троих лошадей слетают подковы и, чтобы бедняги не охромели, воины пересаживаются на тех, что повыносливее. Пороша застит глаза, сугробы растут прямо на глазах. Лотт понимает, что случись все на день позже, они добрались бы в Луговье спустя неделю.
        Деревня кажется пустой. В предвечерних сумерках горят несколько огней, да и те - перед воротами. Их никто не встречает. Ставни на окнах заперты. Лошади прядают ушами. Они первыми чуют кровь.
        Лотт охает. Он словно впервые видит своего брата. Тот уже не похож на рыцаря в сияющих доспехах. Скорее на пугало для ворон. Сторм в одной рубахе, подвешен цепью к столбу. Рядом с ним Кайл и Зейд. Кайлу не до смеха. Его лицо исказила маска ужаса. Глядя на Зейда, Лотт чувствует вину. Не уберег, не сумел достучаться. Странно, что он переживает за него больше, чем за брата. У всех троих вспороты животы. Внутренности требухой валяются под босыми ногами. Животы набиты порченым зерном под завязку. Белая Гниль ломится из вскрытых мясницким тесаком тел, лезет из открытых ртов, ушей, выколотых глазниц.
        Не в силах больше смотреть Лотт отворачивается и ловит взгляд сира Томаса. Милорд мрачен.
        Первый клинок Кэнсвуда погиб так глупо, так нелепо. Не от рук орд захватчиков. Всего лишь от крестьянских дубин.
        Томас Кэнсли медленно достает меч из ножен. Велит солдатам окружить деревню и рубить всех непокорных.
        Воины врываются внутрь. Слышатся крики и лязг оружия.
        - Слезай с коня, - велит сир Томас.
        Лотт повинуется, стараясь не делать резких движений. Все слова, что он сказал ему, теперь только эхо. Он жив, тогда как остальные мертвы. Он не защитник деревни, он малодушный пособник бунтовщиков. Не важно, что Сторм вынудил людей пойти на крайность. Не важно, чья душа более черна - его или брата. Сторм прав. Томасу Кэнсли важен результат. И Робкий Лотт дает его своему сеньору.
        - Мой лорд...
        - За трусость, - сухо говорит сир Томас. - За бегство, за не выполнение приказа, за то, что не встал плечом к плечу с собратьями, а позорно бежал с поля боя, приговариваю тебя, Лоттар Марш, к изгнанию с княжьего двора. Меч, щит и латы долой.
        Он выполняет волю своего господина беспрекословно. Обезоруживает себя среди побоища. Легкая куртка не спасает от колкого мороза, но Лотт благодарен за то, что ему оставили хотя бы ее.
        - Иди и помни, - говорит вслед сир Томас. - Братоубийцы горят на самом дне ада.
        "Если подобные мне грешники жарятся в вечном огне, почему ад так холоден?" - думает он, покидая Луговье, где лорд Кэнсвудский вершит суровое и справедливое для него правосудие.
        ***
        - И все же я побывал в Кабаньей Норе, не смотря на запрет лорда, - ломаным голосом продолжал Лотт, глядя сквозь дыру на светлеющий небосклон. - Взял подаренный когда-то сиром Томасом меч. Виделся с Беатрис. Как глупо было надеяться на то, что она поймет. Я просил ее отправиться вместе со мной, жить в законном браке пред Гэллосом и Алланой, но в ответ услышал только насмешки. Теперь я понимаю, она любила не меня. Подобные ей любят только то, что может дать мужчина. Они верят звонкой монете, а ласковые слова их также холодны как трупы.
        Делиться сокровенным было... легко. Ранее казалось, что с каждым словом он будет вырывать куски брони, которой закрылся от людей, и останется беззащитным. Но теперь слова вылетали будто стрелы. Он говорил, и события прошлого оживали яркими образами, призраки превращались в живых людей, запечатлевшихся такими, какими были тогда.
        Девушки не прерывали. Он не знал, слушают ли они или спят - Квази от слабости, Кэт от только что пережитого свидания с духом-хранителем. Лотт говорил, и тяжкий груз вины становился легче.
        - Про меня ходили разные слухи. Одни хуже других. Нигде не было покоя оруженосцу, которого прогнал господин. Мне отказывали в ночлеге и прогоняли с подворья. За год я превратился в изгоя. Брат часто приходил во сне. Он насмехался и бросал порченым зерном. Видения высасывали душу. Я хотел забыть прошлое, но оно не отпускало. Блажь не казалась такой уж плохой идеей.
        Он невесело рассмеялся. Смех поглотил кашель. Легкие горели адским пламенем. Лотт попытался встать, но мышцы свело судорогой. Он замычал от боли. Через силу продолжил:
        - Атура приносит легкость. Ты забываешь обо всем. Паришь в пустоте, нежась от наслаждения. Я познал рай, который, казалось, потерян на веки. Я не заметил, как мир сузился до простого слова. Атура. Блажь. Мне нужна была только она. Утром, днем, вечером, ночью. Как только кончалось действие порошка, начиналась тягучая ломка. Все о чем можешь думать - где бы раздобыть понюшку.
        - Я не раз задавал себе вопрос - правильно ли поступил тогда? Я действовал так, как учили. Старался быть рыцарем из легенды. Они спасают девиц и побеждают зло. Эти люди казались жертвами, а мы просто головорезами с большой дороги. Головорезами на службе у лорда. Сторм прав, - вздохнул Лотт. - Я наивный глупец. Превратил окружающую нас грязь в прекрасную сказку. Жизнь тяжела и не справедлива ко всем. Нет героев или злодеев. Есть люди, которые верят, что добро существует и те, кто не верит ничему. И я не знаю, кто из них хуже.
        - Но теперь у тебя есть дар, - тихо сказала Кэт. Она поглаживала древние письмена на камне так же нежно, как любовница ласкает мужчину.
        - Дар, - повторил он. - Он предназначен не мне.
        - Почему ты так считаешь?
        - Взгляни на меня, - воскликнул Лотт. - Я же чертов наркоман. Если встану, земля уйдет из-под ног. Все о чем я сейчас думаю - почему не бросил вас умирать? Почему вернулся и кинул блажь в костер?
        - Почему же ты так поступил?
        Квази. Не видно, смотрит она на него или говорит с закрытыми глазами. Камень холодил затылок, не давал уйти за видимый смертным окоем. Он молчал, так как не знал ответа.
        - Я скажу, почему ты так поступил, Лоттар Марш, - произнесла Кэт. Первые зарницы рассвета ударили в пористую скалу, осветив ее лицо, сделав похожим на картины художников, рисующих нимбы над экзальтированными мучениками. Он увидел новый шрам-рунир у виска, похожий на парящую птицу. - Потому что ты хороший человек. Таких мало и их считают глупцами, ты прав. У них чистое сердце и за это их ненавидят.
        - У них почти нет друзей, - вставила Квази, - но те, что есть - не бросят в нужде.
        - Благодаря таким как ты, Лотт, - сказала Кэт, подходя ближе. - Этот мир не поглотили червоточины. Ты в сто раз лучше, чем был Сторм. Ты спас много жизней рискуя собственной.
        - Так часто говорят про дураков, - усмехнулся он.
        - Так часто говорят про святых, - уверенно сказала Квази. - И мне кажется, ты заслужил свой...
        Гулкий грохот заполнил просторную пещеру. Падали камни. Обвал? Нет, понял Лотт, это старая кладка поддается человеческим рукам. Старый Уль жаждал вернуть кровавый долг и поквитаться с убийцами его семьи.
        - К оружию! - закричал бывший оруженосец, хотя при нем был только кинжал, Квази не могла стоять, а Кэт казалась такой крохотной, что двинь ее плечом, она рассыплется.
        Первым появился Секундос. Оставшийся в живых близнец взмахнул дубиной, желая одним махом покончить с желтоглазой, но та вертко уклонилась и пнула нападавшего под колено. Секундос расстелился на полу. Тогда в дело вступил Уль. Старый трактирщик дал пинка Кэт. Покорившая-ветер кубарем отлетела в темный угол и замерла там, не издав ни одного звука. Лотт встал. Чувствуя, что вот-вот потеряет сознание, двинулся к разбойнику на нетвердых ногах.
        Цветные мошки плясали джигу, его шатало, как моряка во время жуткой качки. В голове пульсировала только одна мысль. Защитить. Любой ценой защитить Кэт.
        Он сцепился с раздавшимся в стороны от сытной жизни разбойником. Вязкая борьба обреченного. Уль двинул кулаком в живот. Пульсация жгучей боли разлилась по солнечному сплетению, распространяясь по всему телу с быстротой молнии. Лотт стиснул зубы. Устоял. Он ткнул кинжалом, целя под кадык. Слабый удар вышел каким-то хлипким и несуразным. Уль перехватил его руку, сжал, выкручивая сустав, заставляя выпустить оружие.
        Квази, измученная, полуживая от недостатка магии, ставшей ее частью, схватила кабатчика за ногу, стараясь отвлечь внимание на себя и получила кованым сапогом по голени. Неверная всхлипнула, пытаясь укрыться от града пинков, посылаемых изрыгающим проклятья Улем.
        Лотт наседал с другой стороны, ведя борьбу за крохотный кусок металла. Двое калек против одного здорового. Идеальный расклад для бойцовских ям, будь они теми, кто сражается за деньги, собрали бы не меньше десяти золотых марок.
        Лотт старался изо всех сил, но знал, что проигрывает. Его руки онемели, горло душил захват старого бандита, а помощь Квази походила на соломинку, брошенную утопающему. Наконец, Уль разжал его кулак, и кинжал со звоном упал на каменный пол.
        Он видел налитые кровью, полные лютой злобы глаза, искривленный в жуткой гримасе рот и чувствовал - после следующего удара уже не встанет. Просто потому, что мертвецы не обладают таким талантом.
        Кто-то заголосил тоненьким, но жутко противным голосом. Кэт, словно одна из племени нордов, чьи женщины идут в бой наравне с мужьями, кричала, посылая проклятья на голову главаря. Известным одним лишь богам способом желтоглазая повергла здоровенного Секундоса. Близнец стоял на коленях, держась за причинное место, и глухо подвывал. Кэт держала в руках нож, крохотный, почти игрушку.
        Уль не рассмеялся. Из-за собственной беспечности он потерял троих сыновей. Он только приподнял за шиворот Лотта, показывая, что девушке тоже есть, кого терять.
        - Я раздавлю его как блоху, - предупредил он. - Если твоя рука дрогнет, если хотя бы подумаешь об этом, этот парнишка умрет.
        Несмотря на грозный тон, Кэт весело подмигнула им.
        - Запомни хорошенько, Лотт, то о чем здесь говорили. И поверь, наконец, в себя. - Она приставила нож к горлу бандита, заставляя его повиноваться. Вместе они стали пятиться к каскаду низвергающейся воды. - Ведь вера способна творить чудеса.
        - Кэт! - запоздало крикнул Лотт.
        Покорившая-ветер резко дернула Секундоса, увлекая за собой в пропасть. Тот, нелепо взмахнув руками, не удержался на мокром полу и рухнул вниз.
        Желтоглазая все рассчитала верно. Уль забылся. Он ослабил хватку. Будто слепой смотрел туда, где только что стоял его последний отпрыск, не веря, что за одну ночь лишился всех детей. Он даже не вскинул руку, как сделал бы всякий разумный человек на его месте, чтобы защититься от прервавшего нить жизни удара.
        - Лотт, - звала невдалеке Квази. - Она...
        - Ее нет, - тихо сказал последний из рода Марш.
        Он оставил кинжал в теле Уля. На коленях, так как сил подняться уже не оставалось, подполз к краю обрыва. Водяная пыль сделала лицо мокрым, разбавила пресной водой соленые слезы.
        Ничего не видно. Густая взвесь и пустота за ней. Такая же необъятная, как и та, что подобно гнойному карбункулу, зрела в нем.
        - Ее больше нет.
        Интерлюдия
        Чертова дюжина
        В нас сила.
        Эти слова он впитал с молоком матери. Эти слова повторял отец каждый раз, когда он ошибался. Эти слова он сказал у могилы жены и детей.
        Были времена, когда Томас Кэнсли ненавидел девиз своего рода. Были времена, когда он оставался единственным, что отделяло лорда Кэнсвуда от бездны отчаяния и самых темных мыслей, что обретаются на задворках человеческой души. Простые слова простых людей, ставших во главе других.
        Но для Кэнсли они значили гораздо больше, нежели выгравированные литеры на щите.
        - Пять лет потрачено, - повторял Дрэд Моргот, нервно оглаживая рукава дублета из тонкорунной шерсти. - Пять лет, как оказалось притворной дружбы, сотни подарков, пять портретов дочери было сделано разными художниками. Вы знаете, сколько стоит содержать одного такого при дворе?
        - Я уверен, уважаемый лорд Морлэндский готов поделиться с нами всеми затратами, связанными со сватовством, вне зависимости, знаем мы их или нет, - весело ответил Жеан Фарслоу, вытирая жирные от чесночного соуса пальцы о курточку с вышитой в середине бараньей головой - гербом его дома.
        Дрэд Моргот насупил брови, став походжим на орла, запечатленного на его щите.
        - Орел завис над овцами. Чую сечу, - задребезжал Гарольд Коэн, отчего его извечно синюшнее лицо прибрело пунцовый окрас. - Вина мне!
        Его дочь, Ида Коэнширская, подлила в кубок делийского темного.
        Глядя, как дергается кадык старого пьяницы, сир Томас понял, что все присутствующие здесь - заложники своего статуса. Традиций и обязанностей, легших им на плечи вместе с титулами.
        Гарольд Коэн давно отжил свой век. Иногда Томас думал, что его душа держится на этом свете только потому, что в загробном мире не дают выпить. Когда Гарольд говорил, за ним слышалась воля дочери. Когда подписывал документы, рядом стояла и ее подпись. Ида Коэн могла сесть на его место за круглым столом, и никто не посмел бы возразить, что оно не ее по праву. Но Ида не дикарь-остгот, она не воспользуется правом сильного, дабы отобрать у слабого.
        Лорд Кэнсвудский оглядел ее. Светло-рыжая коса с золотистым отливом закинута на плечо. Широкие бедра говорили о том, что девицу ждут легкие роды и множество детей. Ида больше походила на крестьянку. Высокие скулы, чуть приплюснутый нос и лицо, усыпанное веснушками, словно Аллана не пожалела на нее небесной крупы.
        Она могла сидеть с ними как ровня, но данное церковью воспитание и послушание пригвоздило ее позади отца. Там она и останется пока боги не заберут пьяницу Гарольда из Синего замка к себе в чертоги.
        Церковь Крови дала нам право повелевать, думал Томас. Святой Дункан принес в дикие земли светоч истинной веры. Он заживлял язвы молитвами и кормил голодавших. Священник в простой черной рясе и светлой душой. Остготы убили его спустя пять лет во время миссионерской работы здесь, в Таусшире. Только из-за того, что монах осуждал полигамию в браке.
        Церковь поняла, что одной доброты мало в землях, полных язычников. И прислала Святого Джерома. В сопровождении десяти тысяч закованных в броню латников.
        - Лорд Коэнширский, прошу вас, помолчите, - произнесла леди Шарлота. - Мы же не хотим возобновления кровопролития.
        - Это Жеан Моргот не хочет увидеть свою голову, прибитую к нашим стенам, - внезапно заявил Дэрик Моргот. - Мы здесь только из уважения к другим лордам. Пусть радуется тому, что его шлюха...
        - Подумай хорошенько, мальчик, - густые, будто покрытые ржавчиной брови Жеана Фарслоу слились в одну линию. Лорд Фартэйнда позволил ладони лечь на рукоять меча. - Подумай, стоит ли продолжать начатое.
        Младший из сыновей лорда Морлэнда побелел и потянулся к ножнам.
        Дрэд Моргот сделал едва уловимое движение, и старший брат перехватил руку младшего. Дэниэл Моргот шепнул несколько слов Дэрику и тот, сцепив губы, покинул собрание.
        - Милорды, обратите внимание на мидии, - нарушил возникшую паузу Бельгор Таус. - Под винным соусом с зеленью и луком они особо хороши.
        Он хлопнул в ладоши. Слуги принесли подносы с морепродуктами. Огромные тарелки закрыли собой резную карту Тринадцати Земель. Томас всегда восхищался искусностью резцов по дереву, запечатлевших на столешницах тринадцати лордов детальную, насколько позволял масштаб, карту их владений.
        Но, судя по действиям сира Бельгора, его больше занимало искусство приготовления пищи. Лорд, принимающий Собрание Круглого Стола, не смотря на внушительный вес и раздутое бочкообразное тело, легко лавировал между гостями, указывая на блюда и нахваливая их достоинства.
        Они ели из серебряных тарелок, инкрустированных мелкими самоцветами. Свет просторной залы освещался кристаллами, привезенными артелями старателей из недр Волчьей Пасти. Поговаривали, что у короля-варвара ими украшены стены Чертога Силы. Еще до того, как прадед его прапрадеда загнал нордов к белокаменным фьордам, омываемым Льдистым Океаном, шаманы слили мерцающие стекляшки с костями древних гигантов, населявших землю до прихода людей и желтоглазых.
        - Я бы не спустил парнишке оскорбление, - пробасил ему Кайл Шэнсвуд, прожевывая изрядный кусок мясного рулета.
        В руках кряжистого, нависающего над круглым столом подобно утесу, лорда серебряная вилка смотрелась детской игрушкой. Заросший загривок, темные глаза и длинный нос с горбинкой придавали ему сходство с медведем, что красовался на рукояти секиры, удерживаемой двумя княжескими вассалами.
        Томас Кэнсли видел, как Кайл Шэнсвуд гнет подковы руками. Воины, отслужившие в Железной Вольнице, рассказывали, как этот человек располовинил двух дикарей одним ударом. Сир Кайл был опасным противником и не избегал битвы.
        В нас сила.
        Можно ли так сказать о его соседе? Сир Томас медлил с ответом. Даже если его будет знать только один человек
        - Рыбы мне, - прорычал сир Кайл. - Старик Беар решил прибрать ее в свои загребущие лапищи. Что скажешь, сир Форель, а?
        Лорд Шэнсвудский гулко расхохотался. Но шутку никто не поддержал. Такую вольность мог себе позволить только власть имущий человек, проигравший в карты всю тактичность.
        Собравшиеся здесь знали печальную историю Беара Брэнвуда. Когда-то в молодости он с дружиной обнаружил гнездовье жрецов Немого Бога. И то, что он увидел, придя на черную мессу, поразило князя настолько, что тогда еще молодой и полный сил он растерял былую удаль и превратился в мрачного человека, из которого и слова не вытянешь.
        Беар Брэнвуд сделал чуть заметный жест и слуги передали филе щуки к столу громадного и неотесанного сира Кайла.
        Сир Томас, как и все остальные, уже высказал свои сожаления лорду Брэнвуда о безвременной кончине его дочери. Леди Годива должна была выйти за князя-чародея, Сторма Кэнсли. Но случилось страшное. Сир Томас пытался узнать, что произошло на кровавой свадьбе, но потерпел поражение. Когда прибыли его люди, они застали лишь тлен и пепел. Место Силы пульсировало, словно открытая рана. Кто-то осквернил это место, разрушив то, над чем так упорно работал брат.
        Что он чувствовал, узнав о его гибели? Слуги говорили, лорд Кэнсли сотворен из камня. Статуя из белого мрамора. Но в душе кипел котел. Он винил себя за его смерть. Все повторялось, словно колесо без спицы совершило круговорот и опять прогнулось в том же месте.
        Жена, воспитанники Марши, брат.
        В нас сила, Томас. Что такое сила, папа? Сила это власть. Это вера. Готовность жертвовать многим, чтобы выстоять перед трудностями.
        Давние обиды как старые раны. Иногда напоминают о себе. Томас Кэнсли давно простил упрямство непутевого брата. Он радовался браку Сторма и вознес молитву богам за молодоженов. Настоящую молитву, а не те, что шептали его губы в присутствии причетников и псаломщиков.
        Однако лорд Кэнсвуда не мог позволить такой роскоши. Его земли находились под защитой и святой волей Церкви. Золотые оковы власти натирали кровавые мозоли не хуже железных ошейников рабов.
        Все могло пойти иначе, появись Томас на свадьбе.
        - Сир Томас, отведайте паштет из оленины, - прошамкала леди Эвиция. - Зозо, поухаживай за смелым рыцарем, ты же видишь, он скучает.
        - Благодарю, - сухо ответил Томас.
        Эвиция Берри напоминала высохшую мумию, что находили в старых маундах желтоглазых. Ясные, небесного оттенка глаза запали глубоко в череп, седые волосы величали три жемчужных гребня - все в виде совы. Руки леди Беррислэндской, все в морщинах и старческих пятнах, слегка тряслись. Это было почти незаметно, старушка вцепилась в подлокотники трона, чтобы унять дрожь. Эвиции шел восьмой десяток и она, как и пьяница Гарольд, не спешила покидать грешную землю.
        Говорили, в молодости она была красива. Почти так же как Шарлота Лизен. Но годы стирают красоту как вода камень, оставляя людям только ум, да и тот ненадолго. Эвиция пережила и детей и внуков. Она окружила себя дальними родственниками, племянниками, троюродными сестрами и братьями, играя с их навязчивой идеей когда-нибудь занять совий престол. Сейчас, на собрании круглого стола, она забавлялась с Зойлэндом Карлайлом, ее любимым Зозо.
        Томас Кэнсли наблюдал, как Зозо нехотя идет мимо земель Фартэйнд и Морлэнд, обходит высокие каменные подъемы Сульсшира с восседающим за ними Генрихом Сулроудом, одетым почти как норд, в шубу из волчьих шкур. Племянник леди Берри преодолел пороги новорожденных вод величественной Амплус и углубился в леса Лизеншира. Наконец, Зозо добрался до пустошей Кальменголда, угодий лорда-стервятника. Место тринадцатого лорда как обычно пустовало.
        Шэл Кальм никогда не приезжал на собрания, ограничиваясь скупым письмом. Забавлялся с пустынными ведьмами, шутили в его отсутствие другие лорды. Ходили слухи, что у лорда Кальменголда целый гарем дикарок, практикующих запрещенную церковью магию. И они рождают ему бастардов по одному в год, а то и по два. Отношения с церковниками у Шэла были натянуты, но он ежегодно слал святому престолу шкатулку, доверху наполненную турмалинами, опалами и черной, как уголь яшмой, безупречно ограненной в цехах Бельгора, который, сир Томас в этом не сомневался, брал высокий процент за услуги. И церковь делала вид, что не замечает странностей Шэла Кальменголдского.
        В кратерах карты круглого стола покоились соусы и кувшины вина. На чистые как девственная белизна заморского папируса земли без намека на города, деревни, реки и леса, поставили сладкие угощения.
        Курага и финики, орехи в меду, черносливы под сметаной печеные фрукты и черничные пироги, покрытые патокой. Только Бельгор Таус мог позволить себе столь щедро выкидывать деньги на ветер. Хозяин приема, не переставая, нахваливал каждое блюдо, время от времени брал что-то со стола и смачно облизывал пальцы от жира или сливочного крема.
        Томас Кэнсли получил свой паштет. Генри Штальс продегустировал блюдо и нашел его не отравленным. Томасу нравился этот молчаливый человек. Он отлично заменил старого помощника, некстати скончавшегося в дороге.
        Лорды Тринадцати Земель выпустили пар, прикончив большую часть снеди. Беседа на щепетильную тему возобновилась, но уже на умеренных тонах.
        Обе стороны шли на сближение. Дрэд Моргот согласился вернуть плененных рыцарей Фартэйнда и выплатить некоторую сумму за крестьян, убитых его людьми во время второго набега. Со своей стороны, Жеан Фарслоу снижал цены на пушнину втрое и отдавал пять литых статуэток Святого Джерома из чистого золота за оскорбление, нанесенное его дочерью, Мартеллой Фарслоу.
        Любовь короля-варвара и прекрасной, медновласой имперки Мартеллы разрушила долго лелеемые планы Дрэда Моргота породниться с севером. Теперь счастливые супруги ждали дитя, будущего наследника престола Борейи, не обращая внимания на грызню мелких лордов.
        Войны начинались и из-за меньшего, подумал лорд Кэнсли. Обида лорда куда глубже обиды крестьянина. Если у простолюдина жених почти что у алтаря бросит дочку ради другой, скажем, дочери соседа, он разорвет с ним всяческие отношения. Возможно, разобьет лицо в кровь в кулачном бою. Когда обида наносится благородному, умирают люди. Вяло текущая война Морлэнда и Фартэйнда длилась два года. Соседи совершали периодические набеги на земли друг друга, обмениваясь непродолжительными схватками, рыцари ломали копья о щиты друг друга. Иногда предавались огню села. Четыре, если точно. Восемь сотен людей остались без крова и пищи. Сколько из них переживет грядущую зиму?
        Далее лорды обсудили небывалый урожай этого года. Даже сейчас, когда крестьяне только-только начинали точить косы, по колосящимся полям было заметно, что в зиму хотя бы не будут голодать.
        Генрих Сулроуд договорился о поставках железа в Таусшир и Уоллэнд. Леди Берри и Гарольд Коэн, говорящий устами Иды Коэн, установили общую цену на шерсть белых овец, дающих тонкое руно. Уоллэнд и Долнлэнд объявили новый пошлинный сбор как лорды приграничных со Святыми Землями территорий, чем вызвали волну негодования со стороны Бельгора Тауса, пользующегося Имперским Трактом для перевозки товаров своих мастеров.
        Цвет лица толстяка планомерно перешел из малинового в пунцовый. Он рвал салфетки, метал слюной окрест, и каким-то запредельным способом заставил перейти на свою сторону леди Шарлоту и Кайла Шэнсоу. Наконец, они втроем одолели оборону хранителей Имперского Тракта и вклинились в их не сплоченные ряды. Первым не выдержал и пал Карл Доллшоу. Юноша откинулся на трон и закатил глаза. Это означало, что в его легких осталось слишком мало воздуха, чтобы тратить его на споры о доходах.
        Щуплый и болезненный, с кожей бледной и шелушащейся как древний пергамент, лорд Долнлэнда не должен был сидеть здесь. Карл был третьим сыном в семье и готовился войти в сан, чтобы сделать карьеру в церкви. Боги думали иначе. Потовая лихорадка в тот год выкосила многих, не делая исключения для благородных кровей или тех, в чьих жилах текла обычная красноватая водица. Умер лорд Долнлэнда, умерла его жена. Сыновья, которых отвезли подальше от распространившейся как лесной пожар хвори, заболели месяцем позже. Смерть поцеловала в губы старшего Жеана и наследующего ему Филлипа. Кайл боролся как настоящий воин. Он выкарабкался, окончательно разбив вражеские полчища, но потери с его стороны были невосстановимы. Нынешний лорд Доллшоу передвигался с помощью слуг, плохо видел и не мог прочитать молитву, не начиная задыхаться.
        Томас Кэнсли остался доволен первым днем. Он продал заготовленное дерево загребущим рукам Беара Тауса и часть пушнины Нойлену Уоллштайну, лорду Уоллендскому.
        Последний на радостях ущипнул женушку. Девочка вскрикнула и подавила желание вырваться из покрытых синими прожилками вен старческих рук. Нойлен похотливо облизнулся и, шлепнув ту по заднице, отпустил.
        - Клянусь Алланой, с первыми регулами девчонка станет женщиной, - пообещал он собравшимся. - Мои чресла скоро разорвутся от накопившегося семени.
        Генрих Сулроуд и Кайл Шэнсоу расхохотались. Старуха Берри и Шарлота Лизен заметно изменились в лице. Ида Коэн сжала рукой плечо отца, но тот даже не заметил, опрокидывая в глотку очередную чашу вина.
        Разница в возрасте между лордом Уоллэндским и его третьей женой составляла чуть менее пяти десятков зим. Говорили, что девочка плачет по вечерам, возвращаясь из покоев супруга, но все еще остается девственницей. Что творилось на супружеском ложе оставалось тайной, но все понимали, что радости этот брак ей не принес.
        Первый день собрания тринадцати был долгим и утомительным. Генри Штальс приказал набрать несколько лоханей воды и вскипятить, чтобы порадовать господина горячей ванной, которая прогонит ломоту из старых и плохо сросшихся после переломов костей.
        Сир Томас стоял у окна, задумчиво оглаживая усы, когда в дверь покоев требовательно постучали. Слуги впустили сгорбленную, но живо шагающую Эвицию. Леди Беррислэнда наскучило общество любимого Зозо; она пришла в гордом одиночестве. Старушка пододвинула клюкой кресло и воссела на нем так горделиво, что никто бы не усомнился в ее благородном происхождении.
        - Чем обязан вашему визиту?
        Старуха не спешила начинать разговор. Томас Кэнсли вздохнул и велел слугам выйти.
        - Грядут перемены, Томас.
        - Молва твердит - перемены не несут в себе ничего хорошего.
        - Не стоит доверять молве, тем более, если за нее говорят толстые повитухи, не державшие в своей жизни ни одной книги, - желчно усмехнулась леди Берри. - Перемены - как ланцет в руках медика - помогают не застаиваться нашей крови в жилах.
        - В неумелых руках ланцет опасен, - заметил лорд Кэнсвуда, посматривая то на леди Берри, то на далекую линию горизонта, видимую из башни замка. Леса окаймляли тихо несущую воды Добрую Дочь. Над ними, словно неотвратимый рок, возвышались далекие снежные шапки Волчьей Пасти. - Кому как не мне это знать.
        - Еще большую опасность таит неуверенность и промедление. Томас, я была на свадьбе твоих родителей, я была с тобой на посвящении. Ты предложил Агнессе руку и сердце, и я отдала тебе дочь без колебаний.
        Вдох и выдох. Прошлое холодит душу, зовет к себе. Туда, где был счастлив. Туда, откуда нет возврата.
        Он сдержанно кивнул.
        - Девочка тебя боготворила, - продолжала леди Берри, шамкая пустыми деснами. - Вышивала портреты и писала стихи. Ты явился под наши стены подобно рыцарям из баллад менестрелей. На белом жеребце в сверкающих доспехах, с ужасным вепрем на знамени. Подумать только, я поддразнивала Агнессу свиноматкой, но она не обращала внимания, - усмехнулась Эвиция. - Ты дал ей силы противостоять насмешкам, лорд Кабаньей Норы.
        Он помнил и другое. Холодный взгляд, полный ярости и ненависти в этих старческих глазах. И слова, что ядом проникли в душу. Слова злые, но правдивые. Эвиция желала ему смерти, она винила Томаса в том, что случилось с дочерью. Он и сам чувствовал груз вины. И это грызло Томаса похуже жуков восточного Халифата, пожирающих людскую плоть.
        В нас сила. Что такое сила, папа? Сила, это вера.
        - Что вы хотите от меня, Эвиция?
        - Завтра будет голосование, - сдержано ответила леди Берри. Она выстукивала по каменному полу клюкой из ясеня с вырезанной совой в навершии. - Важен каждый голос. И я хочу, чтобы ты отдал его за нужного человека.
        Он пристально посмотрел на старуху.
        Перемены, говоришь. Уж не ты ли их затеяла, ветхая сова? Не ты ли подговорила остальных начать собрание тринадцати лордов на два месяца раньше срока?
        Как удобно для того, кто хочет ослабить поводок церковных братьев - созвать собрание, когда новый кардинал Тринадцати Земель отбыл в Солнцеград для интронизации.
        - Ты просишь проголосовать, но не говоришь за кого, - произнес Томас.
        - Не говорю, - согласилась Эвиция. - Иначе начнешь сомневаться, а сомнения суть промедление.
        - Ты должен мне, Томас, - проникновенно сказала старуха. Она ткнула костлявым пальцем в его грудь. - Должен жизнь моей девочки, моей Агнешки. Ты знаешь, что должен. И здесь, сейчас, я могу простить тебе долг.
        Что-то затевалось. От нехорошего предчувствия засосало под ложечкой. Ему не нравилось быть пешкой в чужих играх, но Эвиция явно не собиралась посвящать лорда Кэнсвуда больше необходимого.
        - Я подумаю и дам ответ утром, - решил он.
        - Это значит - нет, - зло прокаркала Эвиция. - Это всегда означает отказ. Вежливый, но отказ. Время выбирать, Томас Кэнсли, и выбирать следует быстро.
        После ее ухода слуги внесли большую деревянную ванну и налили в нее горячую воду, открыли душистые благовония. Сир Томас позволил себя раздеть и с наслаждением забрался в ванну.
        - Сир Генри, останьтесь, - велел он Штальсу.
        Новый помощник послушно застыл неподалеку.
        - Расскажите еще раз, Генри. Что произошло в Гэстхолле?
        Слушая короткую и емкую повесть, он думал о Эвиции. Она знала куда давить. Единственное, во что он верил - это долг. Не церковь, не любовь или сострадание.
        Клятвы, данные такими людьми, как лорд Кэнсли, нерушимы. Погибнут тысячи, города превратятся в песок, но клятва, данная однажды, будет с ним до конца. Его палач и спасение.
        Агнесса понесла на пятый год брака. Спустя семь выкидышей отчаявшиеся супруги были благословлены Алланой. Агнесса тяжко переносила это бремя, часто болела, а под конец почти не вставала с постели. Томас обтирал вспотевшее тело жены, самостоятельно лечил пролежни. Агнесса бережно относилась к плоду, росшему в чреве, старалась избегать любого намека на угрозу. Наняла швей и портных, чтобы те соткали маленькие наряды для крохи. Распашонок хватило бы на целую армию.
        Они мечтали о мальчике. Вслух обдумывали имена. То, каким смелым и умным он вырастет. Как будет защищать честь их дома, сражаться на турнирах и покорять сердца девушек.
        За месяц до истечения срока начались схватки. Боль разрывала Агнессу изнутри. Казалось, Зарок захватил ее лоно и зверски издевался над всем, что дорого Томасу.
        Леди Берри прибыла так быстро как смогла. Она предложила выход. Такой простой и невозможный.
        "Желтоглазые знают, как решить проблему", сказала она. "Их женщины часто принимают трудные роды и должны помочь. Нужно всего лишь твое одобрение, Томас". "Боги испытывают тебя", ответил на это его капеллан. "Ты не можешь выбрать язычников, они не верят ни в Аллану ни в Гэллоса. Поклоняются ветру, гнущему посевы к земле, сметающему все, что уготовано нам богами. Ты обречешь на вечные муки не только себя, но жену и детей.
        Что такое сила, папа? Сила это вера. Это церковь.
        - Я одобряю ваши действия, сир Генри, - ответил он Штальсу. - Вы оказались куда лучше этого чванливого петуха, градоправителя Пэйта. Волнения людей остановлены в зачатке, а все виновные найдены и повешены.
        - Не все, милорд, - заметил Штальс. В голосе чувствовалась досада. - Мои люди не смогли догнать мальчишку. Этого Марша. Говорят, с ним была чахоточная. Они виновны наравне с тем отребьем. Я считаю, что из-за них в Гэстхолле разверзлись врата и преподобному Майлзу Торсэну пришлось действовать.
        Лоттар Марш...
        У них родилась бы двойня. Два крохотных комка мертвой плоти принесли ему повитухи. Его мальчики. Сир Томас позволил пустить чуть ли не единственную в своей жизни слезу по ним. Агнесса пережила сыновей на один день. Она умерла от потери крови, не смотря на отчаянные литургии капеллана и его клира. Их похоронили в усыпальнице дома Кэнсли. Единая гробница. Агнесса мертвой хваткой обнимала близнецов и по сей день.
        Дурные мысли одолевали его сознание в те времена. Желание последовать во тьму вслед за ними, защищать их там, в посмертной жизни. Он держал нож для разделки мяса и видел его в своей груди. Ехал на лошади и поводья сами собой слаживались в крепкую петлю.
        Сила в нас.
        Эти слова сковывали его члены. У лорда Кэнсли остался только долг перед родом. Понятия о чести, знакомые с детства. И он, стиснув зубы, продолжил жить дальше.
        Спустя месяц, ближе к зиме, остготы сожгли деревню на границе с Шэнсвудом. Дружина прибыла слишком поздно. От селения остались лишь дымящиеся угли. Большинство жителей погибло. Девушек, тех, что выдержали насилие дикарей и сохранили хотя бы частицу былой красоты, остготы забрали с собой, чтобы сделать своими женами или продать другим кланам. Тогда он и услышал плач. Тонкий, пронзительный младенческий писк прорезался сквозь треск лопающихся от жара бревен, лошадиное ржание и бряцанье стальных сочленений. Воины принесли ему два крохотных свертка в крови и гари. Мать умерла, защищая своих чад, совершив такой же подвиг как в свое время Святая Мистра. Дикари не заметили или не посчитали нужным заметить детей.
        Он знал их отца. Сильный и работящий, восемь лет службы в Железной Вольнице и пятнадцать в его дружине. Когда меч стал оттягивать его руку, Томас дал ветерану в управление деревеньку, назначив старостой, и отправил на покой. Кто бы мог подумать, что именно в этом тихом месте тому суждено было сложить голову.
        Смерть забрала у него двоих детей, а затем отдала других. Все говорили о божественном знамении, и он их слушал. Два брата Кэнсли - Томас и Стэш, два мертвых сына, два воспитанника.
        Мальчики росли при дворе, лорд Кэнсли не давал им спуску. Строгий, справедливый наставник - это все, что нужно мальчикам. Где он ошибся? Почему не заметил злобы и зависти в глазах младшего Марша? Возможно, из-за того, что Сторм был так похож на него самого?
        Он пропустил подлое предательство, почти такое же, какое совершил Стэш Кэнсли, забыв о долге перед Церковью. Лоттар Марш опустился на самое дно, стал братоубийцей, клятвопреступником. Теперь червоточина...
        Гореть ему в аду, но почему Томас видит не закостенелого в грехах оруженосца, а маленький сверток в копоти и чужой крови?
        - Сир Генри, вы знаете, как проходят собрания круглого стола? - спросил Томас, чтобы отвлечься.
        - Нет, милорд.
        - Тринадцать лордов собираются раз в году в резиденции одного из них в период листопада. Собрание длится неделю, но главные дела обсуждаются только три дня. В первый день мы решаем щекотливые вопросы отношений между княжествами вроде разногласий домов Моргот и Фарслоу, заключаем сделки о доставке ценных ресурсов между нами и пошлинный сбор на ввоз товара в чужие земли. Второй день посвящен соборной армии Тринадцати Земель, Железной Вольнице. Вы служили в ней, сир Генри?
        - Нет. Милорд. Не довелось.
        - Это большая честь, Штальс. Каждый воин на нашей земле мечтает стать одним из братства. Железная Вольница защищает окраины западной цивилизации от набегов кочевья. Не дает нордам спуститься с отрогов Волчьей Пасти, держит остготов за спинами Каменных Стражей, наказывает сталью браконьеров и беглых каторжников Дальноводья. Проявив себя там, славный мечник может получить золотые шпоры.
        Штальс никак не прореагировал, только заметил:
        - Пусть милорд не считает меня трусом, что отсиживался за городскими стенами, когда остальные проливали кровь за Священную Империю. Ваш скромный слуга пять лет провел в Приграничье, с безгербовым щитом в одной руке и копьем в другой, охраняя покой людей от падальщиков.
        - Вы состояли в ордене Безликих? - удивился Кэнсли. Вода остыла, и он начал мерзнуть. Штальс тактично подал полотенце. - Вы не перестаете меня поражать, сир Генри. И как вам служба?
        - Десять лет тянутся слишком долго для того, кто противостоит тварям Мертвых Земель.
        Томас Кэнсли издал сухой смешок. Вода стекала по длинным усам на шею. Он допил чашу пряного вина, смакуя легкий аромат гвоздики и мяты.
        - Лорды содержат Вольницу для защиты от людей, Церковь Крови создала Безликих для защиты от порождений Столетней Войны. В ордене служат только благородные, ведь так?
        - Вы совершенно правы, сир Томас.
        - И что дает вам Церковь за верную службу?
        - Кому-то наделы в землях Кальса или Эльса. Кому-то архигэллиотские индульгенции.
        Лорд Кэнсли по-новому взглянул на своего протеже. Генри Штальс мог бы состариться в карликовых королевствах, попивая южные вина и имея постоянный доход с подаренных Церковью земель, но он предпочел им клочок бумаги. Зарница чужой души для твоей лишь сумерки.
        - Завтра нас ждет тяжелое сражение, сир Генри.
        Когда-нибудь он вернется к этому разговору, но не сейчас, когда завтра лорды начнут склоки из-за обладания Вольницей, а он мог думать только о мягкой кровати и подушке, набитой гусиным пухом.
        - Можно задать один вопрос, милорд?
        Лорд Кэнсвуда кивнул в знак согласия.
        - Что происходит на третий день собрания?
        - Мы меняем одних людей на других, - ответил Томас. Видя недоумение, разбившие маску беспристрастности Штальса, он улыбнулся и добавил, - Мы заключаем браки между нашими домами и семьями своих вассалов. Спокойной ночи, сир Генри.
        ***
        - Вашей наглости нет предела, Генрих Сулроуд - бушевал великан Кайл Шэнсоу. - Вольница не остается у одного лорда дольше года, и это вам прекрасно известно.
        - Вы не совсем правы, сир Кайл, - голос Карла, лорда Долнлэндского, ломался до сих пор, юноша старался произносить слова напористо, но в середине фразы горловые связки изменяли хозяину и выдавали какую-то птичью трель вместо предполагаемого рева гербовой росомахи. - В летописях нет ни одного закона, запрещающего лордам...
        - Я способен сам постоять за себя, и уж точно не нуждаюсь в защите писклявых лорденышей, - рявкнул лорд Сульсширский, становясь похожим на волка. Волосы цвета обсидиана встопорщились, ноздри хищно раздувались от клокотавшей ярости.
        Как быстро мы выходим из себя, когда дело заходит о гордости, подумал Томас. Он помнил первый турнир Генриха. Молодой и дерзкий волчонок выехал против одного из рыцарей леди Берри и был сбит в первом же столкновении. К нему поспешили на помощь, но Генрих никому не позволил притронуться к себе. Поднялся и, прихрамывая, добрел до шатра врачевателей. Позже Томас узнал, что парнишка вывихнул плечо, сломал нос и засадил деревянную щепу себе в подмышку. Даже находясь на волосок от смерти и истекая от крови, он боялся только одного - показать слабость перед другими.
        Во дворе разразилась суматоха. Слышалось лошадиное ржание и о чем-то пререкавшиеся людские голоса. К замковым дверям княжества Таусшир подъезжали телеги с провизией. Бельгор Таус был чревоугодцем и не скрывал маленькой слабости. В последние годы его страсть к хорошим винам и деликатесной пище переросла в вожделение. Хозяин постоянно отвлекался от важных дел, когда видел перед собой то, что еще не ощутил на вкус.
        - Это не обычный рейд. Я планирую пересечь Чертов Позвонок, обойти Загривок и отрезать Черноногим путь к отступлению, - прорычал лорд Сулроуд. - Разведчики докладывают о большом скоплении нордов в Волчьей Пасти. Если действовать быстро я смогу уничтожить клан одним ударом. Мои люди погонят дикарей к истокам Многодетной, где их будет ожидать Железная Вольница. Эта победа приструнит другие племена и заставит их дважды подумать, прежде чем совершать набеги на мои земли.
        - Ваши земли, - передразнивая, прокряхтел Нойлен Уоллштайн. - А как же остальные земли? Железная Вольница принадлежит не только волчьему лорду. Она принадлежит всем собравшимся под сводами этих чудесных хоромов, правда милая?
        Последний вопрос старик адресовал своей молодке. Девочка кивнула и заставила кончики губ чуть приподняться в фальшивой улыбке. Она сжимала новую куклу, как утопающий хватается за доску, чтобы хоть как-то удержаться на плаву.
        Бельгор Таус раздулся от гордости, став похожим на жабу. За ночь слуги перенесли круглый стол в новый зал. Потолок оккупировала армия Святого Джерома. Фреска была совсем новой, здесь еще чувствовался тяжелый запах ярких красок. Три колонны подпирали расписные своды. Два огромных камина находились на равном отдалении от гостей, согревая всех собравшихся жаром углей. Гобелены в человеческий рост закрыли серые стены. Четыре полотнища отображали четыре десятилетия, в течение которых шла борьба за влияние Церкви Крови на земли тринадцати лордов. На первом - свет учения святого Дункана и его гибель. На втором приход святого Джерома и уничтожение им культа Лунной Триады. Третий был сплошь покрыт красными и желтыми нитями, изображая адский огонь червоточин и сияющую фигуру, исчезающую в нем. Святой Джером пожертвовал собой, закрывая проход в мир людей тварям Зарока. Последний гобелен, самый старый из представленных здесь, с почерневшими краями и частыми гнилыми нитями в рисунке, изображал архигэллиота, держащего золотое "яблоко империи", и зверей, тянущихся к нему...
        - Я должен закрыть глаза на беспрестанные набеги, разорение деревень, убийства людей ради того чтобы Железная Вольница охраняла земли лорда Уоллэнда от шаек беглых каторжников? - рассмеялся Генрих Сулроуд. - Или вы хотите пресечь попытки чахоточных тварей сбивать цену на синелист? Я уверен, желтоглазые контрабандой хорошенько наполняют вам казну!
        Старик весело расхохотался и развел руками, показывая, что не видит в своих словах ничего предосудительного. Но в глазах затаилась ненависть. Нойлен подмигнул жене. Девочка вцепилась в игрушку так, что побелели костяшки пальцев.
        - Я заявляю права на Вольницу, - произнес Жеан Фарслоу. Он скрестил руки на груди, скрыв баранью голову, вышитую на одежде. Рога казались продолжением локтей лорда Фартэйнда. - Во время... недоразумения с домом Морлэнд пропали пятеро рыцарей и их люди. Тел не нашли, и, как утверждает Дрэд Моргот, они не находятся у него в плену. Я считаю нужным усилить границы своих земель.
        - О боги, - застонал Кайл Шэнсоу. Бурый медведь вылез из берлоги, чтобы сказать свое слово. - Вы действительно рассчитываете, что остальные отдадут Вольницу для того, чтобы она занималась поиском спившихся пьяниц или же таскалась по болотам, экономя лишнюю марку старым скрягам? Опомнитесь, люди! Все вы знаете, что произошло за Краем Мира.
        Он обвел тяжелым взглядом собравшихся.
        - Погибли сир Стэш Кэнсли и его молодая жена, в девичестве Годива Брэнвуд. Тревожные вести долетают до нас. О тварях, совершающих жуткие шабаши, о жертвах на нечестивых алтарях. Я считаю, пора наведаться в эти края и отомстить за равных нам. Мы очистим земли от скверны и отбросим остготов так далеко на запад, что им придется построить лодки, чтобы не утонуть в Окраинном море.
        - Замечательная, пламенная речь, идущая от самого сердца, - восторженно зааплодировала Шарлота Лизен. Локоны цвета чистого речного золота рассыпались по тонким плечам, чуть скрывая лиф, и давая простор плотским фантазиям. - Вы настоящий мужчина, сир Кайл.
        - О да, - согласился тот и перешел к старому разговору. - Леди Лизен, я не большой мастак по части лести, но сегодня вы просто великолепны.
        Шарлота Лизен скромно улыбнулась, обнажив жемчужные ровные зубы. Бирюзовые глазки озорно стрельнули в сторону бурого медведя.
        - Вы галантный ухажер, лорд Шэнсоу.
        - А ваша красота делает меня безумцем. Я прошу вашей руки здесь и сейчас, - он встал из-за стола, по старой привычке хватаясь за секиру, будто бросаясь в бой.
        - О, ваш разум действительно помутился, - залилась смехом леди Лизен. - Это все от дымных каминов. Выпейте сеннайского персикового ликеру, он очистит мысли.
        Она попросила свою протеже, рыженькую миловидную девушку, подойти к нему и наполнить кубок из кувшина с тонким горлышком.
        - Обещайте хотя бы подумать, - раздосадованный Кайл залпом выпил первую чашу, затем опрокинул вторую.
        Пробубнил ни к кому не обращаясь:
        - Мальчикам нужна мать.
        Кайл Шэнсоу овдовел три зимы назад и с тех пор был своим детям за отца и за мать. Томас видел, с какой любовью тот обращается с мальчуганами. Как усердно готовит их к учебе в Солнцеграде. Он любил и лелеял их как самое дорогое сокровище своего рода.
        Стал бы он таким же отцом для близнецов, случись все иначе? Только боги знают ответ.
        - А Шарлоте не помешает сильная рука, что выбьет дурь из хорошенькой головки, - облизнулся Нойлен Уоллэндский. Шершавый, в язвах язык на миг показался из зева и коснулся бородавки над верхней губой. - Правда, милая?
        Ребенок, комкающий в тонких ручках куклу, безропотно кивнул.
        - Хотела бы я увидеть этого смельчака, - Шарлота Лизен предпочла не нагнетать атмосферу и не ответила на дерзость. - Благодарю, Мисси.
        Леди Лизеншира чуть сжала руку своей протеже, обслужившей сира Кайла.
        О том, что тонкостанная красавица предпочитает женские ласки мужским если не знали, то уж точно подозревали все хранители западных земель Священной Империи. Шарлота Лизен дорого платила за свою свободу и церкви, и людям, охраняющим ее покой. Постоянные подарки епископам и гэллиоту, ежегодные роскошные приемы в Одинокой Деве - самом высоком замке Тринадцати Земель. Вежливые отказы претендентам руки и сердца. Сколько их было с тех пор, как она стала править? Сотня? Две? Женихи слали портреты из Виллии, Аргестии и Аурии. Ходила история о том, что в златокудрую красавицу влюбился покойный гэллиот Деструджо и в письмах клялся, что отречется от сана лишь бы заполучить один ее локон. Слухи о свадьбе Шарлотты не утихали и теперь. Но сейчас в них могли поверить разве что дети. Или боевой медведь Кайл Шэнсоу.
        Томасу тоже приходила мысль предложить их домам слиться в один. Его мужественность все еще давала о себе знать по утрам. Род Кэнсли славился крепким семенем и многодетностью. Но разве мог он нарушить обеты, данные пред богами той, что любила хозяина Кабаньей Норы? Любить лишь одну, до конца жизни и никого более?
        В нас сила.
        Обеты, клятвы, верность, честь. И все они нерушимы для того, кто правит в землях Кэнсвуда. В этом отличие аристократии от прочего плебса. Мы связаны именем и долгом, что возложили на нас предки. В этом наша доблесть. В этом наше проклятье.
        Он не боялся смерти. Он боялся, что род Кэнсли закончится на нем. Пока еще Томас полон жизни, способен держать в руках меч и править справедливо и честно. Но что станет с ним через десять лет? Через двадцать?
        Томас посмотрел в сторону Эвиции. Вот будущее Шарлоты Лизен. Княжна Лизеншира еще молода, но ее весенняя красота давно позади, а летняя приближается к закату. А дальше дождливая осень и одинокая зима. Холод смерти, который чувствуют старые кости, вряд ли придется ей по душе. Эвиция тоже была красива. Его жена являлась более молодой копией леди Берри. Годы слизали красоту с лица мудрой совы. Ее чрево иссохло, на коже пролегли глубокие борозды, больше похожие на шрамы, чем на морщины. Лишь во ввалившихся глазах теплилась искра жизни, напоминая о былом величестве. Вот что ждет его в будущем. Ни детей, ни внуков. Только дальняя родня, рвущая друг друга на части в надежде возвыситься и занять еще теплое после тебя место.
        Задумавшись, он чуть было не пропустил дальнейшее развитие беседы.
        - И кто же, сир Кайл, по вашему должен наследовать Железную Вольницу в этом году? - спросила леди Лизен.
        - Я, - ответил ей добродушный великан. - Кто ж еще? Именно я приструнил работорговцев Окраинного моря. Я и никто другой трижды возглавил Вольницу, отбивая набеги соборных племен остготов. Политика искоренения разбойничьих артелей, начатая моим предком, успешно продолжена мной...
        - Политика искоренения разбойничьих шаек, - вмешался лорд Сульсширский, - была предпринята только после того, как ваш предок захватил власть, собрав вокруг себя других уличных головорезов.
        - Ты назвал меня преступником, лорд Волчья Морда?!
        Кайл Шэнсоу тяжело поднялся из-за стола, нерасторопно задел кубок ручищей и сеннайский ликер оросил жидким золотом шэнсвудские земли. Генрих Сулроуд оскалился так же, как зубоскалил зверь, чьей шкурой была декорирована его одежда. Потянул за рукоять клинка. Меч медленно, со зловещим шипением вырастал из ножен.
        - Все Собрания Круглого Стола такие скучные и предсказуемые, - прошепелявил некто у открытой двери. - Последний раз, правда, за меч хватался покойный Авидиас Доллшоу. Этот был куда больше тебя, Кайл Шэнсоу и позадиристей тебя, Генрих Сулроуд, не говоря уже про того паренька, которому достался венец Долнлэнда.
        Собравшиеся удивленно смотрели на новоприбывшего. Шэл Кальм широко улыбался. Выбитые передние зубы не добавили привлекательности лорду Кальменголда, скорее наоборот. Песочного цвета усы топорщились веником. Тринадцатый лорд оглядел присутствующих, вальяжно кивая равным. Нахмурился, увидев горы еды, воцарившейся в его землях на круглом столе. Недовольно поцокав языком, он раздвинул полные тарелки в стороны, наводнив сельдью, щукой и форелью вырезанные на столешнице Лизеншир и Шэнсвуд. Сир Шэл закинул ноги в грязных сапогах на освободившиеся пространство, объявляя его неприкасаемой зоной.
        - Стервятники, конечно, приходят последними на пир, - развел он руками, - но это не означает, что их не стоит ждать вовсе.
        - Долго же вас пришлось ждать, - съязвил Дрэд Моргот. - Двенадцать лет вы игнорировали собрания круглого стола. Неужели расшатанные ветрами двери Пустынной Розы так уютны?
        - Мой замок настоящая развалина, - ответил, продолжая щербато ухмыляться, сир Шэл. - Дети через год другой его растащат по камешку. Страшно подумать, что привлечет их внимание после.
        По спине Томаса пробежал неприятный холодок. Ведьмы Пустошей рожали лорду Кальменголда в год по ребенку. Жены приносили дочерей, а те внучек, нагулянных от рыцарей Шэла. Инквизиция не смогла выбить чародеев, практикующих дикую магию из исконных земель. Пыталась, но безуспешно. Эхом давних войн служила выжженная магией земля. Шэл в буквальном смысле слова являлся владыкой пустого места.
        Говорили - ведьмы не похожи на женщин. У них росли клыки над верхними губами, и было по три груди как спереди, так и со спины. Чтобы легче выкармливать выводок.
        Шэл Кальм явился на совет не в одиночестве. Его спутница скромной тенью встала за левым плечом.
        Томас присмотрелся более внимательно.
        Из-под капюшона женщины змейками выбились три косы цвета корицы. Атлас элегантно подчеркнул грудь, алебастровая и изящная, словно у лебедя, шея была так же прекрасна как у Шарлоты Лизен. Вздернутый носик, которым так гордятся уроженки центральной части империи. И безразличные, холодные как ледышки на вершине Волчьей Пасти глаза. Ни когтей, наростами впившихся в руки, ни крючковатого носа, ни бородавок - главных отличий обычных людей от тех, кто практикует не дозволенную церковью магию. Томас не знал, кто Шэлу Кальменголдскому эта женщина, но уж точно не ведьма и не дочь. Одно он знал точно - спутница здесь не просто так. Ее взгляд смотрит в душу. Такие люди очень опасны. Они, как и Томас, потеряли что-то очень дорогое.
        - Я предлагаю высокоуважаемым лордам успокоиться и позволить вину залить пламя недовольства, - проскрежетала Эвиция Берри. - Сир Шэл, не соблаговолите ли рассказать, почему именно сегодня вы решили нарушить традицию и почтить нас своим присутствием?
        - Очень даже соблаговолю - откликнулся лорд Кальменголда, вызывающе улыбаясь остальным. - Я давно осознал, что выдать дочерей хотя бы за одного захудалого дворянина из ваших владений - несбыточная мечта. На это никаких самоцветов не хватит. Торговля? Мои рудники дают достаточно прибыли, чтобы держать в узде мечников, а те приструнят простолюдинов. Я не впадаю в экстаз от шелков или еды, как лорд Таусширский. Судя по вам, Бельгор, вы съели столько же, сколько остальные лорды. Мои слова недалеки от правды?
        Бельгор Таус залился краской и чуть не подавился вымоченным в меду кролем.
        - Так что же мне все-таки нужно? - невозмутимо продолжил Шэл Кальм. - Ах да. Всего лишь Железная Вольница. Я требую то, что мое по праву чести и справедливости. Требую у вас, равные мне.
        - Что?! - одновременно взревели Кайл Шэнсоу и Генрих Сулроуд. - Это немыслимо!
        - От чего же, - продолжал щериться сир Шэл. - Уж не хотите ли сказать, что я не лорд?
        Он поднялся и подошел к старому гобелену, изображающему архигэллиота и тянущихся к нему зверей. Лисица, волк, баран, медведь, три ежа, орел, росомаха, вепрь, сова, форель, лось, куница. Вожди остготов приняли веру в Гэллоса и Аллану, но все еще оставались дикарями. Они выбрали в качестве гербов простых зверей, без лишних завитков и украшений. Здесь были и другие - пять воробьев, огромная щука, заяц. Тринадцать Земель не раз перекраивались и так и эдак, менялись династии, вымирали семьи. До сих дней дожили только крепкие дома. Одинокий гриф завис над плечом архигэллиота. Копоть почти стерла его с полотна, но детали угадывались даже сейчас, несмотря на ветхость ткани.
        Шэл показушно пригляделся к полотну.
        - Да нет же, точно лорд. - Он выпятил грудь. На камзоле черной нитью швеи выткали узорного грифа на желтом поле. - Один из тех, кто правит Тринадцатью Землями.
        Шэл Кальм стянул перчатку и бросил на стол. Рукавица заскользила по лакированной столешнице, остановившись на границе земель Томаса Кэнсли. На кожаной поверхности виднелось клеймо. Круг, символизирующий власть тринадцати. Их право восседать во главе круглого стола. Такие же перчатки были сейчас на хозяине Кабаньей Норы.
        - Ни разу с момента смерти отца и до этого времени я не заявлял права на Железную Вольницу, уступая ее другим. По-моему будет верхом несправедливости не отдать мне воинов всего на один год.
        - Но почему сейчас, - почти застонал Кайл Шэнсоу. - Ни через год. Ни через два? Ни год назад? Вы приходите как ночное видение и заявляете права именно тогда, когда решается вопрос о чести всех лордов Тринадцати Земель...
        В дверь вежливо постучали. Слуги открыли массивные створки и впустили гонца. Прибывший проделал дальний путь. Нижние одежды были замызганы дорожной грязью. Подмышки покрылись мокрыми пятнами. От него несло конским потом.
        Гонец подошел к Кайлу Шэнсоу, чуть подрагивающими руками протягивая письмо, скрепленное восковой печатью. Кайл сломал медведя из сургуча и вчитался в строки.
        - А почему бы и нет, - пожал плечами сир Шэл. - К тому же, в данной ситуации решать уж точно не вам, благородный и немного косолапый сир Кайл.
        Лорд Шэнсвуда даже не заметил колкости. Он перечитывал письмо, и лицо его выражало неподдельный ужас. Томас не представлял, что в этом мире способно ввергнуть могучего воина в такое состояние.
        - Сир Томас, - обратился к лорду Кэнсли Шэл Кальм. - Я сожалею о вашей утрате. Я уважал Стэша за его храбрость. За то, что он не побоялся открыто заявить то, о чем думали многие из нас. Поверьте, я скорблю не меньше вашего. Но сейчас будет лучше, если Железная Вольница останется у меня. Грядут перемены.
        Второй человек говорит ему о переменах. Томас взглянул на леди Берри. Древняя сова не показывала виду, шамкала беззубым ртом, пытаясь разжевать кусок шпигованной свинины. Картина мира усложнилась. Эвиция заранее просчитала, как будут разворачиваться события. Использовать смерть брата, чтобы отвести рати Вольницы подальше, на задворки империи. Исключить их из сложной партии. Кальменголд и Беррислэнд. И все происходит именно тогда, когда умирает старик Деструджо, а новый гэллиот отбывает в столицу для совершения интронизации. Заговор? С какой целью? Неужели это настолько важно, что Эвиция снизошла до беседы с тем, кто позволил ее дочери умереть? Что ты задумала, древняя сова?
        - Это сказали тебе трехгрудые женушки, заглянув в гремучий котелок? - Генрих Сулроуд поглаживал шерсть волчьей шкуры.
        - Томас, - Шэл смотрел только на него, не обращая внимания на других, - решать вам.
        - Томас, - леди Берри мучительно проглотила так и не разжеванный кусок. Неловко помолчала. - Сделайте правильный выбор.
        А есть ли он у меня, старая склочница? Ты приходишь спустя столько лет и говоришь мне словно несмышленому ребенку, как и что нужно сделать. Это не достойно рода Кэнсли.
        А что достойно?
        Он задумался. Что будет справедливо по отношению ко всем лордам?
        - Мы проголосуем, - процедил он. - За кем останется большинство голосов, тот получит Вольницу.
        Кайл Шэнсоу поднялся, со скрипом отодвинул кресло и, не говоря ни слова, покинул зал собрания.
        - В кои-то веки я с ним согласен, - бросил Генрих Сулроуд и присоединился к лорду Шэнсвудскому.
        За ними последовали Нойлен Уоллштайн, обнимающий плачущую жену, Жеан Фарслоу и раздосадованный Дрэд Моргот с сыновьями.
        Оставшиеся вяло отдавали голоса за сира Томаса. Леди Берри и леди Лизен присоединились к Шэлу Кальму. Гарольд Коэн заплетающимся языком отдал голос за Кальменголд, но сир Томас сильно сомневался, что лорд Коэншира соображает, что говорит.
        Томас видел разочарование во впалых глазах мудрой совы. Опять его упрямство вошло в конфликт с ее рациональностью и победило. Правильно ли он поступил? Томас не мог ответить на этот вопрос, зато знал ответ на другой. Он поступил по чести.
        Лорды покидали залу собраний и разбредались по замковым покоям - кто в опочивальню, кто подышать свежим воздухом.
        Его тронули за плечо. Обернувшись, он встретился взглядом со спутницей Шэла Кальма. Женщина откинула капюшон, показывая миру красивые ухоженные волосы, приколотые осиновой заколкой на имперский манер.
        - Мы можем поговорить наедине?
        Он кивнул. Женщина повела его в темный закуток донжона, подальше от любопытных ушей. Вечер темным плащом окутал крепостные стены. Стражники зажигали факела. На круговых башнях отражались их искаженные фигуры. Тени-чудовища крались во тьме.
        - Почему вы не доверились леди Берри, сир Томас? - спросила незнакомка.
        Он узнал мелодичное наречие Святых Земель.
        - Кто вы?
        - Я та, кто желает вам добра. И та, кто желает гибели архигэллиоту.
        Опасные слова. Скажи она их не тому человеку, наказание было бы намного хуже тех, что присуждались чернокнижникам.
        - Можете звать меня Затворницей.
        - Не люблю, когда темнят. Меня пытаются втянуть в заговор, не сообщая подробностей. Если хотите, чтобы я вам верил, вы должны доверять мне. Ваше имя?
        Она минуту раздумывала, затем решилась. Из-под плаща появилась увесистая пачка перчаток, сшитая цепью. Женщина поддела ее наперстком, похожим на те, что используют швеи. Только этот заканчивался коготком. Очень острым коготком, предназначенным пускать другим кровь. Сир Томас никогда раньше не видел подобного металла. В отблесках факелов он переливался всеми цветами радуги.
        - Валентина Дель Дио. Таково имя, данное мне при рождении. Сир Томас, Церковь перестала быть щитом от греха, так как грешники и есть Церковь. Они ее плоть от плоти. Вы знаете, не можете не знать.
        Он знал. Святой престол шатался. Из года в год краеугольный камень веры истачивался. Червоточины поражали города чаще, чем столетие назад. Церковники жгли ведьм и закрывали глаза на собственные бесчинства. В монастырях больше не учили грамоте. А темные люди вредят не меньше злых.
        Выжила бы его жена, если бы он доверился Эвиции? Проявил характер, откинул предрассудки? Лучше не знать.
        - Церковь непогрешима. Каждый, кто сомневается в этом - еретик и мертвец.
        - Церковью правят такие же люди как я или вы, - ответила Валентина. - А люди смертны. Ответьте мне, что если бы священник сам привел к вам ту повитуху? Как бы поступили в этом случае?
        - На что вы намекаете?
        - Перемены накрывают империю как волны. Они обрушат основания церкви и смоют тех, кто не сможет выбрать верную сторону. Я не скажу вам, кто победит в этой войне, сир Томас, но могу указать одну из возможных сторон.
        Она кивнула на перчатки. Одна из кожи дракона. Другая без большого пальца. Была в связке и крохотная перчатка из легкого ситца и другая, тяжелая, покрытая мехом и кольцами кольчуги. Такие носят норды. Или борейцы.
        - Теперь их десять, - имперка похлопала по шести кожаным перчаткам с клеймами лордов, только что заседавших за круглым столом. - Ваша может стать решающей. Остаться в стороне не удастся. Выбирайте душой, сир Томас. И скорее. Иначе будет поздно.
        Протяжный крик огласил тихие сумерки. К одинокому голосу через мгновение присоединились еще несколько. Кричали женщины. Где-то в правом крыле замка. Там находилась его спальня.
        Томас Кэнсли поспешил туда, готовясь увидеть вспыльчивых Кайла Шэнсоу и Генриха Сульсширского, молотящих друг друга по чем зря. Но он ошибался.
        В чем сила, папа? В нас сила, сын. Наполняет, дает уверенность и отвагу.
        Кайл Шэнсоу болтался посреди своей комнаты, словно пугало на поле. Могучая шея не сломалась, и лорд Шэнсвуда умирал медленно. После смерти кишечник опорожнился. Смердело как в казарменном нужнике.
        Томас Кэнсли распорядился снять тело, слуги увели впечатлительную прислугу, нашедшую труп. В могучих руках Кайл сжимал письмо. Томас с трудом высвободил бумагу из хладной хватки. Прочитал.
        Охрана. Сиделки. Всех прирезали на третью ночь после отбытия Кайла Шэнсоу. И дети. Им отняли языки и перерезали горло. Жрецы Немого Бога смогли пробраться внутрь замковых стен? Или они изначально прислуживали Кайлу? Если так, возможно ли, что другим лордам тоже стоит опасаться?
        Он последний раз взглянул на Кайла.
        Бывалый воин, гнущий руками подковы, выходящий пешим против конного, против десятка латников. Бывалый рубака. Был ли он по-настоящему сильным?
        Что бы он сказал своим детям, когда придет время?
        В чем сила, папа? В нас сила, сын. Она в тех, кто может выдержать испытания и... способен измениться.
        Глава 6
        Друзья и воры
        Пошатываясь, он поднялся с колен, неловко отряхнул прилипшие к коже мокрые одежды. Водопад хлестал яростно, словно давал пощечину.
        Кэт больше нет...
        После тяжелой и изнурительной ночи голова гудела как церковный колокол. Хотелось лечь и уснуть. Забыть ужасы прошлого. Но Лотт понимал - это невозможно. Еще один призрак встанет за спиной, чтобы нашептывать то, что он и сам про себя знает.
        Братоубийца. Клятвопреступник. Беглец. Грешник. Ни на что не годная тряпка.
        Лотт подошел к телу Уля. Потянул за рукоять. Кинжал с влажным шелестом подался назад. Стянул кольцо с янтарем в шаткой оправе. Боевой трофей не принесет никакой радости, но, они сумеют получить за него кое-какие деньги.
        Лотт в последний раз посмотрел на мертвого трактирщика. Этот человек разрушил все хорошее, что у него было всего за ночь. Чувствовал ли Лотт жалость? Нет, уже нет. Уль получил по заслугам. Но и злость ушла. Он не мог злиться на мертвых. Они всего лишь прах, а душа, он верил, горит в аду. Если в жизни есть боги, она там.
        Кэт умерла.
        Квази попыталась подняться, но не смогла. Неверная протянула к нему руки.
        Хватит жалеть себя. Нужно думать о живых. Мертвые подождут.
        Лотт помог чародейке подняться. Квази била мелкая дрожь. Она прильнула к нему, чтобы не упасть. Он ощутил ее грудь под одеждой, уловил едва ощутимый аромат мяты, исходящий от коричневых, словно старый мед, волос. Еще день назад это вызвало бы в нем плотское желание. Но сейчас перед Лоттом была не красавица из далеких краев, а женщина при смерти. Он взял чародейку на руки. Квази почти ничего не весила. Неверная опять потеряла сознание. Глаза закатились, и голова приникла к его плечу.
        Уль с сыном проломили стену, найдя слабое место в кладке. Лотт вышел через рукотворный проход в одну из опочивален. Скорее всего, здесь отдыхали фрейлины королевы. Комната была широкой, но особой роскоши здесь не наблюдалось. Он вышел из комнаты, прошел по длинной анфиладе к вычурной лестнице. Деревянные перила прогнили и осыпались трухой. Часть ступенек были разбиты.
        Он спускался осторожно, то и дело перехватывая Квази поудобнее. Чародейка не приходила в сознание. Это начинало беспокоить.
        Ветка многовекового вяза выдавила стекло стрельчатого окна. Листва перегородила путь и Лотт, глухо ругаясь, пролез сквозь колкие сучья. Они вышли через боковой проход. Сюда видимо подвозили бочки с вином, чтобы затем положить их в прохладу погребов. Пользуясь полосами, оставленными от телег как картой, Лотт покинул мрачный дворец Фениксов. Обогнул заросший сад с дикими яблонями и вишнями, прошел мимо высохшего фонтана, в котором чижи свили гнезда. Лотт продрался сквозь кусты лавра и добрался до места ночевки девушек.
        Он бережно положил Квази на траву, укрыв плащом как покрывалом. Оттащил мертвых Терция и мальчика Квадроса к разрушенной кладке. Основание покосившейся башни почти истерлось. Подчинившись наитию, Лотт вытянул кирпич из строительного массива. Что-то хрустнуло в башне. Надломилось как старая кость.
        В пепелище валялся обугленный кисет. Лотт долго смотрел на него, собираясь с мыслями. Прошлое тянуло к себе, закручивало как воронка шторма. Возвращало на круги своя.
        Стоило отдохнуть и немного прийти в себя после сумасшедшей ночи. Нужно оставить воспаленное сознание в покое. Ломка потихоньку отпускала, но сердце при виде того, что сталось с вожделенной атурой, предательски щемило.
        Он не мог вот так все бросить и двинуться дальше. Только не сейчас. Ему нужна Кэт, его желтоглазая чертовка.
        - Я вернусь, - прошептал Лотт спящей чародейке. - Мне нужно знать наверняка, пойми. Дай мне часа два, может три. Я не брошу тебя, обещаю.
        С этим он покинул ее среди запустения и смерти.
        День обещал быть жарким и безоблачным. Солнце поднялось высоко и щекотало яркими бликами глаза, ласкало кожу мягкими прикосновениями. Лотт пошел на запад, поднялся по вытесанным в каньоне лестницам, чтобы получше оглядеть местность. Дворец Фениксов вытесали из скальной породы, как из бревна рубанком и топором снимают стружку, чтобы сотворить столешницу. Лотт взобрался по пологим откосам, стараясь выбирать не шатающиеся камни. Перепрыгнул на крышу круглой башни. Покачиваясь, схватился за верхний выступ нависающего утеса. Секунду казалось, что он не удержится и сорвется вниз. Лотт сделал глубокий вдох и подтянулся. Поднял верхнюю половину туловища, закинул на уступ ногу и поднялся.
        Каньон в этом месте был каменистым. Хилые ростки не могли толком укорениться в твердой почве. Он с опаской подошел к противоположному концу. По другую сторону каньона синим пятном растекалось озерце. Белесая вода вырывалась из дыр в кладке скальной породы.
        Кэт где-то там. Внизу. Ждет, когда я ее похороню.
        Лотт потратил несколько часов, чтобы спуститься. Заработал пару ссадин и едва не сломал ногу. Наконец, почувствовав под ногами твердую почву, он вздохнул с облегчением.
        - Кэт! Кэт, отзовись! Кэт, пожалуйста, скажи, где ты!!!
        Скажи, что жива. Скажи, что дашь подзатыльник, и все будет как раньше.
        От льющейся сверху капели по озеру шла рябь. Он посмотрел на свое изображение. Карие глаза воспалены, лицо осунулось и исхудало. Почти что кожа, натянутая на череп. Нос как у брата чуть загнут вниз подобно орлиному клюву. Волосы сваляны в колтун и торчат в разные стороны как у безумцев, просящих милостыню около статуи Святой Элайзы. Одежда тряпкой болтается на исхудавшем теле. Недельная щетина грозит превратиться в бороду. Кровь большой семейки Уля покрыла каждую пору лица. Не человек. Оголенная душа, ждущая приговора богов в чистилище.
        Он плеснул водой в лицо, остервенело потер руками, смывая боль произошедшего. Все страдания. Все грехи.
        - Кэт!
        Желтоглазая молчала. Стрекотали сверчки, пели птицы. Недалеко плескалась рыба. Вкусная и огромная. Ленивая, ждущая, чтобы ее поймали и зажарили на обед. Чудесный день.
        Он двинулся, держась кромки озерца и выкрикивая имя желтоглазой. Гладь была чуть мутной, известняк потихоньку вымывался из камня и иловыми залежами оседал на дне. Вода имела странноватый чуть соленый привкус. Лотт не отважился на глоток.
        - Кэт!
        Сердце на миг остановилось. А затем забилось со страшной силой, разрывая грудную клетку барабанным боем. Он увидел знакомую куртку. И кровь. Свежую, еще не запекшуюся на солнце. Много крови. И тошнотворно длинные лиловые кишки, обрывающиеся возле раздвоенной ивы.
        На границе между озером и наседающим лесом земля взрыхлилась. Что-то разбросало комья травы на низко растущие ветки. Он увидел следы когтей.
        Волки. Трое, может и целая стая. Трупы прибило к берегу или же звери плыли за ними? Все возможно, когда тебе преподносят готовую еду, которую даже не нужно загонять.
        Невдалеке хрустнула ветка. Раздалось глухое рычание. Лотт попятился, не рискуя опрометью броситься прочь.
        Что он мог сделать? Попытаться отбиться от хищников ножичком? Сквернословить? И все ради пары обглоданных костей? Кэт не одобрила бы подобное безрассудство.
        Лотт понимал это как никто другой, но на душе все равно скребли кошки. Он не смог даже толком попрощаться с покорившей-ветер. Вся его жизнь - нелепая шутка Гэллоса. Все что он делает либо обречено на провал, либо приносит несчастье тем, кто находится рядом.
        С такими мыслями он вернулся к Квази.
        Неверная не приходила в себя. Лотт склонил голову к ее груди. Чародейка боролась за жизнь. Дышала редко и тихо. Веки слегка подрагивали.
        Для нее путешествие с Лоттом тоже не прошло бесследно. Роскошные смоляные кудри стали ломкими как сухостой, лицо обескровлено, словно перед ним посмертная гипсовая маска. Сурьма размазалась по щекам, подтеками двигаясь к уголкам губ. На нежной шее полноводными реками проступили вены.
        Сколько ей осталось? Неделя? День? Час? Он теряет спутников как пожилые мужья волосы.
        - Аллана, спаси и убереги, - прошептал он под нос без особой надежды на то, что супруга Гэллоса откликнется и покинет солнечный престол, чтобы даровать милость какой-то неверной и проклятому братоубийце.
        Усталость брала свое, глаза закрывались сами собой. В сознании теплились мысли о сожалении, смерти и только одна совершенно четкая - сон. Ему нужен отдых.
        Однако вместо того, чтобы лечь Лотт собрал разбросанные где попало тюки, приторочил их к жующим высокую траву лошадям. На глаза попалась котомка Кэт, совсем легкая, вся в заплатах и сальных пятнах. Внутри несколько пучков трав, ржавые ключи и Соломенная Бэт. Теперь он понимал, как похожа кукла на старшую сестру покойной девочки. Лотт замахнулся, чтобы выбросить ненужную рухлядь. Однако так и не сделал этого. Еще не время прощаться.
        У каждого в этом мире есть ноша, от которой невозможно избавиться. Груз потерь. Тяжесть вины, нарастающая как снежная лавина. Он не должен больше терять друзей. И эта дырявая мешковина не даст ему забыть главного - мы ничто без тех, кто стоит за нашей спиной.
        Он попробовал разбудить Квази, но та не отозвалась. Тогда Лотт привязал ее к седлу и тихонько повел Пегушку вперед. Лошадка послушно двинулась вперед, ведомая новым хозяином.
        Когда они покидали каньон, покосившаяся башня дворца Фениксов соскользнула с опор и рухнула вниз, вздымая клубы грязно-желтой пыли. Облако толченого камня рассеялось, и Лотт увидел чудовищный вылом в гладком мраморе стен. Это было похоже на подточенную сладостями дырку в молочной белизне зуба. Мерзкая несуразность в прекрасном. И богатая могила для подонков.
        Это он помог башне рухнуть. Ничтожный человечишка запросто разрушил то, что возводилось не одно десятилетие.
        Он ориентировался по солнцу. Раскаленный желток мучительно медленно клонился к окоему, вызывая приступы жажды и желание прилечь под куст и отключиться.
        Лотт забыл, когда в последний раз ел. После ночного бунта желудок робко давал понять, что не прочь обзавестись кусочком чего-нибудь съестного.
        Они вошли в редколесье к закату. Белки сновали по зеленым побегам дубков. Низкие, еще не вошедшие в силу лет липки не давали желанной тени.
        Лотт напоил лошадей у небольшого ручья. Смочил губы чародейки. Квази бормотала во сне, но он не понял слов.
        Лотт нашел кусок черствого сыра на дне холщевого мешка и жадно его проглотил. Оцарапав горло, комок ухнул вниз. Живот приветливо заворчал и успокоился на время.
        Словно во сне он увидел медленно движущиеся телеги, мелькающие подобно видению среди остропиких осин. Крытая черным сукном повозка хромала на одно колесо, за ней тащилась телега, везущая несколько гробов из желтой древесины.
        "Смерть не спешит. Играет. Забавляется".
        Он принял эту новость с мертвецким спокойствием. В иной раз Лотт ужаснулся только об одной мысли о такой встрече, но сейчас сил на что-либо еще просто не осталось.
        Телега остановилась, замерев на пригорке. Возница, скрывавшийся в сумраке темных занавесей фургончика, приветливо помахал им рукой.
        - Мир вам, добрые люди! - звонко провозгласил он и чопорно ступил с козел на грешную землю. - Чудный день подарили нам боги, не правда ли?
        - Отчего вы так считаете, отче? - когда незнакомец подошел ближе, Лотт заметил символы Церкви Крови, вышитые на рукавах священника.
        - Ну как же, дитя? Птицы поют чудесные трели, солнце светит - не нарадуешься, а когда ты целый день без крошки хлеба в желудке, Аллана, приводит тебя к столу, ломящемуся от самой вкусной снеди в мире!
        Не спрашивая дозволения, священник сел подле Лотта и вкусил черствого сыру так изысканно, словно обедал с самим архигэллиотом.
        - Изумительно, - вынес он вердикт. - Руперт, отведай.
        Гробовщик слез с груженой повозки и поспешил присоединиться к трапезе.
        - Птицы поют и не такие песенки на полях, наполненных трупами, солнце светит одинаково как грешникам, так и праведникам. А ваша чудесная еда - залежалый кусок глины, - ответил Лотт.
        - Возможно и так, - хохотнул священник, почесывая лысую маковку, окруженную венцом тонзуры. - В конце концов, мы видим только то, что хотим видеть. Кто-то плохое, кто-то хорошее. А истина, она всегда в золотой середине.
        - Истина в том, что мы смертны. Некоторые умирают раньше, некоторые позже. Я сегодня потерял друга, святой отец. Верного и терпеливого ко всем моим жалобам. А через день или час потеряю еще одного. Они уйдут, а я ничего не смогу сделать. Все, что остается - болтать со случайным прохожим о погоде и наблюдать как он меня объедает.
        - Я бы выпил вина, - пожаловался священник. При своей худобе, он поглощал скудные остатки припасов на удивление живо и даже с аппетитом. - В нем кроятся все тайны мира. Где-то на донышке одной из бочек. Главное стараться и верить в то, что делаешь.
        Лотт развел руками, сожалея, что не припас прожорливому иноку бутылочку другую.
        Монах скорбно сложил руки в молитве и зачастил светильничный псалом из вечерни, попутно благословляя хлеб насущный, ниспосланный чуть ли не самим Гэллосом скромному рабу божиему.
        Лотт смежил веки, позволив себе краткий отдых перед тяжелым путем.
        - Гэллос не зря направил меня по этой дороге, - монах прервался на мгновение. - Мне кажется, боги наблюдают за тобой очень пристально. Не подведи их.
        ***
        Когда он разлепил слезящиеся глаза, был вечер. Аллана рассыпала ожерелье из звезд по атласу пурпурного неба. Тихо поскрипывала ось телеги. Руки и лицо искусал проклятый гнус; кожа зудела и чесалась.
        Лотт поднялся, разминая затекшие конечности и застыл как вкопанный.
        Он спал в гробу.
        - Преподобный, - загорланил пропитой глоткой возница телеги. - Наш покойничек ожил!
        - Не смешно, - отозвался Лотт.
        Раньше он бы осенил себя святым знаком, сплюнул через плечо или хотя бы поставил свечу на алтарь. Что-то изменилось. Он стал грубее, безразличнее.
        - Чем здесь несет? - спросил он у возницы, но увидев его чумазое лицо, понял, что нашел источник неописуемой вони. Скорее всего, мужичок в последний раз мылся на весеннее равноденствие. К тому же, подле деревенщины лежал мешочек с конскими яблоками, собираемыми на розжиг.
        - Я же говорил - любимец богов, - отозвался из хромого фургончика монах. - Ты должен мне пфенниг, Руперт.
        - Агась, - согласился пахучий гробовщик. - И не стыдно вам, отче, простой люд обирать?
        - А не стыдно тебе, пропойца, ставить на смерть бедолаги? - парировал монах. - Парень, если не хочешь пропитаться запахом конского навоза на всю оставшуюся жизнь, перебирайся ко мне на козлы.
        Лотт с благодарностью принял приглашение и составил священнику компанию.
        - Я долго спал?
        - Это мало походило на сон, - покачал головой инок. - Скорее обморок. Два дня не приходил в себя. Все повторял во сне имя Кэт.
        Видимо, что-то отразилось на его лице, так как монах поспешил продолжить:
        - Не волнуйся, жива она.
        - Жива?!
        Сердце забилось быстрее, он знал, что не стоит этому верить, но все равно хватался за призрачную надежду.
        - Пока жива. Спит внутри.
        Лотт отдернул черное сукно и заглянул внутрь.
        Квази лежала среди церковной рухляди, будто ожидая, что ее начнут отпевать. Над головой неверной раскачивалось незажженное кадило. На внушительном рундуке грудой лежали требники и старенькая с рваными краями Книга Таинств. Святые символы, выплавленные из серебра и меди, болтались на гвозде, связанные одной шнуровкой, словно горсть баранок.
        Монах укрыл чародейку плащаницей с вышитым ликом Святого Климента, грозящего людям Халифата двуручником. "Смерть неверным" вещал мертвый архигэллиот и Лотт не сомневался, что его слова близки к правде.
        Он провел рукой по изможденному лицу Квази. Девушка застонала во сне и облизала засохшие губы. Лотт нашел бурдюк с теплой водой и смочил ей губы.
        Глупо было надеяться на чудо. Конечно, откуда незнакомцу знать кто такая Кэт? Но разубеждать его не стоило. Что скажет служитель церкви о том, кто путешествует в компании с неверной и оплакивает чахоточную? Ничего хорошего.
        - Спасибо, что позаботились о нас, отче, - сказал Лотт, возвращаясь на козлы.
        - Клавдий. Зови меня по имени, прошу тебя. В дороге не важно, кто делит с тобой еду и спит под одной крышей, верно?
        Лотт кивнул и назвал себя. Если божьему человеку угодно говорить с ним на равных, пусть так и будет.
        - Это долг каждого слуги Церкви - заботиться о пастве, - благодушно продолжил монах. - Мы проводники душ к солнечному престолу. Гробовщик присмотрел за вашими лошадьми. Вся тройка ухожена, сыта и готова к дальнейшим тяготам жизни.
        Священник указал на бегущих позади фургона животных.
        - Не в пример их хозяевам, - улыбнулся благодетель. Ясные глаза кололи острыми спицами, заставляя Лотта ерзать на скамье, гадая, что у того на уме и стоит ли дальше злоупотреблять гостеприимством. - Нелегко расстаться с "блажью", верно?
        Лотт оцепенел. Рука привычно потянулась к спрятанному за пазухой кисету. Марш заставил себя кивнуть, заметив, как пристально смотрит на него Простой-Попутчик-Клавдий. Перевел дух, поняв, что честный ответ его устроил.
        Он спросил:
        - Откуда узнали?
        Вместо ответа Клавдий отвернул засаленный паллуим, скрывающий шею. На белой коже отчетливо виднелись позвонки. Четыре кривых борозды пропахали всхолмья поперек, навсегда оставив жуткий след.
        - Даже мученики приходят в этот мир с тенью порока на челе, - назидательно сказал чернец. - Священники тоже люди. Давным-давно я был таким же, как ты. Потерявшим мир в душе. Атура стала для меня любовницей, сестрой, матерью. Всем. Ты знаешь, как бывает - однажды понимаешь, что порошок важнее, чем еда, вода и сон. И скорее забудешь собственное имя, чем принять дозу.
        - Что-то изменилось?
        - Да, изменилось, - монах безотчетно потер старые шрамы. - На меня снизошла божья благодать, - видя реакцию Лотта, Клавдий улыбнулся уголками губ. - Боги любят испытывать людей. Думаю, именно во время наивысшего душевного напряжения вскрывается истинная наша натура. Я убил человека за очередную понюшку. Он наградил меня шрамами на шее. Я выдавил ему глаза большими пальцами. Я сделал это, потому что у него были деньги. "Блажь" закончилась спустя два дня, но грезить я не перестал. Я видел мертвеца без глаз и ночью и днем, во снах и наяву. Он и сейчас приходит. Смотрит. Ждет, когда дам слабину.
        Мой кат. Мой ангел. Призрак не дает прикоснуться к запретному плоду. Он знает - еще одна понюшка и я его навеки. Со всеми потрохами. Мы приходим к Гэллосу разными путями и не все они светлы и торны.
        Так и живу. По левое плечо слепец, по правое - Церковь Крови. Они хороший якорь, чтобы не сдаваться и пытаться жить вместо пятнашек с костлявой.
        Лотт потеребил переметную суму Кэт. Услышал бряцанье ключей внутри.
        - Мне говорили, что с "блажи" невозможно соскочить. Либо она, либо лютая смерть.
        - Слышал, - кивнул чернец. - Но вот я, а подле меня ты. И мы едем вместе. Два человека, которые должны умирать в муках. Не это ли божья милость, Лотт?
        - Тогда почему они оказывают ее не тем людям?
        - С чего ты решил, что тебе отсюда виднее, чем Гэллосу с небес?
        Лес редел. Деревья попадались все реже. Вскоре им встретилась хижина лесоруба. Затем еще одна. Когда край неба заволокла агатовая мгла, они остановились на ночлег в ржаном поле. Крестьяне закончили покос, срезав зрелые колосья. Лотт примял стебли, вынес Квази на воздух, положив на мягкий стог. Чародейка умирала, и он ничего не мог с этим поделать. Только наблюдать, как жизнь по капле покидает ее.
        - Завтра будем в Климентине, - отозвался монах. - Покажешь девушку агапитам.
        Лотт промолчал. Он знал, что лекари лишь покачают головой, а монахи откажутся отпеть хладный труп иноверки.
        - Да кто ж пустит ее внутрь, - удивился жевавший солонину гробовщик. Слабый ветер доносил с его стороны легкую вонь конских яблок и немытого тела. - Паче кинут в казематы, а парня выпорют для острастки.
        - Пустят, - уверенно произнес Клавдий.
        - Климентина? - переспросил Лотт. - Вы направляетесь в Собор Тысячи Мечей?
        Монах подтвердил догадку слабым кивком.
        - День Святого Климента на носу, бестолочь, - откликнулся гробовщик. - Давеча в городе церковники допустят к причастию прихожан у Места Силы. Из Солнцеграда привезут реликварий с доспехами и мощи с прахом Миротворца. После сожжения жители поставят столы кругом и украсят храм венками из золотарника и подсолнухами.
        В пути время текло быстрее, чем в четырех стенах Гэстхолла. Он провел в скитаниях три месяца и даже не заметил, как подкралась осень.
        В голове зародилась безумная мысль.
        Если Делия праздновала день своего святого так же пышно, как в Землях Тринадцати чествовали Святого Джерома, городишко наполнится паломниками. Горожане выплеснутся на улицы как вода из сита. Возможно ли, что он сумеет воспользоваться столпотворением и проскользнуть в святая святых?
        - Сожжения?
        - Урожайный для церковников год выдался. Поймали темного. Устроил богохульный алтарь близ кладбища и каждый раз, когда хоронили добрый люд, он в ту же ночь совершал богомерзкие ритуалы во славу трижды проклятого Зарока, - охотно рассказал гробовщик. - И чахоточную, что ворожбой своего народа якобы лечила язвы и плела наветы на агапитов. Мол, лечцы из них худые. Болотница желтоглазая потравила цельную семью своими травицами, грибками да настойками.
        - Гробы предназначены им?
        - Да, - сказал Клавдий. - Каноники приказали. Похороним при соборе, как священников. Епископ надеется добиться от святейшества, Иноккия Третьего, возведения их в лик мучеников.
        Ночь прошла тревожно. Лотт почти не спал, то и дело ухаживая за Квази. Гробовщик и инок храпели как первые из праведников.
        С первыми петухами Клавдий вскочил, громогласно читая заутренние молитвы и осеняя давшее им прибежище святыми гало. Скудно позавтракав гусиными яйцами, они продолжили путь. Лотт потряхивался в фургоне и беспокойно наблюдал как из-за устланных клевером холмов медленно выныривают шпили Собора Тысячи Мечей.
        Вершины разномастных капелл с крестовинами узорчатых окон на каменном теле значительно превышали городские стены. Фиосетто строил на века и не скупился на размах. Серебро, золото, бронза и отполированная до блеска медь без единого темного пятнышка сверкали под теплыми солнечными лучами, восславляя Святого Климента. Многоугольник храма раздался в стороны, ширясь как дрожжевое тесто. Лотт видел дыры многочисленных церковных порталов с пригорка и людей, выходящих после службы.
        Громовым раскатом грянул колокол. Металлический перезвон голосов Столетней Войны больно ударил по ушам. Лотт поежился и сгорбился на сиденье. Казалось, звонят по нему, провожая грешника в глубины преисподней.
        Ты все делаешь правильно, твердил он себе, отгоняя панические позывы покаяться перед попутчиком и сдаться на милость богов или бросить то немногое, что у него оставалось и бежать без оглядки. Он просто человек. Смертный, как и любой из людей.
        - Поспешим, - нарушил молчание Клавдий. - Начинается казнь.
        Около ворот инок спешился и показал стражникам у ворот кипу бумаг. Он недолго пообщался с ними, указывая на Лотта и гробовщика. Те усиленно кивали, проявляя недюжинное для людей их сорта рвение. Не проверяя содержимое фургона, они приказали поднять ворота. Завертелось деревянное колесо и массивная герса, унизанная клепками с собачью голову в сочленениях, медленно поднялась, пропуская их в Климентов град.
        На лобном месте царила давка. Людские массы теснили друг друга в надежде хоть одним глазом узреть, как кого-то лишают жизни. Женщины поливали приговоренных бранью, отцы подсаживали плачущих и потерянных детишек себе на плечи, чтобы те не пропустили самого главного.
        - Дормитории агапитов в левом крыле Капеллы Бронзовой Сотни, - перекрывая шум толпы, крикнул инок, указывая на вершину дальней церквушки. Скажи им, Клавдий молится за ее душу и радеет за скорое выздоровление.
        Лотт кивнул и принял вожжи из рук монаха. Чернец исчез в столпотворении. Изредка черная ряса мелькала в пестрых нарядах жителей города, приближаясь к связанным узникам.
        Лотт щелкнул языком и дернул поводья, принуждая лошадей тащиться вперед. Краем глаза он посматривал на приговоренных.
        Черному инквизитору дали слово. Избитый, в кровоподтеках он все еще бравировал и изрыгал на людей проклятия.
        - Никто не спасет вас от Властелина Ночи и Мрака! - кричал он им. - Ваши боги лживы. Они оставят вас гнить в земле, спрятав солнце за пазухой. Только Зарок несет свет, только он.
        Кто-то кинул камнем и малефик сник. Из расквашенной губы потекла тонкая струйка крови.
        - Я не могла им помочь, - взмолилась желтоглазая. Покорившая-ветер ничуть не походила на Кэт. Была на полголовы ее выше и старой. Татуировки на теле потускнели и выцвели. Зрачки цветом походили на протухший яичный желток. - Я старалась, ветер да не развеет мой прах, старалась им помочь, но пришла слишком...
        Палач надел ей на голову мешок.
        - Пожалуйста, дайте последнее слово, - взмолилась та. - Соборование им не помогло бы в любом случае!
        Пламя от факела резво перебежало на сухой хворост. Огненные языки жадно подбирались к ступням желтоглазой. Она начала вопить.
        Ей вторил черный инквизитор, только Лотт знал, что ему уготована легкая смерть. На шее жреца проклятого бога висел мешочек, в котором таилась крохотная порция атуры. Лотт хотел бы забыть, но память услужливо подсовывала воспоминание, как лютой зимой он выманил подобный мешочек у такого же смертника как эти двое. Бывший оруженосец пообещал найти мать арестанта и сообщить, как тот умер и его последние слова, полные любви к семье. Он взял мешочек и тут же забыл обо всем, кроме того, что находилось внутри.
        Огонь танцевал вокруг приговоренных, лизал кожу, ходил кругом, словно не решаясь приступить к основному блюду.
        Лотт проехал мимо, даже не обернувшись на хлопок. Он и без того знал, что "блажь" вспыхнула, подарив легкую смерть темному. Желтоглазую наказали более жестоко. В ее криках не было ничего осознанного, только боль, исторгаемая глоткой.
        Лотт проехал маленькую наружную базилику какого-то святого с необычайно длинной бородой и свернул в сторону от капеллы Бронзовой Сотни. Он остановил фургон около панно, изображающего одну из битв Столетней Войны. Архигэллиот отбивался от полчищ иноверцев, пока последние из легиона божьих воинов несли павших на своих руках. Лотт знал, что пройди он чуть дальше - увидит смерть и вознесение главы церкви к солнечному престолу, только не это было его целью.
        Лотт забрался внутрь фургона и поднял беспамятную Квази. Перекинув ее через спину, он прошел в уложенный порфировыми плитами центр собора. Сверху нависал необъятный колокол, удерживаемый десятком цепей толщиной в три бычьих ноги. Язычок в форме мечника едва покачивался по затухающей амплитуде, намекая о неотвратимой каре, что последует потом.
        Караульные отошли поглазеть на корчи приговоренных, облегчив ему задачу. Лотт глубоко вздохнул, заставив подленький внутренний голос замолчать раз и навсегда. Он постарается стать лучше. Ради Кэт.
        С этой мыслью он вошел в вибрирующее, налитое магнетической, почти животной мощью Место Силы.
        Мгновение спустя взорвались окна собора, осыпав ошметками ликующую толпу на лобном мете.
        ***
        Его закрыли в мрачной аскетически обставленной келье одного из насельников собора, оставив только одинокий огарок свечи. Впрочем, Лотт и этому был рад. Он растянулся на жесткой лавке и смотрел в потолок, пытаясь собраться с мыслями.
        Он не знал, ярилась ли еще толпа, и имело ли смысл придумывать план побега. Клавдий, по сути, спас его, не дав людям сжечь еще одного еретика, сотворившего кощунство. Послушники взяли Лотта под локти и отвели в глубокие недра Собора Тысячи Мечей, а он не особо и сопротивлялся. Бежать? Стоит ему выйти, как разгоряченные верующие набросятся на бывшего оруженосца и растерзают на части.
        Время здесь тянулось медленно и вязко. Впервые за дни путешествия Лотт выспался, восстановив исчерпавшиеся силы и приведя мысли в порядок. В конце концов, он не чувствовал себя виновным за то что сделал.
        Когда огарок расплылся по столешнице бесформенной восковым пятном, к нему вежливо постучали. Скромный свет разрезал густую мглу, резанув по глазам. Лотт прищурился, вглядываясь в посетителя.
        - Клавдий? Я думал за мной придут инквизиторы.
        Он улыбнулся и позвал Лотта к выходу.
        - Так и было бы, не попроси я за тебя лично.
        Лотт еще в пути понял, что имеет дело не с простым отшельником. Тонзуру Клавдия прикрыла обрядная биретта, поверх багряной далматики с золотыми нитями по канту свисал амикт с символом Гэллоса. Пурпурные перчатки скрыли мозолистые пальцы, чулки из замши прикрыли ноги. Тяжелый золотой рационал сменил засаленный паллиум с вышитыми золотом обетами высших священников.
        - Монсеньор епископ, - Лотт счел нужным поклониться. - Должен сказать, вы неординарная личность. Ни за что бы не поверил, скажи мне, что подобные вам путешествуют в компании гробовщиков без слуг и удобств на простых мулах.
        - Полноте, Лотт, - отмахнулся Клавдий. - Излишняя кичливость идет во вред любому путешествующему, а должностному лицу тем более. С бедного отшельника взятки гладки. К тому же, всегда интересно узнать, о чем думают простые люди.
        Священнослужитель выразительно посмотрел на бывшего оруженосца. Лотт почувствовал, что зарделся. Пока он силился подобрать нужные слова, епископ продолжил:
        - Натворил ты дел, Лотт. Если бы сказал мне раньше, что везешь чародейку...
        - Что с ней? Она жива?
        Только бы он не опоздал. Еще одна смерть потянет вниз подобно свинцовому грузику на шее утопающего.
        - Неверная пришла в себя, - кивнул архиерей. - Спрашивала насчет тебя.
        Они поднялись на верхний ярус. Вечерело. Солнечные лучи выплескивали на мраморные колонны жидкое золото, медленно перетекающее в медный окрас. Встречные священники кланялись епископу и осеняли святым знаменем Лотта, шарахаясь от парочки как от больных лепрой.
        - Я так и не поблагодарил вас за то, что спасли меня от толпы.
        - Не стоит. Ты совершил благое дело, но оно повлекло за собой большие волнения. Я считаю, Лотт, ты останешься при мне, пока мы не разберемся в том, что произошло.
        Квази смотрела на закат, прислонившись к одному из каменных карнизов. Смертельная бледность покинула восточную красавицу. Она успела привести себя в порядок, скрепив вьющиеся волосы заколкой и повязав поверх ситцевый платок. Губы чародейки порозовели и приобрели прежний объем. Квази переоделась в чистое платье, больше идущее монашке, чем благородной. Неизменная камея в виде скарабея прикреплена у левой груди.
        - Лотт, ты в порядке? Тебе не сделали ничего плохого из-за... Меня? - первым делом осведомилась она, вглядываясь в его лицо и ища там признаки всяческих побоев. - Ваше Преосвященство.
        Жительница Восточного Халифата словно только сейчас заметила Клавдия. Она присела в глубоком реверансе, низко склонив голову.
        За окнами раздалось пение служек и высокое звучание труб.
        - Поднимись, дитя, - приказал священник. - Вы наверняка хотите поделиться друг с другом пережитым наедине. Я покину вас ненадолго. Прибыл кортеж с мощами Миротворца и мне должно присутствовать при причастии.
        Лотт провел чародейку к широкому балкону с лепниной в форме воинов времен Столетней Войны по краям. Квази положила изящную руку ему на плечо.
        - Клавдий рассказал, что ты ухаживал за мной в дороге.
        - Я делал то, что считал нужным. Не стоит благодарностей.
        Она скромно улыбнулась. Поднялась на носки и поцеловала в щеку.
        - И все же я говорю спасибо, Лотт. Ты почти стал рыцарем из легенды.
        - О да, - серьезно кивнул Лотт, указывая на измызганные дорожной грязью одежды. - Вот мой алый плащ и золотые доспехи. Осталось победить огнедышащего дракона и изловить заколдованную принцессу.
        Он споткнулся на последнем слове. Неловко пожевал губу, подбирая слова.
        К собору приближалась богато разряженная процессия, сопровождаемая пестрой толпой. Люди скандировали имя Климента и осеняли себя гало. Мощи везли в хрустальной дарохранительнице, сделанной мастером в виде меча, всаженного в камень по рукоять. Почетный эскорт из двадцати человек, готовых отдать жизнь за церковь, мерно вышагивал по бокам, неся элементы доспеха Миротворца. Иногда они останавливались и давали людям прикоснуться к святыням. Божьи воины назначались лично архигэллиотом и служили только Обители Веры.
        - Ты любил ее? - внезапно спросила Квази.
        - Кого?
        - Ты знаешь.
        Клавдий вышел пред верующими и произнес короткую, но воодушевляющую речь. Епископ не жестикулировал, не повышал голос и, тем не менее, его слушали, жадно глотая каждое слово, вылетевшее из уст.
        - Я не знаю, Квази.
        - Не знаешь? - удивилась та. - Человек либо любит, либо нет.
        - Какая разница? - взорвался последний из Маршей. - Если я отвечу, Кэт воскреснет? Поделиться с тобой тем, что мы пережили вместе? Она вытащила меня со дна преисподней, а я подарил ей смерть.
        - Посмотри на них.
        Лотт указал на воспевающих псалом мещан.
        - У каждого жителя Климентины сейчас на лице улыбка. Они верят, что живут по заповедям. Верят, что особенные и их не тронет зло. И это те, кто сжег желтоглазую за то, что она старалась лечить людей. Кто из них свят? Кто проклят? Этому меня научила Кэт. Смотреть вглубь человека. Она хотела сделать из меня того, кем бы я никогда не захотел стать.
        - Но хочешь сейчас?
        Он потер лоб, будто вызывал халифатского джинна из головы.
        - Можно ли стать тем, в кого не веришь?
        - Я думаю, об этом знаешь только ты.
        Квази нежно провела по его волосам, погладила колкую бороду. Неверная оставила его наедине с собой, удалившись в прохладу храма.
        Лотт наблюдал за празднованием.
        Люди несли заготовленные венки из золотарника, возлагая их к хрустальному ларцу и на шеи солнценосцев. Служки собора в длинных белоснежных ризах, достигающих гранитных плит, украсили Место Силы подсолнухами. Цветковое солнце протянуло золотистые лучи к капеллам собора. Битое стекло еще убирали. Собор потерял часть лоска, но смотрелся намного лучше привычных в Тринадцатиземье маленьких костелов с их деревянными часовенками.
        Он наблюдал за веселящимися жителями, за городским гомоном, песнопениями. За тем, как верующие причащаются освященным вином из церковных кубков и облатками, смоченными в липовом меду.
        Любил ли он желтоглазую? Простой вопрос без однозначного ответа. Изгнанный с позором человек и презренная чахоточная. Хорошенькая же из них вышла бы пара. Как повернулась бы судьба, доберись они к гнилым болотам Дальноводья? Лотт не видел себя семьянином с кучей детишек за горбом, хватающимся за поденную работу ради краюхи хлеба. Скорее всего, их путешествие могло закончиться в одном из городишек, где Лотт попрощался бы с девушками, бросив пару ничего не значащих фраз и солгав, пообещав навещать их время от времени. Он мог ограбить их ночью. Мог продать в бордель. Чертов мессия. Как же, ждите.
        Церковники внесли реликварий в капеллу Серебряной Сотни. Люди выносили столы на улицы и ставили на них редко приготовляемые яства. Сегодняшним вечером будет славный пир в честь человека, почти выигравшего Столетнюю Войну и проигравшего все, за что боролась церковь.
        Лотт вернулся внутрь храма, прошел кругом просторной залы, рассматривая аспиду здания, подпираемую гранеными колоннами с узорными капителями в виде скрещенных клинков.
        В каждой из стен, вмурованные, ждали своего часа верные Клименту воины, пожелавшие и после смерти оставаться подле архигэллиота. Лотт видел бесчисленные острия мечей, торчащих из-под козырька храма. Бастарды с гнутыми гардами, гигантские двуручники, ржавые клейморы, сочащиеся свежей кровью, будто благодатным миром, и фламберги с волнистыми лезвиями создали подобие тернового венца, нависающего над приходом подобно незримой карающей деснице богов. Он, как и все мальчики, не раз слышал истории про Столетнюю Войну. Пантиан и Марцелл Второй провели три неудачные кампании, сдав прежние позиции и отдав на поругание ряд городов Виллии. Антиархигэллиот Пий Восьмой заключил позорное перемирие в шестьсот тридцатом году, отдав нынешнее Приграничье великому халифу, за что был низложен и предан анафеме. За это и мужеложство. Жезл полководца в безнадежно проигрываемой и опустошительной войне принял глава инквизиции, севший на престол под именем Климента Пятого. Он договаривается с Фениксами о новом святом походе против неверных. Совершает бескомпромиссное решение, отозвав большую часть легионов, охраняющих
Святые Земли от северян и язычников остготов. Будоражит клир сделкой с торговой флотилией о постоянных поставках еды. Безудержный в бою, своим примером Климент вдохнул веру в тех, кто шел за его спиной. Он разбивает несколько ратей на мелкие группы, совершающие неожиданные нападения на мечников неверных при границе Кальса, заставляя их раздрабливать силы в призрачной погоне по безлюдным землям. Двигаясь с фантастической скоростью, Климент вгрызается в восточные земли, отрезав пути снабжения неверным. Воины халифата, лишенные поддержки, не могущие удержать бунтующее население захваченных виллийских городов, были сметены его твердой рукой с глобальной карты. Халифат отступал, стягивая силы со всех концов объятой огнем восстания страны. Климент не единожды пытался навязать неверным бой. Однако верховный халиф медлил, он маневрировал, собирая рати в кулак, выбирая место с крепкой почвой, что пошло бы на пользу легкой коннице.
        Лотт наблюдал, как мощи спускают в крипты. Вход в усыпальницу церковников с крутыми ступенями и широким проходом, выполненным в виде арочного проема, покрывали барельефы из эпизодов Столетней войны. Вентиляционные отверстия, выполненные в виде разинутых ртов горгулий, не давали застаиваться тяжелому воздуху усыпальниц. Картины сражающихся, умирающих во имя церкви людей, зажатые меж каменных блоков, восходили к самому куполу храма. Казалось, только яростная сеча возносит их к небесам и ничто более.
        Обе армии схлестнулись в шестьсот тридцать девятом году. В разгар лета на раскаленном добела потрескавшемся камне. Левый фланг оказался зажат руслом высохшей реки. Климент двинул вперед бронированных солнценосцев, прикрывая их неустанными залпами сеннайских лучников. Халифат смял легковооруженные сотни делийского королевства, проведя неожиданный маневр и обойдя правый фланг. Империя блокировала начавшуюся бойню аурийскими пикинерами. Не давая врагу опомниться, Климент шлет пехоту южан с фальшионами в одной руке и малыми щитами в другой. Архигэллиот приказывает инквизиторам создать магическую переправу для конницы.
        Перед Лоттом будто воочию разворачивались события давно отгремевших сражений. Он видел тысячи неверных, сминаемых божьими воинами, скачущими по призрачному мосту через высохшую реку. И то, как металл рыцарей, теснящих передние ряды жителей халифата, мнется под чудовищными молотами восточных чародеев. Их лучники легко прервали контратаку убойными арбалетами и композитными луками. Армии неумолимо шли на сближение и возможности для маневров уже не осталось. Только вера и воля к победе.
        В центре каменной стены, разрезанная вентиляционными отверстиями, находилась центральная композиция последнего сражения войны, которую начали прадеды и видели их правнуки.
        Яростная сеча без жалости и отдыха длилась до самой ночи. Над смертобоищем курились души павших, оплакивающих гниющее мясо на собственных костях. Кровь, плоть и сталь слились в единое целое, и нечто пробудилось к жизни в чужих муках и ненависти.
        Лотт смотрел одновременно на чудовищную и притягательную панораму, в которой из груд мертвецов рождались падальщики. Не живые, не мертвые, не люди и не звери. Существа, предназначением которых было карать без жалости и надежды на пощаду, раздирали мясо неверных и имперцев одинаково легко и независимо от вероисповедания. Они причащались человечьей кровью как вином и ели плоть как постные хлебцы, наращивая собственную кожу, кости и мышцы.
        Люди в левом углу панорамы молились или бросали оружие, в панике убегая с ратного поля. Правый фланг не заметил чудовищ. Халифатская конница не торопилась обезглавливать аурийцев, виллийцев и упрямых сеннайцев. Неверные застыли, не смея пошевелиться пред приближающимся штормом, уносящим останки всех, кто когда-либо пал в долгой войне. Ветер из тронутых ржой доспехов и человечьих костей разрезал некогда единые земли непроницаемой темной завесой, навсегда разделив Восточный Халифат от Священной Империи и горе тому, кто попытается пересечь Мертвые Земли.
        Тимпан, вгрызшийся в прозрачный купол, венчала последняя сцена, подводящая к кульминации всей войны. Климент уводил последних солдат, не дрогнувших перед разверзшимся пеклом, не бросивших оружие, верящих в свою правду и следующих за ним из мясорубки. Он вел их домой, потому что понял - та война, которую так страстно хотел выиграть, проиграна, а та, которая началась, никогда не закончится. Всего тысяча вернулась в Империю. И эта тысяча покоилась здесь, в толстых стенах, в мозаичном полу, и расписных куполах, венчающих собор Святого Климента, Миротворца. Человека, способного выиграть безнадежную войну и проигравшего гораздо больше, чем неискушенные предшественники. Он оставил вдовами матерей, сиротами детей, и бесплодными некогда благодатные земли.
        Но, не смотря на это, люди чтили его как никакого другого святого здесь, в центральной части империи. Они верили, что именно его ниспослали боги в тяжкий час испытания.
        Лотт испил воды из небольшого фонтана близ серебряной купели. Смочил волосы, погладил щетину. Нужно побриться. Наверняка сейчас он похож на разбойника с большой дороги. Не тот вид для человека, прячущегося за стенами храма.
        Увидев часть служек, покидающих залу, он подстроился к ним и как бы невзначай намекнул о своей проблеме. Дюжий детина громоподобным хорошо поставленным хоровым голосом отправил его в капеллу Мельхиоровой Сотни.
        Лотт последовал его совету. Он покинул мрачные своды храма. Спустился вниз, пройдя вдоль узкого коридора под площадью Собора Тысячи Мечей. Дормиториии священнослужителей начинались у скромной базилики, посвященной Себастьяну Страстотерпцу. Деревянная фигурка корчилась, пронзенная десятком стрел, которыми ее наградили языческие царьки южан, но продолжала тянуть руки к солнцу. Монахи осеняли себя святыми знаками, проходя мимо алтаря. Видимо, он напоминал служкам о том, почему они пришли в лоно церкви и что это за тяжкий груз.
        Лотт услышал лязганье металла о металл. Он выглянул сквозь прутья решетки, ограждавшей храмовые залы от жилых помещений. После завершения церемониала охрана заносила доспехи Миротворца в библиотечные покои. Начищенные до зеркального блеска реликвии одна за другой исчезали за створками. Глухой шлем с решетчатым забралом, нагрудник с гравированным солнцем, горжет, наручи, наплечи, мятые рондели, массивные рукавицы, сабатоны, наколенники и набедренники, а также многочисленные щитки с ремешками, защищавшие отдельные части тела. Два солдата, завершавшие вереницу эскорта, несли гигантский двуручник в инкрустированных гранатами и лалами ножнах на шелковой подушке. Рядом с ним Лотт казался крохотным ребенком. Климент был воистину прирожденным воякой, раз махал такой дубиной направо и налево.
        Он попытался протиснуться следом, чтобы рассмотреть доспех вблизи, но служивый не дал попасть внутрь, загородив собой проход. Длинные русые волосы воин собрал в хвост. Точеное, словно из мрамора, аристократическое лицо с ямочкой на подбородке смотрело на бывшего оруженосца как на отхожее место.
        - Вход воспрещен, - сказал он чванливо. - В особенности тебе.
        - Почему? - Лотт состроил удивленную физиономию.
        Вместо ответа мужлан прижал его к стене, надавив на кадык локтем.
        - Ты здесь только по прихоти епископа. Тебе улыбнулась удача. Но везение быстро заканчивается. Хочешь узнать, где его дно? Задай еще один дурацкий вопрос.
        Он с шумом захлопнул двери перед носом Марша. Лотт поплелся в кельи, потирая шею и думая, что некоторые люди просто созданы для того, чтобы быть идеальными служаками. Строевая подготовка для них как манна небесная. Дай им поручение, эти дурни лбы в кровь разобьют, только бы все было по уставу.
        Лотт долго отмокал в деревянной бочке, до красноты тер мочалкой кожу, стирая грязь и избавляясь от душка путешествий. Вода потемнела и пузырилась. Он малость вздремнул, разморенный паром и надышавшись влажного воздуха.
        Он очнулся от топота, несвойственного в размеренной храмовой жизни. Люди бросали дела и выбегали прочь из крохотных комнатушек, в которых отдыхали. Случилось нечто из ряда вон выходящее. Немного поколебавшись, Лотт поднялся из бочки. Дал стечь воде. Вытерся рясой, оставленной нерасторопным монашком. Посмотрел на свое отражение в мутной воде, решая бриться ли ему или последовать вслед за остальными. Устало вздохнул и пошел искать брошенные под лавку сапоги.
        Заспанные служки и священники в исподнем тихо переговаривались, обступив Место Силы. Старцы чесали залысины, более молодые поглаживали отпущенные бороды, юнцы теребили первые волоски на подбородках.
        - Лотт, сюда, - из столпотворения выскочила Квази. Неверная, похоже, была так же поражена, как и остальные.
        Лотт протиснулся вслед за ней сквозь озадаченно шепчущий клир. Присвистнул.
        Подсолнухи и золотарник увяли, но все еще пахли свежим нектаром. Некто, не дружащий с головой, проник сюда после празднования. Некто очень дерзкий написал несколько слов, размашистыми мазками укладывая краску на плиты. Лотт вчитался в строки:
        "Юлия, царица воров, клянется верной рукой, в том, что умыкнет святые мощи из-под носа охраняющих его растяп".
        - Дела, - протянул Лотт.
        - Опять ты, - свирепо гаркнул старый знакомец. Страж мощей оторвался от беседы с Клавдием и угрожающе наставил на Лотта перст.
        - Неприятности начались с вашего здесь появления. Ты с неверной накарякали это?!
        - Они ни при чем, Джеймс, - Клавдий встал между ним и своими подопечными, успокаивающе протягивая руки к небесам. - Успокойтесь. Пожалуйста, не гоняйтесь за тем, кого здесь нет. Я уверен, что это чей-то розыгрыш.
        - Розыгрыш?! Кто-то плюнул в лицо нам, давшим обет оберегать реликварий лучше собственной жизни. Гнусные воришки хотят отобрать мощи? Их ждет мой меч. Приходите!
        Лотт скривился от лезущей изо всех дыр патетики, но промолчал.
        - Нам нужно поговорить, - сказала Квази.
        - Потом. Ваше преосвященство!
        Клавдий подошел к ним, вытирая выступивший пот батистовым платком.
        - Каков сюрприз, а? - хмыкнул. - Не успел войти в должность, как парочка попутчиков выбивает стекла в моем доме, а детки пишут всякие скабрезности на полу.
        - Думаете, у них не получится?
        - Уверен, это напускная бравада. Но люди могут наболтать лишнего. Нужно привести их в чувство и вытереть это непотребство до рассвета. Никто в городе не должен знать об этом. Понятно?
        Последние слова относились к помощникам епископа. Послушники бросились закрывать двери и перекрывать выходы, предотвращая разрастание паники.
        - У нас лучшая в мире стража, - продолжил епископ. - С Джеймсом Галлардом мы как за каменной стеной. Верно, Джеймс?
        - Верно, - важно кивнул длинноволосый рыцарь. Он выпятил грудь колесом и широко расставил ноги, словно позируя перед художником. - Никто не пройдет, будьте уверены.
        - Вижу, мы вас не убедили, - проницательность епископа казалась запредельной.
        - Я верю, ваше преосвященство. Но эти люди измазали краской Место Силы у всех под носом. Это вселяет опасения.
        - Что же, Джеймс, проводите наших упрямых гостей в крипты. Пусть сами удостоверятся в надежности охраны.
        - Ваше святейшество, они же...
        - Джеймс.
        - Этих нарушителей необходимо допросить...
        - Джеймс! - повысил голос епископ. - Проводи их. Я верю Лотту как самому себе и не потерплю плохого к нему отношения. Не создавай лишних проблем, у нас их и так предостаточно.
        Рыцарь вздохнул и поплелся прочь, сжав кулаки от беспомощной злобы.
        - Околдовали вы его что ли, - проворчал Галлард. - Ладно, идем. Но предупреждаю - я слежу за тобой. Только сделай что-то не так, вздохни подозрительно, икни не по делу. И сладкая жизнь в соборе кончится.
        Лотт счел за лучшее не отвечать. Он благодушно улыбнулся и пошел следом за стражем реликвария, пытаясь насвистывать услышанную на недавнем празднестве мелодию. Получалось скверно, но он особо не старался. Ему нравилось злить высокомерного ублюдка. Похоже, он набрался этого от Кэт.
        - Лотт, - тихо сказала Квази, оттягивая его рукав и заставляя замедлить шаг. - Это важно. Святое Место. Оно бесплодно.
        - Что ты хочешь этим сказать?
        Стражи повели их на первый уровень крипт. Здесь чадили факелы, несло плесенью и крысиным дерьмом. Он уличил момент и отвел Квази в неприметную комнатушку, подальше от Галларда и его ребят.
        Это была покойницкая. Четыре из пяти столов были заняты трупами. Рядом стояли столики с инструментами для бальзамировки. Болезненного вида старичок с выпирающим над левой ключицей горбом заморгал при их появлении, забыв о своем деле. Находиться рядом с распанахаными трупами не было верхом мечтаний, но Квази ясно дала понять, что от этого зависят их жизни.
        - Я до сих пор не могу поверить, - Квази смотрела не него круглыми от потрясения глазами. - Ты запечатал Место Силы, Лотт. Не знаю как, но сделал это. Я не чувствую ни одного пульсара, ни одной чародейской нити, с помощью которой можно подпитаться.
        - Боги, мы влипли, - простонал он. - Если инквизиторы узнают об этом, нам конец. Галлард лично перережет...
        - И что же перережет Галлард?
        Лотт сглотнул. Рыцарь держал надушенный платок возле самого носа, кривясь от здешних запахов.
        - Я жду ответа.
        - Вы перережете глотки этим воришкам, сир, - Лотт выпалил первое, что пришло на ум.
        Рыцарь мрачно кивнул и неоднозначно дал понять, что пойдет замыкающим. Беседы по душам в ближайшее время не предвидится.
        Что же делать? Епископ желал оставить их при себе пока не прояснит обстоятельства дела. То, что при соборе не оказалось ни одного инквизитора просто чудо. Лотт знал - это ненадолго. Времени у них в обрез. Нужно найти способ выпутаться.
        Они спустились вниз еще на один пролет лестницы. Там стояли двое стражей. Еще несколько томились около дверей в нижние залы крипт.
        Мертвые походили на сушеный чернослив. Сморщенная кожа с сиротливо виднеющимися волосами обтянула кажущиеся крохотными кости. Мумии спеленали, будто младенцев, уложили в неприметные ниши тянущихся в разные стороны коридоров.
        Лотт запнулся, увидев в углу горстку пыли. Перевел взгляд к потолку. Усмехнулся. Кажется, он схватил Аллану за попку.
        - Восемь человек охраняют четыре выхода из подземелий, - нехотя поведал Галлард. - По двое возле каждого входа. За каждого из них могу поручиться лично. Опытные бойцы, не пропустят и мыши.
        - Замечательно, - сказал Лотт. - А где сам реликварий?
        - Между несущими колоннами, - каждое слово Галлард выдавливал, будто его пытали раскаленными клещами. - За мной.
        Рыцарь провел их через места упокоения простых ченцов. Ближе к середине залы располагались усыпальницы священников, имеющих более высокий сан. Усопшие чтецы зажимали в костяшках Книгу Таинств, инквизиторы - святые знамения, отлитые в золоте. Высший клир мог себе позволить каменные ложи, вытесанные в форме зверей или ангелов. Епископы покоились меж крыльев, на спинах диковинных существ. Чуть дальше, на медном троне застыл ссохшийся гэллиот. Вместо глаз мертвецу вставили бриллианты. Руки прикованы серебряными обручами к подлокотникам; точно такой же, привинченный к спинке, поддерживал шею. Подле престола находилось несколько десятков колыбелей из ивовых прутьев. Возможно, при жизни этот человек прослыл защитником сирот.
        А за всеми ними, на неказистом возвышении стояла пустая хрустальная рака со сдвинутой крышкой. Галлард окаменел. Рыцарь не мог поверить в случившееся. Лотт отчетливо слышал, как шумно тот дышит, фильтруя пыль и тлен ноздрями.
        - Родриго, - закричал сир Джеймс. - Вильям, Меллион! Все ко мне!
        Лотт отрешенно следил за суетящейся охраной и их квелыми попытками найти виновных. Галлард гонял людей, костерил их на чем свет стоит. Закованные в доспехи воины метались по криптам, гремя железом, мало что не переворачивая покойников в надежде найти пропажу.
        Галлард рвал и метал. Его лицо краснело все гуще с каждым новым докладом. Никто не посещал крипты в их отсутствие. Ни одна живая душа. Охрана подняла каждый камень в катакомбах, опросила всех монахов в этом секторе храма. Ченцы пугливо пялились на ярившегося стража, мяли веревочные пояса, но по делу ничего сказать не могли. Святые мощи пропали.
        Лотт выждал момент, когда гордый рыцарь окончательно сдался. Галлард отстегнул ремешки нагрудника, высунул платок из-под внутреннего кармашка и протер вспотевшие подмышки. Карьера рыцаря неумолимо приближалась к финишу и Лотту льстило, что он держал ее в своих руках.
        - Возможно, еще остались места, которые вы не учли, - задумчиво произнес он.
        - Что ты несешь?! Мы были везде.
        - Везде очень неопределенное место, сир Джеймс. Оу, я хочу помочь, - Лотт мирно поднял руки, видя, как Галлард с воинственным видом тянется к ножнам.
        - Так выкладывай поживее, не цеди слова через сито зубов.
        - Такова цена бескорыстной помощи, - деланно вздохнул Лотт. Он подмигнул не понимающей Квази, и дружески похлопал одного из стражей реликвария по наплечнику. - Что ж, за правду можно и пострадать. Видите ли, сир Джеймс, вы очень тщательно проверили все помещения крипт. Я верю - так и есть. Но вы забыли о том, что ворам необязательно ходить по земле, чтобы заполучить желанное.
        Лотт подошел к застывшей мумии гэллиота. Закинул одну ногу на подлокотник трона, вторую на небольшое углубление в колонне. Схватился руками за другую выемку, примыкающую к стене. Раскачался и вцепился пальцами в отнорок ведущего на поверхность вентиляционного хода.
        - Воришка ей богу циркач, - пыхтя, сказал Лотт. - Действовал быстро и гладко, если бы не пыль, струшенная из трубы, я бы ни за что не догадался.
        - Отверстие слишком мало, - проворчал Галлард. - Не протиснешься.
        - Я - нет. Вы с вашими телесами наверняка застрянете. Но кто сказал, что похититель взрослый?
        Галлард задумчиво посмотрел на покрытые паутиной колыбельки. Лотт почти слышал, как скрипят шестеренки в его мозгу, пытаясь домыслить несказанное.
        - Ребята, - гаркнул страж реликвария, на скорую руку защелкивая нагрудник. - Не все потеряно. Тать еще здесь. В храме. И я знаю, где его искать.
        ***
        - Скажи нам свое имя, девочка, - попросил Клавдий.
        Скорчившееся на стуле создание шумно высморкалось и показало всем язык.
        - Имя! - прикрикнул Галлард и ухнул по столу кулаком. Квази вздрогнула от неожиданности. Пойманная преступница насупилась и повернулась к допрашивающим боком.
        Худая, с выпирающими сквозь тонкую одежку ребрами, чумазая после путешествия по пыльным вентиляционным трубам, с порезами на ладонях и приличным оттеком под левой щекой, девочка оказалась крепким орешком.
        Ее нашли возле цепи, соединяющей Стальную Сотню с колокольней. Воришка прикармливала голубей пшеном. Птицы мельтешили, создавая животный барьер, за которым пряталась девчушка. Рыцари вернулись в скверном настроении, измазанные пометом, с торчащими из сочленений перьями. Воришке заехали по лицу, но даже тогда верткая девчонка не оставила попыток вырваться. Будучи оглушенной, она умудрилась заклинить подвижные части доспеха обидчику и украсть кошель у Галларда.
        Охранники жаждали пролить кровь. Новоиспеченный епископ не спешил идти у них на поводу.
        - Тебя зовут Юлиана, так? - участливо спросил Клавдий, - склонив голову на бок. - Можешь смело говорить, я не дам тебя в обиду этим людям.
        Молчание.
        - Юлиана приказала тебе похитить мощи?
        Епископ коснулся свернутой в узел ткани с костьми и черепом святого.
        - Зачем вообще им сдались черепки? - спросил Лотт
        - Святые мощи открывают Места Силы, - объяснила Квази. Им разрешили присутствовать при допросе, чем Лотт не преминул воспользоваться. - Колодцы магии не вечны. Рано или поздно люди вычерпают энергию до дна. Церковь использует многие реликвии, чтобы подпитывать дары богов. Например, алмазный жезл Урбатория, малахитовое цвет-сердце Даниила-Каменщика.
        - Так кости Миротворца своего рода ключ, который отпирает врата?
        - Можно сказать и так.
        - Так почему бы им не попробовать открыть Место Силы?
        - Нельзя открыть сломанный замок, Лотт. То, что ты сделал. Это похоже на закрытие червоточин. Не осталось и следа божьего благословения.
        Лотт хмыкнул. Иногда Квази выражалась совсем как имперка.
        - Зачем кому-либо воровать кости Климента, пусть и подпитывающие Места Силы?
        - Как зачем? - удивилась Квази. - Возможно, один из крупных землевладельцев решил добиться у Церкви милости. Он мог узнать о старом Месте Силы и подпитать его реликвией. Маленькое чудо может принести много пользы для знающих как им воспользоваться. Мощи Священной Империи известны в обоих халифатах. Я точно знаю, Хазиб Работорговец предлагал столько драгоценных камней архигэллиоту, сколько весят все его наложницы в обмен на маленькую толику мощей.
        Лотт поджал губы. Внезапно мощи оказались самым ценным товаром в империи. Таким ценным, что ради него не грех рискнуть жизнью. Это значило, что стоит ждать новых краж.
        После нескольких часов не давшего результатов допроса Клавдий сдался.
        - Заприте ее в самой мрачной келье собора, - просипел епископ. Утирая пот со лба. - Я еще раз поговорю с тобой дитя. Завтра. И если не получу ответы, отдам инквизиции. Ты знаешь, что они делают с безбожниками, ворующими реликвии?
        Девочка показала язык и скорчила умилительную рожицу.
        Дети, подумал Лотт, они не знают страха смерти. Они боятся только чудовищ под кроватью, хотя эти твари ничто по сравнению с людьми.
        - Как знаешь, - изрек Клавдий.
        Он коротко помолился, глядя, как хранители содержимого раки бережно несут мощи на привычное место. Закончив, подозвал подзащитных.
        - Ты молодец, Лотт, - похвалил Клавдий. - Оказался поумнее всех стражей разом взятых. Я знал, боги привели меня к тебе не зря.
        - Рад услужить, ваше преосвященство.
        Клавдий сопроводил их в капеллу Мельхиоровой Сотни. Стража почетного караула чопорно поклонилась им и пропустила внутрь.
        Просто удивительно, как быстро способны меняться люди. Еще недавно один из рыцарей с усмешкой и плохо скрытым азартом наблюдал, как Галлард готовится намять бока Лотту. Сейчас этот человек, давно поседевший, с зачерствевшим от прожитых лет и накопленного опыта лицом, говорит ему спасибо и осеняет гало.
        - Я слышал, вы хотели узреть доспехи Миротворца, - произнес епископ. - Что ж, это меньшее, чего вы заслуживаете.
        Миротворец не был гигантом, каким его изображали на фресках. Вне сомнений - крепким малым, сильным, нечеловечески сильным, но не мифическим полубогом. Лотт встал возле одоспешенного манекена. Они с Климентом примерно одинакового роста, возможно, архигэллиот чуть шире в плечах, но ведь латы всегда можно подогнать под конкретного человека если тот не карлик, конечно.
        - Великолепно смотришься, - усмехнулась Квази. - Меч, щит, конь с упряжью и хоть на турнир.
        Доспехи покрыли золотом. Было что-то напускное в этом, скрывающее историю. Жидкое золото скрыло царапины и следы выправленных молотом вмятин. Затмило возраст ложным лоском.
        Он отстранился от витрины. Не потому что дрогнул от величия. Изображение бывшего оруженосца лорда Кэнсли выглядело таким же ложным, как и позолота. Лотт походил на брата, каким он запомнился перед смертью - повелевающим, безжалостным, высокомерным.
        - Будут еще кражи, ваше преосвященство, - предупредил Лотт.
        - Вы так думаете?
        - Я уверен. Эта малютка не могла быть единственной, кто хочет нажиться.
        - Что же, на этот раз мы примем меры.
        - Не поможет, - покачал головой Лотт. - Мощи и до этого охранялись лучшими людьми. Воры знают слабые места гораздо лучше тех, кто их имеет. Они на шаг впереди. Будет еще одна попытка.
        - Говори, сын мой, - радушно попросил епископ. - Я знаю, ты начал беседу не просто так.
        - Мы можем стать полезными, ваше преосвященство. Я разгадал замысел одного вора. Разгадаю следующего. Квази единственная, кто может колдовать. Вместе мы сможем им помешать.
        - Ты так говоришь, словно Галлард и его товарищи наивные дураки.
        - Они мастера своего дела. Но мыслят слишком поверхностно. Найти, обезвредить, обезглавить. Галлард и подумать не мог, что существуют иные выходы из катакомб.
        - Значит, ты хочешь помочь?
        - Да. Всем сердцем. И я знаю, что вы поможете мне в ответ.
        - Отпустить вас? - догадался первосвященник. Он несколько минут обдумывал его слова, затем вздохнул и махнул рукой, отпуская их. - Я сделаю все, что в моих силах, сын мой.
        - Будь готова рвать когти, - сообщил Лотт чародейке.
        Они сидели на скамье близ базилики, посвященной Святой Элайзе. Питались монахи в дни торжеств довольно сытно. Лотт приговорил копченную свиную ножку, макая хлеб в тертый хрен и обильно смазывая все это сливками. Со дня свадьбы у Бельвекенов он не ел так много. Жаль, что Кэт не может с ним этого разделить.
        - Почему? - сурьмленные брови восточной красавицы изогнулись дугой.
        - Епископ не станет нас вешать. Но и вытаскивать из петли не будет. Клавдий отдаст нас Псам Господним при первом удобном случае, чтобы те устроили показательный суд с проверками на нашу одержимость. А это значит опрыскивание освященной водой и привязывание к колесу с последующим утоплением. Первое освежает, а вот от второго хочется наложить в штаны. А я не люблю, когда в штанах есть что-то еще кроме моей задницы.
        - Но зачем ты просил дать полномочия...
        - Нам нужна свобода. За нами наблюдают. Пусть и не так усиленно, как за мощами. Я видел взгляды служек и монахов. Они боятся нас. Поэтому стерегут усердно. Сейчас, с этой заварушкой самый подходящий момент. Сегодня ночью будь готова.
        - Нет, - внезапно заявила неверная. - Так нельзя.
        - Еще как можно. Вскоре увидишь.
        - Мы должны помочь им. Ты обещал.
        - Я врал. Я много вру. Ты отвратительно выглядишь, Твои груди маленькие. Я на них никогда не пялюсь.
        Она не рассмеялась. Возможно, в халифате совсем туго с юмором, возможно, Лотт чего-то не понял.
        - Ты обещал ей стать другим.
        Лотт почувствовал, как незримая петля стягивает шею, душит и не пускает в те места, где он обитал прежде. Раздолье без обязанностей, ни мешка с виной, ни котомки ответственности. Путь исправления, будь он не ладен.
        - Они справятся и без нас.
        - Ты сам сказал, что наверняка - нет.
        Кэт, что ты на это скажешь? Он почти ощутил, как желтоглазая замахивается для пинка.
        - Ладно. Хорошо. Отлично. Просто замечательно. Мы проторчим здесь до тех пор, пока идиоты-стражи не соберут свое приданое и не уберутся обратно в Солнцеград. А теперь принеси мне коврижек. Только они смогут поднять настроение в плохой день.
        Квази отвесила шутливый поклон и отправилась на поиски сладостей.
        Лотт раздраженно постучал пальцами по спинке лавочки. Взглянул на статую святой.
        Все четыре ипостаси покровительницы юродивых и умалишенных корчились от боли, принимая муки своих протеже. Кажется, скоро Лотт тоже к ним присоединится. Оставаться здесь дольше дня - безумие. Лотт это знал. Должна понимать и Квази. Ее не спасут никакие грамоты. Инквизиции наплевать на политику, если враг обнаружен внутри страны. И все-таки неверная взялась играть роль совести. Возможно, опасалась, что его душа не выдержит еще одного грешка и сорвется с насиженного места. Как бы то ни было, планы менялись не в лучшую сторону. Что ж, придется импровизировать.
        Весь оставшийся день он посвятил только себе. С удовольствием уплел принесенные коврижки в меду, соскоблил жесткую щетину с подбородка и щек острым гребнем. Монашек-цирюльник постриг отросшие космы, почти придав Лотту нормальный облик.
        Напряжение в Соборе Тысячи Мечей росло с каждым часом. Чернецы шептались по углам, нервно поглядывая в сторону крипт. Редкие горожане выглядывали из-за закрытых ворот в надежде узнать утаиваемую новость и разнести сплетню по округе. Плотники тихо сквернословили, вставляя новые стекла в капеллы. Галлард отсылал людей узнать у священников любую информацию о готовящейся краже. Лотт насчитал троих рыцарей. Увальни громыхали железом по каменным плитам с важными минами. Они опросили первосвященников в Золотой и Серебряной Сотне. Затем переключились на давших обеты в капелле Оловянной Сотни. К полднику порядком уставшие стражи беседовали с провинившимися иноками, запертыми в подземных дормиториях Бронзовой Сотни.
        Лотт долго думал, чем может провиниться монах, постящийся, молящийся, отдавший жизнь на услужение Гэллосу в четырех стенах, но кроме очевидного рукоблудства ничего в голову не пришло.
        Латунную Сотню, с пустыми покоями инквизиторов рыцари проигнорировали.
        Стражи долго допрашивали монашка в Свинцовой Сотне. Черепа воинов Столетней Войны пялились на происходящее пустыми буркалами. Время сточило края, известка обелила кость, выступающую из стен. Монашек, принадлежавший к ордену Угодных Богам, ютился в огромной зале в полном одиночестве. Видимо, самопожертвование не входило в число самых популярных поступков в Церкви.
        Под вечер рыцари добрались до агапитов, занявших северную часть собора, называемую Электрумной Сотней. Медники качали головами и разводили руками. Лотт предположил, что они отсылают рыцарей к Зароку. Хотя вариант "ничего полезного не можем сообщить" тоже казался приемлемым.
        Лотт обратил внимание на мнущуюся у ворот дородную кумушку, обернувшую голову в черный плат. Такие очень профессионально выполняют роль плакальщиц на похоронах, отрабатывая поддельными слезами каждый пфенниг.
        Женщина стояла как неприкаянная и монотонно подзывала к себе монахов, не обращавших на нее никакого внимания. Наконец, она заметила самого Лотта. Заломила руки и, опустившись на колени, заголосила самым печальным голосом из своего арсенала.
        Лотт скривился. Усилием воли не дал рукам зажать уши. Плакальщица не унималась и он сдался. Пересилив естество, подошел к разошедшейся не на шутку бабенке.
        - На что нас покинулиии...
        - Заткнись.
        Тетка опешила от такой наглости. Застыла с открытым от удивления ртом и моргала как корова на дойке. В ее мозгу боролись две мысли - начать глупую свару с обидчиком или попытаться извлечь выгоду хоть от кого-то. Последнее победило. Плакальщица произнесла:
        - Впусти, добрый человек. Впусти ради Климента Миротворца. Алланой заклинаю...
        - С чего мне это делать?
        - Я должна быть там, - женщина протянула руки сквозь решетки, указывая на вход в крипты. - Должна провести в последний путь Меллу, Кассю и Поллука.
        - Ты их знала?
        - Конечно знала, - подбоченилась плакальщица. - Как саму себя. Почти родня.
        - Врешь, злыдня! - закричала бабка в дальнем конце толпы.
        - А вот и нет, - обиделась плакальщица.
        - Имена переврала, - упорствовала бабка. - Меллиной девку-то звали. Двое ребятишек у той было. Кассий и Полька. Впусти меня, сынок. Я их в детстве грудью подкармливала. Денег она хочет за отпевание, вот и все. Всем известно, что за мучеников церковь платит золотом.
        - Ах ты, зараза, - женщина плюнула, но слюна до бабки не долетела, осев на ком-то из мещан.
        Толпа загомонила. Люди недоумевали, почему их не пускают в церковь припасть губами к хрустальной раке. Почему праздник, которого ждали целый год, не продолжается? Почему в них плюют? Кто из сварливых баб прав? Задние ряды поддерживали старуху, передние дерзкую плакальщицу. У большинства просто чесались кулаки. Монахи хмуро наблюдали за назревающей потасовкой, но вмешиваться не торопились.
        - Впусти, парниша, - напирающий люд прижал плакальщицу к решетке. - Я отмолю, отгорюю. Все как полагается. Не впервой.
        В нем росло беспокойство. Факты не складывались в единое целое. Лотт что-то упустил из поля зрения. Очень важное.
        Плакальщица схватила его руку, в надежде удержать:
        - Я отплачу, - задорно провела языком по губам. - Не пожалеешь.
        - Как, говоришь, у Меллы деток зовут? - Лотт не обратил внимания на зажатое в решетке рябое лицо отчаянно подмигивающей бабы, неумело пытающейся соблазнить его.
        - Кассий и Полька, - выпалила плакальщица. Разнимать толпу уже спешили монахи. - Эмм, нет. Кассий и Поллук. Да! Так их зовут.
        Лотт рванул в сторону кладбища.
        - Стой, - крикнула вслед плакальщица, идя на последнюю уступку. - Поделим деньги пополам. Стой! Ладно, я возьму лишь треть!
        Лотт перепрыгнул через аккуратно подстриженный можжевеловый куст. Сбежал по ступенькам на первый уровень крипт. Два женоподобных ангела, "одетых" в пошедшую трещинами белую краску скорбно приветствовали всех, кто желал воочию убедиться, что все люди смертны.
        Галлард сидел в небольшой комнатушке среди трав и окаменевшей травы для курений. Завидев Лотта, скривился. Видимо понял - хороших новостей не будет.
        - Ну-с-с, - протянул.
        - Бальзамировщик.
        Лотт пробежал мимо Родриго и Вильяма, решающих отсалютовать ему или насадить на пику.
        Прошло довольно много времени. Он мог опоздать. Он мог ошибаться, в конце концов. Галлард подумает, что епископ держит при себе полного идиота. Хотя и сейчас он для стражей реликвария еще та заноза в заднице. Риск стоил свеч. Лотт выиграет день, а значит - целую вечность для планирования побега.
        Покойницкая смердела гниющими внутренностями. Ладан и лаванда не разгоняли вонь, а нагнетали ее тяжелым запахом благовоний. Меллу успели заштопать. Бальзамирование придавало коже янтарный оттенок. Лотт отвел взгляд от обнаженного, словно обмакнутого в карамели тела. Один из мальчиков был вскрыт. Внутренности не успели вынести. Именно ведро с ними наполняло комнату удушающими миазмами. Место желудка, печени, почек, легких и сердца заняла сухая солома, чебрец и полынь, вытягивающие влагу из усопшего. Из горла мальчика тянулось что-то синее и очень длинное, но Лотт не горел желанием подойти поближе и удостовериться наверняка.
        Четвертый стол был занят горбуном. Старичка положили на бок. Казалось, что его мышцы сведены жуткой судорогой продолжительностью в жизнь. Старик всхрапнул и почесал нос.
        Женщина, до этого занимавшая его место, пропала.
        Лотт выразительно посмотрел на Галларда. Тот выразительно посмотрел на своих подчиненных. Те с ненавистью на пускающего пузыри горбуна. Праздник Святого Климента в этом году запомнится им надолго.
        Покойницкая имела еще один выход. Приготовленные к последнему пути тела спускали по наклонной поверхности на специальный стол в нижних криптах. В обход стражи и жилых помещений. Но оставался еще один вопрос - как, падальщик ее пожри, тать собиралась отсюда выйти?!
        В свете факелов крипты, заполненные мертвецами, выглядели еще мрачнее. Полутени ложились на посмертные маски, и монахи превращались в демонов. Лишенные мускулов и кожаной обертки черепа скалились безумными улыбками, а треск горящего древка факела напоминал зажигательный танец костяшек.
        Вдалеке заскрежетал отодвигаемый засов. Они бросились на звук.
        Меж двух мумий, прикованных цепями к опорным колоннам, подобно распятым язычниками мученикам на заре становления веры в Гэллоса и Аллану, находилась решетка, ведущая к сливным водам. Женщина в саване почти протиснулась внутрь. Завидев стражу, попыталась сплавить мощи по канализационным желобам.
        Джеймс Галлард проявил сноровку и недюжинную ловкость. Он перехватил руку, держащую мешковину и заломил ее за спину вора. Женщина ойкнула и выронила добычу. Второй страж, голубоглазый блондин с коротким ежом волос, поймал мощи на лету. Развернул, пересчитывая количество ребер и позвонков на столбе. Проверил целостность лопаток и наличие зубов в обеих челюстях. Удовлетворительно кивнул командору.
        - Пойдешь с нами, милочка, - любезно сообщил Галлард. - Любишь притворяться мертвой? Скоро узнаешь, каково это на самом деле.
        Схема допроса ничем не отличалась от предыдущего. Разве что вопросы задавал Галлард. Женщина разменяла третий десяток. В некоторых прядях уже проскальзывала седина, хотя морщин еще не было. Она честно отвечала на вопросы. Возможно, потому что она не была маленькой девочкой и боялась этих людей. Возможно, предпочитала разговоры пыточным инструментам. Лотт склонялся к третьему варианту. Тать попросту не знала ничего ценного.
        - Ваше имя?
        - Сибилла.
        - Вас послала некая Юлиана?
        - Да.
        - Что вы о ней знаете?
        - Она царица воров.
        Лотт зевнул. Время далеко за полночь и представление перестало вызывать интерес после первых минут беседы. Квази давила в себе сонливость, пытаясь вслушиваться в слова Сибиллы, но по неверной было заметно, что она не прочь сменить стул на койку.
        - Имена подельников? Где их найти?
        - Работаю в одиночку.
        - Кто принес заказ?
        - Листок оставили под дверью в комнате.
        - Что предлагали взамен?
        Сибилла назвала сумму. Лотт присвистнул. За такие деньги он мог купить два с половиной княжества Таусширских и епископство на сдачу.
        - Ваше имя?
        Допрос в очередной раз пошел по кругу. Лотт покинул комнату, тихо притворив за собой дверь. Он пришел к притвору в капелле Мельхиоровой Сотни, где ему выделили местечко и замертво упал на жесткую кровать. Спать хотелось ужасно, но смутное предчувствие не давало покоя. Будоражило так же, как воющие псы накануне чьей-то смерти. Он ворочался, пытаясь заглушить чувство тревоги. Не помогало. С каждой минутой Лотт понимал - кража неминуема.
        Он должен брать в охапку Квази и бежать, пока есть такая возможность. Галлард снял всех часовых. Теперь все двадцать стражей находились в криптах. В пяти шагах от реликвария. Смешно сказать, воины церкви опасались воров, двое из которых уже смогли их обхитрить. И одна из них - маленькая девочка.
        Последняя попытка, пообещал себе Марш, я скажу то, что думаю, и на этом добрые дела в Бенедиктии заканчиваются.
        С такими мыслями он направился к епископу. Клавдий удивил его. Епископ не спал. Он даже и не помышлял о сне. Одиноко сидел в холодной библиотечной зале, изменяя теплому ложу с камином. Смотрел на одоспешенный манекен, словно советуясь с Миротворцем.
        Кажется, Лотт недооценил этого человека.
        - Не спится? - спросил епископ.
        - Да, ваше преосвященство.
        - Беспокоишься о мощах?
        - Да. Нет. Не совсем.
        Лотт глубоко вздохнул, подбирая нужные слова. Епископ участливо ждал. Клавдий достал из кармана пару черных свечей, вставил их в серебряный подсвечник. Поднес к горящему канделябру и подал Лотту. В его углу стало светлее. Будто солнце одарило маленьким нимбом. Марш повертел в руках подсвечник.
        Запах воска и лежалой дыни действовал успокаивающе.
        - Мне кажется, нас водят за нос, - сказал Лотт. - Один раз, в те времена, когда еще водились деньги, я играл в кости с одним шельмой в Гэстхолле. Он давал мне выигрывать мелкие ставки и когда я уверился в том, что сегодня удача на моей стороне, он оставил меня без гроша.
        Голова отяжелела. Лотт поставил светильник на крышку манекена. Протер глаза. Не помогло. Он устал больше, чем казалось с первого взгляда.
        - Нам дали знать о месте кражи. О вещи, что должны украсть. Разве что время не указали. Выглядело слишком вызывающе. Слишком очевидно. Понимаете меня?
        - Не совсем. Вам плохо? Может, присядете?
        Лотт плюхнулся на стул. Клавдий превратился в титаническую фигуру, чьи плечи подпирали своды. Голос звучал словно издалека. Во рту словно поселились сахарные мухи. Лотт продолжил, сглатывая слюну через слово.
        - Когда шулер хочет подложить лишнюю карту в свой расклад, он чихает, начинает свару или же, простите, щиплет распутных девок. И делает это так, что игроки обращают внимание на что угодно, кроме его карт. Кто-то отвлекает нас от истинной цели. И мне кажется...
        Он никогда бы не подумал, что библиотечный стол будет настолько мягок. Перед глазами возник Клавдий. Епископ зажал нос платком, открывая стекло.
        - Просто кивайте, идет? Вам кажется, что сегодня воры совершат настоящую кражу?
        Кивок.
        Клавдий снял кирасу и шлем. Бережно сложил в корзинку, привязанную веревкой к крюку. Дернул. Корзинка исчезла.
        - И предмет кражи - не мощи? Что же? Может, доспехи?
        Кивок.
        Ножны и меч отправились в долгое путешествие за пределы Собора Тысячи Мечей.
        - Вы были отличным подельником, Лотт. Лучшим чем ожидалось. Галлард и в подметки вам не годится. Только благодаря вам мы опередили сроки. И даже не пришлось подсказывать стражам ответы.
        - Я... не... понимаю...
        Последние части рыцарского доспеха исчезли в ночи. Клавдий встал на уступ и проверил, крепка ли веревка.
        - Очень жаль, что не могу взять вас в долю. И вдвойне обидно, что вам придется расплачиваться за мои проделки. Что тут скажешь? Жизнь - игра.
        Клавдий пожал плечами и улыбнулся. А затем растворился словно призрак.
        Лотт сделал неимоверное усилие и встал. Он сделал целых два шага вперед, перед тем как потерять сознание.
        ***
        - М-м-м, - что-то холодное коснулось его губы.
        Лотт разлепил веки. Солнце уже взошло. В библиотеке не было фресок на потолке. Только паутина и восьмилапые ткачи. Скучно и однообразно. Он решил сосредоточиться на чем-то другом.
        - Скажите, почему во всех мало-мальски заметных событиях вы принимаете живое участие? - спросил некто таким безразличным тоном, что усмешку в нем заподозрил бы только недалекий человек.
        Лотт сосредоточился на том, что сейчас было важнее всего. На языке. Губа опухла, в рот будто напихали железа. Он сплюнул красной вязкой жижей смутно напоминающей слюну.
        - Падальффик поври мою дуффу, - прошепелявил. - Ффто фо мной проивоффло?
        - Прикусили язык. А до этого надышались дурман-травы от этих свечей.
        Лотт запоздало осознал, что до сих пор смотрит в потолок, и повернул голову в сторону звуков. С ним говорил опрятный мужчина средних лет, одетый во все белое. Молочный дублет, опоясал кожаный пояс мелового оттенка, выгодно подчеркивающий снежного окраса брюки и алебастровые остроносые сапоги. Незнакомец изредка бросал в рот засахаренные апельсиновые дольки, перед этим выбирая самые сочные из шкатулки, инкрустированной мелкими топазами, тусклыми бериллами и старым жемчугом.
        - Доспехи?
        - Исчезли. Забавная история. Некий гробовщик вывез повозку с тремя гробами по приказу самого епископа.
        - Это не...
        - Настоящий епископ. Мы знаем. - Еще одна долька отправилась в рот. Губы незнакомца, уродливо узкие, покрылись мелкими бесцветными кристалликами. - Настоящий Клавдий нашелся лишь сегодня. Его держали связанным в одном из брошенных дровосеками домов вместе со свитой. Говорят, схожесть феноменальна.
        - А воры? - кажется, язык начал его слушаться.
        - Их выпустил из келий Лжеклавдий.
        Почему он ведет себя так, словно ничего не случилось?
        - Не понимаю, ведь в надписи говорилось о Юлиане.
        - Вы верите вору на слово? - человек позволил интонации стать вопросительной, хотя всем видом давал понять, как мало его заботит вся ситуация около мощей и как много - шкатулка со сладостями.
        - Их найдут?
        Подвижность медленно возвращалась в тело. Теперь Лотт точно знал, что к его губе приложен лед. И то, что он лежит на чьих-то коленях.
        - Может да, может нет. Еще из города выезжали повозки с матерью и дочкой. Старым пьяницей и турнепсом. С немым крысоловом и его дохлым заработком. Из разных ворот. Сир Галлард выслал погоню, но все дороги пусты. Если бы пропали мощи, люди рвали и метали. Подозревали каждого встречного. Их бы нашли быстро. И других, на них похожих. Всех, вызывающих подозрение. И растерзали на месте. А так - украдены старые доспехи. Вот и все.
        - Зачем?
        - Знает только заказчик. Пропавшие доспехи, конечно, прискорбная новость. Но она меркнет по сравнению с неким Лоттаром Маршем, разрывающим тварей преисподней с такой легкостью, будто сам является оным.
        - Кто вы?
        Человек улыбнулся. Вышла жабья ухмылка.
        - Я думаю, вы догадались.
        Лотт отодвинул лед от губы. Повернул голову. Квази не шел новый наряд. Суконный платок спрятал роскошные кудри, сутана скрыла заманчивые формы. Скарабей исчез под слоями монашеского одеяния. Его место занял другой символ.
        - Не бойся, Лотт, - сказала чародейка. - Все будет хорошо.
        Он бы с ней поспорил насчет этого.
        На белом сукне сутаны ярко-красным бельмом застыл остроухий зверь. Псы Господни. Белые. Инквизиторы. Интересно, как долго его станут пытать перед казнью?
        Интерлюдия
        Цена
        Следы, тянущиеся за колеей, ясно давали понять - люди проигрывают гонку со смертью. Три твари. Самая крупная чуть отставала, но всадник был уверен, что в стороне не останется. След от колеса еще не застыл в дорожной жиже. Погоня отставала часа на три, может быть и на все четыре.
        Он вытянул из кожаной сумки письмо с печатью архигэллиота. Еще раз перечитал. Нужно спешить. Крайне важно присутствовать при этом. Не только для него. Речь о тысячах жизней.
        Сгнившая веревка стянула шею. Сломанное у древка аурийское копье уткнулось в живот, холодя кожу.
        Они выбрали свою судьбу. Он не обязан этого делать. Еще можно повернуть назад и следовать плану.
        Закованный в латы путник двинул шпорами в бока лошади, задавая быстрый темп.
        Трава местами выгорела. Осень превратила дерн в хрусткую соломку телесного цвета. Юго-восточный ветер трепал отросшую за время службы вороную гриву коня, словно хотел уберечь от таящейся впереди опасности и заставить повернуть назад.
        Он бросил взгляд на далекий океан. Казалось, Крылья раздвигают Пенную Бухту и вот-вот из тверди вырвется серафим в ореоле божественного света. Отвесные, словно кто-то сделал гладкий сруб невидимым топором, скалы были испещрены незамысловатым рисунком. Само по себе непримечательное зрелище. Если не оценивать масштаб.
        Каждое перо размером превышало крепостные стены Солнцеграда. Чтобы высечь такой узор вдоль всего залива по обоим берегам ушли бы века. Не говоря уж о сотнях сорвавшихся вниз каменщиков. Достояние Мертвого Царства, реликт Эры Забытых.
        Он смотрел, как волны бьются о Крылья, орошая их мокрой солью, омывая и подтачивая. Ему нравилось представлять себя таким же узником плоти, рвущимся к долгожданной свободе.
        Заброшенная дорога часто виляла между окруженными сухостоем острыми валунами. Приходилось осторожничать, чтобы лошадь не ранила ногу, подвернись на пути такое добро.
        Солнце грело знатно. Казалось, нагрудник накален добела. Он откупорил бурдюк с теплой водой, смешанной с уксусом, и смочил горло. Редкостная дрянь. Он пожалел, что не взял с собой вина.
        Колея завиляла из стороны в сторону. Плохой знак. Он до конца верил, что им повезет.
        Конь заржал от удара пятками и бросился вскачь.
        ... Фургон наскочил на камень и одна из осей надломилась. Хозяин дико махал стулом, пытаясь отогнать тварей от себя и родных. Женщина сидела внутри повозки и кричала. Мальчик лет восьми, чинивший колесо, громко плакал.
        Семилап и гнилозуб. Плохо дело.
        Всадник выскочил вперед, перекрывая дорогу падальщикам. Вытянул шестопер из петли в седле. Семилап получил по голове и распластался на земле. Гнилозубу повезло больше. Тварь выбила его из седла. Когти противно заскребли по металлу. Шлем, секунду назад спасший жизнь, теперь мешал обзору.
        Гнилозуб грыз левую ногу, пытаясь подобраться к любимому лакомству. Он ударил падальщика кулаком. Оттолкнул визжащее тело свободной ногой. Попытался подняться на четвереньки. Слишком тяжело. Чертовы железки.
        Внезапно перед ним вырос семилап во всей красе. Раздвоенный, словно разрубленный пополам, череп с глазами-лепестками по краям почти вплотную приблизился к лицу.
        Тварь нагнула голову как пес, принюхиваясь к жертве. Фыркнула и попятилась.
        Она знала, что воин ей не по зубам.
        Рыцарь вслепую нащупал шестопер. С уханьем бросил в ворчащих падальщиков. Удивительно, но сработало. Твари обратились в бегство, рыча и хватая друг друга зубами от бессильной ярости.
        Проклятая лямка больно впилась в кадык. Он достал кинжал из ножен и срезал ремень. Снял шлем и повел головой, прислушиваясь к ощущениям. Ничего не сломано. Возможно, в этот раз обойдется синяком на затылке.
        - Спасибо вам!
        Он повернул голову и увидел трясущегося мужчину, так и не отложившего стул. Мальчик все еще плакал. Женщина все еще кричала.
        - Вас не ранили?
        - Нет, - мужчина помог ему подняться. Подал шестопер. Нагнулся за кинжалом. - Вино есть?
        - Конечно. Мальрик, принеси.
        Мальчик не тронулся с места. Мужчина прикрикнул:
        - Мальрик! Живо вина господину!
        Мальчик повиновался. Из фургона раздались тихие голоса и лязг посуды.
        - Меня зовут Дейвин, сир, - мужчина неумело согнулся в поклоне. Почесал макушку. Увидел забытый в пылу боя щит, решил подать и его.
        Нагнулся и ойкнул, увидев девственно чистое дерево, окрашенное черной краской без отличий и геральдических крестов с полосами, свойственных высокородным.
        - Вы один из безликих?
        - Был им.
        Дейвин подал ему щит. Подошел к повозке и вновь почесал макушку, глядя на защемленное в каменной ложбинке колесо.
        - Мы переезжаем, - мужчина теребил в руках кинжал, словно пытался подсчитать его стоимость на ощупь. - Решили пожить вдали от... - он указал направление, в котором скрылись падальщики. - ... всего этого. Хватит, натерпелись.
        Безликий понимал. Жизнь вблизи Приграничья бедна и опасна.
        Женщина громко застонала, и Дейвин обеспокоенно заглянул внутрь. Успокаивающе прошептал нежности, которые мужья говорят любимым женам.
        Рыцарь оглядел повозку. Неплохая. Для долгого пути. Вместительная. Мул ухожен и накормлен.
        - Знаю, глупо было выбирать старую дорогу, - Дейвин вернулся к нему с кувшином вина. - Мертвые Земли близко. Но поймите, моя жена... Мы ждем ребенка. Начались роды, и я хотел сделать как лучше. Чтобы дитя пришло в мир под крышей. Я решился на такой риск только ради нее!
        Безликий осушил кувшин. Вино оказалось молодым и кислым, но утоляло жажду лучше дрянной воды.
        Как сказать тяжелые слова и не ранить? Он знал, что мужчина рискнул всем, чтобы принести счастье своей семье, но цена за это может оказаться слишком высокой. Нет таких слов, чтобы его утешить. Только правда, пусть и горькая.
        Дейвин и Мальрик сняли колесо и пытались заменить ось. Отец прикрикивал на сына, отчего дело шло очень медленно.
        Безликий заглянул в повозку. Жена Дейвина закусила палочку и тужилась. У ее ног лежали простыни. Очередные схватки заставили ее закричать так громко, что, казалось, само солнце дрогнуло и начало скатываться к окоему.
        - Они вернутся вечером, - сказал он. - Я видел три цепочки следов. С ними есть хрящевик, я уверен в этом. Вам нужно уходить. Немедленно.
        - Да. Я понимаю. Как только починим колесо...
        - Нет. Не понимаешь. Их слишком много и они голодны.
        - Осталось совсем чуть-чуть.
        Этот человек не хотел слышать. Безликий отвел его в сторону. Заставил смотреть в глаза.
        - Я не смогу спасти вас от них. Падальщики сильнее. Они убьют тебя, твою жену, твоих детей. Брось повозку. Седлай лошадей и увози сына.
        - Но вещи... в них вся наша жизнь.
        - Не теряй времени.
        - Моя жена скоро разродится. Мы успеем.
        - Твоя жена обречена. Она не сможет держаться в седле. Милосерднее будет ее убить. Уезжайте с сыном сейчас же.
        Дейвис отшатнулся от него как от чумного.
        - Я ее не брошу!
        - Ты умрешь.
        - Должен быть выход. Мы справимся.
        Безликий перестал обращать на него внимание. Он потратил столько времени на безголового дурня не просто так. Он сделает то, что должно, пока еще можно что-то исправить.
        Безликий подошел к мулу и начал выпрягать из телеги.
        - Что ты делаешь?!
        - Я посажу мальчика на мула и вывезу отсюда с тобой или без тебя.
        Вдали тоскливо завыл гнилозуб. Он мог поклясться, что слышит отвратительное трение хрящей друг о друга.
        Сбруя отнимала драгоценные минуты. Он потянулся к ножнам, чтобы обрезать упряжь, но они оказались пустыми. Безликий запоздало понял, что совершил ошибку.
        Резкая боль пронзила правую подмышку. Он вскрикнул, попытался ударить локтем, но кинжал провернули в ране и в глазах потемнело. Храмовник повернул голову.
        Дейвис повторил удар, загнав на этот раз лезвие почти по рукоять. Безликий охнул и осел под ноги мулу.
        Затуманенным взором посмотрел на своего убийцу.
        Рядом с Дейвисом стоял перепуганный сын и тянул его в повозку к матери.
        - Мы выберемся, - извиняющимся тоном сообщил Дейвис. - Я впрягу вашу лошадь, и мы сумеем оторваться.
        Он открыл рот, чтобы возразить, но чуть не подавился кровью. Дейвис пробил ему легкое. Сплюнул. Красная слюна прилипла к подбородку, медленно сползая вдоль шеи.
        - Добей, - прошипел.
        Дейвис поспешно снимал с боевого скакуна железо и старался успокоить волнующуюся жену.
        - Извините меня, - сказал Дейвис. Он оглянулся, ища признаки падальщиков. - Я не могу позволить вам умереть. Падальщики. Вы же знаете, что они делают с людьми. Они отвлекутся на живого человека, и мы сможем покинуть проклятую дорогу и выбраться к Имперскому Тракту. Простите меня, если сможете.
        Дейвис не сказал больше ни слова. Безликий подполз к камню, похожему на наконечник виллийской стрелы, выбрав его в качества изголовья. Он не хотел глупо пялиться в сторону уезжающей телеги.
        Пенная Бухта волновалась. Близился шторм, который поднимет холодные воды со дна. Небеса медленно темнели, набухая влагой.
        Падальщики приблизились не слышно. Они хотели есть, хотели дать выйти в мир новым тварям. Хрящевик вытянул вперед тонкое жало и скользнул им по горлу храмовника. Скоро они поймут, что их надули. И тогда обратят гнев на других.
        Совсем рядом ударила молния. Каменное крошево Крыльев бисером полетело в море.
        - Давай серафим, - прохрипел безликий. - Может быть, сегодня нам повезет.
        ***
        Он нашел их на следующий день, ближе к вечеру. Стоял глубокий туман и мокрый воздух нес в себе дух простуды. Доспехи пришлось бросить у обрыва. Без лошади ему придется и так туго. Жаль, они стоили своих денег.
        Телегу перевернули на бок. Поклажа лежала на земле. Подойдя, он понял, что вещи в крови.
        Дейвину обглодали лицо. Он лежал в груде из трех ковров, гобелена и медной посуды, в руках зажимая бесполезный ларец с золотом. Его жену оттащили в сторону.
        Отвратительным комом к горлу подкатила желчь. Даже сейчас, после долгой службы в ордене, безликий не мог остаться спокойным. К такому невозможно привыкнуть.
        Он оттащил тело к телеге. Тварь в чреве трупа чавкала, поедая не рожденное дитя. Он раздавил ее сапогом. Живот лопнул, в стороны брызнула вонючая слизь.
        Сколько их еще в ней? Двое, трое? А в Дейвосе?
        Глупый человек не захотел платить цену в две жизни. Вместо этого он отдал все четыре.
        Мальчика падальщики забрали с собой. Увели, как Дикая Флейта уводит за собой очарованных ее песней на край пропасти.
        Нужно перестраховаться.
        Безликий бросил факел в телегу. Сырое, вымокшее после дождя дерево не спешило загораться. Шипело и фыркало, недовольное ужином.
        Не нужно было отвлекаться на них. Его ждет Обитель. Этот парень. Он может спасти всех. Может освободить его.
        Телега заполыхала яро, переваривая дерево, превращая тела в пепел.
        Ему нужна лошадь. Имперский Тракт еще не близко. Он потерял два дня. Может потерять гораздо больше.
        Гнилая веревка сдавила шею. Аурийское копье сковырнуло внутренности. Кинжал неприятно защекотал подмышку.
        Мальчик. Он будет страдать. Никто не заслуживает стать колыбелью для падальщика.
        Твари не могли уйти далеко. Им нужно высидеть потомство.
        Безликий подарит ему быструю смерть. Чего нельзя сказать о падальщиках.
        Безликий умрет еще раз. Он прекрасно знал об этом. Но храмовник мог себе позволить маленькую глупость - быть добрым к другим.
        Глава 7
        Обитель
        В дверь постучали, перед тем как войти. Лотт фыркнул. Какая забота об уединении пленника. Интересно, ему дадут развлечься со шлюхой, если попросит?
        - Лотт, - Квази сложила руки лодочкой. Чародейка сморщила носик, стараясь не вдыхать кислый запах каюты. Она вошла внутрь. Длиннополое одеяние подмело грязный пол. - Нам так и не представился случай поговорить.
        - Это верно, - простодушно ответил он.
        - Ты хочешь есть?
        - Нет-нет-нет, - Лотт взмахнул руками, всем своим видом протестуя над бесчеловечным предложением. Звякнуло железо. - Пожалуй, откажусь.
        Комната качнулась влево. Затем вправо. Таз с желчью зазвякал, катаясь по полу. Лотт с ненавистью следил за путешествием посудины и боролся с очередным приступом морской болезни. Если после смерти он попадет в ад, его запрут на лодке посреди океана.
        Путешествие Лотт переносил плохо. Желудок не мог удержать и десятой доли съеденного. Марш не блевал разве что мочеными яблоками, которых на триреме было не так уж и много. За неделю он провонял кислым потом и чем-то настолько мерзостным, что крысы предпочли покинуть борт еще до того как корабль разнесет в щепки, а Лотт не сомневался, что так и будет.
        - Я могу снять оковы, если хочешь.
        Лотт хотел.
        Было очень глупо с его стороны попытаться сбежать от конвоя на корабле. Сейчас он это понимал. Лотт улучил момент, когда стражи отвлеклись, и сиганул за борт, как легендарный герой Ричард Солнцевласый. Этот рыцарь всегда спасался. Разрезал путы припрятанным ножом, уговаривал красивую подругу главаря банды перейти на свою сторону, или же, сказав что-то вроде: "Вы не уйдете от правосудия моего меча!", мог выскочить из последнего окна высокой башни, приземлившись в седло боевого скакуна.
        Лотт удрал, как только корабль отчалил от берега. Марш погрузился в воду с головой и заработал руками и ногами, взяв курс к суше. Видимо, тело поняло его приказ буквально. Продержавшись на плаву ровно столько, чтобы сделать пару вдохов, Лотт пошел ко дну.
        Матросы спасли ему жизнь, бросив спасительную веревку. Под улюлюканье и задорные шуточки, мокрый, пристыженный и злой то ли на реку, то ли на себя, он второй раз посетил посудину церкви.
        Инквизитор, которого Квази представила как Шэддоу, решил преподать урок послушания, посадив беглеца на цепь. Лотт понял, что удрать ему больше не дадут и смирился. Пленник обустроился в просторной каюте, превратив ее в келью. Теперь он видел проплывающие достопримечательности лишь из маленького окошка. Здесь не было лоска, только аскетичная обстановка. Массивный письменный стол из темного дерева, стул и кровать были привинчены к доскам. Небольшая люстра с толстыми свечами из желтого воска, похожими на кривые пальцы ведьм, постоянно качалась, капая на половицы горячими жирными каплями. На Лотта смотрели портреты прошлых архигэллиотов. Ему казалось, святоши кривятся всякий раз, когда он тянется к тазику. Больше в каюте ничего не было. В редкие моменты, когда Лотт не размышлял над тем, какие пытки применит к нему Святой Официум, он думал про владельца этого корабля. За ним послали не самых последних людей империи, дали превосходный и быстрый корабль, один из лучших в Межречье. Так какого падальщика здесь нет драгоценностей?! В банкротство Церкви Крови он не верил. Но еще меньше во внезапную
набожность. Его специально поместили сюда, чтобы что-то показать. Лотт не спешил с выводами.
        Квази сняла с пояса кольцо с единственным ключом. Он протянул к ней руки так, как тянут их верующие к деревянным фигуркам Гэллоса и Алланы. Щелкнул замок и Лотт почувствовал себя почти свободным. Он потер кисти, потянулся и влепил Квази пощечину.
        Халифатка отшатнулась, схватившись ладошкой за уязвленное место. В глазах застыло непонимание и слезы. Хорошо. Лотт боялся, что чародейка скрутит его морским узлом за такое.
        - За то, что врала мне! - Пришлось кричать, чтобы не облевать все вокруг.
        - Я говорила только правду, Лотт.
        Он порылся в памяти. Квази и правда ни разу не утверждала, что не принадлежит к Церкви Крови. Это он по глупости судил о цвете ее кожи и месте рождения. Да и с чего бы думать иначе? Лотт никогда не видел выходцев из обоих халифатов, принявших веру солнцеликих богов.
        Но с другой стороны - он ведь и не особо размышлял на эту тему. Квази была подозрительной с самого начала. Одна, в глубинке Священной Империи, исповедующей другую веру. Ее сопровождал покойный священник Роланд. Чародейку не трогали, потому что при ней имелись документы, дающие ей некую свободу перемещения. Зачем Церкви Крови такие сложности? Пустить иноверку в святая святых? Дать проводника? Лотт ощущал себя круглым дураком.
        На крик сбежались тюремщики. Джэймс Галлард из стража реликвария превратился в мальчика на побегушках у Шэддоу. Теперь он выполнял любой его приказ, забыв про останки Миротворца и став тенью инквизитора. Парни стерегли Лотта как псы, которых натаскивают хозяева, чтобы лисицы не воровали из клетей кур. По мнению Лотта, лаяли они очень похоже.
        - Вы в порядке, сестра Квази? - спросил Галлард, сверля глазами Марша.
        - Да. Ничего не случилось. Ваша помощь не нужна.
        - Мы будем за дверью, - на прощание сказал страж, словно от этих слов Лотт должен был раскаяться во всех грехах.
        - Я знаю, что должна была открыться перед вами, - продолжила Квази. - Но поняла, что вы не примете меня, когда узнаете кто я.
        Лотт промолчал. Конечно, он смылся бы при первом удобном случае от такого попутчика. Кэт ей не доверяла с самого начала. Ему нужно было прислушиваться к ней почаще. Лотт почувствовал себя старой бабкой из сказки, оставшейся у разбитого корыта. Он потерял Кэт и спас ту, которая поведет его на эшафот.
        Замечательный выбор, Лотт.
        - Ты должен понять, Лотт. Ничего не изменилось. Я все еще твой друг. Возможно, единственный. Я защищу тебя.
        Квази наклонилась к нему так близко, что Лотт чувствовал кожей ее дыхание. Сурьмленные брови обезоруживали. В томных, словно рожденных в самую темную ночь в году, глазах плескалась чародейская уверенность. Его маленький дружок зашевелился в штанах, но Марш усилием воли прервал позыв плоти.
        Раньше он отдал бы последнюю рубаху, чтобы получить такой обнадеживающий взгляд от красотки. Сейчас Марш хотел одного - схватить ее за источающие мерзкий мятный запах волосы и приложить об столешницу.
        - Защитишь, чтобы самолично разжечь костерок поярче?
        - Никто не собирается причинять тебе боль. Только поговорить. Есть люди...
        - С меня хватит. Выметайся!
        - Лотт...
        - Я сказал - выметайся!
        Квази подчинилась. Она накинула на голову белый капюшон, став неотличимой от других инквизиторов. Одна из тех, кто задает неудобные вопросы. Одна из тех, кто превращает беседу в допрос. Одна из тех, кто клещами вырвет у него признание в поедании младенцев или совокуплении с падальщиками в полнолуние.
        - Лотт, я знаю, кто ты, - сказала на прощание Квази. - Я расскажу все, что знаю, чтобы они поверили тебе. Ты встретишься с моим наставником. Благодаря нему я нашла надежду, за которой приехала в эти земли. Я хочу помочь тебе. Хочу уберечь людей, погибающих в песках и не знающих об этом. Ты еще не готов принять Дар. Ты предпочитаешь идти с ним порознь и не замечать, как много он может сделать для других. Но скоро это изменится.
        "Ты знаешь обо мне все и думаешь, что этого достаточно для доверия. Но у монеты две стороны, Квази".
        Он не мог ей доверять. Квази-путешественница. Квази-чародейка. Квази-соблазнительница. Квази-друг. Квази-проситель. Квази-инквизитор. Слишком много Квази. Слишом мало Лоттов. Вполне возможно, зверек с таким именем совсем вымрет.
        Три следующих дня он провел в обнимку с тазиком. Марш почти сдружился с медным товарищем, натирая края потными руками. Помещение провоняло вплоть до обивки. Открытые окна не прогоняли кислый запах плохо переваренных яиц и рыбы. Наоборот, становившийся с каждым днем все прохладнее ветер загонял затхлость обратно в ящик с проклятым человечишкой, захлопывал окна, грозя молниями и косым дождем всякий раз, когда Лотт пытался что-то изменить к лучшему.
        Марш составлял планы побега от скуки. Уже после первой дюжины лет, прожитых под боком с преуспевающим братцем, он перестал сравнивать себя с романтизированным Ричардом, "чьи волосы светились, словно солнце в погожий день". И Квази, и Шэддоу четко дали понять, насколько важен он для церковников. С усмешкой Лотт признал, что выкрасть его будет намного сложнее, чем мощи Климента.
        Так, Лотт даже не рассчитывал обезоружить стража. Но он мог заговорить тому зубы и запереть в комнатах. Далее он проявил бы чудеса маскировки и прокрался между спящими по всем углам суденышка моряками. Конечно, ни один из членов экипажа не заподозрил бы в Лотте, блюющем направо и налево кормежкой, беглеца. Далее он кричал жуткую похабщину о том, где место Квази, куда может заткнуть свое чванство Галлард, и что он воспользовался запасами цитрусовых Шэддоу не совсем по назначению и точно - не ртом. Затем Лотт доставал саблю из бочки с оружием, одной из многих, которые очень любили расставлять враги доблестных рыцарей на кораблях, чтобы те никогда не уходили от них с пустыми руками, и располовинивал канат, держащий лодку на привязи.
        Мрачный Жнец застал Лотта именно в тот момент, когда он пытался оправдать бездействующих инквизиторов. Марш настырно отмахивался от идеи внезапно обуявшего магов кровавого поноса, но ничего кроме забавной смерти с голой задницей в голову не приходило.
        Шэддоу шла эта кличка как никому другому. Первое его появление навязало Лотту непростую компанию. Второе появление - оковы. Для Марша Шэддоу стал ангелом, приносящим только плохие новости. Квази сказала, что он занимает должность главы инквизиционного корпуса. Это внушало бы опасения, не будь Лотт напуган и до этого. Он боялся мага и ненавидел его за это. Лотт знал, насколько тот силен, знал, что не сможет с ним справиться. Марш ненавидел этого типа с глазами такими же теплыми и ободряющими как у утопленника. Когда Шэддоу удостаивал его взглядом, Лотту хотелось выть. Он тоже проделывал такую штуку, когда выезжал в дозор с братом и лордом Кэнсвудским. Интересно было в первые часы. Но потом свежие чувства притуплялись, а глаза скользили по березкам, дубкам и работающим в поле крестьянам как по пустому месту. Будто он ходил вокруг путевого камня бесконечное число дней.
        Лотт для Шэддоу был этим камнем. Этот человек вел себя с узником так, словно прочел того как открытую книгу и не нашел Лотта стоящим внимания. Инквизитор прошелся по Лотту косой, сняв вершки, и теперь безучастно наблюдал, как доживает оставшиеся дни то, что от него осталось.
        Внимание Шэддоу всецело поглотил мандарин. Он разделял кожуру от мякоти так же тщательно, как горных дел мастер добывает неграненый смарагд из недр Костей Земли.
        - Квази просила дать тебе больше свободы, - сказал он. - Я с ней не согласен. Скажу больше - за то, что ты посмел ударить инквизитора, я бы вживую содрал с тебя кожу.
        Этому Лотт верил. Шэддоу вел себя как хозяин жизни. Он и был им, падальщик его дери.
        - Но если я так поступлю, - продолжил инквизитор, смакуя первую дольку мандарина, - следующим, на ком опробуют забавное занятие свежевания, стану я. Я немного поразмышлял и пришел к двум вариантам. В первом я приковываю тебя к кровати и до конца плавания Лоттар Марш, бывший оруженосец Томаса Кэнсли, справляет нужду под себя.
        Он соизволил посмотреть на Лотта. Шэддоу не улыбался. Даже в глазах не было насмешки. Мрачный Жнец пришел к нему и хочет пожать последнее, что Лотт мог делать самостоятельно на проклятой триреме. Марш понял - этот человек никогда не шутит. Он может рассказывать услышанную в хмельной пятничной таверне байку и резать человека на части, не разделяя одно от другого. Для него это будет казаться уместным действием для коротания времени.
        - Или же, - Шэддоу отвернул полу накрахмаленной рясы и отцепил с пояса нечто увесистое. - Я могу дать тебе это, и ты перестанешь доставлять мне хлопоты.
        Лотт сжал кулаки. Стиснул челюсти. Если бы он мог убивать взглядом, от Шэддоу остались только дымящиеся сапоги.
        Зло в этот мир приносит не былинный Зарок. Не демоны и не падальщики. По настоящему на гнусность способны только люди. Иногда чьи-то матери, иногда сыновья и дочери. Или те, кто богами призваны защищать людей от коварных бесов, выигрывающих спор за души живых.
        - Думаю, мы поняли друг друга, - Шэддоу принял молчание за удовлетворительный ответ. - Ты можешь подняться наверх, если сможешь. Чудный день, один из последних в уходящем году.
        - Ненавижу, - слова вырывались не из рта - из открывшейся раны. Лотт будто резал еще одну улыбку на глотке. - Всех вас. Вы сдохните. Сдохните в тринадцатом пекле. Вы будете просить спасти вас, но я плюну и пройду мимо.
        Квази говорила правду. Она знала о нем очень много. И не таила чужие секреты от церковных братьев-во-крови.
        Лотт смотрел на мешочек - один в один такой же, какой был некогда у Чумы. Он знал, что внутри. Знал и желал смерти двоим инквизиторам так горячо, как никогда в жизни.
        - Святая задница, носящая исподнее из преисподней, - рассмеялся Лотт. - Вот я кто. И ни на волосок меньше.
        Он щедро сыпанул в ладонь "блажи грешника".
        ***
        Их корабль носил название Белокурая Дева. Борта судна покрасили белой водостойкой эмалью. Мачты покрыли черным цветом, алые паруса могли принадлежать только кораблям Церкви. Встречавшиеся в пути биремы Торгового Союза трубили в горны, приветствуя Белокурую Деву. Флаг, закрепленный на флагштоке, с изображением мужчины и женщины, заключившими солнечный блин в тесные объятия, давал триреме невиданную свободу. Корабли лавировали, пропуская их вперед, не смея и на минуту замедлить путь.
        К концу второй недели путешествия Лотт пообвык к обстановке и старался побольше бывать на открытом воздухе, избегая своей каюты, очень напоминавшей тюремную камеру. Деревянная фигура грудастой блондинки, закрепленная под тараном, тащила их вперед, словно одна из валькирий нордов. Матросы звали ее Гальюнной Леди, и Лотт очень быстро понял почему. Экипаж корабля справлял нужду сидя на сетке, прикрепленной прямо под носом триремы. Женоподобную ростру чистили ежедневно, что не мешало ей покрываться коркой дурно пахнущего налета на следующий день.
        - Это приносит удачу, - сказал ему рулевой со ртом, полным сколотых в портовых потасовках зубов.
        Вторая причина, по которой Лотт избегал находиться на носу корабля, заключалась в том, что он боялся воды, так же сильно, как и ведьмы пустынных земель Кальменголда. Лотту казалось, что корабль движется слишком быстро. Дерево резало волны, поглощая за день такое расстояние, какое конь не покроет и за три дня.
        Ветер благоприятствовал Белокурой Деве. После частых дождей воздух стал холоднее. Солнце светило тускло, из летнего пожара превратившись в осеннюю лучину. Лотт кутался в теплую куртку, подбитую соболиным мехом, но все равно заработал насморк. Команда корабля в первые дни относилась к нему с недоверием, но после того, как Шэддоу разрешил ему выйти на верхнюю палубу, Лотт стал для них чем-то вроде помощника Гальюнной Леди и служил громоотводом от частых в это время года штормов.
        Не нужно быть гением, чтобы понять - трирема плыла в Солнцеград. Белокурая Дева покинула извилистый Кассий, чей исток брал начало близ Климентины. Лотт не особо следил за маршрутом. Они следовали на север, вот все, что он знал. Мимо мелькали дремучие боры с вековыми кедрами и соснами, молодые рощицы и стремительно лысеющие лиственницы. Иногда их сменяли голые пашни, раздираемые бороздами. Совсем редко - рыбацкие деревушки, чьи берега заслонили баррикады из сетей и вязанками сушащейся рыбы. Вода под кораблем была то прозрачной до такой степени, что можно было разглядеть плескавшихся там карасей, то мутной от тины. Одна из рек, кажется, ее называли Святой Марьей, до сих пор цвела. Ярко зеленая, махровая от всплывших водорослей вода обволакивала борта триремы. Матросы спускались по такелажным снастям, чтобы скребками счистить треклятый бентос, грозящий сковать подвижность корабля.
        Вскоре Белокурая Дева остановилась в Мышеграде, чтобы пополнить запасы. Матросы вырвались из судна, будто их жалили осы. Команда корабля исчезла с поля зрения молниеносно, осев в здешних кабаках, опорожняя бочки с пойлом в обмен на интересные истории, развлекающие обывателей. Экипаж мог быть и грозой среди пиратов Лихого моря - люди на борту ничем не отличались. Какой матрос не любит маленьких радостей жизни?
        Он тоже не отказался бы проветрить мозги, но Галлард с постной физиономией испортил бы все веселье. Лотт ограничился тем, что изучил город с борта корабля. Мышеград построили около трех сотен лет назад. Города в Священной Империи возникали по трем причинам. Крепость, имевшая важное стратегическое значение, потребляла так много ресурсов, что дешевле было основать близ нее поселение, а не таскать фураж, тратя дни и силы, чтобы кормить ораву защитников отчизны. Места Силы привлекали Церковь. Каменщики закладывали первый камень будущего костела, бравшего в осаду святыню. А далее подтягивались богомольцы, решившие связать судьбу с этим местом. В случае с Мышеградом был третий вариант. Здесь пульсировала транспортная артерия, связывающая товарооборот Делии и Святых Земель. Кожевники волокли тюки с кожей водного дракона. Представители ордена агапитов, носящие на шее медные монеты вместо святых символов, заключали контракты на доставку синелиста, чтобы затем перепродать его втридорога тем, кому по карману такое лечение. В Делию отправлялись заморские пряности, засахаренные фрукты из Сеннайи, золотое вино
Аурии и кровавое из епископств, расположенных по другую сторону Многодетной. А так же золото, серебро и диковины южных народов - все, что не оседало на пути через Дыхание Алланы.
        Делийцы и сейчас ощущали горечь от того, что не смогли проломиться через Кости Земли, как это сделал гений Фиосетто. Ученики учеников мастера грызли гранит долгие двадцать лет и продвинулись едва ли на четверть. Им мешали снегопады, спускавшиеся из каменных отдушин гули, охочие до человечины, и сам рок. Легенда гласила, что души не погребенных до сих пор вьются вдоль Перевала Проклятых, как стервятники над падалью.
        Но с другой стороны, Марш не мог не признать, что невозможность напрямую торговать с другими странами, оживляла здешний рынок. Он видел горящие глаза дельцов, покупающих целые трюмы всякой всячины еще до того как ее выгрузят на пристань. Торговцы покупали гигантские раковины моллюсков и редкую радужную сталь Южного халифата, глиняные таблицы, заполненные мудростью древних, излитой в виде письменной вязи и однострунные мандолины далеких народов. В ход шли рога оленей, медвежьи шкуры, когти падальщиков и соловьиные язычки, отпускаемые по сотне за раз. Все это легко найдет покупателя, если знаешь торговое ремесло как свои пять пальцев.
        Мышеград не имел крепостных стен, хотя высокие дома, доходящие иной раз до пяти этажей, легко могли сойти за оборонные сооружения при случае. Он был свободным городом - это условие Делии поставил архигэллиот Пий Второй и она его приняла. Потерпевшая фиаско в войне против Церкви Крови, лишившаяся династии Фениксов, страна пошла бы и не на такое.
        Лотт узнал об этом от вернувшегося из кабака приятеля с зубами, похожими на стеклянную розочку в руках бандита. Мэддок был рулевым и дело свое знал. Плавал под парусом Белокурой Девы второй десяток лет. Это он рассказал о том, как город победил чуму. Когда Мышеград закрыли, чтобы зараза не распространилась по округе, градоправитель стал платить хлебом за каждую пойманную крысу и мышь в городе. Жители за месяц переловили всех грызунов в городе и болезнь ушла.
        - Самые сметливые разводили крыс, - подмигивая, сказал Мэддок. - Они кормили их до отвала. И приносили жирных зверьков градоправителю еще долгие годы после эпидемии.
        Конечно, прибыльное дельце потом прикрыли, да и серошкурые доедалы отходов постепенно вновь наполнили улицы Мышеграда, но слава былых дней осталась и дала приречному городку имя.
        Дни шли чередой, сливаясь в единый и бесконечный час ожидания. Лотт изводил себя догадками о том, какой будет его дальнейшая судьба. Что им нужно?
        Галлард считал, что Лотта придадут показательной казни перед всеми жителями Солнцеграда. Квази считала, что с ним просто хотят поговорить в инквизиции. Шэддоу многозначительно молчал. К концу третьей недели путешествия, Лотт готов был сам взойти на плаху, только бы ситуация прояснилась. Он и не думал, что неведение может стать пыткой.
        В один из идущих чередой серых дней Лотт вышел на палубу, чтобы облегчиться и не увидел берегов. Тучи затмили солнце сплошным дымчатым ковром и бежали подобно лучшим скакунам аргестийского ипподрома. Ветер, подражая им, гнал волны. Буруны вставали гребнем, а затем обрушивались обратно в пучины. Всюду, куда ни глянь - одна вода. Она начиналась на западе и скрывалась на востоке.
        У Лотта перехватило дыхание, и закружилась голова. Чтобы не упасть, он ухватился за леер, прикрепленный один концом к фок-мачте, а другим к правому борту.
        - Захватывает, правда? - Мэддок сложил руки на гурди. - Столько лет плаваю и все равно не могу привыкнуть.
        - Мы в море? - не веря себе, спросил Лотт.
        Мэддок показал оскал обломков, служащих ему зубами:
        - Нет, парень. Это Река Великого Договора.
        - Ух, ты.
        Это все, что он мог сказать сейчас. Самой большой рекой, которую Лотт когда-либо видел до сегодняшнего дня, была Добрая Дочь. Тихая, с мельтешащей в мелководье рыбой, замерзающая зимой и не смывающая деревни в период паводков река брала начало из Многодетной, как и остальные ее братья и сестры.
        Она разделила Таусшир и Беррислэнд, спускаясь дальше на юг, отколола Кэнсвуд и терялась среди дремучих иссиня-черных дубов Леса Дурных Снов. Говорили, именно ее притоки наводнили Гиблые Топи, приведя в эти земли малярию и образовав обманчиво спокойные ряски да болота.
        Лотт множество раз видел Добрую Дочь из окна родового замка лорда Кэнсли. В десять лет ему казалось, что река тянется бесконечно. Когда ему исполнилось двадцать, и сир Томас впервые взял братьев Маршей на Совет Круглого Стола, Лотт в этом еще раз убедился. Они плыли на ладье Вольницы. Корабль двигался против течения медленно, но с упрямством жителей Тринадцати Земель. Лотт помнил, какими далекими казались берега. Темная вода была маслом, просящим огнива, чтобы зажечь огонь до небес.
        Сейчас, глядя, как Белокурая Дева движется по величественному, покрытому складками полотну Лотт осознал, насколько ошибался. Ее называли по-разному. Старое, доставшееся от покоривших-ветер имя "Амплус" означало свободу. Церковь Крови нарекла реку Многодетной. Считалось, что Амплус дала начало всем рекам Священной Империи. Самые известные из них назывались Братьями и Сестрами.
        Лотт точно знал, что три из четырех сестер размежевали спорные земли княжеств. Отважный Сын выступал границей Священных Земель и Борейи. Если бы они плыли на восток, то непременно бы добрались до Дыхания Алланы - рукотворного прохода через Кости Земли. Фиосетто начал его в юности и к старости была пройдена едва ли четверть пути. Грандиозное строительство длилось около века и когда все работы подошли к концу, по легендам, сами боги спустились, чтобы полюбоваться на это. Сейчас вереницы торговых суден и множество барок, груженных мрамором и бревнами, снуют по Блудному Сыну, оторвавшемуся от семьи и исчезающему в степях Приграничья.
        Поверни их трирема на юго-восток, непременно пробила бы дно, напоровшись на каменный осколок у отмелей Мертвого Сына, осушенного после землетрясения у ПеревалаПроклятых.
        Злой Сын, щерившийся опасными порогами, выходящий из берегов, кишащий рыбами, питающимися мясом, наводил ужас на Кальс и Эльс и исчезал, орошая Крылья, в Пенной Бухте.
        Амплус породила восемь детей, выступивших в роли судей, которые дали нерушимые границы верующим в Гэллоса и Аллану. За это люди назвали ее Рекой Великого Договора. Лотт, сын сельского старосты, с позором выгнанный Томасом Кэнсли, сейчас находился на борту корабля, бравшего приступом водное чудовище.
        Лотт смотрел на темное зеркало Амплус и старался не думать, сколько судов затопила река.
        - Насколько она глубока? - спросил он Мэддока.
        - Глубже глотки портовой шлюхи, - многозначительно произнес матрос.
        Он достал свинцовый грузик и бросил за борт. Раздался плеск и леска, крепящаяся одним концом к деревянной оси, а другим к свинцовому окатышу, начала ритмично разматывать катушку. Лотт смотрел на это с возрастающим беспокойством. Затем со страхом, так как нитка кончилась, а дна грузило явно не достигло.
        Лотт отступил от края борта чрезвычайно осторожно, словно одно неверное движение могло перевернуть Белокурую Деву.
        - Один раз я изловил огромнейшую рыбину, - похвастал Мэддок. Он руками пытался показать реальные размеры добычи. - Глаз у нее не было. А на лбу, клянусь Гэллосом, висел мигающий фонарик! Он мигал как маяк и зазывал мальков в пасть, полную самых острых зубов в мире.
        Желудок требовал поцелуя с медным тазом как никогда до того дня. Лотт почти с радостью спустился в свою каюту. Пульсирующий фонарик, зазывающий в жуткий зев чешуйчатой твари, снился ему еще неделю.
        В один из осенних дней, когда непонятно - стоишь ли ты на палубе или висишь вниз головой, потому что вместо твердой земли стелется жидкий атлас, а небеса низвергают каскады хляби, их накрыла тень. Сперва Лотт испугался, так как думал, что начался шторм и чудовищная волна хочет поглотить экипаж. Но секунду спустя перед окошком пронеслись каменные ворота. Лотт не поверил глазам. Марш высунул голову из окна. Трирема прошла через один из Божьих Лучей.
        Каменная стрела, чей низ покрывала сизая цвель, а верхние портики рыбацкие сети, соединяла Солнцеград и далекий берег. Массивные плиты эстакад покоились на ввинченных в илистое дно основаниях. На стыках, соединяющих части моста, покоилась фигура, зажатая в круге. Луч Гнева, чьим покровителем был Святой Дункан, принявший мученическую смерть, понял Лотт.
        Путешествие к святому городу теперь казалось не таким уж и затянутым. Лотт смотрел на деревянного святого, и понимал, что это конец его жизненного пути. Возможно, его тоже постигнет эта участь. Язычники привязали Дункана к колесу и спустили по наклонной в пропасть. Легенда гласила, что колесо вознеслось на небеса, потому что Дункан молился богам усерднее, чем кто либо.
        Прозвучала команда сушить весла. Белокурая Дева пошла под одним парусом. Рулевой правил вдоль Луча Гнева, взяв мост за ориентир. Лотт слышал стук бесчисленных копыт по мостовой. Движение здесь не прекращалось даже ночью. Солнцеград проступал сквозь туманное утреннее полотнище частями подобно тому, как неторопливый художник толстыми мазками завершает абрис чернового варианта. Лотт видел зубцы стен, заканчивающихся над обрывом. Каменщики работали денно и нощно, восстанавливая город, надстраивая новые жилища поверх старых. От большой четырехугольной башни, чьи каменные бортики напоминали вороний клюв, словно жуткий кожный нарост тянулась рвавшаяся из недр золотая жила. Похожий на можжевеловую поросль металлический кристалл говорил всем судам: "Здесь не место грешникам. Вы плывете в обитель Церкви-на-Крови".
        Не смотря на гомон прохожих, Лотт услышал жалобный стон. Он поднял голову и замер, прикованный к месту.
        - Воды-ы-ы, - просил смертник, прикованный к колесу. - Пожалуйста, дайте воды.
        Их было много. Десять, может больше. Лотт слышал о показательных казнях. Инквизиция находила ересь по всей империи. Богохульников, клятвопреступников, лжепророков, сектантов и схизматиков, извращающих святое писание в свою пользу, жрецов древних богов и культистов новых. Лотт знал, за что наказали этих бедолаг. Они отреклись от Гэллоса и Алланы. И были достаточно глупы, чтобы сделать это при свидетелях.
        Трирема, ведомая Гальюнной Леди, двигалась в лоно инквизиции под замогильный стон и мольбы о милосердии, обращенные неизвестно к кому. Лотт взглянул исподлобья на Псов Господа. Квази говорила с Шэддоу. Разговор не доставлял удовольствия никому из них. Чародейка спрашивала, глава ордена инквизиционного корпуса отвечал односложно, что явно не устраивало халифатку. Мрачный Жнец сложил руки за спиной и покачивался с пятки на носок. Лотт мог бы душу заложить на то, что ему нравятся стенания оставленных на медленную смерть людей. Он получал удовольствие, причащался от чужих мук, словно только так и должно получать божью благодать в этом мире.
        Невидимая кисть сделала еще один мазок и появилась береговая линия. Солнцеград некогда был простым куском камня, брошенным великаном в Многодетную, да так там и оставшимся. Сложно сказать, что послужило причиной строительства города - выгодное для торговли место, часто случавшиеся до восхождения солнечного шара к небесам чудеса или то, что здесь погиб Гэллос. Как бы то ни было, Солнцеград рос, вытягивал к небу длинные иглы башен и шпили епископских особняков, похожих на замки. Люди текли сюда непрестанным потоком. Лотт прибыл в муравейник, растревоженный, готовый рвать тех, на кого укажет перст архигэллиота. Здесь были собраны все чудеса света. В разных местах города множились как грибы после дождя диковины - Собор Святой Элайзы, восьмиугольные башни Пальцев Святого Джерома, мелькавшие в низинах триумфальные арки "Наставников Королей", расписные купола круглых как монеты святого Агапита Медника храмов. Лотт не знал и половины красот Солнцеграда. Лорд Кэнсли обещал взять их с собой на День Покаяния. Лотт помнил, с каким нетерпением они с братом ждали, когда очередной мученик отдаст жизнь, окропив
алтарь перед Обителью Веры.
        Даже сейчас он с неохотой признал, что хочет увидеть Солнцеград изнутри.
        Туман таял как лед по весне. Проступили и другие лучи, связывающие город с западом, востоком, югом и севером. Солнцеград воссиял золотом и раскаленным песком, как и подобает столице Священной Империи.
        Белокурая Дева бросила якорь в малом порту города. Было непривычно снова коснуться твердого камня. Казалось, что под ногами до сих пор шатающаяся палуба. Лотт сделал неуверенный шаг в направлении водоворота улиц и плетеных диким виноградом атриумов. Галлард тут же взял его под локоть и одернул.
        - Куда-то собрался? - шикнул на ухо рыцарь.
        Родриго, еще один хранитель реликвария, заключил в замок вторую руку. Они силком потащили его к ждущему у пристани паланкину. Когда Лотт оказался внутри, носильщики подхватили деревянные жерди и быстрым шагом понесли ценного пленника через город. Внутренности носилок были отделаны красным как бьющая из рассеченной артерии кровь шелком, подушки набиты нежнейшим лебединым пухом, от которого задница любого здравомыслящего человека испытает самый мощный экстаз за всю жизнь. Если бы тюремщики не зажали его по бокам, Лотт мог бы подумать, что стал благородным и едет на званый обед. Галлард опустил занавеси. От Родриго разило чесноком так сильно, что Лотт старался дышать только ртом.
        Они ехали в полном молчании. Галлард выглядел довольным собой. Лотт не мог не признать, что хранителю реликвария очень повезло. Позволив Лжеклавдию улизнуть с доспехами Миротворца, рыцарь мог ставить крест на карьере и готовиться к жизни безликого, отмаливающего грешки в Приграничье до конца дней. И тут на сцену выходит наивный дурачок Лотт, решивший поиграть в благородство. Он на блюде принес блондинчику церковное помилование.
        Сквозь щели между занавесками мелькали силуэты роскошных зданий. Солнцеград покоился на каменном куске с вкраплениями золотой руды. Для домов и кладки дорог использовали безумно дорогой желтый мрамор, добываемый в делийских копях и лазоревый гранит, вывозимый Торговым Союзом из сердца Волчьей Пасти ощетинившимися копьями кораблями. Солнцеград не мог расти вширь, поэтому брал приступом высоту. К домам подводились витые и каскадные лестницы. Некоторые этажи были похожи на пещеры. В зданиях зияли гигантские дыры. Их соединяли откидные мосты. Лотт видел, как узелки стягивают город, не дают ему распасться на отдельные составляющие. Люди рождались, росли, заводили семьи и умирали в этих сосульках. Они ходили на мессы сквозь триумфальные арки, торговались на рыночной площади прямо с балкона, нависающего над чьей-то лавкой, выливали помои в канализационные стоки, позволяя ручьям образовывать замысловатые водовороты в лабиринте тесных улиц помнящего юность богов города.
        Лотт знал, что Солнцеград состоял из трех зон - внешнего кольца, среднего, и внутреннего. И чем ближе к центру города они приближались, тем набожнее становились его обитатели. Мирская суета осталась позади. Здесь повелевали речитативы молитв и благодатный колокольный перезвон. Внутреннее кольцо Солнцеграда занимали соборы и базилики святых. Рядом с проезжающим паланкином били ключом многоярусные фонтаны и покоились в гротескных позах статуи архигэлиотов, а стены лоснились от расписных барельефов, передающих мифы Книги Таинств.
        Носильщики торопились - паланкин слегка потряхивало. Они вошли под сень чего-то огромного. Утро сменилось сумерками.
        - Мяты?
        Лотт предложил пару сушеных листьев из сумы Кэт. Инквизиторы перелопатили внутренности потрепанной вещицы на предмет припрятанных ножей и других режуще-колющих предметов. Они очень старались, но так и не нашли предлога отобрать ее у Лотта.
        - Не поймите неправильно, вы мало что не мироточите, ребята. Особенно ты, - он обратился к воняющему чесноком Родриго. - Но мы вроде бы как в столице. Не последние люди здесь живут, да? Не мешает освежить дыхание.
        Галлард не удостоил его ответом. Родриго отдавил каблуком пальцы левой ноги. Немного подумав, тюремщик запустил загребущие руки в суму и взял всю мяту, что в ней оставалась.
        - Да. Бери, не стесняйся, - приободрил его Лотт. - Дарю от чистого сердца.
        Паланкин остановился. Конвоиры вывели его наружу. Строение не походило на инквизиционный корпус. Псоглавую башню ни с чем не перепутаешь. Нет, его привели к чему-то более огромному. Лотт догадывался перед чем стоит, хоть и находился не у парадного входа.
        - Мы ведь друзья, парни?
        Галлард постучал в дверь. Самую обычную, без золотой отделки и росписи.
        - Замолвите за меня словечко? Галлард, я же помогал тебе с мощами в Климентине. Родриго. Свежее дыхание на вес золота. Парни?
        Дверь бесшумно отворилась. Конвоиры мало что не впихнули его внутрь. Лотт приготовился к худшему.
        ***
        Может, он?
        Облаченный в багряную сутану человек громогласно читал молебен у иконы Святой Мистры. Сутулый от старости, он твердил заученные из талмудов слова во всеуслышание. Слишком пафосно для того, кто отмаливает свои и тем более чужие грехи. Этот человек походил больше на торговца, пытающегося всучить из-под полы костяшки пальцев святых, отрытые из чумного могильника. Продавец чудес.
        Пошла бы ему архигэллиотская сатурния? Падальщик пожри его душу, если Лотт знал ответ.
        Монахиня с выражением лица человека, находящегося на первой неделе поста, провела его под своды сердцевины Церкви Крови. Словно новорожденный, впервые вытащенный из лона матери, он вышел на свет после продолжительного плутания по просторным, но темным анфиладам.
        Оставив его скучать, глядя с балкона на зал приемов, женщина удалилась.
        Золотой, кажущийся неподъемным трон Наставника Королей пустовал. Оставался вакантным и скромный деревянный престол архиалланесы. Священнослужители старательно делали вид, что его не существует. Лотт изо всех сил помогал им в этом начинании. Сидел себе на лавке, положив ладони на колени как ученик, внимающий своему первому уроку.
        Он посмотрел в сторону тканого полотнища. Гэллос и Аллана в ореоле неземного света обнимали пульсирующую сферу. Начинавшаяся под куполом, поддерживающимся десятью колонами, тянущаяся во весь рост Обители Веры и ласкавшая язычками-кисточками отполированные панели ткань неплохо оттеняла человека, стоявшего перед ней. Со стороны казалось, что он невелик и неплохо сложен. Но как только Лотт пригляделся, понял, что смотрит на толстяка, уплетающего что-то напоминающее ватрушку.
        Это мог быть архигэллиот. Скопцы склонны к полноте.
        Лотт продолжил осмотр. Трое церковников вели размеренную беседу у опорной колонны, сделанной в виде архангела. Посланник богов держал на плечах своды, но на лице его скульптор высек вечную улыбку. Он страдал и радовался этому. Мука превратилась для него в развлечение.
        Марш хмыкнул. Он и сам ощущал нечто подобное. Кажется, Лотт чувствовал легкое возбуждение от передряг, выпавших ему дорогой. И все бы ничего, но погибли люди. Погибла Кэт. Желтоглазая не смогла удержаться на веревке. Лотт все еще балансировал. Он смог выжить. Это было несправедливо. Он чувствовал себя ублюдком. Он радовался тому, что жив. Где-то в глубине души он знал, что еще побарахтается перед смертью. Но с другой стороны, сколько человек способны принять смерть как данность? Сказать себе, вот и конец, ты умираешь. Люди хватаются за жизнь. Они могут сделать последний вдох и не смогут надышаться. И будут сильно удивлены, когда легкие изменят им.
        "Слишком молоды для архигэллиота", подумал Лотт, отводя взгляд.
        Юркий священник с вздернутой кверху бородкой на южный манер ковылял к амвону. Он опирался на клюку и подволакивал ногу. Собравшиеся вежливо приветствовали его поклонами. Алланесы приседали в глубоком реверансе.
        Лотт вздохнул.
        Бесполезно. Все могут быть архигэллиотом. Старики похожи друг на друга. Дряхлые. С распухшими от подагры конечностями, маразмом и подводящим по ночам мочевым пузырем.
        - Я бы не ставил на него.
        Лотт мало что не подпрыгнул. Рядом с ним расположился церковник. Лотт не считал себя великим воином, но каким же нужно быть растяпой, чтобы к тебе подсели, а ты даже этого не заметил?
        - Простите?
        - Ты ищешь Иноккия, разве не понятно? Того, по чьему приказу тебя доставили в Обитель Веры.
        - Вы знаете обо мне?
        Лотт оценил монашка. Грубо тканая ряса говорила об аскетичном образе жизни. На шее у незнакомца болталась желтая монетка. Значит, с ним говорил медник. Монах был стар, но по нему трудно было сказать, сколько десятилетий осталось за плечами. Шесть, семь? Восемь? Он не был упитанным, но и голодающим этого человека сложно назвать. Монах напоминал Лотту старого капеллана Кабаньей Норы. Обычный человек, чья зрелость плавно перешла в старость, да так там и осталась. Казалось, медник только всю жизнь и дожидался того, чтобы поседеть, нажить морщины с пигментными пятнами и начать поучать молодых как следует жить.
        - Все знают о тебе, - благодушно сказал агапит. - Почему, как думаешь, они сегодня здесь? Почему ведут себя как болванчики, намалеванные в Книге Таинств?
        Монах с хитрым видом достал из-за спины плетеную бутыль с подозрительно темной жидкостью, плещущейся внутри. Поразительно здоровыми и крепкими зубами откупорил горлышко и сплюнул пробку прямо на пол. Не обращая внимания на потерявшего дар речи Лотта, он выпил изрядную часть содержимого.
        - Будешь?
        - Они знают...
        Мысли завертелись с бешеной скоростью. Эти люди устроили представление ради него. Лотт все еще не понимал происходящего. Зато он догадался, почему старец с острой бородкой не подходит на роль архигэллиота. Облаченный в красную хламиду священнослужитель был чересчур любезен с молодыми монахинями, поющими в хоре. Марш видел, что тот смотрит на них не как пастух на отару, но как хищник, подбирающийся к добыче. У него наверняка кое-что болтается между ног.
        Священник понял, что Лотт не станет его собутыльником и отставил вино в сторону.
        - Конечно. И стараются показать себя во всей красе.
        - Мне? Но почему?
        - Кто сказал, что речь идет о тебе, Лоттар Марш? - Медник спрятал ладони в широких рукавах рясы, словно ему стало холодно и неприятно. - Они стараются отличиться перед Церковью.
        Лотт еще минуту переваривал сказанное.
        - Под церковью вы понимаете архигэллиота?
        Медник молча смотрел на него и это было даже лучше утвердительного ответа.
        - Иноккий использовал меня, чтобы выяснить, кто из них верен престолу?
        Молчание затягивалось.
        - Чужая душа полна тайн, - наконец ответил агапит. - Может быть, дело только в тебе, а все остальное шутки ради. Одно могу сказать точно - ты не хочешь быть пешкой в чужой игре. Да и кто хочет? Уж точно не я.
        Медник решительно поднялся со скамьи. Подал руку.
        - Прогуляемся.
        - Не думаю, что мне позволят выйти, - недоверчиво ответил Лотт.
        - А ты видишь здесь кого-то, кто запретит?
        И верно. Шэддоу исчез сразу же после того, как доставил его словно тюк со скоропортящимся товаром. А Галлард сотоварищи дали под зад у самого порога церкви и предоставили Марша самому себе. Или сделали вид.
        В любом случае, Лотту нравилась идея хмельного агапита. По крайней мере, он выяснит насколько ослабили поводок.
        От мысли, что его не станут пытать, рвать ногти на пальцах, закручивать винт в височную кость и прочие малоприятные радости инквизиционного допроса с груди упал тяжеленный камень.
        Им разрешили многое. Медник и Лотт покинули Обитель так же быстро, как покидает бордель не заплативший клиент. К центральной площади примыкал гигантский собор Святого Агапита, чей фасад облепили тусклые кругляши. Гигантская голова пса с острыми башенками-ушами представляла Святой Официум. Позади полумесяцем нависала Обитель Веры. У Лотта глаза заболели от обилия желтизны. Редкий мрамор Костей Земли для постройки завозили флотилиями. Золотые скульптуры теснили одна другую, словно соревнуясь в тщеславии.
        Посреди площади красным бельмом застыл невзрачный алтарь. Именно туда и вел его медник. Редкие прохожие оглядывались на них, и Лотт нехотя признал, что и сам чувствовал себя святотатцем, рушащим устоявшийся порядок вещей.
        - Подойди, - велел агапит. Монах застыл в шаге от алтаря. Он волновался, хоть и старался не подавать виду.
        Лотт медлил. Он знал, как чтут люди империи каменный клык. Сколько здесь умерло людей? А сколько лет насчитывала империя? Одна тысяча двести тридцать девять жертв окропили бездушную штуковину кровью. Ей пропитались белые плиты вокруг. Сам алтарь словно светился извне. Именно здесь Зарок смертельно ранил Гэллоса. Именно здесь его жена Аллана вознеслась на небеса, навсегда забрав с собой солнце.
        - Что ты видишь? - спросил медник.
        Алтарь кровоточил, словно кто-то всадил лезвие в его нутро. Прозрачные жгуты адского огня, слабые и клонимые ветром, трепетали подобно свече под чужим дыханием. Лотт протянул к ним руку, и тут же отдернул. Язычки лизнули руку и превратились в щупальца. Каждое из них схватило по пальцу, и потянуло к себе. Камень заходил ходуном. Из навершия, напоминающего звериный коготь, потекла тягучая смазка. Она несла в себе знакомые эссенции.
        Запах женщины. Смрад трупа. Аромат ладана. Вонь испражнений всех людей мира.
        Алтарь сбрасывал шелуху. Он раздвигал неподатливые лепестки подобно невесте, раздвигающей ноги в брачную ночь. Он приглашал заглянуть внутрь, как это делает мухоловка, зазывающая жуков отведать заманчиво пахнущий нектар.
        Он видел совокупляющихся ангелов. Его заставляли смотреть на поедающих друг руга детей. Демоны оторвали веки, обнажив глаза.
        Вкус праха, меда, крови и сажи заставлял глотать обильную слюну.
        Лотт слышал пение и трубный глас. Его вел хруст костей и лопающихся как скорлупа орехов панцирей многоножек. Шестое пекло влекло к себе, и Марш чувствовал, как поддается этому зову.
        Ему как никогда хотелось умереть. Перегрызть вены, вырвать язык, чтобы устоять перед искушением и не сорвать одежду, бросившись в разверзшуюся бездну.
        Он повернулся к жертвеннику спиной. С удивлением заметил, что по лицу бежит не пот, а слезы. Лотт посмотрел на свои руки. Он сжимал кулаки изо всех сил. Ногти впились в ладони, прочертив на плоти борозды.
        Медник подал ему бутылку вина и на этот раз Лотт приложился к ней без колебаний.
        - Ты видел.
        Он не спрашивал. Утверждал.
        - А не должен был?
        - Никто не видит. Люди ходят здесь каждый день. Молятся, беседуют. В День Покаяния открываются врата, и мы приносим жертву, чтобы червоточина утолила глад. Только тогда приоткрывается вуаль. Оно не показывает лицо. Только оскал. Он ужасен, но это ничто по сравнению с истинным обликом. Но не сейчас. Никто не знает, что червоточина всегда голодна. Всегда готова прийти в мир. Оно ждет своего часа. Маленького шанса.
        Монах говорил, не отводя взгляда от алтаря.
        - Лик ада дано узреть немногим. Я один из них.
        Он смотрел не мигая. Лотт проникся искренним уважением к нему. Невысокому и сгорбленному. Но более сильному духом, чем он сам.
        Медник достал оттопыривающий хламиду предмет. Покатал в руке будто безделицу.
        Лотт затаил дыхание. Даже в самых тайных мечтах он не надеялся в такой близи увидеть Яблоко Империи. В детских сказках яблоки бывают отравленными и красными как опавший кленовый лист. Либо золотыми и дарующими вечную молодость. Держава была меньше, чем в манускриптах, что давал ему почитать капеллан. Она спокойно умещалась в руке и отнюдь не сверкала божественным светом. Тонкий как сеннайский шелк хрусталь заключил в темницу кусочек легенды. Солнечная чешуйка парила в воздухе. Казалось, она всеми силами пытается воссоединиться с небесным светилом, разорвать путы и лишить людей последней надежды.
        - Теперь и ты тоже, - добавил Иноккий.
        Архигэиллиот подал ему руку. Безымянный палец опоясывал перстень с печатью, открывающей любые двери, даже те, что находятся в небе. Лотт коснулся губами холодного металла. Он ожидал судебного разбирательства. В крайнем случае разговора по душам в псоглавой башне.
        Лотт не знал, что ответить главе церкви. Он смотрел на него снизу вверх, и теперь казалось, что именно так должен выглядеть архигэллиот. Иноккий жестом велел ему подняться.
        - Неисповедимы пути богов, - изрек Иноккий, беря его под руку и ведя к журчащему фонтану. - Мог ли молодой я надеяться, что возглавлю орден агапитов когда-нибудь? Мог бы зрелый я в помыслить, что встану в один ряд с такими, как Климент Миротворец, Франческо Просветитель, Пий Хранитель?
        Они сели на портик фонтана. Извергающие из уст пышные водные потоки рыбы барахтались в сетях, расставленных голым по пояс человеком. Фиосетто изобразил Мильтиада простым рыбаком, а из людей слепил карасей, щук и окуней. Архигэллиот привел к солнцу первых верующих стоя в воде. Амплус забрала язычников, а отдала солнцепоклонников.
        - А ты, Лотт? Надеялся когда-нибудь стать чем-то большим, чем оруженосец при лорде?
        Лотт ответил честно. Он хотел, да и кто не хочет? Он старался стать таким человеком. Но иногда будущее зависит не только от тебя.
        - Почему не стал им?
        И снова он ответил честно. Лотт обжегся один раз. Сильно и больно. И больше повторять ошибки не хотел. Он взял за привычку не доверять людям. Искать только своей корысти и считал других лишь досадными препятствиями. Куда это его привело? На дно пекла, туда, где горит задница Зарока. И самым страшным было осознавать, что ему нравилось там.
        - Тебе выпала редкая честь стать божьим перстом, Лотт. Спасать людей, используя Дар, щадить драгоценные звезды душ. Но ты предпочел скрываться. Бежать от судьбы с покорившей-ветер и халифаткой Квази, вместо того, чтобы пойти к нам. Почему, Лотт?
        Язык прилип к небу. Последний из Маршей провел потными ладонями по штанинам. Один из карманов что-то хранил. Пальцы нащупали бугорок. Лотт сжал его словно святой знак.
        - Потому что я не достоин, - сказал он. - Боги ошиблись.
        - Не спеши считать себя прозорливее Гэллоса, - тихо ответил ему Иноккий. - Ты таков, какой есть и никто, даже боги, не сделает из тебя спасителя душ человеческих, если сам того не захочешь. Но не спеши говорить то, чего не ведаешь.
        Фонтан привлекал стаи птиц. Юркие крылатые вились вокруг, стрекоча и посвистывая. Редкие капли задевали затылок, но Лотт сидел смирно, не смея сдвинуться даже на длину ногтя.
        - Что ты знаешь об апокрифах, Лотт? - спросил Наставник Королей.
        - Это книги лжецов.
        Так говорил капеллан Кабаньей Норы им с братом. Лотт помнил только те легенды, в которых говорилось о смелых воинах. Имена святых дев, старозаконников и буквоедов, писавших заповеди и притчи Книги Таинств со слов привидевшейся им Алланы, он пропускал мимо ушей. Когда доходило до таких тонкостей они с братом предпочитали измываться над длинным носом обучающего их чернеца, который, казалось, хочет проткнуть святое писание насквозь - капеллан был подслеповат.
        - Блаженны не ведающие, ибо им предстоит познать истину - изрек Иноккий. - После Восхождения Солнца писались тысячи книг. Много людей хотели оставить память о страшных временах. Да, они не всегда писали правду, одного обеляя, а иного осуждая. В Книге Таинств записаны пять откровений. Но я читал пять сотен. Первый Вселенский Собор, созванный здесь, в Солнцеграде, длился месяц. После долгих часов обсуждений решено было принять за истину только те письмена, которые не вступали в противоречие друг с другом. Имена других предали забвению. Но книги пишутся для того, чтобы их читали. Я знаю каноническое учение от первого слова и до последнего. Они мой храм. Мой дом. Но невозможно полюбить дом, не познав то, что лежит за его пределами.
        - Откровение от Маркуса рассказывает о множестве чудачеств, - продолжил Иноккий. Священнослужитель сидел сгорбившись. Вначале беседы он достал письмо со сломанной печатью. Иноккий размалывал сургуч в мелкую труху, падавшую на камни площади. Под его ногами гуськом ходили голуби, в тайне веря, что именно в этот момент с небес упадет хлебная крошка. - Например, о том, что не вино, а вода - кровь солнцеликих небожителей. Сей муж на протяжении семи десятков страниц доказывает, что хлеб, а не земля их плоть. Но самая важная часть писания касается Потерянного Семени. Как тебе известно, у Гэллоса и Алланы было восемь детей - поровну девочек и мальчиков. Так же, как и притоков Многодетной. Последний из них, апостол Мильтиад, заложил основы Церкви-на-Крови, став первым архигэллиотом. Он умер от оспы.
        - Разве он не пролил кровь на алтаре? - Лотт слышал эту историю, но заканчивалась она по-другому.
        - Так гласит Книга Таинств, - покачал головой архигэллиот. - Но апокриф Маркуса отрицает наши догмы. Видишь ли, Лотт, там говорится, как Мильтиад словом запечатывал червоточины, не проливая ни одной капли крови наземь. И если верить писанию, он намеревался запечатать врата в Солнцеграде, но болезнь забрала его от нас раньше. Маркус пишет, что Мильтиад был обручен с юной Теофилой. Перед гибелью она понесла от него.
        Лотт поежился. Он чувствовал себя голым, как новорожденный.
        - Должно произойти нечто из ряда вон выходящее, чтобы церковь решилась переписать Книгу Таинств. Мы называем это чудом. Я думаю, Лотт, ты и есть это чудо. Лоттар Марш, Потерянное Семя Мильтиада. Потомок Гэллоса и Алланы.
        Брызги превратились в стальные иглы, долбящие затылок как дятлы древесный ствол. Там, за его спиной, по пояс в воде стоял первый архигэллиот и призывал к ответу. Лотт не устоял и посмотрел на мраморное изваяние. Атлетически сложенная фигура сжимала необъятную сеть. Мускулы бугрились в руках, курчавые волосы разметались и застили глаза.
        "Были ли его глаза такого же цвета как у меня?"
        - Позволь.
        Архигэллиот взял его руку в свою. Лотт отметил, что хватка у архигэллиота не обмякла с годами. Иноккий провел подушечками пальцев по изрезанной ущельями и каньонами ладони.
        - Моя мать изучала хиромантию - сказал Иноккий. - И верила, что по узорам рук можно предопределить судьбу человека. Эта линия означает любовь.
        Первосвященник указал на черту, ведущую к указательному пальцу.
        - Смотри, она прерывается здесь. Ты потерял кого-то близкого недавно?
        - Да, Ваше Святейшество.
        - А вот это линия жизни, - Иноккий провел пальцем вдоль дуги, заканчивающейся у большого пальца. - И она у тебя неотрывно связана с судьбой.
        Архигэллиот вонзил ноготь в черту, рассекающую ладонь надвое.
        - Тебе предназначено стать великим, юноша. Так скажет любая гадалка на улице. Но я не они. Я знаю о руках все.
        Он улыбнулся. Иноккий засунул руку внутрь куртки Лотта и выудил кожаный мешочек.
        - Ты говоришь, что не достоин такой чести. Но много ли людей устоят перед искушением?
        Он развязал несложный узел и высыпал содержимое на каменную скамью.
        - Мешочек полон. Странно для того, кто зависим от атуры.
        - Я не принимал блажь, - ответил Лотт. - Не мог. Я дал...
        - Обещание, - подхватил Иноккий. - Еще одна странность для того, кто нарушил клятву быть верным своему сюзерену и выполнять приказы. Ты считаешь себя недостойным быть кем-то великим. Но что, если ты никогда не переставал им быть? Я думаю, ты запутался, Лоттар Марш. И выйти из лабиринта можешь только по своим следам.
        Иноккий до боли сжал его руки.
        - Крепкие и работящие, я вижу старые порезы от меча, - пробормотал он. - Я видел такие раньше. Ты часто тренировался, но в последнее время мозоли рассосались. Твой меч заржавел?
        "Я его продал за порцию наркотического порошка".
        - Ты, несомненно, воин. Телом и душой. Но вот чей?
        - Что вы имеете в виду?
        - Готов ли ты стать воином церкви? Нести знамя, прославляя имена богов. Сеять мир и добро в наших домах. Избавлять людей от зла, творимого Зароком?
        - Я не знаю, Ваше Преосвященство, - Лотт держался за комок в своем кармане, ища ответ, который мог удовлетворить их обоих, но не находил нужных слов. - Я видел ужасные вещи. Священник прихода в Гэстхолле убивал маленьких детей.
        - Ты видел обычного человека, лишенного другого выбора. Квази рассказывала о том, как ты защищал другого слугу божьего. Преподобный Роланд костьми лег, не давая вратам открыться в деревне Бельвекен. Церковь не полнится убийцами. Мы огрубели в борьбе с исчадьями ада, но все еще храним печать света.
        - Меня привели сюда силком. В путах, как преступника. И после этого вы просите меня стать слугой церкви?
        Иноккий наконец отпустил его руки. Лотту казалось, он хочет забрать их с собой как еще одно доказательство существования богов. Бывший медник кряхтя поднялся. Он был одновременно и сильным и дряхлым. Лотт хотел его сопроводить, но Иноккий отмахнулся.
        - Когда я приказываю, мне повинуются. Иногда слишком ретиво, - молвил он. - Извини старика. Я всего лишь хотел посмотреть на того, кто может спасти нас. И попробовать убедить тебя поступить правильно. Ты волен идти куда пожелаешь, Лоттар Марш. Но я бы хотел, чтобы ты прочитал это письмо. Считай это моей просьбой.
        Он вручил ему мятое письмо с размазанной по внешнему краю печатью и ушел.
        От чувства нереальности происходящего кружилась голова. Всего за несколько минут он прикоснулся к алтарю, на котором умер Гэллос, встретился лицом к лицу с самым могущественным человеком Священной Империи и стал прямым потомком солнцеликих богов. Мир перевернулся с ног на голову. Лотт хотел ущипнуть себя, чтобы удостовериться в том, что не спит, но знал, что это не поможет.
        Он мог покинуть Солнцеград целым и невредимым. Мог исчезнуть с глаз всевидящего инквизиционного корпуса. И никто не скажет ни слова. Но куда ему идти? Вернуться в Тринадцатиземье? Его там никто не ждет. Квази предала его. Лотт не стал бы за ней следовать, даже если в конце пути ему пообещали горы золота и обнаженных дев. Иноккий прав. Он действительно забыл путь назад и плутал по кругу.
        Лотт понял, что вновь бессознательно теребит карман. Он вывернул ткань наизнанку. На плиты глухо упал лазоревый камешек размером со сливу. Он подобрал его в Радужной, когда искали Мэри, младшую из Фиалок старого Бельвекена. Безликая крашенка была с ним все это время. Лотт хранил ее не как трофей, напоминающий о боевых заслугах. Марш спас девочку, убив тварь из листьев и виноградных лоз. Но мог бросить умирать. Ее, Кэт, халифатскую чаровницу и всех людей там живущих. Он мог убежать и забыть обо всем, но ноги сами понесли навстречу опасности. Он стал героем впервые за свою жизнь.
        Но так ли это? Как же костел Святого Джерома и безумец Майлз Торсэн? Он закрыл червоточину, поговорив с ребенком, и уберег Гэстхолл от проклятия.
        Он всегда был таким, даже когда отчаяние и атура делали из мозгов кисель. Цветастый камешек напоминал ему, за что следует бороться независимо от того, какой будет цена.
        Лотт развернул лист. На плотной бумаге темными как беззвездная ночь чернилами был написан доклад, предназначенный главе Церкви Крови. Люди боялись. В больших городах шептались о судном дне. Призрачную фигуру Зарока в погребальном саване, тянущую за собой ветхий гроб, видели в полночь на Имперском Тракте. Дальноводье заколачивало створки, запирало дома на засовы, но это не помогало. Гиблые Топи исторгли из больной глотки нечто, от чего не было спасения. Десятки селений обезлюдели. Дома стояли брошенными, печи еще пахли недавно испеченной сдобой, на улице выли некормленые собаки. Люди исчезали. Словно их стерли с лица земли. Пятнадцать деревень, шесть рудников с осужденными каторжниками. И один город. Город с высокими стенами, стражей и тысячами жизней. Кто-то пожал их души, оставив взамен страшную надпись: "Он идет". Каждая изба, каждый каменный дом были измалеваны желтой краской. Слова ничего не значили и это пугало пуще уверений в скорой гибели всего живого.
        Письмо пришло неделю назад, и писарь божился, что Зарок пришел за ними. Он писал, что церковь потеряла веру, гэллиоты заперлись в храмах, а из инквизиторов, посланных узнать судьбу пропавших, вернулся только один. Бедолага выковырял себе глаза и держал их во рту, сося словно леденцы.
        Дальноводье не просило. Оно взывало о помощи, стоя на коленях. Лотт не поверил бы и сотой доле написанного, если бы и сам не столкнулся с подобным. В недрах болот зрела, набухала гноем и ядовитой заразой червоточина. Врата между их миром и преисподней разверзлись. И дела шли напрочь паршиво, если инквизиция не могла придушить распространение адской порчи в зародыше. Люди боялись. А где страх, там паника. Богатые попробуют отсидеться. Дороги, ведущие прочь из проклятого места, перекроют, оставив остальных на произвол судьбы. Будут пожары. Будут кражи. Женщин ждет поругание, а слабых смерть.
        А желтоглазых? Покорившие-ветер всегда были изгоями, но теперь их жизни станут дешевле мусора. Он не мог этого допустить. Теперь не мог. Жизнь способна на шутку в самый неподходящий момент. Кэт ненавидела церковь и желала им смерти, за то, как инквизиция обошлась с ее родными. Но именно архигэллиот просил Лотта стать во главе святого похода во имя защиты Дальноводья и живущих там нелюдей.
        Лотт поднялся и почтительно осенил святым символом статую Мильтиада. Рыбак не обратил внимания на смертного. Первый архигэллиот продолжал ловить рыбу. Кажется, в его сети угодила еще одна юркая рыбешка.
        Лотт принял решение. Прозревший не может закрывать глаза вечно. Лотт слишком долго ходил с повязкой на глазах. Пришло время увидеть мир в новом свете.
        ***
        Новость разлетелась подобно чуме - быстро и безжалостно. Город бурлил. За три дня улицы вычистили до блеска. Цветные флаги развевались на карнизах домов, пестрые ленты оплели медные флюгеры. Поговаривали, архиалланеса Стэфания прервала свой визит в Кальс и плывет в столицу.
        Все хотели узреть чудо. Увидеть, коснуться и услышать живого потомка богов.
        Лотт придирчиво осмотрел свое изображение в зеркале. Брадобреи обскоблили щетину. Щеки горели и были гладкими как попка девственницы. Его облачили в молочного цвета дублет, расшитый нитями жемчуга. Узкие шоссы того же оттенка были жутко неудобными и сдавливали мужское естество. Он взвесил в руке золотую цепь. Лотт мог выручить за нее неплохие деньги. Но она была полезнее на шее. В ней Лотт из беглеца преображался в святого воина, несущего хоругвь во главе всех верующих в Гэллоса. Каплевидный рубин в оправе из золотых сплетенных рук весело подмигнул ему. Лотт ответил взаимностью.
        Марш заново учился вести себя в цивилизованном обществе. Он кланялся монсеньорам гэллиотам и отвечал на вопросы алланес. Танцевал бранль и гальярду при дворе. В Солнцеград приплывали корабли с важными гостями. Лотт сопровождал Иноккия на многочисленных приемах. Он стоял по правую руку от восседающего на золотом троне Наставника Королей. Лотт посетил все залы Обители Веры. Он видел Зал Мудрости, где читали лекции будущим королям, побывал в церковном хранилище, где касался ценнейших реликвий и добытых в войнах за веру трофеев. Гэллиот Тринадцатиземья отслужил мессу в его честь, а виллийский принц, вчера позвавший его в свои покои, обнажил парадный клинок и приказал преклонить колено. Лотта посвятили в рыцари среди шелков и пьяных вельмож. Было что-то неправильное в этом. Лотт слишком многое перенял от лорда Кэнсвудского. Рыцарские шпоры давались за заслуги, заслуживались в боях перед сюзереном, добывались кровью, потом и бесстрашием. Виллийский принц похлопал его по плечу и намекнул, что Марш может взять одну из сопровождавших его дам в качестве любовницы. Лотт отказался. Поначалу.
        Наступал новый этап в его жизни. Глядя на довольное лицо, на огромный рубин, подаренный самим архигэллиотом, Лотт не мог не признать, что начало ему нравится.
        Сегодня его официально признает Церковь. Лотт Знаменосец. Под таким именем Марша будут чтить столетия спустя. Все, что для этого нужно - спуститься на пару лестничных пролетов ниже и показаться перед ликующей толпой.
        Лотт страшился такого внимания. После стольких лет, когда он всеми правдами и неправдами старался встать на одну ступеньку с популярным братом, получить мировое признание оказалось до смеха легко.
        Он пригладил подстриженные на здешний манер волосы, и вышел из комнаты. Придворные кланялись, лебезя ободряющие слова. Лотт отвечал им самой приятной улыбкой из своего арсенала.
        - Приятно наконец-то увидеть вас воплоти, - произнес высокий мужчина в черном костюме, подводя к нему стесняющегося мальчика.
        Он был коротко стрижен. Над губами пролегала тонкая полоса рыжих усов. Он стянул перчатки.
        - Ричард Второй, король Делийкого королевства.
        Лотт на секунду замешкался. У короля отсутствовал большой палец на правой руке.
        - Волк оказался матерым, - благодушно пояснил монарх, заметив, куда пялится новоявленный солнценосец. - Цапнул раньше, чем я насадил его на пику. С тех пор жена не позволяет мне охотиться.
        Он грустно усмехнулся.
        - Да и о какой охоте может идти речь, ведь я толком даже меч не могу держать. Да-да, вы пожимаете руку венценосному неудачнику.
        - В таком случае вы познакомились с самым везучим человеком в мире, ведь кто еще способен удостоиться аудиенции у Ричарда Храброго, - ответил на любезность Лотт.
        Мальчик выпростал вперед ручонку. Лотт бережно пожал ее.
        - Я тоже Ричард, - пробубнил под нос он.
        - Это мой сын, Дик, - довольно сказал Ричард. - Уж он окажется расторопней со своими волками, когда придет время. Верно малыш?
        - Да, па, - ответил мальчик и посмотрел на Лотта большими детскими глазами. - А вы правда святой?
        - Все уверены что да, - честно ответил Лотт. - Кто я такой, чтобы доказывать обратное?
        - Если позволите, - вы не совсем похожи на того, кто спасет нас от надвигающегося конца света, - сказал Ричард Храбрый. - И знаете - мне вы настоящий больше нравитесь. Герои с налетом бравады гибнут первыми не успев довести дело до конца.
        - Что есть, то есть. Я из тех, кто предпочитает отсидеться в резервах, предоставляя стяжать славу другим. А я, Ваше Величество, никогда не ожидал увидеть короля, который сошел с трона, чтобы пожать руку простолюдину.
        - Вы уже рыцарь, - Ричард хитро подмигнул ему. - А значит, я не совсем оконфузился.
        - А ты умеешь призывать архангелов? - допытывался мальчик.
        - Если бы они услышали мои приказы - померли бы со смеху, - рассмеялся Лотт. - Увы, нет, Дик.
        - А где меч, которым разгоняешь демонов?
        - Пока не заслужил.
        - А можешь показать, как закрываешь врата ада прямо здесь?
        - Дик, - Ричард Храбрый наклонился к сыну и погладил по голове. - У воина святого престола сегодня много дел. Не утомляй его расспросами. Вот, держи.
        Король дал ему инкрустированный синими опалами кинжал.
        - Это подарок от мамы.
        - А она не приехала? - сказал опечаленный мальчик.
        - У нее дела. Но она обязательно приедет.
        - Обещаешь?
        - Честное королевское. А теперь иди, погуляй с друзьями. Нам с Лоттом нужно поговорить.
        Мальчик сбежал по лестнице, изображая из себя всадника.
        - Дети, - извиняющимся тоном сказал Ричард. - Они хотят знать все.
        - Я тоже.
        - Значит ли это, что вы не понимаете природу своего Дара?
        - Ваше Величество, я также далек от этого как ваши надежды скрестить с кем-то мечи.
        - Люблю честных людей, - сказал правитель Делии. - Так мало их осталось среди лизоблюдов.
        - Им отрезают языки.
        - Вы определенно мне нравитесь, юноша. Я рад, что Иноккий заставил вас передумать.
        Ричард провел Лотта к балкону. Люди скандировали его имя. Высший клир махал им руками. Каждому гэллиоту отвели отдельный балкон. Их кровавые рясы колебались под слабым ветром. С крыш служки сыпали лепестки роз. Розовые, белые и красные хлопья сыпались подобно манне небесной.
        - Он не заставлял. Это мой выбор.
        - Вы уверены?
        Что он имел в виду? Лотт согласился вступить в ряды церкви по своей воле. Никто его не насиловал.
        Ричард обнял его, словно давний друг, и прошептал:
        - Архигэллиот знает тысячи дорог к чужим желаниям. Он говорит одно, но подразумевает иное. Будьте осторожны. Помните, что бывает с честными людьми. Покинув Многодетную, не забудьте посетить Острие. Моя жена, Игнис, будет рада такому гостю.
        Ричард мягко толкнул его вперед. Иноккий ждал его. Наставник Королей был счастлив, словно обрел пропавшего сына. Он молитвенно сложил ладони вместе. Лотт последовал его примеру.
        Иноккий произнес молитву Николаса Чудотворца. Слова складывались в строфы, строфы образовывали рифму. Иноккий пел чистым, лишенным дребезжания и хрипоты, голосом. Так должно быть пели ангелы под аккомпанемент лир.
        Архигэллиот творил чистое вдохновение. Он посыпал им как сахарной пудрой верующих. И те бились в восторге. Люди спекались в топке подобно кексам. Вызревали, наполняясь уверенностью, что солнце готово спуститься с небес. Чудо произойдет вот-вот. И случится это благодаря ему, Лотту.
        Он посмотрел на свои руки. Обычные руки, чуть трясущиеся от мандража. Линия жизни вклинилась в линию веры. Его судьба здесь. Стать солнценосцем. Так сказал архигэллиот.
        Лотт поднял руки вверх и все стихло. Люди смотрели на него. Тысячи глаз, жадно ловящих любое движение живого воплощения богов. Ремесленники. Путаны. Бездомные. Богачи. Священники.
        Архигэллиот тоже смотрел. Он ждал со спокойствием познавшего вечность. И напутствовал его теплой отеческой улыбкой. Станет ли он для него новым наставником? Таким, каким должен был стать отец. Каким никогда не был сир Томас.
        Лотт сотворил святой символ. Пальцы сомкнулись в замок, ладони выгнулись дугой, творя круг. Солнце пробило прореху в темном саване мчащихся по небосводу облаков. Это было неожиданно и очень красиво. В этот момент Лотт действительно поверил, что боги следят за ним.
        Ликующий люд завопил в экстазе. Женщины плакали, дети пытались забраться на плечи родителям. Краем глаза Лотт увидел, как молятся гэллиоты.
        Это был славный день. Лотт принимал поздравления. Он восседал на троне архиалланесы рядом с Иноккием. Люди приносили дары. Бедные отдавали краюхи черствого хлеба, и он вкусил большинство из них. Кузнечный цех принес посеребренный доспех. Виллийцы подарили рыцарское копье, аргестийцы одноручный меч с золотым солнцем, пленившим самоцвет в навершии. Сеннайцы подвезли в паланкинах сундуки с дорогими одеждами тонкой отделки. Ювелиры Тринадцатиземья положили в ноги десять шкатулок, забитых перстнями, в оправе которых находились камни размером с ноготь. Представляющие Дальноводье агапиты подарили сапоги, перчатки и пояс с большими и малыми ножнами из редкой и необычайно прочной кожи водного дракона. Мальчик Дик преподнес настоящий сюрприз. Он отдал амулет матери. Лотт увидел странный символ, напоминающий букву "Х", только с загнутыми под углом концами. Он видел подобный на коже Кэт. Новоиспеченный мессия отказался принять этот дар. Но пообещал хранить его у себя, пока не встретится с королевой Игнис.
        Дальше было веселье. Люди танцевали на площадях и улицах. Влюбленные пары кружились на широких балконах стремившихся к небу домов. Вино текло рекой. Вечер расцвел яркими взрывами. Радужные вспышки украсили небосвод невероятными оттенками. Над монастырями сияли тягучие смолы патоки и пары клубничного джема. Ящерицы цвета молодой листвы обрушивались на черепицы, скатываясь по дорожкам золотой мальвазии. Лотт узнал у местных, что в праздники делийцы привозят в город под строгим присмотром дьяконов бочки конфискованной атуры, смешанной с красильными веществами. В емкости вставляли фитили от свечей и отбегали на безопасное расстояние. Яд, обрекавший на медленную смерть, на краткое время превращался во взрывную радость.
        Лотт понял, что счастлив.
        Пусть впереди ждала долгая дорога, он знал, что двигается к цели, указанной самим Гэллосом. Стоящее дело, за которое его уже наградили больше, чем можно представить.
        Путешествие представлялось ему плевым делом. Иноккий обещал выделить тридцать кораблей. Лучших инквизиторов из псоглавой башни. Проклятье, даже сопровождение в виде служек, обслуживающих приемника богов! Лотт улыбался, представляя, как поедает сладкую хурму с рук миловидной монашки.
        К походу уже велись приготовления. Недели через три они покинут Солнцеград. Если повезет, успеют прибыть в Делию, опередив первый лед. Лотт сделает свое дело, щелкнув пальцем со стриженым ногтем, и вернется в уютное гнездышко. Все просто. Никаких проблем.
        Он добрался до своей комнаты далеко за полночь. Битье поклонов поначалу льстило, но к концу дня от этого устаешь также как и от повторяющейся из года в год шутки.
        Голова гудела от пережитого и выпитого вина, произведенного сердобольными монахами на побережье Лихого моря. Лотт стянул с себя туфли, до сих пор не потерявшие навощенного блеска, и бросил тесные шоссы на спинку кресла. Он рухнул как убитый и погряз в перинах кровати, такой же широкой, как дельта Амплус.
        Ему снились холодные горы Волчьей Пасти. Он тонул в рыхлом снеге и глотал ледышки, обжигавшие гортань.
        Лотт вскочил. Сел на край кровати, пытаясь прийти в себя. Волосы вымокли. В него плеснули водой!
        Узкая полоса света разрезала слепую темноту. Шэддоу поднес свечу почти к самому лицу.
        - Какого падальщика ты здесь забыл?!
        - Собирайся, - сказал Мрачный Жнец без намека на сочувствие. - Планы изменились.
        - Что? Какие планы?
        Инквизитор подал ему сверток с одеждой.
        - Мы уезжаем из города. Таков приказ архигэллиота.
        - Но почему?
        Лотт наскоро вытер голову одеялом. Спросонья натянул сапог не на ту ногу. Чертыхнулся и повторил попытку с тем же результатом. На четвертый раз ему удалось вспомнить правильную последовательность. Лотт промычал что-то похожее на победный клич нордов.
        - Дело усложнилось. Люди подожгли торфяники в надежде прекратить террор. Глупцы, они сделали только хуже. Дальноводье в огне. Страна чадит, а демоны озверели пуще прежнего. Еще один город перестал существовать. Но это не главное.
        Лотт натянул охотничью куртку, более удобную, чем расшитый вензелями и побрякушками дублет. Инквизитор позаботился о нем будто любящая жена. Сума Кэт и все мелочи, таскаемые в карманах, оказались при нем.
        - Мог бы извиниться за грубое пробуждение.
        - Прошу прощения.
        - Не очень верится.
        - Потому что я не искренен.
        Они вышли в холл Обители. Шэддоу отвел гардину, символизирующую мужское и женское начало церкви. За ней оказался проход.
        - Не похоже на парадный выход, - проворчал Лотт.
        - Ты поразительно смышлен. Это казематы.
        У Лотта похолодели внутренности. Живо представились многочисленные крючья, на которых развесят органы святого для последующего изучения.
        - И что же главнее судеб пропавших бедолаг? - спросил он, чтобы отвлечься.
        Крутая лестница не спешила заканчиваться. Обитель тянулась не только к небесам. Они одолели шесть ярусов, прежде чем наткнулись на дверь. Мокрое дерево держалось на ржавых петлях. За ней слышался плеск.
        - Краеугольные камни церкви рушатся, - сказал ему Мрачный Жнец, возясь с замком. - Не все это видят. Червоточины привычная угроза, Лоттар Марш. Мы знаем, чего от них ждать. Люди куда опаснее.
        - Что за люди?
        - О, это самое интересное. Мы догадываемся кто это. Знаем имена почти со стопроцентной гарантией, но этого мало. Нужен толчок.
        Он двинул скрепленные полоской железа доски ногой. Подсвеченная факелом, их ждала лодка. Родриго, жевавший чеснок по-приятельски уступил место.
        Лотт застонал. Кроме него, хуже всех себя в этой компании чувствовал Джеймс Галлард. Блондинчик цедил улыбку изо всех сил. Это было похоже на попытку справить нужду сидя на огромном еже. Огромный детина с квадратным подбородком помог ему забраться внутрь и присоединиться к тесной компашке. Полуогр-полудемон, по недоразумению высших сил принадлежавший к роду человеческому, оттолкнулся от причала веслом и задал быстрый ритм без особых усилий.
        Лотт поискал глазами Квази. Халифатка не удостоилась чести быть разбуженной среди ночи. Странно. Он думал, что чародейка захочет следовать за ним и дальше.
        - Они называют это союзом перчаток, - сказал Шэддоу, пригибаясь под проплывающими кирпичными арками подземелья. - Мы знаем о девяти. Они хотят заполучить тебя.
        - Меня?
        Туннель вывел их за черту города. Лотт узнал знакомые очертания корабля. Болтанка внутри Белокурой Девы - что может быть хуже? Матросы скинули трап. Детина отбросил весло и в два прыжка забрался на палубу. Лотт полз как черепаха. Корабль шатало. Он думал, что вся команда бегает из стороны в сторону, специально усложняя задачу.
        - Ты нарушил их планы. Заставил действовать открыто. Один из них уже закинул сеть наудачу.
        - И кто он?
        Старый знакомец Мэддок выкрутил руль, заложив новый курс.
        - На одной из перчаток этого союза не достает пальца. Тебе о чем-нибудь это говорит?
        Лотт встал как вкопанный. Его предок Мильтиад закидывал сети, ловя язычников. Лотт нагло считал себя подобным ему. Но он был добычей. Мальком, запутавшимся в тенетах. История усложнялась, а путешествие перестало казаться веселой прогулкой. Он должен был догадаться раньше.
        Мечты никогда не сбываются так, как того хотим мы.
        Трирема шла на юго-юго-восток. За левым бортом, пока еще еле видимый, проносился Луч Надежды, будто маяк освещенный кристаллами, хранящими дневной свет.
        Интерлюдия
        Уголек
        Мальчик Без Имени следил за тем, как падает солнце, сидя на деревянной бочке. Яркий шар из света и тепла опускался быстрее, чем месяц назад. Мальчик Без Имени знал это наверняка, потому что летом вечера стояли долгие. Он сделал часы, начертив на земле круг и воткнув в центр палку. Конечно, он сделал не так, как писали в книге, но даже та жалкая поделка просто кричала о том, что солнце с каждым днем садится все раньше.
        Это означало, что ночь вновь станет долгой. Мальчик Без Имени боялся темноты. Он ненавидел себя за это, но ничего не мог с собой поделать. Поэтому он провожал солнце как единственного друга.
        Мальчик не был замкнутым. Ребята охотно с ним резвились и болтали. Но ни один из них не мог быть ему другом. Женщина с мертвыми глазами говорила с ним об этом столько раз, что слова отдавались гулом в голове даже против воли мальчика.
        Мальчик чувствовал себя одиноким, живя здесь. Поэтому он сделал солнце своим другом, и оно не возражало.
        Здорово, что сегодня он не будет один. Тилус сообщил ему новость, когда они играли в салки. К нему приедут гости. Женщина с мертвыми глазами и его няня. Няня была слугой женщины, мальчик не сомневался в этом. Но когда они оставались наедине, женщина с мертвыми глазами вела себя с няней как с ровней.
        Мальчик Без Имени жил на склоне холма. Отсюда открывался вид на деревню. Дорога крутыми зигзагами виляла между домами. На ней словно следы от оспы зияли рытвины и колдобины. Редкие телеги, груженные репой и пшеницей, возвращались с полей. Столпотворение круглобоких домов образовывало овал с кривыми полями. Няня говорила, что люди в своих городах живут в четырехугольных домах, потому что их легче строить. Мальчику казалось, что спать в таком доме будет неудобно. Но что он мог об этом знать? Сведения о внешнем мире мальчик получал по крупицам. Местные говорили на эту тему неохотно, в основном он черпал информацию из книг. Горы фолиантов заполонили комнату. Шкафы были доверху заполнены свитками. Мальчик читал много и охотно. В редкие визиты женщина с мертвыми глазами привозила с собой сундучок с новыми рукописями.
        Из них мальчик узнал о своем родовом имени. Он понял, почему его нельзя называть никому из живущих здесь. Имя могло убить их. Женщина с мертвыми глазами хотела, чтобы он сам узнал об этом, а не поверил ей на слово. Так она научила его, что доверять можно не всем.
        "Человек должен сам решать, что правда, а что нет", - сказала она. - "Я хочу, чтобы ты научился думать своей головой, а не говорил чужим ртом".
        Мальчик увидел клубы серой пыли. Гости спешили приехать до заката. Он поспешил в дом. Внутри было серо. Мальчик поборол желание зажечь свечи. Женщина жестоко искореняла в нем слабости. Он потерпит.
        Год назад Мальчик Без Имени свалял дурака. Няня раздавала деньги местным жителям по приказу своей сеньоры. Мальчик знал, что им живется очень плохо. Злые мужчины в доспехах обирали их, потому что жители деревни отличались от людей. Иногда показательно избивали за то, что посмели не склонить головы, когда эскадрон гарцевал по дороге.
        "Желтоглазые выродки. Чахоточные твари", - цедили солдаты им вслед.
        И жителям не оставалось ничего другого кроме как смириться.
        Поэтому мальчик подошел к женщине с мертвыми глазами и сказал всего два слова:
        "Спасибо, мама".
        Она влепила ему пощечину. Хлестко и больно. Мальчик Без Имени заплакал и она ударила его еще раз. Из носа хлынула кровь. Няня прервала свои дела и поспешила к мальчику, чтобы прекратить кровотечение.
        Она попросила не называть так женщину с мертвыми глазами. Но мальчик и сам об этом уже догадался.
        Когда женщина спросила, как же он зовет ее про себя, мальчик сказал правду почти с радостью. Он ожидал еще одной пощечины. Он надеялся получить ее, чтобы взрастить в себе если не любовь, то ненависть к ней, потому что тогда эти понятия казались ему одинаковыми. Но женщина с мертвыми глазами похвалила его и дала еще книг. Она плакала при этом, и мальчику тоже стало грустно.
        Две фигуры проникли в дом словно воры. Они принесли с собой свет, на который мальчик потянулся как мотылек. Он обнял няню и неумело поклонился женщине с мертвыми глазами. Мальчик видел картинки и пытался следовать этикету, но практика - не теория. Он поблагодарил богов, что не плюхнулся на колени перед гостьями.
        Это было странное чувство. Он боялся приезда женщины и ждал его с нетерпением. Всякий раз его сердце отплясывало джигу, когда мальчику приносили вести о вечернем визите.
        Няня закрыла занавесями окна и принялась зажигать свечи от лучины. Это было восхитительно. Мальчик будто наяву видел, как тьма нехотя отдирает цепкие когти от стен и удирает в далекие закутки, шипя проклятия. Женщина откинула капюшон шелковой накидки и улыбнулась.
        Она редко так делала. Мальчик Без Имени думал что это из-за него. Он недостаточно прилежно учился и был нерасторопным. Сегодня ему показалось, что этой улыбкой женщина за что-то извинялась. Ну конечно, его день рождения был два месяца назад! Он ждал ее приезда. Надеялся. Даже спустя день. Через неделю он проверил подъездную дорогу к деревне, переживая, что случилось несчастье и та, которую запрещено называть мамой, сломала ногу и не может к нему добраться самостоятельно. Мальчика ждало разочарование, но он к этому привык так же, как ко многому другому в своей жизни.
        И теперь она приехала. Она ждет, что Мальчик Без Имени простит ее.
        Мальчик оценивающе оглядел гостью. Женщина с мертвыми глазами носила простые одежды, но благородную осанку не выправишь маскировкой. Бледная кожа покрылась волдырями и струпьями. Мальчик прочитал много книг и ни в одной из них не нашел описания этой болезни.
        "Солнце очень любит меня", - ответила она, когда мальчик спросил, почему она так выглядит.
        Ее кожу словно окунули в белила. Когда бы ни приезжала женщина, она всегда походила на алебастровую статую. Солнце оставляло на женщине жуткие отметины. Мальчик не чувствовал отвращения к ней из-за этого. Но и не жалел. Он знал, что женщине это не понравится. Она была сильной и не нуждалась в подачках со стороны других. Ее волосы казались седыми в трепещущем испуганной птицей отсвете свечей. Волосы были ломкими как хворостинки. Мальчик боялся, что когда-нибудь женщина их лишится. В своих снах он плел ей венки, чтобы заменить утрату.
        Женщина протянула к нему руки, и мальчик обнял ее. Обида испарилась как вода в закипающем котле. Он хотел, чтобы это мгновение длилось вечно. Нежные руки гладили его волосы, щеки, плечи.
        Плечи... Еще одна неудача. Он наколол на правом плече один из символов, которыми украшали себя жители селения. Мальчик хотел быть как остальные.
        "Ты не можешь стать одним из нас", - смеясь, ответил ему Тилус. Он был старше мальчика на год, но между ними лежала пропасть веков.
        "Почему?" - спросил мальчик.
        "Прислушайся" - ответил Тилус. - "Ты слышишь?"
        "Только шелест листьев и ничего больше".
        "Я слышу радость", - сказал Тилус, подставляя лицо воздушным потокам. - "Ветер шепчет мне хорошие вести. У мамы будет ребенок. Через девять месяцев у меня появится сестренка!"
        "Почему я не могу слышать ветер?"
        "Ветер говорит только с теми, кто его покорил", - ответил Тилус.
        Женщина с мертвыми глазами приказала няне взять хворостину и отстегать сорванца. Он не вырывался.
        "Ты человек" - сказала женщина. - "Запомни это раз и навсегда".
        "Я не хочу быть человеком. Они боятся своих имен".
        "Имя - второе после души, что получают люди при рождении. Ты не должен его бояться. Ты должен гордиться".
        "Но я не могу о нем даже рассказать!"
        В тот день женщина впервые назвала его по имени. На душе мальчика стало тепло. В грудь будто засунули уголек.
        "Имя это пламя", - сказала та, которую запрещено называть мамой. - "Если сотрясать им воздух, можно разжечь пожар. Ужасный, пожирающий дотла. Но когда он догорит, пламя затухнет и не отчего будет согреться зимой. Поэтому нужно ждать".
        "Чего?!"
        "Ждать, когда придут холода и людям понадобится весь жар, который мы сможем дать".
        "И когда это случится?"
        "Всему свое время..."
        Они говорили долго и о многом. За окном давно зажглись звезды. Соседи гасили свет и ложились спать, а мальчик все забрасывал вопросами женщину с мертвыми глазами. Есть ли у него отец? Действительно ли люди строят дома из камня? Как много людей живет вне деревни? Когда она навестит его в следующий раз?
        Он устал, и глаза слипались, но мальчик пересиливал себя, тянул время. Только с ней он не чувствовал себя одиноким. У женщины слезились глаза. В бликах догорающих свечей мертвенно голубая радужка глаз окрасилась красным. Мальчик видел толстые черви кровяных прожилок, застрявших в глазных яблоках.
        Наконец догорела последняя свеча. Только лучина, породившая маленький пожар, еще сопротивлялась. Огонек в ней клонился в стороны, как и головка Мальчика Без Имени. Пришло время прощаться. Мальчик знал, если он заснет - проснется один. И вновь станет коротать время, ожидая приезда няни и женщины с белой кожей и мертвыми глазами.
        - Расскажи мне сказку, - попросил мальчик.
        - Какую? - спросила женщина, и, предвидя ответ, улыбнулась. Тонкие черточки морщинок проявились на бледной коже подобно тайным письменам. Они делали женщину красивее. Так всегда считал мальчик.
        - Мою любимую. Про человека, подарившего людям свет.
        - Хорошо, - няня подоткнула одеяло, пока женщина вспоминала все детали истории. - Давным-давно, во времена, когда боги взошли на небо, забрав с собой солнце, жил человек. Он жил в абсолютной тьме, освещаемой маленьким кусочком, отколовшимся от огромного сияющего диска. Человек почти ослеп от царящей мглы, в которой люди копошились как звери. В эти времена Зарок таился в каждом из людей, он забирал отчаявшихся увидеть дневной свет в глубины преисподней, но там их ждал лишь абсолютный мрак.
        Человек не хотел повторить их судьбу. Он попытался дотянуться до тусклой точки в небе, но схватил лишь воздух. Тогда он обратился к богам:
        "Дайте мне малую крупицу своего богатства".
        Гэллос ответил ему:
        "Лишь архигэллиот может владеть такой силой".
        Человек задумался над тем как быть. Он увидел орла, парящего над горой. Птица поднималась высоко над вершиной, жадно ловя слабый отсвет солнца. Человек взобрался на гору, взошел на самый высокий пик скалы и рухнул с него на птицу. Бой их был долгим, но человек сумел ее поработить. Оседлав орла, он направился к цели. Подлетая к облакам, орел попытался повернуть обратно, но человек направил его дальше. Когда стало жарко настолько, что пот стал застить глаза, орел попытался сбросить всадника, но человек вновь не дал ему такой воли. Наконец, когда солнце начало увеличиваться в размерах, орел взмолился:
        "Если подлетим ближе, золотой диск превратит нас в факел", - сказала птица. - "Лишь невесомые души могут обнять солнце и не обжечься".
        Но человек только отмахнулся. Тогда орел предложил ему свои крылья.
        "Я упаду в море, но выживу. Лучше лишиться возможности летать, чем погибнуть так глупо" - сказал орел.
        Человек согласился обменять его свободу на ценный дар. Он приладил крылья за спиной и взмахнул ими что есть сил. И поднялся так высоко, как никто до него. Взмахнул еще раз и опалил волосы.
        "Остановись, смертный" - прозвучал тревожный голос самой Алланы. - "Ты погибнешь, если подлетишь ближе и даже я не смогу тебя спасти".
        "Дайте же мне то, что я хочу", ответил на это человек.
        "Если бы ты был архигэллиотом, давно получил бы это" - таков был ответ.
        "Я не меньше него достоин обладать частицей солнца", - в гневе закричал человек - "Иначе как бы я сумел вознестись так высоко?!"
        Человек взмахнул крыльями в третий раз, рванувшись к желанному солнцу. Невыносимый жар воспламенил крылья, превратил в пылающий факел гордеца, низринув прах на грешную землю. От смельчака остался лишь маленький уголек, еле тлеющий. Его подобрало дитя. Уголек тускнел каждую секунду и подмигивал багрянцем, словно прося, чтобы его спасли. Доброе дитя спрятало его в своей груди.
        Женщина с мертвыми глазами прижала ладонь с ломкими ногтями к груди Мальчика Без Имени. Няня поднесла ей лучину. Мальчик смотрел на огонек и видел падающего человека как наяву.
        - Уголек зажег в нем надежду, - продолжила женщина. - И в мире стало светлее. К мальчику приходили другие люди, и он дарил им угольки. С каждым новым даром небо сбрасывало оковы тьмы. Тучи рассеивались, а далекое солнце становилось ближе. Человек, полетевший к солнцу, подарил нам надежду еще раз коснуться сияющего шара. Он был храбрым, мой мальчик, и за это будет жить вечно, здесь, в груди у тех, кто верит в то, что делает.
        - Не уходи, - попросил мальчик. - Расскажи еще сказку. Всего одну, пожалуйста!
        - Не могу, - ответила женщина с мертвыми глазами, и ее голос впервые дал трещину. - Я хочу быть с тобой всегда. Я знаю, ты думаешь, я строга с тобой, но так нужно. Иначе не выжить.
        - Я боюсь темноты, - мальчик шмыгнул носом.
        Женщина отдала ему лучину.
        - Помни - пламя обжигает. Но способно согреть тех, кто готов нести его в своих руках. Будь храбрым и уголек в твоей груди прогонит тьму.
        Женщина с мертвыми глазами оставила его в одиночестве. Она ушла в ночь, но обещала вернуться. Может быть, он еще увидит ее в этом году. Кто знает?
        Мальчик Без Имени затаил дыхание, неотрывно наблюдая за тем, как колышется огонек в его руках.
        Глава 8
        Замкнутый круг
        Случайностей не бывает. Лотт осознал эту простую мысль холодным утром одиннадцатого дня месяца сбора урожая. Он действовал как человек, для которого спасение чужих жизней являлось ежедневной работой, навевающей скуку.
        Солнценосец двигался по тенистой аллее приземистых ветел, обходя галдящих детей, пищащих считалки. Он знал, после слов девочки: " Три - падальщик внутри!" - из дома для прислуги появится дочь горничной Стэллы, на песочной не раз штопаной сорочке которой будет расцветать багряный бутон. Девушка еще в недрах здания, но Лотт уверен, ее отчим уже узнал маленькую тайну. В горячечном мозгу Боркатто калейдоскопом сейчас взрываются мириады идей, из которых он выберет самую нелепую и ужасную.
        Лотт поприветствовал брата Леона. Курчавый инквизитор всегда весел и идет на диалог, в отличие от Шэддоу. Глава инквизиционного корпуса черной птицей сидел на лавочке, заваленной осенними листьями, показывая презрение к мирской суете мрачным молчанием.
        Лотт поклонился вальяжно расхаживающей хозяйке поместья, Эмме Ларрэ. Женщина, отчаянно пытающаяся сохранить молодость, была бледна как смерть. Сегодня она нанесла толстый слой белил на лицо. Лотт поцеловал руку, которую стянула перчатка из тонкой, похожей на пергамент кожи.
        - Вы прекрасно выглядите, - соврал он.
        Эмма ответила лукавой улыбкой. У нее приятный с хрипотцой голос. Лотт вежливо беседовал с ней, поглядывая в другую сторону. Боркатто уже схватил нож для разделки мяса. Тяжелый клинок со смещенным к лезвию балансом воткнулся в молодую плоть.
        Эмму Ларрэ сопровождал муж. Лучано Ларрэ, седовласый, с хаотически рассеянными по голове вихрами и умиротворенным лицом держал супругу под руку, словно та была ценнейшим грузом. Всякий раз, глядя на них, Лотт начинал верить в любовь, побеждающую беды и испытания, ниспосланные богами, и еще больше ненавидел эту слепую и беспощадную суку.
        Эти двое любили друг друга и держались вместе как голодающий и кусок хлеба. Лотт видел, как они смотрят друг на друга, как крепки их объятия. Супруги Ларрэ несли миру любовь и это было ужасно. Их поместье было огромным сердцем, бьющимся и трепещущим.
        Со стороны часовенки, уютно расположившейся между особняком и вишневым садом, тревожным сигналом прозвучал вопль. Висидос кричал о мести и воздаянии. Монахини затыкали ему рот и связывали руки. В конце концов, они его победят, но это уже не важно.
        Лотт сел возле дремлющего Мэддока. Рулевой выставил грудь с наколотой поверх жесткого ворса волос чайкой напоказ и совершенно не беспокоился о своем виде.
        Марш положил руки на колени и приготовился. Из дверей домика для прислуги выбежала девушка с растрепанными волосами. Бригитта стонала и всхлипывала, хватаясь за рукоять торчащего из живота мясницкого ножа. Дочь работящей горничной Стэллы умирала и хотела, чтобы все знали об этом. Но никто из этих людей не обратил на нее внимания. Тогда девушка закричала что есть мочи и на этот раз ее заметили. Люди пялились на ночную сорочку, на болтающиеся маленькие грудки, мелькающие в вырезе одеяния, на мажущую их дворик кровь и сторонились девушки как чумной. Они никак не могли взять в толк, что Приют Нежности предали осквернению и к былой жизни возврата не будет.
        Девушка плакала и пыталась вытянуть нож из тела. Она просила о помощи, но люди пятились назад.
        Девушка поняла, что осталась одна-одинешенька там, где все счастливы. И тогда она прокляла это место.
        Она выдернула нож и дала волю всему плохому, что таится в человеческой душе. Падчерицу Боркатто разорвало на сотни мелких кусочков. Кровавые ошметки разбросало на сотню шагов, а то и больше. Взрывная волна достигла супругов Ларрэ и смела их, словно те были пушинками. Волны людской боли и отчаяния вырывали деревья с корнями и разбирали по камешку вековую латифундию.
        Лотт сидел, не шевелясь, и ждал. Ждал, когда же этот кошмар закончится. Он перепробовал много вариантов и этот казался самым достоверным из них. Случайностей не бывает. Кто-то должен заплатить за чужие грехи.
        Неведомая сила подняла его в воздух, словно тряпичную куклу. Руки скрутило, жилы рвались как струны. Живот свело судорогой, и Лотт сплюнул часть языка. Последнее, что он увидел - приближающийся с бешеной быстротой шпиль крохотной часовенки.
        ***
        Его разбудил Джеймс. Лотт знал, что Галлард его недолюбливает, да и сам не питал к бывшему стражу реликвария особо теплых чувств. После оглашения нового статуса Марша ситуация в их отношениях несколько изменилась. Теперь Галлард не был его конвоиром. Рыцаря назначили личным охранником солнценосца. Должность тяготила Галларда настолько, что он старался насолить Лотту при всяком удобном случае. Это выражалось в мелочах. Еда Лотта была пересолена, Рубашки, которые он приказывал отдавать на стирку, рвались.
        Здесь, в Приюте Нежности, Галлард взял за привычку будить мессию спозаранку.
        - Чего тебе? - едва разлепив глаза, спросил Лотт.
        - Эмма Ларрэ спрашивала, не соблаговолит ли воин святого престола присоединиться к ней и ее мужу в утренней прогулке по вишневому саду.
        - О боги, - простонал Лотт. - Я не желаю. И вчера не желал. Неужели так сложно выучить эти слова? Я. Хочу. Отдохнуть!
        Он действительно был лишен всякого желания вылезать из постели. Белокурая Дева сделала небольшую передышку, прежде чем войти в делийские воды. Это спасло Лотту жизнь. Он чувствовал, что вот-вот оставит свой желудок в медном тазу. Он пил отвары из трав, надеясь, что один из них утихомирит морскую болезнь, но они не помогали. Кэт сделала большие запасы всякого добра, которым позавидовал бы любой травник, но излечить человека от качки они не могли.
        Лотт пил с Мэддоком почти весь вечер. Он начал пить до приема у вельмож и продолжил после. Супруги Ларрэ оказались добрыми и гостеприимными людьми, принимавшими гостей как родных. Латифундия кишела детьми. Галдящие, резвящиеся, все время что-то бьющие малыши вымотали Лотта как ни один поединок. Уши свернулись в трубочку и отказывались разворачиваться. Он устал отвечать на их расспросы и в конце дня просто кивал или мотал головой.
        Эмма Ларрэ не могла иметь детей. Это убивало ее, и женщина решила стать матерью если не своим, то чужим детям. Она воспитывала сирот окрестных земель, давала им кров и хлеб, а они платили ей любовью. Она давала приданое девочкам. Ее муж, Лучано, воспитывал из мальчиков будущих ремесленников, самых рьяных оставляя у себя помощниками. Любимым занятием хозяина латифундии было кожевенное дело, и ему он посвящал все свободное время. Приют Нежности покидали повзрослевшие пасынки и падчерицы, которые могли смело смотреть в будущее и ожидать, что оно не окажется таким паршивым, каким казалось вначале.
        - Смею напомнить, - процедил Галлард. - Что было бы верхом невежества отказать людям, оказавшим нам такой прием. Вы воин церкви и должны понимать...
        - Я не могу быть неблагодарной свиньей, - закончил за него Лотт. - Хорошо, передай Эмме Ларрэ, что я принимаю ее предложение.
        Помимо славы и почестей Лотт получил столько внимания, сколько не получал за всю жизнь. Он стал нужен всем и сразу. Это утомляло и раздражало. Лотт уже не мог оставаться наедине. Его беспокоили по мелочам, или, что еще хуже, каждый считал долгом завести разговор на религиозную тематику и спросить ждет ли его Зарок или Гэллос после смерти. Будто Лотт враз стал вестником богов или ключником от небесных врат.
        Лотт примерил перед зеркалом пару гримас. Выбрав из них самую скучную и страдальческую, поспешил к хозяевам. Лучано и Эмма были идеальной парой. Она слушала каждое его слово, а супруг был достаточно опытен, чтобы не обращать внимания на недостатки жены. Они соткали свой кокон, оградившись от мира, и старались привить воспитанникам такое же мировоззрение.
        "Боги любят вас!" - говорили они им. - "Но мы больше!"
        Лотт понимал, что должен бы радоваться за них, но не мог. Он с раздражением понял, что завидует чужому счастью. Эмма и Лучано обрели умиротворение, тогда как многих других ждали только потери.
        Он улыбнулся семейной паре и составил им компанию. Шли неспешно, сапогами разбрасывая лиственный ковер. Нагрянувшие холода сбили с деревьев покров, оставив нагими кроны.
        - Очень жаль, что вы не посетили нас летом, - проворковала Эмма, беря его под локоть. Здесь так чудесно пахнет вишнями. Мы собираем по два урожая за год, а дети всегда ходят с полными животиками.
        Она подмигнула балующимся детишкам в кучах жухлой листвы. Те махали ей и звали к ним. Эмма взяла Лотта под локоток и потянула вдоль аллеи вглубь сада.
        - Пути богов неизвестны, - промямлил не веря себе Лотт. - Кто знает, может, я еще заскочу к вам в следующем году.
        - Ах, чудесно, чудесно!
        Эмма услышала то, что хотела услышать и продолжила ворковать с супругом. Лотт чувствовал себя третьим лишним, но не решался покинуть пару голубков. Он провел детство в доме лорда Кэнсли. Знания в них с братом заталкивали силком, а озорство лечили хворостиной. Глядя на радостные личика детей, Лотт понял, что завидует. Он тоже хотел хотя бы раз побыть беспечным шалопаем.
        Лотт не сразу заметил изменения. Птицы вспорхнули с веток, бросив клевать засохшую кожуру вишен. Галдящие дети, открыв рты, пялились на то, что творилось у него за спиной. Супруги Ларрэ закончили трепаться о том, кто из них больше друг друга любит и обеспокоено переглядывались. Лотт присмотрелся внимательнее.
        Девушка в ночной рубашке, спотыкаясь, брела по аллее. Она стонала и просила о помощи, держась за рукоять торчащего из живота ножа. А за ней необъятным плащом тянулась пустота. Люди застыли в недоумении, но самым страшным было то, что они смотрели только на девушку.
        Лотт понял, с чем имеет дело, и рванулся к ней. В голове семенили две мысли. Что будет, если он не успеет? И как, падальщик пожри внутренности, он должен закрыть червоточину?!
        Девушка отчаялась найти помощь. Лотт понимал, здешние люди просто не могли смириться с тем, что в Приюте Нежности случится подобное. Они опешили и теряли драгоценное время. Девушка была миловидной - русая коса до плеч, василькового цвета глаза и красные как маки губы, которые хочется поцеловать. Она всхлипнула в последний раз и вытянула из живота нож. Хлынула ярко-алая кровь. Кровь била ключом, Лотт и не знал, что в худышке может быть столько ее.
        Лотт подхватил хрупкое тело. Девушка пугливо взглянула на него, крепко обняв за шею. И умерла. Пустые глаза смотрели в его душу, обвиняя за неспешность.
        Люди очнулись. Женщины кричали, монахи творили святые гало. А Лотт, не отрываясь, смотрел в мертвые глаза. Пустота входила в него. Марш высасывал ее из трупа, отдавая взамен частичку себя. Лотт не чувствовал страха или сомнений. Это был редкий момент, когда он точно знал, что все делает верно. Святой символ на его груди, казалось, воссиял. Он был настоящим солнценосцем. Тем, кто защищает людей от нечестивых сил.
        И вот, когда пустота почти досуха испила из родничка его жизненных сил, все закончилось. Мертвую девушку забрали из его рук. Точнее отодрали, так как Лотт не хотел расставаться с ней, боясь, что им еще грозит опасность.
        Над ним склонился Мэддок. Моряк дал выпить пойла, отдаленно напоминающего вишневую наливку. Лотт пил жадно, тягучая жидкость жгла горло не хуже кадильного масла для воскурений. Лотт закашлялся, сплевывая остатки. Не глядя, отдал кому-то бутыль.
        - Что это было?!
        - На помощь!
        - Девушка мертва!
        - Помогите Бригитте!
        Людей было слишком много, они устроили давку и вопили как резанные. Инквизиторы прорвали неплотные ряды зевак и образовали вокруг избранного кольцо.
        Вместо маленькой армии магов Лотт получил лишь пятерых.
        "Мы не можем ослабить хватку даже перед лицом такой опасности" - сказал ему Шэддоу. - "Еретики, чернокнижники и ведьмы не спят. Ты даже не представляешь, сколько скверны ежедневно всплывает в мире".
        К счастью, Лотт успел понять, что имеет дело с профессионалами. Парни готовы отдать жизнь ради Церкви, следовательно, и за него тоже. Этого ему более чем достаточно.
        Он успел неплохо узнать лишь одного из них. Брат Леон закрыл глаза девушке и прочитал молитву за упокой души. До того как талант помог ему попасть в ряды инквизиции, Леон учился в семинарии на причетника. Поэтому, когда он говорил слова из Книги Таинств, можно не волноваться, что этот парень прочитает что-то не то. Сероглазый блондин молился яростно, словно делал это для близкого друга. Он читал строки, перекладывая бусины на четках и, дойдя до пятидесятой, вознес руки к небесам.
        Лотт не сомневался, что душа молодицы отправлена по назначению. Леон просил называть его братом, словно Лотт до этого сидел с ним за одной партой на лекциях по теологии. Видно было, что ему еще в новинку облачение псов господних. Этим они были похожи. Лотт тоже не чувствовал себя частью команды.
        - Это была червоточина? - спросил брат Леон.
        - Да, она.
        Лотт оттер кровь с ладоней батистовым платком. Крови было ужасно много, часть ее затекла за голенища сапог и противно хлюпала при каждом шаге.
        - Нам очень повезло с вами, - благоговейно сказал брат Леон. - Сегодня вы спасли много жизней.
        - Хмм, пожалуй, - за последние дни Лотта не благодарил только ленивый. Складывалось впечатление, что комплименты ему выдавали авансом, за будущие заслуги. - Девушку жаль. Хорошенькая была.
        Брат Леон зарделся. Лотт постоянно забывал, что церковники хранят целибат. Инквизитор ни разу не был с женщиной, и это оставляло свой отпечаток на поведении. Брат Леон только сейчас увидел, что девушка едва одета и поспешно отвернулся.
        Из дома прислуги вывели мужчину. Галлард заведовал парадом. Начальник его охраны громко раздавал команды подчиненным. Конвой окружили разъяренные женщины. Они кричали и пытались ударить арестованного. Из окон полетели предметы, но ни один не попал в цель.
        - Мы поймали убийцу, - раскатисто объявил Лотту Бьерн.
        Великан толкал мужичонку вперед. Тот не сопротивлялся, только тихо подвывал после каждого тычка. В Приграничье его прозвали Костоломом, и Лотт догадывался почему. Захоти Бьерн, он мог бы пополам переломить неказистого убийцу и не испытать при этом никаких неудобств.
        - Вы будете на допросе? - спросил брат Леон.
        - Вряд ли. Думаю, посвящу день, пытаясь отмыть одежды от крови. Расскажешь потом самое интересное, - отделался от него Лотт, и поспешил к поместью.
        Он уже присутствовал на допросе один раз. Это было скучно и навевало скуку. Лотт не думал, что допрос инквизиции изменит его мнение.
        Ему следовало перевести дух. Работенка живым щитом вскоре станет одной из неприятных сторон его жизни. И Лотту необходимо научиться держать все под контролем.
        До полудня он пытался выкинуть из головы полный тоски и отчаяния мертвый взгляд девушки, но не преуспел. Ему было так же тоскливо и одиноко здесь, как будто Лотт умер вместо нее.
        Он переоделся в более скромный наряд и спустился в обеденный зал. Семейство Ларрэ окружило его заботой и любовью, будто Лотт тоже был одним из их воспитанников. На солнценосца посыпались новые вопросы. Он удовлетворял их любопытство все три смены блюд.
        Рябчики под винным соусом были превосходны. Лотт накинулся на них, как падальщики на беззащитных людей. По левую руку от него трапезничала Линда. Девушка была любимицей госпожи Эммы и входила в ее свиту. Девушка скрашивала пресный день как могла. Смеялась над несмешными шутками Лучано Ларрэ, хвалила наряды и внешность своей госпожи и поддерживала разговор на разные темы. Она боготворила вырастивших ее людей.
        Помещение было огромным. Мандолину, играющую веселую мелодию, постоянно заглушал шум звякающих ложек. Лотт насчитал две дюжины мальчиков и девочек разного возраста, с аппетитом поедающих молочное желе. Эмма знала имя каждого из них и время от времени просила рассказать, как прошел день чада и нравится ли ему еда.
        Лотт не мог поверить, что модница Эмма способна проявить к ним большую заботу, чем к бесчисленным нарядам, заполонившим комнаты дома. Вчера Эмма Ларрэ встречала гостей в роскошном блио цвета сухих листьев. Сегодня госпожа одела жипп, скрывающий стремительно теряющую стройность фигуру.
        - Вам нравится Линда? - проворковала Эмма Ларрэ. - Чудесная девушка, не правда ли?
        Лотт поперхнулся. Эмма могла быть рассеянной и не замечать того, что достаток семьи крайне мал или понятия не иметь который сегодня день, но прекрасно знала, когда мужчине нравится женщина.
        - Увы, молодой человек, она занята, - кокетливо подмигнула хозяйка Приюта Нежности. - Фелидо, подойди к нам.
        К ним явился бард с горделиво вздернутым подбородком. Он был высок и статен. Короткая щегольская бородка, должно быть, сводила местных служанок с ума. Лотт обрадовался. Теперь не придется увиливать от сватовства.
        - Ах, посмотрите, как светятся ее глаза, - сказала Эмма Ларрэ. - Настоящую любовь видно издалека. Этот союз крепче железа.
        Линда действительно смутилась. Она мяла в руках салфетку и смотрела только на своего кавалера.
        - Сыграй нам, Фелидо, - потребовал Лучано. Он макал хлебец в густую подливку, не переставая шептать нежности на ушко жене.
        - С удовольствием - произнес придворный бард. - Какую песнь изволите?
        - "Дама и дракон", - сказал хозяин.
        - О, такие вещи не уместны за обедом, - воспротивилась супруга. - "Печаль по девичьей улыбке" подойдет куда лучше.
        - Да-да, ты права, любовь моя, - сказал Лучано.
        Слово Эммы здесь закон, понял Лотт.
        Бард играл неплохо, его голос успокаивал. Слушая неспешную историю разбитого сердца, Лотт ощутил прикосновение. Он вопросительно посмотрел на Линду. Воспитанница Эммы Ларрэ не обращала на него никакого внимания. Девушка была заворожена пением жениха. И вместе с этим она не переставала подбираться к гульфику Лотта.
        Когда скромница коснулась его естества Лотт выдал единственное, что пришло на ум:
        - Насчет случившегося сегодня... выяснили причину убийства?
        Фелидо сфальшивил, беря высокую ноту, попытался продолжить, но Эмма жестом приказала ему уйти.
        - Этим разговорам не место за столом, - неодобрительно сказала хозяйка и тут же переключилась на своих воспитанников. - Как вам клюквенный морс?
        Остаток обеда прошел спокойно. Линда больше не делала попыток обольщения, а Эмма и Лучано продолжили ворковать о чем-то своем.
        Лотт обмакнул губы салфеткой и с легким сердцем собирался покинуть обеденный стол, когда случилось то, к чему он никак не мог привыкнуть.
        Мальчик лет десяти потянул его за рукав. Лотт нагнулся и мальчик, краснея от смущения, прошептал ему на ухо:
        - А вы можете меня благословить? По-жа-лу-йста!
        Последнее слово мальчик произнес очень старательно. Видно было, что он ждал этого момента весь обед. Лотт хмыкнул, посмотрел на затихшую аудиторию. Дети сидели с открытыми ртами. Линда делала вид, что Лотт для нее не существует. Супруги Ларрэ выжидали его реакции.
        Лотт бережно положил руку на голову мальчику. Запустил пальцы в копну отросших волос и произнес короткую молитву. Он не помнил и половины того, что написано в Книге Таинств, но несколько литаний пришлось заучить на зубок. Этого требовал лорд Кэнсли. Сир Томас был суеверен. И никогда не отправлялся в путь, не справив службу. Лотт произнес молитву, которую они с братом разучили первой. "Напутствие воинам", конечно, не совсем то, что подобало читать маленьким мальчикам посреди обеденной залы, но Лотт сейчас не мог вспомнить ничего другого.
        Мальчик обрадовался и горячо поблагодарил живого святого. Так могли ликовать только дети, получившие на зимнее солнцестояние игрушку. К Лотту потянулись и остальные воспитанники. Мальчуган словно сорвал завесу, отделявшую воина святого престола от простых смертных. Лотт стал ближе им и понятнее. И то, что он спас этих людей утром, было всамделишным чудом. Его обступили со всех сторон. Лотт чувствовал себя утопающим в детском море. Он раздавал благословения направо и налево. И было это настолько привычно и естественно, что начинало пугать. Гордыня значилась одной из главных страстей и жестоко каралась богами. Но как не возгордиться, когда столько людей делаются счастливыми только от одного твоего прикосновения?
        Лотт хотел бы с кем-то поговорить. Он так привык считать себя грешником, так свыкся с мыслью, что в загробной жизни ему уготовлена отдельная пыточная. Теперь он стал святым для всего мира. Парнем, который спасет людей от зла. Живой щит от молний, извергаемых изо рта и задницы Зарока. Как должно поступать такому человеку?
        Совет мог дать лишь архигэллиот. Иноккий понимал его как никто другой. За личиной всевластного отца церкви скрывался такой же человек. Но старик далеко. А Лотт не хотел исповедоваться инквизиторам. Единственным, кому Марш доверял, был Мэддок. Пьяница и прожига мог если не дать совет, то хотя бы выслушать.
        Но найти Мэддока оказалось сложнее, чем сосчитать звезды на небе. Лотт справлялся о нем у команды, но матросы только разводили руками. Марш для приличия обошел окрестности.
        Осень била по всему живому. Кусты терна походили на иглы дикобраза. Маленькие черные плоды на ветках росшего вдоль аллей кустарника скукожились. Шкурка туго стянула косточку, как корсет стягивает женскую талию. Лотт шаркал ногами, поднимая вверх горсти павших листьев. Ветер, дувший со стороны реки, был теплым, почти ласковым. Стоял погожий день.
        Дикий вопль разбил хрупкую осеннюю тишину. Лотт уставился на хлипкую церквушку, из которой раздавались душераздирающие звуки. Здание стояло здесь давно, оно было старше самого особняка Ларрэ, что неудивительно. В Святых Землях церкви были первым, что строили люди. Священники обладали монополией на святость. Вера нуждалась в четырех стенах, для своей сохранности.
        Церквушка была деревянной. Краска на бревнах облупилась, фигурки, грубо обтесанные долотом, могли быть как ангелами, так и косолапыми мишками. К входу спешно семенили монахини. Их было много, целые эшелоны женщин в красных сутанах и вышитыми золотой нитью монетами исчезали внутри, а крик все не кончался.
        Лотт передернул плечами. Приют Нежности просто таки вопил о чем-то. Место было странным, люди здесь были странными. Лотт не хотел здесь оставаться. Пусть даже опять придется качаться на волнах в корыте по недоразумению носившем название Белокурой Девы.
        Вечером капитан послал матросов на поиски Мэддока. Рулевой был важным членом экипажа, но команда не будет задерживать миссию ради одного человека. Бедолаге грозили десять плетей от боцмана. Лотт знал, что это грозный человек. Он собаку съел, выдавая на орехи распоясавшимся матросам и Мэддока можно только пожалеть.
        Лотт стоял у трапа корабля, глядя на мельтешащие по округе огоньки. Латифундию наполняли далекие отзвуки "Печали по девичьей улыбке". Команда выкрикивала имя Мэддока, но результата это не приносило. Лотт пил горячий грог, катая обжигающую жидкость во рту, больше чтобы создать иллюзию внутренней теплоты, чем для ощущения вкуса.
        - Похоже на войну?
        - Простите, что?
        Лотт уставился на мужскую грудь. Ему пришлось задрать голову, чтобы увидеть лицо собеседника.
        - Хмм, не умею я общаться с людьми, - ответил гигант Бьерн. - Обычно в рейдах безликие кричат о том, что падальщики прорвали заслоны или же просят сообщить родным о бравой смерти. Ну, иногда просто о смерти, без подробностей. В крепостях мы больше спим и отъедаемся. Говорить о работе не хочется. В последний раз, когда я вот так спокойно говорил с кем-то, меня пытались убить.
        - Ты определенно не умеешь общаться с людьми, - согласился Лотт.
        Гигант то ли не понял шутки, то ли предпочел вернуться к тому с чего начал.
        - Червоточины. Борьба с ними. Это похоже на войну? Когда закрываешь их, чувствуешь себя солдатом?
        - Хмм, я бы хотел сказать да. Но это не всегда похоже на поединок. Я повидал много странных вещей за последний год. Иногда червоточины выпускали тварей, и убивать их было не сложнее чем людей. Но были и другие. Сегодня я запечатал врата, которые отворила девушка. Она не очень-то похожа на человека с черным сердцем. Я бы хотел сражаться как боец. С мечом, копьем или еще чем увесистым.
        - Со стороны было похоже на сражение, - разочарованно сказал Бьерн Костолом. - Мне сказали, ты видишь их по-другому. Не так как мы. Как выглядят эти штуки на самом деле?
        - Врата, эти штуки, иногда просачивающиеся в наш мир. Они всегда разные. Я не знаю, как с ними бороться. Действую по наитию. Я не могу описать, что чувствую, когда запечатываю их. Это сложно. Для этого нет понятных слов. Каждый раз думаю, что вот он, тот момент, когда я погибну. Будто сам себе режу горло или что-то в этом роде. Но самое скверное в том, что я остаюсь один. Больше никого там нет. Только тогда понимаешь, насколько ты одинок.
        - Однажды я остался один на один с хрящевиком - не без гордости сказал Бьерн. - Я тоже не смогу найти подходящих слов для этого. Это самая опасная тварь из падальщиков. Хуже гипноглаза и плясуна вместе взятых. Подобравшись к тебе, она вытаскивает хребет через глотку, разделывает как рыбу. Даже втроем ее тяжело одолеть. Стою я там, чувствую, что вот-вот преставлюсь. Стану инкубатором для порождений Мертвых Земель. Мою плоть пожрут, а из внутренностей и кишок слепят подобие жизни.
        Я понимаю, что больше мне не ходить по земле и готовлюсь к страшному. Но вдруг вижу товарищей. Они вырвались из западни, сумели отбиться и занять высоту. Они смотрели на меня, и в их глазах я ощутил силу. Они знали, что мне не выбраться живым, но хотели верить в невозможное.
        - Догадываюсь, к чему ты клонишь. Итак, произошло чудо?
        - Это самое точное описание случившегося, - кивнул великан.
        Капитан отдал приказ рубить канаты. Команда вернулась на борт ни с чем. Мэддок исчез с концами.
        - В тот день я выжил, - сказал Бьерн. - Убил пятерых падальщиков и нарезал тонкими ломтями хрящевика. Я бы не справился в одиночку, это верно. Но иногда даже малая толика поддержки способна поднять боевой дух. Они верили в меня, и я справился. Сегодня все следили за тем, как ты запечатываешь врата. Люди боялись даже приблизиться к девушке. Но вдруг к ней подошел ты. И мы поняли, что нет никого, кто бы справился лучше наследника богов с этим делом. Ты не одинок, Лотт. Совсем нет. Мы с тобой. И будем стоять за тебя горой до самого конца.
        Бьерн необычайно бережно для сплошного бугра мышц сжал его плечо и отправился помогать команде связывать канаты. Лотт стоял у края борта до тех пор, пока поместье Ларрэ не скрылось из виду. Он размышлял о случившемся. Он потерял много друзей, но это не значило, что Лотт стал отшельником. Наоборот, он познакомился с другими людьми, и они отвечали взаимностью. Отрадно было осознавать, что он кому-то нужен. Мир становился добрее к изгою. Старые раны излечивались не временем. На них ставили заплаты неравнодушные люди.
        ***
        Лотт с усилием поднял тяжеленные веки. Галлард колотил в дверь со всей силы и просил прощения. Лотт готов был придушить засранца на месте. Он промычал неразборчивые ругательства и поплелся отворять дверь.
        - Какого черта?
        - Эмма Ларрэ спрашивала, не соблаговолит ли воин святого престола сопровождать ее с мужем во время утренней прогулки по вишневому саду, - сказал его охранник и поводырь в одном лице с легким оттенком злорадства.
        Лотт уставился на Джеймса как корова на пугало. Чувство юмора у Галларда было еще меньшим, чем у Бьерна.
        Но затем он обратил внимание на обстановку. Каюта не шаталась от качки. Мало того, он умудрился проснуться там же, где и вчера.
        - Почему мы вернулись? - спросил он Галларда.
        Белокурый воин исправно воссоздал мимикрию удивления лицевыми мускулами.
        - Что вы имеете в виду?
        - Мы вчера отчалили отсюда, помахав ручкой Приюту Нежности на прощание. Какого падальщика мы вернулись? И кто тот гнусный тип, что перенес меня из каюты сюда?
        - Иногда я забываю о вашей святости, - протянул Галлард. - Избранные мыслят совершенно другими категориями. Давайте я расскажу вам о том, что произошло вчера, а вы тем временем оденете что-то поприличнее, чем портки.
        Вычурный наряд оттерли от крови и придали прежний лоск. Лотт напялил на себя неуютную одежду, выслушивая пересказ Галларда. То ли его личный страж издевался, то ли действительно верил в то, что прошлого дня не было и в помине.
        Лотт и сам сомневался в случившемся. И правда - разве могла образоваться червоточина? Здесь, в месте под названием Приют Нежности, созданном для влюбленных парочек. Больше похоже на сон.
        Лотт спустился по широкой лестнице, приветливо помахал рукой мальчику, попросившему вчера его благословения. Мальчик залился краской и помахал в ответ. А потом резво шмыгнул в притвор, соединяющий комнаты обслуги с хозяйскими помещениями. Мальчик его совершенно не помнил. Вчера люди боготворили его, они готовы были целовать руки святого. Сегодня к нему относились просто как к гостю. Лотт понял, что никто кроме него не помнит вчерашнего дня.
        Но почему о нем знал сам Лотт? Он ведь запомнил лица многих людей, живших здесь. Даже больше, он мог предугадать то, что должно случиться потом.
        Чтобы проверить догадку, Лотт решил следовать знакомому маршруту. Он присоединился к супругам Ларрэ в их ежедневном променаде.
        - Очень жаль, что вы не посетили нас этим летом, - медоточиво произнесла Эмма Ларрэ. Лотт дал ей взять себя под локоть. Здесь так чудесно пахнет вишнями. Мы собираем по два урожая за год!
        - А дети ходят с полными животами, - закончил за нее Лотт.
        - Именно! - воскликнула Эмма. - Как хорошо поговорить с человеком, который тебя понимает.
        - Я люблю своего мужа, - продолжила Эмма, - но иногда он бывает слишком уж мужчиной. Когда я говорю о том, какие милые деточки подрастают у нас, он думает о затратах и долгах.
        Они прохаживались по увядающему саду еще некоторое время. Деревья высадили ровными рядками, давая простор для роста. Должно быть с хозяйских спален по утрам открывался чудесный вид на отряды низеньких вишенок, вытянувшихся по струнке как солдаты на смотре.
        Лотт все внимание уделял неприметному выходу из пристройки для слуг. Одноэтажное здание выглядело так, словно хотело отпочковаться от основного особняка.
        Он почти пропустил этот момент. Девушка действительно была незаметной. Казалось, это ее природный дар - пугать людей внезапным появлением.
        Она была похожа на призрака. Такими мамы детей запугивают, чтобы не думали шататься ночью, где вздумается. Ей было лет семнадцать, может на год больше.
        Девушка шла на прямых ногах, будто циркач, ходящий на ходулях. Она смотрела по сторонам, алые как маки губы подрагивали. За девушкой стелился шлейф красных капель. Повенчанная со смертью, она шла прямо к Лотту и он, как и вчера, устремился навстречу, чтобы не дать ей открыть червоточину. Позади Эмма негодующе топнула ножкой. Ее покинул собеседник, а с хозяйкой никто не смел так поступать.
        Лотт мысленно послал Эмму к падальщикам. Он подхватил девушку на руки и закричал, зовя на помощь. Бригитта заскулила как провинившаяся собака. Она не могла терпеть боль и хотела, чтобы все закончилось. Русая, длинноволосая милашка, которая могла бы в будущем сводить мужчин с ума, вытащила нож из живота. Лезвие вышло из плоти с противным хлюпаньем. Лотт почувствовал теплую мокроту на теле. Солнценосец зажал рану рукой, пытаясь остановить кровь, но она лилась сквозь пальцы. Тягучая и вязкая как кисель, красная жижа покидала тело, и он ничем не мог помочь. Девушка умерла у него на руках так же как сделала это вчера, оставив после себя страшное наследство. Пустота рухнула на плечи Марша. Ему нечем было дышать. Абсолютное ничто, поглощающее звуки, свет и любые ощущения, обволакивало подобно громадному покрывалу. Его парализовало. Лотт превратился в статую. Он вбирал в себя чужую боль как губка и думал только о том, когда же этот ужас закончится.
        Но затем он вспомнил вчерашний разговор. Бьерн был рядом. Как и Родриго, Галлард, брат Леон и множество других людей, готовых прийти на помощь по приказу. И ему действительно стало легче.
        Над ним склонился Мэддок. Рубаху моряк расстегнул, выставив напоказ татуированную безволосую грудь с чайками, летящими клином в сторону далекого горизонта. Корабельный дружок протягивал ему вчерашнюю наливку. Лотт помотал головой.
        - Найди что-нибудь поприличней.
        - Будь сделано, - подмигнул ему Мэддок и помчался опустошать здешние погреба.
        - Только не пропадай! - закричал ему вслед Лотт, но Мэддок его уже не слышал.
        Женщины заголосили. Дети стояли заплаканные. Все требовали сделать хоть что-нибудь и помочь бедной Бригитте, не понимая, что она умерла.
        Лотт тяжело поднялся. Изо дня в день закрывать одну и ту же червоточину - об этом его никто не предупреждал.
        - Помолись о ней, - бросил он брату Леону. Инквизитор кивнул, соглашаясь. Хотел что-то спросить, но Лотт его опередил. - Да, она самая. Червоточина.
        Из дома вывели мужчину средних лет. Прислуга выстроилась вдоль окон и провожала процессию сердитыми окриками. Галлард вышагивал впереди, словно лично задержал негодяя.
        - Мы поймали убийцу, - раскатисто объявил Лотту Бьерн.
        - Отлично - кивнул Лотт. - Я присоединюсь, как только смогу.
        В своей комнате Лотт привел мысли в порядок. Он переоделся и тщательно оттер тело от чужой крови. Сомнений не было. Он попал в очередной переплет. В Приюте Нежности открылись две червоточины. Одну он запечатал уже дважды. Последняя закольцовывала этот день, проигрывая его снова и снова. Лотт хмыкнул. Избранность давала свои преимущества. Из всех людей, только он знал о том, как закончится этот день. Но из этого выходило, что разбираться с проблемой придется тоже ему.
        Поэтому Лотт отправился на допрос. Вчера он пренебрег этим достойным мероприятием, посчитав себя выше шалостей инквизиции. Теперь Лотт так не считал. Кто-то закольцовывал время. Чтобы понять кто это, незачем быть гением.
        Супруги Ларрэ выделили им погребок. Мужчину положили на разделочный стол, связав руки сермяжными ремнями под столешницей. Шэддоу невозмутимо раскладывал перед убийцей арсенал из клещей и заостренных крючков. Невыносимо несло соленьями. Квашенные огурцы и капуста создавали непередаваемое амбре с которым не сравнится даже секрет, выделяемый животными.
        - Я стану задавать вопросы медленно, - сказал Мрачный Жнец. - Затем их повторю. У вас будет время подумать над ответом.
        - Я не хотел, - заскулил мужчина. - Я не понимаю, это вышло само собой.
        - Итак, приступим - игнорируя его, сказал Шэддоу. - Ваше имя?
        - Боркатто, - мужчина давился рыданиями и пытался выдернуть руки из-под стола.
        - Нам сказали, что вы бортник. Собираете мед в здешних подлесках. Это верно?
        - Д-да. Я, я не хотел этого делать.
        - Вы знали убиенную?
        - Я не хотел ее убивать! Все вышло случайно. Поймите!
        - Отвечайте на заданный вопрос.
        - Спросите ее мать! Стэлла подтвердит! Девочка, моя девочка...
        Шэддоу взял нож с серповидным клинком и отрезал мужчине сосок. Боркатто заорал, задергался как насаженная на иглу муха и чуть не перевернул стол. Шэддоу положил кусочек плоти рядом с головой Боркатто, так что при желании тот мог разглядеть ранее принадлежащий ему сосок.
        - Если вы не будете отвечать на поставленные вопросы, мы продолжим разговор в этом ключе, - пояснил Шэддоу. - Вы знали девушку?
        - Да, господин инквизитор, - всхлипывая, сказал Боркатто.
        - Кем она вам приходилась?
        - Моя дочь.
        Это заставило Шэддоу удивиться. По крайней мере, так Лотт интерпретировал единственную эмоцию на его лице за долгое время их знакомства. Бортник понял инквизитора по-другому.
        - Падчерица, - выпалил Боркатто, сверля глазами последний свой сосок. - Я хотел сказать, падчерица, господин. Бригитта была дочкой Стэллы. Мы с ней, того, сожительствуем.
        - Вы убили Бригитту этим ножом?
        Галлард развернул окровавленную тряпицу, в которой лежал мясницкий нож.
        - Я не хотел...
        Шэддоу показал допрашиваемому серповидный нож.
        - Да. Им, - поспешно ответил Боркатто.
        - Почему вы сделали это?
        - Я не собирался ее убивать!
        - Боркатто, - сказал Шэддоу. - Я начинаю терять терпение. Вы должны уяснить - нас не интересуют оправдания. Нам важно узнать, почему были распечатаны врата.
        - Врата. Боги всемогущие.
        Боркатто сглотнул:
        - Я хожу в церковь каждое воскресенье. И жена моя. Бригитта. Она не всегда ходила. Но мы со Стэллой носим гало. Посмотрите, на левом запястье святой символ, Гэллосом клянусь, я здесь ни при чем! Но Бригитта, я подозревал, что с ней не все в порядке. Я, может быть поэтому...
        - Вы убили Бригитту за то, что она не ходила в церковь? - холодно сказал Шэддоу. - Вы не пошли к священникам, не поговорили с ней о причине. Вы взяли нож для разделки мяса и проткнули острием чрево падчерицы в доме ее матери. Вы это хотите сказать?
        Боркатто молчал, обдумывая его слова, и пытаясь выяснить, какие именно слова могут навредить его телу.
        - Отвечайте!
        - Нет. Не совсем. Понимаете, она была странноватой. Но я не желал ей зла.
        - Я спрошу вас последний раз - почему вы убили девушку?
        - Я хотел, чтобы она заткнулась, - простонал Боркатто. - Бригитта слишком много болтала. Я не мог позволить ей шлепать языком на людях.
        - Что она хотела рассказать?
        - Только не говорите Стэлле. Я не хочу, чтобы она знала, - взмолился Боркатто.
        Шэддоу пробежался пальцами по набору инструментов. Достал тонкое лезвие и крючок. Вспорол бортнику бок и поддел кожицу крюком. Брат Леон подал старшему мастеру горсть соли. Шэддоу щедро натер вскрытые мышцы белыми кристалликами. Боркатто попытался лягаться, но Бьерн и Галлард привязали ноги к ножкам стола, и попытка сопротивления была подавлена в зародыше.
        - Вы сами заставляете меня это делать - сказал ему Мрачный Жнец. - Отвечайте только на мои вопросы. Отвечайте честно и все закончится. Вы меня понимаете?
        - Понимаю, - сипло проговорил Боркатто. - Я расскажу вам все.
        - Почему вы убили девушку?
        - Она собиралась рассказать о нас Стэлле.
        - О вас?
        - Мы... были близки с Бригиттой. Не как отец и дочь.
        - Как любовник и любовница.
        - Да.
        - Почему Бригитта не хотела скрывать ваши отношения?
        - Она говорила, что больше не может здесь оставаться. Она хотела уехать. Со мной и...
        - И кем? Кто должен был стать третьим?
        - Жжет, - заскулил Боркатто. Выньте соль, жжет! А-а-а!
        Шэддоу приказал инквизиторам заткнуть рот бортнику. Он взял специальный зажим из коллекции, взял им пару пальцев левой ноги и надавил. Пружина щелкнул, уродуя костяшки.
        Лотт подался вперед. Он почти жалел подонка. Лотт и сам недавно думал, что окажется в застенках псоглавьей башни, распятый на дыбе. Интересно, ему бы и впрямь дали уйти из Солнцеграда? Или архигэллиот разыграл искусный спектакль, чтобы он согласился. Был ли Ричард, этот король-калека, прав насчет него? Что если бы Лотт отказался? Стал бы Шэддоу пытать его так же как бортника?
        - Вы не в том положении, чтобы указывать нам, что делать. Каждый должен знать свое место. Вы должны отвечать на вопросы, мы - их задавать. Если в двусторонней связи произойдет еще один сбой, вы лишитесь чего-то большего, чем пальцы или сосок. Я понятно выразился?
        Бортник кивнул. Он покрылся испариной с ног до головы. Брат Леон вынул кляп и допрос продолжился.
        - Кто еще должен был покинуть имение?
        - Дитя.
        - Бригитта. Мы уже знаем. Кто еще.
        - Мое дитя.
        - Мы знаем, что она ваша падчерица. Назовите имя или лишитесь кисти.
        - Я не знаю имени, - закричал Боркатто. - Она не успела дать имя. Да я и не хотел его знать. Чертова баба понесла от меня! Понимаете? Думала уйти со мной и завести семью. И где? Она не подумала об этом. За что бы мы жили? Здесь я уважаемый человек, а там я никто! Здесь у меня есть Стэлла, а там будет сопливая девчонка с байстрюком на руках! Ненавижу ее. Стерва, из-за нее я здесь! Отпустите, развяжите чертовы ремни!
        Он убил двоих, подумал Лотт. Одним ударом прервал жизни глупой девочки, верившей в настоящую любовь и ее дочки.
        Лотт подошел к нему, стараясь разглядеть признаки скверны. Положил руки на склизкий от пота лоб, провел ладонью по щетинистому подбородку, опустился к груди. Он старался нащупать странное нечто, заставляющее этот день повторяться.
        - Что вы делаете?
        Лотт взглянул на ошарашенных людей. Он должно быть действительно выглядел странно, щупая привязанного к столу бортника.
        - Есть еще одна червоточина, - сказал он им. - Я не знаю, кто ее призывает.
        - Вы уверены? - спросил Шэддоу. Инквизитор в одной руке держал пыточную загогулину, в другой четки. Иногда он забывал, что путешествует с глубоко верующими людьми. Наверняка Шэддоу также как и брат Леон молился о Бригитте.
        - Абсолютно. Я думал это бортник. Падальщик пожри душу, я был уверен, что это он. Кому же еще?
        - Хм-м. Похоже, Боркатто, наш разговор будет более продолжительным, чем мне казалось вначале, - сказал Шэддоу, склоняясь над бортником. Он приложил металлический крюк к его глазу.
        Лотт направился к выходу. Здесь больше нечего делать. Бортник был чист как девственный снег. Он не призывал скверну Зарока. В отличие от падчерицы.
        - Итак, начнем сначала. Ваше имя Боркатто?
        - Да. Господин, я все вам сказал. Больше ничего не знаю.
        - Отвечайте только на вопрос.
        - Я больше ничего не знаю, уберите от меня железку!
        Погребок был славным. Хорошо глушил вопли. Лотт слышал только отголоски инквизиторской беседы. Отсюда казалось, что там гогочут давние дружки-выпивохи.
        - Вы пропустили обед, - сказала Эмма Ларрэ. Хозяйка блистала в очередном наряде, подпоясанная чудным бежевым ремешком из тонко выделанной кожи.
        - Прошу прощения, - произнес он. - Дела требовали моего присутствия. Вы знали погибшую и ее приемного отца?
        - Не так хорошо, как хотелось, - скорбно ответила хозяйка. - Если бы я знала, чем это закончится для них, попыталась бы как-то повлиять. Не могу выносить чужие страдания.
        Он попрощался с хозяйкой. Оставалась еще одна особа, которая просто не могла оставаться в стороне после случившегося этим утром.
        Лотт направился к дому прислуги. Там ютились многочисленные работники Приюта Нежности. Садовники, кухарки, горничные, их дети и многие, многие другие, без которых поместье и земли, окружающие его, пришли бы в полную негодность.
        Подруги Стэллы помогли ей убраться в комнате. Бригитта сделала роковое признание в постели. Вымаранное белье сложили в гигантских размеров мешковину и оставили в коридоре. Двое женщин с мозолистыми руками скребли полы и пытались очистить дерево от въевшейся крови.
        Хозяйка примостилась на стульчике и глядела в окно. Во взгляде чувствовалась опустошенность, словно женщина побывала в жуткой сече и вышла победителем, потеряв всех друзей. По сути, действительность была не лучше. Сегодня женщина потеряла дочь и лишилась мужчины, с которым делила постель.
        - Стэлла, я бы хотел с вами поговорить.
        Она посмотрела на него. Слабо улыбнулась.
        - Я вас знаю. Вы тот, кого принято называть потомком богов. Это вы пытались спасти мою Бригитту, когда люди, знавшие ее всю жизнь, оставались в стороне.
        - Да, я. Могу я задать вам несколько вопросов?
        Лотт взял ее за руку, тщательно вглядываясь в по-крестьянски грубые черты лица. Сейчас он хотел только одного - увидеть в Стэлле скверну. Он не хотел переживать день еще раз. Нужно прервать порочную цепь.
        - Сир Лоттар, я...
        Стэлла уткнулась в его плечо, рыдая. Не то чтобы Лотта это не трогало. Он жалел ее по-своему. Но как можно быть такой слепой, когда муж устраивает шашни с твоей дочкой?! Если бы она вмешалась, многое могло измениться.
        - Я отвечу на все вопросы, - Стэлла смогла прийти в себя и найти силы собраться.
        - Вы видели то, что призвала ваша дочь?
        - Да.
        - Знаете, что это?
        - Да, Аллана, прости мою девочку. Бригитта открыла червоточину, сир Лоттар.
        - Именно. И я пытаюсь понять, почему это произошло. Когда она умирала...
        Женщина всхлипнула, но Лотт обязан был закончить, это могло здорово помочь сократить поиски.
        - Когда ваша дочь умирала на моих руках, за ней скрывалась пустота. Кажется, я понимаю почему. Она была одинока в тот момент. Совсем одна и не было ни одного человека, чтобы подарить ей утешение. Я бы хотел прояснить несколько деталей.
        - Да.
        - Это будет нелегко. Но, я считаю, вы должны знать, за что Боркатто ее убил.
        - Я знаю, - тихо произнесла Стэлла.
        Подруги прекратили драить полы от крови и поглядывали в их сторону, перешептываясь между собой. Стэлла вытерла рукой мокрое лицо. Она потянулась к сундучку средних размеров, в котором хранились добытые за жизнь вещи. Она бережно перебирала распашонки и платьица, сложенные в аккуратную стопку.
        - Она была прилежной девушкой, - сказала Стэлла. - Я никогда ее не наказывала, верите? Дети бывают озорниками еще теми, но не Бригитта. Когда она родилась, на улице бушевала метель. Я подумала - моя дочь больше похожа на северян, нежели на имперцев. И дала ей нордское имя. Если подумать, Бригитта и была северянкой. Молчаливой, терпеливой и стойкой. Я думала, она сможет пережить все что угодно. Когда шесть лет назад Амплус вышла из берегов, затопив наш дом, девочка ни разу не заплакала. Наоборот. Она помогала людям выносить вещи из дома и долго гонялась за кошками, чтобы перевезти их на лодке в безопасное место.
        Лотт наблюдал за этой женщиной, скрупулезно перебиравшей дочкины игрушки, как ювелир, ведущий счет бесчисленным бусинам в шкатулке. Стэлла хотела удержать прошлое, но оно было чертовски скользкой штукой.
        - Когда в нашей жизни появился Боркатто, я подумала, пусть он станет ей отцом. Но Бригитта, моя маленькая северянка, думала о нем иначе. И я решила, пусть. Пусть она будет счастлива.
        - Что?! - мало не выкрикнул Лотт.
        Маленькая несчастная женщина, скорбящая по дочери, сжалась от хлестких слов.
        - Он бил вас?
        - Нет. Боркатто был нежен со мной. И... Бригиттой.
        - Вы знали о том, что между ними происходит, и ничего не сказали?
        - У нас нелегкая жизнь, господин. Со стороны вам кажется, что лучше Приюта Нежности в мире места не сыскать, но это не так. Бригитта страдала, боги свидетели, она хотела иной жизни. И когда она познала любовь Боркатто... Я думала... Она изменится. Думала, она не станет делать глупостей.
        Женщина заплакала. Она обнимала бесполезные теперь тряпки и бусы, зарывшись лицом в ворох одежды.
        Лотт сглотнул. Желание ударить Стэллу, привести в чувство, и продолжить допрос с пристрастием выросло стократно. Он хотел выбить дурь из женской головки, сказать, что никакая матерь не станет делать то, что Стэлла сделала со своей дочерью; сказать, насколько он ее презирает.
        Но Лотт сделал другое. Он обнял женщину, не обращая внимания на охающих позади товарок. Женщины раскудахтались о том, мол, какой благородный человек этот Лоттар Марш и как им повезло, что боги послали к ним всамделишного святого. Лотт абстрагировался от реальности. Он потянулся к другому миру. Там, внутри каждого из людей, он это знал как никто иной, таился зверь. Аспид, харкающий желчью, он пожирает каждого, одних быстро, других медленнее. Когда человек готов сдаться, он впускает в мир зло. Лотт искал это зло в Стэлле. Прощупывал таинственные токи энергий и ласковой тьмы преисподней. Но, сколько ни старался, все шло прахом. Стэлла была отвратной матерью, но эпицентром второй червоточины она не являлась.
        Он потратил день впустую. Лотт поскреб выбритый подбородок. За окном, в тени желто-красных ветел, Линда беседовала с Лучано. Миловидная протеже Эммы Ларрэ обхаживала ее мужа так же усердно, как вчера это проделывала с Лоттом. Девушка как бы случайно касалась руки хозяина, стреляла в Лучано томным взглядом. Приют Нежности следовало переименовать в Приют Порока или Обитель Разбитых Сердец. Чересчур цинично, зато честно.
        Где он мог ошибиться? Неужели это не червоточина? Лотт ухмыльнулся. Самое время для божьего просветления. Коли ты святой, выполняй волю Гэллоса. Твори добро, восстанавливай справедливость или что там требуется от таких как он?
        Что ж, он постарается исправить положение, раз боги хотят этого. Задница падальщика, он и сам не прочь спасти девчонку. Из безумной семейки Бригитта была наиболее вменяемой.
        Остаток дня прошел без каких-либо изменений.
        - Мы бы почувствовали вторую червоточину, - сказал брат Леон. Инквизитор застыл возле мачты, подперев столб ногой. - Допрос ничего не дал. Мы наложили сеть заклятий на поместье. Но это ничего не дало. Может быть, вы ошиблись?
        - Хотел бы.
        - Понятно. Завтра мы продолжим и обязательно найдем причину - воодушевленно сказал юный инквизитор.
        - Это вряд ли, - Лотт поднял воротник курточки. Как только скрывалось солнце, на улице стремительно холодало. - Ты забудешь все, что сегодня случилось. Все забудут.
        Лотт оставил инквизитора в недоумении пялиться ему вслед. Бьерн шел к нему с явным намерением поговорить по душам. Лотт остановил безликого движением руки.
        - Очень рад, что ты поддерживаешь меня. Я благодарен за любую помощь.
        Похоже, сегодня Лотт удивил многих людей. Гигант почесал затылок и робко улыбнулся. Человек, способный молотом расплющить голову Маршу с одного удара, выглядел растерянно и не знал дружески ли толкнуть того в плечо или же склониться перед новоявленным мессией. Лотт и впрямь себя таковым ощущал. Он знал, как себя поведут люди сегодня. Знает, что их ожидает завтра.
        И утром, одухотворенный и воодушевленный, Лотт почти обрадовался колотящему в двери Галларду. Воин святого престола, мало что не в исподнем, выскочил наружу. Не слушая причитания кислолицего Джеймса, он направился прямиком туда, где вскоре должна была разыграться маленькая семейная драма с большими последствиями. Прислуга сторонилась святого с причудами. Посудомойки и прачки ойкали и с залитыми краской лицами кланялись. Некоторые теряли тарелки и проливали тазы с темной водой. Лотт пронесся мимо, не обращая внимания на зачин долгой бабьей склоки о том, кто во всем виноват. Он бежал изо всех сил, чтобы помешать миленькой Бригитте совершить глупость.
        Лотт не успел самую малость. Девушка хватала ртом воздух, раскинувшись на кровати. Боркатто с руками по локоть в крови стоял перед ней на коленях, схватившись за остатки волос и мало что не выдергивая их с корнями.
        - Я не хотел, - промямлил отчим незваному гостю. - Не знаю, что на меня нашло...
        Лотт не слушал его. Он уже был рядом, высасывая зарождающуюся червоточину из хрупкого девичьего тела и ругая себя за нерасторопность.
        На следующий день он попытался еще раз. И еще раз днем позже. Любые попытки проснуться раньше увенчивались неудачей. Лотт открывал глаза точно по расписанию. Именно тогда, когда кулак светящегося самодовольством Галларда обрушивался на двери его опочивальни, Лотт срывался с места. Он пытался опередить Боркатто, но раз за разом отчим вонзал нож в живот Бригитте. Девушка умирала, а Лотт только и мог, что предотвращать излияние в реальный мир порчи Зарока.
        В конце концов, Лотт сдался. Девушка обречена, как ни горько это осознавать. Лотт был святым, всезнающим и единственным понимающим происходящее. И в то же время он был таким же бессильным, как и остальные. Он проглотил горькое поражение и сосредоточился на другом.
        Первыми в списке стояли супруги Ларрэ. Лотт провел с ними несколько томных вечеров, чтобы убедиться в том, что эта парочка действительно друг друга любит. Лучано удовлетворял любые прихоти Эммы, а та в свою очередь дарила ему и всем остальным любовь. Эта женщина заботилась о детях и прислуге, она шаг за шагом превращала Приют Нежности в гнездышко задыхающихся от любви парочек, приказывая садовникам выстригать в вечнозеленых кустах сердца, лебедей и целующихся людей.
        Приют Нежности достался Лучано за полцены. Прежний хозяин умер либо обанкротился. Мнения людей расходились. Но все были точно уверены, что двадцать лет назад супруги Ларрэ продали долю в Торговом Союзе и купили землю. Ларрэ не принадлежали к благородному сословию и не имели достаточно влиятельных друзей, чтобы продвинуться дальше по иерархической лесенке. Однако они стали достаточно известны благотворительной деятельностью.
        Эмма тратила целое состояние на безделушки и сочетающиеся с цветом глаз драгоценности, а Лучано дарил ей все, что та попросит. Сам хозяин днями пропадал в кожевенной мастерской, расположенной между Многодетной и вишневым садом. Лотт проверил эту парочку и не нашел их сколько либо занимательными или полезными.
        Поэтому Марш перешел к их ближайшему окружению.
        - Сир Лоттар, желаете услышать песню? - Фелидо не казался удивленным его визитом. - Могу я предложить божьему солнценосцу оду инквизиторам собственного сочинения?
        - Валяй.
        Смазливый бардик драл глотку на протяжении целого часа. Лотт скучал и наматывал круги вокруг него. Фелидо старался как мог, но Лотт не был благодарным слушателем, и пропускал львиную долю того, что нес этот человек.
        - Вам понравилось? - перебрав последние струны, спросил Фелидо.
        - Великолепно, - сказал без всякого выражения Лотт. - Позволите?
        Бард бережно передал ему мандолину. Лотт вертел ее в руках, думая о своем.
        - Вам же было скучно?
        - Я такого не говорил.
        - О, этого и не требовалось. Я знаю, как выглядит восторг. Его не с чем не спутаешь. Люди светятся изнутри. Я бывал в столице. Там играл Белькатор. Великий человек! Когда он играл, на лицах людей загорались самые разные эмоции - счастье, грусть, сопереживание! Он заставлял их ожить, сбросить земные оковы.
        - А я, эх, - Фелидо прошелся по струнам, взял пару аккордов. - Не способен творить. Вы даже не понимаете - каково это - знать, что никогда не будешь способен подняться выше. Боги дали мне толику таланта, чтобы я мог отличить мажор от минора, но не сподобились сделать из Фелидо гениального исполнителя.
        - Не переживай, главное терпение.
        Лотт приободрил барда, встряхнув того за плечи. Фелидо был такой же пустышкой, как и его хозяева. Опрятный музыкант стал целовать его руки. Лотт скривился. Люди тянулись к его святости, как источнику вечной молодости. Лотт побаивался, что Фелидо чего доброго еще захочет испить его драгоценной кровушки, чтобы повысить собственный навык.
        - Бросьте. У вас замечательная жизнь. Вы играете при дворе достойных людей и собираетесь жениться на красавице. Чего еще желать?
        - Славы, - продолжил ненужную исповедь Фелидо. - Я хочу признания. Поймите, Белькатор был последним пьяницей и богохульником, но собирал толпы людей. Я следую законам божьим и чту благодетели. Но я скорее выброшу мандолину в Многодетную, чем стану петь до конца жизни заезженную "Печаль по девичьей улыбке". О, если бы вы знали, как я ненавижу эту песню!
        - Будь хотя бы маленький шанс сотворить нечто по настоящему потрясающее, я, ни минуты не колеблясь, покинул бы Приют Нежности, - продолжал Фелидо.
        Лотт освободил руку от лобызаний и натужно думал, как избавиться от настырного барда.
        - Вы оставите Линду?
        Фелидо заткнулся. Левый глаз барда задергался от нервного тика. Он слепил вымученную придворную улыбку.
        - Я не говорил такого. Конечно же, нет, я бы ни за что ее не бросил. Она любовь всей моей жизни. Без нее я пропаду.
        Верилось в это с трудом. Фелидо еще некоторое время затыкал некстати проскользнувший в беседе эгоизм. Но, поняв, что окончательно опростоволосился, взмолился:
        - Только не говорите Эмме Ларрэ! Она такая славная женщина и не переживет, если узнает о том, что я вам сказал.
        - Я нем как рыба.
        - Спасибо. А сейчас, прошу меня извинить. Я должен сыграть хозяйке несколько любимых песен.
        Фелидо сбежал от него чуть ли не бегом. Авторитет Эммы был железным для всех, живших в Приюте Нежности.
        От дикого вопля Лотту стало не по себе. Он передернул плечами. На душераздирающие крики стекались монахини, словно муравьи на разлитый мед. Красные рясы с вышитой на груди монетой так и мелькали, исчезая в зеве хлипкой церквушки. Раньше он не придавал этому значения. Эта часть угодий пока что ускользала от внимания Лотта. Марш решил исправить оплошность.
        Внутренности божьего храма напоминали столетнюю избу, в которой выросло не одно поколение детишек. Церквушку холили и лелеяли. Видно было, что это действительно место для очищения грехов и молитв тем, кто уберегает людей от зла Зарока.
        В мерном подергивании свечей друг перед другом стояли Гэллос и Аллана. Они были единственными статуями в храме, как и единственными изделиями из камня. Даже здесь проявилась страсть Эммы. Казалось, божественные супруги вот-вот соприкоснутся губами - так тесно поставили скульптуры рядом.
        Монашки обступили приходского священника. Пожилой мужчина кричал так, словно ему поджигали пятки. Он дергался всем телом, сбрасывая даже дюжих монахинь, пытающихся скрутить ему руки.
        - Мы прокляты! - визжал сумасшедший. - Все прокляты. Я видел лоскуты! Десятки, сотни лоскутов чужих жизней. Их напяливают на себя только грешники. Верьте мне, я глас, вопиющий в пустыне!
        Наконец монахиням удалось утихомирить буйного священника. Женщины призвали его помолиться, и священник ответил на их просьбы. Лотт смотрел как с десяток медников разного возраста и поставленный ими на колени сумасшедший истово молятся Аллане.
        - Преподобный Висидос готовится отойти на небеса, - скорбно сообщила ему молоденькая прихожанка, одна из детей Эммы Ларрэ, которую Лотт помнил по званому обеду. Девочка тоже готовилась войти в сан и активно помогала усмирить старика. - Святая Элайза, снизойди к нам, очисть его разум. Он был самым добрым человеком, которого я когда-либо знала. Именно Висидос наставил меня пойти в услужение богам.
        - В таком состоянии быть кастеляном...
        - Старческое слабоумие взяло верх лишь неделю назад. Мы отменили мессы, пока епископат не пришлет нового кастеляна.
        Приходского священника подняли на ноги. Монахини отряхнули подол его одежд, вытерли слюну со щек. Его повели в келью, на ходу шепча успокаивающие слова. Проходя мимо Лотта, кастелян встрепенулся. Он потянулся к Лотту костлявыми иссушенными руками. Лотт содрогнулся от омерзения - Висидос был слеп как маленький крысеныш. Белесая пелена подернула глаза. Катаракта, как третье веко животных, была толстой, абсолютно скрывшей зрачок. Из-за слепоты Висидос перестал следить за собой. В уголках глаз серыми пятнами узнавались гнойнички. Но, не смотря на уродство, Висидос нашел Лотта, как если бы действительно видел его.
        - Найди их! Должны знать! Лоскуты душ надевают на тело! Грех! Порок! Я буду гореть в седьмом пекле, но не они. Должны знать!
        - О чем он? - спросил Лотт у послушницы, но та лишь пожала плечами.
        - Не знаю. Сам Висидос не знает. Не стоит видеть в болезни ясные мысли.
        - Можно мне с ним поговорить?
        - Конечно. Только не рассчитывайте на многое.
        Послушница оказалась права. Вытянуть что-то полезное у полоумного священника так и не удалось. Висидос игнорировал его вопросы и плел чушь про лоскуты. Лотт обыскал его комнатку, но, помимо истертых требников и пары простецких сутан для еженедельных и новой для праздничных служб, ничего не нашел. Висидос не был эпицентром червоточины. Он просто выживший из ума старик, уставший ждать кончины.
        Лотт обыскал деревянную церковь, перебрал все поленницы и опросил священников и агапитов, присматривающих за сумасшедшим, но не добился ничего выдающегося. Висидос всю жизнь посвятил службе в приходе, прожил мирно, ни с кем не ссорясь и оказывая любую помощь окружающим. По чести сказать, священнослужитель не заслужил того, как с ним обошлась старость, но Лотт давно понял, что не стоит ждать от добра, оказываемого другим, такого же добра для себя.
        Дни пролетали мимо подобно оголяющим ветви листьям. Лотту осточертело это место, хотя при других обстоятельствах, он бы непременно согласился погостить здесь месяц или больше. Но видеть одни и те же лица, события, разговоры изо дня в день было невыносимо.
        Он опросил детей. Малыши поделились на три группы. Одни лепетали веселую чушь, не понимая сути вопроса. Вторые хотели дотронуться к живому святому, засыпая вопросами на любые темы, кроме нужной Лотту. Третьи пугались и громко звали нянек или Эмму Ларрэ, а после выглядывали из-под длиннющих юбок, показывая ему язык.
        Команда корабля только пожимала плечами. Лотт выяснил, что кок кормил команду лепешками из крысьего мяса. На это ушло несколько дней, но новоявленный святой не пожалел об этом. Он и раньше подозревал этого парня с волосатыми руками в нечистых делишках. На пару с квартирмейстером они решили сэкономить на мясе таким образом. Лотт сдал обоих первому помощнику и тот всыпал мошенникам плетей.
        Тайны вскрывались по одной. Лотт выковыривал их из привычной жизни. Некоторые таились на поверхности. Измены, тихое пьянство, побои жены, нелюбимые дети. Иные приходилось раскапывать как таящийся в земле клад. Слуги подворовывали у хозяев. Кто-то крал столовое серебро. Кто-то совершал тонкие манипуляции с бумагами. Доверенный Лучано человек десятину от закупленных по дешевке кож прятал в карман. Хозяин то ли знал и закрывал на подобное глаза, то ли считал корпение над каждым грошиком унижением собственного достоинства.
        Червоточина была где-то рядом, она срабатывала как хорошо смазанный механизм в нужное время, но Лотт не мог добраться до нее. От отчаяния Лотт проверил свою команду. Бьерн Костолом был простым как столб воякой. Родриго обожал живого потомка богов и мог броситься в пропасть по велению Лотта. Джеймс Галлард, наоборот, презирал его, но подчинялся приказам архигэллиота. Шэддоу, его персональный Мрачный Жнец, похоже, догадывался о целях опроса Лотта, но никак не реагировал на отчаянные попытки спасти положение. Световой день инквизитор проводил у одинокой ветлы, спустившей поникшие прутья в мерно текущую реку. Брат Леон рвался помочь ему, но Лотт и сам не знал, где следует искать. Остальные были бесполезным грузом и не несли полезной информации.
        - Я что-то упускаю, - сказал Лотт. - Крохотная мелочь, которая не бросается в глаза. Знать бы какая.
        - Ты найдешь причину, мой воин, - промурлыкала Линда. Она потерлась грудками о небритую щеку.
        Лотт почувствовал, что снова возбуждается. Вот уже несколько дней кряду он топил уныние однообразия с протеже Эммы Ларрэ. Линда оказалась очень умелой в постельных утехах. Она проделывала с ним такие вещи, на какие не каждая шлюха согласится.
        Утолив похоть, потный и усталый, он отбросил одеяло, и, тяжело дыша, откинулся на подушки. Линда налила вина. Часть выпила, остальное по капелькам пролила на него. Затем принялась слизывать, скользя по телу язычком. Было щекотно, но Лотт не хотел прерывать сладкие мучения.
        Где-то в недрах поместья началось едва слышное гудение. Звук глушил камень, неясные отголоски отдавались легкой вибрацией.
        - Ммм, что это?
        - Я, дурачок.
        - Я про звук. Словно призрак дует в горн.
        - Это Фелидо, - Линда не сочла нужным остановиться. - Забавляет госпожу. Два или три раза в месяц она заставляет его рвать струны в специальной комнатке. От нее ведет ряд отверстий, соединенных трубами в опочивальню хозяйки. Здесь все сделано в угоду нашей покровительницы, если ты не знал. Люди долбили камень и изувечивали дом, чтобы эти приспособления усиливали звук и доставляли наслаждение ее ушам. Но мы же не отдадим Эмме все удовольствие? Оставим для себя чуточку?
        Лотт сглотнул, почувствовав, что сейчас Линда высосет из него все жизненные соки, что еще оставались. Они провели вместе уйму времени, хотя Линда помнила только то, что случилось в последний из дней. Лотт смаковал ее общество, как столетнее вино. Линда старалась изо всех сил, угождала во всем. За это девушка просила только одно.
        - Ты ведь увезешь меня с собой? - спросила в сотый раз Линда, но для нее это было впервые.
        - Да.
        - Правда-правда?
        - Могу поклясться на Книге Таинств для пущей уверенности.
        - Было бы неплохо, - рассмеялась она.
        - Почему ты хочешь уехать? Живется здесь получше, чем в других местах. Да и Фелидо не самая плохая партия.
        - А ты бы согласился жить по чужой указке? - сказала Линда враз посерьезнев. - Вставать по приказу, улыбаться по приказу, спать с теми, кого соблаговолит выбрать сеньора? Лоттар Марш, тебе повезло стать уникальным. А я простушка из глуши. Но не всегда же здесь оставаться?!
        - Хмм, почему бы не сказать об этом Эмме. Она может подобрать тебе кого-нибудь получше.
        - Эмма и Лучано - последние к кому я пойду. И тебе лучше помалкивать о нашей беседе. Для Эммы любовь не просто слово. Она преклоняется перед этим чувством и не позволит кому бы то ни было над ним насмехаться. Пока я с Фелидо, я в безопасности.
        - О чем ты?
        - Ни о чем, забудь. Лучше расскажи, как живут там, откуда ты родом.
        Лотт рассказал Линде о строгом и справедливом Томасе Кэнсли. О том, как они с братом матерели в Кабаньей Норе. Он перечислил все тринадцать княжеств западной провинции Священной Империи, и рассказал, что на самом деле не все реки такие огромные, как Амплус. Линда узнала, как высока и холодна Волчья Пасть, какие тайны хранит Лес Дурных Снов и почему следует сторониться жрецов Немого Бога. Девушка смеялась над обычаями воровать себе жен остготов и, подмигивая, приговаривала, что не прочь, чтобы и ее кто-нибудь да украл.
        Лотт говорил много. С Линдой было легко, легче чем с кем бы то ни было до этого. Он долго описывал упадническую красоту дворца Фениксов и десять капелл Климентины. Когда речь зашла про Солнцеград глаза Линды загорелись.
        - Я бы хотела там побывать. Город тысячи храмов, где золотые жилы проступают на поверхность, и ничья рука не поднимается их разработать. Город, где живет архигэллиот и где солнце вознесло на небо богов. Мое место там, понимаешь?
        Лотт понимал. Солнцеград был недосягаемой мечтой для многих. Святой город приманивал богатство и удачливых людей как мышеловка. Он поглощал людей, переваривал, позволяя строить на ограниченном пространстве еще одно здание, возносящееся ввысь как острие меча.
        Слова Линды не давали ему уснуть. Крутились в голове и бились о стенки черепа в безумном хороводе. Когда кровать еле слышно завибрировала, Лотт выскользнул из теплого ложа. Линда проворчала что-то похотливое и перевернулась на другой бок, натянув одеяло на голову.
        Лотт двинулся на звуки. Играть для Эммы ночью, чтобы не спугнуть пугливый сон было чересчур прихотливо даже для изнеженных лаской Ларрэ. Бард теребил струны изо всех сил, под такую мелодию не сильно-то поспишь. Лотт увидел медную трубу, тянущуюся через анфиладу и теряющуюся в последней комнате. Супруги заперлись и наверняка наслаждались сейчас "Печалью по девичьей улыбке". Лотт подошел к одинокому окошку, вгляделся в подернутую легким туманом черноту. Фонари освещали лишь поместье и некоторые участки ветвистых аллей.
        Труба цвета ржавчины, покрытая каплями росы, словно рыбьей икрой, изогнувшись буквой "Г", ныряла в землю. Оставался вопрос: если супруги Ларрэ провели часть трубопровода к своей комнате, зачем им понадобилось прокладывать ее дальше?
        Ему следовало вернуться в комнату и лечь в уютное гнездышко к услужливой Линде. Но нерешенная задача бередила душу и пробуждала любопытство. Лотт вышел из здания, обошел усадьбу по кругу. В потемках он наткнулся на куст роз, норовящих исколоть его за грубое вторжение. Преодолев иглистые препятствия, он двинулся в направлении кожевного цеха. Медная труба вела именно туда.
        Работы над выделкой начинали с первыми петухами и прекращали, как только люди переставали видеть, с чем работают. Ночью же инструментарий стоял бесхозным.
        Шкуры натянули на специальных сетках, вдев края в крючья и оставив сушиться. Слабо пахло паленой шерстью и чем-то сладковато-гнилостным. Лотт шел на ощупь, часто натыкаясь на предметы и изделия. Лучано отдавался любимому занятию с полной отдачей. Лотт бывал здесь и раньше. Ларрэ любили водить гостей по достопримечательностям, гордо показывая на что они тратили свои силы и деньги. Помещение строить не стали, просто натянули плотную ткань, создав что-то наподобие четырехугольного шатра. Лотт прошел внутрь, по памяти найдя очаг. Он клацнул огнивом о кресало, направляя поток искр на поленья. Занялся робкий огонек. Лотт подождал, пока пламя окрепнет и вытянул из костра палку. Вооружившись произвольным факелом, словно дикарь-остгот, он еще раз осмотрел помещение.
        Тайный ход некто заложил ошметками. Кожаные отрезы, на которых найден брак либо же просто не годящиеся под предназначенный материалу крой, громоздились внушительной горкой. Если бы не кусочек деревянного люка, выглядывающего из-под вороха ненужного отребья, Лотт прошел бы мимо. Он отбросил сор мощным пинком и дернул за ручку. Помещение не освещалось, но звуки задушевной мелодии ворвались в уши так неожиданно, что Лотт мало не вскрикнул.
        Он спустился вниз по хлипкой лестнице. Видимо, здесь кожевники хранили протравы для кожи. Чувствовался резковатый запах кислот и сернистый смрад выдерживающихся в них изделий.
        Музыка играла здесь особенно громко. Лотт шел мимо тонкого, словно рыбий пузырь, материала, стараясь не касаться липкой поверхности. С бычин и склизков капала слизь или что-то похожее на нее. Лотт оказался в маленьком круглом помещении диаметром не более десяти шагов. Под ногами противно зачавкало и, чертыхнувшись, Лотт направил импровизированный факел вниз. Кровь и куча кусочков мяса, словно кто-то рвал тушку зверя щипцами. Кажется, он попал в разделочную комнату. Это было странно, потому что Лучано лично говорил ему, что телеги с материалом доставляют из ближайших деревень готовыми. Простолюдины сдирали кожу сами, оставляя дальнейшую работу по дублению хозяину Приюта Нежности.
        Что-то зашевелилось среди кожистых простыней, и Лотт вздрогнул. Огонек на палке потускнел и часто замигал. Лотт инстинктивно прикрыл его рукой, опасаясь, что злобные духи погасят ненадежный светоч. Дрожащей рукой он поводил факелом перед собой, выуживая ценную информацию. Перед ним проступили пестрые образы намалеванных картин. Роза ветров, проглядывающая в пасти водного дракона, якорь, вместо цепи на котором висел завязанный тройным узлом аспид. И стая чаек.
        Лотт видел их раньше. Лоскуты срезали частями, нежно подрезая похожим на лезвие секиры инструментом. Синие рисунки терпеливо выводили аргестийские кольщики в течение года. Они вонзали иглы под кожу, пуская краску почти что в вены, и навеки изменяя данный богами окрас. Кусочки плоти искусно отделили от тела. Создавалось впечатление, что человек сбросил шелуху, как заяц линяет по весне.
        - Боги, - выдохнул Лотт. - Мэддок, что они с тобой сделали?!
        Моряк поднял голову. Удивительно, но он еще дышал. Мэддок был пьяницей и сквернословом, но не заслужил такой участи. Кожу с предплечья срезали под чистую, оголив дряблые мышцы. Кровь все еще капала, она не могла свернуться, слишком велики были увечья. Мэддок сглотнул и жилы на шее хлестнули словно плети. Его ноги были живыми язвами, а грудь жестокий кат почти вскрыл. Так агапиты препарировали трупы. Лоскуты дермы Мэддока с родимыми пятнами и сосками подвесили за крючья. Шкипер завис над землей, покачиваясь на оковах, а его кожа, еще влажная от крови, простиралась во все стороны будто крылья. Это было чудовищно. Лотт взялся за крюк, намереваясь облегчить страдания нечастного, но Мэддок остановил его.
        - Беги, - простонал он. - Беги, чертов дурак. Разве ты не слышишь? Музыкант играет шлюхе "Печаль".
        - Плевать. Потерпи, приятель. Сейчас я освобожу тебя.
        Лотт приложил усилие и вытянул крюк. Мэддок еле слышно застонал. Он не мог кричать; все, что способна выдать глотка, моряк выдавил из себя еще днем. Лотт перешел к следующему крюку.
        - Ты не понимаешь, - сказал Мэддок. - Они приказывают ему играть, чтобы заглушить крики несчастных.
        - Они?
        Он снял последний крюк и оглядывался в поисках рычага, способного сорвать цепь со стены или разбить звенья.
        - Ларрэ.
        - Зачем им снимать с тебя кожу?
        Скрипнул засов. Лотт замер на месте. Зря он не послушал Мэддока! Шкипер пытался предупредить его об этом. Играет музыка, значит Ларрэ вернулись, чтобы завершить начатое.
        - Поздно, - сказал Мэддок.
        Лотт не ответил. Он прижался к шершавой, плохо обтесанной стене, от которой пахло кровью и землей. Придушил пламя подошвой сапога. Он встал по правую сторону от узкого прохода, затерявшись среди развешанных кулатов, чепраков и менее ценных частей кожного покрова. Мэддок старательно гремел цепями, привлекая к себе внимание. Из него сочилась черная в полумгле сукровица, напоминающая древесную смолу.
        В комнатушке появился третий. Лучано не был похож на извращенца или изверга, кромсающего шлюх в подворотнях городов. Он, позевывая, копошился в разложенных на широком столе инструментах, пытаясь выбрать нужный. Лучано тер усталые, воспаленные глаза и старался не дышать носом. Он даже не заметил, что крючья больше не растягивают кожу на пленнике.
        Когда Лотт приблизился к нему, хозяин латифундии и не подумал обернуться. Лотт ударил Лучано крюком. Железо расщепило хрупкую височную кость. Тело задергалось, словно у марионетки спутались направляющие нити. Лотт обмотал цепь вокруг шеи Лучано и сдавливал ее до тех пор, пока Ларрэ не перестал трепыхаться.
        Затем Лотт нашел ключи от оков, проверив карманы трупа. Мэддок буквально свалился на него. Лотт взял на руки искалеченного товарища и понес к выходу.
        Очнись, красавица, очнись!
        Твой взор прогонит ночь.
        Я для тебя готов,
        Все небеса разрушить в одночасье.
        Открой глаза и вновь,
        Взойдет над миром солнце.
        Лотт шел к выходу, и в уши изливалась проклятая песня. Лучано любил жену больше чем кого бы то ни было. Лотт понял, для чего именно супруги Ларрэ держали у себя детей. Он догадывался, что вина Эммы здесь тоже есть. Эмму давно пора было сдать послушникам монастыря Святой Элайзы. Ее страсть к роскоши, к коже всех отделок и видов завела туда, где таится первородный грех.
        Мэддок больше не приходил в себя. Он тихо отошел, не смотря на старания агапитов. Лотта окружали здоровенные безликие. Бьерн Костолом сверлил глазами перепуганных людей, готовый проломить череп любому, кто не так посмотрит на мессию.
        Лотт переговаривался с братом Леоном. Он рассказал ему все, что творилось в поместье. Ларрэ торговали человечьими кожами и спрос на них, как ни удивительно был бешеным. В конце концов, Лучано пошел дальше и стал практиковать новый вид шкуродерни, сдирая кожу ломтиками, делая небольшие надрезы и оставляя рану кровоточить. Жертвы при этом оставались в сознании до последнего.
        Мэддока выбрали из-за красивых татуировок на груди и руках. Эмма хотела новые сапожки к зиме. К тому же, винолюбивый моряк зашел в поисках доброй выпивки слишком далеко и увидел то, что было скрыто от других.
        Эмма рыдала над телом мужа. Она лишилась лоска и величия. Казалось, Эмма постарела на двадцать лет разом. Женщина опустилась на колени и, взяв голову мертвого Лучано, баюкала ее как какого-нибудь кота. Двое инквизиторов стояли подле нее на случай непредвиденных сюрпризов. Эмму ждала долгая дорога в псоглавую башню для выяснения всех обстоятельств.
        - Почему вы убили моего мужа? - заливаясь слезами, спросила Эмма.
        - Он был выродком.
        - Нет. Он был славным человеком. Я любила его, а он любил меня. Мы сделали столько хорошего для людей и церкви.
        - Вы убивали людей. Маленьких детей. Разве вы не понимаете, что творили?
        - Это жестокий мир. Мы давали детям шанс выжить в нем. Те, кто не оправдывал наши надежды... мы молились за их души. Что ждало их, если бы не вмешались мы? Дети умерли бы от голода или стали бесчестными людьми, которые кончают жизнь на плахе. Что ждет этих малышей сейчас? Скажите мне, святой?
        Лотт взглянул на собравшихся. Они были перепуганы случившимся, да. Но не шокированы.
        И вдруг он понял. Все разговоры вокруг Ларрэ. Ему намекали, почти говорили прямым текстом, только Лотт не слушал. В Приюте Нежности насчитывалось слишком мало людей, чтобы происходящее с детьми держалось в тайне. Священник Висидос был свидетелем издевательств. Какая-то часть прежних воспоминаний все еще цеплялась за жалкую оболочку старика. Он пытался покаяться в грехах тому, кому будет не все равно. Линда знала, чем ей грозит неповиновение и предпочитала жить по правилам этого места. Она выбрала Фелидо не потому, что любила, но потому, что это гарантированно давало ей неприкосновенность. Ларрэ не могли разбить сердце двум влюбленным.
        Люди вытаскивали из землянки лоскуты людской кожи. Белые, желтые, розовые, бледно-землистые нити тянулись из темного зева, и не было им конца. Убийства поставили на поток. Ларрэ позволяли приемникам жить мирной жизнью, тогда как их предшественники становились участниками скотобойни под неторопливую мелодию, гуляющую по округе и оседающую ужасным зудом под землей.
        Лотт не стал дожидаться, когда инквизиция подсчитает точное количество жертв. Он взошел на трап корабля, не слушая лживые благодарности людей. Они хотели обезопасить себя, только и всего. Люди боялись, что их так же упекут в казематы псоглавой башни для признаний явных и скрытых грехов. За что им благодарить Лотта? Он отобрал их жилье и шанс выбиться в люди. А мальчики и девочки... Сегодня одни, завтра приедут другие. Сирот много в империи. Кто о них вспомнит через месяц?
        Лотт заснул с тяжелым сердцем и почти не удивился, когда в дверь постучали. Галлард в который уж раз сообщал о том, что супруги Ларрэ приглашают его, воина святого престола, на утреннюю прогулку по вишневому саду.
        Он поблагодарил рыцаря за усердие. Затем вышел и сделал все возможное, чтобы облегчить страдания Бригитте, девушке, рассказавшей правду не тому человеку.
        Затем Лотт приказал поднять якорь и отчалить от насквозь прогнившего Приюта Нежности. Ветер был попутным и натянул паруса так, что они мало не трещали от напряжения. Белокурая Дева за день преодолела огромное расстояние. Она еще никогда не плыла так быстро как сегодня. Об этом ему с гордостью сообщил Мэддок, стоящий у руля.
        Лотт ждал, сцепив пальцы. Он боялся этого. Боялся, что сомкнет глаза и все пойдет по кругу. Он устал повторять день, в котором не мог спасти того, кого хотел.
        Но что-то не хотело его отпускать. Небесная механика переживала кризис, и сколотый зубец битой шестерни не давал ей сделать полный оборот, возвращая на прежнюю позицию. И, кажется, он начинал понимать безжалостную волю высшего предназначения.
        Они должны умереть. Потому что невозможно жить здесь и не быть помазанными на крови стольких людей. И он, Лотт, не должен препятствовать этому. Поэтому Лоттар Марш перестанет играть роль посланника мира и утешителя страждущих. Нет, он станет карающим мечом и приведет к последнему суду всех - от мала, до велика.
        Лотт впустил Джеймса внутрь. Рыцарь открыл было рот, чтобы велеречиво и напыщенно сообщить об обязанностях солнценосца, но Лотт заставил его заткнуться. Марш ткнул блондинчика кинжалом в глаз. Удар был стремительным и очень точным. Джеймс рухнул как подкошенный. Не обращая на него никакого внимания, Лотт неторопливо оделся. Ему не к чему спешить, он знал расписание важных событий с точностью до мгновения.
        Сегодня он не станет спасать Бригитту. Лотт будет наблюдать за тем, как она открывает врата пекла. И пусть то, что за ними скрывается, вырвется наружу.
        ***
        Возвращение в мир живых было сладко-горьким. Лотт разлепил глаза под стук колотящего в двери Галларда и понял, что с ним еще не закончили. Сил злиться или огорчаться не осталось. Он чувствовал себя опустошенным и высосанным досуха.
        Когда в очередной раз ему предложили составить компанию престарелым любителям человечьей кожи, Лотт вежливо отказался. Вместо того чтобы наблюдать закольцованную цепь событий в первых рядах он спустился к глубоким водам Амплус. В это время года река еще больше раздавалась вширь. Лысые ветлы полоскали в ней ветви, а Многодетная в отместку подмывала их корни.
        Лотт присел на лавочку и закрыл лицо руками. До этого он и не знал, как глубоко может быть отчаяние. Не у каждой задачи было решение и не у всех историй окончание. Подчиняясь силе прилива, вода подбиралась все ближе, щекоча носки сапог.
        - Ты занял мое место, - сухо сказал Шэддоу.
        Инквизитор вторгся на вторую половину лавочки. Он развернул бумажный пакет и откусил кусочек булки. Разжевал его, затем сплюнул в руку мякиш и бросил в воду. Кусочек сдобы поплыл по течению. Чистящий перья лебедь, один из многих прикармливаемых в латифундии, клюнул хлебец и, запрокинув голову кверху, направил еду в желудок.
        - Так найдите себе другую лавочку, - отозвался Лотт.
        - Мне нужна только эта.
        - Тогда терпите, потому что я никуда не денусь.
        Шэддоу соизволил обратить на него внимание.
        - Не самое удачное начало для разговора с инквизицией.
        - Не самое удачное подлизывание к избранному.
        - Туше, - теперь все внимание Шэддоу занимала кормежка лебедя. - Ты не мастер парирования, но большего от тебя и не ждал.
        - Я тебя удивлю, но я сделал больше, чем кто-либо из здесь находящихся. Я спасал вас неделями. Избавлял от мучительной смерти. И что же слышу взамен? Прочь с лавочки?
        - А хотелось цветов, трубный глас и проезд на колеснице через триумфальные арки?
        - Для начала я бы не отказался дожить до завтра.
        - Иногда тебя очень трудно понять.
        К ним подплыли и другие лебеди. Булка стремительно теряла в весе.
        - Но мне этого и не нужно. Я видел таких как ты, Лоттар Марш.
        - Я весь внимание, - съязвил Лотт. Пикировка с инквизитором - последнее чего он хотел сегодня.
        - Ты такой же, как и я. Грешник на грешной земле. Советую повторять это себе каждый день, и вдвое чаще, когда покажется, что это не так.
        - Неужели в Святой Официум берут таких людей? - деланно ужаснулся Лотт. - Запахло костром!
        - У простых людей занятные понятия о работе инквизиции. Но для того чтобы тебе было проще, я все же объясню. Инквизиция борется не с грешниками, а с последствиями их грехов. Мы закрываем врата, но не сжигаем открывших их.
        - Вы сжигаете ведьм и чернокнижников. Какая разница?
        - Большая. Они угрожают Церкви Крови, насмехаются над нашей работой. Только белые инквизиторы имеют право касаться Святых Мест, ибо это божьи слезы. Аллана льет их, оплакивая мужа. Все кто практикуют магию незаконно, в обход церкви - заблудшие души. Только через муки мы приводим их к богам. Их душа очищается от корки греха.
        - Я видел, как сжигают покорившую-ветер...
        - И она пришла к богам так же как люди. Ты и вправду решил, что мы обрекаем на смерть без суда и следствия? Не проводим дознание? Не расспрашиваем людей? Инквизиция не бездушная машина. А теперь ответь - ты действительно уверен, что покорившая-ветер была невиновной?
        - Ладно, - Лотт почувствовал, что проигрывает спор. Шэддоу злил его, но это помогало отвлечься. - Так как же обстоят дела с грешниками?
        Шэддоу струсил крошки в воду. Затем он открыл свою шкатулочку и положил в рот лимонный цукат. Причмокнув, ответил:
        - Решают боги. Последний суд будет на небесах, перед солнечным престолом. Только там ты узнаешь насколько грешен либо свят.
        - Меня считают святым по праву наследования.
        - А сам ты веришь в это?
        Конечно, он не верил, и инквизитор знал, куда нанести удар. Шэддоу умело поворачивал разговор. Лотту не было уютно с ним наедине. Он пожалел, что не ушел, когда мог.
        Инквизитор достал розарий. Пальцы привычно перебрали кругляши на нитке.
        "Этот человек способен читать молитву?"
        - Вот видишь, - тихо сказал Мрачный Жнец. - Боги нашептывают тебе через совесть верный ответ. Ты грешник, Лотт. Люди, прогуливающиеся в парке грешники. Ларрэ тоже грешники.
        С этим трудно было спорить. В извращенной логике этого человека была своя правда.
        - Люди, сопровождающие тебя - грешники. Инквизиторы, защищающие тебя - грешники. Сам архигэллиот - великий грешник.
        - А ты?
        - Я?
        - Я разговариваю с грешником?
        - Суди сам.
        Шэддоу теребил четки с удвоенной скоростью. Собака, выведенная кровавыми чернилами на его сутане, скалилась и норовила укусить Лотта за руку. Новоявленный святой с ужасом следил за ней.
        - Когда-то я жил здесь. В это трудно поверить, но так и было. Я был мелкопоместным дворянином и отличным племенным быком. Так считали мои родители, они рассчитывали на богатую невесту и земли в качестве приданного. Но сердцу не прикажешь. Я полюбил девушку. Тоже дворянку, но из нищей семьи. Любовь - эгоистичная стерва. Я предал интересы семьи и был изгнан. Мы уехали в Солнцеград. Там обвенчались. Я рассчитывал на мелкий чин в одном из епископств. Быть охраной церковника не великая честь, но с голоду бы мы не умерли. Моя любящая жена понесла ребенка. Я был счастлив как никто на свете. Я гордился тем, что произведу на свет милого карапуза, который будет портить мне всю оставшуюся жизнь и это было прекрасно.
        Собака рвала белое полотно на лоскуты, она рвалась наружу. Лотт замер, не зная как поступить. Одно неверное решение влекло за собой большие проблемы. Он не смог бы убить инквизитора. Шэддоу был слишком опытен для того, чтобы позволить Лотту подобраться ближе. Нужно найти другой способ.
        - Нас губит не соблазн, Лоттар Марш. Нас губят перспективы. Даже сейчас, спустя столько лет я знаю, что поступил бы точно так же, случись мне вернуть время вспять. Я встретил агапита. Очень умного и умеющего видеть в людях то, на что другие предпочитают не обращать внимания. Он открыл Дар в юном дворянине. Я ощутил в себе мощь останавливать ветер и поворачивать реки вспять. Это ни с чем не сравнимое ощущение. Ему проигрывали радость отцовства и теплое влажное лоно жены. Агапит дал мне выбор. Остаться при своем, либо взять столько, сколько способен взять человек, не стесненный ограничениями. И я загреб жар руками, порвав семейные оковы.
        - Вы бросили ее?
        - Бросил? Нет, Лоттар Марш. Церковь всегда требует невозможного. Тебе ли не знать, избранный. Инквизиторы не могут иметь детей и жен. Инквизиторы служат только Гэллосу и Аллане. Они не должны иметь никакой привязанности, чтобы их вера не пошатнулась, когда придется закрывать червоточину, вскрывая себе глотку.
        - Что ты сделал?!
        - Я вырезал ребенка из чрева бедной девушки. Я убил его собственными руками, не слушая мольбы умирающей жены. Так я пришел в Церковь Крови. Знаешь, что произошло после? Мне отпустили грехи и помогли стать тем, кем я являюсь сейчас. Я чист здесь на земле, но чист ли перед богами? Я вижу, как ты смотришь на меня и понимаю, что думают они. Так устроен мир, Лотт. Мы грешники. Ты тоже выбрал этот путь. Увидел перспективу стать кем-то большим, чем зависимый от атуры наркоман. Святые совершают деяния ради людей. Но ты делаешь это для себя. Чтобы успокоить совесть или потешить самолюбие. Не важно. Прощения нет, и не может быть для нас. Ты понимаешь?
        Лотт решился. Он вырвал четки из рук Шэддоу и разорвал крепкую нитку. Кровавый пес рванулся вперед, натянув сутану инквизитора. Шэддоу понял и действовал молниеносно. Он сбросил одежды, оголив торс, и пустил из пальцев призрачных змей. Они кромсали ткань, пожирая ее по частям. Затем принялись друг за друга, и продолжали, пока последняя из них не поглотила сама себя.
        - Я открыл червоточину, - пораженно сказал Шэддоу.
        - Четки были эпицентром, - пояснил Лотт - Я и не думал, что предметы тоже обладают такой силой.
        - Они были со мной всю жизнь, - сокрушенно сказал Шэддоу - Трудно поверить, что здесь случится такое.
        - Почему? Мир полон грешников, - отозвался Лотт, глядя ему в глаза.
        - Лотт.
        - Да?
        - Ты можешь обрести врага или человека, способного оказать услугу. Об этом никто не должен узнать. Мы поняли друг друга?
        - Вполне. У меня только один вопрос. Тот агапит. Это Иноккий?
        Иногда молчание красноречивее любых слов.
        Лотт услышал колокольный перезвон и побежал к вишневому саду.
        - Куда спешишь? - закричал вслед Шэддоу.
        - Спасать грешников!
        Ему предстояло в последний раз помочь Бригитте почувствовать себя не одинокой в этом мире.
        Интерлюдия
        Волки в овечьей шкуре
        Олень был настоящим красавцем. Голова мало что не подрагивала под весом могучих и ветвистых рогов, касавшихся оголенных крон златодуба. Внезапно зверь насторожился. Олень стал бить копытом, и встревожено оглядываться по сторонам. Свистнули стрелы. Первая застряла в бедре. Вторая навылет пробила шею.
        Олень встал на дыбы и понесся прочь, фыркая и издавая предсмертные хрипы.
        - Отличный выстрел, Дэниел, - похвалил сына Дрэд Моргот.
        Старый орел хромал большую часть дороги. С холодами подагра чаще давала о себе знать. Но сегодня его не заботила досадная боль. Решение покинуть Имперский Тракт и поохотиться было верным. Его люди встряхнулись и с упоением погрузились в азарт любимой забавы. К концу дня они поймали пару волков и лисий выводок. Егеря сейчас сдирали шкуры со зверей. Сибилла с удовольствием разнообразит гардероб шубами с теплым мехом.
        Они нашли оленя в неглубоком овражке, куда тот, издыхая, умудрился свалиться. Зверь дышал рывками, кровь, пузырясь, выступала из раны на шее крохотным гейзером. Дэниел Моргот опустился на колено и нежно провел рукой по взлохмаченной шее. Затем достал мизерикорд и точным ударом расширил существующую рану. Он не хотел испортить шкуру и голову, которая станет отличным трофеем. Дэниел умел пользоваться этим кинжалом. В прошлом году благодаря нему Дэниел милосердно умертвил рыцаря, сломавшего позвоночник в Долнлэнде.
        Зверь умер без лишних мучений. Дрэд окрикнул слуг, чтобы те сняли шкуру и срезали мясо.
        - Красвец, - произнес лорд Морлэндский. - Его рога украсят любой очаг. Они твои по праву, Дэниел.
        - Я подарю их брату, - сказал старший сын. - Мне кажется, ты был строг с ним во время переговоров за круглым столом.
        - Переживет, - отмахнулся Дрэд Моргот. - Дэрику нужно преподать урок послушания. Нельзя говорить сгоряча и тем более перебивать старших и более опытных, чем ты сам. Он должен научиться этой игре сам или не вступать в нее вовсе.
        - Где эти бездельники? - недовольно сказал Дрэд. - Прикажу лишить месячного жалования, если промедлят еще минуту.
        Слуги не спешили. Они окрикнули их еще раз, строже. Затем стали выбираться из оврага, цепляясь за корчаги поваленных деревьев. Дрэд кряхтел, но не уступал сыну в резвости. Он превозмогал боль. Орлы не падают. Они парят, ловят ветер и пикируют. Его радовала мыль о том, что даже теперь, когда подагра год за годом убивает желание вставать, а сам хозяин Морлэнда седовлас как Святой Джером - даже теперь Дрэд может дать фору молодым.
        Он опередил сына на полкорпуса, победно потряс рукой и удивленно воззрился на идущих к ним людей.
        ***
        Дэрик следил за разворачивающимися событиями с небольшого пригорка. Отца с братом взяли в кольцо. Наемники вытянули мечи и приказали им сложить оружие. Дрэд Моргот послал их в задницу Зарока. Старый Орел снял с петли небольшой топорик, жалея, что дал сыновьям уговорить оставить оружие на козлах кареты.
        Дэниел имел при себе лишь лук и кинжал. Брат натянул тетиву и прицелился. Затем сделал залп. Один из наемников упал со стрелой в сердце. Остальные бросились к Морготам. Они сражались храбро. Успели ранить еще одного из солдат, прежде чем те их обезоружили и связали.
        - Продержите их в плену полгода, - сказал Дэрик. - Дождитесь, когда они согласятся выплатить ваш выкуп. Отец слишком горд, чтобы соглашаться на условия сразу. Он будет упираться до последнего. И мне это только на руку. За это время я покажу Фарслоу, чего стоит наш род. Я обезглавлю Жеана. Затем насажу горшок, заменяющий ему голову, на пику и установлю как знамя в Золотом Руне. Уверен, от этого родовой замок Фартэйнда только выгадает.
        - И сколько же даст Морлэнд за своего лорда? - спросил Генрих Сулроуд. Он возвышался над Дэриком как возвышается волк над зайцем.
        - Много, - туманно ответил юный Моргот. - Честная сделка, можешь поверить моему слову.
        - К сожалению, не могу, - сказал Генрих со сталью в голосе. - Я доверяю только тому, что делаю собственными руками.
        Он подал условный сигнал. Мечи поднялись и опустились. Дэниела и Дрэда Морготов нашпиговали железом под завязку.
        - Что ты делаешь?! - в ужасе закричал Дэрик. - Мы так не договаривались! Я убью тебя!
        Генрих ударил его в челюсть кулаком. Затем добавил коленом в живот.
        - Должен сказать, мне не доставляет удовольствия расправа над лордами таким образом, - сказал он. - Я был бы рад скрестить мечи со Старым Орлом в чистом поле, но люди, которые стоят за мной, хотят все сделать по-тихому. Если бы ты не вспылил и не предал своего отца, подойдя ко мне в первый день Собрания Круглого Стола, могло погибнуть значительно больше людей. Я бы пошел на штурм замка. Так что, как бы цинично это не звучало, ты спас жизни десяткам невиновных.
        - Зачем ты убил их? - спросил Дэрик, корчась на земле. - Я платил хорошие деньги. Вместе мы могли одолеть Фартэйнд и низложить лорда Фарслоу.
        - О, этого мало.
        - Мало? Увеличить свои земли, присоединить три десятка деревень и четыре города?! Фартэйнд дает много пушнины. Ты мог бы сам выставлять ее на продажу вместо того, чтобы покупать шкуры втридорога.
        - Фартэнд неплохое подспорье в моих планах. Но только представь... Генрих, лорд Сульсшира, Фартэйнда и Морлэнда. В это что-то есть.
        - Мерзавец!
        Генрих поставил сапог на кадык Дэрику и давил до тех пор, пока юный Морлэнд не перестал трепыхаться. Затем его люди отнесли труп к остальным. Нужно было спешить. Скоро люди черного орла начнут интересоваться, почему их сеньоры не спешат обратно. Наемники рыхлили землю, разбрасывая вокруг ветки и листья. Люди Генриха привели из чащи людей. Затем одоспешили их, напоследок сняв мешковину с головы.
        - Генрих Сульсширский, - удивленно сказал старший из них, пока остальные глупо моргали, пытаясь оценить, куда попали и почему их окружают мертвецы.
        - Ничего не забыто, Кевин де Сиз, - сказал ему лорд в волчьей шкуре. - Я помню, как ты спешил меня на том турнире, долгих двадцать лет. Ты был моей последней ошибкой. Теперь я намного сноровистей и умнее. Ты был изгнан со двора леди Берри и нашел приют у лорда Бараньей Головы.
        - Меня не изгоняли, - гордо вскинул подбородок Кевин. - Я сам ушел от Эвиции. Жеан дал мне надел земли и титул, чего никогда бы не сделала она.
        - Ты должен чтить только своего лорда, - ответил ему Генрих. - Вставай, я окажу тебе честь умереть с оружием в руках, а не спеленатым как младенец.
        - Мой лорд, обратился к нему один из наемников. - Мы не должны так рисковать...
        - Заткнись! - Генрих был похож ни оскалившегося волка, изображенного на гербовом щите. - Дай ему меч.
        Де Сиз ринулся вперед, пытаясь сбить его с ног. Генрих принял его выпад щитом. Дерево затрещало, но волк не сошел с места. Он приподнял щит и атаковал старого противника. Кевин подставил плечо, зная, что не успеет уклониться. Удар заставил его припасть на колено. Левая рука онемела, но правая еще сжимала оружие. Рыцарь выдал серию ударов, ловко орудуя мечом. Генрих не блокировал, предпочитая уклоняться. Де Сиз быстро выдохся и Генрих воспользовался тем, что рыцарь даже и не думал о защите. Лорд Сульсширский выбил меч из уставших рук и раскроил де Сизу череп.
        Наемники прикончили остальных. Затем они вложили им в руки оружие.
        Генрих в последний раз оглядел место. Идеально. Даже он не смог бы усомниться в том, что здесь произошла кровавая и скоротечная схватка. Люди Фасрлоу напали на Мороготов внезапно и были убиты, но ранения Дрэда и его сыновей оказались слишком серьезны, чтобы те выжили. Героическая смерть, которую кто-нибудь изложит в стихах и воспоет.
        Ему было жаль бедную и внезапно осиротевшую Сибиллу Моргот. Отвергнутая королем-варваром, лишившаяся родных, она обратит гнев на тех, кто этого заслуживает. На тех, кто носит рогатые шлемы. Перемирие с Фарслоу теперь точно невозможно. Будет кровопролитная война без права на помилование. И ему, Генриху Сулроуду останется снимать с нее сливки.
        Умело составленный план стал настоящим подарком богов. И что от него требовалось взамен за такую услугу? Всего одно - не вмешиваться в дальнейшие события. Волки терпеливы. Они будут ждать.
        Глава 9
        Трезвый расчет холодного сердца
        Линда одевалась медленно и нарочито неторопливо. Она знала, что Лотту нравится за ней наблюдать. Он смотрел, как аккуратные маленькие грудки исчезают под легкой тканью и думал о том, что предстоит сделать.
        Спасение Линды Лотт считал своей маленькой победой в хаотическом мельтешении разоренного осиного гнезда Ларрэ. Людей сгоняли как скот. Шэддоу решал кого миловать, а кого инквизиция увезет на допрос в псоглавую башню. Со стороны казалось, что Мрачный Жнец выбирал жертв наугад, но Лотт знал, что это не так. Шэддоу умел читать чужие души и находил в них скрытые тайны.
        Когда очередь дошла до протеже Эммы Ларрэ, Лотт не мог не вмешаться. Он нарушал данное слово не раз. Но теперь, когда Марш стал приближенным к архигэллиоту, его правой рукой в борьбе с Зароком, обещания значили куда больше.
        Он поручился за Линду. Никто не возражал. С тех пор она делила с ним еду и постель, что устраивало обоих. Когда они покинули Обитель Нежности, Линда повеселела и стала чуть более беззаботной. Теперь она мало походила на расчетливую лисицу и больше на пушистого котенка. Линда умела притворяться. Жизнь с Ларрэ научила ее многим маскам. Днями она почти летала по палубам, радуясь всему, что было на борту, махала платом проплывающим кораблям. Вечерами Линда трудилась над Лоттом так усердно, что по утрам ему приходилось собирать себя по кускам, чтобы хоть как-то соответствовать человеку, представляющему несгибаемую волю церкви.
        С ней Лотт чувствовал себя простым человеком. Но он знал - всему приходит конец. Два дня назад его вызвал Шэддоу и намекнул, что скоро станет не до забав. Он получил письмо от архигэллиота. Иноккий сообщал, что Дальноводье на грани. Люди запираются в церквях и молят богов и помощи. Тракты забиты беженцами. Еще не бывало такого, чтобы одна червоточина заставляла людей пускаться во все тяжкие. Каторжники поднимают восстание. У них появился главарь. Ширился слух, что ими командует черный инквизитор. Ересь просачивалась именно туда, где Священная Империя давала трещину, и это не могло не беспокоить.
        Линда обулась в сафьяновые сапожки темного окраса и любовалась на себя в зеркало.
        - Ну, - требовательно сказала она. - Скажи что-нибудь.
        - Тебе идет.
        - Мужчины, - вздохнула Линда. - Ласковые слова из вас тащишь раскаленными щипцами.
        Она стрельнула в него глазками:
        - Хочешь, я могу снять с себя это барахло?
        - Хочу, - сказал Лотт. - Но у нас нет на это времени.
        - Понятно, - Линда повязала плат на голову. - Я подожду тебя в лодке.
        Иногда эта девушка была чересчур расчетлива. Лотт понимал, что она с ним только на время. Возможно, Линда не прочь продлить отношения, но вскоре они войдут в Дальноводье и тогда придется распрощаться с легкой жизнью. Линда не пойдет с ними. Там будет жарко и слишком опасно для такой как она. Лотт еще не говорил ей об этом, но понимал, что чем дольше будет тянуть, тем хуже для нее. Линда должна понимать, что дальше их пути расходятся. Она осядет в небольшом городишке и постарается начать новую жизнь. Это самое большее, на что она могла рассчитывать после Обители Нежности.
        Он облачился в крепкую дорожную одежду. Прикрепил к поясу ножны с мечом и кинжалом. Надел меховой берет и поднялся на верхнюю палубу.
        Вчера ударил первый мороз. Стужа прошлась ледяной плетью по деревьям. Последние листья отваливались с окаменевших веток и падали на заиндевевшую землю. Складывалось впечатление, что идет желто-красный ливень, за которым не виден окружающий мир.
        Лотт подошел к Пегушке и потрепал отросшую челку. В Солнцеграде существовало множество загонов с отборными лошадьми, которые были и выносливее и проворнее этой кобылы, но Лотт отказался от них. Пегушка нравилась Кэт, и Лотт не мог с ней расстаться. Он не хотел терять тех, кто ему дорог.
        Лошадь обматывали ремни. Матросы налегли на лебедку, и Пегушка взмыла в воздух. Она пролетела над кораблем, давшим крен на правый борт, и плавно опустилась на лодку.
        - Отлично, теперь вы, сир Лоттар, - сказал ему капитан.
        Лотт пожал морскому волку руку на прощание и послал воздушный поцелуй Гальюнной Леди. Ростра не ответила взаимностью. Лотт провел на корабле не самые приятные дни своей жизни и был рад, что остаток пути пройдет по суше.
        - Что станет с телом? - спросил он капитана.
        - Мы похороним Мэддока как моряка, - сказал капитан. - Он был хорошим человеком. Помолитесь за его душу.
        - Я не большой знаток в этом деле, - улыбнулся Лотт. - Кому вознести молебен?
        - Николасу Чодотворцу. Я тоже помолюсь. И вся команда. Мы обязательно поставим свечку за упокой.
        - Как и я, капитан. Как и я.
        Лотт приложил все усилия, чтобы Мэддок избежал ужасной участи в латифундии, но этого оказалось мало. Рулевого хватил удар прямо за штурвалом.
        Белокурая Леди шла под парусом большую часть пути. Ближе к границе Делии Многодетная сужалась в талии. Трирема Церкви Крови юркнула в приток реки. Мертвый Сын пролегал по восточным границам Делии. Это была постепенно мелеющая река, исчезающая в Перевале Проклятых.
        Падающее тело, ранее принадлежавшее человеку по имени Мэддок, задало движение рулевому колесу. Матросы слишком поздно поняли, что корабль идет не тем курсом. Белокурая Леди села на мель близ небольшой деревеньки, которые всегда возникали на берегах рек. Исключением стало лишь то, что в деревне жили покорившие-ветер.
        Брат Леон, проведший большую часть жизни в королевстве, рассказал, что люди запрещали желтоглазым селиться рядом с собой и сознательно загнали их в обособленные резервации.
        Древний народ стоял в отдалении, наблюдая за тем, как люди покидают севший на мель корабль. Покорившие-ветер и не думали помогать. Но в глазах их легко читался испуг. Они боялись того, что пришельцы выгонят их на улицу, заняв дома.
        Переправившись на берег, Лотт оседлал Пегушку. Он сунул руку в переметную суму Кэт и выудил оттуда еще в столице запасенные лакомства. Лошадка схрумкала красную морковь и благодарно заржала.
        Потребовалось некоторое время, чтобы все необходимые вещи были упакованы на козлы. Команда корабля останется в деревне пока не прибудет буксир, чтобы вытянуть корабли из мелководья. Остальные - Лотт, инквизиторы, божьи воины с закаленными в боях безликими, отправятся в Дальноводье изменив маршрут.
        Первоначальный план состоял в том, чтобы Белокурая Леди прошла весь путь вдоль Мертвого Сына. Затем богами помазанные герои должны были двигаться по Имперскому Тракту, пока не достигли бы Последнего Предела - форпоста империи, стоящего на границе Гиблых Топей. Но последнее письмо из Солнцеграда внесло корреляции в план. Последний Предел пал и больше не подавал признаков жизни, а Имперский Тракт перестал быть надежным местом. На нем орудовали мародеры. Обезумевшая от страха толпа осаждала окрестные порты.
        Деревня желтоглазых отличалась от людской. Дома располагались так, чтобы по подворью гулял ветер. Округлые срубы домов цепляли непривычными формами. Покорившие-ветер снимали шапки, приветствуя людей, но мало кто из них кланялся. Галлард скрипел зубами, медленно выходя из себя. Инквизиторы напротив не придавали значения церемониальным формальностям.
        На окраине деревни у обочины дороги одиноко высилась стела. Тесаный века назад камень был в идеальном состоянии. Покорившие-ветер ухаживали за ним, но они не приносили даров скрытому под толщей гранита духу-хранителю. Они не поклонялись ему как люди, возносящие мольбы перед иконостасами святых.
        Лотт хмыкнул. Он заметил на стеле ряд знакомых руниров. Такие были вытатуированы на щеках Кэт.
        Он догнал Линду. Девушка ехала на гнедой кобылице, которую взяли у местных.
        - Линда, я...
        Эта деревня была неплохим местом. Совсем неплохим. Ей могло здесь понравиться.
        - Да, Лотт?
        Он посмотрел на приятные округлости грудей. На то, как восхитительно они поднимаются и оседают, когда Линда дышит.
        - Держись подле меня. Не отъезжай далеко. Дороги не безопасны.
        - Хорошо, мой герой.
        Линда чмокнула его в щеку и пристроилась сбоку, приноравливаясь к шагу.
        Кавалькада выехала на тракт. Лед в замерших за ночь лужах хрустел под копытами. По левую руку от тракта нес медленные осенние воды Мертвый Сын. С другой стороны раскинулся дремучий лес. Желтоглазые брали оттуда сырье, но запасы древесины казались неисчерпаемыми. Кромка опушки с сетью пней походила на залысину в космах дикаря. Птичий клин прорезал небо, застилая серый покров чернилами цвета воронова крыла. Они летели в Дальноводье. Сейчас Лотту казалось, что все дороги ведут туда.
        На границе горизонта дорогу заволокло пылью. Частицы засохшей грязи клубились, создавая фантасмагорию за пределом человеческого воображения. Восемь фигур в развевающихся по ветру плащах мчали так быстро, будто за ними гнались гончие ада.
        Шэддоу дал знак остановиться. Безликие и божьи воины взяли их маленький отряд в кольцо. Шэддоу наскоро сплел заклинание, наложив на них прозрачную завесу, похожу на мыльный пузырь. Остальные инквизиторы тоже проделывали пасы руками. Бьерн Костолом вынул из петлицы шестопер. Это был монстр среди оружия. Лотт едва мог его удержать, не говоря о том, чтобы замахнуться. Бьерн держал его совершенно спокойно, словно обычную палку.
        Всадники остановились в пяти шагах от группы. Незнакомцы показали лица из-под капюшонов. Лотт удивился. Он ожидал увидеть головорезов или еще кого-нибудь в этом духе. Восемь женщин восседали на лошадях. Двое из отряда были людьми, остальные шесть покорившими-ветер. Лотт вздохнул с облегчением. Женское общество не могло не радовать. И он был рад. Почти всем из них.
        - Здравствуй, Квази. - произнес Лотт. - Не думал, что доведется увидеть тебя еще раз.
        Халифатка спешилась.
        - Я рада видеть тебя живым и здоровым.
        - Извините, что прерываю, - с холодком в голосе сказал Шэддоу, - но может кто-нибудь скажет мне, что вы здесь делаете?
        - Не могли же мы позволить людям, направленным самой Церковью, проделать столь долгий путь через Делию в полном одиночестве, - сказала вторая женщина. Она прикрывала лицо вуалью из полупрозрачной ткани. - Это недостойно королевских особ. Делия всегда славилась гостеприимством. Что я и собираюсь вам доказать сегодня.
        С этими словами женщина откинула вуаль. Брат Леон ойкнул и поспешил отвесить самый низкий поклон, который Лотт видел за свою жизнь. Его примеру с запозданием последовали остальные не исключая Шэддоу. Даже Линда склонила головку и шепнула Лотту:
        - Поклонись королеве Делии, Лотт. Ты ставишь нас в неловкое положение.
        - Королева Делии? - тихо спросил он.
        Перед помазанием Ричард упоминал о своей супруге, но Лотт и не предполагал, что встретится с ней на проселочной дороге.
        - Да. Она самая. Игнис. А кто эта женщина рядом с ней?
        - Долгая история.
        - Ты расскажешь ее. И не дай боги ты на нее положил глаз!
        - На это счет можешь не волноваться.
        - Вы закончили?! - Шэддоу играл желваками, наблюдая за их перешептыванием. - Отлично. Я продолжу. Квази. Почему ты не в псоглавой башне?
        - Я буду сопровождать ваш отряд в миссии.
        - Да? Архигэллиот не говорил ничего насчет тебя.
        - Иноккий не единственный, кто способен приказывать нам, - ответила халифатка. Она достала из кожаного тубуса свиток, скрепленный церковной печатью.
        Шэддоу прочитал документ.
        - Архиалланесса Стэфания выражает предельное сожаление, что не смогла присутствовать на церемонии посвящения Лоттара Марша и приказывает главе экспедиции Шэддоу включить свою подопечную в состав группы.
        Шэддоу отдал свиток Квази с непроницаемым лицом.
        - Вопросов к вам больше не имею.
        - Ко мне, надеюсь, тоже? - спросила королева Делии и улыбнулась, показывая зубы в идеальном состоянии.
        Лотт старательно отводил от нее взгляд. Прозябая в Гэстхолле, ему довелось увидеть слепого, газа которого пожрала проказа. Он был страшен. Ходячий труп, просящий милостыню и тыкающийся по углам, пытаясь задать себе верную траекторию движения.
        Игнис выглядела немногим лучше. Болезненно хрупкая женщина с трудом держалась в седле. Она была бледна как смерть. Ломкие волосы цвета седины едва прикрывали голову. А глаза... Если бы Лотт не знал кто она с легкостью поверил в истории про вампиров, живущих, чтобы пить чужую кровь. Он не мог представить Ричарда, делящего с ней ложе. Лотт испытывал отвращение и жалел ее одновременно.
        - Замечательно, - не получив возражений продолжила королева. - В таком случае мы смиренно просим Лоттара Марша посетить Острие перед тем как он продолжит святой поход против зла.
        ***
        - Я пообещал вернуть вам кое-что при случае, - сказал Лотт.
        Он достал из мешка Кэт амулет. Руна в форме литеры "Х", выполненная из куска оникса, тускло поблескивала на солнце. Он передал амулет Игнис, и та повесила его на шею.
        Дорогой к Острию королева не давала гостям скучать, постоянно заводя светские беседы. Несмотря на кажущуюся хрупкость, Игнис оказалась стойкой женщиной. Она ехала рядом с Лоттом и он видел, как тяжело ей дается путешествие. Но она не жаловалась, и старательно делала вид, что ей весело и беззаботно.
        Квази ехала чуть поодаль. Лотт старался не обращать на нее внимания, хоть это и было нелегко. Хотел бы он узнать, зачем она решила присоединиться к ним.
        - Благодарю вас, сир Лоттар, - сказала она. - Я дала его сыну на пятый день рождения. Он действительно много значит для меня.
        - Символ на нем - рунир древнего народа?
        - Это так. Амулет создали покорившие-ветер.
        - Я слышал, желтоглазые не в почете в Делии.
        - Покорившие-ветер вечные скитальцы, - сказала королева. - Люди не любят, когда им напоминают, что они не всегда здесь были хозяевами.
        - А королевы?
        - Вы о моем окружении? - улыбнулась королева. - Я стараюсь не обращать внимания на расовые различия. В конце концов, не цвет глаз или кожи делает нас теми, кто мы есть. Мы нечто больше чем краска.
        Они увидели шпиль первым. Тонкий как игла, он рос вертикально вверх, и казалось, что вот-вот продырявит мрачные небеса, и те в ответ забросают королевскую резиденцию комьями снега.
        Острие было относительно скромным жилищем для королевских кровей. Дворец Фениксов казался огромным по сравнению с ним. Лотт был слегка разочарован. Он ожидал роскоши и помпезности, которыми ему ткнут в глаза. Он видел с холма небольшой городок, окружавший дворец. Но он не шел ни в какое сравнение с Солнцеградом. Наверное, после него теперь все города будут казаться Лотту крохотными.
        - Что означает руна?
        - Благая Весть лучше объяснит, - сказала королева.
        - Благая Весть?
        - Моя служанка.
        - Странные мена у ваших людей, - хмыкнул Лотт.
        - Имена всегда что-то значат. Ваше имя тоже.
        К ним подъехала желтоглазая одного возраста с Игнис. Она была так же коротко подстрижена, как и Кэт. Цвет радужки глаз из песочного медленно переходил к янтарному. Она низко поклонилась Лотту и еще ниже госпоже.
        - Что угодно королеве? - спросила Благая Весть.
        - Расскажи нам, что означает символ на этом амулете.
        Прежде чем ответить желтоглазая с минуту размышляла.
        - В нашем алфавите немного рун. Но они могут приобретать совсем разные значения в зависимости от ситуации, места или времени. Я хочу, чтобы вы поняли, этот рунир для одних значит сохранность, для других безопасность. Для моей королевы он будет "решительностью". Для вас, святой, он значит "выбор".
        - Выбор? Что же я должен выбрать?
        Желтоглазая пожала плечами.
        - Сторону, в которую подует ветер.
        Люди любили свою королеву. Их встретила толпа горожан и все протягивали руки к Игнис. Королева приказала слугам раздать милостыню бедным и произнесла короткую и трогательную речь внимавшему ей люду. Закончила она, представив Лотта.
        Марш уже привык к такому отношению. Его не передергивало от раскрытых ртов и перешептываний при одном появлении святого. Лотт исправно сыграл свою роль, раздав святых гало всем желающим, благословив жилье, детей, дороги, родимые пятна и полные вшей головы.
        За тем они приехали в Острие. Герб Ричарда возвеличили в самом замке. Главная башня имела вид двуручника, который сжали в руках. Королева оставила гостей, сославшись на неотложные дела. Но Лотт не мог не заметить, как слуги снимают ее с лошади. Старый кастелян Кабаньей Норы что-то говорил ему о родовой болезни Игнис. О том, что в крови ее рода есть дефект. Девушка была альбиносом, но Лотт не знал что это, пока не увидел королеву Делии.
        - Она кажется милой, - сказал Лотт.
        - Помни о заговоре, - одним губами прошелестел Шэддоу. - Доверять ей - ошибка.
        - Думаешь, на нас нападут? - скривился Лотт. - Нас привели в город, пригласили в Острие и огласили на каждом углу кто я и что за люди сопровождают меня. Архигэллиот объявил священный поход и каждый здесь знает, что мы пытаемся спасти Дальноводье. Какой шанс, что нас схватят?
        - И все же. Держи меч вне ножен этой ночью, - посоветовал Мрачный Жнец.
        После того как Лотт закрыл червоточину, разорвав инквизиторские четки, Шэддоу стал относиться к нему немного лучше, чем к куску дерьма. Если бы у таких как он были друзья, Лотт мог рассчитывать попасть в этот список.
        - Лотт, нам так и не представился случай поговорить в Солнцеграде. Я многое должна тебе рассказать, - сказала Квази.
        - Это место прекрасно, - воскликнула Линда.
        Девушка подошла со спины и ухватила его за шею. Лотт проявил чудеса ловкости и вывернулся из захвата. Затем подхватил Линду и закружил вокруг своей оси. Девушка завизжала от радости.
        - Мы должны поговорить о том, что случилось в святом городе, - сказала Квази.
        - Позже, - Лотт отмахнулся от нее как от назойливой мухи. - Я выслушаю вас, инквизитор. Нас ждет долгий путь. В дороге и поговорим. А здесь я просто хочу весело провести время. Правда, милая?
        - О, дорогой! - Линда подарила ему жаркий поцелуй. - Я буду с тобой, куда бы ты меня не понес.
        - Так чего же мы ждем?
        Они уединились в укромном местечке около смотровой башни. Виноградные лозы мертвыми змеями ползли вверх по каменной кладке. Над ними, делая обход, переговаривалась стража. Гербовые знамена, насаженные на вымпелы, поникли на безветрии. Ткань обоих флагов переплелась так тесно, что оба рисунка сплелись в один клубок. Казалось - бабочку-огневку насадили на иглу, чтобы засушить для коллекции. Лавочку покрывал иней. Линда потрепала его за щеку.
        - Видишь, я не только для постели сгожусь.
        - Я никогда не говорил, что считаю тебя шлюхой.
        Линда действительно пришла как нельзя вовремя. Лучше бы Квази не появляться здесь. Он смог выжить без нее, и это вселяло некоторые надежды.
        - Брось, Лотт, - сказала Линда. - Я не первый год живу на свете, и знаю, к чему все идет. Ты позволяешь мне сытно есть и сладко спать, не боясь инквизиции, я плачу тем, чем наградила природа. Но всему приходит конец. Признайся, как давно ты думаешь избавиться от меня?
        Лотт не ответил. Женщины обладали поразительной силой - не зная толком ситуации чувствовать ее суть.
        - Замухрышка из глубинки, позволявшая убивать детей старым извращенцам, чтобы спасти собственную жизнь, становится любовницей святого? Кому такое вообще может прийти в голову? Мне не позволят быть с тобой всегда. Я прекрасно понимаю.
        Линда была очень практичной девушкой. С ее то прошлым другого и ожидать нельзя. Если бы за Лоттом не стояла Церковь Крови, кто знает, какие веревки она смогла бы из него скрутить.
        - Чего ты ждешь от меня?
        - Женщинам нелегко приходится в мире мужчин, - проворковала Линда. Она запустила руку в штаны новоявленного святого.
        Лотт охнул, но не от неожиданности. Он привык к таким забавам. У Линды были до ужаса холодные пальцы.
        - Я хочу получить твою протекцию, - сказала Линда, не прекращая работу. - Письмо, прощающее мне прошлые грехи и некоторые будущие. Подписанное тобой. Я могу рассчитывать на понимание?
        -А-абсолютно.
        - Хороший мальчик, - прошептала на ухо девушка и чуть сжала кулак. - Мне совсем не хочется голодать. Несколько золотых, думаю, улучшат мой нрав.
        - Я... у меня совсем нет... Ох. Хорошо-хорошо. Я постараюсь решить эту проблему!
        - Замечательно. Три сотни золотых марок аурийской чеканки будут честной платой. Я думаю, Лоттар Марш, наша беседа прошла очень позитивно для обеих сторон.
        Линда чмокнула его в щеку и вытерла руку о штанину солнценосца. Лотт следил за тем как двигается Линда. В покачивании бедер и плавном шаге чувствовалась грация. Линда знала себе цену и не скрывала этого.
        Он провел в царстве инея и зимнего сна некоторое время, собирая порванную мужскую гордыню и пытаясь понять, как из покровителя он превратился в того, кто покорно следует за поводком хозяйки.
        От него не укрылось, что в замковом дворе покорившие-ветер служили наравне с людьми. Желтоглазые носили тюки с поклажей, кормили лошадей, которых вели конюхи для вечернего выгула. И самое главное - прислуга никак на них не реагировала. Никакого пренебрежения или презрения в отношениях. В Острие - в этом крохотном островке Делии не существовало второго сорта.
        Благая Весть командовала группой желтоглазых, суетящихся на кухне. Громыхали котлы, полные кипятка. Крышки время от времени подскакивали, создавая мелодию абсурда. Здесь было жарко как в аду. Желтоглазые мелькали туда-сюда, протискиваясь мимо мясистых кухарок и отвечая шутками над подтруниваниями людей. Дюжие мясники нарезали мясо. С десяток поварят ощипывали кур и месили тесто, расположившись полукругом. Дети ежесекундно отвлекались от своего занятия, чтобы хоть одним глазком проверить состояние кабана, медленно доходившего на вертеле. Громадная свинья покрылась хрусткой корочкой, сквозь трещины которой сочился сок. Капуста, морковка, яблоки и некие пучки трав нарезались ажурными ломтиками, сервировались на большие тарелки, образуя горы и леса. Кошки драли глотки возле бочек с засоленной сельдью, за что время от времени получали пинки под хвост.
        - Мне жаль, - обратился к заправляющей парадом желтоглазой Лотт. - Наш визит стал неожиданностью. И теперь на вас навалилась куча дел.
        - Нам приносит радость служение госпоже и церкви, - серьезно ответила Благая Весть.
        - Верите в Гэллоса?
        - Как и все покорившие-ветер в этом замке.
        - Даже так, - задумчиво сказал Лотт. - Это было необходимым условием для служения королю или...
        - Или, сир Лоттар. И мы не служим королю, - Благая Весть закончила раздавать наставления, и поднесла ему ложку бурой жидкости. - Попробуйте. Ее величество сказала, что вам должно понравиться.
        Лотт послушно исполнил ее желание. Кисель и вправду был превосходен. Со времен ученичества в Кабаньей Норе он не пробовал так чудно приготовленного напитка.
        - Падальщик раздери меня надвое, если это не напиток богов, - обрадовано сообщил он. - Вы настоящая кудесница. Королеве Игнис очень повезло с вами. Клянусь, я уже подумываю предложить вам готовить только для меня.
        - Благодарю, но я служу только тем, на чьем гербе огневка, - зарделась Благая Весть.
        - Верны людям и набожны как монашки. Не этого я ожидал от покоривших-ветер.
        - А с многими ли из нас вы имели дело?
        - Всего с одной. И скажу вам, она была огромной занозой в заднице. Но мне она нравилась.
        - Как ее звали?
        - Кэт.
        - А каким было настоящее имя, данное при рождении?
        - Настоящее? - опешил Лотт. - Разве у кого-то есть два имени?
        - Людям понятнее и ближе их имена. Но у нас есть память о наших предках. От нее не избавиться, - Благая Весть провела пальцем вдоль жирной линии татуировки. - Это наше имя. И мы храним его только для себя.
        - Хмм, вы выбили меня из колеи. Я... должно быть я еще много не знаю о вашем народе. Но, знаете, я бы хотел восполнить этот пробел.
        - Святому интересны желтоглазые?
        - Иначе он не направлялся бы в Дальноводье.
        - Хорошо, - подумав, сказала покорившая-ветер. Она сняла фартук и передала его молодой девушке, которая принялась помешивать черпаком густую подливу, доходившую на огне. - Полагаю, у нас есть несколько часов перед ужином. Что вы хотите узнать?
        Они поднялись на высокую башню. Опустив лестницу, взобрались на крышу, переполошив сонного стражника. Острие разделили две половины каменного клинка. Благая Весть подвела его к краю обрыва. Лотт смотрел на мир с высоты гигантской гарды.
        Отсюда открывался вид на город. Люди казались муравьями. Маленькие черные точки двигались по дороге несколькими ручейками, таща в свои ульи припасы. Хотел бы Лотт знать, как бы они отреагировали на приказ Игнис схватить его. Королева-мать против прямого потомка Гэллоса. Интересное бы вышло противостояние.
        - Что вас связывает с королевским домом? - спросил он у покорившей-ветер.
        - Столетия тесных отношений. Дом Файснарров всегда хорошо ладил с покорившими-ветер и мы отплачивали им своей верностью. Я знала Ее Величество с детства. Ее родители позволяли малышке играть с нашими детьми.
        - Вы стали подругами?
        - Что вы. Покорившие-ветер никогда не были ровней людям. И тем более благородным кровям.
        - У Файснарров интересный герб. Желтые круги на крыльях огневки немного похожи на ваши глаза.
        - Вы умеете делать комплименты, сир Лоттар.
        - Оставим родственные связи в покое, - Благая Весть не доверяла ему. Ее и Игнис связывало нечто более тесное, чем многовековая верность. Они были друзьями. - Я был в деревне покоривших-ветер. Там была одна штуковина. Каменная стела, изображающая не то ангела, не то демона. Я не большой знаток по части вашей культуры, но кое-что знаю о них. Там, под толщей каменной породы скрывается очень сильное существо, готовое поделиться своей силой, если к ней подобрать некий шифр. Назвать слово, выгравированное на плите. Особый и ни на что не похожий рунир. Один из тех, что нанесены на амулете, о котором мы недавно говорили. Меня давно интересует вопрос - почему Хранитель до сих пор в стеле? Неужели никто из вас его не освободил?
        Благая Весть выглядела потрясенной. Она по-новому взглянула на Лотта. С уважением и, как показалось - с опаской.
        - Как вы узнали?
        - Я видел, как дух-хранитель вышел из камня собственными глазами.
        - Со всем почтением, но это невозможно, - смиренно сказала Благая Весть.
        - Почему?
        - Хранителей могли призывать только капитаны.
        - Капитаны?
        - Капитаны каменных кораблей. Они были чем-то вроде шаманов. Или старейшин, если вам так понятнее.
        - Каменные корабли? - рассмеялся Лотт. - Большей чушью было бы делать их из железа.
        - Может быть вы правы, - осторожно согласилась Благая Весть. - И, тем не менее, так говорится в записях.
        Желтоглазая указала на свою голень.
        - Здесь повествуется о том, что каменные корабли пристали к атоллам на заре Эры Ветра. Земля, на которой стоит этот дворец, была скрыта под толщей воды. Мы связали нашу судьбу с новой родиной и бросили якоря раз и навсегда.
        - Вы хотите сказать, что вместо материка здесь были острова? В это сложно поверить.
        - Так говорится в нашей истории, в наших легендах. Там говорится много чего. Например, о том, как земля поднялась из морских глубин, вынеся из бездны множество гигантских животных, чьими костьми усеян север. И о том, как Кости Земли и Волчья Пасть стали оголенными горами, а не лесистыми всхолмьями.
        Покорившая-ветер стянула перчатку, показав эллипсоидный рисунок с загогулинами, напоминающими хохолки птиц.
        - Здесь написано, что наши корабли были живыми. Мы вложили в них душу нашей родины, разделенную на миллион осколков. И бросив якорь, мы связали прошлое и настоящее. Так появились хранители. Они оберегали Скрижали, в которых было записано Первое Слово.
        - Длинноватое слово вышло.
        - Именно от него произошел язык и клинопись. Мы брали из Слова части и творили руны, которые помогали нам создавать цивилизацию. Каждая из семей владела лишь частью Слова, потому что ни одно существо не могло понять его целиком.
        - Но затем пришли люди...
        - Да. Затем пришли вы, и была эпидемия, которая сделала нас слабыми копиями величия древних.
        - Так что там с капитанами?
        - Доподлинно неизвестно. Но если хоть один из них выжил, мы бы знали. Только они могли пробудить Хранителей и заново распечатать Слово. Тогда, - Благая Весть грустно улыбнулась и осенила себя святым знаком, - тогда бы я уверовала, что надписи на моей коже не дань традиции, не просто слова, изуродовавшие тело. Что за ними есть правда, не меньшая, чем Восхождение Солнца и гибель солнцеликого Гэллоса.
        - Пойдемте, вас ждут в трапезном зале, - сказала покорившая-ветер.
        Острие был новым замком. Когда Ричард Храбрый соединил свою династию с Файснаррами, взяв в жены Игнис Беловласую, каменщики только-только закончили строительство. Лотт шел просторными помещениями, в которых не хватало налета старины, чтобы придать величие и статность этому месту. В некоторых помещениях велись отделочные работы. Люди все еще обживали Острие, несмотря на то, что жили здесь не один год.
        Лотт мысленно дал себе обещание обдумать все, что услышал от покорившей-ветер. Как оказалось, Кэт унесла в загробный мир много тайн о себе и своем народе. Выходит, она не доверяла ему так же, как он ей. Это немного разозлило Лотта, но что он мог теперь поделать? Спорить самому с собой?
        Трапезная оказалась уютной залой с длинным столом, протянувшимся от камина, до стрельчатого окна, за которым ярко-алый, словно кто-то полоснул его по горлу, диск солнца махал на прощанье закатным светом. Немногочисленные гости сидели тесным кругом, сосредоточившись около королевы. На ужин не пригласили большинство придворных. Инквизиция сидела по левую руку от Игнис. По правую руку расположились приближенные к королевским кровям - граф, имени которого Лотт так и не запомнил, прыщавая фрейлина на выданье и ветхий градоправитель с пучком волос, торчащих из ушей. То ли Делия переживала кризис дворян, то ли их действительно не ждали.
        Лотт сел рядом с безликими, в отдалении от Игнис. Линда составила ему компанию, ухаживая как заботливая женушка. Она нарезала мясо и снабжала Лотта всем, на что святой обращал свой взгляд. Разговор велся на разные темы. Королева обладала поразительной способностью поддерживать разговор на самых разных уровнях. Она многое знала о церкви и войне, поэтому одинаково хорошо занимала беседой как безликих и охрану Лотта, так и Мрачного Жнеца сотоварищи. Лотт большую часть вечера отмалчивался, наблюдая за тем, как пища плавно перетекает с тарелок в пищевод едоков.
        Их окружали сборные рыцарские доспехи, скрепленные воедино и посаженные на жерди. Складывалось впечатление, что маленькая армия охраняет их покой. Свечей на люстрах было так много, что, когда зашло солнце, Лотт не заметил разницы. Королева предпочитала в качестве прислуги желтоглазых. Покорившие-ветер безмолвно приносили новые яства, не забывая уносить объедки на тарелках.
        Он смотрел на королеву и не мог понять, что в ней было такого, на что мог клюнуть Ричард. Неужели этот брак был только по расчету? Что такого было у Файснарров, чего не было у других домов? Впервые он пожалел, что пропускал лекции носатого капеллана в Кабаньей Норе.
        Эта женщина с трупной бледностью и проступающими сквозь кожу костьми выглядела смертельно больной. Ее глаза алчно поблескивали при свете люстр. Игнис тоже изучала его. Отвлекаясь от очередной светской беседы, она улыбалась ему и поднимала чашу с подогретым вином и пряностями за здоровье солнценосца. Королева облачилась в угольно-черный упелянд с похожими на колокола рукавами, едва задевающими пол. На голову она надела золотой обруч с прозрачной тканью, шлейфом укрывающей волосы, спрятанные в поддерживающую сетку. Когда она закрывала глаза, то ли от усталости, то ли чтобы насладиться вкусом выпитого вина, Игнис становилась похожа на спящую красавицу из детской сказки, но Лотт ни за какие деньги не согласился бы разбудить ее поцелуем.
        - На своем пути вы успели столкнуться с первыми трудностями, - сказала королева, прерывая дружескую беседу с власоухим старцем. - Да и до этого не раз имели дело со скверной. Насколько крепка вера последнего столпа церкви?
        Лотт некоторое время изучал пальцы на руках, будто в первый раз заметил, что у него есть конечности. Наконец, он взял нож и аккуратно срезал шляпку с печеной груши. Внутри вместо семян оказался мед. Марш принялся за фрукт и не ответил, пока не покончил с ним.
        - Этим летом мне довелось проходить мимо проклятого дворца Фениксов, - ответил ей Лотт. - И там произошло нечто труднообъяснимое. Я решил измениться. Но самое главное - я поверил, что человек может все.
        - Как это случилось?
        - Я вытянул камень из старой кладки.
        - Один камень?
        - Один. Маленький булыжник. И часом позже рухнула одна из башен ветхого дворца. Может быть, она рухнула от старости, скажете вы. Но я знаю, что видел и что сделал. Эта громадина пала предо мной, потому что я совершил действие, которое привело к ее падению. Я был слаб, почти терял сознание от усталости, но, тем не менее, я взял и заставил ее рухнуть. Поверьте, когда подобное происходит с вами, вера становится крепче веревки на корабле. Да, я верю, что смогу помочь народу Дальноводья.
        - В таком случае мы спокойны за судьбы ее жителей, - отстраненно ответила королева.
        Лотт рвал зубами филейную часть кабана. Хряк-переросток был жестковат и шел только с изрядной порцией выпивки. Лотт хотел было сдаться и оставить остатки слугам, но, вспомнив, что в Дальноводье его ждут ночи на открытом воздухе и то немногое, что смогут добыть безликие, проглотил проснувшееся чванство и доел мясо.
        - Муж сообщал в письме, что вы не были набожным всегда, - продолжила королева. - Что изменилось?
        - Я и сейчас не образец для иконостаса, - отмахнулся Лотт. Вино ударило в голову сильнее, чем ему хотелось, и язык поневоле развязался. - Церковь предстала совсем не такой, как казалась ранее. Ее создали такие же люди как вы или я, Ваше Величество, и это делает ее ближе, что ли. К тому же я имел честь лично переговорить с Иноккием Третьим. И я не видел никого более достойного управлять святым престолом, чем он.
        - Воистину непогрешимый человек, - согласилась Игнис, но Лотт не поверил ни одному ее слову.
        Шэддоу, сославшись на головную боль, покинул трапезную. После ухода Мрачного Жнеца атмосфера вечера разом повеселела. Королева пригласила в залу оркестр из девяти музыкантов. Медленная и нежная мелодия разлилась вокруг, навевая легкую сонливость.
        Гости по одному и по двое покидали их. Ушли Бьерн и брат Леон. Попрощались с Игнис старик и прыщавая девица. Лотт продолжал насыщаться царящим на столе разнообразием. Квази развлекала Игнис их приключениями. Королева слушала внимательно и восхищенно цокала языком, когда халифатка описывала опасные моменты, преподнесенные, конечно же, с купюрами.
        Вскоре они остались только втроем. Слуги заменили свечи. Лотт ослабил пояс на несколько делений.
        - Я бы хотела задать вам еще один вопрос, - сказала королева. - А в награду за то, что терпели наше назойливое внимание весь ужин, я подарю вам любимое лакомство Тринадцатиземья.
        - Мне только в радость развлекать вас, Ваше Величество.
        - Отвечайте, сир Лоттар, отвечайте честно как на исповеди. Что для Вас Церковь-на-Крови?
        - Новый дом, - просто ответил он. - Дом, который я потерял очень давно, и обрел совершенно неожиданно.
        - Ваша подруга Кэт была иного мнения, - сказала королева.
        - Она не знала всей правды и была обозлена на церковников. Если бы она прошла тот путь, который прошел я, увидела то, что видел я, Кэт изменила бы свое мнение. Священники и весь институт веры не идеальны. Но что если Дар, что ниспослан мне - принесет им новую веру? Я хочу сделать этот мир лучше и подарить людям мир без страха, что в один прекрасный миг в их доме разверзнется червоточина.
        - Вы идеальный святой, - чуть заметно улыбнулась Игнис. - В будущем на вас станут молиться так же, как у нас в Делии молятся Клименту Миротворцу. А сейчас... Благая Весть, принеси нашему гостю сахарные ушки!
        Это было то блюдо, которое любили дети Тринадцати Земель. Карамелизированные плюшки с соленой начинкой выложили в виде солнца. Их заостренные кончики напоминали уши кошек. Лотт съел одну, потом вторую. Затем он потерял счет, поглощая в немереном количестве сдобу. Плюшки имели чуть горьковатый привкус миндаля, который обычно не добавляли внутрь сдобы. Но Лотту показалось, что кулинарный эксперимент покорившей-ветер от этого только выиграл. Линда и сама попробовала. Скривилась и, покачав головой, удалилась к ним в спальню, шепнув на ушко, что Лотт имеет весьма странные вкусовые пристрастия.
        - Бесподобно, - поблагодарил он Благую Весть и та ему улыбнулось. Лотту показалось, что желтоглазая тайком утирает слезы, но смотрела она только на свою королеву. Игнис сидела подобно каменному изваянию. Владычица заснеженного царства потеряла всяческий интерес к беседе.
        - Прошу прощения, кажется, мы слишком много выпили сегодня, - сказала королева и простилась с ними.
        Лотт забрал с собой последние сахарные ушки, надеясь растянуть их хотя бы на следующие пару дней.
        - Лотт! Почему ты избегаешь меня?
        Квази составила ему компанию, не самую приятную из всех возможных. Там, в спальне, грея постель, ждала Линда. Лотт сглотнул слюну. Похотливая девка вытягивала все соки, но это было то, что лекарь прописал.
        Терпкая горечь не спешила покидать язык. Лотт покатал слюну во рту, прогоняя непривычный вкус.
        - Взгляни на меня, Лотт. Неужели ты презираешь меня настолько сильно?
        - Это не так, - заверил он Квази без особого энтузиазма.
        - Тогда в чем причина?
        Он вздохнул. Казалось, слюна загустела, облепила стенки гортани и распространяла противный вкус дальше. Он кашлянул раз, другой. Сплюнул, но помогло мало.
        - Причина во лжи, Квази. Ты была с нами долгое время, и я понимаю, что хотела для меня только лучшего. И пусть для меня вся эта история закончилась не так плохо, мы не обошлись без жертвы. Я... я просто не могу больше тебе доверять. Без доверия я не могу полагаться на союзников. Я верю архигэллиоту как самому себе. Верю этим ребятам, которые охраняют меня. Но как поверить тебе еще раз - не знаю. Я бы хотел, чтобы все было как раньше, но боюсь, сделанного не воротишь.
        - Я расскажу тебе все, - Квази нервно перебирала пряди волос. - Именно за этим я пришла. Ты нужен Церкви, Лотт. Ты нужен людям. Нужен мне. Что ты хочешь узнать?
        - Для начала я хочу знать, с какой стати халифатка записалась в инквизицию Священной Империи.
        - Я сделала это чтобы помочь брату спасти восточные земли.
        - Черная Завеса? Ты упоминала о ней ранее.
        - Да. Стена негасимого ветра из праха и костей всех, кто сражался в Столетней Войне. Я искала оружие, способное справиться с угрозой. Завеса рождает смертные вихри, разрушающие наши селения, погребающие людей под толщей песка.
        - И нашла меня, - кивнул Лотт. - Продолжай.
        - Речь не только о тебе, Лотт. Я нашла союзников. Не все люди считают, что восток и запад обречены на войну. Мы можем жить в мире. Здесь я обрела веру, Лотт. Веру в людей. Мой покровитель...
        - Ты хочешь сказать, вседержитель Церкви, Наставник Королей и прочее и прочее, - сказал Лотт.
        Вслед за горечью пришла изжога. Пожар быстро распространялся по телу - от живота до конечностей. Кровь словно воспламенилась. Лотт облокотился о каменный выступ, чтобы перевести дух. Он хватал ртом воздух, но тот проникал внутрь маленьким ручейком.
        - Здесь ты жестоко ошибаешься. Люди, благодаря которым я привела тебя в лоно церкви, не хотят, чтобы власть архигэллиота по-прежнему оставалась абсолютной. И я пришла, чтобы рассказать тебе о нас все. Лотт? Лотт!
        Лотт сполз вниз, опустившись на четвереньки как вшивый пес. Горло сдавил спазм. Он пытался сделать вдох, но ничего не получалось. Лотт ударил себя в грудь. Затем повалился ничком и забился в агонии. Кровавые мухи ползали по глазам и не предвещали ничего хорошего. Голос халифатки бил по ушам погребальным перезвоном. Квази пыталась успокоить его, она копошилась в карманах, вытаскивая на свет божий травы и коренья. Инквизитор спешила, ее руки дрожали, но она не переставала поддерживать Лотта.
        Он хотел сказать ей, что умирает, но язык опух и занял все пространство ротовой полости. Сознание помутилось. Он не чувствовал под собой земли, словно воспарил над ней.
        Что-то шершавое коснулось губ. Лотт открыл глаза именно в тот момент, когда Квази руками разжала ему челюсть, чтобы впихнуть внутрь рта что-то осклизлое и дурно пахнущее. Небо закололо тысячами иголочек. Лотт непроизвольно сглотнул. Комок ворса прокатился по горлу и ухнул в пищевод.
        Лотт заорал, раздирая кожу в том месте, где прошлась субстанция. Он хрипел и пытался исторгнуть из себя дрянь, что устроила революцию телу. Внутренности покрылись коркой замерзшей желчи. Все замерло на мгновение, а затем Лотт уверовал в то, что ад существует. Святой исторг из себя все съеденное на этом вечере. Еда выходила даже из таких щелей, которые не предназначались для этого дела. Он плакал и просил о милосердном ударе ножом, на что Квази отвечала только одно: "Молчи и терпи. Яд скоро выйдет". Так как выполнять требования святого никто не собирался, Лотту больше ничего и не осталось кроме как пережить этот момент.
        Когда именно он отключился, Лотт не помнил. Марш очнулся в своей кровати. Солнце слепило глаза и ему пришлось откатиться в сторону. Происходило это в сопровождении жалобных стонов умирающего и проклятий тем, кто не зашторил окна, их предкам и потомкам вплоть до тринадцатого колена.
        - Как себя чувствуешь? - спросила Квази.
        - Такое чувство, что мне в рот нагадили кошки.
        - Значит, безоар подействовал правильно.
        - Безоар? Ты дала мне проглотить эту гадость?!
        - Конечно. И если бы понадобилось, я бы заставила тебя съесть все камни, что у меня имелись.
        Квази показала ему коллекцию мохнатых камней. Покрытые шерстью, слизью и длинными волосами, спутанными в колтун, они были самым мерзостным зрелищем, которое Лотт видел за всю жизнь. Он не мог поверить, что один такой сейчас медленно растворялся у него в желудке. По крайней мере, Лотт надеялся, что он там не останется навсегда.
        Инквизитор пришла с влажным полотенцем. Она откинула одеяло и отерла тело. Замечательно. В довершение всего теперь от него разило уксусом.
        - У тебя большую часть ночи был жар, - пояснила Квази. - Кризис миновал, но лучше перестраховаться. Я дала тебе камень, найденный в животе столетней девственницы. Она ела собственные волосы годами, веришь или нет. Более действенного вещества против яда просто не существует.
        - Погоди, ты хочешь сказать...
        - Тебя отравили.
        - Как?!
        Лотт приподнялся на кровати. Он ощущал слабость и пустоту в желудке, но больше ничего.
        - Отраву подмешали в еду.
        - Вчера все ели с одного стола.
        - Ядом наполнили мякоть сахарных ушек.
        Привкус миндаля... Он должен был догадаться. Выходит, Шэддоу был прав. Заговорщики попытались нанести удар первыми, но промахнулись. Или нет? По сердцу словно мазнули снежным венчиком. Он боялся получить ответ, но спросил:
        - Лакомство ел не только я. Что... что случилось... с ней?
        - Девушка умерла, - сказала Квази.
        - Задерни проклятые шторы, - прорычал Лотт.
        Боги, почему он продолжает терять людей? Почему умирают все, но только не он? Надежда человечества? К черту все это. Он достанет виновных и вздернет их на первом же суку.
        Линда прекрасно дала понять, что ей от него нужно. Это был только трезвый расчет и надежда получить что-то более перспективное, чем ожидание смерти в Обители Нежности. Он обещал помочь ей. Больше того - он хотел помочь ей. Лотту стоило думать не членом, а головой. На что он надеялся? Хотел еще пару раз поиметь ее, перед тем как выбросить? Мессия, падальщик пожри твою душу. Ему следовало не представлять ее ко двору, или же и вовсе оставить у ворот города. Или не увозить из Святых Земель.
        Лотт взял себя в руки и прикрыл глаза.
        - Она страдала?
        - Нет.
        - Квази, я очень хочу насадить чью-то голову на пику. Мне наплевать если это будет твоя нежная головушка. Вчера мы говорили о доверии. Так сделай что-то, чтобы я снова стал относиться к тебе не как к куску дерьма. Начни с того, чтобы отвечать на вопросы честно. Она страдала?
        - Да. Яд выжег ей внутренности.
        Рядом находился только стул с дырой, да прикрепленный к нему ночной горшок. Лотт швырнул ими в стену. Мокрое пятно быстро растеклось по камню. Комната стремительно наполнялась запахом мочи.
        - Помоги мне.
        Вместе они вышли на улицу. Лотт накинул шубу на голое тело. Дворцовый парк преобразился. За ночь здесь сколотили помост. Плотники споро соорудили виселицы. Палач расхаживал по платформе взад-вперед, показывая людям крепость веревки. Люди перешептывались, но не спешили закидывать гнилыми овощами приговоренных. Лотт не поверил своим глазам. Желтоглазые выстроились длинной шеренгой, тянущейся из подвала к помосту. Марш насчитал тридцать покоривших-ветер.
        - Что здесь творится? - громко спросил он.
        - Мы вершим правосудие, - ответила королева.
        Игнис оделась в скромное платье цвета синелиста. Правительница Делии походила на Мать Стужу, языческое божество нордов. На белых, прозрачных в дневном свете, ресницах иней выложил снежный узор. Королева, не мигая, смотрела на него. Женщина с мертвыми глазами и каменной душой.
        - Я бы хотел провести допрос.
        - Инквизиция провела его этой ночью, - заявил Шэддоу. Мрачный Жнец возник неоткуда и стал плечом к плечу с Лоттом. - Мы нашли виновных. Они соответствуют списку.
        - Что еще за список? - Лотт был без сознания всего несколько часов, но пропустил так много, что отставал от текущих событий на дни.
        - Его составила Благая Весть перед тем как покончить с собой, - сказал Шэддоу. - В нем были имена всех желтоглазых, служивших в этом замке. Допрашиваемые сознались.
        - Мы накажем их согласно букве закона, - заявила королева. Она отдала приказ, и длинная вереница пленных начала восхождение к виселице.
        - Благая Весть покончила с собой, - медленно сказал Лотт, подходя к королеве. - Ваше Величество уверены, что она не называла больше имен, кроме своего народа?
        - Взгляните на список сами, - ответила королева, протягивая ему бумажку.
        - Я вам верю, что вы, - процедил Лотт.
        - Нам пора, Лоттар, - сказал Шэддоу, беря под локоть.
        Марш отдернул руку и подошел к королеве. Стража занервничала. Люди не хотели доставать мечи. Ведь тогда пришлось бы делать выбор между святым и королевой.
        Безликие встали подле него. Бьерн Костолом поигрывал топором, словно детской игрушкой. Брат Леон и Шэддоу перешептывались. Они волновались. Лотт видел, как их руки мелькают с нечеловеческой скоростью. Инквизиторы готовили заклятье.
        Первая партия желтоглазых рухнула вниз, как только палач надавил на рукоять, открывая люк. Люди продолжали молча взирать на казнь. Они всегда жили с покорившими-ветер и не могли поверить, что те отважатся на акт агрессии. Теперь в них поселится ненависть. Лотт знал это. Малая толика жалости к древнему народу сегодня умирала в Острие.
        Он решил надавить:
        - Вам не кажется странным, что покорившие-ветер напали на человека, который направлялся в Дальноводье, чтобы спасти край от червоточин? Зачем им хотеть моей смерти?
        - Чахоточные - нелюди, - отрезала королева. Мой род пригрел их, дал кров и пищу, но они всегда оставались чахоточными. Тварями и выродками. Благая Весть приняла веру в Гэллоса, но я подозреваю, что она до сих пор оставалась верна языческому ветреному божеству. Она презирала Церковь-на-Крови и хотела вам смерти как никто другой.
        - Как никто другой, конечно. И как удобно, что она призналась во всем в письме, огласив весь список заговорщиков.
        - Чахоточная тварь раскаялась перед кончиной, - не дрогнув, сказала королева. - Я клянусь честью моего рода, мы покараем всех виновных.
        - Что вы знаете о Заговоре Перчаток?! - закричал Лотт. - Кто в нем состоит?
        - Лотт!
        Шэддоу встал между ним и королевой.
        - Молчи, - сказал глава инквизиторского корпуса. - Молчи, если не хочешь допустить кровопролитие. Закрой рот и не открывай его пока мы не уедем отсюда. Сделай это сейчас же или, клянусь Гэллосом, я заткну его кляпом.
        Лотт пригляделся к толпе. Эти люди действительно любили свою королеву и в случае, если Лотт обвинит Игнис в заговоре против церкви, еще неясно, кого они поддержат. Эта династия - не Фениксы. В любом случае, инквизиторы применят магию и сравняют это место с землей. Погибнут невинные.
        Поэтому он принял самое разумное решение в данной ситуации и заткнулся.
        - Я не строю заговоры и уж тем более не совершаю кощунственные нападения на церковь у себя дома, - сказала королева, поплотнее запахиваясь в полушубок, поданный стражем. - Но я готова последовать в Солнцеград для получения епитимьи. Я раскаиваюсь в том, что пригрела на груди змею, но больше такой ошибки не совершу.
        - В епитимье нет нужды, Ваше Величество, - поспешно сказал Шэддоу. Он поклонился ей. - Нас ждет долгая дорога. Промедление смерти подобно.
        - Я буду молиться Аллане, чтобы она уберегла наш светоч веры и вернула Лоттара Знаменосца живым и невредимым, - смиренно произнесла Игнис.
        На этом они попрощались. Лотт еще долго оглядывался на Острие. Замок исчезал за холмом. Зажатый в руках клинок медленно погружался в землю. Ему даже не дали похоронить Линду. Игнис обещала провести нужный церемониал и пышные проводы, но Лотт сомневался в этом, как и в преданности всех, кто ходит под гербом Огневки. Теперь он понимал, о чем предупреждал его Шэддоу. Заговорщики всюду. Он был беспечен и чуть не поплатился жизнью.
        Лотт дал Пегушке яблоко. Лошадь благодарно съела плод, облизав шершавым языком ладонь.
        - Еще ощущаешь слабость? - спросил его Шэддоу.
        - Нет. Безоар вывел весь яд.
        - Замечательно. Делать привал близ Острия слишком рискованно.
        - Королева приказала меня отравить, - сказал Лотт. - Эта мертвоглазая сука хотела прикончить меня. Она запросто пожертвовала Благой Вестью, чтобы добиться своего. Не могу поверить. Она знала ее с детства, но Игнис пустила покорившую-ветер в расход как пешку. И желтоглазые. Зачем было отправлять на эшафот их всех?
        - Инквизиция не поверила бы в то, что она действовала в одиночку, - ответил Шэддоу. - Королева сама пришла к нам с полным списком предателей и обеспечила себе иммунитет. По ее приказу стража арестовала всех покоривших-ветер. И каждый из них признал свою вину. Они называют себя Сопротивлением. Адепты их ордена борются с засильем людей. Этот акт был направлен против Церкви.
        - Инквизиция знает про этот орден?
        - Я думаю, его не существует, - сказал Шэддоу. - Я говорил тебе - остерегайся. Враги окружают нас. Они были на борту Белокурой Леди.
        - Как? - поразился Лотт.
        - Неужели ты думаешь, что рулевой умер от сердечного приступа? Трирема садится на мель близ селения желтоглазых. И затем нас встречает кортеж королевы. За нами следят, Лотт. Это была первая попытка, но не последняя. Заговорщики не хотят увидеть триумф Церкви Крови, они хотят поставить ее на колени. Поэтому так важно, чтобы ты справился.
        - Я справлюсь, - сказал Лотт, направляя Пегушку вперед. - После Дальноводья все изменится.
        Они ехали остаток дня, не останавливаясь на привал. Отряд чувствовал себя превосходно. Бьерн распевал походные песни, Галлард и Родриго подстрелили неосторожно выбежавшего на опушку оленя. Безликие разделали тушку, пополнив запас мяса. Ужин прошел просто, но сытно.
        Лотт не жалел о том, что они не остановились на ночевку в одной из деревень желтоглазых. Кто знает, сколько шпионов следит за ними? По расчетам, они должны были перейти границу с Дальноводьем через пару дней. Тогда можно будет не беспокоиться о том, что кто-нибудь захочет перерезать тебе глотку во сне.
        Вставать нужно было затемно, поэтому, расставив часовых, люди шли на боковую без бесед и шуток.
        Лотт шевелил мечом угли. Сон не шел. Он продолжал прокручивать в голове недавние события. Линда стояла перед глазами и кляла его голосом Кэт.
        - Как себя чувствуешь? - спросила, подсаживаясь Квази.
        - Меня целый день об этом спрашивают. Слушай, я не фарфоровый - меня не так просто разбить.
        - Мы не договорили вчера.
        - А ведь верно. Садись, вечерами холодно.
        Он пустил ее под свое покрывало. Квази закуталась, оставив открытыми только глаза. Она стала похожа на женщин своего края, ходящих в парандже и скрывающих восточную красоту от похотливых глаз.
        - На чем мы остановились?
        - На моем покровителе, - ответила Квази. - Я думаю, ты уже догадался, что к чему.
        - Да, я раскинул мозгами. Ты участвуешь в заговоре перчаток, Квази.
        - Участвовала. Или думала так до последнего времени. Ты должен поверить - я никогда бы тебя не тронула, Лотт. Ты единственный, кто может помочь моему народу. Я не могу поверить, что они решились на убийство. Ведь ты так важен для них. Если бы я знала, что такое произойдет...
        - Ты не могла знать. Всему виной мой болтливый язык. Я новичок в подковерной борьбе и еще многого не понимаю. Я говорю тогда, когда следует молчать, и молчу тогда, когда следует кричать. Королева не просто мило беседовала со мной. Она хотела знать, за кого я стою. Так ли важна для меня Церковь, и я дал неверный ответ.
        - Мне так жаль, Лотт. Линда казалась славной.
        - Если бы ты узнала ее получше, так бы не думала, - рассмеялся Лотт. - Забудь. Нужно думать о живых. Мы идем в самое пекло, и я намерен пройти его насквозь.
        - Я с тобой до самого конца, Лотт.
        - Я знаю. И мы победим, Квази, обязательно победим. А дальше я разберусь с Черной Завесой. Я был эгоистом. Шэддоу говорит, что люди не меняются, что они грешники. Но я не верю ему. Мы способны меняться. А вместе с нами - и весь мир.
        Интерлюдия
        Свой среди чужих
        - Почему их называют Лесными Призраками? - спросил Ищейка.
        Они шли лисьей тропой. Такие ни с чем не спутаешь. Извилистая как вьющийся волос - то исчезающая в кустах, то появляющаяся из ниоткуда, и жирным пунктиром следующая через ручьи и овраги, тропа вела в чащу леса. Езекия сбил посохом листья. Под кучей перегноя обнаружилась грибная колония. Ищейка нагнулся и срезал с десяток боровиков, оставив корень. Они вернутся сюда после обмена. Если земля окажется плодовитой, грибы прорастут снова.
        - Остготы этого клана уносят воинов после боя, - ответил Езекия сыну. - Они делают это, чтобы остальные не знали, сколько людей погибло и чтобы заставить нас поверить в то, что они не умерли, а пустили корни, превратившись в деревья. Поэтому они называют себя Лесными Призраками.
        - По-моему, это глупо, - сказал Ищейка.
        - А называться Белоголовыми - нет?
        - Мы зовем себя так, потому что посыпаем голову пеплом и мелом. Все знают, кто такие Белоголовые, ведь нас видно издалека.
        - Кхм, верно. Так почему глупо быть Лесным Призраком?
        - Потому что люди не могут просто так исчезнуть. Всегда остается след. Их план не работает, ведь мы знаем, что на самом деле они уносят своих мертвецов.
        - Не вздумай ляпнуть такое, когда мы будем вести обмен с ними.
        - Папа, я не маленький!
        - Для меня ты до сих пор не оперившийся птенец, даже не смотря на то, что прошел обряд посвящения и был с женщиной.
        - С двумя!
        Езекия не стал продолжать вяло текущую перебранку.
        Они вышли к лесной прогалине. Десять лет назад, во время жаркого лета, здесь начался пожар. Поляна заросла травой, обугленные пни покрылись ковром лишайников и были похожи на гнилые зубы. Ищейка вскочил на крайний пень. Он пригнулся, собрался и перепрыгнул на другой древесный обрубок.
        Езекия смотрел на сына с улыбкой. Когда-то он также развлекался с Шельмой. Они играли в салки и тот, кто побеждал, имел право сорвать одежду с проигравшего. Они любили проигрывать и поддавались друг другу каждый раз, но от этого игра не переставала быть интересной. Сейчас они постарели и растеряли былой запас и резвость. Время уступить забавы молодым.
        Шельма иногда намекала ему о возрасте, на что Езекия отшучивался и строил из себя седобородого старца с разнообразными болезнями. Его женщина любила смеяться и подтрунивать над Езекией. За это старейшины и дали ей такое имя.
        Все дети получали имена от старейшин по достижении возраста, когда смогут сказать свое первое слово. Таким образом имя получил его названный отец. Старейшины дали Ищейке имя одиннадцать лет назад. Только Езекия получил свое имя от матери. Она говорила, что дала ему имя как раз перед тем, как Белоголовые совершили набег на селение имперцев. Отец хотел пронзить младенца мечом, но мать дала отпор. Она защищалась так яростно, что он захотел взять ее. У него было много жен, но с приходом матери отец раздал их другим мужчинам, за что впоследствии приобрел большое влияние и стал вождем Белоголовых. Так мать привела его к величию. Иногда Езекия думал, что эта женщина была одной из тез, кого в Тринадцатиземье величают святыми. Когда отец привел Езекию к старейшинам, мать ворвалась следом и запретила давать любое другое имя новому члену клана. Старейшины ответили, что инородному никогда не быть вождем. Мать сказала только одно слово, но Езекия помнил, что уже тогда знал, какая участь ему уготована в этом мире. "Посмотрим" - сказала мать и ушла.
        - Гляди, пап, - воскликнул Ищейка. - Как много костров! Неужели Лесные Призраки так многочисленны? Пошли скорее, я хочу увидеть своими глазами.
        - Нет, сын, - ответил Езекия. - Не стоит спешить туда, откуда веет бедой.
        Они сошли с тропы и углубились в чащу леса. За годы, проведенные за Краем Мира, Езекия научился многим уловкам. Он мог выследить зверя, мог сам притвориться им. Но самым важным его умением было оставаться незамеченным. Ищейка был точной копией отца. С ранних лет он воспитал в себе редкий талант. Вместе, они шли сквозь ельник, припорошенный первым снегом, не задевая ни одной ветки и не оставляя следов.
        Лесные Призраки жили богато. Множество шалашей были обернуты шкурами убитых животных. Их женщины ловили рыбу в прорубях, чем обезопасили людей от голода на случай, если охотники вернутся ни с чем. Смотрящие забирались на высокие столетние сосны, чтобы заведомо предупредить людей о приближении врагов.
        - Папа, - сказал Ищейка, - что здесь случилось?
        - Пока не знаю, сын. Но лучше держаться на расстоянии, пока не удостоверимся, что нам не грозит опасность.
        Лесных Призраков вырезали под корень. Трупов было очень много. Езекия умел считать до двадцати - ровно столько зубов у него оставалось во рту после боя со Сребролицым. Он насчитал дважды по двадцать у края лагеря. Здесь Лесные Призраки пытались дать отпор. Они даже убили нескольких из нападающих. Ищейка охнул и вопросительно посмотрел на отца. Езекия только пожал плечами. Он тоже был озадачен.
        Детям Медведицы нечего делить с кланом Лесных Призраков. Их охотничьи угодья не соприкасаются. На племенном вече они не ссорились, вожди никогда не вызывали друг друга на бой, чтобы решить конфликт. Тогда почему здесь столько трупов?
        Умирали только те, кто был способен поднять меч. Было очень мало тел детей и женщин. Неужели Дети Медведицы думают, что Лесные Призраки смогут стать членами их клана? Они мало знают о родовой связи и мести.
        Езекия знал об этом все. Его сводный брат, Сребролицый, тоже стремился стать вождем. Он хотел Шельму. Он ненавидел Езекию за то, что брат лишил его и того и другого. Он отомстил жестоко. Мать нашли повешенной на суку дерева невдалеке от лагеря. Езекия узнал, кто ее убил. Сребролицый наносил краску на свое лицо, и часть ее осталась на одежде матери. Езекия вызвал брата на поединок перед всем кланом и победил его, не смотря на то, что Сребролицый был сильным воином, который умел обращаться с дубиной. Так Езекия закрепил за собой звание лучшего воина клана Белоголовых и его авторитет стал непоколебим.
        - Папа, - шепотом сказал Ищейка. - Им вырезали глаза. Почему? Зачем остготам резать друг друга, когда есть имперцы?
        - Не знаю. Но выясню. Пошли.
        Они не стали идти по следу. Не было необходимости. Все остготы знали, что Дети Медведицы жили в пещерах Упавшей Скалы.
        Отец с сыном продирались через колючие заросли заснувших на зиму деревьев. Громко каркали вороны, пытавшиеся разбить последние орехи. Черные птицы были вестниками смерти. Езекия всегда обращал на них внимание после боя. Его не покидало ощущение, что сегодня его плоть будут клевать вороны.
        Мать назвала его Езекией в честь великого царя имперцев. Он правил южным королевством в далеком прошлом. "Ты станешь таким же, как он" - говорила она ему вечерами перед сном, и Езекия верил ей.
        Упавшая Скала протянулась далеко на запад, разрезая острыми гребнями деревья, вспарывая почву и разделяя воды рек. Они шли через каменные глыбы, которые деревья грызли веками. Хилые кедры да сосны разрывали твердь, вытягивая вершины над завалом. Езекия скользил между трещинами. Он нырял в гроты и шел по туннелям из щебня и соли. Давно стемнело. Они ориентировались по звездам.
        Езекия позволил сыну вести себя. Ищейка был прирожденным следопытом. Он выбирал нужную дорогу, повинуясь чутью, и всегда угадывал. Ищейка держался против ветра, чтобы враг или голодный зверь не смогли учуять его запах.
        Горная порода местами оплавилась. Температура здесь существенно отличалась от других мест Края Мира. В неглубоких кавернах бурлила, вспарывая глянцевую поверхность, жижа. Расплавы металлов стали жидкими и слились в единый клубок, от которого расходились ядовитые пары, сводящие с ума все живое в округе. Езекия помочился на тряпку и замотал ей лицо, приказав тоже сделать сыну. Едкий дым ел глаза. Они двигались крайне осторожно. Один неверный шаг и можно упасть в расплавленное озерце.
        - Сюда, па! - сказал сын, указывая на зев глубокой пещеры.
        Езекия уловил едва различимый запах прогорклого жира и въевшегося в стены человечьего пота. Они вошли внутрь. Езекия зажег факел и передал его сыну.
        Пещера уводила вглубь земных недр. В стенах, словно оголенные нервы простерлись вкрапления лазоревых минералов. Изредка им попадались застрявшие в породе кругляши золотых вкраплений, походящих на кладку паучьих яиц. Ищейка достал нож и хотел сковырнуть пару шариков для обмена с остготами и людьми, приходящими торговать с ними из пустошей Кальменголда. Езекия запретил сыну.
        - Дети Медведицы хорошо охраняют это место, - сказал он. - Мы еще не встретили ни одного их патруля. Я хочу, чтобы так продолжалось и дальше. Мы потеряем много времени здесь. Сейчас информация дороже любого золота.
        Ищейка отступил. Езекия видел по его лицу - сын недоволен. Пройдет еще год или два, и он перестанет прислушиваться к бредням старика. Может быть, так будет лучше. Езекия готовил его как никто до него. Ищейка знал то, что знал Езекия. Еще немного и Ищейка превзойдет его. И тогда Езекия уйдет на покой, и вождем станет тот, кому он доверяет больше всего. Ищейка будет хорошим вождем, Езекия в этом не сомневался.
        Вскоре они нашли удобное место для наблюдения. Уступ, закруглявшийся подобно орлиному клюву, отлично скрывал их от копошащейся внизу массы. В свою очередь Езекия и Ищейка могли наблюдать за Детьми Медведицы через отверстия выступа.
        Здесь собралось все племя, но было не похоже, чтобы люди праздновали победу над одним из самых многочисленных кланов остготов. Все хранили гробовую тишину и взирали на группу одетых в черные мантии жрецов.
        В углах пещеры тлел уголь. В столбах дыма, поднимавшихся вверх и коптящих потолок со свисавшими с него словно наледь сталактитами, мелькали ужасные тени. Они протягивали изломанные и вывернутые под невероятным углом конечности к людям, но не могли прорвать барьер между этим миром и своим узилищем.
        Перед чадящим барьером танцевала женщина в медвежьих шкурах - матриарх клана. Ее плавные движения возбуждали похоть, хоть Езекия ни за что бы не променял Шельму на другую женщину.
        - Что это, папа? - прошептал Ищейка. - Я такого ни разу в жизни не видел.
        - Имперцы называют эти штуки Местами Силы, сын.
        - Что они с ним хотят сделать?
        - Сейчас увидим. Больше ни слова. Не ровен час, услышат.
        Между тем, воины Детей Медведицы принесли мешки, покрасневшие от крови, и вытряхнули перед жрецами содержимое. Глаза с годами начали подводить Езекию, но ему они и не понадобились. Он умел делать выводы. Сотни глаз Лесных Призраков образовали три горки. Жрецы плеснули на них воду и запели глубокими, исходящими из нутра голосами зловещую песню.
        В первые ряды вывели тех из Лесных Призраков, кто имел слабость сдаться. Несчастные смотрели как, повинуясь загадочной силе ритуала, глаза начинают шевелиться. Не имеющие век глазницы моргали, их заволакивала белесая пелена. Шевелящаяся масса медленно стягивалась в единый ком, сплетаясь нервными окончаниями. Езекия наблюдал, как нечто, чему запрещено было появляться на свете, принимает знакомые очертания. Отделенные от родной плоти органы преобразовывались в другую сущность. Новая оболочка постепенно твердела, теряя мягкость и податливость. Дымные столбы потянулись к пульсирующей глобуле, вобрав в себя хрупкую фигуру танцовщицы. Они втягивались вовнутрь, образуя вены и артерии, придавая порочной твари объем и завершая окончательный облик.
        Увидев его, Езекия впервые за свою жизнь испугался. Когда он дрался со Сребролицым, Езекия знал, что может его одолеть. Также он предполагал, что, когда умрет, его дух будет охранять клан вечно. Это существо поколебало его веру. Езекия боялся умереть в схватке с ним. Ведь тогда его глаза достались бы твари, а быть слепым в мире духов не завидная участь. Езекия не думал, что сможет убить тварь. Он не знал никого, кто был бы на это способен.
        Езекия не мог поверить, что сущность, настолько древняя, что по сравнению с ней боги имперцев казались младенцами, явилась именно сейчас, когда о ней почти все забыли. Легенда черных веков воскресала здесь, в пещере, среди клана Детей Медведицы, ряд за рядом начавших преклонять колени перед демоническим посланником.
        Громадное око, свитое из множества глаз принесенных ему в жертву людей, воспарило над землей, подчиняя себе токи не ощутимых для смертных эманаций.
        Молодая женщина, стоявшая к нему ближе всех, не выдержала и закричала. Это послужило сигналом. Око исторгло из себя жгуты дыма с пепельными отростками по краям. Щупальца впились в узников, подняли их в воздух как тряпичные куклы. Око дернулось, и его отростки вернулись к хозяину. Узники упали на землю. Они были живы, но ослепли. Око высосало их глаза. Среди них были в основном женщины и дети. Теперь они копошились на каменном полу, как черви, что резвятся на земле после дождя.
        - СИМ, Я, ПЕТБЕ, НАРЕКАЮ ВАС ПРОРОКАМИ СЛЕПОГО БОГА. ТРЕПЕЩИТЕ, СМЕРТНЫЕ! ТРИАДА ГОТОВА ПРИЙТИ И НЕСТИ СУД НАД ТЕМИ, КТО ОТВЕРГ ЕЕ, - провозгласило существо. - ГДЕ БРАТ МОЙ, МОЛОХ?
        Жрецы заговорили с ним на языке жестов, которого Езекия не понял. Око внимало им некоторое время.
        Езекия смотрел очень внимательно. Он не хотел пропустить ни одного момента. Теперь он понял - договориться с этим существом не удастся. Оно хотело отомстить всем, кто забыл о Лунной Триаде. Это означает, что клану Белоголовых грозит вымирание.
        Как только эта мысль созрела в его голове, Петбе внезапно обернулся в их сторону. Зрачок из множества глаз пронзил толщу камня и вцепился в застывших лазутчиков.
        Ищейка от неожиданности отпрянул, но не посмотрел, куда ставит ногу. Камень под стопой поддался, и сын повис над пропастью. Его ребенок, тот, которого Езекия нянчил и воспитывал с первых дней, с мольбой смотрел на него. Езекия вжался в камень.
        - Папа, помоги, - взмолился сын.
        Езекия протянул было к нему руку, но остановился. Сжал ладонь в кулак.
        Дети Медведицы собирались под утесом, как шакалы, ожидающие, пока жертва перестанет бороться за жизнь.
        - Папа?
        - Прости, - сказал Езекия и бросился прочь.
        Крики Ищейки, звук сорвавшегося с вершины тела и одобрительный ропот толпы еще долго стоял в его ушах. Езекия бежал вперед, плутая и заметая следы. Он остановился лишь, когда далеко на востоке забрезжил кровавый рассвет.
        Только тогда Езекия дал волю чувствам. Он упал на колени, и посмотрел на свои руки. Он мог его спасти. Стоило только сделать шаг вперед и открыться перед жуткой тварью. Хороший отец поступил бы так и минуты не думая. Езекия не мог поверить, что окажется способен на нечто иное. Он поступил как трус и за такое любой остгот убьет его. Езекия скрипнул зубами. Во всем виновата кровь. Имперцы разбадяжили горячую кровь водицей. Зачем, зачем мать дала ему их имя?
        Однако в глубине души, там, где находился источник холодного разума, твердо билась мысль. И никакая злость, ярость и презрение не могли растопить ледяную уверенность. Езекия непременно бы погиб там, в пещере. Протяни он руку и его бы увидели. Помоги он Ищейке - и потерял бы время, нужное, чтобы выбраться незамеченным. Езекия в первую очередь - вождь Белоголовых. И лишь потом кто-то иной. Он должен был выжить, чтобы рассказать остальным. Предупредить Шельму и попытаться сохранить жизнь младшим детям.
        Древние боги пробудились. Их посланники готовы вымостить для небожителей дорогу в этот мир.
        Езекия достал из сумы стертый мел и посыпал им голову, как женщины посыпают себя пеплом, когда гибнут их дети.
        Он обязан найти способ помешать им. Неважно как. Ищейка не должен погибнуть напрасно. Он пойдет на что угодно ради этого. Мать была права. Для этого нужен воистину великий человек и среди остготов таких нет.
        Глава 10
        Червоточина
        - Не дурно, - вынес вердикт Лотт.
        Он причмокнул, сделал из чаши еще один глоток. Покатал на языке, ожидая, когда во рту заиграет новыми красками букет. Небо обожгло жаром. Казалось, там поселилось лето. Пряный первоцвет и тягучая сладость медоносов сочетались самым неожиданным образом.
        - Отменную выпивку гонят в этих краях. Как, говоришь, называется?
        - Кто травянкой зовет, кто цветнем, - сказал Кнут. Он сидел, закинув ноги на стол, послав к черту хорошие манеры и церковный устав, чем заслужил немалое уважение новоявленного святого. - Мамка палинкой звала. Делают ее только бабы. Говорят, лучше получается, но я считаю - это потому что мужики потребляют, не дождавшись, когда сусло вызреет для перегона.
        - Забористо, - сир Бэйлис Винж закашлялся и поспешно занюхал крепость луком. - Повторим?
        - А то, - сказал Антонио Валесса и подозвал к ним прислугу. Он, как и Винж, был безликим. Здоровяк Бьерн сидел между ними, молча поглощая все, что было на столе.
        - Я чувствую мелиссу, полынь и мяту, - сказал Родриго.
        - Да там тридцать трав, а может и того больше, - махнул рукой Кнут. - Зарок ногу сломит. О, мой треклятый язык опять заплело в ядреный узел. Негоже поминать беса, когда нам такое предстоит. Простите божий воин...
        - Святой отпускает тебе грехи, - махнул рукой Лотт. - Можешь звать меня по имени. Ненавижу иные приставки. Я слишком долго расшаркивался перед титулованными дворянами, чтобы с радостью стать таким же, как они. Мы равны. Мы все - солнценосцы.
        Местные недовольно косились в их сторону, но не предпринимали никаких шагов, чтобы попытаться надрать задницы пришлым. Они прекрасно видели оружие, сложенное на край стола, и огромный шестопер Бьерна, облокотившийся о дверной косяк.
        Чернявая девушка принесла их заказ и спросила, чего еще пожелают вельможные господа. Лотт достал кошель и позвенел им так громко, как только мог. Шэддоу совершил огромную глупость, дав ему деньги, выделенные архигэллиотом. Лотт намеревался спустить все кругляши, а если какой-нибудь медник приволочет сюда свой зад, Марш срежет монету с его шнурка в счет будущих свершений. Падальщик побери, это мог быть последний спокойный вечер в его жизни.
        - Тащи-ка нам бочонок палинки, красавица. Только той, что хорошо выдержана. И еще один прикажи подвести к городским конюшням.
        Лотт не запомнил название таверны. Что-то про изысканную еду и мягкую кровать. Он поступил как деревенский простак - купился на затейные рисунки, зовущие усталых путников и веселых выпивох.
        В здании было полным полно разного люду. Пришедшие тратить скудный куш с приисков артели теснились с толкающими из-под полы синелист браконьерами, от которых несло торфом и тиной. Охотники на водных драконов красочно расписывали, каких красавцев они поймали в Гиблых Топях. Их менее везучие коллеги грустно лакали травянку. Покорившие-ветер сидели в самом дальнем углу заведения. Оттуда веяло плесенью. Худосочные фигуры перешептывались впотьмах - хозяин экономил на свете. Светильники здесь были подключены к системе труб, по которой в город шел газ источаемый болотами. Зеленое пламя горело тускло и еле колебалось. Желтоглазые грели в руках чашки с супом и делили между собой то немногое, что имели.
        Подумав, Лотт подошел к ним. Он, молча, вручил пять золотых марок с тавром аурийского монетного двора. Здесь на эти деньги можно жить не один год. Старушка - видимо староста их общины, боязливо приняла дар, отблагодарив на манер древнего народа.
        Каждый второй из них был болен. Малыш желтоглазый, не доходивший Лотту и до пояса, часто схаркивал кровью на пол. Лотт прикусил губу. Покорившие-ветер действительно вымирали. Они не могли жить здесь, не могли дышать зловонием, приползавшим с болот. Так дальше не может продолжаться. Когда все закончится, он постарается им помочь. Обратится к архигэллиоту, если нужно - поселится здесь, чтобы как-то повлиять на людей. Втолкать в их пустые головы мысли о том, что покорившие-ветер ничем не хуже людей.
        Когда он вернулся к товарищам, никто не сказал ни слова. Бьерн лишь кивнул, одобряя поступок, и налил ему палинки из только что принесенного бочонка.
        - Что ж, давайте тянуть соломинку, что ли, - сказал Лотт, чтобы замять неловкость. - Нам здесь не один час куковать.
        Шэддоу и его подчиненные отправились в псоглавую башню Ветрореза, чтобы узнать последние новости. Городок был относительно небольшим. После Солнцеграда Лотт мог называть так каждый встречный населенный пункт. Как ни старался Галлард подлизаться к Мрачному Жнецу, Шэддоу оставил за главного именно Лотта. Марш воспользовался ответственным постом в полной мере. Он велел Галларду и нескольким парням, которые действовали ему на нервы, походить по городу - глядишь, что-то услышат или увидят. Им нужна была любая информация о том, что творится в Дальноводье. А главное - проводник. В Гиблых Топях без него никак.
        Лотт достал из мешка кучку палочек, одна из которых была короче остальных. Он старательно перемешал их за спиной и протянул пучок, зажав в кулаке.
        Тянуть жребий они начали еще на границе с Делией. Вытянувший короткую палочку, рассказывал остальным занятные истории о своем прошлом. Так Лотт узнал, что сир Бэйлис дал клятву отомстить за своего отца, погибшего от руки безликого. Он вступил в орден только с этой целью, но за девять лет службы так и не узнал имя убийцы. Да и кто его назовет? В Приграничье мало кто знает друг друга в лицо. После того, как возвращаешься из Мертвых Земель, сил хватает только упасть на кровать. Когда же безликие идут в рейд, их лица скрывает забрало шлема. За эти годы юношеский запал угас, обида стерлась, как дождь и ветер стирают камень. Бэйлис Винж до смерти устал служить в братстве с чистыми щитами. Он хотел познать мирную жизнь, и когда из Обители Веры пришло письмо, он ни минуты не сомневался. Архигэллиот собирал лучших бойцов Приграничья. Он предлагал скостить срок службы. Сир Бэйлис послал все к черту и присоединился к отряду.
        - Где Родриго? - спросил Антонио Валесса.
        - Пошел договариваться про ночлег у хозяина, - махнул рукой Вильям. Он был совсем юн, но с мечом управлялся лучше остальных. Вильям служил в личной гвардии архигэллиота. по его словам семья гордилась отпрыском. В мешочке на шее Вильям хранил иссохший мизинец предка, который должен был давать ему отвагу и храбрость.
        - Мелкий паршивец как чувствовал, - усмехнулся Кнут. - Семеро одного не ждут. Тянем.
        Кнут был ценным приобретением. Он умел хлестко подметить то, что не видели остальные, за что и получил прозвище. До поры этот человек отмалчивался, но когда пришло время - показал себя с лучшей стороны. Раньше Кнут был одним из тех парней, что на свой страх и риск вывозили синелист из страны, минуя загребущие руки агапитов. Медники занижали цены, покупая траву у добытчиков почти задарма. С другой стороны - архигэллиотским приказом Церковь обладала исключительными правами на этот товар, и любая попытка приобрести синелист у других людей каралась каторгой. Риск попасться был велик. Но люди, готовые платить больше, всегда жили на земле. Кнут знал тайные тропы, безопасные броды через реки и время, когда патрули делают обходы. После инцидента в Острие отряд избегал Имперского Тракта, двигаясь на юг окольными путями. Кнут провел их мимо патрулей и разбойничьих артелей незаметно, за что Лотт был ему признателен. Он не хотел погибнуть от шальной стрелы, прилетевшей не знамо откуда. Святые так не умирают. Шансы выжить были и без того малы. Теперь он это понимал.
        Деревянная карлица досталась Меллиону. У него была солдатская выправка. Во взгляде этого человека было что-то от змеи. Когда Меллион смотрел на тебя, он не моргал. Это нервировало и вызывало ужас. Говорил он сухим и отстраненным голосом, словно случившееся произошло не с ним, а с кем-то еще.
        - Я родился на помойке, - начал он. - Среди кучи отбросов и крыс. Моя мать ушла от мужчины, с которым жила, потому что он пил и бил ее до потери сознания. А когда не бил - насиловал или отдавал дружкам за бутылку красного вина.
        Лотт скривился и отложил чашу с травянкой. Желание пригубить забористого пойла враз пропало. В этом и была суть рассказов. Никогда не знаешь, кто вытянет короткую деревяшку и что сочтет нужным рассказать. Над байками Кнута смеялись даже инквизиторы. Но сейчас слушатели притихли, и никто не смотрел в сторону Меллиона.
        - Мы жили в коммуне босяков. У нас было общее жилье - улица и общее имущество - то, что выбрасывали состоятельные люди. Когда мне исполнилось три года, мать умерла. Я не помню как. Просто в один из дней она не пришла ко мне с едой. Тогда я понял, что ее больше нет. Некоторое время меня содержал Однорукий. Его имени никто не знал, но он был лидером общины и решал, кому выделить больше еды, а кто достаточно здоров, чтобы прожить еще денек голодным. Он был добрым и я купился на старый как мир трюк. Я доверился ему и получил первый ценный урок в жизни, который помог мне в дальнейшем. Не верь отбросам.
        Он сказал, что коммуне нужна помощь. Он долго объяснял, почему именно я должен помочь остальным. Выходило просто. Я должен был пойти с ним и побыть денек с какими-то людьми в качестве слуги. Я спросил его - кто такой слуга? И Однорукий ответил - это тот, кто исполняет все, о чем его попросят. Проще пареной репы. Я решился и взвалил на себя нелегкий груз.
        Меня отвели к человеку, похожему на личинку. Он заплыл жиром и не мог передвигаться самостоятельно. Он подозвал меня к себе и приказал выбросить мои одежды, назвав их тряпьем. Я повиновался. Тогда он сказал мне помыться в тазу, что я и сделал под его присмотром. Мне было немного не по себе, но я делал то, что должно, ведь настала моя очередь помогать коммуне. Личинке понравился вымытый я, и он попросил меня об услуге. Я пошел к нему и сделал, что он хотел. Ни черта это не справедливо, скажу я вам. Делать то, что не хотели остальные, но получать еду на равных частях. Мне было больно и противно в первый раз. Еще больнее и мерзостней во второй и третий. Пойти в четвертый раз я не захотел. Я сказал Однорукому - хватит. Нашли дурака. Теперь твоя очередь идти к нему. Однорукий избил меня ногами и сказал, что убьет, если я буду противиться. Он врал. Я думаю, он боялся Личинку. Тогда я предложил пойти к нему остальным, но никто не согласился. Что же это за коммуна, когда работает только один, сказал я. Они сказали, что личинке нравятся только дети. Тогда я сказал, что не хочу больше туда идти. За что меня
избили остальные. Им нравилась сытая жизнь. Я видел, как у некоторых вновь располнел живот. Но мой живот был худ, как и раньше. Работал я за всех, мне было больно у личинки и больно на родной помойке.
        Я решил, что с меня хватит. Я решил уйти из коммуны нищих и найти кого-то посильнее. Я не был сведущ в том, кто обладает большей властью, чем коммуна. Знал только о том, что есть мы, есть личинка и его люди. Были резаки - так звали ребят, ворующих тюки с причала. Они срезали серповидными ножами веревки такелажа. Когда матросы кидались к снастям, ребята споро воровали все, что плохо лежало. Добра им хватало, но вряд ли он могли помочь с моей проблемой. Да и уличная жизнь мне порядком надоела. Я пораскинул мозгами и пришел к единому возможному выводу.
        Я пришел в церковь и попросил о встрече. Вы удивитесь, но мне не отказали. Я рассказал все, что случилось со мной священнику. Он слушал предельно внимательно и просил побольше рассказать о Личинке. Меня оставили в келье, накормили и дали рясу. Это был лучший день в моей жизни. На следующий день пришел тот же чернец и отвел меня к священнику рангом выше. Я ему пересказал ту же историю. Клирик выслушал, кивая, и попросил меня пойти с ним к другому человеку. Им оказался скромный медник. Я говорил ему все без утайки. Затем медник взял меня за руку и повел в Обитель Веры. Я мало не пищал от восторга - так эта жизнь отличалась от той, в которой я барахтался ранее.
        Знаете, к кому он меня привел? Ну же, наверняка догадались. Нет? Ладно, отвечу. Медник обнял меня за плечи и повел на церковное собрание. Там были гэллиоты и епископы. Все сидели тихо-тихо. А в центре залы на огромном кресле восседал старый знакомец. Очень бьет по нервам, скажу я вам. Стоять перед Личинкой, чей зад растекся по сиденью как кусок масла и говорить о том, что он со мной делал и в каких позах. Мне бы ума побольше и смелости поменьше - такой переделки бы удалось избежать, но случилось то, что случилось. Я закончил речь и Личинка закричал. Он брызгал слюной и грозил мне карой Гэллоса за ложь. Он клялся на алтаре, что не делал всего этого. Он говорил, что у меня нет свидетелей. Тогда медник вышел вперед и ответил, что Личинка ошибается. В зал ввели Однорукого. Выглядел он так словно из-за кровавого поноса высрал собственный кишечник. То есть скверно. Он признал, что отводил меня к Личинке и подтвердил мои слова. Позже я узнал, что Личинка был гэллиотом. Его лишили сана и в качестве епитимьи отправили в паломничество к могиле Святого Джерома, что находится где-то в Волчьей Пасти. Назад он
не вернулся. Думаю, не стоит говорить, кем оказался медник. Годом позже я стал служкой у него. Спустя пять лет мир обрел нового архигэллиота, а я стал одним из его личной гвардии.
        Вот моя история. Итак, кто следующий?
        - Пожалуй, один кон я пропущу, - сказал Лотт. - Схожу узнать, куда пропал Родриго.
        - Я могу сходить вместо вас, - предложил Мэллорик.
        - Не нужно, хочу привести мысли в порядок. Палинка просто рубит наповал.
        - Мне пойти с вами? - спросил Бьерн.
        - Падальщик вас дери, я не ребенок. Мне не нужны няньки.
        Палинка действительно ударила в голову. Она затягивала понемногу, голова до поры не тяжелела и язык не заплетался, но стоило пройти десяток шагов, чтобы убедиться - ты пьян и лучше бы шел на боковую.
        Лотт спросил у трактирщика, куда подевался молодой человек с длинными волосами цвета дегтя и жутким чесночным запахом изо рта, способным свалить с ног лошадь, но хозяин лишь покачал головой.
        - Таких не видел, господин, - сказал он.
        Лотту пришлось договариваться с ним самостоятельно. Трактирщик загнул бешеную цену и очень удивился, когда Лотт, не торгуясь, отсчитал ему всю сумму.
        Товарищи уже травили следующую байку. Дэррик по прозвищу Стальной Хват, хохоча, говорил что-то при этом активно мимикрируя. Остальные мало что не падали со стульев, представляя живописную сценку. Лотт тоже не отказался бы послушать, но ему следовало найти пропащего солнценосца.
        Лотт ходил между столами, выспрашивая про Родриго, но никто не помнил такого человека. Тогда он поднялся на второй этаж. Здание было условно разделено на две половины. В первой, вытянувшей шею как цапля, располагались комнаты постояльцев. Некоторые были открыты. Возле передних дверей стояли две потасканные шлюхи. Выставив на обозрение увядшие прелести, они заманивали клиентов. Лотт прошел мимо, зовя Родриго по имени. Парнишка и не подумал откликнуться. Если бы Лотт не знал его как облупленного, мог бы поклясться, что тот кувыркается с одной из девиц за соседней дверью. Родриго был суеверным и крайне щепетильным человеком. Он не согласился бы променять вечность на небесах ради одной ночи с продажной девкой. Так он говорил Лотту не один раз, полируя меч до блеска. Лотт старался ему поддакивать с серьезным лицом, но кривая улыбочка нет-нет, да проскакивала.
        Закончив осмотр, Лотт вернулся к лестнице. Вторую половину таверны занимали погруженные в полутьму столики. Вощенные столешницы отливали изумрудным блеском в свете едва горевших газовых ламп. Насколько понял Лотт, здесь заключались сделки между разного сорта людьми. Он бывал в подобном месте в Гэстхолле. Тогда он крепко сидел на атуре и задолжал Чуме приличную сумму. Лотт искал того, кто помог бы ему уладить проблемы, но связываться с торчком, у которого нет денег, никто не захотел.
        Здесь велись дела более высокого статуса. Здоровяк в курточке из кожи водяного дракона катал между пальцами правой руки серебряную марку и перешептывался с двумя мужчинами, которые прибыли в Дальноводье из Тринадцати Земель. Лотт помнил их еще со времен собрания Круглого Стола. Они служили Нойлену Уоллштайну. Многие подозревали, что Многоженец проворачивает делишки с контрабандистами, позволяя синелисту ускользнуть из цепких объятий медников и течь свободной рекой через свои земли.
        Конечно, они не помнили Лотта. Тогда он был прыщавым мальчишкой, а Сторм затмевал то немногое, чем мог похвастать младший брат.
        Лотт прошел мимо, сделав вид, что у него здесь важное дело. Трое мужчин очень похожих на головорезов, разложили на столе жемчуг и пытались продавать горошины в розницу. Зрелая женщина с вьющимися волосами, похожими на клубок змей, продавала за медяки приворотные зелья перепуганным до смерти девушкам. Мальчик с хитрым лисьим лицом толкал "блажь грешника", жонглируя пакетиками с порошком, как ловкач странствующего цирка. Пакеты исчезали в карманах клиентов так быстро, что Лотт не успевал уловить момент передачи денег.
        - Подходи, не боись, увлечет в один миг, - подмигнул ему мальчик, показывая пакетики.
        Атура была разноцветной с какими-то непонятными приправами. От разнообразия выбора у Лотта защемило под ложечкой, и зачесались руки. Желание втереть в небо смесь, а затем вдохнуть ее полной грудью не спешило утихать. Иногда, ночью, он смотрел на мешочек атуры, бережно хранимый в потайном кармане куртки, и спрашивал себя, почему для него так важно больше не прикасаться к порошку. Для чего идти на жертвы?
        - Синяя "блажь" с дымтравой, и проблемы сметет как метлой, - уговаривал мальчик, манипулируя товаром. - Красная с перцем для людей с храбрым сердцем! Белая с солью - поделись с ней болью. Что желаешь путник, говори, все достану, лишь скажи!
        Лотт заставил себя отойти от столика.
        Родриго беседовал с незнакомцем, сидевшим, повернувшись спиной к единственному светильнику. Складывалось впечатление, что это ребенок играет во взрослые игры - настолько щуплой и тонюсенькой казалась фигура, завернутая в плащ. Ощутив его приближение, незнакомец поднялся из-за стола и, лавируя между посетителями, пошел к выходу, не удосужившись попрощаться с собеседником.
        Это наводило на скверные мысли.
        - Заводишь новые знакомства? - спросил Лотт своего охранника.
        - Ага, - добродушно ответил Родриго.
        Он глупо улыбался, держа в руках глиняную чашу, от которой поднимался едва заметный пар.
        - И с кем же ты так разговорился?
        - Понятия не имею, - отозвался Родриго, отпивая из чаши. - Но у нее прекрасные желтые глаза. Я сразу так и сказал. Смешно. Раньше никогда себе не позволял флиртовать с девушками. Тем более с этими.
        - Ты говорил с покорившей-ветер? - Лотт присел, пытаясь переварить услышанное. Положение в обществе давало плоды. Видя отношение Лотта к древнему народу, люди начинали следовать его примеру. - И о чем говорили? Чем еще могла похвастаться красотка кроме умопомрачительных глазок?
        - Я не видел ее лица. А говорили мы в основном о нашей миссии, - тут же ответил Родриго.
        - О чем?! Родриго, ты хочешь сказать, что выболтал, куда мы идем?
        - Да.
        - Боги, что за идиот, - простонал Лотт. - Зачем, падальщик выдери твой язык, ты это сделал?
        - Потому что она спросила, - удивленно ответил Родриго, словно это было настолько очевидно, что даже ребенок бы понял.
        - Ах, вот как, - желчно сказал Лотт, искоса глядя на него. - Ну, тогда ладно. Выболтать незнакомке и, возможно неприятелю, наши планы - чего тут непонятного? Я думаю, она тебе после этого может даже дать. А если я тебя спрошу, сколько раз за сегодня ты ссал - тоже ответишь?
        - Конечно, - расплылся в улыбке Родриго и с готовностью рассказал. - Пять раз. Последний кровью. Кажется, мне нужно обратиться к лекарю.
        Секунд пять Лотт смотрел на недотепу с открытым ртом. Потом маленькие и жутко пьяные человечки, отвечающие за работу его мозгов, соизволили начать исполнять свои обязанности. Лотт вырвал чашу из рук стража. Он втянул ноздрями знакомый запах и пораженно цокнул языком.
        - Иди к остальным. Пускай будут наготове, - сказал он возмущенному Родриго.
        Они привлекли чье-то внимание. И очень маловероятно, что эти ребята были дружелюбными.
        Лотт сбежал на первый этаж. Здесь постояльцы все так же кутили и пытались просушить одежды от дождливой и сырой зимы Дальноводья. Незнакомки среди них не было.
        Лотт распахнул двери, впустив внутрь корчмы холодный воздух, заставляющий застегнуть одежду на все петли. Туман стелился низко над стылой землей. Редкие фонари, неподвижно висячие над вывесками мастерских, выхватывали из вечернего студня фрагменты плотно подогнанных друг к другу домов.
        А где-то далеко, на вершине холма, у городской ратуши пылал зеленый костер, и слышались крики гулянья. Огненные змеи ползли по теснинам улиц, вязли в уплотнениях жилых домов, просачиваясь жалобными рдеющими нитями вглубь города.
        Лотт не знал, который сегодня день. Возможно, именно сейчас проходил праздник зимнего солнцестояния.
        Первые дни Лотт старался вести дневник. Писал на желтой бумаге заметки, следил за календарем. Но затем простые и незатейливые тяготы пути оттеснили на задний план высокое искусство. Длинные записи сменились короткими очерками. Затем он в строку под датой вписывал пустые слава: "завязли", "выбрались", "оступился", "надоело", "надоело", "осточертело". "К черту!" - гласила последняя запись. После нее он не написал ни слова.
        Найти того, кто не хочет быть найденным ночью, и не имея понятия, где искать - безнадежное дело. Лотт пошел наобум, и не успел облечь ругательство в сторону беспечного Родриго в слова, как столкнулся с еще более мрачными и недовольными инквизиторами.
        Капельки конденсата облепили скуластое и суровое лицо Шэддоу подобно навозным мухам.
        - Мы уходим. Зови людей. Живо! - скомандовал Мрачный Жнец тоном, давящим пререкания в зародыше.
        - Это касается покоривших-ветер? - спросил Лотт. - У нас произошел один инцидент.
        - Сейчас не до того, - перебил не на шутку перепуганный брат Леон. - Нам нужно выбираться из Ветрореза, если не хотим поджариться до хрустящей корочки.
        Леон был молодым и неоперившимся сыном Церкви Крови. Только сейчас Лотт понял, насколько заразителен оказался его пример. Парнишка нахватался многого от святого Лоттара Марша. Это не могло не радовать. В конце концов, чем он не пример для подражания?
        Лотт посмотрел в сторону распространяющегося огня. Пламенеющие птахи кружили над Ветрорезом, оседая на гонтовых и соломенных крышах, а сев - пожирая ненадежные людские жилища.
        - Пожар, что принесли торфяники? - высказал он предположение.
        - Много хуже, мрачно ответил Шэддоу. - Червоточина. Язва вскрылась здесь и захватывает город.
        Лотт выругался. Затем еще раз, покрепче да с азартом.
        - Я попробую остановить заразу.
        - Нет.
        - Что?
        Из таверны выскочили безликие. Раскрасневшиеся от выпитого лица ошарашено взирали на пожарище. Родриго принес вещи Лотта. Действие зелья теряло силу. Большой любитель чеснока перестал глупо улыбаться и посерьезнел.
        - Мы не станем спасать этот город, Лотт, - терпеливо, как ребенку, сказал Шэддоу. - Это невозможно.
        - Почему?
        - Эпицентр врат находится там, - он указал на юг свободной рукой. Другой же инквизитор хаотично крутил розарий. Четки бряцали. Стеклянные и металлические бусы создавали акустический диссонанс, не успокаивая; наоборот, они выводили из себя похлеще визгливой бабы. После закрытия червоточины Мрачный Жнец собрал бусины и снова насадил их на веревку.
        - Мы не погасим очаг?
        - Ты когда-нибудь тушил пламя вилкой?
        - Это здесь при чем?
        - Увидишь, - сказал инквизитор. Он посмотрел на собравшихся, и спросил: - Где остальные?
        - О, падальщик, - Лотт хлопнул себя по лбу. - Я послал их узнать, что к чему в городе. Они скоро вернутся. Я уверен, если мы подождем...
        Из таверны выскочил мальчишка и побежал куда глаза глядят, оголтело крича о последнем дне и Зароке, забирающем людские души. Люди высовывались из окон, и с ужасом взирали на текущий к ним жидкий огонь. Затем Лотт услышал, как они начали молиться. Первые робкие слова слетали с языка, отвыкшего от богоугодного сказа.
        Люди выходили на улицу, некоторые были в чем мать родила. Женщины, дети, старики, еле держащиеся на ногах. Они собирались по двое-трое. К таким стекались остальные. И вот подворье гостиного двора заполонили ошалелые и напуганные горожане, не знающие куда бежать и где искать спасения.
        Стражи попытались создать круг, чтобы заслонить святого, но началась давка и строй сломался.
        - К воротам, - закричал Шэддоу. - По команде. Давай!
        Бухнуло так, что заложило уши. Перед Лоттом образовалось свободное пространство, чем он не преминул воспользоваться и дал деру вслед за остальными. Краем глаза Марш подметил последствия магического удара. Заклятье отбросило людей в стороны. Некоторые влетели в окна. Тем, кто приложился о стену, считай, не повезло. Они не скоро придут в себя, если очнутся когда-нибудь вообще.
        - Зачем ты это сделал? - закричал Лотт.
        - Не отставай. Сейчас начнется.
        - Инквизитор! - закричал безногий попрошайка, указывая перстом в их сторону. - Люди, там инквизитор! А с ним еще один! И еще! И еще! Они спасут!
        - Куда вы? - закричала его товарка, пытаясь схватить Бьерна за рукав. - Помогите же нам!
        - Боги, они бегут прочь, - пролепетал кто-то, скрывавшийся во тьме подворотен. - Спасенья нет!
        - За ними! Там спасенье! - сразу нашелся другой человек, мясник в окровавленном фартуке, то ли натянутом второпях, то ли снятом наполовину.
        Затем началось то, что Лотт рад бы забыть, да только нет такого способа.
        Они бежали, дрались, костыляли каждому встречному, выбивали глаза и оставляли в стороне женщин, протягивающих к ним младенцев и просящих вытащить хотя бы детей из этого ужаса.
        Люди тянулись к ним как мотыльки на светильник. Они обжигали крылья, но не могли не попробовать полететь на манящее зарево. Сначала наскоро сформировавшиеся группы дрались между собой, чтобы победившая сторона добралась до "тех, кто поможет выжить" и "не бросит умирать". Но такие отряды очень быстро сообразили, что таким образом Лотт сотоварищи не достанется никому. Тогда они объединились в одну большую и разъяренную силу под названием - неуправляемая живая масса.
        Люди хватали их, рвали одежду, превращая в лохмотья, надумав впопыхах небылицы о чудодейственных кусочках плоти церковников. Из провалов окон, злачных переулков, дворов, воняющих навозом вперемешку с парным молоком, к ним тянулись руки. Десятки и сотни - они множились как тараканы. Мозолистые пальцы, скрюченные после многочасовой работы пальцы, пальцы тонкие и отлетающие обрубками, столкнувшись с полосой стали. Безликие не панькались. Бьерн крушил молотом, а когда тот увяз в очередном бедолаге, достал шестопер. Шэддоу слал заклятье за заклятьем. Квази шептала наговоры, удерживая защитную пелену от сыплющегося на их головы огня, смешанного с пеплом.
        Лотт задержался лишь один раз. Он почувствовал ее. Гниющее средоточие всего дурного. Червоточина одновременно и походила на то, с чем он имел дело ранее, и была чем-то иным. Оставив хлеб на пару дней, находишь на нем цвель. Но она распространяется постепенно, поедая буханку по частям. И чаще - изнутри. Ветрорез был такой буханкой. И сейчас его поедала зараза Зарока как проголодавшийся падальщик добычу. Люди исчезали - уходили в тени, становились тенями. Так это видели Шэддоу и остальные. Лотт смотрел на вибрирующие как струны души, зажатые между миром мертвых и миром живых. Он остановился всего на мгновение, чтобы перевести дух и успокоить бунтующее сознание, но его оказалось достаточно. Умирающие или ожившие мертвецы - не важно; Лотт понимал, что застывшим на границе все равно, как он их назовет. Эти... страдающие создания столкнулись с червоточиной и проиграли бой. Одни уходили, мирно вскрывая вены, выбрасываясь на брусчатку или же окунувшись с головой в стылую воду здешней реки. Некоторые, скрывавшие в тайнике души поступки, которыми нельзя гордиться, страдали. Глядя на них, страдал и Лотт. Он
видел как муж и жена раздирают друг друга на части, говоря о вечной любви, он видел как похотливая женщина, срывая с себя одежду идет к колу. Священнослужители и мелкопоместные дворяне вставляли в плети гвозди и раздирали себе спины. Но хуже всего были дети. Они смеялись и хохотали, прыгая вокруг разверзшегося ада, и хлопали в розовенькие ладошки. На головах их, разрывая черепную кость и вспарывая кожицу, вырастали рожки. Лотт хотел закрыть глаза, но что-то не давало, заставляя пялиться на происходящее. Все, что он мог - слезами смывать чужие грехи. Неужели все они заслуживают такой участи? Почему боги такое допускают? Почему не сойдут на землю и не прекратят творящееся безумие?
        И внезапно подумалось - а что если это его обязанность? Что если он, новоявленный святой, ниспосланный на землю, чтобы прекратить мучения остальных?
        Что ему делать? Как быть?
        Ощущение ирреальности и ложного просветления длилось ровно один удар сердца, до того, как корчмарь попытался разделать Лотта здоровенным тесаком.
        Бьерн раскрошил безумцу грудную клетку и протянул руку.
        - Иди за мной и все будет в порядке, - сказал здоровяк.
        Лотт повиновался, и все произошло так, как ему пообещали. Больше никто не пытался их убить. Пламя быстро поглощало Ветрорез. Ветер с болот гнал его дальше, к речным городам Дальноводья. Вокруг не сгоревших людей образовались плотные коконы, в которых творилось пекло с персональным катом и мучеником в одном лице.
        А Лотт... он выжил и даже умудрился не замарать одежку, тогда как остальные, в гари и чужой крови, пытались отдышаться после скачки по охваченным червоточиной улицам.
        Он смотрел на падший город, и все еще чувствовал, как тот гниет, как внутренности постепенно наполняются трупным газом, который требует выхода. Лотт должен был хотя бы попытаться. Как тогда, в Гэстхолле. Попытать удачи и сделать то, благодаря чему вписан в анналы истории как святой при жизни.
        Но его руки дрожали, а ноги подкашивались. Язык прирос к небу, а глаза наверняка вылезли из орбит от страха. Тут уж не до героизма. Сам уцелел. Уже достижение. Ему было стыдно и горько. Решение принимал не он, но от этого не легче. Что бы они сделали? Их разорвали бы на части до того, как Лотт применил Дар. И все же, все же...
        Галлард ждал их в условленном месте. И он был один.
        - Где остальные? - спросил его Шэддоу.
        Галлард испепеляющее посмотрел в сторону Лотта.
        - Не уцелели. Только я и выбрался. Спасибо нашему святому...
        - Джеймс, еще одно слово и я сочту вас еретиком, не чтящим слово архигэллиота.
        - Больше не повторится, инквизитор, - Галлард проглотил обиду и пошел к остальным, задев плечом Лотта.
        - Власть обжигает, святой, - сказал Шэддоу.
        Еще один плевок в лицо. Его слово обрело власть, и как он им воспользовался? Послал на гибель людей. Их отряд поредел еще до самой битвы.
        Лотт пересчитал уцелевших. Сир Бэйлис Винж и сир Антонио Валесса поднимали друг другу настроение, рассказывая боевые байки. Бьерн правил иглы шестопера. Брат Леон пытался откашляться. Квази сидела на корточках, обхватив голову руками. Шэддоу беседовал с Галлардом. Кнут считал припасы. Индиго и Мэллорик молились. Меллион счищал кровь с меча, а Дэррик изо всех сил пытался не сблевать от увиденного. В суматохе они потеряли одного инквизитора. Гэллос, смилуйся! Что же будет дальше?
        Лотт взял свою сумку, и ободряюще сжал плечо Квази.
        - В дорогу, парни. Нас заждалась работенка, - сказал он.
        Тринадцать странников покинули пылающий Ветрорез.
        ***
        Неделю они месили ногами бездорожье. Холодные и хлесткие дожди сотворили распутицу, сковав фургоны беженцев. Люди слезали с козел, вместе толкали телеги вперед, пробираясь к большим городам и еще не зная, что там не так безопасно как казалось на первый взгляд. Длинные вереницы тянулись бесконечно. Надрывно рыдали младенцы, а мужья недобро посматривали на незнакомцев, подозревая тех в злых намерениях.
        Лотт своими глазами видел, как мародеры пытались отобрать доходягу клячу у пожилой пары. Двое отгоняли дубинами старика, тогда как предводитель шайки скинул старуху с возу и резал упряжь.
        Шэддоу отдал приказ и безликие посекли погань как косарь высокую осоку. Люди понимали, что они - сила и их нужно побаиваться и стараться уважить любую просьбу. Так Лотт узнал, откуда ветер дует. Беда пришла из Топей, поглотив фортецию Последний Рубеж и примыкающие к ней мелкие селения. Именно там был отдан приказ поджечь торфяники. Именно там желчь Зарока начала победное шествие по Дальноводью. И они, тринадцать безумцев, шли в самое пекло.
        Люди оборачивались им вслед, гадая, какая прихоть заставила Лотта сотоварищи идти против течения. Некоторые, особо сметливые, понимали, что Церковь Крови прислала не богомольцев, но реальную силу и старались помочь, чем могли. Лошади были кормлены и ухожены, да и всадники, если уж на то пошло, не голодали. На ночь ставили дозоры, так как люди шли на черное дело, бросаемые отчаянием. Беда застала их врасплох и многие потеряли все, чем владели.
        Во время одного из привалов, когда отряд прибился к большой группе беженцев, ставшей бивуаком возле пруда, покрывшегося тонким, с ноготь слоем льда, Лотт достал палочки. В этот тихий час между сном и ужином такие беседы шли особенно хорошо.
        Главный приз выиграл Индиго. Усмехнувшись своим мыслям, он протянул руки к догорающему костру, по очереди сгибая пальцы. Из глаз этого человека сочилась синева настолько глубокая, что казалось, за ней, обретаются совсем иные, внеземные дали.
        - Рассказывать особо нечего, - начал он и все поневоле стихли. - Мои родители умерли от оспы. Они не были агнцами божьими, но и плохими их тоже не назовешь. Обычные люди, таких множество. Нас взял к себе отец-настоятель прихода. Он выучил меня и брата грамоте, дал знания о мире и поведал столько историй о святых и пророчествах, что нам ничего другого не оставалось, как принять сан. После пяти лет в семинарии, наши пути разошлись. Брат стал Угодным Богам, я же получил инквизиторскую плащаницу. Мы не общались с ним, наверное, года три. Может быть все четыре. Не важно. И вот я, прибыв расследовать дело малоречинской ведьмы, застаю его там же. Странно, но из всего, что тогда произошло, я помню только как ссорился с ним дни напролет. Сначала как брат с братом, потом как клирик с клириком, применяя в качестве аргументации цитаты из Книги Таинств. Он утверждал, что девушку оклеветали, хотя я прекрасно ощущал в ней магическую нить. Я спросил ее, и дева созналась в том, что ощущает себя не такой как другие. Тогда брат сказал, что ее Дар попросту пробудился слишком поздно и священники не увидели его по
беспечности. Брат защищал ее так рьяно, что подозрения не зародились бы в голове только у недалекого человека. Я спросил брата, почему он так хочет, чтобы ее оправдали и брат ответил мне: "У нас будет ребенок". Вот тогда стало не до шуток. Угодные Богам приносят обет целибата на всю жизнь, как и мы - инквизиторы. Не устоять перед женщиной для нас грех почти такой же, как чтение рукописей ересиархов или не соблюдение поста. Я должен был покарать обоих - ее за колдовство и совращение клирика, его за нарушение церковных правил. Выходила невеселая картина, в которой я оказываюсь чуть ли не катом. Такие мысли носились в буйной головушке вашего рассказчика. И я дал слабину, единственный раз в жизни я отринул непреложные заветы и попытался скрыть ото всех результаты расследования.
        Но вмешался Гэллос. Златой дланью он направил нас, сбившихся с пути, в нужное русло. В Малоречье вскрылась скверна. Вода в колодце города забурлила и превратилась в кровь. Из земли полезли гады, о которых в инквизиторских анналах нет никаких упоминаний. Истинно скажу вам, люди познаются в беде. Брат вскрыл себе вены, давая мне шанс предотвратить беду. Он пошел на это с искренним раскаянием и открытой миру душою. Благодаря его жертве, я нашел источник и, взяв волю в кулак, пошел туда, чтобы покончить с червоточиной раз и навсегда. Я был готов умереть, и ничто не поколебало бы моей уверенности. Но меня опередили. Девушка проткнула горло черепком бутылки. Она была смышленой, эта маленькая и отважная мученица. Хоть и поздно, но она пришла в лоно матери-церкви. Тех крох магического дара, что зрел в ней и вот-вот готов был пробудиться, хватило, чтобы запечатать врата.
        Я знаю людей, которые причитают, дескать, боги несправедливы. Но я так больше не считаю. Гэллос спас обоих от адовых пучин, дал шанс искупить содеянное, а я получил единственный стоящий урок на всю жизнь. Не подводите богов, и они не оставят вас.
        Лотт не был так уверен на этот счет. Ему было плевать, что на брата Индиго, что на малохольную девку в богами забытой деревушке, но чадо, что зрело в ее животе - другое дело. Как можно решиться на такое, зная, что ты в ответе не только за свою, но и за чужую жизнь?
        - Дернем по одной, братья, - произнес Антонио Валесса и сделал изрядный глоток из бурдюка.
        Палинка, вывезенная из пылающего Ветрореза только чудом, пошла по кругу. Лотт не стал участвовать и пропустил первый кон.
        Он с кряхтеньем поднялся. Земля была очень холодной, и мороз понемногу добирался до костей. Тело гнула боль по утрам, а суставы отказывались сгибаться по вечерам.
        - Ты поразмыслил над сказанным? - спросил он у Шэддоу.
        Тот пребывал в неплохом обществе. Квази научила инквизитора играть в "мельницу". Они начертили доску на заиндевелой земле, использовав камешки и угли как фигуры. Сражение было в полном разгаре. Квази выставила две фигуры. Шэддоу прилагал все усилия, чтобы помешать ей закончить партию досрочно.
        - Не забивай чепухой голову, - недовольно проворчал Мрачный Жнец. Он пропустил маневр чародейки и оказался в шаге от поражения.
        - Я так не считаю. За нами следят, и кто знает с какой целью.
        - Таверна была простым притоном, в котором людей накачивают чем угодно, только бы те отдали деньги. Родриго хотели обокрасть, вот и все.
        - Он рассказал ей все под действием отвара из травы не-могу-соврать. Это не просто попытка ограбления, она пыталась выведать наши планы.
        - У нас только один план - запечатать червоточину. Как мы это сделаем, как туда доберемся - этого не знаем даже мы.
        - Я напоминаю, что это была покорившая-ветер. Она из того же народа, который пытался меня отравить в Острие. Они называют себя Сопротивлением. Помнишь, что сказала королева Игнис?
        - Я знаю, к чему ты клонишь. Заговоры внутри заговоров, так? Даже если существует такой орден, мы ему не по зубам. Это раз. Туда, куда идем мы, не идет никто в здравом уме. Потому что шансов пройти невредимыми и вернуться без тебя или лучших инквизиторов нет. А откуда такие у покоривших-ветер? Беспокойся больше о разбойниках и скверне, Лоттар.
        Квази обошла защиту Шэддоу и построила мельницу. Инквизитор посмотрел на нее как на личного врага и ушел к своей лежанке.
        - А ты что думаешь? - спросил халифатку Лотт.
        - Я бы не сбрасывала покоривших-ветер со счетов, - Квази расставила фигуры на первоначальные позиции и позволила Лотту сделать первый ход. - Но и не предавала бы всему произошедшему большого значения. Скоро мы подойдем к Последнему Рубежу, а за ним начинаются Гиблые Топи. Тогда станет не до интриг.
        - Хмм, Квази?
        Лотт проиграл вчистую первую партию. Вторую начала инквизитор. Марш стал более осмотрителен, ведя оборонительную стратегию.
        - Да?
        - Ты так и не рассказала про своего покровителя в Священной Империи.
        - Это уже не важно, Лотт. Я не с ними, но с тобой.
        - Я понимаю. И все же хотелось бы знать, насколько сложен узор Заговора Перчаток.
        - Если ты думаешь, что чужестранку, совсем недавно верящую в Прародителя, посвятили во все нюансы, я тебя разочарую.
        Квази выиграла вторую партию. Лотт предложил играть до победного третьего очка и начал с твердой уверенностью выиграть блицкригом. Он построил фундамент и лопасти, но когда оставался один ход для завершения маневра, Квази извернулась и вырвала победу не иначе как колдовством.
        - Но ты знакома с тем, кто дергает за ниточки?
        - Святой так упорно считает моего покровителя мужчиной, что даже не хочется его разочаровывать, - улыбнулась Квази.
        Лотт скривил лицо, словно съел кислый абрикос, и приготовился задать контрольный вопрос.
        Над ними, чуть не задевая крыльями головы, пронеслась стая ворон. Костер затрепыхался. Пламя гнула к земле неведомая сила. Лотт нутром почуял неладное. Он вскочил, цепляя взглядом любую мелочь.
        Из зоны темноты к ним вышел человек. С виду оборванец без роду и племени с чумазым, покрытым копотью лицом, словно он из года в год чистил трубы, не зная щелока и воды. Он был серьезен, всматривался в их лица, шевелил губами, считая поголовье путников.
        - Чего тебе? - спросил его стоящий на страже Дэррик.
        Вместо ответа незнакомец ткнул его заостренной палкой в горло. Это произошло быстро. Дэррик рванулся в сторону, зажимая рану руками, тогда как остальные приходили в себя. Миряне хватали пожитки, втискиваясь между повозками и тюками. Галлард вынул меч, стражи Лотта последовали его примеру.
        - Он идет! - провозгласил незнакомец. - И я его пророк!
        В них полетели стрелы. Пара пронзила тент фургона, возле которого стоял Лотт. Остальные пролетели мимо. Видимо, лучники были совсем неопытные. Следующий шаг был за инквизицией. В самозваного пророка впился свет Гэллоса, ярко-желтый, сжигающий все на своем пути. Лотт зажмурил глаза, чтобы не ослепнуть, а когда открыл, от напавшего осталась лишь пара дымящихся сапог.
        - Что это было? - спросил он Шэддоу.
        Инквизитор сотворил вокруг бивуака мерцающий купол, похожий на звездное небо. Люди приходили в себя после неожиданного нападения, еще не осознающие всего произошедшего.
        - А сам как думаешь? - вопросом ответил Мрачный Жнец. - Нас попробовали на зуб, вот что это было. И, похоже, с ними умелый маг.
        - Маг? Темный?
        - Да, черный инквизитор.
        - Что бы это значило, - пробормотал Лотт.
        Квази склонилась над Дэрриком. Его рана была слишком серьезной, чтобы можно было давать оптимистичные прогнозы. Он не мог говорить, но едва уловимым жестом подозвал Лотта, человека, который мог подарить ему надежду вознестись к Гэллосу.
        Лотт взял Дэррика за руку и прочел короткую молитву, попросив двух небожителей присмотреть за павшим воином на том свете.
        Когда Дэррик отошел с миром, Лотт спросил Джеймса Галларда:
        - Вы знали его?
        - Не особо, - пожал плечами чванливый блондин. - У него родители живут в Солнцеграде. Это все что я знаю. Людей выбирал архигэллиот, не я.
        Дэррик не успел рассказать им свою историю, и Лотт понял, что толком не знает тех, с кем делит еду и кров. Кем был солнценосец? Чем он жил, кого любил и на что надеялся? Кто прольет по нему слезы, кто придет на могилу? Марш пообещал себе наверстать упущенное, и узнать от Иноккия про Дэррика и тех, кто так и не смог выбраться из пылающего Ветрореза.
        Они дали денег крестьянам, чтобы те отвезли тело на ближайший погост и отдали в руки священника, который похоронит божьего воина по всем правилам. Взяли еды и сменных лошадей у задолжавшей им пожилой пары.
        Через два дня группа увидела Последний Рубеж. Фортеция была хлипким подобием на крепость, с просевшей крышей и забором из невысоких деревянных кольев. Вся как на ладони - брошенная и не живая.
        Люди сомкнулись вокруг Лотта, и уже не ясно было - охраняют ли своего святого или хотят держаться поближе, если случится что-то зловещее. Лотт скормил последнее яблоко Пегушке. Для нее тоже кончалась веселая жизнь. Скорее всего, им придется оставить лошадей в крепости и дальше продвигаться на своих двоих. Гиблые Топи неспроста так величали. Они затягивали в дурно пахнущие недра и не выпускали обратно. Лошади попросту пропадут там в первые же дни.
        Раскрытые настежь ворота противно поскрипывали ржавыми петлями. Подворье стояло развороченное. Складывалось впечатление, что в спешке люди разбирали собственные дома по бревнышку. Дорога была выстлана льняными простынями, детскими игрушками, одеждой, едой, посудой и прочими житейскими мелочами. Две перевернутые телеги преградили путь к надвратной башне. Рядом лежала мертвая лошадь - бедняга повредила ногу, и кто-то из жалости прервал ее мучения.
        Они решили выбрать для ночлега более скромное жилище, чем сырой замок. Последний Рубеж делил свое существование с маленькой деревушкой, приросшей к нему как бородавочный нарост. Дерево для домов брали в болотах. Стволы были разбухшие и пухлые, словно их годами вымачивали в специальном растворе. Но строители из местных крестьян не вышли. Бревна были плохо подогнаны друг к другу, доски неуклюже стесаны и сколько в щели не засовывай паклю да смолу - зимой все равно будет холодно и сыро.
        В деревне они увидели тех, кто не успел убежать. Для обычных людей, таких как Галлард или Бьерн, люди выглядели как обычные мертвецы. Лежат себе покойно и тихо. Но не для Лотта. Он видел души, нанизанные на иглу безысходности. Люди терзались, горели заживо, выбивали себе мозги молотком. Они давно были мертвы, но еще не знали об этом и не узнают, если Лотт не прекратит их мучения.
        Лотт осторожно приблизился к тугой, будто скрученной в тысячу узлов, глобуле и попробовал пробиться внутрь. Рука нехотя прошла заслон и потянула душу на себя. Ему было тяжело и гадко, почти так же, как было в Приюте Нежности. В голове замелькали обрывочные воспоминания о пережитом у алтаря в Солнцеграде. Что-то было в этих червоточинах общее. Чувство абсолютного греха, помноженного на неисчислимое количество человеческих пороков. Гнетущее, давящее на сознание ощущение близкой погибели и ужас столкнуться с пеленой посмертия.
        Завеса нехотя рухнула и Лотт, словно наяву услышал благодарный не то всхлип, не то смех. Он все сделал правильно, но и цена не заставила себя ждать. На него накатила усталость, словно Лотт целый день был за мотыгой, вспахивая поле.
        Он огляделся, подсчитывая, сколько же еще душ бьется в агонии. Черные, сизые, огненные глобулы пульсировали в каждом доме деревни. Они были на улице, на крыше и даже в колодце. Лотт стиснул зубы, чтобы не завыть от отчаяния. Они нуждались в нем, но если разбазарить силы сейчас, что же он сможет потом?
        Он не стал больше тратить силы, лишь со злобой и состраданием смотрел, как мучаются другие.
        - Глядите, - удивленно закричал Индиго. - Там, справа. Неужели здесь еще остались живые?
        В доме, примыкавшем к местной кузнице, чадил камин. Дым поднимался вверх ровно и растворялся крайне неохотно. По двору гуляли беспризорные куры. В бревне, лежащем на козлах, торчал колун. Лотт переглянулся с Шэддоу. Мрачный Жнец пожал плечами.
        Сир Бэйлис Винж постучал в дверь рукой в кольчужной рукавице. Звук вышел тяжелым и грозным. В доме загрохотала посуда, и послышалось опасливое перешептывание. Наконец хозяин отодвинул запор и приоткрыл дверь.
        На них взирал снизу вверх пожилой мужчина лет шестидесяти, в грязной рубахе и портках, пытающийся говорить и жевать одновременно:
        - Хто такие?
        - Псы Господни, человече, - ответил сир Бэйлис. - И божьи воины. Не бойся нас.
        - Как же тут не бояться? - удивился старик. - Времена такие. Бояться, значит хотеть жить. К тому же, когда к тебе спозаранку ломятся люди окольчуженые и при мечах - ждать беды.
        - Мы не за тобой пришли, старик, - произнес Шэддоу, вклиниваясь между ним и безликим.
        - Понимаю, - кивнул седовласый мужчина. - Как не понять? Второй месяц здесь творится Зарок знает что. Люди пропадают или же гибнут просто на глазах! Все односельчане пустились в бега. Только я и остался. Стар и немощен стал.
        - Пустишь на порог?
        Старик прожевал, наконец, кашицу и шумно сглотнул.
        - А то как же. Проходите, гости дорогие.
        Старика звали Йеном. Жизнь Йен растратил, охотясь за синелистом. Вначале работал на агапитов, затем захотел лучшей судьбы и стал по-тихому продавать синелист перекупщикам. Через два года такой жизни пойман и отправлен на каторгу. Пять лет в рудниках и два года при цехе очистки ртути сгубили здоровье. Теперь Йен доживал век в Последнем Рубеже, за кружку травянки рассказывая постояльцам корчмы истории про охотников за синелистом. Он приютил сиротку по имени Тик. Мальчик боготворил благодетеля и старался помогать по хозяйству.
        Хозяин накормил их и отдал единственную кровать Лотту. Марш отказался, но Йен настоял.
        - Негоже святому человеку полы отирать! - заявил старик, и Лотту пришлось согласиться.
        - Как же вы выжили здесь? - спросила его Квази. - Мы видели столько смертей. Юг Дальноводья поглощен пожарами и червоточиной, но вы остались в Последнем Рубеже и не пострадали.
        - Мы молимся еженощно, - ответил Йен, и в голосе его не было намека на сарказм. - Молимся, пока не падаем с ног. Гэллос бережет нас от любой напасти, будь она по вине Зарока иль людей.
        Шэддоу открыл кожаный тубус и расстелил на столе детальную карту Дальноводья, и более схематичную, заполненную лишь отчасти, с частыми белыми бельмами карту Гиблых Топей.
        - Насколько она точна, Йен? - спросил его Индиго. - Что можешь сказать по этой заразе вообще?
        - Старовата картишка, - проворчал Йен. - Здесь я был, и здесь, - он указал на безчернильные куски пергамента. - А тут вообще речушка течет. Вот так. Про червоточину ничего не знаю. Не моего ума дело - знать про такие вещи.
        - Часто ли ходят от вас за синелистом охотники? - спросил Шэддоу.
        Старик пожевал губу, не спеша говорить. Он не хотел сдавать инквизиции товарищей, боясь расправы.
        - Не часто, - сказал он. - Синелиста на неделю вокруг днем с огнем не сыщешь.
        - А когда были в последний раз?
        - Летом, - Йен опустил голову. - Трое их было. Один на четверть желтоглазый. Бывалые были, пуганые. Очень заработать хотели, нужда, видать, совсем в узел скрутила. Я понимаю, к чему клоните, не дурак.
        Йен вздохнул. Тик принес ему одеяло, и старик поблагодарил мальчика. Он завернулся в него, примостившись у натопленной печи.
        - Так и не вернулись. А спустя месяц или меньше Последний Рубеж накрыл не то туман, не то смог. А как отступил - половины людей как не бывало. Одни исчезли, другие лежат мертвее мертвого.
        - А где искать синелист собирались, не знаете? - Шэддоу упер кулаки в стол и наклонился к Йену.
        - Знаю, - печально сказал старик. - Я виноват, рассказал об одном месте и у них глаза загорелись. Вот здесь, за оврагом, есть поляна, окаймленная с четырех сторон болотцем. Там любят нежиться водные драконы, я по молодости еще помню.
        - Очень хорошо, - Шэддоу сосредоточился на указанном месте, потирая подбородок. - Пойдешь с нами провожатым.
        - Дедушка Йен болеет! - встрял малыш. - Он не может колоть дрова, не то что ходить куда-то далеко!
        - Помолчи, Тик, - сурово сказал Йен. - Не тебе решать. Да и не мне. Церкви теперь решать, что с нами всеми будет. Я чувствую, что должен, понимаешь? Что, возможно, и я тому виной...
        - К тому же, - грустно улыбнулся он. - Охотников за синелистом бывших не бывает. Только мертвые.
        Сон так и не пришел к ним этой ночью. Когда месяц выкатился на небесное блюдце, отсвечивая желтым глазом на Последний Рубеж, пришли недавние знакомцы.
        Они выходили под лунный свет по шесть или десять, словно сами себя боялись. Мужчины в рванье и грубо тканой дерюге неловко держали в руках дреколье. Ножи и мечи были далеко не у всех.
        Хотя свет в доме не горел и очаг давно не дымил, пришельцы собрались именно у дома Йена, будто что-то неведомое манило их как мотыльков ярко полыхающая свеча.
        - Зарок идет! - крикнул кто-то, таящийся в тени. - Он пожнет души всех, кто не примет его! Выходите, примите Его в сердце, отрекитесь от Гэллоса и мы вас не тронем.
        - Интересно, знают ли они, что здесь больше церковников чем в ином храме, - хмыкнул Лотт и крикнул в ответ. - Катитесь к падальщикам, псы!
        - Свят, свят, - Йен сотворил гало и покосился на него. - Не ожидал от святого таких слов.
        - Это я им еще голый зад не показал, - ответил Лотт. - Лучше бы вам отвести мальчика отсюда. Мэллорик, Меллион - охраняйте их как меня.
        Соратники повиновались беспрекословно.
        Тем временем поклонники Зарока попробовали их на зуб. Двое начали колотить в дверь, пытаясь выбить, еще один полез было через окно, но Вильям ткнул его кинжалом в кадык. Нападающий обмяк, повиснув на подоконнике. Кровь медленно заливала лавку у стены.
        - Сопротивление и здесь ни при чем? - спросил у Шэддоу Лотт. Марш стоял спиной к Кнуту, удерживающему дверь от штурмующих. - Не кажется ли тебе это странным до жути?
        - Обрати внимание на их одежду, - Шэддоу творил заклятье. Ему помогали брат Леон и Индиго. Инквизиторы плели сложный узор из индевеющих линий и пульсирующих энергией жил. Рисунок получался многомерным, существующим на всех плоскостях и гранях реальности.
        - Что с ней?
        - Они оборванцы. Даже разбойники одеты лучше. Это каторжники, Марш. Всего лишь сбежавшие заключенные. Вы же читали доклады Дальноводья, вспоминайте.
        Лотт одолел не весь ворох листов. Только слухи. О том, как рудники опустели, и часть преступников присоединилась к темному инквизитору. Одни говорили, что был он ростом как два человека, другие - что тащил за собой гроб, полный могильных червей, третьи - что сам Зарок явился собирать души, потерянные для Церкви-на-Крови.
        Дверь рухнула, сорванная с петель градом ударов. Кнут не успел отскочить и оказался погребенным под увесистым дубом. Внутрь вломились приспешники Зарока.
        - Всего лишь оборванцы, - говорил себе Лотт, вытягивая кинжал. - Люди в лохмотьях из мяса и плоти. Ничего больше.
        Схватка была недолгой, но очень кровопролитной. Лотт лично уложил двоих. Кинжал отлично поработал в тесноте скромного дома Йена. Безликие оттеснили основные силы противника к стенам и дали возможность подключиться магам. Инквизиторы были беспощадны. После того как они закончили, смрад горелой плоти заполнил все пространство. Он был сладок и мерзостен одновременно. Пахло плохо ободранной курицей, которую сунули в костер.
        Каторжники бежали без оглядки. Галлард и Вильям посылали им вслед стрелы, увеличивая и без того значительные потери меткими выстрелами.
        Родриго с братом Леоном подняли дверь, прислонив к проему. Кнут был жив, но изрядно помят.
        - Не понимаю, - сказал Лотт. Святой рассматривал тела павших. Их нашпиговали железом, будто собирались начинить яблоками нутро и затем хорошенько пропечь - дыры были как раз нужного диаметра. - Они шли на верную смерть. С дрекольем против мечей и колдунишкой против инквизиторов. На что они рассчитывали?
        Ему никто не ответил.
        Молча, они собрали тела и вынесли на подворье. Лотт опасался новой атаки, но ее не последовало. Нападавшие даже не попробовали поджечь дом Йена, чтобы выкурить их наружу. Им нужно было попасть внутрь дома, но Лотт не знал почему. Послушники Зарока укрылись в крепостных стенах, развели тамошний очаг и выставили гарнизон. Некоторые ушли к другим домам писать желтой краской слова: "Он идет!". В крепости что-то бурно обсуждали, звучали угрозы и крики.
        - Время уходить, - сказал Лотт. - Кто знает, на что они решатся через час.
        Родриго выволок последний труп, почесал пах и сказал, что отлучится на пару минут.
        - Нет, - покачал головой сир Бэйлис. - Вне этих стен мы как на ладони. Переждем до утра, восстановим силы и сделаем рывок.
        - Рывок куда? - спросил Кнут. - Они забрали наших лошадей. Пешком мы никуда не дойдем.
        - В болотах лошади нам не нужны, - возразил ему Бэйлис.
        - Обратно хотите идти пешком? - огрызнулся Кнут.
        - Вы еще надеетесь вернуться? - хмыкнул Антонио Валесса, брезгливо вытиравший клинок от крови.
        Напряженная тишина повисла в воздухе. Этот вопрос беспокоил всех и чем дальше они уходили вглубь подвергнутых скверне земель, тем больше понимали, что вернутся не все.
        - Ваше слово, святой, - обратился к нему Кнут.
        - Подождем, - ответил Лотт, хотя всем сердцем хотел бежать прочь от засевших внутри крепости прислужников злобного божества. - Они расслабятся, успокоятся. На рассвете мы вернем своих лошадей и загоним эту шваль так далеко в преисподнюю, что даже Зарок не сможет их вернуть обратно.
        Слова подействовали, казалось, на всех, кроме самого Лотта. Шэддоу, сир Бэйлис, Вильям и Мэллорик предложили недурные планы штурма крепости. Каждый из них имел шансы стать успешным и принести им победу. Они выстраивали стратегию и спорили о том, кому идти в авангарде маленькой армии.
        Лотт не вникал в подробности. Он сосредоточился на дверном проеме, через который вышел его человек. Вышел, пообещав вернуться, но не спешил назад. Вместо него внутрь заползал невесомый туман, что гуляет по ночам в детских сказках и уносит непослушных детей из дому. Дымчатые щупальца пробовали жилище на ощупь, клубы чернильной мглы и дым цвета пепла заполняли впадины и дыры пола, стелясь ковром все дальше, к самым его ногам.
        Лотт вскочил и полоснул их кинжалом. Самым скверным было то, что у него получилось. Отсеченный обрубок забился в агонии, растворяясь, исходя паром и пуская столбы тяжелого дыма.
        - Родриго, - крикнул Лотт. - Быстрее внутрь. Червоточина накрывает Рубеж!
        Двери отворились, и на порог ступил их товарищ, нареченный самим архигэллитом солнценосцем, божьим воином, несущим хоругви Гэллоса высоко над землей и прославляющим его. Родриго улыбался, он выглядел удовлетворенным и умиротворенным. Ахнула Квази. Брат Леон и Индиго невольно отпрянули, забыв церковный устав. Даже Шэддоу не сумел удержать на лице маску невозмутимости.
        - Больше он не доставит проблем, - сказал Родриго, протягивая Лотту кусок мяса, еще недавно, болтавшийся между ног хранителя реликвария. Темное пятно катастрофически быстро расплывалось по его одежде, устремившись от паха к штанинам.
        Лотт сглотнул. Ему стало не по себе, и рука сама дернулась к самому ценному, что есть у мужчин. Родриго, уподобившись языческим жрецам, стоящим над жаровней, вознес руки, показывая жертву богам.
        - Я чист пред вами, - закричал он и упал замертво.
        Это словно сбросило общее оцепенение. Лотт приставил к проему дверь. Индиго и Мэллорик подперли ее рундуком. Бьерн и Антонио Валесса встали у окон, не пуская гибельный туман дальше. Шэддоу уже творил заклятье. Он стягивал к себе токи магической энергии. Каждый из забаррикадировавшихся в доме озарился как светоч. Защитная аура сияла золотом. Соприкоснувшись с ней, жгуты дыма начинали дергаться, словно ужаленные. Они потеряли эффект неожиданности и теперь неохотно отступали. Лотт рубил их нещадно, тесня на улицу, туда, откуда они явились непрошенными.
        Попытка выдавить их из дома продолжалась довольно долго. Воины сменяли друг друга, давая время отдохнуть и смахнуть испарину товарищам по оружию. Наконец посланный Зароком туман понял, что добыча ему не по зубам и накинулся на тех, кто был менее крепок.
        Крепость наполнилась криками ужаса и воплями о пощаде, но никто из сплотившихся вокруг Лотта людей не спешил им на помощь. Лотт понимал, что они обречены. В этот момент он не чувствовал жалости и сострадания. Он желал им смерти, хотел, чтобы их рвал на части тот, кому они решили поклясться в верности.
        Страшные крики умирающих, рубящих друг друга людей, не стихали до утра. Никто из них не сомкнул глаз, и руки не опустили оружие. Лотт истово молился про себя. Раньше он и подумать не мог, что настолько набожен. Видимо, только в час испытаний человек способен проявить самые лучшие качества. Или самые худшие, подсказала темная часть его души.
        Но только лишь зимнее солнце рассыпало первые самые робкие лучи на землю, туман стал оттягиваться обратно к болотам. Сизые лепестки неохотно разжимали объятия, оставляя Последний Рубеж тем, кто сумел выжить.
        Родриго покрыли плащом с вышитым золотом солнцем. Инквизиторы совершили ряд молитв, очищающих душу и отпускающих грехи. На вопрос Квази, будут ли они хоронить умершего солнценосца все предпочли отмолчаться. Дорога была каждая минута. Теперь они понимали это. Кто знает, когда червоточина исторгнет из себя новые беды? Через день, через час?
        Они реквизировали запасы Йена. Еды и воды осталось аккурат на две недели пешим ходом. Вильям и Меллион ухаживали за своими мечами, словно они были частями их тела. Они стерли кровь с железа и выправили лезвие точилом. Их беззаботные и неомраченные мыслями лица пугали Лотта. Он чувствовал себя чужим здесь. Единственным живым среди бредущих мертвецов. Неужели они ничего не чувствуют? Как можно спокойно заниматься делом, когда вокруг происходит такое?!
        - Пошли, - сказал возникший как ангел смерти за его спиной Шэддоу. - Тебе стоит это увидеть.
        Он провел его в опочивальню, где возле большой кровати стояла ее маленькая копия. Йен построил ее для сиротки. Над ними, почти под потолком висела маленькая икона. Вырезанный на липе лик Миротворца как всегда осуждал ересь и порок. Мастер изобразил черты Климента схематично, но огромный двуручник, занимавший чуть ли не больше места, чем святой, не мог означать никого другого.
        Лотт пригляделся и обмер. Крохотные и жирные капли, похожие на живой янтарь, выступили на образе. Они медленно ползли к границам картины, собираясь в один поток, подобно тому, как река вбирает в себя речушки и ручьи.
        Шэддоу протянул к картине руку и Лотт услышал перезвон струн. Радужное сияние обволокло ладонь инквизитора. Вихрь силы втягивался спиралью в подушечки пальцев, подпитывая его.
        - Луч света в темном царстве, - лишенным выражения голосом сказал Шэддоу. - Кто бы мог подумать, что Место Силы пробудится в доме престарелого охотника за синелистом, да еще тогда, когда в Дальноводье расползается погань червоточины.
        - Они не преследовали нас, - понял Лотт. - Темный вел их к червоточине. Ему нужна была подпитка, чтобы охранять прибившийся к нему сброд от порчи.
        Йен не захотел отпускать мальчишку. Он сказал, что ему будет безопаснее рядом со святым и инквизицией, чем одному в покинутой деревне. Тик был только рад. Он очень любил своего приемного отца, а Гиблые Топи манили приключениями и тайнами.
        Когда группа сонных и порядком вымотанных людей покидала Последний Рубеж, Лотт посмотрел в сторону крепости. Из окон выглядывали мертвецы. Они смеялись, словно услышали самую веселую шутку всех времен. Они что-то знают, понял Лотт. Мертвые молчали и улыбались, махая им на прощание.
        ***
        Ветки жребия они оставили в доме Йена. Лотт смастерил новые, подобно тому, как солнце творит свет из предвечной тьмы. К сожалению, его мастерство оставляло желать лучшего.
        - И кому из нас выпала короткая?
        Кнут и Вильям пялились на две одинаковые деревянные карлицы.
        - Давайте проведем еще одну жеребьевку, - предложил Лотт.
        - Не стоит, - улыбнулся Кнут. Он носил короткую косицу и старался за ней ухаживать. Но здесь, в Гиблых Топях, эта затея потерпела крах Волосы стали сальными и напоминали хвост помойного кота. - У нас на двоих припасена одна история. Как звали того малефика, Уилл?
        Вильям хлопнул себя по колену.
        - А ведь дело говоришь! Помню-помню. Тот еще тип. Называл себя затейливо и глупо, в самый раз для деревенских дурней - Эмбарго.
        - Точно. Он самый. Значит, слушайте. Дело было года три назад. Послали нас за одним деревенским колдунишкой, значит. Начну, пожалуй, со знахарки. Я тогда болел.
        - А болезнь эта была от женщины, - прыснул Вильям. - Ездил наш Кнут к сестрице раза три в неделю. Да вот незадача - у сестрицы был муж, но не было брата. А вот ухажеров десятки.
        - Уилл!
        - Если рассказывать, так уж все, Кнут.
        - Ладно, все так все. Тогда отправим дилижанс воспоминаний на несколько недель раньше. Когда к нам прибыл маленький зеленый юнец, то и дело хватающийся за кости покойного прадеда.
        - Прапрапрадеда!
        - Один черт. Даже сейчас Вильям похож больше не девку, чем на мужа. Представьте его без бороды и испуганным видом столицы и бурной жизни. Да его донимали в каждой таверне с предложениями подставить попку. На это наш солнценосец отвечал одинаково - пускал в ход кулаки.
        Так уж выпали кости, что мне в напарники на задание дали именно его. Зная его характер, я предположил, что целыми и невредимыми мы до места назначения не доедем. Поэтому сказал ему: "Уилл, у тебя не лицо, а скульптурное изваяние, дело рук самого Фиосетто, не иначе. И тебя это гнетет, я же вижу. Я могу помочь тебе. Сделай мину проще. Нахмурь брови, выстави вперед челюсть. Раздуй ноздри. Выпучи глаза. Насупься и пусти слюну для пущего эффекта. Вот увидишь, с таким видом мы доедем, куда следует без каких либо приключений". О, Уилл постарался на совесть! Я в жизни не видел никого страшнее.
        Кнут состроил рожу, и все покатились со смеху. Даже Квази незаметно смахнула слезу.
        В болотах было тихо. Они слышали каждый шорох, будь то плеск рыбы или же далекое уханье сычи. Костер горел вяло. Сырые дрова не хотели разгораться. Стояла духота, непривычная для человека, который всю свою жизнь помнил лишь холодные, сводящие судорогой ноги, зимние ночи.
        - К деревеньке Прибрежные Челны, где проживал вышеозначенный малефик, терроризирующий население, мы не доехали, - продолжил за него Вильям. Он неосознанно схватился за мешочек, висящий на груди. Костяшки бряцнули. Воин успокоился. - Кнут поплатился за греховное прелюбодейсвие. Он мужественно терпел боль, должен вам сказать. Дня два, но затем не выдержал и стал выть при каждом шаге лошади. Пришлось делать крюк и искать агапита. Его мы так и не нашли, зато наткнулись на знахарку.
        Антонио Валесса понимающе хмыкнул. Он неосознанно повторил за Вильямом желание прикоснуться к частичке чего-то дорогого ему, чтобы удостовериться в сохранности. Массивный серебряный перстень с золотым самородком в оправе, болтающийся на цепи, только на миг мелькнул из-под кольчуги. Движение было быстрым, и его никто не заметил. Кроме Лотта и сира Бэйлиса. Безликий помешивал доходящий суп в котле. Он был скверным кашеваром, но от снеди остальных можно было днями не вылезать из кустов. Выбор у них, по сути, отсутствовал.
        - Знаете, какой самый быстрый способ проверить умер ли человек, рассказал мне в дороге Кнут? - продолжал Вильям. - Все члены и мышцы расслабляются после того как душа покинет тело. Кишечник не исключение. И то, что вы сдерживали, лезет наружу как из рога изобилия. Так что, если видите лежащее тело - принюхайтесь. Возможно, это спасет вам жизнь когда-нибудь. Пока мы не увидели малефика, я был склонен не доверять нашему шельме, рассказавшему мне эту чушь.
        Но вернемся к знахарке и проблеме Кнута. Его... мужественность была в большой беде и лишь самая вонючая из встречавшихся мне мазей могла ему помочь. От ее запаха хотелось чхать и шли слезы. Для Кнута, видимо, то, что находилось в штанах, представляло большую ценность, потому как он мазался этой гадостью при любом удобном случае. Ему казалось, это будет залогом выздоровления. Но кожа имела свою точку зрения. От мази появилась сыпь, которая сводила божьего воина с ума. В пути он совершал совсем уж неприличные движения, находясь в седле. Встречные мужи бежали в лес, а дамы краснели, но не отводили глаз и почему-то понимающе улыбались.
        Спустя неделю злоключений мы добрались до пункта назначения. Должен отдать должное Кнуту, он был более опытен, чем я и сразу определил, кто есть кто. Наш малефик обирал людей планомерно, по дому в день. Он выносил все ценное, подойдя к делу со старанием. К моменту нашего приезда, он обобрал половину зажиточных крестьян.
        "Держи его", - закричал Кнут мне, указывая на тащившего ворох шуб человечка невзрачной внешности. Человечек, увидав нас, бросил шубы в пыль и обмер.
        Я не мог поверить, что это и есть внушающий страх колдун. Лысоват, нескладен, верхняя губа дрожит и коленки сгибаются. Он даже не попытался сотворить никаких чар. Видя скапливающихся крестьян и их недоумевающие лица, я поспешил состроить нужную физию, чтобы не ударить в грязь лицом. Следовало сразу заявить, что с нами шутки плохи...
        - ... и мы не согласимся пойти на сеновал с кузнецом, - прыснул Кнут.
        - Я спешился. Вслед за мной напарник. Мы обнажили клинки. "Держи его как следует", сказал мне Кнут. - "Свяжем его, а затем..." Что он хотел сделать затем, я так и не узнал, так как следующее, что сделал напарник трудно описать без смеха. Кнут с воплем, похожим на лисий писк, стянул с себя штаны и, ухватившись за причинное место, начал его усиленно натирать. Я изо всех старался не потерять лицо и продолжал выполнять что велено. Малефик Эмбарго посмотрел на меня, с лицом человека, на которого упала скала, чхающего и плачущего от вони, источаемой мазью, на имеющего сомнительные планы насчет виновного в колдовстве Кнута, стоящего без штанов, и сделал то, чего от него никто не ожидал. Он умер со страху. Мы посмотрели друг на друга и с подозрением приблизились к телу. Ел колдун отменно и много. Вся злость и погань, видимо, копилась у него в животе, потому что после кончины он знатно опорожнил кишечник. Сомневаться не приходилось, теория Кнута подходила к ситуации как нельзя лучше. А проверять нам не очень и хотелось. Как я говорил - кормили его очень хорошо. За нас это сделала женщина. Что удивительно,
она помогала хоронить людей за отдельную плату. Имея под рукой всего одного могильщика, не купавшегося целую вечность, справлялась с валом работы. Сама снимала мерки и заведовала денежными делами. Я был удивлен такой предприимчивостью, не смотря на то, что у нее на руках была маленькая девочка.
        - Так что там с малефиком? - спросил Мэллорик.
        - А ничего, - ответил Кнут. - Не был это никакой не колдун, а пройдоха. Вся его магия сплошь фокусы да бутафорные иллюзии на веревках, которым только дремучие крестьяне и поверят. Схоронили его, правда, не на кладбище, а где то в лесу, чтобы неповадно было грешнику.
        - Так вам сказала женщина, управляющая похоронами? - спросил Лотт.
        - Да, а что?
        - Да так, ничего. Скажите, а ее случайно звали не Юлия?
        - А ведь вы правы, - хлопнул себя по колену Вильям. - Неужели знакомы?
        - Мир тесен, - неопределенно заявил Лотт и понимающе переглянулся с Квази. - Дайте угадаю, вещи крестьян странным образом испарились, а тело малефика не нашли?
        - Верно говорите. Он еще не раз появлялся в других местах, но имел дело уже не с нами. Дважды меня еще не обманывали одним трюком. Я бы его ткнул мечом даже мертвого.
        Вороватая четверка, перед тем как совершить грандиозную аферу, начинала с малого. Кажется, он еще не раз о них услышит, если переживет следующие дни.
        Среди папоротника, боровшегося за жизнь в ряске, мелькнула тень. Лотт мотнул головой, пытаясь скинуть сонное оцепенение. Здесь было душно как в печи. Пот собирался в большие капли, градинами скатывавшимися за ворот рубашки. В желтоватом, пропитанном малярией тумане, виделись разные формы. Иногда они были похожи на людей, иногда на эфемерных чудовищ. Команда была в постоянном напряжении, спала, держа оружие под рукой, и просыпалась от любого шороха.
        - Я хотела бы подарить тебе эту камею, - сказала Квази. Инквизитор наклонилась к нему, и, сняв с груди золотого скарабея, приколола его к Лотту.
        - Зачем он мне? - удивился Марш.
        - Это оберег. На него наложены сильные чары, которые могут сохранить жизнь, - сказала халифатка. Она чуть потемнела лицом. Лотт не сразу догадался, что она покраснела. - Кроме того, так я всегда буду знать, где ты. Не хочу тебя потерять... Еще раз.
        - А как же ты?
        - Субстанция силы переполняет меня, - слишком поспешно для правды отмахнулась инквизитор. - За себя я сумею постоять.
        - Что ж. Спасибо.
        - Не за что.
        Квази отвернулась и укрылась с головой, защищая себя от москитов. Лотт смотрел на нее и думал, что хотела этим сказать халифатка. Неужели он для нее значит нечто большее, чем человек, который спасет мир? И как это возможно? Инквизиторский целибат суров. Все ли исполняют его? Как к ней относился сам Лотт? Раньше, безусловно, он бы приударил за восточной красоткой. Но не сейчас. Особенно после того, что между ними произошло. В это смутное время Марш понял одно - отношения ведут в черный омут смерти. Кэт. Линда. Квази не станет следующей в списке. Он на это не пойдет.
        Сон был рваным и полным ужасов. Лотт бежал от чего-то, и неизменно падал в пропасть. Это предвещало скорую беду.
        Так и произошло. Хмурым дождливым утром они не досчитались двоих. Инквизиторы творили заклятья, пытаясь огородить отряд от злых духов, злых чар, злых демонов и прочей дряни. Джеймс Галлард, Вильям и Кнут стояли друг к другу спинами, обнажив мечи. У малыша Тика тряслись губы, он не мог отвести глаз от кутавшейся в серую мглу глобулы, сколько бы его об этом не просил старик Йен. Теперь и простые люди тоже могли ее видеть.
        Лотт приблизился к туго свернутому клубку.
        - Я за твоей спиной, - приободрил его Бьерн. Великан принял боевую стойку, готовый рубить и кромсать.
        Лотт кивнул и потянулся к глобуле. Плотная материя чужеродной миру субстанции поддалась неохотно, как застывший кисель, раздалась в стороны.
        Сир Бэйлис Винж вонзил острие мизерикорда в глазницу сира Антонио Валессы. Он держался за рукоять двумя руками, вдавливая жало внутрь черепа, пытаясь прокрутить кинжал по часовой стрелке. Сир Антонио Валесса лежал на земле. Его одежды медленно пропитывала кровь. Он успел выставить перед собой меч, на который напоролся Винж. Он делал поступательные движения, вспарывая безликому живот. Оба были мертвы. И каждый из них до сих пор считал себя живым.
        - Ты убил моего отца, - цедил Бейлис Винж. - Убил и бросил гнить на тракте. И забрал фамильный перстень как трофей.
        - Он пытался изнасиловать монахиню, - отвечал ему Антонио. - Туда ему и дорога.
        - Он был добрым отцом!
        - Возможно. Но еще и тем, кто приставляет женщине к глотке нож, чтобы та задрала юбку. Я взял его перстень, чтобы помнить, что безликие служат для того чтобы защищать людей от падальщиков. Не важно, проклятые твари это или такие мерзавцы как твой отец. Вы все равны в моих глазах.
        Его потянули обратно. Мягко, но настойчиво.
        - Я боялась за тебя, - испуганно сказала Квази. - Что там произошло? Они...
        - Мертвы.
        - Их убила... червоточина?
        - Да, - мрачно произнес Лотт. - Нам пора в путь. Кажется, неприятности только начинаются.
        ***
        Это было чертовски трудно и утомительно. Изрядно измельчавший отряд пробирался между раскидистых и низкорослых деревьев, ветви которых были похожи на пальцы иссохших от обезвоживанья стариков. На сучьях весел мох, покрытый серо-зеленой плесенью. Воняло болотом, ряской и разложением. Все живое стремилось прочь. Рыбы всплывали кверху брюхом. Немногочисленные олени бежали на север. Волки и медведи-шатуны не думали их есть. Звери заключили перемирие, спасаясь вместе. Потому что то, что надвигалось из тьмы, не знало жалости и убивало не для еды.
        И все это время лил проклятый дождь. Холодная капель скатывалась с небес, падала в топкую почву, а через некоторое время, подогретая, поднималась над ней, паруя и принося дополнительные неудобства путникам. Их ели комары. Дичь мельчала с каждым днем, попадаясь все реже. Запасы сухарей и вяленого мяса таяли с каждым днем.
        Однажды во время привала Лотт впервые познакомился с водяным драконом. Тварь вынырнула из глубоководья. Туша длиной с карету и весом как три раскормленных сердобольным фермером быка устремилась к ним. Стрелы отскакивали от толстой шкуры, а мечи были ей что зубочистки. Если бы не Мэллорик, Лотт вполне мог бы укоротиться вдвое всего за один укус. Инквизитор сложил ладони ковшом, черпая из незримых токов магическую эссенцию, и плеснул ею в чешуйчатое чудище. Дракон взревел и забил хвостом, заставляя деревья трястись от страха. Чешуя начала лопаться и стекать с него как краска под действием огня. За естественной броней обнаружилась бледно-серая плоть. Туда-то и ударил Бьерн. Костолом расплющил небольшую головку с крохотным мозгом внутри, превратив ее в блин.
        Громадный ящер семенил лапами еще долгое время. К сожалению, мясо водного дракона смердело болотом, и было ядовитым. Им пришлось бросить добычу и забыть о чешуе как трофее.
        Червоточина не знала устали. Они не могли чувствовать себя в безопасности, ожидая удара в спину каждый раз, когда вокруг становилось слишком тихо. В один из дней Лотт понял, что больше не может спать. Этот вывод был ясным и чистым как вода горного источника. Если он заснет - не проснется. Так думали и остальные. Теперь они мало общались, предпочитая нырять в собственные мысли и жариться в котле сомнений и плохих предчувствий.
        Но однажды, в полдень, когда солнце смогло хоть и слабо, но осветить покрытые туманом и легким дымом от зажженных торфяников земли, Йен вывел их к поляне, усеянной синелистом. Глаза старого контрабандиста загорелись от этого зрелища. Лотт его понимал. Это было сокровище, за которое многие заплатят баснословные деньги.
        Вдоль периметра, отделив очерненные земли от не тронутых гибельной порчей земель, некто провел черту между мирами. Купол, свитый из чужих грехов и смертей, был абсолютно черным, как самая темная ночь в году. Что-то схватило его сердце. Прошлось когтями по бьющемуся комку мяса и потянуло вверх к кадыку.
        - Вы чувствуете? - спросил Лотт. - Это оно. Место, где все началось.
        - Вне сомнений, - подтвердил Шэддоу. Он был бледен. Казалось, Мрачный Жнец лишился былой решимости. В нем шла борьба. Но между чем? Зло боролось с еще большим злом?
        - Что будем делать теперь?
        - Мы дадим тебе шанс победить, - сухо сказал Мрачный Жнец. - Леон, Индиго. Пришло время.
        Инквизиторы вышли вперед. Они развязали пояса сутан и вынули кинжалы. Это были неброские клинки с листовидным основанием. Такие носили угодные богам в Церкви Святого Джерома. Лотт обмер.
        - Нет!
        - Не волнуйтесь, - улыбнулся ему Индиго. Он обнажился по пояс и стал напротив своего собрата. Они приставили клинки к горлу друг друга. - Мы делаем благородное дело. Боги видят. Смотрите, как светит солнце. Они улыбаются нам.
        - Не печальтесь, - произнес брат Леон. - Мы сделали этот выбор давно и не отступимся.
        - Я смогу, я прорвусь и разорву все на клочья. Сам. Не нужно.
        - Нет, - четко сказал Леон и в последний раз посмотрел на него. - Не сможете. Именно поэтому мы здесь.
        Они ударили синхронно, вскрывая яремные вены. Кровь хлестнула из открытых ран еще до того как они упали.
        Лотт отвернулся. Он не хотел видеть, как они умирают, он хотел помнить их живыми. Людьми, которые делили с ним еду, смешили и спасали жизнь. Не такими. Не здесь. И не так. Они должны были выжить. Боги, это он должен был вскрывать вены!
        Мэллорик и Шэддоу не теряли времени зря. Они черпали силу умирающих, живились ей, подпитывая себя, умножая собственную мощь и пуская ее в дело. Инквизиторы ударили всем боевым арсеналом в купол. Мерцали молнии, пели небесные валторны, хрустела сталь, и тек небесный огонь.
        Фантасмагория поражала и пугала. Лотт и подумать не мог, на что по-настоящему способны маги. Все, что он видел раньше, было балаганными фокусами. Настоящая магия хранилась про запас именно для этого случая, когда в ход должны пойти все ресурсы.
        Ткань бытия рвалась как старое тряпье. Реальность трещала и плыла. По куполу поползла трещина. Хрупкая и едва видимая, но она была!
        В дело вступила Квази. Халифатская чародейка поддала жару, показывая, что и на востоке не перевелись волхвы.
        Они ждали, затаив дыхание. Трещина ширилась, множилась, оплетала обсидиан основания. Преграда слабела, становилась хрупкой, как скорлупа, хранившая птенца. Наконец, она не выдержала и пала. Луч тьмы ударил по ним, поставив на колени, пытаясь разметать в стороны.
        Лотт противился. Сила гнула к земле, рвала волосы, била по членам воздушным молотом. Она хотела уничтожить дерзких, смести как соринки, стереть в пыль. Лотт не сдался. Превозмогая давление бившего по нему луча, он выпрямился и сделал шаг. Затем он переставил другую ногу. Он шел навстречу вибрирующему потоку черепашьей походкой, но все же шел!
        Его отряд, его друзья, люди которые гибли, чтобы Лотт смог исполнить долг остались позади. Он видел сквозь пульсацию темнеющих капсул, поглотивших спутников, как нелегко им приходится. Квази стояла посреди пустыни. В ее глазах он видел вихрь из костей и ржавых мечей. Ураган приближался. Мэллорик стоял по колено в крови, он убивал и наслаждался этим. Лотт шагал дальше, мимо Шэддоу и стонущего Кнута, он видел как благородный Галлард с каменной челюстью и золотыми волосами теряет человеческое лицо, как Вильям пытался отнять свою руку, пытающуюся задушить его. Дальше, дальше. Всего один взгляд в сторону, чтобы узнать, живы ли другие. Глаза легко видели сквозь пелену темноты. Мэллион давит помойных крыс. Над ним возвышались Однорукий и Личинка. Они смеялись. Бьерн рычал. Он душил безымянную красавицу. Пальцы сжимались медленно. На ее лице читался ужас, на его - радость.
        Лотт преодолел давший слабину купол. Там, по другую сторону, пахло свежевырытой могилой. Было страшно. Почти как в детстве, когда они ходили с братом ночью на кладбище, чтобы понять, кто из них храбрей. Тогда его напугал скрип ветвей о каменные плиты и Лотт убежал под улюлюканье Сторма. Сейчас Лотт понимал - это не мираж, не марево, что рисует небыль в тумане. Зло здесь. Отсюда оно правит и ведет рати на погибель людям и покорившим-ветер.
        Он приблизился к большой яме. Маунд древнего народа был разрыт, выставив напоказ иссушенные тела, лежащие в нишах по окружности. Были здесь и другие мертвецы. Один был съеден наполовину, второй болтался в петле. Присмотревшись, Лотт понял, что это не веревка.
        Он спустился вниз по крошившимся глиняным ступеням. Там, на дне ямы, лежало золото. Необычное, потому что светило ярче, чем светоч и лучина. Светлее, чем высоко стоящее солнце в разгар лета. Желтые черепки были похожи на семена, проросшие в не благодатной почве. Бутоны раскрылись, обнажив убийственный цветок.
        Он вытащил из земли черепок. Сияние померкло, желтизна стала бледнеть, втягиваясь в ладонь. Кожа ощутила легкое, дразнящее прикосновение. Это было похоже на осколок некоего сосуда. Частица начала крошиться и увядать. Лотт струсил на землю бесцветные крошки.
        Неужели это они убивали людей? Хрупкие и беззащитные, зачем им это? Что за сила таится в этих осколках?
        Лотт принялся за дело. В его руках опасные черепки превращались в бесполезный хлам. Он обезвреживал их один за другим, просто касаясь. Он был терпелив, ждал, пока не погаснут огни.
        Было в осколках что-то знакомое. Марш точно видел подобное ранее. Гниль Зарока сдавала позиции, она гибла, поддаваясь ему так же легко, как семя погибает под каблуком сапога.
        Когда осталась последняя частичка, и Лотт потянулся к ней, на него снизошло откровение. Догадка ударила наповал. Лотт замер, колеблясь.
        Чтобы это значило? Неужели это действительно... они? Может ли такое быть правдой? Он не был великим книгочеем, но точно знал, что в Книге Таинств нет ни одного упоминания о других частицах.
        "Ты медлителен, братишка" - произнес внутри него Сторм. Голос был вкрадчивым и глумливым. - "Боишься сделать неверный шаг. Ты трус. Робкий, робкий Лотт!"
        Золотой цветок запульсировал. Он каким-то образом почувствовал рядом с собой святого и начал действовать. Лепестки скрыли цветок, а когда Лотт дернулся, чтобы прервать его существование, осколок ощетинился лезвиями. Лотт отдернул руку.
        В тоже мгновение осколок взорвался. Лотт отскочил, боясь, что иглы ранят или ослепят его.
        Но иглы превратились в пыль. Золотая пыльца оседала на землю. Это семена, понял Лотт. Цветок дал плоды. Он бросился вперед, но было поздно. Земля просела. Из нее появились когти. Чудовищная лапа заскребла землю, разрывая ход тому, что взрастило семя.
        Лотт ударил по лапе мечом. Брызнула кровь, похожая на гной. Под землей глухо зарычали. Затем монстр сделал рывок, освободившись от оков раз и навсегда.
        Лотт обмер. На него смотрел гибрид пса и человека. Стоящая на двух ногах с вогнутыми внутрь коленями, скалящееся вытянутой пастью, полной острых зубов в четыре ряда, тварь по собачьи повернуло голову. Ее тело ходило ходуном, сквозь шерсть стального оттенка рвались души, поглощенные червоточиной. Очертания рук и лиц натягивали кожуру, но не могли прорваться наружу. Буркала глаз, не мигая, смотрели куда-то вверх. Чудовище оскалилось, шерсть, в глине и земле, встала дыбом. Оно взвыло голосом, похожим на скрип плохо смазанных петель.
        У Лотта заложило уши. Он попятился, думая успеет ли убежать.
        - В сторону, парень, - проревел Бьерн.
        Гигант сиганул вниз, чудом не поломав себе ноги. Он пошел на тварь, держа наготове шестопер. Видимо, Лотт смог разрушить чары. У него почти получилось. Осталось довершить начатое.
        - Беги! - крикнул он оторопевшему Лотту. - Скорее, твой бой окончен. А мне нужно вернуть кое-какой должок. - Он оскалился, став похожим на человека-пса.
        Лотт не тронулся с места. Он убьет эту тварь, чего бы это не стоило.
        Однако демоническое создание думало иначе. Оно рыкнуло, чуть не повалив их на пол, и одним гигантским прыжком выбралось из ямы.
        - Он мой! - закричал Бьерн.
        Они взбежали по ступенькам, проредив поляну синелиста, прорвались к болоту. Тварь была очень резвой. И невероятно сильной. Они опоздали. Она бежала сквозь жижу, словно та была твердой землей, корчуя деревья и сметая препятствия на своем пути. Она оторвалась на полет стрелы. К тому времени, как они подбежали к остальным, она скрылась в пуще на той стороне торфяников. Лишь скрежет падающих стволов да остервенелый вой давали понять, где она сейчас. Бьерн не отступился. Он продолжил погоню, не желая признавать поражение.
        Кнут пытался собрать собственные кишки, плавающие в ряске. Неподалеку от него лежал обезглавленный Меллион. Они встали на пути зверя из преисподней, пытаясь покончить с новой напастью, порожденной червоточиной, но не сумели совладать с ее мощью.
        - Как же так? Как же мать вашу так вышло?! - бормотал Кнут, тяня к себе часть лиловой кишки. - Я не хочу вот так, среди чертового леса. Я... как же так?
        Тик плакал. Мальчик не на шутку перепугался. Старик Йен не шевелился, но было видно, как он ошарашен.
        Мэллорик засучил рукава, склонившись над умирающим. Он тихо сказал ему что-то, от чего глаза Кнута полезли на лоб. Он попытался отползти, но Мэллорик успокаивающе прижал его к земле. Он сотворил легкое заклятье, заставив солнценосца расслабиться.
        - Я выжил, - сказал, ни к кому не обращаясь, Лотт. - Боги, сколько трупов.
        - Лотт, - Квази была встревожена. - Эту тварь нужно уничтожить. Она опасна, слышишь? Так же опасна, как и червоточина, породившая ее. Я еще не уверена, но, кажется, знаю, куда она...
        Квази замолчала. Чародейка вздрогнула и удивленно моргнула. Затем она открыла рот, но не смогла сказать ни слова. Меч вышел из ее рта на добрые пол-локтя. Квази дернулась. Глаза закатились. Свалиться наземь ей мешал клинок. Меч не торопясь вышел из тела.
        - Почему? - спросил Лотт. Он знал, что не успеет его убить, любая попытка закончилась бы провалом.
        Шэддоу, его черный ангел, тронул Квази носком сапога. Халифатка не шелохнулась. Она умерла. Мертвые глаза уставились в сторону далекого востока.
        - Я, мать вашу, долбанный мессия, - закричал Лотт. - Меня благословил сам архигэллиот. Черт, я только что спас Священную Империю!
        - Я знаю, - ответил Мрачный Жнец. - Я благодарен тебе.
        Краем глаза Лотт увидел, как Галлард пронзает сердце старого Йена. Мальчик Тик бросился в лес, оголтело крича. Вильям атаковал Мэллорика. Инквизитор усмехнулся и взмахнул рукой. Костяшки предка не помогли Вильяму. Мечи, выроненные Кнутом и Меллионом, поднялись в воздух и пригвоздили юношу к земле.
        - Я не понимаю, - пролепетал Лотт.
        - И не нужно.
        - Я спас твою жизнь! Там, в Приюте Нежности, я спас твою никчемную жизнь! Ты давал обещание. Помнишь?!
        - Помню, - ответил Мрачный Жнец.
        Бьерн, бросивший пустую погоню за демоном, вернулся. Безликий быстро оценил ситуацию и вступил в игру. Он бросил шестопер в Галларда. Тот закрылся щитом, но все равно не устоял на ногах. Костолом сшиб его с ног и бросился наперерез Шэддоу. Мэллорик сделал пас рукой. Кольца кольчуги впились в тело безликого. Бьерн не остановился. В нем было что-то от одержимых жаждой битвы нордов. Он не чувствовал боли и шел до конца.
        Мэллорик послал еще одно заклинание. Нижняя челюсть гиганта взорвалась, будто начиненный "блажью" горшок с горящим фитилем. Бьерн упал, но не отступил. Глухо рыча, он полз вперед, чтобы спасти его, Лоттара Марша, прямого потомка богов и будущего мертвеца. Лотту стало не по себе от вида безликого. Язык, неправдоподобно длинный, волочился по земле, осколки зубов застряли в мясе щек.
        Он отвел взгляд. Шэддоу безразлично спросил:
        - Меч или магия?
        - Иди к Зароку в зад.
        - Значит магия, - кивнув, сказал Шэддоу.
        Между подушечками пальцев свились нити, которые должны были образовать каркас узора. Шэддоу не жалел сил, вливая оставшуюся энергию в чары, заполняя рисунок до краев.
        Лотт приготовился к неизбежному.
        Сжатый в пружину поток воздуха откинул инквизитора словно тряпичную куклу. Заклятье потеряло силу, распавшись на мишуру шутих и алеющих лент.
        - Что за черт? - пораженно сказал Мэллорик.
        Следующая волна подняла его в воздух и приложила о землю. Шэддоу запутался в плаще. Он бултыхался по пояс в болотной жиже, пытаясь сбросить отяжелевшую ткань. Галлард уже был рядом, солнценосец занес над ним клинок.
        - Тупой! Сукин! Сын! Я же! Говорила! Не доверяй! Церковникам! - Кэт была в бешенстве. С каждым словом, она поднимала Галларда все выше. Затем покорившая-ветер широко раскинула руки и на манер девушек, дававших отмашку колесничим на аргестийских ипподромах, опустила их вниз.
        Галлард шмякнулся в воду как тюк полный навоза.
        - Кэт? Как ты это делаешь? Ты жива? - Это было все, что он мог выдавить из себя.
        - Может, для начала выберемся отсюда? - спросила покорившая-ветер, иронически вскинув бровь. - А разговоры оставим на потом?
        Она была права. Шэддоу был самым опасным из них. Он выбрался на берег, творил мощное колдовство, которое могло стереть в порошок и их, и эту поляну. Каждая секунда теперь на вес золота.
        - Давай руку! - крикнула Кэт. - Самое время смыться! Я открою путь туда, где нас не достанут.
        Она могла. Он знал это, потому что уже пользовался ее услугами. Руны на ее коже загорелись опасным пламенем. Кэт готовилась переправить их на другой конец мира.
        - Тропа выдержит троих? - спросил Лотт.
        Бьерн полз к нему, он вонзал кинжал во влажную почву, подтягивал себя вперед.
        Шэддоу почти закончил. Копье изо льда и стекла, ощерившееся тысячью зубоскальных ртов, было направлено прямо на них. Напряжение вокруг него было ощутимым. Казалось, сделай Лотт шаг, и невидимая тетива будет спущена.
        - Посмотрите на этого праведника. Спасает мертвецов.
        - Кэт!
        - Думаю, да.
        Лотт помог Бьерну подняться. Кэт взяла их за руки, сжав настолько сильно, насколько были способны ее маленькие кулачки.
        Шэддоу спустил тетиву. Копье и заготовленная в нем смерть понеслись к ним.
        Он зажмурил глаза. У него заложило уши. Последнее, что Лотт почувствовал - холод. И ветер, шепчущий ему любимое имя.
        Эпилог
        Бьерн умер спустя час. Лотт был удивлен, что он протянул так долго. С такими увечьями не живут. Он бормотал что-то о серафимах, звал Аллану и называл ее шлюхой.
        Лотт вырыл ему глубокую яму, отбрасывая извечный снег руками. Он положил сверху камень, и высек кинжалом слово "Безликий". Он посчитал, что Бьерн был бы не против, так как служил в этом ордене и до конца оставался верен присяге.
        Кэт спала. Он не мог ее разбудить. Наверное, магия покоривших-ветер забирала много сил.
        Где бы они ни оказались, здесь точно не было людей. Голые скалы да залитые льдом вершины были везде, куда ни глянь. Конечно, он надеялся оказаться подальше от спятивших сотоварищей, но рассчитывал на что-то менее безлюдное. Например, можно было переместиться на берег золотого пляжа Южного Халифата. Или к плодородным садам Сеннайи. Или в простую деревушку Тринадцатиземья, где люди готовы накормить и согреть путника.
        Солнце скрыли бесконечные наслоения туч, несущих снега. Невозможно понять, где запад и восток. Лотт решил двигаться к взгорью, напоминавшему кулак с выставленным вверх большим пальцем. Кто знает, может это боги указывали ему путь?
        Неужели они оказались в Волчьей Пасти? Лотт слышал истории о пропавших экспедициях, пытавшихся найти кратчайший путь сквозь наслоения горных пород к далекому морю. Конечно, им может повезти и в пути попадется одна из пещер, в которых люди Генриха Сулроуда добывали светящиеся кристаллы. Тогда они точно не умрут от холода. Но даже если так, оставался вопрос еды. Все запасы остались в Гиблых Топях, а желудок уже деликатно напоминал, что неплохо бы закинуть внутрь несколько кусков мяса.
        Лотт сглотнул и попробовал переключиться на другое. Вопросов накопилось изрядно.
        Как Кэт смогла выжить? Он видел ее изорванную куртку и стаю волков, лакомящихся свежатинкой. Магия желтоглазых? Ни одни чары не воскрешают из мертвых. Или нет?
        Следующий вопрос на повестке дня - какие демоны вселились в Шэддоу, Мэллорика и Галларда? Последствия червоточины? Он в это не верил. Зато верил в другое. "Не доверяй церковникам", сказала Кэт. Она на своей шкуре познала их благодарность, когда лишилась сестры и матери. Но он же святой. Его имя внесено в анналы истории. Лоттар Знаменосец. На его плаще было вышито солнце. Солнценосцы были теми, кто оберегал Священную Империю от нечистых сил и иноверных варваров. Люди с вышитым на плащах солнцем сражались с неверными во времена Столетней Войны. Его благословил сам архигэллиот. Они убили собственных товарищей. Им Лотт верил как себе самому. Как же так случилось, что Псы Господни отвернулись от церкви? Шэддоу всегда был лоялен к ней. Он не раз говорил, что ради власти сделает что угодно. А власть - это Церковь-на-Крови. Выходит, его заказали. Выходит, Лотт никакой не святой для них. Выходит, ему так или иначе конец. Либо здесь от холода и голода, либо в обжитых землях. На колесе его не распнут, инквизиторы попросту убьют его. Лотту хотелось бы узнать мотивы, которыми руководствовался Иноккий.
Архигэллиот казался человеком справедливым. Он ценил жизни набожных людей. Многое из рассказанного во время долгих вечеров его спутниками укладывалось в эту картину. Иноккий был тем, кому ставят свечи в храме. Он знал, что собой представляет червоточина. Лотт ему доверился. Чем он прогневил патриарха церкви? Тем, что спас людей? Он хотел лишь добра и мира. Для всех. Для каждого. Неужели Церковь не хотела этого?
        Монстр, вырвавшийся наружу. Что это? Зарок? Высший демон? И почему он не мог отделаться от мысли, что эта тварь похожа на одно из тех видений, что наслали на него сроднившиеся с деревьями существа, жившие в Лесу Дурных Снов. Остальные сны были такими же вещими? Что же его ждет дальше?
        Квази знала, куда направится тварь. Чтобы между ними ни произошло, Лотту было жаль, что она умерла. Он мысленно дал себе обещание убить Шэддоу и тех, кто виновен в ее смерти. Слишком много обещаний он дал. И пока ни одно из них не исполнилось. Пора бы начать претворять их в жизнь. Пусть Шэддоу станет первым в этом списке. В память о Квази осталась только брошь. Бесполезный золотой скарабей. Он бы выменял его на краюху хлеба или подбитый мехом плащ. Марш задумался, ища взаимосвязь между ней и зверем, вырвавшимся из клетки. На ум пришло только одно. Черная Завеса. Преграда из костей, праха и железа. Мысль потянулась дальше, разматывая скользкий клубок логичных рассуждений. Догадка кольнула острой иглой - тварь была похожа на падальщика! Только больше, опаснее, быстрее. Следовательно, она пойдет к своим, в Мертвые Земли. Зачем? Нет ответов.
        И последний вопрос, не менее важный. Золотые лепестки, что породили зло в маунде. Он уже видел подобное. Всего раз. Там, в далеком Солнцеграде. Лепесток, что маги зажали в сферу. Яблоко Империи. Крошечный осколок солнца, отделившийся от светила после объятий Алланы. Получается, их несколько на земле. В голову закралось богохульство - что, если это не частица солнца? Что-то случилось там, в маунде, тысячелетие назад. И почему благословенные частицы породили червоточину? Да такую, после которой города опустели, а люди совершали с собой такое, о чем вспоминать не хотелось.
        Загадки одна похлеще другой.
        На ночь Лотт решил остановиться в гроте, который нашел в неглубокой расщелине. Внутри оказалось немного засушенного дерьма, оставленного непонятным зверем. Лотт сыпанул на него "блажью", мешочек с которой так и таскал с собой все время. Он высек искру содержащим кремний камнем. Костер вспыхнул моментально. Что ж, от холода они не умрут сегодня.
        Кэт проснулась. Не мудрено. Пламя пожирало дерьмо, пещера воняла похуже деревенского сортира на третий день свадьбы. Желтоглазая слабо улыбнулась ему.
        Лотт подошел к ней, приподнял голову и поцеловал в губы. Она не оттолкнула его, что было приятно. Он знал, что не стоит с ней сближаться. Не потому что Кэт была желтоглазой, нет. Потому что он терял тех, кого любил. Но Лотт больше не хотел бояться. Они вдвоем против всего мира и никого больше. К черту предрассудки.
        - Неужели господин сир Лоттар Знаменосец, последняя надежда сраных святош, так соскучился по жалкой чахоточной?
        - Ты не представляешь как.
        Вой, пришедший из тьмы, оказался пойман гротом и заметался по стенам. Кэт прижалась к нему. Лотт, у которого тоже поджилки тряслись, старательно делал вид, что не боится.
        - Пойду, посмотрю, что там.
        - И оставишь меня здесь? Ну уж нет. Я пойду с тобой. Кому-то из нас нужно быть мужиком. Кроме меня кандидатов нет.
        Это был не предвещающий ничего хорошего вой. Не волчий, нет. Так могли голосить твари намного опаснее. Лотт услышал хруст и гавканье. Он осторожно приблизился к вершине холма и выглянул из-за сугроба.
        - Что там? - спросила Кэт. Желтоглазая копалась в своей сумке, проверяя сохранность вещей. - Что ты сделал с сумой? Клянусь, раньше в ней было меньше дыр и больше денег.
        - У меня хорошая и плохая новости, - сообщил ей Лотт. - С какой начать?
        - С хорошей, конечно.
        - Я знаю, где мы находимся.
        - Отлично! Какая же плохая новость?
        - Жить нам осталось недолго, - мрачно произнес он.
        Лотт смотрел на брошенную дорогу. Там вперемешку лежали руины колонн, титанических статуй, и человечьих костей. Сошедшая с горных вершин лавина была безжалостна. Она сметала на своем пути все и всех. Тысячи жизней были погребены здесь. Лучшие мастера, их жены и дети. Люди, пришедшие посмотреть на чудо архитектурной мысли, торговцы и их слуги. Воины, защищавшие караваны. Чернецы, паломники, угодные богам, монахини ордена Святой Мистры и агапиты. А так же гэллиоты и сам архигэллиот Натумбрий. Все они лежали сейчас там, перемешанные с камнем и льдом, как напоминание о том, что человек никогда не уподобится богам, а ученики не превзойдут учителя.
        Их занесло прямиком на Перевал Проклятых. На дороге, вымощенной смертью, зажглись зеленые огни глаз. Они мигали и постоянно перемещались. Твари пировали. Хрустели и разгрызались кости в надежде отыскать залежи костного мозга. В ход так же шли ребра, лопатки, ключицы и запястья. Шейные и грудные позвонки поедались с особым аппетитом. Это были гули. Твари, поедавшие мертвечину. Но промышляли они этим только потому, что сюда не забредали люди. Сейчас они водили носом, ощущая сладостный аромат, распространяемый пришельцами. Очень скоро они поймут, где следует искать.
        Гули крутились возле одинокой фигуры, иссушенной, трепещущейся на промозглом зимнем ветру как изорванный в бою штандарт на флагштоке. Он когда-то носил шелка. В них его и распяли. Третий повернул к ним голову. Он улыбался. Затем Проклятый поднял руку, указывая уцелевшей костяшкой пальцев направление тварям.
        Гули бросились за добычей.
        Май 2011-март 2014
        Глоссарий
        Агапиты, Медники - монашеский орден, призванный лечить людей от хворей. Волей архигэллиота владеет лицензией на добычу синелиста. Герб - медная монета.
        Аллана - жена Гэллоса, одно из двух божеств солнцепоклонников. Дабы спастись от коварного Зарока, попросила солнце вознести себя и мужа на небо. Молитва к ней помогает отыскать Места Силы, к ней взывают отправляющиеся в путь торговцы.
        Амплус, Река Великого Договора, Многодетная - самая большая и полноводная река западных земель. Считается, что именно от нее, когда-то брали начало все реки запада. Именно ее многочисленные притоки - по сути, самостоятельные реки - являются видимой и нерушимой вот уже много лет границей многих королевств.Восемь детей имеет река. Их названия - Добрая дочь, Набожная Дочь, Больная Дочь, Веселая дочь, Отважный сын, Злой сын, Мертвый сын, Блудный Сын.
        Аргестия - страна, расположенная на юге империи. Имеет самый мощный флот среди государств Священной Империи. Герб - трирема на фоне звездного неба.
        Архиалланеса - глава женской половины Церкви Крови.
        Архигэллиот, Солнцеликий - наместник богов на земле. Покровитель объединенных единой верой королевств и их фактический правитель. Архигэллиота называют Наставником Королей за то, что он преподает богословие королям Священной Империи.
        Аурия - королевство, соединенное с центром империи Дыханием Алланы. Край богат золотом и известен кузнецами. Через земли королевства лежит важный караванный путь в Виллию и Аргестию. Герб - золотой самородок.
        Безликие - воины, охраняющие восточные границы империи от падальщиков. Состоять в ордене могут лишь люди знатного происхождения. За службу церковь прощает прегрешения, выдавая индульгенции, либо дает земельные наделы в Кальсе или Эльсе. Безликие не наносят герб на свои щиты и не вывешивают знамена на ворота крепостей. Таким образом они обезличивают себя, не делая различия в том, кто служит в ордене.
        Безымянные - служители культа Немого Бога, запрещенного в Землях Тринадцати и изгнанные с приходом служителей Церкви Крови. Жрецы практикуют темные ритуалы, оскверняя места силы.
        Белая Гниль - болезнь, поражающая растения и способная перекинуться на людей. Зараженные ей люди погибают в страшных муках.
        Белые инквизиторы, Псы Господни - люди с магическими способностями, служащие церкви. Герб - голова пса.
        Благое Намерение - пролив, соединяющий торговые пути западной, восточной и южной цивилизаций. Единственный морской путь торговли между этими землями.
        Блажь грешника, атура - наркотическая пыльца. Взрывоопасна.
        Борейа - самое молодое королевство Священной Империи. Принято в состав империи после поголовного, и, как поговаривают, насильственного перехода в веру империи. Остальные королевства считают берейцев варварами и относятся к ним пренебрежительно. Герб - скрещенные кости.
        Виллия - страна, расположенная на юго-востоке империи. Население страны больше всех пострадало от Столетней Войны. Герб - треснувший щит.
        Вихри Смерти - порождаемые Черной Завесой ураганы, заметающие города халифата песком и опустошающие плодородные земли.
        Волчья Пасть - горный хребет, располагающийся на севере империи. В отрогах гор живут дикие племена - норды, совершающие постоянные набеги на владения лордов Тринадцатиземья.
        Восточный халифат - земли неверных, территория, лежащая за мертвыми землями. Населена людьми, не принявшими веру империи, а потому являющих собой объект постоянных попыток завоевания со стороны архигэллиотов империи.
        Восхождение Солнца - событие, послужившее отправной точкой в летоисчислении Священной Империи. Так принято называть день, когда Аллана попросила солнце вознести ее на небо, чтобы избежать надругания Зарока.
        Гало - святой символ. Люди складывают ладони рук так, чтобы получилась окружность. Считается, что символ отгоняет зло.
        Гиблые Топи - болотная местность на юге Дальноводья. Знаменита синелистом и водящимся в болотах водным драконом.
        Гуль - существо, поедающее трупы. Гули водятся в Костях Земли и Волчьей Пасти.
        Гэллос - муж Алланы, одно из двух божеств солнцепоклонников. Смертельно ранен Зароком, после чего вознесен на небо женой, попросившей об этом солнце. Молитва к нему закрывает врата пекла, отвращает лихие помыслы.
        Гэллиот - представитель церкви в королевствах Священной Империи. Советник королей.
        Дальноводье - наименее людный край империи - край болот и глухих лесов, ядовитые испарения несут в себе множество болезней, но синелист болотных земель очень ценится лекарями, поэтому эти земли являются важным торговым элементом империи, но также и местом обитания людей второго сорта - работают на болотах в основном каторжники и покорившие-ветер. Герб - водный дракон.
        Дам - приставка к имени покорившего-ветер. Появилась в результате кровосмешения с людьми. Означает - чистый, ее используют, когда говорят о чистокровных покоривших-ветер.
        Делия - самое большое королевство империи. Извечный враг Святых Земель. Делийские короли не раз были отлучены от церкви, прозваны тиранами и свергнуты своим же народом. Герб правящей династии - зажатый в двух руках меч.
        День Покаяния - главный церковный праздник года, в который разверзается червоточина в Солнцеграде - единственная, которую невозможно запечатать. В этот день избранный архигэллиотом человек жертвует собой, чтобы отсрочить время открытия червоточины ровно на год. Такого человека принято возводить в лик великомученика.
        Десницы Прародителя - фанатики Восточного Халифата, насаждающие веру с помощью меча и огня.
        Дикая Флейта - чарующий звук, манящий неосторожных путников к краю пропасти. Считается, что услышать мелодию свирели в горах к скорой гибели.
        Дыхание Алланы - горный перевал и торговая артерия морских грузоперевозок, связывающая юг и центр империи. Караванный путь был искусственно создан гением Фиосетто. Строительство продолжалось целое столетие.
        Железная Вольница - братство воинов, защищающее границы Тринадцати Земель от нападений варварских племен остготов и нордов. В братство может вступить любой человек, умеющий обращаться с оружием и при коне, вне зависимости благороден он или простолюдин. Отслужившие в Вольнице награждаются наделами земли либо сотней золотых марок. Прославленные мечники Вольницы также посвящаются в рыцари, получая золотые шпоры. Герб - кулак в кольчужной рукавице.
        Зарок - мифический злодей, убивший Гэллоса и охотящийся за Алланой. Считается, что именно из-за его ядовитой слюны открываются врата, а бранные слова превращаются в злобных тварей, проходящих через створки ада в мир.
        Златоносная - река, на берегах которой расположены процветающие города Восточного халифата.
        Имперский Тракт - дорога, вымощенная камнем и соединяющая все города Священной Империи.
        Имперцы - люди, живущие в Святых Землях, Делии, Аурии, Кальсе и Эльсе, княжествах Тринадцати Земель.
        Инквизиция - орден людей, обладающих магическими способностями на службе Церкви Крови. Задача Святого Официума - инквизиционного корпуса - выявление ереси либо пресечение возникновения культов, посвященных любым божествам кроме Гэллоса и Алланы, закрытие червоточин, поиск отринувших учение церкви чернокнижников и ведьм.
        Кабанья Нора - родовой замок лордов Кэнсвуда.
        Кальс и Эльс - миниатюрные королевства. Находятся в прямой зависимости от Святых Земель. Подвергаются постоянным нападениям падальщиков. Не имеют постоянной армии. Герб - братья-основатели королевств Кальсас и Эльсбрус, держащие по три кинжала в левой и правой руке.
        Каменное Сердце - крепость безликих, расположена в Приграничье. Является главным форпостом в оборонительной цепи замков, соединенных каменным валом.
        Каменные Стражи - статуи времен Эры Забытых, служащие условной границей Тринадцатиземья и Края Мира.
        Каменные Пустоши- земли, простирающиеся от княжества Кальменголда до Окраинного моря.
        Книга Таинств - собрание легенд и историй из жития святых. Оттуда почерпнуты самые ранние сведения о мироустройстве, Восхождении Солнца, Гэллосе, Аллане и Зароке.
        Край Мира - земли, расположенные на западе Тринадцатиземья. По большей части необжитые, скрытые сплошным покровом старых лесов. Край Мира населен поклонниками Немого Бога и племенами остготов.
        Крылья - реликт Эры Забытых. Высеченная в скальной породе скульптура гигантских размеров, протянувшаяся вдоль Пенного Залива.
        Кости Земли - цепь горных массивов, разделяющая Виллию, Аргестию и Сеннайю от остальных стран империи.
        Лепесток Солнца, Яблоко Империи - держава в виде золотой чешуйки, заключенной в янтарный шар. Символ власти архигэллиота, единственное доказательство существования богов.
        Лес Дурных Снов - лесной массив, занявший большую часть юго-запада материка. Имеет дурную славу. Люди избегают его, считая место проклятым.
        Лихое море - воды, лежащие на юге Священной Империи. К морю имеют выход страны - Аргестия и Виллия, что делает их важными узлами торговли империи.
        Лунная Триада - древние божества остготов. Считается, что людям запрещено было давать им имена. Их величали: Немой Бог, потому что боги немы к мольбам смертных; Слепой Бог - потому что боги слепы к бедам людей; Глухой Бог - потому что боги не слышат обращенных к ним молитв слабых.
        Льдистый океан - огромное водное пространство, лежащее на севере империи. Считается, что на закате Эры Ветра, когда океан промерз до дна, люди пересекли его, покинув прежние земли.
        Марка - денежная единица Священной Империи. Золотая марка равна двадцати серебряным маркам. Серебряная марка равна двадцати пяти пфеннигам. На Аверсе монет обычно отображается герб государства, чей монетный двор отчеканил денежную единицу. На реверсе изображают Гэллоса, хотя в некоторых странах могут чеканить особо почитаемых святых.
        Мать Стужа - древнее божество нордов и Борейцев. Считается, что молитва к ней несет тепло.
        Маунд - искусственный холм, курган, где похоронены покорившие-ветер.
        Мертвое Царство - руины древней цивилизации, находящиеся в Крае Мира. Реликт Эры Забытых.
        Мертвые Земли - место жестоких столкновений армий запада и востока, вследствие кровопролитных войн местность полностью вымерла - реки пересохли, живность исчезла, а деревья высохли. Лишь жуткие твари, названные падальщиками, водятся там и несть им числа.
        Место Силы, Святое Место - скопление магической энергии. Бывает как постоянным, так и нестабильным. Находясь в его средоточии маг "заряжается" и становится способным творить чары. Считается, что они образовались от слез Алланы, оплакивающей своего мужа. Места Силы сосредоточены в основном в центре империи. Очень редки вне ее пределов. В Восточном Халифате появляются крайне мало и нестабильны.
        Мильтиад - первый аригэллиот. Изображается рыбаком, тянущим сети, полные рыбы.
        Мортвайя - древнее царство людей, разделенное между наследниками на королевства Аурию, Кальс, Эльс. Также, в период межвластья, собственностью Церкви Крови провозглашаются запад агонизирующего королевства, впоследствии нареченный Святыми Землями.
        Наэри - белая пустыня Восточного халифата.
        Неверные - общее название народов востока и юга.
        Немой бог - злобное божество, культисты которого желают восстановления былого владычества в землях Тринадцатиземья и Крае Мира. Один из трех божеств Лунной Триады.
        Николас Чудотворец - святой покровитель моряков. Изображается с якорем в руках.
        Норды - варварские народы, населяющие Волчью Пасть и крайний север материка, ведущие кочевой образ жизни.
        Обитель Веры - дворец архигэллиота, главный храм в Солнцеграде.
        Огненная пустыня - земля, лежащая за пределами Южного Халифата. Из песка Огненной пустыни добывают радужный металл.
        Океан Надежд - бесконечное водное пространство, лежащее за Лихим морем. Считается, что за ним нет суши.
        Окраинное море - водное пространство, лежащее за Краем Мира. Омывается с севера Льдистым океаном, с южной стороны - Океаном Надежд. За Окраинным морем находится земля людей пирамид.
        Остготы - племена дикарей, живущих за Краем Мира и нападающих на запад империи.
        Отец Мороз - древнее божество нордов и борейцев. Считается, что молитва к нему успокаивает ветра. Некоторые верят, что после смерти Отец Мороз увезет их в ледяных санях в Вечную Зиму - край бесконечных снегопадов и ночи, освещаемой лишь северным сиянием.
        Падальщики - существа, рожденные из мертвой плоти людей. Порождения Столетней Войны, одно из главных бедствий Священной Империи.
        Палинка, Травянка - алкогольный напиток из множества трав с приятным пряным вкусом.
        Пенная Бухта - гибельное место для кораблей. Бурные шторма, царящие здесь, разбивают в щепы борта и несут корабли к острым рифам.
        Перевал Проклятых - заброшенное место, где в шестьсот шестьдесят шестом году случился оползень, унесший жизни тысяч людей. Был задуман делийским правителем Кортвайном как второй выход к югу через горную цепь Костей Земли для создания конкуренции монополии Торгового Союза. Строительство осуществлялось шестью учениками Фиосетто.
        Покорившие-ветер - древний народ, пришедший на материк в Эру Ветра.
        Полукровки - результат кровосмешения людей и покоривших-ветер.
        Прародитель, Асса - легендарный герой, впоследствии обожествленный людьми Восточного и Южного халифатов. Считается, что он привел людей на материк, пересекши Льдистый океан. В походе умерли его дети и все жены кроме двух. С тех пор люди халифата считают, что иметь двух жен значит жить по уставу Прародителя. Изображается одноруким и одноглазым.
        Приграничье - земли ордена безликих.
        Приносящие Знания - орден, созданный женскими монастырями, занимающийся образованием людей.
        Псоглавая башня - резиденция инквизиции в городах империи.
        Путь Пряностей - морской маршрут, по которому ходят торговые корабли Священной Империи, Восточного и Южного халифатов.
        Пфенниг - денежная единица Священной Империи. Мелкая медная монета. Двадцать пять пфеннигов составляют одну серебряную марку.
        Радужный металл - редкий металл, добываемый в пустынях Южного халифата.
        Руниры - тайная клинопись покоривших-ветер, сохранившаяся со времен Эры Ветра. Покорившие-ветер верят, что их предки поклонялись духам и, дотронувшись до рун и произнеся потаенные слова, приобретали способности, помогающие им выжить в суровом мире. Теперь почти не осталось как рун так и того народа.
        Святая Мистра, Кормилица - почитаемая в Аурии святая, умершая от жажды. Дитя, бывшее при ней, сумело выжить, питаясь молоком мертвой матери. Покровительница матерей и детей.
        Святая Элайза - монахиня, известная опекой и уходом за умалишенными. Изображается в виде женщины, имеющей четыре лика, соответствующих душевным заболеваниям: слабоумию, психозу, раздвоению личности и старческому маразму.
        Святой Агапит - отшельник, живший в четвертом веке от Восхождения Солнца и лечивший людей за медный пфенниг, за который покупал нищим хлеб.
        Cвятой Джером - один из последних воинов-монахов, окончательно поборовший ересь Лунной Триады. При нем империя обретает щит запада - тринадцать кланов остготов, принявших новую веру, делят между собой территорию, которая в последствии станет известна как Тринадцать Земель. Принял мученическую смерть, закрыв червоточину.
        Святой Доминик - основатель инквизиции.
        Святой Дункан - мученик, особо почитаемый в Тринадцатиземье. В седьмом веке вел миссионерскую деятельность. При нем многие остготы приняли веру в Гэллоса и Аллану, отрекшись от Лунной Триады. Покровительствует тем, кто желает обрести душевный покой в уединении.
        Святой Иероним - святой, почитаемый борейцами чуть ли не больше чем Гэллос или Аллана. Известен тем, что в годы великого глада продал все имущество, чтобы купить еды для голодающей Борейи. Книга Таинств также упоминает, что когда еда в котлах закончилась, святой опустил внутрь ложку и зачерпнул кашу, продолжая кормить людей благодаря своей вере.
        Святой Климент, Миротворец - архигэллиот, возведенный в лик святых при жизни. Известен тем, что сумел отвоевать потерянные в Столетней Войне земли империи, откинув войска халифата. Его мощи являются одной из величайших святынь империи, возрождающих места силы. Изображается Миротворец в виде закованного в латы воина, держащего перед собой двуручник. Почитают святого в первый день осени.
        Святой Себастьян - почитаемый в южных королевствах святой. Великомученик, был десятикратно пронзен стрелами язычников, но не отрекся от своей веры.
        Святые - личности, почитаемые церковью за добродетели или достижения при жизни. Каждая страна Священной Империи почитает разных святых, известных деятельностью на ее территории.
        Святые Земли, Межречье - центрСвященной Империи. Земли находятся в междуречье притоков Амплус. Почва здесь богата на урожай. Земли разделены между епархиями церкви. Герб - золотой ключ.
        Святыни - предметы особого почитания верующих. В Священной Империи наиболее известны Лепесток Солнца, алмазный жезл Урбатория, малахитовое цвет-сердце Даниила-Каменщика. Также святынями являются мощи покойных праведников.
        Северяне - общее наименование как нордов, так и борейцев.
        Священная Империя - несколько королевств и княжеств, объединенных верой в богов Гэллоса и Аллану, находящихся под патронажем Церкви Крови.
        Сеннайя - плодоносный край, житница империи, богат реками и цветущими долинами. Сеннайя является самым южным королевством империи. Герб - плод граната.
        Синелист - лекарственное растение, помогает от большинства болезней.
        Собрание Круглого Стола - ежегодное заседание лордов Тринадцати Земель, на котором заключаются брачные союзы, решаются экономические и политические разногласия и вопросы.
        Солнцеград - столица Священной Империи, называемая также Розой Запада. Город расположен на острове в дельте Многодетной. По сути, управляется архигэллиотом.
        Солнценосцы - божьи воины, хранящие мир империи. Во времена Столетней Войны солнценосцы, возглавляемые архигэллиотами, воевали с неверными Восточного Халифата.
        Солнцепоклонники - одно из четырех племен людей, пересекших Льдистый океан. Впоследствии племя стало доминирующим среди людей и основало новую цивилизацию, потеснив покоривших-ветер.
        Столетняя Война - длившееся на протяжении века противостояние западной и восточной цивилизаций, двигателем в которой были противоречия в вере.
        Темные, черные инквизиторы, чернокнижники, малефики - люди с магическими способностями, не состоящие на службе церкви. Считается, что их сила несет в себе скверну, поражающую места силы. Люди полагают, что, не присягая церкви, темные отдают душу Зароку.
        Торговый Союз - объединение торговых домов, имеющих собственный речной флот для охраны грузов.
        Тринадцатиземье, Земли Тринадцати - так называют западные земли, принадлежащие князьям. Существует тринадцать княжеств, граничащих на западе с необжитыми землями, на юге с Дальноводьем, на севере с Волчьей Пастью, на востоке со Святыми Землями и Делией.
        Земли тринадцати лордов, начиная с северо-запада и двигаясь на юго-восток:
        1- Кальменголд. Правитель Шэл Кальм. Герб - гриф.
        2- Лизеншир. Правитель Шарлота Лизен. Герб - лиса.
        3- Сульсшир. Правитель Генрих Сулроуд. Герб - волк среди гор.
        4- Морлэнд. Правитель Дрэд Моргот. Герб - орел.
        5- Шэнсвуд. Правитель Кайл Шэнсоу. Герб - медведь.
        6- Таусшир. Правитель Бельгор Таус. Герб - три ежа.
        7- Беррислэнд. Правитель Эвиция Берри. Герб - сова.
        8- Фартэйнд. Правитель Жеан Фарслоу. Герб - баранья голова.
        9- Долнлэнд. Правитель Карл Доллшоу. Герб - росомаха.
        10- Кэнсвуд. Правитель Томас Кэнсли. Герб - вепрь со сломанным клыком.
        11- Брэнвуд. Правитель Беар Брэнвуд. Герб - форель.
        12- Коэншир. Правитель Гарольд Коэн. Герб - лось.
        13- Уоллэнд. Правитель Нойлен Уоллштайн. Герб - куница.
        Угодные Богам - монашеский орден, в котором состоят те, кто готов пожертвовать собой ради закрытия червоточин. Герб - кинжал с листовидным лезвием.
        Фениксы - предыдущая династия делийских королей, чье родовое имя стало нарицательным.
        Фиосетто - великий строитель прошлого. Участвовал в строительстве Обители Веры, дворца Фениксов, храма Тысячи Мечей. Самым великим достижением является искусственный перевал Дыхание Алланы.
        Церковь-на-Крови - самая могущественная сила империи, ее адепты имеют большое влияние на прихожан, владеют обширными имениями во всех странах империи. Церкви принадлежат Святые Земли и самый огромный город западных земель - Солнцеград. Церковь делится на Гэллиотизм (мужскую церковь) и Алланесизм (женскую церковь). Мужская церковь, по сути, является главенствующей, оперирует деньгами, ведет политические игры, выдачу земель, назначение клира и одобрение восхождения на престол наследников королевств империи. Женская церковь занимается мирскими делами - ведет хронику, помогает убогим и бедным, занимается воспитанием и образованием и т.д. Герб - мужчина и женщина, обнимающие солнце.
        Чахоточные, желтоглазые - уничижительное прозвище покоривших-ветер.
        Червоточина - считается, что врата открываются из-за желчи Зарока, выплеснутой на землю. Церковь утверждает, что червоточина разверзается в местах, где вера в богов слаба. Закрываются червоточины лишь после жертвоприношения.
        Черная Завеса - непроходимая преграда из сильного ветра, ржавых доспехов, костей и праха воинов, погибших во времена Столетней Войны.
        Чертог Славы - столица Борейи. Город, основанный в центре могильника древних животных.
        Шептуны - аргестийские фанатики, насаждающие веру в Гэллоса и Аллану в Лихом море.
        Шестерка Проклятых - ученики Фиосетто, чьи имена были стерты из памяти и навек прокляты.
        Эра Ветра - времена, когда покорившие-ветер были единственным народом, жившим на материке.
        Эра Забытых - времена, стертые из памяти ныне живущих. Считается, что тогда на землях нынешней империи проживало иное племя, руины цивилизации которой в незначительной мере дожили до нынешних времен.
        Эра Солнца - время, отсчитываемое от пришествия на материк людей.
        Южане - люди, живущие в Сеннайе, Виллии, Аргестии.
        Юстиния - древнее царство людей, распавшееся на государства Сеннайю, Аргестию и Виллию во втором веке от Восхождения Солнца.